Московское царство. Процессы колонизации XV— XVII вв - Михайлович Д.М., Волохидин Д.М.

Географическое и сакральное в русской истории. Краткое вступление

Глава 1. Россия не Европа и не Азия, а отдельный мир

Глава 2. Россия - дитя Владимира и Константинополя

$Глава 3. Россия - разросшаяся \$

Глава 4. Россия - держава, ориентированная на расширение

Глава 5. Россия - государство прочной веры и сильной церкви

Глава 6. Власть в России делят между собой царь, род и государство

Глава 7. Россия ищет просвещения, но только на своих условиях

$Глава 3. Россия - разросшаяся \$

Автор: Михайлович Д.М. Волохидин Д.М.

Теги: всеобщая история период феодализма (iv в - 1861 г) история история россии колониализм

ISBN: 978-5-227-09608-1

Год: 2021

Похожие

Московское царство и запад. Исторические очерки

Полководцы Московского царства

Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.

Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI - XVII вв. (Памятники Исторической Мысли)

Текст

Новейшие исследования
по истории России
Д.М. МИХАЙЛОВИЧ
Д.М. володихин
МОСКОВСКОЕ
ЦАРСТВО
Процессы колонизации
XV—XVII вв.
Москва
ЦЕНТРПОЛИГРАФ

УДК 94(470)” 15/17”
ББК 63.3(2)45
В68
Охраняется законодательством РФ
о защите интеллектуальных прав.
Воспроизведение всей книги или любой ее части
воспрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона
будут преследоваться в судебном порядке.
Серия «Новейшие исследования по истории России»
основана в 2016 г.
Оформление художника
ЕЮ. Шурлаповой
Михайлович Д.М., Володихин Д.М.
В68 Московское царство. Процессы колонизации XV—
XVII вв. — М.: Центрполиграф, 2021. — 190 с. — (Но¬
вейшие исследования по истории России).
ISBN 978-5-227-09608-1
В судьбе России второй половины XV—XVII столетий смешаны
в равных пропорциях земля и небо, высокое и низкое, чертеж ученого
дьяка, точно передающий линии рек, озер, лесов в недавно разведанных
землях и житие святого инока, первым поселившегося там. Глядя на кар¬
ту, нетрудно убедиться, что еще в середине XV века Московская Русь была
небольшой, бедной, редко заселенной страной. Но к началу XVI века
из нее выросла великая держава, а на рубеже XVI и XVII столетий она
превратилась в государство-гигант. Именно географическая среда корен¬
ной «европейской» Руси способствовала тому, что в XVI—XVII веках
чрезвычайно быстро были колонизированы Русский Север, Урал и Си¬
бирь. Но дело не только в географии. Строй Московского царства по¬
ставлен на камне веры, пронизан православием во всех направлениях. То,
что он наполнен был в течение долгого времени самоощущением Нового
Израиля, Третьего Рима, Удела Пречистой, давало ему мобилизующую
цель и смысл существования.
УДК 94(470)" 15/17"
ББК 63.3(2)45
© Михайлович Д.М.,
Володихин Д.М., 2021
© «Центрполиграф», 2021
© Художественное оформление,
ISBN 978-5-227-09608-1 «Центрполиграф», 2021

МОСКОВСКОЕ
ЦАРСТВО
Процессы колонизации
XV—XVII вв.

Содержание
Географическое и сакральное в русской истории. Краткое
вступление 6
Глава 1. Россия не Европа и не Азия, а отдельный мир 9
Глава 2. Россия — дитя Владимира и Константинополя.... 37
Глава 3. Россия — разросшаяся «Спарта» 47
Глава 4. Россия — держава, ориентированная
на расширение 58
Глава 5. Россия — государство прочной веры и сильной
церкви 90
Глава 6. Власть в России делят между собой царь,
род и государство 126
Глава 7. Россия ищет просвещения, но только на своих
условиях 155
Послесловие 168
Истина и честь. Памяти Дмитрия Моисеевича
Михайловича (2.08.1959—2.05.2020) 172
Список основных трудов Д.М. Михайловича 188

Географическое и сакральное в русской истории.
Краткое вступление
В XIX веке В.О. Ключевский заметил, что история
России — это история страны, которая «колонизи¬
руется». Продолжил и развил его идеи такой выда¬
ющийся ум, как М.К. Любавский. Однако впоследствии
разработка темы, блистательно намеченной Ключев¬
ским и Любавским, затормозилась, в XX и XXI столе¬
тиях исследователи уделяли ей сравнительно мало вни¬
мания1.
В судьбе России второй половины XV—XVII столе¬
тий1 2 смешаны в равных пропорциях земля и небо, высо¬
кое и низкое, чертеж ученого дьяка, точно передающий
линии рек, озер, лесов в недавно разведанных землях, и
житие святого инока, первым поселившегося там.
1 Авторы этой книги очень хорошо помнят, что по исторической
географии России создавали крупные труды Н.П. Барсов, Е.Е. Замыс-
ловский, А.А. Спицын, М.Н. Тихомиров, А.В. Муравьев, В.В. Самар-
кин, А.В. Дулов, М.В. Зайцев, Н.А. Курское. Но в их трудах редко
виден генерализующий эффект от обобщения «большой истории» и
исторической географии как вспомогательной исторической дисципли¬
ны. Разве что Л.В. Милов в своем фундаментальном труде «Велико¬
русский пахарь и особенности российского исторического процесса»
подобного эффекта добился: нарисовал впечатляющую панораму жизни
русского крестьянства в постоянной глубокой зависимости от состояния
почв, погоды, климата, иных природных факторов, а через крестьян¬
ство, самую многолюдную часть русского социума, вышел и на глобаль¬
ные проблемы истории России в целом.
2 Иное название: Московское государство, Московское царство.
6

Глядя на карту, нетрудно убедиться, что еще в сере¬
дине XV века Московская Русь была небольшой, бедной,
редко заселенной страной, к началу XVI века из нее вы¬
росла великая держава, а на рубеже XVI и XVII столетий
она превратилась в государство-гигант. Именно гео¬
графическая среда коренной «европейской» Руси спо¬
собствовала тому, что в XVI—XVII веках чрезвычайно
быстро были колонизированы Русский Север, Урал и
Сибирь.
Этому главным образом и посвящена книга.
Но невидимыми или почти невидимыми для историче¬
ской науки оказались не только законы, связывающие
природу и общество. Помимо них в зоне игнорирования
оказались характеры основных человеческих типов, вы¬
росших на национальной почве в исключительно тяжелых,
«спартанских» условиях и при первом же заметном об¬
легчении этих условий шагнувших к горизонту с легко¬
стью викингов, когда-то, в эпоху раннего Средневековья,
играючи прошедших половину Европы с мечом в руках.
Строй Московского царства поставлен на камне
веры, пронизан православием во всех направлениях, от
поверхности до дна всех потоков общественного разви¬
тия. Он без глубокой, до самопожертвования, религиоз¬
ности не стойт, начинает медленно заваливаться. То, что
он наполнен был в течение долгого времени самоощуще¬
нием Нового Израиля, Третьего Рима, Удела Пречистой,
давало ему мобилизующую цель и смысл существования.
Нищий русский «спартанец» дошел до Тихого океана
не только потому, что его «выталкивала» природная сре¬
да, не обеспечивавшая благополучия, но и потому, что
он нес Христову веру народам, ее не знавшим или ее
отрицавшим. Во всех его действиях то едва различимо,
то ясно и ярко, даже огненно прочитывалась цель: хри¬
стианизация мира или рехристианизация той его части,
которая отошла от Христа.
Россия в XV—XVII столетиях развивалась от народа,
который был огромным военным лагерем, русской Спар¬
той, состоящей из благочестивых воинов-христиан, свя-
7

щенников и пахарей, к народу, который в силу осознан¬
ного стремления к просвещению, не потеряв воинской
силы, обрел глубокое христианское самосознание... А по¬
том не выдержал изощренности той изысканно-сложной
цивилизации, которую создал, шагнул к прагматизму и...
сорвался — превратился в набор простых гранитных
глыб, именуемый Российской империей.
Военный и притом православно-благочестивый харак¬
тер русской монархии того времени объясняет смысл
маршрутов, которыми двигалась в своем развитии наша
страна на всем протяжении указанного периода. От во¬
инов русской Спарты к воинственным книжникам Треть¬
его Рима, которые не смогли устоять перед соблазном
непрекращающейся милитаризации своего государства,
сдались мечте о громаде хорошо организованной силы,
утратив дух, а без него сила лишилась фундамента.

Глава 1
РОССИЯ НЕ ЕВРОПА И НЕ АЗИЯ,
А ОТДЕЛЬНЫЙ МИР
Россия никогда не была Европой. Россия никогда
не была Азией. Россия никогда не являлась итогом сме¬
шивания элементов европейского и азиатского государ¬
ственного строя и жизненного уклада, хотя некоторые из
этих элементов она воспринимала как родные. Тем не
менее не они были и являются основой России.
Россия была создана Иваном III во второй половине
XV столетия на основе россыпи русских княжеств и ве¬
чевых республик, православных по вероисповеданию,
получивших умеренно самодержавное правление, насе¬
ленных преимущественно русскими; соответственно,
абсолютно преобладали русская культурная традиция и
русский язык (вернее, двоение древнерусского и цер¬
ковнославянского, какими они были при последних Рю¬
риковичах). Что же касается самоидентификации, вы¬
работанной интеллектуальной элитой в течение века с
лишним (с конца XV до конца XVI столетия), то она
жестко связывает Россию прежде всего с Московской
и Владимирской Русью; следующий уровень самоиден¬
тификации как наследования ведущих цивилизационных
признаков — Константинопольская империя (Визан¬
тия); в какой-то мере Русь домонгольская, Древнекиев¬
ская; а также «Ветхий Израиль», которому Россия, на¬
следуя по благодати, одновременно противостоит как
Новый или Второй Израиль, и, наконец, в меньшей
степени Римская империя, с чьими государями москов¬
ских Рюриковичей связывает генеалогическая легенда.
9

Итак, в первую очередь: православие, самодержавие,
русское население, русская культура, неразрывная связь
с Владимиром и Константинополем.
Еще раз: не Европа, не Азия, а особый мир, ось Ев¬
разии, заданная в середине I тысячелетия от Рождества
Христова христианской империей ромеев со столицей в
Константинополе. В XIII—XV веках эта ось, эта особая
цивилизация претерпевает кризис, в ходе которого ста¬
рый носитель базовых цивилизационных черт проходит
через разрушение как политический организм, сохраняет
древнюю религиозно-культурную окраску и передает
функции православного царства России Ивана III, а так¬
же его ближайших преемников.
В XV — первой четверти XVI века кипящая лава за¬
ново формирующейся русской государственности, со¬
вершенно не похожей по целому ряду признаков на
древнюю, домонгольскую Русь, обретает ядро госу¬
дарственной территории; до конца XVI столетия она
«застывает» в тех формах, которые отчасти были пере¬
даны ей «Вторым Римом», а отчасти возникли на на¬
циональной почве. Затем, на протяжении Великой Сму¬
ты 1604—1618 годов, Россия проходит через кризис,
испытывается на прочность, изживает некоторые арха¬
ичные черты, сохранявшиеся с удельных времен, окон¬
чательно осознает свой путь и свое предназначение. Со
времен царя Федора Ивановича до ранних лет правле¬
ния Петра I Московское царство, выполняя свою глав¬
ную, от рождения положенную работу, осваивает и, что
гораздо важнее, крестит Сибирь от Иртыша и Тобола
до Камчатки.
Крещение Сибири — величайший цивилизационный
успех России, ничего более значительного до сих пор ей
совершить не удалось. Москва, а вслед за нею Санкт-
Петербург как миссионеры оказываются на порядок
успешнее Константинополя.
В XVIII—XIX веках Россия проходит через массиро¬
ванную европеизацию. Этот процесс представляет собой
своего рода обмен.
ю

России как государству он приносит дополнительную
мощь политического строя, рост научно-технических зна¬
ний, промышленности. Первую индустриализацию Рос¬
сия проходит в конце XIX — начале XX века, задолго до
сталинских пятилеток. Более «проходимыми» становятся
каналы контакта с Западной Европой. Значительная
часть русского образованного общества начинает вос¬
принимать свою страну именно как часть Европы, только
задержавшуюся в развитии, а потому «второсортную»,
«догоняющую» — по сравнению с ведущими западноев¬
ропейскими державами. С другой стороны, новинки по
части организации войска, военного дела, военного про¬
изводства позволяют стране решить ряд стратегических
проблем на западных рубежах и значительно отодвинуть
границы.
А вот России как цивилизации европеизационная
трансформация наносит урон. То, чем жила допетровская
Россия, то, чем она была крепка, ослабляется, размыва¬
ется. Образованное общество и управляющая элита в
очень значительной степени покидают вероисповедное
поле православия, а то и вообще какой-либо религиоз¬
ности. Церковь, подавленная государством, утрачивает
административную, экономическую жизнеспособность,
подрезается ее общественный авторитет. Русский народ
в огромной массе своей живет совсем не той культурой,
не теми обычаями и устоями, которые характерны для
европеизированной верхушки общества — дворянства,
высшего чиновничества, генералитета, двора, интелли¬
генции. Этот социально-культурный раскол все увеличи¬
вается. Понимание того, зачем нужно самодержавие и
почему оно представляет собой благо для России, утра¬
чивается. Общество чем дальше, тем больше склонно
хихикать над апологетикой единодержавной монархиче¬
ской власти у Карамзина, все менее понимает, в чем
смысл и оправдание колоссальных прерогатив государя.
Русская старина и, подавно, русская древность воспри¬
нимаются в качестве ценности лишь очень небольшой
частью интеллектуалитета. Зато революционные модели
п

развития получают с течением времени растущее число
адептов: Европа прошла через шквал революций, и, раз
Россия — часть Европы, пусть и не лучшего качества,
значит, логично ждать или, вернее, готовить революцию
и на русской почве.
Революция 1917 года подводит черту под расколом
между механически европеизированным государством и
органическими основами русской цивилизации. То, что
осталось от второго, тотально уничтожается.
Любопытно, что советская власть, мнящая себя вели¬
чайшим европеизатором, построила свою национальную
политику так, что на деле явилась величайшим ориента-
лизатором России. В СССР азиатская культура превоз¬
носится, поддерживается, проживает свой второй золотой
век. «Национальными кадрами» укрепляются аппарат
управления, система просвещения, науки, искусства.
После разрушения эфемерной советской державы в
начале 1990-х годов Россия развивается как цивилизация,
идущая одновременно по двум путям. Один маршрут —
либеральный, то есть продолжение вестернизации. Дру¬
гой — традиционный, возвращающий России значение
особого мира, то есть самостоятельной цивилизации. А
время от времени страна останавливается и присматри¬
вается: не стоит вернуться в советику? Долгое движение
одновременно в две стороны (как бы не в три) на перспек¬
тиву грозит катастрофическим разрывом общества и руи-
нированием страны. Благотворным было бы возвращение
к основам, то есть в большей степени не к Российской
империи, а к модернизированному Московскому царству.
Но здесь мы уже очень далеко уходим от истории са¬
мого Московского царства.
А изначальные различия России и Европы огромны и
многообразны.
Магистральное, определяющее отличие России
от Европы1 состоит в том, что наша страна на
1 «Европой» в России традиционно называют несколько высокораз¬
витых западноевропейских государств, прилагая тамошние эталоны
к понятию «Европа» в целом. Для России полновесная, эталонная
12

очень раннем этапе выработки государственного
строя впитала православие. В ее религиозной и куль¬
турной жизни католицизм и протестантизм занимают ни¬
чтожное место. А конфессия атеизма, погромыхав в со¬
ветское время, то есть всего лишь несколько десятилетий,
уходит сегодня на третий план общественной жизни.
Для эпохи Владимира Святого исторические источ¬
ники фиксируют попытки миссионерства со стороны
западнохристианской церкви на Руси. Однако совершен¬
но очевидно, что «малое» (Фотиево) крещение Руси в
IX столетии, а также «большое» (Владимирово) кре¬
щение в 80-х годах X века, конечно же, плод миссионер¬
ской деятельности Константинопольской империи и в
какой-то степени связанной с нею части мира южных
славян.
После великого церковного раскола XI столетия ка¬
толицизм на Руси воспринимался негативно. Степень
отрицания постепенно росла. Сильнейшим стимулом к
ее наращиванию стали попытки правителей польско-ли¬
товского государства «перекрестить» православное на¬
селение Литовской Руси. Живой витриной католицизма
для Московского государства стал поляк, а поляк являл¬
ся одновременно одним из главных противников на поле
брани. Разумеется, эта вражда опускала железный зана¬
вес на западных рубежах Московского царства.
Дополнительными факторами раздражения для Мо¬
сковской Руси стали, во-первых, взятие Константинопо¬
ля в 1204 году рыцарями-латинянами, учиненный там
Европа — это Англия, Франция, Голландия, Германия, Австрия, кое-
что из Скандинавии, Италия. Остальное — Европа второго и третьего
сорта, как бы недо-Европа. Возможно, сам знак равенства между по¬
нятиями «Европа» и «Западная Европа» некорректен. Возможно, пра¬
вильнее было бы говорить о западнохристианской цивилизации, вос¬
точнохристианской цивилизации и постхристианской цивилизации:
тогда Византия, Россия и, скажем, Болгария и другие государства, ярко
маркированные православием, — это уже особый извод Европы, а не
особый мир за пределами Европы. В духе: «Не отдадим Западу Европу!
Не оставим узурпацию понятий без ответа! Европа и наша тоже!» Но
для этого надо слишком уж дорожить самим понятием «Европа», а мы
особенного почтения к этому понятию не испытываем.
13

ими чудовищный разгром, поругание святынь; и, во-
вторых, упорное навязывание унии. Крайне отрицатель¬
ное восприятие самой идеи унии привело в середине
XV века, при великом князе Московском Василии II, к
тяжелому конфликту со сторонником унии митрополитом
Исидором, его бегству из Москвы, а затем к решитель¬
ному утверждению автокефалии Русской церкви.
Константинополь в глазах русских пал задолго до взя¬
тия его турками. Второй Рим осквернился, поскольку на
него нашла гибельная порча унии. Ему более нельзя
было в духовном смысле подчиняться.
В итоге Россия могла, конечно, принимать на службу
специалистов-католиков (инженеров, врачей, литейщи¬
ков, печатников, архитекторов, военных), но твердо дер¬
жала запрет на строительство католических храмов, лю¬
бые формы католической пропаганды и занятие высоких
государственных должностей католиками. Так, королевич
Владислав Жигимонтович, призванный на русский пре¬
стол в 1610 году, в результате не получил царство, по¬
скольку не поменял веру.
Некоторые послабления для католицизма вошли в
русскую жизнь очень поздно — в последней четверти
XVII столетия. А храмы католикам позволил строить
лишь Петр I — в 1690-х годах.
Протестантизм всех деноминаций рассматривался в
России как «Люторова злая ересь». Собственные ерети¬
ки, уклонявшиеся в протестантизм (например, феодоси-
анин Фома), и протестантские проповедники, рвавшиеся
наладить «миссию» на русской территории, подлежали
казни.
Как ни парадоксально, протестантов в Москве счита¬
ли, видимо, менее опасными, чем католиков. Им позво¬
лялось возводить кирхи в Немецкой слободе, притом не
только лютеранам, но и кальвинистам. Очевидно, Мо¬
сква учитывала отсутствие у протестантов боевой орга¬
низованности католицизма — единого центра, как пап¬
ский престол в Риме, ударного отряда, аналогичного
иезуитам. Да и столь же агрессивного, упорного против-
14

ника на международной арене, как католическая Поль¬
ша, в мире протестантизма не усматривали (даже с уче¬
том затяжного противоборства со Швецией).
Петр I совершил поворот к обвальной, катастрофи¬
ческой европеизации, ориентируясь на союз с проте¬
стантскими державами Европы. Но в России XVIII и
XIX веков постепенно росло влияние и протестантизма,
и католицизма. Правда, с влиянием православия они не
могли всерьез соперничать никогда, оставаясь на пери¬
ферии общественной жизни.
Кардинальное религиозное различие России с Евро¬
пой продиктовало различия этические и эстетические.
«Этика капитализма» в условиях преобладания право¬
славия невозможна. В отличие от стран западнохристи¬
анской ориентации языком высокой культуры на Руси
стала не латынь, а церковнославянский, который был
понятен любому грамотному человеку. Это позволяло
русской цивилизации быстро освоить колоссальный
культурный багаж «Империи теплых морей», прошед¬
ший через горнила перевода в южнославянских странах.
Архитектура почти не знала готики, развивалась по-
своему. Живопись почти не знала светских сюжетов и
рационализма, развивалась в высшей степени по-своему.
Со времен раннего Средневековья одной из фун¬
даментальных основ для Европы как цивилизации
является римское право. Некоторые европейские уни¬
верситеты из числа древнейших специализировались на
обучении римскому праву и его практическому примене¬
нию. Для образования и культуры Европы на протяже¬
нии многих веков римское право было и остается крае¬
угольным камнем.
На Руси и в допетровской России было не так. Рим¬
ское право Русь восприняла еще в домонгольскую эпоху
непосредственно от Константинопольской империи — в
виде законодательных кодексов, которыми руководство¬
валась церковь, творя суд в рамках своей юрисдикции.
15

Это прежде всего «Кормчая книга» («Номоканон»),
«Мерило праведное» и «Градский закон» («Прохирон»),
порой входивший в состав других кодексов как составная
часть. Вне церковного суда они бытовали как знание от¬
влеченное, теоретическое; в ином случае — как нрав¬
ственное наставление для судьи; но никак не в роли сво¬
да правил для юридической практики.
Что же касается светской власти, то сначала она су¬
дила по Русской правде, где римского права нет. За¬
тем — по разного рода судным и уставным грамотам, где
римского права нет. Позднее (с 1497 года, то есть со
времен Ивана III) — по судебникам, где опять-таки рим¬
ского права нет. Все эти памятники юридической мысли
выросли на национальной почве. В «Соборном уложе¬
нии» царя Алексея Михайловича (1649 год) можно ус¬
мотреть незначительные включения римского права —
там, где прослеживаются заимствования из церковных
правовых сборников или из иностранных источников,
например из «Литовского статута» 1588 года. Но их ни¬
чтожно мало. И совсем нет их в «уставах», «указах» и
«приговорах» — памятниках собственно русской зако¬
нодательной мысли XVI—XVII веков.
Резюмируя: для Московского царства римское пра¬
во имело смысл лишь в узких областях общественной
жизни.
В Российской империи его значение нарастает. Но
все же основа законодательства продолжает развиваться
либо на национальной почве, либо за счет заимствова¬
ний из административно-правовых кодексов Европы,
возникших из «свежей» практики, а не седых древностей
римского права.
В Московском царстве город и его население име¬
ли значительно меньше прав и играли значительно
более скромную роль, чем в Европе.
До рождения России во второй половине XV столетия
средневековая Русь знала две формы государственного
16

строя. Во-первых, аристократические вечевые респуб¬
лики (Новгород Великий, Псков, Полоцк), где правил
нобилитет (боярство), а воля князя оказывалась очень
серьезно ограничена условиями «заказа» со стороны
этого нобилитета и местной политической традицией.
Во-вторых, княжества — монархии с разным удельным
весом власти местного боярства и княжеской власти.
В первом случае город со своей волей, интересами, куль¬
турой, экономической мощью оказывался сравним с
крупными городскими центрами Западной Европы. Нов¬
город и Полоцк, например, специалисты упорно и не без
основания сравнивали с Венецией. Во втором случае все
зависело от того, сколь далеко простиралась власть кня¬
зя. И чем дальше она простиралась, тем меньше воль¬
ностей, прав, льгот и привилегий имел город, находя¬
щийся внутри княжения.
Московское государство поставило точку в этом
«двоении»: вечевые республики исчезли, а власть го¬
сударя — даже «эскортируемая» влиятельным аристо¬
кратическим советом — безусловно встала на порядок
выше власти любого из знатных людей, любой придвор¬
ной партии.
Для XVI—XVII веков русский город во всех своих
ипостасях и функциях — как торгово-ремесленный
центр, как оборонительный узел, как военно-админи¬
стративный оплот, даже как средоточие власти частного
лица, получившего в вотчину, держание или на иных ус¬
ловиях землю самого города и его округи — представ¬
ляет собой несколько корпораций, служащих великому
государю. Торгово-ремесленный люд несет на себе тягло
налогов и повинностей, дворянство обязано воевать, ду¬
ховенство молится за государя, а монастырь при необ¬
ходимости играет роль «государева богомолья». Русский
город полностью, без остатка встроен в механизм все¬
общей службы. Он безусловно пребывает во власти го¬
сударя, и эта власть не имеет границ, помимо Бога и
бунта. Городское самоуправление возможно на уровне
церковных приходов, слобод, сотен, привилегированных
17

купеческих объединений и «служилых городов» русского
дворянства (то есть организаций, занимавшихся сбором
войска и упорядочением службы поместного ополчения),
но никак не выше.
Переговоры между самодержцем и каким-либо горо¬
дом невозможно представить. Ни по правовым, ни по
экономическим, ни по политическим вопросам. Ни по
каким — в принципе. Разве что город находится в со¬
стоянии мятежа (как, например, Псков во время восста¬
ния 1650 года). Но минет мятеж, то есть экстраординар¬
ное состояние общества, и абсолютная власть великого
государя непременно вернется.
Для Франции, Испании, Италии, Германии, где права
города могли быть огромны, вплоть до полной государ¬
ственной независимости, подобное положение вещей,
мягко говоря, нехарактерно. Там бюргер чувствовал себя
частью большой «коммунальной силы». А вот для само¬
державной Византии, где город также «служил», если не
впадал в мятежное состояние, — ничего необычного.
Россия вплоть до XVIII века не мыслила себя ча¬
стью Европы. Напротив, наследование от Второго
Рима уже в XVI столетии стало одним из базовых
концептов самоидентификации Рима Третьего.
Историческая традиция никогда не связывала Россию
с Европой. Ни с Германией, ни с Англией, ни... далее все
западноевропейские государства в любом порядке.
Разве что в «Сказании о князьях Владимирских» (ве¬
ликокняжеской родословной легенде начала XVI столе¬
тия) выдуман некий Прус, родственник Октавиана Авгу¬
ста, мифический предок Рюрика: «Пруса, родича своего,
[Август] послал на берега Вислы-реки в город Маль-
борк, и Торунь, и Хвоини, и преславный Гданьск, и во
многие другие города по реке, называемой Неманом и
впадающей в море. И жил Прус очень много лет, до чет¬
вертого поколения; и с тех пор до нынешних времен зо¬
вется это место Прусской землей. И вот в то время не-
18

кий воевода новгородский по имени Гостомысл перед
кончиной своей созвал всех правителей Новгорода и
сказал им: „Омужи новгородские, советую я вам, чтобы
послали вы в Прусскую землю мудрых мужей и призва¬
ли бы к себе из тамошних родов правителя". Они пошли
в Прусскую землю и нашли там некоего князя по имени
Рюрик, который был из римского рода Августа-царя».
Но ведь Первый Рим тогда мыслился на Руси не как Ев¬
ропа, а как имперские языческие корни православного
Царства ромеев со столицей в Константинополе, и это
уже совсем другое дело. Рим XIV—XVI веков в глазах
русского книжника имел очень мало прав на то, чтобы
считаться наследником Древнего Рима, он, как ни пара¬
доксально, выглядел нагромождением злых и нечестивых
случайностей на теле империи ромеев, несколько обла¬
гороженным деяниями апостолов и кровью раннехристи¬
анских мучеников. Константинополь же и Москва мыс¬
лились как наследники истинные, «чистые»1 и законные,
пусть и находящиеся в других местах.
Московские Рюриковичи, те же Иван III и его сын
Василий III, по «Сказанию о князьях Владимирских»,
являются отдаленными потомками римских императоров,
и власть их освящена древней традицией престолонасле¬
дия. Простота сущая? Да. Неправдоподобно? Да. Но
ровно та же простота, ровно то же неправдоподобие,
каким поклонились и многие династии Европы. Сканди¬
навы свои рода королевские выводили аж от языческих
богов. По сравнению с ними наш российский Прус —
образец скромности и здравомыслия. Ну да, от импера¬
торов. Нуда, право имеем. Нуда, подтвердить нечем. Но
у нас — сила. Желающие могут с нею поспорить...
хотя бы на тему о Прусе. Пожалуйста. Мощь Москвы
позволяла сочинить хоть дюжину Прусов — заводя с
юной Россией связи, стоило остеречься от поносных
слов в адрес подобных персонажей... В ответ «московит»
1 Разумеется, пока Константинополь не осквернился унией и вла¬
стью магометан.
19

мог привести совсем не тот аргумент, что отыскивается
на пергаменных страницах летописей, а тот, что ходит
под стягами полковыми.
По тем временам родство с Августом — идеологиче¬
ски сильная конструкция. Пусть и нагло, вызывающе
сказочная. Более того, даже хорошо, что сказочная. Дер¬
зость приличествует государственной силе. Но «род¬
ство» через Рюрика и Пруса с Октавианом Августом для
московского интеллектуала той эпохи никак не связыва¬
ло русских государей с современными им европейскими
державами — они оказывались «ни при чем».
Когда глава Священной Римской империи Фридрих III
через дипломатов предложил великому князю Ивану III
королевскую корону, тот ответил отчасти с удивлением,
отчасти же с негодованием: «Мы Божиею милостью го¬
судари на своей земле изначала, от первых своих праро¬
дителей, а поставление [на царство] имеем от Бога, как
наши прародители, так и мы. Молим Бога, чтобы нам и
детям нашим дал до века так быть, как мы теперь госу¬
дари на своей земле, а поставления как прежде ни от
кого не хотели, так и теперь не хотим». Прозвучало
именно в духе: «А вы-то тут при чем?»
А вот царские коронационные инсигнии, которыми
пользовались последние Рюриковичи на русском троне,
выведены из царства христианского, праведного и не по¬
мраченного инославием. Они поданы в том же «Сказа¬
нии о князьях Владимирских» как дар «благочестивого
царя» Константина IX Мономаха своему потомку, вели¬
кому князю Владимиру Мономаху. Здесь — историче¬
ское родство правильное, привычное, и оно-то как раз
главное1.
Для России наследие Античности в сфере литера¬
туры, философии и особенно исторической мысли
имело гораздо меньшее, чем для Европы, значение.
1 Вне зависимости от того, что сам факт передачи инсигний на Русь
в XI веке мифологичен.
20

Нельзя сказать, что допетровская Русь совершенно
не знала античной литературы, философии, истории.
Знала, конечно же. Прежде всего по южнославянским и
собственно русским переводам: если средневековый рус¬
ский интеллектуал не владел языком оригинала или не
мог посетить константинопольский Магнавр, какую-ни¬
будь крупную библиотеку империи, воспользоваться
книжными сокровищами своего архиерейского дома (как
вариант, крупного монастыря), он обращался к переводу.
В этом случае русский книжник мог получить представ¬
ление о творчестве Гомера, прочитать роман «Алексан¬
дрия», ознакомиться с сюжетом путешествия аргонав¬
тов, обратиться к Эпиктету и Диогену Лаэртскому.
Книжники Московского царства цитировали Аристотеля
и Овидия.
Все это лежало в частных библиотеках страны...
Притом переводили как с греческого, так и с латыни,
во времена Московского царства даже, наверное, боль¬
ше с латыни.
И хотя святой Максим Грек учил: «Время бо уже есть
обратити просто на познание благочестия, а не яко же
кичят аристотельстии философи, но предлагая догматы
честныя и простыя истинны, не в помышлениях ложных
и образованиих геометрийских, в них же ходившей не
ползовашеся, но от истины далече заблудиша», — на
Руси и позднее в России авторов языческой эпохи вос¬
принимали без враждебности. Да, были в древности та¬
кие мудрецы, да, порой они мудровали лукаво, да, бого¬
словие и благочестие христианское всегда были, есть и
будут выше их трудов, но читать древних авторов можно,
поскольку, за редким исключением, в списки «отречен¬
ных книг» они не попали.
Когда ученый иеромонах Тимофей закупал книги для
большого училища, устроенного при царе Федоре Алек¬
сеевиче на Московском печатном дворе, среди прочего
он приобрел тексты Эсхила, Эзопа, Аристофана, Гомера,
Софокла, Лукиана, Гесиода, Аристотеля, Платона, Де¬
мосфена, Катона, Гиппократа, Галена, Пифагора, Пав-
21

сания, Геродота, Аммиана Марцеллина, Дионисия Гали¬
карнасского, Диодора Сицилийского...
Пожалуйста, просвещайтесь!
Однако все пестрое многообразие античного наследия
прошло по периферии средневековой русской культуры.
Оно никогда не попадало в ее фокус, интересовало лишь
относительно небольшую часть интеллектуальной элиты
и не оказывало сколько-нибудь серьезного влияния... ни
на что.
Ни на политику, ни на состояние общества, ни на бо¬
гословие...
В литературе русский человек предпочитал воинскую
повесть, поучение или житие православного святого,
«слово» древнего инока-мудреца. «Повесть о Петре и
Февронии Муромских» — вот что ему нравилось. Вся¬
кую философию он ставил ниже Священного Писания.
Среди памятников исторической мысли предпочитал хро¬
нограф (история библейская, евангельская, христиан¬
ских царств) да родную летопись, повествовавшую о де¬
яниях предков. А хронограф и летопись возникли на
основе византийских церковных хроник, авторы которых
прямо противопоставляли свои труды историческим
трактатам языческой традиции.
В России получили крайне слабое развитие «тай¬
ная наука» и разного рода тайные общества, с нею
связанные. Средневековая Европа ими кишмя кишела,
а уж Европа раннего Нового времени и прежде всего
Италия оказались просто наводнены ими.
Что в Московском царстве? Да ничего яркого. Боль¬
шей частью радикально настроенные еретики, враги
церкви и монашества. Еретики-жидовствующие, конеч¬
но, принесли с собой запретные тайные знания. Вот уже
и при дворе стареющего Ивана III умники, созревшие
для звания «избранных», начинают интересоваться та¬
кими вещами. Его доверенное лицо, дьяк Федор Кури¬
цын, пользуясь тайнописью, составляет так называемое
22

«Лаодикийское послание», где сказано, что чудотворе-
ние усиливается мудростью. Балуется умный книжник,
ищет знание помимо церковной традиции, черпает его из
темных источников.
Но еретиков в первой половине — середине XVI века
русская церковь и московские государи разогнали и, как
говаривали в ту пору, «гораздо понаказали» — вплоть
до костров. Немногое от них осталось.
В книжных хранилищах начитанных аристократов, лу¬
кавых иереев и богатых купцов лежали запретные книги:
«Рафли», «Волховник», «Шестокрыл», «Звездочетец»,
«Воронограй», «Громник», «Аристотелевы врата» да
всякого рода апокрифы. Колдовством занимались на бы¬
товом уровне. И точно так же, на бытовом уровне, бы¬
стро и крайне жестко гасили его власти: русские «кол¬
довские процессы» XVI—XVII столетий исчисляются
сотнями.
По большому счету, в сравнении с Европой, сплошь
охваченной в XIV—XVIII веках неистовым темным пла¬
менем тяги к колдовству, астрологии, демонологии и са¬
танинской мистике, все это выглядит очень скромно.
Лишь один «исторический эксперимент» XVI сто¬
летия вызывает неприятные подозрения, а именно Сло¬
бодской орден, существовавший внутри опричнины Ива¬
на IV. Видимо, возник он не сразу, скорее всего, где-то
на рубеже 1560—1570-х годов. Особая одежда, которую
носили опричники, особая символика — собачьи головы
и метлы, особая псевдомонастырская иерархия и широ¬
кий кровавый след, тянущийся за Слободским орденом,
заставляют ассоциировать его не с православной ино¬
ческой обителью на светский лад и не с европейскими
духовно-рыцарскими орденами, а со сборищем тайным,
с неким сообществом «посвященных». Речь идет далеко
не обо всей опричнине — это явление сложное, мно¬
гообразное, — а лишь о ее сердцевине. И присутствие
на излете опричнины рядом с православным государем
Елисея (Элизиуса) Бомелия, колдуна, чернокнижника,
астролога, отравителя, настраивает на скверную мысль:
23

мог ли этот яркий представитель европейской тайной на¬
уки дать государю Ивану Васильевичу эзотерическое по¬
священие? Оставим вопрос без ответа. Худо уже то, что
такая дрянь стояла рядом с престолом на протяжении
многих лет.
Псковская летопись доносит мнение русских совре¬
менников об альянсе царя с магом: «Прислаша немцы
к Иоанну немчина, лютого волхва, нарицаемого Елисея,
и бысть ему любим в приближении. И положи на царя
страхование, и выбеглец от неверных нахождения, и
конечне был отвел царя от веры. На русских людей
возложил царю свирепство, а к немцам на любовь пре¬
ложи: понеже безбожнии узнали своими гаданьи, что
было им до конца разоренным быти; того ради такова-
го злаго еретика и прислаша к нему: понеже русские
люди прелестьни и падки на волхвование». Какое «стра¬
хование» возложил Бомелий на Ивана Васильевича и
сколь далеко «отвел от веры» — также вопросы без
ответов. Известно лишь, что именно при Бомелии архи¬
епископ Новгородский Леонид удостоился дикой распра¬
вы: «обшив» медвежьей шкурой, его затравили соба¬
ками...
Но Слободской орден после недолгого существования
исчез, а царь сошел в могилу православным человеком.
И если Бомелий (или же через него кто-то повыше) пы¬
тался укоренить в России саженец сатанинского дерева,
то попытка не удалась.
Вся эта темень по-настоящему и всерьез дотянется из
Европы до России лишь в XVIII веке.
Европеец назвал бы еще одно отличие, заговорив
о «тирании» и «деспотизме» государственного строя
России, о социуме, где все, снизу доверху, — царские
холопы. Согласиться здесь можно с тем, что русские
государи от Ивана III до Петра I, то есть на про¬
тяжении всей старомосковской эпохи, располагали
в среднем большей властью над жизнью и собствен-
24

ностью подданных, нежели их европейские коллеги.
Это так.
Но, наверное, иного и не могло быть в эпоху, когда
страна на десятилетия погружалась в состояние военно¬
го лагеря. Россия, помимо полярных морей на севере, не
имела в тот период естественных географических границ.
Территорию ее не загораживали от неприятельских на¬
шествий горные хребты, моря, пустыни. Приходилось
полагаться на крепости и военную силу, находящуюся в
постоянной боевой готовности. На востоке (до покоре¬
ния Казани), на юге (до ликвидации Крымского ханства),
на западе (всегда) находились сильные воинственные со¬
седи.
В такой ситуации милитаризованное самодержавие —
самый эффективный государственный строй. Разумеется,
если у народа нет желания почувствовать на своей спи¬
не чужой сапог и увидеть, как собственный дом превра¬
щается в проходной двор.
Константинопольская империя на протяжении всего
ее почти двенадцативекового существования вынужде¬
на была решать ту же проблему «проходного двора».
Вплоть до XII века императоры, их «стратилаты» и ди¬
пломаты с проблемой справлялись. Ласкари и ранние
Палеологи, примерно до Андроника III включительно,
также более или менее «держали удар». Но не будь их
правление самодержавным, удавалось бы им столетиями
накапливать и «ставить в строй» колоссальные ресурсы,
необходимые для выживания? Сомнительно.
Итак, Россия до Петра I являла в сравнении с Евро¬
пой столь кардинальные отличия, что должна считаться
совершенно иным миром.
Разумеется, европеец мог научить русского полезным
техническим навыкам и приемам, передать ему полезное
знание по части военного дела и коммерции. Итальянец
был в Москве желанным гостем при Иване Великом,
Василии III, Иване Грозном. Он учил русских мастеров
25

возведению столь масштабных и величественных храмов,
как Успенский собор, премудростям современной фор¬
тификации, литейному мастерству, книгопечатанию, че¬
канке монеты. Немец и шотландец в XVII веке помогали
создать армию, состоящую из «полков нового строя».
Голландец оказывался незаменим при создании метал¬
лургических и стекольных заводов.
Россия в XVI—XVII столетиях многому научилась
у Европы, не становясь Европой. Государи нанимали
мастеров, заключали соглашения с торговцами и пред¬
принимателями, платили военным специалистам. При этом
общественный строй, кадровая база правящей элиты,
основы культуры и здание веры претерпевали крайне не¬
значительные изменения. Русская цивилизация остава¬
лась русской цивилизацией.
Видя в России «евразийскую державу», иной публи¬
цист и даже серьезный академический историк начинает
подсчет «азиатских элементов» в ее политическом строе,
культуре, экономике, массовой психологии населения.
Трудная это работа: легче подсчитать, как далеко про¬
стирается собственно российское влияние в Азии, по¬
скольку множество азиатских народов оказалось вклю¬
чено в орбиту российской государственности и провело
там века. Но «текущий момент» идеологии порой тре¬
бует «натягивать сову на глобус», высчитывая процент
«азиатскости» или, если угодно, ориентальности России.
В СССР этот процент, разумеется, оказался ощутим —
благодаря безоглядному интернационализму коммуни¬
стического руководства. Российская империя чувствова¬
ла кое-что, вместив в себя народы Поволжья, Кавказа и
Средней Азии. Но тут влияние мизерное. А вот до какой
степени Азией являлось Московское царство?
Разумеется, средневековая Русь постоянно контакти¬
ровала со странами Востока: торговала, воевала, вела
дипломатические игры. Использовала арабский дирхем
как принимаемую повсюду валюту. Строила брачные
26

комбинации со знатными родами половцев. И все же
осознавала себя общностью совершенно неазиатской.
Да и где, когда Русь могла набраться восточного опы¬
та в политике, экономике, культуре? Не от Хазарского
каганата, разрушенного Русью и исчезнувшего достаточ¬
но рано, чтобы хоть какие-то элементы его влияния мог¬
ли сохраняться на русской почве. Подавно не от безго-
сударственных кочевых народов, которых Русь либо
отражала от своих границ, либо нанимала на службу.
Остается Орда. Значительная часть Руси на протяже¬
нии двух с половиной веков находилась в зависимости от
Орды — зависимости разной степени тяжести. Вынуж¬
денное соседство сделало обязательными постоянные
плотные контакты. И вопрос о влиянии Орды на Русь
вызывал и по сию пору вызывает споры.
Попробуем разобраться.
Что, собственно, Россия взяла у Орды? Именно взя¬
ла, адаптировала к своим условиям, использовала доста¬
точно долго, чтобы всякому непредвзятому наблюдателю
стало ясно: вот этот институт государственности и вот
эта форма жизни общества — плод осознанного заим¬
ствования.
Во-первых, почта. Ямская гоньба, весьма быстрая и
эффективная, несомненно, взята у ордынцев, которые
сами заимствовали ее в китайской государственной куль¬
туре.
Во-вторых, деньги. Со второй половины XIV столетия
Северо-Восточная Русь (прежде всего Нижний Новгород
и Москва) начинает выпускать серебряный данг (деньгу)
или, если угодно, измельчавший вариант дирхема, ходив¬
ший на колоссальных просторах Орды как основное пла¬
тежное средство. В общении с Крымским ханством Мо¬
сковская Русь усвоила иное название все той же монеты:
акче. Московская монета со времен Дмитрия Донского
до времен Ивана III несла надписи на арабском языке
или хотя бы подражания арабским надписям; технологи¬
чески она изготавливалась точно так же, как ордынские
данги и аспры генуэзской Каффы. И как бы не каффин-
27

ские монетарии обслуживали долгое время и крымских
Гиреев, и московских Рюриковичей... Деньга (данг) со¬
ставляла две полушки, одну вторую копейки и одну ше¬
стую алтына. Впрочем, до Петра I Московское царство
не чеканило ничего крупнее копейки по номиналу, а на
алтыны только считало (за исключением неудавшейся и
быстро свернутой реформы Алексея Михайловича). Зато
алтын, явно взятый как счетная единица из той же Орды,
звучит во всяком счетном документе XV—XVI веков с
изрядным заходом в век XVIII. До разрушения Большой
Орды московская деньга-данг близко соответствовала
по весу ордынской монете, затем какое-то время не то
чтобы соответствовала, скорее недалеко расходилась с
крымскими акче. Впоследствии две экономики — крым¬
ская и российская — пошли разными путями: монеты
русской чеканки очень долго и с хорошей стабильностью
выдерживали вес и пробу, крымские же — «худели».
Монеты Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Ро¬
мановых по внешнему виду — восточные, татарские, но
со времен Елены Глинской монетная система России
развивается самостоятельно, безо всякой оглядки на юг
или восток.
В-третьих, Россия переняла довольно много из военно¬
го дела Орды. Рыцарско-варяжская организация воен¬
ных сил Руси приказала долго жить в огне столкновений
с ордынцами. В Новгороде она несколько подзадержа¬
лась, и ее окончательно похоронила Шелонь. На ее ме¬
сто пришли тактика и вооружение, взятые у наиболее
могущественного и опасного противника — ордынцев.
Ратники Ивана III снаряжены легче своих предков из
конца XIV и начала XV века, ратники Ивана Грозного —
еще легче. Тяжелый рыцарский доспех, бурно развивав¬
шийся тогда в Западной Европе, для России оказался
вещью совершенно ненужной. Главное оружие русского
дворянина-конника — лук. К нему могут прилагаться
сабля, топорик, сулица, булава, кинжал, но лук все же
на первом месте. В XVII веке иностранцы, видя, с каким
старанием знатные юноши упражняются с луком, начи-
28

