Текст
                    Серия «Политическая наука:
Кубедду Р.
Политическая философия австрийской
школы: К. Менгер, А. Мизес, Ф. Хайек
пер. с англ, под ред. А. Куряева.
М., Челябинск: ИРИСЭН, Мысль, Социум, 2008.

УДК [330.831.2+330.831.8]:32.011:1 ББК 65.02+66.0 К88 Редакционный совет серии: В. Завадников (председатель), П. Горелов, Дж. Дорн, М. ван Кревельд, Д. Лал, Б. Линдси, Я. Романчук, Т. Палмер Редколлегия: Ю. Кузнецов (редактор серии), Е. Белова, Е. Болотова, И. Комарова, А. Нагайцев, А. Якимчук Научный редактор: А. Куряев Кубедду Р. К88 Политическая философия австрийской школы: К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек / Раймондо Кубедду ; пер. с англ, под ред. А. Куряева. — М., Челябинск: ИРИСЭН, Мысль, Социум, 2008. — 406 с. (Серия «Поли- тическая наука») ISBN 5-91066-025-4 (ИРИСЭН) ISBN 5-224-01111-1 (Мысль) ISBN 5-91603-009-9 (Социум) Профессор политической философии в Пизанском университете Рай- мондо Кубедду посвятил свою книгу тому влиянию, которое интеллектуаль- ная революция конца XIX в. оказала на все общественные науки и в первую очередь на политическую философию и экономическую теорию. Именно тог - да основатель австрийской экономической школы К. Менгер заложил основы субъективисткого подхода к теории ценности и одновременно эволюционной теории социальных институтов. Два великих последователя и соотечествен- ника МенгераЛ. фон Мизес и Ф. Хайек, будучи не только экономистами, но и обществоведами в самом полном смысле этого слова, творчески развили идеи Менгера, разработав законченную социально-политическую теорию. В книге анализируются методологические и теоретические основы под- хода Менгера—Мизеса—Хайека к социальным наукам. Автор изложил ре- зультаты анализа важнейших политических проблем XX века: социализма и тоталитаризма, демократии и государственного вмешательства в жизнь общества. Отдельная глава посвящена философским основам либерализма. Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся социаль - ной и политической философией. УДК [330.831.2+330.831.8]:32.011:1 ББК 65.02+66.0 Все права защищены. Никакая часть этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами без пись - менного разрешения владельца авторских прав. ISBN 0-415-08647-7 ISBN 978-5-91066-025-4 ISBN 978-5-91603-009-9 © Raimondo Cubeddu, 1993 © AHO «Институт распространения информации по социальным и эконо- мическим наукам», 2008 © ООО Издательство «Социум», пере- вод 2008
ОГЛАВЛЕНИЕ От ИЗДАТЕЛЯ.......................................7 Предисловие.......................................9 Глава 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ...............17 § 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ................17 §2. СПОР О МЕТОДАХ (METHODENSTREIT) И ЕГО НАСЛЕДСТВО . . 47 § 3. КРИТИКА ИСТОРИЦИЗМА.......................63 § 4. КРИТИКА СЦИЕНТИЗМА И КОНСТРУКТИВИСТСКОГО РАЦИОНАЛИЗМА...................................87 Глава2. ТЕОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ . . .107 § 1. ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ....107 § 2. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ИНДИВИДУАЛИЗМ...........128 §3. ЭВОЛЮЦИОНИЗМ, ПОРЯДОК И КАТАЛЛАКТИКА.....147 Глава 3. ОТ СОЦИАЛИЗМА К ТОТАЛИТАРИЗМУ..........173 § 1. ФИЛОСОФСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ ....... 173 §2. КРИТИКА СОЦИАЛИЗМА.......................180 Мизес........................................180 Хайек........................................198 § 3. ТОТАЛИТАРИЗМ.............................212 Мизес........................................212 Хайек........................................223 Глава 4. СУДЬБА ДЕМОКРАТИИ......................247 § 1. ПРАВО И ПОЛИТИКА.........................247 § 2. ИНТЕРВЕНЦИОНИЗМ И СУДЬБА ДЕМОКРАТИИ......271 §3. МИРАЖ СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ..........295 Глава 5. ЛИБЕРАЛИЗМ АВСТРИЙСКОЙ ШКОЛЫ...........309 § 1. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ АВСТРИЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА . 309 §2. МИЗЕС....................................317 §3. ХАЙЕК....................................328 §4. ЭПИЛОГ...................................341 5
Оглавление Библиография...............................................357 Именной указатель..........................................385 Предметный указатель.......................................393
ОТ ИЗДАТЕЛЯ За последние годы в России вышло достаточно много эконо- мических работ, относящихся к так называемой «австрийской» школе1, получившей это название благодаря тому, что Авст- ро-Венгерская империя была родиной ее великих основопо- ложников и продолжателей — К. Менгера, О. Бём-Ваверка, Ф. Визера, Л. фон Мизеса, Ф. Хайека. В настоящее время это направление экономической мысли приобретает все больше сторонников во всех странах мира. Недавний всплеск интере- са к австрийской школе был вызван крахом социализма, давно предсказанным Л. фон Мизесом, причем интерес этот посто- янно усиливается, что вообще характерно для периодов эконо- мических и финансовых кризисов, получивших в рамках этой школы наиболее адекватное объяснение. Намного меньше у нас известен тот факт, что великие экономисты австрийской школы занимались не только эко- номическими исследованиями, но и глубокой разработкой политической философии классического либерализма, при- чем их достижения в этой сфере не уступают по значимо- сти собственно экономическим открытиям. Хотя их полити- ко-философские сочинения переводятся и издаются в России2, 1 В числе важнейших следует упомянуть следующие: Менгер К. Ос- нования политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005; Бём-Ваверк О. Позитивная теория капитала. Челябинск: Социум, 2008; Мизес Л. фон, Человече- ская деятельность. М.: Социум, 2005; Мизес Л. фон. Социализм: Экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994; Ротбард М.Власть и рынок: Государство и экономика. Челябинск: Социум, 2003; Уэрта де СотоХ. Деньги, банковски кредит и эко- номические циклы. Челябинск: Социум, 2008 и др. 2 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политиче- ской экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005; Мизес Л. фон. Либерализм. Че- лябинск: Социум, 2006; Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005; Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИС ЭН, 2006; Хайек Ф. пагубная самонадеянность: ошиб- ки социализма. М.: Новости, 1992. См. также библиографию в наст, изд., с. 382—384. 7
От издателя до сих пор на русском языке не было ни одной обобщающей работы, посвященной оригинальной политической философии, созданной в рамках австрийской школы. Предлагаемая ваше- му вниманию книга Раймондо Кубедду «Политическая фило- софия австрийской школы: К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек» призвана заполнить этот пробел. Профессор Р. Кубедду является ярким представителем современной европейской школы классического либерализма. Он преподает в Пизанском университете и является автором ряда работ, посвященных политической философии класси- ческого либерализма, теории общественных институтов, мето- дологи социальных наук и австрийской школе в экономиче- ской теории. К числу многочисленных достоинств настоящей книги сле- дует отнести то, что она представляет европейский класси- ческий либерализм как живую и развивающуюся традицию, отнюдь не ограничивающуюся повторением и популяризаци- ей идей философов и экономистов XVIII—XIX вв. Ее лучшие умы продолжали и продолжают находить новые подходы к ос- мыслению своего времени и его основных проблем, соединяя творческий подход с приверженностью принципам и тради- ции. Читателя ждет много неожиданных открытий. Напри- мер, то, как обсуждаются проблемы демократии и авторита- ризма выдающимися представителями современного класси- ческого либерализма совершенно не вписывается в расхожие стереотипы. Книга Р. Кубедду сочетает широкий охват материала (неко- торые из анализируемых им текстов разделены более чем сто- летним временным промежутком) с глубокой проработкой основных тем. В этом качестве она является незаменимым пособием при изучении классического либерализма как одно- го из основных политических течений современности. Валентин ЗАВАДНИКОВ Председатель редакционного совета Май 2008 г.
Предисловие Эта книга посвящена анализу вопроса о том, какое значение для политической философии имеет «теория субъективной ценности» австрийской школы1, если понимать политическую философию как критическую и практическую дисципли- ну. Наша задача состоит в том, чтобы проанализировать вклад представителей этой школы в теоретические социальные науки и модель политического порядка, вытекающую из ведущей роли, которую эта школа отводит индивидуализму. Конкретной темой книги является методология и политиче - ская философия Менгера, Мизеса и Хайека. Мы будем затра- гивать экономические вопросы в узком смысле только в тех случаях, когда это будет необходимо для понимания подхода этих мыслителей к методологическим и политическим вопро - сам. В связи с этим я ограничусь лишь кратким упоминанием о Бём-Ваверке и Визере. Несмотря на то что оба этих иссле- дователя обращались к важным политическим вопросам — в качестве примера можно привести критику Бём-Бавер- ком Марксовой теории ценности2 и работы Визера3 по исто- рии, социологии и политике, — их вклад относится к области политической мысли [политологии. — Ред.], а не политической философии. В отличие от Менгера, Мизеса и Хайека, в своей научной деятельности они почти не уделяли внимания фило- софским основаниям политики. 1 Об австрийской школе вообще см.: Howey, 1960; Kauder, 1965; Hayek, 1968а, рр. 458—462; Mises, 1969; Streissler, 1972, рр. 426-441; 1988, рр. 191-204 and 1990b, рр. 151-189; White, 1977; Taylor, 1980; Hutchison, 1981, pp. 176-232; Shand, 1984 and 1990; Barry, 1986b, pp. 58—80; Graver, 1986, pp. 1—32; Leser, 1986a; Pheby, 1988, pp. 95—113; Negishi, 1989, pp. 279— 317; Boehm, 1990, pp. 201-241; De Vecchi, 1990, pp. 311-347; Hebert, 1990, pp. 190—200; Kirzner, 1990a, pp. 242 — 249; Par- sons, 1990, pp. 295 — 319; Rosner, 1990. 2 См.: Бём-Баверк О. К завершению марксистской системы // Бём-Баверк О. Критика теории Маркса. Челябинск: Социум, 2002. Бём-Баверк О. История и критика теорий процента. М.: Эксмо, 2008. Гл. XII «Теория эксплуатации». 3 См. особенно: Wieser, 1914, 1926. 9
Предисловие Несмотря на все различия между Менгером, Мизесом и Хайеком, для всех троих их экономическая теория была час- тью некоторой философской системы. Воспринимать их про- сто как экономических теоретиков, интересовавшихся филосо- фией и социальными науками, было бы ошибочно. Это черес- чур узкий подход. Однако, несмотря на то место, которое они занимают в современной политической философии, вероят- но, было бы неправильно ставить их в один ряд с создателями всеобъемлющих философских систем. Тем не менее то время, когда они работали, было не только временем цельных фило- софских концепций, но и периодом брожения в умах и появ- ления новых идей, подрывавших сложившиеся представления. Таким образом, главный вклад австрийской школы в филосо- фию социальных наук, вероятно, связан с тем, что ее предста- вители настаивали на необходимости пересмотреть системати- ческую структуру этих наук в контексте открытий теории пре- Ъельной полезности. Если считать воздействие экономической теории на поли- тическую жизнь одной из главных особенностей «современно- сти», то подход представителей австрийской школы к соотно- шению экономической теории и политики может дать нам многое для понимания и объяснения того мира, в котором мы живем. Никакая другая научная школа не уделила столько внимания политическим последствиям актов индивидуального й коллективного экономического выбора, сколько австрийцы, и никакая другая школа не смогла достичь таких значительных результатов. Философию социальных наук австрийской шко- лы можно воспринимать как попытку понять и объяснить исто - рию и общественные институты с учетом естественной ограни- ченности человеческого знания. В силу этого она рассматри- вает историю и социальные институты как результаты (часто непреднамеренные) индивидуальных действий, направленных на достижение субъективных целей. Таким образом, Менгер, Мизес и Хайек были не столько экономистами, иногда обра- щавшимися к политическим вопросам, не столько мечтателя- ми, погруженными в созерцание утопий, сколько мыслителя- ми, которые создали теорию «наилучшего политического строя [regime]» на основании определенных представлений о чело- веческой деятельности и природе общества. Иными словами, если верно то, что начало современной эпохи было отмечено эмансипацией политэкономии от поли- 10
Предисловие тики и морали, в результате чего политэкономия приобре- ла статус «научной дисциплины», то не менее верно и то, что в наше время вопрос о наилучшем политическом строе нераз- рывно связан с экономическими проблемами. Ведь распро- странение информации и успех определенных моделей соци- ального поведения привели к тому, что в наши дни ни одна идеология и ни один политический строй не в состоянии суще- ствовать продолжительное время, если они не способны удов- летворить субъективно понимаемые индивидуальные потреб- ности. Сегодня это замечание кажется банальным, но в тот момент, когда Мизес и Хайек выступили со своей критикой социализма, оно вызвало многочисленные возражения. Они утверждали, что именно в силу неспособности соединить пла- нирование с личной свободой социализм неизбежно выродит- ся в хаос или тиранию. В то время господствовало мнение, что такой опасности вообще не существует, и такая критика вос- принималась как идеологически ангажированная и основан - ная на ошибочных представлениях о механизмах экономиче- ского развития. Если отличительной чертой современной эпохи, вероят- но, является ведущая роль индивидуальных прав, то сама эта эпоха так или иначе представляется тесно связанной с рожде- нием и развитием капиталистической ментальности и совре- менной науки. В силу этого не будет преувеличением ска- зать, что отказ от рыночной экономики приводит и к отказу от либерально-демократического политического устройства. Ведь либерально-демократическое государство и его циви- лизационную систему, верховенства права, нельзя рассмат- ривать в отрыве от итогов того, что по праву называют капи- талистической революцией^. В основании идеи, утверж- дающей, что демократические структуры будто бы можно сохранить в отсутствие рыночной экономики, лежит непо- нимание того, что платой за разрыв этой связи будет распад существующей в развитых обществах системы социальных отношений. Из пренебрежения к этому звену цепи неизбеж- но вытекает неспособность понять то, что лежит в основании 4 См.: Berger, 1986 (ссылки на Мизеса и Хайека находятся соот- ветственно нас. 188—189, andpp. 4, 6—7, 21, 80, 82, 88, 205); Pellicani, 1988; Seldon, 1990 (автор начинает с утверждения, что «капитализм требует не защиты, а прославления» (с. ix)). 11
Предисловие современной демократии. Ведь демократия — это в первую очередь не малореальная идея народоправства и не возмож- ность выбора правящей элиты, а политическое признание субъективного характера выбора. Все сказанное выше позволяет оценить вклад австрийской школы в современную политическую философию. Разуме- ется, то, что представители австрийской школы были крити- ками историцизма и сциентизма, дает возможность причис- лить их к категории критиков «современности» (^modernity}. Однако в их случае это была «современность» не в смысле процесса секуляризации, который в результате постепенного отхода от христианского откровения в конце концов приво- дит к релятивизму и нигилизму, а в смысле переоценки воз- можностей человеческого знания и разума, которая в итоге неизбежно приводит к той или иной разновидности тотали- таризма. Если оставить в стороне теологические и эсхатоло- гические последствия секуляризации, то современность мож- но рассматривать как эпоху, склонную недооценивать то, что чрезмерная рациональность является одной из причин тира- нической власти, этого бича политики. Соответственно пози- цию австрийской школы можно рассматривать как критику современности и ее итогов изнутри; эта критика направле- на на*школы, доминировавшие в сфере политики и филосо- фии в течение последних столетий: на контрактуализм [тео- рию общественного договора. — Ред.], историческую школу, марксизм и идеализм. Точно так же, как нельзя утверждать, что представите- ли австрийской школы некритически поддерживали совре- менные веяния, нельзя утверждать, что они были чистыми демократами. Они были либералами, которые высоко цени- ли демократию за ее теснейшую связь с субъективистской динамикой рыночной экономики и интегрировали эту кон- цепцию в собственную либеральную традицию. Однако это не помешало им выступить и против того вырождения духа современности, которое представляет собой конструкти- вистский сциентизм, и против того вырождения демокра- тии, которое происходит в социальном государстве. В слу- чае Хайека, давшего исчерпывающий анализ этой проблемы, отправным пунктом стало противопоставление естествен- ности и искусственности, и в результате рассмотрения этого вопроса история западной цивилизации и ее развитие 12
Предисловие предстали в совершенно ином свете. Вопрос об основани- ях для наилучшего политического строя больше не был свя- зан ни с открытием естественного порядка и подражанием ему, ни с созданием рационального порядка, возникающе- го в результате общественного договора; он приобрел совер- шенно иную форму. Главной мишенью критики Хайека стала концепция «наилучшего строя [regime]» (понимаемого как рационалистическая модель политического порядка [order]), наличие которого, безусловно, является одной из отличитель- ных особенностей современности. Несмотря на то, что Хайек указал на эту концепцию как на теоретическую предпосыл- ку сползания к тоталитаризму, в своем анализе он проде- монстрировал понимание того, что связанная с ним линия развития не является неизбежным итогом эволюции запад- ной политической философии как таковой; скорее, она пред- ставляет собой всего лишь результат переоценки роли разу- ма в делах людей. Теоретическую проблематику австрийской школы мож- но вкратце описать как попытку понять, почему стремление людей достичь субъективных целей приводит к объективно валидным ситуациям. В таком контексте рынок (понимае- мый как система передачи информации) и отражение в сфере политики запросов общества являются не более чем последст- виями — иногда непредвиденными — столкновения различ - ных целей и элементов знания, непрерывное дифференциро- вание и развитие которых обогащают общество. Однако для этого процесса требуется наличие встроенных гарантий непре- рывности обмена. Таким образом, принцип, согласно которо- му любое действие следует воспринимать как переход от ситу- ации, субъективно оцениваемой как относительно плохая, к ситуации, субъективно кажущейся лучше, выступает в ка- честве универсального объяснения человеческой деятельно- сти, действительного для всей области социальных наук. Итак, философская посылка этого типа либерализма состо- яла в том, что наилучшее решение проблемы сосуществования людей в обществе должно проистекать из сравнения и проти- вопоставления различных субъективных решений. Но это так- же означало отрицание существования иных концепций поли - тического общества и ценностных систем, чем те, которые по происхождению являются более или менее стихийными резуль- татами человеческой деятельности. Аналогичным образом, 13
Предисловие эта посылка подразумевала, что история, а также общество, экономика и мораль, представляют собой не более чем после- довательность решений, предлагавшихся отдельными людьми, которые стремились решить свои собственные проблемы. Если не учитывать того, что факторы, породившие обще- ство, описываются понятиями потребность, обмен (в самом широком смысле) и редкость (причина того, что ресурсы используются лишь одним из потенциально возможных спо- собов), то природа политического останется недоступной для нас. Редкость в первую очередь следует рассматривать как один из фундаментальных законов политики, который рас- пространяется и на отношения между отдельными людьми, и на отношения между государствами. Хотя чисто экономи- ческая теория политики и была бы несостоятельной, эко- номический подход к теоретическим и практическим пробле- мам политической философии не может принести этой дис- циплине ничего, кроме пользы. Вклад экономической науки в политическую философию переоценить невозможно, о чем свидетельствует интерес к решению теоретических проблем политэкономии со стороны тех, кто занимается политической философией, а также тот факт, что если бы в составе политиче- ской философии не было компонентов из области экономиче- ской науки, то она превратилась бы в бесплодное рефлексиро- вание о наилучшем политическом строе. Иными словами, она либо свелась бы к спекулятивной, моралистической и мета- физической интерпретации вопроса о происхождении и при- роде гражданского общества (под другим названием), либо выродилась бы в насильственное конструирование устройства, делающего из людей не граждан, а подданных. Итак, политическая философия может преодолеть тще- славную пустоту теоретических моделей, которыми она так долго гордилась, только переосмыслив политэкономический аспект своего предмета. Этот подход особенно актуален сегод- ня. Ведь после того, как политическая философия высвободи- лась из объятий мистики и теологии, она немедленно попала в лапы историцизма, естественно-научного подхода и ниги- листического релятивизма. Тупик, в котором она оказалась, прежде всего требует критической оценки всех мифов совре- менности; именно в этом свете следует воспринимать и интер- претировать философскую и политическую рефлексию авст- рийской школы. 14
Предисловие Здесь можно также упомянуть о влиянии на австрийскую школу Аристотеля. Его влияние, столь сильно и явно ощущав- шееся в работах Менгера, постепенно сходило на нет, пока не исчезло совсем. Мизес и Хайек усвоили метод Менгера, т.е. методологический индивидуализм (развив и разрабо- тав эту концепцию), но отказались от аристотелевского объ- яснения перехода от относительно простых форм социально- го взаимодействия (семьи) к более сложным объединениям посредством понятия «сущности» (Wesen). Различия между Менгером, Мизесом и Хайеком можно проследить в их пози- ции по этому вопросу. Размышления Менгера, Мизеса и Хайека разворачивались на фоне эпохи, отличительной чертой которой был успех фено- мена социализма. Их атаки на это явление и их сопротивление ему сегодня могут показаться устаревшими. Однако утверж- дение, будто бы из-за этого их идеи потеряли всякое значе- ние, чрезвычайно далеко от истины: во-первых, потому, что социализм — это всего лишь наиболее яркое проявление той ментальности, которую никак нельзя считать побежденной; во-вторых, потому что лишь сегодня мы приступаем к кри- тической переоценке тех дегенеративных явлений в западных демократиях, на которые обратил наше внимание Хайек. Кроме того, что австрийский анализ социализма и интервенционизма обладает несомненными достоинствами, а предсказания авст- рийцев подтверждены историей, справедливыми представля- ются и их общетеоретические утверждения. Недооценивать их политическую философию было бы серьезной ошибкой: при- знать их правоту в вопросе о социализме, но забыть о том, что они создавали именно политическую философию, иначе гово- ря, о том, что предметом их размышлений был наилучший политический порядок. Поэтому их рефлексия имеет теоре- тический статус, который, как это ни странно, не утрачивает- ся с крушением социализма; она тесно связана с их размышле- ниями об истории политической философии, которая затраги- вает множество отдельных интересных тем. Эту книгу можно воспринимать как попытку показать, какие следствия для теоретической науки об обществе вытека- ют из субъективной теории ценности, в частности, то, какое воздействие они оказывают на понятие «блага» и связанное с ним понятие «общего блага», которое представляет собой центральное понятие политической философии как инст- 15
Предисловие румента поиска наилучшего строя. Это исследование того, каким образом представители австрийской школы, и в особен- ности Хайек, подходили к проблеме политической философии с учетом трансформации понятий блага и ценности, а так- же необходимости предотвратить релятивистский результат. Политическая философия австрийской школы представляет собой антитезу социалистическим идеологиям. В то же вре- мя она является критическим стимулом для демократических и либеральных теорий, еще не осознавших, что философские и экономические постулаты той теории человеческой деятель - ности, которой они руководствуются, не прошли проверку вре- менем. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно вспом- нить о нежелательных последствиях демократии.
Глава 1 М ЕТОДОЛО ГИ Ч ЕС КИ Е ПРОБЛЕМЫ Как же могут возникать институты, служащие с) ля общего блага и чрезвычайно важные Ъля его развития, без общей воли, направленной к их установлению? Карл Менгер «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности» § 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ Сочинение Менгера «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности»1 занимает исключи- тельное место в истории социальных наук. В этой работе автор предпринял первые шаги на пути исследования тех эпистемо- логических проблем, которые остаются открытыми по сей день, а кроме того, обратил внимание на методологические и поли- тические последствия историзма (JHistorismus)2. «Исследова- ния» не просто сыграли фундаментальную роль в прояснении 1 О менгеровской методологии см.: Wicksell, 1921, рр. 186—192; Pfister, 1928, рр. 25—45; Hayek, 1933, рр. v—xxxviii; Bloch, 1940, рр. 431—433; Dobretsberger, 1949, рр. 78 — 89; Albert, 1963, рр. 352—380, esp. р. 364; Kauder, 1965; Spiegel, 1971, pp. 530— 537; Hutchison, 1973, pp. 14-37, Hutchison, 1981, pp. 176-202; Streissler and Weber, 1973, pp. 226—232; Kirzner, 1976a, pp. 41 — 42; Littlechild, 1978, pp. 12-26; Vaughn, 1978, pp. 60-64, Vaughn, 1990; Zamagni, 1982, pp. 63—93; Ekelund and Hebert, 1983, pp. 282ff.; White, 1985, pp. vii—xxi, White, 1990; Antiseri, 1984, pp. 44-60; Boos, 1986; Galeotti, 1988, pp. 123-137; Alter, ’ 1990a, Alter, 1990b; Birner, 1990; Lavoie, 1990b; Maki, 1990b; Milford, 1990; Smith, В., 1990a. У Альтера см. особенно 1990а; эту книгу можно рассматривать как справочник по менгеровской философии социальных наук и по тому культурному контексту, в котором происходило развитие его идей. 2 Термины «историзм» и «историцизм» употребляются в соответствии с тем, какой из них использовал тот или иной конкретный автор. 17
Глава 1. Методологические проблемы центральных вопросов теоретической науки об обществе; эта книга задала новую рамку для соотношения самих социальных наук и тех двух феноменов, характеризовавших их изучение в течение последних столетий, а именно с тенденцией подхо- дить к ним с эмпирически-естественно-научной точки зрения и с тенденцией подходить к ним с исторической точки зрения. Значимость этого произведения объясняется также тем, что оно является центральным текстом австрийской школы, посвя- щенным философии социальных наук и эпистемологии. Если не учитывать деталей, связанных с некоторыми различиями в по- зициях Менгера, Мизеса и Хайека, оно оказывало постоянное воздействие как на обсуждение методологических, философ- ских и политических вопросов, так и на цели, вокруг которых возникали эти дискуссии. Критические возражения Хайека и Мизеса против теорий познания историзма и социализма тес- но связаны с вопросами, затронутыми Менгером. Однако «Исследования» представляют собой не просто трактат о теоретических социальных науках и не просто поле- мическое выступление; их можно также рассматривать как пер- вую попытку создать связь между социальными науками и тем взрывом в экономической науке, который носит название «мар- жиналистской революции». Главная заслуга Менгера состоит в том, что, рассматривая экономическую теорию как дисцип- лину, способную открыть новый аспект для истолкования моти- вов человеческой деятельности и предсказания ее результатов, он продемонстрировал, что, теория субъективной ценности должна привести к глубоким изменениям в теоретическом под- ходе к наукам об обществе. Это противоречило господствовав- шему в германских странах подходу, который отводил эконо- мической теории относительно низкий ранг в рамках allgemeine Staatslehre (общей теории государства)3. Менгер же решитель- но пересмотрел сложившуюся соподчиненность политической философии, этики и экономической теории, избавив послед- 3 Чтобы понять ту культурную атмосферу, в которой работал Мен- гер, а также отношение к экономической теории в немецких и австрийских университетах того времени, см.: Schiera, 1987, рр. 185 —205, особенно с. 187, где описана позиция Менгера. Не случайно Менгер выступал против того, чтобы отвести эконо- мической теории подчиненное положение, назвав ее «наукой об управлении». 18
§ 1. Методологические основания нюю от чисто вспомогательного статуса, создав на этом фун- даменте новую теорию происхождения и развития социальных институтов. Если сосредоточиться на рассмотрении того нового, что содержалось в подходе Менгера, то перед нами встает вопрос: а нельзя ли свести всю его критику немецкой исторической шко - лы немецких экономистов к эпистемологическим проблемам, вытекающим из редукции экономической теории к экономи- ческой истории4. Однако такая интерпретация плохо объясня- ет, почему Менгер уделил так много времени и усилий критике исследовательской программы, банальность эпистемологиче- ских оснований которой он хорошо осознавал. Дело в том, что его критика была направлена не только против методологии, но и против идеологической программы исторической школы немецких экономистов. Он понял и публично заявил, что эта программа состоит не только в редукции экономической тео- рии к экономической истории, но и в отказе признать значи- мость «маржиналистской революции» и помимо всего проче- го представляет собой попытку рассматривать экономическую теорию как инструмент политики и этики. Концептуальное содержание «Исследований» разверты- вается через последовательность критических замечаний, направленных против 1) научного позитивизма (Ф. Бэкон, О. Конт, Дж. С. Милль), 2) роли рационального знания в де- лах людей (Смит) и 3) утверждения, будто история может служить источником теоретического знания о проблемах человечества (Рошер, Книс, Гильдебранд, Шмоллер). Ины- ми словами, Менгер отказался от позитивистской концепции науки и от идеи фрагментации знания; он отбросил прагма- тизм «абстрактного рационализма» и поставил под сомнение надежность оснований теории познания и истинность выводов исторической школы немецких экономистов. Итак, яркой особенностью «Исследований» является кри- тическое отношение к теоретическим и культурным предпо- сылкам исторической школы немецких экономистов, и особен- но к ее попытке представить историю как источник всего поз- нания. Однако Менгер не сомневался в ценности исторического знания для политической деятельности; напротив, для того что- бы продемонстрировать банальность того, что представители 4 См.: Milford, 1988аи 1988b. 19
Глава 1. Методологические проблемы исторической школы считали своими открытиями, он ссылал- ся на примеры из Платона, Аристотеля, Макиавелли, Бодена, физиократов, Вольтера, Монтескье, Смита и Савиньи5. Другая важная особенность его критики относилась к клас- сификации экономических наук и к их методу. Менгер различал три группы экономических наук: «Во-первых, исторические науки (история) и экономическая статистика, которые имеют задачей исследовать и представить индивидуальную сущность и индивидуальную связь экономических явлений; во-вто- рых, теоретические науки о человеческом хозяйстве, кото- рые имеют своей задачей исследовать и изобразить родовую сущность и родовую связь экономических явлений (их зако- ны), наконец, в-третьих, практические науки о хозяйстве, задачей которых является изучение и описание оснований, по которым хозяйственные цели людей (смотря по данным усло- виям) могут быть достигаемы наиболее успешно (экономиче- скую политику и финансы) »6. Этаже систематизация, только более подробная, изложена и в заключительной части книги7. Менгер упрекал историче- 5 В числе этих открытий были мысль о важности уроков истории для политики и уверенность в том, что «одинаковое государственное устройство и законодательство не применимы ко всем наро - дам и во все времена, а что, напротив, каждый народ и каждая эпоха требуют, сообразно своим особенностям, различных законов и государственных учреждений». См.: Менгер К. Ис- следования о методах социальных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 422. 6 Там же. С. 303 — 304; Каудер писал по поводу с. 35 и 79 — 80 [немецкого издания; в русск. изд. см. с. 321 и 351 —352] «Ис- следования» : «Менгер снова и снова повторяет, что созданию его философии науки способствовали Платон и Аристотель» (Kauder, 1957, рр. 414—415ff). 7 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и поли- тической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 468—469. Задача «истори- ческих экономических наук», подразделяемых на статистику и историю человеческого хозяйства, в зависимости от того, что явля- ется их предметом — синхронное состояние или эволюция, состоит в изучении конкретной природы явлений и экономических связей. Изучение общей природы явлений и экономических связей, с другой стороны, представляет собой задачу «теоретических наук о чело- веческом хозяйстве, которые в своей совокупности образуют теорию 20
§ 1. Методологические основания скую школу немецких экономистов за смешение этих трех типов наук, а также за то, что она формулировала нормы практиче- ской деятельности на основании ошибочного представления об экономической науке. Любой политический курс, основан- ный на неверном представлении о человеческой жизни, будет обречен на неудачу8. Эта классификация, которая представ- ляет собой категориальное ядро «Исследований», помогает лучше понять критическое отношение Менгера к исторической школе немецких экономистов. Кроме того, она позволяет пос- тичь соотношение между эмпирико - реалистическим подходом и точным подходом, между эмпирическими законами и точ- ными законами. Наконец, она способна пролить свет на функ- цию экономической науки. народного хозяйства [Theorie der Volkswirthschaft], в отдельно- сти же соответствуют различным направлениям теоретического исследования в области народного хозяйства». Наконец, имеются «практические науки о хозяйстве [praktischen Wirthschaftswissen- schaften]», задача которых состоит в том, чтобы обучать наибо- лее эффективным средствам для достижения экономических целей. Внутри этой области Менгер выделял «Народнохозяйственную политику [Volkswirthschaftspolitik}» и «практическое учение о сингулярном хозяйстве \praktische Singularwirthschaftslehre]». Первая — «наука об основаниях для целесообразного (соответст- венно обстоятельствам) споспешествования «народномухозяйству» со стороны публичных властей», вторая — «наука об основаниях, по которым наиболее совершенно могут быть удовлетворяемы эко - номические цели сингулярных хозяйств (сообразно данным усло- виям); она в свою очередь распадалась на: 1) «финансовую науку [Finanzwissenschaft] и 2) «практическое учение о частном хо- зяйстве [praktische Privatwirthschaftslehre], науку об основаниях, по которым частные лица (живущие при современных социальных условиях!) могут (соответственно своим условиям) наиболее целе- сообразно устраивать свое хозяйство». Menger, 1884, e.g. р. 13, также критиковал представите- лей исторической школы немецких экономистов за то, что они пренебрегли различием между теоретическими и практическими экономическими науками. Эту проблему, как мы увидим ниже, он снова проанализировал в: Menger, 1889b,рр. 185 — 218; см.: Alter, 1990а, рр. 84ff. 8 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 434—450, особенно с. 446—448. Об этом также см.: Menger, 1884, рр. 44—45. 21
Глава 1. Методологические проблемы Фундаментальной ошибкой исторической школы немец- ких экономистов было то, что она воспринимала общество как эмпирическое и органически-натуралистическое целое. Соответственно, представители этой школы изучали общество с помощью индуктивно - компаративного метода, который не соответствовал характеру предмета исследования. Вследствие этого цель этой школы — обнаружить законы, которые управ- ляют обществом и ходом истории, — не смогла принести при- емлемых теоретических результатов. В отличие от исторической школы немецких экономистов, которая была склонна воспринимать социальные институты как данность и недооценивала роль отдельных людей в их фор - мировании, Менгер рассматривал эти институты как резуль- тат — иногда невольный — индивидуальных актов выбо- ра. С его точки зрения, теоретическое знание об обществе не может основываться на обобщении эмпирических данных: оно должно начинаться с разделения относительно сложных фактов на элементарные компоненты. Соответственно, зада- ча экономической теории, как и других «точных законов», состоит в том, чтобы «дать нам уразумение конкретных явле- ний реального мира, в качестве отдельных примеров известной законосообразности в последовательности явлений, т.е. выяс- нить их генетически». Таким образом, его исследовательская модель должна была представлять собой попытку объяснить «сложные явления подлежащей области исследования в каче- стве результатов взаимодействия факторов их возникновения. Этот генетический элемент неразрывен с идеей теорети - ческих наук»^. Итак, задача Менгера состояла в том, чтобы дать ответ на следующий вопрос: «Как же могут институты, служащие для общественного благополучия и чрезвычайно важные для его развития, возникать без общей воли, направленной к их установлению?» Однако он не собирался постулировать пре- восходство экономической науки в рамках социальных наук, 9 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 356. Ср. это с вы- сказываниями Аристотеля в «Политике» (I, 1252а, 19—24). По поводу Менгера см.: Nishiyama, 1979, рр. 34ff., хотя там и нет упоминаний об Аристотеле. 22
§ 1. Методологические основания так как в число тех институтов, которые «в значительной степе- ни являются непреднамеренным результатом развития обще- ства», он включал право, религию, государство, деньги, рынок, цены на блага, процентные ставки, земельную ренту, заработ- ную плату и многие другие явления социальной жизни, в част- ности экономические10. Это был отход как от органического натурализма истори- ческой школы немецких экономистов, так и от позитивизма и индивидуалистической традиции рационалистического либера- лизма, так как, согласно интерпретации Менгера, история чело- вечества представляет собой эволюционный процесс, в основа- нии которого в определенном смысле лежит нечто, свойствен- ное человеку «от природы», или его «сущность» [ VJesen\. Такое представление об истории можно также рассматривать как рас- ширение того концепта общества, который Менгер почерпнул у Аристотеля11 и распространил на весь исторический процесс. 10 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 403—404. 11 Первым, кто доказал влияние Аристотеля на теорию ценно- сти Менгера, Бём-Баверка и Визера, был Краус: Kraus, 1905, рр. 573 —592. На эту тему см. также: Kraus, 1937, рр. 357ff. На тезис Крауса практически никто не отреагировал. Сигимура, Старк и Добрецбергер (Sugimura, 1926; Stark, 1944, р. 3; Do- bretsberger, 1949, рр. 78 — 89) утверждали, что в методологии Менгера видно влияние Канта. Это представление неверно — и в силу отсутствия в «Исследованиях» ссылок на Канта, и по ре- зультатам исследований Каудером неопубликованных текстов Менгера из коллекции Университета Хитоцубаси (там же хранится часть библиотеки Менгера). Эти исследования выявили влияние Аристотеля на менгеровскую теорию ценности, на его классифика- цию наук и методологию социальных наук. См. особенно: Kauder, 1953а, рр. 638 — 639 (о «теории ценности»); 1953b, р. 572 and п. (о распространении кантианства в Австрии); 1957, рр. 414— 415 (о влиянии Аристотеля и Канта); 1959, рр. 59ff. (критика утверждения о влиянии на Менгера Канта и описание влияния на него Аристотеля); 1961, рр. 71 — 72 (о неокантианской фи-' лософии); 1962, рр. 3—6 (о влиянии на Менгера Аристотеля и о знакомстве Менгера с философией Канта). О трактовке Кауде- ром австрийской школы см.: Johnston, 1972, рр. 86—87 (также для общего представления об австрийской культуре того времени). О влиянии Аристотеля на Менгера см.: Ro thbard, 1976b, рр. 52 — 74, особенное. 69—71. Альтер (Alter, 1982, рр. 154—155) писал, 23
