Автор: Сидорова И.В.
Теги: история детская литература история россии история нижнего новгорода
Год: 1982
Текст
’ СИДОРОВА S-
Z НАШ ГОРОД 4
РАССКАЗЫ
ИЗ ИСТОРИИ
ГОРОДА
3 5 коп.
«Jj* ve7' ИРИНА
р СИДОРОВА S
НАШ ГОРОД
РАССКАЗЫ
ИЗ ИСТОРИИ
ГОРОДА
ГОРЬКОГО
ГОРЬКИЙ
ВОЛГО-ВЯТСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1982
ВВК 63.3(2р—4 г)
С 34
Издание второе, дополненное, измененное
Художники
Г. НАДЕЖДИН, Б. РАЗИН
Сидорова И. В.
С 34 Наш город: Рассказы из истории города Горького.—
Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1982.—176 с. с ил.
35 коп.
Книга рассказов из истории города Горького написана для детей, на-
чинающих впервые знакомиться с историей своей Родины и с историей
родного края. Рассказы отбирают наиболее значительные события, кото-
рые смыкались с общероссийскими явлениями и становились поворот-
ными вехами в развитии Нижнего Новгорода — города Горького. Распо-
ложенные в хронологическом порядке, рассказы* в целом прослеживают
в беллетризованной форме развитие и рост одного из крупнейших горо-
дов Советского Союза.
70602—094
С--------------61—81 ВВК 63.3(2р—4г)
М140(08)—82 ₽ 7
© Волго-Вятское книжное издательство, 1982 г.
слово
О НАШЕМ ГОРОДЕ
«Наш город — один из крупнейших городов в Российской
Федерации», «У нашего города большая история», «Нашему
городу вручена высокая награда правительства — орден Ле-
нина», «Мы видим наш город в будущем еще более прекрас-
ным», «Мы гордимся нашим городом, славными делами его
трудовых людей», «О нашем городе сказано много добрых
слов».
Так мы говорим о своем родном городе — Горьком. Но, по-
вторяя в разных падежах короткое сочетание слов «наш го-
род», часто ли мы вдумываемся в смысл этих слов?
Что же такое «наш город»?
Прежде всего это место, где мы родились и выросли. Куда
бы потом ни забросила нас жизнь, в нашей анкете всегда ос-
танется : место рождения — город Горький.
«Наш город» — это дом, где мы живем, дома, где живут
наши друзья, и все многие сотни домов, которые стоят на его
территории. Это — школа, где мы учимся, и улица, по кото-
рой мы ходим от дома до школы и обратно. Но и все другие
полторы тысячи улиц города Горького — и старинные узень-
кие, с деревянными домами и резными наличниками окон, и
широченные проспекты. И на них трамваи, автобусы, трол-
лейбусы. «Наш город» — это и кинотеатры, и стадионы, и ма-
газины. Это — и Дома пионеров, и всеми нами любимый цирк,
и сады, и детская железная дорога. Это — наши заводы, от-
куда по всей стране расходятся автомобили, теплоходы, стан-
ки, двигатели, телевизоры и всякие другие изделия. И люди,
которые трудом своим все это изготавливают. «Наш город» —
это красавицы реки Ока и Волга, их живописные берега, мно-
гочисленные теплоходы, катера, лодки. «Наш город» — это и
птицы, которые каждую весну из неведомых стран прилетают
к нам и вьют гнезда на деревьях старых парков.
з
Трудами многих поколений людей город Горький превра-
щен в современный промышленный гигант. По числу жителей
1 миллион 344 тысячи он занимает седьмое место среди горо-
дов Советского Союза и третье в РСФСР после Москвы и Ле-
нинграда. Он раскинул свои пределы на 30 километров вверх
по Оке и на столько же по Волге.
А начал свою жизнь город 760 лет тому назад маленькой
крепостицей на Волге, названной Новгородом Низовские зем-
ли. Весь он умещался за стенами деревянного детинца, под-
нявшегося на одном из приречных холмов. Но уже через сто-
летие Нижний Новгород — один из знатнейших русских горо-
дов. Много пережил он трагических событий в годы нашествия
татар, выгорая дотла в громадных пожарах, не раз опла-
кивая сыновей и дочерей, которых угоняли в неволю. Немало
героических страниц в его истории. Из его стен вышло народ-
ное ополчение Минина и Пожарского, которое освободило рус-
скую землю от иноземных захватчиков в 1612 году. Он посы-
лал своих воинов на борьбу с Наполеоном Бонапартом в 1812
году.
Нижний поднял и вырастил многих замечательных людей,
именами которых гордится наша страна: Ивана Кулибина,
Николая Добролюбова, Максима Горького, Якова Свердлова
и других.
На заре революционного движения, начиная работу по соз-
данию партии коммунистов в России, сюда несколько раз
приезжал Владимир Ильич Ленин, чтобы установить прочные
связи с социал-демократами этого большого промышленного
города.
Баррикады 1905 года в Сормове и Канавине, организация
Волжской военной флотилии в 1918 году, строительство круп-
ной индустрии, превращение города в арсенал фронта в годы
Великой Отечественной войны, создание крылатого скорост-
ного флота — все это делало Нижний Новгород — город Горь-
кий (так он стал называться с 1932 года) известным всей стра-
не, выводило его на передовые рубежи борьбы и строитель-
ства.
Современный ордена Ленина город Горький — город не
только большой промышленности, но и высокой культуры и
науки. В нем 13 высших учебных заведений во главе с уни-
верситетом, много научно-исследовательских институтов, 5 те-
1тров, несколько музеев, среди которых единственные в своем
юде «Домик Каширина», музей-квартира А. М. Горького, му-
вей Н. А. Добролюбова, музей Я. М. Свердлова. Областная
библиотека имени В. И. Ленина насчитывает более 3 миллио-
юв единиц книг, журналов и газет. Город имеет свои творче-
ские организации писателей, журналистов, художников, ком-
позиторов, архитекторов.
Город растет и непрерывно меняет облик, убыстряет пульс
своей жизни. Сегодня он не тот, что был вчера, завтра будет
не тот, что сегодня. Сильно изменился он за те восемь лет, что
прошли со времени первого издания этой книги. И потому во
втором издании читатель заметит некоторые дополнения и по-
правки. В городе поднимаются этажи новых домов, подраста-
ют деревья парков, одевается в бетон набережная — город го-
товится к приему воды Чебоксарской гидроэлектростанции,
осваиваются новые виды продукции в фабричных и заводских
цехах и, наконец, строится метрополитен. Пройдут еще два-
три года, и первая линия Горьковского метро примет своих
пассажиров. И как же нам не радоваться достижениям сего-
дняшнего дня, как же не гордиться шумным и богатым про-
шлым нашего города, как же в мечтах и реальных планах не
заглянуть в его будущее!
«ГРАД НА УСТЬ ОКИ»
В древности на Руси было немало городов с простыми и
понятными названиями — Новгород, Новград, Новоград.
К этим названиям присоединялись уточнения: Новгород Ве-
ликий, Новгород Северский, Новгород Волынский. Еще один
город был назван Новгородом Нижним. Он был самым ниж-
ним поселением на Оке и самым нижним из русских городов
на Волге. Ниже его, до реки Суры, шли мордовские земли, а
еще ниже земли другого народа — булгар. Именно для защи-
ты границ Русского государства от булгар и поставил князь
Юрий Всеволодович крепость на Дятловых горах. Древний ле-
тописец отметил это событие такими словами: «Князь вели-
кий Юрий Всеволодович заложил град на усть Оки и нарече
ему имя Новгород Нижний».*
Крепость на Дятловых горах...
Почему же именно здесь возвел новый город князь Юрий?
Здесь, у слияния Оки и Волги, был перекресток военных
и торговых путей. Кто захватит этот перекресток, тот и будет
хозяином над всеми близлежащими землями. Отсюда, с Дят-
ловых гор, все видно: кто и с чем плывет снизу по Волге, кто
спускается вниз по реке, кто пытается войти в Оку, чтоб плыть
дальше рекой Клязьмой к стольному городу Владимиру. Здесь
был самый край русской земли, но от этого края зависели мир
и покой всего Владимиро-Суздальского княжества. Не случай-
но в устье Оки частенько собирали русские князья свои вой-
ска для военных походов. Отсюда по воде и посуху ходили они
воевать булгарские города.
Князь Юрий Всеволодович понимал, что место здесь для
крепости подходящее. После смерти отца, великого князя Все-
волода, громадные земли достались Юрию. Многие города
украшали его земли: самые древние — Ростов Великий, Суз-
даль ; помладше — Москва, Радилов на Волге (Городец). Над
в
всеми ними возвышался стольный город Владимир. Городки-
крепости по Клязьме — Стародуб, Ярополч, Гороховец —
окружали земли Владимиро-Суздальского княжества. Юрий
заботился об укреплении границ своего государства. На Вол-
ге поставил он крепость Юрьевец, но о Нижнем Новгороде
особенно пекся.
Красивое место для города выбрал князь Юрий: холм,
с двух сторон обтекаемый рекой Волгой и речкой Почайной*.
Повелел князь на вершине холма ров копать, вал земляной
насыпать, ставить по нему стену из дубовых бревен. По углам
стены рубить башни. Ворота в башнях забрать крепкими ре-
шетками.
И поднялся на холме детинец — так называли на Руси де-
ревянные крепости.
Внутри крепости князь Юрий оставил стражу, чтоб несла
дозорную службу и защищала крепость в случае нападения
врага. Пришлось ратникам землянки выкапывать, избы ру-
бить, обживать новое место.
Так началась жизнь маленькой крепостицы при слиянии
двух великих рек Оки и Волги, так появились первые ниже-
городцы!
Князь Юрий Всеволодович большие надежды возлагал на
новую крепость, хотел сделать ее знатным городом. И для
того внутри деревянного детинца возвели две каменные церк-
ви**. И богатые украшения, и иконы прислал князь, чтоб все
видели: люб ему новый город!
Росла крепость. Появились новые заботы. Ратники в дозо-
ре стоят, а кто им меч, копье,
щит скует? Кузнец. Кто чеботы
сошьет? Чеботарь. Стали оста-
навливаться у нового города ко-
рабли с товарами. Начался на
берегу торг. Объявился в Ниж-
нем Новгороде ремесленный и
торговый люд. Возле крепости
возникли слободки: одна навер-
ху — Верхний посад, другая
внизу, вдоль речного берега —
Нижний посад.
* Почайна скрыта под землей и
течет в трубах.
** Одна из них — Архангельский
собор, перестроенный в XVII веке, сто-
ит и сейчас в кремле.
Дятловы горы
7
Встала на холме деревянная крепость
Кто теперь ни плыл по Волге, видел на крутом холме це-
почку деревянных стен, два белых собора да пригоршни бре-
венчатых изб за стенами детинца и по берегу реки.
— Что за город встал?— спрашивали с челнов.
— Ай не знаешь, Новгород Нижний!
Светятся по ночам дозорные огни. День и ночь ходит по
стене стража.
Не спит!
Сторожит русскую землю!
ЗЛОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ
Стоит-хорошеет на краю русской земли Новгород Ниж-
ний. Не знают нижегородцы, что беда близка. Ждали лиха от
булгар, ан пополз слух, что из бескрайних азиатских просто-
ров вышел какой-то народ. Кто называет его «монголы», кто
«татары». Говорят, что число их несметно, и когда несутся
по степи их дикие кони, земля стонет, звери и птицы безумеют.
Но далеки азиатские степи. А богатые русские города прячут-
ся за широкими реками, за темными лесами, и кажется им,
что никогда не коснется их черная доля. Сменяются звонкие
зимы большими весенними водами, зеленеют пашни и луга,
и снова покрывают их чистые снега. Строят князья новые го-
рода, похваляются друг перед другом богатством и добле-
стью. Только слишком понадеялись они на свои силы и гор-
дость! Настало время и им спознаться с татарами.
Однажды зимой 1237 года полчища конных ратников по-
явились под стенами славного города Рязани., Не успели ря-
занцы взойти на стены своего детинца, как на их головы по-
летели огромные камни и горшки с горящей нефтью... Пять
дней бились они за свой город, но не удержали врагов. И ос-
тался от Рязани пепел.
Никто из соседей не помог рязанцам. Каждому из князей
было только до себя. Вместо того чтобы поспешить с дружи-
ной на помощь Рязани, Юрий Всеволодович оставил свою
семью во Владимире, а сам уехал к Ярославлю собирать рус-
ских воинов. В это время татары сожгли Москву, Коломну и
явились под Владимир. Через пять дней и этот город, столица
Владимиро-Суздальского княжества, превратился в груду раз-
валин, а жители его либо лежали бездыханными посреди золы
и головешек, либо сидели связанными на татарских повозках.
Вся семья великого князя — княгиня Агапия, сыновья Всево-
лод и Мстислав, сыновьи жены и дети — погибла.
9
Скрепил сердце князь Юрий, получив печальную весть.
Может быть, дрогнул он перед ужасом неминуемой смерти, но
вышел со своею дружиной навстречу татарам у реки Сити.
Только мала была княжья рать, не устоять ей перед великим
числом татар! Много полегло русских в тот день, 4 марта
1238 года, и самого князя нашли на поле битвы только через
несколько дней обезглавленным. Не обошли татары и поволж-
ские города. Той же зимой не стало Городца-Радилова. Еще
и сейчас хранит земля городецкая память о страшных днях.
Археологи обнаружили в земле под Городцом целый слой уг-
лей и золы, что говорит о громадном пожаре, в огне которого
сгорел когда-то город.
Высоко на круче, над Волгой, вознесся Городец. Широкая
река, глубокие овраги и рвы надежно его берегли. Не ждали
городчане татар с Волги. Подошли они посуху, от костромско-
го Галича. Здесь город был защищен валом, по которому шла
деревянная двойная стена. Ворота крепости запирались ог-
ромными железными засовами, мосты через рвы поднимались
на тяжелых цепях.
Но татары знали много способов, как взять город. И вот
уже вокруг городской стены, на некотором удалении от нее,
чтоб не достигли русские стрелы, встали в ряд татарские луч-
Не обошли татары поволжских городов.
10
ники. Луки у них выше человеческого роста, в землю упира-
ются. Один воин натягивает тетиву, другой поджигает паклю,
привязанную к наконечнику стрелы. Дз-з-з-ы-ы-ы-нь!!!— раз-
далось одновременно. И десятки пылающих стрел воткнулись
в кровлю городской стены, в тесовые крыши избенок, в заборы,
амбары. Тут, там заплясало пламя. Завыли собаки, заревела
скотина, закричали женщины, дети.
К ночи пригасили пламя, а наутро опять горел город.
Тогда решили ратники городецкие выйти в чистое поле и
там помериться силами с татарами, отвести беду от города.
Перед рассветом открыли городские ворота, вышли — кто пе-
шие, кто на конях. Татары словно ждали этого. Вынеслась из-
за пригорка татарская конница, и в мгновение русские ока-
зались в кольце врагов. Солнце еще не поднялось над лесом,
как кончилась сеча. Вся городецкая рать полегла на поле бра-
ни, а Городец остался без защиты. Татары тут же подкатили
свои стенобитные орудия — тяжелые бревна, обитые железом,
и стали бить по воротам. Крепки были ворота, но и они не
выдержали. Ворвалась в пролом татарская конница. И постиг-
ла городчан та же участь, что и рязанцев, москвичей, влади-
мирцев.
Вдоволь насытились враги богатой добычей. Но и этого им
Злое истребление несли они на русскую землю
Русский воин XIII—XIV веков
Татарский воин XIII—XIV веков
Русские ратники XIII—XIV веков
Русское оружие XIII—XIV веков
В татарский полон
было мало. Рыскали они по лесам, искали путей и проходов
через неприступные заволжские дебри к другим русским го-
родам.
Есть одна старинная легенда, через тьму веков добралась
она к нам и рассказала о мужестве и великой силе наших
предков, которые защищали свою землю.
Стоял в те времена, рассказывает легенда, в глубине за-
волжских лесов город Большой Китеж. К нему-то и стреми-
лись татарские полчища. Сам хан Бату (или Батый) шел впе-
реди войска. И однажды утром, едва только поднялся туман
над лесом, увидели татары на высоком холме горделивый го-
род. Блистали в лучах солнца золоченые кресты его церквей,
высоко поднимались кокошники теремов. Не боялись ките-
жане врагов, думали, что леса надежно укрыли город от чу-
жих глаз.
Возликовали татары. Еще бы малое время, и занялся по-
жаром град Китеж. Да не тут-то было! Споткнулся конь Ба-
тыев о камень и выбил копытом из-под земли ручеек. Вдруг
забили-забурлили из горы ручьи малые и большие и потекли
к городу. Смотрят татары, а Китеж на их глазах стал мед-
ленно скрываться под водой — с домами, теремами, церква-
ми и всем живым, что в нем было. Испугались татары, повер-
13
нули в лес и погнали коней без передыху. А позади них оста-
лось спокойное чистое озеро. Назвали люди это озеро Светло-
яр. Прошли столетия, а все еще остается не раскрытой тайна
невидимого града Китежа...
Через год после гибели Городца татары опустошили Му-
ром и всю землю мордовскую, видимо, не миновали они и
Нижнего Новгорода...
Так почти на всю русскую землю легло тяжелое татарское
иго. Татары брали с населения десятую долю любого имуще-
ства. Время от времени в русские селения наезжали татарские
баскаки и увозили с собой хлеб, деньги, угоняли скотину.
А кто не мог расплатиться, того уводили с собою в рабство.
Когда-то гордые русские князья теперь ездили на поклон к
татарским ханам с богатыми подарками и выпрашивали себе
разрешение (ярлык) на княжение. Теперь не воинская доблесть,
не крепкая рука, не каленый меч, а хитрость и коварство по-
беждали. И поползла великая печаль по русской земле.
ПЬЯНСКОЕ ПОБОИЩЕ
Неспокойно жилось людям в приграничных княжествах.
Татары то крупными, то мелкими отрядами заходили на рус-
ские земли. Где дома пожгут и людей в плен уведут, где огра-
бят начисто: и скот возьмут, и зерно из амбаров выгребут,
и мед, и меха, и холсты — все отнимут.
Не раз нижегородцы брались за копья и топоры и ходили
в степи против татар. Да где там их догонишь!
Однажды с границ донесли, что татарский царевич Арап-
ша с огромным войском идет из степи. На помощь нижегород-
цам подошла дружина московского князя Дмитрия Ивановича.
Пождали, пождали в Нижнем, но молва о татарах умолкла,
и князь Дмитрий повернул восвояси.
А тут снова гонцы доносят: за Пьяной-рекой неспокойно,
татары поблизости рыщут. Вышли ратники навстречу и за
Пьяной, что кружит витками да загогулинами по степи, оста-
новились лагерем. День, два ждут — о татарах опять ни слу-
ху ни духу.
В лагере русских началось веселье. «Что татары? Где та-
тары? Нет никаких татар! А если появятся, каждый из нас
один на сотню пойдет!» Праздник подоспел — успеньев день.
Полился хмель. Жарко стало воинам, они и доспехи разбро-
сали по телегам, туда же побросали оружие и щиты. Песни пе-
ли, много ели битой птицы и зверя, а потом кого где сон
свалил, там и остались.
В эту ночь на сонный лагерь и налетели татары. С гикань-
ем, свистом, топча спящих конями, разбрасывая повозки, на-
стигая стрелами тех, кто бежал к Пьяне. Как говорили лето-
писцы той поры, татары никому не давали пощады: в Пьяне
топили, с маху рубили. Мало кто уцелел тогда в побоище, и
остался Нижний Новгород без защиты, без помощи. Нижего-
родский князь Дмитрий Константинович в Суздаль убежал,
15
Вышли ратники в поход
за ним — его бояре. Кто из жителей успел — за Волгу пере-
правился, в глухих лесах притаился.
Царевич Арапша подступил к городу на пятый день после
пьянского побоища. Ворота крепости открыты, жителей не
видать, все добро оставлено. Два дня бесчинствовали татары
в городе. Все пожгли, что горело. Сколько золота, дорогих
Началась битва на поле Куликовом-
16
тканей, оружия, драгоценных сосудов погрузили на свои по-
возки! Сколько домов, сколько церквей пограбили!
Несколько дней из-за Волги было видно высокое зарево
над Дятловыми горами — это горел Нижний Новгород.
Повыли нижегородцы над пеплом родных углов, да делать
нечего: надо строиться, к зиме припасаться. Снова потяну-
лись к Нижнему подводы с бревнами, застучали топоры, на-
чали то там, то тут на склонах гор подниматься избы да бояр-
ские хоромы.
Не прошло и года после нашествия, как снова татары по-
дошли к городу. Хотел откупиться нижегородский князь, но
татары жаждали крови. И снова все, что было отстроено в
Нижнем, сгорело дотла. Все раскрошили и выжгли татары!
Всё! В два года цветущие нижегородские земли превратились
в пустыню. Нижегородцы стали перебираться дальше от гра-
ниц, поближе к Москве.
Но недолго оставалось татарам пировать на русской зем-
ле. Через два года князь московский Дмитрий Иванович бро-
сил клич, чтоб собирались русские рати воевать с татарами.
На поле Куликовом, при реке Доне, сойдутся русские с тата-
рами, и зазвенят по всей Руси колокола, возвещая победу
князя Дмитрия. С той поры станут звать его Дмитрием Дон-
ским.
Поняли тогда русские люди: били татары рязанцев, били
владимирцев, и Москве доставалось, и Нижний горел. Что сде-
лаешь рукой с растопыренными пальцами, а сожмешь в ку-
лак — и откуда сила возьмется. За Москву надо держаться
и всем вместе крепко стоять!
ПОД РУКОЙ МОСКВЫ
Много бед терпел русский народ и от своих князей. Каж-
дый из них хотел власти покрепче, земли побольше, славы по-
громче, поклонов пониже. Обмануть другого хитростью, от-
толкнуть плечом, а то и всадить нож в спину — о таких собы-
тиях часто рассказывают и русские летописцы, и древние пре-
данья. Князья вели злые усобицы меж собой, при этом неред-
ко просили помощи у татарских ханов и приводили на рус-
скую землю полчища врагов.
Сын нижегородского князя Дмитрия Константиновича Се-
мен несколько лет жил в Орде, служил ханам, а потом решил
отвоевать для себя Нижний Новгород. Вместе с казанским ца-
ревичем Ентяком и тысячью воинов двинулся к Нижнему.
Воеводы заперли городские ворота и три дня обороняли
город. Семен выслал посольство, велел сказать: почто, мол,
князя своего, русского, не пускают в город, разве причинит он
зло своим людям? Вот сядет на отцовский престол и отпустит
казанцев!
Татары тоже клялись, что не тронут город.
Нижегородцы поверили клятвам и открыли ворота. Жесто-
ко они были наказаны за свою доверчивость! Татары ворва-
лись в город и начали грабить, по избам рыскать, дома и ам-
бары жечь. Никакая сила не могла остановить их. Только че-
рез две недели, узнав, что к Нижнему подходит московское
войско, оставили город. А что было делать Семену среди лю-
дей, им обманутых, в разоренном городе? Он ушел вслед за
татарами. И нижегородцы прокляли его!
«И когда ж это кончится?»— думали городовые люди, ду-
мали пахари. То княжеские ратники топчут засеянные поля.
А то татары жгут и разоряют все кругом. И всякий раз, когда
становилось невмоготу, с надеждой думали нижегородцы о
Москве. Там складывался центр русской земли.
18
Два войска постояли друг против друга на реке Угре
Кончилась история отдельных княжеств на Руси. Насту-
пали другие времена. Московское государство набирало силу.
Пройдет еще немногим более полстолетия, и великий князь мо-
сковский Иван III назовет себя «государем всея Руси». Он мог
теперь объявить татарам, что больше не признает их власти
и дань больше им платить не будет. Татары собрали было рать
и вышли навстречу русским. Два войска постояли-постояли
друг против друга на реке Угре, а потом татары отступили без
боя, поняли: кончилось их время, окрепла Русь, не совладать
с нею!
А Нижний Новгород так и остался пограничной крепостью,
только теперь уже не Владимиро-Суздальского княжества, а
единого Русского государства. Не раз еще придется ему встре-
чать у стен своей крепости непрошеных гостей.
ВЫСТРЕЛ
С ИВАНОВСКОЙ БАШНИ
Редко бывало спокойно в нижегородских землях. Не раз
нижегородцам приходилось встречать у стен своей крепости
непрошеных гостей. Казанский хан Мухаммед-Эмин с шести-
десятитысячным войском татар и ногайцев подступил к Ниж-
нему Новгороду.
Хорошо был укреплен город. На большом протяжении во-
круг городских строений тянулся земляной вал с дубовым ча-
стоколом по верху. Крепко запирались крепостные ворота. Не
спала стража. Но татары легко перемахнули через вал и ока-
Раздался выстрел с Ивановской башни.
20
зались на посаде. И опять заклубился черный дым над избен-
ками нижегородцев. Скакали по Нижнему горячие кони и сви-
стели стрелы. Выжгли татары Верхний посад. Сошли к реке —
и там все пустили дымом. Кто успел — прибежал с детьми,
пожитками, скотиной под защиту детинца. Но однажды на
рассвете увидела башенная стража: черным-черна гора за
рекой Почайной, движется, колышется. Это татарское воин-
ство собирается для последнего штурма крепости. Опять пьют
татары чистую воду Почайны! Опять топчут нижегородскую
землю! Опять хотят поживиться добром нижегородцев!
Но не те времена теперь на Руси, когда хозяйничали они
безнаказанно!
Тесно за деревянными стенами крепости. Беженцы живут
в домишках, если родственники приютили, а то и прямо на
вольном воздухе, у Большой Мостовой дороги. Идет воевода
вдоль дубовой стены,— ногу поставить некуда: кругом пожит-
ки, детишки, скотина, костры горят, в котлах варево булька-
ет. Женщины смотрят на воеводу с надеждой: «Что будет,
коль татары ворвутся? Кто детей защитит?* «Бойцов мало,
горожан много, только с ними не навоюешься. Они — народ
страшливый»,— думает воевода. Давно уже послали гонца
в Москву, чтобы помощь слали. А ни гонца, ни войска...
Спускается воевода с горы, идет к новой каменной башне,
Ядро полетело в стан врагов
21
недавно возведенной для защиты нижней части города. Вдоль
крепостной стены избы стоят — наполовину в землю вросли,
оконца в них — узкие прорези. Пленные там сидят, литовцы.
Великий князь московский Иван прислал их вместе с пушка-
ми после большого сражения. Вот бы, думает воевода, из тех
пушек пальнуть по татарам! Да только кто палить будет? Нет
среди нижегородцев стрельцов огненных.
И вдруг мысль пришла ему в голову. Он даже остановил-
ся — до того она была неожиданной и дерзкой.
Воевода нижегородский Хабар Симский был человек моло-
дой и смелый. Решил он рискнуть своей головой. Велел пере-
дать пленникам: если они помогут огненным боем отогнать
врагов, даст им свободу. Пленники согласились помочь ниже-
городцам.
На самый верх каменной Ивановской башни вкатили пуш-
ки, приготовили их к бою. С башни хорошо был виден весь
татарский стан на горе, за Почайной. Неподалеку от края го-
ры стоит богато изукрашенный шатер, а около шатра — тата-
ры. Вот туда и решили литовцы послать первое ядро. Дали
прицелить Феде Литвичу, самому искусному пушкарю. Раз-
дался выстрел. Еще мгновение, и среди татар на горе произо-
шло что-то невообразимое. Рухнул богатый шатер. Кто-то
упал, другие со страшными криками побежали в разные сто-
роны, увлекая за собой воинов. Закрутилась пыль на горе,
все смешалось. И вдруг видят нижегородцы: среди врагов на-
чалась сеча. А литовцы одно за другим посылали ядра...
Солнце ушло за Волгу, а с горы все еще доносились крики,
звон сабель, конское ржание. Притихли нижегородцы: что бы
это значило? кто с кем дерется? и что из этого будет? Ждали,
что засветятся ночью на горе костры татарские. Но было
ночью темно и тихо за рекой Почайной. А когда рассвело, не
увидели нижегородцы ни татар, ни шатров, ни коней. Только
много убитых осталось на горе, и среди них предводитель
ногайского войска. И занес тогда нижегородский летописец в
свою книгу такие слова: «...и начашася сеча нагаи с татара-
ми... и много у града паде с обеих сторон».
Воевода исполнил свое обещание: отпустил литовцев на
свободу и хорошо одарил их. Многие из них ушли к себе на
родину, другие прижились в Нижнем.
ГРАД КАМЕНЬ
По весне, покуда еще держался снег на дорогах, приехал
в Нижний Новгород новый человек. Сам воевода встречал его.
Чуженину отвели дом на горе, вблизи воеводских хором. Ве-
лели натопить посильнее: мол, приезжий не привычен к рус-
ским холодам, к волжским ветрам. Говорили, что прислан он
великим князем Василием Ивановичем, зовут его Петр Фран-
ческо, прозывают Фрязин. Покойный царь Иван вывез его де-
сять лет тому назад из фряжских земель*. Говорили еще, что
он городовой мастер и в Нижнем Новгороде будет каменную
стену класть.
Только оттаяли на солнцепеках глинистые осыпи, стал
Фрязин к ним приглядываться. Возьмет ком глины, мнет его
в руках, мнет, потом бросит, на другое место перейдет.
Подсохли дороги. Разослал наместник своих людей по го-
родам, по селам-починкам с наказом, чтобы по одному шли
от трех-четырех дворов или по одной конной подводе слали
с работником от шести-семи дворов. Да чтоб на долгий срок
снарядили и кормов с собой в достатке дали.
Съезжалось в тот год в Нижний мужиков видимо-невиди-
мо. На поле за городом землянки копали, прочно устраива-
лись, надолго. Говорили меж собой: тепло настало, земля па-
хоты просит, сеяться пора, а великий князь вон какое дело
затеял, нет ему другой поры...
Тут-там, на горе, под горою, зашумели жарким пламенем
кирпичные печи, дым низко пополз по окрестностям. В боль-
ших ямах здоровенные работники топтали, уминали глину,
смешанную с водой. Тут же глиняное тесто укладывали в фор-
му, сушили и совали в жерла земляных печей. Кирпича надо
было наготовить многие миллионы штук!
* Фряжские земли — территория Венецианской республики.
23
К берегу подходили суда и суденышки. Одни привозили в
бочках известь с Оки, другие — белый камень и зернистый чи-
стый песок с Волги. На берегу толчея — лошади, подводы, ра-
ботники в длинных, до колен, холщовых рубахах.
На дороге в гору натужно скрипят колеса, хлыщут кнуты
по потным конским спинам, хрипло бранятся выбившиеся из
сил возчики.
От темна до темна идет работа вокруг старой деревянной
крепости. Новую решили строить больших размеров, но ста-
рую пока не разбирали — как бы какой незваный гость не по-
жаловал.
Каждое утро вдоль прорытой траншеи проходил мастер
Франческо, или Франчушко, как прозвали его на русский лад.
Шел он быстро, полы длинного кафтана разлетались в сторо-
ны. Лицом темен, черная с проседью голова курчавится. В ру-
ках толстая палка: ею помогал себе, когда карабкался по
крутым склонам, ею показывал, если что не так. Взгляд у не-
го острый, пронзительный — вроде и не смотрит, а все до-
глядит.
К концу лета из Пскова каменщики пришли — своих ма-
стеров в Нижнем не было.
Часовая башня
Ивановская башня
24
А тут новый год подступил*. И зазвонили колокола всех
городских церквей, сзывая нижегородцев на Верхнепосадскую
площадь. Здесь будут закладывать Дмитровскую стрельницу.
На месте будущей башни пока зияет огромная квадратная
ямина, куда могли бы убраться несколько посадских изб. По-
одаль возвышаются высокие груды белого камня и красного
хорошо прокаленного кирпича. Каменщики в чистых рубахах
готовы начать работу. Сегодня их день! Самый заметный среди
пестрого нижегородского люда Петр Франческо. Он стоит на
груде вынутой земли, и его малиновый кафтан звонко горит
на ярком сентябрьском солнце.
Воевода дал знак, и все пришло в движение. Работники
скинули с себя рубахи, по лесенкам скатились на дно ями-
ны — принимать спускаемые на веревках глыбы белого кам-
ня и укладки кирпича. Франческо смотрел вниз. Там, на дне,
шла работа. Сначала по краям котлована уложили камень, и
тяжелыми молотами вбили его в землю. Потом такие же глы-
бы вбили несколькими рядами посредине котлована. Все про-
странство между ними завалили кирпичом. И тут же сверху
* Новый год на Руси начинался с 1 сентября.
Никольская башня
Коромыслова башня
25
стали подавать бадьи с густым известковым раствором. Он
разливался между камнем и кирпичом, связывая их в мо-
нолитную массу. Пока раствор не успевал застывать, надо
было выложить еще ряд камня и кирпича. Все это снова за-
лить известью. И так до тех пор, пока на два метра не подня-
лась в ямине площадка — основание будущей башни...
Работы шли до самых заморозков.
На зиму работников распустили по домам. А Франческо
тосковал в низкой, жарко натопленной горнице, нервно поха-
живая в мягких медвежьих сапогах по цветным заморским
коврам.
Но зато когда жаркие лучи весеннего солнца погнали снег
по оврагам и оголили возвышенные места, он вышел на волю.
Ходил по уложенному в фундаменты стен кирпичу, постуки-
вал палкой, все что-то примеривал, высчитывал.
— Франчушко вылез,— говорили нижегородские люди,—
смотри, скоро на городовое дело будут кликать...
И опять лето прошло в работах. И еще одно. Теперь уже
видел каждый: крепка растет стена Нижегородского кремля,
высоки и надежны его бапши-стрельницы. Вот уже и зубцы
обозначились. Снаружи стена гладкая, с белым каменным по-
яском, внутри изрезана арками, чтобы прочнее была. По вер-
Нижегородцы строили каменную крепость, но деревянную не разбирали —
26
ху уже ладят деревянную кровлю — она укроет стражу от
непогоды, и стену не будут дожди вымывать. В башнях устро-
ены подвалы для хранения пороха и всяких припасов.
Высоко вознеслась крепость над посадами, над старым де-
ревянным детинцем. А работы все идут. Ров копают перед на-
польной стеной. Идут работы и на посадах: насыпают валы
вокруг города. Они тянутся от самого берега Волги, перескаки-
вают речку Ковалиху, потом идут вдоль по ее берегу к Похва-
линскому оврагу, взбираются на его высокий склон и броса-
ются вниз к Оке-реке. По валу ставят стену рубленую, возво-
дят башни с проездами.
По снежному первопутку собирался Франческо ехать
назад, в Москву. Вышел напоследок на край обрыва, откры-
того волжским ветрам. Вот он, красавец-кремль, перед ним!
Стены крепости спускаются вниз, к самой реке. Теперь и
волжский берег, и торг, и пристани, и почти весь Нижний по-
сад встали под защиту кремля. Много раз Франческо взби-
рался по склону, все вымерял, считал, чертил и придумал
класть стену по горе уступами, в одиннадцать ступеней. Зна-
ет он, что никто никогда еще не строил так на Руси. Говорили
ему, что поползет стена, развалится. «Нет,— доказывал Фран-
ческо,— если поглубже заложить — простоит века...»
27
Пройдет еще год-другой, и крепость будет совсем готова к
отпору любого врага. Скоро стража займет свои места на сте-
не вдоль боевого хода. Все предусмотрел Франческо: через
каждые четыре зубца окошечко-бойница узкой прорезью
смотрит наружу, а внутрь расширяется. В такой бойнице дуло
ружья свободно поворачивается — не укрыться врагу, если он
подошел близко к стене.
Жаль покидать Петру Фрязину Нижний Новгород — при-
вык. И место здесь широкое, привольное. Народ веселый, бой-
кий, переимчивый. Да и знать бы точно, куда и на что он едет,
чем пожалует его великий князь. Многие мастера уезжали из
фряжских земель на Русь, да что-то никто не возвращался
обратно...
А нижегородские люди не знали его печалей. Они радова-
лись, что работы наконец закончены и что теперь не будет
так страшно, если враги подойдут к городу: кремль надежно
укроет их за своими мощными стенами.
Казанский царь Сеип-Гирей, пограбив Москву и Владимир,
подступил было к Нижнему. Запылал Верхний посад. Прорва-
лись татарские кони к самому кремлю, да и осеклись, нет
дальше ходу — за широким рвом стоит крепость. Ощетини-
лась пушками, ружьями. Где тут подступишься?! День стоит
Гирей, два стоит. А на третий поднял он свое войско и ушел.
Тогда же летописец записал: «Ничтоже сотворите, отыде
вспять».
ПОХОДЫ НА КАЗАНЬ
Однажды зимой увидели нижегородцы: зарево поднялось
в стороне Балахны. Ясной морозной ночью, когда далеко слы-
шен всякий звук, донесся с Оки цокот конских копыт по льду.
Забеспокоилась нижегородская стража: кого несет в такую
ночь?
— Открывайте скорее! Татары!
Ударил на Нижнем посаде всполошный набат, подхвати*
ли колокола кремлевские. Выскочили нижегородцы из теплых
изб в темь да стынь. Что случилось? Гонец из Балахны. Та*
тары жгут город. Как бы к Нижнему не повернули. Что де-
лать? Войско к Балахне высылать? Перекрыть им путь через
Оку и Волгу? Надо бы, да как? Лед на Оке у города око-
лоть...
Вышли стар и млад. Знали: от татарина дома на запоре
не отсидишься. Заметались во тьме факельные дымные огни.
Пошел перестук по реке. Черная полоса воды все шире и ши-
ре. Постанывает лед под ударами ломов, под тяжестью со-
тен ног.
А утром глядь: татары по левому берегу мечутся. К горо-
ду не подойти; полукругом чернеет на реке полынья. Целый
день сновали на конях и пеши по белому ледяному полю ре-
ки, а потом все-таки обошли город сверху, перескочили через
земляные валы и бревенчатые стены Большого острога. Но...
побесновавшись на посадах, пожгли пустые дома, а город не
взяли. Отсиделись еще раз нижегородцы за каменными сте-
нами кремля.
— Казанские ханы злятся за Василь-городок,— говорили
в Нижнем.