нают видеть в лучной стрельбе нечто вроде русского на¬
ционального вида спорта. Но этот «спорт» был вбит в
самую глубину русского военного обычая после того, как
оказалось, что тяжелая дружинная конница уступает в
бою коннице легкой, сплошь вооруженной луками. Впо¬
следствии лук, конечно, отошел на второй план, вытес¬
ненный огнестрельным оружием, но в XV и XVI веках
его используют в Московском царстве повсеместно, да
и в XVII столетии еще от него не отказываются. Конный
боец в массе своей сидит на неприхотливой низкорослой
ногайской лошадке, коих Москва закупала в огромных
количествах. Тактика полевой армии России от Ивана III
до Михаила Федоровича в очень значительной степени
напоминает ордынскую: действия «жалящие», в рассып¬
ном строю, стремительные передвижения, разорение не¬
приятельских областей, нежелание рисковать в «прямом
деле», то есть в рубке на саблях, стремление измотать
противника, нанести ему максимальный урон издалека,
навязать ему маневренную схватку, всюду выдерживая
выгодную для себя дистанцию, бить в лоб только навер¬
няка или же когда иных вариантов не осталось. Разница
с Ордой и Крымским ханством по части тактики состоит
прежде всего в том, что Московское царство пошло по
пути раннего насыщения воинства ручным огнестрель¬
ным оружием, а также массированного использования
артиллерии в походах. Стрельцы давали в битвах с
теми же крымцами очень серьезный козырь. А полевая
и осадная артиллерия вообще стали довольно быстро из¬
любленным родом войск, без которого Москва просто не
мыслила ведения боевых действий.
В-четвертых, Московская Русь надолго влилась в
громадную систему восточной торговли, на протяжении
долгого времени контролировавшейся Золотой Ордой и
ее «потомками». Отсюда — освоение способов органи¬
зации восточной торговли и пристрастие к использова¬
нию престижных восточных товаров (например, кольчуг,
шлемов, клинков, изготовленных турками или персами).
Отсюда же — массовое заимствование слов из тюркской
29

речи, в том числе слов чисто бытовых, связанных с на¬
званиями товаров или с организацией повседневной жиз¬
ни в тех местах, где русские постоянно контактировали
с ордынцами. А это либо торговля, либо та же война.
Остальное — по мелочам. Возможно, столбцовое де¬
лопроизводство в московских приказах, но это на уровне
гипотезы. Бумага пришла с Востока, то есть опять-таки
через Орду, постепенно вытеснив из числа письменных
принадлежностей дорогой пергамент. Завоевывая Си¬
бирь, русский человек, естественно, учился у аборигена
многим бытовым нюансам по части еды, одежды, пере¬
движения. Шапку Мономаха некоторые считают восточ¬
ным шлемом. Но это тоже на уровне гипотезы: ее точно
так же могли изготовить в одном из государств визан¬
тийского мира.
В главном Россия не столько училась у Орды,
сколько решительным образом отворачивалась от
ее опыта.
Прежде всего и самое главное: ни Русь Владимир¬
ская, ни Русь Московская, ни Московское царство не
были странами ислама. В России XV—XVII веков ислам
существовал на задворках. Его исповедовали завоеван¬
ные восточные народы: татары, черемисы, ногайцы и т. п.
либо чингизиды, перешедшие на службу к московским
государям, но сохранившие веру предков. Никто из них
не играл ведущей роли ни в культурном, ни в политиче¬
ском, ни в экономическом пространстве страны.
Летописи доносят глухие, краткие известия о попыт¬
ке исламизации Владимирской Руси во второй полови¬
не XIII века, в самую тяжелую пору ордынского ига.
Ее предприняли откупщики ордынской дани, мусульма-
не-«бесермены», очевидно, из Средней Азии. Под
1262 годом летопись сообщает: «Избави Бог от лютого
томления бесурменского люди Ростовьския земли. Вло¬
жи ярость в сердца крестьяном, не терпящее насилиа
бесермен, всташа вечем, изгнаша их из городов из Ро¬
стова, из Володимеря, из Суждаля, из Ярославля. От-
купляху бо и оканьнии бесурмене дань Татарьскую и от
зо

того великую пагубу творяху, роботяще резы... Того же
лета убиша Изосима преступника; тот бе мних, образом
точию, сотоне сосуд, бе бо пианица и студословец,
празднословец и кошунникъ, конечне отвержеся Христа
и бысть бесерменинъ, вступи в прелесть лжаго пророка
Махмета; бе тогда приехал титям (посол, доверенное
лицо. — Авт.) на Русь от царя Татарскаго, именем Кут-
лубий, зол сын бесерменин, того поспехом окаанныи
лишении творяше Христианом великую досаду, и кресту,
и святым церквам. Егда же люди на врагы своя восташа
на бесермены и прогнаша их, а иных избиша, тогда и
сего беззаконника убиша в городе Ярославли. Бе бо тело
его ядь псом и вороном».
Как видно, лютование откупщиков, применявших дра¬
коновские способы сбора дани и загонявших русских в
долговую кабалу, было лишь одной из причин большого
восстания; второй стала политика, стимулировавшая
принятие мусульманства. Эту попытку некоторые лето¬
писи связывают с личностью хана Берке; с кончиной ха-
на-мусульманина проблема исчезла.
Различие в вере имеет основополагающий, гло¬
бальный характер. Всякий обмен опытом между право¬
славной Русью и мусульманской (а изначально тэнгри-
анской, то есть языческой) Ордой был жестко ограничен.
К середине XIV века по западной границе Орды прохо¬
дил цивилизационный разлом между мирами Креста и
полумесяца. Даже когда Орда развалилась, государства,
наследовавшие ей, представляли собой единый ислам¬
ский фронт. Для того чтобы расколоть его и использо¬
вать силу Крымского ханства против Большой Орды,
потребовался политический гений Ивана III. И то эф¬
фект союзничества с крымскими Гиреями продлился не¬
долго: уже сын Ивана Васильевича, великий князь Ва¬
силий III, встал перед проблемой «стягивания» татарских
юртов, то есть мусульманских государств, в единый ла¬
герь при общем главенстве Крыма.
Различие веры диктует различие культуры. На Руси
строили храмы, а не мечети, колокольни, а не минареты,
31

на Руси создавались иконы и фрески, а вот искусство
каллиграфии, столь характерное для мусульманских
стран, не получило у нас развития. В России не прижи¬
лось арабское письмо — общепринятое для большин¬
ства мусульманских стран.
В плане веры, культуры, истории Московское царство
воспринимало себя как наследницу Ростово-Суздальско¬
го княжества, а через него — Константинопольской им¬
перии и в какой-то мере древнекиевских князей. Но Рос¬
сия никогда не искала себе доли в наследии Чингисхана.
Разве что в XX веке об этом осмелились заговорить ра¬
дикалы из числа евразийцев, но их мало кто воспринял
всерьез.
Москва именовала себя Уделом Пречистой, Третьим
Римом, Вторым Иерусалимом, но никогда не претендо¬
вала на лавры Второго Сарая или Аллахабада.
Русь иначе одевалась (хотя и прихватила кое-что из
степного военного снаряжения), иначе хозяйствовала —
все же традиционная страна земледельцев, а не ското¬
водов — и по этой причине иначе питалась. Русь Вла¬
димирская и Московская ела много речной и озерной
рыбы, каш, киселей, пирогов, а вот мяса и фруктов по¬
требляла меньше. Здесь пили хмельные меды и привоз¬
ное вино, в мусульманской Орде — нет.
Русью правили родные земле своей князья из дина¬
стии Рюриковичей, потом Романовы. Признавались пра¬
ва на трон литовско-русской династии Гедиминовичей
(Мстиславские, Трубецкие, Голицыны, Хованские и др.),
но никто из них в исторической реальности так и не взо¬
шел на российский престол. Кровь чингизидов счита¬
ли высокой, поистине царской, в конце XVI века даже
выстроилась ненадолго интрига вокруг крещеного чин¬
гизида Симеона Бекбулатовича как возможного претен¬
дента на трон, впрочем совершенно бесплодная. Некре¬
щеный чингизид при всем официальном признании его
высокородности ни при каких обстоятельствах не мог
сделаться русским царем — именно потому, что некре¬
щеный.
32

Представители татарской, ногайской, северокавказ¬
ской знати нередко принимали православное крещение.
Одновременно они получали от царей княжеские титулы
и возможность встроиться в правящую элиту России на
равных правах с русской аристократией. Через несколь¬
ко поколений их потомки превращались в русских.
России неоднократно приписывался «имперский по¬
литический опыт» Орды. В XX и начале XXI века Россию
то и дело выводили из монгольской империи как ее на¬
следницу и продолжателя, как носителя какого-то ори¬
гинального «степного культурного кода Евразии». Об
ордынском опыте «собирания империи» говорили как
в положительном ключе, так и в отрицательном. На
«плюс» считали устремленность к формированию на не¬
обозримых евразийских пространствах интернациональ¬
ной империи-гиганта, управляемой из одного центра, а
потому получающей стабильный мир, закон, порядок,
сплоченное единство. Мощь подобного колосса заво¬
раживает... На «минус» шло утверждение о том, что
именно Орда одарила Русь чудовищным деспотизмом,
холопством, тиранией правителей, коррупцией чиновни¬
ков, жестокостью законов и грубостью нравов. По вкусу
можно добавить еще непросвещенность — тоже ведь
при большом желании она выводится из Азии, что для
России означает — из Орды.
Разумеется, имперским политическим опытом Мо¬
сковское царство располагало, вот только взят он был
не от Орды, а из совершенно другого источника. В прак¬
тическом плане Владимирская Русь училась большой по¬
литике и, в частности, самодержавию, у византийских
Комнинов (у Палеологов учиться было уже нечему). А
в теоретическом — набиралась опыта из исторических
хроник и политических трактатов той же Константино¬
польской империи. Одной из самых популярных книг на
Руси стал «Хронограф», известный в разных редакциях,
время от времени дополнявшийся. Он содержал деяния
православных царей, притом больше всего — именно
константинопольских императоров. В начале XVI века,
2 Д.М. Михайлович, Д.М. Володихин
33

при Василии III, на этой почве родился «Русский хроно¬
граф», где Русь Владимирская, а потом и Московская
однозначно поданы как наследницы Второго Рима в ре¬
лигиозном и политическом плане. Легенда, связывавшая
государственные инсигнии России, в частности шапку
Мономаха, с Византией (безотносительно вопроса о ее
правдоподобии), опять-таки вела не на восток, а в Кон¬
стантинополь.
Орда могла дать опыт интриганства и пресмыкатель¬
ства, но не державного управления.
Ордынские властители давали ярлык на великое кня¬
жение владимирское, играя страстями честолюбцев, на¬
травливая одних претендентов на других, требуя покор¬
ности и тяжелейших выплат за право старшинства среди
всех князей Владимирской Руси. Северо-Восточная Русь
оказалась в положении вассала Орды: здесь правили
собственные князья, но они являлись ордынскими дан¬
никами, за поведением которых долгое время пригля¬
дывали ордынские чиновники-баскаки. Страшная, тра¬
гическая борьба Москвы и Твери, окончившаяся гибелью
Кончаки-Агафьи, святого Михаила Тверского, великого
князя Юрия Даниловича и князя Димитрия Грозные
Очи, наглядно показывает, что апелляция к иноземной и
иноверной власти в борьбе за великокняжеский престол
с собственной родней представляла собой чудовищный,
антихристианский по своей сути соблазн.
Сплоченному единству, порядку, стабильному миру
Орда научить не могла. Посмотрим правде в глаза: гро¬
мада монгольской империи с центром в Каракоруме от¬
личалась крайней непрочностью, можно сказать, эфе¬
мерностью. Период от начала завоеваний монголов до
распада созданной ими колоссальной державы занял
всего лишь несколько десятилетий. Под занавес XIII века
она развалилась на несколько государств, сохранивших
лишь самое формальное подчинение «императору». За
это время Монгольское государство успело дать соседям
только те образцы для подражания в культурной, эконо¬
мической и политической сферах, которые само взяло у
34

китайцев. Монголы показали ничтожно мало собствен¬
ного политического творчества. Золотая Орда прошла
через несколько длительных полос политической смуты
и в первой половине XV века безнадежно раздробилась.
Собственно, строительство единого Русского государства
при Иване III и его ближайших наследниках стало воз¬
можно в значительной степени именно потому, что единст¬
во Орды оказалось руинировано. Так чему могут научить
руины? Тому, что на них удобно строить новый дом?
Жестокость ордынская в России не прививалась. Рус¬
ской политической культуре вплоть до 1560-х годов
не было присуще использование государственного тер¬
рора, то есть массовых казней как инструмента решения
политических проблем. А во второй половине XVI сто¬
летия каналы для какого-либо влияния ордынского мира
(включая влияние государств — наследников Орды) ока¬
зались наглухо закрыты. Свирепость опричных репрес¬
сий скорее заимствована из западноевропейского поли¬
тического опыта времен религиозных войн, когда жизнь
человеческая резко упала в цене. Это не Азия, это Анг¬
лия, Франция, Швеция, Испания...
Парадокс: русский с последней трети XVI века стал в
государственном управлении жесток и немилосерден, как
истинный европеец. Ничего азиатского тут не наблюда¬
ется. Русская сдержанность в использовании «государ¬
ственного насилия», к сожалению, ушла в прошлое.
Что же касается «непросвещенности», то вряд ли тут
каким-то боком виновата Орда. Мир ислама порой
доходил до необыкновенных высот в науке, тонкости в
богословии, искусстве. Назвать его «непросвещенным»
может лишь какой-нибудь заскорузлый западник, для
которого все азиатское по определению — варварское.
Другое дело, что перенять исламскую науку, культуру,
искусство Россия не могла из-за того же конфессиональ¬
ного различия. Ей требовался совершенно иной учитель,
и он был найден в лице греков.
Орда если чему-то в политическом плане и научила
русских, то лишь одному: как объединяться, чтобы об-
35

щими силами бить общего врага. В этом смысле она,
конечно, великий объединитель Руси... Но только в этом.
Итак, Россия не Европа и не Азия, Россия не Орда,
не особая разновидность Орды, не наследница Орды
и не хранительница «евразийского кода Монгольской
империи». Не Скандо-Византия, не Азиопа, не Евразий¬
ская держава. Россия — православное царство, наследник
константинопольского православного царства. Особый
мир. Мир сам-по-себе. Сердцевина Евразии. Тот столп,
к которому с запада и востока прислонились Европа и
Азия.

Глава 2
РОССИЯ — ДИТЯ ВЛАДИМИРА
И КОНСТАНТИНОПОЛЯ
Россия вышла из кельи Сергия Радонежского и дубо¬
вого кремля Ивана Калиты. В какой-то степени — из
Золотых врат владимирских. И конечно же, из жаркого
дня на широком поле у слияния Дона и Непрядвы.
Но не из Софии Киевской.
Россия — дитя Ростово-Суздальской Руси, иначе
говоря, Северо-Восточной окраины империи Рюри¬
ковичей.
Да, конечно же, святая Ольга и святой Владимир —
родные русским. Через них и через киевский портал хри¬
стианство широким потоком полилось на Русь — на всю
Русь, не выбирая, где там в XX веке пройдет очередная
случайная граница между разновидностями восточных
славян. Да, конечно, вся история Древней Руси, то есть
Руси домонгольской — принадлежность истории России
в качестве глубинных корней ее бытия. Да, конечно, в
юной России XV—XVI веков превосходно знали древне¬
русскую литературу, в значительной мере южно- или за¬
паднорусскую по происхождению. Ярослава Мудрого,
Владимира Мономаха, Илариона Киевского, Кирилла
Туровского, «мужей чюдных» из Киево-Печерского мо¬
настыря почитали своими. Да, древние былины, «По¬
весть временных лет», «Слово о Законе и Благодати»,
«Сказание о полку Игореве» для великой хоромины Рос¬
сии, строящейся из малых теремков удельной эпохи, ста¬
ли камнями духовными, уложенными в фундамент. И
правили на просторах России, родившейся при Иване III,
37

то есть во второй половине XV столетия, природные кня¬
зья Рюриковичи... чего о Руси Литовской отнюдь не ска¬
жешь. Притом их древняя родня — Рюриковичи домон¬
гольской эпохи оказались тщательно «учтены» как в
родословиях, так и в «Степенной книге», грандиозном
историко-генеалогическом труде XVI века.
Все так.
Нет ни малейшей причины отказываться от этого, как
сейчас говорят, культурно-исторического наследства.
И все же столичная Русь древнекиевских времен,
Русь Южная, Русь, выросшая из симбиоза полян, древ¬
лян, кривичей с варягами, — страна в целом гораздо
менее родная для России, чем окраинный ее регион: Ро¬
стово-Суздальская, позднее Владимирская земля.
И многие национальные стереотипы русского народа,
а вместе с тем многие особенности российского государ¬
ственного строя — плод владимирской эпохи и Влади¬
мирской Руси, а Русь Киевская всему этому хоть и не
чужая, но все же, что называется, «дальняя родня».
Если сравнивать это с семьей, то Владимир-Залес¬
ский Москве — отец, Новгород — дед, Константино¬
поль — прадед, а Киев — двоюродный дядя. Не чужое,
родное — все, включая и Софию Киевскую, и былинных
богатырей, и Владимира Мономаха, но чуть подальше
торной дороги.
Южная Русь от Игоря до второй половины XII века —
фантастически богата. Чернозем в жарком южном кли¬
мате дает превосходные урожаи, садовые культуры на
этой благословенной земле изумительно плодоносны,
море неподалеку, великие торговые пути приносят тонны
серебра, оседающего в кладах. Южная Русь кипит на
торгах серебром и хлебом. И торговля занимает в ее
устройстве чрезвычайно важное положение. Заглянув в
Русскую правду, нетрудно убедиться, что развитие Руси
как государства, сконцентрированного вокруг Киева,
шло по пути замены казней и судебного увечья (в ка¬
честве способа наказать за преступление) на штрафы.
Кровь меняли на серебро, из-за серебра отправлялись
38

в дальние походы, восставали, от горделивого и своеко¬
рыстного серебра бежали в монастырь.
За Южную Русь сражаются князья-братья, князья-
дядья, князья-племянники. Она представляет собой се¬
мейное достояние без четко определенных правил раз¬
дела и наследования. Ее нещадно разоряют, полагая, что
этакое сокровище все равно скоро восстановится —
людьми, хлебами, стенами городскими, претерпевшими
от пожаров, звонкой монетой... И она из центра, из точ¬
ки концентрации русских сил превращается с течением
времени в добычу. Страшно сидеть на великокняжеском
столе Киева — слишком много желающих вышибить его
из-под тебя и усесться самому. Середина и вторая по¬
ловина XII века — сплошная бойня русских князей за
Киев. А из Киева уже нельзя править. Можно лишь, го¬
воря современным языком, пользоваться приобретенным
ресурсом, пока воинственная родня позволяет. Год. Пол¬
года. Месяц. Неделю. Хотя бы день! Киев с округой и
впрямь столь богат, что скоро восстанавливает свои
силы... до определенного момента, когда разорение Юж¬
ной Руси становится глобальным.
Южная Русь — переплетение дорог, речных и сухо¬
путных, пролегших по великому полотну степей. Куда ни
кинь взор, горизонт далек, а пространство дается легко,
ложась под ноги верстами проторенных путей, улетая за
корму скорыми гребками. И эта легкость преодоления
пространств порождает своего рода расслабленность:
легко выйти в дорогу, легко пройти ее, в любой момент
это можно сделать, но стоит ли? Везде накаленное солн¬
цем днище мира — земля ровная, земля бесконечная. В
будущем казак тут легко уживется с хуторянином: один
из них странник, боец, разбойник, другой — пахарь, на¬
копитель, неподвижный насельник маленькой округи.
Южная Русь — протуберанец земледелия, ощетинив¬
шийся крепостями, ратями, богатырскими заставами
против текучей стихии кочевнических нашествий. Наро¬
ды степей один за другим волнами прокатываются по
Южной Руси. Кого-то она пропускает через себя, кого-то
39

останавливает и валит, кого-то нанимает себе на служ¬
бу, с кем-то бьется, веками не имея ни верной победы,
ни твердого поражения. Кочевник-скотовод желает за¬
брать эту землю себе, оседлый житель-земледелец сра¬
жается за нее смертным боем. Для кочевника бесконеч¬
ный стол южнорусских степей — скатерть-самобранка,
родная издревле, для земледельца — драгоценность,
политая потом и кровью, а потому ставшая родной. Им
не договориться. Тут — кто кого, иного исхода быть не
может. И случалось так, что из «простыни» Южной Руси
вырезался широкий плат земель, надолго превращав¬
шихся либо в Дикое поле, либо в руину.
Южная Русь до XIII столетия, до огненной распаш¬
ки Батыевой, может гордиться своей просвещенностью:
искусные архитекторы, искусные живописцы, искусные
ремесленники, мудрецы-книжники, великие иноки, со¬
вершившие на Руси своего рода «монашескую рево¬
люцию»1, — все это плоды прямого и близкого общения
с блистательным миром христианской империи, выстро¬
енной вокруг Константинополя.
Где Киев — и где Ростов! Казалось бы, немногие де¬
ятели высокой культуры могли решиться на путешествие
в лесные дебри, в глушь, на периферию могучей держа¬
вы Рюриковичей...
Да и жила Северо-Восточная Русь иначе. Во многом.
Почти во всем — кроме веры, языка и общей с Югом
династии правителей.
Прежде всего, Ростово-Суздальская земля далеко не
столь богата, как Юг Руси. Нет тут жаркого климата,
обеспечивающего блистательную урожайность. И нет
больших массивов плодородных черноземов. Слишком
большая часть Северо-Востока занята лесами, а в древ¬
ности процент лесных массивов был значительно выше.
Драгоценное Владимирское ополье не так-то уж и вели¬
ко. От великих садов Юга тут только яблони, да сливы,
1 Введение в культуру Руси иноческого мировидения, иноческого
образа действий, поистине революционно порывавших с устоями язы
чества и непримиримо противостоящих им.
40

да немного лесного ореха, да лесная ягода, да мед бор¬
тевой. Тем не менее на Северо-Востоке главным бо¬
гатством является именно земля, пусть даже это земля,
намного уступающая южной как хозяйственный ресурс.
Конечно, большая торговля тут велась издревле, и в
первую очередь следует говорить о волжском торговом
пути. Да и вокруг Ростова, древнейшей столицы региона,
очевидно, кипела торговля: это был настоящий средне¬
вековый мегаполис. По современным представлениям,
он занимал площадь более 200 га — вровень со Смо¬
ленском и Новгородом, больше Нюрнберга и Владимира,
на треть-четверть не дотягивает до таких громад, как
Киев и Лондон. И все же на Северо-Востоке малая, то
есть местная торговля преобладала над большой — за¬
морской и межрегиональной. Здесь не водилось столько
серебра, сколько имел его Юг.
Зато и разорительных междоусобных войн Ростово-
Суздальская Русь почти не знала вплоть до второго де¬
сятилетия XIII века. В XII столетии тут в большинстве
случаев сидел один твердо определенный хозяин, госпо¬
дин, верховный князь: Юрий Долгорукий, Андрей Бого-
любский, затем, после относительно недолгой замятии,
Всеволод Большое Гнездо. В 1210-х годах разразилось
столкновение, закончившееся братоубийственным побо¬
ищем на реке Липице. На страницах летописей кровавая
битва князей-братьев отразилась в тонах ужаса: да мож¬
но ли так? Мы же христиане! Зато после побоища на
Липице вновь тишь воцарилась на долгие десятилетия.
Лишь в условиях ордынского ига потомки Всеволода
Большое Гнездо, наследники Руси Владимирской, под¬
зуживаемые ханами, яростно вцепятся друг в друга,
играя смертной игрой. Но в культуре Северо-Восточной
Руси, особенно в летописании ее, останется твердое по¬
нимание: мир, стоявший тут при старых князьях, до та¬
тар, — норма, а бесконечные столкновения новых кня¬
зей друг с другом — попрание нормы, зло, грех, пакость.
Между тем на Юге было не так. Там выше ценилось
молодечество, дерзость, упрямое желание настоять на
41

своем, взять желанный предмет (землю, казну, жену) с
боя, на меч. Там война в середине XII века сделалась
нормой и оставалась таковой вплоть до падения Киева в
1240 году от туменов монгольских. Что же? Киев рухнул,
но на просторах Галицко-Волынской земли, сохраняв¬
шей еще какое-то время призрачную самостоятельность,
продолжали рубиться-резаться. Отсюда — глубинное,
национальное расхождение: Северо-Восток любил миро¬
творцев, Юг — удальцов-резвецов. Рязань находилась
посередине, и умы тамошней боярско-княжеской вер¬
хушки надолго застряли во временах богатырских, бы¬
линных, щедрых на кровопролитие.
На земле ростово-суздальской природа все устроила
иначе, не как у жителей днепровской Руси: никаких бес¬
конечных степей, никаких бесконечных прямых шляхов,
никакого моря поблизости; леса, болота, перелески,
поля между чащобами, великие озера вместо морей, пу¬
таная сеть рек и речушек, обилие пресной воды и близ¬
кая линия горизонта. Здесь пространство давалось тру¬
дом, здесь оно не шагами и не гребками добывалось, а
литрами пота, оросившего землю на месте лесоповала,
корчевки пней, устройства редких торных дорог. Плот¬
ницкое ремесло въедается в плоть и кровь цивилизации.
Народ, живущий в ее пределах, — словно сжатая пру¬
жина: пусти его на простор, и он выстрелит протуберан¬
цами землепроходцев, потоками переселенцев, толпами
крепких, выносливых, на диво трудолюбивых мужиков,
ищущих счастья в далеких краях, потому что дома им —
тесно. Эти доберутся до севера, срубят лодии, кочи, сой¬
мы, пойдут на Грумант, заселят берега моря Дышащего,
моря Соловецкого. А те, кто двинется «встречь солнцу»,
отметят пути свои десятками сибирских острожков, за
век доберутся до Дальнего Востока и там осядут, доса¬
дуя, быть может, что их стремлению положил предел
Великий океан-море. Русскому человеку, вышедшему из
междуречья Оки и Волги, всего-то надо было показать:
смотри, смотри, окоем перед тобой раздвинулся! И он
отправится, подпоясавшись, в дальнее странствие, ожи-
42

дая найти, где опять горизонт сомкнется в невеликом,
достижимом отдалении от его ног, да так и не найдет.
Северо-Восток Руси — места, сплошь для кочевни¬
ков неудобные. Леса, реки, овраги, ручьи, простора нет,
земля холодна, зимы суровы. Степняку здесь неуютно.
Лес в какой-то мере защищает от него местных жителей.
Конечно, когда кочевник охвачен жаждой обогащения,
он идет по льду зимних рек, он вступает на редкие тор¬
ные дороги лесного края, он даже прорывается через
засеки и засады в лабиринтах путей, прорубленных
сквозь чащобу, он готов штурмовать деревянные стены
местных крепостей. Ему нужен полон, ему нужно сере¬
бро, он готов прихватить с собой скот, да и все ценное
вплоть до медных котлов, красивой посуды, крестиков и
колечек с трупов. И если есть за кочевником достаточно
людской силы и достаточно воли сильного вождя, он
проломится через все лесные заслоны. Много раз прола¬
мывался и в XIII веке, и в XIV, и много позднее, вплоть
до середины XVII столетия, когда уже Третий Рим стоял
великим храмом посреди русских лесов. Но селиться
здесь не стремился. Ростово-Суздальская Русь, а вслед
за нею Русь Владимирская никогда не становились ча¬
стью Дикого поля. Ни полностью, ни хотя бы частично.
Даже счастливый, торжествующий на пожарище боль¬
шого земледельческого города степняк, подсчитывая до¬
бычу, не задумывался о том, чтобы остаться здесь на¬
всегда. Лишь на рассвете России, в первый век ее суще¬
ствования сюда приглашали татарских «царей», «царе¬
вичей» и «мурз» — осесть на земле царской, но только
в качестве служильцев, а не вольными господами.
Итак, очевидно, кочевник — половец, булгарин волж¬
ский (и сам впоследствии осевший, не чуждавшийся плу¬
га), монгол, татарин — не искал себе здесь новой земли.
Ограбить, взять дань, добиться подчинения местных кня¬
зей ханской воле, отогнать ценных людишек — хороших
ремесленников, например, — да, в этом видели смысл и
ордынцы, и их предшественники. Но забирать лес себе,
чтобы жить в нем, — никогда! Поэтому великоросс на
43

своих перелесках, полянах и росчистях чувствовал себя
хозяином даже в горчайшую пору ордынского ига. Пол¬
ный уверенности в том, что землю из-под него не вы¬
дернут, он умел договариваться с кочевником. Чувствуя
себя слабее — платил. Чувствуя, что собственной силы
прибыло, тыкал клинком в рыхлеющее тело Орды —
авось пора от дани отказываться. Набравшись мощи,
перегораживал степные шляхи и не пускал чужого кон¬
ника в свои леса, на свои поля. А разобрав признаки
слабости на челе степной державы, принимался бит.ь и
кромсать ее: плати сама, пришло твое время платить,
как мы раньше платили! Великоросс гнулся низко, до
самой земли порой, но не ломался и в конечном итоге
умел выпрямиться. Так в XIII веке два брата — Андрей
Ярославич и Александр Ярославич (прозванный Нев¬
ским) — избрали два пути: прямого неподчинения Орде,
то есть немедленной вооруженной борьбы, и медленного
накопления силы для того, чтобы потомкам хватило ее
для битвы, когда Русь восстанет из пепла. Первый путь
принес Андрею Ярославичу позор и унижение, а земле
владимирской — разгром. Второй, избранный Алексан¬
дром Невским, подарил историческую перспективу, ве¬
дущую к избавлению от ига.
Просвещения юной России не хватало. Но вплоть до
XVII столетия, когда ученых малороссов призвали на
службу к подножию царского престола (бог весть, на
добро ли), Русь Владимирская, а вслед за нею и Русь
Московская умели дотягиваться до духовной сокро¬
вищницы Второго Рима самостоятельно. Иначе го¬
воря, не через Киев, а напрямую. Андрей Боголюбский
и Всеволод Большое Гнездо (сам проживший несколько
лет в Константинопольской империи) умело пользова¬
лись правилами и традициями государственного устрой¬
ства Византии. Ростки самодержавного устроения Руси,
проявившиеся при этих двух государях на Северо-Вос¬
токе, корнями уходят не в Киев и не в Чернигов, а в
Константинополь. В громадную, блистательную державу
династии Комнинов, достигшую при Мануиле I пика сво-
44

его могущества. Это был последний период высокого
цветения империи ромеев перед сползанием в ничтоже¬
ство с недолгой остановкой «Палеологовского ренессан¬
са». И в ту пору — имеется в виду вторая половина
XII столетия — у Константинополя было чему поучиться.
Позднее, уже при главенстве Москвы, просвещение
приносили на Северо-Восток Руси греческие (вернее
сказать, принадлежащие византийскому миру) архиереи,
священники, иноки. В том числе книжники столь вы¬
сокого уровня, как митрополит Киприан. В 1382 году,
когда Москва корчилась в огне пожара, зажженного
Тохтамышевым воинством, рукописи лежали в храмах
под самые своды... А двумя веками позднее, когда цари
московские уже правили государством-громадой, они
поддерживали постоянные сношения с православным
Востоком и совершенно не нуждались при этом в какой-
либо посреднической роли Южной Руси или Западной
Руси (для XVI века все едино — Руси Литовской). Пер¬
вое крупное регулярное учебное заведение в Москве
среднего или повышенного типа — Типографская шко¬
ла. Его создал иеромонах Тимофей, москвитин, ученик
знаменитого греческого дидаскала Севаста Киминитиса.
Первое высшее учебное заведение в Москве — Славя-
но-греко-латинская академия. Его поставили на ноги
ученые греки Софроний и Иоанникий Лихуды.
Русский Север — Новгородская земля, Псков, При-
ладожье и Прионежье — в этом смысле сыграли особую
роль. Отсюда вышла Русь, чтобы позднее укрепиться на
Юге и еще позднее на Северо-Востоке. Но когда стро¬
илось единое Русское государство, Новгород и прочие
северные области уже не могли стать новыми объедини¬
телями Руси. У Новгорода оставался выбор: либо идти
под Вильно, либо идти под Москву, либо становиться
второразрядным восточноевропейским государством —
придатком Ганзы. И сломанная воля новгородская по¬
служила доброму делу: Север слился с Северо-Востоком
воедино. Думается, это и был наиболее органичный для
него исторический маршрут. Новгород и низовская зем-
45

ля, то есть та же, как говаривали «мужи новгородчи»,
«Суздальская земля» в религиозном и культурно-исто¬
рическом плане были в XV веке, когда и произошло сра¬
стание, гораздо более гомогенны, нежели Новгород и
Великое княжество Литовское или Новгород и Ганза.
Таким образом, Русский Север от Пскова до Прионежья
стал для России строительным материалом — лучшим
из возможных. Несомненно, он оказал глубокое культур¬
ное влияние на метрополию. Но главные источники Рос¬
сии — все же Владимир и Константинополь.
Владимир, Владимирская Русь, владимирская эпоха,
пролегшая между Андреем Боголюбским и Даниилом
Московским, сыграли роль «Второго с половиной
Рима» — ключевой станции на пути трансляции
христианской империи из Константинополя в Мо¬
скву.

Глава 3
РОССИЯ — РАЗРОСШАЯСЯ «СПАРТА»
Заголовок может поставить в тупик кого угодно. По¬
этому лучше разъяснить сразу: никакой исторической
связи между великороссами и лакедемонянами нет. По¬
давно ни на Руси, ни в России никогда не существовало
сисситий (обязательных общественных трапез), агогэ
(общественного воспитания мальчиков в военных ла¬
герях), а также запрета на хранение золота и серебра
(хотя, конечно, запрет на свободное хождение .иноземной
монеты из благородных металлов в Московском царстве
был, притом соблюдался строго).
Дело тут в другом.
Константин Николаевич Леонтьев когда-то сравнил
Россию как плод русской цивилизации с древним Маке¬
донским царством. Притом сравнил с некоторым сожа¬
лением. Он видел военную мощь империи и ее протя¬
женность от Польши до Тихого океана. Есть сходство с
Македонией? Определенно. В его сознании возникал
справедливый вопрос: «И это все, что мы дали мирово¬
му историческому процессу?» Золотой и Серебряный
века русской литературы Леонтьева впечатлить не мог¬
ли: первый он ставил, как современник и «участник», не
слишком высоко, до второго не дожил. Средневековая
история и культура, то есть громада допетровского пе¬
риода русской истории, были от Леонтьева бесконечно
далеки. Черпать оттуда материал для сравнения русской
цивилизации с иными «культурно-историческими ти¬
пами» (как именовали цивилизации Н.Я. Данилевский
47

и К.Н. Леонтьев) Константин Николаевич не умел, да и
не испытывал особенного желания.
Но для современного образованного русского с кон¬
сервативным складом ума и христианской душой Россий¬
ская империя — со всей ее мощью, красотой, сложной
культурой — всего лишь один из слоев русского пирога,
всего лишь один из периодов нашей цивилизации, при¬
том не самый блистательный и не самый длительный.
Россия от Ивана III до Петра I сравниваться должна
со своей «родной кровью» — Константинопольской им¬
перией. В двух веках Московского государства сжато
одиннадцать с лишним столетий Византии, повторивших¬
ся в ускоренном темпе.
А вот Московская Русь удельного периода, от свя¬
того князя-миротворца Даниила до Василия II Тем¬
ного, — это скорее своего рода Спарта. Но не та
историческая Спарта, которую раскапывают археологи
с учеными степенями, изучают академические историки
и подают специалистам научные издатели. Настоящая
историческая Спарта — чрезвычайно тонкий, сложный,
динамично развивавшийся общественный организм. Нет,
речь идет о «большом мифе» Спарты. Иными словами,
о ее обобщенном образе, вошедшем в коллективный
разум людей, получивших гуманитарное образование ев¬
ропейского или российского типа. Имеется в виду миф
историософский, порой снижающийся до уровня публи¬
цистики или же взлетающий до высоких образцов худо¬
жественной литературы.
Спарта-миф скудна, чужда роскоши, в классическое
ликурговское время не знает золотой и серебряной мо¬
неты, представляет собой государство — военный ла¬
герь, постоянно воюющий с внешними врагами, из века
в век испытывающий давление соседей или оказыва¬
ющий давление на них. Поэтому Спарта воинственна, а
немногочисленность свободных людей, которые состав¬
ляли ее войско, заставляет приучать их к беспримерной
стойкости, отваге, дисциплине, готовности выйти в поход
в любое время и признавать над собой право царя-пол-
48

ководца в жизни и смерти. Наконец, эта классическая
Спарта дрейфует от культа героев к культу службы, аб¬
солютного выполнения воинского долга плечом к плечу
с товарищами по фаланге, равными, вне какого бы то ни
было личного молодечества. Спартанец — прежде всего
воин. Однако он не рыцарь, не романтик, он ищет не
славы для себя лично, а одной на всех чести для воин¬
ства, в составе которого он отправился воевать.
Именно с таким багажом удельная Русь пережила
трансформацию из вотчины государей московских и ко¬
алиции удельных княжеств, сгрудившихся вокруг Моск¬
вы, в царство.
Прежде всего жизнь Северо-Востока Руси, ожерелья
прекрасных городов залесских, в конце XIII — середине
XV века чрезвычайно скудна. И скудна в очень многих
отношениях. Дело тут не только в том, что Московская
Русь сеет и пашет в условиях полосы рискованного зем¬
леделия и что климат ее садовому роскошеству не друг.
Это всего лишь часть проблемы.
Скудость Московской Руси усиливается тремя факто¬
рами. Каждый из них мог бы убить цветущее государ¬
ство. Приходится удивляться, как предки наши выдержа¬
ли все три на своей хребтине и все же сумели в удобный
час разогнуть спину!
Фактор первый — Орда. Много в русской историче¬
ской литературе сказано о том, сколько благодарности
должен испытывать русский человек за политические и
культурные «дары Орды» и как спасла Орда русские
земли от покорения Западом. Откуда-то из сферы боль¬
шой политики на почве скверно понятого интернациона¬
лизма академическим историкам навязывается мнение,
согласно которому вовсе не было никакого ордынского
ига: существовала всего лишь «гибкая система зависи¬
мости». Оно конечно, можно и дракона назвать воро¬
бушком - переростком...
В действительности иго, конечно, было. И на протя¬
жении первого столетия от Батыева погрома оно при¬
нимало чрезвычайно жестокие формы.
49

До Батыя Северо-Восточная Русь создала 30—40 го¬
родов, малых и больших. Во всяком случае, именно
столько их известно науке. Так вот, некоторые из них
после Батыя просто исчезли: Мстиславль близ Юрьева -
Польского, Ярополч-Залесский, Кддекша под Суздалем
(была городом, стала селом). А Гороховец заглох надол¬
го, жизнь в нем едва мерцала. Рязанской земле, кстати,
досталось горше, там исчезло целое созвездие городов
во главе со столицей княжества. Те города, что не по¬
гибли вчистую, оказались страшно разорены: Владимир,
Суздаль, Москву и еще 14 крупных городов Батый пре¬
дал мечу и огню за одну только зиму 1238 года. Позднее
от карательных экспедиций монголо-татар горели Тверь,
Ростов, Переславль-Залесский, Волок-Ламский, Яро¬
славль и вновь Москва... Многие города горели не по
одному разу. Чаще прочих доставались огненные подар¬
ки ордынские Нижнему Новгороду: от тяжких ран, мно¬
гократно нанесенных татарами, в XV веке он на долгое
время сошел со сцены большой истории и существовал
в полуживом состоянии.
Русь выплачивала Орде тяжелую дань-«выход», па¬
губно сказывавшуюся на экономике. По первому слову
хана русский князь должен был отдать ему и своих
умельцев-ремесленников, лучших, быть может, в городе.
А что можно было восстановить после монголо-татар¬
ских смерчей, неоднократно обрушивавшихся на Русь,
если Русь после них еще и оплачивала собственную
жизнь по дорогой цене? Ни в XIII, ни в первой половине
XIV века Русь не то что не выпускала собственной мо¬
неты, она и чужой-то монетой была скудна, и даже грив¬
ны того времени (платежные слитки серебра) исключи¬
тельно редко попадаются археологам. С кладами за это
время на Северо-Востоке Руси все очень скверно: почти
ничего. Орда, словно гигантский пылесос, высасывала
серебро из Руси. Если что-то оставалось, то большей
частью на руках у князей, которые играли роль посред*
ников между собственными подданными и ханом, соби-
рая дань и передавая ее в Орду.
50

Второй фактор оскудения Руси — литва.
В XIII—XIV веках литва, доселе не считавшаяся серь¬
езным врагом, во-первых, усиливается и, во-вторых, на¬
чинает планомерные массированные атаки на Русь. Ос¬
лабление Руси в годы Батыева нашествия разжигает
аппетиты северо-западных соседей. Часть русских обла¬
стей переходит в состав Великого княжества Литовско¬
го, ожидая, что союз с литвой избавит их от ордынской
опасности. Иными словами, некоторые крупные княже¬
ства становятся элементами «Литовской Руси» мирно.
Но это — сначала, а впоследствии литва превращается
в агрессивного завоевателя Руси. Так, например, Смо¬
ленск с прилегающими землями был ею захвачен после
долгой вооруженной борьбы. Впоследствии здесь вспых¬
нуло освободительное восстание, подавленное силой
оружия. Литвин, отрезая по кусочкам достояние империи
Рюриковичей в свою пользу, энергичен, упорен, жесток.
Не может сделать территорию своей — так хотя бы
ограбит ее. XIII—XIV века — время массовых наше¬
ствий литвы на Русь.
По свидетельствам летописей, за один только XIII век
литва имела более 20 вооруженных столкновений с кня¬
жествами и вечевыми республиками Руси. На четыре
пятых это были нападения западного соседа: либо гра¬
бительские набеги, либо массовые нашествия, либо
первые шаги к взятию и подчинению русских городов.
Чаще всего литву отбивали и обращали вспять, но
случалось и иное: бывало, литва захватывала русские
крепости, города, жгла и разоряла посады. Больше все¬
го сражались с литвой Псков и Новгород Великий.
В 1213 году литва сожгла Псков, шестью годами позд¬
нее ей нанесли тяжелое поражение в битве у Пертуева.
В 1225 и 1245 годах новгородское воинство и дружи¬
ны двух знаменитых полководцев Ростово-Суздальской
Руси — князя Ярослава Всеволодовича и его сына
Александра Невского — отражали массовые нашествия
литовцев. В первом случае вторжение закончилось раз¬
громом литвы при Усвяте. Во втором — русскому во-
51