Глава 1. Методологические проблемы Этот подход привел Менгера к отрицанию того, что явле- ния мира людей можно рассматривать так же, как явления, принадлежащие миру природы. Вместе с тем он критически относился и к такому толкованию происхождения социаль- ных институтов — он называл его «прагматическим», — когда эти институты рассматриваются как результат действия инди- видуальной или коллективной человеческой воли. Он возра- жал против этого на том основании, что таким образом мож- но объяснить не все институты. С его точки зрения, «прагма- тическое» толкование (которое он приписывал, в частности, Смиту), было типично для «одностороннего рационалисти- ческого либерализма [einseitiger rationalistischer Liberalis- mus\», для «отчасти поверхностного прагматизма [zum Theil oberfldchlicher Pragmatismus}». Сама эта попытка избавить- ся от всего иррационального и создать новые, более рацио- нальные институции, по мнению Менгера, обречена и «воп- реки намерению его [такого взгляда] представителей немину- емо ведет к социализму»12. что Менгер «так же как Аристотель... различает науки по их пред- мету, а не на основании разделения на Geisteswissenschaften и Naturwissenschaften, как это было принято в современной ему Германии». Кроме того, см. замечания Альтера на эту тему в: Alter, 1990а, рр. 112—121. Важные замечания, позволяющие реконструировать влияние Аристотеля на австрийскую культуру и на Менгера, содержатся в работах: Smith, 1986, р. 36 и Smith, 1990а, рр. 263-288. 12 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политиче- ской экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 433. Менгер повторил это за- мечание и распространил его на теорию прибыли Смита в: Menger, 1891, рр. 224—225. Об отношении Менгера к экономистам клас- сической школы см.: Yagi, 1981, рр. 205—235; Rothschild, 1986, рр. 11-27. О политических идеях Менгера и старой австрийской школы см.: Kauder, 1957, рр. 42Iff.; Kirzner, 1990b, рр. 93—106; Yagi, 1992, рр. 93—108. О том, в какой степени взгляды Менгера на социализм формировались под влиянием его брата Антона, см.: Kauder, 1965, р. 64; Johnston, 1972, рр. 92 — 94. О критике Менгером Смита см.: Block, 1940, рр. 430—431; Hutchison, 1973, рр. 29-31, 1981, рр. 191-192; Alter, 1982, рр. 153 —154. О влиянии Смита в Австрии см.: Kauder, 1957, р. 420. Менгер не только критиковал Смита, но и защищал его экономический индивидуализм (и вообще индивидуализм эконо- 24
§ 1. Методологические основания Менгер не стал распространять метод и задачи экономиче- ской теории на философию социальных наук. Однако он рас- пространил на теоретические социальные науки (включая эко- номическую науку) теорию человеческой деятельности, а так- же теорию возникновения и развития социальных институтов. Таким образом, революционное ядро его мысли состоит в новых перспективах, которые его теория субъективной ценности открыла для изучения социальных явлений. Подтверждением того, что Менгер не стремился предло- жить экономическое толкование рождения и развития общества, является его убеждение, что самая ранняя реакция на праг- матизм возникла в сфере права. Ведь именно «проникнутый духом английской юриспруденции» Бёрк смог полностью осоз- нать «особенное значение органических явлений социальной жизни и отчасти несознательное происхождение последних». Эта мысль, первоначально выдвинутая Монтескье, достигла наивысшего расцвета в Германии, где идеи Бёрка стали «пово- дом к опровержению прагматизма в юриспруденции». Сначала Густав Гуго, а вслед за ним — Савиньи и Бартольд Георг Нибур развивали мысль о праве как о «несознательном результате выс- шей мудрости, исторического развития народов» и опровергали мнения тех, кто, апеллируя к «чистому абстрактному воспри- ятию», требовал «создания универсальной модели права»13. Отнюдь не считая социальные институты неизменяемыми, основатели исторической школы права стремились к более глу- бокому пониманию подобных институтов. В противополож- ность реформизму «одностороннего рационализма» они тре- бовали не столько возврата к прошлому, сколько большего вни- мания к мудрости и гибкости институтов, сложившихся в ходе истории; подход, не одобрявшийся сторонниками абстракт- ного рационализма, в основе которого лежало желание подчи- нить реальность разуму14. мистов классической школы) от критики со стороны исторической школы немецких экономистов. 13 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 428—430. 14 Там же. С. 433. Менгер не смешивал взгляды Бёрка и Савиньи со взглядами де Местра и фон Галлера, о которых он также упо- минал. О политических идеях исторической школы права см.: Tessitore, 1981, рр. 35 — 94; Cesa, 1986, рр. 83—103. 25
Глава 1. Методологические проблемы Итак, когда Менгер сталкивался с позитивизмом Конта и Милля15, с историзмом, не делавшим различий между исто- рической, политической и экономической науками, а также с абстрактным рационализмом, восходящим к Просвеще- нию, он не скрывал своих симпатий к исторической школе пра- ва. Не скрывал он и тесной связи своих взглядов со взглядами Савиньи, который хорошо понимал всю важность исторических аспектов и обычая для формирования языка и права, не пре- небрегая при этом теоретическим анализом этих проблем16. Оставим в стороне вопрос о расхождении позиций Менге- ра и представителей исторической школы права. Его крити- ка исторической школы немецких экономистов помимо про- чего содержала замечания философского характера по поводу соотношения между практическими, историческими и теоре- тическими науками17. Так, он писал, что «явления могут быть 15 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и поли- тической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные рабо- ты. М.: Территория будущего, 2005. С. 333, 469—470 сн. 144. 16 Савиньи цитируется в «Исследованиях» чаще всего. Он всегда упоминается в позитивном контексте, в основном тогда, когда Менгер пишет о его теории происхождения права и языка (Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической эко- номии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Терри- тория будущего, 2005. С. 308 и сн. 14, 430 и сн. 92, 431 сн. 93) и денег (там же, с. 411 и сн. 58) (о деньгах см. также: Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 261—262 сн. 83); там же Менгер оспаривает близость Рошера к «историческому методу» Савиньи, с. 443—444, 444 сн. 120. О том, как Менгер относится к Сави- ньи, см.: Alter, 1982, рр. 151—54; 1990а, рр. 43ff; Marini, 1982b, рр. 197-209. 17 Как писал Менгер в « Исследованиях»: « Теорию хозяйства ни в коем случае нельзя смешивать с историческими или с практическими науками о хозяйстве». А описывая «естественные законы \Naturge - setze\» экономических явлений» — отличные от «эмпирических законов [empirische Gesetze}», — на основании которых можно сделать выходящие за пределы непосредственного опыта выводы о вероятности будущих явлений или о сосуществовании явлений, не наблюдаемых непосредственно», он добавил, что это не означает отрицания того факта, что те «теоретические науки, которые опи- сывают лишь эмпирические законы, соответственно имеют большее практическое значение для человеческой жизни; но при этом содер- жащемуся в них знанию присуща не абсолютная определенность, 26
§ 1. Методологические основания исследуемы с двоякой точки зрения: индивидуальной (исто- рической, в самом обширном смысле этого слова) и родовой (теоретической). Задача первого направления исследования состоит в познании конкретных явлений в их индивидуаль- ной сущности и их индивидуальной связи; задача второго — в познании форм явлений (типов) и типических соотношений (законов явлений) »18 *. Итак, теоретические науки должны «дать нам типы (эм- пирические формы [die Erscheinungsformen]) и типические соотношения (законы [die Gesetze\) явлений, теоретическое понимание, выходящее за пределы непосредственного опы- та, и господство над явлениями в тех случаях, когда мы имеем - 19 возможность располагать условиями явлении» . а лишь то большая, то меньшая степень вероятности. Напротив, историческое знание и историческое понимание явлений сами по себе в принципе не обеспечивают нам такого предвидения и т.п., и поэтому они не в состоянии служить заменой теоретического зна- ния. Историческое знание может быть исключительно материалом, на основании которого мы способны устанавливать законы явлений (например, законы развития хозяйства). Даже политик-практик сначала должен получить общие знания (узнать правила из исто- рии), перед тем как он начнет делать выводы, направленные на формирование грядущих событий. То, что применительно к сфе- ре экономических явлений отдельные школы считают абсолютную строгость результатов теоретического исследования недостижимой, действительно может придать особый характер теоретическим ис- следованиям в сфере экономических явлений и особенностям этой сферы. Однако это не может привести к тому, что в экономической жизни историческое или практическое направление исследований будет способно заменить собой теоретические исследования. Это верно и в том отношении, что теоретические исследования в эко- номике действительно встречаются с такими трудностями, которых нет у естественных наук, представленных конкретными дисципли - нами. Наконец, справедливо и то, что проблемы экономической теории не всегда относятся точно к тому же типу, что и проблемы, возникающие у теоретических естественных наук. Теоретическую экономическую науку в принципе нельзя рассматривать ни как историческую науку, ни как практическую, чего хотелось бы многим» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 317). 18 Там же. С. 306. 19 Там же. С. 320. Ср. со с. 473-476. 27
Глава 1. Методологические проблемы Менгер стремился к тому, чтобы «привести явления реаль- ного мира, как они представляются нам в их эмпирической действительности, к строгим типам и отыскать строго типи- ческие соотношения — «естественные законы» [Naturgeset- ze\ явлений. Он вполне осознавал, что «стремление установить строгие категории форм явлений, обнимающие „все эмпири- ческие действительности“ (в их полном содержании) — пред- ставляется потому недостижимой целью теоретического иссле- дования» . Таким образом, представляется, что этой цели было бы еще сложнее достичь посредством реалистического подхо- да, который пытается открыть общие законы путем наблюде- ния регулярностей в общем поведении явлений20. «Аристо- 20 Там же. С. 320. Не случайно, что на этих и последующих страни- цах, где Менгер конкретизирует свое представление о «естествен- ном законе» (Naturgesetz}, он ссылается исключительно на Арис- тотеля и Бэкона. На с. 323 сн. 18 он предупреждает об опасности спутать «empirische Gesetze» (эмпирические законы) и «Natur- gesetze (im eigentlichen Verstande dieses Wortes)» (естественные законы в собственном смысле слова). Кроме того, он указывает на фундаментальную ошибку в этих рассуждениях в целом и пишет, что они неверны и уже привели к возникновению существенной путаницы вокруг теоретических проблем нашей науки. Разница между теоретическими естественными науками и теоретиче- скими социальными науками связана исключительно с тем, что они изучают с теоретической точки зрения разные явления. Речь не идет о разных методах, так как и реалистическое, и точное на- правление теоретических исследований допустимы в обеих сферах мира явлений (в естественной и в социальной). Разница сущест- вует исключительно между реалистическим и точным направле- ниями теоретических исследований, а также между науками, к ко- торым относятся исследовательские результаты этих направлений, т.е. между эмпирическими и точными теоретическими науками. Существуют естественные науки, которые не являются точными (например, физиология, метеорология и др.), и, напротив, су- ществуют точные науки, которые не являются естественными на- уками (например, чистая экономическая теория [reine Nationa- lokonomie}). Соответственно, неправильно называть последнюю «естественной наукой» [Naturwissenschaft]. На самом деле это точная моральная наука [exact е ethische Wissenschaft]. Наконец, так же неверно говорить о методе естественных наук примени- тельно к социальным наукам в целом и к экономической теории [theoretischen Nationalokonomie], в частности. Метод последней может быть либо эмпирическим, либо точным, но он в принципе не может быть «естественно-научным» [naturwissenschaftliche]. 28
§ 1. Методологические основания тель правильно понимал это, отрицая строго научный характер индукции; но даже существенно усовершенствованный Бэко- ном индуктивный метод оказался в состоянии лишь увеличить степень уверенности в ненарушимости законов, добытых ука- занным путем (эмпирической индукцией!), но никак не дать полное тому ручательство», и не стал таким средством, кото- рое позволило бы обнаружить строгие (точные) законы явле- ний (strenge exact е Gesetze der Erscheinungen)21. Целью Менгера, отправным пунктом для достижения которой была его критика методологической ограниченности индуктивного метода, было, таким образом, открытие «точ- ных естественных законов \exacte Naturgesetze]»22. Они 21 Там же. С. 320. Хотя Менгер и ссылается на Аристотеля, он не приводит ни одной конкретной цитаты из него. На последующих страницах он развивает эту тему и пишет, что исследование, осно- ванное на эмпирически-реалистической точке зрения, позволяет лишь определить «реальные типы, основные формы реальных явлений» и «эмпирические законы, теоретические познания, ко- торые выясняют нам фактические (за ненарушимость которых нельзя, однако, поручиться) регулярности в последовательности и конфигурации реальных явлений». В завершение он утверждает, что «применяя сказанное к теоретическому исследованию в облас- ти народно-хозяйственных явлений, мы приходим к тому резуль- тату, что, поскольку эти последние рассматриваются в их „полной эмпирической действительности", оказываются достижимыми лишь „реальные типы“ и „эмпирические законы" их, о строгих же (точных) теоретических познаниях вообще и о строгих зако- нах (о так называемых „естественных законах" \Naturgesetzen\) их, в частности, не может быть и речи при указанном условии» (Там же. С. 321). 22 Также «Никомахова этика», V, Е, 7, 1134b, 19 — 20, «Мета- физика», IX, Q, 7, 1049а, 1049b, 5 — 10; за идеями, имеющими отношение к такой интерпретации, можно обратиться к «Поли- тике» I, (А), 2, 1252b (цитируется в: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенно- сти // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 473, ив приложении VII, где автор выражает согласие с мнением Аристотеля о том, что государство является естествен- ным явлением, присущим людям по природе; также к «О частях животных», I, (А), 1, 639 Ъ 25, и 642 а 35). В «Исследованиях» Менгер ссылается только на «Никомахову этику» и «Политику». Лахманн (Lachmann, 1978, рр. 58—59) отметил противоречие между детерминизмом точных законов и субъективизмом инди- видуального выбора. 29
Глава 1. Методологические проблемы должны были быть добыты не «реалистически-эмпирическим направлением теоретического исследования», а его «точ- ным» направлением, которое применимо к области естествен- ных и социальных явлений и принципиально отличается «от эмпирико-реалистической индукции Бэкона». Таким обра- зом, в основании ошибки тех социальных философов, которые пытались получить «точные социальные законы» посредством эмпирического исследования, лежала путаница вокруг тач- ных естественных законов и того, как их обнаружить23. Это «побудило некоторых стремиться к точным законам соци- альных явлений «эмпирическим», а не точным путем, дру- гих же привело к тому, что они стали прилагать к результа- там эмпирического исследования в области социальных наук масштабы точного исследования, и обратно — к результатам точного социального исследования, масштабы эмпирического исследования — две ошибки, одинаково гибельно повлияв- шие на развитие социальных наук и вызвавшие большую часть недоразумений, господствующих в теоретическом социаль- ном исследовании в его настоящем виде и в его современных стремлениях» 24. Несмотря на то что критика Менгером индуктивизма пред- ставляет существенный частный интерес и далеко выходит за теоретические пределы позитивизма, представленного истори- ческой школой немецких экономистов, проблема «естествен- ного», или «точных естественных законов», является гораз- до более сложной. Она связана с отысканием таких «строгих законов явлений, регулярностей в последовательности явле- ний, таких регулярностей, которые не только представляют- ся нам ненарушимыми, но, ввиду самого способа познавания, служащего для отыскания их, в себе самих носят ручательство своей ненарушимости, в отыскании таких законов явлений, которые, обыкновенно, называют „естественными законами“ [Naturgesetze], но правильнее называть „точными закона- ми1, [exacte Gesetze]»25. 23 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 473. 24 Там же. С. 473. 25 Там же. С. 323. О exacte Naturgesetze (точных естественных за- конах) см.: Maki, 1990а. 30
§ 1. Методологические основания Если цель состоит в попытке сформулировать «точные законы», то теоретическое исследование должно начинаться с «простейших элементов всего реального», которые долж- ны восприниматься «как строго типические». При этом их можно лишь отчасти выявить на основании эмпирически-ре- алистического подхода, поскольку весь смысл исследования в том, чтобы прийти «к формам явлений качественно строго типическим», т.е. получить типические понятия, «которые, разумеется, не могут быть проверены на полной эмпирической действительности (так как формы явлений, о которых здесь идет речь... существуют до известной степени лишь в нашем представлении), однако эти результаты соответствуют специ- фической задаче точного направления теоретического иссле- дования и составляют необходимое основание и условие для отыскания точных законов»26. В той мере, в какой наука стремится сформулировать «типичные соотношения (точные законы) явлений», ее не занимают реальные феномены: «Она изучает, как из вышеу- казанных простейших, до известной степени даже не эмпири- ческих элементов реального мира, в их изолированности (так- же неэмпирической) от всех других явлений развиваются более сложные феномены, — причем постоянно обращается внима- ние на точную (тоже идеальную!) меру»27. Итак, точная наука стремится обнаружить «строгие зако- ны». Она исходит из существования «строго типических эле- ментов», которые можно выделить, если представить их «в полной изолированности от всех других действующих фак- торов». Таким образом Менгер выразил свою веру в то, что можно достичь «таких законов явлений, которые не только не допускают исключений, но иначе не могут быть и мысли- мы по самым законам нашего мышления». Затем он присту- пает к поиску этих «точных законов, так называемых «естест- венных законов» явлений»28. Применительно к социаль- ным явлениям этот подход состоит в том, что «мы просле- живаем [zuruckfuhren] человеческие явления к их первейшим 26 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 325. 27 Там же. 28 Там же. С. 323-325.
Глава 1. Методологические проблемы и простейшим конститутивным факторам, прилагаем к этим последним соответствующую их природе меру и наконец стре- мимся раскрыть законы, по которым образуются из этих про- стейших элементов более сложные человеческие явления»29. Несмотря на отсылку к «законам нашего мышления», эти «точные естественные законы» нельзя интерпретировать в кантианском духе. Менгер никогда не устанавливал пря- мой корреляции между «точным естественным законом» и Аристотелем30. Однако понятно, что сочетание представления 29 Там же. С. 326—327. Менгер вновь обратился к этому вопросу на последующих страницах, см. с. 328. Как мы увидим позже, zuriAckfuhren следует переводить как «прослеживать к» (to trace back), а не как «сводить» (to reduce). 30 О природе «точных законов», кроме замечаний Менгера, см.: Kauder, 1957, р. 416. В той же статье см. с. 414 и сн. 10, 11. Каудер писал: «До того как Менгер изложил свою методологию, он глубоко изучил Аристотеля. Позже он познакомился с идеями Вундта и Канта. Следов влияния Канта обнаружить в его рабо- тах нельзя, поскольку Менгер изучал Канта в течение долгих лет своего молчания». О связи понятий Wesen и exacte Naturgesetze см.: Kauder, 1965, рр. 97 — 98. В этой работе Каудер писал, что для Менгера, в отличие от Джевонса и Вальраса, которые сводили экономические явления к идеальным типам с помощью абстраги- рования и изоляции, объектами науки были не модели, созданные нашим разумом, а скорее социальные сущности. Сущность озна- чает реальность, лежащую в основе явления... Вера в сущности есть принцип философского реализма; главным представителем школы реализма является Аристотель. ...Теория Менгера имеет дело с аристотелевскими сущностями, с точными типами и типи- ческими соотношениями, и эти теоретические типы служат источ- ником знания, которое трансцендентно по отношению к непо- средственной информации. Теоретический анализ Менгера дает законы и понятия, которые действительны для любого времени и места. Он соединил современную теорию с философией, которой в 1883 г. ...было более двух тысяч лет. Как и его древнегречес- кий учитель, Менгер искал реальность, скрытую за наблюдаемой поверхностью вещей. О влиянии Аристотеля на Менгера см. также: Hutchison, 1973, рр. 19 — 23; Hutchison, 1981, рр. 179—183; Lachmann, 1978, рр. 58—59; Alter, 1990а. Это влияние хотя и не отрицает- ся, но радикально пересматривается в: Silverman, 1990, рр. 69ff.; Сильверман находит у Менгера сильное влияние камеральной «австрийской» традиции и полагает, что отсылки Менгера к Арис- тотелю в «Исследованиях» носят общий характер и не могут рас- 32
§ 1. Методологические основания о «законе» как о «естественном соотношении явлений», кото- рое должно быть «добыто» «точной наукой», с признанием неосязаемого характера субъективности, составляющей неотъ- емлемую часть человеческих отношений, действительно ставит философские проблемы, которые могут показаться неразре- шимыми, если не воспринимать их в аристотелианской рам- ке. Поэтому, чтобы лучше понимать созданную Менгером теорию ценности, благ и потребностей, разумно обратиться к Аристотелю31. И у Аристотеля, и у ведущих представителей сматриваться как свидетельство его реального влияния на позицию Менгера. Несмотря на то что проблематика Менгера и выдвину- тые им гипотезы не обязательно рассматривать в рамках системы Аристотеля, обсуждение этой темы следует начинать с анализа цитат из Аристотеля в трудах Менгера; кроме того, влияние Арис- тотеля на Менгера проявляется в первую очередь там, где он не упоминается прямо. 31 См.: Kraus, 1905; Kauder, 1953а, рр. 638ff. В «Исследованиях» Аристотель в этой связи не упоминается; однако на него есть ссыл- ка в: Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 67 сн. 4. (Менгер пишет, что «уже Аристотель различает действительные и вооб- ражаемые блага в зависимости от того, проистекает ли потреб- ность из разумного убеждения или неразумного»), с. 149 сн. 32 (о соотношении «потребительной ценности» и «потребностей»), с. 201 сн. 61 (критика теории происхождения цен у Аристотеля). Что касается цитат о происхождении денег, то в «Исследованиях» Менгер отсылает читателя к «Основаниям». Ссылаясь на Крауса, который считал, что в работах Менгера и Бём-Ваверка можно усмотреть влияние аристотелевской трак- товки критериев предпочтительности благ в «Топика», III, (G), 2, 11 la (Kraus, 1905, рр. 584ff.), Каудер (Kauder, 1965, р. 16) писал, что «даже менгеровскую теорию вменения, основанного на расчете убытков [Verlustgedanke], можно найти у Аристотеля»; см. у него в другом месте (с. 95): «Гедонизм, унитаристская этика и французский секуляризм не стали частью мировоззрения Менгера, которое, как и взгля- ды многих других австрийских интеллектуалов второй половины XIX в., продолжало находиться под влиянием Аристотеля. Шкала благополучия по Менгеру представляет собой приложение «Нико- маховой этики» к экономической теории... По Аристотелю, хоро- шая жизнь есть итог и самодостаточная цель всех форм человече - ской деятельности. У Менгера хорошая жизнь трансформируется в экономическое благополучие. Аристотель начинает изложение своей этики с иерархии человеческих целей — и Менгер также 33 3-4154
Глава 1. Методологические проблемы австрийской школы (несмотря на то что отсылки к Аристоте- лю и у Мизеса, и у Хайека очень редки и носят несколько спор- ный характер) мы находим теорию рациональной деятельно- сти, основанную на том, что человеческое знание конечно и его целью является достижение некоего «блага», информа- цию о котором невозможно передать. Источник этого блага не является ни физическим, ни метафизическим, ни космологи- ческим; он относится к области человеческого знания. Итак, в фокусе интересов Менгера находилась совокупность естественных законов, лежащих в основании удовлетворения человеческих потребностей, и на их развитии во времени по мере того, как сфера человеческих дел и потребностей расши- ряется. Из этого вытекает, что его отправная точка — это не рационалистическая проекция и не гедонистический подход, как у Джевонса, а естественность потребностей^2. Поэ- тому-то речь и может идти о «точных естественных законах»: ведь Менгеру очевидно, что когда результаты субъективных актов выбора, сделанных теми, кто стремится удовлетворить свои (естественные) потребности, вступают в контакт с резуль- татами бесконечного множества иных индивидуальных актов выбора, то итогом становится не сползание в хаос, а, напро- тив, «распределение» согласно определенному порядку, кото- рый является естественным для людей32 33. Таким образом, есте- выстраивает шкалу выгод и целей, связанных с благополучием. В опубликованных работах Менгера нет упоминаний о возможном конфликте между сферой удовольствия и сферой этики». По поводу критики Аристотелем платонического концепта «блага», понимаемого как нечто уникальное и абсолютное, см. «Никомахова этика», I, (А), 6, 10966, 1097я. Несмотря на от- сутствие цитат, вероятно, можно утверждать, что рассуждения Аристотеля о благе в «Никомаховой этике» (I, (А), 7, 1097я) и в «Эвдемовой этике» (I, (А), 8, 12186) повлияли и на Менгера, и на других представителей австрийской школы. То, в какой сте- пени их трактовку Аристотеля можно считать правомерной, это отдельный вопрос. 32 О разнице между взглядами Менгера и Вальраса см.: Stigler, 1937, р. 230; Kauder, 1953b, рр. 571-572; Jaffe, 1976, рр. 511-524; White, 1977, р. 4; Gram and Walsh, 1978, pp. 46—56; Vaughn, 1978, p. 61. 33 Проблема нежелательных последствий человеческих действий, на- правленных на достижение человеческих целей, является одной из центральных тем размышлений Хайека. В связи с этим он посто- 34
§ 1. Методологические основания ственные законы обычно тождественны родовой сущности ( VJeseri) явлений34. Итак, Менгер не задавался целью навязать человеческой реальности рациональный порядок. Скорее, он стремился найти ответ на вопрос, как человеческой деятельно- сти, направленной на цели, находящиеся под влиянием фак- та конечности человеческого знания, удается создать порядок, а также проникнуть в сущность (NJesen) этого порядка. На самом деле занимавшие Менгера философские вопросы были ближе к философии Аристотеля (хотя и не обязательно в изводе неоаристотелианцев и томистов, о которых в «Иссле- дованиях» не упоминается), чем к естественно - правовой, кан- тианской и позитивистской философской проблематике35. янно ссылается на Менгера. См.: Хайек Ф. фон. Контрреволю- ция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 55 — 64, 111 — 122 и сл.; Hayek 1967, прежде всего статью «The Results of Human Action but Not of Human Design», особен- но c. 100 и сл. и прим., а также «Notes on the Evolution of Systems of Rules of Conduct», pp. 66—81; Hayek 1978, статья «The Errors of Constructivism», p. 3n.; Хайек Ф. фон. Право, законодатель- ство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. Гл. 1 «Разум и эволюция». С. 40; «Эпилог. Три источника человеческих ценностей» к: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 475—498; Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки со- циализма. М.: Новости, 1988. С. 122, 178—180. Об этой сто- роне проблем, которыми занимался Хайек, см.: Radnitzky, 1984, рр. 9—34. 34 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и поли - тической экономии в особенности // Менгер К. Избранные ра- боты. М.: Территория будущего, 2005. С. 301 — 302 сн. 4; а так- же письмо Менгера к Вальрасу в: Jaffe, 1965, II, letter 602, р. 3, в котором Менгер писал: «Итак, мы исследуем не только общие соотношения, но и СУЩНОСТИ хозяйственных явлений. Каким образом мы могли бы использовать для изучения сущностей (на- пример сущности ценности, сущности земельной ренты, сущности предпринимательской прибыли разделения труда, биметаллизма и т.д.) математические пути? Математические методы — даже если они сами по себе обоснованы — просто не годились бы для решения упомянутой части народнохозяйственных проблем». Об этом см.: Hutchison, 1973, р. 17; Hutchison, 1981, р. 178; Kirz- ner, 1976а, р. 42. 35 О философском и культурном контексте австрийской школы и, в частности, взглядов Менгера см., кроме Alter, 1990а, также: Grassl and Smith, 1986. В статьях этого сборника — в особен- ности Smith, 1986; Nyiri, 1986, рр. 102 — 138; Haller, 1986, 35
Глава 1. Методологические проблемы рр. 196—209 — ставится вопрос о существовании отдельной авст- рийской философской традиции, в рамках которой формировались идеи и взгляды Менгера. Эта мысль действительно интересна, хотя не всегда ясно (см.: Smith, 1990b, рр. 212—238) в чем именно проявляется влияние этой традиции. Даже знаменитый «Katalog der Carl Menger-Bihliothek in der Handels-Universitat Tokio» (ка- талог библиотеки Карла Менгера из коллекции Токийского торго- вого университета), вероятно, не может служить доказательством особого внимания Менгера к «австрийской философии» (с другой стороны, известно, что в Университете Хитоцубаши хранится лишь часть библиотеки Менгера). Указатель авторов и работ, упомяну- тых в «Исследованиях», а также причины, по которым они были упомянуты Менгером (см.: Cubeddu, 1985) подтверждает это мнение (многочисленные опечатки, кцторыми изобилует указан- ная статья, не относятся к наличию или отсутствию конкретных авторов в списке). См. также: Alter, 1990а, рр. 23 — 77; Streissler, 1990а, рр. 31 —68, 1990b; а также Silverman, 1990, рр. 69—92. Штрайслер и Сильверман оценивают воздействие немецкой экономической традиции на Менгера более позитивно. Однако следует четко сказать вот что. Во-первых, результаты сравнения книг Менгера, изданных в 1871 ив 1883 г., приводят к выводу, что в работе 1883 г. Менгер решил «рассчитаться» с этой традици- ей. Например, в «Исследованиях» (Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 459), проанализировав по- нятие teoretischen Nationaldkonomie und das Neesen ihrer Gesetze (теоретической науки о народном хозяйстве) у Румелина, Рау, Рошера, Г. Фон Мангольдта, Гильдебранда, Книса, И. Каутца, Й-К. Глазера, К. Умпфенбаха, Шеффле, А. Вагнера, М. Вирта, Г. Шёнберга,Ф.-Й. Неймана, Г. фон Шееля и Г. Кона, Менгер пришел к следующему выводу: «Все эти определения нашей науки отражают вполне отчетливо состояние научно-теоретических ис- следований в области политической экономии в Германии. Мы узнаем из них — без всякой надобности — особенные воззрения отдельных авторов на сущность хозяйства, народного хозяйства, даже общества; однако ни один беспристрастный исследователь не станет же отрицать того, что эти воззрения, оставляя в стороне вопрос об их правильности, совершенно не удовлетворяют фор- мальным требованиям основательной дефиниции науки». Во-вторых, в «Исследованиях» нет ссылок на тех авторов, на которых Штрайслер и Сильверман указывают как на примеры такого влияния, т.е. на Й. Г. Г. фон Юсти, К.-А. фон Мартини, П. Мишлера, Й. - Г. фон Тюнена и прежде всего — Й. Кудлера и Й. фон Зонненфельса, в то время как там есть отсылки к К.-Г. Рау (с. 426 сн., 437 сн., 439 сн., 458, 462), Г. Гуфеланду (с. 462), Ф. Б. В. Герману (с. 464). 36
§ 1. Методологические основания В-третьих, в том, что касается влияния немецкой эконо- мической традиции, различия между работами Менгера 1871 и 1883 гг. отличаются большой сложностью и ярко выражены. Кроме того, интерпретацию Штрайслера и Сильвермана харак- теризует почти тотальное пренебрежение к тому, что в «Иссле- дованиях» реальной «немецкой» точкой опоры для Менгера был Савиньи с исторической школой права. Наконец, несмотря на тот факт, что по мере изложения своих взглядов на экономическую науку Менгер до некоторой степени сосредоточился на немец- кой исторической традиции, мы не должны забывать о том, что в «Исследованиях» он критически пересмотрел эту традицию. (Если среди авторов, на которых Менгер действительно ссыла- ется, нет тех, кому Штрайслер и Сильверман приписывают оп- ределяющее влияние на него, это не означает, что его критика не относится также и к ним.) Кроме того, Менгер создал ряд новых исследовательских возможностей, ведущих в разнообразных и противоположных направлениях; имеются в виду экономическая теория, социальная философия и философия социальных наук. В предисловии к «Исследованиям» (с. 295 русск. изд.) Мен- гер констатировал: «Национально-экономическая теория, как ее установила в главных частях так называемая классическая школа английских экономистов, не в состоянии была удовлетворительно разрешить проблему науки о законах народного хозяйства, однако авторитет их учения тяготеет над всеми нами и препятствует даль- нейшему прогрессу на том же пути, на котором дух исследования в течение столетий еще задолго до А. Смита пытался разрешить великую проблему основания теоретических социальных наук». В то же время «стремление устранить неудовлетворительное со- стояние политической экономии путем открытия новых путей ис- следования привело в Германии к ряду отчасти ошибочных, от- части односторонних пониманий сущности нашей науки и ее задач, к пониманиям, которые отделили немецкую нац. экономию от литературного движения всех остальных народов; их стремления, ввиду своей односторонности, в некоторых случаях казались не- германским экономистам просто-таки непонятными». «Полеми- ческий характер настоящего сочинения», таким образом, «отнюдь не вытекает из недоброжелательства к заслуженным представите - лям нашей науки, а объясняется скорее свойством задач, которые я себе поставил; он необходимо вытекает из моего воззрения на со- временное состояние политической экономии в Германии. Мною руководила мысль вернуть исследование в области политической экономии в Германии к ее настоящим задачам, освободить его от односторонностей, гибельных для развития нашей науки, вы- вести ее из ее изолированного состояния от всеобщего литератур- ного движения и таким образом подготовить на немецкой почве 37
Глава 1. Методологические проблемы Наряду с «Исследованиями» наиболее значимыми работами, необходимыми для понимания философских и методологиче- ских оснований австрийской школы, а также различий между ее представителями* 36, являются сборник статей Мизеса «Эписте- мологические проблемы экономической науки» («Grundpro- bleme der Nationaldkonomie») 1933 г.37 иработаХайека «Сци- ентизм и изучение общества», опубликованная между 1942 и 1944 гг.38 В этих произведениях Мизес и Хайек подтверждают нали - чие преемственности между своей методологией и методоло- гией Менгера (хотя их мнения о сравнительной значимости разных ее аспектов различаются, и порой весьма существенно). Напротив, в трактовке и в самой постановке вопроса о позна- ваемости внешнего мира проявляется чуждое Менгеру влия - ние Канта. Проблема, к которой мы переходим, лишь отчасти связа- на с реконструкцией генезиса и оснований философии тео- ретических социальных наук, разделявшихся представителя- реформу политической экономии, в которой так настоятельно нуждается эта наука по своему неудовлетворительному состоя - нию» (там же, с. 297). Более резонные соображения на этот счет, чем у Штрайслера и Сильвермана, можно найти у Милфорда. 36 Об этом же, но с акцентом на экономическую проблематику, см.: Egger, 1978, рр. 19 — 39; Mongin, 1988, р. 6. 37 В предисловии к сборнику «Эпистемологические проблемы эко- номической науки» (1933, рр. vi) (Engl, trans, рр. xvii—xviii) Мизес писал: «Порочность эмпирической логики повредила Карлу Менгеру еще больше, чем английским мыслителям. Его блестя- щий труд „Исследования“... сегодня представляется даже менее удовлетворительным, чем, скажем, книга Кэрнса о методологии. Вероятно, это объясняется тем, что Менгер был настроен более радикально, а также тем, что он был способен осознать трудности, которых не замечали его предшественники, так как работал спустя несколько десятилетий после них». 38 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреб- лениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 58—59 сн. 4, где, разъясняя фундаментальные принципы «индивидуалистического» и «ком- позитивного» метода социальных наук, Хайек писал: «Термин „композитивный“ я позаимствовал у Карла Менгера, который, де- лая заметки на полях рецензии Шмоллера, посвященной менге- ровским „Исследованиям о методах социальных наук“ (Jahrbuch fur Gessetzeheng etc. 1883. N. F. Bd. 7. S. 42), написал это слово над словом „дедуктивный“, употребленным Шмоллером». 38
§ 1. Методологические основания ми австрийской школы. Гораздо интереснее проанализиро- вать различия во взглядах этих трех мыслителей. Разумеется, и Менгер, и Мизес, и Хайек полагали, что источником поряд- ка является совокупность индивидуальных действий, которые складываются в более сложные социальные явления. Однако, если, по мнению Менгера, это «сочетание» возникло генети- чески, согласно определенной «регулярности в последователь- ности явлений»39, источником которой является естествен- ность удовлетворения потребностей, то для Мизеса и Хайека удовлетворение потребностей было не столько «естествен- ным», сколько «субъективным». Объяснить это различие можно, сравнив общую теорию благ и потребностей Менгера с теориями Мизеса и Хайека. Для Менгера задача экономической науки состояла в том, чтобы попытаться «распределить блага по внутренним осно- ваниям, узнать, какое место занимает каждое из них в при- чинном соотношении благ, и, наконец, исследовать законы, которым блага в этом отношении подчиняются». Соответст- венно, он распределяет блага на три порядка, полагая, что «люди ощущают прежде всего и непосредственно потребность в благах первого порядка, т.е. в таких благах, которые могут быть непосредственно применены к удовлетворению челове - ческих потребностей»40. В то же время Мизес писал в «Человеческой деятельно- сти» о трансформации, которой экономическая наука обязана субъективистам и общей теории выбора и предпочтения, таким 39 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политиче- ской экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 356. 40 Соответственно, «обыденный опыт показывает, что для людей вообще наибольшее значение имеют те удовлетворения потреб- ностей, от которых зависит сохранение их жизни, и что мера зна- чения остальных удовлетворений потребностей сообразуется для них со степенью (продолжительностью и интенсивностью) бла- гополучия, находящегося в зависимости от этих удовлетворений. Поэтому если хозяйствующие лица должны сделать выбор между удовлетворением потребности, от которого зависит сохранение их жизни, и другим, от которого зависит лишь их большее или мень- шее благополучие, то они обыкновенно отдают предпочтение пер- вому удовлетворению». См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 70, 91, 134. 39
Глава 1. Методологические проблемы образом: «Любое решение человека есть выбор. Осуществляя его, человек выбирает не только между материальными пред- метами и услугами. Выбор затрагивает все человеческие цен- ности. Все цели и средства, материальное и идеальное, высокое и низкое, благородное и подлое выстраиваются в один ряд и подчиняются решению, в результате которого одна вещь выби- рается, а другая отвергается». Далее он отмечал, что «инстинкт выживания, сохранения собственной жизни... присутствует в каждом живом существе. Но для человека подчинение этому инстинкту не является неизбежной необходимостью. ...во власти человека овладеть даже этими инстинктами... Жизнь для человека — результат выбора, ценностного суждения»41. Точка зрения Хайека, выраженная в работе «Сциентизм и изучение общества», состоит в том, «что на протяжении последних ста лет каждое серьезное открытие в экономиче- ской теории было шагом вперед в последовательном прило- жении субъективизма». Признав заслуги Мизеса, который был наиболее последователен в этом отношении, он связывает методологический индивидуализм с «субъективизмом соци- альных наук»42. Таким образом, различие состоит в том, что для Менге- ра способность понимать и анализировать человеческую дея- тельность была основана на существовании некоего естест - венного компонента в последовательности явлений — точных законов природы, общих и для конкретных явлений реально- го мира43, и для мыслительных процессов людей — в то вре- мя, как Мизес и Хайек придерживались мнения, что структура человеческого разума сама по себе обеспечивает возможность 41 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 7, 22. О том, что можно назвать «релятивизмом» Мизеса, см. также: Mises, 1961, рр. 117—134. (См.: Мизес Л. фон. Эпистемологический реля- тивизм в науках о человеческой деятельности // Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Со- циум, 2009.) 42 Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблени- ях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 44—49 сн. 43 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политиче- ской экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 356 — 358. 40