Город теперь приступом не возьмешь — это было ясно ка-
занским правителям. Они стали по пригородам шарить: то
деревни истребили — Ельню, Высоково, Вишенки, то напали
29
Оружие русских воинов XVI
века
Шлемы и кольчуга русского
воина XVI века
на слободку*, что напротив Нижне-
го стояла, «дворы выжгли и людей
в полон вывели и высекли». Тогда
великий государь Василий Ивано-
вич ’повелел на Волге, близ впаде-
ния в нее реки Суры, срубить кре-
пость на высокой горе и назвать ее
Василем**.
Большой переполох в Казан-
ском ханстве вызвало появление
крепости. Да только ничего не по-
делаешь : теснят русские казан-
ских ханов. Новый царь Иван Ва-
сильевич (Грозный) задумал рас-
считаться с Казанью за все потери
и уроны.
По зиме 1548 года, в самые тре-
скучие морозы, появились в Ниж-
нем Новгороде упряжки с пушка-
ми, обозы с ядрами, тушами сви-
ней, мешками с мукой и крупами.
С ними из Москвы прибывали вои-
ны, пешие и конные, вставали на
постой в посадских домах.
А однажды поутру вышли ни-
жегородцы за город, на Москов-
скую дорогу. Холодели на морозе,
жгли костры, топали валяными са-
погами сыпучий снег,— студено, а
домой не уйдешь. Как пропустить
такое — сам молодой царь Иван
Васильевич едет в Нижний!
В утреннем тумане показались
всадники.
— Едут! Едут!— прошелестело
по толпе.
Вот уже мимо гарцуют ратни-
ки в стеганых тегиляях***, бренчат
богатыми конскими уздечками.
♦ На месте этой слободки теперь го-
род Бор.
♦♦ На месте крепости ныне поселок
Васильсурск.
♦♦♦ Тегиляй — верхняя зимняя одежда
воина.
30
Царские телохранители в зе-
леных и красных суконных
шубах, с секирами на плечах
тесно обступили царский во-
зок. Оставляя ему дорогу, са-
ми вязнут в рыхлом снегу.
Собралось в Нижнем боль-
шое войско. Через несколько
дней по верхней дороге, по-
над Волгой, потянулись пуш-
ки, обозы, повозки — воинст-
во вышло в поход на Казань.
День прошел, два прошло.
Неделя. И вдруг — что такое?
Возвращается войско. Слышь,
дошли до Работок, а тут уда-
рила оттепель. Ни ступить,
ни двинуться. Спустились на
волжский лед, а он не дер-
Печать Великого князя Василия
Ивановича. 1514 год
жит, крошится. Сколько пушек утопили, сколько коней погу-
били! Воротился царь, как пишет летописец, «со многими сле-
зами».
Но недолго осталась стоять Казани!
Случилась оттепель, ломался под конями волжский лед
31
Год прошел. За ним другой
минул. Весной на большой воде
увидели нижегородцы: целый
город плывет по реке — плотов
видимо-невидимо. В несколько
дней русские возвели город в
устье реки Свияги и назвали
крепость Свияжск. Встала она
почти в виду Казани.
А еще через год летней порой
мимо Нижнего Новгорода про-
шло много судов, барок с пуш-
ками, с воинами. Пока они
справлялись по воде, царь Иван
Васильевич с огромным войском
пробивался посуху, через веко-
вечные муромские леса к реке
Алатырю.
Много легенд и преданий ос-
талось в нашем крае об этом по-
ходе.
Как говорит одно из преда-
ний, пришла в стан царя Ивана
мордовская девушка и сказала,
что нынешней ночью' собирают-
Ружье колъцовое и. пороховница, ся убить государя. Отпустил ее
XVII век царь с богатыми дарами. Ночь
прошла, а наутро узнали, что
девушка убита. Приказал царь
всем воинам принести на ее могилу по шлему земли, и вырос
на этом месте высокий холм, а мордовское селение стали отны-
не называть Девичьи Горы. Стоит и сейчас село Девичьи Горы
в Болдинском районе нашей области.
На сей раз, когда по воде и посуху подошла несметная
русская рать, не устояла Казань. Сто да еще полста пушек би-
ли по городу изо дня в день, и, как засвидетельствовал летопи-
сец, «от пищального грому, от гласов и вопу, от трескотни
оружий... бысть яко гром велий». Казань горела, но все еще
не сдавалась. И только когда грянул взрыв и взлетела на воз-
дух часть стены, а русские полки ворвались в пролом, только
тогда по осеннему ветру заполоскали на городских башнях
Казани русские знамена.
Уж кому-кому, как не нижегородцам, радоваться было от
победы: сколько лиха они перенесли от ханских набегов!
В один из октябрьских дней все того же 1552 года вышли
32
они на берег Волги встречать рати из казанского похода. И ког-
да от Подновского острова показались первые ладьи, навстре-
чу им ударил колокольный звон, а люди нижегородские упали
ниц и кричали благодарения русскому воинству, что избавило
их от «змей ядовитых». И радостные клики и плачи долго
разносились по берегу.
С этого времени началась для Нижнего Новгорода новая
жизнь. Город перестал быть пограничной крепостью. Поуба-
вилось в нем стрельцов, пушкарей и воротников, увезли из
него пушки и другое вооружение. Зато понаехали в город тор-
говцы, мастера всяких ремесел, заморские гости. Безопасно
теперь стало на волжском пути...
2 И. В. Сидорова
нижний—
МОСКВЕ СОСЕД
БЛИЖНИЙ
Жило в старину древнее поверье: будто в основании овра-
га, где берет начало речка Почайна, лежит болыпой-преболь-
шой камень. Придет время, сдвинется этот камень с места,
хлынет из земли вода и многие уроны принесет городу... Вспо-
минали нижегородцы это поверье, когда беда подступала.
Семнадцатый век начался многими бедами и напастями.
Два громадных пожара уничтожили почти на одну треть го-
родские строения. Тут и там остались на пепелищах закоп-
ченные печные трубы. Весной семь недель лили непрерывные
дожди. Хлеба не успели вызреть, как ударил сильный мороз
и уничтожил весь урожай. Поля, засеянные плохими семена-
ми, не дали урожая и на следующий год, и на третий. Нача-
лась бесхлебица. Люди тысячами гибли от голода.
А тут дурные вести поползли из Москвы. Будто бы царе-
вич Дмитрий, убитый несколько лет назад, вовсе и не убит,
а пришел в Москву с польским войском, и его провозгласили
русским царем. Не успели к этой вести привыкнуть, новая
молва прокатила: будто Дмитрий вовсе и не царевич, а бег-
лый монах Гришка Отрепьев. Обманул он московских людей
и сел на престол, но теперь принял заслуженную смерть. Ца-
рем же назвали старого боярина Василия Шуйского.
Не стала при Шуйском сытнее и вольготнее жизнь кресть-
янского и посадского люда. Многие тысячи из городов и сел
бежали на юг, в Донские степи. А оттуда навстречу им хлы-
нула к центру лавина народного восстания, во главе которого
встал бывший холоп Иван Болотников. Захватив огромную
территорию, растекаясь вширь, крестьянские отряды двига-
лись к Москве. Многие города примыкали к ним, в том числе
близкие к Нижнему — Алатырь и Арзамас. Да и в самом
Нижнем Новгороде было много людей, готовых открыть воро-
та города навстречу Болотникову.
34
В это время новый царевич Дмитрий объявился. Встал с
польским войском в селе Тушине, под Москвой, шлет грамоты
по городам, требует, чтобы его признали царем. Его шайки
бродят вокруг Нижнего, смущают арзамасцев и балахонцев,
склоняя их служить новоявленному царю. У Колосова и Боль-
шого Козина нижегородский воевода дал им бой и гнал до
самой Балахны. А некоторое время спустя по Арзамасской
дороге подошли они было к самому городу, да только не ви-
дать им Нижнего: наголову были разбиты.
И еще одна страшная весть добралась до Нижнего Новго-
рода: бояре московские открыли полякам ворота кремля.
Москва в руках врагов! Вся русская земля под угрозой
иноземного завоевания!
В Рязани спешно собирается народное ополчение с воево-
дой Прокопием Ляпуновым во главе. Нижегородцы первыми
послали туда 1200 воинов в полном боевом снаряжении. Но
ополчение потерпело поражение в первых же боях и распа-
лось.
Как всегда» с наступлением нового года жители Нижнего
посада выбирали нового старосту. В 1611 году составили гра-
моту и в ней записали, что старостой выбран торговец мясом
и рыбой Кузьма Минин, что все нижнепосадские люди будут
своего старосту слушать, а он будет радельно вести их дела.
Просят нижегородцы князя Пожарского принять воинство
35
Не случайно посадские остановили свой выбор на этом че-
ловеке, знали, что он небогат, но честен, разумен. Ходил он
добровольцем в рязанское ополчение, видели его в бою сме-
лым и решительным воином.
Каждый день теперь Кузьма Минин, закончив свои торго-
вые дела, приходил в земскую избу, стоявшую вблизи Торго-
вой площади, на берегу Волги. Здесь разбирались споры меж-
ду посадскими, велись всякие разговоры, особенно когда при-
ходили вести из Москвы. «Гибнет Москва,— писали из столи-
цы,— а Москва есть основание России. Пока крепок корень,
то и дерево крепко...»
Все чаще и чаще посадские люди стали слышать в земской
избе речи своего старосты: надо поднимать воинство, снаря-
жать его, сил не жалеючи, и всем идти на защиту матери Мо-
сквы. Многие соглашались с ним и денег были готовы дать. Но
были и другие: они боялись за свои кошельки, уходили поско-
рее из земской избы, ругали своего старосту.
Ночи проводил Кузьма в бессоннице, слушая, как вьюга
шуршит за стенами крепкого бревенчатого дома. Все думал:
как поднять горожан на дело великое? какие слова им ска-
зать? где силы взять на это?
По его предложению нижегородские воеводы в один из ба-
зарных дней созвали народ на общий сход. Многие тысячи
На исходе зимы 1612 года
36
людей пришли на Торговую площадь, под стены Ивановской
башни кремля. Здесь были жители обоих посадов, крестьяне
из близлежащих деревень, ремесленники и торговцы, люди
служилые. И сказал им Кузьма Минин:
— Граждане нижегородские! Люди посадские и стрелец-
кие! Крестьяне вольные и кабальные! Настало для нас лихое
время. Льется русская кровь. А бояре и всякие знатные люди
отступились от нас и впустили чужеземцев в Москву. Если
хотим мы помочь Русскому государству, то не пожалеем жиз-
ни за это. Дома свои продадим, жен и детей заложим*, а со-
берем казну на жалованье ратным людям.
И принес Кузьма на площадь все свое имущество: и день-
ги, и домашние вещи, и украшения жены.
Великое дело началось: несли нижегородцы кто чем вла-
дел. Все принималось. Богатые приносили золото и серебро,
жемчуга и оружие, драгоценные ткани и кубки. А от нищего
брали и медный крест.
И когда денег собрали довольно и на оружие, и на одеж-
ду, и на продовольствие воинам, стали думать, кого же по-
звать в военачальники.
♦ Заложить жен и детей означало отдать их в случае неуплаты долга
в работу на определенное время.
нижегородское ополчение отправилось в поход
37
И опять сказал Кузьма Минин:
— Надо просить князя Дмитрия Пожарского...
О князе Пожарском слышали нижегородцы хорошие слова
и от тех, кто ходил в Москву с рязанским ополчением, и еще
раньше. Был князь Пожарский одно время воеводою в Зарай-
ске. Уже бояре предали Москву полякам, а зарайцы не только
держались, но и выбили поляков из нескольких русских го-
родов. А когда бились москвичи с поляками на улицах Моск-
вы, дольше всех удалось продержаться на Лубянке, у дома
князя Пожарского. Уже горели соседские дома, дым выедал
глаза, а князь с небольшим отрядом не подпускал врагов к
себе. Только тяжело раненного увезли его верные люди из
горящей Москвы в село Мугреево, его вотчину. Там и провел
он несколько месяцев в домашнем покое.
Туда, в Мугреево, за 120 верст, едет нижегородское посоль-
ство просить князя принять воинство. Отказывается князь, го-
ворит, что болен, не годится больше для сражений. Но ниже-
городцы упорны. Второй и третий раз едут в Мугреево и все-
таки получают согласие князя. Одно условие ставит князь:
он будет командовать войском, но для сбора и хранения каз-
ны, для расчетов с ратными людьми, для покупки коней, ору-
жия пусть выберут из горожан надежного человека. При этом
князь назвал Кузьму Минина.
Теперь посольство идет на Нижний посад, в дом Кузьмы,
и просит его быть выборным человеком от всей земли, взять
все снаряжение в свои руки. Просит с прилежанием, и Кузьма
соглашается.
Между тем из Нижнего в разные города были посланы
письма с призывом помочь ополчению. К Нижнему потяну-
лись обозы с оружием, съестными припасами, одеждой для
воинов. Приходили и ратные люди — смольяне, дорогобужа-
не, вязьмичи, коломенцы, рязанцы. Всех принимал князь По-
жарский. Жалование ратникам наперед давали, хорошо их
кормили, снаряжали, одевали.
На исходе зимы 1612 года ополчение собралось в путь.
Длинной лентой растеклось по кремлевскому съезду рус-
ское воинство. Голова колонны уже перешла по льду Оку-ре-
ку, а хвост ее только еще выходил из ворот Ивановской башни.
Поблескивали на мартовском солнце «шишаки на шлемах,
копья, щиты воинов, конская сбруя. Кряхтел под тяжестью
лошадей и пушек лед на реке.
Шли на Ярославль, по правому берегу Волги, по древней
дороге. По пути что ни город, тяжелели сундуки от богатых
пожертвований, длиннее становилась колонна ратников: к ней
примыкали новые и новые добровольцы. Так прошли Балах-
38
ну, Юрьевец, Решму, Кинешму, пе-
реправились через Волгу к Костроме.
А ярославцы уже встречали воинст-
во с хлебом и солью на левом берегу,
за Волгой.
Около полугода простояло ополче-
ние в Ярославле, готовясь к походу
на Москву.
Было жаркое лето, пора уборки
хлебов, когда ратники вышли нако-
нец из Ярославля. Всего на день опол-
чение опередило отряды гетмана Ход-
кевича подходившего к Москве с обо-
зом в 400 повозок со съестными при-
пасами и оружием. С гетманом было
12 тысяч воинов.
Этот день многое решил. Русское
ополчение осадило кремль. Враги ока-
зались запертыми. Подкрепление те-
перь не могло к ним пробиться.
Князь Пожарский послал им
предложение о сдаче. Польские паны
спесиво ответили: «Пусть холоп пашет
землю, поп знает цер-
ковь, а Куземки занимаются торговлей». Они хотели унизить
воинов, намекая на то, что командует ими человек не знатный,
а простой горожанин.
Отряды Ходкевича рвались к кремлю. Навстречу им еде
лали вылазку осажденные. Русские вступили в рукопашную
и отбросили врагов. Это было 22 августа, и этот ожесточен-
ный бой был не последний.
Через два дня гетман снова идет на прорыв. Он уже теснит
ополченцев. И тогда Кузьма Минин просит у князя Пожар-
ского ратной силы, чтобы ударить по врагам с фланга.
— Бери кого хочешь,— ответил князь.
Меж ними никогда не было несогласия.
У Крымского брода, на Москве-реке, Минин с отрядом в
300 воинов неожиданно нападает на пеших и конных врагов.
Ему на помощь бросаются крестьяне и казаки, засевшие в за-
рослях бурьяна, в рытвинах и ямах, в развалинах полусго-
ревших домов. В это же время князь Пожарский ведет опол-
ченцев на штурм лагеря Ходкевича.
В этот день гетман потерпел полное поражение. А осаж-
денные остались без всякой помощи.
Осада Кремля продолжалась до глубокой осени. Среди
осажденных начался голод. Но они упорствовали, не сдава-
39
лись. И все-таки в одно ноябрьское утро тяжелые ворота Мо-
сковского кремля медленно открылись, и грязные, оборван-
ные, исхудавшие, покорные польские паны пленниками вы-
шли на Красную площадь.
И Москва взликовала! Мало что осталось от города — по-
сады выжжены, торчат уныло закопченные печные трубы,
жители повыбиты или разбрелись кто куда. Но весело и побед-
но играют-пляшут кремлевские колокола во славу победите-
лей. И под радостные клики исстрадавшегося московского
люда Минин и Пожарский обок друг с другом верхами въез-
жают в Кремль во главе русского воинства...
Так народ русский спас Российское государство. И, видно,
с тех пор пошла гулять по России знаменитая поговорка:
«Нижний — Москве сосед ближний».
О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЕТ
ПИСЦОВАЯ КНИГА
Рано поутру, едва забрезжил свет, в ворота Васькиного
двора забился стук. Васька уже поднялся и вышел во двор
растопить баню да выпустить кур. Стук в ворота и голоса лю-
дей испугали его.
— Хто?— спросил он, остановившись среди двора.
— Отворяй! Государевы писцы...
Васька, не помня себя, кинулся к воротам, отодвинул тя-
желый засов. В ворота первым вошел неизвестный Ваське че-
ловек, молодой, в хорошем кафтане, сапогах тонкой кожи и
высокой меховой шапке, хотя стояло лето. Значит, шапка на
нем для важности. За ним вошли еще трое. Васька не успел
их рассмотреть, как услышал голос первого гостя:
— Ну, хозяин, показывай свои владения! Государь хочет
знать, чем ты кормишься и сколько платишь в казну...
Васька оглядел свое хозяйство. Дворишко маленький, за-
валенный щепой, шматками грязной шерсти. В мутных лужах
копошатся пестрые курицы. В уголке, у худого тына, примо-
стилась низенькая банешка. Из двери ее полз синий дымок.
А избенка до того мала и низка, что всем и не поместиться.
Посмотрел бы государь Михаил Федорович, как живет его
холоп...
В избу вошли двое: молодой, в меховой шапке, и с ним
старый, с сивой бородой, со свитком бумаги под мышкой.
В избенке свету мало. Через двои оконцев, затянутых вы-
сушенной кожей сома, почти не проникает солнце. В полутьме
не наступить бы на ребятишек,— сколько их тут ползает по
полу — не счесть.
Приказные сели на лавку. Старший, бородатый, рукавом
смахнул со стола луковую шелуху и россыпь рыжих тарака-
нов, аккуратно расстелил на столе длинный лист бумаги, по-
ставил перед собой чернильницу. Достал из-за пазухи гусиное
41
перо, посмотрел на хозяина. Васька стоял у порога — в ко-
жаном фартуке, волосы подобраны кожаной тесемкой, жили-
стые руки висят до колен. Все ясно писцам: валяет кошмы,
избенка никудышная, семья большая. Но писцы помнят на-
ставление государево: самолично расспросить каждого.
— Как кличут?— спрашивает приказный в большой
шапке.
— Васькой,— едва слышно отвечает хозяин.
— Пиши,— говорит приказный старику,— Васка-шерсто-
бит. Избенка на вымле* в переулке у Большой улицы. Беден...
На чистом листе плотной бумаги появляется скорая запись.
— А платить ему оброк по десяти алтын**— больше не
потянет. Пускай обживается. А тр, вишь, в избе одни детишки
да тараканы,— приказный весело щелкнул по бойкому рыже-
ус ику, который задумал пробежаться по столу.
А Васька ахнул: «Батюшки, где их возьмешь — десять-то
алтын? Хоть бы еще скостили!» Но вслух не решается ска-
зать — боится. Приказные надевают шапки, крестятся, выхо-
дят. А Васька стоит у двери, не знает, во двор ли за ними ид-
ти, в избе ли оставаться. Слышал он, как говорили на торгу:
приехали, мол, приказные от государя Михаила Федоровича,
будут в Нижнем переписывать город и острог***, сколько в
городе и по острогу башен и сколько на башнях и по городо-
вой стене боевых окон и сколько в каменном городе пушечно-
го наряду. И церкви, слышь, будут писать, и в церквах образа,
и книги, и ризы, и колокола на колокольницах. И в торговых
рядах анбары и лавки, полки и шалаши, и харчовые избы, и
рыбные ловли. А намедни, идучи на Нижний посад с ворохом
кошм на продажу, видел Васька: у Ивановской стрельницы
люди обмеряли прясло каменной стены. Вот, подумал он тогда,
видно, делать им больше нечего, как камни саженью мерять.
И уж никак не предполагал он, что его худая избенка попадет
на глаза приказным. Что задумал государь? Как бы еще ху-
же не стало бедному человеку...
А писцы между тем ходили из двора во двор по всему пе-
реулку. К полудню они записали и Треню-сапожника, и Олеш-
ку-скорняка, и стрельца Томилку Кондратьева, который сни-
мал дом у Никольского пономаря...
Каждый день они поднимались затемно и до захода солн-
ца делали государево дело. Им предстояло заглянуть в каж-
♦ Вымло — начало оврага, вымоина в земле.
♦♦ Алтын — 3 копейки.
♦♦♦ Город и острог здесь в смысле кремль и укрепления Большого ост-
рога.
42
От дома к дому ходили писцы по всему городу
дый уголок города и переписать все строения и всех жителей.
По их спискам потом в Москве определят» сколько жителей
осталось после войны в городе и кому сколько платить оброку
в государеву казну. Для этого дела и послан был в Нижний
по весне стольник* Дмитрий Васильевич Ладыгин «с товары-
щи». А в товарищах были у него государевы служилые люди
Василий Иванович Полтев да старый дьяк Дементий Образ-
цов (их-то мы и видели в избенке Васьки-шерстобита). Для
всякого расспросу и пояснений посадский староста дал им в
помощники людей из уважаемых горожан — Гаврилу Шеина
да Софрона Васильева.
Стольник» конечно» не ходил по дворам. Он сидел в съез-
жей избе** и занимался разбором самых важных и запутан-
ных дел. Каждый день ввечеру писцы приносили ему новые
списки и отчитывались во всем сделанном за день.
Вот и сегодня» исходив уже много домов в переулках» они
вышли наконец на Большую Мостовую улицу***. Вдали под го-
* Стольник — человек, несущий службу при дворе московского царя.
*♦ Съезжая изба — воеводская канцелярия.
*** По бывшей Большой Мостовой улице проложен Ивановский съезд
в кремле. Мостовой улица называлась потому, что была вымощена брев.
нами.
43
рой мерцала голубым и зеленым Волга, за нею вдаль уходили
луга, и было там спокойно и величаво, а здесь было тесно и
суетливо. От Большой Мостовой вправо и влево разбегались
кривые улочки и переулки, заставленные домами и домишка-
ми нижегородского люда. Они лепятся один к другому, караб-
каются по склонам овражков, теснятся у городских стен, под-
ступают близко к громаде каменного Преображенского собо-
ра. Среди них совсем бедные, как у Васьки-шерстобита, и до-
ма более справных — «середних» — людей с садами и огоро-
дами, и хоромы «лучших» людей, то есть самых богатых.
А над ними выше всех на Часовой горе поднялись воеводские
хоромы со множеством сеней, переходов, горниц, теремов, с
высоким крытым крыльцом, с поварней, мыльней, амбарами,
конюшнями, сеновалами.
Все переписали писцы в кремле и однажды через воро-
та Егорьевской башни* вышли на Шилову улицу Верхнего
посада. В их списки попадут и двор посадского человека Да-
выда Олисова, и дворишко животинного пастуха Максима
Гневашева, и шапошника Дмитрия Тимофеева, и портного
Трошки, и извозчика Васки, и оханщика** Степанки Невзо-
рова. Запишут даже Митку Онтипина, который своего двора
не имеет, а живет у Степанки и ходит на судах. А уж с него
какой оброк?— голь перекатная, действительно, ни кола ни
двора.
Потом приказные Василий Полтев, да дьяк Дементий, да
с ними нижегородские посадские люди Гаврила да Софрон
обойдут Спирину улицу***, потом перейдут к Черному пру-
ду, потом выйдут на Никольскую улицу****. А осенней порой
переберутся в Започаинье. Наконец Образцов внесет такую
запись: «От Почаинского мосту налево Плотничьею улицею...
на правой стороне с вымла двор с огородом и с садом посад-
ского человека Осташки Русинова сына серебряника, в тягле
с деньги, молодчей». А дальше, за Осташкиной избой, начи-
нался двор самого Гаврилы Шеина «с детьми Баженком да с
Кондратом». Про себя Гаврила ничего не мог сказать, тут сло-
во молвил Софрон: Гаврила — хороший хозяин, две лавки
имеет в торговых рядах да амбар с полатями, гляди, и в луч-
шие люди скоро выбьется. А Гаврила про себя думал: «Ко-
нечно, человеку с денежкой почета больше, зато и в казну го-
судареву платить приходится больше. Записали б молодчим».
Но высказать это не высказал — боялся честь потерять. Вме-
♦ Егорьевская башня ныне называется Георгиевской.
♦♦ Оханщик — рыбак.
♦** Спирина улица проходила в районе консерватории.
♦♦♦♦ Никольская улица отходила от Никольской башни кремля.
44
сто этого он обратился к Василию Полтеву, да дьяку Демен-
тию, да соседу Софрону с такими словами:
— Не побрезгуйте, гостеньки дорогие, у меня хлеба-соли
отведать да медов нонешних попробовать. Хороши нынче ме-
ды,— и показал им приветливо на высокое крыльцо, украшен-
ное затейливой резьбой. А сам при этом надеялся: «Улестить
надо гостей, может, и запишут оброку поменее».
Нам не известно, долго ли пировали гости в доме Гаврилы
Шеина и понравились ли им хозяйкины меды, но известно,
что на доме Гаврилы их труд не окончился, что, переписав
все Започаинье, они спустились на низ. И бумаги их заполня-
лись все новыми и новыми записями. Пройдет зима, загремят
бурливые ручьи по оврагам, набухнет и вздуется Почайна,
пройдет лед на Волге, но все так же по утрам нижегородцы
будут видеть старого дьяка Дементия со свитком бумаги под
мышкой, с чернильницей, висящей на цепочке у пояса, и мо-
лодого расторопного приказного Василия Полтева. Они пере-
пишут всех жителей Нижнего посада, все торговые ряды, пе-
рейдут в гостиный двор, где торгуют купцы из Москвы, Яро-
славля, Костромы, Казани, Углича. Потом обойдут все при-
городные слободки — монастырские, стрелецкие, ямщицкие,
иностранные. Съездят за реку Оку и запишут жителей Куна-
винской слободки и Гривки*. И наконец к следующей зиме
закончат все дела и увезут перепись в Москву. Около 500 ли-
стов этой переписи составят писцовую книгу. Потом по писцо-
вой составят платежную книгу, где будет определено, кому и
сколько платить в казну, кто освобождается от платы. С пла-
тежной книги снимут копию и со специальным человеком
отошлют в Нижний посадскому старосте, чтобы знать, с кого
что брать. Сама же писцовая книга останется в московском
приказе.
Через 200 с лишним лет ее извлекут из пыли архива и на-
печатают. Эта книга и рассказывает нам теперь о нижегород-
цах, которые жили более чем 300 лет назад, в далеком от нас
семнадцатом веке.
* Слободка Гривка располагалась на месте нынешнего цирка.
ГРОЗА В ПОВОЛЖЬЕ
Воевода Василий Голохвастов проснулся, когда в горнице
только чуть-чуть засинели проемы окошек. Думы гложут
воеводу, спать не дают. Что принесет с собой утро? Какие ве-
сти придут из Москвы? Что доложат стрелецкие сотники?
Беспокойно на Нижегородской земле. Царь велит бережение
держать великое, чтобы вор Стенька Разин не вошел в город.
Хорошо там, в далекой Москве, наказывать. А здесь не зна-
ешь, с какой стороны береженье держать. Стрельцов в городе
мало, посадские ненадежны, крестьяне по всей округе бунту-
ют. Понимает воевода: если Стенька в город войдет, голову
враз снимет. А если от Стеньки спасешься, а город сдашь —
царь не помилует. От таких мыслей и сон нейдет...
Тихо за стенами воеводских хором. Только стража пере-
кликается на кремлевских стенах. Но страшно воеводе, зовет
холопа:
— Давай свечу! Кличь писца да побыстрее!
Появилась свеча. Писец в дверях низко поклонился вое-
воде.
— Садись, писать будешь...— бросил тот угрюмо.— «Госу-
дарю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Рус-
сии...— Воевода долго молчал. Тихонько потрескивала свеча.
Язычок пламени колебался, и по струганым стенам опочи-
вальни взметывались черные тени. Важные вести хочет пере-
дать воевода царю, да боится: не утекли бы вести да не побе-
жали по городу. Самому бы письмо Написать, да грамоте вое-
вода не сильно научен...— В Нижегородском уезде, государь,
воры все дороги переняли и учинили по дорогам крепости, и
засеки, и заставы крепкие и многолюдные, конных и пеших
людей не пропускают, побивают до смерти. Многие села и де-
ревни выжгли и разорили, дворян, их жен и детей и людей их
побили. К Нижнему Новгороду подъезжают и всяким людям
46
говорят с угрозами и воровские грамотки привозят, чтобы жи-
лецкие люди им город сдали и их встретили».
Воевода опять смолк, перебирая в уме все события, кото-
рые произошли за последние дни.
Едва до Нижнего дошла весть, что казаки Степана Разина
осадили Симбирск, а некоторые из его отрядов перешли Суру
и оказались на Нижегородской земле, воевода велел покрепче
запереть городские ворота да выслать людей спешно чинить
пбруши в кремле и остроге на тот случай, если мятежники по-
дойдут к самому городу. Стены укреплял воевода, а сам чув-
ствовал, что в городе полно недовольных. Особенно опасался
за волжских бурлаков. Они люди вольные, всякая смута им
по сердцу. Поэтому дал воевода строжайший наказ стрелец-
ким сотникам да воротникам, чтобы имели догляд за всякими
ярыжными* людьми.
Крепко охраняла стража городовые ворота. Но все-таки их
приходилось открывать. По утрам посадские люди толпились
у ворот, ожидая, когда стража опустит мост. У них были свои
дела за городом: травы подкосить, дров привезти, в лес сбе-
гать по грибы, по орехи, рыбы в реке наловить или с товаром
куда съездить. С другой стороны крепостных стен дожидались
люди, пришедшие в город со всякими деревенскими товарами.
Как их не пропустишь? Оголодает город...
Как ни караулили все входы-выходы, а появились-таки
в Нижнем грамотки, подписанные Степаном Тимофеевичем.
А в них говорилось: «Мстите вашим мучителям, что хуже ту-
рок и татар держат вас в неволе!» По таким вот грамоткам
трудовой народ по всей Волге поднимался против старшинской
неправды. По городам и селам издавна копилось недовольст-
во. Многие земли арзамасские, лысковские, мурашкинские
вместе с деревнями и крестьянами отдал царь Алексей Ми-
хайлович своим ближайшим боярам за верность и службу.
Не было предела боярской корысти. Тешили они свою спесь и
толщь. Крестьян заставляли на своей пашне работать по шесть
дней в неделю с зари дотемна, так что свой хлеб они не успе-
вали сеять. «Пить, есть нечего, едим траву,— слезно жалова-
лись лысковские крестьяне боярину Морозову. А он в ответ
слал наказ управителям: «А будет в которой моей вотчине
крестьяне начнут дуровать или какой завод заводить и вам
бы их смирять». Верные холопы спешили исполнить боярскую
волю. «Многих нас твой приказчик изувечил, глаза подбил,
инова руку переломил»,— взывали крестьяне к своему госпо-
♦ Ярыжные — это беднейшие неимущие люди в городе, которых на-
нимали на самые тяжелые работы.
47
Оружие разинцев
дину. Обращались они с
жалобой и к царю. Но ник-
то и ниоткуда не отзывался
на их плач.
У посадских свои беды:
оброк в казну плати, вся-
кие городовые повинности
исполняй, голову перед
всякой властью клони, сло-
ва не молви.
«И всколебалась чернь
на бояр» — так писал один
очевидец событий. Войско
Степана Тимофеевича еще
под Симбирском стояло, а
Курмыш, Васильсурск, Лы-
сково, Мурашкино, Павло-
во, Ворсма встречали его
передовые отряды.
В Мурашкине посадские
люди при поддержке каза-
ков Разина воеводу казни-
ли, сняли со стен крепости
13 пищалей да 1172 ядра и
с ними подались на Ма-
карьев.
А вчера к воеводе при-
вели двух ярыжек — боро-
датых, оборванных, босых,
битых. Сказали про них,
что на торгу, на Нижнем
посаде смущали людей, го-
ворили, что казаки разин-
ского атамана Максима
Осипова взяли штурмом
Макарьевский монастырь,
казну монастырскую меж
собой поделили, начальст-
во побили, а младшую бра-
тию не тронули, а теперь-де
они к Нижнему повернули.
Только людям нижегород-
ским нечего их бояться,
они воевод да бояр поби-
вают.
48
Воевода сам допрашивал
ярыжных:
— Кто такие?
— Иван да Назарка — бур-
лаки...
— Пошто в Нижний при-
шли?
— А под Макарьевом каза-
ки переняли баржу, на которой
мы с Камы соль тянули. Соль в
Волгу выпустили, а нас, бурла-
ков, разогнали...
А ПОШТО в НиЖНИИ при- Пушка, разинцев
шли,— допытывался воевода.—
Людей смущать?
Молчат.
Велел воевода огнем и железом их испытать — все равно
молчали. Сколько ни бились — ничего больше не услышали.
Ввечеру воевода махнул рукой: «Повесить! Да чтоб тихо было
в городе!» Тогда один из пытаных взглянул на воеводу огнен-
ным глазом из-под лохматой брови:
— Гляди ужо, воевода!
Да так сказал, что у Голохвастова под рубахой холодок
прошел, словно ящерка пробежала. Вот и во сне привиделся
ему этот взгляд — оттого и проснулся воевода. А сейчас ка-
жется ему, что и писец смотрит на него с угрозой.
Заторопился воевода:
— Пиши: «Из тех воров два человека, приехавшие на по-
сад с воровскими грамотками, мною пытаны накрепко и каз-
нены смертью...».
Чувствует воевода: насторожился город, как при осаде.
К пристаням не подходят купецкие суда — Волгу перекрыли
у Симбирска казаки Разина. В кремле толкотня — понаехали
дворяне из поместий, прячутся в испуге. По-прежнему как буд-
то кузнецы стучат под городской стеной, у Никольских ворот,
да что куют они? Подковы лошадям? А может, оружие? Стоит
стража по башням и у ворот. А надежна ли она? И Царицын,
и Саратовскую крепость, и Самарскую стрельцы сдали Рази-
ну без боя! По утрам торговцы открывают свои лавки и амба-
ры. А что у них на уме — неведомо воеводе...
Стража теперь день и ночь разъезжает по городу. Да
только ни воевода, ни стрельцы не видели, что в каменном ам-
баре при Никольской нижнепосадской церкви всю ночь све-
тил огонь. И если бы в ту ночь кто приоткрыл тяжелую дверь
с железными скобами и крепким засовом, то увидел бы в све-
49
Верхний посад
те сальника человек десять по-
садских и стрельцов. Уж не пер-
вый час шел тайный разговор.
Данило Павловец, свой же, по-
садский человек, говорил такие
слова:
— Иванко да Назар — вер-
ные люди. От самого Степана
Тимофеевича присланы были с
наказом: мол, атаман его, Мак-
сим Осипов, от Макарья повер-
нет на Мурашкино, там силы со-
берет и на Нижний. А уж у нас
все должно быть готово. Мы да-
дим знать, чтоб подходили рано
поутру к Варваринским воро-
там. Ты, Федул, ворота откро-
ешь. А ты, Андрейка первым
ударишь в набат,— тебе с Варва-
ринской колокольни все будет
видно...
Данилу Павловца слушали.
Он человек бывалый, удалая го-
Высоки каменные стены, крепки ворота Макарьевского монастыря,
50
лова. Каждую весну Данила
уходил на Волгу и плавал на ку-
пецких судах. Много чужого
добра перевозил Данила, только
себе ничего не нажил. Избенка
его у Почайны-реки была самая
сиротская. Да и дома — ни же-
ны, ни дитяти.
Закончив говорить, Данила
спросил собравшихся:
— Кто не согласный?
Никто слова поперек не вы-
сказал.
— Тогда давайте писать гра-
моту атаману.
Данила вынул из-за пазухи
листок бумаги. Нашелся грамо-
тей. На бумажном листочке на-
писали, что атаман Степан Ти-
мофеевич, нимало не опасаясь,
подходил бы к Нижнему, а люди
городовые его встретят и ворота
откроют.
Нижний посад
но и они поддадутся восставшим
51
Утром за город выехала телега, нагруженная тюками с ко-
жей. Стража не обратила на нее внимания. Выехала она Вар-
варинскими воротами, потом, когда город скрылся за бугром,
повернула полями на Казанский тракт. На повозке между тю-
ками кож лежал маленький листочек бумаги — грамота ни-
жегородских посадских людей к атаману Степану Тимофееви-
чу Разину.
Ждали нижегородцы Разина. Но дальнейшие события так
повернули, что плану нижегородских людей не дано было
сбыться. В пяти верстах от Мурашкина разбиты были разин-
ские отряды воеводами Щербатовым да Леонтьевым. Голо-
хвастов с дворянами тоже выходил из Нижнего Новгорода,
побил крестьянские отряды в селе Богородском да на перепра-
ве через Оку. Шли еще бои вокруг Арзамаса. Распыленные
силы восставших слабели, единое руководство было потеряно.
Раненного под Симбирском Степана Разина товарищи увезли
на Дон. Один за другим очаги народного восстания стали за-
тухать.
И началась зверская расправа. Как сообщают летописи,
в Мурашкине осталось всего 12 дворов, да «и те все дворы
обожжены, на иных стоят только одни избенки». Под Ниж-
ним Новгородом ловили всех, кто хоть чем-то выказал непо-
виновение. Несколько лет стояли как вымершие многие села
и деревни Нижегородского края. А бояре да воеводы за усми-
рение восставшего народа получили от царя подарки золоты-
ми монетами, шубами, драгоценными кубками да ковшами,
селами с деревнями да приселками, да живущими на них кре-
стьянами, отданными им в вечное пользование.
Но в народе не угасла память о заступнике, удалом казаке
Степане Тимофеевиче. Немало легенд и песен живет и по сию
пору в местах мурашкинских, лысковских, арзамасских, где
прошли его вольные отряды.
