Автор: Чудакова М.О.  

Теги: история и критика мировой литературы и литературы отдельных стран   литературоведение   критика  

ISBN: 978-5-94117-158-3

Год: 2007

Похожие

Поэтика Михаила Зощенко

Литературный факт 03

Михаил Булгаков

Тыняновский сборник. Выпуск 13. XII—XIII—XIV Тыняновские чтения. Исследования. Материалы

Текст
                    мариэтта
чудакова
новые работы
2003—2006


Памяти
Александра
Чудакова
Ремесло
на ши
души
свело,
заклеймило
звездой
голуб ою.
Я
любила
знач ен ье
св ое
лишь
в
связи
и
в
соседстве
с
тобою.


серия
«диалог»


М АРИЭ ТТА
ЧУДАКОВА
новые
работы
2003-2006
ВРЕМЯ
Москва
2007


ББК 83.3
484
оформление
и
мак ет
Вале рий
Калныныи
Издано
при
финансовой
поддержке
Федерального
агентства
по
печати
и
массо вы м
к омму ник ация м
в
рамк ах
Фе де рал ьной
целевой
программы
«Культура России»
Чудакова
М.
484 Новые работы: 2003—2006. —
М.: Время, 2007. — 560
с.
ISBN 978-5 -94117-158-3
Историк
литературы
советского
времени
Мари этта
Чу даков а
пред­
лаг ает
вниманию
читателей
статьи
посл едн их
трех
лет .
Л юб ители
отечественной
сл ов есно сти
встретят
в
книге
яркие
имена
(Бабель,
Олеша,
Шолохов,
Пастернак,
Солженицын,
Окуджава)
и
неожидан­
ные
со постав ления
—
М.
Булгаков
и
Н.
Ос тро вс кий, «Тимур и его
коман да»
и
«Капитанская дочка», Воланд и Старик Хоттабыч.
Впер­
вые
публикуются
обширные,
основанные
на
большом
материале
ис­
следовательские
р аботы
о
поэтике
Ми хаи ла
Булгакова
и
о
публич­
ном
языке
советской
эпохи.
ББК
83.3
ISBN 978-5 -94117-158-3
© Чудакова М., 2007
© «Время», 2007


ПРЕДИСЛОВИЕ
В
этой
книге
—
работы
последних
т рех
лет,
г ла вным
обр а­
зом
историко-литературные
(конечно,
не
все
из
написанных),
поэтому
не
включена,
скажем,
большая
статья
«В защиту двой­
ных
ста нда р то в» (НЛО.
No
74. 2005), как и многочисленные,
к
сожалению,
стать и,
относящиеся
к
публицистике,
на
которую
трачу
вр емя
иск лю чит е льно
из
чув с тва
долга.
Но
последний
раздел
с ост оит
из
дву х
статей
скорей
уж
исто­
рического
—
или
историко-мемуарного
—
характера.
Они
—
о
том
фо не,
на
кото ро м
происходят
лите ра турные
с обыт ия,
как
работа
«Язык распавшейся цивилизации»
—
о
реч ево м
кон те к­
сте
литературы
советского
п рошлого .
Основной
материал
сборника
—
ли тер ат ура
закончившейся
цивилизации
—
советской.
Статьи
так
или
инач е
связаны
с
ра­
ботой
авт ора
над
историей
литературы
этого
вр емени:
описани­
ем
литературного
процесса,
протекавшего
до
конца
1980- х
годов
в
ус лов иях,
ра дика льно
отличных
как
от
отечественной
ситуа­
ции
1900—1910-х
годов,
так
и
от
условий
жизни
зарубежной
русской
литературы
20—80- х .
Статьи
писались
для
разных
с бор­
нико в,
разных
читателей,
и
порою
необходимо
оказывалось
по­
вт ори ть
кое -чт о
уже
сказанное
в
другом
месте.
Не
все
такие
по­
вторения
удалось
убрать;
н ад еюсь
на
снисхождение
читателя.
Мы
выделяем
в
исто рии
русской
отечественной
литературы
советского
вре м ени
два
цик ла
—
1-й
нач а лся
после
Окт я бря
1917 года и декрета о печати,
резко
изменившего
ус лови я
жизни
и
бытования
словесности,
и
завершился
в
начале
40-х,
когда
вн у­
три
самой
литературы
в оз никло
сильное
тяготение
к
восстанов­
лению
нормальных
условий
р азвит ия
—
объединению
трех
раз ­
делившихся
начиная
с
се ре дины
20- х
и
со верш ен но
обособив­
шихся
к
середине
30- х
ее
ветвей:
о т еч ест венная
печатная,
отечественная
рукописная
и
зарубежная
русская
лите рат ура.
По
нашему
счету
(об этом в предшествующих работах)
бы­
ло
три
по п ытки
с лиян ия.
Первая
—
в
начале
40- х
годов
—
не
уд а­
лась:
ро ман
«Мастер и Маргарита»
остался
в
рукописи,
как
и
по­
ловина
по ве сти
Зощенко
«Перед восходом солнца» .
Втор ая
по­
пыт ка
была
сделана
в
1945—46 годах усилиями нескольких
литераторов
на
инерции
победы
в
войне
—
и
пресечена
докладом
5


Жданова.
Литература
зас тыл а
на
семилетие
—
единственное
за
советские
го ды
время
остановки
литературной
эв олюц ии
в
пе­
чатном
литературном
процессе.
Работа
же
над
рукописями
шла
бурно
—
в
том
чи сле
над
двумя
значительными
романами
(Б.
Пастернака
и
В.
Грос с ма н а), так и не выбившимися в эти го­
ды
на
поверхность
отечественной
п ечат и.
Третья,
удачная
по­
пытка
со впал а
с
«оттепелью»
и
прив ел а
к
расцвету
Самиздата
и
к
печатанию
в
1962году «Одного
дня
И вана
Д енисо вича ».
Оно
обо знач ил о
со е динение
т рех
разъединенных
ве твей .
Но
от­
крывшаяся
воз м ожнос ть
осталась
нереализованной
в
с илу
фун­
дам ен та льных
факторов,
дей ство в а вших
с
1917—1918 годов.
Самиздат
до по лнилс я
Тамиздатом,
и
н ача лся
новый, 2-й
цикл,
продлившийся
до
конца
советского
времени.
Роман
«Доктор
Жи в аго»
встанет
на
рубе же
дв ух
циклов,
роман
В.
Гроссмана
«Жизнь и судьба»
буде т
полностью
принадлежать
циклу
нов о­
му
—
его
автор,
человек
дру го го
поколения,
чем
Пастернак,
уже
не
решает
г лавн ый
вопрос
1-г о
ци кла
и
людей
«первого» (рож ­
дени я
1890—1899 гг .)
поколения
—
«что произошло?» Он си ­
лится
постигнуть
—
«что есть», в какой стране он живет.
Это
наше
пр ед ст ав ление
о
литературном
процессе
советского
времени
положено
в
осно ву
статей,
представленных
в
сборнике.
Але ксан др
Павлович
Чудаков,
однокурсник
на
филфаке
МГУ,
ставший
в
студенческие
же
го ды
мо им
мужем,
всю
жизнь
оставался
для
меня
н ауч ным
руководителем.
Широта
его
науч­
ного
кругозора
значительно
пре вос хо дила
м ой,
его
советы
и
по­
ощ ре ния
были
для
меня
бесценны.
Когда-то
«Новый мир»
напечатал
с тихот воре ни е
Б.
Ахмаду­
линой
«Ремесло»; я прочитала ему первую строфу и сказала,
что
это
—
про
меня.
Он
был
трон ут .
Этими
ст рока ми
я
и
предваряю
сборник,
посвященный
его
памяти.


I


РАЗВЕДЕННЫЙ ПОЖИЖЕ
Баб ель
в
русской
лит ерат у ре
со ве тско го
вр емени
Де журные
в
глазок
бросают
шуточки,
кричат
зэка
тоскливо
за
окном:
«Отдай,
Степан,
супругу
на
минуточку,
на
всех
ее
пожиже
разведем».
Юз
Алешковский,
«Личное свидание» (1963)
1
Некий
парадокс
в идит ся
в
том ,
что
в
первые
совет­
ск ие
г оды
литература
сделала
крупный
шаг
от
тенденци­
озности
—
к
словесности
как
таковой,
от
второй
полови­
ны
XIX века с ее грандиозными идеологическими рома­
нами,
во-первых,
и
от
символистской
пр озы
(от которой
требовал
уйти
Мандельштам), во-вторых,
—
к
допсихо-
логической
пушкинской
прозе,
с
ее
ненагруженностью
идеологией,
с
острой
фа бул ой,
динамичностью
повество­
вания,
крат ко ст ью
фразы,
исчислимостью
и
минимализ­
мом
де талей .
На
самом
де ле
парадокса
нет.
Мощная
инерция
ли те ра­
турной
эв ол юции
еще
не
бы ла
по гаш ена
социальным
да в­
л ени ем.
А
вектор
литературной
эволюции
с
1900—1910- х
годов
у ка зывал
в
сторону
от
психологизма,
ф илос офич но­
ст и,
идеологизации
—
атрибутов
большой
формы
XIX века.
Что
име нно
делать
с
этим
багажом,
который
хотели
отпих­
н уть
в
ушедший
век,
бы ло
уже
в
какой-то
степени
изве с т­
но:
его
избитость
понял
и
даже
показал
своим
опытом
Че­
хов.
Стремление
от толк нут ься
от
ближайшей
тр адиц ии
—
символистского
романа
—
повело
ко
второй
(после чехов­
ской
революции)
по беде
м алой
формы
(рассказ Зощенко,
затем
Баб еля ).
Но
литераторы
1920-х
годов
не
стояли
ли­
цом
к
ли цу
с
символистским
р ома ном
как
непосредствен­
9


ным
пр едшест венн иком .
Между
ними
был
Бунин,
проде­
лавший
особенно
б ольш ую
работу
за
последнее
досовет­
ское
десятилетие.
Он-то,
со бст венн о,
и
пов ерн ул
первым
в
сторону
Пу шк ина,
поп ав
в
мейнстрим
литературной
эво ­
люции
и
многократно
усилив
ее
и нерц ию.
«Эстетическая ценность художественного произведе­
ния
и
см ысло вая
не
одн о
и
то
же,
—
напиш е т
в
1931 году
П.
Бицилли.
—
<...>
И
Толстой,
и
Достоевский
больше
и
ценнее
Пушкина.
Но
после
Пуш ки на
и
Гоголя
не
б ыло
в
русской
литературе
пи сат еля
совершеннее
Бунина. <...>
Так
цикл
развития
русской
литературы,
начинающийся
для
нас
с
Пушкина
<...>, замыкается Буниным»1.
Впо след ст вии
участие
Ба беля
в
литературном
пр оц ессе
со вет ско го
времени
так
сложно
переплелось
с
бу нин ским
влия ние м,
что
вынуждает
остановиться
на
феномене
Бу­
нина .
В
начале
века
пер ед
русской
прозой
встали
несколько
задач.
Во-первых,
остро
актуальной
стала
смена
героя
—
за­
стрявшего
в
ли те рат уре
на
семьдесят
с
лишним
лет
лишне­
го
человека,
С
внутренним
литературным
давлением
соеди­
нилось
давление
новых
социальных
явлен и й: «народ», ак­
ти вно
и
выразительно
проявивший
себя
в
событиях
1905—1906 годов,
особенно
в
деревне
(разгромы усадеб
и
звер с кие
убийства
их
оби та те лей ), безмолвно,
но
настоя­
тельно
требовал
от
писателя
разгадки
св оей
тайны,
про­
сясь
в
литературные
герои.
Второй,
столь
же
актуальной
стала
сугубо
речевая
зад а­
ча.
Литературная
пис ьм енн ая
речь
требовала
обновления.
За
гран иц ей
кн и жного
листа
бурлила
живая,
полная
энер­
гии
устная
простонародная
речь,
выдвинувшаяся
как
п ро­
блема
вслед
за
актуализацией
загадки
на рода.
1 Бицилли П .
М.
Бунин
и
его
место
в
русской
л итера тур е
(1931) //
Би ци лли
П.
М.
Траг еди я
русск ой
культуры:
Ис след ов ан ия.
Статьи.
Рецензии.
М., 2000. С. 421—423. Курсив автора.
10


В-третьих,
наконец,
необх о димы
б ыли
нов ые
средства
изобразительности
взамен
или
в
дополнение
к
отработан­
ным.
Когда
мн ого
лет
спустя,
в
1928 году,
Г.
Адамович
пр ед­
лагал
русской
прозе
искать
но вые
пути,
обратившись
к
опыту
французов,
ко то рые
«в среднем»
пи шут
«лучше
н ас», и,
в
частности,
понять
всл ед
за
ни ми , «что нельзя без
конца
ставить
ставку
на
вн ешнюю
изобразительность
и
что
здес ь
уже
в
конце
прошлого
столетия
был
достигнут
некоторый
"максимум"»2 —
он,
по-видимому,
просто
за­
был,
что
до
этого
«максимума»
русские
дошли
много
поз же
французов.
В
1910- е
годы
его
быстро
достиг
од ин
Бунин,
поразив­
ший
русс кого
читателя
необычным
для
отечественной
ли­
тературы
вниманием
к
цве ту3
—
сначала
в
поэзии,
потом
в
прозе.
К.
Чуковский
в
статье
1915 года восклицал: «Знали ли
мы
до
него,
что
белые
лошади
под
луной
—
зеленые,
а
глаза
у
них
—
фиолетовые, <...>
а
чернозем
—
синий
<...>?» Гла­
голы
у
Б унина
«выражают не действия вещей,
а
их
коле-
ры»
—
алеть,
синеть,
ро зо ве ть*. ( Запомним
эти
наблюде­
ния
—
они
п ри годятс я
нам
в
связи
с
Бабел ем .)
Любую
вещь,
какая
«попалась ему под перо», Бунин вспоминает
«так живо <...>
со
всеми
ее
мельчайшими
свойствами,
кр аскам и,
запахами,
что
ка жетс я,
будто
она
сию
ми нуту
у
него
перед
глаз а ми
и
он
пишет
ее
прямо
с
натуры».
2 Адамович Г.
О
французской
«inquiétude» и о русской «т рев ог е» ( 1928)
//Адамович Г .
Литературные
заметки.
Кн. 1. СПб., 2002. С. 112.
3 Русская литература не имела особенного вкуса к изображению цве­
та
—
вплоть
до
Ч ехов а.
Л.
Пантелеев
не
без
основания
пи ш ет: «Че­
хов
—
писатель
черно-белый.
Особенно
бросается
это
в
глаза
по сле
чтения
бунинской
прозы,
прозы
цветастой,
живописной,
где
на
одной
странице
столько
красок,
цвет о в,
оттенков».
У
Чехов а
не
краски,
а
«подцветка», например в «Ч е рн о м
мо на хе »: «Это было нежное
и
мягкое
сочетание
синего
с
зеленым;
местами
вода
п оходи ла
цветом
на
синий
к уп орос,
а
местами
казалось,
лунный
св ет
сгустился
и
вмест о
во ды
наполнял
б у хту » (Пантелеев Л.
Из
ста рых
записных
книже к
[1946—1947] // Пантелеев А.
Приоткрытая
дв ерь...
Л ., 1980. С. 523).
*
Чуковский
К.
Ранний
Бу нин
[1915г. ]// Вопросы литературы . 1 96 8.
No
5. С. 83-84.
11


Но
помимо
«изощреннейшего зрения»
у
Б унина
обна­
ружился,
по
наблюдениям
критика,
осо бе нно
в
последнее
в ре мя , «изумительно чуткий слух»: краски отступают
—
«художническое внимание <...> сосредоточивается на речи
изображаемых
им
к рест ьян
и
мещан».
Дело,
конечно,
не
в
сл ухе
самом
по
себе
и
не
в
памятли­
вости
на
устную
речь,
а
в
попытках
преобразования
нарра­
тива,
—
в
него
вводятся
устные
реплики
(«причуды этой
речи,
ее
оттенки,
изг ибы
и
в ыви х и») таким именно спосо ­
бом ,
который
приковывает
к
ним
внима ние,
заставляет
за­
поминать.
Чуковский
совершенно
точно
наз вал
зде сь
всего
дв ух
«старших мастеров народной речи»5 —
Николая
У спенско го
и
В.
Слепцова
—
в
первую
о чере дь
с
его
«Пи -
то мк ой ». Заметим
—
назв аны
не
Т урген ев
и
не
Толстой!
Не
у
них,
а
именно
у
дво их
из
«шестидесятников» (добавим
—
ес ли
изъять
из
р ассу ждени я
Г оголя
с
его
особым
местом
в
русс кой
литературе)
объявилось
новое
качество.
Сфор­
мулируем
его
так:
реплики
героев
стали
за пом инающ имис я
цитатами
—
как
строки
из
«Горе от ума» (каждый,
кто
чи­
тал
«Обоз»
Н.
У спен ског о,
не
мог
не
запомнить
и
не
приво­
дить
к
с л учаю : «К примеру,
ты
будешь
двугривенный,
а
я
-
четвертак:
так
слободней
соображать»).
Бунин
только
п одоше л
к
этой
но ваци и
в
русской
прозе.
Одним
из
главных
признаков
его
манеры
осталось
все-таки
предельное
ис пол ьзо ва ние
возможностей
русс кой
письмен­
ной
речи,
столь
отличной
от
устной.
Другой
признак
—
предельная
же
степень
усилия
пере­
дат ь
зри тел ьны й
об лик
предметного
мира,
в
некоем
под ­
спудном
соревновании
с
живописцами.
Эта,
третья
из
очерченных
нам и
за дач
решена
Буниным
в
полном
об ъем е.
Он
с делал
шаг
от
Чехова
—
в
ту
сторону,
по
которой
д ви­
нетс я
потом
Бабель.
Шагнем
же
наз ад,
к
Чехову,
а
затем
заб ежи м
вперед
—
чтобы
показать
последующее.
Вду мч ивы й,
обладавший
тонким
вкусом,
но
скованный
ине р цией
советской
эстетики
критик,
приводя
фра зу
из
5 Там же.
С. 99. Курсив автора.
12


«Мужиков»
Че хов а : «Ольга,
вся
в
свету,
задыхаясь,
глядя
с
ужасом
на
красных
ов ец
и
на
ро зо вых
голубей,
летавших
в
дыму,
бегала
то
вниз,
то
нав ерх »
—
рассуждал:
«Да,
очень
живописны
и
нео б ыч айны
кр асн ые
овц ы
и
розовые
голуби
в
дыму ,
если
дума ть
только
о
цв ете,
но
это
картина
несчастья,
и
это
пер во е,
г лавн ое,
о
чем
забы­
в ать
нико му
не
позволено».
Цвет
не
живет
отдельно
—
он
«делит судьбу явлений,
об­
ладающих
и м»6.
Бабе ль
уб ир ает
того,
кто
видит,
и
его
ужас,
—
и
остают­
ся
красные
овц ы
и
розовые
голуби,
увиденные
н еизв естно
кем
ср еди
несчастья.
Или
опис ани е
закат а
у
Чехова
и
Бабел я:
«Иногда бывает,
что
облака
в
беспорядке
толпятся
на
горизонте
и
солнце,
прячась
за
них ,
красит
их
и
не бо
во
всевозможные
цве та
<...>.
Зарево
охватило
тре ть
неба,
б л естит
в
церковном
кресте
и
в
стеклах
господского
дома,
отсвечивает
в
реке
и
в
лужах,
дрожит
на
деревьях;
дале­
ко-далеко
на
фо не
зар и
летит
куд а-т о
ночевать
стая
диких
уток...
И
подпасок,
и
гуляющие
господа
—
все
гл ядят
на
закат
и
все
до
одного
на хо дят,
что
он
страшно
красив,
но
никт о
не
знает
и
не
скажет,
в
чем
тут
красота»7.
Это
и
многие
другие
чеховские
и
бу нин ские
описания
в тя нуты
в
бабелевские:
«И мы двигались навстречу закату.
Его
ки пящ ие
рек и
стекали
по
расшитым
полотенцам
крестьянских
поле й.
Тиш ина
розо вела» («Путь в Броды»).
6 Берковский Н.
Я.
Чехов:
от
расск азов
и
пов е стей
к
др ама тур гии
//
Берковский
Н.
Я.
Литература
и
театр:
Статьи
разных
лет.
М ., 1969.
С. 79.
7 Чехов Л.
Красавицы
(1883) // Чехов А .
Поли.
соб р.
соч.
и
писем.
Т. 7.
М ., 1947. С. 133.
13


После
первой
фразы
—
как
будто
ид ет
п роиг рыш
без
слов,
кот орый
можно
бы ло
бы
вербализовать
таким
примерно
об­
разо м: «Теперь вспомните все,
что
вы
знаете
о
закате
и
что
вы
помните
из
его
описаний.
Так
вот,
его
кипящие
ре ки ...».
Вернемся
к
Бунину.
Г.
Адамович
писал
в
1928 году,
что
«поздние его вещи,
после
’’Господина из Сан - Фра нц и­
ско”,
—
ис ключ ите ль но
ч етки е,
безошибочно
выразитель­
ные
по
внешности
и
все-таки
куда-то
дальше
рвущиеся,
как
бы
изнывающие
под
тяжестью
собственного
совер­
шен ств а,..»3.
Выделенные
на ми
слова
по дт вер ждают :
пр оза
Бунина,
в
разных
отношениях
достигшая
п редел а,
стала
пико м
р ас­
цвета
определенной
манеры
и,
естественно,
первой
точкой
ее
упадка9.
Бу нин
коснулся
и
разгадки
народа
—
в
тех
ра ссказа х
но­
вог о
толка,
на
которые
обратил
восторженное
вним а ние
критик-современник:
«Ночной разговор» «с и льн о
взбудоражил
читателей»,
едко
вы смеива я
«иллюзии народников об идиллическом,
бла годуш ном
народе
<...>
народолюбец-барчук
вдруг
об­
наруживает,
что
те
’’мужики”,
о
сближении
с
которыми
он
так
пылко
мечтал,
чуть
ли
не
поголовно
убийцы,
”живо -
резы",
злодеи
—
зако рен елы е,
но
с
вид у
добродушные»10.
Один
из
персонажей
«Деревни»
пе р есказы в ает
рассказ
другого:
«’’...Там этих проституток
—
видимо - не видимо .
И
го­
лод ные ,
шкуры,
п ре г олодн ые ! <...> дашь ей полхунта хле­
ба
за
всю
р або ту,
а
она
и
сожрет
его
весь
под
т обой ...
То-
8 Адамович Г.
Ука з.
со ч.
С . 113. Курсив наш.
9 Подробно это описано в давней нашей работе «М а сте рс т во
Юрия
О ле ши » (М., 1972).
10 Чуковский К .
У каз.
соч .
С. 95.
14


то
смеху
бы л о !" Заметь!
—
строго
к рик нул
Кузьма,
оста­
навливаясь.
—
"То-то
смеху
бы ло !"»11.
Здесь
уже
мерещатся
герои
«Конармии».
С ло вом,
Бун ин
полностью
вз рых лил
почву,
подгото­
вил
ма тер иал
для
Бабеля
—
чтобы
тот
спустя
десятилетие
стянул
все
это
железными
обручами
сво ей
короткой
но­
веллы.
2
В
начале
1920-х
годов
дореволюционная
русская
ли те­
ратура
стала
непереводимой
на
язык
нового
массового
чи­
тателя,
а
сегодняшние
«Ивановы и Петровы» (Б .
Эйхен­
баум)
еще
не
могли
стать
материалом
для
литературы,
так
как
провоцировали
описание
в
ста ром
духе:
не
удает­
ся
соз да ть
подлинник,
ориги нал
новой
русской
литерату­
ры
(одно из объяснений тогдашнего засилья переводов).
В
1922 году в статье « Литер ату р ная
Мо сква:
Рождение
фабулы»
Мандельштам
стремится
предложить,
выражаясь
по -сег о дняшн и,
проект
текущей
прозы
—
оторвать
ее
от
русской
беллетристической
традиции,
выр о дившей ся ,
на
его
вз гляд ,
к
началу
XX века в психологическую и бытопи­
сательную
про зу
«Андреева,
Горького,
Шмелева,
Сергеева-
Ценского,
Замятина».
Это
о
ней
н апи шет
в
1924 году
Шкловский
в
первой
статье
о
Бабеле,
вспоминая
его
доре­
волюционный
дебют
в
горьковской
«Летописи»:
«Журнал был полон рыхлой и слоистой,
даже
на
ст а­
рое
сено
непохожей
беллетристикой.
В
нем
пис али
лю-
11 Бунин И.
Д ер евня
(1910) // Бунин И .
Соб ра ние
сочинений
в
9 томах .
Т . 3. М., 1965. С. 39-40.
Но
и
у
Чехова
1890- х
годов,
в
расск аз ах
«Бабы», «Убийство»
и
др.
уже
упоминавшийся
сов етс кий
критик
«по жестокой причудливости
этических
кра со к»
полагал
возможным
«видеть предпосылку для бу ­
дущих
расска зов
Бабеля
из
старого
быта,
с
тем
раз лич ием,
что
Ч ехов
п ри чудли вост ью
не
иг рает ,
а
Б абель
к
такой
игре
тяготеет...» (Бер­
ковски й
Н.
Я.
Указ.
со ч.
С. 71).
15


ди,
к оторые
отличались
др уг
от
др уга
только
фамилия­
ми »12.
Что
это
за
традиция?
Это
традиция
романа
второй
по­
ловины
XIX века и прозы символистов.
Конечно,
ни
То л­
стой,
ни
Достоевский
не
создали
стан дар та
—
стандарти­
зов ан
был
в
пер вую
очередь
тургеневский
роман.
Мандельштамом
пров озгл аш е ны:
1 ) отказ от бытописи;
2)отказотпсихологизма(знаменитое
срав нение,
объеди­
няющее
их,
как
каторжника
с
прикованной
к
нему
тачкой);
3) акмеистическая жизнелюбивая обращенность вовне
—
в
противоположность
и
психологизму,
и,
как
ни
странно,
—
бытописи,
поскольку
ее
традиционные
ф ормы
навевали
не
жизнелюбие,
а
ску ку
(ср.
отзыв
М.
Булгакова
1922 года
о
традиции,
сложившейся
к
нач алу
XX века).
Восприятие
внешнего
мира
как
я рк ого,
залитого
солнцем ,
а
не
сумрачно­
го
и
хмурого
«петербургского»
мира
Достоевского
и
симво­
листов;
4) любая динамика,
эк спр есси я
—
от
фа бул ьной
остро­
ты
(которую в плохо переведенном Брет- Га рте
Мандель­
шт ам
предпочтет
пси хо логи и
в сех
литераторов
1900- х
и
1910- х,
от
Л.
Андреева
и
Горь ко го
до
Замятина)
до
ин­
те нс ивной,
выделенной
детали.
Все
эти
требования,
заме­
тим,
Мандельштам
разделяет
с
формалистами13.
Предпочтение
плохого
перевода
означало
предпочтение
фабулы
и
детали
—
кр ас отам
повествовательной
техники:
и
отлившемуся
в
готовые
формы
повествователю
русс кого
романа
«в третьем лице» (тургеневский стандарт), и охот ­
но
разрабатывавшемуся
в
начале
1920-х
сказу.
Давно
ставшему
визитной
карточкой
русской
литера­
турной
традиции
умелому
оп исани ю
го то вых,
известных
вещей
бы та
(так сказать,
утвари)
предпочитается
новый
12 Шкловский В.
Бабель:
Критический
ром ан с.
Ци т.
по:
Шкловский
В.
Гамбургский
с че т. [Л.] 1928. С. 77.
13 См.
об
этом:
Тоддес
Е.
Мандельштам
и
опоязовская
филология
//
Тыняновский
сборник.
Вторые
Тыняновские
чтения.
Ри га, 1986.
С. 92-93.
16


материал.
В
противовес
авто м ати зова нно й
бытописи
вы­
двигается
фольк лор
—
накопление
и
закр епл ени е
«языко ­
во го
и
этнографического
материала».
Б абель
будто
специально
«взял подряд» (по слову Зо­
щенко)
на
заказ
Мандельштама.
Но
началось
это
еще
до
известности
Бабе ля
—
т енден ция
стала
очевидной
на
д ру­
гих,
значительно
более
блеклых
образцах.
«Дореволюционнная русская литература была статич ­
на,
бесфабульна,
отягощена
псих о лог ич еским
анал из ом,
фи лос офс ким
раздумьем.
Литература
мол ода я,
возник­
шая
в
год ы
революции,
дин ами чна ,
фабульна,
психологи­
ческий
анализ
в
ней
почти
отсутствует»14.
Вернемся
к
«заказу»
Мандельштама,
к
«языковому»,
или
речевому
фольклору.
Им
был
анекдот,
строка
городско­
го
романса,
уличная
руг а н ь, «разговорчики» (Мандель­
штам)
—
все
то,
что
бы ло
вокруг
писателей
всегда
(устная
речь
как
«ближайшие»
к
ли тера туре
ряды,
по
определению
Тынянова), но
—
этот
«фольклор не стремился закрепить ­
ся
и
пр о падал
бе сс ле дно » (Мандельштам).
У
Баб еля
таки м
этнографическим
материалом
стали
ев­
реи
Од ессы ,
причем
мини мализм
материала
был
формооб­
разующим
приз на ко м.
Одна
точно
«подслушанная»
репли­
ка
стала
ан ал огом
фа бул ьной
интриги
—
это
сохранится
до
1930-х
годо в:
в
р ассказ е
«Ди Грассо»
одна
реплика
ма дам
Шварц
(«Что я имею от него.. .
сегодня
животные
шт уч ки,
завтра
животные
шт уч ки» ) соперничает с традицией мно­
гостраничных
философических
диалогов,
по учит е льных
для
читателя.
Минимализм
и
зд есь
стал
новым
и
важным
качеством,
обрушивая
эту
традицию.
Сп ор
о
фабульности,
начатый
глав н ым
об ра зом
Л.
Лунцем
в
знаменитой
статье
«На Запад!», сложным,
но
14 Ашукин Н .
Современность
в
л итера тур е
// Новая русская книга.
1922. No 6. С . 4, 6 (под статьей дата: «Москва.
Ию ль
1922»). П од­
робнее
об
эт ом
—
в
наш ем
предисловии
к
публикации
письма
Го рь­
кого
к
Лунцу
и
пи сем
Лунца
к
Горькому
(Неизвестный Горький:
К
125-летию со дня рождения.
М ., 1994. С. 133—140).
17


безошибочным
построением
выво д ил
к
гораздо
более
об­
щей
для
России
и
ее
культуры
проблеме
секуляризации
и ску сс тва.
Лунц
стремился,
с
единственной
в
своем
роде
последовательностью,
разрушить
глубинный
слой
связей
русской
литературы
с
идеологическими
заданиями
—
и
тем
обезопасить
ее
от
п рям ого
и
дав ящего
воздействия
социума.
С
бо льшо й
интуицией
Лун ц
указал
(и угадал),
что
развитие
«советской», тенденциозной прозы пойдет
именно
в
русле
вялофабульной
«психологичной»
русской
романической
трад иц ии
—
х отя
именно
в
ранние
двадца­
тые
мо гло
казаться,
что
советский
оф ици оз
настроен
на
решительное
ее
прерывание,
поскольку
он
был
заинтере­
сован
в
том,
чтобы
прервать
крупный
разговор
о
бытии,
зав еде нны й
великими
русскими
романистами
вт орой
по­
ловины
XIX века и подхваченный Андреем Белым.
Но
в
том
и
дело,
что
(говоря по необходимости бегло)
телео­
логия
новой
власти
целила
дальше
и
глубже
ближайших
целей:
разрушая,
она
уже
искала
опору
(в том числе и ве­
дя
с ложну ю
литературную
п олити ку), рассчитывая укре ­
пит ься
надо лг о.
Проза
Бабеля
наконец-то
разрушила
идеологичность
русс кой
традиции15—
никакой
острой
фабулъности
она
при
этом,
зам ети м,
не
предложила.
Пересказ
фабул
р асска зов
Бабеля
всегда
затруднителен,
а
порой
невозможен.
Острая
фабула
поме с тила сь
у
не го
в
границах
отдельной
фр азы:
«Старик упал,
повел
ногами,
из
горла
его
вы лил ся
пе­
нистый
ко ра лловы й
ручей »;
«Ночь,
пронзенная
отблесками
кано на ды,
выгнулась
над
у мира ющ им»;
«Начальник мигнул мужику,
тот
по ста вил
на
пол
фо­
нарь,
расстегнул
убитого,
отрезал
ему
ножиком
половые
части
и
ст ал
совать
в
рот
его
жене».
15 См.
в
рецензии
Д.
Мирского
на
сборн ик
Бабеля
«Рассказы» (1925):
«Идеология для него конструктивный прием» (Mirsky D. S . Uncollected
writings on Russian literature. Berkeley, 1989. P. 204).
18


Слово
«ножиком»
и
несовершенный
вид
глагола
(«стал со ­
вать») —
э кв иваде нты
(но отнюдь не конспекты,
нуждаю­
щиеся
в
ра сш и фров к е!) целых глав.
Эт о,
так
сказать,
п рим еры
н ового
жанра
—
острофа-
бу дъной
и
сдожносюжетной
фразы .
Плотность
и
тяжесть
повествующей
фразы,
а
также
«фольклорной»
р епл ики
ге­
роев,
близкой
к
анекдоту
(«Маня,
вы
не
на
работе,
—
зам е­
тил
ей
Беня,
—
холод нок ровне й,
М ан я...»
—
«Король»;
«“Облегчили,
значит,
ста ри ка?” — “Был
грех”» — «Кон­
ки н»), стала одним из самых главных новых качеств.
Такую
фразу
стало
можно
пе ре ч итыват ь,
рассматривать
и
цитиро­
вать.
Она
запоминалась
наизусть
—
как
стихи16или анек­
до т,
попадала
в
живой
речевой
читательский
обиход,
что
не
было,
повторим,
св ойс твом
русской
прозы,
о со бенно
вт орой
половины
XIX века .
Новое
качество,
внесенное
в
литературу
Бабелем
и
Зо­
щенко,
показало
возможности
сближения
русс кой
прозы
с
поэзией
—
не
на
пу тях
ритмизованной
прозы,
а
на
сугубо
«прозаической»
основе.
Проза
Бабел я
была
ст оль
пл от ной
и
потому
увесистой,
что
его
рассказ
составил
серьезную
конкуренцию
жанру
романа
—
фундаментальной
опоре
русской
повествователь­
ной
традиции.
3
Итак,
вектор
литературной
эволюции
в
начале
1920-х
го дов
отвернут
от
тр а диции
большого
«психологического»
р ома н а : «Петербург»
Бе лого,
в
ускоре нн ом
темпе
сыграв
свою
эволюционную
рол ь
к
этому
моменту,
рассматрива­
ется
как
«символизированный»
вариант
классического
ро­
мана.
Это т
вектор
ук азы вает
в
сторону
первой
пол о вины
XIX века,
пр ичем
одновременно
в
на пр авл ении
двух
глубо-
16 Рассказывая Чуковскому о работе над одной из « С ен т им ен та льн ы х
п ов естей», Зощенко говорит: «Знаете,
Ос ип
Мандельштам
знает
многие
мест а
из
моих
повестей
наизусть
—
может
быть,
п от ому,
что
они
как
стихи.
Он
ч итал
мне
их
в
Г о си зда те » (Чуковский К.
Днев­
н ик : 1901—1929. М., 1991. С. 421 —
запись
от
30 октября 1927
г .).
19


ко
различных
явлений:
пу шкинско й
прозы,
о
чем
уже
шла
речь
в
начале
статьи,
и
Г оголя
—
с
укрупненной,
как
под
увеличительным
стеклом,
деталью,
разрастающейся
до
гро­
теск а
с
его
яркостью,
живописностью,
нарядностью.
Гро­
т еска,
и здавн а
заглушенного
натуральной
школой:
самим
же
Гоголем
во
многом
порожденная,
она
заменила
гоголе в ­
ски й
гротеск
«физиологией Петербурга», то есть той же
бытописью.
Святополк-Мирский
нас то йч иво
выде л яет
три
ра сс ка­
за
Бабеля
1923 года («Король», «Письмо»
и
«Соль»), счи­
тая
их
«совершенством», среди прочего,
«по сложности конечного результата,
в
котором
и зу­
мител ьны м
образом
сведены
в
какое-то
новое
единство
героический
пафос,
грубый
реализм
и
высокая
иро­
н ия»17.
Шкловский
вспоминал
о
Бабеле
1918—1919 годов:
«Он один сохранил в революции стилистическое
х л адно кр о вие . <...> Он оказался человеком с заинтересо­
ванным
гол осом ,
никогда
не
взволнованным
и
л юбящ им
па фос »18.
Пафос
как
акмеистический
восторг
перед
веществен­
ной,
предметной
яркостью
зримого
облика
мира
—
быть
может,
важнейшая
черта
по этик и
Бабе ля .
При
описывае­
мых
ужасах
—
жизнерадостная
эн ер гия
повествования,
возбужденная
авторским
чувством
свободы,
раскрепощен­
ности
от
тесных
рамок
целомудренной
русской
литератур­
ной
традиции.
Борис
Владимирский
в
своих
тонких
интерпретациях
Баб еля
удачно
выделил
синтагму
из
пародии
А.
Архангель-
17 Д.
С.
М.
И.
Ба б ель.
Рассказы.
Государственное
издательство. 1925//
Бл аг она мерен н ый . 1926. No 1. С. 168. Выделено нами.
—М.
Ч.
18 Шкловский В .
Бабель:
Критический
роман с .
Ц ит.
по:
Шкловский
В.
Ука з.
соч .
С. 77.
20


ского
—
«ликуя и содрогаясь» (и так и назвал сборник Ба ­
беля
со
св оими
вступительными
статьями
к
разделам19).
Для
подступа
к
современному
(или недавнему послере ­
волюционному)
материалу
была
необходима
особая
фигу­
ра
писателя,
не
св язанн о го
—
ид еол оги че ски,
словесно-те­
матически
—
с
мейнстримом
п рош лого
России.
«У Бабеля много данных,
чт обы
найти
художествен­
ное
оформление
стремлениям
нашей
эпохи,
—
пи сал
П.
С.
Ког ан.
—
Он
еврей.
И
может
быть,
в
этом
ос н овной
источник
тех
особенностей
его
творчества,
которые
п ри­
влекли
к
не му
вн имание
и
критической
мысли,
и
читаю­
щей
публики.
Он
не
знает
никаких
традиций,
он
не
при­
кован
ц епями
(!—
М.
Ч.) к шумящим лесам и зеленым по­
лям,
как
Есенин,
он
не
связан
корнями
с
веко вы ми
обычаями
и
преданиями
крестьянства,
как
Леонов,
не
по­
мнит
о
допетровской
Рус и,
от
обаяния
которой
не
может
уйти
Пильняк.
<...>
Он
смотрит
на
развертывающуюся
перед
ним
картину
жизни
свежим
взглядом.
Ему
не
при­
ходится
делать
усилий,
чтобы
сб росит ь
с
с ебя
гру з
про­
шлого.
Он
проходит
свой
ли тера тур ный
п уть
без
внут­
ренних
трагедий
и
противоречий,
в
кото р ых
билось
соз ­
н ание
Блока,
Есе ни на,
Брю с ова
и
других
п оэтов ,
в
чь ей
груди
сталкивались
вихревые
течения
дв ух
миров
—
от­
ходящего
и
б уду ще го»20.
Итак,
Бабель
осв о бож дал
п розу,
во-первых,
от
«психо­
логии»
и
рефлексии
—
и
автора,
и
герое в,
во-вторых,
от
пре­
емственности
позиции
повествователя-соотечественника.
«Национальный материал», с трудом входивший в совре­
менную
л ит ер ат ур у 2 1, вводился как бы через восприятие че ­
ловека,
впервые
с
ним
столкнувшегося.
И
в-третьих
—
но-
19 Бабель И .
Ликуя
и
сод ро га ясь.
Од есса, 1992.
20 Коган П.
Бабель:
Критика
// Соболь А .
Печальный
весельчак,
Ха­
ит
Д.
Мут ь,
Коган
П.
С.
Бабель,
Вендров
3. По еврейским колониям.
Харьков, 1927. С. 3—4.
21 См.
на пр.: Тынянов Ю. 200 000 метров Ильи Эренбурга //
Жиз нь
искусства. 1924. No 6.
21


вым
качеством,
привнесенным
именно
им
в
рус скую
лите­
ратуру
XX века,
становится
устная
ре пл ика
(не монологи
пер сонаж ей,
как
у
Бунина,
—
скорее
шаг
наз ад
к
«шестиде­
сят ни к ам »), держащая весь рассказ и рассчитанная на то,
чтобы
остаться
в
пам яти
читателя.
«Стиль Бабеля идет,
несомненно,
в
значительной
м ере
от
французских
прозаиков,
в
первую
оче редь
от
Флобе­
ра »22, —
уверенно
писал
в
1926 году А .
Лежнев.
Приводя
да лее
примеры
(«Картины были написаны маслом на тон­
ких
п лас тинка х
кипар исн ого
дерева.
И
патер
увидел
на
св оем
столе
горящий
пурпур
ма нт ий...», «Черный плащ
торжественно
вис ел
на
этом
неумолимом
теле,
отврати­
тельно
худом.
Кап ли
крови
блистали
в
к ругл ых
засте жк ах
пл ащ а. . . », «В бою он выказывал осмотрительное мужество
и
хладнокровие,
ко торое
походило
на
рассеянность
мечта­
т ел я ...»), он давал любопытную интерпретацию генезиса
и
хара кт ера
бабелевского
повествования:
«Интересно,
что
здесь
у
Бабеля
со хр анена
мелодия
французской
фразы.
Эта
особенность
обычно
свойственна
переводам
средней
руки,
где
ее
сле ду ет
сч итать
скорее
не­
достатком,
так
как
она
говорит
о
то м,
что
переводчик
не
су­
мел
на йти
для
чужеязычного
обо р ота
достаточного
эк ви­
валента
в
русской
речи.
Турге не в
этого
из бега л
и
в
п ерево­
дах
флоберовской
“Иродиады”
и
“Юлиана Милостивого”
стар ал ся
фра нцуз ск ую
прозу
так
транспонировать
на
рус­
ск ий
язы к,
чтобы
рит м
и
мелодия
фразы
приобретали
уже
чисто
русский
характер.
Вот
эта
несвобода
и
недостаточ­
но сть
транспонации
чувствуется
у
Бабеля,
—
у
нас
получа­
ет ся
впечатление,
будто
он
ст илиз ует
русс к ие
переводы
Флобера.
Я
это
говорю
не
в
упрек
Баб елю.
Писатель
волен
отталкиваться
от
люб ой
точки.
Баб ель
взя л
ст иль
средней
руки
перевода
с
французского
и
умелой
обработкой
его
до­
с тиг
нео ж иданно го
и
ослепительного
эффекта.
Несвободу
транспонации
—
это
свидетельство
не дос т ат очного
умения
и
бедности
—
он
пре вр атил
в
сознательный
прием,
вполне
22 НотакжеиотА.
Фр анс а.
—
Примеч.
А.
Лежнева.
22


прис пос облен ны й
для
достижения
нужного
результата
(он
при дае т
пр озе
оттенок
торжественности
и
п ыш нос ти )»23.
Хот я
им енно
Чехов
отчетливо
продемонстрировал
то
са­
мое
охлажденное,
нейтральное
ко
в сему
о писы ваемо му
отно­
ше ние
повествователя,
которое
у
Бабеля
доведено
было
до
предела
и
пол учил о
чек а нное
определение
кр итик а : «Смысл
приема
Бабеля
с остои т
в
то м,
что
он
одним
г олос ом
говорит
о
з вез дах
и
о
триппере»24, —
этот
прием
пришел
в
прозу
1920-х
годов,
уже
пр о пу щенный
через
увеличительное
стекло
фран­
цу зско й
прозы
XX века .
Чеховские
«сумеречность», умерен ­
ность
в
описаниях
у ступи ли
место
бунинскому
укрупненно­
му,
живописному,
колористическому
видению
детали.
Ци ти руя
Шкловского
—
«...одним
голосом
го вор ит
о
звездах
и
о
триппере», А.
Мэрфи
резюмирует:
«...Невозмутимость
п еред
лицом
вс ех
несообразно­
ст ей,
жестокостей
и
красот
жизни
была
одним
из
главных
орудий
в
а рсен але
Бабеля,
и
он
пользовался
им
на
прот я­
жении
все й
своей
писательской
карьеры»25.
Эффект
оп исаний
«ужасов»
—
«скорее лирический,
комический
или
элегический,
не­
жел и
шокирующий
или
вызывающий
от в ращ ен ие»26.
23 Цит.
по:
Лежнев
Л.
Совр еме нники.
М., 1927. С. 127—128. В расска­
зе
Б абеля
«Гюи де Мопассан»
дан а
как
бы
методика
этого
п ревра ще­
ния
плохого
перевода
с
французского
в
ру сску ю
прозу.
О
пересече­
нии
вл ия ния
Чехова
и
фра нцу зско й
литературы
в
прозе
Б абеля
см.
т ак же : Nilsson N. Issak Babel’s Story «Guy de Maupassant» // Studies
in 20th century Russian prose. Stockholm, 1982. P. 212 —226 .
24 Шкловский В .
Ука з.
с оч.
С. 367.
25 Murphy А .
В.
The Style of Isaak Babel // The Slavonic and East
European Review. Vol. XLIV, N 103. July 1966. P. 363 — «This impas­
sivity before all the incosistencies, cruelties and beauties of life was one of
the chief weapons in Babel's armoury and he made use of it throughout
his writing career».
26 Ibid., 364 — «horrors», «either lyric, comic or elegiac rather than one of
shock or disgust».
23


«Чисто человеческие и нравственные качества припи ­
сываются
п ре дметам ,
в
м анер е,
напоминающей
классиков.
"Несмелая заря билась над солдатскими овчинами”,
"...Послушные пожары встали на горизонте"»27.
Тут
важно
было
бы
подчеркнуть,
что
эпитет
—
один.
«Ненавижу,
как
ты
п ишешь!
—
говор ил
Буни ну
Ку­
прин.
—
У
ме ня
от
твоей
изобразительности
в
глазах
ря­
б и т»28.
Вот
Бабель
и
проредил
эту
с лиш ком
плотную
бу­
н инску ю
и зобра зитель нос ть
как
морковку
на
г рядке
(и,
как
попытаемся
пояснить
дальше,
этим
перетянул
к
се­
бе
его
п одра жате лей ).
У
него
вообще
нет
изобразительно­
сти
как
узнаваемости
(в отличие,
скажем,
от
Оле ши )29.
У
французской
прозы
XX века искали писатели 1920-х
го­
дов
смел ост и
описаний,
разрушения
полутонов
и
привычно­
го
целомудрия
русской
л ите рат уры,
теперь
уже
«неуместно­
го », умения в упор взглянуть на бренное,
чудовищное
и,
ка за­
лось,
нео пису емое.
Она
помо гал а
уй ти
от
идеологичности
—
что
еще
допускалось
социальным
регламентом
первых
совет­
ски х
л ет,
но
было
нел егк о
для
писат ел я
русской
традиции.
Ман ера
Ба беля
быстро,
можно
с казат ь
—
молниенос­
но
—
на хо дит
подражателей.
В
апреле
1925 года очень хваткий и переимчивый Вл .
Ли­
дин
пишет
рассказ
«Салазга», где уже,
всего
год
сп устя
пос­
ле
восхождения
звезды
Бабел я
на
рус ско- с ове тс ком
литера­
турном
не бос воде,
нагло
плагиирует
его
стиль
и,
возбужда­
ясь
от
удачной
кражи,
даж е
запутывается
в
синтаксисе.
27 Ibid., 365.
28 Цит.
по:
Ржевский
Л.
Прочтенье
творческого
слова
// Ржевский Л.
Прочтенье
т ворческ ог о
слова:
Л ит ерат уроведч еск и е
пр облем ы
и
ан ализ ы. N-Y., 1970. С. 41—42.
29 Позволим себе сослаться на собственную давнюю работу: «Никако ­
го
"узнавания"
вн еш него
к он тура
пре дм ета
в
метафорах
Б абеля
не
происходит.
Мы
не
обольщ аем
с ебя
мыс лью,
что
не
раз
виде ли ,
как
сидит
и юль
на
розовом
берегу
реки.
Никогда
нет
от
них
удовлетво­
ренного
ощущения,
что
с
подлинным
верно.
И
во
всяком
случае
чита­
т ель
п олност ью
из бавле н
от
ложн о го
чувства,
что
и
он
всегда
думал
так
же.
З ато
он
может
думать
так
отныне»(ЧудаковаМ.
О,
Мастер­
ство
Юрия
Олеши.
М., 1972. С. 60).
24


Описываются
похороны
погибшего
в
боях ,
кажется.
«Федины руки,
знавшие
и
холод ную
жесткость
вин ­
товки,
и
бес смер тну ю
мягкость
ж енско й
груди
(sic/),
женщина
перекрестила
его
и
п оц елов ала
в
вы со кий
мно ­
горечивый
(форменный Бабель!) лоб,
и
вдв оем
понесли
мы
оттуда
его
на
р огоже
на
монастырское
кладбище»;
«Я встал возле Феди в последний раз на колени и по ­
целовал
его
ру ку,
попорченную
крысами,
и
лоб
неизъя с ­
нимой
белизны,
и
сказал
е му. . .»30.
З десь
и
характерные
оксюморонные
эпитеты,
и
«авва-
кумовский»
синтаксис.
Но
«настоящее»
использование
идет
небольшими,
но
необходимыми
дозами:
«Всю жизнь Ивана Семеновича Пронина мучили жу­
лики.
Они
преследовали
его
вс юду
—
эти
искатели
даро­
вог о
изобилия.
Они
ползли
на
нег о
пешим
строем
и
был и
похожи
на
г олод ную
бескрылую
сар анчу .
Они
проникали
чере з
проходную
завода,
вхо ди ли
в
новый
трехсветный
цех
и
нагло
ста нов ил ись
рядом
с
ним »31.
Начало
п ове сти
эксплуатирует
привитую
Бабе ле м
черту.
«Медленно,
обходя
разбросанные
по
п олу
круп ные
детали,
Гришка
шагал
и
носком
правой
ноги
завертывал
в н утрь,
как
дел ают
конькобежцы
при
п овор ота х.
Че р­
ный
берет
р еял
над
его
полным
и
нем ног о
бледным
ли­
цом».
«Шел четвертый месяц установки маховика.
С
кры ш
сор вал ась
пер вая
капель,
отбивая
черные
ли­
нейки
на
сне жны х
еще
тро ту ара х.
В
листопрокатку
скуд­
но
проникало
солнце;
лучи
его
синели
и
курились
дымом
сгорающего
масла».
30 «Прожектор» . 1925 . No 10 . 31 мая.
С. 6.
31 Русин П.
Маховик:
Рассказ
// Новый мир. 1935. No4. С. 5.
25


«По чугунным плитам пола прямо к нему шел высокий
человек
в
ра сп ахнут ой
ши не ли.
Длинные
полы
кавалерий­
ской
ши нели
шевелились
тупыми
ск ла дкам и,
как
пр ис пу­
щенное
знамя
на
ветру.
Че лов ек
улыбался,
вспыхивая
ст е­
кла ми
очков»32.
Конечно,
у
Н.
Русина
(не оставившего дальнейшего сле ­
да
в
литературе)
все
это
сдобрено
пс их ологи змо м.
В
сер еди не
1930- х
го дов
пишет
нов елл ы
и
короткие
по­
вес ти
Н.
Атаров
(которому суждено будет в 1950- е
годы
за­
нять
заметное
мест о
в
печатной
литературе
и
официальной
литературной
жи зн и).
Оди н
из
рассказов
о писыва л
1919
год
(известный автору,
родившемуся
в
1907- м,
по
большей
части
литературно)
в
Петрограде.
Напомним
сначала
р асск аз
Бабе ля
1932 года «Д ор ога».
В
в о сем надцат ом
го ду
из
Киева
ед ет
по езд.
«Ночью поезд вздрогнул и остановился.
Дверь
те п­
лушки
разошлась,
з елен ое
сияние
снегов
открылось
на м.
В
вагон
вошел
станционный
телеграфист
в
дохе,
стяну­
той
ремешком,
и
мягких
кавказских
сап огах .
Телегра­
фист
протянул
рук у
и
пристукнул
пальцем
по
раскрытой
л ад они.
—
Документы
об
это
место...
<...>
Ряд ом
со
мной
дремали,
сидя,
учитель
Иегуда
Вейнберг
с
женой.
Учитель
женился
несколько
д ней
наза д
и
увозил
молодую
в
Петербург.
Всю
дорогу
они
шепта­
лис ь
о
комплексном
методе
п реп одав а ния,
потом
заснули.
Руки
их
и
во
сне
были
сцеплены,
вдеты
одна
в
другую.
Телеграфист
прочитал
их
мандат,
подп ис анны й
Луна ­
чарским,
вытащил
из-под
до хи
маузер
с
узким
и
грязным
дулом
и
выстрелил
учителю
в
лицо.
За
спиной
телеграфи­
ста
топтался
сутулый,
большой
м ужик
в
развязавшемся
т реу хе.
Начальник
мигнул
му жику ,
тот
поставил
на
пол
фонарь,
расстегнул
уби того ,
отре з ал
ему
ножиком
пол о­
вые
ч асти
и
ст ал
совать
их
в
рот
его
жене.
32 Там же.
С . 11, 19,23.
26


33
—
Бре згов а ла
трефным,
—
сказал
те легра фис т,
—
ку­
шай
кош е рное ».
Обратимся
к
рассказу
Н.
Атарова.
«Ночью под новый год пришли сообщения о взятии
кр асн ыми
во йск ами
Екатеринослава.
Ко мму нисты
с
ут ра
были
мобилизованы
на
митинги
<...> редактору Лангово-
му
поручили
загородный
Охтенский
завод.
<... >
Корр ек ­
тор
Рачков,
заменявший
в
по ез дках
кучера,
п од хлест ывал
отощалую
лошадь.
<... >
—
Гляди:
недобитый,
—
сказал
Рачк о в,
показывая
в
глубь
леса.
Высокий
старик
в
городском
пальто
и
мягко й
п уховой
шапочке
стоял
под
сос нами
в
нехоженом
ле су
и
смотрел
в
бинокль
на
р ябины ,
теснившиеся
на
опушке.
Р асст егну в
на
ходу
кобуру
наган а
и
выпрыгнув
из
ко­
ляски,
Ланговой
приблизился
к
подозрительно
не лепо й
и
неум естно й
фигуре
горожа ни на ,
но
тот
даже
не
огля­
нулся,
увлеч ен н ый
своими
странными
наблюдениями.
—
Эй,
гражданин,
давай-ка
сюда,
—
сказал
Ланговой.
—
А
что
вам
угодно?
—
с
вежливой
улыбкой
отозвался
с тар ик. <...>
—
Ты
в
какую
зону
забрел,
ты
зна еш ь?
—
Я
в
зон е
зимних
пастбищ
др оздов -ря бин н ик ов,
—
с
готовностью
ответил
с тар ик.
<...>
—
...Прикажете ман­
дат?..
Видно
было,
что
к
нему
не
раз
прис та в али
с
расспро­
сами.
...
Старик
достал
мандат
ловким
дв иж ени ем,
точно
патрон
из
ружья.
Но
его
ли цо
вдруг
погасло,
исч езла
лас­
ковая
усмешка,
остались
о зябш ие
уши ,
усталость
в
глазах,
красные
н ито чки
стариковского
румянца;
и
это
соедине­
ние
ох отн ичье й
сноровки
с
устало-беспомощным
выр а­
жением
л ица
почему-то
уб еди ло
редактора
в
то м,
что
ста­
рик
говорит
п рав ду.
Он
только
ме лько м
взглянул
на
ма н­
дат,
в ыда нный
Лесным
институтом»33.
Атаров
Н.
Рассказы.
М ., 1947. С. 52—54.
27


Это
—
«Дорога»
наоборот.
Один
из
беллетристов
1930—1950- х
годов,
А.
Письмен­
ный,
вспоминал
вос х ище нно
«о впечатлении,
которое
п ро­
извел
на
ме ня
и
мои х
товарищей
газетный
очерк
Ив.
Ката­
ева
“Третий пролет”», и цитировал:
«’’Сначала даже и не мост увидели мы,
а
лишь
идею
моста,
мел кий
и
легчайший
абрис,
повисший
в
свечении
воздуха
и
воды.
Ут ро
бы ло
неяркое,
ровная
облачная
пеле­
на,
но
на
тако м
раздолье
—
св ета
не
з аним ать,
ре ка
белая,
с
искрой
ба лтий ск ого
серебра.
Проходит
час,
лин ии
м ос­
та
по с тепе нно
чернеют,
он
воплощается.
Уже
различимы
поло гие
ду ги
всех
шести
пролетов,
тоненькие
—
отсюда
—
устои,
и
от
них
—
опущенные
в
в оду
черточки
о тр аже­
ний’’.
За
"опущенные в воду черточки отражений",
за
"балтийское серебро"
много
мож но
бы ло
о тд ать »34.
Цитируя
это
рассуждение
в
одной
из
своих
работ,
мы
во зра жали
—
почему
ж
—
«можно было .. . »? Именно отдали,
и
очень
много,
за
возможность
выучиться
рисовать
эти
«черточки»
и,
гл авн ое,
за
право
демонстрировать
печатно
результаты
этой
учебы,
плоды
мастерства.
Стремясь
при
помощи
«черточек»
передать
на
страницы
печати
человече­
ские
чувства,
которые
как-то
н адо
бы ло
сохранять
и
пе ре­
давать
по
наследству,
Паустовский
вел
в
Литинституте
се­
м инар
по
этим
именно
«черточкам», очерчивающим эти
именно
чувства,
не
касая сь
в
своих
очертаниях
гре шн ой
земли,
и
был
почти
канонизирован
при
жизни
—
для
того
чтоб ы
очень
вскоре,
ув ы,
расплыться,
как
те
самые
«чер ­
точки
отражений»35.
Идея
уроков
мастерства
навеяна
вообще
главным
об­
разом
прозой
Бабеля,
которую
перечитывают
и
даже,
как
у видим
далее,
пер епи сываю т .
34 Письменный Л .
Фарт.
М ., 1980. С. 55.
35 «Сквозь звезды к терниям» (1990). С м .: Чудаков а М .
О.
Избранные
раб оты . T. 1. Литература советского прошлого.
М., 2001. С. 357.
28


4
И
еще
раз
вернемся
к
Бунину.
Его
проза
дала
имп ульс
тем,
кто
пошел
ми мо
психологи­
ч ес кого
ан али за
(«под Толстого») и бытописи
—
того,
что
стало
дорогой
официозной,
старательно
соблюдавшей
тре­
бования
регламента,
прозы.
Связь
с
Буниным
очев идн а
у
те х,
кто
обозначил
линию
неофициальной
литературы
(во главе ее встал Паустовский).
Она
от лична
был а
в
пер ­
вую
очередь
поэтикой:
резкая
смена
ед ва
намеченных
кар­
тин,
запахов,
красок,
на стро е ний
—
то,
что
А.
Роскин
на­
звал
в
1930-е
годы
ме то дом
«приведенного в беспорядок
прейскуранта»36.
Реч ь
шла
о
беллетристической
манере
Га­
бриловича
(его текст трудно даже назвать прозой)
—
маке­
те,
в
сущности,
прозы
не
только
подражателей
Бунина,
но
и
разжижителей
Б абел я.
Приводя
цит ат у,
в
которой
Ба­
бель
очевиден
и
в
первом
л ице
единственного
числа
(уже
вытесняемом
из
п розы), и в стыке фраз: «Я зажег спичку.
Черный
жук
ударил
меня
по
л бу », Роскин не называет име­
ни
Б абел я,
а
комментирует
содержательную
сторону
(«жу ­
ки
в
февр але
би ть
по
лбу
не
могут»
и
т.
д.).
Именно
в
1930-е
год ы
в
Бунина
добавляли
Б абе ля.
По­
ч ему
же?
—
спр ос им
мы
себя.
Почему
же
им
недостаточно
было
одного
Бу нина ?
Дальнейшее
представляется
особенно
важ ным ,
ясным
для
того,
кто
изо
дня
в
день
наблюдал
условия
функциони­
рования
печатной
литературы
в
советских
условиях,
но
не
так-то
ле гко
поддающимся
внятному
эксплицированию.
Прежде
всего
—
сама
густота
бунинской
конкретной
изобразительности
был а
уже
не дост у пна
для
подража­
ния
—
литературные
условия
не
дав али
возможности
так
въедаться
в
какой
бы
то
ни
бы ло
предмет.
Одинаково
пр о­
тиворечили
регламенту
и
были
им
заторможены
два
напра­
влен ия
этого
«въедания».
36 В статье А.
Роскина
1935года«Усеченная
строка
и
усеченная
дейст­
вительность» (РоскинА.
Ста тьи
о
лит ера ту ре
и
театре.
Антоша
Че-
хонте.
М ., 1959. С. 16).
29


Первым
был а
дотошность
«толстовского»
психологиче­
ского
въ еда ния.
К
началу
1930- х
г одов
нам ет и лась
стан­
д арт ная
«толстовская»
дорога
(по ней уже шел кое -к ак
Фа­
деев
с
большими
остановками,
так
и
не
сумев
дописать
—
как
ему
это
печатно
пр едр ек
Шкловский
еще
в
1929 году
—
своего
«Последнего из удэге») с узкими,
обусловленными
возможностями.
Свободный
же
психологический
анал из
из
литературы
исключен,
поскольку
самоанализ
и
ре фле к­
сия
рассматриваются
социумом
только
в
кач ест ве
а три бу­
та
человека,
ведущего
двойную
жизнь
(признак такой жиз­
ни
—
в еде ние
дневника)
и
тяго те ющег о
к
преступлению37.
Вторым
направлением,
которому
пр егра ди ли
дорогу,
стала
дотошность
бу нинс кой
конкретности,
со
всеми
по д­
роб нос тям и,
осязаемыми
и
видимыми.
«Читая Бунина,
мы
дейс твите ль но
словно
ви дим,
слы­
ши м,
обоняем,
осязаем
—
всем и
органами
чувств
вос п ри­
нимаем
изображаемую
им
матер ию »38.
Что
им енно
под роб но
опис ыва л
Бунин?
Крестьянина,
его
одежду,
его
движения,
его
дом,
его
утварь,
поле,
луг,
лес.
Но
к
рубежу
1920—1930-х
все
это
м огло
быт ь
описано
ли шь
скво зь
призму
«колхозной»
жизни
—
для
э того
не
нужна
был а
живая
и
дотошная
наблюдательность.
По бе­
дивший
материализм
не
пр инял
слишком
тесного
прибли­
жения
литературы
к
материи
как
к
реальности.
В
начале
1930- х
кончалось
время
«натурализма», смело ­
сти
о писан ий.
Еще
недавно
о
Бабеле
п ис ал и: «Он мастер
отчетливой
прозы
"французской складки"»39 —
и
«фран ­
цузская
складка»
включала
в
себя
ве сь
на бор,
который
был
воспринят
отечественной
беллетристикой
как
мощный
ры­
чаг
изменения
традиции.
37 Подробней об этом см.
в
на шей
статье
«Судьба "с амо отче та -испо ве ­
ди"
в
лит ера тур е
советского
вр емен и
(1920-е
—
конец
1930- х
го­
дов)»вкн:
Чудакова
М.
О.
Избранные
работы. T.1. Литература со­
ве тс кого
пр ош лого.
М ., 2001.
38 Бицилли П.
М.
Ука з.
с оч.
С. 422.
39 Лежнев Л .
Ука з.
с оч.
С. 119.
30


Теперь
литература
теряла
«французскую»
свободу
об­
ращения
с
материалом.
Раскрепощающая
ро ль,
сыгранная
французской
прозой,
снималась
с
репертуара
—
мощная
традиция
подымалась
со
дна
уже
в
ви де
особым
образом
отшлифованных
(в качестве зеркала русской революции)
«своих»
классиков
и
вытесняла
недавние
но вац ии.
Ис че за­
ла
«высокая ирония»
вместе
с
«нерусской»
терпкой
па тет и­
ко й.
На
литературную
сцену
вно вь
выступили
полутона
(с которыми Бабель,
казалось,
п ок он чил), подтекст ( но
не
слишком
многозначительный). Бабель в 1930-е
годы
стано­
вился
все
бол ее
неуместен.
Между
тем
он
уже
впитался
в
повествовательность
ру с­
ской
прозы
—
за
несколько
лет
до
того,
как
его
кровь,
в ыра­
жаясь
с
небабелевской
высокопарностью,
впиталась
в
ру с­
с кую
почву.
Неопределенно-лирический
универсальный
повествовательный
язык,
который
окончательно
с форми ­
ровался
в
первой
половине
1930- х
годов
и
на
долгие
годы
стал
спасительным
для
тех,
кто
не
хотел
войти
в
официоз­
ное
рус ло,
—
это
усеченный,
сглаженый
редуцированный
яз ык
бабелевской
пр о з ы. «Путаные вывески и разношерст­
ные
г орода
существовали
в
тот
год
в
нашей
стр а не.
Зим а
бы ла
сн ежн ая.
К
весне
начались
морозы.
П очта ри
разъез­
жали
в
д ли нных
овечьих
тулупах.
Крестьянские
сходы
со­
бирались
у
жарких
печей...» —
фрагме н т
прозы
Е.
Габрило­
в ича 40. Но этот отрывок мог равно принадлежать и К.
Пау ­
стовскому,
и
С.
Гехту,
и
С.
Бо ндар ин у,
и
Р.
Фраерману,
и
Н.
Атарову,
и
В.
Ко жев ни ко в у4 1, и самому Роскину
—
на­
пример,
в
его
биографической
повести
о
Чехове
1939 года:
«В степи строились шахты.
Рядом
с
м ог иль ными
кургана­
ми
вырастали
фио ле то вые
горы
шлака.
Ястребы
садились
на
телеграфную
проволоку
и
уже
равнодушно
смотрели
на
проходящие
поезда»42.
Отм ети м
любопытное
место
в
той
же
повести:
40 Роскин Л .
Указ.
со ч.
С. 2 2—23.
41 В 1939
году
А.
Роскин
в
газетной
статье
цитир у ет
его
описание
как
образец
новой
умелост и: «Тучи пахли погребом» (Чудакова М .
Ма с­
т ер ство
Юри я
Олеши .
М., 1972. С. 51 ).
42 Роскин А.
Статьи
о
л итера тур е
и
театре...
С. 271.
31


«Рассматривая рисунки брата,
Антон
думал
о
том,
что
некрасивое
нисколько
не
реальнее
красивого.
Эта
простая
мысль
казалась
ему
истино й,
важной
для
всякого,
кто
хочет
создавать
неч то
свое
в
и ск усс тве.
Одн ако
когда
он
сам
пробовал
писат ь
красиво,
получа­
лось
что-то
с овсем
несообразное,
напоминавшее
б езг ра­
мотный
перевод
иностранного
р ома на»43.
У
самого
Чехова
нигде
таких
суждений
и
размышлений
не
зафиксировано
—
ни
про
кр аси вое
и
некрасивое,
ни
про
сходство
красивого
с
плохим
переводом
(известный рас­
ска з
«Дорогие уроки», напротив,
демонстрирует
плохой
перевод
без
малейшей
претензии
на
к рас оту
оборотов).
А.
Роскин,
один
из
размывателей
бабелевской
манеры,
вы­
раж ает
поз д нейш ие
предпочтения
—
с вои
собственные
и
своего
круга.
Но
сначала,
прежде
чем
разжижиться
в
пр озу
сер еди ны
1930- х
и
последующих
лет,
Бабе ль
прошил
прозу
люд ей
второй
половины
1920- х
годов,
еще
не
боявшихся
смелости
оборотов
и
энергии
си нт ак сиса,
а
иск а вших
их
—
про зу
Олеши,
Иль фа
и
Петрова
и
В.
Кат аева
(ср.
хот я
бы
в
«Ра ­
стр а тч ик ах »: «Железо било в железо .
Ста нции
великолеп­
ными
мельницами
про лет али
мимо
ок он
на
электрических
крыльях», —
всегда
по чти
с
заметным
налетом
ими т ации ).
Его
школа
началась
и
еще
раньше
того
—
в
1923 году в пре­
дисловии
к
предполагавшемуся
сборнику
молодых
одес­
ски х
писателей
он
называет
Гехта,
Славина,
Паустовского,
Ильфа .
Но
то гда
бы ло
еще
далеко
до
будущего
неукосни­
тельного
понижения
градуса.
Генетически
особенности
и
Бабеля,
и
позднейшей
прозы
восходят
к
пушкинскому
повёствованию,
где
«действия
и
события
перечисляются,
а
не
р ассказ ыв аю т ся », отмечал
Ю.
Н.
Тынянов.
Цитируя
е го,
современный
автор
пишет:
«Устанавливая жанровые истоки пушкинской про­
зы,
будущий
исследователь
несомненно,
среди
первей-
43 Роскин А .
Ука з.
соч .
С. 317.
32


ших
назовет
жанры
соб ыт ийно -повест в оват ель ны е,
по
преимуществу
—
путешествие,
хронику,
реляцию,
лето­
пис ь»44.
Эту
установку
на
летописание
приняла
проза
1920-х
го­
до в;
Бабель
нашел
для
нее
форму.
Д.
М ир ский
в
1925 году
писа л,
что
«какая- то
подлинная
эпичность»
—
это
«самое
неожиданное
и,
может
быть,
самое
ценное
у
Бабел я »45.
Эта
эпичность
и
перенята
в
редуцированном
ви де
беллетриста­
ми
«усеченной строки».
Ба бель
давал
повадку,
недооценивая,
возможно,
сил ы
своего
примера,
сво ей
образцовости46.
Не
раз
отмеченная
исследователями
концовка
«Дороги»
важна
не
только
не­
ожиданной
идеологичностью,
но
и
той
инве рс ией,
которая
бы ла
н о вацией
(в сравнении,
например,
с
Че хо вым,
а
так ­
же
и
с
пафосом
самого
Б абе ля)
и
стала
с
того
вре ме ни
(1932 год)
камертоном
«лирической»
прозы
последующих
ле т : «...превосходная
моя
жизнь,
полная
мысли
и
веселья».
А
спустя
пять
лет
концовка
«Ди Грассо»
кажется
уже
на­
пис а нной
под
влиянием
Паустовского:
«...и
вдруг,
с
такой
ясностью,
какой
ни ког да
не
исп ы­
тывал
до
сих
пор
(эта досказанность была “ до
сих
пор
противопоказана
Ба бел ю”.
—
М.
Ч .), увидел уходившие
ввыс ь
колон ны
Думы , <...> увидел в первый раз окружав­
шее
ме ня
таким,
ка ким
оно
был о
на
самом
дел е,
—
затих­
шим
и
нев ыр азимо
прекрасным».
44 Чудаков Л.
П.
Поэтика
пушкинской
проз ы
// Болдинские чтения.
Г ор ь кий, 1981. С. 62—63.
45 Мирский Д .
С.
И.
Э.
Бабель.
Рассказы
// Mirsky D. S. Uncollected
writings on Russian literature. Berkeley, 1989. P. 205.
46 В архиве молодого литератора 1930 - х го д ов Э ффенди К ап и ева
(ла­
кец
по
присхождению,
владевший
русск им
языком
как
вто рым
род­
ным,
он,
под обно
Ба бел ю,
стремился
войти
в
русскую
проз у
—
но
с
глубоко
своим,
не
теряющим
этнографичности
мат ери алом )
хра­
нился
«Переход через Збруч», своеручно переписанный
—
для
и зу­
чения
тайны
маст ерст ва,
как
п оясн яла
вдова
Капиева,
показавшая
рук опи сь
автору
данной
статьи.
2 Новые работы
33


Это
уже
гайдаровское
«А жизнь,
товарищи
<...>
была
совсем
хорошая!»—
черты
на ро ж давш ейся
идилл ии,
спро-
воцированнной,
возможно,
тем
стр ем лен ием
закля ст ь
судьбу,
которую
Ахматова
видела
в
гене зи се
к онцо вок
«По ­
вестей
Белкина».
Да,
новеллы
второй
половины
1930- х
уже
смыкаются
в
отдельных
точках
текста
с
давно
сформировавшейся
ма­
нерой
Паустовского.
Бабел ь,
можно
сказ ат ь,
уже
сам
пи­
шет
под
Паустовского,
дав но
впит ав шег о
Ба беля
и
тайком
оглядывающегося
на
позднего,
эмигрантского
Бу нина .
Особенно
оче вид но
это
в
р асск азе
«Поцелуй» (1937).
Сам а
ситуация,
декорации,
соположение
персонажей
—
благородный
парализованный
старик,
его
дочь,
вдовеющая
«после офицера,
убитого
в
германскую
вой н у », ее пятилет­
ний
сын,
чье
присутствие
только
обозначено
—
для
общего
кон т ура
«семьи учителя,
сем ьи
добрых
и
слабых
людей»
—
все
это
ситуация
рассказов
Паустовского,
с
сер еди ны
1930- х
до
1950- х.
«Оцепенев,
она
стояла
в
старомодной
та льм е,
словно
вы­
литой
на
тонкой
ее
фиг у ре.
Не
мигая,
прямо
на
меня
смот­
рели
расширившиеся,
сиявшие
в
слез ах ,
голубые
гл аза».
«Никогда не видел я существа более порывистого,
св о­
бодног о
и
б ояз лив ого».
«...Я притянул к себе однажды голову Елизаветы Але­
кс еевн ы
и
поцеловал
ее.
Она
медленно
отс т ранила сь ,
вы­
прямилась
и,
ухватив
руками
стену,
прислонилась
к
не й».
«Разбуженный старик беспокойно следил за мной из -
под
листвы
лимонного
дерева.
—
Скажите,
что
вы
верн ет есь ,
—
повторял
он
и
тряс
го лов ой.
Елизавета
Алексеевна,
на кин ув
полушубок
поверх
ба­
тистовой
ночной
кофты,
вышла
провожать
нас
на
улиц у».
«Начиналась осень и неслышно сыплющиеся галиций­
ски е
до жди» .
«Все в той же батистовой кофте с обвислым круже­
вом
—
То милина
выбежала
на
крыльцо.
Горячей
рукой
она
взял а
мою
ру ку
и
ввела
в
дом».
34


«Томилина подала мне похолодевшую руку.
Как
все­
гд а,
она
прямо
держала
голову».
Эти
«Паустовские»
части,
связанные
непосредственно
с
героем-рассказчиком,
прошиты
контрастирующей
с
ни­
ми
с у ровой
нитью
его
ординарца
Су р о вцева,
сплетенной
в
св ою
оч ер едь
из
дв ух
нитей
—
грубости
о бнаже нно й
ре­
альности,
от
сек са
до
смерти,
и
живости
просторечия.
Причем
име нно
просторечием
пе р едают ся
ударные,
сугубо
«бабелевские»
сюжетные
зве н ья:
«—
Ты
где
от д ы хаеш ь? <...> Ты поближе
к
нам
лягай,
мы
люди
живые.
<...>
—
С ог ласная ,
—
сказ ал
он,
усаживаясь,
—
только
не
высказывает.
<... >
—
Главное,
что
кони
пристали,
—
сказал
он
весе­
ло,
—
а
то
съе здили
бы...»
«...Я направился в дом,
чтоб
проститься
со
стариком.
—
Гла вно е,
что
время
нет,
—
загородил
мне
дорогу
Су­
р ов цев,
—
сидайте,
поедем...
Он
вытолкал
меня
на
у лицу
и
подвел
лошадь».
Свои
действия
он
проясняет
уже
в
дороге
(«...с мо тр ю
—
мертвый,
испекся...»).
Ржевский
пр иво дит
немало
примеров
влияния
сти ля
Ба­
беля
на
Паустовского47.
От
прямых
банал ьн ост ей ,
от
кр ас иво стей
Паустовского
спасают
«бабелевские»
короткие
фразы
и
детали
разных
п лан ов,
поставленные
ря до м48. И в пределах этой короткой
фразы,
столкнутой
с
другой
короткой,
слова,
банальные
определения,
как
в
стихе
—
благодаря
отк рыто й
Тыняно-
47 Ржевский Л .
Бабель-стилист //
Ржевский
Л.
Прочтенье
творческо­
го
слова:
Литературоведческие
проблемы
и
анализы.
N-Y., 1970.
С . 79-81.
48 Позволим себе процитировать письмо коллеги Г.
Ф.
по
поводу
наше­
го
док ла да
(легшего в основу этой статьи): «... Они ег о ,
б аб елевски й
з оло т ой , nô золотнику в свою кашицу подсыпали .
Без
э того
было
бы
е сть
нельзя.
Вот
тебе
и
"дрожжи мира"!»
35


вым
тес но те
стихового
ряда,
—
теряли
с вой
б аналь ный
ха­
рактер:
«Светлая ночь теплилась за окнами.
В ода
блестела,
как
фол ьга.
В
северной
мгле
тлел
за кат.
За пах
травы
и
вла ж­
ных
камней
проникал
в
к омн ату
вмест е
с
г ол осами
птиц »
(«Северная повесть», 1939).
Не
дов одя
картину
до
драматизма,
Паустовский
при­
вычно
соединяет
мелодраматическую
выразительность
ре­
плик
старой
французской
школы
(Дюма)
с
хо рош им
зн а­
ни ем
техники
русс кой
прозы
второй
половины
XIX —
нача­
ла
XX веков:
«—
Чт о?
—
т онко
кр икн ул
Траубе,
и
щ еки
его
задро­
жал и.
—
Может
быть,
я
ослышался?
—
Он
по верн ул
к
Ки­
селеву
бл едн ое
пухлое
ли цо:
—
Вы
не
смеете
мне
приказы­
ват ь.
Вы
не
сме ете
нич его
говорить.
Вы
у бий ца,
и
с
вас
со­
рву т
за
это
погоны» (тамже,
с . 226).
Да
—
это
именно
и
есть
разжиженный
Бабель.
В
этот
эпитет
мы,
пожалуй,
не
вкладываем
оценки;
если
бы
не
страшная
гибель
Бабеля
и
непредставимые
душевные
мук и
ее
многомесячного
пр едви дения
и
ожидания
—
все
вообще
бы,
возможно,
выглядело
иначе.
Кровь
на по лнила
(как пи­
сал
Тынянов
о
стихах
погибшего
Есенина)
это
вл иян ие.
Р азв однив шие
Бабеля
литераторы
изъяли
из
употребле­
ния
(правда,
под
давлением
прочно
установившегося
р ег­
ламента)
то,
что
бы ло
ств ол ом
бабелевской
прозы,
—
мате­
риал,
не
знающ ий
ограничений.
Сохранились
свидетельст­
ва
о
том ,
как
отбрасывались
ба белевс ки е
темы.
Э.
Миндл ин,
вернувшись
из
бо льн ицы , «рассказал Паустов­
скому
о
своем
соседе
по
б ольни чн ой
койке
—
могильщике»,ко­
торый,
у ми р ая, «целыми днями сетовал на свое невезенье».
«—
Вот
уж
не
повезло,
так
пои стине
не
повезло!<...>
Золо тое
же
время!
Весь
год
ждешь,
ждешь
эту
пору,
не
до­
ждешься
ее!
А
дождался,
и
на
тебе
—
л ежи
тут
боль ной ,
36


а
там
деньги
твои
зазря
пропадают,
господи,
прости
мои
прегрешения!
В
летние
дни
ягодного
с езон а,
по
словам
могильщика,
де­
ти
что
мухи
мрут .
Только
поспевай
хоронить
их.
А
детскую
мог илу
не
в
пример
б ыст рее
выкопаешь,
чем
взрослую.
Раз-
два
копнул
—и
готово.
А
что
детская,
что
взрос ла я
могилка
—
все
одно,
все
вро вень ,
в
но рму
идет».
И
чае вых
перепадает
б ол ьш е. «Детские похороны куда прибыльней,
чем
друг ие!
И
долго
еще
вздыхал
и
убивался
мог иль щ ик.
Та к,
взд ых ая
и
кляня
сво е
н евезен ь е,
и
умер,
задохнувшись
как-то
под
утро».
«—
Изумительная
тема
для
рассказа!
—
во ск ликну л
Паустовский.
—
Берите
ее
и
пишите.
—
А
вы?
Я
ск аз ал,
что
не
буд у
писать.
И
снова
стал
уговаривать
его
"взять"
тему
себ е.
Паустовский
подумал
и
отказался.
Тема
был а
не
"его".
Он
не
умеет
писа ть
об
уродливом,
о
бе знр а вст венно м.
Онио
духовном
убожестве
не
может
писать.
Жизнь
раскрывается
для
нег о
только
чере з
пр е­
кра сно е
в
жизни»49.
«...Э то
поч ти
гипнотическое
дей ст вие
его
пейзажей
—
с
обязательной
черной
водо й
ос енних
речек,
запахом
пало­
го
листа
и
мокрых
заборов», —
пишет
о
Паустовском
ме му­
ар и стка
и
приводит
письмо
к
ней
1960 года
—
об
одном
из
ее
рассказов:
«Читал и радовался за вас,
за
по длинно е
ва ше
мас тер ­
ство,
лаконичность,
точный
и
тонкий
рисунок
вещ и,
осо­
бенно
пс ихол о г иче ский,
и
за
п од текст.
Печаль
этого
рас­
сказа
так
же
прекрасна,
как
и
печаль
чехо вск ой
"Дамы
с
со бач ко й"» (I960)50.
49 Миндлин Эм .
Необыкновенные
собеседники:
Л ит ерату рные
воспо­
минания. 2-е изд., испр.
и
доп .
М ., 1979. С. 439—440.
50 Гофф И.
Запах
мо крых
за боров . .. // Воспоминания о Константине
Паустовском.
М ., 1983. С. 258. Курсив наш.
37


Ликование
и
со др ог ание
Ба беля
заменены
печалью,
па­
фос
—
лиризмом,
раз жиже нн ый
Бабел ь
сливается
в
одном
растворе
с
разжиженным
Че хо вым.
Бабелю
б ыло,
в озмо ж­
но,
бл изко
горьковское
противопоставление
героического
и
лирического
—
в
«Заметках о мещанстве» 1905 года ( ко­
торые,
впр очем ,
сам
Горький
никогда
не
перепечатывал):
м ещанин ,
по
Горькому,
«любит жить,
но
впечатления
переживает
не
глубоко,
социальный
трагизм
не
доступен
его
чувствам,
только
уж ас
п ерд
своей
смертью
он
может
чувствовать
глубо ко
и
вы раж ает
его
порою
я рко
и
сильно.
Ме щан ин
всегда
ли­
рик ,
паф ос
совер шен н о
нед ост уп ен
мещанам,
тут
они
точ ­
но
прок ля ты
проклятием
б есс или я..,»51
В
1920- е
годы
во
внимании
Мандельштама
к
вещи
«по ­
сле
туманов
символизма»
видели
нечто
«новое и неожидан ­
ное»(Э.
Го ллер бах
—
об
одном
из
стихотворений
Мандел ь­
штама
1915 года52).
К
началу
1950- х
под
предводительст­
вом
б лагоро дн ого
Паустовского
вернулись
к
туманам
символизма
—
но
уже
не
с
пылинкой
дал ьних
стран,
репре­
зентирующей
что-то
предметное,
невесомо
вещественное,
а
с
обязательными
черной
водо й
речек
и
запахом
мок ро го
забора.
Даже
Николай
Грибачев,
оди н
из
наиболее
оф иц ио зных
(и притом еще убежденных)
литераторов,
начинает
свой
«Рассказ - о
пе рвой
любви » (1953) бабелевской хладнокров ­
но-патетической
ф р аз о й: «Река пылала от лунного света»53.
Таким
образом,
когда
Ши мон
Маркиш
писал,
что
ги­
бель
Бабеля
не
случайна
—
«Ему не было места в советской
литературе
40-х
и
50-х
годов»54, —
то
в
определенном
смыс­
ле
он
был
безусловно
прав.
В
ин ом
же
смысле
можно
уве-
51 Цит.
по:
Гор ьк ий
М.
Несобранные
л ите рату рно -кр итич ес кие
с татьи.
М., 1941. С. 386. Курсив наш.
52 Цит.
по
коммен т ари ям
А.
Г.
Меца
к
«Полному собранию стихотво­
рений»
Мандельштама
(М., 1995, Новая библиотека поэта.
С . 527).
53 Рассказы 1953
года.
М., 1954. С. 85.
54 Бабель и другие .
С. 7.
38


ренно
утверждать,
этого
места
оказалось
оч ень
даже
мно­
го,
только
без
его
имени
и
главнейших
примет.
Тот
гра дус
температуры
бабелевской
прозы,
который
по
оп ти ма льно­
сти
аналогичен
40 градусам спирта в водке ( ре зу ль т ат,
по­
лученный,
как
известно,
великим
Менделеевым
в
результа­
те
длительных
экспериментов
и
п роб ), был разведен в пе­
чатной
оте че с тве нной
русской
прозе
1930—1950-х
до
почти
полной
потери
вкуса.


СУБЛИМАЦИЯ СЕКСА КАК ДВИГАТЕЛЬ СЮЖЕТА
В ЛИТЕРАТУРЕ КОНЦА 2О-х и в 30-е ГОДЫ
1
Раскрепощение
печати
после
октября
1905 года породило
среди
прочего
литературу
пола.
Перескочив
через
все
пери­
пет ии
любовных
отн ош ен ий,
разработанных
европейскими
литературами
второй
пол овины
века,
русская
беллетристика
сразу
оказалась
на
изнаночной
с тороне
темы,
причем
с
не­
пременным
философствованием
по
это му
поводу.
Это
обоб­
щит
потом
Пастернак,
описывая
умонастроение
1916 года:
«...B братниной истории имелись и свободная любовь,
и
яркая
кол л изия
с
житейскими
цепями
брака,
и
право
сильного,
здорового
чувства,
и,
Бог
ты
мо й,
ч уть
ли
не
весь
Леонид
Анд рее в»1.
В
1917 году в России кончилось православие как госу­
дарственная
религия,
и
одним
из
следствий
стало
стр еми­
тельное
освобождение
телесного
начала.
Обнаженное
тело
г ляд ело
теперь
отовсюду
—
в
претензии
манифестировать
новый
зд ор овый
быт.
Например,
на
обложках
журнала
«Медицинский работ­
н ик» (1926 г.)
голые
мужчины
сидели
на
краю
ва нн
в
г ря­
зелечебницах,
предоставленных
рабочим.
Физкультурни­
цы
шли
на
парад
в
коротких
трусах
и
отк рыты х
майках
—
в
противостоянии
недавним
«ню»
не
для
любования
обна­
женным
телом,
а
для
демонстрации
н ового
отношения
к
об­
наж ен но сти
(«естественная»
телесность
человека
труда).
В
нача ле
20- х
Бабел ь
отвернется
от
«философствую­
щей»
беллетристической
традиции.
Он
формирует,
с
опо­
рой
на
французскую
традицию,
преимущественно
изобра-
1 Пастернак Б .
Пов е сть
// Пастернак Б.
Собрание
сочинений
в
5то­
мах.
Т. 4. М., 1991. С. 107. Здесь и далее курсив наш.
40


зительную
манеру2.
Се кс
изображается
ли бо
с
про сти тут­
ко й,
л ибо
в
ситуации
насилия,
либо
с
точки
зрения
наблю­
дателя
со
стороны,
т.
е.
близко
к
поэтик е
порнографиче­
ских
ф и льмов,
вне
этических
и
философических
оценок.
Это
име нно
сек с
—
не
эрос
и
не
любовь3.
Рядом
с
Бабелем
в
середине
20- х
годов
будет
н аспех
ф ор­
миро ват ь ся
беллетристика,
пря мо
наследующая
«Санину»
и
«праву сильного,
здорового
чувства»
—
«половые отноше­
н ия » (согласно установившемуся обозначению), секс вне
любви,
вне
психологических
тонкостей,
но
в
этом
качестве,
однако,
вс яче ски
обсуждаемый.
Это
—
и
в
романе
С.
Семе­
нова
«Наталья Тарпова», и в повестях и рассказах С.
Малаш-
кина,
Л.
Гумилевского,
П.
Ром анов а
(сборник его рассказов,
как
и
соответствующий
том
собрания
сочинений
со
знаме­
нитым
рассказом
«Без черемухи», так и назван: «Вопросы
п ола », 1926) и множества авторов,
исчезнувших
впоследст­
вии
из
видимого
поля
литературного
процесса
(напр. , Г.
Ле-
соклинский
с
его
повестью
«Недельники»
в
«Молодой гвар ­
дии», 1926, No 3).
При
этом,
как
справедливо
фиксирует
М.
Сл о ним, «несколько лет назад повесть Малашкина не
могла
бы
появиться
в
Р ос сии:
ее
уб ила
бы
це нз ура »4.
Ве сь
«вопрос»
це л иком
развернут
в
сторону
сов падени я
или
несовпадения
с
«нашим социалистическим идеалом»
2 Об этом
—в
наш ей
статье:
Чехов
и
фр анц узска я
пр оза
XIX—XX вв.
в
о тече стве нном
литературном
процессе
20—30-х годов //
Че хов иа-
на:
Чехов
и
Фра нция .
М., 1992, а также в статье « Раз в еденны й
пожи­
же»
в
данном
сборнике.
3 «Явному физиологизму сопутствует тоска по утерянной сублима ­
ции» — в «Солнце
Италии»
Баб еля
(Fiaker А .
А ванг ард
и
эро ти ка
//
Russian Literature XXXII (1992). P. 46).
4 Слоним М.
Литературный
дневник
// Воля России, 1927, No 6 —7.
С.
127). Он высказывает свое предположение относительно этого
изменения
(по сравнению с началом 20- х): «Теперь,
очевидно,
и
са­
ми
коммунисты
отдают
с ебе
отчет,
во
что
превратилось
“разреше ­
ние
полового
воп роса”
у
молодеж и» (Там же,
с. 127). В 1925
г.
выхо­
дит
пов есть
М.
Борисоглебского
«Святая пыль» — о разврате у мона­
хов,
в
«Круге»
No
6 - «Блаженный
Ананий»
Вс.
Иванова,
следу ющи м
о бр азом
охарактеризованный
М.
Сл о нимо м: «Половой
патологией
занялся
тал а нтлив ый
Вс.
Иванов,
потративший
много
умения
и
стилистической
ловк ости
для
того,
чтобы
рассказать,
как
41


и
уко ры
ди да ктич еско й
критики
сосредоточены
обычно
на
недостаточной
развернутости
в
эту
сторону5.
Беллетристика
устами
персонажей
объявляет:
«Любви у нас нет,
у
нас
есть
только
половые
отноше­
ни я6, потому что любовь презрительно относится у нас
к
области
“психологии”,
а
право
на
существование
у
нас
имеет
только
одна
фи зи ология »7.
В
повести
Н.
Никандрова
«Путь к женщине»
литератор
Шибалин
излагает
в
выступлении,
как
о пр еделя ет
он
с ам,
«несколько моих личных мыслей по половому вопросу».
Слушатели
—
собратья
по
це ху
—
взбудоражены
его
высту­
пл ени ем,
же нщины
—
возбуждены:
«Ты только погляди,
ка кие
у
него
губы!
В
такие
г убы
так
вкусно
целоваться!
—
Во т!
Ты
уже
и
“влюбляться”
и
“целоваться”! <...> человек дышит великой социальной
идеей,
—
а
ты?
А
ты
все
с води шь
в
нем
к
физическому.
Тьфу!
Д аже
пр о т ив но ! <...> — <...>Почему ты так воору­
жаешься
против
фи зиче с кого?
Ведь
без
физического
то­
же
нельзя.
Хорош о ,
ко гда
и
то
есть,
и
другое:
и
физиче­
ск ое,
и
духовное.
Как
говорится,
одно
при
другом».
Возбуждена
ж ена
самого
Шибал ин а:
пьяные
солдаты
заставили
блаж ен ног о
безногого
Анания
про вести
н очь
с
разгульной
деви цей ,
от
чего
он
и
у мер.
Рассказано
это
с
так ими
«густыми»
натуралистический
подробностями,
что
чтение
“Блажен­
ного
Анания”
вызывае т
ощущения,
схожие
с
морской
болезнью»
(Слоним М .
Книжные
н овост и
// Воля России, 1927, No 8 —9. С. 207).
5 Ср . : «Произведения Малашкина,
Романова
и
Гумилевского
чер ес чур
слабо
критикуют
уродливости
в
о бл асти
половых
отношений
у
на­
шей
молодежи.
Сл аб ость
их
критики
объясняется
тем,
что
они
недо­
статочно
или
совсем
не
п одчер ки вают
про тив оре чия
межд у
эти ми
у род л ивос тями
и
нашим
соци алис тичес ким
идеалом» (Гусев А.
С.
Пределы
кр итики
// Известия, 5 мая 1927).
6 Ср.
выделенные
курсивом
слова
в
цитате,
сноска
5.
7 Романов П.
Без
черемухи
[ 1926] // Романов П.
Избранные
произведе­
ния.
М ., 1988. С. 187. Ср.: Полонский Вяч,
Замет к и
журналиста
(О про­
б лемах
«пола»
и
«половой»
лит ер ат уры ) // Известия, 3 апр. 1927 г.
42


«Я безумная оттого,
что
лю блю
те бя!
Я
безумная
от­
того,
что
мне
да же
сейчас
хочется
л ас кать
тебя,
ласкать
неторопливо,
мучительно,
остро,
чтобы
ты
у
меня
стонал
от
боли,
от
наслаждения...»
И
Шиб алин у
автор
предоставляет
возможность
как
мож ­
но
более
от кр ове нно
вы ска затьс я
по
«половому вопросу»:
«Чтобы сломить во мне человека и бросить к своим но­
гам,
ты
распаляешь
во
мне
низкую
похоть
—
это
тв ой
прием
борьбы
со
мной!
И
ты
пускаешь
при
этом
в
ход
всю
свою
развращенность!<...> Ты и привязала-то
м еня
к
се­
бе
раз-вра-том...
<...>
Я
не
те бя
люби л!..
Я
твой
разврат
люб ил!.. — <...> Ответь честно:
ну,
а
ты-то,
ты,
ты,
разве
ты
не
получаешь
со
мн ой
на сл а жде ния?»
Шибалин,
как
от
стр ашной
физической
боли,
корчи т
лицо :
«— “Наслаждение”, “наслаждение”!.. Там,
где
мужчи­
на
ищет
только
здор овог о
удовлетворения,
н ужно го
ему
для
дальнейшего
жизненного
строительства
и
б орьбы ,
там
женщина,
всл едст ви е
узости
св оих
интересов,
на хо­
дит
наслаждение
и
делает
его
смыслом
своего
бы тия!
Для
му жч ины
любовь
средство,
для
ж енщ ины
ц е ль!»8
По в есть
строится
как
пьеса
(как и была сначала задума­
на ), тезисы
—
перепевы
«Пола и характера»
Отто
Вейнин-
гера
—
разыгрываются
партнерами.
В
той
же
кн ижке
«Нового мира», где начато печатание
повести,
—
ст атья
Вяч.
Полонского
о
Серг ее
Малашкине.
Критик
напоминает,
что
ре чи
героя
«Луны с правой сторо ­
н ы», который,
«с благосклонного разрешения автора,
пр едл инно
тя­
нет
нудную
ка нитель
о
свободе
половых
отношений,
о
то м,
8 Никандров Н .
Пу ть
к
женщине:
Рома н ы,
пов ести,
рассказы.
С Пб.,
2004. С. 219, 231-232.
43


что
н адо
отбросить
старые
формы
любви,
ра ск реп ост ить
женщину,
и
другое,
в
том
же
роде», могут «показаться
оригинальными
лишь
читателю,
который
только
пона­
сл ышке
знаком
с
эпохой
реакции
после
революции
1905
года . <...> Волна эротической беллетристики несла на сво­
ем
гребне
таких
героев
упадка,
как
Анатолий
Каменский
со
своей
“Ледой”
и
незабвенным
поручиком
Нагурским,
который,
однако,
щенок
—
рядом
с
Таней
Аристарховой,
так
далеко
ша гну ла
она
от
распутников
тог о
в р еме ни»9.
Ни
в
как ой
ин ой
сфере
утопия,
ставшая
основой
полити­
ческой
и
социальной
жизни,
не
проявила
себ я
так
ярко,
как
в
этой,
п роде монс три ров ав
квадратуру
круга:
отмена
старо­
го
законодательства
о
семь е
и
браке
и
провозглашение
но вых
личных
отношений
привели
к
огромному
росту
а бортов
и
количества
детей
в
детдомах.
В
этом
смысле
повесть
Ник ан-
др ова
стала
одной
из
немногих,
прямо
целящих
в
утопию.
«Как видно из критических отзывов,
роман
был
понят
дословно,
буквалистски,
иск люч ите ль но
в
контексте
ли­
тературы,
посвященной
“половой проблеме” . Е го п ри т че ­
вый,
антиутопический
подтекст
оказался
не
вы я вл ен»10.
9 Новый мир. 1927. No 2. С. 173.
10 Михайлова М .
В,
Комментарии
// Никандров Н.
Ука з.
с оч.
С. 498.
К а жется,
остались
не
отмеченными
в
обширной
ли терат уре
о
М.
Булгакове
следы
явного
его
з нак омс тва
с
р омано м
Никандрова
и,
пожалуй,
вли ян ия
на
сцены
«писательского»
быта
в
До ме
Грибоедо­
ва
ди ало гов
литераторов
и
ос обе нно
их
фам илий- псев дон имо в
в
по­
в ести
«Знакомые и незнакомые» (первая часть «Пу ти
к
женщине»),
печатавшейся
как
раз
тогда,
когда
Булгаков
только
подступал
к
п ер­
вой
редакции
будущего
«Мастера и Маргариты», где действовал по­
эт
Антоша
(затем
—
Иванушка)
Безродный
(краткое,
по
условиям
тех
лет,
упоминание
—
в
нашей
статье
1976 г. «Творческая история
романа
М.
Булгакова
“Мастер и Маргарита"»). В повести Никанд­
рова
действуют
Антон
Н елю дим ый,
Анто н
Тих ий,
который
рвется
в
Дом
п иса телей
в
галошах
на
босу
ногу,
и
«президиум»
тут
же
п ри­
нимает
решение
(«—Несмотря на то,
что
на сто ящее
собрание
вмест е
со
всем
СС СРом
высо ко
ценит
та ла нт ливые
стихотворения
Антона
Тихого
на
производственные
темы,
про
эл ектрификацию,
канализа­
цию...
тем
не
ме нее
президиум
ника к
не
может
ему
позволить
н ару­
шат ь
принятый
в
общественных
мес тах
порядок»
и
постановляет
44


Ли те ра тура
на
эту
те му
использовалась
чисто
политиче­
ски
—
в
партийной
борьбе,
продолжавшейся
до
ко нца
20- х
годов11, но,
конечно,
не
ею
порождалась12.
Так
или
иначе,
с
прозой
«половых отношений»
к
к онцу
20- х
г одов
б ыло
покончено.
Для
прозы
Баб еля ,
лишенной
«комсомольской»
тенденциозности,
дела л ись
исключе­
ния
—
главным
образом
благодаря
его
а втор ите ту
и
напо р у;
так
оказались
напечатаны
«Старательная женщина»
(1928), «Гапа Гужва» (1931), «Гюи де Мопассан» (1932),
«Улица Данте» (1934) —
встретив,
однако,
решительный
отказ
редко л лег ии
альманаха
«Год шестнадцатый» (от­
вергнутый
там
же
р асска з
«Мой первый гонорар»
автору
так
и
не
удалось
напечатать).
При
этом
приемов
соединения
«физического»
секса
с
описаниями
лю бви
героев
так
и
не
бы ло
выработано
(кроме как в «Т и хом
Доне») —
и
уже
не
оказалось
свобод­
н ого
поля
для
этой
выработки.
После
резких
выст упл ений
в
журнальной
и
газетной
критике
1927—1928 годов регла­
ме нт
наложил
на
тем ы
«пола»
свой
жесткий
запрет,
сохра­
нявшийся
(за исключением вышеназванных исключений)
до
начала
60- х
годов.
«... пре дл ож ить
поэ ту
Антону
Тихому
либо
немедленно
оставить
в
раздевальной
галоши ,
л ибо
удалиться
из
за ла » (с. 204—205). Лите­
раторы
знакомятся,
называют
свои
«литературные имена»: «Я Иван
Бездомный. — А я Иван Бездольный. — А я Иван Безродный»(с. 214),
«—Я
Ант он
Сладкий,
мо жет,
слыхали?
—
Как
же,
как
же,
слы хала .
А
я
Анюта
Боевая...—Я Антон
Кис лы й.
—А
я
Нюр а
Раз ута я.
—
А
я
Антон
Кислосладкий...
А
я
Нюша
Задумчивая...» (с. 216), а также
Антон
Нешамавший
и
Анто н
Н еевши й
(с. 224) и т.
п.
11 Это хорошо показано в автореферате ( и
о соб енно
—
самой
д исс ер­
тации)H. Е.
Кочетковой
«Дискуссия о “п орн ог ра фи ч еск ой"
литера­
туре
в
жу рнал истике
1920-х гг.» (М., 2004).
12 В этом смысле связывание литературных судеб всех писавших на те­
мы
«пола»
с
политическими
результатами
в нутрип артийно й
борьбы
пред став л я ется
слишком
прямым
и
искусственным
(см.: Кочетко­
ва
Н.
Ев рейский
вопрос
и
д искуссия
о
«порнографической литерату­
ре»
в
С ССР
// Параллели:
Русско-еврейский
историко-литератур­
ный
и
библ ио г рафич еский
альманах.
М., 2002. С.
123—143). Даж е
в
эти
годы
литературный
процесс
не
лишался
о пред еле нной
и мма­
нентности
и
не
являлся
лишь
иллюстрацией
к
политической
жи зни.
45


Н юансы
душевных
движений,
связанных
с
сексуальными
отношениями,
несмотря
на
бурные
ди спу ты
20- х
годов,
так
и
ос тались
отнесенными
к
буржуазным
пережиткам.
С екс
ог о­
ле н,
функционализирован,
освобожден
от
эмоциональных
одежд
—
но
не
должен
п оявля тьс я
в
ли те рат уре
и
в
этом
ви де.
Под
давлением
запретов
русская
литература
(и культу ­
ра
в
целом
—
театр,
живопись)
к
концу
20- х
годо в
покида­
ет
эту
те му
в оо бще13.
Исключения
крайне
редки.
Среди
них
—
повесть
М.
Фромана
«Жизнь милой Ольги», где лю­
бовные
отношения
полностью
в ывед ены
из
круга
совре­
менных
трактовок
и
оппозиций
(«с черемухой»
или
«без
ч ер ем у хи») и переключены на связь с классической тради­
ци ей
(очевидная проекция на « Дв ор я нс ко е
г нездо », «Об­
рыв»
и
«Анну Каренину»), достаточно тонко осовременен­
но й.
То,
что
для
посторонних
наблюдателей
выглядит
как
пр едос уди т ельн ая
случайная
связь
с
женатым
человеком,
для
самой
героини
и
ест ь
любовь:
«...Утром,
во йдя
на
кухню
и
не
глядя
на
м олча ливо
поджавшую
губы
хозяйку,
она
испытала
первый
раз
в
жизни
омерзительное
чувство
ничем
не
заслуженного
унижения.
<...> “Но почему?
Почему?
—
накрывая
мок­
рое
л ицо
полотенцем,
спр аш ив ала
она
себя.
—
Вед ь
это
же
никого
не
кас ает ся!
И
я
—
люб лю,
люблю!” —
улыбну­
лас ь
она
уже
у
се бя
в
комнате
зер кал у»14.
Эротика
любви
дана
всего
несколькими,
но
значимыми
сво­
ей
необычностью
на
тогдашнем
литературном
п оле
штрихами:
«Берг прошел к себе в комнату за шапкой и,
шар я
в
тем­
ноте
рукой
по
шершавому
одеялу
постели,
вдруг,
уже
нащ у­
пав
шапку,
увидел
—
опрокинутое,
в
свете
зеленоватого
13 Выходом Луначарского из театра ( п о с ле
м ейе рхоль дов ск ой
поста­
новки
«фламандского эротического фарса Великодушный рогоно­
сец ») «ознаменовано не только начало кончины русского авангард­
ного
теа тр а,
но
и
возобновление
традиции
р усск ого
пур ита низма
и
его
запретов» (FiakerА.
Авангард
и
эр от ика.
Ука з.
изд .
С. 48).
14 Фроман М .
Жизнь
милой
О льги. [Л. ], 1930. С. 66.
46


абажура,
лицо
Ольги
с
плотно
сжатыми
р ес ницами
и
сло­
манными,
г от овыми
к
неизб еж но му
стр а дан ию,
полосками
б рове й.
Б ерг
поч увс твова л
знакомый
легкий
хол одок ,
по д­
кативший
к
сердцу,
ст ис нул
з убы
и
выш ел
из
ко мн ат ы»15.
В
одно
и
то
же
время
вычеркнутыми
из
литературы
оказ а­
лись
и
полемика
с
психологизацией
любовных
отн о шен ий,
и
сама
психологизация.
Подспудно
готовится
квазипуритан-
ская
советская
схема:
любовь
—
это
семья
и
рождение
детей.
Развернутый
способ
вытеснения
те мы
рождается
ра нь­
ше,
опережая
официальные
запр е ты,
—
в
журнальной
п уб­
ликации
1927 года романа Ю.
Олеши
«Зависть».
2
Строится
сюже т
о
невозможности
эроса
или
с
подав­
ленным
эро со м,
не
выявленным
не
только
для
героев,
но,
возможно,
и
для
самого
автора.
В
романе
Олеши
много
голого
юного
т ела,
окрашенного
авторским
люб ованием,
—
но
показанного
искл юч ит ел ьно
в
спор т ивно й
динамике
(показанного умело,
со
знанием
де ла
и
с
болельщицким
вкусом
к
не му ), в продолжение линии раз­
решенной
фотообнаженности
физкультурных
п арад ов,
с
вли­
я нием
кон ст рукти в ист ского
в иде ния
обнаженной
натуры:
«Они увидели упражнения в прыжках.
<...>
Юноша,
взлетев,
пронес
свое
тело
над
веревкой
боком,
почти
скользя,
вытянувшись
параллельно
препятствию,
—
точ­
но
он
не
перепрыгивал,
а
перекатывался
через
препятст­
в ие,
как
через
вал.
И
перекатываясь,
он
подкинул
ноги
и
задвигал
ими,
п одобн о
пловцу,
отталкивающему
в оду.
<...>
Все
закричали
и
зах л опал и.
П рыгун ,
по чти
голый,
отходил
в
сторону,
слегка
п рипа дая
на
од ну
ногу,
должно
быть,
из
спортсменского
кок е тс т ва»16.
15 Фроман М.
Указ.
соч.
С . 67—68.
16 Олеша Ю.
Зависть.
М.—Л., 1928. С. 120. Далее ссылки на страницы
этого
из д ания
даются
в
т екс те.
47


Сразу
вслед,
на
той
же
странице,
разворачивается
по­
добное
же
о пи сание
девушки.
Но
мы
пока
задержимся
на
описаниях
мужчин.
Роман
начинается
с
эпатирующего
описания
пах а
Бабич ев а
с
определением,
прямо
ведущим,
каз ало сь
бы,
к
сексу :
«Это образцовая мужская особь . < ...> П ах его ве л ико­
лепен.
<...> Пах производителя. <...> Девушек,
секретарш
и
кон торщ иц
ег о,
должно
быть,
пронизывают
любовные
т оки
от
одного
его
взгляда»(8).
Но
эти
предположенные
Кавалеровым
«любовные то­
к и », идущие к Бабичеву или от Бабичева,
бо лее
нигд е
не
об­
на ружи в ают ся.
Уд ел ено
немало
места
о писан ию
голого
тела
Бабич ева
—
глазами
также
Кавалерова:
«Я увидел эту спину,
этот
ту чный
торс
сзади,
в
сол­
нечном
свете
<...>.
Не жно
жел т ело
масло
его
тела.
<...>
По
нас лед с тву
передались
комиссару
тонкость
кожи ,
бл а­
городный
цвет
и
чистая
пигментация»(16).
Баб ич ев
рассказывает
Кавалерову
о
Во лоде
Макарове
—
«замечательном молодом человеке».
Очевидно,
что
он
ис­
пытывает
к
не му
некое
сильное
чувство.
Но
ни
названия,
ни
выхода
этому
чувству
нет .
Проступает
подспудный,
не
названный
гомосексуальный
мотив.
Да же
то,
что
Бабичев
по дбир ает
на
улице
другого
молодого
человека
—
Кавалеро­
ва
—
и
поселяет
его
у
себя,
на
д ив ане,
покинутом
Володей,
работает
на
этот
мотив17.
17 «Напоминание об отсутствующем слетело на него с того лежащего на
реш ет ке. <... > никакого не было сходства между лежащим и отсутст­
вующ и м.
Просто:
он
живо
п редст ави л
себе
Во лод ю. <...> И просто:
он
сделал
глупость,
дал
разыграться
чув ств и тельн ост и» (Указ.
со ч.
С.
102). У .
Харкинс
полагает,
что
Андрей
Бабичев
—
г ермафро ди т
и
его
мужская
сек суально ст ь
«заменяется интенсивным стремлением
сделать
карьеру,
а
его
женственная
сексуальность
удовлетворяется
с
п ом ощью
латентного
гомос ек су а лизма
усын овлен ием
молодых
48


Но
в едь
и
в
попытках
передать
вербальными
средства­
ми
то,
как
в идит
обнаженное
тренированное
мужское
те­
ло 18 Кавалеров (в згля д
которого,
заметим,
полностью
слит
в
эти х
ракурсах
со
взглядом
ав тора ), присутствует тот же
мотив
—
и
так
же
прикровенно.
«Володя Макаров,
поеживаясь
от
свежести
только
на­
д етой
футбольной
ру баш ки ...» (125; пристальное,
дв у­
см ысле н ное , «прилипающее»
в ниман ие
автора
и
Кавале­
рова
к
телу
юно го
спортсмена);
мужчи н » (Harkins W. Е . The Theme of Sterility in Olesha's Envy //
Major Soviet Writers:Essays in Criticism. Ed. by Edward J. Brown. Oxford
University Press. 1973. P. 282). В статье немало точных замечаний;
од­
на ко
уверенность
в
том,
что
«господствующая тема “Зав и сти”
—
ка­
страция
и
бесплодие» (с. 281), а Анечка Прокопович «олицетворяет
ка с т ра ци ю» (с. 289), далека от наших подходов к материалу.
18 Вскоре Олеша сделает попытку передать мужскую атлетическую
кра со ту
и
визуальными
средствами
—
в
киносценарии
«Строгий
юн о ша » (1934): «Есть тип мужской наружности,
который
выраб о­
тался
как
бы
в
результате
того,
что
в
ми ре
развилась
техника,
авиа­
ция,
сп орт.
<...>
Свет лые
глаза,
светлые
волосы,
худощавое
лицо,
треуг ольн ый
торс,
мускулистая
грудь
—
вот
тип
современной
м уж­
ск ой
красоты.
Это
красот а
кра сн оармей ц ев,
к расот а
молодых
людей ,
нос я щих
на
груди
значок
“ГТО”. Она возникает от частого общения
с
водой,
машинами
и
гимнастическими
приб орам и» (цит .
по:
Оле­
ша
Ю.
Из бран н ое.
М., 1974. С. 30; немаловажно,
что
это
—
единст ­
венная
пространная
сентенция
в
сценарии,
состоящем
из
реплик
ге­
р оев
и
ко ротких
авторских
ремарок;
тем
подчеркнута
важн ост ь
предмета
для
ав т ора).
Между
тем
та кой
«тип мужской наружности»
уже
становился
в
фа­
шистской
Германии
эт алон ом
ари йск ой
вн ешн ост и.
Подобная
внеш­
ность
и сполн ит еля
роли
«строгого юноши»
Дмит рия
Ф ок ина,
а
так­
же
и
исполнителя
роли
Дискобола
могла,
по
мнени ю
Дж.
Хейла,
стать
одной
из
причин
зап ре та
фильма
1936 г.
по
сце нари ю
Ю.
Оле -
ши
(см.
об
эт ом
в
статье
М.
Белодубровской
«Эксцентрика стиля
в
ф ильме
А.
Роома
“Строгий юноша”» // Тыняновский сборник.
Вып. 12. М., 2006. С. 336).
Вербализация
спо ртив ног о
движения
стала,
среди
про че го,
едва
ли
не
самостоятельной
художественной
задачей
для
Олеши,
и
неко то­
рые
фразы
о писания
Вол оди
Макаров а,
стоящего
в
футб ольн ых
во­
ротах
(«Перехваченная скорость мяча выбрасывала Володю на два
метра
в б ок .. .», 126) кажутся словесным комментарием к будущей
карт ин е
А.
Дейнеки
«Вратарь» ( 1934).
49


«Косо над толпой взлетело блестящее,
плещущее
голиз-
нои
тело.
Качали
Волод ю
Макарова»(131);
«Володя стоял уже на земле .
Чулок
на
одной
его
н оге
спустился,
обернувшись
зеленым
бубликом
вокруг
груше­
видной,
легко
волосатой
икры.
Истерзанная
рубашка
еле
держалась
на
т уло вище
его.
Он
целомудренно
скрестил
на
груди
р у ки» (132).
Позволим
себе
процитировать
нашу
давнюю
книгу,
где
по
цензурным
условиям
невозможен
был
и
намек
на
скр ы­
тые
мотивы
«Зависти»:
«Необычайно четкое по контуру,
уме ло
высве чен но е,
хорошо
очерченное
рамкой
ка дра
взлетает
это
“плещущее
голизной
тел о”.
И
м ешает
здесь
—
только
имя.
Мешае т
прикрепленность
этого
ярко го ,
сверкающего
описания
к
герою,
к
роману,
к
его
фабуле.
Имя
Воло ди
Макарова
всегда
появляется
в
“Зависти”
будто
случайно,
будто
зна к
личности,
которой
в
романе
нет. <...>
Отдельно
в
романе
лежит
письмо
Володи
Бабичеву,
где
подробно
изложено
его
мировоззрение,
и
отдельно
—
его
хорошо
вылеп лен ны й
автором
торс,
его
японская
улыбка,
его
“особенно,
п о-мужс ки
блестящие
з убы ” (заимство ­
ванные
непосредственно
у
Вронского).
И
нет,
кажется,
ни ка кого
сюжетного
прок у
ни
в
этом
торсе,
изогнутом
в
прыжке,
ни
в
точной
лин ии
“груше­
в идной ”
и кры ...
Все
эти
ве щи
ли шь
случайно
присвоены
в
романе
им енно
Володе
Мак а ро ву ...»19.
Невыговариваемый
в
советские
годы
«сюжетный
прок»
был
именно
в
замещении
како й
бы
то
ни
был о
лич-
19 Чудакова М.
Ма ст ерст во
Ю рия
Олеши.
М ., 1972. С. 62—63. Во вре­
мя
работы
над
книгой
автору
были
уже
известны
от
близкого
к
Оле-
ше
круга
в ажные
би ог ра фиче ские
подробности,
проливавшие
св ет
на
подтекст
романа:
влюбленность
Олеши
в
братьев
Ст ар ости ных
—
красавцев-спортсменов,
его
бисексуальность
— скорее всего,
далекая
от
какой- либо
реализации.
50


нои
определенности
персонажа
—
скрытым
мотивом
лю­
бования
безличным
мужским,
юношеским,
едв а
ли
не
дет­
ск им
те ло м20 (странная трогательность описания спус­
тившегося,
как
на
н оге
ма ле нько го
мал ьчика21, чулка).
Вместо
привычной
для
русской
прозы
сосредоточенности
на
детал ях
ли чнос ти
вн има ние
читателя
прик ов ыва етс я
к
вне ш ним
аксе ссуа р ам
возможного
высоко
эмоциональ­
ного
сексуального
контакта
с
юным
партнером
(«истер ­
занная
ру баш ка», «целомудренно»
скрещенные
на
обна­
жившейся
гру ди
руки).
Олеша
своими
смелыми
литературными
попытками
о пе­
редил
(как уже упоминалось относительно « Вр а тар я»
Дей -
неки)
некоторые
виз уа льные
яв ле ни я22.
Именно
прикровенность
придает
динамику
сюжету
«Зависти».
Это
не
кроссворд,
который
должен
б ыть
разгадан.
Это
скорее
тот
известный
в
истории
живописи
случай,
когда
хочется
снять
папиросную
бумагу
с
кар ти ны,
чтоб
луч ше
ее
разглядеть,
тогда
как
картина
и
представляет
собой
изо­
бр аже ние
картины,
прикрытой
папиросной
бумагой.
20 Нечто близкое к зрительскому восприятию знаменитой картины
А.
Дейнеки
«Будущие летчики» (1938)—голые спины трех подрост­
ков
на
з алитой
солнц ем
набережной,
на
фоне
ясного
неба
и
синего
моря.
21 Для того,
чтобы
не
п едалир оват ь ,
но
лишь
учесть
в
общем
мерц аю ­
щ ем,
дво ящ емся
контексте
слова
Б аби чева
о
Во лоде
Макарове,
на­
помним
их : «Дело в том,
что
это
как
бы
сын
мой.
Десять
лет
он
жи­
вет
со
мной»(21)— т.
е.
с
детс тва ,
с
девяти-десяти
лет .
22 Через несколько лет появится множество подобных фото-
и
кинора­
бот
в
нацистской
Германии:
мускулистые
те ла
сп орт смен ов
с
обна­
женными,
как
правило,
яг одиц ами
будут
в осп роизв о дить ся
с
непре­
менным
гомосексуальным
—
нарциссическим
и
садомазохистским
—
привкусом,
и
это
—
при
полном
запрете
на
гомосексуализм.
Так
же
и
в
С овет ском
Союзе
в
год
начавшегося
Большого
Террора
в
к ино­
фильме
«Цирк»
об наженные
мускулистые
цир ка чки
с
д емо нстрир уе­
мой
натугой
вращают
на
аре не
огромную
карусель
с
глав ны ми
лиц а­
ми
циркового
представления.
Немину емо
возникающая
у
любого,
по­
лучившего
школьное
об раз ов ание,
ана л огия
с
голыми
рабами
на
галерах
фи кси ру ет:
в
и скусст ве
30-х годов проступало вытесненное,
за прещ ен ное
к
объявлению,
—
проступало,
накопившись,
и,
возмож­
но,
не
будучи
эксплицированным
авт ор ами
даже
для
сам их
себя.
51


В
романе
продемонстрировано
с
нем ал ым
успехо м,
как
нащупываются
п ути
построения
сюжета
в
литературных
условиях,
когда
часть
тем
заранее
элиминирована.
Вы бр аны
для
изоб р аже ния
с крыт ые
чувства,
запря­
танные
так
глубоко,
что
сам
их
носитель
не
м ожет
до
них
докопаться,
сюжет
движется
невозможностью
лю бовн ых
отношений
для
героев
романа
—
у
каждого
из
них
по - сво­
ему.
Кавалеров,
в
отличие
от
Бабичева,
постоянно
объ яв ляет
о
сво ем
ж ел ании
обладать
Валей.
Но
мн ого
ли
с ексу аль но­
го
в
эт их
объявлениях?
Вот
описание
девушки-спортсменки,
идущее
всл ед
за
описанием
те ла
прыгуна:
«Кавалеров видит:
Валя
стоит
на
лужайке,
широко
и
твердо
расставив
ноги.
На
ней
черные,
высоко
подоб­
ранные
тр у сы23, ноги ее сильно заголены,
все
с трое ние
ног
на
в иду
[напомним об упомянутом ранее влиянии
конструктивизма.
М.
Ч. ].
Она
в
белых
спортивных
туф лях,
надетых
на
бо су
ногу,
и
то,
что
туфли
на
пл оско й
подошве,
д елает
ее
стойку
еще
тверже
и
пло тне й
—
не
женской,
а
мужской
или
де тск ой.
Ноги
у
нее
испач к аны,
загорелы,
блестящи.
Это
ноги
дев очк и
<...>. Но выше,
под
черными
тр ус ами,
чистота
и
нежность
тела
показывает,
как
прелестна
бу дет
обладательница,
созревая
и
пр евр а­
щаясь
в
же нщину ,
когда
обратит
на
себя
в ним ание
и
захо ­
чет
се бя
украшать
<...»> (121 — 122).
Делая
функциональное,
в
духе,
как
он
полагает,
Ан дрея
Бабичева,
описание
Вали,
он
так
же
сливает
де вичь е
и
мальчишеское
в
образе
подростка:
23 Эти«высоко
подобранные
трусы»
е два
ли
не
открыли
путь
многим
со­
ветским
живописцам
—
их
вскоре
можно
буд ет
ув иде ть
на
девочках-
п од ростка х
(нотакжеинадородной «Спортсменке
с
бук ет ом»
А.
Са­
м о хва ло ва , 1933, и на плотных гипсовых девушках в советских пар­
ках)
на
картинах
А.
Пахомов а
(«Трое», из цикла «На
солн ц е», 1934),
А.
Дей не ки
(«В Севастополе», 1938) и многих еще —
вплоть
до
«нова­
торской»
по
тем
временам
картины
Т.
Яблонской
«Утром» (1954).
52


«Передо мной стояла девушка лет шестнадцати,
почти
девочка,
широкая
в
пле чах ,
сероглазая,
с
подстриженными
и
взлохмаченными
волосами24
—
очаровательный
подрос­
ток
<...>» (51).
Неразличимость
мужского-женского
в
красоте
зд оро­
вой ,
спортивной
юности
подчеркнута
не
ра з,
в
том
числе
при
первом
появлении
на
сцене
романа
Володи
Мак аро­
ва:
«<...> держа котомку в руке, <...> застенчивый,
чем-то
похожий
на
В алю
<...>» (55).
На
поверхности
текста
объяснение
ест ь
—
они
с бли же­
ны
тем ,
что
оба
—
мол од ые,
значит,
люди
нового
мира
24 Иэтотоже —
опережающее
словесное
опи сание
к ар тины
А.
Дейне-
ки
«На балконе»(1931), где действительно изображена сероглазая
широкоплечая
девочка-подросток
с
«подстриженными и взлохма ­
ч е нными
в олосами». Эта картина
— таз с водой на балконе,
зали т ом
солн ц ем
(заметим,
что
суггестивный
мотив
балкона
Дейнеки,
зали­
того
солн це м,
повторится
16 лет спустя в картине П.
Ви лья мса
с
тем
же
названием
«На балконе», но уже со всеми чертами живописного
портрета
—
двойного
—
то го
вр еме ни); только что ополоснувшаяся
в
нем
и
ухо дя щая
с
балкона
девочка-подросток,
с
едва
намечен н ой
грудью,
з аг орелая ,
с
бликами
яркого
солнца
на
обнаженном
теле;
по­
лотенце,
сохнущее
на
перилах,
—
в ообще
удивительным
об раз ом
предвосхищена
в
«Зависти»: «Я получу Валю
—
как
пр из
—
за
все
<...> я у вижу (! Как будущую картину Дейнеки . .. — М.
Ч .) <...>: ком­
ната
где-то,
когда-то
буд ет
о свещен а
солнц ем,
будет
син ий
таз
стоять
у
окн а,
в
та зу
бу дет
плясать
окно,
и
Валя
бу дет
мыть ся
над
тазом,
сверкая,
как
сазан,
плескаться,
п ереби рат ь
клавиатуру
воды...»(51—
52). Но главное в картине Дейнеки
—
ветер,
раздувающий
полотен­
це
на
перилах
и
гон ящ ий
белую
ряб ь
по
воде
за
п ер илами
балкона.
Ветер
—
один
из
главных
об ъек тов
изображения
и
в
«Зависти», что
особе нн о
вы ражен о
в
опис ан ии
ста дио на
в
день
футбольного
матча;
эти
ка рт ины
постоянно
ка жут ся
вербальными
аналогами
к
живопи­
си
Д ейн еки: «Дул ветер,
де нь
был
очень
яркий,
сквозной,
просви­
стан н ый
ве тром
со
всех
с то рон . <...> На вышках,
как
м олн ии,
били
ф лаги . <... > Ветер делал с ней,
что
хотел.
То
и
д ело
она
хваталась
за
шля пу . <...> Ветер сдувал рукав с нее до самого плеча,
открывая
ру­
ку,
стройную,
как
флей т а.
Афишка
улетела
от
нее
и
упала
в
гущу,
по­
махав
к рылья ми. <...> Она бежала,
подкошенная
в етром » (123, 124,
133).
53


(«Он совершенно новый человек», как говорит Бабичев
о
Володе, 21).
Очарование
девушки
для
Кавалерова
от­
кр ыто
в
те ксте,
очарование
юноши
запрятано
в
более
глу­
бо ких
его
с лоях25.
Би сексу ал ь ная
эротическая
составляю­
щая
еще
глубже
—
там,
где
сам
автор
равно
любуется,
вме ­
сте
со
св оим
героем,
и
юношеским
и
де вич ьим
спортивным
телом.
Но
в
обоих
случаях
перед
чита теле м
—
не
сексуальное
устремление,
а
заведомая
недостижимость,
отодвинутость
на
неопределенное
бу дуще е
—
скажем,
на
время
взросления
и
созревания
Вали.
Тут
вступает
в
дело
и
тема
идеологической
влюбленности
(обладание Кавалеровым Валей как обладание новым ми­
ром,
обретение
своего
места
в
н ем ), но главным остается
стойкий
мотив
невозможности
реализовать
любовные
чув­
ств а
ни
для
одного
из
ге рое в.
Перечислим
набор
невозмож­
ностей.
Баб иче в
а)
не
может
соединиться
с
Володей,
поскольку
это
—
юно ша
и
его
воспитанник,
и
воспитатель
по эт ому
сам
не
отдает
себе
отчета
в
эротических
чувствах
к
нему;
б)
не
может
соединиться
с
Валей
(в растлении которой
его
обвиняет
Ка в а ле ро в ), поскольку она его племянница
и
невеста
его
воспитанника,
а
также,
возможно,
и
потому,
что
не
испытывает
к
ней
влечения.
Володя
им еет
все
основания
для
гармонических
от но ше­
ний
с
Валей,
д ух овных
и
телесных.
Но
и
они
от срочи ва ют
сво ю
близость
на
четыре
год а26.
25 Внимание к этого рода чувствам присутствует в известных записях
О леши:
он
г ов орит
о
романе
А.
Толстого
«Петр I» «с описаниями
му жч ин,
как
е сли
бы
их
делал
педераст ,
и
о писа ниям и
же нщин,
сде ­
ланным
име нно
Дон
Жуаном» (Олеша Ю.
Книга
прощания.
М.,
1999. С . 12 2); о Валентине Стениче
—
«На мой взгляд,
он
был
кр а­
си в,
но,
по
вс ей
вероятности,
только
той
красотой,
кот ор ую
призн а­
ют
мужчины»(тамже,
с. 2 33).
26 Как отмечает и О .
Мат ич,
гер ой
«не обеспокоен тем,
что
его
неопре­
деленные
отношения
с
В алей
тя ну тся
уже
четыре
г о да» (Матич О.
Су ета
вокруг
кровати:
Утопическая
организация
быт а
и
русский
авангард
// Литературное обозрение . 1 9 91 . No И.
С. 82).
54


Нельзя
не
заметить
и
странное
их
сходство27.
Кавалеров
не
может
соединиться
с
Валей,
поскольку
она
не
питает
к
нему
ни
малейших
чувств,
а
его
собственные
чувства
равно
распределены
м ежду
ней
и
Володей,
в
чем
он
та кже
не
отдает
себе
отчета.
Эта
безотчетность
подобных
чувств
пря мо
связана
с
невозможностью
в
условиях
советского
регламента
иног о
варианта
—
внятного
изображения
не
только
гомосексу­
альн ых
или
бисексуальных,
но
и
гетеросексуальных
чувств.
Невозможность,
загнанность
внутрь
сознания
ху­
дожн ик а
свободных
вариантов
обработки
своего
материа­
ла
приводит
к
формированию
ск р ытых
мотивов
—
име нно
под
в лияние м
подавленных
вариантов.
И
эти
мотивы
ста­
новятся
не
столько
атрибутами
героев,
ско л ько
данностью
авторского
сознания.
Они-то
и
становятся
подлинными
дви гате лям и
сюже­
та,
пр идав ая
повествованию
тя гу.
Конечно,
в
романе
ес ть
и
вне шни й
сюжет,
б лизки й
к
ф абул е.
Но
за
полуфантастическими
перипетиями
со­
здания
Иваном
Бабичевым
его
убийственной
«Офелии»
следить
трудно,
п очти
невозможно.
А
фабульный
пунк­
тир
группового,
хоть
и
поочередного
секса
Кавалерова
и
Ива на
Баби чев а
с
Анечкой
Прокопович
призван
л ишь
от тенит ь
асексуальный
х арак тер
ис т инной
любви,
ко­
т орая
владеет
Кавалеровым
—
к
Вале
и,
возможно,
Анд­
р еем
Бабичевым
—
к
Володе.
П о-н асто ящему
литера­
турн о
действенен
лишь
п рикров ен ны й,
подспудный
сю­
ж ет.
И
тогда
ост ае тся
упомянуть
самое
важное
—
еще
более
прикровенное.
Вспомним
то
«осуждение мнимо- есте ств ен ­
ных
способов
удовлетворения
полового
чувства»
и
те
рас­
с уж дения
о
том,
что
«ложная духовность есть отрицание
27 Ср.
воспоминания
авт ора
романа
о
собственных
отн оше ниях
с
се ст­
рой,
в
ко то рой
он
«видел женщину»
и
«она не противилась этому.
<...> Мы сидим,
помню,
на
краю
п ост ели
<...> и переживаем тяжкое
с лад кое
состояние
сущ ест в,
которые
долж ны
б ыли
бы
отд ать ся
друг
Другу,
но
останавливаются
перед
пре гра дой
стыда,
ответственно­
с ти,
страха » (Книга прощания, 70).
55


плоти,
истинная
духовность
ест ь
ее
пер еро ж дение ,
с пасе­
ние,
во скр е сени е»28, которым посвящена знаменитая ста ­
тья
Вл.
Соловьева
«Смысл любви» (1892).
В
ней
эт от
«смысл»
в
ко нце
кон цов
прочитывается
в
стремлении
чело­
ве ка
к
любовному
слиянию
с
существом
другого
пола
в
ан-
дрогина
для
достижения
веч ной
жизни.
Тогда
находят
сво е
место
и
переходы
мужского-женско-
го
в
и деаль ных
объектах
любви
—
ю ных
персонажах
рома­
на
Ол еш и29.
3
В
повести
А.
Гайд ар а
«Военная тайна» (1935) цент­
ральный
персонаж
—
Натка.
Она
недовольна
пионеррабо-
то й,
на
которую
ее
послали.
«—
Ты
не
любишь
свою
работу?
—
осторожно
спр ос ил
Шегалов. <...> —
Не
любл ю,
—
созналась
На тка.
—
Я
и
са­
ма,
дядя,
знаю ,
что
нужная
и
важн ая ....
Все
это
я
зна ю
са­
ма.
Но
мне
кажется,
что
я
не
на
своем
ме сте»30.
Ей
хочется
действий,
п одобн ых
действиям
времен
Гра ­
ждан ско й
войны.
Но
они
в
прошлом.
Она
ед ет
пионервожа­
той
в
Крым;
в
вагоне-ресторане
берет
забытый
кем- то
журнал.
«Ну да. ..
все
стар о е: “Расстрел рабочей демонстрации
в
Австрии”,
“Забастовка марсельских докеров” .
—
Она
28 Соловьев В.
С.
Философия
иск усст ва
и
литературная
критика.
М.,
1991. С . 136,140.
29 Нельзя не упомянуть и одну из записей 1954
г.: «Это было восемна ­
дцать
лет
н аза д. <...> Мы обедали и слушали доклад Сталина о кон­
ституции.
Издали,
из
недр
эфира,
голос
звучал
как-то
странно,
по­
гружая
не
то
в
сон,
не
то
в
бред.
Я
подумал
тогда,
что
вели к ие
лю ди
двуполы, — казалось,
что
голос
вождя
принад ле жит
росл ой ,
большой
жен щине .
Со вершен н о
бессмысленно
я
думал
о
матриархате.
Вот
пр изна ние,
а?» (Книга прощания, 228).
30 Гайдар А .
Со ч инен ия.
М.—Л., 1948. С. 149. Далее ссылки на страни­
цы
этого
изд ания
даются
в
текс те,
в
ско бка х.
56


перевернула
страницу
и
прищурилась.
—
И
вот
это...
Это
тоже
уже
прош лое » (150).
Намечается
вне шний
сюжет,
который
долж ен
показать,
что
прошлое
—
не
прошло,
что
классовая
вражда
и
гибель
лучших
возможна
и
сегодня.
Но
параллельно
разворачивается
сюжет
внутренний,
скры т ый.
«В вагон вошли еще двое:
высокий,
сероглазый,
с
кр е­
стообразным
шрамом
ни же
левого
виска,
а
с
ним
шести­
л етний
бе лок урый
мал ьч уган ,
но
с
глазами
те мны ми
и
ве­
се лы ми » (151).
С
этого
момента
в ним ание
восемнадцатилетней
Нат ки
приковано
отнюдь
не
к
«высокому,
сероглазому», а к шес­
тилетнему.
Он
поражает
ее
взрослой,
на
равных
манерой
общения:
«...направился к ней и приветливо улыбнулся.
—
Это
моя
книжка,
—
сказал
он,
указывая
на
т ор чав­
ший
и з-за
цветка
журнал.
—
Почему
твоя?
—
спросила
Н атка
—
Потому
что
это
я
забы л.
Ну,
ут ром
забыл,
—
объ­
яснил
он,
подозревая,
что
Натка
не
хочет
отдать
ему
к ни жку.
—
Что
ж,
во зь ми,
е сли
твоя,
—
ответила
Н атка,
заме­
тив,
как
заблестели
его
глаза
и
быстро
сдв ину лис ь
едва
за­
метные
брови.
—
Те бя
как
зовут?
—
Ал ька,
—
отчетливо
произнес
он
и,
сх ват ив
журнал,
убежал
к
своем у
месту»(151).
Она
сходит
в
С им фероп оле,
отца
с
сыном
поезд
уно­
сит
«дальше,
на
С ев аст о по л ь», фабула направляет Натку
по
месту
работы
—
в
пионерлагерь
(его прототип
—
Ар­
те к), но сюжету дано свое движение .
Вечером,
выйдя
к
морю,
она
сл ышит
за
поворотом
у
подножья
уте са
ч ьи-
то
ша ги.
57


«Вышли двое.
Луна
осветила
их
лица.
Но
д аже
в
самую
черную
ночь
Натка
узнала
бы
их
по
голосам» (154).
—
налицо
значительность
важ но го
для
сюжета
сообщения.
И
наутро
эти
неведомые
лю ди
больше
в сего
зани ма ют
героиню:
«—
Нина,
—
пом олча в,
спросила
Н атка,
—
ты
не
встречала
здесь
таких
двоих?..
Один
высокий,
в
сап ог ах
и
в
сером
френче,
а
с
ним
маленький,
белокурый,
темно­
глазый
маль ч уг ан.
—
<...> А кто это?
—
Я
и
сама
не
знаю.
Такой
забавный
мальчуган»(155).
От ме тим
—
она
осведомляется
о
«двоих»: обычно так не
спрашивают
про
взрослого
с
ребенком.
И
второе
—
внеш­
ность
от ца
не
отмечена,
мальчика
же
—
опис а на
тщательно
и
любовно.
Сю жет
делает
еще
один
виток.
Вечером,
придя
в
с вою
ком на ту,
гер ои ня
в
темноте
ощущает,
что
«в комнате она
не
одна.
<...>
ясно
расслышав
чье-то
дыхание,
поняла,
что
в
комнате
кто-то
спрятан», и,
повернув
выключатель,
ви­
ди т,
что
внесена
кровать, «а в ней крепко и спокойно спит
все
тот
же
и
знакомый,
и
незнакомый
ей
мальчуган.
Все
тот
же
белокурый
и
темноглазый
Алька».
Она
рассматри­
в ает
его
трогательные
вещички
на
тумбочке,
читает
запис­
ку
«от Алешки Николаева», объясняющую присутствие
мальчика
в
ее
комнате
(отец-инженер
занят
на
л икви даци и
ав ар и и; «ты не сердись <...>
завтра
что-нибудь
придума­
ем»), —
и
в пе рвые
за
все
время
ее
неустойчивое,
п олуд е-
прессивное
настроение
полностью
меняется.
«Натка тихонько рассмеялась и потушила свет .
На
Алешку
Николаева
она
не
сердилась» (161).
Намечена
ситуация
радостной
умиротворенности:
она
в
одной
комнате
с
люб и мым
человеком.
Примечателен
и
утренний
разговор:
58


«—
Алька,
—
спросила
Натка,
когда,
умывшись,
вышли
они
на
терр асу ,
—
скажи
мн е,
пожалуйста,
что
ты
за
человек?
—
Человек?
—
удивленно
переспросил
Алька.
—
Ну,
прос то
человек.
Я
да
папа»(166).
Его
ответ
неважен
—
значим
ее
вопрос.
Это
уже
ед ва
ли
не
«Евгений Онегин»: «И начинает понемногу /
Моя
Тать­
яна
понимать
/ Теперь яснее
—
слава
Б огу
/ Того,
по
ком
она
вздыхать...»
и
т.
д.
Этот
мотив
на ра ста ет.
В
жизни
героини
произошло
важ­
ное
событие
—
она
впервые
встречает
человека
с
глубокой
внутренней
жизнью,
остающейся
пока
для
нее
недоступной
Ко гда
она
в
какой-то
степени
проникает
в
его
прошлое,
уз­
нав
про
трагическую
смерть
матери
Альки
(расстрелянной
румынской
коммунистки), это,
о пять -так и
прямо
по
Пуш­
кину,
углубляет
ее
собственную
жиз нь,
придает
ей
осмыс­
ленность.
Второй
же
план ,
никем
из
героев,
разумеется,
не
осознаваемый,
—
за
от кр ывшимс я
ей
фактом
смерти
мате ри
мальчика
начинает
мер ц ать
ее
по те нциа льна я
ро ль
мач ех и.
Гибел ь
Ал ьки
(камень,
попа вш ий
в
висок
ребенка)
но­
сит
неуловимо
античный
характер.
Восприятие
ее
Наткой
опис а но
как
в о спр иятие
гибели
любимого
человека.
Сила
переживания
и
подспудная
передача
ее
чувств
также
несут
отпечаток
античной
трагедии.
На
поверхности
(особенно в эпилоге)
по в ести
—
какие-то
возможные
будущие,
впо лне
стандартные
отношения
Натки
с
отцом
Альки,
человеком
без
вс якого
возраста
и
заметных
внешних
черт.
На
глубине
же
—
любовь
восемнадцатилетней
к
шестилетнему
мальчику
с
нер усск и ми
г лаза ми31.
Соедине­
ние
нев о змо жно
—
между
н ими
биологический
разрыв
поко­
лений,
нео со з нанн ая,
но
ощутимая
роль
мачехи,
а
затем
—
трагедия
гибели
«пасынка»32. Но именно в этом сильном,
бе з­
на деж ном
и
нео со знанно м
чувстве
—
та
та йна,
которая
дей-
31 Мы касались этого в статье «З ам ет к и
о
поколениях
в
Со ве тской
Ро с­
с ии» (Новое литературное обозрение .
No
30.1998. С . 88—89).
32 В повести есть,
будто
в
угоду
мифу,
наряду
с
нежным
отношением
Альки
к
На тке,
и
штрихи
его
отталкивания
от
нее
(«уже со злобой
и
ед ва
сд ержив ая
слезы,
забормотал
Альк а», 189).
59


с тви тел ьно
движет
сюжет
по вест и.
Т айна
же
смерти
матери
Альки,
та йна
неутихшей
классовой
вражды
(из- за
которой
гибнет
Ал ьк а), как и тайна подготовки к новой войне (со
ска зко й
о
Мальчише-Кибальчише
в
це нт р е), которая и вы­
двинута
са мим
автором
в
о бъ ясн ение
названия
повест и,
—
это
не
более
чем
зв енья
фа бул ы:
сло й
поверхностный.
«Истинная»
же
тайна
—
двигатель
сюжета
—
вновь,
как
и
у
Олеши,
подспудна;
она
погружена
в
слой
мифологиче­
ск ий,
проецируется
на
ис т орию
Фе дры
и
Ипполита.
Дей ­
ствующие
ли ца
ми фа
—
Федр а
с
ее
трагической
любо вью,
Ипполит
(родившийся от амазонки,
т.
е.
воительницы,
да­
лек ой
от
по свя щен ия
себя
семейному
оч агу
и
готовой
к
ги­
бели)
и
его
от ец
—
Тезей,
по
греческой
ми фо логии
—
«представитель чистого героизма»33 (так и в «В о е н но й
тай не»).
Амазонки
«в определенное время года вступают
в
браки
с
чужеземцами
(или соседними племенами)
р ади
пр одол же ния
рода,
отдавая
на
во сп итани е
(или убивая)
мальчиков
и
оставляя
себе
дев о ч ек»34.
В
гибели
Ипполита,
растоптанного
собственными
конями,
можно
найти
и
«фи­
зическое»
соположение
с
гиб е лью
Альки
(от несоразмерно ­
го
его
детской
хрупкости
бу лыжн ик а ), и психологическое
(отец Альки
—
кос венн ый
в ино вник
его
г ибе ли).
Фундамент
знания
античной
ми фо логии
(как и ядра
русс кой
классики)
закладывался
при
обучении
и
в
кл асси­
ческой
гимназии,
и
в
реальном
училище
(в котором учился
А.
Гайда р ); круг детского чтения 1900—1910- х
годов
неми­
нуемо
впечатывал
некие
архетипические
с хе мы35, которые
вс плыва ли
в
литературной
работе.
33 Мифы народов мира:
Энциклопедия.
Т. 2: М., 1982. С. 502.
34 Там же. T. 1. М., 1980. С. 63. Курсив наш.
35 С.
Ю.
Нек лю дов
показывает,
как
подобные
схемы,
связанные
с
фольк­
лором,
реализовывались
в
творчестве
далекого
от
фольклора
Ю.
О ле­
ши;
античные
мо тив ы,
обнар у жи ваемы е
на ми
в
п ове сти
Гайдара,
—
этот
такой
же
«глубинный “ген о -т ек ст ов ы й”
с лой», в котором Неклю­
дов
выделяет
в
набросках
ост авш ей ся
незаконченной
пьесы
«Смерть
Занда»
«весьма древнюю»
мет аф ору,
связывающую
женщину
с
горо­
дом
(Неклюдов С.
Ю. «Сдается пылкий Шлиппенбах...»: К истории
одной
метафоры
// ПОЛУТРОПОЫ:
к
70-летию Владимира Никола­
евича
Топорова.
М ., 1998. С. 727, 716—717).
60


В
30- е
го ды
боялись
откр ыто
высказаться
не
только
да­
же
в
узком
кр угу
друзей
—
не
решались
отдать
полный
от­
чет
в
своих
мыслях,
чувствах
и
оценках
и
самим
себе.
Воз­
никал а
многослойная
литература
вытесненного,
подспудно­
го,
бессознательного
—
на
ее
поверхности
был и
подст авн ы е
проблемы36. В этом
—
ее
отл и чие
от
литературы
60—70- х
—
литературы
аллюзий,
где
нецензурное
не
вытеснялось
в
под­
сознание,
а
очень
осознанно,
и
по тому
нередко
уплощенно,
переводилось
в
некий
шифр,
который
должен
был
укрыть
мысль
автора
от
цензора,
но
откр ыть
ее
читателю.
В
творчестве
Гайда ра
и
его
современников
(в конце 1- го
цикл а,
по
нашей
пе рио диз а ции:
см. «Предисловие») все вы­
глядит
совершенно
иначе
(ив этом
—
тайна
длительности
литературной
жизни
некоторых
сочинений
тех
лет), чем
в
литературе
«после Сталина» .
Писатели
«довоенных»
лет ,
желая
продолжать
литературу,
двигались
от
жестко
регла­
ментированного
уже
к
начал у
30-х
годо в
поверхностного
плана
прозаических
жанров
в
с торону,
в
частности,
мифо­
ло гич еск их
п одте кст ов,
а
не
единочитаемых
аллюзий.
Так
в
«Судьбе барабанщика»
д ышит
из
ть мы
тоннелей
метропо­
литена
царство
Аида
в
его
реальном
современном
воплоще­
нии37.
36 В нашей статье 1990
г . «Сквозь звезды к терниям»
мы
вводили
это
важ ное
для
литературного
про це сса
30-х годов понятие на примере
повести
Г ай дара
«Судьба барабанщика», переживаний ее главного
ге р оя : «Это реальный гнев,
реа льн ое
отч ая ние
и
реальны е
п рок ля­
тия ,
толь ко
заключенные
в
пр оч ную
структуру
по этик и
подставных
п робл ем » (Чудакова М.
О.
Избранные
р абот ы. T. 1. Литература со­
ветского
прошлого.
М., 2001. С. 358). Ссылаясь на эту часть нашего
инструм ента рия,
О.
Ронен
показывает,
как
«работала в детской ли ­
тературе»
эта
по эт ика
(дополняя ее своими соображениями)
на
пр име ре
Л.
Кассиля
(Ронен О.
Детская
лит е рат ура
и
социалистиче­
ский
реализм
// Социалистический канон.
С Пб., 2000. С. 969—977
и
др.) .
37 См.
Чудак ов а
М.
О.
Указ.
соч.
С. 355.
61


ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛИРИКИ: БУЛАТ ОКУДЖАВА
Чтобы
уви де ть
место
Булата
Окуджавы
во
вс ем
огром­
ном
контексте,
который
нужно
наз ва ть
русская
отечествен­
ная
литература
советского
времени,
прихо д итс я
обратить­
ся
к
середине
1930- х
годов,
когда
произошло
вымывание
ли­
ри ки
в
пр еж нем
смы сле
слова
из
публикуемой
поэзии.
Именно
в
рамке
«лирического стихотворения»
происходила
сложная
трансформация
поэзии
в
непо эзию .
Началась
она
вскоре
после
Октября
в ытес нение м
«божественного», соста­
влявшего
не малу ю
часть
лирической
рефлексии
и
метафори­
ческого
«материала» . Поэ з ия,
в
к ото рой
невозможны
строки
«Так души смотрят с высоты на ими брошенное тело», невоз­
можны,
естественно,
и
реминисценции
подобных
строк,
из
которой
вообще
выскабливается
религиозный
словарь
(«ду­
ша», «ангельский», «рок»
и
т.
п.
—
сравним
поэзию
Есенина
и
его
кр уга
со
стихами
середины
1930-х ), а также преследу ­
ет ся
любое
«ячество», «индивидуализму»
р езко
предпочтен
ко лле к ти ви з м1, «в штыки неоднократно атакована» (Мая­
ко вски й)
л юбая
меланхолия,
—
попадает,
конечно,
в
совсем
новые
условия
р азв ития.
Ру сская
поэзия
в
ее
отечественном
печатном,
то
есть
подцензурном
варианте
оказалась
тем
не
менее
на
взлете
(как и проза)
на
рубеже
десятилетий
в
1929—1931, отчас­
ти
и
в
1932—1933 году (в
рамках
данно й
работы
мы
не
мо­
жем
за де ржи ват ься
на
обосновании
э тих
датировок
и
вы­
нуждены
постулировать).
Но
в
1933—1934 годах она уже
подавлена
огнем
литера турн о-к рити ческой
дидактики
и
оргмерами
(пленумами и т.
д. ), заменена сюжетными по­
вествованиями
в
стих а х,
балладами
—
эпическими,
расска-
1 Ср.
в
уст ан овочн ом
докладе
Бухарина
о
поэзии
на
I съезде писателей:
«Лирика не находится в конфликте с социалистическим реализмом,
ибо
это
не
ант иреал истич еска я
лирика,
ищущая
потустороннего
ми­
ра,
а
поэтическое
оф орм лен ие
душевных
д виж ений
рождающегося
социалистического
человека.
С оциал исти чес кий
реализм
не
антили-
р ичен
<...>, но он антииндивидуалистичен» (Первый Всесоюзный
съезд
советских
пи с ат е л ей . 1934. Стенографический отчет.
М., 1990.
Репринтное
воспроизведение
издания
1934 года .
С . 495, 502. Курсив
Н.
И.
Бухари на ).
62


зывающими
фор ма ми
(вернулась традиция некрасовских
стихотворных
повестей)2.
В
1940—1941 годах внутрилитературный напор все ча ­
ще
стал
выносить
в
печать
любовную
лирику
(в основном
уже
учитывающую
все
ограничения:
ее
ав тор ами
бы ли
ли­
тераторы
«второго»
и
«третьего»
пок о ле ний 3, становление
которых
происходило
уже
в
новом
р о ссийско м
мире), иди­
дакти чес кая
критика
ставила
ей
заслон.
«Стихина “интимные”
темы
снова
з али вают
потоком
страницы
наших
журналов,
—
с
неудовольствием
фи кси­
ровала
она.
—
Громадное
бол ь шинств о
из
них
—
бе з лич­
ны е,
вя лые,
ничтожные
с тишк и,
воспевающие
на
разные
лады
“милую”
или
“милого”.
В
одних
сл уч аях
эти
стихи
сентиментально-слезливые.
В
других
автор
принимает
псевдотрагическую
позу
эта к ого
св ире пого
разочарован­
н ого
мужчины.
В
обоих
случаях
наст оящ ее
поэти чес кое
чувство
отсутствует.
Отсутствует
свя зь
с
мир ом,
отсут­
ствует
то
органическое
тонкое
ощущение
вр ем ени,
кото­
рое
наличествует
в
любовной
лирик е
ве л иких
русских
по­
этов4.
Блестящие
образцы
цело ст но го
сочетания
о бще ст­
венной
и
любовной
т емы
в
сов етско й
поэзии
—
“Про это”
Маяковского,
главы
из
“Хорошо” .
Здесь
действительно
раскрыта
перед
нами
боль ша я
любовь,
любовь
граждани­
на
своей
эп охи,
любовь
человека,
который
распределяет
с вое
сердце
на
секторы
—
личный
и
общественный».
Маяковский,
уже
несколько
лет
ходивший
в
ч ине
«луч­
шег о,
та ла н тли вей ше го», посмертно получал и мандат един­
ственного
л ири ка,
противопоставленного,
по
со вет с кому
канону,
всем
остальным:
2 С них начал,
например,
в
свое
время
Симонов,
поставивший
с ебе
за­
дачу
быстро
и
эффективно
войти
в
литературный
процесс.
3 Представление о четырех поколениях литераторов советского вре­
мени
см.
в
нашей
статье
«Заметки о поколениях в советской России»
(НЛО,
вы п. 3 0, 1998).
4 Это уже
—
воздействие
перемены
официального
отношения
к
ру с­
ским
классикам
в
1936 г.
—
М.
Ч.
63


«Подавляющее же большинство любовных стихов,
появляющихся
в
пер иод ике
и
сбо рник ах,
—
это
“любов­
ная
блажь”,
не
более.
Поэты
н аши
в
посл еднее
время
охот­
но
тве рдя т
о
“праве на лирику” .
Никто
этого
права,
разу­
меется,
у
них
не
ос пар ивае т.
Но
многие
поэ ты
сам и
свои­
ми
стихами
свидетельствуют
о
том,
что
никакого
права
на
лирику
у
них
нет»5.
Оценки
не
имели
отношения
к
качеству
оцениваемых
ст их о в. «Поэтическое чувство»
м огло
в
них
отсутствовать,
но
м огло
и
присутствовать.
Ссылки
на
Маяковского
та кже
чисто
риторические
—
его
лирика
ника к
не
соответствова­
ла
теперешнему,
предвоенному
регламенту.
Ед ва
намечающийся
поворот
к
лирике
замечен
и
зару­
бежной
рус ской
критикой
—
и
тоже
с
неудовольствием:
«Сейчас молодые поэты увлекаются лирикой чистой,
пишу т
о
любви.
Но
как
раз
эти
стихи
самы е
беспомощ­
н ые,
самые
шаблонные
из
всей
со вр еменно й
поэзии.
Ли­
рика
душевной
тепловатости
Яр осл ава
Смелякова
напо­
минает
не
только
Уткина,
но
порой
и
ро ман сы
Вертин­
ско го »6.
Но
вернемся
к
середине
1930-х .
Если
проза
искала
вы­
хода,
уходя
от
давления
регламента
в
мар г иналь ные
жан ­
ры
—
«охотничий рассказ»
или
дет ску ю
литературу,
и
там
продолжалась
литературная
эволюция,
то
для
поэзии
вы­
хода
почт и
не
было.
Выт ес нен ие
лир ики
в
эти
го ды
им ело
огромное
значение
—
изменялся
сам
литературный
и
со­
циопсихологический
контекст.
Лучшие
поэтические
вещи,
попавшие
в
печать,
пи шу тся
с
сер ед ины
1930- х
в
«большом жанре»
и
на
историческом
материале
—
как
поэмы
и
ба ллад ы
одн ого
из
«новобранцев
5 Гринберг И .
Сти хи
Конс танти на
Симонова
// Литературный кри­
тик. 1940. No 11—12. С. 238. Курсив здесь и далее наш.
6 Новосадов Б.
Мыс ли
о
современной
русской
поэзии
// Литератур­
ные
з апис ки.
Р и га, 1940. С. 114.
64


ЗО-х»7Д.
Кедр ина
(получившего известность после баллады
«Кукла», 1932), сначала на «во ст очн ом»
мат ериале
—
«При ­
дано е» (1935), «Кофейня» (1936), позже на « р у с ск о м»
—
«Песня про Алену- Ст а рицу » (1939) с яркими фрагментами
фол ькл ор изо ванн ой
ре чи
(«Горят огни- пож ари щ а, / Дымы
кругом
постелены. / Мои друзья-товарищи
/ Порубаны,
по­
стр ел яны , / Им глазыньки до донышка /
Ночной
стервятник
в ык ле в а л, / Их греет волчье солнышко, / Они к нему привык-
ну л и ») и рискованной для исхода 1930- х
концовкой
(«Все
звери
спят. / Все люди спят. / Одни дьяки/
Лю дей
казнят»),
«Зодчие» (1939), «Конь» (1940, поэма о трагической судьбе
строителя
Кремлевских
башен
Федора
Кон я )8.
Уже
упоми­
навшийся
р усск ий
критик
из
П ри балт ики
констатирует:
«Общая тенденция к большим жанрам,
к
оде
и
поэме,
намечающаяся
сей час
в
поэзии
со в етско й,
б ольше й
ча­
сть ю
приводит
л ишь
к
ри тор ике
и
скуке,
но
в
ней
ест ь
чт о-то
настоящее,
что -то
указующее
п уть
вперед»9.
Распространяется
и
повествовательный
жан р
с
ослаблен­
ны ми,
рудиментарными
сюжетными
элементами
—
он
раз­
рабатывался
еще
акмеистами,
преимущественно
Гумилевым
и
Мандельштамом
(«лирические портреты и картинки», по
выражению
В.
Вейдле10, —
ср.
«Грибоедов»
Д.
Кедрина,
1936). Напротив,
лирические
стихотворения
Кедрина
ос та­
ются
ненапечатанными
(одно из редких исключений
—
«Остановка у Арбата», но это уже 1939 год,
когда
лирика,
как
увидим
д алее,
пытается
заново
прорваться).
7 «Новобранцами 30- х »
мы
наз ывае м
вт орое
поколение
литераторов
(го­
ды
рож дени я
1900—1910) — т ех ,
что
вступили
в
литературный
пр оц есс
по
большей
част и
в
начале
30-х и получили известность в их середине
(Заметки о поколениях в советской России.
Указ.
с оч.
С . 82—83).
8 Кедрин Д.
Избранные
про изв едени я.
(Библиотека поэта .
Большая
се рия). Л., 1974. С. 43, 61, 78, 98-100, 92, 122.
9 Новосадов Б .
Мыс ли
о
сов етс кой
поэзии
< окончание > // Журнал со­
дружества.
Випу ри
(Финляндия), 1938. Де ка б р ь.
С . 18. (За указа­
ние
благодарю
Г.
Пон омар еву,
автора
статьи
о
критике
в
альманахе
«Балтийский архив:
Русская
к ультура
в
Прибалтике. T.1». — М.
Ч.)
10 Вейдле В.
О
поэтах
и
поэзии. Paris,1973. С. 106.
3 Новые работы
65


От
советской
в
узком
смы сле
слова
литературы
остался,
по
констатации
Г.
Адамовича
в
1939 году,
«осадок,
с
кото р ым
пом ири ть ся
нельзя
и
который
тр у­
дно
чем-либо
искупить,
затушевать:
это
—
ее
грубость.
Не
грубость
нравов,
или
стиля,
или
языка,
или
быта,
—
а
душевная,
сердечная
грубость,
непостижимое,
внезап­
ное
очерс тв ен ие!»11.
Это
очерствение
он
отмечает
еще
ра н ьше,
в
1935 году,
приводя
су жден ие
литератора-эмигранта
молодого
поколе­
ния :
«...Эта литература бедна и груба...
Представление
о
че­
л овеч еск ой
д уше
настолько
элементарно,
и
в
этой
своей
элементарности
настолько
ограниченно,
что,
случается,
ищешь,
нет
ли
на
обложке
пометы
“для школьного возрас ­
т а”.
Ког да
чита ешь
под ряд
месяц
или
два
одни
советские
книги,
это
перестаешь
пон има ть
и
к
понижению
уровня
привыкаешь.
Но
переходя
затем
к
литературе
насто я ­
щей
—
ужа са е шь ся»12.
Стремление
лиризировать
«советские»
мотивы
може т
быть
продемонстрировано
на
бесконечном
количестве
об­
разцов
версификаторства
второй
половины
1930- х
годов.
Даже
у
не
лишенных
таланта
ав торо в
мы
неизменно
на й­
дем
его
в
окрашенном
«душевной грубостью»
воплощении:
Отворила
девушка
окно,
—
В
це лый
мир
распахнуто
оно,
Стекол
между
нами
больше
н ет.
Сквозь
цветы
и
листья
ви жу
я:
Краснощекая
сидит
семья,
На
столе
—
ги тара .
Хохот,
свет.
11 Адамович Г .
Шинел ь
// Адамович Г.
Критическая
проза.
М ., 1996.
С . 293-294.
12 Адамович Г,
Еще
о
«здесь»
и
«там» // Там же .
С. 219—220.
66


Почему
мне
в
двери
не
войти,
Сесть
за
стол
и
тоже
хохотать,
Будто
мы
знакомы
с
давних
лет?
Что
с
того,
что
я
им
не
сосед?
Дружба
наша
будет
тем
вер не й.
Наст ежь
двери
отворите
мн е,
Потому
что
я
ж иву
в
стране
Широко
распахнутых
дверей!
В.
Стрельченко,
«Двери настежь», 1936гз
Перед
на ми
—
как
бы
обломки
лирики,
след ы
усилий
ав­
тор а
соединить
вне шнее
задани е
с
неким
нетривиальным
пер ежив анием .
Будущее
показало,
что
и
эти
обл омк и
не
рассыпались
в
пыл ь
и
что
попытки
решить
нерешенную
за­
дач у
возродились
в
1950- е
го ды
(«Когда метель кричит,
как
зверь
—
/ протяжно и сердито, / не запирайте вашу дверь,
/ пусть будет дверь открыта < ...>
Дверям
закрытым
—
гр ош
цена, / замку цена
—
ко пей ка!» —
Б.
Окуджава,«Пе­
се нка
об
открытой
двер и »14).
Осадок
с
сер еди ны
1930- х
превращался
год
за
год ом
в
аггломераты,
з ам енивш ие
в
со­
ветской
печати
поэзию.
Пе сни
Окуджавы
четверть
в ека
спустя
начали
ра ст во рять
этот
осадок.
Это
были
не
первые,
но
нако н ец-т о
удавшиеся
попытки.
Только
война,
ее
опрокинувшее
все
ожидания
и
офици­
озные
стандарты
начало
и
катастрофические
первые
меся­
цы,
обозначившие
угрозу
самому
существованию
советско­
го
строя,
шатнула,
в
р яду
других
ограничений,
запрет
на
лирику,
прежде
всего
любовную.
Цикл
К.
Симонова
«С то­
бой
и
без
тебя»
выше л
в
1942 году отдельными частями
в
журналах,
отдельной
книжкой,
а
так же
дважды
в
виде
13 Стрельченко В .
Двери
настежь
// Красная новь. 1936. Ns 10. Поэт
пог иб
в
ополч ени и .
14 Окуджава Б.
Чаепитие
на
Арбате:
Стихи
разных
лет.
М.: nAN, 1996.
С. 42.
з*
67


центрального
раздела
сбо р нико в 15. Можно говорить с боль­
шой
долей
уверенности,
что
это
был
второй
случай
после
Маяковского,
когда
«любовная тема»
была
откровенно
пер-
сонализована
и
представлена
на
обозрение
всесоюзному
читателю,
поскольку
адресовалась
женщине,
гораздо
ши ре
известной,
чем
Лиля
Брик,
—
одн ой
из
не скол ьк их
самых
попул яр ных
актрис
пр едв ое нных
лет
Валентине
Серовой
(инициалы посвящения
—
«В.
С .»).
Пра вда,
стих и
не
со­
провождались,
как
издания
Маяковского
с
фотомонтажами
Родченко,
портретами
ге ро ини.
Но
это
компенсировалось
кинорекламой
и
кинокадрами,
которые
давали
читателю
определенный
визуальный
комментарий
к
конкретизирую­
щим
и
интимным
строкам
(«...За то,
что ,
просьб
не
ждя
мо­
их,
пришла
/Комневтуночь,
когда
сам а
хотела.
<...>
Тв о­
ей
я
не
тщеславлюсь
к ра с от ой, / Ни громким именем,
что
ты
н оси ла , / С меня довольно нежной,
тайной,
той, / Что
в
дом
ко
мне
неслышно
п риход ила »
и
т.
п.). 5—6
стихотво­
ре ний
датированы
автором
еще
пр ед вое нными
месяцами
1941 года.
Неизвестно,
впрочем,
удал о сь
ли
бы
напечатать
эти
стихотворения,
где
лирический
по рыв
автора
прорвал
регламент,
если
бы
зима
1941—1942 года,
поставившая
на
кон
само
существование
страны,
не
заставила
метаться
15 Новый мир . 19 41 . No 1 1—12; Красная новь. 1 942. No 1—2; Новый мир.
1942. No 1 1—12; Симонов К .
Лир ик а.
М.: Молодая гвардия, 1942 (об
это м
с бо рнике
и
шла
реч ь
в
разг оворе
Симонова
с
Щ. ); Симонов К.
С
тобой
и
без
тебя:
Из
лирического
дневника.
М ., «Правда», 1942; Си ­
мон ов
К.
Стихотворения: 1936—1942.
М.,
О Г И З, 1942: подписано
к
печати
9 ноября 1942
—
почти
на
излете
временно
допущенной
пе­
чатной
лирики;
однако
Симо но в
сумел,
воодушевленный,
види мо ,
официальной
п оддерж ко й
«молодогвардейского»
сборн ик а,
добавить
к
стих отв ор ения м
цикла
«С тобой и без тебя»
еще
несколько,
напол­
ненных
личной
—
по
довое нн ой
норме
слишком
личной
—
эмоцией,
н едопус ти мой
горечью
(«...Меня до сих пор ты не любишь», «Пусть
прокляну
впо следстви и
Твои
черты
л иц а. ..») и еще менее допустимой
«эротикой» («...Мы то с ко ва л и п о-муж и чьи,
На
грубом
нашем
яз ы­
ке
—
О
белом
полотне
постели,
О
в ерх ней
вздернутой
губе...» и т.
д. ).
Все
эти
стихи
исчезли
из
ра здел а
«Лирический дневник»
сборн ик а
«Стихотворения и поэмы» (М. : О ГИ З,
Г ос.
изд.
худож.
ли т., 1945;
подписан
к
печа ти
9 июля 1945
го да ). Подробнее
—
в
нашей
ст ать е:
«“Военное”
ст их отв о рение
Симонова
“Жди меня..."» (июль 1941
г.)
в
литературном
процессе
советского
времени
// НЛО.
No
58. 2002 .
68


в
поисках
спасения
ее
властителей
и
не
обрушила
предвоен­
ную
версию
этого
регламента.
Уже
в
конце
1941 года в стихи Симонова в цикле «С
то­
бой
и
без
те бя»
входит
малоупотребимое
в
советской
по э­
зии
слово
«женщина».
Над
че рным
носом
нашей
су бмар ины
Взошла
Венера
—
странная
звезд а,
От
же нс ких
ласк
от вык шие
мужчины,
Как
женщину,
мы
жд ем
ее
сюд а16.
Еще
в
1940 году в одном из обзоров текущей поэзии писали:
«Многие стихи Симонова можно было бы назвать так,
как
Хемингуэй
назвал
од ну
из
своих
книг : “Мужчины без
женщин
”»17.
В
первый
послевоенный
год
набранная
лирическая
инерция
в
какой-то
степени
продолжалась
—
но
уже
к
к он­
цу
1946 года была пресечена .
Осталось
в
столах
написан­
н ое.
Десяти лети е
спустя
Булату
Окуджаве
п рид ется
зан о­
во
вво дит ь
в
лириче с к ий
обиход
слово
«женщина»
под
гр ом
обвинений
в
пошлости.
Образцом
лирики,
полностью
свободной
от
регламента
и
в
эт ом
смысле
опередившей
последующую
раб оту
самого
поэта,
ста ла
песенка,
получившая
известность
только
де ся­
тилетие
спустя,
а
опубликованная
еще
через
два
де сятил е­
т ия : «Неистов и упрям /
гори,
огон ь,
гори...»18.
«Ах,
как
хорош о,
Бог
ты
м ой,
как
хор ошо!
—
вспоми­
нал
Юри й
Карабчиевский
св ое
первое
впечатление
от
ус­
лыша н ной
на
«стареньком “С палис е”» песни.
—
Какой
ве-
16 Номер«Нового
ми р а» (1941. No 1 1—12) подписан к печати 27
ма р­
та
1942 г.
17 Александров В .
За мет ки
о
стихах
(вместо обзора) // Литературное
обозрение. 1940. No 24. С. 15.
18 Окуджава Б.
Указ.
изд.
С. 10.
69


селый
трагизм,
какое
радостное
отчаяние,
какая
сладкая,
неопасная
бо л ь!»19
«Как- т о
в
сорок
шестом
году,
—
рассказывал
автор,
—
будучи
студентом,
подсел
к
пианино
и
дв умя
паль цами
ст ал
п одбир ать
п есен к у: “Неистов и упрям, / гори,
огонь,
гори... ”»20.
Отм ет им
наверняка
замеченную
многими
невольную,
по-видимому,
словесно-музыкальную
р ем ин исцен цию
из
широко
известного
в
военные
и
первые
послевоенные
год ы
текста
М.
Светлова
—
припев
«Песни о фонариках» ( 1942):
Бессменный
ча с овой
Все
но чи
до
зар и,
Мой
старый
друг
—
фон а рик
мой,
Гори,
гори,
г ори!2 1
Это
—
не
более
чем
о дин
из
мног о чис ленных
примеров
связанности
появляющихся
в
эти
го ды
поэт ов
«четвертого
п ри зы ва » (1922—1932 годов рождения)
с
предшественника­
ми,
совместных
усил ий
собратьев
по
цех у,
приложенных
к
возвращению
лирики
—
усилий,
на до лго
оставшихся
втуне.
Литературная
эв олю ция
замерла
на
семилетие.
Резуль­
таты
этой
омертвелости
—
в
первом
сбо р нике
Б.
О ку джавы
«Лирика» (Калуга:
Изд-во
газеты
«Знамя», 1956), где мень­
ше
вс его
лирики.
В
нем
—
стихотворение
«Моя Франция»
(впервые напечатанное 29 января 1953 года
—
на
излете
упомянутого
семилетия,
за
месяц
с
небольшим
до
его
«ан ­
тропологического»
фина ла ,
в
калужской
газете
«Молодой
19 Карабчиевский Ю.
Ули ца
Ма н де л ь шт а ма . Orange: «Antiquary», 1989.
С . 109-110.
20 Окуджава Б. «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо
мн о й» / Беседовал Л.
Сидоровский
// Смена.
Л ., 1971. 24 ноября.
21 Светлов М.
Стихотворения
и
поэмы.
Л ., 1966.
С. 278. В содержа­
тельной
и
тонко й
ста тье
Л.
Дубшана
«Декабри,
январи... (о ранней
пес не
Окуджавы,
о
некоторых
ее
истоках
и
о тз ву ка х)» (в печати)
указан
еще
од ин
не со м ненный
исток
песенки
—
стихотворение
И.
Мятлева
«Фонарики», ставшее популярной песней.
70