инству потребовалось трижды вступать в бой. Александр
Невский, разбив литву, украсил свою боевую биогра-
фию тремя большими победами: под Торопцем, у Зижи-
ча и близ того же Усвята. Они, конечно, не столь зна¬
мениты, как Невская битва и Ледовое побоище, но для
судьбы Руси не менее важны. В 1263 году литва поста¬
вила под контроль Полоцк, но затем потерпела пораже¬
ние в большой коалиционной войне с Новгородом и
Псковом. В 1239 году ее дерзкое наступление отразили
на Смоленской земле. В 1248 году от литвы погиб ве¬
ликий князь Владимирский Михаил Ярославич Хоробрит
в битве на Протве. Но вторжение противника вновь
разбилось о русские полки, вставшие под Зубцовом, на
земле Тверского княжества, под стягами князя Святос¬
лава Всеволодовича. 1258 год — новое массовое втор¬
жение литвы, разорение Смоленской земли, разгром
посада у Торжка. А в 1285 году состоялась большая
битва русской коалиционной армии (тверичи, москвичи,
волочане, новоторжцы, зубчане, ржевичи) с литвой в
волости Олешня, опять-таки во владениях тверского
князя. И если до середины XIII века литовскую экс¬
пансию на восток отражали в основном вечевые рес¬
публики, усиленные дружинами, которые посылала им
Ростово-Суздальская Русь, то с переломом века сам
Северо-Восток втягивается в бесконечное противосто¬
яние с ЛИТВОЙ.
Этот список боевых столкновений далеко не полон.
Битв в открытом поле, осад, погонь за литовскими от¬
рядами, уводившими русский полон, состоялось великое
множество.
Позднее, в XIV столетии, литовский натиск усилился.
Литва стояла при Дмитрии Донском у стен Московского
Кремля. Вечный мир 1449 года поставил крайний предел
ее экспансии на восток: литва к тому времени уже овла-
дела Смоленском, Дорогобужем, Вязьмой, Торопцем.
Мценском, Брянском, Новосилем и с аппетитом погля-
дывала на Новгород Великий: от претензий на него пока
отказались, но позднее попытаются «переиграть ситуа'
52

цию» в свою пользу. Рязань и Тверь попали в «сферу
влияния» ЛИТВЫ.
Война с литвой дается тяжелее и изматывает больше,
нежели борьба против немецких и шведских рыцарей на
периферии Северной Руси. Литва многочисленнее запад¬
ноевропейского рыцарства, и она чаще бьет. Для XIV
и XV веков можно констатировать: Великое княжество
Литовское территориально больше, чем Великое кня¬
жество Московское, к тому же богаче и в демографиче¬
ском плане имеет неоспоримо больший ресурс. С конца
XIV века это уже государство-мастодонт. Борьба с
ним — дело одновременно разорительное и рискованное.
Москва имела реальный шанс погибнуть под прессом
ЛИТВЫ...
Северо-Восточная Русь, колыбель России, это
ведь в территориальном смысле совсем немного. От
Коломны на юге до Белоозера на севере, от Твери на
западе до Нижнего Новгорода на востоке плюс длинный
выступ малообжитых земель на северо-востоке — до
Устюга Великого и Соли Вычегодской. Все. На фоне ко¬
лоссальной Орды эти земли еще при Дмитрии Донском
выглядели очень скромно, на фоне Великого княжества
Литовского при Витовте они смотрелись как хилый под¬
росток против взрослого мужчины-здоровяка. Современ¬
ный русский человек привык к тому, что Россия всегда
была государством-гигантом. Это так. Но Предроссия
имела умеренные размеры, если не сказать попросту, что
она была маленькой. Меньше Франции. Меньше Вен¬
грии. Притом значительная часть ее территории начала
колонизироваться только-только, в XIII столетии, а зна¬
чит, оставалась слабо заселенной. Огромные лесные об¬
ласти на севере и северо-востоке лишь на карте выгля¬
дят внушительно. В действительности они являлись
слабым военно-политическим ресурсом: о какой силе
можно говорить, если от деревни к деревне там прихо¬
дилось идти по нескольку часов, а то и по целым суткам...
В середине XIV века по Руси прошлась с остро от¬
точенной косой «черная смерть» — чудовищная панде-
53

мия, от которой пострадала вся Европа и значительная
часть Азии. Северо-Восточной Руси несколько волн
«черной смерти» принесли необозримые потери. Боль¬
шая часть московского княжеского дома в ту пору вы¬
мерла, а вся страна, и без того не густонаселенная, ста¬
ла выглядеть как архипелаг обжитых мест в океане лесов
и пустошей.
Небольшая, обезлюдевшая лесная страна оказалась
зажата между Ордой и литвой, словно между молотом и
наковальней. Платила дань. И... сама же уничтожала тот
ничтожный жизненный ресурс, который после всех ого¬
воренных «вычетов» все же оставался ей на долю.
Вот он, третий фактор. Северо-Восточная Русь в про¬
межутке от 40-х годов XIII века до 1450 года служила
ареной для невероятного количества междоусобных
войн. Прежняя Владимирская Русь, то есть Северо-Во¬
сток от Юрия Долгорукого до Георгия Всеволодовича,
сгинувшего в битве с Батыевой ратью, будучи и сильнее,
и богаче своей наследницы ордынских времен, знала не¬
дуг междукняжеских распрей как нечто относительно
редкое, как исключение из обычного положения дел. С
приходом ордынской власти ситуация изменилась карди¬
нально. Междоусобные войны, будто «черная смерть»,
приходили волнами, подолгу терзали страну, велись с
невыносимой жестокостью.
На закате XIII века Владимирская Русь обагрилась
кровью в годы непримиримой вооруженной борьбы «за
великий стол» между Дмитрием Переславским и Андре¬
ем Городецким, родными братьями. Ее сменила долгая
московско-тверская война, принесшая смерть святому
Михаилу Тверскому, его сыну Дмитрию Грозные Очи
и великому князю Московскому Юрию Даниловичу. В
обоих конфликтах борющиеся стороны не стеснялись ис¬
пользовать друг против друга ордынскую силу и даже
наводили татар на Русь.
А в 1425 году началась четвертьвековая внутренняя,
если не сказать гражданская, война московского княже¬
ского дома. Близкие родственники ослепляли друг друга,
54

травили ядом и многое множество раз встречались в
поле, с мечами в руках...
До этих трех больших войн, в промежутках между
ними и на их фоне постоянно шли столкновения мень¬
шего масштаба. Кровь лили щедро, города русские жгли
немилосерднее татар, долг христианских правителей на¬
рушали сплошь и рядом.
В результате совокупного действия всех трех пере¬
численных факторов Русь вела жизнь поневоле, избав¬
ленную от какой бы то ни было роскоши. Считали каж¬
дое зернышко, каждую частичку серебра. Каменное
строительство, бывало, на десятилетия прекращалось.
Храм, выстроенный из белого камня, даже самый скром¬
ный, даже в разы уступающий по масштабам величест¬
венным громадам домонгольской поры, становился сим¬
волом могущества. Кремль из белого камня, выстроенный
Дмитрием Донским, поражал воображение современни¬
ков. Ремесло упало в качестве, упростилось в разнооб¬
разии. Иван Калита, по современным понятиям геопо¬
литический лидер Руси в 1330-х — первой половине
1340-х годов, скопидомно усчитывал в завещании каж¬
дую мелочь из своего невеликого имущества: вот, дети,
дорогой пояс, шитый жемчугом, вот монисто новое, вот
блюдо серебряное, а вот сердоликовая коробочка...
Ничтожная, нищая жизнь, наполненная унижением со
стороны внешних врагов и злобой против врагов вну¬
тренних, постоянным ожиданием войны и готовностью
прямо сейчас, за несколько минут, снарядиться в поход,
породила особого рода воинов. Это вовсе не «вольные
слуги»-дружинники удельной старины. Это бойцы, при¬
знавшие над собой право жизни и смерти в руке госуда¬
ревой.
Энергичные, стойкие, неприхотливые до такой степе¬
ни, что могли ночевать в снегу и довольствоваться муч¬
ной болтанкой в качестве обеда, они являли равнодушие
к смерти, стремительность, которую переняли от степ¬
няков, и жестокость к неприятелю. Они никогда не жда¬
ли пощады к себе самим. Уповали в военное время на
55

Господа Бога, искусство воеводы и крепость воинского
братства. Раненых, изувеченных, из боя их мог вытащить
только такой же, как они, брат-воин, простой конник
государев. А потому сложившийся при Иване III и позже
старомосковский дух воинский был чужд геройства, мо¬
лодечества, рыцарских игр; его пронизывали суровость,
простота. От древности дошли былины, сказания о геро¬
ях, имена самих этих героев: Илья Муромец, Никита
Кожемяка, Евпатий Коловрат... Общество юной России
не знало ничего подобного. «Бился честно», «от врага
с товарищи своими отстоялся», «готов был смертную
чашу пить», «государева дела искал», «службу слу¬
жил прямо, никоторой кривизны в себе не имел» — вот
слова, характерные для воинского быта Московского
царства. Еще могли вспомнить добрым словом хорошего
воеводу: «искусен», «храбор», «верен государю», вои¬
нам отец родной, градам и весям истинный защитник. А
о прочих «гоплитах» царского воинства зачем говорить?
Вышли в поход, бились крепко, стояли «на прямом
деле» с врагом, а дальше либо голову сложили, либо
вернулись здравы, оборонил Господь. Что еще говорить?
О чем? О каких играх и забавах? О каких отдельных
личностях, когда работала вся «фаланга»? Разве только
о трусах или об изменниках особое слово: тот, побросав
оружие, бежал, позор ему и роду его! Этот государю не
прямил, в измене повинен. Казнить его!
Рядовой сын боярский в царском полку не ищет себе
чести и своему воеводе славы, он делает дело государе¬
во. Точка, сказать больше нечего.
Юная Россия, на всех направлениях, помимо се¬
верного, окруженная сильными врагами, воинственна.
Вплоть до первых Романовых, до Софьи, до Петра I Рус¬
ская держава представляла собой колоссальный военный
лагерь, в котором общественный уклад и государствен¬
ный строй подчинены нуждам войны в большей степени,
нежели чему-либо другому. Над свирепой силой меча
разве что порой торжествует ласковая сила Креста, но
и тут многое завязано на военный дух старомосковской
56

монархии. Русские «спартанцы» могучи, грубы, отваж¬
ны, жестоки, научены по всякий день думать о войне,
легко берут в руки саблю, легко убивают, в семье суро¬
вы, государю покорны, пока видят в нем истинного хри¬
стианского правителя. Души их освещает вера, грубость
нравов смягчает вера, доброту к чадам и домочадцам
внушает вера. Если бы не вера, тьма стояла бы в России
непроглядная; вера в России — второе солнце!
«Русская Спарта» со времен Батыя до времен Ивана
Великого испещрена была письменами границ. Княже¬
ства великие, удельные, княжествишки мизерные со сто¬
лицею в каком-нибудь невеликом селе имели права го¬
сударственного суверенитета или хотя бы автономии.
А их десятки! XIV век — апогей раздробления. Власть
великого князя Владимирского над роем князей являлась
не более чем формальностью, нарушавшейся бесконеч¬
ное количество раз. И пока раздробленность питала гор¬
дыню нескольких десятков князей, Русь не могла под¬
няться с ложа болезни и выйти из состояния ничтожества.
У каждого из князей и княжишек имелась своя правда,
свое войско, своя дипломатия и свои наследственные пра¬
ва на «семейный пирог Рюриковичей» — остаток Руси.
Вместо множества государей и государиков требовал¬
ся один царь, который раздавил бы все родовые правды
и права как гнилой орех, снес бы с наследственных кор¬
ней могучие, разросшиеся древа княжеских домов, оста¬
вил бы одну династию с одним правителем, обладающим
неограниченной властью и правом безраздельно повеле¬
вать единым общим воинством. Можно назвать его де¬
спотом, диктатором, да как угодно, но грядущему царю
требовалось произвести всю эту грязную работу на бла¬
го народа русского. Так что деспотизм для «Русской
Спарты» был безусловным благом, более того, един¬
ственным путем всеобщего спасения.
Явился Иван Великий и сделал все, чего жаждала
Русь и от чего отворачивалось горделивое княжьё. Он
вырастил из маленькой, бедной, суровой «Русской Спар¬
ты» великую Россию.

Глава 4
РОССИЯ — ДЕРЖАВА, ОРИЕНТИРОВАННАЯ
НА РАСШИРЕНИЕ
Государственная территория Московского княжества
формировалась на протяжении полутора-двух веков, от
Даниила Московского до Василия Темного.
Государственная территория России, выросшей из
Московского княжества, родилась взрывообразно —
всего за 40 лет. Во всяком случае, ядро Московской дер¬
жавы.
Притом Московская Русь была небольшой, небога¬
той, редко заселенной страной. Юная Россия показалась
современникам крупной величиной, выросшей там, где
ничего крупного вырасти не могло. Само ее появление
стало безмерной неожиданностью для соседей.
Но и Московское государство еще не было такой уж
громадой на протяжении первых десятилетий своего су¬
ществования. Державы территориально более значи¬
тельные существовали не то что где-то в мире или в
отдаленных частях Европы, они жили бок о бок с ново¬
рожденной Россией.
Казалось бы, ничто не предвещало удивительного
превращения Московского царства в державу-колосса,
простершегося до Тихого океана. Но «программа»
устремленности к расширению оказалась заложена
в Россию изначально, при рождении. Впоследствии
она лишь реализовывалась с большей или меньшей ин¬
тенсивностью.
Важно понять, почему она, эта программа, получила
жительство в сердцевине русской цивилизации, легла в
58

фундамент государственного строя России и как она дей¬
ствовала.
Но прежде необходимо представить себе хронику
расширения — как минимум до начала петербургского
периода русской истории, стартовавшего на рассвете
XVIII столетия.
Итак, посмотрим, что представляла собой Москов¬
ская Русь в первой половине — середине XV века, перед
тем как из ее лона вышел младенец-великан, Россия.
В состав Московского княжества входила, используя
современную терминологию, земля нескольких нынеш¬
них «субъектов федерации», окружающих Москву. Это
собственно Московская, Ивановская, Костромская, Во¬
логодская, Нижегородская и Владимирская области пол¬
ностью, часть Ярославской и Тульской областей, а также
маленькие фрагменты Тверской, Архангельской.
С чем сравнить — так, чтобы было понятно?
Несколько меньше теперешней Республики Коми и
существенно меньше нынешнего Чукотского автономно¬
го округа.
Если проводить параллель с домонгольской древно¬
стью, то приблизительно одна четвертая империи Рюри¬
ковичей, какой она была в середине — второй половине
XI столетия.
А если ставить в сравнительный ряд с соседями, то
Великое княжество Литовское времен Витовта, Сигиз-
мунда Кейстутьевича и Казимира Ягеллончика заметно
больше и, что важнее, намного населеннее; там не было
обширных областей, где, как на севере московских вла¬
дений, можно идти целый день, не встретив ни села, ни
деревни. Большая Орда также значительнее Московско¬
го княжества по площади. Оно сравнимо... с Казанским
ханством, которое считалось среди государств — наслед¬
ников Золотой Орды «младшим юртом». Собственно,
Василий II терпел от казанцев поражения, а его сын
Иван III в первой войне с Казанью бился против нее на
59

равных и лишь потом, с расширением Московского го¬
сударства, одолел ее. Впрочем, это еще как «нарезать»
границы казанских владений: представления о них до¬
вольно расплывчаты, поэтому некоторые специалисты
для середины — второй половины XV века рисуют тер¬
риторию этого юрта более значительной, нежели земли
государей московских.
Богаче территорией даже Новгородская вечевая рес¬
публика. Земля новгородская менее плодородна, чем
«низовская», а в северных и северо-восточных регионах
Новгородчина заселена столь же слабо, как и на севере
Московского княжества (если не реже). Зато ядро рес¬
публики украшено несколькими крупными городскими
центрами, а причастность столицы к богатой балтийской
торговле делает Новгород Великий, по образному вы¬
ражению историка Н.С. Борисова, «банком всея Руси».
Иными словами, для создания единого Русского госу¬
дарства, то есть России, московские правители имели
очень ограниченную территориальную базу.
Переворот в жизни Московской Руси произошел
между 1460-ми годами и началом XVI века, а вторая ста¬
дия его закончилась в 1521-м. Иначе говоря, при вели¬
ких князьях Иване III и Василии III. На старте этого
переворота — то самое княжество, состоящее из земель
шести-семи современных субъектов Федерации, а на фи¬
нише — Россия, собравшая под стягами Москвы ядро
своей государственной территории.
Итак, в 1463—1474 годах Ярославское и остававша¬
яся независимой половина Ростовского княжества1
утратили остатки суверенитета. Относительно скром¬
ный, но важный шаг на длинном пути создания великой
державы.
Между 1471 и 1479 годами — разгром Новгородской
вечевой республики, полное и безоговорочное присоеди¬
нение ее к Московскому государству. Вот это уже одно
из коренных изменений: государственная территория
1 Другая половина давно перешла под власть Москвы.
60

рождающейся России, России-младенца разом удвои¬
лась.
Тогда же, в 1471 —1472 годах, князь Федор Пестрый
добыл для Москвы Пермскую землю.
В 1485 году к ногам Ивана III падает богатая Тверь,
столица большого княжества.
Громадную Вятскую землю воеводы великого князя
завоюют в 1489-м. Позднее они присоединят и землю
Югорскую (1499—1500).
С тем политическим, военным и экономическим ре¬
сурсом, который удалось сконцентрировать к 1480 году,
Иван III уже мог вывести свою армию против хана Боль¬
шой Орды Ахмата на Угру для «прямого дела». Полки
встали насмерть и не пропустили Ахмата к коренным
русским землям Московского государства, ордынская
власть кончилась. Но надо понимать: ни у Дмитрия Дон¬
ского, ни у Василия I Дмитриевича, ни у Василия II
Васильевича, скончавшегося в 1462 году, и близко не
имелось под рукой столько сил, сколько собрал их к Ве¬
ликому Стоянию на Угре Иван III. Княжество Москов¬
ское росло, росло, росло со времен Даниила Алексан¬
дровича до времен Василия II, а сил для решающего
столкновения все не хватало и не хватало. Московские
полки вышли дважды — на Вожу и на поле Куликово —
против Бегича и Мамая, побили примерно 40 процентов
Золотой Орды и заплатили за эти триумфы такую цену,
что не могли повторить их на протяжении века. Поис¬
тине героический результат, но ненадежный. А Иван III
за полтора десятилетия собрал гораздо больше земель и
полков, ударил наверняка и освободился от Чингисова
племени.
После взятия Твери и Вятки, после добавления их
ресурсов в общий котел России государь московский мог
«пощупать» и более серьезного противника, нежели Ах¬
мат. Он в течение нескольких лет аккуратно, осторожно,
легкими силами проводил «разведку боем» против Ве¬
ликого княжества Литовского. А потом, убедившись в
рыхлости и ненадежности военной системы западного
61

соседа, нанес точный удар: отобрал Вязьму в войне
1492—1494 годов. Выждал. Подгадал удачный момент и
опять ударил.
Московско-виленская война 1499—1503 годов —
одно из важнейших военно-политических событий Евро¬
пы. Значение ее недооценивают, между тем она в при¬
обретенных областях дала юной России больше городов
и населения, нежели присоединение Новгородской рес¬
публики.
В XIV — середине XV столетия Великое княже¬
ство Литовское занимало огромную территорию и явля¬
лось одним из самых могущественных государств Ев¬
ропы.
В первой половине XV столетия это держава-масто¬
донт. У нее к тому же репутация военно-политического
тяжеловеса: литвины воевали много, чаще удачно и, бы¬
вало, даже татарам наносили ощутимые удары. Для Вос¬
точной Европы ВКЛ — своего рода чемпион по боям без
правил в супертяжелом весе. Иначе говоря, мало кто
всерьез отважится вступить с ним в борьбу.
Однако при всей мощи Великого княжества Литов¬
ского оно имело крайне уязвимую политическую приро¬
ду. Литовские государи порой оказывались слабее соб¬
ственных подданных: богатых и самовластных магнатов
(богатейших аристократов), князей, шляхты (дворян).
Кроме того, если северо-западные земли княжества тя¬
готели к католицизму, то западные и южные (Литовская
Русь) хранили верность православию. В конце XIV века
великий князь Литовский Ягайло одновременно занял
польский престол и принял католичество. В течение не¬
скольких последующих десятилетий предпринимались
настойчивые попытки обратить население Литовской
Руси в католицизм. С 1413 года Великое княжество Ли¬
товское и Польша состояли в так называемой Городель-
ской унии: у них был один государь, но Литва получила
широкую автономию. По законам того времени русское
православное дворянство имело меньше прав и приви¬
легий, чем шляхта, принявшая католичество.
62

Это не раз приводило к восстаниям. В 1430-х годах
по территории Великого княжества Литовского прока¬
тилась страшная гражданская война, кровь лилась ре¬
кой... Смоленск, помня старинную независимость свою,
время от времени отделялся от Литвы. Глубокая бороз¬
да, оставленная на теле «мастодонта» вероисповедным
различием, не зарастала...
Между тем Москва со второй половины XIV века
могла оказать литвинам сопротивление лишь в тех слу¬
чаях, когда это касалось жизненно важных вопросов.
Великое княжество Московское было меньше терри¬
ториально, беднее экономически, обладало не столь
значительным демографическим ресурсом и к тому же
подвергалось множеству ордынских нашествий, что от¬
нимало силы, не давая их использовать на «западном
фронте». Литва при Дмитрии Донском осаждала Кремль.
Литва захватила Смоленск, когда Московское княже¬
ство не имело сил дать ей отпор. Литва простирала руки
к Новгороду и Рязани. Литва взяла под контроль Торо-
пец и Вязьму. Москва против Литвы была как перспек¬
тивный кандидат в мастера спорта по боксу против все¬
мирно известного чемпиона.
В 1449 году Москва и Вильно заключили мирный до¬
говор. В нем была четко показана восточная граница
земель, на которые распространяется власть великих
князей Литовских. Дальше этой границы Литве не суж¬
дено было продвинуться никогда. Наступательная энер¬
гия державы, в течение полутора веков наводившей ужас
на правителей Восточной Европы, исчерпалась. Теперь
ей с трудом хватало сил, чтобы обеспечить безопасность
собственных границ.
Можайск играл тогда роль западного форпоста
Москвы против Литвы.
Через пол века Московское государство сделалось на¬
много сильнее и уже могло бросить вызов Великому кня¬
жеству Литовскому. К Москве тяготели православные
князья и города Литвы. К тому же неумение литовских
государей оборонять южные рубежи от набегов татар за-
63

ставляло их подданных во множестве склоняться мысля¬
ми к переходу под власть великих князей Московских.
По подсчетам современных историков, три из пяти на¬
бегов крымских татар на земли Литовской Руси оказы¬
вались успешными...
К большой войне требовался только повод. Ли¬
товско-польские монархи с тревогой смотрели на под¬
чинение Москве Новгорода Великого и Твери, где в по¬
следние десятилетия литовское влияние было весьма
сильным. В свою очередь, Иван III не видел оснований
оставлять под властью западного соседа старинные рус¬
ские земли и претендовал на возврат всей Литовской
Руси. Чувствуя его силу, русские князья, подданные
польско-литовского государя Казимира IV, начали один
за другим переходить с семьями и войсками на сторону
Москвы.
Так вот, в большой войне 1499—1503 годов Великое
княжество Литовское не то чтобы потерпело поражение,
нет, на него обрушилась катастрофа. Весной 1503 года
между Москвой и Вильно было установлено перемирие,
завершившее войну. Великое княжество Литовское от¬
дало Чернигов, Любеч, Торопец, Путивль, Брянск, До¬
рогобуж, Мосальск, Мценск, Трубчевск, Серпейск, Но-
вогород-Северский, Рыльск, Гомель, Стародуб, Хотимль
и Мглин, Карачев, Радогощ, Белую, а также ряд других
городов. Это был самый крупный военный успех за всю
жизнь Ивана III, наполненную громкими победами. Рос¬
сия приобрела земли, сравнимые по площади с громад¬
ной Новгородчиной и, видимо, превосходившие ее по
численности населения.
Итого за время правления Ивана III Московское го¬
сударство стало в 4—5 раз больше, чем было Москов¬
ское княжество в середине XV столетия.
Василий III продолжил политику отца, нацеленную на
объединение всех русских земель, присоединив Псков
(1510), Смоленск (1514) и Рязань (1521), а вместе с
ними — обширные области. Теперь во сколько раз боль¬
ше — в шесть? В семь?
64

Золотая монета Константинопольской империи. XI век.
Император Роман III Аргир
^мятник Владимиру Святому в Москве (фрагмент)

Я — **
Портрет Василия II Темного. Из «Титулярника» 1672 года

Иван III Памятник Ивану III во
Владимирском ските
Свято-Тихоновой пустыни

Русский воин поместной конницы XVI века. Современная реконструкция.
Псковский музей-заповедник

РУжие и снаряжение русского воина в XVI веке. Материал
дологических раскопок. Из фондов Смоленского государственного
Узея"Заповедника. Фотография Д.М. Володихина

Князь Д.В. Щеня. Часть монумента
«Тысячелетие России»
Князь Д.Д. Холмский. Часть
монумента «Тысячелетие России»
Земляные валы Опочки, отбившей в 1517 году нападение армии гетмана
Острожского

г
Ивангородская крепость на Девичьей горе, стоит напротив Нарвской
крепости через реку Нарову. Построена по приказу Ивана III в конце
XV века для противодействия шведам и Ливонскому ордену
^обор Вознесения в Коломенском Памятник князю М.И. Воротын¬
скому в поселке Воротынец. Худож¬
ник В.П. Нагорнов

Соловецкий монастырь
Печать царя Федора
Ивановича

Царь Федор Иванович. Портрет из русской рукописной книги XVII века
Титулярник»

Царь Борис Федорович Годунов. Портрет из русской рукописной книги
XVII века «Титулярник»

разворот из Октоиха Андроника Невежи,
|Тпечатанного в 1594 году
Памятный камень на месте Ирменского сражения 1598 года

Карта российских владений на Белом море. XVII век

Рубль Петра Первого. 1720 год. Аверс

Итак, в 1463—1521 годах родилась Россия. На то,
чтобы Московское княжество покинуло статус второсте¬
пенного удельного владения и стало крепкой региональ¬
ной державой, потребовалось без малого два века. А на
то, чтобы из него выросло мощное Московское государ¬
ство, понадобилось всего лишь 58 лет. Рождение Рос¬
сии — территориальный взрыв.
Между 1521 и 1552 годами Россия обороняла то, что
вырвала у Литвы и у Орды. Почти ничего не потеряла,
хотя на фронте борьбы с нашествиями крымцев пролила
немало своей крови. И вот в 1550-х годах второй терри¬
ториальный взрыв: присоединение Казанского и Астра¬
ханского «юртов». В обоих случаях — с боем. Но если
Казань потребовала десятков тысяч жертв, напряжения
сил на пределе, там победа и поражение долго баланси¬
ровали на весах воинского успеха, то Астрахань взяли
играючи, без особенных потерь. Имя Русского царства
уже сделалось страшным. С ним не хотели бороться,
зная судьбу Казани.
Итак, между 1552 и 1556 годами — новое, очень су¬
щественное территориальное приращение.
Притом совершенно особое приращение: падение Ка¬
зани открыло широкую и прямую дорогу на Восток. Ка¬
занские владения и прежде можно было миновать, обой¬
ти с севера, но в этом случае они оказывались в тылу и
на фланге русской экспансии на Урал и в Сибирь. Те¬
перь Казань стала частью России, и перед Москвой как
будто рухнули запертые врата: вся восточная часть Ев¬
разии оказалась полем, которое манило возможностью
продвижения далеко, бесконечно далеко вперед.
Здесь необходимо ненадолго остановить «просмотр
документальной хроники» русского расширения. До сих
пор Россия росла, сражаясь со своими традиционными
противниками, превращая оборону в наступление, то
есть в общем следуя давно проторенными дорогами
внешней политики. Последняя четверть XVI столетия —
время очень серьезных изменений. Русская экспансия
была перенаправлена. И этот поворот оказался чрезвы¬
^ Д.М. Михайлович, Д.М. Володихин
65

чайно выигрышным для всей последующей истории Мо¬
сковского царства. Более того, он сыграл одну из осно¬
вополагающих ролей в исторической судьбе всего мира.
Между тем нежданный триумф начинался в годы
трудностей и поражений. На западном направлении рус¬
ское воинство уперлось в объединенную Речь Посполи-
тую и растушую силу Шведского королевства, топталось,
то забирая земли ливонских немцев и Литовской Руси,
то отдавая их, то покидая собственные, русские право¬
славные области, то отбивая утраченное. Долгие, тяже¬
лые войны второй половины XVI века в конечном итоге
не дали ни малейшего приращения на западе. Более
того, по Ям-Запольскому мирному договору 1582 года
Иван Грозный отдал польскому королю Стефану Бато-
рию Велиж, и отбить его не могли в течение века. Ве¬
ликая Смута начала XVII века отбросила границы Рос¬
сии на западе ко временам Ивана III и даже дальше.
Понадобились две страшных, трагических, кровопро¬
литных войны — 13-летняя при Алексее Михайловиче
(1654—1667) и 21-летняя при Петре I (1700—1721),
чтобы вернуть потерянные области и продвинуть запад¬
ные рубежи в Прибалтику (до Риги и Моонзундского
архипелага), Финляндию (до Выборга), а также в Мало¬
россию (до Киева).
Парадоксально, но если исключить из числа областей,
прибавленных к России по Андрусовскому перемирию
1667 года и Ништадтскому миру 1721 года, регионы, ра¬
нее принадлежавшие России, отторгнутые соседями и
возвращенные под власть государей российских, то оста¬
нется довольно скромное приобретение.
Итак, вооруженная борьба на западе приносила по¬
беды через раз, требовала колоссального напряжения и
постоянного инвестирования людских, финансовых, ад¬
министративных ресурсов. К чему она в итоге привела,
если проследить расширение русских границ в этом на¬
правлении с 1520-х годов по 1720-е, то есть за 200 лет?
Московское царство за два столетия продвинулось на
запад... незначительно.
66

Восток обещал большее — и большее в конечном
итоге дал.
Впрочем, прежде чем говорить о начале русского дви¬
жения на восток, следует вглядеться в действия Москов¬
ского царства на ином направлении.
Одновременно с продвижением на восток или не¬
сколько ранее его решающих событий шло очень серь¬
езное укрепление на севере. Отвлечемся ненадолго от
титанической одиссеи русских в Сибири. Она не была бы
столь стремительной, если бы не сопровождалась бы¬
стрым освоением Севера.
На протяжении многих веков Приладожье, Прионе-
жье, Поморье, Соловки, некоторые области Кольского
полуострова находились под властью Новгорода Велико¬
го. Но многие земли на этой бескрайней территории
были столь редко заселены, столь нечасто попадал туда
русский человек, такую долготу являли там пути от хра¬
ма до храма, что можно говорить в их отношении лишь
о номинальной власти Руси новгородской. Оттуда худо-
бедно привозили дань с финно-угорских племен и нало¬
ги с русских поселков. Освоение, развитие, даже про¬
стое военное укрепление шли там с необыкновенной
медленностию, иногда же и вовсе застывали. Севернее,
а также северо-восточнее городка Ладога и реки Свирь
Новгородская республика не располагала ни единым го¬
родом... и не собиралась что-либо строить.
Когда Москва подчинила себе Новгород, освоение
Севера и заселение его русским православным элемен¬
том пошло значительно быстрее. Сюда двинулись все в
больших и больших количествах монахи. За ними —
крестьяне, делавшиеся рыбаками, промысловиками-зве-
робоями, солеварами. Потом двинулись купцы. А вскоре
за ними — служилые люди государевы и, фактически
вместе с воинами, фортификаторы. Особенно скорыми
темпами русское присутствие на Севере росло с послед¬
ней трети XVI века. Подстегивало его военное соперни¬
чество со шведской короной за Беломорье, Кольский
полуостров, Карелию, Поморье в целом.
67

Здесь, как и везде, русское правительство последних
лет царствования Ивана Грозного, но с особенной силой
немного позднее — при царях Федоре Ивановиче и Бо¬
рисе Федоровиче с успехом применяло традиционную и
очень эффективную политику строительства новых горо¬
дов на рубежах, торговых путях, в стратегически важных
точках. Действуя от их крепких стен, русские полки не¬
изменно чувствовали себя намного увереннее. И хотя
продвижение с опорой на новые крепости стоило очень
дорого, оно надежно закрепляло целые области за Мо¬
сковским государством. Применяли эту стратегию по¬
всюду: на юге, на востоке, на севере. На степных про¬
сторах Юга власть государя московского утверждалась
топором плотника и пищалью стрельца. Если же обра¬
титься к истории противоположного конца страны, се¬
верных ее владений — в Поморье и на Кольском полу¬
острове, то и здесь обнаружится та же неразлучная пара:
строитель и стрелец. Вот только плотника заменит ка¬
менщик...
Стратегия эта, в сущности, представляет собой весь¬
ма своевременное припоминание древнего образа дей¬
ствий Первого и особенно Второго Рима. Константино¬
польская империя также продвигалась вперед, опираясь
на крепости, и воздвигало оборону от внешнего непри¬
ятеля, создавая целые сети укрепленных пунктов в при¬
граничных фемах.
В 1550—1580-х годах Беломорье превратилось из
сущего захолустья в регион большой стратегической
важности. В середине 50-х годов XVI века англичане
установили с Московским государством отношения,
найдя мореходный маршрут вокруг Скандинавского по¬
луострова к устью Северной Двины. С этого момента
Россия во множестве принимает европейские товары,
прибывающие именно по северному морскому пути.
Особенно важной эта магистраль оказалась во время
Ливонской войны. Англичане пытались монополизиро¬
вать торговлю с Россией, но получили от Ивана IV не¬
приятный намек, что и без их товаров «Московское
68

государство не скудно было»; строптивому торговому
партнеру всегда можно найти замену — маршрут-то
уже известен... При Иване Васильевиче и Федоре Ива¬
новиче им уже пользовались нидерландские и француз¬
ские моряки. С другой стороны, побережье Белого моря
весьма интересовало злейших врагов России — шведов.
Выход к нему и морские операции, способные пресечь
снабжение восточного соседа стратегически важными
товарами из Западной Европы, стали в ряд главных во¬
енно-политических задач шведской короны в регионе.
Тем же англичанам на пути в Россию уже приходилось
вступать в сражения с вражескими кораблями.
Отсюда стремление русского правительства укрепить
ключевые позиции на Белом море. В 1584 году воздви¬
гаются деревянный острог и пристань в Архангельске1,
ставшем впоследствии главным портом страны на севе¬
ре, фактически северными воротами России. Тогда же
начинается титаническая работа, результатом которой
стало рождение главной русской твердыни на Белом
море — мощнейшей крепости, никем никогда не взятой
штурмом. Речь идет об укреплениях монастыря на Боль¬
шом Соловецком острове.
Величественные стены, которые сохранились на Со¬
ловках до настоящего времени, были возведены между
1582 и 1596 годами — полностью за счет монастыря, но
при поддержке правительства. Позднее их достраивали,
совершенствовали, ремонтировали, однако основа при¬
надлежит концу XVI столетия. Во главе строительства
стояли «городовых дел мастер» (то есть фортификатор)
Иван Михайлов, а также соловецкий монах Трифон Ко-
логривов, уроженец поморского села Нёнокса.
В первые десятилетия своей «биографии» обитель
была невелика, тут попросту нечего было охранять. Од¬
нако в середине XVI столетия положение изменилось.
Государи московские даровали монастырской братии об¬
1 Изначально назывался Новохолмогоры. Имя Архангельский город,
Архангельск официально получил позднее — по Михайло-Архангель-
скому монастырю, неподалеку от которого располагалась пристань.
69

ширные земли, соловецкая иноческая община сделалась
на порядок богаче да и разрослась. В 1547 году игуменом
стал инок Филипп, которому в будущем предстояло за¬
нять митрополичий престол. Он руководил общиной с
1547 по 1566 год. За это время в монастыре появилось
несколько роскошных каменных церквей (прежде были
деревянные), большие каменные палаты, рыбные садки
из валунов, прекрасные дороги, сеть каналов, связывав¬
ших озера на Большом Соловецком острове, целый ряд
хозяйственных построек. Иными словами, монастырь
блистал великолепием и богатством! В начале игумен¬
ства Филиппа тут жило около сотни монахов, а когда он
покидал Соловки, их было уже двести.
Таким образом, теперь обитель могла бы сказочно
обогатить враждебного пришельца, появись он в водах
Белого моря. Между тем несколько государств Западной
Европы приглядывались к слабозаселенным землям это¬
го региона, прикидывали шансы на их военный захват.
В 1566 году, например, монахи встречали английских
путешественников Сутзема и Спарка, причаливших к
острову Анзер, а потом и к Большому Соловецкому. Тог¬
да английская корона, как уже говорилось, играла роль
деятельного союзника России, но позже дружественные
отношения между двумя странами могли нарушиться, а
маршрут в сердце Белого моря, к Соловецкому архи¬
пелагу, англичане уже знали. Собственно, отношения
с подданными Елизаветы I ухудшились после кончины
Ивана Грозного. Самонадеянные и даже оскорбительные
действия английского посла Джерома Бауса вызвали в
московских правительственных кругах возмущение. Пока
царствовал Иван IV, коего соотечественники называли
«английским царем» за необыкновенно доброе его от¬
ношение к англичанам, Баусу многое сходило с рук. Но
после смерти монарха в правящей верхушке России по¬
говаривали о том, не учинить ли над дерзким иноземцем
лихо. Его считали достойным смерти и едва отпустили в
мае 1584 года из Москвы. Привилегии, прежде полу¬
ченные подданными английской короны, заметно сокра¬
70

тились. Россия явила им более прохладное отношение,
чем раньше. Что ж, появились причины ожидать от праг¬
матичных союзников превращения во врагов. Этого в
конечном итоге не произошло, но основания всерьез
опасаться угрозы Беломорью еще и со стороны англичан
у русского правительства имелись: те действительно
строили подобного рода планы.
Однако более серьезным противником выглядели
шведы. Московское государство вступило с ними в пер¬
вую войну еще в конце XV века. В 1554—1557 годах
театром боевых действий между войсками русского царя
и шведского короля стала Карелия, находившаяся в не¬
посредственной близости от Соловков. Чем располагал
тогда монастырь для встречи незваных гостей? Со¬
временные исследователи говорят: первоначально тер¬
риторию обители окружал невысокий деревянный тын.
Если бы тут появились шведские корабли, эта преграда
худо защищала бы иноков от ядер бортовой артиллерии...
Тогда, что называется, Бог миловал.
Но в 1570-х годах Швеция вновь вступила в войну с
Россией. Опять противник угрожал обширным мона¬
стырским владениям на Белом море. Боевые действия
отличались страшным ожесточением. В 1571 году швед¬
ско-немецкая флотилия оказалась в непосредственной
близости от обители, всерьез потревожив население ар¬
хипелага. В 1578 году сюда прибыли первые четыре тя¬
желые пищали (пушки), команда стрельцов и пушкарей
во главе с воеводой Михаилом Озеровым. Деревянный
тын заменили на полноценную крепостную стену, сло¬
женную из бревен. Два года спустя армия шведов по¬
терпела поражение в Карелии. Но к исходу войны стало
ясно: Соловки надо укреплять, причем укреплять как
следует! Перемирие было заключено в 1583 году, а на
следующий год скончался царь Иван Грозный. Его сме¬
нил на престоле Федор Иванович. Возведение тех самых
стен, которые дошли до наших дней, двинулось полным
ходом. Со шведской короной удалось заключить четырех¬
летнее перемирие. Однако войны все же опасались, и
71

даже порой собирали армию в Новгороде Великом
столь близким казалось вступление в конфликт со шве¬
дами. Так что строительные работы велись без промед¬
ления. В 1590-х годах основная их часть завершилась,
на острова начали прибывать крупные воинские кон¬
тингенты с материка, и, может быть, сам факт наличия
на Большом Соловецком острове каменных укреплений
спас монахов от разбойничьего нападения шведов, когда
разразился очередной русско-шведский конфликт.
Сил и средств на возведение соловецкой цитадели
ушло больше, нежели на все новые крепости России, по¬
строенные при царе Федоре Ивановиче. Беломорская
твердыня мощнее любой из них и создавалась в несрав¬
нимо более трудных условиях. Ее появление на архипе¬
лаге, оторванном от коренных русских земель, особенно
учитывая сложности беломорской навигации и уровень
развития строительных технологий, — настоящее чудо,
по милости Божьей совершенное усилиями русских лю¬
дей. И этим чудом по сию пору можно любоваться, до¬
бравшись до островной обители.
Усилия фортификаторов на северном направлении
этим не ограничились. После изменения русско-швед¬
ской границы Ладога оказалась гораздо ближе к непри¬
ятелю, чем прежде. Ее оборонительные сооружения при¬
шлось усиливать в срочном порядке. В 1585—1586 годах,
вскоре после окончания Ливонской войны, в Ладоге был
сооружен земляной город — небольшое укрепление ба¬
стионного типа, пристроенное с южной стороны кре¬
пости.
К концу XVI века Русский Север оказался хорошо
укреплен и заселен значительно гуще, чем раньше. По¬
мор, то есть русский, перешедший от старинного пашен¬
ного быта к морскому, выработал собственную культуру
мореплавания. Здесь рыба стала его хлебом, а волны
морские — полем. Он строил крупные корабли (лодьи,
кочи), добирался на них до Груманта (Шпицбергена), вел
разведку в восточном направлении. Суровые арктические
моря понемногу уступали его неуемному натиску. Мона¬
72

стыри обзавелись флотилиями, существующими на по¬
стоянной основе: известно, что при первых Романовых
знаменитая Соловецкая обитель располагала десятками
лодий и поражающим воображение множеством не столь
значительных судов. Большие «эскадры» лодий имелись
не только у нее, но и у иных крупных монастырей Севе¬
ра. Иначе говоря, собственный флот, пусть и не военно-
морской, а транспортный, рыболовецкий, промысловый,
притом весьма значительный по числу судов и моряков,
появился у России задолго до Петра I. Царь Петр Алек¬
сеевич создал для России регулярную вооруженную силу
на морях, но сила мирная существовала и без него.
Таким образом, Север в новом своем состоянии об¬
рел роль надежного «фланга» для продвижения в
Сибирь. А когда на берегах великих сибирских рек стали
появляться, один за другим, остроги русских первопро¬
ходцев, поморское искусство кораблевождения пригоди¬
лось на новых пространствах. Флотилии кочей плавали
от одного русского острога к другому, а самые отважные
мореплаватели использовали их как средство развед¬
ки — для тех мест «незнаемых», куда по суше путей еще
никто не проложил.
Кстати, тогда же в Поволжье выросли стены Санчур-
ска, Царевококшайска, или Кокшажска, Цывильска и
Уржума (все — в 1584-м). Летопись сообщает: «Госу¬
дарь праведный [Федор Иванович]... посла воевод своих
и повеле ставити во всей черемиской земле городы, и
поставиша на Нагорной и на Луговой стороне город Кок-
шугу и город Цывильск и город Уржум и иные многие
города, и насади их русскими людьми, и тем он, государь,
укрепил все царство Казанское». Позднее на Волге ро¬
дился Самарский городок (1586) — чуть поодаль от
древней, к тому времени разрушенной пристани. В буду¬
щем из этого скромного укрепления вырастет могучий
город-миллионник. На юге появились деревянные кре-
постицы Воронеж (1586) и Ливны (1586). В Предуралье
около все того же 1586 года на месте более древнего
поселения возник русский городок Уфа, и управлять им
73

был поставлен воевода Михаил Александрович Нагой —
из опальных Нагих, родственников последней жены Ива¬
на Грозного. Ныне здесь процветает еще один город-
миллионник.
Стоит повторить и подчеркнуть: новые укрепления
возводились повсюду и везде. И там, где ждали наступ¬
ления врага, и там, где политические интересы России
требовали ее собственного наступления. В первом слу¬
чае спешно возведенные «городки» выполняли функцию
опорных пунктов оборонительной линии. Во втором —
баз для стремления вперед. В обеих ситуациях новые
крепости играли роль «русских островов» посреди «не¬
приязненного» окружения.
Стратегией «наступления городами» русское прави¬
тельство пользовалось и в Сибири. Возвращаемся к вос¬
точному направлению русской экспансии.
В исторической литературе — главным образом по¬
пулярного и публицистического характера — бытует
миф, согласно которому русские прорвались в Сибирь
при Иване Грозном. Более сдержанный вариант того же:
«начали завоевание Сибири» или, чуть осторожнее, «ос¬
воение», «присоединение» Сибири. Но в действитель¬
ности ничего подобного не произошло.
Ермак, нанятый купцами и промышленниками Стро¬
гановыми, возглавляя отряд менее 1000 бойцов, одер¬
жал ряд впечатляющих побед над сибирскими татарами
хана Кучума, занял столицу ханства и тогда уже получил
поддержку из Москвы. Ермак осуществил блистательную
разведку боем, открыл, а также отчасти еще и расчистил
путь в Сибирь. Однако вся его экспедиция закончилась
разгромом русских сил и гибелью самого вождя. В нашей
историографии, особенно советского периода, Ермака
превозносили как народного героя. Да, он стоит в одном
ряду с величайшими колониальными воителями, с тем же
Кортесом, например. Карамзин сказал о нем: «Россий¬
ский Пизарро, не менее испанского грозный для диких
народов, менее ужасный для человечества». Это, несо¬
мненно, великая личность, выдающийся полководец.
74