§ 1. Методологические основания классификации, описания и объяснения индивидуальных дей- ствий и социальных явлений. Источник расхождений между Менгером и Мизесом — раз - ница в их взглядах на связь между законами, распространяю- щимися на явления мира природы и сферы социального, с од- ной стороны, и ментальными процессами — с другой. Менгер, подобно Аристотелю, полагал, что эта связь носит естест- венный характер, в то время как Мизес считал, что «рассу- док и опыт демонстрируют нам две обособленные реальности: внешний мир физических... явлений и внутренний мир мыс- лей, чувств, оценок и целеустремленных действий. И никакие мостики... не соединяют эти два мира»44. Если сначала прочитать «Исследования», а потом перейти к работам Мизеса, то ясно видно, что и общий подход Мизеса к теоретическим проблемам, и его терминология не обнаружи- вают влияния Менгера, а, скорее, несут на себе печать неокан- тианской философии. Само по себе то, что Мизес предлагал наделить науки о человеческой деятельности тем же самым логическим характером и универсальностью, которые прису- щи номотетическим наукам, резко отличает его от Менгера. Поэтому бессмысленно обращаться к Менгеру в поисках фун- дамента праксеологии Мизеса, не говоря уже о том, что Мизес неверно понимает методологию Менгера45. В «Человеческой деятельности» Мизес настаивает на апри- орном характере науки о человеческой деятельности: «Прак- сеология теоретическая и систематическая, а не историчес- кая наука... Она нацелена на знание, действительное для всех случаев, условия которых точно соответствуют ее допущени- ям и выводам. Ее утверждения и теоремы не выводятся из опыта. Так же как в логике и математике, они априорны. Эти утверждения не подлежат верификации или фальсификации на основе опыта и фактов. Они логически и по времени предшест- вуют любому пониманию исторических фактов. Они состав- ляют необходимое условие любого мысленного понимания 44 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 21. 45 См., например, Mises, 1933, рр. vi, 67п., 68 (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009). Пример попытки примирить менгерианскую ме- тодологию с априоризмом Мизеса см.: Smith, 1990с, рр. 1—5. 41
Глава 1. Методологические проблемы исторических событий. Без них мы не сможем увидеть в ходе событий ничего, кроме калейдоскопического мелькания и хао- тической неразберихи»46. Отправным пунктом для праксеологии, таким образом, является «размышление о сущности деятельности»47, основан- ное на «существенных и необходимых свойствах логической структуры человеческого разума». Иными словами, ее фунда- мент — это «логический априоризм», предпосылкой для кото- рого является «набор инструментов для мысленного схватыва- ния реальности», которые «логически предшествуют любому конкретному действию»48. Возможность существования прак- сеологии обеспечивается априорной структурой разума. В этом контексте «действие [есть] проявление человеческой воли»49, но одновременно и «суть его [человека] природы и существо- вания». «Человеческая деятельность всегда необходимо раци- ональна» в той мере, в какой она представляет собой «удовле- творение желаний действующего человека». Поэтому было бы невозможно и бессмысленно проводить различие между «естест- венными» и «рациональными» потребностями, с одной сто- роны, и «искусственными» и «иррациональными» потребно- стями — с другой. По Мизесу, «жизнь для человека — резуль- тат выбора, ценностного суждения»50, и наука не имеет права судить результаты личного выбора. В соответствии с этим категории средств и целей, причи- ны и следствия получили у Мизеса ранг предпосылок, необ- ходимых для понимания человеческой деятельности, которая происходит в мире, управляемом причинностью: «В мире, где отсутствуют причинность и упорядоченность явлений, нет места для человеческих рассуждений и человеческой деятель- ности. Сложно даже вообразить себе условия существования такого хаотичного универсума, где человек был бы не в состо- янии найти какое-либо руководство или ориентиры». Под «руководством» Мизес имел в виду не подчинение естественному порядку космоса и не «поиски конечной при- 46 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 33—34. 47 Там же. С. 41. 48 Там же. С. 36. 49 Там же. С. 16. 50 Там же. С. 22. 42
§ 1. Методологические основания чины бытия и существования», а просто выявление причин- но-следственных связей, которое необходимо для того, что- бы обнаружить ту точку, «где нужно вмешаться или где можно вмешаться, чтобы достичь той или иной цели». Таким образом, для него внешний мир не обладал собственным онтологическим достоинством, и в его причинно - следственные связи следовало вмешиваться, чтобы достигать субъективных целей51. В концепции Мизеса исчезла связь между интересом инди- вида и естественным характером явлений (и деятельности), составлявшая характерную черту идей Менгера. Ее заме- нил субъективизм, стремящийся открыть универсальные и априорные законы, регулирующие деятельность и позволяю- щие достичь индивидуальных целей. Таким образом, предпо- ложение о познаваемости мира перестало быть естественной структурой, общей для внешнего мира и человеческого разума. «Точные естественные законы» были заменены априорными законами, логическими утверждениями, характеризующими- ся общезначимостью [universal validity]. Еще одно различие между взглядами Мизеса и Менгера на природу общества было связано с различиями их теорий благ и потребностей. В то время как первые главы «Основ» ясно показывают, что, по Менгеру, благам и потребностям требует- ся «естественное» основание, у Мизеса они не только рассмат- риваются как «субъективные» элементы, но и сама функция экономической науки приобретает совершенно иной вид. Проиллюстрируем на коротких примерах различие в их пози - циях и расстояние между ними. В первом издании «Оснований» Менгер писал, что «потреб- ности вытекают из влечений, последние же коренятся в нашей природе; .. .а удовлетворять потребности значит жить и преус- певать»52 53. Несмотря на то что в издании 1923 г. Менгер отвел более заметное место элементам культурного порядка55, разни- ца между его позицией и позицией Мизеса оставалась сущест- венной. В этой более поздней версии Менгер писал, что «ка- чество блага часто зависит от знания, и в силу этого ошибки и 51 Там же. С. 25. 52 Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 88. О концепции причинности у Менгера см. с. 65. 53 См.: Menger, 1923, рр. 3—4. 43
Глава 1. Методологические проблемы невежество могут оказывать влияние на наши отношения с ве- щами. Чем выше уровень культуры народа и чем глубже люди проникают в действительную сущность вещей и своей собствен- ной природы, тем больше число реальных благ и тем меньше становится, как оно и понятно, число воображаемых благ»54. У Мизеса отсутствуют постоянные ссылки на «природу человека», столь характерные для рассуждений Менгера. Для Мизеса «блага, товары, богатство и все остальные понятия поведения не являются элементами природы; они элементы человеческих намерений и поведения»55. Несмотря на то что Мизес сохранил менгеровскую классификацию благ с ее разли - чением «благ первого порядка» и «отдаленных благ, или благ высших порядков», а также «реальных нужд человека и [его] мнимых и ложных аппетитов», он полагал, что «для науки, изучающей реальность человеческой деятельности, такие оценки неуместны. Для праксеологии и экономической науки имеет значение то, что человек делает, а не то, что ему следует делать»56. Подчеркивая субъективный характер оценки благ, Мизес заходит настолько далеко, что отвергает традиционно приписываемую экономической науке функцию: то, что эта наука должна указывать на наилучший способ удовлетворе- ния потребностей действующего субъекта, обучая его тому, как отличать «реальные» потребности от «воображаемых». В начале 1940-х годов позиция Хайека отличалась и от позиции Менгера, и от позиции Мизеса57, хотя он, вероятно, 54 Ibid., рр. 16—17. О различении «реальных» и «воображаемых потребностей» у Менгера см.: Mises, 1933, рр. 161ff. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челя- бинск: Социум, 2009.) 55 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 89. 56 Там же. С. 93. О соотношении субъективизма, праксеологии и эко- номической теории у Мизеса см.: Boehm, 1982; Buchanan, 1982а; Lachmann, 1982; Vaughn, 1982; Butler, 1988, рр. 137-149. 57 Например, с точки зрения Хайека — с учетом того, что «структура человеческого ума, общий для всех людей принцип классифика- ции внешних событий, позволяет нам обнаружить повторяющиеся элементы, из которых строятся различные социальные структуры и в терминах которых только и можно описать и объяснить по- следние»: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о зло- употреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 53 — предметом социальной науки является не столько вопрос о том, согласуют- 44
§ 1. Методологические основания в большей степени следовал за Менгером, чем Мизес. Несмот- ря на то что Хайек отдавал должное «субъективизму» Мизеса, открывшего новые перспективы для экономических и социаль- ных исследований, его собственная версия субъективизма при- менительно к методологии теоретических социальных наук не была настолько радикальной. Уже в работе «Сциентизм и изу- чение общества» Хайек продемонстрировал ясное понимание того, что «наши представления и даже ощущения» не являются предметом теоретической социальной науки. Таким предме- том была «новая организация» соотношения между индивиду- альным опытом и внешним миром, которая должна была воз- никнуть после того, как наука перемоделирует субъективные ощущения и с помощью абстрагирования создаст новую клас- сификацию явлений согласно теоретическим критериям* 58. Предвосхищая темы, которые он позже станет развивать в «Sensory Order»59, Хайек выдвинул идею о том, что воспри- ятие внешнего мира происходит «через ощущения и представ- ления, организованные в ментальную структуру, общую для них всех». Задача науки, следовательно, состоит в том, что- бы постоянно пересматривать «имеющуюся у человека карти- ну внешнего мира»60. Теоретическая наука больше не долж- на была заниматься связями между вещами; она должна была посвятить себя изучению того, каким образом восприятие вне- шнего мира и знания о нем оказывают решающее воздейст- вие на индивидуальную и коллективную деятельность, а также ся ли представления людей о мире (на основании которых они начинают действовать) с реальностью, сколько тот способ, ко- торым эти представления формируют новые реальности. В то же время, по мнению Менгера, «точная наука» должна стремиться к строгому познанию «типов (эмпирических форм) и эмпирических соотношений (законов) явлений»; см.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особен- ности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория буду- щего, 2005. С. 315. Об этом также см.: Nadeau, 1987; Shearmur, 1990b, рр. 189-212. 58 Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 40. О методологии социальных наук у Хайека см.: Barry, 1979, рр. 16—41, нас. 41; Butler, 1983, рр. 132-150; Gray, 1984а, рр. 1-26; Paque, 1990, рр. 281-94. 59 См.: Hayek, 1952b. Об этой книге см.: Gray, 1984а, рр. 8ff. 60 Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблени- ях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 41. 45
Глава 1. Методологические проблемы на стихийные последствия этой деятельности. Итак, ее должны были занимать не столько вещи как таковые, сколько спосо- бы, с помощью которых «вещи», приобретая конкретную кон- фигурацию в сознании действующих субъектов, влияют на их деятельность61. Хотя Хайек не отрицал существования «естественных зако- нов», более или менее аналогичных законам естественных наук, он не был склонен концентрироваться на вопросе о том, могут ли они быть объективно истинными, а сосредоточил- ся на попытке понять, как их осознает действующий субъект и какие последствия из этого вытекают62. Итак, предпосылкой для понимания человеческой деятельности было не существо - вание естественно -генетического поряЪка последователь- ности явлений, как у Менгера, а тот способ, каким этот поря- док осознается действующими субъектами. Соответственно, выделение элементов человеческих отношений было основа- но на том, что они известны нам в силу «нашего знания того, как работает наш собственный ум»63. Таким образом, позна- ние внешнего мира обеспечивалось не однородной последо- вательностью явлений, а просто тем, что явления становят- ся доступны пониманию посредством концептуальных усилий человеческого ума. Различие философских подходов, высветившееся в резуль- тате анализа теорий познания, лежащих в основании трудов Менгера, Мизеса и Хайека, разумеется, имеет важные послед - 61 Там же. С. 42—44. 62 Там же. С. 46—48. 63 Там же. С. 52—54. Мнение, что на Хайека оказала решающее воздействие философия Канта, высказанное Греем (Gray, 1984а, рр. 4—8), хотя и любопытно, связано с недооценкой влияния «Исследований» Менгера, несмотря на то, что это влияние ясно выражено и присутствует во всех работах Хайека, начиная с самых ранних, включая и обсуждаемую книгу. О влиянии Канта на фи- лософию права Хайека и его политическую философию см. также: Kukathas, 1989. Вопрос о влияниях, безусловно, является второ- степенным по сравнению с оригинальными идеями Хайека; то но- вое, что он внес в социальные науки, связано с теорией субъектив- ной ценности, а не с кантианством. Таким образом, цель сравнения состоит не в том, чтобы указать на общее сходство, а в том, чтобы попытаться понять связь хайековского «субъективизма» с канти- анским «субъективизмом» и, следовательно, проанализировать причины, лежащие за различием их представлений о порядке. 46
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreit) и его наследство ствия для их политической философии. Однако то, что у них имеется единое мнение о предмете теоретической социальной науки, в центре которого находится идея о том, что социаль- ные институты представляют собой результат, часто непред- намеренный, тех действий, посредством которых пытаются решить свои проблемы отдельные люди, является смягчаю- щим обстоятельством. § 2. СПОР О МЕТОДАХ (METHODENSTREIT) И ЕГО НАСЛЕДСТВО Спор между исторической школой немецких экономистов и австрийской школой вошел в историю социальных наук как методологический спор. Однако на деле это был не столько конфликт методологий (хотя они, безусловно, глубоко различ- ны), сколько столкновение двух разных философских, эконо- мических и политических подходов, что гораздо более суще- ственно. С точки зрения австрийцев, дискуссия затронула пять основных тем: 1) природа и происхождение социальных институтов; 2) метод, которым следует их изучать; 3) приро- да и задачи экономической науки; 4) политические выводы из научных исследований и 5) роль исторической школы эконо- мики в немецкой политике. Сегодня та методологическая проблема, которую Мен- гер описывал как противопоставление эмпирического и тео - ретического направлений, в значительной степени утратила актуальность64. С эпистемологической точки зрения дискус- сия свелась к тому, можно ли применять в области социаль- ных наук позитивистские методы сомнительной теоретиче- ской ценности, направленные на установление общезначи- мых законов путем индукции. Даже сам Менгер после книги «Die Irrthumer des Historismus» и статьи «Grundzuge einer 64 Даже Жид и Рист уже в 1909 г. писали по поводу «спора о мето- дах»: «В наши дни начатое исторической школой противопостав- ление индуктивного и дедуктивного методов, к счастью, не пред- ставляет больше никакого интереса» (цит. по: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. М.: Экономика, 1995. С. 313). Об эпистемологических проблемах, стоящих за «спором о мето- дах», см.: Milford, 1988b. 47
Глава 1. Методологические проблемы Klassifikation der Wirtschaftswissenschaften» счел тему в этом отношении исчерпанной и больше к ней не возвращался. Инте- рес, который вызвала эта дискуссия у современников, очевид- но, был связан с высоким авторитетом, которым на тот момент пользовался индуктивный метод, что привело к недооценке значения ее философских и политических аспектов. Все значение этого спора для теоретических социальных наук стало очевидно только после появление работы Мизеса «Эпистемологические проблемы экономической науки» ( «Die Grundprobleme der Nationaldkonomie»). Начав с того, что он назвал «прозрениями» Менгера, Мизес проанализировал зна- чение теории субъективной ценности для всей концептуаль- ной структуры социальных наук, в особенности для теории человеческой деятельности. В «Исследованиях», как и несколько ранее в «Основани- ях» , Менгер изложил предпосылки для новой концептуальной структуры социальных наук. Однако это либо осталось незаме- ченным, либо неправильно понималось, либо интерпретирова- лось так, как если бы эта «революция» произошла исключитель- но в сфере экономической науки. Вследствие этого дискуссия сосредоточилась на вопросе об «историчности» (в противовес «теоретичности») метода социальных наук, что соответствовало тогдашней проблематике и тогдашнему уровню концептуаль - ных представлений. Сам Менгер, настроенный глубоко песси- мистично, после 1889 г. больше не высказывался о методологи- ческих вопросах (он работал над эскизом новой «философской антропологии», но от этого замысла до нас дошло лишь несколь- ко разрозненных заметок)65. Визер и Бём-Баверк, воодушев- ленные успехом «теории предельной полезности» в экономиче- ской науке, пренебрегали политическим и философским значе- нием этой теории и считали, что, строго говоря, спор о методах, или Methodenstreit, был пустой тратой времени66. Кроме того, 65 Согласно Каудеру (Kauder, 1965, рр. 88—89, 120—121), Мен- гер начал работать над планом антропологического обоснования своей системы только после 1900 г.; для этого он изучал труды В. Вундта, Ф. Брентано, К. фон Эренфельса, О. Крауса. См. ре- конструкцию отношений Менгера и господствующей тенденции австрийской мысли в: Smith, 1986 и Smith, 1990а. См. также: Leser, 1986b, рр. 29—57; Diamond, 1988, рр. 157—172. 66 См.: Hayek, 1926, рр. 560—561. Бём-Баверк в 1890 г. писал: «По самой своей сути тот абстрактно - дедуктивный метод, кото- 48
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreit) и его наследство Визер подходил к методологической проблематике с чуждой Менгеру психологической и эмпирической точки зрения67, и это, безусловно, не способствовало прояснению вклада авст- рийской школы в социальные науки. Таким образом, триумфу маржиналистской революции в сфере экономической науки не сопутствовал аналогичный успех в сфере социальных наук. Ведь в том, что представители исторической школы немецких экономистов обвиняли Менгера в «атомизме», проявлялась не только их неспособность увидеть в его идеях разрыв с традицией классической экономической науки, но и их неспособность понять значение теории субъ- ективной ценности для концептуальной модели всего корпу- са социальных наук. К этому добавлялся их последовательный отказ признавать ее ценность для экономической науки, кото- рую они упорно продолжали считать исторической наукой. рый в немецкоязычной научной литературе представлен К. Мен- гером, Саксом, мной и другими — это настоящий эмпирический метод» (Bohm-Bawerk, 1890, р. 263). 67 На страницах, посвященных методологическим проблемам в Wi- eser, 1914, различие в позициях Визера и Менгера четко ощуща- ется. О Визере см.: Menzel, 1927, рр. 4—12; Morgenstern, 1927, рр. 669—674; Johnston, 1972, рр. 81—82 (раздел носит название «Фридрих фон Визер как сторонник смешанной экономики»); Mises, 1978, рр. 35ff; Streissler, 1986, рр. 59—82; Ekelund and Thornton, 1987, рр. 1 — 12. О методологии Визера см.: Kauder, 1965, рр. 120—123; суть вопроса точно схвачена в следующих словах Каудера: «В основном Визера занимала интроспекция. К сожалению, Визер отождествлял интроспекцию и психологию, что породило совершенно ненужную путаницу». (О политических идеях Визера см.: Kauder, 1957, р. 421.) С другой стороны, см.: Mitchell, 1969, рр. 345-374; Ekelund, 1970, рр. 179-196; Al- ter, 1990а, рр. 222ff. Об участии Визера и Бём-Ваверка в «споре о методах» см.: White, 1977, р. 7; о «психологическом» методе Визера см. с. 12. О влиянии на Визера Дильтея и Зиммеля см.: Kauder, 1957, рр. 415-416. Об отношениях Мизеса и Визера см. Mises, 1933, рр. 20—21 (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009); по мнению Мизеса, Визер «не смог освободиться от влияния психологической эпистемологии Милля, у которого эмпирический характер приписывался даже законам мышления»; Mises, 1978, рр. 35—36: «Он так никогда и не понял сути идеи субъективизма в австрийской школе, и это послужило источником его досадных ошибок». 49 4-4154
Глава 1. Методологические проблемы Итак, значение «спора о методах» состоит в демонстрации того, как теория субъективной ценности изменила не только концептуальную и методологическую структуру теоретических социальных наук, но и сам способ толкования истории и поли- тики. Поэтому аргументы австрийцев, направленные против их оппонентов, которые попытались сформулировать прак- тические нормы индивидуального политического действия на основании якобы открытых ими законов и смысла истории, по-прежнему представляют значительный локальный интерес. Это связано с интересом австрийцев к проблеме надежности и эффективности практических норм, выведенных из ложных общих законов, — к одной из центральных проблем не только экономической науки, но и политической философии. Действительно, если признать, что теория австрийского маржинализма, объясняющая происхождение потребностей и их удовлетворение, имеет последствия для других социаль- ных наук, то это означает, что всю концептуальную структуру политической философии нужно строить заново. Эта структу- ра будет в первую очередь связана уже не с этикой и правом, а с экономической теорией, понимаемой не столько в каче- стве средства удовлетворения потребностей или инструмента этатистской власти, сколько в качестве действенного способа понимания человеческой деятельности. В этом смысле эко- номическая теория является результатом понимания того, что человеческая деятельность основана на проблеме редкости [благ относительно потребностей]. В 1889 г. в контексте своего спора со Шмоллером68 Мен- гер вернулся к теме систематической конфигурации экономи - 68 «Спор о методах» начался с выхода работы Шмоллера: Schmoller, 1883. В своей рецензии одновременно на «Исследования» Менге- ра и «Введение в науки о духе» («Die Einleitung in die Geisteswis- senschaften») Дильтея Шмоллер — см. с. 239 и сл. — ответил на критические возражения Менгера в его адрес. Шмоллер подчерк- нул, что будущее экономической науки связано с ее способностью использовать исторический и статистический материал, а не с ее способностью к формальной разработке. Отождествив методо- логию Менгера с натуралистической логикой Милля, он проде- монстрировал не только полное непонимание текста Менгера, но и (и это гораздо серьезнее) неспособность осознать разницу между точной экономической теорией и классической экономической теорией. Об этом см.: Faucci, 1988, рр. 141 — 164. 50
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreit) и его наследство ческой науки в статье «Grundzuge einer Klassifikation der Wirt- schaftswissenschaften». В ней он различает 1) исторические экономические науки, экономическую статистику и эконо- мическую историю; 2) морфологию экономических явлений; 3) экономическую теорию и 4) практическую, или приклад- ную, экономическую науку69. В этой работе Менгер не только еще раз сформулировал свою позицию, но и отметил, что ошиб- ка исторической школы немецких экономистов состоит в том, что они устанавливают связь между «экономической теорией» и «прикладной экономической наукой». По его мнению, при- кладные дисциплины не могут предложить «рецептов» пове- дения «в каждом конкретном случае»; они в состоянии лишь показать, «как сформулированные в общем виде человеческие цели какого - то конкретного типа могут быть наиболее успеш - но достигнуты в свете различных обстоятельств»70. Они были не просто «науками в строгом смысле слова», но и «научными исследованиями», т.е. попытками предложить рациональные решения рациональных проблем71. При этом Менгер пола- гал, что «практическая экономическая наука» должна черпать вдохновение из свободной от ошибок «экономической теории». Любая политика, основанная на ошибочном представлении о жизни, обречена на провал, даже если ее идеологи руковод- ствуются благими намерениями72. Итак, общие черты австрийской критики исторической школы связаны с убеждением австрийцев, что их оппоненты (например Маркс и его последователи) не понимали экономи- ческую науку. Именно этим объяснялись постоянные попытки оппонентов создать «новую» экономическую науку, основан- ные на неверном понимании ее предмета, а также на попытках объединить историю, этику и экономическую теорию — три научные дисциплины, которые следует строго разделять. Их план преобразования экономической науки не мог привести 69 См.: Menger, 1889, рр. 199—200. 70 Ibid., р. 202. 71 Ibid., рр. 205, 209. О проблеме классификации наук и, в част- ности, о соотношении «чистой науки» и «практических искусств» см.: Keynes, 1891, рр. 3Iff, 142ff. Однако главными авторите- тами в этой области для Кейнса были Л. Косса и Дж. - К. Льюис, а не Менгер, хотя он и ссылался на Менгера в других разделах этой книги. 72 См.: Menger, 1889b, рр. 208-218. 51
Глава 1. Методологические проблемы к успеху, так как они не понимали ни всего значения ее раз- вития, ни того, что она представляет собой всеобщую теорети- ческую науку. Не случайно то, что у их проекта были не науч- ные, а политические мотивы, а именно желание создать новую экономическую науку, которая предложила бы альтернати- ву либерально-индивидуалистической модели в виде коллек- тивистской и органицистской модели, воспринимавшейся как идеальный немецко - культурный тип. Однако если в «Основаниях» Менгер часто обращался к иде- ям Гильдебранда, Книса и Рошера73, пусть и оценивал их кри- тически, то на момент написания «Исследований» ситуация резко изменилась. В этой книге критическая позиция Менге- ра выражена значительно резче; она приобрела вид жестко- го противостояния позиции этих исследователей относительно предмета и структуры экономической науки. Протестуя про- тив правомерности сравнения метода Рошера и метода Сави- ньи—Эйхгорна, на чем настаивал сам Рошер, Менгер восполь- зовался возможностью подробно изложить критические заме- чания в адрес Рошера, которые можно отнести к исторической школе в целом: «Неясное понимание сущности политической экономии и ее частей, отсутствие всякого более строгого раз- личения исторической, теоретической и практической точек зрения исследования в области народного хозяйства, сме- шение отдельных направлений теоретического исследования, и философии истории хозяйства в частности, с теоретическим учением о народном хозяйстве и даже с политической эконо- мией вообще, неясное понимание сущности точного направ- ления теоретического исследования и его отношения к эмпи- рико-реалистическому направлению теоретического исследо- вания, воззрение, будто историко-философское направление есть единственно правильное в политической экономии и ана- логично исторической юриспруденции, непонимание истин- ной сущности исторической точки зрения в нашей науке и в те- оретической части ее в особенности, преувеличенное значе- 73 О чьих работах о происхождении денег он отзывается с уважением см.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 257, 264, 268, 274—275. См. также в более поздних работах: Menger, 1892, рр. 16—17 особенно. Об эволюционистской теории денег у Мен- гера см. O’Driscoll, 1986, рр. 601—616. 52
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreif) и его наследство ние, приписываемое так называемому историческому методу, неясное понимание сущности органического взгляда на народ- ное хозяйство и вытекающих отсюда проблем социального исследования » 74. Перечисленные Менгером «методологические ошибки» действительно оказали фатальное воздействие на развитие экономической теории в Германии75 и были вызваны чрезмер- ным доверием к индуктивному методу. Эти ошибки, а также неверное представление о социальных институтах как о био - логических организмах, с точки зрения Менгера, были прису- щи и основателю исторической школы немецких экономистов Рошеру и его последователям. Отдавая должное Гильдебранду за то, что он отделял тео- ретическую экономическую науку от «практической экономи- ки народного хозяйства», Менгер критиковал его за отрица- ние наличия «в экономике „естественных законов“ ». Он также порицал мнение Гильдебранда о том, что суть исторического метода сводится к изучению социальных явлений с коллекти- вистской точки зрения и к открытию «экономических зако- нов развития народов»76 77. Он был не согласен с тем, как Гиль- дебранд представлял себе задачу науки национальной эконо- мии'', и отмежевывался от мнения о том, что в экономической теории существует «этическое направление». Ведь согласие с тем, что задачи экономической теории можно связать с зада- чами этики, привело бы к размыванию границ между двумя законными, но отличными друг от друга типами исследования. Поэтому Менгер не ограничился тем, что отбросил идею «эти- ческого направления точной экономической науки»; он при- держивался мнения, что такому направлению нет места даже среди практических экономических наук. Ведь если отвлечь- ся от банального соображения о том, что экономическая дея- тельность подчинена моральным нормам, точно так же, как она подчинена юридическим установлениям и обычаям, то эта идея обретает вид требования подчинить экономическую 74 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 445. 75 Там же. С. 446. 76 Тамже. С. 448. 77 Тамже. С. 458. 53
Глава 1. Методологические проблемы науку моральным соображениям в рамках «морального уче- ния об экономике». Соответственно, «этическое направле- ние экономики представляется идеей не более основательной, нежели, например, мысль об экономическом направлении этики». Согласие с этой идеей означало бы отрицание «при- роды и настоящих задач теоретических и практических наук о народном хозяйстве» и недооценку «хозяйственной сторо- ны народной жизни по сравнению с другими, слишком высо- ко оцениваемыми»78 79. Критика Менгером Книса в основном была связана с раз - делением экономической науки на три группы наук' , с неза- висимостью «экономического элемента» по отношению ко «всей совокупности жизни государства и народа»80 81; с попыт- кой вывести невозможность «экономических законов» из демонстрации ложности догмы личной заинтересованности01 и с представлением об экономических теориях как о результате исторического развития и, следовательно, об относительности их статуса на разных этапах исторической эволюции82. Менгер не отрицал того, что Книс дал импульс экономической науке, однако упрекал его за то, что тот не сформулировал четко свою позицию по вопросу «природы и задач исторического направ- ления экономической науки и ее подразделений», за отрица- ние автономии точной экономической науки и за отношение к историческому исследованию как к единственно правомер- ному подходу в сфере экономической науки, понимаемой как наука о коллективных экономических явлениях83. Оценивая Рошера, Менгер также критиковал непонимание им задач теоретического исследования84 и упрекал за смеши- вание задач теоретической экономики и задач истории и эко- номической статистики85. Серьезное непонимание природы исторической науки привело Рошера к «иллюзии, что, изу- чая историю вообще и историю экономики в частности, мож- но понять общий характер и общие взаимосвязи явлений чело- 78 Там же. С. 495. 79 Там же. С. 303. 80 Там же. С. 338. 81 Там же. С. 346-347. 82 Там же. С. 375-376. 83 Там же. С. 448-450. 84 Там же. С. 302. 85 Там же. С. 307. 54
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreit) и его наследство веческого хозяйства вообще»^. Эти ошибки усугублялись тем, что Рошер считал, будто объективные истины, относящиеся к политике, можно извлечь из исторического знания, получен- ного сравнительным методом86 87, а также присущим ему пред- ставлением об экономике как об «учении о законах развития народного хозяйства, хозяйственной народной жизни»88. По отношению к идеям Шмоллера Менгер ограничился тем, что указал на банальность мнения о том, что хорошо и правильно не отделять понимание экономических явлений от всей совокупности социальных и политических явлений (если оставить в стороне его борьбу против «догмы своекорыстия человека»)89 90. По мнению Менгера, «категории Шмоллера» не дают более глубокого понимания этих проблем, а лишь усложня- 90 ют дело . Критика Менгером представителей исторической школы немецких экономистов в «Исследованиях» продемонстри- ровала, что их попытка расширить горизонты экономической науки была основана на ряде серьезных ошибок. В отличие от «Оснований», замечания Менгера в «Исследованиях» не лишены сарказма. Однако полностью его полемический талант проявил себя в памфлете «Ошибки историзма», где Шмоллеру отводилась уже не второстепенная, а главная роль. Если не считать полемической формы, «Ошибки историз- ма» содержат мало концептуально нового. То новое, что есть в этой работе, имеет иной характер. Во-первых, это выбор 86 Там же. С. 377. 87 Тамже. С. 444. 88 Там же. С. 458. 89 Там же. С. 347. О полемике со Шмоллером, а также о работах Мизеса (Mises, 1929, рр. 54—90; Mises 1969; Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009) см.: Pfister, 1928, рр. 6—13; Ritzel, 1950; Hansen, 1968, рр. 137-173; Bostoph, 1978, рр. 3-16; Hauser, 1988, рр. 532—542; Milford, 1988аи 1990, рр. 215-239; Alter, 1990а. Недавно «спор о методах» был реконструирован с позиции исто- рической школы немецких экономистов, в особенности Шмолле- ра: Gioia, 1990. 90 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 339 сн. 55
Глава 1. Методологические проблемы Шмоллера в качестве главной мишени для критики. Менгер понимал, что успех его собственных идей в немецкой культу- ре зависит от итога его спора с тем, кто стал наиболее автори- тетным и влиятельным представителем катедер - социалистов. К сожалению, эта стратегия неизбежно влекла за собой ряд нежелательных последствий. Менгер осознавал разницу меж- ду Шмоллером и основателями исторической школы немецких экономистов. И в самом деле, главным предметом спора (не считая вопросов методологии) была возможность рассмот- рения истории как «эмпирической базы практических эко- номических наук»91; этот вопрос был лишь слегка затронут в «Исследованиях». Другое новшество состояло в расшире- нии значения понятия «историзм», который в «Исследовани- ях» использовался для обозначения взглядов Георга Гервину- са, на всю историческую школу. Таким образом, Менгер был намерен доказать невозмож- ность создания «новой экономической науки» на базе тео- рии исторической школы немецких экономистов. Кроме того, уже в «Исследованиях» он заявил, что отрицание подразде- ления экономики на исторические, теоретические и практи- ческие науки привело бы к «строго социалистической органи- зации общества, т.е. к такому типу организации, когда един- ственной формой хозяйства было бы общественное хозяйство, а не частные индивидуальные хозяйства». Существовало бы лишь «народное хозяйство в собственном смысле слова [ Volks- wirthschaft]», «хозяйствующим субъектом его был бы народ [Volk] (или его представители)», и его целью было бы «воз- можно более полное удовлетворение потребностей всех членов общества». Соответственно экономическая наука свелась бы к «единственной практической экономической науке», ина- че говоря, к науке «об основаниях, по которым обществен- ное хозяйство [ Gemeinwirthschaft]... может быть устроено и ведено наиболее целесообразно. То, что в наше время весь- ма неточно называют «социалистическими теориями», суть стремления к этой практической науке, и этим выясняется сущность и положение их в системе наук о хозяйстве»92. 91 См.: Menger, 1884, р. 44. 92 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и по- литической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 470. 56
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreit) и его наследство Менгер сосредоточил свою критику на действенности и эффективности практических норм деятельности, извлекаемых из исторического знания. Проблемам, на которые он обратил внимание, тем не менее было суждено остаться на задворках дискуссии среди представителей гуманитарных наук той эпо - хи, которая характеризовалась ростом позитивизма, истори- ческого материализма и «возвращением к Канту». Вдохнов- ляясь Кантом, такие мыслители, как Дильтей, Виндельбанд и Риккерт создали классификацию наук, их целей и методов, обладавшую лишь поверхностным сходством с классификаци- ей Менгера93. Они говорили о «типах», «номотетическом зна- нии», «идиографическом знании», «историческом», «теоре- тическом», «индивидуальном» и «универсальном» направ- лениях научного знания, об индуктивном знании и о ценности исторического знания. Однако и их посылки, и их заключения существенно отличались от взглядов Менгера. Задача Менгера была более масштабна, чем у упомяну- тых мыслителей. Если последние стремились найти оправдание существованию двух типов научного исследования и в конеч- ном счете соглашались с позитивистской моделью, то задача Менгера состояла в том, чтобы установить соотношение меж- ду теоретическими, историческими и практическими наука- ми в рамках единой концепции знания. Однако он решил ее таким образом, что его решение не привлекло никакого вни- мания современных ему философов, так как они были равно- душны к проблематике и теоретическим моделям экономиче- ской науки. 93 Применительно к Дильтею достаточно подумать о фундаменте, на котором основано различение Geisteswissenschaften (наук о духе, т.е. гуманитарных наук) и Naturwissenschaften (естественных наук), или о его представлении о психологии и ее воздействии на процесс «понимания» (Verstehen). Риккерт (Rickert, 1899, р. 7) привлек внимание к «Исследованиям» Менгера в кратком исто- рическом обзоре, посвященном актуальным методологическим проблемам, обсуждавшимся в Kulturwissenschaften (гуманитар- ных науках); однако он не смог по достоинству оценить значение «Исследований», ограничившись замечанием о том, что этот труд «принадлежит к типу изолированных исследований, актуальных для той или иной конкретной области». В связи с этим Хайек (Hayek, 1968b, р. 125) ошибался, полагая, что предложенная Менгером классификация наук оказала влияние на Риккерта и Вебера. 57
Глава 1. Методологические проблемы В связи со всем этим поразительно то, что идеи Менгера были подхвачены уже Вебером в статье «Рошер и Книс и логи- ческие проблемы исторической политэкономии» («Roscher und Knies und die logischen Probleme der historischen Natio- naldkonomie»), которой он надеялся поставить точку в споре о методах; правда, Вебер понял их неправильно, и в его работе трудно узнать взгляды Менгера94. Бесспорно, Вебер находил- ся под влиянием Менгера; однако остается впечатление, что Вебер толкует «абстрактную экономическую науку» в неокан- тианском духе, чего и следует ожидать в свете его философской позиции. В своих работах Вебер заменил выражение «тео- рия субъективной ценности» {Theorie des subjectiven ^Ner- tes) «субъективным учением о ценности» (subjektive Wert- lehre), тем самым приписав «субъективность» (относитель- ность) не ценности, а теории (т.е. идеально-типическим схемам, посредством которых возможно познать реальность явлений). Это словоупотребление показывает, какое расстоя- ние отделяет Вебера от австрийцев: для него (как и для других представителей исторической школы немецких экономистов) в это выражение вложено все то, что было сказано во мно- 94 См.: Weber, 1903-1906, рр. 3-4n.; Weber, 1904, рр. 187-90; Weber, 1906, pp.227n.; Weber, 1918, рр. 534-538; Weber, 1908, р. 395. Это различие, которое было очевидно и Мизесу, и Хайе- ку, позже отрицали, опираясь именно на Verstehen, некоторые из американских последователей Мизеса, на которых повлияла гер- меневтика Гадамера, а также интерпретация Вебера Лахманном (Lachmann, 1970). Критический анализ методологии Вебера с «австрийской» точки зрения см. прежде всего в Mises, 1933 (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009), где можно найти краткое сравнение на рр. 7 Iff.; Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск, Социум, 2005. С. 32 сн., 119; Mises, 1978, рр. 122 —123. В каталоге библиотеки Менгераупоминания о работах Вебера отсутствуют. Об отношениях Менгера и Вебера (малоизученный вопрос) см.. Kauder, 1959, р. 60; Tenbruck, 1959, рр. 573 — 630; Lach- mann, 1970, рр. 24, 55ff.; Nishiyama, 1979, рр. 34—35; Bry- ant, 1985, рр. 57-108; Ashcraft, 1987, рр. 289-324; Hennis, 1987, рр. 38, 51; Osterhammel, 1987, рр. 110-112; Schon, 1987, рр. 60—62; но прежде всего Hennis, 1991, рр. 27—59, Burgalassi, 1992, рр. 71-102. 58
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreif) и его наследство жестве работ, посвященных историчности теории предельной полезности и экономических организаций95. Это совершен- но противоположно тому, что подчеркивали австрийцы, ког- да исследовали «точные законы» и неожиданные результаты человеческих действий. От «Исследований» может возникнуть впечатление, что Менгер был равнодушен к эпистемологическим проблемам современной ему экономической науки, хотя из этого и не сле- дует делать вывод о том, что он плохо понимал эту проблема- тику96. Можно сослаться, в частности, на то, что Менгер не стал сравнивать взгляды Вальраса и Джевонса со своей собственной позицией, несмотря на то что хорошо осознавал существенные различия между их экономической эпистемологией и своей соб - ственной97. Последующие годы, однако, показали, насколько 95 См.: Weber, 1918, рр. 534-537. 96 См.: Menger, 1926—55, а также уже упомянутые работы Кауде- ра. Перечень авторов и источников, на которые ссылается Мен- гер в «Исследованиях» (см.: Cubeddu, 1985), показывает, что в тексте нет упоминаний Кантильона, Рикардо, Мальтуса, Юма, Канта, Гегеля, Фихте, Госсена, Маркса, Вальраса и Джевонса (однако в библиотеке Менгера были книги всех этих авторов, за исключением Канта и Гегеля). Само по себе отсутствие упоми- наний о них не слишком существенно, однако это дает нам общее представление о том, кто был близок Менгеру. Это может также способствовать прояснению проблемы, которую Джонстон (John- ston, 1972, р. 80) называет проблемой «источников формирова- ния взглядов Менгера». В «Исследованиях» отсутствуют ссылки на следующих трех авторов (хотя это не обязательно означает того, что они не оказывали на Менгера никакого влияния в более позднее время): Ф. Брентано, И.-Ф. Гербарта, Р. Циммермана (в библиотеке Менгера не было их книг, за исключением одной работы Циммермана). 97 О взаимоотношениях Менгера с двумя другими столпами «мар- жиналистской революции» см.: Jaffe, 1965, 1, письмо 566, рр. 768 — 769, II, письмо 602, рр. 2 — 6, (письма Менгера к Вальра- су); I, письмо 569, рр. 771 — 773, II, письмо 769, рр. 179—180, письмо 794, р. 206 (письма Вальраса к Менгеру). Об отноше- ниях Менгера с Вальрасом см.: Antonelli, 1953; Kauder, 1957, рр. 412ff.; 1959, рр. 62-63; 1961, рр. 69-70; 1962, рр. 15- 16. Вальрас и Джевонс не просто не упоминаются в тексте «Ис- следований», как пишет Каудер (Kauder, 1961, рр. 69 — 70), «имена Джевонса и Вальраса, которые открыли теорию предель- ной полезности одновременно с Менгером, отсутствуют в тексте 59