ле нине ц»): «...И
в
э том
бою
неистовом22/рождается
и
вст ает
/ в поступи коммунистов /
будущее
твое
<...>/ ив
честных
глазах
подростка, / продающего “Юманите”»23.
Откр ы вал ся
сбо рн ик
стихотворением
«Ленин» (опублико­
ванным
в
той
же
калужской
газете
22 апреля
—
в
ден ь
рож­
дения
Л енина
—
1955 года: «Мы приходим к нему за сове­
том
<...>
он
выходит
н а вс тр ечу , / всегда аккуратен и соб­
ра н, / невысокого роста,
приветлив
/ и скромно одет .. . »24).
Но
в
том
же
сбо р нике
мы
ретроспективно
увидим
будущий
тезаурус
Окуджавы-лирика,
то лько
еще
в
не упорядоче нн ом,
хаотичном
и
поэтически
неразличимом
вид е.
В
конце
1953 года в публичную печатную речь эпохи
вошл о,
с
неофициозной
стороны,
слово
«искренность»
—
в
п ри м енении
к
литературе
как
указание
на
не об ход имое
ее
качество.
Можно
без
преувеличения
сказать,
что
слово,
выбранное
в
качестве
ключевого
в
названии
большой
ста­
ть и25, казалось почти иноязычным,
впервые
вво д имым
в
отечественный
обиход
—
в
кач ест ве
определения
такого
официального,
регламентированного
дел а,
как
литература.
До
сих
пор
это
слово
в
живом
советском
употреблении
принадлежало,
во-первых,
к
бы т овому
языку,
во-вторых,
к
протокольному,
достаточно
герметичному
языку
партий­
ной
жизни
—
исключали
из
партии
с
формулировкой
«за
неискренность».
Теперь
оно
стало
означать,
с
одной
сторо­
ны,
—
освобождение
от
регламента.
С
другой
же,
в
более
узком
и
более
п рием лем ом
для
печатного
литературного
процесса
значении
—
попытку
вернуться
к
искренней
(в отличие от официоза), близкой к фронтовой,
адекватно­
сти
сло ва
—
действию,
вере
в
ид ею
революции.
Коллизия
была
зафиксирована
Наумом
Коржавиным
еще
в
стихотворении
1944 года (писав шемся
не
для
печа­
т и):
22 Тот же эпитет,
что
в
пес енке
1946 года,
—
и
совсем
иной.
23 Окуджава Б .
Лирика.
Калуга:
Изд-во
газеты
«Знамя», 1956. С. 33.
24 Там же.
С. 9.
25 Померанцев В .
Об
искре нности
в
л итер атур е
// Новый мир. 1 95 3.
No
12.
71


И
я
поверить
не
умел
никак,
Когда
наскв о зь
неиск ре нние
люди
Нам
говорили
речи
о
врагах...
«Стихи о детстве и романтике»26
Именно
в
связи
с
этими
поисками
искренности
и
по э­
тов
и
их
читателей
развернуло
в
1958 году к Маяковско­
му
—
к
открытому
летом
того
года
памятнику,
к
личности
поэта
и
его
стиховой
традиции.
Под
этим
именно
знаком
и
стали
собираться
у
памятника
для
чтения
и
слушания
сти­
хов
(«Спорили об искренности в литературе ...»
—
с виде­
тельствовал
впоследствии
В.
Оси по в 27).
В
1955 году Леонид Мартынов,
поэт
старшего
поколе­
ния
(на пять лет старше Твардовского,
на
десять
—
Симо­
нова,
почти
на
два дц ать
—
Булата
Ок удж а вы ), вернулся
—
по сле
десятилетнего
остракизма
(которому был подверг­
нут
из-за
«Прохожего»28 (1935, 1945), в год второй
—
не
удавшейся,
как
и
пе рва я,
—
попытки
отте пе ли)
—
на
стра­
ниц ы
печати,
вернулся
во
многом
как
но вый
по эт
нового
времени.
Его
сти хи
стали
одним
из
нескольких
самых
за­
метных
литературных
фактов
середины
1950-х.
Мартынов,
со
своим
подчеркнутым
патетизирован-
ным
рационализмом,
дает
репертуар
новых
тем
и
моти­
вов.
Прежде
чем
к
ним
о бр атить ся,
заметим,
что
рациональ­
ность
и
суховатость
язы ка
его
поэзии
была
воспринята
как
нечто
осв ежа ющее
на
фоне
уже
сложившегося
—
и
слежав­
шегося
—
неопределенного
оптимистически-слащавого
контекста
раннепослевоенной
литературы.
Еще
в
мае
1946
го да
зоркая
наблюдательница
советской
жизни
Вера
Алек­
сандрова
писала
в
«Социалистическом вестнике» (Нью-
Йор к):
26 Коржавин Н.
Стихи
и
поэмы.
М ., 1992. С. 10—11.
27 Цит.
по:
Ч упри нин
С.
Оттепель:
х ро ника
важнейших
с об ытий
//
Отте пель. 1957—1959. М., 1990. С. 405.
28 Мартынов Л. «Замечали
—
по
городу
ходит
прохожий?-»//Мар­
тыно в
Л.
Собр.
со ч.
В
3 т. T. 1. М., 1976. С. 142—145.
72


«Противоречия послевоенной жизни редко являются
содержанием
п р оиз ве дений,
но
с
тем
б ольше й
отч етли в о­
стью
да ют
они
о
себ е
зн ать
ко св енно
—-
в
литературном
яз ыке.
<...> Никогда еще на страницах русской литерату­
ры
не
раздавалось
сто ль ко
“звонких девичьих голосов”,
не
лепеталось
так
много
высокопарных,
ни
к
че му
не
о бя­
зыв ающи х
слов
о
“чувствах нежности ”
к
своему
родному
на роду,
к
семье,
как
те пер ь »29.
Это
относилось,
конечно,
и
к
стихотворному
языку.
Лейтмотивом
поэзии
Мартынова
1955—1959 годов ста ­
ли
движение
и
изменение.
Сезонные
изменения
п рироды:
Как
сильно
Изменилась
ива
За
эти
се мь
ве сенних
дней!
Так
все
ме няет ся,
что
жив о.
За
дни
весеннего
разлива,
Не ощут им ого
для
пней!
«Ива» (написано в 1949 году,
опубликовано
в
195730)
Стихотворение
пре вра ще но
в
развернутую
аллегорию
«оттепели» .
Нас то йч иво
повторяется
аллегория
борьбы
оттепели
с
пове рж енн ой,
но
не
убитой
стужей:
Почти
тепло,
Но
только
все
же
Взгляни:
В
тени ,
Ко гда
идешь,
29 Социалистический вестник .
Нью-Йорк, 1946. No 5.
30 Мартынов Л.
Указ .
соч .
С. 234.
73


Поверженная
стужа
Лежа
Еще
в
ру ке
сжимает
нож .
Как
полумертвыми
в ра гами,
В
такие
дн и,
ср еди
весны,
Мы
полумертвыми
сн ега ми
Ок руже ны.
«Клинок» (написано в 1950,
опубликовано
в
195831)
Возвращение
хо лод ов
как
угроза,
тревога,
акция
врага:
...Подымаются сизые тучи,
Возвращеньем
зи мы
угрожая
«Маи» (написано в 1930,
опубликовано
в
1957)32
Бывают
такие
весенние
вьюги,
Когда
леденеют
трамвайные
дуги...
Бывают
такие
тревожные
вьюги!
«Вьюги» (написано в 1955,
опубликовано
в
1957)33
Так
возрождалась
подцензурная
по лит ич еская ,
или
г ра­
жданская,
лирика.
Пер вый
же
после
рубежного
в
п оли ти­
ческом
смысле
1956 годасборник ( Ли р и ка.
М ., 1958), в ко­
торый
включены
был и
все
цитиру е мые
нами
стихотворе­
ния ,
стал
компендиумом
не
только
новых
тем
и
мо т ивов,
но
и
аллегорий
—
аллегорическим
путеводителем
по
современ­
ности.
Продолжим
расщепление
лейтмотива
на
м от ивы.
31 Мартынов Л.
Ука з.
изд .
С. 252.
32 Там же.
С. 56.
33 Там же.
С. 325.
74


Дв иже ние
времени
—
ночь,
день,
годы,
века,
—
причем
ощущаемое
внезапно,
эмпирически,
с
участием
непремен­
н ого
этического
изм ер ения :
Но
уйма
дел
у
человека,
И
календарь
он
покупает,
И
вдруг
он
видит:
Наст у пает
Втор ая
п олови на
ве ка.
Н асту пит...
Как
она
поступит?
Она
наступит
На
глотку
Разной
Мрази
Гря зной .
«31 декабря 1950» (написано
в
1950, опубликовано в 195834)
В
сос та ве
лейтмотива
—
повторяющийся
мотив
ид уще­
го,
шагающего
дня
как
почти
физически
ощутимого
движе­
ния
времени:
Этот
де нь,
шагая
мерно,
Вд аль
уш ел
уже
да ле ко.
Вот
смотрите!
Это
он
там...
«Закрывались магазины,..», 195435
День
выступает
как
сино ним
ценности
текущей
(а не
б уду щей
—
вопреки
официозу)
жизни,
ее
м гн овен ий.
Мар­
тынов
дида кт и ч ески,
сухими
прописями
утверждает
с во­
бо ду
заурядных
человеческих
дей ст вий
—
как
но вацию:
34 Там же.
С . 266-267.
35 Там же.
С. 310.
75


На
Садовой
в
переулках
где-то
Человек
поет.
Он
моторов
гул
перекрывает
И
не
устает,
И
ник то
его
не
обрывает
—
Пусть
себе
поет.
Это
ведь
не
громкоговоритель,
—
Выключи ть
нельзя!
«В белый шелк по-ле тн ем у
одет а .. . », 195536
Движение
времени,
произвольно
меняющее
с вой
те мп:
Казалось
—
шли
ча сы
Ни
тише,
ни
быстрей,
А
так
же,
как
всегда,
На
старой
башне
Спасской.
Но
Время
Мч алось
та к,
Как
будто
целый
век
Прошел
за
этот
день...
«Я помню. .. »
(написано в 1953,
опубликовано
в
195637)
Сп ецифи ч еску ю
новизну
несла
в
себе
строка
«Над ста­
рой
башней
С п а с ск ой », как бы отключающая стихотворе­
ние
от
второго,
советского
(по замыслу
—
вечно
символи­
зирующего
новизну)
значения.
Движение
поколений:
36 Мартынов Л .
Ука з.
изд .
С. 351.
37 Там же.
С. 298-299.
76


Какие
Хороши е
Выросли
дет и \..
«Дети» (1957)38
(рост этот протекает как бы на глазах читателя):
В
чем
убедишь
ты
стареющих,
Завтрашний
де нь
забы вающи х...
«В чем убедишь ты стареющих. . . »
(написано в 1948,
опубликовано
в
1955)39
Дви жени е
всего
на
свете
—
противопоставленное
с ну,
непо движ но ст и,
покою,
остановке,
отсутствию
какого
бы
то
ни
было
делания:
Не
спишь?
Не
ты
один...
Не
с пит
Столица.
Ничто
не
спит
во
мг ле
—
Кипит
асфальт
в
котле,
кипит
в ино
в
бут ыля х...
«Ночь» («Кто дал тебе совет.. .»,
написано
в
1945 —
год
попытки
«оттепели», опубликовано в 195840)
Апогей
этого
мотива
—
быстро
ставшее
известным
ст и­
хотворение,
напечатанное
в
«Дне поэзии
—
1956», с повто­
рявшейся
в
те
годы
на
разные
ла ды
юным и
читателями
к о нцовк ой:
38 Там же.
С.401.
39 Там же.
С.214.
40 Там же.
С. 132.
77


Это
Почти
неподвижности
мук а
—
Мчаться
куд а-т о
со
скоростью
звука,
Зн ая
прекрасно,
что
есть
уже
где-то
Некто,
Летящий
Со
скоростью
Света!
«Будьте любезны .,,», 195641
Вольность
ли чно го
душевно-интеллектуального
дейст­
ви я: «Хочется /
Со сре дот о ч ить ся .. .» (написано в 1955,
опубликовано
в
195642) —
новизн а
и
раритетность
рече в о­
го
хода,
фиксирующего
эту
вольность,
очевидные
для
чита­
телей-современников,
для
читателя
послесоветской
России
не
ощутимы
и
должны
восстанавливаться
усилиями
исто­
ри ка
литературы.
На
фоне
многолетнего
господства
им пе­
ративности
не
только
поступков,
но
ж ел аний,
хотений,
их
обусловленности
и
определенности,
приближенности
хо те­
ния
к
дейс т вию
(«хочу быть летчиком», «хочу пойти на де ­
монстрацию»,«Я хочу,
чтоб
к
штыку
приравняли
пер о»43,
где
метафоричность
перекрывается
волевой
окраской
фор­
мы
п ер вого
лица)
—
нов из на
неопределенности,
понижен­
но еTM
воли
в
этом
хочется
вместе
с
непривычной
«немате -
риальностью»
желаемого
действия
(«сосредоточиться»).
Это
же
можно
ска зать
и
о
манифестации
уверенности
автора
в
своих
личных
оценках,
определениях,
констатаци­
ях : «Все обрело первичный вес .. .» (написано в 1956, опуб­
ликовано
в
195844).
В сего
два-три
года
назад
неизбежно
должны
был и
бы
пос л едов ать
разъяснения.
Столь
же
но вы­
ми
были
строки
«...з олот ые
от
зрелости
/ Ценности /
С о вр ем ен но ст и » («В чем убедишь ты стареющих...», напи-
41 Мартынов Л.
Ука з.
изд .
С. 415—416.
42 Там же.
С. 328.
43 Маяковский В.
В.
Дом ой! // Маяковский В.
В.
Поли.
с обр.
со ч.
В
13 т.
Т . 7. М.: ГИХЛ, 1958. С. 94.
44 Мартынов Л .
Ука з.
и зд.
С. 369.
78


сано
в
1948, опубликовано в 195545), провозглашавшие
ценности,
найд е нные
ли чным
усилием.
В
эт ом
ряд у
—
и
обращение
к
универсалиям
человече­
ск ой
жизни
в
противовес
идеологическим
зам е нител ям
их
в
советской
поэзии.
Современники
ощущали
в
абстракци­
ях
Мартынова
эт от
одухотворявший
их
противовес.
В
частности,
делание
дела
—
мотив
личных
человече­
с ких
возможностей,
энергии
самореализации:
Де ло
Было
за
мной.
И
мгновенно
покончил
я
с
делом...
Де нь
Был
бел,
Как
пробел
На
листе
сверхъестественно
белом.
Наступала
п ора
За
другие
приняться
дела!
«Дела было за мной .. .» (написано
в
1956, опубликовано в 195846).
Моти в
действия
(как,
повторим,
универсалии
челове­
ческой
жизни,
а
не
выполнения
чьего-то
зад ан ия)
в
сочета­
нии
с
неп рер ывнос т ью
движения
времени,
в
рамках
кото­
рого
совершается
каждая
жизнь:
Сделан
шаг .
Еще
не
отхрустела
Под
подошвой
попранная
пыль,
А
зем ля
за
это
время
пролетела
Не
оди н
десято к
миль...
...Умоляя или угрожая,
Все
равно
ее
не
зад ержат ь...
45 Там же.
С. 214.
46 Там же.
С. 379.
79


Землю,
послужившую
опорой
Чт обы
сделать
Следующий
Шаг!
«Шаг», 1957«
Настойчивое
переключение
внимания
читателя
на
пе р­
возданные
яв лен ия
бытия
было
предварительным
шагом
к
«чистой»
л ир ике.
Ост ав ало сь
од но
—
отбросить
марты­
новс ку ю
дидактику:
...Не цирк
И
да же
не
кино ,
А
покажу
вам
неб о
чистое.
Не
видывали
давно?
«Чистое небо» (написано в 1945,
1956, опубликовано в 1958)43
Что
с
тобою,
Небо
голубое?
Тучи,
туч и
целою
гурьбой.
—
После
боя
Небо
голубое!
Голубое
Небо
Над
тобой!
«Что с тобою,
небо
го лу бо е?..»
(написано в 1949,
опубликовано
в
1957)49
Отсюда
протягивалась
уже
дорожка
к
Окуджаве
—
к
песне
того
же
г од а: «А шарик вернулся,
а
он
голубой»50.
47 Мартынов Л.
Ука з.
изд .
С. 402.
48 Там же.
С. 362.
49 Там же.
С. 245.
50 Голубой шарик //
Окуджава
Б.
Чаепитие
на
Арбате.
С. 20.
80


Это
подчеркнуто
алогичное
«а», отсылающее к фольк ­
лорному
па ра лле лизм у,
появилось
у
Мартынова
уже
в
1948 году: «А у дочки луч на босоножке /
Серебрит­
ся»
—
«Балерина»51; оно - т о
и
было
свежим
и
действен­
ным .
И
автоматически
—
как
любая
а логичн ос ть
—
поро­
ждало
оппозиционность,
граничащую
с
нецензурностью.
В
воспоминаниях
Л.
Лазарева
приводится
св идетел ь ство
литературоведа:
«У него шла книга о Достоевском,
ко тора я
нач инал ась
фр а зо й: “А я все думаю о Достоевском” .
Це нзур а
сня ла
“А”
—
подозрительное
противопоставление,
кому
и
че му
а втор
противопоставляет
се бя ?»52
Дидактическая
концовка
(«...Бу дет ,
буде т
ваша
дочь
танцоркой
/ Самой лучшей!»53) —
это
и
е сть
черта,
отде­
лившая
непосредственных
предшественников
Окуджавы
и
современные
ему
поэтические
явления,
равно
как
и
его
собственные
ранние
стихи,
собранные
в
пер вой
книж­
ке,
—
от
его
лирики
начиная
с
1957 года.
В
«Лирике» 1956
го да
будто
в
зародыше
спали
будущие
мотивы
и
поэтиче­
ски е
х од ы : «И вот переулками,
улицами
/ такой долго ­
жданный
и
теплый
/ апрель начинает прогуливаться»
(«Зима отмела,
отсугробилась...»)54, «И нам захочется,
как
пр еж де, / Подкарауливать апрель» («Апрель»)55 —
сравним
поз дне е
«Дежурный по апрелю»56; «Сидишь оде­
та
в
платье
си т цево е» («Посредник»)57 —
здесь
еще
очень
далеко
до
«ситцевые женщины толпою. ..», но эпитет не
случаен;
нако нец
—
«пощады не жди в поединке таком»
(«Бессмертье»)58 —
эт ому
обороту
суждено
бу дет
послу-
51 Мартынов Л.
Ук аз.
изд .
С. 210. Стихотворение впервые опубликова­
но
в
1955 г. (С ти хи.
М.: Мол.
гва р д ия, 1955).
52 Лазарев Л.
Шестой
этаж
// Знамя. 1997. No 2. С. 196.
53 Мартынов Л .
Там
же.
С. 210.
54 Окуджава Б.
Лирика.
С. 28.
55 Там же.
С. 29.
56 Окуджава Б .
Чаепитие
на
А рбат е.
С. 99.
57 Окуджава Б.
Лирика.
С. 24.
58 Там же.
С. 34.
81


жить
мрачно-лирическому
«Прощай.
Расстаемся.
Поща­
ды
не
ж ди!»59.
Су ров ый
вопрос
к
читателю:«Скажи:/Какойтыслед
о ст ав ишь?» (Л.
Мартынов.
След;
нап исан о
в
1945, опубли­
ковано
в
195560) —
волн ова л
многих
современников,
но
не
т ак,
как
затрагивает
по эзи я,
а
так ,
как
берут
порою
за
жи­
вое
а фори змы
и
максимы,
да
еще
в
той
общественной
сре­
де,
к отор ая
давно
не
видыва ла
отечественных
мудрецов
в
пуб личны х,
а
не
приватных
высказываниях.
Но вая
стиховая
риторика
и
рационалистическая
дидак­
ти ка
расшатывала
самый
остов
непоэзии,
окостеневший
в
послевоенное
семилетие.
Новизна
же
ее
был а
в
личном,
не
коллективном
пр оис хо ж дении,
в
том ,
что
она
укрупняла
фигуру
автора-поэта,
высказывающегося
есл и
еще
не
о
се­
бе,
то
уже
от
себя.
Непременной
частью
этой
литературной
оттепели,
предваряющей
глубинные
перемены,
б ыло
ностальгиче­
ское
или
патетическое
во с помина ние
о
1920-х
года х
как
от ли чных
от
последующих
своей
одухотворенностью:
...Да,
Он
назад
не
возвратится
—
Вчерашний
д ень,
Но
и
в
ни что
не
превратится
Вчерашний
д ень,
Чт об
никогда
мы
не
забыли,
Каким
огнем
Горели
д ни,
ко гда
мы
жили
Грядущим
днем.
Л.
Мартынов. «О,
годовщины...»
(написано и опубликовано в 1955)61
Время
мое
в ели чав ое,
время
мое
молодое,
59 «Глаза,
слов но
н еба
осеннего
св од. ..» // Окуджава Б.
Чаепитие
на
Арб ате.
С. 19.
60 Мартынов Л .
Указ.
изд .
С. 131.
61 Там же.
С . 349-350.
82


павшее
светом
и
славою
в
обе
мои
ла дони .
Н.
А с еев . «Семидесятое лето», 195962
З акл ючи т ельная
строфа
стихотворения
Ма ртын ова
1922 года « Ме жду
домами
ст ар ым и... », напечатанного
в
1957 году
—
о
бронемашине,
которую
ведет
«славный шо ­
фер
—
Революция»:
Руки
у
ней
в
бензин е,
Пальцы
у
ней
в
керосине,
А
глаза
у
ней
синие-синие,
Син ие,
как
у
Ро ссии 63
—
уже
ведет
нас
к
строкам
Булата
Окуджавы
—
т ого
же
го да:
Но
привычно
пальцы
тонкие
прикоснулись
к
кобуре.
в
синей
маечке-футболочке
ком с омол очка
ид ет.
«Песенка о комсомольской
бо ги н е», 195764
Еще
в
большей
ст епе ни
близки
к
э той
пес не
Окуджавы,
опубликованной
только
в
1966- м 65, но распевавшейся с его
голоса
уже,
во
всяком
случае,
в
1959- м ,
стихи
Мартынова,
опубликованные
в
1958 году:
Нежная
девушка
новой
веры
—
Грубый
ру мя нец
на
впадинах
щек,
А
по
карманам
у
ней
револьверы,
А
на
папахе
а лый
значок.
62 Асеев Н.
Собр.
соч.
В
5т.
Т. 4. М.: Худ.
л и т., 1964. С. 179.
63 Мартынов Л .
Там
же.
С. 16.
6* Окуджава Б.
Чаепитие
на
Ар бат е.
С. 53.
65 Сельская молодежь. 1966. No 1. С. 32—33.
83


Может
быть,
в зять
и
г рана ту
на
случай?
Памя тн ы
б удут
на
тыс ячи
лет
Мех
полушубка
горячий,
колючий
И
циклопический
девичий
сле д.
«Позднею ночью город
пу ст ын н ый,..», 192266
Помимо
очевидных
перекличек,
отметим
более
слож­
ные .
За
сильным
эпитетом
циклопический
есть
реальный
пла н: «...И рукавички на ней и
п им ы»67 (большой,
бесфор­
ме нный
сл ед
от
пим ).
Но
сильнее
дейст в ует
мифологиче­
ский
оттенок
эпите та
—
то т,
что
леж ит
в
одной
стилевой
плоскости
с
«комсомольской богиней».
Из
того
же
ря да
—
и
строки
из
уже
цитированного
ст и­
хотворения
1955 года: «О,
годовщины, /Годовщины, /Бы­
лые
дн и, / Былые дни, / Как исполины, / Встают они!»68
Вставали
давным-давно
отодвинутые
в
небытие
глубин­
ные
вопросы
революции,
и
решалась
их
новая,
теперешняя
суд ьба
в
поэтическом
мышлении.
Мно го
лет
спустя,
в
на ча­
ле
1990- х ,
Окуджава
напишет,
вспоминая
начало
1930-х
и
п ыта ясь
воссоздать
тогдашний
строй
мы слей
своей
мат е­
ри,
большевички
с
семнадцати
ле т: «...революционная
те о­
рия
был а
проста,
доступна
и
почти
уже
растворилась
в
к ров и» («Упраздненный театр»69).
Это
важное
определе­
ние,
не
всегда,
а
может
быть,
почти
никогда
не
учитывае­
мое
при
интерпретации
поэтических
текстов
послесталин-
ско й
России.
Напомним,
что
как
об щий
философский
и
историче­
ск ий
смысл
революции,
так
и
«частные»
вопросы
по лит и­
ческой
жизни
страны
был и
выведены
с
ко нца
1920- х
годов
из
любого
свободного
публичного
обсуждения.
Они
акту­
ализировались
—
не
для
официоза,
который
удовлетво­
рялся
текущими
директивами,
а
для
определенного
слоя
66 Мартынов Л.
У каз.
изд .
С. 14.
67 Там же.
68 Тамже.
С. 349.
69 Окуджава Б .
Упраздненный
теа тр:
Семейная
хроника.
М., 1955. С. 156.
84


мыс лящ ей
части
общества
—
с
ко нца
1940-х
—
начала
1950- х
годов
(уже в 1954 году Р.
Пименовым
написана
для
кружкового
употребления
статья
«Судьбы русской
революции»).
И
это
«вторичное»
их
обсуждение
проис­
ходило
не
на
плоскости
tabula rasa, а на плоскости,
густо
записанной
нестираемыми,
как
фре ски ,
идеологемами.
Вместе
с
тем
война
н анесл а
на
эту
раскрашенную
плос­
кость
св ои
борозды,
некоторые
же
краски
поблекли
(так,
в
идеологеме
«враги вокруг нас»
стали
преобладать
враги
внешние).
Процесс
посмертной
реабилитации
казненных
внес
в
картину
сильный
эле ме нт
персонализации.
Для
многих
деятельных
участников
общественно-культурной
жизни
1950- х
го дов
за
системой
ре во люцио нн ых
идеологем
стояла
лич ност ь
интимно-близкого,
с
детства
авторитетного
че­
ло ве ка,
истово
исповедовавшего
эти
име нно
воззрения70.
И
та
же
известная
личность
отца,
дяди ,
нас тав ни ка
стояла
за
с пиной
того
или
другого
литератора
в
глазах
наблюда в­
ших
его
современников.
В.
Войнович
вспоминает,
как
в
1956 году в литобъединении,
где
«почему - то .. .
бы ло
м ного
детей
революционных
интернациональных
героев...
по я­
вился
странный
человек
со
странным
именем,
отчеством
и
фамилией
—
тоже
сын
кого-то,
а
сам
по
себе
учитель
из
К алуг и ...»71 —
то
ест ь
сын
убитого
и
реабилитированного
посмертно
и звестн о го
партийного
дея т еля
и
отправленной
в
лагерь
и
теперь
вернувшейся
пламенной
«комсомолочки».
70 Для всех них XX
съезд
и
закрытый,
но
широко
известный
д оклад
Хрущева
в
ф евр але
1956 был рубежом биографии
—
он
к осн улся
их
лично,
и мен
и
суде б
их
б лизки х.
Нередко
это
бы ли
люди
из
пар тий­
ной
номенклатуры
(родители Б .
Окуджавы,
В.
Аксенова,
Л.
Ка рп ин­
ског о). И им енно это
—
мученическая
смерть
или
многолетнее
ла­
герное
выживание,
признанные
в
докладе
несп ра ведли выми ,
— было
важнейшей
идеологемой.
Именно
она
задерживала
их
де тей
вблизи
цен нос тей
отцов
—
«комиссаров в пыльных шлемах» . Эт о б ыло об ­
щей
и
структурирующей
чертой
тех,
к ого
вскоре
на зо вут
«шестиде ­
ся тникам и».
71 Войнович В. «Вот счастливый человек,
это
видно
по
всему...»//Бу­
лат
Окуджава.
Сп ец.
вып .
1997. [21 июля]. С. 4 / Отв.
ред.-сост.
И.
Ришина.
85


Открытые
и
достаточно
широко
пр едъя в лен ные
обще­
ству
многочисленные
факты
гибели
эт их
люде й
от
ру ки
го­
сударства,
которому
они
сл уж или,
требовали
какого-то
ду­
ховного
противовеса.
Ведь
их
смерть
вступала
в
противо­
речие
с
идеологемой
«коммунист отдает жизнь за дело
р ев о люции»
—
бы ла
бесславной,
не
несла
в
себе
никакого
героического
начала.
Пог ибш ие
был и
мучениками,
но
без
ид е йного
оре ол а,
необходимого
мученику.
Те,
кто
подвергали
в
середине
1950-х
вопросы
революции
вт ор ичному
обсуждению,
пре­
жде
в сего
стали
компенсировать
эту
ущербность,
опять-та­
ки
по падая
в
т акт
официальному
с и лло гиз му: «погибшие
был и
честными,
и дейн ыми
—
то
есть
бескорыстно
с лужи в­
ши ми
ид ее
—
революционерами,
следовательно,
идея
рево­
люц ии
—
п р екра сна».
Для
того
чтоб ы
сд ел ать
ин ые
выво­
ды,
надо
бы ло
им еть
привычку
к
переворачиванию
бол ь­
ших
интеллектуальных
глыб .
У
поэтов
возвращение
к
символам
революции
и
гра ж­
дан ской
войны
бы ло
стимулировано
желанием
найти
«го­
товую»
искренность
эмоции.
Искали
не
исторического
смы сл а,
а
только
этой
искренности.
В
это м,
повторим,
и
гл ав ная
пр ич ина
дружного
поворо­
та
в
1958 году к Маяковскому (и
новой
волны
подража­
ний).
Тут
вроде
бы
не
было
сомнений
в
искр енно ст и,
бескоры­
стии,
идейности.
Тот
же
самый
набор,
также
венчавшийся
с ме ртью
—
и
тоже,
во
всяком
сл уч ае,
не
героической,
но
за­
служивающей
приватного
сожаления
—
и
почти
так
же
за­
малчивавшейся
в
те че ние
двух
деся т илет ий
и
теперь
пр ед­
ставшей
как
некий
о бв инит ель ный
акт
с
не
очень
ясной
ад­
р еса цией.
Тогда
все
студенты
запели
песню
середины
30- х
о
«крас­
ном
з нам ени
п обе ды».
То,
что
она
звучала
не
в
пер ево де,
а
по-итальянски,
было
необходимым
свидетельством
п од­
линности
(пели первоисточник}) —
то
ест ь
все
той
же
ис­
кренности.
Нуж на
была
эм оц ия,
добываемая
непосредст­
ве нно
с
места
соб ыт ий,
из
исторического
времени
ее
заро­
жде ния.
86


Притягательные
и
провоцирующие
строки
Оку дж авы
«...я
все
равно
паду
на
той,
на
той
далекой,
на
граждан­
ск ой »72 (окончательный вариант
—
«на той единственной
гр аж данско й»73) заслуживают особого внимания,
как
и
вся
песня
(датирована она маем,
ию лем
1957 года74).
В
песне
провозглашалась,
конечно,
верность
памяти
от­
ц ов,
расстрелянных
в
кач ест ве
шпионов
и
изм енн ико в
и
теперь
оправданных.
Это
была
все
та
же
«Bandiera rossa».
Шаг
в
сторону
в
сер едине
1950-х
еще
бы ло
сделать
тру д­
не е,
чем
глянуть
назад,
в
размываемые
и
деформируемые
еще
с
середины
1920- х
ка рти ны
гражданской
войны,
затя­
нувшиеся
к
тому
же
со
второй
половины
1930- х
кровавым
туманом.
Даже
и
в
начале
1960- х
—
в
стихах
Слуцкого
—
мы
прочтем
нечто
бл изк ое
к
«комсомолочке» («в синей ма ­
ечке-футболочке») Окуджавы и к идее верности
—
чему
бы
то
ни
бы ло.
Верность
стала
вт орым
посл е
искренности
э мо ционал ьным
мотивом:
С
женотделов
и
до
ранней
старости,
Через
все
страдания
земли
На
плечах,
согбенных
от
уст алост и,
К рас ные
косынки
пронесли75.
Стихотворение
пе чат алос ь
с
посвящением
Ольге
Бер г­
гольц
и,
значит,
подразумевало
расстрел
ее
мужа
—
поэта
Бориса
Корнилова,
ее
со бст вен ный
л агер ь,
а
та кже
и
ее
стихотворение
1955года«Тот
г о д»76:
...в тот год,
ко гда
со
дна
морей,
с
каналов,
Вдруг
возвращаться
начали
др у зья.
72 Окуджава Б.
Веселый
барабан щ ик .
М., 1964. С. 18.
73 Окуджава Б.
Чаепитие
на
Арбате.
С. 13.
74 Окуджава Б .
Собрание
сочинений: [В12
т.
Т. 2]. Песни.
М ., 1984.
С. 11.
75 Слуцкий Б. «Все слабели,
бабы
—
не
слабели...»//СлуцкийБ.
Ст и­
хот во рения .
М ., 1989. С. 174.
76 Берггольц О .
Избранные
пр оиз в едени я.
(Библиотека поэта .
Боль­
шая
сери я). Л., 1983. С. 343.
87


Зачем
скр ыв ать
—
их
возвращалось
мало.
Се мна дц ать
лет
—
всегда
с емна дцать
ле т.
Но
те,
кто
возвращались,
шли
сн ачала,
что б
получить
св ой
старый
партбилет.
«Новый мир» . 1956. No 8.
С. 28
Слуцкий
строкой
«И не предали девичьих снов»77 без
сопротивления
от сы лал
читателя
все
к
тому
же
единствен­
н ому
на
тот
момент
идеалу
—
революционному
мифу.
Окуджава
же
строил
в
это
время
сво й,
другой,
но
еще
со­
хранял
—
параллельно
—
об щий
послесталинский.
В
его
ранних
песнях
—
ностальгическое
воспоминание
о
«внут­
ренне
правдивом» (Г.
Ад а мов ич) «вопросе»
ре вол юции.
В
послесталинском
обществе
появилась
т яга
к
восстановле­
нию
конкретики
революции
и
п ути
к
ней
—
в
противовес
о т ри цающей
реальность
фантасмагорической
а бстр а кции
«Краткого курса».
Во сст ан авлив алась
та
уважительность
ко
все м
революционерам,
к
их
бес корыс тн ом у
фанатизму,
которая
существовала
в
русском
обще с тве
в
предреволюци­
онные
десятилетия
(здесь мы не обсуждаем исторический
контекст
того
времени).
Уважение
б ыло
растоптано
после
Октября
большевиками,
навесившими
ошеломляюще
гру­
бые
и
обязательные
для
публичного
применения
ярлыки
на
вс ех
своих
предшественников
и
особенно
бывших
сподвиж­
ников;
в
сущности,
в
пр оц ессе
и
п осле
Большого
Те рро ра
слово
«революционер»
без
како г о- либо
спецэпитета
было
ог ра ниче но
в
употреблении.
Потому
в
начавшихся
в
сере­
дине
1950- х
поисках
новых
ценностей,
неофициозных
иде­
алов
обратились
раньше
всего
другого
к
эмоциональной
об­
щественной
памяти
об
этом
именно
слое,
откуда
и
рекрути­
ровались
в
стихи
«комиссары в пыльных шлемах».
«Сентиментальный марш» («Надежда,
я
вер нус ь
тог­
д а ...») обращает нас к биографии автора
—
чтобы
тут
же
и
вы вест и
за
ее
пределы.
Сам
по эт
вспоминает,
как
в
1956
году,
после
хрущевского
доклада,
он
вст у пил
в
партию,
же­
лая
участвовать
в
дальнейшем
очищении.
Но
уже
через
не-
77 Слуцкий Б .
Там
же.
88


скол ьк о
лет
его
взгляд
на
вещи
круто
переменился.
Пер е­
менилась
постепенно
и
оц енка
тогдашней
деятельности
ро­
дителей.
Название
мемуарной
книги
о
дет ст ве
сын а
«ко ­
миссаров»
—
«Упраздненный театр»
—
выражает
эту
оцен­
ку
весьма
объемно.
Но
песня
оказалась
много
ши ре
границ
биографии
—
в
ее
мировоззренческом
пласте.
Она
не
«отражала»
ко н­
кретный
ее
этап,
а
оказалась
самостоятельным
поэтиче­
ски м
явлением*
Поэтическая
действенность
последней
ст рофы
(и особенно последней строки):
Но
ес ли
вдруг
когда-нибудь
мне
уберечься
не
удастся,
ка кое
б
новое
сраженье
ни
покачнуло
шар
земной,
—
я
все
рав но
па ду
на
то й,
на
той
единственной
гражданской,
и
комиссары
в
пыльных
шлемах
скл о нятся
молча
надо
мной78,—
связана
и
с
глубиной
ее
биографического
подтекста,
и
с
ши­
р отой
внетекстовых
связей.
В
основе
образа
—
детство,
в
том
числ е
и
оп исанн ая
в
«Упраздненном театре»
сцена:
«...обезумевшие от страсти ученики,
тыча
в
нег о
не по­
грешимыми,
чисто
вымытыми
п аль цами,
орали
исступ­
ленно
и
пр ит анц о в ыва л и: “Троцкист!..
Тро цки с т!..
Эй,
т роцк ис т!..”
...Сердце
сильно
би лос ь.
Он
хо тел
п ожало­
ваться
своим
ребятам,
но
они
стояли
в
глу бин е
класса
во­
круг
Сани
Кар ас ева
и
с луша ли
напряженно,
как
он
ловил
летом
плотву...
Девочки
сидели
за
партами,
пригнувшись
к
учебникам...
он
понял,
что
произошло
что-то
непопра­
вимое»79.
Важным
комментарием
к
ген е зису
образа
слу жат
воспо­
минания
Е.
Таратуты
о
разговоре
с
Окуджавой
в
1964 году
в
Пра ге.
З десь
важны
время
и
место
—
через
6—7
л ет,
то
ест ь
сравнительно
вскоре
после
написания
«Сентимен-
78 Окуджава Б,
Чаепитие
на
Арбате.
С. 12—13.
79 Окуджава Б.
Упраздненный
теа тр.
С. 284.
89


тального
марша», и далеко от Москвы,
в
необычной
и
ра с­
кр еп ощающе й,
н аст р аив ающей
сдержанного
чел о века
на
откровенный
разговор
обстановке.
«Булат жадно расспрашивал меня < ...> о де т ст ве.
О
ро­
дителях.
Ос обе нно
его
трогали
мои
р асска зы
о
дружбе
с
р о дите лями,
о
моем
горе,
ко гда
в
1934 году арестовали от­
ца,
которого
мы
бо льше
так
и
не
увидели.
Р асск азы вал
о
своем
детс тве .
Горевал,
что
родители
всегда
были
заняты
своей
большой
партийной
работой,
а
с
ним
о ста ва лись
ба­
бушки,
тети,
—
они
очень
любили
его,
и
он
их
л юбил,
но
тосковал
по
матери
и
по
отцу».
От ца
арестовали,
когда
они
жили
на
Урале.
«В школе,
рассказывал
Булат,
его
поставили
пос ре ди
класса
и
велели
отречься:
ты
настоящий
пио не р,
а
тво й
оте ц
враг
народа...
Голос
Булата
сорвался,
и
он
запла­
к ал.
Сначала
ти хо,
а
потом,
отвернув
голову,
—
зарыдал...
Ник ого
вокруг
не
было.
Мы
д олго
молчали.
Я
никогда
не
забуду
го ря
этого
отва жн ого
человека.
Мы
вид ели сь
не
ча­
сто .
Ни когда
не
в спо минал и
нашу
беседу
в
Праге»80.
Так
сила,
с
которой
звучит
зачин
одной
из
двух
ударных
ст рок
—
«Я все равно...», —
нахо д ит
о б ъя снение
в
громадном
биографически-эмоциональном
подт екс те .
Мотив
верности
—
со
все
более
уходящей
вглубь
этого
подтекста
мотивировкой
верности
памяти
погибшего
отца
—
с танет
важ нейши м.
На
той
же
глубине
—
н адежда
на
недоданную
в
детстве
ла ску
ро­
дителей-комиссаров
как
предсмертную/Биографические
под ­
тексты
придают
политическим,
казалось
бы,
—
и
в
этом
смыс­
ле
о бр еченны м
потерять
св ою
действенность
—
о бра зам
по э­
тическую
н ераз ру шаем ост ь,
подымают
строку
к
лирике.
Утверждается
не
идеологическая
связь,
а
невынимае-
мость
человека
из
условий
р о жде ния : «комиссары»
бы ли
80 Таратута Е.
Однажды
в
Праге...
// Литературные вести.
1997.
Июль—август.
С. 4.
90


у
его
колыбели
и
пребудут
бл из
нее
(в прошлом)
и
близ
его
последнего
одра
—
в
будущем.
Комиссары
в
пыльных
шлемах
подспудно
уподоблены
феям
в
выс о ких
колпаках,
склоняющимся
над
колыбелью
ребенка.
Именно
эти
выходящие
за
пределы
дан ног о
тек­
ста
ассоциации
обеспечивают
поэтическую
си лу
и
до лго­
вечность
строк,
привлекших
вним ание
На бок ов а81.
В
стихах
тех
лет
по явля ет ся
часовой
как
си мвол
верно­
сти,
преданности,
постоянства,
долга.
(Название первого
поэтического
сборника
К.
Ванш енкина
1951 года
—
«Пес ­
ня
о
ча со вы х»82.)
Б ыло
только
две
возможности
его
поэтической
реализа­
ции
—
погрузить
его
в
кон т екст
«далекой гражданской»
или
второй
мировой,
она
же
—
вторая
Отеч ест ве нн ая.
Первый
вариант
п ояв ляе тся
в
1957 году в ожившей на
н е долгое
время
поэзии
Михаила
Све т лова
—
«Первый
красногвардеец»:
Я
ви жу
снова,
как
и
пр еж де,
—
Стоит
о зя бший
часовой83.
У
Светлова
есть
строки,
близкие
к
одновременно
слага­
емы м
песням
Окуджавы
или
предваряющие
их:
Да й,
я
у
штаба
по дежу рю,
Пой ди
немного
от дох ни! ..
Да леки е
к рас ногв ар дей цы!
Мы
с
в ами
вроде
ста рики ...
Погрейся,
д орого й,
погрейся
У
этой
тлеющей
строки!
81 См.: Набоков В,
Ада,
или
Ра до сти
страсти.
М ., 1996. С. 376.
82 Ваншенкин К .
Песня
о
часовых.
М., 1951.
83 Светлов М.
Стихотворения
и
поэмы.
С . 317—318.
91


Эт от
же
ход
—
в
другом
по
материалу
стихотворении
(«Разговор с девочкой», 1957):
Я
вижу
—
на
к раю
стихотворенья
З апл аканна я
дев оч ка
стоит84.
Там
же:
У
м еня
оборваны
все
связи
С
дрейфующею
ст анцие й
л ю бви35.
Или
—
в
том
же
1957 году:
Как
мальчики,
мечтая
о
победах,
Умчались
в
неизвестные
кр ая
Два
анге ла
на
дв ух
вел осип ед ах
—
Любовь
моя
и
молодость
м оя.
« Бессмертие»36
Поэзия
—
моя
держава,
Я
вечный
подданный
ее.
«Моя поэзия»31
Тремя
годами
позже
у
поэта
предшествующего
С вет ло­
ву
поколения
—
Николая
Асеева
—
появится
стихотворе­
ние,
невольно
сбив ающ еес я
при
чтении
на
одну
из
мелодий
Окуджавы,
бл изко е
к
ритмико-синтаксическому
строю
его
песен
(в том числе и уже известных к тому времени)
по
крайней
мере
несколькими
фрагментами
(«Три
—
не
род­
ных,
но
задушевных
бр ат а , / деливших хлеб и радость по:
по л ам»; «Они расселись в креслах,
словно
дети,/игравшие
во
взрослую
иг ру»88) и во всяком случае
—
финальными
строками:
84 Светлов М.
Ука з.
изд .
С. 326.
85 Там же.
С. 328.
86 Там же.
С. 312.
87 Там же.
С. 318.
88 Асеев Н.
Ука з.
соч .
С. 154.
92


Три
ангела
в
моих
сидели
креслах,
оставивши
в
п ри хожей
к ры льев
шелк.
«Посещение», I96089
(К тому же и речь в стихотворении идет о поэтах и по ­
эзии.)
Или:
...Отчего ж
—
лишь
осыплет
руладами
—
волоса
холодок
шевелит
и
становятся
души
кры латы ми?!
«Соловей», 195690
Сравним
с
последними
строками
хот я
бы
од ну
из
самых
ранних
песен
Оку дж авы:
Просто
мы
на
крыльях
носим
то,
что
носят
на
руках.
«Не бродяги,
не
пр опойцы...»91
С рав ним
еще
с
более
поздними
строками
Окуджавы:
...Что все мы еще молодые,
и
крылья
у
нас
зол от ые.
«Затихнет шрапнель,
и
начнется
апрель...»92
«Соловей»
Асеева
вообще
в
целом
близок
строю
зарож­
д авших ся
в
те
годы
пес ен
Окуджавы:
89 Там же.
90 Тамже.
С. 151.
91 Окуджава Б .
Чаепитие
на
А рба те.
С. 23.
92 Окуджава Б .
Капли
датского
кор оля:
Кино сцена рии.
Песни
для
ки­
но.
М., 1991. С.
И.
93


Песне
тыся чи
лет,
а
нова:
будто
только
что
п олн очью
сложена...
Те
сло ва
—
о
бесс мер ть е
страстей,
о
блаженстве,
предельном
страданию...93
Строк а
из
стихотворения
«Песнь о Гарсиа Лорке»
(1956—1958): «Так всегда перед смертью поступают поэ­
ты »94 получила тогда огромную популярность
—
стихи
эти
часто
звучали
едва
ли
не
ради
э той
«ударной»
строки:
на-
груженность
слова
«всегда»
утяжеляла
все
стихотворение.
И,
во
всяком
с луча е,
стихотворение
Асеева
«Портреты»
(1952—1960, «Зачем вы не любите,
люди, / своих непод­
купных
п оэ то в?»95) кажется предварением стихов,
кото­
рые
Окуджава
датирует
1960- ми
годам и
—
«Берегите нас,
поэтов,
берегите
н ас.. .»96.
Несомненным
и
нескрываемым
каж ет ся
воздействие
на
одну
из
первых
пе сен
Окуджаву
застрявшей
с
конца
1920-х
г одов
в
ушах
нескольких
по ко лений
«немецкой революцион­
ной
пе сни»
М.
Светлова
о
маленьком
барабанщике:
...Средь нас был юный барабанщик.
В
атаках
он
шел
впереди
С
веселым
другом-барабаном,
С
огне м
большевистским
в
груди.
Однажды
ночью
на
пр ива ле
Пропеть
до
ко нца
не
успел.
93 Асеев Н.
Ука з.
и зд.
С. 151.
94 Там же.
С. 155.
95 Там же.
С. 365.
96 Окуджава Б.
Чаепитие
на
Арбате.
С. 164.
94


И
с молк
наш
юны й
ба ра банщик,
Его
ба раба н
замолчал.
Погиб
наш
юный
барабанщик,
Но
песня
о
нем
не
умр е т97.
В
песне
«Веселый барабанщик» (исполнявшейся авто ­
ром,
во
всяком
случае,
в
начале
1960 года98) очевиден от­
кл ик
на
из вест ный ,
политически
отмеченный
текст.
На
связь
прямо
указывает
—
помимо
барабана
и
барабанщи­
ка
—
ключевое
в
обоих
текстах
сло во
«веселый» .
Чтобы
услышать
того,
кто
у
Светлова
«смолк», «пулей вражеской
сраженный»
«ночью», надо встать « по р а ньш е»
—
вместе
с
дво р ни ками,
то
есть
на
рассвете.
(Напомним,
что
в
те
го­
ды
в
ходу
была
песня
Ива
Монтана
—
и
в
оригинале,
и
в
пе­
ре во де : «На рассвете,
на
рассвете...»
—
с
перечнем
того,
что
происходит
обыч но
именно
на
рассвете:«рассвет»
выделил­
ся
в
песенной
ли ри ке.)
Тог да
зв ук
барабана
ста нет
различим
для
посвященных
и
в
полдень,
и
вечером,
и
в
пол ночь ...
Тот
ли
это
барабан
и
тот
ли
са мый
ба р абан щик?
Булат
Ок уджав а
поставил
смелую
художественную
за­
дачу
—
сд ел ать
аполитичным
старый
текст
«политической»
песни,
отслоить
от
него
и
развернуть
то,
что
представляет
це ннос ть
внеидеологическую:
сгущение
жизни,
ее
радость,
ее
клейкие
листочки
(«Братья Карамазовы») —
или
палоч­
ки
кленовые.
То,
что
не пре м енно
присутствовало
в
сопос­
т а вимых
со ве тизир о ван ных
т екст ах
—
энтузиазм,
опти­
мизм,
рад ост ь
нового
дня,
радостная
готовность
к
дейст­
вию,
—
в
его
песню
оказалось
вкл юче н ным
вне
како й
бы
то
ни
б ыло
советизации.
И
име нно
отсутствие
того,
что
ка­
залось
безусловно
необходимым,
выглядело
но вым
и
кр а­
мо ль ным.
97 Светлов М.
Маленький
барабанщик
(1929) // Светлов М .
Избран­
но е.
М .: Худ.
л ит., 1988. С. 105.
98 Окуджава Б .
Ча еп итие
на
Арбате.
С. 14. В книге:
Окуджава
Б.
Стихо­
творения.
М.:
Сов.
п ис атель, 1984 —
текст
датирован
1957 годом
(с. 32), в книге:
Окуджава
Б.
Со брание
сочинений:[В12
т.
Т. 2]. Пес­
ни.
М.: Изд.
Клуба
самодеятельной
песни, 1984 — 1959 годом (с. 39).
95


Р ассв етная
радость
нового
дня
вполне
соответствовала
той,
что
выражалась
первой
строкой
знаменитой
песни
на
слова
хорошего
п оэта
и
музыку
гениального
к омп ози то­
ра
—
«Нас утро встречает прохладой»99.
Но
новый
автор
последовательно
вычитал
из
этой
радости
и
«веселое пенье
гудк а » (соблазнявшее еще Мандельштама в воронежской
ссылке), и страну,
к отор ая
«встает со славою/
На
встречу
дн я», и сугубо советское слово молодежь,
и,
конечно,
б ри­
гаду,
тру д,
работу.
Э тот
ав тор
отк азы в ался
от
привычной
риторики,
приравнивавшей
жизнь
к
труду,
десемантизи-
руя
при
этом
то
и
другое
(«Мы жизни выходим навстречу,
/ Навстречу труду и любви!» —
любовь
становилась
в
это м
контексте
столь
же
редуцированно
худосочной). Он
пре д­
почел
бо ко вые
риторические
ходы,
ко то рые
использовал
с
виртуозностью:«Неужелиты неслышишь,
как
веселый
бар абан щик
.. .? !» (Двойной знак препинания
—
как
знак
замены
все й
возможной
з десь
авторской
риторики.)
Пом­
ню
авторский
повтор
с
в ар иац ией: «Как мне жаль,
что
ты
не
слыш ишь. . .».
Принципиальный
отказ
от
«мы»
в
пользу
«ты»
и
«я»
был
революцией
в
печатной
отечественной
поэ ­
зии
нескольких
советских
десятилетий
и
довершал
де ло
в
пес не
о
бар абанщи ке.
Но
ближе
в сего
зде сь
имя
не
Светлова,
как
и
не
Асе ева,
а
Бориса
Слуцкого
(пятью годами старшего Окуджавы);
ест ь
прямой
смы сл
в
то м,
что
име нно
его
упоминают
кри­
тики,
пишущие
о
со вре ме нной
поэзии,
возводящей
«новые
этажи
на
ф ун да ме нт е», заложенном старшими поэтиче ­
скими
поколениями.
По чти
с
начала
1950- х
Сл у цкий
повел
«идейную»
реви­
зию ,
тогда
как
Булат
Ок уджа ва
несколькими
годами
по з­
же
—
в
точном
смысл е
лирическую.
В
одном,
впр очем ,
сти ­
хотворении
Слуцкого
1952 года слышна ( на
наш
субъек­
тивный
взгляд
или
слух)
и
не
узнанная,
видимо,
самим
99 Корнилов Б.
Песня
о
встречном
// Корнилов Б.
Стихотворения
и
по­
эмы
(Библиотека поэта .
Большая
сери я).
М.—Л.:
Сов.
писатель,
1966. С .
166—168. Песня написана для кинофильма « Вс тре ч ный».
Музыка
—Д.
Шостаковича.
96


автором
песенная
интонация,
и
не
допускаемая
со вет ским
регламентом
нота
прямого
скепсиса,
и
несомненная
«лири -
зац ия» (хоть и совмещенная с потенциальной аллегорией)
ид еол огиче ск ой
те мы
—
уже
одним
лишь
безоговорочным
первым
лицом,
апел ля цией
к
глубоко
личному
опыту:
Я
строю
на
песке,
а
тот
песок
еще
недавно
мне
скалой
казался.
Он
был
скалой,
для
вс ех
скалой
остался,
а
для
меня
р асп ался
и
потек.
Прижат
к
стене,
вися
на
волоске,
я
строю
на
плывущем
под
ногами,
на
уходящем
из-под
ног
пе ске 100.
В
сер еди не
1950- х
в
стихах
Слуцкого
шла
ревизия
идеи
врага,
безжалостности
к
нему,
непр емен но й
справедливости
су да
как
части
государства.
В
тек ст
вводилась
оц енка
того,
что
совершалось
по
велению
государства
и
не
могло
по
регламен­
ту
подвергаться
альтернативной
оценк е,
появилось
и
впо лне
нов ое
для
советской
поэтической
публицистики
утверждение
того,
что
суди т
не
абсолютная
идея,
заведомо
неп ог реш има я,
а
люди,
спо со бные
исп ыты ва ть
муки
совести
и
т.
д.
Я
судил
людей
и
зн аю
точно,
что
судить
людей
совсем
не
сложно
—
только
погодя
бывает
то шн о. ..101
Автоироническая,
играющая
советскими
штампами
концовка
типична
для
«срывающей маски»
поэтической
публицистики
середины
и
второй
половины
1950- х:
Опыт
мой
особенный
и
скв ер ный
—
как
забыть
его
се бя
заставить?
100 Слуцкий Б. «Я строю на песке,
а
тот
пе сок . ..» // Слуцкий Б.
Сти хо­
творения.
М.: Худ.
ли т., 1989. С. 48.
101 Слуцкий Б. «Я судил людей и знаю точно...» // Там же.
С. 29.
4 Новые работы
97


Этот
стих
—
ошибочный,
неверный.
Я
не
прав.
\ Пускай меня поправят.
Это
стилистический
тон,
заданн ый
поэмой
Твардовско­
го
«За далью
—
даль», особенно главой «Литературный
разговор» (1953):
...На стройку вас,
в
колхозы
срочно,
Отор валис ь ,
в
себя
ушли...
И
ты
ки в аешь:
—
Точн о,
точно,
Не
отразили,
не
учл и... 102
Став шие
крылатыми
в
те
годы
строки:
Отсталый
зам,
растущий
пред
И
в
коммунизм
идущий
де д...103
Выделим
важную
черту
поэтической
работы
Окуджа­
вы,
отличную
от
опыта
Слуцкого
и
не
только
его:
он
оста­
не тся
чуждым
эт ой
игре
с
советскими
штампами;
он
обла­
городит
и
насытит
лир ико й
и
патетикой
штампы
армей­
с ки е : «Часовые любви...
Часовым
по ла гает ся
смен а.. .», «я
—
дежурный
по
а пр елю »104.
Слуцкий
в
первом,
уже
цитированном
на ми
сборнике
1957 года придавал
—
идя
за
Мая ко вски м
—
звучность
бю­
рократическим
словам
и
синтагмам.
Он
пользовался
язы­
ком
сов ет ско го
официально-общественного
бы та,
чтобы
на
эт ом
старом
яз ыке
доказать
свои
новые,
за во ева нные
на
фронте
права
—
ср еди
них
право
говорить
от
имени
Рос­
сии
—
родины.
102 Твардовский Л.
Стихотворения
и
поэ мы.
(Библиотека поэта .
Б оль­
шая
серия). Л.: Сов.
писатель, 1986. С. 666.
103 Там же.
С. 667.
104 Окуджава Б .
Чаепитие
на
Арбате.
С. 45, 99.
98


Я
говорил
от
и мени
Ро сси и,
Ее
уполномочен
прав о той.. .
Я
этот
де нь,
Воспоминанье
эт о,
Как
справку,
собираюсь
предъявить.
Затем,
чтоб
в
новой
должности
—
поэта
—
От
имени
России
гов ори ть105.
Эта
«справка»
политрука
во енных
лет
сродни
тем
ста
томам
«своих партийных книжек»106, которые собирался
предъявить
Маяковский
—
в
функции
партбилета.
Стихотворение
«Я говорил от имени России . . .»
крайне
симптоматично
—
по эт
должен
до казы вать
с пециал ьн о
св ое
право
говорить
от
лица
своей
страны,
поскольку
б ыло
аксиоматичным,
что
безоговорочное
право
говорить
от
ее
имени
имеет
либ о
безл икая
партия,
ли бо
безымянный
на­
род.
Так
пробивалось
в
печатные
сти хи
первое
л ицо
с
лич ­
ными
чувствами
и
оценками.
Одновременно
патетика
со­
единялась
с
пр авдо й,
«подтвержденной»
точностью
народной
реч и
(«им патрон не додано»), расчищая поле
от
гол ой
риторики.
Под
со мн ение
ставились
и
выданные
властью
ордена:
Там
ордена
сдают
вахтерам,
Зат о
приносят
в
мыльный
зал
Ру бцы
и
шрам ы
—
те,
которым
Я
лично
больше
б
доверял.
«Баня»107
105 Слуцкий Б. «Я говорил от имени России...» // Там же.
С . 30—31.
106 Маяковский В .
В.
Во
вес ь
голос:
Первое
вступление
в
поэму
//Мая­
к овс кий
В.
В.
Пол и.
собр.
со ч.
Т . 10. 1958. С. 285.
107 Слуцкий Б .
Там
же.
С. 38.
4*
99


Личный
опыт
фронтовиков
начинал
соперничать
с
офи ­
циозом
—
с
немного
надрывным
вызовом.
Простота
разговора
о
вой не
—
подчеркнуто
короткие,
отрывистые
фразы,
специал ьн ое
разложение
речи
на
п ро­
стые,
почти
дет ские
синт а гмы
—
так же
пр едво сх и щала
о пыты
Окуджавы
—
или
шла
с
ними
рядом:
Я
был
политработником.
Три
го да
—
Сорок
второй
и
два
еще
потом108.
Сравним:
А
пули?
Пули
были.
Би ли
часто.
(Почти букварный синтаксис .
—
М.
Ч.)
Да
что
о
них
рассказывать
—
война.
Б.
О куд жав а . «Сто раз закат краснел,
рассвет
с ине л .,.»109
Важным
рычагом
для
рывка
к
новому
языку
поэзии,
для
отталкивания
от
закосневшего
за
послевоенное
семилетие,
едва
ли
не
более,
чем
во
второй
половине
30- х,
отслоивше­
гося
от
ре ал ьнос ти
со вет ско го
стандарта,
стала
переводная
литература.
Напомним
об
изданном
в
русском
переводе
в
1946 году
романе
Пристли
«Трое в новых костюмах»110 («Three men
in new suits», 1945) —
о
тр ех
фронтовиках,
в ерну вших ся
домой
после
Второй
миро вой
войны.
После
сл ов
отца
одного
из
них
-«...Ты
обеими
ногами
стоишь
на
земле,
и
скоро
эта
земля
будет
твоей»
у
сына
«ис ­
ч езло
чувство
облегчения,
чувство
воссоединения
со
свои­
м и».
Не
только
уцелевшие,
т е, «кто,
как
и
он,
надел
новый
108 Там же.
С. 30.
109 Окуджава Б .
Чаепитие
на
Арбате.
С.
63.
В
кн.
«Стихотворения»
(1984) датировано 1958
годом.
110 Пристли Дж .
Б.
Трое
в
но вых
костюмах.
М.:
Гослитиздат, 1946.
(Пер .
с
англ.
Ю.
Ше р.)
100


шт ат ский
костюм», но и «еще
по
меньшей
ме ре
полсотни
уб ит ых,
похороненных
в
пустыне,
во
Фр анции ,
в
Герма­
нии», ему,
чувствует
он,
«ближе,
чем
эти
люди
здесь,
дома.
Он
слышал
их
г оло­
с а : “Я тебе говорю,
дружище,
после
войны
все
буде т
по-
другому”. —
“Полно тешить себя.
Будет
все
та
же
черто­
ва
кани т ель” .
—
“Ты как думаешь,
кап рал?” А капрал
“стоит обеими ногами на земле” . На како й зем ле?
В
зыб ­
кой
могиле,
в
окопе,
где
земля
каждую
минуту
может
в не­
запно
осыпаться,
и
вы
ув иди те
устремленный
на
вас
кост­
лявый
пал ец
скелета
и
зияющие
вп адин ы
пустых
глаз­
ниц...
Ночь
была
тихая
и
прохладная.
Сл або
светили
звезды.
Но
Герберту
они
ничего
не
говорили.
В
одиночку
челове­
ку
тру дно
было
вы нест и
хол од
этих
пространств,
в
кото­
рых
он
нич его
не
зн ачи л.
Нужно,
чтобы
бы ло
много
бой ­
ц ов,
нужно,
чтобы
они
д вигал ись
к олон ной
к
определен­
ной
цели,
пусть
молча,
но
поддерживая
связь,
все
вр емя
чувствуя
дру г
друга
и
предстоящее
им
совместное
де ло,
и
то гда
они
сумеют
противостоять
но чи
без
страха
в
сердце.
А
сейчас
он
был
о д инок»111.
Второй
из
троих
фронтовиков,
во йдя
в
д ом,
не
на хо дит
жены
—
и
вскоре
в идит
следы
ее
увеселений
без
него.
По­
том
она
возвращается
—
пробует
объяснить
ему,
что
пыта­
л ась
забыться
после
гибели
дочери.
Он
выгоняет
ее
из
дому
и
погружается
в
отчаяние.
В
последней
сцене
романа
—
до­
вер ит ел ьная
беседа
троих
друзей:
«—
Предположим,
об
этом
зна ли
бы
только
вы
двое
—
о
том,
что
она
сделала.
И
никто
больше.
Пр ост ил
бы
ты
е й?..
—
Я
мо г,
конечно,
отругать
ее
как
следует,
а
потом
ска зать : “Аадно,
забудем
ст а рое”.
—
Мог,
безусловно,
—
ответил
Э дди »112.
111 Там же.
С . 63-65.
112 Там же.
С . 203-204.
101


Все
трое
р ешают
стараться
нал а дить
жизнь
по-новому.
Весь
эпизод
кажется
прототекстом
одной
из
ранних
и
наиболее
п опуля рных
песен
Окуджавы:
А
где
же
наше
мужество,
солдат,
ког да
мы
возвращаемся
назад?
Ег о,
нав ер но,
жен щ ины
крадут...
А
где
же
наши
женщины,
дружок,
когд а
вст упае м
мы
на
сво й
порог?
Они
встречают
нас
и
вводят
в
дом,
но
в
нашем
до ме
пахнет
воровством.
А
мы
рукой
на
прошлое:
вр ань е!
А
мы
с
над еж дой
в
будущее:
с вет !113
Неуловимый
«иностранный акцент» («Солдат,
про­
щайся
с
ней,
прощайся
с
не й ...»
и
т.
п. ), ощутимый
и
в
оформлении
отношений
автора
с
теми,
с
кем
он
состав­
л яет
«мы», —
быть
может,
возник
под
влиянием
английско­
го
ро м ана,
но
не
только
ег о.
«Но ведь это же черт знает что!
Я
совсем
не
того
ожи­
дал.
Конечно,
армия
другое
де ло
—
там
дисциплина,
боевые
задания
и
все
такое,
но
все
равно,
ес ли
бы
там
мы
держа­
л ись
п ра ви ла : “Пропади ты пропадом,
было
бы
мне
хор о­
шо ! ”, мы бы никогда не достигли победы,
и
дух
у
нас
был
бы
совсем
иной.
Нам
все
вре мя
говорили,
что
здесь,
в
тыл у,
лю­
ди
переменились,
что
они
не
те,
что
прежде...
Я,
конечно,
ра ссчи т ывал
заметить
эту
перемену
сразу,
как
тол ько
попа­
ду
домой.
Но
уже
по
дороге
кое-что
см ути ло
мен я.
Пр ав да,
я
не
обратил
на
это
особенного
внимания.
Но
вчера,
когда
все
сидели
за
столом
до во ль ные,
что
отхватили
жирный
ку­
сок,
и
гот овые
во
что
бы
то
ни
ста ло
удержать
его,
а
там
—-
пр овали сь
в есь
мир,
я
был
возмущен
до
глубины
ду ши »114.
113 Окуджава Б.
Чаепитие
на
А рбат е.
С . 29—30.
114 Пристли Дж.
Б.
Указ.
изд .
С. 140—141.
102


Пафос
невозможности
жи ть
«по-старому», без мысли
дру г
о
друге,
без
солидарности
должен
был
находить
от­
кл ик
у
тех
советских
фронтовиков,
которые
чувствовали
послевоенную
кислородную
недостаточность.
Вл ия ние
Р емар ка
бы ло,
видимо,
бо лее
сильным.
Но
это
уже
десять
лет
спустя,
это
время
оттепели,
когда
вы шли
по-
русски
(с двадцатилетним и более того интервалом после
издания
романов
«На Западном фронте без перемен»
и
«Возвращение»115) «Время жить и время умирать»
и
«Три товарища»116.
К
этому
времени
поэтический
мир
Окуджавы
уже
в
основном
сформировался.
Книги
конца
1950-х
не
безразличны
был и
для
последующих
его
пес ен,
но
если
пытаться
нащупать
зарождение
его
ц енно ст ей,
сл а­
гаемых
его
поэтического
мира,
—
н адо,
конечно,
всматри­
ваться
в
во енное
и
раннее
послевоенное
время.
После
в ойны
вспомнился
и
Киплинг.
В
предисловии
к
«Избранным стихам» (1936) Д .
Ми рски й
уловил
име нно
лирику
киплинговских
баллад.
Он
писал,
что
и
«Сапоги»,
и
«Данни Дивер»
—
«чисто лиричны .
Их
тема
—
не
дейс твие,
а
чувство
—
возведенная
в
колоссальную
с тепе нь
походная
скука,
тос ­
ка
уволе н ног о
ко л ониа льно го
солдата
по
“аккуратной”
подруге
в
“чистой Бирме”,
тоска
и
уж ас
рядового
на
каз­
ни
товарища.
Баллад
в
подлинном
смысле
слова,
баллад
напряженного
действия
и
драматического
положения,
среди
“Казарменных баллад”
н ет »117.
Именно
эти
баллады,
которые
в
русских
переводах
со­
хра н яют
нер едко
форму
песен,
не
о бр етших
мелодии,
от­
кликнутся
у
Окуджавы.
В
его
песнях-балладах
лирика
так­
же
преобладает
над
действием.
115 Ремарк Э. -М .
На
За падн ом
фронте
без
перемен.
М., 1929;РемаркЭ.-М.
Возвращение.
М., 1936.
116 Ремарк Э .-М .
В ремя
ж ить
и
время
уми рат ь.
М ., 1956. Ремарк Э.-М.
Три
товарища.
М., 1958.
117 Мирский Д .
Поэзия
Редьярда
Киплинга
( 1935). Ци т.
по:
Мирский
Д.
Ли тера турно -критич еск ие
статьи.
М., 1978. С. 322.
103


Одно,
бы ть
может,
из
наиболее
сл абых
наших
предполо­
же ний
—
что
«Томми»
в
пе ре воде
Е.
Полонской
отразился
одной
сво ей
по
крайней
мере
строкой
в
стихотворении
«Медсестра Мария»:
I
О днаж ды
я
зашел
в
трактир
и
пив а
заказал,
«Солдатам мы не подаем», —
трактирщик
мне
сказ ал1 18.
Сравним:
А
что
я
сказал
медсестре
Марии,
ког да
обн имал
ее?
—
Ты
знаешь,
а
вот
офицерские
дочки
на
нас,
на
солд ат,
не
гля дят 119.
(Ср.
также
«девчонок»
в
баре,
откуда
и згон яют
Томми:
«Девчонки за прилавком хихикали,
шипя», пер Е.
Полон­
с ко й120; «Девчонки мне смотрели вслед и фыркали в кулак»,
пер.
С.
Маршака, 1944121).
Главный
мо тив
баллады
о
Томми
Аткинсе,
с
ее
марш ево й
инто н ацие й,
сохраняемой
переводчиками,
разлит
в
какой-
то
ст епени
по
всем
«солдатским»
песням
Окуджавы.
...О,
То мми
то,
и
То мми
се,
и
как
с
грехами
счет?
Но
мы
«стальных героев ряд», лишь барабан забьет,
—
О,
ба ра бан
забьет,
друзья!
О,
барабан
забьет!
И
мы
«стальных героев ряд», лишь барабан забьет.
Стоит
принять
во
внимание
и
некоторые
другие
из
«сол ­
датских»
баллад
Ки пл инг а: «Маршем по дороге» (пер .
М.
Г утн ер а), где особо отметим зачин
—
«Уходим мы в ре ­
зе рв
по
солнечным
полям...» (ср.
«Уходит взвод, .,») и,
ко­
н ечн о, «Барабан стучит, / Тараторит,
зна ть,
свое» (доба-
118 Киплинг Р.
Избранные
стихи.
Л., 1936.
119 Окуджава Б .
Чаепитие
на
Арбате.
С. 39.
120 Киплинг Р .
Избранные
стихи.
Л ., 1936.
121 Маршак С.
Из
Редьярда
Киплинга.
Том ми
Аткинс
// Маршак С.
Собр.
со ч.
в
8т.
Т. 3. М.: Худ.
л ит., 1969. С. 688.
104


вим : «что вы мешкаете?»122 —
с р. «прощайся с ней,
прощай­
ся
с
не й »). Есть некая связь с самой тональностью этой поч­
ти
хрестоматийной
бал ла ды
Ки плин га
в
«Песенке веселого
со лд а та »123 Окуджавы (в
советское
время
носившей,
как
известно,
камуфлирующее
на зва ние
«...американского
сол­
да т а »124).
Разговор
Ряд ов ого
с
Капралом
в
знаменитом
сти­
хотворении
«Дэнни Дивер»
—
о
каз ни
однополчанина
—
отзывается
в
песне
«Дерзость,
или
Разговор
перед
б ое м»125.
Быть
может,
ак тивн ее
всего
в
зарождении
поэтики
«солдатских»
песен
Окуджавы
участвует
ставшая
популяр­
ной,
во
всяком
случае,
в
ранние
пятидесятые,
песе нка
на
слова
Ки плин га
в
слегка
подправленном
переводе
А.
Онош-
кович-Яцыны
«Пыль»126 (перевод С.
М ар шака
«Пехота
в
Афр ик е »127, опубликованный в 1931 году,
не
пр ио брел
по­
пулярности):
День-ночь-день-ночь,
—
мы
и дем
по
Афр ик е,
День-ночь-день-ночь,
—
все
по
той
же
Африке
—
(Пыль-пыль-пыль-пыль
—
от
шагающих
са по г!)
Отпу ска
нет
на
войне!
(«Подправленная»
песенная
ре дакци я:
И
только
пыль-пыль-пыль
от
шагающих
сапог,
Отдыха
нет
на
войне
солдату,
Нет,
нет,
нет!)
В
ориги на ле
стихотворение
называется
«Сапоги»
(«Boots»); в 1920—1930-е
годы
это
заглавие
не
было
востре­
бо ван о.
Ме жду
тем
в
послевоенные
годы
«сапоги»
уже
стали
122 Киплинг Р.
Избранные
стихи.
Л ., 1936.
123 Окуджава Б .
Чаепитие
на
Арбате.
С. 106.
124 Ср.
также:
Окуджава
Б.
Пе сен ка
лихого
солдата
// Аврора .
1988.
No
4. С. 38.
125 Окуджава Б .
Чаепитие
на
Арбате.
С. 446.
126 Киплинг Р.
Пыл ь
(Пехотные колонны) // Английская поэзия в рус­
ских
п ерев одах. XX в ек:
Сб. / На англ,
и
рус .
языках.
М .: Р адуга,
1984. С. 1 45.
127 Маршак С .
Собр.
соч.
в
8т.
Т. 3. М.: Худ.
л ит., 1969. С. 694—695.
105


поэтизмом
(пройдя предварительно через стадию прозаизмов
«Василия Теркина»
—
«Не спеша надел штаны /
И
почти
что
н ов ы е, / С точки зренья старшины, / Сапоги кирзовые. .. »128 —
и
пер е йдя
много
по зже
в
«прахоря»
Бродского
в
ст и хотво ре­
нии
«На смерть Жукова»), и вошли в этом качестве
—
с
н ажи­
мом
—
в
«Песню о солдатских сапогах»
Оку дж авы:
Вы
слышите:
грохочут
сапоги,
и
птицы
ошалелые
летят,
и
ж енщины
глядят
из-под
руки?
Вы
по нял и,
куда
они
гл ядя т?
Вы
слышите:
грохочет
барабан?
Солдат,
прощайся
с
ней,
прощайся
с
ней...
Уходит
взво д
в
туман-туман-туман...
А
прошлое
ясней-ясней-ясней129.
Сапоги,
барабан
и
акцентированные
лексические
повто­
ры
(включая графику
—
ис по льз ова ние
дефиса)
имели,
скорее
всего,
одним
из
источников
и ли,
во
всяком
случае,
импульсов
русскую
версию
п есенки
на
слова
Кип лин га.
Она
же
помогла
входящему
в
стандартизированную
после­
военную
литературу
лирику
дистанцироваться
от
стерео­
ти па
«советского бойца»
и
сделать
нужный
шаг
в
сторону
абстрактного
«солдата»
и
«женщины».
Но
эт от
«солдат»
настойчиво
мелькает
уже
в
первом
сбо р нике
Окуджавы,
о
котором
мы
гов орил и
в
само м
нача­
л е: «Но не спит,
но
по
городу
ход ит
солдат...», «Откуда та­
кой
нев ре дим ый
солдат?» —
и
там
же
по явл яется
кипл ин-
говская
(а возможно,
и
вполне
доморощенная) «пыль»:
«и пылью пропитаны сапоги» («Ночь после войны»)130. К а к
близкое
предвестие,
п о являютс я
«сапоги»
и
«дороги»
—
как
бы
не
к
месту!
—
в
безобидном
стихотворении
1957 года
128 Твардовский А .
Василий
Те ркин.
Книга
про
бо йца
// Твардовский А.
Стихотворения
и
поэм ы.
(Библиотека поэта.
Большая
се ри я).
Л.: Сов.
пис ат ел ь, 1986. С. 495.
129 Окуджава Б.
Чаепитие
на
Арбате.
С. 29.
130 Окуджава Б.
Л ири ка.
С. 8—9.
106


«Письма»
о
ком а нд ирово чн ом : «Дороги непогодою размы ­
ты , / и сапоги раскисли от воды», —
где
будто
сами
собой
возникают
и
«спины солдатские», и «с ол да т»131.
И
там
же,
к оне чно, «шинель» («на моей,
продырявленной
смертью,
ши н е ли »132), которой суждено будет сыграть такую важную
ро ль
в
зрелой
лирике
поэта
(«Бери шинель,
пошли
до­
м ой!»133 —
стихи,
на
наш
вку с,
лермонтовской
с илы).
Так
л ири ка,
на
русской
почве
XX века «в
штыки
нео дно­
кратно
ата ко в анн ая »134 и к середине 1930- х
годов
почти
ис­
чезнувшая,
возвращалась
в
русскую
поэзию
на
штыках
ве­
ликой
войны
—
с
тем
чтобы
по сле
вел ик ой
победы
вновь
за­
мереть
на
целое
десятилетие
и
затем
возродиться
под
зв уки
гитары
Булата
Оку дж авы
с
не пре д виде нно
сильным,
е два
ли
не
общенациональным
резонансом.
131 Там же.
С . 22-23.
132 Окуджава Б .
М орех оды
бедую т
в
океанах
ночами... // Там же.
С. 20.
133 Окуджава Б. «А мы с тобой,
брат,
из
пех о ты .. .» // Чаепитие на Арба­
те.
С . 312-313.
134 Маяковский В .
В,
Юбил ейное
// Маяковский В .
В.
По ли.
собр.
соч.
Т. 6.1957. С. 49.
107


ДВЕ КНИГИ О ГЕРОЕ-АВТОРЕ
1
В
1931 году два человека,
живущие
в
М о скве,
ниче го
не
знающие
др уг
о
друге
и
находящиеся
при
этом
на
полюсах
во
все м
—
родительская
семья,
образование,
последующая
биография
(они,
как
и
их
родные
и
друзья,
во
вре мя
Граж­
дан ско й
войны
—
по
разные
стороны
ли нии
фрон та ), отно­
ш ение
к
Октябрьскому
перевороту
и
к
большевикам,
—
приступают
к
осуществлению
замысла
ром ан ов,
к от орые
о казал ись
сближены
необычным
сюжетным
построением.
О
том,
как
герой
романа,
нескрываемо
бл изки й
автору
и
к
автору,
пишет
роман.
То
есть
—
и
один,
и
другой
взялись
описывать
в
романе,
как
они
пиш ут
этот
самый
роман.
Ре чь
идет
о
романе
«Как
закал я ла сь
сталь»
и
романе,
который
по ст епенно
по луч ит
название
«Мастер и Маргарита» .
Этому
предшествовали,
а
потом
и
сопутствовали
очень
разные,
но
иногда
и
весьма
сопоставимые
биографические
обстоятельства.
Оба,
как
уже
говорилось,
участвовали
в
Гр а­
жданской
вой не:
в
и юле
1919 года Николай Островский
уходит
добровольцем
на
фронт
в
Красную
армию,
Михаил
Булгаков
же
в
августе-сентябре
то го
же
го да
по
мобилиза­
ции
вливается
в
Добровольческую
арм ию
и
тож е
уезжает
на
фр онт
—
на
Северный
Кав каз .
Островский
в
1920 году был
ранен
и
после
этого
работал
в
Киеве
—
родном
городе
Булга­
кова,
который
уже
год
как
пок ину т
им
навс егда.
Оба
в
одно
и
то
же
примерно
время
переболели
тифом,
с
рок овы ми
по­
следствиями
для
обоих
—
Булгаков
не
смог
у йти
с
Добро­
вольческой
армией
и
оказался
под
советской
властью,
у
Ост ­
ровского
нач инает
развиваться
неизлечимое
заболевание.
Потеряв
в
1927 году подвижность,
а
в
1929 году
—
зре ­
ние,
Островский
близок
к
самоубийству.
Его
первую
руко­
пись
те ряю т.
К
концу
1930 года друзья начинают записы­
ват ь
за
ним
первые
страницы
нового
замысла,
в
ко то ром
ест ь
определенная
связь
с
утраченной
рукописью.
108


М.
Булгаков
к
ле ту
1929 года лишается зрителя
—
все
его
п ьесы
сняты
из
репертуара.
30 июля 1929 года Булга ­
ков
подает
заявление
Сталину,
Калинину,
Горьком у,
Сви-
дерскому:
«...с и лы мои
надломились,
не
буд учи
в
силах
более
су­
ществовать,
затравленный,
зна я,
что
ни
печ ата тьс я,
ни
ставиться
более
в
пределах
СС СР
мне
нельзя,
доведенный
до
нервного
расстройства,
я
обращаюсь
к
Вам
и
прошу
Ваше го
ходатайства
пер ед
Правительством
ССРР
об
из­
гнании
меня
за
пределы
ССС Р.. .»1.
Подано
оно
было
через
начальника
Главискусства
А.
И.
Свидерского,
с
особым
к
не му
письмом
тако го
же
от­
чаянного
содержания.
Свидерский
пер едает
его
заявление
«наверх», сопровождая запиской секретарю ЦК ВКП( б)
А.
П.
Смирнову:
«Я имел продолжительную беседу с Булгаковым.
Он
п роиз в одит
впечатление
человека
затравленного
и
обре­
ченного.
Я
даже
не
уверен,
что
он
нервно
зд оро в.
Положе­
ние
его
дейс твите ль но
безвыходное.
Он,
судя
по
общему
впечатлению,
хоч ет
работать
с
на ми,
но
ему
не
да ют
и
не
помогают
в
этом.
При
таких
ус лови ях
удовлетворение
его
просьбы
является
спр ав едл ивы м»2
—
то
есть
пр едл аг ает
отпустить
его
на
все
четыре
стороны.
Секретарь
же
ЦК,
хотя
и
считает,
что
«в отношении Булгакова наша пресса заняла непра ­
вильную
позицию.
Вместо
ли нии
на
пр ивл еч ение
его
и
исправление
—
практиковалась
только
травля», но
1 Булгаков М,
Собр.
соч.
в
5т.
Т. 5. М., 1990. С. 432.
2 Записка начальника Главискусства А.
И.
Св идерс кого
секретарю
ЦК
ВКП(б)
А.
П.
Смирнову
// Власть и художественная интеллиген­
ция.
Д окум енты
ЦК
РКП(б)
-
В КП (б), ВЧК ОГПУ
-
Н КВД
о
культурной
политике
1917—1953
гг.
М ., 1999.
С.
114.
Выделено
А.
И.
Св идерск им.
109


п росьбу
о
разрешении
выезда
за
границу
полагает
необ­
хо ди мым
«отклонить.
Выпускать
его
за
границу
с
такими
настроениями
—
значит
увеличивать
число
врагов.
Лучше
бу дет
оставить
его
здесь...»3.
О ставл енн ый
«здесь», как крепостной холоп, 24 августа
Булгаков
посылает
письмо
брату
Николаю:
«В 1929 году совершилось мое писательское уничто­
жение.
<...>
Вокруг
меня
уже
ползает
зм ей кой
т емный
слух,
что
я
обречен
во
вс ех
с мыс ла х. <...> Без всякого ма­
л одуш ия
сообщаю
тебе ,
мой
брат,
что
вопрос
моей
гибели
это
ли шь
вопрос
с рока ...».
3 сентября он передает
—
уже
по
личным
каналам
—
еще
одно
заявление
об
отъ езде,
теперь
секретарю
ЦИК
А.
С.
Е ну-
кидзе,
и
в
тот
же
день
письм ом
про сит
Горького
поддержать
его
просьбу:
«...Мое утомление,
безнадежность
бе змер ны.
Не
мо гу
ничего
пис ать »4.
В
начале
1930 года потеряна надежда и на постановку
новой,
недавно
написанной
пь есы5 .
Его
формулировки
в
письме
правительству
(28 марта 1930) недвусмысленно
3 Записка А .
П.
Смирнова
в
Политбюро
ЦК
ВК П(б) // Власть и ху­
дожественная
интеллигенция...
С. 115.
4 Булгаков М.
Собр.
соч.
в
5 томах .
Т. 5. М., 1990. С. 435.
5 16 января 1930
года
он
пишет
бр ату
в
Пари ж : «Сообщаю о себе:
все
мои
литературные
произведения
п оги бли , â также и замыслы.
Я
об­
реч ен
на
молчание
и,
очень
возможно,
на
полную
голодовку.
В
не­
имоверно
труд ных
условиях
во
второй
по ло вине
1929 г.
я
написал
пье су
о
М ол ьер е. <...> Но все данные за то,
что
ее
не
пустят
на
сц е­
ну.
Мучения
с
нею
прод ол жаю тся
уже
полтора
м еся ца,
несмотря
на
то,
что
это
—
Мольер, 17 век...
несмотря
на
то,
что
современность
в
ней
я
никак
не
за трон ул » (Булгаков М.
Собр.
соч .
в
5 томах.
Т. 5.
С . 438). 18 марта 1930
года
он
п олучает
«из Главреперткома бумагу,
лакон и чески
сообщающую», что и эта его пьеса «к
представлению
не
р аз реш ен а» (письмо Правительству СССР от 28
ма рта
1930 г.
Указ.
изд.
С . 448).
110


говорят
о
душевном
состоянии,
которое
—
по
самоощуще­
нию
—
можно
назвать
без
особой
натяжки
бл изки м
к
со­
стоянию
парализованного
и
ослепшего
младшего
совре­
менника:
«Я прошу принять во внимание,
что
невозможность
писать
равносильна
для
меня
погре бе нию
заж и во.
<...>
У
меня
<...> на лицо,
В
ДАННЫЙ
МОМЕНТ,
—
н и щета,
улица
и
гибель»6.
Е.
С.
Булгакова
уверяла
ав тора
э той
работы
в
том ,
чт о,
отправив
письмо
и
ожидая
на
него
ответа
от
кого-либо
из
семи
адресатов,
Булгаков
готов
был
в
слу чае ,
если
ответа
не
будет,
к
самоубийству
—
так
же,
как
и
Островский
(и тоже из револьвера).
Во
время
диктовки
письма
правительству
он,
по
един­
ственному
свидетельству
Е.
С.
Булгаковой
в
нашем
с
ней
разговоре
1968 года,
уничтожает
рукописи
начатых
ра­
бот
—
в
том
чи сле
романа7.
Утрата
авторской
рукописи,
со по ст авл енная
с
потерей
рукописи
романа
Островского,
и
другие
сов падения
да ли
повод
А.
Грачеву
говорить
о
вл и­
янии
Н.
Островского
на
М.
Булгакова;
он
особенно
под­
черкнул
в
дв ух
романах
один
об щий
м от ив: «Недужный
писатель
н аедине
с
рукописью,
друг-женщина
рядом
и
му­
чительное
ожидание
результата
(решения литературных
су дей)», заметил и сходные фразы:
«У Н.
Островского: “<...>
Гал я
сво им
живейшим
уча­
стием
и
сочувствием
пом ог ала
его
ра бо те.
Тихо
шуршал
ее
карандаш
по
бумаге
—
и
то,
что
ей
особ ен но
нравилось,
она
перечитывала
по
нескольку
раз”.
У
М.
Булгакова:
“И этот роман поглотил и незнакомку.
Она
без
конца
пе-
6 Булгаков М.
Ук аз.
изд .
С. 450.
7 «Он диктовал мне письмо правительству .
Продиктовав
слова
“бро ­
сил
в
п ечк у”,
он
остановился
и
ск а зал: “Ну,
раз
это
уже
написано
—
это
должно
быть
и
с де лан о”» (Чудакова М.
Гоголь
и
Булгаков
// Го­
голь:
история
и
современность
(к 175-летию со дня рождения). М.,
1985. С. 3 63).
111


речитывала
написанное.
Она
сулила
славу,
подгоняла
е го”»8.
(Стоит,
возможно,
отметить,
что
«Галя»
—
не
же на
г ероя;
хотя
по
обстоятельствам
героя
она
—
ни как
и
не
подруга
его,
но
«восемнадцатилетняя», «жизнерадостная девушка».)
Пафос
работы
Грачева
—
в
том,
что
мн огие
сугубо
«со­
ветские»
произведения
(как,
ск а же м, «Повесть о настоя ­
щем
че л ов е ке ») поддержаны не очень видной,
но
прочной
опорой
на
русскую
и
зар убе жн ую
классику
(в том числе
и
полемикой
с
н ею ), на архетипические мотивы,
а
также
на
связь
с
добротными
текстами
со в рем енни ков
—
«следы чтения “Бе л ой
гвардии”
и
пь ес
[М.
Булгако­
ва]
зам ет ны
в
романе
Н.
Ост р овск ог о».
Но
главное
для
автора
в
том,
что
«биполярное историко -ли те ра т ур но е
мышление
сопротивляется
всякому
предположению
о
воздействии
обратном
(Островского
—
на
Бул гак о­
ва ), а между тем это именно так» (там же,
с . 214; здесь
и
далее
курсив
наш).
Разделяя
общую
постановку
вопроса
об
«обратном»
воздействии,
мы
должны,
однако,
заметить,
что
не
распола­
гае м
никакими
доказательствами
того,
что
Булгаков
читал
Н.
Островского,
—
хотя
и
мог ли
бы
доб авит ь
материал
о
гипотетическом
«воздействии»9.
8 ГрачевА. «Потаенные»
аспекты
со ветско й
литературы
// Потаенная
ли т ература :
Иссл едо ва ния
и
материалы.
Вып.
3.
Иваново, 2002.
С . 214-215.
9 «Первые дни в санатории его не покидало состояние напряженной нер­
возности,
не
прекращались
головные
боли.
— Честное слово,
я
уст ал
от
всего
этого, — говорил Павел. — Пять раз в день рассказывай одно и то
же.
Не
была
ли
сумасшедшей
ва ша
бабушка,
не
болел
ли
рев мат измо м
ваш
прадедушка?
А
че рт
его
знает,
чем
он
болел,
я
его
и
в
гла за
не
ви­
д ел !» (Островский Н.
Романы.
Речи.
С татьи .
Письма.
М., 1949. С. 271).
Ср.
И ван
Бездомный
в
лечебнице,
размышляющий,
как
он
«добился
только
того,
что
поп ал
в
како й-т о
таинственный
кабинет,
чт обы
ра сск а­
зывать
всякую
чушь
про
дядю
Федора,
кот о рый
пил
в
В олог де
запоем.
Нестерпимо
г луп о!» (Булгаков М .
Собр.
соч.
в
5 томах .
Т.5.С.87.Да­
лее
в
цитатах
из
ро мана
указываются
только
с тра ницы
это го
издания).
112


По-видимому,
к
ко нцу
1930 года,
когда,
судя
по
набро­
скам
стихотворения
«Funérailles» («Похороны»)10, Булга­
ко ву
у я снился
трагический
смы сл
разговора
со
Сталиным
и
своей
«роковой ошибки»
в
не м 11 (сначала это разговор
привел
е го,
как
рассказывала
нам
Е.
С.
Булгакова,
в
эйфо­
рическое
со ст оя н ие), стали складываться
—
именно
в
св я­
зи
с
новой
биографической
ситуацией
—
очертания
совсем
нового
замысла.
Напомним,
что
в
1928—1929 годах Булгаков писал ро ­
ман,
начинавшийся
встречей
Во л анда
на
Патриарших
прудах
с
двумя
литераторами
и
последующей
гибелью
Берлиоза,
безо
вс як ого
Мастера
и
Маргариты
и
без
уча­
с тия
какого
бы
то
ни
бы ло
автобиографического
мотива12.
Только
в
набросках
1931 года возникает герой,
который
10 В свое время нам удалось почти полностью привести его и проком­
ментировать
в
своей
по дцензу рной
работе
(Архив М.
А.
Б улга ков а:
Материалы
для
т ворческ ой
биографии
писателя
// Записки Отдела
рукописей
ГБЛ.
Вы п. 37. М., 1976. С. 94—95).
11 Совершенной,
если
принять
мою
давнюю
гипотезу,
что
им енно
о
ней
ид ет
ре чь
в
письме
к
П.
С.
Попову
от
14 апреля 1932
года,
из-за «при­
падка
налетевшей,
как
обморок,
робости» (Булгаков М.
Собр.
соч.
Т. 5. С. 476). Что-то,
впрочем,
стало,
видимо,
пон ятн о
уже
к
н ачалу
мая
—
Б улга ков
посылает
на
э тот
раз
лично
Стал ину
кор откое
и
странное
пис ьмо : «Я не позволил бы себе беспокоить Вас письмом,
ес­
ли
бы
меня
не
заставляла
сделать
это
бедность.
Я
прошу
Ва с,
если
это
возможно,
принять
меня
в
пе рвой
половине
мая.
Средств
к
спасе­
нию
у
меня
не
им е ется » («Власть и художественная интеллиген­
ци я...» .
С.
127).
Странная,
повторим,
фраза
со
«старорежимным»,
как
тогда
выражались,
словом
«бедность», а также последние слова
письма
дост ат очн о
красноречиво
гов ор ят
о
состоянии
пишущего.
12 Нам удалось это установить в свое время после двухлетней работы
по
реконс трукции
част и чно
уни чт ож енных
тетрадей
(см.
об
это м
в
наших
работа х:
Творческая
история
романа
М.
Булгакова
«Мастер
и
М а рг ар ит а» // Вопросы литературы. 1976. No 1.С. 225 и др.; Об­
щее
и
инд ивид уа ль ное,
литературное
и
биографическое
в
тв орч е­
ском
процессе
М.
А.
Булгакова
// Художественное творчество.
Во­
п росы
комплексного
изучения.
Л., 1982). Именно к моменту работы
над
ст ат ьей
1982 года стало ясно,
что
будущего
М асте ра
не
б ыло
не
только
в
уцелевших
фраг м ентах
ред акций
1928—1929
годов,
но
и
в
за мыс ле
р ома на:
поскольку
к ом по зицио нно
именно
на
э том
ме с­
те
в
романе
был
иной,
не
им ею щий
связи
с
ав торо м
г ерой,
которого
и
заместил
Мастер,
привнесший
в
роман
автобиографическую
тему.
113


вскоре
объявится
в
качестве
автора
романа
о
Пилате
и
Иешу а13.
Но
это
именно
н абро ски
—
а втор
в
теч ение
всег о
1931 года страдает тяжелой неврастенией и не находит в себе
воли ,
чтобы
продолжить
писание:
«С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрас-
тен ии
с
припадками
страха
и
предсердечной
тоски,
и
в
настоящее
время
я
пр иконч ен.
<...>
по
н очам
ста л
пи­
сать.
Но
надорвался.
Сейчас
все
мои
вп ечатл ени я
однооб­
разны,
зам ыслы
по виты
че рн ым,
я
отр ав лен
тоской
и
при­
вычной
иронией»14.
Другой
ав тор,
по тер яв
подвижность
и
зр ен ие,
но
сохра­
нив
огромную
волю
и
веру
в
важность
своего
дела,
в
это
са­
мое
время
пишет
первую
часть
романа.
В
мае
1933 года
(как раз тогда,
когда
Булгаков
только
берется
за
бе сп ре­
рывную
работу
над
романом)
Островский
пишет
послед­
нюю
главу
—
о
т ом,
как
герой
романа
стал
писать
роман.
З десь
—
точка
прямого
соприкосновения
героя
с
ав то­
ром:
название
и
со дер жан ие
описываемого
романа
совпа­
да ет
с
названием
и
содержанием
второго
романа
Остров­
ского.
Подчеркнуто
автобиографично
и
кра тк ое
описание
«мук творчества»:
«Он задумал написать повесть,
посвященную
героиче­
с кой
дивизии
Котовского.
Назва ние
пришло
само
со­
бой
—
“Рожденные бурей”. С этого дня вся его жизнь пере-
13 В ранних —
уничтоженных
— редакциях,
как
удалось
увидеть
в
п ро­
ц ессе
той
же
рек онс тру кции,
еще
нет
р омана
о
евангельских
событи­
ях
(как и его автора —
Мастера)
— только рассказ
Волан д а,
оч ев ид­
ца
События.
14 Письмо М.
А.
Булгакова
к
Сталину
от
30 мая 1931
года
(Власть и ху­
дожественная
интеллигенция...
С . 148—149) —
это
черновик,
сохра­
нившийся
в
архиве
писателя;
в
Пре зид ентс ком
архиве
письмо
не
об­
наружено,
в
какой
именно
ре дакции
письмо
было
послано
Стал и­
ну
—
остается
неизвестным;
яс но
только
—
по
письму
Вересаеву
от
22—28 и юля 1931
г . (Собр.
соч.
Т. 5. С. 452), что письмо было отпра­
вл ено
и
остал ось
безответным,
как
пр едыд ущее
(от 5
мая
1930 года)
и
последующее.
114


ключилась
на
создание
книги.
Медленно,
строчка
за
строч­
кой,
рождались
страницы.
Он
забывал
обо
всем,
находясь
во
вл асти
образов
и
вп ервы е
переживая
м уки
творчества,
когд а
яркие,
незаб ываемые
картины,
так
отчетливо
ощу­
щаемые,
не
удавалось
передать
на
бумагу
и
строки
в ыхо­
дил и
бледные,
лишенные
о гня
и
ст р аст и»15.
Осенью
1932 года Булгаков воспользуется для нового за ­
мысла
каркасом
сожженного
незаконченного
романа.
И
с
ле­
та
1933-г о
начнет
тот
же
по
внешним
признакам
ро ман
раз­
рабатывать
по-новому
(как это было и с Островским).
Но
и
предоставляя
новому
герою
—
Маст ер у
—
во змож ­
ность
рассказывать
Ивану,
как
он
«начал сочинять роман
о
Пон тии
Пи л а те », Булгаков заворачивает в кокон собст ­
венного
романа
историю
пи сания
его
же
ранних
редакций
(1928—1929), где вся история допроса и распятия Иисуса
Христа
умещалась
во
2-й
гл аве,
с
Пон тием
Пилатом
как
главным
действователем
в
ее
центре.
Схождение
нового
ге­
роя
с
автором
—
и
в
том,
что
именно
после
(хотя не по при ­
чине)
попытки
напечатать
главу
из
романа
весной
1929 го­
д а16 происходит разгром всех пьес Булгакова,
точно
т ак,
как
травля
Мастера
начинается
после
то го,
как
с
его
ром а­
ном
ознакомились
редакторы
и
критики.
И,
так
же
как
ге­
рой
романа
«Как закалялась сталь», Мастер описывает,
и
т оже
в
немногих
строках,
как
пис а ние
романа
пол нос тью
заняло
его
жизнь,
только
вместо
«мук творчества»
изобра-
15 Островский Н.
Рома н ы.
Реч и.
Статьи.
П исьма.
М ., 1949. С. 302—
303. Курси в н аш.
—
М.
Ч.
При
этом
воспоминания
ж ены
о
работе
над
романом
напоминают
скорее
манеру
работы
Булгакова:«Впос­
ледний
месяц
своей
жизни
он
трудился
крайне
напряженно,
уст ав а­
ли
сек рет ари ,
р аб отая
в
две-три
смены,
а
он
не
зн ал
никаких
смен.
<...> я еле успевала записывать,
он
диктовал
сов ершен н о
отработан­
н ыми
фразами,
диктовал
знаки
препинания.
Порой
казалось,
что
он
читает
с
листа,
так
все
б ыло
п ро дум а нно» («Литературная учеба».
1987. Nö 4. С. 8). Можно думать,
что
слеп от а
приблизила
его
способ
порождения
текста
к
т ому,
который
Булг аков у
был
дан
изначально.
16 Впервые об этом,
как
и
о
со де ржа нии
рекон стру иров анны х
ранних
ре дакций
романа,
расск а за но
в
уже
упо м ян утом
обзоре
обработан­
ног о
на ми
в
начале
1970-х годов архива Булгакова
(Чудакова М .
О.
Архив
М.
А.
Булгакова...
С. 78). См.
т акже
примеч. 12.
115


жен а
рад ос ть
творчества
и
не
медленное, «строчка за
ст р оч ко й», а совсем иное рождение страниц:
«—Ах ,
это
был
зол от ой
в ек!
—
блестя
глазами,
шептал
рассказчик.
—
<...>
И
голова
моя
стано вила сь
легкой
от
уто мле ния ,
и
Пилат
летел
к
концу...
<...>
Пилат
л етел
к
концу,
к
концу,
и
я
уже
знал,
что
последними
словами
романа
будут»(с.
135—136).
Рукопись
героя
романа
Островского
так
же
«потеряна
по ч то й», как рукопись первой редакции этого же пишуще ­
г ося
Островским
романа.
И
Мастер
сжигает
свой
роман
о
Пилате
в
печке
так
же,
как
сделал
это
с
«романом о дьяволе» (и о Пилате)
Б улга­
ков
в
1930 году
—
в
свою
оче редь
по
образцу
другого
ав то­
ра,
но
не
Н.
Островского,
а
Гоголя17.
Н.
Островский
«списывает»
ситуацию
ослепшего
ге­
ро я,
диктующего
сво й
роман
жене,
с
натуры.
У
Булгакова
с
натуры
(см .
выш е
фрагменты
писем,
живописующих
его
травлю
и,
как
следствие
этого,
неврастению)
списан
герой-
писатель,
в
результате
газетной
травли
заболевающий
п си­
хически
(в отличие от «н а ту ры», попадающий в тюрьму,
а
затем
в
лечебницу;
М.
Булгаков
навязчиво
боялся
т ого
и
др уг ого )18.
Позже,
через
несколько
лет
после
смерти
Островского,
его
ситуация
будто
переносится
в
дом
Булгакова.
Автор
уже
доп исанн ого ,
но
еще
далеко
не
доп ра вленно г о
романа
(от предстоявшей авторской правки отвлекла работа над
пьесой
о
Ст али не)
теряет
зрение.
И
так
же,
как
Ос тров ­
ский,
считая
этот
роман
главным
де лом
своей
жизни,
Бу л-
17 «Почему не просто —
у нич тож ил,
а
с
такими
картинными
под ро бно­
стями
свои ми
руками
бросил
в
печку?
П олаг аем,
что
генезис
эт ой
фразы
однозначен:
автору
письма
бы ло
легче
танцевать
от
печки
Го­
го ля » (подробнее об этом см.:
Чуда ков а
М.
О.
Гоголь
и
Булгаков.
С . 362-364).
18 Пишет же и заканчивает Мастер роман,
будучи
з дор овым,
полным
надежд,
вскоре
к
том у
же
и
в
раз г аре
любовного
роман а
(в отличие
от
героя
Н.
Ост ров ског о).
116


гако в,
как
и
он,
умирая,
ди кт ует
последние
страницы
и
поправки
жене,
но
так
и
не
успевает
выправить
второй
то м.
2
Если
не
взаимовлияние,
откуда
же
в
таком
случае
это
главное,
на
наш
вз гляд ,
схождение
дв ух
писателей
—
в
ге­
рое,
с бл иже нном
с
автором,
пишущим
ед ва
ли
не
тот
же
са мый
роман,
что
и
герой?
Бывают
эпохи,
ко гда
в
обществе,
в
само й
общественной
атмосфере
во з никают
нек ие
интенции,
общие
для
всех.
И
они
проявляются
в
тв орч ес тве
очень
разных
авторов
(так,
например,
в
нем ецко й
литературе
в
1940- е
год ы
возникают
не кие
общие
мотивы
в
творчестве
не
только
мировоззренче­
ски
и
художественно
полярных,
но
еще
и
р азде лен ных
о кеа­
ном
писателей
—
Ан ны
Зегерс
и
Томаса
Манна19).
Можно
на зва ть
несколько
таких
интенций,
ви т авших
в
советском
во зд ухе
ко нца
1920- х
—
начала
1930- х
и
реали­
зованных,
в
частности,
в
двух
обсуждаемых
романах.
Одна
из
них
—
тяготение
к
изображению
личности
в
ее
самостоянии.
Более
десяти
лет
укоренявшееся
«Единица
—
вздор,
единиц а
—
ноль»
накопило
достаточно
мощную
ал­
лергическую
реакцию,
у
одних
—
осознанную
(М.
Булга­
ков,
с
герое м
последнего
романа
которого
в
этом
смысле
все
ясн о ), у других (Н.
Островский)
—
не
только
неосознан­
н ую,
а
скрытую
под
слоем
прямо
выраженного
тяготения
к
коллективизму.
Авт ор
романа
«Как закалялась сталь»
и
его
герой
уверены
в
том ,
что
«личное ничто в сравнении
с
общим» (с. 262). Но суть в том,
что
герой-автор
сам,
как
и
его
любимый
герой
Овод,
самолично,
без
да вле ния
«колле ­
ктива»
жертвует
личным
ради
общего.
Павел
Корчагин
по­
всю ду
в
романе
—
наособицу,
везде
действует
са м,
не
по д­
ч иняяс ь
общему
настроению,
а
скорее
по д чиняя
себе
чувст­
ва
и
поступки
других.
Поскольку
установка
на
героическую
личность
в
то
же
время
нескрываемо
автобиографична,
19 Параллель эта была подсказана А .
П.
Чудаковым.
117


возможно
избежать
тог о,
что
эта
установка
несет
неволь­
ный
оттенок
самолюбования:
«Из ста человек в зале не менее восьмидесяти знали
Ко р ч агина,
и
когда
на
краю
рампы
появилась
зна кома я
фигура
и
вы со кий
бледный
юно ша
заговорил,
в
зал е
его
встретили
радостными
в озг ласами
и
бурными
ова ц иями.
<...> Под крики приветствий Корчагин спустился в зал...»
(с.
199).
Войдя
в
литературный
кон т екст
и
оставшись
в
нем,
этот
литературный
ход
послужил
ступенью
к
будущим
внутрен­
ним
монологам
Юрия
Жив аго
(«Единственно живое и яр­
кое
в
вас
—
это
то,
что
вы
жили
в
одн о
время
со
мной
и
ме­
ня
з н ал и. . .»)20, так раздражившим членов редколлегии
«Нового мира»
в
1956 году21.
То
сос уще е
чувство,
которое
возбуждает
эпил ог
романа
Булгакова
(описание Москвы,
опустевшей
после
того,
как
Мастер
покинул
ее), —
оно
в
како й -то
с те пени
возникает
и
на
мно гих
страницах
романа
Островского,
где,
в оп реки
признаваемой
автором
коммунистической
догме,
именно
утв ержд ае тся :
незаменимые
—
есть.
20 Можем засвидетельствовать,
что
име нно
с
Павлом
Корчагиным
со­
п ост авляли
и
мы,
студенты,
в
яр ос тных
спорах
в
коридорах
филфака
МГУ
весн ой
1958 года героя не читанного нами тогда романа Пас­
тер н ака
—
не
в
его,
нат ур ально,
пользу;
прижавшись
к
стене,
н аша
однокурсница
Алена
Пастернак,
н евест ка
авт ора ,
ед инст ве нная
из
нас
знакомая
с
ром ан ом,
защищала
его
ге роя
в
дослов н о
памятных
в ыражен и я х: «Юрочка Живаго,
милый
мальчик .» А ваш Павка Кор­
чагин
—
хам !» (эти новые для нас слова,
не
без
ра сте ря нно сти
пере­
сказанные
ав торо м
данной
статьи
старшекурснику,
вскоре
— извест­
ному
либеральному
критику,
и
се г одня
успеш но
работающему,
вы­
зв али
его
мгновенную
ре акцию: «Ну,
за
это
мор ду
бью т!»).
21 В том фрагменте их письма- ре ценз ии,
посланного
в
сентябре
1956
года
ав тору
(предложившему рукопись романа журналу), который,
по
с в идетел ьств у
К.
Симонова,
был
нап и сан
К.
Фе диным ,
говорилось
о
герое
р о м а на : «Содержание его индивидуализма
—
это
самовос­
хв алени е
своей
псих иче ской
с ущно сти,
доведенное
до
отождествле­
ния
ее
с
мес си ей
(миссией?
—
М.
Ч .) некоег о ре лиг ио зно го проро­
ка»(цит.
по: «А за мною шум погони. ..»: Борис Пастернак и власть .
1956-1972 г г .: Доку ме нты.
М ., 2001. С. 370).
118


Другая
интенция
на пра вле на
к
тра ге дийно сти.
В
1936
го ду
Пастер на к
скажет
о
том,
что
накапл ив ало сь
в
течение
не ск ольк их
ле т:
«Мы всё воспринимаем как- то
идиллически
<...>.
Я
г оворю
не
о
лакировке,
не
о
прикрашивании
фа кт ов,
это
давн о
б ыло
сказано
<...> я говорю о внутренней сути,
о
в нут ренн ей
закваске
иску сс тва.
<...>
По-моему,
из
ис­
кусства
напр асно
у пуст или
дух
трагизма. <...> Я без тра­
гизм а
даже
пейзажа
не
принимаю.
<...>
Что
же
сказать
о
человеческом
мире?
Поч ему
могло
так
случиться,
что
мы
р асс тал ись
с
э той
если
не
основной,
то
с
одн ой
из
г лав­
ных
сторон
искусства?»22.
В
романе
Ос тро в ского
смерть
главного
гер оя
—
не
в
тексте,
а
за
текстом.
Это
—
для
тех
поколений
читателей,
кто
в зял
роман
в
рук и
уже
после
смерти
а вт ора,
хорошо
о
ней
зная.
Для
них
это
был
роман
о
героической
жиз ни
и
гибели.
Но
и
в
самом
тексте
романа
немал о
сме рт ей
или
казней
—
в
том
числе
юн ых
девушек.
Гибел ь
—
один
из
важ ­
ных
мот ивов
романа.
В
обширной
ли те рат уре
о
Гр а ждан­
ск ой
войне
этот
мотив
был
пр ивыч ным
—
смерть
в
бою
или
от
ру ки
палачей.
Но
ожидаемая
смерть
гл ав ного
героя
ро­
мана
—
иная .
Очерк
М.
К ол ьцова
в
«Правде»25 пророчил неминуемую
героическую
смерть
парализованного,
без
смягчений
описан­
ного
Островского.
Но
и
на
протяжении
всего
романа
герой
то
и
д ело
оказывается
на
грани
смерти
—
и
воскресает
к
жизни.
По сл едние
страницы
романа
—-
трагедийны
(хотя самые пос­
ледние
слова
—
«...возвращался
в
строй
и
к
жи зн и»).
Это
—
как
раз
то,
чего ,
по
Па стер нак у,
не
хватает
в
современной
ли­
тературе:
в
1936 году,
когда
он
это
констатирует,
не
хватает
в
еще
больш е й
сте пени,
чем
в
начале
1930-х.
Эту
не хва тку
вос -
22 Выступление на дискуссии о формализме 16
ма рта
1936 г. // Пас­
терна к
Б.
Поли.
собр.
с оч.
с
приложениями
в
11 томах .
Т. 5.[М.,]
2004. С. 457.
23 Кольцов М .
Мужество
// Правда. 17 марта 1935
г.
119


полняет
и
оставшийся
не изв ест ным
в
те
го ды
роман
Булгако­
ва
с
трагедией
жизни
Мастера,
прямо
со пост авленной
с
ка з­
нью
на
Лысой
Горе .
И
читатели
печатного
текста
вт орой
поло­
ви ны
60—70-х
годов
уже
знали
о
пре ж девр еме нно й,
в
48 лет,
смерти
автора
и
проецировали
на
нее
фин ал
р ом ана.
Третья
интенция
—
стремление
к
пониманию
творчества
как
высокого
действа
и
подвига,
в
противовес
уже
господ­
ствовавшему
«материалистическому»
о
нем
представлению.
П авел
Корчагин,
пиш ущ ий
роман,
со еди нил
в
себе
Ива­
на
Бездомного
и
Маст ер а.
Как
и
Иван,
это
пролетарий,
вы­
учившийся
писательству.
Вспомним
при
этом,
что
Иисус
в
поэме
Ив ана
Бездомного
«получился,
ну,
совершенно
жи­
в ой,
некогда
существовавший
Иисус» (с.
9), что говорит
о
каких-то
литературных
способностях
героя,
б лизки х
Корчагину-Островскому.
Пафосность
процесса
творчест­
ва,
подчеркнутая
в
романе
Булгакова,
неоспорима
и
в
рома­
не
Островского.
Типологически
сближены
эти
романы
и
авторской
ув е­
ренностью
(не только самих авторов,
но
и
их
героев-рома­
ни ст ов)
в
объяснительной
силе
п ре длож енно го
ими
ключа
к
современности
и
едва
ли
не
к
мирозданию.
3
Осенью
1933 года Михаил Козаков,
выступая
с
высокой
по
тем
временам
трибуны,
заявил:
«Заметили вы,
что
в
нашей
советской
художественной
литературе
скончался
ве чн ый,
всегдашний
“герой”
ее
—
скончался
лишний
человек?
Возьмите
художественные
пр оизв ед ения
последних
л ет,
и
вы
увидите,
что
эта
фигура,
которая
по сещала
лучшие
романы
русской
литературы,
—
эта
фи гура
“премьера”
ум ерл а.
Нет
пр еж него
ведущего
ге­
роя
в
совет ско й
литературе,
нет
ли шне го
ч е лов ека»24.
24 Выступление М.
Козакова
// Советская литература на новом этапе:
Стенограмма
пе рвог о
пленума
Оргко митета
Союза
советских
писа ­
телей
(29 октября
—
3 ноября 1932). М.т 1933. С. 109.
120


С
этой
т риб уны
обсуждается
только
что
совершивший­
ся
разгон
РАППа,
открытие
«метода социалистического
реализма»
—
и
предстоящее
об ъе д инение
«попутчиков»
и
«пролетарских»
пис ател ей
под
общ им
име но ва ние
«совет ­
ских
пис ат ел ей».
Коварную
социолингвистическую
ловуш­
ку
н ового
именования,
от
которой
уже
нельзя
увернуться,
так
как
в
современном
публичном
языке
отныне
нет
нейт­
рального,
не
оценочного
обозначения
«не советский писа­
тель»
—
только
«антисоветский», никто из присутствовав ­
ших,
вид им о,
не
почувствовал25.
Выступают
десятк и
лите­
раторов,
и
так
и
сяк
вертя
в
руках
н овое
из дел ие
—
метод.
Но
вопрос
о
том ,
кто
ж
зам ени т
скончавшегося
ли шне го
че­
ловека,
повис
в
воз духе,
не
осе в
д аже
на
жес тку ю
поч ву
со­
вет с кой
ри то рик и26.
Не
выдв инута ,
казалось
бы,
напраши­
вающа я ся
новая
до гма,
которая
через
несколько
лет
и
уже
до
кон ца
советской
власти
заполнит
и
заполонит
речи
и
страницы:
положительный
герой.
Уже
в
книге,
сданной
в
набор
в
апреле
1934 года,
эт от
термин,
впрочем,
возникнет
в
д вух
статьях
одного
и
того
же
автора27.
Но
его
никто
не
подхватывает,
не
начинает
25 Подробнее см.
в
нашей
стат ье
«На полях книги М .
Окутюрье
Le
Réalisme socialiste» (в наст,
из дании) .
26 Не желая зарываться в пределах этой работы в шелуху тогдашних сло -
воблудий,
не
бу дем
останавливаться
на
нашем
предположении
о
том,
что
прои сходил о
это,
в
ча стн о сти,
и
потому,
что
еще
не
о села
пыл ь
от
обличения
лозунга
«живого человека», выдвинутого РАППом и теперь
попавшего
(естественно,
без
вид имых
оснований,
а
только
в
связ и
с
«ликвидацией»
РАППа)
в
разряд
«ошибок» .
27 «Сила положительных героев в пролетарской литературе
—
в
том ,
что
они
я вля ются
представителями
революционного
пролетариата,
ведущего
за
с обой
миллионные
массы
тру дя щ ихся », «Положитель ­
ный
тип
нашей
литературы
ха ра ктеризу ется ,
несомненно,
целым
ря­
дом
психологических
черт
— активностью,
настойчивостью
в
прове­
д ении
своих
целей,
сто йкостью ,
д исциплиной
и
т.
д . <...> Новый ге­
рой
<...>
вы ступ ает
и
в
новых
фу нкциях .
<...>
Передовой
челове к
нашего
времен и
—
это
организатор
борьбы
и
р аботы .
Та ковы
Павел
В ласов,
Кожух,
Глеб
Чумалов,
Левинсон,
Д авыдо в
и
другие
герои
пролетарской
литературы.
И
з десь
сделано
еще
нед ос тато чно» (Ви ­
ногр адов
И.
Борьба
за
стиль:
Сб.
статей .
Л., 1934. С. 33, 111 соответ­
с т венно).
121


активно
насаждать
—
в
том
числе
и
на
I съезде писателей
летом
1934 года.
Литературный
процесс
советского
времени
рассматрива­
ет ся
нами
как
такой,
движение
которого
в
кажды й
отд е ль­
ный
момент
определялось
вектором
литературной
эволю­
ции
(в смысле Тынянова)
и
с оци ал ьным
вектором28.
На
пе­
ресечении
вектора
литературной
эволюции,
направляемой
внутрилитературными
причинами,
и
в нешнег о
со циа л ьного
в ек тора,
обозначавшего
направление
исторически
беспреце­
дентного
государственного
давления
на
л и те ратуру,
и
пр о­
текал
этот
процесс.
В
силу
с пецифики
литературы
(в срав ­
нении
с
обыденным
сознанием)
с
этого
прокатного
стана
выходили
не
ровные
листы,
а
изде ли я
разной
ко нфигу р ации.
Направленность
социального
ве ктора
складывалась
из
мн о­
жества
м алых
«стрелок», указывавших ( пос р е дс т вом
ди дак­
тической
критики,
издательских
требований
и
т.
п.)
в
р аз­
ные
моменты
в
сторону
то го
или
и ного
построения
сюжета,
выбора
героя,
жанра,
отношений
автора
со
св оим
словом
(к сказу или от сказа), психологизма или антипсихологиз­
ма,
в
ст ор ону
сюжетности
или
наоборот
(когда острый сю­
жет
трактовался
как
«ложная занимательность»). К ром е т о­
го,
в
одн о
и
то
же
время
со циал ьный
вектор
мог
оказаться
разнонаправленным
—
указывать,
например,
и
против
жа н­
ра
романа
(ему предпочитался « п ра вди вы й»
очерк
о
дости­
жениях), и в сторону поддержки «монументалистов»
(«красный Лев Толстой»
как
«эпическое»
жанровое
свиде­
тельство
устойчивости
нового
строя).
В
люб ом
слу чае
равнодействующая
всех
э тих
сил
—
прямых
и
ко св енных
запретов,
таких
же
по о щр ений,
ту­
манных
или
настойчивых
рекомендаций
—
напр авл я лась
к
том у,
чтобы
заставить
литературу
служить
упрочению
данной
власти
и
ее
идеологии.
Хо тя
требования,
пр е дъяв­
ляемые
и
к
лит ера туре ,
и
к
общественному
быту ,
могли
ка-
28 В силу этимологии (везущий,
несущий)
и
современного
значения
—
величина
(например,
си ла), имеющая направление,
—
эт от
матема­
тический
терм ин
представляется
удобным
(более,
чем
фак тор)
для
о писа ния
процесса.
122


заться
необъяснимыми,
лишенными
см ысл а,
наиболее
про­
ницательными
наблюдателями
ощущалось
нечто
цементи­
рующее
это т
ха ос
—
как
ощущалась
ими
и
несо м ненна я
те-
леологичность,
имперсональность
социального
вектора,
или
вектора
соц и ума29.
Телеологичность
же
литературной
эволюции
оче ви дна
заведомо.
И
наиболее
ин тер е сные
ли­
тературные
я в ления
советского
вр ем ени
рождались
та м,
где
напр а вле ние
социального
вектора
совпадало
—
хотя
бы
на
короткий
отрезок
времени
—
с
направлением
вектора
литературной
э вол юции
ил и,
что
бы ло
еще
эффективней,
когда
вектор
литературной
эволюции
вр ем енно
замещал
колеблющуюся
стр ел ку
социального
компаса.
Зияние
от
вымывания
лишнего
человека
было
фактом
ли­
тературной
эвол юции
—
до
тех
именно
пор,
п ока
не
были
предъявлены
жесткие
стандарты
замещения
и
«социум»
не
скрестил
своего
мощного
ор ужия
с
литературной
эв о люци­
ей.
Именно
в
«пустые»
от
иде и
центрального
пол ожи те льно­
го
героя
годы
(начало 1930- х)
это
зияние
действовало
как
вакуум
—
засасывая
ту да
возникавшие
со
сму тн ой
мыслью
о
замещении
вакансии
героя
литературные
предложения.
Как
раз
в
это
время
Н.
Островский
и
М.
Булгаков
вы­
двинули,
опережая
официоз,
своих
канди дат о в
на
роль
ге­
роя
времени.
И
не
просто
пол ожит е ль ного,
а
—
героическо­
го,
идеального.
Мифологический
герой30
обы чно
на деля ет ся
29 Подробнее см.: Ч уда кова М.
Русс кая
ли т ерат ура
XX века:
проблема
границ
пр едм ета
изучения
// Проблемы границы в культуре /
Studia russica Helsingiensia et Tartuensia. VI. Tartu, 1998. С. 20 0—204
и
др.
30 В связи с этим обращаем внимание на работу сотрудницы Музея
Н.
Ос тр овск ого
в
С очи
О.
И.
Матвиенко
— диссертацию и сопутст­
вующие
статьи,
в
которых
она
обр ат и лась
к
героической
мифологии
для
уя снен ия
«тайны»
р ома на: «Павел Корчагин,
по до бно
герою
ми­
фа,
эпоса,
побеждает
благодаря
своему
мужеству,
а
не
помощи
из­
вне,
главным
предм ето м
иде ал изац ии
явля ется
л ично сть
героя,
ги­
перболизированное
изображение
его
возможностей. <...> побеждает
смерт ь
в
финальных
сценах
романа
си лою
своего
д ух а» (Матвиен­
ко
О.
И.
Ро ман
Н.
А.
Островского
«Как закалялась сталь»
и
мифоло­
гическое
сознание
1930-х г одов :
Автореф.
дисс.
на
соискание
ученой
с тепе ни
канд.
филол.
наук.
Саратов,2003. С. 12).
123


«сверхчеловеческими возможностями < .. .>.
Невоз­
можность
личного
б есс мер тия
компенсируется
в
героиче­
ском
м ифе
подвигами
и
славой
(бессмертием)
среди
по­
т омко в. <...> В мифах укрепляется идея страдания герои­
ческой
личности
и
бесконечного
преодоления
испытания
и
трудностей.
<...>
П одв иги
и
страдания
Героя
р асс матр и­
ваются
как
своего
род а
испы тан ия,
вознаграждение
за
ко­
торые
приходит
пос ле
смер ти»31.
Огр омн ые
возможности
(в том числе творческие
—
уга­
дыв ан ие
событий,
со верш ав ш ихся
около
двух
тысяч
лет
на­
за д), страдания и бесконечные преодоления с посмертным
вознаграждением32—
все
э то,
во
всяком
случае,
—
про
обо ­
их
героев,
созданных
(или задуманных
—
как
буд ущ ий
ма­
териал)
в
1931 году.
З ато
обязательный
в
героическом
ми­
фе
уход
или
изгнание
героя
из
своего
социума,
как
и
«вре ­
менная
изоляция
и
странствия
<...> на небе
или
в
нижне м
мире,
где
и
происходит
приобретение
духов-помощников»,
об р ащают
нас
преимущественно
к
су дьбе
Мастера.
Герой
«может превратиться в мистериальную жертву,
проходящую
через
временную
смерть
(уход/во зв р аще-
ние
—
см ерть / воскре сен и е)».
Рискнем
настаивать,
что
представления
о
к онце
земной
жизни
ге рое в,
вы ра женны е
в
одном
романе
—
в
вы учен ном
наизусть
несколькими
по­
колениями
па ссаже
(«... и
прожить
ее
надо
так. . .»
и
т.
д.),
а
в
другом
—
в
словах
Азазелло
(«...В е дь
вы
мыслите,
как
же
вы
можете
быт ь
мерт в ы?
Разве
для
того,
чтобы
считать
себя
живым,
нужно
непр ем енно
сидеть
в
подвале,
им ея
на
с ебе
рубашку
и
больничные
кальсоны?
Это
смешно!»,
с.
360), —
у
обоих
писателей
внутренне
сближены.
Зато
перипетии
«героического детства», «биографиче­
ское
“начало”», которые в героическом мифе ведут «к
фор­
мированию
личности,
превращающейся
в
героя,
служащего
31 Тахо-Годи
Л.
Л.
Геро й
// Мифы народов мира.
М., 1980. T. 1. С. 294—
295.
32 «... Вон
впереди
твой
вечный
дом,
который
тебе
д али
в
нагр аду »
(с. 37 2).
124


своему
социуму
и
сп особн ого
в
да ль нейш ем
поддержать
ко­
смический
порядок»33,—
это
все
атрибуты
героя
Н.
Остров­
ского
с
его
отношением
к
с оциу му
и
к
общему
земному
по­
рядку,
будущей
Ми ро вой
Революции,
которой
он,
несомнен­
но,
послужит
и
после
смерти.
У
Мастера
же
все
его
прошлое
отс ече но
и
остается
неизвестным
читателю
(реакция на со­
циальный
регламент
—
Булгаков
не
мог
рас сказ ат ь
«истин­
ную»
биографию
своего
героя,
а
начинать
с
середины
не
хо­
т ел ), а его настоящее и будущее не воздействуют на социум .
4
Сег одн я
находят
био гр аф ич ески
общее
у
Ос тров с кого
и
Гайд ар а
—
даж е
помимо
возраста
(родились в один год),
р ан него
—
в
пятнадцать
лет
—
участия
в
самом
пекле
Гр аж­
данской
во йны34.
В
ра ссказ е
«РВС», написанном двадцатидвухлетним на­
чинающим
литератором,
главный
персонаж,
Димка,
рубит­
ся
с
невидимым
неприятелем.
У целев ших
берет
в
плен
и,
«скомандовав “с тройс я”
и
“смирно”,
он
обращается
к
захваченным
с
гневной
речью:
—
Против
кого
идете?
Против
своего
бра та
раб оч его
и
крестьянина?
Или:
—
Ко мму нию
за хот ели?
Сво б оды
захотели?
Против
законной
власти...
Это
в
зав иси мо сти
от
то го,
командира
ка кой
армии
в
данном
случае
изображал
он,
так
как
командовал
то
од­
но й,
то
другой
по
очереди»35.
33 Мелетинский Е.
М.
Гер ой
// Мифы народов мира .
М., 1980.T.1.
С . 296-297.
34 «...B шестнадцать оба уже были безнадежными инвалидами. <.„> Ко­
миссованные
из
армии,
оба
обратились
к
литературному
тр уду
— пос­
леднему
оружию,
и
оба
достигли
на
этом
поприще
м ног ог о» (Быков Д.
Николай
Островский:
преодоление
и
возвращение
/ Пятая жизнь
Павки
Корчагина
// Вечерняя Москва . 2 сент я бря 2004. С . 36).
35 Гайдар Л.
Сочинения.
М.—Л., 1948. С. 302.
125


Есть
не кая
притягательная
странность
в
то м,
что
чело­
век ,
пробывший
в
Красной
Армии
шесть
л ет,
из
них
около
тре х
лет
в
б оях,
рисует
такую
картину
в
р ассказ е,
ко то рый
он
назвал
в
своей
автобиографии
первым
в
списке
значи­
мых
для
не го
произведений.
Если
ощущается
стран­
ность
—
она
требует
объяснения.
В
«Военной тайне»
—
неназываемость,
неформулируе-
мость
з нания ,
вокруг
и
окол о
кот орог о
ходят,
казалось
бы,
все
время
герои
повести36.
Вот-вот
что-то
должно
стать
ясно ,
однако
все
прямые
п опы тки
прояснить
—
топорны
на
фо не
дру гих ,
внеидеологических
линий.
И
это
—
важ­
ное
обстоятельство.
Талант
Гайдара
рвет
его
еще
дет ски е
мировоззренческие,
идео л о гич еские
одежды.
Др угого
же
сколько-нибудь
цел ьног о
мировоззрения,
другой
системы
идей
у
не го
нет.
Здесь
мы
и
приближаемся
к
объяснению
стр анн о сти
сценки
из
«РВС». Ее автор уже в начале лите­
ратурного
пут и
чувствовал
художественным
чутьем
не­
кий
иной,
неортодоксальный
смысл
братоубийственной
во йны
(в которой принимал в высшей степени активное
у ч асти е), но не имел идеологических средств для его про­
яснения.
Мы
имели
случай
показать
прямые
схождения
М.
Б ул­
гако ва
и
А.
Гайдара
в
д иа логе
о
Бытии
Божьем,
странным
образом
прозвучавшем
в
одном
и
том
же
1940 году в печат­
ном
«Тимуре и его команде»
и
рукописном
«Мастере
и
Ма ргари те »37.
В
конце
1- го
цикл а
литературного
развития
советского
времени
(датируем его началом 1940- х
годов)
герой
Гай­
дар а
замкнул
кор отк ую
це поч ку
Павел
Корчагин
—
Ма с­
тер
(Иешуа)
и
в
то
же
время
пр од лил
галерею
по лож и­
тельных
героев
досоветской
литературы.
Позволим
се бе
повторить,
что
Гайдар
попробовал
реализовать
«старин-
36 Подробней об этом
—
в
нашей
стат ье
1998 года «З аме т ки
о
поколе­
ниях
в
Сов етско й
Рос сии» (Чудакова М .
О.
Избранные
работы. T.1.
Лите рату ра
советского
прошлого.
М ., 2001. С. 388—392 и др.).
37 Сначала в сетевом «Ру сск ом
ж урн а ле», затем в более пространной
ред а кции
(см.
в
настоящем
то ме
—
«Дочь командира и капитанская
дочка»).
126


ную
и
любимую»
идею
Достоевского
—
«изобразить впол­
не
прекрасного
человека»38, что«Князь
Х ри ст ос »39 Досто­
евского
сначала
инкарнирован
Гайдаром
в
шестилетнем
ре бен ке
(«Военная тайна»); потом святое дитя
—
Алька
«Военной тайны» (1935) убит
—
и
спустя
четыре
го да
ре­
инкарнирован
в
«Судьбе барабанщика»
в
четырнадцати­
ле тием
Сл авке .
И
затем
это
«не от мира сего», отмеченное
тогдашней
критикой
в
погибшем
герое
«Военной тайны»,
резко
у силе но
в
Ти муре 40, в котором сгущены черты князя
Мышкина
—
и
просвечивает
«князь Христос» .
Так
п ро­
свечивает
Иисус
Христос
не
только
в
Мастере
(один из
вариантов
прочтения
которого
—
Вт орое
Пришествие,
ос­
тавшееся
не уз на н ны м), но и в безбожнике Павле Корча­
г ине,
стремящемся
перед
смертью
оставить
людям
свой
новый
заве т.
Пятнадцать
лет
спустя
эту ,
повторим,
короткую
в
лите­
ратуре
советского
времени
цепочку
замкнет
Юрий
Жива­
го
—
так
же
ст авший
о дновр ем енно
и
alter ego автора,
и
ипостасью
Спасителя.
5
Культовая
книга
—
та,
которую
непременно
надо
п ро­
чи тать
и
затем
—
читать,
то
ест ь
—
перечитывать.
Книга,
к ото рая
заражает,
то
ест ь
обладает
прямым
воздействием
на
читателя,
причем
он
это
воздействие
ощущает
и
ра с­
считывает
испытать
вновь,
обращаясь
к
книге
по
мн огу
р аз.
С тать
культовой
(и продержаться в этом качестве,
по
нашей
оценке,
не
менее
полутора
десятилетий)
книг е,
не­
сомненно,
помогают
какие-то
особые
связи
ме жду
тек-
38 Письмо Достоевского А.
Н.
Майкову
от
31 декабря 1967
года
(Дос­
т оев ский
Ф.
М.
Поли.
собр.
со ч.
в
30 томах .
Т . 9. Л., 1974. С. 357).
39 Из записей автора о герое романа « Ид ио т» (Указ,
соч ., с. 394).
Мы
не
останавливаемся
на
не
та кой
очевидной,
как
у
Н.
Остро вс ког о
и
Булгакова,
но
не
менее
сил ь ной
внутренней
связи
героя
с
авт ор ом.
Подробно
о
Тимуре
—
в
с т . «Дочь командира и капитанская дочка»
в
наст.
изд.
127


стом
—
и
достигшими
широкого
ч итател я
сведениями
о
жизни
автора.
Под о бно
тому,
как
литература
вых оди т
в
социум
—
оставаясь
при
этом
литературой
(Зощенко
и
Вен.
Ер офее в), так в случае с Н.
Островским
в
л ите ра­
тур у
с
огр ом ным
напором
вк лини ла сь
социальная
реаль­
ность:
всеобщее
знание
об
авторе,
о
его
мученической
жизни
(упоминавшийся газетный очерк Кольцова в 1935
году)
и
затем
смерти.
Биогр а фи я,
получив
из вестн о сть,
пе­
ретекла
в
роман,
многократно
усилив
его
убедительность
(как в точной оценке поменявшегося после смерти Есени ­
на
читательского
восприятия
его
стихов
последнего
года,
их
лирического
г ер оя : «Кровь его наполнила,
и
каждое
с ло­
во
стало
убе дит ел ьны м»41).
У
Бу лга ко ва,
наоборот,
—
роман
восполнял
отс утс тв ие
важ не йших
сведений
о
биографии
автора,
Маст ер
форми­
ровал
эту
биографию.
Обнаружившиеся
с
течением
време­
ни
пересечения
(«квартира No 50» как реальное местожи­
тельство
Булгакова
первых
московских
лет
и
в
то
же
вр е­
мя
—
место
действия
романа
с
узнаваемыми
реалиями)
уд ваив али
и
утраивали
сл ои
субстрата
—
«нехорошая квар ­
тира»
превращалась
для
многих
паломников
в
квартиру
Мастера.
«Как закалялась сталь»
станет
культовой
книгой
1-го
цикла
(конец 1917 —
начало
1940-х )
литературы
совет­
ского
вр ем ени, «Мастер и Маргарита»
—
культовой
кни­
гой
2-г о
(начало 1960- х
—
кон ец
1980- х ), включившись
в
его
контекст
в
1966—1967 годах.
Роман,
не
споткнув­
шись,
перешел
в
постсоветское
время
в
рук и
подростков
(как в свое время
—
и
роман
Н.
Ос тров ск ого,
пи савший ся,
конечно,
для
всех) .
Примечательно,
что
записи
последних
лет
в
кни ге
отзы­
вов
в
музее
Н.
О стр ов ского
в
Сочи42
буквально
совпадают
41 Тынянов Ю .
Поэтика.
Ист ор ия
литературы.
Кино.
М ., 1977. С. 474.
42 «Павел Корчагин
—
это
св ято й», «Это похоже на чувство,
когда
по­
сещаешь
хр ам », «России жить,
пока
сохраняются
такие
святые
мес­
т а» (сообщено О.
И.
Матвиенко
по
«Радио Свобода»
в
п ередач е
«Павел Корчагин» // «Герои времени».
Радио
Сво бо да , 5 августа
2004).
128


с
зап исям и
в
книгах
отзывов
в
мемориальной
булгаковской
«квартире No 50» в Москве.
На
п ороге
неведомого
пе риода
в
жизни
страны
первый
из
дв ух
романов
—
снова
на
пороге43.
43 В июле 2003
года
«представители российской культуры»
были
«серь­
е зно
обеспокоены
изменением
школьной
п рог раммы
по
л итера туре.
Под гот овлен н ый
Минобразования
пр оект
и сключ ает
из
программы
Пастернака,
Платонова,
Ахматову,
но
при
это м
в
школы
возвраща­
ю тся
“Песнь о Буревестнике"
Горького,
“Как закалялась сталь”
Островского
и
другие
произведения
советских
писателей.
Группа
писателей
выступила
с
открытым
письмом
с
призывом
не
д опу стить
ре став рации
школьного
курса
с ов етской
ли тер ат ур ы» (Радио Клас­
сика
Петербург,
новости
от
21 июля 2003); полгода спустя,
в
год
сто­
летия
Н.
Ос тро вск ого , «группа творческой интеллигенции обрати ­
лась
к
м инистру
образования
с
просьбой
вернут ь
книгу
“Как закаля ­
лась
сталь”
в
школьную
программ у»; «Вечерняя Москва», сообщая
об
это й
инициативе,
обр ати лась
21 января 2004
го да
к
экспертам
с
вопросом:«Какпо-вашему,
Па вка
Корчагин
нужен
сов ремен н ым
школьникам?»
5 Новые работы
129


НА ПОЛЯХ КНИГИ И. ОКУТЮРЬЕ
«LE RÉALISME SOCIALISTE»
1
Поч ти
четверть
ве ка
назад
один
м олодой
исс ле до вате ль
в
пр едисло в ии
к
своей
дов ол ьно
толстой
кн иге
написал
о
докладе
М.
Окутюрье
на
Пастернаковском
коллоквиуме
1975 года: «Наша книга
—
не
более
чем
развитие
ос нов ной
идеи
этого
поворотного
в
пастернаковедении
исследова­
ни я»1. Не каждый доклад может похвастаться такой карье­
рой .
И
автор
э той
статьи
то же
многим
обязан
строкам
из
то­
го
же
блестящего
доклада,
процитированным
в
соответст­
вующем
м е сте2.
Бывают
работы
полезные,
а
бывают
—
и
плодотворные.
Как
правило,
работы
Мишеля
Окутюрье
подстегивают
собственную
мысль
читающего
их.
Это
относится,
пожа­
луй,
прежде
в сего
(но не только!) к работам о Пастернаке,
в
частности
и
к
достаточно
ранним
—
к
той,
например,
где
на
материале
тр ех
ранних
рассказов
исследователь
стр е­
мится
показать,
что
«легенда о поэте», постоянно ассоции ­
рующаяся
с
образом
а вт ора,
—
«не одна из тем среди мно ­
гих ,
но
изначальная
закваска
вс ей
прозаической
работы
Пастернака,
диктующая
и
о пр а вды вающая
его
обращение
к
художественной
прозе
и
в ыявл яющая
ее
глуб ок ую
необ­
хо дим ос ть »3. Рассмотрение «А пелл есо во й
черты»
в
избран­
ном
ра курс е
пр иво дит
незаметно,
но
мот ив иро в анно
1 Флейшман Л.
Борис
Пастернак
в
двадцатые
год ы. München, [1981]. С. 9.
2 Рассуждение М.
Окутюрье
о
стихотворении
Пастернака
«Смерть
поэта»
и
строках
«Твой выстрел был подобен Этне. . .» (Чудако­
ва
М.
О.
Самоубийство
как
ду эль
и
«список Герцена»
в
литературном
сознании
советского
времени:
Пушкин—Лермонтов—Есенин—Ма­
яковский
// Тыняновский сборник.
Вы п. 11. Девятые Тыняновские
чтения.
Исследования.
Материалы.
М., 2002. С. 354).
3 The Legend of the Poet and the Image of the Actor in the Short Stories
of Pasternak // Studies in Short Fiction, III, 2, 1966. P . 227.
130


к
умелому
и
увлеченному
а на лизу
того
демонстрируемого
автором
ра ссказа
вечно
удивляющего
феномена,
как
из
ни­
чег о
возникает
л юбов ь, «когда случайный роман перестает
быт ь
случайным,
когда
шантаж
уж
более
не
шант а ж,
когда
поза
уже
не
по за »4. В одной из работ исследователь показы­
ва ет,
что
у
П астер н ака
«превращение эроса в творческую
эн ерг ию
является
всеобщим
законом»
и
что,
таким
обр а­
зо м,
его
творчество
«насквозь эротично .
Но
в
этом
отно­
шении,
пожалуй,
оно
не
является
исключением:
таков
об­
щий
закон
лирики.
У
Пасте р нак а
он
т ольк о,
может
бы ть,
яснее
осознан
и
ярче
вы р аже н»5.
М.
Окутюрье
обладает
поразительно
(или качество,
о
котором
пойдет
речь,
стало
нас
поражать
им енно
в
пос­
ледние
пятнадцать-двадцать
л ет ? ) живым ощущением поэ­
зии,
ее
«материи», не обесцвечивающейся в руках исследо­
вателя.
Чтение
его
ра бот
всегда
в ызы вает
у
м еня
в
пам яти
фра зу
из
Михаила
Булгакова
—
«Правду говорить легко
и
приятно»
—
видно,
что
автор
и
правда
убеж ден
в
том,
о
чем
повествует.
На
их
фоне
работы
некоторых
к о ллег,
на­
пр отив ,
не вол ьно
приводят
на
память
того
фельдшера
из
ст ар ого
анекдота,
который,
умирая,
останавливает
врача,
щупающего
ему
пул ьс: «Брось!
Мы- то
с
тобой
знаем,
что
никакого
пульса
н ет!»
В
последние
годы
в
нескольких
статьях
М.
Окутюрье,
о со бенно
«La périodisation de la “littérature soviétique”:
Reflections et propositions»6, внимание сосредоточено на за­
дач е
построения
истории
литературы.
Э тот
преимущест­
венный
интерес
мы
разделяем,
как
и
отношение
к
обозначе­
нию
«советская литература» (справедливо взятое исследо ­
вателем
в
ка в ыч ки), которое не употребляли в своих
работах
(каки «социалистический
р еали з м»), стремясь
зам е нять,
насколько
позволяли
советские
условия,
тем
са­
мым
термином
«литература советского времени», которое
4 Ibid. Р. 228.
5 Пол и «п ошл ост ь»: Тема пола у Пастернака // Amour et érotisme dans la
littérature russe du XXe siècle. Bem, 1992 («Slavica Helvetica»). P. 114.
6 Revue des études slaves. Paris. LXXIII/4, 2001: La littérature soviétique
aujourd’ui. P. 593 —604 .
5*
131


пр едл аг ает
он7 .
Но
эти
статьи
—
особая
тема,
которую
от­
ложим
до
следующего
сл уча я.
Хочется
назвать
статью
«La critique de l'emigration et la
littérature soviétique8: Mark Slonim et Volja Rossii» (2001),
где
на
не мно гих
стр аниц ах
со
столь
свойственной
автору
толковостью
и
ясностью
(редкие качества на поле русской
отечественной
гуманитарности,
потому
и
удержаться
труд­
но,
чтоб
не
оценить
с
благодарностью)
выяснен
вклад
М.
Слонима
в
знакомство
русс кого.е вроп ей ск ого
читателя
с
тем,
что
п роис ходи ло
в
м ире
словесности
Советской
Ро ссии.
Искренность
побуждает
упомянуть
и
о дно
из
с воих
не­
согласий:
в
дав ней
сугубо
ознакомительной
биографиче­
ско й
статье
о
Булгакове
М.
Окутюрье
пис ал
о
его
повестях
«Дьяволиада», «Роковые яйца»
и
«Собачье сердце»:
«Он дебютирует фантастическими рассказами,
в
ко­
торых
фантастический
сюжет...
служит
т ому,
чтобы
вы­
явить,
под
новыми
формами
и
названиями,
пороки
отс та­
л ого
общества,
традиционно
р азо б лач аемые
русской
са­
тирой
Гоголя
и
Салтыкова-Щедрина
(к которой он себя
пр ич исл яет ): тиранию и бюрократический формализм,
невежество
и
грубос ть
нравов»9.
Это
верно
разве
что
в
отношении
«Дьяволиады», подчерк­
нуто
«гоголевской»
повести
(где Булгаков,
кстати
говоря,
7М.
Окутк^рье
приво д ит
точное
ра з ъя снение
Е.
Брауна: «...has по
exact meaning and is charged with political connotation» (p. 594 n 3);
с р. «Мы предложили в своих работах словосочетание “ли те ра ту ра
советского
вр емени", как наиболее корректное. “Советская литера ­
т ур а” (“литература социалистического реализма") —
в
немалой
с теп ени
конструкт
официозной
дид ак тики,
заменившей
литератур­
ную
кр итик у
(зарубежная славистика также употребляла это слово­
сочетание
вне
д еф ини ций). Оценочность слова “с ов е тс кое”
сделала
невозможным
анал итичес кое
обсуждение
объе ма
понятия
“совет­
ск ая
литература”»(ЧудаковаМ.
Ру сска я
литература
XX века:
проб­
лем а
границ
предмета
и зуч ения
// Проблемы границы в культуре.
Studia russica Helsingiensia et Tartuensia. VI. Tartu. 1998. С . 2 000).
8 Неизвестно,
ка ким
образом
вкралась
сюд а
изгоняемая
синтагма.
9 Aucouturier М .
Écrivains soviétiques. Encyclopoche Larousse. Paris,
1978. P. 32.
132


пер вый
и
по сл едний
раз
продолжает
традиционную
для
рус­
ск ой
литературы,
но
оказавшуюся
неорганичной
для
него
те­
му
«маленького человека»).
В
д вух
следующих,
в
«Собачьем
сердце»
в
особенности,
под
пер о
сатирика
попадают
как
раз
в
первую
оч еред ь
новые
пороки
нового
общества.
Скорее
все­
го
М.
Окутюрье
в
те
уже
далекие
год ы
слишком
доверился
гордым
словам
Булгакова
в
письме
правительству
СССР :
«в моих сатирических повестях < ...>
само е
гла вн ое
—
изображение
страшных
чер т
мо его
народа,
тех
черт,
ко­
торые
задо лг о
до
революции
вызывали
глубочайшие
стра­
дания
моего
учителя
М.
Е.
Салтыкова-Щедрина».
Здесь
Булгаков
и
п ра вдив
(недаромпотомв «Мастере
и
Маргарите»
возникнет
мотив
Воланда
—
изменились
ли
мос кви чи
вну тр енне ?), и лукав (и
как
б ыло
не
лукавить
с
такими
ад реса та ми ?) одновременно
—
я,
мол,
бичую
лишь
то,
что
вы
называете
пер ежи тка ми
прошлого.
Вообще
же,
степень
связи
советского
тоталитаризма
с
р о сси йским
пр о­
шлы м
—
тема,
обсуждение
которой
не
скоро
закончится.
Но
Булгаков,
в
отличие
от
многих
и
многих
в
России
и
на
За па­
де,
не
сомневался
в
том,
что
Октябрьский
переворот
и
раз ­
вязанная
им
Гражданская
война
о ст а новили
дви жение
Ро с­
сии,
вы рва ли
ее
из
мирового
процесса,
—
и
готов
был
к
р ас­
плате
за
национальную
вину .
Еще
в
ноябре
1919 года
в
статье
«Грядущие перспективы»
он
провидчески
писал:
«Безумство двух последних лет толкнуло нас на
страшный
путь,
и
нам
нет
остановки,
нет
передышки.
Мы
начали
пить
чашу
наказания
и
вып ьем
ее
до
конца»10.
10 Впервые в нашем « Жиз не опис ании
Михаила
Булгакова» (Изд. 2-е.
М ., 1988. С. 123), т.
е.
спустя
почти
10 лет после цитируемой книги;
до
обнаружения
этой
статьи
и
зат ем
дне вн ика
1923—1925
годов,
недву­
смысленно
оза гла вл енно го
автором
«Под пятой», конечно,
столь
г ово­
рящими
об
отношении
Булгакова
к
совет ской
в ласти
док умен тами
ис­
следователи
не
обладали.
Пр ав да,
нам
всегда
казалось,
что
«Белая
г в а рди я », «Собачье сердце»
и
«Мастер и Маргарита»
недвусмысленно
доносят
до
читателя
авторскую
оценку
уникального
вклада
совет ской
власти
в
и сто рию
России.
133


2
«Существует ли социалистический реализм?
Сущест­
вова л
ли
он
когда-либо?»
Эт апы
размышления
автора
книги
«Le réalisme social­
iste» (Paris, 1998) —
едва
ли
не
самого
ясного
размышления
над
одной
из
самых
туманных
проблем
—
показывают:
вря д
ли
существовал
как
эстетическая
система,
зато
докт­
рин а
«есть несомненный факт,
подтвержденный
мн оги ми
пись мен ным и
с вид ет е ль с тва ми» (уставом Союза писате­
лей
и
т.
п.; с. 4).
Устанавливая
«разницу между содержанием доктрины
и
ее
функционированием», М.
Окутюрье
пишет: «если
первое
достаточно
смутно,
то
второе
предельно
ясно»
—
и
ко н статир у ет:
подразумевалось
«если не формальное
вступление
в
пар тию,
то
во
всяком
случае
приятие
ее
идео ­
логических
постулатов
и
ее
политической
власти».
Добавим,
что
мы
счи т аем
важнейшей
че рт ой,
от дел и вшей
советское
устройство
как
тоталитарное
от
политики
любых
диктатур
по
отношению
к
культуре,
то
обстоятельство,
что
это
приятие
(Facceptation), эта расписка в идеологической ло ­
яльности
должна
был а
быть
вписана
в
само
произведение.
На
наш
взгляд,
к
этому,
в
су щно сти,
сводилось
гл авн ое
и
едва
ли
не
единственное,
погребенное
в
словесном
мусоре,
требование
доктрины
соцреализма.
В
эт ом
и
б ыла
нова­
ц ия11
—
но
даже
не
соцреализма,
а
гораздо
бо лее
ра нних
предъявленных
советской
в ласт ью
т р ебо ваний
к
литературе.
Автор
книги,
несомненно,
прав
в
главном
—
в
т ом,
что
эс­
тетич ес ко е
содержание
докт р ины
вто ри ч н о: «суть социали ­
стического
реализма
не
в
его
п р едпис ани ях,
бол ее
или
менее
че тких
в
каждый
период
времен и ,
а
в
его
ортодоксальности,
по
которой
искусство
помещалось
под
юрисдикцию
тоталитар-
11 На уклоне советского времени (1985 г.) мы впервые зафиксировали
это
в
вын ужд ен н о-сжат ой
фо рм у лир ов ке : «Построением героя
и
сюжета,
конструированием
авторской
оценки
давал
литератор
от­
вет
на
“поведенческие"
вопросы,
п р едлагаем ые
ему
в ременем» (Чу­
д акова
М.
О.
Л итера ту ра
советского
прошлого
// Избранные рабо­
т ы. T. 1.М., 2001. С. 291).
134


ной
Партии
—
Государства
и
подчинялось
ее
це ля м» (5).
На­
сче т
че тко сти
согласиться
невозможно:
су ть
эта
был а
сугубо
д о к тр и н альн ой , «эзотерической», с одной стороны,
с
другой
—
подгонялась
под
колеблющуюся
политическую
конъюнктуру,
с
третьей
же,
и,
на
наш
взг ляд ,
самой
важной
—
имела
в
виду
те ле ологи ю
советской
власти,
которой,
для
по ддер жа ния
сво­
его
сущест во ван и я,
необходимы
был и
спонтанные
силовые
де йст вия.
Так
что
в
р ез ульта те
угадать
эти
предписания,
что­
бы
га ран тиров а ть
свое
произведение
и
с ебя
самого
от
остра­
кизм а,
было
совершенно
невозможно.
В
том-то
и
был а
специ­
фика
—
не
доктрины,
а
самой
власти.
Это
многими,
наверно,
чу вс твова лос ь,
но
никогда,
разумеется,
не
обсуждалось
глас­
но
—
вмест о
этого
без
конца
обсуждалась
(и до сего дня обсу­
ждается,
став
уже
предметом
исключительно
умозритель­
ны м)
несуществующая
и
не
сущ еств овавшая
в
собс тв енно м
смысле,
вне
властных
презумпций,
доктрина.
Можно
утверждать,
что
и мел
безу сл овно е
зн аче ние
пе ре­
чень
неписаных
от риц ате ль ных
признаков.
Их
никто
нико­
гда
не
формулировал
—
они
подразумевались.
Та к,
один
из
первых
де кре тов
власти
—
«Декрет о печати»
от
27 октября
(10 ноября) 1917 г.
уже
давал
нед ву смыс ленный
сигнал
ли­
тераторам:
нельзя
давать
положительные
коннотации
доо к­
тябрьской
Ро сс ии,
нельзя
отрицательно
оценивать
Октябрь­
ский
переворот
(не было ни одним словом выражено,
но
бы­
с тро
стало
ясно,
что
несоблюдение
именно
этого,
в
р яду
прочего,
и
буд ет
означать
с еять
«смуту путем явно клеветни ­
ческого
извращения
фа к т ов», за что полагаются репрес ­
сии ). Хотя собственно хвалить царскую Россию никто осо­
бенно
не
собирался
(отечественная литературная среда со­
стояла
в
о снов ном
из
тех,
кто
к
ней
относился
критически),
тем
не
мен ее
урон
от
не пи са ного
запр ета
был
немалый12.
12 Как мы показывали в статье «Б ез
гнева
и
пристрастия:
Формы
и
де­
фо рма ции
в
литературном
процессе
20—30-х го д ов» (1988), «в дело
замены
“старой"
России
“новой”
входила
и
необходимость
зач ерк ­
нуть
свое
личное
биографическое
прошлое
— тема детства,
нем ину ­
е мая
для
поэта,
как
напомнила
Ахматова,
в
20-е годы для многих ока­
залась
за пр етно й» (Литература советского прошлого,
с. 322)—
по
той
причине,
что
оно
обычно
описывается
в
положительных
тонах.
135


Суть
«метода»
бы ла
прежде
всего
в
само м
предъявлении
-требований
к
творческому
продукту
(и даже самому ак ­
ту)
—
к аким
име нно
он
должен
бы ть,
в
самой
и дее
должен­
ствования
и
предрешенности
творчества.
Затем
—
в
требовании
однородности,
одинаковости,
то
ест ь
похожести
результатов
творчества
разных
людей
(что
очевидным
образом
противоречило
сам ой
его
сути).
Нако н ец,
де ло
б ыло
в
общем
си льн ейш ем
и
тщательно
организованном
(вот здесь действительно были методы,
и
не
без
художественности)
д а влении
на
литератора
—
да­
влении,
родственном
земному
притяжению,
которое
в едь
и
до
открытия
закона
всемирного
тяготения
ощущалось
все ми
люд ьми
при
каждом
шаге
и
учитывалось
им и:
каж ­
дый
знал,
что,
подпрыгнув,
не
повиснешь
в
воздухе.
Так
и
до
объявления
о
«методе»
соцреализма
давление
новой
государственной
власти
ощущал
каж дый
литератор
и
лю­
бой
ря д овой
литератор
ст ар ался
его
учитывать
(а не рядо­
вой,
если
продолжить
сравнение,
стремился,
пре одол ев ая
притяжение,
взлететь).
К
сер един е
двадцатых
это
давление
б ыло
не
только
дав­
но
очевидным
реальным
фактом,
но
и
оказалось
детально
о писа но
в
некоторых
литературных
т екст ах
—
например,
в
«Повести о собаке»
Михаила
Козырева,
удивительным
образом
напечатанной
весной
1926 г.
в
весьма
специфиче­
ской
ситуации
—
в
самом
по сл еднем
номере
«Новой Рос ­
с и и», успевшем выйти перед высылкой редактора И .
Леж ­
нева
за
границу.
(В то же самое время автор читает на за ­
с едан ии
«Никитинских субботников»13 отрывки из своей
повести
«Ленинград», оставшейся ненапечатанной:
там
так
же
подробно
по ка зано
давление
на
ли те ра туру1 4.)
13 См.: Фельдман Д.
М.
К
во про су
о
датировке
повести
М.
Я.
Козырева
«Ленинград» // «Вторая проза»: русская проза 20 —30- х г о до в X X
ве­
ка. Trento, 1995. С. 358.
14 Обобнаруженнойнамивархиве «Никитинских
субботников»
в
От деле
рукописей
Литературного
муз ея
ру ко писи
этой
по вес ти-
антиутопии
рассказано
в
ста тье
1988 года ( см.
п риме м.
12), где
процитировано
оттуда
же
и
рассуждение
о
ценз уре
в
России
1950
года
(!): «Свобода печати существует. < ...> Каж ды й ра боч и й имее т
136


Главный
персонаж
«Повести о собаке»
—
литератор
старшего
поколения
Худосеев.
Он
от бы вал
до
революции
ссылку
на
Сев е ре;
только
что
вышл о
в
св ет
седьмое
издани е
его
книги
очерков
о
тех
местах;
в
издательстве
лежит
новая
повесть.
И
вот
теперь
«ему пришла в голову мысль написать рассказ о соба­
ке.
Он
н ескол ько
раз
от брас ыв ал
эту
мы сль,
как
ненужную,
как
несвоевременную,
но
побуждаемый
как
бы
непреодоли­
мою
с илой,
он
пи сал
и
писал
ка ждый
день» .
Вдруг
он
видит
в
газете
рецензию
на
сво ю
книгу :
«...ря д не б ольши х
"очерков”,
спешно
набросанных
ав­
тором,
вероятно,
проездом
че рез
описываемые
места.
<...>
полное
игнорирование
современных
запросов...
ог­
ненна я
буря
революции
п рон е слась
мимо...
но
она
пр о­
не сла сь
не
мимо
С евер а,
а
мимо
авт о ра...»
Худосеев
страдает.
«Что за глупость!
Революция!
Да
в едь
эти
оче рки
напис а ны
еще
до
пе рвой
революции!»Он
спешит
в
ре дакц ию,
пытается
объясниться,
просит
рецен­
зента
написать,
что
это
«по недоразумению .
Тем
боле е
заметка
без
подписи.
Рецензент
ошибся...
—
Ошибка?
Молодой
человек
<...> ре­
шительно
отрезал:
—
Ре да кция
не
меняет
своих
мнений!
Жалуйтесь
кому
хотите!»
Найт и
правду
в
редакции
не
удается;
в
издательстве
же
Худосеева
жде т
неприятный
разговор:
право
нап иса ть
любог о
содержания
кни гу
и
сдать
ее
в
печать.
Но
для
вып ус ка
книги
в
продажу
существуют
неко тор ые
вынужден­
ные
необходимостью
ог ранич ения
—
и
вот
тут-то
при ход ит
на
по­
мощь
рабо чем у
г лавн ый
це нзур ный
комитет.
Не
ж елая
лишить
ка­
ждого
права
свобо дн о
высказаться
в
печати,
он
ис пра вл яет
и деоло­
гическую
ст орон у
представленной
кн и г и» (Литература советского
п рошл ого,
с . 327).
137


«—
С
ваш ей
повестью
маленькое
за тру дне ние
<...> Ви­
дите
ли
—
мы
сд е лали
тут
некоторые
отме тки...
Я,
конеч­
но,
не
смею
настаивать,
но
хорош о
бы
в се - таки...
И
совсем
небольшие
из ме нен ия,
в
пла не
чисто
художественном.
—
Изменения?»
Сам о
такое
предложение
неприятно
из умля ет
опытно­
го
(но дореволюционным опытом!) литератора .
«—В ы
понимаете
—
все
у
ва с,
конечно,
очень
хорошо...
Но
как-то
со
стороны...
Видно,
что
вы
не
вошли
в
сам ую
гущ у.. .
Вот
хот я
бы
здесь
—
издатель
при двину л
р уко пись
к
Семену
Игнатьевичу:
здесь
вы
описываете
рев олюцион е ­
ра?
Да?
Так
зачем
же
он
у
вас
такой?
Ну,
несимпатичный...
Бро са ет
жену,
сх о дится
с
девушкой,
и
ту
бросает...
Какой
же
это
революционер?»
Так
регламентируется
уже
способ
оп исани я
всякого
ре­
волюционера.
Герой-революционер
в
произведении
репре­
зентирует
вс ех
революционеров.
Его
отрицательные
ч ерты
роняют
тень
не
только
на
вс ех
революционеров,
но
и
на
са­
мого
автора.
«Нельзя же
—
вы
обобщаете...
Что
скажут
за
грани­
цей?
Или
еще
в
одном
мес те
<... >
—
Помилуйте!
—
удалось
сказать
Худосееву,
—
ведь
вся
идея. . .
—
Ерунда!
Вы
не
обижайтесь,
Семен
Игнатье­
вич,
—
о
вас
писа ли
сег о дня
—
и
это
отчасти
правильно...
События
как
будто
прошли
мимо
вас...
Худосеев
нервно
пер елист ы вал
ру копись ,
комкая
и
разрывая
листы:
—
Нет ,
не
могу...
—
Вы
попробуйте,
Семен
Игнатьевич...
Требование
момента...
—
Мо мент а!
—
обиделся
Худосеев.
—
Не
все
же
мо­
мен т. ..
Ест ь
же
вечные
ценности...
—
Ер у нда!
Издатель
развел
ру ка ми.
138


—
Напрасно
вы,
Семен
Игнатьевич,
нап р асно ...
Я
бы
вам
посоветовал...
Вы
до
сих
пор
не
хотите
признать,
что
у
нас
была
революция
и
некоторые
ценно с ти
пересмотре­
ны. ..
Как
же
др у гие?.. <...>
Вот
он:
талантишка
не
ахти,
а
ему
объяснять
не
ну жно ...
Не
бес по ко йтесь
—
все
уч­
тет...
Ч елов ек
радостно
хихик нул
и
на прав илс я
к
Худосее-
ву:
—
Разрешите
мне...
Я
бы
сейч ас
же
исправил...
Семен
Игнатьевич
презрительно
см орщ илс я:-—
Нет ,
не
надо...
Изд ател ь
на
прощанье
ска зал:
—
Все-таки
вы
подумаете,
надеюсь?..»
После
э того
разговора
Худосеев
уже
с
трудом
работает
над
повестью
о
с об а к е . «Работа не ладилась»; он берется за
возвращенную
ему
рукопись.
«А что если и правда можно поправить?
А?.. Он опять
за
столом
и
опять
читает
ру копись .
Страницу
за
страни­
цей
—
но
это
читает
не
Худосеев,
а
кто-то
д ру гой,
кото­
р ому
стиль
Худосеева
кажется
вялым,
содержание
по в ести
нелепым.
—
А
в едь
и
правда,
—
думает
он,
—
ер унд а!»
Так
показаны
э тапы
деформации
—
превращение
«сред­
него
литературного
работника»
в
со ве тс кого
писателя:
а)
абсурдная,
с
логической
точки
зрения,
пер ео ценка
рецензентом
и
редактором
как
проводниками
социального
да вле ния
его
прошлого
литературного
опыта,
приводящая
автора
в
оше ломле н ие
(первый и важный этап перестрой-
к и);
б)
результат
этой
п ер ео ценки
предлагается
новой
чита­
те льс кой
аудитории
в
качестве
вердикта
идеологической
власти,
к
которому
морально
об язан
прислушаться
лояль­
ный
читатель.
Писатель
встает
перед
угрозой
потери
а уди­
тории;
таки м
образом,
его
литературный
багаж
как
бы
от­
бирается
у
него
—
вместе
с
его
возможным
ч итате л ем;
в)
к
новым
его
произведениям
пре жде
печатания
предъявляются
«требования момента», что является для
139


него
новостью,
так
как
в
предреволюционном
печати
ре­
дакционные
требования
шли
только
в
дв ух
направлени­
ях
—
со кр ащен ия
(главным образом
—
у
н ач ин ающих
ав­
торов)
и
сугубо
цензурные
изъ яти я
и
смягчения;
конечно,
не
могло
быт ь
и
речи
об
изме нении
самого
характера
пер ­
со наж а;
г)
зарождение
—
под
влия ние м
эт их
д ейст вий
—
сомне­
ний
автора
в
сво их
творческих
силах
и
чувства
не
только
социальной,
но
и
профессиональной
неу вер енно ст и;
поте­
ря
самоуважения
и
самотождественности
—
автор
переста­
ет
сознавать
с ебя
в
кач ест ве
единственной
инстанции,
от­
ветственной
за
создаваемое
им
произведение;
д)
раздвоение
сознания
автора
и
интериоризация
в
нем
голоса
социума.
Автор
начинает
ис пр авл ять
сво ю
руко­
пись.
«—
Ер ун да!
Ерунда!
—
повторяет
он,
—
все
ерунда!
Карандаш
быстро
перечеркивает
страницу
за
страницей,
и
кажется,
что
это
не
он,
Худосеев,
а
кто-то
другой,
угрю­
мы й,
жесткий
и
зло й
сидит
и
ч ер кает,
повторяя:
—
Ерунда!
Раз ве
так
можно
писать...
В
н ашу
эпоху,
когда...
Го лова
опять
закружилась.
Худосеев
о тброс ил
руко­
пис ь
и
прилег
на
ди ван» .
Подобно
«Двойнику»
Достоевского,
ра здво ени е
созна­
ния
сопровождается
болезнью;
одновременно
Ху до сеев
ис­
пытывает
реальный
ст рах
перед
появлением
его
в
комнате
«постороннего человека»
—
из-за
излишков
жилплощади.
Вско ре
чужой
голос,
соединившись
с
этим
опасением,
как
бы
материализуется.
Худосеев
заканчивает
сво ю
повесть
о
собаке
—
одряхлевшего
Трезора
хозяин
выкидывает
из
его
конуры,
тащит
по
зе мле.
Однако
«посторонний чело­
век»
вмешивается
в
концовку
р асск аза
и
п о казыв ает
Худо-
сееву,
как
именно
надо
учесть
«требования момента», —
выясняется,
что
невозможен
пессимистический
конец:
нужно,
чтобы
пес
был
с пасе н.
Примечательно
и
возраже­
ние
Худосеева,
и
ответ
«человека»:
140


«—
Но
ве дь
это
—
непра вд а!
—
Не
всегда
же
говорить
прав д у!
Момент!
Ведь
у
вас
почему
и
не
выходит
ничего,
что
вы
за быва ете
требования
момента...
А
теперь
как
раз
та кое
время...»
Худ о сеев
в идит
сон ,
что
он
в
тюрьме;
на
нем
—
кандалы.
Надзиратель
—
с
лицом
того
же
человечка
—
«лепечет:
—
Да,
да,
ка нд а лы...
Да
вы
не
волнуйтесь,
Сем ен
Иг­
натьевич,
—
вам
вре дн о...
Неудобно?
Что
ж
из
того!
Толь­
ко
первое
время...
А
потом
привыкнете
и
хоть
бы
что!
Тя­
жело?
Верно,
вер но
—
ну
что
ж. ..
На до
учитывать
мо­
мент...»
И
вот
Ху до сеев
болен;
знакомый
возит
его
на
извозчике
по
больницам;
без
п рофсою зн ого
билета
больного
нигде
не
принимают;
когда
удае тс я
добыть
бумагу
—
Худосеев
уже
умер.
За
его
гробом
идет
«отряд красноармейцев и оркестр.
Над
гробом
гов о­
р или
дл инны е
п рочув ст вов ан ные
речи: “Он был один из
тех
самоотверженных
людей,
которые
под нимал и
голос
в
глухие
вр еме на
ста ро го
режима...
Память
о
не м,
как
об
одн ом
из
лучш их
борц ов.. .” Такого же содержания замет­
ки
по явил ись
в
день
похорон
во
всех
г аз етах»15.
Так
продемонстрирован
механизм
и
превращения
лит е­
ратора-профессионала
в
сов ет ско го
писателя
и
почти
фи­
зического
(в рассказе доведенного до буквально физиче ­
с кого)
в ыт еснен ия
писателей
старшего
поколения
из
лите­
ратурного
процесса.
Год
спустя
этому
же
самому,
вполне
расцветшему,
явл е­
нию
—
совершенно
но вой
социопсихологической
атмосфере
литературной
работы
—
посвящает
свой
рассказ
«Право на
жизнь,
или
проблема
беспартийности»
Пантелеймон
Рома-
15 «Новая Россия». 1926 . No 3. С. 42—45, 49—52.
141


н ов.
Рассказано,
как
после
испу га
первых
пореволюционных
лет,
боязни
за
сво е
социальное
происхождение,
когда
герой-
литератор
с
еще
более
значимой
фамилией
Останкин
остав­
ляет
литературу
и
зарабатывает
на
жизнь
чем
придется,
«пришли наконец и совсем легкие времена.
Пет ь
"Ин­
тернационал”
уже
не
заставляли,
на
работы
не
го нял и,
со­
брания
стал и
реже.
Тут
он
полу чи л
в
журнале
ш татну ю
должность
секретаря.
Леонид
Ост анк ин
почувствовал,
что
день
ото
дня
ук­
р епляю тся
его
права
на
жизнь.
И
в
тот
же
миг
он
почу в­
ствовал
необыкновенную
симпатию
к
революции.
Со вер­
шенно
искренно,
до
холод ка
в
спине,
почувствовал,
что
он
люб ит
р ев о люцию».
У
нег о
уже
появился
хороший
костюм,
который
«давал ему реальное ощущение того,
что
жизнь
вошла
нако нец
в
русло,
когда
тебя
уже
никто
не
остановит
и
не
спросит,
почему
так
хоро шо
о дет
и
из
како го
ты
класса.
Если
бы
к то- ниб удь
спр о сил
его,
почему
он
таким
ще­
го лем
х одит,
Леонид
Ост анк ин
с
удов ольст в ие м
отв е тил
бы
ему
давно
приготовленной
на
этот
случай
фразой:
—
Я
горжусь
тем,
что
Республика
Советов
может
так
одевать
св оих
писателей».
Так
отмечено
закр епл ение
ко нвен ции
между
п исат елем
и
влас ть ю.
Но
эта
конвенция
еще
не
стабилизирует
самоощущение
писателя.
Пост о я нная
нес табил ьно ст ь
и
была
важной
предпосыл­
кой
превращения
писателя
—
в
сов етског о
писателя.
«...Т ол ько
иногда
у
нег о
мелькал
испуг:
вдруг
что-ни­
будь
может
пошатнуться,
—
переменится
полит ика
по
от­
ношению
к
писателям
или
еще
что- ни бу дь.
Это
ж ило
в
нем
как
смутное
ожидание.
Хотя
и
оно
все
слаб ее
и
слабее
проявлялось,
так
как
никаких
вне шн их
толчков
не
б ыло.
142