Однако нельзя обходить молчанием один простой
факт: военное предприятие Ермака в конечном итоге со¬
рвалось. И завоевание Сибири как успех, как одно из
главных достижений русского народа за всю его исто¬
рию, начато было не им. И до Ермака — в XIV, XV и
XVI столетиях русские воинские люди бывали в Сибири,
брали там ясак, проповедовали Христову веру. На ка¬
кое-то время сибирские татары оказывались даже в вас¬
сальной зависимости от Москвы, притом задолго до Ер¬
мака. Но все эти временные достижения не принесли
России никакой пользы, помимо репутации сильного и
упорного противника. Совершенно так же и Ермак, по¬
пытавшись закрепиться, привести бескрайнюю землицу
сибирскую под руку московских государей, нисколько не
преуспел. На протяжении нескольких лет казачий бога¬
тырь играл роль потрясателя Сибири. Он вышел в поход
при Иване IV, пережил грозного царя и погиб уже при
Федоре Ивановиче. Саваном для его тела стали воды
реки Иртыш.
Русское дело в Сибири пало. Хан сибирских татар
Кучум и иные местные правители воспрянули духом. Не¬
значительные русские силы, оставшиеся в Сибири, от¬
ходили, оставив неприятелю города и земли.
И вот тогда люди с негромкими именами, люди, не на¬
зываемые на страницах учебников, повели новое, плано¬
мерное наступление на Сибирь. Это наступление русских
отразилось в некоторых летописных памятниках как на¬
чало государственного присоединения сибирских земель.
Так, например, в «Новом летописце» сказано, что
в царствование Федора Ивановича «...посылаху многия
воеводы в Сибирскую землю... к Сибирскому царствию
розныя языки (народы. — Авт.) подведоша и многие
грады поставиша в Сибири: град Тару, Березов, Сургут,
иные многие грады». Английский представитель по тор¬
говым и дипломатическим делам Джером Горсей по¬
дробно рассказывает о венчании Федора Ивановича
на царство 31 мая 1584 года. Затем, по его описанию,
Царь с царицей и большой свитой совершают богомолье
75

в Троице-Сергиев монастырь и возвращаются в Москву.
«Вскоре после этого, — пишет Горсей, — царь, направ¬
ляемый князем Борисом Федоровичем (Годуновым. —
Авт.), послал войско в Сибирь, откуда шли все богатые
меха и соболи. В течение полутора лет войско завоевало
1000 миль».
Успех огромный, фантастический! Слова Горсея об
исключительно быстром продвижении московских отря¬
дов в Западной Сибири на протяжении 1580—1590-х го¬
дов подтверждаются фактами.
Но кто были те «незаметные» — во всяком случае,
для историографии советского периода — полководцы,
которые совершили колоссальный военно-политический
труд? Под их командой небольшие отряды двигались на
восток по незнаемым рекам, по землям, еще несколько
лет назад являвшимся одной огромной terra incognita.
Под их командой велись боевые действия. Под их коман¬
дой строились остроги, из которых впоследствии вырос¬
ли мегаполисы. Что же это за люди?
Все это были дворяне из семейств более или менее
известных при государевом дворе, но не знаменитых и не
относящихся к служилой аристократии. На протяжении
всего остатка XVI столетия в Сибирь ни разу не отпра¬
вили по-настоящему знатного человека. Нет, русская
аристократия того времени отнюдь не состояла из трусов
или просто нерешительных людей. Князья и бояре вы¬
ходили в поле или становились на крепостные стены,
когда требовалось встретить грудью крымцев, ногайцев,
шведов. Но... колоссальная Сибирь при Федоре Ивано¬
виче, да и позднее, при Борисе Годунове, а также в эпо¬
ху Смуты еще только начинала открывать России свой
потенциал. О ней в Москве имели весьма смутное пред¬
ставление. А отъезд в эдакую даль означал обрыв связей
с государевым двором, утрату влияния на великие дер¬
жавные дела. Поэтому аристократ не торопился стать
русским конкистадором. Для него служба «за Камнем»
была непрестижной, да и просто неудобной в карьерном
отношении.
76

В Сибирь отправляли на командные должности дво¬
рян или, как тогда говорили, «служилых людей по отече¬
ству». Чаще всего кадры сибирских воевод рекрутирова¬
лись либо из числа служильцев невысокой знатности,
либо из тех, кто попал в опалу, крепко провинившись
перед властью.
Первого действительного успеха в Сибири после
страшного разгрома Ермака добился Иван Алексеевич
Мансуров — провинциальный «выборный сын бояр¬
ский». Встав во главе маленького отряда, он срубил Об¬
ский городок (на Оби против устья Иртыша). Здесь
Мансуров отбился от наседавшего неприятеля — воин¬
ственных остяков и уничтожил языческого идола удач¬
ным выстрелом из пушки. Именно этот человек с куда
более скромной биографией, нежели у Ермака Тимофе¬
евича, сделал дело как надо — дал русским силам новую
веру в успех на просторах Сибири.
Большего Мансуров совершить не мог из-за крайне¬
го малолюдства отряда, находившегося у него в подчи¬
нении. В распоряжении Ивана Алексеевича находилось
всего «сто человек ратных» и небольшое число казаков
во главе с атаманом Матвеем Мещеряком.
Что представлял собой «выборный сын боярский» по
тем временам? Он отнюдь не являлся сыном боярина.
Так называли относительно невысокий чин на служебной
лестнице Московского государства. «Выборные дети бо¬
ярские» стояли чуть выше огромной массы рядового
провинциального дворянства — «городовых детей бояр¬
ских». Главное отличие состояло в том, что служильцам
«по выбору» время от времени приходилось проходить
службу не в провинции, а в столице. Они проводили в
Москве четырехмесячное «дежурство» и сменялись дру¬
гими «выборными». Для высшей знати московской —
князей Шуйских, Мстиславских, Воротынских, Трубец¬
ких — человек с таким чином был просто незаметен. Он
никто, его не стоит принимать в расчет. А вот Годуновы,
не столь знатные, но вставшие на важные правитель¬
ственные посты благодаря тому, что им посчастливилось
77

выдать Ирину Федоровну Годунову замуж за государя
Федора Ивановича, таких людей замечали... И давали
«худородным» служильцам «именные службы». Иначе
говоря, ставили задачи, в результате решения которых
имя исполнителя оставалось в «разрядных» книгах, что
повышало статус его рода.
Вослед Мансурову пошли воеводы Василий Борисо¬
вич Сукин (явно старший среди начальствующих лиц),
Иван Никитич Мясной, а с ними «письменный голова»
Даниил Даниилович Чулков.
Тульский помещик, «выборный сын боярский»
И.Н. Мясной должен был считаться опытным военачаль¬
ником: он хаживал в походы, возвысившись до чина во¬
инского головы, он даже сидел в Орле вторым воеводой.
А Орел тогда был форпостом России на степном юге.
Город играл роль опорного пункта в постоянной во¬
оруженной борьбе с набегами крымских ханов. Иными
словами, Иван Никитич получил практический навык
командирской работы на высоких постах, притом на пе¬
реднем краю обороны. Этот — уже чуть выше Мансу¬
рова. На Москве таких, как он, — сотни. Но все же не
тысячи: с громадной массой провинциального дворянства
ни Мансуров, ни Мясной не сливаются.
Д.Д. Чулков — другой туляк, также служивший «по
выбору».
Сукины имели более высокий статус. При Иване
Грозном это семейство поднялось высоко. «Родослов¬
ной» фамилией Сукины не были, но думные чины полу¬
чали неоднократно. Один из них, дядя Василия Борисо¬
вича, Федор Иванович, даже удостоился боярского чина.
А отец В.Б. Сукина Борис Иванович имел должность
печатника (хранителя печати). И прославились Сукины
не на военном поприще, а на «дворовой» (придворной)
и дипломатической службе. Б.И. Сукину удалось выдать
дочь за князя Д.Б. Приимкова-Ростовского. Он также
приходился шурином влиятельным дьякам братьям ГЦел-
каловым. А Федор Иванович породнился с могучим бо¬
ярским родом Захарьиных-Юрьевых. Иначе говоря, для
78

Москвы конца XVI века В.Б. Сукин был фигурой на два
порядка более заметной, нежели казачий атаман Ермак.
Василий Борисович, кстати, еще при Иване IV по¬
лучил дворовый чин стряпчего. Во второй половине
1580-х годов, после своей сибирской одиссеи, он дослу¬
жился до чина «московского дворянина», а затем, не
позднее 1604 года, стал думным дворянином, то есть до¬
стиг высокого служебного статуса — заметно выше, чем
у того же И.А. Мансурова.
Удивительно другое: отправка в Сибирь — явный
признак опалы для представителя такого семейства. У
власти постепенно укреплялся клан Годуновых, а с ними
Сукины союзничали еще при Иване Грозном. В чем же
дело?
Одна из версий гласит: все они — и Сукин, и Мясной
с Чулковым — оказались в дальних краях, во главе рус¬
ских войск, шедших против сибирских татар, из-за опа¬
лы. Под опалу они могли попасть, ввязавшись в острую
политическую борьбу при дворе. Возможно, все трое
оказались под ударом, когда из Москвы выводили «ху¬
дородных» выдвиженцев прежнего монарха. В первые
два года правления Федора Ивановича служилая знать
выдавила с высоких постов почти всех неродовитых дво¬
рян, в нарушение традиций поднятых Иваном Грозным
к верхнему ярусу власти. Убирали как дельных людей,
так и пустых карьеристов, казнокрадов, мздоимцев. Им
крепко напомнили: продвижение по службе зависит в
первую очередь от «отечества», то есть принадлежности
к определенному семейству; и если семейство это недо¬
статочно родовито, его представитель может лишиться
любого карьерного достижения в любой момент. Тогда
геройство на сибирских просторах оказалось для них
своего рода искуплением, платой за право вернуться на¬
зад и продолжить службу в столичных условиях. Как ми¬
нимум, В.Б. Сукину это удалось.
Но есть и другая версия, думается, более разумная.
Очевидно, русская экспансия в Сибирь силами госу¬
дарства, а не казаков, была проектом политиче¬
79

ской элиты, а именно придворной партии, объеди¬
нявшей в 1580—1590-х годах Захарьиных-Юрьевых
и Годуновых. И тогда фигура Сукина ни в коей мере не
случайна: ему, доверенному лицу обоих семейств, дали
поручение — закрепиться в Западной Сибири. Он это
поручение выполнил. Надо полагать, в последние пол¬
тора десятилетия XVI века крупные силы русской поли¬
тики уже осознавали, сколь значительной может быть
польза от Сибири, и готовы были выделить для продви¬
жения на восток серьезный государственный ресурс...
Сукин и Мясной, имея три сотни бойцов, воздвигли
острог, из которого поднялась Тюмень. В 1586 году на
реке Тюменке, притоке Туры, была построена эта дере¬
вянная крепостица и в ней храм — первая из русских
православных церквей Сибири. От острожка и храма
сейчас ничего не осталось, впрочем, как и ото всех на¬
ших рубленых крепостей XVI столетия. Но именно из
этого истока вытекает полноводная река исторических
судеб полумиллионной Тюмени. Д.Д. Чулков, получив
под команду 500 ратников (по масштабам слабозасе¬
ленной Сибири — солидная сила!), основал крепость
Тобольск (1587), поставил там Спасскую и Троицкую
церкви, разбил и пленил татарского правителя Сеид-ха¬
на (Сейдяка). Потом, через много лет, Тобольск станет
столицей Сибири, даже обзаведется прекрасным камен¬
ным кремлем... А изначально это было такое же малень¬
кое, на скорую руку рубленное укрепление, как и многие
другие опорные пункты России тех времен, поставлен¬
ные на опаснейших направлениях.
Московское государство вновь получило в Сибири на¬
дежный форпост. Зацепившись за него, легче было про¬
двигаться дальше. Фактически стремительное, неостано¬
вимое движение русских отрядов по сибирским равнинам
началось именно с двух малых городков — Тобольска и
Тюмени. Они сыграли роль ворот на «Сибирское эльдо¬
радо», через которые с запада, с земель коренной Руси,
хлынули стрельцы, казаки, дворяне, священники, торго¬
вые люди и, позже всех, крестьяне.
80

Такова сокровенная суть Тобольска: этот город подо¬
бен створке врат, открывающих дальний путь для рус¬
ского многолюдства, да и не только для него. Через руки
«привратников» шли нескончаемые реки хлеба, пороха,
серебра и, главное, «мягкого золота» — мехов. Позднее
к ним присоединился поток самого настоящего золота.
Дорога горестная вела через врата на восток, и шли по
ней ссыльные с каторжниками, путь радостный вел в об¬
ратную сторону, по нему ехали прощеные, раскаявшие¬
ся, да и просто оплатившие свой долг государству...
Звездная страница в судьбе Тобольска начинается с
первыми годами XVII века. Функция центра управления
Сибирью в начале XVII века закрепилась тогда именно
за Тобольском. При царе Василии Шуйском в 1606—
1609 годах здесь построили новую большую, хоть и де¬
ревянную, крепость. Любая грамота, шедшая из Москвы
в Сибирь, передавалась через здешнего воеводу.
Москва к Тобольску относилась в одно и то же время
пренебрежительно и с уважением. Место тобольского
воеводы изначально считалось своего рода почетной
ссылкой. Тот, кто ехал занимать его, надолго отрывался
от придворной жизни, терял возможность влиять на дела
большой политики. Поэтому в Тобольск отправлялись
вельможи если не опальные, то уж как минимум полу¬
опальные.
С другой стороны, тамошний воевода управлял зем¬
лей, которая по размерам превосходила всю коренную
Русь. Поэтому считалось неуместным ставить на То¬
больск человека, лишенного знатности. На протяжении
долгого времени это воеводское место занимали родови¬
тые аристократы. Среди них — представители высоко¬
родных семейств: Годуновы, князья Тёмкины-Ростовские
и Хилковы (Рюриковичи), князья Трубецкие (Гедимино-
вичи). Однажды воеводствовать в Тобольск поехал князь
Дмитрий Тимофеевич Трубецкой — бывший вождь
Первого земского ополчения в Смутное время, бывший
претендент на престол. Не удалось ему поладить с пра¬
вительством первого царя из династии Романовых, кото¬
81

рому он проиграл на «выборах государя» в 1613 году.
Но человек-то видный, достоин крупного назначения!
Дали ему Тобольск: не всея Руси государь, так хоть всея
Сибири! Тоже ведь своего рода почет...
Духовная жизнь сибиряков требовала руководства, а
до коренных русских земель далеко — месяцы пути!
Нужно заниматься чрезвычайно сложными делами хри¬
стианизации местного населения, просвещать его учени¬
ем церкви, но как это можно сделать, если ближайшие
архиереи сидят в Вологде и Казани? А освоение Сибири
идет полным ходом. В 1620 году царь Михаил Федорович
и патриарх Филарет указали учредить первый архиерей¬
ский дом в Сибири. Кафедру архиепископа Сибирского
велено было устроить в Тобольске. Чтобы занять ее, в
дальнее путешествие отправился владыка Киприан —
бывший настоятель Хутынского монастыря в Новгороде
Великом. С ним поехали 1 протопоп, 1 протодьякон,
ключарь, 3 священника с дьяконом, 2 пономаря, боль¬
шая группа певчих, 2 «иконника», пятеро дворян, не¬
сколько приказных людей (дьяк с подьячими), множество
обслуги (конюхи, кузнец, истопники и т. п.).
Тобольскому воеводе Матвею Годунову пришло по¬
веление: строить новую соборную церковь и палаты ар¬
хиерейские. Все расходы оплачивала казна. Приказ ис¬
полнили, как говаривали в ту пору, «с поспешением».
Уже осенью 1620 года архиепископ Киприан освятил
новенький Софийский собор.
Роль сибирского архиерейского дома невозможно
переоценить. Благодаря ему Тобольск духовно окормлял
невообразимый простор: от Урала до Тихого океана.
Была ли когда-нибудь в истории мировой христианской
церкви столь же обширная епископия?! В 1667 году на
московском церковном соборе власти духовные подчер-
кнули значение тобольского владыки: с этого момента он
носит сан митрополита.
Это было великое начало. Даже, может быть, более
великое, чем поход Ермака, основание Тюмени и То¬
больска. Учреждение Тобольской епархии, равно от¬
82

крытой представителям всех народов Сибири, кто
захочет принять крещение, принадлежит не толь¬
ко и даже не столько русской истории, сколько
истории мировой. Последствия его по сию пору опре¬
деляют религиозный и цивилизационный климат.на гро¬
мадной территории. Русский народ, устремленный к рас¬
ширению своей державы, сыграл роль орудия Бога:
Урал, Сибирь, Дальний Восток «окрасились» в тона
православия, магометанство, доселе преобладавшее, от¬
ступило, а язычество оказалось в зоне постоянного, хоть
и неназойливого, миссионерского воздействия. Позднее,
уже в петербургский период отечественной истории,
русский иерей-проповедник дотянется и до алеутов, и до
населения Аляски. Ввиду того что империи закрепиться
там не удалось, воздействие его оказалось неустойчи¬
вым, временным (хотя в наше время на Аляске и на
Алеутских островах существует около 90 православных
приходов).
Освоение и крещение Сибири — самое крупное,
самое глобальное достижение Русской цивилизации.
Тем значительнее следует его считать, что оно по¬
следовало за трагическим сокращением территории
православия в XIII—XV веках, после триумфальных
завоеваний татар и турок-османов, падения Кон¬
стантинополя, разгрома восточнохристианских
царств в Малой Азии и на Балканах.
Нельзя сказать, что продвижение русских в Сибири
было совершенно мирным, но если сравнивать его с ко¬
лонизацией Америки и Африки европейцами, то все же
значительно более мирным. Ряд боевых эпизодов между
русскими и сибирскими татарами — главным образом
при хане Кучуме и его наследниках Кучумовичах, не¬
сколько боев с кыргызами и якутами да длительное во¬
оруженное противостояние с юкагирами и чукчами—
вот, собственно, и все по-настоящему крупные войны за
Сибирь эпохи Московского царства.
Относительно бескровные успехи России в Сибири
были в значительной степени обусловлены основопола¬
83

гающим принципом Русской цивилизации, согласно ко¬
торому все население страны, кроме иноверцев, должно
чувствовать себя частью мировой христианской общины,
исповедовать чистую веру, чтить церковь и заповеди
Христовы, со смирением подчиняться власти ради благо¬
го долга перед миропомазанным государем. Терпение,
смирение, милосердие, трудолюбие и добротолюбие со¬
четаются с исповеднической твердостью. «Отечество»
есть преданность этим идеалам1, утвержденная в народе.
В России все православные подданные царя — своего
рода «ромеи», римляне Третьего Рима, как византийцы
были «ромеями»—римлянами Второго Рима. И любой
представитель коренного сибирского народа мог стать
«ромеем», то есть полноценной частью общеимперского
народа, просто крестившись.
Не идеализируя русскую власть в Сибири, стоит
все же отметить: русский не имел обыкновения смотреть
на татарина, якута, юкагира или чукчу как на представи¬
теля «низшего народа», потенциального раба, даже если
тот не принимал крещения, оставаясь при своей вере.
Чрезвычайно долгое соседство с воинственными пече¬
негами, половцами, татарами приучило русского быть
сильным, но избавило от высокомерия. И тем более кре¬
щеный выходец из «ясачных людей» никоим образом не
мог становиться объектом подобного рода отношения,
так как он получал равные с русским права.
Ромей ведь равен другому ромею...
При Петре I Тобольск становится столицей самой
большой губернии во всей Российской империи. Земли,
ему подчиненные, простирались до Камчатки, а когда
русские мореплаватели достигли Аляски, то и тамошние
поселения отданы были Тобольску под опеку.
С течением времени другие города обходят Тобольск,
становясь новыми центрами Сибири: Иркутск, Омск,
Томск... Иначе невозможно: Сибирь заселяется, осваи¬
1 А не преданность крови или земле. Русское отечество — Святая
Троица.
84

вается, можно ли ею управлять из одного центра?! Да
и переместились торговые пути, ушли в сторону от То¬
больска. Много потерял Тобольск и от того, что желез¬
ную дорогу провели мимо него. Но по сей день это ве¬
личественный город. Каменный кремль напоминает о тех
временах, когда именно через Тобольск воля государева
из сердца России транслировалась на все безбрежное
сибирское пространство.
Вернемся ненадолго в конец XVI века, когда эпопея
освоения Сибири только начиналась. Трое дворян, Су¬
кин, Мясной и Чулков, выполняя правительственную
волю, заложили основу для необратимого движения рус¬
ских отрядов к Тихому океану, для завоевания Сибири,
расселения там русских людей и распространения хри¬
стианства. Честь им и слава.
Российское государство тогда строило очень много,
невероятно много. Новые крепости поднимались в По¬
волжье, в степях южнее Оки, укреплялся Смоленск, воз¬
никали острожки по берегам Белого моря, началось воз¬
ведение грандиозной цитадели на Соловках... Москва
дважды «подпоясалась» — Белым городом и Земляным.
Иной раз приходилось возводить стены весьма быстро и
вскоре драться с жестоким неприятелем за новое укреп¬
ление.
В Сибири шел тот же самый процесс, что и по всей
стране, только меньшей кровью и с меньшими расхода¬
ми. Казак, даже имея в атаманах столь грозного полко¬
водца, как Ермак, пробившись в Сибирь, не мог ее удер¬
жать для державы, поскольку сам не был в полной мере
государственным элементом. Бродилец, «промышлен¬
ник», боец, он все время двигался, ему не сиделось на
месте, а власть укрепляется людьми оседлыми. И рус¬
ская власть в Сибири укрепилась царскими служилыми
людьми, строителями, которые возводили остроги, и
священниками, которые служили Богу в острожных
Церквях. Программа государственной экспансии лишена
блеска, но она созидательнее, прочнее и надежнее, чем
казачий удалой порыв.
85

Область, подчиненная московскому государю, расши¬
рялась стремительно, росла год от года. Столь внуши¬
тельного результата достигли, упорно следуя стратегии
«наступления городами». В 1590-х строятся Лозьва,
Пелым (на месте более древнего селения), Тара, Об-
дорск, Нарым, Верхотурье, Сургут... Враждебные России
правители пелымские и кондинские были разбиты, зем¬
ли эти оказались под монаршей рукой Федора Ивано¬
вича.
В августе 1598 года второй воевода русского города
Тара Андрей Матвеевич Воейков сошелся на речке Ир-
мень с самым упорным и самым опасным противником
России в Сибири — Кучумом. Хан Кучум считался гроз¬
ным противником: он дрался против русских полтора
десятилетия, терпел поражения, восстанавливал силы,
вновь яростно бросался в бой и порой добивался успеха.
Именно он погубил богатыря-Ермака. Именно он запу¬
гал общины местных народов на дальних подступах к
Таре и Тобольску, принудив их по-прежнему посылать
ему дань. В день битвы Кучума окружало 500 вооружен¬
ных бойцов — крупная сила для Западной Сибири! Во¬
ейков привел 404 ратника, из них примерно половину
составляли служилые татары, сражавшиеся в тот день
под стягами русского царя. Хан был разгромлен, потерял
припасы, большую часть семьи и верной ему знати, поч¬
ти все воинство. Он бежал с поля боя «сам-третей» и
уже не смог восстановить былое могущество.
900 участников Ирменской битвы, конечно, цифра
несоизмеримо малая, если сравнивать с генеральными
сражениями на западных рубежах Московского царства.
Но для Сибири разгром Кучума означал победу поистине
геополитического уровня — словно бы стена рухнула
перед силой Креста, двигающейся на восток!
Хотелось бы подчеркнуть: те двадцать с небольшим
лет, когда царствовали Федор Иванович и Борис
Федорович, стали временем огромных успехов России
в Сибири. Если взглянуть на карту Западной Сибири,
дух захватывает, сколь велика пространственная дистан¬
86

ция от Тюмени до Сургута! Между тем дистанция хроно¬
логическая ничтожна — менее десятилетия... Движение
«встречь солнцу» шло в ту пору стремительными темпа¬
ми. Произошло это при тихом, богомольном царе Федо¬
ре Ивановиче. Без «широковещательных» и «многошу-
мящих» манифестаций, коими столь богато предыдущее
царствование.
При первых Романовых это движение как будто ото¬
рвется от земли и полетит над великой сибирской рав¬
ниной, мощно взмахивая орлиными крылами...
В 1643 году Василий Поярков совершит экспедицию
в Даурию и к Амуру. Через пять лет Семен Дежнев обо¬
гнет Чукотку и откроет пролив между Евразией и Север¬
ной Америкой, ныне именуемый Беринговым. Вскоре
после этого Ерофей Хабаров добудет для Московского
царства Приамурье. Затем казачий десятник Иван Рубец
«нащупает» Камчатку (1662). При Петре I, на закате
старомосковской государственной эпохи, Камчатку при¬
соединит к России Владимир Атласов.
Повсюду в Сибири вырастают русские остроги и ма¬
лые острожки, то есть оплоты власти московских госу¬
дарей и православной веры. Сибирь становится Россией
в полной мере.
Ну а теперь стоит вернуться к началу, туда, где гово¬
рилось о «программе на расширение», которая была
закодирована еще в ходе становления России, выраста¬
ния ее из Предроссии, то есть задолго до приобретения
Сибири, освоения Севера и победоносной войны за
Малороссию при царе Алексее Михайловиче. Всего не¬
сколько пунктов, но они прекрасно объясняют впечатля¬
ющий успех нашей страны на просторах Евразии:
/. У коренной России нет естественных геогра¬
фических границ, помимо севера — там арктические
моря. Поэтому ее расширение могло быть в географи¬
ческом плане остановлено лишь Черным морем, Каспием
и Кавказом на юге, Тихим океаном на востоке и мощью
87

объединенной Европы на западе. Прочие барьеры к рас¬
ширению нельзя считать сколько-нибудь значительными.
А выход Московского царства к Арктическому побере¬
жью и создание поморской культуры кораблевождения
превратили Северный Ледовитый океан из абсолютного
препятствия для движения на восток в относительное,
преодолимое.
2. Третий Рим, или, иначе, «Новый Израиль» —
государство глубоко религиозное в основе своей;
в нем жила вера в возможность сделать православ¬
ным весь мир; эта вера довела русских до Груманта
и Аляски. За присоединением новых территорий следо¬
вало быстрое «окрашивание» их в цвета православия.
Проповедь Христовой веры давала не только повод и
оправдание русской экспансии на восток, но и наполня¬
ла ее фундаментальным духовным смыслом, гораздо бо¬
лее значимым, нежели простое обогащение государства
за счет сбора пушнины. Завоеванные народы при этом
не превращались в рабов, им предлагали крещение и
вместе с ним — равенство с русским человеком, живой
основой державы. А значит, не возникало непримиримо¬
го противоречия между русскими, вроде бы завоевателя¬
ми, и коренными жителями, вроде бы завоеванными.
Русская власть, по сути своей, православная, не стреми¬
лась к тотальному порабощению объясаченных народов.
3. Воинское сословие в Московском царстве обес¬
печивалось земельными владениями; оно было отно¬
сительно небогато; следовательно, оно было глубо¬
ко заинтересовано в войнах — постольку, поскольку
они расширяли фонд государственной земли, которую
можно было выделить «в раздачу» служилым людям.
Этот фактор сыграл незначительную роль в продвиже¬
нии на восток, поскольку в воинских контингентах, по¬
сылаемых Москвой в Сибирь, было очень немного дво¬
рян и считаные единицы аристократов. Но если взглянуть
на юг и на запад, то в рамках этих направлений у рус¬
ского сына боярского имелся острый интерес к экспан¬
сии: там присоединение новых территорий давало воз¬
88

можность получить новые поместья, в то время как
коренные области России страдали от «земельного го¬
лода». На землях русского центра земельные «оклады»
правительство выдавало не сполна: здесь давно раздали
все, что можно, и «поверстать» воинника землицей ока¬
зывалось все труднее и труднее. Внешний источник по¬
полнения земельного фонда требовался как воздух.
4. В русском войске служили татары, ногайцы,
затем калмыки, но ядро его имело монолитный вид:
оно состояло из русских православных воинов. Это
обеспечивало единство, исключительно важное при ве¬
дении масштабных войн на расширение государственной
территории.
5. Россия двигалась, строя города и опираясь на
них как на военные операционные базы, админи¬
стративные центры и оплоты православия. Это
«наступление городами», выработанное на национальной
почве (может быть, с использованием древнего, опробо¬
ванного опыта Константинопольской империи), сыграло
роль великолепного стратегического инструмента в рас¬
ширении территории. Субъективный, конечно, фактор,
но весьма много способствовавший тому, что восточная
граница России прошла по Тихоокеанскому побережью.

Глава 5
РОССИЯ — ГОСУДАРСТВО ПРОЧНОЙ ВЕРЫ
И СИЛЬНОЙ ЦЕРКВИ
Русская цивилизация — прежде всего цивилиза¬
ция церковная, религиозная. Православие — самый
глубинный ее код. Церковь — ее хребет.
Все в России можно объяснить исходя либо из пра¬
вославия, либо из нарочитого противостояния правосла¬
вию. Лучшее в русской культуре так или иначе вышло
из лона православной веры. То, что происходит в Рос¬
сии с государством, — состав правительства, реформы,
направления политики, — всегда и неизменно менее
значимо для страны, нежели то, что происходит с цер¬
ковью.
Этот принцип работал на пространстве исторической
судьбы русской цивилизации с разной интенсивностью.
Так, со времен Крещения Руси до эпохи монголо-татар¬
ского нашествия страна не столь уж много задумыва¬
лась о собственном предназначении, о смысле своего
существования. Русь оставалась юной христиан¬
кой — порывистой, рассеянной, переполненной дур¬
ными страстями. Как она идентифицировала себя?
Да очень просто: обособленная часть восточно-
христианской общины, говорящая на одном из сла¬
вянских языков, владение Рюрикова рода, с XI века
воспринимаемое как владение дома Владимира Крес¬
тителя.
Сказано в «Слове о Законе и Благодати» митрополи¬
та Илариона: «Все страны, и города, и народы чтут и
славят каждый своего учителя, научившего их право¬
90

славной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малы¬
ми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего
учителя и наставника, великого князя земли нашей Вла¬
димира, внука старого Игоря, сына же славного Святос¬
лава, которые во времена своего владычества мужеством
и храбростью прослыли в странах многих и ныне побе¬
дами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в
худой и неведомой земле владычество ваше, но в Рус¬
ской, о которой знают и слышат во всех четырех концах
земли». И это — наибольшее и наилучшее, что могла
сказать о себе Древняя Русь.
Со второй половины XIV столетия христианство на
Руси укрепилось. Его закалило иноплеменное и иновер¬
ное иго. Церковь — одна на всю раздробленную до со¬
стояния политического крошева страну — была самым
мощным объединяющим фактором.
Гибель славянских православных царств, Константи¬
нопольской империи, а вслед за нею и княжеств —
осколков ромейской державы привела книжников Руси
к идее о «трансляции царственности», то есть перехо¬
де центра великого восточнохристианского царства на
почву Московского государства. В середине XV века
Московская митрополия обрела автокефалию, то есть
независимость от константинопольского патриарха. Мит¬
рополит Исидор, сторонник унии с католичеством и под¬
чинения папе римскому, вынужден был бежать из Мо¬
сквы. На его место в 1448 году собор русских архиереев
избрал и поставил митрополита Иону. Это произошло с
согласия и одобрения великого князя Московского. И
Москва, отгородившись церковной автокефалией от унии
с церковью Запада, объединив Русь под своей властью,
начала всерьез, по-настоящему размышлять о себе, при¬
меряя грандиозные геостратегические роли, как щеголи¬
ха примеряет платья. Не кто иной, как мир монахов-
книжников призвал Московскую Русь помыслить себя в
качестве Нового Израиля, куда перешла Божья благо¬
дать после падения Израиля Ветхого (тем самым Москва
мыслилась как Второй Иерусалим). Этот же мир выпе¬
91

стовал идею Московского царства как Третьего Рима
истинно христианской империи, которая не умрет до
Страшного суда, но столицы ее могут обновляться, и
с последним обновлением роль центра в «державе пра¬
ведников» перешла от Константинополя к Москве, лишь
от веры и благочестия их зависит отныне судьба цар¬
ства, и не уронить бы великой ноши... Но прежде всего
ученое монашество московское поддерживало образ
Удела Пречистой, живший в умах книжников со времен
Владимирской Руси. Удел Пречистой Богородицы —
особая земля, находящаяся под Ее покровительством,
под Ее защитой. Эта земля не смеет величать себя осо¬
бенно праведной, особенно верующей, особенно усерд¬
ной в духовных трудах, но Пречистая любит эту страну,
а значит, населяющие ее люди должны отвечать небес¬
ной Покровительнице и праведностью, и прочной верой,
и усердием в духовном делании.
Исходя из этого Московское царство ясно понима¬
ло свою исключительность и столь же ясно осозна¬
вало свою миссию: сохранение истинной веры вну¬
три границ и насаждение ее вовне — столь далеко,
как только получится. Так что русская экспансия на
север, восток, юг обретала смысл и оправдание. Церковь
держала крест над головами первопроходцев, монаше¬
ство освещало лампадой своей их путь. И невозможно,
неправильно говорить, что экспансия подобного рода
представляла собой скверну конкистадорства, что это за¬
воевание огромных земель одним народом в интересах
своего государства и больше ничего, а все прочее пред¬
ставляет собой идеологические украшения. Русский слу-
жилец, приходя в места незнаемые, не навязывал свою
веру, а дарил. Истина — ведь это дар свыше, а не мар¬
кировка этничности. А русский инок, уходя в дикие пу¬
стыни, в чащобу, на острова в стылом море, искал не
корысти, даже не места для проповеди, а возможностей
молитвенного уединения, самого чистого, ничем лишним
не омраченного служения Богу. Но эта чистота притяги¬
вала к нему других людей — и русских, и местных.
92

Все началось с лесной келейки преподобного Сергия
Радонежского.
Задолго до триумфов Московского царства, в
XIV столетии, Русь терзали непрекращающиеся междо¬
усобные войны. Князья выводили полки друг против
друга, а иногда собственные руки обагряли кровью та¬
ких же, как они сами, князей Рюрикова рода. Народ
пребывал во тьме духовной. Ордынские набеги обруши¬
вались на древние города, главные культурные центры
Руси. Не хватало ни книг, ни грамотных людей. Даже
искусных ремесленников оставалось ничтожно мало.
Оскудела и монашеская традиция... «Русская Спар¬
та» — слабая, нищая, раздробленная — валялась в
пыли перед могучими завоевателями. Ей изменил даже
инстинкт самосохранения, растрескавшийся в бесконеч¬
ных междоусобиях. Русь, кажется, утратила смысл жиз¬
ни, помимо самого простого «поешь, попей, и день про¬
жит». Чтобы вернуть ей смысл, церковь должна была
найти в себе силы оторваться от земли, подняться в
небо и начистить до слепящего очи блеска ту Рожде¬
ственскую звезду, которая воссияла когда-то над Виф¬
леемом, посетила Русь, наполнила сердца надеждой, а
потом, в скорбях и нуждах, затуманилась, потускнела
над головами и в сердцах.
Церковь сделала это руками Сергия Радонежского.
Сергий вместе с братом Стефаном основали малень¬
кую лесную обитель на горе Маковец, в отдалении от
людных мест. Там жилось трудно. Вокруг стояли глухие
леса: ни человеческого лица увидеть, ни побеседовать с
кем-либо. Вдвоем они срубили себе бревенчатую келью
и деревянную церковь, что потребовало немалого труда.
Чем могли питаться братья? Тем, что сами же и добудут
в лесу. Голод мучил их постоянно. Стефан не выдержал
такой жизни. Житие преподобного Сергия говорит:
«Стефан, построив и освятив церковь, еще некоторое
время прожил в пустыне с братом и увидел, что пустын¬
ная жизнь трудна, прискорбна, сурова: во всем нужда,
во всем лишения, неоткуда взять ни еды, ни питья,
93

ни чего-либо другого нужного для жизни. К тому месту
не было ни дорог, ни привоза ниоткуда, вокруг этой
пустыни поблизости не было ни сел, ни домов, ни лю¬
дей, живущих в них; не вела туда никакая тропа люд¬
ская, и не было ни прохожих, ни посетителей, но вокруг
со всех сторон стоял лес — безлюдная чаща и глушь.
Глядя на нее и тяготясь своей жизнью, Стефан оставил
пустыню и родного брата, преподобного пустыннолюбца
и пустынножителя, и ушел оттуда в Москву». А Сергий
прожил там всю жизнь и там же закончил дни свои.
Притом довольно долго в его обиталище был только
один насельник — он сам...
Но постепенно вокруг отшельника Сергия стали со¬
бираться другие монахи, у него появились ученики, а
слава о святом начала распространяться по всей Руси и
за ее пределы.
В то время монастырь преподобного Сергия едва ли
не полностью помещался там, где сегодня расположена
его центральная площадь. Небольшая деревянная цер¬
ковь, скромные монашеские кельи, несколько хозяйст¬
венных построек — вот, пожалуй, и все... В ту пору
монастырь еще не знал ни обширных палат, ни каменных
храмов, ни материального достатка. Сергиева эпоха в
судьбе обители парадоксальна: игумен и его духовные
чада уже прославились по всей Руси, но продолжают
жить в скудости.
Житие преподобного Сергия сообщает: «Многие
люди из различных городов и мест пришли к Сергию
и жили с ним... Так понемногу монастырь увеличивал¬
ся, братья умножались, кельи строились. Преподобный
Сергий, видя, что братия умножается, и сам труды свои
все более умножал, подавая пример стаду своему, как
сказал апостол Петр: „Пасите стадо, какое у вас, над¬
зирая за ним не по принуждению, но охотно, не гос¬
подствуя над братией, но пример подавая стаду44...
Преподобный отец наш игумен Сергий хотя и принял
игуменство, чтобы стать старшим, но не изменил пра¬
вила свои монашеские, помня Того, Кто сказал: „Кто из
94

вас хочет быть первым, да будет из всех последним и
слугой всем44. Это поучение Спаса зная, он смирял себя,
и ниже всех ставил себя, и собой пример всем подавал,
и на работу раньше всех шел, и на церковном пении
раньше всех был, и на службе никогда к стене не при¬
слонялся».
Всему русскому народу преподобный Сергий любезен
чистотой души, бескорыстным служением Богу и прямо¬
той поступков. Всю жизнь он был таким монахом, каким
и надо быть. Вел аскетическую жизнь, питался мало,
молился много, сну отдавал ничтожное время, не
чуждался простого тяжелого труда, носил сермяжную
небеленую одежду с заплатками. Не брезговал он, ког¬
да требовалось, плотницкой работой, хотя был сыном
знатного человека — ростовского боярина. Но в аскезе
никогда не доходил до вычурного самоистязания. Житие
преподобного Сергия рассказывает о нем: «Он усердно
служил братии, как купленный раб: колол для всех дро¬
ва... толок и молол жерновами зерно, пек хлеб, варил
еду и заготавливал другие съестные припасы для бра¬
тии, кроил и шил обувь и одежду и, зачерпнув воду в
бывшем неподалеку источнике, носил ее в двух ведрах
на своих плечах в гору и ставил у келии каждого брата».
Власти и иных благ земных никогда не искал Сергий.
Не он бегал за властью, а она за ним. В своей обители
он уступил игуменство священнику Митрофану и лишь
потом, умоленный братией, все же принял игуменский
сан. Однажды восстала против него братия. Так Сергий
ушел, слова худого не сказав: кого хотите себе главою,
тот и будет, без свары отступлюсь... Предлагали ему ар-
хиерейство, да он отказался. Бескорыстный человек, и
в то же время добрый и разумный, Сергий вызывает
какое-то безотчетное доверие. Он как будто всей Руси
родной, всей Руси свой. Идут к нему за советом и бла¬
гословением всякие люди — от нищего до князя, и он
всех принимает, никем не брезгует, ни перед кем не чи¬
нится и не высокомерничает. Святость его высока, но
помимо нее есть еще какое-то народное чувство... дру¬
95

жества, братства. Словно у работников к честному и
справедливому старшому в громадной артели — раз¬
мером на всю страну. Сергий среди нас первый, его Бог
ведет, но к каждому, кто к нему тянется, Сергий отно¬
сится как к брату.
Именно устремленность к Богу, простота, бескорыст¬
ная вера и добрая мудрость привлекали к нему людей со
всей страны. За советом приходили и князья, которых
преподобный Сергий стремился отвратить от междоусоб¬
ных войн. Ради установления мира он даже отказывался
на время от своего уединения в лесной чащобе. Как ми¬
ротворец он ходил в Нижний Новгород (1365) и Рязань
(1385), как миротворец же участвовал в княжеском
съезде в Переславле-Залесском (1374).
Святой Сергий учил людей в первую очередь любви
и прощению. Он и сам подавал пример смирения в са¬
мых сложных ситуациях. Однако все это не означало
абсолютного непротивления злу всегда и во всем.
Московскому князю Дмитрию Ивановичу предстояло
сделать непростой выбор: вновь покориться ханам, ожи¬
дая еще более незавидной участи для Русской земли,
либо рискнуть. Преподобный Сергий дал ему благосло¬
вение выйти с войсками и биться за веру.
Об этом эпизоде из жизни преподобного Сергия зна¬
ют сегодня многие. Гораздо менее известен и осмыслен
другой его вклад в будущее страны: из среды троицкой
братии выходили светочи русского монашества, стано¬
вившиеся настоятелями крупных монастырей и архиере¬
ями. Так, учениками преподобного были святитель Фе¬
одор Симоновский, будущий архиепископ Ростовский;
святой Андроник — основатель знаменитого Спасо-Ан-
дроникова монастыря под Москвой; преподобный Савва
Сторожевский, игуменствовавший недолгое время в Тро-
ице-Сергиеве монастыре, а затем основавший Саввино-
Сторожевскую обитель близ Звенигорода; преподобный
Павел Обнорский, прославившийся крайним аскетиз¬
мом, и множество других светильников «иноческого де-
лания». После кончины Сергия его ученики разошлись
96

по всей Руси, проникли далеко на север, который тогда
еще был слабо заселен. Создавая новые монастыри1, они
возрождали ослабевшую было традицию русского мона¬
шества. Их духовный пример влиял на общество едва ли
не больше, чем славная победа на Куликовом поле, ведь
многие ученики Сергия сами стали живыми светильни¬
ками русского иночества.
До преподобного Сергия севернорусское монашество
знало главным образом особножительные монастыри.
Там всякий инок имел свою келью, одевался и питался
так, как позволял ему личный достаток. Общинное на¬
чало в подобных монастырях получило ослабленный,
«смазанный» вид. Богач жил рядом с бедняком, питался
сытно и не торопился подать из своего терема в тесную
и ветхую келейку соседа часть трапезы. Разрыв в обще¬
ственном положении, таким образом, сохранялся и в
монастыре. Нередко такая обитель становилась приста¬
нищем для благочестивых аристократов, доживавших тут
век или же коротавших ссылку, порой купаясь в роско¬
ши и ведя привычную жизнь, весьма далекую от мона¬
шеского идеала. Со времен Сергия в иноческой среде
начались разительные изменения. Повсюду стали
появляться общежительные или, иначе, киновиаль-
ные монастыри. Там имущество, вплоть до книг и мел¬
ких бытовых вещей, становилось общим, а трапеза —
совместной. Общинное начало обрело мощный толчок
для развития. Кроме того, киновиальный монастырь мог
вести сложное, прогрессивное хозяйство: ему охотно
жертвовали землю и другие угодья, а доход с них шел на
храмовое строительство, благотворительность и нужды
духовного просвещения. Общежительный монастырь
сплошь и рядом оказывался центром книгописания и
1 Позднее, когда обитель разрослась, преподобный Сергий и сам
основал еще несколько монастырей. О числе их спорят. Но, во всяком
случае, несомненно, плодом его духовных трудов стали киржачская
Благовещенская обитель, Высоцкая обитель в Серпухове и Успенская
на Дубенке. С его именем также связывают создание знаменитого
Старо-Голутвина монастыря под Коломной.
^ Д.М. Михайлович, Д.М. Володихин
97