Глава 1. Методологические проблемы различными — и несовместимыми — оказались пути развития соответствующих концепций социальной философии98. Все это не означает, что Менгер избегал обсуждения совре- менной ему эпистемологической проблематики99. Однако его интересовало не изучение влияния экономистов, занимав- шихся методологическими проблемами, а, во-первых, борь- ба против колоссальной популярности (не только в Герма- нии) необоснованной попытки создать «новую экономическую науку», политические последствия которой он был ц. состоянии предвидеть, и, во-вторых (и прежде всего), пересмотр всей теоретической структуры социальных наук в свете значения, которое теория предельной полезности могла иметь для кон- фигурации этих наук в целом. Если такова была его главная задача, то не имеет особого значения то, ссылался ли он или нет на конкретных авторов. Мы уже упоминали о том, что следы экономического спо- ра о методах отсутствуют в работах других мыслителей, кото- рые интересовались в это время проблемой метода в социаль- ных науках100. Если просматривать литературу, посвященную рукописи» второго издания «Оснований»; о различиях между первым и вторым изданием «Оснований» см.: Weiss, 1924. Ка- удер, вероятно, не обратил внимания на то, что во «Введение» ко второму изданию «Оснований», написанное сыном Менгера Карлом (1923, рр. vii—viii), включен отрывок из подготовленного Менгером-старшим, но не включенного в окончательный текст предисловия, где он упоминает Джевонса и Вальраса. О различиях между австрийской школой и «лозаннской школой» см.: Morgenstern, 1931, рр. 6—42. О разнице в пози- циях Менгера, Вальраса и Джевонса см.: Stigler, 1937, р. 230; Kauder, 1953b, рр. 571—572, 1965, рр. 66 — 80; Lachmann, 1966, рр. 161-162; Streissler, 1972, рр. 438-440; Jaffe, 1976, рр. 511—524; White, 1977, р. 4; Gram and Walsh, 1978, рр. 46 — 56; Vaughn, 1978, р. 61; Shand, 1984, рр. 32-41, 43-49; Alter, 1990а, рр. 151ff. 98 Об этом см.: Vannucci, 1990, рр. 141 — 177. 99 См.: Milford, 1988а. 100 Ведь авторы, пишущие об историзме, редко упоминают о Менгере; например, о нем не упоминается в: Rothacker, 1920, несмотря на то что этот текст посвящен историзму и «историческим шко- лам». Первое описание «спорао методах» см.: Philippovich, 1886, рр. 27ff., 50п., 52—53п., 54п; см. рецензию Менгера на него: Menger, 1887, рр. 212 — 215. 60
§ 2. Спор о методах (jnethodenstreit) и его наследство методологии гуманитарных наук и историзму (разумеет- ся, с учетом естественной разницы в том, что касается ее воз- действия на область экономической теории), мы практически не находим упоминаний Менгера. Однако даже в сфере эко- номической эпистемологии до недавнего времени историче- ские исследования были в основном сосредоточены на моменте рождения «маржиналистской революции» и не уделяли вни- мания значению теории субъективной ценности для социаль- ных наук101. Это все, что осталось от спора о методах в истории филосо- фии социальных наук, однако с точки зрения Мизеса и Хайека этот вопрос предстает совершенно по-иному. Они сразу вос- приняли спор о методах как столкновение двух различных кон- цепций роли индивида в мире, и их интерес к работам истори- ческой школы немецких экономистов был связан с тем, что она заложила теоретический фундамент тоталитаризма. Однако следует отметить некоторые различия. Нужно отделять пози- цию Менгера от взглядов Мизеса и Хайека, хотя бы для соблю - дения хронологического порядка. Однако и применительно к Менгеру тоже важно не забывать, что он видел опасность, которая вытекает из приписывания экономической науке эти- ческих целей. Менгер также осознавал, что отказ в экономи- ческой сфере от политического признания индивидуальных 101 Действительно, даже ссылки на Менгера в Keynes, 1891, рр. 5, 21п., 124п., 266, 324п., создают впечатление, что Кейнсневерно понял Менгера. Естественно, Кейнс хорошо осознавал значение идей Менгера, но он вряд ли был в состоянии оценить всю зна- чимость методологии Менгера в своей книге, оказавшей глубо- кое влияние на развитие исследований экономической методо- логии. В книге М. Блауга «Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют» (М.: НП «Журнал Вопросы экономики», 2004) Кейнсу уделено большое внимание, авст- рийской методологии (см. с. 147 — 149) — значительно меньшее, а «Исследования» вообще не упоминаются. То же самое относится к Boland, 1982, где, однако, можно найти интересные замечания о связях австрийской школы, в особенности Хайека, с Поппером (см. с. 169ff.). То же самое можно сказать о Collini et al., 1983, где тоже есть глава о политэкономии и об историческом методе с упоминанием Рошера и Шмоллера. Для понимания значения методологии Менгера сохраняют актуальность (по разным причи- нам) Ingram, 1888, рр. 233ff.; Schumpeter, 1914 и 1951; Eucken, 1938, рр. 63 — 86, Eucken, 1940, рр. 37—51; Hutchison, 1953. 61
Глава 1. Методологические проблемы актов выбора приводит к политико-экономической организа- ции социалистического типа, в которой субъектом выбора ста- новится не индивид, а надындивидуальная общность —- госу- дарство, подчиняющая индивидуальные акты выбора собст- венным целям. В свою очередь в провозглашении принципа историч- ности знания и экономической организации102 в соедине- нии с отрицанием теоретической науки о человеческой дея- тельности и экономической науки, основанной На вечных и универсальных законах, Мизес распознал корни крити- ки, направленной против рыночной экономики. Кроме того, он показал несостоятельность претензий социалистической экономической, социальной и политической организации на осуществимость103. Историческая школа немецких экономистов отнюдь не слу- чайно трансформировалась в движение, выступавшее за своего рода «государственный социализм», которое характеризова- лось исключительной враждебностью по отношению к эконо- мическому либерализму. Тем не менее, несмотря на серьезную вину исторической школы перед немецкой историей, Мизес и Хайек рассматривали ее всего лишь как немецкую версию более общего феномена — смешения социальной философии с эта- тизмом и коллективизмом. Слова Мизеса позволяют предста- вить себе, как они понимали суть и значение спора о методах: «.. .в дискуссиях школы Джона Бейтса Кларка с американским институционализмом на карту было поставлено значитель- но больше, чем вопрос о том, какой подход плодотворнее. На самом деле предметом разногласий были эпистемологические основания науки о человеческой деятельности и ее логическая законность »104. Поединок с исторической школой немецких экономистов продолжался до 1933 г. Затем эти темы стали воспринимать- ся как культурное наследие, едва ли заслуживающее дальней- шего теоретического анализа. Чтобы объяснить это, вероят- но, достаточно сказать, что Мизес и Хайек перестали считать 102 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 191. 103 См.: Mises, 1952, р. 2. 104 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 8. 62
§ 3. Критика историцизма необходимым дальнейшее обсуждение вопроса, который они считали закрытым по причине доказанности эпистемологиче- ской непоследовательности исторической школы. В дальнейшем Мизес и Хайек уделили большое внимание изучению воздействия методологической позиции историзма на подход к экономическим и политическим проблемам. Они пытались показать, какое воздействие историзм исторической школы немецких экономистов оказал на коллективистские и тоталитарные доктрины. Тем самым они восстановили связь между историзмом/историцизмом и возникновением тота- литарной ментальности. §3 . КРИТИКА ИСТОРИЦИЗМА В австрийской традиции словом historicism обычно пере- водится на английский язык немецкий термин Historismus в значении, в котором его употреблял Менгер в «Исследова- ниях» и в «Ошибкахисторизма»; этот термин обозначает веру в то, что посредством изучения исторических событий можно обнаружить их смысл и сформулировать законы, которым они по дчиняются105. 105 Однако термин «историцизм», который употребляли и Хайек, и Поппер, причем Поппер использовал также термин «историзм», относится также к марксистским и гегельянским концепциям ис- тории. Например, немецкий перевод известной работы Поппера (Popper 1957) звучит как Das Elend des Historizismus (1965), и в ней термином Historismus (с. 14) переводится английский термин Historism (с. 17) (см. русск. изд.: Поппер К. Нищета историцизма. М.: Издательская группа «Прогресс» — VIA, 1993). Альберт (Albert, 1988, р. 576) пишет: «Историзм (historism) представляет собой продукт философии истории, которая вдох- новляется теорией и вынуждена отказаться от натуралистического подхода к социальной реальности в силу своего происхождения от идеи истории как откровения Господа»; к этому он делает приме- чание: «Я использую этот термин в качестве перевода немецкого „ Historismus “, поскольку Поппер сформулировал свою концепцию „историцизма“ (Historicism) таким образом, что его значение не совпадает со значением термина „историзм“ (Historismus) ». Од- нако в 1973 г. Альберт использовал именно термин «историзм» для описания первого «спорао методах» в: Albert, 1973, рр. 132— 135; см. также Albert, 1957, р. 133; 1963, р. 364; 1977, рр. 59ff. 63
Глава 1. Методологические проблемы Критические возражения Мизеса и Хайека против истори - цизма (а также критика ими позитивизма и сциентизма) тесно связаны с идеями «Исследований». Ко времени появле- ния их работ теоретические и исторические контуры понятия историцизма не претерпели изменений и оно, хоть и было обо- гащено новой проблематикой, по-прежнему соответствовало историзму Менгера. Не изменилась и критическая установка австрийцев по отношению к применению эмпирически-ин- дуктивного метода в теоретических социальных науках. В силу этого анализ критики историзма/историцизма {Historismus / historicism) и конструктивистского сциентиз- ма позволяет, пусть и косвенным образом, пролить свет на то, каким образом вслед за открытием следствий из теории субъ- ективной ценности произошли глубокие изменения в концеп - туальной и методологической структуре теоретических соци- альных наук. В качестве первого приближения можно указать на общую цель критики, воплощенную в историцизме, который пони- мался как спекуляция на историческом процессе. Однако внутри одной и той же традиции существовали — как право- мерно, но тщетно отмечал Хайек — и абсолютистские концеп- ции (истолкование исторического развития как некоего целого, подчиняющегося единственной первопричине и движущего- ся к единственной цели, которая может быть трансценден- тной или имманентной), и индивидуалистические концеп- ции, которые стремились осознать, насколько разнообразен (и иногда непостижим) может быть вклад отдельной лично- сти во всеобщую историю106. Может показаться, что такая ситуация требует термина, который мог бы более точно соответствовать историзму в обе- их значениях. Однако такого термина до сих пор не возник- ло и маловероятно, что он появится в будущем. Отчасти это связано с двойственностью происхождения историзма, тесно Критику Альбертом «методологического историзма» можно най- ти в: Albert, 1987, рр. 120—143. Критический анализ гегельянского и марксистского истори- цизма см.: Hayek, 1951а; Popper, 1945 и 1957. О соотношении попперовской концепции «историцизма» и позиции австрийской школы по этому вопросу см.: Nadeau, 1986, рр. 127ff.; Cubeddu, 1987b; Clontz, 1988, p. 51. 106 Об этом см.: Tessitore, 1987. 64
§ 3. Критика историцизма связанного не только с исторической школой немецких эко- номистов, стремившихся исследовать исторические события, чтобы обнаружить их скрытый смысл и всеобщие законы ста- новления107, но и с исторической школой права, идеи которой были созвучны и Менгеру, и Хайеку. В этом свете может иметь некоторое основание помещение Савиньи в контекст тради- ции эволюционизма, которую Хайек воспринял от Мандевиля и Юма, поскольку взгляды Савиньи резко отличались от геге- льянской историко-философской и юридическо-политической традиции108. Всех австрийцев объединяет то, что они воспринима- ют историю как переплетение, зачастую случайное, спосо- бов, которыми отдельные люди пытаются достичь своих лич- ных субъективных целей, с (желаемыми или нет) результата- ми этой деятельности. Такой взгляд исключает возможность восприятия истории как движения по направлению к чему-то, что будет осуществлено с помощью более или менее осознан- ной деятельности человека, и как некоего процесса, чей смысл можно раскрыть с помощью откровения или философских спе- куляций. В то же время он исключает возможность воспри- нимать историю как цветение разума, который лежит за пре- делами земных забот и, преодолевая невежество и индивиду- альные предрассудки, трудолюбиво направляет свои усилия на построение некоторой конфигурации человеческих отноше- ний, соответствующей его велениям. Представители австрий- ской школы отвергли эти две дополняющие друг друга попытки проникнуть в смысл жизни, вернув этому понятию его подлин- ный характер — трансцендентный по отношению к челове- ческому познанию. Как они отмечали, естественные пределы 107 Здесь мы имеем дело с двумя разными системами философии. Сам Менгер не устанавливал связи между позитивистско-компа- ративистской концепцией истории Рошера, Книса и Гильдебранда и концепцией истории у Гегеля. 108 Об этом аспекте вопросов, поставленных Савиньи, см.: Marini, 1977, 1982а, 1982b, Хайек позитивно отзывается о Савиньи в: Hayek, 1960, рр. 148, 452п. (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009); Hayek, 1967, рр. 103п., 104п.; Hayek, 1978, р. 265п.; Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 40, 93, 508 сн. 44, 549 сн. 34, 549; Хайек Ф. фон. Пагубная самонадеянность: ошибки социа- лизма. М.: Новости, 1989. С. 64, 122. 65
Глава 1. Методологические проблемы человеческого познания настолько разнообразны, что любая попытка истолковать историю, исходя из сознательной чело- веческой деятельности или намерений человеческого разума, означала бы признание того, что возможно познание смыс- ла всего этого процесса. Это значило бы, что у этого процес- са есть какой-то иной смысл, кроме того бесконечного мно- жества смыслов, которыми отдельные люди стремятся напол- нить свое существование1 . Иначе говоря, это было бы эквивалентно утверждению о наличии первопричины и ее познаваемости. Однако и это не решило бы проблемы. Если бы первопричина была полно- стью известна всему человечеству, то не было бы ни истории, ни философии. В то же время если бы юна не была полностью известна всему человечеству, то проблема ее познаваемости в итоге смешалась бы с загадкой того, каким образом различ- ные, противоречащие друг другу интерпретации, соединяясь, формируют исторический процесс. Тем не менее это знание не исключало бы возможности индивидуального или коллектив- ного поведения, противоречащего тому, которое было пред- писано теоретически: такую возможность могла бы исклю- чить лишь успешная тоталитарная организация. Этот аргу- мент лег в основание критической позиции Хайека и Мизеса (а также Поппера), которые считали тоталитаризм результа- том историцизма. Невозможность основать экономическую науку на сборе и классификации данных об исторических аспектах человече- ской деятельности не означает, что история как дисциплина бесполезна для экономической науки и политической фило- софии. В связи с этим можно процитировать замечание Мен- гера по адресу Шмоллера в «Ошибках историзма», в котором говорится об отношениях между экономической, историче- ской и этической наукой: «На самом деле совершенно оче- видно, что даже самое полное знание жизни народов мира нельзя счесть достаточным основанием для принятия надле- жащих экономических мер; иными словами, оно не гаранти- рует, что действия будут действительно соразмерны намечен- ным целям. Экономическая сторона жизни народов постоянно * 109 Вероятно, наиболее глубокий критический анализ этой традиции можно найти в: Strauss, 1953, рр. 295—323 (в связи с концеп- цией истории у Бёрка). 66
§ 3. Критика историцизма ставит новые задачи тем, кто стоит на страже их интересов... задачи эти нельзя исполнить, обратившись к изучению про- шлого, их можно решить, исключительно основываясь на зна- нии, которое не ограничивается историческими и статисти- ческими фактами, а учитывает требования современной жиз- ни государства»110. На этом основании Менгер, не подвергая сомнению зна- чение истории и статистики для понимания явлений жизни людей, бросил вызов мнению, согласно которому нормы прак- тической деятельности можно извлечь из изучения истории и ее предполагаемых законов. Если предметом истории и статис- тики являются исторические проявления человеческой жиз- ни, то их не следует путать ни с теорией, которая «занимается формами и законами этих проявлений», ни с «практически- ми социальными науками», которые, в свою очередь, долж- ны заниматься «принципами политической и социальной дея- тельности, приспособленной к какой-то конкретной цели»111. Таким образом, его атака была направлена против главного тезиса философии истории исторической школы немецких эко- номистов: против представления о возможности извлечь прак- тические правила поведения из сравнительного изучения исто - рии и сформулированных на этом основании «законов». С точки зрения Менгера, истоки этой школы связаны не с Гегелем, Фихте или Фридрихом Листом, а с той конкрет- ной группой историков и экономистов, работавших в Тюбин- гене и Гёттингене в конце XVIII в., которые пытались постро- ить политическую науку, опираясь на «философию» истории, часто смешивая между собой две научных дисциплины и два соответствующих им типа знания112. В отличие от основателей 110 Menger, 1884, рр. 44—45. О критике Менгером историзма и о соотношении историзма и исторической школы права см.: Alter, 1990а, рр. 42ff. 111 Menger, 1884, рр. 17-18. 112 Эти ученые: Л.-Т. фон Шпитлер, Г. Луден, К.-Г.-Л. Политц, Г.-Б. фон Вебер, К.-Г. фон Вэхтер, Ф.-К. Дальман, Герви- нус — проявили восприимчивость к усилиям Л.-Г. фон Якоба, Листа, Г.-Ф. Краузе, Э. Баумштарка, Рау и Ф. Шмиттгеннера по созданию экономической науки, основанной на опыте и исто- рии; см.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 437—438. 67
Глава 1. Методологические проблемы исторической школы права, которые были консерваторами, эти предшественники исторической школы немецких эконо - мистов относились к либеральному направлению («хотя и не к... абстрактно-либеральному») и намеревались использо- вать свои «превосходные и основательные знания политиче- скои истории в политической науке»110. Мы видим, что историческая школа немецких экономистов возникла в результате смешения истории и политической науки, а также исторического и теоретического знания1^ итогом этого стали ошибочные представления о природе и целях социальных наук. Соответственно, объектом критики Менгера было представление о том, что сравнение явлений (т.е. эмпи- рических фактов), политических систем и экономических сис- тем позволяет получить общее видение этих явлений113 114 115. В ос- новном его критика была направлена против попытки перене - сти метод анатомии и физиологии в сферу гуманитарных наук, подходя к ним как к «естественным организмам»116. С политической точки зрения та концепция общества и политэкономии, которой придерживалась историческая шко- ла немецких экономистов, приводила к типу политической организации, при которой — как мы уже видели — индиви- дуальный выбор подчинялся коллективному. Однако Менгер предпочел не созерцать «редкое зрелище исторической шко- лы экономистов с социалистическими склонностями», т.е. не стал концентрироваться на политическом аспекте, а обра- тил внимание на внутренне присущую этой школе ошибку: на восприятие «народного хозяйства [ Volkswirthschaft}... как отдельной единицы, отличающейся от человеческого хозяйства [menschliche V/irthschaft}». Он также сосредоточился на том, что «стремление свести [Яигйскрййгипд} явления народно- го хозяйства [ Volkswirthschaft} к единичным явлениям чело- 113 Там же. С. 434-437. 114 Там же. С. 315-317. 115 Мишенью был Рошер. Как мы уже видели, возражение, выдви- нутое Менгером против его теорий по поводу истории (там же, с. 377), состояло в том, что «лишь тот, кто совершенно не пони- мает природы исторических наук, может вообразить себе, будто путем изучения истории вообще и истории народного хозяйства в частности можно уразуметь общую (родовую) сущность и об- щую (родовую) связь явлений человеческого хозяйства вообще». 116 Там же. С. 396—409. 68
§ 3. Критика историцизма веческого хозяйства [menschliche VJirthschaft] характеризо- валось как „атомизм""». Закладывая основы того, что позже стало характерной особенностью критики коллективистской экономики австрийской школой, Менгер писал, что «феноме- ны «народного хозяйства» [Volkswirthschaft} отнюдь не суть непосредственные жизненные проявления данного народа [Volk] как такового, непосредственные результаты «хозяйству- ющего народа» [wirthschaftendes Volk], но равнодействую- щая (Resultans) всех бесчисленных единично-хозяйственных стремлений в народе, а потому мы и не можем теоретически уразуметь их с точки зрения указанной фикции»117. Итак, фундаментальная ошибка историзма возникла в ре- зультате восприятия исторической реальности и социальных институтов как органических единиц натуралистического типа, подчиняющихся законам, которые можно обнаружить мето- дами, характерными для естественно-научно-сравнительно- го знания, а также на базе представления о том, что из этих законов можно извлечь относящееся к социальным явлениям знание теоретического и практического характера118. Такое 117 Там же. С. 352—356. 118 Там же. С. 373, 377, 385-386, 443, 447, 449. На с. 434-440 Менгер отделял «историческую школу права» Бёрка и Савиньи от упомянутой группы мыслителей (см. прим. 103 на с. 437—438), которых он рассматривал как основателей «исторической школы немецких экономистов», отмечая при этом, что фундаментальная концепция Бёрка и Савиньи, «учение об органическом, несозна- тельном происхождении целого ряда человеческих явлений», оста- лась им «вполне чуждой». «Они противники абстрактного мыш- ления (как и исторической философии!), но по большей части не противники литературы эпохи просвещения XVII и XVIII в. и ли- берализма в политике; противники априорной конструкции в госу- дарственных науках и в истории, но не противники одностороннего прагматизма в понимании общественных явлений» (см. с. 436). Но они все - таки не впадали в «односторонний эмпирицизм» и даже в «одностороннийисторизм [einseitigerHistorismus]»; «однакоод- ностороннего историзма во всяком случае не имеется в суждениях названных авторов». Сдвиг к «одностороннему историзму» про- изошел только в первые тридцать лет XIX столетия. Это случилось благодаря Гервинусу, «который имел сильное влияние на моло- дые умы Гёттингенской исторической школы ученых и, благодаря странному стечению обстоятельств, такое же влияние на понимание методологических проблем немецкими экономистами» (см. с. 440). О влиянии историцизма Гервинуса на Рошера см. с. 442. 69
Глава 1. Методологические проблемы представление о людях и их жизни было связано с органицист - ским политическим мировоззрением, которое рассматривает отдельного человека как представителя рода. В политическом и экономическом отношении это приводит к критике инди- видуалистических оснований классической политэкономии (которые Менгер, напротив, защищает). Это также приводит к «общинному» представлению об экономической деятель- ности, в структуре которой политические и этические аспекты господствуют над индивидуалистическими. Как и Менгер, Мизес тоже был склонен отождествлять исто- ризм с исторической школой немецких экономистов и кате- дер-социалистами. Кроме того, он также был склонен рас- сматривать его как конструкт социальных наук, основанных на вере в то, что единственным методом, подходящим для изу- чения человеческой жизни, является «исторический». Однако Мизес отделял тех сторонников историзма, кто отрицал воз- можность существования теоретической науки о человече- ской деятельности, от тех, кто не исключал такой возможности, а лишь откладывал ее до того момента, когда станут доступны плоды более широкого исторического исследования119. С этой точки зрения спор о методах представляет собой в первую очередь поединок между сторонниками истори- ческой социальной науки и приверженцами теоретической социальной науки. Значение этого далеко выходит за преде- лы дискуссии Менгера с представителями исторической шко- лы немецких экономистов. Мизес сочувствовал попыткам Виндельбанда, Риккерта и Вебера создать теоретическое основание исторического зна- ния и подчеркнуть его специфику. Однако он также считал, что в их позиции проявилась неспособность «представить себе воз- можность существования общезначимого знания в сфере чело - веческой деятельности». Несмотря на то что они выступали против мнения, будто бы единственные истинные науки — это науки, основанные на модели ньютоновской механики, Мизес не мог разделять их претензии на то, что «область социальных наук включает исключительно историю и исторический метод». 119 Mises, 1933, р. 104 (Мизес Л. фон. Эпистемологические проб- лемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009). В ци- татах из этой книги термин «историзм» {Historismus') мы всегда будем переводить как «историцизм». 70
§ 3. Критика историцизма С точки зрения Мизеса, суть проблемы была связана с влияни- ем субъективистской экономической теории на теорию чело- веческой деятельности. Поскольку даже Виндельбанд и Рик- керт не учитывали этого влияния, то они оценивали открытия субъективистской экономической теории «в том же духе, что и историческая школа. Таким образом, они остались связанными с историзмом (что не исключает эмпиризма)». Они не поня- ли, что если ограничить сферу науки о человеческой деятельно- сти историей и ее методом, то это неизбежно ведет к отрицанию возможности построения теоретической системы социальных наук. Следовательно, и этим ученым казалось, что представле- ние об исторических событиях как о нередуцируемых единицах представляет собой «единственный приемлемый метод в об- ласти социальных наук»120. Теоретические предпосылки критики Мизеса в отноше- нии историцизма ясно видны и по тому, как он рассматривает методологию Вебера и различие между социологией и истори- ей121. Как и представители историцизма, Вебер, Виндельбанд и Риккерт подходили к изучению истории с неподходящими для предмета их изучения концептуальными инструментами. Первые обращались в поисках оснований исторического зна- ния к собраниям данных, не сопровождавшимся никакой тео- рией, в то время как вторые обращались к лишенным обще- значимости «идеальным типам». Ни те, ни другие не смогли понять, что трансформация концептуальной структуры теоре- тических социальных наук, связанная с достижениями «субъ- ективистской экономической теории», создает возможность для построения с помощью аксиоматического метода обще- значимой праксеологии, настолько общей, что она распро- страняется не только на все паттерны действия, с которыми мы встречаемся в реальности, но и на те паттерны, которые соответствуют условиям воображаемых миров и в принципе не соответствуют никакому реальному опыту122. По сути, Мизес рассматривал историзм как обширную и разнообразную область, лишь часть которой — пусть самую 120 Ibid., рр. 4—7. 121 Ibid., р. vii. Их разделял вопрос о природе «идеальных типов», которые Мизес считал «концептуальными инструментами исто- рического, но не теоретического исследования». 122 Ibid., р. 14. 71
Глава 1. Методологические проблемы важную — составляла историческая школа. Ведь кроме того историзма, который критиковал Менгер, возникла и дру- гая его форма, которая характеризовалась убеждением, что «единственным подходящим для изучения социальных наук методом является специфическое понимание исторически уникально го »12 3. Мы упоминаем о критических возражениях, направлен- ных против этого типа историцизма, исключительно потому, что последние работы по теории познания австрийской школы, как представляется, упускают их из виду. Мизес был убежден, что рассматривать понимание {das Verstehen) как инстру- мент, позволяющий постичь смысл человеческой деятельности, означает воспринимать последнюю как нечто, находящееся за пределами «теоретической науки, чья цель состоит в выра- ботке общезначимых принципов человеческой деятельности». Это приводит к непониманию того, что теория человеческой деятельности «логически предшествует истории» и того, что «не прибегая к аксиомам, которые считаются общезначимы- ми», невозможно понять ни ту, ни другую. Поскольку метод понимания (Verstehen) не предполагает существования тео- ретической науки о человеческой деятельности, он представ- ляет собой «специфическое восприятие уникального и ирра- ционального, интуитивное постижение исторически единич- ного, в противоположность абстрактному мышлению, которое обеспечивается рациональными методами»123 124 125. Ответом Мизеса на предложенную историцистами теорию человеческой деятельности и на Verstehen стала праксеоло - гия. Она опиралась на логику и на общезначимые предпосыл- ки человеческой деятельности и рассматривалась как «априор- ная категория» одного порядка с «принципом причинности». Так наука о человеческой деятельности стала теоретическим основанием социальной науки1 . Позже Мизес вернулся к противопоставлению историциз- ма и праксеологии, уже проанализированному им в « Grund- 123 Ibid., р. 5. 124 Ibid., р. 124—125. О «понимании» {Verstehen) см. также: Ми- зес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 47—63. 125 См.: Mises, 1933, рр. 13—14 (МизесЛ. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009). 72
§ 3. Критика историцизма probleme der Nationaldkonomie», в трактате «Человеческая деятельность». Здесь Мизес подчеркнул жесткое различие между праксеологией, с одной стороны, и историцизмом и позитивизмом («иллюзорной социальной наукой, которая должна была заимствовать логическую структуру и модель ньютоновской механики») — с другой. Он продолжал наста- ивать на том, что главный тезис историцизма, согласно кото- рому «логическая структура человеческого мышления пре- терпевает изменения в ходе исторической эволюции», под- рывает возможность существования знания и рационального мышления, а с ними, естественно, и теоретической социаль- нои науки1 . Проблемы, связанные с историей и историческим знани- ем, являются центральной темой «Теории и истории». В этой книге Мизес развил тему эволюции социальных институтов, уже затронутую им в «Человеческой деятельности», и транс- формировал праксеологию в основание для критики исто- рицизма, сциентизма и марксизма. Его цель состояла в том, чтобы пересмотреть культурную историю Запада в свете нега- тивного влияния этих научных школ на развитие теоретиче- ских социальных наук. В этой работе Мизес также проводит различие между историцизмом и философией истории (что представляет собой отход от позиций Менгера и Хайека) . Мизес также осуждал философию истории — понимаемую и как представление о том, что «Бог или природа или какая-либо иная сверхчеловеческая сущность провиденциально направля- ет ход событий к определенной цели, отличной от целей, к кото- рым стремится действующий человек», и как источник сужде- ний об истории126 127 — за то, что она мешала рождению теорети- ческой социальной науки. Неслучайно такая наука появилась в XVII в., когда Смит и Мандевиль поставили под сомнение веру в провидение, управляющее ходом исторических собы- тий, и начали рассматривать историю «с точки зрения целей, к которым стремятся действующие люди, а не с точки зрения планов, предписанных Богом или природой». Однако это не было однозначным процессом. Секуляризация христианской 126 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 85. 127 Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007. С. 143. 73
Глава 1. Методологические проблемы философии спасения привела не только к возникновению теоретических социальных наук, но и к появлению философии истории Гегеля, Конта и Маркса128. Из этой двусмысленной ситуации и родился историцизм. Мизес считал, что он возник как реакция на «социальную фило - Софию рационализма», а также из желания сохранить «суще- ствующие институты» или даже возродить уже упраздненные институты: «.. .в ответ на постулат разума историзм апеллирует к авторитету традиции и к мудрости ушедших веков». Однако его исходная консервативная ориентация оказалась неустой- чивой; движение очень быстро приобрело антикапиталисти- ческий характер и превратилось в «дополнение к социализму и национализму»129. В отличие от Менгера, который отделял историзм/историцизм от исторической школы права, Мизес считал, что его возникновение связано с реакцией на рацио- налистические эксцессы английского Просвещения и с крити- кой американской и французской революций (что было близ- ко и Менгеру, и Хайеку). Однако больше всего Мизеса занимали не мотивации, лежавшие в основании реакции на Просвещение, а эписте- мологическая доктрина историцизма. Эта доктрина проявля- лась 1) в вере в то, что, за исключением математики, логики и естественных наук, все остальные типы знания имеют своим источником историю; 2) в убеждении, что «регулярность во взаимной связи и последовательности событий» отсутствует; 3) в отрицании теоретической экономической науки и ее зако- нов130. Таким образом, и в этом случае центральной темой была эпистемология экономической науки. Дискуссия сосре- доточилась на намерении исторической школы создать исто- рическую экономическую науку и на ее претензиях на то, что знания и экономическая организация различаются в зависи- мости от конкретной эпохи131. 128 Там же. С. 147. Любопытно, что Мизес не упоминает ни о книге Хайека «Контрреволюция науки», ни о «Нищете историцизма» Поппера. 129 Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007. С. 177. Об исторической школе права см. также: Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 265. 130 Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007. С. 178. 131 Там же. С. 178-179. 74
§ 3. Критика историцизма Может показаться странным то, что Мизес уделил так мно- го внимания критике теоретически несостоятельной эпистемо- логии. Но это было вполне оправданным. Ведь Мизесу удалось обнаружить, что отрицание теоретической науки о челове- ческой деятельности и экономической науки, законы кото- рой носят общезначимый характер и не зависят от специфи- ки конкретной эпохи, является одним из оснований для веры в возможность существования социалистических организа- ций. Именно поэтому он рассматривал историцизм как один из источников социализма и интервенционизма132. Соответст- венно, возможность существования социалистической эконо- мики связывалась с доказательством историчности рыночной экономики и той теории человеческой деятельности, которая лежит в ее основе. Если бы удалось доказать, что теория субъ- ективной ценности представляет собой всего-навсего одно из исторических воплощений экономической науки, то эта тео- рия утратила бы свой общезначимый характер, открыв путь для других типов экономической организации. Мизес вернулся к связи между историцизмом и историче- ской школой немецких экономистов в «The Historical Setting of the Austrian School of Economics». В этой брошюре он выска- зал идею о том, что эта связь возникла в результате восприятия экономистов классической школы и Милля как сторонников учения о том, что источником экономической теории явля- ется практический опыт. После того как эта интерпретация трансформировалась в отрицание общезначимости экономи- ческих теорем133, и возникли условия для «спора о методах». Рассматривая мизесовскую интерпретацию «спора о методах», можно отметить, что его утверждение о том, что «Менгер находился под слишком сильным влиянием эмпиризма Джо - на Стюарта Милля, чтобы довести собственные взгляды до их логического завершения»134, является ярким свидетельством 132 См.: Mises, 1952, р. 2: «Все главные идеи современного интер- венционистского прогрессизма были подробно изложены высши - ми научными авторитетами имперской Германии, профессорами Шмоллером и Вагнером». 133 См.: Mises, 1969, рр. 22-23. 134 Ibid., рр. 27 — 28. Мизес уже писал об этом в: Mises, 1933, рр. 20—2 In. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы эко - номической науки. Челябинск: Социум, 2009): «Новаторские работы Менгера сильно пострадали от влияния эмпирицизма и 75
Глава 1. Методологические проблемы непонимания им эпистемологии Менгера и его стремления дистанцироваться от нее1 . Другой интересный момент связан с осознанием политиче- ских следствий идеи исторической и культурной относитель- ности экономических и культурных институтов. Социальную философию исторической школы немецких экономистов дей- ствительно ожидало превращение в своего рода «государст- венный социализм», характеризовавшийся открытой враж- дебностью к рыночной экономике и ее политическим послед- ствиям. Влияние этой философии на будущее Германии заставило Мизеса написать, что суть немецкой экономической науки воплощена в процессе, начавшемся «шмоллеровским обожествлением курфюрстов и королей из династии Гоген- цоллернов и завершившемся канонизацией Адольфа Гитлера Зомбартом»135 136. Критика Мизеса была направлена прежде всего на эписте- мологический аспект историцизма. В контексте истории идей его позиция относительно происхождения политических результатов историзма не кажется стопроцентно убедитель- ной, поскольку историзм не носил исключительно социалисти- ческого и националистического характера137. Однако то, что он ограничивает область своего анализа экономической мето- дологией, привлекло внимание к значению теории субъектив- ной ценности для методологической дискуссии. В эпоху Мизе- са в этой дискуссии участвовали не только представители авст- психологизма Милля». Это неверное понимание Менгера, но оно тем не менее проливает свет на радикальное различие между эпис- темологическими основаниями взглядов Менгера и Мизеса. 135 См. то, как Менгер проанализировал взгляды Милля в: Мен- гер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 333, 378 сн., 379 сн., 457 сн., 460, 469 сн. 136 См.: Mises, 1969, рр. 31 — 34. Что касается Зомбарта, то Мизес анализировал его взгляды неоднократно; см., например: Mises, 1929, рр. 111-122 (Engl, trans, рр. 127-138); Mises, 1978, рр. 7, 9, 65, 102-103; Mises, 1981, рр. 317п., 343п., 529-30, 53In.; Мизес Л. фон. Всемогущее правительство: тотальное го- сударство и тотальная война. Челябинск: Социум, 2006. С. 255; Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 186, 703 сн. 789. 137 См.: Tessitore, 1981. 76
§ 3. Критика историцизма рийской школы и исторической школы немецких экономистов, но и Виндельбанд, Риккерт, Дильтей и Вебер. Итак, можно сделать вывод, что Мизеса интересовали последствия влияния экономической науки на другие теорети- ческие социальные науки138. Бесспорно, его картина дискус- сии была односторонней. При этом его внимание было сосре- доточено на эпистемологических и гносеологических аспектах историцизма в связи с их влиянием на историческое развитие. С этой точки зрения невозможно отрицать, что его предуп- реждение о политических опасностях, таящихся в предложен- ной историцистами концепции истории, продемонстрировало отсутствие элементов, заслуживающих размышления. Однако прежде всего цель Мизеса состояла в том, чтобы пересмотреть социальные науки в свете праксеологии, которую он надеялся использовать в качестве основания и для катал- лактики (учения об обмене), и для либерализма. Именно этот план заставил его, как и Хайека, сконцентрироваться на тех научных школах, которые имели наибольшее влияние на поли- тический процесс. На кону стояло «возрождение» либеральной политической философии. Это было главной целью и Мизеса, и Хайека; оба стремились освободить либеральную политиче- скую философию от оков ментальности, тем или иным спосо- бом связанной с историцизмом и позитивизмом. Первым систематическим обоснованием хайековской методологии социальных наук можно считать работу «Сци- ентизм и изучение общества»; кроме того, в ней представлен свежий взгляд на критику Менгером историзма и «прагма- тизма» . Соединив историческую часть с критической оценкой направления, избранного социальными науками, Хайек при- влек внимание к тому, что эти науки несут часть ответственно- сти за поощрение распространения тоталитарной идеологии. Тезис Хайека состоял в том, что историцизм (куда входит и исторический материализм) представляет собой не проти- воположность «подхода к социальным явлениям по образ- цу естественных наук», а форму сциентизма. Хайек хоро- шо осознавал, что термин «историцизм» имеет два значения. Историцизм в первом, более старом значении, «справедливо противопоставляя специфические задачи историка и задачи 138 См.: Mises, 1933, р. v (МизесЛ. фон. Эпистемологические проб- лемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009). 77