Но
при
малейшей
тревоге
у
не го
все- так и
каждый
раз
екало
с е рд це ». И когда вдруг знакомый литератор «ч ерез
вес ь
вагон
спр о сил
та ким
тоном,
от
которого
у
Останкина
что-то
екнуло
в
том
месте,
где
у
пугливых
может
находиться
сердце:
—
Читали?..
—
Что?
—
спросил
Останкин,
почему-то
нап еред
по­
чувствовав
себя
виноватым.
—
Да
как
же!
О
нашем
брате...
Кто
из
писателей
не
бу­
дет
коммунистом,
тем
—
кр ышка !
Ост анк ин
покраснел,
точно
его
в
чем-то
поймали,
он
не лов ко,
ра ст ерян но
улыбнулся
и
ск азал :
—
Что
так
строго?
—
Вот
вам
и
строго.
Останкин
сделал
ви д,
что
это
к
не му
нимал о
не
отно­
сится
<...>
Но
он
почувствовал
вдр уг,
как
вся
радость
жизни
исчезла,
измен илась
тягостным
сосущим
ощуще­
нием
под
ложеч к ой . <...> Он купил и развернул газету на
ограде
гра нит ной
набер еж но й.
Сердце
глухо,
редко
стучало,
как
будто
он
жд ал
найти
сейч ас
приговор
своей
спокойной
до
се го
в ре мени
жизни
и
да же
увидеть
свою
фамилию».
Газета
была
главным
проводником
давл ения
социума.
В
ней
находили
инструкции
и
директивы
—
как
име нно
сл еду ет
отн ос итьс я
сегодня
к
людям,
находящимся
на
всех
ступенях
и
ступеньках
власти,
к
ря д овым
гражданам.
Эти
инструкции
далеко
не
всегда
были
выр ажен ы
прямо
—
их
надо
было
ловить
в
отте нках .
«Но когда он прочел статью,
у
не го
отлегло
от
сердца.
<...>
В
стат ье
г ово ри лось
только
о
внутренней
драме
со в­
ременного
сов ет ск ого
писателя.
Автор
статьи
говорил,
что
если
писатель
не
проявит
себя
активной
силой,
не
с олье т­
ся
органически
с
н овой
жизнью
и
не
будет
питаться
ее
со­
ками,
он
неминуемо
погибнет»16.
16 Подробнее об этом рассказе П .
Романова
см.
Л итера ту ра
советского
прошлого,
с. 402—405.
143


За
этим,
возможно,
подразумевались
пи сания
критиков
РАППа.
Но
смешно
б ыло
бы
рассматривать
рапповцев
от­
дельно
от
власти,
будто
не
ею
же
созданных
и
получивших
на
какое-то
время
свободу
рук.
Нам
приходилось
писать
(в самом начале «п ер ест р о йки», когда в отечественной пе­
чати
стало
можно,
по
крайней
мере,
попробовать
об
это м
написать), что «слово “рапповский”
давно
получило
функ­
цию
универсальной
отмычки
к
проблемам
э пох и», тогда
как
«нередко упреки,
адресованные
рапповцам,
с
равной
обоснованностью
могут
быть
переадресованы
Г орь ком у»,
который
в
1933 году писал
«о литературной работе,
которую
у
нас
принято
назы­
ва ть
ту манны м
и
глуповатым
словцом
“творчество”.
Я
думаю,
что
это
—
в ре дное
словечко,
ибо
оно
со здает
между
литератором
и
читателем
некое
—
как
будто
су ще­
ственное
(!—
М.
Ч.)
различие;
читатель
и зум ите льно
ра­
ботает,
а
писатель
занимается
ка кой -то
особенной
сверх­
раб отой
—
“творит”».
Воздействие
Горького
на
общественное
сознание
и
лите­
ра турн ый
процесс
б ыло
продолжительней
и
потому
силь­
нее
собственно
рап п ов ск ого17.
А.
Флакер
показал,
что
свой
взгляд
на
литературу,
вп и­
са вшийс я
в
политику
нов ой
власти,
Горький
приобрел
за­
долго
до
Октября
и
еще
в
1913 году требовал запретить
инсценировки
ром а нов
Достоевского,
поскольку
нам
«не­
обходимо
душевное
здоровье,
бодрость»
и
т.
п.
«...Это
уже
язы к
критики
социалистического
реализ­
ма.
Противопоставления
приобретают
зде сь
четкий
кон ­
тур:
с
одной
стороны,
этически
сомнительное
и
без усло в­
но
“социально -в р е дно е ”
художественное
воздействие,
с
другой
—
постулат
о
социальной
чис то те,
зд оро вье,
ду­
ховн ой
у ра вно веш енно сти», —
17 Литература советского прошлого,
с. 29.
144


все
это
связано
для
Г орьк ого
«с социально -п едаго г ич ески м
значением
иску сс т ва»18.
Поиски
будто
бы
ну жно го
партии
метода
не
имеют
на
самом
де ле
никакого
содержания:
со
стороны
власти
это
—
тол ько
имитация
поисков.
М.
Окутюрье
прекрасно
демонстрирует,
что
Фадеев,
увлекшись
схоластической
ре фл екси ей,
подошел
совсем
близ ко
—
ближе
некуда
—
к
тому,
что
потом
говорили
уже
официально
о
новооткрытом
«творческом методе»: реа­
лиз м
«находит в “и д еол ог ии
пролетариата”
филос офс ку ю
базу,
ко тора я
позволяет
расцвести
и
реализоваться
всему
его
потенциалу.
Со
своей
стороны
пролетариат
находит
в
реализме
подход яще е
ему
художественное
выражение»
(49).
Но
чем
лу чше
—
тем
хуже.
Важно
не
что,
а
кто .
Чем
бл и­
же
по д ошли
к
каким-то
удобным
для
власти
формулиров­
кам
—
тем
важнее
дискредитировать
подошедших
к
ни м.
Это
о со бенно
на гля дно
в
передовых
статьях
«Правды»
1931—1932 годов.
Цитируется,
например,
одна
из
статей
Авербаха
(«На литературном посту»,1931):
«Идти сегодня с революцией,
иначе
говоря,
значит
быть
у вер енным
в
“возможности”
построения
социализ­
ма
в
нашей
стране.
К
тем,
кто
ид ет
с
революцией,
подхо­
дит
ли
название
“попутчик”
—
разве
это
не
союзник».
Все
остальные
советские
писатели,
не
подогнанные
под
эту
формулу,
писала
«Правда», отбрасываются в лагерь
контрреволюции:
«разве это не противник,
не
враг,
не
агентура
классово­
го
вра г а? <...>
Но
т акая
постановка
вопроса
в
корне
про -
18 Флакер Л.
Пред посылки
социалистического
реа ли зма
// Вопросы
ли тер ат ур ы. 1992. Вып. 1. С. 68—69.
145


тив оре чит
линии
партии.
<...>
Вот
почему
так
своевре­
менно
решение
ЦК
о
ликвидации
РАПП
и
ВОАПП,
об
объединении
всех
писателей,
поддерживающих
платфор­
му
советской
власти
и
стремящихся
участвовать
в
социа­
листическом
строительстве,
в
едины й
союз
советских
пи­
сателей
с
ко ммунис тич еско й
фракцией
в
н ем»19
(сослов«всех
п исат ел ей»
и
до
конца
фразы
—
точная
цита­
та
из
вскоре
обнародованного
пос та новле ния
ЦК
о
роспус­
ке
РАППа
и
учреждении
союза
п исат ел ей).
Совершенно
очевидна
полная
тождественность
о пр еде­
ления
советскости
писателей,
д анно го
Л.
Аве рб ах ом,
и
то­
го,
кото рое
дается
от
им ени
партии
(разница угадывается
разве
лишь
в
то м,
что
те,
кого
Авербах
«отбрасывает в ла­
ге рь
ко нтр р ево л юции », на взгляд официоза уже не сущест ­
ву ют
во общ е).
Однако
«постановка вопроса»
Авербахом
объявлена
«в корне»
противоречащей
«линии партии»,
а
сам
Авербах
—
у бит.
Сталин
не
изо бр ел
тота лит ари зм
—
он
л ишь
заострил,
довел
до
предельной
выразительности
(в соответствии
с
пер со наль ным и
свойствами)
до м инант ны е, «естествен­
ны м»
образом
возникающие
че рты
тоталитарного
устрой­
ства,
которые
телеологически
об усл овлены
были
идеологи­
ей
большевизма
и
политикой
большевиков
с
момента
ок­
тябрьского
переворота.
Действия
Стал ин а
в
1931—1934
годах
прямо
соответствовали
очищавшейся
и
выявлявшей­
ся
в
эти
го ды
су ти
тоталитарного
устройства
о бщест ва20
и
определяли
социальную
раму
литературного
процесса.
19 На уровень новых задач //
Пр ав да. 9 мая 1932.
20 М.
Малиа
в
од ном
из
лу ч ших,
на
наш
взгляд,
изложений
«истории со­
циализма
в
Р осси и»
показывает,
как
наг р омож дав ши еся
п робл емы
«решались» (слово « ре ше н ие»
он
недаром
заключает
в
кавычки)«од­
ним
махом
путем
тотального
подчинения
об щ ества
партии-государст­
ву»
—
при
т ом,
что
нельзя
гово рит ь
о
полной
осознанности
этих
дей­
ствий
их
и н иц и аторами . «Один шаг неотвратимо вел за собой следую­
щи й,
и
так,
шаг
за
шагом,
был
пр о йден
весь
путь
к
созданию
нового
т от али тарн ого
строя.
В
российской
истории
не
бы ло
высшей
логики,
подводящей
к
такому
резу ль тату;
но
в
большевизме
такая
логика
при­
сут ст вов ала,
причем
вполне
реализуемая
<—>
усло ви я,
сложившиеся
146


В
общем
контексте
действий
он
принял
решение
о
пол­
ном
подчинении
се бе
(= власти,
им
лич но
персонифициро­
ванной)
всей
писательской
среды,
которая
к
этому
вре мен и
размножилась,
ве ла
себя
активно,
был а
заметной
частью
нов ого
обще с тва
и
м огла
стать
действенным
инструментом.
Для
до ст ижен ия
своей
цели
влас ть
прибегла
к
чисто
декла­
ративному
и
эмоциональному
ходу
высокой
действенности.
М.
Окутюрье
п о казыв ает
с
пл одотв орн ой
простотой
вну т ре ннее,
скрытое
значение
термина
«советский писа­
те ль»
—
оно-то
и
давало
I Съезду писателей его истинный
политический
смысл:
это
значение
«уничтожало всякое различие между “ поп ут ч икам и”
и
“пролетарскими писателями”,
отныне
упраздненными
тер мина ми» (60).
Тепер ь
те,
к ого
РАПП
терпел,
но
ос тавл ял
под
подозре­
нием,
выступали,
встречаемые
г радом
аплодисментов.
Они
«оказались внезапно возведены государством в ранг луч­
ших
пр едст ави т елей
и
звезд
это го
Съезда»
—
это
был
«ре ­
ванш
“попутчиков”
над
их
“пролетарскими”
преследова­
телями».
Он
по казыв ает
и
«изнанку этого триумфа,
вр е­
менно
з ама скиро в анну ю»: обласканные властью,
писатели
п р одают
за
эту
ласк у,
по дкр еплен ну ю
многочисленными
привилегиями
и
благами,
св ою
свободу.
От
этого
пр едо с­
терегает
Пастернак
—
«осознавший,
что
тут
—
ловушка,
но
бессильный
ее
избеж ат ь» (61 ).
Слова
«изнанка»
и
«ловушка» (revers и piege) точно вы­
браны
для
оп исания
ситуации
—
сем ант ич ески
они
оказы-
в
1929—1933 гг ., —
нал ич ие
окрепшей
партии
и
от нос ител ьно
здоро­
вой
(по крайней мере в начале)
экономики
—
позволили
большевиз­
му
реализовать
марксистскую
логику
до
конца.
Все
ска з анное
от­
нюдь
не
означает,
что
партия
соз на тельн о
ст рем илась
к
т ому,
что
в
действительности
получилось
<...>. Советский социализм был по­
строен
не
по
какому-то
особом у
плану,
а
как
бы
по
в оле
гегелевской
“хитрости разума", где результат наступления определялся логикой
самой
системы
— логикой,
которая
вел а
партию
путями,
не
вп олне
по­
нят ным и
для
ее
руководителей» (МалиаМ.
С овет ская
трагедия:
Ис­
тория
соци ализ м а
в
Ро сс ии: 1917—1991. М. , 2002. С . 24 6).
147


ваются
шир е
своего
контекста.
Потому
что
подлинная
ка­
тастрофичность
ситуации
был а
не
в
привилегиях.
К
началу
30- х
годов
Сталин
решил
декретировать
побе­
ду
советского
строя,
объявив,
что
его
враги
—
уничтожены
(«ликвидированы»), а все остальные поняли правоту вла­
сти
(партии)
и
перешли
на
ее
сторону.
На
все
л ады
стали
повторяться
слова
о
повороте
большинства
интеллигенции
к
советской
вла ст и21.
Сталин
не
собирался
подтверждать
это
какими-либо
аргументами
—
повторим,
он
решил
это
декретировать.
Вы бр ано
бы ло
в
высшей
степени
решительное
слово
«поворот», тогда как никакого поворота от чего- либо
к
че­
му-либо,
например,
от
одной
системы
взглядов
к
другой
—
не
было .
В
сущности,
провозглашение
поворота
и
вообще
не
имело
в
в иду
решения
каких-либо
мировоззренческих
вопросов.
Имелось
в
ви ду
—
«Ну,
вам
теперь
деваться
нек у­
да!» —
и
только.
Ра здел
V в речи Сталина на совещании хозяйственни ­
ков
при
ЦК
ВКП(б)23июня1931годаназван«Признаки
поворота
среди
старой
производственно-технической
ин­
теллигенции».
«Года два назад дело обстояло у нас таким образом,
что
наиболее
квалифицированная
часть
старой
технической
и нтелл иг енц ии
был а
за ра жена
болезнью
вр едител ь ств а»22.
А
теперь
21 Это явление власть датировала 1930- м
годрм
—
«...После поворота
большинства
интеллигенции
к
сов етско й
власти,
поворота,
наметив­
шег ося
уже
п риме рно
по лт ора- два
года
то му
н азад .. .» (Субоцкий Л.
О
ходе
перестройки
литературных
организаций
// Советская лите ­
р атура
на
новом
этапе:
Стенограмма
п ерв ого
пленума
Оргкомитета
Союза
советских
писателей
(29 октября — 3 н оя бря 1932). М., 1933.
С . 37). Имелся в виду главным образом XVI съезд ВКП(б), заявив­
ший
в
1930 г., что страна вступила в период социализма: «...Мы уже
в сту пили
в
СССР
в
период
с оци али зм а» (Заключительное слово
Сталина
по
политическому
отчету
ЦК
XVI съезду ВКП(б) 2 июля
1930 г. // Сталин И.
Сочинения.
Т. 13. М., 1951. С. 5).
22 Там же.
С. 69.
148


«сложилась совершенно другая обстановка .
Начать
с
то­
го,
что
мы
разбили
и
с
успехом
преодолеваем
капиталистиче­
с кие
эл ем енты
горо да
и
деревни.
Конечно,
это
не
м ожет
ра­
довать
старую
интеллигенцию.
Очень
вероятно,
что
они
все
еще
выражают
соболезнование
своим
разбитым
друзьям.
Но
не
бывает
того,
чтобы
сочувствующие
и,
тем
б олее,
ней­
тр альн ые
и
колеблющиеся
добровольно
согласились
разде­
ли ть
судьбу
своих
активных
друзей,
п осле
т ого,
как
эти
по­
следние
по тер пели
жестокое
и
не попра в имое
поражение».
И
отсюда
та кой
вывод:
«Если в период разгара вредительства наше отноше­
ние
к
старой
технической
интеллигенции
выражалось,
главным
образом,
в
политике
разгрома,
то
тепе р ь,
в
пери­
од
поворота
этой
интеллигенции
в
с торон у
советской
вла­
ст и,
наше
отношение
должно
выражаться,
гла вным
обра­
зо м,
в
политике
привл еч ения
и
заботы
о
ней»23.
(Именно после провозглашения этого лозунга слово
«забота»
вошло
в
официальный
словарь
и
приобрело
не­
стерпимо
фальшивый
характер,
сохранявшийся
до
самого
ко нца
советской
вл асти .)
Этому
вторит
И.
Гронский.
Председательствуя
на
од­
ном
из
засед аний
1-го
пленума
Оргкомитета,
он
заявляет:
«У нас интеллигенция поворачивает потому,
что
мы
ид ем
от
одной
победы
к
другой,
что
каждый
новый
день
разбивает
все
и
всяческие
надежды
на
реставрацию
к апи­
тализма»24.
Заявление
впо лне
соответствовало
реальному
п олож е­
нию
вещей
—
разбитым
надеждам.
Самоощущение
интелли­
гента-литератора
хорошо
зафиксировал
П.
Романов
в
уже
цитированном
рассказе
об
Останкине:
23 Там же.
С . 70—72.
24 Советская литература на новом этапе. ..
С. 106.
149


«Он сидел и каждую минуту ждал,
что
его
спросят:
—
С
кем
вы
и
против
кого?
И
логически
правильно
было
бы
ответить
на
это т
во п­
рос:
—
С
вами
и
прот ив
себя»25.
Время
б ыло
иным,
чем
середина
20-х,
когда
все
же
шла
идейная
борьба,
пусть
и
в
о чень
суженных
границах
—
в
границах
партии,
победившей
в
Гражданской
войне
и
ото­
ждествившей
себя
с
гос уда рст вом .
Сталину
больше
не
ну ж­
ны
были
у бежде нные
лю ди
—
дюбых
убеждений;
не
нужны
были
люди,
истово
пе ре живш ие
мировоззренческий
кризис
и
ставшие
пр еданны м и
большевиками-ленинцами,
вообще
не
нужны
были
идейные
коммунисты
и
т.
п.
—
ему
нуж ны
был и
люди,
подчинившиеся
его
слову.
Важно
особенно:
да же
ес ли
это
его
слово
совпадало
с
их
собственными
искр е нним и
убеждениями,
Ст али ну
не об­
ходи мо
бы ло
заменить
дей ст вие
по
убеждению
—
действи­
ем
по
его
пр ика зу.
И
это
—
отнюдь
не
наша
антисталин­
ск ая
риторика,
бок ова я
по
отношению
к
анализу
условий,
в
которых
шел
литературный
пр о цесс
со ве тс кого
времени.
Поэтому
Сталину
теперь
совершенно
не
нужна
был а
ак­
тивность
РАППа
по
отделению
козлищ
от
ов ец
—
РАПП
явно
задержался
на
предшествующем
этапе.
Лозу нг
«союз­
ник
или
враг»
отныне
совершенно
противоречил
планам
Ста ли на.
Он
выстраивал
сво ю
ловушку.
3
Проясним
устройство
этой
ловушки.
Принципом
общ ес тв ен ного
устройства
в
двадцатые
годы
была
стратификация,
деление
на
чистых
и
нечистых
(как в
«Мистерии- б уфф»
Мая ков ск ого).
В
ее
фундаменте
лежало
закрепленное
«ленинской»
конституцией
(1918- го ,
зат ем
1923 года)
деление
на
полноправных
г раж дан
и
«лишенцев»
(лишенных далеко не только права избирать,
но
многих
дру-
25 Романов П.
Повести
и
рассказы.
М., 1990. С. 171.
150


гих
пр ав).
Над
этим
надстраивалось
деление
на
пролетари­
ат
и
«беднейшее крестьянство», с одной стороны (р ито р и че­
ски
полагавшихся
хозяевами
страны,
уп ра вляе мой
«дикта­
турой
пролетариата»), —
и
интеллигенцию
—
с
другой.
Вводя
общее
именование
«советский писатель», власть
демонстрировала,
что
отныне
ус та нав лив ает
всеобщее
ра­
венс тв о
—
именно
в
творческой
среде,
в
то
время,
когда
в
обществе
остается
сколько
угодно
изгоев,
поскольку
«ле ­
нинск у ю»
конституцию
еще
не
отменили.
В
де ка бре
1932
года
в
СССР
был и
в в едены
вну тр ен ние
паспорта.
Амери­
ка нск ий
историк
Шейла
Фицпатрик,
изучившая
ситуа­
цию,
пишет:
«Реально паспорта появились в начале 1933 г.
В
Моск­
ве
и
Л енингр аде ,
первыми
подвергшимися
паспортиза­
ции,
эта
операция
послужила
поводом
для
чистки
в сего
городского
населения.
<...>
Работники
ОГПУ,
ведавшие
паспортизацией,
дав али
свои м
л юдям
устные
инст рук ­
ции
не
в ы давать
паспорта
“классовым врагам"
и
“быв­
шим ”,
не
об ра щая
в нима ние
на
распоряжение,
гласившее,
что
од но
только
социальное
происхождение
не
является
основанием
для
отк а з а . <...> Как с неудовольствием сооб­
щали
из
секретариата
Калинина,
“не выдаются на прак­
тике
паспорта
трудящимся,
многим
молодым
рабочим,
специалистам
и
служащим,
даж е
комсомольцам
и
членам
В КП(б)
только
за
то,
что
они
по
своему
происхождению
дети
б ывших
дво р ян,
торговцев,
духовенства
и
т.
п.”»26
Легко
представить,
ско л ько
люде й
этой
им енно
к ат его­
рии
было
ср еди
литераторов-«попутчиков», выходцев из
образованных
слоев
общества.
И
вдр уг
как
по
мановению
волшебной
палочки
прекращались
волнения
—
именно
в
это
беспокойное
вре мя
партия
брала
вс ех
литераторов
под
сво е
крыло,
об ещая
з ак рыть
глаза
на
их
социальное
происхождение.
26 Фицпатрик Ш .
Повседневный
ст алиниз м .
Социальная
история
Со­
вет ской
Ро ссии
в
ЗО- е
годы.
М., 2001. С. 146—149.
151


Вот
это
равенство
в
контексте
неравенства
и
выз вал о,
на
наш
взгляд,
взрыв
благодарности
в
писательской
среде.
На
фоне
э той
полуистерической
радости
и
осталось,
ви­
димо,
не
замеченным
главное
—
то,
что
лежало
в
области
Языка,
конкретно
—
в
области
совершенно
сформировав­
шегося
к
тому
вр ем ени
сов етског о
языка,
еще
точнее
—
особого
словоупотребления,
и
сохранило
свою
действен­
ность
на
протяжении
всег о
советского
времени
—
пока
функционировал
этот
язык.
Когда
в
постановлении
от
23 апреля 1932 года из фразы
о
том ,
что
рамки
пролетарских
организаций
«становятся
узкими»
и
что
создается
«опасность превращения этих ор ­
ганизаций
из
средства
[вставлено Сталиным]
наибольшей
мобилизации
действительно
сов ет ских
писателей
и
ху­
дожников
вокруг
з адач
социалистического
стр о ител ь ства
в
средство
культивирования
кружковой
замкнутости»
и
т.
д.,
Сталин
вычеркивает
слово
«действительно»27 (в цитате
оно
выделено
нами)
—
это
говорит
об
очень
многом.
Сталин
не
хоче т
отделять
«действительно»
советских
от
вн ешн е,
неискренне
советских.
Его
не
интересует
степень
искренности.
Отныне
все
писатели
—
сов ет ские
(до тех
пор,
п ока
от
его
имени
кого-либо
из
них
не
объявят
вра­
г о м). Сталин открыл то,
до
че го
ник то
не
дод ума лся ,
—
для
того,
чт обы
все
стали
советскими,
достаточно
их
таковыми
объявить.
При
этом
обратного
хода
ни
для
к ого
нет.
До
эт ого
писателями,
до
по ры
до
вре ме ни
ходившими
под
им енем
попутчиков,
уже
был
пройден
пу ть
робкой
са­
мозащиты.
Они
уже
к ривили
душой,
защищаясь
от
ярлыков
РАППа
и
уверяя
при
это м,
что
они
—
люди,
полностью
пре­
данны е
советской
власти.
Теперь
не
лишенное
для
многих
немалой
до ли
лицемерия
автоописание
б ыло
принято
во
внимание.
То,
что
служило
самозащитой,
—
стало
самооп­
р ед елен ием.
Отныне
н ап адки
на
советского
писат ел я
(а не
на
двусмысленного
попу тчи ка)
могли
уже
быт ь
названы
клев ето й
(если они не санкционировались самой властью).
27 «Счастье литературы»: Государство и писатели.
1925—1938 . До ку­
менты.
М., 1997. С. 130-131.
152


И
еще
од но
важное
обстоятельство,
которое
обычно
не
привлекает
вним ан ия
исс ледо вате лей.
Когда
еще
можно
б ыло
уехать
из
Со вет ской
Ро ссии28,
люд и,
о
которых
идет
ре чь,
литераторы,
не
чл ены
пр ав ящей
партии,
даже
и
не
сочувствующие,
—
остались.
Это
никогда
не
бы ло
от рефлек ти ро ван о
в
их
творчест­
ве
—
за
исключением
д вух
известных
стихотворений
Ахма­
то вой
(и,
пож а лу й, «Записок на манжетах»
Булгакова,
где
очевидна
автобиографическая
горечь
от
неудачи
с
отъез­
дом
за
границу).
И
именно
такая
необъявленность
драма-
тически-сложной
ситуации
(ведь те,
кто
пожалели
о
св оем
выб оре ,
т оже
молчали
об
этом)
ре зко
усиливало
статус
бе з­
мо лв ной
ко нв енции ,
заключенной
ост авшимис я
писателя­
ми
с
властью,
которая
теоретически
в
лю бой
момент
на
лю­
бые
их
претензии
м огла
возразить:«Позвольте
—
вы
же
ос­
та лис ь? ..»29.
Во
время
подготовки
I съезда советских писателей,
на
з асед ани ях
Первого
пленума
Оргкомитета
Сою за
совет­
ских
писателей
И.
Гронский,
по
особенностям
своей
лич­
ности,
отчетливей
всего
невольно
обозначил
маршрут
продвижения
власти
к
внедрению
этого
всепокрывающего
именования
—
советский
писатель.
Оно
функционирует
в
упомянутых
текстах
на
фо не
понятия
«советская власть»,
т оже
п ока
еще
мерцающее
разными
оттенками,
не
об ыз ве-
стковавшееся.
Во
вступительном
слове
Гронского
на
пле­
нуме,
где
хорошо
видна
та
по движна я
плазма,
из
которой
28 Т.
А.
Аксако в а- Сив ерс
р асска зыв ает
в
своих
во спо мина ния х,
как
осенью
1923 г.
она
по луча ла
заграничный
па сп ор т: «Мама выслала
мне
въездную
визу,
и
я
без
особых
трудов
получила
в
калужском
гу-
бисполкоме
6-месячный
заг рани чн ый
п ас по рт. <...> Паспорт стоил
только
10 рублей.
Для
пок рытия
дорожных
расходов
я
имела
право,
по
предъявлении
з аг ранич ного
паспорта,
обменять
в
Московском
отделении
го суд ар ств енног о
банка
450 рублей. ..» (Аксакова Т,
А.
Се­
мейная
хр оника .
Кн. 2. Paris, 1988. С. 7).
29 Та самая ловушка,
в
кото рую
по пал
Булгаков,
отказавшись
17 апре­
ля
1930 года во время телефонного разговора со Сталиным от прось ­
бы
об
отъезде.
Осознание
этого
факта
в верг ло
Булгакова
в
г лубок ую
депрессию,
а
затем
породило
изменение
замысла
«романа о дьяво­
ле»
—
по явлен ие
т ворческ ой
личности
в
ее
отно ше ния х
с
Князем
Тьмы.
153


появляются
словосочетания,
которые
скоро
застынут,
об­
ращает
внимание
прежде
всего
са ма
частотность
его
повто­
рения
—
на
296слов(первые
пять
абзацев
вступительной
речи
Гронского)
синтагма
«советская власть»
встречается
15 раз.
Она
как
будто
порождает,
отпочковывает
словосо­
четание
«советский писатель»:
«Товарищи!
Наш
пленум
является
первым
пленумом
организации,
к отор ая
представляет
всю
массу
советских
пис ате ле й.
Создание
так ой
единой
организации
совет­
с ких
писателей
сделалось
возможным
благодаря
повороту
ш ирок их
ма сс
интеллигенции
в
сторону
со вет ской
вла­
сти»30.
В
первой
фразе
этой
речи
организатора
съезда
слова
со­
вет ск ий
писатель
имеют,
пожалуй,
в
виду,
общее
им ен ова­
ние
литераторов,
жи ву щих
и
печатающихся
в
СССР .
Но
уже
вторая
склоняет
слушателя
к
тому,
что
од ни
б ыли
со­
ветскими
изначально,
другие
—
стали
пос ле
поворота.
«Под руководством партии,
при
чутком
и
по вс едне в­
ном
руководстве
ЦК
и
неустанной
поддержке
и
помощи
товарища
Сталина
сплотилась
вокруг
советской
власт и
и
партии
вся
м асса
сов етских
литераторов», —
объявлял
в
начале
съезда
Жда но в31.
Давно
быт о вавшее
понятие
«советский писатель»
стало
общим
именованием
литераторов,
живущих
и
печа таю ­
щихся
в
СССР.
При
этом
са мо
собой
разумелось,
что
все
они
разделяют
доктрину
коммунистической
партии.
Именно
это
само
со бой
разумение
и
было
чертой
тотали­
таризма.
30 Вступительная речь И .
Гронского
// Советская литература на но­
вом
этапе:
С теног рам ма
п ервог о
пленума
Орг ком ите та
Союза
совет­
с ких
пи сат елей
(29 октября
—
3 ноября 1932). М., 1933. С. 5.
31 Речь секретаря ЦК ВКП( б)
А.
А.
Жданова
// Первый Всесоюзный
съезд
советских
п исат елей . 1934: Стенографический отчет.
М ., 1934.
С.З.
154


Происшедшее
ста но ви тся
яснее
на
фо не
дооктябрьского
статуса
русского
литератора,
удач но
очерченного
П.
Ро ма­
новым
в
том
же
рассказе.
«Леонид Останкин и до революции делал то же,
что
и
теперь,
—
писал.
Но
ему
и
в
голову
не
могло
пр ийти,
что
от
его
писания
могут
потребовать
чего-то
особенного;
по­
ставить
вопрос
о
его
лице...
Ес ли
бы
до
революции
его
спросили:
чему
вы
служите?
Останкин
с
ясным
лицом
от­
ветил
бы:
—
Я
служу
вообще
культуре
и
удовлетворению
э ст ети­
ческой
п отре бнос ти.
Наконец
он
просто
мог
бы
сказать:
—
Я
занимаюсь
литературой,
И
все
бы ли
бы
уд овле т воре ны.
И
он
не
чувствовал
бы,
как
теперь,
за
собой
ник ако й
вины.
—
Но
все-таки
в
чем
же
моя
вина ?!
—
спросил
себ я
с
недоумением
Леонид
Сер ге евич .
—
Я
чувствую
себя
та к,
как
будто
мен я
действи­
тельно
в
чем-то
ули чил и.
Я
решительно
ни
в
чем
не
ви­
новат.
Фактически
он
д ейств ите ль но
не
зн ал
за
со бой
ника­
кой
вины,
ни ка кого
преступления
перед
Республикой
Со­
ветов.
Но
было
несомненно,
что
он
в
чем-то
ви но ват.
Иначе
он
не
пу галс я
бы
так
и
не
чувствовал
бы
себя
точно
раздетым
от
эт ого
дурацкого
восклицания:
—
Чи т али ?..»32
Заметим,
что
ге рой
р асск аза
П.
Романова,
напечатанно­
го
в
1927 году,
как
и
у
М.
Козырева,
по г ибает
—
кончает
са­
моубийством.
Ощущение
без надеж но ст и
то
и
де ло
на ка ты­
в ает
на
литераторов
Советской
России
в
середине
1920-х33.
32 Романов П.
Указ.
соч.
С. 169.
33 Какинатех,
кто
зани ма етс я
изучением
литературы, —
см.
нашу
ста ­
тью
«Социальная практика,
филологическая
рефлексия
и
литерату­
ра
в
научной
биографии
Эйхенбаума
и
Т ын янова » (Литература со­
ветского
прошлого,
с. 43 3—454).
155


Н.
Берберова
вспоминала
(вкниге«Курсив
мой») разго ­
вор
в
Париже
с
Ольгой
Фор ш
летом
1927 года:
«Она обрадовалась Ходасевичу,
разговорам
их
не
было
конца.
<...>
Для
обо их
встреча
после
пяти
лет
ра з луки
б ыла
событием».
Форш
«говорила о переменах в литера­
туре,
о
полит ике
партии
в
о тнош ении
литературы,
иногда
осторожно,
иногда
и скр енне,
с
ж ар о м. <...> Она говорила,
что
у
все х
у
них
там
од на
надежда.
Они
все
ждут.
—
На
что
надежда?
—
сп ро сил
Ходасевич.
—
На
мировую
революцию.
Ходасевич
был
поражен.
—
Но
ее
не
будет.
Форш
помолчала
с
минуту .
Лицо
ее,
и
без
того
тяже­
лое,
стало
мрачным,
у глы
рта
упали,
глаз а
потухли.
—
Тогда
мы
пропали,
—
сказала
она.
—
Кто
пропал?
—-
Мы
все .
Конец
нам
придет».
Через
два
дня
они
узнают,
что
пос оль с тво
запретило
ей
виде ть ся
с
Ходасевичем.
«Мы молча постояли в подворотне и побрели домой.
Теперь
с
не опрове рж им ос тью
нам
стало
ясно:
нас
отреза­
ли
на
тридцать,
на
сорок
лет,
н авек и ...»34
Вот
что,
собственно,
подразумевали
наши
слова
в
ин­
тервью
главному
редактору
«Нового мира»
в
2000 году
—
о
том,что
журнал
«появился в 1925 году,
ког да
иг ра
во
многом
бы ла
уже
сделана,
а
правила
литературной
работ ы
уже
определе­
ны», —
слова,
вызвавшие
некоторое
недоумение
коллеги,
который
в
противовес
им
говорит,
что
в
1925 году «обе ­
щ ание
своб од ы
творческих
поисков
в
рамках
непротивле-
34 Цит.
по:
Жизнеописание
Ми хаи ла
Булгакова.
С . 346—347 .
156


ния социальным переменам выглядело уже не иллюзией,
а реальным светлым будущим»35.
Детальные
свидетельства
живых
участников
литера­
турной
ситуации
эт их
лет
кажутся
нам
куда
более
убеди­
тельными.
То,
что
все
рав но
появлялись
примечательные
произведения,
г ов орит
о
специфике
самоё
литературы,
ко­
торую
не
удается,
в
отличие
от
б ыт ового
сознания,
катком
социального
давления
превратить
в
г ом ог енную
массу,
о
чем
нам
не
раз
уже
приходилось
пи сат ь.
Сталин
задумал
то,
что
вря д
ли
т огда
распознал
кто-ли­
бо
из
приглашенных
в
новую
всеохватывающую
организа­
цию .
На
поверхности
со быти я
ро ли
менялись:
никто
не
за­
писывал
больше
литераторов
во
враги,
на прот ив
—
все
од­
номоментно
стали
советскими.
Советское
в
свою
очередь
становилось
равным
вожделенному
и
до
этого
вр ем ени
для
большинства
писателей
недостижимому
пролетарскому
и
отныне
практически
замещало
е го.
На
гл уби не
же
проис­
ше дшего
таилось
следующее:
теперь
то т,
к ому
эта
унифор­
ма
начала
бы
жать
в
плечах,
сам
должен
был
бы
заявить,
что
он
—
не
то
чтобы
не
со вет ск ий,
но,
по жалу й,
не
совсем
со­
в ет ский.
Однако
з ая вить
так
вряд
ли
бы
кто-то
решился.
Словосочетаний
«не советский»
или
«не вполне советский»
в
публичной
реч и,
к
этому
вр ем ени
введенной
в
рамки
сформировавшегося
нового
словаря
и
словоупотребления,
уже
практически
не
существовало.
И
т от,
кто
не
полностью
отождествлял
себя
с
«советским», автоматически
—
по
за­
конам
публичной
речи
—
становился
не
более
не
менее
как
«антисоветским».
И
еще
одно.
Работа
Оргк оми те та
с
его
пленумами
и
п ром ежуточ ны­
ми
заседа ния м и
при
участии
многих
литераторов
стала,
кроме
прочего,
ва жным
этапом
генезиса
советской
п убл ич-
35 Богомолов Н .
Л.
Несколько
размышлений
по
пов оду
дв ух
дат
в
ист о­
рии
русской
ли тер ат уры
советского
пери ода
// Богомолов Н .
А.
От
Пушкина
до
Кибирова:
Статьи
о
русской
литературе,
преимущест­
ве нно
о
поэзии.
М., 2004. С. 262.
157


ной
речи.
Эта
речь
достраивалась
—
чтобы
затем
у спеш но
функционировать
в
застывшем
вид е.
Ес ли
раньше
она
ли­
лась
больше
со
страниц
газет,
слышалась
на
собраниях,
то
теперь
публичная
речь,
проникнутая
заботой
о
писателях,
з а пол онила
все
пространство
вок руг
литературы.
Ее
непо­
мерное
многословие
(достаточно почитать хотя бы Стено­
граммы
пленумов
Оргкомитета)
стало
съедат ь
живую
вер­
бальную
тка нь 36.
4
Отп ла той
за
уравнивание
с
«пролетарскими писателя ­
ми»
под
об щим
именованием
советских
стала
нео бх оди­
мость
принятия
вс ех
марксистских
или
квазимарксистских
пошлостей
о
мировоззрении
писателя
как
основе
его
твор­
чества.
В
недавней
блестящей
статье
М.
Окутюрье
спорит
с
не­
сколькими
современными
иссл едов ат ел ям и,
утверждая,
что
«пути рационального мышления и лирического само­
выражения
у
Пастернака
радикально
расходятся», что ме­
жду
ни ми
не
может
б ыть
симбиоза,
а
«только выбор», что
«представление о поэзии как “ фо р м е
занятия
философи­
ей”
предполагает
узкое,
рационалистическое
понима ние
поэтического
творчества
и
психологии
творческого
про­
ц есс а», что поэзия «не
явл яет ся
одним
из
возможных
отве­
тов
на
какую
бы
то
ни
было
философскую
проблематику,
а
внутренней
потребностью,
исходящей
из
таких
глубин
индивидуальной
психики,
которые
не
подвластны
созна­
тельной
воле
и
абстрактному
мышлению», и что,
наконец,
раннее
пастернаковское
опре дел е ние
л ир и ки, «несомнен ­
но,
идет
от
философии.
Но
не
от
философии,
а
от
бо лее
глубоких
источников
идет
сама
лир и ка» 37.
36 Подробнее
—
в
статье
«Язык распавшейся цивилизации»
в
данном
сборнике.
37 Окутюрье М.
Поэт
и
фи лосо фия :
Б орис
П асте рнак
// «Литерату ­
роведение
как
литература»: Сб.
в
честь
С.
Г.
Бочарова.
М., 2004.
С. 261 -262, 264.
158


Возьмемся
прокомментировать
эту
полемику,
опираясь
на
рефлексию
М.
Окутюрье
и
нашу
о
«соцреализме» .
Это
см ешен ие
«литературы»
и
«философии»
даж е
у
са­
мых
профессионально
оснащенных
выходцев
из
«социали ­
ст иче ско го
лаге ря », особенно из советского прошлого,
иде т,
на
наш
вз гляд ,
от
т ого
в яз кого
контекста,
в
ко то рый
они
(мы)
был и
погружены
с
первых
школьных
уроков
до
последних
университетских
часов.
На
сознание
непре­
станно
дав ила
(подспудно и неосознанно
—
даж е
есл и
осознанно
че лове к
ощущал
полную
от
нее
свободу)
сама
то лща
е д иного
публичного
устного
и
печатного
дис кур са,
в
ко то ром
утверждалось
с
«сезонными»
колебаниями
кате­
горичности,
с
разной
степенью
пафосности
и
убежденно­
с ти,
но
так
или
иначе
на
протяжении
всего
советского
вр е­
мени,
что
главное
для
писателя
—
усвоить
мировоззрение,
а
остальное
приложится.
Важнейшими
последствиями
почти
шестидесятилетне­
го
присутствия
кат е х изиса
соцреализма
(в окружении
шаблонов
«марксизма-л енини зм а») в советской жизни
—
а
вернее,
в
советской
легальной
р ефлекси и,
стала
замена
философии
—
псев дофи ло со фи ей
(«существенно верным
уч е ни ем ») как единственно существующей,
вслед
за
тем
—
отождествление
ее
с
мировоззрением
и
смешение
мировоз­
зрения
с
творчеством,
замена
значительной
части
печатной
литературы
ее
имитацией,
суррогатом
(поскольку отличие
специфической
фигуры
«советского писателя»
от
«просто»
писателя
—
несравненно
больше,
нежели
убе жденн ог о
фи­
лософа-марксиста,
подобного
Михаилу
Лифшицу
или
Г.
Лукачу,
которому
не мало
места
уд елен о
в
книге
М.
О ку­
тюрье,
от
«просто»
философа).
Эти
суррогаты
—
со чи не­
ния
несуществующих
писателей
—
к
стыду
соот ече ст в ен­
ников ,
и
сегодня
занимают
о гро мные
площ ад и
в
хранили­
щах
зап адн ых
университетов.
Одним
из
самых
больших
уро нов
стала
замена
в
пу бли ч­
ной
сфере
живой
р у сской
устной
и
письменной
речи
—
«со ­
ветским»
словоупотреблением.
Все
это
оказывало,
повторим,
подс пуд ное ,
нерегистри-
руемое
вли я ние
на
умы
—
как
и
ви т авшая
в
воздухе
эпохи
159


циничная,
а
вместе
с
тем
плоская
уверенность
правящих
слоев,
от
Министерства
кул ьт уры,
Госкомиздата,
Гл авл ита
(цензуры)
до
рядового
цензора,
редактора
и
функционера
Союз а
писателей,
—
что
ника ко го
«вдохновения»
или
дара
поэзии,
отличимого
от
других
явлений,
не
существует.
Среди
прочего
эта
иску сст вен на я
умственная
а тмо сфе­
ра
вела
к
такого
род а
аберрации
—
присутствие
в
лит ер а­
турном
произведении
любого
р ассу жден ия
о
проблемах
бытия
заст ав ля ло
«из лучших чувств»
об ъявлят ь
его
«фи­
ло со фским » (поскольку действительно философских про­
из в едений ,
п одобн ых,
скажем,
сочинениям
Дидро,
в
корпу­
се
печатной
литературы
сов ет ско го
времени
не
имелось);
так
произошло
на
наших
глазах
с
рома н ом
«Мастер и Мар ­
г а рит а »; документальным следом этого (п о зво л им
себе
на­
последок
крохотный
автобиографический
пассаж)
остался
в
н ашем
архиве
датированный
1969 годом листок,
начинав­
ший ся
полемической
з а п и сь ю: «“Мастер и Маргарита”
—
не
философский
роман».


ДОЧЬ КОМАНДИРА И КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА
(реинкарнация героев русской классики)
Г.
Федотов
в
1937 году поверил,
что
«через 100 лет Пуш ­
кин
дош ел
до
на рода», что современный российский чита ­
тел ь
«должен быть ближе к Пушкину и пушкинскому веку,
чем
все ,
прошедшие
через
Гоголя
и
Достоевского».
Пробуя
конкретизировать
св ою
гипотезу,
он
в
определенном
смыс­
ле
попадает
в
точк у:
«Дорого дали бы мы,
чтобы
узн ат ь,
что
име нно
пленя ­
ет
в
Пу шки не
современного
русского
чита тел я.
Мо жет
быт ь,
когда-нибудь
и
узнаем,
но
сейчас
осужд ен ы
на
га да­
ния.
Мне
дум ает ся,
что
в
Пу шки не
сей час
должно
нр а­
вит ься
ц ельн ое
приятие
Божьего
мира,
карт ин ы
мирного,
прекрасного
быта,
амнистия
человеку
—
вне
героического
напряжения
и
подв иг а,
—
человеку
просто,
кото р ый
хочет
жить
и
хотя
бы
мечтать
о
счастье.
Это
значит,
не
Болдин-
скиетрагедии,
а
“Евгений Онегин”, “К а пи та н с ка я
дочка”
должны
прежде
вс его
открывать
П ушк ина
сов етс кому
чи­
тат елю.
За
мирным
бытом
дворянства,
д авно
разрушен­
ных
усадеб,
встает
образ
России
в
ее
величии,
в
ее
исто­
рии.
Пушкин
был
последним
у
нас
поэтом
империи...»1.
Угадка
Федотова
в
том,
что
в
это
вре мя
в
советской
л ите­
ратуре
рождались
св ои
«картины мирного,
прекрасного
бы­
т а», их создавали свои « поэ ты
империи».
Нами
б ыло
когда-
то
замечено,
что
«идиллии <...> оказались в те годы не таким
уж
редким
и
даже,
более
того,
желанным
ж а нро м». Цитиро­
валась
в
подт ве ржде ние
заключавшая
1939 литературный
год
статья
Я.
Рыкачева,
где
он
писал
о
попавших
к
нему
на
отзыв
«рукописных рассказах»
одно го
начинающего
авт ора :
1 Федотов Г .
Пушкин
и
освобождение
Ро ссии
(1937) // Федотов Г .
Полное
собрание
статей
в
б
томах.
IV.
Защита
Р осси и:
Статьи
1936—1940
из
«Новой России». Paris, 1988. С . 8 7.
6 Новые работы
161


«...Бо лее
всего
пор а зила
меня
в
нем
спо кой ная
устой­
чивость
и
гармоническая
распределенность
опыта,
свой­
ство,
вообще
говоря,
присущее
классике.
Од ин
из
расска­
зов
я
назвал
мысленно
со ве тской
идиллией
(сам автор ста­
тьи
выд ели л
это
слово,
вп ерв ые,
по-видимому,
вводя
его
в
газетный
обиход.
—
М.
Ч .) <...>
Жизненная
полнота
и
цельность
этого
рассказа
уд иви тел ьны
<...>
Подобный
рассказ
—
и
подобный
писатель
—
не
мог
появиться
ни
два,
ни
три
года
назад,
ни
тем
бо лее
ра не е»2.
Примечательна
акцентуация
данного,
текущего
момен­
та,
датирующего
замеченное
литературное
явление,
и
по­
вторяемости
признаков
этого
явления.
Критик
описывает
свойства
ра ссказо в
неко его
«начинающего автора», все
время
подчеркивая,
что
это
—
уже
типовые
черты
скл ад ы­
в ающейся
на
глазах
современника
новой
поэтики
(«эти
черты
характеризуют
в
той
или
иной
ст епе ни
и
многие
дру ­
гие
произведения
советской
литературы
последних
лет »3):
«Прозрачность и легкость текста,
не
от ягощ е нного
ни­
каким
мелким
пристрастием,
отсутствие
предвзятости
или
схематического
распределения
пе рс она жей
(здесь эта новая
п оэт ика
явно
противополагается
сл оживше м уся
советскому
стереотипу,
подспудно
оцененному
неодобрительно.
—
М.
Ч .), моральная чистота и глубочайшая любовь к совет ­
ским
людям
( “советские люди”
в
эти
г оды
—
с инон им
“лю­
дей”. —
М.
Ч. ), хотя бы самым малым и незаметным,
гов ори­
ли
о
высокой
душевной
культуре
автора
и
невольно
приводи­
ли
на
память
—
ст ра шно
сказать!
—
“Капитанскую дочку”»4.
Сло ва
о
«высокой душевной культуре автора»
вполне
мож ­
но
б ыло
бы
отнести
и
к
повести
Р.
Фраермана
«Дикая собака
Динго»
—
с
ее
филигранной
пе реда чей
тонкости
чувств,
не-
2 Чудакова М.
Эф фенди
К ап иев.
М ., 1970. С. 119.
3 Рыкачев Я.
Новогодние
размышления
// Литературная газета. 3 1 де ­
кабря
1939 г.
No
72. Курсив в цитатах наш.
4 Там же.


уловимых
оттенков
пр о бу ждаю щейся
отроческой
любви
и
т.
д., к повести А.
Гайдара
«Судьба барабанщика»
и
к
ро ма­
ну
В.
Каверина
«Два капитана», с августа 1938 года печатав­
шемуся
в
журнале
«Костер». Все они названы в этом же номе­
ре
«Литературной газеты»
в
обзоре
«Литературный год»
ср е­
ди
«лучших вещей сезона» (и справедливо).
В
1939—1940
годах
только
в
детской
л ит ера туре
б ыла
возо бно влена
и
про­
должена
гуманистическая
традиция
—
доб рые
чувства,
добро
и
зло
в
их
столкновении,
фено мен
сов ест и,
непременно
про­
с ыпающейс я .
(Во«взрослой»
исключением
в
этом
от но шении
был
лишь
4-й
—
последний
—
том
«Тихого Дона», который
увидел
свет,
к
см я тению
критики,
несомненно,
ли шь
по том у,
что
завершал
д авно
начатое
и
публикуемое
про извед ен ие:
опубликовать
н овый
роман
с
таким
гер оем
в
центре
в
тот
год
вряд
ли
удалось
бы
к ому
бы
то
ни
бы л о). Степень противопо­
ложения,
ск ажем ,
ра сс каза
«Бабка»
или
«Рыжий кот»
В.
Ос е­
евой5
той
реальности,
где
уч или
не
помогать
семьям
врагов
на­
рода,
по всю ду
искать
врагов
и
т.
п ., трудно преувеличить.
Критик
«Литературной газеты»
оговаривается:«Повто­
ряю,
ес ли
я
говорю
в
данном
случае
о
классичности,
то
я
имею
в
виду
о тнюдь
не
размер
дарования
автора,
а
л ишь
характер
его
да р ова ния».
Он
мотивирует
невозможность
появления
такого
автора
и
такого
текста
ранее:
«За последние годы мы пережили события такой ко ­
лоссальной
важности,
что
мы
сейчас
еще
не
в
состоянии
да ть
себ е
отчет
в
их
зн ачен ии
для
нашей
культуры»6.
Тут
уже
речь
ид ет,
несомненно,
о
новом
идеологическом
в итке
1934—1936 годов7, включавшем в себя и поворот
5 Осеева В,
Рыжий
ко т.
М ., 1940. См.
о
ней:
Ч удако ва
М,
Про
милосер­
дие
// Семья и школа. 2007. No 2. С. 22—23.
6 Рыкачев Я,
Ука з.
с оч.
7 О нюансах установления в эти годы « обно в ленн ог о
идеологического
балан са»
см.
в
работе
Е.
А.
То ддеса
«Б.
М.
Эйхенбаум
в
30—50 -е г о­
ды
(К истории советского литературоведения и советской гумани­
тарной
инт ел л иген ции )» // Тыняновский сборник:
Д евятые
Т ыня­
новские
ч тени я.
Исследования.
Мат ери алы.
Вып .
11.
М., 2002.
С . 610-615 и др.).
6*
163


к
русской
классике,
об оз нач е нный,
в
частности,
в
самом
на­
зв ании
п ер едо вицы
«Правды»
от
8 августа 1936 года:
«Прививать школьникам любовь к классической ( под р аз у­
мевалось
—
“русской” . —
М.Ч .)
литературе».
1
В
те
самые
дни,
когда
впечатления
от
некоторых
совре­
менных
литературных
я вл ений
приводят
на
память
внима­
тельному
кр и тику
«страшно сказать, “К ап и тан ск ую
доч­
ку”», —
уже
п ишет ся
своя,
со в етская
«Капитанская доч­
ка », по пушкинской кальке .
Это
повесть
Га йд ара
«Тимур
и
его
ко м анда»8 (1940).
Ее
центральный
герой
продолжал
галерею
положительных
героев
русской
литературы,
от
Пе­
тра
Г рин ева
до
князя
Мышкина.
В
одной
из
самых
первых
п еч атных
работ,
не
имея
во з­
можности
выразить
в
подцензурной
печати
это
уже
тог да
очевидное
для
нас
соображение,
мы
пытались
высказать
его
косвенно,
на
св оем
тогдашнем
полушкольном
языке
осто­
рожно
оспоривая
утверждения
рецензируемого
автора
(В.
См ир нов о й), по тогдашним временам совсем не худшего:
«Но каким бы новым,
наск во зь
советским
ни
был
наш
Гайдар,
нел ьзя
забыть,
что
от
его
творчества
тян у тся
не­
зримые
нит и
к
тому,
что
мы
называем
привычными
и
тор­
жественными
сло вам и
“великая русская литература”,
к
ее
моральной
пр об ле матике .
Это
углубленные,
по рой
мучи­
тельные
раздумья
о
со ве сти
и
о
верности
себ е,
о
подлин-
8 Работа над ней начата почти буквально в эти дни: 1 декабря 1940
го­
да
Гайдар
зап ише т
в
дне вни к е: «Прошлый год в это время после по­
езд ки
в
Рязань
я
вз ялся
за
работу
над
Ти мур ом» (цит .
по
ф ото
ст ра­
н ицы
из
дневника
в
кн .: Камов Б.
Обыкновенная
биография
(Арка­
дий
Гай да р). М., 1971). В то время героя его звали по фамилии
—
Дункан,
а
не
по
имени
(Володя), и повесть называлась « Ду нка н
и
его
ком анда». Повесть под названием «Тим ур
и
его
ком анда», судя
по
дневнику,
Гайдар
начал
14 июня 1940
года,
а
зак он чил
27 августа;
5 сентября 1940
года
«Пионерская правда»
нач ала
ее
печатать
(Ка­
мов
Б.
У каз.
соч.
С. 3 2 9—330).
164


ном
братстве
людей,
о
безграничном
доверии
к
человеку»
и
«непрекращающиеся поиски идеала»9.
Стремление
вывести
сюжет
и
повествование
из
радиу­
са
неуклонного
д ейс твия
социального
вектора
и,
соответ­
ственно,
регламента10
привело
нескольких
писателей
в
се­
ре дине
—
второй
половине
1930- х
годов
к
перемещению
изображаемых
событий
за
городскую
черту,
за
границу
«производственной»
—
к
тому
времени
полностью
регла­
ментированной
в
литературе
—
сферы
и
рабочего
време­
ни.
Мы
отмечали
в
св ое
время,
что
герои
Пришвина,
П ау­
стовского,
Гайдара
по ка заны
исключительно
во
время
от­
ды ха
—
в
летнее,
отпускное
время,
отсюда
—
«ощущение
свободы,
нескованности
жизни
ге рое в »11.
Гайдар
в
«Тимуре и его команде»
о б езопасил
себ я
от
упре­
ков
официозной
кр ити ки
в
сво ев ол ии,
самодеятельности
ге­
роев,
отсутствии
направляющей
ро ли
пионерской
организа­
ции
и менно
тем ,
что
вывел
д ейств ие
за
пространственные
пределы
города
и
вр ем енные
гра ни цы
учебного
го да
—
на
да­
чу12. В «Военной
тайне» ( 1933) пионерской организации еще
с к олько
у год но,
но
заметно
складывается
новая
поэтика
—
отсутствие
домашнего
быта,
так
как
д ело
происходит
летом
в
пионерлагере
(не описан,
однако,
и
и нте рьер
московской
квартиры,
к уда
Н атка
приходит
к
дяде) .
В
«Голубой чашке»
(1936) действие уже происходит на даче,
во
время
отпуска.
В
«Судьбе барабанщика» (1939) мы видим квартиру глазами
по др о стка,
который
ос тал ся
в
ней
один.
Сн ачал а
ве щи
рас-
9 Чудакова М.
Гайдар
и
вре мя
[Рец. ] // Новый мир. 1962. No 5. С. 262.
10 Мы вводим понятие регламента для обозначения совокупности тре­
бований
цензурного
характера
(Чудакова М.
Р усск ая
л итерат ура
XX
века:
проблема
границ
предмета
изучения
// Studia Russica
Helsingiensia et Tartuensia. VI. Проблемы границ в культуре. Tartu,
1998. С. 20 2-204).
11 Чудакова М.
Творчество
Э ффен ди
Ка пиев а:
Автореф.
ди сс.
на
со ис­
кание
ученой
сте пен и
канд.
филол.
на ук.
М ., 1964. С. 12.
12 По удачной формулировке С.
О.
Хан-Магомедова
во
время
нашего
с
ним
обсуждения
это й
те мы, «Схватились было обвинять —
где
р оль
ш колы,
пионерской
о рг а низа ции?.. А их там вообще нету —
они
в
го­
р оде
о ст али сь!».
165


сматриваются
с
точк и
зрения
того,
какие
из
них
можно
сда ть
старьевщику;
потом
оставшиеся
перетаскиваются
в
ванну
—
и
это
вов се
разрушает
тр ади цию
о пис ания
интерьера
с
ее
не­
изме нной
детальностью
и
упорядоченностью
описываемых
предметов.
Пра вд а,
уют
возвращается
с
приездом
дя ди,
кото­
рый
просит
«привести квартиру в порядок»:
«К вечеру было у нас чисто,
пр охла дн о,
уютно.
Я
по ст лал
на
ст ол
н овую
скатерть
с
бахромой,
сбегал
на
уг ол,
купи л
за
рубль
букет
п олевы х
цветов
и
поставил
в
синюю
вазу».
Но
этот
кратковременный
уют
предшествует
странным
и
тревожным
со б ытиям
и
позднее,
уже
в
отсв е те
последу­
юще й
драмы,
приобретает
ретроспективно
печать
экзо­
тичности
и
угрозы13.
Если
ввести
социальную
составляю­
щу ю,
можно
увидеть
в
таком
оп исании
авторский
з нак
р аз­
рушенности
бы та
ширящейся
катастрофой,
постигшей
общество
и
запрещенной
к
описанию,
и
иллюзорности
в
э той
ситуации
любого
уюта.
В
«Тимуре и его команде»
мы
видим
московскую
ква р­
ти ру
Жени
и
О льги
л ишь
в
момент
«генеральной уборки»,
когда
вещи
сдвинуты
с
привычных
мест
и
по
комнатам
гу­
ляют
сквозняки.
Ничего
не
знае т
читатель
и
об
обстановке
их
дач и
—
он
видит
только
м ч ащийся
по
широкой
солнеч­
ной
дороге
грузовик
с
вещами,
потом
—
са д,
ок ру ж ающий
дачу
(в нем прячется штаб тимуровцев) .
В
доме
Тимур а ,
ку да
героиня
попадает
ночью,
читателю
по каз ано
лишь
то,
что
помогает
Жене
разбить
зеркало,
—
кривая
турецкая
сабля
и
ре во льве р.
До ма шнего
уюта
нет
и
здесь.
Традици­
онная
тишина
интерьера
нарушена
-*
случайным
выстре­
лом
в
зеркало.
Необычность,
сл уч ай н ос т ь, «походность»,
исчислимость
предметов
о бста нов ки
у
Гайдара
осо бен но
явственна
в
описании
утра
Жени
в
квартире
Тимура:
13 Подробнее об этой многослойной повести Гайдара см.
в
наших
рабо­
тах
1990 и 1998
гг. («Сквозь звезды к терниям»
и
«Заметки о поко­
лениях
в
советской
Росс ии » // Чудакова М.
Избранные
работы . T. 1.
Ли тера тура
с овет ско го
прошлого.
М., 2001).
166


«Под головой у Жени лежала теперь мягкая кожаная
подушка,
а
ноги
ее
были
накрыты
легкой
простыней».
Героям
Гай дар а
не
подходят
кров а ти
и
мягкие
о дея ла;
только
преступник
в
«Судьбе барабанщика»
по ет
про
то,
как
спят
«все люди с улыбкой умильною,
О деял ом
укрыв­
ши сь
своим».
Одея ло ,
если
и
появляется
в
«Тимуре и его
ко м ан де», то в самой необычной функции
—
палкой,
просу­
ну той
в
окно,
его
стаскивают
по
ошибке
со
«старого
джентльмена»
Колокольчикова.
Каков
бы
ни
был
г енезис
э той
че рты
(вопрос о поэтике
прозы
Гайдара
в
целом,
в
том
ч исле
о
ее
«прозрачности
и
ле гко с ти », мы оставляем в рамках данной работы в сто ­
роне)
—
он
прибл изил
прозу
Гайдара
к
принципам
пуш­
кинской
поэтики.
«Одна из главных особенностей пушкинского прозаи­
ческого
описания
изда вна
виделась
в
минимальном
коли­
честве
подробностей.
<...>
Бытовая
ве щь
и
подробность
в
про зу
Пу шк ина
им еет
доступ
ограниченный»,
число
природных
феноменов,
используемых
в
п у шкин ском
пейзаже,
—
«исчислимо», другое
«важнейшее свойство пушкинской пейзажной детали
(как,
разумеется,
и
бытовой,
интерьерной.
—
М.
Ч.)
—
ее
е динич но сть ».
Важн ейш ее
же,
по
мысли
исследователя,
качество
пу ш­
кинско й
прозы
—
«самостоятельность,
резкая
отграниченность
в
ней
художественных
предметов
друг
от
друга
—
их
отдельно-
стностъ»TM.
u Чудаков А .
О
поэтике
пуш ки н ской
прозы
// Чудаков А .
Сло во
—
ве щь
—
ми р:
От
Пушкина
до
Т олст ого.
М ., 1992. С. 8—11.
167


Ограничимся
указанием
на
несомненную
«исчисли ­
мость»
и
«единичность»
предметов
и
деталей
в
повести
«Тимур и его команда».
Любопытно,
что
первоначально
в
повести
бы ла
очевид­
ная
отсылка
к
пе рев одной
классике
как
к
чему-то
внепо­
ложному
по
отношению
к
советскому
локусу
—
из
него
Гай ­
да р,
в
то
же
самое
время,
в
которое
он
оставался
политиче­
ски
со ве тс ким,
литературно
постоянно
стремился
в ыйти
в
ино е,
общечеловеческое
пространство15.
Когда
же
им ено вани е
Дункан
бы ло
отвергнуто,
причем
не
самим
автором,
а
цензурующими
инстанциями
(весной
1940 года,
во
время
работы
над
ф и льмом
по
еще
не
до пи­
са нной
п ов е ст и16), то с этим именованием исчезла заклю­
ченная
в
нем
ориентация
на
переводную
классику
—
ко неч­
но,
лишь
частично17—
и
освободилось
пространство
для
всплывающего
со
дна
детских,
гл уби нн ых,
осевших
в
по д­
сознании
впечатлений
от
чтения
русской
классики.
Начнем
не
с
пе р вого
звена
в
упомянутой
на ми
цепи
ге­
роев
русской
класики,
а
с
последнего.
15 Дункан
—
имя
многих
шотландских
королей,
для
ру сск ого
культур­
ного
контекста
в
первую
очередь
—
имя
героя
трагедии
Шекспир а
«Макбет»; за ним
—
ис торич еско е
лицо,
коро ль
Дункан
I, снискав ­
ший,
по
леген де,
любовь
подданных
своей
энергией
и
справедливо­
стью;
у
Ше кс пира
он
добросердечен,
уважителен
к
чу жим
заслугам;
важно,
что
это
имя
спроецировано
на
наличие
серьезного
противни­
ка
у
его
носителя.
Но
это
—
и
название
яхты,
на
ко торо й
герои
ро­
м ана
Жюль
Верн а
«Дети капитана Гранта»
отправляются
на
поиски
потерпевшей
крушение
шхуны
и
ее
капитана.
В
обо их
случа ях
имя
ведет
к
бл агор одн ым
коннотациям,
одновременно
уводя
и
от
совет­
ского
кон т екст а,
и
от
русской
литературной
традиции.
16 В Комитете по кинематографии выразили недоумение,
верно
учуяв
авторский
п орыв
за
пределы
в ыго ро женно го
со ветс ко го
пространст­
в а: «Хороший советский мальчик .
Пио не р.
Приду ма л
та кую
п олез­
ную
и гру
и
вдруг
—
“Дункан”. Мы посоветовались тут с товарища­
ми
— имя вам нужно поменять» (цит.
по:
Ка мов
Б.
С.
Обыкновенная
биография:
Аркадий
Гайдар.
М ., 1971. С. 325).
17 В повести осталась,
например,
св язь
с
сюж ето м
«Приключений Гекль­
берри
Ф и н н а» (как известно,
Хемингуэй
считал
ее
источником
всей
американской
литературы)
— реальные добрые дела совершаются в иг­
ровой,
ритуализованной
форме,
к
которой
явно
отсылает
описание
си­
стемы
си гнали зац и и,
ночных
тайных
работ
и
про ч,
в
«Тимуре и его ко­
ма нд е» (за своевременное напоминание благодарю Я.
Астафьева).
168


2
К
1930- м
годам
ребенок
(отрок,
под рос ток )
оказался
еди нств енны м
вариантом
литературного
героя,
свободно­
го
от
упрочившегося
регламента,
под чинив ше го
себе
пе­
чатную
отечественную
литературу:
1 ) у ребенка нет прошлого,
к отор ое
по
регламенту
ди к­
товало
советскому
автору
свои
ограничения,
—
он
родился
уже
при
советской
власти;
2) он не обременен
—
до
поры
до
вр ем ени
—
принадлеж­
ностью
к
т ому
или
иному
классу
по
происхождению
(нет
паспорта
и
нет
в
нем
пометки
в
графе
«социальное проис­
хождение»);
3) нет социального места и производственных и прочих
социальных
св язей
(от парторга до подчиненных), также
строго
регламентированных
в
литературе.
Он
был
удобен
для
воп лоще н ия
бо лее
или
менее
откло-
няющегоя
от
стандарта
замысла.
Только
в
обличье
р е бенка
можно
было,
в
частности,
попробовать
реализовать
«ста­
ринную
и
любимую»
ид ею
Достоевского
—
«изобразить
положительно
прекрасного
че лове ка »18.
Эту
идею,
как
мы
уже
пи с али19, и воплощает Гайдар
в
нескольких
своих
пер со нажа х
—
в
«Военной тайне»20,
затем
—
в
«Судьбе барабанщика»21.
Идеальность
обоих
18 Продолжим известную цитату
—
она
послужит
коммен т ар ием
к
ре­
анимации
старинной
идеи
детским
советским
писа те ле м: «Труднее
этого
нет
ничего
на
свете
и
особе нн о
т епе рь.
Все
писатели,
не
толь­
ко
наши,
но
даже
все
ев ро пейские,
кто
только
ни
бр ался
за
и зоб ра­
жение
положительно
прекрасного, — всегда пасовал.
Пот ому
что
эта
з адача
безмерная.
Прекрасное
есть
идеал,
а
идеал
—
ни
наш,
ни
ци­
вилизованной
Европы
—
еще
далеко
не
вы раб оталс я» (письмо Дос­
тоевского
к
С.
А.
Ивановой
от
1 (13) января 1868
г. // Достоев­
ский
Ф.
М.
Письма
/ Под ред.
и
с
прим.
А.
С.
Долинина. T.II. М.—
Л.,1932. С. 62).
19 См.
ст. «Две книги о герое- а вто ре»
в
наст.
изд.
20 Святое дитя
—
Алька
«Военной тайны» (1935) —
кратко
описан
в
наш ей
статье
«Заметки о поколениях в советской России» (НЛО .
No 3 0. 1998. С. 88-89).
21 См.
там
же,
с. 91; ср.
в
тогдашней
кр итике : «Славка —
это
воскре­
шенный
Г ай даром
Альк а
(в «Военной
тай н е», напомним,
Алька
169


персонажей
замечена
современниками: «Может быть,
в
нем
то
же
“не от мира сего”,
что
бы ло
и
в
А льк е »; делает­
ся
тонкое
ср ав нение
с
Полем
в
«Домби и сыне»
Дик кенса;
«И пусть это абстрагированный идеал чистоты,
честности
и
возвышенности,
но,
вероятно,
не
оди н
читатель
повести
Га йд ара
захочет
походить
на
н е го»22.
И
полней
все го
это
воплощено
в
Тимур е ,
князе
Мышки­
не
советского
времени
—
силь ном ,
уверенном
в
себе,
ис пол не нном
серьезного,
не
риторического
оптимизма.
Снач ал а
читатель
встречается
с
ним
заочно
—
Женя,
пе­
реночевав
в
неведомом
до ме,
читает
наутро
записку,
выла­
м ыв ающуюс я
из
знакомых
ей
отношений
и
демонстрирую­
щую
неведомый
ей
и
окружающим
уровень
взаимного
до­
верия
людей:
«“Девочка,
ког да
будешь
уходить,
захлопни
крепче
д ве рь ". Ниже стояла подпись
“Тимур”».
В
момент,
когда
она
начинает
признания
старшей
сест­
ре
в
череде
прегрешений,
появляется
забытый
ею
в
чуж ом
дом е
кл юч
от
московской
квартиры,
квитанция
на
отправ­
ленную
телеграмму
(которую сама она отправить не успе­
ла)
и
новая
з апис ка,
угадывающая
до
тонкостей
ее
состоя­
ние
и
всю
си ту ац ию : «“Девочка,
никого
дома
не
бойся.
Все
в
по ря дке,
и
никто
от
меня
ниче го
не
узна ет”; и снова под­
пись
—
“Тимур”».
После
важной
ремарки
—
«Как завороженная23, тихо су ­
нула
Женя
записку
в
карман»
—
в
лаконичном
диа ло ге
по­
явл яет ся
скрытый
к люч
к
образу.
За ко лебал ись
основы
сложившегося
в
новом
мире
ми­
ропонимания
(атеизм,
феномен
враждебного
окружения,
взывающий
к
бдительности,
и
т.
п.), и наивная Женька,
не
в
силах
нести
бремя
пр едст ав ших
перед
ней
всепонимания
погибает.
—М.
Ч .)» (Бабушкина А.
Школа
жизни
// Детская лите­
ратура . 1939. No 9. С. 36).
22 Бабушкина А.
У каз.
соч.
С. 36.
23 Курсив в цитатах здесь и далее —
н аш.
—
М.
Ч.
170


и
за гад очно й
доб роты ,
разрушающей
границы
ме жду
лю дьми ,
«потрогала лежащую в кармане записку и спросила:
—
О ля,
бог
ес ть?
—
Нет,
—
ответила
О льга
и
подставила
голову
под
ум ы­
вал ьник .
—
А
кто
есть?
—
Отстань!
—
с
досадой
отв е тила
Ольга .
—
Никого
не т».
Это,
пожалуй,
единственный
в
св оем
ро де
в
печатной
отечественной
литературе
1930—1940- х
годов
ди ало г.
Аналог
ему
находим
в
сочинении,
завершавшемся
одно­
временно
с
повестью
Гайдара,
но
оставшемся
в
то
время
не­
напе ча танн ым.
В
последней
редакции
«Мастера и Маргариты» ( 1939—
1940) в первой же сцене герои говорят на ту же тему ( и,
во
всяком
случае,
вне
зависи м ос ти
от
Га йда ра:
Булгаков,
смертельно
заболевший
осенью
1939 года и умерший в мар ­
те
1940- г о,
просто
не
мог
познакомиться
с
по вес ть ю):
«—
...Вы
изво лил и
говорить,
что
Иисуса
не
было
на
свете?<...>
—
<...>
я
так
понял,
что
вы,
помимо
всего
прочего,
еще
и
не
верите
в
Бо г а? <...>
Клянусь,
я
никому
не
ска­
жу.
—
Да,
мы
не
верим
в
Бога,
—
чуть
улыбнувшись
исп у­
гу
инту рис та,
ответил
Б ер лиоз,
—
но
об
этом
можно
гово­
рит ь
совершенно
свободно. <...>
—
В
нашей
стране
а теизм
нико го
не
удивляет,
—
ди­
пломатически
в ежл иво
сказал
Берлиоз,
—
бо ль шинств о
нашего
населения
созн ат ельн о
и
давно
пер ес тало
верить
сказкам
о
Б ог е. <...> Ведь согласитесь,
что
в
об ласт и
разу­
ма
н ика кого
доказательства
существования
Бога
быть
не
может. <...>
—
<...>
ежели
Бог а
не т,
то,
спрашивается,
кто
же
управляет
жизнью
человеческой
<...>? <...> А дь явол а т о­
же
н ет ? <...>».
171


После
эмоционального
отрицательного
ответа
(«—
Не­
ту
никакого
дь явол а!
—
растерявшись
от
всей
э той
муры,
вскричал
Иван
Н ико ла еви ч.. .») следует реплика,
будто
от­
вечающая
на
реплику
Ольги,
как
раз
и
репрезентирующей
у
Гайдара
«большинство нашего населения»:
«—
Ну,
уж
это
положительно
интересно,
—
тр ясясь
от
хохота,
проговорил
профессор,
—
что
же
это
у
вас,
чего
ни
хватишься,
ничего
не т/»24.
Сам о
по яв ление
почти
одной
и
той
же,
и
весьма
нагру­
же нной
реплики
в
дв ух
столь
разных
произведениях
в
од­
ни
и
те
же
годы 25 говорит об огромном внутреннем напря ­
жении,
к оторое
было
еще
одним
свидетельством
того,
что
в
начале
1940- х
годов
кончался
1-й
ци кл
литературного
процесса
советского
вр ем ени
(см.
Предисловие),илитера­
тур а
стремилась
выйти
к
сво бо дн ому
ра зв итию 26.
Но
вернемся
к
Тимуру.
Как
сквозь
промокательную
б ума гу,
плотно
прикрыв­
шую
ли ст
с
со всем
иными,
отве ргн уты ми
новой
традици­
ей
и,
ка зал ось,
прочно
забытыми
текстами,
проступают
в
дет ско й
повести
нев ысо хши е
чернила,
фиксировавшие
великий
недоосуществленный
замысел
—
изобразить
«идеального человека» (напомним формулировки дрог­
нувшей
перед
гайдаровским
героем
современной
ему
кри ­
тики
—
«идеал чистоты,
честности
и
возвыш е н н ос ти»),
отказавшегося
от
своего
«Я»
как
отделяющего
от
других
и
обретшего
иное
«Я»27, —
просвечивает
«князь Хри­
стос».
24 Булгаков М.
С обр.
соч.: В5
т.
Т . 5. М., 1990. С. 12-14, 45.
25 В более ранних редакциях романа реплика более размыта,
более
«ве ­
щ ест вен на»
и
сатирична;
в
ней
нет
той
полной
экзистенциальной
пу­
стоты ,
к от орая
поражает
в
последней
реда кции
—
как
и
у
Гайдара:
«...Что же это у вас действительно ничего нету!
Что
не
спросишь
—
не ту!
Не ту!», «Что же это у вас ничего нету!
Хрис та
нету,
дьявола
нету ,
папирос
нету,
Понтия
Пилата,
таксомотора
нету...»
26 Представление о двух циклах,
составивших
все
течение
литературы
советского
времени,
ра звито
в
нескольких
на ших
работах.
См.
также
пред исло вие
к
наст.
изд.
172


Недоосуществленность
—
в
т ом,
что
Достоевскому
не
удается
сделать
«идеального человека»
н ео ткло няе мым
це нт ром
пр ои з ведения .
Объяс нен ие
этому,
пр едло жен ное
П.
М.
Бицилли,
убедительно:
«Достоевский -ху дожни к ,
по
своей
природе,
прежде
всего
гени альны й
мастер
гротеска,
шаржа,
ка рик ат уры
—
как
и
Гоголь.
Горькая
ирония,
сар казм,
“юмор висельни­
ка”
—
вот
одна
из
тех
областей,
где
ему
удается
достиг­
нут ь
предела
художественного
со ве рш е нств а»28.
Время
шаржа
и
гротеска
в
отечественной
литературе
сов ет ско го
времени
к
сер едине
1930- х
годов
как
раз
пр о­
ш ло,
вперед
выс т упили
те
самые
поиски
идиллии,
гармо­
ни и,
жизненной
п ол ноты,
в
ко то рых
участвует
с
этого
име нно
времени
Гай дар.
Пос ле
попыток
в
«Военной тайне»
и
«Судьбе барабанщика»
он
помещает
«идеального челове­
ка»
в
несомненный
це нтр
вс его
повествования.
Впервые
герой
встречается
читателю
в
сц ене
с
д ядей
Георгием
(в гриме старика
—
он
репетирует), воплоще-
27 «Преодоление трагедии “Я ” — эт о о со зна ние с оп рич ас тно сти
“Я”
ко
всем у
<...>; это
—
обретение
подлинного,
ц елост но го
“Я", неотде­
ли мого
от
Всеединого,
связанного
с
ним
лю бов ью
без
ненависти.
(Сюда и отсылает по достаточно прозрачной ассоциации просто­
душный
вопрос
девочки,
воспитанной
в
полностью
атеистической
как
близкой,
семейной,
так
и
гор аз до
более
обши рн ой
среде. — М.Ч.).
Достоевский
много
раз
п ыта лся
выразить
это
в
образе
“идеального
чел овек а".
Однако
несом ненно,
что
эт от
“идеальный человек", во
в сех
своих
воплощениях,
показан
у
нег о
г ор аздо
слабе е,
нежели
“без­
об р аз ны й” <...>. Даже князь Мышкин <...> для нас,
читателей,
отхо­
дит
как-то
на
вт орой
план
по
сравнению
с
Рогожиным,
Ипполитом,
Настасьей
Филипповной,
Аглаей
и
даже
Лебедев ым
или
Ганей
Ивол­
гиным
— сколь ни потрясающи сами по себе некоторые места из про­
износимых
им
речей .
Ведь
в
тех
эпизодах,
где
повествуется
о
пресл е­
дован и и
его
Рогожиным
или
где
дело
ид ет
о
его
отно шения х
с
Нас­
тась ей
Филипповной,
именно
эти
персо наж и
—
она
и
Рог ожи н
—
находятся
в
це нтре
нашего
вн им ания,
мы
как
бы
ощ ущ аем
гн ет
их,
а
не
его,
Мышкина,
имманентного
ро ка » (Бицилли П.
М.
К
вопросу
о
внутренней
форме
романа
Достоевского
// Бицилли П .
М.
Из бра н­
ные
труды
по
фило л оги и. [М.], 1996. С. 515—516, 518).
28 Там же.
С. 516.
173


нием
б ытов ого
зд ра вого
смысла.
При
э том
зрительный
облик
Тимура
ничего
не
д ает
(«...высокий темноволосый
мальчуган
лет
тр ина дц ати.
На
нем
были
ле гкие
черные
бр юки
и
темно-синяя
без р ука вка
с
в ыш итой
красной
звездой») —
значимы
лишь
его
письменные
тексты
и
ди­
алоги
и
особенно
та
ду шев ная
работа,
которая
им
пред­
ш еству ет
и
кот ору ю
читатель
должен
или
может
п ред по­
лагать.
Сергей
в
«Судьбе барабанщика»
много
думает
и
сам
об
этом
рассказывает.
Тимур
молчит.
Он
думает
про
себя.
Даже
записку,
оставленную
Жене,
нельзя
напи­
с ать
сходу.
«— “Девочка,
ко гда
будешь
уходить,
захлопни
крепче
дверь”,
—
насм ешли во
прочел
ст ар ик.
—
Ита к,
может
бы ть
ты
мне
все-т ак и
скаж ешь ,
кто
ночевал
у
нас
сег о дня
на
диване?»
Тимур
отвечает
«неохотно»: «Одна знакомая девочка» .
«—
Есл и
бы
она
была
тебе
знакомая,
то
здесь,
в
запис­
ке,
ты
назвал
бы
ее
по
имени.
—
Когда
я
писал,
то
я
не
знал.
А
теперь
я
ее
знаю.
—
Не
зна л.
И
ты
оставил
ее
утром
од ну. ..
в
квартире?
Ты,
др уг
мой,
болен,
и
тебя
надо
отправить
в
сумасшед­
ши й».
Отно шен ия
с
социумом
дорисованы
—
и
достроена
не­
видимая
проекция
на
героя
Достоевского,
прибывшего
в
салоны
н овых
знакомых
как
раз
из
сумасшедшего
дома.
Непонимание
поступков
Тимура
«взрослыми»
накап­
лив ае тся,
с г ущае тся.
«К этой девочке ты больше не лезь:
тебя
ее
сестра
не
любит.
—
За
что?
—
Не
знаю .
Значит,
за слу жил. < ...>
—
<...>
Ес ли
ей
что
непонятно,
она
мо гла
бы
позвать
ме ня,
спросить.
И
я
бы
ей
на
все
ответил.
174


—
Хорошо.
Но
п ока
ты
ей
еще
нич его
не
ответил,
я
за­
прещаю
теб е
подходить
к
их
даче,
и
вооб ще ,
если
ты
бу­
дешь
самовольничать,
то
я
те бя
тотчас
же
отправлю
до­
мой
к
матери».
Последние
фразы
напоминают
уже
юного
(шестнадца­
ти лет не го)
пушкинского
героя,
его
самовольничанья
(«...в е л
себя
как
мальчишка,
вырвавшийся
на
в о лю»), вводят мотив
ма те ри,
находящейся
вдали
от
героя
(«Матушка твоя,
узнав
о
твоем
пое ди нке ...») и т.
д.
Но
важнее
ситуативная
пере­
кличка
—
ср.
в
«Капитанской дочке»
слова
Зури н а,
пол учив ­
шег о
секретный
приказ
относительно
Гринева:
«Долг мой повиноваться приказу .
<...>
Надеюсь,
что
дело
не
будет
име ть
никаких
последствий
и
что
ты
оправ­
д аеш ься
перед
комиссией.
Не
унывай
и
отправляйся».
3
А.
Розанов
(сын автора «При к люче н ий
Травки»
С.
Ро­
занова)
вспоминал,
как
в
лесу,
на
рыбной
ловле ,
когда
«все уснули,
он
вдруг
спрашивает
меня,
мальчишку:
—
Слуш ай,
ты
ве ри шь,
что
Ко са рев
—
свол очь ?
<...>
—
Не
знаю.
—
А
что
Наташа
—
сволочь,
ты
веришь?
Это
об
арестованной
мо ей
матери,
вчерашней
руков о ­
ди тел ьни це
Центрального
детского
театра.
—
Я
не
по ни ма ю...
—
Ты
не
знаешь,
не
понимаешь,
а
я
не
верю,
—
лицо
Гайдара
и скаж ено
бо ль ю».
А.
Розанов
пом нит ,
как
в
1938 году Гайдар читал еще не
напечатанную
«Судьбу барабанщика»
его
отцу.
«Тот в это время ждал беды:
ве дь
после
ареста
ма мы
и
отчима
он
вз ял
меня
в
свою
семью.
Кни га
напо мнила
175


о
том,
что
в
стране
тыс ячи
и
тыс ячи
детей
остаются
без
родителей...»29
В
«Тимуре и его команде», полагает мемуарист,
ав тор
«искал духовную опору для своих читателей .
В
конце
тридцатых
годов
сотни
тысяч
дете й
подхватили
игр у
в
“Тимура”,
бескорыстное
ст ремл ен ие
тв ор ить
до бро
оказалось
у дивите ль но
б ли зким
ребячьей
ду ше »30.
Если
за к рыть
глаза
на
нестерпимость
слова
«ребячий»
и
проч.,
мемуарист
прав
—
внутри
того,
что
быстро
ст ало
сугубо
офи ци озн ым
«тимуровским движением», была за­
коп ана
неп ос ре дств енн ая
реакция
на
прочитанное.
На
поверхности
лежащим
стимулом
замысла
было
жела­
ние
атмосфере
бдительности
и
обучения
всеобщему
недо­
вер ию
противопоставить
в
качестве
новой
нормы
и
образ­
ца
для
по дража н ия
полное
дов ерие
человека
человеку.
В
отчаянных
попытках
уцепиться
за
ускользающие
из
рук
этические
ценности,
Гай дар
об р ащае тся
к
той
с
детст­
ва
хорошо
знакомой
ка ждо му
русскому
ма ль чику
книге ,
ко тора я
была
предварена
по го ворко й
«Береги честь смоло ­
ду ». «Исходные
нравственные
ценности»
героя
пушкин­
ско й
повести
унаследованы
им
«от предков»31, у Тимура же
разорваны
связи
с
непосредственно
предшествующим
по­
колением
(Георгий
—
О льга) .
Он
строит
сво ю
собствен­
ную
систему
цен но ст ей.
При
этом
едва
ли
не
в
основном
он
че рп ает
из
давно
засыпанного
резервуара.
Перескакивая
29 О«Судьбе
барабанщика»
как
об
одн ом
из
самых
инте рес ных
и
слож­
но
построенных
с очи нений
конца
1930-х
годов
см.
в
нашей
статье
1990года«Сквозь
звезды
к
терниям»//ЧудаковаМ.
О.
Избранные
р абот ы . T. I. Литература советского прошлого.
М ., 2001. С. 352—
355. Там же —
о
т ом,
как
в
п ределах
нескольких
фра з
повествование
от
первого
лица
заг лав ног о
гер оя
колеблется
между
под рос тком
—
и
вполне
вз рослы м
(с. 354).
30 Розанов Адриан.
Судьба
Аркадия
Гайдара:
К
90-летию со дня рожде­
ния
писателя
// Московские новости. 1994. No 4. С. 5Б.
31 Дрозда Мирослав .
П овест воват ельн ая
структура
«Капитанской доч­
к и » // Wiener Slawistischer Almanach. Band 10. 1982 . S. 157.
176


чере з
несколько
поколений,
он
нео бъя вл енно
опирается
на,
казалось,
прочно
вытесненные
из
то го
мира,
в
котором
жи­
ве т,
ценно ст и
п р едков
—
далеких,
то
есть,
в
конечном
сче­
те,
тех
же,
что
у
Г р инев а. «Это затея совсем пустая», —
вре ­
менами
Тимур
говорит
не
на
яз ыке
своих
современников.
«Мы с тобой знакомы .
Я
—
Тимур»
—
это
«пушкинский»
сл ог
Пугачева.
Таковы
и
рем а рки: «—
Кто
кричит?
—
гнев­
но
спр о сил
Т и мур».
В
«Капитанской дочке»
повествование
двупланово
—
«второй план строится на самооценке героя,
исх о дя­
щей
из
полной
его
уверенности
в
то м,
что
он
не
предал
своей
чести.
В
хо де
повествования
противоречие
меж ду
внешней,
о фици альной
о ценко й
героя
и
его
са моо ценко й
не
только
не
сглаживается,
но
постоянно
обостряется,
ку ль миниру я
в
жестоком
п ос тано вл ении
суда.
В
самом
же
конце
оно
все-таки
снято,
но
только
ex machina —
оправ­
дательным
решением
ц ар и цы»32.
С
этим
отчетливо
сопоставимо
построение
«Тимура
и
его
команды» (ср.
в
финале
функцию
отца
Жени).
Тимур
сам,
вне
мира
в зро слых
(репрезентирующих
власть)
борется
с
хулиганом
Кв акин ым.
Он
пишет
ему
гр а­
моту
—
стилизованную
в
традиции
эпохи
«Капитанской
до чки» .
«“Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу
Квакину...”
—
это
мн е,
—
громко
объяснил
Квакин.
—
С
полным
титулом,
по
всей
форме...
“и его,
—
продолжал
он
чита ть,
—
гнуснопрославленному
помощнику
Петру
Пятакову,
ина че
именуемому
просто
Фигурой...” Это те­
бе,
—
с
удовлетворением
объяснил
Квакин
Фигуре.
—
Эк
они
з ав ер ну л и: “гнуснопрославленный”! Это уж что- т о
очень
по-благородному,
могли
бы
дурака
назвать
и
по­
проще».«—
Слушай,
это
ты
в
сад
лазил,
где
живет
де в­
чонка,
у
которой
отца
уб или?
—
Ну,
я.
—
Так
вот...
—
32 Там же.
С. 153.
177


с
досадой
п роборм ота л
Ква кин .
<...> —
М не,
конечно,
на
Тимкины
знаки
наплев ать ,
и
Тимку
я
всегда
бить
бу­
ду ...
—
Хор ошо,
—
согласился
Фигу р а.
—
А
что
ты
мне
п аль цем
на
чертей
тычешь?
—
А
то,
—
скривив
губы,
от­
ветил
ему
Квакин,
—
что
ты
мне
хоть
и
друг,
Фиг ур а,
но
ни как
на
человека
не
похож
ты,
а
скорей
вот
на
этого
толстого
и
по ган ого
че рт а».
Это
—
отношение
Пугачева
к
своим
соратникам
и,
в
п ро­
тивовес
им,
—
к
благородному
Гриневу:
«Ребята мои умничают.
Они
воры.
<...>
И
то
правда
<...> Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку».
Тим ур
по падает
в
опалу
—
взрослые
его
несправедливо
причисляют
к
банде
(как царская власть
—
Гр инева), счи­
тают
вором.
Гайд ар
проецирует
«детские»
де ла
на
кровавые
современные
ситуации
(сочувствующий читатель -с о вр е­
менник
просто
не
мог
не
думать
при
чтении
повести
про
свеж ие
в
памяти
и
непостижимые
для
многих
расстрелы
на
Лу бянке
«верных ленинцев»33), но в процессе обработки
сложного
задания
мощно
вступает
в
игр у
п уш кин ская
тра ­
диция.
За
диалогом
между
Ти му ром
и
Квакиным
—
между
законопослушным
сыном
империи
и
вольным
атаманом
—
т ени
героев
Пуш кина.
Ольга
гов орит:
«—
У
тебя
на
шее
пионерский
галстук,
но
ты
просто...
негодяй.
Тимур
был
бледен.
—
Это
неправда,
—
сказал
он.
—
Вы
ничего
не
зна ете.
<...>»
И
вн овь
мы
настаиваем,
что
несправедливые
и
резкие
по
форме
обвинения
пр осто
не
мог ли
не
казаться
определен-
33 Если учитывать генезис замысла,
то
н адо
иметь
в
виду,
что
п ерво на­
чальное
имено ва ние
героя
— Дункан —
содержало
в
себ е
ука зан ие
на
убийство
благородного
и
невинного,
а
королевский
орео л
имел
в
ви­
ду
прин ад ле жно сть
к
элите.
178


ном у
сл ою
читателей-современников
перифразом
от но ше­
ния
автора
к
недавним
кровавым
событиям,
отозваться
на
ко то рые
прямо,
во
«взрослой»
литературе,
таким
же
оппо­
нирующим
образом,
бы ло
совершенно
невозможно.
Песен­
ка
«тимуровцев»
—
«Мы не шайка и не банда. .,» —
в
том
же
полемическом
пласте.
«—
Ну
что,
комиссар?
—
спросил
Квакин.
—
Вот
и
те­
бе,
я
виж у,
бывает
невесело?
—
Да,
ата ман,
—
медленно
по днима я
глаза,
ответил
Тимур.
—
Мне
сейчас
тяжело,
мне
невесело. <...>
—
Гордый,
—
ти хо
сказал
Квакин.
—
Хоче т
плакать,
а
мо лчи т».
Все
происходит
всерьез,
и
так
и
выглядит:
«Пленников втолкнули внутрь маленькой часовни
с
наглухо
закрытыми
ставнями.
Обе
двери
за
ним и
за­
крыли,
задвинули
засо в
и
забили
деревянным
клином.
—
<...>
Как
оно
теперь:
по-нашему
или
по-вашему
в ыйдет ?
И
из- за
две ри
глухо,
едва
слышно
донеслось:
—
Нет,
б ро дяги,
теперь
по-вашему
уже
никогда
и
ни­
чего
не
выйдет».
Слышен
отзвук
знакомого
с
детства:
«Присягай,
—
сказал
ему
Пугачев,
—
государю
Петру
Феодоровичу!» —«Ты
нам
не
государь,
—
отвечал
Иван
Игна тье ви ч,
пов т оряя
с лова
своего
капитана.
—
Ты,
дя­
дюшка,
вор
и
самозванец!»
4
Рассмотрим
особо
зве нья
ситуации
«беда
—
с паси тел ь».
«КД» («Капитанская дочка»):
1.
Маша
Миронова
посылает
запи ску
Гр инев у,
надеясь
только
на
его
помощь
в
своем
отчаянном
положении:
179


«Прибегаю к вам,
зная,
что
вы
всегда
желали
мне
добра
и
что
вы
вся ко му
человеку
готовы
помочь.
<...>
вы
оди н
у
ме ня
покровитель,
заступитесь
за
меня
бедную».
Он
не
только
влюблен
—
еще
при
отъезде
из
кре по сти
его
забо т ило
«состояние бедной,
беззащитной
сир от ы»,
до лг
перед
убитым
капитаном.
2.
Важной
частью
ситуации
оказывается
временное
из­
мерение:
Швабрин
«согласился ждать еще три дня;
а
коли
ч ерез
три
дня
за
нег о
не
выду,
н ика кой
пощады
не
будет»(с. 615).
3. Письмо попадает к Гриневу после некоторой ретардации:
«Я взглянул и узнал нашего урядника .
<...>
—
То лько
вч ера
вор оти лс я.
У
меня
е сть
к
вам
пись мецо .
—
Где
ж
он о?
—
вскричал
я
<... >».
4.
Реакция
Гр ин ева
и
задержанное
решение:
«Прочитав это письмо,
я
чут ь
с
ума
не
сошел.
Я
пу с­
тился
в
город,
без
милосердия
пришпоривая
б едно го
мое­
го
коня.
Д орог ою
придумывал
я
и
то
и
другое
для
избав­
ления
бедной
девушки
и
ничего
не
мог
выд ум ат ь».
«ТК» («Тимур и его команда»):
В
по ве сти
Гайдара
героиня
та кже
находится
под
покро­
вительством
героя
—
не
только
по
личному
его
чувству
(никак не педалированному,
в
соответствии
с
поэтикой
Гайдара
и
советской
пе да гоги к ой ), но и по чувству долга:
«—
У
тебя
отец
в
армии?<...> —
Он
командир.
Зн а­
чит,
и
ты
находишься
под
нашей
охраной
и
з ащ итой
то­
же».
«Все в порядке,
и
никто
от
меня
ничего
не
узнает»
—
это
начало
той
линии
в
«ТК», которая определяется служе ­
180


ни ем
Тимура
Жене
и
всем
осложнением
его
судьбы
в
с вязи
с
сокрытием
это го
(ср.
КД- 1; далее при отсылках к пуш­
кин ски м
эпихо да м
их
порядковые
номера
—
в
скобках).
Позже
героиня
получает
—
с
запозданием
—
две
теле­
граммы
о
необходимости
ее
срочного,
этой
же
ночью
приез­
да
в
Москву
для
краткого
свид анья
с
отцом
(2). Поняв не­
возможность
это го
свиданья,
она
близка
к
обмороку;
ее
от­
чаяние
близ ко
по
силе
к
отчаянию
Маши
Мир оново й:
«Девочка,
что
с
тобой?
—
хватая
за
плечо
покачнув­
шуюся
Женю,
уч аст ливо
спросил
старик.
—
Ты
плачешь?
М ожет
быт ь,
я
тебе
чем-нибудь
смогу
помочь?
—
Ах
не т!34 —
сдерживая
ры да ния
и
уб егая,
ответила
Женя.
—
Теперь
уже
мне
не
может
помочь
никто
на
све т е».
Это
—
перенос
си лы
эмоций
с
канвы
пратекста
(ср .
в
за­
писке
Маши
Гри нев у: «...Не имею на земле ни родни,
ни
по­
к ров и теле й»).
Она
обращается
к
Тимуру
име нно
как
к
тому,
кто
всегда
желал
ей
добра
и
кто
всякому
человеку
гот ов
помочь
(1) .
Сигнал
от
нее
приходит
также
не
без
ретардации:
соба­
ка
тащит
одеяло
со
спящего
Тимура,
он
вскакивает,
не
по­
нимая,
в
чем
дело,
за тем
слышит
звон
колокольчика
(3).
У знав
про
бе ду
Же нь ки,
он
приходит
в
волнение
(«... п о
л ицу
пошли
красноватые
пятна.
Он
задышал
часто
и
отры­
в и с то »), тяжело переживая ее отчаяние («Ты плачешь .
Не
смей!
Не
надо!
Я
пр иду
с кор о .. .»), сначала он также не ви­
дит
вы хо да: «Он стоит и кусает губы.
—
Поздно!
Неу же ли
ничего
нельзя
сделать?
Нет!
Поздно!»(4).
Как
и
Г р инев,
он
ничего
не
мог
выдумать.
Вернемся
к
«КД».
5.
«Прискакав в город,
я
отправился
прямо
к
генералу
и
опрометью
к
н ему
вб еж ал . <...> Вероятно,
вид
мой
пора­
зил
е го;
он
заботливо
осведомился
о
причине
моего
по­
спешного
при ход а. < ...> “Что такое,
батюшка?
—
спросил
34 Несомненно,
стар омодн ое
восклицание. (Ср.
в
«КД»: «Ах,
неправда!»)
181


изу мл енны й
ст ар ик.
—
Что
я
мог у
для
те бя
сде лат ь?
Го во­
ри
”».
Гринев
дает
разъяснения,
пр едла га ет
с вой
пла н
(очище ­
ние
Белогорской
крепости
от
мятежников).
Его
слушатель
—
генерал,
р анее,
при
первой
встрече
с
Гриневым,
описанный
т ак:
«Я застал его в саду.
Он
ос матр ив ал
я блон и,
обнажен­
ные
ды х анием
осени,
и,
с
помощию
старого
са до вник а,
бережно
их
укутывал
теплой
соломой.
Лицо
его
изобра­
жало
спокойствие,
здоровье
и
доб роду шие ».
«ТК»:
«Тимур постучался .
Ему
открыли.
—
Ты
к
кому?
—
с ухо
и
удивленно
спр оси л
его
джентль­
мен.
—
К
вам ,
—
отв ет ил
Тиму р.
—
Ко
мне?» (5) —
та
же
схема,
что
в
поя вл ении
Гр ине ва
в
доме
генерала.
Но
и
первое
появление
«джентльмена»
перед
читателем
повести
Га йдар а
близко
в
вышеприведенной
встрече
в
саду
—
безмя­
тежной
старательностью
описываемых
занятий
и
«немец ­
ко й»
дидактичностью
реплик
персонажа:
«Пожилой джентльмен, <...>, сидел в своем саду и чи­
нил
сте нные
ча сы . <...> дедушка был терпелив. <...> —
Че­
ловек
д олжен
трудиться,
—
<...>
нас тавите л ьно
произнес
седой
дж ент ль мен
<...>».
«КД»:
6.
Генерал
не
позволяет
Гр инев у
э кспедиц ии
в
Белогор­
скую
крепость.
«Я потупил голову;
отчаяние
мною
овладело.
Вдруг
мысль
мелькнула
в
голове
моей:
в
чем
оная
состояла,
чита­
182


тель
увидит
из
следующей
главы,
как
гово рят
старинные
р о манист ы».
Он
находит
решение,
о
котором
читатель
узнает
далеко
не
сразу.
7.
Гринев
са мов ол ьно
по кидает
Оре н бург
и
отправляет­
ся
к
Пугачеву
выруч а ть
дочь
капитана
Миронова
—
реше­
ние,
р иско ван ное
для
дворянина
и
офицера
необходимо­
ст ью
сношения
с
преступниками.
8.
«На полу,
в
крестьянском
оборванном
платье,
сидела
Марья
Ивановна,
бледная,
худая,
с
растрепанными
в оло­
сами.
<...>
Уви дя
меня,
она
вздрогнула
и
закричала.
Что
тогда
со
мною
стало
—
не
помню».
9.
«Я почитаю тебя своею женою . < ...> Мы п оц ело вали сь
горячо,
ис кре нно
<... >».
Они
скачут
на
лошадях
от
места
ее
несчастий.
«Марья Ивановна глядела с задумчивостию то на ме­
ня,
то
на
дорогу,
и,
казалось,
не
успела
еще
опомниться
и
притти
в
се бя.
Мы
молчали.
Сердца
н аши
слишком
бы­
ли
уто мл е ны».
10.
Самовольство
вменено
Гриневу
в
преступление.
11.
«Слух о моем аресте поразил все мое семейство.
<...>
Батюшка
не
хотел
вер и ть,
чтобы
я
мог
б ыть
за­
мешан
в
гнусном
бунте
<...>
Ст ари ки
успокоились
<...>».
12.
В
цепи
обв инений
фигурирует
уклончивое
письмо
старого
генерала
и
донос
Шв абр ина.
Власть
уверилась
в
ви не
Гринева.
Вердикт
вынесен.
Ре­
шено
сослать
Гр ине ва
в
отдаленный
кр ай
на
вечное
поселе­
ние .
Уверился
в
ви не
сына
—
по сле
решения
им пе ра три­
цы
—
и
потрясенный
оте ц:
183


«<...> Дворянину изменить своей присяге,
с оед инит ь­
ся
с
разбойниками,
с
убийцами,
с
беглыми
хол опь ям и!..
Ст ыд
и
ср ам
нашему
род у!..»
13.
«Марья Ивановна мучилась более всех .
Будучи
увере­
на,
что
я
мог
оправдаться,
когда
бы
только
захотел,
она
догадывалась
об
истине
и
поч ита ла
себя
виновницей
мо е­
го
несчастия.
Она
скрывала
от
всех
сво и
слезы
и
с т рада­
ния
и
между
тем
непрестанно
думала
о
средствах,
как
бы
м еня
спа сти» .
14. Героиня едет в Петербург «пода ть
просьбу
государы­
не»
и
из лага ет
ее
«неизвестной даме», встреченной ею
в
царскосельском
сад у:
«—
Неправда,
ей-богу,
неп ра вда!
Я
зн аю
все,
я
все
вам
расскажу.
Он
для
одн ой
меня
п од верг ался
всему,
что
по­
стигло
его».
15. Разобравшись в деле,
императрица
объявляет
героине:
«Дело ваше кончено.
Я
у бе ждена
в
нев инно ст и
в ашего
же ниха .
Вот
письмо,
кот орое
са ми
потрудитесь
отвезти
к
будущему
с ве кру».
Так
происходит
полная
реабилитация
героя.
16.
«В тот же день Марья Ивановна,
не
полюбопытство­
вав
взглянуть
на
Петербург,
обратно
поехала
в
дерев­
ню...»
17.
«Вскоре потом Петр Андреич женился на Марье Ива ­
новне.
Потомство
их
благоденствует
<...>».
Письмо
Екатерины
IIкГриневу-отцу
висит
«в одном из
бар ски х
флиге ле й» .
Оно
184


«содержит оправдание его сына и похвалы уму и серд ­
цу
дочери
капитана
Мир о нов а».
«ТК»:
В
тот
момент,
когда
Т имур
приходит
к
«джентльмену»,
читатель
еще
не
знает,
в
чем
его
план
(он соответствует
пушкинскому
«Вдруг мысль мелькнула в голове моей»).
В
отличие
от
пушкинского
генерала,
гайдаровский
джен­
тльмен
принял
план
Тимура
(6).
Но
более
важный
двойник
генерала,
так
же,
как
у
Пуш­
кина,
репрезентирующий
влас т ь,
—
дядя
Тимура
и нж енер
Г ар аев.
«Спрашивать позволения было не у кого.
Д ядя
ночевал
в
Мо ск ве. <...>. Да!
Он
зн ал
—
так
делать
был о
нельзя,
но
др уг ого
выхода
не
было.
Сил ьны м
ударом
он
сшиб
замок
и
вывел
мотоцикл
из
сар ая ».
Он
совершает
серьезный
проступок,
чтобы
помочь
геро­
ине
(7).
«На чердаке на охапке соломы,
охватив
колени
рука­
ми,
сидела
Женя»(8).
Она
в
отчаянии,
пос кол ьку
еще
не
представляет,
чем
ей
может
помочь
Тимур.
«...Ж ен я,
садись.
Вперед!
В
Мо ск ву!
Женя
вс крикн ула ,
что
был о
у
нее
силы,
обняла
Тиму­
ра
и
поц елов ала » (8, 9).
Так
инверсирована
—
но
ос тавл ена
в
той
же
тонально­
сти
—
любовная
сц ена
Маш и
Миро нов ой
и
Гр ине ва
(«Она чувствовала,
что
судьба
ее
соединена
была
с
мо­
ею»
и
т.
п.)
и
обозначен
их
по сл еду ющий
путь
к
ее
спасе­
ни ю.
Предвестия
несправедливой
оценки
Тимура
обществом
и
«властью»
—
в
поверхностных
впечатлениях
д яди
от
его
185


д ейст вий
и
неоднократных
угрозах
(«Ты смотри!
Я
все
за­
мечаю.
Дел а
у
тебя,
как
я
ви жу,
темные,
и
как
бы
я
за
них
не
отправил
те бя
назад,
к
м а тер и »), в запрете Ольги сестре
(«Я запрещаю тебе разговаривать с этим мальчишкой»),
в
жалобе
джентльмена:
«...Ва ш
племянник
сделал
вчера
утром
поп ытк у
огра­
бить
наш
дом».
Дя дя
сначала
не
верит
во зр аст ающим
на вет ам
джентль­
ме на
(«—
Ч т о ?! <...> Мой Тимур хотел ваш дом
ограбить?
<...> вс е это,
очевидно,
н едо раз у мен ие») и Ольги:
«Он из компании хулигана Квакина.
<...>
—
Тимур!..
Гм...
—
Ге орги й
смущенно
кашлянул.
—
Разве
он
из
компа­
нии ?
Он,
кажется,
не
того...
не
оч ень . ..» (11).
Показана
технология
отождествления
с
«шайкой»:
«Никто со стороны не подумал бы,
что
разговаривают
враги,
а
не
два
теплых
друга.
И
п оэтому
Ольга
<...> спр о­
сила
м олоч ниц у,
кто
этот
мальчишка,
который
совещает­
ся
о
чем-то
с
хулиганом
Квакиным.
—
Не
знаю
<...>
На­
вер но е,
такой
же
хулиган
и
безобразник
<... >».
Рядом
с
Квакиным
—
з нач ит,
в
его
компании
(читате ­
ли
мо гли
легко
вспомнить
технологию
наветов
и
после­
дующих
арестов).
Усилия
по
разграничению
своей
и
квакинской
компании
(«Мы не шайка и не банда,
Не
ватага
уд альц ов .. . ») и стремление противостоять ей ос ­
таются
не
замеченными
ми ром
взрослых
(дворян)
—
в
отличие
от
са мого
«атамана», который видит суть кол ­
лизии.
Вскоре
Ол ьгой
вынесен
без
дополнительного
ана лиза
окончательный
вердикт:
«У тебе на шее пионерский галстук,
но
ты
просто...
не­
годяй»


(12; ср. : «Императрица не может его простить .
Он
пристал
к
сам озва нц у
не
из
н еве же ства
и
легковерия,
но
как
безнравственный
и
вр едны й
не год яй».
Пионер­
ский
га лс тук
—
эквивалент
дворянского
достоинства
и
до лга ).
Затем
вынужден
увериться
в
злонравии
племянника
Ге­
оргий:
«Утром,
не
найдя
дома
ни
Тимура,
ни
мотоцикла,
вер­
нувшийся
с
работы
Георгий
тут
же
решил
отправить
Ти­
мур а
к
мат ери
[ср.
“в отдаленный край на вечное поселе­
ние ”]. Он сел писать письмо..,» —
то
есть
донесение
о
его
неблаговидном
поведении.
«В комнату вошел Тимур,
и
разгневанный
Георгий
сту кну л
кула к ом
по
с толу» (12).
Тема
Жени
и
ее
ро ли
в
суд ьбе
Тимура
нарастает
с
сере­
дин ы
повести:
«— <. ..>
На
него
за
что-то
из -за
тебя
сердит
дядя.
В
бешенстве
топнула
Ж еня
н огой
и,
сжимая
кулаки,
вск р ич ала:
—
Вот
так...
ни
за
что...
и
пропадают
л юд и!» (13).
В
этой
«недетской»
фразе
нельзя
не
увидеть
уже
прямой
аллюзии
на
«взрослый»
общественный
быт.
Только
высшая
власть
может
понять
и
помочь.
В
«ТК»
это
—
оте ц
(«—
Папа,
приезжай
с кор ей !»).
Встреча
с
от­
цом,
которой
так
жаждет
Женька,
в ажна
помимо
эмоций
тем,
что
для
нее
это
един стве нная
возможность
реабилита­
ции
Тим ура .
И,
как
Маша
Миронова
смело
говорит
о
своем
женихе
(14) матушке-имп ер ат ри це
(принимая ее за знатную даму,
что
не
отменяет
см ел ос ти), героиня Гайдара говорит с от­
цом
(главным по чину среди взрослых):
187


«—
П ап а! <...> Ты никому не верь!
Они
нич его
не
з на­
ют![ср.
в
“КД”: “Неправда!
Я
з наю
все
<...>”] Это Ти­
мур
—
мой
очень
хороший
товарищ».
Тимур
т оже
рад и
нее
подвергался
вс ему,
что
незаслу­
женно
постигло
его
(14).
«Отец встал и,
не
раздумывая,
пожал
Тимуру
руку»(15).
Утром,
покинув
той
же
но чью
столицу,
как
Маша
Миро­
н ова
Петербург,
все
тро е
ок азы вают ся
утром
вновь
на
дач е
(16).
В
отличие
от
«КД», героине не приходится объяснять­
ся:
от цу
достаточно
ее
ручательства.
Перед
на ми
—
доверие
между
людьми
в
его
чистом
вид е,
то,
к от орым
Пушкин
о сн ащает
ли шь
отношения
между
Пугачевым
и
Гр иневы м.
Т олько
вслед
(не ранее)
за
кратким
контактом
Женьки
с
ее
от цом
те ма
переходит
на
второй
уровень
власти:
Ольга
объясняется
с
находящимся
на
том
же
уровне
дядей
Тимура:
«—
Тиш е!
—
сказала
Ольга.
—
Ни
кричать,
ни
стучать
не
надо.
Т имур
не
виноват.
В ино ваты
вы,
да
и
я
тоже»
(15).
Подчеркнем,
что
име нно
на
этом
ур овне
становится
не­
обходимым
выяснение:
«Оля,
расскажи
человеку
все
т олк о м» (этот рассказ
не сет
функцию
«письма будущему свекру»).
Повесть
Гайдара
несет
в
себе
невольное
воспоминание
о
прежнем
состоянии
России,
запечатленном
литерату­
рой.
Благородные
отношения
между
людьми,
устанавли­
ваемые
Тимуром,
базируются
не
на
«очищенных»
от
на­
носного
советских
ценностях
—
показано,
как
в
самом
младшем
поколении
ид ет
по дспу дна я
рест ав рац ия
ценно­
с тей
досоветской
Ро ссии ,
которая
тут
же
присутствует
в
ви де
музейного
экспоната
—
старого
«джентльмена»
Ко-
188


локольчикова,
невозможного
в
качестве
положительного
персонажа
несколькими
годами
ранее;
преображение
«музейности»
в
актуальность
п рои схо дит
тут
же
в
пр о­
странстве
повести.
Это
—
ностальгия,
подобная
то й,
что
выражалась
в
позднесоветском
обществе
в
культе
декабристов35.
Каждый
эпизод
мальчишеского
противостояния
исто-
ризован.
«—
Мих аил а
Квакина
ко
мне ,
—
попросил
Тиму р.
По дв ели
Квакина.
—
Гот ово?
—
сп ро сил
Тимур.
—
Все
готово».
Это
—
сце на
расправы
Пугачева
в
Бе л огорск ой
крепости:
«Меня снова провели к Пугачеву и поставили перед
ним
на
колени», —
роль
прощающего
Пугачева
играет
Тимур
и
в
другом
ключе:
«—
Ступ а й,
—
сказа л
тог да
Тимур
Квакину».
(Слог повествования приобретает некую эпическую окра -
ску .)
«—
Ты
смешон.
Ты
никому
не
ст ра шен
и
не
нужен.
Ожидая,
что
его
будут
бить,
ничего
не
поним ая ,
Кв а­
кин
стоял,
о пу стив
голову».
Тимур
творит
суд
и
расправу
в
соответствии
со
своими
представлениями
о
зако н ах
общественной
жизни
и
о
спо­
собах
обезвреживания
преступников
в
иде ально
у стр оен­
ном
обществе.
35 Провозвещенном,
впрочем,
еще
ранее,
в
1944 году,
в
стихотворении
будущего
Н.
Коржавина
«Зависть» («...Н о никт о нас не вы з овет / /
На
Сенат скую
пло щад ь»).
189


«—
Отопри
ребят,
—
хмуро
поп ро сил
он.
—
Или
поса­
ди
ме ня
вместе
с
ним и.
—
Нет ,
—
отказался
Тимур,
—
те­
пе рь
все
кончено.
Ни
им
с
тобою,
ни
тебе
с
ними
больше
делать
нечего».
Бью т
часы
истории.
Наведен
порядок.
Судьба
Кваки­
на
и
Фигуры
символизирует
временность
неправой,
са­
мозванной
власти.
У
К ваки на,
как
и
у
Пугачева,
своя
судь ба .
Он
пленник
своей
роли .
Но
он
понимает
судьбу
барича.
Чле н
некоего
сословия
(повторим
—
«пионер­
ский
галстук»
как
красный
дворянский
околыш), тот
при
этом,
в
от личи е
от
Ольги
и
Георгия,
знающих,
как
над о,
такой
же
де ят е льный
герой,
как
Гр инев,
и
так
же,
как
он,
сам
формирует
обстоятельства,
а
не
приспосаб­
ли вае тся
к
ним3 6.
Он,
в
сущности,
че ло век
не
своего
в ре­
мени,
с
личным,
индивидуальным
кодексом
чести
(что
уже
совершенно
противоречило
общественному
обиходу
и
принятым
для
в сех
публичным
п ра в илам ), отсылаю­
щим
в
неясные
дали
российской
истории.
Он
сообразует
св ои
поступки,
выламывающиеся
за
рамк и
принятого
(сбивает замок с сарая,
выводит
чужой,
в
сущности,
мо­
т оц ик л), только со своим внутренним нравственным
чувством.
Формирование
такого
героя
в
р амках
печ ат­
ной
литературы
служит
для
нас
еще
одним
свидетельст­
вом
исчерпанности
к
началу
1940-х
годов
того,
что
мы
наз в али
1-м
циклом
развития
литературы
советского
времени.
Один
из
гл а вных
вопросов
в
«Тимуре и его команде»
—
пути
восстановления
п ра вды.
Как
соотносится
с
этой
за­
дач ей
государство?
Перед
нам и
—
незримая
вертикаль,
на
к отор ой
зиждется
монархическое
уст рой с тво.
Средний
пласт
власти
не
в
силах
самостоятельно
следовать
спра­
ведливости
—
правильно
рассудит
дело
только
тот,
кто
36 « “Капитанская дочка ”
была
как
открытием
политической
ситуации,
ко торо й
будет
су жден о
повторяться
в
русской
истории,
так
и
испы­
танием
возможностей
—
как
тоже
у рок
на
будущее
—
человеческого
сопротивления
политической
ситу а ции» (Сурат И .,
Боч ар ов
С.
Пушкин:
Краткий
очерк
жизни
и
т ворчест ва.
М., 2002. С. 177).
190


находится
в
соответствующем
чи не,
причем
военном.
В
повести
нет
и
следов
партийной
власти
(как нет и упо­
минаний
Сталина
—
от
этих
упоминаний
не
оди н
Гайдар,
видим о ,
с пасался
в
эти
именно
годы
в
детскую
литерату­
ру ).
Все
«верхнее»
ассоциируется
с
военным,
все
гос у­
дарственное
—
с
назревающей
войно й,
с
не п рело жнос тью
у части я
в
н ей,
защиты
отечества
(подобно тому,
как
все
действие
«Капитанской дочки»
свя з ано
с
военными
дей­
ствиями).
Это
—
военная
империя
в
ее
расцвете;
провоз­
вещается
возможность
и ди ллии
в
ее
рамках
(подобно то­
му,
как
идиллией
завершаются
злоключения
Г рине ва
и
ка­
питанской
д оч ки), возможность обретения покоя .
Поиски
покоя
стали
од ним
из
сла гаем ых
по эти ки
подставных
проблем37.
Вспоминал
ли
сам
Га йдар
о
«Капитанской дочке», рабо­
тая
над
повестью?
В ряд
ли
вс по мина л,
но
несо м ненно
по­
мнил38.
Это
—
та
«таинственная сила генетической лите­
ратурной
п ам яти», о которой пишет С .
Бо ча ро в39, кстати
напоминая
статьи
А.
Л.
Бема,
трактующие
феномен
«при­
п ом ин а ни я»40, но двигаясь с осторожностью далее и гово­
ря
о
37 Подробнее об этом
—
в
нашей
статье
«Сквозь звезды к терниям» //
Ч удако ва
М.
О.
Избранные
р абот ы. T. I. Литература советского про­
шлого.
М., 2001. С. 350—351.
38 Как помнил М.
Бул гак ов
сон
Тать я ны
из
«Евгения Онегина», сочи­
няя
сцену
Воланда,
Маргариты
и
Мас те ра,
и
«Капитанскую дочку»,
мучительно
осмысляя
свои
отношения
со
Сталиным
(об этом:
Чуда­
ков а
М.
О.
Пушкин
у
Булгакова
и
«соблазн классики» // Лотманов -
ск ий
сб ор ник. 1. М., 1995. С. 538—567).
39 Сюжеты русской литературы:
Всту пит ельн ые
сл ова
// Бочаров С .
Сюжеты
русской
литературы.
М., 1999. С. 8.
40 «Нет сомнения,
что
Достоевский,
может
быть,
и
сам
т ого
не
созна­
вая,
при
художественном
воплощении
сц ены
в
Скворешниках,
за­
кончившей
так
трагически
р оман
Ставрогина
с
Лизой,
был
во
власти
литературных
припоминаний
сх одн ой
сцены
ночного
свидания
Гер­
мана
и
Лизы.
Ему
не
мог ла
не
врезаться
в
памя ть
картина
ожидания
Лизой
по сле
возвращения
с
бала
прихода
запоздавшего
Германа»
(Бем А.
А.
Сумерки
героя:
Э тюд
к
работе
«Отражение “П и к овой
да­
мы”
в
творчестве
Достоевского»//БемА.
Л.
Иссл едо в ания .
Пис ь­
ма
о
л итерат уре
/ Сост.
С.
Г.
Боч ар ова.
М., 2001. С.
104.
Курсив
наш.
—
М.
Ч .).
191


«процессе сохранения,
возделывания
и
пер еда чи
твор­
ческой
памяти
и
ее
преобразования
в
путь
больш ой
ли те­
рат уры»41.
Заключая
наши
рассуждения
о
повести
1940 года в ее
отношении
к
«Капитанской дочке», не посчитаем неумест­
ным
напомнить
слова
Го голя :
«Сравнительно с “Ка пи т ан с кой
дочкой”
все
наш и
ро­
м аны
и
п ов ести
кажутся
приторной
размазней.
Чистота
и
безыскусственность
взошли
в
ней
на
такую
выс оку ю
сте пень ,
что
сам а
действительность
кажется
пер ед
нею
иск ус ств енно ю
и
карикатурною»42.
Что-то
бл изко е
можно
было
бы
с каза ть
о
повести
Гайда­
ра
на
фоне
современной
ему
отечественной
литературы.
41 Бочаров С .
Ука з.
соч .
С. 9.
42 Гоголь Н.
В.
Поли.
собр.
со ч.
в
14 т.
Т. 8. М., 1952. С. 384.
192


ТРИ «СОВЕТСКИХ» НОБЕЛЕВСКИХ ЛАУРЕАТА
1
Из
пя ти
русских
пис ател е й,
получивших
Нобелевские
премии
по
литературе,
дв ое
были
эмигрантами
—
Бунин
и
Бродский,
трое
—
Пасте рн ак
(премия 1958 г.), Шолохов
(1965 г. ), Солженицын (1970 г .)
—
стали
лауреатами,
жи­
вя
и
работая
в
Советском
Союзе.
Из
эт их
тре х
награждений
только
одно
бы ло
принято
властью
—
так
сказать,
узаконено
в
советском
обиходе
как
«правильное» .
Биографически
лауреаты
принадлежат
к
тр ем
разным
п окол ен иям
—
1890- х
год ов
(к нему мы относим родивших ­
ся
в
1889—1899 годах
—
первое
поколение
писателей
совет­
ского
времени,
принявш е е
на
себя
историческое
бре мя
1920—1930- х
годов ;
к
нему
примыкают
и
многие
из
тех,
кто
родились
в
1860—1880- м), 1900- х
(второе поколение:
родившиеся
в
1900—1910- м
годах)
и
1910-х
(третье поко­
ление:
родившиеся
в
1911—1926 годах) .
О тнесен ны е
нами
к
первому
поколению
в
начале
век а
пр ин адлеж али
к
разным
литературным,
да
и
социальным
группам.
С обы тия
1914—1917 годов произвели перерас­
пределение.
Выдвинулся
вперед
и
стал
главным
од ин
био­
графический,
даж е
антропологический
признак
—
все
они
встретили
ро к овые
события
XX века (на чина я
с
1914 года)
во
взр ос лом
сознательном
возрасте
и,
следовательно,
не
просто
жил и
в
России,
ставшей
с ов ет ской,
а
ост алис ь
в
не й,
то
есть
сдел ал и
выбор.
Это
знал
про
себя
каждый
из
них,
и
знала
про
них
власть.
Н ико гда
не
вынесенное
в
по ле
сво бод н ого
о бсу жден ия
о бсто ятел ь ство
(в послеоктябрь ­
скую
литературу
оно
в ошло
только
в
дв ух
стихотворениях
Ахматовой)
невидимой,
но
важной
нитью
вплелось
во
вза­
имоо тно ше ния
этого
литературного
поколения
с
властью.
Большинство
этих
литераторов
получило
известность
до
обеих
революций
1917 года;
им
пришлось
резко
менять,
ча­
ще
—
ломать
с вою
работу
в
советское
время.
(Некоторые,
7 Новые работы
193


одн ак о,
могли
бы
с
полным
правом
называть
себя
«рожден­
ными
О кт я бр ем»: официальная метафора советских лет
здесь
адекватна
независимо
от
отнош е ния
официоза
к
каж­
дому
из
эт их
писател ей
и
их
к
не му,
—
Б улгак ов,
Зощенко,
Ф.
Гладков,
Житков,
Ма р шак.)
Пастернак
не
только
был
пи­
сателем
этого
именно
по ко л ения,
но
не
раз
зафиксировал
свою
принадлежность
к
некоей
ср еде
(«Я говорю про всю
среду,
С
которой
я
им ел
в
ви ду
Сойти
со
сцены ,
и
сойду...»)к
Четверо
покончили
с
собой;
не
мене е
двадцат и
из
наибо л ее
известных
писателей
этого
поколения
имеют
од ни
и
те
же
годы
смерти
—
их
творческий
(а вслед за тем и жизненный)
путь
был
насильственно
об орв ан
в
1937—1942 годах.
Писатели
второго
поколения
по
возрасту
уже
не
принад­
лежали
к
те м,
кто
мог
осознано
сдел ат ь
в
1918—1922 годах
с вой
выбор.
Они
в
э той
новой
послеоктябрьской
России
не
остались,
а
жи ли
с
дет ст ва
или
отрочества,
для
них
она
бы­
ла
данность.
Это
литературное
по коле ние
не
приходило
к
признанию
основ
нового
мир а
(чем занимались два деся ­
тилетия
литераторы
пе рвог о
поколения), а исходилоизнего.
Вто рое
поколение
застало
стереотипы
литературы
сл о­
жившимися.
И
ес ли
предыдущее
сд ел ало
своей
главной
те­
мой
рефлексию
над
т ем , «что случилось», и над выбором
своего
места
в
резко
изменившемся
мире ,
то
«ровесникам
века»
была
пр едъ явл ена
задача
у кре плен ия
и
воз выш е ния
нового
мира.
Структурирующей
чертой
поколения
бы ло
—
печ ат ный
дебют
в
начале
1930- х
и
литературная
извест­
но сть
—
в
середине
десятилетия;
почти
сра зу
вслед
за
нею
часть
этого
поколения
(как и первого)
погибла
в
рас ­
стрельных
подвалах
и
ла ге рях2; малая часть
—
вышла
на
свободу,
без вин но
отсидев
по
10—15 и более лет.
1 Единство поколения невольно стало очевидным,
когда
в
1989—1992
го дах
«кучно», как выразился А.
Солженицын
(Награды Михаилу
Булгакову
при
жизни
и
посмертно
// Новый мир.
2004.
No
12.
С.
124), прошли столетние юбилеи Ахматовой,
Пастернака,
Ман­
дельштама,
Булгакова
и
Цв ета ев ой.
2 Подробнее об этом поколении на примере Твардовского см.
в
нашей
статье
«“Военное”
стихотворение
Си мо нова
“Жди меня. .. ”» (июль
1941 ) в литературном процессе советского времени», разд. 5 (Новое
литературное
обоз ре ние . 2002. No 58. С. 246—255).
194


Шолохов,
календарно
входивший
во
второе
поколение,
рома н ом
«Тихий Дон»
литературно
из
него
полностью
вы­
пал
(среди прочего тем,
что
получил
известность
уже
в
конце
1920- х,
а
его
роман
пе рек ликал ся
с
будущими
«До ­
ктором
Живаго»
и
«Красным колесом»), а « Под ня той
це­
линой»
—
заново
втянулся
(пролагая дорогу «Ст ра не
Му-
равии»
Твардовского).
Структурирующая
че рта
третьего
поколения
—
Вто­
рая
мировая
война,
пришедшаяся
на
призывной
возраст
те х,
кто
вошел
в
это
поколение,
и
ст ав шая
главным
фактом
их
биографии,
прорезавшим
или
перерезавшим
ее.
Од ни
литераторы
погибли
на
фронте
(как ровесники и почти ро­
вес ники
Со лж еницы на
Павел
Кога н
и
Кул ьчицк ий), дру­
гие
прошли
войну
от
начала
до
ко нца
и
изменили
за
эти
го­
ды
взгляд
на
св ою
страну.
Общей
чертой
поколения
было
зад ержан н ое
вхождение
в
литературный
процесс.
Временем
литературной
извест­
ности
для
многих
становятся
только
годы
«оттепели» (вто ­
рая
половина
1950- х
—
начало
1960-х )
—
А.
Володин,
Ду-
динце в,
Окуджава,
Д.
Самойлов,
Слуцкий,
Со л жени цын,
формировавшийся
внутри
эт ого
поколения,
но
вырвав­
ши йся
за
его
пр едел ы.
И
творчество,
и
биографии
тре х
столь
разных
«совет­
ских»
нобелевских
лауреатов
в
контексте
их
места
и
време­
ни
(Бунин
—
вне
э того
контекста,
а
Бродский
связан
с
ним
больше
био гр аф иче ски,
чем
творчески)
о казал ись
причуд­
ли во
переплетены
—
и
почти
принуждают
рассмотреть
«бесконтактное»
столкновение
вс ех
троих
в
передней
Но­
белевского
комитета.
2
К
моменту
присуждения
пре мии
Пастернаку
отношение
к
Нобелевским
премиям
в
советском
официозе
стало
двой­
ственным,
скользящим.
Единственный
в
течение
более
чем
полувека
русский
писатель-лауреат
Бунин
для
советской
власти
оставался
прежде
всего
эмигрантом,
а
значит,
его
премия
не
за сч ит ывал ась
в
прибыток
русской
литературе,
7*
195


тем
бол ее
что
и
са мо
представление
о
русской
литературе
было
разрушено
—
и
официальной
пропагандой,
и
реаль­
ным
положением
дел.
Сам
Бу нин,
заметим,
ощущал
остроту
ситуации,
глу­
боко
переживая
ко л лизию
«русский писатель вне России
и
ее
читат ел я» .
Суть
пер ежи вания
он
с форм улир ов ал
в
Нобелевской
р еч и: «Впервые со времени учреждения
Нобелевской
премии
вы
присудили
ее
из гна нни ку »3.
Именно
Бу нин
и
своей
речью,
и
самим
поведением
на
це­
ремонии4
пер вым
придал
присуждаемой
русскому
писате­
лю
Нобелевской
премии
то
самое
с в ерхли те рат урное
зн а­
чен ие,
которое
впоследствии
им ел
в
ви ду
Солженицын,
мечтая
о
ней
в
годы,
предшествовавшие
его
литературной
и
иной
известности.
Первое
сообщение
в
советской
печати
б ыло
помещено
в
«Литературной газете»
мелким
шрифтом
под
рубрикой
«За рубежом» (без подписи):
«По последнему сообщению,
Нобелевская
премия
по
литературе
за
1933 год присуждена белогвардейцу - э миг­
ранту
И.
Б уни ну.
Фа кт
э тот
ни
в
какой
сте пе ни
не
явля­
ет ся
неожиданностью
для
т ех,
кто
пр иста ль но
при сма т­
р ивает ся
в
теч е ние
по следн его
в рем ени
к
подозрительной
возн е
в
болоте
эмиграции.
Возня
эта
особенно
заметно
усилилась
с
тех
пор,
как
в
1932 году был пущен слух,
что
очередная
премия
по
ли те ра туре
будет
отдана...
Ма кси му
Горькому.
Наивные
Митрофанушки
все рь ез
поверили,
что
буржуазная
акаде мия ,
для
которой
даж е
Л.
Толст ой
3 Нобелевская премия по литературе:
Лаур еат ы
1901—2001.
СП б.,
2003. С. 74.
4 «Во время торжественного вручения премии в Стокгольме,
раз ы­
гранного
как
великолепный
спектакль,
другие
лауреаты
держались
с
веселой
непринужденностью,
как
бы
участвуя
в
красивой
свет ск ой
игре.
Бунин
же,
бледный
от
волнения,
взошел
на
эст раду
медленным
торжественным
шаго м
как
на
трагические
подмостки
ис тори и»
(Мальцев Ю .
Иван
Бунин.
М ., 1994. С. 274. Цит.
по:
Гордиенко
Т.
В.
К
ис то рии
награждения
И.
А.
Буни на
Нобелевской
премией
//
И.
А.
Бунин
и
русская
литература
XX века .
М., 1995. С. 225).
196


оказался
в
свое
вр емя
слишком
страшным
ра дика ло м,
увенчает
нобелевскими
“лаврами ”
пролетарского
писате­
ля,
бесп ощ адно
разоблачающего
ложь
и
гниль
к апит али­
стич ес ког о
строя
и
призывающего
массы
под
зн амен а
ле­
нин изм а.
В
противовес
кандидатуре
Горького,
кот орую
никто
никогда
и
не
выдвигал,
да
и
не
мог
в
бур жуаз ны х
услов и­
ях
вы дв ину ть,
белогвардейский
Олимп
вы д винул
и
вся че­
ски
отстаивал
кандидатуру
матерого
во лка
контрреволю­
ции
Бунина,
чье
творчество,
особенно
последнего
време­
ни,
насыщенное
мо тива ми
сме р ти,
р асп ада,
обреченности
в
обстановке
катастрофического
мирового
кризиса
при­
шлось,
очевидно,
ко
двору
шведских
а ка демич ес ких
ст ар­
це в»5.
Второе
сообщение
на чина ло сь
воспроизведением
по рт­
ре та
Б ун и на , «верного приверженца царской монархии
и
самой
отвратительной
буржуазной
ко м мер ци и», будто
бы
рекламирующего
своим
изображением
и
именем
пр о­
дукцию
какой-то
фирмы.
После
статьи
под
назв анием
«Бу­
ни н,
Горький
и
шведская
академия»
шло
по я снение
«От ре­
дакции»:
«Награждение эмигранта Бунина Нобелевской пре­
мией
вы зва ло
в
бур жу азн ом
мире,
как
и
следовало
ожи­
дать,
восторженные
отклики
со
стороны
все х
реакцион­
ных
и
бел огвар дей ски х
элементов
и
резко
отрицательные
со
стороны
ра ди кал ьно
настроенной,
критически
мысля­
щей
и нт ел лиг енции.
Мы
помещаем
статью
Виктора
Сванберга,
известного
шведского
критика,
д оц ента
по
истории
литературы,
напеч ат анную
в
стокгольмском
жу рн але
“Тиден”»6.
5И.
Бу нин
—
н обелевск и й
лаур еат
// Литературная газета . 29 н оя бря
1933 г.
С. 5.
6 Литературная газета. 18 января 1934. (Надо ли добавлять,
что
ника­
ких
выходных
данных
ста тьи
в
шведском
журнале
газета
не
указала?)
197


Подчеркнем
—
до
этого
речь
шла
не
о
советском,
а
о
про­
летарском
писателе
Горьком,
которому
«буржуазия»
заве­
до мо
не
может
дать
премию,
а
он
не
мог
бы,
ви ди мо,
п ри­
нят ь
ее
из
буржуазных
рук.
Но
внутри
Советского
Сою за
в
это
же
самое
время
—
в
1932—1934 годах
—
по
воле
власти
происходило
п ер ерас­
пределение,
перестраивание
оппозиций
(еще не зафикси­
рованное
—
по
ос о бенн остям
ситуации,
в
которые
мы
здесь
не
вход и м,
—
в
«Литературной газете»).
В
пр им енении
к
литературе
исчезало
слово
«пролетарский», а с ним
и
противопоставление
буржуазный
—
пролетарский
(как
и
—
пролетарская
литература
/ попутническая литерату­
ра).
Функцию
слова
«пролетарский»
брало
на
себя
слово
«советский», ставшее краеугольным камнем публичной
(устной и письменной)
речи.
Именование
«советская
в л ас ть», утвердившееся сразу после Октября,
оказалось
удобной
ширмой
для
реальной
влас ти .
Идея
создания
Союза
советских
писателей,
на
наш
взгляд,
во
мн огом
основывалась
на
понимании
Сталиным
удобства
э той
тотальной
двусмысленности
слова
«совет ­
с к ий». Можно сказать,
одна
двусмысленность
—
всевластие
правящей
компартии
при
подчиненных
ей
Советах
—
по­
р ожда ла
другую.
В
словосочетаниях
«советский писатель»,
«советская литература», «советская культура»
определение
м огло
обозначать
географическое
п о нятие
—
нечто
находя­
щееся
в
Советском
Союзе,
к
нему,
так
сказать,
приписан­
но е;
могло
иметь
идеологический
смысл
(в Толковом слова ­
ре
русского
языка
в
1940 году выделено это значение: «Со ­
ответствующий
мировоззрению
и
практическим
з адач ам
рабочего
класса,
преданный
советской
власти»;примеры
—
«вполне советский человек,
советски
настроенный
чело­
в ек »), а могло истолковываться
—
и
вскоре
только
так
и
ис­
толковывалось
—
в
обоих
смы слах
одновременно.
Во зник
не писаны й
запрет
на
пейоративные
высказывания
со
с ло­
вом
«советский» .
Не
м огло,
например,
существовать
в
п уб­
личной
речи
словосочетание
«плохой советский роман».
В
этом
случае
первое,
географическое
значение
(роман,
напис анны й
в
Советском
Союзе)
тут
же
затоплялось
в то­
198


ры м,
идеологическим,
и
словосочетание
саморазрушалось,
поскольку
в
со знан ии
говорящего
(точнее,
задумавшего
так
сказать)
моментально
вытягивалась
причинно-следст­
венная
це по чка:
если
н аписан
в
ССС Р
—
значит
н апеч ат ан,
ес ли
напечатан
—
зн ачит
советским
издательством;
совет­
ское
из да тел ьс тво...
зд есь
и
включалось
табу.
Когда
публич­
но
по две рга ли
критике
ром ан ы,
то
их
уже
не
называли
со­
ветскими.
А
словосочетаний
«не советский»
или
«не впол­
не
с ове тск и й », которые открыто основывались бы на
втором
из
указанных
значений
краеугольного
слова,
в
пу б­
личной
речи,
к
этому
времени
введенной
в
узкие
рамки
сформировавшегося
и део логиче ск ого
словаря,
уже
практи­
чес ки
не
существовало.
Об ъя вив
в
1932 году всех пишущих советскими писа ­
телями
и
узаконив
это
в
1934 году образованием Союза
со ве тских
писателей,
Сталин
тем
самым
объявил
о
равен­
стве
в
контексте
неравенства
—
ведь
в
стране
было
огромное
количество
лишенцев,
то
есть
лю дей
не-
или
не
впо лне
советских,
хоть
и
стопроцентно
советских
в
ге о­
графическом
смы сле
(вплоть до новой сталинской же кон ­
ституции).
В
ажиотаже
полу истерической
(см .
Ст ено­
граммы
1-го
съезда
СС П)
ра дос ти
от
оказанного
писате­
лям
«высокого доверия»
тогда
осталось,
похоже,
не
з ам еч енным
гла вно е
—
то,
что
лежало
в
области
Языка
и
сохранило
св ою
де йс тве ннос ть
на
протяжении
всего
со­
ветского
времени:
само
слово
означало,
что
теперь
обрат­
ног о
хода
ни
для
к ого
нет7.
После
войны
(когда курсировал слух о помышлении Бу­
нина
вернуться
в
Ро ссию8), особенно же в годы «о тте п е­
л и», писателя в значительной степени «ве рн ул и» («возвра­
щ ение»
стало
любимой
советской
метафорой
тех
лет
—
ве дь
вернуться
это
всегда
хорошо
—
и
то
же
повторилось
три д-
7 Подробно этот важнейший социолингвистический процесс описан
нами
в
статье
«На полях книги М.
Окутюрье
«Le réalisme socialiste»
(в наст .
и зд.).
8 Все перипетии 1945 —1946
годов
оп исан ы
А.
Бабореко
(Бунин:
Жизнеописание.
М ., 2004. С. 359—380 и др.).
199


цат ь
лет
сп у ст я! ): к моменту присуждения премии Пастер ­
нак у
уже
вышло
пятитомное
со бр ание
сочинений
Бунина.
Прежняя
безапелляционно-отрицательная
оценка
реше­
ния
Нобелевского
комитета
1933 года была поколеблена:
в
первой
советской
статье
о
Бунине
1957 года о премии со ­
общалось
только
как
о
факте
—
без
брани,
вообще
без
эп и­
те тов
и
эмоций9.
Эта
сдержанность
б ыла
кр асно р еч ива.
Нобелевские
премии
оставались
для
официоза
(да во
мног ом
и
для
писателей)
атрибутом
Запада,
не
имеющим
отношения
к
советской
жизни ,
—
и
в
то
же
самое
вре мя
уже
оказались
пространством
надежды
на
то,
что
премия
будет
при сужд ен а
ис т инно
советскому
(в обоих значениях слова)
пис ател ю
и
станет
свидетельством
признания
Западом
со­
ветской
культуры.
Эта
надежда
б ыла
обманута.
Решение
Но­
белевского
комитета
1958 года вместо акта успешной совет­
ско й
экспансии
стало
десантом
в нешне го
мира
на
советский
остров,
вызва вш им
смятение
официоза
и
за тем
—
срочную
реставрацию
прежнего
отторгающего
отношения.
Это
ре­
шение
обнажило
давно
з акр епив шу юся
двусмысленность
словосочетания
«советский писатель»
и
насильственным
об­
разом
погрузило
в
зону
рефлексии
то,
что
по
неписаным
за­
конам
тоталитарного
общества
рефлексии
не
по д лежало .
Выстроилась
схема:
Нобелевская
премия
по
литературе
может
бы ть
признана
в
СС СР
ли шь
в
том
случае,
есл и
ею
на­
граждено
произведение,
прошедшее
советскую
це нзур у,
и
ес­
ли
автор
признан
властью
в
к аче стве
советского.
Схема
нигде
и
нико г да
не
б ыла
эксплицирована
—
и
по д верг алась
п оэт ому
не
просто
разным,
но
многослойным
интерпретациям.
3
Отношение
к
присуждению
премии
тр ем
лауреатам
складывалось
следующим,
в
определенных
частях
симмет­
ричным
или
зеркально-симметричным
образом.
9 Михайлов О .
Проза
Бун ина
// Вопросы литературы.
1957.
No
5.
С. 148. В 1962
году,
уже
после
пастернаковской
премии,
к онс тат иру­
ющая
формулировка
повторена
в
статье
о
Бунине
в
КДЭ.
200


Пастернак.
Резко
от риц ате ль ное
отношение
официоза
(включая,
конечно,
оф иц иоз ных
пи сате ле й;
неофициоз­
ные
св ою
точку
зрения
публично
выразить
не
могли )
и
ча­
сти
манипулируемого
вла с тью
малограмотного
населения
(вошедшее в поговорку высказывание в «пис ь ма х
трудя­
щихся»
в
г а зе т ы: «Я Пастернака не читал,
но
о су жд аю... »);
исключение
его
из
Союза
писателей
СССР
через
несколько
дней
по сле
пр ису жден ия
пре м ии.
Положительное
—
пр о сыпающе го ся
общественного
со­
знани я,
сравнительно
узкого
(относительно огромного на ­
селения
страны)
круга
читателей
и
ценителей
поэзии
и
по­
эта.
Шолохов.
Полностью
положительное
отношение
офи­
циоза
и
большинства
читателей,
люб ивш их
автора
«Тихо­
го
Дона»
и
ра ссказа
«Судьба человека» (немаловажное об ­
стоятельство:
по
этим
пр оизв еден ия м
в
1957—1958 и 1959
годах
вышли
в
прокат
фильмы
с
очень
х оро шей
игрой
акте­
ров ;
фильмы
имели
большой
успех
—
их
посмотрели
соот­
ветственно
47и39
с
лишним
миллионов
зрителей).
Они
мал о
обращали
внимания
на
его
выс ту пле ния
о бщест вен­
н ого
характера
и
ч аще
всего
не
способны
бы ли
их
верно
оценить.
Для
официоза
Пастернак
оказался
в
паре
с
Шолохо­
вы м,
ко торог о
советская
власть
ему
противопоставила,
безуспешно
стараясь
воздействовать
на
Нобелевский
ко­
митет
еще
в
1958 году10 (с другой стороны,
Ш олох ов
ока­
зался
вместе
с
Пастернаком
и
в
списке
претендентов,
со-
10 В телеграмме советскому послу в Швеции,
утвержденной
7 апреля
1958 года Комиссией ЦК КПСС по вопросам идеологии,
культуры
и
международным
партийным
связям
(созданной в начале 1958
го­
д а ), указывалось: «Имеются сведения о намерениях известных кру ­
гов
выдвинуть
на
Нобелевскую
премию
Па ст ернака.
Было
бы
жела­
тельным
ч ерез
б л изких
к
нам
д еятел ей
культуры
дать
понять
швед­
ской
общественности,
что
в
Сов етск ом
Союзе
высоко
оце нил и
бы
присуждение
Нобелевской
премии
Шолохову.
<...>
Выдвижение
Пастернака
на
Нобелевскую
премию
бы ло
бы
воспринято
как
не до­
б рож елат ельн ый
акт
по
отношению
к
советской
общественности»
(Идеологические комиссии ЦК КПСС: 1958—1964.
Док умен ты.
М., 1998. С. 48).
201


ст авле нном
П ЕН -клуб ом11). 30 и юля 1965 года,
когда
с та­
ло
известно
намерение
Нобелевского
комитета
обсуждать
кандидатуру
Шо лохов а,
писат ел ь
обратился
к
Брежневу,
ссылаясь
на
отк аз
Ж.- П.
Сартра
в
1964 году от премии
и
прося
сообщить
(имея в виду,
по-видимому,
сво е
чле н­
ство
в
коммунистической
партии
и
ее
Центральном
коми­
тете),
«как президиум ЦК КПСС отнесется к тому,
если
эта
премия
буд ет
(вопреки классовым убеждениям шведско ­
го
комитета)
пр ис уж дена
мн е,
и
что
мой
ЦК
мне
посове­
туе т?»12
Здесь
очевидна
—
в
зеркальном
отражении
—
проекция
на
ситуацию
Пастернака,
которого
эт от
самый
ЦК
прину­
дил
отказаться
от
пр емии.
Письмо
Шолохова
передали
на
рассмотрение
в
Отдел
кул ьтуры
ЦК.
Там
дал и
заключение,
что
пр ису ждение
«было бы справедливым признанием со стороны Но ­
б елевско го
комитета
мирового
знач е ния
творчества
выда­
ющегося
советского
писателя.
В
связи
с
эти м
Отдел
не
ви­
дит
оснований
отказываться
от
пр емии,
есл и
она
бу дет
присуждена».
Л.
Брежнев,
К.
Черненко
и
другие
члены
Президиума
ЦК
письменно
подтвердили
св ое
согласие13.
11 Секретарь Правления Союза писателей СССР Г.
Марков
в
секре тн ой
записке
от
7 апреля 1958
года,
адресованной
в
ЦК
КПСС,
увер яет ,
что
«речь идет о возможном разделении Нобелевской премии между
Шолохо вым
и
П а ст ерн а к ом» (Идеологические комиссии ЦК КПСС:
1958—1964. Документы.
М ., 1998. С. 50). На этот случай уже загота­
вливался
отка з
Шо лохо ва
от
премии
и
заявление
в
печа ти
о
его
«неже ­
лании
быть
лауреатом
пр е мии,
присуждение
кот ор ой
используется
в
антисоветских
цел ях» (Записка отделов ЦК КПСС культуры,
про­
паганды
и
агитации
от
1 октября 1958
г . // «А за мною шум погони. ..»:
Б орис
Пастернак
и
власть:
Д ок уме нт ы . 1956—1972. М., 2001. С. 142).
12 Шолохов М.
А.
Письма.
М., 2003. С. 380.
13 Тамже.
С. 380-381.
202


Но
и
для
Сартра
Пастернак,
умерший
четыре
года
на­
зад,
оказался
в
паре
с
Шоло хо вым.
Один
из
аргументов
от­
к аза
Сартра
звучал
так:
«Печально,
что
Пастернаку
дали
премию
раньше,
чем
Шол охо ву,
и
что
единственное
советское
произведение,
удостоенное
Нобелевской
пр ем ии,
было
опубликовано
за
границей
и
запрещено
в
своей
ст ран е»14.
Обратим
опять-таки
внима ние
на
слово
«советское» .
Пожалуй,
оно
подразумевает
—
на писа нн ое
в
пределах
Со­
ветского
Союза
гражданином
этой
стр аны .
Других
конно­
таций
здесь
вроде
бы
нет
—
поскольку
если
бы
речь
шла
о
советском
с одерж ани и,
не
бы ло
бы
факта
запрещения.
Отрицательное
отношение
к
наг р ажд ению
Шолохова
—
у
л ибер ально й
«советской»
об щест венност и,
поскольку,
во-
первых,
в
ее
глаз ах
Шолохов
был
к
этому
вр емени
бе знад еж но
скомпрометирован
сво ими
выступлениями
—
печатными
(он
был
инициатором
газет ной
дискуссии
о
писательских
п севдо ­
ни мах
в
эп оху
«борьбы с космополитизмом») и устными ( на
писательских
и
партийных
съездах), а во-вторых,
смерть
оч е­
видным
образом
зат рав ленног о
пред шест вующег о
нобелев­
ского
лауреата
и
вести
о
всемирном
усп ехе
его
остававшегося
не
опубликованным
в
отечестве
романа
оказывали
сво е
воз­
действие.
Шолохов
и
здесь
оказался
в
паре
с
Пастернаком.
14 «Monde», 24 октября 1964
года
в
пер ево де
со
шведского;
цит .
по:
Из
переписки
Жан-Поля
Сартра
// Диалог писателей:
Из
ис тор ии
ру с­
ско-французских
кул ьту рных
связей
XX века. 1920—1970. М., 2002.
С . 493. Послав загодя, 14 октября,
Секретарю
Нобелевского
комите­
та
краткое
письмо,
уведомляющее,
что
«по соображениям как лично­
го,
так
и
о бъек тивно го
характера,
вдаваться
в
которые
здесь
неумест­
но»,он«не
желал
бы
попасть
в
список
возможных
лауреатов»,онне
мож ет
и
не
хочет
«принимать эту почетную награду ни в 1964
году,
ни
в
б у ду ще м » (Нобелевская премия по литературе.
СПб., 2003.
С . 166. Курсив автора). Вслед за тем Сартр написал заявление в Ко­
мите т
и
отправил
его
своему
шведскому
издателю
с
т ем,
чтобы
тот
пе­
рев ел
его
и
направил
в
Комитет,
что
и
б ыло
сделано;
заявление
было
зачитано
в
Комите те
22октября(после
ч его
в
обрат н ом
переводе
по­
пало
во
фр ан цузс кие
га зе т ы). За справки,
сп еци ально
на веден ные
по
наше й
просьбе,
живейшая
признательность
Е.
Д.
Га льц овой .
203


Солженицын.
Резко
от риц ате льно е
отношение
официо­
за
и
части
распропагандированного
населения
(так же не
чи т авшего
его
не
принятых
к
пу б лика ции
в
отечестве
д вух
ром а нов,
как
не
читали
в
с вое
время
«Доктора Живаго»).
Исключение
из
Союза
писателей
за
год
до
присуждения
премии
(анеиз-за
нее,
как
в
случае
с
Пастернаком).
Резко,
ес ли
можно
так
в ыра зи ться,
положительное
от­
ношение
достаточно
широкой
(по сравнению с 1958 годом)
оппозиционно
настроенной
(уже оформилось диссидент ­
ск ое
движение)
общественности;
напечатанные
ве щи
Со л­
жен ицы на
получили
широкую
известность;
у
не го
было
к
эт ому
мом е нту
очевидное,
гора здо
более
внятное,
чем
да­
же
у
Пастернака,
гражданское
л ицо
и
общественная
пози­
ция,
полярно
противоположная
шолоховской.
Шолохов
вы сказ ал ся
о
Пас т ер наке,
его
романе
и
о
пози­
ции
Союза
писателей
—
во
Фр а нции,
отвечая
на
вопросы
журналистов
(и вызвал этими ответами недовольство сво­
ей
власти):
«Коллективное руководство Союза советских писателей
пот е ряло
хладнокровие.
Н адо
бы ло
опубликовать
книгу
Па­
стернака
“Доктор Живаго”
в
Советском
Союзе
вместо
то­
го,
чтобы
запрещать
ее.
Надо
было,
чтобы
Пастернаку
на­
несл и
поражение
его
читатели
<...> наши чи тат ел и,
которые
явл яются
очен ь
требовательными,
уже
забыли
бы
о
нем ».
Рукопись
романа
он
читал:
«это бесформенное произведение,
аморфная
масса,
не
заслуживающая
названия
р ом а на »' («Франс суар», 22 ап­
реля
1959 г. )15.
15 Цит.
п о: «А за мною шум погони...». С. 253—254. На другой же день,
23 апреля 1959
года,
в
записке
отдела
культуры
ЦК
КПСС,
адресо­
ванной
в
ЦК,
п р ед лаг алось,
п осле
проверки
достоверности
с ообще ­
ния
«Франс суар», «обратить внимание М.
Шолохова
на
недопусти­
мость
под об ных
з ая в лений,
противоречащих
на шим
интересам»
(там же,
с. 2 55).
204


Шолохов
мог
чувствовать
что-то
родственное
в
сценах
Живаг о
в
плену
у
пар тиза н;
вообще
узнал,
скорее
всего,
и
некоторые
сво и
проблемы,
и
главное
—
свой
материал.
Говоря
о
чи тател е,
он,
можно
предполагать,
внес
в
ответ
и
сво ю
собственную
уверенность
в
том,
что
роман
Пастер­
нака,
в
отличие
от
«Тихого Дона», не будет иметь массовой
читательской
аудитории.
В
эт ом
он,
как
показало
оте чес т­
венное
издание
«Доктора Живаго»
спустя
тридцать
ле т,
по-видимому,
не
ошибался
(впрочем,
если
бы
вовремя...).
Пастернак
и
Солженицын
—
писатели
разных
(через од­
но)
поколений
—
сомкнулись
в
важной
точке,
но
уже
по сле
смерти
поэта:
по сле
короткого
мом ен та
публичной,
всесо­
юзной
сла вы
Со лж еницы н
попал
во
вне зако нн ый
(антисо ­
ветский,
с
точки
зрения
власти,
не
знавшей,
повторим,
сл о­
ва
несоветский)
ряд
отечественной
литературы.
Последний
вит ок
судьбы
Пастернака
стал
для
Солжени­
цы на
предметом
на с то йчивых
размышлений,
примерива­
ний
к
себе.
Ему
в
еще
ссыльные,
а
потом
рязанские
годы,
до
пе чат а­
ния,
Н о беле вская
премия
представлялась
важнейшим
ак­
том
в
в ыпо лне нии
личной
ж изнен ной
зада ч и.
Уверенный
в
то
время,
что
в
Сою зе
невозможно
опубликовать
то,
что
он
писал,
он
готов
был
—
в
отличие
от
Пастернака
—
пер е­
дать
с вои
сочинения
на
З апад
до
попыток
напечататься
на
родине.
Поведение
Пастернака
в
связи
с
премией
он
не
мог,
как
сам
об
эт ом
пишет,
ни
понять,
ни
принять.
В
тот
год
он
был
уве рен :
«...В от
с
кем
удался
задуманный
мно ю
жребий!
Вот
он-то
и
выполнит
это !
—
сейчас
поедет,
да
как
скажет
речь,
да
как
н апеч а тает
св ое
остальное,
тайное,
что
невоз­
можно
было
рискнуть,
живя
зд ес ь! <...>
Ясно,
что
назад
его
не
пу ст ят,
да
ве дь
он
тем
временем
весь
мир
изменит,
и
нас
изменит,
—
и
ворот и тс я,
но
триумфатором!»16
16 Нобелиана //
С ол жени цын
А.
Б одалс я
теленок
с
дубом:
Очерки
ли­
тературной
жизни.
М., 1996. С. 270. Курсив автора.
205


И
был
глубоко
разочарован
письмами
Пастернака
в
со­
ветской
печати,
его
боязнью
высылки.
К
моменту
объ я вле­
ния
Солженицыну
о
его
премии
у
него
задолго
был
готов
з ам ы се л: «все не как Пастернак,
все
наоборот». Он ожидал
такого
же
яростного
преследования,
на
которое
готовился
ответить
иначе,
чем
Паст ер нак .
«Вот уж,
поступлю
тогда
во
вс ем
обратно
Пастернаку:
твердо
приму,
твердо
поеду,
произнесу
твердейшую
речь.
Значит,
об рат ную
дорогу
закроют.
Зато:
все
нап еч ат аю!
все
выго ворю ! <...>Д о тя ну ть
до
нобелевской
т риб уны
—
и
грянуть!
За
все
то
доля
изгнанника
—
не
слишком
дор о­
гая
цена».
Мнение
близкого
человека
было, «что надо на
родине
жить
и
умереть
при
лю бом
обороте
событий,
а
я,
по-лагерному:
нехай
умирает,
кто
дурней,
а
я
хочу
при
ж изни
на пе ч атат ься.
(Чтобы в России жить и все напеча ­
та ть
—
тог да
еще
представлялось
чересчур
рискованно,
невозможно. )»17.
Несомненно,
бывший
зэк
не
мог
не
учитывать
в
св оей
стр ат егии
тот
факт,
что
в
это
самое
время
Синявский
и
Дан иэль
уже
отбывали
сво й
лагерный
сро к
за
печатание
за
границей.
«Естественно было ждать разворота и свиста.
Но
—
не
наступило. <...> Как и все у них,
за кис ла
и
травля
против
меня
<...>
—
в
той
же
их
немощной
невсходной
опаре.
Движение
—
нику да.
Брежневское
цепе нение »18.
Вообще
вопрос
о
Нобелевской
премии
был
вопросом
о
видении
людьми
советской
России;
так
называемой
со­
ветской
общественностью,
—
своей,
то
есть
созданной
пос­
ле
Октября
и
публикуемой
в
подцензурной
печати,
литера­
туры
не
столько
в
контексте
мировой
литературы,
ск о лько
в
контексте
жизни
мира.
Нужно
ли
писателям,
пишущим
17 Там же.
С. 271-272 .
18 Там же.
С. 285.
206


внутри
Советского
Союза
(и,
соответственно,
их
внутри­
союзным
чи та тел ям), мировое признание?
Идея
«социализма в одной стране» (а потом «с оц и али ­
стического
лагеря») и неизбежно «враждебного
о кру же­
ния »
приобретала
в
св язи
с
пре мие й
особую
выпуклость
—
но
та инст венн ым
образом
проваливалась
в
случае
при с уж­
де ния
ее
офи ци аль но
признанному
Шоло хо ву.
В
этом
с лу­
чае
«классово» (по выражению Шолохова в цитированном
письме
Брежневу)
в р аждебны й
Комитет
становился
пр а­
вильным,
справедливым,
пр из нающим
«мировое значение
творчества
выдающегося
сов ет ско го
писателя»
—
в
этих
словах
из
цитированной
р анее
«справки»
Отдела
кул ьт уры
ЦК
сло во
«советский»
уже
несомненно
ме рца ло
вторым
своим
значением
—
не
географическим,
а
идеологическим.
По-видимому,
такая
премия
советской
властью
р ассм ат­
р ива лась
как
успех
в
идеологической
«борьбе», шаг в заво­
ева нии
мира.
4
Растроение
русской
литературы
в
сер един е
1920- х
го­
дов
на
три
потока
—
зарубежная,
отечественная
печатная,
о те че стве нная
рукописная
—
пр и вело
к
тому,
что
государ­
ственная
гран ица
стала
фактором
литературного
процес­
са,
а
пересечение
этой
границы
сочинениями
«советских»
писателей
—
фактом
особого
значения,
актуализованным
в
1929 году известным « де л о м»
Замятина
и
Пильняка.
Спустя
почти
тридцать
лет
—-
благодаря
публикации
«Доктора Живаго»
на
Западе
помимо
воли
власти
—
для
писателей
стала
вырисовываться
новая,
хоть
и
чреватая
большими
опасностями,
возможность.
Ею
воспользовались
Синявский
и
Даниэль
—
но
под
псевдонимами.
Синявский
начал
тайно
передавать
с вои
сочинения
за
границу
в
сере­
ди не
50-х,
но
в
печати
они
по явилис ь
только
в
1959-м
—
уже
посл е
Нобелевской
премии
Пастернаку,
про гнув ше й
государственную
гра ницу.
Шо лох ов
получает
с вою
премию
—
за
произведения,
на­
печатанные
легально,
по
сю
сторону
государственной
гра­
207


ницы,
подцензурно
—
в
те
самые
месяцы,
когда
двое
л ит ера­
торов,
напечатавшие
с вои
сочинения
нелегально,
за
грани­
цей ,
уже
ар ест ов аны
за
это
и
находятся
под
следствием.
Гран ица
станет
главной
темой
обс уж дения
во
всей
ситу­
а ции
Нобелевских
премий,
присужденных
«советским»
писателям.
О
ней
же
через
пя ть
лет
поведет
речь
узнавший
о
том ,
что
он
стал
лауреатом,
Солженицын,
рефлектируя
—
пе ресека ть
ли
ее.
И
в
конце
концов
пошлет
в
Нобелевский
комитет
письмо
с
отк азо м
приехать
за
пре м ией,
предпола­
г а я, «что моя поездка в Стокгольм будет использована для
того,
чтобы
отсечь
меня
от
родной
земли,
попросту
пр егр а­
дить
мне
возврат
д омо й»19.
Моти в
бы л,
собственно,
такой
же,
что
у
Пастернака,
только
тот
под
угрозой
высылки,
высказанной
публично
главою
КГ Б,
отказался
от
самой
премии.
Гл убоко
интимное
чувство
связи
человека
с
«род­
ной
землей»
советская
власть
сде ла ла
—
им енно
в
связи
с
Нобелевской
премией
—
предметом
публичного
шанта­
жа
и
торга.
Как
им енно
в
условиях
ра ст роен ия
русской
литературы
самоотождествляли
с ебя
сами
лауреаты?
Пастернак
в
течение
в сего
творческого
пу ти
—
до
рабо­
ты
над
«Доктором Живаго»
—
был
ориентирован
на
внут­
ренний
печ ат ный
п роце с с20, участвовал в нем и воздейст ­
вова л
на
не го
каждым
своим
произведением.
19 Там же.
С. 632.
20 Именно его и называли долгое время «с ов етс ко й
литературой»;мы
не
уп о требл яли
этого
словосочетания
в
своих
ра бо тах
(как и слов
«социалистический реализм»), стремясь заменять,
насколько
позво­
ля ли
советские
условия,
выражением
«литература советского време ­
н и»; только постсоветское время позволило это эксплицировать:
«Мы предложили в своих работах словосочетание “ли т ера ту ра
со­
ветского
времени”,
как
наиболее
корре ктно е. “Советская литерату­
р а ” (“литература социалистического реализма”) —
в
не мал ой
сте ­
пени
ко нстру кт
официозной
д ида ктик и,
за мен и вшей
литературную
крит ику
(зарубежная славистика также употребляла это словосоче­
та ние
вне
де фини ций). Оценочность слова “с ов е тс кое”
сделала
не­
во змо жным
анал итиче ское
обсуждение
объ ема
понятия
“советская
ли те рат ура”» (Чудакова М.
Р усск ая
ли т ерат ура
XX века:
проблема
г раниц
предмета
и зуч ения
// Проблемы границы в культуре /
Studia russica Helsingiensia et Tartuensia. VI. Tartu. 1998 . С. 20 0).
208


Сам о
стремление
войти
в
отечественную
печать
стано­
вило сь
—
осо бенн о
с
начала
1930- х
го дов
—
стремлением
стать
советским
писателем.
Выход
за
гран и цу
даже
с
пер е­
вода ми
н апеч ат анных
произведений
яв лялс я
делом
весьма
щекотливым
и
не
находился
в
руках
автора:
инициатива
должна
бы ла
исходить
от
официоза,
который
определял
идеологическую
транспортабельность
произведения,
с те­
пе нь
лоя льно с ти
к
советской
власти
издательства
и
т.
д.
У
Па ст ер нака
по чти
не
было
ненапечатанного
—
так
что
Со л женицы н
ошибался
(примеривая его к себе), когда на­
деялся,
что
после
Нобелевской
премии
тот
нап еч ат ает
за
гр аниц ей
«тайное».
Подчеркнем
еще
раз
—
Пастер на к
ори­
ентировался
на
отечественный
печатный
литературный
процесс.
Когда
в
1943 году Фадеев объяснил ему,
что
поэма
«Зарево», судя по готовым фрагментам,
не
сможет
увидеть
свет,
—
он
отказался
от
замысла
вовсе,
и
это
характерно.
Роман,
который
Пастернак
писал
в
течение
де сяти
лет,
был
завершен
в
конце
1955 года.
В
начале
1956- го
автор
предпринял
попытку
напечатать
сочинение,
на писан но е
без
специальной
заботы
о
соблюдении
условий
советской
печати,
—
и
соединить
тем
самым
рукописный
литератур­
ный
по ток
с
печатным.
Так
должен
был
реально
начаться
в
его
стране
новый
литературный
период,
который
он
гото­
вил
своим
романом
с
первых
послевоенных
лет.
Его
рукой
водила
литературная
эволюция.
В
начале
1940- х
годов
обозначился
конец
того
цикла,
в
к ото ром
ру с­
ская
литература
расплелась
на
три
потока
и
существовала
в
этом
неестественном
состоянии.
Внутренний
кризис
тако­
го
существования
с озрел
и
обострился.
Литература
должна
бы ла
либо
ра зделит ь ся
на
разные
ру сск оя зыч ные,
п одоб но
ан­
глийской,
американской
и
австралийской,
либо
воссоеди­
ниться,
снова
стать
единой.
Именно
в
эту
с торону
указывал
вектор
литературной
эволюции.
Следуя
его
направлению,
ра­
бо тал
Пастернак
над
сво им
романом.
Он
писал
его
не
«в стол»
(как Ахматова во второй половине 1930- х
свой
«Реквием»),
а
собирался
публиковать
в
отечественных
журналах
и
изда­
тельствах,
но
так
как
в
то
же
время
он
п исал
совершенно
свободно,
то
уже
сомневался
в
возможности
этого.
И
вышел
209


в
мировую
печать,
сказав,
по
преданию,
близкому
человеку,
что
романы
пишутся
для
тог о,
чтобы
их
чит али .
Шкаф,
в
который
складывал
с вои
рукописи
двад цать
лет
на зад,
в
последние
годы
предыдущего
цикла
литератур­
ного
процесса
сов етс ког о
времени,
М.
Булгаков21, готовый
принять
разделение
на
печатное,
непечатное
и
инопечат­
но е,
хоть
и
стремился
вырваться
из
него,
Пастернаку
в
по­
слевоенные
годы
уже
не
подходит.
Об
эт ом
новом
взг л яде
он
го вори т
в
письме
Паустовско­
му
от
12июля1956годасисторико-литературной
опреде­
ленно ст ью :
«Вас всех остановит неприемлемость романа,
так
я
ду­
маю.
Между
тем
только
неприемлемое
и
надо
печатать.
Все
приемлемое
дав но
н апис ано
и
н апе чат ано »22.
Неприемлемое
—
это
и
есть
то,
что
пишу т
не
для
пе ча­
ти,
а
затем
рискуют,
пер едава я
в
п еча ть.
Год
спустя
(23ав­
густа
1957 г. )
о
том
же
он
пишет
С.
Чиковани:
«...Я не понимаю,
как
можно
в ообра жат ь
се бя
худож­
нико м
и
отделываться
дозвол е нн ым,
а
не
рис ко вать
круп­
но,
ра дост но
и
бессмертно»23.
Ре чь
идет,
повто рим ,
о
со единен ии
рукописного
и
пе­
чатного
пот ок ов.
Но
Пастернак
с
подцензурной
осторож-
21 Заканчивая летом 1938
го да
ди кто вку
романа
«Мастер и Маргари ­
та»
машинистке,
Булгаков
писал
ж ене: «Что будет?
— ты спрашива­
ешь?
Не
знаю.
Вероят н о,
ты
уложишь
его
в
бюро
или
шка ф,
где
ле­
жат
убитые
мои
пьесы,
и
иногда
будешь
вспоминать
о
нем.
Впрочем,
мы
не
знаем
нашего
буд ущ ег о» (Чудакова М .
Жизнеописание
Миха­
ила
Булгакова.
Из д. 2-е.
М ., 1988. С. 616). Сопоставление с Булгако­
вым
имеет
смысл
и
потому,
что,
если
бы
ему
суждено
бы ло
прожить
столько,
ско лько
его
почти
ро ве снику
Пастернаку,
он
стал
бы
—
можно
утверждать
увер ен но
—
реальным
кандидатом
на
пр емию
за
свой
роман,
прогремевший
в
1960—1970-х годах по всему миру.
22 Письмо Пастернака Паустовскому от 12
ию ля
1956 г. // Пастер­
нак
Б.
Собр.
со ч.
в
5 томах.
Т . 5. Письма.
М., 1992. С. 547. Выделено
здесь
и
д алее
нами.
—
М.
Ч.
23 Там же.
С. 553.
210


ностью
фиксирует
в
одном
из
пи сем
и
важность
сбл ижен ия
с
тр етьи м
руслом
—
зарубежным,
в
форме
выхода
внутри-
советского
произведения
на
европейскую
арену:
«...Пр еу вел ичи ваю т
вредное
зна чен ие
появления
романа
в
Ев р опе.
Наоборот,
на ши
друзья
счита ю т,
что
напеч ат ание
первого
нет енде нцио зно г о
русского
па т­
риотического
(то есть
—
не
эмигрантского,
не
“анти­
советского”
в
прямолинейном
с мы сле.
—
М.
Ч.)
произ­
вед е ния
автора,
жив ущего
здесь,
способствовало
бы
большему
сближению
и
углубило
бы
взаимопонима­
ни е. .. »24.
В
по з иции
Пастернака
были
нюансы
—
отпечатки
вр е­
мени.
Он
предложил
ром ан
«Новому миру»
—
журналу,
гот о­
вившему
тогд а
к
печати
роман
Ду ди нцева
«Не хлебом еди­
ны м », также начатый автором до смерти Сталина
—
заве­
домо
как
рукопись,
без
наде жд
на
печатание.
Об
этой
спе­
ц ифич еско й
ситуации
Пастернак
напомнит
официальным
писательским
инстанциям
осенью
1958 года,
когда
уже
р аз­
вернулась
его
тр ав ля.
В
письме
в
президиум
Союза
писа т е­
лей
он
ука з ал,
что
в
предложенной
официозом
«истории
передачи
рукописи
[за границу]
нарушена
последователь­
ность
событий», и пояснил:
«Роман был отдан в наши редакции в период печатания
произведения
Ду динце ва
и
общего
смягчения
литератур­
ных
ус л овий.
Можно
было
на деят ься ,
что
он
бу дет
напеча­
та н.
Только
пол года
спустя
рукопись
попала
в
руки
италь­
янского
комму нистич еско го
из дат еля ».
Бы ла
договоренность
о
пу бл икаци и
романа
и
с
Гослит­
издатом.
Пастернак
сетовал,
что
его
сего дня шние
гонители
умалчивают
об
отсрочках,
которые
автор
24 Письмо к Н.
Табидзе
от
21 августа 1957
г. // Там же.
С. 551.
211