В БОЛЬШОЕ ПЛАВАНИЕ
26 мая 1722 года с 'утра весь Нижний Новгород был у ре-
ки. Люди сидели на крышах домов и амбаров, на приволж-
ских холмах, теснились на набережной, у самой воды, взби-
рались на колокольни. Ожидался приезд в город императора
Петра I, и каждому хотелось взглянуть если не на самого ца-
ря, то хотя бы на его пышный караван. Император собирался
в поход на Каспий, и в Нижнем ему готовили флотилию судов
для перевозки солдат, артиллерии и снаряжения.
Часы на колокольне Строгановской церкви уже пробили
десять ударов, но царского каравана еще не было видно на
Оке. Вышедшее встречать императора городское начальство
волновалось.
А царские суда в это время только что отошли от Черно-
речья. Здесь была остановка. Когда-то Петр приказал зало-
жить в Черноречье верфь для постройки таких судов, чтоб
они могли ходить по реке и по морю. Сегодня он осмотрел су-
да, и его взяло сомнение: устоят ли они на морской волне?
Царь распек мастеров, кое-кто отведал-таки его дубинки, но
сам он впал в мрачное настроение, велел не тревожить себя
и остался один на палубе галеры. Сидя на скамье, посасывал
трубочку, а мимо проплывали окские берега. В тихой воде от-
ражались зеленые кручи правобережья, а левый берег отсту-
пил далеко, открыв большие просторы — Ока была в разливе,
суда шли спокойно, не боясь поцарапать днища о песчаные
мели.
Второй раз проплывает Петр по Оке. Двадцать семь лет
тому назад он впервые прошел от Москвы мимо этих берегов.
С ним спускалось тогда целое войско — Преображенский, Се-
меновский и Лефортовский полки. Шли на 150 стругах. Да
40 стругов были с артиллерией и разными воинскими припа-
сами. Сам Петр был тогда молод — ему минуло только 23 го-
53
Дом на Почайне. Конец XVII — начало
XVIII века
Палаты Лушникова. Конец XVII — на-
чало XVIII века
да — полон сил, всяких
дерзких замыслов. Он шел
в первый большой поход —
на завоевание турецкой
крепости Азов. Петр уже
тогда понимал: великая
Россия не может жить в
стороне от Европы, ей надо
выходить на морские про-
сторы, торговать широко и
свободно, перенимать евро-
пейские обычаи.
Поход на Азов был тя-
желым; Вышли сразу после
ледохода. Погода стояла
холодная, ветреная. Неко-
торые струги не поспевали
за остальными — в них по-
явилась течь. Другие тону-
ли в пути, потому что не
было умелых кормщиков.
Часть солдат расхворалась
неизвестно отчего и стала
помирать. Из-за всех этих
осложнений в Нижнем про-
стояли больше недели, пе-
регружая артиллерию на
более надежные суда. Петр
сам распоряжался, кричал,
бранился, пускал в ход
палку, если видел нерасто-
ропность или неловкость.
Но как неудачно начал-
ся поход, так неудачно и
кончился! Только через
год, когда был построен но-
вый флот и спущен по До-
ну к Азову, удалось овла-
деть крепостью.
Много после этого было
сражений, много подписа-
но указов. Одних по этим
указам миловали, других
казнили. Медленно и не-
охотно сбрасывала Россия
54
свой полусон, расставалась со старинным укладом, со своей
неторопливостью. Все приходилось выворачивать с корнем,
и кто мешал в этом деле, терял голову. Крутые были времена.
Петровские преобразования новыми тяготами легли на кресть-
ян и посадских. Каких только повинностей не придумал царь!
Ходили нижегородцы и на слюзное дело — копать канал для
соединения Оки с Доном. И на строительстве Петербурга рабо-
тали. Знал Петр: покряхтывает народ, выполняя его указы.
На военные походы ему надо было много денег, и он брал
с крестьянина за дым, за баню, за ловлю рыбы, за проезд по
мосту, за место на торгу. Стонали российские люди: «Во побо-
рах за гривну из человека хотят душу вытянуть, а что многие
тысячи погибают, того не мало не смотрят». А Петр слал
и слал по городам указы: «Денег! Денег!» А однажды был по-
лучен указ, от которого громкий вопль прошел по России:
снять медные колокола с церквей и отправить их в Москву на
Литейный двор,— Петр тогда вел войну со Швецией, и коло-
кола переплавляли на пушки. Пора бы уж, кажется, привык-
нуть: если что задумал Петр, все сокрушит, а исполнит. Так
нет, и сейчас еще наталкивался на сопротивление, упрямство
и оттого свирепел и мрачнел.
Мало-помалу свежий ветер, яркие краски весны, широта и
раздолье отвлекли его. На реке и на берегу становилось ожив-
леннее. Чаще стали попадаться лодки, струги, новоманирные
суда: расшивы, гекботы, барки. Близко Нижний. Вот уже на
левом берегу показались подгородные слободки, низкие строе-
ния хлебных амбаров, широкие крылья ветряных пильных
мельниц.
Река становилась шире. Еще один поворот, и Нижний от-
крылся в зелени своих бесчисленных садов. От кремлевской
башни отделились белые дымки, и по реке гулко прокатились
выстрелы салюта.
Петр смотрел на город: узнавал и не узнавал. Те же тем-
но-красные изгибы кремлевских стен по склонам холмов, из-
резанные глухими буераками крутые горы, деревянные хоро-
мы, избы, бани — все это он уже видел. Но город словно при-
поднялся ввысь: стало больше белых каменных домов, укра-
сился он дивными строениями. Вот одно из них,— о нем с по-
хвалой говорили в Петербурге — Строгановская церковь на
берегу. Да и нижегородцы уже не те. Вот они подъезжают к
царскому каравану в большой лодке: губернатор (не воевода,
как раньше, а губернатор!), выборный человек от города —
бургомистр. Двадцать семь лет назад его встречали борода-
тые, в длиннополых кафтанах и тяжелых сапогах степенные,
неторопливые люди. А сейчас и на губернаторе и на бургомист-
55
ре короткие камзолы, башмаки, лица чистые, открытые. А че-
го ему стоило добиться этого!
После торжественной встречи на пристани и обеда Петр
объявил, что не медля ни часу поедет осматривать суда, при-
готовленные для похода. До заката солнца он объехал на
шлюпке все корабли, прощупывал их борта, обшивку, поды-
мался на палубы, принимал рапорты и остался доволен всем,
что видел.
Посетил он и корабельную верфь, где строились военные
суда для его похода. Славился Нижний и его округа издавна
искусными плотниками, знающими корабельное дело. Петр
задержался около молодого парня, у которого топор так и иг-
рал в ловких руках.
— Как кличут?— спросил.
Парень оробел, за него ответил мастер:
— Жданко Третьяков.
— Дать ему полтину серебром за уменье,— распорядился
царь. Жданко, вдруг выронив топор, бросился к его ногам.
Петр нахмурился.
— Государь, брата моего Василия в Петербург угнали на
Канатный двор. Сказывали, года на два. Семь годов прошло —
ни его, ни вестей. Государь, вели...
Царь шевельнул густой бровью, посмотрел на него, лежа-
Нижегородцы приготовили суда для похода Петра 1 на Каспий
56
щего у ног, с высоты огромного роста и, ничего не сказав, по-
шел прочь. Он тут же покинул верфь, на ходу выговорив ни-
жегородскому вице-губернатору:
— Смотри, Ржевский, за работными. С тебя спрошу! Чтоб
никакого самовольства!
Ржевский бледнел, кланялся, едва переводя дух со стра-
ху, а про себя думал: «Ну, Жданко, дождешься! В железах
сгною!»
На следующий день царь появился на торговой пристани
и увидел суда, на которых нижегородцы перевозили всякие
грузы, и опять пришел в дурное расположение духа. Давно
уже было приказано не скреплять обшивку судов скобами, а
конопатить их. Но нижегородцы, верные стародавним при-
вычкам, изготовляли суда по-прежнему, хотя они на крутой
волне давали течь. В этот же день Петр издал специальный
указ, по которому нижегородцам велено было строить на сво-
их верфях суда нового типа — эверсы, романовки, всякие
другие для морских перевозок, лес для них рубить с ноября
и хорошо его высушивать, а борта конопатить. Тут же после-
довало другое распоряжение — строить в Нижнем еще одну
верфь для оснастки судов и к этому строению прислать из Пе-
тербурга мастера судового, работников мачтового, парусного
и других да с ними человек пятнадцать матросов.
Удивлялись нижегородцы быстроте царских решений.
Раньше бывало, чтоб такое дело решить, надо пуд бумаги
извести да десяток гонцов посылать в Москву, да ждать год
либо два, пока дело обернется по московским приказам.
Настало 30 мая. Царь в этот день пировал с именитыми ни-
жегородскими людьми по случаю своего 50-летия. Только
ночью при свете плошек с горящим маслом Петр со свитой
отправился наконец на пристань, и, сопровождаемые громом
пушек, суда отошли от берега. Долго еще были видны огни
бесконечного царского каравана, шедшего в низовый поход.
День занимался над городом, а работный нижегородский
люд уже вставал к своим наковальням, ткацким станам, ка-
натным колесам, недостроенным кораблям. Много требовалось
якорей, канатов, парусины и всяких судовых припасов. Рос-
сия выходила в большое плавание, и нижегородские мастера
и умельцы были в нем не последними матросами.
МЕХАНИК
ИВАН КУЛИБИН
В полдень, когда нижегородские люди запирали свои лав-
ки и расходились по домам обедать, с колокольни Строганов-
ской церкви вдруг раздался музыкальный бой часов, молчав-
ших вот уже больше десяти лет. Привлеченные звоном, ниже-
городцы смотрели с восхищением на черный циферблат с
ожившими золочеными стрелками.
Проходя мимо, посмотрел на колокольню и Петр Кулибин,
имевший на Нижнем базаре мучной торг. Но посмотрел он
бегло и равнодушно: его донимали другие заботы. Шедший
навстречу ему купец Костромин остановил его:
— Сын-то! Сын-то твой!
Петр только головой покачал: стыдно ему было перед зна-
комым человеком за сына. Совсем отбивается от отцовского
дела, не хочет в лавке сидеть, все мастерит что-то, деньги на
книжки тратит. Нет, не будет проку от Ванюшки, давно уже
решил отец.
Досадовал Петр и не знал, что это именно он, его пятна-
дцатилетний Ванюшка, поправил часы на Строгановской ко-
локольне. Не мог он и предполагать, что скоро его сын про-
славится на весь город и будут его величать, несмотря на мо-
лодость, Иваном Петровичем.
Раз в доме соседа-купца увидел Иван часы с кукушкой,
и новинка так заинтересовала его, что он умолил соседа дать
ему эту вещь на время, чтобы хорошенько ее рассмотреть. До-
ма разобрал все по винтику, изучил механизм и снова собрал.
Загорелся мыслью сделать самому такие же. Долго вырезал
деревянные детали, прилаживал одну к другой, но... часы не
работали. В часовом деле нужна точность, а как ее достиг-
нешь, если в руках у тебя только ножик?
Побывал Иван однажды в Москве и там, на Никольской
улице, увидел часовую мастерскую. Долго не решался войти,
58
Часы, изготовленные И. П. Ку-
либиным. Хранятся в Госу-
дарственном Эрмитаже
но все-таки поборол робость. Здесь,
в мастерской, ему удалось обзаве-
стись кое-какими инструментами.
Дома он отладил их и сам принял-
ся мастерить часы. А скоро во мно-
гих богатых нижегородских домах
звонко закуковали деревянные ку-
кушечки...
К этому времени отец его умер,
мучная лавка была закрыта. Иван
завел в городе часовую мастер-
скую, женился, от заказов отбою
не было, в доме появился достаток.
Но не таков был Иван Кулибин,
чтобы довольствоваться этим. За-
думал он сделать часы, каких еще
никто не видывал в России. Для
этого надо было бросить мастер-
скую. А где взять деньги на семью,
на материалы, на инструменты?
На помощь пришел приятель
отца — купец Костромин. Он счи-
тал: надо сделать диковинную вещь и при случае подарить ее
какой-нибудь высокопоставленной особе, чтобы получить ее
расположение.
И вот Кулибин переселяется в село Подновье, в дом Кост-
ромина, на полное его содержание. Ивану пришлось стать и
слесарем, и скульптором, и композитором. Он работал с утра
и нередко до поздних часов ночи. В денежных счетах, сохра-
нившихся с тех пор, все время повторяется расход на свечи.
В разгар работы разнеслось известие, что императрица Ека-
терина II отправляется путешествовать по Волге и непременно
на пути побывает в Нижнем Новгороде. «Вот наконец может
представиться счастливый случай»,— думал купец Костромин
и торопил Кулибина.
В тот день, когда императрица принимала именитых ни-
жегородцев, среди прочих гостей были купец Костромин и ча-
совых дел мастер Иван Кулибин. Императрице были поднесе-
ны диковинные часы. Величиной и формой они напоминали
утиное яйцо и заключены были в золотую оправу. В часах
открывалась дверца, и крохотные золотые фигурки под музы-
ку разыгрывали целое представление.
С этого времени судьба нижегородского часового мастера
круто переменилась: он был вызван в Петербург и зачислен на
службу главным механиком всех мастерских Академии наук
59
На свои средства построил Кулибин самодвижущееся судно.
с казенной квартирой и 350 рублями жалованья в год. Очень
трудолюбивый, аккуратный, он образцово поставил работу ма-
стерских. Казалось бы, о чем еще мечтать нижегородскому
посадскому человеку? Но Кулибин не был счастлив. Можно
даже сказать, что именно в Петербурге начались его беско-
нечные мытарства. Императрица и ее придворные часто звали
Кулибина для устройства всяких затей. Он готовил фейервер-
ки, иллюминацию, рёмонтировал разные механические замор-
ские игрушки. А ему хотелось сделать что-то серьезное и по-
лезное людям.
Приехав в Петербург, он увидел, какие неудобства терпят
столичные жители: через широкую и глубокую Неву в городе
нет моста. Люди переплывают реку на лодках или перебира-
ются по шаткому наплавному мосту, который к тому же в
ледоход убирается. Несколько лет Кулибин вычерчивает и вы-
считывает и наконец строит модель моста. Мост должен пере-
кинуться с одного берега на другой 300-метровой деревянной
дугой. Испытания проходят удачно. Модель выдерживает ог-
ромные тяжести. Мост можно строить. Царица награждает
механика... Но проходит год, другой, а модель все еще стоит
во дворе академических мастерских. Так и простояла она там
целых семнадцать лет, пока не последовал приказ перевезти
60
Идет оно мимо Нижнего Новгорода к Стрелке
ее в Таврический сад и перебросить через канаву. Тем и кон-
чилось дело...
Изобрел он другую новинку — оптический телеграф —
простое приспособление из трех досок, которые могли прини-
мать разные положения. Каждое положение соответствовало
слогу или букве. Установленное на высоком столбе или башне,
такое приспособление могло передавать на дальние расстоя-
ния срочные сообщения. Проект телеграфа много лет проле-
жал в министерстве, все о нем позабыли. А спустя несколько
десятилетий в России был установлен телеграф такого же ти-
па, но построили его уже теперь французы, и за это им было
выплачено ни мало ни много 120 тысяч рублей золотом!
Наконец случилось так, что новый царь Александр I со-
всем уволил механика со службы. Чтобы дело выглядело при-
стойно, Кулибину было предложено остаток дней провести на
родине, «в мирном уединении». А он не хотел уединения, по-
нимал, что в Нижнем, в провинции, ему уж ничего не удастся
сделать. Но пришлось подчиниться царской воле, собирать
пожитки и в слякотную осень добираться на лошадях до Ниж-
него Новгорода. Ему уже 66 лет. Жена больна. Назначенная
пенсия невелика. На старости лет ни угла, ни уважения к се-
бе так и не заработал механик...
61
Нижний встретил Кулибина неласково. Тесные улицы не-
проходимы от грязи. На крутых, осклизлых съездах надрыва-
ются лошади. На пристанях оборванные грузчики, едва при-
крытые от мокрого снега рогожами, катают тяжелые бочки
с астраханской рыбой да ходят пьяные бурлаки, закончившие
путину и получившие расчет.
И все-таки Кулибин не хочет предаваться отчаянию. В. ок-
нах маленького домика возле Успенской церкви до поздней
ночи горит свеча. Любопытные соседи, заглядывая в окна, ви-
дят склонившегося над бумагами бородатого старика и гово-
рят: «Колдун! Чернокнижник!»
На столе перед Иваном Петровичем бумаги, чертежи, рас-
четы, рисунки. С детства ему запал в душу протяжный стон
бурлаков. «Неужели ничего нельзя сделать, чтобы облегчить
этот каторжный труд?» И он разрабатывает проект машинно-
го самодвижущегося судна. Его изобретение очень простое.
По бокам судна устанавливаются гребные колеса, как у хо-
рошо известных нам пароходов, которые еще и сейчас рабо-
тают на Волге. Судно носом обращено против течения. Вода
давит на лопасти колес и заставляет их вращаться, как вра-
щает она колеса водяной мельницы. Вместе с колесами вра-
щается гребной вал, на который они насажены. На вал нама-
тывается канат, а канат держит якорь, завезенный на лодке
вперед судна. Судно как бы подтягивается на канате. Когда
канат выбирается весь, якорь на лодке снова завозят вперед.
Старый механик просит царя выдать ему пенсию за два
года вперед и на свои средства строит судно. Вот оно стоит
посреди Волги, напротив города, готовое к испытаниям. Ни-
жегородский люд запрудил берег. В толпе раздается шепот:
«Ишь, чернокнижник, что выдумал! Видимое ли дело, чтобы
судно своим ходом шло против течения! Бесовское это дело!» —
«Да не пойдет, не пойдет!» — галдят бурлаки, опасаясь, что ма-
шинное судно вытеснит их с бечевы.
А судно уже идет мимо Мочального острова к Стрелке.
Как купцам не видеть всех выгод нового изобретения! Но...
они не хотят строить такие суда. Кулибин отослал свой проект
в Петербург. Отослал и навсегда распрощался с ним. Судно
простояло у берега до самой смерти механика, а потом было
продано на дрова.
В последние годы Кулибина постигло еще одно несчастье:
вспыхнувший пожар уничтожил и его домик. Сгорели многие
чертежи, модели, инструменты.
И все-таки он не сдавался. В голове его бродило еще много
идей, но силы покидали старика. Умер он в бедном домишке
на Ильинке и похоронили его на чужие деньги.
62
Так и прошла его жизнь в постоянном, но неоцененном
труде. Только в наше время, когда ученые достали из архивов
уцелевшие проекты Кулибина, разобрали его чертежи, стало
ясно, какой светлый ум был у этого человека, какая смелость
и простота замыслов! Его мысль шла впереди своего времени.
В крепостной России он оказался нужен только для устройст-
ва придворных затей и не дождался исполнения ни одной сво-
ей серьезной идеи. Он умер накануне колоссальных перемен
на Волге...
КАРМАН РОССИИ
В начале лета 1818 года в Нижнем Новгороде появились
офицеры, одетые в незнакомую форму. «Бетанкуровские ин-
женеры»,— говорили про них. Поселились инженеры на го-
родской стороне, но каждое утро уезжали по плашкоутному
мосту* на ту сторону Оки, в Кунавинскую слободу. А по ве-
черам кавалькада инженеров и изящно, по-столичному оде-
тых дам скакала по пыльным улицам к городским заставам
на прогулку. Зрелище это было невиданное для нижегородцев
и потому возбуждало всякие толки и разговоры.
Но мало-помалу к новым людям не только привыкли, но
и уразумели, зачем они появились в городе. И, надо заметить,
проявили большой интерес к Кунавинской слободе, куда каж-
дое утро уезжали инженеры. Что для них была Кунавинская
слобода? Деревушка, где ковали мелкие гвозди, ткали тесем-
ки да готовили всякую судовую снасть. Только весной ожив-
лялась слободка, когда на Оке подле нее собиралось бессчет-
ное число судов, готовившихся сплыть в низовье. Больше ни-
чем не была примечательна Кунавинская слобода. Но вот в
прошлом году вышло правительственное распоряжение: вви-
ду того, что на Макарьевской ярмарке** случившимся пожа-
ром уничтожены почти все лавки, ярмарку перевести в Ниж-
ний Новгород, на стрелицу, где сходятся Волга с Окой. За ле-
то сколотили временные балаганы, открыли в них торговлю.
Ярмарка прошла оживленно, товаров навезли даже больше,
чем к Макарию. Это и решило судьбу всероссийского торжи-
ща: оно обосновалось в Нижнем. Для строительства ярмароч-
ного города за Окой и приехали петербургские инженеры.
♦ Мост через Оку открылся в Нижнем в 1817 году. Он был устроен на
плашкоутах — низких барках, которые держали дощатый настил.
♦♦ Макарьевская ярмарка существовала с XVII века под стенами Ма-
карьевского монастыря, в 90 верстах от Н. Новгорода вниз по Волге.
64
Нижегородцы постепенно стали сознавать, что в истории
их города началась новая эпоха. Ярмарка поглощала изделия
со всей Нижегородской губернии: выксунский чугун, ворсмен-
скую сталь, мурашкинские тулупы, арзамасские кожи и вой-
лок, семеновские ложки и всякую заволжскую деревянную
посуду. Это способствовало оживлению нижегородской про-
мышленности, которая пока что была куда как скромна.
Главное место в ней занимали 11 канатных заводов, выпуска-
ющих разной толщины канаты и веревки. А кроме канатных,
существовали совсем незначительные заводики для местных
нужд: 2 стекольных, да 2 колоколенных, да 2 свечных, пиво-
варенные, кирпичные и мыловаренные. На этом список ♦про-
мышленных предприятий» замыкался. И город считался ни-
чем не примечательным: в нем всего 14 тысяч жителей и
только 30 каменных домов.
Пройдет всего полтора-два десятилетия после открытия яр-
марки, и Нижний Новгород выйдет в число самых крупных
российских городов Поволжья, его станут называть карманом
России, имея в виду при этом, что Москва — ее сердце, а Пе-
тербург — голова.
В предвидении того, что Нижний станет третьим городом
государства, строительство ярмарки задумано широко, по по-
следнему слову тогдашней техники. В центре ярмарки возво-
дился двухэтажный Главный дом. За ним шло несколько ря-
дов каменных лавок, число которых доходило до 2500. Зда-
ния окружал водяной канал, чтобы по нему на лодках можно
было подвозить товары от пристаней прямо к лавкам. Под яр-
маркой шла галерея с проточной водой, куда сваливались вся-
кие отбросы и выносились в Оку — это была первая в Европе
канализация.
Строительством руководил петербургский инженер генерал
Августин Августинович Бетанкур, личность во многих отно-
шениях примечательная. Испанец по происхождению, он по-
ступил на русскую службу уже не в молодые годы, будучи
известным инженером, автором ряда изобретений и учебника
♦Курс построения машин». В Петербурге он основал институт
путей сообщения. В Нижний он привез своих выпускников и
поручил им наблюдение за отдельными работами.
Строительство ярмарочного города за Окой шло несколько
лет. Постепенно каменные строения оттеснили временные де-
ревянные балаганы. В ярмарочном городке установили свой
строгий порядок: когда начинать и кончать торговлю, кому
где каким товаром торговать, где какие суда ставить по Оке
и Волге.
Ярмарочный торг начинался прямо на плашкоутном мо-
3 И. В. Сидорова
65
сту. По сторонам от проезжей части на высоких тонких стол-
бах сколачивались наспех деревянные лавчонки. Здесь торго-
вали всякой мелочью: шляпами, книгами, павловскими но-
жичками, самоварами, дешевым текстилем.
Если с моста посмотришь направо, увидишь на песчаном
острове железный торг. Сюда свозили с Урала и с приокских
заводов железо полосовое, круглое, угловое, штыковую медь
и всякие другие изделия русской металлургии. Налево гля-
нешь — баржи в три-четыре ряда тянутся вдоль гребневских
песков. В них привезена астраханская рыба, и торг здесь идет
прямо с судов.
Мост перейдешь и сразу попадешь в шум и гам, стук эки-
пажей, людскую круговерть и пыль, поднятую тысячами ног.
Вдоль волжского берега идут ряды: лоскутный, кафтанный,
иконный и тут же ягодный, хлебный, пирожный, мясной. Даль-
ше лавки с хрупкими товарами: стеклом, фарфором, фаян-
сом. Потом ряды холщовый, меховой, рукавичный, кожевен-
ный, мыльный, табачный, корзинный, сапожный, светиль-
ный, окошечный. А дальше — лавки часовщиков, кузнецов,
портных. У самого берега Волги — огромные склады кож
и чая.
Пройдя линии лавок, посетитель ярмарки чувствовал не-
обходимость подкрепиться. Тут же дразнящими запахами ма-
нили открытые двери трактиров и харчевен.
Такой открывалась ярмарка с окского моста
66
Диковин на ярмарке
было немало. Вот восточ-
ный купец сидит на ковре,
брошенном на низкий при-
лавок. В его руке курится
трубка. На этом ковре он
угощает чаем своих поку-
пателей, на нем обедает,
здесь же отдыхает. Рядом
с ним стоят кувшины с
жемчугом, лежат в беспо-
рядке кипы индийских ша-
лей.
Продвигаясь в густой
толпе по улицам ярмароч-
ного городка, посетитель
доходит наконец до Главно-
го дома. Здесь потише, по-
реже толпы народа. В верх-
них покоях Главного дома
живет губернатор. Низ за-
нимают самые модные лав-
ки. Здесь торгуют дорогими
мехами, уральскими само-
цветами, парижскими но-
винками. Здесь все приман-
ки моды. На балконе игра-
ет музыка. Прохаживается
«чистая» публика: поме-
щики, их тучные жены и
румяные дочки, солидные
купцы с медалями на шее,
городские чиновники, офи-
церы. Здесь по вечерам гу-
бернатор дает балы, маска-
Ко л оменка
рады.
Посетитель от ярмарки в восторге. Перед ним выставлено
напоказ все, что производится и добывается в России, чем по-
хваляются Запад и Восток. Здесь собраны товары на миллио-
ны рублей. Их привезли сюда обозами, караванами судов.
Однако внимательный наблюдатель заметил бы и другое.
Он увидел бы, что ярмарка как бы обнажала внутреннюю ме-
ханику российской жизни со всеми ее контрастами. Все в эти
дни жило торговыми интересами. Все продавалось и все поку-
палось. Все хотели продать подороже, купить подешевле.
3*
67
Здесь торговали даже крепостными. Владельцы привозили на
ярмарку своих Ванек, Васек, Грунек на продажу. Торг людьми
на ярмарке был запрещен, но все знали, что он все-таки про-
исходил. И все знали место, где он ведется: неподалеку от
Главного дома, на берегу канала. И губернатор знал об этом!
И полиция! Все знали, но делали вид, что ничего не проис-
ходит.
Пока «чистая» публика прохлаждалась под сводами Глав-
ного дома, придумывая себе новые развлечения, простой люд,
толпившийся на площади перед плашкоутным мостом —
матросы, грузчики, чернорабочие, бурлаки — искали себе за-
работок. Они не гнушались никакой работой. Среди них бур-
лаки были на особом месте. Бурлацкая работа была самая что
ни на есть тяжелая. Только особо сильные и выносливые люди
могли ходить в лямке. Ежегодно в мае огромная армия бур-
лаков сплывала вниз по Волге. Поспеть обратно в Нижний
надо было к 25 июля — дню открытия ярмарки. Но еще за-
долго до этого дня волжские плесы покрывались бесчислен-
ными судами. Какой только «посудины» не видела Волга! Шли
быстроходные красавицы-расшивы, шли присадистые гусяны
с короткими мачтами, тихвинки с расписными кормами, кла-
душки, коломенки, барки, полубарки. Всякому товару — свой
корабль! Налегая грудью на широкую лямку, согнувшись в три
погибели, бурлаки шли от зари до зари по узкой полоске пе-
ска или галечника, иногда по колено или по грудь в воде.
Всей артелью, в лад они выставляли вперед правую ногу, а ле-
вую подтягивали за собой. На 1000 пудов груза полагалось
шесть-восемь ног. Останавливались только один раз в день —
пообедать. Бывало, при сильном ветре или при обмелении реки
бурлацкая артель задерживалась в пути и весь заработок про-
едала. Частенько хозяин или его приказчик обманывали бур-
лаков. А жаловаться было некому — власти держали сторону
хозяев.
Не всегда бурлак мог найти себе работу: рабочей силы
было много, грузов много, а судов не хватало. Слишком долог
был их оборот: на доставку груза от Астрахани до Нижнего
тратилось несколько недель. Развивающаяся торговля требо-
вала более скорых средств передвижения. Об этом думал еще
Иван Петрович Кулибин. Но осуществить это можно было
только в век пара и машин. И он наступил...
«ЛАСТОЧКА»
Жители прибрежных селений диву дались: по Волге плы-
вет расшива с печкой! Из высокой трубы валят клубы дыма
и стелются над водой. Бурлаков при ней не видно, парусов
тоже нет. «Уж не нечистая ли сила прет ее вверх по течению?»
Расшива с печкой между тем поспешала к Нижнему Нов-
городу. За ее кормой послушно юлила баржа, наполненная
астраханским малосолом*. Все это плавучее сооружение про-
делывало четыре версты в час, что тогда поражало всех, по-
тому что бурлаки на четыре версты тратили четыре часа. Но-
вому судну очень подошло название «пароход». Его огромные
гребные колеса действительно поворачивались силой пара, на-
копленного в котлах.
Как всякая новинка, расшива с печкой, или пароход, у од-
них вызвала интерес своей необычностью, у других — усмеш-
ку. И только когда на Волге появилось несколько пароходов
и они перевезли уже много грузов, стало ясно, что новые суда
принесут большие перемены в жизнь великой реки. Купцы на-
чали прикапливать деньги на покупку пароходов. Зато 600-
тысячную армию бурлаков, кормившуюся на Волге, ожидали
безработица и голод.
Пароходы входили в силу, но строить их было негде, ре-
монтировать тоже негде, паровые машины привозили из-за
границы. Тогда-то на Волге, вблизи городов, стали строиться
мастерские, которые со временем выросли в крупные заводы.
Так началась в России промышленная революция. Меня-
лась жизнь и старого купеческого Нижнего Новгорода, а вме-
сте с тем участь многотысячной массы крестьян и волжских
бурлаков.
Тут-то и произошло вблизи Нижнего событие чрезвычай-
* Малосол — слегка присоленная рыба.
69
ной важности... Началось оно с того, что трое петербургских
дельцов, чтобы умножить свои богатства, решили основать на
Волге машинную фабрику для ремонта и строительс. а паро-
ходов и барж. Они недолго выбирали место для нее. Им стало
ясно, что строить ее нужно в Нижнем Новгороде. Город стоит
на слиянии главнейших рек России. Здесь же ярмарка. Ниже-
городцы — народ сысстари мастеровой, к корабельному делу
привычный. Среди них много искусных кузнецов, мастеров по
дереву и металлу, слесарей и литейщиков. Черных рабочих
рук тоже сколько угодно: сюда стекаются десятки тысяч лю-
дей в поисках работы.
Но для новой фабрики нужен большой участок земли.
В самом городе не нашлось места, и устроители в 1849 году
купили участок на берегу Волги, в семи верстах от города, у
деревни Соромовой. Отсюда до самой Балахны почти непрерыв-
но тянулись верфи, на которых строились деревянные суда —
расшивы, барки, полубарки и бсякие другие.
Едва была оформлена покупка земли, как сразу же бере-
га Волги огласились стуком топоров, визгом пил — местные
крестьяне срубали старую дубраву. За три дня было расчище-
но место для фабричных корпусов. А еще через три месяца
над приземистыми цехами появились заводские трубы. В ко-
тельной, литейной, кузнице устанавливали машины и станки,
привезенные из Бельгии. На волжском берегу дымились кост-
ры, звенели молоты о наковальни, тюкали топоры — это на
стапелях начали строить пароходные корпуса.
Слух о новом заводе разнесся далеко по нижегородской
округе. К Соромову шли оброчные мужики, разорившиеся ку-
стари, безработные горожане, отставные солдаты, бурлаки.
Работы хватало. Сначала на заводе было только около сотни
рабочих, через пять лет — более двухсот, а к десятилетию
предприятия их число выросло до шести сотен. От них-то и
пошли поросли знаменитых рабочих семей, которые и сейчас
трудятся на Сормовском заводе,— Курицыны, Крыловы, Не-
коркины, Третьяковы, Загребины.
Сормовский завод дал им работу. Но взамен требовал от
них не только умения, смекалки, искусных рук, он выжимал
из них все силы, всю энергию ума и мышц.«Жать и давить!» —
вот к чему стремились владельцы завода и превратили свою
машинную фабрику в армейскую казарму, требуя от рабочих
слепого повиновения. Рабочий, вставая утром к станку, к на-
ковальне, не знал, когда вернется домой. Его могли продер-
жать на заводе 16 часов. За любую промашку он мог оказать-
ся за воротами. В мастерских было мрачно и тесно, жара ад-
ская, дым, угар — свежий воздух почти не втекал через про-
70
Один из первых пароходов на Волге
духи в потолке. Какое же надо было иметь здоровье, какую
силу, чтобы все это выносить изо дня в день, из года в год!
Если случалось несчастье — взрыв, падение тяжестей — и
гибли рабочие, местные власти спешили отделаться заключе-
нием: * За неотысканием виновных в смерти мастеровых дело
предать воле божией».
За свой труд даже самые опытные рабочие — котельщики,
кузнецы, токари — могли получить в день копеек 30, а на то,
чтобы прокормиться только одному человеку, нужно было не
менее 17 копеек. Поэтому, как вспоминал старый рабочий
Тихон Третьяков, чаепитие могли позволить себе только са-
мые достаточные из сормовичей.
Владельцы завода не строили для рабочих ни домов, ни
больниц, ни школ. Рабочие ютились в крестьянских избах по
окрестным деревням — Дарьино, Вариха, Мышьяковка и дру-
гим. К лекарю ходили в Балахну или е Нижний. Грамоте в
большинстве своем не разумели. По воскресеньям и в празд-
ники семьями отправлялись в село Копосово, в церковь, а ве-
чером гуляли в трактирах, пропивая там последние пятаки.
По утрам сходились сормовичи вместе под крышами дым-
ных грохочущих мастерских, вечерами обессиленные расхо-
дились по своим конурам, чужие друг для друга, боящиеся
потерять заработок, не умеющие постоять за себя. Никаких
71
протестов никто не позволял себе — боялись. Боялись масте-
ра, боялись начальства повыше, боялись полицейского, боя-
лись бога. Разве только в песнях изливали свои жалобы, а в
частушках смеялись над начальством и заводскими порядка-
ми. Нужно было не одно десятилетие, чтобы сормовские про-
летарии возмужали, стали грамотнее, научились предъявлять
властям свои требования.
А пока разве только заводские праздники на время могли
объединить толпу в едином чувстве.
Однажды в майский день 1850 года весь заводский люд с
женами, с детьми, принарядившись, вышел на берег Волги.
Предстояло удивительное зрелище — спуск на воду первого
сормовского парохода. Его деревянный корпус, хорошо осмо-
ленный, поблескивал на солнце, возвышаясь на четырех бре-
венчатых клетках — стапелях.
Ждали приезда начальства, говорили сдержанно, боясь на-
рушить праздничность момента. Каждый имел право считать,
что пароход сработан и его руками.
Торжество началось, как полагалось, молитвой. Потом уп-
равляющий заводом, поднявшись на деревянный помост, гром-
ко и натужно говорил. Его слова почти не долетали до толпы:
озорной волжский ветер развевал их над рекой. Зато весь люд
на берегу услышал команду: «Руби!» и увидел, как двое дю-
жих мужиков одновременно взмахнули топорами. Послышал-
ся хруст подламываемых досок. Теперь корпус держался толь-
ко на двух упорах. Надо было подломить один из них. На это
годился бесстрашный, отчаянный человек. Вышел худосочный
мужичонко, рубаха — настежь, волосы — клочьями, осенил
себя размашистым крестом, и — эх! эх! Судно крякнуло, на-
кренилось. Стон прошел по толпе. Но мужичонко уже скольз-
нул наземь. Остался под килем судна один упор. Длинным ка-
натом сразу несколько человек стали раскачивать стойку.
Треск! И корпус, ослепительно сверкнув еще раз на солнце,
стремительно понесся к воде по слипу — наклонным, проса-
ленным бревнам. Мощный всплеск воды, поднявшейся сте-
ной... А когда вода осела, судно уже качалось на упругой и
сильной волжской воде.
Так родилось первое судно сормовичей. Пароход назвали
♦Ласточкой», и в этом названии был особый смысл. Ведь ла-
сточка всегда несет с собой весть о весне.
ВСТРЕЧА
НА НИЖЕГОРОДСКОМ
ПЕРЕПУТЬЕ
16 октября 1857 года, как обычно, в доме отставного стат-
ского генерала Николая Карловича Якоби ожидался кое-кто
из знакомых. Однако в этот сумеречный час в гостиной еще
никого не было и стояла полутьма. «Хорошо,— подумал во-
шедший,— можно посидеть и подождать, пока сапоги обсох-
нут». Вид гостя как-то совсем не вязался с обстановкой этой
уютной гостиной, мягким ковром на полу, зеркальной поли-
ровкой мебели. Коренастый, с длинными вислыми усами, в
грубых сапогах, он был похож на казака. При виде его сразу
возникал вопрос: как попал он в генеральскую гостиную?
Но попал он сюда не случайно. Здесь его принимали и жда-
ли. Все дело в том, что вошедший гость был известным поэтом
и художником Тарасом Григорьевичем Шевченко. Около ме-
сяца тому назад он прибыл в Нижний, собираясь провести в
нем день-два и отправиться далее в Москву и Петербург. Но
неожиданно обстоятельства задержали его на перепутье...
Десять лет назад Шевченко был арестован за свои вольно-
любивые стихи и сослан рядовым солдатом в Оренбургский
корпус без права писать и рисовать. Нужны были отменное
здоровье и железная выдержка, чтобы вынести и солдатчину,
и немоту, и отдаленность от всего, что было дорого! Но Шев-
ченко выдержал! Два месяца тому назад его ссылка наконец
окончилась. Он спешил в Петербург! Скорее! И 20 сентября
на пароходе «Князь Пожарский» прибыл в Нижний, чтобы
следовать далее в Москву. Здесь-то и поджидало ужасное из-
вестие: оказывается, его разыскивает полиция, чтобы препро-
водить обратно в Оренбург, где ему предписано жить. «Гнус-
но! Бесчеловечно! Отвратительно гнусно!»— восклицал поэт
в полном отчаянии.