церковной живописи. Между тем никто из монахов не
мог присваивать себе материальные блага, происходив¬
шие от такого уклада.
Историк Николай Сергеевич Борисов как-то подме¬
тил, что святость в высших ее проявлениях словно кочу¬
ет по Руси. Покидает одно место и появляется в другом,
а побыв там, вновь ищет себе иного пристанища. Так,
Троица, великая духом при Сергии, позднее отпустила
тонкий дар праведности на север, в Белозерье...
Укрепившись в эпоху преподобных Сергия Радонеж¬
ского и Кирилла Белозерского на скудной почве Москов¬
ской Руси, русский побег христианского куста дал пре¬
красный цветок Северной Фиваиды — изысканного
ожерелья иноческих обителей, широко разбросанных по
пространствам Севера. Возникшая в местах диких,
лесных, суровых, на неплодородных землях и в усло¬
виях неласкового климата «полночных областей»,
Русская Фиваида оказалась, может быть, лучшим из
всего, что подарила Россия миру. Во всяком случае,
самым красивым. Русская Фиваида, раскинувшаяся на
просторах от северного Подмосковья до Кольского полу¬
острова и Соловков, свидетельствует о великом времени,
когда тысячи людей ради Христа и веры Христовой ис¬
кали тишины, уединения, спокойствия духа и бежали
суетной жизни, оставляя мирские блага, не думая об ус¬
ловиях простейшего комфорта.
Русская Фиваида — место во времени и простран¬
стве, где монашество ясно и сладостно.
Если кто-нибудь приезжает в северные наши земли
неспокойным, мятущимся, духовно бездомным, то здесь
он чувствует: вот он, истинный дом! Где-нибудь у стен
Спасо-Прилуцкого монастыря на окраине Вологды, или
в ферапонтовской глуши, или в маленькой лодочке по¬
среди лабиринта соловецких каналов, или на пустошах
макарьевских находишь необыкновенную, неповторимую
тишину. Приехав из шумных мест, из Питера какого-ни¬

будь, из Москвы или Нижнего, здесь находишь нечто
более родное, нежели в местах, где родился и провел
всю жизнь. Здешняя трава, здешний ветер, здешние ико¬
ны в старинных церквах как будто приглашают: «Остань¬
ся тут! Останься тут навсегда! Разве не видишь — тут
тебе лучше всего...» И если бы дала Русь только одну эту
молитвенную тишину, только монастырские стены в лес¬
ной глухомани, только подвиги пустынников, постников
и подвижников на берегах неспешных северных рек и
вечных озер, то и тогда лоно ее следовало бы считать
плодоносным и благословенным.
Леонтьев писал: «Тысячелетняя бедность творческо¬
го духа еще не ручательство за его богатые плоды».
И далее: «Мы прожили много, сотворили духом мало
и стоим у какого-то страшного предела...» Пророчество
его относительно страшного разлома революции, куда
рухнул русский культурно-исторический тип, сгинув в
1920-х годах на последних своих плацдармах в Крыму и
на Дальнем Востоке, сбылось. Но Русская Фиваида, ее
история и ее особенный дух были неизвестны Констан¬
тину Николаевичу1, хотя монастырский быт он знал не
понаслышке: учился монашеству на Афоне, послушничал
в подмосковной Николо-Угрешской обители, постригся
в Оптиной, кончил дни свои иноком в гостинице Троице-
Сергиевой лавры. А знал бы, так, наверное, примирил¬
ся бы с ужасной судьбой падающей России: она успела
сотворить духом самое главное, она успела создать сущ¬
ность новую, доселе невиданную, и включить ее в мело¬
дию всемирного концерта.
Небывалый монашеский энтузиазм, породивший де¬
сятки новых монастырей в XIV—XVI столетиях, —
крупное явление мировой истории, а не только русской.
1 Средневековая русская история, кажется, не была в достаточной
степени известна Леонтьеву, да и любви к ней он тоже не испытывал.
С его точки зрения, «...жизнь Византии была несравненно самобытнее
и богаче разнообразием содержания, чем жизнь старой, полудикой и
однообразной Руси». — Письма к Владимиру Сергеевичу Соловьеву //
Леонтьев К.Н. Избранное. М.,1993. С. 380.
99

На протяжении всего Средневековья и Нового времени
невозможно найти ему аналог.
И... появлением обителей дело отнюдь не заканчива¬
лось.
Труды преподобного Сергия и святителя Алексия, ми¬
трополита Московского, открыли врата для целой эпохи
масштабной иноческой колонизации русских окраин.
Ученики Сергия и ученики его учеников уходили туда,
где, казалось, никто их не может найти, отправлялись
в лесные дебри, на арктические берега, в места глухие
и безлюдные, ставили там уединенные келейки, обра¬
ставшие жилищами учеников и превращавшиеся в новые
и новые обители, и уже к этим обителям прилеплялись
посады, крепости, возникали целые городки... расширяв¬
шиеся... расширявшиеся... и вот уже на месте лесной глу¬
ши стоит большой шумный город.
Сергиев Посад, в котором на данный момент
(2020 год) 100 тысяч жителей, вырос из уединенной ке¬
лейки преподобного Сергия и созданной им маленькой
деревянной обители. Великий город Архангельск по¬
строился вокруг древнего Михайло-Архангельского мо¬
настыря. Город Кириллов — дитя Кирилло-Белозерской
обители, поселок Соловецкий — порождение Соловец¬
кого монастыря.
И так происходило не только на далеких окраинах
царства, но и в землях, относящихся к его ядру. Тихвин,
Череповец, Юхнов, Жиздра, Воскресенск, Ковров, По¬
кров и Макарьев так или иначе имеют «иноческое про¬
исхождение».
Выдающийся дореволюционный историк М.К. Любав*
ский писал: «Монастыри вытянули из населенных мест
значительное количество жителей и разбросали их по
пустынным, незаселенным местам, почему-либо обой¬
денным или еще не захваченным княжеской или земской
колонизацией. Общей тенденцией монастырской коло¬
низации было, таким образом, разрежение населения,
более равномерное распределение его на территории и
отчасти расширение области русских поселений. В этом
100

отношении монашеское житие действовало заодно с при¬
родой страны, которая, как мы уже не раз имели случай
убедиться, рассеивала русскую оседлость, разбрасывала
население, не позволяя ему скучиваться на одном месте.
Монастырская колонизация на счет существовавших по¬
селков создала множество новых, особого типа и особой
общественной организации... Можно насчитать около
440 монастырей, возникших вне городов и селений, в
качестве самостоятельных поселков в течение XIII —
XVI вв. на территории, вошедшей в состав Московского
государства. Это число, ввиду малонаселенности нашей
страны, нельзя не признать значительным. Оно броса¬
лось резко в глаза и иностранным наблюдателям. Дж.
Флетчер, посетивший Россию в царствование Федора
Ивановича, называет ее страной монастырей... Кото-
шихин в половине XVII в. насчитывает в монастырском
владении 83 000 крестьянских дворов, и это после
страшного разорения и громадной убыли населения в
Смутное время. Для XVI в. эту цифру непременно надо
увеличить и большую часть ее отнести на счет крестьян,
населявших монастырские пустоши. Свою колонизатор¬
скую деятельность на территории, принадлежавшей
Московскому государству в половине XVI в., монастыри
продолжали и в последующее время, в XVII и первой
четверти XVIII в. ... За это время появляется около
300 новых обителей вне городов и селений... Если вы
просмотрите список населенных мест наших северных
губерний, вы поразитесь многочисленности таких назва¬
ний, как „монастырь44, „пустынь44, „монастырок44, „пу-
стынька44, „подмонастырское44, „подмонастырская слобо¬
да44, употребляемых с тем или другим прилагательным:
так называются очень многие села и деревни. Это все
поселения около и на месте бывших монастырей. По
данным, сгруппированным В.В. Зверинским, можно на¬
считать в настоящее время около 840 селений в север¬
ной половине Европейской России, заведомо возник¬
ших около монастырей, существовавших до введения
штатов 1764 года».
101

Все это яркая, убедительная, но все же цифирь. А вот
живой человеческий пример, как искреннее желание мо¬
наха предаться в уединении молитвам создало — безо
всяких планов на сей счет с его стороны — особый по¬
ток русской «монастырской колонизации».
До обширной северной области, во главе которой
стоял город Галич, на исходе XIV века дотянулся луч ду¬
ховной звезды, вспыхнувшей в обители на горе Маковец:
окрестностей Галича достиг святой Авраамий Галицкий
и Чухломской. Когда Авраамий уходил из обители Сер¬
гия, мечтая об уединенной жизни, наставник благосло¬
вил его. Житие святого Авраамия сообщает: расставаясь
со своим учеником, Сергий дал ему наставление: «Чадо!
Богом наставляемый, ты хочешь идти в пустыню; если
придут к тебе братья, принимай их с любовью и настав¬
ляй их ко спасению, и не себе угождай, по апостолу, но
ближнему своему, и немощи немощных носи, как и Хри¬
стос себе не угодил».
Всю последующую жизнь святой Авраамий провел,
выполняя завет Сергия Радонежского. Сам он не хотел
жить среди людей и едва терпел, когда требовалось ото¬
рваться от молитвы, чтобы дать кому-то духовное поуче¬
ние. Но так велел ему Сергий, и его словам Авраамий
подчинял свою волю, сколько мог.
Покинув Троице-Сергиеву обитель, Авраамий пришел
на берег Галичского озера, противоположный от города.
Там, как рассказывает Житие, он обрел чудотворную
икону Богородицы, «...стоящую на дереве и сияющую не¬
изреченным светом». От Пречистой было ему повеле¬
ние: основать на этом месте монастырь. Авраамий в оди¬
ночку построил малый деревянный храм. Затем галицкий
князь Дмитрий Борисович дал ему средства на возведе¬
ние большого храма и на «все потребное монастырю».
Так родился Пречистой Богородицы Заозерский Авраа-
миев монастырь. Сам основатель трудился, рубя лес и
копая землю.
«Когда обитель расширилась и увеличилось число бра¬
тии, — говорит Житие,— помыслил преподобный выйти
102

из обители и жить одному в безмолвии. Он поставил бра¬
тии вместо себя игумена, именем Порфирия... сам же
скрылся от братии тайно от всех». Авраамий нашел место,
«очень удобное для безмолвия», и остался там уединенно
предаваться молчальничеству и молитве. Братия отыска¬
ла его, умоляла вернуться, но он отказал. Тогда иноки вы¬
просили у Авраамия разрешение поселиться рядом с ним.
Так появилась новая обитель — Великая пустынь во имя
Положения честного пояса Богородицы.
Через некоторое время история с тайным уходом из
монастыря повторилась, но уединившегося Авраамия
опять нашли. Так вокруг его келейки возникла Верхняя
Богородичная пустынь на реке Воче. А спустя некоторое
время Авраамий ушел и из третьего своего монастыря...
Он поселился на берегу Чухломского озера, в живо¬
писном месте, под лесистой горой. Срубил домик, срубил
часовенку. И вновь его одинокая келья сделалась цен¬
тром притяжения для учеников и братии. Авраамий бла¬
гословил их устроиться на горе, но сам остался внизу,
особно. Так был основан Городецкий монастырь во имя
Покрова Богородицы. Фигура Авраамия до такой степе¬
ни привлекала тех, кто искал иноческой жизни, что чис¬
ло братии в этом диком месте скоро умножилось до ста
человек! За пол года до своей кончины святой узнал, ког¬
да наступит его последний срок. Перед смертью он со¬
брал учеников изо всех своих обителей и дал им послед¬
нее наставление.
Русский монах, добравшись до необжитых мест, ис¬
кренне радовался безлюдию: тут ему ничто не мешало
предаваться молитвам. Он вовсе не желал, чтобы вокруг
него собирались ученики и последователи. Он хотел ти¬
шины великой! Но так уж Бог устроил: где один спасся,
туда тысячи идут по горящим следам его веры.
Русская церковь и русская вера привыкли жить в
условиях осажденной цитадели. То противник на
Дальних подступах, то у самых стен, вот он занял первую
103

линию укреплений, а вот обессилел и отступает... В
XIV—XVI столетиях наша церковь обязана была стать
воинствующей и благословлять Пересветов «Русской
Спарты» на рать с басурманами. Эта традиция сохрани¬
лась даже после превращения Московского царства в
Российскую империю, она и до сих пор в какой-то мере
жива.
Однажды известный православный писатель Елена
Владимировна Хаецкая высказала мысль, согласную с
духом старомосковской цивилизации: «Смирение в пра¬
вославии вовсе не означает, что надо быть тряпкой».
Русская церковь XIV—XVII веков проявляла в стоянии
за веру твердость поистине «адамантовую» и воинствен¬
ность Нового Израиля. Этот ее жесткий, непримиримый
стиль явился результатом «работы над ошибками», сде¬
ланными ранее «старшими царствами» православного
мира. Церковь Константинопольская проявила дря¬
блость, соглашательство, уступала монархам своим, по¬
купавшим у Рима согбенной спиной и отступничеством
в пользу церковной унии поддержку в военных делах. И
что купили императоры Второго Рима в итоге? Гибель
свою. Что приобрела церковь, увиливавшая от прямой
борьбы, благословлявшая то малое соглашательство, то
великие компромиссы в делах веры, где никаких компро¬
миссов быть не может? Потерю авторитета духовного и
полную потерю власти над церковью Руси. Урок: бес¬
полезно выдавать собственную слабость, трусость и ле¬
ность за смирение. Неблагодарный победитель все равно
вытрет сапоги о поверженное тело слабака, много бол¬
тавшего о необходимости смирения. В подобном «сми¬
рении» ничего нет, кроме умаления веры.
Сказано в Откровении святого Иоанна Богослова:
«...Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы
ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч
и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты го¬
воришь: „я богат, разбогател и ни в чем не имею нуж-
ды“; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и
слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем
104

очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду,
чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы
твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть.
Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь
ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу: если кто
услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и
буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам
сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел
с Отцем Моим на престоле Его» (Откр., 3: 15—21).
Русская церковь старомосковской эпохи не жела¬
ла быть среди тех, кого изверг Господь из уст Сво¬
их. Она искала места среди побеждающих, места у
престола Божия. Твердость ее в этом искании веками
приносила благо русской цивилизации. Русский страти-
лат выводил в поле полки православного воинства, твер¬
до зная: с ним и его ратниками сам Господь Бог; не будь
грешен, слаб, бездеятелен, и Бог дарует тебе победу.
Так, например, грозными словами увещевал великого
князя Ивана III владыка ростовский Вассиан, когда надо
было московским полкам выходить в поле и противосто¬
ять нашествию хана Ахмата (1480). Пастырское посла¬
ние Вассиана государю звучит сурово и требовательно:
«Призвав Бога на помощь, и Пречистую Его Матерь, и
святых Его, и святительское благословение, и всенарод¬
ную молитву, крепко вооружившись силою честного кре¬
ста, выходи против окаянного мысленного волка, как
называю я ужасного Ахмата, чтобы вырвать из пасти его
словесное стадо Христовых овец... Святители, митропо¬
лит и мы все вместе с ними, молящиеся за ваше высоко¬
родие, со всем боголюбивым собором молитву непре¬
станно творим, по всем святым церквам всегда молебны
и святую службу совершаем по всей нашей отчизне о
вашей победе, и все христиане непрестанно Бога молят,
чтобы даровал Он тебе победу над супротивными врага¬
ми, и надеемся получить ее от всемилостивого Бога.
Ныне же слыхали мы, что басурманин Ахмат уже при¬
ближается и губит христиан, и более всего похваляется
одолеть твое отечество, а ты перед ним смиряешься, и
105

молишь о мире, и послал к нему послов. А он, окаянный,
все равно гневом дышит и моления твоего не слушает,
желая до конца разорить христианство. Но ты не унывай,
но возложи на Господа печаль твою, и он тебя укрепит.
Ибо Господь гордым противится, а смиренным дает бла¬
годать».
Ободряя Ивана Васильевича, Вассиан порой обраща¬
ется и к оружию обличения. В подобных случаях он, как
пастырь, беспощаден.
Так, Вассиан пишет: «А еще дошло до нас, что преж¬
ние смутьяны не перестают шептать в ухо твое слова
обманные и советуют тебе не противиться супостатам,
но отступить и предать на расхищение волкам словесное
стадо Христовых овец. Подумай о себе и о своем стаде,
к которому тебя Дух Святой поставил. О боголюбивый
вседержавный государь, молим мы твое могущество, не
слушай таких советов их, послушай лучше учителя все¬
ленной Павла, сказавшего о таковых: „Разразится гнев
Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков,
подавляющих истину неправдой; осуетились они в ум¬
ствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце.
Называя себя мудрыми, обезумели, и так как они не за¬
ботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог пре¬
вратному уму — делать непотребства44. А также и сам
Господь сказал: „Если глаз твой тебя соблазняет, вы¬
коли его44, а если рука или нога, то отсечь повелевает.
Но понимай под этим не плотскую, видимую руку, или
ногу, или глаз, но ближних твоих, которые советуют тебе
совершить неправое дело, отринь далеко их, то есть от¬
секи, и не слушай их советов. А что советуют тебе эти
обманщики лжеименитые, мнящие себя христианами?
Одно лишь — побросать щиты и, нимало не сопротив¬
ляясь этим окаянным сыроядцам, предав христианство и
отечество, изгнанниками скитаться по другим стра¬
нам. Подумай же, великоумный государь, от какой славы
к какому бесчестью сводят они твое величество! Когда
такие тьмы народа погибли и церкви Божии разорены и
осквернены, кто настолько каменносердечен, что не вос-
106

плачется о их погибели! Устрашись же и ты, о па¬
стырь, — не с тебя ли взыщет Бог кровь их, согласно
словам пророка? И куда ты надеешься убежать и где во¬
цариться, погубив врученное тебе Богом стадо?.. Не слу¬
шай же, государь, тех, кто хочет твою честь в бесчестье
и славу в бесславье превратить и чтобы стал ты изгнан¬
ником и предателем христиан назывался. Отложи весь
страх, будь силен помощью Господа, его властью и си¬
лой... А это, как мы слышим, безбожное племя агарян
приблизилось к земле нашей, к вотчине твоей. Уже мно¬
гие соседние с нами земли захватили они и движутся на
нас. Выходи же скорее навстречу, призвав Бога на по¬
мощь и Пречистую Богородицу, нам, христианам, по¬
мощницу и заступницу, и всех святых Его».
Вассиан напоминает государю о благом примере его
предков, стремясь разжечь в сердце правителя не сла¬
волюбие, а огонь мужества во славу Божию.
Он взывает: «Последуй примеру прежде бывших пра¬
родителей твоих, великих князей, которые не только
обороняли Русскую землю от поганых, но и иные страны
подчиняли; я имею в виду Игоря, и Святослава, и Вла¬
димира, которые с греческих царей дань брали, а также
Владимира Мономаха — как и сколько раз бился он с
окаянными половцами за Русскую землю, и иных многих,
о которых ты лучше нас знаешь».
Святой Филипп, митрополит Московский, провел на
кафедре два года: 1566—1568. Прославился он как не¬
примиримый противник опричнины, великий проповедник
христианской благодатной любви, противостоящей наси¬
лию, немилосердной «грозе», беспощадному пути нераз¬
бавленного «государственного интереса». За свою твер¬
дость он и принял мученическую смерть от рук Малюты
Скуратова. От Филиппа осталось пять его посланий. Че¬
тыре из них сохранилось в Соловецком монастыре, пя¬
тое — в Кирилло-Белозерском. Вглядимся в них: писания
эти показывают, как в архиерее, возглавлявшем русскую
церковь, сочетались христианское милосердие, доброта,
заботливость с пылом яростного «стоятеля» за веру.
107

Группа из первых четырех посланий представляет со¬
бой часть переписки с братией, которую Филипп поки¬
нул, скорее всего, в весеннюю навигацию 1566 года,
чтобы принять митрополичий сан в июле 1566-го и ни¬
когда уже не вернуться на Белое море (сохраняя, впро¬
чем, самые оживленные и теплые отношения с обителью).
Филипп не забывал Соловки. В конце 1566 года или
в 1567-м он вызвал оттуда иноков с мощами святых ос¬
нователей монастыря Зосимы и Савватия да «со святы¬
ми водами». Приехавшим монахам со старцем Спиридо¬
ном во главе митрополит устроил встречу с государем
Иваном IV. Они же, в свою очередь, порадовали его до¬
брыми известиями: на Соловках успешно достроили
Преображенский храм да и освятили его еще в августе,
через несколько недель после того, как Филипп стал
главой церкви. Душа митрополита возликовала: давняя
его строительная затея, много лет (с 1558 года!) за¬
нимавшая его, счастливо окончилась ко благу любимой
обители. В сообщении соловецких монахов Филипп мог
видеть доброе предзнаменование к собственному служе¬
нию.
Соловки остались в его сердце. Он писал туда грамо¬
ты, в которых видно теплое чувство. Хозяйственные по¬
ручения, которые дает братии Филипп, можно назвать
«милыми хлопотами». В одном из писем святитель гово¬
рит: «...Да послал еси к вам на стол братии и с квасом,
и слугам, и детем восмь рублев, с слугами с Герасимом,
да с Селюгою. Да послали есми к вам братии три рубля
милостыни, на двести братов по полуалтыну, да детем
на триста человек полтора рубля, по деньге. И ты б, Па-
исея1, Бога ради стол велел на братию поставите и на
слуги, и на дети с квасом, да за столом бы еси помянул
братии, чтоб молили Бога за благоверного царя и госу¬
даря, великого князя Ивана Васильевича всея Русии, и
за благоверную царицу великую княгиню Марию, и за
богодарованные чада, царевича Ивана и царевича Федо¬
1 Настоятель Соловецкого монастыря Паисий.
108

ра, и за христолюбивое воинство, и за все православное
крестьянство, и меня б грешнаго во святых молитвах
своих поминали. А яз вас благословляю и много челом
бью... Бога ради живите любовно».
Главе громадной церкви, обремененному заботами
каждый день и помногу, все же есть дело до далекой
обители в «полунощных землях», на «море дышащем».
Очевидно, сердце его там укоренилось. Любопытно, что
через много десятилетий патриарх Филарет станет вот
так же, с любовной заботой, переписываться с братией
Антониево-Сийского монастыря, где он (не по своей
воле) провел первые годы иночества.
Последние слова письма — правда всей жизни Фи¬
липпа. В них скрыта суть его истории, печальной и ве¬
личественной. Как будто Высший Судия встал рядом с
человеком и вдохнул ему в уста всего несколько слов:
«Бога ради живите любовно».
По грамотам, адресованным соловецкой братии, видно,
что святитель Филипп — человек добрый, мирный, дви¬
жимый христианской любовью. Истинный ангел во плоти!
С совершенно другой стороны высвечивает его лич¬
ность послание, адресованное монахам Кирилло-Бело-
зерского монастыря и датированное ноябрем 1567 года.
Долгое время митрополит Филипп поддерживал царя
Ивана Васильевича во многих делах, не исключая боль¬
шой политики. До конца 1567 года отношения между
царем и митрополитом — мирные, симфонические. При¬
знаков сколько-нибудь серьезного конфликта нет, на¬
против, видно доброе согласие светской и церковной
властей. В грозненское царствование многие военные
кампании русской армии облекались в форму настоящих
крестовых походов. Выходу войск из Москвы предше¬
ствовали молебны, духовенство совершало большой
крестный ход, архиереи благословляли государя и от¬
правляли наставительные послания в полки. На востоке
и юге России противостояли старинные противники хри¬
стианства — магометане. На западе выстраивались дав¬
ние враги православия — католики. К ним добавился
109

протестантизм, получивший невероятное распростране¬
ние в русских землях Великого княжества Литовского,
да и в Ливонии. Притом литовский протестантизм порой
обращался к радикальным изводам — например, к со-
цинианству, то есть антитринитаризму. Протуберанцы
протестантских проповедей достигали России. Тут они
становились источником горчайших, радикальнейших
ересей. В России XVI столетия все разновидности про¬
тестантизма, не мудрствуя лукаво, называли «Люторовой
ересью» или «Люторовой прелестью». Осенью 1567 года
Иван IV готовился совершить еще один поход на Литву
и Ливонию. Филипп тогда рассылал «богомольные гра¬
моты». Именно одна из них дошла до наших дней.
В ней митрополит призывает молиться за царя. Он
обрушивается на врагов, совершающих «злой совет... на
святую и благочестивую христианскую веру греческого
закона». Особенно достается «Люторовой прелести».
По словам Филиппа, «боговенчанный царь» оскорбился
и опечалился, узнав об этом, а затем по его, митрополи¬
та, благословению пошел на своих недругов за веру и за
царство. Таким образом, Филипп возлагает на право¬
славное воинство священную, очистительную миссию.
И здесь он выступает как суровый пастырь, вынуж¬
денный благословлять войну, без которой обойтись не¬
возможно. Агрессивная пропаганда протестантских идей
угрожала «заражением» русскому православию как за
пределами России (это уже произошло), так и внутри
страны (это начинало происходить). К сожалению, иные
разновидности вразумления, помимо вооруженной силы,
остановить «вирус» протестантизма уже не могли.
Кроме того, святитель Филипп действовал в русле
традиции, создавшейся до него.
Выше уже было приведено послание владыки ростов¬
ского Вассиана, призывавшего Ивана III выйти против
Ахмата и храбро биться с ордынцами за веру. Митропо¬
лит Макарий придавал походам Ивана Грозного вид
войны за веру. Война за Казань в 1552 году отмечена
двумя большими пастырскими посланиями Макария.
по

В мае он отправил «Послание учительно» против содо¬
мии и блуда в войсках, стоящих в Свияжске. Перед вы¬
ходом Ивана IV с полками на Казань митрополит Мака¬
рий благословляет царя крестом со словами: «Благодать
Святого Духа да будет с тобою, царем православным,
и со всем твоим христолюбивым воинством». В июле
он отправляет послание, обращенное к царю и ко всей
действующей армии. Здесь Макарий благословляет Ива¬
на IV, находящегося в походе, сообщает о том, что молит¬
ся всем собором православного духовенства о государе
и его семье. «...Такожде молим Бога, — пишет Мака¬
рий, — и о всех ваших князьях и болярех, и воеводах, и
детех боярьскых, и о всем вашем христолюбивом воин¬
стве людей православных, иже побарающим по благо¬
честии, и о нынешнем подвизе вашем, еже с Божиею
помощию и заступлением мужествене тебе, царю, и
царьске добре стояти и со всем христолюбивым воин¬
ством против супостат своих безбожных казаньских та¬
тар, твоих изменников и отступников, иже всегда непо-
винне проливающих кровь христианскую и оскверняющих
и разоряющих святыа церкви». Глава церкви призывает
также «...подвизатися за святыа Божиа церкви и за всех
православных христиан, неповинне в плен сведенных и
разхищенных и всяческими бедами... томимы». Но «...наи¬
паче... подвизатися... за свою святую и чистую нашу веру
и пречестнейшую веру христианьскую греческаго зако¬
на», поскольку недруги царя, «крымский царь» со сво¬
ими татарами и казанские татары, — живые орудия дья¬
вола, с помощью которых воздвигается «лютая брань»
на солнце православия1.
Это второе послание, очевидно, послужило образцом
для последующих подобного рода грамот. Образные от¬
звуки его и прямые цитаты видны у митрополита Филип¬
па, а также у еще одного архиерея, создавшего яркое,
хотя и не столь масштабное по объему, как у Макария,
послание во ободрение царя и войск.
1 Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей.
Т. XIII. Ч. 1. СПб., 1904. С. 180—183, 186, 192—197.
1

В январе 1563 года архиепископ Новгородский Пимен
отправляет письмо Ивану IV, идущему с полками отби¬
рать у литвинов Полоцк. Среди прочего Пимен пишет:
«Нечто мало хошу воспомянути от Божественнаго писа¬
ния, елико Бог вразумит, на крепость и утвержение твое
и державе о нынешнем твоем царском подвизе... муже¬
ственнее обещавшуся тебе, царю, добре шествовати и
низложити враги креста Христова... християнских врагов
иконоборцев богоотступных латын и поганых немец и
люторские прелести еретиков, храбрьски и мужески за
святые церкви, за честные иконы... и за православную
веру греческаго закона, еже во всей поднебесной яко
солнце сияюще»1.
Филипп стоял на том же, о чем писали Макарий и
Пимен. И странно было бы ожидать иного от главы рус¬
ской церкви.
Итак, в нравственном облике святителя Филиппа
личное миролюбие, доброта и незлобивость соединялись
с суровым следованием пастырскому долгу. Искажение
веры, очевидно, он считал безусловным злом, которое
требовало радикальных мер — вплоть до применения
силы оружия. Святитель Филипп не изменял себе, тре¬
буя молиться за полки, идущие на войну, и за их пред¬
водителя: ведь «христолюбивое воинство» Московской
державы несло Истину.
Таков был традиционный образ действий русской
церкви, видевшей и очень хорошо знавшей, как гиб¬
нут православные царства, но не желавшей смерти
своей родной державе.
В XV—XVI веках наше православие было пестро и
разнообразно. Оно вмещало в себя заволжских старцев
с их проповедью скитского пустынножительства, бед¬
ности, отказа от сокровищ материальных ради главного
1 Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей
Т. XXIX. М., 1965. С. 306.
112

сокровища — стяжания Духа Святого; рядом с ними су¬
ществовало и до поры до времени относительно мирно
уживалось домовитое, практичное иосифлянство; народ¬
ная стихия плодила романтические образы христианства,
а заодно и корявые, неуклюжие апокрифы. Казали рож¬
ки горластые еретики, да их не жаловали, хотя до поры
кое-кто и увлекался их речами... Да и рясофорная Русь
в середине XIV — первой половине XVI века отличалась
многоцветьем: знала и монастырскую киновию, заботли¬
во поддержанную святыми Алексием и Сергием Радо¬
нежским, и скиты, и величественную монашескую коло¬
низацию, и хозяйство больших обителей, работавшее как
часы, и одинокое нищее пустынничество, и утонченное
исихастское учение, и византийскую обрядовую стро¬
гость, и византийскую же литургическую роскошь.
А вот XVII столетие — время очень серьезных ис¬
пытаний на прочность как русской церкви, так и русской
веры. Первым испытанием стала Смута с ее кривизной,
предательством, установлением духа корысти, с ограбле¬
нием православных храмов иноверными захватчиками и
воровскими казаками, но более того — оскудением
церкви по причине оскудения всего народа, страшно
разоренного. Это испытание было счастливо пройдено,
пусть и тяжкой ценой. И даже новую славу приобрела
церковь — после того как удалось всем миром отстоять
Троице-Сергиеву обитель от сонма жадных бандитов
разных национальностей, вер и происхождения, но в рав¬
ной мере с Христовою верой не друживших.
К монастырю тогда подошло огромное войско, состо¬
явшее из польско-литовских военных под управлением
гетмана Яна Сапеги, а также тушинцев, то есть русских
сторонников самозванца Лжедмитрия II. Последних воз¬
главлял ловкий и дерзкий командир — пан Александр
Лисовский. На каждого защитника обители приходилось
по пять осаждающих. Вместе с монахами в обители за¬
перлись стрельцы, опытные военачальники из дворян, а
также крестьяне из окрестных сел. Правда, Троица рас¬
полагала превосходной артиллерией — такой, о которой
13

Сапега с Лисовским могли только мечтать. Братия,
стрельцы, дворяне и прочие участники обороны встали
насмерть, не желая покоряться.
Осажденные видели в своем сопротивлении не только
политический, но и христианский смысл. Как сообщает
один из исторических источников того времени, они мо¬
лились, отстаивали службы и прибегали к помощи пре¬
подобного Сергия: «Первыми воеводы князь Григорий
Борисович Долгорукий и Алексей Голохвастов целовали
животворящий крест Господень у раки чудотворца, а за¬
тем также и дворяне, и дети боярские, и слуги монастыр¬
ские, и стрельцы, и все христолюбивое воинство, и все
православные христиане. И с той поры было... братолю¬
бие великое, и все с усердием без измены бились с вра¬
гами».
Началась многомесячная осада. Враг жестоко обстре¬
ливал обитель, штурмовал ее, морил осажденных голо¬
дом, но те продолжали сопротивляться. Бойцы Сапеги и
Лисовского мечтали о золоте и серебре из сундуков мо¬
настырских, но в реальности получали только свинец.
Между тем к обители неотвратимо приближалось боль¬
шое войско царского полководца князя М.В. Скопина-
Шуйского. Оно представляло смертельную угрозу для
осаждающих. И вот 12 января 1610 года «...гетман Са¬
пега и Лисовский со всеми польскими и литовскими
людьми и с русскими изменниками побежали к Дмитро¬
ву, никем не гонимые, только десницей Божией. В таком
ужасе они бежали, что и друг друга не ждали, и запасы
свои бросали. И великое богатство многие после них на
дорогах находили — не худшие вещи, но и золото, и се¬
ребро, и дорогие одежды, и коней».
Победа осажденных ободрила Русь, истекавшую кро¬
вью, и овеяла церковь ореолом жертвенного служения
троицких иноков.
Годы Смуты принесли русской церкви новых героев и
новых святых. Патриарх Гермоген подвижнически сопро-
тивлялся изменникам в столице, пытавшимся посадить
на русский престол короля-католика. А затем принялся
14

рассылать грамоты, призывавшие жителей России из от¬
даленных ее областей «постоять за веру». Эти послания
вызвали к жизни земское ополчение, отправившееся под
Москву — освобождать ее от захватчиков. Гермогена
лишили свободы, кинули в узилище, уморили голодом.
Но его письма зажгли искру русского православного ос¬
вободительного движения, и погасить ее пропольской
администрации Москвы не удалось.
Старец Иринарх, затворник борисоглебский, благо¬
словил земских ратников отвоевывать сердце царства у
неприятеля.
Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Пали-
цын в решающий момент битвы за столицу обещал ка¬
закам и благословение, и сокровища своей обители, что¬
бы они поднялись на бой. Те, откликнувшись — одни на
горячий призыв Авраамия идти и спасти своих товари¬
щей, увязнувших в тяжелом сражении, другие — на обе¬
щание дорогой платы, — вышли с оружием и устреми¬
лись на врага.
Романовы, получившие после освобождения Москвы
русский трон, почитали Казанскую икону Пречистой Бо¬
городицы, поскольку были уверены, что от нее исходили
чудеса, помогавшие земским ратникам в их вооруженной
борьбе. Именно поэтому на Красной площади появился
Казанский собор.
Русская церковь вышла из Смуты, как и вся страна,
ограбленной, искалеченной, обескровленной. Однако
вера, шатнувшись, укрепилась после преодоления Смуты
прочнее прежнего. Теперь это была вера раскаивавших¬
ся грешников и победителей в долгой, чудовищно труд¬
ной войне.
Другое испытание — церковный раскол середины
XVII столетия.
Стоит подчеркнуть: весь XVII век стал временем, ког¬
да Московское царство как государство-цивилизацию
корежили, гнули, разрушали давление извне и страшные
Диспропорции внутреннего развития. Русская цивилиза¬
ция выжила и перешла на уровень более стабильного
115

существования. Но при этом должна была пройти через
несколько больших трагедий, через кровь, смуту и вели¬
кие колебания духа.
Одной из этих трагедий стал раскол. Возможно, са¬
мой тяжелой, поскольку коснулся он не общественного
строя, не экономики и не государственного аппарата, а
самой основы нашей цивилизации — веры. Великому
расколу, как уже говорилось, предшествовала Великая
Смута. Она закончилась на исходе 1610-х годов. Затем
(на фоне экономической разрухи и потери значительной
части русской территории) последовала не особенно
удачная Смоленская война 1630-х. После нее — тяже¬
лейшая 13-летняя война опять же за Смоленск и за
Украину, разорительная, доведенная до победы страшной
ценой больших потерь и титанических мобилизационных
усилий. Страна шаталась от тяжелых ран, которые еще
не затянулись, приобретала новые, отвоевание исконно
русских земель требовало чудовищного напряжения сил,
а это значит — усиления налогового бремени... Отсю¬
да — море бунтов: Соляной и Медный в Москве, вос¬
стания во Пскове и Новгороде, городские мятежи по¬
всюду и везде, наконец, кровавая разинщина... Жестокая
эпоха! В ту пору мятеж, неповиновение, предъявле¬
ние «счета» властям казались делом соблазнитель¬
но легким. Багровый призрак второй великой смуты
являлся людям в столице и провинции. В свою очередь,
правительство знало: ослабь хватку, и начнется
хаос. Поэтому — огнем и железом, выжигать, кор¬
чевать, топить, заравнивать! Иначе — смерть дер¬
жавы...
Отсюда — невероятная, пугающая непримири¬
мость сторон конфликта. О вере идет речь, то есть о
деле тонком, невесомом, воздушном. А обе стороны спо¬
ра стоят на своем так, словно одна из них бунтовски за¬
няла некую царскую крепость, а вторая берет ее штур¬
мом. Притом соловецкий мятеж, о котором ниже пойдет
речь, наглядно показал, что эта метафора в любой мо¬
мент могла претвориться в жизнь.
116

Великий русский церковный раскол уходит корнями в
мирный и безобидный на первый взгляд процесс «книж¬
ной справы». Так называли в старину редактирование.
Оказалось, что простой труд хорошо образованного ре¬
дактора может таить в себе заряд страшной, разру¬
шительной силы, если он исправляет тексты, связанные
с богослужением. С первых лет существования Мос¬
ковского печатного двора в Китай-городе тамошние
специалисты-редакторы занимались справой. Для сред¬
невекового русского общества эта работа значила ис¬
ключительно много. На протяжении многих веков, со
времен крещения при святом Владимире, Русь каждый
день использовала богослужебные книги. Они перево¬
дились на старославянский язык в разное время, и пере¬
воды вышли разного качества. Многие столетия их пере¬
писывали, делая ненамеренные ошибки и невежественные
добавки; кроме того, сама богослужебная практика пра¬
вославного Востока знала разночтения и вариации, да¬
леко не все было строго унифицировано. До середины
XV столетия на Руси об этом не особенно беспокоились:
был бы поп грамотен, была бы церковь, велась бы служ¬
ба, а в нюансы вникать могли немногие, да и те, кто мог,
не выказывали особенного желания. Все изменилось во
второй половине XV века. Пал главный оплот восточно¬
го христианства — Византия. Вместе с нею под пятой
турецких султанов оказались православные славянские
земли. А на месте деревянной лесной Руси, разрозненной
и ведшей бесконечные междоусобные войны, появилась
колоссальная политическая сила — единое Московское
государство. Введение книгопечатания в Москве означа¬
ло унификацию богослужебной практики во всей России.
Справщики просматривали богослужебные книги, со¬
поставляли их с греческими, южнославянскими и ста¬
ринными русскими образцами, ликвидировали ошибки,
насколько хватало их знаний, и публиковали итоговое
издание по благословению митрополита (затем патриар¬
ха) и указу царя. Рукописные книги, непроверенные и не
имеющие благословения со стороны высшей церковной
117

власти в стране, резко теряли ценность. И наверное, по¬
степенно, за столетие-другое справа привела бы к же¬
ланному результату, если бы этой огромной работе не
мешало несколько обстоятельств.
Во-первых, некоторые правки образованных и умных
редакторов оспаривались, поскольку многим казалось,
что они «рушат старину». А пользование греческими
и иными нерусскими образцами далеко не всеми вос¬
принималось как благо; время от времени в нем видели
губительный соблазн. И случалось, что справщики пре¬
терпевали за свою работу наказание, порой их даже пу¬
блично позорили. Сначала в книгах исправляли спорные
моменты, а потом восстанавливали старую версию, по¬
скольку новая после очередной экспертизы представля¬
лась старомосковским книжникам неверной.
Во-вторых, в 50-х годах XVII столетия, в патриарше¬
ство Никона (1652—1658), было сделано сразу несколь¬
ко значительных исправлений, которые и стали одной из
главных причин церковного раскола. Таким образом,
«книжная справа», дело, казалось бы, сугубо техниче¬
ское, вызвала острый общественный конфликт.
Реформатор патриарх Никон отличался большим лич¬
ным благочестием, значительной образованностью и
стремлением к мирской справедливости. Как архиерей
он проявлял строгость, требуя неукоснительного соблю¬
дения уставных правил, а также старался придать бого¬
служениям большую пышность. По его инициативе мощи
святого митрополита Филиппа, пострадавшего от рук
опричников, были перенесены в Москву. Он обладал да¬
ром искусного и пламенного проповедника. Он всячески
способствовал церковному просвещению, пригласил в
Россию белорусских мастеров-печатников из Кутеина
монастыря и с их помощью наладил работу еще одной
типографии. Считая Москву по ее религиозной роли, по
благочестию и святости вторым Иерусалимом, Никон
начал строительство Новоиерусалимского монастыря под
Москвой. Архитектура этой обители изобилует символа¬
ми и аллегориями из Священного Писания. Никон бо¬
не

ролся с пьянством и леностью духовенства, стремился
поднять авторитет церкви, пошатнувшийся после Смуты.
Пытаясь привести русское богослужение в соответствие
с практикой православной церкви на Балканах и Ближ¬
нем Востоке, Никон ввел несколько радикальных изме¬
нений в его порядок и в богослужебные книги. Он искал
своего рода «гомогенности» с миром греческого право¬
славия, которая позволила бы русской церкви занять
первенствующее место в православном мире и повести
за собой греческих иерархов. Патриарх попытался также
развить идею первенства «священства» (то есть церкви
и духовной власти) над «царством» (то есть государ¬
ственным аппаратом и властью светской).
Однако благоволение царя Алексея Михайловича к
патриарху не распространялось столь далеко. Когда
охлаждение между ним и царем стало явным, Никон са¬
мовольно покинул патриаршую кафедру, устранившись
от служения. Долгое время ни царь, ни церковь не зна¬
ли, как поступить в этой ситуации. На кафедру был на¬
значен сначала местоблюститель, а потом и новый па¬
триарх. Никона же лишили патриаршего сана. Никон не
признавал за архиерейским собором, именем которого
было произведено это действие, права на него. Однако
ему пришлось подчиниться церковному суду и надолго
отправиться в ссылку... Вскоре после ее окончания, в
1681 году, бывший патриарх скончался. Патриарх Ни¬
кон — одна из самых противоречивых фигур в истории
русской церкви. Он желал ей только добра: благочиния,
процветания, возвышения на международной арене... Но
своими радикальными действиями привел церковный ор¬
ганизм в кризисное положение. Возможно, избыток
практической, политической логики в помыслах и дей¬
ствиях слишком часто заменял ему живую интуицию, по¬
нимание тех чувств, чаяний и ценностей, которыми ды¬
шал православный народ России.
Движение староверов сопротивлялось «новинам», а
Церковь вводила и вводила очередные изменения. Обе
стороны проявили большое упорство, а правительство
119

еще и большую жестокость. В сущности, движение ста¬
рообрядчества имело национальную основу: нежелание
«рушить старину», подчиняться грекам, южным славя¬
нам и малороссам в религиозных вопросах, по сути сво¬
ей, опиралось на крепкую веру в собственно русскую
церковную традицию. Раз Москва Третий Рим — ей ли
подлаживаться под греков? Москва ведь сохранила чи¬
стоту веры предков, не так ли? Так, может, ей не учиться
следует, а учить? Вместе с тем в действиях староверов
то и дело вспыхивали язычки мятежного пламени.
Их усилия, столь далекие на первый взгляд от обыч¬
ного бунта, несли в себе росток второй смуты. Го¬
сударство и церковь научились очень быстро разли¬
чать мятежное настроение в людях, поэтому они
видели в старообрядце прежде всего бунтовщика.
Да и часто ли ошибались?
У каждой из сторон была своя правда. Церковь стре¬
милась очистить православие от наносных искажений,
занять подобающее ей место среди древних христиан¬
ских церквей. Старообрядцы искали справедливого от¬
ношения к старине, к вероисповедным традициям, а от
духовного просвещения по внешним источникам отшаты¬
вались, благим ли оно было, ядовитым ли... Это столк¬
новение, горькое и страшное, обернулось многовековой
трагедией.
В 50—60-х годах XVII столетия судьба реформы Ни¬
кона висела на волоске. Народ противился ей, колеба¬
лись многие священники и даже архиереи. Сторонники
«старой веры» были не только среди голытьбы: в ее
пользу высказывались представители аристократических
родов, опоры престола. Княгиня Евдокия Урусова и бо¬
ярыня Феодосия Морозова предпочли пытки и смерть в
заточении измене «старой вере». Уход самого Никона от
патриаршества и сомнения царя ставили под вопрос со¬
хранение сделанных преобразований. Однако после
большого церковного собора 1666—1667 годов для ста¬
роверов, или, иначе, старообрядцев, наступили тяжелые
времена. На соборе были подтверждены все введенные
120