«испрашивал у итальянского издателя и которые он
давал,
чтобы
Гослитиздат
ими
воспользовался
для
выпус­
ка
цензурованного
издания,
как
осн овы
итальянского
пере­
вода.
Ничем
этим
не
во спо ль зов ал ис ь»25.
Так
Пастернак
уходил
в
Тамиздат
(практически его
сконструировав
и
нравоучительно
поясняя
власти,
что
она
сам а
все
это
устроила)
—
чтобы
оттуда
вернуться
в
виде
книжки
в
уже
вовсю
разворачивавшийся
Самиздат,
где
оди нако во
ходило,
о динако во
подвергая
опасности
читате­
ле й,
и
напечатанное
«там», и здешнее рукописное26.
Пастернак
принимает
как
данность
на личие
ценз у ры
в
его
стране
и
необходимость
пройти
через
нее
пр ежд е,
чем
выйти
в
све т
в
зарубежных
издательствах.
Но
он,
во-первых,
открыто
ука зы вает
смену
одних
л ите­
ра ту рных
обстоятельств
др уги ми
—
сме ну
«оттепельного»
смягчения
(в том числе цензурного)
—
ужесточением.
То
есть
—
оглашает
то,
что
не
по д лежало ,
по
советским
не пи­
са ным
правилам,
оглашению
(слово « о т теп ель», напомним,
ни ко гда
не
употреблялась
в
официоз но м
языке). Во-вторых,
он,
оп ять -та ки
вопреки
у зусу
публично,
то
есть
в
официаль­
ном
письме,
обсуждает
принятые,
но
т акже
негласные
(или,
то чн ее,
давно
не
оглашающиеся)
условия
печатания
—
и
дер­
зает
попрекать
власть
задержкой
с
публикацией
своего
ро­
ма на.
Он,
по
су ти
дела,
заявляет:«Разповашим-нашим
пр а-
25 «А за мною шум погони...». С. 153.
26 Знаменитый скрипач Марк Лубоцкий в 1991
году
рассказывал
нам
в
Гамбурге,
как
в
1974 году,
еще
жив я
в
Советском
Союзе,
он
был
на
гастролях
в
Новосибирске
и,
улетая,
показал
в
аэропорту
провожав­
шей
его
слушательнице
(преподавательнице музыкальной школы)
страницу
изданного
на
Западе
«Доктора Живаго», относящуюся к
музыке.
Они
обсудили
э тот
п ас саж,
он
спрятал
книжку
в
портфель
и
улетел,
а
несколько
лет
спустя
узнал,
что
эту
д аму
сраз у
же
после
его
отлета
затаскали
в
КГ Б: «Предъявите запрещенные книги,
которые
он
вам
ос т ави л!» Предъявить она,
естественно,
ничего
не
м огла,
ее
не
арест ов али,
но
вычеркнули
из
оч ер еди
на
жилье,
в
к от орой
она
стояла
много
лет...
Эту
исто рию
—
одну
из
многих
—
я
не
раз
вспо ­
минала,
когда
слышала
в
1988 году (к ог да
роман
издали
в
Росси и )
от
м осков с ких
сн обо в: «Да его же все читали! ..»
212


вил ам
нельзя
выпускать
за
границей
ненапечатанное,
то
ес ть
не
цензурованное,
так
цензуровали
бы
поживей
да
и
печата­
ли !» Это должно было остервенить официоз,
как
в
последу­
ющие
го ды
его
остервеняло
поведение
правозащитников,
к оторы е
стали
настырно
требовать
от
власти
соблюдения
ею
же
изданных
за кон ов
и
конституции
(не раз отмеченная по­
литическими
арестантами
раздраженная
фра за
пр едст ави­
тел ей
«органов»
—
«Законы знаете! . .»)
И
в-третьих,
Пастернак
обращает
внимание
на
новую
ситуацию,
созданную
действиями
самой
власти
и
ею
вряд
ли
осознанную:
«Теперь огромным газетным тиражом напечатаны
исключительно
одни
неприемлемые
его
места,
препят­
ствовавшие
его
изд анию
и
к отор ые
я
соглашался
выпу ­
стить,
и
ничего,
кроме
грозящих
мне
лично
бедствий,
не
произошло.
Отчего
же
нельзя
б ыло
его
на печа тат ь
три
года
тому
назад,
с
соответствующими
из ъя т ия ми»27.
Автор
фиксирует,
что
создан
первый
прецедент
—
пе ча­
тание
«огромным газетным тиражом»
заведомо
нецензур­
ных
фрагментов
литературного
произведения!
И
—
«ниче­
го
не
пр ои з ошло ». Таким образом,
Пастернак
с
зоркостью,
обостренной
его
страданиями
э тих
дней,
подметил
и
ука­
зал,
что
самый
см ысл
советской
цензуры
поставлен
под
во­
прос.
За
два
го да
до
этого,
поздней
осенью
1956 года,
Ду дин-
цев ,
сумевший
напечатать
с вой
роман,
на
устных
его
обсу­
жд ени ях
говори л
уже
го раз до
менее
свободно,
чем
раско­
ванные
романом
и
фактом
его
напечатания
читатели.
Пас­
тернак
же
использовал
в
полемике
с
собратьями
по
це ху
(пока можно было ее вести)
печ а тный
опыт
Дуд ин цева
—
и
не
отступил
от
своего.
Он
хотел
закрепить
прецеденты
—
зафиксировать
первый
абрис
но вого
времени;
он
пыт ался
войти
в
волну,
подымавшуюся
в
начале
1956 года и вынес -
27 «А за мною шум погони...». С. 153.
213


шую
на
отмель
печати
роман
Д у динцева
и
два
выпуска
«Литературной Москвы»28.
К
началу
1959 года Пастернак был изъят из литератур ­
но го
пр оц есса.
В
том
же
году
вышел
и
остался
незамечен­
ным
роман
зэк а
с
немалым
стажем
Ю рия
Домбровского
«Обезьяна приходит за своим черепом», над которым ав ­
тор
работал
с
1943 года .
Почему
он
остался
незамеченным
(благодаря слишком плотному антифашистскому ка­
муфля жу?
не
были
готовы?)—
над
этим
еще
стоит
пораз­
мышл ят ь.
Че рез
два
с
половиной
года
после
смерти
П аст ерн ака,
осенью
1962 года,
в
«Новом мире», где не удалось напеча­
тать
«Доктора Живаго», появился «О ди н
д ень
Ивана
Де ни­
со в и ча» (написанный в 1959- м): так плотно шел напор из­
ну три
русской
литературы.
Чере з
два
год а
там
же
напечатан
«Хранитель древностей»
Ю.
Дом бр овск ог о,
нед о стато чно
замеченный
в
лучах
заслуженной
славы
Солженицына.
На­
чина лс я
новый,
второй
цикл
литературного
процесса,
ув ы,
того
же
советского
времени
—
«оттепель»
не
по д мыла
ос­
новных
опор.
Именно
Пастернак,
в
прямой
связи
с
пре мие й,
символи­
зир о вав шей
мировое
пр изна ние,
взялся
рассуждать
о
не-
рефлектируемом
с
1930- х
г одов,
застывшем
в
сво ей
дву­
смысленности
понятии
«советский писатель».
«Я еще и сейчас,
после
всего
по днято го
ш ума
и
ста тей,
продолжаю
ду мать ,
что
можно
бы ть
советским
человеком
и
писать
книги,
подобные
и Доктору
Живаго”,
—
пыт ал ся
объяснить
он
недавним
сотоварищам
(в цит.
пис ьме
ру­
ководству
СП
от
27 октября 1958 года). —
Я
только
шире
понимаю
права
и
возможности
советского
писателя
и
эт им
пред с тав лением
не
унижаю
его
звания».
28 В этом альманахе тогда же пытались напечатать (без усп ешн о)
от­
вергнутый
в
год
создания
(1933) самим Горьким,
т.
е.
самым
что
ни
на
е сть
либеральным
со в етским
цензором,
роман
Булгакова
«Жизнь
господина
де
М ольера».
214


И
еще
раз
в
том
же
тексте,
говоря
о
Нобелевской
пре ­
мии,
он
стремится
нейтрализовать
словосочетание
«совет­
ский
пис ате л ь», сведя его к первому,
географическому
зна­
чению,
из олиру я
его
от
второго,
идеологического
(издавна,
как
известно,
слипшегося
с
географическим)
—
и
тем
са­
мым
зачеркивая
оппозицию
«антисоветский»:
«...B
мо их
глазах
честь,
оказанная
мн е,
современному
писателю,
живущему
в
Р оссии
и,
следовательно,
советско­
му,
оказана
вместе
с
тем
и
в сей
сов етско й
ли тера туре .
Я
ого рче н,
что
был
так
слеп
и
заб лу ж дал ся»29.
Можно
бы ло
бы
сказ ат ь,
проецируя
на
политическую
жизнь
постсоветского
времени,
что
Пастернак
соп ос та вим
с
Горбачевым,
стремившимся
вл о жить
новое
содержание
в
старые
понятия.
Чере з
три
го да
Солженицын
см ах нет
со
стола
представление
о
«советском писателе»
во обще ,
как
впоследствии
Ельцин
поступит
со
в сей
советской
систе ­
мой.
5
Шолохов
очень
ра но
задумал
роман30, в некоторой сте­
пени
подобный
тому,
ко то рый
Пастернак
писал
уже
в
пос ­
ледней
трети
своего
литературного
пути,
—-
роман
о
рево­
люции
и
Гражданской
войне,
с
герое м ,
не
в писы вав шим ся
своей
незаурядностью
и
тяготением
к
свободе
и
к
со вес ти
в
строящееся
большевиками
общество
(нельзя не обратить
внимания
и
на
сходный
рисунок
прошедших
через
весь
ро­
ман
отношений
героя
с
его
обеими
женщинами).
Написать
29 «...A за мною шум погони». С. 153—154.
30 Наши аргументы в пользу его авторства мы излагали в разных рабо­
тах;
с м., в частности:
Михаил
Александрович
Шолохов,
г лавка
«Кто
автор
“Тихого Дона”?» // Энциклопедия для детей.
Т. 9. Русская
литература.
Час ть
вторая. XX век.
М .: Аван т а+, 1999. С. 408—409;
К
п роблеме
«ЕТ»: Феномен советского писателя как специфическо ­
го
аггл ом ер ата
биографии
и
т в орчест ва
// Revue des Etudes Slaves.
Paris / LXXIII/4. 2001. P. 637 -649.
215


и
напечатать
его
Шолохову
помогли
би ог ра фич еские
об­
с тояте льс тв а.
Во-первых,
возраст,
то
есть
принадлежность
ко
второму
поколению,
во-вторых,
определенная
узость
творческого
диапазона.
Л юди
перв ог о
поколения
(в нашем сюжете
—
Пастер­
нак)
были
обременены
своей
юностью
в
предреволюцион­
ной
России.
У
Шолохова,
в
отличие
от
ни х,
не
бы ло
мате­
риала
для
мучительной
рефлексии
о
ст епе ни
личной
заме­
шанности
в
подготовке
р ево люц ии:
он
участвовал
уже
в
ее
последствиях
—
в
виде
продотрядов.
Нам
приход ило с ь
обращать
вним а ние
на
важное
сужде­
ние
мемуариста
—
оно
проливает
св ет
на
гл убок ие
внут­
ренние
причины,
по
ко то рым
«Доктор Живаго»
не
был
на­
писан
в
течение
первого
ци кла
(как «Т их ий
Д он », добавим
мы):
«До войны он еще отчасти верил и в идеологические
требования
и
пы тал ся
писат ь
свой
роман
(главы о Патри ­
ке,
о
1905 годе)
на
основе
сильно
изно с ивш его ся
и
пощи­
панного,
дореволюционного
интеллигентского,
восходя­
ще го
еще
к
народничеству
мировоззрения,
и
у
нег о
ниче ­
го
не
п олучи лос ь.
Он
чувствовал
себя
в
безнадежном
положении
человека,
взявшегося
за
к вадр ат уру
круга.
Но
после
вой ны
он
обрел
оп ору
в
очень
св о бодно
понятом
хри ст иан ском
мировоззрении»31.
«Очень свободно понятом»
—
удачные
слова,
говорящие
о
смене
т ого
круга
вопросов,
на
которые
на
протяжении
в сего
пе рво го
цикла
старались
давать
ответы
лю ди
его
по-
31 Поливанов М.
Тайная
свобода
// Литературное обозрение, 1990,
No
2. С. 105. Принадлежавший к одному с Пастернаком поколению
Булгаков
не
решал,
однако,
тех
же
вопросов,
поскольку
никогда
не
ожидал
добра
от
революции
и
уже
осенью
1921 года,
попав
в
Моск­
ву,
ощущал
себя
«под пятой» (название его дневника тех лет)
побе­
д ител ей.
И
его
итоговый
роман
написан
был
уже
к
началу
1940-х го ­
дов
—
обозначив
собою
конец
первого
цикл а,
а
не
после
него,
как
«Доктор Живаго» (см. : Ч уда ков а М.
Пастернак
и
Булгаков:
рубеж
двух
лит ер атурн ых
цикл ов
// Литературное обозрение. 1 99 0. No2).
216


коления.
Автор
«Тихого Дона»
не
кру тилс я
в
кольце
эт их
вопросов,
бл изких
к
квадратуре
круга.
Он
вообще
скорее
не
размышляет
о
рев о лю ции,
а
изображает
судьбы
людей,
втя н утых
в
ее
ви хрь.
Что
ка саетс я
второго
бл аг о пр и ятству ющего
обстоя­
тельства
—
по
свойствам
Шо лох ов,
видимо,
не
мог,
встре­
тив
непреодолимые
препятствия
в
о дном
жанре,
временно
переключаться
на
другие
(как,
скажем,
Булгаков
на
драму,
после
неудачи
с
«Собачьим сердцем», или на роман
—
пос­
ле
полного
краха
на
советской
сцене). Он должен
был
бить
в
одну
точку
—
«пробивать»
свой
роман
любой
ценой.
С ос­
редоточенность
усилий
дала
с вой
эффект.
Шолохов
столкнулся
с
большими
трудностями
печ ат а­
ния
в
советских
журналах.
Он
практически
пошел
напере­
рез
потоку
—
почти
не
им ея
литературного
име ни,
ср азу
вызвав
недоумение
самим
обращением
к
большому
жанру
(рассказ
—
это
б ыло
ест ест венно
для
м оло дог о), а также
зрелостью
и
смелостью.
(Все это стало одной из причин со­
мне ний
в
авторстве
романа.)
Проследив
перипетии
борьбы
Шолохова
с
цензурой,
мы
пришли
к
выво ду,
что
в
ко нт ек­
сте
ко нца
1920-х
—
1930- х
го дов
она
был а
бес пр име рн ой32.
6-ю
ча сть
романа
журнал
«Октябрь»
печатать
от каз ал­
ся 3 3. 2 декабря 1931 года автор пишет Е.
Г.
Ле вицко й
о
том,
что
уже
исправленная
им
6-я
ча сть
«не удовлетворила некоторых членов редколлегии
“Октября”,
те
р еш ител ьно
запротестовали
против
печа-
32 См.
его
письма
— Серафимовичу от 1
апреля
1930 г., Е.
Г.
Левицкой
от
2 апреля 1930
г.
и
д р. (Шолохов М.
А.
Письма.
М ., 2003. С. 51—55).
33 2 апреля 1930
г.
Шолохов
пишет
Левицкой,
что
предложенные
Фа­
деевым
изменения
для
него
«неприемлемы никак.
Он
говорит,
еж ели
я
Гри гор ия
не
сд елаю
свои м,
то
роман
не
может
быть
напечатан. <...>
Делать
всю
вещь
— и главное конец —
та к,
как
кому-то
хочется,
я
не
стану.
Заявляю
это
категорически.
Я
предпочту
лучше
сов сем
не
пе­
чат ат ь,
н ежели
делать
это
помимо
своего
желания,
в
ущерб
и
роману
и
с ебе.
Вот
так
я
ставлю
в опро с.
И
пусть
Фад еев
(он же “во ждь"
те­
пер ь. ..) не доказывает мне,
что
“закон художественного произведе­
ния
требует
такого
конца,
иначе
роман
буде т
объективно
реакцион­
ны м”. Это не закон)» (Шолохов М.
А.
Пись ма .
С. 54).
217


т ания
и
6-я
ча сть
пошла
в
культпроп
ЦК.
Час
от
часу
не
легче
и
таким
образом
три
года»34.
П еча тая
в
конце
концов
текст, «Октябрь»
тем
не
ме нее
сде лал
не
согласованные
автором
купюры
вNo 3 (что было
уже
достаточно
обычной
пр акт ико й).
Шолохов
остановил
печатание
и
заст а вил
редакцию
в
следующем
No
5/6 напе ­
чатать
из ъя тые
мес та !35 После журнальных мытарств
Шолохов
принял
решение
4-й
том
не
печатать
в
журна­
лах
—
сразу
отдельной
книгой36.
П о следу ющая
работа
над
рома ном
тормозилась
уже
дру­
гими
обстоятельствами
—
страшными
последствиями
кол ­
л ект иви зац ии,
а
позже
—
арестами
друзей
и
добрых
знако­
мых .
Он
стремился
воздействовать
на
обстоятельства
—
гл авн ым
образом
посредством
п исем
к
С тал ину
(начиная
с
января
1931 года) .
Не льзя
не д оо ценива ть
связанный
с
этим
риск.
В
письме
Сталину
от
4 апреля 1933 он описы­
вал ,
как
идут
в
его
Веш енс ком
районе
хлебозаготовки:
«В Грачевском колхозе уполномоченный РК [ ра йо нн ого
комитета
ВКП(б)]придопросе[стремясь
любой
ценой
от-
34 Шолохов М .
А.
Пи сьм а.
С. 74.
35 В апреле 1932
г.
он
пишет
Е.
Г.
и
И.
К.
Левицким:«СNo5 “Октября”
я
с ызнов а
и
по
со бс твен но му>
поч ину
прекра ща ю
печатание
“Тих< о го>
Д он а”. Зарезали они меня во 2
No,
н есм отря
на
догово­
ренно сть.
А
я
этак
не
хочу.
Вид имо,
де ло
с
печат<анием>3кн.
при­
дет ся
всерьез
о тложи ть
до
конца
2 пятилетки» (Письма .
С.
79).
В
No
5/6 «Октября», вместо очередных глав романа, «в самом конце,
петитом,
без
обозначения
в
оглавлении,
был и
напечатаны
три
ф раг­
мент а
со
следу ющи м
редакционным
у ве д ом ле ние м: “По техническим
причинам
(рассыпан набор)
из
No
1и2
в
романе
“Тихий Дон”
вып а­
ли
след ующ ие
к у ски".
Да лее
под
заголовками
“Конец XII
главы”,
“Конец XXXI
главы"
и
“Конец XXXIII
главы"
были
напечатаны»
—
дальше
шли
пояснения
к
фрагментам;
другого
такого
случая
—
от­
дельног о
печатания
восстановленных
куп юр
явно
це нзур ног о
харак­
тера
—
за
эти
г оды
мы
не
зн аем.
Не
все
купюры
б ыли
воспроизведе­
ны
в
данном
номере
жу рнал а,
но
в
«том же 1932
г.
Шолохов
восстано­
вил
ряд
купировавшихся
м ест
при
издании
романа
в
Гослитиздате»
(примеч. 3 к письму 46 —
Письма.
С . 80—81).
36 Шолохов М.
А.
Пи сьм а.
С . 163. Только во второй половине 1937
года
он
из ме нил
свое
решен и е
(см.
там
же,
с . 164, примеч.
к
п исьму
86).
218


нять
у
людей
зерно,
не
добранное
до
“спущенной”
рай ону
нереальной
цифры ]
подвешивал
колхозниц
за
шею
к
пот ол­
ку,
продолжал
допрашивать
полузадушенных,
пот ом
на
рем­
не
вел
к
р еке,
избивал
по
дороге
ногам и,
ставил
на
л ьду
на
колени
и
продолжал
допрашивать.
<...> Я видел такое,
че го
нельзя
забыть
до
смерти:
в
хут оре
<...> но чью,
на
лютом
ве­
тру,
на
морозе,
когда
да же
собаки
прячутся
от
холода,
семь и
выкинутых
из
до мов
[те,
кто
“недосдал”
х леб
до
нужной
цифры]
жгли
на
проулках
кос тры
и
сидели
возле
огня.
Де­
тей
заворачивали
в
лохмотья
и
кл али
на
оттаявшую
от
огн я
землю.
Да
разв е
же
можно
так
издеваться
над
люд ьми ?»
Рассказывая,
как
один
грудной
ребенок
замерз
на
ру ках
у
матери
(никто не мог пустить людей в дом под угрозой
вы селе ни я), Шолохов заключал:
«Бесспорно одно:
огромное
количество
взр о слых
и
“цветов жизни ”
после
двухмесячной
зимовки
на
снегу
уйд ут
из
этой
жизни
вм есте
с
последним
снегом».
Конец
письма
почти
угр ожающ ий: «Решил,
что
лучше
напис ать
Вам ,
нежели
на
тако м
материале
создавать
последнюю
кн игу
“Поднятой целины”».
Стал ин
отреагировал
телеграммой-молнией
(16 апреля
1933), в тот же день Шолохов пишет ответное письмо
с
множеством
новых
подробностей,
присовокупляя:
«Письмо к Вам
—
единственное,
что
нап иса л
с
ноября
прошлого
го да.
Для
творческой
работы
последние
полгода
бы ли
вы ч еркну ты.
З ато
сейчас
бу ду
ра бот ать
с
у деся те­
ренной
э нерг ией »37.
30 апреля 1933 года Шолохов пишет Е.
Г.
Левицкой:
«Я бы хотел видеть такого человека,
который
с охрани л
бы
оптимизм
и
внимат ель но сть
к
себ е
и
ближним
при
37 Там же.
С. 114,119, 124, 132.
219


ус лов ии,
ког да
вокруг
не го
сотнями
мрут
от
голода
люди,
а
тыс ячи
и
десятки
тысяч
ползают
опухшие
и
по те р явшие
облик
человеческий. <...>
С ейчас
я
несколько
распрямил­
ся:
по слал
хозяину
два
письма
(единственный продукт
“творчества”
за
п о лг о да )<...>»38.
16 сентября 1937 генеральный секретарь Союза писате ­
лей
В.
Ставский
информирует
Сталина:
«В связи с тревожными сообщениями о поведении
Ми хаи ла
Шолохова,
я
побывал
у
не го
в
с та нице
Вешен-
ской. <...> М.
Шолохов
до
сих
пор
не
сд ал
ни
IV- й
кн иги
“Тихого Дона”,
ни
2-й
книги
“Поднятой целины”. О н го­
ворит,
что
обстановка
и
условия
его
ж изни
в
Вешенском
районе
лишили
его
возможности
писать».
Шолохов
дает
Ставскому
прочитать
300 страниц IV-ro
т ома
«Тихого Дона» .
38 Там же.
С. 135—136. Курсив наш.
—
М.
Ч.
Лидия
Гинзбург,
по
во з­
раст у
—
из
поколения
Шолохова,
но
бл изко
стоявшая
к
поколению
1890-х
(говоря об умонастроении
—
описываемом
далее,
—
своей
сред ы,
она
упоминает
В.
М.
Жи рм ун ско г о, 1891 года рождения,
а
свой
текст
оз аг лавли вае т
строко й
Пастернака), вспоминает,
что
о
голоде
«доходили неясные,
подавленные
слухи.
Мы
ни
за
что
не
от­
вечали
и
ничем
не
могли
п омо чь;
в
наше
поле
это
не
вошло.
Поэтому
мы
были
равнодушны
и
з ан и мались
т ем,
что
нас
кас ается .
На
этот
фа кт
не
было
установки,
как
не
бы ло
установки
на
ф акт
коллективи­
зации
(тоже подавленные слухи), на аресты,
пока
они
совершались
в
другой
среде
и
еще
не
стали
опасностью
для
пласта,
к
которому
принадлежали
р ав нодуш н ые» (Гинзбург Л.
Я. «И заодно с правопо­
рядк ом.. .» // Тыняновский сборник:
Третьи
Тыняновские
чтения.
Р ига , 1988. С. 220—221). Она сравнивает советское время с годами
борьбы
с
голодом
1891 года, «в которой принимали участие Толстой
и
Че хо в », когда на эту борьбу работало «о б ще ст венн ое
мнение»(там
же,
с . 220). Уничтожение общественного мнения ( как
гл асн ого
явле­
ния)
в
советское
время
пр ивело
к
том у
отчуждению
од ной
сред ы
от
другой,
которое
она
и
осмысливает.
Для
Шолохова
все
происходило
в
его
среде,
и
он
был
уверен,
что
от­
вечает
за
про исх од ящ ее.
А
описываемая
отчужденность
другой
сре ­
ды
возбуждала
постепенно
его
враждебность
к
«городской»
ин тел­
л иге нции,
проявившуюся
в
послевоенные
и
нараставшую
в
последу­
ющие
годы.
Личность
оказалась
$же и слабее таланта .
220


«Удручающее впечатление производит картина разру ­
шения
хутора
Татарского,
сме рть
Дарьи
и
Натальи
Меле ­
ховых ,
общий
тон
разрушения
и
какой-то
безнадежности,
лежащей
на
всех
трехстах
страницах»
(заметим,
что
все
это
останется
в
тексте,
который
автор
нач нет
печатать
в
«Новом мире»
с
ноября
того
же
года).
«Какова же Вешенская обстановка у Шолохова?
Три
ме сяца
тому
назад
арестован
б.
секретарь
Вешен ско г о
райкома
ВК П(б)
Луговой
—
самый
б ольш ой
политиче­
ский
и
личный
друг
Шолохова».
Арестована
цел ая
гр уппа
бл из ких
ему
людей.
«Шолохов решительно,
категорически
заявляет,
что
никаких
разн огл асий
с
политикой
партии
и
правительст­
ва
у
него
нет,
но
д ело
Лугового
вызывает
у
нег о
бол ьшие
со мнения
в
действиях
мес тны х
в ластей ».
Ставский
пишет
о
возможности
его
самоубийства39.
Это
не
вхо дит
в
расчеты
Ст ал ина.
Он
вызывает
Шолохова
в
М ос кву,
беседует
с
ним.
Часть
арестованных
ос вобожд а ­
ют.
Шолохов
продолжает
бомбардировать
Сталина
резки­
ми
письмами,
подробно
пр иво дя
описания
пыток
(со слов
освобожденных
благодаря
его
хлопотам)40, —
тема,
на
пу б-
39 Шолохов М.
Пи сьм а.
С . 437 —440.
40 Напр., в многостраничном письме от 16
февраля
1938 г.: «...Плевали
в
лицо
и
не
велели
стирать
пле вко в,
били
кулаками
и
н ог ами,
броса­
ли
в
лицо
ок урк и . <...> Среди ночи в камеру приходил следователь
Григорьев,
вел
такой
р а зго в ор : “Все равно не отмолчишься!
Заста­
вим
говорить!
Ты
в
на ших
рук ах.
ЦК
дал
санкцию
на
т вой
арест?
Да л . <...> Не будешь говорить,
не
выд ашь
своих
со уча стник ов
—
пе­
ребье м
руки.
За жи вут
руки
—
перебьем
ноги.
Н оги
заживут
— пере­
бь ем
реб ра.
Кровью
ссат ь
и
срать
б уд еш ь! [напомним читателю
—
это
письмо
Сталину,
и
не
1926-го или 1929-го,
а
февраля
1938- го го­
да.
—М.
Ч.] В крови будешь ползать у моих ног и,
как
милости,
пр о­
си ть
будешь
см ерти.
Вот
тогда
убьем!
Составим
акт,
что
издох,
и
вы­
кинем
в
я му"» (Там же.
С. 19 9).
221


л ичное
обсу жд ение
которой
был
наложен
неп иса ный,
но
абсо лют ны й
з апр ет.
Он
пиш ет
в
1931—1940 годах свой «А рхи п е лаг
Гу ла г»,
с
яркими
образами
садистов-следователей,
с
жуткими
судь­
бам и
арестованных
(и мучимых безо всякого ареста во
время
хлебозаготовок)
—
на
материале
одной
Ростовской
области
и
адр ес уя
текст
одному
читателю:
до
начала
1990- х
годов
никто
—
ни
в
отечестве,
ни
на
Западе
—
не
узнал
о
его
со дер жани и.
Автор
это го
повествования
касае тс я
большого
количе­
ств а
судеб
еще
живых
(часть уже расстреляна)
людей,
до­
би ваясь
их
освобождения,
—
вплоть
до
ноября
1940 года,
и
Шкирятов,
Бе рия
и
Меркулов
вынуждены
писать
длинные
и
лживые
отв еты
Ста ли н у41.
б
Формирование
особого
социального
субъекта
—
совет­
ского
писателя
—
шло
так:
под
покровом
традиционных
пр ед ст ав лений
о
рус ск ом
писателе
и
его
месте
в
обществе
(властитель дум,
кумир
молодежи,
моральный
образец,
за­
щитник
с ирых
и
убогих,
пророк)
предъявлялись
совсем
новые,
неписаные
требования
к
писателю.
Шолохов
их
по­
нял
и
полностью
принял.
Он
стремился
стать
советским
писат е ле м,
значитель­
ная
часть
благородных
дей ст вий
которого,
в
отличие
от
времени,
ког да
жили
и
писали
Толстой
и
Чехов,
был а
под­
с пуд ной
—
хлопоты
за
десятки
тысяч
земляков,
обра щ ае­
мых
в
рабов,
за
арестованных
и
подвергающихся
пыткам,
за
сына
Андрея
Платонова
и
др.
не
подлежали,
в
отличие
от
прежней
России,
обнародованию
и
оставались
по
большей
части
неизвестными.
Тотальная
подспудность
очень
в аж­
на
—
это
означало,
что
не
только
письма,
но
все
са моот в ер­
жен ные,
связанные
с
ри ском
его
дейст ви я
был и
адресова­
ны
только
одному
человеку,
исключая
саму
постановку
41 Шолохов М .
П и сьма.
С . 4 41—458.
222


проблемы
«писатель и общество».
Действия
же
малопри­
глядные,
напротив,
широко
афишировались,
сл ужа
пропа­
га ндис тс ким
це лям
советской
власти
и
формированию
контекста
«советское общество», и были совершенно необ­
ходимой
част ью
«отработки»
за
право
печататься.
Шол о­
хов
не
уста в ал
подтверждать
публично,
что
«никаких раз­
ногласий
с
политикой
пар тии
и
правительства
у
него
нет »
(см.
ранее
письмо
Ставского
Сталину).
По
нашей
гипотезе,
он
пос та вил
себе
гла вн ую
задачу
—
сде ла ть
достоянием
печати
и
м ног омил лио нно го
читателя
свой
роман,
не
дела ть
уступок
только
в
отношении
его
те к­
ста.
Р еше ние
принесло
дво як ий
рез ул ьт ат:
ввело
в
литера­
тур у
советских
лет
роман,
рез ко
от
нее
отличавшийся,
во з­
вышавшийся
над
не й,
—
и
разрушило
по ст епен но
личность
автора.
На
это
разрушение,
несомненно,
влияла
сама
соци­
альная
ситуация,
с
которой
он
соприкасался
гора здо
тес­
н ее,
чем
его
сотоварищи
по
писательскому
цеху
—
жители
Москвы
и
Лен инг р ада.
Расстрел
в
1927 году прототипа
Григория
Мелехова
(с очень большим портретным сходст­
вом
с
ним)
Харлампия
Ермакова
(без суда
—
как
за
шесть
лет
до
этого
др уг ого
прототипа,
знаменитого
Филиппа
Миронова)
не
мог
не
стать
для
него
глубокой
травмой.
Шолохов
ве сь
1926 год регулярно беседовал с Ермаковым,
и
эти
беседы,
по
в сей
видимости,
ле гли
в
основу
оп исан ия
событий
1919 года в романе.
Уничтожение
крестьянства
и
остатков
казач ес т ва
в
1929—1933 годах,
аресты
и
рас­
стрелы
1936—1938 годов,
прямая
угроза
его
собственной
жизни
от
его
же
земляков
(двойников повзрослевшего
и
деградировавшего
Мих аи ла
Кошевого)
—
все
это
не
мо г­
ло
не
дейст во ват ь
разрушительно
на
то го,
кто
не
то лько
продолжал
жит ь
в
этой
атмосфере,
но
должен
был
с тре­
миться
удержаться
на
поверхности
печатной
литературной
жизни.
А
зна чит ,
дел ать
ви д,
что
ничего
чудови щ ного
не
происходило
и
не
происходит.
Принятое
Шо лох овым
в
определенный
момент
резкое
отделение
творчества
от
личности
и
биографии
для
него
са­
мого
всегда
оставалось
в
силе
и
даж е
год
от
го ду
укрепля­
ло сь,
принимая
форму
циниче с ко го
вызова:
я
—
автор
не­
223


превзойденного
«Тихого Дона», остальное вас не должно
касаться!
Такое
жиз н епо ведени е
интенсивно
формировало
нову ю
для
российского
общества
м оде ль,
русский
писатель
см е­
нялся
советским
пис ате ле м,
тогда
как
общественность
(относительно малочисленная в советском обществе)
с тре­
милась
применять
к
н ему
пр ежн ие
мерки,
н аста ивая
(по
понятным
причинам)
на
их
незыблемости.
Доказательства
она
увидела
в
Пас тер наке,
а
за тем
в
Солженицыне,
осоз­
на нно
проделывавшем
работу,
противоположную
Шолохо­
ву,
—
формируя
модель
«русский писатель в советском об­
ще ств е».
К
моменту
пр ису ждени я
Нобелевской
премии
Шо лохо­
ву
уже
нечего
п ре дложи ть
ни
Тамиздату,
ни
Сям изд ату
(родной язык сам толкает к такому обозначению для со­
ветской
пе чат и), ни тем более Самиздату.
К
этому
време­
ни
его
творческий
потенциал,
как
и
возможность
сопроти­
вления,
рав ен
нулю,
личность
деградировала
(достаточно
сравнить,
скажем,
его
письма
Хрущеву
и
Брежневу
1960-х
годов
с
письмами
Сталину
1930-х) .
Западные
журналисты
о бр ащал ись
к
Шолохову,
воз­
можно,
не
отдавая
себ е
отчета
в
масштабах
этой
дегр ада­
ции
(усугублявшейся алкоголизмом), а возможно,
стре­
мясь
их
уяснить.
Они
говор ят
с
ним
как
с
человеком,
про­
шедшим
инициацию
на
европейского
писателя.
Его
прежние
«желчные замечания»
по
адресу
Бу нина
и
Пас­
тернака
они
ск л онны
объ яс н ят ь, «быть может,
тем,
что
Шведская
Академия
ни ко гда
не
наградила
по дли нно
со­
ветского
писателя,
и
что
Шолохов
с
горечью
относился
к
это й
“несправедливости ”.
Те пе рь,
когд а
его
заслуги
признаны,
Ш олохов ,
вероятно,
знает,
что
по лу че нные
им
почести
накладывают
обязательства.
Надп исы вая
сво е
имя
на
но бел евск их
табличках», он «занимает
н ако нец
сво е
место
в
международном
сообществе
в ели ких
писате­
лей».
Автор
цитируемой
ста тьи
напоминает
о
судьбе
Си­
нявского
(ио связи его с именем предшествующего рус­
ско го
лауреата
Па стер нак а)
и
стремится
надоумить
ново­
го
лауреата:
224


«Во всяком случае Шолохов находится в лучшем поло ­
жении,
чем
кто-либо
другой,
чтобы
вмешаться
в
пользу
заключенного
в
тюр ьму
писателя.
Совершив
поступок,
которого
от
нег о
ожидают,
он
поступит
в
традициях
Но­
белевской
п р еми и. ..»42.
Но
Шо лох ов
давно
не
з нает
и
не
хочет
знать
каких
бы
то
ни
б ыло
«традиций»
и
признает
только
то,«чтомой ЦКмне
пос ове тует » (как сказано в его цитированном ранее письме
Брежневу
от
30июля 1965 года). Западные журналисты не
мог ут
и
вообразить
се бе,
какой
твердости
аггломерат
«со­
ве тс кий
писатель»
получен
в
ре зул ьт ате
многолетней
прес­
сов ки
и
прокаливания
и
как
велик
может
бы ть
разрыв
ме ж­
ду
бывшим
творчеством
и
нын еш ней
личностью.
Разрушена
сама
его
речь,
устная
и
письменная.
В
Но бе­
л евско м
выступлении
Шолохова
(декабрь 1965 года)
—
сравнительно
коротком
и,
по-видимому,
прошедшем
мно­
гоступенчатую
редактуру
в
разных
о тделах
ЦК
(что ни ­
ско л ько
не
отменяет
личной
ответственности
автора), —
два жды
употреблено
слово
«борьба», дважды
—
«борец»,
два жды
—
«бороться», трижды
—
«прогресс» .
Тек ст
п ро­
низан
подобными
советизмами:
«Я представляю здесь большой отряд писателей моей
Родины
<...> .
Эт от
жанр
по
природе
своей
представляет
самый
широкий
пл ацд арм
для
художника-реалиста».
Своеобразие
социалистического
реа ли зма
«в том,
что
он
выражает
мировоззрение,
не
приемлю­
щее
ни
созерцательности,
ни
у хода
от
д ейств ител ьно сти,
зовущее
к
борьбе
за
прогресс
человечества
<... >
Быть
борцом
за
мир
во
в сем
мире
и
воспитывать
свои м
словом
таких
б орцов
п овс юду,
к уда
это
с лово
доходит
<...>
Я
пр инадл еж у
к
тем
писателям,
которые
видят
для
42 Ферон Б.
Шолохов,
Пастернак
и
Синявский
(«Monde», 24 октября 1964
г.;
ци т.
по:
Белая
книга
о
де ле
Синявского
и
Даниэ ля.
М., 1966. С. 12—13).
8 Новые работы
225


себ я
высшую
честь
и
выс шую
свободу
в
ничем
не
стесня­
емой
(!—
М. Ч.)
возможности
служить
своим
пером
тру­
довому
нар оду »4^.
Чер ез
несколько
месяцев,
в
апреле
1966 года,
вскоре
по­
сле
приговора
Синявскому
и
Даниэлю,
вызвавшего
в
св о­
бодном
ми ре
все общ ее
пот ря се ние
своей
жестокостью
и
открывшего,
наконец,
гла за
на
со ветск ий
тоталитаризм
тем,
к ому
недостаточно
было
прежней
информации,
Ш оло­
хов
в
ре чи
на
XXIII съезде КПСС дал ответ на взывания
к
нему
мировой
общественности:
«Мне стыдно за тех,
кто
пы тал ся
и
пытается
бра ть
их
под
защиту,
чем
бы
эта
защита
ни
мотивировалась.
(Про ­
должительные
ап л од исмент ы.) <...> Попадись эти молод­
чики
с
черной
совестью
в
памятные
двадцатые
го ды,
ко­
гда
судили,
не
опираясь
на
строго
разграниченные
статьи
Уголов ног о
ко дек са,
а
“руководствуясь революционным
пр авосо знание м” (аплодисменты), ох,
не
ту
ме ру
нак аза­
ния
получили
бы
эти
о бо р о т ни ! (аплодисменты)»44.
На
речь
Шолохова
отк рытым
письмом,
разосланным
во
все
центральные
газ ет ы,
но,
естественно,
ставшим
достоя­
ние м
только
Самиздата
и
Тамиздата,
отв еч ает
Л.
К.
Чуков­
ская .
Она
пишет:
«За все многовековое существование русской культу­
ры
я
не
мог у
вспомнить
другого
писателя,
который,
по­
добно
Ва м,
публично
вы раз ил
бы
свое
сожаление
не
о
то м,
что
вынесенный
судьями
приговор
слишком
суров,
а
о
том ,
что
он
слишком
мягок»4^.
43 Нобелевская премия по литературе:
Лауреаты
1901—2001.
СПб.,
2003. С. 168-169.
44 Белая книга. ..
С. 389.«На пресс-конференции
в
Токийском
аэ роп ор­
ту
Шолохов
пошел
еще
дальше.
Он
заявил,
что
“дал бы Синявскому
и
Даниэ лю
в
три
раза
больше”,
а
“Арагону нечего лезть не в свои де ­
ла ”» (там же,
с . 390).
45 Там же,
с. 390.
226


Лучши е
пр едст ави тел и
обще ст венно ст и
не
хотят
п ри­
знать
сущ ес тв о вания
феномена
«советский писатель»46.
Шолохов,
как
и
Пастернак
в
1958 году,
имел
св ою
тепе­
решнюю
идею
сов етско г о
писателя
и
выразил
ее
в
ре чи
1966 года,
попутно
глумясь
над
приговоренными
к
дли­
тельным
срокам
каторги
литераторами-соотечественника­
ми.
Можно
различить
д аже
некую
подспудную
интенцию.
Он
подчеркивает,
например,
что
в
его
Нобелевской
речи,
пр о из несенно й
в
а уд ит ории,
которая
«значительно отлича­
лас ь
от
сегодняшней
(Оживление в зале)», форма изложе ­
ния
его
мы слей
(«о роли художника в общественной жиз­
ни ») «была соответственно иной.
Форма!
Не
содержание.
(Бурные продолжительные аплодисменты)».
И
дал ее
он
заявляет
свое,
так
сказать,
кредо:
«Где бы ни выступал советский человек,
он
должен
вы­
ступать
как
советский
патриот.
Мес то
писат еля
в
общ е ст­
венной
жизни
мы,
со ве тские
литераторы,
оп ре деля ем
как
коммунисты,
как
сын о вья
нашей
великой
Родины...
<...>
46 Ситуация литературоцентричности российского общества,
давн о
ст авш его
сов етск и м,
—
дл ит ся;
она
сохраняется
вплоть
до
1990 го­
да
—
по сле днег о
го да
«перестройки». К он ец е е впе р вые зафи к си ро­
ван
в
печати
в
январе
1991 года .
К
том у
времен и
выяснилось
с
ярко й
очевидностью
(по крайней мере для автора этой фиксации), что
поддержка
вл ас ти,
в
пер вую
оч ередь
материальная,
но
и
«моральная»
(оксюморонно применяя это слово к аморальным по сути отношени­
ям)
— престижное место в обществе, —
большинству
п ечат ающ ихся
литераторов
была
много
важнее
св об оды
слова
и
печати.
В
го ды
«пе­
рес тро йки»
кончилось
подчинение
литературы
партии
—
но
кончи­
лась
и
поддержка.
И
оказалось,
что
писатели
очень
привыкли
к
это­
му
странному
симбиозу
—
они
и
н аследни к и
р усск ой
классики,
вла­
стительницы
дум,
они
же
и
представители
официально
поощряемой
профессии,
призванной
«художественно»
опосредовать
идеологиче­
ски е
догмы.
И,
приезжая
в
«творческие командировки»
в
районные
и
областн ы е
города
Ро ссии,
многие
год ы
советские
пи са тели
снисхо­
д ите льно
с мот рели
на
дов ерчи во
внимающую
им
читательскую
ау­
диторию
с
высоты,
так
сказать,
об еих
пирам ид .
Дв ад цать
пос лех ру-
щ евс ких
ле т,
предшествовавших
н овому
историческому
п ери оду,
не
ослабили ,
а
упрочи ли
их
центральное
положение,
и
в
1990 году
они
—
в
ужасе
и
злобе
от
того,
что
те ряют
его
и,
похоже,
беспово­
ротно
(об этом см.: Чудакова М.
Не
з аслон ятьс я
от
реал ьно сти
//
Литературная
г аз ет а. 1991. 9 января,
No
1. С. 1—2).
8'
227


Совсем
другая
картина
получается,
ко гда
объявляется
не­
кий
сочинитель,
который
у
нас
пишет
об
одном,
а
за
рубе­
жом
издает
со верш ен но
иное.
Пол ьз ует ся
он
одним
и
тем
же
русским
яз ыко м,
но
для
того,
чтобы
в
одном
случае
за­
маскироваться,
а
в
другом
—
осквернить
этот
язык
бе ше­
ной
злобой,
ненавистью
ко
всему
с ов ет с ко му...»47.
Что
же
подспудное
можно
увидеть
в
этой
нас квоз ь
со­
ветской
риторике?..
Если
бы
Шолохов
был
способен
облечь
невыраженное
в
слова,
а
потом
решиться
их
где-либо
произнести,
то
полу­
чилось
бы
что-то
вроде
такого
монолога:
«Да ...
Это
легкое
д ело
—
писать
роман
дес ять
л ет,
вло­
жить
в
нег о
все,
что
ду мае шь
о
роковом
вр еме ни
России,
а
при
пер вых
трудностях
печатания
в зять
да
и
отдать
итальянцу!..
А
наши,
российские,
пусть,
как
положено
быдлу,
ж уют
пропагандистскую
жвачку...
Еще
тог о
лег ­
че
—
пи сать
сразу
не
для
своих,
а
для
западного
читате­
ля.. .
А
здесь
писать
и
говорить
совсем
другое...
Это
дешево
стоит!
Жили
надвое
—
вот
и
сидите
т епер ь!
А
вы
попро­
бовали
бы
как
я !.. Тащить четыре тома двенадцать лет че­
рез
ценз у ру
—
критику
—
редактуру!..
И
победить!..
И
о тдать
сво ему
многомиллионному
чи тател ю
—
чтобы
он
зна л
о
лютом
на шем
вре м ени ...»
Ничего
э того
Шолохов
сказа ть
уже
не
может
—
ни
съез­
ду,
ни
близ ки м,
ни,
вероятно,
себе
самому.
И
это
никогда
не
вы сказан но е
ду шит
его,
давит,
выливается
в
слепящий
глаза
гнев,
не
оче нь
понятный
слушателям
(хоть и встреча ­
емый
аплодисментами,
выражающими
бол ее
вс его
искон­
но -р у сское
«Во дает!» или сегодняшнее «П ри к ольн о!»),
и
черную
зл обу
(ту самую «беш е ную
зло бу», которую он
и
приписывает
понятным,
наверное,
для
психоаналитиков
образом
осужденным
ли те ра то ра м), вызывая оторопь даже
у
видавшей
советские
ви ды
Л.
К.
Чуковской.
47 Белая книга ...
С. 388.
228


7
Шолохов
выжал
все
из
возможностей
советской
печати
и
достиг
пик а
в
фина льн ой
точке
п е рвого
цикл а
литератур­
н ого
процесса
советского
времени:
последний, 4-й
том
«Тихого Дона»
вышел
в
1938—1940 годах,
увидев
с вет
глав­
ным
образом
потому,
что
продолжал
печатавшийся,
знако­
мый
всей
стране
роман,
финала
которого
напряженно
ожидали
миллионы
читателей.
Заметим,
что
официальная
оценка
романа
—
например,
при
о бс уж дении
его
членами
только
что
учрежденного
Комитета
по
Сталинским
преми­
ям,
—
исходила
из
того,
что
роман
будет
продолжен,
по­
ск ол ьку
фи нал
его
совершенно
противоречил
прочно
с ло­
жившемуся
канону
«советского»
романа.
Этот
взгляд
вы­
разил
А.
Н.
Толстой,
об ъяв ив
при
то м,
что
будет
голосовать
за
присуждение
Шолохову
Ст ал инско й
премии:
«Конец 4-й
книги
<...>
компрометирует
у
читателя
и
мятущийся
обра з
Григория
Мел ехо ва,
и
вес ь
создан­
ный
Шолоховым
мир
образов
<...>. Такой конец
“Тихого
До на”
—
за мы сел
или
ошибка?
Я
думаю,
что
оши бка.
Причем
ошибка
только
в
том
с луч ае,
е сли
на
этой
4-й
кн иге
“Тихий Дон”
ко нч ае тся...
Но
нам
кажется,
что
эта
ошибка
бу дет
испр ав ле на
волею
читательских
масс,
тре­
бующих
от
автора
продолжения
жи зни
Григория
Меле­
хо ва.
<...>
Григорий
не
должен
уйти
из
литературы
как
бандит.
Это
неверно
по
отношению
к
народу
и
к
ре волю ­
ции».
А.
Фадеев,
с
первой
книг и
романа
оказывавший
на
ав то­
ра,
как
один
из
руководителей
РАППа,
огромное
давление,
которому
тот
не
поддался,
в ысказ ал ся
по
поводу
финал а
еще
резче:
«...Эт о
—
про изве дение ,
равное
которому
трудно
най­
ти.
Но
с
другой
стороны,
все
мы
обиж ены
концом
произ­
ведения
в
самых
лучших
советских
чувствах.
<...> 14 лет
писал,
как
лю ди
рубили
друг
дру гу
гол ов ы,
—
и
ничего
не
по­
229


лучилось
в
результате
рубки4^. <...>
В
зав ер ше нии
роман
д олжен
был
прояснить
идею.
А
Шолохов
поставил
чит а­
те ля
в
тупик.
И
вот
это
ставит
нас
в
затруднительное
по­
ложение
при
о ценке.
Мое
личное
мнение,
что
там
не
по­
казана
победа
Ста лин ск ого
дела,
и
это
мен я
заставляет
колебаться
в
вы бо ре...»49.
Хар акте р
обс уж дени я
убеждает,
что
будь
подобный
ро­
ман
лишь
задуман
в
эти
годы
—
он
на
десятилетия
остался
бы
в
рукописи,
как
«Мастер и Маргарита» .
«Тихий Дон»
трассирующей
пулей
про шил
весь
цикл,
ос та вляя
после
печатания
каждой
из
четырех
книг
свой
след
в
литературном
процессе.
Шолохов
—
герой
п е рвого
ци кла
с
его
проблемами.
Роман
опередил
повесть
С олже ни­
цына
изображением
народного
ге роя
(сменившего наконец
лиш не го
человека)
в
центре
повествования,
а
«Красное ко­
лесо»
и
«Доктора Живаго»
—
эпич еским
изображением
России
времени
мировой
войны
и
р ев ол юции.
Об реч ен­
ность
самого
яркого
из
героев,
находящегося
во
центре
ро­
мана,
на
последних
его
страницах
сделала
ф инал
«Тихого
Дона»
бл изким
финалу
и
эпил ог у
«Мастера и Маргариты»
и
«Доктора Живаго». Ко нец « Д ок то ра
Живаго»
обозначил
кон ец
поколения,
конец
целой
среды,
бывшей
долгие
годы,
по
с лову
п оэ т а, «музыкой во льду»50.
Но
и
за
Григорием
Мелеховым
стоит
целый
сло й
—
только
не
выразивший
се­
бя
вербально,
—
час тью
погубленный
событиями
1917—
1922 годов,
частью
обр еч енный
на
верную
гибель
в
годы
последующие.
Во
втором
цик ле
—
начатом
в
1962 году повестью Сол ­
женицына
—
Шолохову
делать
бы ло
не чего.
Он
вошел
в
не­
го,
выполнив
св ою
жизненную
задач у
(сумев подчинить
себе
подцензурную
печать)
на
излете
цикл а
предыдущего,
вошел
уже
целиком
советским
человеком
и
писате лем
—
ис-
40 На редкость точное определение.
—М.
Ч. (Курсив наш.)
49 М.
А.
Шолохов
в
до кум ента х
Комитета
по
Сталинским
п реми ям
1940—1941
г г . // Новое о Михаиле Шолохове:
Иссл едо ва ния
и
ма­
териалы.
М ., 2003. С. 500—504.
50 Чудакова М.
Пастернак
и
Булгаков...
С. 17.
230


каз ив
самого
себя
в
пр о цессе
мучительной
борьбы
за
пр е­
дани е
«Тихого Дона»
печати
в
не иска женно м
в иде,
и,
как
в
некоем
фа нта ст ичес ком
романе,
не
имея
возможности
вернуться
в
свой
прежний
облик.
Здес ь
снова
стоит
напомнить
о
р азн ице
поколений.
Сло­
ва
Пас тер н ака
в
письме
к
О.
Фрейденберг
от
4 февраля
1941 года
—
«Жить,
да же
в
лучшем
случае,
все-таки
осталось
так
недо лг о.
Я
что-то
ношу
в
себ е,
что-то
знаю,
что-то
ум ею.
И
все
это
остается
не выр аж енн ым»51, —
это
не
след
случайной
эмоции,
а
отчетливое
самоощуще­
ни е,
глубоко
препятствующее
работе.
Если
см отре ть
на
эти
строки,
не
со вм ещая
св ой
взгляд
со
временем
их
п иса­
ния ,
а
ретроспективно,
сквозь
призму
«Доктора Живаго»,
то
мы
увидим,
что
роман
и
стал
в ыр ажени ем
того,
что
в
1941годутомило«невыраженностью».
Пас тер на ку
—
не
по
его
вине
—
не
удалось
открыть
с во­
им
рома н ом
но вый
период,
но
история
его
публикации
и
Нобелевской
премии
стала
стимулом
и
точкой
отсчета
для
Тамиздата
(Самиздат заработал раньше).
Премия
бы­
ла
воспринята
как
оценка
творчества
и
последних
перипе­
тий
биографии
целокупно
—
и
все
это
повторилось
по том
с
Со лже ницы ным.
Советская
власть
туп о
повторила
исто­
рию
с
Пастернаком:
исключила
Солженицына
из
Сою за
п исат ел ей,
ославила
решение
Нобелевского
комитета,
и
ес­
ли
Па стер н аку
пригрозила
высылкой,
зас т авив
отказаться
от
пр е мии,
то
Солженицына
выслала.
Нобелевская
премия
Шолохову
оказ а лась
единствен­
ной
из
трех,
ре зко
отделившей
творчество
(причем только
о дно
произведение)
от
личности
и
биографии.
Солженицын,
взлетевший
со
сво ей
первой
повестью
на
невидимом
токе
горечи,
курившемся
в
обществе
после
пас­
тернаковской
истории
и
смерти
замученного
«члена Лит­
ф о нда» (как гласило официальное сообщение о смерти)52,
51 Пастернак Б.
Со бр.
с оч.
Т. 5. С. 392.
231


не
эксплицирует
(не позиционирует,
как
с казал и
бы
сего д­
ня)
себя
как
сов етског о
писателя
—
но
и
никак
с ебя
не
противопоставляет
в
это
первое
время
советской
печати.
Он
стремится
размыть
советское,
да ть
некое
новое
изме­
рение
литературному
пр о цессу
—
дв ижен ию
русской
лите ­
ратуры.
Рукопись
его
повести
(по рассказам очевидцев,
сотруд­
ник ов
редакции
«Нового мира», нечитаемая
—
на
плохой
бумаге,
с
дву х
сторон
листа,
через
од ин
интервал
на
плохой
ма шинк е
—
типичный
самотек,
с
подозрением
на
изде лие
гра фо ма н а5 3) возникает откуда - то ,
из
лагерной
тьм ы,
из
закрываемого
уже
к
т ому
времени
(годы«оттепели»
бежа­
ли
—
и
пробежали!
—
быс тро)
от
г лаз
читателя
в
оглашае­
мой
словесности
пространства.
Именно
в
повести
об
Ива­
не
Денисовиче
это
пространство
впервые
предстало
как
бес кра йнее,
охватившее
полстраны54.
Рукопись
романа
Паст ер нак а
возникала
из
более
или
менее
изв ес тно го
литературного
континуума
«Переделки ­
но ».
В
литературной
сре де
«все»
знали,
что
Пастернак
пи­
шет
роман,
многие
его
чи т али.
Дал ьн ейшая
история
рома­
на
и
премия
—
это
было
не кое
про дол же ние
прерванного
пр ошл ого,
х отя
и
поразившее
всех.
Солженицын
явился
весь
новый,
с
уложившейся
в
две
стр оки
биографией.
Его
допечатные
мысли
о
загранице
(см .
ранее)
клонились
к
тому,
что
над о
уехать
и
там
все
на­
печатать
и
все
огласить.
Однако
по сле
пу б лика ции
«Одно­
го
дня
Ива на
Д е нис овича » (сегодня следует уже напоми­
нать,
какой
неожиданностью
была
поддержка
Х рущ ева
для
редактора
журнала
и
для
автора,
а
ставшая
резул ьта том
52 Втомже1962
г оду,
когда
появился
«Один день Ивана Денисовича»,
удалось
напечатать
—
хот я
и
с
большими
купюрами
—
р оман
Булг а­
кова
о
Мольере,
почти
30 лет пролежавший в рукописи и по выходе
не
очень
замеченный.
53 К.
Н.
Озерова,
тогда
—
зав .
реда кцией
критики
журн ала
«Новый
м и р», рассказывала нам,
как
пол уч ила
именн о
такого
вид а
рукопись
от
зав.
редакцией
прозы
Аси
Берзер
— для чтения
на
одну
но чь.
54 Какими средствами создается это впечатление с первых же строк пове­
сти,
показано
в
1990 году в одной из наших работ (Ч удак ова
М.
О.
Из­
бранные
ра бо ты . T. 1. Литература советского прошлого.
С . 33 9—343).
232


этой
поддержки
пу бл ика ция
—
для
н ас,
тогдашних
читате­
ле й)
он
настроен
уже
на
зде шни й,
подцензурный
ли те ра­
турный
процесс:
войти
в
него,
чтоб
его
разрушить.
До ведя
повесть
до
печати,
он
открывает
ею
новый
период
—
в
по­
вести
слились
все
три
потока
русской
литературы:
она
пр и­
шла
из
рукописного,
попала
в
оте че с тве нный
печатный
и
легко
со едини лась
с
неподцензурным
зарубежным.
И
все
же
именно
Но бел евск ая
премия,
пр и суж денная
Пас тер на ку
и
практически
ст о ившая
ему
жизни,
пр оруб и­
ла
ок но
в
новые
литературные
условия.
Они
не
стали
но­
вым
временем
—
только
новым
циклом
литературного
про­
цесса
все
того
же
советского
вре ме ни.
Но
жесткие
усл о вия
прежнего,
пер во го
цикла
был и
необратимо
разрушены.
Внутри
литературного
процесса
теперь
шла
подготовка
к
концу
са мого
советского
времени.


язык распавшейся цивилизации
материалы к теме
1
После
романа
Оруэлла
(1949) и работ Ханны Арендт
стало
более
или
менее
общеизвестно,
что
тоталитарная
власть
со з дает
св ой
язы к,
к от орый
навязывает
обществу.
Этот
с пе циа льно
созданный
я зык
способствует
ее
с амо со­
хранению
и
укр еп лени ю.
Всл ед
за
Оруэллом,
введшим
тер­
мин
newspeak, его стали называть новоречью,
или
новоязом.
О
нем
писали
пр им енит ель но
к
гитлеровской
Германии,
к
«социалистической»
Польше
и
к
советскому
обществу.
Применительно
к
Сов етс ком у
Со юзу
все
д алее
сказанное
бу дет
относиться
к
публичной
ре чи
советского
времени,
то
ест ь
к
пер ио ду
с
конца
1917 года до конца 80- х.
Это
речь
письменная
(в первую очередь
—
газ етн ые
статьи,
репорта­
жи,
очерки
и
т.
д ., а также соответствующие жанры в журна­
лах)
и
устн ая
—
в
о фициал ьны х
ситуациях
(выступления на
собраниях,
так
наз ыва ем ых
советских
«митингах»
и
проч.).
В
гуманитарной
сфере
эту
ре чь
(во всяком случае ее фраг ­
менты)
можно
был о
слы ша ть
и
на
нау ч ных
ко нфер енция х
по
истории,
истории
литературы
и
други м
дисциплинам
гума ­
нитарного
цикла,
считавшимся
«идеологическими», отчего
их
яз ык
был
пронизан
советскими
элементами.
Т аким
образом,
мы
г ово рим
не
о
разговорной
речи
в
приватной
обстановке,
а
об
устной
форме
той
же
сам ой
речи,
которая
предстает
перед
нами
в
фо рме
письменной.
Это
те
хорош о
знакомые
людям
советского
в рем ени
тек­
с ты,
которые
с
определенного
мом ен та
жизни
советского
общества
(далеко не сразу)
читаются
только
по
б ума жке
официальным,
номе нк ла т урным
лицом
или
оратором
ран ­
гом
пониже
(как «К лим
Петрович
Коломийцев
—
мастер
цеха,
ка валер
многих
орденов,
член
бюр о
парткома
и
депу­
тат
Горсовета»
из
песен
Г алич а ). Разница будет лишь в том,
что
при
устн ом
произнесении
появляется
материал
для
ор­
234


фоэпических
наблюдений.
Разл ич ий
же
в
лексике
и
синта­
ксисе
нет
—
по
крайней
мере,
с
определенного
времени,
с
моме нт а
ст абил из ации
официозной
пуб лично й
речи,
их
не
должно
было
быт ь.
Тексты
на
это м
языке1
букв аль но
в
течение
тр ех
дней
Ав густа
1991 года потеряли свою коммуникативную функ­
цию
и
превратились
в
памятники
з ав ер ши вшейся
цивили­
зации
—
как
только
была
потеряна
их
властная
функция.
Все го
п ятнадц ать ю
годам и
ранее
эта
лексика
описывалась
как
нечто
общепризнанное,
респектабельное
и
нез ыбл емо е:
«Международное распространение получили не толь­
ко
отдельные
слова,
но
и
такие
словосочетания,
как
Со­
ветское
государство,
Советская
власть,
социалистическое
строительство
и
т.
п.
Общественно-политическая
фр а­
зео ло гия
о бог атил ась
рядом
других
словосочетаний,
ко­
торые
стали
общим
дос то янием
языков
народов,
ст роя­
щих
новое
общество:
соци ал исти ческ ий
тру д;
брига да
коммунистического
труда,
у дарник
ко ммуни сти ческо г о
труда;
социалистическое
сор ев нов а ние,
с оциалис т иче ск ое
обязательство;
юные
ле нинцы
(о пионерах); блок комму­
нистов
и
беспартийных
(на выборах)
и
т.
п.
Ср.
также
на­
зв ания
праздников
<...>, названия других (к ру пны х,
ста вш их
традиционными)
мероприятий
(Декада искус­
ства
и
лит е рату ры
республики,
Неделя
кино,
Меся чник
дружбы,
сл ет
передовиков
произ водс т ва
и
т.
п .)»2.
1 Вслед за лингвистами,
в
работах
кот ор ых
о
современном
русском
языке
терминами
«разговорный язык»
и
«разговорная речь»
об оз на­
чает ся
сегодня
«один и тот же объект» (Земская Е.
А.
Язык
как
дея­
тельность:
Мо рфем а.
Слово.
Речь.
М., 2004. С. 240), мы употребляем
в
д анной
работе
«речь»
и
«язык»
как
эк вива ле нты.
2 Протченко И.
Ф.
Лексика
и
словообразование
русск о го
язы ка
совет­
ск ой
эпохи:
социол инг вистич еск ий
ас пе кт.
М., 1975. С. 62.
За
не­
сколько
лет
до
изд ани я
книги
ее
автор,
канд идат
филологических
на­
ук
(впоследствии академик РАН)
пе ре шел
на
должность
зам ести т е­
ля
д ирек тора
Института
рус ск ого
языка
АН
СССР
из
отдела
науки
ЦК
КПСС;
в
1971 году в ходе обсуждения « а нт ис ове тс ко го
п ост уп­
ка»T. С.
Ход ор ович
(м.
н.
с.
Ин стит ута ), вскоре —
известной
право­
защитницы,
на
заседании
сектора
Протченко
«заявил,
что
удивлен
235


Эт от
огромный
языковой
пласт
рухнул
в
одночасье,
об­
нажив
отс утс тв ие
реальных
денотатов
в
большинстве
с лов
и
словосочетаний.
Взглянув
на
обширную
цита т у,
можно
понять
радикальность
изменений
лучше,
чем
из
любы х
рас-
суждений.
Нач ин ая
с
тех
тре х
дне й
так
уже
больше
не
писали3.
Ма ло
того.
Еще
до
Авг ус та,
с
пе рвых
лет
«перестройки»
(во всяком случае с 1987 года)
на
многих
созданных
до
эт ого
вр ем ени
текстах,
ко то рые
не
бы ли
сугубо
официоз­
ными,
а
даже
скорее
с
либеральной
ин тенци ей,
стало
п ро­
сту п ать
советское
тавро
—
в
в иде
характерных
и
к омп ро­
метирующих
а в торов
слов
и
словосочетаний4.
Но
по сле
Августа
это
происходило
уже
стремительно.
Само
сло во
«социализм»
потеряло
свой
привычный
—
совершенно
не-
отс у тст вием
е дин оглас ия
в
вопросе
о
том ,
р ек омен доват ь
или
не
ре­
комендовать
Ученому
совету
Института
пер еиз бра ть
ХОДОРОВИЧ
на
новый
срок . “По этому вопросу не может быть двух мнений”,
—
сказал
о н» (Хроника Текущих Событий.
Вып. 1 9 . 30 апреля 1971
го­
да.
С. 12—13 . http://www. memo. ru/history/diss/chrl9. htm).
3 Ср.: «В пору,
когда
со ци ал ис т ический
с трой
утвердился
в
нашей
стра не
не зыбле мо
(1987-й
год
—
“пора”,
когда
этот
строй
как
раз
впер вы е
зашатался,
и
н еоста нов им о.
—
М.
Ч .), мы уже без прежней
непр имир имост и
суд им
об
ош ибка х
и
заб лу жд ениях
ушедших
за
ру­
беж
<...>. И при всем том не имеем права забывать о реальной слож­
ност и
п роц ессов
<...>, различии политических целей <...>: от оголте­
лог о
стремл ен и я
уничтожить
большевиков
физически...»
—
и
т.
п.
(Баранов В .
Уроки
исто рии,
кот ор ые
полезно
вспомнить:
Еще
раз
о
судьбах
литературной
эм игр ации
// Литературная газета, 25 мар­
та
1987. С. 5. В этом же номере —
письма
читателя
—
на
том
же
язы­
ке : «Сейчас всякому гражданину ясно:
та
политика
гласн ости ,
кото­
рую
проводит
партия,
должна
стать
о сновоп ол ага ющи м
принципом
социа лист иче ск ог о
об раза
жизни», с. 1). Курсив здесь и далее наш.
4 Так происходило с характерными для советского времени текстами
В.
Я.
Лакшина,
ум ело
игравшего
«советскими»
словами
и
пр ивычн о
двусмысленным
ходом
рас су жд ений
—
для
тог о,
чтобы
выр а зить
под
их
прикрытием
нечто
несоветское.
От нес ем
к
эти
играм,
например,
у пот реб ление
п ерв ого
л ица
множественного
чи сла,
объединяющего
и
пишущего,
и
его
читателей
—
с
в ла стью,
от
кот орой
на
самом
деле
только
и
з ави сели
описываемые
ситуации:«Увсякого,
кто
бол еет
за
нашу
культуру,
в
недавнем
прошлом
(намек на начинающееся обнов­
ление,
о
котором
еще
нель зя
говорить
громко
— чтобы не спугнуть.
—
М.
Ч. ) вызывало досаду то обстоятельство,
что
мы
часто
опаздывали,
мешкая
и
робко
оглядываясь
друг
на
дру га
(полународное “ мешк ая”
236


определенный,
но
будто
бы
общепонятный
—
денотат5.
На
фо не
новых
социальных
я вле ний
печатные
тексты
прежне­
го
официозного
типа,
лишившись
сил ы,
на
глазах
теряли
св ое
значение,
становясь
текстами
одной
газеты
«Правда»
и
дейс твен ным и
лишь
в
глазах
члена
компартии.
П адение
сов ет ског о
язы ка,
как
и
сам о
падение
совет­
ско й
власти,
произошло
неожиданно
—
так
же
неожидан­
но,
как
на чал ось
и
пошло
с
нараставшей
силой
за
пять
с
лишним
лет
до
этого
р аскач ив ание
то го
и
другого.
2
Еще
в
1985-м
этот
язык
изучали
(разумеется,
за
пр едела­
ми
отечественной
подцензурной
печати)
как
функциониру­
ющий
в
качестве
языка
власти,
вне
какого-либо
предположе­
ния
о
конце
данной
ситуации.
Будучи
давно
семантически
о пус т ош енным,
он
оставался
де йс тв енным
на
всем
пр о­
странстве
страны.
Действенность
в
узком
смысле
был а
высо­
кой
—
несколько
строк
написанного
на
эт ом
языке
те кста
могли
из ме нить
судьбу
человека;
это
был
аналог
приговора:
призвано
украсить
вполне
лиц емерное
высказывание
—
на
самом
де­
ле
речь
и дет
о
тех ,
кто
ничуть
не
“мешкал”
и
если
“оглядывался”,
то
не
друг
на
дру га,
а
исключительно
на
вла сть ,
препятствующую
тем
публикациям,
о
которых
идет
далее
речь.
—М.
Ч .), когда за рубежом
подхватывали
лучшее
из
нашего
недав нег о
наследия
—
публиковали,
соби рали ,
растолковывали
на
свои
вк ус
и
лад,
тогда
как
мы
делали
ви д,
что
безразличны
к
своему
богатству
и
не
з амечаем
эт ой
ин теллект у­
альной
аннексии»(ЛакшинВ.
Те атра льны й
роман
Ми хаи ла
Б улгак о­
ва
//Литературная газета, 25 марта 1987. С. 8). Читать это в 1887—
88 годах,
а
тем
боле е
после
Авг ус та
было
уже
невозможно.
5 Процесс начался раньше.
В
соответствии
со
своей
плодотоворной
мыслью
об
«эмоциональном наведении»
как
одном
из
способов
семан ­
т ическог о
типа
деривации
В.
И.
Шаховской
пи ше т : «Эмоциональное
и
рациональное
осознание
несоответствия
номинации
“развитой с. ”
фак ти ческому
состоянию
дела
породило
тактически
отступнический
эвфемизм
“реальный с.”. <...> С этого термина-миф о ло г емы
начина­
ется
деривационный
проц ес с
углубленного
расщепления
и
размыва­
ния
семантики
слова
“социализм”» (Шаховской В.
И.
О
дерив а цион­
ном
принципе
«эмоционального наведения» // Принцип деривации
в
истории
языкознания
и
сов ремен н ой
лингв ис ти ке:
Тезисы
док лад ов.
Пермь, 1991. С. 264).
237


«Советский политический язык не столько называет
и
определяет
явление,
сколько
разоблачает
и
осуждает.
“Отщепенец”, “ о ппо р т ун ист”, “ апол ит ично ст ь”, “отре ­
бь е”
—
это
уже
приговор,
приводимый
в
исполнение
в
со­
ответствии
со
ста тьям и
у голо вног о
ко декс а» 6.
Но
как
раз
непосредственно
вслед
за
вышеназванной
констатацией,
с
конца
80-х,
н ач алась
«перестройка», по ­
влекшая
за
собой
и
перестройку
публичного
языка
—
на­
чиная
в
первую
очередь
с
устной
его
формы.
Прежняя
устная
официозная
реч ь
самых
в ысо ких
уровней
—
т.
е.
с
первых
партийных
трибун
—
в
пе рвый
же
год
«пере ­
стройки»
оказалась
под
с ом нение м.
Наиболее
явным
вы­
ражением
этого
служила
речь
генерального
секретаря
(а за ним и его окружения), ставшая действительно уст­
ной
—
она
не
зачитывалась
по
бумажке,
как
это
был о
в
те­
чение
последних
деся т илет ий7, а произносилась по види­
мости
спонтанно8.
В
вышеупомянутые
августовские
дни
исчезли
(позже
возобновились
—
но
уже
в
ин ом
ф орма те)
все
площадки
для
публичного
высказывания
тех,
кто
хотел
продолжать
говорить
на
советском
язык е,
—
по до бно
тому,
как
в
нача­
ле
20-х
исчезли
пл о щадки
для
тех,
кто
хотел
продолжать
говорить
пу блич но
на
несоветском
яз ыке
(подробней об
этом
—
да лее ).
6 См.:
Земцов
И.
Сов етск ий
политический
язык.
London, 1985.
С. 10.
7 Речь Хрущева была нередко спонтанной;
устная
р ечь
Ленина
и
Ста­
ли на
мало
отличалась
от
их
пи сьме нн ой
—
?то была та речь,
про
ко­
торую
ска зано
«Говорит как пишет» .
8 Одна из констатаций,
сделанных
именно
в
тот
мо ме нт : «Прислушай­
тес ь
к
реч и
руководителей
страны
—
она
пес трит
языковыми
непра­
вильностями.
Вп роч ем,
и
прежние
дея тел и
не
блистали
красноречи­
ем,
но
теперь
я
ви жу,
как
старый
ме р твый
официальный
язы к,
да в­
ным-давно
ничего
не
выражавший,
трещит
и
г отов
спо лзти,
как
выползина,
шкура
с
линяющей
зме и,
под
н апор ом
живых
мы сле й,
связанных
с
реал ьн остью
нашей
жизни.
И
это
д аже
в сел яет
опт и­
м из м» (Чудакова М .
В
пои ск ах
утра че нного
о теч ест ва . [Интервью]
// Литературная газета, 20 сентября 1989
г.
С. 3).
238


С
начала
90- х
возрос
интерес
лингвистов
к
«языку кон­
ца
XX века»9.
Однако
в
самом
вы дв иж ении
в
кач ест ве
объ ­
екта
изучения
п ери ода
с
такими
неопределенными
грани­
цам и
з акл ады вало сь
размывание
и
да же
стирание
важней­
шей
исторической
ве хи
—
Авгу ст
1991 года .
Ме жду
тем
он
отделил
советский
период
от
постсоветского
с
не
м ен ьшей
определенностью,
чем
Октябрь
1917 года отделил правовое
ро сс ий ское
государство
от
пришедшего
ему
на
смену
со­
ветского,
управляемого
в
соответствии
с
«революционным
правосознанием».
Лингвис ты
точно
фиксируют
сами
кон кре тн ые
языко­
вые
процессы
конца
века,
но
недостаточно,
возможно,
при­
нимается
во
внимание
резкая
перестройка
в сего
языкового
поля
—
в
связи
с
концом
особого
положения
в
нем
офици­
альной
публ ич ной
речи,
устной
и
пи сьм ен ной.
З адавая
вопрос
—
«Продолжает ли существовать ново ­
яз,
или
он
уступил
место
иным
формам
языкового
обще­
н и я?», социолингвист отвечает на него так:
«Наблюдения показывают,
что
нов ояз
не
сразу
сходит
со
сцены.
Мно гие
люди
еще
не
смо гли
порвать
его
путы
и
начать
говорить
и
писать
свежим
языком.
Рефлек сы
но­
вояза,
особенно
из
сферы
фразеологии,
расхожих
фор­
мул,
лозунгов,
призывов,
цитат
не
сход ят
со
ст р аниц
га-
9 «Жесткие рамки официального публичного общения ослабляются .
Рождается
много
новых
жанров
устн ой
публичной
речи
в
с фере
мас­
со вой
коммуникации
(разнообразные беседы,
ди ску с сии,
круглые
столы,
появляются
новые
ви ды
интервью
и
т.
п .)». Меняются основ­
ные
признаки
«устной публичной коммуникации .
На
смену
офици ­
ально
подготовленного
<...>
пр ихо дит
об ще ние
неподготовленное,
ха ра ктеризу ющ ееся
признаком
публичность,
но
официальность
ко­
торого
ос ла б ле на . <...> Число разговорных,
жарг он н ых,
простореч­
ных
и
ин ых
с ниженных
эл емен тов
в
нем
резко
увеличивается. <...>
Резко
в озрас тае т
психологическое
неприятие
бюрократического
языка
прошлого
(новояза)» (Земская Е.
Л.
Вв едени е
// Русский язык
конца
XX столетия (1985—1995).
М., 1995.
С.
13.
Курсив
наш).
Здесь
трудно
согласиться
ли шь
с
тем,
что
вы делен но е
на ми
курсивом
н аблюден ие
дается
в
общем
п еречн е
нов ых
явлений
и
на
п оследн ем
месте;
именование
этого
языка
бюрократическим
пред став ля ется
эв фем истичес ким
(подробнее —
д алее,
в
гл. V—VI).
239


зет,
с
эк ран ов
те ле ви зоров »10 (книга,
напомним,
вышла
в
1996 году).
Но
все
же
путы
«новояза»
порваны
в
дни
Августа
и
да­
же
ра н ьш е . «Рефлексы»
—
это
совсем
иное,
чем
«путы».
Для
нашего
локуса
более
естественно
называть
элементы
того
языка,
о
котором
мы
будем
го вори ть,
советизмами11.
I. Речевая жизнь первых советских лет
1
Коне ц
советской
цивилизации
ост ав ил
настоящему
Рос­
сии
и
ее
буду щем у
не
только
многочисленные
памятники
из
камня,
бет о на,
стекла
и
прочих
твердых
материалов,
но
и
огромное
количество
пис ьм е нных
текстов,
функциони­
ровавших
только
в
з а вер шившейс я
эпохе
и
полностью
по­
терявших
св ою
функциональность
в
другой.
Нет,
по жа­
лу й,
более
четкого
указания
на
кон ец
советской
цивил иза ­
ци и.
Это
в
первую
очередь
—
все
партийно-директивные
и
пропагандистские
(от газет до настенных плакатов), ши­
ро ко
тиражировавшиеся
и
потому
заполнявшие
своей
мас­
сой
речевую
жизнь
эпохи
тексты.
Но
и
—
некоторые
худ о­
жественные,
огромная
масса
текстов
гуманитарных
наук
(т.
е.
ст ат ей,
диссертаций
и
монографий,
относящихся
к
как им
бы
то
ни
было
наукам,
будь
то
философия,
исто­
рия,
эко но м ика,
литературоведение
и
пр оч.,
только
по
са-
м о пр о во зг лаш ению ), а также граничащие с теми или дру­
гими
(«очерки»
и
пр о ч .). По ним может быть восстановлен
пр о цесс
глубокой
деформации
речевой
жизни
в
советскую
эпоху.
Деформация
был а
обусловлена
двумя
главными
об­
стоятельствами.
10 Там же.
С. 22.
11 Проблема внятно обозначена в диссертации А.
А.
Пихуровой
«Судь ­
ба
со вети змо в
в
русск ом
язы ке
конца
XX— начала XXI
ве ков
(нама­
териале
словарей
и
т е кс то в )» (Саратов, 2005).
240


Во -пер вы х,
известное,
не
раз
описанное
я вл ение
широ­
кой
и
даж е
широчайшей
эксп ан сии
политической
лексики
в
общественный
быт
сразу
после
Октября
1917 года завер­
шилось
к
концу
первого
пореволюционного
десятилетия
формированием
вышеупомянутой
офиц иа льн ой
пу бли ч­
ной
ре чи
как
единственно
авторитетной.
Второе
обстоятельство
заключалось
в
необычайной
од­
новременной
э кст енсив ност и
и
и нтен сив но сти
этой
речи.
Сам о
по
себе
звучащее
слово
власти
получило
громадное
значение
в
обществе
—
недаром
уже
в
1920 году Горький
пиш ет
сценарий,
называя
его
по
центральному
герою
«Ра ­
бот яга
Словотеков» (см.
далее,
приме ч .
19).
Официальная,
советская
речь
поистине
начала
звучать
по всю ду
и
все
время
—
напомним,
что
гл ав ным
следствием
ра д иофик ации
страны
был а
установка
на
площадях
сел
и
районных
городков
громкоговорителей,
которые
дейст­
вительно
громко
говорили
с
шести
утр а
до
позднего
ве чер а.
То
же
происходило
в
коммунальных
квартирах.
Выклю­
чать
радио
или
просить
выключить
соседей
считалось
не­
лояльным.
2
В
России
дооктябрьской
в
качестве
высоко
авторитет­
ных
мыслились
(как в случае приятия,
так
и
в
случае
от­
вержения
индивидуумом
или
социальной
группой):
—
слово
Священного
Писания;
—
язык
ца р ских
манифестов
и
рескриптов
(с ощути ­
мой
отдаленностью
от
языка
всех
слоев
подданных), вос­
п риним а вши йся
к
н ачалу
XX века как искусственный,
но
от
т ого
не
менее
авторитетный
в
принципе;
—
язык
воинских
уст аво в
(со столь же ощутимой ло­
кальностью
применения);
—
язык
судебных
уложений
(также локальный).
Не
существовало
и
не
м огло
существовать
единой
для
все х
авторитетной
публичной
речи,
на
которую
о б язаны
241


бы ли
бы
ориентироваться
все
говорящие
и
пишущие
пуб­
лично.
Есл и
в
дореформенной
России
образцовой
была
гла в­
ным
образом
речь
публичных
лекторов
—
популярных
университетских
профессоров,
то
ораторство
как
важная
часть
в сей
общественной
жи зни
ест ест ве нным
образом
развивалось
в
пореформенные
десятилетия12, по мерефор­
мирования
гражданского
общества
и
укоренения
реформ,
в
особенности
—
Судебной
реформы.
Появлялись
общ ест ­
венные
трибуны,
с
ко то рых
мож но
бы ло
пу б лично
высту­
па ть:
от
з ем ских
собраний
до
«экономических обедов»
и
су­
д ов.
Когда
после
Судебных
уставов
Александра
II с 1864 года
судить
стали
«устно,
гл асно,
по
внутреннему
у бежден ию ,
а
не
на
основании
од них
пи сьм ен ных
производств»13,
к
1880- м
годам
«процвело»
адво кат ско е
сословие
и
«превратилось в настоящий питомник общей культу­
ры.
Самые
блестящие
представители
поколения
избрали
а дв ока туру
своей
профессией,
и
многие
адв ока ты
завое­
вали
сво им
красноречием
всероссийскую
известность.
<...> Они не пренебрегали работой над формой своих вы­
сту пл ений,
и
в
это й
области
проявилось
больше
м аст ер­
ст ва,
чем
в
любом
виде
бел л етр ист ики.
Имена
адвокатов
кн язя
А.
И.
Урусова,
В.
Д.
Спасовича
и
про кур ора
(позд ­
нее
министра
ю сти ции)
Н.
В.
Муравьева
следует
назвать
как
принадлежащие
самым
блестящим
ораторам
того
вре­
мени»14.
12 “Говорил мой сосед,
один
из
тех
незабвенных
ораторов,
которые
в по­
следст ви и ,
когда
стала
издаваться
газета
“Вести ”,
бы ли
там
едва
ли
не
самыми
деятельными
кр иво т о лк а ми . <...> Доносились слова и фразы
в ро де : “Незабвенные заслуги дворянства,
оказ анн ые
им...
Б еск оры ст­
ное
с луж ение
прес то лу
и
отечеству...
Вос по соб ле ние
спр аве д ливым
нуждам
п еред ово го
сословия...” и т.
д .» (Терплгорев С. H. (С.
Ата ва).
Оскудение.
В
двух
т ом ах. T. I. М., 1958. С. 161).
13 Спасович В.
Д.
Избранные
труды
и
реч и.
Т ула , 2000. С. 350.
14 Мирский Д .
С.
История
р усск ой
литературы
с
древнейших
вр емен
по
1925 год.
Перевод
с
англ.
Р.
З ер нов о й. London, 1992. С. 537—539.
242


С
ко нца
1860- х
грамотная
Россия
слушала
в
судах
адво­
к а т о в15, сравнивала манеры речи,
училась
у
ни х.
Р оль
при­
сяжных
поверенных
(защитников и обвинителей)
в
кач е­
ст ве
создателей
образцов
публичной
речи
(публиковались
сборники
их
речей)
в
п оле
дооктябрьской
общественной
жизни
бы ла
велика.
Она
нашла
отражение
в
литературе
—
именно
реч и
прокуроров
и
адвокатов,
как
известно,
стиму­
лировали
замысел
«Братьев Карамазовых» .
Они
и
приви­
вали
в
пореформенное
вре мя
вк ус
к
риторике.
Своего
ро да
эталоном
стало
то,
что
получило
постепенно
название
«ад­
вокатского
красноречия»
—
оно
оставалось
и
в
советское
время
з акре пленны м
в
бы тов ом
со зн ании
за
этой
профес­
сией16.
Публичная
русская
реч ь
и
в
нача ле
XX века,
н акану не
революции,
несла
отпечаток
такого
име нно
красноречия
—
патетического,
с
лат и нским и
поговорками,
с
апелляцией
к
чувствительности
и
воображению
люде й
(когда задачей
было
—
убедить
присяжных).
«Да,
конечно,
если
рассуждать
хладнокровно
и
отвле­
ченно,
то
это
так,
но,
гос под а
судьи,
че лов ек
не
камень,
он
состоит
не
из
одних
только
костей
да
мяса.
У
не го
ест ь
нервы
—
весьма
тонкий
инструмент,
на
котором
играют
вн ешн ие
с обы тия,
раздражительность
и
впечатлитель­
но сть
весьма
различны
у
различных
людей.
Представим,
15 Ср.
деталь
в
описа нии
общественно-бытовой
атмосферы
1890- х:
“Очень большое,
с тра нно
большое
место
занимали
уго ло вные
п ро­
цессы.
После
обеда
Ив ан
Николаевич
(собирательное лицо.
—
М.
Ч . ), не стесняясь перед домашними,
изоб раж ал
в
лицах,
как
уби ли
С арру
Бек кер
и
в
какой
п озе
она,
мертвая,
лежала
в
кресле
(коммен­
тарий
см.: Спасович В.
Д.
Ука з.
соч.
С.108.—М.
Ч.). С нетерпением
жда ли,
как
на
су де
будет
крючить
пальцы
Спасович» (БлокГ.
П.
Из
петербургских
воспоминаний
/ Публикация Ю .
М.
Гельп ери н а
//
Тыняновский
сборник:
Вторые
Тынян о вск ие
чтения.
Рига, 1986.
С . 160).
16 С.
Д овлат ов
описывает
эмигрантскую
сходку
начала
80- х : «Русскую
и нтелл иг енцию
пр едст авлял
Гуляе в.
Ему
поручили
это
как
бывшему
ю ристу.
В
провинции
до
сих
пор
ес ть
м нен ие,
что
юристы
красноре­
ч ивы » (Довлатов С .
Филиал
// Довлатов С .
Две
п ов ести.
М ., 1991.
С. 74. Курсив наш . —
М .Ч.).
243


что
пе ред
нами
субъект
очень
не р в ный17, с которым часто
случается
истерика,
у
которого
е сть
притом
порок
сердца
и
случаются
зачастую
обмо р оки... »18.
Но
гл а вное
—
ни
устная,
ни
п исьм енная
речь
в
выбор е
лексических
и
вооб ще
риторических
ср едст в
не
был а
скова­
на
какими-либо
ограничениями,
равно
как
императивами
обязательных
упо тр еб ле ний.
Существовал
ли шь
запрет
на
обс ценну ю
лексику
и
на
то,
что
расценивалось
как
бого­
хульство
(ср .
цензурный
запрет
на
заглавие
поэмы
Мая ­
ковского
«Тринадцатый апостол») или оскорбление особ
царствующего
до ма
(после 1905 года
—
главным
образом
ныне
царствующего;
но
и
это
нарушалось).
3
К орот кое
время
ме жду
Февралем
и
Ок тяб рем
ознаме­
новалось
ср еди
пр оче го
встречей
дву х
речевых
пот оков :
«адвокатского»
красноречия,
используемого
для
злобо­
дневных
политических
идей,
—
и
новой
ре во люци он ной
риторики.
Половодье
политической,
подчеркнуто
иноязычной,
то
ес ть
непонятной
малообразованному
большинству
лекси­
ки,
захлестывавшей
о бщест вен ные
ристалища
в
те
дн и,
пол учил о,
в
частности,
примечательное
именно
своей
аде­
кватностью
отражение
в
тог да
же
нап исанн ом ,
но
на пе ча­
танном
десятилетие
спустя
р ас сказе
Н.
Ни кандр ова
«Ка -
17 Ср.
в
пись ме
Г.
П.
Блока
к
А.
Д.
С калд ину
(9 декабря1924): «...П о м­
ни те
ли
Вы
в
нашей
молодости
(т.
е ., в 900-е годы.
—
М.
Ч .) такие
раз гов оры
старших:
когда
хотели
похвалить
чью-нибудь
“интерес­
н ос ть", говорили: “он такой нервный”» (Тыняновский сборник:
Вто­
рые
Тыняновские
чтения.
С . 167).
18 Спасович В.
Д.
Указ.
соч.
С. 293. После резкого изменения самого ти­
па
публичной
р ечи
(о чем далее)
именно
эта
образцовая
речь
разру­
шенной
имп ер ии
после
Октября
одной
из
первых
и
попала
под
об стре л
в месте
с
ее
н о сителями
—
с тала
объект ом
пародийного
литературно­
го
изображения,
в
од них
фо рмах
—
у
Зо щенк о
в
«Сентиментальных
п ов ест ях» (см.
об
этом:
Чудакова
М.
О.
Поэтика
Михаила
Зощ енк о.
М ., 1979), в других —
у
Ильфа
и
П етро ва.
244


такл изм а ».
Описывается
то лк овище
у
памятника
Пушки­
на
(заново возникшее,
как
помнят
не
только
москвичи,
—
у
т ого
же
памятника,
но
давно
пер енесен но г о
на
Страс т­
ную,
—
70 лет спустя,
в
годы
«перестройки»):
«Лидеры поодиночке один за другим вырастают на
выс ок ом
пь едест ал е
рядом
с
фигурой
П уш кина
<...>
охрипшими
от
крика
голосами
развертывают
тут
п еред
Мо скво й
программы
своих
па ртий ,
яростно
со стя зают ся
в
знаниях,
в
красноречии,
в
смелости...
—
...Аннексия!..
Ф ед ер ал изм !.. Мажоритарный!..
—
то
и
д ело
возносятся
вверх
<...>
энергичные,
хл ес ткие,
эф­
фектные
на
вид
слова.
—
...И мпер иал изм! ..
Кв алиф ика­
ция!..
Референдум!..
Реванш!..
А б се нтеизм! ..
Абстракт­
н о!..
Ко нф едер а ция!..
Маразм!..
С ине кур а!..
Секуляриза­
ция!..
Агрессивный!..
К о нфли кт!..
Центробежно!..
Ана х р ониз м!..
Пре дпо сы лк а! .. Ду ал изм !. . Laissez-passer...
Диалектический!..
Периферия!..
К ви етиз м!..
Сакрамен­
т ал ь ны й!.. Катаклизма!.. Товарищи,
рабочие
и
крестьяне,
правильно
я
говорю?
На род,
пораженный
неслыханной
плавностью
и,
глав­
ное,
безостановочностью
речей
ораторов,
одинаково
влюбленными
глаз ами
глядит
на
ка ждо го
из
них
и
с
оди­
наковым
жаром
д уши
отвечает:
—
П р ав иль но !.. Правильно!..
И
потом
негромко
пе регов а рива ютс я
между
собой:
—
Почти
что
два
ча са
говорил
и
ни
разу
н игде
не
зад у­
мался,
не
спо ткну лс я ! <...>
—
Ор и ент аци я!..
Санкционировать!..
Ко мпле кс! ..
Кон ъюнк тура !. .
Прогноз!..
Паллиатив!..
Р еп ре ссал ии!..
Су бс тан ция! .. Ф ил исте р! .. Volens-nolens!.. Modus vivendi...
Элок вен ци я !..
Эквивалент!..
К атакл изма !. .
Товарищи,
ра­
бочие
и
крестьяне,
правильно
я
говорю?
—
П р а вил ь но !.. Пр ав и льн о!. .»19 (конец рассказа).
19 Никандров H .
Н.
Пу ть
к
женщине:
Роман,
повести,
рассказы.
М.,
2004. С. 428, 440. П.
Б.
Струве
разглядел
это
же
явлен ие
еще
ра ньш е,
в
ситуации
первой
русской
революции
— и с дурным прогнозом:
в
те
245


В
конце
1917 —
начале
1918 годов свобода публичного
говорения
рух нула
одномоментно
(как и несвобода
—
74
года
спустя), вместесо свободой печати (что
и
было
закре­
пле но
декретом
«О печати»).
Исч ез ли
практически
все
общественные
трибуны,
к ро­
ме
революционных
—
узко-партийных
и
им
под ч ине нных.
Ис че зли
су ды
—
в
прежнем,
евр о пейско м
смы сле
слова.
О тнята
б ыла
во змо жнос ть
публичного
высказывания
да­
же
на
имеющихся
трибунах
у
те х,
кто
привычно
вл адел
сложившимися
навыками
пуб лично й
ре чи:
л юди
этого
сл оя
в
большинстве
своем
по
«ленинской»
ко нст итуции
(1918, 1922 годов)
лишены
был и
гражданских
прав
и
из ъ­
яты
из
общественной
сферы
вместе
со
своим
словом.
Но
прежняя,
использующая
широко
ре сур сы
ли те ра­
турного
языка
ораторская
речь
исчезла
не
сразу.
В
первые
го ды
после
Октября
устная
ораторская
р ечь
иг­
рал а
немалую
роль
в
укреплении
советской
власт и.
Надо
бы­
ло
агитировать
людей,
в
бо л ьши нстве
своем
неграмотных.
В
д ело
шли
«живая газета», агитпоезда,
агитаторы.
Проходи­
ли
открытые
заседания
советских
судов,
где
судили
по- нов о­
му,
смягчая
приговоры
«социально -бл из ки м»20, —
и
по
образ­
цу
эт ой
но вой
риторики
проводились
читательские
конфе­
ренции
и
суды
над
литературными
ге ро ями2 1.
Происходила
годы
можно
бы ло
на йти
«в народных массах лишь смутные инстин­
кты,
которые
говорили
далекими
голосами,
слив авш и мися
в
какой-
то
г ул.
Вмест о
того,
чтобы
это
гул
п ретв ори ть
сист емат и че ской
во с­
питательной
раб ото й
в
сознательные
членораздельные
зв уки
нацио­
нальной
ли чнос ти,
интеллигенция
прицепила
к
этому
гу лу
с вои
ко ро ткие
книжные
формулы.
Когда
гул
стих,
формулы
по вис ли
в
воздухе» (СтрувеП.
Б.
Интеллигенция-и
революция
// Вехи .
Из
глубины.
М ., 1990. С. 160).
20 Ср.
в
«Собачьем сердце» (1925) М.
Булгакова
о
доноре
Шарика
Климе
Ч у г унки не: «Судился три раза и оправдан: <...> вт о ро й раз —
происхождение
сп асло,
в
третий
—
условно
ка торга
на
15 лет» (Т. 2.
С . 165).
21 Ср.
описание
московских
афиш
весной
1923 г.
у
М.
Булгакова:
«...Возвещают “ С у д
над
проституткой
Заборовой,
заразившей
к рас­
но арм ейца
с ифи лисо м ", десятки диспутов,
л е кций,
концертов.
Су­
дят
“Санина", судят “ Я м у"
Куприна,
судят
“Отца Сергия"...» (Со­
рок
сороков
// Булгаков М .
А.
Собр.
соч., т. 2. С. 284).
246


«институализация “жи вого
сл ова ”»22: «Институты живого
слова»
появились
в
Петрограде
и
М оскв е,
там
изу ча ли
пуб­
личную
речь.
В
эти
годы
в
победившей
партии
б ыло
нем ало
перво­
классных
ораторов,
хорошо
образованных
недавних
пр и­
сяж ных
поверенных,
вполне
владевших
тем
самым
«адво ­
кат ским
к ра сн о ре чи е м», которое они на ходу умело преоб­
разовывали
в
н овую
риторику.
«Адвокатское красноречие
никуда
не
годится,
когда
судебному
практику
приходится
выступать
на
политическом
собрании», —
предостерегали
авторы
популярных
брошюр,
поясняя,
что
адв о кат ские
приемы
«на рабочую аудиторию производят иной раз са­
мое
неприятное
в печа тле ние »23.
Одновременно
власть
стремилась
втянуть
в
публичное
говорение
людей,
никогда
этим
прежде
не
занимавших­
ся,
—
о со бенно
в
годы
так
называемой
«борьбы с оппозици ­
ей»: вновь,
как
в
само м
начале
послеоктябрьского
времени,
правящей
партии
было
необходимо
перетянуть
на
свою
сторону
большинство,
только
теперь
уже
членов
своей
же
партии
—
посредством
в
первую
очере дь
партийных
соб ра­
ний
и
соответствующих
полемических
вы ст уп лен ий24.
22 Gorham М . S. Speaking in Soviet tongues: Language culture and the pol­
itics of voice in revolutionary Russia. DeKalb, 2003. P . 12; в книге,
ши­
роко
охват ы вающ ей
тему,
собран
н емал ый
материал
и
о
«живом сло ­
ве» .
23 Рожицын В .
Как
выст уп ать
на
собраниях
с
докл адам и
и
р ечами .
[Харьков], 1928. С. 11. Автор давал практические советы по распо­
доблению
с
«бывшей»
риторикой,
которая,
будучи
непоня тно й
но­
вым
необразованным
слушателям,
становилась,
в
сущности,
па рол ем
людей
образованных,
вместе
с
ней
пе рех одив ших
в
разряд
«быв ­
ших »: «Безусловно надо беречься образных выражений,
устарелых,
относящихся
к
прошлому
языка
и
литературы. “Он похож на жену
Це з аря”,
“Этим еще не кончается эпопея или Одиссея", “Ты сер ­
дишься,
Ю пите р,
значит,
ты
не
п р а в", “Вавилонское столпотворе ­
н и е", “Тяжела ты,
шапка
Мон ом аха", “Он похож на маркиза Позу”
и
т.
д.
Эти
паразитические
словечки,
ск вер ные
пережитки
прошлого
н адо
всеми
силами
вытравливать» (тамже,
с. 70).
24 «Партийная масса в 1927
году
— совсем не та,
что
в
1923- м,
—
писал
автор
упом ин авш егос я
уже
пособия:
—
<...>
тре в ога
за
единство
партии
сплотила
масс ы
и
п обуди ла
высту па ть
с
речами
те х,
ко му
до
сих
пор
почти
что
не
приходилось
говорить
перед
лиц ом
собравшихся
247


В
20-е
го ды
выходит
большое
количество
пособий,
обуча ­
ющих
искусству
ораторской
речи,
В
книг е
Р ожицына
—
специальные
глав ы : «Ораторские жесты», «Непрерывность
р е чи», «Богатство языка», «Искусство спорить с противни­
к ом », «Что больше всего захватывает слушателей».
Другая
популярная
книжка
н азван ия ми
гла вок
выделяла
«типы ора ­
т ор о в »: «Эмоционально воодушевленный оратор», «Оратор-
э р у дит », «Оратор здравого смысла», специально развивала
темы
—
«Диспут», «Общие условия спора»
и
т.
п .25
Экс панси я
политического
сл ова ря
в
общественный
быт
после
Октября
происходила
одновременно
с
широкой
ка м­
панией
по
ликвидации
неграмотности
ил и,
как
наз ы вали
ее
чаще,
—
бе згра мотн ост и
(«ликбез»
—
характерно,
что
сокращенную
ф орму,
быстро
вошедшую
в
широкий
оби ­
ход,
произвели
от
неправильного
—
безграмотного,
есл и
угодно,
словосочетания:
если
не грамот н ост ь
лик вид ир о­
вать
в
по р ядке
кампании
возможно,
и
в
нема лой
степени
удалось,
то
ликвидация
безграмотности
—
задача
невы­
полним а я,
да
она
и
не
ставилась).
Ле нин
не
скрывал,
что
главная
ц ель
кампании
состояла
в
то м,
чтобы
научить
люде й
читать
га зет ы,
то
ест ь
облег­
чить
аги таци ю.
Через
газеты
и
популярные
брошюры
большое
количество
иностранных
с лов
с
политической
се­
мантикой
попадало
в
круг
чтения
и
общественной
деятель­
ности
по дним авш их ся
из
низов
общества
людей,
тол ько
что
обучившихся
грамоте.
Они
на чи нали
выступать
пуб­
лично
(что раньше было,
конечно,
прерогативой
люде й
об­
разованных
—
за
исключением
разве
что
крестьянских
де­
путатов
в
Думе,
го вор ивших,
однако,
дов ол ьно
складно)
и
писать,
уп отре бля я
полупонятые
ими
слова.
Их
тексты
в
св ою
очередь
читали
или
слушали
те,
кто
находились
на
еще
более
низком
уро вне
образования.
Словесная
жи знь
в
ячейке
тов а рище й.
Повышенная
а ктив нос ть
пар тийно й
массы
вы­
звала
потребность
учиться
говорить
на
собраниях. <...> Умение го­
ворить,
умение
в ести
партийные
собрания
я вляет ся
<...> о дним из
условий
втягивания
широких
масс
партии
в
активную
политич е­
с кую
ж изнь » (Рожицын В .
Ука з.
соч.
С . 5—6).
25 Миртов А .
В.
Уменье
го вори ть
публично:
живое
слово.
М ., 1923.
248


общества
наполнялась
этими
новыми
ущербными
текста­
ми,
перенасыщенными
политической
лексикой.
Люд и,
прежде
не
говорившие
публично,
но
г ибко
пользо­
вавшиеся
в
повседневном
быту
своей
н ере дко
богатой
и
яр­
ко й,
насыщенной
подлинной
образностью
р ечью
малообра­
зованных
низов
(крестьянской,
в
первую
очередь), теперь
«выступали»
на
незнак ом ом
и
малопонятном
им
языке.
Они
усваивали
его
чаще
все го
одновременно
с
грамотностью,
не­
вольно
полагая,
что
это
и
ес ть
правильная
«грамотная»
рус­
ская
ре чь
—
в
отличие
от
их
«неграмотной».
Эта
новая
реч ь
стала
в ыте снять
их
прежнюю,
им
вполне
понятную.
Это
б ыло
о дно
из
самых
тяжелых
последствий
нас аждения
язы­
ка
советской
цивилизации:
люд и
в
какой-то
степени
л иши­
ли сь
своего
материнского
адекватного
язы ка.
Он
понизил­
ся
в
ранге,
т.
к.
не
мог
бы ть
использован
в
возникшей
в
д оми­
нирующей
социальной
сфер е
—
публичной
и,
как
правило,
«городской».
Теп ерь
э тот
язы к
был
применим
л ишь
для
бы­
товых
речевых
н у жд26. Все заговорили постепенно на одном
языке,
до
конца
(и то вопрос)
понятном
только
профессио­
нальным
политикам
20-х
годов.
26 Ср.
в
газетной
заметке
1926 г.: «Язык деревенский —
красочный,
яр­
кий
и
образный
деревенский
я зык
—
портится.
Пог ов ори шь
со
ста­
риком
— сердце радуется.
Ре чь
искрится,
цв етет
— настоящая земля­
ная
речь.
Послушаешь
молодого
—
удивляешься.
—
«Постольку - п о­
ск ольку», «в общем и целом», «константируем», «явный факт»
и
прочая
не нужная
бессмы сли ц а» (цит .
по:
Селищев
Л.
М.
Язык
ре­
волюционной
эпо хи:
Из
наблюд ен и й
над
ру сски м
языком
п осл едних
лет
(1917 — 1926). М., 1928. С. 213). Сходным образом к 1970-м го­
дам
сугубо
бытовую
функцию
начнут
исполнять
и
целые
на циона л ь­
ные
(«материнские») языки,
поскольку
языком
любой
п убли чной
деятельности
де-факто
ста нов итс я
иск лючи т ельн о
государствен­
ный
—
русск и й.
В
рес пуб лика х
родители
готовно
будут
отдавать
де­
тей
в
школы,
где
об уч ение
с
первог о
класса
идет
на
русском
языке
—
его
дети,
ск ажем,
из
горных
ау лов
в
семь
лет
еще
почти
не
зна ют
и,
как
поя сни ла
учительница
из
татского
селен ия
южного
Дагестана,
«привыкают к обстановке непонятливости» (об этом см .:
Чуда ко ­
ва
М.
В
поисках
утраченного
отечества
// Литературная газета .
1989. 20 с е н тя б ря); очень ценный материал и анализ
—
в
статье:
До-
б руш ина
Н. «В России мы дагестанцы,
в
Дагестане
— аварцы,
в
Ав а­
рии
—
а рч и нцы.. .» // Собрание сочинений:
К
ш ест идес ят илети ю
Л.
И.
С оболев а.
М., 2006.
249


П. Новый язык глазами языковедов
1
Опас нос ть
для
судеб
язы ка
быстро
стала
очевидна
тог­
дашн им
л инг вист ам
(только прогнозы они делали,
по-ви­
димому,
разные):
«...Л юди
из
вновь
под ыма ющ егос я
общественного
слоя,
которые
начинают
вы сту пать
на
литературном
по­
прище,
свое
лит ер ат урное
образование,
с вой
литератур­
ный
вкус
со зд али
в
большинстве
случаев
и менно
на
этой
повседневной
газетной
или
воо бще
злободневной
п рессе ,
а
потому
у
них
обыкновенно
просто
нет
ощущения
пр а­
вильного
русского
л и тера тур ного
языка»27.
Е.
Д.
Поливанов
в
1927годупод«литературным(стан­
дартным)» языком понимает «тот
ста нда р тный
диалект,
на
котором
говорит
культурно-доминирующая
верхушка
данного
национального
коллектива».
Он
п ояс няет:
по ня­
тие
«политически- го спо дст в у ющи й
кла сс»
не
вполне
с ов­
па дает
с
понятием
«культурно -г о спод ст ву юща я
группа».
Возможно,
в
этих
рассуждениях
б ыло
некое
предощу­
щение
категорического
доминирования
в
недалеком
буду­
щем
новог о
советского
«стандарта» (в то время еще фор ­
мирующегося)
—
как
«диалекта»
не
культурного
слоя,
а
«политически -го спо дст в ующег о
класса»28.
Но
прямого
с игна ла
о
так ой
опасности
не
последовало.
Становилось
во
всяком
случае
очевидным,
что
раннее
вовлечение
в
публичное
обсуждение
общественно-полити­
ческих
тем
наносит
непоправимый
вре д
подросткам,
ли-
27 Щерба Л.
В . [Выступление в дискуссии о культуре речи] //Журна­
лист. 1925. No 2. С. 6.
28 Поливанов Е .
О
литературном
(стандартном)
языке
с о време ннос ти
// Родной язык в школе:
Научно-педагогические
сборники.
1927.
Кн. 1. Изд. 2-е.
С. 225.
250


шая
их
на чат ков
самостоятельного
мышления.
Школа
и
жизнь,
писала
М.
А.
Р ыбни ко ва,
пр едл ага ют
им
«задачи повышенной трудности .
Учитель
десятилетне­
му
ре бе нку
да ет
“доклады”,
пр ед лага ет
ему
писать
сочи­
нения
о
при чина х
империалистической
вой ны,
и
тот
пи­
шет,
что
вой на
началась
по
той
п рич ине,
что
у
государства
не
хватило
“сырости”.
Кр оме
непосильных
требований
школы,
са ма
жизнь
дае т
ребятам
такие
речевые
образцы,
которые
с ове рше нно
уродуют
их
язык.
Я
разумею
обра­
щенность
нашей
речи
последних
лет
к
ораторским
п рие­
м ам. <...> Ученик овладевает какими-т о
языковыми
ш там­
пами,
которые
не
помогают,
а
вредят
ему
<... >»29.
Ретроспективно
можно
говорить
и
о
том,
что
в
тотали­
тарном
обществе
для
кого-то
это
оказывалось
един ст в енно
спасительным,
пом ога я
сохранить
жизнь.
2
Языковая
ситуация
первого
пореволюционного
десяти­
летия
была
гораздо
более
сложной,
чем
ситуация
де сятил е­
тия
последующего.
Именно
в
эти
годы
в
печати
еще
можно
найти
ценные
констатации
положения
дел ,
признания
—
возможно,
невольные,
не
вполне
осознанные,
которых
п оз­
же
мы
уже
не
встретим:
оратор
«должен руководиться запасом общепринятых поли­
т ич еских
выражений
и
слов.
За
десять
лет
наша
партия
сумела
создать
своеобразный
язык,
простой,
с ил ьный
и
выразительный.
Каждый
оратор
дол жен
вдумываться
в
партий н ый
яз ык,
изучать
и
прорабатывать
его .
Почти
все
руководители
коммунистической
пар тии
гов оря т
сравнительно
однообразным
языком,
пользуясь
общепри-
29 Рыбникова М .
Об
искажении
и
огрубении
р ечи
уч ащи хся
// Родной
я зык
в
школе:
Научно-педагогические
сборники.
Кн.
1.
М ., 1927.
Изд. 2-е.
С . 254. Курсив автора.
251


нятыми
выражениями,
не
стремясь
к
цветистым
ф ра­
з а м»30.
Тем
не
менее
перспектива
э того
од но образи я
бы ла
от­
н юдь
не
так
ясна,
как
это
видится
ретроспективно.
Шла
дискуссия
о
яз ык овой
политике
—
то
есть
о
т ом,
как
до­
биться
соответствия
публичной
речи
за дач ам
и
целям
но­
вой
идеологии.
Сам а
необходимость
этого
соответствия
сом не нию
не
подвергалась
(и по сложившимся политиче­
ским
и
цензурным
условиям
не
могла
п од ве рга ться).
Фун­
даментом
дискуссии
бы ла
вер а
в
историческую
обусловлен­
ность
и
успешность
социального
п рое кта
большевиков.
Языковеды
на ст аивал и
на
том,
что бы
освобождать
пу б­
личный
язык
от
«мертвых», то есть потерявших «к о мм у н и­
кационные
ф ун кц ии », слов и синтагм.
В
потере
эт их
ф унк­
ций
их
убеждало
отсутствие
дан ных
р еч ений
в
бытовом,
час тно м
диалоге:
«...Т руд но
себе
представить
ре альн ую
возможность
такого
сл учая ,
чтобы
двое
друзей
—
искреннейших,
допу ­
сти м,
коммунистов,
—
стали
бы
в
беседе
с
глазу
на
глаз
об­
мениваться
такими,
на пр., фразами:
“Осипов скрывает под своей личиной подлинную гид ­
ру
контрреволюции”.
“Да,
надо
изж ить
по доб ный
элемент
из
недр
нашей
канцелярии.
Ост авля я
Осиповых
у
себя,
мы
льем
воду
на
мельницу
хищных
ак ул
империализма
и
ставим
под
угро­
зу
завоевания
Октября.
Этот
прод укт
разлагающейся
буржуазии... ” и т.
д.
й
т.
д.
С лы шите
ли
вы
в
действитель­
ной
жизни
по доб ный
д иа лог?»31
Е.
Поливанов
в
1931 году называет этот язык « с ла вя н­
ски м
язы ком
революции», резко отделяя его от «обезь-
30 Рожицын В .
Ука з.
соч .
С. 83.
31 Поливанов Е .
О
блатном
яз ыке
уча щи хся
и
о
«славянском языке»
ре­
волюции
// Поливанов Е .
За
марк си стск ое
языкознание.
М., 1931.
С . 169-170 .
252


яньего
я зык а» (запечатленного в середине 20-х
Зощен-
к о32),
«ибо по безжизненности и недвижности своей эти
“акулы”
и
“гидры”
вполне
ср а внимы
с
церковнославян­
скими
речениями
в
церковном
языковом
обиходе»33.
Продолжающееся
бытование
в
среде
«нашей говорящей
и
пишущей
м ассы»
эти х
«мертвых»
оборотов
ре чи
вел икий
лингвис т
о бъ яснял
«нашим всегдашним,
об щим
и
харак­
терным
именно
для
русских
пренебрежением
к
форме
(ив нашей устной,
и
в
нашей
письменной
к омму ни ка­
ци и)», констатируя « с
сожалением», что «у
нас
нет
массо­
вой
культуры
форм
речи», нет даже «конкретных
предста­
влений
в
этой
области». А там,
где
можно
бы
надеяться
«встретить сознательное отношение к формам своего
словесного
в ы ражен ия,
мы
встречаемся
даже,
наоборот,
с
пр едубе жде ние м
против
формы
(в широком смысле сло­
ва ): важна,
дескать,
суть,
а
не
одежда
речи,
мы
не
францу-
32 Анализ трех стадий художественно - р еч ево й
работы
Зощенко
—
вплоть
до
его
реф орм ато рских
устрем лен ий
середины
30-х годов,
па­
рал лел ьны х
идеям
яз ык овой
политики
Г.
Винокура,
Б.
Ларина,
Л.
Якубинского
и
Е.
Поливанова,
см.
в
наш ей
книге
о
Зощенко
1979
года
(Указ,
со ч. , с . 1 5 2 —161; перепечатано без изменений в:
Чуда ко ­
ва
М.
О.
Избранные
р абот ы. T. I. Литература советского прошлого.
М ., 2001); «Именно он открыл,
—
писали
мы,
—
важную
ч ерту
с ов­
ременности
—
смеш ен ие
“славянского языка”
с
разговорной
речью
в
странную,
но
устойчивую
систему,
непереводимую
на
другой
яз ык»; это
—
то,
о
чем
пис ал
Л.
Щерба
в
статье
1931 года «О
тр оя­
ком
асп ект е
я зыко вых
явлений
и
об
экспе рименте
в
я з ыкоз на нии».
33 Поливанов Е.
Ук аз.
соч.
С . 1 69. С р. : «Следует избегать высокопарных
выражений,
напы ще нны х
о бр азов
<... >: “Кровавая империалисти­
ческая
б о йня", “Злопыхательствующие капиталистические акулы"
или
“Стальными сплоченными колоннами пролетариат всего мира
движется
к
коммунизму,
отметая
на
св оем
пут и
все
препя тств ия ".
Это
— омертвелые выражения.
Они
убивают
то
жи вое
чувство,
с
ко­
торым,
б ыть
мо жет,
произносит
их
ора то р.
Ес ли
так ое
чувс тво
есть,
то
оно
заслоняется
фраз ео ло гией,
уже
утратившей
с вою
све­
же сть» (Рожицын В .
Ука з.
соч.
С. 73). Подобная рефлексия,
выде ­
ленна я
нами
к урсив ом,
стан ет
невозможной
чер ез
тр и-ч е тыре
года.
253


зы,
чтобы
всякой
пу стяк о вине
подводить
обдуманную
концовку
и
п р.: достаточно ляпнуть
—
ес ли
поймут,
зна­
чит
и
дел о
кончено»34.
О
том
же,
но
более
су ро во,
говорит
и
Щер ба:
«...Оправдывающее такое положение вещей презрение
к
формам
является
в
конечном
счет е
антиобщественным
явлением»35.
В
суждениях
Е.
Поливанова
можно
увид ет ь
гипотезу
возникновения
советской
публичной
речи.
В
среде
с
«ми­
нимумом
заботливого
отношения
к
формам
речи,
впервые
появляется
нечто
вроде
устоев,
вроде
вех
для
организации
речевого
материала
публичных
выступлений»
—
это
были
«шаблоны прокламационного стиля,
сп ерв а,
разумеется,
полные
смысловой
и
эм оциона ль но й
жизненности», но те­
пер ь
оп уст оше н ные , «превратившиеся в
“славянский
яз ык ”».
И
тем
не
менее
«еще можно встретить немало лю­
де й,
усвоивших
как
незыблемый
тр афаре т
десятка
два
“приличных для публичных выступлений”, “офи ц иа льн о
утвержденных”
и
подтвержденных
их
повторениями
в
прессе
выражений», —
лю де й, «которые крепко схвати ­
лись
за
этот
единственный
компас,
с
которым
можно,
дес­
кать,
бросаться
плыть
по
зыбучему
словесному
морю »36.
Остается
понять
—
явля етс я
ли
для
Поливанова
это
пренебрежение
формой
специфическим
свойством
не
на­
званной,
но
явно
подразумевающейся
среды
—
тех,
кто
впервые
поднялся
к
новой
социальной
рол и?
Или
же
его
р асс уж дение
относится
ко
всем
носителям
родной
реч и?
В
том
ч исле
и
к
тем,
которые
б ыли
выброшены
Октябрем
из
пуб лич ной
жизни,
как
члены
кадетской
«профессор ­
ско й»
партии,
среди
которых
бы ло
немало
весьма
внима­
те льн ых
к
формам
сво его
красноречия?
34 Поливанов Е.
Ука з.
соч .
С. 171.
35 Щерба Л.
В.
Указ.
соч.
С. 6.
36 Поливанов Е .
Указ .
соч .
С . 170 —172.
254


Трудно
представить,
чтобы
несомненная
ве ра
в
утопию
подавила
мысль
ученого
и
он
вовс е
выпустил
из
ви ду
этих
если
уцелевших,
то
в
большинстве
св оем
уже
лишенных
гражданских
пр ав
носителей
языка .
Но
если
предположе­
ние
Поливанова
распространяется
и
на
них,
тогда
оно
мо­
жет
быть
рассмотрено
как
своего
рода
набросок
к
суждени­
ям
И.
Бродского
сорок
с
лишним
лет
спустя,
в
известном
послесловии
к
«Котловану», о сути русского языка.
Он
пи­
сал
о
том,
что
А.
Пла т онов
«обнаруживает тупиковую фи­
ло с офию
в
сам ом
языке», о «синтетической (точнее:
не­
аналитической)
сущности
языка,
обусловившей
—
зачас­
тую
за
счет
чисто
фонетических
ал л юзий
—
во з никн овен ие
по н ятий,
лишенных
какого
бы
то
ни
было
реального
содер­
ж ания». Нация
(в изображении А .
Платонова)
стала
«в не­
котором
ро де
жертвой
своего
языка»; автор «Котлована»
го вор ит
«о самом языке,
оказ ав ше мся
спо со бным
породить
фиктивный
мир
и
впавшем
от
нег о
в
грамматическую
за­
висимость»37.
Собственно,
об
этом
же
—
о
формировании
мнимой
действительности
при
по ср едст ве
омертвевшего
языка
—
и
писал
Поливанов.
При
этом
он,
если
воспринимать
его
слова
буквально,
верил,
что
наступление
тоталитаризации
яз ыка
(не осознаваемое им,
конечно,
как
таковое)
можно
остановить:
«Надо было бы громко поднять голос,
чтобы
ска зать :
писать
—
“постановили принять к сведению и углубить
ра боту ”
не
только
бесполезно,
но
и
вредно
(потому что
создает
мнимо е
впечатление
о
выполнении
некой
за дачи) .
И
так
же
громко
надлежит
ска зать :
нельзя
говорить
на
“славянском языке”»38.
37 Бродский И .
Набережная
неисцелимых:
Тринадцать
эсс е.
М ., 1992.
С. 5—7.
38 Поливанов Е.
Ука з.
соч.
С. 172.
255


Подтверждение
же
его
суждениям
о
п р енебр ежени и
но­
сителей
русского
яз ыка
к
слову
—
как
и
мысли
Бродского
о
податливости
самого
язык а
к
формированию
фикций
—
находится
и
в
реч ев ой
жизни
постсоветской
России.
Мо ж­
но
наблюдать
вполне
индифферентное
(то есть далеко не
всегда
прямо
направленное
против
Ельц и на)
быт ова ние
в
публичной
речи
синтагмы,
появившейся
в
1993 году,
—
«расстрел парламента»
вместо
«подавление вооруженного
мятежа
в
М ос кве », или старосоветского перифраза « Ост ­
ров
Свободы»
вместо
«Куба»39.
Идеологически
осознанное
употребление
таких
выражений
мы
зд есь
не
рассматриваем.
3
Особое
мес то
в
изучении
проблемы
занимает
кни га
А.
М.
Селищева,
вышедшая
в
1928 году40 и уже через не ­
скол ьк о
лет
изъятая
из
употребления.
Краткое
(на треть страницы)
и
явно
очень
обдуманное
вступление
дает
внимательному
читателю
внятное
предста­
вл ение
о
по з иции
автора
по
отношению
к
собранному
им
ма­
териалу
и
вручает
кл юч
к
избранному
им
способу
презента­
ции
этой
грем учей
смеси
в
подцензурной
советской
печати:
«Предлагаемая работа представляет собою результаты
моих
наблюдений
над
языковой
деятельностью
в
связи
с
со­
бытиями
и
обстоятельствами
периода
1917—1926 гг .
<...>
Це ль
работы
—
осв ети ть
различные
стороны
языковых
пере­
жив а ний
последних
лет.
К роме
о б щелингвистич еско го
зн аче-
39 Ср.
оди н
из
п ри меров
2006 года.
Либеральный
журналист
Э.
Графов,
вспоминая
спецкора
«Известий»
Е.
Кригера,
пи сал: «Этот застенчи­
вый
челове к
прошел
фронтовым
корреспондентом
три
войны
— бело­
финскую,
Отечественную,
я по нскую
к а мпа н ию » (Известия, 14 сент.
2006. С. 16), вызвав резонный отклик на упоминание о «БЕ Л Офин -
ск ой
вой не». «Не было такой войны,
ибо
не
был о
в
1939 году ни “бе­
ло й”,
ни
“красной”
Финляндии...» (РарА.
Ло жка
де гтя ... // Изве­
стия , 20 сент. 2006. С. 6).
40 Селищев А.
Язык
революционной
эпохи:
Из
на блю дени й
над
ру с­
с ким
языком
последних
лет
(1917—1926). М .: Ра бо тник про све ще ­
ния, 1928.
256


н ия,
представляемые
результаты
мо их
изучений
мог ут
иметь
значение
и
практическое:
они
указывают
на
различные
от­
кл оне ния
от
норм
общерусского
литературного
языка
и
на
ус­
ловия,
обстоятельства
и
последствия
эт их
отклонении.
Для
целесообразного
и
умелого
пользования
этим
языком
необходи­
мо
приня т ь
во
в нима ние
ука занны е
отклонения,
в
особенности
те,
которые
не
являются
необходимыми
или
важными
ни
для
о дной
языковой
функ ци и:
ни
для
о б щения,
ни
для
вы раже ­
ния
эмоцио на льно с ти,
ни
для
н аз ы в ани я. <...>»41.
В
эвфемистически
обозначенных
«обстоятельствах»
ука­
занного
Селищевым
«периода»
нельзя
был о
сказать
яснее42,
что
есть
н орма
«общерусского»
язы ка
и
есть
ее
огромная
дефо рм ац ия
«в связи с событиями и обстоятельствами».
И
вря д
ли
удастся
продолжать
«целесообразно и умело»
пользоваться
далее
родным
языком.
Селищев
смотрит
на
происходящее
как
на
уже
п рои сшед шее
—
фатально.
Ср авни м
с
этим
в вед ением
предисловие
Г.
О.
Винокура
к
его
известной
кни ге,
изданной
тем
же
московским
изда­
тельством
«Работник просвещения»
тре мя
годами
ран ьш е:
«Несмотря на низкий уровень нашей лингвистиче­
ск ой
культуры,
несомненным
все
же
представляется,
что
именно
теперь
назр ел а
у
нас
б лагоп рият н ая
почва
для
то­
го,
чтобы
вно вь
поставить
в
це нтр
нашего
культурного
внимания
во про сы
языка
и
с тиля »43.
41 Селищев Л .
Ука з.
соч.
С. 3.
42 На фоне этого предельно нейтрализованного,
но
при
это м
жесткого
предуведомления,
тем
более
в
контексте
вс ей
кн иги,
кажутся
смехо­
творными
укоры
сегодняшнего
запоздалого
ее
реце нз ен т а: «Теорети ­
чески,
по
край ней
мер е,
революция
ок аз ывае тся
для
него
ли шь
мощ ­
ным
интенсификатором
языко вых
изм ене ний,
а
не
генератором
язы­
ковых
инноваций
осо бо го
р ода,
осуществляющих
дискредитацию
старого
лингвистического
капитала» (ЖивовВ.
Яз ык
и
революция:
Размышления
над
старой
книгой
А.
М.
Сел ище ва
«Язык революци ­
о нной
эпохи»
и
над
процессами,
которые
Сел ищ ев
не
успел
описать
// Отечественные записки . 2005. No 2 . С. 1 8 1).
43 Винокур Г .
Культура
языка:
Очерки
лингвистической
технологии.
М., 1925. С. 4; курсив наш.
Дал ее
ссылки
на
книгу
даются
в
тексте,
с
указанием
стран иц.
9 Новые работы
257


А
ни жесл еду ющие
слова,
возможно,
пос лужили
основа­
н ием
для
скрытой
полемики
с
ним и
Селищева:
«...Я стараюсь не столько забронировать русский язык
от
всякого
рода
“нововведений”,
к оторы е,
сознаюсь,
и
мне
не
всегда
бывают
приятны,
ск оль ко
р азъя снит ь
смысл
и
содержание
э тих
новообразований
и
взглянуть
на
них
как
на
“совершившийся факт”,
с
то чки
зрения
то­
го,
как
м огут
быть
эти
новые
факты
целесообразно
и
ра­
зумно
использованы» (5;курсивавтора).
Винокур
призывает
использовать
«целесообразно и ра­
зу мно»
новооб разо вания ,
а
Селищев
в
противовес
ему
по ла­
гает
еди нств енно
разумным
целесообразно
и
умел о
исполь­
зовать
(но вряд ли уже получится)
тот
язык,
который
нам
даден.
Селищев
фиксирует
«быстроту и интенсивность распро­
странения
различных
языковых
черт,
исходящих
от
авто­
ритетных
ко мм у нист ич еских
де ятел ей», —
безоценочная,
но
убийственная
характеристика
серьезнейших
изменений
в
самой
кар ти не
публичной
речевой
жи зни
(в добольшеви-
стской
России
нельзя
бы ло
вообразить,
чтобы
вся
страна
кинул ась
воспроизводить
особенности
речи
нескольких
люд ей ).
Соответственно,
«быстро создаются речевые
штампы
вместо
недавних
форм
эмо цио нал ьнос т и», причем
«выражения,
утратившие
при
частом
употреблении
их
в
широкой
среде
св ою
экспрессивную
и
эмо ционал ьную
значимость,
действуют
иногда
на
лиц
впечатлительных
от­
т ал кив ающим
об ра зо м» (Селищев, 122—123). Ц и ти руя с о­
ответствующий
пример
из
«Культуры языка», Селищев
благодушно
отмечает,
что
«коробит от этих затасканных
ф ормул
и
выражений
и
самого
Г.
Винокура».
И
т от,
и
другой
я зыко вед,
та ким
образом,
горюют
об
од­
ном
и
том
же
—
об
утра те
«эмоциональной значимости»
не­
кими
выражениями,
рассчитанными
на
возбуждение
эмо­
ци й.
Но
один
хочет
эту
эмоциональность
вернуть
либо
за­
менить
равноценной
(более « к ул ьт ур но й»), тогда как
другой
совершенно
чужд
этой
мысли
и
только
удручен
ди­
258


агностированной
им
бесповоротной
и
продолжающейся
радикальной
дефо р ма цией
родного
языка.
Винокур,
как
и
Поливанов,
мечтает
осуществлять
«язы­
к овую
пол ити ку».
Вопрос
о
ней
«сводится в сущности к во­
просу
о
возможности
с озн ате льн ого,
активного
и
орган изую ­
щ его
отношения
общества
к
я зык у.,.» (72) —
и
оба
они
верят
в
эту
утопию.
А
в едь
еще
в
1923году(тогда
статья
«О рево ­
люционной
ф раз еол огии », вошедшая в книгу,
впервые
б ыла
напечатана)
Винокур
пиш ет
о
«нашей штампованной фра­
зеологии», которая«закрывает
нам
глаза
на
подлинную
п ри­
роду
в ещей
и
их
отношений, <...>
подставляет
нам
вместо
реальных
ве щей
их
номенклатуру
—
к
т ому
же
со в ерш енно
неточную,
ибо
окаменевшую» (86).
Ве дь
это
оч ень
серьез­
ный
диа гноз .
Но,
по-видимому,
не
пе ре шедший
в
прогноз.
Можно
бы ло
бы
дум а ть,
что
в
1923—1925 годах для Ви­
нокура
еще
не
прояснилась
невозможность
какой
бы
то
ни
было
«языковой политики»
кроме
как
исходящей
от
вл а сти.
Однако
рецензия
на
кни гу
Селищева,
напечатанная
в
марте
1928 года,
показала,
что
устойчивая
полярность
взглядов
д вух
языковедов
сохраняется.
Виноку р
и
спустя
десятиле­
тие
после
«событий и обстоятельств» (Селищев), перевер ­
нувших
речевую
жи знь
страны,
н аст аи вает
на
явившихся
в
их
результате
реальных
«грамматических приобретени ­
ях », на немалом количестве фактов,
позволяющих
«гово­
рить
о
языке
революции
не
просто
как
о
более
или
мен ее
полно м
со бр ании
грамматических
к урь езо в».
Нельзя
все
решать,
как
С ел ищев , «простой догматической ссылкой на
старый
опыт». Тогда «сам
язы к
революции-как
обладающий
собственным
содержанием
культурный
феномен,
совершен­
но
ускользает
от
его
исследовательского
по ним ани я »44.
Здесь,
собственно,
и
проходил
водораздел.
В инок ур
уверен,
что
рецензируемому
автору
следовало
бы
по ка з ат ь, «почему неправильно или нехорошо то или
иное
явление
современной
ре ч и» (182).
Мы
не
беремся
су­
дит ь,
понимал
ли
Вино к ур
небезопасность
такого
подхода,
есл и
бы
он
осуществлялся
последовательно
и
в
полной
мере.
44 Печать и революция. 1928. No 2. С. 182.
9*
259


4
Остановимся
особо
на
полемике
Винокура
с
участника­
ми
дискуссии
о
яз ыке
газеты
—
главном
слагаемом
и
в
то
же
время
генер ат о ре
яз ыка
советской
цивилизации.
Осн овн ой
темой
дискуссии
стала
«непонятность газет­
но го
язы ка » (109).
Типичным
Вино ку р
считает
суждение
В.
Карпинского
(«Правда», 12 июня 1923 г. ):
«Язык,
на
к от ором
гов ор ит
масс а,
у
нас
п риня то
сч ит ать
простонародным
наречием,
“жаргоном”, “а р го” (француз ­
ск ое
сл о ве чко ?). К нему наши литераторы относятся свы­
сок а.
Под л инно-н а родн ые
слова
и
выражения,
подлинно
на родны й
строй
фразы
и
ход
мыс ли
не
доп уск ают ся
в
с тат ьях
и
речах.
<...>
Нам
и
в
голову
не
п риходи т,
что
по
вс ей
справедливости
настоящий-то
загадочный
“арго ”
для
огр о мне йшего
бо л ьшинст ва
населения
и
е сть
наш
так
называемый
“литературный язык”,
выработанный
ни­
чт ожн ым
привилегированным
мень шинств ом
(дворян­
ская
интеллигенция)».
И
«в тон»
ему
в
св оем
до кл аде
перед
рабкорами
(«Прав ­
да», 21 ноября 1923 г .)
Л.
Со сно вски й
«так рисует нашу
культурно-историческую
тр аге дию»:
«Трагично не то,
что
мы
отпетые
л юди
—
интеллиген­
ты
и
нам
переучиваться
сейчас
на
н овый
язык
невозмож­
но,
но
трагично
то,
что
вы,
рабкоры,
пишете,
как
мы.
И
вот
получается
трагедия
рабочего
агитатора,
во ждя,
—
он
теряет
св ой
нар о дный
простой ^сочный,
ясн ый
вырази­
тельный
я зык
и
вместо
него
п ол учает
штампованный
язык
наш их
газет.
<...>
Нужно
будет,
товарищи,
вам
в
кружках
воздвигнуть
стену
между
штампованным
язы­
ком
газеты
и
народным
разговорным
яз ыко м» (ПО).
В инок ур
разносит
обоих
в
пух
и
прах,
ловя
на
то м,
что
«они,
по-видимому,
не
принима ют
в
р а счет,
что
отказ
от
ли­
тературного
язы ка
ес ть
вместе
с
тем
неизбежно
отказ
от
260


в сей
р усско й
к ульт уры » (ПО;
курсив
а вт о ра ). Полемически
цитируется
док лад
Сосн ов ск ого,
вопрошающего
рабк оров,
согласны
ли
они
с
т ем, «что замечается опасное перерожде­
ние
простого
народного
язы ка
в
сторону
интеллигентского
язы ка?» (127).
И
Винокур
заканчивает
естественным
для
филолога
заключением
—
«Не будем разучиваться писать на
литературном
языке».
Он
призывает
не
отказываться
от
культуры,
не
«отказываться от мысли,
что
культуру
эту
можно
усвоить
и
нашему
крестьянству,
а
вместе
с
общ ей
культурой
—
и
л ите р ату рный,
культурный
язык» (128;кур­
сив
а втор а).
Он
не
видит ,
что
уже
не
об
это м
речь.
Это
разговор
г лу­
хих.
Его
страстная
полемика
в
защиту
культуры
заставляет
вс помнит ь
солженицынского
Ивана
Де нисо вича ,
с
со жа ле­
нием
слушающего
выкрики
еще
неопытного
в
зэковской
жизни
кавторанга
(«—
Вы
права
не
имеете...
Вы
девятую
статью
уголовного
кодекса
не
з на ете!. .»): «Имеют .
Знают.
Это
ты,
бр ат,
еще
не
знаеш ь» .
Потому
что
за
словами
д вух
профессиональных
ре во лю­
ционеров
в
недавнем
прошлом45—
то,
что
не
эк с плицируе т ­
ся:
их
озабоченность
цел ями
ис ключит ельн о
агитационны­
ми.
Ук ре пле ние
власти
—
доминанта
их
действий,
как
и
всей
партийной
верхушки.
Оба
они
ищут
наиболее
эффектив­
ный
пут ь
агитации.
И
понимают,
что
«интеллигентский»
яз ык
в
самом
ам орф ном
смысле
этого
слова,
вкл юча я
и
тот
«жаргон», на котором партийцы говорят между собой,
лег ко
пересыпая
сво ю
речь
«иностранными»
политическими
тер­
минами, «не доходит»
в
первую
очередь
до
крестьян
—
и
со­
ответственно
большинства
красноармейцев.
И
в
этом
см ыс­
ле
—
да,
неплохо
бы
попытаться
приблизиться
к
повседнев­
ной
ре чи
крестьян.
Опытные
журналисты-большевики
утопически
видят
«новый язык»
близким
к
«народному» .
Они
в сер ьез,
видимо,
счи т ают
это т
в ар иант
у дачн ым.
И
так
45 В.
А.
Карпинский
и
Л.
С.
С осно в ский
(в 1921
году
—
за в.
агитпро­
пом
ЦК
ВКП(б), в 1927
го ду
отправленный
в
ссылку
как
троцкист,
а
по зд нее
р асс тре лянн ый), члены будущей правящей партии партии
с
1900-х годов,
за тем
члены
ВЦИКа,
видные
официозные
журнали­
с ты,
в
те
годы
пооч е ред но
—
редакторы
газеты
«Беднота» .
261


же,
как
языковед,
не
понимают,
что
и
это
невозможно,
что
яз ык
революции
уже
победил
—
прич ем
в
формах
т ого
само­
го
литературного
языка,
сохра не ние м
которого
был
так
оз а­
бочен
Винокур.
Остался
ли
он
«культурным»
в
том
значе­
нии,
которое
имел
в
ви ду
Винокур,
—
вопрос
другой.
Этот
невидимый
разлом
—
ко гда
главное
или
не
осознает­
ся,
или
утаивается,
или
то
и
д ругое
нераздельно
слиты
—
проходит
через
все
дискуссии
20- х
годов
о
языке
газ еты
и
во­
об ще
о
языке
(как и вообще,
д об авим,
через
в есь
советский
период
жизни
России).
Пот ом
они
на
время
стихнут
(как
и
все
диску сси и,
к роме
тех,
результат
которых
предрешен).
Пот ом
—
с
середины
50- х
—
во зник нут
вновь,
и
опять
—
ми­
мо
главного,
нико г да
не
высказываемого
вслу х.
Умолчание,
дв усмы сленност ь,
ложь
—
это
не
пейоративные
оценки,
дол­
женствующие
запоздало
заклеймить
тоталитарную
власть.
Это
определение
принципа
работы
механизма.
Ш. Диагноз Селищева
Сам и
принципы
систематизации
материала
у
Селищева,
нач иная
с
несколько
нео жид анных
своей
почти
вызываю­
щей
элементарностью
рассуждений
во
«Введении»
о
«рече ­
вом
процессе» («1.
Процесс
речи
представляет
следующие
ст ороны .
Во-первых,
он
является
процессом
артикуляцион­
но-акустическим...», с. 5;выделеноавтором), играют для ав­
тора
второстепенную,
вспомогательную
и
в
очень
силь но й
степени
—
камуфлирующую
ро ль.
Се лищев
ст ал
од ним
из
первых
гуманитариев
вырабатывать
некий
шифр
для
транс­
ляции
своих
соображений
в
подцензурной
советской
печ ат и.
Практически
уже
не
име я
возможности
охарактеризо­
вать
состояние
русского
литературного
языка,
предшеству­
ющего
Октябрьскому
перевороту
(неписаные ограничения
в
описании
именно
1900—1910- х
годов
уже
были
очень
силь­
ны ), Селищев вдается в подробные рассуждения о француз­
ском
я зыке
XVII—XVIII
веков,
зат ем
—
об
изменениях
в
эпоху
фр анцуз с кой
ре волюц ии ,
оттуда
довольно
пл авно ,
микшированно
пе реход ит
к
анал о ги чным
изменениям
в
эпо­
ху
русской
революции.
Но
кончает
первую
гл аву
вс е-т аки
262


оп асным
подчеркиванием
различии:
если
в
«изящно-и зы­
сканной
речи
аристократической
эпох и»
Фр ан ции
сильно
чувствовалось
«ее несоответствие действительности рево­
люционного
времени»,то«русский
литературный
язы к
в
те­
чен ие
XIX в.
был
пр испо со блен
для
п ере дачи
различных
са­
мых
тонких
и
сложных
со циа ль ных
и
индивиду а льных
яв­
лений». И «те
русские
революционеры,
ко тор ые
не
утратили
чутья
русского
литературного
языка,
горячо
восстают
про­
тив
неумелого
пользования
этим
языком» (22).
В
1928 году выразиться яснее относительно того,
что
для
разрушения
гибкой
и
разработанной
рус ской
литера­
турной
речи
объективных
оснований
не
существовало,
бы­
ло
нев оз мож но.
Обозначив
таким
образом
св ою
фундаментальную
по­
зиц ию,
Селищев
и
приступает
к
анализу
новшеств
и
их
удельного
веса
в
современном
языке.
Для
нас
несомненна
уверенность
автора
в
том ,
что
яз ык
власти
бесповоротно
затопил
публичное
речевое
простран­
ство.
Он
ищ ет
ср едст ва
для
передачи
читателю
оснований
этой
своей
ув ер енно ст и46.
И
его
кни га
по
своему
строе­
нию
—
решительное
преобладание
потока
примеров,
неред-
46 Пожалуй,
ближе
д ругих
к
позиции
С ели щева
был
в
эти
го ды
Л.
Щерба : «...Капитальнейшим фактором языковых изменений яв­
ляются
столкновения
дв ух
общественных
групп,
а
следовательно
и
двух
языко вых
систем,
иначе
— смешение языков.
Пр оцесс
сводит­
ся
в
данном
случае
к
том у,
что
лю ди
начинают
говорить
на
языке,
ко то рый
они
еще
не
знают
<...> они одинаковым образом искажают
в
сво ей
речевой
дея тель ности
то,
чему
подражают.
Есл и
со
ст ороны
другой
социальной
группы
по
тем
или
ины м
причинам
нет
достаточ­
ного
сопротивления
(а какое сопротивление могло исходить от ли­
шенцев?
—
М.
Ч .), то результат одинаковым образом “ ис к аж е нн ой”
р ечев ой
д ея тель ности,
являясь
в
то
же
время
и
языко вым
материа­
ло м,
обуслов лив ает
резкое
изменение
языковой
си сте мы. < ...> При
в ос пр иятии
од ной
груп пой
языка
другой
группы
может
иметь
место
не
только
неполное
им
овладение,
но
и
изменение
и
п ереосмы слен и е
его
в
целях
приспособления
к
иному
или
нов ому
социальному
содер­
жанию.
Таковы
многие
яз ыко вые
изм енени я
наш ей
эпохи,
особенно
я рким
при мером
которых
мож ет
слу жить
переосмысление
х отя
бы
таких
слов,
как
“господин"
и
“товарищ”» (О трояком аспекте язы­
ковых
явле н ий
и
об
эксперим енте
в
языкознании
// Щерба Л.
В.
Языковая
с ис тема
и
речевая
деятельность.
Л., 1974. С. 30).
263


ко
по
ве сьма
приблизительным
основаниям
сгруппирован­
ны х,
—
изоморфна
этому
именно
фак ту
затопления,
Здесь,
есл и
угодно,
ее
эвристическая
с ила,
а
не
слабость,
кот ор ую
наивно
ищу т
сегодня
в
работе
выдающегося
лингвиста.
Се­
лищев
я вно
по нял,
что
сами
эти
примеры,
представленные
в
из оби лии,
приобретут
выразительную
самооценку.
Той
«веры в творческие силы советской эпохи»47, о ко ­
торой
го вори л
Поливанов
в
середине
30- х
год ов,
за
не­
ск ол ько
лет
до
своей
гибели,
у
Селищева
яв но
не
было
—
во
всяком
с луча е,
он
ниг де
ее
не
обнародовал.
Селищев
постоянно
держит
дистанцию
ме жду
собой
и
теми,
к ого
наз ы вали
«они»48, нередко
—
возможно,
не­
воль но
—
ее
уве лич ива я : «Одним из видов экспрессивно ­
императивного
воздействия
речи
являются
ло зунг и.
Они
в
изобилии
ра здаю тся
в
коммунистической
и
советской
ср е де» (122; курсив автора).
Та
же
дистанцированность49
от
вышеупомянутой
«среды»
—
в
описании
засилья
прево­
сходн ой
ст еп ени.
Педалирование
автором
своего
нейт ­
рального
тона
достигает
того,
что
описание
начинает
гово­
рить
против
описываемого
(что,
несомненно,
и
раздража­
ло
иначе
настроенного
Вин ок ура ):
«Представление величия задач революции,
трудностей
в
осуществлении
их,
угроз
и
на ст упл ений
пр о тивн ика
—
все
это
отражается
в
частом
употреблении
форм
превосходной
степени,
а
так же
эпитетов
и
сочетаний
для
величественно-
47 Цит.
по:
Лео нт ьев
А.
А ., Ройзензон Л.
И.
Хаютин
А.
Д.
Жизнь
и
де­
я тел ьност ь
Е.
Д.
П оли ван ова
// Поливанов Е,
Д.
Статьи
по
общ ему
языкознанию.
М., 1968. С. 26.
48 Ср.
у
М.
Булгакова
в
«Роковых яйцах» (Î924): «В 1919
году
у
п ро­
фессор а
отн яли
из
5 комнат 3. Тогда он заявил Марье Степановне: —
Если
они
не
прекратят
эти
безобразия,
Марья
Степановна,
я
уеду
за
г ра ни ц у. <...> Что же они делают?
Ве дь
они
же
погубят
институт!
<...>».
49 Она и в наши дни вызывает удивительные перверсии в воспри ­
ятии
— ср., напр.: «Юдофобский подтекст в книге “ Яз ы к
революци­
онной
эпохи”
прослеживается
легко
(I— М.
Ч. )» (Одесский М .
Во­
кру г
полемики
Г.
О.
Винокура
и
А.
М.
Селищева:
научный
и
соци­
альный
ас пекты
// Язык.
Культура.
Гуманитарное
знание:
Научное
насле ди е
Г.
О.
Вино кура
и
современность.
М., 1999. С. 385).
264


сти,
коло с сал ьно сти.
С
течением
времени
эти
формы,
эпите­
ты
и
сочетания
утрачивают
до
некоторой
степени
с вое
эмо­
циона л ьное
значение
и
являются
обычной
принадлежно­
с тью
ре чи
революционного
ч е ло ве ка » (127; курсивнаш).
«Революционный человек»
—
че ловек
из
той
же
самой
«коммунистической и советской среды», с которой автор
себя
подчеркнуто
не
объединяет
(опасаясь противостать) .
В
сво е
время,
пы тая сь
вернуть
в
нау ч ный
обиход
почти
не
упоминавшуюся
в
печати
работу,
мы
старались
дат ь
о
ней
пр едст ав ле ние
те м,
для
кого
она
оставалась
недоступной
(на­
до
трезво
оценивать
процент
тех
гуманитариев
страны,
кто
имел
возможность
по паст ь
в
спецх р аны
крупнейших
библио­
те к ). Приведя полностью заглавие (с ей час
почти
невозможно
уверить,
что
даж е
это
«провести»
через
редактора
ака демич е­
ско го
издательства
«Наука»
было
тр у дно ), говоря о работе
как
«до сих пор остающейся уникальной в определенных от­
н ош е н ия х», мы стремились самим характером примеров,
по­
добранных
Се лищ е вым,
да ть
понять
читателю
60-х,
когда
пи­
салась
наша
кн ига
о
Зощенко,
и
70- х
годов
(когда она печата­
л ась ), как рано произнес автор «Я зык а
революционной
эпохи»
с вой
приговор
советской
публичной
речи50.
Селищев
с
явным
трудом
подбирал
«проходную»
для
це нз уры
форму
в
оп исани и
того,
как
большевизм
вульгари­
зировал
пуб личну ю
речь,
ввел
самые
резкие
фор мы
поле-
50 Было отмечено,
что
в
работе
Селищева
«сделан первый набросок сло­
варя»
этой
реч и
— «словаря,
в
который
в лилис ь
<...> военные терми­
ны
(“командные высоты", “фронт”, “ ли ни я”, “це ле ва я
устан ов ка",
“сигнализировать”, “ус тано вить
связь”,
“кампания”, “де р жа ть
к ур с ”) <...>. Охарактеризована эмоционально- экс пр есс ив на я
функ­
ция
новой
речи
—
“эпитеты величественности,
колоссальности”:
“широчайшие массы”, “ са мым
решительным
образом”,
“небыва­
лы й", “титанический”, “чуд ови щ н ый”; отмечена “к а техи з и ческ ая
форма,
посредством
ко то рой
стремятся
произвести
более
сильную
интеллектуально-эмоциональную
эксп рес си ю" (с.
132)». Далее мы
старались
показать
(в подцензурной,
как
и
во
вре мя
Селищева,
печ а­
ти ), как вышедшая в 1934
г . «Голубая книга»
М.
Зощенко
по дт вер­
ждал а
диагноз
и
пр ог ноз
Селищева
1928 года,
сознательно
выражен­
ный
преимущественно
в
подчеркнуто
эмпирической
форме:
книга
265


мики
(пионером здесь был Ленин,
после
победы
ст авши й
образцом
для
подражания):
«Российские революционеры,
как
в
сво е
время
и
фр ан­
цу зски е,
не
стесняются
употреблять
в
своей
речи
слова
и
в ыра жени я,
сч и тавшие ся
фамильярными
и
грубыми.
В
устной
и
письменной
речи
последних
лет
в
из обил ии
встречаются
такие
о со бенно сти» (68).
И
отсылка
к
французской
р ево люц ии,
и
прошедшее
время
причастия,
и
нейтральное
«особенности»
—
во
в сем
этом
то т,
кто
прошел
путь
уворачивания
от
советской
цен­
зуры
в
более
поз дние
год ы,
разглядит
интенцию
автора.
В
каждом
абза це
э той
гл авы
(«3.
Вульгаризмы.
“Блатная
му зы ка ”. Стремление к
“опрощению”
языка.
“Заезжатель-
ст в о”») автор балансирует на скользкой доске:
«Склонность коммунистических деятелей к крепким
словам
и
выражениям
получила
у
их
противников
назв а­
ние
“заезжательство”».
И
едва
це нзор
насторожился
—
«Представители коммунистов ( в но в ь
—
дистанциро­
вание.
—
М.Ч.)
сог ла сны
с
эт им
определением» (69;кур­
сив
на ш).
«с не меньшей,
ес ли
не
с
большей
тонко сть ю
регистрирует
но вые
языковые
черты,
у кор енив ш иеся
в
последние
го ды». Одним из при­
меров
сл ужил а
характеристика
профессии
сатирика;
курсивом
нам и
в ыделе ны
были
те
самы е
словосочетания,
о
которых
сто ль ко
го вори ­
лось
в
первой
половине
20-х годов и которые в начале 30-х уже стали
невынимаемой
частью
п убли чной
р еч и: «Она расширяет кругозор
и
мобилизует
внимание
то
одних,
то
других
на
борьбу
то
с
тем,
то
с
эт им.
Она
иллю стрир ует
вся ко го
рода
р ешени я
и
пост ановл ения ,
а
также
приносит
известную
польз у
в
смысле
пере воспит ания
люд ­
ских
к ад ро в, <...> И в силу вышеизложенного <...> решили мы с этого
момента
слегка,
что
ли,
пе рем енит ь
ку рс
нашего
л итерат урно го
ко­
р аб ля» (Чудакова М.
О.
Поэтика
Михаила
Зощенко.
М., 1979.
С. 8 5-86).
266


«Три врага у русских коммунистов:
активные
предста­
вители
других
социалистических
и
демократических
пар­
тий
—
“соглашатели”,
ру сска я
эмиграция
и
д ипло мат ия
других
стр ан.
По
их
адресу
направлены
самы е
“крепкие”
слов ечк и
ко мму ни стич е ских
деятелей
<...>.
Эти
слова
должны
бы ли
выразить
с
особой
силой
всю
непосредст­
венность
настроения
коммуниста.
Но
всл едст ви е
частого
употребления
эмоциональная
знач имо сть
некоторых
из
этих
сло в
и
выражений
утрачена:
они
стали
употреблять­
ся,
как
обыч ные
термины
по
отношению
к
тем
или
ин ым
лицам
и
явлениям».
Вновь
приходится
подчеркнуть:
нейтральность
тона
—
в
сочетании
с
«убойными»
примерами
—
становится
глав­
ным
оценочным
средством:
«Напр., если речь заходит об эмиграции,
то
она
назы­
вает ся
обычно
белогвардейская
сволочь;
есл и
г овор ят
о
со­
циа лист ах -мен ьше в ика х,
то
это
го воря т
о
со циал -изме н-
никах,
социал-предателях;
противокоммунистические
меро прия т ия
того
или
иного
правительства
это
—
махро­
вая
реакция
имп ер иа лис ти ческой
кл и ки» (83; курсив ав­
тора).
И
далее
—
грозди
ленинских
поношений
своего
п оли ти­
че ск ого
противника:
«Фантазия сладенького дурачка Каутского», «Каут­
ски й
с
ученостью
ученейшего
кабинетного
ду ра к а,..»;
«перлы ренегатства у подлого ренегата Каутского»; «Вы­
жившая
из
ума
социал-демократическая
пиф ия
Каут­
ск ий » (83—84; курсив автора) .
Авт ор
добавляет:
«Гад,
параз ит,
а
в
малограмотной
среде
—
эл емен т
—
применяются
к
неугодным,
противоречащим
партии
ли­
ца м» (85; курсив автора) .
267


«Противоречащим партии»
—
д вумя
словами
авт ор ом
зафик сир о ван а
новая
система
взаимоотношений
в
обществе.
IV. Развитие болезни
К
началу
30-х
годов
вопрос
о
понимании
полуграмот­
ным
большинством
населения
страны
ново го
языка,
о
чем
велос ь
так
много
споров
в
первой
половине
20-х,
уже
не
сто ял,
—
актуальность
его
угасла,
точно
так
же,
как
и
ак­
ту ал ьнос ть
ора тор ск ого
мастерства.
Так,
потеряли
см ысл
наставления
об
«общих условиях спора»
в
пособии
1923
года:«1.
Уважайте
личность
идейного
противника,
не
пе­
ре ход ите
на
личные
счеты
и
оскорбления.
В
глазах
здра­
вомыслящих
от
этого
потеряете
только
вы »51 (см.
выше
перечни
ленинских
о пр еделен ий
«дурачка Каутского»);
к
середине
30-х
годов
«идейные противники»
вообще
ис­
чезли
из
общественно-политической
жи зни
—
все
они
(без всякого преувеличения)
стал и
«врагами народа», об­
личая
которых
изощрялись
уже
в
выборе
наибо л ее
с иль­
ных
оскорблений.
Ус тан ов ил ась,
как
и
было
зафиксировано
Селищевым,
ед иная
авторитетная
публичная
речь
эпохи
(в отличие от
частных
текстов
—
писем ,
дне вник ов,
где
продолжалась
разработка
речевой
т рад иции ).
Она
за мен ила
—
или
заме­
стила
—
все
прежние
ви ды
публичной
речи
—
адвокат­
скую,
философскую,
религиозно-проповедническую,
про­
светительскую
и
другие.
К
с ере дине
30- х
не
нужно
бы ло
никого
убеждать.
Достаточно
оказалось
способности
вы­
слушать
и
пр иня ть
к
сведению
голос
власти
—
от
директи­
вы
до
приго во ра.
«Современный язык
—
камни
с
н адпис я ми,
из
к от орых
ничего
не
сделать»52—
характеристика,
данная
в
1950 году,
выразительна
и
точна
и
для
гораздо
более
раннего
времени,
51 Миртов А.
В.
Ука з.
со ч.
С. 41.
52 Письмо Б .
Эйхенбаума
В.
Ш кл овск ому
от
18 марта 1950
г . (цит.
по:
Ч удак ова
М., Тоддес Е.
Наследие
и
пут ь
Б.
Эйхенбаума
// Эйхенба­
ум
Б.
О
ли терату ре:
Работы
разных
лет .
М ., 1987. С. 29. Далее
—
Наследие
и
путь,
с
указанием
с траниц).
268


перекликаясь
со
сказанным
Винокуром
в
1923 году об ока­
меневшей
номенклатуре
«вместо реальных вещей» .
Этот
яз ык
де йст вит ел ьно
окаменел,
слова
в
нем
р езко
сузили
смы сл5 3, приобрели прочную « идио м ат ику» (ска­
же м,
слово
«предрассудок»
неудержимо
влек ло
за
собой
ат­
рибут
«буржуазный»: он как бы сам наворачивался на язык
даж е
те м,
кто
не
видел
никакого
смыс ла
в
этой
син тагм е) .
Их
заучивали
(запоминали)
и
использовали
исключитель­
но
в
устоявшихся
словосочетаниях.
Приведем
только
од ин
пример,
демонстрирующий,
как
(и только так
—
не
иначе)
писали
в
послевоенное
семилетие
(1946—1953) о литера ­
туре,
—
тогд а
слова
о
«камнях с надписями»
по ра зят
св оей
адекватностью.
«Но опасность отрыва от боевых тем современности
в
те
годы
для
поэта
была
вполне
реальной
<...> Однако по­
степенно,
под
непосредственным
влиянием
практики
со­
циа лис тичес ког о
строительства,
в
котором
год
от
го ду
все
более
активно
участвовали
многие
советские
писатели,
под
воздействием
идей
Коммунистической
партии,
кото­
рые
оказывали
все
более
широкое
и
благотворное
в ли яние
на
партийных
и
беспартийных
советских
литераторов,
рос т
Н.
Тихонова
активно
продолжался.
Освобождаясь
от
в лия ния
ф о рма лизма,
все
бол ее
активно
п риобща яс ь
к
но­
вым
темам
и
образам,
порожденным
социалистической
новью,
уч ась
мастерству
у
вел ики х
классиков-реали­
стов
—
Пушкина,
Лермонтова,
Некрасова,
претворяя
в
своей
литературной
работе
опыт
Маяковского,
Н.
Ти хо­
нов
постепенно
выходил
на
бол ьш ую
дорогу
подлинно
со­
ветского,
реалистического
искусства
<...>
С
каждым
го­
дом
ст ано ви лось
яс ней
и
ясн ей,
что
борьба
за
метод
соци-
53 Ср.
о
десемантизации,
замеченной
в
кон це
20-х годов отечественны­
ми
филологами,
но
затем
исключенной
из
по ля
их
вним а ни я: «...B ре­
зультате
почти
полной
утраты
сигнификата
знак
станов ится
ситуа­
тивным
и
его
функционирование
р ит уал и зи руется» (Романен­
ко
А.
П.
Особен н ости
организации
сем антики
«советского языка»
(культурологический аспект) // Русский язык сегодня . 2 . А кт ив н ые
яз ыко вые
процес сы
конца
XX века.
М., 2003. С. 254).
269


ал истич еско г о
реализма
в
поэзии
неизбежно
означает
ак­
ти вное
утв ер ж дение
поэтических
принципов
Пушкина,
Лермонтова,
Некрасова,
что
эта
борьба
ес ть
одновремен­
но
ниспровержение
и
отрицание
так
на зываем ы х
услов­
ных
поэтических
приемов
символической,
акмеистиче­
ской,
футуристической
п оэз и и»54.
В есь
текст
поддается
членению
на
синтагмы,
из
кото­
рых
можно
(и только из них
—
как
из
единственно
во змож ­
ных
строительных
блоков)
скл адыв ат ь
другие
тексты:
опасность
отрыва
от,
под
влиянием
(того-т о
или
сего-
т о ), освобождаясь от влияния ( че г о- либ о
плохого), под
воздействием
идей
К оммуни с тиче с кой
партии,
все
б олее
ак тивн о,
актив но е
утверждение,
социалистическое
ст рои­
тельство,
учась
мастерству,
по дл инно
советское,
борь ба
за...
В
сфе ре
публичной
речи
получили
преобладание
следу­
ющие
процессы.
1.
Резкий
ро ст
пейоративных
значений
и
приобретение
нейтральными
прежде
словами
пейоративной
окраски,
к ак,
напр.:
мистика,
идеалистический
(в противовес материа­
листическому), собственник (и
все
относящееся
к
собст­
ве нн ос ти). Слово частник стало специальным обозначением
собственника
в
го ды
нэпа,
исчезло
вместе
с
ним
и
возроди­
лос ь
в
60- е
год ы
—
только
в
применении
к
водителю,
занима­
ющему ся
незаконным
по
советским
понятиям
извозом.
Уже
нельзя
было,
например,
попросту
сказать:«онраз­
богател».
Ситуа ция,
при
которой
это
сло во
мог ло
понадо ­
биться,
возникала
ли шь
в
одн ом
случае
—
на
уголовном
процессе.
Вместо
этого
ввели
позже-
сло во
«благосостоя­
н и е», но в применении исключительно ко всему « на р о ду»,
а
не
к
отдельному
лицу .
Прибыль,
выручка,
барыш,
выгода,
п ольз а,
нажиток
—
все
это
обилие
синонимов
как
метлой
смело.
54 Тарасенков Ан.
Николай
Ти хон ов
(1954) // Тарасенков Ан.
Поэты.
М., 1956. С. 155.
270


Предки
понимали
возможность
нечестной
наж ивы :
Как
нажито,
так
и
прожито.
Но
в
основном-то
все
же
—
Не
деньги
нас
наживали,
а
мы
их
нажили.
З ато
в
Толк овом
словаре
Ушакова
в
1938-м
«сталин­
ском»
году
нажива
сопровождена
уже
стилистической
по­
метой
«неодобр.»
и
расшифрована
и ск лючи те льно
как
легкий
доход.
Пример
—
единственный:
Погоня
за
нажи­
вой.
Чер ез
двадцать
ле т,
в
«хрущевском» 1958- м,
это
з на­
чение
как
единственное
стабилизирует
уже
и
Академиче­
ск ий
словарь:
легкий
нетрудовой
доход;
наживание
денег,
материальных
ценностей.
Приводятся
соответствующие
примеры
из
Толстого
(так карты века легли,
что
он
очень
помог
большевикам
своим
морализированием;
но
им
во­
об ще
тогда
многое
ле гло
в
масть)
—
«Все эти люди ...
на­
живают
деньг и
та к,
что
при
наживе
заслуживают
п ре зре­
ние
людей»
и
Чехова:«Всяжизньунеговденьгахивна­
живе».
Появились
и
по шли
в
рос т
слова-ярлыки
—
например,
пошлость:
оче ви дна
была
политическая
по дкладка,
но
не­
очевидна
семантика;
эта
семантическая
опустошенность
—
в
противовес
прежней
—
пародируется
в
стихах
Олейнико­
ва
1932 года: «Когда ему выдали сахар и мыло, / Он стал до­
могаться
селедок
с
крупой.
/...
Типичная
пошлос ть
царила
/ В его голове небольшой» («Неблагодарный пайщик»).
Возникали
и
слова-приговоры,
о
них
наслышаны
и
не
очень
искушенные
в
родной
истории
люди.
Ярлык
мог
ле гко
пре­
вратиться
в
приговор;
так
в
августе
1946 года стал « пош ля ­
ко м»
М.
Зощ е нк о5 5, за чем последовало исключение из Со­
юза
писателей
и
полное
отключение
от
печати.
55 «Зощенко,
как
мещанин
и
пошляк,
избрал
своей
постоянной
темой
копание
в
низменных
и
мелочных
сто рона х
б ыта » (Доклад т.
Ждан о­
ва
о
журналах
«Звезда»
и
«Ленинград» : Сокращенная и обобщенная
с тен ог рамма
доклада
т.
Жданова
на
собрании
партийного
актива
и
на
собрании
писателей
в
Лен и н град е. [М .,] 1946. С. 5); «Предоставле­
ние
страниц
“Звезды”
таким
пошлякам
и
подонкам
литературы,
как
Зощенко,
тем
боле е
н едопу ст и мо.. . » (постановление ЦК ВКП(б)
«О журналах “Зв ез да"
и
“Ленинград”» // Культура и жизнь, 20 ав ­
густа
1946г., No 6. С. 1).
271


Изменив
«после Сталина»
свой
вес
в
суд ьбе
чел овек а,
такая
лексика
оставалась
важным
инструментом
управле­
ния: «вбрасывалось», как сказали бы сегодня,
в
и нфо рма­
ционные
каналы
слово
—
не пр ем енно
в
контексте
офици­
озного
текста,
—
и
дальше
оно
уже
начинало
гу лят ь,
для
всех
понятное,
иг ра ющее
рол ь
вырванной
ноздри
или
на­
шитого
на
одежду
знак а.
Та к,
скажем,
в
эпоху
Хрущ ева
во­
шли
слова
«излишества»
и
«украшательство»
—
и
приобре­
ли
значение
приговора
профессиональной
репутации
и
во­
обще
карьере
архитектора
(можно было просто сказать:
«Ну это тот,
у
которого
излишества.,, »).
Хрущев
объявил
об
отказе
от
архитектурных
излишеств
и
строительстве
домов
по
типовым
проектам
для
скорейшего
расселения
людей
из
коммуналок.
Это
сопровождалось
резким
о тка­
зом
от
предшествующих
«сталинских»
архитектурных
вку со в,
под к репл е нным
соответствующим
партийным
по­
становлением56.
Бытовали
оба
слова
лет
десять,
но
забыли
их
быстро,
вскоре
же
после
отс та вки
Хрущева.
Пейоратив­
ное
з нач ение
одного
из
них
успел
поддержать
своими
сти­
ха ми
Б.
Слуцкий:
Име нем
режима
экономии,
Простоте
нав еч но
поклянись,
Строй
квартиры
светл ые
и
новые,
От
старья
колонн
отворотясь!
Пусть
стоит
исполненною
клятвою,
Н икаких
излишеств
не
та я,
Чистота
тв оя
и
свет лот а
твоя,
Милая
окраина
мо я.
56 «Получила широкое распространение внешне показная сторона ар­
хите ктуры,
изобилующая
большими
изл иш ест в ами , <...> Особенно
больши е
из л ишест ва
допущены
а рх итекторо м
Рыбицким
в
доме
на
улице
Чкалова
<...> Та к,
например,
в
г.
Москве
в
жи лых
дом ах
по
ули це
Г орько го
<...> в угоду показному украшательству применены
мног очи сленн ые
ко ло нны,
портики,
сл ожн ые
к ар низ ы.. .» (Из поста­
новления
ЦК
КПСС
и
Совета
министро в
СССР
«Об устранении из ­
л иш еств
в
пр ое ктир ова нии
и
стро итель ств е»
от
4 ноября 1955
г .).
272


2.
Формирование
реестра
ключевых
слов.
Т.
В.
Шмелева,
ввод я
важное
понятие-термин
«ключе ­
вые
слова
текущего
мом е нта » (КСТМ), обосновывает его
«очевидным»
фактом
—
«...К а жды й
“текущий момент”
выдвигает
в
центр
об­
щественного
сознания
фрагмент
слов аря ,
заключающий
в
себ е
понятия
наиболее
значимые,
обсуждаемые
повсе­
ме стно
—
в
па р лам енте
и
в
оче ред и,
в
парламенте
и
в
пе­
чати...» —
и
этим
сразу
переводит
разговор
в
постсоветское
время,
поскольку,
как
сама
же
она
и
пишет
да льш е,
в
советское
время
«язык каждого нового текущего момента задавался
“сверху”,
что
делало
его
в
известной
степени
сакрализо-
ванн ым
и
практически
исключало
обсуждение,
анализ,
кри тик у.. .»57.
О бсу ждение
«спускаемых»
сверху
сл ов
шло
—-
и
да же
до
хрипоты,
но
только
до
конца
20-х.
Потом
оно
действитель­
но
полностью
прекратилось
—
вплот ь
до
кон ца
советского
времени.
Эти
слова
пр иним ал ись
к
сведению,
ими
непре­
менно
инкрустировались
статьи
и
выступления,
да же
на
совершенно
от
них
далекую
т ему.
И
они
иррадиировали,
наводя
тос ку
или
страх.
Т ак,
достаточно
было
пр о изне сти
«утечка информации», как у людей со слабыми нервами
во з никало
тревожное
ощущение
угр оз ы.
57 Шмелева Т.
В.
Клю ч евые
слова
текущего
момен та
// Collegium: Ме­
ждународный
научно-художественный
жу рна л. [Киев,] 1993. С. 33.
Так
же
далеки
ключ ев ые
с лова
советского
времен и ,
о
которых
пойдет
речь,
от
тех
ключевых
к о нцепто в,
реаль но ,
а
не
ви рт уальн о
л ежащих
в
основе
русской
языковой
кар тины
ми ра,
кот ор ым
посвящены
ярки е
работы
А.
Вежбицкой
и
восходящие
к
ним,
по
утве рж д ениям
самих
авторов,
работы
А.
А.
Зализняк,
И.
Б.
Аевонтиной
и
А.
Д.
Шмелева
(напр., книга « Клю чевые
ид еи
р усской
языковой
ка р тины
ми ра». М.,
2005).
273


Важный,
если
не
важнейший
их
признак
—
час то т­
ность.
Это
—
слова,
которые
должны
были
в
т еч ение
дня
вс тре ча ться
гражданину
СССР
в
публичных
т екст ах
—
в
газетах
и
по
радио
—
м но го кр ат но 5 8, заполнять собою
всю
сферу
общественной
коммуникации.
Второй
—
обяза­
тельность
употребления,
хотя
бы
в
минима л ьно й
степени,
при
публичных
выступлениях.
И,
пож а луй,
орудийность:
этим и
с лов ами
можно
б ыло
защищаться
и
нападать:
это
был
име нно
к люч
и ли,
скорее,
отмычка.
Некоторые
из
них,
попав
в
эт от
список
в
20- е
год ы,
остались
в
нем
до
кон ца
советской
власти.
Час ть
списка
об­
новлялась
в
каждый
но вый
политический
период,
добавля­
лись
слова
и
словосочетания,
педалированные
в
очередном
основополагающем
документе.
Предложим
подчеркнуто
приме р ные
списки
—
по
деся­
тиле тиям .
20- е
годы:
Авангард,
агитация,
активный,
бо рьба
(слово
сохранилось
в
публичном
сло вар е
на
протяжении
все го
со­
в етс кого
времени), враг (классовый)59—
вра ги
—
враждеб­
ное
окруж ен ие ,
изживать
(слово сохранилось), командные
высоты
(то же самое), контрреволюционный
—
контррево­
люционер,
линия
(политико- а дм инис т ра т ивна я;
сл ово
со­
хранилось
в
публичном
сло ва ре
на
протяжении
всего
совет­
ского
вр ем ен и), масса,
нагрузка
(партийная,
комсомольская,
по
профсоюзной
линии), не наш (человек), революционная
законность,
строительство,
трудящийся
—
труд,
установка
(«есть установка»
—
сл ово
сохранилось
в
публичном
слова­
ре
на
протяжении
всего
советского
в р ем ени), чистка.
Список
ключевых
слов,
повторим,
обновлялся,
но
он
не
был
д инамич ен:
каж дого
«завода»
хва т ало
н ад олго
(такая
стабильность
вхо ди ла
в
спец иф ику
тоталитаризма).
58 Ср.: «Сегодня,
наприм ер,
я
шестой
раз
слышу
по
радио
такие
слова:
“Трудовыми успехами встречают знаменательную дату труженики
района” (области,
г ород а,
фабрики,
завода,
колхоза)»(ЧуковскийК.
Живой
как
жизнь:
Разговор
о
русском
языке.
М ., 1962. С. 144).
59 Опросы деревенских жителей в начале 20- х го до в п ок а за л и,
что
ни
один
из
них
не
понимал,
что
т акое
«классовый враг» (Шафир Я.
Га­
зе та
в
дерев не .
М., 1923. Цит.
по
Винокур,
с . 123).
274