Нижегородские знакомые посоветовали сказаться боль-
ным и лечь в постель. Полицмейстер и врач вынуждены будут
73
Благовещенская площадь середины века (пл. Минина и Пожарского)
признать, что больной не сможет перенести обратную дорогу,
и его временно оставят в покое.
И вот уже месяц Шевченко доживал в Нижнем. Мало-по-
малу он привыкал к своему положению, изучал город, делал
зарисовки, писал стихи, приобретал все новых и новых знако-
мых, среди которых было много почитателей его таланта.
Он поселился на квартире архитектора Павла Абрамовича
Овсянникова, в доме на Откосе. В этом же доме жил управля-
ющий пароходным обществом «Меркурий» Николай Алек-
сандрович Брылкин, который сразу же стал снабжать поэта
запрещенными книгами, тайно привозимыми в Россию из-за
границы. Шевченко читал их с особенным интересом. Дней
пять назад ему попала в руки брошюра Герцена «Крещеная
собственность», где показывалось положение крепостного раба
и звучал страстный протест против крепостничества. «Сердеч-
ное, задушевное человеческое слово»,— запишет Шевченко
11 октября в своем дневнике. Здесь, в гостиной Якоби, он
вспоминал историю, рассказанную ему на пароходе, когда
проходили мимо села Зименки. Мужики помещика Дадьяно-
ва, посланные жать барскую пшеницу, подожгли поле и пу-
стили огонь по ветру. «Отрадное происшествие,— думал Тарас
Григорьевич.— Жаль, что яровое не поспело, а то бы за один
раз покончили и с ним!» Эти мысли как бы продолжали раз-
мышления Герцена.
В гостиную вошла хозяйка — Аграфена Николаевна Яко-
би. Увидев Шевченко, воскликнула:
74
— Тарас Григорьевич, да вы один?— и, не дожидаясь от-
вета, заторопилась: — А слышали ли вы, батенька, новость?
Иван Александрович Анненков с супругою приехали в Ниж-
ний.
В первый момент Шевченко не понял, о ком она говорит.
— Да как же вы не знаете его? Иван Александрович из
декабристов. Был осужден на каторгу. За ним в Сибирь уеха-
ла его невеста... Еще Александр Дюма...
И тут Шевченко вспомнил имя Анненкова.
Лет 15 назад оно было особенно популярным. Тогда во
Франции вышла книга Александра Дюма «Учитель фехтова-
ния» — роман из времен декабристов. Книгу эту тайно приво-
зили в Россию. Николай I запретил читать и распространять
этот роман, но интерес к нему был всеобщим. Ее пересказы-
вали для тех, кто не читал по-французски: ведь в России ни-
чего не писали ни о восстании, ни об его участниках,— импе-
ратор хотел, чтобы эти имена были забыты в России.
Дюма рассказывал о некоем русском офицере Алексее Ан-
ненкове, участнике заговора против Николая I, осужденном
на каторгу в Сибирь. Его возлюбленная, француженка Луиза
Дюпюи, добилась разрешения царя следовать за ним. По до-
роге в Сибирь она попала в снежный буран, пережила напа-
дения волков, встречи с медведями, но все-таки достигла тюрь-
мы, где был заключен Анненков, и в тот же день была обвен-
чана с ним в тюремной церкви.
В героях романа русские читатели легко узнали живых
людей: офицера Ивана Анненкова и француженку-модистку
Полину Гебль. Теперь герои 1825 года, пробыв в Сибири более
30 лет, приехали в родной город Ивана Александровича.
...Гостиная Якоби заполнялась знакомыми. Новость была
всем известна. Говорили, что Иван Александрович уже был
принят губернатором Муравьевым, который в юности тоже
был причастен к декабристским идеям и теперь помогал тем,
кто возвращался из Сибири. Все обсуждали это событие и
как-то не сразу обратили внимание на то, что хозяин слиш-
ком уж долго не показывался среди гостей. «Уж не болен ли
Николай Карлович?»— забеспокоился кто-то. «Скоро появит-
ся»,— уверяла Аграфена Николаевна, а сама улыбалась как-
то загадочно. «Неужели?»— подумал Шевченко, но догадка
не успела укрепиться в сознании, как в гостиной появился
хозяин и возвестил:
— Иван Александрович Анненков!
В гостиную вошел седой величественный старик. Его тут
же окружили, поздравляли с возвращением, спрашивали о
здоровье супруги Прасковьи Егоровны. Николай Карлович
75
представлял Анненкову своих друзей и при этом сиял от удо-
вольствия. Ему было лестно первым в городе принять такого
гостя. И хотя в этом приеме был известный риск — ведь со-
всем недавно было опасно даже произносить слово «декаб-
рист», но раз сам губернатор милостиво обошелся с Анненко-
вым, значит, риск не особенно велик.
Подали шампанское. Хозяин поздравил Ивана Александ-
ровича с возвращением и с большим воодушевлением сказал:
— Времена переменились: вы возвращаетесь к жизни дея-
тельной. Теперь открываются возможности для осуществления
идеалов молодости!
Шевченко стоял поодаль, не смешиваясь с гостями, чувст-
вуя себя неловко среди них в своих смазных сапогах. Якоби
сам подвел к нему Анненкова.
— В Сибири мы читали ваши стихи,— сказал Анненков
просто и любезно.— Сострадали вам по поводу вашего орен-
бургского заточения.
«Что мое десятилетнее заточение против вашего тридцати-
летнего?!»— подумал Шевченко, с большим чувством пожи-
мая Анненкову руку.
Разговор в гостиной становился общим. Ивана Александ-
ровича засыпали вопросами. Анненков отвечал, рассказывал
о своих товарищах. Рассказывал спокойно, как человек, ко-
торый перенес давно страшную боль, но теперь почти забыл
о ней.
Шевченко слушал и спрашивал себя: «Почему он так кро-
ток? Почему так спокойно говорит о судьях, о приговоре, о
казни? Неужели он мог примириться со всем? Неужели воз-
можно примирение? Тогда зачем же все те жертвы?..»
Разговор в гостиной перекинулся на события сегодняшнего
дня. Иван Александрович рассказывал, что губернатор полу-
чил распоряжение правительства составить комиссию для под-
готовки к освобождению крестьян от крепостного права. Гости
оживленно обсуждали это событие. Все сходились на том, что
император Александр II готовит гуманнейший акт. А Шевчен-
ко думал: «Император понимает: если он сейчас не даст
крестьянам вольную, они сами возьмут ее с топором в руках.
Повсюду волнения... Кто этого не видит?» И он снова вспом-
нил историю в Зименках.
Расходились в первом часу ночи. На улице было темно и
холодно. Но Шевченко долго еще гулял по Откосу. Он чувст-
вовал, что прожил сегодня очень значительный день. Встреча
с Анненковым его взволновала, но и разочаровала одновремен-
но. Он привык с благоговением относиться к именам декаб-
ристов, видел родственность их идеалов и своих мыслей. Но
76
сегодня почувствовал, что между ним и теми людьми есть
непереходимая грань. Новый царь вернул их из Сибири, манит
государственной службой, и они думают, что могут сделать
то, о чем мечтали в юности. Они не видят того, что пора снова
браться за топоры!
Шевченко поднялся к себе в комнату, зажег свечу и, не
раздеваясь, присел к столу. На чистой страничке дневника, ко-
торый он исправно заполнял почти каждый день, появилась
такая запись: «У Якоби встретился я и благоговейно позна-
комился с возвращающимся из Сибири декабристом с Ива-
ном Александровичем Анненковым». Он описал сегодняшнюю
встречу, но это его не успокоило. В мыслях рождались дру-
гие строки и другие чувства заполняли душу. И тогда на бу-
магу легли такие слова:
Безбожный царь, источник зла,
Гонитель правды, кат жестокий,
Что натворил ты на земле!..
В этом был весь Шевченко. Десять лет неволи и принуж-
денья не изменили, не сломили его. С этим настроением он
проживет в Нижнем еще пять месяцев. С этим же настроени-
ем приедет в Петербург и войдет в круг сторонников Николая
Чернышевского.
«СВЕТИЛЬНИК РАЗУМА»
Закончился последний соединенный педагогический совет
в этом учебном году. Педагоги гимназии и дворянского инсти-
тута сходились раз в месяц, чтобы обсудить программы, мето-
ды преподавания, учебники. Сегодня говорили о том, как надо
использовать учебник. Инспектор института Шапошников вы-
сказался так: «Надо прочитывать урок с учениками по учеб-
нику». Некоторые учителя его поддержали: конечно, крепче
запомнят. Учитель физики и математики из гимназии Илья
Николаевич Ульянов считал, что педагог должен не читать
урок по учебнику, а объяснять его. Тогда и его слова, и его
личность будут помогать школьнику. А учебник? Учебник он
прочтет дома сам. Его поддержал учитель русского языка Бо-
рис Иванович Сциборский. «Зубрежка — плохой помощник в
деле воспитания,— сказал он.— Ученика надо научить мыс-
лить самостоятельно».
Дальше — больше. Спор затянулся до вечера.
Последними из актового зала вышли Ульянов и Сцибор-
ский. Они не были близко дружны меж собой, но на педсове-
тах их мнения по разным вопросам часто совпадали. Оба они
были избраны секретарями соединенного педсовета, работать
им приходилось вместе. А вот поговорить откровенно как-то
до сего времени не приходилось, хотя в Нижнем они жили уже
не первый год.
Илья Николаевич Ульянов приехал сюда из Пензы пять лет
назад вместе с молодой женой Марией Александровной и был
зачислен учителем физики и математики в мужскую гимна-
зию, а также воспитателем в дворянский институт. Жили Уль-
яновы сначала во флигеле института на Варварке*, потом на
третьем этаже гимназического здания*, где были учительские
♦ Трехэтажный дом во дворе областной библиотеки имени В. И. Ле-
нина на улице Фигнер.
78
квартиры. Здесь появились на свет первые дети Аня и Саша.
Ульяновы водили дружбу с несколькими учительскими семь-
ями, но, занятые службой, детьми, домом, не стремились рас-
ширять знакомства.
Борис Иванович Сциборский прибыл в Нижний около двух
лет назад. Держался замкнуто, крайне сдержанно. Глухо го-
ворили, что во время учебы в Петербурге, в Главном педаго-
гическом институте он был близок к революционным кругам.
Словом, он казался фигурой загадочной, а Ульянов был не из
тех, кто любил проникать в чужие тайны.
Взаимная поддержка в сегодняшнем споре как-то вдруг
сблизила их, и вместо того, чтобы подняться на третий этаж
в свою квартиру, Илья Николаевич сошел вместе со Сцибор-
ским по широкой гимназической лестнице и оказался на
улице.
Они сразу же окунулись в атмосферу городской жизни.
Был тот час, когда только что отзвонили вечерню, прихожане
неторопливо расходились по домам.
— Нет, каков этот Шапошников,— сказал Сциборский,
возвращаясь к прерванному разговору,— я не удивлюсь, если
он будет ратовать за возвращение розги для школьников. Как
мне хотелось ответить ему, что школа должна разъяснять де-
тям те вопросы, которые сейчас волнуют общество и встретят
их в тот час, когда они вступят в жизнь. Помните, кто писал
так?
Илья Николаевич знал, что это слова Добролюбова, но это
имя было теперь почти под запретом. Не отвечая на вопрос,
он осторожно спросил:
— Вы ведь учились с Добролюбовым?
Сциборский ответил не сразу. Он как бы взвешивал, мож-
но ли довериться собеседнику. Наконец сказал:
— Мы не только учились вместе. Я не раз ощущал на се-
бе его поддержку. Это был человек удивительного чувства
долга. Он еще учился, когда почти враз умерли его родители.
На семье остались огромные долги. А детей — семеро. Нико-
лай — старший. Ему было безумно трудно, но он всех на ноги
поставил. Кто не помнит его обаяния и доброты! Я задумал
жениться, пришел к нему, говорю об этом. «А деньги есть?» —
спрашивает. Я замялся: откуда быть деньгам. Открывает стол,
дает сторублевку. Вижу — последняя. «Бери, бери, тебе нуж-
нее». Выпустили меня из института в звании младшего учи-
теля: директор мстил мне за неподчинение. Добролюбов на-
* В этом здании на пл. Минина и Пожарского размещаются теперь
некоторые факультеты Горьковского педагогического института.
79
писал жалобу в министерство, у него было резкое объяснение
с директором... Ради других он на все мог пойти. А вот о себе
позаботиться не умел...
Сциборский умолк, вспоминая. Потом сказал с воодушев-
лением :
— Да, огромной зажигательной силы был этот юноша!
И не то, что он красно говорил, но видеть жизнь умел глу-
боко. Вот уж истинно сказал о нем Некрасов: * Светильник
разума».
— Я на себе испытал силу его ума,— подхватил Улья-
нов.— В Казани весь университет зачитывался его статьями.
Учили наизусть целые куски. Смотрели на жизнь его глазами,
думали, как он.
То было время больших надежд, когда казалось, что Рос-
сия накануне революции. За несколько лет все переменилось.
Чернышевский, вождь революционной молодежи, на каторге,
Добролюбов умер. Их
единомышленники разо-
У дома Добролюбова гнаны по России. Все взя-
то под контроль. Из биб-
лиотек изъяты книги Бе-
линского, Добролюбова,
Дарвина, Сеченова. В
учебных заведениях вве-
дены карцер и аресты.
По всякому поводу лю-
бого человека могли за-
подозрить * в вольномыс-
лии, и тогда — если не
Сибирь, то по меньшей
мере исключение со
службы.
Так произошло с учи-
телем дворянского инсти-
тута, другом Ульянова
Владимиром Ивановичем
Захаровым — его лиши-
ли права преподава-
ния.
Ульянов и Сцибор-
ский пересекли Большую
Покровскую*, обогнули
♦ Большая Покровская —
ныне улица Свердлова.
80
здание театра*, вышли к обрыву над Зеленским съездом. Не-
торопливо пошли дальше. И незаметно для себя оказались пе-
ред двухэтажным каменным домом, смотревшим чистыми ок-
нами прямо на Лыкову дамбу. Кто в городе не знал, что в этом
доме прошли детские и семинарские годы Добролюбова!
— Вот окно его комнаты,— Сциборский показал на край-
нее левое на втором этаже.— Здесь он уединялся с книгой.
Много читал. Как вернется с занятий, так — за книгу. Каж-
дую книжку записывал в особый реестрик, помечал, что по-
нравилось ему, что не понравилось. Потом сам стал сочинять.
Все про народ, про служение Отчизне. Отец не одобрял его
стихи. Он хотел, чтоб Николай стал священником...
Илья Николаевич такой и представлял жизнь Добролюбо-
ва в доме отца. Все просто, небогато. Когда он сам учился в
Астраханской гимназии, у него была такая же небольшая,
очень скромно обставленная комната. Дети разночинцев, они
не могли позволить себе никаких излишеств. Ульяновы, рано
лишившйсь родителей, жили на заработок старшего брата Ва-
силия, служившего в соляной конторе. Василий поставил
цель: дать образование младшему, очень способному брату, и
в семье все подчинил этому. Бедность не мешала им честно
жить и много трудиться. Разве не так же было и у Николая
Добролюбова?
Ульянов и Сциборский возвращались молчаливыми и за-
думчивыми.
— Да,— наконец произнес Илья Николаевич, когда они
остановились на углу Варварки, чтобы распрощаться,— этот
юноша много надежд унес с собою. Мечту целого поколения...
Что нам остается теперь делать?— И сам себе ответил:— Вос-
питывать честных людей.
— Но этого мало!— горячо воскликнул Сциборский.
Илья Николаевич пожал плечами, как бы говоря: «Знаю!
Но что поделаешь? Времена переменились...» А вслух произ-
нес:
— Кто знает, может, и не мало. Смотря кого мы вырас-
тим, что вложим в детей своих...
♦ Театр стоял на месте нынешнего Дворца труда.
ПЕРВЫЙ ШАГ
Зимним вечером по пустынному Георгиевскому съезду
вниз, к Курбатовскому заводу, спускался одинокий путник.
Снег сухо похрустывал под его кожаными сапогами, холодный
ветер играл полами демисезонного пальто. Время от времени
путник останавливался и поворачивался спиной к ветру. Из-
под надвинутой на брови фуражки он старался рассмотреть,
не идет ли кто следом за ним.
Но все было тихо и безлюдно.
Слободка Курбатовского завода была невелика, в одну ули-
цу, тесно заставлена низкими домишками, и вся она была за-
жата между берегом Волги и высокой отвесной горой. И вся
засыпана черным снегом. Под ногами был черный снег. Чер-
ный снег лежал на крышах домов. Черный снег покрывал го-
ру. Это осела копоть заводской трубы.
Человек, который сейчас спустился в слободку по Георги-
евскому съезду, видно, бывал здесь не раз и хорошо знал дом
Якова Пятибратова, заводского слесаря. В тот дом он и по-
стучал условленным стуком: три раза, потом еще два. Дверь
сразу же открылась, и он очутился в теплой кухне.
— А я уж опасался, Михаил Георгиевич, не случилось ли
чего,— забасил Яков, осторожно выглядывая на улицу из-за
плотной занавески.
— Не бойся, за собой никого не веду,— ответил вошедший,
протирая запотевшие очки.
— Сегодня новенький придет, мой подручный Петруха За-
ломов.
— Что за человек?
— Он давно у меня книги берет. Осенью я намекнул ему:
есть, мол, кружок рабочих... Он отмалчивался. Вижу только,
призадумываться стал парень. Ну, да ему есть о чем призаду-
маться. Отец у него — меднолитейщик — недавно отравился
82
Курбатовский завод в конце XIX века
на заводе. Мать осталась с семерыми. Петруха — старший и
единственный работник. Я ему говорю: приходи ко мне, ум-
ные речи послушаешь, хороших людей повидаешь. Обещал...
К 9-ти стали сходиться рабочие. Несмело вошел и замялся
на пороге высокий, плечистый молодой человек с густой пыш-
ной шевелюрой. Яков подвел его к Михаилу Георгиевичу:
— Вот он, Заломов Петр Андреевич, потомственный кур-
батовец. К тому же у них в роду все бунтари. Отец его как-то
озлился на мастера да и макнул его в Волгу...
Молодой человек смутился. Яков тут же перевел разговор:
— Вот, Петр, я тебе говорил, что познакомлю тебя с хоро-
шим человеком Михаилом Георгиевичем Григорьевым...
Григорьев протянул руку и почувствовал, как она утонула
в огромной шершавой ладони молодого слесаря.
— Ну что же, Заломов, Петр Андреевич,— дружески про-
сто сказал он,— садитесь с нами, не стесняйтесь, здесь все
свои.
Заломов огляделся. «Эх-ва,— подумал он,— здесь действи-
тельно все свои. И когда успели?» Он обошел всех и каждому
подал руку: Саше Замошникову — модельщику, Абраму Гу-
ревичу — слесарю из одного с ним цеха, Михаилу Самылину,
Алексею Парфенову, Михаилу Громову.
— Все в сборе? Пора начинать,— деловито сказал Гри-
горьев, сел к столу и открыл книгу.
Так началось очередное занятие первого в Нижнем Новго-
роде рабочего кружка, созданного тайно от властей на Курба-
товском заводе.
83
Этот завод существовал с 1857 года. Сначала в его мастер-
ских ремонтировали судовые машины и корпуса. Потом стали
строить пароходы. И скоро завод вышел в число крупнейших
российских судостроительных предприятий. Поставив свой дом
и контору вблизи заводских корпусов, владелец завода Устин
Курбатов за всем доглядывал сам. Его нимало не беспокоило,
что мастеровые работают и живут в ужасных условиях, что
рабочий день продолжается 12 часов, что литейщики задыха-
ются от жары и раскаленных газов, что заводская сажа сып-
лется на домишки слободки, что с рабочих дерут штрафы, а
мастера берут взятки. Все это он считал вполне законным и
обычным и не хотел знать, что по этому поводу думают масте-
ровые.
Проходили годы. Завод продолжал работать. Росли доходы
владельцев. На заводе сложился костяк рабочих высокой ква-
лификации. Стали появляться люди грамотные, начитанные.
Они были непьющими, ходили в город и оттуда в слободку
приносили книги. А в городе встречались с людьми, которые
были на дурном счету у полиции, а подчас и под ее надзором.
Частенько они стали собираться группами в стороне от масте-
ров и вели какие-то свои разговоры.
Нижний Новгород к началу 90-х годов прошлого века жил
интересной жизнью. В городе появилось много студентов из
Казани, Москвы и Петербурга, высланных сюда за революци-
онную деятельность. Они кое-как — службой, уроками — до-
бывали себе деньги на скудное существование и всю энергию
отдавали всяким общественным делам: устройству лекций,
чтений, воскресных школ для народа. А по вечерам сходились
у кого-нибудь для разговоров и споров. Сочинения Карла
Маркса тогда только еще начинали распространяться по Рос-
сии, вызывая у одних бурное признание, у других — столь же
бурное отрицание.
Среди сторонников марксизма наибольшим уважением
пользовались двое — Павел Николаевич Скворцов и Михаил
Георгиевич Григорьев. Их выслали из Казани в Нижний за
участие в марксистских кружках Николая Евграфовича Федо-
сеева. А имя Федосеева как крупнейшего знатока и пропаган-
диста марксизма было известно всей Волге! Прибыв в Нижний
два года назад, они обосновались в дешевеньких номерах Ни-
канорова на углу Большой и Малой Покровок. Скворцову бы-
ло тогда уже далеко за тридцать, молодежь его считала ста-
рым и очень ученым. Он действительно целиком себя посвятил
ученым экономическим трудам. А Григорьев, был молод и по-
лон желания действовать. К нему в гостиничный номер стали
похаживать ученики семинарии, гимназии, реального. Меж
84
ними оказался рабочий с ближнего к городу Курбатовского
завода Яков Пятибратов. Яков на заводе был заметный чело-
век. Начальство им дорожило за его умелые руки, хотя он ни-
когда ни перед кем не угодничал. Деньги у него водились, но,
к удивлению обитателей слободки, пьяным его никто не ви-
дел. Разбитные фабричные парни говорили ему уважительно
«Яков Степанович», хотя он с ними за стол не садился.
Осенью 1891 года Яков привел к Григорьеву семерых своих
товарищей. В этот вечер Михаил Георгиевич открыл тонкую
брошюру и начал читать тихим, но внушительным голосом:
«Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма!» Он чи-
тал «Манифест Коммунистической партии» и объяснял попут-
но, кто такие Карл Маркс и Фридрих Энгельс, что такое клас-
совая рознь между рабочими и владельцами заводов, какую
силу представляет современный рабочий класс, как живет и
борется пролетариат за границей.
Так возник в Нижнем самый первый рабочий кружок по
изучению марксизма. Курбатовцы собирались то у Григорье-
ва, то в квартире учительницы Нины Алексеевны Рукавишни-
ковой. Потом перенесли занятия к себе в слободку, в дом ра-
бочего Алексея Парфенова или к Якову, и тогда регулярно,
дважды в неделю, Михаил Георгиевич Григорьев стал прихо-
дить к ним.
Именно на такое занятие и попал сегодня Петр Заломов.
Он сидел в уголке за комодом, в стороне от всех, и вниматель-
но смотрел и слушал.
В центре стола, придвинув лампу ближе к своим слабым
глазам, склонился над книгой Григорьев. Он читает, потом
поднимает голову и, обводя всех взглядом, объясняет, и За-
ломову кажется, что очки его посверкивают слишком строго.
«Я думал, он старый и бородатый как поп, и потому все знает.
А этому есть ли двадцать-то? Отчего он строгий такой? Вот
разве губы у него добрые. И аккуратист,— вишь, белый ворот-
ничок выпускает!— Заломов ловит себя на этих мыслях и ни-
как не может сосредоточиться на незнакомых словах: «марк-
сист», «пролетариат», «солидарность», «социализм».
«Чудно,— думает Заломов,— не то школа, не то вечерин-
ка». Он знал другие вечеринки. Молодежь собиралась у кого-
нибудь на квартире. На стол выставлялись водка, соленые
огурцы, дешевая селедка. Наяривала гармошка. Нарумянен-
ные девчонки в шерстяных юбках и пестрых кофточках лузга-
ли семечки и визжали непристойные частушки. Но зато там
было все понятно и просто, и все были равны. А здесь как бу-
дешь равен Григорьеву: он сыплет словами и руки у него мяг-
кие, чистые?»
85
— Вот и выходит, Заломов,— говорил меж тем Григорьев,
обращаясь прямо к нему,— зря твой отец за мастера в поли-
цейском участке отсидел. Хозяин другого мастера поставил
бы. Дело не в мастере, а в том, что твой хозяин платит тебе
ровно столько, чтобы ты мог сегодня восстановить свои силы
и завтра опять встать к верстаку. А всю прибыль он себе ос-
тавляет. Плохой мастер или хороший — он все равно будет
помогать хозяину добывать прибыль, а значит, прижимать те-
бя. Это и есть капитализм. Значит, бороться надо не против
мастера, даже не против всех Курбатовых, а против всей си-
стемы капитализма. И тут в одиночку ничего не сделаешь...
Заломов слушает и думает: «Выходит, хозяин за мой счет
живет? Но ведь он все-таки работу дает, сколько ни на есть,
а платит. А то бы куда деваться? Сколько мать кланялась,
чтобы меня на завод взяли...»
Время шло к ночи, когда стали расходиться. Дом покидали
тихо, незаметно, чтобы не разбудите дремавшего будочника.
Заломов возвращался в свою слободку Кошелевку растре-
воженный всем, что видел и слышал сегодня. Все в словах и
отношениях этих людей было так ново и непривычно для не-
го, что он решил еще раз прийти к Якову Пятибратову и при-
глядеться ко всему хорошенько...
МАЛАЯ ТРОПИНКА
НА БОЛЬШОМ ПУТИ
Московский поезд подошел к перрону нижегородского вок-
зала ранним утром. Ульяновых никто не встречал,— так усло-
вились, чтобы не привлекать внимания. В город тронулись
двумя извозчиками: Владимир Ильич с матерью Марией
Александровной, Анна Ильинична с мужем Марком Тимофе-
евичем Елизаровым.
С плашкоутного моста перед Ульяновыми открылся город.
Картина была уже хорошо им знакома. Владимир Ильич в
пятый раз приехал в Нижний. Совсем недавно, нынешней вес-
ной, после возвращения из Сибири, он был здесь один день про-
ездом, заходил к Александру Ивановичу Пискунову. Это была
попытка восстановить оборванные арестом и ссылкой нижего-
родские связи.
Мария Александровна полгода назад навещала младшую
дочку Маняшу, отбывавшую здесь ссылку.
Зимой и ранней весной город показался им совсем другим:
малолюдным и очень провинциальным. А сейчас это и впрямь
волжская столица. По всему берегу за плашкоутным мостом
тянутся пристани разных пароходных компаний: «По Волге»,
«Кавказа и Меркурия», «Самолета» и других. Их пароходы —
красные, сиреневые, брусничные, белоснежные — стояли на
рейде или, прислонившись к дебаркадерам, выгружались или
ожидали погрузки и пассажиров. По гибким мосткам, припля-
сывая, бегают грузчики, перенося на спинах мешки с зерном
и мукой, перекатывая бочки с рыбой и солью. На набережной
грохочут телеги, бьют подковами о булыжник мостовой тяже-
лые битюги, поскрипывают лакированные пролетки легковых
извозчиков.
Таким же шумным, полным деловой суеты Ульяновы уви-
дели город летом 1893 года, когда подплыли к нему на паро-
ходе снизу. Тогда всей семьей — но уже без отца и Саши —
87
Мемориал В. И. Ленину и нижегородским марксистам
Фрагмент мемориала
они перебирались из Самары в центр. В Нижнем их ожидала
пересадка на московский поезд. В тот день Владимир Ильич
выкроил несколько часов, чтобы выяснить обстановку в горо-
де. У него был адрес Павла Николаевича Скворцова.
В маленькой комнатушке гостиницы Никанорова было тес-
но от сложенных в кипы рукописей, журналов, газетных вы-
резок, связок и стопок книг. Павел Николаевич жил бедно и
одиноко, отдаваясь полностью научным трудам. В тот день к
нему зашел и Михаил Георгиевич Григорьев, а также стуДент-
медик Московского университета Сергей Мицкевич — в кани-
кулы он работал на холерной эпидемии в Сормове и одновре-
менно вел революционную работу.
Вчетвером они и проговорили около шести часов. Нижего-
родцы рассказали о марксистских кружках. Им казалось, что
работа у них вполне налажена и идет хорошо, особенно на
Курбатовском заводе. Их удивило, что Ульянов не согласился
с ними, сказал, что они работают слишком замкнуто, что на-
до объединять кружки, устанавливать связи с марксистами
других городов. Ульянов говорил очень убежденно, и чувство-
валось, что он знает российскую жизнь и современную обста-
новку. Его слова были новыми — они и озадачили нижегород-
цев, и захватили, но главное — приободрили. В заключение
беседы Владимир Ильич получил адрес Михаила Сильвина,
студента-нижегородца, который учился в Петербурге.
Так в первый раз на пути Владимира Ульянова встретился
Нижний Новгород и появились первые друзья-нижегородцы.
Михаил Сильвин введет его в круг революционной молодежи
Петербурга, среди которых были и другие нижегородцы —
Анатолий Ванеев, сестры Зинаида и Софья Невзоровы. Нача-
лась совместная работа по сплочению марксистских кружков
в единую революционную организацию «Союз борьбы за осво-
бождение рабочего класса».
И еще дважды приезжал Владимир Ильич в Нижний и
оба раза выступал на собраниях местных марксистов. Потом
арест, четырнадцать месяцев тюремной одиночки и, наконец,
шушенская ссылка. И в Сибири он был рядом с друзьями-ни-
жегородцами. Неподалеку от Шушенского, в селе Тесинском,
жила Зинаида Невзорова, теперь жена Глеба Кржижановско-
го. В селе Ермаковском были поселены Анатолий Ванеев и Ми-
хаил Сильвин. Ванееву не суждено было вернуться из Сибири:
он сгорел в чахотке и был похоронен товарищами на сельском
кладбище. Речь над его могилой произнес Владимир Ильич,
он же заказал чугунное надгробие.
Нынешней весной, заехав в Нижний, он прямо с вокзала
поспешил на Ковалиху, к Ванеевым — повидать их, утешить.
89
Дом № 13 на ул. Володарского. Здесь
В. И. Ленин выступал в 1894 году перед на-
родниками и марксистами
Дом № 127 на ул. М. Горького. Здесь прохо-
дило собрание нижегородских социал-демо-
кратов с участием В. И. Ленина
Между тем минова-
ли Рождественскую
улицу и начали подни-
маться в гору. Слева
потянулись зеленые
склоны кремлевского
холма, справа — ов-
раг. Вдруг открылась
широкая Благовещен-
ская площадь, застав-
ленная двумя церква-
ми, одна из которых
почти заслонила трех-
этажное белое здание
с флюгером на крыше.
Памятное Марии
Александровне здание
гимназии. Сюда они с
Ильей Николаевичем
приехали из Пензы
молодыми, сразу пос-
ле женитьбы. Здесь
они много работали,
много читали, музици-
ровали, водили друж-
бу с несколькими
семьями педагогов —
людьми милыми, чест-
ными. Илья Николае-
вич нередко задержи-
вался в классах, что-
бы помочь отстающим,
образцово поставил
физический кабинет.
За прямоту суждений,
справедливость, огром-
ное трудолюбие Илья
Николаевич был ува-
жаем и педагогами, и
учениками. Словом, Нижний и гимназия — это целый кусок
жизни! Счастливый кусок!
Впереди, замыкая перспективу Варварской улицы, забе-
лел тюремный замок с черным зевом ворот. Это была уже
окраина города — Острожная площадь, громадная и пустая,
выходящая прямо в поле. Повернули на Полевую улицу. Про-
90
мелькнул унылый деревянный забор Петропавловского клад-
бища, обывательские домишки. И вот слева неприметный сре-
ди других дом Пятова. Здесь квартируют Невзоровы. Здесь и
условились встретиться. Сюда на несколько дней по чрезвы-
чайно важному делу приехала одна из сестер Невзоровых
Софья с мужем Сергеем Павловичем Шестерниным.
Квартирка Невзоровых невелика, тесновата. Но гостей кое-
как разместили: Владимиру Ильичу отвели диван в столовой,
Анне Ильиничне с мужем маленькую комнатку, а Марию
Александровну увела к себе Людмила Феофилактовна.
На столе уже пофыркивал самовар. Сели завтракать. Не
таясь матерей, тут же завели разговор: когда и где будет про-
ведено собрание, ради которого и приехал сюда Владимир
Ильич.
— В семь вечера придут к нам, как будто на день рожде-
ния Сергея,— пояснила Софья.
Все было сделано так, как условились несколько дней
назад. Шестернины жили в маленьком городишке Боброве Во-
ронежской губернии. Однажды получили телеграмму от Анны
Ильиничны: «Срочно приезжайте Подольск». Значит, что-то
важное. Поехали без промедления. В Подольске застали всех
Ульяновых. И Владимир Ильич среди своих — бодрый, энер-
гичный, полный планов, хотя только что вернулся из ссылки.
У него новая мысль — уехать за границу и основать там об-
щерусскую социал-демократическую газету, которая должна
помочь стянуть силы для организации партии. Он собирается
проехать по нескольким российским городам, чтобы устано-
вить прочные связи с местными социал-демократами. Шестер-
нины получают задание — подготовить собрание в Нижнем.
Вечером жители Полевой улицы, выйдя посидеть на лавоч-
ках перед воротами своих домов, сообщали друг другу:
— У Невзоровых гости.
— Как же, дочка приехала с мужем. А сегодня еще кто-
то прикатил на двух извозчиках...
— Кто прикатил-то?— вмешивается в разговор квар-
тальный.
— А мы почем знаем,— уклончиво отвечают ему.
— Вот ужо докатаются!
За столом, уставленным закусками, как на настоящих име-
нинах, идет разговор чрезвычайной важности. Владимир Иль-
ич делится планами издания партийной газеты:
— Она объединит силы социал-демократов,— говорит
он.— Из всех углов России в нее будут стекаться самые све-
жие и острые материалы. Газета — важнейший шаг на пути
создания партии рабочего класса...
91
За столом, кроме Шестерниных и Ульяновых, рабочие Ми-
хаил Самылин и Григорий Гаринов, опытная подпольщица
Ольга Иваницкая, брат покойного Анатолия Ванеева Василий.
Это — настоящие единомышленники. Их тоже увлекает идея
общерусской газеты. Они считают, что сумеют снабжать газе-
ту свежим политическим материалом.
Договорились об адресах, о системе тайной пересылки и
распространения газеты.
На другой день Шестернины провожали Ульяновых на па-
роход. Они уехали в Уфу, где еще отбывала ссылку Надежда
Константиновна. А 16 июля Владимир Ильич покинул Рос-
сию. В декабре этого же года в маленькой типографии в Лейп-
циге был отпечатан первый номер газеты «Искра». В ее номе-
рах стали регулярно появляться материалы из Нижнего Нов-
города — о рабочих забастовках, о студенческом движении...
Так начали работать нижегородские корреспонденты «Иск-
ры» — надежные друзья и соратники Владимира Ильича Ле-
ГОРЬКОВСКАЯ ЕЛКА
Уже несколько дней в квартире Пешковых на Канатной
улице* царит ужасный кавардак. Комнаты завалены кусками
бумазеи и всевозможных ситцев, связками детских валенок и
башмаков, яркими мешочками. В углах стоят ящики с конфе-
тами, пряниками, мешки с орехами. В комнате Екатерины
Павловны непрерывно стрекочут три швейные машинки. На
них женщины шьют детские рубашки, платья, штаны. На боль-
шом обеденном столе раскраивают ткани. Во всех комнатах
большой квартиры снуют люди, большей частью незнакомые,
которые, однако, почему-то остаются то обедать, то пить чай.
Поэтому ведерный самовар подогревается то и дело.
Все это затеяно ввиду устройства елки для детей городской
бедноты. И все это потому, что Алексей Максимович Пеш-
ков — теперь известный писатель Максим Горький — не мо-
жет заниматься только литературной работой. У него масса
всяких обязанностей, он непременный член многочисленных
обществ, он весь в делах на пользу народного просвещения.
Вокруг квартиры Пешковых всегда вьется народ, а нижего-
родские жандармы доносят по начальству: «Все, что есть
только революционного в Нижнем, дышит и живет только
Горьким». И хотя Алексей Максимович знал, что полиция
следит за ним неотступно, он выискивал всякие законные и
незаконные пути, чтобы любому общественному делу придать
революционный смысл.
Так и с елкой...
Еще в прошлом году он увлек своих друзей на устройство
елки для пятисот ребятишек городской бедноты. В зале город-
ской управы** на Большой Покровской украсили елку, приго-
* Квартира Пешковых была в доме № 11 по нынешней ул. Коро*
ленко.
** Теперь в этом помещении Дом работников просвещения.
93
товили подарки. В этом празднике было много искреннего ве-
селья, но много и горечи: что пятьсот детей, если в городе
их тысячи?!
Теперь затеяли елку на тысячу с лишним детей. Решили
устроить ее в помещении военного манежа в кремле. Были
приглашены музыканты, привезено из семеновских лесов ог-
ромное дерево, которое обвили гирляндами электрических
лампочек. Электрических! хотя город освещался в основном
керосином.
Сегодня с утра можно было сказать, что приготовления за-
кончены. И теперь к дому Пешковых то и дело подъезжали
извозчики. Сани нагружались тюками с одеждой и обувью,
мешками, ящиками. Все это отвозилось в кремль...
А сколько было хлопот, прежде чем все это было закупле-
но, сшито, разложено, сосчитано.
Сначала нужно было достать средства. Сам Алексей Мак-
симович не жалел денег. Он теперь мог считать себя обеспе-
ченным человеком: его книги стали приносить солидные го-
норары. Конечно, они уходили на семью, на квартиру, на по-
купку книг, приемы бесчисленных посетителей... Но и на раз-
ные общественные нуэцды Алексей Максимович не скупился:
на устройство бесплатного катка для бедняцких детей, на ор-
ганизацию концертов и лекций, на затеянное уже давно стро-
ительство Народного дома, на литературу для общественных
библиотек. А главное — на революционную работу. И поэто-
му у Пешковых никогда не было денег. Но тем не менее было
решено: елка должна состояться!