при Никоне изменения и, кроме того, сторонников «ста¬
рой веры» объявили еретиками. А по 1-й главе «Собор¬
ного уложения» 1649 года еретиков, особенно тех, кто
заявит о своих воззрениях прямо в церкви или помеша¬
ет богослужению, ожидали суровые наказания вплоть до
сожжения. Многие историки считают, что жесткость со¬
бора в его решениях относительно староверов во многом
была продиктована мнением приезжих греческих архие¬
реев: им унификация православной веры виделась един¬
ственным способом ее выживания во враждебном мире...
Была ли эта «платформа непримиримости» оправдан¬
ной — трудно сказать. Твердая позиция царя, высшего
русского духовенства, а также иерархов православного
Востока, приехавших на собор, окончательно оформила
противостояние русской церкви и старообрядцев. С это¬
го момента и начинается то, что называют Великим Рас¬
колом.
Если прежде власти светские и духовные могли про¬
явить к сторонникам «старой веры» известное снисхож¬
дение, то теперь все вожди староверия встали перед вы¬
бором: либо покаяться, либо подвергнуться ссылке или
даже казни. В свою очередь, старообрядцы использовали
любой бунт ради жестокой борьбы с церковью за воз¬
вращение «старины». Они также не собирались идти на
какие-либо уступки и требовали реставрировать все до-
никоновские обрядовые формы без изъятия, без разбо¬
ра, без рассуждения. При этом их вожди готовы были
пойти на вооруженное противостояние властям.
Так, в Соловецком монастыре вспыхнуло восстание,
поднятое теми, кто не счел уместным раскаяться. По¬
скольку монастырь располагался на Большом Соловец¬
ком острове посреди Белого моря и представлял собой
мощную крепость, а «гарнизон» его составляли люди
решительные и убежденные в своей правоте, правитель¬
ственные войска на протяжении нескольких лет не могли
его взять. Когда проникнуть в обитель все-таки удалось,
ее защитники были подвергнуты жестокой расправе.
Позднее, в 1682 году, старообрядцы выступили вдохно¬
121

вителями и наставниками взбунтовавшихся стрельцов.
Прямо посреди мятежа происходил жаркий диспут меж¬
ду идейным вождем староверов Никитой Пустосвятом с
товарищами и просвещенным книжником, церковным
публицистом Афанасием, архиепископом Холмогорским,
а также другими православными иерархами; дошло до
рукоприкладства. После подавления бунта Никите Пу¬
стосвяту отсекли голову. В том же году в Пустозерске
были сожжены виднейшие духовные лидеры старообряд¬
чества: протопоп Аввакум, инок Епифаний, дьякон Фе¬
дор и поп Лазарь.
После поражения Соловецкого восстания и разгрома
стрелецкого бунта старообрядцы больше не предприни¬
мали попыток масштабного вооруженного сопротивле¬
ния властям. В 1685 году, при царевне Софье, прави¬
тельство издало указ из 12 статей о суровой борьбе с
любыми проявлениями «старой веры». Ее поборникам
оставалось удалиться в области глухие и отдаленные,
чтобы там основать общины, построить храмы и вести
богослужение по старому обряду. Так большие поселе¬
ния староверов появились на Дону и в Прикубанье, на
Русском Севере, по реке Керженец в нижегородской
земле, а также в районе Стародуба и Гомеля (на терри¬
тории Великого княжества Литовского). Позднее «ста¬
рая вера» распространилась в Сибирь и Америку.
Иной раз государство обходилось со старообрядцами
весьма жестоко. В ответ радикально настроенные согла¬
сия проповедовали самосожжения и иные формы кол¬
лективного самоубийства — лишь бы не подчиниться
«антихристу», который, по их представлениям, уже
явился в мир и взялся калечить древнее благочестие.
Так, в XVIII столетии появились филипповцы, видевшие
в самосожжениях избавление. Столь же радикально
были настроены и нетовцы, или, иначе, «Спасово со¬
гласие». Настоящий «бегун» (а они в небольшом коли¬
честве сохранились до настоящего времени) не может
иметь паспорт или иные документы, не должен где-либо
ставить подпись. Он живет на территории Российского
122

государства, но не в Российском государстве, сколь бы
парадоксально это ни звучало...
Русская историческая литература страшно перекоше¬
на в сторону сочувствия несчастным, «измученным вла¬
стью» староверам. Существуют эвересты и эльбрусы
статей на тему о гонениях со стороны царского прави¬
тельства и официальной церкви на старообрядческое со¬
общество. То и дело слышишь эпический плач о горестях
людей, «сохранивших истинную веру». Более того, в
среде русской интеллигенции глубоко укоренилось мне¬
ние, согласно которому только у старообрядцев-то и
осталась «чистая древняя вера», которую они «держат
по всей строгости». Но, во-первых, в Символе веры
православной сказано: «Верую... во едину святую, собор¬
ную и апостольскую Церковь». То есть церковь у право¬
славных — предмет веры. Не папа римский, ex cathedra
возглашающий некие идеи, считающиеся у католиков
непогрешимо верными, а вся церковь, решения которой
озвучиваются и утверждаются соборно. Староверы по¬
шли, против соборно принятых реформ русской церк¬
ви, и, следовательно, они мятежники не только
против государства, но и против веры, против
церкви. В наши времена патриаршая церковь к ним ла¬
скова, однако это не перечеркивает одной неприятной
правды: глубинный смысл их движения — самомнение
начетчика, возведенное в ранг истины. Был, есть и, к
сожалению, наверное, пребудет до Страшного суда в
России один порок национальной общественной мысли,
в том числе и религиозной: страстное желание человека,
попробовавшего на вкус винограда книжной премудро¬
сти, более ни во что не ставить авторитеты, жестоко
бунтуя против всего, что не согласно с его собственным
мнением. Староверие от макушки до пят наполнено та¬
ким вот суемудрием книжника-начетчика. Поэтому, во-
вторых, какая может быть «древняя» или «чистая»
вера у старообрядцев, когда они несколько десятков
раз сами раскололись и рассеяны на многое множе¬
ство «толков» и «согласий». У кого самая правильная
123

из них вера? У «часовенных»? У «бегунов»? У «бегло-
поповцев»? У «белокриницких»? Горделивые начетчики-
то всегда найдутся в любом согласии, а ежели нет над
ними духовного авторитета патриаршего, то на мятеж
против своих же духовных братьев-староверов они под¬
нимутся легко.
Можно ли было как-то смягчить ситуацию? Мож¬
но ли было пройти через церковную реформу мирно,
спокойно, без кровопролития? Думается, нет, никак. Бо¬
лее того, Россия еще относительно тихо решила свою
проблему. Европа прошла через целый каскад диких ре¬
лигиозных войн, расплатилась десятками, если не сотня¬
ми тысяч жизней за собственный великий раскол. Мо¬
сковское царство по сравнению с ними, можно сказать,
отделалось парой синяков и царапин — там головы пач¬
ками слетали.
Христианский мир Европы с конца XV по вторую по¬
ловину XVII века как будто проходил через глобальный
бесовский соблазн. Он состоял в том, чтобы ради веры
(по внешней видимости) убивать много, непредставимо
много, а в реальности — не из-за веры, а из-за денег,
гордыни, гнева, стоявших за конфессиональными проти¬
воборствами. Россия поддалась этому соблазну, к сожа¬
лению, — как все! Но потеряла, слава Богу, меньше
прочих...
Раскол, пусть и стоивший много крови русской циви¬
лизации, пусть и оставивший гниющую рану на ее теле,
все-таки не сокрушил ни церковь, ни веру. Церковный
раскол — русский аналог религиозных войн в Западной
Европе, и при всем том, что на Западе войны прекрати¬
лись после чудовищного кровопускания, а в России раскол
тлел до начала XX века, он все-таки привел к значитель¬
но меньшему числу жертв, нежели дикие, масштабные
столкновения в Европе. Церковь осталась жива и силь¬
на вопреки расколу, преодолевая его.
Патриаршая церковь еще сумела выстроить систему
самостоятельного, на национальной почве выращенного
просвещения. Она по-прежнему миссионерствовала в
124

Сибири, она по-прежнему поднимала стяги Христовой
веры над головами русских первопроходцев.
Многое и с громовым пафосом было сказано о том,
что Петр I пошел на сокрушительный «ремонт» церкви,
невероятное ее унижение и встраивание ее в государ¬
ственный механизм как части, равной какому-либо свет¬
скому ведомству, по той причине, что он увидел некую
«слабость» церкви, неспособность ее справиться с рас¬
колом своими ресурсами, разочаровался в старомосков¬
ском духовном просвещении, в нравственной и воспита¬
тельной способности церковной иерархии. Это иллюзия.
Находясь под влиянием протестантского мира Западной
Европы, царь некритично заимствовал оттуда образцы
из разных сфер жизни, в том числе и из жизни религи¬
озной. Как он смотрел на духовные и интеллектуальные
ресурсы церкви, не столь уж важно, гораздо важнее дру¬
гое: вне зависимости от действительных возможностей
русского духовенства, не глядя на них, не изучая их, царь
принялся скорым манером кроить из православного под¬
рясника кафтан лютеранского пастора. И слава Богу,
просто не успел испортить в церкви все полезное, не
успел загубить вконец все живое, что в ней существовало.
Даже такая, огосударствленная, увечная церковь для
Сибири и Дальнего Востока продолжала в эпоху Россий¬
ской империи играть роль умного, энергичного и воле¬
вого миссионера. Раскол не только не разрушил, но даже
не пошатнул роль церкви в русской экспансии, да и спо¬
собность ее крестить новое, иноверное население на
границах державы не уменьшилась.
Итак, православная церковь послемонгольских вре¬
мен выпестовала Русь, дала ей правильную, регулярную
форму, открыла ей дорогу в Россию, а Россию превра¬
тила в великую державу. Иная церковь вряд ли справи¬
лась бы с подобной задачей. Вот уж вряд ли!

Глава 6
ВЛАСТЬ В РОССИИ ДЕЛЯТ МЕЖДУ СОБОЙ
ЦАРЬ, РОД И ГОСУДАРСТВО
Этот заголовок для кого-то прозвучит как парадокс,
у кого-то вызовет недоумение. Но в нем кратко сформу¬
лирована огромная проблема. Наверное, главная проб¬
лема воздвигающейся старомосковской государственности.
Русский царь самовластен и единодержавен.
Иначе говоря, вся высшая светская власть сосредо¬
точена в его руках, а сам он неподсуден и неподвластен
никому, помимо Господа Бога.
Красивая формула. Блестящий идеал.
Но истинное положение вещей в Московском госу¬
дарстве далеко от простых формул и непогрешимых иде¬
алов, сколь бы совершенным и светлым ни казалось их
содержание.
В ту пору, когда Московское княжество начало пре¬
вращаться в Московское государство, власть государя
была весьма сильно ограничена властью рода, или,
как говаривали историки в XIX веке, «родовых начал».
Зато государства (как постоянно действующего развет¬
вленного аппарата) почти не существовало — ни в сто¬
лице, ни на местах. Под рукой у великих князей Москов¬
ских имелось лишь то, что обеспечивало бесперебойное
функционирование их обширной «вотчины», а не гро¬
мадной державы.
Государственный аппарат великие князья, а потом
цари строят на протяжении двух столетий. Он нужен
126

для постоянного решения административных, ди¬
пломатических, финансовых и военных задач в ин¬
тересах всей страны. И он же необходим государям
русским как инструмент для изъятия властных
компетенций у родовой аристократии.
Поэтому княжье и боярство смотрят с крайней непри¬
язнью на безродных дьяков и подьячих, сидящих в при¬
казах и милостью царя понемногу забирающих работу
управленцев у знатных людей. Разумеется, знать в при¬
казах — судьи, то есть главноначальники. Вроде бы па¬
рят на недосягаемой для «приказных людишек» высоте.
Но приказная система может управляться «сверху»
мимо них, важные вопросы могут решать «приказными
крючками» снизу, помимо них («А тебе, боярин, токмо
подписать нужно да печать привесить»), да еще большой
вопрос, кто именно выбирает, из каких семейств и с ка¬
кого уровня знатности ставить на вакансии этих самых
судей. Засиживаться им, кстати, не дают: «отгодовал»
на приказе — получи иную службу. Не пустить корней,
не отладить систему «под себя»...
В борении с волей государя и мощью государствен¬
ного аппарата могущество родовых аристократов к сере¬
дине XVII века никнет, расточается.
Зато «тело государства» разбухает до размеров ко¬
лосса. Это, в свою очередь, порождает новые проблемы.
Дело тут не в волоките и не в коррупции, точнее имену¬
емой старинными русскими словами «взяточничество» и
«радение не по правде». Волокита, взяточничество, не¬
справедливые судебные решения в пользу «своих», а
также подбор кадров «из своих» — вечные пороки бю¬
рократии, относящиеся ко всем временам и народам, не
исключая сегодняшнего дня. Старомосковская бюрокра¬
тия — далеко не худший вариант, она хотя бы работала
споро.
Имеется в виду проблема совершенно другая, притом
гораздо более серьезная.
При царе Алексее Михайловиче (1645—1676) при¬
казов — только крупных, действующих долгие годы —
127

по разным подсчетам, функционировало от пятидесяти
до восьмидесяти. Плюс местные воеводские администра¬
ции. Плюс довольно сложная и пестрая система управ¬
ления армией. Плюс службы государева двора. За всей
этой махиной великий государь уследить не в состоянии,
работай он хоть 24 часа в сутки. Контроль над нею
сверху постепенно утрачивается. Система уже очень
многое решает сама, обращаясь к царю, как прежде к
приказному судье, лишь за подписью.
Алексей Михайлович, разглядев проблему, учреждает
Приказ тайных дел. Это, вопреки широко распростра¬
ненному мнению, вовсе не тайная полиция, вернее, не
только она. Это прообраз личной его императорского
величества канцелярии, а также современной админи¬
страции президента.
Иными словами, Приказ тайных дел — учреждение,
где не только и даже не столько организуют слежку, рас¬
следования с пытками и отправляют на казнь государе¬
вых изменников, сколько проверяют приказной аппарат,
планируют и координируют его деятельность, готовят
назревшие решения по кадровым вопросам. Руководит
им лично царь.
И аппарат показывает недовольство существованием
подобного ведомства. Во всяком случае, вскоре после
кончины Алексея Михайловича Приказ тайных дел рас¬
формировывают.
Слишком опасен. Интересы слишком многих лиц за¬
девает...
Это означает: государственный аппарат России уже в
XVII столетии, при первых Романовых, имеет собствен¬
ный, помимо государя и всей державы, интерес, а также
некоторые механизмы, позволяющие этот интерес со¬
блюсти.
Возможно, растущую мощь аппарата, которая к
XIX веку станет величайшей силой в России, можно
было снивелировать, сохранив хотя бы часть властных
прерогатив за родовой аристократией. То есть уравнове¬
сить одну силу другой.
128

Но, во-первых, это исключительно сложное государ¬
ственное решение.
И, во-вторых, после Великой Смуты, показавшей
крайнюю ненадежность самолюбивой знати у кормила
правления, ее прижали и принизили столь основательно,
что к последней трети XVII века идея хотя бы частичной
реставрации ее прежних функций утратила под собой по¬
чву. Проще говоря, поздно поворачивать на дорогу, ко¬
торая уже заросла травой.
Итог нетривиальный: власть самодержца, стес¬
ненная властью родовой аристократии, выстроила
и использовала против нее государственный аппа¬
рат, что в конечном итоге привело к победе над
вековечной мощью родовых начал. Зато впослед¬
ствии могущество самого государственного аппа¬
рата стало исподволь, но все яснее, все очевиднее
теснить власть самодержца.
Таким образом, в России самодержавие (или, в импе¬
раторскую эпоху, абсолютизм) никогда не обеспечивало
монарху совершенного полновластия.
Могло ли быть иначе? В сущности, власть царская —
богоустановлена. Она представляет собой самый пра¬
вильный, пусть, как выяснилось, и не всеобъемлющий
элемент власти в целом.
Взглянем на то, как складывался государственный
строй России и как начиналась внутри него борьба раз¬
ных сил и начал, присутствовавших в русском обществе
середины XV века, то есть в те времена, когда разроз¬
ненная Русь стояла на пороге кристаллизации монолит¬
ной России.
Монархическая власть знала в ту эпоху разные виды
и формы. Патриархальная ее форма досталась в наслед¬
ство от XIV столетия, прошла испытание на прочность в
горниле междоусобной войны второй четверти XV века,
испытания не выдержала и была переделана Иваном III
в спокойное эффективное единодержавие, стоящее над
5 Д.М. Михайлович, Д.М. Володихин
129

военно-служилым сословием, хотя и зависимое от него
в разумных пределах. Из хаоса XV века родилась строй¬
ная, почти византийская иерархия следующего столетия.
И единодержавие, и подчеркнуто иерархичная структура
политической власти, и весьма значительный комплекс
ее прав по отношению к подданным также стали частью
русского цивилизационного узора. Мощь центральной
власти в России была необходима, необходима по сию
пору и будет необходима впредь, вне зависимости от ко¬
личества демократических завитков у подножия трона.
В пору, когда рыхлая, аморфная, неоднородная адми¬
нистрация пыталась управлять огромной страной, из ко¬
торой можно было уйти на новое место поселения куда
угодно, страной, бедной природными ресурсами, страной,
с трех сторон не защищенной от сильных врагов, са¬
модержавная («македонская»1) форма высшей власти
обязана была родиться. А наличие ее впоследствии
неоднократно оказывалось спасительным для России. Но
вместе с благой стороной русской «македонщины» ро¬
дилась и ее противоположность. Суровое и прагматичное
единодержавие хорошо только тогда, когда государь —
первый из христиан, сам осознает это и к подданным от¬
носится как к братьям и сестрам во Христе, когда он
помнит свой главный долг — защитить подданных и
создать наилучшие условия для спасения души каждого
из них. Если этого нет, простой злой деспотизм1 2 ничем
оправдан быть не может. Впрочем, такой же дух должен
овевать лиц, стоящих ближе всего к монарху, иначе нет
оправдания и их честолюбию3; простое стремление к
свободе, независимости и процветанию таким оправда¬
нием служить не может.
В XVI веке на Руси происходила борьба между древ¬
ними родовыми устоями, пронизывавшими всю жизнь
общества, и государственным интересом, тяготевшим не
к роду, а к службе. Начало служилое, намертво прикреп¬
1 Выражение К.Н. Леонтьева.
2 Та же опричнина, например.
3 Вариант «семибоярщины» времен Великой Смуты, например.
130

ленное к монарху, его милостям и опалам, его высоким
помыслам и ничтожным капризам, худо согласовывалось
со старинным дружинным бытом, жившим в крови нашей
знати. Государи московские желали править единодер¬
жавно, возвышаясь над обществом, подчиняясь одним
лишь заповедям Христовой веры, но не каким-нибудь
обязательствам законодательного или семейного свой¬
ства.
Жизнь Московской Руси, постепенно собиравшей из
крошева малых княжеств и вечевых республик великое
царство, была пестра, сложна. Великий князь Москов¬
ский подчинялся многим древним обычаям. Землей сво¬
ею он владел вместе с родом, с семейством. Ближайшая
родня его имела широкие права на полусамостоятельный
политический быт в своих уделах, являвшихся отдельны¬
ми частями громадной «семейной вотчины». Удельный
мятеж мог свалить великого князя с престола или, во
всяком случае, крепко испортить его планы... Очень
медленно, очень трудно умирало представление о кол¬
лективном, «семейном» правлении землей. Чудо, что
Московское княжество не развалилось на отдельные го¬
сударственные образования!
Бояре при дворе великого князя когда-то назывались
«старшей дружиной» и могли покидать своего князя,
если видели, как оставила «вождя воинов» удача, как
утратил он искусство побеждать врагов. Осознав сла¬
бость правителя, дружинники принимались оглядываться
в поисках нового вождя, отмеченного счастьем и высо¬
ким воинским умением. А когда переходили к нему, то
ничуть не стеснялись долгом в отношении прежнего го¬
сподаря. И боярские семейства XV—XVI веков отлично
помнили древнее свое право: уйти в другую «дружину»,
если потребуется. Спорный вопрос заключался лишь в
том, кому достанутся земли, с которых боярин служил
предыдущему князю. Но если право на них отстоять не
Удастся, то на худой конец... новый правитель пожалует
что-либо взамен. Так мыслили потомки «старшей дру¬
жины» при дворе Дмитрия Донского, Василия Темного,
131

Ивана Великого. Дружинное мировидение это перешло,
хотя бы отчасти, и в эпоху Ивана Грозного.
Ну а князья, оказывавшиеся при дворе московских
монархов, очень хорошо помнили: Русь — коллективное
владение огромного, разветвившегося рода Рюрика. За
исключением западных ее областей: там — «вотчина»
огромного, разветвившегося рода Гедимина. И как по¬
томки Рюрика или Гедимина, все они имели древнее
право на частицу этих владений. Малую ли, большую ли,
но — принадлежащую именно по праву крови, по пра¬
ву рождения. Многие княжеские рода, ко временам
Ивана Грозного утратившие роль самостоятельных пра¬
вителей, еще в XV веке правили в богатых уделах, а то
и больших независимых княжествах. О XIV веке и гово¬
рить нечего — те же Шуйские, например, происходили
от суздальско-нижегородских князей, создавших колос¬
сальную державу и даже отбиравших время от времени
у Москвы великое княжение Владимирское! Никто
ничего не забыл. Как предки водили в бой собственные
армии, сами решали вопросы дипломатии, чеканили
свою монету, издавали новые законы для подвластных
им земель...
А Ванька московский пришел и все забрал!
О, как хорошо, кабы вернулась благословенная ста¬
рина...
Но благословенная старина сменилась реальностью
Московского государства. И монархи всея Руси крутень¬
ко обходились со своей родней. Власть над землей они с
боем, с натугою, а все же забрали у рода Калитичей в
целом и присвоили себе. В боярах больше не видели они
вольных дружинников, но лишь служильцев своих. Про¬
тивны были им вздохи «княжат» о прежней вольности.
Зато на землях громадного Московского государства не¬
часто лютовали татары, границы его оказались под на¬
дежной охраной от злых пришельцев, а кровавые меж¬
доусобия, раньше происходившие столь часто, ушли в
прошлое.
Какую пришлось заплатить за это цену?
132

Вся древняя знать, сильные люди, по жилам которых
бежала кровь государей и слуг их, великих воинов, ока¬
залась в утеснении.
Какая доля ей оставалась?
Бороться за то, чтобы «право крови», «право рода»
принесло ей иные блага. Ушло «семейное правление»
землей? Ушла возможность быть самостоятельными дер-
жавцами? Ушла возможность «дружинного перехода»?
Так пусть же великий государь Московский навеки за¬
крепит право на большие чины и высокие должности у
трона своего — за теми, кто все это потерял!
И государи московские какое-то время признавали:
да, древняя аристократия на многое имеет привилегию.
А не признали бы, так пришлось бы кроить и переши¬
вать державу после страшных мятежей, которые, надо
полагать, устрашающей волной прокатились бы по всей
России. Новый порядок медленно, очень медленно пере¬
малывал старые обычаи. Порою он отступал — как в
малолетство Ивана IV, — но впоследствии так или ина¬
че восстанавливался. Удельная, дружинная старина от¬
ступала.
В державной Москве, объединительнице Руси, появи¬
лись целые фамилии Ярославских, Суздальских (Шуй¬
ских), Ростовских, Воротынских, Мстиславских и других
пришлых князей — как Рюриковичей, так и Гедимино-
вичей. Помимо титулованной знати к новой русской сто¬
лице стекалась и нетитулованная: боярство тверское,
рязанское, владимирское...
Между тем на Москве уже обосновалось множество
старинных родов собственного боярства. Они служили
здешней династии на протяжении полутора, а то и двух
веков. Вместе с ними на высокое положение претендо¬
вала родня великого князя — его братья, племянники,
дядья, занимавшие богатые удельные престолы на зем¬
лях Московского княжества.
В итоге Москва оказалась до отказа наполненной вы¬
сокородными аристократами — как своими, так и явив¬
шимися с разных концов страны.
133

Сила многочисленных князей и бояр, пришедших на
московскую службу, поддерживалась богатым землевла¬
дением. Для XVI века совсем не редкость, когда человек
княжеского и даже боярского рода владеет городом или
несколькими городами. А уж частновладельческая об¬
ласть, состоящая из множества богатых сел, — дело
почти рядовое.
Все это шумное, горделивое, воинственное собрание
людей богатых, знатных, владеющих навыками войны и
правления следовало не только рационально использо¬
вать на благо страны, но также удерживать от двух край¬
не опасных действий. Во-первых, от интриг и заговоров
против самого государя Московского. Во-вторых, от
междоусобных конфликтов. Последние могли обойтись
чрезвычайно дорого.
Столкновение между аристократами, которые имели
возможность поставить в строй по нескольку десятков,
а то и сотен хорошо вооруженных бойцов, представляет
собой миниатюрную войну. А если они начнут сбиваться
в коалиции, то из миниатюрной война быстро перейдет
в полномасштабную...
Великие князья Московские располагали целым на¬
бором способов, как избавиться от подобных опасно¬
стей. Они могли просто-напросто использовать воору¬
женную силу. Но предпочитали более тонкий подход.
А именно — всеобъемлющую систему «гарантий».
Система местничества и представляет собой, по сути,
именно систему «гарантий». Это своего рода гениальное
социальное изобретение, возникшее на национальной
почве.
Всякий знатный род, заняв когда-то высокое по¬
ложение при дворе государя Московского, послужив
ему на войне или в мирном управлении, мог рассчи¬
тывать на столь же высокие назначения в будущем.
Такова глубинная сущность местничества: 70—
90 родов, добившихся высокого положения в конце
XV — первой половине XVI века, закрепляли за собой
этот статус на много поколений вперед. Время
134

шло, а им по-прежнему давали солидные должности, их
жаловали землями, они находились, как тогда говорили,
«у государя в приближении».
Принадлежность к такому роду, то есть «высокая
кровь», обеспечивала превосходные стартовые позиции.
Молодой человек, придя на службу, знал: если он не ока¬
жется совершенным глупцом или трусом, если он не за¬
работает монаршую опалу «изменными делами», то вой¬
дет, как и его предки, в «обойму» великих людей царства.
Пробиться в число таких семейств, иначе говоря, в
состав служилой аристократии уже при Василии III
(1505—1533) стало очень сложным делом. Лишь время
от времени монарх вводил в свое окружение того или
иного «фаворита», языком Московского государства —
«временного человека». Такой временщик мог прослыть
даровитым служильцем, но уступал в родовитости вы¬
ходцам из семейств, которые давно закрепились у под¬
ножия трона. И чаще всего ему не удавалось «втащить»
вместе с собою наверх и все свое семейство.
Московские правители оказались ограничены в вы¬
боре родов, из которых они могли брать кадры для клю¬
чевых постов в армии и государственном аппарате.
Более того, сама «обойма» знати оказалась четко
расписанной по «слоям». На что мог претендовать, до¬
пустим, выходец из князей Мстиславских, было закрыто
для представителя боярского рода Бутурлиных, пусть
«честного» и влиятельного. А на ступеньку, занятую Бу¬
турлиными, не смели претендовать Годуновы, Пушкины
или же князья Вяземские, находившиеся в шаге от «вы¬
лета» из «обоймы». Зато на тех же Пушкиных, Году¬
новых и Вяземских с завистью смотрела многотысячная
масса неродовитого московского и провинциального дво¬
рянства, для коего дороги в этот слой просто не суще¬
ствовало. И передвинуться с уровня на уровень внутри
аристократического круга было очень трудно. «Про¬
рваться» мог человек, оказавший престолу услуги ис¬
ключительной ценности. Например, вождь земского
ополчения князь Дмитрий Пожарский.
135

Эта система давала русской аристократии многое.
Прежде всего, компенсировала потерю прежней полити¬
ческой независимости. Она словно бы говорила русской
знати: «Да, больше не чеканить вам свою монету, не
вести собственные войны и не вводить законы, но уж
точно вы сами сможете, а потом ваши дети, внуки и
правнуки смогут пользоваться всеми выгодами пребыва¬
ния при дворе могущественного монарха. Чины и доходы
вам обеспечены; так подумайте, стоит ли затевать про¬
тив государя заговоры?»
Итак, Россия с начала XVI века имела чрезвычайно
многочисленную, даровитую и весьма воинственную по¬
литическую элиту. Ее было много, возможно, слишком
много. Как только ослабевала самодержавная власть,
элита разбивалась на жестоко враждующие партии, и
эти партии рвались к «переделу ресурсов». С другой
стороны, как только власть монарха усиливалась, он де¬
лал попытки отбросить аристократов от рычагов управ¬
ления страной, а вместо них поставить «худородных»
«временщиков». Тут выяснялось, сколь хороша аристо¬
кратическая элита как источник командных кадров и
сколь трудно найти ей достойную замену...
Местническая система смягчала и первую тенденцию,
и вторую. Аристократия не испытывала столь уж силь¬
ных позывов разорвать государство междоусобной вой¬
ной, монарх же оказывался не столь уж всесильным —
его сдерживала устоявшаяся традиция.
Разбивка «по слоям» с течением времени перешла в
гораздо более сложную схему «иерархии мест». Каждый
аристократ твердо знал, на какие именно блага он может
рассчитывать. А поскольку их количество всегда ограни¬
чено, то приходится внимательно следить за тем, кто
имеет право занимать равное с тобой место, кто может
претендовать на большее, а кому предназначены места
пониже рангом. В обиход вошло выражение: такой-то
боярин такого-то князя «больше двумя местами» или
«многими местами» и, стало быть, «ставиться с ним —
не сростно».
136

За свое положение в «иерархии мест» сражались от¬
чаянно и непримиримо. Местническая «находка», то есть
победа в тяжбе с другим аристократом, считалась успе¬
хом, равным обретению высокого чина. Что же касается
местнической «потерьки», то есть проигрыша дела, то
ее воспринимали крайне болезненно.
У русского аристократа выработалась манера момен¬
тально реагировать на любое действие, задевающее его
родовую честь. Ведь если один представитель семейства
хотя бы в малом поступался ею, то «потерьку» ощущала
вся фамилия на несколько поколений вперед. И какой-ни¬
будь юный отпрыск рода лет через восемьдесят крыл бы
на чем свет стоит давно умершего родича, поскольку его
простодушие в вопросах чести привело к унижению по¬
томка, закрыло ему дорогу к высоким чинам.
Для служилого аристократа лучше было попасть в
опалу, уйти в монастырь, лишиться выгодного назначе¬
ния, если альтернативой становилась утрата частички
родовой чести.
Но как выводить аристократов из состояния серьез¬
ного местнического столкновения? У соседей — поля¬
ков, литовцев — конфликт ме>кду двумя знатными людьми
приводил к череде взаимных «наездов». Иначе говоря,
нападений на села неприятеля и кровавых стычек с его
бойцами, заканчивающихся порой разорением и сожже¬
нием его усадьбы. Во Франции дворянство истребляло
себя на дуэлях... Способы, мягко говоря, не самые циви¬
лизованные. К тому же направлявшие боевую актив¬
ность дворянства не наружу, против общего врага, а
внутрь, против собратьев — людей одного языка и одной
веры. Для государства крайне нерасчетливо поддержи¬
вать подобную практику. И у нас, в России, научились
«разводить» тяжущихся аристократов с помощью особо¬
го местнического суда.
Иногда рассуживал подобные дела сам государь, ино¬
гда — боярская «комиссия» во главе с человеком выс¬
шей степени знатности. И к любой челобитной по мест¬
ническим вопросам относились весьма серьезно.
137

Уповая на эту основательность, наш аристократ не
торопился сколачивать банду головорезов для нападения
на вотчину соперника. Он судился, а не кровавил меч в
битвах со своими.
Итак, местничество давало нашей знати способ
мирно решать проблемы, связанные с конкуренцией
при дворе. Судиться, а не устраивать кровопролит¬
ные «наезды». Вести тяжбы, а не поднимать вос¬
стания. Сколько человеческих жизней спасло мест¬
ничество! В стране, где аристократов оказалось
слишком много, оно не дало им передраться. С дру¬
гой стороны, монарх, даже такой самовластный,
как Иван IV, не мог разрушить местническую систе¬
му. Она гарантировала сотням родов права на уча¬
стие в распределении власти. А значит, служила
препятствием для тиранического произвола.
Опричнина царя Ивана IV, просуществовавшая от¬
носительно недолго (1565—1572) и монархом отменен¬
ная, представляет собой попытку разрушить старинные
права знати радикальным способом. Решить дело просто,
быстро, зло. Наскоком, нахрапом. Чуть ли не революция
происходила в той общественной сфере, которая требо¬
вала кропотливой и неспешной преобразовательной ра¬
боты.
И... методы проведения этой полуреволюции-полуре-
формы подвели царя с его помощниками. Поставленные
цели достигнуты не были.
Прежде всего, те слои русской знати, которые под¬
держали опричнину, стремились подправить сущест¬
вующий порядок, а не ломать его. Выходцы из этих
групп — старинного московского боярства, второсте¬
пенной княжеской аристократии — оказались слишком
самостоятельными, слишком своемыслящими инстру¬
ментами для Ивана IV. Им совершенно не требовалось
полное разрушение местнической системы. Их не мог
радовать масштабный государственный террор. А неро¬
довитое дворянство, готовое идти гораздо дальше по пути
ломки древних устоев и полностью подчиняться велени¬
138

ям монарха, не располагало серьезными управленчески¬
ми кадрами.
Что, в сущности, такое — Малюта Скуратов, Василий
Грязной, Григорий Ловчиков, Булат Арцыбашев и т. п.?
Разве годились они на роли воевод, дипломатов, намест¬
ников для больших городов? Цепные псы предназначены
для другого. Пытать, резать, вешать, грызть, головы
сносить — пожалуйста. Сколько угодно! А вот когда им
доверяли серьезное дело, как доверили, например, Васи¬
лию Грязному разведку на степном юге, верные «испол¬
нители» имели все шансы его провалить. Не из каких-то
расчетов, просто — по отсутствию соответствующего
воспитания, опыта и способностей. К несчастью, таких
одаренных людей, как худородные воеводы Безнин и
Блудов, среди них нашлось раз, два и обчелся.
Опричнина отнюдь не уничтожила привилегий пер¬
востепенной княжеской аристократии. Не привела она
к высотам власти и неродовитое дворянство. После ее
отмены относительно немногие персоны задержались
«в приближении» у государя. Главным образом — дель¬
ные люди безнинского типа. Но во второй половине
1580-х годов, при царе Федоре Ивановиче, последние из
них оказались изгнаны с вершин большой политики. Ни¬
чего не осталось от опричнины.
Кроме, пожалуй, памяти.
И вот она-то оказалась большой ценностью.
Как будто высокий, могучий человек, не глядя, сунулся
с улицы в маленькую дверь с низкой притолокой и креп¬
ко ударился головой. Потирая ушибленную макушку, он
все же заходит в дом, но уже не торопясь и с оглядкой.
Так и русская монархия: после опричного «эксперимен¬
та» она пошла по верному пути неторопливого выдав¬
ливания родовых начал из политического строя Рос¬
сии. Опричнина очень хорошо показала: ни в коем случае
не нужна новая опричнина. Тот же Малюта Скуратов
прочно вошел в народную память и остался там болью
от ушибленного места, печальным опытом: не надо бы
больше никаких мал ют...
139

У древних аристократических привилегий, зафиксиро¬
ванных системой местнической иерархии, могло быть два
маршрута.
Либо русской служилой знати удалось бы их упро¬
чить, зафиксировать законодательно (и такие по¬
пытки предпринимались не раз) — тогда Россия пре¬
вратилась бы во вторую Речь Посполитую, и соседи
разделили бы ее между собой, как поступили в XVIII веке
с настоящей Речью Посполитой Россия, Пруссия и Ав¬
стрия. Пока был мал государь Иван IV, а затем в годы
Смуты, при боярском правительстве, условно называе¬
мом «семибоярщина» (1610 год), такая возможность
реально существовала, но оба раза быстро рассеялась.
Либо они постепенно превратились бы в анахро¬
низм, отмерли бы в течение нескольких поколений, лишь
только память о временах удельной Руси стерлась бы в
умах.
Вопрос только в том, до какой степени оптималь¬
но было, следуя по второму маршруту, уничтожать
привилегии родовой аристократии, а вместе с тем
и право ее на участие в управлении державой. Ответ
на него не столь однозначен, как может показаться.
В XVII столетии служба чем дальше, тем больше тес¬
нила род, русское общество явно шло по второму марш¬
руту. Способности и заслуги неспешно одолевали «оте¬
чество». Процесс этот шел крайне медленно не только
из-за бешеных амбиций аристократии. Нет. Дело еще
и в том, что сама русская аристократия XV—XVII сто¬
летий была плодородной почвой для руководителей от¬
личного качества. Знатного человека с детства учили
управлять людьми, воевать, рассчитывать тактические и
стратегические последствия своих действий. Ему остава¬
лось выучиться служить... но именно это умение давалось
с большим трудом. Аристократ понимал, как приносить
победы на ратном поле, знал, как вершить дела в много¬
людных городах и обширных областях, освоил навык
правильного суда, но... гордыня мешала ему склонять
жесткую выю перед государем.
140

Между тем ниже аристократии плескалось море не¬
знатных служильцев, жаждавших возвышения и готовых
при всяком случае отдать земной поклон монарху, а если
надо, то и встать перед ним на колени. Этих кровь возвы¬
сить не могла — только служба! Но долгое время они не
могли соперничать с аристократией по «качеству» своему.
Они ведь не располагали ни опытом, ни воспитанием
«управляющего человека». Русская знать XVI века —
«раса господ». Русское дворянство XVI века — стихия
исполнителей. Не так уж много по-настоящему даровитых
людей могло дать дворянство тому же Ивану IV, когда он
пожелал отыскать замену хотя бы части управленцев-ари-
стократов.
Выходит, не столь уж плох был порядок, при котором
«кровь» ставилась выше «службы». На протяжении
века он избавлял страну от великих потрясений.
Но любой общественный порядок может с течением
времени устареть.
Устарело и местничество. Удельному, родовому, геро¬
ическому, буйному прошлому на смену шло государ¬
ственное, служилое, размеренно-созидательное будущее.
Середина XVII века, правление первых Романовых —
время, когда достоинства местничества свелись к скром¬
ным величинам, а недостатки стали весьма заметны.
Прежде всего, от какой «фронды» могло в XVII веке
оборонить местничество? Ушли в небытие рода величай¬
шие, «честнейшие» — князья Бельские, князья Мстис¬
лавские, князья Шуйские, князья Воротынские, князья
Телятевские-Микулинские... Да и память о временах,
когда недавние предки высшей знати играли роль само¬
стоятельных правителей, исчерпалась. В коллективном
сознании нашей знати Московское государство стало
единственно возможной политической реальностью. Она
уже не мечтала вновь разделить его на суверенные ло¬
скутки, она скорее желала шляхетских вольностей, как
у поляков, но только в рамках единой державы.
Более того, Смута показала: горючим материалом для
разного рода антигосударственных движений становится
141

не столько высшая аристократия, сколько провинциаль¬
ное дворянство. Оно-то никаких благ не имеет от мест¬
нических порядков. Скорее напротив: местничество за¬
пирает ему путь наверх. А его «отключение» в момент
смуты дает кое-кому шансы на возвышение...
К тому же дворянство, стоящее, безусловно, ниже
аристократии, не смевшее меряться с нею родовитостью
на лестницах местнической иерархии, постепенно росло
в интеллектуальном и административном плане. Из его
недр чаще, чем прежде, монархам удавалось «выловить»
сильных военачальников и управленцев.
Так, например, при Михаиле Федоровиче князь Дми¬
трий Пожарский из захудалого рода, не принадлежав¬
шего к аристократии, и Козьма Минин (даже не «сын
боярский», а «торговый человек») получили думные
чины — соответственно, боярина и думного дворянина.
Минин вскоре ушел из жизни, а вот Пожарскому, при
его «худородстве», пришлось выдержать долгий натиск
многочисленных местников, не считавших его себе ров¬
ней. Пусть и вождь он земского освободительного дви¬
жения, но папа, дедушка и прадедушка Дмитрия Михай¬
ловича не явлены на великих государевых службах, не
имели красивых местнических «случаев», вот и при¬
шлось их потомку крепко биться за свою честь. Но он-то
хотя бы Рюрикович, и ветвь его восходит к князьям
стародубского дома. А вот А.Л. Ордин-Нащокин, выда¬
ющийся дипломат, происходил из «слабой» фамилии и
титула не имел, а потому хоть и стал фаворитом Алексея
Михайловича, но перепрыгнуть определенный уровень
возвышения не мог. Зато А.С. Матвеев, И.М. Языков,
семейства Лихачевых, Хитрово, Апраксиных высоко под¬
нялись при Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче.
Некоторые бывали даже в боярах. Богдан Хитрово сде¬
лался одним из вершителей державных дел, определяв¬
ших политический курс всего царства... Некоторые из
них вышли из числа дворян, не отличавшихся особенной
знатностью, но хотя бы заметных в составе государева
двора. Другие же (Матвеев, например), по меркам рус¬
142

ской аристократии того времени, отличались выдающим¬
ся... худородством.
Как говорит современный специалист, «...большая
часть членов элиты конца XVII в. были новичками в си¬
стеме основанных на генеалогии чинов и не очень впи¬
сывались в эту систему»1. Что ж, если и не большая, то
в любом случае значительная.
Для династии Романовых привилегированное положе¬
ние князей Рюриковичей, князей Гедиминовичей было не
столь уж удобно. Сама-то она вышла из другой обще¬
ственной среды. Романовы принадлежали старинному
московскому боярству. Десятки брачных, родственных,
деловых связей соединяли их с многочисленными рода¬
ми, принадлежащими к нетитулованной группе знати.
А она стояла... не то чтобы радикально ниже, нет, но все-
таки несколько ниже, чем титулованная аристократия.
Особое положение высшей княжеской знати представ¬
ляло для Романовых угрозу: а ну как захотят пересмо¬
треть решения Земского собора 1613 года и сменить
династию? Строго говоря, оставались еще княжеские
рода более знатные, чем сами Романовы. Да это не толь¬
ко угрожало, но и стесняло: на ключевые посты не столь
удобным оказалось выдвигать «социально близких» лю¬
дей из того же старомосковского боярства или ниже —
из дворянства.
Местничество создавало совершенно ненужные
сложности для матримониальной политики первых царей
из династии Романовых. Государи Рюриковичи, за ис¬
ключением, пожалуй, Ивана Грозного, придирчиво вы¬
бирали себе невест — и не только с точки зрения внеш¬
них данных. Для них очень большое значение имела
«высота крови». На царское ложе крайне редко вос¬
ходила женщина из дворян «худого» семейства. В по¬
давляющем большинстве случаев супругой московского
государя становилась представительница иноземного
1 Коллманн Н.Ш. Соединенные честью. Государство и общество в
России раннего Нового времени. М., 2001. С. 362.
143

монаршего рода, весьма знатного княжеского или, на
худой конец, древнего боярского. А вот государи Ро¬
мановы вели себя иначе. Этот род поколениями нака¬
пливал принципиально иной опыт. Не княжеский, не
воинственный, далекий от природного монаршества
Рюриковичей. Первым Романовым в гораздо меньшей
степени была присуща уверенная гордыня Рюриковичей
из московского Даниилова рода. Иван Великий, Васи¬
лий III, Иван Грозный смотрели на подданных и соседей
как «право имеющие». А эти — из другого теста. Эти
уступчивее, осторожнее. Более связаны с землей, проще
говоря, приземленнее, кряжистее. Не столько политики,
увлеченные стратегическим планированием, сколько то¬
роватые хозяева, приученные знать, чем какой сундук
наполнен, и относящиеся к державе как к вотчинному
хозяйству. Не столько желатели соседних земель, сколь¬
ко хранители своей. Не любили Романовы жить в ка¬
менных палатах, обожали сады и огороды, весьма за¬
ботились о добром здравии, отличались богомольностью
и ценили семейное благоустроение. А потому в браке
более желали приятности и домашнего уюта, нежели
династического величия и выгод политического свой¬
ства. Вот и вышло, что из этой династии четыре царя
подряд1 выбирали себе в спутницы жизни красавиц... из
родов великой «худости».
Михаил Федорович взял было себе княжну Долгору¬
кую — та из древней фамилии, да скоро ушла в могилу.
А Стрешневы, Милославские, Нарышкины, Грушецкие,
Заборовские, Апраксины и Лопухины с точки зрения ро¬
довитой аристократии русской либо малые величины,
либо просто никтошечки. Исключением стал разве что
соправитель Петра I Иван Алексеевич — ему досталась
Прасковья Салтыкова из великого боярского семейства.
Но сам ли он выбирал тогда, больной безобразный юно¬
ша? Скорее, выбрали за него.
1 Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич.
Петр Алексеевич.
144