Т ак,
с
нача ла
30- х
годов
и
позже
список
теряет
такие
синтагмы,
как
ре во люц ион ная
законность;
пополняется,
ср еди
пр очих ,
такими
ключевыми
словами:
бдительность,
во
всеоружии,
враг
народа
(здесь и везде
мы
фиксируем
не
по яв ление
слова,
а
превращение
его
в
ключевое:
это
словосочетание
появилось
еще
в
декрете
о
кадетской
партии,
применялось
с
ко нца
20-х
к
Троцкому,
но
стало
ключевым
словом
по з ж е), вредитель
—
вр ед ит ель­
ство,
вы лазк а
(враждебная), дать отпор,
доверие
(партии,
народа;
соответственно
—
потерять
до вер и е)60, засорение,
засо р енн ы й61, кадры,
колебания,
ликвидация,
ошибка,
пе-
60 Ср.: безграничное доверие (п олн ая
по рча
слова
—
п ревра щени е
его
в
свою
противоположность).
«Работники культуры и искусства,
которые
не
перестроятся
и
не
смогут
удовлетворить
выросших
потребностей
н аро да,
могут
быстро
потерять
до вер ие
нар ода» (Жданов А .
А.
Доклад
о
журналах
“Звез ­
да”
и
“Ленинград”», 1946 —
пример
из
Сл ова ря
АН
—
т. 3,1954—
на
слово
«доверие» ).
Ср.
частушку
лета
1953 года:
...Берия
Вышел
из
дов ери я
или
Лаврентий
Палыч
Берия
не
оп равдал
доверия...
61 Ср.
обычное
для
теат рал ьн ых
рец енз ий
се ред ины
30-х годов «з ас о­
рен ие
ре пе ртуар а»
ил и,
напр .: «Тов.
Бонч-Бруевичу,
не
проявивше­
му
необходимой
бдительности
и
допустившему
засоренность
аппа­
рата
музея,
поставить
на
ви д » (Постановление Политбюро ЦК
ВКП(б)
о
ликвидации
Ц ентра льн ого
му зея
художественной
лите­
ратуры,
критики
и
п убл ицистики
от
26 июня 1934
г. // Власть и ху­
дожественная
интеллигенция.
Документы
ЦК
РКП(б)
—
ВКП(б),
ВЧК—ОГПУ—НКВД
о
культурной
политике
1917—1953
гг.
М.,
1999. С. 21 4).
«Считаю,
что
С амо хвалов,
безусловно,
несет
по литич ескую
отв ет ст­
венность
за
засорение
аппарата
враждебными
элементами,
за
по­
творство
политически-вредной
л ин ии. .. » (Докладная записка на­
чальника
Главлита
РСФСР
Н.
Садчикова
заведующему
отделом
пе­
ч ати
издательств
ЦК
ВК П(б)
Никитину
от
И
фев раля
1938 г.);
«Органы Главлита были засорены троцкистско- б ух а ри нс кими
и
бур­
жу азн о- нацио налис тич ес кими
шпионами
и
вредителями...» (Запи­
ска
его
же
Предсов н арк ома
В.
М.
Молотову
от
9 июня 1938
г.)//
История
советской
политической
цензуры.
М.:
РОСПЭН, 1997.
С . 308, 309).
275


рестраиваться,
поднять
на
но вую
в ы сот у 62, черты нового,
чуждый.
Выступая
в
1932 году с докладом « Об
основных
пробле­
мах
генетики»
на
конференции
в
Одессе ,
генетик
Н.
Дуби­
нин
использует
большой
набор
ключевых
сл ов:
«Мы должны проявить максимальную бдительность
в
этой
проблеме
и
должны
суметь
во
вс е оружии
ко нкр ет­
ной
кр итики
отправить
в
“помещение для нечистот "
всю
накипь
идеализма
и
метафизики,
которые
расцветают
на
п очве
кри зи са
ген ет ики
и
за та щат
науку
в
тупик,
если
мы
не
сумеем
дать
отпор»63.
Цитируя
этот
п ассаж
в
2006 году,
В.
Н.
Сойфер
пишет:
«Сейчас,
спустя
три
четверти
век а
после
описываемых
со бы тий,
мы
можем
констатировать,
что
никаких
кризи­
сов
в
тот
период
ге нети ка
на
самом
деле
не
переживала
<...>. Решительность фразеологии,
почерпнутая
от
Стали­
на,
гото в но сть
“датьотпор”, “в ы тащ ит ь”
г енет ику
“из не­
чистот”,
перевод
р ас суж дений
о
строго
нау чн ых
во про сах
в
плоскость
политическую
составили
кар диналь ну ю
часть
вы сту пл ения
Дубинина.
<...>
Слова
о
“тупике”, “б олез­
ненных
родах”,
“максимальной бдительности”, “в се ор у ­
жи и”
ласк али
слух
большевистских
и
особенно
ч е кист­
ски х
начальников.
Собственно,
только
для
них
они
и
про ­
изно сил ись»64.
62 «Ваше письмо подняло на новую высоту мою ненависть к обыватель­
щине
вообще
и
к
обывателям
из
моих
к оллег,
которые
на
мои
неод н о­
кратные
предложения
поставить
Вас
в
извес тн о сть
о
работе
Васи­
ли я,
т верди ли: “В лучшем случае
—
бесп оле з но,
а
в
худшем
—
опас­
но !"» (письмо В.
В.
Мартышина,
у чи теля
истории
в
школе,
где
учи лся
Ва силий
Сталин,
—
Ст али ну,
после
5 июля 1938
г. // Иосиф
Сталин
в
объятиях
семьи:
Из
л ичн ого
архи в а. [ М., 1993]. С. 57).
63 Дубинин Н .
П.
Вечное
дв ижени е.
М. , 1973.
С.
132; цит.
по:
С ой­
фер
В.
Н.
Тен ь
Ленина
его
у сын овил а...: Документальный детектив об
одном
Ленинском
лауре ате
и
сов етс ких
генетиках.
М., 2006. С. 119.
64 Сойфер В .
Н.
Ука з.
с оч.
С. 119.
276


В
40-е
годы
вошли
и
утвердились
на
газетном
листе
труженики
тыла.
В
го ды
оттепели
(так и оставшейся неофициальным
обозначением
исторического
времени)
вошли
в
официаль­
ный
обиход
—
и
остались
в
ши рок ом
употреблении
до
сере­
дин ы
60-х
—
несколько
синтагм:
нарушение
л енин ских
но рм
во сст анов ление
лен инских
нор м
не зако нны е
репрессии
ко лл еги аль ное
руководство
культ
л и чнос ти65
преодоление
последствий
культа
личности
реабилитация
Слова
менее
широкого,
но
непременного
для
любого
до­
кумента
«общественно- по лит иче с к ог о»
содержания
упот­
ребления:
обобщать,
огульно,
охаять,
очернить,
под
ви­
дом66.
Обратим
особое
внима ние
на
это
«под видом». «Под ви­
д ом », «отвлечь внимание», «посеять недоверие», «имевшие
целью»
—
советский
язык
фиксирует
пос тоя нн ые
поиски
специального
злого
ум ысла ,
усилия
разоблачения
скрытой
ц ели
там,
где
можно
бы ло
бы
предположить
только
мн ени е,
отличное
от
официального.
65 Процесс вхождения этого словосочетания (а
та кже
слов
и
синтагм
р евол юционная
закон н ость ,
р епр ес сии,
реа бил ит ация
и
некоторых
других)
в
официальный
оби ход
прослежен
в
книге
Д.
М.
Фельдман а
«Терминология власти:
Советские
политические
тер мин ы
в
истори­
ко-культурном
кон т ек сте» (М., 2006).
66 «...Нельзя замалчивать имевшие место на собраниях
ря да
па ртий­
ных
орг аниз а ций
отдельные
ан типа ртийные
выступления,
в
кото­
рых
под
видом
осуждения
культа
л ичност и
ставилась
под
сомнение
правильность
политики
партии
и
решений
XX съезда. . .» (Письмо
ЦК
КП СС
ко
всем
партийным
организациям
«Об итогах обсужде ­
ния
решений
XX съезда КПСС и ходе выполнения решений съезда».
16 июля 1956. Строго секретно //
Доклад
H. С.
Хрущева
о
культе
л ично сти
Сталина
на
XX съезде КПСС:
Документы.
М. , 2002.
С . 380).
277


С
сере дины
60-х
годов
—
с
начала
«брежневского»
вр е­
ме ни
—
стало
входить
в
официальный
об иход
слово
«нелег­
к ий»
—
эвфемизм,
практически
з ам енивши й
слово
«труд­
ный»
и
иные ,
более
с иль ные
определения
при
описании
или
упоминании
любы х
тягот
в
разные
пе риоды
со вет ско го
вре ме н и : «Однако судьба этих пьес на театральных подмо­
стк ах
был а
не ле гкой.,.»67 —
это
о
пьесах
Бу лга ко ва,
кото­
рые
в
1928—1929 годах были сняты со сцены .
Усиленное
внедрение
таких
эвфемизмов
шло
в
70- е
го­
ды.
Характерно
внедрение
в
эти
же
годы
—
под
влиянием
так
называемой
разрядки
международной
напряженно­
сти
—
смягченного
слова
недруги.
Любо п ытно й
чертой
позднесоветского
язы ка
являлась
следующая.
В
послесталинское
время
стали
появляться
—
не
в
списке
к люче вых
слов,
но,
так
сказать,
в
списке
об яза­
т ел ьных
к
употреблению
своего
род а
«утепленные»
сло ва
официозной
р ечи
(«сообща подумать»68, «думается»)
и
даж е
особые
жанры
газ ет ных
и
радиотекстов
—
«разго ­
вор»63, «раздумья».
Употребление
эт их
сл ов
и
словосочетаний
само
по
се бе
часто
было
инструментом
защиты
авторской
мысли
—
сви­
детельством
встроенности
ав тора
в
границы
авторитетной
ре чи
и
тем
самым
—
безо
всякого
преувеличения
—
его
ло­
яльн ос ти 70.
67 Лакшин В.
О
прозе
Ми хаи ла
Булгакова
и
о
нем
самом
// Булгаков М.
Избранная
проза.
М., 1966. С. 28.
68 «Это был глубокий,
вдумчи вый
и
откровенный
р аз г ово р. <...> Всем,
кто
не
был
на
пленуме,
бу дет
полезно
узнать,
о
чем
шла
речь
<...>, что
н адо
решать
и
о
чем
п р едл агали
сообща
подумать
участники
плену­
ма » (Воспитывать патриотов,
борц ов:
Мысли
вслу х
// Комсомоль­
ска я
жизнь , 1965, No 13. С. 2).
69 Подзаголовок упомянутой книги К.
Ч уков ског о
«Разговор о русском
яз ык е» ; характерно,
что
в
последующие
годы
в
но вых
изданиях
сло­
во
«разговор»
автор
убр ал
с
титульного
листа;
см.
также
примеч. 17.
70 В 1968
году
редактор
книги
Д.
Мельникова
и
Л.
Чер ной
«Преступ­
ник
номер
1» И.
С.
Дине рш тейн
«к имени “Ги тл ер"
и
к
слову
“фю­
р ер”,
кот орые,
естественно,
в
монографии
о
Ги тлер е
вст речали сь
на
каждом
шагу,
прибавлял
эпитет
“бесноватый”. И так каждый раз.
—
Иса ак
Соломонович, — жалобно говорила я, — он уже был
“бесно­
ватый"
двумя
с трокам и
выше...
278


3.
Изменение
значения
сло ва
Это
могло
быть
сужение
и
деформация
з нач ения
—
идеология,
осознать
(только вину или ошибку), приобрете ­
ние
дополнительного
значения.
Немало
сло в
легко
(«подат ­
л иво », если вспомнить суровые суждения И .
Бродского)
приобретали
новые,
специально-«советские», близкие
к
терминологическим
значения
—
например,
глагол
«разъ­
яснить»
вдобавок
к
обыч ном у
«разъяснить что- либ о
ком у-
либо»
получил
прямое
дополнение
с
иным
уже
зн ачен ием :
разъяснить
кого-либо
(он разъяснен;
разъясненный)
озна­
ча ло
—
вывес т и
на
чистую
в оду,
разоблачить
как
скрывав­
шег о
в
анкетах
с вое
подлинное
социальное
пр о исх ож дение
или
что-либо
еще71;по-видимому,
выш ло
из
обихода
пр и­
мерно
по сле
1945 года.
Некоторые
сло ва
получали
противоположное
привычно­
му
их
смыслу
зн ач ен ие : «дать принципиальную оценку»,
«безответственное,
бе сприн ципн ое
выступление» (означа­
ло
как
раз
—
с
«обычной», не официозной точки зрения
—
выступить
принципиально,
вполне
соз н авая
с вою
ответст­
венность
за
сказанное).
«Личная инициатива», «инициативность
мас с»
—
подразумевался
по
сути
обра тны й
смысл:
так
обозна­
чалось
поведение,
диктуемое
не
л ичным
побуждением,
но
совершаемое
по
указке
последнего
партийного
ре­
шения.
Морально
устойчив
(значит,
не
замечен
во
внебрачных
связах
и
т.
п.);
по дли нная
жизнь;
—
Не
спорьте.
Пишите
“бесноватый”.
—
В
этой
гл аве
он
со рок
раз
“бесноватый" .
—
Хоть
сто
со рок
раз .
Вы,
видимо,
не
понимаете
всей
важности
те­
мы.
Хотите
загробить
кн игу?
Пожалуйста.
Но
я,
ред а ктор,
не
же­
лаю
терпеть
вашу
политическую
сле поту» (Черная Л .
Главная
к нига
// Звезда. 2003. No 10. С. 143).
71 Ср.:
«...И закричал болезненно:
—
Довольно.
Я
так
не
ост авлю!
Я
его
разъясню» (БулгаковМ.
Дья -
волиада, 1923).
279


по
собственному
желанию72—
часто
означало:
под
п ря­
мым
давлением
начальства;
освободить
от
обязанностей
—
т.
е.
уволить
с
той
или
иной
должности73;
убежденность.
В
определение
моральных
качеств
привносился
как
ос­
но вной
пр изнак
политической
бл агона деж н ости ,
лояльности
партии
—
государству.
Ср авни м
хотя
бы
употребление
с лова
честный
в
советской
печ ати
с
интервалом
в
два
месяца:
«Гнев и омерзение охватывают всех честных людей,
уз­
навших
о
злодеяниях
наемных
убийц,
скрывавшихся
под
личиной
профессоров
м ед и ци н ы» («Огонек». 1953. No 4).
Чере з
два
месяца,
вслед
за
после
полной
р еа бил итац ией
«наемных убийц»:
«...Был оклеветан честный общественный деятель,
народ­
ный
арт ист
СССР
Михоэ лс » («Правда», 6 апреля 1953) —
72 Ср.
дал ее
демонстрацию
поменявшихся
в
официа льн ой
с ов етской
реч и
на
противоположное
значений
об оих
выражений
сразу:«— Мы
даем
вас
шанс
исправиться.
Идите
на
з ав од . <...> станьте рабкором.
Отражайте
в
сво их
кор ре спо нде нци ях
подлинную
жизнь.
Тут
я
не
выдержал.
— Да за подлинную жизнь, — говорю, — вы меня без суда расстреляете!
Участники
заседания
негодующе
переглянулись.
Я
был
уволен
“по
собственному
ж ела нию”» (Довлатов С.
Лишний
// Звезда .
1991.
No 1.С. 104).
73 «...Меня отстранили
(по формулировке приказа
—
“освободили!”)
от
должности
начальника
к афедр ы
Военной
ак адеми и
им.
Фрунзе»
(Григоренко П .
Г.
Открытое
письмо
Политбюро
ЦК
КПСС,
редак­
ции
газеты
«Правда» , партийной организации Военной академии
им.
М.
В.
Фр унзе
и
партийной
ор га низ ации
войсковой
части
06426
[1966] // Правозащитник. 1 99 5, No 1(3). С . 8 8).
Ср.
воспоминания
о
суде
в
январе
1952 г.
ос ужд енн ых
по
статье
58:
«Всей церемонией распоряжался какой- т о
тип,
ко то рый
сидел
рядом
со
стенографистом.
Прочитав
о бв инител ьное
зак люче ни е,
он
и зрек
удивительные
слова: “Подсудимые освобождаются от вызова свиде ­
телей
и
от
з ащ и тн и к ов"» (Улановская М.
Рассказ
дочери
// «Пока
с вободою
г орим .. » (о молодежном антисталинском движении конца
40-х
—
начала
50-х годов). М., 2004. С. 238. Курсив наш.
—М.
Ч. ).
280


им ено в ание
честного
получает
уже
тот,
кто
еще
два
месяца
назад
был
известен
как
в оз гла вля вший
«наемных убийц»,
вызывавших
г нев
че с тных
людей.
Академический
словарь
в
1950 году таким образом пояс ­
ня ет
сло во
«бандит» (история этого слова в советское вре­
мя
—
весьма
важная
часть
истории
языковой
жизни
совет­
ского
о бщест в а):
«В распространительном употреблении.
Бандиты,
мн.
О
врагах
народа,
шпионах,
диверсантах,
агентах
ин о­
странных
разведок.
“Нетрудно убедиться,
что
это
—
во­
все
не
политическая
па ртия,
это
—
просто
бан да
уг оло в­
ных
преступников,
ничем,
или,
в
лучшем
сл уч ае,
немно­
гим
отличающихся
от
бандитов,
которые
оперируют
кистенем
и
финкой
в
темну ю
ночь
на
больш ой
дороге”.
Вышинский.
Реч ь
на
процессе
антисоветского
троц ки ст­
ского
центра
[1937]»74.
Отсюда
и
«бандформирования»
—
вы р аж ение,
которое
стало
употребляться
с
первых
же
д ней
вступления
россий­
с кой
армии
в
Чечню
в
де ка бре
1994 года,
когда
до
того,
что
можно
на зва ть
бандитизмом,
бы ло
еще
далеко75.
74 Ср.
о
реч ев ой
ситуации
начала
50- х: «Разумеется,
определение
“банда ”
б ыло
изоб рете но
не
жителями.
Оно
было
ими
ус воен о
из
официально­
го
словар я
тех
лет
— против
“нас”,
как
известно,
бывают
одн и
только
бандиты,
ра стра тчики
и
сумасшедшие» (Коржавин Н.
В
соблазнах
кровавой
эпохи:
Воспоминания
в
2-х кн.
Кн . 2. М., 2005. С. 218).
75 «Почему с такой легкостью порхает из уст в уста нестерпимо со­
ветская,
то
есть
круто
замешенная
на
полублатном
жаргоне
парт­
а ппара тч иков ,
аббревиатура
“бандформирование”? Язык не все
терпит.
Нельзя
ска за ть
“подлосекция” (или “м ерз ос тру кт уры”,
как
подсказал
один
коллега).
С лово
“бандиты”
немного
честнее.
Не
беру
под
сомнение
то,
что
за
три
г ода
бездействия
федеральной
вл асти
в
Чечне
скопилось
немало
преступников,
но
м ожно
ли
ду­
мать,
что
там
воюют
сегодня
только
худшие?
Только
ба нди ты?
Н ет,
так
не
бы вает .
Когда
война
идет
на
своей
земле,
не
могу т
не
вст ава ть
с
оружием
в
руках
также
и
лучшие
—
те,
кто
еще
вче ра
не
хотел
быть
рядо м
с
бандитами» (Чудакова М.
С
ложью
«поконче ­
но
навсегда»
или
начинается
сна чала? // Известия, 28 декабря
1994. С. 1).
281


Советское
время
полностью
вытеснило,
например,
ста­
рое
з нач ение
слова
«предприятие»
—
Ушаков
да ет
к
нем у
помету
кн ижн . : «Предпринятое кем- либ о
де ло».
Вторым
значением
у
него
иде т
уже
укоренившееся
советское:
«Производственная либо торговая хозяйственная еди­
ница
или
объ еди нение
нескольких
<...>, подчиненных од­
но му
управлению
(экон . ) [последние три слова недву­
смысленно
гов ор ят
о
«социалистическом»
характере
эт ого
объединения
нескольких
еди ниц] .
Мелкое,
кр упно е
п.
Го­
сударственное,
коммунальное,
национализированное
п.
Фа­
брично-заводское
п.
Сельскохозяйственное
п.
Б ыли
о ргани­
зованы
митинги
на
всех
предприятиях».
Вот
почему,
когда
появились
в
годы
«перестройки»
пе р­
вые
частные
з ав едения
—
их
не
решались
н азв ать
предпри­
ятиями
и
придумывали
для
них
совсем
новые
замыслова­
тые
названия
(см.
в
р аздел е
IX).
4.
Дихотомизация
(многократно описанная исследова ­
те лями 76) ряда широко употребительных понятий:
советский
—
антисоветский
(при отсутствии третье ­
го
значения
—
«несоветский»),
партийный
—
ан типа ртийн ы й,
на учны й
—
антинауч­
ный
(при отсутствии слова « н ен ау чн ый»).
С
начала
30- х
годов
и
примерно
до
60- х
пополняется
список
сл ов
с
приставкой
анти-:
ан тигу ма нный,
ант инар од ны й,
антиобщественный,
ан типат рио тич ный,
антиреалистичный,
антихудожест­
венный
(хотя,
казалось,
вполне
х вати ло
бы:
нереалистич­
ный,
нехудожественный).
76 Ср .: «Яркое средство выражения идеологического примитивизма —
семантическая
оппозиция.
Одной
из
г лавных
оппозиций,
по
м ате­
риалам
толкований,
я вляет ся
оппозиция
револ юцио нный
— контрре­
в ол юционный» (Купина 1995, с. 10). Редко встретится
—
нереволю­
ционный.
282


5.
Появление
немалого
количества
эвфемизмов
—
глав­
ным
образом
в
цел ях
придания
благообразного
л ица
совет­
ской
власти
и
советской
истории
с
ее
жестокостями
и
на си­
лием
над
личностью.
Одними
из
первых
стали
слова
—
ликвидировать
(т.
е.
лишить
жизни,
убить)
и
ре к визи ров ать.
Подлинные
з нач ения
обоих
слов
были
сразу
поняты
на­
сел ен ием:
«Говорят: “Я у тебя реквизирую”.
Луч ше
бы
сказали:
“Я у тебя граблю”»77.
С юда
же
мож но
подверстать
аннулировать
(у Бабеля
—
«Аннулировал ты коня,
четырехглазый!»).
Высшая
мера
социальной
за щиты
высшая
мер а
н аказан ия78
информация
(донос), информировать79, информатор
(доносчик,
осведомитель
—
л ибо
ш пион
у
враждебной
державы)
77 Фрагмент,
и звлеченн ый
из
час тн ого
письма
от
4 июня 1919
г. (Ка­
лу жс кая
губерния)
вое нно й
цен з урой
// Неизвестная Россия.
XX век. II. [М.,] 1992. С. 213.
78 «Я не говорю уже о лицемерии,
кото ро е
п рояв ляет ся
в
том ,
что
смерт­
ная
ка знь
стыдливо
и мену ется
“высшей мерой наказания”,
в
с тран е,
где
расс тр елы
производятся
по
судебным
и
внесудебным
пр игово ­
рам,
где
смертная
казн ь
—
“физическое уничтожение ”
—
стало
обы­
денною
мерою
“социальной защиты”» (Ларсон М.
Я.
На
советской
слу жб е:
За пис ки
сп еца.
П ариж , 1930. С. 234).
79 Т.
А.
Аксакова-Сиверс
вспоминает,
как
ее
вызвали
в
1932 году « на
Г орохо вую »
и
допрашивали
об
эм иг ра нте,
с
кот ор ым
она
в
1926 году
виделась
в
Париже: «в центре внимания стояли мои разговоры с ним
при
в стре че,
то
есть
семь
лет
назад.
Я
сказала,
что
он
расспрашивал
меня
о
жизни
в
ССС Р
(что было вполне естественно)
и
что
я
отве­
чал а
на
его
воп р осы
в
об щих
чертах
—
никаких
св ед ений,
вы ходя ­
щих
за
круг
обывательских,
я
не
давала
и
не
могла
давать,
так
как
ими
не
обладала.
Когда
я
увидела,
что
в
протоколе
мои
слова
сформ у­
лир ов а ны : «Я информировала его о жизни в СССР»
—
я
восстала
пр отив
глагола
«информировать»
и
настояла,
чтобы
он
был
за мен ен
г лаголом
«рассказывала ему» (Аксакова - Сиве р с
Т.
А.
Семейная
хро­
ника.
Книга
вт о ра я. Paris, 1988. С. 110). «Восстала»
именно
пот ому,
что
ей
слышно
б ыло
в
это м
слове
су губо
советское
его
значение.
283


нарушения
(ленинских норм)
законности
незаконно
репрессирован
посмертная
реабилитация
укрепить
руководство
ог ран иче нный
контингент
вой ск
По степ ен но
введены
бы ли
также
эвфемизмы
для
п ри­
крытия
растратного
характера
так
называемой
планов ой
экономики
—
например,
освоить,
т.
е.
потратить,
вы дел ен­
ные
бюджетные
сре д ст в а80, а также для прикрытия без­
дейс т вия
—
путем
замены
видим ос т ью
действия:
напри­
мер,
обеспечить81.
6.
Вымывание
большого
количества
слов
с
целыми
сфе­
рами
р ефл ексии
(одновременно
—
сужение
зн ач ения
и
«пе­
реад ресо вка»
некоторых
слов,
обозначающих
понятия
этического
р я да82):
80 К концу года это сделать было необходимо.
Сдать
непотраченное
в
государственную
казну
был о
невозможно
—
тогда
меньше
выд елят
в
следующе м
г о ду . «В условиях дефицита и ослабления централизо­
ванного
контроля
за
процессом
развития
ресурсы
име ют
те нде нцию
перетекать
не
т уда,
где
они
нужнее
всего
с
точки
зрения
интересов
общест в а,
а
т уда,
куда
им
легче
пе р ет ечь , <...> где их проще потратить
ил и,
как
у
нас
любовно
г ов оря т , “освоить”. <.„> Сильнее позиции тех
от раслей ,
которые
<... > имеют возможность отчитываться не реаль­
ны ми
результатами,
пер еданн ыми
потреб ителю , <...> а миллионами
к убом етров
земляных
работ
и
ми лли ардами
ру блей
«освоенных
с ред с тв» (Гайдар Е.
(в соавторстве с В .
Яр о ше нк о). Нулевой цикл:
К
ана лиз у
механизма
ведомст в енной
экспансии
// Коммунист, 1988,
No
8; цит.
по:
Гайдар
Е.
Соч.: В2
т.
Т . 2. М., 1997. С. 533. Курсив наш).
81 «... Обещ ал
похлопотать
и
“обеспечить”.
Все
они
вот
уже
меся ц
“хлопочут”
и
“обеспечивают”,
а
ламп
до
сих
пор
не т.
Вообще
это
любимое
слово
—
“обеспечить” . К ак- то
капитан
кричал
из
палатки:
—
Об еспеч ь те
мне
Карп ова !» (Маньков Л.
Г.
Д нев ники
тридцатых
годов.
С Пб ., 2001. С. 235. Запись от 9
ок т ября
1939 г .).
82 Например,
позор.
Ср . : «Как пробиться обратно к понятиям —
честь,
благородство,
достоинство?<...> размылись,
растушевались
за
два
века
эти
понятия,
и
ничего
не
стыдно .
Да
и
заметьте,
кстати,
что
са­
мо
слово
“позор”
давно
ушло
из
нашего
лексикона.
Позор
мог
от но­
ситься
только
к
американской
или
израильской
военщине,
но
никак
не
к
нам ,
лю би мым” (актер Н.
П.
Караченцов
—
М.
Невзорова.
Мы
—
д ети
полдорог:
Диалог
графа
Ник.
Петр.
Р езан ова
с
ак те ром
Н.
П.
Караченцовым.
—
Н Г, 24 марта 1994, с. 7). Ср.
т акж е: «Я <...>
284


добро,
зло,
быт ие
(осталось только в ставшей расхо­
жей
фразе
Маркса
«...Б ыти е
оп ре дел яет
сознание»), со ­
весть,
наитие,
интуиция,
подсознание,
бессознательное,
благотворительность,
мил ос ерд ие 83, милостыня,
по­
жертвование,
человеколюбие,
часть
социальной
и
экономической
терминологии
оказа­
лась
непр име нимо й
к
советскому
«социализму»:
бедность,
б езработ иц а,
бюдж ет ный
дефицит,
инфляция,
с оциальн ое
расслоение,
приб авоч н ая
стоимость,
при­
был ь84 .
До бав им
сюда:
конкуренция
—
на
советской
п очве
это
сл ово
и
п онят ие
заменено
соревнованием
(социалистическим).
Итак,
разрушился
и
почти
не
формировался
заново
сло­
варь
философс кой,
э кон оми ческо й,
исторической
рефлексии
Яз ык
истории
(в первую очередь
—
истории
новейшего
вр е­
ме н и ), как и литературоведения,
и
литературной
критики
оказался
заг лу ш енным
голосом
официальной
идеологии
—
его
пр акт ич ески,
как
видно
из
примеров,
поглотил
и
зам ес­
тил
язык
газетной
о фици озно й
публицистики.
по
привычке
читал
заголовки
на
лоск ут ах
пожелтевших
газет.
“На
не об ъя тных
просторах
Ро ди ны”. Понятно. “Обуздать...” Оборвано,
но
т оже
понятно.
“Позор...” —
и
сн ова
вор си стый
обрыв» (Гандлев­
ски й
С.
Трепанация
череп а . (1994) // Гандлевский С .
Поря д ок
слов:
стихи,
п овесть ,
пьеса,
эссе.
Е к ат ерин бург, 2000. С. 118).
83 «Слова благотворительность,
м ил осе рдие
стали
подозрительными.
Редактор
требует
замены
сло в
сим вол ,
вд охн ове ние,
наитие,
интуи­
ц ия,
подсознание,
откровение,
литургия,
со борнос т ь,
ритуал,
биб­
ли я,
нер ук от вор ный,
божественный,
озар ение,
богоматерь,
инобы­
тие,
таинство
и
т.
п. » (Хан-Пира
Э.
И.
Яз ык
власти
и
власть
языка
// Вестник АН СССР. 1991. No 4. С. 20). С.
О.
Хан-Магомедов
рас­
сказывал
нам:
когда
в
середине
70-х он готовил для издания одну из
св оих
кн иг
по
д изайн у,
редактор
сказала
ему,
что
нельзя
употреблять
слов
«абстрактный», «абстракционизм».
—
А
беспредметность
можно?
—
Тем
боле е
нельзя!
—
Помирились
на
«отвлеченности».
84 Гайдар Е.
Дни
поражений
и
побед.
М ., 1996. С. 47.
285


7.
Резкое
увеличение
удельного
ве са
в
публичной
речи
слов
(эпитетов), передающих градацию («придавать пер ­
востепенное
зн ач ени е»), причем с ростом мегаломании
в
эт их
градуирующих
эпитетах:
неслыханный...
8.
Появление
опустошенных
слов-заменителей:
кадры
вм.
люди.
9.
Как
результат
—
сужение
к орпус а
сло в,
употребляе­
мых
в
пуб лично й
—
легитимной,
не
маргинальной
—
речи;
как
следствие
этого
—
сл ов арь
советизмов
по дм инает
под
с ебя
саму
возможность
то чно го
описания
явлений
соц и­
альной
жи зн и, «навешивая ярлыки», а не стремясь к точно­
му
определению
явлений85.
На
фо не
завершающегося
в
России
к
началу
50- х
годов
пр о цесса
по лно го
преобразования
публичной
речевой
сфе­
ры
(той,
которая
в
российских
тоталитарных
условиях
яв­
лялась
сферой
«общественной»
жиз ни:
выс ту плений
на
со­
браниях,
конференциях,
в
выб орн ых
органах
и
т.
п. ), ради­
кального
вымывания
из
нее
огромного
ле кси ческо го
пласта
(см .
п.
6) и замены его словарем советской цивилизации,
совершилось
(или завершилось)
разрушение
языка
ру с­
ск ой
гуманитарной
науки.
«Думаю,
что
надо
пока
оставить
помыслы
о
н ау чной
книг е,
—
писал
Б.
Эй хе нбау м.
—
Этого
языка
нет
—
и
ни­
чего
не
сделаешь.
Язык
—
д ело
не
индивидуальное.
Лит е­
ратуроведческого
языка
нет,
п<отому>
ч<то>
научной
мыс ли
в
э той
области
нет
—
она
прекратила
течение
85 Конец 1940-х
— начало 50-х: «...Если бы кто-то
донес,
г эбисты
стали
бы
мне
“антисоветскую агитацию”
шит ь
с
чистой
совестью.
<...>
И
однако
они
бы
ош ибли сь
— агитацией и вообще политикой я не за­
нимался.
П росто
они
не
знали,
что
такое
агитация,
хотя
очень
усерд­
но
за
нее
сажали.
Они
искренне
верили,
что
любое,
даже
не
вы ска зан­
ное
(и тем более высказанное)
н есогл а сие
с
т ем,
что
наса ждае тся ,
и
е сть
агит ация .
Но
я
никого
ни
за
что
не
агитировал,
только
делился
тем ,
что
я
знал
и
что
мен я
переполняло
— хот ел,
чтоб
они
тоже
не
бы ли
сл епы ми
к у тята ми . <...> Это была импульсивная потребность,
кот ор ой
я
не
мог
прот ивост оя т ь,
а
не
аг и таци я » (Коржавин Н.
В
соблазнах
кровавой
эпохи:
Во спо мин ания
в
2-х кн.
Кн . 2. М., 2005.
С. 422). Курсив наш.
—
М.
Ч.
286


свое»; «Писать “терминами"
не
могу,
а
языка
теперь
не т »86.
Н.
Долинина
в
первые
же
послесталинские
годы
зафик ­
сировала
отсутствие
язы ка
гуманитарной
науки
уже
на
ур овне
шк ольн ого
литературоведения,
устроив
однажды
«на уроке литературы нечто вроде старой игры
—
“бары ­
ня
п рис ла ла ... ”. Только вместо запрещенных в этой игре слов
мы
д огов о рились
обходиться
в
рассказе
о
литературном
п ро­
из вед ении
без
“типичногопредставителя”, “ об раз а”, “ явл я­
ет ся”
и
т.
д.
Один
за
другим
выходили
к
до ске
нормальные,
умн ые
юноши
и
дев уш ки
и,
споткнувшись
на
первой
же
фр а­
зе,
под
общий
хохот
возвращались
на
место.
<...>
Они
ис­
кренне
хотят
найти
какие-то
др угие ,
точные
и
сильные,
сво и
собственные
слова,
но
у
них
ничего
не
получается»^.
Уже
в
1951 году составители Академического словаря
(2-й
том
подписан
к
печати
5 января 1951 года
—
значит,
составлялся
еще
раньше)
вынуждены
констатировать,
в
сущности,
факт
рождения
особого
язы ка
внутри
общена­
ционального.
В
св язи
со
словом
«взирать»
они
вынуж де ны
написать
по
поводу
«употребления слова в речи ( в
образной
86 Записи в дневнике Б .
Эйхенбаума
от
9 декабря 1949
г.
и
13 марта
1953 г. (цит.
по:
На сле дие
и
п уть ...
С . 29). Одна из многочисленных
иллюстраций
того
полностью
слож и вше гося
«языка терминов», на
к отор ом
Эйхенбаум
не
может
пис ать,
— в дневниковой записи К.
Чу­
ковского
от
9 мая 1947
го да : «Сегодня Виктор Петрович Дорофеев,
редактор
Гослитиздата,
— человек,
как
он
любит
выражаться,
“несги ­
баемый”
—
про тир ает
с
песком
мою
н есч астн ую
ста тейку
“Пушкин
и
Н е кр ас о в”. Начало его переработки я видел —
боже
мой!
— иширо­
кий
ч и та тель ”, “Анненков размазывал”, “острая борьба”, “жгучая
ненависть”.
Это
умный
и
въедливый,
но
с оверш ен но
безвк усн ый,
воспитанный
самой
по следн ей
эпохой
мо лод ой
челове к
—
отлично
вооруженный
для
роли
сурового
ц енз ора,
темпераментный,
уп ря­
м ый,
фа н а тик » (Чуковский К.
Д не вни к: 1930—1969. М., 1994. С. 228;
курсив
наш. —
М .Ч.).
87 Долинина Н.
М аскар ад
слов
// Известия, 29 ноября 1960
г.
В ы деле­
но
автором;
это
—
прямая
иллюстрация
к
приведенным
словам
Б.
Эйхенбаума
о
том ,
что
«языка сейчас нет».
287


речи,
в
ср ав нени и,
в
устойчивых
сочетаниях,
фразеологи­
ческих
об орот ах
и
т.
п .)»: «В современном яз .
употр.
толь­
ко
в
некоторых
выражениях:
взирать
с
надеждою,
не
взи­
рая
ни
на
что
и
т.
п .».
Далее
сл еду ет
пример:
«Друзья наши,
у гнете нные
классы
во
всех
странах,
в зи рают
с
надеждой,
жадно
ловят
каждую
весть
о
малей­
шем
успехе
в
строительстве
социализма,
ибо
они
по ни ма­
ют,
что
эти
успехи
являются
их
кровными
успехами»(Ка­
линин
М.
И,
Статьи
и
речи.
1919—1935. М ., 1936. С. 3 6 9).
Но
самое
примечательное
—
дальше:
дается
вно вь
св ет­
лый
горизонтальный
ромбик,
за те м : «В выражениях».
И
—
приводится
и
р азъ ясняетс я
выражение
«Не взирая на что -
л ибо», уже упомянутое ранее.
Отсюда
несо м не нно
следует,
что
пр еды ду щее
упом и нан ие
вслед
за
«взирая с надеждой»
было
камуфлирующим:
оно
приз ва но
было
поставить
«взи­
ра ть
с
надеждой»
—
типичный
об р азец
специализированной
советской
«образности», т.
е.
официозной
и
только
риторики,
т.
е.
советизма,
—
в
од ин
ряд
с
«устойчивыми сочетаниями» .
Характерной
чертой
речевой
жизни
совцивилизации
был о
пополнение
спис ка
ключевых
синтагм
(а порою
и
слов)
офи ци озн ого
языка
в
каждый
период:
после
оче ­
р едно го
текста
ЦК
они
искусственно
инкорпорировались
в
публичную
речь
(ср .
«комплексный подход», «системный
подход»
в
70- е
го ды ), некоторые же,
однажды
появившись,
дей ст вов али
на
прот яже нии
всего
советского
периода.
Ва жн ейшей
чертой
была
уже
упомянутая
на ми
повто­
ряемость
этих
оп ор ных
слов.
В
цитированном
коротком
фрагменте
из
статьи
Ан.
Тарасенкова
назойливо
(но при­
вычно
для
современников)
повторяется
—
все
более
актив­
но,
ак тивно ,
активная83.
88 Ср.
еще
у
не го
же
как
у
одного
из
ве дущи х
в
эти
годы,
т.
е.
репрезен­
тирующих
официоз,
критиков
: «...Превращать литературу в средст­
во
з ат ем нения
ма сс
и
их
р а зв р а щен ия », «служить делу затемнения
соз нания
ма сс
и
их
развращения»(ТарасенковАн.
О
советской
лите­
рат ур е:
Сб.
статей.
М., 1952. С.
13, 44). Список примеров мог бы
быть
бесконечным.
288


Мы
увидим
перемены
послесталинского
времени,
за­
тем
—
новые
изменения
в
70- е
—
начале
80- х.
Однако
в
основах
св оих
тот
официальный
язык,
который
сл ожи л­
ся
к
началу
50- х
год ов,
служа
образцом
и
эталоном
пу бл ич­
ной
речи,
оставался
неиз ме нным
уже
до
кон ца
советской
власти.
V. После Сталина
1
С
весны
1953 года создается новая социально-р ече в ая
ситуация
—
в
масштабе
ст ран ы.
Частью
ее
стало
появление
самой
возможности
форми­
рования
та кой
среды,
которая
могла
противопоставить
се­
бя
официозу
в
качестве
ре че вой
«авторитетной среды»
(и тем самым изменить,
наконец,
ситуацию,
зафиксиро­
ванную
вс ем
творчеством
Михаила
Зощенко,
которое
и
было
развернутой
фиксацией
исчезновения
ре че вой
«ав­
торитетной
среды»
—
в
смысле
Б ахти н а89).
Самым
первым
и
существенным
пр изнак ом
новизны
стало
осторожное
(а после доклада Хрущева 1956 года
—
тотальное)
выведение
из
об их ода
ст алинск их
текстов,
ко­
т орые
в
течение
последних
д вух
десятилетий
все
о бяза ны
были
цитировать
в
публичной
речи
по
любому
поводу
и
вне
повода90.
Уже
18 июня (!) 1953 года,
то
есть
всего
через
89 Ее исчезновение в первое же советское десятилетие зафиксировал
Зощенко
своей
прозой:
он
«утверждает,
что
<...> своего голоса,
то
есть
целостной
речевой
к у льтуры,
нет
у
тех
слоев,
на
которые
д ол­
ж ен,
по
его
мнению,
ориентироваться
современный
литератор;
та
же
культура,
ко т орой
р асполагаю т
другие
слои,
им
не
берет ся
в
р асчет,
как
связанная
со
словом
отж ив шим,
для
современной
литературы
н епри годн ым» (Чудакова М .
О.
Л и терату ра
советского
прошлого.
Избранные
р абот ы. T. 1. М., 2001. С. 132—133).
90 Как только в речи Сталина появлялось некое новое слово,
оно
с ра­
зу
«размножалось», тиражировалось: «Если в период разгара вре­
д ител ьс тва
наше
отношение
к
ст арой
технической
интеллигенции
выраж алось,
гла вным
образом,
в
политике
разгрома,
то
т еперь,
в
период
поворота
эт ой
инт елл иг е нции
в
ст орону
советской
власти,
наше
отношение
должно
выражаться,
главным
образ ом,
в
политике
10 Новые работы
289


три
с
лиш ним
месяца
после
смерти
С тали на
Б.
Эйхенбаум
записывает
в
д невн ике: «Заметил,
что
стало
несколько
л ег­
че
писат ь »91.
Внеофициозная
речевая
ср еда
начала
вы ражат ь
себя
в
разных
жанрах
—
от
ста тей
в
газетах
(в которых с огром ­
ным
трудом
шло
формирование
и
пробиван ие
в
печать
но­
в ого
языка)
до
листовок
о
венгерском
восстании
1956 го­
да92.
Начинался
процесс
о гро мной
важности
—
расшатыва­
ние
того
слова,
к от орое
с
кон ца
1910-х
заявило
с ебя
един­
ственно
авторитетным
и
именно
в
послевоенные
годы
д ос­
тигло
полной
однородности
в
печатных
и
устных
пу блич ­
ных
текстах
—
от
г азетны х
статей
на
«международные»
темы
до
литературно-критических.
Слова
из
этого
сл оваря
теперь
должны
бы ли
быть
прежде
всего
опознаны
(в том
чис ле
и
в
сос та ве
художественных
текстов,
куда
они
уже
широко
и
немаркированно
пр о ни кл и), зафиксированы,
на­
званы.
п ри влечен ия
и
заботы
о
н ей » (Речь Сталина на совещании хозяйст­
венников
при
ЦК
В КП(б) 23 июня 1931
г. // Сталин И.
Сочине­
ния.
Т . 13. Июль 1930
—
ян варь
1934. М., 1951. С. 72). Ср.: «...Не
случ айно ,
что
мы
сейч ас
окр ужае м
вел ич а йшей
з або той
наших
дра­
мат ургов » (Вступительная речь тов.
И.
Гронского
// Советская ли­
тература
на
ново м
этапе:
Стенограмма
пе рво го
пленума
Оргкомитета
Союза
советских
писателей
(29 октября
—
3 ноября 1932). М . , 1933.
С . 8); «Поздравляю вас,
мои
дорогие,
со
снижением
на
продовольст­
вен ные
товары.
Одновременно
благодарю
советское
п рав и тельст во
и
большевистскую
па ртию
за
заботу
о
наш ем
со в етском
нар оде» (из
сводок
высказываний
н аселен ия
Мо ск вы,
направляемых
МГБ
Ста­
лину:
из
семейной
переписки ,
из
Москвы
во
Львов,2апреля1952
г.
// Неизвестная Россия. XX в ек . I I. [ М.,] 1992. С . 285); «В социаль ­
н ых,
политических,
культурных
преобразованиях,
вносимых
Октяб­
р ем,
п р оявляла сь
забота
парт ии,
социалистического
государства,
о
человеке,
угнетенном
царизмом,
п омещ и ками
и
капиталистами...»
(Менъшутин А. ,
Синявский
А.
Поэзия
пер вых
лет
революции:
1917—1920. М., 1964. С. 6).
91 Наследие и путь-
С. 30.
92 См.
о
них
в
статье
В.
Кузнецова
об
ис тории
его
а реста
за
эти
листов ­
ки:
О
40-х
и
50-х :
до м,
школа,
филфа к
МГУ
// Тыняновский
сборник.
Вып . 10. М., 1998.
290


2
В
том
же
сам ом
маркированном
смертью
Сталина
1953
году
известный
своим
либерализмом
и
о бл адавший
мо­
ра льн ым
авторитетом
писатель
К.
Паустовский
осторож­
но,
не
пе ре ходя
неясных
новых
цензурных
границ,
начина­
ет
с вои
выступления
о
современной
речевой
жизни.
Его
тексты
того
име нно
года
—
важный
образчик
ново­
го,
становящегося,
очень
мн огос лой н ого
способа
пись мен­
ной
рефлексии
на
в аж нейшие
социальные
те мы
—
с
ост­
ров к ами
зар о ждающ его ся
эзопова
языка,
пер ем еж авшег о­
ся
лояльными
формулировками.
Не
решаясь
(и вполне правомерно)
выступать
в
печати
всерьез
о
политике
и
экономике,
тогдашняя
либеральная
часть
общества
выбирала
темы,
граничившие
с
политикой,
но
имеющие
пропуск
в
печа ть .
Так ой
проп уск
получили
пр о­
блемы
языка
—
в
первую
очередь
потому,
что
позади
уже
бы­
ли
две
волны
оф ициоз ног о
языкового
пур изм а
(правда,
в
от­
ношении
гл авн ым
образ ом
язы ка
литературы),
В
1934 году проповедью языкового пуризма активно за­
нима лс я
Горький,
за я вивши й,
что
сч и тает
себя
«обязанным
бороться
против
засорения
русского
литературного
языка
неудачными
“местными речениями”
и
вообще
словесной
ш елу хой . ..» («По поводу одной дискуссии»)93.
Он
был
по д­
держан
в
эт ом
«Правдой»
—
руп оро м
партии.
П еч атая
о дну
из
череды
его
статей
того
года
«О языке», центральная газе­
та
сопроводила
ее
редакционным
текстом,
переведя
паф ос
Горьког о
в
разряд
государственной
задачи
«борьбы за каче­
с т во», поставленной «па р тие й
и
правительством» (обе ус­
тоявшиеся
к
том у
времени
синтагмы
такж е
не
подлежали
замене
синонимами
—
с каж ем , «власть»). «К ач е ство м»
де­
корировалось
еще
о дно
направление
общей
нивелировки94.
93 Литературная газета, 28 января 1934
г.
94 «...B очень многих произведениях советской литературы мы встреча­
е мся
с
прямым
пре неб ре жени ем
к
русскому
языку,
с
за со рени ем
его
“пустыми и уродливыми словами” (цитата из Горького.
—
М.
Ч. ).
Неря шли во ст ь,
небрежность,
засоренность
языка
<...> —
вредней­
шее
явле ние ...» («Правда» , 1934, 18 марта).
ю*
291


Вторая
волн а
«очищения»
языка
литературы
от
диалек­
тизмов
и
вульгаризмов
прокатилась
в
нача ле
50-х.
Одним
из
весомых
результатов
б ыло
вычищенное
руками
редакто­
ров
(титульного
—
К.
Потапова
и
скрытого
—
работника
ЦК
КПСС
И.
Черноуцана)
при
безучастном
отношении
автора
четырехтомное
и здани е
«Тихого Дона» (названное
«исправленным») в первой половине 1953 года.
Т аким
образом,
в
тот
год,
как
и
в
последующие,
Пау­
стовскому
удоб ней
все го
(в цензурном смысле)
было
об­
лечь
с вои
рассуждения
в
форму
пуристических
инве кт ив,
заго во ри ть
о
необходимости
очищения
«засоренного»
язы­
ка,
сетовать,
что
«наш прекрасный,
звучный,
гибкий
яз ык
лишают
красок,
образности,
выразительности,
приближа­
ют
его
к
языку
бюрократических
канцелярий
или
к
яз ыку
пресловутого
телеграфиста
Ят ь » (обратим внимание на
гла гол ьны е
фор мы
в
эт их
ин векти вах ).
Вы ст упи вший
как
хранитель
русс кой
речи,
он
писал
—
лукавя
рад и
того,
чт о­
бы
затронуть
в
печати
волновавшую
его
тему:
«...Сейчас в русском языке двоякий
процесс
—
закон­
но го
и
быстрого
обогащения
языка
за
сч ет
новых
фо рм
жизни
и
новых
понятий
и
рядом
с
эти м
заметно
обе дне ­
ние
и,
вер нее,
засорение
яз ы ка».
Некоторая
стилистическая
неточность
выдает
мучи­
т ел ьные
усилия
того,
кто
хочет
выр а зить ся
и
прямо,
и
при-
кровенно
в
од но
и
то
же
время.
Автор
хорошо
знает,
что
«обеднение»
происходит
не
«сейчас» (сейчас о нем можно
лишь
попытаться
з аго вор ит ь ), а произошло давно,
и
в
Mac-
IS 1962 году М.
В.
Панов
укажет
на
личную
роль
Ст алин а
в
этом
«стремлении к ультра- н ей т ра льн ост и
реч и », сославшись на его сти­
листико-языковые
за ме тки
на
первый
том
«Истории гражданской
войны»: «Все,
что
отступало
от
безлично-нейтрального
языкового
фо на
(хотя бы и было само по себе заурядно - шаб л о нн о), оценива ­
лось
как
“модернизм”
и
зачеркивалось.
Стремление
к
нормативной
ст рогост и
превращалось
в
требование
нормативного
од но обр азия
и
серост и » (О развитии русского языка в советском обществе:
К
по­
становке
проблемы
// Вопросы языкознания. 19 62 . No 3 . С. 5. Да­
лее
—
Панов
1962).
292


штабе
всей
страны.
Множество
сло в
исчезли
из
публично­
го
речевого
обихода.
Их
место
заняли
средства
«новой»
ре­
чи,
вы ра жающие
иной
тип
ре фл екс ии. «Обеднение»
—
это
исчезновение
богатой
синонимии
и
закрепленность
р яда
сл ов
как
обязательных
для
употребления,
совершенно
н еза­
висимо
от
их
на з ойливо й
повторяемости,
кот ора я
в
об ыч­
ной
речевой
ситуации
всегда
требует
замены
повторяюще­
го ся
слова
синонимом.
Набор
этих
«новых»
и
о ставш их ся
без
эквивалентов
сл ов
и
воспринимался
Паустовским
как
засоряющий
язык.
Закрепились
и
наспех
сколоченные,
не
всегда
стилистически
точные
синтагмы95.
Слово
«засорение»
выбрано
во
всяком
случае
как
уже
апробированное
(«обеднение»
скорее
протаскивалось
под
его
прикрытием).
Первым
признаком
«обедненного языка»
назв ан о
«засилье иностранщины.
Надо
нак оне ц
ре ши тел ьно
убрать
из
русского
яз ыка
все
эти
“дезавуирования”,
“нормативы”, “ассо рт имент ы”
и
все
прочее
в
эт ом
роде.
Недавно
в
автобусе
я
услышал
такую
чудовищную
фразу:
—
По
линии
выработки
продукции
наше
метизовое
предприятие
ориентируется
на
завышение
качественных
показателей
и
нормативов».
Называя
такую
речь
«косноязычной галиматьей», Пау ­
стовский
ссылается
на
классиков
—
они
не
для
того
писали,
«чтобы их потомки утратили чувство языка и позво­
ля ли
себ е
говорить
на
это й
тошнотворной
и
мертвой
ме­
шанине
из
пл охо
переваренной
иностранщины
и
языка
протоколистов».
95 Ср.
в
п освящ ен ном
новому
языку
— в стадии его стабилизации в сре­
де,
с
грехом
поп ол ам
им
овладевшей
в
процессе
ликбеза, — стихотво­
р ении
Исаковского
«Первое письмо» (1932): «Я совсем стоскова­
лас ь
и
в
пись м енном
виде
/ Посылаю тебе нерушимый привет» (Иса­
ков ск ий
М.
Стихи
и
п есн и. [М.,] 1949. С. 25). Это уже новая стадия
того,
что
Зощенко
в
середине
20-х назвал «об ез ья ньим
яз ык ом».
293


Откуда
же
взя л ась
эта
«мешанина»? Ее,
оказывается,
«...нам оставило в качестве омерзительного наследства
царское
бездушное
чиновничество.
<...>
Нужно
беспо­
щадно
бороться
с
обеднением
языка,
со
всем и
эт ими
<... >
“зачитываниями докладов”, “у це не нны ми
товарами”,
“промтоварными точками” (а быть может,
за п яты ми?),
с
“рыбопродуктами”
в место
простой
и
чест н ой
рыбы,
на­
конец,
с
дикой
путаницей
понятий. <...>
П иса тели
долж­
ны
быть
в
первых
рядах
борьбы
за
естественное
развитие
языка
и
за
очистку
его
от
всяческого
со р а»96.
В
этом
фрагменте
«всяческий сор» (несомненный эвфе­
мизм)
т оже
встречается,
по
крайней
мере,
трижды
—
«бес­
по щ адно
бо ро т ь ся », «быть в первых рядах», «борьба за» .
Процесс
зашел
да льш е,
чем
это
представляется
благородно
негодующему
(и действительно благородному)
автору.
Тексты
той
среды,
к отор ая
пыталась
в
н овых,
уже
не
см ер­
те льно
опасных,
условиях
противопоставить
себ я
официо­
зу,
неизбежно
оказывались
насыщенными
чужим,
п олу чу­
жим
и
на
четверть
чужим
для
нее
словом.
Оно
проникало
из
по-прежнему
обступавшего
каж дого
офи ци озн ого
язы­
ка,
слежавшегося
до
прочности
камней.
Текст
Паустовского
нуждается
в
расшифровке.
Встает
вопрос
—
отрефлектированы
ли
автором
те
понятия,
и ме­
но ван ия
которых
они
замещают?
Ест ь
подозрение,
что
нет.
Еще
не
наступило
—
и
не
скоро
наступит
—
время
св обо д­
ной
рефлексии.
«Омерзительное наследство»
—
но
ситуация
знач ите ль ­
но
более
сложная,
чем
при
автоматическом
унаследовании.
В
Российской
им пер ии
голос
чи нов нич ест ва
был
функцио­
нален.
Он
занимал
в
жи зни
общества
с вое
—
не
более
то­
го!
—
место,
свободно
изображался
в
литературе,
комиче­
ски
или
насмешливо.
Ни как
не
участвуя,
например,
в
речи
профессуры,
адвокатских
или
артистических
к ру гов,
он
96 Поэзия прозы («Знамя» . 1953 .
No
9).
Ци т.
по:
Паустовский
К.
Собр.
соч .
в
9т.
Т . 8. М., 1984. С. 229-230.
294


заражал
только
ре чь
тех,
кто
уже
в
зрелом
возрасте,
не
им ея
нужного
фундамента,
пытался
приобщиться
к
речи
«образованных» .
Именно
это
повторилось
с
официальной
советской
ре­
чью
—
только
уже
в
гораздо
более
широком
масштабе.
Формирующаяся
после
Октября
ре чь
в
первые
же
годы,
как
губка,
впит ал а
в
себя
бюрократические
обороты
«прежнего»
языка,
добавила
новые,
созданные
по
тем
же
лекалам,
—
и
выработала
яз ык
партийной
бюрократии,
функционировавший
все
годы
существования
советской
цивилизации.
Э тот
язык
уже
в
середине
20- х
приобрел
вполне
зако н ч енные
форм ы.
Оди н
из
несметного
чис ла
примеров:
«В подробно разработанных директивах о работе
фракций
фабзавместкомов
и
об
оживлении
работы
общих
и
делегатских
собраний,
МК
[Московский комитет пра ­
вящей
партии]
за остр ил
внимание
организации
на
вопро­
сах
оживления
низовой
профсоюзной
работы
и
установле­
ния
правильного
партийного
руководства
фабзавместко-
ма ми,
общими
и
делегатскими
собраниями
рабочих.
Придавая
перевыборной
кампании
фабзавместкомов
особо
важное
политическое
значение,
МК
дал
директиву
организации
—
проводить
парт ийн ое
руков одст во
по
сле­
дующим
линиям
(приводим наиболее основные):
1. Те с не й ше й ув яз ки97 кампании с очередными задача­
ми
массовой
работы
на
предприятиях,
об рат ив
особ ое
в нимание
на
поднятие
авторитета
и
улучше н ие
работы
<...> .
97 «Быстро создаются речевые шаблоны,
изме ня ются
или
утрачивают­
ся
те
или
и ные
специф ичес кие
о тте нки
значения
слов
и
конструк­
ций,
распространяющихся
в
широкой
партийной
и
советской
среде.
«<...> вопросы государственные и во всем,
з нач ит,
увязка
нужна...
Ох,
уж
эта
увязка
Ти хон у!
Дел о
не
к
делу,
а
вез де
у вязку
примажут.
Совсем
еще
н едавн о
смыч ко й
уши
прожужжали,
а
теперь
за
увязку
взялись,
а
поближе
рассмотришь,
как
раз
ни
см ыч ки,
ни
увязки
не
с ыщ е шь» (Коробов.
Террор
и
революция.
«Окт<ябр ь.>».
No
1.
1925)» (Селищев,
с. 2 5; выделено автором); «Ваше предложение не
увязано
с
Н КП С. . .» (Маяковский В. «Баня»).
295


3.
Устранять
имевшие
место
в
пре дыду щ их
кампани­
ях
явления
“нажимов”, “ навя з ыв ания
кандидатур”
и
про ч.
<...>» (Справка Информотдела «О
работе
профсоюзов
по
мат е риал ам
мест ны х
па рт о рг ано в», подготовленная для
Сталина
10 августа 1925 г .
—
разумеется,
с
гри фом
«Сек­
ре т н о»)98.
«Иностранщина»
—
та кой
же
эвфемизм,
как
«сор» (не
бер ем ся
судить,
осознанный
или
нет).
О
каком
зас иль е
иностранных
слов
мог
всерьез
говорить
Паустовский,
ко­
гда
в
стране
всего
несколько
лет
назад
прошла
кампания
«борьбы с космополитизмом» (с совершенно однознач­
ным
его
к
ней
отношением), с «низкопоклонством
перед
иностранщиной», когда «тайм»
заменили
«периодом»
и
т.
п.?
Речь
идет,
конечно,
о
последствиях
политизирования
публичной
словесной
жизни,
ее
насыщения
в
течение
почти
четырех
десятилетий
политической,
в
основном
иностран­
ной
и
потому
полупонятной
(«плохо переваренной») мало­
образованным
людям
ле к си ко й9 9, а также и канцеляризма­
ми
—
отнюдь
не
царского,
а
главным
образом
советского
изготовления
(«увязка»
и
т.
п. ).
«Иностранщина»
стала
составной
частью
псевдополи­
тического
(поскольку политической жизни как таковой
—
т.
е.
борьбы
разных
политических
взглядов
и
партий,
их
выражающих,
где
он
бы
применялся
прямым
образом,
—
не
б ыло)
языка.
На
основе
«иностранных»
с лов
и
канцеляриз­
мов
со з давал ся
и
создался
авторитетный,
в
смы сле
автори-
98 Исторический архив.
2000.
No
3.
С.
10-—11 (публ .
К.
Веришко
и
О.
И.
Г орелова) .
99 Еще всередине20-х это показывали Маяковский («О фиасках,
ап о­
геях
и
других
неведомых
ве щах ») и Зощенко («Обезьяний язык»),
на
многих
п ример ах
из
тек ущ ей
печати
дем онстр ир ов ал
А.
М.
Сели-
ще в : «...A как обращаются с иностранными словами!
К
заседанию
совета
учительница
принарядилась.
Председатель
сказал:
—
Анна
Степановна
сегодня
в
полном
бюджете. — Я долго не мог понять,
что
это
зн ачи т:
—
Гражданин
пре дсед ат ель,
реа ли зуй -ка
мне
слово...»
(В Зарайском уезде // «Изв<естия>». No 111. 1926)» (цит .
по:
Се-
лищев,
с. 21 3).
296


тарный
—
то
есть
бе з альте р натив ный
язык .
Он
диффузно
проникал
в
яз ык
повседневный
(а тот плохо сопротивлял ­
ся
этому)
—
и,
естественно,
привлекал
брезгливое
внима­
ние
тех,
кто
не
утр а тил
языкового
чутья.
Вот
что
на
само м
дел е
счи та ет
«чудовищным»
Паустовский,
но
не
имеет
во з­
можности
выразить
эту
простую
мысл ь
прямо,
без
эк иво­
ков.
Итак,
Паустовский
одним
из
пе рвы х,
почти
сразу
после
смерти
Сталина,
заговорил
публично
о
расползании
офи­
циоз ной
публичной
речи
за
с вои
пределы,
затекании
ее
в
словесную
повседневность.
Заговорил,
вр яд
ли
замечая,
что
и
в
его
текст
затекла
эта
речь.
Его
статьи
этог о
времени
—
од ин
из
первых
образцов
нового
сп осо ба
выражения.
Офици озн ые
(в том числе
и
от
имени
Горького)
газетные
в ыпады
1930—40-х
годов,
в полне
адресные,
с
именами,
см ени лись
в
1953- м
нео п ре­
деленно-личными
формами
(см .
вы ше
—
л ишают ,
при­
ближают).
Эти
и
некоторые
другие
формы
ст анут
вскоре
основой
либерального
дискурса,
проникая
не
только
в
ли те ратур­
но-критические,
но
и
в
историко-литературные
те кст ы.
В
этой
сфере,
как
упоминалось,
формировался
эзопов
язык
—
поскольку
обозначилось
стремление
выразить
не­
кие
собственные
мысли.
Возникали
расплывчатые,
ино­
сказательные,
приблизительные
формы
выражения
эт их
мыслей.
Отечественные
гуманитарные
тексты
станови­
лись
все
более
непереводимыми:
они
были
понятны
во
всех
сво их
намеках,
оттенках,
к ам уфляже
под
язык
вла­
сти
исключительно
в
дан ном
месте
и
времени
—
и
более
нигде.
В
1953 году под пером Паустовского неопределенно -ли ч ­
ные
ф ормы
еще
по дспу дно
указывали
(или могли указы ­
в ать)
на
некоего
оставшегося,
как
казалось,
в
эпохе,
отхо­
дящей
в
прошлое,
неназываемого
инициатора
и
двигателя
речевого
обеднения.
В
выборе
определенной
грамматиче­
ско й
формы
запечатлено
(возможно,
и
вне
ос оз на нной
во ли
автора)
ощущение
чьей-то
вполне
определенной
чужой
во­
ли
к
такому
ухудшительному
из ме нению
общенациональ­
297


ной
реч и100 —
воли
не
сто л ько
личной,
сколько
телеологич-
ной:
тоталитарная
система
самоналаживалась.
3
Всл ед
за
ним
ту
же
задачу
изменения
речевой
ситуации
по -сво ему
обозначил
и
начал
д ейст венн о
решать
литератор
В.
Померанцев
в
своей
статье
«Об искренности в литерату­
ре », опубликованной в декабре 1953 года.
Это
был
первый
в
истории
советского
общества
ле га ль­
ный
—
то
есть
вы несенн ый
на
страницы
массового
изда­
ния
—
бунт
не
только
против
советской
лит ер ату ры,
но
и
против
советского
языка.
Померанцев
писал
о
т иповом
советском
романе,
о
языке
героев,
сливающемся
с
авторским,
граничившим
с
совет­
ск им
авторитетным:
«Разве таким бывает людской разговор,
ра зве
льется
так
ре чь
человека,
особенно
когда
кр уг
собеседников
со­
стоит
из
двух
ч ел о ве к!., ваш герой дарит своей дочери ча­
си ки,
потому
что
подн ялся
его
жизненный
уров ень .. .
в
се­
мье
нико гда
не
поднимается
жизненный
уровень,
а
улуч ­
шается
жи з н ь» (слышны отголоски Поливанова
—
см.
пр имеч . 31).
В
качестве
п ерв ой,
насущной
задачи
те х,
кто
претендовал
на
культурный
авторитет,
предлагалось
взамен
«камней
с
н адп ис ям и», полученных готовыми из апробированных тек ­
сто в,
добыть
альтернативное
слово
—
из
живой
речи,
не
захва­
ченной
речью
публичной
(она пополнялась исключительно за
100 Современная лингвистика говорит об эксклюзивности говорящего
при
употреблении
неопределенно-личных
форм
—
т.
е.
о
его
исклю­
ченноеTM
из
состава
су бъ екта
действия,
пр едлаг ая
интерпретиро­
вать
семантику
таких
фор м
при
помощи
понятия
«отчуждение» (ра­
боты
Г.
А.
Золотовой,
Т.
В.
Б улыги ной ,
Н.
К.
Онипенко ). В се это по­
могает
понять
отношение
ро ссийско го
общества
к
тому,
что
произошло
с
его
публичной
речью;
ощуще н ие
как
ли чн ой,
так
и
об­
щенациональной
вины
практически
отсутствует.
298


счет
нов ых
тексто в
сов ет ско го
«руководства»), —
чер пат ь
ли­
те рат урное
слово
из
п овсед нев но го
раз говора
люд ей
(а не
«рабочего», «колхозницы»
и
«советского интеллигента»).
Переход,
перенос
слова
из
сферы
б ыт овой,
частной,
окружавшей
человека
в
его
повседневной
личной
жизни,
в
сферу
публикуемую
бы ло
де лом
весьма
т ру дным
—
в
сил у
барьера,
воздвигнутого
между
камерным
и
пу бл ичным .
Это т
барьер
давно
получил
политическое
значение
и,
соот­
ветственно,
казал ся
непреодолимым.
Н ачи ная
с
20-х
го дов
культурное,
полноценное
слово,
которому
удал ос ь
уцелеть,
уходило
все
глубже
в
сферу
камерную,
не
выбиваясь
на
«дневную поверхность» (выражение Д .
С.
Лихачева
в
пр и­
менении
к
древнерусской
к ультур н ой
си туаци и ).
Второй
за дач ей
формирующейся
«авторитетной сре­
ды»
б ыло
об но влен ие
публичного
с ло варя
путем
введения
забытых,
вытесненных,
а
также
вновь
образуемых
по
з ако­
нам
русс кого
словообразования
слов,
и
обновление
стерео­
типных
си нта ксич еских
связей
—
все
это
ради
расподобле­
ния
со
стертым
языком
официоза.
В.
Померанцев
обвиня­
ет
со вет ских
писа тел ей ,
следующих
за
этим
языком,
такими
словами:
«Надо быть или легкомысленным,
или
нечестным,
чтобы
<...>
ко гда
в
нас,
читателях,
возникает
тоска
или
горечь
<...>, —
би ть
н ас,
беззащитных,
пу сты ми
бессонны­
ми
фразами.
Это
жестокость
бесталантливых
л юде й»101.
Э тот
фрагме н т
(как и многие другие в этом сочине­
нии)
зас тав ляе т
вспомнить
о
неологизмах
и
об
и гре
с
со-
ветизмами
А.
Платонова
в
контексте
его
одинокой
словес­
ной
работы
1920- х
—
начала
1930- х
год о в102.
С
другой
же
101 Курсив наш .
—М.
Ч.
102 «В тюрьме Яков Саввич узнал еще много мер борьбы с безуспешной
жиз нь ю » («Нужная родина»). «Один получатель журнала “К ра с н ая
новь”
предложил
Ф росе
выйт и
за
не го
замуж
—
в
виде
опыта:
что
получится,
может
быт ь,
счас ть е
будет,
а
оно
полезн о. “Как вы на это
реагируете?” —
с про сил
подп и счик . “Подумаю”,
—
от вет ила
Фр о­
ся » («Фро»). Особая тема
— сходство Платонова с
Г рино м.
299


стороны,
он
предваряет
активную
речетворческую
и
рес­
таврирующую
деятельность
А.
Солженицына
в
1960—
1970- е
годы,
оставшуюся
совершено
непонятой
современ­
никами
—
именно
в
своем
особом
качестве
части
огромной
работы
языковой
Реформации
во
второй
половине
р ос сий­
ског о
XX века .
Эта
работа
был а
выполнена
лишь
на
малую
часть.
На
Померанцева
обрушилась
официозная
публицисти­
ка.
Слово
«искренность»
возмущало
авторов
бо лее
всего.
В
защиту
Померанцева
выступили
(на страницах « Ко м со­
мольской
п р авды»
—
полемизируя,
что
соответствовало
принятой
иерархии,
со
статьями
в
«Литературной газете»
и
журнале
«Знамя») аспиранты и студенты МГУ.
Смы сл
их
по зиц ии
должен
был
прочитываться
поверх
или
вне
то­
го
набора
шт а мпов
и
советизмов
(а также закамуфлиро­
ван ных
под
советизмы
со бст венны х
выражений
авторов),
на
которых,
в
отличие
от
текста
Померанцева,
строилась
статья
его
защ ит ни к ов103.
На
другом
языке,
отличном
от
официозного,
они
в
1954 году не смогли бы его защищать .
В
том
же
1954 году статья А .
Морозова
«Заметки о язы ­
ке»
под о шла
дов ол ьно
близ ко
к
опа сн ому
кра ю
—
к
содер­
жательной
стороне
дел а,
к
особенностям
социума104.
В
те­
чение
1954—56
годов
появлялись
статьи
и
б рош юры
на
ту
103 «Серьезным пробелом статьи Померанцева является нечеткость
многих
в а жнейших
по лож ений,
и
прежде
все го
п арт ийност и
лите­
рат уры . <... > примеры поданы объективистски,
не
отражают
глубо­
кой
борьбы
м ежду
старым
и
новым
в
нашей
ж из ни. <...> Не следует
замалчивать
недостатков
статьи
Померанцева,
тем
более
что
невер­
ные
пол оже ния
этой
статьи
пытаются
использовать
люди,
протаски­
вающие
в
литературу
бези дейнос тъ.
Но
не
с леду ет
замалчивать
и
тех
ос трых
вопросов,
о
которых
говорит Померанцев,
глушить
их
о бсужден и е.
<...>» (С.
Бочаров,
В.
Зайцев,
В.
Панов
—
аспира нт ы
М ГУ,
Ю.
Манн
—
п реподав ате ль ,
А.
Аскольдов
— студент МГУ.
За­
малчивая
острые
вопросы:
Пись мо
в
редакцию
// Комсомольская
п рав да, 17 марта 1954
г.
С. 3. Курсив наш).
104 «Бюрократа интересуют не отдельные живые люди,
а
некие
подот­
четные
ед иницы,
которые
занимают
“жилплощадь”
в
“жилмасси ­
ва х" <...> Т ам,
где
штамп,
ру тина,
бездушное
списывание
залежав­
шихся
мыслей,
уст аревш и х
формул, — там непременно канцелярщи­
на
в
языке,
дремучий
лес
непроходимых
фраз » (Морозов А .
За ме тки
о
языке
// Звезда. 1954. Na И.
С . 143).
300


же
тем у105. Ежедневно бивший в глаза и уши со страниц га­
зет
и
из
тарелки
рад ио
я зык
был
наконец
увиден
остранен-
но,
свеж им
в згл ядом
—
но
не
мог
бы ть
описан
адекватно.
4
Сам
ход
подготовки
доклада
Хру ще ва
о
«культе лично­
с ти» (теперь обнародованный)
на
XX съезде КПСС пока­
зыв ает ,
как
зашаталась
тогда
офи ци озн ая
речь.
М.
3.
Сабуров
на
заседа нии
Президиума
ЦК
К ПСС
(членом которого он был) 9 февраля 1956 говорит:
«— < ...>
Это
не
недостатки,
как
говорит
Каганович,
а
преступления»106.
То
ест ь
—
верхушка
партии
делает
по п ытку
перейти
с
пар­
тий н о-с овет ског о
языка
на
«нормальный», где слова значат
то,
что
значат.
И
25 февраля 1956 года доклад Хрущева самим
сво им
содержанием,
казалось,
под тве ржда ет
не обх о димо сть
«отмены»
советских
эвфемизмов,
начиная
хот я
бы
с
«недос­
татков», —
из
его
текста
недвусмысленно
следует,
что
властью
совершались
самые
настоящие
преступления
по
отношению
к
гражда на м
стр ан ы,
причем
в
неслыханном
масштабе:
«Массовые аресты и ссылки тысяч и тысяч людей,
каз ­
ни
без
суда
и
нормального
следствия
<...>
П оги бли
мн о­
гие
тыс ячи
честных,
ни
в
чем
не
повинных
к о ммунист о в».
105 «...Тут и “осв етит ь
вопрос”, и “увязать
вопр ос”, и “о босн оват ь
воп­
рос”, и “поставить
вопрос”, и “продвинуть
вопрос”, и “продумать
вопрос”, и “поднять
вопр ос” (да еще “ на
дол жны й
уровень”
и
“на
должную
вы сот у”})... Все понимают,
что
са мо
по
себе
слово
“воп ­
рос
” не такое уж плохое.
Больше
того:
это
сло во
нуж н ое,
и
оно
хоро ­
шо
с лужи ло
и
служит
наше й
п убл ицистике
и
наше й
деловой
ре чи.
Но
когда
в
обычном
разговоре,
в
беседе,
в
жив ом
в ыст уплен ии
вместо
простого
и
понятного
слова
“рассказал"
люди
слышат
“осветил воп­
рос ”,
а
вместо
“предложил обменяться опытом"
—
“поставил воп ­
рос
об
обмене
о пы том ", им становится немножко грустно» (Голо ­
вин
Б.
Н.
О
культуре
р усск ой
речи.
Во л о гда , 1956. С. 44—45).
106 Аксютин Ю.
Хрущевская
«оттепель»
и
общ еств ен ные
нас тро ения
в
ССС Р
в
1953-1964 г г .
М., 2004. С. 162.
301


Между
тем
в
докладе
рождались
новые
эвфемизмы
(вошедшие вслед за тем в набор ключевых слов хрущев­
ской
эпохи)
и
подхватывались
прежние
оф ицио зн ые
си­
но нимы:
«Необоснованные репрессии проводились в массовых
масштабах,
в
результате
чего
партия
понесла
б ольши е
по­
тери
в
ка дра х»107.
Реп лика
Сабурова
остается
частью
камерного
разгово­
ра
внутри
партийных
верхов
(ср .
р ас сказ
А.
Яшина
«Рыча­
г и», напечатанный в альманахе «Л итер а ту р ная
Москва»
в
том
же
1956 году,
где
одни
и
те
же
ч лены
партии
говорят
на
одном
яз ыке
до
начала
партсобрания
и
на
другом
—
по­
сле
того,
как
сами
же
объявляют
о
его
начале).
Процесс
рассоветизации
языка,
возвращения
словам
их
реального
значения
не
получает
развития
—
телеология
самосохранения
вла сти
этому
сопротивляется.
Доклад
Хрущева
зав ис
между
совершенно
новыми
для
пу блич но го
оглашения
в
СССР
фактами
—
от
пыток
до
бессудных
каз­
ней
—
и
попытками
рассказать
о
них
привычным
«совет­
ским»
языком,
испещ р енны м
эвфемизмами:
«Культ личности способствовал распространению
в
партийном
строительстве
и
хозяйственной
работе
порочных
методов,
порож дал
гру бые
нарушения
внут­
рипартийной
и
советской
дем о крати и,
голое
админи­
стрирование,
разн ого
рода
извращения,
зам аз ыва ние
недостатков,
лакировку
действительности.
У
нас
раз­
велось
немало
подхалимов,
аллилу йщиков,
очковтира­
те л ей »108.
107 О культе личности и его последствиях .
Док лад
Пе рво го
сек рет аря
ЦК
КП СС
тов.
Хрущева
H. С. XX съезду Коммунистической партии
С овет ск ого
Союза
25 февраля 1956
го да
// Доклад H. С.
Х рущ ева
о
ку льте
л ично сти
Сталина
на
XX съезде КПСС:
До куме нты.
М.,
2002. С. 60, 79. Ср.
ст ал инск ое
«Кадры решают всё» (1935).
108 Там же,
с. 108.
302


В
тексте
Хрущева
есть
и
живые,
отличные
от
публичной
нормы
фрагменты,
в
нем
нет
обы чн ой
для
партийных
доку­
ментов
речевой
агрессии
(та,
что
есть,
н апр авл ена
только
против
Сталина).
Но
уже
через
несколько
месяцев
посл е
потрясшего
всех
слушателей
док лад а
в
партийных
дирек­
тивных
документах
был
предложен
тот
же
самый
яз ык,
на
котором
партия
сама
говорила
де сят ки
лет
и
заставляла
го­
ворить
подданных.
Слово
«недостатки»
встало
на
св ое
при­
вычное
место
—
вместо
слова
«преступления»109.
109 «...Имеются еще коммунисты,
которые
не
по нима ют
или
не
хотят
понять,
что
куль т
лич но сти
нельзя
рассм ат ри ват ь
как
явление,
при ­
сущее
п ри роде
со ве тс кого
общ еств а,
что
ошибки
и
нед остатки,
связанные
с
его
распространением,
не
изменили
и
не
могли
изме­
нить
социалистического
характера
сов етс ког о
строя
<...> У нас еще
мно го
трудн ост ей
и
крупных
недостатков
в
хозяйственном
и
куль­
турном
с тро ител ьств е,
в
у довле тв орени и
материальных
и
культур­
ных
запросов
трудящихся,
партия
этого
никогда
не
скрывала
и
не
скрывает
от
народа,
она
ведет
решительную
борьбу
за
преодоление
трудностей
и
недост атк ов.
И
неп рави льн о,
когда
некоторые
пропа­
гандисты
и
агитаторы
пытаются
приукрашивать
д ейс твител ьно сть,
обходить
острые
во просы ,
не
мобилизуют
массы
на
борьбу
с
имею­
щимися
недост ат кам и» (Письмо ЦК КПСС ко всем партийным ор­
ганизациям
«Об итогах обсуждения решений XX
съезда
КПСС
и
ходе
выпо лне ния
решений
съ езд а». 16 июля 1956. Строго секретно
// Доклад H. С.
Хрущева
о
культе
личности
Ст али на
на
XX съезде
КПСС:
Д о кум енты.
М., 2002. С. 380, 384).
С р.: «Член партии обязан <...> смело вскрывать недостатки» (Устав
К омм у нис тиче ской
партии
Советского
Союза:
Утвержден
XXII
съез до м,
частичные
изменения
внесены
XXIII и XXIV съездами
КП СС.
М. , 1976. С . 9); «Нам не нужно менять политику.
Она
вер­
на я,
пр авил ьна я,
подлинно
ленинская
политика.
Нам
нужно
наби­
р ать
темпы,
двигаться
в пе ред,
выявлять
недостатки,
преодолевать
их,
ясно
видеть
наше
св ет лое
буду щее » (Выступление секретаря ЦК
КПСС
М.
С.
Горбачева
на
заседании
Политбюро
ЦК
КПСС
11 мар­
та
1985 г.
перед
открытием
в нео чере дног о
Плен ума
ЦК
КПС С
—
в
связи
с
выборами
Гене ра ль ного
секретаря
ЦК
КПСС
// Время но ­
востей, 11 марта2005
г.
С. 3). Ср.
к оммен тари й
из
постсоветского
в ремен и
с
четким
указанием
хронологических
ра мо к.: «Частные
претензии,
как
и
отдельные
недо ст ат ки
—
л екс ика
ком м унис тич е­
ской
п роп аг анды
из
3-й четверти XX
века.
Кст ат и,
т огда
вся
жизнь
состояла
из
отдельных
недос тат ков .
И
ничем
другим,
кроме
“от ­
дельных”
недост ат к ов,
граждане
СССР,
даж е
проведя
половину
св о­
его
зе мног о
в ре мени
в
очередях,
разжиться
не
мо гл и» (март 2006
г.;
аноним
в
И нте рна те,
отклик
на
сообщение
в
«Грани. ру» «“Россий ­
ская
газ ет а”
опубликовала
закон
об
НК О», 17.01 .2006, 18.23).
303


В
партийных
документах
1956- го
года
после
XX съез ­
да
—
по пы тки
(в определенной степени удавшиеся)
оста­
новить
цепную
реакцию,
развязанную
док ладо м
Хрущева.
Примечательно
редко ст н ое
сг у щение
советизмов
в
этих
текстах
—
они
из
них
одних
в
о сновно м
и
состоят.
Люди
власти
явн о
стремятся
из
массы
этих
слов
соорудить
пр е­
граду
возникшему
в
обществе
движению,
угрожающему
их
господству:
«Вместе с тем,
нельзя
замалчивать110имевшиеместо
на
собраниях
ря да
партийных
организаций
отдельные
антипар тийны е
выступления,
в
которых
под
видом
осуж ­
дени я
культа
личности
<...> содержалась клевета по адре­
су
партии
и
советского
общественного
строя,
огульно
оха­
ивался
и
дис кр едитировал ся
партийный
и
государствен­
ный
аппарат
<...>
Кое-где
на
партийных
собраниях
<...>
задавались
прово ка цион н ые
вопросы,
им ев шие
цел ью
от­
влечь
внимание
ком му нист ов
от
обсуждения
коренных,
принципиальных
проблем,
пост авл енных
XX съездом,
по­
сеят ь
недоверие
у
партийных
мас с
к
руководящим
кадрам».
«Антипартийные», «клевета», «провокационные»
—
этих
ярлыков
достаточно
если
не
для
угол овн ого
преследо­
вания,
то
для
исключения
из
партии.
Авторы
эт их
наступа­
т ел ьных
документов
на стаи вают
на
неизменности
«гене ­
ральной
ли нии
нашей
партии,
ее
непоколебимой
верности
принципам
м ар кси зм а-л ени низм а»111.
Они
отделяют
ко м му нист о в, «допускающих ошибочные
толкования
в
сил у
незрелости,
недостаточной
ид ейно й
за­
калки», которым «надо
терпеливо
разъяснять
их
ошибки»,
от
«злобствующих критиканов,
которые
пытаются
исполь­
зовать
внутрипартийную
демократию,
свободу
делового
о бсу ж дения
вопросов
партийной
жизни
в
целях
ревизии
ос нов
партийной
политики»
—
в
отношении
их
110 Ср.
текст
письма
в
защиту
Померанцева.
111 Тогда и появился анекдот: «— Ко л е б а лс я,
но
вм есте
с
генеральной
ли­
ние й
партии».
304


«не может быть двух мнений:
партии
не
нужны
такие
“коммунисты” . Ка к изв ес тн о ,
Центральный
Комитет
так
и
по сту пил
в
отно ш ении
группы
ко мму нис тов
теплотех­
нической
лаборатории
Академии
наук
Союза
ССР,
кото­
рые
порочили
демократический
характер
совет ск о го
строя,
восхваляли
фа льшивы е
с в ободы
капиталистических
государств,
ратовали
за
распространение
в
наш ей
стране
вражде бн ой
буржуазной
идеологии.
Партия
не
может
ми­
риться
с
те м,
что
люди,
находящиеся
в
ее
рядах,
считаю­
щие
се бя
ко мму нис тами,
своими
выступлениями
подры­
вают
основы
партийности,
ока зы ваютс я
в
плену
ре ак ци­
онной
буржуазной
пропаганды,
перепевая
с
чу жого
голоса
избитые
клеветнические
измышления
по
адресу
советской
дейс тви тел ьно ст и.
(Примечательно здесь это « п о
адресу»:ещеодноизмно­
жества
свидетельств
пол н ого
равнодушия
к
внутренней
форме
слова
—
какой
«адрес»
может
быть
у
«действитель­
но ст и»?.. —
М.
Ч.)
<...> Опасны не сами по себе эти отдельные гнилые ан­
тип арти йные
выступления,
опасно
то,
что
они
в
некото­
рых
партийных
организациях
не
п олуча ли
должного
от­
пора,
в
том
числе
и
со
стороны
р у ко води телей . <...>
Цен­
тральный
Комитет
оценивает
такое
примиренческое
отношение
к
антипартийным
вылазкам
и
выступлениям
как
гнилой
либерализм,
св иде тел ьству ющ ий
о
том,
что
отдельные
партийные
организации
оказались
слабыми
в
идейном
о тно ш ении,
политически
беспечными
к
проявле­
ниям
буржуазной
идеологии,
не
способными
р аз гляде ть
протаскивание
чу ждых
нам
взглядов
под
видом
критики
<...> Миллионы долларов в США расходуются на дикую,
разнузданную
ан ти комму нист ич ескую
пропаг анд у,
кото­
рая
име ет
своей
целью
оклеветать
социалистический
строй,
опорочить
полит ик у
нашего
государства,
дискреди­
тировать
ко мму низ м.
Эта
в раж деб ная
нам
пропаганда
оказывает
свое
воздействие
на
отде льн ых
советских
лю­
д ей,
на
нее
легко
по дда ются
гни лые ,
отсталые
элементы,
305


которые
становятся
в
нашей
сред е
р уп ором
чуж дых,
б ур­
жуазных
в згл ядо в»112.
Хорошо
всем
знакомые,
приевшиеся
за
несколько
деся­
ти ле тий
слова
еще
в
ходу
(используется и обычный прием
их
назойливого
повторения).
Однако
произ о шло
нечто
весьма
существенное:
эти
слова
перестали
значить
то,
что
они
значили.
Но
что
именно?
Ведь
они
и
не
имели
настоящей
семан­
тики.
А
вот
что
—
они
перестали
иметь
прямое
отношение
к
жизни
и
смерти
человека.
Из-за
них
перестало
просвечи­
ват ь
дул о
пистолета.
Так
получает
объяснение
это
сгуще­
ние
советизмов
—
каждый
из
них
в
отдельности
потерял
былую
силу,
когда
слово
несло
непосредственную
смертель­
ную
угрозу.
Теперь
партия,
сама
вырвавшая
у
себя
см ер­
тельное
жало,
стремится
использовать
«старое,
но
грозное
оружие»
в
прямой
ф ункции
силового
приема,
надеясь,
так
сказат ь ,
задавить
словесной
массой.
Для
советского
тезауруса
были
характерны
стилистиче­
ские
замены
в
пользу
синонимов,
употребляемых
в
торже­
ственных
ситуациях:
титанический
труд,
гигантский
подъем
—
вместо,
скажем,
—
заметный
подъем
или
серьез­
ные
сдв иги .
Все
это
было
отмечено
Селищевым
уже
в
1928
год у.
И
именно
в
60—70- е
годы
нарастало
их
сгущение
—
будто
стремились
эт ой
лексической
мегаломанией
замес­
тить
исчезнувшую
уб ойну ю
«силу слов».
Немало
сл ов
—
отнюдь
не
в
ст алин ско е,
а
в
хрущевское
время
—
был и
пер е ве дены
в
напи сание
преимущественно
с
прописной
буквы:
Р один а,
Со ветс кая
вла ст ь,
Партия.
Вместе
с
тем,
пожалуй;
не
ра нее
середины
60-х
годов
вме­
сто
замены
сл ов
активизируется
прис воен ие
властью
«ста ­
ры х»
с лов:
112 Письмо ЦК КПСС ко всем партийным организациям «О б
итогах
обсуждения
решений
XX съезда КПСС и ходе выполнения решений
с ъе зд а». 16 июля 1956. Строго секретно //
Доклад
H. С.
Хрущева
о
культе
л ично сти
Сталина
на
XX съезде КПСС:
До кум енты.
М.,
2002. С . 380.
306


«Бережное хранение комсомольского билета
—
святая
обязанность
ка ждо го
члена
ВЛ К СМ»113.
5
Летом
1958 года в одном из писем Пастернак фиксирует:
«...Нес мо тр я
на
привычность
всего
того,
что
пр од ол­
жает
стоять
перед
нашими
г л азами
и
что
мы
п р од олжаем
слышать
и
ч итат ь,
нич его
это го
больше
н ет,
это
прошло
и
состоялось,
огромный,
несл ых анн ых
сил
с т оивший
пер и­
од
закончился
и
м инов ал.
Освободилось
безмерно
боль­
шо е,
пока мест
пустое
и
не
занятое
ме сто
для
нового
и
еще
небывалого...»(выделенонами.
—
М.
Ч.) .
Он
пр едска зыва ет,
что
сейчас
«мукой художников»
бу­
дет
«неспособность совершенно оторваться от понятий,
ставших
привычными,
забы ть
навязывающиеся
на вык и,
нарушить
непрерывность.
Надо
по н ять,
что
все
стало
прошлым,
что
конец
виденного
и
пережитого
уже
бы л,
а
не
еще
предстоит»114.
Вот
это
ощущение
пу с тоты
—
п устой
площадки,
при­
готовленной
для
новой,
но
все
никак
не
н ач инаю щейся
стройки,
—
мы
расшифровываем
как
в
первую
очере дь
ост­
ро
воспринятое
поэтом
ощущение
опустошенности
языка.
За
поэтическим
слогом
его
ф орму лиро вок
—
выс ок ая
эври-
стичность:
он
удостоверяет,
что
от
тех
слов
и
понятий,
ко­
торые
в
прошлом
имели
если
не
полноценную
семантику,
то
ощутимый
социальный
вес,
теперь
остались
пустые
обо­
лочки.
113 Заочная школа комсорга-н ови чка
// Комсомольская жизнь .
1965.
No
13. С. 30. Волна этого присвоения прошла и с начала « свящ ен но й»
войны.
114 Письмо Н.
Табидзе
от
11 июня 1958
года
// Пастернак Б .
Пол и,
со­
бр.
со ч.
с
прилож.
В
11 т.
Т . 10. Письма: 1954—1960. С. 336.
307


Ни как их
след ов
начала
чего-то
нового
—
идеологиче­
ск ого,
литературного,
речевого
—
на
этой
пло щ адке
Пас­
тернак
не
видит .
Но
я сно
сознает,
что
и
старого
—
уже
нет.
VI. Что такое канцелярит
1
Нач ат ая
именно
в
го ды
«оттепели», в послесталинском
советском
обще ст ве
диску сс ия
(главным образом газет ­
ная
—
«Известия», «Литературная газета», «Литература
и
жи з нь ») о чистоте языка была,
как
уже
сказа но ,
не
осоз­
нанной
или
полуосознанной
ее
участниками
заменой.
По­
скольку
обсуждать
гл асно
фундаментальные
основания
упрочившегося
в
послевоенные
годы
строя
был о
невоз­
можно
(подпольно они уже обсуждались), обсуждение
причин
заме нил и
обсуждением
последствий.
Прои з о­
шла
—
и
давно
—
смена
рус ск ой
литературной
ре чи
—
ка­
кою-то
другой.
О
ней
и
говорили.
«Нам угрожает опасность замены чистейшего русско ­
го
яз ыка
скудоумным
и
мертвым
языком
бюрократиче­
ски м . <...> По какому праву мы выбрасываем на задворки
кл асси че скую
и
могучую
речь,
созданную
поколениями
наших
предшественников
<...>? —
вопрошали
участники
дискуссии.
—
Язык
обюрокрачивается
сверху
донизу,
на­
чиная
с
газет,
радио
и
кончая
нашей
ежеминутной
житей­
с кой
бытовой
речью.
Можно
привести
ты сячи
разитель­
ных
примеров,
подтверждающих
сказанное
выше.
Что бы
убедиться
в
этом,
достаточно
внимательно
прочесть
не­
ск оль ко
г азет »115.
Понятно,
что
такие
инвективы
не
могли
появиться
в
отечественной
печати
при
Ст ал ине.
115 Паустовский К .
Бе сспо рные
и
спорные
мысли
// Литературная газе­
т а. 1959. No 61. (Указ.
соч .
С . 244 -245).
308


Пиком
в
интересующем
нас
отношении
стала
статья
К.
Чуковского
«Канцелярит» («Литературная газета», 9 и 16
сентября
1961 года), давшая название явлению116 и вошед ­
шая
в
виде
отдельной
гла вы
в
книгу117.
Доклад
Хрущева
называл
ст р ашные
преступления,
да­
вал
им
эмоциональные
и
точные
оц енк и,
но
закрывал
их
пр ич ины
п елен ой
лож ных
п оя снени й,
обобщенных
в
стран­
ном
понятии
«культ личности»118.
Под обн о
э тому
Чуков­
ский
демонстрировал
точно
замеченные
речевые
явления,
но
подгонял
их
под
не
менее
фанта стич еск ое
им ено в ание
«канцелярит».
Хрущев
ссылался
на
Ленина
в
качестве
по­
люса
ст ал ински м
репрессиям,
Чуковский
—
на
Ленина
как
борца
с
«канцелярским стилем»119.
В
главе
«Канцелярит»
книг и
1962 года речь шла о том,
что
«среди нас появилось немало людей,
буквально
влю б­
ленных
в
канцелярский
шаблон,
щеголяющих
—
да же
в
самом
простом
разговоре!
—
б юрок рат иче ск ими
форма­
ми
ре чи » (Чуковский 1962, 111).
116 «...Для этой болезни он придумал новое слово
“канцелярит", кото ­
рое
вошло
в
язык
т акже,
как
“Мойдодыр", “Бармалей”
или
“Айбо ­
лит”» (Чуковская Е.
Комментарии
[ккниге «Живой
как
жизнь:
О
русском
я зыке»] // Чуковский К .
Собр.
соч.: В15
т.
Т. 4. М., 2001.
С . 578; цитировать саму книгу,
переработанную
автором
для
второ­
го
изд ания ,
мы
будем
по
изданию
первому).
117 Чуковский К .
Жи вой
как
жизнь:
Разговор
о
р усском
языке.
[М. ,]
1962. (З аметим,
что
«Разговор о .. .» —
то же
примета
«оттепели»).
Далее
—
Чуковский
1962.
118 Ср.
в
записке
нью-йоркского
корреспондента
«Правды»
Ф.
Т.
Орехо­
ва
о
беседе
7 августа 1956
г.
с
главным
ред ак т ором
«Дейли Уоркер»
о
положении
в
КП
США
и
об
отношении
к
СССР : «Обращает на се ­
бя
внимание
тот
факт,
что
Гейтс
ни
р азу
не
употребил
выражения
“культ личности"
или
“последствия культа личности”,
хотя
в
сущно­
сти
го в орил
об
это м.
Вряд
ли
это
случайность.
Возможн о,
что
он,
как
и
многие
другие
в
США ,
сч и тает
эти
выражения
“условными”,
яко­
бы
прикрывающими
боле е
серьезные
я вл ени я» (Доклад H. С.
Хруще­
ва
о
культе
ли чн ости
Сталина
на
XX съезде КПСС:
Д оку м енты.
М.,
2002. С. 778). Очевидно,
что
авт ор
записки
и
сам
п рекрасн о
сознает
«условность»
этого
выражения,
но
привычно-вынужденно
прибегает
к
«якобы» (ставшему советизмом) .
119 «С горькой иронией отзывался Владимир Ильич об этом зловредном
с т ил е .. .» (Чуковский 1962, 126).
309


Примеры
—
посетитель
ресторана
говорит
официанту:
«—
А
теперь
заострим
вопрос
на
мясе»,
дачник
на
прогулке
«заботливо спросил у жены:
—
Тебя
не
лимитирует
плащ?
Обратившись
ко
мне,
он
тут
же
сообщил
не
без
гордости:
—
Мы
с
женою
никогда
не
конфликтуем!120
Причем
я
почувствовал,
что
он
го р дится
не
только
от­
личной
женой,
но
и
тем,
что
ему
дос ту пны
такие
слова,
как
ко нфл ик тов ать,
лим ит и роват ь.
<...>
В
поезде
моло­
дая
женщина
расхваливала
с вой
дом
в
подмосковном
кол­
хозе:
—-
Чут ь
вый дешь
за
кал ит ку,
сейчас
же
зеленый
массив!
—
В
наш ем
зеленом
массиве
так
много
гри бов
и
яг од.
И
видно
было,
что
она
очень
гордится
с обою
за
то,
что
у
нее
т акая
“культурная”
реч ь» (Чуковский 1962, 111 —
112).
З афиксир ов ан
важный
момент
свежего
отношения
к
таки м
словам,
вливавшимся
в
разговорную
речь.
Говорится
о
людях,
«буквально влюбленных в канцелярский шаблон,
ще­
го ляю щих
—
д аже
в
самом
простом
разговоре!
—
бюро­
кратическими
формами
р еч и» (Чуковский 1962, 114).
И
Чуков с кий ,
и
Паустовский
улавливают
в
этом
знако­
мое
им
по
старому
в рем ени
пис арское
щеголяние
«образо­
ванностью».
Но
это
—
поверхностная
аналогия.
Ще голя­
ние
довольно
сложно
мотивировано.
К.
Чуковский
иногда
как
бы
случайно
проговаривается
о
су ти
дела:
120 Точность попадания автора книжки подтверждается тем,
что
спустя
несколько
де сятил ет ий
такая
фраза
уже
не
обращала
на
себя
вн има­
ния,
не
рез ала
слух.
310


«Официозная (к у рсив
на ш.
—
М.
Ч.)
манера
выра­
жаться
отозвалась
даж е
на
стиле
объявлений
и
вывесок.
<...> “Починка белья”
на
нынешних
вывесках
называется
“Ремонтом белья”,
а
швейные
мас тер ские
—
“Мастерски ­
ми
и н д по ши в а”121 <...> “Хлебобулочные изделия” . <...>
“Чулочно-носочные
изделия”».
Автор
книжки
видит
в
этом
«очень резко выраженный
пр оц есс
в ыт еснен ия
простых
оборотов
и
сл ов
канцеляр­
скими», и «такая “канцеляризация”
ре чи
почему-то
при­
шл ась
по
ду ше
обширному
слою
л юд ей».
Они
«простодушно уверены,
что
пал ки
—
низ кий
с лог,
а
палочные
изделия
—
высокий.
<...> “Обрыбление
пру да
ка ра сям и” <...>
Многие
из
них
упиваются
этим
жаргоном
как
в ел иким
достижением
культуры.
<...>
Это
очень
верно
по дметил
П.
Нилин.
По
его
с ловам ,
“чело­
ве к,
же л ающий
высказаться
“культурнее”,
не
решается
порой
наз ва ть
шапку
шапкой,
а
пиджак
пиджаком.
И
произносит
вместо
этого
строгие
слова:
гол овн ой
убор
или
верх ня я
о деж да”122. “ Голо вн ой у бор”, “ зелен ый
мас­
си в” <...> “гужевой транспорт”
для
эти х
людей
парад­
ные
и
щегольские
слова,
а
шапка,
лес,
телега
—
затрапез­
ные
и
б у днич ные.
Э того
мало.
Сплошь
и
рядо м
встреча­
ют ся
люди,
считающие
канцелярскую
ле ксику
ко р енной
принадлежностью
подлинно
литературного,
подлинно
научного
стиля.
<...>
И
писатель,
гнуша ющ ийс я
офици­
озными
трафаретами
ре чи,
представляется
им
плохова­
тым
писателем.
“Прошли сильные дожди”,
—
на писа л
молодой
ли те­
ратор
<...>, готовя радиопередачу в одном из крупных
к олхозо в
<...>.
Заведующий
клубом
поморщился:
121 В середине,
каж ет ся, 50-х это сокращение высмеивалось в сатириче­
ских
с ти хах: «Кто шьет в отделе индпошива
—
/ Индус,
индее ц
иль
индюк?»— М.
Ч.
122 Нилин П .
Опасность
не
там
// Новый мир. 1958. No 4.
311


—
Так
не
годится.
Надо
бы
литературнее.
Напишите-
ка
лучше
вот
э да к: “Выпали обильные осадки” .
Литературность
виделась
этом у
человеку
не
в
язы ке
Льва
Толстого
и
Чехова,
а
в
шта мпо ванном
жаргоне
ка­
зенных
б ум а г» (Чуковский 1962, 116—118).
«Литературность»
для
заведующего
кл убом
означает
оф иц иозно с ть.
Он
интуитивно
понимает,
что
по
ра дио
должен
звучать
гол ос
государства.
«Обильные осадки»
—
ближе
к
этому
голосу,
тогда
как
«сильные дожди»
—
непо­
нятно,
кто
или
от
имени
кого
это
говор ит .
Кроме
того
—
ме стн ый
начальник
ощущает
необходимость
б ольш ого
ра зр ыва
между
повседневной
речью
и
голосом
государства.
Именно
время
«оттепели», разморозив и несколько освобо ­
див
чувства,
и
да ло
почувствовать
эт от
разрыв.
Чуковский
цитирует
статью
известного
педагога
и
ж ур­
налиста
На тал ьи
Долининой
—
о
то м,
каки м
«чудовищным
кан целя р ским
языком»
пишут
лю ди
письма
в
газеты
и
журналы:
«А ведь говорят они иначе!
Но
когда
принимаются
писать
в
газету
да
еще
о
чем-то
очень
важном
в
их
жизни,
то
стараются
приблизить
св ой
язык
к
тому,
како й
они
п рив ыкли
видеть
на
страницах
печатного
ор га на »123.
Сама
Н.
Долинина
в
св ою
оче редь
оче нь
приб лизила с ь
зд есь
к
су ти
дела.
П.
Я.
Черн ых
в
своей
рецензии
на
книжку
Чуковского
осторожно
дал
намек
на
эту
суть.
Повторив
то,
что
наз ва­
но
«мнимыми»
нед уг ами
(перенасыщение речи иностран­
ными
словами,
аббревиатурами
и
в ульгари зм ам и), линг­
ви ст
напоминал:
«различные “бо ле з н и”
речи
бывают
(или могут быть)
связаны
друг
с
другом».
123 Долинина Н.
Ука з.
соч.
312


Осо бенн о
же
важна
«взаимосвязь между упомянутыми “мни мым и”
неду ­
гами
и
“подлинной”, “на с т о ящ е й”
болезнью,
тем
“депар­
таментским,
стандартным
жар го но м”,
—
цитирует
ре цен­
зе нт
автора
книжки,
—
который
в
последние
годы
“внедря ­
етс я
(!) и в наши бытовые разговоры,
и
в
пе ре писку
друзей,
и
в
школьные
учебники,
и
в
критические
статьи,
и
даже,
как
это
ни
странно,
в
диссертации,
особенно
по
гуманитарным
на укам ” (с.
128)».
У
нас
нет
объ я снени я
сл еду ющей
неточности
—
выде­
ленного
нами
курсивом
слова
(да еще с поставленным
рецензентом
вос кл ица те льным
знаком)
у
Чук ов ског о
нет.
У
нег о
на
стр.
128 — «внедрялся», и речь идет от­
нюд ь
не
о
пос ле дних
годах.
Продолжим
ц итату
из
Чуков­
ского:
«Стиль этот расцвел в литературе ( из
контекста
ясно,
что
подразумевается
литературный
язык.
—
М.Ч.)
с
се­
ре дины
30- х
годов
(вот тут-то
де йс тв ител ьно
напрашива­
е тся
в
с ко бках
восклицательный
зна к.
—
М. Ч.). Похоже,
что
в
настоящее
время
он
мало-помалу
увядает,
но
все
же
нам
еще
долго
пр иде тся
выкорчевывать
его
из
наших
га­
зет
и
журналов,
лекций,
радиопередач
и
т.
д . »124.
То
есть
—
во
всяком
случае,
не
«внедряется в последние
годы», а,
как
надеется
автор
кн иги , «мало- по малу
увядает»
в
воз д ухе
«оттепели».
«С середины 30 -х »
—
уже
достаточно
говорящее
указание.
Вернемся
к
рецензии.
«К.
И.
Чуковский,
как
и
многие
другие
авторы
<...>,
полагает,
что
и менно
это т
язык
и
ес ть
по дл инная
бо­
лезнь».
124 Там же.
С. 128.
313


К
этой
фиксации
рецензент
яв но
го тов
присоединиться.
Но
дальше
—
ва жные ,
хот я
и
не
в
по лный
го лос
выраженные
воз ра же ния:
«Называть этот действительно страшный недуг “к ан ­
целяритом
”—
значит
придавать
с лиш ком
большое
знач е­
ние
сословию
чиновников
и
канцелярской
бума ге
в
жизни
русского
языка.
П р ичины
<...>
явления,
охватывающего
различные
стороны
языка
—
и
лексику,
и
грамматику,
и
да­
же
фонетику
<...>, и разнообразные речевые стили <. ..> —
по-видимому,
надо
искать
где -то
глу бже .
Бумажный
ка нце­
лярс к ий
стиль,
мож ет
быт ь,
сам
испытывает
какое-то
вредное
воздействие
каких-то
неопознанных
“вирусов”.
<... >
Было
бы
более
точно
говорить
об
уси л ении
пр оц есса
стандартизации
яз ыка,
его
“шаблонизации”, “ ам орти за ­
ци и” (в собственном смысле этого слова,
от
французского
amortir — “ос лабля ть”, “пр иту пля т ь”, “ гаси т ь”), о приту­
плении
чу в ства
языка...»
То
ест ь
д ело
не
в
воздействии
«канцеляризмов», а в том,
что
п убли чная
речь
д авно
заст ыл а
в
готовых
фо рм ах,
окаменела,
и
все,
о
чем
пише т
Чук овск ий ,
—
только
последствия.
Вслед
за
этими
содержательными
социолингвистиче­
скими
характеристиками
шли
(в соответствии с правилами
построения
подцензурных
текстов
авторами,
желающими
пр еда ть
тиснению
нечто
для
них
значимое)
маскирующие
риторические
ходы,
за
которыми,
впрочем,
привычный
взгляд
мог
различить
и
некоторые
в ажные
обертоны:
«...о
все
б олее
утрачивающемся
уважении
к
языку,
к
его
славному
прош лому,
к
заветам
кла ссико в,
о
безот­
ветственном
от но шении
к
его
нормам
и
законам.
В
су щ­
ности,
обо
все м
этом
и
ид ет
занимательно-серьезный
ра з­
говор
в
книжке
К.
И.
Чуковского... »125.
125 Черных П.
Я.
Корней
Чуковский.
Живой
как
жизнь:
Раз го вор
о
яз ы­
ке.
М ., 1962. [Рец.
] // Русский язык в школе.
1962. No 4. С. 114.
314


«Славное прошлое»
—
это
предшествующее
советскому
времени
состояние
литературного
языка,
его
разнообраз­
ная
и
динамичная
жизнь.
Не льзя
не
вспомнить
Селищева
и
упреки
ему
Винокура
—
за
сожаление
о
разрушении
эт о­
го
«славного прошлого» .
2
Вернемся
еще
раз
к
репликам
дачников,
з ам еч енных
Чуковским.
«...Ни к огда
не
к он фли к т уем», «зеленый массив»
—
и
гордость
за
с вою
«культурную»
речь.
Жел ан ие
гов орит ь
«правильно»
можно
было
бы
истол­
ковать
как
похвальную
тягу
к
просвещению.
Но
это
не
т ак.
Мы
видим
другое
этому
объяснение.
Перед
нам и
—
результат
постепенно
развившегося
недо ­
верия,
уничижительного
отношения
советских
л юдей
к
сво­
ей
с обс тве нной
речи
—
так
же,
как
и
к
своей
жиз ни
и
би о­
гра фии
или
к
жизни
друзей
и
близких.
Ощущение
н езнач и­
тельности,
неин тер есн ос ти
сво ей
жи зни
(отсутствие ее
«общественной значимости», которая может быть припи­
с ана
только
извне,
только
властной
—
цензурующей
или
ка­
кой-либо
иной
—
инстанцией)
меш ало ,
скажем,
людям
взяться
за
мемуары
в
60-е
и
70- е
го ды
—
тогда ,
когда
это
пе­
рестало
б ыть
смертельно
опасным.
Сколько
раз
приходи­
ло сь
слы шат ь
в
отв ет
на
предложение
описать
свою
жизнь
—
«Ну,
ком у
это
мо жет
быть
интересно!»126.
Выделено
автором.
См.
также:
Романенко
Л.
П.
Канцелярит:
рито ри ­
чески й
аспект
(о книге К.
И.
Чуко в ског о
«Живой как жизнь») //
Ритор ика. 1997. No 1(4).
126 Многократные встречи с этим свойством «н аш их»
лю дей
в
го ды
службы
в
Отделе
рукописей
РГБ
—
особенно
на
фоне
мемуарист и ки
XIX века —
заставили
нас
заг ово рит ь
со
ст раниц
одн ой
из
св оих
книг
о
т ом,
как
пр ежни й
мемуарист
«не боится брать на себя суд и решать,
что
инте рес но
для
потомков,
и
суд
этот
дается
ему
легко.
У
него
нет
пре не бре жения
к
ча стн о стям,
мучительной
рефлексии
над
тем,
доста­
точно
ли
общ ез нач имо
случившееся
с
ним
и
его
близкими,
нет
того
недоверия
к
ценности
так
называемой
личной
жизни
отдельного
чело­
ве ка,
которая
сейчас
о стан ав лив ает
нередко
уже
занесенную
над
ли­
с том
бумаги
руку
челов ек а...» (Беседы об архивах .
М., 1975. С. 197).
315


Не
до ве ряя
своей,
то
есть
в
детстве
и
юности
сформиро­
вавшейся
речи,
строя
высказывание
на
таком
искусственном
для
жив ой
разговорной
(отнюдь не ораторской)
сит у ации
языке,
советский
человек
пр едла гает
автосвидетельство
(не прямое,
но
опосредованное)
лояльн ост и,
единственный
знак
своей
(мнимой)
приобщенности
к
вл ас ти.
Повторимся
—
для
того,
ч тобы
возникла
сама
мысл ь
об
эт ой
приобщенности,
должен
был
пройти
паралич
ст рах а.
Именно
тогда,
в
сер един е
50-х,
к
достаточно
шир о ким
с ло­
ям
в
какой-то
степени
вернулось
то
ощущение
власти
как
своей,
к отор ое
владело
еще
в
сер еди не
20- х
годов
персона­
жам и
р асс каза
М.
З о щенко
«Обезьяний язык», произно­
сивши ми
«надменные слова с иностранным,
туманным
значением».
Так
наз ы ваем ый
«канцелярит»
был
вполне
о жида емым
результатом
некоего
зако нчи вшег о ся
процесса.
Именно
к
началу
50- х
годов
завершилось
полное
в ымы­
ван ие
из
ре че вой
жизни
страны
разговорного
язы ка
сред­
ней
русской
интеллигенции,
в
котором
естественным
обра­
зом
переплеталась
к нижна я
речь
(с латинскими поговорка­
ми
и
проч.)
с
эле ме нта ми
народной
образной
речи.
Исчез
язык
прежней
элиты
(не властной,
но
авторитет­
ной;
той
среды,
где,
скажем,
говорили
и
писали
«надобно»,
впоследствии
полностью
вы т есненно е
синонимичным
«на­
до») —
тот
яз ык,
к
которому
тяго тел
телеграфист
Я ть,
за
что
и
пол учи л
упрек
в
желании
«свою образованность по­
казать».
В
советское
время
этот
яз ык
сначала
а)
потерял
свою
авторитетность,
зат ем
б)
став
чуда чес тв ом
(в опреде­
ленных
обс тоят ельс тв ах
—
опасным
для
жизни
носителя),
разрушился.
И
—
заменился
той
самой
устной
речью
сред­
нег о
«остепененного» (то есть заимевшего ученую сте ­
пень
—
и
о бр азо вавше го
этот
самый
неологизм)
советско­
го
специалиста,
к отора я
и
даст
материал
для
нетривиаль­
ных
выво д ов
исследователям
разговорной
речи
в
60-е
год ы
(о чем далее) .
Точно
так
же
разрушился
язык
наук
гуманитарного
ци­
кл а,
от
философии
до
литературоведения
(ср.
рассуждение
Эйхенбаума
о
об
отсутствии
научного
язык а) .
316


Авторитетным
же
(отнюдь не
—
культурно
значи­
мы м !1 27) стало именно это отчужденное от живой речи сло­
во.
До
середины
50- х
это
слово
подавляло
любы е
другие.
Рискнем
высказать
гипотезу
—
нейтрального
литературно ­
го
языка,
на
фоне
которого
формируются
разные
стили
ре­
чи,
в
советской
реальности
уже
не
было:
он
стал
идеальным
конструктом.
«...Ре че вы е
навыки
<...>
не
сменяются
вместе
со
сме­
ной
социального
состояния
инд ив идов
<... > Однако те н­
денции
таких
изм енений
да ют
о
с ебе
знать
в
виде
созна­
тел ьно й
или
неосознанной
о рие нта ции
че лов ека
на
более
престижные
образцы
речи.
Еще
не
влад ея
литературной
нормой,
он
уже
от т алк и вается
от
просторечия
как
от
“не­
правильной”,
“неграмотной”
р еч и»128.
Отталкивается
—
в
сторону
той
самой
речи,
которую
Чуковский
назвал
канцеляритом.
Итак,
на
наш
взгляд,
при
выборе
этого
именно
стилевого
регистра
сра бат ывал
не
ме­
ханизм
щегольства
культурой,
а
механизм
лояльности.
Срабатывало
желание
пр ибл изить ся
к
языку
власти
—
единственному
публичному
языку.
Говорить
«правиль ­
но»
—
то
ест ь
т ак,
как
говорят
с
партийных
три бун ,
по
ра­
дио ,
со
страниц
газет
—
в
интервью
и
просто
в
статьях.
Чем
неестественней
для
с веж его
слуха,
то
ест ь
чем
б ли­
же
к
стилистике
официального
слог а
(в терминологии Пау­
стовского
и
Чуковского
—
«бюрократический», «канцеляр­
с к ий », «иностранщина») становилась речь советского обы­
в ате ля,
тем
защищеннее
он
себя
чувствовал.
Ведь
с
это й
н еес теств енн о сти
для
моло до го
крестьянина
новой
пол и­
тической
реч и
и
начиналось
его
к
ней
приобщение
—
он
с
дет ст ва
привык ,
что
язык
церковного
богослужения,
гово­
рящего
о
важном,
не
должен
быть
полностью
понятным.
127 Напомним пояснение Е.
Д.
Поливанова:
поня тие
«политически- го с -
подствующий
класс»
не
вполне
совпадает
с
понятием
«культурно­
господствующая
группа»(см.
пр име м. 18).
-28
Крысин
Л.
П.
Социо линг вист ическ ие
ас пекты
изуч ения
современно­
го
русск ого
языка .
М., 1989. С. 103—104. Выделено автором.
317


К
т ому
же
тот
яз ык,
на
котором
он
с
дет ст ва
говорил,
вско ­
ре
стал
отвергаться
новой
властью
на
корню129.
К
началу
60-х
продолжал
существовать
—
но
вне
поля
зрения
общест­
ва,
лишь
в
частушках
и
—
вкраплениями
—
в
песнях.
А
осталось
ли
городское
просторечие,
не
за тро ну тое
канцеляритом?
Образцы
его
стали
попадать
на
обще ст вен­
ное
обозрение
в
первой
половине
60- х
—
в
песня х
Га лича :
... Доло жи ,
—
говорю,
—
обстановочку!
А
она
отвечает
не
в
такт:
—
Твой
начальничек
дал
упаковочку
—
У
него
получился
инфаркт!
и
Высоцкого:
—
Послушай,
Зин,
не
трогай
шур ин а:
Какой
ни
есть,
а
он
—
ро дн я...
...—
Ой,
Ва нь,
умру
от
акробатиков!
Как
кувыркается,
нахал!
... —
Ты
, Зин,
на
груб ость
нарываешься,
Вс е,
Зин,
оби деть
норовишь!
«Канцелярское»
слово,
именно
как
обесцвеченное
и
безвариантное,
с
послевоенных
лет
стало
в
какой-то
сте­
пени
исполнять
в
разговорной
ре чи
ту
функцию,
которую
в
20-е
годы
исполняло
слово
полублатное
(«даешь», «бра-
129 Напомним общеизвестное: «В эпоху ломки деревни —
период
колле­
к тив иза ции
—
провозглашалось
уничтожение
<...> всех проявлений
материальной
и
духовной
жиз ни
деревни.
В
обществе
распространи­
ло сь
от рица тель ное
отношение
к
говорам.
Для
самих
к рест ьян
дерев­
ня
превратилась
в
место,
откуда
н адо
было
бе жа ть,
чт об
спастись,
за­
быть
вс е,
что
с
ней
связано,
в
том
числе
и
я зык.
Целое
поколение
сельских
жите лей ,
сознательно
отказавшись
от
своего
языка,
в
то
же
время
не
сумело
воспринять
нов ую
для
них
языковую
сист ему
— лите­
ратурный
язык
— и овладеть ею.
Все
это
привело
к
п адени ю
языковой
культуры
в
об ще ств е » (Язык русской деревни:
Школьный
диалекто­
лог ическ ий
а тлас.
П особие
для
общеобразовательных
учреждений.
М., 1994. С. 6—7). Г.
Гусейнов
точно
интерпретирует
в
этом
смы сле
стихотворение
Евтушенко
«Старухи» (Д.
С.
П.: Советские идеоло­
гем ы
в
р усско м
ди ск урсе
1990-х .
М ., 2004. С. 9).
318


тиш к а », «шамать»): стало знаком лояльности,
свойскости
говор ящ его
по
отношению
к
власти.
Но
и
в
письменной
(печатной)
речи
оно
должно
было
успокоить
бдительность
цензуры
и
при
необходимости
дат ь
возможность
автору
высказать
«в упаковке»
нечто
для
него
важное.
3
Прежнее
живое
и
богатое
литературное
слово
само
по
се бе
—
вне
со дер ж ания
высказывания
—
с
начала
20-х
св и­
детельствовало
против
говорящего
как
«слишком грамот­
но г о» (это свойство актуализировалось во время второй
мир ово й
войны
—
ср.
«Случай на станции Кречетовка»
А.
Солженицына;
заглавие
дано
по
первой
публикации).
После
середины
50- х
такая
функция
в
значительной
мер е
ослабла,
да
и
сам о
сл ово
поч ти
исч ез ло
из
звучащей
речи.
Но
неожиданно
возникли
его
вкрапления
в
уже
сформиро­
вавшуюся,
отличную
от
него
устную
ре чь
—
с
возвращени­
ем
в
кр упн ые
город а
из
л агер ей
и
укрытых
в
сибирской
и
дальневосточной
глуши
мест
ссылок
немалого
чи сла
тех,
кто
сохранил
в
ка ко й-то
ст епени
речь,
полученную
в
доре­
во люционно й
семье.
Не
можем
не
привести
глубокое,
многое
объясняющее
(при необходимости для автора выражаться прикровенно)
суждение
М.
В.
Па но ва:
«Судьбы языковой нормы во многом зависят от спосо­
бов передачи и усвоения литературного языка. До рево­
люции в усвоении языковых норм первостепенную роль
играли семейные традиции. Круг интеллигенции, кото­
рая являлась носителем литературного языка, был соци­
ально замкнут и относительно неподвижен. Навыки ли­
тературного говорения передавались из поколения в по­
коление примерно так же, как передаются навыки
диалектного говорения. <. ..> И вот этот узкий круг носи­
телей литературного языка распахнулся, вобрав в себя
массы людей, которые упорно усваивали новые нормы ре­
чи, отказываясь от диалектного и просторечного говоре­
319


ния. Семейные традиции перестали быть основным сред­
ством передачи навыков речи. Кн и га
превратилась
в
пер ­
в ого
учи тел я
яз ыка » (курсив наш).
Дос та точн о
задать
себе
вопрос
—
какого
рода
книги
становились
учителем
языка
для
тех,
кто
с
де тств а
при­
уч ен
был
к
«диалектному и просторечному говорению»,
как
секрет
«канцелярита»
откроется
сам
собой.
Эти
кн и­
ги
были
по
б ольше й
части
газетами,
заключенными
в
пе­
реплет,
—
пособиями
для
многочисленных
«университе ­
тов
—
марксизма-ленинизма»
и
т.
п.
(недаром первой из
задач
изучения
литературной
нормы
М.
В.
Панов
называ­
ет
изучение
«влияния на формирование современной ли­
тературной
норм ы
языка
политической
публицистики»).
Мы
не
сомневаемся,
что
и
сама
«книга»
у
Панова
—
в
не­
малой
сте пе ни
эвфемизм
«газеты» (т .
е.
политической
публицистики
).
Он
фиксирует,
что
ориентация
«на книгу как на глав­
ног о
учителя
языка
обусловила
массовое
проникновение
элементов
книжной
ре чи
в
разговорную,
нечеткое
разгра­
нич ение
разговорных
и
книжных
норм
яз ыка ».
Хотя
эту
не че ткос ть
р а згр анич ения
автор
считает
«очень характер­
ным
для
20и30-х
г о дов», но тенденция не прекратила сво ­
его
действия
—
на об орот,
дал а
эти
странные
плоды: «зеле­
ный
массив»
в
живом
разговоре130.
Панов
отмечает,
что
«рядом с книгой стало радио»
и
что
его
в лияни е
на
звучащую
речь
может
стать
«главен ­
ствующим».
Ре чь
уже
не
о
радиоагитпропе
20- х
годов
—
о
ра сшир ив ших ся
возможностях
«влияния сценической
речи
на
общие
язы ков ые
н о р мы » \Панов 1962, 5—6).
130 Того же рода примером открывается вышедшая в том же 1962
году,
что
и
«Живой как жизнь», и так же составившаяся из выступлений
в
«языковой»
дискуссии
книжка
А.
Юго ва
(мы оставляем здесь
в
стороне
больш ие
идеологические
расхождения
авторов):какдве
св идет ельни цы
в
нар одном
суде
—
се дая
лифтерша
и
молодая
сек ре­
тарша
— по-разному
отвечают
на
во пр ос,
из-за
че го
испортились
от­
ношения
меж ду
их
соседями
—
“Право,
не
знаю"
и
“Абсолютно не
в
курсе
дела!"»(ЮговА.
Судьбы
родного
слова. [М., ]1962. С. 3).
320


В
конце
40- х
—
50-е
годы
радиопрограммы
дейст вит ел ь но
были
насыщены
театральными
постановками
—
ив
первую
очере дь
это
был
классический
репертуар
Малого
театра
и
МХАТа.
Задавленные
в
первые
советские
десятилетия
языковые
традиции
«приличных семей»
теперь
предлага­
ли сь
обществу
со
сце ны
академических
театров...
Именно
эта
мозаичность
бы ла
чертой
первого
послеста-
линск ог о
десятилетия.
В
1962 году в ноябрьском номере «Нов ого
мира»
печа­
талась
первая
повесть
никому
не
ведомого
Со л жениц ына,
где
событием
был
сам
язык,
освобожденный
от
речезамени-
телей
учебников,
газет,
докладов,
от
воляпюка
учрежденче­
ских
кабинетов
и
кор ид оров,
а
так же
и
от
жаргона
«полу ­
инт ел лиген т ны х» (используя зощенковское слово)
по сиде­
ло к.
Ра зом
—
с
мгновенностью
удара
—
слетали
и
уже
накопленные
за
почти
десятилетие
по сле
смерти
Стал ин а
и
в
беллетристике,
и
в
литературной
критике
пласты
огово­
рок,
умолчаний,
ино ска заний ,
подразумеваний131.
И
в
той
же
самой
журнальной
книжке
помещена
был а
статья
тол ь­
ко
что
вошедшего
в
редколлегию
уже
знаменитого
журна­
ла
В.
Лакшина,
в
которой
л ибер ал ьная
м ысль
был а
плотно
упакована
в
оболо чку
советизмов,
привычно-лицемерных,
демагогических
сентенций
и
подразумеваний:
«В те годы восстановление социалистической законно ­
сти
и
ленинских
норм
партийной
жизни
оздоровляюще по­
действовало на психологию людей, побудило думать сме­
лее, шире, мужественнее. < ...>
Кстати, вправе ли мы считать, что доверие не просто
отвлеченная моральная истина, а идея социалистическая?
Думаю, что вправе. Социалистическая мораль, основанная
на общественном равенстве и самоуважении, впитывает
в себя все лучшее, человеческое, благородное, что было вы­
работано в общении людей веками. < ...> И когда в новой
программе мы читаем, что человек человеку — друг, това­
рищ и брат, — это звучит как торжественное провозгла-
131 См.
об
эт ом
в
нашей
статье
1990года«Сквозь
звезды
к
терниям».
И
Новые
работы
321


шение идеи доверия между людьми и приговор лживой по­
дозрительности»132.
Публичная
речь
отставала
от
литературы
—
х отя
бы
от
упоминавшегося
ра сск аза
А.
Яшина
«Рычаги», автор кото­
рого
еще
в
1956 году сумел взглянуть на эту речь со сторо­
ны.
УШ. Поляризация языка
1
Рецензия
П.
Я.
Черных
на
книжку
К.
Чуковского
—
од­
на
из
страниц
той
работы
осмысления
«русского языка со­
ветского
о бщ ест в а», которая интенсивно была начата в по -
сл ест али нские
годы.
Тема
выдвинута
был а
в
1958 году
В.
В.
Виноградовым
и
С.
И.
О жего вым133 и в дальнейшем
стимулирована
в
первую
очередь
М.
В.
Пановым.
Авторы
работы,
вы по лня вше йся
под
его
общей
редак­
ци ей,
зафиксировали
(едва ли не впервые в советской пе­
чат и), что
«в 30-е годы начинается укрепление и стабилизация
норм литературного языка (читай —-
того самого языка
советской цивилизации, которой и посвящено наше пове­
ствование.
—
М.
Ч.). В связи с этим происходит некото­
рая нивелировка речи...» .
Несмотря
на
это,
в
то
же
самое
время
некоторые
п ро­
сторечные
и
д иал ектны е
слова
«незаметно»
становятся
132 Лакшин В .
Доверие:
О
повестях
Пав ла
Нилина
// Новый мир. 19 62 .
No
11. С. 229, 235-236.
133 См.: От авторов //
Лексика
современного
русского
л ите ратур ног о
яз ыка
/ Русский язык и советское общество:
Социолого-лингвисти­
чес кое
иссл едо ва ние
/ Под ред.
М.
В.
Панова.
М., 1968. С. 5. Далее —
Р ус ский
язык
и
советское
общество.
322


«достоянием всех или большинства говорящих на ли­
тературном русском языке» (среди примеров —
коржик,
половник,
расческа,
ушанка),а«в50-е
—
60-е годы снова
(!—
М.
Ч.) наблюдается некоторая раскованность в рече­
вом использовании нелитературных слов и оборотов <...>.
Постепенное вовлечение просторечных слов и оборотов
в литературную речь (подразумевается, судя по приме­
рам, письменная печатная речь.
—
М.
Ч .) связано часто
с таким их употреблением, которое не обусловлено ника­
кими специальными целями стилизации, речевой характе­
ристики персонажей и т. д. » —
приводятся
примеры
из
газет:
отирался,
ве рховод ить,
ма­
лость,
за бар ахли ть,
вых од ит
боком
(Русский язык и со ­
вет ско е
об ще с тво, 61—64).
Намечались
первоначальные
очертания
того
явления,
кото рое
предстанет
вскоре
в
материалах
широкого,
но
по
условиям
времени
недостаточного
по
вы вода м
социолин­
гвист ич ес к ого
обследования.
В
60-е
го ды
лингвисты
решили
выяснить
доподлинно
—
т.
е.
на
основе
запи сей
живой
речи,
в
отл и чие
от
пр едшест ­
вую щих
исследований,
—
«как говорит в условиях неофи­
циального
общения
образованный
горожан и н
—
носитель
литературного
я з ы ка»134. Выбрана была для изучения речь
жи т елей
дву х
самых
больших
городов
—
Мо сквы
и
Пет ер­
бурга
(тогдашнего Ленинграда), чтобы отгородиться,
на­
сколько
возможно,
от
влияния
диалектов
и
просторечия.
Результаты
исследования
оказ а лись
неожиданными
«и для
самих
авторов»
—
привели
их
к
выводу,
что
русский
лите­
ратурный
яз ык
«существует в двух разновидностях
—
ко­
дифицированной
(КЛЯ)
и
разговорной
(РЯ)», и различия
между
ними
«столь существенны,
что
это
позволяет
их
рассматривать
как
разные
языковые
си сте мы »; «Носитель
литературного
язы ка
(один и тот же человек!) в разных
условиях
общения
пользуется
то
одной,
то
другой
систе-
134 Земская Е.
А.
Яз ык
как
деят ель ност ь :
Морфема.
Слов о.
Речь.
М.,
2004. С. 239.
11*
323


м ой »; с некоторым недоумением автор фиксирует: «В пред­
шествующих
работах
к
таким
в ыв одам
исследователи
не
приходили»135.
Но
эти
яз ыков ые
явления
в ряд
ли
вообще
могли
прояс­
ниться
раньше.
Вновь
п одче ркне м
—
в
послесталинские
годы,
именно
ког да
слова
официальной,
публичной
речи
потеряли
значе­
ние
смертельной
угрозы,
появился
реальный
объект
иссле­
дования:
спонтанная
речь,
без
специальной
игры
говоряще­
го
«на публику»
—
т.
е.
на
предполагаемого
в
любой
по чти
компании
осведомителя.
Во зн икла
возможность
наблю­
дат ь
сам
пр о цесс
говорения
—
поскольку
лю ди
стали
более
или
менее
безбоязненно
и
свободно,
не при нуж ден но
гово­
рить
между
собой
и
д аже
позволять
записывать
разговор
на
магнитофон.
При
жизни
Ста ли на
и
то,
и
тем
более
д ру­
гое
было
практически
невозможно
(за исключением,
разу­
меется,
тайной
запис и
сотрудников
КГБ).
Именно
это,
ср еди
прочего,
им ел
в
виду,
надо
думать,
М.
В.
Панов,
ко­
гда
го вори л
о
труд но стя х
изучения
«современного разго ­
вор но го
стиля,
его
изменений,
его
но рм », поскольку
«этот стиль в своих наиболее чистых и специфических
формах проявляется только в обстановке непринужден­
ного и естественного общения; внесение любых, даже са­
мых незначительных, искусственных условий в общение
неизбежно спугнет разговорную речь, во всяком слу­
чае — сузит ее возможности» (Панов 1962, 7).
В
н овой
ситуации
и
взгляд
лингвиста-наблюдателя,
не
деформированный
социальными
обстоятельствами,
пол у­
чил
возможность
дистанцированного,
остраненного
в иде­
ния
своего
объекта.
Тогда
и
стала
очев ид ной
глубокая
де­
формация
устной
(разговорной)
речи
советских
людей
—
носителей
литературной
языковой
нормы.
То гда
же
возни­
кли
и
но вые
наблюдения
над
носителями
того,
что
лингви­
сты
определяют
как
«городское просторечие».
135 Там же.
С. 239-240.
324


Од ни
и
те
же
обстоятельства
дали,
та ким
образом,
тол­
чок
и
газетной
дискуссии
1953- го
—
начала
60-х
о
«чистоте
язык а» (с большим количеством читательских откликов),
пик ом
которой
стало
введенное
Чуковским
понятие
«кан­
це ля рита », и началу академических исследований разго ­
вор но го
литературного
рус ского
язы ка
(или «неподготов­
ленной
устной
неофициальной
ре чи
носителей
литератур­
н ого
я зы ка»136: для наших целей наиболее важны здесь
слова
«неподготовленной»
и
«неофициальной»).
И
г азе тная
дискуссия,
и
академические
исследования
вс кр ыли
—
разными
методами
—
од но
и
то
же
явление:
пропасть,
возникшую
м ежду
КЛЯ
и
РЯ,
—
резкие
измене­
ния
в
устной
неофициальной
речи
носителей
русского
язы­
ка
на
советском
пространстве137—
ее
огрубление,
повы­
шенная
эллиптичность,
редукция
разного
род а
и
т.
п.,
что
и
привело
к
фиксации
ли нгв ист ами
второй
язык ово й
сис­
тем ы
—
разговорной138.
Представляется,
что
име нно
категоричность,
импера­
тивность,
непреложность,
а
вместе
с
тем
окостенелость
(амортизация в точном смысле слова,
по
выражению
П.
Я.
Ч ер ны х), лишенность динамики советской офици­
альной
публичной
устной
речи,
практически,
повт ор им,
равной
письменной
(доклады и выступления на собраниях
в
пр еделе
не
отличались
от
газ ет ных
ст ат ей), в одних слу­
чаях
прямо
в ела
к
необычно
резкой
поляризации
формаль­
ной
и
неформальной
речи,
в
других
—
способствовала
ей
в
ряд у
других
факторов.
Чук овс ки й,
например,
впрямую
связывал
по явле ние
школьного
«полублатного языка»
с
тем,
что
детям
«опосты-
136 Там же.
С. 239.
137 Впоследствии,
ког да
открылись
границы,
мы
лично
имели
во змож ­
нос ть
убедиться
в
сохранности
устн ой
реч и,
ск аж ем, «харбинских»
русских,
переехавших
в
середине
30-х годов из
Китая
в
США.
См.
работы
Е.
А.
Земской
о
язык е
русской
эм игра ции.
138 Ср.
проницательное
у каз ан и е: «Разговорная речь в значительной
с тепен и
обособилась
от
ост аль ных
стилей
язык а.
Чтобы
начать
пла­
номерное
исследование
этой
речи ,
над о
организовать
систематиче­
с кую
ее
запись,
собирание
массовых
ф ак тов » (Панов 1962, 8).
325


де ли»
фразы
из
учебников
литературы
—
«типичные пред ­
с тав ит ел и», «наличие реалистических черт», «показ отри­
цательного
ге ро я», «в силу слабости мировоззрения»
—
т.
е.
другой
полюс:
«Дети как бы сказали себе:
—
Уж лучше мура и потрясно, чем типичный предста­
витель, показ и наличие» (Чуковский 1962, 194).
Так
в
описанном
Н.
Долининой
эксперименте
старше­
кла ссник и
обнаружили,
в
сущности,
что
ниша
между
«ти­
пич ный
пр едста вит ел ь»
и
полублатным
языком
н ичем
не
заполнена.
Там
—
пустота
—
то
самое
«безмерно большое,
покамест
пустое
и
не
за нят ое
м ес то», о котором пишет
в
1958 году Пастернак.
2
К.
Чуковский,
не
имея
возможности
(да в тот момент,
до
поя вле ния
А.
Со лж еницы на
и
вс т упле ния
Л.
К.
Чу ковс кой
в
прямую
бор ьбу
с
советским
официозом,
и
надлежащего
внутреннего
ресурса
для
этого)
печатно
охарактеризовать
всю
советскую
ситуацию,
выгораживает
куски
советского
пространства
для
обличения
и
транслирует
те
голоса
заго­
ворившей
России,
к от орые
доносятся
непо ср едст венно
до
него:
«Отовсюду слышны голоса, что до недавнего времени
изучение литературы превращалось у нас в унылое зазуб­
ривание готовых формулировок и схем...» (Чуковский
1962, 104).
И
ему ,
и
его
читателям
более
или
менее
ясн о,
что
«унылым зазубриванием готовых формулировок»
про­
никнуто
всё
изучение
гуманитарных
предметов
как
в
средних,
так
и
в
вы сших
учебных
заведениях
и
все
во­
обще
публичное
говорение;
надеялись
хотя
бы
немного
улучшить
дело.
326


Оц еним
суждение
о
языке
школьников
одной
из
чита­
те ль ниц
статей
Чуковского:
«Страшно не то, <...> что молодежь изобретает осо­
бый жаргон. Страшно, когда, кроме жаргона, у нее нет
ничего за душой. Я тоже была “молодежью” в 1920—1925
годах, у нас тоже был свой жаргон, пожалуй, похуже те­
перешнего. < . ..> Но это была наша игра: у нас “за душой”
была ранее приобретенная культура. Если человек с дет­
ства знал Льва Толстого, Чехова, Пушкина, Диккенса, он
мог, конечно, баловаться жаргоном, но ему было что пом­
нить... Если же помнить нечего, если человек знает только
жаргон и не имеет представления о подлинной человече­
ской речи... »
—
то
есть
влад ее т
только
РЯ
и
советской
пуб личной
ре­
чь ю139.
Записи
исследователей
РЯ
делались
в
60-е
и,
видимо ,
на­
ча ле
70- х.
Разговорная
речь
этого
времени
—
разболтан­
ная,
небр еж ная ,
со
множеством
неряшливых
построений,
которых,
во
всяком
случае,
не
допускали
в
свою
речь
люди
начала
XX века,
знавшие
с
детства
классиков
и
владевшие
литературной
нормой
—
возможно,
еще
и
в
30—40-е
годы,
хотя
неизвестно,
насколько
отступали
они
от
своих
норм
в
сер едине
30- х
или
в
конце
40-х
годов.
В
те
годы
еще
со­
хранялось,
как
нам
представляется
по
косв енным
источни­
кам
(хотя бы по родственной и дружеской переписке тех
ле т,
повествованию
многочисленных
мем уари с тов ), опре­
деленное
двуязычие
в
обществе
—
публичная
речь
была
уже
советской
или
с
большими
вкраплениями
советского,
а
ча­
стное
общ ен ие
образованных
люд ей
отличалась
как
от
официозной
речи,
так
и
от
п рос торе чия
—
ненормирован-
139 Чуковский К.
И.
Указ.
соч.
С. 106. Ср.
слова
П.
Я.
Ч ерных
об
уваже­
нии
«к заветам классиков», а также Ю .
Д.
А преся на: «...B результате
с емид есят и
лет
идеологического
на сил ия
над
культурой
б ыло
почти
полностью
эли ми ниро в ано
влияние
на
язык
высокого
искусства
сл о­
в а» (Материалы почтовой дискуссии по проблеме «Состо ян и е
ру с­
ско го
язы ка ». М., 1991. С. 38).
327


ной
разговорной
речи
людей
малообразованных140.
Пола­
гаем,
что
соотношение
КЛЯ
и
публичной
речи
советского
вре ме ни
остается
ва жнейш ей
не
только
не
решенной,
но
еще
не
поставленной
проблемой
лингвистики.
В
последние
ст ал инские
годы
явно
у быв ает
из
слыши­
мого
оби ход а
сохранявшая
очертания
литературного
яз ыка
разговорная
речь
ср едн ей
русской
интеллигенции
(собст­
венно,
в
н емал ой
ст епе ни
вместе
с
ее
носителями
—
«по ­
вторниками», т.
е.
арестованными
повторно), где книж­
ность
(латинские поговорки etc) переплеталась с элемента­
ми
народной
образной
реч и.
Ее
все
больше
замещала
у ср едненная ,
сте рта я
ре чь,
пропитанная
элементами
го­
р од ских
(вплоть до блатного)
жаргонов
и
бюрократиче­
ского
яз ыка
—
к
нему
как
бы
терялась
чувствительность,
как
и
чувствительность
к
просторечной
грубости
в
сугубо
официальной
речи141.
А
в
то
же
время
шло
сужение
си но­
ни ми чески х
возможностей
—
иначе
чем
объяснить
ши ро­
кое
внедрение
в
речь
об ра зован ных
людей,
скажем,
глагола
общаться
одновременно
с
жалобами
на
невозможность
его
заменить
(это относится и к автору данной работы)? Или
п ос т епенно
—
все
более
неумеренно
широкого
употребле­
ния
наречия
и
прилагательного
нормально,
нормальный?
140 Сошлемся на Л.
Крысина,
к оторы й
в ыделя ет
два
ти па
прост оре чия
—
связанная
с
диалектами
реч ь
г орож ан
старшего
возраста,
не
имеющих
обр аз ован ия
(или имеющих начальное), и речь горожан среднего
и
молодого
возраста
с
незаконченным
средн и м
образованием,
чья
речь
лишена
диалектной
окраски
(Крысин Л.
П,
Социолингвистические
ас­
пекты
изучения
современ н ого
русского
языка.
М., 1989. С. 56).
141 См.
примеры
на
«вовлечение просторечных слов и оборотов в лите­
ратурную
р ечь », не обусловленное «н и как ими
специальными
целями
стилизации,
р ечевой
характеристики
пе рсо на жей
и
т.
д.» — сегодня,
в
непо дц ен зурных
условиях,
мож но
был о
бы
о пред елить
эту
ц ель
как
сознательную
государственную
политическую
грубость,
нап р авлен­
ную
в ов н е: «Владелец сей длинной аристократической фамилии из­
вестен
т ем,
что
долгое
в ремя
от ирал ся
в
США...» (из«Комсомоль­
ск ой
пр авд ы», 10 сент. 1953), «А наши партнеры,
при з н авая,
что
со­
отношение
сил
изменилось
не
в
их
пользу,
все
еще
хотят
верховодить
в
международных
орган ах.. .» (из «П ра вды», 1961) (Русский язык
и
советское
общество, 63.
Курсив
ав то ров). В последние годы эта
сознательная
грубость
на
глазах
возвращается
в
яз ык
власти,
н ачи­
ная
с
самых
верхних
ее
этажей.
328


Нечто
близкое
(при разных исходных позициях)
п ро­
исх од ит
с
выходцами
из
деревни.
Состоявшаяся
в
1920—
30- е
год ы
замена
их
образной
крестьянской
речи
«обезь ­
яньим
языком»
начала
сложно
с казы вать ся
и
на
реч евом
поведении
дру гих
сл оев
населения:
в
условиях
зн ачи т ель­
ной
перемешанности
населения
эти
сл ои
—
взаимопрони­
кае мы; «разноязычные»
лю ди
вынуждены
к
средневековой
коммуникации,
и
со х р анение
«правильной»
ре чи
ее
за­
трудняет.
Сказывалось
и
отсутствие
гражданского
обще­
ства,
а
знач ит
—
площадок
для
свободных
ди ску ссий
и,
со­
ответственно,
условий
для
выработки
индивидуальных
ма­
нер
публичной
речи.
Записи
исследователей
разговорной
речи,
делавшиеся
в
60-е
годы
г лав ным
образом
среди
люд ей
с
высшим
обр а­
зованием,
зафиксировали,
ср еди
прочего,
уродливые
с ло­
вообразования
—
«У вас хорошая картошница...» (о жен ­
щине,
продающей
«с доставкой на дом»
картошку),«Меня
губит
бесстолье.
Я
без
стола
не
могу
работать».
Цитируя
эти
примеры,
мы
в
1972 году в осторожных формулиров­
ках
подцензурного
печатного
текста
пытались
передать
свою
оценку
ситуации142.
Оторвавшись
от
живой
образности
народной
речи,
этот
ре че вой
пласт
сторонился
и
заведомо
офи ци озн ого, «хо­
зяйского»
слова,
идеологическую
и,
возможно,
эстетиче­
с кую
чуждость
которого
носители
среднеинтеллигентной
речи
с
середины
50- х
достаточно
хорошо
ощущали.
Это
от­
личило
их
от
выш еу помя нут ых
носителей
городского
про ­
сторечия
, скорее стремившихся к нему притулиться,
—
142 «Рискнем высказать предположение,
что
это
та
свобода
обращения
с
язы ко м,
которая
ид ет
от
бедности.
С ре дняя
г ородск ая
интелли ген ­
ция
обладает
сейчас
дов оль но
узким
запасом
л екс ики,
сосредоточен­
ной
к
том у
же
в
немногих
сферах
(профессия; “культурное развле­
чение" — кино,
книги;
быт
— отсю да
“безмагазинные”
ку ски
улицы,
“безнянье”
и
пр оч.).
Средства
н ар одной
образности,
богатейший
пласт
н ар одной
лексики
—
все
это
для
нее
в
значительной
с тепе ни
утрачено...» (из нашейстатьи«Заметки
о
языке
с овр емен ной
пр о­
з ы», напечатанной в «Н ов о м
м ире », 1972, No 1; см.: Чудакова М.
Из­
бран н ые
работы.
T. 1. Литература советского прошлого.
М. , 2001.
С. 274).
329


именно
в
этом
их
ст р ем лении
и
кро етс я,
как
уже
говори­
л ос ь, «разгадка»
канцелярита.
IX. Ирония и мат
1
Стандартизация,
остановленность
публичной
советской
речи,
ее
категоричность,
императивность,
непреложная
ав­
торитетность
—
при
нараставшем
ощущении
идеологиче­
ской
выхолощенности
(еще одно из значений зафиксиро ­
ванной
Пастернаком
«пустоты») и чуждости « о б ычны м»
носителям
русского
языка
—
вело
к
отталкиванию
от
нее
с
большой
силой.
И
находящаяся
на
другом
полюсе
непуб­
личная
разговорная
речь
приходила
при
этом
в
столь
ха о­
тическое
состояние,
что
это
заставило,
как
мы
в иде ли,
пра­
вом ер но
з аго во рить
о
другой
языковой
системе.
Ли тера тур ный
язык
в
течение
нескольких
десятилетий
применения
его
в
публичной
сфе ре
получил
тако й
сильный
отпечаток
официозности
(= советскости), что с середины
50- х
людям
уже
пр ети ла
м ысль
об
использовании
его
в
раз­
гово рно й
речи
в
дом аш нем
и
дружеском
кругу.
К
этому
же
времени
(мы имеем в виду 50-е
годы )
уже
давно
б ыла
потеряна
жи вая
связь
носителей
литературного
язы ка
с
письменными
источниками
предшествующей
куль­
тур ы
—
фило со фским и,
публицистическими
текстами,
и
да­
же
в
немалой
степени
—
с
кл ассич еско й
литературой.
Эта
с вязь
разрывалась
еще
в
шк оле
благодаря
яз ыку
и
методоло­
гии
учебников
литературы
(продемонстрированному в кни­
ге
Чук ов ск ого).
Размывание
же
культурной
почвы,
переставшей
подпи­
тывать
языковые
ресурсы,
п ри вело
к
размягчению
той
о бо­
лочки,
к отора я
заставляет
образованного
человека
дер -
143 «Если в XVIII—XIX
вв.
пр осто реч ные
элементы
проникали
в
лите­
ратурный
яз ык
главным
образом
через
художественную
ли терат уру,
а
между
устной
речью
образованных
люде й
и
просторечием
сущест­
вовала
четкая
и
определенная
гра нь,
пере ход ить
ко тор ую
носи т ель
330


жать ся
в
пр о цессе
любого
общения
в
пределах
литератур­
ной
речи143.
Во зникла
прони ца ем ос ть
перегородок
между
просторе­
чием
—
и
норм атив ной
речью.
Ведь
уже
немалое
количест­
во
лет
предполагалось,
что
все
мы
—
в
первую
очередь
со­
ветские,
не
разделяемые
на
сословия
и
даже
сло и.
Совет­
ское
заполнило
и
обволокло
в се.
Нач ина я
с
середины
50-х,
в
го ды
«оттепели», окаменев­
шие
синтагмы,
по-прежнему
занимавшие
с вое
ме сто
в
пуб­
личном
официозном
языке,
но
омертвевшие,
толкали
но сит е­
лей
языка,
тонко
ощущавших
это
изменение,
к
смазанно му ,
с
полуироническим
оттенком
их
употреблению
—
полу пуб -
личному,
а
зат ем
и
публичному.
Советизмы
заражали
речь,
не
давая
от
се бя
ос вобод ит ьс я.
Могут
возразить
—
ирониче­
ско е
употребление
советизмов
не
с
оттепели
началось:
еще
в
1934 году Ильф и Петров вписывали в свой текст лозунги:
«Все на выполнение плана по организации кампании борьбы
за
по д мет ание», «Позор срывщикам кампании борьбы за
под ме та ние »144. Но,
во-первых,
инт енц ия
б ыла
иной:
их
ир о­
ния
бы ла
(должна была быть,
по
мысли
авторов)
конструк­
тивной,
они
надеялись
улучшить
со ветск ий
мир.
А
во-вто­
ры х,
это
было
в
немалой
степени
их
(вслед за Михаилом
Зощенко,
хотя
и
в
другом
ракурсе)
ли те рату рным
откры­
тием
—
их
читатели
это й
иронией
не
рас по лаг али.
Только
во
второй
половине
XX века эта ирония,
во-пер­
вы х,
залила
немалую
час ть
«оттепельной»
литературы
—-
спл ошь
и
ряд ом
без
специальной
художественной
фу нк­
ци и145, предваряя этим стёб.
Во-вторых,
она
вышла
за
пределы
литературы
и
разлилась
по
в сей
поверхности
ли-
ли те ратур ног о
языка
мог
только
с
риском
н ав лечь
на
себя
осуждение
общества,
то
теперь
весьма
гибки
и
разнообразны
способы
созна­
тельного
использования
просторечных
единиц
в
устной
литератур­
ной
реч и
(с целью словесной игры,
шутки,
каламбура
и
т.
п.)»(Кры­
сий
71. П.
Ука з.
с оч.
С. 99).
144 Дневная гостиница //
Ильф
И ., Петров И.
Собр.
с оч.
в
5т.
Т. 3. М.,
1961. С 323.
145 В свое время А.
П.
Ч удак ов
и
я
з афикс иров ал и
это
новое
явл ен ие
в
нашей
статье
«Современная повесть и юмор» (Новый мир. 19 67.
No 7).
331


тературной
разговорной
речи.
Применявшие
ее
уже
ни
в
ко ей
ме ре
не
надеялись
улучшить
советский
строй.
2
Что
же
за
ре чь
сформировалась
в
конце
50- х
—
60-е
го­
ды
и
продолжала
функционировать
в
общих
очертаниях
до
ко нца
советской
власти?
Можно
б ыло
бы
сказать,
не
боясь
натяжек,
что
это
был а
лишенная
силы
и
темперамента
даже
в
лексическом
пласте
речь
людей,
от
ко то рых
ничто
не
за­
висит
в
жизни
их
со бст венн ой
страны.
Вернемся
к
нашему
пр име ру
с
«буржуазным предрас­
судком».
Он
демонстрирует:
слова
в
публичном
язык е
со­
ветской
цивилизации
так
про чно
связались
с
навязанными
им
соседями,
что
уже
трудно
б ыло
—
после
нескольких
де­
сятилетий
верчения
в
кругу
одн ого
и
того
же
сл ова ря
—
вы­
п ута ться
из
речевой
пау т ины
и
употреблять
слово
в
его
обыч ном
словарном
значении.
Любопытны
будут
данные
не
так
давно
изданного
«Рус ­
ско го
ассоциативного
сл о в ар я», который стал результатом
анкетирования
студентов
(с родным языком
—
русским)
первых-третьих
курсов
ра з нопро фильных
вузов
вс ех
регио­
нов
России.
Уча ст ник
эксперимента,
получив
некую
ан кет у,
дол жен
быстро
ее
заполнить,
написав
против
каждого
с лова
(«стимула») «только одну,
первую
пришедшую
ему
на
ум
ас­
социацию
—
реакцию,
вызванную
э тим
стимулом»146. В ис­
следуемом
пери од е
(опрос шел в течение десяти лет
—
1988—
1997 гг .)
сло во
предрассудок
уже
ни
разу
не
повлекло
за
со­
бою
ассоци ацию
(«реакцию») буржуазный,
тогда
как
буржуазный
да ло
7 ответов с ассоциацией предрассудок147 —
при
том
что
в
Сл ов аре
У шак ова
в
статье
«предрассудок»
пример
«буржуазный п .»
стоит
пер вым,
а
в
Академи ч еско м
(том 11
вышел
в
1961 году)
—
четвертым
(цитата из Горько­
г о ): на исходе советского времени цепь разомкнулась.
Хотя
146 QT редакции //
Русский
ассоциативный
словарь.
В
2т. T.1. От сти­
м ула
к
реакции.
М., 2002. С. 5.
147 Там же,
с. 503, 71.
332


нельзя
не
учитывать
того,
что
в
словарях
советского
време­
ни
ста вка
бы ла
на
официальную
ре чь,
а
в
Ассоциативном
—
на
спонтанную,
сдвиг
все
же
очевиден.
При
эт ом
борьба
до стр аив ае тся
ассоциацией
за
мир
(бесспорный советизм)
столь
же
часто,
как
ассоциациями
дзюдо
и
с амбо
(немало ассоциаций
—
классов,
классовая),
строитель
—
сам ое
большое
число
ассоциаций
—
комму­
низма,
С
немалы м
количественным
отр ывом
от
него
дальше
идут
естественные,
казалось
бы,
для
«нормальной»
языко­
вой
с реды
ассоциации
кирпич,
дом,
раб оч ий,
кас ка,
А
в
чис­
ле
е динич ных
ответов
наряду
с
высотник,
города,
маляр,
рабочая
одежда,
школы,
экскаватор
по явл яются
и
бу дущ ее,
светлое
бу дущ ее,
социализма,
т.
е.
реликты
советизмов.
Характерно,
что
на
слово
активный
самое
большое
число
реакций
—
ком сом о лец
—
свидетельство
того,
как
глубоко
пустила
корни
советская
порча
языка.
Пол о жител ь ный
—
первая
по
количеству
реакция
герой:
су губо
школьная
совет­
ская
синтагма,
не
сходившая
со
страниц
советского
квази­
литературоведения
с
40- х
годов
и
застрявшая
в
памяти
с ту­
дентов.
(Кстати сказать,
в
большой,
на
две
с
лишним
колон­
ки,
статье
на
это
сло во
в
Акад емич ес ко м
словаре
(том вышел
в
1960 году)
примера
пол ож ите л ьный
герой
нет ).
Эти
примеры
лишь
репрезентируют
сотни
и
более
дру­
гих
случаев
—
на пр им ер , «голое администрирование»148;
«безродный космополит», где оба слова оказались искале ­
ченными
совместным
пе йор а тивно
окрашенным
употреб­
лением
и
на
дол гое
время
потеряли
возможность
са мост оя­
тельного
«нормального»
бытования149.
148 Примечательно,
что
в
2000 году публикаторы Справки Информотде-
ла
ЦК
РКП (б)1925г. (см.
п р им. 39) пишут в предисловии к публи­
куемому
те кс т у : «Подобные мысли возникали отнюдь не у сторонни ­
ка
Сталина
и
системы
голого
а дм инистр иров ан ия » (Исторический
архив. 2000. No3. С. 8)—
без
малейшего
дистанцирования
от
сл ип­
шейся
по следн ей
синтагмы.
149 Ср.
о
«новом политическом языке»
начала
1990-х: «Образуются но ­
вые
словосочетания
с
включением
пре жн их
идеологизированных
ко м­
понентов
(безродные отщепенцы,
безр одны й
ре жим
—
ср.
безродные
косм опо литы )» (Современный русский язык:
социальная
и
функцио­
н аль ная
дифференциация
/Отв.
р ед.
Л.
П.
Крысин.
М., 2003. С. 155).
333


Что,
собственно,
было
делать
с
этим
двухсловными
слитками,
которые
не
удавалось
раз руб ить
из-за
много
лет
дей ств о вавшей
си лы
взаимопритяжения,
как
не
пр од ол­
жать
ими
оперировать,
но
в
нов ых
целях,
с
и ной
окра­
ской?..
Сн ач ала
это
полуироническое
употребление
советизмов
практиковалось
среди
«своих», подспудно противопоста ­
вивши х
себя
официозу.
Затем
оно
растекалось
все
шире.
В
70-е
—
начале
80- х
оно
встречалось
уже
не
только
в
речи
маргиналов,
но
и
люд ей
официоза
(не первого,
конечно,
эш ел о на), не на трибуне пленума ЦК,
ра зуме ет ся,
а
в
полу-
приватной
обстановке
(где они с удовольствием,
скажем,
повторяли
скетчи
А.
Райкина,
их
же
и
пародировавшего:
«—
Това ри щ
не
понима-а-ет!»).
Второй
чертой
разговорной
речи
носителей
литератур­
ной
нормы
стало
активное
пр о никно в ение
в
нее
обсценной
лексики.
Это
началось
в
1959—1960 годах
—
п ричем
не
тол ько
в
мужской
речи
(в интеллигентной компании в при­
сутствии
женщин), но и в женской (в
той
же
компании,
т.
е.
в
присутствии
мужчин).
В
редакционных
комнатах
«Литературной газеты», тогда быстро выдвигавшейся
в
«прогрессивные»
ор ган ы,
лихо
матерились
талантливые
критикессы,
гл убок о
смущая
молодых
литераторов,
не
го­
товых
опускать
пл анку
разговорной
речи
интеллигенции.
3
Эти
два
пласта
—
иро ния
и
мат
—
вскоре
послужили
фундаментом
для
во
многом
нов ой
литературы.
Проза
в зя­
ла
себе
и
то,
и
другое
(знаменитый « Ни кол ай
Николаевич»
Ю.
Алешковского
остался
е динст ве нным
примером
худо­
жественно-мотивированного
шир ок ого
использования
об­
сценной
лексики).
В
центр е
нового
поэтического
жанра
—
формировавшейся
«авторской»
песни
под
гитару
—
оказа­
л ась
и гра
советизмами.
Только
песни
Галича
и
Высоцкого
и
отк рыли
суть
«канцелярита»
в
его
сме си
с
просторечием
—
хотя
бы
в
«Письме рабочих Тамбовского завода китайским
р у ко во ди телям »(1964) В.
Высоцкого:
334


.. . Мы сами знаем, где у нас чего.
Так наш ЦК писал в письме закрытом —
Мы одобряем линию его!
«Авторские»
песни
запечатлели
словесный
хаос
60-х.
Они
вывели
на
сцену
вполне
реальных
носителей
странной
ре чи
—
тех,
кто
так
и
не
овладел
литературным
языком
—
и
ут рати л
«свое»
просторечие.
Демонстрация
обломков
разрушенной
«своей»
и
полуосвоенной
пуб лично й
речи
на­
глядно
показывала,
что,
собственно,
овладение
языковой
нормой
бы ло
затруднительно
и
по
пр ич ине
ее
крайней
от­
даленности
от
нормы
культурно-авторитетной.
...Тут стоит культурный парк по-над речкою,
Вёмгуляю—иплюютольковурныя.
Но ты, конечно, не поймешь — там, за печкою, —
Потому — ты темнота некультурная.
В. Высоцкий.
Два
письма. 1966
X. Интеллигенция в «языковой политике»
второй половины XX века
1
У част ие
инт е лли ген ции
(особенно же гуманитарной,
пишущей
ее
части)
в
«языковой политике»
или
изменении
публичной
речи
ушедшего
«сталинского»
периода
свелось
к
нескольким
на пра вле ниям :
—
«протаскивание»
в
печатный
те кст
слов-сигналов,
вы­
з ы вающих
—
по
пр ич ине
их
запретности
или
полузапрет­
ности
—
восторг
автора
и
читателя
по
поводу
нарушения
этого
запрета
(такавтору «Поэтики
Мих аил а
Зощенко»
удалось
в
1979году«протащить»
в
п еча ть,
запрятав
в
сере­
д ине
абз аца,
абсолютно
«непроходимое»
слово
«новоречь»;
см.
также
примеры
у
Г.
Гусейнова
—
у каз,
соч., с. 40—41);
—
выработка
изощренных
форм
эзопова
язык а,
в ыра­
зившегося
по
бо льше й
части
в
словесном
переодевании
из­
лагаемых
сюжетов:
так,
за
обличительным
повествовани­
335


ем
о
цензуре
или
ин ом
насилии
при
ца ризм е
должно
бы­
ло
угадываться
обличение
автором
тоталитарных
поряд­
ков.
Соответственно
для
эт ого
обличения
заимствовались
слова
официальной
речи.
Таким
образом,
словам,
и
без
то го
изгаженным
советским
официозным
употреблением,
еще
придавалось
вывернутое
значение.
Эти
слова
(«царизм»
и
проч .)
повисали
в
воздухе,
пар я
над
своим
«словарным»
значением,
целиком
за висим ые
от
специфического
воспри­
яти я
советского
читателя,
уже
поднаторевшего
в
чтении
печатных
текстов
«двойного назначения»150.
Активно
наращивался
словарь
мар ги нал ов
(маргинал,
нонконформизм,
пси х ушка,
ш м он ), существовавший ис ­
ключительно
для
устного
приватного
употребления
(не
ш едшег о
дальше
«московских кухонь»
—
до
р асц вета
Там­
и з дат а), в этом новом словаре широко использовались сло­
ва
офиц ио зн ого
сл ова ря
в
полуироничном,
четвертьиро-
нич ном
и
общесдвинутом
значении.
З десь
впо лне
к
месту
слова
С.
Н.
Булгакова:
«Горько думать, как много отраженного влияния по­
лицейского режима в психологии русского интеллигент­
ского героизма (по истечении времени это слово могло бы
быть заменено каким-то иным . —
М. Ч .), как велико было
это влияние не на внешние только судьбы людей, но на их
души, на их мировоззрение»151.
Одновременно
сравнительно
малочисленной
группой
гу­
манитариев,
независимо
д руг
от
друга,
формировался
гума­
нит а рный
дискурс,
полностью
(насколько хватало их слуха)
150 Ср. : «Французы все громче охали по поводу моего произношения,
а
я
им
втолковывал,
что
во
времена
ненавистног о
у
меня
б ыла
гувер­
нантка,
да
при
том
еще
из
А ржантейя »; к слову,
выделенному
авто­
ром
письма,
публикатором
сделана
сн ос ка : «“Во времена ненавист ­
ного" — осколок затертого штампа
“ненавистный царизм”» (письмо
И.
А.
Л ихач ева
Д.
Н.
Дубницкому
от
27 июля 1970
г.
(Из писем
И.
А.
Ли хачев а
// Звезда. 2006. No 6. С. 160).
151 Булгаков С .
И.
Героизм
и
под в ижнич еств о
// Вехи.
М ., 1909. С. 38.
336


свободный
от
со вет с кого
словоупотребления.
О дни
стреми­
лись
не
употреблять
захваченные
(и захватанные)
вл аст ью
сло ва,
другие
же
хотели
вернуть
им
независимое
употребле­
ние.
Ал ьт ер нат ивный
публичный
язык
так
и
не
сформиро­
вался
во
второй
половине
XX века
—
как
язык
достаточно
широкого
слоя
(что болезненно сказалось и сказывается
в
по с тсо ветск ие
год ы).
Он
ст ал
яз ыком
отдельных
авто­
ров
—
уч а стник ов
тамиздатских
сборников,
открытых
пи­
сем
(Солженицын,
Л.
Ч уков ска я), а также легальных пуб ­
личных
лекций
и
выступлений
на
литературные
и
культу­
рологические
те мы
(Мамардашвили,
Аве р инце в,
Лотман,
Вяч.
Вс.
Иванов).
XI. Язык в эпоху «Перестройки»
«Перестройка»
застала
советский
язык
в
полном
комплекте:
«Книги о съездах партии, о В. И. Ленине, революции
<...> помогают формировать морально-политический об­
лик поколений, в основе которого коммунистическая
идейность, преданность ленинской партии, твердая убеж­
денность в правоте ее политики, горячее желание безза­
ветно служить делу дальнейшего совершенствования по­
строенного в нашей стране развитого социалистического
общества, защиты и приумножения его исторических за­
воеваний, пламенный советский патриотизм и социали­
стический интернационализм, коллективистская мораль,
стремление к высоким общественным идеалам и широкий
культурный кругозор»152.
С
самого
начала
«перестройки»
трудности
испытывал
и
официальный
язы к,
столкнувшийся
с
новыми
реалиями:
152 Партийность,
ид ейно сть,
убежденность
[редакционная статья] //
«Московский литератор». 6 сент яб ря 1985 . No 35 . С . 2.
337


«Так или иначе, коммунисты разрешили частное пред­
принимательство. [ .. .] Мелкие предприятия эти называ­
лись какими-нибудь придуманными терминами, потому
что идеология запрещала коммунисту назвать предпри­
ятие
предприятием, ибо так, по мнению ортодоксов, мог
называться
только
бо льш ой
государственный
завод.
Фир­
мой или компанией называть советские предприятия, да­
же мелкие, тоже было нельзя, ибо слова “фир ма”
и
“компа­
ния”
за пя тнаны
бы ли
те м,
что
так
назывались
частные
предприятия
у
враждебных
к ап итали ст ов.
Придумыва­
лись слова “кооператив” или “Центр НТТМ” (научно-
технического творчества молодежи). Вот, собственно,
Центр НТТМ и создал тогда Михаил Ходорковский...»153.
В
жив ой
речи
этот
язык
стразу
попал
в
це пкие
рук и
ст ё­
ба
—
Н.
А.
Купина
приводит
примеры,
сделанные
в
подсоб­
ном
помещении
одного
из
заводов
Све рдл овс кой
облас­
ти,
—
высмеиваются
синт а гмы
и
слова
«с коммунистиче­
ским
пр иве то м», «сознательный», «производственные
у сп ех и», «День весны и труда», «передовиком будешь,
геро­
ем
соцтруда»
и
т.
п .154
Печать
языка
р аспа вше йся
цивилизации
проступает
все
еще
отчетливо.
Когда
автор
одного
из
учебников
куль­
турологии
для
высших
учебных
заведений
задает
на
пе р­
вой
же
странице
вопрос
—
что
тако е
культура?
—
он
пояс­
няет
далее:
«В повседневной речи это слово связано с представлени­
ями о Дворцах и Парках культуры, о культуре обслужива­
ния и культуре быта, о политической и физической культу­
ре, о музеях, театрах, библиотеках. Несомненно, в этих
представлениях отражаются определенные элементы куль­
туры. Однако из простого перечисления различных вари-
153 Панюшкин В .
Михаил
Ходорковский:
У зник
тишины.
М ., 2006.
С . 47—48. Курсив наш.
154 Купина Н.
Л.
Тоталитарные
стереотипы
в
гор одск ом
про сто реч ии
// Русистика .
Берлин, 1999,No 1—2. С. 38—41
и
др.
338


антов использования слова, — справедливо замечает ав­
тор, — .. .н ел егк о п о ня ть <...>, каков его общий смысл»155.
ХП. Публичный язык в постоветской России
1
Пос ле
1991 года язык публичной сферы сразу обнару ­
жил
сво ю
ущербность.
По шли
бои
за
право
пускать
матер­
ком
с
тел еэ крана ,
а
затем
влился
и
прочно
обо сно вал ся
в
политической
публицистике
скудный,
но
энергичный
язы к
«новых русских», он же блатной,
он
же
стёб:
крыша,
разборка,
наехать,
сдать,
—
и
застрял
в
ней
до
сег о
дн я,
непо ср едст венн ым
образом
затормаживая
общественное
размышление.
Потому
что
блатной
глагол
«сдал» (Гайдара,
Чубайса,
Черномырдина)
ни
в
малой
ме ре
не
опис ыва л
то­
гда шн их
д рам ат и ческих
событий.
Вот
когда
с казал ся
по-настоящему
ур он,
нан ес е нный
слишком
долгим
господством
тоталитарной
власти.
В
Польше,
например,
которая
попала
под
этот
пресс
тогда,
когда
в
нашей
стране
уже
завершилось
формирование
офи­
циа льно й
публичной
речи
и
начала
проявляться
ее
уродли­
вая
связь
с
разговорной
речью
ос но вной
массы
населения
(см.
предшествующие
г л авы ), ситуация была резко отлич­
ной.
А.
Вежбицка
сочувственно
цитирует
су жден ия
своих
коллег
о
польской
ситуации:
«...B условиях, когда цензура беспощадно подавляет
любое свободное выражение мысли, остается лишь одна
свободная область, неподвластная этому контролю, — это
область живого разговорного языка»156.
З десь
бы ло
некоторое
сходство
—
известный
историк
Р.
Ш.
Ганелин
в
книге
с
говорящим
наз вани ем
«Советские
155 Кармин Л .
Культурология.
СПб.—М.—Краснодар, 2003. С. 6.
156 Вежбицка А.
Анти тота лита ризм
в
Пол ьш е:
механизмы
языковой
са­
мообороны
// Вопросы языкознания. 19 9 3 . No4 . С. 107.
339


историки:
о
чем
они
говорили
м ежду
собой.
Стра ницы
в ос­
поминаний
о
1940- х
—
1970- х
годах» (Изд.
2-е.
СПб.,
2006) свидетельствует о пропасти между письменным
(особенно печатным)
и
устным
сло вом:
«В Фундаментальной библиотеке общественных наук
в Москве, находившейся в нескольких минутах ходьбы от
Кремля, на площадке перед входом в читальные залы я со
второй половины 1940-х годов в течение лет двадцати на­
блюдал постоянный “толчок”, где специалисты, занимав­
шиеся зарубежным миром и международными отношени­
ями, рассказывали друг другу то, что не могли написать
в своих работах» (С. 8).
Можно
добавить
—
и
на
ин ом
языке.
Польские
наблюдатели
отмечают:
«...B советском русском языке возник очень резкий
разрыв между сферой официального и частного языково­
го поведения. < ...> Можно говорить о возникновении
в советском русском языке чего-то вроде политической
диглоссии».
Но
разница
—
была,
и
очень
существенная:
в
Польше
—
«в стране,
где
основная
час ть
общества
вынуждена
сущест­
вовать
в
подполье,
а
маленькая
и
отчужденная
от
общества
часть
контролирует
бо льш ую
ча сть
легальной
жиз ни...»,
был
создан
во
время
господства
«социалистической»
систе­
мы
п од пол ьный
язык,
и
исследователи-полагают: «Егороль
в
сохранении
то ж де ства,
духа
и
в ну тре нней
сво бо ды
на­
ции
трудно
пе реоц е ни ть»157.
У
нас
это го
не
было.
Напро­
тив
—
весьма
малая
часть
общества
пользовалась
«подполь­
ным
языком».
Эта
среда,
в
какой-то
момент
претендовав-
157 Там же.
С . 108. Согласимся с замечанием о «с у ти
эт их
явлений
в
р ус­
ском
языке:
стилистическое
противостояние
—
не
о бя зат ельно
бо рь­
б а» (Романенко А.
П.
Санджи-Гаряева
3. С.
Проблемы
сост авлен и я
словаря
с о вет измов
// Русский язык сегодня:
Пр об лемы
русской
лексикографии.
М., 2004. С. 281).
340