Глава 1. Методологические проблемы естествоиспытателя, отрицал возможность истории как теоре- тической науки». Историцизм во втором, более позднем зна- чении, «наоборот, утверждает, что история — это единствен- ная дорога, ведущая к созданию теоретической науки о соци- альных явлениях». Как и Менгер, Хайек отделял историческую школу немецких экономистов от исторической школы права. Он критически относился к новой концепции развития послед- ней, предложенной Майнеке в книге «Возникновение историз- ма» (Menecke «Die Entstehung des Historismus»), и упрекал его за внесение путаницы в этот вопрос посредством обозна- чения исторической школы права термином историзм, кото- рый Менгер употреблял применительно к концепции истории у Гервинуса, Рошера и Шмоллера139. Таким образом, Хайек понимал «историцизм» также каки Менгер. Это отличается от позиции Майнеке, который пони- мает под историзмом также историческую школу права. В от - личие от него Менгер и Хайек расценивали историческую шко- лу права как течение, чьи идеи были близки их собственным взглядам, и считали, что его нельзя отождествлять с истори- ческой школой немецких экономистов140. 139 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 88—89 и сн. 1, 263 и сн. 36. О книге Майнеке (Meinecke, 1936) Хайек писал: «Ста- рая историческая школа, становление которой было недавно так хорошо описано немецким историком Майнеке (правда, под не- удачным названием Historismus). Применение термина „истори- цизм“ к старой исторической школе неправильно потому, что он введен Карлом Менгером... со ссылкой на Гервинуса и Рошера)... для обозначения отличительных черт новой исторической школы в экономической науке, представителями которой были Шмоллер и его единомышленники. На различие между этой новой истори- ческой школой и тем движением, от которого она унаследовала имя, ясно указывает то, что именно Шмоллер обвинил Менгера в приверженности идеям „школы Бёрка—Савиньи“, а не наобо- рот». В сочинении 1936 г. Майнеке упомянул «Die Irrthumer» Менгера (Meinecke 1936,1, р. 1), указав, что в этой книге термин «историзм» {Historismus) употребляется «в уничижительном смысле», для обозначения «чрезмерно высокой оценки значения истории для политической экономии», ошибки, жертвой которой, по мнению Менгера, пал в том числе Шмоллер. 140 В книгах, посвященных Хайеку (а также в работах о Мизесе) уделялось недостаточное внимание их критике историзма. Зна- 78
§ 3. Критика историцизма Тем не менее попытки Хайека найти более точную формули- ровку не покончили с неопределенностью. Напротив, сумяти- цу усугубила еще и неверная реакция на «Нищету историциз- ма» Поппера, не учитывавшая связи позиции Поппера с рабо- тами Менгера и Хайека. Несмотря на это, Хайек не отказался от попыток внести ясность в терминологический спор. В ста- тье «Конт и Гегель» он вновь заявил о необходимости отделять «исторический метод» Конта и Гегеля от «подхода великой исторической школы Нибура и Ранке». Столкнувшись с тер- минологической путаницей в этих вопросах, он почувство- вал необходимость внести ясность: «...я провожу четкую гра- ницу между „исторической школой“ начала XIX в., а также большинством более поздних профессиональных историков, и историцизмом Маркса, Шмоллера, Зомбарта. Как раз послед- ние были убеждены, что, раскрывая законы развития, обре- тают единственный ключ к подлинно историческому пони- манию, и с совершенно непозволительной самонадеянностью чение этой критики с точки зрения всего корпуса философских размышлений Хайека и ее роль в качестве основания его политиче - ской философии (которая представляла собой поиски наилучшего политического порядка в отсутствие исторического телеологизма и презумпции непогрешимости человеческого разума) не были оценены по заслугам. Обычно рефлексия Хайека воспринималась через призму методологического аппарата англо-американской философской традиции, что приводило к затушевыванию содер- жащихся в ней отсылок к «континентальной философии». В силу этого, к примеру, Шенфилд (Shenfield, 1977, рр. 71 — 72) огра- ничился замечанием о том, что «историцизм» представляет собой «третью черту научного подхода», и кратким обзором его основ- ных положений; Барри (Ватту, 1979) посвятил этой теме всего две страницы (с. 34—35); Хой (Ноу, 1984) эту проблему вообще игнорирует; Батлер (Butler, 1983, рр. 140—141) утверждает: «Историцизм — это основанное на ложных принципах учение, ко- торое обязано своим распространением Марксу. Первый из этих принципов состоит в том, что общих законов социального пове- дения, приложимых к различным обществам или историческим эпохам, не существует. Второй сводится к тому, что единственный всеобщий закон — это закон истории, который показывает, каким образом одна историческая эпоха переходит в следующую. .. .Это мнение, которое некогда было господствующим, в наши дни в об- ласти социальных исследований практически не встречается, что и позволяет нам ограничиться кратким резюме». См. также: Shand, 1990, рр. 48-50. 79
Глава 1. Методологические проблемы заявляли, что подход прежних авторов (особенно в XVIII в.) был ,, неисторическим “»14 2. Итак, и для Хайека исторический метод «старой истори- ческой школы» тоже был чем-то отличным от историциз- ма141 142. Отсюда необходимость избегать смешивания истори- ческой школы права с историзмом/историцизмом, особенно в связи с тем, что в попытках историзма обнаружить зако- ны исторического развития проявлялась позитивистская мен- тальность, чуждая исторической школе npafea. И для Менге- ра, и для Хайека историческая школа права была «реакцией на определенную генерализацию и „прагматическую“ тен- денцию, свойственную некоторым воззрениям, распростра- нившимся в XVIII в., особенно во Франции». В противовес «прагматической» интерпретации, «считающей социальные институты результатом сознательного замысла», это факти- чески означало «обращение к „композитивной“ теории, осно- ванной на „единичном, или уникальном“ {individuell) харак- тере всех исторических явлений, которые могут быть поня- ты только генетически, т.е. как соединенный результат многих сил, действовавших на протяжении длительных отрезков вре- мени». Задача «композитивного метода» состояла в том, что- бы объяснить, каким образом «такие институты возникают как непреднамеренный результат разрозненных действий множе- ства людей». Хайек был согласен с Менгером относительно того, что в числе основоположников такого подхода одним из самых заметных был Бёрк, в том числе он отводил «почетное место» среди них Адаму Смиту143. 141 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 263. В связи с вопросом о происхождении «позднейшего историцизма» (с. 263 — 264) Хайек ссылался на Поппера и К. Довита (К. Lowith, р. 248, п. 35). На с. 264 Хайек писал: «Мой друг Карл Поппер великолепно проанализировал историцизм, и к его анализу... я мало что мог бы добавить, разве сказать, что мне кажется правильным возлагать ответственность за историцизм не только на Платона и Гегеля, но в той же мере — на Конта и вообще позитивизм». 142 Там же. С. 90 сн. 2. 143 Там же. С. 89. Хайек вернулся к интерпретации Смита Менгером в: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 25 сн. 3: «Карл Менгер, который в новейшие времена одним из первых сознательно возрождал мето- 80
§ 3. Критика историцизма К сожалению, предложенная ими трактовка социальных институтов не встретила мгновенного одобрения. Более того, отсутствие у этой реакции на «прагматизм» философской фор- мулировки принесло ей незаслуженную репутацию «антитео- ретического уклона», а это в свою очередь создало впечатле- ние, «что различие между методами естественных и метода- ми социальных наук выступает как различие между теорией и историей». Из-за этого возникла «убежденность, что поиском общих правил следует заниматься исключительно при изучении природных явлений, а изучением общественной жизни должен управлять исторический метод», которая и «стала тем фун- даментом, на котором позже вырос историцизм». Подчерк- нув позитивистский характер историцизма, Хайек переопре- делил историцизм как эмпирическое изучение истории в ка- честве источника, «из которого возьмет начало новая наука об обществе, наука, которая будет одновременно и историче- ской, и теоретической, включающей все знания об обществе, на обретение которых мы только можем надеяться»144. В «Конституции свободы» Хайек вновь указал на отличие историзма от «великих исторических школ», а также опреде- лил историзм как «школу, которая претендовала на то, что она может выявить необходимые законы исторического развития и извлечь из них знание о том, какие институты нужны в сло- жившейся ситуации». Попытка историзма опередить свое вре- мя, воспользовавшись этим знанием для того, чтобы «преоб- разовать институты таким образом, чтобы они соответствовали нашему времени», привела его, как и правовой позитивизм, дологический индивидуализм Адама Смита и его школы, был, веро- ятно, также первым, кто указал на связь между „проектной“ теорией общественных институтов и социализмом». (После этого Хайек со- слался на с. 208 [немецкого издания] «Исследований» (с. 433 в рус - ск. изд.).) Иными словами , Хайек воздержался от упоминания о том, что Менгер критиковал Смита; и из его текста создается впечатление, что между теорией происхождения социальных институтов Смита и теорией происхождения социальных институтов Менгера существует преемственность. Такая точка зрения имеет право на существование, но она не соответствует позиции Менгера. В «Исследованиях» мало отсылок к индивидуалистической традиции, которая вдохновляла Хайека (упоминаются лишь Бёрк и Смит). 144 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 90. 81 6-4154
Глава 1. Методологические проблемы «к отрицанию всех тех правил, которые невозможно рацио- нально обосновать, а также таких правил, которые не были спе- циально разработаны для достижения конкретной цели»145. Однако создание социальной системы, основанной на ложных предпосылках, с неизбежностью приводило к такому множе- ству нежелательных последствий, что эта система была вынуж- дена использовать для самосохранения меры, направленные на ограничение личных свобод. Итак, отправным пунктом была критика введенного исто- рицистами различения теоретической истории и историче- ской теории, а также непоследовательности, проявившейся в их утверждении о наличии неизбежной корреляции между объектами изучения и методами, которые требуются для поз- нания этих объектов. Хайек, подобно Менгеру, полагал, что «для понимания всякого конкретного явления, будь оно при- родным или общественным, одинаково необходимы и исто- рические, и теоретические знания»146. Соответственно, раз- личие этих типов знания связано с различием в целях исследо- вания. Кроме того, «объектом научного исследования никогда не является совокупность всех явлений, наблюдаемых в дан- ном месте и в данное время, это всегда лишь отдельные изби- рательные аспекты; при этом в зависимости от вопроса одна и та же пространственно - временная ситуация может включать любое количество различных объектов изучения. На деле чело - веческий мозг не в состоянии охватить „целостность“ — т.е. все разнообразие аспектов реальной ситуации»147. 145 См.: Hayek, 1960, р. 236. (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.) В сноске на с. 493 Хайек ссылается на «Исследования» Менгера, а также на «Нищету историцизма» Поппера. 146 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреб- лениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 90. Соответственно, интерес к конкретным событиям нельзя рассматривать как отличительную черту исторической науки, и «различие между поиском общих принципов и объяснением конкретных явлений, таким образом, не обязательно соответствует различию между изучением при- роды и изучением общества. В обеих областях для объяснения конкретных и уникальных событий необходимы обобщения... при этом объяснение отдельного явления предполагает существование общих правил». 147 Там же. С. 94. 82
§ 3. Критика историцизма В ранних методологических работах Хайека теоретическая реконструкция играла цетральную роль в объяснении явлений. В силу этого он полагал, что « ге уникальные целостности, кото- рые изучает историк, даны ему не как отдельные „индивидуаль- ные“ явления, как естественные единицы, особенности которых он может установить путем наблюдения, а как конструкции», построенные на основании системы соотношений, смодели- рованной для того, чтобы связать элементы системы. Одна- ко если задача теоретических социальных наук состоит в иссле - довании „целостностей“, с которыми имеет дело история, то, в свою очередь, задача историка предполагает наличие теории и тем самым представляет собой «приложение общих понятий к объяснению частных явлений»148 149. Соответственно, историк обязан не допустить, чтобы конструирование целостностей пре- вращалось в средство, обслуживающее исследовательские инте- ресы и цели конкретного исследователя, и не более того. Все это становится возможным потому, что различия меж- ду отдельными людьми не мешают использованию «привыч- ных для нас мыслительных категорий» для объяснения соци- альных явлений. Разумеется, это не более чем предположение, и про него мало что можно сказать, кроме того, что оно обыч- но срабатывает. Тем не менее оно обеспечивает предпосылки, создающие условия для правильного понимания намерений и поступков других людей и создает возможность для сущест- вования исторического знания. Итак, подобно Канту, Хайек верил в существование «универсальных категорий мышления», позволяющих объяснить наблюдения посредством их анализа 149 в соответствии с этими категориями1 . Эти эпистемологические соображения необходимы для критики историцистского тезиса о том, что наблюдение позво- ляет открыть «,,законы“ развития таких целостностей». Исто- рицизм пошел по неверному пути, когда попытался «отыскать общие законы там, где их в принципе быть не может, а имен- но — в череде уникальных и единичных исторических явле- ний». Таким образом, близость историцизма и позитивизма основана на общей для них вере в возможность создать теорию или философскую систему на эмпирическом основании. Попав под влияние эмпирицистского предрассудка относительно 148 Там же. С. 96-99. 149 Там же. С. 104-106. 83
Глава 1. Методологические проблемы природы объектов в социальных мирах, историцизм пришел к ложному выводу о том, что «человеческая история, пред- ставляющая результат взаимодействия бессчетного множества человеческих умов, должна тем не менее подчиняться простым законам, доступным человеческому уму»150. Этот вывод нельзя признать сколь-нибудь значитель- ным теоретическим достижением. Однако при этом он при- вел к серьезнейшим культурным и политическим последст- виям, анализу которых Хайек посвятил «Дорогу к рабству» и политические разделы «Контрреволюции науки»’. «Филосо- фии истории» Гегеля, Конта, Маркса, Зомбарта и Шпенгле- ра, выдававшие себя за «достижения в области общественных наук», «сумели оказать глубокое влияние на эволюцию обще- ства». К наиболее популярным идеям относилась, во-пер- вых, вера в переменчивый характер человеческого ума, из чего делался вывод, что «проявления человеческого ума в отрыве от их исторического фона непостижимы для нас»; во-вторых, вера в способность «распознавать законы, согласно которым изменяется человеческий разум»; в-третьих, вера в то, что без знания этих законов понять какое-либо конкретное проявле- ние человеческого разума невозможно151 152. Соответственно «историцизм, в силу своего отказа призна- вать общезначимую композитивную теорию, неспособности увидеть, каким образом различные сочетания одних и тех же элементов могут создавать различные целостности, и неспо- собности (по тем же причинам) понять, что возможно суще- ствование целостностей, не созданных человеческим разумом намеренно, был обречен на то, чтобы искать причину измене- ний в социальных структурах в изменениях самого человече- ского разума»1 . Итак, философские труды раннего Хайека характеризуются подчеркнутым вниманием к фактору неизменности человече- ского ума. Позже, в произведениях, вышедших после «Sensory Order», место, уделяемое им этим вопросам, сократилось в си- лу роста его интереса к эволюционизму. Как это повлияло на его трактовку историцизма, можно наблюдать на примере опи- сания рождения эволюционистской традиции в «Праве, зако- 150 Там же. С. 99. 151 Там же. С. 100-103. 152 Там же. С. 103-104. 84
§ 3. Критика историцизма нодательстве и свободе». В этой книге гораздо больше отсылок к исторической школе права и, в частности, к Савиньи; кроме того, Хайек исходит из того, что «„исторические школы“ язы- кознания и права» представляют собой важный элемент раз- вития эволюционистской традиции. Хайек вновь обращается к историографическому тезису менгеровских «Исследований» и высоко оценивает тот факт, что Менгер привлек внимание специалистов по социальным наукам к «проблеме стихийного формирования институтов и ее генетическому характеру». Он отделял эволюционизм такого рода от так называемых законов глобального развития, которыми характеризуются «абсолютно несхожие историцистские концепции Конта, Гегеля и Маркса и их холистический подход»153. Таким образом, Хайек кратко изложил концепцию истории как непреднамеренного результата взаимодействия индивиду- альных целей, возникающего по мере того, как люди пытаются решить личные проблемы в условиях ограниченности знания и ограниченности человеческого ума. В отдельных аспектах эта концепция похожа на представления тех ученых, о кото - рых идет речь в «Историзме» Майнеке154, и при ближайшем рассмотрении напрашивается вывод о том, что эти две тра- диции, возможно, уместнее воспринимать не по отдельно- сти, а как одну и ту же идеальную традицию. Однако термин, 153 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 41-43. 154 Это относится к замечаниям Майнеке: «Итак, мы рассматриваем появление историзма как одну из стадий духовного развития За- пада. Ведь понятия „эволюции“ и „ индивидуальности “ неразрыв- но связаны друг с другом. Индивидуальность, вне зависимости от того, идет ли речь об индивидуальности отдельно взятого человека или об индивидуальности реальных и идеальных коллективных единиц, проявляется исключительно в процессе эволюции... Сле- дует отличать представление об эволюции, присущей историз- му, которое характеризовалось высокой степенью стихийности, адаптивности и способности к трансформации, и от более узкого представления о развитии того, что уже имелось, и от развития того понятия, признаком которого мы будем считать наличие ил- люминизма в более совершенной форме, и которое впоследствии приобрело форму веры в прогресс... Понятие эволюции обеспе- чило возможность преодолеть господствовавший до этого способ интерпретации исторических трансформаций, т.е. прагматизм» (Meinecke, 1936, р. 5). 85
Г лава 1. Методологические проблемы использующийся у Майнеке, уже приобрел иное значение во время дискуссии, в ходе которой была установлена связь меж- ду эпистемологическими проблемами социальных наук и теми вехами в развитии экономической науки, которые были обре- чены на невнимание большинства исследователей, обращав- шихся к этой теме. Это отмечал и Мизес. Под влиянием этих идей философия социальных наук австрийской школы стала развиваться в направлении, которое уводило ее в сторону от возможного результата того, что ее попытка привлечь внима- ние к открытиям экономической науки, касавшимся человече- ской деятельности, потерпела поражение. Таким образом, описание историцизма, содержащееся в двух основных главах «Контрреволюции науки», являет- ся наиболее аналитическим из его описаний, предложенных Хайеком. В его более поздних работах, прежде всего в «Пагуб- ной самонадеянности», этот термин не упоминается, одна- ко в них можно найти массу отсылок к этой проблеме, а также дополнительные разъяснения и комментарии, которые, впро- чем, мало что меняют в первоначальном описании. Важно отметить ту историческую и концептуальную форму, в рам- ках которой была выработана эволюционистская теория исто- рии и социальных институтов (включая язык, традиции, право, разум и мораль), а также перечень мыслителей, которым эво- люционизм Хайека более всего обязан: Мандевиль, Юм, Смит, Бёрк, Савиньи и Менгер. В этой работе, также как и в «Исследованиях по философии, политике и экономике» («Studies in Philosophy, Politics and Economics») и «Новых Исследованиях по философии, поли- тике, экономике и истории идей» ( «New Studies in Philosophy, Politics Economics and the History о Ideas»), концепция Хайе- ка, как можно судить по встречающимся в них комментари- ям, не претерпела изменений. Не изменилась и его оценка это- го явления; он по-прежнему в основном рассматривал исто- рицизм как нечто, близкое позитивизму. У такой точки зрения имеются значительные исторические и теоретические достоин- ства, однако с ней связано более или менее полное пренебре- жение герменевтическим компонентом историзма и вопроса- ми его эволюции, которыми успешно занимался Ганс Альберт. В «Трактате о критическом разуме» (Hans Albert «Traktat fiber kritische Vernunft») он назвал герменевтический тип историз- ма новой формой немецкой идеологии и даже «попыткой рас- 86
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма пространить модель анализа текста на реальность в целом и возвести спекулятивный стиль теологии в ранг философского идеала». Ввиду того, что Альберт критиковал историзм мето- дологического и позитивистского типа, опираясь на австрий- скую и попперианскую традицию, а также ввиду того, что он включил в рассмотрение и герменевтический тип историз- ма, понимаемый как использование концептуальных инст- рументов в традиции Гегеля и Хайдеггера с целью преобразо- вать научное знание в «служанку теологии»155, его крити- ческий рационализм стал завершающей фазой развития того, что можно назвать природой австрийской критики историциз - ма. С теоретической точки зрения это было важным достиже- нием, особенно в то время, когда рецепция герменевтики сре- ди американских учеников Мизеса сочеталась с модой на пси- хологизм, под влиянием которого проблема специфики вклада представителей австрийской школы в теоретические социаль- ные науки, казалось, отошла далеко на второй план156. §4 . КРИТИКА СЦИЕНТИЗМА И КОНСТРУКТИВИСТСКОГО РАЦИОНАЛИЗМА Противостояние представителей австрийской школы идее рас- пространить методологию и исследовательские цели естественных наук на социальные науки началось с критики Менгером исполь- зования в социальных науках метода индукции. Считалось, что именно это необоснованное расширение методологии стало глав- ной причиной недоверия к социальным наукам — проблемы, которая стала для них чрезвычайно серьезной. Дело в том, что использование научной методологии теснейшим образом связа- но с основным симптомом этой проблемы, иначе говоря, с широ- ко распространенными мифами коллективизма и планирова- ния (в смысле начальной стадии тоталитаризма). В отличие от 155 Albert, 1968, рр. 131ff. 156 Критику этой тенденции, начало которой положила статья Lavoie, 1986, рр. 192—210, см. статью: Albert, 1988, рр. 573— 598; См. также: Gordon, 1986; Caldwell, 1988b, р. 79; Selgin, 1988, рр. 19—58; Rothbard, 1989, рр. 45—59, Rothbard, 1992, - рр. 4—8; Johnson, 1990, рр. 173—211. 87
Глава 1. Методологические проблемы большинства критиков современности, Менгер, Мизес и Хайек не ставили под сомнение ценность исследований современной науки. Их внимание было направлено на ее мифологизацию и на использование науки в качестве технического средства. В «Исследовании» критические замечания Менгера в отно- шении использования методов эмпирического вывода в теоре- тических социальных науках были связаны с его неприязнью к индуктивному методу, особенно к его компаративистско- му варианту. Это был не столько вопрос о существовании двух специфических типов знания, сколько вопрос о двухразличных способах его получения, которые, как предполагалось, изме- нялись в зависимости от конкретных целей типов знания. Как мы уже видели, Менгер отрицал, что можно вывести практи- ческие нормы поведения и получить точное знание о социаль- ных явлениях, начав просто со сбора индуктивно полученных наблюдений и их сравнительного обобщения. Итак, в «Иссле- дованиях» Менгер, безусловно, указывал на связь историциз- ма с «прагматическим рационализмом». Ту же самую концептуальную схему можно обнаружить у Хайека, но не у Мизеса. Из-за того, что Мизес плохо понял «Исследования», его критика историцизма и позитивизма имела иное происхождение и была основана на иных рассуж- дениях. Однако в том, что касается опасности политического общества, построенного с использованием методов, свойст- венных естественным наукам, его позиция мало отличалась от позиции Хайека. Итак, господствовавшей тенденцией Мизесу и Хайеку каза- лась склонность социальных наук ориентироваться на теоре- тический, методологический и философский инструментарий естественных наук. Мизес и Хайек критиковали эту склон- ность (считая, что она ведет к коллективистской и тоталитар- ной ментальности) настолько последовательно и бескомпро- миссно, что эта критика превратилась в важную особенность их мировоззрения. Соответственно, было бы неправильно переходить к анали- зу специфически политических аспектов их идей, не рассмот- рев предварительно той теории познания, на которой они были основаны. Ведь такой подход связан с риском превращения политической философии в политическую идеологию. Ины- ми словами, политическая теория представителей австрий- ской школы возникла не из общего желания улучшить полити - 88
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма ческую ситуацию или устранить так называемую «социальную несправедливость», а из четкого осознания ограниченности человеческого знания. Однако их исследование проблемы наилучшего политиче- ского порядка было неявно связано с критическим отношени- ем к понятию общего блага. Тем самым предметом их иссле- дований была не только ограниченная способность человека к распознаванию «блага» и его попытки достичь его, но и само понятие «блага», которое было подробно и глубоко критиче- ски проанализировано в рамках теории субъективной цен- ности. Иными словами, подобно тому как в экономической науке было развенчано понятие ценности в трактовке клас- сической школы, в политологии уязвима для критики концеп- ция «общего блага». В связи с этим концепция политиче- ского порядка, основанного на так называемом «общем бла- ге», представляется несостоятельной. В силу этого, как только заходит речь об этой главной проблеме политической фило- софии, обнаруживается значимость для этой области теории субъективной ценности. Итак, с точки зрения австрийской школы политическую историю последних двух столетий можно рассматривать как безоговорочный успех той многоликой ментальности, кото- рая считает своим злейшим врагом либерализм и полагает, что гносеологический аппарат, позаимствованный у естест- венных наук и математики, является единственным способом решить те не поддающиеся решению проблемы социальных наук, которые исследователи не смогли распутать за предше- ствовавшие две тысячи лет. Неприязнь Хайека к идее распространения метода естест- венных наук на социальные науки была заметна уже в статье «Характер и история проблемы» («The Nature and History of the Problem»), вводной статье к сборнику «Коллективистское экономическое планирование» («Collectivist Economic Plan- ning»). Там его целью было «показать, как получилось, что в эпоху великих триумфов эмпиризма в естественных науках была сделана попытка навязать те же эмпирические методы обще- ственным наукам, которая неминуемо должна была привести к катастрофе»157. Несмотря на то что в этом тексте уже прямо 157 См.: Hayek, 1935, рр. 11 — 12. (См.: Хайек Ф. Экономический расчет при социализме I: характер и история проблемы (1935) // 89
Г лава 1. Методологические проблемы говорилось о роли Нейрата и его исследований экономического планирования, в нем лишь вскользь упоминалось о связи, суще- ствующей между сциентизмом и коллективизмом, которой было суждено занять центральное место в размышлениях Хайека на эту тему. Уже в 1937 г. в статье «Экономическая теория и зна- ние» («Economics and Knowledge»), где он разработал орга- ническую теорию познания социальных фактов, Хайек смог выступить против того, что он сначала называл сциентизмом, а позже — конструктивистским рационализмом^. Противодействие сциентизму неизменно было связа- но с двумя фундаментальными пунктами, вокруг которых развивалась эта имевшая серьезные политические последст - вия дискуссия. Первый пункт носил теоретический характер и был связан с критической оценкой индуктивизма, который рассматривался как неправильный метод исследования и как результат смешения данных социального мира и эмпирических данных. Второй относился к истории идей и предполагал дока- зательство разрушительного воздействия моды на сциентизм и конструктивистский рационализм на политическую фило- софию и развитие социальных наук. В обеих случаях критика была основана на том, что ложные предпосылки, относящие- ся к природе социальных институтов, не могут служить источ- ником, из которого можно извлечь надежные ориентиры для политического действия. Однако первый пункт прежде все- го подчеркивает то, что Хайек использовал концептуальный инструментарий, заимствованный у субъективистской эконо- мической теории. Огромный энтузиазм по поводу теории планирования в 1930-е годы и та вера, которую она внушала, были основа- ны на ложном мнении о том, что наиболее надежным спосо- Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изог- раф; Начала-фонд, 2000. С. 132.) 158 О значении этой работы для эволюции взглядов Хайека см.: Hayek, 1967, р. 91; Hutchison, 1981, р. 215. О трактовке сциентизма в этой работе и о ее фундаментальной роли в развитии методо- логии социальных наук Хайека см.: Shenfield, 1977, рр. 61 — 72; Shand, 1984, р. 7; Nadeau, 1986, рр. 125—156. См. об этом так- же Caldwell, 1988а, рр. 513—541, Caldwell, 1988b, рр. 71—85; в последней работе нас. 79 он справедливо отмечает, что «„Сци- ентизм и изучение общества44 — это самый главный методологи- ческий труд Хайека» (Caldwell, 1988b, рр. 81ff.). 90
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма бом решения социальных проблем было применение в соци- альных науках метода естественных наук159. Изложив свои замечания относительно гносеологических оснований и политико - экономических последствий смешения понятия «данных», существующего в эмпирических науках, и того представления о «данных», которое преобладало в соци- альных науках, в работах «Экономическая теория и знание», «Сциентизм и изучение общества» и «Контрреволюция науки» Хайек перешел к анализу самого сциентизма, который он опи- сывает как «рабское подражание языку и методам Науки»160. Уже с самого начала Хайек отметил, что различие двух типов науки было связано с такими фигурами, как Бэкон («классиче- ский пример „демагога от науки“») и Конт, а также с «физика- листами» (Нейратоми «Венскимкружком»). (Позже, сослав- шись на критику индуктивизма Поппером, он повторил это еще более четко в предисловии к сборнику, составленному из этих работ.) Он писал: «Об исключительных достоинствах специ- альных методов, используемых естествознанием, заявляют по большей части те, чье право говорить от имени ученых совсем не бесспорно». Однако несмотря на эти теоретические заяв- ления и на ту очарованность, которую успехи физики вызва- ли у исследователей социальных наук (побуждая их не столь- ко следовать ее духу, сколько подражать ее моделям и языку), эти идеи не привели к реальному прогрессу в сфере социальных наук161. Таким образом, объектом критики был некорректный метод исследования, называемый индуктивизмом, а также тот вред, который его сторонники с их пропагандой «инженерной ментальности» нанесли социальным наукам. Можно сделать вывод о том, что главной целью Хайека было показать, что фундаментальная ошибка социализма состояла в «антропоморфном» подходе к обществу162. В отличие от представлений «индуктивистской» и «физи- калистской» науки, он сформулировал главную задачу науки 159 Эти надежды (см.: Hahn et al., 1929), как известно, на первый взгляд, оправдались, об этом см.: Cubeddu, 1984, рр. 179—206. 160 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 32. 161 Там же. С. 30. О критике Хайеком Конта см.: Brown, 1984, рр. 197-201. 162 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 34. 91
Глава 1. Методологические проблемы как пересмотр опыта людей во внешнем мире в свете того, что «люди воспринимают мир и друг друга через ощущения и пред- ставления, организованные в ментальную структуру, общую для них всех». Соответственно, задача теоретических соци- альных наук формулировалась как изучение идей (о внешнем мире, о других людях и о самом себе), определяющих чело- веческую деятельность. Такие науки не должны ставить себе цель установления истинной, или объективной, связи между «событиями» и людьми; вместо этого они должны исследовать то, каким образом представления людей о «фактах» и «дан- ных» влияют на формирование у них конкретных точек зре- ния на мир и побуждают их предпринять те или иные действия. Если предметом указанных наук являются человеческие дейст - вия, то их целью должно быть объяснение «непреднамеренных или непредусмотренных результатов» таких действий163. Итак, внимание следует уделять не поиску истинных и объективных естественных законов, а тому, каким образом способ их фор- мирования влияет на человеческую деятельность164. Итак, тезис Хайека, относящийся к экономической науке, можно распространить и на теоретические социальные науки; согласно Хайеку, «на протяжении последних ста лет каждое серьезное открытие в экономической теории было шагом впе- ред в последовательном приложении субъективизма». Если это так, то их задача состоит в постижении того смысла, который индивиды вкладывают в свои действия165. 163 Там же. С. 41—44. 164 Там же. С. 49. 165 Там же. В примечании к этому отрывку (сн. 7) Хайек, как мы уже видели, признал значение Мизеса и то, что он опередил свое время. Это было очень важное признание — как и признание «„праксеологических“ наук» на с. 44 сн. 3; оно проясняет источ- ники методологии Хайека или по меньшей мере вопрос о том, под чьим влиянием он находился в этот период. См.: Hutchison, 1981, рр. 210ff. Барри (Barry, 1979, р. 20) писал: «На самом деле мно- гие из ранних работ Хайека по методологии [представляют собой] развитие взглядов Мизеса». Однако это утверждение выглядит чересчур сильным, как и мнение по этому вопросу Грея (Gray, 1984а). Грэй, ссылаясь на Хатчисона и Барри (рр. 17—19), пи- сал, что «Хайек не принимал мизесовской идеи праксеологической науки о человеческой деятельности, отправным пунктом которой являются несколько аксиом об отличительных особенностях це- ленаправленного поведения, разворачивающегося во времени» 92
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма Сторонники сциентизма стремились создать «новую объ- ективную науку об обществе», в которой не было бы мес- та соображениям, связанным с субъективной природой зна- ния. В этом состоял дух «бихевиоризма» Джона Уотсона и «физикализма» Нейрата, а их отправным пунктом была лож- ная вера в то, что все люди одинаково реагируют на одинако- вые стимулы и испытывают одинаковые чувства по отношению к одинаковым объектам166. Именно здесь кроется причина (с. 18), а также что «Хайек никогда не поддерживал идею Мизеса об аксиоматической, или априорной, науке о человеческой дея- тельности, основанной на аподиктических утверждениях» (с. 9). Все это верно; тем не менее в этот период субъективизм Мизеса наложил отпечаток на методологию Хайека, как и Кант, Менгер и Поппер. В этих дискуссиях об источниках влияния странным об- разом отсутствует упоминание о Менгере. Скажем, Кукатас (Ки- kathas, 1989, р. 13 In.) в фундаментальной работе, где он срав- нивает Хайека с Кантом и Юмом, ограничивается лишь ссылкой на работу Shearmur, 1986, хотя это и не умаляет достоинств его текста. Однако мне представляется, что наиболее важный аспект ранних методологических работ Хайека связан с методологиче- ским индивидуализмом, а в более общем виде — с проблемой гносеологического фундамента социальных наук, т.е. с вопросом, в котором четко ощущается его связь с наследием Менгера. Эти работы Хайека можно даже рассматривать как попытку откор- ректировать и осовременить методологию Менгера. Когда Шенд (Shand, 1990, р. 14), изучая отношения Хайека и «априоризма», анализирует дискуссию между Хатчинсоном, Барри и Греем о том, кто сильнее повлиял на методологию Хайека — Мизес или Поппер, и в итоге представляет праксеологию как суть австрийской школы, он, безусловно, ошибается. Напротив, австрийскую школу харак- теризует методологическая преемственность между Менгером и Хайеком, в то время как праксеология Мизеса представляет собой отдельное явление, связанное с этой методологией, но отличное от нее. Кроме того — не считая тех различий между Мизесом и Хайеком, на которые любезно указал сам Хайек (см.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 607—608 прим. 162; Hayek, 1981а, рр. xxiii—xxiv), — даже в 1988 г. та школа мысли, которая была фоном для философии со- циальных наук Хайека, включала не Мизеса, а Менгера. Представ- ляется важным, что в 1967 г. Хайек упомянул об этом: «Вероятно, возрождение этой концепции в наши дни связано с моей статьей „Сциентизм и изучение общества“» (ср.: Hayek, 1967, р. 100п). 66 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 65. 93
Глава 1. Методологические проблемы политического банкротства сциентизма. Построение общества на ложных теоретических предпосылках не только не реши- ло бы тех проблем, которые не в состоянии решить социальная наука или рыночная экономика: это привело бы к катастрофе. Таким образом, сциентизм, так же как и конструктивизм, присущий этим научным школам, принял за «факты то, что на самом деле представляет собой не более чем пред-теории, модели, созданные обыденным разумом, чтобы объяснить связь между некоторыми наблюдаемыми нами отдельными феноменами». Ошибка в том, что «социальные целостности» рассматриваются как «естественные единицы, а не как кон- струкции, созданные человеческим разумом»167. В этом кон- тексте историцизм также представляет собой «результат сци- ентистского подхода»168. В сфере политики сциентизм, в полном соответствии с тео- рией познания, лежащей в его основании, рассматривал соци- альные институты «прагматически», т.е. как результат созна- тельных человеческих действий, направленных на достижение соответствующих целей. Его «конструктивистский контракту- ализм» не ограничивался рассмотрением социальных инсти- тутов как результата человеческого планирования, в него вхо- дило также представление о том, что эти институты должны «строиться» согласно методам и целям его собственной кон- цепции естественных наук. В силу этого совершенно естест- венно ощущалась необходимость защитить это планирование от субъективности индивидов; однако не менее необходимым считалось то, чтобы все элементы поведения были «рацио- нальными» и направленными к намеченной цели. Это, в свою 167 Там же. С. 78: «Они не относятся к числу „данностей“ — объ- ективных фактов одного и того же рода, которые мы благодаря общности их физических характеристик стихийно распознаем как сходные. Их вообще нельзя воспринимать иначе, как в рамках ментальной схемы, показывающей связь между некоторыми из множества наблюдаемых нами отдельных фактов». И чуть ниже (с. 81): «Ошибка, состоящая в том, что целостности, представ- ляющие собой лишь конструкции и не могущие иметь никаких свойств, кроме тех, что задаются способом их конструирования из определенных элементов, принимаются за четко очерченные объекты, чаще всего, по-видимому, встречается в разного рода теориях „общественногоили „коллективногоразума». 168 Там же. С. 88. 94
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма очередь, приводило к возрастающему стремлению контро- лировать и направлять социальные процессы. Хайек сделал несколько метких наблюдений в связи с тем, что он называл «одной из наиболее характерных особенностей нашего поко- ления», непочтительно назвав ее «ни на чем не основанным суеверием», которое можно описать примерно так: «убеж- денность, что сознательно управляемые процессы непремен- но обладают превосходством над процессами стихийными». Пафос утверждений Хайека сводился к тому, что установки такого рода приведут к требованию установления контроля над всем обществом со стороны отдельного ума, а затем — к «сознательному контролю за развитием человеческого разума»107. Здесь мы имеем дело с «суперрационализмом», чьей наиболее характерной чертой является убеждение, что челове - ческий разум уже достиг стадии развития, которой достаточно для построения совершенного общества. В этом обществе не будет места для индивидуальной субъективности, поскольку все приобретет форму объективных соотношений. Реальные компоненты общества трансформируются из целей в сред- ства и будут оцениваться с точки зрения их вклада в дости- жение общественных целей. Тем самым претензия на «созна- тельное управление всеми силами общества» в итоге тождест- венна коллективизму, в качестве «научного» фундамента которого и выступает сциентизм. Иначе говоря, методологи- ческий коллективизм является интеллектуальным источ - ником политического коллективизма1 . Таким образом, в основании критики сциентизма и тезиса о коллективистском планировании лежит ряд возражений гно - сеологического характера. В книге «Контрреволюция науки» Хайек развил эти темы в историческом аспекте, проанализи- ровав возникновение и развитие сциентистской ментальности от Высшей политехнической школы, Сен-Симона и Конта, и назвал идеи социальной физики Сен-Симона, включая идею 169 170 169 Там же. С. 116; в данном случае полемика направлена против идей Л. Т. Хобхауза, Дж. Нидэма и К. Мангейма. По мнению Хайека, несмотря на все различия между этими авторами, их объ- единяет «идея, что человеческий ум, если можно так выразиться, должен сам себя вытянуть за волосы». 170 Там же. С. 120. 95