7 ноября 1900 года горожане, открыв газету ♦Нижегород-
ский листок», наткнулись на призыв: «Вносите средства на
елку для детей самых обездоленных, для детей окраин». Из
Нижнего в Москву, Станиславскому, летит просьба: «Посо-
действуйте, чем возможно. Все берем, даже деньги! Коленкор,
ситец, бумазею, сапоги, рукавицы, шапки — все!» И другая —
писателю Телешову: «Прошу, молю, кричу — помогите обо-
рванным, голодным детям — жителям трущоб!» И еще — из-
дателю Пятницкому: «Нужно иметь 1500 фунтов гостинцев,
1000 штанов, 1000 рубах, 1000 сапог валяных!»
В Нижний, на Канатную, в дом Лемке, где снимали квар-
тиру Пешковы, стали приходить денежные переводы, посыл-
ки. Приносили и так: кто деньги, кто поношенные детские ве-
щи, игрушки.
Потом надо было обойти нижегородские окраины и оты-
скать самых бедных, самых обездоленных ребятишек от 6 до
12 лет, переписать их и вручить приглашения на елку.
Тут пришла на помощь революционная молодежь. Пред-
94
ставилась возможность заглянуть в сотни самых темных и
неблагополучных городских закоулков, изучить самое дно ни-
жегородской жизни и при этом не вызвать подозрений поли-
ции, так как разрешение властей на этот обход было уже по-
лучено.
Город разделили на участки, и по каждому участку ходи-
ла группа переписчиков... Алексей Максимович взял на себя
кварталы в нижней части города. Здесь, где ютилась город-
ская голытьба — грузчики, матросы, пропойцы-босяки, он
давно присмотрел типы для своих произведений. Здесь он ви-
дел и детей, которых нужда загнала в сырые подвалы, ноч-
лежные дома. Вместе с революционеркой Ниной Александров-
ной Рукавишниковой Алексей Максимович пешком через
кремль отправился на Нижний базар. Их приход переполошил
всех мальчишек, которые катались на ледянках по Иванов-
скому съезду.
— Дяденька, ты пришел на елку записывать?
Видимо, молва о готовящейся елке уже проникла сюда.
— Меня запиши!
— И меня!
— И меня!
Мальчишки так и шли гурьбой за высоким, усатым, с доб-
рыми синими глазами дядькой. Они громко гомонили, дело-
вито вели в свои углы, называемые квартирами...
Наступил наконец день 4 января. С утра Алексей Макси-
мович заперся в своем кабинете и просил дать ему возмож-
ность поработать. Но к 12 часам не выдержал, вышел в столо-
вую и включился в последние приготовления, а как стало тем-
неть — поехал в кремль, чтобы самому удостовериться, все ли
сделано как надо.
В синих зимних сумерках он увидел огромную толпу ребят
перед зданием манежа. Они пришли, хотя до начала елки бы-
ло еще не менее часа. Они ждали, боясь пропустить момент,
когда откроют широкие двери. И теперь зябли на морозе и сту-
деном ветру, постукивали ногами, прыгали, тузили друг дру-
га, чтобы разогреться. Пришлось пускать их раньше срока.
Они моментально заполнили все помещение, проникли во все
уголки. Но вели себя степенно, молчаливо, видимо, боясь, чтоб
не прогнали. Особенно привлекали их столы, расставленные
вдоль стен, где в плетеных корзинах лежали горы калачей и
стояли стаканы для чая.
Ровно в 6 часов елка вспыхнула разноцветными лампочка-
ми, вызвав у ребят восторженный крик. Заиграл оркестр. Ве-
селье началось...
Худощавая фигура Алексея Максимовича возвышалась то
95
На горьковской елке
тут, то там. Он сам вставал в хоровод и пел песни. За ним не-
отступно ходили его ребята с Нижнего базара, и флажок, кото-
рый принадлежал этой группе, был ярко-красного цвета. Ре-
бята то и дело теребили его вопросами:
— Дяденька Алексей, а гостинцев всем дадут?
— А калачей-то, слышь, на всех не хватит?
Алексей Максимович смеялся, успокаивал, говорил, что ка-
лачами обнесут даже тех, кто не попал на елку и остался у
дверей. Сам он зорко наблюдал, чтобы всем было весело, чтоб
никто не был обижен.
Из-за плеч мальчишек, разбиравших гостинцы, он увидел
застиранный серый платок и круглые черные глаза с непро-
литыми слезами. Что такое? Он извлек из толпы маленькое
жиденькое существо, со следами золотухи и мокрым просту-
женным носиком.
— Ты кто же такая?
— Лизонька Соловьева,— сказала охотно девочка, почув-
ствовав поддержку.
— Ты с какой улицы?
— Со Студеной.
— Это ты живешь вдвоем с сестрой?
Девочка кивнула головой.
96
На днях Алексею Максимовичу рассказывали, что на углу
Студеной и Напольно-Монастырской, в низком угарном мезо-
нине деревянного дома, переписчики обнаружили двух дево-
чек, которые жили совсем одни. Старшей было лет 14, второй
не более 6.
Их спросили:
— Где же ваши родители?
Старшая, потупившись, молчала. А младшая, лежащая на
кровати среди каких-то лохмотьев, охотно объяснила:
— Мама умерла. Чахоткой. Мы с Ниной вдвоем живем.
Она чулки вяжет. Только никак не наработает много денег.
У нас все время есть нечего...
— Может, устроить сестренку в приют?— спросили стар-
шую.
Не поднимая головы, она упрямо сказала:
— Нет уж, я сама ее выращу.
— Но тебе же трудно одной?
— Все равно, я маме обещала...
Когда девочкам сказали, что принесли билеты на елку и
на гостинцы, старшая снова запротестовала:
— Мы не нищие. Я сама куплю ей гостинец к празднику.
Билеты все-таки оставили. Фак, значит, Нина привела се-
стренку.
Алексей Максимович подвел девочку к столу, дал сладко-
го чаю и мягкий калач. Она повеселела, платок сбился с ее
головы, открыв смышленую мордочку и ворох темных куд-
рей. Она прыгала вместе с другими ребятами, крепко прижи-
мая к себе мешочек с гостинцами и сверток с розовым сатино-
вым платьем и новыми валенками.
Алексей Максимович смотрел на нее, на других ребяти-
шек и не раз смахивал с глаз непрошеные слезы. Дети были
бледные, хилые, плохо одетые. Даже радость их была какая-то
ненастоящая, словно веселились старички и старушки, много
горького повидавшие на свете. Алексей Максимович ясно по-
нимал, что для них сегодняшний вечер — только минутная
радость. Разве она изменит их жизнь? Сколько их потом уне-
сут в могилу скарлатина, дифтерит, тиф! А если они и вырас-
тут — что ждет их: будут пьяницы или воры, как их родите-
ли, или вьючной скотиной, работающей от темна и до темна.
Бедствие народное огромно: тысячи людей богатого Нижнего
Новгорода живут хуже скотины. Тут нужны другие меры, что-
бы перевернуть весь этот чертов мир и создать нечто путное.
Об этом и думал Алексей Максимович, возвращаясь до-
мой после того, как кончилась елка, разошлись дети и погас-
ли праздничные огни.
4 И. В. Сидорова
97
Еще три раза устраивались в Нижнем такие елки при уча-
стии Горького. И дети, побывавшие на горьковских елках, всю
жизнь помнили это. Потом, в советские годы, Алексей Макси-
мович встречал людей, которые говорили ему:
— А я ведь у вас на елке был.
— Когда? Где?
— В Нижнем! В манеже! В девятьсот первом!
— В девятьсот втором!
— В девятьсот третьем!
КОМИТЕТ ДЕЙСТВУЕТ...
В небольшой квартире служащего городской управы Пи-
скунова в этот вечер была освещена только одна комната. Хо-
зяина дома не было. Две женщины, устроившись за круглым
столиком напротив топящейся печки, на листочках бумаги
производили расчеты:
«От студентов .......................40 руб.
От доктора 5 руб.
От учительницы . . . , . 5 руб,
Остаток ............................23 руб.»
— Как же мы запишем взнос от Алексея Максимовича?
— Давай просто «А».
— Не годится. Слишком ясно.
— Тогда «X» — это лучше всего.
«От X .... 94 руб. 75 коп.»
— Он выгреб из стола все, что у него было,— заметила
одна из женщин.— Итого у нас 167 рублей 75 копеек. Самое
первое, что мы должны сделать,— прикидывала она,— это
отдать долг — 14 рублей, ибо давателю самому есть нечего.
50 рублей оставляем на «Искру». Столько же надо отправить
в Харьков за пришедшую литературу. Не менее ,50-ти надо
выделить безработным ссыльным.
— На все остальное 3 рубля 75 копеек,— довольно мрач-
но ответила вторая женщина.— Что будем делать?
— Опять займем,— нимало не задумываясь, ответила
первая.
— У кого?
— Да хотя бы у меня...
Глядя на эту уютную чистую комнату с мирным светом
настольной лампы, кто бы мог подумать, что здесь работает
4
99
Комитет Российской социал-демократической рабочей пар-
тии?! Но это было именно так, и молодые женщины, ведущие
подсчеты,— Екатерина Ивановна Пискунова и ее сестра Оль-
га Ивановна Чачина,— были членами комитета. Мало того,
в их руках сходились нити, связывающие местных социал-де-
мократов с редакцией «Искры», точнее с Надеждой Констан-
тиновной Крупской и Владимиром Ильичем Лениным.
Комитет оформился совсем недавно. В один из воскресных
дней начала сентября в лесу за Сормовом собрались на тайное
собрание нижегородские и сормовские социал-демократы и
избрали свой руководящий орган. В комитет, кроме Екатери-
ны Ивановны Пискуновой и Ольги Ивановны Чачиной, вошли
Александр Иванович Пискунов, Алексей Васильевич Яровиц-
кий, Василий Алексеевич Десницкий, Иван Павлович Ладыж-
ников, от сормовских рабочих Петр Андреевич Заломов и
Дмитрий Александрович Павлов. Комитет поставил перед со-
бой цель: объединить марксистские кружки и развернуть ши-
рокую агитацию среди рабочих.
Соблюдая осторожность, сестры виделись редко. Однако
сегодня им нужно было подсчитать деньги, поступившие в
кассу комитета из разных источников, и наметить самые не-
обходимые траты.
Кончить работу им помешал колокольчик, забрякавший
у входной двери. Сегодня никого не ждали. Что бы это могло
значить? По привычке Ольга Ивановна тут же бросила лиш-
ние бумаги в горящую печь и только один самый крохотный
листочек убрала в потайной кармашек платья.
Но тревога была напрасной: Екатерина Ивановна ввела в
комнату юношу, знакомого им обеим,— бывшего гимназиста
Якова Свердлова, сына гравера с Большой Покровской. Ольга
Ивановна упрекнула его:
— Яков, как можно, вы идете без предупреждения и в
эту квартиру...
— Я не мог иначе,— ответил он виновато.— В библиотеке
вас не застал. А больше мне некуда деваться.— Яков на вся-
кий случай огляделся и начал вытаскивать из карманов курт-
ки связанные накрепко пачки листовок.— Вы не беспокой-
тесь, Ольга Ивановна,— на улице мокрый снег и ветер, ни од-
ного шпика не видать, все попрятались...
Ольга Ивановна уже не сердилась, она смотрела на юно-
шу, на его ловкие, точные движения и улыбалась. Освобож-
даясь от листовок, Яков становился все более и более щуплым.
Несмотря на невысокий рост, он имел приметную внешность
из-за копны черных волос, постоянной черной косоворотки,
загорелого обветренного лица. А еще он отличался густым
100
зычным басом, который прорезался совсем недавно, так что
Яков еще не научился им управлять и, сообщая даже самые
тайные вещи, гремел, как на площади. «Кум пожарный»,—
вспомнила Ольга Ивановна его прозвище, по которому его
знали все подпольщики.
— Где печатали?— спросила Ольга Ивановна.
— У Веры Савиной.
— Это та девушка, которая служит в аптеке на Ошаре?
— Та самая. Хорошая девушка. И квартира надежная...
— Сколько удалось отпечатать?
— Пятьсот, как вы говорили.
— Молодцы!
Пока пачки листовок раскладывали по потайным ящикам,
Яков пересказывал городские новости:
— Алексей Максимович уезжает 7 ноября. Молодежь ре-
шила устроить ему проводы на вокзале...
— Какой смысл?— сурово спросила Екатерина Иванов-
на, очень осторожная во всех поступках.— Вас переловят на
вокзале...
— Но когда-то надо же выходить в открытую, Катя,— го-
рячо возразила ей Ольга Ивановна.— Мы не можем обходить-
ся одними листовками. Вот случай... Рассказывайте, Яков, что
вы там задумали...
— Хорошо,— смягчилась Екатерина Ивановна,— мы все
обдумаем и обсудим, но сначала дай мне позаботиться о юно-
ше.— И так же прямо, как она делала все, Екатерина Иванов-
на спросила:
— Яков, вы сегодня обедали?
— Кажется, да...— замялся Яков.— Впрочем, это было,
пожалуй, вчера... Или даже позавчера...
— Что будете есть: студень, рыбу?
— И студень, и рыбу, и еще что-нибудь,— Яков улыбнул-
ся милой застенчивой улыбкой, и обе женщины вдруг увиде-
ли, что он еще совсем мальчик, что он устал и голоден, и за-
хлопотали около него как заботливые тетушки.
Яков рассказывал, что задумала городская молодежь, а
сам ел — и студень, и рыбу, и пшенник, запивал все это мо-
локом, наливая из кувшина стакан за стаканом. И только ког-
да бросил взгляд на стол, уставленный пустыми тарелками,
удивился:
— Неужели это я один все съел?— и тут же успокоил се-
бя и хозяек:— Ну, ладно, теперь на неделю наелся...
Замысел у молодежи был, действительно, стоящий. Но
осуществление его надо было готовить. Тут же начали набра-
сывать текст листовки.
101
— По-моему, надо сказать просто,— предложила Ольга
Ивановна.— «Мы собрались здесь проводить знаменитого и
любимого писателя Максима Горького и выразить крайнее не-
годование по поводу того, что его высылают из родного го-
рода...»
...Вся эта история началась в ночь на 17 апреля, когда на
квартиру Пешковых на Канатной улице неожиданно нагря-
нула полиция, перерыла весь дом и увезла Алексея Макси-
мовича в тюремный замок. Переполох возник из-за того, что,
как стало известно полиции, Горький в Петербурге купил пе-
чатный аппарат — мимеограф и переправил его в Нижний
для местной социал-демократической организации. Мимео-
граф не нашли, но писателя месяц продержали в остроге, а
потом постановили выслать его из Нижнего Новгорода. Прав-
да, лето разрешили провести на даче, а зиму в Крыму ввиду
расстроенного здоровья.
До отъезда в Крым оставалось несколько дней...
Текст листовки был уже готов. Ольга Ивановна, прочитав
его, заметила:
— Кажется, неплохо, а? Да нет, просто хорошо — коротко
и убедительно, особенно конец: «У нас преследуют писате-
лей, которые говорят правду и обличают начальство. Мы хо-
тим и будем бороться против таких порядков!» Но теперь
другой вопрос: где печатать? Что вы скажете, Яков?
— Попрошу Крижановского.
— Это которого?— спросила Екатерина Ивановна.— Уж
не пасынка ли полицмейстера Таубе?
— Именно его,— поспешил заверить Яков.— Он вполне
надежный. За ночь сделает, и ни одному шпику не придет в
голову, что листовки отпечатаны в квартире полицмейстера...
Екатерина Ивановна недоверчиво покачала головой, но воз-
ражать не стала, зная, что сестра и муж очень доверяли Якову.
Яков взял маленький листочек с текстом, старательно уло-
жил его за подкладку гимназической фуражки и ушел.
Через несколько дней еще засветло к Московскому вокза-
лу поодиночке и группами потянулись люди, главным обра-
зом молодежь. Ока только что встала. Плашкоутный мост
убрали. Переходили по тонкому льду. Для Нижнего Новгоро-
да это было дело обычное в дни поздней осени. Поэтому поли-
цейские, дежурившие на обоих берегах, на это движение не
обратили внимания.
Пешковы тоже перебрались засветло, и на вокзале оказа-
лись задолго до отхода поезда. Расположились в зале ожида-
ния, переговаривались со знакомыми, пришедшими проводить.
Внезапно высокие двери в зал отворились, и ввалилась толпа.
102
Алексей Максимович был мгновенно окружен молодыми людь-
ми. «Да здравствует Горький!»— зазвенел молодой задорный
голос под сводами зала. «Да здравствует свободное слово!»
Алексей Максимович жал протянутые руки, целовался с
друзьями. А сам то и дело притрагивался рукою к пышным
усам, что означало у него крайнюю степень волнения.
Общего порыва было уже не сдержать. Алексей Максимо-
вич шел на перрон в окружении плотной толпы. Он поднялся
на подножку вагона, кланялся провожающим, пробовал уре-
зонить их, просил разойтись, но в ответ ему толпа снова бро-
сала:
— Да здравствует Максим Горький! Мы ждем вашего воз-
вращения!
И вдруг над толпой взлетел вихрь бумажных листовок.
Еще! И еще! Они медленно опускались на крыши вагонов, на
плечи людей. Их жадно хватали, прятали.
Поезд тронулся, стал быстро набирать скорость. Но долго
еще в темноте светил красный глаз последнего вагона.
Полицейские оживились, стали покрикивать:
— Расходитесь, господа! Прошу очистить перрон!
С перрона уходили, но на площади уже неслись возгласы:
— Собираемся на том берегу!
Через некоторое время небольшая, но плотная колонна
людей двинулась мимо каменных домов, лавок, контор Ниж-
него базара, по Зеленскому съезду к Большой Покровке. Здесь
еще много гуляющей публики, ярко освещены витрины мод-
ных магазинов, проносятся щеголи-извозчики, бренчат трам-
ваи. Но вот замерли пролетки и лошади, встали трамваи — де-
монстрация идет серединой улицы. С тротуаров ей вслед не-
сется :
— Что за шествие?
— Да, вишь, студенты опять баламутятся. Уему на них
нет!
— Сдать в солдаты, и весь разговор!
И тут же визгливый женский выкрик:
— Гришкя! И ты бунтовать? Я те передачки в острог не
понесу!
Напротив ярко освещенного театрального подъезда колон-
на остановилась. На извозчичью пролетку вскочил молодой
оратор:
— Господа, вы должны знать, что сегодня власти высла-
ли из города знаменитого писателя Максима Горького...
— За что?— послышался из толпы вызывающий крик.
— За свободное слово, за то же, за что гибнут в тюрьмах,
на каторге, в ссылке тысячи лучших людей — за правду...
103
Толпа колыхалась, подступая к пролетке, будто собиралась
поднять в воздух и лошадь, и экипаж, и оратора.
— У Горького было одно оружие — слово,— продолжал
оратор,— одна сила — мысль. Те, кто заставил его удалиться,
считают, что он оказывал на нас дурное влияние, а мы гово-
рим, что это было хорошее влияние, и нашей демонстрацией
показываем, что любим Горького за его свободное слово. Мы
призываем: разойдитесь сейчас, но везде и всем говорите:
«Известный писатель Горький насильно удален из родного го-
рода...»
Несколько мгновений толпа стояла, словно ожидая чего-
то. Потом края ее стали размываться. Прибывшая полиция по-
добрала только несколько измятых, втоптанных в мокрый
снег листовок...
На другой день Ольга Ивановна Чачина отправила шифро-
ванное письмо в Германию, в Лейпциг, Н. К. Крупской, в ко-
тором подробно рассказала о нижегородских событиях.
Ровно через полтора месяца из-под вальцов печатной ма-
шины выходили листы «Искры» № 13 со статьей В. И. Ле-
нина «Начало демонстраций». Анализируя политическую
жизнь России, Владимир Ильич писал: «Возбуждение повсю-
ду растет... В Нижнем небольшая, но удачно сошедшая демон-
страция была вызвана проводами Максима Горького... Рабо-
чие! Вам слишком хорошо знакома та вражья сила, которая
измывается над русским народом... Эта вражья сила, избиваю-
щая сегодня студентов, завтра бросится с еще большим остер-
венением избивать вас, рабочих. Не теряйте времени!.. Когда
здесь и там начинают вспыхивать огоньки народного возму-
щения и открытой борьбы,— всего прежде и всего более нужен
сильный приток свежего воздуха, чтобы эти огоньки могли
разгореться в широкое пламя!»
«ДОЛОЙ
САМОДЕРЖАВИЕ!»
Глухой ночью по тюремному коридору протопали тяже-
лые шаги, и зычный голос старшего надзирателя гаркнул:
«Па-а-адъем! Собираться в суд!»
Заключенных вывели на замкнутый каменными стенами
тюремный двор. Они поеживались от холода, жадно вдыхали
морозный воздух. Бодрились, бросали шутки.
— Становись!— прервала их строгая команда.— Шагом
марш!— Сапоги охранников ударили по булыжнику.
За воротами открылась темная и пустынная Острожная
площадь, подсвеченная одним ярким пятном — стоящим на
линии трамваем. Он был приготовлен специально для перевоз-
ки заключенных. Тревожа сонных обывателей, трамвай, со-
Нижегородский острог
105
провождаемый конной стражей, промчался по Полевой к Но-
вобазарной площади, потом по Большой Покровской и оста-
новился прямо против здания окружного суда.
— Выходить! По одному!
От подножки трамвая до ворот — коридором конвойные.
Неясные фигуры маячат во дворе. «Как много людей не
спит!» — усмехнулся про себя Залймов.
Потянулись часы ожидания. Тихо в комнате с окошками,
выходящими на внутренний двор и забранными решетками.
Временами из-за толстой двери слышится стук прикладов о
деревянный пол — это сменяется стража. Разговаривать за-
прещено, и каждый, будучи на виду у товарищей, остается на-
едине с собой.
Неторопливый предзимний рассвет вползает в помещение,
делая бессмысленным яркий свет электрической лампочки.
Есть еще время, чтобы кое-что вспомнить и обдумать.
Почти шесть месяцев прошло с того дня, к которому эти
люди готовили себя годами. День 1 мая как обычно начался
работой, но после обеда заводской гудок не дозвался и поло-
вины мастеровых. Зато улицы сормовского поселка стали за-
полняться людьми. Они шли на Большую улицу, как на празд-
ник — приодетые, с гармошками, прогуливались, пели час-
Они шли тесной группой посередине улицы.
106
тушки. Здесь же полиция пешая и конная. Беспокоится. Тол-
па раздвигается перед нею и снова смыкается.
Гулянье нынче необычное: все ждут чего-то. И знают, че-
го ждут. Накануне на всех улицах, ведущих к заводу, белели
листки. В них слова: «Товарищи! Бросайте 1 Мая работу, пой-
дем толпой с пением революционных песен и с красными зна-
менами, на которых напишем наши требования: «Да здравст-
вует восьмичасовой рабочий день!», «Да здравствует полити-
ческая свобода!» И пугающая своей смелостью подпись: «Ни-
жегородский комитет социал-демократической рабочей пар-
тии».
И вот оно, началось!
Они шли тесной группой посередине улицы. Впервые их ру-
ки чувствовали гладкие белые древка флагов. Красные легкие
полотнища от ветра заплескивались в лица, высоко рвались
над головой. Им надо было пройти на виду у многотысячной
толпы. Пройти так, чтобы все увидели надписи на знаменах,
выведенные белой масляной краской: «Долой самодержавие!»,
♦Да здравствует политическая свобода!»
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе,—
сильным голосом начинает Михаил Самылин. Рядом с ним
А навстречу им надвигалась стена солдат
107
Петр Заломов, Митя Павлов. Здесь же Алеша Быков, Петр
Дружкин. Это — товарищи!
Впереди видна Дарьинская проходная. Уже сотни людей
примкнули к маленькой группе знаменосцев. Они поют:
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе,—
и не слышат дроби барабанов.
И вдруг толпу облил визгливый панический крик:
— Солдаты!
Толпа смолкла, сбила ритм, попятилась.
— Я не побегу!— Заломов раздвинул плечами товарищей
и вышел вперед. Чувство восторга охватило его, и он, стараясь
выше держать знамя, шел и шел, уже не видя, не замечая ни-
чего вокруг, пока подбежавший офицер сильными руками не
схватил древко и не пригнул его к земле. Тут же на плечи,
на спину, на голову Заломова посыпались удары...
Шесть месяцев, минувших с того дня, прошли в тюрьме.
Сегодня — суд...
По решению большинства все обвиняемые — а их четыр-
надцать человек — должны выступить с речами. Их цель —
защита и нападение. Начинать придется Заломову, поэтому
его речь должна быть самой основательной и сильной.
Но в сентябре произошли события, которые надолго от-
влекли заключенных от подготовки к суду.
Петр Дружкин возвращался из конторы в камеру после
свидания с родными. Надзиратель хотел его обыскать, Друж-
кин не дался. За невыполнение его заперли в карцер. 10-я ка-
мера, где сидели сормовичи, начала шуметь, вызвала началь-
ника тюрьмы. В результате еще Иван Сутягин был отправлен
в карцер. На вечерней поверке 123 политических арестанта в
знак протеста объявили голодовку. Началась настоящая вой-
на: всех лишили свиданий на месяц, запретили передавать
табак, свечи, спички. Всякая связь с волей была прервана. На
шестой день Заломова, который не принимал не только пищу,
но и питье, отвезли в больницу. Он вернулся в тюремный замок
только накануне суда...
Истекали последние часы перед началом суда. Заломов был
недоволен собой. Хотел сосредоточиться и еще раз продумать
свою речь, но мысли шли как-то вразброд. Сказать, что у него
и у его товарищей не было в душе никакого страху, значило
бы сказать неправду. Он понимал, что за лозунг «Долой са-
модержавие!* можно поплатиться жизнью. Правда, защитни-
ки уверяли, что все обойдется в худшем случае каторгой. Од-
нако надо было приготовить себя к самому тяжкому, чтобы
108
в случае чего не растеряться, не позволить сломить себя, не
забыть сказать самое важное.*
Обвиняемые не знали, сколько они сами нагнали страху
на нижегородские власти.
Пока они сидели в тюрьме, нижегородский прокурор до-
носил начальству: *...В Н. Новгороде происходит сильная аги-
тация по устройству демонстрации»,— и просил сделать осо-
бые распоряжения, чтобы освободить здание суда от посто-
ронних и не допускать сочувствующих. Накануне суда, вече-
ром, приезжал сам губернатор Унтербергер и проверял, закры-
ты ли запасные выходы, как расположился отряд солдат, где
будет засада городовых. Обвиняемые не знали также, что по
улицам города расставлена усиленная охрана, полицейские не
позволяют прохожим останавливаться около здания суда.
Но комитет РСДРП не собирался проводить демонстрацию,
понимая, что полиция начеку и это повлечет за собой большие
жертвы. Нижегородцы были предупреждены об этом специ-
альными листовками, которые в ночь перед судом были в изо-
билии разбросаны по городу. Тем не менее горожане проявля-
ли особый интерес к зданию суда, и по Большой Покровской
прохаживалось публики гораздо более, чем обычно.
Около полудня обвиняемых наконец перевели в зал. Белые
стены, янтарный, натертый до блеска пол, тяжелое золото ра-
мы с царским портретом, пронзительная зелень сукна на су-
дейском столе — все было исполнено важности и требовало к
себе уважения. Секретарь суда размеренно читает обвинитель-
ное заключение: «...С целью дерзостного порицания самодер-
жавной власти и установленного законами образа правления
учинили шествие». Прокурор сосредоточенно шелестит бума-
гами. В затылок дышат стражники, стоящие позади каждого
из обвиняемых. Все говорит этим парням в косоворотках и
дешевых пиджаках: «Смотрите, против кого вы идете! Да раз-
ве вам под силу сломать этот порядок?»
— От имени какой организации вы действовали?— про-
курор метит в корень, он понимает^ что демонстрацию кто-то
должен был организовать.
— Я действовал не по воле какой-либо организации, а от
себя лично,— отвечает Заломов.
Вопросы — ответы. Вопрос защитника дядьке-усачу, сви-
детелю :
— Вы состояли агентом жандармского управления?
Дядька молчит. Еще вопрос ему же:
— Вы не получали наград от жандармского управления?
Дядька молчит. Еще вопрос:
— А вы давали кому-нибудь нелегальные брошюрки?
109
Дядька выдавливает из себя:
— Давал!
— Не скажете ли вы, часто ли это бывало?
Лицо дядьки-усача краснеет от натуги, он не знает, как
вывернуться, и в отчаянии брякает:
— Не могу сказать — начальство не приказывало!
В зале прошелестел легкий смех. Прокурор недовольно
поджал губы.
Перерыв — заседание. Перерыв — заседание.
Давно уже октябрьская непроницаемая тьма облепила ок-
на, под потолком в электрическом свете засверкали хрустали-
ки люстр, когда председательствующий объявил:
— Подсудимый Заломов, вам предоставляется последнее
слово.
На мгновение словно кипяток обжег его грудь. «Ну! Спо-
койно!» приказал он себе и встал. Помолчав немного, загово-
рил прерывающимся от волнения голосом. Только услышав
себя как бы со стороны, вдруг успокоился, голова стала ясной
и чистой, а слова жесткими и четкими:
— Я принимал участие в демонстрации. Я сделал это со-
знательно, и вот почему. Я сын бедного, безземельного кресть-
янина, работавшего на заводе у Курбатова...
— Это к делу не относится,— прервал его председатель.
— Я хочу объяснить все причины, по которым я вышел на
улицу с красным флагом... Семья у нас была большая. Когда
я кончил уездное училище, надо было работать, помогать
семье. Меня устроили на завод. В четыре часа утра я вставал,
не успев выспаться, дремал на ходу. Вся жизнь мне казалась
пыткой. Мне хотелось умереть.
Заломова больше не прерывали. Наоборот, он заметил, что
за судейским столом его внимательно слушают, даже проку-
рор перестал шелестеть бумагами. Это придало ему силы, и
речь его становилась все увереннее:
— Я видел, как на заводах калечили людей, когда меха-
ник заставлял руками надевать ремень на шкив во время хода
машины. Мне хотелось помочь рабочим. Узнав из листовок,
которые я нашел на заводе, о готовящейся демонстрации, я
хотел своим участием в ней обратить внимание правительства
на жизнь рабочих...
«А этот Заломов не так прост, каким прикинулся внача-
ле,— думал председатель суда.— Начитался этих самых кни-
жек...»
— Я знал, что за участие в демонстрации грозит каторга.
Наказание страшное, в моих глазах хуже смерти, так как че-
ловеческая личность там совершенно уничтожается.
по
♦Личность,— с иронией отметил про себя прокурор.— Эти
чумазые заговорили о личности!»
— Я видел, что существующий порядок выгоден лишь для
меньшинства, что самодержавие является врагом русского на-
рода. Вот почему я написал на своем знамени «Долой само-
державие!».
Он кончил, смолк и сел. И на некоторое время в зале во-
царилась такая тишина, что был слышен скрип пера под ру-
кой секретаря.
Наконец поднялся председатель:
— Подсудимый Самылин, вам предоставляется последнее
слово...
Один за другим подсудимые вставали, объясняли, почему
они примкнули к демонстрации, как стали сознательными ре-
волюционерами. Ни один из них ни разу не сослался на то, что
действовал по заданию своей партийной организации. Комитет
РСДРП в своей листовке, отпечатанной после суда, имел пол-
ное право объявить с восхищением о мужестве и сплоченности
своих бойцов: «Суд над демонстрантами оказался продолже-
нием демонстрации... На суде правительство потерпело нрав-
ственное поражение».
Судьи совещались долго. Приговор был неожиданно мяг-
че, чем ожидали: восьмерых оправдали, шестерых — Заломо-
ва, Самылина, Алексея Быкова, Петра Дружкина, Фролова,
Ляпина — приговорили лишить всех прав и сослать в Сибирь
на поселение без срока. Правительство, по всему было видно,
не хотело возбуждать в обществе слишком большого шума.
Но социал-демократы, наоборот, старались поднять вокруг
суда общественное мнение, и потому «Искра» дает один за
другим материалы о нижегородских событиях: сообщения, ре-
чи обвиняемых, письмо Заломова из тюрьмы, статью Влади-
мира Ильича Ленина «Новые события и старые вопросы».
И везде один мотив: «Мы готовы идти на каторгу за борьбу
против самодержавия! Мы счастливы, что имеем возможность
отдать свои слабые силы за дело и счастье всего человечества!»
СОРМОВО
НА БАРРИКАДАХ
Тихо и морозно было в ночь на 14 декабря. С крыльца
каменной школы, где расположился штаб боевой дружины,
чуть видно пространство, огороженное снежным завалом, си-
луэт стоящего напротив двухэтажного дома. Сормово спит или
затаилось — в домах ни огня. Слышен только скрип снега под
валяными сапогами часовых. Вокруг все спокойно. Но это спо-
койствие обманчивое. Еще вечером прибыл вестовой из города
от Николая Александровича Семашко с сообщением, что в
Сормово направлены полурота солдат и два артиллерийских
орудия. Где их поставили? Откуда ожидать удара? Павел Мо-
чалов, командир боевой дружины, с тревогой посматривает в
сторону железнодорожной станции, откуда доносятся изредка
неясные звуки да виден несильный свет. Там — свет, здесь —
темнота: электростанция в руках властей.
Ночь стоит над Сормовом. И никто из защитников барри-
кад не знает, что ждет их поутру, как не знают и того, что
нижегородские власти тоже не спят в эту ночь. Барон Фреде-
рикс, нижегородский губернатор, отправлял в столицу теле-
грамму за телеграммой: *9 декабря. Положение в Сормове
крайне опасное. Завтра могут быть крупные беспорядки. Войск
нет». *10 декабря. ...на город и Сормово остается около 30 пе-
хотных солдат и около 100 казаков... положение, особенно
Сормова, считаю очень опасным». «12 декабря. В Сормове на-
чались беспорядки... Положение в городе тоже опасно». До
сна ли барону Фредериксу, когда в Сормове баррикады!
Павла Мочалова мало интересовало, спит ли сейчас ниже-
городский губернатор. Он подсчитывал свои силы, чтобы встре-
тить утро в боевой готовности. В его распоряжении было около
150 дружинников. Оружие разное: пики, кинжалы, ружья,
бомбы и один крупный фугас. Были еще три небольшие пуш-
ки: одну из них установили в окне третьего этажа школы, а
112
две — прямо на баррикаде. Провизия тоже есть. Вчера целый
день приходили женщины, приносили хлеб, соленые огурцы,
папиросы. Значит, кое-какие силы для обороны есть. Но что
они против артиллерии?
Сормовская боевая дружина существовала уже около года.
Однажды в конце прошлого декабря полиция разогнала со-
брание сормовских рабочих и нижегородской интеллигенции
в Народном доме. Тогда большевики решили создать воору-
женные отряды в городе, Сормове и Канавине для защиты
своих собраний и митингов. В Сормовскую боевую дружину
вошли проверенные партийцы. Сам Мочалов — еще молодой
парень, но уже четыре года состоит в рядах партии. По четвер-
гам и воскресеньям дружина проводила боевые учения. За-
купала оружие. Заготовила много бомб. Их корпуса отливали
на заводе, а заряжали на квартире то у Мити Павлова, то у
Мочалова. В последние дни во многих заводских цехах из
прутьев и напильников точили пики, ножи, кинжалы. Дирек-
тор знал об этом, но ничего не мог поделать — сила сегодня
была на стороне рабочих...
Длинная декабрьская ночь подходила к концу, когда подо-
спела подмога из Нижнего под командой Михаила Перфилье-
ва. Нижегородских дружинников всего двадцать с небольшим,
но и это — пополнение. На баррикаде сменились караулы, и
опять все затихло. Перед рассветом Мочалов обходит посты —
везде напряженное ожидание. Трудно поверить, что на этой
тихой улице еще вчера и позавчера кипело всеобщее ожив-
ление.
12 декабря рабочие по гудку пришли на завод, но к стан-
кам и печам не встали. Многотысячная толпа заполнила за-
водской двор. Здесь было объявлено:
— В Нижнем Новгороде вслед за Москвой началась все-
общая стачка. Русская революция набирает силу. Промышлен-
ные предприятия, железная дорога, магазины прекратили ра-
боту. Более 25 тысяч нижегородцев уже бастуют. Дело за ва-
ми, сормовичи...
Один за другим на возвышение поднимались большевист-
ские ораторы, и все говорили одно: у народа единственное
средство освободить себя от царской тирании — превратить*
стачку в вооруженное восстание!..
С пением «Марсельезы», неся знамена и пики, колонной
рабочие направились к месту своих постоянных митингов и
собраний — народной столовой. В эти минуты, казалось, ни-
что не предвещало, что сейчас раздадутся выстрелы. У поворо-
та на главную улицу рабочих поджидали несколько конных
полицейских.
5 И. В. Сидорова
113
В декабрьские дни 1905 года народная сто-
ловая стала местом митингов и сходок сор-
мовских рабочих
— Разойдись! Стре-
лять будем!— подбад-
ривая себя криком, по-
требовал исправник.
Он нетерпеливо переби-
рал поводья, готовый
сорвать коня с места.
Произошло заме-
шательство : рабочие
помнили Кровавое
воскресенье в Петер-
бурге. Вперед вышел
Мочалов:
— Освободите до-
рогу! По царскому ма-
нифесту мы имеем
право собираться на
наши митинги.
В толпе за его спи-
ной раздался крик:
— Чего с ним разговаривать! Долой полицию!
Хлопнул выстрел — кто-то не выдержал. Толпа заревела:
«Долой полицию! Долой правительство!»—и хлынула впе-
ред. Полицейские, повернув лошадей, ускакали в сторону
Дарвинского леса и заняли позицию на опушке. Оттуда на-
чали стрелять. Пули решетили бревенчатые стены столовой.
Несколько демонстрантов упали. Рабочие тоже стали стрелять.
Обстановка накалялась. Мочалов, понимая, что противник
может перестрелять безоружных, отдал команду разойтись
под прикрытием дружинников.
Казаки и полицейские ворвались в здание столовой,— там
уже никого не было. На растерзание им достались окна, рамы,
столы, библиотечные книги. А также водка и съестные припа-
сы. Упившись, они выехали на главную улицу Сормова, и тут
началось бесчинство. Шел по дороге пожилой мужчина, нес ре-
бенка. Залп — и он лежит на снегу мертвый. К ребенку под-
бегает женщина из специального санитарного отряда и тоже
падает на снег, проколотая штыком. Выбегает из дома хозяй-
ка до ближайшего колодца, и ее прошивает пуля.