шая
на
то,
чтоб ы
ста ть
авторитетной
для
большинства,
скоро
внутри
страны
превратилась
в
маргинальную
—
и
уже
не
претендовала
на
то,
на
что
пр ет ендо вал и,
и
не
без
успех а,
польские
«подпольщики»: не видела своей задачи
в
формировании
независимого
языка.
Остается
совершенно
неисследованным
влияние
на
«по -
слесталинскую»
язык ов ую
ситуацию
двух,
по
крайней
ме­
ре,
—
и
противоположных
—
явлен и й:
1) многолетней деформации
—
«усыхания»
—
повсе­
дн ев ной
родной
речи
в
жизни
миллионов
носителей
ру с­
ского
яз ыка
в
условиях
советской
каторги,
2) сохранности литературного « не со ве т ск о го»
язы ка
у
тех,
кто
отбывал
с вои
сроки
в
относительно
более
«чело­
веческих»
условиях
—
и
вне
необходимости
каждодневного
употребления
публичной
советской
речи.
Первое
явлен и е
зафиксировано
В.Шаламовым:
«Язык мой, приисковый грубый язык, был беден, как
бедны были чувства, еще живущие около костей. По дъ е м,
развод
по
работам,
обед,
конец
раб от ы,
отбой,
гражданин
н ачал ьни к,
разре шит е
обратиться,
лопата,
шурф,
слуша­
юс ь,
бур ,
кайло,
на
улице
холодно,
дождь,
суп
холодн ый,
суп
горячий,
хлеб,
пайка,
оставь
покур ить
—
двумя десятками
слов обходился я не первый год. Половина из этих слов
была ругательствами. <.. .> Я был испуган, ошеломлен, ко­
гда в моем мозгу, вот тут — я это ясно помню
—
под пра­
вой теменной костью родилось слово, вовсе непригодное
для тайги, слово, которого и сам я не понял, не только мои
товарищи. Я прокричал это слово, встав на нары, обраща­
ясь к небу, к бесконечности:
—
Сентенция! Сентенция!
И захохотал.
—
Сентенция! — орал я прямо в северное небо, в двой­
ную зарю, еще не понимая значения этого родившегося
во мне слова. А если это слово возвратилось, обретено
вновь — тем лучше, тем лучше! Великая радость перепол­
няла все мое существо.
—
Сентенция!
341


—
Вот псих!
—
Псих и есть! Ты иностранец, что ли? — язвительно
спрашивал горный инженер Вронский <...>. Я сам не ве­
рил себе, боялся, засыпая, что это вернувшееся ко мне
слово исчезнет. Но слово не исчезало» («Сентенция»,
1965)158.
Втор ое
явл ени е
широко
представлено
в
мемуарных
пор тре тах ,
оставленных
нам
в
кн игах
Л.
Разг о на
(«Плен
в
сво ем
отечестве»
и
др .).
Участники
и
того
и
другого
языкового
эксперимента
в
с ер едине
50- х
годов
вернулись
в
«советское общество».
Их
участие
в
речевой
жизни
этого
общества
еще
не
поздно
осмыслить
—
по
косвенным
источникам.
2
Се год ня
«советский»
язык
многим
уже
неизвестен.
Значительная
часть
его
лексикона
и
фразеологии,
проде­
лав
драматически-сложный
п уть,
вернулась
в
ячейки
рус­
ской
речи,
и
лишь
часть
нас еле ния
России
(хотя пока еще
немалая)
вздрагивает,
встречая
советизмы
в
нейтраль­
ных
контекстах.
О дин
пример.
В
30—50 -е
годы
вы р аже­
ние
«вправе ждать»
звучало
в
контекстах
типа
«Совет ­
ский
народ
вправе
ожидать,
что
враги
народа
будут
разда­
влены,
см ет ены
с
лица
земли»
и
т.
п.
В
60-е
годы:«Наш
народ
<...>
требует
и
вправе
требовать
от
нас
справедли­
в ых,
правдивых
картин,
романов
и
поэ м
о
его
жи зн и»159,
«Общественность вправе ожидать,
что
редакци я
“Нового
м ира”
на ко нец
сдел ает
верные
выводы
из
эт ой
крити­
к и »160.
И,
наконец,
в
наше
в р ем я: «Читатель вправе
158 Шаламов В .
Собрание
сочинений
в
6 т. T. 1. М., 2004. С. 404—405.
Курсив
наш.
159 Выступление Р.
Рождественского
на
заседании
Идеологической
ко­
м иссии
ЦК
К ПСС
24 декабря 1962
г . // Идеологические комиссии
ЦК
КП СС. 1 958-1964: Документы.
М ., 1998. С. 303.
160 В кривом зеркале //
Пра в да. 4 декабря 1969.
342


ждать
от
нее
многого
и
предъявлять
к
ее
таланту
самые
серьезные
требования.,.»161—
понятно,
что
автор
не
д ер­
жит
в
памяти
предшествующие,
сугу бо
советские
упот­
ре блен ия
и
контексты.
Советизмы
растворяются
в
современных
словарях
без
ос та тка.
В
«Русском семантическом словаре»
сборище
опре­
делено
как ,
во-первых,
бе с порядочн ое
скопление
людей,
во-
втор ы х, «Собрание людей ( ча ще
вс его
н еле га льное )»162.
Специфически
советское
употребление
этого
сл о ва163 уже
не
учитывается
—
ни
в
эт о м164, ни в прочих словарях,
в
том
числе
специально
ориентированных
на
язы к
советского
времени165.
Исчезает
и
ясное
понимание
того,
что
такое
яз ык
со­
ветской
цивилизации
—
яз ык
тота ли та рно го,
то
ес ть
со-
161 Шубинский В.
Сила
выдоха:
Мария
Степ а н ова.
Физи оло г ия
и
м алая
история
// Знамя. 2006. No 2. С. 211.
162 Русский семантический словарь:
Толковый
сл оварь ,
с исте матизи ро ­
ванный
по
классам
с лов
и
значений
/ Под общ.
р ед.
а кад.
Н.
Ю.
Шв е­
довой . T. 1. М., 2002. С. 381.
163 февраль 1953
г .: «...Я поинтересовался,
что
такое
антисоветские
сбо­
рища,
в
которых
я
якобы
участвовал.
Следователь
раз ъя снил ,
что
это
одно
из
определений
преступного
сборища
по
систематике
того
же
Вышинского.
С борище
—
это
группа
людей,
может
б ыть,
даже
из
2-х
человек,
не
имеющая
никакого
пл ана
антисоветских
действий,
но
в едущ ая
беседы
контрреволюционнного
содержания.
Организа­
ция
—
это
бо лее
в ысок ая
антисоветская
ст уп ень,
имеющая
про грам ­
му
и
пл ан
контрреволюционной
работы»(РапопортЯ.
Л.
На
рубеже
дву х
эпох:
Д ело
врачей
1953 г.
М., 1988. С. 117); «<...> Григоренко
восстановил
связи
с
Сахаровым
и
другими
ревизионистскими
эле ­
мент ами
<...>. Совместно с ними принимает участие в провокацион­
ных
сб орищ ах.. .» (Записка Ю.
Андро пов а
в
ЦК
КПСС
от
12 февраля
1976 г. «О предупредительно-п роф и ла к ти ческ о й
б еседе
с
Григорен­
ко
П.
Г. » // Лубянка
—
Старая
пл оща дь:
Секретные
докум ен ты
ЦК
КПСС
и
КГБ
о
р епр есс иях
в
СССР.
М., 2005. С. 1 07).
164 Хотя мы найдем там некоторые слова с соответствующими помета­
ми : «Белоэмигрант .. .
—
прежнее
(I—
М.
Ч .) название участника бе­
лого
дв и ж ен и я .. .», «Беспартийный...
—
В
г оды
с ов етской
власти
(бо ­
лее
л оги чное
пояснение,
чем
—
“прежнее”. —
М.
Ч .): человек,
не
яв­
ляющ ий ся
члено м
ком му ни ст ическ ой
партии)».
165 Мокиенко В .
М., Никитина Т.
Г.
Толковый
слов арь
яз ыка
Совдепии.
СП б., 1998; Гусейнов Г.
Д.
С.
П .: Материалы к русскому словарю об­
щественно-политического
языка
XX века .
М., 2003 —
работа,
богатая
то ч ными
н аблюдени я ми .
343


вершенно
специфического
ус тр ойс тва
общества.
Даже
в
монографии,
подробно
ан али зир у ющей
механизм
рабо­
ты
тоталитарного
«языкотворчества», на первых же стра­
ницах
мы
встречаем
«установочные»
положения,
п озв оля­
ющ ие
думать,
что
любое
общество
пользуется
таким
язы ­
ком:
«...Весьма часто маркированные политические терми­
ны — часть какой-либо идеологии. Целенаправленное ис­
пользование маркированных терм и нов-идеологем было
и остается166 средством управления массовым сознанием.
Средством эффективных манипуляций. Это закономер­
но».
Да льше
—
речь
о
вербализме,
то
есть
об
«уверенности
носителей
язы ка,
что
абстр а ктные
по няти я
всегда
отража­
ют
не кие
сущности», а далее
—
сразу
о
том,
что
«язык со­
ветской
эпохи»
изучался
«еще с 20-х
годов», но«исследова­
ния
подобного
род а
не
по ощ ря л ись»167 и тогда.
Но
отл и чал­
ся
ли
он
от
других
—
или
везде
вообще
«было и остается»
именно
такое,
как
в
«советскую эпоху», использование
«терминов - идеол огем »
—
неясно.
Хо тя
объект
исследования
наконец
назв ан
—
«советская политическая терминология»,
но
выбрана
она
вроде
бы
потому,
что
«еще и наиболее удоб­
на
для
из уче н и я»168.
Специфичность
объекта
остается
не­
очевидной.
Еще
важнее
другое:
все
спе циа ль ные
словари
им еют
це­
лью
зафиксировать
слова,
вообще
употреблявшиеся
в
со­
ве тс кое
время,
от
принятых
в
официальной
речи
до
сл ов,
166 Вряд ли сам автор уже замечает,
как
сквозь
его
текст
просвечивает
с та линское
«Маяковский был и остается.. . » . Н о вс е-та ки
—
про све­
чивает.
И
бу дет
просвечивать
до
тех
пор,
пока
был
и
остается
чита­
т ель,
у
которого
в
ушах
еще
на вя зли
— со школьных лет —
эти
слова.
То
ест ь
еще
лет
20—25, не меньше.
167 Фельдман Д .
С . 10—12.
168 Там же,
с.
13.
См.
так же
в
инт ере сно й
работе
H.
Е.
Булгаковой
«К вопросу о классификации языковых ярлыков в диахронии (20—
90-е годы XX
в ека )».
344


в
нее
никогда
не
проникавших
(психушка,
подписант),
и
уже
постсоветских
пародирующих
выражений.
В
течение
ряд а
лет
я
составляю
словарь,
вы по лня ющий
иную ,
достаточно
четко
очерченную
задачу,
—
словарь
советской
публичной,
устной
и
письменной,
речи.
Эта
сфера
наиболее
полно
осмыслена
В.
Купиной
(на
основе
по нят ия
«идеологема»), рассмотревшей «Т олк овый
словарь
русского
языка»
под
ре дакци ей
Д.
Н.
Ушакова
как
«лексикографический памятник тоталитарной эпохи»169.
Сам
словарь
служил,
в
сущности,
мощным
инструментом
пр евр ащен ия
сл ов
в
идео ло гем ы.
В
«Толковом словаре русского языка конца XX
века»
(СПб., 1998) эти же слова отмечаются как «у хо дя щи е
или
ушедшие
из
активного
употребления,
отра жающ и е
реалии
и
категории
советской
эпох и» (С.
13).
Упомянутые
ран ее
соавторы
выбирают
«в качестве сло­
варной
е д иницы»
не
идеол о гем у
(как «факт
идеологии»),
а
советизм
как
«факт культуры»170.
Идиосинкразия
к
по­
лит иза ции
затрагивает
и
те
области,
где
без
«политики»
и
идеологии
не
обойтись.
Наша
задача
—
гораздо
бо лее
узк ая
и
специф ич еская ,
чем
у
многих
из
названных
и
не
названных
авторов.
Мы
хотим
дать
по
возможности
обш и рный
свод
советизмов,
не
включая
в
него,
во-первых,
ушедшие
ре алии
советской
цивилизации
(кстати,
многие
из
приведенных
соа в тора ми
—
ме др абот­
ник,
хлебороб,
бумажник,
допризывник
—
мы
к
таковым
не
о тн ос и м): бригадмилец,
буденовка,
избач,
многотиражка,
махорка,
оборонец,
октябрины,
па рторг,
первичка,
передо­
вик,
р абф ак,
самокрутка,
стахановец,
та нцп ло щадка ,
т ол­
стовка,
физ ор г;
во-вторых,
устаревшие
с лова:
вуз ове ц,
громкоговори­
тель,
про мт ова ры;
169 Купина Н .
А.
То тал ита рный
яз ык:
сло в арь
и
речевые
реа кции.
Екате­
ринб у рг—Пер мь, 1995. С. 4.
170 Романенко А.
П., Санджи-Га р яев а
3. С.
Указ
соч.
С. 282.
345


в-третьих,
слова
и
синтагмы
только
внутреннего
(пар­
тийно-аппаратного
или
маргинально-интеллигентского),
не
публичного
употребления:
вызвать
на
ковер,
невыезд­
ной ,
в
отк аз е,
спецпереселенцы.
В
сл ов арь
должны
войти
иск л ючит е льно
те
самые
слова
и
синтагмы,
которые
за
долгие
десятилетия
настряли
в
зу­
бах
и
мг нове нно
вызывают
в
памяти
современника
—
но­
сит еля
язы ка
соответствующие
сугубо
сов ет ские,
неиз­
ме нно
в
той
или
иной
ст епени
идеологически
окрашенные
кон те кст ы,
в
которых
они
ему
многократно
встречались:
в
неоплатном
долгу,
в
н огу
с
жизнью,
во
всей
сложности
и
противоречивости,
во
всеоружии,
военщина,
во
враж­
дебном
окружении,
вол я
народа,
воодушевленные,
во спе­
вать,
ворошить
(не надо ворошить), в первых рядах,
враг
народа,
вырвать
с
корнем...
Задача
такого
именно
рода
ставилась
в
свое
время
Ю.
И.
Абызовым
в
его
замечательном
«Тезаурусе» (храня­
щем ся
н ыне
в
Архиве
Бременского
униве рс ите та ); в под­
борке
контекстов
он,
в
отличие
от
принципов
нашего
Сло­
варя,
ограничивался
кратчайшими
(словосочетание,
часть
фра зы).
Другого
спо соб а
определения
советизмов,
кроме
как
на
сл ух,
то
ест ь
с
опорой
на
р еч евую
память,
мы
не
видим
и
не
в идел и.
Когда
возникали
сомнения
—
советизм
ли
э то?
—
мы
задавали
этот
вопрос
разным
людям,
не
равнодушным
к
смене
эпох.
Можно
ска зат ь
вполне
опре дел е нно
—
когда
в
России
не
останется
людей,
ча сть
сознательной
жизни
ко­
торых
про шла
при
советской
власти,
возможность
такой
идентификации
просто
исчезнет.
Ко му
тогд а
придет
в
го­
лову,
что
слово
«идея»
в
отличие
от;
н апр им ер , «смысл»
(пример Г .
Гусейнова)
—
советизм?
Вот
почему
задача
та­
ко го
словаря
представляется
актуальной,
и
субъектив­
ность
определения
его
корп уса
не
должна
служить
препят­
ст ви ем.
Практически
речь
о
то м,
чтобы
ус петь
снять
нагар
—
ил и,
точнее,
отсл оит ь
(с тем чтобы законсервировать)
пласт
со вет ско го
употребления
от
сло в
рус ск ого
яз ыка,
ко­
то рые
возвращаются
в
живую
ре чь,
постепенно
ос вобо ж­
346


дая сь
от
советского
шлейфа.
Впрочем,
ср еди
них
есть
и
та­
кие,
от
употребления
ко то рых
носители
языка
сегодня
(про завтра сказать не беремся)
отказались
по
причине
их
слишком
очевидной
«советскости»: беззаветно (п р едан­
н ый ), безыдейный,
бескрылый,
боевитость,
бытовизм,
во­
жак
(в позитивном значении), вредитель (про
человека),
вылазка,
несознательный,
обл ич ен ие,
пламенный
(в пози­
тивном
значении), показ и т.
п.
Если
на ше
общество
до
сих
пор
не
выполнило
важ ней­
шую
для
своего
дальнейшего
развития
задачу
под в едени я
итогов
ис то рии
России
XX века,
то
нужно
попытаться
вы­
полнить
ее
хотя
бы
в
этой
области.
(Недаром некоторые из
перечисленных
нам и
советизмов
уже
возвращаются
—
и
в
близком
зн аче нии .)
Важно
показать
особую
рол ь
этих
сл ов
им енно
в
тоталитарном
социально-политическом
к он­
тексте
—
то,
чт о,
как
б ыло
сказано,
уже
затушевывается
в
поле
сегодняшней
не
только
публицистической,
но
и
на­
учн ой
рефлексии.
Вполне
разделяя
мнение
упомянутых
с оав торо в,
что
ал­
фавитный
принцип
толкового
с ло варя
«даже несколько
препятствует
системному
пр едст ав лению
советизмов»171,
мы
все-таки
идем
по
этому
пути,
пос кол ьку
любые
«кусты»
и
«гнезда»
словаря-тезауруса
все
равно
буд ут
иметь
свои
минусы.
Осмысление
того,
что
случилось
с
русским
языком
в
XX
веке,
—
общая
задача.
Ее
выполняют
и
те,
кто
исследуют
личность
и
ре чь
Ст ал ина,
воздействие
которых
различимо
и
в
сегодняшней
жи зни
(книги Б .
Илизарова,
М.
Вай ско п-
фа), и те,
кто
изу чае т
место
недавних
идеологем
в
сег од­
няшней
речевой
жизни
(Г.
Гусейнов), и те,
кто
своей
про­
зой
демонстрирует,
как
глубоко
пустил
корни
язык
распав­
шейся
советской
цивилизации
(Е.
Поп ов) .
«Этот мутный поток нового языка родился раньше,
чем
устоялись
новые
структуры
вл ас ти»; они, «в свою очередь,
смешали
язы к
революционной
пропаганды
с
имперским
канцел я рс ким
языком,
и
это
новое
наречие
органически
171 Там же. С. 283.
347


вли лос ь
в
о бщий
чан
я зы ка»172.
Вряд
ли
«органически»; но
на
э тот-то
«имперский канцелярский»
и
указывала
Пау­
стовскому
его
личная
память
(см.
гл аву
«После Сталина»),
элиминируя
при
этом
иные
важн ейшие
составляющие
«но­
вого
на ре чи я». «Этот
социальный
вол ап юк
ревпропаган-
ды,
окопов
и
подворотен
веселил
молодых
писателей
20- х
годов,
помнивших
язы к
изначальный», —
весьма
важное
за­
мечание
Битова:
ли те рат ура
советского
времени
рез ко
из­
менилась
именно
тогда,
когда
ее
п оле
покинули
по мн ив­
шие
—
то
ест ь
име в шие
в
вид у
исчезнувший
ф о н. «“Расска­
зы
Си неб рюхов а”
Ми х.
Зощенки
(1921) писаны еще
окопным
сказом,
а
уже
23- м
он
начинает
писать
рассказы
языком
совбыта», а у Леонида Добычина «уже
в
24- м
эта
но вая
речь
становится
чисто
авторской».
Сталинское
вр е­
мя
разлучило
«живой язык и литературу,
разослав
их
по
разным
этапам,
тем
са мым
прекратив
литературу.
Далее
следует
уже
история
языка,
не
отраженная
литературой»;
Битов
полагает,
что
«история геноцида языка могла быть
н аписа на
конкретно,
на у ч но »173. Нельзя не согласиться.
172 Битов Л.
Новый
Г уллив ер:
Ай не
Кл яне
Арифм етика
Р усск ой
Лите­
ра ту р ы. Tenafly, 1997. С. 147.
173 Там же.
С. 147-148.
348


II


СОВЕТСКИЙ ЛЕКСИКОН В РОМАНЕ БУЛГАКОВА
Почему
все-таки
так
странно
отвечает
герой
романа
Ивану
на
его
невинный,
казалось
бы,
вопрос?
«— ...Год тому назад я написал о Пилате роман.
—
Вы
—
писатель?
—
с интересом спросил поэт .
Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, по­
том сказал:
—
Я — мастер, — он сделался суров», —
дальнейшее
читатель,
надо
думать,
помнит.
Так
почему
же
ге рой
не
хочет,
написа в
роман,
на зыват ь
себя
писателем?
Потому
что
в
том
месте
мира,
где
происходит
действие,
Иван
н азы вает
себя
«поэтом»
—
но
сам
признается
в
при­
ступе
откровенности,
что
стихи
его
—
«чудовищные», а на
просьбу
незнакомца
«Не пишите больше!» отвечает торже ­
с т ве н но: «Обещаю и клянусь!»
В
этом
мире
«писатель»
—
не
настоящий
писат ел ь,
к
ко­
торому
с
пр ивыч ным
уважением
относились
в
России.
«Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили ка­
кого-то
писателя
в сером костюме, в летней без галстуха
белой рубашке, воротник которой широко лежал на во­
ротнике пиджака, и с газетой под мышкой. П ис ате ль при­
ветливо кивнул гражданке, на ходу поставил в подстав­
ленной ему книге какую-то закорючку и проследовал на
веранду.
—
Увы, увы, не нам, — грустно заговорил Коровьев, —
а ему достанется эта ледяная кружка пива...» (с. 344).
Это
человек
(сам костюм которого,
как
неуловимыми
движениями
подчеркивает
автор
романа,
ник ак
не
соот­
ветствует
тому,
в
чем
должен
появляться
в
ресторане
писа­
тел ь
—
даж е
в
летнюю
жар у)
—
пис ат ель
лишь
на
том
о сно ва нии,
что
у
него
есть
документ,
позволяющий
войти
в
писательский
ресторан.
351


В
этом
мире
литература
в
первые
же
годы
свертывает­
ся
в
«Лито» (Литературно- из да тельс ки й
отдел
Нарком -
проса,
где
работает
ге рой
«Записок на манжетах», но ему
так
и
не
удается
там
встретить
реального
писателя), а за­
тем
превращается
в
нечто
неудобочитаемое.
«...Отчего литература всегда такая скучная? — спра­
шивает пьяница, но любитель чтения Маркизов в пьесе
“Адам и Ева” (1931 г.)
—
...Печатное всегда тянет почи­
тать, а когда литература . . . < .. .> Межа да колхоз!»1
Это
он
о
рукописи
современного
романа,
которую
чу ть
не
си лой
за став л яет
его
читать
ав тор
—
писатель
Пончик-Непо-
бед а. «Печатное»
—
это
«книги»
—
то
ест ь
то,
что
чита ют,
пе­
речитывают
(как Маркизов своего любимого «Г р аф а
Монте­
кристо»,апотом
—
Библию,
не
зная,
пр авд а,
что
име нно
чита­
ет)
и
п о мня т . «Литература»
—
это
то,
что
пишу т
сов ре менны е
авт ор ы,
ради
каких-то
своих
внелит ерат у рны х
целей.
«— Я впервые попал в мир литературы, но теперь, когда
все уже кончилось и гибель моя налицо, вспоминаю о нем
с ужасом! — торжественно прошептал мастер...» (с. 140).
В
сущности,
это
почти
цитата
из
собственной
рукопи­
си
—
из
«Записок покойника» («Театральный роман»), ко ­
торые
в
1937 году автор отложил ради работы над «М ас те­
ром
и
М арг ари т ой», и они так и остались незаконченными.
Герой
«Записок покойника»
Мак судов
посл е
чтения
своего
романа
в
кругу
со вр ем енных
литераторов
(то есть попыт­
ки
войти
в
мир
современной
литературы)
з абол евает
и
бормочет
в
полубреду:
«Я вчера видел новый мир, и этот мир мне противен.
Я в него не пойду. Он — чужой мир. Отвратительный мир!»2.
1 Булгаков М .
А.
П ьесы
30- х
годов.
С Пб., 1994. С. 87. Курсив здесь
и
далее
наш.
2 Записки покойника //
Булгаков
М.
Собр.
с оч.
в
5т.
Т. 4. М.,1990. С. 469.
352


Ма ксуд ов
пробует,
однако,
читать
«произведения со ­
вр е ме нник о в», но реагирует на них примерно так же,
как
Маркизов:
«Дважды я принимался читать роман Аесосекова “Ле­
беди ”, два раза дочитывал до сорок пятой страницы и начи­
нал читать с начала, потому что забывал, что было в начале»,
и пришел к «ужасному сознанию, что я ничего не извлек из
книжек самых наилучших писателей, путей, так сказать, не
обнаружил, огней впереди не увидал, и все мне опостылело.
И, как червь, начала сосать мне сердце прескверная мысль,
что никакого, собственно, писателя из меня не выйдет.
И тут же столкнулся с еще более ужасной мыслью о том,
что... а ну, как выйдет такой, как Ликоспастов? Осмелев,
скажу и больше: а вдруг такой, как Агапенов?»3.
Необходимо
пояснить
—
за
словом
«писатель»
в
обоих
ро­
манах
Булгакова
маячит
не видим ый,
но
к
том у
времени,
че­
рез
несколько
лет
после
I съезда Союза советских писателей,
уже
нераздельный
с
этим
словом
эпитет
«советский» .
И
ко­
гда
на
страницах
«Записок покойника», писавшихся в 1936
году,
герой
сталкивается
с
«ужасной мыслью»
—
это
ужа с
пе­
ред
возможностью
ст ать
советским
пи сател ем,
пишущим
не
то,
что
и
как
он
хочет
написа ть,
а
то
и
как
положено
п исат ь.
Вот
типичный
тогдашний
кон те кст
слова
писатель:
«Глубокой, органической работы с писателями из рабо ­
чей
среды
не
велось. И вот писательская масса, организо­
ванная вокруг Оргкомитета, должна выправить, должна
вести эту работу по существу, а не только формально»4.
Недаром
и
в
«Толковом словаре русского языка» (его
назы ваю т
обычно
по
имени
титульного
редактора
проф.
3 Там же.
С. 435.
4 Выступление А .
Серафимовича
// Советская литература на новом
этапе:
Стенограмма
п ерв ого
пленума
Орг ком итета
Со юза
советских
писателей
(29 октября
—
3 ноября 1932). М., 1933. С. 137.
12 Новые работы
353


J\. H. Ушакова «С л ова рь
У ша ков а»; далее мы следуем этому
сокращенному
названию)
на
слово
«писатель»
первым
при­
мером
идет
«Союз советских писателей» (том вышел
в
1939 году
—
когда
умирающий
Булгаков
стремился
за­
вершить
доработку
уже
написанного
романа).
Литература
(как современная дитература)
в
словаре
Булгакова
сделана
(как и слово писатедь)
неологизмом,
омонимом
прежнего
сло ва,
так
как
теп ерь ,
как
стремится
он
показать,
эти м
словом
называют
совсем
иное,
чем
раньше.
В едь
у
поколения
Булгакова
(родившегося в начале 1890-х )
еще
были
на
памяти
строки
Я.
Полонского,
опубликованные
в
нач але
1870-х
и
в оше дшие
в
состав
«крылатых слов»:
...Писатель, если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражен,
Когда поражена свобода.
Работа
над
романом
шла
в
контексте
новой,
советской
реч и,
уже
одержавшей
пол ную
победу
в
публичной
сфе­
ре
—
печатной
и
ус тной :
на
лю бом
собрании
реч и
го вори ли
уже
на
том
языке,
которого
просто
не
понял
бы
русский
че­
ловек,
не
б ывав ший
в
России
после
1917 года и вдруг прие­
хавший
на
ро д ину.
(См .
статью
«Язык распавшейся циви­
лизации»
в
нас т,
из д.)
Прочитайте
такую
хот я
бы
фразу:
«Партия и
трудящиеся
ма ссы
прекрасно понимают
особенности природы художественного творчества . . . »5.
Это
—
буквально
первая
попавшаяся
под
рук у
цитата
из
так
называемой
«передовой»
статьи
—
в
советское
время
та­
кие
статьи
печатались
в
каждом
номере
га зе ты,
на
первой
по­
л осе
слева,
без
подписи.
Это
был
г олос
сам ой
власти,
с
к ото­
рым
нельзя
спорить,
ему
невозможно
возражать
—
особенно
если
это
пе редов ая
газеты
«Правда», «органа ЦК КПСС» .
5 Еще о самокритике //
Л итера ту рная
газ ет а. 1936. No 16.15 марта.
С. 1.
354


Можно
ли
сегодня,
ког да
прошло
уже
шест надц ать
лет
по у^е
конца
советской
власти
и
дер жав шейся
на
ней
пуб­
личной
речи,
понять
см ысл
этой
фразы,
поддается
ли
она
л огиче ск ому
анализу?
Каки е
«массы»
по ним ают
природу
художественного
творчества?..
А
«партия» (подразумева­
л ась
еди нст ве нная
существовавшая
в
СССР ,
она
же
правя­
ща я,
партия
большевиков)?Что,
каждый
ее
чле н,
не зав и­
си мо
от
ума
и
образования,
был
в
1936 году способен по­
ня ть
природу
творчества,
да
еще
и
«прекрасно»?..
Но
никто
и
не
доискивался
до
с мысл а.
Важно
было
употреб­
лять
необходимые
слова,
их
связь
меж ду
собой
была
делом
второстепенным.
В
то
самое
время,
когда
из
таких
фра з
состояла
вся
п уб­
ли чная
речь,
Булгаков
как
раз
и
занимался
«художествен­
ным
творчеством»
—
пи сал
свой
роман.
Он
жил
ср еди
этой
н овой
речи,
попав
в
нее
уже
в
зрелом
возрасте
из
речи
с ов­
сем
другой
—
той ,
на
которой
го вори ла
и
писала
Россия
до
окт яб ря
1917 года.
Если
а бсур дные
обо бщ ен ные
формулировки
н ов ого,
«советского»
яз ыка
не
были
ра ссч ит аны
на
по ниман ие ,
то
на
что
же
они
были
рассчитаны?
Во -пер в ых,
на
то,
чтобы
демонстрировать
это
понима ние ,
а
во-вторых
—
учиться
этому
языку,
переходить
на
него
и
не
пробовать
заговорить
пр ил юдно
на
яз ыке
д руг ом, «прежнем» .
Заговорившего
на
нем
мгновенно
записали
бы
в
«бывшие люди», используя
выражение
Горького,
ставшее
частью
репрессивного,
то
есть
угрожающего
человеку
каждым
слов ом, «советского»
языка.
(Честертон в книге о Диккенсе писал,
что
Горький
дал
«одному из своих произведений странное на мой взгляд
н аз вани е: “Бывшие люди”.
Английские
писатели
никогда
не
дали
бы
подобного
названия
кни ге
о
люд ях ».)
Постепенно
этот
новый
язы к
закреплялся.
Он
стал
об­
щепринятым.
А
многие
уже
и
не
умели
объясниться
и на­
че
—
тем
более
что
этот
язык
был
в
высшей
степени
пр иго­
ден
для
затуманивания
того,
о
чем
нельзя
было
сказа ть
п ря­
мо.
Писатель-фронтовик
Г.
Бакланов
вспоминает,
как
в
1985 году попал в Америку на празднование сорокалетия
победы
над
Г ер манией
вместе
с
обозревателем
АП Н;
тот
12*
355


представлялся
«участником Сталинградской битвы», на
деле
же
был
генералом
К ГБ,
не
объявлявшим
своего
зв а­
ния,
но,
как
стало
я сн о , «обслуживавшим»
армию
с
той
стороны
Волги.
Помимо
всех
возможных
о рде нов
у
него
еще
висел
на
груди
и
американский
орден.
«Американцы уважительно интересовались, за что на­
гражден он американским орденом. И т о гда он брал на ла­
донь висевший на колодке орден, как женщина берет на
ладонь свою грудь, и говорил дословно вот что:
—
Была выдвинута моя кандидатура. Товарищи посо­
ветовались. Возражений не последовало. Товарищи реши­
ли вопрос положительно.
Я спрашивал Наташу:
—
Как вы это переводите?
—
Ну разве можно это перевести?
Действительно, ее перевод бывал заметно длинней,
американцы выслушивали с должным вниманием и поч­
тительно поглядывали на его седины»6.
Булгаков
стал
последовательно
сопротивляться
этой
ре­
чи
—
в
самом
тексте
своих
произведений.
Не
так
ле гко
на й­
ти
подобные
прим е ры
в
работе
его
тогдашних
собратьев
по
литературному
цеху.
Каким
же
образом
он
ей
сопротивлялся?
Прежде
все­
го
—
дистанцированием.
Важно
бы ло
не
понимат ь
то,
что
считалось
общепонятным,
само
собой
разумеющимся.
Когда
в
пьесе
«Адам и Ева»
оди н
из
героев
задает
друго­
му
в опро с: «Почему ваш аппарат не был сдан вовремя госу ­
дарству?»—
тот
отвечает
«вяло»:
«Не понимаю вопроса: Что значит — вовремя?»7.
В
романе
«Мастер и Маргарита»
это
непо ни мание
пере­
д ано
герою,
наиболее
близкому
автору:
вопросы
редактора
6 Бакланов Г .
Из
д вух
к ниг
// Знамя. 2002. No 9. С. 39.
7 Булгаков М .
А.
Пьесы
30-х год о в.
С. 81.
356


«показались мне сумасшедшими .
Не говоря ничего по
существу романа, он спрашивал меня о том, кто я таков
и откуда я взялся, давно ли пишу и почему обо мне ничего
не было слышно раньше, и даже задал, с моей точки зре­
ни я,
совсем
идио тск ий
вопрос : кто это меня надоумил сочи­
нить роман на такую странную тему?» (с. 558—559).
Заметим,
что
странная
идея
э того
надоумливания
про­
держалась
до
ко нца
советского
времени.
Последний
гене­
ра ль ный
секретарь
К ПСС
(к чести его,
и
на ча вший
ее
р аз­
рушение)
М.
С.
Горбачев
постоянно
гово рил
в
своих
речах,
что
кто-то
«нам подбрасывает»
нехорошие
идеи.
Охотное
и
легкое
усвоение
со вет ско го
языка
как
обще­
го
и
общепонятного,
не
тр ебу ю щего
с пеци альн ых
разъ яс­
нений,
вс тр ечает
постоянное
сопротивление
и
в
бытовых
документах,
закрепивших
речевое
сознание
Булгакова,
в
его
письмах,
в
дне внике
Е.
С.
Булгаковой,
где
такого
ро­
да
слова
и
фразы
официального
сов ет ско го
словаря
неиз­
менно
обставлены
как
цитаты
из
чужой
речи,
вы з ыва ющие
недоумение
и
отталкивание:
«Днем заходили в Агентство, Уманский показал замет­
ку, которуюон называет “неприятной
за мет ко й”» (запись
в дневнике Е. С. Булгаковой от 5 октября 1936 года; кур­
сив наш. —
М, Ч.).
Те
ре чев ые
знаки,
под
которы е
так
легко
подставляет
их
зн ачен ие
Ал оизий
Могарыч,
Булгаков,
как
и
люби мы е
его
герои,
вплоть
до
конца
1930- х
го дов
(время завершения пос­
л еднег о
романа)
упорно
продолжает
считать
невразуми­
тельными
и
нелепыми,
не
желая
самостоятельно
подстав­
лять
или
разгадывать
специфическое
зн ачен ие.
Он
снис х о­
дит
по
необходимости
и
до
более
безобидного
нов ого
речевого
оби хо да,
но
не
забывает
дистанцироваться
от
не го:
«А все-таки, Савелий Моисеевич, в срочном порядке,
как
г ов о ри тся, меняйте язык. Верьте, что кажется, будто
автор начитался современных авторов и кого-то хотел
357


перещеголять. Вернейший способ —
угробить
(как гово­
р ит с я) любой роман...»8.
Действие
романа
подчеркнуто
не
п риуро ч ено
к
точным
годам
(варианты этого приурочения остались в ранних ре­
дакциях).
Но
это
—
р асц вет
советской
эпохи,
от
ко нца
1920- х
до
конца
1930- х
годов.
В
романе
сталкиваются
языковые
пласты
р азно го
вр е­
мени.
В
клинике
Стравинского
«неожиданно открылась дверь, и в нее вошло множест­
во народа в белых халатах. Впереди всех шел тщательно,
по-актерски обритый человек лет сорока пяти...» (с. 87).
Это
вид ение
не
Ивана,
а
челов е ка
другого
по к ол ения,
за­
ставшего
то
время,
ког да
по чти
все
мужчины,
кро ме
актеров,
носили
усы
и
бороду.
Ср.
в
чеховской
«Попрыгунье» (1892):
«Двое были брюнеты с бородками, а третий совсем
бритый и толстый, по-видимому — актер».
Но
неизменно
обведено
невидимой
чертой
слово,
кото­
рое
сам
автор
романа
воспринимает
как
чужое
и
бесстраш­
но
это
подчеркивает.
Сего дн я
большинство
«советских»
сл ов
исчезло
—
а
те,
что
у целе ли,
потеряли
специфи че ское
советское
значение,
вернувшись
в
обычный
речевой
оби­
ход.
Но
одн овр ем енно
исч ез ает
для
не
з аст авших
советско­
го
времени
читателей
и
незримое
сражение
с
этим и
слова­
ми
и
репрезентируемой
ими
и део логи ей,
которое
иде т
на
страницах
романа
(где мы не найдем ни одного прямо «а н -
8 Письмо к С.
М.
Ль ву
(Л.
М.
Савину)
от
26 апреля 1930
г.; цит.
по
на­
шей
кни ге:
Лите рату ра
с ове тск ого
прошлого.
М., 2001. С. 147. Впро­
ч ем , «в срочном порядке», возможно,
и
не
б ыло
на
слух
современни­
ков
таким
уж
безобидным
—
Маяковский
в
том
же
самом
г оду
в
пье­
се
«Баня»
включает
его
в
речь
главного
бюрократа
Победрносикова:
«...Предложу вам в срочном порядке выпрямить у стульев и диванов
н о жк и .. .» (Маяковский В.
Поли.
собр.
со ч.
в
13 томах. T. 11. М., 1958.
С . 299).
358


тисоветского»
вы ска зыва ния
—
ведь
по
крайней
мере
еще
в
1937 году автор рассчитывал « пр ед ст ав ит ь»
его
непо­
средственно
Сталину9
и
надея лся
н а п еча та ть), исчезает
блестящая
языковая
иг ра.
Хот я
бы
частично
восстановить
ее,
вернуть
глу б ину
и
многослойность
некоторым
фра гме н­
там
романа
—
задача
нашего
комментария.
Булгаков
п одв ерг
сомнению
множество
сл ов
—
его
от­
талкивало
новое
их
значение.
Еще
в
письме
правительству
СССР
(28 марта 1930 года)
он
в ысвеч и вает
таким
образом
ставшее
широкоупотребительным
слово
«достижение».
Оно
входило
в
широкий,
санкционированный
властью
обиход
в
начале
1920- х
годов.
На
него
бросает
св ет
и
М.
Зо­
щен ко
—
вспоминая
недавнее
вре мя,
ге рой
одного
из
его
рассказов
говорит:
«Скажем, в театре можно было не раздеваться. Сиди в чем
пришел. Это было достижение» («Прелести культуры»).
Это
слово,
пишет
исследователь
языка
советского
вре­
мени
Л.
Боровой,
«гремело в 20-е годы. Специальный журнал Горького
регистрировал “наши достижения”10, в каждом номере
газеты мелькало на каждом шагу это слово. Оно станови­
лось штампом. <. . .> В последние годы [начало 60-х] это
слово встречается уже гораздо реже. Сказалось, конечно,
и то, что его слишком затрепали»11.
В
1930 году М.
Булгаков
демонстрирует
советскость
этого
слова
—
в
письме
Правительству
СССР:
9 См.
об
этом:
Чу дако ва
М.
Жизнеописание
Михаила
Булгакова.
Из д.
2-е,
доп.
М., 1988. С. 610.
10 Журнал «Н аш и
д ос ти же ни я» ( 1929—1936) для этого и был образо­
ван,
и
Мая ко вск ий
в
пье се
«Баня» (1929—1930) вставляет реплику
п е рсо на ж а: «Я показываю наши достижения,
как
любит
говорить
Алексей
Ма кс имыч .. .» (Маяковский В .
Указ.
со ч.
T. 11.
М ., 1958.
С . 284).
11 Боровой Л.
С.
Пу ть
слов а:
Старое
и
новое
в
яз ыке
рус ск ой
советской
литературы.
Из д. 2-е,
доп.
М ., 1963. С. 140—141.
359


«Ныне я уничтожен. Уничтожение это встречено со­
ветской общественностью с полною радостью и названо
“ДОСТИЖЕНИЕМ ”»12.
Он
выделяет
это
слово
прописными
букв ам и,
давая
по­
нять,
что
именно
причисляется
советской
общественно­
стью
к
«достижениям»
—
уничтожение.
В
годы
работы
над
романом,
как
и
в
последующие
совет­
ские
годы,
это
слово
звучало
все
так
же,
как
на
об лож ке
журнала
Горького.
«Когда после титанической борьбы мы поднялись на
вершину человеческих достижений, ..» (А .
Сви рс кий)13.
«...B высказываниях врагов советской литературы...
в той или иной форме говорится об отсутствии в нашей ли­
тературе хоть сколько-нибудь серьезных достижений .. .»14.
Мы
дае м
далее
по
алфав и ту
своеобразный
Советский
Лексикон,
пр едст авле нн ый
автором
романа.
За
цитатой
из
романа
сл еду ет
контекст
официальной
ре чи
советского
времени:
газетных
статей,
постановлений
Политбюро,
пе­
реписки
внутри
коридоров
власти,
теперь
опубликованной.
Даются
прим е ры
не
только
из
печати
1920—1930- х,
но
и
1960—1970- х
го дов:
язвительную
языковую
игру,
кото­
рую
ведет
Булгаков
на
страницах
сво его
романа,
право­
мерно
отн ес ти
ко
в сему
советскому
времени.
Повторим
—
иг ры
писателя
с
советизмами
и
хв ат ило
на
все
советское
время.
Ес ли
теперь
она
с
в
какой-то
степени
выцветает,
то
мы
бы
сказ ал и,
что
это
—
к
счастью
для
со­
отечественников,
но
—
к
со жален ию
для
читателей
романа.
12 Булгаков М .
Собр.
соч.
в
5 томах.
Т. 5. М., 1990. С. 448.
13 Литературная газета. 1 93 6 . No 47, август.
14 Письмо писателя Б .
Н.
Полевого
секре та рю
ЦК
КПСС
П.
Н.
П оспе­
лову
о
в редны х
идеологических
нас тр ое ниях
в
литературных
кругах
[не позднее 14
марта
1954 г. ] // Аппарат ЦК КПСС и культура:
1953—1957 . До ку ме нты.
М., 2001. С. 207.
360


a
Белогвардеец
«Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец, и раздро­
бил бедро, и обеспечил бессмертие...» (с. 73) —
так
мыслит
Рюхин
о
Дантесе.
«Белогвардеец»
со
времен
Гражданской
войны
было
ру­
гательным
слово м.
Только
один
Бу лга ков
самим
наз ва нием
своего
первого
романа
—
«Белая гвардия»
—
и
изображе­
ни ем
вполне
симпатичных
белогвардейцев
на
сцене
МХАТа
в
пьесе
«Дни Турбиных»
пошел
наперерез
течению.
В
качестве
ругательства
слово
не
нуждалось,
естес тве н­
но,
в
т очном
соответствии
реальности.
Характерно
употребление
его
Мая ков ск им
(постоян­
ным
оппонентом
Бул га ков а)
в
его
своего
род а
советских
прописях
(1921):
«1. Беспечность хуже всякого белогвардейца.
Для
таких коммуна никогда не зардеется.
*
2. Расхлябанность —
бе лог варде йщин а
вторая.
Только дисциплина доведет до рая.
*
3. Третья белогвардейщина
—
советский бюрократ.
Противней царского во сто крат»15.
Воинствующий
«Достаточно вам сказать, что называлась статья Ла­
тунского “Воинствующий старообрядец”» (с. 141).
В
те
го ды,
ког да
пишется
роман,
у
этого
сло ва
—
и
по­
хвальное,
и
отрицательное
зна че ние.
Ср еди
приме р ов
на
не­
го
в
Словаре
Ушак о ва
—
«Союз воинствующих безбожни­
ков»
и
«воинствующий материализм», с одной стороны,
—
и
«воинствующий империализм», с другой:
вот
ряд ом
с
ним
и
помещается
«воинствующий старообрядец»
из
романа.
15 Маяковский В.
Ука з.
соч.
Т. 2. М., 1956. С. 99.
361


Вредитель
«— Так, так, так, — сказал доктор и, повернувшись
к Ивану, добавил: — Здравствуйте!
—
Здорово, вредитель!
—
злобно и громко ответил Иван».
Этим
словом
с
ко нца
1920- х
годов
и
в
т еч ение
1930- х
бы ли
переполнены
страницы
г азет
и
брошюр,
выход и вши х
огромными
тиражами.
Шли
судебные
пр оц ессы
над
людь­
ми,
признававшимися
во
«вредительстве», —
процессы,
кон ча вшиеся
расстрелами;
так
что
обращение
Ива на
к
до к­
тору
звучало
грозно.
«1Ъда два назад дело обстояло у нас таким образом, что
наиболее квалифицированная часть старой технической ин­
теллигенции была заражена болезнью вредительства. Более
того, вредительство составляло тогда своего рода моду. Одни
вредили, другие покрывали вредителей, третьи умывали ру­
ки и соблюдали нейтралитет, четвертые колебались между
Советской властью и вредителями»16.
Нельзя
не
увидеть,
что
в
абсурдно-зловещем
сталинском
р ассу ж дении
о
«моде»
на
вредительство
уже
заложено
с ло­
воупотребление
Ивана
Бездомного,
расслышанное
острым
слухом
Булгакова.
«Вредители не могли не быть злейшими врагами стаханов­
ского движения. <.. .> В Наркомтяжпроме сидел заместитель
наркома Пятаков, оказавшийся вредителем- диверсантом»17.
16 Речь Сталина на совещании хозяйственников при ЦК ВКП(б)
23 июня 1931
г. // Сталин И.
Сочинения.
Т . 13. Июль 1930
—
ян­
вар ь
1934. М., 1951. С. 38—39.
17 Молотов В .
М.
У роки
вредительства,
ди верси и
и
шпионажа
японо-не­
м ецко - тро цкис тских
а ге н то в. [М.], 1937. С. 12—13. Тираж 100 000;
конечно,
тиражи
таких
бр ошюр
многократно
в оспро из води ли сь.
362


В ре дный
(политически)
«Вся эта глупейшая, бестактная и, вероятно, полити­
чески
вредная
речь заставила гневно содрогаться Павла
Иосифовича...» (с. 340).
«Бестактная»
на
советском
языке
—
ослабленная
сте­
пень
«политически вредного».
«Какие вредные враки!» (с. 347).
«Предварительная цензура просматривает печать как в ин­
тересах охраны государственных тайн, так и в интересах недо­
пущения политически вредных, искажающих советскую дейст­
вительность, малограмотных, халтурных произведений или от­
дельных мест»18.
В ыдать
паспорт
«— Каким отделением выдан документ? — спросил
кот, всматриваясь в страницу.
Ответа не последовало.
—
Четыреста двенадцатым, — сам себе сказал кот
<...> .
—
Ну да, конечно! Мне это отделение известно!
Там
кому
попало
выдают
nacnopmal А я б,
напр име р,
не
выдал
такому,
как
вы! Нипочем не выдал бы! Глянул бы
только раз в лицо и моментально отказал бы! — кот до
того рассердился, что швырнул паспорт на пол»
(с. 195).
Выделенные
нами
фразы
—
отнюдь
не
гротескные
реплики,
какими
они,
возможно,
ка жут ся
сегодняшне­
му
ч ита телю
(как это могут не выдать паспорт?).
Г ро­
те ск
лишь
в
то м,
что
эти
реплики
принадлежат
коту.
18 Из докладной записки начальника Главлита Б.
Во лина
в
Поли тбю ро
ЦК
ВКП(б)
о
работе
и
новых
за дач ах
органов
цензуры
от
9 апреля
1933 // Власть и художественная интеллигенция .
Документы
ЦК
РКП
(б)
—
В КП(б), ВЧК ОГПУ
—
НКВД
о
культурной
политике
1917-1953 г г .
М ., 1999. С. 193.
363


Смы сл
же
их
вполне
р еален
и
да же,
как
увидим
далее,
швыряние
па сп орта
на
пол
едва
ли
не
списано
с
нату­
ры.
Поясним.
В
д ек абре
1932 года в СССР были введены
внутренние
паспорта.
До
э того
паспортов
ни
у
к ого
не
бы­
ло;
они
объявлялись
во
всех
советских
эн цикл о педиях
чер­
той
иск лючи т ель но
пол ицейс к ого
режима.
Гла вн ой
цель ю
закона
1932 года было остановить бегст­
во
крестьян
в
города.
Была
введена
система
городской
про­
писки
—
теперь
жить
в
городе
имел
пр аво
лишь
тот ,
кто
был
прописан.
(Так появилось в «с ове тс к ом»
яз ыке
слово
«прописка».)
Американский
историк
Шейла
Фицпатрик,
изучившая
ситуацию
па сп ор тизац ии
советских
людей,
пи­
ше т,
как
те х,
«кто не выдерживал проверку ОГПУ, в первую очередь
беглых кулаков и лишенцев, лишали права на жительство
и выгоняли из города».
Молодого
ч екист а,
вынужденного
выдать
паспорт
по­
томку
графов
Шереметевых
(за него хлопотала жена,
из­
вестная
актриса
теа тра
Вахтангова
Це цил ия
Мансуро-
в а),
«так обозлил тот факт, что в верхах защищают классового
врага, что он швырнул документ ему под ноги, прошипев: "Бе­
ри, бери паспорт, барское отродье!"» (см. примеч. 21 к статье
«На полях книги М. Окутюрье...»).
«...При выдаче предполагалось лишить паспортов тех, кто
нежелателен был в столице и вообще в крупных городах, то
есть обречь их на высылку с получением паспортов по новому
месту жительства. В нашей семье с самого начала это меропри­
ятие вызывало тревогу. Ожидалось самое худшее».
Речь
идет
о
семье,
гл ава
которой,
меньшевик
В.
О.
Це-
дер бау м
(Левицкий)
отбывал
в
это
время
наказание
в
т.
наз.
политическом
лагере;
худшие
ожидания
о пр авда­
364


лис ь
—
«в марте 1933 года на заседании паспортной ко ­
м иссии
нам
всем
без
каких-либо
оснований
было
отказа­
но
в
паспортах
и
предписано
в
десять
дн ей
покинуть
Мо­
ск ву »; решение удалось отменить только вмешательством
Е.
П.
Пешковой19.
Другой
пример:
«Повальный психоз охватил нашу квартиру задолго до вы­
дачи паспортов. Все боялись, потому что никто не знал, чего
именно надо бояться. Мама боялась своего дворянского проис­
хождения, наша соседка Настасия Григорьевна — купеческого,
"пролетарии" Грязновы (именно так их у нас и называли), по­
стоянно и громко кичившиеся рабочим превосходством над
"паразитами", опасались своего давнего разрыва с деревней. Не
боялись только гепеушники Папивины (а, впрочем, кто их зна­
ет? Может, они боялись больше остальных? Но они-то умели не
болтать). А когда наступил момент выдачи паспортов, неприят­
ности оказались у нашего папы и у Сергея Владимировича Ере­
меева. У папы снова всплыло его партийное прошлое, прерван­
ное им в Сибири в 18 году.
(Поясняем:
оте ц
мемуаристки
вышел
из
партии
в
1918
году;
но
то,
что
можно
б ыло
сд ел ать
до
того,
как
большеви­
стская
пар тия
стала
правящей,
уже
нельзя
было
делать
по­
сл е:
в
эту
партию
можно
было
только
вступать,
но
не
вы­
ходить
из
н ее;
были
поговорки
—■ «вход
—
руп ь,
а
выход
—
д в а»; этот выход могли припомнить,
как
видим,
и
че рез
15 лет.
-М.
Ч.) .
У Сергея Владимировича — его подрядно-строительная дея­
тельность во время нэпа. Мрак грозящего бесправия длился не­
сколько дней. Как все утряслось — не знаю. В конце концов пас­
порта были получены всеми, квартира ликовала. < ...> Вдруг сей­
час подумалось: и папа, и Сергей Владимирович умерли от рака.
Кто знает, когда в их телах переродились клетки, предопреде­
лившие обоим страшные смертные муки? Может быть, еще во
19 Гутнова Е.
В.
Переж ит ое.
М., 2001. С. 107—108.
365


время паспортизации? Впрочем, таких времен у этого поколе­
ния было достаточно. Вся их жизнь разместилась в этом време­
ни»20.
Таким
образом,
выдать
или
не
выдать
паспорт
—
это
была
реальная
со ве тская
альтернатива
1930- х
годов
и
фак т
советского
языка.
Выросший
«— Иностранный артист выражает свое восхищение
Москвой, выросшей в техническом отношении, — тут
Бенгальский дважды улыбнулся, сперва партеру, а потом
галерке.
Воланд, Фагот и кот повернули головы в сторону кон­
ферансье.
—
Разве я выразил восхищение? — спросил маг у Фагота.
—
Никак нет, мессир, вы никакого восхищения не вы­
ражали, — ответил тот.
—
Так что же говорит этот человек?
—
А он попросту соврал! — звучно, на весь театр сооб­
щил клетчатый помощник...» (с. 119—120).
Идеей
беспрерывного,
вызывающего
«восхищение»
ро­
ста
новой
России
был
проникнут
весь
общественный
бы т.
Камертон
давали
стр оки
Маяковского
—
«страна- п одрос ­
т ок », «Лет до ста расти Нам без старости,
Год
от
года
ра с­
ти
Нашей
бодрости».
О
«ростках нового»
постоянно
гово­
рит
и
пишет
Ленин.
«Выросла пролетарская литература, вырос и пролетарский
писатель, хотя в целом пролетарская литература продолжает
отставать от нужд и запросов масс»21.
20 Старикова Е .
В
наших
п ереулк ах:
Био гра фичес кие
запис и.
М., 2003.
С . 271-272.
21 Мехлис А .
За
перестройку
работы
РАП П
// За развертывание твор­
ческих
те чений
в
п ролет арск ой
ли т ератур е:
Сб.
ст атей
с
предисл.
Л.
М ех лиса.
М., 1931. С. 12.
Збб


Характерно,
что
не ре дкие
стилистические
о шибки,
не­
избежно
возникавшие
при
беспрерывном
повторении
од­
них
и
тех
же
штампов,
мал о
кто
замечал:
«Он (Пастернак) пытался представить дело так, будто речь
идет не о требованиях культурно возросших миллионов трудя­
щихся читателей, а о требованиях критиков...» (в цитирован­
ной ранее «передовой» статье 1936 года «Еще о самокри­
тике»).
Излюбленные
заголовки
газетных
статей
—
«За даль ­
нейший
рост
советской
литературы».
«В СССР не только русские, но ни одна национальность... не
думает останавливаться в своем росте .. . в рос те не в западно­
го европейца, а в человека будущего коммунистического обще­
ства»2?.
«Расти»
был о
непременной
обязанностью
всех
и
ка­
ждого.
«За последнее время он очень вырос»
—
штамп
выступ­
лений
на
пар тий ных
и
комсомольских
собраниях
(и рядом,
в
непубличной
речи
—
комический
пер иф р аз: «расти над
собой»,тоестьрасти +
работать
над
собой
—
то же
совет­
с кий
штамп).
У
Твардовского
уже
в
го ды
«оттепели»
в
поэме
«За да­
лью
—
даль»
был а
дана
схема
обязательного
соположения
пер­
с она жей
в
со вр емен ной
литературе
со
словом
«растущий»23.
В
это
же
самое
время
другие
писатели
продолжали
при­
держиваться
советского
словоупотребления:
«Огромная растущая требовательность читателей обязыва­
ет нас писать по-настоящему...»24.
22 Правда. 14 сентября 1949
г.
Ци т.
по:
Боровой
Л.
Указ.
с оч.
С. 354.
23 Твардовский Л .
Собр.
со ч.
в
6 томах .
Т. 3. М., 1978. С. 241.
24 Выступление М.
А.
Шолохова
в
Ростове-на-Дону
на
Второй
област­
ной
партийной
конференции
—
17 января 1956
г. // Новое о Миха­
иле
Шолохове:
Иссл едо ва ния
и
материалы.
М ., 2003. С. 554.
367


Не
умирающее
в
советской
жизни
с лово
оказывается
под
прицелом
поэта
и
в
поэме
«Теркин на том свете» (1945—
1963).
.. . Не был дед передовой.
И отмечу правды ради —
Не работал над собой.
Уклонялся.
И постольку
Близ восьмидесяти лет
Он не рос уже нисколько,
Укорачивался дед25.
Вылазка
«Однажды герой развернул газету и увидел в ней ста­
тью критика Аримана, которая называлась “Вылазка вра­
га” и где Ариман предупреждал всех и каждого...»
(с. 141).
«В Ленинграде же мы имели не так давно вылазку такой ре­
акционной группы поэтов, какой является группа т. н. "Обере-
уты" (объединение реального искусства)... под словесным жон­
глерством и заумными творениями которых скрывается явно
враждебное нашему социалистическому строительству и на­
шей советской революционной литературе течение» (из статьи
Н. Слепнева «На переломе», конец 1920-х годов)26.
«Вылазка буржуазной агентуры в языкознании»27.
Примечательно,
что
слово
задержалось
и
в
либе р а льной
печати
первых
постсоветских
лет :
«...Исполнительная власть в очередной раз "сдала" пози­
ции национал-коммунистам, не найдя адекватной реакции
25 Твардовский А.
Ука з.
с оч.
С. 333.
26 Цит.
по:
Введенский
А.
По ли.
собр.
со ч.
в
2 томах. T. II . Прои з веде­
ния : 1938—1941 . Пр ил оже ния.
М ., 1993. С. 154.
27 Название статьи Г.
И.
Горбаченко,
Н.
П.
Синельниковой.
Т.
А.
Шуб
—
см.: Против буржуазной контрабанды в языкознании.
А ., 1932.
368


и пытаясь скрыть от страны и масштаб, и характер их вылаз­
к и»23.
Гражданин,
гражданка
Автор
настойчиво
употребляет
это
слово
—
с
первой
же
фр азы
романа:
«В час жаркого весеннего заката на Патриарших пру­
дах появилось двое граждан» (с. 7).
Так
вступает
в
роман
голос
власти.
«...Соткался из этого воздуха прозрачный гражданин
престранного вида»,
«Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ
неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумли­
вая»,
«...Длинный, сквозь которого видно, гражданин не ка­
саясь земли, качался перед ним и влево, и вправо» (с. 8).
Осо б енно
обострена
диссонансность
включения
голоса
власти
в
следующем
описании,
построенном
как
лир и че­
ская
пейзажная
картинка:
«Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже сколь­
зила по ней, и слышался плеск веса и смешки какой-то
гражданки
в лодочке» (с. 43) —
как
бу дто
во
фразу
Булгакова
инкорпорирован
фрагмент
фразы
Зощенко.
В
диалогических
репликах
впрямую
имитируется
голос
власти.
«— Турникет ищете, гражданин?
—
треснувшим тенором
осведомился клетчатый тип. — Сюда пожалуйте!» (с. 47).
28 Попов Г.
Власть
должна
реализовать
полученный
на
референдуме
м андат
// Известия. 1 5 мая 1993. С. 8 .
369


«—
Гражданин!
—
опять встрял мерзкий регент. — Вы
что же это волнуете интуриста? За это с вас строжайше
взыщется!»
И
Иван
тут
же
вслед
об р ащае тся
к
говорящему,
в
св ою
очередь
имитируя
—
перехватывая
у
него
—
голос
вла с ти:
«Задыхаясь, он обратился к регенту:
—
Эй, гражданин, помогите задержать преступника!
Вы обязаны это сделать!» (с. 50).
«Ну вот что, граждане: звоните сейчас же в милицию,
чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами, профес­
сора ловить» (с. 64).
И
в
авторской
речи,
пропущенной
чер ез
помраченный
раз ум
Ивана,
возникает
это
же
слово.
Когда
Ива н
«вдруг сообразил, что профессор непременно должен
оказаться в доме No 13 и обязательно в квартире 47»,
и,
во йдя
туда,
устремляется
в
ванную
(«Он,
конечно,
спр я­
талс я
в
ванно й»), то видит
«ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эма­
ли. Так вот, в этой ванне стояла гражданка, вся в мыле
и с мочалкой в руках» (с. 52).
«Гражданка»
в
мы ле
гов орит ,
конечно,
са ма
за
себя
—
п одобно
гражданке
в
лодочке.
«— Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста граж­
данина
Бездомного в город. Но эту комнату не занимать
<...> Через два часа гражданин Бездомный опять будет
здесь» (с. 91).
«В секретарскую спокойной деловой походкой входи­
ла милиция в числе двух человек. < . .. >
—
Давайте не будем рыдать, гражданка,
—
спокойно
сказал первый...» (с. 185) —
370


здесь
слово
употреблено
в
уже
формализованном
значении
обращения
представителя
вл асти
к
любому
гражданину.
«— Позвольте вас спросить, гражданин,
—
с грустью
осведомился человечек в чесунче, — где квартира номер
пятьдесят?
—
Выше! — отрывисто ответил Поплавский.
—
Покорнейше вас благодарю, гражданин,..» (с. 196).
«...Женщина за прилавком воскликнула:
—
Гра жд ан ин] У вас же вся голова изрезана!» (с. 205).
«Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и уви­
дела на своей скамейке гражданина . <. . .>
—
Да, — продолжал неизвестный гражданин,
—
удиви­
тельное у них настроение. <. .. >
<... > Удивительно было то, что из кармашка, где обыч­
но мужчины носят платочек или самопишущее перо,
у этого гражданина торчала обглоданная куриная кость»
(с. 217).
«...Среди других пассажиров из него высадился один
странный пассажир. Это был молодой гражданин, дико за­
росший щетиной, <...> одетый несколько причудливо.
Гражданин
был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки
и синих ночных кожаных новеньких, только что куплен­
ных туфлях»29 (с. 328—329).
29 «Папаха»
и
«бурка»
—
следы
пребывания
Степы
во
Владикавказе,
исчезнувшем
из
последней
р едакции
роман а.
Умирающий,
уже
ос­
лепший
писатель
продолжал
работу
над
ее
те кст ом. 25 января 1940
г.
Е.
С.
Булгакова
записывает
в
дн евн ик е: «Продиктовал страничку
(о Степе
—
Ялта)». В 1969
году
она
рассказывала
нам:«В1940
г оду
он
сделал
еще
вставки
в
первую
часть
— я читала ему.
Но
когда
пере­
шли
ко
второй
и
я
стала
читать
про
по хор оны
Берлиоза,
он
начал
б ыло
править,
а
потом
в друг
сказ ал:
—
Ну,
ладно,
хв ат ит,
пожа­
луй, —
и
больше
уже
не
просил
меня
ч ит а ть ». После ее смерти,
обра­
батывая
архи в
Бу лг ако ва,
мы
уст анов или ,
что
рукопись
романа
по д­
тверждает
эт от
рассказ:
п оследн яя
правка
рукою
Е.
С.
Булгаковой
оборвана
на
с. 283 машинописного текста второй части романа,
на
разговоре
Маргариты
с
Азазелло
— там,
где
она
спр аши вае т
его: «—
Так
это ,
ст ало
бы ть,
литераторы
за
гробом
иду т?» (см.
об
этом:
Чу­
д акова
М.
О.
Архив
М.
А.
Булгакова:
Материалы
для
т ворч еск ой
био­
графии
писателя
// Записки Отдела рукописей ГБЛ.
Вып. 37. М.,
371


«Бледная и скучающая гражданка в белых носочках»,
сидящая
у
входа
в
ресторан
До ма
Гри боедов а
и
прове­
ряющая
у
них
на лич ие
удостоверений
(с. 342—343).
«Советская система, конечно, была против всякого граждан­
ского общества до такой степени, что само слово "гражданин"
звучало издевкой для всякого человека, понимающего смысл
этого понятия»30.
О
смы сле
говорит,
например,
употребление
его
поэтом
конца
XVIII —
начала
XIX века Пниным в оде « На
смерть
Радищева»:
Кто столько жертвовал собою
Не для своих, но общих благ,
Кто был отечеству сын верный,
Был гражданин, отец примерный.
В
XVIII веке это слово,
уже
бывшее
в
ходу,
связывается
с
понятием
гражданственности
—
как
с инони ма
цивилиза­
ц ии,
а
та кже
(у декабристов,
особенно
Н.
И.
Тургенева
и
H. М.
Муравьева)
как
знания
пр ав
и
обязанностей
граж­
данина31.
В
Рос си йс кой
империи
был о
даже
звание
почетного
гра­
жданина
(напомним и в «Евг ении
Онегине»
ироническое
«Почетный гражданин кулис. . . »), но слово не употреблялось
в
качестве
обращения.
Оно
появилось
в
эт ом
качестве
пос ле
Февральской
ре в олюции
1917 года и укоренилось в Совет ­
ской
России,
но
быстро
при обрел о
тот
оттенок,
о
кот ором
1976. С. 140—141). «О Степе —
Ялта» — это был новый вариант кон­
ца
7-й главы:
теперь
Степа
Ли ходеев
был
заброшен
Волан д ом
не
во
Владикавказ,
как
о став алось
до
25 января 1940
года,
а
в
Я лту.
Но
за­
м енить
во
2-й части «кавказский»
костюм
Ст епы
автор
уже
не
успел.
30 Священник Георгий Кочетков .
Диалог
—
это
стремление
к
полноте
и
со вершен ст ву .
М., 2004. С. 2—3.
31 См.:
Фл екенш т ейн,
Криста.
Слово
«цивилизация»: Возможности
смысла
и
тенденции
употребления
// Филологические записки.
1996. Вы п. 7 . С. 150—151.
372


го вори т
священник
Георгий
Кочетков
и
которое
всячески
подчеркивает,
даже
само й
частотой
употребления,
М.
Булга­
ков.
Постепенно
оно
стало
главным
обра зом
обр ащен ием
мил иции
—
к
любому
гражданину,
в
том
числе
задерживае­
мо му
(знаменитое «П ройд е мте,
гражданин!»), а также под­
судимого
и
заключенного
к
представителям
влас ти
(«граж­
данин
начальник»
—
но
ни
в
коем
случае
не
«товарищ»).
Документ,
документы
«— < ...> Спрашивай у него документы, а то уйдет...
<... > “Черт, слышал все... ”
—
подумал Берлиоз и веж­
ливым жестом показал, что в предъявлении документов
нет надобности» (с. 18).
Напомним,
что
гер ой
ра нней
повести
Булгакова
«Дья­
воли а д а» (1923) Коротков сходит с ума главным образом
из-за
то го,
что
у
не го
украли
документы
—
«все до едино­
г о», а в милиции,
куда
он
рвется,
чтоб
заявить
об
этом,
у
нег о
уже
у
дверей
требуют:
«—
Уд ост ов ере ние
дай, что украли».
С лова
об
украденных
документах
становятся
рефреном
все
более
с б ивчивых
речей
героя.
«— Товарищ блондин, — плакал истомленный Корот­
ков, — застрели ты меня на месте, но выправь ты мне ка­
кой ни на есть документик . Руку я тебе поцелую».
Его
со зна ние
все
более
помрачается
на
эт ой
именно
почве:
«— Меня нельзя арестовать, — ответил Коротков и за­
смеялся сатанинским смехом, — потому что я неизвестно
кто. <...> — Арестуй-ка, — пискнул Коротков. <...> — как
ты арестуешь, ежели вместо документов
—
фига? Может
быть, я Гогенцоллерн»32.
32 Дьяволиада (1923) // Булгаков М .
Ука з.
соч.
Т. 2. М., 1989. С. 21,
35, 36.
373


Под
несомненным
влияние м
повести
Булгакова
В.
Ка­
верин
в
одном
из
лучших
своих
рассказов
1920- х
годов
«Ре ­
визор»
демонстрирует
ту
же
стихию
советско-бюрократи­
чес кого
бреда:
«Да знаете ли вы, гражданин, что такое документ?
Документ есть удостоверение личности, а личность к это­
му документу прилагается, гражданин!»33
В
романе
Булгакова
появляется,
нак онец,
как
вершина
со­
вет ско й
рефлексии
о
до кум ент е,
афористическая
формули­
ровка
(недавно вошедшая в «С л ов ар ь
современных
цитат»):
«Коровьев швырнул историю болезни в камин.
—
Нет документа, нет и человека <...>» (с. 281).
Булгаков
демонстрирует
постоянную
озабоченность
люде й
наличием
у
них
нужных
документов,
что-то
в
их
жизни
удостоверяющих.
Не
забудем,
что
новые
по р ядки
застали
—
или,
вернее,
застигли
Булгакова
(во Владикавказе,
в
марте
1920 года,
когда
он,
тяжело
заболев,
не
смо г
уй ти
с
Белой
арм ией
и
оч­
нулс я
уже
под
сов етс кой
властью)
в
28-летнем
возрасте.
Юность
его
протекала
в
правовом
государстве,
которое
уже
п редс тавл яла
собой
Россия
ко нца
1900-х
—
начала
1910- х
годов,
государстве,
где
можно
бы ло
полу чить
загра­
ничный
паспорт,
обратившись
даж е
не
в
п о лиц ейский
уча­
сток,
а
к
дворнику,
который
и
принос ил
этот
паспорт
через
несколько
дней,
после
чего
люб ой
российский
подданный
мужского
пола
(для женщин процедура была сложнее)
мог
взять
билет
и
по ехат ь
по
дел ам
или
для
р азвл еч ения
в
лю­
бую
страну.
В
по сле окт я брь ские
годы
возгласы
пр едст авит ел ей
«ор ­
ганов»
«Ваши документы!» или «П ре дъ яв ит е
документы!»
зазвучали
почти
как
«Пройдемте,
г ра жда нин!» (см.
ра­
не е).
33 В сб.: Каверин В.
Вор обь иная
н очь. [M.J, 1927. С. 81—82.
374


Та ков
был
гл ав ный
—
и
грозный
—
контекст
употребле­
ния
слова
в
опис ыва е мое
в
романе
время.
А
когда-то
слово
это
было
достаточно
безобидным.
И
в
«Толковом словаре живого великорусского языка», со ­
ставленном
Владимиром
Далем,
его
дефиниция
к орот ка
и
непритязательна:
«Д. — вс я к ая ва ж на я деловая бумага, также диплом, свиде­
тельство и пр.»
Документы,
как
и
удостоверения,
—
вы даю т.
И
их
мо­
гут
выдать,
а
мо гут
и
не
выдать
(см.
р анее) .
Интеллигент
Еще
в
пе рво й,
уничтоженной
автором
и
реконструиро­
ванной
нами
редакции
будущего
романа
выступает
вперед
сов ет ское
зн ачен ие
когд а- то
п очтен ног о
слова
интеллигент:
«...Незачем [было трепаться! Безбо]жник тоже, поду­
маешь! [Тоже богоборец, борется с] Богом! Интелли­
гент
—
[вот кто так поступает!
[Этого Иванушка уже] не мог вынести.
[—Я
—
интеллигент?! — ] прохрипел он, — [Я —
ин­
т ел ли ген т? — заво] пил он с таким [видом, будто Во­
ла] нд назвал его [по меньшей мере суки]ным сыном...»34.
В
последней
р еда кции
романа
—
отсвет
того
же
ореола
вокруг
слова
и
понятия:
«Он умен, — подумал Иван, — надо признаться, что
среди интеллигентов тоже попадаются на редкость ум­
ные. Этого отрицать нельзя» (с. 90).
34 См.: Чудакова М.
О.
Опыт
рек онс тру кции
текста
М.
А.
Булгакова
//
Пам я тники
культуры:
Новые
открытия.
Еж ег о дник . 1977. М., 1977.
С . 98. В квадратные скобки нами заключены предположительно ре­
кон ст руируемы е
фр агмен ты
текста.
375


Интурист
«— Гражданин! — опять встрял мерзкий регент. — Вы
что же это волнуете интуриста? За это с вас строжайше
взыщется!»
«— <...>У нас каждый день интуристы бывают.
При слове “интурист” <...> Иван затуманился, погля­
дел исподлобья и сказал:
—
И нт урис ты ... До чего вы все интуристов обожаете!
А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, на­
пример, вчера с таким познакомился, что любо-дорого!»
(с. 85).
Мы
не
найдем
э того
слова
в
советских
словарях
с
1940-
го
(Словарь Ушакова)
до
1956- го
(см.
соответствующий
том
Словаря
современного
русского
литературного
яз ыка,
М.—Л.,
Изда тель с тво
Академии
нау к
СССР,
дал ее
—
Ака­
демический
сл ов арь), поскольку с 1936—1937- го
и
вплоть
примерно
до
сер един ы
1950- х
это
слово
ис чезл о
из
широ­
ког о
оби хо да
—
оно
имело
уже
сугубо
криминальный
см ы сл: «контакты с иностранцем»
грозили
лагерным
сро ­
ко м,
а
то
и
«высшей мерой» .
Маскирующийся
«— Типичный кулачок по своей психологии, — загово­
рил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило
обличать Рюхина, — притом кулачок, тщательно маски­
рую щи йся
под пролетария» (с. 68).
«Люди, скрывавшие прошлое, “маскировались", как говори­
ли в СССР. А раз они маскировались, их необходимо было "разо­
блачать"»35.
«...Формалистские выверты, которыми он, маскируя свои
враждебные тенденции, влияет на ряд молодых вполне совет­
ских поэтов...»36.
35 Фицпатрик Ш .
Ука з.
со ч.
С. 160.
376


Масса,
массы
«— Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы
незамедлительно разоблачили бы перед зрителями техни­
ку ваших фокусов <...>. Зрительская масса требует объяс­
нения.
—
Зрительская масса,
—
перебил Семплеярова наглый
гаер, — как будто ничего не заявляла?» (с. 27).
«Шуруют в массе» (С. Эйзенштейн, «Стачка», 1925—титр).
«Что даже массы захохотали’»37.
Надо
им еть
в
виду,
что
массы,
массовая
раб ота,
мас­
совки
приобрели
бол ьш ое
значение
в
яз ыке
уже
в
1900- е
годы.
«Он почти оторвался от рабочих масс .. .»33,
«Эх ты, масса,
м а с с а . Тр удно организовать из тебя кулеш ком­
мунизма! И что тебе надо, стерве такой? Ты весь авангард, гади­
на, замучила» (Платонов А . Котлован [рукопись])39.
«Наш пленум является первым пленумом организации, ко­
торая представляет всю массу советских писателей»40.
Пастернак «не видит огромного культурного подъема масс,
замечательной тяги их к искусству» (1936)41.
«Превращать литературу в средство затемнения масс и их
развращения», «служить делу затемнения сознания масс и их
развращения»42.
36 Усиевич Е.
Под
маской
юродства
// Литературный критик .
1933.
No
4. С. 9 0; речь о Николае Заболоцком .
37 Платонов А .
Деревянное
растение:
Из
записных
книжек
нач ала
30-х.
М., 1990. С. 9.
38 Речь защитника Брауде 7
марта
1931 года //
Пр оц есс
контрреволю­
цио нной
организации
ме нь шевик ов.
М ., 1931. С. 363.
39 Цит.
по:
Корниенко
Н.
Исто р ия
текста
и
биография
А.
П.
Платонова
(1926-1946) // Здесь и теперь . I. 1993 . С . 149.
40 Вступительное слово Гронского //
Советская
ли тера ту ра
на
новом
этапе:
С те но грамма
п ерв ого
пленума
Орг ком ите та
Союза
советских
писателей
(29 октября
— 3 ноября 1932). М., 1933. С. 5.
41 Еще о самокритике.
Указ.
соч .
С. 1.
42 Тарасенков Ан .
О
сов етск ой
литературе:
Сб.
ст ат ей.
М., 1952. С. 13,44.
377


Ср.
у
В.
Набокова:
«Если по мнению царей писателям вменялось в обязанность
служить государству, то по мнению левой критики они должны
были служить массам . Этим двум направлениям мысли суждено
было встретиться и объединить усилия, чтобы наконец в наше
время новый режим, являющий собой синтез гегелевской триа­
ды, соединил идею масс с идеей государства» (Лекция «Писате­
ли, цензура и читатели в России», 1958)43.
Не
в
кур се
«— Не в курсе я, товарищ, — тоскливо перебил чело­
век» (с. 192, разговор единственного не арестованного
члена правления — которого, впрочем, тут же и аресту­
ют, — с Поплавским о квартире Берлиоза).
Это
бы ло
новое
вы р аж ение,
появившееся
в
советское
время,
когда
стало
необходимым
каждому
«быть в курсе»
декре то в
и
по ст ано вле ний
н овой
власти.
Ненужный
«...Конечно, в полном смысле слова разговор этот сом­
нительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой
разговор), но это был разговор на какую-то н е ну жн у ю те­
му. Совершенно свободно можно было бы, граждане, его
и не затевать» (с. 81 ).
Терминология
власти,
в
частности,
це нз уры:
«Д. Лихачев доказывает, что "человек живет еще до своей
жизни, до рождения, живет как некая потенция". Эта ненужная,
путаная концепция, ведущая к идеализму, была снята»44.
43 Набоков В .
В.
Лекции
по
р усск ой
лит ерату ре.
М ., 1996. С. 18.
44 Из переписки Ленгорлита [ т.
е.
управления
це нз уры
в
Лен инг ра де]
с
партийными
ор ган ами
—
янва рь
1963 г. // Цензура в Советском
Со ю зе : 1917—1991. До ку ме нты.
М., 2004. С. 402—403.
378


Отпадать
«...Лапшённикова сообщила мне, что редакция обес­
печена материалами на два года вперед и что поэтому во­
прос о напечатании моего романа, как она выразилась,
“отпадает”» (с. 140).
В
Сл ов аре
Ушакова
—
«утратить силу,
смысл:
все
его
возражения
отпали».
«...Смущает ли молодого человека, едущего в Москву, то об­
стоятельство, что на нем худая одежда? Этот вопрос отпадает.
Можно быть одетым во что угодно. Моды нет. Модным быть
стыдно»45.
Но
пос т епе нно
—
как
замечено
и
зафиксировано
Булга­
ковым
—
это
сло во
полностью
переходит
в
язык
власти
—
редакторов,
цензоров,
партийной
номенклатуры.
Перебросить
Семплеярова
«в два счета перебросили в Брянск и назначили заведу­
ющим грибнозаготовочным пунктом. Едят теперь моск­
вичи соленые рыжики и маринованные белые и не нахва­
лятся ими и до чрезвычайности радуются этой перебро­
ске» (с. 379).
«В языке удивительно точно отражается лицо времени.
<...> Тут не надо ни социологических исследований, ни ста­
тистических данных, никаких архивных документов, лучше
стихийного простодушия — "меня перебросили”
—
не выра­
зишь самочувствие современника (1968 г. 18 декабря. В магази­
не "Гастроном")»46.
45 Олеша Ю.
Кн ига
прощания.
М., 1999. С. 43. Запись от 7
мая
1930 г.
46 Кочин Н.
Спе лые
колосья.
Нижний
Но вгор о д, 2001. С. 223.
379


Пол и тич ески
в ре дная
«Вся эта глупейшая, бестактная и, вероятно, полити -
ч ески
вредная
речь заставила гневно содрогаться Павла
Иосифовича...» (с. 340).
«Предварительная цензура просматривает печать как в ин­
тересах охраны государственных тайн, так и в интересах недо­
пущения политически вредных, искажающих советскую дейст­
вительность, малограмотных, халтурных произведений или от­
дельных мест»47.
Прот ащ ить
«...Увидел в ней статью Аримана <...>, где Ариман пре­
дупреждал всех и каждого, что он, то есть наш герой, сде­
лал попытку протащить в печать апологию Иисуса Хри­
ста» (с. 141).
«...За подписью Мстислава Лавровича обнаружилась
другая статья, где автор ее предлагал ударить, и крепко
ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал
прота щит ь
(опять это проклятое слово!) ее в печать»
(с. 141).
«В детском секторе Гиза группа Введенского—Хармса опи­
ралась на редакторов <...>, помогавших ей протаскивать свою
антисоветскую продукцию»48.
«...Подсудимые протаскивали на вооружение ВВС заведомо
бракованные самолеты и моторы крупными партиями и по пря­
мому сговору между собой...»49.
47 Из докладной записки начальника Главлита Б .
Волина
в
Поли тбюр о
ЦК
ВКП(б)
о
работе
и
но вых
задачах
органов
цензуры
от
9 апреля
1933 // Власть и художественная интеллигенция .
Доку м енты
ЦК
Р КП ( б) -ВКП (б), ВЧК ОГПУ-НК ВД
о
культурной
политике
1917-1953 г г.
М., 1999. С. 193.
48 Показания И .
Анд ро ник ова
под
следст ви ем
—
несомненно,
под
ди к­
тов ку
следователя.
В
к н.: Заболоцкий Н.
Жи знь
Н.
А.
Заболоцкого.
М., 1998. С. 175.
49 Из приговора 11
мая
1946 г.
военной
ко лле гии
Вер х овно го
суда
под
п редс еда тел ьств ом
В.
В.
Ул ьрих а
// Костырченко Г .
В.
Тайная
п оли­
тика
Сталина:
В ласть
и
антисемитизм.
М., 2001. С. 281.
380


«Пьеса "Алпатов* свидетельствует, что автор пьесы вновь
пытается протащить вредные, фальшивые взгляды на совет­
ское общество, примазаться к борьбе с бюрократизмом, с косно­
стью в технике, с пережитками прошлого для искажения нашей
общественной жизни»50.
Развалить
«Оказалось, что заведующий городским филиалом,
“вконец разваливший облегченные развлечения” (по сло­
вам девицы), страдал манией организации всякого рода
кружков» (с. 187).
В
это м
случае
Булгаков
отделяет
язык
власти
от
автор­
ской
р е чи : «по словам девицы». Важ но ,
что
он
слышит,
ра з­
личает
эт от
призвук
властной
речи,
д иагн ос ти рует
ег о.
«— Ты лучше расскажи, — не выдержал наконец Веня, —
как ты развалил кружок политучебы» (Славин Л., Концерт,
1950).
Здесь
главное
—
обвинительный
подтекст,
ос но ванн ый
на
уверенности
в
зл ой
в оле
«развалившего».
«— Ежели меня [председателя колхоза] когда-нибудь за
развал
работы потянут к прокурору — это [дневник] мое
оправдание» (Овечкин В.
На одном собрании. [Кон. 1940-х
—
начало1950-х])51.
Развалить,
развал
—
эти
слова
будут
много
лет
еще
ис­
пользоваться
вл ас тью
—
и
очень
часто,
для
того,
что бы
осу­
дить
как
раз
чью-то
плодотворную
и
ка кое -то
время
из бе­
га вшую
ее
контроля
ра бот у.
Литератор
Г.
Г.
Красухин
вспо-
50 Д.
П оли карпо в,
Б.
Рюриков,
В.
Ярустовский.
За пис ка
в
ЦК
КПСС
от
29 ноября 19Й5
г.
—
о
пь есе
Л.
Г.
Зорина
«Алпатов» // Аппарат ЦК
КПСС
и
ку льту ра. 195 3—1957 . Доку ме нты.
М ., 2001. С. 449.
51 Примеры из прозы Л.
С ла вина
и
В.
Овечкина
—
из
А к адеми ческо го
словаря
(т. 12), с добавлением дат создания или публикации произве ­
дений.
381


м инает ,
как
в
1967 году председатель Радиокомитета (о че нь
важная
со гл асно
тогдашней
номенклатурной
ш кале
долж­
но сть) H.
Н.
Месяцев
расправлялся
с
сотрудниками
подве­
домственного
ему
еженедельника
«РТ-программы» (втече­
ние
нескольких
лет
остававшегося
одним
из
самых
смелых
по
тогдашним
меркам
орган ов
п е чати ), по одному вызывая
их
на
трибуну.
«Здесь я вспомнил расправу Пугачева над офицерами в Бе ­
логорской
крепости
("Капитанская дочка").
—
Признаете,
—
ла ял
Месяцев,
—
виновным
себя
в
полном
идеологическом
развале
жур на ла?»52.
Примечательно,
что
име нно
этим
словом
испускающая
дух
советская
власть
отомстила
те м,
кто
заб ил
осиновый
кол
в
ее
мо гилу .
«Сейчас любят говорить о беловежском сговоре,
о
то м,
что
три
руко води те ля
Росс ии,
Ук раины
и
Белоруссии,
собравшись
в
Беловежской
пуще
и
крепко
выпив,
раз вали ли
мощное
госу­
дарство
—
объявили
о
прекращении
действия
союзного
дог ово­
ра
1922 года,
на
котором
был
основан
Совет ск ий
Союз.
Но
Ель ­
ц ин,
Кравчук
и
Шушкевич
всего
только
подтвердили
сложившу­
юся
реальность.
Никакой
мощн ой
страны
уже
не
существовало.
Она
расползлась,
как
лоскутное
одеяло»53.
Те,
кто
продолжают
повторять
—
«развал Союза» (вме­
сто
«распад»54), пользуются именно советизмом.
Разоблачение,
разоблачить
М.
Булгаков
издевательски
употребляет
это
слово
—
именно
как
советизм:
52 Красухин Г .
Ст ежк и- дорожки //
Знамя. 2004. No 9. С. 111.
53 Тамже.
С. 122.
54 Ср.
точное
название,
которое
дал
американский
историк
Дэвид
Сат­
тер
своей
недавней
книге
— «The decline and fall of the Soviet Union»
(2001 ), что переведено в русском издании именно как «Ра спа д
и
па­
дение
С ове тск ого
Сою за» (М ., 2005).
382


«— Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы
незамедлительно разоблачили бы перед зрителями техни­
ку ваших фокусов <...>.
—
Пардон! — отозвался Фагот.
—
Я извиняюсь, здесь
разоблачать
нечего, все ясно.
—
Нет, виноват! Разоблачение совершенно необходи­
мо. Без этого ваши блестящие номера оставят тягостное
впечатление» (с. 127).
«...B таких слоях, за которые мы должны с ним драться, ра ­
з обл ачая
его как врага, показывая, чему служит его утонченное
и изощренное мастерство, каковы функции его <...> наигранно­
го юродства»55.
«Таким образом, Пастернак переносит спор в область
"тайн творчества" и прочих жреческих прорицаний, идеали­
стическая сущность которых давно разоблачена»56.
«...На конкретных примерах разоблачил реакционную сущ­
ность формалистических ухищрений»57.
Особенно
ин т ересн ым
оказалось
«разоблачение»
исто­
рика
французской
революции
Е.
Тарле.
10 июня 1937 года
в
«Правде»
появилась
статья
А.
Константинова
«История
и
современность
(По поводу книги Е.
Тарле
“Наполе­
он ”)»-
Автор
статьи
писал:
«Тарле был давно известен как фальсификатор истории <...>
Враг народа Бухарин усиленно популяризировал Тарле. <. ..>
Уже после разоблачения правого бандита Бухарина "Известия"
продолжали выпускать Тарле на своих страницах в качестве
свадебного генерала по юбилейным дням. А историки, чьей
прямой обязанностью было разоблачить маневр врага, заня­
лись его восхвалением и популяризацией».
55 Усиевич Е.
Под
маской
юродства
// Литературный критик .
1933.
No4. С. 90-91.
56 Еще о самокритике.
Ука з.
соч.
С. 1.
57 Общемосковское собрание писателей //
Комсомольская
правда.
1936. No 60. 14 марта.
С. 4.
383


Известно
б ыло,
что
опровергать
напечатанное
в
«Прав ­
де»
не
может
никто,
ни
в
о дном
изд ании.
Но
на
другой
же
день
(!) та же газета «Пр а вда»
уже
«От редакции»
по яс ня­
ла
своему
читателю,
что
«за ошибки в трактовке Наполеона и его эпохи ответствен­
ность несут в данном случае не столько автор — Тарле, сколько
небезызвестный двурушник Радек, редактировавший книгу,
и издательство, которое должно было помочь автору. Во всяком
случае, из немарксистских работ, посвященных Наполеону,
книга Тарле — самая лучшая и ближе к истине».
М ало
кто
из
читателей,
див ивш их ся
тому,
как
«Правда»
опровергает
«Правду», знали,
что
это
сделано
по
личному
указанию
Ста ли на,
благоволившего
к
Тар ле
и
ос тав шег ося
недовольным
«разоблачением».
Так
как
Семплеяров
настойчиво
требует
«разоблаче­
ни я»
—
якобы
от
имени
«зрительской массы», привыкшей
к
тому,
что
каждый
де нь
по
м ного
раз
в
газетах,
по
радио
и
на
собраниях
кого- то
у лича ют
и
разоблачают,
Фагот
за­
яв ляе т,
ч т о , «принимая во внимание ваше глубокоуважае­
мое
желание,
А рк адий
Аполлонович,
я,
так
и
быть,
произ­
веду
разоблачение».
И
автор
романа
демонстрирует
разо­
блачение
реальное
—
вывод ит
на
чистую
воду
Семплеярова,
который
обманывает,
оказывается,
дв ух
женщин
сразу,
но
даже
не
предполагает,
что
реальное
раз обл аче ние
может
коснуться
его
самого.
Помимо
забавного
сюжетного
пово­
рот а,
происходит
нечто
еще
—
одному
из
сло в,
искаж енн ых
советским
обиходом,
возвращается
его
первичное
значе­
ние.
Разъяснить
«...A сову эту мы разъясним» (Собачье сердце, 1925)58.
«Ах, до чего странный субъект... Звонить, звонить!
Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!» (с. 46).
58 Булгаков М.
Указ.
соч.
Т. 2. М., 1989. С. 130.
384


«Вот только дама, которую Степе хотел поцеловать,
осталась неразъясненной . ..
черт ее знает, кто она... кажет­
ся, в радио служит, а может быть, и нет» (с. 79).
«Тем временем пришлось возиться [следствию] с про­
исшествиями и в других местах Москвы. Пришлось разъ­
яснять
необыкновенный случай с поющими “Славное мо­
ре” служащими...» (с. 325);
«разъяснять»
зде сь
означает
«расследовать»
—
то
есть
сло­
во
употреблено
в
том
же
семантическом
ключе,
что
в
дру­
гих
случаях,
а
не
в
обычном
словарном
значении
(объяс ­
нять,
растолковывать
ком у-л и бо).
«— Вот этих бы врунов, которые распространяют гад­
кие слухи, <...> вот их бы следовало разъяснить] Ну, ни­
чего, так и будет, их приведут в порядок!» (с. 347).
По-видимому,
не
в
первые
советские
го ды,
а
тогда,
когда
положение
власти
стабилизировалось
—
бл иже
к
сер е дине
1920-х
(что и было сразу ухвачено Булгаковым в «Со б ач ь ем
с е рдц е », писавшемся в первые месяцы 1925 года), ожило
и
был о
присвоено
в ласт ью
(скорее на ее нижних этажах)
просторечное
знач ение
глагола:
разъяснить
кого
или
про
ко го:
«Выяснять, делать известными чьи-либо отрицательные ка­
чества, неблаговидные поступки» (Академический словарь.
Т. 12.1961. Пример из романа С. Н. Сергеева-Ценского «Зауряд-
полк», 1934: «Все <...> стремились выгородить этого Миткалева
только потому, что дело против него поднял Геккель, который
всеми понят и разъяснен, как несравненно более вредный для
дела человек, чем просто пьяница Миткалев»).
«Вот еще такой случай я расскажу: меня разъяснили. П риш­
вина разъяснили, теперь кончено. Я всегда читаю в Педагогиче­
ском техникуме в Сергиеве для молодежи на вечерах чтения,
а теперь прекратил из-за этого, потому что прихожу туда
и вдруг слышу — "Это Пришвин, он разъяснен". Я говорю, что
такое? Я ведь ничего не знал. И вот я начинаю читать, а мне
кричат: "Вы, товарищ Пришвин, пишете как мистик!" и т. д.
13 Новые работы
385


и т. д . в конце концов, я плюнул, ушел и туда теперь не показы­
ваюсь. Вы работаете, вы все-таки нервы отдаете работе, у чело­
века годы проходят на этой работе, и вдруг говорят, что вы ми­
стик, вы разъяснены.
Я хочу какого-то содружества, радости,
а тут черт знает что получается»59.
«...Сложилось несколько ошибочное представление <...>,
а именно, что виноваты, мол, были рапповцы; наконец-то их са­
мих “разъяснили", теперь мы будем торжествовать, а они будут
отвечать»60.
К
середине
1930- х
слово
в
этом
значении
исчезает
из
употребления
—
возможно,
как
обозначающее
слишком
мя гкую
репрессию,
уже
сменившуюся
в
массовом
по ря дке
иными
—
теми,
что
следовали
посл е
разоблачения.
В
томе
Сл овар я
Ушакова,
вы шед шем
в
1939 году (с да н
в
производство
16 августа 1938 года), это значение дано
как
пере но сн ое
и
смягчено:«кого-что.
Разоблачить
чьи-то
мнимые
достоинства,
чей-н.
ложный
авторитет».
Оно
снабже но
стилистической
пометой
—
разговорное,
ирониче­
ско е,
уста р евш ее.
Согласовать
Воланд «рассказал все по порядку. Вчера <... > Степа
позвонил в Московскую областную зрелищную комис­
сию и вопрос этот согласовал (при этих словах Степа по­
бледнел), подписал с профессором Воландом контракт...»
(с. 79).
Один
из
ключевых
терминов
уп рав л ения
и
вза имоот но ­
шений
между
управляющими
инстанциями.
Ср.
у
Маяковского
в
«Бане»
в
сцене
иронического
а по­
феоза
бюрократии:
59 Выступление М .
М.
Пришвина
// Советская литература на новом
этапе:
Стено гра мм а
п ерв ого
пленума
Орг ком ите та
Сою за
советских
п ис ателей
(29 октября
—
3 ноября 1932). М., 1933. С. 67.
60 Выступление П .
Романова
// Там же.
С. 134.
386


«...Вам чего, гражданочка? Просительница . Согласовать, ба­
тюшка, согласовать .
Оптимистенко.
Это можно — и
со гл асо­
вать
можно, и увязать. Каждый вопрос можно и увязать и сог ­
ласовать.
<...>
Просительница.
Меня с мужем-то и надо, ба­
тюшка, согласовать, несогласно мы живем, нет, пьет он очень
вдумчиво. А тронуть его боимся, как он партейный»61.
Сомнительный
(разговор)
«...Прилетело воспоминание о каком-то
сом н ител ь­
ном
[Степа мыслит в рамках того языка, каким будут
изъясняться с ним в случае неприятностей] разговоре,
происходившем, как помнится, двадцать четвертого ап­
реля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал
с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в пол­
ном смысле слова разговор этот сомнительным назвать
нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор) [герой
уже защищается от примененного к нему ярлыка], но
это был разговор на какую-то ненужную тему» (с. 81 ).
«...Первый путь показался ему сомнительным: чего до­
брого, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшед­
ший» (с. 86) —
зд есь
сло во
употреблено
в
обычном
значении.
Все ,
что
официоз
хотел
опровергнуть
(а вернее,
объя­
вит ь
неупоминаемым,
сня в
з ар анее
вопрос
о
справедливо­
сти
или
не спр аведли во ст и,
правдивости
или
ложности),
объявлялось
со мни те льным .
«...Политически сомнительные формулировки»
—
в
них
уп ре кали
редакцию
журнала
«Вопросы истории»
в
апреле
1955 года авторы адресованной в ЦК КПСС «За пи ск и»,
пы т авшиеся
за к рыть
журнал,
где
после
смерти
Сталина
со­
в етска я
историческая
наука
делала
робкие
попытки
стать
наконец
похожей
на
науку62.
61 Маяковский В .
Указ.
со ч. T. 11. М., 1958. С. 293.
62 См.: Историк и время: 20-е—50-е годы XX
века.
А.
М.
Панкратова.
М ., 2000. С. 93.
в*
387


А
вот
и
14 лет спустя коллектив авторов статьи точно
такой
же
направленности,
что
и
упомянутая
«Записка»,
выступает
против
«коллекционирования сомнительных фактов об ошибках
[отметим вновь значимую стилевую неправильность — «ф ак ­
тов
об»!] и издержках, выпячивания и смакования недостатков
и просчетов»63.
Тов арищ
Штурман Жорж «сказала, смягчая свое контральто:
—
Не надо, товарищи, завидовать. < ...> Естественно,
что дачи получили наиболее талантливые из нас»
(с. 59).
«—
Товарищ
Бездомный, — заговорило это лицо юби­
лейным голосом, — успокойтесь! <...> Сейчас товарищи
проводят вас в постель, и вы забудетесь...» (с. 64).
Играя
словом,
Булгаков
п о казы вает
и
забытый
генезис
сл ов
«товарищ»
и
«гражданин», противоречащий совре ­
менному
советскому
употреблению:
«— Что вы, товари...
—
прошептал ополоумевший ад­
министратор, сообразил тут же, что слово “товарищи”
никак не подходит к бандитам, напавшим на человека
в общественной уборной, прохрипел: — Гражда... — см е к­
нул, что и этого названия они не заслуживают...» (с. 111 ).
В
1912годуБлоквстатье«Памяти
Авгу ст а
Стриндбер-
га»
писал:
«Есть вечные имена, принадлежащие всем векам: имена бра­
та, учителя; Стриндберг был для нас и тем, и другим <...> Есть,
однако, еще одно имя. <...> Теперь оно особенно близко и нуж-
63 Годиков В., Мурашов С., Чхиквидзе И., Шатагин Н., Шаумян С.
За
ленинску ю
па ртийност ь
в
освещении
истории
КПСС
// Коммунист .
1969. No 3.
388


но нам; с ним связаны заветные мысли о демократии; это — са­
мое человеческое имя сейчас; брат и учитель — имена навсег­
да; сейчас, может быть, многим дороже имя товарищ: открытый
и честный взгляд; правда, легко высказываемая в глаза; <...> по­
жатие широкой и грубой руки. <...> И потому именно товари ­
щем
хочется назвать старого Августа; ведь он — демократ, ведь
он вдохновляет на ближайшую работу и, главное, ведь огромное
наследие, оставленное им, — общедоступно, почти без исключе­
ния»64.
Прошло
все го
6—7
лет
—
и
с
этим
словом,
пр исво ен ным
советской
властью,
произошли
разительные
перемены.
Ф.
А.
Степун,
поработавший
на
ку льт урн ом
поп рищ е
в
советской
России
в
1918—1922 годах
—
до
тех
пор,
пока
Ле нин
не
отправил
его
вместе
с
другими
своими
самыми
серьезными
оппоне нта м и
за
пределы
России
на
«философ­
ско м
пароходе», пояснял:
«...Службы для власти всегда было мало; она требовала еще
и отказа от себя и своих убеждений. Принимая в утробу своего
аппарата заведомо враждебных себе людей, она с упорством,
достойным лучшего применения, нарекала их "товарищами",
требуя, чтобы они и друг друга называли этим всеобщим име­
нем социалистического братства. Протестовать не было ни сил,
ни возможности. < ...> Слово "товарищ" было, однако, в донэ-
повской России не просто словом, оно было стилем советской
жизни: покроем служебного френча, курткою — мехом наружу,
штемпелеванным валенком, махоркою в загаженных сов-учре-
ждениях; селедочным супом и мороженой картошкой в столов­
ках, салазками и пайком. Как ни ненавидели советские служа­
щие "товарищей"-большевиков, они мало-помалу все же сами
под игом советской службы становились, в каком-то утончен­
нейшем стилистическом смысле, "товарищами". Целый день не
сходившее с уст и наполнявшее уши слово проникало, естест­
венно, в душу и что-то с этою душою как-никак делало. Сло-
64 Блок Ä. Собр.
соч.
в
8 томах .
Т . 5. М.—Д., 1962. С. 467—468. Курсив
ав тор а.
389


ва — страшная вещь: их можно употреблять всуе, но впустую
их употреблять нельзя. Они — живые энергии и потому неиз­
бежно влияют на душу произносящих их людей.
Так мало-помалу обрастали советские служащие обличьем
"товарищей" причем настолько не только внешне, насколько
стиль жизни есть всегда уже и ее сущность. Но, стилистически
превращаясь в "товарища", советский служащий оставался все-
таки непримиримым врагом той власти, которой жизнь застави­
ла его поклониться в ноги. < ...> Так под слоем "товарища" рядо­
вой советский служащий, словно штатскую жилетку под фор­
менным френчем, поглаживал в своей душе сакраментальный
слой "заговорщика" <...> В разрешении называть себя "товари­
щем" со стороны настоящих коммунистов, в каком-то внутрен­
нем подмигивании всякому псевдо-товарищу — "брось, видна
птица по полету", в хлопотах о сохранении своего последнего
имущества и своей, как-никак единственной жизни, во всем
этом чувствовалась стыдная кривая согнувшейся перед стихией
жи зни
спины. Лицемерия во всем этом вначале не было, но не­
которая привычка к лицедейству перед жизнью и самим собой
все же, конечно, слагалась»65.
И
уже
упомянутый
нами
ранее
наибо ле е
позд ни й
пример:
«— Была выдвинута моя кандидатура. Т о ва ри щ и пос о­
ветовались. Возражений не последовало.
Товарищи
реши­
ли вопрос положительно» (так говорит генерал КГБ
в 1985 году66 — уже на излете советской власти, но полно­
стью сохраняя «советский» способ изъяснения).
Чер ез
несколько
лет
в
Россию
вернулось,
после
более
чем
семидесятилетнего
отсутствия,
обращение
«господа»,
всегда
остававшееся
ест ест в енным
для
Булгакова,
демон­
стративно
повторяющего
в
романе
слова
«гражданин,
гр а­
ж да нка»
и
«товарищ» .
65 Степун Ф.
Мысли
о
России
// Современные записки.
1924. Т. 19.
С . 321—324. Курсив автора.
66 См.
примем. 5.
390


Требовать
Ложное
употребление
слова
показывает
М.
Булгаков
в
ди­
ал оге
Семплеярова
с
Фаготом:
«—-...
Зрительская масса требует объяснения.
—
Зрительская масса, — перебил Семплеярова наглый
гаер, — как будто ничего не заявляла?» (с. 127).
«Вправе требовать»; «чего сейчас страна требует от ху­
дожника»67.
Увязать
«Но деловой и осторожный Никанор Иванович зая­
вил, что ему прежде всего придется увязать этот вопрос
с интуристским бюро.
—
Я понимаю! — вскричал Коровьев.
—
Как же без
увязк и !
Обязательно! Вот вам телефон, Никанор Ивано­
вич, и немедленно увязывайте!» (с. 97).
Выдающийся
лингвист
А.
Сел ищ ев
в
своем
исследовании
«Язык революционной эпохи:
Из
н абл юде ний
над
р ус ским
языком
последних
лет
(1917—1926)» (М ., 1928) комменти­
ру ет
(не без глубоко запрятанной иронии и отторжения):
«Партийные деятели и представители советской власти
стремятся к деятельности целостной, прочно связанной во всех
своих частях. Поэтому в советской среде постоянно идет речь
об
ув я зке,
неувязке,
не вяз ке ; указывается на необходимость увя­
зать, связать что - н .».
Один
из
примеров:
«Необходимо тщательно увязывать устную и печатную аги­
тацию и пропаганду с системой практических мероприятий»
(с. 114).
67 Две вынужденные реплики //
Комсомольская
правда. 1936. No 62.
16 марта .
С. 4.
391


«Тесно увязав свою работу с самодеятельным искусством,
рапповский театр будет вести также научно-методическую ра­
боту, организуя вокруг себя театральный молодняк клубов, до­
мов культуры и т. д.»68
См.
также
выше
реп ли ки
в
«Бане»
Маяковского
со
сл о­
вом
«согласовать» .
Ударить
(по)
«Через день в другой газете за подписью Мстислава
Лавровича обнаружилась другая статья, где автор ее
предлагал ударить, и крепко ударить по пилатчине и то­
му богомазу, который вздумал протащить (опять это
проклятое слово!) ее в печать» (с. 141).
«Ударить», «бить»
—
таковы
был и
излюбленные
глаголы
нов ой
власти.
«РАПП предстоит решительно ударить по отдельным по­
пыткам смазать сущность допущенных ошибок, по отдельным
попыткам остаться на старых позициях в руководстве массовой
организацией»69.
Удостоверение
«— Я очень прошу выдать мне удостоверение,
—
заго­
ворил, дико оглядываясь, Николай Иванович, <...>
—
о том, где я провел предыдущую ночь.
—
На какой предмет? — сурово спросил кот.
—
На предмет представления милиции и супруге, —
твердо сказал Николай Иванович» (с. 283).
Но
настоящая
философия
презрения
к
заведенной
со­
вет ской
властью
системе
разнообразных
удостоверений
68 Письмо Л.
Ав ерба ха
1931 г.
в
сек рет ари ат
В КП (б) // «Счастье ли­
т е ра т ур ы»: государство и писатели.
1925—1938 .
Доку ме нты.
М.,
1997. С. 106.
69 Мехлис Л .
Предисловие
// За развертывание творческих течений
в
пролетарской
лите рат уре :
Сб.
ст.
с
предисл.
Л.
Мехлиса.
М., 1931. С. 5.
392


разворачивается
автором
в
описании
входа
в
ре сто ран
До­
ма
Грибоедова,
где
перед
«гражданкой в белых носочках <...> лежала толстая
конторская книга, в которую гражданка, неизвестно для
каких причин, записывала входящих в ресторан. Этой
именно гражданкой и были остановлены Коровьев и Бе­
гемот.
—
Ваши удостоверения? <...>
—
<...> какие удостоверения?
—
спросил Коровьев,
удивляясь.
—
Вы — писатели? — в свою очередь спросила граж­
данка.
—
Безусловно, — с достоинством ответил Коровьев».
Д алее
разворачивается
з апо м ина ющееся
читателям
ро­
мана
опровержение
самодовлеющей
ро ли
документа,
уста­
новленной
советской
властью.
Прошло
в сего
несколько
лет
с
тех
по р,
как
в
год
1-г о
съезда
новообразованного
Союза
советских
писателей
большинство
литераторов
(ив том числе Булгаков)
полу­
чили
удостоверения
в
том,
что
они
—
писатели,
—
чл енск ие
билеты
Союза
советских
п иса тел ей.
Это
и
вызывает
булга­
ко вс кий
пассаж:
«<...> чтобы убедиться в том, что Достоевский — пи­
сатель, неужели же нужно спрашивать у него удостовере­
ние? Да возьмите вы пять страниц из любого его романа,
и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете де­
ло с писателем» (с. 343).
Шпион
«...Он никакой не интурист, а шпион.
Это русский
эмигрант, перебравшийся к нам».
«Вы не немец и не профессор! Вы убийца и шпион!»
«— .. .Кто убил? — Иностранный консультант, профес­
сор и шпион!
—
озираясь, отозвался Иван» (17, 49—50,
64).
393


«Шпионаж — это непрерывная скрытая война, которая ве­
дется армией шпионов и не прекращается ни на минуту»70.
«Иностранный консультант»
стоит
близко
к
слову
«ин ­
ту ри с т», которое в то время,
когда
шла
основная
работа
над
романом
(1937—1939), уже прочно связалось со сло­
вом
«шпион», потеряв самостоятельное хождение.
Это
пр екр асно
оттенено
(спародировано)
жалобами
Коровьева
Никанору
Ивановичу
на
«интуристов»:
«— Вот они где у меня сидят, эти интуристы! — ин­
тимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жили­
стую шею.
—
Верите ли, всю душу вымотали! Приедет
<...> и или нашпионит, как последний сукин сын, или же
капризами замучает <...>» (с. 96).
И
в
совсем
другом
смысл е
употребляет
слово
«шпион»
сам
Воланд:
«...Злые языки уже уронили слово — наушник и шпи­
он» (с. 266).
Словами
Во л анда
автор
шифрует
вс ем
известные,
но
та­
буированные
слова
—
«осведомитель», «сексот», «стукач» .
Эти
фигуры,
ст ав
в
те
годы
ключевыми
в
общественном
бы­
ту,
не
имели
именования
в
публичной
речи,
оставаясь
дос­
тоянием
внутренней
жизни
«органов».
70 Уранов С.
О
некоторых
ко вар ных
приемах
вербово чной
работы
ино­
с транных
р азв едок . [М.], 1937. С. 18. Тираж —
300 000 экз.
394


О ПОЭТИКЕ МИХАИЛА БУЛГАКОВА
Некоторые
важные
черты
художественной
системы
Булгакова
были
показаны
в
наших
работах.
При нцип
по ст рое ния
центрального
героя
в
романе.
Уже
в
«Белой гвардии»
автор
отказался
от
«психологии»
и
«фи­
ло с офии» (традиционных атрибутов русской прозаиче­
ской
«большой формы»).
Герой
очерчен
как
некий
контур.
Его
ф игура
оставлена
в
значительной
мере
полой
—
что бы
в
нее
с
сило й
втягивалось
то
представление,
к оторо е
с кла­
ды ва ется
у
читающего
роман
о
его
авторе1.
Ал ексей
Т ур­
бин
—
персонификация
голоса
автора,
но
этот
голос
сл ы­
шен
главным
образом
за
сц еной :
в едь
о
мировоззрении
А ле­
ксея
Тур бина
сообщено
все го
двумя
фразами
(одна от
автора,
другая
—
ре п лика
самого
г еро я). Читателю откры­
ты
три
сф еры
душевной
жизни
героя
—
воспоминания
(гимназия,
юн ост ь), чувства старшего брата,
чувство
к
Юлии.
Но
все
остальное
автор
оставляет
себе
—
это
ему ,
а
не
его
д войник у,
за
него
двигающемуся
в
романе
в
шине­
ли
военврача,
снится
сон
о
пружинах
исторической
ка тас т­
рофы.
Спящий
Алек сей
Турбин
—
меди ум,
транслирую­
щий
читателю
авторский
взгляд
на
вещи.
Еще
острей
это
но вое
построение
—
во
втором
романе.
Несмотря
на
несколько
портретных
че рт,
Мастеру,
в
с ущ­
ности,
противопоказано
изображение
его
видимого
облика
(и именно поэтому пока не удаются его театральные и ки­
нообразы;
все
сказанное
относится
и
к
герою
«Записок по ­
ко йн ика»
—
Максудову).
Он
не
имеет
ни
име ни,
ни
био-
1 См.: Чудакова М.
О.
М.
Булгаков
и
опоязовская
критика:
Заметки
к
п роблеме
построения
исто рии
о теч еств енной
литературы
XX века
// Тыняновский сборник .
Третьи
Тыняновские
чтения.
Ри г а, 1988.
Ср.
т а кже: «Это структурная черта творчества Булгакова —
под роб­
ное
выяснение
в сех
аспектов
проблемы,
сов ершаю щееся
в
сфере
та­
ких
г еро ев,
как
Хлудов
или
Пилат,
ни ко гда
не
соп ровож дает ся
та­
ким
же
детальным
разъяснением
в
сф ере
г еро ев,
представляющих
alter ego автора,
— Алексея
Турби н а
или
М аст ера » (Чудакова М .
О.
Арх ив
М.
А.
Булгакова:
Материалы
для
тв ор че ской
биографии
писа­
теля
// Записки Отдела рукописей ГБА.
Вы п. 37. М., 1976. С. 136.
Далее
— АБ,
с
указанием
стран иц).
395


гр афи н.
Без ымян но с тью
обо зн ач ена
та
ни ша,
которая
должна
быть
заполнена
в
восприятии
читателя
двумя
про­
екциями
героя:
во - пе рвых,
—
на
Иешуа
Га-Ноцри,
во-вто­
рых
—
на
автора
романа.
Мы
сами
(так устроен роман)
ин­
те нси вно
нагружаем
Мастера
вс ем,
что
думаем
об
авторе,
как
его
себе
представляем.
Никакое
конкретное
ли цо
здесь
не
предусмотрено
и
нашему
пониманию
не
поможет
—
тол ько
помешает,
поскольку
неизбежно
его
уплощает.
Сквозные
мот ивы
(мотив вины,
неузнанности
и
др. )
выявлены
главным
образ о м
в
инициальной
работе
1976 го­
да2
и
некоторых
других.
Важна
сращенность
определенных
сюжетно-повество­
вательных
блоков
с
определенными
же
мотивами.
Т ак,
для
мотива
возвращения
прошлого
и
снятия
ви ны
обязательны
стали
с он,
с вет
(в том числе лучи света из глаз покойного,
снящегося
герою)
и
смех,
а
также
сле зы
во
сне3.
Ночной
зримый
мир
у
Булгакова
(не только в прозе,
но,
скажем,
в
пьесе
«Бег») разделен на три ряда предметов
—
три
ра зных
источника
света,
по-разному
соотнесенных
с
человеком:
фонари,
св ет
в
доме,
звезды.
Электрический
(голубой,
голубоватый)
фонарь
с
его
холодным
светом,
действующий
«заодно»
с
мороз ом
и
вр а­
ждебны й
чел овек у,
выступает
как
безучастный
свидетель
(или «п осо бн ик») убийства .
Расположенные
обычно
ни же
его
в
пространстве
живые
огни
жилья
(желтые,
желтень­
кие ;
мигающие,
м еня ющиеся
в
раз м ер ах ), близкие челове­
ку,
о бещаю т
ему
тепло
и
спасенье
(или напоминают
о
ни х).
Наконец
—
зве зды ,
к
к от орым
чело век
возводит
взор,
ища
спасения
—
их
значение
з ави сит
от
характера
ве­
ры
и
надежды
взи ра ющего
на
ни х4.
2 См.
примем. 1.
3 АБ, 60—61,126. См.
та кже
в
наш их
комментариях
к
I тому собрания
сочинений
Булгакова
в
пяти
том ах
(М., 1989, с. 596—597; далее ука­
зываем
номер
т ома
римскими
цифрами
и
страницы).
4 См.
в
указ,
комментариях
(1,615—618); подробней об этой и некото­
рых
других
че ртах :
Чудакова
М.
Судьба
Михаила
Булгакова
и
его
со­
чи не ния
// Булгаков М .
Изб ранны е
произведения
в
дву х
т омах. T. 1.
Ми н ск , 1990. С. 29—34, далее
—
Изд .
1990 г., с указанием страниц.
396


Фигура
Врача
—
инвариант
в
еди ном
тексте
булгаков­
ско го
творче с тва.
Врач
и
Бол ьн ой
—
излюбленные
персонажи
Булгакова
с
са мых
ранних
опытов;
повторяющееся
место
действия
—
больница;
од ин
из
г лавны х
сюжетно-фабульных
ход ов
(на­
ряду
со
сн ом)
—
болезнь5.
Герой
«Записок юного врача»,
с
его
положительной
волей,
с
блес ком
исполняет
свою
про­
фессиональную
миссию
в
«нормальном»
мире.
Он
порою
вы­
глядит
всемогущим
—
но
только
в
б орьбе
за
жизнь
человека.
К
т ому
же
это т
вра ч
—
часть
некоей
прочной,
еще
не
раз ру­
шенной
социальной
структуры,
в
которой
у
него
есть
твердо
сознаваемые
и
принимаемые
им
на
себя
обя зан н ос ти6.
Претерпев
гл убо ко
содержательную
эволюцию,
фигура
Врача
предстает
в
тв орче ств е
Булгакова
в
разных
вариантах.
В
«Белой гвардии»
врач,
также
главный
герой,
в
о гне
ка­
такл изм а
уже
не
может
играть
с вою
прежнюю
роль:
он
вы­
нужден
видеть
убийства
и
сам
стрелять;
затем
он
становит­
ся
бол ьным ,
паци е нтом ,
сначала
—
ра не ным
и
спасаемым
женщиной,
потом
умирающим
от
тифа
—
и
спасенным
т ак­
же
ж е нщиной
(жаркой молитвой сестры)7.
Но
в
д вух
повестях,
действие
которых
пр оис хо дит
уже
в
«ненормальной»
советской
реальности,
положительная
во­
ля,
делав шая
«юного врача»
всесильным
борцом
со
смертью,
Важные
добавления
— в богатой наблюдениями работе Е.
А.
Яблокова
«Художественный мир Михаила Булгакова» (М., 2001. С. 1 89 —192).
Среди
дополнений
к
наш им
соображениям
в
работе
Н.
А.
Пермяко­
вой
(Особенности поэтики Михаила Булгакова:
формы
и
функции
фантастики
демон и ческог о.
Ки ров, 2002), где наш комментарий,
п рав да,
оши бочн о
приписан
друг им
авторам,
—
ценное
ук аз ание
на
трактовку
«мифологики электрического света»
у
А.
Ф.
Л осева .
5 В «Записках
на
м анжета х» (1920—1921) и в рассказе «М ор фий»
(нач . 192 0-х, 1927) болезнь соединяется смысловой связью с момен­
том
слома
прежнего
жизнеустройства.
Герой,
таким
образом,
болез­
ненно
в
буквальном
смысле
переживает
социальную
ломку,
и
са ма
революция
предстает
как
фен ом ен
болезни
(об этом —
V, 560).
6 Особая черта поэтики Булгакова —
мо на рхи ческ ое
как
художествен­
н о-структурное
(см.: Изд. 1990, с. 11 —12, 15—16).
7 Так возникнет у Булгакова персонаж,
который
такж е
станет
инва риа нт­
н ым:
же нщина- с па сител ь ница .
Читатель
ув идит
ее,
кроме
«Белой гвар­
ди и», в рассказе «Н а ле т», «Мастере и Маргарите»
и
др.
сочинениях.
397


деформирована,
ис кажен а;
профессионализм
и
эне рг ия
уже
отклонены
от
своих
целей
и
не
приводят
к
доброму
ре з ульта­
ту.
Вперед
вы двину т
самый
мотив
могущества,
В
«Роковых
яйцах»
он
еще
недостаточен
—
естествоиспытатель
(вариант
Врача)
с
чертами
интеллектуального
и
личностного
всеси­
лия
становится
жертвой
своего
гениального,
но
не
сбаланси­
ров анног о
им
с
новым
со ци умом
открытия.
В
повести
«Со ­
бачье
серд ц е»
—
следующий
этап
могущества.
Герой-врач
уже
сп особе н
повернуть
сво й
неу д ачный
(также не сбалан­
сированный
с
новыми
ус ло виям и)
эксперимент
вспять
и,
возвращая
«неудачного»
человека
в
первоначальное
естество
(предвосхищение трансформаций « пл о х их»
людей
в
«Мас­
тере
и
Ма рг ари те »), остается победителем .
В
последнем
романе
—
не
ме нее
трех
вариантов
тра нс­
формаций
персонажа,
сложившегося
когда-то
в
ци кле
«За­
писо к
юног о
врача».
В о- пер вых , «юный врач», ставший
маститым,
раздвинувший
пределы
маленькой
земской
бо ль­
ницы
до
превосходно
устроенной
клиники
(Стравин­
ский).
Во- вт оры х,
персонаж,
первоначально
явленный
в
ф игура х
профессоров
Персикова
и
Преображенского,
которые,
демонстрируя
всесилие
разума
и
воли,
уже
дал еко
отклонялись
от
миссии
целителя,
предстанет
теперь
в
той
же,
но
резко
разросшейся
сюжетной
функции
—
уже
в
об­
личье
лжецелителя,
ловца
душ
человеческих
с
его
инфер­
нальным
всемогуществом
(Воланд) .
Но,
в-третьих,
в
эт ом
же
романе
возрождалась
и
под­
линная
суть
главного
булгаковского
пер сона жа
—
должная
связь
врача
и
врачуемого,
В
1925—26 годах она утвержда­
л ась
в
«Записках юного врача»
как
важная
общественная
скрепа
утраченного
ми ра
досоветской.
России.
Теперь
Мас ­
тер
выступал
в
романе
в
ро ли
дух овн ого
врача
Ивана
Без­
домного,
в
их
от нош ения х
восстанавливалась
ест ест венная
и
невысокомерная
вертикальная
структура
«учитель
—
уч е­
н и к» (аналог связи «вра ч
—
пациент»).
Глубоким
подтек­
сто м
этих
отношений
явл ялис ь
отношения
Христа
с
его
учениками,
представленными
в
романе
па рой
Иешуа
—
Ле-
вий
Ма тве й.
Иешуа
та кже
не
узнан
никем,
кроме
ученика.
Остановимся
далее
на
д вух
свойствах
поэтики
писателя.
398


Два русла
Материал
Г ра жданско й
войны,
сконцентрированный
в
романе
«Белая гвардия»
и
находившихся
в
его
поле
расска­
за х,
был
отработан
Булгаковым
к
нач алу
1924 года.
Превра­
щение
романа
в
пь есу
«Белая гвардия», ставшую осенью 1926
года
спектаклем
«Дни Турбиных», шло уже по следам отрабо ­
та нн ого.
Привлечение
это го
материала
заново
в
1926 году,
в
пье се
«Бег», —
особое
дело,
стимулированное
возвращени­
ем
в
Россию
сменовеховцев
и
сбл иж ением
с
приехавшей
с
ни­
ми
Л.
Е.
Белозерской.
Вернувшиеся
(в очевидном для Булга ­
ко ва
в есьма
со мнител ьн ом
антураже
их
взаимоотношений
с
советской
властью)
привезли
с
собой
бо л ьшое
количество
новых
для
нег о
свед ен ий
об
активных
участниках
Граждан­
ской
войны.
Разговоры
на
эту
тем у
повели
к
возобновлению
воп рос а
«кто виноват?», возможному переосмыслению своей
неу дач и
с
эмиграцией
в
1920—21
годах
и
т.
п.
После
завершения
романа
примерно
с
осени
1923 года
работа
над
прозой
пошла
по
двум
пара лле льн ым
руслам.
Различие
—
в
жанре,
в
способе
обработки
и
подачи
матери­
ала.
*.**
Первое
рус ло
бы ло
проложено
в
сам ом
начале
л ит ера тур­
ной
карьеры8
—
рассказ
от
лица
повествователя,
близкого
к
автору,
о
собственных
злоключениях,
с
подчеркнутой
сво­
бодой
от
беллетристического
«вымысла», с опорой,
напро­
тив,
на
автобиографичность
в
жанре
дневника
или
записок.
Несколько
произведений
имеют
в
заглавии
само
это
сл о­
во
—
«Записки юного врача», «Записки на манжетах», «За-
8 Поясним,
что
«московский»
дебю т
б ыл,
вопреки
обы кнов ению ,
третьим:
предыдущий, 1919 года «белый»
дебют
ст ал
оп асен
для
жизни
и
запрятан
так
надежно,
что
был
обнаружен
лишь
спу стя
70
л ет;
вт орой , «красный»
дебют
др амат ур га
—в
1920 году на сцене 1 -го
Советского
театра
во
Владикавказе
—
автор
ст реми лся
скрыть
уже
«от самого себя» («Записки на манжетах») и уничтожил собственно ­
ручн о
все
пьесы
того
времени.
399


писки
покойника». Это всегда
—
хронол огиче ск и
последова­
тельно
организованное
повествование
от
пе р вого
лица,
с
ч ер едой
временных
вех
—
лет ,
сезонов,
месяцев,
дней.
В
основе
«Записок юного врача», известных нам лишь
в
печатной
р едак ции
1925—1927 годов (р ед акц и я 1916—
1918, озаглавленная « Н абр о ски
зем ског о
врача», не сохра­
нилась), —
материал
первых
послеуниверситетских
лет
ав­
тора:
служба
в
качестве
земского
врача
( 1916—1917) в Смо­
ленской
губернии.
Одн о
из
сам ых
ра нних ,
по-видимому,
произведений
(а напечатанное только в 1927 году под назва­
нием
«Морфий») построено как дневник самоубийцы,
до к­
тора
Бомгарда,
завещанный
коллеге.
Рассказ,
нес ом не нно,
автобиографичен
—
автор
сам
страдал
(в 1917—1918 годах)
морфинизмом,
от
которого,
в
отличие
от
своего
героя,
сумел
полностью
избавиться.
«Необыкновенные приключения доктора» (1922) —
дневник
некоего
доктора
N, оставшийся его другу .
Это
кратчайшая
хр он ика
злоключений
самого
доктора
Б улгако­
ва
зимой
1918/1919 года,
осенью
и
зимой
1919/1920 годов .
«Записки на манжетах» (1920—1923) весьма близки к хро ­
нике
последующих
со бы тий
его
жизни
на
Кавказе
(1920—
1921) и первых месяцев в Москве (ко нец 1921).
В
рассказе
«Богема» (1925), где описаны биографические события
1921года(частичное
пересечение
с
первой
частью
«Запи ­
сок
на
м ан же та х»), указание на жанр помещено внутрь тек ­
ста
(«Эти записки никогда не увидят света!»).
«Записки покойника» (1936—1937), первоначально
(в наброске 1929 года)
заду м анн ые
как
история
пис ани я
и
печатания
романа
«Белая гвардия», а затем писания и по­
пыток
поставить
на
сцене
«Дни Турбиных», при новом под­
ступе
к
работе
осенью
1936 года уже втянули в себя в ка ­
ко й-то
степени
и
материал
многолетних
(1932—1936) ре­
пет иций
в
М ХАТе
злополучного
«Мольера» («Кабалы
святош»).
Как
и
«Морфий», это записки самоубийцы,
пр едст ав ленн ые
в
печать
другом-публикатором.
Подобное
олитературивание
биографии
совершалось
та кже
в
рамках
малого
жанра
—
бытописательного
фелье­
тона,
с
традиционным
первым
лиц ом
повествователя.
Та­
400


ков ы
многочисленные
московские
хро н ики
20- х
годов
(пе ­
чатавшиеся
в
берлинской
газете
«Накануне»), где,
среди
прочего,
отразился
повседневный
лич но
переживаемый
ав­
тор ом
быт
(быт теперь давно уже широко известной по ­
кл онникам
Булгакова
«квартиры No 50»), Но так же стро­
ит ся
и
об ширно е
мемуарное
повествование
1929 года «Т ай ­
ном у
другу».
За дума н ное
в
«год катастрофы», оно должно
бы ло
посвятить
вполне
реального
«тайного друга»
в
исто­
рию
только
что
обо р ва вшейся
недолгой
карьеры
реального
Булгакова-драматурга
и,
ст ав
ядром
будущих
«Записок по­
кой ника», привнесло в них свою автобиографическую ос ­
нову.
Сопоставляя
время
со здан ия
того
или
иного
произведе­
ния
с
уже
более
или
мен ее
изученной
биографией
автора,
мы
видим:
как
только
отрезок
его
жизни,
осознанный
как
некий
этап,
завершался
—
он
им
описы ва лс я.
Можно
предположить,
что
проживание
собственной
жизни
шло
у
Булгакова
параллельно
с
автоматическим
со з­
данием
некоего
предт ек с та
—
через
посредство
постоян­
н ого
отс тр аненно г о
самонаблюдения.
Этой
отстраненности
с
определенного
моме нт а
(если
принимать
героя
«Белой гвардии», «постаревшего и мрач ­
ного
с
25 октября 1917 года», за alter ego автора,
то
мы
по­
лучим
даж е
точную
дату)
способствовали
обстоятельства,
которые,
по
ощущению
самого
Булгакова,
складывались
сплошь
и
рядом
помимо
его
воли
и
действий
(или наперекор
им)
—
недаром,
умирая,
он
напишет
31 декабря 1939 года
любимой
мл адшей
сестре:«Себеяничегонежелаю,
потому
что
заметил,
что
н ик огда
ничего
не
вых о дило
т ак,
как
я
же­
лал».
А
еще
за
семь
лет
до
этого,
в
письме
к
своему
дру гу
и
биографу
П.
С.
Попову
от
7мая1932года:«Янизачтоне
берусь
уже
давно,
так
как
не
распоряжаюсь
ни
одним
своим
шагом,
а
С удьба
бер ет
ме ня
за
гор ло» (V, 602, 481 ).
Как
вычленялись
в
непрерывном
потоке
собственного
существования
биографические
этапы
с
их
началами
и
концами,
к
т ому
же
ср азу
приго д ные
для
литературного
преобразования?
Почему
это
преобразование
происходи­
ло
так
быстро
—
что
п о казыв ает
и
необычный,
почти
«бе­
401


ловой»
вид
его
рукописей,
столь
от лич ный
от
рукописей
большинства
писателей?
Прежде
чем
говорить
об
этом,
обозначим
другое
русло
его
работы.
★★*
Это
второе
русло
вк люч ало
материал
современности
(а именно
—
современной
Мос кв ы)
вне
автобиографиче­
ской
подоплеки
—
с
повествованием
в
тр етье м
лице,
с
уча­
стием
фантастики
и
гр о т еска: «Дьяволиада» (1923), «Ро­
ко вые
я й ца» (1924), «Собачье сердце» (1925).
Ос енью
1922 года Булгаков написал,
что
в
1910- е
годы
«выдумка становилась поистине желанным гостем в бел­
летристике. Ведь положительно жутко делалось от необык­
новенного умения русских литераторов наводить тоску. За
что бы ни брались они, все в их руках превращалось в нуд­
ный серый частокол, за которым помещались спившиеся дья­
коны и необычайно глупые и тоскливые мужики» (Юрий
Слезкин (силуэт) // Сполохи (Берлин). 1922. No 12)9.
Это
камеш ек
в
сторону
и
чеховского
огорода
—
«Мужи­
к и», «В овраге»
и
проч.
Вскоре
Булгаков
попытается
пред­
ложить
св ою
замену
нуд но го
частокола.
Но
«Дьяволиада»
9 Цит.
по:
Булгаковский
с б ор ник . IV. Материалы по истории русской
ли те рат уры
XX века.
Та лл инн, 2001. С. 114. Подробный анализ ста­
тьи
как
«зеркала»
собственной
литературно-биографической
ситуа­
ции
Булгакова
см.: Чудакова М.
Жизнеописание
Михаила
Булгако­
в а. 2-е изд., доп.
М ., 1988. С. 227—231 (далее
—
Ж МБ,
с
указанием
ст ран иц). Там же
—
анализ
романа
Ю.
Слезкина
«Столовая гора»
как
источника
биографии
Булгакова
(с . 1 3 7 —140, 225—226); обос ­
нование
такого
хара кт ера
романа
(отмеченного еще в 1970
г.
В.
Че­
ботаревой:
Михаил
Булгаков
на
Кавказе
// Уральский следопыт.
1970. No 1 1 . С . 74 —77) на основе материалов булгаковского архива
было
дано
в
нашей
более
ранней
статье:
К
т ворческ ой
биографии
М.
Булгакова
1916—1923: по материалам архива писателя //
Во про­
сы
л ит ера тур ы . 1973. No 7. С. 243—245. Все эти работы остались не
замеченными
авторами
статьи
о
Булгакове
и
Слезкине
И.
Бе лобро в-
цевой
и
С.
Кульюс
в
указ а нном
сборнике
(с . 2 0—31).
402


с
ее
бытовой
бюрократической
фантасмагорией
(еще не
фантастикой
в
точном
с мы сл е), тесно сближенная с Гоголем
(к концу рассказ все больше идет за фабулой «Зап и сок
сума­
сш е дш е го»), встанет особняком:
традиционный
для
русской
прозы
«маленький человек», погибающий под теснящим его
быт ом 10, больше никогда не будет героем его прозы.
Вскоре
блеск
инструментария
профессора
Персикова11
отодвинул
во
тьму
«серый частокол» .
З десь
Булгаков
впер­
вые
предложил
выд у мку
—
т.
е.
фантастику
и
гротеск.
В
тогдашний
литературный
момент
они
—
востребованы.
В
те
годы
фантастическое
называли
авантюрным,
или
приключенческим.
О
«приключенческо -ав ант юр но й
лите­
ратуре»
как
реакции
на
«бытовизм»
пишет,
оценивая
1925
литературный
год,
один
из
из вестн ых
критиков
А.
Ле ж­
нев
—
и
уп р екает
«нашу»
литературу
этого
ро да
в
отстава­
нии
от
иностранной12.
10 См.
об
этом:
Ч удак ова
М.
О.
М.
А.
Булгаков
—
читатель
// Книга:
Иссле дов ания
и
материалы. XL. М., 1980. С. 184.
11 В сочинениях этой внебиографической линии участвовал биографи ­
ческий
импу л ьс: «Избрал карьеру врача,
поскольку
мен я
привлекала
всегда
блестящая
работ а.
Работа
врач а
мне
и
п р едст авлялас ь
бл естя ­
ще й.
Меня
очень
привлек
микроскоп,
когда
я
пос мо трел
на
него,
мне
он
показался
очень
и н т ерес ны м» (ответы Булгакова на вопросы
П.
С.
Попо ва
во
второй
половине
20-х г одо в;
цит.
по
нашей
статье
«Неосуществившийся вариант судьбы», где устанавливаются связи
«фантастических»
пов естей
и
п ьес
с
несостоявшейся
карьерой
вр а­
ча:
Булгаков
М.
Две
повести,
две
пьесы.
М ., 1991. С. 283 и др.).
12 «Бытовизм уже порождает реакцию против себя .
Эта
реакция
—
приключенческо-авантюрная
ли т ер ат ура. <...> Она создана не сего­
д ня.
Но
до
вчерашнего
дня
она
ютилась
на
задворках,
она
шла
сто ро­
ной,
она
б ыла
неравноправным
членом
литера ту рно й
семьи.
Теперь
же
она
пол уч ила
все
права
г ражд анств а.
Наша
приключенческая
ли­
тера ту ра
еще
очень
отстала
от
ино стра нно й.
Р ус ские
ино странн ые
романы
и
повести
с кучне е
заграничных
и
сделаны
грубее.
Русск и й
читатель
читает
охотнее
Берроуза
и
Бенуа,
чем
И.
Гончарова
и
А.
Т олст ого.
Но
в
самом
том
факте,
что
А.
Толст ой
пишет
приклю­
ченческие
ро ма ны,
сказалась
ог ромн ая
победа
авантюрного
романа,
переставшего
бы ть
ни зк ой,
“бульварной"
л итерат уро й.
Всл ед
за
То л­
с тым
пишут
пр и ключен ческие
романы
и
по вест и
и
другие
“серьез ­
ны е”
пис ате ли:
Веев.
Иванов
(“Иприт”
—
совместно
с
В.
Шклов­
ск и м), Бор.
Аавренев,
не
говоря
уже
о
Мариэтте
Ш агин ян
с
ее
“Месс- Мен до м". Но почти все,
что
написано
ими
в
этой
области,
до­
вольно
невысокого
кач е ст ва. “Гиперболоид инженера Гарина"
еще
не
403


6 января 1925 года анонимный автор пишет в берлин­
ск ой
русск ой
газете
«Дни», что в Советской России
«все еще продолжает культивироваться авантюрный
роман. <...> Молодой писатель Булгаков читал недавно
авантюрную
по вест ь
“Роковые яйца”<...>».
Финал
в ыгля дел
иначе,
чем
в
печатной
редакции,
для
которой,
если
вер ить
слушателю
авторского
чтения
в
Мо­
скве
и
его
бер лин ско му
адресату,
был
автором
смягчен:
«...Необозримые полчища гадов двинулись на Москву,
осадили ее и сожрали. Заключительная картина — мерт­
вая Москва и огромный змей, обвившийся вокруг коло­
кольни Ивана Великого»13.
Сочувствующая
критика
увидела
в
повести
«Роковые
яйца»
смену
российского
колорита
и
духа
—
американ­
ским:
«...Едва ли сумеет какой-нибудь автор утопического,
р-р -революционного романа зародить в своих читате­
лях такое же чувство могучей, жизнерадостной страны,
истинного Нового Света» («Новый мир». 1925. No 6.
С.152).
«...За остроумными злободневными мелочами прогля­
дывает кипучий, бешеный темп жизни <...> нельзя отри­
цать того бодрого впечатления чувства “новой Америки”,
которое остается у читателя от вещи» («Рабочий жур­
нал». 1925. No 3. С . 156).
А
вера
в
то,
что
России
уготовано
стать
именно
новой
Америкой,
завладевала
умами
еще
до
Окт ябр я
(Блок).
закончен,
но
и
сейчас
видно,
что
он
не
на
уровне
бытовых
вещей
Ал.
Толстого» (ЛежневА.
Р усск ая
ли т ерат ура
в
ис те кшем
году:
Не­
которые
выводы
и
итоги
// Печатьи революция. 1926. No 1.С. 123).
13 Скорей всего,
это
было
чтение
в
кружке
у
П.
Н.
За йц ева
(ЖМБ,
296).
404


«Бодрое впечатление», исходящее главным образом от
первых
г лав
повести
—
до
разворота
ка тас тро фы,
уловлено
было
чутко.
«Американизм»
в
те
годы
практически
п ри­
равнен
к
«приключенческому» 14. «Чу вс тв о но во й Ам е рик и»
у
Булгакова
—
в
темпе
движ ен ия
на
улицах
Москвы
(пере­
дающем,
ка жетс я,
представление
русс кого
писателя
о
Нью-
Й орк е), в фигуре главного персонажа,
п олн ого
интеллек­
туальной
энергии.
В
по вест и
различимо
мужественное
и
бодрое
«американское» (в российском представлении)
отношение
к
року.
Но
гла вн о е, «Роковые яйца»
и
«Собачье сердце»
показали,
что
автор
не
может
—
в
силу
св ойс тв
личности
и
сл ож ивши х­
ся
особенностей
письма
—
обращаться
к
современности,
де­
монстрируя
внутри
текста
беззащитность
близких
ему
ге ро­
ев,
слабость
их
перед
д авящ ей
силой
нового
быта,
от
ГПУ
и
це нзу ры
до
необходимости
сущ ество ват ь
в
одной
комму­
нальной
квартире
с
пьяницами
и
хулиганами,
называющими
себя
трудящимися.
Его
по эт ика
диктовала,
что
автор
так
или
иначе,
но
должен
быт ь
победительным.
В
мо ско в ских
очер­
ках-хрониках
это
достигалось
уверенным
повествователь­
ным
тоном
автора-героя
(черта традиционного досоветского
фел ьет о на;
АБ , 36—37). В сочинениях,
повествовательно
от­
деленных
от
автора,
управа
на
вра жде бн ую
н еп реобори м ую
силу
должна
была
о тыс кать ся
з десь
же,
в
по ле
художественно­
го
текста.
Советской
ре а ль ности
это
противоречило.
Но
за­
менить
дей стви тел ьн ую
беззащитность
пер ед
агрессивным
«трудовым элементом» (так называет себя Шариков в « Со ­
бачьем
сер дце») —
победительностью
можно
был о,
ли шь
пользуясь
средствами
фантастики,
гротеска,
са тир ы.
Булга­
ков
и
делает
это
(см.
ра нее
о
вариантах
Врача
в
его
повестях).
14 Ср.
у
Г.
Ад а мо вича : «Из молодых русских писателей нет,
вероятно,
ни
одного,
который
бы
в
сво е
вре мя
американского
рассказца
не
со­
чинил.
Это
счи талось
верхом,
пределом
занимательности. <...> Вско­
ре
выяснилось,
что
все
“приключенческие"
произведения
похожи
одно
на
дру гое
и
довольно
монотонны.
Надо,
впрочем,
выде лит ь
ма-
лозамеченную
пов есть
Булгакова
“Роковые яйца", вещь остроум­
ную
и
местами
бл ест ящ ую»
и
да лее
—
об
общей
«неудаче америка­
низма
и
у топи й» (Современные записки. 1927. Кн. 30. С. 560—561 ).
405


Стат ьи,
подобные
лежневской,
заманивали
на
приключен­
чес кий
роман,
способный
посоперничать
с
романами
Бенуа
и
Берроуза.
И
раньше
того
—
с
соотечественниками.
В
1923—
24 годах Булгаков смотрел еще на А .
Толстого
снизу
вверх.
После
«Белой гвардии» (писавшейся под знаком Льва Тол ­
стого,
но
и
с
явной
оглядкой
на
его
о дно фам иль ца), пусть
и
недо пе чат анн ой,
огром н ого
успеха
пьесы
«Дни Турбиных»,
по сле
обнаружившейся
халтурности
«трудового графа» (так
назвал
Бул гак ов
А.
Толстого
в
одном
из
писем
1923 года)
он
вполне
гот ов
был
с
ним
потягаться.
К
тому
же
в
1928 году на ­
чался
крах
булгаковской
драматургической
карьеры.
Мы
обращали
в
свое
время
внимание
на
рассказ
героя
«Записок покойника»
о
том,
как
после
завершения
п ерв ого
романа
он
отправляется
в
к нижны е
магазины,
что бы
узнать,
«о чем они пишут,
как
они
пишут,
в
чем
волшебный
секрет
этого
ремесла» (курсив наш). Подразумевалось неудобоска-
зуемое
в
советской
печати
—
как
они
пишут
так ,
что
их
пе­
чатают?
Добросовестно
пытаясь
«приноровиться к литера­
турной
с ов рем е ннос ти » (так эвфемистически выражали мы
то,
что
по-прежнему,
и
тридцать
пять
лет
спустя
после
смер­
ти
писателя,
продолжало
о с тавать ся
неудобосказуемым)
и
для
этого
читая
современников,
гер ой
признавался,
что
«перестал или еще не умел понимать серьезные вещи».
Это
было
кризисное
о щу щение
невозможности
подойти
ко
второ­
му
роману
как
«серьезному»
—
т.
е.
не
гроте ск ном у
и
не
сати­
рическому
—
повествованию
о
сов рем е нн ости
(АБ, 56—57).
Тогда
Бу лгак ов
наконец
обращается
к
большому
жанру
о
современности
—
в
раме
не
более
не
менее
как
романа
о
Бо ге
и
о
Дьяволе.
Именно
так
озаглавлены
нео бх оди мые
для
этог о
сочинения
сведения
на
по сл едних
страницах
те­
тр ади
с
уничтоженной
сам им
автором
в
1930 годуи ре­
к онс тр уиро ванно й
нами
в
середине
1970- х
первой
ред ак­
цией
рома на .
Реконструкция
15 глав15 помогла устано­
вить,
что
в
нем
уже
действовали
Берлиоз,
Иван
и
Воланд,
15 См.
АБ, 63—80, а также в нашей работе « Опыт
ре ко нстр укц ии
те к­
ста
М.
А.
Б у лг а ко ва » (Памятники культуры:
Новые
открытия. 1977.
М ., 1977. С. 93-106).
406


но
ни
Мастера,
ни
Маргариты
на
этом
эта пе
в
замысле
не
было.
Будущее
место
Мастера
(как удалось установить по
композиционным
особенностям
разных
редакций)
за ни­
мал
введенный
на ми
в
тв орч еск ую
историю
романа
эру ­
дит
с
уменьшительным
именем
Ф еся16.
***
В
романе,
начатом
в
1928 году
—
в
русле
фантастики
—
и
озаглавленном
«Копыто инженера», Булгаков продолжил
внеавтобиографическую
линию
гротеска.
Воланд,
гипер­
болизировавший
линию
Персикова—Преображенского,
персонифицировал
уже
предельное
всемогущество,
по­
требное
автору
для
сохранения
победительного
взгляда
на
современность.
Однако
в
первой
редакции
романа
уже
присутствовала,
хотя
и
в
очень
свернутом
вид е,
и ная
—
высокая
линия:
Ие­
шуа
и
Пилата.
Она
вырастала,
во- пе рвых,
из
те мы
трагиче­
ской
в ины,
до
этого
только
обозначенной
—
и
понятой
как
о бщенац ио нал ьн ая
(и в то же время глубоко личная)
ви на
за
революцию
и
братоубийственную
войну.
Так
намечена
эта
тема
в
первом
известном
нам
булгаковском
литератур­
ном
тексте
—
стать е
«Грядущие перспективы» (1919)
и
в
небольшом
рассказе
«Красная корона» (1922).
Во-вто­
рых,
пунк т ир
этой
высокой
л инии
—
уже
в
апокалиптиче­
ских
мо т ивах
«Белой гвардии», а также в молитве Елены
(«Все мы в крови повинны,
но
ты
не
карай»
—
I, 412).
Х отя
в
1929 году роман был оставлен,
внутреннюю
пе ре­
кл ичку
мы
выявили
в
свое
вре мя
в
неоконченном
сочинении
«Тайному другу», начатом в том же году
—
но
в
автобиогра­
фическом
р усл е17.
Не
только
дьявольские
черты
облика
Ру-
16 Прототипом Феей послужил скорей всего филолог Б .
И.
Ярхо
(впри­
ятельском
кругу,
в
который
с
середины
20-х годов вошел и Булгаков, —
«Бобочка»), среди прочего
— специалист по демонологии
и
средневе­
ковому
жан ру
видений;
в
них
—
в
его
описании
—
можно
увидеть
связь
с
романом,
ко торый
пише т
за ме ни вший
Феею
Маст ер
(Опыт
реконструкции...
С. 1 01 —102).
17 АБ.
С . 83-85.
407


дольфа,
но
и
само
по вед ение
его
как
сатаны-мецената
ведет
к
Воланду
—
причем
Воланду
именно
позд не йших
реда кций
ром ан а,
то
есть
ставшему
покровителем
Ма сте ра!
В
1929 го­
ду,
повторим,
Мастера
в
романе
еще
не т,
нет
и
«фаустиан-
ского»
контекста
его
встречи
с
Воландом.
Но,
как
видим,
встреча
уже
сост оял а сь
—
в
том
же
году,
в
разговоре
квази-
Вол а нда
Рудольфа
с
безвестным
и
талантливым
автором
не­
коего
романа,
предвестником
безымянного
мастера.
Зарож­
дался
—
п ока
еще
подспудно,
—
коренной
поворот
в
замысле
отл ож ен ного
или
брошенного
рома на .
Он
был
ката лиз иро ­
ван
последующими
событиями.
В
конце
марта
1930 года,
во
время
диктовки
письма
правительству
СС СР,
автор
самодемонстративно
уничто­
жил
—
сже г
в
печ ке
—
черновые
рукописи
будущего
«Мас­
те ра
и
Мар гар ит ы »; детали этого действа,
известные
толь­
ко
со
с лов
Е.
С.
Булгаковой
в
наш ей
с
ней
бес еде ,
да вно
об­
нар о до ва ны18, как и обстоятельства телефонного звонка
С тали на
18 апреля 1930 года .
В
этом
разговоре
Булгаков
отказался
от
просьбы
об
отъезде
за
границу.
Тем
са мым
он
отдал
свою
судьбу
в
рук и
Сталина
и
вскоре
понял,
что
ок а­
зался
в
лов уш ке.
Именно
это,
как
мы
в
свое
время
отмечали,
обратило
писателя
к
мысли
о
Фаусте,
о
сделке
с
Дь яво лом
—
и
повли­
яло
на
изменение
за мыс ла
романа
(а у Ахматовой,
возмож­
но,
вызвало
строку
«И гостью страшную ты сам к себе впу­
стил»
в
сти хотв о рен ии
«Памяти М .
Б.»). В
1930—1931 го ­
дах
произошла
существенная
его
перестройка.
Теперь
в
него
вошла
автобиографическая
тем а
—
вместе
с
новыми
героем
и
героиней.
В
сущности,
автор
воспользовался
уже
частично
вопло­
щен ным
замыслом
романа
о
Бог е
и
Дь явол е
как
каркасом
для
замысла
н ово го.
Он
перевел
стрелку
—
стал
писать
о
судьбе
художника.
По сте пенн о
гер ой
срастался
с
ав то­
ром
до
нарочитого
отождествления.
С
горазд о
большей
си­
л ой,
чем
Ал ексей
Т ур бин,
Мастер,
персонаж
без
имени
18 Чудакова М .
О.
Гоголь
и
Булгаков
// Гоголь:
история
и
современ­
ность.
К
175-летию со дня рождения.
М., 1985. С. 362—364.
408


и
биографии,
как
вакуумная
труба,
втягивает
в
себя
пред­
ставление
читателя
романа
об
авторе
и
им
наполняется.
***
Сложившаяся
в
ранних
редакциях
линия
Иешуа
и
Во­
лан да
соприкоснулась
с
глубоко
личной
автобиографиче­
ско й
темой
(ранее,
как
уже
говори лос ь,
разрабатывавшей­
ся
только
в
жан ре
«записок»), —
посредством
Мастера,
вы­
брошенного
из
современного
ему
общества
вместе
со
своим
романом.
В
этом
герое
реа ли зов ан
мотив
неузнанно-
сти
большого
художника
и
в ыс окой
ценности
его
лично­
ст и.
Если
в
первом
же
сочинении
автобиографического
русла
—
«Записках на манжетах»
—
он
представлен
с
неко­
торой
доз ой
шаржированности,
то
в
«Записках покойни­
ка»
этот
мотив
подробно
развит
и
до вед ен
до
трагического
(см .
заглавие)
гротеска:
Ликоспастов,
увидев
афишу,
где
имя
Максудова
—
автора
пье сы
—
стоит
в
о дном
ряд у
с
Эс­
хилом,
Шекспиром,
Л опе
де
Вегой
и
Ос тро в ски м, «стал
бледен
и
как-то
сра зу
пос таре л », и до Максудова,
наблюда­
ющего
его
ошело млен и е,
доносятся
«клочья <...>
лико спа-
стовского
тенора.
—
...Да откуда он взялся?.. Да я же его и открыл...» (IV,
452).
В
«Мастере и Маргарите»
этот
же
мотив,
освободив­
шись
от
шаржа
и
гротеска,
достигнет
самой
в ыс окой
но­
ты
—
Мастер
уходит
безвестным,
и
самой
композицией
ро­
мана
(чередованием современных и новозаветных глав)
читателю
предложена
возможность
разгадывать
его
судьбу
и
(но
—
не
т оль ко !) как Второе Пришествие,
оставшееся
неузнанным
москвичами
(именно отсюда та потрясающая
читателя
в
эпилоге
пустота
Мо с квы,
покинутой
Масте­
р ом )19.
Гротескная
же
линия
Воланда
и
его
свиты
также
сопри­
коснулась
и
с
этой
личной
темо й,
и
с
новой
выс ок ой
линией
19 Подробней
—
в
нашем
к оммент ар ии
к
«Запискам юного врача»
(I, 556-557).
409


Иешуа
и
Пилата,
в
ранних
редакциях
лишь
бег ло
намечен­
ной.
Сплелись
также
два
тематических
комплекса,
по пе ре­
менно
получающих
перевес
в
творчестве
писателя,
—
сил а
людей
и
о бс тоя тельс тв
(как формулировали мы в подцен­
зурной
работе
1976 года), губящая личную человеческую
судьбу
—
судьбу
художника
(тема,
обращенная
преимуще­
ст вен но
«вовне»), и личная вина,
влекущая
за
собой
мучи­
тельную
рефлексию
и
мечту
об
искуплении
(тема,
об ра­
щенная
«вовнутрь»)20.
И
самое
существенное:
два
про лож е нных
в
интенсивной
работе
первого
московского
десятилетия
самостоятельных
рус ла
—
фантастика
и
олитературенная
автобиогра­
фия,
—
сошлись.
Это
и
определило
в
немал ой
ст епе ни
спе­
цифик у
и
будущий
успех
романа.
Блоки
В
70- х
годах
изучение
и
ко н ечных
те ксто в,
и
вс ех
руко­
писных
р едакций
сочинений
Б улгак ова
в
процессе
обработ­
ки
его
архива
привело
нас
к
в ывод у,
противоречащему,
на
первый
вз г ляд,
непосредственному
впечат лению
от
яркого
разнообразия
бу лга ков ско го
художественного
мира:
он
скла­
дывается,
как
из
куб ик ов,
из
готовых
элементов
—
сюж етн о­
повествовательных
бл о к ов2 1, в принципе исчислимых.
Если,
скажем,
у
Зо ще нко
доминанта
поэтики
находится
в
области
со бст вен но
слова
(что,
наде ем ся,
нам
уд ало сь
в
св ое
вре мя
п ок а за ть), то у Булгакова
—
в
сфере
пластиче­
ской,
предме т ной,
там,
где
место
жи во писани ю,
пер е даче
20 АБ.
С. 126.
21 АБ.
С. 123. Ср.
некоторые
прим е ры
таких
п овт оров
в
«Красной ко ­
роне»
и
«В ночь на 3-е число», в «К расн ой
к орон е»
и
«Беге»
и
др.
(там же,
с. 60—61, 126 и др.). Эта однородность «с тро ител ь ног о
ма­
т ери ала»
связана
и
со
сквозными
мотивами:
см.
о
мотиве
слепоты,
по вт оря ющем ся
от
«Красной короны»
до
пь есы
«Александр Пуш ­
к ин », в особенности
—
о
мотиве
ви ны,
а
также
о
мотиве
поисков
по­
ко я,
н аходящ ем
раз ре шение
в
финальной
г лаве
последнего
романа
Булгакова
(АБ, 118—119, 126, 62—61
и
мн.
д р.).
410


зв ук ов,
ощущений,
динамики
предметов
и
людей22.
Блоки
мо гли
быть
краткими,
сжимаясь
до
однословных
ремарок
(«хрипло», «скалясь»), детали портрета («остробородый»,
«косящий глазами») и характерного глагола («рвал»), или
развернутыми,
включающими
устой чи вые
повествователь­
ные
ходы.
Оставшийся
неоконченным
роман
«Записки по ­
койника»
писался,
по
устному
свидетельству
Е.
С.
Булга ко­
вой
в
наших
с
ней
беседах
1968—1970 годов,
сразу
набело.
В
начале
работы
над
архивом
это
крайне
удивляло,
по ка
не
уяснилось
—
ром ан
потому
еще
не
имеет
черновиков,
что
все
другие
произведения
послужили
ему
черновиками23.
Ра зу м еется,
отдельные
п ов торы,
подобные
приведенным
далее,
мо гли
привлекать
вним а ние
разных
исследователей;
важно
по с тоян ство
их
приме не ния .
1. «Прошло часа два, и непотушенная лампа освещала
бл ед ное
лицо
на
поду шк е
и
растрепанные
волосы» («Дъя-
волиада», II, 32).
22 Можно констатировать,
что
вообще
в
тв орч еств е
Булгакова
создано
«вещное поле», где каждый предмет ощущается читателем «не
как
увиденный
отдельно,
но
как
вклю че нный
в
построяемую
всеобъем­
лющую
це лост ност ь,
к
при обще нию
к
которой
читателя
ведут». На­
личие
такого
поля,
по
мысли
А.
П.
Ч удако ва
в
его
работах,
обосно­
вывавших
категорию
«предметного мира»
в
исторической
поэти­
ке,
—
«одно из главных условий единства художественного мира
писателя
в
ц е лом» (Чудаков А.
П.
Предметный
мир
литературы:
К
п роблеме
категорий
исторической
по эти ки
// Историческая поэ ­
тика :
Итоги
и
перспективы
изучения.
М ., 1986. С. 269). Ср.: «Хара­
к терно е
для
современной
науки
понимание
твор честв а
писателя
как
не коег о
единого
т екст а,
уп рав ляемог о
на
вс ем
пространстве
одними
общими
законами,
с
особенной
очевидностью
обнаруживает
свою
объяснительную
с илу
при
обращении
к
творческому
наследию
Б ул­
гакова» (АБ,32).
23 См.
об
этом:
А Б , 123—124. Было высказано,
среди
проч ег о,
и
п ред­
положение
о
том ,
что
«точки касания»
п ерв ого
на броск а
буд ущ их
«Записок покойника» — « Та йн ому др угу» (о котором в 1976
году
мы
р асск азали
в
печати
впервые;
опубликовать
текст
уда лос ь
только
че­
рез
11 лет)
— с другими произведениями
Булгакова
«и есть опорные
точки
художественного
яз ыка
Булгакова.
В
пов е сти -ко нсп екте
сгу ­
щены
“необходимые и достаточные”
свойства
его
прозы
<...> оч е­
виднее,
элементарней
<...> и потому наглядней предстает в ней спо­
соб
построения
булгаковского
г ероя » (АБ, 83).
411


«Комнату наполнил сумрак <...>
светилось
беловатое
п ятно
на
подушке
—
лицо
и шея Турбина. <... > лампочка
в колпачке» («Белая гвардия», I, 328—329).
«В спальне был полумрак, лампу сбоку завесили зе­
леным клоком. В зеленоватой тени лежало на подушке
лицо
бумажного
ц ве та . Светлые волосы прядями обвисли
и разметались» («Вьюга», I, 105).
2. «. ..Страшнейший мороз хлынул в комнату», «...B от ­
крытую
форточку
несло
х о ло до м» («Белая гвардия», I, 342,
376).
«В форточку била струя метели» («Пропавший глаз»,
I, 126).
«...Из
открытой
форточки
бил а
струя
морозного
воз­
д у ха» («Записки покойника», IV, 515).
3. «Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали
<...> ночь пропала безвозвратно.
<...> На поэта неудержи­
мо наваливался день» («Мастер и Маргарита», V, 74).
«Я растерянно оглянулся. Не бы ло ноч и и в по м ине . <. ..>
Ночь
была
съедена,
ночь
ушл а» («Записки покойника»,
IV, 517).
4. «—
Распишитесь,
—
злобно
сказал голос за дверью»
(«Белая гвардия», I, 363).
Ситуация
невпопад
пр ине сенно й
в
о саж д енном
городе
в
квартиру,
где
ле жит
умирающий
Турбин,
телеграммы
мате ри
Лариосика
м ало
чем
напо минает
ситуацию
с
телеграммой
от
Сте пы
Лиходеева,
но
схема
сцены
частично
воспроизведена:
«— Граждане! — вдруг рассердилась женщина.
—
Рас­
пи с ыв ай т ес ь, а потом уж будете молчать сколько угодно!»
(«Мастер и Маргарита», V, 104).
5. «Ивашин перед лицом Николки рвал погоны. ..»,
«Скачущий же Богдан яростно рвал коня со скалы. . .»
(«Белая гвардия», I, 311, 391).
412


«...B з ло бном отчая н ии думал я и рвал чемодан за рем­
ни негнущимися руками» («Полотенце с петухом», I, 72).
«Человек с бляхой, оглядываясь на светящиеся часы,
рвал
из рук у Римского червонцы» («Мастер и Маргари­
та», V, 155).
6. Пос ле с н а доктор Турбин «отер рукой лицо и почув­
ствовал, что оно в слезах» («Белая гвардия», I, 237).
«Во сне меня поразило мое одиночество, мне стало
жаль себя. И
пр осну лся
я
в
с лез ах » («Записки покойни­
ка», IV, 405).
7. «—
Пантелея.
Про токо л.
Милиционера,
—
ясно
и точно распорядился авралом пират, —
таксомотор.
В психиатрическую» («Мастер и Маргарита», черновики
1931 года).
«— Фаддей!
А Фаддей верный, преданный слуга Герасима Никола­
евича.
И тотчас Фаддей появился.
—
Поезд идет через два часа.
Плед
Ге рас иму
Николае­
ви чу!
Белье .
Чем ода н.
Нес ессе р.
Машина
будет
через
сорок
ми ну т » («Записки покойника», IV, 507).
Прежде
чем
появиться
в
обоих
романах,
эти
вызовы
и
тел егра фн ого
стиля
приказы
многократно
прорепети­
рованы
выкриками
профессора
Персикова
«Панкрат!»
в
«Роковых яйцах»
и
распоряжениями
та кже
верной
и
преданной
З ине
в
«Собачьем сердце» («К телефону Да­
рью
Петровну,
записывать,
никого
не
принима т ь.
Ты
н уж на»).
Бл из кий
пример
готовой
сце ны
—
поспешное
ра спр еде­
ление
ролей,
которое
бер ет
на
себя
один
из
пер со н ажей
«Белой гвардии» (перед предполагаемым ночным обы ­
с ко м), и в таком же телеграфном стиле:
«— Итак, — Мышлаевский ткнул пальцем в грудь Шер-
винского и сказал: — Певец, в гости пришел, — в Карася, —
413


медик, — в Николку, — брат, — Лариосику — жилец-сту­
дент. Удостоверение есть?
—
У меня паспорт царский, — бледнея, сказал Ларио-
сик, — и студенческий харьковский.
—
Царский под ноготь, а студенческий показать.
<...> Звонок повторился, отчаянный, долгий, нетерпе­
ливый.
—
Ну, Господи благослови, — сказал Мышлаевский
и двинулся» (I, 362—363).
Ср.
нас та влен ия
Бомбардова
Мак судов у
—
перед
его
ви­
зит ом
к
Ива ну
Васильевичу.
Выстраивается
обстановка
спешки
—
и
запу с кае тся
готовая
схема
диалога:
«Тут прогремели звонки, Бомбардов заторопился, ему
нужно было идти на репетицию, и дальнейшие наставле­
ния он давал сокращенно.
—
Мишу Панина вы не знаете, родились в Москве, —
скороговоркой сообщал Бомбардов, — насчет Фомы ска­
жите, что он вам не понравился. Когда будете насчет пье­
сы говорить, то не возражайте. Там выстрел в третьем ак­
те, так вы его не читайте...
—
Как не читать, когда он застрелился?!
Звонки повторились. Бомбардов бросился бежать
в полутьму, издали донесся его тихий крик:
—
Выстрела не читайте! И насморка у вас нет!» («За­
писки покойника», IV, 481 ).
Настойчивые
звонки
в
об еих
сценах
—
составная
час ть
блока.
8. «. ..И в комнату влетел, надо полагать осатаневший
от страху, жирный полосатый кот. Он шарахнулся мимо
меня к тюлевой занавеске, вцепился в нее и полез вверх.
Тюл ь
не
выдержал
его
тяжести,
и
на
нем
тотчас
появились
дыры.
Продолжая
раздирать
занавеску,
кот
долез
до
верху
и оттуда оглянулся с остервенелым видом» («Записки по­
койника», IV, 485).
414


Кот
влетел,
на до
п олага ть,
непо ср едс тв енно
со
ст ра­
ниц
«Мастера и Маргариты» (писавшихся позже,
но
сложившихся,
воз мо жно,
как
нередко
быв ало
у
Булгако­
ва,
з аг одя ), повторив,
как
дво йник,
о дну
из
эскапад
Бе­
гемота:
«Кот вскочил живой и бодрый, ухватив примус под
мышку, сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, разди­
рая
о бои,
полез
по
стене
и
через
секунды
две
оказался
высо­
ко
над
в о шед ши м и, сидящим на металлическом карнизе.
<... > кот перелетел по воздуху <... > Кот спружинился, мя­
укнул, перемахнул с зеркала на подоконник и
скрыл ся
за
н и м» (V, 334-335).
Но
мн ого
раньше
он
промелькнул
в
«Дьяволиаде» (за­
меченный
мно гими
исследователями):
«Обернувшись в черного кота с фосфорными глазами,
он вылетел обратно, стремительно и бархатно пересек
площадку, сжался в комок и, прыгнув на подоконник,
исчез
в разбитом стекле и паутине» (II, 31 ).
9. «. ..Персиков говорил своему ассистенту Иванову,
изящнейшему джентльмену с острой белокурой бород­
к о й ,. .» («Роковые яйца», II, 47).
«Остробородый», «клинобородый» доктор («Белая
гвардия», I, 327).
«...A в клинике — громадный зал, изразцовый пол, бле­
стящие краны, белые стерильные простыни, ассистент
с остроконечной,
очень
му дрой,
седеющей
бородкой»(«Тьма
египетская», I, 117).
«...Человек с острой бородкой и облаченный в белый ха­
л а т » («Мастер и Маргарита», V, 66).
Од ин
и
тот
же
буфетчик
участвует
в
двух
романах:
10. «...Маленького роста человек,
пожилой, с нависшими
усами, лысый и столь печальными глазами, что жалость
415


и
тревога охватывала каждого, кто не привык еще к нему»
(«Записки покойника», IV, 469).
«Какой-то
малюсенький
пожилой
че лов ек
с
необык­
новенно
печальным
л ицом . . .», «он стал еще грустнее,
чем был всегда вообще» («Мастер и Маргарита», V,
196, 198).
11. «[Тотчас человек не]известной про[фессии вы­
двинулся из тол]пы, <громоздя >щейся <др> и возник
у
[Иванушкиного пле]ч а.
Глаза
его
насторож[ились.]
—
Виноват, как убил [и товарища Берлиоза? — ] спро­
сил он, — вы скаж[ите нам точнее,] товарищ Бездом­
ны [й]» (первая — реконструированная — редакция «Ма­
стера и Маргариты»24).
«— Виноват. Скажите точнее, — послышался тихий
и вежливый голос над ухом Иванушки, и над этим же
ухом
появилось
бритое
внимательное
л иц о» (черновые на­
броски «Мастера и Маргариты» 1931 г.).
«Тут ко мне придвинулось лицо с очень живыми глазами
в пенсне, высокий тенорок сказал...» («Записки покойни­
ка», IV, 503).
12. «Пир пошел шире.
Уже
пл ыл
над
столом,
нас ла и­
вался
дым ».
«Накурено было крепко. < ...> В тумане и дыму полу­
чал твердые отказы».
«По мере того, как текла хмельная ночь <...> . Ком н а­
та,
как
молоком,
наполнилась
д ым о м. .. » («Записки покой­
ника», IV, 426, 427,515).
13.
В
пьесе
«Зойкина квартира»
вечеринка
с
танцами
мерзавцев
и
мошенников,
а
вместе
с
тем
иногда
симпатич­
ных,
чем-то
привле к а тел ьных
люд ей
(соответствующие
случаю
аксессуары
—
фраки
и
лакированные
ботинки
без
24 См.
пр име м . 19. В квадратных скобках
—
гипотетически
вос ста но в­
ленные
нами
фрагменты
тек ст а,
в
угловых
—
зачеркнутое
автором
в
рукописи.
416


счету
повторяются
в
булгаковской
прозе)
—
предваряет
бал
висельников
в
«Мастере и Маргарите».
14. «И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий
и блестящий червонец, а другой темный, с трещиной посе­
редине» («Воспаление мозгов», 1926, II, 639).
«— Деньги покажите, —
со
зл обой
ответил шофер, не
глядя на пассажира.
. . . Бухгалтер <...> вытащил из бумажника червонец
и показал его шоферу.
—
Не поеду! — кратко сказал тот» («Мастер и Марга­
рита», V, 182).
В
1926 году,
когда
пише тс я
р ас сказ
«Воспаление моз ­
го в», до романа и описания сеанса в Варьете с фальшивы ­
ми
червонцами
еще
очень
дал еко
—
м изанс цена
с
сильными
эмоциями
вокруг
червонца
строится
вне
связи
с
определен­
ной
фабулой.
Да
и
пляшущие
в
воз д ухе
на
радость
зр ител ям
бумаж­
ные
деньги
изо бр ажен ы
еще
раньше,
в
1923 году:
«...Коротков видел, как лакированная шляпа слетела
у извозчика, а из-под нее разлетелись в разные стороны
вьющиеся денежные бумажки. Мальчишки со свистом
погнались за ними» («Дьяволиада», II, 27).
15. «И при этом в нос засмеялся,
как
актер:
—
А -ха -ха» («Чаша жизни», 1922; II, 266).
«...Миша поразил меня своим смехом. Он начинал сме ­
яться
внезапно
—
иах,
ах,
а х”,
—
причем тогда все останав­
ливались и ждали» («Записки покойника», IV, 439).
К
этому
блоку
может
присоединяться
характеристика
смех а:
«...Да и как не вспомнить, — тут Людмила Сильвер-
стовна рассмеялась так,
что
холодок
прошел
у
меня
по
спине
—
на
иу”
ине
разжимая
губ,
—
как не вспомнить эту
14 Новые работы
417