Глава 1. Методологические проблемы создания новой Энциклопедии для унификации знания и идею необходимости «научного планирования жизни в целом», источником позитивизма и современного социализма1'1. В дальнейшем хайековский анализ сциентизма был свя- зан с четырьмя главными темами: 1) с поиском философских источников сциентистской ментальности; 2) с критикой пред- ставления о том, что рационалистический сциентизм являет- ся отличительной чертой европейской философской и научной мысли; 3) с признанием пагубности воздействия конструкти- вистско-рационалистической традиции на систему ценностей и моральные доктрины Запада; 4) с доказательством ошибоч- ности индуктивного метода. Первый этап этой интерпретации истории социальных наук состоит в различении двух направлений внутри тради- ции индивидуализма; этому посвящена статья «Индивиду- ализм истинный и ложный», вступление к сборнику «Инди- видуализм и экономический порядок». Дело в том, что на самом деле эти направления представляют собой две разные философские и политические традиции. Если в «Сциентизме и изучении общества» Хайек посвятил все свое внимание сци- ентизму (в смысле позитивизма), то в статье об индивидуа- лизме он расширил предмет исследования, включив туда сци- ентистско-рационалистическую ментальность, возникновение которой он возводит к Декарту171 172. Тем самым было введено различение между двумя основными традициями западной политической мысли. Первая — традиция истинного индиви- дуализма — берет свое начало от Локка, а также (прежде все- го) от Мандевиля и Юма; к ней относятся также Такер, Фер- гюсон, Смит, Бёрк, Токвиль и лорд Актон. Ее можно оха- рактеризовать как английскую традицию; она ассоциируется с политическим индивидуализмом. Вторая традиция — лож- ного индивидуализма — включает Декарта, энциклопедистов, Руссо, физиократов и Бентама; ее можно назвать французской, 171 Там же. С. 160—164. Хайек приводит в качестве примера идеи Г. Уэллса, Л. Мамфорда и Нейрата. Однако он готов признать (см. с. 178), что Сен-Симон понимал, что «организация обще- ства во имя единой цели, являющаяся фундаментом для любой социалистической системы, несовместима с личной свободой и нуждается в существовании духовной власти, способной „выби- рать направление для применения сил нации“ ». 172 О критике Декарта см.: Nemo, 1988, рр. 23ff. 96
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма или континентальной традицией; она имеет социалистические и коллективистские коннотации173. Согласно Хайеку, истинный индивидуализм — это в пер- вую очередь теория общества, «попытка понять силы, опре- деляющие общественную жизнь человека, и только во вторую — ряд политических максим, выведенных из подобного пред- ставления об обществе». Он выразил мнение, что, несмотря на популярность, представление о том, что «индивидуализм постулирует существование обособленных и самодостаточных индивидов вместо того, чтобы начинать с людей, чья природа и характер целиком обусловлены их бытием в обществе», явля- ется ошибочным174. В свою очередь, ложный индивидуализм, или «рациона- листический индивидуализм», картезианской традиции черпал вдохновение в убеждении, что социальные институты пред- ставляют собой результат сознательного человеческого плани- рования, т.е. в контрактуализме. Таким образом, он находит- ся у истоков ложного представления о социальных явлениях, сдерживавшего развитие социальных наук — «веры в неумо- лимые законы исторического развития и современного фата- лизма»175. Противопоставление «истинного» и «ложно- го» индивидуализма связано с фундаментальным вопросом о природе социальных институтов. Ведь именно контрак- туализм «ложного индивидуализма»176 стоит за тезисом, что целью социальных наук должно быть определение того, в чем состоит строго рациональное человеческое поведение, а также за верой в то, что все моральные нормы следует подвергать индивидуальной рациональной оценке. Сформулировав эти теоретические и исторические предпо- сылки, которые можно воспринимать и анализировать как след- ствие переоценки возможностей разума, в главе «Типы рацио- нализма» Хайек продолжил развивать тезис о двух направле- 173 См.: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 24—25. О позиции Менгера в рамках этой традиции Хайек писал, что он «в новейшие времена одним из первых сознательно возрождал методологический инди- видуализм Адама Смита и его школы» (см. там же, с. 25 сн. 3). 174 Там же. С. 26. 175 Там же. С. 28-30. 176 О хайековской критике контрактуализма см.: Yeager, 1984, рр. 61 — 80. 97 7-4154
Глава 1. Методологические проблемы ниях в западной политической философии, выступив в защиту «антирационалистической» традиции, т.е. «истинного» инди- видуализма. Он противопоставляет рационализм, не признаю- щий существования пределов власти разума, такому типу раци- онализма, который считает, что человеческий ум, так же как и любой результат человеческой деятельности, имеет естест- венные ограничения. Таким образом, он выделил традицию конструктивистского рационализма с ее верой в то, что «все полезные для общества институты прошлого и будущего были и должны быть результатом сознательного усилия, направлен- ного на те конкретные цели, для которых эти институты пред- назначены», и назвал ее колыбелью «современного социализ- 1 77 ма, планирования и тоталитаризма»1' ‘. Чтобы окончательно избавиться от двусмысленности тер- мина «рационализм», в главе «Ошибки конструктивизма» Хайек использовал термин «конструктивизм» для обозначе- ния распространенной позиции, которая сводится к утвержде- нию, что «раз человек самостоятельно создал институты обще- ства и цивилизации, то он способен сознательно изменять их в зависимости от своих стремлении и желании»1 . Итак, мы имеем не конкуренцию двух направлений в рам- ках одной и той же традиции. Напротив, налицо противостоя- ние двух традиций мышления, которым соответствуют проти- воположные представления о философии социальных наук. Хайек не согласен с теми, кто считает, что прогресс науки может поставить цивилизацию под угрозу. С его точки зрения, опасность представляет не научный прогресс, а неоправданные претензии на обладание знанием, которого на самом деле нет. Отправным пунктом для него стало убеждение в том, что зада- чей науки является привлечение внимания к тому обстоятель- ству, что выбор какой-либо ценности всегда означает необхо- димость пожертвовать какой-то другой ценностью. Его кри- тика направлена не на утверждение Юма, согласно которому * * 177 См.: Hayek, 1967, рр. 84—85. Хайек приводил в качестве столпов конструктивистской традиции (кроме Декарта) Бэкона и Гоббса, в то время как Мандевиль, Юм и Менгер фигурировали в качестве представителей антирационалистической традиции. В указанной работе Хайек писал, что «конструктивизм» представляет собой более точное обозначение того, что он раньше называл «сциентизмом». 178 Хайек Ф. фон. Общество свободных // Хайек Ф. фон. Право, за- конодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 327—329. 98
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма «мы не можем сделать вывод относительно ценности, опираясь исключительно на понимание причинно-следственных связей между фактами», а на искажение этой мысли, которое проис- ходит, когда ее превращают в идею о том, «что наука не име- ет ничего общего с ценностями», и на политические следствия, вытекающие из этого искажения. Такой способ мышления, с точки зрения Хайека, связан с убеждением, что для сущест- вования социального порядка требуются общие цели, а также с представлением, что презумпция свободы науки от ценно- стей позволяет прийти к выводу о том, что проблемы ценно- сти не имеют рационального решения179. Беспорядок, возникший в результате распространения пози- тивистской «парадигмы» на область социальных наук, дол- жен быть устранен за счет восстановления модели социальной науки, намеченной в произведениях представителей англий- ской традиции индивидуализмаXVII в., а также в работах Мен- гера. Здесь критические замечания Хайека выходят за пределы конструктивистской ментальности и ее культурных, социальных и политических последствий. Описывая происхождение соци- альных институтов, Менгер утверждал, что все основные сферы социальной жизни возникают одновременно и ни одна из них не является главенствующей по отношению к другим. Таким обра- зом, попытка конструктивистского рационализма организовать сферы социальной жизни согласно предписаниям позитивист - ской науки аналогична попытке организовать их согласно пред- писаниям религии, морали или экономической науки. Вмес- то того чтобы обращаться к иерархической организации раз- личных сфер для достижения какой-либо цели, что привело бы к приписыванию какой-то одной из этих сфер главенствующей позиции, соответствующей основной функции, следует сосре- доточиться на всем комплексе социальных наук с точки зрения их взаимного вклада в формирование стихийного порядка. Из этого контекста вытекает новая концепция порядка, философии социальных наук и роли политической философии. По сравнению с разнообразием тем и аргументов Хайе- ка круг вопросов, занимавших Мизеса, при всей их важности, гораздо более узок. Это верно даже с учетом того, что Мизес был первым, кто понял, что перед лицом объединенной ата- ки позитивизма, историцизма и коллективизма либеральные 179 Там же. С. 345-346. 99
Глава 1. Методологические проблемы принципы невозможно защитить или переформулировать, используя теоретический инструментарий философии соци- альных наук классического либерализма. Мизес рассматривал позитивизм как движение, которое с середины XIX в. оказывало значительное влияние на культур - ные тенденции, политическое и социальное развитие. Однако это воздействие не было благотворным, поскольку с ним связан один из культурных источников коллективизма и тоталитариз - ма. Анализ, проделанный Мизесом, отличается от интерпре- тации Хайека. В отличие от Хайека, Мизес не занимался пере- осмыслением истории социальных наук в современную эпоху; вместо этого он изучал то воздействие, которое миф о том, что наука способна решить проблемы человечества, оказал на ряд современных культурных движений. Для того, что Хайек назы- вал «сциентизмом» и конструктивистским рационализмом, Мизес использовал термин «позитивизм», приписывая ему то же самое негативное влияние; однако.его переход от критики к указанию альтернативного пути представляется менее убе - дительным, чем у Хайека. До некоторой степени это объясня- ется, как отмечал Хайек, неспособностью Мизеса порвать узы, связывавшие его с утилитаристским рационализмом, который в конечном счете является частью того комплекса современных идеологий, которые противостоят эволюционизму. Соответственно, предпосылки, лежащие в основании эво- люционизма «Теории и истории» (книги, которая носит под- заголовок «Интерпретация социально-экономической эво- люции»), представляются слабыми и устаревшими как с эпистемологической точки зрения, так и в контексте исто- риографической реконструкции. Сильной стороной Мизесо- вой критики ментальности, созданной позитивизмом, остается демонстрация того, в какой степени крах этой ментальности был обусловлен отказом учитывать открытия праксеологии. В «Теории и истории» под позитивизмом понимается дви- жение, которое утверждает, что «экспериментальные мето- ды естественных наук являются единственно подходящими методами для исследования любого рода. Только они науч- ны, а традиционные методы наук о человеческой деятельно- сти являются метафизическими». Позитивизм заявляет, что задача науки состоит в описании и интерпретации чувствен- ного опыта. Тем самым он недооценивает значение откры- тий экономической науки и — в лице Конта — преувеличива- 100
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма ет роль социологии, которая рассматривается как социальная физика и обладает привилегированным положением по срав - нению с другими социальными науками180. Это привело к драматическому изменению в направле- нии развития теоретической социальной науки. Она сверну- ла с пути, по которому шла с момента зарождения традиции английского индивидуализма. Открытие специфики стихий- ного формирования социальных институтов было проигнори- ровано, а обращение к этой проблематике в работах Менгера было встречено равнодушно. Как и в случае марксизма, раз- витие социальной философии позитивизма происходило без учета значения маржинализма для теоретических социальных наук. Само представление о «теоретической социальной науке» было отброшено; поддерживалась лишь жестко эмпирическая и органическая концепция социальных наук. На самом деле «спор о методах» был не чем иным, как столкновением между двумя разными точками зрения: между философией социаль- ных наук, которая учитывает принцип предельной полезности, и такой философией социальных наук, которая его не учиты- вает или борется против него, в основном из-за его индивиду- алистического характера. Конт создал концепцию науки, основанную на «биологиче- ском и органическом объяснении общественных явлений». Ког- да ее абсурдность стала очевидной, движение неопозитивистов, в частности Нейрат, разработало более сложную социальную теорию, основанную на «панфизикализме». В политическом отношении неопозитивистами двигала «ненависть к рыночной экономике и ее политическим следствиям: представительному правительству, свободе мысли, слова и печати». Неопозитивис- ты утверждали, что «процедуры физики являются единственно научным методом всех отраслей науки», и, предвосхищая «еди- ную науку, отрицали наличие существенных различий между естественными науками и науками о человеческой деятельно - сти»181. Рука об руку с бихевиоризмом позитивизм приступил к созданию философии социальных наук, основанной на пове- денческом автоматизме и бессознательных реакциях182. Однако 180 См.: Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007. С.216. 181 Там же. С. 218. 182 Там же. С. 220-221. 101
Глава 1. Методологические проблемы последствием всего этого стала вульгаризация позитивизма, что привело к созданию фактической комбинации сциентизма, реа- лизма и органицизма, которая воспринималась как преддверие коллективизма, — прогноз, который Мизес полностью разделял. Так эпистемологическая доктрина позитивизма трансформиро- валась в этическую доктрину, характеризовавшуюся выражен- ным антииндивидуализмом183. В целом, для Мизеса централь- ной всегда была тема того философского и культурного движе- ния, которое в конце концов стало доминировать в культурной и социальной жизни Запада, несмотря на всю его непоследова- тельность и шаткость его оснований. То, как это произошло, проанализировано в «Теории и истории» и в «The Ultimate Foundation of Economic Science». В последней из названных работ мишенью полемики Мизеса стал неопозитивизм «Венского кружка». Несмотря на то что некоторые высказанные там взгляды, в особенности утверж- дение о тесной связи между эпистемологией Поппера и неопо- зитивистским движением184, сомнительны, надо признать, что Мизес был хорошо знаком с идеями «Венского кружка». Разу- меется, он обращал внимание прежде всего на те стороны их деятельности, которые были более всего созвучны его собст- венным целям, что не означает, что его критические замечания были необоснованными. Источником его возражений не была также неприязнь к идеям Нейрата. Мизес действительно кри- тически относился к его идеям, но это не помешало ему отда- вать должное работам Нейрата и признавать их значение и влияние. Кроме того, «Венский кружок» был в огромном дол- гу перед Нейратом, чья эпистемология оказала колоссальное влияние на методологические основания политической науки и современной социологии. Мизес вращался в научных кругах Вены на протяжении пер- вых трех десятилетий XX в. и в силу этого был хорошо знаком с проблематикой Венского кружка185. Не случайно его крити- 183 Там же. С. 224-235. 184 Mises, 1962, рр. 69—70. (Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 185 Мизес был знаком с Нейратом; оба посещали семинар Бём-Ва- верка (как и те, кто впоследствии создал австромарксизм); см.: Mises, 1978, р. 40. Братом Мизеса был выдающийся математик Рихард фон Мизес. Мизес был также знаком с Менгером и имел возможность обсудить с ним проблемы экономической методоло- 102
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма ка относилась к эпистемологическим обстоятельствам, связан- ным с априорностью структуры человеческого разума и поня- тием вероятности, и состояла в описании роли неопозитивист- ского движения в формировании ментальности, благосклон- ной к тоталитаризму, а также в упадке западной цивилизации. Он стал одним из первых, кто обратил внимание на пагубное влияние неопозитивистской культуры на социальные науки: на то, что недавно не без оснований получило название «трагедии политической науки»186. В основе критических возражений Мизеса лежал не анализ факторов, предопределивших успех позитивизма, а исследо- вание разницы, существующей между естественными наука- ми и наукой о человеческой деятельности. Он сосредоточился на позитивистской вере в то, что отсталость социальных наук объясняется отказом от использования методов естественных наук в том виде, в каком их кодифицировала «единая наука», с целью показать, что если действовать согласно этой вере, то результатом будет ухудшение того самого положения, кото- рое эти меры должны были исправить. Поэтому науку о чело- веческой деятельности нельзя сводить к «панфизикализму». Итак, фундаментальная неспособность позитивизма и исто- рицизма осознать новые возможности объяснения человече- ской деятельности, открытые экономической наукой, сделала теоретические проблемы наук о человеке еще более запутан- ными187. Целью Мизеса было создать праксеологию в проти- вовес социальной науке, рожденной из позитивизма; соглас- но Мизесу, центральной идеей позитивизма было отрицание «познавательной ценности априорного знания» и утверждение о том, что «все априорные утверждения являются чисто ана- литическими»188. Источником его сопротивления позитивиз- му были эпистемологические соображения, связанные с чело- веческим разумом и его структурой — результат критического гии (см. Menger К., 1979, рр. 259 and 279). Список участников частного семинара Мизеса дает представление о том, что различные слои образованного общества в Вене того времени тесно общались друг с другом. См. также Morgenstern, 1976, рр. 806—807; Mises М., 1974; Graver, 1986, рр. 16ff.; Haberler, 1981, рр. 49—52. 186 См.: Ricci, 1984. 187 См.: Mises, 1962, рр. xi—xii. (Мизес Л. фон. Философские осно- вания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 188 Ibid., рр. 3 — 5. 103
Глава 1. Методологические проблемы анализа гипотез Рассела, Карнапа, Райхенбаха и материализ- ма189. Итогом этих размышлений стало подтверждение того, что уже было сказано об основаниях знания в «Человеческой деятельности», а также описание главных ошибок предмета и метода немецких экономистов. С точки зрения Мизеса, создание социальной науки, осно- ванной на неверных эпистемологических представлениях и на отсутствии знаний о плодах «науки о человеческой деятель- ности», могло привести лишь к понятийной путанице. Он защищал науку о человеческой деятельности одновременно на двух уровнях: на уровне эпистемологии и на уровне культу- ры. Последнее сводилось в основном к разработке социальной науки, которая была бы свободна от недостатков социальной науки прошлого. Подчеркнув, что любое действие представ- ляет собой переход от ситуации, оцениваемой как относитель- но неблагоприятная, к такой, которая оценивается как более благоприятная, а главное достоинство либерального общества в том, что в нем свобода отождествляется с обменом, он еще раз провозгласил теорию субъективной ценности фундамен- том теоретической социальной науки, которую он идентифи- цировал с праксеологией и либерализмом, освобожденным от зависимости от классической политэкономии190. Критика позитивистской ментальности, однако, не должна упускать из виду те проблемы, которые естественные науки пока не в состоянии разрешить и которые нельзя отложить в дол- гий ящик, обозвав их «метафизической чепухой», как поступил неопозитивизм. Таким образом, высокая репутация естествен- ных наук нуждается в переоценке. В особенности это относится к фундаментальной претензии неопозитивизма на то, что «экс- периментальные процедуры естественных наук являются един - ственным методом, который применим для поисков знания», а также к вытекающему из этого тезису о «социальной инже- нерии» как о способе решения социальных проблем191. Подтверждением того, что вклад великих идеологов науки в историю науки на самом деле был не так уж велик, является стремление нейратовского движения за «единую науку» пре- образовать науку в миф, наделив ее чудесными способностями, 189 Ibid., рр. 11-33. 190 Ibid.,pp. 73-77. 191 Ibid., рр. 120—128, цитата на с. 120. 104
§ 4. Критика сциентизма и конструктивистского рационализма и, соответственно, в служанку коммунизма и поборницу тота- литаризма — иными словами, в угрозу существованию запад- ной цивилизации192. Таким образом, ошибка позитивизма и, следовательно, возникшей под его влиянием социальной науки состояла в том, что он вступил на путь, полный ловушек. Мизес стремился показать, что позитивистская и историцистская мен- тальность, которая в совокупности с коллективизмом привела к тоталитаризму, еще не потерпела окончательного пораже- ния. Он не только обличил ошибки, но и указал на иной путь, связанный с использованием в сфере социальных наук откры- тий субъективистской экономической теории, прежде все- го — праксеологии. С этой точки зрения и коллективистская социальная филосо - фия, и социальная философия классического либерализма каза- лись ему остатками устаревшей философии социальных наук. Обе концепции были основаны на предпосылке, которая ока- залась ложной: на принципе трудовой ценности (стоимости), который был опровергнут Бём-Баверком. Мизес писал об этом уже в «Социализме»; та же проблема является объектом рас- смотрения и в «Антикапиталистической ментальности». Он стремился подчеркнуть, что решения социальных проблем (если их можно решить) нельзя достичь просто за счет использования метода естественных наук; для этого требуется принципиально иная философия социальных наук. Итак, в работах Мизеса и Хайека критика историцизма и конструктивистского рационализма приобрела форму демон- страции ложности оснований науки и социальной филосо- фии, приведших к тоталитаризму. Их позицию следует вос- принимать как первые шаги к созданию связи между «новой» философией социальных наук и новой интерпретацией исто - рии западных политических идей. Они стремились предотвра- тить интерпретацию последствий доминирующих тенденций нашего столетия в качестве свидетельства неизбежности кру- шения западной цивилизации. Ведь, согласно их подходу, это крушение было результатом ошибок историцизма и рациона- лизма, т.е. господствующей, но не единственной из культур- ных традиций Запада. Таким образом, политическая философия австрийской шко- лы может рассматриваться как часть более широкой философии 192 Ibid., рр. 128—133. 105
Глава 1. Методологические проблемы социальных наук, выросшей из теории человеческой деятель- ности, которая, в свою очередь, вдохновлялась теорией субъ- ективной ценности. Последняя сначала была использована как основание для критического анализа концепций социаль- ной науки историцистского и позитивистского типа; в даль- нейшем она стала базой для поиска модели стихийного поли- тического порядка, вдохновленного ценностью индивидуаль- ной свободы. Кризис и упадок господствующей философской традиции — это еще одна причина, чтобы обратить внимание на эволюци- онистский и либеральный компонент западной философской и политической культуры и более трезво оценить открытия современных естественных наук и субъективистской экономи- ческой теории. Критическую оценку исто^ицистской и рацио- налистически-конструктивистской ментальности, а также тех результатов, за которые они, вероятно, несут ответственность, можно, таким образом, рассматривать в качестве необходи- мой предпосылки для создания иной философии социальных наук. Эта философия лучше подходит для того, чтобы пре- одолеть итоговый результат, который не обязательно считать чем-то вроде рока; в ее контексте этот результат воспринима- ется просто как неизбежный конец конкретной философской традиции, основанной на ложном представлении о человече- ской деятельности и ее социальных последствиях. Серьезность и значение последствий этого кризиса доказывают важности попытки Хайека. Однако марксистский социализм представ- ляет собой лишь наиболее трагическое выражение той мен- тальности, которая (несмотря на поражение) еще не ощутила потребности пересмотреть собственную аксиоматику. Соот- ветственно наиболее актуальная задача, вытекающая из кри- тических возражений представителей австрийской школы, связана с переосмыслением тенденций, господствовавших на протяжении последних двухсот лет. В центре такого переос- мысления должны находиться философские и политические предпосылки современной демократической теории и ее инс- титуциональные итоги.
Глава 2 ТЕОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Фундаментальным условием, из наличия которого должно исходить любое разумное обсуждение порядка общественного поведения, является базовое и неустранимое неведение как действующих субъектов, так и исследователя, изучающего этот порядок, по отношению ко множеству частных конкретных фактов, составляющих часть данного порядка в поведении людей, в силу того что о них известно некоторым его участникам. Hayek Friedrich «New Studies etc.» § 1. ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ Теория субъективной ценности — это прежде всего теория познания, которая относится ко всей области теоретических социальных наук. В ее основании лежит теория человеческой деятельности, которая, в свою очередь, опирается на теорию человеческого знания. Эти темы были впервые подняты Мен- гером и получили окончательное развитие в «Эпистемологи- ческих проблемах экономической науки» ( « Grundprobleme der Nationaldkonomie») и «Человеческой деятельности» Мизеса, а также в статьях Хайека, написанных между 1935 и 1945 гг.1 1 Кроме работ Менгера, Бём-Баверка и Визера (1889; 1891, рр. 108—121), о понятии «ценности» в австрийской школе и о «теории субъективной ценности» см.: Smart, 1891; Anderson, 1911; Laird, 1929, рр. 16-32, 367; Kraus, 1937, рр. 357, 362, 365 (оМенгере), рр. 29, 263, 383 (о Бём-Баверке), рр. 263, 365—256, 372, 380 (о Визере) р. 263, 382—383 (о Мизесе). В связи с этим вопросом см. также: Morgenstern, 1931, рр. 1—42; статьи Мизеса «Психо- логические основы неприятия экономической теории» и «Дискус- сионные вопросы теории ценности» (в: Мизес Л. фон. Эпистемо- логические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009). Из современных работ см.: Shand, 1984, рр. 43—62. 107
Глава 2. Теория человеческой деятельности Теорию познания австрийской школы можно рассматривать как развитие изложенных Менгером в «Основаниях» взглядов на роль неопределенности (неуверенности) в экономике: «Большая или меньшая степень уверенности в предвидении качества и количества продукта... зависит от более или менее полного познания элементов каузального процесса, стоящих в причинной связи с производством благ, и от более или менее полного подчинения их распоряжению людей. Степень неуве- ренности в количестве и качестве продукта обусловлена про- тивоположными обстоятельствами. Чем большее количество элементов, которых мы не знаем или которыми мы, хотя они нам и известны, не в состоянии располагать, принимает уча- стие в причинном процессе образования благ, чем большая часть этих элементов не носит в себе характера благ, тем боль- ше неуверенность относительно качества и количества резуль- татов всего причинного процесса, т.е. в соответственных благах низшего порядка. Эта неуверенность — один из самых сущест- О субъективизме как «сущности» австрийской школы см.: (кроме Kauder, 1965) Streissler, 1972, esp. рр. 426—427 (там, где он подчеркивает, что сущность школы составляет не столько прин- цип предельной полезности, сколько «теория субъективной ценно- сти»); также см.: Buchanan, 1969, рр. 23—26, 1982а, рр. 7—20; Streissler, 1969b, рр. 243—260; Lachmann, 1977, р. 51 (однако то, как Лахманн связывает Verstehen у Вебера и австрийский субъ- ективизм, неубедительно), 1986, рр. ix—х, 143—148, 163—164, («Австрийская школа всегда была школой субъективизма и мето- дологического индивидуализма. На ее стиле мышления отрази- лось ее происхождение от субъективистской теории ценности»); White, 1977, р. 4 («Итак, субъективизм был отличительной ме- тодологической особенностью экономистов австрийской школы», отличавшей их от маржинализма Джевонса и Вальраса») и р. 19 («для Менгера, Мизеса и Хайека разница между естественными науками и социальными науками связана с объективизмом первых и субъективизмом последних»); Barry, 1979, рр. 16—26 («Эко- номический субъективизм Хайека лучше всего может быть понят в контексте развития австрийской экономической школы», с. 17); однако вызывает сомнение его утверждение о том, что «многие ранние методологические тексты Хайека представляют собой раз - витие взглядов Мизеса», р. 20); Taylor, 1980, рр. 40—52; Shand, 1984, рр. 3—4 («Одно из важнейших отличий австрийского мето- да от неоклассического состоит в субъективизме» ); Kirzner, 1986а, рр. 133 —155; Alter, 1990а, рр. 151 — 220; Shearmur, 1990b, рр. 189—212; Tabarrok, 1990, рр. 5—9. 108
§ 1. Проблема познания в социальных науках венных моментов экономической неуверенности людей и, как мы увидим впоследствии, имеет весьма большое практическое значение для хозяйства»2. Если степень предсказуемости при производстве благ зави- сит от знания множества элементов и овладения ими, то пред- видение результатов социальных процессов, вероятно, пред- ставляет собой еще более сложную задачу. Эту головоломку усложняет то, что хотя «наши потребности вытекают из вле- чений», а «последние коренятся в нашей природе»3, бла- га, которые нужны нам для удовлетворения наших потреб- ностей, имеют для нас различную ценность. Иначе говоря, их ценность «есть значение, которое для нас имеют конкретные блага или количества благ вследствие того, что в удовлетворе- нии своих потребностей мы сознаем зависимость от наличия их в нашем распоряжении»4. Соответственно, «ценность не есть нечто присущее благам, не свойство их, но, наоборот, лишь то значение, которое мы прежде всего придаем удовлетворе- нию наших потребностей, т.е. нашей жизни и нашему благо- состоянию, а затем переносим на экономические блага как на исключительные причины этого удовлетворения»5. Это означает, что ценность мало того что не является чем-то внутренне присущим самим благам, их неотъемле- мым свойством или «самостоятельной, самой по себе сущест- вующей вещью»; она лишь «суждение, которое хозяйствую- щие люди имеют о значении находящихся в их распоряжении благ для поддержания их жизни и их благосостояния, и потому вне их сознания она не существует»6. Если поставить в таком контексте вопрос, как все это отражается на понятии «обще- го блага», на его соотношении с понятием наилучшего поли- тического порядка и с поисками такого порядка, то стано- вится понятно, почему эта идея произвела в области полити- ческой философии эффект разорвавшейся бомбы. В процессе приписывания «ценности» возможны ошибки, связанные с тем, что «значение различных удовлетворений потребностей 2 См.: Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 84. 3 Там же. С. 88. 4 Тамже. С. 125. 5 Там же. С. 128 сн. 6 Там же. С. 132. 109
Глава 2. Теория человеческой деятельности или отдельных актов удовлетворения потребности составля- ет предмет обсуждения хозяйствующих людей, а такое поз- нание при известных обстоятельствах подвержено ошибке». По мнению Менгера, это происходит оттого, что «люди час- то ценят преходящие интенсивные удовольствия выше, неже- ли свое продолжительное благополучие, а иногда даже выше, нежели свою жизнь». Если люди часто ошибаются, вынося суждения о самих себе, то очевидно, что вероятность ошиб- ки значительно выше, когда речь идет о предметах или благах, произведенных другими7. Эту часть системы Менгера следует рассматривать в тесной связи с тем, как трактуются в «Исследованиях» темы приро- ды социальных наук и познания в социальных науках. Проб- лема вращается вокруг того, каким образом индивидуальные усилия, направленные на удовлетворение потребностей, влия- ют на общую ситуацию, в которой другие члены общества тоже будут стремиться удовлетворить свои потребности. Аналогич- ным образом, когда индивид стремится удовлетворить свои потребности, он использует все свои знания для оценки того, какие блага нужны ему, чтобы достичь цели. Однако приро- да вещей такова, что его собственные действия де-факто опре- деляют ситуации, которые должны учитывать другие члены общества, когда они в свою очередь стремятся удовлетворить свои потребности. Как мы уже отмечали, Менгер проводил различие меж- ду точным направлением и эмпирически-рационалисти - ческим направлением. Ограниченность последнего связа- на с тем, что оно не удовлетворяет требованиям теоретиче- ского исследования. Менгер понимал, что если теоретическое исследование будет придерживаться «эмпирически-раци- оналистической ориентации», то не сможет достичь свое- го идеала — установления категорий явлений, охватываю- щих всю эмпирическую реальность8. Однако это не относится к точному направлению, цель которого, «одинаково пресле- 7 Там же. С. 160. 8 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 316—317. Если этот отрывок напоминает о Канте, на следующих страницах, напротив, больше общего с Аристотелем. 110
§ 1. Проблема познания в социальных науках дуемая во всех областях мира явлений, состоит в отыскании строгих законов явлений, такой регулярности в последова- тельности явлений, которая не только представляется нам ненарушимой, но ввиду самого способа познавания, слу- жащего для ее обнаружения, в себе самой носит ручатель- ство своей ненарушимости, в отыскании таких законов явле- ний, которые обычно называют «естественными законами» [Naturgesetze], но правильнее называть «точными закона- ми» [exactе Gesetze]^. Процесс теоретического исследования лежит в основании «композитивного метода». Этот метод в основном сводится к поиску простейших элементов реальности, которые должны описываться в их строго типическом аспекте. Чтобы соответ- ствовать принципам точного знания, эти элементы не долж- ны выбираться на основании эмпирически-реалистического анализа: нужно пытаться постичь их в их изначальной чисто- те. Выделение типических соотношений, законов явлений, чья цель состоит в открытии не имеющих исключений правил, опи- сывающих соотношения между явлениями, происходит в соот- ветствии с аналогичной процедурой. Таким образом, задачей точной науки оказывается не исследование, направленное на выявление однотипных последовательностей явлений, а изу- чение того, каким образом элементы реальности, рассматри- ваемые в их естественной изначальной чистоте, развиваются в более сложные явления социальной жизни9 10. Естественно, этот подход можно с равной уверенностью применять и в сфере социальных явлений, и в сфере явлений, принадлежащих миру природы. Однако Менгер сосредото- чился в первую очередь на применении этого принципа к эко - номической науке. Применительно к этой области он сфор- мулировал задачу «точного направления» как исследование оснований человеческого хозяйства («потребностей, благ, непосредственно доступных людям из природы... и жела- ния удовлетворить потребности максимально полным обра- зом»), а также установление и раскрытие «законов, по кото- рым образуются из этих простейших элементов более слож- ные человеческие»11. Его итоговый вывод состоял в том, что 9 Там же. С. 316. 10 Тамже. С. 321-323. 11 Там же. С. 327. 111
Глава 2. Теория человеческой деятельности «точное направление теоретического исследования должно учить нас законам, по которым на основании такого положе- ния вещей из указанных элементарнейших факторов челове- ческого хозяйства, в их изолированности от других факторов, влияющих на реальные человеческие явления, развивается не вся реальная жизнь в ее целостности, а лишь более слож- ные феномены человеческого хозяйства; оно должно учить нас этому не только в отношении существа, но и в отноше- нии меры указанных феноменов, и таким образом раскры- вать нам понимание этих последних, аналогичное тому, кото- рое дают нам точные естественные науки в отношении явле- - 12 НИИ природы» . Это не означало, что экономическая наука не должна учи- тывать того, что человеческая деятельность определяется не только эгоизмом, но и влиянием «ошибок, неведения и вне- шнего принуждения». Не учитывать это означает встать на позицию тех, кто считает, что эти обстоятельства делают точ- ное знание невозможным. Менгер писал: «И точное, и реа- листическое направление теоретического исследования пол- ноправны; оба суть орудия для уяснения, предвидения и гос- подства над явлениями народного хозяйства — чему каждое из них способствует по-своему»12 13. Задача Менгера была в том, чтобы обнаружить строгие законы, управляющие «генетической» эволюцией человече- ских институтов, исходя из двух обстоятельств. Первое состо- яло в том, что эти институты возникли потому, что человече- ство либо не знало этих законов, либо ошибалось, интерпре- тируя и используя их. Второе было связано с тем, что «точные естественные законы» — в той степени, в какой они познава- емы — не зависят от человеческой воли и действуют вне зави- симости от того, известны они или нет. Если цель точной науки состояла в том, чтобы найти сущ- ность [Wesen] генетического элемента, природы челове- ческого общества, то субъективизм Менгера был ограничен «генетическим» представлением об индивидуальных потреб- ностях и об обществе. Это направление претерпело серьезные изменения в рабо- тах Мизеса и Хайека, где произошло акцентирование субъек- 12 Там же. С. 328. 13 Там же. С. 329. 112
§ 1. Проблема познания в социальных науках тивного и культурного характера индивидуальных актов выбо - ра и их последствий14. Иными словами, по отношению к при- роде законов, регулирующих человеческую деятельность и ее последствия, Хайек и особенно Мизес были меньшими «эссен- циалистами», чем Менгер. В этой связи особенно важен пере- ход от аристотелианской «парадигмы» к кантианскому под- ходу, рассматривающий знание как отражение того, каким образом человеческий разум упорядочивает данные лично- го опыта. Это означало не столько отказ от системы Менге- ра, сколько ее пересмотр в свете иной философской концеп- ции. Это особенно ярко выражено в случае Мизеса, чьи ссыл- ки на Менгера одновременно указывают и на преемственность, и на то, что он развивает его идеи в ином направлении, чем их автор. У Хайека этот подход к проблеме познания дал тре- щину в «The Sensory Order». Начиная с этой книги, его под- ход трансформировался в эволюционизм, который обнима- ет и реальность, и человеческий разум, и человеческое созна- ние. Однако и для Хайека эволюционный процесс — несмотря на то что в «Пагубной самонадеянности» он подчеркивает его генетический характер15 — продолжал оставаться культур- ным процессом, существующим в рамках концепции приро- ды социальных институтов, который отличался от традицион- ной дихотомии «естественное» — «искусственное». 14 Грей (Gray, 1984а, р. 17), писал, что «распространениеХайеком австрийского субъективизма с ценности на область социальных объектов никоим образом не является отходом от взглядов его учителей, Менгера и Мизеса»; при этом он справедливо отметил, что «есть одна фундаментальная область, в которой взгляды Хайе- ка отличаются от позиций австрийской школы, особенно в ли- це Мизеса. Мизес упорно повторял, что экономические законы можно вывести из нескольких аксиом человеческой деятельности... Хайек никогда не принимал этого аподиктически-дедуктивного или, как называл его Мизес, праксеологического представления об экономической теории». В свою очередь Шенд (Shand, 1990, р. 19) пишет: «Глава третья „Контрреволюции науки“ Хайе- ка, вероятно, представляет собой лучшее описание австрийского субъективизма, и сильное влияние субъективизма прослеживается и в более поздних его работах». 15 См.: Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992. С. 243—251. Ссылку на Менгера см. с. 249 (номер страницы, на которую ссылается Хайек, указан неверно: не 183, а 88 (русск. изд. «Исследований» Менгера — с. 357). 113 8-4154