В 7 вечера, собравшись на квартире рабочего Матвеева,
сормовские революционеры решили открыть партизанскую
войну против полиции и казаков, защиту Сормова возложить
на дружину Мочалова.
На следующее утро стали строить баррикады около камен-
ной школы. Срезали телеграфные столбы и перегораживали
114
ими улицу. Длинные бревна скрепляли проводами. Сверху на
них бросали книжные шкафы и парты, вынесенные из школы.
Подтаскивали поленья и доски из близлежащих дворов. Ос-
танавливали сани с дровами, с железом, и все это опрокиды-
вали на завалы. Подходили прохожие и деловито, без суеты
включались в работу, сгребали снег, засыпали им пустоты,
утрамбовывали и поливали его.
К середине дня Большая улица была перегорожена в
двух местах. Школа оказалась между двумя баррикадами.
На боковых улицах тоже выросли баррикады и завалы из
столбов и снега. Перед баррикадами в несколько рядов шла
телеграфная проволока.
К 2 часам дня на Большой улице, на порядочном расстоя-
нии от главной баррикады, показались пешие и конные поли-
цейские и казаки. Постояли, постреляли. Им не ответили —
берегли припасы. Но наблюдали... Конные спешились и не-
большими группами, делая перебежки, двинулись к баррика-
де. Впереди, сверкая медными касками, пожарные топорами
рубили проволочные заграждения, расчищая путь. Вот они
ближе, ближе... И тогда с баррикады раздалось несколько вы-
стрелов.
Наступающие отхлынули.
Через полчаса новая атака. Перед баррикадой остались ле-
жать офицер и несколько казаков. На баррикаде — ни одного
убитого, ни одного раненого.
Вечером, под покровом темноты, дружинники сделали вы-
лазку к полицейской канцелярии. Бомба попала в ставень
и разорвалась. Один надзиратель ранен и, значит, вышел из
боя.
С тем и встретили ночь.
Теперь занималось утро.
Оно началось с того, что на пустом пространстве засне-
женной улицы показалась одинокая фигура в длинной одеж-
де. С баррикады за ней наблюдали. Кто бы это мог быть? Мо-
жет, чья-то жена? Да не посмеет...
— Это же отец Иоанн,— догадался кто-то.
И в самом деле, в длинной черной рясе, в тяжелой шубе,
прижимая к груди крест, к баррикаде приближался местный
священник Орловский.
— Хочу видеть вашего начальника,— сказал он часовому
хриплым от страха голосом.— Пропустите меня.
К нему вышел Мочалов.
— Отец Иоанн, напрасно ты пришел уговаривать нас...
— Чада мои,— заговорил было Орловский,— зачем про-
ливать напрасно братскую кровь, против вас пушки...
5*
115
Здание сормовской котельной»
Здесь 12 декабря 1905 года был
дан гудок, призывавший к
стачке
— Знаем. Поди и скажи им:
оружие не отдадим и сдаваться
не будем.
Одинокая черная фигура
снова пересекла белое пустое
пространство перед баррикадой.
А около 10-ти утра хлопнул
и звонко отозвался в лабиринте
сормовских улочек первый пу-
шечный выстрел. Снаряд проле-
тел высоко над школой и разор-
вался далеко на чьем-то огороде.
Перелет. Еще выстрел. И опять
перелет.
Тут заговорила пушка из ок-
на школы.
На артиллерийских позициях
н.е торопились. Выстрелят и по-
дождут, посмотрят, где произой-
дет взрыв. Еще выстрелят. Точ-
нее. Пятый снаряд ударил в
снежный завал. Когда опали
За полдня поднялись баррикады на Большой улице.
116
вниз куски бревен, снежный ливень, Мочалов увидел: один
убит, другой держится за плечо и валится на снег,— к нему
бежит санитарка. Не успели его оттащить в укрытие, как сно-
ва выстрел, и снаряд, попав в окно, разорвался где-то внутри
здания. Там взрывчатка, запасы бомб, патронов. Павел мет-
нулся туда. И там один убит, пятеро ранены.
Штаб собирается на короткое совещание. Всем ясно: про-
тив пушек баррикада не выдержит. Значит — готовиться к эва-
куации. Сначала выносить раненых, потом боеприпасы и пуш-
ки. Штаб уходит последним. Отстреливаться до конца, чтоб
видели — баррикада борется. Все расходятся по заранее при-
готовленным квартирам. Кто может — тут же уходит за пре-
делы Сормова. При приближении солдат и казаков взрывается
фугас — это будет последнее слово защитников баррикады.
Рассчитывая мгновенья между выстрелами, Мочалов вы-
пускал из школы группы по пять-семь человек.
Ободренные поддержкой артиллерии, солдаты, казаки и по-
лицейские подступали все ближе и ближе к баррикадам. Но
тут сильнейший взрыв потряс воздух. Его услышали даже на
самых дальних улицах поселка. Это взорван фугас. Значит,
последние защитники покинули баррикаду. Сормовские дома
и улицы скрыли их...
На боковых улицах выросли завалы из столбов и снега
117
Вечером этого же дня в квартире Семашко, в доме № 3 по
Большой Покровской, собрались почти все члены Нижегород-
ского большевистского комитета. Здесь были Пискуновы, Оль-
га Ивановна Чачина, Августа Павловна Невзорова. Приходи-
ли и уходили другие. Все ждали вестей из Сормова. И вдруг
в окно, выходящее в сторону Волги, увидели огромное, в пол-
неба, зарево. В комнате наступило тягостное молчание. Все
поняли: в Сормове происходят какие-то решительные собы-
тия. И в этот момент вошел посланный ночью на подмогу сор-
мовичам командир нижегородской дружины Перфильев.
— Баррикады в руках казаков.— сказал он.— Начались
аресты. Горит народная столовая.
Посыпались вопросы: как? что?
Перфильев рассказывал: Московский вокзал в руках ка-
навинских дружинников. Отстреливаются. Держатся. Просят
оружия и подкрепления...
ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ
♦События, как всегда в эпохи революционных бурь и по-
трясений, с головокружительной быстротой сменяются одно
другим» — так через много лет после этого дня говорил ни-
жегородский революционер Анатолий Иванович Писарев.
Часы в квартирах жителей Большой Покровской только-
только пробили пять утра, как от Новобазарной площади по-
слышалось глухое буханье барабанов, а через некоторое вре-
мя — маршевое пение труб. В две колонны по мостовой, ряды
за рядами, в сторону кремля шли солдаты. Уличные фонари,
покачиваясь от ветра, бросали блики на их лица.
В это же время по Зеленскому съезду в гору поднимались
колонны рабочей гвардии. Шли канавинцы, молитовцы, сор-
мовичи. Шли черной лавиной мимо склонов кремлевского
холма, мимо здания городской думы, и вслед им испуганно
и угрожающе смотрели ярко освещенные огромные окна.
В кремле сошлись два потока: черный — рабочих, серый —
солдатский. Сошлись и перемешались на просторной площади
перед Дворцом Свободы (так после Февральской революции
называли губернаторский дом). У подъезда, освещенного дву-
мя фонарями, их встретила группа людей. Здесь Николай Фе-
доровский — председатель губернского комитета партии боль-
шевиков, Яков Воробьев — председатель Канавинского коми-
тета. Опершись на палку, в длинном черном пальто стоит Ро-
манов Иван Романович. Его узнают по большим усам, чрезвы-
чайной худобе и высокому росту.
Романова знают с 1907 года, когда в Нижнем шли выборы
депутатов во II Государственную думу. От социал-демократи-
ческой партии был избран тогда рабочий-сормович Иван Ро-
манов. 15 февраля весь пролетарский Нижний вышел на при-
вокзальную площадь провожать своего депутата, уезжавшего
в Петербург. Стол, на нем стул — это трибуна. С нее зачитали
119
наказ депутату: добиться отмены смертных казней и пресле-
дования людей за политические убеждения, добиться введения
восьмичасового рабочего дня, передачи земли в руки крестьян
и т. д. «На сколько сил моих хватит, я буду бороться за эти
близкие мне нужды»,— ответил тогда Романов. Его на руках
внесли в здание вокзала, вслед кричали «Ура!». У рабочих
была надежда, что если депутаты Государственной думы бу-
дут действовать энергично и дружно, они добьются от царско-
го правительства каких-то уступок.
Надежды рабочих были напрасны: царь разогнал Государ-
ственную £уму за то, что она слишком многого требовала, де-
путатов-большевиков обвинили в заговоре против самодержа-
вия и начали гонения на них. Романову пришлось тайно пере-
браться за границу. Он вернулся в Россию только через десять
лет, после Февральской революции. А в последних числах сен-
тября приехал в Нижний по заданию Московского бюро пар-
тии большевиков. В городе голодно, у хлебных лавок очереди.
В Нижнем две власти: одна представляет Временное прави-
тельство и заседает в здании городской думы, а другая —
в кремле, во Дворце Свободы, и называется Совет рабочих и
солдатских депутатов. В Совете засилье меньшевиков и эсе-
ров*. Заводы по-прежнему в руках капиталистов. Но на за-
водских окраинах настроение боевое, создаются отряды Крас-
ной гвардии, которые спешно проходят военное обучение, за-
пасаются оружием.
Когда в Нижний пришло сообщение о восстании в Петро-
граде, большевики на заседании Совета предложили поддер-
жать пролетарскую революцию. Меньшевики и эсеры проголо-
совали против этого предложения. У них 105 голосов, у боль-
шевиков — только 62. Предложение большевиков не прошло.
Выход оставался один — немедленное создание Военно-рево-
люционного комитета для захвата власти в городе. Ночью в
одной из комнат Дворца Свободы начинается первое заседа-
ние ревкома. Романова избирают председателем.
Романов, этот спокойный, задумчивый человек, ныне сто-
ронник решительных действий. Он предлагает арестовать на-
чальника гарнизона, создать штаб ревкома, провести в кремле
митинг с участием отрядов Красной гвардии и солдат, нахо-
♦ Партия эсеров, социалистов-революционеров, как они называли себя,
образовалась в начале века. Эсеры объявили себя выразителями интересов
крестьянства, были против социалистической революции и диктатуры про-
летариата. Меньшевики как политическое течение появились на ПТ съезде
РСДРП в 1903 году. Они выступали против ленинской программы построе-
ния партии, в момент социалистической революции не поддержали воору-
женного восстания.
120
дящихся в Нижнем, и объявить в городе о захвате власти рев-
комом.
Вот почему так рано, еще до того как проснулся город,
собрались солдаты нижегородского гарнизона и отряды рабо-
чей гвардии на обширной площади кремля перед Дворцом Сво-
боды.
Романов болен, он ходит, тяжело опираясь на палку. Ему
трудно говорить на холоде. Но слова его уверенны и четки.
— Товарищи,— говорит он, видя перед собой живое море
человеческих голов вокруг трибуны и пар от дыхания тысяч
людей.— Пролетарская революция свершилась. Второй съезд
Советов провозгласил Россию Республикой Советов. Ленин
подписал первые декреты Советской власти. Но в Нижнем по-
ка еще существуют две власти: власть Советов и власть Вре-
менного правительства, которое теперь низложено. Наш ло-
зунг: «Вся власть Советам!»
По площади от передних рядов к дальним перекатывается
«ура». Вступают оркестры. Сняв шапку, Романов вместе со
всеми поет:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
Знамена кажутся в это утро особенно красными от белизны
снега на крышах, от ясного неба.
Митинг короткий. События торопят. Ближайшие задачи —
взять в свои руки вокзалы, телеграф, телефонную станцию,
почту, типографии всех газет. По возможности — без крово-
пролития! Солдаты возвращаются в казармы. Действовать бу-
дут отряды Красной гвардии. По улицам города непрерывное
патрулирование. В воротах кремля, в подъезде Дворца Свобо-
ды — охрана красногвардейцев. На кремлевской стене, напро-
тив здания городской думы,— пулеметы.
День проходит внешне спокойно. Меньшевики и эсеры пе-
рекочевали из Дворца Свободы в городскую думу. Там обра-
зован «Комитет спасения Родины и революции». «Спасения»
от большевиков!
Во Дворце Свободы весь день народ. Караульные сменяют
друг друга. Внизу, в буфете, они получают подкрепление в
виде горячего чая, хлеба, колбасы.
Романов безотлучно в комнате ревкома. Сюда сходятся все
нити переворота, сюда бегают с докладами командиры крас-
ногвардейских отрядов.
— Телефонная станция под контролем Красной гвардии.
Городской телефон работает. Связь с Москвой прервана.
121
— Телеграфные служащие саботируют. Они разошлись по
домам.
В ревком приходят жалобщики:
— Гражданин Романов, я протестую,— заявляет военный
прокурор.— Вы должны немедленно освободить начальника
гарнизона Змиева. Он поставлен на эту должность правитель-
ством...
— Временное правительство больше не существует,— спо-
койно отвечает Романов.— Власть в городе принадлежит рев-
кому.
На столе Романова звонит телефон:
— Говорит губернский комиссар правительства Сумгин.
Я требую, чтобы вы выпустили из-под ареста начальника гар-
низона!
— Гражданин Сумгин, разве вы не знаете, что вы больше
не комиссар правительства?
Сумгин удивлен:
— Почему я не комиссар правительства?
— Потому что вашего правительства больше нет!
Сумгин в ярости:
— Вы мне ответите за эти слова, Романов. Под суд пой-
дете! Я требую...
«Вся власть Советам!»
122
Во второй половине дня пришел член ревкома Александр
Костин:
— Иван Романович, вы слышали, что отколола дума?
Романов поднял голову.
— Они расклеили по городу бюллетени. В них черным по
белому напечатано, что большевики бегут из Москвы и Пет-
рограда.
— Надо приготовить приказ,— говорит Романов,— в нем
объявить, что вся власть в Нижнем находится в руках ревко-
ма. Приказ за ночь отпечатать в одной из типографий и рас-
клеить на видных местах.
К ночи все узловые пункты города были в руках ревкома.
Только в здании духовной семинарии, прямо напротив ворот
кремля, осталась рота юнкеров*. Они не предпринимали ни-
каких действий — городская дума не решалась пустить их в
дело, понимая, что перевес явно на стороне большевиков.
— Яков, возьми отряд красногвардейцев. Постарайтесь не
делать шума. Лучше всего юнкеров просто обезоружить. По-
думай, как это сделать,— приказывает Романов Якову Зи-
новьевичу Воробьеву.
♦ Юнкера — воспитанники военных училищ.
Митинг перед Дворцом Свободы 28 октября 1917 года
123
В окнах семинарии света нет, только внизу, у дежурного,
горит тусклая лампочка. «Неужели они спят?»— думает Во-
робьев, глядя от ворот кремля на темное здание. В его голове
мелькнул план.
Красногвардейцы по одному незаметно переходят площадь
и собираются под глубокой аркой коммерческого училища*.
Воробьев забежал в ревком, снял шинель и фуражку с одного
из солдат, подхватил винтовку и тут же вышел на площадь
через Дмитровскую башню. Проходя мимо арки, махнул ру-
кой. Красногвардейцы последовали за ним. Яков шел посере-
дине тротуара, торопливо, но совершенно открыто. Красно-
гвардейцы за ним, но крадучись вдоль стены дома.
Он взошел на высокое крыльцо, заглянул через стеклян-
ную дверь. Спиной к двери, у столика, подремывал дежурный.
Больше никого в вестибюле не было. Подождав, пока красно-
гвардейцы встанут по обе стороны от него, нетерпеливо посту-
чал в окно. Дежурный вздрогнул, боязливо оглянулся, подо-
шел к двери, приставил лицо к стеклу, стараясь рассмотреть,
кто стучит.
— От начальника гарнизона прапорщика Змиева. При-
каз!— прокричал Воробьев через стекло.
Дежурный оглянулся в темноту коридора, словно ища под-
держки, нерешительно поднял тяжелый крюк. Только Воробь-
ев ступил на порог, оттесняя собою дежурного, как за дверь
крепкой рукой взялся один из красногвардейцев и, придержи-
вая ее, пропустил остальных в вестибюль.
— Двое у дверей, один — около дежурного, остальные —
за мной!— распорядился Воробьев, а сам устремился в темно-
ту, к лестнице. Здесь стояла пирамида винтовок.— Берите и
выносите из здания!
Он был уже на лестнице, оттуда, из темноты, послышался
его голос:
— Скорее сюда! Здесь пулемет! Катите его вниз!
В коридоре второго этажа было уже движение, свет. Из
комнат, одеваясь и застегиваясь на ходу, выскакивали юнке-
ра. Слова человека в солдатской шинели были для них совер-
шенно неожиданны.
— Стоять на местах! Именем ревкома вы обезоружены.
Сложите около себя наганы, револьверы — у кого что есть!..
Красногвардейцы покинули семинарию, оставляя ее рас-
тревоженным ульем. Они шли через площадь в кремль, на-
груженные винтовками, катили за собой пулемет, громко
и весело переговаривались.
♦ Ныне в здании коммерческого училища школа № 1.
124
— Иван Романович, всё!— сказал Воробьев, появляясь в
комнате ревкома.
Романов удивился:
— Так скоро? А я думал, что вы только собирались вы-
ходить. И все обошлось без шума?
— Они даже не поняли, что произошло.
Телефонный звонок прервал их. Романов долго слушал, по-
том, не промолвив слова, опустил трубку. Яков ждал, что он
скажет.
— Эскадрон казаков высадился на станции Кудьма. Дви-
нулся к городу,— наконец сказал он озабоченно.
— Кто сообщил?— спросил Яков.
— Не сказал, бросил трубку.— Он помолчал.— Надо на
всякий случай поднять всех в ружье.
— Давайте все-таки проверим,— предложил Яков.— По-
пробуем позвонить на станцию.— Он энергично принялся кру-
тить ручку телефона.
Со станции Кудьма ответили, что о казаках и слыхом не
слыхано.
Тогда возмутился Костин. Он был человек бурный, взры-
вался быстро.
— Это все они!— он погрозил пальцем в сторону город-
ской думы.— Они уже вызвали в Нижний начальника воен-
ного округа Верховского с бронепоездом и войсками для по-
давления большевиков. Они обрезали связь с Москвой. Отдали
распоряжение на железную дорогу, чтоб на путях опрокинули
два паровоза и закрыли всякий проезд. Теперь они пытаются
запугать нас...
Романов сказал ровным и тихим голосом, остужая Ко-
стина :
— Ты не кричи, а вот что сделай. С несколькими красно-
гвардейцами пойди к ним и от имени ревкома потребуй, чтобы
они прекратили свою контрреволюционную деятельность...
Посмотрим, что будет дальше...
Минут через пятнадцать Костин с десятком красногвар-
дейцев был уже у ярко освещенного подъезда городской думы.
В просторном вестибюле стояли группами, дремали в креслах,
сновали с поручениями офицеры, какие-то господа и подрост-
ки в гимназических курточках.
♦Вот оно что,— с усмешкой подумал Костин,— и детей
приспособили защищать себя!»
Белая лестница широким маршем уводила наверх, к залу,
где шло ночное заседание городской думы. С площадки лест-
ницы вниз на вошедших смотрело черное пулеметное дуло.
Дежурный офицер сказал Костину:
125
— Вы можете подняться наверх, в зал, но оружие и своих
людей оставьте здесь.
Костин хотел было повернуть обратно, но подумал, что
Иван Романович останется им недоволен. Снял с плеча винтов-
ку, передал красногвардейцу и вслед за офицером поднялся
по лестнице.
Оглядев зал и обращаясь не к президиуму, а ко всем, Ко-
стин спросил, с трудом сдерживая злость:
— Кто распространял по городу прокламашку о том, что
большевики разбиты в Питере и в Москве?
Оскорбленное молчание было ответом на его слова.
— Ревком не позволит вам впредь печатать неизвестно кем
полученные сведения контрреволюционного характера!
Снова молчание. Его бойкотировали, он это понимал. И тог-
да злость в его душе уступила место холодной сдержанности:
— Ревком требует роспуска «Комитета защиты Родины и
революции».
В ответ было сказано только:
— Мы обсудим требование большевиков и утром переда-
дим ответ Романову.
В 3 часа 30 минут дума приняла решение: одобрить все
меры по борьбе с большевиками, «Комитет защиты Родины
и революции» не распускать, в случае надобности оказать во-
оруженное сопротивление, ассигновать 10 000 рублей на борь-
бу с захватом власти большевиками.
Узнав об этом, Романов ухмыльнулся в усы:
— Ну-ну, пусть грозят. На большее они не отважатся. Их
песенка уже спета...
Так прошел в Нижнем Новгороде день 28 октября. И день
этот перевернул всю жизнь нижегородцев. Большевики, под-
держанные рабочими нижегородских предприятий и солдата-
ми гарнизона, одержали решительную победу.
2 ноября 1917 года на заседании Совета рабочих и солдат-
ских депутатов будет провозглашена Советская власть в горо-
де и губернии.
С этого дня начинается новая история Нижнего Новгоро-
да — города советского, социалистического!
«ВАНЯ-КОММУНИСТ»
На самом приплеске, на мокром после дождя песке, по-
явилась дощатая, наскоро сколоченная трибуна. На кумаче
белые буквы: «В бой! За власть Советов!» Вокруг трибуны
толпа людей. Здесь рабочие в темных, парадных пиджаках,
женщины в пестрых кофтах и платочках. Но больше всего
матросов в клешах и бескозырках. Позади них волжский плес,
уставленный пароходами, катерами, лодками. Среди них рас-
топырилась огромная баржа с пушками по бортам. К приста-
ни прижался выкрашенный в серую краску буксиряк. На сия-
нии его колеса надпись «Ваня» и номер «5». На носу и на кор-
ме его стоят пушки, у бортов на треногах — пулеметы. Вдоль
бортов навешаны броневые щиты, а рубка прикрыта тюками
хлопка. И все это уже называется не буксирный пароход, а
канонерская лодка Волжской военной флотилии.
Все происходит быстро. Вчера уже отправлено сообщение
в Москву — Ленину и Свердлову, что военная флотилия гото-
ва к отбытию на фронт. Речей никто не затягивает. Положе-
ние ясно: социалистическое Отечество в опасности! Мятеж-
ный чехословацкий корпус, поддержанный контрреволюцио-
нерами, захватил Самару, Казань. Ленин бросил клич: «Сей-
час вся судьба революции стоит на одной карте: быстрая побе-
да над чехословаками на фронте Казань — Урал — Самара».
Нижний стал прифронтовым городом, а от Нижнего открыва-
ется дорога на Москву. Значит, необходимо во что бы то ни
стало отбить волжские города и преградить контрреволюции
дорогу на Москву и на Урал...
Звучит команда: «По кораблям!» С пристани на борт «Ва-
ни», качая шаткие мостки, переходит плотный, но скорый
в движениях моряк. У него синие, как воды Волги под ясным
небом, глаза и зычный голос. На мачте «Вани» взвивается
красный флаг, и Волга оглашается длинными свистками па-
127
роходов. Басят белые пассажирские «легкачи», подхватывают
трудяги-буксиряки, тоненько подсвистывают катера. На город-
ском берегу словно стаи птиц срываются с места — это ниже-
городцы, провожая флотилию, машут платками, панамами,
газетами.
«Ваня» разворачивается, подхватывает баржу с пушками,
которая по-военному зовется «плавучий форт «Сережа», и бе-
рет курс вниз по течению. Перед ним идет дозорный катер
«Олень», за ним — вооруженные буксирные пароходы «Доб-
рый» и «Ташкент», названные, как и «Ваня», канонерскими
лодками.
В рубке «Вани» рядом с капитаном и лоцманом встает си-
неглазый моряк. Это комиссар и помощник командующего
флотилии, балтийский моряк и большевик Николай Григорье-
вич Маркин. Он ведет отряд кораблей под Казань на соедине-
ние с другими судами флотилии.
Два месяца тому назад он получил предписание Советского
правительства в кратчайшие сроки организовать в Нижнем
Новгороде вооруженную флотилию для боевых действий на
Волге. С того часа дни его жизни завертелись с головокружи-
тельной быстротой. И даже если бы он знал, что жить ему ос-
талось немногим более трех месяцев, то и тогда он не мог бы
замедлить бег своей жизни...
На мачте «Вани* взвивается красный флаг. Остаются
128
Опережая его, в Нижций полетела телеграмма председа-
теля ВЦИКа Якова Михаиловича Свердлова: ♦Нижегородско-
му комитету коммунистов. Предлагаю оказывать всяческое
содействие всех учреждений тов. Маркину порученной ему ра-
боте».
В Нижнем Новгороде на заборах, на стенах домов, на га-
зетных полосах появились объявления:
«Бывшие моряки Российского флота всех специальностей
приглашаются во вновь формируемый военный морской от-
ряд... От желающих поступить в отряд требуется признание
платформы Советской власти, безукоризненная честность как
по отношению к начальству, так и к своим товарищам. Не
имеющих этих качеств просим не беспокоиться. Комиссар
Маркин».
По волжской набережной, по плашкоутному мосту, по ули-
цам и площадям ярмарочного городка, на канавинской сторо-
не замелькали матросские форменки и ленточки с названиями
кораблей Балтийского и Черноморского флотов. Ребята моло-
дые, крепкие, каждому по двадцать с небольшим.
У села Бор, на заводе «Нижегородский теплоход», обору-
дуют по-военному старые буксирные пароходы. С пароходами
дело — дрянь. Самые сильные, работящие в начале лета спу-
стились в низовья Волги за хлебом. Чехословацкий корпус, за-
последние минуты перед началом похода
129
хватив Самару, отрезал флот. Придется воевать на тех судах,
которые случайно задержались в затонах.
Маркин с утра на заводе. Он зол — работа идет медленно.
♦Неужели люди не понимают, что Нижний — это прифронто-
вая полоса?» Нет, рабочие понимают, что они голодны, пада-
ют у станков. Паек срезан до четвертинки фунта,— это один
раз хорошо кусануть. ♦ Прошу оказать содействие в отпуске
трехсот пудов муки»,— пишет комиссар в Нижегородский Со-
вет. ♦Братки, есть можно на месте,— убеждает он рабочих.—
Кто останется на сверхурочную работу, получит дополнитель-
ное питание». В кармане у самого сверток с куском хлеба и
кусочком — с ноготь — сахару. На загладку — кружка отвар-
ной воды.
12 июля канонерские лодки ♦Товарищ» и ♦Царицын» ушли
на фронт. Вслед за ними отправляется канлодка ♦Ольга». На
бревенчатых платформах у нее два полевых орудия.
Сегодня основной отряд флотилии двинулся в поход.
Тише стало в городе с уходом флотилии. Нижний беспо-
койно прислушивается к вестям, приходящим с фронта,—
с флотилией ушло много нижегородских парней воевать за
Советскую власть.
24 августа у причалов Сормовского завода ошвартовались
балтийские миноносцы ♦Прочный», ♦Прыткий» и ♦Решитель-
ный» — серые длинные сигары с острыми форштевнями. Они
вышли с Балтики в конце июля, добирались сначала по Неве,
потом по Ладожскому озеру, по реке Свири, через Онежское
озеро в Мариинскую систему. По мелководью шли на букси-
рах, сняв орудия и боеприпасы. За их продвижением лично
наблюдал Владимир Ильич Ленин.
Теперь сормовичам давался кратчайший срок, чтобы уста-
новить орудия и произвести необходимый ремонт машин и ме-
ханизмов, потрепанных в пути. Два дня и две ночи рабочие не
выходили из цехов. С ними рядом трудились моряки и артил-
леристы с миноносцев. Ровно через два дня и две ночи кораб-
ли покинули заводскую гавань.
Иван Дойников, командир ♦Ольги», первым увидел при-
ближающиеся сверху корабли флотилии. Сейчас ♦Ваня» прой-
дет под сводами Свияжского моста. Дойников — парень ли-
хой, не умеет сдержать радости. Да и зачем? И прямо на мо-
стике пускается в пляс, тут же сочиняя куплеты:
-фх, «Ванечка», да прикатился ты,
В самый раз под Казань пригодился ты.
Мы с тобой угостим белых досыта,
Время вверх идти ими проспато.
130
— Дойникова на флагман!— приказывает Маркин, но
знает, что стружку снимать не будет: ведь это Дойников и его
товарищи перегородили Волгу и не пустили вражеские кораб-
ли выше Свияжского моста.
Пять дней на Волге шла пристрелка. Вниз по реке уходит
катер «Олень». С вражеских кораблей обстреливают его. В от-
вет тут же вступает флотилия. Звонко хлопают над Волгой и
отдаются в прибрежных горах выстрелы пушек. Гремит крас-
ная флотилия.
Нет врагу хода вверх по Волге!
В одну из ночей вниз спустили две лодки. На каждой — по
пустой бочке. В бочках — фонари. Посмотришь в темноте с
высокого берега на воду — катера отправились в разведку.
Батареи белых бьют по лодкам, корабли флотилии засекают
их огонь и бьют по ним!
Первые потери: миноносцу «Прочному» повредило рулевое
управление, вышла из боя канонерка «Лев», поврежден штур-
вал у «Ольги». В перестрелке ранен Дойников. Он все-таки
вывел свою канонерку из-под огня к берегу. Белые не сумели
захватить корабль — моряки отбились гранатами, пулемета-
ми, винтовками.
Приближался день решительного штурма Казани. Враг
уже сдает позиции. Отбит Верхний Услон — село, стоящее на-
против Казани. Теперь Казань с башнями кремля, мечетями
и церквами видна как на ладони. Снаряды с кораблей достают
до нее. В предместье вспыхивают пожары. Посуху к городу
подходит 5-я армия. Назавтра штурм!
Десант с «Вани» первым высадился на берег и устремился
к городу, уничтожая группы врага, прячущегося по дворам,
в подвалах, на чердаках...
Прошло несколько часов, и Казань была взята соединен-
ными усилиями сухопутной армии и флотилии.
На рейде перед городом отдыхают боевые корабли. На си-
янии их колес выведены теперь другие имена — революцион-
ные, гордые: «Ваня-коммунист», «Авангард революции».
Взрывая воду и оставляя после себя буруны пены, вперед
уходят катера-разведчики. Вспугнутые шумом, с оголенных
песчаных отмелей поднимаются стаи перелетных птиц и долго
кружат над беспокойной рекой. В той стороне^ куда ушли ка-
тера, глухо слышны артиллерийские выстрелы — это бьют
орудия белых.
131
Красная флотилия с боями продвигается вверх по Каме.
Взяты Елабуга, Тихие Горы, Бережные Челны. Флотилия опе-
режает части сухопутной армии.
На камском рейде сгрудились миноносцы, канонерские лод-
ки, катера, плавучая батарея, вспомогательные суда. Приказ
командарма: очистить район села Пьяный Бор не позднее
1 октября.
Пьяный Бор в 11 километрах выше по реке. Там — белые,
у Пьяноборского острова — корабли противника, но левый бе-
рег свободен. Дорога каждая минута. Маркин принимает
решение: флотилия идет на Пьяный Бор, «Ваня-коммунист»
берет на себя задачу уничтожить батареи белых на правом бе-
регу.
В 5 утра с борта «Вани-коммуниста» на левый берег выса-
живается десант с двумя пулеметами. Он должен выйти выше
Пьяноборского острова и внезапно обстрелять корабли против-
ника.
♦Ваня-коммунист» идет вдоль высокого, поросшего соснами
камского берега. Наблюдатели прощупывают каждую склад-
ку берега. Овраг. Глинистые осыпи. Поленница дров на берегу.
Что это? Между соснами словно бы мелькнули серые шине-
ли? Так и есть: дуло орудия торчит из кладки дров.
— По батарее белых огонь!—передается команда носо-
вому орудию.
Высоко вверх взметнулись поленья, обнажили искорежен-
ное взрывом орудие. Но два других открывают стрельбу по
«Ване-коммунисту». И сразу же повреждено колесо, перебита
дымовая труба, ранен рулевой. Маркин сам встает за штурвал,
отдает команду сигнальщику:
— Передать подходящим судам флотилии: ускорить ход
к месту боя!
Огонь белых усиливается, в бой вступают пулеметы. Из-за
Пьяноборского острова показываются корабли противника.
Вокруг «Вани-коммуниста» пляшут по воде фонтаны раз-
рывов.
На мостике взрывается снаряд. Маркина отбрасывает от
штурвала. Он с трудом поднимается и командует машинисту:
— Полный вперед!
Еще снаряд взрывается над мостиком. Ударяет сильная
струя пара. Судно теряет ход. Носовое орудие уничтожено. На
корме — пожар.
На помощь «Ване-коммунисту» спешит «Авангард револю-
ции». Нет, невозможно подойти — стена разрывов. Пожар на
«Ване» разгорается. Смолкло кормовое орудие: взрывной вол-
ной комендора сбросило в воду.
132
Канонерская лодка «Волгарь-доброволец»
Канонерская лодка «Ваня-коммунист»
Маркин стоит на
капитанском мостике.
Отсветы пламени
бьются на его лице.
Экипаж слышит пос-
леднюю команду:
— Всем оставить
корабль! Плыть к ле-
вому берегу!
К нему подбегает
боцман:
— Товарищ комис-
сар...
— Выполняйте!
— Без вас не могу.
— Прыгай, боцман,
прыгай и прощай, бра-
ток!
Над рекой зазву-
чал пронзительный не-
смолкаемый пароход-
ный свисток. Судно
медленно погружалось
в воду. Некоторое вре-
мя еще слышался треск пулемета: Маркин стрелял или кто-то
из оставшихся матросов — этого так и не узнали никогда. Суд-
но окуталось пламенем, дымом, паром...
Подошедшая красная флотилия огнем плавучей батареи
отогнала корабли противника от гибнущего судна. Катера под-
бирали из ледяной воды борющихся с течением матросов.
В этот же день В. И. Ленин и Я. М. Свердлов получили те-
леграмму с фронта, извещавшую о гибели боевого корабля
флотилии и ее пламенного комиссара. Через день на большом
заседании правительства и представителей московских рабо-
чих Яков Михайлович Свердлов сказал:
— Прежде чем закрыть настоящее заседание, я призываю
вас исполнить священный долг перед павшим нашим товари-
щем... Потеря товарища Маркина для нас является незамени-
мой потерей. Честь и слава погибшему герою! Я предлагаю
почтить его память вставанием!
Три дня длился траур на кораблях Волжской военной фло-
тилии. Боевое судно * Добрый» получило в эти дни имя Мар-
кина. Матросы, спасшиеся с погибшего корабля, пополнили
команду канонерской лодки * Дегтярев». Сам * Дегтярев» уна-
следовал славное название и стал «Ваней-коммунистом» № 9.
133
В строй вступали новые силы... Из Нижнего пришел еще
один боевой корабль — канонерская лодка «Волгарь-доброво-
лец». Ее экипаж был сформирован из речников Волги, поже-
лавших добровольно бороться с врагами революции.
Бои на Каме продолжались. Совместными усилиями воен-
ной флотилии и частей Красной Армии осенью 1918 года Вол-
га и Кама были очищены от сил контрреволюции.
«НОВЫЙ МИР
ВАМИ УЖЕ СТРОИТСЯ!»
5 августа газета «Нижегородская коммуна» дала сообще-
ние: «По имеющимся в редакции сведениям, Алексей Макси-
мович выехал из Казани сегодня утром на пароходе «Плес».
Приезд его в Н. Новгород ожидается завтра».
Настало завтра. Подошел вечер. Парохода не было...
А пароход «Плес» в то время, оказывается, стоял у при-
стани Работки...
На этом пароходе Алексей Максимович Горький возвра-
щался из большой поездки по Союзу Советов. Он побывал в
Курске, Харькове, на Днепрострое, в Крыму, на Кавказе,
в Сталинграде. От Сталинграда началось путешествие по Вол-
ге — сначала на теплоходе «Урицкий», потом на специально
посланном за ним в Казань пароходе «Плес».
Дни стояли жаркие. С утра до вечера Горький проводил
на палубе с книгой или блокнотом. Впечатления от поездки
начали укладываться в очерки, которые потом писатель объ-
единит в цикл «По Союзу Советов».
Семь лет назад Горький по совету Ленина уехал из Рос-
сии в Италию на лечение. Связей с Родиной не порывал ни на
один день. Переписывался с друзьями и с незнакомыми людь-
ми, которые сообщали ему о том, что делается в стране. Он
знал, что Россия, голодная и холодная, которую он покинул
когда-то, выбралась из военной разрухи, начала строиться и
вообще живет совершенно по-новому. Еще в Италии Горький
делился своими планами с друзьями: «...По приезде на Русь
работать не стану, а буду ходить, смотреть и говорить. И по-
ехал бы по всем местам, которые знаю: на Волгу, на Кавказ,
на Украину, в Крым, на Оку, и — по всем бывшим ямам, уха-
бам». Теперь это путешествие подходило к концу. Писатель
увидел другую страну, чем та, которую он в молодости исхо-
дил пешком.
135
От Казани остаются последние 400 верст до Нижнего.
Горькому хотелось бы приехать тихо, незаметно, походить по
городу, поискать знакомых. Он высчитывал: пароход придет
вечером, возможно, встречающих будет немного. Остановка
в Работках неожиданна. Механик говорит: плохо работает на-
сос, придется его вскрыть и осмотреть. Алексей Максимович
даже не заметил, что капитану привезли распоряжение за-
держать пароход на всю ночь. Что же, нижегородцам надо
простить эту хитрость: они любили своего великого земляка
и хотели устроить ему торжественную встречу!
К Нижнему подходили утром 7 августа. Горький, уже го-
товый к выходу, в макинтоше и белой кепке, стоит на левой
палубе. Тянутся по берегу серые избы Подновья, разбросанная
по склонам глинистых оврагов рабочая слободка Кошелевка,
корпуса бывшего Курбатовского завода, нарядные дома вдоль
ровной линии высокой набережной, причудливые изгибы крем-
левских стен. И вдруг совсем неожиданно вспомнилось дале-
кое детство, уже похожее на небыль. Похоронив в Астрахани
отца, они возвращались тогда в Нижний — бабушка, мать и он,
четырехлетний Алеша Пешков. Увидев Нижний с палубы па-
рохода, бабушка подтолкнула внука к борту и заговорила со
слезою в голосе: «Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюш-
136
ка, Нижний-то! Вот он каков, богов! Церкви-ф), гляди-ка ты,
летят будто!»