Королькову, которая испортила мне подол?» («Записки
покойника», IV, 462).
«Молодая же родственница Аркадия Аполлоновича
вдруг расхохоталась низким и страшным смехом» .
«На это Никанор Иванович, рассмеявшись страшным
с мехо мf ответил буквально так...» («Мастер и Маргари­
та», V, 128, 156).
16. «Только
ты
уж
ме ня, пожалуйста, оставь в покое»
(«Дьяволиада», II, 31), — мольба помутившегося разу­
мом Короткова всплывет в построении реплик Иешуа,
предвидящего смертную муку («—
А
ты
бы
меня
отпус­
т и л, игемон, — неожиданно попросил арестант...»),
и страдающего угрызениями совести Пилата («— Да, уж
ты
не
з а бу д ь , помяни меня, сына звездочета, — просил во
сне Пилат», V, 33, 310).
17. «. . .На замерзшую скользкую чашу фонтана подня­
ли руки человека. Он <...> шапку, несмотря на мороз,
снял и держал в руках. Площадь по-прежнему гудела
и
шумела
<...> . У
п однож ия
фонтана сбилась огромная
толпа», —
а
после
своей
нелегальной
ре чи
(начатой как пропетлюров -
ская
и
пер ет екш ей
в
большевистскую)
оратор
умело
рас ­
творяется
в
толпе
(«Белая гвардия», I, 391, 395).
Костяк
эт ой
мизансцены
будет
воспроизведен
десятиле­
тие
спустя
в
пьесе
«Александр Пушкин»
—
со
сходн ой
мо­
тивировкой
нелегальности
ораторства:
«Внезапно из группы студентов выделяется один
и поднимается на фонарь.
Студент.
Сограждане, слушайте!» — и начинает чи­
тать «На смерть поэта». Ремарки — «Г у л в
толпе
стиха­
ет», «Толпа загудела. Крик в толпе: «Беги!»25 и т. д.
25 Булгаков М .
А.
П ьесы
1930-х го до в.
СПб., 1994. С. 206.
418


18. Гитарный аккорд или оперный голос
(с близкими ха ­
рактеристиками)
за
ст ен ой,
за
дверями,
над
потолком
—
или
в
памяти
—
как
акко мп ан еме нт
основного
действия:
«...Необычайной нежности гитарный звон через пото­
лок и ковры, смех...
За потолком пропел необыкновенной мощности
и
страсти
го ло с , и гитара пошла маршем».
«Сверху явственно, просачиваясь сквозь потолок,
вы­
плывала
густая масляная волна, и над ней главенствовал
мощ н ый, как колокол, звенящий баритон ., .» («Белая гвар­
дия», I, 204-205,212).
«...С ла дк а я фраза, которую спел в ошалевших от качки
и холода мозгах полный тенор с голубыми ляжками:
. .. Привет тебе... при-ют свя-щенный...» («Полотенце
с петухом», I, 72).
«За закрытыми дверями очень глухо донесся тихий
складный
х ор » («Александр Пушкин»26).
«...Тут послышался с дивана мягкий гитарный аккорд
<...> — Ты п-пойми, пойми, пойми! —
з апел
приятным
те­
нором
гитарист. <. ..>
Хор
в это время хорошо распелся,
и маслено и
н ежно
над голосами выплывал тенор <. .. > И з
раскрытых
дверей
несся плеск клавишей, и дальний мощ ­
ный
голос
страстно пропел...» («Записки покойника». IV,
409, 463).
19.
Изображение
убийства,
стрельбы:
«...И вижу: сверкнуло сзади человечка, выстрел, он, ох­
нув, падает навзничь, как будто острым ножом его спере ­
ди
у дарили
в
се рдц е.
Он неподвижно лежит, и от головы
растекается черная лужица.
А в высоте луна, а вдали це­
почкой грустные, красноватые огоньки в селении».
Это
—
кар тины
из
первой
задуманной
героем
романа
пьесы ,
а
это
—
из
вт орой :
26 Там же.
С. 204.
14*
419


«...и подкрадывающийся к нему с финским отточен­
ным
нож ом
человек <...> . Уд а р нож ом,
поток
к рови» («За­
писки покойника», IV, 435, 519).
Все
это
не
раз
описано
автором
пр е жде,
и
в
каж дом
оп исании -ка рт ине
главенствуют
каки е-т о
элементы
б ло­
ка
—
«сверкнуло», удар ножом в сердце ( л ибо
—
столь
же
«молниеносно»
—
шомполом
по
голо ве )
или
выстрел,
«ударило», «трахнуло»
или
«хлопнуло», «лег <. ..>
навз­
ни ч ь», тело,
л ежащее
с
раскинутыми
руками,
лужа
крови
(темная или черная лужа), луна или черное небо.
«— Держись покрепче и лошадей придерживай, я сей­
час выстрелю. <. ..> Мне сверкнуло в глаза и
оглушительно
уда р и л о» («Вьюга», I, 110).
«...Константиновские юнкера в папахах вдруг остано­
вились, упали на одно колено и, бледно сверкнув,
дали
два
залпа
по переулку...» .
«В переулке сверкнуло и трахнуло, и капитан Плешко,
трижды отрекшийся, заплатил за свое любопытство к па­
радам. Он лег у палисадника церковного софийского дома
навзничь,
раскинув
руки ... »,
«...Хлопцы отскочили, чтобы самим увернуться от взле­
тевшей,
бле стящ ей
трости. < ...> мол ние но сн о опустил шом­
пол на голову. < ... > Потом в темной луже несколько раз дер­
нулся лежащий в судороге и стих. < ...> широко отмахнув
другой рукой, откинул ее <...> выше было черное небо с иг­
рающими звездами» («Белая гвардия», I, 310, 390, 421).
«Пересекши пыльную дорогу, заливаемую луной, Иуда
<...> на дорогу выпрыгнула мужская <...> фигура и что-то
блеснуло
<...> . И в тот же миг за'спиной у Иуды взлетел
нож и, как молния,
ударил
влюбленного под лопатку. Иуду
швырнуло вперед <... > Передний человек поймал Иуду на
свой нож и по рукоять всадил его в сердце Иуды. <. ..> Б е з­
дыханное
тело
лежало
с
раскинутыми
рука ми. Левая ступ­
ня попала в лунное пятно . .. » («Мастер и Маргарита»,
V, 307). Ср. в письме П. С . Попову 19 марта 1932 г.: «...ме­
ня ударили сзади финским ножом при молчаливо стоя­
420


щей публике. <. . .> Видят, плывет гражданин в своей кро­
ви» (V, 473-474).
Б лок
может
выступать
и
в
кач ест ве
сравнения
(близко ­
го
по
самостоятельности
к
гоголе вск им
сравнениям)
или
метафоры:
«В десять минут первого фокстрот грохнул и прекра­
тился, как будто кто-то
нож
вс адил
в
сердце
пи анис т а.,.»
(«Мастер и Маргарита», редакция 1932 г. // Великий
канцлер. Князь тьмы. М., 2000. С. 102).
«— Любовь (вспомним влюбленного Иуду! —
М.
Ч.)
выскочила
пе ред
н а ми , как из-под земли выскакивает убий­
ца
в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает
молния, так поражает финский нож!» («Мастер и Марга­
рита», V, 137).
Барон
М айг ель
платит
за
свою
любознательность
—
как
капитан
Плешко
в
«Белой гвардии» (см .
выше)
—
за
любопыт с тв о:
«Абадонна оказался перед бароном и на секунду снял
свои очки. В тот же момент что- т о
сверкнуло
огнем
в руках
у Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон
стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и
залила
крахмальную рубашку и жилет. <...> Бе зжи зненное
тело
баро на
в
это время уже было на полу» (там же, 266).
Од ин
бл ок
может
соединяться
с
др уг им:
убийство
под
электрическим
фонарем
(напр. , I, 323, 421) в соотвествии
с
отмеченной
нами
его
ролью;
выстрелу
предшествует
столь
же
быстрый
и
смертоносный
вз гля д.
20.
Б лок
достраивался
и
с
иного
боку
—
именно
со
сто ­
р оны
очков
А бадо нны,
име ю щих
отношение
к
ситуации
вы­
слеживания,
быстрого
получения
нужной
информации,
преследования,
наказания
и
пр оч.
—
в
конечном
счете
(см.
далее
сцену
с
Афранием)
опо сре дов анно
и
к
убийству:
421


«На лице этого третьего <...> красовалось дымчатое
пенсне.
<..>
Дымчатые
стекла
со верш ен но
поглотили
его
глаза.
<..>
Дымные
глаза
скользнули
по калошам, и при
этом Персикову почудилось, что из - под
стекол
вб ок,
на
о дно
мгновенье,
сверкнули
вовсе
не
сонные,
а
наоборот,
изумительно
к олю чие
глаза.
Но
они
моментально
угасли.
—
Ну, Васенька?
Тот, кого называли Васенькой, ответил вялым голосом:
—
Ну, что тут ну. Пеленжковского калоши» («Роко­
вые яйца», II, 69).
Острый
взгляд,
в
с вою
очередь,
дал
в
«Мастере и Марга­
рите»
еще
од ин
побег,
уже
не
в
сторону
Абадо нны ,
а
в
сто­
рону,
так
сказать,
коллеги
персонажа
«Роковых яиц»
—
Аф­
рания
(обращение к нему Пилата может быть сведено к ре­
плике
«Ну,
В а с ен ьк а?»), в портрете которого дымчатые
стекла
Васеньки,
преобразованные
в
темные
очки
Абадон­
ны
и
пр икр ы вающие
глаза
об оих
—
до
определенного
мо­
мента
(когда Абадонна очки снимает,
а
Васенька
бросает
бы стры й
взгляд
из-под
них), —
зам ещ ены:
«Обычно маленькие глаза свои пришелец держал под
прик рыты ми, немного странноватыми,
как
будт о
припух­
ши ми
веками.
О
Но по временам <...> теперешний гость прокуратора
широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника
внезапно
и
в
уп ор, как будто с целью разглядеть какое-то
незаметное пятнышко на носу у собеседника. Это про­
должалось одно мгновение,
после
чего
веки
опять
о пуска ­
ли сь,
суживались
ще ло ч ки , и в них начинало светиться до­
бродушие и лукавый ум. < ... > Тут Афраний метнул в про­
куратора свой взгляд ...» (V, 293—294, 315).
И
еще
од ин
побег
—
в
сторону
«пирата»
Арчибальда
Ар-
чибальдовича:
«Но тут флибустьер сжалился над ним и погасил свой
острый
взгл яд » (V, 65).
422


Этот
блок
прямым
образом
связан
с
тем
(11-м ), где в цен­
тре
—
в нима тел ь ные,
настороженные
или
«живые»
глаза
се­
ксотов.
Их
соединяет
следующий
пример:
«Беллетрист Бескудников — тихий, прилично одетый
человек с внимательными и в то же время неуловимыми
глазами» (V, 58).
21. «Страшная истома [овладела вдруг] милиционе­
ром. Ему [стало жалко се]бя. С идя в л уже, [он ...]» (из на­
шей реконструкции сожженной рукописи первой редак­
ции «Мастера и Маргариты»).
«...Со стоном содрал с себя верхнюю одежду и, томно
закатывая
глаза,
повалился
на
постель».
«...И пожилой извозчик пересел с козел на мостовую
с
томным
выражением
лиц а
и словами:
—
Здорово! Что ж вы, братцы, в кого попало, стало
быть?..» («Дьяволиада», II, 23, 39).
«Мечтания мои прервал вдруг тихий стон и утробное
ворчание.< .. .> Малый, бледный смертельной бледностью,
закатив
глаза
под
лоб,
сидел
на
диване,
растопырив
ноги
на
п о лу » («Записки покойника», IV, 478).
«—
Все
кончен о,
—
слабым
гол ос ом
сказал кот и томно рас­
кинулся
в
кровавой
лу же ..» («Мастер и Маргарита», V, 333).
Та
же
несколько
театрализованная
неж данн о
накатив­
шая
слабость
по
завершении
о пасно й
или
труд ной
ситуации.
«Прошептав прямо в округлившиеся от ужаса глаза
блондинки слова:
—
Все
ко нчено !
О,
как
я
измучен...
—
полковник Щет-
кин удалился в альков и там уснул после чашки черного
кофе, изготовленного руками золотистой блондинки»
(«Белая гвардия», I, 281 ).
22. «А по улицам уже гремели грузовики, скрипя цепя­
ми, и ехали на площадках в украинских кожухах, из-под
которых торчали разноцветные плахты, ехали с соломен-
423


ними венками на головах девушки и хлопцы в синих шаро­
варах под кожухами, пели стройно и слабо...» («Белая
гвардия», I, 390).
«Лишь только первый грузовик, качнувшись в воротах,
выехал в переулок, служащие,
стоящие
на
платф орм е
и дер­
жащие друг друга за плечи, раскрыли рты, и весь переулок
о глас ился
популярной
песней.
Второй
грузовик
подхватил,
а за ним и третий. Так и поехали» («Мастер и Маргарита»,
V, 189).
23. «На
дв оре
был
де нь
в центре Москвы, но ни один
луч, ни один звук не проникал в кабинет снаружи через
окно, наглухо завешенное в три слоя портьерами.
Здесь
была вечная мудрая ночь, здесь пахло кожей, сигарой, ду­
хами» («Записки покойника», IV, 446).
Как
ни
своеобразен
ка бине т
Гавриила
Степановича,
пора­
зивший
в пер вые
попавшего
ту да
Мак судо ва,
он
уже
был
Бу л­
гаковым
описан
—
и
отчас ти
т еми
же
сл овами
(как,
скажем,
«разные по цвету»
глаза
Мышл аев ско го
до
Во л анда).
«Было полное белое утро с золотой полосой, перерезав­
шей кремовое крыльцо института <...> . Он дрожащими
руками нажал кнопку, и черные глухие шторы закрыли
утро,
и
в
кабинете
ожила
мудр ая
ученая
но ч ь» («Роковые
яйца», II, 50—51).
24. «Хлудов. <...> Ая самуютноехал. Забилсявуголокку­
пе, ни я никого не обижаю, ни меня никто» («Бег», III, 245).
«— Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, —
недружелюбно насупившись, проговорил кот» («Мастер
и Маргарита», V, 333).
25. «Хлудов.
<...> . Впрочем, теперь вообще не время,
мы
оба
уход им
в
небыт и е» («Бег», III, 245).
«Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши,
в которую вы превращаетесь, выпить за бытие!» («Мас­
тер и Маргарита», V, 265).
424


26. Диалоги с
Бегемотом
готовятся
в
«Кабале святош»:
«Бутон (глотнув вина). Да, это труднейший случай.
Один философ сказал...
М оль е р, Молчи, Бутон.
Б уто н, Молчу»27.
27. «Затем кровяное солнце со звоном лопнуло у него
в
г о л о ве, ,,» («Дьяволиада», II, 42).
«Тут ему показалось, что солнце,
зазвенев,
лопнуло
над
ним
и
залило
ему
огнем
у ши» («Мастер и Маргарита», V, 42).
28. «Хлудов.
Душн ый
город!» («Бег», 3, 274).
«—
Тесно
мне, — вымолвил Пилат, — тесно мне! <...> —
Сегодня душно, где-то идет гроза, — отозвался Кайфа...»
(«Мастер и Маргарита», V, 37).
29. «. ..Ворвался, топоча,
как
л оша д ь, Егорыч в рваных
сапожищах...» («Пропавший глаз», I, 123);
«...И все трое направились, стуча сапогами, в перед­
нюю» («Московские сцены», II, 293).
30. «...Мне показалось, что пламя вылетело из керосин­
ки
в
по то лок, я уронил револьвер» («Записки покойни­
ка», IV, 412).
«.„Из примуса ударил столб огня прямо в тент» («Ма­
стер и Маргарита», V, 348).
31. « . ..Очутился перед рослым, изящным блондином
в синем костюме. <...> Он музыкально звякнул ключом
в
з ам к е , выдвинул ящик и, заглянув в него, приветливо
сказал:
—
Пожалте, Сергей Николаевич.
И
тотчас
из
ясеневого
ящика
выглянула
причесанная,
светлая, как лен, голова и синие бегающие глаза» («Дья­
волиада», II, 33—34).
27 Булгаков М .
А.
Пь есы
1930-х год о в.
С Пб., 1994. С. 56.
425


«Снял пиджак, засучил рукава <...> . Из г л уб ины ни ж­
него
ящ и ка , открытого двойным звенящим поворотом клю­
ча,
выглянул
на свет божий аккуратно перевязанный кре­
стом (ср.
—
“причесанная”. —
М. Ч.)
и
запечатанный па­
кет в газетной бумаге»; «открыла продолговатый ящик на
стене, и белое пятно глянуло из него» («Белая гвардия», I,
202, 262).
Два
первых
пр име ра
особенно
удобны
для
схематизации
(которой доступен любой из блоков), выявляющей сочета­
ние
в
блоке
визуально-моторного,
з вук ового
и
повествова­
тел ьн ого
элементов:
некто
в
кос т юме
(пиджаке), звеня клю­
чом ,
выдвинул
ящик,
и
оттуда
выглянул
н екто
(нечто)
акку­
ратного
в ида.
32. «И вот, последнее, что я помню в моей жизни,
это —
полоску
св ета
из
моей
передней, и в этойполосесве­
та развившуюся прядь, ее берет...».
«...Вспоминая горькую, последнюю в жизни осеннюю
ночь, полоску света из -п од
двери
в
подвале...»
(заметим,
что
воздействие
сложившегося
бло ка
«полоска
света
под
дверью»
так
сильно,
что
автор,
в идимо ,
забывает,
что
был а
видна
развившаяся
пр ядь
—
то
ест ь
полоска
бы ла
вертикальной).
«...И Маргарита увидела лежащую на полу перед нею
полоску
све та
под
какою-то
темною
дв е рью » («Мастер
и Маргарита», V, 145, 166, 245).
33. «Пр овод от
штепселя
з меей
сполз
к
стулу,
и
розо­
вен ьк ая
ла мпо чка
в
колпачке загорелась и день превратила
в ночь» («Белая гвардия», I, 329).
«Серой тонкой змеей, протянутый через весь партер,
уходящий неизвестно куда, лежал на полу партера элект­
рический провод в чехле. От него питалась малюсенькая
лампочка
на столике, стоящем в среднем проходе парте­
ра» («Записки покойника», IV, 522).
426


Ес ли
составляющими
деталями
данно го
блока
считать
«провод как змея на полу», «маленькая светящаяся лампоч­
ка», то следующий пример можно поместить между этим
—
и
те м,
что
приведен
дал ее
под
номером
34А:
«...Ровно, слабо горела лампочка под красным абажу ­
ро м , разливая мирный свет...» («Белая гвардия», I, 355).
34.
Продемонстрируем
три
варианта
этого
бло ка,
об о­
значив
его
у слов но
фразой
«Горели все огни»:
А. «Горели все огни, и в квартирах не было места,
где
бы
не
сияли
лампы
со
сброшенными
аб ажур ам и » («Роковые
яйца», II, 109).
«Все окна были открыты. В
каждо м
из этих окон горел
ого нь
под
оранжевым
аба жу ро м» («Мастер и Маргарита»,
V, 54).
Б. «В ночной редакции газеты “Известия” ярко горели
ш ары
<...> Не спа л лишь
громадный
с ерый
корпус
на
Твер ­
ско й
ул.
во
дворе, где страшно гудели, потрясая все зда­
ние, ротационные машины “Известий". В кабинете вы­
пускающего происходила невероятная кутерьма и пута­
ница.
<...> Острая шляпа Альфреда Вронского мелькала
в ослепительном розовом свете,
за ли ва вшем
типогра­
ф ию .. . » («Роковые яйца», II, 103,105—106).
«Во дворце же продолжалась до самого утра суетня
и
тревога,
горели
все
огни
в залах портретных и в залах зо­
лоченых...» («Белая гвардия», I, 270).
«...B это время, то есть на рассвете субботы, не спал це­
лый
эт аж
в
одном
из
московских
учреждений, и окнавнем,
выходящие на залитую асфальтом большую площадь, ко­
торую специальные машины, разъезжая с гудением, чисти­
ли щетками, светились полным светом <...>. Весь этаж был
занят следствием по делу Воланда, и лампы всю ночь горели
в десяти кабинетах» («Мастер и Маргарита», V, 322).
При
этом
дело
не
только
в
том,
что
горят
некие
(элект­
ри чес кие
—
от
ни х,
как
уже
пояснялось
на
первых
страни­
427


цах
нашей
работы,
хоро ше го
жда ть
не
приходится)
огни
—
и
не
к
добру,
а
в
т ом,
что
«горели»
име нно
все
огни
в
неко ­
ем
громадном
помещении
—
и
всю
но чь
до
утра.
В. «Вся оранжерея жила как червивая каша. < ...> Ввер­
ху бледно горел огромной силы электрический шар.. .» («Ро­
ковые яйца», II, 102).
«...B цирке весело гудели матовые электрические шары
и было черно до купола народом» («Белая гвардия», 1,197).
«В памяти у меня невольно всплыла картина операци­
онной в акушерской клинике. Ярко горящие электрические
лампы
в
м атов ых
ш а ра х. . » («Крещение поворотом», 1,86).
«Надо мною я видел, поднимая голову, матовый шар,
полный
св е та. .. » («Записки покойника», IV, 440).
Здесь
особенно
яс но
видно,
как
совершенно
разные
сцены
декорированы
посредством
элементов
одного
и
того
же
блока,
причем
последние
пр им еры
из
«Роковых яиц»
и
«Белой гвардии»
об ъед инен ы
элементом
дополнительным:
под
куполом
цирка
масса
«народа»
кишит
чернотой,
как
в
оранжерее
—
вылупившиеся
зловещие
зме и.
Такие
матовые
лампы,
г уд ящие
«ярко»
или
«весело», со ­
провождают
д ейст вия
напряженные,
связанные
со
смер­
те л ьным
риском
(настоящим или будущим)
или
зловещие
—
бу дь
это
оп ерац ио нн ая,
где
на
карте
—
жизнь
человека,
па р­
ник,
где
вылу пля ютс я
н есу щие
гибе ль
гады,
или
выбор ы
«гетьмана всея Украины»
в
цирке,
на
Пасху,
обернувшиеся
уже
в
декабр е
т ого
же
года
гибельными
событиями.
35. «Вот тут-то Рокк и поседел. Сначала левая и потом
правая половина его черной,
как
сапог,
головы
покрылась
серебром.
<...> Сед о й
трясущийся
человек
на
лавке,
в
пом е­
щении
дугинского
ГПУ, <...> заплакал и замычал» («Роко­
вые яйца» II, 99).
«Седой как снег,
без
единого
чер ног о
волоса
старик, кото­
рый недавно еще был Римским, подбежал к двери...»; «Од­
нако этот трясущийся от страху,
пси хич ески
расстроен­
ный
седой
ст а р ик . .. » («Мастер и Маргарита», V, 154, 330).
428


Эти
описания
помогают,
заметим,
атрибуции
Булга­
ко ву
одного,
по
крайней
мере,
репортажа
из
цикла,
оза­
главленного
«Советская инквизиция», с подзаголовком
«Из записной книжки репортера»28.
Репортаж
на пис ан
в
начале
сентября
1919 года,
когда,
после
того
как
Добро­
вольческая
армия
взя ла
Киев,
были
открыты
для
об озре ­
ния
помещения
«чрезвычаек»
—
и
взорам
жителей
о ткры­
л ось
зрелище
последствий
м ассо вых
б ессудн ых
р асс тре­
лов ,
производимых
советской
вла с тью:
со вер шенно
нагие
тела
расстрелянных,
специальные
сто ки
для
крови
и
т.
п.
В
упомянутом
репортаже
описано,
как
людей
пытали,
дер жа
«голыми на холодном скользком полу под прицелом
и “неудачными” выстрелами час и более... И как часто бы­
вало, что после этого молодые и цветущие люди возвраща­
лись
в
камеру
поседевшими
стариками,
с
трясущимися
ру­
ка ми , с дряблыми поблекшими лицами и помутневшими
глазами...»29.
По-видимому,
име нно
в
раннем
репортаже
под
вли яни­
ем
реальных
впечатлений
возник
мот ив,
ст а вший
в
д аль­
н ейшем
творчестве
устойчивым,
—
мг нове нное
пр ев раще­
ние
мо лодо го
или
во
всяком
случае
п ол ного
сил
человека
в
седого
и
дрожащего
(трясущегося)
старика.
36. «Но бестолковый Щур <...> завертелся перед ним
с воплем “Тримай! ”» («Белая гвардия», I, 394) — и пута­
ющийся под ногами Ивана Бездомного регент (V, 50).
28 Эти репортажи —
с
п одп исью
«Мих .
Б»
— были обнаружены Г.
Фа й-
маном
в
газете
«Киевское эхо»
в
но мерах
за
11 сентября 1919
года
(цитируемый далее репортаж), а также за 13, 16 и 19
сен тяб ря
(по
н овому
стилю)
то го
же
го да
—
и
предложены
на
рассмотрение
н ауч­
ного
сообщества
на
Булгак овс ки х
чтениях
(СПб.)
и
в
альманахе
«Конец века» (М., 1992). В текстах мы находим немало оснований
для
атрибуции
их
Булгакову,
но
развертывание
вс ех
ар гум ен тов
не
входит
в
задачу
да нной
работы.
29 Конец века.
М., 1992. С. 15.
429


*★*
1919—1922 годы в биографии Булгакова
—
время
на­
пряженной,
оставшейся
нам
по
большей
части
неизвест­
но й,
духовной
работы,
когда
зав языв ал ись
важнейшие
уз­
лы
художественного
мироощущения,
формировалось
его
яд ро,
из
которого
и
вышли
впоследствии
самые
разные
за­
мысл ы
при
повторяющихся
сюже т ных
мотивах.
Напри­
мер
—
стремление
героев,
по я вля ющееся
обычно
в
их
снах,
заново
пережить
с обыт ия
прошлого
и
изменить
их
ход30.
Рассказ
1922года«Красная
кор о на»
—
именно
такой
узел,
завязь.
Здесь
рождается
и
разворачивается
важнейшая
для
Булгакова
тем а
возможности
и
последствий
пр ямо го
столк­
новения
с
непреоборимой
гибельной
силой.
В
рассказе
уже
на меч ены
и
два
полюса
эт ой
темы,
которые
разойдутся
п оз­
же
по
двум
главным
романам:
личная
утрата
дома,
мира,
по­
коя ,
наконец
—
и
само й
жи зни
(лейтмотив « Бел о й
гвардии»)
и
личная
вина
(лейтмотив «М а ст ер а
и
Маргариты»):
«Господин генерал, я согласен, что я был преступен не
менее вас <...>, но брат здесь ни при чем. Ему 19 лет» —
если
первая
часть
фразы
говорит
о
вине,
то
вторая
—
о
бе-
Эе 31.
В
своем
тонком
ана л изе
«маленького этюда» (по опре­
дел ен ию
самого
Булгакова)
о
Н.
А.
Некрасове
«Муза мес ­
т и », написанного в конце 1921 года и оставшегося неопуб ­
ли ко ванны м,
М.
Петровский,
подчеркивая
«типологиче­
ск ое
единство
все го
творчества
Бу лг ако ва»32, справедливо
пишет,
что
в
это м
30 См.
об
эт ом:
АБ, 48, 61.
31 Все это было пропущено теми,
кто
адаптировал
тв орч ест во
Булгако­
ва
к
советским
пе ча тным
условиям
с еред ины
1960-х.
Ср .: «В зыбких
видениях,
образующих
новеллу
“Красная корона”,
этот
неудавший­
ся
эскиз
к
“Белой гвардии”,
различимы
сентенции
п ацифистс кого
и
нейт ра лист ско го
св ойств а» (Лакшин В .
О
прозе
Михаила
Булгако­
ва
и
о
нем
само м
// Булгаков М .
Избранная
про за.
М., 1966. С. 14).
32 Петровский Мирон .
Мастер
и
город:
Киевские
контексты
Михаила
Булгакова.
К иев, 2001. С. 89. Ср.
примеч. 15.
430


«тексте <...> уже достаточно определенно мерцают
структурообразующие элементы и задана сама типичная
структура его будущих произведений, — значит, эти эле­
менты сложились прежде, в домосковском существовании
писателя, и в Москву он привез их уже “готовыми” <...>».
Для
М.
Петровского
ак цент
зде сь
—
на
то м,
что
ма те ри­
алом ,
из
которого
Булгаков
«соткался», пользуясь люби­
мым
словом
писателя,
была
«культура города
—
условно
го­
вор я,
“киевская культура”»33.
Не
оспоривая
этого,
мы
в
рамках
данной
работы
акц ен­
тируем
другое.
Готовые
блоки,
в
изобилии
применяемые
и
во
мног ом
определяющие
«беловой»
вид
рукописей
писателя,
позволяют
считать,
что
еще
в
раннем
периоде
не
дошедшей
до
нас
работы
—
то
есть
не
только
во
вполне
европейском
Киеве
1900- х
—
начала
1910-х
годов,
но
и
в
сельской
глуши
Смоленской
губернии,
и
в
залитом
кровью
Кие ве
1918—
1919 годов,
и
на
белом,
а
зате м
красном
Северном
Кавказе,
в
кратковременном
пребывании
в
Батуме
и
в
первые
московские
месяцы
—
сложился
некий
строительный
запас.
То,
что
до
нас
д ошло,
—
«Записки на манжетах», расска­
зы
начала
20- х
—
уже
использовали
этот
(постоянно попол ­
няющийся)
зап ас,
к от орый
да лее
находит
применение
в
но­
вых
и
новых
замыслах.
Сюда
относятся
и
звуки
«гармони­
ки», и «пятый
эт аж»34,
и
мн огое
другое
—
например,
впервые
поя вившие с я
именно
в
«Записках на манжетах»
душные
южные
но чи,
в
ко тор ые
человеку
«нет облегчения»,
«огненный шар», заставляющий страдать все живое,
—
то,
что
потом
развернулось
в
ершалаимских
описаниях
«Мас­
тера
и
М а рга ри т ы». Блоки становятся структурной основой
для
кар тин
л юбой
сложности
и
люб ого
назначения.
33 Там же.
С. 25—26. Выделено автором.
3* «И,
си дя
у
себ я
в
пятом
этаже,
в
комнате,
з авален ной
букинистиче­
ски ми
книгами...» —
в
фел ьето не
«Сорок сороков» (II, 285) это су ­
г убо
описательная
подробность.
В
«Тайному другу» (а затем
—
в
«Мастере и Маргарите», в безразмерном пространстве «к вар тиры
No
50») это указание возведено в план почти символический: «В Мо­
скве,
в
пятом
этаже,
один...
Неприличная
смерть» (IV, 554).
431


В
очень
краткой
автобиографии
1924 года нашлось место
для
п ере дачи
своего
состояния
пос ле
того,
как
бе рл ин ское
издательство
«Накануне»
обещало
выпустить
«Записки на
манжетах»
в
мае
1923 года «и
не
выпустило
в ов се», то есть
—
рухнула
надежда
с
огромными
трудностями
добравшегося
до
советской
столицы
и
уже
больше
двух
лет
влачащего
нищее
существование
автора
обрести
на ко нец
статус
литератора:
«Вначале меня это очень волновало,
а
потом
я стал
равнодушен» (V,604).
Это
сам оо писа ни е,
в
осно ве
которого
—
см ена
душевных
состояний,
т акже
попадает
в
запасник
го то вых
блоков
и
ок а­
жется
востребованным
на
последних
этапах
работы
над
«Ма­
стером
и
Марг а ри то й», где будет развернут в самонаблюдение
Мастера,
прощающегося
с
не
признавшей
его
Моск во й:
«Он стал прислушиваться и точно отмечать все, что
происходит в его душе. Его волнение перешло, как ему по­
казалось, в чувство глубокой и кровной обиды. Но та была
нес той кой,
пропала
и
почему-то
сменилась
горделивым
рав­
н о ду ш ие м, а оно — предчувствием постоянного покоя» (V,
365).
З десь
мы
оставляем
в
стороне
всю
сфер у
литературных
импульсов,
исх од ивших
от
чужих
те кст ов
и
порождавших
некоторые
фрагменты
текстов
булгаковских:
«Существуют такие молодые люди, и вы их, конечно,
встречали в Москве. Эти молодые люди бывают в редак­
циях журналов в момент выхода номера, но они не писа­
тели. Они видны бывают на всех генеральных репетици­
ях, во всех театрах, хотя они и не актеры, они бывают на
выставках художников, но сами не пишут» — и т . д.
Эти
«молодые люди»
я вилис ь
в
«Записки покойника»
(IV, 421), скорей всего,
со
страниц
С.
Н.
Атавы-Терпиго-
р ева,
которого
Булгаков,
несомненно,
читал,
как
и
вообще
432


писателей
второго
и
тре ть его
ря да
русского
XIX века,
—
и
немало
взял
от
его
энергичной,
местами
блестящей
мане­
ры
повествования:
«Остальные были: какой-то старик <...> и потом двое
или трое совершенно безличных молодых людей,
которых
всегда
непременно
встретишь
в
каждой
гостиной
часа
в
че­
тыре.
<...> Перед обедом они исчезли — им надо было
обедать где-то в другом месте...»35.
Особенно
зам е тно
испо льз ов ан ие
блоков
в
ра боте
сере­
дины
30- х.
«Мерзкая шапка»
Бу лг аков ым
вл адел о
стремление,
отличившее
его
почти
ото
в сех
литераторов-современников,
—
им енно
в
своих
сочинениях,
предназначавшихся
для
советской
печати
и
сцены,
а
не
«шепотом в углу» (его собственное выраже­
ние
в
письме
правительству
СССР
1930 года)
высказаться
как
можно
бол ее
полно.
Социальную
фо бию
и
неразрывно
с
ней
связанные
б ытовые
антипатии
—
все
то,
что
в ыра же­
но
было
авторским
заглавием
дневн ика
1923—1925 годов
—
«Под пятой», в подцензурной печати он пытался передать
средствами
по этик и,
иногда
минима ль ны ми.
В
раннем
набр ос ке
будущих
«Записок покойника»
описан
отвратительный
для
героя
советский
редакционный
быт:
«...Нестерпимый смрад поднимается от годами не
чищенной пепельницы. Пахнет в редакции сапогами
и почему-то карболкой. На вешалке висят мокрые паль­
то
сотрудников (в подтексте — авторская раздражен­
ная уверенность в том, что им место в несуществующем
гардеробе, но не в комнате редакции.
—
М.
Ч .) . Осень,
но один из сотрудников пришел в капитанской кепке
35 Терпигорев С. H. (С .
А та ва ). Оскудение:
В
2т.
Т. 2. М, 1958. С. 238—
239.
433


с
бе лым
в ер хо м, и она мокнет и гниет на гвозде» («Тай­
ному другу», 1929; IV, 571).
Фраза
насыщена
диссонансами
—
на
взгляд
повествова­
теля-героя:
сотрудник
—
не
капитан,
но
почему-то
в
кап и­
танской
кепке36;надворе
—
осень,
а
он
—
в
летней
кепке;
она
не
сдана
в
гарде роб,
а
висит
в
редакции;
ви сит
не
на
спе циа л ьной
вешалке
для
головных
уб оро в,
а
на
гвозде.
Через
семь
лет,
в
«Записках покойника», сцена преобра ­
зо ва на.
Но
в
основе
ее
—
та
же
схема
и
более
значимая
для
авто р а,
чем
капитанская
кеп ка,
дет ал ь.
«Если бы меня спросили — что вы помните о времени
работы в “Пароходстве”, я с чистой совестью ответил
бы — ничего .
Калоши грязные у вешалки, чья-то
мокрая
шапка
с
длиннейшими
уша ми
на вешалке, — и это все» (IV, 410).
«20 сентября 1921 года кассир Спимата накрылся сво­
ей противной ушастой шапкой. . .» («Дьяволиада», II, 7).
Устойчивый
булгаковский
герой-рассказчик
рань ше
всег о
встречается
с
этой
шапкой
на
улицах
род н ого
Киева,
в
момент
первой
его
в ст речи
с
новой,
еще
никому
нев едомо й
властью.
Доктор
Яшвин,
убив
полковника-петлюровца,
бежит
от
пре­
следователей
в
те
самые
ча сы,
ко гда
в
г ород
входят
красные.
«...Я один прошел весь путь к Киеву и вошел в него, ко­
гда совсем рассвело. Меня встретил странный патруль,
в каких- то
шапках
с
наушниками».
Именно
от
эт их
людей
в
невид а нных
прежде
шапках
Яшвин
узнает,
что
петлюровцы
«ночью ушли.
В
Киеве
ре в­
к о м» («Я убил», II, 657).
36 «Среди типов фуражки в 20
в.
популярна
капит анк а,
чащ е
всего
си­
него
ц ве та», с золоченым якорем или изображением штурвала (К ир­
санова
P. М.
Ко стюм
в
р усской
художественной
культуре
18—
пе р­
вой
половины
20 вв.: Опыт энциклопедии.
М ., 1995. С. 304).
434


Как
пр едвест ие
э тих
шап ок,
незадолго
до
вступления
в
Город
большевиков,
появится
в
«Белой гвардии»
б ольше­
в ист ский
оратор
в
черн ой
шапке,
которую
«несмотря на мо­
роз,
снял
и
держал
в
руках»; он с риском для жизни высту­
пит
на
площади,
запруженной
толпой,
вст р еч ающей
Пе т­
л юру
(I, 391).
Это
—
та
самая,
хотя
и
не
оп исанн ая
детально, «шапка
с
наушниками»
—
в
отличие
от
шляпы,
фуражки,
папахи
разных
ви дов
и
т.
п.
Именно
в
такой
шапке
—
в
эти
же
са­
мые
исторические
минуты
—
появится
в
доме
Турбиных
Шервинский,
маскируя
губительное
в
новых
обстоятельст­
вах
офицерство
своего
обл ик а:
«...О н ре ши л из ме нить облик и изменил его на удив­
ление. < ...>
Ушастая
дрянь
заменила бобровую шапку.
<...> волосы зачесал назад. Получилось будто бы ниче­
го. Так, идейный молодой человек с бегающими глаза­
ми. Ничего офицерского» (последняя, оставшаяся не­
опубликованной при жизни автора, глава ранней ре­
дакции «Белой гвардии», 1925)37.
В
первой
редакции
«Дней Турбиных»
—
пь есе
«Белая
г вард и я»: «Шервинский (в
изодранном
пальто,
мер зко й
шап ке
и в очках)»38.
Да
и
Шур,
прикрывающий
большевистского
оратора
(в романе « Бе лая
гвардия»), —
в
«треухе» (I, 394).
«...Перед глазами у него позеленело. В мгновение
мелькнули лица, шапки.
<...> Турбин выпустил рукав
и в холодном бешенстве стал рыскать глазами по шапкам,
затылкам и воротникам, кипевшим вокруг него» (I, 251).
«Турбин, оторопев, всмотрелся в неизвестную фигу­
ру. На ней была студенческая черная шинель, а на голове
штатская,
молью
траченная,
шапка
с
ушами,
притяну­
тыми
на
те мя» (I, 305).
37 Булгаков М .
Белая
гва рди я.
М., 1998. С. 244.
38 Булгаков М.
Л.
Пьесы
1920-х годов.
Л., 1989. С. 98.
435


Фигурой
ок аже тся
переодетый
по лко вник
Малышев.
В
ти фозно м
бреду
к
Турбину
«стали являться с визитами. Мелькнул полковник Ма­
лышев, нелепый,
как
лопарь,
в
ушастой
шапке
и с золотыми
погонами» (I, 339).
В
«Китайской истории» (1923) —
«На ходе была тогда шапка с лохматыми ушами, ко­
роткий полушубок с распоротым швом, стеганые штаны,
разодранные на заднице» —
все
три
детали
костюма
для
автора
в
одном
ряду.
«Лохматый,
как
уш ас тая
шапка,
п ренеп рия тн ый
[тем
и неприятен, что напоминает ушастую шапку.
—
М. Ч.)
ветер летал под зубчатой стеной» (I, 449).
И
эти
же,
говоря
усл ов но,
—
т.
е.
связанные
с
н овым
по­
рядком
в
стране
—
шапки
встретит
герой-рассказчик
в
со­
ветской
М о скве,
на
нелегальных
торговцах
валютой
в
гла в­
ных
торговых
рядах
(будущий ГУМ).
Фельетон
«Под сте ­
кля нн ым
н ебо м» (1923) начинается так:
«Жулябия в серых полосатых брюках и шапке,
обитой
выте ртым
м е х ом , с небольшим мешочком в руках».
Затем
отмечено,
как
«мелькают случайные фуражки
с
вытертыми
окол ы ш ам и», потом описываются
«профессионалы всех типов и видов. Московские
в шапках с наушниками с мрачной думой в глазах...» (I,
288).
Что
до
фуражек
—
мн ого
по зже
в
«Записках покойни­
ка»
одной
эт ой
деталью
Булгаков
четко
обозначит
сослов­
ную
принадлежность
второстепенного
пер со нажа:
436


«...в руках держал, почему-то не оставив ее в передней,
фу раж ку
с
бархатным
околышем
и
пыльным
к руг лым
сле­
дом
от
гражданской
к окард ы».
Там
же
описывается
визит
водопроводчика:
«— Вот так вошел, — говорила старушка, — сказал
“здравствуйте"... ша п ку п о ве сил
—
и пошел...» (IV, 424,417).
Кок ар да
на
околыше
полагалась
офицерам
и
чиновник а м
(у солдат
—
на
ту лье ), среди которых было немало дворян,
так
что
эта
фура жка
связалась
и
с
принадлежностью
к
дво­
рянскому
сословию;
фура жку
(равно как и шинели,
о
чем
далее)
носили
также
гимна з ис ты
и
студенты.
Шапки
же
бы­
ли
и
форменные,
определенного
фасона
—
пехотные,
каза­
чьи
(цилиндрические,
в
ви де
усеченного
конуса
и
т.
п.), но
Булгаков
говорит
о
д ругой .
В
том
же
романе
перед
«заведующим внутренним по ­
рядком»
Театра
Фил ипп ом
Филипповичем
проходили
«представители всех классов, групп, прослоек <...>
Среди крахмальных воротничков иногда мелькала ситце­
вая косоворотка. Кепка на буйных кудрях. Роскошная да­
ма с горностаем на плечах. Шапка с ушами, подбитый глаз»
(IV, 471).
Подбитый
гла з
тут
не
случаен.
Речь
ид ет
о
шапке-треухе
(или малахае), с опущенными или поднятыми и завязанными
наверху
боковыми
к л апанами
—
«ушами» (за ней впоследст ­
вии
и
зак репи ло сь
просторечное
название
«ушанка»)] она бы­
ла
раньше
принадлежностью
исключительно
крестьянского39
или
низового
городского
б ыта
—
быта
тех ,
кого
называли
простонародьем
и
кто
заполнил
теперь
городские
у лицы
России
в
ро ли
но вых
хозяев
жизни.
(Впоследствии ушанка
39 Ср .: «Даже по ушам его шапки было видно,
что
он
до
см ерти
не
хо­
чет
е х а ть» («Вьюга», I, 107) —
о
к ре стья нин е- в ознице
в
смоленской
г луши
в
канун
революции.
437


стала
непременным
зимним
головным
убором
мужчин
из
са­
мых
разных
слоев
советского
общества
—
вплоть
до
членов
Политбюро).
В
черновой
рукописи
пьесы
Булгакова
«Александр Пуш­
кин»
в
массовой
сцене
действует
Человек
в
шапке,
который
и
читает
толпе
«Смерть поэта»
Лермонтова40.
Затем
он
за­
менен: «Внезапно из толпы выделяется фигура в студенче­
ско й
[одежде]
форме.
Человек
этот
без
шапки»
—
возмож­
но,
тот
же
самый
персонаж:
как
видно
из
ремарки,
Булгаков
все-таки
держится
за
шапку.
В
последней
редакции
пьесы
эт от
персонаж
заменен
Студентом
—
по-видимому,
не
без
воздействия
Б.
Захавы,
который
писал
Булгакову
пос ле
авторского
чтения,
что
пр е до став ляет
на
его
волю
—
считаться
или
нет
с
выс ка зан­
н ыми
замечаниями,
но
«единственное, что следует считать установленным, это
необходимость шире и полнее показать отношение к Пуш­
кину широкой разночинной общественности» (III, 687).
«Шапка»
—
один
из
знаков
э того
сл оя ; «Студент»
—
персонификация
разночинства.
Студенты
в
пушкинское
время
уже
нос или
фуражки,
но
Булгакову
з десь
нужна
не
исторически
достоверная
де тал ь,
а
знак.
Булгаков
фикси­
ру ет
момент,
когда
шапка
еще
сохраняет
св ою
пер во на­
чальную
соц и альн ую
принадлежность,
как
это
понимали
в
1930-е
годы.
Шапка
появится
и
в
«Мастере и Маргарите»
—
в
пло тно м
окружении
деталей
ненавистного
авт ору
советского
быта:
«В громадной, до крайности запущенной передней,
слабо освещенной малюсенькой угольной лампочкой под
высоким, черным от грязи потолком, на стене висел вело­
сипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом,
а на полке над вешалкой лежала зимняя шапка,
и
дл инные
ее
уши
свешивались
вниз» (V, 52);
40 Булгаков М.
А.
Пьесы
1930-х г од ов.
С. 627.
438


Иван,
попавший
в
чужую
квартиру,
покидает
ее,
стара­
ясь
угадать,
ком у
«принадлежит противная шапка с уша ­
м и » (там же, 53; особая тема поэтики прозы Булгакова
—
«навязывание»
повествователем
герою
своих
эмоциональ­
ных
оц ено к).
Такое
же
острое
ощ ущ ение
шапки
в
качестве
зловеще­
го
знака
нового
и
во
многом
чужого
для
образованной
Рос­
сии
времени
—
совершенно
в
бул гако в ском
смысле
—
за­
св идетел ь ств о вано
в
мемуарах
К.
Чу ко вско го
об
Алексан­
дре
Б локе4 1.
Черное пальто и вообще черное
Четкое
представление
о
жи т ейской
норме
—
о дно
из
ва ж­
нейших
для
Булгакова,
объединяющее
его
«жизнь»
и
«твор­
чество».
Сю да
входило
и
представление
о
«правильном»
—
по
сезону
и
по
жанр у
(дом,
ресторан
и
т.
п.)
—
ко ст ю ме42.
Вот
п ра вил ьная
на
взгляд
автора-рассказчика
«Белой
гвардии»
одежда,
точнее,
экипировка
мужчины
в
пережи­
ваемый
исторический
мо ме нт:
«Звеня шпорами, полковник Малышев по лестнице
<...> поднимался ко входу в зал. Кривая кавказская шаш-
41 К.
Чуковский
вспоминал
о
последнем
выступлении
его
в
Москве
—
перед
нов ым
ч итате ле м,
весной
1921 года: «...Он вдруг заметил в тол­
пе
од ного
неприятного
слушателя,
который
стоя л
в
большой
шапке-
ушанке
неподалеку
от
каф едр ы.
Блок,
через
силу
прочитав
одно-два
стихотворения,
уш ел
из
зал ы
и
сказал
мне,
что
больше
не
будет
чи­
тать.
Я
умолял
его
вернуться
на
эстраду,
я
говорил,
что
этот
в
ша п­
ке
—
од ин,
но
глян ул
в
лицо
Блока
и
умолк.
Все
лицо
дрожало
ме л­
кой
дрожью,
глаз а
выцвели,
м ор щины
углубились.
— И совсем он не один, — говорил
Блок. — Там все до одного в таких
же
шапках!»(«А.
А.
Б ло к», 1922 // Чуковский К .
Собр.
соч.
в
15 т.
Т . 5. М., 2001. С. 192). Ср.
у
Гог оля ,
сто ль
важного
для
вс ей
работы
Б улг а ков а: «...Завел
нов ую
тряп ку
для
его
чернильницы;
оты скал
где-то
его
шапку,
п рескв ерну ю
шапку,
какая
когда-либо
су ществ ов а­
ла
в
м ире,
и
вся кий
раз
клал
ее
возле
него
за
минуту
до
окончания
присутствия...»(Мертвыедуши//
Гоголь
Н.
В.
Собр.
в
6т.
Т. 5.1953.
С. 24 0).
42 О пальто,
шинелях,
шубах,
п олуш уб ках
и
проч,
в
реальн ой
жизни
и
в
соч инения х
Булгакова
см.
Ж М Б, 236—240.
439


ка <...> болталась у него на левом бедре. Он был в фураж­
ке черного буйного бархата и длинной шинели с огром­
ным разрезом назади» (I, 258).
Т акая
подробность
описания
—
редкость.
Обычно
Бул­
гакову
хватает
од ной- д вух
деталей
костюма.
А
полнота
описания,
напротив,
имеет
в
ви ду
костюм,
собранный
с
бо­
ру
по
со сен ке
и
тем
подозрительный:
так
рассмотрены
во­
шедшие
в
дом
Василисы
под
ви дом
пр едст авит ел ей
власти
б ан ди ты43.
Яв ивши сь
представляться
полковнику
Малышеву
для
записи
д об ровольц е м,
доктор
Турбин
не
может,
как
Мыш­
лаевский
и
Карась,
козырнуть,
и
это
его
задевает.
«“Черт... надо будет форму скорей одеть”, — досадли­
во подумал Турбин, чувствуя себя неприятно без шапки,
в качестве какого-то оболтуса в черном пальто с барашко­
вым воротником».
Недаром
«глаза полковника бегло скользнули по доктору и пе­
реехали на шинель и лицо Мышлаевского. < ...> Турбин
молча склонил голову, чтобы не отвечать “так точно”
в своем барашковом воротнике» (I, 244, 245).
Когда
же
наутро,
надев
офицерскую
шинель,
он
снова
является
к
полковнику,
то , «оторопев», видит на нем сту ­
денческую
ч ерную
шинель
да
шапку
с
ушами
(см .
в
преды­
дущей
г лавк е).
Малышев,
сделав
все
что
можно
для
спасе­
ния
жизни
юнкеров
и
добровольцев-студентов,
по кида ет
возможное
поле
бо я : «...прибавил иронически спокойно:
—
43 «На голове у него старая офицерская фуражка с красным околышем
и
следом
от
кокарды,
на
теле
двубортный
солдатский
мундир
с
м ед­
ными,
позеленевшими
пуговицами,
на
ног ах
черные
штаны,
на
ступ­
нях
лапти,
поверх
пухлых,
серых
казенных
чуло к» (I, 368). Эта же
ф ура жка
всплывет,
как
мы
уже
вид ел и,
в
«Записках покойника».
440


Повоевали
—
и
б уд ет!» (I, 306; ирония в том,
что
повое­
ва ть
—
не
удалось).
И
еще
один
персонаж
(на этот раз полковник Щеткин,
занятый,
в
отличие
от
Малышева,
тол ько
тем,
чтоб
спа­
ст ись
самому)
так же
появляется
перед
чита тел ем
«уже не в серой шинели с погонами, а в штатском мох­
натом пальто и в шляпе пирожком. Откуда они взялись —
никому неизвестно» (I, 281).
Это
ед ва
ли
не
самое
важное
размежевание
поимено­
ванных
и
безымянных
пер со наж ей
в
«Белой гвардии»
—
по
цвету
ве рх ней
о дежд ы:
серо е
(армейская шинель)
и
черное
(студенческая шинель или штатское пальто).
В
сером
—
те,
кто
воевал
и
кому
еще
придется
воевать
и,
возможно,
умереть.
«Они, в серых потертых шинелях, с еще не зажившими
ранами, с ободранными тенями погон на плечах, приез­
жали в Город и в своих семьях или в семьях чужих спали
на стульях, укрывались шинелями, .,»]
«Рослый, серый, грузный юнкер...»;
«...Из подъезда большого серокаменного дома вышел
торжественно кадетишка в серой шинели с белыми пого­
нами...» (I, 222, 310, 318) —
то
ест ь
в
смертельно
о пас ном
в
момент
зах в ата
города
ар­
ми ей
Петлюры
одеянии.
В
черном
—
те,
кто
воевать
не
буд ут,
—
переодетые
(см .
в ыш е), изначально нейтральные,
а
то
и
вр ажд ебн ые.
Несут
гроба
зарубленных
юнкеров.
«— Так им и треба... — вдруг свистнул в толпе за спи­
ной Турбина черный голосок, и перед глазами у него позе­
ленело. < ...> Словно клещами, ухватил Турбин <...> голос
за рукав черного пальто» (I, 251 ).
Напомним
и
еще
два
описания:
441


«Утром, около девяти часов, случайный извозчик
у вымершей Мало-Провальной принял двух седоков —
мужчину в черном штатском, очень бледного, и женщи­
ну» (I, 356).
«Алексей Турбин в черном чужом пальто с рваной
подкладкой, в черных чужих брюках лежал неподвиж­
но...» (1,327).
В
последней
главе
романа,
когда
противостояние
закон­
чен о
и
открылась
новая,
неведомая
страница,
стирается
и
противопоставление
дву х
цве т ов,
ост ае тся
один
—
чер­
ный.
С
настойчивым
его
повт ор ение м
описывается
послед­
нее
действие
петлюровцев,
уходящих
из
город а
под
натис­
ком
кр асных ,
—
у бий ство
еврея
на
мосту.
«В ночь со второго на третье февраля у входа на Цеп­
ной мост через Днепр человека в разорванном и черном
пальто <...> волокли по снегу два хлопца <...> молниенос­
но опустил шомпол на голову. Что-то в ней крякнуло, чер­
ный
не ответил уж “ух”... < ...> метались встревоженные
тени гайдамаков <...>, а выше было черное небо с играю­
щими звездами. < .. .> Вслед звезде черная даль за Днепром
<...> ударила громом тяжко и длинно. < ...> Потом исчез­
ло все, как будто никогда и не было. Остался только сты­
нущий труп еврея <...>
в
черном
у входа на мост...»
(I, 421-422).
В
той
же
главе
оп исы в аются
те,
кто
разворачивает
эту
но вую
неведомую
с тра ницу
исторической
жизни,
—
люди
вокруг
бронепоезда: «в полушубках по колено,
в
шинелях
и
черных
бушлатах»
и
часовой
у
бронепоезда
—
«человек
в
длинной
ш ине ли,
в
рваных
валенках
и
остроконечном
ку­
коле-башлыке»(I,424).
Цвета
у
ши нел ей
больше
нет .
В
романе
о
войне
черное
—
это
в
самом
о бщем
ви де
штатское,
т.
е.
противостоящее
офицерскому
(юнкерско ­
му,
кадетскому,
солдатскому)
и
тем
самым
вносящее
всег да
необходимую
Булгакову
социальную
определенность
—
не
442


офицер
(напомним,
как
кричит
сп асит ел ьн ица-ж енщи на
из
ка лит ки
своего
дома
Турбину:«—
Офицер!
Сюда!
Сю­
д а. ..», I, 348).
«Рваная подкладка»
у
чужого
че рного
пальто,
в
котором
привозят
домой
больного
Турбина,
т оже
не
случайна
(ср.
уже
упоминавшееся
«изодранное пальто», в котором
—
в
комплекте
с
«мерзкой шапкой»
—
появляется
в
дом е
Т ур­
биных
переодетый
Шервинский,
или
«полушубок с распо ­
ротым
швом»
в
«Китайской истории»). За п ре д ел ам и р ома­
на
о
войне
идет
дальнейшее
расслоение,
и
это
же
че рное
мо­
жет
стать
признаком
«нового»
штатского
—
пролетария
или
того,
кто
представляет
его
мифиче с к ие
интересы.
Художник
В.
Милашевский
вспо м инает
свои
к оло ри­
стические
впечатления
от
городской
улицы
революцион­
ных
дне й
1905 года:
«Одежда рабочего чаще всего была черная.
Бобрико­
вая черная короткая куртка (бобрик — это была такая
материя, толстая, дешевый драп с ворсом), черные брюки,
заправленные в высокие сапоги, черная фуражка или чер­
ная
же шапка овчинная, иногда имитация каракуля. Из­
редка в толпе мелькнет черная шляпа ссыльного интелли­
гента или голубая фуражка студента. Эта черная масса
д в ижущи хся
посредине
ул ицы
людей
производила
графиче­
ское
впе ч атле ни е»44.
Не
лишним
будет
привести
и
его
впечатление
от
Грина:
«Одет он был в какое-то ч ерн ое пальто <... > “Чеховское
пальто”, — мелькнуло у меня в голове, очевидно, припом­
нились какие-то ялтинские или мелиховские фотографии.
Да! Да! Непременно черное пальто, интуиция меня нико­
гда не обманывает, было и на гениальном фантасте Эдгаре
По. < ... > Он бредет в этом моросящем тумане в блестящем
44 Милашевский В.
Вчера,
позавчера:
Воспоминания
художника.
Л.,
1972. С. 18—19 (курсив наш). Приводим по первому изданию,
по­
скольку
во
2-м этого фрагмента нет.
443


черном
цилиндре, таким, каким изобразил его Эдуар Ма­
не в иллюстрациях к “Ворону”! <...> На Грине не было
черного
цилиндра моделей Мане, на нем был надет не то ка­
кой-то теплый картуз, не то ушанка... <...> Вот оно, черное
пальто Эдгара По, Чехова и Грина!»45.
У
Булгакова
в
новой
московской
жиз ни
оппозиции
пере­
группированы.
Черное,
су жая
и
су жая
свою
семантическую
нагруженность,
не
исчезает
(устойчивость и даже навязчи­
вость
—
важная
черта
булгаковской
п оэ тик и), а становится
наконец
цветовым
пя тно м,
метящим
людей
и
предметы.
(Ср.
уже
в
«Белой гвардии»: «Очистилось место совершен ­
но
бело е,
с
одним
то лько
пятном
—
брошенной
чьей-то
шапкой», I,390;а«черная
г оло ва»
Шарикова
«в салфетке
сид ела
как
м уха
в
сметане»,II,182.)
Цв ет,
краска
вообще
инт ер есны
для
него,
часто
вк лю­
чаются
в
заголовки
(«Желтый прапор», «Алый мах», «Бе­
лый
кр ест », «Белая гвардия»; ср.
о со бенно
ее
«псевдоним»
в
«Записках покойника»
—
«Черный снег»).
При
этом
художница
Н.
А.
Абрамова
ув ер яла
нас
в
его
равнодушии
к
живописи
—
ник ог да
не
проявлял
интереса
к
кар т инам
в
их
с
H. Н.
Ляминым
квартире.
Ее
свидетельст­
ву
можно
доверять.
Но
это
н икак
не
противоречит
его
боль­
ш ому
вниманию
к
цвету.
Он
идет,
видимо,
минуя
живо­
пис ь
—
к
вербальной
пер едач е
зрительных
в печа тлени й
от
ре аль ного,
не
опосредованного
иску сст во м
цвета.
Мо жно
го­
ворить
об
инт ер есе
не
к
оттенкам
и
нюансам
(как,
скаж е м,
у
Бу нин а,
чья
цветопись
мо гла
бы
бы ть
наз в ана
живо п ис­
н ой ), а к скупой графике,
к
соположению
чистых
цветов.
И
в
частности
—
к
иг ре
черным
цветов,
почти
десемантизи-
рованным
и
ставшим
опорным
для
формирования
блок а,
но
и
внутри
не го
сохранившим
в
самом
общем
вид е
значение
метки
чужака
как
для
повествующего,
так
и
для
симпатич­
ных
ему
героев.
45 Милашевский В .
Вчера,
по за вч ер а. ..: Воспоминания художника. 2-е
и зд., испр.
и
доп.
М ., 1989. С. 210—211. Курсив наш.
444


«Три года люди в серых шинелях (уже — шинели демо­
билизованных красноармейцев. —
М.Ч.) и черных пальто,
объеденных
мо ль ю, рвались в квартиру, как пехота на про­
волочные заграждения, и ни черта не добились».
Можно
было
бы
добавить,
что
это
—
и
чеховское
черное
п ал ьто,
но
«изъеденное молью»
и
сменившее
в
новую
эпоху
смысловой
ореол .
«...Хозяин, накинув вместо пиджака измызганный
френч46, впустил троих: двое были в сером, один в черном
с рыжим портфелем».
Далее
один
именуется
«первым серым», другой
—
«вто­
рым
с ер ым », третий
—
«черным»47.
«— А не прислуга она у вас? — подозрительно спросил
че р ны й , <...> — Тут? — лаконически спросил черный, ука­
зывая на дыру в кабинет. <. ..> Че р ны й немедленно шагнул
в полутемный кабинет. Через секунду в кабинете с грохо­
том рухнул таз, и я слышал, как черный, падая, ударился
головой о велосипедную цепь. < ...>
Черный
выбрался из
волчьей ямы с искаженным лицом. <...> — А. .. бу... бу... ту...
ту... ма... — невнятно пробурчалчто-то черный. <...> — От­
ветственные, сочувствующие, — хмуро забубнил черный,
потирая колено, — а шкафы зеркальные. Предметы роско­
ши» («Московские сцены», II, 292—293).
46 Ср .: «Росту он среднего,
од ет
по- ком исса рс ки,
френч
и
си ние
бр ю­
к и . .. » (дневниковая запись Фурманова от 9
м арта
1919 г.
—
Фурманов
Дм.
Собр.
соч.
в
4 томах. IV. М., 1961, С. 172). «...Френч —
старомодный
к остю м,
о ста вленн ый
окончательно
в
конце
1924 го­
да .. .» («Роковые яйца», II, 81).
47 Ср. «тяпнутый»
как
окказиональное
обозначение
персонажа
в
«Со ­
бачьем
сер дце », а также «с вет лый
человек», «светлый» — точно такое
же
по
фу нкци и
в
мизансцене,
как
«черный», обозначение светлово­
лосого
большевика-оратора
в
«Белой гвардии»; закончив речь и вы ­
нырнув
из
то лпы
неопознанным,
он
получит
от
автора
уже
новое
обозначение
— «высокий человек
в
черном
пальто» (I,395).
445


В
по вест и
«Собачье сердце»
к
про ф ес сору
приходит
милиция
и
следователь
—
тот
же
«блок», что и в «Москов­
ских
сц е н ах », написанных двумя годами раньше: «Двое
в
м ил ицейс кой
форме,
од ин
в
черном
пал ьто
с
порт фе ­
лем...», он же
—
«человек в штатском» (II, 205—206).
«— Профессор, — очень удивленно заговорил черный
человек
и поднял брови, — тогда его придется предъявить»;
«Человек в черном, не закрывая рта, выговорил “такое...”»;
«— Я ничего не понимаю, — растерянно сказал черный,,.»;
«— Но почему же? — тихо осведомился черный человек»;
«Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель
и стал падать на бок...» («Собачье сердце», II, 206—207).
Повествование как ремарка.
Портретные блоки
Из
че го
состоят
выделенные
на ми
бл оки
—
совокуп­
но сть
повторяющихся
элементов?
Прежде
всего
—
это
оп исани е
действий
персонажа,
его
по ртре т
(No 9—10), описание костюма (о деж да
персона­
жа
важна,
но
она
может
иметь
значение
и
са ма
по
себе,
со­
ставлять
миниблок
и
вне
прямого
со ед инен ия
с
персона­
жем
—
так ,
н еизв ес тно
чья
шапка
или
плащ
на
в еша лке).
Это
микросцены,
со сто ящие
из
ре плик
персонажей
и
ав­
тор ск их
ремарок.
Бл ок
может
включать
указание
на
время
суток,
погодные
условия
и
т.
п., доминировать может и по­
строение
диалога
(No 4, 7, 24—26), описание соположения
предметов
в
интерьере
(No 32—33), «музыкальное сопро­
вождение»
эп изо да
(No 18), характеристики жестов,
ми­
ми ки,
голоса
и
интонации
персонажа
(сипло,
злобно,
про­
хрипел,
дернул
рт ом,
ко ся
глаза,
побледнев).
Можн о
б ыло
бы
ука за ть
и
ис клю чит ел ьно
повествовательные
или
пове­
ствовательно-диалогические
по вт оры 48.
48 «Но немцам это все равно» («Белая гвардия» . 1,267); «— Дамы зде с ь
ни
при
че м,
д амам
это
все
рав но, <...> а это милиции не все равно!»
(«Мастер и Маргарита», V, 65).
446


Не
всегда
можно
различить,
где
коч уют
из
текста
в
текст
слова,
а
где
—
ситуации,
определенным
образом
представленные.
Иногда
может
ка зать ся,
что
Булгаков
рас­
полагает
лишь
одним-единственным
словом
для
передачи
разнообразных
тягос тн ых
состояний
че ло века
—
идет
ли
речь
о
ст арш ем
Ту рб ине
(«постаревший и мрачный с 25 ок­
тяб ря
1917 года. . .», I, 184) или о его противнике Козыре-
Лешко
(«Был полковник мрачен,..», I, 387), —
но
именно
этого
кратчайшего
повторяющегося
описания
ему
ока зы­
вается
достаточно.
На
л ицах
его
пе рсо н ажей
—
две
точки
внимания
авто­
ра:
выражение
гла з
и
цвет
кожи.
Персонаж
бледнеет
(беле­
е т: «Потом юнкера совершенно побелели»
—
«Белая гвар­
дия », 1,311 ), буреет (кр а сн еет)
л ибо
стареет
(на глазах).
При
особом
внимании
к
глазам,
меньше
всего
интереса
—
к
их
цвету.
Помимо
ниже пе ре чис ле нног о,
они
могут
быть
живыми,
беспокойными
и
тревожными.
А
также
—
неожи­
дан но
(!) наливаться злобой или ненавистью.
Сияя, сверкая и блестя. Но не только
«...Св еркнул и в о в с е не со нн ые, а, наоборот, изумитель­
но колючие глаза» («Роковые яйца», II, 69).
«Глаза у акушерок засверкали от воспоминаний» («Тьма
египетская», 1,116).
«Зубы видения сверкали . .. », «Ее зубы вновь сверкну ­
л и», «— Чи воны нас выучуть, чи мы их разучимо, — вдруг
ответило знамение, сверкнуло,
св ер кнул о, прогремело би­
доном...» .
«Радость сверкнула в волчьих
глазах».
«...И только видно было, как тревожно сверкнули в сто­
рону восторженного самокатчика, сдавленного в толпе,
гл а за, до странности похожие на глаза покойного прапор­
щика Шполянского...» («Белая гвардия», I, 226—227, 370,
393).
«Женщина сияла глазами» («Стальное горло», I, 99).
«Ангел, искрясь и сияя, объяснил» («Роковые яйца»,
И, 70).
447


«— Так, — сказал Рудольф, и глаза его
сверкнули»;
«Сурово сверкая стеклами пенсне .. .»; «Рудольф сиял
и встретил меня теплым рукопожатием»; «...Гла за его
пы­
ла ли » («Тайному Другу», IV, 566, 567, 569, 570).
«Краска проступила на щеках издателя, глаза его
сверк­
н ули , чего я никак не предполагал, что это может быть».
«У Рудольфи сияли глаза.
Дело свое, надо сказать, он
любил»; «— Пожалуйста, пожалуйста, — сказал, сияя, Ру­
дольфи»; «— Он говорит, что кончил церковно-приход­
скую школу, —
сверкая
г ла з а ми , ответил Рудольфи...».
«— Теперь вы наш, — решительно продолжал Стриж.
Гла за
его сверкали».
«Вошел полный, средних лет энергичный человек
и еще в дверях, сияя, воскликнул:
—
Новый анекдот слышали? Ах, вы пишете?
—
Ничего, у нас антракт, — сказала Торопецкая,
и полный человек, видимо, распираемый анекдотом, свер­
кая
от радости, наклонился к Торопецкой».
«Так делать не годится! — озлобленно утверждала да­
ма, и глаза ее сверкали».
«— Так ведь Ивану-то Васильевичу пьеска не понра­
вилась, — сказал Ликоспастов, и глаза его
св ерк нул и...».
«Маленькая шляпка лихо сидела на седеющих воло­
сах дамы, глаза ее сверкали под черными бровями и свер­
кали
пальцы, на которых были тяжелые бриллиантовые
кольца».
«— Орел! — воскликнул Бомбардов, сверкая воспален­
ными глазами» («Записки покойника», IV, 419, 421—422,
454, 466, 474, 493, 499, 516).
«—Ах, это был золотой век! —
блестя
г лаз ами, шептал
рассказчик».
«Даже в полутьме было видно, как сверкают глаза Пи­
лата» («Мастер и Маргарита», V, 135, 315).
★★★
«Улыбка постепенно сползала с его лица, и я вдруг
увидел, что глаза у него совсем не ласковые»;
448


«И тут я отчетливо прочел в глазах Ивана Васильеви­
ча злобу»;
«Но страшнее всех было лицо Ивана Васильевича.
Улыбка слетела с него, в упор на меня смотрели злые ог­
ненные глаза» («Записки покойника», IV, 490, 503, 504).
«Хитрость фининспектора не ускользнула от Варену-
хи, который спросил, передернувшись, причем в глазах его
мель кн ул
явный
злобный
ог онь ..,»; «...Лишь только увидела
кота, <... >
со
зл обой,
от
которой
да же
т ря сл ась , закрича­
ла» («Мастер и Маргарита», V, 153, 51).
Общ ее
для
четырех
из
пяти
примеров
—
злобой
(или
близкой
к
ней
эмоцией), и именно в глазах,
неожиданно
и
потому
необъяснимо
для
с обе сед ника-набл юда т ел я
см е­
няется
дружелюбная
улыбка
или
индифферентность.
Соз­
дается
ситуация
не
просто
неприятная,
а
непонятная
и
зловещая.
Ее
кр ай нее
выражение
—
«невиданная злоба»
п ояв ляе тся
из
сугубо
мирных
лопухов:
«Лишенные век, открытые ледяные и узкие глаза сиде­
ли в крыше головы и в глазах этих мерцала совершенно не­
виданная
зл о ба» («Роковые яйца», II, 98).
Или
—
у
«человека в тулупе»
обнаруживаются
«маленькие глазки, из которых сочится ненависть»
(«Белая гвардия», I, 314).
Это
«приспособление» (пользуясь театральным жарго­
н ом)
по чти
автоматически
пр идае т
повествованию
д ина­
мику.
(Вариант
—
стол ь
же
резкая
и
неожиданная
сме на
в
ран ее
приведенном
примере
—
из
другого
блока,
No
20:
«...Вовсе не сонные,
а,
наоборот,
изумительно
колючие
гл а­
за»
—
«Роковые яйца», II, 69).
В
о слаб ленн ом
ви де
—
«Я злобно и
мрачно
оглянулся на нее и сказал:
—
Попрошу камфары...
15 Новые работы
449


Так, что Анна Николаевна с вспыхнувшим обиженным
лицом
сейчас же бросилась к столику...» («Полотенце
с петухом», I, 79).
Угасая и потухая
«Неизвестный шел багровый, дрожа и покачиваясь,
молча и выкатив убойные, угасающие глаза» («Самогон­
ное озеро», II, 322).
«— Пантелеймон, мне же нужно, —
уг ас ая, попросил
Коротков...» («Дьяволиада», II, 15).
«...Вы, вероятно, марксист?
—
Марксист, —
у га с а я, отвечал зарезанный.
—
Так вот, пожалуйста, осенью, — вежливо говорил
Персиков...»;
«...Изумительно колючие глаза .
Но они моментально
у гасли»;
«...Над театром вспыхивала и угасала зеленая струя...»;
«Глаза его
у га с а ли » («Роковые яйца», II, 48, 69, 75, 103).
«Угасают ...
Уга саю т...
—
свистала, переливая и взды­
хая, флейта» («Роковые яйца», II, 91; ария Лизы из «Пи­
ковой дамы»).
«Я, угасая, глядел на желтое мертвое тельце...» («Про­
павший глаз», I, 126).
«Но Николка со старшим угасли очень быстро после
первого взрыва радости»;
«Тот наконец со стоном откинулся от раковины, мучи­
тельно завел угасающие глаза и обвис на руках у Турби­
на...»;
«— Пустите нас, миленький Максим, дорогой, — моли­
ли Турбин и Мышлаевский, обращая по очереди к Макси­
му угасающие взоры на окровавленных лицах»;
«— Позвольте, профессор, — сказал Швондер, то вспы­
хивая, то угасая .. . » («Собачье сердце», II, 139).
«Но тот скучающими глазами глядел вдаль, брезгливо
сморщившись и созерцая часть города, лежащую у его ног
и угасающую в предвечерье.
Уга с
и взгляд гостя, и веки его
опустились»; «Тут гость и послал прокуратору свой взгляд
450


и
тотчас, как полагается, угасил его» («Белая гвардия», I,
194,213, 264).
«Кот завел угасающие глаза по направлению к двери
в столовую» («Мастер и Маргарита», V, 295, 297, 333).
Блок
поддерживается
нередкими
случаями
п рям ого
значения
глагола:
«Пятнадцатого декабря солнце по календарю угасает
в три с половиной часа дня» («Белая гвардия», I, 333).
«...За буфетом горела настенная лампа в тюльпане, ни­
когда не угасая. ..»*9; «Глаза дамы потухали . . . »50 («Записки
покойника», IV, 470, 475).
«На белом лице у нее, как гипсовая, неподвижная, по­
тухала
действительно редкостная красота», «Вот как по­
тухает
изорванный человек, — подумал я, — тут уж ниче­
го не сделаешь...»; «...Мне придется в первый раз в жизни
на угасающем человеке делать ампутацию»; «С суеверным
ужасом я вглядывался в угасший глаз, приподымая холод­
ное веко» («Полотенце с петухом», I, 78, 79, 80).
Бурея и багровея, скалясь, старея и дергая ртом
«— Ты... ты знаешь, — заговорил я и почувствовал, что
ба гро вею,
—
ты знаешь... ты дура!-» («Звездная сыпь», 1,146).
«...Когда все еще офицеры в Городе при известиях из
Петербурга становились кирпичными и уходили куда-то
в темные коридоры, чтобы ничего не слышать»; ср.
—
«и лица у лакеев стали как будто наглыми, и в глазах заи­
грали веселые огни» (I, 270);
«Шервинский стал бурым»;
49 Отметим использование излюбленного глагола и в ремарках в точ ­
ном
с мыс ле : «Картина угасает»
—
в
конце
1-й редакции киносцена­
рия
по
«Ревизору »
и
«Свет в комнате начинает угасать» — н а пер в ой
странице
промежуточной
ре дакции
пье сы
«Иван Васильевич». С амо
слово
автору
важн ей
указания
режиссеру.
50 «Странный звук,
тоскливый
и
злобный,
возник
где-то
во
мгле,
но
бы­
ст ро
поту х» («Вьюга», I, 109).
15*
451


«Мышлаевский побурел от незаслуженной обиды...»;
«Шея его и щеки побурели .. . »; «Самоварная краска по­
лезла по шее и щекам Студзинского...»; «Студзинский за­
лил ся
г устейш ей
краской»;
«Генерал, багровея, сказал ему...»; «Шея его полезла
багровыми
складками...»;
«Слабенькая краска выступила на скулах раненого...»,
«Шервинский побагровел»;
«Мышлаевский вдруг побагровел. . .»;
«Волк стал бурым и тихонько крикнул...» («Белая
гвардия», I, 207, 241, 258, 259, 297, 329, 358, 361, 373).
«С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вслед­
ствие чего его лицо нежно побагровело .. . »; «Багровость
Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый от­
тенок»; «Совершенно красный, он повесил трубку...»
(«Собачье сердце», II, 137,139).
«Краска выступила на желтоватых щеках прокурато­
ра...»;
«...Кожа его утратила желтизну, побурела . . . » («Мастер
и Маргарита», V, 27, 30).
***
«...И по-бальному оскалился неуместной улыбкой»;
«...Он оскалился, как волчонок»;
«— Да, слушаю, слушаю, — отчаянно
скаля
з уб ы, вскри­
кивал капитан в трубку»;
«Турбин, замедлив бег, скаля зубы, три раза выстрелил
в них, не целясь» («Белая гвардия», I, 312, 314, 322, 347).
«...И, любезно оскалив зубы в сторону Зинаиды Ива­
новны, добавил: — Ваше здоровье!» (Московские сцены,
II, 289)51.
51 «Московские сцены»
относятся
к
очеркам-хроникам,
печатавшимся
в
начале
20-х
годов
в
«Накануне», т.
е.
к
«автобиографическому»
руслу
р аботы
тех
лет ; «автобиографичен»
и
оскал
—
бл изко
знавшие
Булгакова
в
те
годы
не
раз
говорили
нам
о
такой
именно
особенно­
сти
его
«светской»
улыбки.
452


«...Филя тогда, оскалив зубы,
улыб ал ся
так, что дама
вздрагивала» («Записки покойника», IV, 475).
«Она оскалилась от ярости, что-то еще говорила нев­
нятное».
«...Оскалил
зу бы , всматриваясь в сидящих, и закри­
чал: — Мне страшно, Марго!..».
«— Тебя мне зарезать не удастся, — ответил Левий, ос­
калившись
и улыбаясь...» .
«...И о ска л ее стал не хищным, а просто женственным
страдальческим оскалом» («Мастер и Маргарита», V, 144,
276, 320, 359)52.
***
«Елена рыжеватая сразу постарела и подурнела».
Лицо Тальберга «постарело, и в каждой точке была со­
вершенно решенная дума» («Белая гвардия», I, 195).
«Хлудов. < .. .> (Думает, стареет, поникает)» («Бег»,
3, 273).
«Когда же отсмеивался, то вдруг старел, умолкал»;
«Вдруг Ликоспастов стал бледен и как-то с разу
постарел»
(«Записки покойника», IV, 439, 452).
52 Дьякон Андрей Кураев,
процитировав
несколько
пример ов
из
опуб­
ликованных
ран них
ред ак ций
романа,
относящихся
к
Маргари те
(«скалила зубы», «оскалив зубы,
зас м еял ас ь»), поучает читателей
и
исследователей
— «...Если он для описания героини подобрал имен­
но
такие
сл ова
—
значит,
не
стоит
романтизировать
Марг ари ту,
от­
дирать
от
нее
те
черты,
которые
ей
придал
Булгаков,
а
насильствен­
но
от рестав риро в анный
лик
ве дьмы
возносить
на
о дну
сту пен ь
со
светлыми
Мадоннами
русской
классики...
Вы
можете
себ е
предста­
вить,
чтобы
у
Льва
Толстого
Наташа
Р ост ова
улыбнулась
Пьеру,
«оскалив зубы»?» (Диакон Андрей Кураев. « М аст ер и Ма рга рита»: за
Христа
или
пр отив ?
М., 2004. С. 103; курсив наш). Автор книги,
не
и ск уше нный
в
литературном
художестве,
не
заметил,
что
Булгаков
эти
же
слова
«подобрал»
для
описания
возвышенной
см ерти
Най-
Ту рса
и
п реда нног о
своим
командованием
и
к ончаю щ его
самоубий­
ст вом
капитана,
для
своего
alter ego —
повествователя
моск овск их
хр оник,
для
Алексея
Турбина,
Ма сте ра
и
Аевия
М атве я;
не
гово рим
уж
о
том,
что
взявшийся
зачем-то
сравнивать
Маргариту
с
тол стов ­
ской
героиней
пусть
вообразит
улыбку
Наташи
Рост ов ой
не
Пьеру,
а,
ск ажем,
А нат олю
Курагину.
453


«...Финдиректор как будто еще более похудел и даже
п ос та рел » («Мастер и Маргарита», V, 106).
«...Турбин, сам пьяный, страшный, с дергающейся ще­
кой»,
«...Мрачно дернул щекой и ушел».
«— Пустите меня, господин поручик! — злобно дернув
р т ом, выкрикнул прапорщик.
—
Тише! — прокричал чрезвычайно уверенный голос
господина полковника. Правда, и ртом он
дергал
не
хуж е
самого прапорщика, правда, и лицо его пошло красными
пятнами...».
«— Да, да, — заговорил полковник, дергая щекой,
—
да... да... Хорош бы я был, если бы пошел в бой с таким со­
ставом...».
«Картавый Най-Турс забрал бумагу, по своему обык­
новению, дернул левым подстриженным усом .. ,»,
Най-Турс
дергает
ус ом
«по своему обыкновению», гос­
по да
о фице ры,
возможно,
имеют
некую
об щую
армейскую
привычку.
Но
эта
же
мимика
—
у
же нских
персонажей.
«Лицо Елены изменилось <... >. Губы дрогнули, но сло­
жились презрительные складки. Д ерн у ла
рт о м» («Белая
гвардия», I, 213, 226, 273, 296, 419).
«Пряхина схватила лист и с отвращением стала засо­
вывать его в сумочку, дергая ртом» («Записки покойни­
ка», IV, 461).
Выходы героев и декорации
Художественное
мышление
Булгакова
было
действи­
тельно
сценичным,
как
бы
тривиально
это
ни
звучало.
Он
выгораживает
площадку,
выстраивает
декорации,
тщатель­
но
отмечает
источник,
направление
и
ин те нсивн ос ть
света,
не
забывает
о
зву к овом
оформлении
мизансцены,
описыва­
ет
костюм
персонажа,
выражение
лица,
телодвижения.
Рассмотрим
еще
несколько
более
про стран н ых,
чем
приведенные
ранее,
примеров
—
это
уже
не
блоки,
с ко-
454


pee —
схе мы
построения
однотипных
фаб ульн ых
эпизо­
дов.
Та к,
фабуль ное
звено
—
появление
пациента,
сопро­
вожд аю щ его
его
лица
или
посланца.
1. «Как он влетел, я даже не сообразил. Помнится,
бол т
на
дв ери
з аг реме л, Аксинья что-то пискнула. Да еще
за
окн ами
проскрипела
телег а.
Он без шапки, в расстегнутом полушубке, со сваляв­
шейся бородкой, с безумными глазами.
Он перекрестился, и повалился на колени, и бухнул
лбом в пол» («Полотенце с петухом», I, 77).
2. «И в это время грохнуло в дверь».
Как
и
заг ре ме вший
бо лт,
это
—
сигнал
к
началу
событий
(действия).
«...Я вошел в сени.
Сбоку
ударил
све т
лампы, полоса
легла на крашеный пол.
И
тут
выбежал
светловолосый
юный человек с затравленными глазами и в брюках со све-
жезаутюженной складкой» («Вьюга», I, 105).
3. В рассказе «Стальное
горло», как и в нескольких дру­
ги х,
персонаж
по яв ляет ся
трижды
—
с
разными
интервала­
ми:
в
момент
приезда
за
помощью,
после
операции,
после
выздоровления.
«...Я проснулся от грохота в двери .
<...>
Фельдшер распахнул торжественно дверь,
и
появи­
л ась
мать.
Она
как
бы
влетела, скользя в валенках,иснег
еще не стаял у нее на платке. В руках у нее был сверток,
и он мерно шипел, свистел. Лицо у матери было искаже­
н о , она беззвучно плакала. <. ..> Лидку вынесли в про­
стыне, и сразу же в дверях показалась мать.
<...> .. . Вошл а
ко
мне
в
приемную
ж енщи на
и ввела за ручку закутан­
ную, как тумбочка, девчонку» (I, 93, 98, 99).
4.
От ме тим
полную ,
доскональную
разработанность
мизансцены,
которая
могла
бы
быть,
скаж ем ,
началом
ак­
та;
это
не
текст
пьесы,
а
скорее
режиссерский
сценарий:
455


«Стук в такие моменты всегда волнует, страшит.
Я вздрогнул...
—
Кто там, Аксинья? — спросил я, свешиваясь с балю­
страды
внутренней
лестницы
<...>.
Загремел
тяжелый
запор,
свет
лампочки
заходил
и
за­
качался
внизу,
повеяло
холодом.
Потом
А кси нья
доложила:
—
Да
бо льн ой
прие хал . ..
О Лестница долго скрипела.
Поднимался кто-то со­
лидный, большого веса человек. < ...> .
В
дверь
втиснулась
фигура
в
бараньей
шапке,
валенках.
Шапка
н ах одилас ь
в
руках
у
ф иг у ры» («Тьма египетская»,
I, 117-118).
Лестница
служит
постоянной
сценической
площадкой:
в
«Белой гвардии»
—
лес тница
в
гимназии
(попавшая из
романа
в
пье с у ), лестница в квартиру Турбиных,
в
«Масте­
ре
и
Мар гар ит е»
—
лест ница
в
квартиру
No
50, и,
как
мы
только
что
в идел и,
д аже
лестница
в
кабинет
врача
в
сель­
ской
больнице.
Преобладающая
часть
действия
пр ои сход ит
в
зак ры­
том
пространстве
(в комнате,
квартире
ил и,
по
крайней
м ер е, «в сторожке,
брошенной
сторожем
и
заваленной
на­
глухо
белым
с н е гом», где горит непременно « м алю сень кая
трехлинейная
лампочка
с
закопченным
пузатым
стек­
лом»53, — «Белая
гв ар дия », I, 322). Нужный для действия
персонаж,
как
правило,
не
находится
заранее
внутри
ин­
т ер ьера
среди
собравшихся,
а
входит
на
глазах
ч итател я.
Ав тор
следует,
так
ск азать ,
за
обычной
др ама тур гиче ск ой
ремаркой
«Входит такой - то», этому входу предшеству­
ют
также
обычные
сценические
эффекты
—
звонки,
стук,
грохот
или
скрип
двери,
затем
описывается
внешность
во­
шедшего
(см.
последние
четыре
примера).
Так
строится
и
начало
главы,
назван ие
которой
стягива­
ет
на ши
наблюдения
в
кратчайшую
формулу,
—
«Явление
ге ро я»:
53 Ср.
ранее
«малюсенькая лампочка на столике»
в
«Записках покой­
ника ».
456


«С балкона осторожно заглядывал в комнату бритый,
темноволосый, с острым носом (ср. безымянный, вскоре
погибший капитан — «маленький, с длинным острым но­
с о м» , — «Белая гвардия», I, 322.
—
М.
Ч.)<...> человек
примерно лет тридцати восьми.
Убедившись в том, что Иван один, и прислушавшись,
таинственный посетитель осмелел и вошел в комнату. Тут
увидел Иван, что пришедший одет в больничное» («Мас­
тер и Маргарита», V, 129).
Но
и
в
тех
случаях,
когда
повествование
переносится
в
открытое
пространство,
место
действия
оформляется
как
сценическая
площадка.
Удо бн ым
для
такого
оформле­
ния
оказывается,
в
частности,
перекресток
—
тот,
напри­
ме р,
к оторый
зан им ает
в
«Белой гвардии»
цепь
Николки­
ных
юнкеров
и
где
прямо
на
них
с
не
видной
читателю
(зрителю?) точки несутся « се р ые
фиг уры», оказавшиеся
своими.
В
центре
сценической
площадки
они
«останови­
лись,
упали
на
од но
колено
и,
бледно
сверкнув,
д али
два
зал па
по
переулку
т уда,
откуда
пр ибеж али.
Затем
в ско­
чи ли
и,
бросая
винтовки,
кинулись
через
п ере кр ес ток ...».
Затем
«рассыпались»
в
поперечном
переулке,
причем
«часть из них бросилась в первые громадные ворота»,
«вторая кучка в следующие ворота.
Остались
толь ко
пя­
теро,
и
они,
ускоряя
бе г,
по несл ись
прямо
по
Фонарному
и
исчезли
вдал и» (I, 309—310) —
то
есть
за
кулисами
сцены.
Еще
более
выразителен
в
эт ом
смысле
«выход»
главного
персонажа
в
том
же
эпизоде:
«Най-Турс вбежал на растоптанный перекресток
в шинели, подвернутой с двух боков, как у француз­
ских пехотинцев. Смятая фуражка сидела у него на са­
мом затылке и держалась ремнем под подбородком.
В правой руке у Най-Турса был кольт, и вскрытая ко­
бура била и хлопала его по бедру. Давно не бритое, ще­
тинистое лицо было грозно, глаза скошены к носу...»
(I, 310-311) -
457


и
далее
мимика
и
жесты
Най-Турса
акцентированно
кар-
тинны,
зр ел ищны
—
вплоть
до
описания
его
г ибели
в
«тол­
стовском»
остраняющем
ключе:
«Он подпрыгнул на одной ноге, взмахнул другой, как
будто в вальсе, и по-бальному оскалился неуместной
улыбкой. Затем полковник Най-Турс оказался лежащим
у ног Николки» (312).
Говоря
о
театрализованности
и
зрелищности,
мы
не
имеем
в
в иду
легкость
пер ен есен ия
такого
описания
на
сцену;
скорее
наоборот
—
предсмертный
оскал
Най-Тур­
са,
как
и
описание
танцевального
па
являются
яркими
с об­
ств енн о
повествовательными
ход ам и.
Театральность
э того
рода,
возможно,
и
не
воспроизводима
зрелищно,
а
вплав­
л ена
в
повествовательность,
обновляя
и
усиливая
ее.
Затем
действие
переносится
в
п ере улок,
где
после
выстре­
ла
капитан
Плешко
«лег у палисадника < .. .>
навзничь»
(390), затем на это же место выходят трое,
делятся
вп еча т­
лениями
о
только
что
увиденном
на
п ло щади. «Затем все трое
бы стро
двинулись,
свернули
за
у гол
и
исчезли.
В
п ере улоче к
с
площади
быстро
вы шли
две
студенческие
фигуры»
—
в
них
читатель-зритель
по
особенностям
фигур
(«ноги длинные
ци р ку л ем ») должен опознать Мышлаевского и Карася.
Приведем
напоследок
еще
одно
по сто янн ое
з вено
описа­
ний
—
его
можно
обозначить
как
«неясная фигура на зад­
н ике
сце ны» .
«Затем колыхались тени в коридоре, шмыгали сидел­
ки, и я видел, как по стене прокралась растрепанная муж ­
ская
фигура
и издала сухой вопль. Но его удалили.
И стихло» («Полотенце с петухом», I, 81).
«Фигуру возницы размыло в глазах, в глаза мне мело су­
хим вьюжным снегом» («Вьюга», I, 109).
«...И в жару пришла уже не раз не совсем ясная и совер ­
шенно
посторонняя
турб инс кой
жизни
фигура
человека.
Она была в сером»; «И совсем бы бедного больного чело­
века замучили серые фигуры, начавшие хождение по
458


квартире и спальне, наравне с самими Турбиными...»;
«Второго февраля по турбинской квартире прошла чер­
ная
фи г ур а, с обритой головой <...>» («Белая гвардия», I,
337, 339,413).
Точно
так
же
движется
по
квартире
—
в
глубине
зерка­
ла
—
не я сная
фигура
в
одной
из
редакций
«Мастера и Мар­
гариты:
«Степа мог поклясться, что какая- то
фигура
длинная-
длинная
прошла
в пыльном зеркале ювелирши...» (цит. по
архиву); в последней редакции романа переделано в опи­
сание без слова фигура.
«Какая - то
фиг у рка
в
пиджачке
устремилась было
к двери, но Демьян Кузьмич тихонько взвизгнул и рас-
пялся на двери крестом, и фигурка шарахнулась, и ее раз ­
мыл о
где-то в сумерках на лестнице» («Записки покойни­
ка», IV, 499).
«Группа всадников смотрела, как черная длинная фи ­
гура
на
кра ю
обрыва
жестикулирует...» («Мастер и Мар­
гарита», V, 365).
***
Именно
эти
особенности
организации
текста
—
по­
строение
м и занс цены
на
нем ногих
опорных
деталях
—
за­
ставляют,
в
частности,
ув идет ь
на
одной
из
мемуарных
ст р аниц
начала
20- х
годов
источник
одной
из
стр ани ц
«Белой гвардии» (хотя,
повторим,
указание
источни­
ков
—
за
пр еделам и
данной
рабо ты).
Это
воспоминания
Александра
Дроздова
«Интеллигенция на Дону», опубли ­
кованные
в
1921 году в Берлине (в
начале
20-х
берл ин­
с кие
эмигрантские
издания
еще
попадали
в
Советскую
Р о сси ю)54.
Описывается
чтение
в
ли тер атур ном
кружке
54 Булгаковав20-е годы в высшей степени интересовали любые мему­
ары
о
начале
конца
белого
дви ж ения
на
Юге
России,
им
лично
пе­
режитом;
до лжен
был
интересовать
и
сам
А.
Дроз дов ,
один
из
орга­
низаторов
и
активных
уч аст ников
тр ех
эмигрантских
изданий,
459


в
Ростове55
—
в
по след нюю
субботу
декабря
1919 года,
«когда всякому внимательному взгляду был уже виден
развал
армии
и
неудержимый
развал
тыла», и «настрое­
ние
был о
панихидное».
После
чтения
«в сырости декабрьской оттепели, шли молча по вы­
мершим улицам Ростова <...>.
Фонари
горели жалко <...>
дрянно ругался пьяный офицер и медленно, унылой скис­
шей походкой, бродили уличные женщины с жалконькими
цв ет ками
на
вымокших
шл япк ах,
—
Мужчина, — сказала мне одна, — что
не
вес ел?
Кажется, в ее голосе была насмешка.
<...> Хлопья тало­
го
с нега
валились
сплошной стеною, слепя глаза»56.
В
«Белой гвардии»
то же
возвращаются
из
литературно­
го
клуба
декабрьской
ночью
(только 1918 года), тоже в си­
туации
очевидного
«развала армии»
и
проч.
Один
из
персо­
нажей
(находящийся явно в « пан ихи дно м
настроении»
по
личным
причинам
—
забо лел
сифилисом)
плачет
пь яны ми
слезами
«под электрическим фонарем»
Крещатика
и
при­
зывает
Шполянского:
«...Винтись ввысь!.. Вот так...
<...> Обхватив фонарь, он действительно винтился
возле него <...>.
Проходили
проститутки
мимо,
в
зеле­
ных,
красных,
черных
и
белых
ша по чках,
красивые, как ку­
клы, и весело бормотали винту:
—
Занюхался, т-твою мать?
<... > Михаил Семеныч действительно походил на Оне­
гина под снегом,
летящим
в
электрическом
св ет е» (I, 289).
в
которых
печатался
Булгаков
(газета « На ка н ун е», журналы «Сп о­
лохи»
и
«Веретено»), к тому же в декабре 1923
года
вернувшийся
из
эмиграции
и
отр аз ив шийся
в
дневнике
Булгакова.
55 Те самые Никитинские субботники,
на
которых
несколько
лет
сп ус­
тя
уже
в
Мос кве
Булгаков
будет
читать
свои
неопубликованные
со­
чинения.
56 Дроздов Л.
Интел лиге нция
на
Дону
// Архив русской революции .
Бер лин, 1921.
460


Похоже,
что
при
чтении
Дроздова
Булгаков
различил
(скорее всего неосознанно)
в
элементах
чужого
текста
—
посетители
литературного
клуба,
декабрьская
ночь,
п ья­
ный
под
фонарями,
проститутки
с
цветками
на
шляпках,
насмешливая
реплика
одной
из
них
и
закл юч ающий
карти­
ну
летящий
сн ег
—
по т енци аль ный
каркас
характерной
для
него
самого
м из анс цены
и
встроил
ее
в
п исав шийся
в
это
самое
время
роман.
Почему не горят...
Драматургическое
мы шл ение
помогало
быстрому
оли-
тературиванию
биографии
(«автобиографическое»
рус­
ло)
—
Булгаков
«распознавал»
события
своей
жизни
как
годные
на
рол ь
п е рвого,
центрального
и
заключительного
ак тов
драмы.
После
такого
«распознавания»
предтекст
(о котором
го вори лос ь
ранее)
уже
л егко,
почти
без
черновиков
—
по
внешнему
вид у
набел о
—
ло жи лся
в
текст.
Опираясь
на
продемонстрированный
материал,
можно
предполагать,
что
быстрое
перерабатывание
биог р афич е­
ских
событий
в
литературный
полуфабрикат
происходило
при
посредстве
некоторых
готов ых
схем.
Еще
одним
услови­
ем
работы
этого
механизма
был
навык
быстрой
вер бал из а­
ции
реальных
зрительных
впечат лений:
фраза
начинающего
драматурга
из
«Записок покойника», описывающего «фи­
г у р ки», возникающие перед ним из белой страницы в трех­
мерной
«коробочке», — «Что
видиш ь ,
то
и
пиши. .. » (IV,
435) —
должна
быть
в
этом
смысле
истолкована
буквально.
Работая
над
«фантастическими»
повестями,
он
приду­
мывал
фабулу
—
а
разработка
сюж ета
давалась
ле гко
(мы
не
повторяем
многочисленных
свидетельств
об
этом), по­
т ому
что
множество
«узлов»
б ыло
готово
заранее:
и
как
ко­
го- то
коварно
избив ают,
и
как
ведется
разговор,
когда
один
со бес едник
хочет
обмануть
другого,
и
как
пр ои схо­
дит
дв иж ение
больших
войсковых
со еди нений ,
и
какой
име нно
бывает
реакция
люде й
на
неприятные
или
рад ос т­
ные ,
но
нео ж иданн ые
сообщения.
461


«Узлы»
эти
очевидным
образом
выступают
на
поверх­
ности
его
прозы,
потому
что
в
ней
нет
многословной,
то
бормочущей,
то
разветвленно-риторической
ре чи
повест­
вователя,
унаследованной
русской
прозой
от
Г оголя
через
по ср едство
Достоевского.
Его
слог
дел о вит
и
предметен;
повествование
—
всегда
це пь
событий.
Хотя
оно
прямо
связано
с
гоголевским
сло во м,
но
связь
особая
—
автор
«Записок покойника»
стремится
«переписать»
Г оголя ,
с тя­
гив ая
его
периоды,
стремясь
действительно
стать
Гоголем
се го дня 57.
Опис а ний,
захватывающих
бол ьш ой
протяженности
пространство
и
длительное
время,
у
Булгакова
нет
вооб­
ще
—
чтобы
создать
дальний,
не
крупный
план
в
«Белой
гва рд и и», он вводит сон Алексея Турбина .
Роман
начинает­
ся
памятными
словами
«Велик был год и страшен год по
Рождестве
Христовом
1918, от начала же революции вто ­
рой », но самые нехарактерные страницы
—
те,
где
автор
стремится
дат ь
общее
вп ечатл е ние
о
з име
и
ле те
1918 года,
давая
перечень
неких
повторяющихся
в
течение
длитель­
но го
отрезка
времени
действий:
«Бежали седоватые банкиры со своим женами...»; «До
самого рассвета шелестели игорные клубы...»; «Все лето по
Николаевской шаркали дутые лихачи...» и т. п . (1,219,220).
З десь
—
дань
на чин ающ его
романиста
современным
ли­
тературным
приемам;
некоторые
параллели
уже
указаны58,
и
еще
не мало ,
можно
ска зать
уверенно,
найдется.
Собственно
бу лга ков ский
принцип
повествования
св я­
зан
с
описанием
дейс т вий
однократных
(репрезентирую­
щих
сколь
уго дн ое
количество
п овто ре ни й ), заключенных
в
границы
разворачивающейся
непосредственно
перед
гла­
зам и
читателя
сцены,
которая
строится
по
дово льн о
тв ер­
дым
лекалам.
Часть
из
них
на ми
показана.
57 Чудакова М .
О.
Гоголь
и
Булгаков
// Гоголь:
история
и
современ­
ность.
К
175-летию со дня рождения.
М.. 1985. С. 379—385 и др.
58 См., напр.: Петровский Мирон.
Ука з.
соч .
С. 212—215.
462


★★★
У
Булгакова
есть
несколько
патетических
вы ска зыва ­
ний
одн ого
толка.
Первое
—
в
«Записках на манжетах»:
«...Вдруг, с необычайной, чудесной ясностью, сообра­
зил, что правы говорившие: написанное нельзя уничто­
жить ! Порвать, сжечь... от людей скрыть. Но от самого
себя — никогда! Кончено! Неизгладимо. Эту изумитель­
ную штуку я сочинил. Кончено!..» (I, 488).
Второе
—
реп лик а
Воланда,
разошедшаяся
по
рукам:
«...я сжег его в печке.
—
Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого
быть не может. Р у коп иси н е го ря т» («Мастер и Маргари­
та», V, 278).
Е.
С.
Булгакова
рассказывала
нам,
что
к огда
о ни,
со­
единив
свои
судьбы
осенью
1932 года,
отправились
во
в то­
рой
половине
ок тяб ря
в
Ленинград
и
по сел ил ись
в
гости­
нице,
Булгаков
сказ ал,
что
хоче т
пр ямо
сей ча с,
здес ь
ве р­
нуться
к
роману.
Она
во зрази ла: «Но ведь черновики твои
в
Москве»
—
и
услышала
в
о т ве т : «Я все помню»59. Приво­
дя
эти
слова,
мы
сопоставляли
их
с
об ме ном
репликами
в
главе
ЗО -й:
«Но только роман, роман, —-
кричала она мастеру, —
роман возьми с собою, куда бы ты ни летел!
—
Не надо, — ответил мастер, — я помню его наи­
зусть» («Мастер и Маргарита», V, 360).
Тетрадь,
действительно
н ачат ая
в
1932году(дата
—
на
пер ­
вой
ее
ст р а нице ), оставляет впечатление беловой рукописи60.
59 АБ, 105.
60 Действительно,
в
про цессе
обработки
арх ива
казалось,
что
эта
бе­
ловая
ред а кция,
переп исыв ав ша яся
«с какого - то
чернового
т екст а.
463


На
основе
изучения
всех
рукописей
Булгакова
в
п ро­
цессе
обработки
его
архива,
реконструкции
пе рвой
(со­
жженной)
редакции
«Мастера и Маргариты»
и
тех
наблю­
де ний,
которые
приведены
в
данно й
работе,
можно
утвер­
ждать,
что
он
не
испытывал
при
этом
того,
что
принято
было
назы ва ть
муками
тв орч ес тв а61. (Ср.
в
письме
к
жене
в
то
л ето,
когда
шла
огромная
работа
во
время
диктовки
то­
го
самого
текста
ро м ана,
который
стал
единст в енн ым
ма­
ш и н опи с н ым: «Мы пишем по многу часов подряд,
и
в
голо­
ве
тихий
стон
утомления,
но
это
утомление
правильное,
не
мучительное»,2 июня1938,V,563).
Текст
я вно
по чти
полностью
складывался
в
его
го лове
прежде,
чем
заносился
на
бумагу
—
он
не
зачеркивал
фразу
по
много
ра з,
как,
ска жем ,
его
сотоварищ
20- х
год ов
Ю.
Оле-
ша;
по тому
доработка
(додумывание)
текста
во
вре мя
дик­
товки
и
была
для
него
естественна.
И,
наконец,
однажды
сл о жив шийся
текст
мог
впоследст­
вии
при
необходимости
воспроизводиться
почти
дословно.
Ставшие
расхожими
слова
«Рукописи не горят», поми­
мо
сколь
угодно
большого
числа
как
более,
так
и
менее
глу­
бо ких
истолкований,
им еют
еще
одно
—
автобиографиче­
ск ое: «Мои рукописи
—
не
горят».
Между
тем
такого
текста
перед
гла за ми
писателя,
в идим о,
не
было.
<...> Скорей всего,
к
этому
времен и
р оман
действительно
настоль­
ко
сложился
в
воображении
ав т ора,
что
не
по тре бо вал
никаких
вспомогательных
материалов
и
в
том
состоянии
душевного
п одъ ема,
в
ко торо м
находился
Булгаков
в
ту
осень,
стал
ло житьс я
на
бумагу
быстро,
почти
без
п омарок
и
по
видимости
—
как
бы
без
усилий»
(АБ,
с. 106).
61 Это свойство отпечаталось в его текстах автобиографического русла:
«Однажды ночью я поднял голову и удивился. <. . .> б ыло со вер ш енн о
све тл о. <...> —
Боже!
Это
апрель!
—
воскликнул
я,
почему-то
испу­
гавшись,
и
крупно
н ап и с ал: «Конец» («Записки покойника», IV, 406).
464


Заключительные соображения
Пер во е:
назовем
константы
—
то,
что
относится
ко
вс ем
прозаическим
произведениям
писателя
или
к
груп ­
пам
их.
Вторая
ц ель
—
показать,
с
какого
момента
и
как
эти
постоянные
черты
возникают
в
его
р або те.
Необходи­
мо
отделять
их
от
«бродячих мотивов» (напр ., «отрублен­
ная
го лов а»), которые используются Булгаковым,
но
не
являются
индивидуальной
структурной
чертой
его
худо­
жественного
мира.
Тре тья
—
наметить
ие ра рхию
уровней
поэтики.
Две
наиболее
очевидных
гр уппы
—
по
форме
повество­
вания:
а)
на писанно е
от
пе рв ого
лица,
б)
на писан но е
«в третьем лице».
С
этими
формами
прямо
связаны
два
русла
в
тв орче ст­
ве
Булгакова,
которые
достаточно
описаны
в
начале
статьи.
В
первой
гру ппе
—
разнообразные
«записки», москов­
ские
очерки-хроники,
два
ра сска за
о
Гр ажд анск ой
войне
(«Красная корона»
и
«Я убил») и несколько
—
о
советской
Москве
(«Похождения Чичикова», «Самогонное озеро»
и
др .).
Заметим,
что
внутри
произведения
не р едко
два
по­
вествователя
(два«первых
лица»)—
оди н
обрамляет
запи­
ски
или
р ас сказ
другого,
обычно
—
погибшего.
Во
втор ой
гр уппе
—
рассказы
о
Гражданской
войне
(«Китайская история», «Налет»), московские повести
и
рас сказ ы
(1922—1925), роман «М аст ер
и
Маргарита».
В
центре
сочинений
первой
группы
—
ге рой
—
alter ego
автора.
Это
—
творящая
(либо наделенная скрытым от чи­
тателя,
но
подразумеваемым
тала н том)
личнос т ь
перед
ли­
цом
тяжел ых
или
да же
губительных
обстоятельств,
—
«юный врач»; безымянный,
подспудно
уверенный
в
сво ем
та ла нте
ге рой
«Записок на манжетах», получающий про ­
должение
в
герое-повествователе
московских
очерков-хро­
ник
и
рассказов
(именно в этом самом раннем из известных
сочинений
зарождается
мотив
неузнанности
героя-твор­
ца); Максудов,
зан я тый
только
твор че с твом
и
окруженный
«чернью»
—
завистниками
и
эгоистами.
465


Выдвинут
мотив
не пре об ори мой
силы
об стоя те льс тв.
Герои
—
жертвы
судь бы.
(Из второй группы в этом имен­
но
отношении
сюда
примыкают
два
«военных»
р ассказ а
и
повесть
«Дьяволиада»).
Реально
победителен
ли шь
ге рой
«Записок юного врача», печатавшихся
—
что
немаловаж­
но
—
в
редакции
1925—1927 годов (т о
есть
когда
уже
напи­
саны
«Роковые яйца»
и
«Собачье сердце»
и
сформирован
важ не йший
принцип
описания
современности
—
ге рой,
спо со бный
так
или
иначе
ее
по бежд ать): он преодолевает
обс тоя тель ств а.
Ге ро и-р ассказ ч ики
московских
очерков-
хроник
и
рассказов
победительны
лишь
инт онац ионно
—
традиционной
для
старой
прозы
сход ны х
жанров
уверен­
ностью
повествовательной
позиции.
Во
второй
гр уппе
—
а
име нно
в
повестях
«Роковые яй­
ца»
и
«Собачье сердце»
—
нарастает
мотив
победы
над
об­
стоятельствами,
скрытый
мотив
возмездия.
Реализуются
они
посредством
всемогущества
центрального
ге роя
—
этот
признак
оказывается
у
Булгакова
в ажн ейшим
услови­
ем
изображения
современности
в
противостоянии
(в неиз­
бежно
ф антастич е ско й
форме)
ее
гибельному
давлению.
Роман
«Белая гвардия» (1922—1923) находится между
двумя
этим и
группами.
В
нем
нет
«первого лица», но зато
есть
центральный
ге рой
—
alter ego автора (с
минимизаци­
ей,
как
потом
и
в
«Записках покойника», характерности,
личн ых
и
п ортр етн ых
черт).
В
первой
гру ппе
особняком
стоят
два
рассказа
о
Гр аж­
дан ско й
вой не
—
1922 и 1926 года.
При
этом
второй,
напе ­
чатанный
спустя
четыре
с
лишним
года,
прожитых
Булга­
ковым
в
советской
России,
в
которой
он
остался
волею
су дьбы ,
—
четыре
года
наблюдений
и
- интенс ивно й
мысл и,
предлагает
н овый
вариант
п ерв ого.
В
«Красной короне» (1922) —
зарождение
в ажн ейших
мотивов
и
героев
—
их
носителей.
(В творчестве Булгако ­
ва
—
глубокая
внутренняя
с вязь
его
главных
героев;
ви ден
общи й
их
исток).
Это
прежде
всего
внутренний,
в
интрос­
пекц ии
героя,
мотив
вин ы.
Вина
тесно
связана
с
ужасом
пе­
ред
гибе л ьной
силой,
страхом
потерять
свою
жизнь
—
и
продиктованным
этим
страхом
бездействием
перед
ли­
466


цом
гибели
д ру гого
чело век а: «Я ушел,
чтоб
не
ви де ть,
как
человека
вешают,
но
страх
ушел
вместе
со
мн ой
в
т рясу­
щих ся
ногах» («Красная корона»).
Мо тив
вины,
главенст­
ву ющий
в
этом
рассказе,
—
вместе
с
неразрывно
связанной
с
ним
жаждой
искупления
и
покоя
—
станет
лейтмотивом
творчества
Булгакова.
Мы
показывали
в
сво е
время,
как
мот ив
ви ны 62 присут­
ствует
и
в
главах
ранней
редакции
романа
«Белая гвар ­
дия », и в первой редакции пьесы «Б ел ая
гв ардия ».
Там
главный
герой
сделан
св идетел ем
убийства.
Далее
этот
мо­
тив
из
романа
изглаживается.
В
редакции
1929года(став­
шей
основным
текстом)
уб ийств а
со вер шают ся
вне
поля
зрения
главного
героя.
Моти в
вины
—
пунктирен.
Главен­
ствует
вне шн ий
мотив
вс евла ст ия
обстоятельств,
судьбы,
в
данном
случае
—
исторической.
Но
мотиву
вины
будет
подчинено
все
построение
по с­
леднего
и
главного
для
автора
произведения.
Рассказчик
«Красной короны»
—
с
его
болезнью
и
безнадежностью,
да­
в ле нием
роковых
событий,
в
поток
которых
он
вовлечен
по-
ми мов ольно ,
—
поведет
к
Мастеру,
собравшему
в
себе
всех
героев
по вес тво в аний
от
п е рвого
л ица,
близких
ав тору.
Мотив
ви ны
(вместе с мечтой об искуплении и покое)
про­
ступит
и
в
нем
—
в
том ,
что
Мастер
«не заслужил света»
(см .
АБ , 135—136).
Но
гл авн ым
образом
он
воплотится
в
фигуре
Пилата.
Выстроенная
в
р ас сказе
1922 года устой ­
чивая
сюжетная
ситуация
—
стремление
переиграть
пр о­
шлое,
вмешаться
в
неумолимый
ход
допущенных
личной
волей
жестоких
соб ыт ий,
—
станет
навязчивым,
вечно
му­
чающим
его
сн ом.
Но
прежде
эт ого
в
р ас сказе
«Я убил»
(1926), —
появится
вариант
героя
«Красной короны».
Те­
перь
он
преодолевает
сковавший
его
в
р асск азе
1922 года
страх
и
вмешивается
в
ход
событий:
убивает
убийцу
(единственный случай реализации повторяющегося сна).
62 В полный голос этот мотив как мотив вины не только всех,
но
к аж­
дого
в
самом
допущении
братоубийственной
во йны,
заявлен,
как
вы­
я сни лось
впоследствии,
уже
в
первом,
долгое
вре мя
остававшемся
неизвестном,
ли терат урно м
выступлении
Булгакова
—
статье
1919
года
«Грядущие перспективы».


Это
—
следующий
за
профессорами
Персиковым
(1924)
и
Преображенским
( 1925) шаг к будущему вершителю воз­
мездия
в
последнем
романе
—
Воланду.
Названные
мотивы
воплощаются
посредством
устойчи­
вых
сюжетно-фабульных
и
сюжетно-повествовательных
ситуаций
—
со н,
болезнь,
безумие
—
со
своими
же
устойчи­
выми
способами
воплощения
(см.
в
начале
статьи).
Разные
герои
—
носители
мотивов
—
являю т ся
вариан­
тами
одного
устойчивого
их
прообраза
—
Врача.
Наблюдаются
и
тематические
тяготения
принципов
изображения:
так,
оп исан ная
нами
иерархия
источников
света
в
ночном
зримом
мире
раб ота ет
главным
образом
в
произведениях
о
войне
—
где
повествуется
о
насилии
и
г ибели
людей.
Следующий
уровень
булгаковской
художественной
сис ­
те мы
—
инд ифф ер ент ные
к
темам,
типу
повествования
и
мотивам
сюжетно-повествовательные
блоки,
описанию
которых
в
основном
посвящена
данная
раб от а.
Далее
—
уровень
излюбленных
стилистических
ход ов,
сло в
и
словечек.


ВОЛАНД И СТАРИК ХОТТАБЫЧ
В
конце
1930- х
г одов
дописывались
два
оч ень
разных,
но
сближенных
в
важной
точке
произведения
—
«Мастер
и
Мар гар ит а»
М.
Булгакова
и
«Старик Хоттабыч»
А.
Ааги-
на.
Литературному
п ро изве дению
невозможно
задавать
во­
прос
—
поч ему
оно
появилось.
Но
иногда
все
же
хочется
высказать
св ою
гипотезу.
Почему
замысел
со
вс е могущ им
героем
в
центре,
распоряжающимся
реальностью
по
с во­
ему
усмотрению,
разрабатывался
столь
разными
беллетри­
стами
—
од нов ре ме нно?
Персона,
стоявшая
в
тот
год
во
гл аве
стран ы ,
давно
уже
воспринималась
ее
жите лями
как
воплощение
все ­
могущества
—
и
в
сторону
зла,
и
в
сторону
добра.
О
зле
разговоров
вслух
не
было,
о
зво нк ах
же
кому-либо
пр я­
мо
домой,
о
неожиданной
помощи
и
т.
п.
слаг ались
ле­
генды.
Само
это
всемогущество,
владение
—
в
прямом
смысле
слова
—
одного
человека
жизнями
д есятк ов
м ил­
лионов
во
второй
половине
1930-х
годов
было
с толь
оч е­
вид но,
столь
ежеминутно
наглядно,
что
можно
предста­
вить,
как
литератора
неудержимо
тянуло
—
изобразить
не
бл из кое
к
кровавой
р еал ьно сти
(это могло прийти
в
голову
только
са м оуб и йц ам ), а нечто вроде сказки:
о
том,
как
некий
падишах
может
в
любой
момент
от се­
кать
людям
головы.
Неудивительно,
что
такая
тяг а
во з­
ни кла
одновременно
у
разных
писателей
—
удивительно
скорее,
что
таких
со чи нений
не
было
гораздо
бол ьш е.
В
э той
тяг е
могло
п ри су тств овать
и
бессознательное
же­
лание
расколдовать
страну,
изо брази в
фантастику
про­
исходящего
в
сказочном
обличье,
—
в едь
оцепенелость
страны
чувствовали
и
те,
кто
не
осо з навал и,
что
они
ее
чувствуют.
Разительно
сходны
пр ежде
вс его
наглядно
демонстри­
рующие
вс ем огуще с тво
героя
сце ны
в
цирке
(«Старик
Хо тт а б ыч ») и в Варьете («Мастер и Маргарита»).
«— Разве это чудеса? Ха-ха!
469


Он отодвинул оторопевшего фокусника в сторону
и для начала изверг из своего рта один за другим пятна­
дцать огромных разноцветных языков пламени, да та­
ких, что по цирку сразу пронесся явственный запах се­
ры»1.
После
серии
превращений
«оторопевшего фокусника»
Хоттабыч
возвра щ а ет
его
«в его обычное состояние,
но
только
для
т ого,
чтобы
тут
же
разодрать
его
пополам
вдоль
ту лови ща ».
Не
подобно
ли
тому,
как
булгаковский
кот
пухлыми
ла пами
«вцепился в жидкую шевелюру конфе­
ран сье
и,
дико
взвыв,
в
два
поворота
сорвал
голову
с
по л­
ной
шеи»?
«Обе половинки немедля разошлись в разные сторо­
ны, смешно подскакивая каждая на своей единственной
ноге. Когда, проделав полный круг по манежу, они по­
слушно вернулись к Хоттабычу, он срастил их вместе и,
схватив возрожденного Мей Лань-Чжи за локотки, под­
бросил его высоко, под самый купол цирка, где тот и про­
пал бесследно».
Опять-таки
пр ибли жено
к
дейст вия м
кота,
который,
«прицелившись поаккуратнее,
нахлобучил
голову
на
шею,
и
она
то чно
села
на
св ое
место»,азатемФагот хотьинеот­
правил
конферансье
под
потолок,
то,
во
всяком
случае,
«выпроводил со сцены».
Поведение
публики,
с о зер цающей
действия
старика
Хоттабыча,
то же
весьма
напо м инае т
атмосферу
на
сеан се
черной
магии
в
Варьете:
«С публикой творилось нечто невообразимое. Люди
хлопали в ладоши, топали ногами, стучали палками, вопи-
1 Лагин Л.
Старик
Хо тт а б ыч. [ М.,] 1940. С. 65. Далее в тексте указа­
ния
на
страницы
именно
по
п ерв ому
изд ан ию
1940 года;
последую­
щие
ав торские
советские
издания
1957, 1973 и др .
годов
—
без на­
дежн о
испорчены
огро мны ми
конъюнктурными
вставками.
470


ли истошными голосами “Браво!”, “Бис!”, “Замечатель­
но!” <...>»
Ну
и,
ко не чн о, «в действие вмешались двое молодых
людей .
По
приглашению
администрации
они
еще
в
нача­
ле
представления
вышли
на
арену,
чтобы
следить
за
фо­
ку сн ико м » (функция Жоржа Бенгальского у Булгако ­
ва ).
«На этом основании они уже считали себя специали­
стами циркового дела и тонкими знатоками черной и белой
м а ги и 2 . Один из них развязно подбежал к Хоттабычу
и с возгласом: “Я, кажется, понимаю в чем дело! ” попы­
тался залезть к нему под пиджак, но тут же бесследно ис­
чез под гром аплодисментов ревевшей от восторга публи­
ки. Такая же бесславная участь постигла и второго раз­
вязного молодого человека» (с. 65—66; курсив наш.
—
М.
Ч.).
Те
же
самые,
кажется,
мол од ые
лю ди
подают
го лос
в
ро­
мане
Булгакова:
«— Стара штука, — послышалось с галерки, — этот
в партере из той же компании.
—
Вы полагаете? — заорал Фагот, прищуриваясь на
галерею. — В таком случае, и вы в одной шайке с нами, по­
тому что колода у вас в кармане!» (с. 121 ).
Главное
же
—
подобно
Воланду,
Хоттабыч
вершит
свой
суд
над
жителями
Москвы,
руководствуясь
мора льн ыми
соображениями:
наказывает
жадных
и
злых,
иногда
пояс­
няя
свой
приговор,
в
отличие
от
Воланда,
с
восточным
ве­
леречием:
2 Воланд представляется Ивану Бездомному и Берлиозу как « с пе циа ­
лист
по
черной
ма ги и» (с. 18), а название главы о сеансе в Варьете —
«Черная магия и ее разоблачение» (с. 115).
471


«Вы, смеющиеся над чужими несчастиями, подтруни­
вающие над косноязычными, находящие веселье в насмеш­
ках над горбатыми, разве достойны вы носить имя людей?
И он махнул руками.
Через полминуты из дверей парикмахерской выбежа­
ли, дробно цокая копытцами, девятнадцать громко блею­
щих баранов»3 —
подобно
тому,
как
Николай
Иванович
в
романе
Булгакова
превращен
в
борова.
Буквальное
значение
приобретают
в
ходе
этих
р аспр ав
ходячие
выражения:
«—
Катись
ты отсюда, паршивый частник! — <. ..>
—
Да будет так, — сурово подтвердил Хоттабыч Волькины
слова». И жадный человек «повалился наземь и быстро­
быстро покатился в том направлении, откуда он так недав­
но прибежал. Меньше чем через минуту он пропал в отда­
лении, оставив за собой густое облако пыли» (с. 79).
Так
и
Про хор
Петрович
в
«Мастере и Маргарите», по­
добно
Во л ьке,
в
разговоре
с
непрошеным
посетителем
не­
осмотрительно
3 Заметка на полях
—
когда
«ученый - овц ев од»
идет
в
хле в
полюбо­
ваться
на
счастливо
оказавшихся
в
его
институте
барано в
не обы ч­
ной
п ор оды,
он
слышит
из
хл ева
«гул человеческих голосов и преры ­
вистый
лязг
цепей», а войдя, «застыл,
как
пораженный
громом.
Ба­
ран ы
бесследно
пр оп али!
Вместо
бар анов
в
стойлах
мет али сь
око ло
дву х
десятков
му жч ин,
прикованных
цепями
за
н оги
к
с тене ». Одна
из
ж ертв
кричит:«— ...Вы
нас
тро е
су ток
держ ит е
в
э тих
дурацких
стойл ах.
Да
сн имит е
вы
наконец
эти
идиотские
цепи
с
наших
ног!»
Можн о
предположить,
что
им енно
эта
сц ена,
впечатление
от
кото­
рой
с
д ет ства
за ст ре вает
в
памяти,
дала
ход
к
построению
поражаю­
щей
читателя
своей
изощренностью
сцены
в
пов ести
Пеле ви на
«Ма­
кедонская
критика
французской
мысли »: «Находившиеся в ячейках
лю ди
были
подвешены
на
специальных
ремнях
в
по зе,
напо мина ю­
щей
положение
животного
в
стойле.
Их
руки
и
н оги
бы ли
пр ис те гну­
ты
кожаными
лямками
ко
вбитым
в
бетонный
пол
ко ст ылям .. .» (Пе­
леви н
В.
Д иа лектика
Переходного
Пе рио да
из
Ниоткуда
в
Нику да .
М ., 2004. С. 296).
472


«вскричал: “Да что же это такое? Вывести его вон,
черти
б
м еня
в зял и! ” А тот, вообразите, улыбнулся и го­
ворит: “Черти чтоб взяли?
А
что
ж,
это
можно!”»
(с. 185)4 —
с
известными
читателям
романа
последствиями.
В
1920- е
годы
Булгаковым
владел
стимул
летописца
—
запечатлеть
ро ко вые
события,
св идетеле м
которых
«Гос­
по дь
ме ня
пос та вил
И
книжному
искусству
вразумил».
«Когда небесный гром (ведь и небесному терпению
есть предел) убьет всех до единого современных писате­
лей и явится лет через пятьдесят новый настоящий Лев
Толстой, будет создана изумительная книга о великих бо­
ях в Киеве»5, —
пишет
он,
убедившись
в
ангажированности
и
лживости
«всех до единого», кто взялся описывать те события,
с видет ел ем
и
участником
кот орых
он
был ,
и
уже
закан­
чивая
сво й
рома н
об
э том
времени
и
дерзко
назвав
его
«Белая гвардия».
Во
второй
половине
1930-х
о
летописа­
нии,
как
уже
говорилось,
и
речи
нет ;
тогда
в
ход
ид ет
фантастика
—
с
которой,
пр едп олаг ает ся,
взятки
гла д­
ки.
И
в
этих
рамках
можно
использовать
для
своего
за­
мысла
беспроигрышные
для
чи та тел ьс кого
успеха
ситуа­
ции6.
Когда
Хоттабычу,
забывшему
формулу
заклинания,
нужно
б ыло
побрить
Вольку,
он
н ашел
в
о дном
из
домов
бреющегося
человека
и,
собрав
4 Ср.
еще
лексический
пов тор
в
сцене
сеанса
в
Варь ете
—
Бенгальско­
го
Фа гот
«выпроводил со сцены со словами:
—
Ка тит есь
отсюда!
Без
вас
в еселей » (с. 124).
5 Киев-город
[июль 1923] // Булгаков М.
Собр.
со ч.
в
5 томах.
Т. 2.
М ., 1989. С. 307.
6 Когда все мы размышляли над секретом своего восторга при первых
чтениях
романа,
А.
П.
Чудаков
записал
для
м еня
на
карточке
главные
слагаемые
«удовольствия»
читателя
Бу лг а ко ва: «1. Наказание негодя­
ев. 2. Беспредельность возможностей».
473


«все бритвенные принадлежности, ухватил за шиво­
рот продолжавшего ораторствовать Степана Степано­
вича и, не говоря худого слова, вылетел с ним через
окошко в неизвестном направлении. Через несколько
минут они через окошко же влетели в знакомую нам
комнату...»;
это
близко
к
полету
Степы
Лиходеева
(в ранних редакци­
ях
он
вылетал
из
о кна
квартиры
No
50 и пролетал на кры ­
шей
дом а).
Ну
и,
конечно,
полет
Хоттабыча
с
Волькой
на
ковре-са­
молете
выглядит
рассчитанной
на
детей
пародией
на
пол ет
Воланда
с
Мастером
и
Маргаритой.
В
обоих
сочинениях
фигурирует
золото.
О тн ятая
у
лю­
дей
собственность
и
ее
символическое
обозначение
—
за­
прещенное
к
хранению
золото
—
вспл ыв ает
и
манит,
на­
прашиваясь
на
изо бр аж ение:
«...Смотрим, а Хоттабыч-то твой стоит на углу
с мешком золота и все норовит всучить его прохожим.
<...> Отвечает: “Я, мол, чувствую приближение смерти.
Я, мол, хочу по этому поводу раздать милостыню”»
(с. 70);
глава
«Сон Никанора Ивановича», где золото не разда­
ют
по
доброй
воле ,
а
тре бу ют
сдать
власти,
памятна
чита­
телям
романа
Булгакова.
Забавляют
мелкие
схождения
—
если
у
Булгакова
при
обс ужд ени и
достоинств
кухни
Дом а
Грибоедова
эп изо ди­
ческими
персонажами
романа
возникает
редко е
уже
и
в
те
годы
имя
Фо ка
(собеседник Амвросия), то у Лаги -
на
—
не
менее
редкое
и
созвучное
Лука,
также
присвоен­
ное
эпизодическому
персонажу
(врачу Луке Евгеньевичу,
поставившему
диа г ноз
«корь»
все й
злосчастной
футболь­
ной
ко м анде
«Зубило», проигравшей по воле Хоттабыча
«Шайбе»
со
счетом
24:0).
Ил и:
супруга
беллетриста
Пет­
ракова
в
ресторане
Дома
Грибоедова
недовольно
следит,
«как столик перед двумя одетыми какими- т о
шутами
го­


роховыми
как
по
волшебству
обрастает
яствами», —
точ ­
но
та к,
как
в
«Старике Хоттабыче»
пораженный
провод­
ник
на блюда ет ,
как
в
ку пе
«бородатого старичка в довоен ­
ной
соломенной
шляпе»
и
его
ю ных
друзей
движутся
че­
тыр е
голых
негра,
и
при
этом
они
«сверх меры нагружены
всякой
сн е дью».
Обр ащен ие
Воланда
к
Ив ану
Бездомному
—
«досточ ­
ти мый
Ив ан
Николаевич» (с. 43)—
так
же
не
вп исы вает­
ся
в
советский
социум,
как
почтительно-церемонные
об­
ращения
Хоттабыча
к
своему
спаси те лю
Вольке
Костыль-
ков у.
А
вот
и
то,
что
было
н азван о
в
св ое
время
предметным
мир ом
писателя7:
«Уже спускалась над рекой огненная стена заката, сла­
бый ветер доносил из Парка культуры низкие звуки сире­
ны — знак того, что в летнем театре начинался вечерний
спектакль, а на реке еще виднелись темные силуэты осво-
довских лодок <...> . В этот прохладный и тихий вечер не
сиделось дома» (с. 31 ).
Перемена
красок,
далекие
звуки
в
вечерней
т и шине,
во­
да
(река или пруд), вечерняя прохлада
—
это
те
составля­
ющие,
к от орые
ис п ользу ет
и
Булгаков
для
к ом поновк и
с во­
его
миним а льно го
городского
пей заж а:
«Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже сколь­
зила по ней <...>. Небо над Москвой как бы выцвело <...> .
Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами теперь
звучали мягко, по-вечернему» (с. 43).
Особенно
же
стоит
прислушаться
(или присмотреться)
к
повествовательной
интонации
«Эпилога»
у
Л аг ина:
7 См.
работы
А.
П.
Ч удак ова
—
в
сборнике
«Слово— ве щь —м ир:
От
Пушкина
до
Т олст ого» (М., 1992) и др.
475


«Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правди­
вой повести, проходя в Москве по улице Разина, загля­
нет в приемную Главсевморпути, то среди многих десят­
ков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит
старичка в твердой соломенной шляпе канотье и выши­
тых золотом и серебром туфлях8. Это старик Хоттабыч,
который, несмотря на свои старания, никак не может
устроиться радистом на какую-нибудь полярную стан­
цию.
Особенно
безн адежн ым
становится
его
положение, ко­
гда он начинает заполнять анкету. <. ..> прочитав анкету,
все решают, что Хоттабыч сумасшедший, хотя читатели
нашей повести прекрасно знают, что старик пишет чис­
тую правду» (с. 176—177).
Сравним
с
той
же
схемой
в
«Эпилоге»
романа
Бу лгак о­
ва:
точные
указания
для
опознавания
персонажа
в оз мож­
ным
набл юдат ел ем :
топография,
точное
название
некоего
учреждения,
внешность
(возраст), костюм,
имя .
Подчерк­
ну та
повторяемость
появления
персонажа
на
одном
и
том
же
месте,
с
одно й
—
и
безнадежной
—
ц елью,
а
также
—
ложная
уверенность
окружающих
(в отличие от читате­
ля !) в его болезни:
«Каждый год, лишь только наступает весеннее полно­
луние, под вечер появляется под липами на Патриарших
прудах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Ры­
жеватый, зеленоглазый, скромно одетый человек. Это —
сотрудник Института истории и философии, профессор
Иван Николаевич Понырев. < ...> И возвращается домой
профессор уже совсем больной. Его жена притворяется,
что не замечает его состояния <...>. Бедная женщина,
связанная с тяжко больным...» и т. д. (с. 380—383).
8 Ср.
хотя
бы: «Пишущий эти правдивые строки сам лично,
направля­
ясь
в
Феодосию,
слышал
в
поезде
расск аз
о
том...» и т.
д. («Эпилог»
ро мана
Булгакова.
Т. 5. С. 373).
476


И
д аже
дж ин
Омар
Юсуф,
брат
Хо ттабы ча ,
зад ума в­
ший
слетать
на
Луну
и
превратившийся
по
неосмотри­
тельности
в
спутник
Зем ли,
устанавливает
некую
пе­
чальную
(в своей безнадежности)
связь
главного
персо­
на жа
«Эпилога»
книги
Л.
Лагин а
с
ноч ным
небо м
и
лу ной
(хотя он лишь несколько дней «т оск ов а л
по
брату,
отси­
жи вая сь
в
аквариуме,
а
потом
пр и вы к...», с.
175) —
и
то­
же
связывает
два
«Эпилога», как некий пародийно - ме­
лан хол ичн ый
(по отношению к «ж ер тва м
луны»
в
«Эпи­
логе»
Булгакова,
мечтающим
увидеть
в
ночных
н ебе сах
утраченных
нав сегда
прекрасных
ж енщ ин)
оттенок
со­
об щени я
в
«Эпилоге» « Ст ар ика
Хоттабыча»
о
том,
что
некто
«серьезно уверял, что как-то ночью он якобы видел на
небе быстро промелькнувшее светило, по форме своей на­
поминающее старика с развевающейся длинной бородой»
(с. 175).
Есть
и
совсем
уж
забавные
и
необъяснимые
пер екл ички
(и не в последнюю очередь
—
в
повествующей
инт о наци и),
которые
предоставляем
суду
читателей.
Про
тезку
Лиходе­
ева
Степана
Степановича
Пивораки
«доподлинно известно, что он после описанных выше
злоключений совершенно изменился.
Раньше болтливый, он стал скуп на слова и каждое из
них тщательно взвешивает, перед тем как произнести.
Недавно еще большой любитель выпить, он решительно
прекратил после этого потреблять алкогольные напитки
и даже, если верить слухам, переменил фамилию Пивора­
ки на более соответствующую его теперешнему настрое­
нию — фамилию Ессентуки» (30).
И
Степа
Лиходеев
изменился
не
менее:
«Ходят слухи, что он совершенно перестал пить порт­
вейн и пьет только водку, настоянную на смородинных
477


почках, отчего очень поздоровел. Говорят, что стал молча­
лив и сторонится женщин».
Вообще,
перечитывая
«Старика Хоттабыча», видя сход­
ные
с
романом
Булгакова
повествовательные
ход ы,
начина­
ешь
понимать,
почему
«Мастер и Маргарита»
все
более
и
бо­
лее
переходит
на
полку
любимых
книг
дете й
и
под рос тков .


Ill


ПОКОЛЕНИЕ 1890-х ГОДОВ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ
М ного
лет
назад,
а
име нно
в
начале
1960- х
годов,
в
жи з­
ни
огромной
страны,
вооруженной
не
ху же
высокоразви­
тых
стран,
но
по
кач ест ву
повседневной
жи зни
своих
рядо­
вых
гра ж дан
едва
достигнувшей
уровня
слаборазвитых,
про ис хо дили
подспудные,
не
зам е тные
на
поверхности
и,
конечно,
ввид у
отсутствия
гласности
никем
не
оглашаемые
я вле ния.
Появились
и
становились
понемногу
зам етны
люд и,
про
которых
несколько
десятилетий
мал о
кто
помнил.
Это
бы­
ло
поколение
ко нца
1880—1890- х
годов
рожд ени я
—
те,
что
встретили
ро к овые
события
XX века,
Февральскую
рево­
люци ю
и
Октябрьский
переворот,
взрослыми
и
сделал и,
как
правило,
сознательный
выбор,
оставшись
в
России,
ко­
тора я
этого
выбор а
не
оценила.
Это
были
люди
огромного
слоя
российского
дворянст­
ва,
выкашиваемого
начиная
с
1918 года на протяжении
тре х
с
лишним
десятилетий,
а
затем,
в
сер едине
1950- х,
оправданного
(«реабилитированного») перед отечеством
и
отпущенного
из
л аг ерей
и
ссыло к
на
все
четыре
сторо­
ны
—
дож иват ь
по
сво ей
вол е
те
немногие
годы,
которые
из
всей
перемолоченной
жизни
им
милостиво
оставили.
Не-
срубленные
и
несломленные
из
э того
поколения
се ли
за
уцелевшие
фамильные
пис ь менны е
столы
(мало у кого
—
но
все-таки
уцелели)
—
и
стали
писать,
потому
что
умели
это
делать
г оразд о
лу чше
последующих
поколений.
Они
понемногу,
повторим,
стали
заметны,
не
в
пу бли ч­
ной
—
в
невидной,
домашней
жизни
Москвы
и
Лен инг ра да
(город носил тогда это временное название,
каз авшеес я
на-
зывателям
в еч ным).
Они
не
только
отличались
от
в сех
нас
—
они
вносили
в
тогдашнюю
жизнь
другую
мерку,
и ной
отс чет .
Ес ли
попытаться
определить
главное,
что
их
отличало
от
тогдашней
образованной,
даж е
можно
с каза ть
ин те лли­
гентной
среды,
то
это
—
доброжелательность.
Сами
они ,
впрочем,
называли
такое
кач ест во
любезностью.
Не
сразу
становилось
понятно,
что
это
и
есть
светскость,
но
не
в
хо­
16 Новые работы
481


дячем ,
а
в
глубинном
см ысл е.
Это
был а
воспитанность
как
во с пит аннос ть
чув ст в.
Таково
бы ло
главн ое ,
и
очень
быстро
складывавшееся
впечатление
от
одной
из
же нщин
этого
слоя,
всплывшего
со
дна
истории,
ку да
он
спущен
был
насильственно,
—
нев ысо­
кой
ж енщины
с
ярко-голубыми
глаз а ми
и
м олодой
повад­
кой,
в
разговоре
с
которой
со бесе дн ик
быстро
пер ест авал
замечать
ее
возраст.
Это
был а
Татьяна
Александровна
Ак­
сакова-Сиверс.
...В
1971 году Сергей Дмитриевич Шипов (1885—1979),
сын
из вест нейш его
земского
деятеля
Д.
Н.
Шипова
(1851 — 1920) и сам активный земец,
в
предреволюцион­
ные
годы
—
заведующий
финансовыми
отделами
Земгора
(то есть ведавший огромным делом финансирования вою­
ющ ей
а рми и), а в пореволюционные с конца 1930- х
и
до
сер ед ины
1950- х
годов
—
зэк
и
ссыльный,
передал
матери­
алы
своего
двоюродного
брата
Ни к олая
Борисовича
Ше­
реметева
(как увидит читатель воспоминаний
—
отчима
Т.
А.
Аксаковой)
в
Отдел
рукописей
Библ ио теки ,
не
по
праву
нос ивш ей
нос ивше й
несколько
десятилетий
имя
Ле­
ни на.
В
мае
следующего
года
С.
Д.
туда
же
передал
воспо­
минания
Т.
А.
Аксаковой
(а потом и свои) .
В
те
годы
я
бы­
ла
сотрудницей
это го
отдела;
в
качестве
специ ал ис та
по
со­
вет ско й
ли тер ату ре
зан им ал ась
описанием
документов
XX
ве ка
—
как
обычно
в
архивах,
далеко
не
только
литератур­
ных
и
не
только
советских.
Принимала
у
С.
Д.
Шипова
материалы
сотрудница
Отде­
ла
Н.
В.
Зейфман,
историк,
незад ол го
до
этого
разбиравшая
архив
его
отца
и
в
1969 году опубликовавшая в «З ап исках
отдела
рукоп ис ей »
на учн ое
описание
архива.
Описание
это
глубоко
тронуло
видавшего
ви ды
ста рого
человека
—
тем,
что
там
не
был о
ни
одного
уже
привычного
для
него
за
десятиле­
тия
советской
власти,
но
неизменно
больно
ранившего
б ран­
ного
слова
по
адресу
покойного
от ца
как
ненавистного
для
советской
власти
либерала.
(Надо добавить,
приятно
пора­
зило
это
не
только
сы на.
Из
Ленинграда
при ехал
известный
историк
и
пр ишел
в
Отдел
рукописей
—
купить
с ебе
и
колле­
ге
«Записки»
с
эт ой
статьей
и
засвидетельствовать
с вое
п оч­
482


тен ие
автору
появившейся
в
советской
печати
работы,
где
не­
понятным
для
нег о
образом
не
оказалось
ни
одного
положен­
ного
по
всем
тогдашним
стандартам
сов ет ской
исторической
науки,
а
особенно
—
повествующей
о
1900—1910-х
годах,
лж ивого
и
демагогического
слова.)
Д аже
простые
и
трагиче­
ски е
слова
—
«в 1920 г.
был
арестован
и
вскоре
умер
в
тюр ь­
ме»
—
бы ли
сказаны
в
советской
печати
впервые
(но что
«умер от голода»
—
на пис ать
было
невозможно).
Воспоминания
Т.
А.
Аксаковой
поразили
Наталью
Зе йф-
ман ,
и
она
показала
их
м н е . 28 октября 1972 года я записала
в
дневни ке:
«Вчера не дочитала, но пока — только
досмотрела
вос­
поминания Татьяны Александровны Аксаковой (урож­
денной Сиверс), восьмидесятилетней ленинградки, летом
пришедшие в отдел рукописей. Они почти целиком пой­
дут, как решила Житомирская, в спецхран — не только та
часть, где рассказывается о тюрьме и ссылке, но и первые
части — детство, юность, — где встречаются иногда ту­
манные воспоминания о судьбе ровесников. Печатная ли­
тература такого рода — в открытых фондах, а рукописи
почему-то идут в спецхран.
Аксакова на несколько дней приехала в Москву, и На­
таша договорилась с Шиповым, что мы напишем ей пись­
ма о наших впечатлениях. Вчера вечером спешно писала,
сидя в отделе, письмо, хотя С. ждал в такой день [речь шла
о семейной дате] пораньше; тяга к неким действиям, как
всегда, мешает мне достойно вести частную свою жизнь.
Наташе и С. письмо понравилось; копию сохраняю».
Комиссия
по
комплектованию
состояла
из
разных
лю­
дей
(к тому же утвержденные комиссией заключения под­
писывались
еще
и
членами
дирекции
Библиотеки).
Неко ­
торые
из
них
ле гко
мог ли
отв е ргну ть
идею
приобретения
мемуаров,
подобных
ко то рым
в
подцензурной
советской
печати
к
этому
времени
да вно
уже
не
бы ло
—
с
середины
1960- х
они
за пр еща лись
цензурой
на
стадии
рукописей
и
корректур.
Помещение
таких
—
естественно,
не
п р ошед­
16*
483


ших
через
цензурный
контроль,
—
материалов
в
х ра нилище
главной
государственной
библиотеки
все
больше
начинало
выглядеть
полулегальной
деятельностью.
(Всего через два
года
чекисты
уже
искали
по
архивам
—
име нно
ср еди
по­
добных
мемуаров
—
источники
«Архипелага Гулаг».)
Но
заведовавшая
отделом
с
1952 по 1976 год С.
В.
Житомир­
ская
неукоснительно
старалась
приобретать
такие
мемуа­
ры,
чтоб ы
сохранить
их
для
ник ому
неведомого
будущего,
хотя
бы
и
на
так
называемом
«специальном хранении»
(«спецхран»
—
отечественный
позор
советского
времени).
Сохранился
автограф
экспертного
заключения
Н.
В.
Зейфман
на
мем уа ры
Т.
А.
Аксаковой
с
добавления­
ми
С.
В.
Житомирской
—
в
них
оч е видна
ее
задача
уси­
лит ь
аргуме нты
в
пользу
их
приобретения
Отделом
(ее
до ба вле ния
в ыделя ю
курсивом):
«Воспоминания Т. А. Аксаковой —
документ,
выдаю­
щийся
среди
приобретаемых
отделом
мемуаров
XX века .
Они
отличаются широтой, достоверностью, богатством факти ­
ческ ого
материала,
из
других
и сточ нико в
пра кти че ски
неиз­
ве с тн о го , живостью, прекрасным литературным стилем
и представляют исключительный интерес для историков
XX века. Их следует приобрести, уплатив 300 рублей»
(для сравнения отмечу,
что
месячная
зарплата
сотрудника
Библ ио т еки
—
канд идат а
на ук
была
тогда
220 рублей).
Когда
наступит
время
для
цитирования
эт их
мемуаров
в
печатных
трудах
историков
XX века
—
никто
из
нас
не
знал.
Тог да
мы
думали
только
о
то м,
какъсе
это
соб рат ь
и
со­
хранить
—
не
дат ь
погибнуть
посл е
смерти
авторов.
5 ноября 1972 года из Ленинграда послан ответ Наташе
Зейфман:
«Многоуважаемая Наталия Виловна! Ваше письмо,
переданное мне С. Д. Шиповым, меня несказанно трону­
ло, и я приношу Вам сердечную благодарность за добрые
слова, сказанные по поводу моих записок. — Можете себе
484


представить, как радуют меня эти первые благожелатель­
ные отзывы! — Если будете в наших краях — доставьте
мне удовольствие и посетите меня в моей 10-метровой
комнатке, которая находится в прекрасном районе на Пе­
троградской стороне, недалеко от Петропавловской кре­
пости и которую мне удалось устроить по своему вкусу.
Буду рада Вас видеть, а пока еще раз сердечно благодарю
за милое письмо. Ваша Т. Аксакова».
Я
вскоре
увиделась
с
Т.
А.
по
ее
жел ан ию
и
потом
встре­
чалась
с
нею
не
раз.
Первое,
что
я
выписала,
читая
ее
мемуары,
в
записную
книжку
(16 ноября), — «Р а з гово ры
мелких
нач аль нико в
с
нам и
неизменно
нач ин ались
словами: “К Вашему сведе­
нию11
и
кончались
с ловам и
“Учтите!11 С тех пор эти выра­
жения
стали
мне
ненавистны»;атакже
—
«О дайте,
дайт е
мне
возможность!» —
так
пел и
со
сце ны
лагеря
знамени­
тую
арию.
18 ноября я пыталась наскоро
—
конечно,
для
себя,
но
с
невольной
претензией
на
литературность
(отсюда,
види­
мо,
прошедшее
время
глаголов)
—
зафиксировать
сильное
впечатление
от
прочитанного:
«...Неподражаем был тот тон, которым описывала она
балы своих юных лет, свое бальное платье — лимонно­
желтое с голубым поясом (“сочетание цветов, модное
в эпоху Директории ” ).
Тут было не сожаление, не уязвленная раз навсегда
гордость; не было даже стоического холода. Все было про­
никнуто ровно-оживленным, не лишенным юмора тоном.
. .. Дворянские эти девочки, оказалось, были выучены
многому и сумели занять свои руки на десятилетия жиз­
ни в глухих углах России. Они вышивали, умело перевя­
зывали раненых. И учили языкам. Оказалось, они несли
даже с собой свет просвещения — тот самый свет, кото­
рый Россия думала получить, лишь освободившись от
них. ( ...Я чувствую, однако, нечто ханжеское и едва ли
не живодерское в этом своем рассуждении.)
485


Жалко, что все они попали туда не молодыми и не мог­
ли уже изменить курносости и скуластости местного на­
селения. Время, когда они могли рожать, было специаль­
ным образом поставлено под контроль конвоя».
Запись
следующего
дня , 19 ноября:
«В отделе (дежурила) [по субботам-воскресеньям на­
учные сотрудники поочередно помогали работникам чи­
тального зала — “поддежуривали ” ] дочитала полностью
Аксакову. Да, это история сословия в XX веке. Одновре­
менно — продолжение (в советское время) генеалогиче­
ских штудий ее отца: не история существования рода,
а история его добивания и выживания».
В
то
время
я
писала
книгу
«Беседы об архивах» .
Гла в­
ным
стимулом
б ыло
—
призвать
людей
к
пис ани ю
днев ни­
ков
и
ме муа ров.
Охота
зан им ать ся
этим
вполне
обычным
для
людей
добольшевистской
России
делом
был а
прочно
от­
бит а
пр ед шест ву ющими
десятилетиями
—
ч ело век
прину­
ждался
откреститься
от
своего
п рош лого
и
не
фиксировать
настоящее,
в
котором
каждый
ден ь
обнаруживались
«враги
н а род а», само упоминание которых в письме или дневнике
мо гло
стоить
жизни.
М еня
ужасала
мысль,
что
страшная
история
России
XX века останется запечатленной только
в
лживом
официозном
изл ож ении .
Мемуары
Т.
А.
Аксако­
вой
убеждали
в
своевременности
моего
замысла
и
призы­
вов,
звучавших
тог да
вдвойне
сомнительно:
для
цензурую­
щих
инстанций
—
по
причинам
самоочевидным;
для
неко ­
торых
же
люде й
того
поко ле ни я,
о
котором
я
веду
ре чь,
п ер ежив ших
столько,
что
хватило
бы
на
несколько
покол е ­
ни й,
это
вообще
мо гло
показаться
чем-то
близки м
к
прово­
кац ии: «Что же вы хотите
—
чтобы
к
нам
опять
пришли
и
забрали
наши
мемуары
вместе
с
н а ми ?..» Возразить здесь
было
не че го.
Советская
власть
отнюдь
не
благодушество­
вала.
Люде й
продолжали
сажать
за
чтение
и
распростране­
ние
Са м издата,
а
мемуары
—
для
КГБ
это
ве дь
был
типич­
ный
Самиздат,
да
еще
и
распространение
в
пр идач у
(на­
486


помню,
что
люд и
сидели
в
лагерях
за
«распространение»
своих
рукописей
в
кругу
сво ей
семьи).
Вот
почему
я
не
могла
н азв ать
имя
Татьяны
Александровны,
когда
писала
в
кни ге
о
ней,
решившейся
на
это
огнеопасное
дело
—
при
жи зни
Ст али на!
Но
и
она
сам а,
и
друзья
узнали
ее:
«Чаще всего сейчас обращается к мемуарам самое
старшее поколение — люди рождения 1890-х годов, поте­
рявшие почти всех своих друзей и близких и возрождаю­
щих их в своей памяти. “ . . .B период моего полного одино­
чества, когда все помыслы направлены к прошлому, я не
могу себе отказать в радости вызывать милые образы тех,
“кого уж нет...”, — так начала в 1952 году свои воспоми­
нания женщина, которой сейчас восемьдесят лет и кото­
рой удалось завершить свой поистине замечательный
труд, вместивший не только ее жизнь, но и жизнь многих
людей ее поколения, разделивших общую для всех судьбу,
сближенных своими биографиями».
П озже
я
узна л а,
что
она
начала
эту
работу
еще
рань­
ше
—
в
1945-м .
Я
встречалась
с
ней
в
Москве,
в
том
скругленном
угловом
(угол бывшего проспекта Калинина и бывшего переулка Гра­
новского)
до ме
Шереметевых,
в
котором
их
потом к ам
был
оставлен,
можно
сказать,
та кже
угол;
бывала
и
у
нее
в
Л енин­
граде,
в
описанной
ею
«каморке на Гулярной» .
С
1974 года
в
Музее-квартире
Достоевского
каждый
н оябрь
шла
конфе­
ренция
под
названием
«Достоевский и мировая культура»
(сейчас уже невозможно объяснить,
как
трудн о
б ыло
эт ого
до би т ься ), и я пользовалась случаем побывать у Т.
А.
16 ноября 1974 года,
по сле
закрытия
первой
конферен­
ц ии,
я
был а
у
Т.
А.
и
коро тко
записала:
«...Когда я уже уходила, пришел некий Евгений Ев­
геньевич Карчевский, круглолицый блондин 40 лет, вы­
глядящий как белый офицер, переодетый в штатское,
щелкающий каблуками, сгибающий спину перед дамами
и т. д . Пахнуло прямо-таки двадцатыми годами.
487


“Этот молодой человек, — рассказала до этого Т. А ., —
потерял свою мать и теперь постоянно провожает и встре­
чает таких старых дам, как я... Не женат; из дворян; роди­
телей его всю жизнь сажали, и он не смог получить при­
личного образования — техник”. В ужасе рассказывала
мне Т. А. о мемуарах чекиста Сапарова в “Зв<езде>”,
1972, No 4—5, — о “лицейском” процессе, после которого
погиб ее брат» (запись от 24 ноября 1974 года).
28 сентября 1976 года она писала мне:
«Лето прошло как-то незаметно. Я лишь один раз
съездила к друзьям на Сиверскую и почти все время сиде­
ла в своей “каморке на Гулярной”, читала, принимала гос­
тей и, от случая к случаю, делала заметки (продолжение
моих воспоминаний), которые, несомненно, попадут
в Ваши дружественные руки, поскольку, создавая эту те­
традь, я следовала Вашим рекомендациям!»
Я
был а
у
нее
и
во
время
конференции
1976 года ( шед­
шей
с
6-го
по
15- е
н оябр я), но записать что- ли бо
о
нашей
встрече
(как и о других ленинградских встречах)
так
и
не
успела.
В
письме
от
6 декабря того же года она писала:
«...Я веду “домашний” образ жизни и бываю очень ра­
да, когда меня посещают друзья. Это мне помогает скоро­
тать длинную, холодную и темную зиму. С удовольствием
вспоминаю Ваш визит на берега Невы!»
В
1977 году мне захотелось еще раз*проч ита ть
ее
мемуа­
ры.
Сделать
это
внутри
Отдела
рукописей
б ыло
уже
невоз­
можно
—
с
1976 года ситуация там резко изменилась:
новая
заведующая
Отделом
А.
П.
Кузичева,
просматривая
выпи­
сан ные
читателями
материалы
XX века,
ставила
на
облож­
ках
стереотипную
помету
«н/ в»
—
«Не выдавать». В
мо ем
архиве
среди
несколько
десятков
писем,
нап исанны х
заме­
чательным,
нико гда
себе
не
изм еня ющим
почерком,
уцеле­
ла
и
записочка
Т.
А ., датированная (ка к
вс ег да,
без
ис клю­
488


чен ия ) 7 июня 1977 года и адресованная О.
Б.
Шеремете­
вой : «Дорогая Ольга Борисовна!
Очень
прошу
Вас
пере­
дать
мои
мемуары
Мариэтте
Омаровне
Чу дако во й.
Целую.
Ваша
Т.
Аксакова».
По-видимому,
предъявлять
з апис ку
Ольге
Борисовне
не
понадобилось
—
ме ня
уже
знали
в
этом
до ме,
—
и
она
оста­
л ась
у
меня.
Чувства
Т.
А.
были
приведены
в
стройный
п орядок .
Вла­
ден ие
собой
—
безукоризненно.
Не
б ыло,
например,
ни
сл е­
да
той
уже
привычной
раздражительности,
с
которой
не
все
реже,
а
все
чаще
сталкивались
все
«советские»
в
тесном
об­
щении
с
дальними
и
близкими.
А,
кажется,
у
нее
были
ус ло­
вия
для
приобретения
раздражительности!
Не
было
и
по д­
дразнивания
—
бу дто
бы
веселого
помещения
со беседни ка
в
неудобную,
конфузную
ситуацию,
что
бы ло
тогда
непре­
менной
частью
общения
в
либеральной
среде,
на
преслову­
тых
«московских кухнях»
да
и
на
вполне
организованных
застольях
в
достаточно
обширных
комнатах
«писательских»
домов.
У
нее
был
юмористический
взгляд
на
ве щи
—
но
во­
все
не
б ыло
насмешливости,
которая
давно
считалась
в
эт ой
(едва ли не лучшей! ) среде хорошим тоном .
В
той
среде,
которую
представляла
Татьяна
Александ­
ровна,
был и
свои,
не
деформированные
за
долгие
го ды
пр ед ст авле ния
о
дурном
и
хорошем
тоне.
И
при
всякой
встрече
с
первых
секу нд
со з дав ался
тот
обволакивающий
душевный
комфорт,
который
и
ест ь
са мое
лучшее
в
обще­
нии
людей.
Это
бы ла
постоянная
заб ота
о
со бесе днике,
о
его
самочувствии
в
разговоре
—
не
нарочитая,
а
вошед­
шая
в
привычку.
В
разговоре
с
ней
со бе се дник
не
ощущал
ни како й
на
себе
нагрузки.
Современники
уже
не
знали,
что
такое
пауза.
С лова
за­
по лн яли
пространство
разговора
полностью.
А
ведь
неко­
т орые
темы,
казалось
бы,
предполагают
паузы.
За
ними
—
привычка
к
вс лу шиван ию
в
слова
другого
че ло века,
с
одно­
временной
переброской
своего
вним ан ия
и
воображения
к
ми ру
его
мы сл ей,
чувств
и
ценностей.
Поя вивши ес я
в
об­
ществе
из
«глубины сибирских руд»
л юди
учили
нас
это ­
му
—
примером
своего
обх о жден ия
с
нами.
489


Ме жду
де лом
говорит
Т.
А.
на
ка ко й-то
странице
сво их
мем уа ров,
что
легко
завоевать
пр ия знь
нового
знакомого,
следуя
пр авил у
ее
матери
—
говорить
о
т ом,
что
интересно
со бесе днику .
Поражала
ее
внимательность
к
его
реак­
ции
—
не
задел
ли
со бе сед ника
ненароком
какой-то
пово­
рот
разговора?
Это
бы ло
так
далеко
от
привычного
невни­
мания
друг
к
другу
люде й
1960—1970-х
годов
име нно
в
разговоре
—
тех
же
самых
тогдашних
людей,
которые,
кст ат и,
вполне
был и
готовы
к
деятельному
самопожертво­
в анию;
в
повседневности
же
любили
говорить
правду,
предпочитали
не
зак рыват ь
гла за
на
ре альн ост ь.
К
эти м
формулировкам
порою
прибегали
и
прямо,
произнося
их
не
без
высокопарности,
полагая,
возможно,
что
совершают
некоторое
открытие
в
области
этики,
—
что-то
в
сфере
очистительной
силы
правды
и
т.
д.,
забывая,
что
правда
—
совсем
не
такое
простое
понятие,
как
может
показаться.
Механическая
напористость
был а
непр е менно й
чертой
любой
речи,
обращенной
к
собе седнику .
Мы
все
время
чт о-
то
др уг
другу
доказывали,
в
чем-то
убеждали,
затягивали
на
св ою
сторону.
Одновременно
видна
бы ла
нека я
рас слаб­
ленность
мысли,
верчение
по
одному
и
том у
же
кругу,
не­
способность
закреплять
како й- либ о
у мс тв енный
или
ду­
шевный
результат
разговора.
Труд но
понять,
как
и
почему
это
происходило.
По-ви-
димому,
уже
са ма
душевная
организация
советских
люде й
сопротивлялась
тому,
чтобы
де лать
душевные
усилия
по
этическим
—
в
широком
смысле
слова
—
поводам.
(Хотя
каждый
из
них
по
поводу
конкретного
своего
поступка
мог
«переживать»
много
дней.)
На
н ашем
фо не
Т.
А.
был а
как
только
что
вернувшаяся
с
олимпиады
гимнастка
в
кругу
расплывшихся
матрон.
У
не е,
как
и
у
тех,
кто
был
ее
кругом
и
со ст авил
тончай­
шую,
но,
повто рим ,
ощутимую
прослойку
в
нашей
тогдаш­
ней
жизни,
был а
особая
интонация
—
гора зд о
более
бог а­
тая,
чем
та,
что
д авно
звучала
вокруг.
Быть
может,
запись
в
дневн ике
К.
И.
Чуковского
лучше
передаст
то,
что
я
ста­
раюсь
выразить:
в
номенклатурном
санатории
в
Барвихе
он
писал
7 марта 1957 года о
490


«здешних отдыхающих... Главное: все они в огромном
большинстве страшно похожи друг на дружку, щекастые,
с толстыми шеями, с бестактными голосами без всяких ин­
т она ции, крикливые, здоровые, способные смотреть одну
и ту же картину по пять раз, играть в козла по 8 часов
всуткиит. п.» (курсивнаш. —
М.
Ч. ).
Была
ли
она
смиренной
и
крот ко й
в
своем
повествова­
нии?
Нет.
Но
мы
не
най дем
на
эт их
страницах
и
пон оше ­
ни й,
зл обы
и
мстительности.
Аксакова
сдер жа нна ,
но
о дна­
ко
всегда
тверда
в
своих
оценках.
В
1 томе,
еще
оставаясь
на
почве
своей
России,
она
вспоминает,
как
вд ова
разорван­
н ого
каляевской
б омбой
великого
князя,
московского
гу­
бернатора,
сестра
императрицы
Елизавета
Федоровна
(бывшая,
по
ее
сл о вам , «в расцвете своей красоты»
и
до
ги­
бели
мужа
притягивавшая
к
их
дому
«светское московское
о бще ст в о») посетила Каляева в тюрьме и два часа с ним го­
ворила.
Никто
не
узнал
сод ер жа ния
этой
беседы.
Но
когда
после
нее
вдова
губернатора
подала
цар ю
прошение
о
поми­
ловании,
пишет
Аксакова,
«люди называли этот поступок “позой”, исканием по­
пулярности и всячески осуждали женщину, у которой, по
евангельскому изречению, “недостойны были развязать
ремни на обуви”».
К
тому
времени
Татьяне
Александровне
наверняка
б ыло
уже
известно
то,
что
в
ро сси йской
печати
р асс казан о
толь­
ко
в
постсоветские
годы,
—
когда
в
награду
за
годы
благо­
творительной
милосердной
деятельности
в
своем
отечестве
Елизаветы
Фе до ровн ы,
постригшейся
после
г ибели
мужа
в
монахини,
большевики
в
1918 году сбросили ее вместе
с
вел иким и
кн яз ьями
живою
в
шахту,
она
на
дне
шахты
до
последних
минут
жизни
перевязывала
умиравшим
рядом
с
ней
раны...
Мемуаристка
краткими
словами
обозначила
ма сш таб
—
и
свой,
и
тех,
кто
просто
не
умеет,
во
все
време­
на,
при
любом
царствовании,
раз лич ить
благородство
ду­
ши
и
помыслов.
491


З ато
как
легки
и
и зящны
ее
бегл ые
характеристики
ни­
чем
не
прославивших
себя ,
но
милых
и
добрых
людей,
ко­
торые
в
таком
изо бил ии
водились
когда-то,
если
верить
ее
мемуарам,
а
не
вер ить
невозможно,
по
города м
и
весям
на­
шей
родины!
«...Дожившая в девичестве до глубокой старости и со­
хранившая в неприкосновенности главные черты своего
характера — наивность и деликатность», «Если только на
свете существует понятие “тургеневские девушки”, вклю­
чающее в себя благородство натуры, полное отсутствие
рисовки и что-то неразрывно связанное с русским бытом
и природою, то его с успехом можно применять при опи­
сании наших новых знакомых...».
П рос тые
бегл ые
штрихи
о писан ий,
выдающие
человека,
легко
и
гиб ко
владеющего
родной
речью,
ее
из обра зи те ль­
н ыми
возможностями: «...Я
спешила
в
Москву,
которая
встретила
мен я
великопостным
звоном,
потемневшим
сн е­
гом
на
улица х
и
капелью
с
кр ы ш», «Непривычно было со ­
бираться
на
бал
не
темной
зимней
ночью,
а
светлым
весе н­
ним
вечером».
А
ск ольк о
милых
сердцу
москвича
топогра­
фических
подробностей!
Возвращение
улицам
Мо сквы
исторических
названий
(чего не сделано в огромном коли­
честве
российских
городов,
и
вместо
Дворянской
или
Со­
борной
улицы
по
ним
по-прежнему
проходят
Со в етская ,
Интернациональная
и
ул ица
Ле нин а ), конечно,
делает
эту
книгу
совсем
иным
чтением,
чем
в
сере дине
позднесовет­
ского
времени;
ты
яс но
понимаешь,
где
име нно
все
это
п ро­
и сх одит
—
п уть
в
гимназию,
балы,
встречи.
В
оп исани и
повседневной
жизни
образованной
семьи
предреволюционная
Россия
предстает
в
этой
книге
право­
вым
го суд ар ство м,
где
осталось
множество
недостатков,
но
все
же
че ловек
с ебя
чувствует
свободной
личностью
—
и
мо­
жет
распоряжаться
собственной
жизнью
по
своему
усмот­
ре нию,
сообразуясь
только
с
состоянием
своего
ко шель ка.
Раз
в
несколько
лет
—
поездки
всей
семьей
за
границу:
показать
детям
искусство
Возрождения,
античность.
492


«Пятидневное пребывание в Париже отметилось се­
мейным обедом у oncle Albert’a и осмотром Версаля. Не
останавливаясь в Берлине, через Вержболово мы верну­
лись на родину, и московская жизнь вошла в свою колею».
Читая
тогда,
в
1972- м,
эти
строки,
я
вспоминала
недав­
нюю
первую
(хотя мне было не пятнадцать лет,
как
Татья­
не
Сив ерс
в
момент
описываемого
турне)
по ез дку
за
гр а­
ницу
—
«туристическую», работников библиотек,
с
не­
сколькими
осведомителями
в
группе
(непременно запевали
в
ресторане
«Подмосковные вечера», и официанты шара­
хались
от
нас
в
у ж асе), с требованием ходить по городу
только
кучей.
...А ученики Татьяны Александровны в школе
рабочей
молодежи
в
Вятских
Полянах?
Нес ч астны е
моло­
дые
люди!
Они
и
не
осознавали
своего
несчастья
—
сво его
крепостного
состояния.
«Расскажите про Венецию,
как
там
на
гондолах
плавают!»—
просили
они
ее.
Она
была
для
них
из
ин ой
галактики
—
той,
откуда
можно
увиде т ь
Ве не­
ц ию,
Париж...
«Нет!
Лучше
расскажите
про
пир ам иды!»
И
однажды
какой-то
юны й
девичий
го лос
«отважился про ­
пищ а ть: “Расскажите,
как
вы
сами
на
балы
ездили!”»
...Уничтожалась
страна,
уничтожался
высокообразо­
ванный
сл ой
и
вместе
с
ним
—
огромные
резервуары
п ре­
красного
образования,
которых
хватило
бы,
чтобы
неук­
лонно
поднимать
градус
культурной
жизни,
чем
эт от
слой
и
был
активно
занят
в
лице
лучши х
сво их
людей
все
п оре­
форменное
время;
и
в
мемуарах
Т.
А.
то
одна,
то
дру гая
энергичная
помещица
занимается
организацией
«школ
с
сельскохозяйственным
укл оно м
или
еще
чем-либо».
Но
политический
выбор
был
в
понижении
гр аду са
культу­
ры
—
при
видимой
большой
суе те
лик видац ии
безграмот­
ност и1.
В
мемуарах
развернуты
проблемы
экзистенциальные,
не
поддающиеся
логическим,
рациональным
решениям.
1 См.
об
эт ом
подробней
в
стат ье
«Язык распавшейся цивилизации»
в
наст .
изд.
493


«Охваченная паникой буржуазия устремилась на Ук­
раину в надежде уехать оттуда за границу. < .. .> Вместе
с тем в старинных дворянских семьях были люди, считав­
шие, что неблагородно “бежать с тонущего корабля", что
надо умирать на родной земле. Такие воззрения господ­
ствовали на Воздвиженке у Шереметевых. К старому гра­
фу Сергею Дмитриевичу судьба была милостива — он
умер 17/ХП 1918 г., когда пришли его арестовывать. Но
оба мужа его дочерей <... > были увезены и никогда не воз­
вратились».
И
старый
ди п лома т , «бывший посланник при Ватикане,
а
зат ем
в
Стокгольме»
Кирилл
Михайлович
Нарышкин,
по­
сто ян но
живший
в
Па риже ,
в
начале
войны,
сказав, «я обя­
зан
ехать
д ом ой», вернулся в Россию
—
и
не
поехал
за тем
с
семьей
обратно
за
границу,
а,
по
л егенд е, «вышел пешком
из
Москвы
в
неизвестном
направлении»
—
и
канул
в
п ро­
ст ра нс твах
России...
Кто
может
сказать
ч ел овеку
в
ро к овые
ч асы
и
дн и,
что
он
должен
сделать
со
своей
еди нож ды
данной
жизнью?
Ни­
кт о;
только
он
сам
—
не
на
уровне
прагматики,
а
на
каком-
то
ином.
Впрочем,
надо
правду
сказать,
если
бы
все
они
знали,
что
именно
жд ет
их
в
камерах
сл едов ате лей,
где,
по­
мимо
пыток
и
издевательств,
им
—
бывшим
морским
офи­
церам,
заслуженным
общественным
деятелям
и
просто
лю­
дям
с
нормальным,
еще
не
растоптанным
самоуважением
(дальше процесс растаптывания шел
—
до
самого
ко нца
со­
ветской
власти
—
очень
у сп еш но ), будут плевать в лицо
—
не
в
фигуральном,
а
прямом
смысле
слова,
и
мочиться
на
голову
—
возможно,
их
реш ен ие
оказалось
бы
иным.
Но
они
не
могли
этого
пр едвидет ь
—
для
это го
надо
самому
быть
ничтожеством
и
садистом.
Описание
пяти
лет
ее
лагерей
посвящено
главным
об ра­
зом
другим
людям.
«...Незадолго до нас прибыл этап с Дальнего Востока.
В забитых досками вагонах за долгие недели следования
развились все виды гноеродных инфекций. По словам
494


очевидцев, многие в дороге умерли, а оставшиеся в живых
и попавшие в Пезмот заполняли наше хирургическое от­
деление».
В
ее
мемуарах
найдет с я
ко е- что
и
для
тех,
кто
вздыхает
о
«дружбе народов»
со ве тс кого
времени
и
распад
Совет­
ск ого
Союза
объясняет
злой
волей
отдельных
лиц.
Напри­
мер
—
краткий
этюд
о
том,
как
увидели
зэки
«на фоне се ­
ве рн ого
неба»
сму гл ые
л ица
и
пестрые
ха л аты.
«Это был грандиозный этап, пришедший из Ташкен­
та. Несчастные “дети юга” были очень долго в пути,
и этапу, по-видимому, предшествовало длительное тю­
ремное заключение, потому что в больницу стали посту­
пать люди в наивысшей степени скорбута [цынга]. Неко­
торые из них совсем не могли разогнуть коленных суста­
вов и ползали на четвереньках. < .. .> Трагедия
усугублялась тем, что эти узбеки, таджики и туркмены
ничего не понимали в случившемся. Вопросы: “Где мы?",
“За что мы все это терпим?” — стояли в их черных широ­
ко раскрытых глазах. < ...> Гибли они сотнями, как цветы,
в жестоких условиях северных лагерей».
(Помню,
как
поразили
м еня
при
первом
чтении
эти
столь
естественно
вырвавшиеся
из-под
ее
пер а
с лова
—
«как цветы».
Они
стоят
целого
трактата
об
отношении
лучших
людей
русского
образованного
сословия
к
этн о­
сам
и
нациям,
н асел я вшим
Российскую
империю.
А
как
сегодня
по давл я ющее
—
заметьте!
—
большинство
мо ск­
вичей,
в
том
числе
и
«образованных», именует эти же эт­
н ос ы?..)
Душераздирающую
историю
бессмысленной
гибели
двух
братьев-таджиков
читатель
сам
прочтет
в
книге.
«Много страшного прошло перед моими глазами, но
лица этих братьев — грустный взор Шабука и красивые
изможденные черты Али-Мамеда, увенчанные чалмой из
больничного полотенца, с какой-то особой четкостью
495


врезались в мою память. Может быть, это потому, что я
сказала себе: “Не забудь! ” И не забыла».
...И неужели,
когда
разваливался
по сле
Авг уст а
1991 го­
да
Советский
Союз,
можно
бы ло
предполагать,
что
л юди
Узбекистана,
Туркменистана
и
Таджикистана
заб ыли
о
с удьбе
своих
дедов
и
пр а де дов?..
Татьяна
Александровна
о пи сывает ,
как
смотрела
один
из
первых,
видимо,
спектаклей
«Дней Турбиных» ( 1926) —
«и в лице Алексея Турбина (играл Хмелев) я оплакала
ту Россию, с которой была связана с детства, причем я бы­
ла не одинока в своих чувствах — справа и слева сидели
люди, прижимавшие к глазам мокрые от слез платки».
Она
не
знала,
что
в
ден ь
генеральной
репетиции, 22 сен­
тября
1926 года,
ав тора
пьесы
выз ыва ли
на
допрос
в
ГПУ,
там
ему
задавали
вопросы
о
его
политических
взглядах,
а
также
о
т ом,
почему
он
не
пишет
о
крестьянах
и
о
рабо­
чих .
И
в
своих
собственноручных
показаниях
Булгаков
на­
писал
слова,
которые,
наверно,
еще
раз
заставили
бы
Т.
А.
прижать
к
глазам
мокрый
от
слез
платок:
«Из рабочего быта мне писать трудно, я быт рабочих хо­
тя и представляю себе гораздо лучше, нежели крестьян­
ский, но все-таки знаю его не очень хорошо. <. ..> Я остро
интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, счи­
таю
хотя
и
сла бы м,
но
очень
важным
слоем
в
стра не.
С удь­
бы
ее
мне
близ к и,
переживания
д о ро ги » (выделено нами).
Так
кто
все-таки
эти
люди,
о
которых
пишет
Булгаков,
о
которых
плачут
в
зрительном
за ле
МХАТа,
о
которых
вспоминает
Т.
А.,
которых
по
«ленинской»
конституции
отлучили
от
участия
в
гражданской
жизни
св оей
страны
и
затем
бессмысленно
по гу били?
Любим ы й
Татьяной
Александровной
Булгаков
(мы не
раз
говорили
с
ней
о
не м)
—
о дин
из
немногих
литераторов
сов ет ско го
времени,
кто
пр олил
на
это
св ет.
Чем
более
ус и­
496


ли ваютс я
гоне ния
на
интеллигенцию,
тем
безоговорочней
он
себ я
к
ней
причис л яе т.
Именно
тогда,
когда
это
слово
стало
откровенно
уничижительным,
Булгаков
отождест­
вил
с ебя
с
этим
слоем:
в
1930 году в письме правительству
СССР
как
важную
черту
своих
произведений
(роман «Б е­
лая
гва р ди я», «Дни Турбиных», снятые со сцены,
и
«Бег»,
так
на
нее
и
не
вышедший)
он
назовет
«упорное изображение русской интеллигенции как
лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение
интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной
судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь бе­
лой гвардии, в традициях “Войны и мира”. Такое изобра­
жение вполне естественно для писателя, кровно связан­
ного с интеллигенцией»2.
Он
подчеркнет
св ою
кровную
связь
с
эти м
слоем
им ен­
но
то гда,
когда
эта
связь
становилась
криминальной
и
вле­
кла
за
собой,
как
увидит
читатель
мемуаров
Аксаковой-
Сивер с,
тюрьму
и
сме р ть.
Дворянство
и
интеллигенция
был и
совсем
р азным и
с ло­
ями
в
д ор е волю ционной
России
—
дворянство
бы ло
слоем
более
консервативным,
с
давн их
пор
считая
себя
призван­
ным
служить
монархии;
интеллигенция
склонялась
к
оппо­
зиции
и
к
революции.
Советская
власть,
л ишив
оба
сл оя
политической
жизни,
возможности
пуб л ич ного
выраже­
ния
своих
убеждений
и
подвергая
равным
репрессиям,
со­
едини ла
их
в
один
—
практически
по
признаку
образован­
ности.
Напомним,
что
«эксплуататором», лишающимся
в
новом
государстве,
во зд вигнут ом
на
месте
России,
в сех
пр ав,
считался
в
двадцатые
и
первой
половине
тридцатых
го дов
любой
гражданин,
использовавший
наемный
тру д.
Достаточно
сказать,
что
почти
у
любого
человека
с
универ­
ситетским
образованием
была
кухарка.
Такой
человек
не
тол ько
сам
лишался
пр ав,
но
и
дети
его
(!) не могли в Со­
ветской
России
поступить
в
университет
—
пр еж де,
чем
за-
2 Булгаков М.
Собр.
соч.
в
5 томах .
Т. 5. М., 1990. С. 447.
17 Новые работы
497


раб ота ют
с ебе
это
право
на
заводе
или
где-то
еще
и
получат
профсоюзный
бил ет.
Ст ра ной
же
отныне
и
до
последних
со ве тских
лет
управляли
люд и,
не
запятнавшие
себя
хор о­
шим
образованием.
Гордые
строки
в
биографии
последнего
(перед М .
Горбачевым)
генерального
секретаря
К ПСС
—
«с пяти лет был батраком»
—
это
был а
наилучшая
б и огра­
фия
для
руководителя
о гро мной
страны...
Так
к
концу
двадцатых
годов
во зн икнет
единый
—
ин­
теллигентско-дворянский
—
слой,
попираемый
и
уничто­
жаемый
новой
властью.
И,
верно
поняв
ее
настрой,
ее
по­
корные
по дданны е,
не
п р инадле жащи е
к
этому
слою,
мно­
гие
десятилетия
с
выз ов ом
и
удовлетворением
заявляли
при
любом
удобном
с лу ча е: «Мы университетов не кончали!»
***
13 марта 1981 года я получила по почте письмо от Кон ­
стантина
Сергеевича
Родионова:
«Это письмо пишет брат Николая Сергеевича Родионо­
ва (исследователя Л. Н. Толстого и толстовца. —
М. Ч.),ру­
кописи которого Вы, по-моему, принимали (они поступили
при мне в Отдел рукописей. —
М . Ч .). Недавно в Ленингра­
де я встретился с другом детства Татьяной Александровной
Аксаковой (оба мы рождения 1892 г.) . Встреча была осо­
бенной, но я заметил, что она многое стала забывать и ска­
зала, что она “одинокая бедная женщина"...».
Мы
встречались
и
переписывались;
милейший
Констан­
тин
Сергеевич,
наделенный
сполна
всеми
те ми
кач ест ва ми
людей
«поколения 90 -х », которыми я была покорена,
р ас­
с казы вал
о
своем
вр ем ени,
о
людя х
своего
круга,
о
т ом,
как
и
тем
из
них,
кто
оставался
на
свободе,
НКВД
не
давало
покоя,
стремясь
их
зав ербо в ать
и
заставить
доносить
на
др у зей . «Понимаете,
чем
более
старинным
был
дворянский
род,
тем
легче
был о
шантажировать
пр ои схо ж дением ».
Текшая
в
жилах
кровь
стала
после
Октября
1917- го
о пас­
ной
для
жизни.