Федор Алексеевич унаследовал родовую черту: обе
его жены, что Грушецкая1, что Апраксина, были приго¬
жи, но слабы родом. В думе при нем, как уже говори¬
лось, долгое время сохраняли большую силу Милослав¬
ские — ничтожная фамилия, возвысившаяся через
счастливый брак. Да и Нарышкины не исчезли из двор¬
ца, продолжали занимать крупные должности.
Теперь стоит задаться вопросом: уютно ли сиделось,
скажем, боярину князю Одоевскому в думе на одной лав¬
ке с боярином Милославским, боярином Языковым, бо¬
ярином Нарышкиным, боярином Заборовским? А до
того — с боярином Стрешневым? Ужели не поднимался
у него из души гнев: пустили в думу собак! Но как от них
избавишься, коли собаки самому царю — родная кровь?!
А «собаки» поглядывали на Одоевского, Черкасского,
Голицына, Куракина, Шереметева, Салтыкова и т. п. с
чувством полного понимания: не любите нас? Прогна¬
ли бы нас? Принизили бы нас? Малы мы сладостию —
сухие бараночки для вас, сливочных пряничков? Терпйте.
Мы — за государем!
Рюриковичи, Гедиминовичи, высокородное москов¬
ское боярство (те же Шереметевы, например) понимали,
разумеется: породниться с царской династией — значит
возвыситься. Но... этот способ возвышения сильно «раз¬
бавлял» на вершинах власти их высокую кровь кровью
попроще. Сами же государи из династии Романовых, со¬
ставив подле себя сонм верных, пусть и незнатных ро¬
дичей, с досадою глядели на местнические ограничения,
мешавшие их «продвигать».
При таком положении вещей когда-нибудь должно
было произойти одно из двух: либо монархи Романовы
изменят семейному обыкновению и поищут себе невест-
аристократок, либо местничество упразднится.
Скверно относилось к местничеству церковь: когда-то
спасительное для России, оно пронизало русское обще¬
ство снизу доверху и наполнило его бесконечными сва¬
1 Фамилия матери — Заборовская.
145

рами, грызней, интриганством. Оно отводило людей от
идеала христианской любви и заставляло смотреть на
ближних прежде всего как на соперников в борьбе за
«место». Патриарх Иоаким высказался на этот счет
ясно: «Всякому разумно есть, яко идеже любовь, тамо и
Бог, тамо и вся благая... А до сего настоящего времени
от отечественных местничеств, который имелись меж
высокородными, велие противление той заповеданной
Богом любви чинилось... аки от источника горчайшего».
Наконец, местничество мощно тормозило преобразо¬
вания, проводившиеся в армии.
В XV — начале XVII столетия главной боевой силой
русской армии являлось поместное ополчение. Дворяне-
конники на низких ногайских лошадках, с луками и са¬
блями, затем — с пистолями, в стеганных ватой «теги-
ляях» или кольчугах, оставались грозной силой еще при
государе Федоре Ивановиче. Налетев на неприятеля,
накрыв его тучей стрел, выйдя из-под прямого удара и
вновь сцепившись с врагом, жаля, словно рой разозлен¬
ных пчел, русская дворянская конница могла обратить
вспять серьезного противника. Она не знала правильно¬
го строя, не имела постоянного деления на сотни и пол¬
ки: всякий раз новая армия собиралась из элементов,
которые прежде составляли другие армии в других ком¬
бинациях. Зато была сильна колоссальной выносливо¬
стью, скоростью маневрирования, многолетним боевым
опытом большинства воинов. До рубежа XVI—XVII ве¬
ков, до Смутного времени, поместная конница сохраня¬
ла способность отражать сильного неприятеля. Стрель¬
цы и казаки заметно уступали дворянскому ополчению
в боеспособности, а иноземных наемников последние
Рюриковичи на московском престоле нанимали весьма
немного.
И никому не мешал тот факт, что воевод и голов во
всякое полевое соединение назначали заново.
Но в XVII столетии русские войска стали часто тер¬
петь поражения от европейских наемников, чья служба
строилась на принципиально иных основаниях. Да и во¬
146

обще европейские армии, в том числе и польско-литов¬
ская, стремительно менялись. Старинное «рыцарское
ополчение», подобное русскому поместному ополчению,
уходило в прошлое. Его замещали воинские части по¬
стоянного состава, спаянные дисциплиной, высокой вы¬
учкой, имевшие боевые коллективы, «сработавшиеся» в
обстановке военных действий. Они могли освоить слож¬
ные маневры и эффективные тактические приемы. И
разумеется, во главе таких воинских частей ставились
постоянные командиры, а не те, кого предпочтет воевода
в очередной кампании. Это не избавило поляков, литов¬
цев и шведов от поражений, которые время от времени
наносили им русские, особенно при осаде и обороне кре¬
постей — этим наши вооруженные силы традиционно
славились. Но в поле все чаще боевые столкновения
складывались для русской армии неблагоприятно.
Постепенно вызрела идея модернизировать армию.
А это значило, во-первых, создать части, вооружен¬
ные и обученные по западноевропейским образцам, но
состоящие из русских бойцов. И ко второй половине
XVII века они уже выросли в серьезную силу, получив
наименование «полков нового строя». С течением вре¬
мени туда все чаще назначали русских командиров вза¬
мен европейских наемных инструкторов. При Федоре
Алексеевиче, например, под Чигирином, в борьбе с тур¬
ками, они показали себя достойно. Но как «считать»
тамошних начальников по местническим «случаям» —
не очень понятно. Вся «линейка» новых чинов для сред¬
него и старшего командного состава никак не соотноси¬
лась с чинами старыми. Это приводило порой к путанице
и административным проволочкам.
И во-вторых, следовало превратить слабо организо¬
ванные массы дворянской конницы в дисциплинирован¬
ную боевую силу, действующую на постоянной основе.
А значит, требовалось, как минимум, назначить посто¬
янных офицеров. Не как раньше: новый поход — новые
головы и новые сотники, а навсегда. Но как их поста¬
вишь, когда такой подбор противоречит кадровой поли¬
147

тике, опирающейся на стихию местничества? Местни¬
чество-то основано на подборе и притирке человека к
человеку, ситуативно.
Тяжело. Неудобно...
Первые Романовы начали постепенно ограничивать
местничество. На протяжении XVII века, особенно после
Великой Смуты, русская знать, теряя виднейших своих
представителей, понемногу сдавала позиции, утрачивала
волю к сопротивлению. Несколько десятилетий прави¬
тельство с разных сторон подходило к айсбергу местни¬
чества и откусывало маленькие кусочки. Айсберг, разу¬
меется, уменьшался, но габариты его оставались весьма
внушительными. Эта политика — медленного сокраще¬
ния ледяной горы —перешла по наследству от государя
Алексея Михайловича к его сыну. Окончательная отме¬
на местничества произошла именно при нем — третьем
в династии Романовых царе, Федоре Алексеевиче. Го¬
сударь твердо решил искоренить этот общественный
институт. В речи перед собранием властей духовных и
светских он с гневом обрушивался на это «порождение
преисподней»: «Сие местничество... благословенной
любви вредительно, миру и братскому соединению ис-
коренительно... паче же Всевидящему оку мерзко и не¬
навистно!» В 1682 году он целиком и полностью обру¬
шил древнюю систему «гарантий».
В «соборном деянии» об уничтожении местниче¬
ства говорилось: «Быти всем во всех чинах без мест...»
А кто нарушит это постановление, того «...лишить дан¬
ные ему милости государской, чести, в каковой он тогда
будет, а поместья его и вотчины взять на великого го¬
сударя».
Отмена местничества — сильнейший, можно сказать,
губительный удар по русской родовой знати. Борьба за¬
кончилась. Права аристократии пали...
Мощь родового начала в истории Московского цар¬
ства огромна. Оно намного сильнее влияло на весь
склад политического устройства, нежели на Западе. Та¬
кова особенность исторического развития России. Еди¬
148

ная общерусская государственность, появившаяся из
россыпи земель и княжеств, первое время была слаба,
а соседи ее — сильны. Государственность юная, очень
непохожая на древнекиевскую, сгоревшую в огне мон¬
голо-татарского нашествия, медленно устраивалась и
тратила изрядную часть своих ресурсов на постоянную
оборону границ. Отсюда ее предельная милитаризация.
В таких условиях родовое начало, более архаичное по
сравнению со служебным, играло для нее роль подпор¬
ки. Когда пришла пора отказываться от него, воздвигать
приоритет службы над родом, слом родовых привилегий
стал делом времени. Но этот слом по необходимости
должен был происходить медленно — слишком уж дол¬
го использовалась чудесная «подпорка». И если бы кто-
то из правителей не совершил решительного шага в
этом деле, процесс «ампутации» мог бы длиться поко¬
лениями.
Федор Алексеевич отважился совершить его.
Вместе с тем родовая честь аристократических се¬
мейств не уничтожалась. Она всего лишь теряла силу
как аргумент при занятии ключевых должностей. Отме¬
на местничества мыслилась, очевидно, как первый шаг
в сторону создания единого дворянского сословия —
наподобие польского шляхетства. При этом, разумеется,
вряд ли кто-нибудь всерьез мог подумать о противопо¬
ставлении русского «шляхетства» власти русского царя.
Польское благородное сословие получило изрядную
долю своих прав, борясь с монархами, — вымогая при¬
вилегии для себя и ставя стеснительные рамки госуда¬
рям. Оно имело самостоятельное политическое значе¬
ние, никак не связанное с волей и желаниями королей.
Притом в некоторые периоды польской истории значе¬
ние это оказывалось выше политического веса самой
королевской власти. Московское государство такой
борьбы не знало. Русское дворянство XVII века во всем
зависело от государей — их гнева и милости. Самосто¬
149

ятельную силу в России имела лишь незначительная
группа служилой аристократии, но именно она-то в
1682 году и лишалась своих привилегий, именно она-то
и ослабела.
Иначе говоря, различие между знатью и общей
массой дворянства разом уменьшилось. А с течением
времени оно сокращалось все больше.
Наиболее мощная и независимая от царской власти
группировка в составе русской политической элиты те¬
ряла свои позиции. А значит, вместе с тем падала воз¬
можность увеличения прав, увеличения политической
самостоятельности и всего дворянства. Для низших и
средних слоев русского дворянства в ближайшей пер-
спективе от этого никакой беды не предполагалось.
Напротив, перед ними настежь открыли двери для слу¬
жебного роста, для них окончательно сняли запрет на
занятие высших государственных и военных постов. Но
при всем том само карьерное продвижение оказывалось
целиком и полностью под контролем у монарха. Сле¬
довательно, в перспективе долгой проигрывали и эти
слои.
Единое дворянское сословие будущего теоретически
могло пополняться лишь по трем каналам. Либо есте¬
ственным приплодом старых дворянских фамилий, либо
«выезжими» дворянами из Европы, Кавказа или азиат¬
ских государств, либо царскими пожалованиями дворян¬
ского положения недворянам за особые заслуги. Послед¬
нее случалось крайне редко и не имело устойчивой
«процедуры». Таким образом, «выслужить» дворянский
статус удавалось лишь считаным единицам и в виде ис¬
ключения. Введение родословных книг, произошедшее
по приказу Федора Алексеевича в 1680-х годах, теоре¬
тически еще более затрудняло переход купца или, ска¬
жем, ремесленника в дворянское звание.
Выходила почти замкнутая общественная группа,
жившая по единым законам и получавшая в родословных
книгах единое подтверждение своим привилегиям. Ко¬
нечно, не стирались различия между богатейшей и вли¬
150

ятельнейшей знатью и рядовыми служильцами. Их,
кажется, не смогло преодолеть ни одно национальное
европейское дворянство. И конечно, перевес аристокра¬
тии будет чувствоваться еще очень долго. Но разрыв
между знатью и прочими «служилыми людьми по отече¬
ству» из пропасти превращался в канаву, а вот канава,
отделявшая русских дворян от прочего населения стра¬
ны, начала оборачиваться пропастью.
Табель о рангах государя Петра Алексеевича прин¬
ципиально переменила эту картину. Она давала возмож¬
ность «выслужить» дворянство широкому кругу недво-
рян, в первую очередь приказным — бывшим дьякам и
подьячим, получившим европейские наименования кол¬
лежских асессоров, губернских секретарей или, скажем,
сенатских регистраторов. Этот канал рекрутирования
новых людей в состав благородного сословия из ничтож¬
ного превратился в очень значительный. О таком вари¬
анте ни аристократия, ни дворянство меньших рангов
при Федоре Алексеевиче и помыслить не могло...
Итак, приказной человек вошел в российское «шля¬
хетство», имея равные права со всеми дворянами, ро¬
довитыми и нет. Сделался чиновником империи, а с
течением времени размножился до немыслимых в старо-
московское время пределов. К концу XVIII века чинов¬
ников стало в несколько раз больше, чем содержали
приказных при том же Федоре Алексеевиче, а к се¬
редине XIX столетия количество их возросло уже в
десятки раз по сравнению с закатом XVII столетия.
Власть их росла быстрыми темпами. Ловкий чиновник
научился не только вершить дела не по правде, а к сво¬
ей корысти — это умели еще в Московском царстве, —
он приобрел умение «заматывать» любую державную
бумагу с самых верхов, «очищать» дело, сводя его суть
к ничего не значащим липовым отчетам, или же вовсе не
«очищать» его, тянуть и тянуть, не предпринимая не¬
обходимых действий годами. Он вполне осознавал свою
власть. Более того, он сознательно принимал систему
круговой поруки, создававшуюся на протяжении поколе¬
151

ний. При этом интересы государя и государства могли
волновать его в наименьшей мере.
И власть верховная, вплоть до самого монарха, ока¬
залась опутана сетями чиновнических «корпораций»,
постепенно утрачивала мобильность в действиях, с ве¬
личайшими трудами могла придать динамизм развитию
страны.
Император Николай I скажет: «Россией не я управ¬
ляю; Россией управляют сорок тысяч столоначальни¬
ков». И действительно, те, кто стоял выше столона¬
чальников по своему положению в государственном
аппарате Российской империи, большей частью подпи¬
сывали составленные ими бумаги, а те, кто ниже, пере¬
писывали их набело.
Чтобы контролировать всерьез и по-настоящему ко¬
лоссальную гущу чиновничества, Николай Павлович
сделал новый «приказ тайных дел» из его величества
императорской канцелярии. Метал в темную массу сто¬
лоначальников ревизии, опалы, ссылки, как Зевс-
Громовержец метал молнии. Старался заменить совсем
прогнивших людей честными служильцами. Но преуспел
лишь отчасти.
Конечно, бюрократия подобна ножу: как им можно и
хлеб отрезать, и убить человека, так и бюрократическая
система, с одной стороны, необходима для управления
страной и полезна ей как аппарат, выполняющий всю
повседневную работу администрирования, а с другой —
вредна, когда превращается в сообщество бесчестных
корыстолюбцев. Так, благодаря изменениям, проис¬
ходившим еще во времена Московского царства,
прежде всего благодаря разгрому родовой аристо¬
кратии и ее безоговорочной капитуляции, чинов¬
ничество петербургской России сделалось чуть ли
не всевластно.
Чиновничество в Российской империи было одной из
главных опор трона, а в советское время стало опорой
правительства и партии. Однако, опираясь на чиновни¬
ков, центральная власть понемногу отдавала им все
152

большие полномочия и сама попадала в зависимость от
бюрократии. В середине XVI века иностранцы, приез¬
жавшие в Московское государство, не замечали призна¬
ков серьезного влияния приказных людей на государ¬
ственные, судебные, да и чисто административные дела.
Через триста лет, в эпоху царствования Николая I, чи¬
новничество стало могущественной силой; от его мнения
во многом зависела судьба любых серьезных преобразо¬
ваний, которые затевал двор.
Итак, монархическая власть в значительной степени
сделалась заложницей собственного орудия, терпеливо
выстругиваемого и оберегаемого от произвола знати
на раннем этапе существования России. Что ж, в этом
состоит, можно сказать, родовая травма Московского
царства: сильный монарх не мог вечно делить власть с
сильной знатью чуть ли не на равных, а против знати
действенными оказались лишь весьма сильные средства...
даже слишком сильные.
Разгром родовой аристократии был необходим для
торжества единодержавной монархической власти в
России. Но была ли столь уж великим благом полная
победа служилого начала, создавшая в России мощ¬
ный своевластный класс чиновничества, не особенно
послушный воле государя? Имело ли однозначно пози¬
тивный результат полное и безоговорочное уничто¬
жение прав аристократии участвовать в державных де¬
лах, в высшем управлении страной по факту рождения?
Вряд ли.
Очень хорошо сформулировал эту проблему совре¬
менный историк средневековой России Сергей Викторо¬
вич Алексеев, и нам остается процитировать его в выс¬
шей степени разумные слова: «Дело... не в политическом
строе самом по себе, а в качестве людей, встающих у
руля власти. Не стоит искать идеальный политический
строй. Таковым не была ни абсолютная монархия, ни
аристократическое правление. И все-таки остается
единственное бесспорное преимущество любого средне¬
векового аристократа перед любым чиновником абсолю¬

тистской державы или современным „демократическим"
политиком. Люди той породы действительно знали, как
управлять государством, как вести людей в делах войны
и мира. Их этому учили сызмальства. Они рождались
для этого. И взрослели — все вместе, поколение за по¬
колением, вместе с питавшей их и защищаемой ими
землей. И учились — создавать государства, которые
стоят веками, а не десятилетиями».

Глава 7
РОССИЯ ИЩЕТ ПРОСВЕЩЕНИЯ,
НО ТОЛЬКО НА СВОИХ УСЛОВИЯХ
Представьте себе солдата, которому указали цель
атаки: вон там — вражеская огневая точка на высо¬
те, надо эту высоту взять, поэтому — вперед, боец! Он
бежит с оружием в руках, попадает под неприятель¬
ский огонь, видит, как падают его боевые товарищи
справа и слева, ползет по-пластунски, преодолевает
болото и овраг, поднимается в рост, атакует и все-таки
занимает ключевую высоту. Ура! Можно отдохнуть. Есть
перспектива дальнейшего наступления от сей важной
точки...
И вдруг командование сообщает: высоту оставить,
напрасно ее атаковали, все делалось бестолково, а по¬
беда бесполезна; наступление пойдет в другом направ¬
лении.
Каковы чувства победителя?!
Так получилось и с просвещением в Московском
царстве. Для России наиболее естественная форма про¬
свещения — по форме славяно-эллинская, по духу
восточнохристианская. Добиться того, чтобы она раз¬
вернулась в стране как система (книгопечатание, шко¬
лы, академии), удалось в полной мере великими трудами,
притом под занавес старомосковской государственности;
но все же сумели, ура, победа! Можно отдохнуть. Есть
перспектива... А перспективы-то уже нет: Петровская
эпоха пинками вышибла живую, цветущую, отлично ра¬
ботающую старину на периферию исторического пути
России. Посторонись, длиннобородые!
155

Прежде всего: Московское княжество, трансфор¬
мируясь в Московское царство, испытывало тяжкий
недостаток и мучительную жажду просвещения.
Можно вспомнить, что при Дмитрии Донском руко¬
писные книги стояли в московских храмах под самые
своды. Можно вспомнить о творчестве Андрея Рублева
и Дионисия, приходящемся соответственно на Предрос-
сию и первые десятилетия в исторической судьбе юной
России. Можно также перечислить великих духовных
писателей XV—XVI столетий: владыка ростовский Вас-
сиан, святитель Геннадий Новгородский, митрополит
Даниил, святитель Макарий Московский и целая дружи¬
на ученых мужей, собравшаяся вокруг него... Но при всех
успехах на верхних этажах русской культуры нижние ее
этажи пребывали в скверном состоянии.
Московская Русь и Россия-младенец в плане просве¬
щения представляли собой палаты с роскошной внешней
отделкой — резные наличники, тонкого рисунка карни¬
зы, многоцветье изразцов — и с земляным полом...
Постоянно действующих училищ уровня средней шко¬
лы и тем более академии, университета не существовало
до XVII века.
Просто грамотных людей не хватало, и святой Генна¬
дий, архиепископ Новгородский, с печалью сообщал:
даже на иерейскую должность трудно ему отыскать впол¬
не грамотного претендента.
Россия завела книгопечатание в 1550-х годах. Имя
первопечатника, издавшего книгу «Апостол», впервые
снабженную четкими данными о времени и месте изда¬
ния (Москва, 1564 год), — Иван Федоров — знаменито.
Но в масштабах всей Европы 50—60-е годы XVI века —
это... несколько поздновато.
Не находя собственного, с национальными корнями,
специалиста, власть здесь и там использовала специали¬
стов иноземного происхождения.
Успенский собор Московского Кремля, величествен¬
ная затея Ивана III, рухнул после того, как русские зод¬
чие довели его до сводов. Достраивал итальянец.
156

Когда по возрасту Россия была еще ребенком, к ее
финансам великий князь приставил греческий род Хов-
риных-Головиных. Других греков в Москве определяли
на дипломатические должности.
Итальянцы отливали московские пушки, чеканили
московскую монету, давали русским первые навыки кни¬
гопечатания.
Почему возникла такая нужда в просвещении и такой
его недостаток на национальной почве?
Первое, допустим, ясно: выйдя из задворья большой
политики, показав силу, Россия должна была получить в
дипломатической, финансовой, культурной и образова¬
тельной сферах все необходимое, чтобы не растерять
изначальный успех, но преумножить его.
Второе объясняется не столь просто. Страна долгое
время отдавала разорительный налог Орде, крайне мно¬
го воевала, растрачивала силы в междоусобиях. Иными
словами, на основательную работу в области просвеще¬
ния у нее просто не хватало ресурсов. Рывком, через
боль и страдания объединительных процессов, она об¬
рела военно-политическое могущество. Но и это могу¬
щество в XVI — первой половине XVII века висело на
волоске. Поэтому, даже предпринимая усилия, направ¬
ленные к просвещению, Русское государство все равно
действовало с рывками и остановками, имело недоста¬
точно средств для планомерного роста в интеллектуаль¬
ном плане.
Но дать подобное объяснение — значит дать ровно
половину объяснения. Московская Русь была бедна в
части просвещения прежде всего по той причине, что
Русь Владимирская оказалась катастрофически разорена
монголо-татарским нашествием и целым рядом кара¬
тельных экспедиций ордынцев. Она вставала из ямы, с
пепелища, с пустоши. Вставала, обливаясь кровью, из¬
увеченная, едва живая.
Таким образом, разгром Руси туменами Батыя, уста¬
новление ордынского ига, тяжелые последствия того и
другого — вот главный тормоз для просвещения, созда¬
157

ния учебных заведений, интеллектуального роста Севе¬
ро-Восточной Руси.
На два с половиной века самоцветное ожерелье го¬
родов Руси Владимирской превратилось в нищую глушь.
В периферию христианского мира, то и дело закипавшую
новым кровавым варевом. В гигантский военный лагерь,
населенный бойцами-бедняками.
До просвещения ли тут?
У русского человека XV—XVI веков ладони были по¬
крыты мозолями — либо от плуга, либо от сабли, либо
от плотницкого топора. Тяжело ему удержать мощными
корневищами тонкое писчее перышко.
А когда колеса просвещения все же начали вращать¬
ся — сначала со скрипом, медленно, а потом все бы¬
стрее и быстрее, — угрозою и надеждой воздвигся во¬
прос: откуда брать учителей? Из кого избирать себе
наставников?
И Московское государство, выстраивая процедуру
выбора, приняло на сей счет три важных правила.
Во-первых, истинным учителем может быть толь¬
ко единоверец, то есть православный христианин.
Во-вторых, всякое обучение может состояться
лишь в том случае, если оно не рушит веру.
В-третьих, звание учителя наделяет его но¬
сителя честью, обязывающей проявлять к нему
почтение, властью над учениками, но не властью
державной. Учитель-иноземец не мог приобрести ка¬
кие-либо прерогативы в политической сфере.
Все три сказанных принципа стояли прочно до сере¬
дины XVII века. При царе Алексее Михайловиче, пусть
и не сразу, не одномоментно, а все же шатнулись они. А
последняя четверть столетия стала временем их обвет¬
шания и нарастающего разрушения.
Итак, кто мог считаться в Московском царстве ис¬
тинным учителем, помимо природного русского книжни¬
ка, коих водилось мало?
Прежде всего, ученый грек, и то лишь в случае, если
не оставалось сомнений в нерушимости его веры. А со¬
158

мнения случались. Порой они имели под собой основа¬
ния. «Греческое царство» лежало в развалинах под вла¬
стью турецких султанов. Соблазн адаптации к иноверной
власти был понятен русскому человеку, помнившему
власть Орды, пусть далеко не столь прямую и твердую,
как господство турок-магометан над эллинами-христиа¬
нами. Отсюда — скепсис, осторожность. Второй источ¬
ник сомнений — работа греков учителями у латинян,
прежде всего в государствах Апеннинского полуострова,
в непосредственной близости от папского престола. Ра¬
бота эта с течением времени обернулась собственной
противоположностью: грек уже не учил тут, он сам полу¬
чал образование в учебных заведениях, по самой идее
основания или хотя бы по внутренней атмосфере като¬
лических. Вот и приходилось гордому образованному эл¬
лину время от времени натыкаться в России на «тамо¬
женные рогатки» вопросов: «А не оскоромился ли ты
латынством на чужбине? Чиста ли вера твоя? Или при¬
нял отай веру латынскую?!»
И все же ученый грек, при всех сомнениях и колеба¬
ниях русских книжников, а заодно русской политической
элиты на его счет, сплошь и рядом оказывался лучшим
выбором из возможного. Его принимали. В нем, поджи¬
мая губы и хмуря брови, видели истинного учителя. А он
отрабатывал доверие.
Так, истинным и великим наставником для книжников
Третьего Рима стал Максим Грек. Основатель первого
регулярного и притом достаточно крупного учебного за¬
ведения в Москве (школы на Печатном дворе, 1681),
русский иеромонах Тимофей сам учился у греков, в част¬
ности у великого дидаскала Севаста Киминитиса. Он же
взял двух московских греков к себе в Типографскую
школу (можно сказать, зачислил в штат, на должности
преподавателей). Их имена: Мануил Григорьев (Мано-
лис Григориопулос) Миндилинский и афонский иеромо¬
нах Иоаким. Наконец, величайшими учителями русских
стали братья Иоанникий и Софроний Лихуды, первые
руководители Славяно-греко-латинской академии (1687).
159

Им, кстати, крепко досталось, когда их начали неспра¬
ведливо обвинять в «латинском уклоне».
И даже в столь важном и щекотливом деле, как
устроение русской церкви после того, как патриарх Ни¬
кон оставил кафедру, доверие к ученым эллинам при¬
вело царя Алексея Михайловича к идее преклонить ухо
к советам греческих иерархов. Результат оказался, мяг¬
ко говоря, неоднозначным. Была ли польза от тех сове¬
тов — вопрос в лучшем случае спорный... Но, так или
иначе, и тут грекам дали наставничать в России.
Неудивительно: веками, до унии, грек занимал пост
главы русской церкви. Греческий живописец задавал об¬
разцы живописцам русским (как, например, Феофан
Грек). Греческих авторов бережно переписывали, видя
в их текстах «виноград словесный». Старинные грече¬
ские рукописи вывозили в Москву из монастырей право¬
славного Востока, как драгоценнейший товар.
Грека можно было хулить, и, бывало, хулили его
крепко. Но он был, что называется, «своим». Близким
спокон веков. И в конечном счете приемлемым для дел
русского просвещения.
В середине XVII века стали было звать ученых мало¬
россов и белорусов на роль наставническую. С теми же,
разумеется, сомнениями — не добралась ли до умов их
порча от «злобесной латыны» и «прескверных лютор».
Только что они жили на территории государства, где гла¬
венствующая конфессия — католицизм, а лучшие учи¬
лища устроены иезуитами. Соблазн? Несомненно...
И все же ученые малороссы и белорусы к роли на¬
ставников допускались: большой книжник Епифаний
Славинецкий (филоэллин по мировидению своему), поэт
и богослов Симеон Полоцкий (явный латинофил), типо¬
графская «дружина» белорусского Кутеина монастыря
(переведенная в Иверскую Валдайскую обитель), выход¬
цы из Киево-Могилянской академии...
Свою пользу эти учителя приносили. Как, впрочем, и
свой перекос — в католическую схоластику, в западное
богословие. Касалось это в первую очередь Симеона По¬
160

лоцкого и «киевлян». Перекос до поры до времени Мо¬
сква терпела. Затем, присмотревшись, «киевлян» надол¬
го отстранили от трудов на ниве просвещения.
Но даже самый классный специалист из числа запад¬
ных европейцев, католиков и протестантов подняться до
положения истинного учителя в России не мог. Это не
означает, что у него отнималась возможность передавать
полезные навыки русским умельцам. У Аристотеля Фи-
ораванти или, скажем, Пьетро Антонио Солари и их со¬
племенников русский мастер перенял весьма многое по
части архитектуры и строительства. Так же как перенял
он от западных европейцев ремесло пушечного литья,
изготовления бумаги, книгопечатания, фармакологии и
многочисленные аспекты военного дела. Однако, пере¬
нимая иноземное мастерство, он не считал его носителя,
католика ли, протестанта ли, своим учителем. Нет! Нет!
Всего лишь высокооплачиваемым, порой очень высоко
оплачиваемым специалистом.
То есть платили, конечно, и грекам, но грек на жа¬
лованье все-таки имел более высокий статус, нежели
простой наемник — как, например, итальянец, немец,
шотландец, француз и т. п. Он прежде всего не считался
чужаком. Он не являлся инородным телом в организме
Московского царства. Это может показаться парадоксаль¬
ным, но, как уже говорилось, и в Константинопольской
империи, и в Русском царстве, то есть империи, получив¬
шей в силу «трансляции царственности» прерогативы
Нового Рима, подданные православного государя были в
равной мере «ромеями». Грек — «ромей», и русский —
«ромей», то есть римляне под сенью обновленного Рима.
А западные христиане, пусть хорошо образованные, укра¬
шенные полезными техническими навыками, — все же
варвары, заблудившиеся в чащобе ложной веры, изгряз¬
нившие души в еретическом мудровании.
Еретикам, бывает, платят хорошие деньги, они до¬
стойно работают, великий государь доволен. Но равными
себе их считать невозможно. Ромей не может признать
варвара равным, варвар — ниже.
6 Д.М. Михайлович, Д.М. Володихин
161

Наставничество воспринималось отчасти и как честь,
оказываемая наставнику: он ведь Русь учит, а иных ис¬
тинно благочестивых держав не осталось с тех пор, как
пали последние осколки Константинопольской импе¬
рии — Трапезунд и Феодоро.
Следовательно, наставничество в принципе не может
сопровождаться ни погрешением против веры, ни из¬
менением ее, ни какими-либо уступками, переменами,
реформами в сферах государственного устройства и об¬
щественных устоев. Уния, а также любого рода вестер¬
низация долгое время были немыслимы на Руси, как
бензоколонка в райском саду. Иными словами, ни в ка¬
кой форме, ни в каких объемах. «Адаптация» России к
Европе в любом смысле — политическом, обществен¬
ном и особенно вероисповедном — сапоги всмятку.
Ромею ли благочестивому адаптироваться к нечестию
варвара?
Иван IV лично вел полемику с представителями ка¬
толиков и протестантов. Эта полемика порой создавала
у его ученых оппонентов ложное ощущение, что они
«продвинулись» в своем миссионерском деле. Даже
столь опытный человек, как папский легат и по совме¬
стительству разведчик Антонио Поссевино тешил себя
иллюзиями, что «нашел подход» если не к самому царю,
то хотя бы к членам его семьи. Но, как выяснилось поз¬
же, он ни в чем не преуспел.
В эпоху Великой Смуты среди претендентов на ва¬
кантный престол московский фигурировали католик
Владислав Польский и протестант Карл Филипп Швед¬
ский, но Земский собор 1613 года единодушно выска¬
зался против них. Мало того что иноземцы, так еще и
нет никакой уверенности, что сменят веру свою на ис¬
тинную.
Европейских женихов для русских царевен склоняли
в православие, и, если они противились, брак расстраи¬
вался.
Некий еретик или чернокнижник явился ко двору
сына Ивана Грозного, собирался показать великие чуде¬
162

са, потерпел фиаско и лишился жизни по приказу до¬
брейшего царя Федора Ивановича. Та же участь ожида¬
ла и протестантских проповедников, лезших со своими
радикальными учениями в Россию.
Более того, неправославный иноземец — все равно,
христианин или магометанин — не мог командовать
православными подданными московского государя на
войне. Служилыми татарами, сохранявшими ислам, ко¬
мандовала служилая татарская знать, сохранявшая ис¬
лам. Над иноземной «гвардией» первых трех русских
царей, набранной из западных европейцев, предводи¬
тельствовали западные же европейцы Лингетт, Фарен-
сбах и Маржерет. Иначе говоря, офицеры-наемники во
главе солдат-наемников. Армией, включавшей эти отря¬
ды, мог командовать православный воевода (необяза¬
тельно, кстати, чистокровный русский), а вот армией,
включавшей русские полки, иноверцу командовать не
дозволялось. Англичанин Джером Горсей, исполнитель
тайных поручений Бориса Годунова, действовал на свой
страх и риск, а не как русский вельможа, представитель
двора или официального правительственного учрежде¬
ния. Таубе, Крузе, Штаден (немцы-опричники) обрели
некоторую власть лишь потому, что именно опричники,
то есть служильцы при экстраординарном институте, су¬
ществовавшем к тому же недолго.
Великий государь покупает услуги умных, отважных
и умелых иноверцев, но, стоило бы подчеркнуть, не вво¬
дит их ни в боярскую думу, ни в воеводский корпус.
Деньги, земли, а татарской знати даже особые по¬
чести... словом, много разного жалуют за службу
иноверцу в России. Но только не власть.
Вся эта строгая система, как уже говорилось, затре¬
щала по швам во второй половине царствования Алексея
Михайловича, продолжала медленно заваливаться при
Федоре Алексеевиче и царевне Софье и пришла в со¬
стояние руин при Петре I. Всего за сорок—пятьдесят
163

лет последней трети XVII — начала XVIII столетия от
нее ничего не осталось.
Великому государю Алексею Михайловичу так понра¬
вился поэт, богослов и просветитель Симеон Полоцкий1,
получивший образование на западный лад, притом ча¬
стично у иезуитов, что царь приблизил его к себе, ка¬
жется, рад был пользоваться его советами и отдал ему в
научение своих детей. Среди них — и царевича Федора,
будущего монарха (1676—1682). В царствование учени¬
ка Симеон имел большой вес при дворе и даже получил
собственную типографию. Формально это был право¬
славный человек, но сколько истинного православия
оставалось в его душе, современники могли только га¬
дать. Идейный противник его, добрый консерватор и жи¬
вая крепость православия Евфимий Чудовский, видел в
Симеоне Полоцком волка в овечьей шкуре.
Сам Симеон, ученики его и соратники, прежде всего
Сильвестр Медведев, брались зй устройство училищ на
латинский манер — с латынью в роли основного языка
обучения всем тонкостям высокой культуры.
Конечно, русская цивилизация сопротивлялась, и
сопротивлялась небезуспешно. Она обрела к середине
XVII века опыт создания иных училищ, где в основу пре¬
подавания ложился греческий язык. Эти эллино-славян¬
ские школы создали почву для возникновения солидного
училища иеромонаха Тимофея (по уровню обучения сто¬
явшего между средней школой и университетом). А за¬
тем Лихуды учредили первый «вуз» Москвы — Славя¬
но-греко-латинскую академию (1687), имея для этого
прекрасную основу в виде отлично подготовленных вы¬
пускников Типографской школы Тимофея. И то и дру¬
гое — серьезные достижения, обретенные самостоя¬
тельно, на национальной почве, с присадкою учительства
безобидных греков.
Более того, эллино-славянское направление в рус¬
ской литературе, вступая в полемику с направлением
1 Настоящее имя Самуил Гаврилович Петровский-Ситниянович.
164

«латинствующих», имело дерзости и знаний в достаточ¬
ной мере, чтобы повергать неприятеля в диспутах ниц.
Филоэллинами являлись те же Евфимий Чудовский —
справщик (редактор) Московского печатного двора,
иеромонах Тимофей — ректор Типографского училища,
дьякон Иов — автор книги о соловецких святых «Сад
спасения», и множество иных деятелей церкви, включая
патриархов Иоакима и Адриана.
Однако со времен царствования Алексея Михайловича,
особенно же при двух его преемниках, Федоре Алексе¬
евиче и Софье Алексеевне, западное влияние неотвра¬
тимо проникало в русскую живопись, литературу, ар¬
хитектуру, быт (включая моды на платье). Фактически
филоэллины вели «арьергардные бои»: воинство их би¬
лось честно, не раз одерживало тактические победы, но
в целом отступало.
А создание «полков нового строя» постепенно (да¬
леко не сразу!) вывело иноземных военачальников на
уровень командного состава высокого ранга, притом на¬
чальствовали они уже и над русскими людьми. Воена¬
чальники-иноземцы не получали старинного чина «вое¬
вода», но оттого не теряли истинной власти, укрытой за
новомодными и по этой причине не всем ясными звани¬
ями генералов. Притом веру им менять не приходилось.
Так, например, в течение многих десятилетий в рус¬
ской армии служил и порой начальствовал над целыми
армиями генерал Патрик Гордон, шотландец, католик.
Полковников же, не знавших православия и не желав¬
ших перекрещиваться, к концу XVII века на службе у
царей московских было пруд пруди.
Именно это межеумочное состояние, когда духовная
основа Московского царства подточена, когда приближе¬
ние иноверца к царю и выход его к высоким ступеням вла¬
сти уже не удивляют и не возмущают ни самодержцев
православных, ни политическую элиту царства, когда его
уже призывают к наставничеству и щедрой рукой расхо¬
дуют на то государственный ресурс, подготовило обваль¬
ную вестернизацию России при Петре I. Вестернизацию,
165

породившую своей необузданной силой, необдуманностью
и хаотизмом множество проблем на будущее.
Ну а успехи в области просвещения, достигнутые на
национальной почве, включая Славяно-греко-латинскую
академию, отошли на второй план — как нечто не впол¬
не нужное в контексте новых проектов государственного
развития России.
Могло ли быть иначе? Допустим, миновало бы царя
Алексея Михайловича увлечение культурой Литовской
Руси, очарование Симеоном Полоцким, так что, может
быть, не повернула бы Россия на путь европеизации?
Нет, через какую-то европеизацию все равно при¬
шлось бы пройти Московскому царству.
Накопилось слишком много военных, промышленных,
технологических новинок, которые необходимо было
взять у Западной Европы, чтобы снизить риск пораже¬
ния в вооруженном противоборстве с ее великими дер¬
жавами1 и не подпасть под неявное, но от того не менее
прочное подчинение соседям с запада, как это случилось
с Османской империей.
Другое дело, что существовали разные пути для усво¬
ения западного опыта.
Так, Федор Алексеевич двигался по пути осторожно¬
го союза со странами католического лагеря и медленной
рецепции обычаев, навыков, знаний, мод оттуда. При
этом собственную культуру царь брался переустраивать
лишь в очень ограниченном масштабе — никакого бри¬
тья бород по принуждению.
Был путь Лефорта, и Петр I именно по нему повел
Россию. Это маршрут «революции сверху», слома ста¬
рины под стягами союза с державами протестантского
лагеря и принятия их дипломатического, интеллектуаль¬
ного, а вместе с тем и духовного влияния на Россию.
1 В первую очередь имеется в виду Шведское королевство, тради¬
ционный противник России.
166

Маршрут тяжелый, широко открывший иноверцам двери
к власти в нашей стране и пошатнувший церковь.
Наверное, был путь и менее радикального, точнее,
менее разрушительного сближения с протестантскими
государствами Европы. Чисто теоретически. Без Анны
Моне и отмены патриаршества. Но не видно, кто бы мог
стать живым стягом, близ которого собирались бы сто¬
ронники умеренно-протестантской дороги в вестерниза¬
цию.
Но существовал и гораздо более страшный путь: пол¬
ная потеря Россией своей особости, открытое угнетение
православного элемента и превращение Московского
царства в своего рода «процветающую»... Польшу. Или,
скорее, в «процветающую» Литву. Территорией, кстати,
пришлось бы поступиться в пользу держав-«наставниц».
В сущности, весь блистательный путь России от Пе¬
тра I к 1917 году, сопровождавшийся блистательным же
нарастанием безбожия, стоило бы оценить в нескольких
словах: Третий Рим был искалечен, но остался жив, а
могло быть хуже. Гораздо хуже.