Сколько российских, европейских, американских городов
повидал в своей жизни Алексей Максимович, а эти слова по-
мнил. «Богов!» Нет, уже не летят церкви. Наоборот, словно
присели, стали неприметнее: сошла позолота с крестов и ку-
полов. От этого строже стал город. Но веселые, крашенные яр-
кими свежими красками пристани — те же! И высокая зеле-
ная гора — та же! Вот он — Нижний! Из тысячи городов узна-
ешь тебя!
Уже ясно: тихого приезда не получилось. Вся набережная
и Софроновская площадь* запружены народом. Едва пароход
пристал, толпа на берегу колыхнулась, словно разом придви-
нулась к реке, и над нею прокатился гул. С пристани по трапу
уже переходили на пароход встречающие во главе с секрета-
рем губкома партии Андреем Александровичем Ждановым.
На деревянной лесенке, ведущей с пристани на набереж-
ную, Горький пожимал руки многих людей, обступивших его,
всматривался в лица, надеясь найти знакомые, но никого не
мог узнать в этом калейдоскопе улыбок, веселых приветли-
вых глаз.
— Спасибо! Спасибо, земляки! Балуете вы меня, балуете!
Алексея Максимовича спросили, сколько дней он может
провести в Нижнем и что бы хотел посмотреть.
— Все хочу видеть. Обязательно Сормовский завод. Толь-
ко времени у меня от силы три дня...
Горький пробыл в родном городе четыре неполных дня.
Шестидесятилетний человек не давал себе отдыха — столь
жаден он был до новых впечатлений и новых людей. Каждый
шаг его в Нижнем был то воспоминанием о прошлом, то зна-
комством с незнаемым.
Вечером в день приезда состоялась встреча с нижегород-
цами в городском театре. В его стенах, казалось, все остава-
лось таким, как помнил Горький: за сценой узкие, темные
коридорчики, железные лесенки, яркие афиши. На афишах,
как 25 лет назад, среди прочих имен и названий:
М. Горький. Мещане
М. Горький. На дне
Волнуясь, он вышел на сцену, навстречу возгласам и апло-
дисментам. Стоял и неловко кланялся. Чтобы подавить нелов-
♦ Софроновская площадь теперь называется площадью Маркина в па-
мять о героическом комиссаре Волжской военной флотилии. На площади
установлен памятник морякам и речникам — легендарным бойцам флоти-
лии.
137
кость, прошелсу по сцене. Подошел к середине, заговорил не-
громко :
— Я — оратор плохой, политических речей говорить не
умею. Я вам лучше расскажу...
И начал рассказывать о жизни на Западе, о забастовках
пролетариата, о том, что говорят о Советской стране, незамет-
но перешел к тем впечатлениям, которые получил, поездив по
стране Советов.
— Вы поете: «Мы наш, мы новый мир построим!» Новый
мир вами уже строится! И хорошо строится! Поднять Днепр
чуть ли не на 52 метра и сбросить эту воду на турбины элект-
ростанции! Глядел я на все это и радовался, и завидовал. Ра-
дость моя понятна: ведь я не могу забыть, как в 96-м году,
когда по улицам Нижнего Новгорода пошел трамвай, люди
шарахались прочь от «чертовой кареты». А теперь молодые
парни управляют сложными машинами. Видно, что в стране
есть хозяин! Это — рабочий класс...
А утром следующего дня Горький едет в Канавино и видит
собственными глазами, как делает новую жизнь нижегород-
ский рабочий класс. На новом хлебозаводе он долго стоял у
тестомешалки и смотрел, как сильные лопасти мнут, перево-
рачивают многопудовое пшеничное тесто.
— Что, товарищ Горький,— бойко спросила его молодая
девушка,— небось, мы лучше работаем, чем вы когда-то в ка-
занской булочной?
Горький посмотрел на нее серьезно:
— Если бы, милая девушка, у моего хозяина Семенова
было так, как здесь, я бы, наверное, на всю жизнь пекарем
остался...
В городе чувствовалось, что страна прочно встает на ноги.
На бывшей канавинской окраине, где 30 лет назад стояли
причудливой архитектуры павильоны Всероссийской выстав-
ки, разросся большой парк, и с краю от него поднялось здание
Дворца культуры. По обеим сторонам от него вырос новый
рабочий поселок — 100 новеньких деревянных двухэтажных
домов. Этот городок носил имя В. И. Ленина, так же, как Дво-
рец культуры.
Дворец уже был под крышей, но внутри еще шли работы.
Алексей Максимович переходил с этажа на этаж по гнущим-
ся мосточкам, заглядывал в пустые, засыпанные строитель-
ным мусором помещения будущих гостиных, лекционных за-
лов и радовался тому, что рабочие отгрохали себе такой
дворец.
Были у него и другие впечатления. В паровозном цехе Сор-
мовского завода он увидел, как работают клепальщики. Сту-
138
чат молотки внутри огромного паровозного котла. Грохот,
дым, гарь от нагретых заклепок, раскаленные искры металла.
В горячем цехе рабочие вручную подводят раскаленный добе-
ла коленчатый вал морской шхуны из горна под паровой мо-
лот. Духота, жар, пот в семь ручьев. На судоверфи передвига-
ют огромные тяжести под пение «Дубинушки».
Горький смотрел на эти картины в глубокой задумчивости.
Его первое знакомство с Сормовским заводом состоялось
не сейчас. Пятнадцатилетним подростком он пробовал устро-
иться работать на завод — не приняли. Ему тогда не понрави-
лось покрытое облаками дыма скопище грязных корпусов, ка-
менные закопченные пальцы труб, грохот, скрежет, лязг, визг,
скрип железа. Потом, в 1896 году, в дни Всероссийской вы-
ставки, уже будучи сотрудником двух солидных газет, он хо-
дил по цехам с делегацией иностранных журналистов, и тогда
его поразили черные от копоти люди, жара и дым в цехах,
черные лужи на заводском дворе. Но это было 30 лет назад!
— Как же так,— говорил он секретарю губкома Андрею
Александровичу Жданову,— великолепие Дворца культуры
и эта адова работа?
— Легче построить новое, чем переделать старое,— объ-
яснял Андрей Александрович.— Сормово — завод-ветеран.
Здесь все построено еще в прошлом веке. Но и здесь начинаем
переделывать, расширять, строить заново. Вот посмотрите,—
и вел Горького в только что перестроенный заново дизельный
цех.
А здесь, действительно, высота, простор, свет, ровные ря-
ды новеньких станков. И тут же следы перестройки: в одном
месте пол вскрыт, земля под ним взрыта. На глубокий фун-
дамент прочно водружен гигантский станок, высотой с двух-
этажный дом, для обработки крупных деталей. Горький стоял
перед исполином, покачивая головой, точно не веря своим гла-
зам.
Жданов, видя, что станок произвел впечатление, подзадо-
ривал :
— А вот завтра мы покажем вам, Алексей Максимович,
такое, чего вы уж наверняка во всей Европе не видывали...
Назавтра поехали в Балахну. Горький знал ее — по рас-
сказам бабушки — тихим и сытым городком, где жили искус-
ные плотники и кружевницы. Давно иссякло в Балахне дере-
вянное судостроение и, если бы не новое дело, превратилась
бы Балахна в заурядный российский городишко. Но вот уже
три года, как на месте деревни Курзы заполыхали огни в топ-
ках котлов электростанции. Она дала ток всей нижегородской
промышленности. А рядом началось строительство бумажно-
139
го комбината. Сейчас как раз шло испытание первой бумаж-
ной машины. Прав был Жданов: такого по величине комби-
ната и Европа не знала. Здесь человек заставил работать на
себя силу электротока и машины. Бревна с берега Волги сами
идут из воды под пилу, распиленные ползут в барабан, где
вода моет их, снимает кору. Дальше они ползут по желобу и
сами отправляются в машину, которая растирает их в кашу,
а эта кашица течет на сукна другой машины и из нее спуска-
ется огромным бумажным полотном, свивается в рулоны и
грузится прямо на платформы товарного поезда. «Я вышел с
этой фабрики в настроении человека, заглянувшего в светлое
будущее, которое готовит для себя рабочий класс»,— так позд-
нее скажет Горький о Балахне.
В последний день, встретившись с нижегородскими писа-
телями и журналистами, обняв старых друзей, которых по-
мнил по дням молодости, он уедет из родного города с ясным
и четким ощущением, что громадные перемены коснулись
всех сторон жизни нижегородцев, что на всем огромном тре-
угольнике между Окой и Волгой затеяно одно большое дело,
которое в корне преобразит жизнь всего края, и что город сей-
час на пороге нового, крупного рывка вперед в социалистиче-
ском строительстве.
«СКАЗКА ИЗ ЖЕЛЕЗА
И БЕТОНА*
Бусыгины разделились. Александру — младшему — доста-
лись изба, два колеса от телеги, уздечка и вожжи. Ни лоша-
ди, ни коровы. Как хозяйствовать? А по Ветлужью идет раз-
говор: в Нижнем началась большая стройка, работы там не-
впроворот и платят хорошо.
Александр решил податься на стройку. Жена собирает
мешок с хлебом и рубахами, а сама ревмя ревет.
— Ничего, Настасья, денег наработаю — вернусь, корову
купим, хозяйство поправим...
До Уреня, где железнодорожная станция,— путь неблиз-
кий. Октябрь развез дороги, а сапоги одни. Александр проби-
рается пешком: ноги свои, некупленные. В городе, на вок-
зальной площади, совсем растерялся: народ бегает с мешка-
ми, корзинами, баулами. Куда идти? Растолковали ему
все-таки, как добраться до стройки. Пошел вдоль шоссе, а по
дороге, обгоняя его покатывая жидкой грязью, мчались грузо-
вики, доверху набитые ящиками, досками, бумажными меш-
ками, железяками, грохоча тащились тракторы с огромными
балками, надрывались лошади. Александр испуганно озира-
ется по сторонам, а сердце ноет: «Возьмут ли?»
В конторе сказали:
— Завтра же на работу выходи. Нам плотники нужны!
Будешь поликлинику строить!
Тут же дали талон в общежитие и расчетную книжку.
Первую ночь в бараке Александр заснуть не мог — боял-
ся простыню запачкать. Лежал в первый раз на койке и то-
сковал по большой русской печи в своей избе. А рядом с ним
беспокойно дышали, храпели намаявшиеся за день рабочие
парни.
На рассвете, едва он успел забыться коротким сном, обще-
житие поднялось и загомонило. Александр прислушивался
141
Первые строители автозавода
к незнакомым словам: «прессовый», «на механосборочном»,
«экскаватор». У них в Ветлужском краю таких слов никто
не знал.
С этого утра мир замкнулся для Александра плотницкой
бригадой, которая работала на строительстве поликлиники в
Соцгороде. Два раза в месяц он бегал на почту и отсылал На-
стасье часть заработка. Ему нравились пожилые рабочие, ко-
торые также, как он, приехали на стройку, чтобы заработать
на корову, на хозяйство. С ними хорошо было говорить о де-
ревне, о сенокосе, о лошадях.
А вокруг шла совершенно иная жизнь, чужая и не понят-
ная Александру. Здесь говорили о задачах пятилетки, о со-
ревновании, о взаимопомощи. В своей ветлужской деревеньке
Александр если и слышал о том, что коммунисты на своем
XIV съезде приняли решение за несколько лет превратить
старую отсталую Россию в передовую промышленную страну
мира, то считал, что к нему это не имеет никакого отношения.
Он был из тех парней, про которых Алексей Максимович
Горький говорил в те годы: «На фабрики, на заводы, в рудни-
ки и шахты влезает деревенский человек, который оброс тол-
стой корой древнейших церковных суеверий, предрассудков,
142
предубеждений...» Не сразу
до него стал доходить
смысл слов: строительство
Днепрогэса, Челябинского
тракторного, Нижегород-
ского автомобильного.
Здесь он узнал, что страна
Советов решила иметь свои
тракторы, свои автомобили,
свои самолеты, танки, бу-
магу, стекло, чтобы пол-
ностью сбросить зависи-
мость от иностранных
фирм. Полтора года тому
назад в Нижний Новгород
приезжала правительствен-
ная комиссия и определила
место для автомобильного
завода. Здесь оказалось
удобное место: протекают
две большие судоходные
реки, есть железная доро-
га, много опытных рабочих,
которые издавна трудились
на старых заводах. 2 мая
1930 года в фундамент бу-
дущей кузницы автозавода
при большом стечении на-
рода замуровали капсулу с
актом, в котором было на-
писано : «Нижегородский
автомобильный завод ста-
нет одной из важнейших со-
циалистических крепостей
на Волге».
В это же время в Ниж-
нем началось сооружение
авиационного, станкострои-
тельного заводов, в Балахне
строился бумажный комби-
нат, в Дзержинске — хими-
ческий, на Бору — стекло-
завод. В июне 1930 года
член правительства Валерь-
ян Владимирович Куйбы-
Денъ ото дня поднимались конструк-
ции автогиганта
143
шев сказал на конференции нижегородских коммунистов:
♦Тот уголок края, который я увидел в Нижнем Новгороде, про-
изводит впечатление сплошной стройки».
Бусыгин, даже занятый своими заботами и расчетами, не
мог не ощущать общего подъема, тем более что он попал на
стройку в напряженное время, когда был объявлен квартал
ударной работы. Бывал он и на стройплощадке, где возводи-
лись заводские цеха. Подготовительные работы везде уже бы-
ли закончены. В низине, на берегу Оки, поросшем еще совсем
недавно мелким лесом и кустарником, уже отчетливо просту-
пали очертания будущих огромных сооружений. Выкладыва-
лись стены, работали краны, двигалось множество людей с ло-
патами, кирками, ломами, тачками. Все это поражало дере-
венского парня и понемногу начало захватывать.
В его бригаде каждый день отмечалось, кто сколько вы-
работал, кто идет впереди, кто отстает. Сначала Бусыгина ма-
ло трогало, когда его фамилия ставилась в самом низу. Ему
говорили: ♦ Александр! Не подводи! Это же честь бригады!»
♦Честь бригады», ♦честь стройки» — все это было мало понят-
но до той самой ночи, которая запомнилась ему на всю жизнь.
День был дождливый, и Александр, изрядно промокший и
продрогший, только успел согреться в постели, как в коридоре
барака загрохали чьи-то тяжелые сапоги и простуженный го-
лос закричал:
— Эй, братва, кто может — выходи: в гавани затор...
Бусыгин вскочил в испуге. В большой комнате темно, но
за окнами колышется красный свет. ♦Батюшки, не пожар
ли?» Парни наскоро собираются, натягивают вымокшие за
день сапоги.
— Куда вы?— спросил Бусыгин.
— Гриша Переходников просит пособить. Баржи с грави-
ем пришли. Пойдешь?
Идти не хотелось. Зачем ему какие-то баржи?
О Переходникове Бусыгин слышал. Его имя гремело по всей
стройке. Он пришел на Автострой с завода ♦Двигатель рево-
люции». Его поставили во главе бригады из двадцати комсо-
мольцев и бросили в гавань, потому что она была, пожалуй,
важнейшим местом на стройке. Сюда по Оке прибывали кара-
ваны барж с песком, строительным камнем, тесом, гравием.
Все это надо было срочно перегружать на берег, а рабочих не
хватало. Подступала уже глубокая осень, того и гляди, ледо-
став начнется и десятки барж останутся на реке. Ребята из
бригады Переходникова с теплой поры жили прямо на берегу,
в палатках, чтобы не тратить времени на дорогу. Но у них
всего сорок рук, а грузов тысячи тонн. Вот почему время от
144
времени в бараках появ-
лялся кто-нибудь из комсо-
мольцев и поднимал ребят
на помощь.
Бусыгин пересилил се-
бя, натянул влажную сте-
ганку и вышел из барака.
На воле ветер рвет пламя
дымных факелов, сгибает
человека в три погибели.
На берегу уже мельтешат
тени сотен людей. Скрипят
сходни, лязгают лопаты,
чавкает грязь под ногами.
Гравий на тачках, в меш-
ках, ящиках сплошным по-
током идет из трюмов барж
на берег. Бусыгин как взял
в руки совковую лопату,
так и не разгибался до ут-
ра. Работать кончили уже на
вышла на свои места.
Даешь автострой!»
рассвете, а в 8.00 первая смена
Первенец автозавода
6 И. В. Сидорова
145
С той ночи Бусыгин не удивлялся, когда после дневной
смены, пообедав постным супом с перловой крупой, комсо-
мольцы отправлялись с песнями на земляные работы, на убор-
ку, разгрузку и говорили при этом: «Надо — сделаем!», когда
при 30-градусном морозе работали круглыми сутками на теп-
лоцентрали, стремясь поскорее дать заводу тепло и энергию.
Однажды по стройке разнеслась весть, что комсомолец Лео-
нид Бронников на водозаборе спас стройку, закрыв спиной
прорвавшуюся воду. Александр задал себе вопрос: «А ты бы
как сделал?» и ответил себе честно: «Так же, как Леонид,
ведь стройка — общее дело». Словом, Бусыгин решил для се-
бя, что ему больше по пути не с прижимистыми мужиками, а
с этими веселыми комсомольцами. Они были грамотными, обо
всем судили смело, спорили задиристо, никого не боялись, ра-
ботали азартно, но не ради лишней копейки, а от гордости, от
молодого задора, соревнуясь друг с другом в силе, ловкости,
проворстве. Они первыми стали по вечерам бегать на разные
курсы, учились на токарей, слесарей, электриков.
Прошла зима. Уже встали коробки будущих цехов, обо-
значились улицы Соцгорода, в разных направлениях разбе-
жались дороги, железнодорожные ветки.
Подходил срок завершения строительства.
1 ноября 1931 года нижегородцы рапортовали правитель-
ству, что в рекордно короткий срок, за 18 месяцев, автомо-
бильный завод построен!
Теперь в пустые коробки цехов надо было вдохнуть
жизнь — установить более 4000 станков, до 8000 электромото-
ров. На все это отводилось менее двух месяцев. Правда, в не-
которых цехах еще до окончания строительства уже велись
монтажные работы.
1 января 1932 года Нижегородский автомобильный всту-
пил в строй действующих предприятий страны, его цеха и от-
делы получили первые задания, а многие из бывших строи-
телей встали к станкам. Прошло еще 29 дней, и в 19 часов
15 минут первый грузовичок проплыл по конвейеру, сошел
вниз, издавая победный клич, и, мягко, покачиваясь, пока-
тился по цеху. За ним второй, третий...
Это были радостные дни. Цеха автозавода сверкали в ян-
варском солнце чисто промытыми стеклами, по вечерам лу-
чились тысячами электрических огней, издавали звуки, ды-
шали, стучали,— словом, жили.
«Сказкой из железа и бетона» назвал новый завод совет-
ский поэт Демьян Бедный. И каждый, кто участвовал в рож-
дении этой сказки, чувствовал себя причастным к великому
делу и радовался сделанному.
146
Но, как всегда, за радостями праздника приходят будни.
Бусыгин маялся: возвращаться домой или, может быть,
к заводу прибиться насовсем? Впрочем, времени он не терял
понапрасну. За зиму выучился читать и писать. А как только
начала работать кузница, его потянуло на горячее дело. Взя-
ли смазчиком. Сначала все его пугало. Он знал деревенскую
кузницу: горн, наковальня, молот. А здесь стоишь перед па-
ровым молотом, а он гора-горой перед тобой. Ударит по дета-
ли — все содрогнется и искры фонтаном! Страшно! Но притя-
гательно. Хочется самому попробовать.
— Давай, деревня, учись! Не бойся!— подбадривают его
кузнецы.
Однажды, поборов робость, встал к машине, нажал пе-
даль — раз, другой.
— Хочешь работать кузнецом?— спросил начальник.
— Хочу.
— Поставлю подручным к молоту. Но условие: будешь
учиться.
Так и решилась судьба Бусыгина: стал он кузнецом на
автозаводе.
Анастасия плакала, прощаясь с деревней, с хозяйством,
с родней, но увидела большие комнаты, кран с водой, балкон,
позабыла все печали, птицей летала по поселку, заводила но-
вое хозяйство.
У Александра руки ловкие, сам подвижный, верткий.
В бригаде у него дела пошли хорошо, заработки стали высо-
кие. Но сам он был недоволен: нет настоящей слаженности
в работе. Печь мала,— пока нагревают детали, кузнецу и под-
ручному ждать приходится, молот простаивает. Однажды он
решился, пришел к начальнику цеха и заявил:
— Расширяйте печь!
Начальник удивился его требовательности: знал Бусыги-
на как смирного парня. Спросил с иронией:
— Ты с кем думал?
— Со своей бригадой.
Посчитал начальник что-то у себя на бумажке, потом
встал из-за стола, протянул Бусыгину руку и сказал:
— Правильно, Харитоныч, так и сделаем...
Бусыгин сразу заметил: видно, в точку попал, раз началь-
ник по отчеству величает. А через несколько дней заводская
газета дала заметку: «Кузнец Бусыгин проявил ценную ини-
циативу». Маленькая заметочка была, а радостно от нее ста-
ло : не прошли мимо.
Вся обстановка в стране поднимала человека на подвиг.
Построив за пятилетку крупные промышленные предпри-
6*
147
ятия, советские люди теперь осваивали их, ломали старые
нормы, учились работать по-новому. Однажды радио объяви-
ло: донецкий шахтер Алексей Стаханов за одну смену выру-
бил 102 тонны угля вместо 7 тонн по норме. Это был рекорд,
который удивил всех, но через несколько дней его товарищи,
соревнуясь с ним, перекрыли этот рекорд. И это уже никого
не удивило: новые нормы входили в жизнь. Стахановское
движение охватило всю страну, все отрасли промышленности.
Могло ли оно не задеть Горьковский автозавод? И пришел
день, когда Александр Бусыгин с бригадой отковали 800 де-
талей при норме 615! Это тоже был рекорд. Бусыгина спра-
шивали, как это получилось. Он рассказывал:
— Кузница была в прорыве, держала весь завод. В это
время в соседней, отстающей, бригаде кузнеца призвали в ар-
мию. Я решил поработать с этой бригадой. Ребята подтянулись
и дали в тот день 800 коленчатых валов. Вот и все. Ничего
особенного...
После той смены Бусыгин предложил:
— Давайте нажмем и завтра 900 откуем! Хватит вам в от-
стающих ходить!
Утром пришли в цех пораньше, сами проверили все обо-
рудование. Поначалу Бусыгин работал медленно, осторожно,
давая возможность всем войти в ритм. Потом почувствовал,
что бригада взведена, как часовая пружина, и поддал темп.
Работали, не глядя на прибор, который отсчитывал сделан-
ные детали. А когда кончилась смена, оказалось: 966 колен-
чатых валов! Стали кричать от радости, хлопать друг друга
по спинам, по плечам. Вся кузница собралась около бусыгин-
ского молота: поздравляли, жали руки. На заводском дворе
уже было растянуто огромное красное полотнище: «Бригада
кузнеца Бусыгина установила рекорд!»
На следующий день бригада отковала 1001 деталь. А 19
сентября 1935 года дала 1146 коленчатых валов.
Всего пять лет прошло с тех пор, как Александр Бусыгин
пришел на стройку из своей ветлужской деревеньки. Теперь
его имя прогремело на всю страну! Он посмел тягаться с луч-
шим кузнецом цеха Степаном Фаустовым и обогнал его. Сте-
пан, узнав об этом, не выдержал, досрочно вышел из отпуска,
явился в кузницу, встал к молоту. И началось соревнование
двух бригад, за которым следил весь завод.
Степан Фаустов — человек немолодой, в лучших кузнецах
давно числился, да и жизненного опыта у него поболее. Вся-
кого он навидался в бедняцкой крестьянской семье, где рос
среди 18 детей. С восьми лет в подпасках. Бывало, и милосты-
ню собирал, беспризорничал, прежде чем определился на за-
148
вод и стал учиться на кузнеца. Тяжелая молодость отковала
ему характер суровый, упорный. Не легко было Бусыгину со-
ревноваться с ним, но интересно. «Весело мы жили в те дни.
Весело и жадно»,— вспоминает и сейчас Герой Социалисти-
ческого Труда Александр Харитонович Бусыгин.
Признание заводского коллектива, потом признание прави-
тельства Страны Советов. Поездка в Москву на первое Всесо-
юзное совещание стахановцев. Беседа с наркомом тяжелой
промышленности Григорием Константиновичем Орджоникид-
зе. Встречи со знаменитыми людьми страны в Московском
Кремле. Выступление в Большом Кремлевском зале. И как ве-
нец всего — награждение орденом Ленина. Все это обруши-
лось на Бусыгина и Фаустова неожиданно и бурно. И жизнь
их понеслась далее с невиданной стремительностью, в едином
потоке со всей страной, строящей социализм. Они жили те-
перь так, как наказывал Ленин: «Вопрос состоит в том, чтобы
сознательный рабочий чувствовал себя не только хозяином на
своем заводе, а представителем страны, чтобы он чувствовал
на себе ответственность».
И так же, как они, жили теперь миллионы советских
людей.
ДАЛЬШЕ, ВЫШЕ,
БЫСТРЕЕ ВСЕХ!
Он родился не в городе Горьком, но каждый горьковчанин
имеет право называть его своим земляком. Местом его рожде-
ния называлось село Василева Слобода Балахнинского уезда
Нижегородской губернии. Село позднее стало городом и полу-
чило название Чкаловск. Именем этого человека названы в
Горьком строительный институт, Дворец пионеров, несколько
пионерских дружин, улица в Канавине. Памятник в его честь
установили на самом красивом месте города. В этом прояви-
лось особое отношение к нему — сыну рабочего человека, вы-
дающемуся летчику своего времени, Герою Советского Союза,
депутату Верховного Совета СССР, комбригу Красной Ар-
мии — Валерию Павловичу Чкалову.
Кто бы мог в бойком василевском мальчишке, сыне ко-
тельщика Павла Чкалова, предугадать великого человека?
Был он смышлен в арифметике, запросто переплывал Волгу,
катался на лыжах с самых высоких приволжских круч — все
это так. Но это проделывали и другие василевские ребята. Од-
нажды в детстве он услышал о летчике Уточкине, о его поле-
тах в Нижнем в дни ярмарки. В зимний день Валерий прыг-
нул в снег с крыши отцовского дома. Он хотел летать! Но как
все это было далеко даже от первого учебного полета!
Отец хотел, чтобы Валерий стал техником, и отправил сы-
на в город Череповец, в ремесленное училище. В бурный 1917
год училище временно закрылось, и Валерию пришлось вер-
нуться домой. Он работал кочегаром сначала на землечерпал-
ке, потом на пароходе «Баян*. В 1919 году записался добро-
вольцем в Красную Армию. Как человека грамотного и зна-
комого с техникой, его назначили слесарем в Канавинский
авиационный парк, где ремонтировали самолеты. Вот это уже
по-настоящему определило его жизнь. Еще через два года он
курсант Егорьевской авиашколы. Ему 17 лет. В его характери-
150
стике записано: «Всегда бодрый, жизнерадостный... он скорей
других усваивал теорию, устройство самолетов и моторов, ча-
сто помогал отстающим курсантам... Каждое начатое дело
обязательно доводил до конца».
«Ему более всего подходит быть военным летчи-
ком». — с таким заключением в 19 лет он выходит из Бори-
соглебской школы летчиков.
Шел 1923 год. К этому времени мировая, в том числе и
русская авиация имела уже крупные успехи. Нижегородец
Нестеров совершил мертвую петлю и таран вражеского само-
лета. Летчик Нагурский побывал в Арктике. Летчик Джон Ал-
кок и штурман Артур Браун пересекли Атлантический океан.
Уже в эти годы стало ясно, что в будущей войне решаю-
щую роль возьмет на себя авиация. И тогда Советская страна
начала «окрыляться». Строились и покупались самолеты. Ис-
пытывались ближние маршруты. Открылось, например, пас-
сажирское сообщение — первое в СССР — между Москвой и
Нижним Новгородом. Осваивались дальние маршруты: Мос-
ква — Тифлис — Ташкент — Москва, Москва — Токио — Мо-
сква.
А военный летчик Чкалов служит в это время под Ленин-
градом, в Краснознаменной эскадрилье ВВС. Много летает на
разных машинах, осваивает высший пилотаж.
Однажды он пришел к командиру эскадрильи Антошину
и сказал:
— Хочу с вами подраться в воздухе!
Это было неслыханной дерзостью. Но Антошин .принял вы-
зов. Он первым поднялся в воздух и, летая по кругу, ожидал
«противника». Чкалов ринулся на него со стороны солнца. Его
атака была стремительной. Но командир сумел выйти из-под
удара и атаковать своего ученика. Однако командир видел,
что молодой пилот отлично владеет машиной.
Товарищи по эскадрилье помнили его полет на самолете
вверх колесами, двести пятьдесят петель подряд и полет меж-
ду опорами Троицкого моста. Чкалов нарушал запреты. Его
наказывали за воздушное хулиганство, но в день 10-летия Ок-
тябрьской революции ему все-таки дали возможность пока-
зать искусство высшего пилотажа на воздушном параде в Мо-
скве.
У него была своя черная полоса в жизни. Однажды во вре-
мя полета он подломал самолет. За это уволили из армии.
С большим трудом устроился на гражданке: катал любопыт-
ных туристов на самолете, кружась над Ленинградом.
И все-таки он был возвращен в армию. И не просто воз-
вращен, а произведен в летчики-испытатели.
151
Начинались 30-е годы — годы великого энтузиазма, ги-
гантских строек. В Советской стране появились свои автомо-
бильные, тракторные, станкостроительные, авиационные заво-
ды. Отошла пора, когда советские пилоты летали на «фокке-
рах» и «ньюпорах». Появились свои машины. Их надо было
осваивать. Тогда родился лозунг: «Летать дальше всех, выше
всех, быстрее всех!»
Чкалов испытывал новые самолеты. Во время испытатель-
ного полета он должен был срастись с машиной в единый ор-
ганизм, подчинить ее своей воле. И он был доволен такой
жизнью.
В эти дни в первомайском воздушном параде над Москвой
один из лучших летчиков страны Валерий Чкалов провел над
Красной площадью четверку скоростных истребителей. А все-
го в параде участвовало около 800 самолетов новейших марок.
Советская авиация демонстрировала свою силу и мощь.
Следующий день был началом стремительного восхожде-
ния Чкалова на вершину славы. Он показывал свое мастерст-
во членам правительства, приехавшим на аэродром. Еще че-
рез два дня конструктор самолетов Поликарпов и летчик-ис-
пытатель Чкалов были награждены орденом Ленина за заслуги
в развитии советской авиации. Этой наградой были оправ-
даны все смелые рискованные полеты Чкалова, за которые
совсем недавно его наказывали как нарушителя дисциплины.
Наступила новая пора его жизни, открылись широчайшие
возможности для полетов, для смелых экспериментов. А жить
ему оставалось всего три года и семь месяцев... Но какие это
были годы и месяцы!
Однажды к нему домой пришел старый товарищ по служ-
бе Георгий Филиппович Байдуков. Пришел рассказать, что
идут испытания нового самолета АНТ-25. Самолет одномотор-
ный, надежный, сильный.
— Вот бы на нем к полюсу и дальше в Америку!— мечтал
Байдуков.
Через несколько месяцев АНТ-25 взлетел со стартовой до-
рожки Щелковского аэродрома. Начался беспримерный по
дальности арктический перелет по маршруту: Москва — ост-
ров Виктория — Северная Земля — Камчатка — остров Удд.
Рядом с Чкаловым в кабине самолета второй пилот Байдуков
и штурман Беляков.
Это был еще не тот знаменитый полет через Северный по-
люс в Америку, о котором спустя год будут говорить во всем
мире. Самолет пока испытывался на дальность в суровых ус-
ловиях Арктики. Экипаж слетывался и проверял свои силы.
Через 56 часов 20 минут беспосадочного полета самолет при-
152
землился на маленьком островке Удд в Охотском море. Он
прошел без посадки около 10 тысяч километров. В районе Се-
верной Земли экипаж выдержал тяжелую борьбу с циклоном.
Девятнадцать раз менял направление полета, в течение пяти
часов летел вслепую при сильном лобовом ветре, несколько раз
испытывал обледенение. В Татарском проливе, пробив низкую
дождевую облачность, самолет шел над бушующим морем на
высоте 100 метров, потом 50, потом 15. Машину бросало от
порывов ветра, Чкалов вел самолет, открыв боковую створку
окна и на глаз определяя расстояние до воды.
Однако, приехав после этого перелета в родное Василево,
Чкалов рассказывал своим землякам весело и кратко:
— Над Татарским проливом летели на высоте 15—20 мет-
ров. Начался дождь. Кабину заливало. Пришлось лететь бре-
ющим и слепым полетом.
Послушать его — все было обычно и просто. Но вся страна
назвала этот полет подвигом, а правительство удостоило всю
тройку звания Героя Советского Союза. Чкалов был девятым
Героем в стране и первым Героем на Горьковской земле.
В эти дни огромной радости и всеобщего признания по ре-
шению Центрального Комитета он был принят в ряды партии
коммунистов. В ответ на эту честь Чкалов говорил одно: ♦На-
до летать еще дальше, выше, в более сложных условиях». Он
просил правительство разрешить перелет через Северный по-
люс в Америку. Он хотел доказать всему миру, что возможен
воздушный мост между СССР и США через Северный полюс
и что Советская страна стала авиационной державой, способ-
ной решить эту задачу.
18 июня 1937 года Чкалов поднял АНТ-25 и повел его точ-
но на север. Полет шел над бесконечными белыми полями,
облитыми ослепительным летним солнцем. На следующий
день после вылета экипаж радировал на землю: «Перевалили
полюс — попутный ветер — льды открыты — настроение бод-
рое». А в это время высота 5700 метров. Крылья в корке льда.
В кабине минус 24 градуса. Вода, охлаждающая мотор, за-
мерзла, так что в бак пришлось слить остатки теплого чая из
термоса.
Под крылом острова — это Канада. Снова плохая погода.
Приходится подниматься на высоту 6000 метров. Кончается
кислород.
Внизу граница США — Портленд. Байдуков ведет машину
на посадку. Не Чкалов, а Байдуков! Эту честь командир пере-
дал второму пилоту и своему товарищу.
Начались часы и дни, когда кумирами Америки стали со-
ветские герои. Это было трудное испытание: надо было ветре-
153
чаться с разными людьми, готовить
речи, не теряться в неожиданных
обстоятельствах.
На одном из грандиозных митин-
гов летчики были встречены оглуши-
тельным свистом. Они не знали, что
американцы так выражают свой во-
сторг. Чкалов мгновенно нашелся:
заложил два пальца в рот и засви-
стел во всю мощь своих легких, как
парень сорви-голова где-нибудь на
берегу Волги. И тогда весь огромный
зал грохнул от аплодисментов.
На другом митинге Валерий Чка-
лов был очень серьезен. Он говорил:
«Мы, три летчика, вышедшие из ра-
бочего класса, мы можем работать и
творить только для блага трудящих-
ся, и наш успех является достоянием
рабочего класса всего мира».
В тот день, когда тройка героев
прибыла в Москву, на улице Горько-
У памятника В. П. Чкалову
154
го было остановлено все движение, асфальт был словно припо-
рошен снегом от множества приветственных листовок, сбро-
шенных с самолета, и тысячи людей с тротуаров скандировали
восторженные слова.
Осенью по всей стране началась подготовка к первым вы-
борам в Верховный Совет СССР. Имена самых достойных на-
зывал народ кандидатами в депутаты. Для горьковчан и тру-
дящихся Чувашии таким человеком стал Чкалов. В те дни он
приезжал в Горький знакомиться со своими будущими изби-
рателями. За 20 дней — 72 выступления. Он объехал несколь-
ко северных и южных районов, и везде его поджидали много-
численные толпы людей.
После выборов, когда он стал депутатом Верховного Сове-
та СССР, работы у него прибавилось. Теперь он чаще, чем рань-
ше, приезжает в Горький. Частенько У-2, подаренный ему нар-
комом тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе, появ-
лялся над Василевом. Главным делом для Чкалова по-преж-
нему оставалось испытание самолетов. Но спортивные органи-
зации хотят, чтобы он судил ответственные соревнования. И он
приезжал специально на своей машине из Москвы. И все зна-
ли: если Валерий Павлович обещал, прибудет минута в ми-
нуту.
Жители села Татарского приглашают его на свой колхоз-
ный праздник. И он летит в Дальнеконстантиновский район
и сажает самолет прямо на небольшой лужайке. Здесь, в ро-
ще, уже ждут его 20 тысяч человек.
Потом он летит к своему другу, председателю татарского
колхоза «Алга» Мустафе Саберову.
— Валерий Павлович, у меня радость,— сообщает Муста-
фа,— сын сегодня родился. Мы решили: назовем его в твою
честь Валерием.
В своем Василеве он интересуется каждой мелочью: как
работают магазины, что почем на базаре, открыт ли новый
клуб в селе Катунки. Случился пожар на торфопредприятии,—
Чкалов мчится на машине, чтобы организовать колхозников
на борьбу с огнем.
Так летела его жизнь...
Но однажды морозным днем в полете резко остановился
винт самолета,— и оборвалась жизнь этого замечательного че-
ловека.
При жизни он говорил себе: «Я буду держать штурвал са-
молета до тех пор, пока в руках имеется сила, а глаза видят
землю».
Провожая урну с его прахом к стене Московского Кремля,
люди вспоминали эти слова. О нем навсегда осталась память
155
как об удивительном летчике и выдающемся человеке своего
времени.
Валерий Быковский, посетив музей В. П. Чкалова на ро-
дине летчика, записал в книге посетителей: «Все наше поко-
ление воспитано на примерах героической жизни В. П. Чка-
лова». И так будет дальше. В Борисоглебском высшем авиаци-
онном училище, носящем его имя, есть эскадрилья чкаловцев,
куда зачисляют его земляков-горьковчан. Уходят из училища,
научившись летать, одни. За ними идут другие. А сколько под-
растет новых! Не иссякнуть роду чкаловцев. Для своих зем-
ляков он навсегда останется человеком, именем которого бу-
дут вечно гордиться люди.
«ИДЕТ
ВОЙНА НАРОДНАЯ...»
Воскресное утро обещало одни удовольствия. Сначала по-
смотреть мотокросс на приз имени Чкалова. Потом на весь
остаток дня — за Волгу, в луга, купаться в теплых, уже про-
гретых солнцем озерах. Восьмой класс окончен, забот до осе-
ни никаких. Настроение праздничное.