2 декабря он писал мне:
«...Татьяну Александровну хорошо устроили в Ижев­
ске... Дали ей лучшую комнату в 18 м2 в доме старого ти­
па. 1/ХП получены разными друзьями письма, что у нее
злокачественная опухоль в желудке и сегодня на 3 дня
к ней поехала Ольга Борисовна. Вы ее друг, поэтому ей
радостно будет получить от Вас письмо. < .. . > Мне, ему не­
знакомому человеку, Миша [Сабсай] написал хорошее
грустное письмо. Когда вернется Ольга Борисовна и при­
везет точные сведения, я Вам сообщу. Моя знакомая, ни­
чего не зная о болезни, была с цветами у Т. A. 14/XI. Она
говорила, что Т. А . ухожена и хорошо выглядит. Она не
верит, что Т. А. больна».
К.
С.
просил
прислать
ему
«для прочтения и возврата Вашу книгу о работе над
воспоминаниями. Может быть, это на меня повлияет.
У меня много писем ко мне и достаточно черновиков мо­
их писем. Написал Вам, хотя отношения наши затихли,
потому что Пришвин сказал: “Пишу — значит люблю”.
И вообще это долг перед Татьяной Александровной».
В
эти
го ды
заворачивались
гайки
в
архивах.
В
Отделе
рукописей
не
только
не
вы давал и
огромные
массивы
до ку­
ментов
XX века,
но
вы ним али
сотни
карточек
из
Сводного
каталога,
сто явшег о
перед
читальным
залом,
лиша я
чита­
телей
даже
информации
о
самом
наличии
материалов.
В
Ленинграде
шел
суд
над
историком
А.
Рогинским
—
и
он
п ол учил
5 ( ! ) лет за подделку подписи своего научного ру­
ководителя
под
«отношением»
для
работы
в
архиве...
На
самом
де ле
этот
был
суд
над
составителем
замечательных
исторических
сборников
«Память», с огромным количест ­
вом
сведений
о
современниках
Татьяны
Александровны,
погубленных
в
тюрьмах,
лагерях
и
ссылках,
—
эти
сведе­
ния
уже
да вно,
после
кр атко й
«оттепели», не могли быть
опубликованы
на
их
родине.
Но
Комитет
госбезопасности
17*
499


(КГБ)
не
хотел
объявлять,
что
он
расправляется
с
ис тори ­
ком
за
Тамиздат.
Каждый
по-своему,
мы
—
наша
ср еда
ар­
хивистов,
фи ло лого в,
историков,
литераторов
—
стреми­
лись,
как
могли,
этому
противостоять.
Но
силы
были
не­
равны.
На
следующий
ден ь
по сле
того,
как
К.
С.
написал
мне,
Татьяна
Александровна
скончалась.
Вскоре
М.
Са бсай
из­
вестил
м еня
об
этом
письмом.
Скромное,
но
столь
значительное
по
ду ховн ому
присут­
ствию
место,
кот орое
занимало
ее
поколение
в
нашей
жи з­
ни
второй
половины
1960- х
—
начала
1970-х ,
в
течение
по­
следующих
лет
быстро
пустело.
Потому,
в
частности,
пер­
вая
половина
1980- х
был а
столь
беспр ос вет но й.
В
1988 году свою книгу «Жи зн ео пи са ни е
Мих аил а
Бу л­
гакова»
я
посвятила
«Памяти родившихся в девяностые
годы
XIX столетия» .


О РОЛИ ЛИЧНОСТЕИ В ИСТОРИИ РОССИИ XX ВЕКА
А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.
А. Ахматова
Время?
Время дано.
Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты...
Н. Коржавин
1
История
России
XX века при должном рассмотрении
вынуждает
изменить
давно
у ст ано ви вшийся
под
воздейст­
вием
марксистских
(и
—
«марксистско -л енин ских ») по­
строений
и
никогда
толком
не
пересматривавшийся
взгляд
на
так
называемую
роль
личности
в
истории.
Полагают
ли
доныне
евр о пейц ы,
что,
не
родись
Н ап оле­
он,
история
Европы
в
основном
пошла
бы
по
тому
же
сам о­
му
пут и?
В
российском
XX веке ситуация представляется
нам
ме нее
туманной,
более
оче ви дной .
Да,
революция
на­
зревала
в
России
в
течение
XIX века;
да,
в
начале
ХХ-го
мировая
война
с
силой
толкнула
страну
в
эту
сторону.
Но
если
бы
не
несчастные
личные
свойства
последнего
монар­
ха
России,
то,
возможно,
вместо
ко нца
монархии,
про из ве­
денного
в
течение
нескольких
часов,
мы
уви дел и
бы
совсем
другой
ход
событий
и
постепенный
п ере ход
к
монархии
из­
вестного
в
Европе
XX века образца.
И
с
гораздо
большей
уверенностью
можно
утверждать:
если
бы
не
выходящая
за
мыслимые
рамки
целеустремленность
и
непредставимое
о тсу тствие
каких-либо
мора льн ых
барьеров
в
стремлении
к
поставленной
цел и
у
того,
кто
возглавил
Октябрьский
пе­
реворот,
—
в ряд
ли
эт от
переворот
произошел
бы
и
повл ек
501


все
с вои
последствия.
Про
личность
Сталина,
давшего
этим
последствиям
не с лыха нные
количественные
выраже­
ния,
да вно
известно
и
ясно.
Но
речь
не
об
эт их
людях,
повлекших
сво ей
волей
Рос­
сию
по
ее
пути,
—
о
тех,
к ого
н азы вают
историческими
личностями
(их роль описана,
с
одной
стороны,
подробно,
с
другой
—
в
том
рак урс е,
который
мы
предлагаем,
—
не в­
нят но ).
Речь
—
о
множестве
людей
и
об
их
н овой
рол и
в
ро сс ийско м
XX веке.
Ес ли
до
большевиков
история
России
описывалась
как
история
царствований,
а
по сле
их
прихода
к
власти
—
как
история
на род ных
движений,
то
история
XX века не может
бы ть
изложена,
на
наш
в з гляд,
вне
описания
этой
новой
ро­
ли
личностей
—
тех,
кто
были
известны
узкому
кругу
л иц,
в
определенном
регионе,
в
ш ирок ой
или
узк ой
профессио­
нальной
сфере
или
даже,
сыграв
с вою
роль,
остались
без ­
вестными.
Парадоксальная,
до
сих
пор
не
зафиксированная
отчетливо
че рта
эпохи
заключалась
в
т ом,
что
и
формирова­
ние
новых
личностей
—
л юдей,
над ел енных
яркими
сво йст ­
ва ми
и
оказывающих
вл ия ние
на
окружающих
(тех самых,
про
ко торых
го воря т: «Это
—
ли чн о ст ь !»), и выявление,
ак­
тивизация,
реализация
лучших
их
чер т
прои сходи ли
в
ти с­
ках
того
самого
госуд арств е нного
устройства,
которое
име­
ло
одно й
из
целей
обезличить
граждан,
населяющих
страну.
Во
многом
уд ал ось
низвести
бол ьш ие
массы
лю дей
до
низ ­
менного
уровня
—
пре жде
всего
постоянными
ин ъек ция ми
ненависти,
сна чал а
«классовой»
—
др уг
к
другу,
к
своим
же
согражданам,
а
за тем
и
ксенофобской,
лжепатриотической
и
проч.
Но
в
то
же
самое
время
Россия
XX века дала огромное
количество
поразительно
прекрасных
людей.
Напомним,
что
множество
высокообразованных
людей,
составлявших
гордость
отечественной
науки,
или
покинули
страну
в
пе рвые
же
го ды
после
Октября
(другие были вы­
сланы
в
1922 году), или тогда же преждевременно сконча ­
лись ,
дале ко
не
только
от
голода,
разрушения
нормальных
у сло вий
труда,
но
от
нравственных
ст р адан ий,
—
таки е
ака­
демики,
как
замечательный
архивист
и
историк
В.
С.
Ик он­
нико в,
В.
А.
Жуковский,
Б.
А.
Тураев
или
А.
А.
Ш ахма­
502


тов 1.
Не
только
научный,
но
о гр омный
нр авств енн ый
урон,
понесенный
обществом,
становился
постепенно
очевидным.
Разгром
Академии
наук
в
1929—1931 годах и несколько
последующих
процессов
(в частности, «дело славистов»
1934 года)
еще
сократили
количество
гуманитариев
на
во­
ле 2.
Вооб ще
в
н ево ле,
вне
своего
дела
ок азал ась
огромная
часть
людей,
составляющих
цв ет
нац ии.
Но
специфичность
ситуации
после
Октябрьского
пере­
ворота
и
пров оз гла ше ния
в
1918году«ленинской»
консти­
туции
была
и
в
то м,
что
они
был и
лишены
гражданских
1 Впервые проблема массовой гибели крупных ученых еще до начала
те рро ра
была
поставлена
в
работе
Ф.
Ф.
Перченка
(под псевдонимом
И.
Вознесенский) «Именаисудьбы:
Над
юбилейным
списком
АН»
(Память:
Ис то рич еский
сб о рник.
Вы п.
1.
М., 1976 —
Нью-Йорк,
1978. С . 353—410; там же
—
цитаты
из
некрологов,
подтверждаю­
щих
духовные
причины
безвременной
сме рти), в дальнейшем про ­
долженной
до
после дних
месяцев
жизни
автора
(см.: Перченок Ф.
Ф.
К
ис тор ии
А к адемии
наук:
сн ова
и мена
и
судьбы...
Список
репресси­
рован н ых
членов
А к адемии
наук
// In memoriam: Исторический
сборник
памяти
Ф.
Ф.
Перченка.
М., СПб., 1995. С. 141—210. Ср.
там
же
характеристику
Ф.
Ф.
Перченка,
прямо
относящуюся
к
на­
шей
тем е,
в
воспоминаниях
А.
Г орш тейн
«Совершенно другой. .. »:
«Пока есть такие люди,
как
Феликс,
в
э той
стране
можно
жить
и
на
что-то
надеяться.
Последующее
мое
зна ком ство
с
р азн ыми
странами
утвердило
меня
и
еще
в
одной
м ысли:
таких
людей,
как
Ф ели кс,
мо­
жет
про изв о дить
только
Россия
и
жит ь
они
могут
только
в
Ро ссии»,
с. 4 29).
2 Акад.
В.
В.
Виноградов,
арестованный
тогда
же,
писал
в
КГБ
в
1964 г .,
что
«процесс славистов -фи лолог ов
в
1934 г.
сильн о
ослаби л
базу
на­
ше го
славяноведения.
Почти
половина
круп не йших
ру сских
слав и­
ст ов
была
так
или
иначе
о тстр ане на
от
наук и
или
уничтожена.
Пр е­
кратили
свою
научно-исследовательскую
деятельность
академики
В.
Н.
Перетц
и
М.
Н.
Сперанский.
Уже
не
вернулись
к
науке
уме р­
шие
в
к онц лагер ях
и
ссылке
чл.-корр.
Акад ,
наук
H.
Н.
Дурново
и
Г.
А.
Ильинский.
Вск оре
п осле
освобождения
у мер
от
р ака
чл.-
корр.
А.
М.
Селищев.
По ве сился
на
другой
де нь
п осле
выпуска
из
тюрьмы
проф.
Н.
А.
Туницкий» (цит.
по:
Чуда ко в
А.
П.
В.
В.
В ино­
градов:
арест,
т юрьма ,
с сылк а,
наука
// Седьмые Тыняновские чте­
ния:
Материалы
для
обсуждения.
Р ига —М., 1995—1996.
С.
489).
«Результаты разгрома культурного наследия в 1928 —1933 г г.
стр аш­
ны . <...> Были брошены за решетку замечательные знатоки старины
и
и скусст ва
в
столицах,
скромн ые,
но
полезные
муз ейн ые
р або тники
и
краеведы
в
про ви нци ях » (Формозов А.
А.
Ру сские
археологи
в
пе­
риод
тот али тар и зма:
Историографические
очерки.
М., 2004. С. 285).
503


пр ав
выключены
из
активной
деятельности.
Их
не
брали
—
или
брали
с
большими
ограничениями
—
на
службу
туда,
где
они
мог ли
принести
наиб ол ьш ую
пользу.
Когда
же
«ста­
линской»
конституцией
1936 года эти права им были воз ­
вращены
—
в
подавляющем
большинстве
сво ем
эти
лю ди
попали
в
жер но ва
Большого
Террора
и
потеряли,
соответ­
ст ве нно,
к акие
бы
то
ни
было
права.
Действительно
ли
все
они
оказались
вычеркнутыми
из
жи зни
устраиваемого
на
новых
основаниях
общества?
Наша
мысль,
которая
может
показаться
по
меньшей
ме­
ре
странной,
заключается
в
том ,
что
даж е
изоляция
людей
э того
обширного
с лоя
от
общества
(«...Все они были
иизо­
лир ованы
”, как деликатно называлось осуждение на заклю ­
чение
в
лагерях», —
пишет
Л.
Разгон,
пробывший
в
эт их
ла­
герях
сем надцат ь
ле т3), в тюрьме или в советском концла­
гере,
не
лишила
их
особой
рол и
в
исторической
жизни
России.
Эта
рол ь
прояснилась
позже
—
как
и
бы вает
с
ис­
торическими
явлениями.
Такие
люди
(в этом
—
смы сл
на­
шей
гипотезы,
к отор ая
мог ла
бы,
вероятно,
уместиться
в
рамках
учения
Вернадского
о
ноосфере)
сво им
умо м
и
душой
воздействовали
на
ход
жестоких
преобразований,
частично
преодолевая
непреодолимое,
казалось,
давление.
В
ссылке
или
в
закл юч ен ии,
лишенные
люб ой
в озм ож­
ности
како го
бы
то
ни
было
социального
действия
(слово
«лишенцы»
вообще
оказалось
очень
емким
и
перспектив­
н ы м ), обреченные на максимальную пассивность,
они
в оз­
действовали
на
других
людей
(иногда
—
впло ть
до
час а
ра с­
стрела)
самим
своим
душевным
и
духовным
обликом
и
ме­
шали
тоталитарному
государству
духовно
погло тит ь
все
подвластные
ему
личности.
В
лагере
и
в
камере
многие
из
те х,
кто
ранее
не
имели
ника кой
возможности
для
изложения
своих
взглядов,
—
во­
кр уг
были
те,
кто
мог
их
посадить,
—
теперь
получили
(бла­
го
они
уже
сидели!
Угрозой
же
нового
срока
по
доносу
зача­
стую
пренебрегали
—
особенно
те,
кто
уже
имели
«четвер­
так»
—
25 лет)
редкостную
для
советской
реальности
3 Разгон Л.
Плен
в
своем
отечестве.
М., 1994. С. 138.
504


возможность
в лиян ия
на
непросвещенные
и
уже
забитые
советчиной
ум ы,
оказавшиеся
в
тюрьмах
и
лагерях
наравне
с
просвещенными.
Слои
пер еме шалис ь
—
и
как
родо вое ,
так
и
благоприобретенное
благородство
личности
и
поведения
оказалось
перед
глаз ам и
те х,
кто
и
знать-то
о
таких
свойст­
вах
был
не
до л жен,
воспитываясь
совсем
по
другим
ле кал ам.
Личность,
лишенная
всех
прав
и
возможностей
самореа­
лизации,
высвобождала,
направляла
вовне
сво и
душевные
свойства
с
той
интенсив но сть ю,
которой
совсем
не
всегда
ос­
тается
место
во
время
регулярной
проф ес си она льн ой
де я­
тельности.
В
тюрьме,
лагере,
в
какой-то
мер е
и
в
с сылке
лю­
ди
жи ли
вне
своей
деятельности4
—
и
тем
самым
вне
ежеднев­
ной
подчиненности
советскому
образу
дей ств ий.
Оказавшись
4 В тех случаях,
ко гда
ссы льн ым
разрешали
преподавать,
эффект
неред­
ко
ок а зыва лся
весь ма
внушительным.
Б удущ ий
писатель
Ю.
О.
Дом б­
ровский
был
первый
раз
(из четырех)
ар естов ан
в
1933 году и сослан
в
Алма-Ату,
где
ста л
учителем
литературы
в
школе.
В
воспоминаниях
его
коллег
рассказывается,«чтоэто былоза чудо
—
уроки
Домбров­
ского.
Ту да
сте кал ись
все
учителя
и
все
ученики.
Ребята
толпами
ходи­
ли
за
ним
по
улицам
Алм а-Ат ы,
готовы
были
носить
его
на
руках.
В
Каза хст а не
Домбровский
стал
великим
просветителем...»(БерзерА.
Хранитель
огня
// Домбровский Ю .
Хранитель
д рев но сти.
Факультет
ненужных
вещ ей:
Роман
в
двух
книгах.
М., 1990. С. 604).
Таким
же
примерно
было,
видимо,
пре пода вание
ссыльной
дворянки
Т.
А.
Аксако во й-Си вер с
в
школе
р або чей
молодеж и
в
В ятс ких
Поля­
нах
(см.
в
на ст.
изд .
статью
«Поколение 1890 - х
годов
в
Советской
Ро ссии»). Огромная просветительская работа ссыльных образован­
ных
лю дей
в
далеких
углах
Ро ссии
в
конце
1920-х
—
начале
1950- х
годов,
сказавшаяся,
в
частности,
на
ка честв е
средн его
образова­
ния,
—
тема,
ждущая
пристального
исследования.
Это
относится
и
к
образовательной
деятельности
сов ет ских
зэков
в
лагерях.
Ю.
И.
Чирков,
арестов ан н ый
в
15 лет и отправленный в 1935
го ду
в
Соловки,
сразу
сост ав ил
план
своего
самообразования
и
о брат ился
за
по мо щью
к
профессорам,
благо
в
Соловках
бы ли
пр едстав лены
все
решительно
област и
знания
—
лучшего
применения
специал и­
с там
не
нашли.
И
хо тя
слушать
эти
лекции
мальчику
пришлось
не­
долго
(в 1937
году
большинство
профессоров
бы ло
расстреляно),
заряда
хватило
и
на
19 лет лагерей и ссылки,
и
на
последующую
дея­
т ельн ость
—
он
ст ал
известным
ученым,
доктором
гео г рафич еских
наук,
заведовал
каф ед рой
в
Тимирязевской
ак адеми и
и
т.
д. (см.
во с­
поминания
Ю.
И.
Чиркова
«А было все так...», М., 1991, а также:
Возвращение
имени:
Ал екс ей
Феодосьевич
Вангенгейм.
М ., 2005.
С . 67-69).
505


вне
нео бх о димо сти
л ицем ер ить
и
да же
лицедействовать
(эти
типы
поведения,
вызванные
к
жизни
первыми
же
советскими
годами,
тонко
разделены
у
Ф.
С т е пу на 5), многие обнаружи ­
в али
с вой
п од линный
облик,
оказывавшийся
для
товарищей
по
несчас ть ю
привлекательным.
Выступали
вперед
и менно
каче ств а
личности,
отделенные
от
по литич еских
взг ляд ов,
от
идеологии.
Идеология
была,
и
и ногда
очень
разработанная,
—
разная
у
разных
арестантов.
Но
она
перестала
разъединять
и
вызывать
взаимную
ненависть
—
в
противовес
тому,
че го
успешно
до бив ал ись
большевики
вне
тюр ь мы.
Так
беседовали
в
тю рьме
Лев
Разгон
и
М.
С.
Рощаковский:
«Он был убежденный монархист, националист и анти­
семит. Я был коммунистом, интернационалистом и евре­
ем. Мы спорили почти все время. И выяснилось, что мож­
но спорить с полностью инаковерующим не раздражаясь,
не впадая в ожесточение, с уважением друг к другу... Для
меня это было подлинным открытием...»6.
Освободившись
от
со вет ско го
пр есса
в
общении
др уг
с
др уго м,
л юди
могли
общаться
не
функционально,
но
—
сущностно
(как говорили зэки: «Да лагерь
—
это
единст­
ве нное
свободное
мес то! ..»).
Коне чно,
все
это
относится
отнюдь
не
к
большинству.
Но
и
меньшинство
имело
—
по
пр ич ине
огромности
страны
и
ее
населения
—
довольно
внушительное
количественное
вы р аж ение.
Достоинства
личности
обнаруживали
как
далекие
от
революционной
идеологии
и
пр акт ики
выходцы
из
дворянской
и
иной
с ре­
ды,
так
и
профессиональные
революционеры7.
5 См.
в
нас т.
изд .
ст атью
«Советский лексикон в романе Булгакова»
(наслово «т овар и щ» ).
6 Разгон Л.
Ука з.
соч .
С. 145.
7 Один из огромного множества примеров:
меньшевик
В.
О.
Цедерба-
ум
(партийное имя Левицкий)
после
одного
из
пе рвых
ар естов
со­
ветского
в ремен и
про из вел
тако е
впе ча тление
на
сокамерников-во­
ров,
что
один
из
них,
освободившись,
по
собственной
инициативе
привез
его
семье
по дарк и
и
на
коленях
ум олял
пр инять
их
—
к упле н­
ные
«на честные деньги в благодарность за его человеческое отношение
506


Те,
кому
уда лос ь
в ыжить
и
выйти,
—
вышли
на
свободу,
обогащенные
этим
именно
опытом.
М ногие
именно
там
освободились
от
советских
ш ор,
от
груза
«марксизма -лен и­
низма»
и
обрели
внутреннюю
свободу
—
в
то
время
как
ос та вав шиеся
на
свободе
продолжали
все
эти
г оды
изучать
эт от
самый
«изм», попадая в той или иной мере под его об­
лучение,
и
боя ли сь
свободных
разговоров
да же
дома.
Как
будто
власть
поставила
перед
собой
странную
задачу
—
од­
них
убить,
а
других,
поставив
в
нечеловеческие
условия,
освободить,
если
им
удастся
выжить,
от
собственной
пр о­
пага нды
и
необходимости
ежедневного
лице ме р ия.
Ро ль
таких
личностей
в
советской
реальности
второй
половины
1950- х
и
1960- х
годов
оказалась
очень
и
очен ь
значитель­
но й.
2
Но
был
в
исторической
реа льн ост и
России
XX века
и
другой
обширный
слой
—
те,
к ого
плуг
революции
вывер­
нул
на
поверхность
исторической
жизни.
Выпадение
из
де­
ятельной
культурной
и
экономической
жиз ни
людей,
при­
готовленных
к
ней
образованием,
воспитанием,
самими
условиями
прежней
жизни,
вз ва лило
огромную
ношу
на
тех,
кто
заступил
покинутую
вахту.
Огромный
объем
ра­
бот ы
—
в
просвещении,
культуре,
пром ышле ннос т и
—
ста­
ли
выполнять
именно
они.
В
дальнейшем
их
но ша
не
уменьшалась,
а
только
увели­
чивалась
—
с
каждым
новым
арестом,
вы дерг ивав ш им
из
жизнедеятельности
нов ых
и
новых
профессионалов.
Непо­
сильные
нагрузки,
ложившиеся
на
те х,
кто
оставался
на
свободе,
стали
нормой
жизни.
Конечно,
это
был
не
лесопо-
к
сок аме рн ик ам»; другой же сокамерник ( у ж е
по
по сле дней
пос адке
1937 года) «говорил о нем как о подлинном герое,
е дин стве нном
сре ­
ди
ма ссы
раздавленных
и
морально
растоптанных
людей,
кто
несмо­
тря
на
все
му ки
и
физ ич еские
стра д ания ,
кот ор ые
ему
приходилось
пере носит ь,
сохранял
свое
человеческое
достоинство,
поддерживал
товарищей
по
несчастью,
по
большей
части
очень
далек и х
от
н его
и
чуж дых
по
духу» (Гутнова Е.
В.
Переж ит ое.
М. , 2001. С. 15—16).
507


вал,
где
умирали
те,
к ого
они
заменили.
Однако
для
евро­
пейских
коллег,
если
бы
они
могли
представить
себе
рабо­
чий
ден ь
эт их
люде й
и
их
свободное
время
в
тесных
стенах
советских
коммуналок,
наверно,
это
бы ло
бы
чем-то
вроде
каторги.
Да,
порою
кажется,
что
коммунальная
квартира
1920—1940- х
годов
был а
выд ума на
советской
вла ст ью
не
ина че
как
со
специальной
цель ю
р ас пл ющив ания
личности
и
частичного
хо тя
бы
истребления
рода
человеческого.
(Тщательное описание существования семьи из трех поко­
лений
в
ра зных
коммуналках,
но
всегда
в
одной
комнате
в
мемуарах,
о
которых
дал ьше
пойдет
речь,
—
экзотика
и
познавательное
чтение
отнюдь
не
только
для
славистов-
иностранцев,
но
и
для
современного
российского
читателя
не
старше
примерно
лет
35-т и .)
Люди
же,
несущие
эти
на­
грузки,
все
более
и
более
сознавали
их
как
долг,
как
высо­
кую
миссию,
как
нигд е
не
зап ис анн ое,
не
объявляемое
вслух
об язател ь ств о
—
перед
собой
и
перед
культурой.
Ма­
ло
то го
—
они
все
больше
понимали,
что
делают
нечто,
что
не
нужно
государству
и
чему
оно
поэтому
чинит
препятст­
вия
—
с
разной
степенью
жесткости
и
жестокости
в
разные
периоды.
И
продолжали
дел ать .
Все
это
еще
оче нь
недо ст а­
точно
понято
и
о п исан о 8. Можно назвать это подвижниче­
ст вом,
но
можно
оставить
и
без
всякого
именования.
Эти
лю ди
не
иск али
себе
определений.
8 Редкий образец —
работа
А.
А.
Формозова,
объясняющего
во
вступ­
лен ии
к
св оей
кни ге : «Мне хочется понять,
как
в
го ды
тоталитариз­
ма
ж или,
работ ал и
и
сум ели
немало
сделать
наши
учен ы е», имея в ви­
ду
г лавн ым
образом
конец
1920-х —
1930-е го ды ,
поскольку
«сущест­
в ует
уже
некая
традиция
в
характеристике
названного
пери ода
—
к аз енно -па неги рич ес кая » (Формозов А.
А.
Ука з.
соч .
С. 10). Да,
п ри­
ходится
признать:
про рыв ы
конца
1980-х —
первой
по ло вины
1990- х
довольн о
успеш н о
погашены
в
пос леду ющ ие
годы.
Недаром
книгу
Формозова
не
уд алось
напечатать
в
академическом
издательстве
—
академическое
начальство
уве ря ло
его ,
что
«периода тоталитариз­
ма»
в
исто ри и
отечества
не
существовало;
о
ней
и
близкой
к
ней
по
целям
книге
историка
Р.
Ш.
Ганелина
(Советские историки:
о
чем
они
гов ор или
меж ду
соб ой.
Страницы
воспоминаний
о
1940-х
—
1970-х
годах.
Изд. 2-е,
испр.
и
доп.
СП б., 2006) —
в
наше й
статье
«Разговорчики в строю» (The New Times. 2007. Na 15).
508


Поразительное
свойство
советской
жизни
заключалось
в
том ,
что
когда
с
годами
появилось
нем ало е
количество
не
первосортных,
но
все
же
специалистов,
ноша
не
уме нь ши­
лась.
Во-первых,
мы
были
страной,
сознательно
лишившей
себя
технических
приспособлений,
п ри зван ных
облегчить
деятельность
гуманитариев,
—
так,
копировальные
машины
находились
только
в
спецотделах,
под
охраной
КГБ .
Во-
вторых,
у
всех,
кто
хотел
сд ела ть
что-то
стоящее, 90% вре­
мени
ухо дил о
на
преодоление
преград.
Зат о
тем,
кто
не
хо­
тел
улучшать
духовную
среду
своего
о б итания,
жилось
ле г­
ко.
В
те
дал еки е
го ды
я
сочинила
домодельную
максиму:
«Население нашей страны делится на две неравные части:
одни
делают
все,
другие
—
ничего,
и
именно
из-за
это го
пе р­
вые
вынуждены
д елать
вс е».
Со бст в енно
го воря ,
са мо
появ­
ление
гуманитариев
с
очень
широким
на учны м
и
культур­
ным
диапазоном,
удивлявшее
западных
колл ег,
ори ен ти ро­
ва нных
по
большей
ча сти
на
то,
чтобы
знать
все
о
не мног ом,
т оже
связ ано
с
этой
особенностью
отечественной
жизни.
Од на
из
пр и над ле жащих
как
раз
к
те м,
которые
делали
все,
ост ав ила
нам
свои
мемуары.
Она
поставила
в
них
точ­
ку
и
на
другой
ден ь
заболела.
Через
полгода
ее
не
стало.
Воспоминания
Сарры
Владимировны
Житомирской,
руководившей
От д елом
рукописей
Библиотеки
им.
Ленина
(сейчас
—
Р ГБ)
с
1952 по 1976 годы, «Просто жизнь»
(М .:
РОССПЭН, 2006)—
одновременно
и
история
лично­
сти,
и
история
целого
социального
слоя,
а
вернее
—
не­
скольких
слоев.
К
одному
из
них
она
принадлежала
по
рождению;
его
контуры
живо
ею
очерчены.
Но
революционная
эпоха
резко
преобразовала
его,
столкнув
с
другими.
Г енез ис
эт ого
но вого
слоя
ник ог да
не
п ыт ались
отчетливо
выделить,
рав но
как
и
обозначить
его
границы
—
потому,
ср еди
прочего,
что
ког да
сн я лись
ра з­
нообразные
иде олог ичес ки е
ограничения
для
такой
рабо­
ты,
был
потерян
к
ней
интерес:
пош ла
резкая
смена
тем
и
подходов.
Между
тем
без
учета
генезиса
разных
слоев
общества
и
их
сложных
переплетений
в
становящейся
и
далее
разви-
509


ва вше ися
в
течение
д есятил етии
советской
реальности
нам
не
по нять
ушедшую
эпоху
достаточно
полно.
(Сегодня,
к
сожалению,
и
вла ст ь,
и
не ма лая
часть
населения
под
во п­
рос
ставят
саму
нео бх од имо сть
такого
понимания.)
За
последние
15—20 лет напечатаны уже сотни мемуар­
ных
книг.
Но
все
еще
м ало
свидетельств,
п одоб ных
э то­
му
—
написанному
человеком
умным,
хорошо
образован­
ным,
рационально
мыслившим
—
и
при
этом
стремившим­
ся
как
мо жно
более
добросовестно
восстановить
свое
мироощущение
на
разных
этапах
жизни,
не
приписывая
себе
задним
числом
раннюю
прозорливость
и
в
то
же
вр е­
мя
не
закрываясь
от
пережитого
лицемерным
«Мы же ни­
че го
не
знали!».
Перед
на ми
—
редкая
и
ценная
попытка
проследить
этапы
самоидентификации
чел о века
с
высоким
критическим
самосознанием.
С.
В.
была
во
многом
евр о пейс ким
человеком
—
хотя
в
Европу
в пе рвые
попала
в
зрелом
возрасте.
Не
просто
ши­
роко
образованным,
но
с
редкими
способностями
—
чита­
ла
рукописи
на
нескольких
ев р оп ейских
язы ка х.
Н ико гда
не
проявляла
гордости
этим
обстоятельством.
Была
в
этом
какая-то
светскость,
нек ий
аристократизм.
Ей,
очевидно,
совершенно
хватало
созн ан ия
своих
замечательных
уме­
ний.
Во ля
к
достижению
б оль ших
и
не
корыстных
ц елей
—
не
частая
добродетель
в
российской
реальности.
Ког да
с
эт им
качеством
соединяются
тал антл ив о сть
натуры,
яркие
спо­
собности,
почти
сверхъестественная
работоспособность
и
полное
отс ут ств ие
чувства
жалости
к
себе,
замененного
самоотверженностью,
—
результаты
ожидаемы.
(Необхо­
димое
пояснение:
к
ее
чести,
от
другйх
С.
В.
не
требовала
того
же
—
понимала,
видно,
что
такой
набор
сво йст в
не
ка­
ждому
дает ся .)
Думаю,
не ре дко
С.
В.
испы ты вал а
—
с
ко нца
1940- х
и,
пожалуй,
до
сер един ы
1980- х
—
горечь
от
того,
что
лю­
ди,
стоявшие
и
в
знании
русской
кул ьтуры ,
и
уж
тем
бо­
лее
—
в
значительности
ли чн ого
вклада
в
нее
—
на
неизме­
римо
более
низкой
ступени,
смели
искоса
пог ляд ыва ть
в
ее
сторону
и
презрительно
судачить
среди
«своих»
о
ее
эт ни-
510


ческой
отделенности
(с их кухонно -ан тис ем итско й
точки
зрения)
от
этой
культуры.
По
моим
впечатлениям,
са ма
она
временами
вообще
забывала
об
этом
обстоятельстве,
органически
ощущая
себя
час тью
России
и
ее
культуры,
—
как
очень
мн огие ,
как,
скажем,
В.
А.
Каверин
(ставший ее
с во йс тв енн и к ом), с которым мне приходилось об этом го­
во рит ь.
Пе ред
нами
история
активной
натуры.
Уча сть
ак тивн ых
была
незавидна
—
для
них
проблема
духовного,
да
и
физи­
чес кого
самосохранения
стояла
в
советское
время
гора здо
острее,
чем
для
натур
пассивных:
они
не
могли
пер еси д еть
дурное
время.
И
еще
одно.
Она
не
хотела
быть
падчерицей
ве ка
в
сво­
ей
стране.
И
понятно,
что
этот
тип
самосознания
обострял
внутреннюю
ж изнь
и
поведение.
И
вся
история
этой
личности
—
отношения
«деятеля
культуры»
и
государства.
Вот
директор
библиотеки,
при
котором
можно
что-то
де ла ть.
Вот
директор,
при
котором
делать
чт о-ли бо
становится
крайне
трудно
—
и
опасно
для
самого
дел а.
Но
ст ре м ление
делать
то,
что
она
считает
не­
обходимым
и
что
расходится
с
мнением
те х,
кто
персони­
фицирует
государство,
ник ог да
не
по две рг ается
сомне­
н ию.
...Когда
она
пишет,
что
к
моменту
поступления
в
Отдел
рукописей
«никогда в жизни не держала в руках подлинно­
го
документа,
а
тем
более
ру к опис ной
книги,
и
понятия
не
имела
о
том ,
как
их
описывают», —
тем,
кто
узнал
ее
двад­
ца ть
с
лишним
лет
спустя,
в
выс шей
ст епени
странно
чи­
тать
эти
строки.
Казалось,
знание
архивного
д ела
было
ей
да но
из на ча льно.
У мение
учиться,
впитывать
новые
зн а­
ния,
как
и
умение
развивать,
доводить
до
осуществления
захватившую
идею
были
важ ней шим и
ее
чертами.
Причем
идеи
д аже
чаще
были
высказаны
кем-то
другим
—
это
со­
вершенно
неважно,
потому
что
в
России
нико гда
не
бы ло
недостатка
идей,
но
всегда
наблюдался
дефицит
их
вопло­
щения
и
воплотителей.
Но
вернемся
к
соображениям,
высказанным
ранее,
и
продолжим
их.
511


3
В
первы е
советские
го ды
было,
как
известно,
немало
тех,
для
кого
Великая
Утопия,
провозглашенная
це лью
нового
со­
циального
устройства,
оказа лас ь
за жига тель но й,
послужила
си ль нейши м
импу льсо м
и
стимулом.
В
первую
очередь
—
для
людей
иск усст ва.
Был
в
этом
несо мненный
пафос
именно
для
тонкого,
даже
тончайшего
и
тем
особенно
драгоценного
с лоя
росс и йс кой
интеллигенции
—
тех ,
для
кого
политика
не
име­
ла
цены
вне
иск у сст ва.
Это
и
б ыли
те,
ко го
можно
наз ыв ать
истинно
художественной
интеллигенцией
(позже власть ста ­
ла
именовать
их
преемников
творческой
ин тел ли генц ией 9),
еще
не
в ыт еснен ной
в
эти
го ды
полностью
по л итич ес кими
функционерами
—
неколебимыми
поклонниками
передвиж­
ников
и
отжатого
до
грубого
народопоклонства
Некрасова.
Р адуга
нового
иску сст ва
повисла
над
стр а ной
—
ли шь
на
мг но ве ние,
как
подобает
радуге.
В
следующее
историческое
мгновение
она
погасла.
Не
период,
а
эфемерный
миг
призрач­
ной
эстетичности
революции
растворился
в
потоках
крови.
Вскоре
исчезло
и
творившее
под
а ркой
этой
радуги
пок ол е­
ние10. Но они дали особую краску времени.
Она
далеко
не
сра­
зу
выцвела
—
ок раси ла
в
какой-то
ст еп ени
еще
и
начало
1930-
х
и
даже
тронула
вторую
их
половину.
По лу осо знанно е
воспо-
9 Комментарием к этому типичному советизму,
почему-то
остающе­
му ся
в
ходу,
служит
хотя
бы
следующий
те кст : «Следует отметить,
что
наиболее
активно
муссируются
[в печатном тексте ошибочно —
“массируются”] слухи вокруг дела Бродского в кругах творческих
интеллигентов
еврейской
на циона ль но сти» (Записка КГБ <. . .>
в
ЦК
КПСС
о
п роц ессе
над
И.
Бр одс ким
—
20 мая 1964
г. // Исто­
рия
советской
политической
цензуры:
Документы
и
комментарии.
М., 1997. С. 143).
10 «Я думаю,
что
некоторым
из
нас
—
ро ди вши мся
всем
в
од но
деся т и­
летие
от
1890 до 900-х годов
—
суд ьба
ра но
состариться,
все
съесть
р ано
в
жизни.
Лодки,
рифы,
все
от
океана...» — писала Зинаида Райх
Лил е
Бри к
21 августа 1931
г.
(Катанян В .
В.
Ли ля
Брик
и
другие
мужчины.
М., 1998. С. 151). Здесь выражено как раз то,
что
и
про­
изошло
че рез
ше ст ь- семь
л ет:
пистолет
Маяковского
ок азалс я
ста р­
т о вым. «Рано состариться»
—
то
ест ь
ран о
по гиб нуть .
Именно
об
этой
судьбе
г ов орит
3.
Райх
—
но
только
не
полностью
сознавая
смысл
своих
сл ов,
мед иу мич ески.
512


минание
об
этом
—
о
том,
как
«Утро красит нежным светом
С тены
д рев него
Кремля», —
и
порождает,
заметим,
в
общест­
ве
сегодняшнее
умонастроение,
в
котором
ощутима
носталь­
гия
по
советскому
и
неж елание
«мазать все черной краской» .
Интенсивность
самоотдачи
вход ил а
в
со став
этой
крас­
ки
важным
компонентом.
«Люди, заполнившие просторные улицы спокойного
провинциального города, изменившие весь его облик <...>,
незнакомые друг другу, эти люди вошли сюда совсем по-
особенному: <...> как посланные или позванные судьбой
ради какого-то дела. Они вошли и жили здесь жизнью боль­
шо го
напряженья,
повышенной
т раты
энергии.
И воздух
в то время, казалось, стал ярче, <... > и время неслось быст­
рее... <. ..> Когда они ушли, что-то окончилось, минуло;
кончился какой-то период, изменился пласт времени»11.
Что-то
бл изко е
к
этому
бы ло
и
в
столицах.
«В первые годы революции театральная культура Пе­
трограда была на высшем взлете. < ... > У <... > Блока, До-
бужинского, Бенуа, Щуко, Монахова — у каждого было
Она
точн о
нам ечает
границы
поколения,
которые
для
м еня
(не знав ­
ше й,
конечно,
о
ее
п ись ме)
неожиданно
обо з начил ись
в
1981 году на
выставке
«Москва —П ар иж : 1900—1930».
Так
как
под
каждым
из
портретов
те х,
кто
соз дав ал
искус ств о
эти х
т рид цати
ле т,
стояли
да­
ты
жизни
и
с мер ти,
по с тепе нно
с
непререкаемой
ясностью
обо зн а­
чились
два
факта:
I ) искусство первых пятнадцати пореволюционных лет делали не люди
рождения
1870-х
или
1880-х
годов,
а
главным
образом
—
именно
1890-х (т.
е.
то го
самого
«десятилетия», о котором и пишет 3. Райх);
2) большинство из них,
внеся
свой
огромный
вклад,
пог и бли
в
моло дом
возрасте
н асиль ст вен ной
с мерть ю
во
второй
половине
1930-х,
вы­
рванные
из
процесса
уже
в
середине
1930-х .
Зина ид а
Райх
почувствовала
в
смерт и
Мая ков ск ого
будущую
судьбу
поколения
—
но,
возможно,
ее
внутренний
взор
не
в
силах
был
взгля­
нуть
в
ли цо
будущ ей
своей
уж асн ой
смерти.
Возможно,
равноописы-
ва ющи ми
судьбу
поколения
будут
как
слова
«все съесть рано в жиз ­
ни», так и совсем иные — «Вкушая,
вкусих
мало
ме ду
и
се
аз
умир аю».
II Вериго М .
Из
мем уар ной
книги
// Новый мир. 1991. No 5. С. 139.
Курсив
на ш.
—
М.
Ч.
513


желание честное и серьезное: дать народу, зрителю все,
что они знают и умеют, в полную меру своей культуры и
своего таланта. <... > это был подвиг, и в этой чистоте под­
вига было то русское, что предопределялось множеством
примеров из предшествовавшей русской культуры.
Правда, были в те годы и трудно переносимые стар­
шим поколением душевные ссадины. <. ..> Приходилось
с горечью выслушивать и фразы вроде такой: “Незамени­
мых людей нет! Всех вас можно заменить! Подождите,
подрастет молодежь — наша, своя молодежь! ”»12
Ид ея
Бердяева
о
нео бхо ди мос ти
«собрать оставшихся
деятелей
духовной
ку льт уры
и
создать
центр,
в
котором
продолжалась
бы
жизнь
русской
дух овн ой
кул ьт уры», при­
ве ла
к
со зда нию
Во льн ой
Академии
Духовной
кул ьт уры
(в Петрограде в это же время действовала Вольфила
—
Вольная
филос офск ая
ассоц иация 13) —
с
пу блич ным и
до­
кл адами
на
которых
—
особенно,
вспоминал
Бердяев,
в
по­
следний, 1922-й,
год,
—
«было такое необычайное скопление народа, что стояла
толпа на улице, была запружена лестница <...>. Была боль­
шая умственная жажда, потребность в свободной мысли»14.
12 Милашевский В .
А.
Вч ера,
по за вч е ра . ..: Воспоминания художника.
2-е изд., испр.
и
до п.
М., 1989. С. 177—178.
13 См.
новейшее
издание:
Белоус
В.
Вольфила
[ Петроградская Вольная
Философская
асс оциа ция ]. 1919—1924. Кн. 1—2. М., 2005. Приме­
чательная
черта
времени :
т огда
же
археологи,
реорганизуя
Импера­
торскую
Археологическую
комиссию,
предлагают
с озд ать
на
ее
базе
Акаде мию
ар хео ло гии
и
искусствознания,
ро
ведающий
отделом
на­
уки
Наркомпроса
М.
Н.
По кров ский ,
поддержав
идею,
отверг
несо­
звучное
эпохе
название
и
«предложил свое
— Академия
материаль­
ной
к у льту ры »; Ленин при утверждении декрета добавил
—
«исто­
ри и » (Формозов А.
А.
Ру сс кие
археологи
до
и
после
революции.
С . 38. Здесь же автор упоминает версию о создании Академии —
со­
здать
ее
под
таким
названием
«большевики разрешили в пику»
Ак а­
демии
духовной
культуры,
что
к аж ется
оч ень
правдоподобным:
борь­
ба
с
любой
«прежней»
духовностью
началась
ра но).
14 Бердяев Н .
А.
Самопознание
(опыт философской автобиографии).
Изд. 3-е.
Па р иж, 1989. С. 276—277. Надо иметь в виду и следующее
с в идетел ьств о
Б ер дяев а: «Тогда в Кремле еще были представители
514


У
многих
людей
искусства
были
точечные
или
вр ем ен­
ные
схождения
с
революционным
порывом.
К
1922 году од­
ни
из
них
по гиб ли
—
прямо
или
ко свен но
от
руки
власти,
другие
уехали
или
были
высланы
(как Бенуа,
Бер дя ев). Уе­
хавшие
размышляли
на
эту
тему
публично,
о ст ав шиеся
—
н ет.
О дна
Ах ма това
дважд ы
отрефлектировала
сво ю
п ози­
цию
в
стихах.
Она
и
стала
одной
из
тех,
кто
сознавал
сво ю
миссию,
—
ро ль
ее
личности
для
целого
круга
интеллиген­
ции
был а
значительной15.
Но
было
много
и
тех ,
кто
энтузиастично
становились
ря­
довыми
работниками
ново й
культуры.
Важной
чертой
вр е­
мени
б ыла
«вера работников просвещенья в большую куль­
турную
и
этическую
сил у
ис кус ств а», о которой вспоминала
дожившая
почти
до
наших
дней
св ерс тн ица
М.
Булгакова
и
Мандельштама
художница
Магдалина
Ве ри го.
Она
всп о­
минала,
с
какой
горячностью
в
1920—1921 годах в Сибири
«эти уездные и сельские просветители выражали надеж­
ду на свое приобщенье к культуре, которая для них была свя­
зана с наглядностью живописного изображения. < ...> была
вера, что через искусство они приобщатся к культуре»16.
Тогда
складывался
и
возник
вполне
определенный
слой
и
тех ,
к
к ому
стали
относить
быстро
примелькавшееся
в
со­
ветское
время
обозначение
—
деятели
культуры.
Среди
них
старой
р усск ой
интеллигенции:
Каменев,
Луначарский,
Бу ха рин,
Ря­
занов,
и
их
отношение
к
представителям
интеллигенции,
к
писате­
лям
и
ученым,
не
примкнувшим
к
коммунизму,
б ыло
иное,
чем
у
че­
кистов,
у
них
бы ло
чувство
стыд ли в ости
и
н еловк ости
в
отношении
к
утесня ем ой
интеллектуальной
Росси и » (там же,
с . 269—270).
15 «...Когда началась революция и все,
что
потом
последовало
за
н ей,
А хмат ова
б ыла
од ним
из
немногих
людей,
кто
не
ужаснулся,
с
одн ой
стороны,
и
не
пит ал
иллюзий
— с другой. <...> А духовный свет,
св ет
кул ьту ры
над о
нести,
как
уносили
его
в
катакомбы
пе рвые
христиа­
не» (Н.
И.
Попова,
директор
музея-квартиры
Анны
Ахматовой
[2001 ]. Ц ит.
по:
Чу йк ина
С.
Музеи
отечественной
ис тории
и
л итера­
туры
XX века в современной России:
пе рераб отка
со ветс ко го
о пыта
и
стратег ии
кризисного
менеджмента
// Новое литературное обоз­
рение.
No
74. 2005. С. 497).
16 Вериго М.
Указ.
со ч.
С. 142.
515


были
настоящие
движки,
без
учас тия
которых
тече ние
совет­
ской
жи зни
бы ло
бы
просто
иным .
В
их
работе
с
пер вых
же
п осл е октяб рьск их
месяцев
были
пе ремешан ы
задача
сохра­
нения
«старой»
культуры
—
и
во
многом
агитационная,
идео­
л о гич еская
задача
насаждения
культуры
«новой».
И
л ек ции,
которые
читали
в
пер вые
пореволюционные
г оды
в
Петро­
граде
Блок,
Гумилев,
Замятин,
Чуковский
(организовавший
студ ию
переводчиков
для
эт их
в
первую
о черед ь
л юдей), бы­
ли
тоже
вдохновлены
именно
таким
дво йны м
пафосом.
Возникала
амальгама
ценностей
—
разные
сло и
прино­
си ли
свои.
Из
ко го
же
состояла
толща
новых
деятелей
в
первые
пореволюционные
годы?
Во-первых,
революционеры
дооктябрьской
с кла дки
(в том числе и большевики,
но
не
только), более или менее
образованные
люди,
а
такж е
их
младшие
сотоварищи
—
по­
к о ление
1900-х ,
те,
кто
успели
получить
хотя
бы
первона­
чальное
«дореволюционное»
воспитание
и
образование,
а
в
1920- е
сумели
стать
не
«лишенцами», а ранними комсо­
мольцами.
В
эт от
с лой
влились
и
в ых одцы
из
обширной
мас­
сы
еврейской
молодежи,
хлынувшей
из
«черты оседлости»
в
стол и цы
и
жаждавшей
участия
в
русской
культуре
—
и
в
то
же
вре мя
в
еще
неведомой
но вой
социалистической,
к ото рую
они
должны
были
ст рои ть
взамен
старой.
Эн ту зиазм
эт ой
молодежи
не
требует
особых
пояснений.
Однако
вскоре
вме ­
ша лись
н ов ы е, «классовые»
стр ати фик ации ,
и
(уже в 1930- е
годы)
С.
В.,
например,
ото дв ига ют
от
образования
с
резо­
люцией
—
«Отказать,
как
дочери
специалиста».
Те
из
этого
с лоя,
которые
у целе ли
впоследствии
в
чист­
ках
(в лагерь или под расстрел пошло явное большинство
и
тех
и
других), сохранили свою «идейность»
—
то
есть
бессребренничество,
бескорыстие,
самоотвержение
(вме­
сте
с
верой
в
то,
что
это
—
неотменяемые
качества
комму­
нистов)
—
до
конца
1950-х
годов
и
далее.
Выш ед шие
из
ла­
герей
живыми
после
смерти
Стал ин а,
—
скажем,
так ие,
как
Е.
А.
Гне дин,
Евгения
Гинзбург
или
Лев
Разгон,
—
по те ряв
веру
в
утопию,
дава ли
пример
душевного
благообразия.
Во-вторых,
беспартийные
«сочувствующие»
—
образо­
ванные,
с
давних
пор
дей ств ител ьно
сочувствовавшие
рев о­
516


люции
и
главн ым
образом
«народу»
люди,
интеллигенция
в
широком
смысле
слова,
—
как
русские,
так
и
евреи,
получив­
шие
университетское
обра зова ни е
и
вместе
с
ним
осн ов ные
права
(в отличие от жителей черты оседлости;
с юда,
видимо,
относился
о тец
С.
В.).
Это
были,
ск аж ем,
земцы
и
бл изк ие
з емству ,
бывшие
зем ские
у чите ля
и
врачи,
а
также
журнали­
сты,
литераторы
—
все
те,
кто
не
поп али
под
лишен ие
прав
и
надеялись
способствовать
новому
устройству
России.
Они
продолжали
питать
иллюзию,
что
это
ус тройс тв о
выбрал
для
себя
«народ» .
Усл овн о
можно
назвать
умонастроение
этих
лю дей
с
их
просветительским
пафосом
—
народническим
или
толстовским
(с его предпочтением физического труда
—
умственному:
здесь
моральный
авторитет
Толстого
очень
был
на
руку
большевикам,
как
раз
и
укоренявшим
это
предпочте­
ние
в
государственном
порядке).
Уже
упомянутая
Магдали­
на
Вери го
вспоминала
работников
Отдела
народного
образо­
в ания
(Наробраз)
в
Томске
первых
советских
л ет:
«...Тут была еще живая связь с недавней эпохой тех са­
моотверженных учителей, что шли из столиц к некрасов­
ским школьникам, упрямым и трудолюбивым маленьким
мужичкам, и к ясноглазым, терпеливым школьникам Бог­
данова-Бельского, но было уже и что-то новое в широте
задач, в новом государственном оптимизме, в новом без­
мерно возросшем и растущем объеме знаний. И это новое
уже создавало иную формацию духовной жизни...»17.
Импульс
Великой
Утопии
был
столь
си лен,
что
и
те
и
другие
какое-то
время
продолжали
чувствовать
себя
хо­
зяевами
(или слугами?) Новой Страны,
строившейся
на
месте
быв шей.
Но
был а
и
третья
групп а
—
с
трудом
удержавшиеся
на
кра ю
(большинство
—
временно,
как
стало
ясно
впо сле дс т­
ви и), не попавшие в лишенцы,
до пущ енные
к
работе
на
бл а­
го
советской
власти
образованные
люди
исчезнувшей
Ро с­
сии
—
и
из
дворянского
сословия,
и
де ти
богатых
моск о в-
17 Вериго М .
Указ.
со ч.
С . 142. Курсив наш.
—
М.
Ч.
517


ск их
купцов,
получившие
прекрасное
образование
(жители
главным
образом
бы вшей
Староконюшенной
час ти
Мо скв ы,
с
которыми
со шел ся
в
середине
1920-х
годов
тот,
кто
соста­
вил
о дну
из
важных
сюжетных
линий
мемуаров
С.
В.,
—
М.
Булгаков,
перебравшийся
с
Большой
Садовой
в
переулки
Пречистенки...).
Эти
л юди
знали,
что
страна
—
уже
не
их.
Но
тем
острее
верили,
что
ее
многовековая
культура
—
их,
они
—
ее
ес ли
не
владельцы,
то
хранители,
хозяева
ключей
от
нее .
Собственно,
к
ним
причислял
себ я,
если
вчитаться
в
его
московские
фелье тоны -хро ни ки
первой
половины
1920- х
годов,
Михаил
Булгаков
—
озаглавивший
дневник
этих
лет
«Под пятой» .
Это
у
н его
профессор
Преображен­
ский
заявляет
гордо:«Я
—
московский
студент,
а
не
Шари­
ко в !» Помимо сословных представлений о типе поведения,
о
д олге
по
отношению
к
с тра н е18 корпоративная этика вра­
чей,
профессоров,
людей
науки
существовала
долгое
вре мя
как
бы
помимо
оф ицио зны х
новых
ценностей.
Одновремен­
но
существовала
и
рел иги оз ная
этика
—
тех ,
для
кого
Россия
по -пр ежнем у
оставалась
страной
православия.
Дворянство
и
интеллигенция
был и
разными
слоями
в
дореволюционной
России.
Советская
в л асть,
лишив
стра­
ну
политической
жизни,
а
ее
граждан
—
возможности
п уб­
ли чн ого
выражения
своих
убеждений,
соединила
эти
два
слоя
в
оди н
—
практически
по
пр изн аку
образованности.
К
ко нцу
двадцатых
го дов
в озни кнет
единый
интелли­
гентско-дворянский
слой19—
попираемый,
унижаемый
и
уничтожаемый
новой
властью.
И,
верно
поня в
ее
настрой,
ее
п окорн ые
подданные,
не
принадлежавшие
к
этому
слою,
м ногие
десятилетия
с
вы зов ом
и
удовлетворением
заявляли
при
удобном
слу ча е: «Мы университетов не кончали!»
Усилия
тех,
кто
считал
новую
страну
своей,
до
по ры
до
времени
были
не
лишены
пафоса.
Но
и
их
настроение
с
года­
ми,
под
бременем
слишком
давящих
обстоятельств,
окраши­
валось
индифферентностью
и
мел анх ол ией,
уже
ма ло
чем
от­
личаясь
от
настроения
тех,
кто
сразу
ощутил
себя
под
пятой.
18 См.
в
наст.
из д.
статью
«Поколение 1890-х
годов
в
Сов етск ой
Рос­
сии» .
518


4
Можно
уд ивл ятьс я
—
почему
столь
разумной
оказалась
реформа
архи вн ого
дела
в
столь
неподходящее
для
подобных
разумных
действий
время
—
в
первые
советские
го ды?
Да
просто
потому,
что
взя ли
готовое
—
эта
реформа
б ыла
пр о­
думана
до
деталей
и
должна
была
реализоваться
в
1910-е
го­
ды20. Упоминать об этом было,
разумеется,
не
положено:
ре­
форма
подавалась
как
замечательное
до ст ижени е
советской
архивной
мысли.
В
с вое
вре мя
с
большими
трудами
уд алось
в
кни ге
об
архивах,
рассчитанной
на
сам ые
ш ирок ие
круги
(тираж первого издания был 100 тысяч), «вспомнить заме­
чательного
деятеля
русского
ар хивно го
дела
Николая
Ва­
сильевича
Калачова,
с
1865 по 1885 год управлявшего Мос­
ковским
архивом
Министерства
юстиции», и «протащить»
в
эту
широкую
пе чать
обширные
цитаты
из
Калачова,
не­
двусмысленно
показывавшие
(что для автора книги было
крайне
важ но ), что именно он,
а
не
советские
руководите­
ли
архивного
де л а, «обратил внимание на научное значение
архивов
и
выдвинул
свой
проект
архивной
реформы,
одним
из
гл авных
пунктов
которой
было
учреждение
центральных
архивов.
До
н его
на
архивы
смотрели
как
на
придатки
уч­
реждений,
склады
де л,
законченных
производством.
Чита­
тель,
уже
пожелавший
составить
некоторое
представление
об
архивном
д еле,
о це нит,
нам
кажется,
разумное
и
ясное
рассуждение
одного
из
его
основателей».
Далее
сле довал и
вполне
крамольные
по
тем
временам
—
поскольку
слишком
уж
«разумные»
—
обширные
цитаты
из
его
тр уд ов21.
От
мыс ли
описать
хот я
бы
кратко
вкл ад
Д.
Я.
Самоквасова
и
В.
С.
Иконникова
пришлось
отказаться.
Эту
концепцию
и
взяли
известные
историки
С.
Ф.
П ла­
тонов
и
А.
Е.
Пресняков,
и
результатом
их
работы
ста л
д ек­
рет
об
образовании
ед ин ого
госуд арс тв енн ого
архивного
19 См.
об
э том
в
статье
«Поколение 1890- х. . . » в н аст.
изд.
20 Точно так же,
как
рефо рм а
орфографии
была
разработана
задолго
до
О кт ября;
осущ еств ле нн ая
большевиками,
она
е стеств енным
образом
осмыслена
была
Буниным,
Цветаевой
и
другими
как
бол ь ш евист­
ски й
ра зрыв
с
тр а диц ией.
519


фонда,
о
централизации
архивного
дел а,
попавшего
под
эг и­
ду
Наркомпроса;
в
его
же
п одчин ен ии
были
и
библиотеки,
и
музеи.
Хо тя
библиотеки
с
самых
первых
лет
отказались
от
задачи
«благого просвещения» (прежде многого сбили бук­
вы
надписи
«На благое просвещение»
с
фронтона
Пашкова
Д ом а)22, а музеи получали новое направление,
но
это
не
с ра­
зу
сказалось
—
прежде
всего
из-за
тех
самых
л ичнос те й,
о
роли
которых
в
истории
России
XX века мы здесь говорим.
Замена
«спецов»
н овыми
людьми
по шла
уже
спустя
не­
ско л ько
лет
—
в
ок тяб ре
1922 года в Петрограде была про­
ве дена
«первая волна чистки архивных кадров от всякого
“балласта, доставшегося нам в наследство от ведомствен­
ных архивов и первого периода деятельности Архивного
управления”. (Цитируются подлинные слова архивного
функционера из его отчета об итогах проделанного.)
<...> В мае 1923 г. академики С. Ф. Платонов
и А. Е . Пресняков выразили официальный протест про­
тив “ненормальности того положения, в какое поставлено
заведование Петроградским отделением Центрархива,
лишенное <...> доверия и полномочий, необходимых для
ответственного ведения дела” и вынуждены были отка­
заться от службы в архиве»23.
21 Чудакова М .
Беседы
об
архивах.
М., 1975. С. 16—18.
22 О том,
как
Н.
К.
Круп ск ая
повела
с
пе рвых
месяц ев
н овой
власти
чи­
стку
фондов,
сегодня
написано
дост аточ но;
наша
статья
(Чистка ра ­
зу ма
// Советская культура. 1 99 0. 10 ма рта), кажется,
была
одним
из
первых
выступлений
на
еще
недавно
не
упоминаемую
те му.
23 Крылов В .
В.,
Хорхордина
Т.
И.
Михаил
С тан иславов ич
Вишнев­
ский:
судьба
а рхив иста
// Вестник архивиста .
2002, No 6(72).
С . 313; «...Со второй половины 1920-х гг., вначале исподволь,
по сте­
пенно
нарастая,
развертывалась
кампания
п ротив
музеев
и
библио­
тек,
как
очагов,
вокруг
которых
группировались
ос татк и
старой
гу­
манитарной
интеллигенции»(ШумихинС.
В.
Вступит,
статья
к
пуб­
л икации:
Стенограмма
обследования
Центрального
музея
художественной
литературы,
критики
и
пуб лицист ики
Комиссией
культпропа
ЦК
В КП (б) 28 апреля 1934
г . // Тыняновский сборник:
Четвертые
Тыняновские
чтения.
Р и га, 1990. С. 291)..
520


Но
в
архивохранилищах
еще
сидели
пер во к лас сные
уче­
ные,
сообщения
о
но вых
находках
появлялись
в
«Красной га ­
зет е»
и
«Вечерней Москве»; архивы явно были частью жизни
общества,
хо ть
и
в
суж ен ных
тематических
пр едел ах
(при­
оритетной
бы ла
и ст ория
«освободительного движения»).
Ситуация
переломилась,
пожалуй,
в
1929—1930 году
—
когда
чекистами
бы ло
сос тря пан о
в
Ле ни нгр аде
де ло,
по лу­
чившее
примечательное
именование
«архивного»: оно на ­
чалось
с
того,
что
правительственная
комиссия
по
чистке
аппа ра та
Академии
наук
«обнаружила»
в
Би бли о теке
Ака­
демии
наук
(БАН) «архивные материалы,
представляю­
щие
б ол ьшую
историко-политическую
ценность»
—
под­
линники
отречения
Николая
II и Михаила,
документы
партий
эсеров
и
кадетов,
список
членов
Союз а
русского
на­
род а
и
т.
п.
Час ть
был а
сдана
в
Академию
еще
до
февраля
1917, часть
—
до
октября,
а
ча сть
—
после;
властям
об
эт ом
пр екр асно
было
известно
с
1926 года;
однако
по
сценарию,
потом
многократно
повторявшемуся
—
в
такой
или
ослаб­
ленной
форме
—
«сразу после обнаружения “ кри ми на ль­
н ых”
материалов
в
Л енин гр аде
начались
первые
аресты
среди
работников
А ка д ем ии », и из Москвы специально вы­
зв аны
были
Я. X.
Петер с
и
Я.
С.
Аг ра н ов...24
«Рукопись», «архив»
—
звучание
эти х
сл ов
приобрело
криминальный
характер.
Это т
новый
потенциал
с лов
в
со­
ветских
условиях
стал
далее
ле гко
востребоваться
по
мере
гэбэшной
надобности
(как произошло в конце 1970- х
и
в
1980- е
годы,
когда
это
значение
рукописи
и
стало
полем
активной
деятельности
для
тех,
кто
шел
работать
в
а рх иво­
хранилища
со
св оей
цел ь ю).
Кардинальные
перемены
по шли
с
1933—1934 годов
—
новая
волна
(после«архивного», оно же «академическое»,
де ла
1929—1930 годов)
арестов,
резкая
убыль
настоящих
специ алист о в,
дотошные
расследования
(иногда
—
с
весьма
серьезными
последствиями)
—
почему
были
куплены
та-
24 Академическое дело 1929—1931
гг.
Документы
и
материалы
следст вен­
н ого
дела,
сфабрикованного
ОГПУ.
В ып. 1. Дело по обвинению акаде­
мика
С.
Ф.
Платонова.
СП б ., 1993. Предисловие.
С. X XVI—XXVII.
521


кие-то
материалы...25Нотогдаже
—
по
сложной,
извили­
стой
стратегии
самосохранения
утвердившегося
режи­
ма,
—
был и
вновь
от крыт ы
исторические
факультеты, «ис­
тории
возвращались
права
гражд ан ст ва »26.
Что
такое
архивохранилища,
собравшие
в
своих
ст енах
(в отличие от разного рода государственных архивов)
гла в­
ным
образом
так
назы ва ем ые
личные
фонд ы?
Это
—
закон­
сервированная
память
о
разрушенных
со слов иях ,
в
пе рвую
очередь
—
дворянстве
и
духовенстве:
большая
масса
архивов
вывезена
была,
как
напоминает
автор
мемуаров,
из
национа­
лизированных
помещичьих
усадеб
и
закрытых
мо на стыр ей27.
25 Характерен диалог между проверяющим работу музея партийным
функционером
(введенным,
конечно,
в
Научный
сов ет
музея)
С.
С.
Динамовым
и
сотрудницей
Н.
И.
Дил ев ск ой : «...Вот вами куп­
лен ы
автографы
Пушкина
за
границей
на
валюту.
Пушкинский
дом
в
Ленинграде
име ет
столько
э тих
самых
автографов,
что
гна ть ся
за
ними
и
трат ить
валюту
с овершен н о
не
надо
и
бесц ельн о.. .
—
Дилев-
ск ая
Н . «Тысяча первый автограф Пушкина так же уникален,
как
и
пе рвый. ..» (Стенограмма обследования. . .
Ук аз.
из д.
С . 297).
26 Сказанное в 1996
году
историком
М.
Я.
Гефт ером
цитируем
по:
Гане­
лин
Р.
Ш . «Афины и Апокалипсис»: Я.
С.
Лур ье
о
советской
исто ри ­
ческой
наук е
1930-х го до в / /In memoriam: Сб .
памяти
Я.
С.
Лурье.
СПб., 1997. С. 150.
27 В статье 1975
года
об
этом
сообщалось
в
т акой
фо рме: «С 1918
по
1922
год
в
от дел
<_>
поступило
огр омн ое
кол ичест в о
архивных
материалов
и
ценных
коллекций,
спасенных
сотрудниками
Румянцевского
музея
от
гибе ли
из
брошенных
владельцами
п одмос ков ных
имений
и
московских
домов
русс к ой
знати,
из
закрывшихся
мон астырей .
Роль
сотрудников
му­
зея
как
полномочных
пред ст ав ителе й
(или “э м ис с а ро в") Наркомпроса
в
сохр ан ени и
культурного
н аследи я
в
те
го ды
трудно
переоценить.
Фо н­
ды
представляли
тогда
неразобранные
штабеля
папок
и
связок
и
бы ли
со­
вершенно
недоступны
для
использования.
Необходимо
было
ос во ить
и
описать
собранные
исторические
ис точ н ик и » (Житомирская С.
В.
От­
дел
рукописей
Государственной
биб л иот еки
ССС Р
имени
В.
И.
Ленина
// Советские архивы. 1975. No 3. С. 37). Брошенные владельцами име­
ния
(почему-т о
сн ял ись
с
мес та,
все
б ро сив ), закрывшиеся (н е «за к ры­
т ы е»! ) монастыри —
стилевые
нюансы
печат н ых
тек стов
70-х го д ов.
Да­
лее
все
вроде
верно
— роль Наркомпроса в сохранении
(как в анекдоте
60-х
—«А
ведь
мог
бы
и
п о ло сн у т ь !»), и бумаги действительно неразо ­
бранные,
недоступные,
соответственно,
для
использования
—
ведь
вла­
дельцы
не
собирались
бросать
свои
им ения
и
п редо став лят ь
фа мильн ые
бумаги
для
использования.
Вот
это
балансирование
на
грани
полуправ­
ды
и
было
глав н ой
че ртой
письменных
текстов
тех
лет
— для тех,
кто
не
хотел
бездумно
лгат ь
в
приня то м
ключе
советской
ритор ики
(о ней
п одро бно
в
статье
«Язык распавшейся цивилизации»
в
наст.
и зд.).
522


Приме чате льно ,
что
музей
«художественной литературы,
критики
и
п убли цист ики»
—
то
е сть
специаль ное
х рани лище
для
памятников
прошлой
культуры
—
создается
в
начале
1930-х ,
когда
стало
ясно,
что
эта
культура
окончательно
и
бесповорот­
но
ра зру шена 28.
Есл и
мы
за дадим
себе
во прос
—
вход ила
ли
в
телеологию
власти
идея
сохранения
памяти
о
прошлом
и
в
этот
именно
момент?
—
то
вряд
ли
сумеем
дать
у веренны й
ответ.
Уверенно
можно
говорить
о
ведущей
роли
в
это м
лич­
ной
инициативы
—
в
данном
случае
инициативы
В.
Д.
Бон ч-
Бруевича,
которому
в
мемуарах
С.
В.
отдана
немалая
дань.
Архивы
и
архивохранилища
в
люб ой
стране
в
новое
время
—
дело
рутинное,
пос кол ьку
пам ять
о
прошлом,
в
них
заключенная,
как
бы
ни
разнились
в
оц енка х
нацио­
нального
самосознания
(в свою очередь
—
величина
пере­
менная)
разные
периоды
истории
страны,
—
должна
сохра­
няться.
В
тоталитарных
обществах,
напротив,
простые
ар­
х ивные
задачи
в
высокой
ст епе ни
проблематизируются,
поскольку
п амять
ста но ви тся
средством
государственной
манипуляции
на цио на льным
сознанием.
Это
давно
показа­
но
Ору элл ом
и
не
тр еб ует
повторения
и
пояснения.
Нач инал о сь
это
с
простых,
грубых
и
гла вно е
—
эксп лици­
р ов анных
форм :
после
Октября
1917года«бывшими»
станови­
ли сь
чины,
з ва ния,
орде на,
принадлежность
к
сословиям
(впрочем,
остававшаяся
в
анкет ах
в
г рафе
«социальное проис­
хождение») ититулы(княжеские,
графские
и
други е ;
извест­
на
недоуменная
р епл ика,
приписываемая
И.
А.
Орбели: «Быв-
28 В80-е годы я пыталась «протащить»
эту
м ысль
в
печать
в
осторож­
ных
(сейчас выделяю курсивом тогда особенно важную синтагму)
ф ормули ровк ах: «Важной чертой архивно - муз ей но го
с троител ьств а
эт их
лет
б ыло
то,
что
уничтожение
соц иа льн ых
п редп осыл ок
вос­
про изве де ния
кул ьт уры
в
прежних
фор мах
сопровождалось
выраба­
тыва ние м
специальных
средств
сохранения
уже
имеющихся
рез ул ь­
татов
как
памятников
эт ой
отслоившейся
от
текущей
жизни
куль­
ту р ы» (Чудакова М.
О.
Рукопись
и
книга:
Рассказ
об
архивоведении,
текстологии,
хран или щ ах
рукописей
писателей.
М., 1986.
С.
61).
В
той
же
книге
—отом,
какую
ро ль
в
пос те пенном
нак оплен и и
госу­
дарственного
инт ере са
к
литературным
архив ам
имела
работа
над
массовыми
изданиями
национализированных
соч инений
классиков
и
расцв ет
текстологии
(обусловленный,
среди
проч ег о,
т ем,
что
в
эту
о бл асть
пришли
блестя щи е
ученые,
которым
государственная
идео­
логия
оставляла
все
меньше
возможности
зан и мат ься
тео рией ).
523


ший
к нязь ?..
Это
все
равно
что
бы вший
фокстерьер»).
После
отмены
и
последующих
са нкц ий
и
ре пре ссий
по
отношению
к
носившим
все
эти
зна ки
отличия
стали
скрывать,
то
ест ь
от­
казы ват ьс я
от
пам яти
рода
—
фу ндам ент а
личных
архивов.
Когда
же
тоталитарное
гос ударс тв о
стало
стр ои ть
с вою
историю,
оно
занялось
неэксплицированным
отказом
от
па­
мяти.
Убир ан ие
изо бр аже ний
л юдей
с
коллективных
фото­
графий
(и превращение их,
ска жем ,
в
фото
«Ленин с Горь­
ки м »), неупоминание Троцкого и Антонова- О все е нко
в
описаниях
Октябрьского
пе ре воро та
—
примеры
колос­
саль но й
деформации
памяти
в
течение
дол гих
десятилетий.
И
именно
в
противовес
этой
государственной
интенции
формировалось
у
тех,
кто
стремился
ей
противостоять,
представление
о
важности
сох ран ен ия
памят и.
Работа
в
ар­
хивах
стала
приобретать
—
для
узкого
слоя
людей,
осознав­
ших
свой
выбор,
—
черты
служения.
5
Историческое
время
пошло
С.
В.
навстречу
—
к
послед­
не му
году
ненужного
ей
химического
техникума
в
страну
вернулось
историческое
(невольный каламбур)
образова­
ни е,
аннулированное
ленинским
декретом
в
1921 году,
—
«режим “вспомнил”
о
пользе
отечественной
истории
в
во с­
питании
па тр ио ти зм а», пишет она,
когда
на
ев ро пейско й
сцене
появился
Гитлер.
Менялось
само
состояние
воз д уха
времени
—
в
середи­
не
1930-х
комсомольские
д ела
для
С.
В.
стали
формально­
с тью: «Азартный интерес,
пер епо л ня вший
ме ня
в
пионер­
ском
отря де ,
как-то
испарился».
За
решением
1938 года о передаче в ведомство НКВД го ­
сударственных
а р х ив о в 29 последовало и решение 1941 года,
29 «Недавно в телевизионной передаче, —
пишет
Р.
Ш.
Ганелин, — в ка­
честве
пр име ра
нелепости
того
в ремен и
было
сказано,
что
ЦГ ИАЛ
возглавлял
майор
МВ Д.
Меж ду
тем
Главн ое
архивное
упр авле ни е
входило
т огда
в
состав
этого
минис те рств а
и
начальники
вс ех
архи­
вов
бы ли
его
о фи цер ам и» (Ганелин Р.
Ш.
Советские
историки:
о
чем
они
говорили
меж ду
соб ой.
Страницы
воспоминаний
о
1940-х
—
1970-х го да х.
СПб., 2004. С. 110).
524


по
которому
в
государственные
архивы
должны
был и
влить
фо нды
из
рукописных
отделов
библиотек,
музеев
и
вс ех
ве­
домств,
еще
не
подчиненных
НКВД.
Но
выполнить
его,
к
счастью,
не
ус пе ли.
Это
сыграло
в
дальнейшем
с вою
роль
в
судьбе
С.
В.
И
о на,
в
свою
очередь,
сыграла
сво ю
роль
в
судьбе
по
меньшей
мере
одного,
но
крупнейшего
из
этих
не
у спев ших
под чинит ь ся
НКВД
архивохранилищ.
Послевоенное
семилетие
(начавшееся в августе 1946- г о
докл адо м
Жданова,
а
закончившееся
в
марте
1953- го
смер­
тью
Ст алина )
было
наихудшим
для
к ул ьтуры.
Но
и
оно
не
бы ло
полностью
потеряно
для
участия
личностей
в
духов­
ной
истории
страны.
И
оно
показало
возможность
выбора.
Характерная
вообще
для
России
прерывистость
научной
и
к ульту рн ой
традиции
компенсировалась
(весьма частич ­
но)
только
и
исключительно
личными
усилиями.
1946- й
был
годом
возвращения
молчащих.
Так
мы
наз ва­
ли
бы
тех
сравнительно
немногих,
кто
в
1936 году успели
получить
10 лет (с рок,
который
в
послевоенных
лагерях
уже
назы вал и
«детским»; или
—
5, к которым по отбытии
добавляли
еще
5) и,
отсидев
их,
вышли
—
без
права
жить
в
крупных
городах,
про являт ьс я
пу б лично
и
печатать
сво и
соч и нения
(это правило было неписаным), если речь шла
о
литераторах.
(Лучшие стихотворения вернувшегося из
ссылки
Заболоцкого
напи саны
в
этом
име нно
году
—
а
на­
печатаны
через
десяти ле тие. )
В
конце
войны
заведовать
Отделом
рукописей
ГБЛ
пр и­
ходит
фронтовик
и
бу дущ ий
блестящий
историк
П.
А.
За й-
ончковский,
а
в
нач але
1945- го
он
берет
на
работу
С.
В.
Жи­
томирскую.
Р оль
дву х
этих
кадровых
решений
в
истории
оте чес тв енн ой
культуры
середины
XX века весьма велика .
Встречу
с
Е.
И.
Коншиной
С.
В.
называет
«одной из са­
мых
примечательных
уда ч»
в
сво ей
жизни.
Причем
ре чь
идет
не
только
о
«профессиональном становлении»
—
без
этой
встречи
С.
В.
«никогда не соприкоснулась бы с тем
к ругом
дореволюционной
московской
инт елл иген ции,
к
кот оро му,
как
од на
из
младших
отпрысков,
Е.
И.
принад­
лежала».
С.
В.
раскладывает
карты:
выпускник
Москов­
ско й
духовной
академии
Г.
П.
Георгиевский
пришел
рук о­
525


водить
рукописным
отделением
Румянцевского
музе я
в
1890 году
—
и
С.
В.
еще
застала
его
в
Отделе
в
1945 году .
«...Он был “дедом”, чудом уцелевшей реликвией про­
шлого (слово “чудо” здесь вполне на месте — вот уж кому
по всем советским правилам было место в лагере, причем
с первых послеоктябрьских лет.
—
М.
Ч.), а Елизавета
Николаевна — ярчайшим представителем “отцов”. Мы
же были “дети”, наследники лучшего в их традициях —
в условиях нашего времени и нашего воспитания не все­
гда, конечно, соответствовавшие этим традициям».
То
ест ь
С.
В.
пользуется
восстановленной
—
при
по мо­
щи
поколения
«отцов»
—
их,
в
сущности,
шкалой
ценностей
(лучшего в их традиции).
В
те
го ды
архивы
б ыли
отъединены
от
науки
и
об ще­
ственной
жизни.
В
послевоенных
диссер т ация х
уже
ред­
ко
встретишь
ар хивные
ссылки.
Печатной
информации
об
арх и вах
почти
н ет.
И
надо
п р едстав ить
себе,
каким
дерзким,
по
тем
временам
—
революционным
шагом
бы­
ло
р ешени е
о
подготовке,
а
зат ем
и
издание
—
все
это
сжато,
но
ясно
описано
С.
В.
—
«Краткого указателя ар­
хивных
фондов
Отдела
рук оп и с ей » (ГБЛ, 1948), «Указа­
те ля
вос пом инаний,
дневников,
путевых
записок
XVIII—
XIX веков ( из
фондов
Отдела
р укоп исе й)» (ГБЛ, 1951.
А
каково
бы ло
принять
реш е ние
отсечь
в
этом
издании
всю
первую
половину
XX века
—
чтобы
не
уродо ва ть
цен­
зурой!).
С.
В.
с
восхищением
вспоминает
о
том,
как
в
1944—1952 годах,
«на которые пали все послевоенные бесчинства ста­
линского режима, он (П. А. Зайончковский) в этих усло­
виях ухитрился превратить Отдел рукописей <... > в серь­
езное научное учреждение с огромным размахом научно­
публикаторской и информационной деятельности, будто
не замечая идеологических бурь, чудовищных потоков
лжи и клеветы в истерических партийных постановлени­
ях...»
526


Он
сделал
свой
выбор.
А
в едь
не
так
просто
бы ло
собрать
шта т
для
такой
раб о­
ты
—
хотя
бы
для
оп исания
русских
рукописных
книг
(то
есть,
как
правило,
духовного
содержания).
За
прошедшее
по сле
Октября
время
погибло
в
ссы лках
и
лагерях
немал о
те х,
кто
был
хорошо
знаком
с
этим
делом,
поскольку
они-то
и
имели
скорей
всего
подозрительное
происхождение
—
духовное,
купеческое
или
дворянское.
А
архивами
пришли
зан им ать ся
женщины,
что
на зы ва ется,
из
хор ош их
семей,
подготовленные
для
получения
дальнейшего
образования,
но
именно
им -т о , «лишенцам», и затруднили путь к завер ­
шению
обр азо ва ния !..
Несколько
сотрудниц
Отдела
по лу­
чали
заочное
образование
—
с
бол ьш им
и,
в
сущности,
не­
попра вимым
опозданием.
.. .Ср азу
после
смерти
Сталина,
когд а
доклад
Хр ущ ева
1956 года еще не мог никому и присниться,
тогдашние
ру­
ководители
Отдела
рукописей
ГБЛ
в не запно
—
по-друго­
му
не
скаж ешь
—
осоз на ли
но вые
возм ож нос ти
и
резко
двинули
вп еред
архивное
дел о.
Замечательный
документ
опережающего
самосознания
—
их
пись мо
в
журнал
«Во ­
просы
истории».
Оно
дает
почувствовать,
что
именно
в
1954 году было совершенно новым
—
и
что
особенно
ак­
тивно
начало
вновь
забы в ать ся
людьми,
пришедшими
на
см ену
этим
архивным
деятелям,
со
второй
половины
1970-х
годов:
«Архивохранилища должны считать своей непремен­
ной обязанностью предоставление материалов исследова­
телям. Деятельность архивов должна быть активной, на­
правленной в сторону читателя, исследователя. < ...> Нуж­
но организовать копирование документов по заказам
читателей с широким использованием современной тех­
ники фотографии и микрофильмирования, пересылать
документальные материалы и их копии для использова­
ния научными работниками на периферии. В архивах
хранится множество материалов, совершенно еще не рас­
крытых и не приведенных в доступное для исследователей
состояние. < . ..> Все дело нередко ограничивается описа­
527


нием документов с целью учета и хранения, а не использо­
вания...»30.
Именно
по
э тому
письму
и
бы ло
принято
—
хоть
и
не­
скоро,
в
1960 году
—
постановление
о
передаче
государст­
венных
архивов
из
си стем ы
МВД
в
в ед ение
Совета
Мини­
стров
(говорили,
что
авторы
письма
сняли
с
работников
госархивов
погон ы,
—
пока
не
стало
ясно,
что
они
пре вр а­
тились
в
невидимые).
При
эт ом
многое
все-таки
п ро дол­
жа ло
держаться
на
личностях
—
Б.
В.
Томашевский,
М.
И.
Малова
в
Ру ко писно м
отделе
Пушкинского
Дома;
П.
А.
Зайончковский
и
его
преемница
(с 1952 года)
С.
В.
Житомирская
в
Отделе
рукописей
ГБЛ...
Свободный
доступ
к
описям...
Он
и
сейчас
—
не
во
всех
архивохранилищах;
ин форма ц ия
и
сейчас
для
многих
яв­
ляется
те м,
что
нельзя
взять
да
и
предоставить
просто
так...
6
Российский
XX век,
во
всяком
случае,
показывает,
что
в
воздействии
личностей
на
социальные
процессы
нема ло е
место
занимают
внеэкономические
и
даже
внеидеологиче-
ские
категории
—
такие,
как
пафос
(патетическое отноше ­
ние
к
возложенным
на
себя
обя з а ннос т ям ), обостренное
ч увс тво
долга .
«Такими фанатиками работы и пользуется
Советская
в л асть,
—
записывал
К.
И.
Чуковский
в
дневник
22 января 1928 года.
—
Их
гнут,
им
мешают,
им
на
каж дом
шагу
ставят
палки,
но
они
вопреки
в сему
отдают
свою
шку ­
ру
работе»31—
и
это
свойство
определенной
ча сти
работни­
ков
культуры
сохранилось
до
конца
советского
времени.
Этими
людьми
двиг ала
вера,
в
данном
случае
—
нерели­
гиозная
(хотя понятно,
что
для
какой-то
их
части
постула­
ты
религии
оставались
определяющими), а,
в
частности,
30 Житомирская С., Кудрявцев И., Шлихтер Б.
О
пра вил ьно м
исполь­
зов а нии
материалов
советских
архи в ов
// Вопросы истории.
1954.
No9. С. 120.
31 Чуковский К .
Дневник: 1901—1929. М., 1991. С. 431.
528


научная.
Здесь
мы
можем
опереться
на
представления,
предложенные
еще
в
1914 году В.
И.
В ер надским .
Размышляя
над
те м,
что
же
«позволило создать непре ­
рывнос т ь
научного
творчества
в
России
при
отсутствии
в
ней
преемственности
и
традиции» (которая в Европе
продолжалась
в
монастырях,
когда
прерывалась
на
какое-
то
время
в
м ир у ), Вернадский пришел к следующей мысли:
«В обществе без научной веры не может быть научного
творчества
и
прочной
научной
работы».
Научная
вера
«яв ­
ляет ся
опорой
в
тяжелых
условиях
русской
действительно­
ст и,
служит
импульсом,
направляющим
вперед,
среди
са­
мых
невозможных
внешних
условий,
создателей
тв о рче­
ско й
работы
русского
общества
в
области
научных
явлений...
Точному
учету
истории
эта
научная
вера
не
мо­
жет
подвергнуться», но «мы
дол жны
по мнить ,
что
только
при
ее
наличности
может
идти
большая
нау ч ная
работа,
живое
научное
творчество»32.
В
бес ко нечн о
бо ль шей
мере
эта
мысль
относится
к
совет­
ск ой
истории,
при
одной
важной
поправке
—
тоталитарное
устройство
все
равно
приводило
к
перерывам
в
научной
тра ­
дици и.
Но
без
эт ой
веры
они
м огли
быт ь
и
гораздо
бол ее
дл и­
тельными,
и,
главное,
необратимыми
по
св оим
результатам.
Ро ст
р оли
личнос т и
в
российском
XX веке,
прошедшем
в
бо ль шей
своей
части
под
знаком
государственного
устрой­
ства,
стремившегося
растереть
личность
в
пыль,
был
св язан
с
уничтожением
после
1917 года начатков гражданского об­
щества,
складывавшегося
в
России
пореформенной.
Риск­
нем
высказать
соображение,
на
наш
вз гляд ,
очевидное
—
об­
щес тво
с
развитыми
гражданскими
и
юридическими
ин­
ституциями
не
особенно
нуждается
в
личнос тя х
(или,
вероятней,
нуждается
как-то
иначе).
Не
столь
важ ны
ве дь
имена
и
личности
тех ,
кто
зафиксировал
свой
голос
под
тем
или
иным
реш ением
той
или
иной
общественной
груп пы,
решившей
п одде ржа ть
ту
или
и ную
инициативу,
—-
доста­
точ но
их
простого
участия
в
голосовании.
Неважно,
кто
32 Вернадский В.
Очерки
по
истории
естествознания
в
России
// Рус­
ская
мысль. 1914. No 1,паг. 2. С. 22.
18 Новые работы
529


именно
—
и
поиме нно
—
участвует
в
многотысячной
демон­
страции,
в
мн огол юд ном
пи кет е.
«Штучные»
дей ст вия
—
черта
тех
обществ,
где
гражданская
структура
разрушилась
(или разрушается,
оказавшись
хрупкой
и
н еу стой чив ой,
как
в
сегодняшнем
р осси йском
об щест в е).
Личность
приобретает
по лно ту
своего
значения
там,
где
гражданского
общества
не т,
нет
реальных
действий
от­
дельных
сообществ,
а
только
ирреальные,
я вл яющие ся
плодом
пропагандистской
фант а зии
«действия»
бесфор­
менной
массы
(«советская общественность», «весь совет­
ск ий
народ»).
Однако
же
не
освещаемое
в
печати
лично е
поведение
незаурядного
человека
все-таки
оказывается
в
какой-то
степени
на
виду
и
значимо
для
других.
Его
го­
товность
участвовать
в
положительной
деятельности,
то
ес ть
«брать на себя», становится очевидной хотя бы како­
му-т о
кругу
(скажем,
профессиональному)
—
и
потому
поддерживает,
служит
примером
и
т.
п.
Говоря
об
особой
роли
личностей
в
России
XX века,
мы
не
думаем
уверить
кого-либо
в
их
влиянии
на
переломные
исторические
события.
Хрущев
приним а л
решение
о
докла­
де
на
XX съезде не под воздействием этих людей.
Спустя
12 лет Советский Союз вводил танки в Прагу по решению
Пол итб ю ро,
и
личности
не
могли
по меша ть
этому
решению
—
как
и
спустя
еще
десятилетие
с
лишним
—
решению
о
на­
ча ле
во енны х
дейс тв ий
в
Афганистане.
Но
личности
воздей­
ствовали
на
оценку
вс ех
эт их
действий
внутри
общества.
Своими
действиями,
и
не
только
прямо
диссидентскими
(такими,
как
вы ход
на
Красную
площадь
группы
протес­
то в авших
против
вторжения
в
Прагу), а порой сугубо на­
учными,
они
участвовали
в
формировании
того,
а
не
иного
характера
литературного
и
научного
(во всяком случае,
это
относится
к
наукам
гуманитарным)
процесса,
в
создании
мор ал ьно го
климата,
системы
политических
оценок,
не­
вид имо й
шкалы
этических
ценностей.
Хотя
в
отдельных
—
крайне
р едких !
—
случаях
они
воздействовали
и
на
течение
исторического
процесса:
лично ст и
с
известными
именами,
поставив
сво и
по дпи си
под
письмом
в
ЦК,
помешали
в
1966
году
готовившейся
ре аби лита ции
Ст алина.
530


7
...Настоящее возвращение тех,
кто
прожил
совсем
иную,
без
советского
облучения,
жизнь,
состоялось
в
середине
1950-х .
Сразу
после
смерти
Ст ал ина
из
лагерей
и
ссылок
возвращались
уже
не
молчащие
второй
половины
1940-х ,
ож идавши е
вто ро го
ареста,
—
эти
за го ворил и
сра зу.
К
началу
1960-х
уже
ощущалось
их
воздействие
на
тол­
щу
культурного
субстрата.
И
тут
оказалось,
что
он и,
обуг­
ленные
вешки
на
дороге
российской
истории
последних
де­
сятил етий,
придали
патетические
тона
тому,
что
бы ло
ск о­
рее
су ров ым
профессиональным
долгом
людей,
привычно
несших
на
себе
ве сь
непомерный
груз
работы
по
сохране­
нию
к ул ьтуры
как
исторической
памяти.
С
середины
1950-х
в
стране
возникли
—
и
шли
до
само­
го
ко нца
советской
власти
—
два
встречных
движения.
Власть
стремилась
погасить
огромную
волну,
пошед­
шую
от
доклада
Хрущева,
в
сущности,
зачеркнувшего
предшествующие
десятилетия.
Голос
власти
минувших
лет
о казал ся
лж и вым,
кровь
сограждан
пролилась
напрасно;
все
вст ало
под
сомнение.
Общество
в
л ице
наибо лее
де ятел ь ных
людей
хотело
вос ­
пользоваться
возможностью
что-то
делать,
не
рискуя
нако­
нец
жизнью
—
своей
и
своих
близких.
Этот
именно
риск
(охотников рисковать свободой нашлось не так мало)
исчез,
напомним,
и
для
людей
власти:
именно
поэтому
и
возникла
возможность
действовать.
Она
сохранялась
до
кон ца
совет­
ск ой
эпохи
—
при
том ,
что
многие,
так
или
иначе
работавшие
в
культуре,
неутомимо
старались
доказать
себе
и
д руг
другу,
ос обе нно
уже
в
1970- е
(«после Праги»), что «сд елат ь
ничего
н ель зя ». Другая же,
ме нь шая
часть,
действовала
—
и,
пр и кла­
дывая
нем ере нно е
ко лич ес тво
сил,
ухитрялась
в
культурно­
издательской
области
сделать
то,
что
казалось
невозможным.
При
это м
необходимо
пр и нять
к
св едени ю
—
чем
дальше,
тем
отчетливей
лю бые
конструктивные
кул ьтурн ые
дейст­
вия
—
попытки
из дать ,
например,
что-то
стоящее
(Мандель ­
ш там
в
«Библиотеке поэта», да даже академическое собра­
ние
сочинений
Чехова)
—
непомерно
затягивались
—
10,15,
18*
531


VJлет.
И
даже
—
35! (Именно столько издавали знаменитую
«Чукоккалу».) И редко кому удавалось от души порадовать­
ся
на
свои
и
коллективные
достижения
—
к
моменту
победы
победители
обычно
были
полностью
вымотаны
борьбой.
Лю ди
про дол жа ли
действовать,
рассчитывая,
что
что-
то
все-таки
удастся,
—
как
Твардовский
в
жу рна ле
«Новый
ми р», при огромном,
еще
почти
неописанном
(в отличие от
роли
редколлегии)
спо спе шест во ван ии
сво ей
ре дакции.
Так
действовала
и
С.
В.
Житомирская,
заведуя
Отделом
ру­
ко пис ей
главной
библиотеки
ст р аны.
Среди
пр оче го
в
задачу
эт их
людей
входило
восстанов­
ление
памяти
о
личностях.
Но
встречный,
властный
поток
п ро до лж а л, «возвращая»
одни
имена,
вымыв ать
из
упот­
ребления
другие
(для десятилетия после 1956 года такими
ока з ались
имена
Сталина,
Берии,
Молотова,
Маленкова,
Каг ано вич а,
а
затем
—
Хрущева;
позже
их
сменили
совсем
другие
имена)
или
менять
их
оценки.
И
всякий
раз
новое
колебание
становилось
обязательным
для
всех.
Характер­
ный
пример
из
мемуаров
С.
В.:
к
столетию
библиотеки
(1962 г. )
готовили
коллективную
монографию,
и
«уже на одном из первых заседаний редколлегии, где
обсуждался план-проспект будущей книги, решили не
упоминать никаких имен. В условиях, когда то и дело ме­
нявшаяся оценка деятелей прошлого, особенно советского
прошлого, всякий раз ставила любую книгу, где эти имена
упоминались, под угрозу изъятия, такое решение было
объяснимо. Но что за история, без людей, ее творивших!»
С
конца
1950- х
и
о со бенно
в
1960- е
С.
В.
ст ал кивал ась
с
теми,
кто
прошел
лагеря
и
ссылки
и
впервые
объявился
в
советской
публичной
реальности.
Не ред ко
это
был и
те,
кто
в
ее
юности,
а
то
и
в
зрелых
годах,
принадлежал
к
чуж ­
до му
ей
слою,
не
выз ыва вше му
интереса
и
сочувствия.
Те­
перь
это
были
бл изк ие
и
интересные
ей
люди.
Я
была
св и­
детелем
того,
как
исчезала
для
нее
граница
ме жду
тем
ми­
ром
и
эти м,
как
С.
В.,
в тайне
гордившаяся,
думаю,
своим,
так
сказать,
легальным
и
даже
номенклатурным
(только
532


без
всяких
пайко в
и
приплат)
положением
—
ве дь
оно
да­
вало
и
возможность
делать
д ело,
что
для
нее
уж
во
всяком
случае
б ыло
важн ее
материальных
прибытков,
—
н ач инала
чувствовать
близость
к
людям
отту да
как
своего
поля
яго­
дам
(в доме А.
А.
и
В.
Г.
Зиминых
они
давно
были
сво ими) .
В
1960- е
го ды,
во
второй
половине
особенно,
изменился
характер
комплектования
—
наследники
фондообразовате-
лей
пришли
в
себя
посл е
многолетнего
страха;
пр ошло е
пе­
рестало
быть
составом
пр ес т упле ния,
в
архивохранилища
потекли
личные
ар хивы,
в
особенности
—
архивы
XX ве­
к а 3 3. Мы в Отделе рукописей ГБЛ не только спешили успеть
собрать,
чтобы
сохранить
(еще не раздались в полный го­
лос
начальственные
вопросы
1970-х
—
«А зачем?»), но за­
нимались
активным
комплектованием
—
побуждали
этих
людей
к
созданию
новых
документов:
мемуаров.
И
это
значит,
что,
не
обсуждая
этого
друг
с
др угом
и
даж е,
может
быть,
не
говоря
внятно
самим
себе,
уже
по­
нимали,
что
сие
цар ств ие
—
не
вечно,
что
документы,
его
обличающие,
будут
востребованы,
подымутся
из
нашего
хранения
в
п одв але
Паш ко ва
до ма
на
свет
Божий.
Дряхлел
режим,
одновременно
стр ем ясь
закручивать
гайки,
—
и
возрастала
ро ль
личных
усилий.
В
этом
бы ла
специфика
общественной
ситуации.
Но
идти
или
нет
на­
в стр ечу
этому
—
было
дело
ли чн ого
выбора
тех,
кто
ставил
перед
собой
такой
вопрос.
33 Подробнее об этом времени,
как
и
о
1920—1950 -х
годах,
—
в
нашей
статье
«Архивы в современной культуре:
Зап ис ки
бывшего
архивиста»
(Красная книга культуры .
М., 1989. С. 381—395). Параллельно пошел
дру гой
процесс,
кратко
и
точно
очерченный
недавно
в
упомянутых
воспоминаниях
Р.
Ш.
Ганелина.
Он
о пис ывае т,
как
в
се ред ине
1960- х
оказался
в
Москве
в
Ц ГАЛ И : «На столе стоял вынутый кем-т о
кат а­
ложный
ящик,
в
котором
среди
кар т очек
с
гр о мкими
писательскими
именами
мне
п опалас ь
фа мил ия
з др авс твов авше го
московского
лите­
ратурного
кр и ти ка . “Этот ящик из картотеки упоминаний или из пе­
речня
ф он д ов?” Когда заведующая залом ответила мне,
что
это
личные
фонды,
и
я
растерянно
пок аз ал
найденную
мною
карточку,
он а,
улыба­
ясь,
сказала,
что
с
некоторых
пор
личный
фон д
в
архиве
наряду
с
да­
чей,
автомобилем
и
гар аж ом
вошел
в
состав
джентльменского
набора,
то
ли
большого,
то
ли
мал ог о.
С
самого
у тра
эти
фондообразователи
занимают
очер едь
в
директорский
кабинет,
иногда
все го
с
нескольки­
ми
листками
в
руках» (ГанелинР.
Ш.
Ука з.
соч.
С . 113—114).
533


С.
В.
неуклонно
шла
по
д авно
избранному
пути.
Ее
об­
щественная
и
нау ч ная
ре пута ция
стала
важной
частью
ре­
путации
о т де л а : «там работают порядочные люди»
—
такая
аттестация
в
те
годы
мн ого
значила.
Л юди
несли
к
нам
те
материалы,
которые
по
своему
характеру
вполне
мог ли
быт ь
переданы
и
в
ЦГАЛИ:
верили,
что
документы
не
оста­
нутся
долгие
годы
под
спудом
—
и
в
то
же
время
ин форм а­
ция
о
них
не
бу дет
доложена
«куда следует».
Только
в
Отделе
рукописей
ГБЛ
записывали
без
«отно­
шений»
исследователей
с
ученой
степенью
и
членов
тв орче­
ских
союзов.
—
Зачем
вообще
нужно
«отношение»? —
поясняла
С.
В.
со
своей
излюбленной
позиции
логики
и
здравого
смыс­
ла.
—
Чтобы
мне
кто-то
подтвердил,
что
ч ел овек
способен
работать
с
документами.
О
кандидате
и
докторе
наук
мне
это
подтверждает
ВА К,
а
о
чле не
творческого
союза
—
те,
кто
его
туда
принял.
Та кая
п о зиция
администратора
была
уже
в
1960- е ,
а
тем
более
в
1970- е
годы
редчайшим
исключением
—
каковым
остается,
впрочем,
и
сегодня.
И,
конечно,
—
ее
особая
ро ль
в
характере,
приданном
в
эти
годы
«Запискам Отдела рукописей», ежегодному пе­
ча тн ому
органу,
ответственным
в
точн ом
смы сле
этого
слова
редактором
которых
она
была .
(А сколько приходи­
лось
видеть
т огда
же
безответственных?
То
ест ь
—
ничего
на
себ я
не
бравших,
потому
что
ни
за
что
не
желавших
от­
вечать). В середине
1960- х
(когда я пришла в Отдел)
у
нее
бы ли
свои,
сложившиеся
пр едст ав лени я
и
о
том,
что
непре­
менно
надо
использовать
возможности
времени
на
по лную
катушку,
и
о
том,
как
име нно
н адо
действовать.
Меня
вз я­
ли,
со бст в енно , «под юбилей»
—
на до
был
готовить
юб и­
лейный
номер
«Записок» (С.
В.
пишет,
как
готовились
к
50-л ет ию
советской
вла с ти), а в Отделе не было специа ­
листа
по
советской
литературе.
Договариваясь
со
мной
об
обзоре
архива
Фурманова,
она
(уже имевшая обо мне не ­
кото рое
пр едст авлен ие,
потому
что
рекомендовал
меня
ей
П.
А.
Зайончковский,
с
которым
мы
говорили
на
политиче­
ские
темы
откровенно)
настоятельно
советовала
ориенти­
534


роваться
на
обзор
материалов
о
религиозном
сектантстве
в
фо нде
В.
Г.
Черткова.
Дословно
помню
ее
наставление:
—
Понимаете,
такой
щекотливый
материал
он
сум ел
провести
в
печать
замечательно
—
поставил
в
самом
начале
забор!
А
дальше
из ла гал
все,
что
ему
нужно.
Вот
и
вы
по­
ступайте
так
же!
В
коротком
предварении,
о тд ел енном
от
основного
тек­
ста
тремя
звездочками,
А.
И.
Кл ибано в
(позже мы познако ­
милась,
не
раз
бесе дов али)
кратко
говорил
о
ф онде
Черт­
к ова
в
це лом,
о
месте
дан ных
материалов,
цитировал
слова
Ленина
о
толстовцах
(«... и
потому
совсем
мизерны
заг ра­
ничн ые
и
русские
“толстовцы” .. .») и резюмировал:
«Ленинская характеристика толстовцев служит путе­
водной нитью при изучении относящихся к их мировоз­
зрению и деятельности материалов фонда»34.
В
те
годы
это
был
один
из
способов,
широко
применявший­
ся
и
по-своему
эффективный
(известное
—
плюн ь
да
поцелуи
у
злодея
руч ку ). Но среда гуманитариев уже стратифицирова­
лась;
ни
я,
ни
кто-либо
из
узкого
круга
н аших
с
А.
П.
Чудако­
вым
тогдашних
единомышленников
к
этому
времени
уже
не
могли
и
помыслить
о
том ,
чтобы
печатно
опираться
на
Ленина:
он
был
для
нас
неупоминаемым,
не
говоря
уже
о
печатном
при­
знании
«путеводной нитью». Было ясное понимание того,
что
ес ли
нельзя
ска зат ь
не
только
всей,
но
да же
полов и ны
правды,
то
ни
в
коем
случае
нельзя
ни
в
одной
фра зе
лгать,
пускаться
в
демагогию
и
т.
п.,
что
в ообще
вес ь
пр едл агаем ый
в
печать
т екст
должен
быть
единым.
Тут
ва жна
еще
разница
между
ис­
ториками
литературы
и
историками
—
первые
уже
отвоевали
себ е
некоторые
права,
а
вторые
по-прежнему
нах од ились
в
плену
обязательного
следования
некоторым
«марксистско -
ленинским»
догмам;
хотя
и
здесь
б ыли
ис ключ ени я 35.
34 Записки Отдела рукописей ГБЛ.
Вып. 28. М., 1966. С. 46.
35 Например,
в
«Записках Отдела рукописей»
тех
же
лет
в
об зо рных
статьях
на уч ной
сотрудн и ц ы
от дела
Н.
В.
Зейфман,
уч еницы
П.
А.
Зайончковского,
не
в стр ечалось
фраз,
кот ор ых
она
м огла
бы
535


Всего
за
год
до
этого
я
в
кандидатской
диссертации
ста­
вила
э кспе ри мент
на
себе
и
на
358 страницах текста про со ­
вет с кий
литературный
процесс
1930-х
ни
ра зу
не
упомяну­
ла
«социалистический реализм», а также не сослалась
в
тексте
на
тогдашнего
генерального
секретаря
КПСС
(а это,
конечно,
входило
в
непр ем енн ый
диссертационный
этикет), —
и
защ ит ил ась
(просто никто не догадывался
попр об ова ть ).
Реш ила
рискнуть
и
тут.
Я
мало
знала
о
Фур­
ма н ове,
изучение
материалов
его
архива
(это были в основ­
ном
д невн ики,
причем
анализ
рукописей
заст ав ил
предпо­
ложить
существование
двух
параллельных
дневников)
да­
ло
совсем
но вую
для
меня,
весьма
выразительную
и
никак
не
вписывавшуюся
в
да вно
сл о живш иеся
и
зацементиро­
ванные
каноны
повествования
о
советском
классике
карти­
ну.
Ее
я
постаралась
передать
—
безо
всяких
оценок,
как
того
и
требует
с троги й
жа нр
обзора
архивного
фо нда.
Пр ив еду
ли шь
один
фр агме нт
—
чтобы
стали
понятны
по­
священные
этому
моему
печатному
тексту
страницы
ме му­
аров
и
то,
в
какую
игру,
не
страшась,
охотно
играла
С.
В.
«Среди неопубликованных и важных по значению мему­
аров следует назвать занявшую большое место в дневнике
запись об истории с ответственным работником Кинешем­
ского совета Г. Цветковым, в которой Фурманов, как явст­
вует из дневника, сыграл немаловажную роль. Первая за­
пись на эту тему названа: “Игра со смертью”. “И страшно
и весело играть со смертью. Со смертью, т. е. с чужой жиз­
нью, которая вот-вот может оборваться. Гр . Цветков нака­
нуне смерти. Он, может быть, назавтра же будет расстре­
лян. Коммунист, работник прошлой революции, человек
с неутомимой энергией и лютой ненавистью к буржуазии... ”
(л. 37об.) . Далее рассказано, что этот человек оказался за­
мешанным в растрате, кутежах и т. д. Фурманов <_> анали­
зирует собственные ощущения: “Я способствовал тому, что
черная туча над Григорием Цветковым опускалась все ниже
впоследствии
стыдиться,
—
и
это
тогда
же
было
очень
да же
замече­
но
ее
ст арши ми
коллегами.
536


и
ниже.
<...> Он объясняет, что “никакого предубе­
ждения” к обвиняемому у него нет <...> . При более подроб­
ном разбирательстве “дела Цветкова" отпадают одна улика
за другой. <. ..> Запись “Цветковщина” начинается слова­
ми: “Разумеется, совершеннейшая неправда, будто все дело
раздуто работниками Губ. центра на основании каких-то
личных столкновений, отношений и прочего. Разумеется,
ересь, когда нас, обличавших Цветкова и цветковщину, об­
виняют в пристрастности и односторонности" (л. 110об.).
И здесь же автор дневника признается: “слишком пламенно
мы взялись за это дело”<...>»36 и т. п.
Чи тат елю
этой
книги,
дав но
живущему
в
другой
ситуа­
ц ии,
нужно
отдавать
себе
отчет
в
то м,
что
это
был
не
ко­
нец
1980- х
и
начало
1990- х
с
их
валом
обличений
вс ех
пр е­
жде
канонизированных,
и
да же
не
годы
«оттепели», —
это
бы ли
первые
бр ежн ев ские
годы.
И
С.
В ., прочтя то,
что
не
лезло
ни
в
какие
тогдашние
ворота
(сегодня уже требует ­
ся
пояснить:
никакие
расстрелы,
а
уж
тем
более
в ысту па­
ющ ие
в
в иде
веселой
«игры с чужой жизнью», не могли
иметь
отношение
к
кл асси ку
советской
л ит ерат уры
—
не
говоря
о
щекотливом
характере
мотивов
поступка,
недву­
смысленно
запечатленном
в
д невн ик е), мгновенно ухвати­
ла
предложенный
мною
неожиданный
код
—
и
приняла
его
без
малейших
н ар ека ний,
уже
не
вспоминая
о
«забо­
рах».
Хотя
просто
не
мо гла
—
с
ее
трезвостью
—
не
пони­
мать,
что
неприятности
скорей
всего
не
замедлят.
Когда
она
пишет,
как
пот ом
боролась,
потому
что
«не терпела по­
добного
на сили я
и,
если
возникала
драка,
всегда
стреми­
лась
взять
вер х», —
это
все
чи стая
правда.
Но
ее
«личный
па фос » (о котором я писала в цитируемой ею заметке для
себя)
в
том
и
был,
чтобы
браться
печатать
то,
что
выходит
за
обозначенные
государством
пределы.
Я
формулировала
это
для
себя
сл ова ми
«цензура недогружена»
—
и
тут
мы
бы ли
с
ней
едины.
Этого
не
дела ло,
не
желая
и меть
непри-
36 Чудакова М.
О.
Архив
Д.
А.
и
А.
Н.
Фурмановых
// Записки Отдела
рукописей
ГБ Л.
Вып. 29. М., 1967. С. 117-118.
537


ятностещ
подавляющее
большинство
тех ,
кто
сидели
на
подобных
руководящих
должностях.
Роль
личности
в
культуре
и
шире
—
жизни
общества
—
со­
в етск их
лет
в
том
и
заключалась,
чтобы
стремиться
ра здв и­
нуть
цензурные
ограждения,
которые
воздвигнуты
были
ср азу
после
Октября
и
далее
то
ветшали,
то
вновь
укреплялись,
но
всегда
обступали
кажд ог о
—
и
пишущего,
и
чит ающего .
Каж­
дая
отдельная
пу бл ик ация
полудозволенного
б ыла
прецеден­
том.
Самая
важная
роль,
которую
могла
сыграть
л ичнос ть
в
научно-гуманитарной
сфере,
—-
создать
печатный
преце­
ден т.
Это
был о
подо би е
брит а нског о
прецедентного
прав а.
Коне чн о,
среди
те х,
от
ког о
зависела
отечественная
печат ная
жизнь,
еще
сохранялись
отдельные
фанатики.
Но
их
было
уже
очень
мало.
Бал
пр ав или
циники
или
вообще
пустые
места.
Главной
их
з адаче й
было
—
снять
с
се бя
ответственность.
Ка­
ждое
пред шеств ующее
печатное
упоминание
сомнительного
произведения
или
им ени
такому
человеку
по мо гало
боя ть ся
ме ньше .
Помню,
только
пр ин есе нная
пач ка
книг
просто
с
упо­
минаниями
ранней
прозы
Пастернака
помогла
мне
в
издатель­
ст ве
«Наука»
отстоять
целую
главку
в
моей
книжке
«Мастер­
ств о
Юр ия
Ол еши » (1972) —
ее
со б ир ались
снимать,
так
как
о
прозе
Пастернака
ведь
не
пишут
(все еще шли волны «Док­
тор а
Жи в аго», хотя автор уже 12
лет
как
сошел
в
могилу).
Уже
работая
над
мемуарами
и
обратившись
к
1967 году,
С.
В. «начала спрашивать себя,
как
это
могло
произойти»(со
статьей
об
архиве
Фурманова),тоесть
—
как
она
вз ялас ь
это
печатать
и
как
могло
получиться?
Я
думаю,
она
не
осознава­
ла
ясно,
но
прекрасно
чувствовала,
ощущала
тогда
всю
сово­
купность
обстоятельств
—
и
шла
на
штурм.
Разница
между
нами
в
отношении
к
этим
обстоятельствам
(понятно,
что
масшт аб
ее
действий
был
гораздо
крупнее)
заключалась
лишь
в
том,
что
я
уже
намеренно,
то
есть
осознанно,
осуществляла
определенную
профессиональную
стратегию,
продолжая
ставить
эксперименты
на
себ е
(другого способа проверить
—
про йд ет
или
не
пройдет
—
не
было;
оппоненты
действовали
не
по
инструкциям,
а
по
наитию).
Через
несколько
лет
это
качество
ее
личности
—
ее
бе с­
страшие,
ее
готовность
платить
за
по пыт ку
ра здви ну ть
538


стены
—
проявилось
в
долгой
и
мучительной
истории
с
об­
зором
архива
М.
Бу лг акова .
Не
только
в
Ленинке
(об этом
и
речи
нет), но не знаю,
в
каком
тогдашнем
архивном
или
библиотечном
заведении
страны
человек
с
партийным
би­
летом
и
на
номенклатурной
должности
не
отказался
бы
сра зу
и
насовсем
от
всяких
по пыт ок
напечатать
работу,
уз­
нав,
что
Го ск ом издат ом
принято
решение
«признать идей­
ный
уровень»
этой
самой
работы,
представленной
на
к олле­
гию
в
рук о писи, «неудовлетворительным». А
С.
В.
ни
р азу
за
четыре
года
не
дрогнула
и
только
все
вы искив ала
новые
возможности
борьбы
и
ме ня
еще
подталкивала
к
п оис кам. ..
8
Примечательной
вехой,
отметившей
десятилетие
но вой
ситуации
с
комплектованием,
б ыло
собрание
Отдела
руко­
писей
в
ию не
1974 года.
На
нем
шла
речь
(далее цитирую за ­
пись,
сделанную
в
тот
же
веч ер, 18 июня 1974 года) «о пер­
спективном
пл ане
обработки
ар хи вов
на
ближайшие
10 лет,
о
том ,
как
н аша
реальная
работа
резко
разошлась
с
пе рсп ек­
тивным
пл ано м,
принятым
в
1964-м
году,
—
с
его
очередно­
с тью
ф о нд о в» (подразумевалось
—
многие
намеченные
к
об­
работке
в
1964 году фонды остались необработанными):
«слишком много, неожиданно много новых фондов
пришло за эти годы. Я выступила: <... > хотела бы подчерк­
нуть оптимистический характер того, что кажется нам
катастрофичным, — ведь все это говорит о весьма радост­
ных тенденциях в жизни нашего общества: 1 ) люди стали
больше сдавать архивы — не боятся этого, 2) исследова­
тели стали широко обращаться к архивным материалам,
3) наш отдел понял новые эти веяния и проявил сме­
лость — стал выдавать необработанные фонды. Другое
дело, что мы не сумели осознать, осмыслить эти новые яв­
ления, почувствовав их интуитивно».
Новация
же
б ыла
вот
в
чем.
В
начале
1970-х
стало
ясно,
что
принимаемые
на
хранение
в
невиданном
пре жде
количе­
539


ст ве
личные
архивы
просто
физически
не
смогут
быть
о бра­
ботаны
по
нашим
оч ень
высоким
ко ндиция м
в
ближайшие
год ы.
Никого
это
в
тогдашних
советских
архивохранили­
щах
не
смущало
—
когда
обработаем,
тогда
и
будем
выда вать !
Житомирскую
—
смутило.
Она
хотела
обеспечить
и сслед о­
в ател ям
скорейший
доступ
к
новопоступившим
архивам.
Но
как?
И
бы ло
принято
решение
придать
особое
значение
п ер­
вичной
обработке
—
и
после
нее
выдавать
док ум енты
читате­
лям .
Об
это м
С.
В.
подробно
пишет
в
мемуарах.
...К ог да по­
том
ее
уничтожали
за
«выдачу необработанных фондов»,
никто
не
вспоминал,
что
на ша
пе рви чная
обработка
соответ­
ствовала
полной
обработке
в
других
архивохранилищах.
Материалы
архива
при
п одготов ке
информации
о
«новых
поступлениях»
в
«Записках»
раскладывались
по
«облож­
кам », единицы хранения получали предварительное назва­
ни е.
А
при
выдаче
читателям
ли сты
просчитывали
сотруд­
ни ки
читального
зала
—
и
считали
втор ой
раз,
когда
чи та­
тел ь
сдавал
материалы.
Никогда
не
пропало
ни
одного
листа.
В
том
и
была,
повторим,
суть
т ог дашнег о
государственно­
го
и
социального
ус тройс тв а,
что
шли
два
встречных
по то ка.
И
тот
и
другой
наталкивались
на
сопротивление
лично­
стей
—
разных,
находящихся,
так
сказать,
по
разные
стороны
баррикады
—
незримой,
но
прочной,
воздвигшейся
в
середи­
не
1950-х .
Это
не
исключает
того,
что
и
раньше
благородные
личности
отвоевывали
маленькие
у част ки
культуры
и
не
да­
вали
выкинуть
за
ее
пределы
разных
людей,
ставших
го ни­
м ыми
то
в
одну,
то
в
другую
из
политических
кампаний.
«Новые поступления»
—
это
был
важнейший
раздел
еже­
годных
выпусков
«Записок Отдела рукописей»: информация о
последних
поступлениях
(реально
—
двух-трехлетней
давно­
сти).
Печатная
и нформ ац ия
сл уж ила
справочным
аппаратом
для
читателя
—
он
заказывал
материалы
по
шифр ам
в
«Запи ­
с к а х». Для нас эта роль раздела была крайне важной.
Не
попа­
дал и
в
«Записки»
только
материалы,
отправляемые
в
спецхран
(весьма немногие,
как
уверяли
те,
кто
их
ту да
отправлял). Все
остальное
должно
бы ло
н епр емен но
попасть
в
печать.
В
том
же
1974 году советские редакторы -ц е н зо ры
вдруг
ки­
нулись
и згон ять
из
предположенных
к
печати
текстов
два
име­
540


ни
—
Мережковского
и
Хо д асеви ча.
Неизвестно,
по
какой
именно
пр ичине
была
спу щ ена
такая
д ир ектив а;
п рич ины
все­
гда
бы ли
случайны
и
нередко
фантастичны.
И
вот
в
начале
ян­
варя
1975 года издательский редактор « З а пи со к» (издавав­
шихся,
как
вся
библиотечная
продукция,
издательством
«Кни­
га ») сказала С .
В.
(далее цитирую свою тогдашнюю запись ее
ра сс каза ) «между прочим ( “это я просто вас информирую
—
изм ен ить
уже
ничего
нельзя”), что из отдела “Новых
поступ­
лений”
они
сняли
описание
рукописи
романа
Мережковского
“14 декабря” (приобретенной нами за большие деньги)».
«Вот так беззаконие цветет, — записывала я в дневни­
кевтедни.
—
У нас из “Записок” неграмотный цензор
вычеркивает Л. Н.
Гумилева
вместо его отца — в издании
тиражом в тысячу, а в массовом журнале “Москва”, в вос­
поминаниях Алигер об Ахматовой, спокойно упоминается
Гумилев-pbre».
И
сн ова
С.
В.
пошла
к
директору
Би бли оте ки
H. М.
Си­
корскому,
который
уже
не
мог
ее
спокойно
видеть
из-за
по­
стоянных
неприятностей
(уже упоминалось,
что
Коллегия
Госкомиздата
вынесла
постановление:
сч и тать
«идейный
уровень»
рукописи
мо ей
обзорной
статьи
в
12 печатных ли­
стов
«Архив М .
А.
Булгакова:
Материалы
для
творческой
биографии
п ис ат ел я», которую директор подписал для пе ­
чатания
в
текущих
«Записках», «неудовлетворительным»),
и
выслушала
от
него
очередные
ла ме нт ации
и
у п реки:
—
...Я, например,
считаю
Ахматову
гениальной
по этес ­
с о й, но нельзя же так ставить себя под удар, выпячивая
в “Записках” ее материалы!.. У вас совершенно определен­
ная тенденция в подборе материалов, вы сами это знаете...
—
Да где же она? Покажите мне факты!
—
Ну, мне некогда в это вдумываться.
—
Так откуда же у вас такое мнение?
—
Я это чувствую интуитивно.
Да, “тенденцией” сегодня называют стремление время
от времени, более или менее систематически, публиковать
541


(или покупать) материалы нежелательные, составляю­
щие двадцатую, скажем, долю “Записок” или нашего
комплектования.
—
...Ведь вы же, H. М., поставили подпись под работой
Чудаковой — как же вы говорите, что вы не рекомендова­
ли ее к печати?
—
Но я же ее не читал...
—-
Но ведь вы же понимаете, что если бы вы попроси­
ли почитать — мы бы вам дали?
—
Ну, мне некогда во все вдумываться!
—
А как же тогда быть?
—
С. В., я знаю, что вы — прекрасный полемист, но
мне некогда с вами разговаривать. Я целый год занимаюсь
Отделом рукописей! Оглянитесь — посмотрите, чем жи­
вет библиотека! У нас есть другие дела. Если вы не будете
прислушиваться к моей критике, вы попадете в тяжелое
положение — я вынужден буду вас уволить!
—
Я давно знаю, что это ваша цель».
Так
скл адыва лись
в
сер едине
1970- х
годов
отношения
ме жду
директором
национальной
би блио т еки
страны,
все
дейст в ия
которого
имели
конечной
цел ью
одно
—
избежать
так
наз ы ваем ых
неприятностей
и
сохранить
номенклатур­
ное
положение
(любил ли он Ахматову или был равноду­
шен
к
стихам
вообще
—
это
никак
не
сказ ыв ало сь
на
его
по­
ступ ках), и С.
В.
Житомирской,
н иког да
(в течение по
крайней
мере
того
ее
последнего
де сяти лети я
в
должности
заведующей
От де лом
р ук оп исей,
когда
я
наблюдала
ее
дей ­
ствия
еже днев но )
не
подчинявшей
сво и
профессиональ­
ные
поступки
ш ку рным
соображениям.
Они
был и
сд ел аны
из
разного
материала
—
и
сразу
же
не вз лю били
друг
друга.
Я
не
хотела
бы
сказат ь ,
что
С.
В.
полностью
был а
св о­
бодна
от
советского
—
да
и
возможно
ли
это?
Но
она ,
в
от­
личие
от
сво их
оппонентов
и
прямых
противников,
стара­
л ась
ос воб ожда тьс я
от
него.
Действия
А.
П.
Кузичевой,
заменившей
С.
В.
(и в тече­
ние
полутора
лет
разрушившей
Отдел,
причем
необрати­
мо), выразительно и точно описаны в мемуарах.
542


Феномен
известного
подотряда
чешуйчатых
нико г да
в
мо­
ей,
по
крайней
м ере,
жизни
не
представал
с
такой
вырази­
тельностью,
как
в
первы е
г оды
перестройки,
когда
появились
ее
газетные
статьи
о
Пастернаке,
Зам яти не
и
т.
д.,
напис а н­
ные
с
та ких
либеральных
позиций,
что
л юди,
прекрасно
пом ­
ни вши е,
что
г ов орил
автор
э тих
ста тей
и
как
вел
себя
по
от­
но шению
к
эт им
самым
явлениям
культуры
десятилетие
на­
за д,
в
буквальном
смысле
слова
не
верили
своим
глазам37. Тем
немногим,
кто
знал,
что
за
спиной
автора
дымятся
головешки
погубленного
оч ага
культуры,
было
ясн о,
что
это
—
не
не­
ожида нны й
духовный
пе рел ом
(замечательные примеры та­
ких
переломов
мы
наб людали
в
те
же
го д ы), а явление совсем
другого
порядка:
начнись
завтра
заморозки
—
и
мы
увидим
наутро
того
же
человека,
с
кото р ым
столкнулись
во
в торой
половине
1970-х
в
стенах
Отдела
рукописей38.
По че му,
собственно,
мы
решили
написать
письмо
в
вы с­
шую
тогдашнюю
ин ста нцию
—
ЦК
КП СС?
Надеялись,
что
подействует?
Не
очень-то.
Скорее
—
невозможно
бы ло
без­
участно
наблюдать,
как
разрушает
Кузичева
Отдел,
и
вед ь
не
просто
отде л
—
культурный
очаг,
цент р
притяжения
на­
учных
сил.
При
отсутствии
в
советском
социуме
независи­
мых
общественных
о бъ единен ий
вок руг
Научного
совета
отдела
объ единя лись
лучшие
гуманитарии
страны,
го то вые
к
совместным
общественно-культурным
де йст вия м.
Цен и­
ли
сам
климат
читального
зала,
где
столь
очев ид на
была
за­
да ча
служения
науке,
где
человеку,
приехавшему
издалека
и
ненадолго,
рукопись
стремились
выдать
как
можно
ско-
37 Ср.
в
одн ом
из
интервью
С.
Гандлевского: «— Доводилось ли
вам
са­
м ому
общаться
с
чекистами-филологами
наподобие
изображенного
в
“<НРЗБ>” Никитина?» — «Я
п одраз умевал
не
к онк рет ное
лицо,
а
присущее
простейшим
организмам
и
оп ределе н но му
разряду
чело­
веческих
ос обей
умение
—
без бед но
приспосабливаться
к
новым
ус­
ло ви ям.
К
примеру,
генерал
ФСБ,
вития
и
з ав сегдат ай
либеральных
ток-шоу,
еще
двадцать
без
малого
лет
назад
очень
своеобразно
“рабо ­
т ал”
с
нам и,
тогдашними
н еоф ици альн ыми
лит ер атор ами » («Книж ­
ное
обозрение»,9декабря2002
г .).
38 Некоторые подробности этого столкновения см .: Чуда ко ва М .
В
за­
щиту
двой н ых
стандартов
// Новое литературное обозрение.
No
74.
2005, главка «Ч ет верт ая
вставная
н ов елла
о
прошлом:
раз рушен и е
Отдела
рукописей
ГБЛ
(с . 23 6—243).
543


ре й.
Ценили
возможность
напечататься
в
наших
«Запи­
сках», зная,
что
там
не
предъявят
ни
одно го
аб сурд ного
требования,
а
из
цензурной
сети
будут
выбираться
общими
с
автором
усилиями
(помню,
как
пришлось
в
одной
пу бли­
кации
именовать
Гумилева
«мужем Ахматовой», —
надея­
лись,
что
коллеги-читатели
поймут
и
оц еня т ...).
...Каждым
упоминанием
в
«Записках»
Ходасевича,
Ме­
режковского,
тем
более
Гумилева
мы
продв ига л ись
по
ми н­
но му
полю
кул ьтурн ого
пространства,
о сво бо ждая
эту
его
пя дь
от
ми н,
то
есть
запретов.
А
навстречу
нам
шли
такие
люди,
как
Кузичева,
возвращая
запреты
обратно.
Ве дь
кр а­
сочно
описанная
С.
В.
история
пос леду юще го
(«после нас»)
ее
сопротивления
приобретению
архива
М.
О.
Гершензо­
на
—
как
участника
сборника
«Вехи»! —
это
был
совершав­
шийся
на
глазах
откат
от
стихийно
(никто ничего экспли-
цированно
не
отменял
и
не
р аз р ешал !) сложившегося в те­
че ние
послесталинского
десятилетия
и
пр одо л жав шего
повышаться
усилиями
многих
ур овн я.
Гершензон,
конечно,
широко
цитировался
в
пушкинистике,
декабр исто веде нии.
И
вот
в
Отделе
рукописей
крупнейшей
библиотеки
страны
его
руководитель
ведет
себя
как
труженик
какого-нибудь
провинциального
пединст ит у т а,
не
дождавшийся
р еабили­
тации
Ст ал ина
и
де йс тву ющий
на
«идеологическом фронте»
исходя
из
своего
революционного
правосознания.
Конечно,
в
разных
редакциях
и
издательствах
приходилось
в
те
год ы
встречать
нечто
похожее,
но
ни
у
кого
не
бы ло
такой
закон­
ченности,
отточенности
жеста.
Недаром
разрушенное
более
четверти
в ека
н азад
не
у д алось
восстановить
до
сих
по р.
...Кузичеву вскоре вытеснили из Отдела
—
не
извне,
а
из­
нутри,
те,
кто
хотели
занять
ее
место
и
продолжить
успешно
начатое
ею
дело.
При
ее
преемнице
для
бо ль шей
«устойчиво­
ст и»
предприняты
были
еще
более
решительные
меры.
Га ли­
на
Ивановна
Довгалло,
которая
много
лет
«вливала», после
завершения
обработки
фонда
и
печатания
описи,
карточки
(с описанием единиц хранения)
в
стоявший
в
преддверии
читального
зала
каталог,
теперь
с
ужасом
изымала
их
отту­
да
—
по
распоряжению
нового
руков одс тв а.
Бы ли
изъяты
ты сячи
ка рточе к
—
и,
соответственно,
и счезл и
из
пол я
зре­
544


ния
читателей
тысячи
единиц
хранения.
Что
«нынешний мо ­
лод ой
человек», как пишет С.
В ., с трудом поверит,
что
после
а вгус та
1946 года был прегражден « до с ту п
ко
всему
насл е­
дию
культурной
пл ея ды»
начала
века,
—
это
что!
А
вот
ко гда
это
почти
п ов торил ось
в
нач але
1980-х. ..
Это
как?..
Весной
1985 года,
с
приходом
М.
С.
Го р баче ва,
пошел
отс чет
но вого
времени.
Только
не
надо
думать,
что
и
в
на­
ци ональ но й
библиотеке
страны,
и
в
ее
ко гда -то
едва
ли
не
лучшем
отде ле
тут
же
и
прояснело.
Сл ова
«архив»
и
«рукопись»
продолжали
сохранять
ма­
гический
характер
с
кр имина льным
потенциалом,
то
и
де ло
вырывавшимся
на
поверхность
—
со
смрадом
и
копотью.
«Булгаков»
здесь
продолжал
быть
в
высше й
степени
удоб­
ным
б р эндом 39.
Он
давно
уже
работал
национа л ьной
гордо­
ст ью
России.
К
то му
же,
за
десятилетие,
прошедшее
с
сере­
дины
70-х ,
все
выучили
слово
«архив»
и
широко
пользова­
лись
им
в
так
называемых
патриотических
целях.
Именно
в
нач але
гор бач е вск ого
вр ем ени
—
исключение
С.
В.
по
ин и­
циативе
В.
Лосева
из
па рт ии,
его
же
попытка
возбудить
против
нас
с
ней
не
более
не
менее
как
уголовное
д ел о!..
Так
продолжалось
уже
и
в
новое
вре мя
противостояние
личности
—
отребью,
несомненно,
опиравшемуся
на
по д­
держку
кагэбэшников.
Действия
райкомовских
людей,
ис­
ключавших
С.
В.
(совершенно неожиданно и для нее,
и
для
всех,
кто
знал
обстоятельства), —
был и,
возможно,
уже
и
час тью
попыток
остановить
надвиг авши еся
перемены.
Ведь
эти
люди
не
могли
не
чуять
и
в
марте
1985 года иску­
шен ным
н юхом
новых
в еяни й,
не
в иде ть,
что
такая
«бди ­
тельность»
им
уже
не
соответствует:
тогдашнее
время
шло
быстро.
Так
что,
в
сущности,
это
был а
месть
—
под
занавес
они
разделывались
с
теми,
кто
своими
мног оле т ними
ус и­
лиями
мостил
дорогу
в
но вое
время.
В
п ослед ующи е
годы
С.
В.
сде ла ла
очень
много,
на
удивле­
ние
д аже
нам ,
знавшим,
как
она
работает.
Но
никогда,
никогда
39 Полное архивоведческое опровержение злонамеренной легенды
о
«пропаже»
булгаковских
рукописей
из
Отдела
рукописей
стало
пос­
ледней
пе чат ной
работой
С.
В . (см.: Житомирская С.
В.
Еще
раз
об
ар­
хиве
М.
А.
Булгакова
// Новое литературное обозрение . 2 0 03 . No 63.
545


не
могла
забыть
все
происшедшее
с
ней,
а
главное
—
с
ее
Отде­
лом
в
конце
1970-х
и
—
продолжавшее
происходить,
как
бу дто
имен но
эту
часть
страны
о бт екали
в олны
нового
времени!
Ко­
гда
я
напис ала
к
ее
80-л етию
небольшую
за м ет ку40, она,
не
ожидавшая
какого-либо
у по ми нания
о
себе
в
печати,
пр исла­
ла
мне
письмо,
где
писала
с
горечью,
чт о,
чи тая
строки,
оце ни­
вавши е
ее
деятельность,
не
могла
не
думать
о
том,
как
трудно
и
долго
соз давал ся
этот
культурный
оча г
—
и
как
легко
оказа­
лось
его
разрушить.
А нал изу
того,
поч ему
и
как
это
произош­
ло,
и
посвятила
она
немал о
страниц
в
своих
мемуарах.
Но
ве дь
именно
происходящее
сег о дня
там
и
во
всей
гла в­
ной
библиотеке
страны
подтверждает
то,
чему
п освя щ ена,
в
сущности,
наш а
работа
(незадолго до смерти С .
В.
просила
ме ня
написать
пр едисло в ие
к
ее
книг е)
—
не
более
чем
кр ат­
кий
комментарий
к
мем уар ам,
где
о
роли
личности
в
России
говорит
кажд ая
страница.
Вед ь
ни кто
—
никто!
—
из
пр и­
личных
и ст орик ов,
филологов
или
а рхив ис тов
не
пошел
руко­
водить
Отделом
в
первые
постсоветские
годы,
ког да
на
по ис­
ки
желающего
были
брошены
немалые
силы.
Никто
не
захо­
те л,
выражаясь
старинным
слогом,
послужить
отечеству.
Я
буду
самой
последней
в
череде
те х,
кто
добром
вспомина­
ет
советское
вр емя
в
сра внении
с
сегодняшним.
Но
од на
доброкачественная,
я
бы
сказала,
черта
той
реальности,
похо­
же,
поистерлась,
если
не
ут ра чена
вовсе.
По
кр айней
мере,
она
исчезла
со
шка лы
ценностей,
а
это
опасно
—
как
р еал ьный
шаг
к
исчезновению,
поскольку
то,
что
не
считается
в
референтной
части
общества
добродетелью,
может
и
впрямь
стр ем ить ся
к
исчезновению.
Я
гов орю
об
это й
вере
в
то,
что
ты,
именно
ты
должен
действовать
и
что
твои
действия
р еальн о
воздействуют
на
историко-общественную
ситуацию
—
даже
е сли
она
всем
или
почти
всем
кажется
этому
воздействию
не
поддающейся.
И
рассказанная
на
страницах
мемуаров
С.
В.
Жи томи р­
ской
потрясающая,
на
мой
взгляд,
история
одной
жизни
послужит,
я
верю,
не
просто
назиданием,
а
то л кнет
к
раз ­
мышлениям.
А
там
и
к
действиям.
40 «Деятель культуры»
в
условиях
несвободы
// Литературная газета.
1996. 24 января.


ПОЛЕМИЧЕСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Есть необходимость в более или менее подробных пояснени­
ях к некоторым статьям сборника — за пределами их текстов.
Прежде всего это относится к той части статьи «Три “совет­
ских ” нобелевских лауреата», где говорится о Шолохове.
А. А . Зализняк напомнил в книге, практически закрываю­
щей — после более чем вековой дискуссии — вопрос о времени
создания «Слова о полку Игореве», что версия подлинности
«была превращена в СССР в идеологическую догму. И для рос­
сийского общества чрезвычайно существенно то, что эта версия
была (и продолжает быть) официальной», а версия его поддель­
ности — «крамольной. В силу традиционных свойств русской
интеллигенции это обстоятельство делает для нее крайне мало­
приятной поддержку первой и психологически привлекательной
поддержку второй. А устойчивый и еще отнюдь не изжитый со­
ветский комплекс уверенности в том, что нас всегда во всем об­
манывали, делает версию поддельности» привлекательной и для
«гораздо более широкого круга российских людей»1.
Это вполне применимо к полемике вокруг авторства «Тихого
Дона».
После завершения почти десятилетней борьбы Шолохова
с властью за напечатание своего романа (закончившейся в 1940
году публикацией 4-го тома) он — вместе с романом — перешел
в собственность тоталитарного государства. Монографии, за­
щищающие авторство Шолохова, не вызывают доверия к их ав­
торам — по причине или очевидной недостаточной профессио­
нальности, или полной, с молодых ногтей известной аморально­
сти, отсутствия каких-либо убеждений, что было многократно
продемонстрировано этими авторами на протяжении жизни це­
лого поколения. Советская власть помогла сформироваться лю­
дям, которым трудно поверить, даже если они утверждают, что
дважды два — четыре2. К тому же продраться сквозь советскую
1 Зализняк А .
А. «С лово о пол ку И г орев е»: взгляд лингвиста .
М. , 2004.
С. 24.
2 Достаточно было в свое время просмотреть хотя бы вышедшую
в
«Библиотеке « Ог оньк а»
тонкую
книжеч ку
с
восклицаниями
вроде
«Более полувека книги Шолохова сражаются на самом переднем
547


высокопарность многостраничных повествовании с поношения­
ми «антишолоховедов» — почти невозможно .
.. .Доверять же скептикам тоже не приходится. У наиболее
профессиональных, как И. Н. Медведева (автор инициальной
для дискуссий 70-х годов книги «Стремя “Тихого Дона”: Загадки
романа»), — гипотеза о двух «соавторах», художнике и подправ­
ляющем его советском политикане идет мимо того важнейшего
обстоятельства, что раздвоение и растроение могло постигнуть —
и постигало — советского писателя в силу самого устройства со­
ветской литературной жизни. В этой и других работах из множе­
ства более или менее точных наблюдений насчет несообразностей
в тексте романа никак не вытекает гипотеза о плагиате или дру­
гом (в буквальном смысле — подлинном) авторе3.
кр ае
идеологической
борьбы
двух
ми ров !.. Сражаются и побежда­
ют !» (Прийма К.
Слово
о
«Тихом Доне». М., 1980. С.
30), чтобы
с
полным
н едове ри ем
отнестись
к
любым
св идет ельств ам
ав т ора.
На
пол е
«защиты»
Шолохова
(в том числе от Солженицына), недалеко
уш ла
от
советских
в етеран ов
и
Н.
В.
Корниенко,
представляющая
сегодняшнее
«патриотическое»
литературоведение.
Ци тир уя
«Ар­
хипелаг
Г ула г» (называя его « р о ма но м»), при этом элементарно не
пони ма ет
того,
что
цитирует:
на
лагерной
сцене
«однажды было объ­
явлено:
— « Же нуш ка -же на »! Музыка Мокроусова,
слова
Исаковско­
го.
Исполняет
Ж еня
Никишин
в
сопровождении
гитары». Зэк при­
писал
св ою
пе сню
легальному
поэту,
чтоб
обезопаситься
от
лагерно­
го
начальства
(и автор « Архи п елаг а», тогда
—
«подпольный поэт»,
не
сраз у
угадав
приду мку ,
восхищается
«еще одним подпольным по­
это м
(а сколько их?!)»), а член -ко р р
РАН
вме сте
с
эт им
начальст­
вом
принимает
все
за
чистую
монету
и
пускается
в
велеречивые
рас­
суждения
о
несуществующей
«песне Исаковского», о том,
что
по ня­
тие
«подпольного поэта» «н еадек в ат н о»
не
только
«направлению
поэтического
пут и
Исаковского», но«оно
н еадек ват но
—
песне,
ко­
то рая
всегда
ост авалась
самой
близкой
собеседницей
свободной
ду­
ши-христианки,
словн о
и
не
в едаю щей
о
политическом
измерении
понятия
"свобода"»(Корниенко Н.
Чит ат ели
и
н ечит ат ели
у
Шоло­
хова:
Контексты
темы
// Новое о Михаиле Шолохове:
Исследова­
ния
и
материалы.
М., ИМЛИ РАН, 2003. С. 67—68). Все это суесло­
вие
замешано
на
редкой
да же
в
на ших
п алест ин ах
патологической
ненависти
к
свободе
и
«подпольной поэзии»; всерьез комментиро­
вать
нечего.
Разве
что
припомнить
строки
по эта
о
свободе
—
«Как
возьмут
тебя
да
вспорют,
так
узнаешь,
кто
она».
3 «...Всякого рода «в рем ен н ы е
с бои », «географические неувязки», пу ­
та ница
имен
и
названий
вс треч аю тся
во
всяком
большом
произведе­
нии
(«Иногда дремлет великий Гомер», говорили в старину ) . Пря­
мо го
отношения
к
п роблеме
авторства
этот
пласт
претензий
«анти-
548


И опять напрашивается сравнение с «противниками» и «сто­
ронниками» подлинности «Слова о полку Игореве». От боль­
шинства работ на эту тему, пишет А. Зализняк, «у читателя ос­
тается ощущение, что автор сперва с помощью некоей глобаль­
ной интуиции пришел к выводу о том, какая из двух версий
верна, потом уже подбирал как можно большее количество фак-
TÖB и фактиков, которые служат на пользу этой версии»4.
Это приходится отнести и к большой книге Зеева Бер-Селлы
«Литературный котлован: Проект “Писатель Шолохов”» (М.,
2005). Автор не допускает никаких вариантов объяснения раз­
ных недоумений, кроме тех, которые работают на «проект».
Разнообразные параллели (где убедительные, а где притянутые)
должны неукоснительно уличать злостного плагиатора-рециди­
виста. Так неплагиаторов в литературе и вовсе не останется,
а с ними — и современного литературоведения. Оно исходит
все-таки из представления о перманентном диалоге и взаимооб­
мене, индивидуальном и сверхиндивидуальном, генетическом,
историческом, типологическом. Подменять все это криминали­
стикой совершенно нерационально, не говоря о том, что при та­
ком подходе (по сути просто журналистском) исчезает реальная
биография, реальная личность. Под гипнозом собственных на­
тяжек автору начинает казаться невозможным и вполне очевид­
ное — например, что талантливый и сильный Шолохов написал
свою эпопею, а сломленный жестоким веком и спившийся не
справился с сочинением о войне и, возможно, с теми самыми
преградами на пути реализации замысла, которые в молодости
огромным напряжением сил сумел преодолеть.
Тоталитарная эпоха проверяет человека на излом — и вот са­
ма личность писателя оказывается более ломкой, чем его талант.
Да, червоточина «новой жизни», положившей в основу общест­
венного уклада и морали принцип “цель оправдывает средства”,
повредила самое личность Шолохова. Но это сказывается не
сразу. Его рассказы, предшествующие роману, превосходят по
шолоховедов»
не
имеет,
хот я
он
из быто чно
исп ольз ован
ими » (пись­
мо
ли те ра туров еда
М.
Г.
Петровой,
одной
из
с ол жен ицын ских
«не­
в идимо к», Ф.
Ф.
Кузнецову.
Ци т.
по:
К уз нецов
Ф.
«Тихий Дон»:
судьба
и
правда
вели ко го
р оман а.
М., 2005. С. 739).
4 Зализняк А .
Ука з.
соч.
С. 23.
549


жестокости реалии, по резкости письма многое в окружающей
литературе. Отец убивает двух сыновей-большевиков — чтобы
младшие его дети не остались без кормильца:
«...И стал я ему говорить: — прими ты, Ванюшка, за меня му­
ченский венец. У тебя — жена с дитем, а у меня их семеро по лав­
кам. Ежели б пустил я тебя — меня б убили казаки, дети по ми­
ру пошли бы христарадничать... Полежал он немножко и помер,
а руку мою в руке держит». А спустя годы подросшая дочь гово­
рит отцу: «— Грёбостно мне с вами, батя, за одним столом исть.
Как погляжу я на ваши руки, так сразу вспомню, что этими рука­
ми вы братов побили; и с души рвать меня тянет...» («Семейный
человек», 1925). Убитые восставшими казаками продармейцы
«лежали трое суток. Тесленко, в немытых бязевых подштанни­
ках, небу показывал пузырчатый ком мерзлой крови, торчащей
изо рта, разрубленного до ушей. У Бодягина по голой груди без­
боязненно прыгали чубатые степные птички; из распоротого жи­
вота и порожних глазных впадин, не торопясь, поклевывали чер­
ноусый ячмень» («Продкомиссар», 1925). Повторим — мало
у кого в те годы такое жесткое перо.
Здесь трудно не увидеть шагов к будущему «Тихому Дону»,
книге, суровый голос которой до сих пор назидает: и вы что
же — надеялись, что братоубийство такого масштаба может
пройти бесследно?.. События, в ней описанные, не прошли,
а остались, вся последующая жизнь России до конца века — это
их последствия.
Откуда же самые ранние сомнения — с публикации первой
книги в 1928 году? Их исток — иной, чем в поздние годы5. В осно­
ве, на наш взгляд, — уже успевший укорениться за десятилетие
нового уклада примитивный детерминизм: «материалистиче­
ская» вера в понятность и очевидную для всех обусловленность
всего на свете, в том числе таланта. Первый аргумент сомневав­
шихся — молод, неопытен, больно быстро написал сильную вещь.
Иными словами — откуда что взялось? Федор Березовский, чье
имя изгладилось из читательской памяти, впрямую, не стесняясь,
5 Это только Ф.
Ф.
Кузнецов
у в ерен,
как
с
незапамятных
пор
был
ув е­
рен
в
про исках
врагов
везде
и
вс ег да,
—
«Клевета эта имела полити­
ческую
подоплеку» (КузнецовФ.
Ф.
Ука з.
соч.
С. 22).
550


сетовал: много лет пишу рассказы — а вот роман не получается.
Как же могло у него-то, начинающего, получиться?., (точь-в -точь
по завистнику из булгаковских «Записок покойника»: «...Да отку­
да он взялся?.. Да я же его и открыл...»). Второй аргумент: сам не
казак, по возрасту в событиях не участвовал, значит — не мог на­
писать. Прецеденты — написанное не очевидцами —-
в расчет не
принимались. Третий довод — все должно быть обусловлено соци­
ально, классово: он же продотрядовец, наш, пролетарский паре­
нек; по этой причине не мог и не должен был встать над схваткой.
И четвертый — потаенный, никем не высказанный: ведь так уже
нельзя писать. Все мы это знаем. Знаем, что такое — не напечата­
ют, и не пишем. А тут — написал. Печатают. Как же так?
Шолохов пережил, мы думаем, духовный переворот в 1924—
1925 годах — когда оказался (не без влияния женитьбы и быстро­
го погружения в совсем иную среду, а также осмысления траге­
дии Ф. Миронова6 и X. Ермакова) будто на другой стороне лен­
ты Мёбиуса. Оттуда непоправимая отечественная трагедия
увиделась ему иначе, чем до этого. Молодой писатель захотел
описать что-то очень и очень для него важное, что нельзя было
оставить неописанным, не в последнюю очередь — избранную
большевиками политику расказачивания. Он решился — и стал
писать.
Оснований для сомнений по поводу текста романа и темных
мест в биографии Шолохова сколько угодно. Но и время было под­
ходящее для пятнания своей биографии темными местами. Напри­
мер, упорно отрицал очевидное — уверял, что не только не читал, но
и не слышал о Ф. Д. Крюкове^ Никому и никогда не показывал ру­
кописей романа (кроме В. Кудашева). Желал ли скрыть, что поль­
зовался чужими материалами (Крюкова или кого другого)?
И оказался достаточно близок к тому, что могло быть расценено
как литературное мародерство (не путать с плагиатом) — исполь-
6 Об этом,
а
также
о
подробностях
пе рвых
сом нений
в
ав тор стве
и
т.
д.
см.
на шу
статью
«Михаил Александрович Шолохов», главка
«Кто автор « Тих о го
Д он а »? // Энциклопедия для детей.
Т. 9. Рус­
с кая
ли т ерат ура.
Часть
вторая. XX век.
М.: Аванта+, 1999. С. 408—
409; К проблеме «ET» : Феномен советского писателя как специфи­
ческ ого
аггломерата
биографии
и
творчества
// Revue des Etudes
Slaves. Paris / LXXIII/4, 2001, p. 637-649.
551


зование неопубликованного литературного произведения погиб­
шего автора в качестве источника (формально — подобно вполне
правомерному использованию исторических источников, руко­
писных и печатных)? Не хотел увеличивать аргументы недобро­
желателей? Или боялся просто «по линии» ОГПУ?.. Вряд ли воз­
можно сегодня ответить на это точно и достаточно убедительно.
Просто из этих сомнений не вытекает, на наш взгляд, отрицание
авторства. Незачем, согласно «бритве Оккама», умножать сущно­
сти без необходимости.
Можно повторить за М. Г . Петровой: «...Справедливость я
люблю больше, чем не люблю Шолохова».
***
Статья «О роли личностей...» в первой своей редакции писалась
и была опубликована в качестве предисловия к мемуарам С. В. Жи­
томирской «Просто жизнь» (М.: РОССПЭН, 2006), законченным
за день до начала тяжелой болезни автора и напечатанным посмерт­
но. Треть этой работы занимает глава под названием «История ги­
бели Отдела рукописей» — того Отдела бывшей Ленинки (теперь —
РГБ), которым она руководила с 1952 года по 1976-й и который
слыл в те годы одним их немногих культурных очагов. К нему тяну­
лись гуманитарии — не только затем, чтобы поработать в читальном
зале (он был открыт до позднего вечера, а также в выходные дни,
чему давно уже трудно поверить), при всегдашней готовности сот­
рудников к деятельной помощи, но и послушать доклад или сообще­
ние о новейших находках. До нее Отделом руководил, в 1944—1952
годах — один из лучших историков России П. А . Зайончковский,
тогда — только что вернувшийся раненым с фронта. Он и создал
в Отделе его неповторимую атмосферу, он и передал Отдел, уходя
профессорствовать на истфак МГУ, своей молодой заместительни­
це, зная, что передает в надежные руки.
В мемуарах рассказана без преувеличения драматическая ис­
тория разрушения культурного очага, превращения его в «режим­
ное» учреждение, начавшаяся в 1976 году и приведшая к тому со­
стоянию, в котором Отдел пребывает по сегодня (как в немалой
степени и вся Библиотека). Помимо двух советских дам, коло­
552


ритные портреты которых даны в мемуарах, главные усилия были
предприняты двумя людьми (не считая директора — H. С . Кар­
ташева) — В . И. Лосевым (1939—2006), задачей которого, когда
он в начале 80-х пришел в Отдел, было убрать с поля булгаковеде-
ния основного «конкурента» и на освободившемся пространстве
заняться освоением обработанного мною архива Булгакова и его
научного описания, опубликованного в 1976 году в малотираж­
ных «Записках Отдела рукописей»7, и В. Я. Дерягиным (1937—
1994), поставленным в 1987 году заведовать Отделом (против его
назначения специальным письмом выступили тогда академики-
русисты Е. П . Челышев, Н. Ю. Шведова, А. А. Зализняк и дру­
гие). Новый начальник прославил себя главным образом тем, что
в ноябре 1991 года следующим образом отреагировал на обраще­
ние к правительству любавичских хасидов с просьбой вернуть
вывезенные у них во время войны еврейские рукописи: заперся
в архивохранилище и распорядился, чтоб отправили телеграм­
му тогдашнему министру культуры еще существовавшего СССР
H. Н . Губенко — в случае удовлетворения просьбы евреев он со­
жжет себя вместе со всем, что там хранится. И, заметьте, в ответ
не последовало приказа о немедленном увольнении ввиду профне­
пригодности. Этот человек продолжал руководить Отделом.
Чтобы уж совсем никто не мешал его работе, В. И . Лосев,
поддержанный Л. М. Яновской и В. Я . Дерягиным, попросту по­
дал весной 1988 года заявление в прокуратуру о возбуждении
против С. В . Житомирской и меня уголовного дела по поводу
хищения нами рукописей Булгакова. Перипетии наших допро­
сов (в качестве, правда, консультантов) в 5-м отделении на Ар-
7 Результаты этого старательного освоения
—
в
десятках,
если
не
сот­
нях
изда ний
Булгакова
во
множестве
российских
из да тельст в.
П ос­
ледним
ст ало
изда ние
рук описей
«Мастера и Маргарита», предпри ­
нятое
в
этом
году
«Вагриусом»; научный редактор Б .
В.
Соколов
—
х отя
до
науки
там
далеко
—
назвал
подг отов лен н ый
«одним из ста ­
рейших
сотрудников
Отдела
р уко писей»
том
«итоговой книгой,
где
собран ы
все
тв орч ески
значимые
ре дакции
роман а». Так что одно
научное
открытие,
во
всяком
с лучае,
сделано
—
с реди
систематизи­
рован ны х
мной
в
сво е
время
редакций
романа
об нар уже ны
тво рч е­
ски
нез н ачимые.
Текстологическая
несостоятельность
огромного
(в 1000
страниц)
тома,
неосмотрительно
предъявленного
массово му
чит ат елю,
буде т
в
недалеком
будущем
продемонстрирована
в
сов ме­
с тной
работе
нескольких
исследователей.
553


бате, извинений следователей и отказа Библиотеке в возбужде­
нии дела «за отсутствием события преступления» — в мемуарах
С. В. Житомирской8.
Только что издательством Российской государственной биб­
лиотеки «Пашков Дом» выпущен том «Библиотечная энциклопе­
дия» (М., 2007). На 1300 страницах текста не нашлось места ни
П. А. Зайончковскому, ни С. В. Житомирской. Увидев это в вер­
стке, сотрудница Отдела рукописей T. Т . Николаева выразила
свое возмущение директору Библиотеки; тот простодушно отве­
тил — дали, мол, предоставленное Отделом рукописей, — и, ура­
зумев неприличие ситуации, распорядился втиснуть имена в ка­
кой-нибудь общий перечень, что и было сделано. Зато Дерягину
посвящена обширная по энциклопедическим меркам (больше,
чем Н. Ф. Федорову) статья, с портретом. Из нее можно узнать,
что «руководя отделом рукописей ГБЛ, Д. старался превратить
его в научное учреждение...» Кто не согласен с девизом «Время,
назад!» — читайте, пожалуйста, мемуары С. В. Житомирской.
★★★
В статье «Язык распавшейся цивилизации» мы упоминали
статью — вернее, развернутую рецензию — В . М. Живова (Оте­
чественные записки, 2005, No 5) на книгу А. Селищева «Язык
революционной эпохи» (1928). Вернемся к ней — поскольку,
в частности, утверждение автора рецензии, что «Селищев не за­
мечает специфику языковых изменений в период социальных
катаклизмов» (в противоположность, так сказать, самому ре­
цензенту, который все хорошо заметил — когда катаклизмы дав­
ным-давно миновали), — это уже даже не академическое чуда­
чество, не анахронизм, а поэтика абсурда. В своей статье мы
стремились показать, что весь труд Селищева основан исключи­
тельно на его проницательных и обширных наблюдениях над
этой спецификой. «Систематизация, которой следует Селищев,
не слишком удачна», а его подход «никак не затрагивает (опять-
8 Поповодумифао«пропаже
рукописей
из
архи ва»
см.
ее
же
статью
«Еще раз об архиве М .
А.
Бу л га ко ва » (Новое литературное обозре­
ние. Ne63.2003)—
исчерпывающую.
Не
питаю ,
впр о чем,
иллюз ий .
554


таки.
—
М .Ч .) специфики описываемых процессов». Остается
только диву даваться — откуда же бралась огромная стимулиру­
ющая роль книги для интересовавшихся этими процессами?
Рецензент сурово аттестует «теоретическое введение» к кни­
ге. «На сегодняшний день» рецензенту (явившемуся на голову
автору, подобно Фосфорической женщине, из этого самого сего­
дняшнего дня, отстоящего от времени выхода книги почти на 80
лет) оно «кажется довольно беспомощным в первую очередь в си­
лу того, что автор не отличает четко» того-то от иного и идет за
Соссюром, который «игнорировал» и «сводил», за что еще в 1997
году, указывает В. Живов, справедливо был им разъяснен (со­
ветское значение слова см. в статье «Советский лексикон в рома­
не Булгакова» в наст, изд.), в совместных с А. Тимберлейком те­
зисах «Расставаясь со структурализмом».
«Неадекватность предлагаемой систематизации» постоян­
но проявляется, значимость явлений «остается недопонятой»,
вообще многое указывает на «недостаточность предлагаемого
автором объяснения» (182). Поражает богатство и разнообра­
зие пейоративов: рубрики Селищева «имеют формальный ха­
рактер и вполне предсказуемы», часть главы, посвященная из­
менению значения слов, «к сожалению, кратка и затрагивает
лишь наиболее очевидные случаи...»; «никакого принципиаль­
но нового материала в этой части не содержится...», «эти на­
блюдения носят несистематический характер и для нас сейчас
интереса не представляют», «он не в полной мере отдает себе
отчет», за трактовками Селищева стоит им, натурально, не за­
меченный «куда более сложный идеологический подтекст».
Упоминая цитаты в книге из прозы Зощенко, рецензент со
снисходительным сожалением замечает: «Андрея Платонова
Селищев, по-видимому, не знает, и глубинные проблемы нового
советского дискурса остаются в книге незатронутыми» (185).
Действительно — Платонова не затронул. Книга Селищева —
результат наблюдений над языковыми процессами 1917—1926
годов; в эти годы появились два-три рассказа Платонова (в жур­
налах «Железный путь», «Путь коммунизма», один — в «тонкой»
«Красной Ниве»); только в 1927 году своим появлением сразу
в трех «толстых» журналах Платонов-прозаик разом получил из­
вестность и в 1928 (год издания книги Селищева) вышел его пер­


вый сборник. До этого «глубинные проблемы советского дискур­
са», несомненно, можно было начать изучать по его многочислен­
ным статьям в воронежских газетах (или по научно-популярной
брошюре 1921 года «Электрификация»), Но для того, чтобы об­
ратиться тогда к воронежским газетам в поисках статей Плато­
нова, надо было, пользуясь словами зощенковского управдома
(«Речь о Пушкине») и, точно знать, «что из него получится
именно Пушкин».
Свое реферирование книги рецензент сопровождает на­
стойчивым аккомпанементом: «Более содержательный стили­
стический или дискурсивный анализ в работе отсутству­
ет» (185) — всего, за что ни возьмись, у Селищева оказывается
менее, чем хочет и, видимо, может по справедливости оценить
сам рецензент. С плохо скрытым неодобрением сообщено чита­
телю, что «Селищев воздерживается от утверждения, что среди
революционеров было много уголовных преступников» (185).
Книга была изъята из обращения как вредная, а автор оказался
в Карлаге и без этих утверждений.
Когда-то А. П . Чудаков обратил мое внимание на то, что его
научный руководитель академик В. В . Виноградов, ни о ком, ка­
жется, не сказавший доброго слова, в Записке 1964 года (соста­
вленной по предложению представителя КГБ — для прояснения
обстоятельств ареста, своего и коллег, по делу т. наз . «Россий­
ской национальной партии»), в которой «ярко видны особенно­
сти личности Виноградова — в частности свобода и небоязнь
острых и едких оценок коллег независимо от времени и места»9,
об одном только Селищеве выразился так: «суровый подвижник
науки из крестьян»10.
9 Чудаков А.
П.
В.
В.
Виноградов:
арест,
т юр ьма,
ссылка,
наука
//
Седьмые
Тыняновские
чтения:
Материалы
для
обсуждения.
Вып. 9.
Р и га —Мо ск ва , 1995—1996. С.493.
10 Там же.
С.486.
556


СВЕДЕНИЯ О ПУБЛИКАЦИЯХ
I
Разведенный
пожиже:
Бабель
в
литературе
советского
време­
ни
(По материалам доклада на конференции «The Enigma of
Isaac Babel», Stanford University, Febr. 29 — March 2, 2004). Пуб­
ликуется впервые.
Сублимация
секса
как
двигатель
сюжета
в
литературе
ко нца
20- х
и
в
30-е
годы
// Тело, дух и душа в русской литературе
и культуре [Материалы конференции «Репрезентация тела, ду­
ха и души в русской литературе и культуре», 5—7 февраля 2004.,
Гронинген]. Wiener Slawistischer Almanach. V . Bd. 54 / Hrsgb.
von Jost van Baak und Sander Brouwer. 2004. S . 189—202 (крат­
кая редакция статьи).
Возвращение
лирики:
Булат
Окуджава
// Булат Окуджава:
его круг, его век. Материалы Второй международной научной
конференции, 30 нояб. — 3 дек. 2001. М., 2004. С. 16—25.
Две
кни ги
о
герое-авторе
// Стих, язык, поэзия: Памяти
Михаила Леоновича Гаспарова. М., 2006. С . 640—653.
На
полях
кни ги
М.
Ок ут юръе
«Le réalisme socialiste» и иных
его
работ
// De la littérature russe: Mélanges offerts à Michel
Aucouturier / Publiées sous la direction de Catherine Depretto.
Paris, 2005. P . 315 -333 .
Дочь командира и капитанская дочка (р еин к арн ация
г ероев
русской
к ла сс и ки ) // Литературоведение как литература: Сб.
в честь С. Г. Бочарова. М., 2004. С. 274—292.
Три
«советских»
нобелевских
лауреата
// Vittorio: Между­
народный научный сборник, посвященный 75-летию Витторио
Страды. М ., 2005. С. 661-692.
Яз ык
распавшейся
цивилизации:
Материалы
к
теме. Публи­
куется впервые. Краткое изложение: О советском языке и слова­
ре советизмов (Тезисы) // Тыняновский сборник. Вып. 12. Де­
сятые — Одиннадцатые — Двенадцатые Тыняновские чтения.
Исследования. Материалы. М., 2006. С . 491—503.
557


п
Советский
лекси ко н
в
ром ане
«Мастер и Маргарита» //
Булгаков М. Мастер и Маргарита. С двумястами пятьюдесятью
шестью рисунками Г. А. В . Траугот. СПб.: Вита Нова, 2005.
С. 646—666.
О поэтике Михаила Булгакова . П убликуется впервые.
Воланд
и
Старик
Хоттабыч
// Чудакова М. Мирные досуги
инспектора Крафта: Фантастические рассказы и попутно. М.:
ОГИ, 2005. С. 105—110 (краткая редакция; в составе статьи
«Фантастика Булгакова, или Воланд и Старик Хоттабыч»).
ш
Поколение
1890- х
г одов
в
Советской
России // Аксакова (Си­
верс) Т. А. Семейная хроника. Кн. II. М.: Территория, 2005.
С. 314-327.
О роли личностей в истории России XX
века
// Житомир­
ская С. В . Просто жизнь. М .: РОССПЭН, 2006. С . 3—36. [Пре­
дисловие].


СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие..............................................................................................
5
I
Разведенный пожиже
(Бабель в литературе советского времени) ...................... 9
Сублимация секса как двигатель сюжета......................... 40
Возвращение лирики: Булат Окуджава............................. 62
Две книги о герое-авторе.....................................................108
На полях книги М. Окутюрье «Le realisme socialiste» .. 130
Дочь командира и капитанская дочка
(реинкарнация героев русской классики) ...................... 161
Три «советских» нобелевских лауреата............................193
Язык распавшейся цивилизации: Материалы к теме .... 234
II
Советский лексикон в романе «Мастер и Маргарита» ..351
О поэтике Михаила Булгакова ........................................... 395
Воланд и Старик Хоттабыч ................................................. 469
III
Поколение 1890-х годов в Советской России................... 481
Роль личностей в истории России XX века....................... 501
Полемическое послесловие ...................................................................... 547
Сведения о публикациях ........................................................................... 557


Литературно-публицистическое
изд ани е
Мар иэ тта
Омаровна
Чудакова
НОВЫЕ РАБОТЫ
2003—2006
Редактор
Та тьяна
Тима ков а
Худ ож еств енный
ре дактор
Валерий
Калныныи
Корре кт ор
Ирина
Машковская
Подписано
в
печать
16.08.2007.
Фор мат
84x108‘/32.
Бумага
писчая.
Печать
офсетная.
У сл.
печ.
л. 29,4.
Тираж
2000 экз.
Зак аз
No
634.
«Время»
115326 Москва,
ул.
Пятницкая, 25
Т елефон
(495) 951-55-68
http://books.vremya.ru
e-mail: letter@books.vremya.ru
От п ечат ано
в
ОАО
«ИПП «Уральский
рабочий»
620041, ГСП- 14 8, г.
Екатеринбург,
ул.
Тургенева, 13.
http://www.uralprint.ru
e-mail: book@uralprint.ru


мариэтта
чудакова
новые работы
2003—2006