Глава 2. Теория человеческой деятельности Теорию человеческой деятельности, изложенную в «Grund- probleme der Nationaldkonomie» Мизеса, можно считать первой попыткой применения принципов субъективистской экономи- ки к теоретическим социальным наукам. Мизес не отталкивался от «Исследований», скорее, он видел потребность создать систему априорных понятий (для посту- лирования причинно-следственных связей), чтобы достичь «общезначимого знания о социальных явлениях». Соответст- венно, Мизес считал, что научный подход к проблемам социаль- ных наук связан с противостоянием Кантильона, 10ма, Рикар- до и Бентама и тех, кто стремился уподобить эти науки механи- ке и смежным с ней дисциплинам16. На этом фоне даже «спор о методах» выглядит просто как один из эпизодов борьбы двух конкурирующих традиций: противостояния рационалистическо- го направления позитивистскому, или историческому. К сожа- лению, того, что на самом деле стоит за двумя этими противо- положными позициями, не понимали ни Менгер, ни Вин дель- банд и Риккерт17, ни те, кто, подобно Сениору, Миллю, Кэрнсу, Визеру и Шумпетеру, полагал, что экономическая теория может воспользоваться методом естественных наук18. В этом смыс- ле причиной спора была ошибочная трактовка природы законов человеческой деятельности. На основании этого Мизес пришел к выводу, что нападки первых маржиналистов на классическую политэкономию, как и нападки Менгера на историческую шко- лу экономики, помешали им осознать революционное значение, которое их теории могли иметь для социальных наук. 16 См.: Mises, 1933, р. 3. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проб- лемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 17 Ibid., рр. iiiff. О Виндельбанде, Риккерте, Вебере и Дильтее см.: так- же: Mises, 1961, рр. 120ff. (Мизес Л. фон. Эпистемологический релятивизм в науках о человеческой деятельности / / Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) Мизес отмечал, что они, в отличие от представителей пози- тивистского историцизма, отрицали возможность апостериорного познания законов природы; но они не считали законы человеческого поведения априорными, и это отделяло их от Мизеса, какое бы вли- яние на него ни оказала их теория познания. О Менгере отдельно см.: Mises, 1933, рр. 20—2In. (МизесЛ. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 18 Ibid., рр. 18—22; критические замечания о позитивистско-бихе- виористской эпистемологии Шумпетера см. также на с. 45—46. 114
§ 1. Проблема познания в социальных науках В силу этого бессмысленно искать в работах Менгера осно- вания философии социальных наук Мизеса. Несмотря на неко- торые особенности, в целом позиция Мизеса является неокан- тианской; его исследовательская программа и сама по себе, и особенно в это время является осознанной попыткой распро - странить «Критику чистого разума» на социальные науки. На самом деле, если присмотреться к полемике между ним и Вин- дельбандом, Риккертом и Вебером, то становится очевидно, что спор возник именно потому, что последние рассматривали гуманитарные науки как исторические, а не теоретические, т.е. отмежевывались от радикального априоризма. Прибегая к праксеологии, Мизес планировал преодолеть неверный подход к предмету спора с помощью науки о человече- ской деятельности, основанной не на эмпирических или истори- ческих факторах, а на логической априорной науке, целью кото- рой было бы «понимание всеобщего», на такой науке, которая видела бы сущность человека в том, что человеческая деятель- ность направлена на достижение субъективных целей19 20. Путь к этой цели должен был начинаться не с повеЪения, а с познания - 20 человеческой деятельности посредством априорных теорем , которые не могут быть изменены или опровергнуты с помощью исторического или эмпирического опыта21. В итоге это приве- ло к общезначимости праксеологии; с учетом того что различе- ние экономических и неэкономических явлений в свете откры - тий теории субъективной ценности представлялось необосно- ванным, получилось, что праксеология охватывала все стороны человеческой жизни. Ведь любое действие человека является результатом его субъективных суждений о ценности и зависит от разнообразной информации (как ложной, так и истинной), относящейся к целям и средствам. Нейтральность науки по отношению к целям, однако, не означала полного безразличия экономической науки по отно- шению к ценностным суждениям и целям. Согласно идеям, развиваемым Мизесом, теоретические основания социаль- ных наук не были связаны с их отношениями с философией, 19 Ibid., рр. 12-14. 20 Ibid., р. 22. Об этих аспектах праксеологии см.: Fuerle, 1986, рр. 31-5, 63-147. 21 Mises, 1933, рр. 26ff. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проб - лемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 115
Глава 2. Теория человеческой деятельности метафизикой и историей. Они скорее опирались на тезис о том, что редкость, понимаемая как всеобщее и неизбежное свой- ство человеческого существования, позволяет распространить рациональность экономического расчета на любой из аспектов человеческой жизни. В этом отношении праксеология была противоположнос- тью дихотомии Вебера между рациональной и иррациональ - ной деятельностью. Поскольку, по Мизесу, в основе всякого действия лежит нечто, что мы на основании наших знаний счи- таем рациональным, то «деятельность по определению всег- да является рациональной». Соответственно, главной проб- лемой теоретических социальных наук стало определение роли знания для деятельности22 23. В этом отношении ошибкой Вебе- ра было то, что он верил в существование человеческих дейст- вий, не подпадающих под категории целей и средств, успеха или неудачи, прибыли или убытка. Вдобавок то, что он отрицал существование общезначимых и априорных законов поведения, привело его, как и презираемых [им] позитивистов и истори- цистов до него, к тщетным поискам способа вывести законы 23 человеческой деятельности из истории или социологии . Даже веберовское различение истории и науки о деятель- ности — это различие в степени внутри Kulturwissenschaften (гуманитарных наук). Безусловно, неслучайно он никогда не писал о том, что идеальные типы следует связывать с апри- орным характером человеческой деятельности или с неизбеж- ностью ее законов; напротив, он предпочитал соотносить их с историей: его идеальные типы были историческими, а не теоретическими. Как следствие, Вебер рассматривал соци- альную науку «исключительно как особый, частный тип исто- рического исследования»24. 22 Ibid., рр. 29—35, цитата см. р. 33. 23 См.: Mises, 1961, рр. 129—132. (Мизес Л. фон. Эпистемоло- гический релятивизм в науках о человеческой деятельности / / Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) Несмотря на то что Мизес дружил с Вебером, когда тот преподавал в Вене, и высоко оценивал его вклад в социальные науки, он упрекал его в незнании экономиче- ской теории и писал, что Вебер — историк, но не экономист и не социолог. См.: Mises, 1926, рр. 85—88; 1978, рр. 69—70, 104. 24 См.: Mises, 1933, рр. 70 — 75. (Мизес Л. фон. Эпистемологиче- ские проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 116
§ 1. Проблема познания в социальных науках Из этого последовало множество ошибочных выводов, в частности, вывод о невозможности рационального выбора из конкурирующих ценностей. Это мнение исходило из ложного представления о неограниченной доступности благ и, казалось, предполагало, что возможно достижение любой цели. Вебер хорошо понимал, что издержки и нежелательные последствия, связанные с той или иной целью, могут указывать на вполне определенные выводы относительно выбора ценностей, однако утверждал, что это не является дополнительным аргументом для критики ценностей, чей «субъективный» характер будет сохраняться. По мнению Мизеса, Вебер не осознавал, что эко- номический принцип представляет собой фундаментальный закон деятельности и что этот закон носит теоретический, а не исторический характер. Его ошибка состояла в том, что он не понял, что в контексте теории субъективной ценности все цен- ности, даже самые странные, могут быть выражены в эконо- мических терминах. Поэтому его классификация человече- ских действий и сформулированное на ее основании разли- чение действий как рациональных либо иррациональных по отношению к данной цели неверны. Мизес полагал, что Вебер работал в контексте классической политэкономии, а не в рам- - 25 ках теории предельной полезности . Разумеется, он был не единственным. По мнению Мизе- са, Менгер и Бём-Ваверк тоже не смогли полностью осознать последствий того перехода от объективной к субъективной * Об эпистемологическом релятивизме, историцизме и отсутствии представления об общей науке о человеческой деятельности у Ве- бера см. также: Mises, 1961, рр. 119, 121, 124ff. С этой точки зрения, та ошибка, которая содержится в веберовской типоло- гии человеческой деятельности, похожа на ошибку экономистов классической школы; она состоит в введении различения между экономическими и неэкономическими действиями. О Вебере и его критике Мизесом см.: Шюц А. Смысловое строение социаль- ного мира / / Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004. С. 944, 964, 980исл., 995, особенное. 998- 1001 и 1021 прим. 268. Шюц был участником частного семинара Мизеса; см.: Mises, 1978, р. 100; Lachmann, 1982, р. 35. Об отношениях Мизеса и Шюца см.: Kauder, 1965, рр. 122—123, Mises М., 1984. 25 См.: Mises, 1933, рр. 71 — 95. (Мизес Л. фон. Эпистемологи- ческие проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 117
Глава 2. Теория человеческой деятельности теории ценности, который сами совершили26. Или, выража- ясь несколько иначе, ошибка Вебера состояла в том, что он рассматривал «теорию предельной полезности» как теорети- ческую схему текущего состояния капитализма, т.е. как исто- рический факт, а не как теоретический прорыв. Открытие субъективистской теории ценности, которая «воз- водит обменные соотношения рынка к субъективным оценкам экономических благ потребителями», было «коперниканской революцией» в социальных науках27. Ведь «действует [на рын- ке] не человечество, не государство и не корпорация, а отдель- ные люди и группы людей; и определяющую роль играют их оценки и их действия, а не оценки и действия абстрактных кол- 26 Ibid., рр. 9Iff. Мизес писал, что «даже Менгер и Бём-Баверк не полностью осознали эту фундаментальную логику созданной ими теории и... значение перехода от объективной к субъективной тео- рии ценности было оценено лишь впоследствии». Эти критические замечания по адресу Менгера и Бём-Баверка, которые Мизес пов- торил и развил в главе «Замечания к фундаментальной проблеме субъективной теории ценности» (рр. 167—182), были смягчены в заключительной главе, где он признал, что Менгер и Бём-Ба- верк объяснили «определение цен в терминах субъективной теории ценности». В начале этой главы Мизес пишет, что он «не пре- тендует на оригинальность», а лишь стремится «положить конец серьезным недоразумениям, на которые постоянно наталкивается современная экономическая теория». Тем не менее в основном в связи с интерпретацией некоторых оборотов, которые исполь- зовали Менгер и Бём-Баверк, эта глава имеет важное значение, как и раздел «Замечания к учению Бём-Баверка о более высокой ценности настоящих благ» ( « Bemerkungen zu Bohm - Bawerks Lehre von der Hoherwertunggegenwartiger Giiter», Mises, 1940, pp. 439— 443), не вошедший в издание 1949 г.; эти тексты представляют ин- терес и для понимания интерпретации Мизесом «субъективизма» Менгера и Бём-Баверка, и прежде всего для осознания того, что Мизес занял особую позицию внутри австрийской школы. Объек- том его критики была остаточная «естественность в удовлетворе- нии потребностей», которая сохранялась в концепциях Менгера и Бём-Баверка. Дальнейшие замечания о теории субъективной цен- ности см.: Mises, 1953, рр. 38—45. (Мизес Л. фон. Теория денег и фидуциарных средств обращения. Челябинск: Социум, 2008.) Об отношении Мизеса к Менгеру и Бём-Баверку см. замечания Лахманна: Lachmann, 1982, рр. 36, 39. 27 Mises, 1933, р. 156. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проб- лемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 118
§ 1. Проблема познания в социальных науках лективных сущностей». Так стало возникать понимание того, что соотношение между оценкой и потребительской ценностью устанавливает не обмен между «классами благ», а обмен меж- ду «конкретными единицами благ»28. Исходя из этих посылок, Мизес разработал не только соб- ственную теорию человеческой деятельности и собственную философию социальных наук, но и свою собственную поли- тическую философию. В «Grundprobleme der Nationaldkono- mie» различия между Мизесом и Менгером выступают на пер- вый план. Даже те философские основания, на которые опи- рается Мизес в этой работе, не включают авторов, цитируемых Менгером и Хайеком, а связаны с традицией утилитаристско- го рационализма и неокантианства. В качестве источников фигурируют в основном представители шотландской тради- ции, которую Мизес трактует рационалистически и утилитар- но, в то время как Хайек видит в ней предвестницу теории сти- хийного порядка — и это вовсе не является мелким различием. То, что эти упоминания неслучайны, подтверждает и система- тический анализ взглядов Мизеса, и тот факт, что они присутст- вуют и в его зрелых работах, например, в «Человеческой дея- тельности» и «Теории и истории»29. С учетом всего сказанного следует отдать Мизесу должное: он сумел привлечь внимание к значению «маржиналистской революции» для социальных наук. Более того, он не просто предложил решение — пусть и гениальное — «парадокса цен- ности»: он осознал, что человеческая деятельность, подоб- но экономической деятельности, «всегда согласована исклю- чительно с той значимостью, которую действующий человек приписывает ограниченным количествам [благ], из которых он непосредственно делает выбор», и что для нее практиче- ски не имеют значения общие определения блага и полезности. «Признание этого составляет суть современной теории», и это означает также, что теоретическая социальная наука, подоб- но экономической теории, «не зависит от психологических и моральных обстоятельств»30. 28 Ibid., рр. 143ff. 29 Это, на мой взгляд, противоречит утверждению Смита (Smith, 1990а, рр. 272ff.) о близости Мизеса к аристотелианству Менгера. 30 Mises, 1933, рр. 157—158. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 119
Глава 2. Теория человеческой деятельности Размышления о природе теоретических социальных наук, которые Мизес развивает в статье «Эпистемологический реля- тивизм», можно рассматривать как философское выраже- ние проблем, которые неизбежно характеризуют связь между политикой и экономической наукой и относятся к роли эконо - мической науки в обществе. Главной задачей Мизеса в данном случае было подчеркнуть, что позицию экономической науки, заявляющей о своей нейтральности по отношению к конечным целям, не следует отождествлять с историцистским рациона- лизмом. Однако, если рассматривать его позицию с несколько иной точки зрения, оказывается, что ему было не менее важно показать, что в сфере социальных наук возможно делать выбор между ценностями, не обращаясь к этическим критериям, и что, более того, соблюдение моральных норм не является доста- точным условием для достижения человеческих целей. Иначе говоря, исключение этической сферы при изучении социальных явлений не приводит автоматически к релятивизму. Это озна- чало, что анализ соотношения этики и экономической теории должен начинаться с признания того, что «благих намерений» недостаточно для создания «хорошего общества»31. Из этого вытекает, что соотношение познания и деятель- ности относится к компетенции праксеологии, которая пони- мается как «общая теория человеческой деятельности» или как «общая теория выбора и предпочтения». Превосходство праксеологии есть следствие двух поражений: с одной сторо- ны, поражения метафизических систем, стремившихся «про- демонстрировать и утвердить те цели, которые Бог и Природа пытаются воплотить в ходе человеческой истории» и выявить связанные с этим законы; с другой — поражения систем соци- альной философии, которые «полагали, что человек в состо- янии организовать общество так, как он этого желает». Вера в то, что социальные проблемы возникают в результате недо- статка добродетели у граждан (успешно трансформировавшая экономические, социальные и политические проблемы в воп- росы морали) столкнулась с открытой праксеологией взаим- ной зависимостью явлений рынка. Тем самым субъективист- 31 Mises, 1961, рр. 119—123. (МизесЛ. фон. Эпистемологический релятивизм в науках о человеческой деятельности / / Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 120
§ 1. Проблема познания в социальных науках ская экономическая теория обеспечила развитие общей теории выбора и предпочтения, основной тезис которой состоит в том, что «в основе всех человеческих решений лежит выбор»32. Праксеологию следует рассматривать не как инструмент политической борьбы, а как общую теорию человеческой дея- тельности, которая воздерживается от ценностных суждений. Она не определяет конкретных целей, а исходит из подтверж- денного факта, что «человеческая деятельность есть целеуст- ремленное поведение», выбранное из нескольких вариантов на основании наличного знания33. С учетом этой посылки, в силу того что целью деятельности является удовлетворение желаний, «суждение о которых не имеет смысла», «человеческая деятель- ность всегда необходимо рациональна». Также это значит, что было бы «ошибочно полагать, что удовлетворение первичных жизненных потребностей более рационально, естественно или оправданно, чем стремление к другим вещам и удовольствиям». Ведь одной из самых ярких особенностей человека является то, что «он может управлять и своими сексуальными желаниями, и своей тягой к жизни». В силу этого Мизес считал, что неверно считать удовлетворение физиологических потребностей «есте- ственным», или «рациональным», а все остальные потребно- сти «искусственными», или «иррациональными». Апелляция к рациональности применительно к выбору целей недопусти - ма, о рациональности можно говорить только применитель- но к выбору средств. Именно этой сферой деятельности зани- мается праксеология, наука о способах и средствах достиже- ния целей. По мнению Мизеса, «субъективистская» революция состояла в том, что конечные цели рассматривались как «дан- ность» и от их оценки следовало отказаться; вместо этого нуж- но было заниматься определением «соответствия избранных 32 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 14—16. Такие утверж- дения не встречаются в более поздних работах Мизеса, однако их можно найти в его ранних работах, в частности, в сборнике 1933 г. и в расширенном переиздании «Социализма» 1981 г. Отсылка к «Человеческой деятельности» (1949) дается только потому, что это наиболее фундаментальный труд Мизеса. 33 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. С. 14—16. О критике австрийцами (и особенно Мизесом) концепции Wertfreiheit (ценностной нейтральности) см.: Kirzner, 1976b, рр. 75-84. 121
Глава 2. Теория человеческой деятельности средств преследуемым целям». Именно в этом состоит разли- чие между современной «теорией субъективной ценности» и «теорией объективной ценности» классической политэкономии, с одной стороны, а также гарантия объективности теории субъ- ективной ценности — с другой34. Если человеческой деятельности присуща способность «открывать причинные связи, определяющие процессы изме- нений и становления во Вселенной», то познание этих свя- зей составляет предварительное условие для достижения чело - веческих целей35. Задача праксеологии состоит в том, чтобы достичь понимания «смысла и значения человеческой деятель- ности» . Праксеологическое знание относится к тому, что всеоб- ще и необходимо, по контрасту с историческим знанием, кото- рое имеет дело с тем, что уникально и индивидуально36. Соот- ветственно, историческое знание неспособно открыть всеобщие законы человеческой деятельности, для которых оно может предоставить лишь статистику. Кроме того, в отсутствие тео- рии человеческой деятельности оно обречено блуждать между событиями и их проявлениями безо всякой уверенности в том, в чем состоит предмет его поисков, либо давать описание фак- тов, зависящее от культурных и исторических обстоятельств. По указанным причинам любое описание человеческой дея - тельности должно исходить из того, что целью человеческой дея- тельности «всегда является устранение ощущаемого беспокой- ства». Праксеология занимается поведением человека по отно- шению к внешнему миру и изучает то, каким образом человек превращает те элементы, которые, по его мнению, полезны для достижения его целей, в практическое средство достижения этих целей. Поэтому проблема человеческой деятельности может по праву рассматриваться как предмет рационального познания и рационального суждения. Как и экономическая наука, прак- сеология не занимается намерениями и действиями, которые могли или должны были бы произойти при условии, что дей- ствующие субъекты всеведущи и руководствуются общезначи- мыми принципами; она сосредоточена на том, что на самом деле делают действующие субъекты, и на тех ошибках, которые 34 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 22—24. 35 Там же. С. 25. 36 Там же. С. 52. 122
§ 1. Проблема познания в социальных науках они совершают, сталкиваясь с известными им возможностями. В этом смысле предпочтения формируются в соответствии со шкалой ценностей и желаний и на основании тех ценностей и потребностей, которые, по мнению субъекта, будут удовлетво- рены в результате данного конкретного выбора. Эти шкалы цен- ностей, которые очевидным образом столь же субъективны, как и конечные цели, различны у разных людей, меняются со вре- менем и не являются предметом суждения. Индивидуальное действие представляет собой результат рационального расчета, который основан на том, каким образом все релевантные фак- торы воспринимаются в момент выбора. С точки зрения Мизе- са, задачей теоретической науки является понимание субъек- тивной связи между целями и средствами37. Те же темы возникают и у Хайека, хотя и в несколько ином философском и методологическом контексте; в его текстах они составляют сущность того «перехода к субъективизму в соци- альных науках», приверженцем которого он был38. Эти идеи уже предугадываются в «Экономической теории и знании», где ясно видно, что методология Хайека опирает- ся на совершенно иные, чем у Мизеса, представления о роли познания в человеческой деятельности. В упомянутой рабо- те представлен набросок теории познания человеческой дея- тельности, в центре которой находится доказательство того, что общество строится и существует за счет распростране- ния бесконечного множества практических знаний, которое невозможно централизовать. Соответственно, критика разных 37 Там же. С. 89—94. 38 О субъективистском характере социальных наук у Хайека см.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреб- лениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 42—54 и примечания на с. 49—50. Хайек писал, что «...по крайней мере в экономической науке [а также, насколько мне известно, в работах по физиологии] термин „субъективный“ уже давно используется именно в том смысле, в каком мы применяем его здесь... что знания и убежде- ния разных людей, хотя и имеют общую структуру, позволяющую им общаться, во многих отношениях все же неодинаковы, а часто и противоположны. Если бы мы могли допустить, что все знания и убеждения разных людей совпадают, или если бы предметом нашего изучения был некий единый разум, не имело бы никакого значения, как мы называли бы это: „объективным“ фактом или же субъективным явлением» (с. 47). 123
Глава 2. Теория человеческой деятельности типов коллективистского планирования основана не столько на политических и экономических аргументах, сколько на отсыл- ках к природе человеческого знания. Ошибка теорий экономического планирования состояла в представлении, будто бы те «факты», на которые люди опи- раются, принимая решения, являются «объективными» и вос- принимаются одним и тем же образом всеми. Этой гипоте- зе противоречит тот факт, что «к так называемым „данным“, которые служат нам отправным пунктом в этом виде анали- за, относятся... все факты, которые ему даны, т.е. вещи, как они существуют в его знаниях... о них, а не объективные факты в строгом смысле». Следовательно, новые данные, побужда- ющие действующего человека изменить свои планы, разруша- ют равновесие, установившееся до этого между его предыду- щими действиями и теми его действиями, которые происходят после изменения в его знаниях0 Хайека особенно занимала связь между субъективными данными, известными разным индивидам, и объективными фактами39 40. Он писал по этому поводу: «.. .я все же считаю, что экономическая теория благодаря тому, что неявно содержит- ся в ее положениях, подошла ближе любой другой социальной дисциплины к ответу на центральный вопрос всех обществен - ных наук: как может соединение фрагментов знания, сущест- вующего в разных головах, приводить к результатам, которые при сознательном стремлении к ним потребовали бы от управ- ляющего разума таких знаний, которыми не может обладать никакой отдельный человек? »41 Итак, задача теоретических социальных наук состоит не в определении наилучшего способа использования имеющихся средств в случае, когда у нас случайно имеется «вся релевантная информация» и когда нам дана исходная «система предпоч- тений». Так или иначе, в реальности этой идеальной ситуации не существует; ученый, занимающийся социальными науками, 39 См.: Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; На- чала-фонд, 2000. С. 53 — 54. Об этом см.: Nadeau, 1988, рр. 47-67. 40 Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 66 — 67. 41 Там же. С. 69. 124
§ 1. Проблема познания в социальных науках имеет дело с «данными», которые являются данными только для отдельных людей или для отдельных групп людей. Знание не только не существует «в концентрированной или интегрирован- ной форме»: оно фрагментарно распределено между отдельны- ми индивидами, которые обладают им лишь отчасти и иногда не вполне его осознают42. Отметив, что если бы «стихийный меха- низм» рынка был бы результатом человеческого планирования, то он «был бы провозглашен одним из величайших триумфов человеческого разума», Хайек подчеркнул, что этот механизм представляет собой не свойство экономических явлений, а осо- бенность любых социальных явлений43. В результате таких наблюдений социальные науки обна- ружили, что им нужно найти не способ формулировать пла- ны, а «наилучший способ использования знания, изначально рассеянного среди всего множества людей»44. Была поставле- на задача найти такую институциональную структуру, которая обеспечила бы наилучшую координацию знаний, рассеянных среди членов общества. Это означало, что следует попытаться постичь тот процесс, посредством которого человеческое зна- ние передается и обменивается, тем самым приводя к возник- новению новых и непредвиденных ситуаций. Эта задача носи- ла исключительно практический характер, иными словами, ее нельзя было решить с помощью гипотезы о существовании хра- нилища для всех компонентов общего знания. Для ее решения требовалось «двунаправленное» исследование: нужно было попытаться распутать сложную сеть взаимодействий индиви- дов, каждый из которых обладает лишь частичным знанием, и при этом не забыть об описании той стихийной координации, которая происходит в пределах более обширной и более слож- ной структуры. Была надежда, что этот анализ прольет свет на то, как сочетание этих двух аспектов приводит к появлению порядка, который невозможно рассматривать как сознатель- ный результат действия человеческой воли и знания. 42 См.: Хайек Ф. фон. Использование знания в обществе // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 89—90. Об этом см.: Butler, 1983, рр. 20—24, 47-48, 71-72; Gray, 1984а, р. 36. 43 См.: Хайек Ф. фон. Использование знания в обществе // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 98. 44 Тамже. С. 90-91. 125
Глава 2. Теория человеческой деятельности То внимание, которое Хайек уделяет проблемам знания, демонстрирует, что его философия социальных наук пред- ставляет собой попытку извлечь как можно больше из единст- венного объективно данного факта: из факта непреодолимой ограниченности человеческого знания. Соответственно, пагуб- ную самонадеянность рода человеческого можно рассматри- вать как иллюзию возможности преодоления не только «своего времени» но и человеческой природы как таковой. Неслучай- но тоталитаризм, подобно древним тираниям45, по крайней мере отчасти произошел из желания достичь славы, осущест- вив то, что не удалось большей части человечества: либо пото- му, что большинство не могло понять, что именно такое пове- дение является правильным, либо потому, что оно было неспо- собно поступать соответствующим образом, несмотря на то что считало такое поведение правильным. В то же время в основе тирании, безусловно, лежало желание ускорить ход истории. Философия социальных наук Хайека составляет единое целое с его теорией политического порядка и с его политической философией. Он поставил перед собой цель создания полити- ческой философии, осознающей неустранимость человеческого неведения, но при этом не соглашающейся отдать проблему наилучшего политического порядка на откуп случайной, хоть и стихийной, эволюции или борьбе между различными пред- ставлениями о мире. То, что он воспринимал эволюцию по пре- имуществу как культурную эволюцию, было попыткой избе- жать релятивизма, к которому привела бы теория субъективных ценностей, если исключить из нее концепцию естественности, Хайек имел в виду такую теоретическую и практическую систе - му, где субъективный характер ценностей — фундамент соци- альной жизни — мог бы рассматриваться в свете поддающихся универсализации правил поведения, которые обеспечивали бы возможность существования общества. Из всего этого вытекают важные следствия. Во-первых, после того как установлено, что фундаментом гражданского сосущест- вования является не общность моральных ценностей (обще- ственная мораль, понимаемая как смягченная версия обще- го блага), а естественное разнообразие и естественная редкость [благ], социальность теряет тот обязательный характер, который приписывался ей ранее. Во-вторых, существование государства 45 См.: Strauss, 1948. 126
§ 1. Проблема познания в социальных науках и политики становится возможным оправдать только в том слу- чае, если они представляют собой комплекс правил, способству- ющих достижению наибольшего количества абстрактных соци- альных преимуществ в условиях противостояния ограниченных ресурсов неограниченности потребностей и целей46. Государство, а также политика вообще являются результа- том редкости. Более того, их власть и те задачи, которые им доверены, должны ограничиваться созданием правил, управ- ляющих обстоятельствами, когда разнообразие знания, его доступность и ценности препятствуют возникновению сти- хийного решения. Менгеровская теория происхождения эко- номики и государства из прав собственности47 может озна- чать лишь то, что государство возникло для защиты института, который не получил стихийного признания. Однако это также означает, что хотя этот институт не получил стихийного при- знания, он был лучше, чем другие, приспособлен к тому, что- бы решать проблему редкости посредством более эффективно- го использования ресурсов. Наконец, трудно понять, почему индивиды, разделяющие общие ценности (что означает нали- чие у них одинаковых физических и умственных способностей) и не испытывающие на себе действие законов редкости, долж- ны создавать общество, за исключением случая, когда целью создания общества является «социализация» скуки. С этой точки зрения политическая философия Хайека зани- малась решением задачи, аналогичной той, которую Мен- гер считал задачей экономической науки (обучение тому, как отличать реальные потребности от воображаемых). Хайек не исключал ценностные суждения из компетенции политиче- ской философии, однако он не желал превращать ее в норма- тивный идеал, что в итоге привело бы к уничтожению позитив- ных эффектов, возникающих в результате противопоставления и сравнения индивидуальных этических позиций. Его поли- тическая философия не должна была предписывать или реко - мендовать индивидам, что им выбирать; она вмешивалась бы лишь тогда, когда индивидуальные акты выбора приобретают социальную или политическую значимость. 46 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 395-397. 47 См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 122—123. 127
Глава 2. Теория человеческой деятельности По мнению Хайека, задача была не только в том, чтобы помешать распределению знания стать распылением знания, препятствующим гражданскому сосуществованию; он стре- мился предотвратить превращение политической философии из процесса поиска в организацию. Эта опасность чрезвычай- но велика в тех обществах, где избавление от редкости зави- сит от более справедливого распределения ресурсов государст - вом. В результате политическая философия трансформирует- ся в инструмент, с помощью которого происходит легитимация субъективных требований, а политическая жизнь превраща- ется в борьбу за власть, в которой самым главным становит- ся желание завоевать привилегированное положение. Ины- ми словами, Хайек отверг и представление о том, что задачей политической философии является придание формы социаль- ному и государственному устройству на базе знания, превос- ходящего знания отдельных людей, и представление о государ- стве как об инструменте, намеренно созданном для поддержки любых индивидуальных и социальных требований без учета их совместимости и того, насколько универсальный характер они носят. Ведь при этом политическая жизнь либо превратилась бы в процесс принятия решений, основанный на численном превосходстве или на влиянии в обществе, либо наделила бы государство (созданное для того, чтобы гарантировать права собственности и обмена, которые представляют собой лучшее средство от редкости властью перераспределять блага на осно - вании неэкономических факторов, что вряд ли позволило бы решить проблему редкости). Однако прежде чем обратиться к этой теме, необходимо рассмотреть тот способ, которым индивидуальные воли скла- дываются в более крупные единицы. §2. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ИНДИВИДУАЛИЗМ Как и все эпохальные идеи, концепция методологического индивидуализма в наши дни живет более или менее само- стоятельной жизнью, иногда приобретая значения, довольно далекие от исходного. Это подтверждает правильность идеи Поппера о происхождении и автономности объектов «мира 3». Однако из этого не следует, что анализ соответствующих тео- 128
§ 2. Методологический индивидуализм рий должен ограничиваться просто описанием разных смыс- лов, которые периодически обогащают и преображают их, или довольствоваться изучением причин и последствий таких изменений; он должен также проливать свет на недоразумения, которые приводят к бессмысленной концептуальной и линг- вистической путанице. Прежде всего примером такой путаницы является тенден- ция смешивать методологический индивидуализм с поли- тическим индивидуализмом^. Из менгеровской крити- ки «атомизма» и «прагматизма», присущих «односторон- нему рационалистическому либерализму», и из хайековской критики «конструктивистского рационализма», проникнуто- го «ложным индивидуализмом», ясно, что под методологиче- ским индивидуализмом оба этих мыслителя понимали отнюдь не рационалистическую версию политического индивидуализ - ма, а совершенно иной подход к социальным явлениям и к ми- ру политики. В контексте австрийской школы политический индивидуализм можно определить как представление об обще- стве и политике, которое исходит из того, что люди планируют социальные институты сознательно. Методологический инди- видуализм, напротив, исходит из представления об отдельных людях как о завершенных социальных единицах и рассмат- ривает институты как непреднамеренный результат действий людей, стремящихся решать свои проблемы в условиях огра- 49 ниченности знания . 48 В том разделе «Предисловия», который Нисияма (Nishiyama, 1984, рр. liv—1х) посвятил методологическому индивидуализму, он совершенно справедливо заметил, что «методологический ин- дивидуализм — это не то же самое, что социополитический инди- видуализм» (р. liv), и что «методологический индивидуализм — это не защита „экономического человека^. С самого начала, даже у Мандевиля, Юма, Фергюсона и Адама Смита, методологиче- ский индивидуализм не имел отношения к эгоизму, себялюбию и тому подобным вещам» (р. 1х). Ниже (рр. Ivi—Ivii) можно найти обоснованные наблюдения по поводу менгеровской формулиров- ки принципа методологического индивидуализма и его развития у Хайека: «Он [Хайек] был очень хорошим учеником Менгера. Он не только усвоил идеи Менгера, но создал на их основании новую обширную систему». 49 В связи с этим см. у Менгера критику «прагматической концеп- ции» происхождения социальных институтов и «одностороннего рационалистического либерализма»: Менгер К. Исследования 129 9-4154
Глава 2. Теория человеческой деятельности Однако мы не будем подробно останавливаться на различ- ных значениях, которые может приобретать концепция мето- дологического индивидуализма* 50, а также на тех, которые ему приписываются. Вместо этого мы рассмотрим более прицель- но, что именно означал методологический индивидуализм для представителей австрийской школы и какое место он занимал в их философии социальных наук. С точки зрения австрийцев, методологический индивиду- ализм — это процедура, посредством которой можно попы- таться дать ответ на вопрос Менгера: «Как Же могут возни- кать институты, служащие Ъля общего блага и чрезвычай- но важные Ъля его развития, без общей воли, направленной к их установлению?»51 Именно потому, что такие инсти- о методах социальных наук и политической экономии в особен- ности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 427—428; см. также: Хайек Ф. фон. Индивидуализм: истинный и ложный // Хайек Ф. Индивидуализм и экономи- ческий порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26 и сл., Hayek, 1967, рр. 82-95, Hayek, 1978, рр. 3-22, 119-51. 50 В связи с этим см.: Galeotti, 1988. Наиболее подробное описа- ние проблемы методологического индивидуализма, сторонников этого принципа и связанных с ним вопросов, безусловно, дано в Heine, 1983 — хотя с отдельными утверждениями этого автора, а в особенности с его выводами, можно и не соглашаться. В по- следние несколько лет возникла, можно сказать, мода отрицать связь концепции методологического индивидуализма с методо- логией Менгера (что до сих пор было общепринятым взглядом и применительно к Хайеку, и применительно к Попперу; см.: Pop- per, 1957, р. 141 п.) и возводить его происхождение к «невиди- мой руке» Адама Смита, хотя ни Менгер, ни Мизес, ни Хайек это выражение не используют. Например, Розенберг (Rosenberg, 1988, рр. 14Iff.) писал: «„Методологический индивидуалист“ пытается объяснить масштабные явления — те, которые холист называет социальными фактами — с помощью стратегии, восхо- дящей к Адаму Смиту»; он дал этому методу название «стратегии невидимой руки». 51 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 402—406. Это не означает, что у Менгера, Ми- зеса и Хайека были одни и те же представления о предпосылках и процедурах методологического индивидуализма. Об индивидуалистическом методе Менгера см.: Hutchison, 19 81, рр. 18 7ff. В посвященной этому вопросу обширной литерату - 130
§ 2. Методологический индивидуализм туты соответствуют совокупности явлений, которые образуют предмет изучения теоретических социальных наук, методо- логический индивидуализм и нельзя рассматривать как инст- румент, посредством которого можно установить господство экономической науки над остальными социальными науками. Первая формулировка принципа композитивного метода > или методологического индивидуализма, содержится в пре- дисловии к «Основаниям». Там Менгер пишет о методе, кото- рый он использует, следующее: «В последующем изложении мы старались свести [zur^kzufuhren] сложные явления чело- веческого хозяйства к их простейшим элементам, еще доступ- ным точному наблюдению, приложить к последним соответст- вующую их природе меру и с установлением ее снова показать, как сложные хозяйственные явления закономерно развивают- ся из своих элементов»52. Это утверждение представляется важным не только из-за того, где оно размещено, и не только потому, что оно почти в том же виде воспроизводится в «Исследованиях», но прежде всего потому, что оно отражает характер философской и мето- дологической проблематики в работах Менгера и их трактовку в рамках самой австрийской школы. В 1942 г. в «Сциентизме и изучении общества» Хайек подхватил и развил утверждение Менгера. По версии Хайе- ка, ядром «индивидуалистического и „композитивного мето- да“ общественных наук» является тезис о том, что социальные ре, за исключением Schneider, 1963, рр. 3ff. и краткого, нехорошо обоснованного замечания в: White, 1977, рр. 23—24, концепция методологического индивидуализма Мизеса и Хайека очень редко рассматривается в связи с «композитивным методом» Менгера. Упоминание о Менгере есть в: Barry, 1979, р. 36, хотя там методо- логическому индивидуализму приписывается тезис о том, что «все утверждения о коллективах логически выводятся из утверждений об индивидах». Lachmann, 1969, рр. 93ff, представляет собой особый случай, поскольку там делается попытка приравнять методологи- ческий индивидуализм к методу Verstehen (понимания). 52 Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 62. Перевод на английский [как и перевод на русский. — Прим, перев.], так же как и перевод Untersuchungen, не всегда надежен; в частности, у меня есть сомнения насчет того, что zuruckfuhren правильно переводить как to reduce (сводить); я думаю, что вариант to take back (прослеживать к) лучше. 131