Советская площадь* вся в ярких пятнах. Нежная зелень
скверов, кумач над столом судейской коллегии, яркие платья
женщин. С высоких столбов из черных радиорупоров над пло-
щадью разносятся звуки маршевой музыки. Ребята с Ковалихи
удобно устроились на крыльце 1-й школы — отсюда все вид-
но. Среди них Георгий Масляков с младшим братишкой Ки-
риллом. Ребята спорят, у кого сегодня больше шансов на вы-
игрыш — у «Торпедо» или у «Буревестника». Они и не заме-
тили, как что-то невидимо изменилось на площади. Пожилой
человек, стоящий рядом, толкнул локтем Георгия:
— Тише вы! По радио что-то передают!
Вдруг все услышали странные своей неожиданностью сло-
ва: «...подвергли бомбардировке наши города: Житомир, Ки-
ев, Севастополь, Каунас...» Люди слушали в глубоком молча-
нии и не верили. Прозвучали последние слова: «Наше дело
правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» Тогда за-
говорили все враз, волнуясь, негодуя, поспешно расходились,
как будто всем сразу надо было собираться в военный по-
ход.
Дома у Масляковых все уже знали. Мать сидела у стола,
опустив руки на припорошенный мукой передник. Отец ходил
по комнате, заложив руки за спину:
— Ну, сыны,— сказал он,— вы поняли, какие большие
испытания ждут нас?
♦ Советская площадь — теперь площадь Минина и Пожарского.
157
— Подумаешь!— беспечно ответил Георгий.— Вот уви-
дишь, за неделю расшлепаем их...
Отец резко оборвал его:
— Не говори, чего не понимаешь. Эта война в неделю не
закончится. Но мы победим — в этом ты прав.
Так война вошла в каждый дом горьковчан. В то воскрес-
ное утро люди еще не могли представить, сколько им придется
воевать и сколько всего пережить. Но все в тот день были пол-
ны ярости к врагу. Людям хотелось быть вместе, вместе ре-
шить, что же делать дальше. Рабочие шли к проходным заво-
дов, студенты — в свои институты... Возникали короткие ми-
тинги. На кусках белого полотна, на полотенцах, на фанерных
листах писали красным, черным, фиолетовым — у кого что
было под рукой: «Все, как один, встанем на защиту Родины!»,
«Разгромим фашистских налетчиков!», «На удар врага отве-
тим сокрушительным ударом!». У дверей военкоматов, райко-
мов партии и комсомола установились длинные очереди: это
люди приносили заявления с просьбой немедленно послать их
на фронт добровольцами. В Горьком происходило то же, что
во всех городах и селах страны. Народ по зову партии под-
нялся на священную войну против фашистских захватчиков.
В первые же дни войны город заметно изменился. Во дво-
рах копали зигзагообразные щели — бомбоубежища. Зер-
кальные витрины магазинов закладывались кирпичом и меш-
ками с песком. Высокие
приметные здания кра-
сили грязными пятнами,
чтобы с воздуха они сли-
вались с землей. У при-
зывных пунктов стояли
мужчины с чемоданчи-
ками и вещмешками. От-
сюда их направляли пря-
мо на вокзал, и женщи-
ны провожали строй еще
не обмундированных сол-
дат плачем и криками.
Появились бежен-
цы — их спешно устра-
ивали на квартирах,
подыскивали работу
или отправляли дальше
на восток.
Приходили тревож-
ные сводки с фронтов:
*Идет война народная...»
158
Перед отправкой на фронт. Октябрь 1941
года
враг все глубже вкли-
нивался в пределы Со-
ветской страны, окку-
пированы Минск, Смо-
ленск. Фронт придви-
гался к Москве. Над
страной и народом на-
висла смертельная
опасность...
И все-таки война
казалась еще далекой
от Горького, пока фа-
шистские самолеты не
стали появляться на
подступах к городу.
Однажды на Совет-
ской площади, у па-
мятника Чкалову, был
установлен искорежен-
ный фашистский бом-
бардировщик,— он был сбит в нескольких десятках километ-
ров от города Горького. Все мальчишки бегали смотреть остат-
ки «Юнкерса-88». Побывал там и Георгий Масляков. Люди
с ненавистью смотрели на фашистскую свастику, уцелевшую
на киле самолета. Дежурный старший лейтенант пояснял:
— 27 августа он летел на Горький. Звено истребителей под-
нялось на перехват. Первым увидел фашиста летчик Шаву-
рин. Догнал, дал очередь, убил стрелка. Но «Юнкере» продол-
жал полет. Шавурин еще раз атаковал, пробил левый мотор.
У него кончились боеприпасы. Упустить «юнкере» было невоз-
можно, и Шавурин решил таранить бомбардировщик. Винтом
и левой плоскостью он отсек фашисту хвост. Бомбардировщик
стал разваливаться в воздухе. Вот видите, что осталось...
— А Шавурин?— спросил Георгий.
— Шавурин жив,— ответил старший лейтенант.— Он опу-
стился на парашюте. Теперь отдыхает на Моховых Горах.
Георгия поразила эта история: Шавурин оказался в таких
же условиях боя, как летчик-герой Петр Нестеров, знамени-
тый земляк-нижегородец, и как Нестеров пошел на таран, ког-
да другого выхода уже не было. Значит, действительно, в ре-
шающих обстоятельствах, когда другого выхода уже нет, че-
ловек может заставить себя совершить такой поступок. Геор-
гий решил, что ему надо непременно увидеть этого человека.
Он поехал на Моховые Горы. Но разговора с летчиком не по-
лучилось.
159
— Брось ты это,— сказал Шавурин.— Чего на меня смот-
реть?! Скоро уж сам на фронт пойдешь, а таким мальчишест-
вом занимаешься!
С этого дня Георгий как-то посерьезнел, часто говорил с
отцом о войне, о командирах Красной Армии. В школе № 23
этот прежде совсем неприметный паренек стал заметным и не-
заменимым. Приводить в порядок школу, заготавливать дро-
ва, что-то подремонтировать, поправить — везде звали Геор-
гия. Оказалось, что он сильный и ловкий, хорошо владеет мо-
лотком, пилой, колуном.
Шли бои под Москвой. Город Горький стал прифронтовым.
Начались работы по строительству оборонительного кольца.
На рытье траншей, окопов были мобилизованы служащие, до-
мохозяйки, студенты, ученики старших классов. Вот тогда ре-
бята почувствовали, что с них требуют как со взрослых.
Дождь, ветер, намокшая глина, тяжелая лопата. Обувка, одеж-
ка насквозь мокры. К вечеру на руках кровавые мозоли. А ут-
ром надо снова браться за лопату, выходить в дождь и рабо-
тать до темноты.
И тут опять ребята увидели Георгия Маслякова в каком-то
новом для них свете. Ему тоже было трудно, но никто не слы-
шал от него жалоб. Сказалась его привычка к большим физи-
Поверженный фашистский бомбардировщик
160
Строится оборонительный рубеж
ческим нагрузкам,— ведь прошлой зимой он занял первое ме-
сто в городских соревнованиях по лыжам. Его руки, знавшие
весла, так загрубели, что лопата не натирала кожи. Он мог не
только норму выполнить, но и помочь тем, кто послабее.
Зимой ребята по заданию райкома комсомола приходили
на вокзал разгружать санитарные эшелоны. Это было совсем
не легкое дело для подростков — переносить раненых из ва-
гонов в санитарные машины. Носилки тяжелые — на них ле-
жит человек с перебитыми ногами, простреленной грудью, раз-
битой головой. Малейший толчок причиняет ему нестерпимую
боль. Нужны крайняя осторожность, сила, сноровка. Георгий
здесь был незаменим. А однажды поздней ночью, когда в гос-
питаль доставили последнюю машину, Масляков подошел к
дежурному хирургу и спросил: «Вам помощника не нужно?»
Людей не хватало, персонал сбился с ног, принимая большую
партию раненых. Хирург посмотрел на невысокого ладного
боль. Нужны крайняя осторожность, сила, сноровка. Георгий
остался в госпитале до утра.
Нет, он вовсе не был выдающимся, удивительным, герой-
ским. Таких ребят были тысячи. Это такие же, как Масляков,
ученики 102-й школы города Горького бросили клич: «По-
строим для Красной Армии танк «Пионер» и передали на
161
строительство его 2000 рублей, которые заработали в летние
каникулы. Через два месяца было уже собрано 80 тысяч руб-
лей. В январе 1942 года школьники передали танк боевому
экипажу. Так они сознательно готовили себя к суровым испы-
таниям и, когда наступал их час выходить на защиту Родины
с оружием в руках, показывали образцы высокой ответствен-
ности в исполнении воинского долга. А многие из них стано-
вились Героями...
В ноябре 1942 года, в дни, когда Советская Армия начала
наступление под Сталинградом, Георгию Маслякову вручили
комсомольский билет. Оставалось немногим более двух меся-
цев до того дня, как он получит повестку из военкомата...
А дальше — военное училище в Суздале, потом Черномор-
ский полк под Орлом, несколько дней непрерывных боев. И по-
следнее письмо домой от 27 сентября 1943 года:
«Дорогие мама, папа, Кира! Сейчас наступает самая реши-
тельная минута в моей жизни. Ждем сигнала к форсированию
Днепра. Наша «девятка» первой отправляется на правый бе-
рег...»
«Наша девятка»... В этой девятке добровольцев комсорг
роты Масляков был самым младшим. В последние часы перед
форсированием он нашел земляка — автозаводца Ивана Зау-
лина. Заулин был немного постарше его. Боевое крещение при-
нял под Сталинградом, там был ранен, потом участвовал в
освобождении Орла, Чернигова. Теперь он командовал пуле-
метным расчетом, считал себя обстрелянным бойцом, и Геор-
гий старался держаться поближе к нему.
Было это под сожженным селом Мысы, севернее Киева.
Штурмовая группа отыскала затопленную фашистами лодку,
проконопатила ее и перед рассветом оттолкнулась от берега.
Едва перевалили середину реки, как вверх взвилась ракета,
и сразу же мимо полетели трассы пулеметных очередей. Им
ответили, прикрывая десант, с левого берега. Тогда фашисты
пустили в дело противотанковую пушку. Вокруг лодки дыби-
лись фонтаны разрывов. Но берег уже близко... Вот он! И тут
же на берегу вражеские окопы. Бросок! Масляков метнул две
гранаты в то место, откуда бил фашистский пулемет, и сразу
вслед за разрывами сам прыгнул в окоп. Минута — и фашист-
ский пулемет направил струю огня против подбегавших из
укрытий фашистских солдат. Атака — передышка. Снова ата-
ка и снова передышка. Упал бездыханным командир штурмо-
вой группы Акан Курманов. Осколком гранаты задело голо-
ву Маслякову. Его хотели переправить на левый берег, он от-
казался :
— Это мне не мешает...
162
Подходило подкрепление. Уже вся рота действовала вме-
сте. Грохот и дым стояли вокруг. Ранен Заулин. Перевязана
левая рука Маслякова. Он действует только правой. Атаки сле-
дуют одна за другой. В бой вступают четыре фашистских тан-
ка. Один остановлен выстрелом из противотанкового ружья.
Подбит второй. Но третий вот-вот подомнет окопчик, где укры-
лись Масляков и другие бойцы роты. Георгий успел метнуть
связку гранат. Но тут рядом поднялся сноп взрыва, и Масля-
ков упал на дно окопа...
Ему уже не пришлось вернуться в родной дом на Ковали-
хинской улице. Он не вернулся в свою школу № 23 на улице
Фигнер. Только мемориальная доска на здании, где была ког-
да-то школа, напоминает жителям его родного города, что
здесь учился Герой Советского Союза Георгий Масляков, что
отсюда он ушел воевать.
Имя Маслякова присвоено пионерской дружине школы
№ 40. У парадного подъезда этой школы установлен бюст Ге-
роя. Старая Прядильная улица в городе Горьком носит теперь
имя Маслякова. Большой сухогруз, рожденный на Сормов-
ском заводе, несет имя Георгия Маслякова по Волге...
Теперь уже никто не забудет, что жил в городе Горьком
тихий, небойкий паренек, который в суровые годы войны су-
мел доказать, что вырос достойным сыном Родины!
дни и ночи
Начался рассвет, а в кабинете главного инженера еще шло
заседание. Накануне днем, 2 июля, в Сормово приехал заме-
ститель председателя Совнаркома СССР Вячеслав Александ-
рович Малышев. Он привез приказ Государственного Комите-
та Обороны, в котором заводу «Красное Сормово* предписыва-
лось срочно перестроить производство и приступить к выпу-
ску танков.
— Положение серьезное,— сказал Малышев.— Или мы
мобилизуем все силы и разобьем фашистов, или они разобьют
нас, и мы попадем в рабство, а наши лучшие люди будут ис-
треблены. Если вы поймете это, вы сумеете с этой задачей
справиться успешно...
Задача была ясная, однако ход решения ее был чрезвычай-
но труден. Последние годы завод занимался только кораблями.
Корабль — продукция штучная. Построили один, спустили на
воду и — принялись за другой. Танки должны идти с конвей-
ера непрерывной колонной, как автомобили и тракторы. Ко-
рабль собирают на стапеле, под открытым небом. Для сборки
танков нужен огромный цех, специальные приспособления,
чтобы поднимать и передвигать многотонные детали. Танку
нужна броневая сталь. Он берет много металла. Из того ко-
личества, которое идет на один танк, можно сделать 20
автобусов, или 20 грузовиков, или 50 легковых автомашин.
Поэтому встает наиглавнейшая задача — металл! Но чтобы
наладить производство броневой стали — по норме нужен год!
А тут на все освоение производства танков отпущены считан-
ные недели! Первые танки из завезенных деталей должны уй-
ти с завода в сентябре, а в октябре «Красное Сормово» должно
полностью освоить все производство.
Сормовичи знали, что такое — строить танки. Первый раз
это было в тяжелый момент гражданской войны. 19 марта
164
1919 года прославлен-
ный 15-й полк Задне-
провской дивизии в
районе станции Бере-
зовка, под Одессой,
захватил в бою три
вражеских танка.
Один из трофейных
танков по решению
бойцов полка был по-
слан в подарок Влади-
миру Ильичу Ленину.
Апрельским днем мо-
сквичи впервые увиде-
ли танк, который сво-
Первый танк сормовичей
им ходом шел с вокза-
ла в Кремль. Ленин
внимательно осмотрел его и предложил отправить в качестве
образца в Сормово с заданием наладить на заводе выпуск сво-
их танков.
В Сормове задание правительмгеа встретили по-боевому.
Конструкторы засели за чертежи. Работали по две смены и
сделали все чертежи вдвое быстрее, чем было назначено. В це-
хах приступили к изготовлению деталей. А через девять ме-
сяцев, как обещали сормовичи, из ворот завода вышел первый
советский танк. На его борту было выведено белой краской:
«Борец за Свободу тов. Ленин». Затем сормовичи построили
еще 14 танков.
Тогда казалось: 14 — это так много! Теперь предстояло
построить тысячи машин. Поток!
Как это организовать в самый короткий срок? Этот вопрос
и решали в ту июльскую ночь командиры производства вме-
сте с членом правительства Малышевым.
Прежде всего надо было немедленно строить цех для сбор-
ки танковых корпусов. Многочисленное оборудование, инст-
рументы для сборочного изготовить в своих же цехах, срочно
при этом их перестроив.
Через несколько дней заводское собрание коммунистов вы-
носит решение: досрочно выполнить каждым цехом, каждым
участком задание партии и правительства, все сделать собст-
венными руками. Рабочие поднялись как солдаты по боевой
тревоге. Территория завода превратилась в строительную пло-
щадку. Рыли котлованы под фундамент нового цеха, траншеи
для труб и кабеля. В руках знаменитых сормовских корабе-
лов, привыкших к сложнейшим инструментам, появились ло-
165
мы, лопаты, носилки. На ходу учились быть каменщиками,
штукатурами, плотниками, шли грузить, перетаскивать, под-
нимать. Монтаж оборудования в новом цехе начали еще до то-
го, как поставили крышу. Работа шла круглосуточно. Дирек-
тор завода, его ближайшие помощники, парторг ЦК, началь-
ники цехов, инженеры, мастера и многие из рабочих жили
прямо на заводе, спали ровно столько, чтобы не валиться с ног.
Не только днем, но и по ночам бывал на заводе секретарь Сор-
мовского райкома партии Василий Федорович Янкавцев.
В один из июльских дней на заводском дворе появилась
боевая машина «Т-34». Ее доставили сюда, чтобы рабочие и
инженеры видели, что они будут производить. Посмотреть на
танк пришли и старики Иван Андреевич Ляпин и Иван Мат-
веевич Олимпиев. Оба они помнили, как на заводе строили
первый «ленинский» танк. Разговорились, вспомнили про-
шлое. И’тут Олимпиев показал листок бумаги:
— Вот несу в редакцию «Красного сормовича». Посмот-
ри-ка.
Иван Андреевич прочитал:
«Мы, старики, не должны сидеть дома, когда молодое по-
коление, доблестные бойцы и командиры Красной Армии, бес-
страшно борются за честь и свободу своего народа... Старички!
В грозный и ответственный момент у нас еще хватит сил по-
работать для нашей Родины...»
Это обращение было напечатано в газете, .и многие старые
сормовские рабочие, давно ушедшие на покой, вернулись в
цеха. Кто еще имел силы, встали к станкам. Другие обучали
подростков, заменивших кадровых рабочих. Новички-подрост-
ки приходили на завод целыми группами. Через каждые шесть
месяцев школа выпускала наскоро обученных электросвар-
щиков, подручных сталеваров, станочников. «Доводку» они
получали прямо в цехах. Появлялись и совсем необученные,
никогда не видавшие завода, не знавшие запаха металла. Им
особенно был полезен опыт стариков, для них завод становил-
ся настоящей школой ремесла и жизни.
Коля Анищенков попал в Горький из Смоленской области
в эшелоне эвакуированных. После окончания сормовской
школы ФЗО его поставили вторым подручным сталевара в
мартеновский цех. Их печь варила сталь для танковых башен.
Коля понимал свою задачу так: надо торопиться, здесь за-
мешкаешься — на фронте отзовется. Через полтора года он
уже первый подручный. В семнадцать лет тягается с опытны-
ми сталеварами. Потом бригадир. Бригада Анищенкова со-
кращает время плавки, улучшает качество стали. На Сормов-
ском заводе Николай Анищенков стал большим человеком:
166
его доблестный вклад в историю завода отмечен высоким зва-
нием Героя Социалистического Труда.
В годы войны так, как Коля Анищенков, работали тысячи
сормовичей.
В один из дней сентября на завод приехал секретарь обко-
ма партии Михаил Иванович Родионов. В цехе заканчивалась
сборка первого танка, настроение у всех было приподнятое, по-
зади остались авральные дни и ночи, сборочный уже работал,
и сормовичи гордились этим.
Михаил Иванович долго смотрел на работу, потом сказал
безо всякого воодушевления:
— Первый танк? Ну что же, поздравляю! Но не думаете ли
вы, что этим одним танком нам удастся отстоять Москву? Нам
нужен не танк в месяц, а танк в день. И то первое время. А
дальше 10 и больше танков!
— Это невозможно,— заметил кто-то из сборщиков.
— Надо невозможное сделать возможным,— жестко ска-
зал Михаил Иванович.
И невозможное стало возможным. Снова авральные дни и
ночи. И в октябре 1941 года завод отправил на фронт под Мо-
скву, в самую гущу боев, первый эшелон танков. А через пят-
надцать месяцев после этого дня завод «Красное Сормово» за
выполнение правительственного задания по выпуску танков
был награжден орденом Ленина. Сейчас на заводской площа-
ди — как памятник тем дням — стоит танк «Т-34» за № 422,
машина, которой довелось в числе первых ворваться в Бер-
лин...
Каждое утро газеты приносили свежие новости не только
с фронтов, но сообщения и о трудовой доблести оставшихся
в тылу. «Все для фронта! Все для победы!»— для этого под-
нимались рано утром, съедали скудный хлебный паек, нема-
заную картошку, если она была, и отправлялись на двенадцать
часов к станкам, машинам, молотам, печам, реверсам парово-
зов тысячи горьковчан. Из города Горького непрерывным по-
током шли эшелоны с вооружением, боеприпасами, продо-
вольствием, одеждой и обувью для сражавшихся на фронтах
советских воинов.
РАССКАЗ
О ГЕНЕРАЛЬНОМ ПЛАНЕ
13 января 1967 года город Горький приоделся как на
праздник. Площадь перед недавно отстроенным Дворцом
спорта пламенела костром от множества красных флажков,
бившихся под студеным ветром.
Был, действительно, праздник. В этот день для вручения
Горьковской области ордена Ленина прибыл Генеральный сек-
ретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Ле-
онид Ильич Брежнев. По случаю такого торжества в город
съезжались гости из Мордовии, Чувашии, Марийской респуб-
лики, из Московской, Ивановской, Владимирской, Ульяновской
областей. Зал дворца весь в блеске мощных прожекторов. Цве-
ты, яркие краски убранства, звуки оркестра и пионерских гор-
нов, улыбки, рукопожатия, золотое свечение орденов, меда-
лей. Сюда приглашены воины, отличившиеся в боях Великой
Отечественной войны, директора крупных заводов, председа-
тели самых знаменитых наших колхозов, ученые, строители
кораблей, автомобилей, станков, знатные доярки, механиза-
торы. Это их труд отмечен высокой наградой Советского пра-
вительства.
Долго не смолкали горячие аплодисменты всего зала, ког-
да на трибуну вышел Леонид Ильич Брежнев. Он оглядывал
зал, улыбался, понимая настроение людей. В своем выступле-
нии он сказал, что город Горький и весь Нижегородско-Горь-
ковский край всегда играли важную роль в истории страны.
В этом крае славные революционные традиции. Сюда несколь-
ко раз приезжал Владимир Ильич Ленин. Здесь родились
Алексей Максимович Горький и Яков Михайлович Свердлов,
вожаки сормовского пролетариата Петр Заломов и Дмитрий
Павлов. Леонид Ильич называл прославленные заводы «Крас-
ное Сормово», «Двигатель революции», автомобильный и дру-
гие, вспоминал героев стахановского движения, отметил за-
168
слуги горьковчан в снабжении фронта первоклассным воору-
жением. «Советский народ знает ваш большой труд, благода-
ря которому ваша область стала такой важной частью единого
хозяйственного организма страны»,— сказал Леонид Ильич.
Далеко шагнул город за советские годы. Это отметил и
Леонид Ильич Брежнев: «Старинный русский город, город-
труженик, город-борец, расположенный на живописных бере-
гах Волги и Оки, неузнаваемо преобразился за годы Совет-
ской власти. Может быть, только красавец Нижегородский
кремль стоит незыблемо, как стоял многие века. Но сегодня
его окружает современный, неповторимого облика город с на-
селением свыше миллиона человек, один из крупнейших про-
мышленных и культурных центров страны».
С того времени, как были произнесены эти слова, прошло
15 лет. Эти годы многое прибавили городу. Прежде всего ор-
ден Ленина, которым 2 декабря 1970 года город Горький был
награжден за большие успехи его тружеников в выполнении
заданий восьмого пятилетнего плана, особенно в области ма-
шиностроения.
Все строительство в городе Горьком подчинено новому ге-
неральному плану. Он был утвержден 2 июня 1967 года.
Что же намечено в этом плане?
Чтобы понять это, надо попытаться взглянуть на родной
город с какой-нибудь высокой точки, откуда открывается ши-
рокая панорама, например, с крутого косогора Гремячей го-
ры, около гостиницы «Нижегородская». Отсюда хорошо видна
неповторимая красота города Горького. Внизу, под нами, в
единый могучий поток сливаются две реки — Ока и Волга. Да-
леко в синеющую мглу уходит Заволжье, таинственный край
глухих лесов, старинных легенд, уникальных народных худо-
жественных промыслов. А напротив, за рекой Окой, живут и
дышат промышленные районы города. Река, как ось, проходит
по центру его и разрезает на две части — Нагорную и Зареч-
ную, или Заочье.
Город с древности осел в нагорье. Шесть веков он смотрел
на Заочье как на пустое болотистое пространство, где на ред-
ких гривках примостились небольшие деревеньки. Нижего-
родская ярмарка дала Заочью жизнь. Кунавинская слобода
стала расти и шириться.
В семи верстах от Кунавина, по дороге на Ба л ахну, росла
слободка Сормовского завода. Но то была уже не городская
земля, она входила в Балахнинский уезд.
Так Кунавйно и Сормово жили с Нижним Новгородом по
соседству, близко, но как бы и врозь. В дни весеннего поло-
водья и осеннего ледостава они жили разъединенно.
169
Только в годы большого индустриального строительства,
когда новые заводы вырастали и около Сормова, и в Канави-
не, и на землях Монастырки, и на Мызе, город Горький стал
превращаться в единый промышленный центр.
Однажды на правом и левом берегах Оки, около плашко-
утного моста, начали копать землю, поставили на воде гро-
моздкие сооружения. В газетах сообщили, что началось стро-
ительство постоянного городского моста.
Мост надежно связал отдельные части города. Но все-таки
Горький долго оставался еще странным городом. Каждый
крупный завод имел свой рабочий поселок. А эти поселки —
город не город, село не село. Несколько десятков каменных до-
мов возвышались над россыпью низких бараков и частных до-
миков с палисадниками. Между поселками тянулись карто-
фельные поля и пустыри, заросшие бурьяном. Архитекторы
спорили: каким быть городу. Одни считали: пусть останется
городом-созвездием с несколькими центрами. Другие говори-
ли: нет, он должен стать целостным организмом. Победили
вторые. Тогда же возник первый генеральный план застройки
города. Но его осуществлению помешала война. После войны
стали понемногу строиться. Смотришь, дом поднялся на ули-
це Свердлова, на окраине выросла улочка чистеньких финских
домиков. Население в городе увеличилось, а жилья не хвата-
ло. Остро не хватало! И наступило такое время, когда двигать-
ся и дальше такими темпами стало невозможно. Чтобы ликви-
дировать нужду в жилье, нужно было научиться строить бы-
стро и дешево, а для этого создать строительную промышлен-
ность, способную выпускать во много раз больше кирпича,
бетона, разного рода труб, облицовочных плиток, краски и
всего прочего, без чего нельзя построить дом. Но самое глав-
ное — надо было научиться строить дома на заводе сразу це-
лыми панелями, а на месте их только собирать и подгонять.
Вот тогда-то был окончательно утвержден для города Горь-
кого генеральный план застройки.
Чтобы связать отдельные части города между собой, нуж-
но было застроить пустыри между заводскими поселками,
протянуть многоэтажные дома вдоль основных магистра-
лей — по Московскому, Сормовскому, Автозаводскому, Арза-
масскому шоссе. Они составили как бы каркас города.
Но встала другая, более сложная задача. Город раздвигал
свои границы, занимал окружающие поля, уходил к лесным
опушкам,— именно там вырастали новые благоустроенные
кварталы, а в центре оставались старые деревянные домишки
бывшего Нижнего Новгорода. Город стал как орех с твердой
скорлупой и сгнившим ядрышком.
170
Генеральный план предусматривал и это. Оглянемся во-
круг. За гостиницей «Нижегородская» стоят пяти- и девяти-
этажные дома, за оврагом такой же городок. И среди средней
высоты зданий поднялись первые наши высотные дома в 14
этажей. А рядом, в глубине старинной улицы Гоголя, сохра-
нился небольшой домик, выстроенный еще 300 лет назад. Так
везде на местах старой застройки: обветшалые домишки сно-
сятся, и на их месте ставятся многоэтажные дома, и тут же
среди них остаются памятники архитектуры, дома, связанные
с памятью о знаменитых людях или с крупными историче-
скими событиями.
Глянем на реку, на все широченное пространство Заочья.
Наш глаз сразу отберет самое заметное. Слева от моста высо-
кие здания выгораживают ровный и широкий прямоугольник
площади В. И. Ленина. Хорошо виден с высоты и памятник
великому вождю. Единственное старинное здание бывшего
Главного ярмарочного дома своими затейливыми башенками
четко выступает на светлом фоне строгого дома позади него.
Трудно сейчас поверить, что еще несколько лет назад вдоль
всей набережной и в глубине от нее тянулись однообразные
строения лабазов и лавок. После закрытия ярмарки их при-
способили под жилье и разные конторы. Жить там было так
же неудобно, как в бараках, и потому горьковчане радова-
171
лись, когда эти строения стали рассыпаться в труху и пыль
под ударами сильных машин.
Площадь В. И. Ленина.
Теперь это центр города. Здесь проходят наши празднич-
ные демонстрации. Сюда, к подножию памятника Владимиру
Ильичу Ленину, горьковчане приносят цветы 22 апреля, в
день рождения великого вождя пролетариата.
За многоэтажными домами площади поблескивает Мещер-
ское озеро и белеет скопище домов нового микрорайона, ко-
торый тянется вдоль железной дороги к берегу Волги. В этой
пятилетке начнется создание экспериментального комплекса
жилых домов улучшенной планировки. Для его сооружения
строится в Сормове специальный домостроительный комбинат.
Современный город Горький — это город большой промыш-
ленности. Наши предприятия выпускают для всей Советской
страны автомобили, разные машины, станки, корабли, двига-
тели, приборы, телевизоры, строительные детали, мебель, пи-
щевые продукты, одежду, обувь. Большинство заводов и фаб-
рик сооружено в 30-е годы, когда происходила индустриали-
зация всей страны. В ближайшие годы новые заводы не будут
строиться в городской черте. Но это не значит, что горьковская
промышленность остановится в своем развитии. Наоборот, в
одиннадцатой пятилетке она даст стране продукции на 25 про-
центов, то есть в четверть больше, чем в прошедшее пятилетие.
И весь этот прирост произойдет только за счет повышения про-
изводительности труда. А что такое — повышение производи-
тельности труда для всей промышленности и каждого трудя-
щегося человека? Это — когда с одного рабочего места еже-
дневно, даже ежечасно снимается больше продукции, чем
раньше. А это значит: экономия материалов и каждой минуты
рабочего времени, применение разного рода приспособлений,
позволяющих работать быстрее, механизация тяжелых опера-
ций, автоматизация, полностью заменяющая ручной труд, за-
мена старого оборудования и старой технологии на новейшие,
современные.
Развитие промышленности, ее совершенствование отража-
ется на всем облике города. Год от года в нем все меньше ос-
тается низких, тесных деревянных домов старого Нижнего, все
больше будет появляться новых современных зданий.
Ни один современный город, как, впрочем, и любой город
в прошлые времена, не может существовать без обществен-
ных зданий, в которых люди работают, учатся, развлекаются,
отдыхают. Это — театры, кинотеатры, институты, школы,
больницы, библиотеки, магазины, вокзалы, гостиницы и мно-
гое другое, что совершенно необходимо для жизни людей.
172
Современная улица М. Горького
И всегда было так, что общественные здания и просторнее, и
выше, и краше всех остальных. Они как бы определяют внеш-
ний облик города. Поэтому генеральным планом предусмотре-
но строительство в нашем городе новых кинотеатров и школ,
гостиниц, больниц, стадионов, плавательных бассейнов, До-
мов и Дворцов культуры.
Этот процесс непрерывен. В Сормове, например, только что
закончено строительство нового кинотеатра на 1200 мест.
В Автозаводском районе ведется сооружение 12-этажной боль-
ницы и крупного торгового центра на Южном шоссе. На Ка-
занском шоссе начато возведение двух вузовских городков —
Горьковского университета и политехнического института.
В прошлом пятилетии город обогатился великолепными
зданиями детских театров.
Ни один город сегодня нельзя представить без инженерных
сооружений. Они не только создают людям необходимые ус-
ловия для жизни, но органично вписываются в архитектурный
облик города. Это — подземные и наземные переходы и пере-
езды, тротуары, дороги, съезды, лестницы, мосты. Три моста
через Оку имеет город. В далеком проекте мыслится четвер-
тый. А сколько в нашем городе мостов поменьше! Они, как
широкие улицы, ведут нас из одной части города в другую,
173
через древние овраги. Много хлопот причиняют нам эти овра-
ги, а засыпать их нельзя: по ним проложены съезды, соеди-
няющие верхние и нижние улицы города. Эти мосты — и удоб-
ство, и украшение. Посмотрите с реки, как гармонично впи-
сываются они в прибрежные склоны свободным разлетом сво-
их конструкций! Не напоминают ли они о дерзком проекте
Ивана Петровича Кулибина, который хотел связать берега Не-
вы одноарочным мостом?! Вот где встретились мечта века дав-
но прошедшего и свершение нашего времени!
Без хороших надежных дорог тоже немыслим сегодняш-
ний большой индустриальный город. Выйдите утром на про-
спект Ленина или на проспект Гагарина. Вы почувствуете, что
такое современная городская магистраль. Поток автомашин,
автобусов, троллейбусов почти непрерывен: к заводам подво-
зят сырье и материалы, с заводов везут готовую продукцию.
А сколько тысяч людей надо доставить к началу рабочего
дня! В нашем городе 25 трамвайных маршрутов, 21 троллей-
бусный, более 70 автобусных, маршрутные такси, служебные
автобусы. И все-таки этого недостаточно!
Но ни увеличение числа трамваев, автобусов, троллейбусов,
ни повышение их скорости за счет удобных дорог не разрешит
трудностей, существующих сейчас на городском транспорте.
Наш город раскинулся на очень большой площади, между его
границами пролегают несколько десятков километров. Только
метрополитен поможет разрешить эти проблемы.
Строительство Горьковского метрополитена ведется уже
четыре года.
А началось все с того, что проектировщики мысленно про-
ложили трассу первой очереди подземной магистрали, а изы-
скатели тщательно исследовали на месте глубины грунта, в ко-
тором будут проложены тоннели и встроены станции. Первая
линия соединит Московский вокзал с центром Автозавода и
пройдет в основном вдоль проспекта Ленина.
Перед началом грандиозных подземных работ, которых
еще не видал наш город, надо было подготовить полотно трас-
сы: перенести на ряде участков проспекта трамвайные пути,
водопроводные и канализационные трубы, теплоцентрали и
газопроводы, телефонные и электрические кабели. Даже речку
Ржавку заставили потесниться — упрятали ее в бетонный кол-
лектор.
Наконец декабрьским днем 1977 года состоялась закладка
первой станции будущего метрополитена — «Ленинской» : была
забита первая свая в основание котлована. Затем были подня-
ты и увезены первые кубометры грунта. Начали обозначаться
очертания котлована. Сейчас на этом месте установлен памят-
174
ный знак с крупной, далеко видимой буквой «М». С этого дня
ведется счет времени на сооружении метрополитена. От кот-
лована, вырытого под будущую станцию «Ленинская», в обе
стороны — к станциям «Чкаловская» и «Заречная» — отпра-
вились в путь под землей сложные громоздкие машины — про-
ходческие щиты. Их задача — прорыть тоннели, по которым
побегут поезда.
С самого начала строительства горьковский комсомол взял
шефство над метрополитеном. Еще в конце 1977 года на строй-
ку пришли первые рабочие по комсомольским путевкам. Сна-
чала их было всего трое, но их ряды быстро росли. Через пол-
тора года был создан комсомольско-молодежный забой, еще
через полтора года на трассе работали уже пять комсомоль-
ско-молодежных бригад.
На Горьковский метрополитен приехали специалисты с
Большого Ставропольского канала, с Ташкентского метро, со
строительства сибирских туннелей. К ним присоединился от-
ряд горьковчан, который освоил новые для них профессии.
Пройдут еще два-три года, и первая очередь Горьковской
подземной электрической дороги откроет движение, а метро-
строевцы перейдут на новую трассу: Сормово — Московский
вокзал — площадь Свободы. Горький войдет тогда в число де-
сяти городов Союза, которые имеют свой метрополитен.
Метро сильно преобразит город, прежде всего в тех местах,
где пройдет трасса подземки. Будут снесены все малоценные
постройки, поднимутся новые здания, придется перепланиро-
вать некоторые улицы и кварталы, проложить новые магист-
рали, бульвары и площади, по-другому открыть пространство.
Мы все надеемся, что через 10—15 лет Горький превратится
в один из красивейших современных городов страны. Но, как
и много веков назад, Ока и Волга будут по-прежнему горде-
ливо нести свои зеленоватые воды мимо древних Дятловых гор
да красавец кремль останется в веках напоминанием о седой
старине.
СОДЕРЖАНИЕ
Слово о нашем городе — 3
«Град на усть Оки» — 6
Злое истребление — 9
Пьянское побоище — 15
Под рукой Москвы — 18
Выстрел с Ивановской башии — 20
Град камеиь — 23
Походы иа Казань — 29
Нижний — Москве сосед
ближиий — 34
О чем рассказывает писцовая
книга — 41
Гроза в Поволжье — 46
В большое плавание — 53
Механик Иваи Кулибии — 58
Кармаи России — 64
«Ласточка» — 69
Встреча на Нижегородском
перепутье — 73
«Светильник разума» — 78
Первый шаг — 82
Малая тропинка на большом
пути — 87
Горьковская елка — 93
Комитет действует... — 99
«Долой самодержавие!» — 105
Сормово иа баррикадах — 112
Великий деиь — 119
«Ваня-коммунист* — 127
«Новый мир вами уже
строится!» — 135
«Сказка из железа
и бетоиа» — 141
Дальше, выше, быстрее
всех! — 150
«Идет война иародиая...» — 157
Дни и иочи — 164
Рассказ о генеральном
плайе — 168
Для детей младшего
школьного возраста
Ирина Васильевна Сидорова
ИАШ ГОРОД
Рассказы из истории
города Горького
Редактор Т. И. Пелевина
Худож. редактор В. 3. Вешапури
Техн, редактор М. И. Соколова
Корректор О. А. Гаркавцева
ИВ № 1021
Сдано в набор 28.06.82. Подписано к печати 02.11.82. МЦ 17887.
Формат 60х84‘/|б. Бумага типографская № 1. Гарнитура «Школь-
ная». Печать офсетная. Усл.-печ. л. 10,23. Уч.-изд. л. 9,73.
Тираж 50 000 экз. Заказ N9 4526. Цена 35 коп.
Волго-Вятское книжное издательство, 603019, г. Горький,
Кремль, 4-й корпус.
Типография издательства «Горьковская правда», 603006,
г. Горький, ГСП-123, ул. Фигнер, 32.