Послесловие
Книга, которая лежит перед тобой, читатель, выросла
из малотиражной брошюры, вышедшей в 1996 году под
названием «Высшие законы в истории Московского го¬
сударства».
Ее автор Дмитрий Моисеевич Михайлович долгие
годы был моим наставником в историософии, в истори¬
ческой науке, а больше того — в науке духовной воль¬
ности. Он не раз говорил мне: «Для историка имеет
смысл единственный идеал — истина. Требования теку¬
щего момента никак на истину не влияют. Академиче¬
ские авторитеты никак на истину не влияют. Возмож¬
ности получить грант никак на истину не влияют. Стучись
в источник, и тебе откроется. Только не ври. Хоть в чем-
то поддаться современности — срам!»
Сразу после того, как вышла в свет маленькая ис¬
ториософская монография «Высшие законы в истории
Московского государства», можно сказать, раскрыв
сигнальный экземпляр, Дмитрий Моисеевич сказал:
«Теперь я знаю, какую книгу следовало написать. Надо
все переделать».
Суть той, изначальной, «протографической» книги
была проста: история России периода второй половины
XV—XVII столетий (Московское государство, Мос¬
ковское царство) сосредоточена на социально-эконо¬
мическом и социально-политическом аспектах. Есть ис¬
168

следования по военному делу и истории войн, есть
биографические книги очень высокого уровня. Но очень
мало работ, в которых история России указанного пери¬
ода связана с природной средой: климатом, географией
русских земель, удаленностью от морей, малым количе¬
ством полезных ископаемых и вместе с тем наличием
больших полноводных рек, крупных озер, значительных
лесных массивов. Историческую традицию и государ¬
ственный строй Московское государство унаследовало от
Владимирской Руси, а вот своеобразие придал ему именно
природный ландшафт, и он же создал почву для стрем¬
ления России к быстрому расширению. В XIX веке
В.О. Ключевский заметил, что история России — это
история страны, которая «колонизируется». Однако впо¬
следствии разработка темы, намеченной Ключевским,
получила слабое развитие, в XX и XXI столетиях иссле¬
дователи уделяли ей мало внимания. Законы взаимосвя¬
зи между природно-географической средой и обществом,
которое внутри ее развивается, оказались фактически
«невидимыми» для историков.
И напрасно! Названное направление имело шанс
превратиться в одно из магистральных в исследованиях
по истории России. Впрочем, возможно, это еще про¬
изойдет. Вне географического контекста не видно своего
рода политического чуда в судьбе средневековой Руси:
невеликая Московская Русь с ее слабыми демографиче¬
скими ресурсами превратилась в мировую державу.
Именно географическая среда коренной «европейской»
Руси способствовала тому, чтобы в XVI—XVII веках
чрезвычайно быстро были колонизированы Русский Се¬
вер, Урал и Сибирь. В новом варианте книги мощно
звучит христианский аспект русской цивилизации, а так¬
же контекст государственного строя, в рамках которого
власть самодержца «толкается» то с властью родового
аристократа, то с властью приказного дьяка.
Насколько я помню, Дмитрий Моисеевич всегда и не¬
изменно был до предела загружен работой, позволявшей
семье выжить, — при полном нежелании ее главы адап¬
169

тироваться в нашем социуме к тому, с чем не соглаша¬
лась его совесть. А на дворе стояли девяностые, время
самое тяжелое для честного, совестливого историка...
Приходилось браться за все, что давало драгоценные ко¬
пейки. Поэтому времени на доработку книги катастро¬
фически не хватало, дело двигалось крайне медленно.
Между тем в 1998-м у Д.М. Михайловича вышел сбор¬
ник «Вольные историософские этюды», вслед за ним —
десяток интересных статей и иных публикаций, которые
сам автор считал важными, значимыми. Подготовка их к
печати также отбирала и время, и силы.
Впоследствии к бешеному ритму работы добавилась
тяжелая сердечная болезнь, с которой Дмитрий Моисе¬
евич боролся на протяжении тринадцати лет и которая
все-таки свела его в могилу.
Материалы постепенно накапливались и добавлялись
к изначальному тексту, а сам этот текст прошел несколь¬
ко волн тотального редактирования. Итог: к началу
2020 года монография, какой хотел ее видеть Дмитрий
Моисеевич, была готова процентов на семьдесят. А здо¬
ровье отказало ему совершенно.
Тогда он обратился ко мне, в какой-то степени уче¬
нику своему, с просьбой, почти что приказом: «Дорабо¬
тать. Добавить своего там, где я чего-то не додумал, не-
доформулировал. И пускай выйдет под двумя фамилиями.
Если будет достойно сделано, я на том свете не обижусь.
Только не бросать!»
После кончины Дмитрия Моисеевича, последовавшей
2 мая, его вдова передала мне архив. Я разобрал бумаги,
разобрал файлы, кое-что законченное опубликовал в
Сети и в бумажных журналах. А затем необычайно бы¬
стро, всего за несколько месяцев, завершил доработку
этой книги. В конце концов, у меня на руках оказались
планы покойного, мы много раз обсуждали логику рабо¬
ты, и, помимо прочего, мне всегда импонировал вольный
стиль его изложения. По большому счету, мой собствен¬
ный вырос из нескольких драгоценных советов Дмитрия
Моисеевича...
170

В результате моего текста в этой книге не более чет¬
верти.
Что ж, надеюсь, достойный вышел памятник ин¬
теллектуальной честности, внутренней свободе и прин¬
ципиальному нонконформизму выдающегося русского
историка-христианина Дмитрия Моисеевича Михайло¬
вича.
ДМ. Володихин,

Истина и честь
Памяти Дмитрия Моисеевича Михайловича
(2.08.1959—2.05.2020)
Дмитрий Моисеевич родился в городе Глубокое
Витебской области. Тогда это была Белорусская ССР,
а ныне — территория независимой Белоруссии. Отец,
Моисей Львович Михайлович, — белорус, инженер,
рано умерший; мать, Ольга Васильевна Замыцкая —
русская, литературный критик, историк литературы. По¬
сле смерти супруга она переехала к родне в Москву. Это
произошло в 1963 году, сыну тогда едва исполнилось
четыре года.
В литературе о Михайловиче порой встречается иная
дата его рождения, а именно 1961 год. Это не ошибка,
это сознательная мистификация: он был по характеру
своему ироничным мистификатором. Желая снискать
благорасположение дамы, которая писала предисловие
к его сборнику «Вольные историософские этюды»,
историк назвал дату рождения, омолаживающую его на
два года. В послесловии к первой своей монографии он
сказал: «Я, как и очень значительная часть моего по¬
коления, втайне мечтал о монашестве», — хотя мечтал
Дмитрий Моисеевич о счастливом браке, семье, детях;
и, пока не нашел себе супругу по сердцу, делился с
нами, своими учениками и товарищами, планами, меч¬
тами, упованиями в этой сфере. Наконец, в эссе «Ре¬
172

зерв человечества: краткая реплика в защиту доводов
А.Г. Дугина» (1998) он даже назвал себя «крещеным
евреем», хотя евреем никогда не был.
«Библейские» имена самого Д.М. Михайловича, так
и его предков, объясняются их принадлежностью к ста¬
рообрядческой общине поморского беспоповского толка,
где любили для крещения младенца брать из святцев
пышную старину. Прадед историка Федор Ильич и дед
его Лев Федорович состояли в этой общине прочно, дер¬
жались своего согласия бескомпромиссно, а вот отец
Моисей Львович, разочаровавшись, еще молодым чело¬
веком перешел в единоверие. Сам Д.М. Михайлович был
воспитан матерью в единоверии, но, достигнув тридца¬
тилетнего возраста, сознательно покинул единоверие,
перейдя в общеупотребительный обряд патриаршей
церкви. Никогда об этом не вспоминал с сомнением и,
насколько я помню, говаривал, что не жалеет о сделан¬
ном выборе, считает его правильным.
В 1976 году он окончил среднюю школу, подал до¬
кументы на исторический факультет МГУ, но не посту¬
пил, баллов не хватило. Что ж, отслужил три года на
флоте (на Черном море) и уже со второй попытки все-
таки попал в вуз: поступил на исторический факультет1
Московского областного педагогического института име¬
ни Н.К. Крупской (1979).
Михайлович был в восторге от того, что у МОПИ
глубокие корни в дореволюционной культуре. Он любил
ходить по коридорам бывшей усадьбы А.Н. Демидова на
улице Радио (главное здание МОПИ) и впоследствии
иронизировал не без гордости: «Я учился в Елизаветин¬
ском институте имени императрицы Надежды Констан¬
тиновны» (до революции МОПИ именовался Елизаве¬
тинским институтом). Правда, исторический факультет
располагался по другому адресу — улица Энгельса, дом
21а, и это была скромная постройка советского времени.
1 Ныне это факультет истории, политологии и права, а в 1970-х он
был просто исторический.
173

Зато окрестности, насыщенные дореволюционной архи¬
тектурой, располагали к прогулкам, поэтическим экзер¬
сисам и... лазанию по чердакам в поисках предметов ста¬
рины.
На мое ехидное замечание «МОПИ — не МГУ, тру¬
ба пониже и дым пожиже» он совершенно серьезно от¬
ветил как патриот alma mater: «У нас все же преподавал
Манфред... Само имя его драгоценно». А.З. Манфреда
он не застал, к концу 70-х тот уже давно не работал в
МОПИ. Но Михайлович гордился тем, что вуз «освя¬
щен» его преподаванием, и зачитывался манфредовским
«Наполеоном». Из преподавателей, лекции которых ему
действительно пришлось посещать, Дмитрий Моисеевич
тепло отзывался о медиевисте Николае Филипповиче
Колесницком.
Защитив дипломную работу в 1984-м, он получил
приглашение в аспирантуру... но, к величайшему удивле¬
нию научного руководителя, отказался и от аспирантуры,
и даже — принципиально! — от самой идеи получить
степень кандидата исторических наук. По тем временам
решение чрезвычайно необычное. Не имея ученой сте¬
пени, даже очень хороший специалист до предела сокра¬
щает для себя возможность «продвижения» в своей спе¬
циальности. Высоких должностей без степени крайне
трудно добиться и в академической науке, и в вузах.
С советских времен до сегодняшнего дня в этом смысле
ничего не изменилось.
Тем не менее Дмитрий Моисеевич не только отка¬
зался от аспирантуры в 1984-м, но и позднее дважды
отказывался от лестных предложений так или иначе
выйти на защиту. Соответственно, в академической на¬
уке он проработал лишь четыре года, и то по совмести¬
тельству: с 1994 по 1998 год научным сотрудником на
полставки в Институте специальных исторических дис¬
циплин РАЕН. Нам, своим ученикам, товарищам, до¬
брым знакомым, он не раз говорил, что таков его выбор
и он не собирается его менять.
Почему?
174

Ответ на этот вопрос заключает в себе ключ к твор¬
ческой судьбе Д.М. Михайловича. И опыт его, можно
сказать, опыт раритетный, опыт успеха в науке без за¬
щиты, стоит изучать, обсуждать, популяризировать. На¬
деюсь, кому-то этот опыт поможет выбрать в жизни пра¬
вильный маршрут.
Итак, Дмитрий Моисеевич не искал карьеры в акаде¬
мической науке, поскольку выработал для себя позицию,
слабо совместимую с дорогой «ассистент—доцент—
профессор» или «лаборант—мэнээс—энэс—эсэнэс» и,
далее, руководитель кафедры, лаборатории, центра, ин¬
ститута и т. д.
Эта его платформа основывалась на четырех принци¬
пах.
Во-первых, официальная наука представлялась Дми¬
трию Моисеевичу (и небезосновательно) слишком забю¬
рократизированной. Та же защита диссертации требует
нескольких лет принудительно изучения в аспиранту¬
ре... всего того, что, в общем, и без аспирантуры долж¬
но быть освоено на студенческой скамье. Затем, после
сбора чудовищного количества правильно оформлен¬
ных бумажек, система позволяет диссертанту составить
большой научно-квалификационный текст («образцовое
изделие цехового ремесленника», по выражению Дми¬
трия Моисеевича), каковой после защиты станет никому
не нужной стопкой листков. Не слишком ли много уси¬
лий тратится на то, чтобы получить право совершать вы¬
сказывания, которые будут признаны профессиональны¬
ми в силу наличия степени у высказывающегося?
Во-вторых, ему претила даже самая ничтожная зави¬
симость академического или университетского ученого от
политики и идеологии. Работа в системе «образования»
происходит, что называется, под приглядом. А Д.М. Ми¬
хайлович этого на дух не переносил. «Лучше нищета,
чем несвобода», — кратко формулировал он этот тезис.
В-третьих, Михайлович полагал историю в большей
степени искусством, нежели наукой. Ему гораздо ближе
были античный ритор, средневековый книжник-мудрец,
175

летописец, анналист, может быть, историософ или анти¬
квар XIX века, нежели «строгий ученый» XX столетия,
разглагольствующий о «твердо установленных законо¬
мерностях мирового исторического развития». Дмитрий
Моисеевич искал вольности языка и метода, признавая
в то же время необходимость неукоснительно следовать
технике исторического исследования. Ему до крайности
не нравилась защищенность подавляющего большинства
исследований на крайне узкой аудитории строгих специ¬
алистов, а также принудительное использование «чудо¬
вищного кадавра, именуемого языком академической
науки». «Историк разучился обращаться к обществу, —
не раз объявлял Дмитрий Моисеевич, — и я не желаю
быть таким историком». Его интересовала широкая, же¬
лательно массовая аудитория, а разговаривать с ней на
сухой академщине — все равно что работать снотворным.
В-четвертых, наконец, работа в аппарате официаль¬
ной науки предполагала (да, по большому счету, до сих
пор предполагает) постоянное проявление большой
осторожности и умеренности в вопросах веры; для твер¬
до верующего воцерковленного историка, каким был
Дмитрий Моисеевич, подобное положение стеснительно.
А сколь крепко он веровал, можно увидеть, например,
из вводного абзаца в его эссе «Чувство подлинного про¬
виденциализма» (сборник «Вольные историософские
этюды»): «Бог всемогущ, и пути его неисповедимы. Со¬
временному интеллектуалу необходимо вывернуть всего
себя наизнанку, пробить собственный череп и перекра¬
сить мозг в иные тона, чтобы приблизиться к понима¬
нию, что это такое: когда Бог всемогущ и логику его
действий до конца познать невозможно» (1998).
Михайлович имел полнейшую уверенность, что исто¬
рик может реализоваться и вне рамок официальной на¬
уки. Казалось бы, сомнительное рассуждение... Но судь¬
бой своей он подтвердил это мнение. Шесть книг, два
десятка больших статей и эссе, множество малых публи¬
каций, а также целая плеяда учеников свидетельствуют
в пользу его правоты.
176

Долгие годы Дмитрий Моисеевич работал как научный
консультант, затем редактор и, наконец, как начальник
отдела исторической литературы издательства «Восток».
Там, кстати, вышло несколько его трудов и, в частности,
в одном из серийных сборников «Русская культура» —
первая серьезная статья «Византийская география в
представлениях средневековых русских книжников» (по
дате — 1989, а по факту выхода 1988 год). И первую
монографию Дмитрия Моисеевича выпустит тот же из¬
датель. Так что у историка были основания почти полто¬
ра десятилетия держаться за эту работу. И только в воз¬
расте сорока лет он занялся преподаванием истории (о
чем ниже будет рассказано подробно).
В конце 1980-х и на протяжении всего последующего
десятилетия с хорошим заходом в нулевые Михайловича
постоянно приглашали читать публичные лекции. В то
время публичные лекции были в чести, а Дмитрий Мо¬
исеевич, с его хорошо поставленной, артистической ма¬
нерой подачи материала, оригинальным стилем мышле¬
ния и громадным багажом знаний считался в 90-х своего
рода московской знаменитостью. Позднее работать по¬
добным образом ему стало сложнее: зимой 2004 года он
сорвал связки, а потом пережил тяжелый грипп с ослож¬
нениями, так что работать с большой аудиторией в пол¬
ную силу уже не мог — садился голос, притом надо было
еще беречь его для преподавательской деятельности.
В 1990-х (не помню точно, какой это год, поскольку
сам стал членом организации довольно поздно, кажется,
в 1995-м или 1996-м) Д.М. Михайлович основал клуб
под названием Общество любителей философии исто¬
рии. По его собственным словам, ОЛФИ родилось в
1986-м, но, кажется, тогда оно состояло из трех-четырех
человек и расцвело по-настоящему лет через шесть по¬
сле рождения своего, это, думаю, и был момент его ис¬
тинного учреждения.
На клубе кто-то из корифеев делал доклады на по¬
лемические темы русской, античной или византийской
истории, их подвергали неформальному, можно даже
177

сказать, жаркому обсуждению. Обсуждались там и кни¬
ги, ставшие событиями культурной жизни того времени.
ОЛФИ работало под девизом: научная строгость, поли¬
тическая вольность. И эта «вольность» шла вразрез с
либеральным вектором общественного развития того
времени. Клубные дискуссии велись в духе русском, хри¬
стианском, государственническом (с оттенком монархиз¬
ма и византизма). Казенщину ельцинской России там в
грош не ставили, как, впрочем, и «ценности Октября».
В чести был, скорее, своего рода «белый активизм», то
есть признание того, что революция 1917 года была и
грандиозной ошибкой, и грандиозной трагедией, а Рос¬
сийская империя имела многообещающую историческую
перспективу, прерванную грандиозной гекатомбой двух
войн — мировой и гражданской. В разгар деятельности
ОЛФИ (1998) Дмитрий Моисеевич сделал доклад о
К.П. Победоносцеве, где назвал его гениальным анали¬
тиком и провидцем, которого не сумели понять совре¬
менники. Впоследствии на основе доклада он написал
статью «Великая правда исторического развития». Она
вошла в сборник «Вольные историософские этюды».
Среди прочего Дмитрий Моисеевич сказал там: «Победо¬
носцев разобрал все основные составляющие „демо¬
кратического44 устройства государства и доказал: это все
то же правление незначительного меньшинства, как и
любой другой государственный режим, только еще более
хаотичный, еще более ориентированный на удовлетворе¬
ние „личного честолюбия и тщеславия и личных интере¬
сов представителей44». Сам Михайлович идеалы будущего
видел в обновлении эталонов прошлого, притом не толь¬
ко времен императорской России, но и, даже в большей
степени, Московского царства допетровского периода.
Клуб собирался сначала в редакции издательства
«Восток», затем в подмосковном доме Дмитрия Моисе¬
евича близ железнодорожной станции белорусского на¬
правления Баковка.
Семинары ОЛФИ в разное время посещали: А.В. Ка¬
манина (крупный публицист), С.Ю. Иванов (впослед¬
178

ствии достигший профессуры), Д.М. Володихин (также
университетский профессор), Н.В. Иртенина (тогда еще
совсем юная, еще не корифей православной историче¬
ской романистики, как сейчас), поэтесса Марина Гетти-
ген, Е.Д. Крестинина (довольно известный литературный
критик и публицист, впоследствии супруга Дмитрия
Моисеевича), А.Д. Крамаренко (поэт, ныне живет во
Владимире), ваш покорный слуга, а также еще десятка
два молодых историков и литераторов. Михайловича с
его семинарами очень хорошо знал и постоянно с ним
полемизировал знаменитый Константин Крылов, ныне
покойный. В свою очередь, Дмитрий Моисеевич не раз
публиковался у него на сайте traditio.ru, а затем в газе¬
те «Консерватор», но под псевдонимом, на раскрытие
которого разрешения мной не получено. По журналам,
газетам, сайтам вообще разбросано немало статей Дми¬
трия Моисеевича, под псевдонимами и под его собствен¬
ным именем; собрать их сейчас затруднительно, посколь¬
ку автор относился к идее составления автобиблиографии
иронически. Точно известно лишь о нескольких публи¬
кациях в «Книжном обозрении» и в газете «История».
Впоследствии по образцу Общества любителей фи¬
лософии истории были созданы столь известные клубы
гуманитариев, как литературно-философская группа
«Бастион», Карамзинский клуб, историко-культурное
общество «Московские древности». ЛФГ «Бастион»
возникла в 2000 году, какое-то время существовала па¬
раллельно ОЛФИ, а потом заменила его — с полного
согласия Д.М. Михайловича, поскольку у ОЛФИ насту¬
пили проблемы с помещением. Часть семинаристов пе¬
ретекла в «Бастион», там бывал на нескольких семина¬
рах и сам Дмитрий Моисеевич, отечески «благословляя»
клуб-наследник своей организации.
Сегодня многие с благодарностью вспоминают школу
ОЛФИ.
В 1992 году вышла первая монография Дмитрия
Моисеевича, «Опыт исследования сакральной географии
русского Средневековья: Звезды, оси, лучи, перекрест¬
179

ки». В ней отразилось его стремление сопрягать исто¬
рическое знание с географическим, но далеко не в том
традиционном смысле, который стал достоянием истори¬
ческой науки еще во времена В.О. Ключевского, а имен¬
но: «Общество зависит от той природно-географической
среды, в рамках которой живет и развивается». В книге
речь идет о линиях распространения христианства на
Руси в разные эпохи ее истории, о «перекрестках» ду¬
ховного влияния крупнейших вероучителей, осях влия¬
ния соседних традиций — византийской, западной, кав¬
казской, а также о вспышках («звездах») иноческого
благочестия, вызвавших настоящие волны, распростра¬
нявшиеся на широком пространстве. В частности, вы¬
сказывалась идея о том, что естественно-географические
трудности колонизации Русского Севера делали его осо¬
бенно привлекательным для светочей «иноческого дела¬
ния»: чем труднее жизнь в дикой глуши, в суровых усло¬
виях, тем выше подвиг во имя Христа и тем легче найти
возможности для уединенного молитвенного сосредото¬
чения.
Средства на издание были собраны поклонниками
Дмитрия Моисеевича, хорошо знавшими его по публич¬
ным лекциям, ценившими за колоссальный кругозор в
сфере средневековой истории, а также за художествен¬
но-яркий язык изложения. Однако денег хватило лишь
на тираж в 350 экземпляров. Книга разошлась мгновен¬
но и сразу же стала библиографической редкостью. В
настоящее время стоит вопрос о переиздании этой моно¬
графии Д.М. Михайловича.
Середина — вторая половина 90-х стала временем
творческого расцвета историка. Его пригласила к со¬
трудничеству редакция фундаментального просветитель¬
ского издания «Энциклопедия для детей», набиравшего
миллионные тиражи. Для третьего тома ЭДД «Геогра¬
фия» Дмитрий Моисеевич написал десяток больших
очерков по истории географических знаний у разных на¬
родов и цивилизаций древности. А для пятого, посвящен¬
ного русской истории, он создал литературно отточен¬
180

ный, острый очерк «Михаил Николаевич Покровский».
Текст вызвал полемику, поэтому, думается, стоит оста¬
новиться на нем подробнее.
В названной энциклопедической статье (довольно
значительного объема) Михайлович не ограничился пе¬
речислением основных трудов Покровского и обсужде¬
нием его политической ангажированности; историка в
гораздо большей степени интересовал творческий стиль
и научный метод Покровского, то есть что такое Покров¬
ский вне политики. По словам Дмитрия Моисеевича,
«благодаря политическим обстоятельствам на недосяга¬
емую высоту поднят был историк блестящий, но отнюдь
не из числа первостепенных. Сильными сторонами Пок¬
ровского были прекрасное знание языков, солидная
научная школа и способность к яркому, образному из¬
ложению своих идей. Его слабые стороны состояли в
склонности к схематизму и суждениям остроумным, кра¬
сивым, но ничем не подтверждаемым... Историкам буду¬
щих поколений еще предстоит до конца разобраться с
этой противоречивой фигурой: что следует считать за¬
слугами Покровского, что — ошибками, а что — пре¬
ступлениями».
Что же касается широко известной идеи Покровско¬
го, что история — это «политика, опрокинутая в про¬
шлое», то Дмитрий Моисеевич отозвался о ней крити¬
чески: «Одна из главных идей Покровского состоит в
том, что беспристрастной истории, истории вне полити¬
ки быть не может. История, как он не раз подчеркивал,
пишется не бесплотными существами, а людьми, защи¬
щающими собственные интересы и интересы своего
слоя, группы, класса. Борьба классов, таким образом,
отражается во всей исторической литературе. В книге
„Борьба классов и русская историческая литература44
Покровский обрисовал политическую физиономию каж¬
дого крупного историка России. Временами он доходил
до преувеличений, объясняя научные взгляды величай¬
ших исследователей тем, что один из них был, скажем,
„тамбовским помещиком44, а другой — „сыном столич¬
181

ного протопопа44. Разумеется, политика во все времена
влияла, влияет и будет влиять на ремесло историка в
очень большой степени. Здесь Покровский был абсолютно
прав. Но нельзя же из-за этого над каждым историком
посадить по судье и прокурору: давайте-ка разберемся,
сударь, что повлияло на ваши идеи — происхождение,
размер дохода или принадлежность к какой-либо пар¬
тии? Подобную операцию невозможно проделать по од¬
ной простой причине: нет такого класса или слоя, кото¬
рый был бы хранителем истин в последней инстанции, и,
значит, некому назначать прокуроров». Иными словами,
пафос обличения того или иного мыслителя-от-истории
за его приверженность тем или иным общественным
идеалам своего времени, с точки зрения Д.М. Михайло¬
вича, творчески бесплоден и нравственно сомнителен.
Позднее Дмитрий Моисеевич «отметился» большой
статьей об архитектуре средневекового Новгорода в томе
«Искусство» (1997) и тремя статьями о русских монетах
в авантовском издании «Самые красивые и знаменитые
деньги мира» (2006). Особенно же гордился Д.М. Ми¬
хайлович небольшим очерком «Российская бюрократия»
из тома ЭДД «Россия: физическая и экономическая гео¬
графия» (1999), справедливо полагая, что на относи¬
тельно небольшом пространстве этой статьи сумел «уло¬
жить» суть явления. В частности, он писал: «Во второй
половине XV — первой половине XVI в. Московское
государство страдало скорее от недостатка бюрократии,
чем от ее избытка... Чиновничество в Российской импе¬
рии было одной из главных опор трона, а в советское
время стало опорой правительства и партии. Однако,
опираясь на чиновников, центральная власть понемногу
отдавала им все большие полномочия и сама попадала в
зависимость от высшего чиновничества. В середине
XVI в. иностранцы, приезжавшие в Московское государст¬
во, не замечали признаков серьезного влияния бюрокра¬
тии на государственные, судебные, да и чисто админи¬
стративные дела. Через триста лет, в эпоху царствования
Николая I (1825—1855 гг.), чиновничество стало могу¬
182

щественной силой; от его мнения во многом зависела
судьба любых серьезных преобразований, которые за¬
тевал двор».
Тогда же, в момент творческого расцвета историка,
на излете 90-х, появилась небольшая эксперименталь¬
ная книжица Дмитрия Моисеевича «Сага о конунге Ро-
рике». Михайлович полагал, что варяжский элемент в
древнерусской культуре недооценивается: так, по его
мнению, в «Повести временных лет» можно вычленить
фрагменты пересказанной летописцем скандинавской
«королевской» саги. Именно эти элементы, рассыпан¬
ные в начальной части летописного текста, специалисты
именуют то «дружинным эпосом», то «устными истори¬
ческими сказаниями, передававшимися из поколение в
поколение», но следует назвать вещи своими именами:
в основе — сага, и, может быть, не одна. Дмитрий Мо¬
исеевич предпринял попытку вычленить детали назван¬
ного пересказа, реконструировать на их основе сагу и
придать ей литературное оформление в виде настоящей
саги — как она могла сохраниться до наших дней. Экс¬
перимент, что и говорить, рискованный, отзывы он полу¬
чил смешанные, но сам автор был им доволен.
Годом позднее увидела свет его монография «Высшие
законы в истории Московского государства». Сам автор
не высказал удовлетворения ею: «Я поторопился. Текст
слишком сырой» — вот его слова, которые я помню
очень хорошо. Доработка книги заняла два с лишним де¬
сятилетия. В настоящем издании та, старая монография
1996 года использована как основа, чрезвычайно транс¬
формированная добавлениями последующих лет. Под¬
робнее об этом можно прочитать в послесловии Д.М. Во-
лодихина. Еще одним поводом для недовольства стал
«академический» тираж издания: всего лишь 200 экзем¬
пляров, хотя и в красивом оформлении. Тут автора под¬
вел издатель — изначально велись переговоры о совер¬
шенно другом тираже...
В 1998 году вышел сборник его статей «Вольные
историософские этюды». Притом вышел достойным ти¬
183

ражом, а не как «Сакральная география» и «Высшие
законы», с отличным предисловием. Издатель порадовал
автора сообщением, что книга привлекла внимание и хо¬
рошо расходится. Коллеги также отзывались о ней тепло.
Дмитрий Моисеевич, публикуя россыпь блестящих
эссе, стремился показать: история как профессия — это
прежде всего искусство и лишь на периферии — наука,
тем более наука, уподобленная «естественным» и «точ¬
ным» дисциплинам. Из рамок мышления, основанного
на тезисе, согласно которому история обязана исследо¬
вать и дефинировать «законы развития общества», сле¬
дует выходить; историку нужно больше творческой сво¬
боды и меньше «внутренней редактуры».
Так, например, в историософском этюде «Заметки о
викингах, Микенах и пассионарной теории Л.Н. Гумиле¬
ва» он писал о явлениях, которые историческая наука не
способна не только изучить, но порой и просто заметить:
«Бог весть, двигает ли народы пассионарная энергия
космического происхождения. Или еще какая-нибудь не¬
ведомая сила атманического уровня. Или мы суть лабо¬
ратория Высших Иных, ставящих на нас бесконечные
исторические эксперименты. Или добрый Господь наш
творит никем никогда не разгаданный промысел свой,
двигая массы и отдавая команды устами гениальных оди¬
ночек... Вечное состоит в том, что существует священное
неистовство. Оно из тысячелетия в тысячелетие... пре¬
бывает в истории. Оно взрывает время от времени покой
политиков, военных и ученых. Оно присутствует в ис¬
тории, это истина. Обладая священным неистовством,
люди выполняют невыполнимое, достигают недостижи¬
мых целей, отдаются безрассудной отваге и действенному
вдохновению. На современной стадии развития истори¬
ческая наука, антропология и социология не в состоянии
этого объяснить. Возможно, это удастся в будущем.
А пока в истории остается привкус неразгаданной загад¬
ки, тайны».
К сожалению, далеко не все поняли этот месседж,
касающийся прежде всего метода.
184

Страшным разочарованием стал выход в «Книжном
обозрении» разгромной рецензии исторического публи¬
циста Ильи Кричевского. Не разобравшись в смыслах,
заложенных автором в книгу, рецензент жестоко отчитал
его за проявления мировоззренческого консерватизма,
чуть ли не объявил фашиствующим молодчиком.
Это был первый и единственный раз в жизни Дмитрия
Моисеевича, когда он надолго впал в депрессию. Обыч¬
но критика и похвала оставляли его равнодушным, во
всяком случае, мне не удается вспомнить какого-либо
проявления сильных эмоций на этой почве. Но после по¬
явления рецензии Кричевского он в течение трех меся¬
цев не мог писать, только повторял в беседах с друзьями
и знакомыми: «Не могу себе представить большего не¬
понимания».
Впоследствии, конечно, он нашел в себе силы вер¬
нуться к работе.
Между 1999 и 2010 годами у Михайловича вышло
несколько статей, посвященных взаимоотношениям Ви¬
зантии и Руси. В них, так или иначе, высказывалась
идея, твердым приверженцем которой являлся Дмитрий
Моисеевич: Константинополь, помимо религиозного и
культурного влияния на Русь, оказал также мощное по¬
литическое влияние, фактически «научил» Владимир и
Москву искусству самодержавного правления государей,
обеспечил в XV веке, уже теряя независимость и преж¬
нее имперское величие, кадры первоклассных диплома¬
тов и администраторов Московской Руси, дал понимание
механизмов соправительства.
В 2010-х была подготовлена к изданию большая
статья о великом князе Юрии Даниловиче, напечатанная
уже после кончины автора. В ней Михайлович показы¬
вал, что отношения между Русью и Ордой во второй по¬
ловине XIII — первой половине XIV столетия не следу¬
ет трактовать в идеализированном духе, как это делают
наиболее экзальтированные евразийцы. Орда вовсе не
давала Руси «имперский политический опыт». Правиль¬
нее будет сказать, что она увечила имперский политиче¬
185

ский опыт, уже полученный от Константинополя. В част¬
ности, Д.М. Михайлович писал: «Трагическая борьба
Москвы и Твери, окончившаяся гибелью Кончаки-Ага-
фьи, святого Михаила Тверского, великого князя Юрия
Даниловича и князя Димитрия Грозные Очи, наглядно
показывает, что апелляция к иноземной и иноверной
власти в борьбе с собственной родней за великокняже¬
ский престол представляла собой чудовищный, антихри¬
стианский по своей сути соблазн. Орда корежила нор¬
мальные междукняжеские отношения. Орда требовала
выражения худших сторон человеческой личности у рус¬
ских правителей. Орда сеяла рознь и вмешивалась в
дела Руси, как громадная костедробилка. Под гнетом ее
иной раз одна лишь христианская святость оказывалась
спасительной для Владимирской Руси... И невозможно
согласиться с современными публицистами, которые
время от времени заявляют: Орда-де была политическим
учителем Руси, ее объединителем и наставником на пути
к империи. В действительности Орда учила скверне,
Орда разрушала в русских князьях христианскую добро¬
детель, Орда не объединяла, а раскалывала Русь».
Но в целом последнее десятилетие научного творче¬
ства Дмитрия Моисеевича отмечено сравнительно не¬
большим количеством публикаций. Неудивительно: исто¬
рик с головой погрузился тогда в преподавательскую
работу.
Еще в начале нулевых Дмитрий Моисеевич проработал
лет шесть или семь в одной из средних школ подмосков¬
ного города Одинцово как учитель истории и географии,
а до того — полтора года в Московском гуманитарном
лицее. Затем, к его радости, нашлось место препода¬
вателя в православной гимназии «Византия» и, одно¬
временно, вакансия лектора в Православном училище
искусств имени А.К. Толстого. Там он принял очень зна¬
чительную нагрузку.
Д.М. Михайлович имел дар прирожденного ритора,
преподавание давалось ему легко, он читал лекции,
словно дышал. Эта работа приносила ему большую ра¬
186

дость; особенно окрыляла его возможность обращаться
к аудитории, понимающей и принимающей его христиан¬
ское мировидение.
К сожалению, в 2008 или 2009 году у Дмитрия Мои¬
сеевича диагностировали сердечную недостаточность. Он
тогда, помнится, иронизировал: «Сколько лет у меня
сердце болело, когда больно делали моей стране. Теперь
стране малость полегчало, да я уже износился».
Борьба с болезнью притормозила многие его проек¬
ты: доработку и переиздание книги о высших законах
Московского царства (оно стало возможным лишь те¬
перь, после кончины автора), создание в Московской
области музея, посвященного Константину Николаевичу
Леонтьеву (были найдены православные меценаты, при¬
годное помещение, начался сбор экспонатов, но все тя¬
нулось чрезвычайно долго), чтение курса публичных
лекций «Владимирская Русь: Второй с половиной Рим».
Собственно, курс, рассчитанный на восемь лекций, пре¬
рвался на третьей — в марте 2020 года, незадолго до
кончины Дмитрия Моисеевича.
* * *
2 мая 2020 года, не дожив трех месяцев до 61 года,
Д.М. Михайлович скончался от инфаркта. Погребен
Дмитрий Моисеевич на Перепечинском кладбище Моск¬
вы. Ныне перед его поклонниками и последователями
стоит задача издания того, что хранится в его архиве, но
не публиковалось, и переиздания того, что вышло слиш¬
ком незначительным тиражом.
Книга, которую вы держите в своих руках, — первый
шаг в этом направлении.
Игорь Гонтов

Список основных трудов Д.М. Михайловича
Михайлович Д.М. Глупая устрица: Сборник историко-фило¬
софских статей. М.: Восток, 1988. 56 с.
Михайлович Д.М. Византийская география в представлениях
средневековых русских книжников // Русская история. Вып. 2.
М.: Восток, 1989. С. 10—26. Статья.
Михайлович Д.М. Опыт исследования сакральной географии
Русского Средневековья: Звезды, оси, лучи, перекрестки. М.:
Восток, 1992. 240 с. Монография.
Михайлович Д. Представления первобытного человека о
мире // Энциклопедия для детей. Т. 3 (География). М.: Аван-
та+, 1994. С. 14—16. Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. География в Древнем Египте // Энциклопе¬
дия для детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994. С. 16—17.
Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. География у народов Месопотамии // Энци¬
клопедия для детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994. С. 17.
Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. Походы ассирийцев // Энциклопедия для
детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994. С. 18. Энциклопе¬
дическая статья.
Михайлович Д. Походы древних персов // Энциклопедия для
детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994. С. 18—19. Энци¬
клопедическая статья.
Михайлович Д. Мореплаватели Финикии и Карфагена //
Энциклопедия для детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994.
С. 19—20. Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. География в Древней Индии // Энциклопе¬
дия для детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994. С. 20—21.
Энциклопедическая статья.
188

Михайловичи. География в Древнем Китае // Энциклопе¬
дия для детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994. С. 21—25.
Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. Географические открытия древних греков //
Энциклопедия для детей. Т. 3 (География). М.: АвантаН-, 1994.
С. 26—32. Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. Географические сочинения эпохи Древнего
Рима // Энциклопедия для детей. Т. 3 (География). М.: Аван-
та+, 1994. С. 32—35.
Михайлович Д.М. Сага о конунге Рорике и его потомках. М.:
РАЕН, 1995. 48 с. Научно-популярная брошюра.
Михайлович Д. Михаил Николаевич Покровский // Энци¬
клопедия для детей. Т. 5. История России. Ч. 1. От древних сла¬
вян до Петра Великого. М.: АвантаН-, 1995. С. 86—88. Энци¬
клопедическая статья.
Михайлович Д.М. Высшие законы в истории Московского
государства. М., 1996. 140 с. Монография.
Михайлович Д.М. Сага о Хельге и Свейнлейве. М.: ИСИД
РАЕН, 1997. 36 с. Научно-популярная брошюра.
Михайлович Д. Новгородская архитектура XI—XV столетий
// Энциклопедия для детей. Т. 7. Искусство. Ч. 1. М.: АвантаН-,
1997. С. 270—278. Энциклопедическая статья.
Михайлович Д. Вольные историософские этюды. М.: Ману¬
фактура, 1998. 68 с. Сборник статей.
Михайлович Д.М. Византийское влияние на генезис инсти¬
тута соправительства в Московском княжеском доме // Русское
Средневековье. Духовный мир. М.: Мануфактура, 1999.
С. 119—123. Статья.
Михайлович Д. Российская бюрократия // Энциклопедия для
детей. Т. 12. Россия: физическая и экономическая география.
М., 1999. С. 684—685. Энциклопедическая статья.
Михайлович Д.М. Поздеева И.В., Пушков В.П., Дадыкин А.В.
Московский Печатный двор — факт и фактор русской культуры.
1618—1652 гг.: от восстановления после гибели в Смутное вре¬
мя до патриарха Никона // Вопросы истории. 2002. № И —12.
С. 172—174. Рецензия.
Михайлович Д. Трон из огня и воздуха // Елисеева О.И. Сын
солнца. Исторический роман. СПб.: Азбука-классика, 2004.
С. 5—10. Предисловие к историческому роману О.И. Елисеевой.
Михайлович Д. Монеты Средневековой Руси // Самые кра¬
сивые и знаменитые деньги мира. М.: АвантаН-, 2006. С. 90—
101. Статья.
Михайлович Д. Деньги Российской империи // Самые кра¬
сивые и знаменитые деньги мира. М.: АвантаН-, 2006. С. 102—
113. Статья.
189

Бокарёв А., Михайлович Д. Деньги СССР // Самые краси¬
вые и знаменитые деньги мира. М.: Аванта+, 2006. С. 114—
125. Статья.
Михайлович Д. Страна хлеба и глины: цивилизации древней
Месопотамии // Энциклопедия для детей. [Т. 31]. Древние ци¬
вилизации. М.: Аванта+, 2007. С. 86—103. Энциклопедическая
статья.
Михайлович Д.М. Древняя Спарта и Московское княжество
в конце XIII — середине XV века. Возможности применения исто¬
рико-сравнительного подхода // Проблемы историко-культурно¬
го наследия Руси. М.: Наследие, 2009. С. 101 —122. Статья.
Михайлович ДМ, Крымский «мост» между Византией и Ру¬
сью. К вопросу о трансляции навыков государственного управ¬
ления из позднего Византийского мира на Русь // Средневеко¬
вая Русь: международные связи. М.: Наследие, 2010. С. 50—57.
Статья.
Михайлович Д.М. Головины: обрусевший поствизантийский
род // Вопросы национальной истории средневековой России.
М.: Наследие, 2013. С. 100—122.
Михайлович Д. Что дала Руси Орда? Статья. Сетевая пуб¬
ликация: https://www.facebook.com/volodih (Дата обращения
8.08.2020).
Михайлович Д.М. Власть русского самодержца в борении
с властью родового аристократа и приказного дьяка: Статья. Се¬
тевая публикация: https://volodihin.livejournal.com/l380205.html
(Дата обращения 14.09.2020).
Михайлович Д. Юрий Московский и Михаил Тверской //
Православное книжное обозрение. 2020. Вып. 7—8. С. 45—52.
Статья.
Михайлович Д. Просвещение в Московском царстве: только
на своих условиях If Православное книжное обозрение. 2020.
Вып. 11. С. 46—56. Статья.

Для возрастной категории 16+
Михайлович Дмитрий
Володихин Дмитрий
МОСКОВСКОЕ ЦДРСТВО
Процессы колонизации
XV—XVII вв.
Художественный редактор Е.Ю. Шурлапова
Технический редактор Н.В. Травкина
Корректор А.В. Максименко
Подписано в печать 03.06.2021.
Формат 84х108'/з2- Бумага типографская. Гарнитура «LiteratumayaC».
Печать офсетная. Уел. печ. л. 10,08.
Уч.-изд. л. 8,58 + вклейка = 9,46.
Тираж 2 000 экз. Заказ № К -1347
ООО «Центрполиграф»
111024, Москва, 1-я ул. Энтузиастов, 15
E-MAIL: CNPOL@CNPOL.RU
www.centrpoligraf.ru
Отпечатано в АО «ИПК «Чувашия»
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 13

Издательство «Центрполиграф» представляет серию
«Новейшие исследования по истории России»
Вып. 1. Соколов К.И. Пламя над Волгой. Крестьянские восстания и выступления
в Тверской губернии в конце 1917—1922 гг.
Вып. 2. Пенской В.В. Центурионы Ивана Грозного. Воеводы и головы московского
войска второй половины XVI в.
Вып. 3. Черкасова М.С. Северная Русь. История сурового края. XIII—XVII вв.
Вып. 4. Морозова О.М. Генерал Иван Георгиевич Эрдели. Страницы истории Белого
движения на Юге России.
Вып. 5. Пенской В.В. Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—
1561 гг.
Вып. 6. Абакумов О.Ю. Третье отделение на страже нравственности и благочиния.
Жандармы в борьбе со взятками и пороком. 1826—1866 гг.
Вып. 7. Посадский А.В. Зеленое движение в Гражданской войне в России. Кресть¬
янский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг.
Вып. 8. Волвенко А.А. Донское казачество позднеимперской эпохи. Земля. Служба.
Власть. Вторая половина XIX в. — начало XX в.
Вып. 9. Коршунова Н.В. Крах политической доктрины императора Павла I, или Как
нельзя управлять страной.
Вып. 10. Шинаков Е.А. От Чернигова до Смоленска. Военная история юго-западного
русского порубежья с древнейших времен до XVII в.
Вып. 11. Аверьянов К.А. Загадка завещания Ивана Калиты. Присоединение Галича,
Углича и Белоозера к Московскому княжеству в XIV в.
Вып. 12. Магилина И.В. Посольство монахов-кармелитов в России. Смутное время
глазами иностранцев. 1604—1612 гг.
Вып. 13. Малето Е.И. Средневековая Русь и Константинополь. Дипломатические от¬
ношения в конце XIV — середине XV в.
Вып. 14. Пенской В.В. Военное дело Московского государства. От Василия Темного
до Михаила Романова. Вторая половина XV — начало XVII в.
Вып. 15. Темушев В.Н. Русско-литовское пограничье. Гомельская земля в конце XV —
первой половине XVI в.
Вып. 16. Бенцианов М.М. «Князья, бояре и дети боярские». Система служебных от¬
ношений в Московском государстве в XV—XVI вв.
Вып. 17. Ганин А.В. Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Проти¬
востояние командных кадров. 1917—1922 гг.
Вып. 18. Котышев Д.М. От Русской земли к земле Киевской. Становление государ¬
ственности в Среднем Поднепровье. IX—XII вв.
Вып. 19. Синицын ФЛ. Советское государство и кочевники. История, политика, насе¬
ление. 1917—1991.
Вып. 20. Короткова Д.А. Белорусские земли в советско-польских отношениях. Раз¬
менная карта в противостоянии двух держав.
Вып. 21. Пенской В.В. Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противо¬
стояния времен Ивана Грозного. 1562—1570.
Вып. 22. Аверьянов К.А. Рождение Древней Руси. Взгляд из XXI века.
Вып. 23. Кисин С.В. Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия.
1825—1855 гг.
Вып. 24. Володихин Д.М. Средневековая Москва. Столица православной цивилизации.
Вып. 25. Долгов В.В. Феномен Александра Невского. Русь XIII века между Западом
и Востоком.
Вып. 26. Аверьянов К.А. Великая княгиня Владимирская Мария. Загадка погребения
в Княгинином монастыре.
Вып. 27. Володихин Д.М. Князь Иван Шуйский. Воевода Ивана Грозного.
Вып. 28. Федосов А.В. Готы и славяне. На пути к государственности. Ill—IV вв.
Вып. 29. Бей Е.В. Генерал В.А. Сухомлинов. Военный министр эпохи Великой войны.
Вып. 30. Бенцианов М.М. Служилые элиты Московского государства. Формирование,
статус, интеграция. XV—XVI вв.
Вып. 31. Федосов А.В., Раффенспергер К. Королевство Русь. Древняя Русь глазами
западных историков.
Вып. 32. Боровков ДА. Междукняжеские отношения на Руси. X - первая четверть XII в.
Вып. 33. Боровков ДА. Владимир Мономах. Между историей и легендой.

НОВЕЙШИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ РОССИИ
Д.М. МИХАЙЛОВИЧ
Д.М. ВОЛОДИХИН
МОСКОВСКОЕ
ЦАРСТВО
Процессы колонизации XV—XVII вв
Дмитрий Моисеевич Михайлович —
основатель и глава Общества
любителей философии истории,
заведующий отделом исторической
литературы в издательстве «Восток»,
старший преподаватель Православного
училища искусств имени А.К. Толстого.
Дмитрий Михайлович Володихин —
доктор исторических наук, профессор
исторического факультета МГУ,
заведующий кафедрой культурного
наследия во МГИК, лауреат премии
Президента РФ в сфере образования.
В судьбе России второй половины XV—XVII столетий смешаны в равных
пропорциях земля и небо, высокое и низкое, чертеж ученого дьяка,
точно передающий линии рек, озер, лесов в недавно разведанных
землях, и житие святого инока, первым поселившегося там. Глядя на
карту, нетрудно убедиться, что еще в середине XV века Московская Русь
была небольшой, бедной, редко заселенной страной. Но к началу
XVI века из нее выросла великая держава, а на рубеже XVI и XVII столетий
она превратилась в государство-гигант. Именно географическая среда
коренной «европейской» Руси способствовала тому, что в XVI—XVII веках
чрезвычайно быстро были колонизированы Русский Север, Урал и
Сибирь. Но дело не только в географии. Строй Московского царства
поставлен на камне веры.лгюшл^н православием во всех
РЧ был в течение долгого времени
ретьего Рима, Удела Пречистой,
мысл существования.
4-65
Читаи-город
04.05.2021 000 ТРАМОТА"
у5дагме»°'
I
Чел
ь колфниэацм
Михаилович
382
вк-
9785227096081
lh»374 руб.
~ ~/ и э о и й 111
Номер
42125746
Код
2868176
ТБК
11-7122
Выпуск 34