Глава 2. Теория человеческой деятельности факты представляют собой не эмпирические данные, а компи- ляции, созданные индивидами или коллективными единицами. Поэтому следует быть последовательным и воздерживаться от толкования подобных псевдосущностей как «фактов», и систе- матически отталкиваться «только от тех представлений, кото- рыми индивидуумы руководствуются в своих действиях»; это представляет собой «характерную черту методологического индивидуализма, тесно связанного с субъективизмом соци- альных наук»53. Среди ученых существует консенсус по поводу того, что кон- цепция методологического индивидуализма восходит к Мен - геру, хотя само это выражение изобрел Шумпетер54. Приме- чательно, что, начиная с Шумпетера, Менгеру далеко не всег- да отдавали должное (Хайек в этом смысле был исключением). Чаще всего обсуждение этой концепции было сосредоточено либо на хайековской или попперианской версии методологиче- ского индивидуализма, либо на той его’версии, которую пред- ложил Вебер в «Хозяйстве и обществе». В связи с этим возникает необходимость «возврата» к Мен- геру, причем не только из-за крайнего разнообразия толкова- ний выражения «методологический индивидуализм». В «Основаниях» и в «Исследованиях» Менгер, как уже говорилось, не использовал это выражение, хотя и пользовал- ся этим подходом. Как писал Хайек в «Сциентизме и изуче- нии общества», Менгер исправил термин «дедуктивный» при- менительно к собственному методу на термин « композитов - ный» лишь один раз — в своих рукописных заметках о рецензии Шмоллера на «Исследования». Если в первом издании своей статьи Хайек лишь упомянул об этом55, то при ее переиздании в составе «Контрреволюции науки» он попытался объяснить, почему Менгер использовал слово «композитивный». Он свя- зал это с рассуждениями Кассирера в «Философии просвеще- ния» о «резолютивном» и «композитивном» методах, кото- 53 Хайек Ф. фон. Сциентизм и изучение общества // Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 57. 54 Schumpeter, 1908, рр. 88—98. (Шумпетер И. Методологический индивидуализм // Мизес Л. фон. Философские основания эко- номической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 55 См.: Hayek, 1942-1944, рр. 287, п. 33 132
§ 2. Методологический индивидуализм рые используются в естественных науках56. Однако это объяс- нение создавало ложное впечатление, будто существует некая связь между «композитивным методом» Менгера и методом современных естественных наук, что в дальнейшем это стало причиной многочисленных недоразумений57. С другой стороны, в «Исследованиях» четко выражено вли- яние Аристотеля, и это особенно чувствуется применительно к данной проблеме: до такой степени, что там, где речь идет о методе «теоретических социальных наук» и его процедур- ных особенностях, Менгер дает такое описание своего метода, которое свидетельствует об огромном влиянии на него «Поли- тики» Аристотеля: «Расчленяя сложное («compound») на его простые элементы (мельчайшие части целого) и рассматри- вая, из чего состоит государство, мы и относительно перечис- ленных понятий лучше увидим, чем они отличаются одно от другого, и возможно ли каждому из них дать научное объяс- нение. И здесь, как и повсюду, наилучший способ теоретиче- ского построения состоял бы в рассмотрении первичного обра- зования предметов»58. Менгер писал: Scire est per causas scire*. Кто хочет ура- зуметь теоретически явления «народного хозяйства» [VoZ&s- wirthschaft}, те сложные человеческие феномены, которые мы обыкновенно обозначаем указанным выражением, тот дол- жен возвратиться к их истинным элементам, к сингулярным хозяйствам народа и стараться исследовать законы, по кото- рым создаются первые из последних. Но кто избирает про- тивоположный путь, тот не понимает сущности «народного хозяйства»; он обосновывается на фикции, он вместе с тем не понимает главнейшей задачи точного направления теоретиче- ского исследования, задачи прослеживания {гигйскгирйкгеп) 56 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 58—59 сн. 4. 57 В той литературе, которая трактует методологический индиви- дуализм как редукционизм, ссылки на этот важный отрывок из Хайека отсутствуют. 58 Аристотель. Политика. 1.1.19 — 23, and 2.24—25. Эта книга, в частности, идеи Аристотеля о возникновении государства из се- мьи, упоминается в: Менгер К. Исследования о методах социаль- ных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 477—479. * Знание — в познании причины {лат.). — Прим. ред. 133
Глава 2. Теория человеческой деятельности сложных явлений к их элементам. ...Всякая теория, како- ва бы она ни была и к какой степени точности знаний она бы ни стремилась, прежде всего имеет задачею дать нам уразуме- ние конкретных явлений реального мира в качестве отдельных примеров известной законосообразности в последовательности явлений, т.е. выяснить их генетически. . ..Этот генетический элемент неразрывен с идеей теоретических наук»^. В этих отрывках привлекают внимание два выражения. Первое, у Аристотеля — это «сложное» {compound), которое можно связать с «композитивным» методом Менгера. Второе, у Менгера — это гигйскгирййгеп, которое неправильно пере- давать словом «редукция», потому что это, как мы увидим позже, наводит на мысли о «редукционизме», а не о «гене- тической» процедуре, которую имеет в виду Менгер59 60. Зна- 59 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 356. 60 Еще один пример неудачного перевода на английский — передача VJesen словом nature (природа, характер). Ориентируясь на текст перевода, Уоткинс написал в своей статье, которой суждено было оказать огромное влияние на дальнейшую полемику (Watkins, 1952, р. 29): «Таким образом, согласно одному из вариантов методологического индивидуализма, исследователь социальной сферы обязан „продолжать поиски объяснений того или иного со- циального явления до тех пор, пока это явление не будет сведено к психологическим факторам"». Это определение можно считать первым случаем редукционистского толкования методологиче- ского индивидуализма. На это определение позже ссылался Нагель (Nagel, 1961, р. 541), который, переработав формулировку Уоткинса (Watkins, 1957, р. 100), предложил более пространный вариант. Вывод Нагеля (рр. 541—542) звучит так: «Таким образом, методоло- гический индивидуализм придерживается мнения (которое часто объявляют фактическим утверждением, несмотря на то, что, ве- роятно, его лучше считать исследовательской программой) о том, что все утверждения о социальных явлениях можно редуцировать до особой категории («психологических») утверждений, отно- сящихся к индивидуальному поведению людей; и мы в состоянии оценить этот тезис в свете того общего требования редукции, о ко- тором говорилось в главе 11». В упомянутых выше двух статьях Уоткинс не упоминает Менгера, предпочитая ссылаться на Вебера, Хайека и Поппера, а когда он все-таки ссылается на Менгера (1976, р. 711, где он 134
§ 2. Методологический индивидуализм чение этих терминов объясняется тем, что они представля- ют собой яркое свидетельство того, что Менгер развивал свои пересматривает свое представление 50-х годов о методологиче- ском индивидуализме), то обращается не к процитированному нами выше отрывку, а к с. 152 английского издания [русск. изд., с. 404], где о деньгах говорится как о «социальном феномене». Его замечание (ср. с. 716) о том, что выражение «методологи- ческий индивидуализм», «насколько мне известно, ...было изоб- ретено Людвигом фон Мизесом. См. его книгу „Epistemological Problems “, рр. 40—41», лишь еще больше запутывает дело. В свою очередь, Нозик в другой статье, которая имела боль- шое влияние и широко обсуждалась (Nozick, 1977, р. 353), писал: «...методологический индивидуализм заявляет, что все истинные теории социальных наук можно редуцировать до теорий инди- видуального человеческого действия в комбинации с граничными условиями, конкретизирующими условия, в которых действуют люди». В примечании (сн. 2 на с. 385) он добавляет, что «стан- дартное описание редукции дано в: Е. Nagel, The Structure of Sci- ence [...], NY, Ch. 11». Следует рассматривать это как пример (возможно, наиболее значительный) недоразумений, связанных с проблемой методологического индивидуализма (причин, по которым этот принцип вызвал возражения); в той главе Нагеля (Nagel, 1961), на которую ссылается Нозик, отсутствует упоми- нание о Менгере, даже об абзаце, посвященном методологическо- му индивидуализму (см. с. 535ff.). Там упоминаются лишь Мизес и Хайек, а когда речь идет о методологическом индивидуализме, дается ссылка на процитированное выше определение Уоткинса. Из этого видно, что практически все причины для последо- вавшей путаницы связаны с этим главным недоразумением. Они возникли потому, что никто не приложил достаточных усилий, чтобы понять, что в точности в данном контексте означает «реду- цировать, сводить» {«to reduce»). Бьюкенен и Таллок (Buchanan and Tullock, 1962), подчеркивающие, как важно различать мето- дологический индивидуализм и «индивидуализм», тем не менее тоже воспринимают первый как «попытку редуцировать все проб- лемы политической организации до вариантов поведения, которые есть у индивида, и до выбора, который он делает из них» (р. vii). О восприятии этими авторами индивидуализма как «редук- ционизма» см.: Galeotti, 1987b, рр. 216—220. В целом можно заключить, что полемика о природе методологического индивиду- ализма возникла из - за недостаточного внимания к формулировке этого принципа, данной Менгером. Это подтверждается тем, что в библиографии этого вопроса его имя упоминается крайне редко; исключениями являются Antiseri, 1987, рр. 11 — 73 и Antiseri and Pellicani, 1992, рр. 27 —66; Alter, 1990а. 135
Глава 2. Теория человеческой деятельности Фергюсона, Мандевиля, Юма, Смита и Бёрка. Но хотя Хайеку удалось осуществить этот синтез, а Менгер ссылался на Бёрка, но при этом неправильно понял Смита, вопрос о том, насколь- ко два этих типа «эволюционизма» совпадают, представляет - ся вполне обоснованным. Этот вопрос относится к стремлению преодолеть противопо- ставление «естественного» «искусственному» в теоретических социальных науках, а также к желанию приспособить «эволю- ционно-генетическую» модель Менгера к «индетерминист- ской» модели английской традиции. Этой цели, хотя и в суще- ственно измененном виде, Хайеку удалось достичь в «Праве, законодательстве и свободе» и в «Пагубной самонадеяннос- ти»65. Тем не менее Хайек, безусловно, принадлежит к менге- ровской традиции, так как, несмотря на различия между двумя традициями, можно сказать, что в поисках того, каким обра- зом важнейшие социальные институты (деньги, цены, язык, право, государство, религия) могли стихийно возникнуть как «непредусмотренный» результат человеческой деятельности, направленной на достижение субъективных целей, состояла общая теоретическая проблема. Несмотря на то что, на первый взгляд, эта проблема носит объяснительный характер, она тре- бует наличия такой теории человеческой деятельности, кото- рая должна быть не только методологической, но и философ- ско-систематической, чтобы дать ответ на вопрос о природе общества66. Соответственно, несмотря на то что в свете эти- ческого принципа, используемого для оценки политической сферы, критика идеи Хайека о существовании связи между методологическим индивидуализмом и либеральной полити- ческой философией была бы, бесспорно, возможна и полез- на, такая критика означает наделение морали господствующей 65 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 40—43, Хайек Ф. Пагубная самонадеян- ность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992. С. 37, 63, осо- бенно с. 243 —251. Об этом см.: Shearmur, 1986, рр. 210—24. 66 См.: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26: «Каковы же в таком случае характерные особенности истинного индивидуализма? В первую очередь это теория общества, попытка понять силы, определяющие общественную жизнь человека, и только во вто- рую — ряд политических максим, выведенных из подобного пред- ставления об обществе». 138
§ 2. Методологический индивидуализм позицией по сравнению с политикой и экономикой, а эта точ- ка зрения может и не найти поддержки. Вернемся к Менгеру. Он предложил свой «точный» метод не только в качестве объяснительной системы, но и в качестве единственного метода исследования, соответствующего при- роде предмета исследования. Менгер полагал, что экономи- ческая наука, которая имела дело с «точными естественны- ми законами» и с «сущностями», должна быть направлена на то, чтобы обучать людей отличать «истинные потребности» от «воображаемых потребностей»67 68; в этом смысле экономиче- ская теория могла посредством «практических наук» управ- лять индивидуальными актами выбора. Однако с точки зре- ния «субъективизма», который Хайек усвоил от Мизеса, дело обстояло по-другому. Опираясь на «субъективизм», Мизес пришел к различению «хорошего» и «плохого» развития обще- ства на основании иных факторов, чем у Менгера. Как мы видели, факторы, позволяющие проследить [trace Ъаск\ относительно сложные элементы социальной жизни к более простым, представляют собой не столько процесс рас- суждений, который отвлечен от реальности и «сводит» [redu- ce] проблему к априорным формам знания, сколько наоборот. Эти факторы связаны с тем, что все социальные явления, от простейших до наиболее сложных, следуют путем «генетичес- кого» развития и являются «непредусмотренным» продуктом последовательности индивидуальных действий, которые мож- но объяснить посредством «точных естественных законов». Менгер не проводил явного сравнения между тремя порядками удовлетворения потребностей^ и развитием социальных институтов от простейших форм к более слож- ным. Тем не менее нам представляется, что мы вправе это сделать. При условии, что действующие субъекты не обладают совершенным знанием и подчиняются ограничению, которое состоит в том, что они сосуществуют с другими субъектами, 67 См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 67; в примечании дана ссылка на Аристотеля; см. также: Menger, 1923, рр. 3—4, 16-17. 68 См.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 70—71, 94, 134— 135; 1923, рр. 23-56. 139
Глава 2. Теория человеческой деятельности тоже не обладающими совершенным знанием, задача науки — выявить «точные естественные законы», регулирующие пере- ход от простейших форм социальной активности к более слож- ным. Это предполагает обращение к естественности эволюции, которую можно «открыть» посредством отделения «сущ- ности» от «случайности» и изучения «законных» способов, с помощью которых индивидуальные действия «складыва- ются» в социальные единицы, имеющие для тех, кто принад- лежит к данному обществу, объективную ценность. Выража- ясь несколько по-иному, можно сказать, что объяснитель- ная модель состоит в сопоставлении реальной ситуации и того, каким образом происходило бы развитие событий, если бы они развивались в соответствии с «точными естественными законами». Это по существу то же самое, что представить себе ситуацию в отсутствие любых внешних воздействий, главным источником которых являются естественные пределы челове - ческого знания. Фундаментом для такого рода модели явля- ется то, что оба фактора, то есть реальные события и чело- веческое знание, развиваются «генетически». Подобно эко- номической науке, теоретические социальные науки в своей области способны обеспечить разделение потребностей на реальные и воображаемые. Эти рассуждения можно продолжить. Проблему методо- логического индивидуализма нельзя отделять от австрийской версии теории предельной полезности. Разумеется, можно усомниться в том, что Менгер (хотя он и использовал выра- жение «субъективная ценность»69) согласился бы с полити- ческими последствиями субъективизма, на которых настаи- вал Мизес и в описываемое время также и Хайек70. Тем не менее методологический индивидуализм возник в связи с дан- ной проблематикой и он вряд ли был бы возможен в ином кон- тексте, чем теория субъективной ценности. Неслучайно имен- но сам Менгер в «Основаниях» установил нерушимую связь между человеческим хозяйством и частной собственно- стью, указав, что оба этих явления представляют собой след- 69 См.: Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 132. 70 То немногое, что известно о политических идеях Менгера, создает впечатление, что это не так (см.: Kauder, 1957, рр. 42Off., Kirzner, 1990b). На эту тему см. также: Shearmur, 1990b, рр. 189ff. 140
§ 2. Методологический индивидуализм ствие реЪкости благ71. Закономерно также, что в «Исследо- ваниях» он подчеркивал, что человеческое хозяйство в целом руководствуется индивидуальными интересами, которые дей- ствующие субъекты «регулярно, хоть и не всегда и не во всем, оценивают... правильно»72. К этому Менгер, однако, добавил, что если бы люди потеряли возможность организовывать свое частное хозяйство так, как они считают нужным, практические экономические науки и сама экономическая теория «приняли бы в значительной степени иной вид». Ведь «при строго соци- алистической организации общества» «были бы упразднены и соответственные практические науки»73. Любая попытка отказать методологическому индивидуализ - му в указанном толковании, в праве быть фундаментом либера- лизма австрийской школы, вероятно, свидетельствует о неспо- собности постичь связь между теорией субъективной ценности, теорией предельной полезности и методологическим индивиду- ализмом. Политическая философия представителей австрий- ской школы была следствием из их общей теории человеческой деятельности, которая, как вытекает из уже сказанного о про- исхождении и развитии социальных институтов, не была под- чинена экономической теории. Можно согласиться с Хайеком в том, что экономическая теория, как и политика, вытекает из некоторой концепции общества74. Однако связь между «ком- позитивным методом» и «субъективными ценностями», безу- словно, указывает на определенный вид либерализма, который основан на экономике, где ценность благ является результатом редкости и самого механизма рыночной конъюнктуры. Австрийский либерализм не предполагает идеологическо- го выбора; это означало бы пренебрежение политическими следствиями из теории человеческой деятельности, которая является фундаментом теории субъективной ценности. Ведь посредством теории субъективной ценности — при условии 71 См.: Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 121 — 122. 72 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 329. 73 Там же. С. 470. 74 См.: Хайек Ф. Индивидуализм: истинный и ложный / / Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26. 141
Глава 2. Теория человеческой деятельности что экономические институты имеют то же самое происхож- дение, что и такие институты, как язык, право, религия и госу- дарство, — порождается не более и не менее чем универсаль- ная теория человеческой деятельности, которая, в частности, необходимо распространяется и на сферу политики. Это позволяет понять, почему Мизес и Хайек посвятили многие свои работы доказательству теоретической (а не толь- ко практической) невозможности существования экономи- ческой системы, одновременно претендующей на то, чтобы называться коллективистской, и на то, чтобы увджать пра- ва личности. В своих аргументах они опирались прежде всего на наблюдения относительно природы и пределов человече- ского познания, стремясь показать, что коллективизм и теория экономического планирования составляют часть рационалист- ско - конструктивистской традиции. Бесспорно, методологический индивидуализм может использоваться в качестве объяснительной системы для опи- сания коллективистских социальных единиц. Однако он представляет собой не только объяснительную систему; в первую очередь он является частью теории возник- новения, развития и изменения социальных институтов. Оспа- ривать это в свете всего сказанного выше означало бы разры- вать связь между теорией человеческой деятельности и авст- рийской эпистемологией. Разумеется, у любого есть право не разделять политическую философию австрийской школы, но надо понимать, что методологический индивидуализм являет- ся неотъемлемой частью этой философии. Если эта связь отри- цается, то не признается и систематический характер мето- дологического индивидуализма, а это означает сведение его к политической позиции и отделение от всеобщей теории чело - веческой деятельности и экономической теории. Эта тема раскрыта и у Мизеса, и у Хайека. Хайековская трактовка индивидуалистического, или «ком- позитивного», метода опирается на теоретические соображе- ния о связи между человеческим разумом и «данными»; они изложены в работах «Экономическая теория и знание», «Фак- ты общественных наук», «Использование знания в обществе» и «Сциентизм и изучение общества». Хайек пришел к выводу о том, что в области социальных наук следует воздерживаться «от толкования подобных псевдосущ- ностей как „ фактов “» и систематически отталкиваться «толь- 142
§ 2. Методологический индивидуализм ко от тех представлений, которыми индивидуумы руковод- ствуются в своих действиях»75 76. Из этого вытекает, что слож- ные социальные явления необходимо понимать, отталкиваясь от индивидуальных действий. В социальных науках «хоро- шо известными нам элементами являются именно установки индивидуумов и, комбинируя эти элементы, мы пытаемся вос- производить сложные феномены — результаты индивидуаль- ных действий, о которых знаем гораздо меньше». Этот метод Хайек называет «композитивным или синтетическим», пря- мо ссылаясь на Менгера. При этом он уточняет, что «только в результате систематического складывания воедино элементов, свойства которых нам хорошо известны, мы узнаём, как выде- лять из совокупности наблюдаемых явлений так называемые целостности, т.е. структурно связанные группы элементов, и выстраиваем, или реконструируем, их, исходя из этих извест- ных нам свойств элементов. Важно заметить, что все эти раз- нообразные типы индивидуальных убеждений или же устано - вок сами не являются объектом, требующим наших объясне- ний, а выступают просто как элементы, из которых мы строим структуру возможных отношении между индивидуумами» . Иначе говоря, предметом социальных наук являются не осознанные индивидуальные действия, а действия, порож- дающие непредвиденные последствия и стихийно формиру- ющиеся закономерности. Соответственно, «если бы в соци- альных явлениях не обнаруживалось никакой иной упорядо- ченности, кроме той, что является результатом сознательного планирования, для теоретических наук об обществе действи- тельно не оставалось бы места, а остались бы, как утверждают многие, только проблемы психологии. Проблема, требующая 1 теоретического объяснения, встает перед нами лишь постоль- ку, поскольку возникает известный порядок, складывающий- ся из индивидуальных действий, но ни одним отдельно взятым человеком не замышлявшийся»77. 75 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 57. О концепции ме- тодологического индивидуализма у Хайека см.: Madison, 1990, рр. 41 — 60. 76 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 59. 77 Там же. С. 60—62. 143
Глава 2. Теория человеческой деятельности На этом основании Хайек упрекает методологический кол- лективизм в том, «что он принимает за факты всего лишь пред- варительные теории, модели, с помощью которых обыденное сознание объясняет себе связи между некоторыми наблюдае- мыми разрозненными явлениями». Кроме того, «социальные целостности» не даны нам в виде «естественных единиц», они «суть различные комплексы индивидуальных событий, сами по себе, может быть, совсем непохожие, но, как мы считаем, свя- занные друг с другом сходным образом; они представляют собой подборки определенных элементов, выделенных из сложной картины мира на основании некой теории об их взаимосвязи». Человеческий разум использует общие для всех людей зако - ны мышления для того, чтобы выделить элементы, необходи- мые для выстраивания причинных связей на основании крите- рия рациональной или логической связности! Это означает, что задача Хайека, в отличие от Менгера, состояла не в том, что- бы обнаружить «сущности» явлений и их «точные естествен- ные законы»; его «целостности» «существуют лишь постольку, поскольку верна сформировавшаяся у нас теория о неявной свя - зи между предполагаемыми их частями»78 79. Подход Мизеса к методологическому индивидуализму на первый взгляд не отличается от менгеровского прослежива- ния сложных элементов социальной жизни к их простейшим элементам. Мизес тоже полагал, что «все действия совершают отдельные люди, потому что социальный коллектив не обладает автономным существованием и реальностью, которые были бы отличны от действий его индивидуальных членов. Жизнь кол- лектива складывается из действий отдельных людей, из которых он состоит. Невозможно представить себе такой социальный коллектив, который проявляет себя не через действия каких-ли- бо отдельных людей, а как-то иначе. Реальность социального целого выражается в том, что оно управляет конкретными дей- ствиями отдельных людей и создает возможность для них. Итак, путь познания коллективных целостностей идет через анализ « 79 действии отдельного человека . Фундаментальные основания интерпретации разными пред- ставителями австрийской школы того, каким образом индиви- 78 Там же. С. 76—79. 79 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 42—43. 144
§ 2. Методологический индивидуализм дуальные действия, направленные на достижение субъектив- ных целей, действительно создают некий порядок, существенно различаются. У Мизеса нельзя найти «генетический» элемент, который является яркой особенностью эволюционизма Менге- ра. Его место занимает ярко выраженный субъективизм, кото- рый можно свести к тезисам о том, что «выбор затрагивает все человеческие ценности», а «жизнь для человека — результат выбора, ценностного суждения»80. Предварительным услови- ем, наличие которого делает человеческую деятельность доступ- ной для когнитивного анализа, становится уже не осознание того, что действовать ради достижения цели — это естественно; напротив, таким условием является существование и открытие априорных всеобщих законов, регулирующих результаты самой деятельности. Место «точных естественных законов» занимают априорные законы — логические соображения, характеризую- щиеся общезначимостью, посредством которых индивид стре- мится внести в мир субъективный порядок. Эти философские основания сильно отличаются от взгля- дов Менгера и Хайека; Мизес, кстати, не упоминает ни одно- го, ни другого. Это так, несмотря на то что в более аналитиче- ском определении методологического индивидуализма, кото- рое Мизес дает в «Философских основаниях экономической науки» («The Ultimate Foundation of Economic Science»), раз- ница выражена нечетко. Он пишет, что «индивидуализм как принцип философского, праксеологического и исторического анализа человеческой деятельности означает, что все действия можно проследить к отдельным людям и что ни один научный метод не в состоянии успешно объяснить, каким образом кон- кретные внешние события, которые можно описать методами естественных наук, создают в разуме человека конкретные идеи, ценностные суждения и намерения. В этом смысле индивид, отдельный человек, которого невозможно разделить на элемен- ты, одновременно является началом и концом любых попыток анализа человеческой деятельности»81. В этом определении по-настоящему важна тесная связь индивидуализма и праксеологии, а также прежний акцент на том, что предмет теоретических социальных наук (способ, 80 Там же, соответственно с. 7 и 22. 81 Mises, 1962, р. 82. (Мизес Л. фон. Философские основания эко- номической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 145 10-4154
Глава 2. Теория человеческой деятельности посредством которого субъективное восприятие индивида- ми внешних событий побуждает их к действию) невозмож- но определить научным методом, пропитанным духом есте- ственных наук. Следует признать, что, несмотря на отсылку к одному и тому же источнику и на использование, можно сказать, общей терминологии, даже внутри австрийской школы имеются раз- личные теоретические основания методологического индиви- дуализма. По Менгеру, явления и социальные институты могут быть объяснены, во-первых, благодаря тому, что их развитие явля- ется точно-естественным, или генетическим, что приводит к возникновению «точных форм явлений», которые доступ- ны человеческому разуму, и, во-вторых, благодаря тому, что человеческие явления, как и все естественные явления, подчи- няются закону причинности^2. В силу этого «типы» («фор- мы явлений» ) и «типические соотношения» ( «законы явле- ний»), которые мы используем для прослеживания сложных явлений к более простым, обычно тождественны их генети- ческой сущности. При этом, по Хайеку, у явлений нет естественного смыс- ла, их упорядочивает и наделяет объективностью наш разум. Процесс разделения и повторного соединения, декомпози- ции и рекомпозиции, происходит с помощью «типов», кото- рые обычно формируются по веберовским принципам, хотя и отличаются от веберовских типов тем, что не являются истори- ческими, а представляют собой продукты «постоянства чело- веческого разума». В свою очередь Мизес полагал, что возможность «методо- логического индивидуализма» возникает оттого, что челове- ческие действия «складываются» в объективные результаты согласно универсальным и обязательным правилам праксео- логии. В результате праксеология становится инструментом приписывания причинных связей, которые позволяют просле- дить сложное явление к тому набору индивидуальных дейст- вий, на которые оно опирается. * 82 См.: Менгер К. Основания политической экономии / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 65. 146
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика § 3. ЭВОЛЮЦИОНИЗМ, ПОРЯДОК И КАТАЛЛАКТИКА Теория возникновения и развития социальных институтов — это, безусловно, важный вклад австрийской школы в фило- софию социальных наук и в теорию политического порядка. Корни этой концепции восходят к представлению Аристоте- ля о происхождении государства83, что отличает ее от совре- менных контрактуалистских подходов, которые рассматрива- ют государство как интерпретатора и преследователя «обще- го блага». Эволюционизм Хайека84 85, который представляет собой вер- шину всей этой традиции, можно описать с помощью несколь- ких его утверждений: «культура есть явление не искусст- венное, но и не естественное; она не передается по наслед- ству, но и не планируется рационально»^5, «человек никог- да не был и не будет хозяином своей судьбы: самый разум его постоянно совершенствуется за счет того, что ведет его к неизвестному и непредвиденному, где приходится 83 А также к: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. См.: Mises, 1981, р. 259. 84 Об эволюционизме Хайека, кроме Hayek, 1988 (см. также биб- лиографию), см.: Barry, 1979, рр. 6 — 9, 64—65, 199 — 200; Vanberg, 1981, 1986, рр. 75—100; Buchanan, 1982а, р. 5; But- ler, 1983, рр. 33-40; Gray, 1984а, рр. 110-114, 134-137; Ноу, 1984, рр. 5 — 7; Radnitzky, 1986, рр. 899 — 927; Nemo, 1988, рр. 73-105; Kukathas, 1989, рр. 207ff.; Miller, 1989b, рр. 61-67; Hodgson, 1991, рр. 67-82; Kley, 1992, рр. 12-34. С другой стороны, трудно понять критические замечания Ферри и Рено (Ferry and Renaut, 1985, III, pp. 139—155). В их моно- графии глава о Хайеке носит название «Историцистский распад прав-свобод: эволюционизм Хайека». Они называют эволюцио- низм Хайека «вариантом историцизма» (с. 149) и считают, что «гиперлиберализм Хайека представляет собой гиперрацио- нализм, который, подобно гегельянству, опирается на гипотезу о том, что „в истории все рационально^», а также утверждают, что «теоретическая конвергенция хайековского эволюционизма и гегельянско - марксистского историцизма с его „процессом без субъекта^ происходит даже на лексическом уровне» (с. 150). 85 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 476-477. 147
Глава 2. Теория человеческой деятельности учиться новому»86. В такой трактовке эволюционизм вклю- чает значительное число различных культурных традиций: менгеровскую, «шотландскую», дарвинизм, «эпистемоло- гический» эволюционизм Кэмпбелла87 и Поппера88, а так- же концёпцию Алчиана89, который использует для определе- ния экономического порядка эволюционные методы. Доказы- вать совместимость или несовместимость этих традиций между собой или обсуждать, обоснованы ли конкретные трактовки, довольно бессмысленно, поскольку все они могут быть истол- кованы как развитие одной и той же идеи. Австрийский эволюционизм прежде всего представля- ет собой критику финализма; он вытекает непосредственно из критической установки по отношению к философским систе- мам, пытавшимся найти в истории цель, а также из осозна- ния того, что претензии этих систем являются необоснован- ными. Тем не менее при этом остается открытым вопрос об «онтологическом статусе» «точных законов природы» (а их ошибочное толкование порождает нежелательные последст- вия, которые ведут к формированию социальных институ- тов) и о соотношении этих законов с эволюционизмом. Тем самым у проблемы были две стороны. С одной стороны, с ней был связан вопрос, почему осуществляется не все, чего желают люди; с другой — она привлекла внимание к тому, что самой по себе деятельности, направленной на достижение «блага» и соответствующей моральным нормам (известным или пости- гаемым в процессе деятельности), недостаточно для того, что- бы привести к благотворным индивидуальным и социальным последствиям. Если бы не существовало «точных законов при- роды», которые необходимо познать для того, чтобы индиви- дуальные действия были успешными, и, следовательно, для того, чтобы правильно выбирать цели, то порядок мог бы быть 86 Там же. С. 498. 87 Тамже. С. 476, 480, 496. 88 О последней традиции см.: Radnitzky and Bartley, 1987. 89 По этому поводу Хайек писал в «Эпилоге» к Хайек Ф. фон. Об- щество свободных // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 606 прим. 154: «Здесь, пожа- луй, уместно добавить, что наше современное понимание эво- люционной направленности экономического порядка во многом опирается на плодотворную работу: Armen Alchian «Uncertainty, Evolution and Economics Theory» (cm.: Alchian, 1977). 148
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика просто маловероятным результатом случайности. Однако эти «законы» на самом деле существуют и не подчиняются процес- су эволюции. Более того, попытка обрести над ними контроль приводит к рождению цивилизации. Однако эти наблюдения не проясняют проблему приро- ды «точных естественных законов» и их познания. Теоретиче- скую науку90 91 можно понимать: 1) вслед за Кантом, как поз- нание феноменов (в отличие от ноуменов) и господство над ними; 2) как размышление о законах порядка, которые непоз- наваемы, ибо находятся в процессе постоянных изменений и эволюции. Законы порядка, безусловно, не являются непред- намеренным продуктом человеческой деятельности — даже в «Пагубной самонадеянности» Хайек, ссылаясь на Менгера, вновь подчеркнул их «генетический» характер71 — однако от познания их зависит успех человеческой деятельности. Можно также трактовать их как набор разумных норм, выраженных в негативной или запретительной форме и отно- сящихся к неопределенному классу действий, которые не сле- дует совершать, чтобы избежать риска радикальных изме- нений системы, способных привести к неконтролируемому хаосу. Ведь если окажется, что невозможно получить инфор- мацию, на основании которой можно предсказать результаты 90 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и поли- тической экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 315. 91 См.: Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1988. С. 249. Чуть выше (с. 246) Хайек писал: «Культурная эволюция, хотя и представляет собой отдельный процесс, во многих существенных аспектах больше напоминает генетическую и биологическую эволюцию, чем процессы, управ- ляемые разумом и предвидением последствий принятых реше- ний. Сходство порядка человеческих взаимоотношений с поряд- ком биологических организмов, разумеется, часто отмечалось. Но пока мы были не в состоянии объяснить, как формируются упорядоченные структуры в природе и не обладали описанием процесса эволюционного отбора, польза от этих наблюдений была мала. Тем не менее эволюционный отбор не является универсаль- ным ключом к пониманию того, как возникает порядок в жизни, в уме и в человеческих взаимоотношениях». Этот текст Менгера уже упоминался в: Hayek, 1967, р. 101п. О книге Хайека «Па- губная самонадеянность: ошибки социализма» см.: Miller, 1989а, рр. 310-323, Yeager, 1989 рр. 324-335. 149
Глава 2. Теория человеческой деятельности индивидуальных действий, то возникновение хаоса неизбежно. С этой точки зрения все, что можно знать о «точных естест- венных законах», относится к набору типов поведения, кото- рого следует избегать, если мы не желаем разрушения системы. Иначе говоря, эти законы не воспринимаются как предписа- ния, а носят характер запрета, основанного на факте суще- ствования таких категорий действий, чьи последствия невоз- можно предвидеть, а также таких, которые способны привес- ти исключительно к негативным последствиям для общества в целом. В данном контексте «точные естественные законы» стали приравниваться к действиям, которые не следует совер- шать. Можно даже сказать, что они стали воплощением пре- достережения, того, что людям не следует забывать об огра- ниченности и несовершенстве человеческого знания, а так- же о том, что общество — это продукт отбора типов поведения в зависимости от предсказуемости и универсального характе- ра последствий их реализации. Иными словами, общество не является целеориентированным, а представляет собой собра- ние знаний, которые позволяют человеку исключать из рас- смотрения некоторые цели на основании предсказуемости их социальных последствий. С политической точки зрения такой подход предполагает отказ от целей, которые оцениваются как чересчур радикальные или революционные. Когда представители австрийской школы сосредоточились на проблеме нежелательных последствий человеческой дея- тельности и привлекли к ней внимание теоретических соци- альных наук, это означало, что они обратились к двум цент- ральным проблемам политического и философского исследо- вания. Это вопрос о том, может ли философия, понимаемая как соединение исследования с опытом, объять все знание и объяснить мир, а кроме того — если окажется, что это невоз- можно, — вопрос о том, как находить решения человеческих проблем и как оценивать их. Кроме того, занимаясь тем способом, с помощью которого субъективно понимаемые естественные потребности формиру- ют непреднамеренный, но объективный порядок, они смогли проникнуть в суть связи между индивидами и историей и зако- нами, управляющими историей. Они взглянули на проблему естественного неравенства между людьми под новым углом зрения и показали, каким образом из этих обстоятельств можно извлечь максимальные социальные преимущества. Проделан- 150
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика ную ими работу можно назвать анализом фундаментальных проблем политической философии. Они размышляли не толь- ко о трудностях, возникших после крушения финалистических философских систем и утраты наивной веры в разум, осозна- ние ограниченности которого было чрезвычайно наглядным и болезненным, но также о тех затруднениях, которые возникли в результате осознания того, какой вред принесло приложение (якобы) методов естественных наук к науке об обществе. И вновь более аналитическое рассмотрение этой проблемы должно начаться с теории Менгера о происхождении и разви - тии социальных институтов. Ведь из этой теории становится ясно, что Менгер не был удовлетворен традиционным ответом, который давали на вопрос о природе и характере человече- ского общества и его институтов органицистская и прагма - тическая традиции. Поэтому он предпочел начать разра- ботку классической темы политической философии: темы при- роды и происхождения наилучшего политического порядка. Менгер сознательно стремился построить теорию полити- ческого строя на естественном характере человеческого обще- ства. В этом можно обнаружить связь с его трактовкой чело- веческой истории как стихийной, или генетической, эволю- ции, которая в каком-то смысле основана на «естественности», или «сущности», человека. Такое восприятие истории можно рассматривать как распространение на исторический процесс в целом того представления о природе общества, которое, как мы видели, Менгер позаимствовал у Аристотеля. В системе менгеровской критики органически-натуралисти- ческих и прагматических теорий природы и происхождения социальных институтов тень Аристотеля различима весь- ма смутно. Менгер предпочитает не ссылаться на его авто- ритет, а присоединяется к представителям реакции на «праг- матизм в воззрениях на сущность и происхождение граждан - ского общества [ЪйгдегНсИе Gesellschaft} и его институтов», которая возникла в конце XVIII в. в сфере юриспруденции. Формирование новой теории институтов началось с Монтес- кье. А в Германии восприятие идеи Бёрка о духе английской юриспруденции, о «значении органических явлений соци- альной жизни» и об «отчасти несознательном происхожде- нии последних» дало толчок «к борьбе против прагматизма в юриспруденции». Во главе этого движения встал сначала Гуго, а затем — Савиньи и Нибур, которые рассматривали право как 151
Глава 2. Теория человеческой деятельности «несознательный результат высшей мудрости, исторического развития народов» и отказывали «простому абстрактному уму в самой способности... к широкому созиданию права»92. Это вновь привело к возникновению вопроса о том, что следует понимать под «природой общества». Австрийской школе предстояло дать на этот вопрос несколько различных ответов, которые зависели от философских взглядов конк- ретных ученых. Однако если исключить из рассмотрения эти различия, то можно увидеть их общую попытку найти связь между концепцией общества и социальной политикой, о чем убедительно писал Хайек, когда описывал традицию «истин- ного» индивидуализма в статье «Индивидуализм: истинный и ложный»93. Таким образом, Менгер, Мизес и Хайек пытались подчер- кнуть, что любая социальная политика, не учитывающая при- роды общества, окажется не в состоянии достичь заявленных целей. Это не означает, что в течение некоторого времени она не может пользоваться популярностью и тем самым пред- ставлять объективную политическую проблему. Искаженная трактовка связи между теоретической наукой и практическими науками может оказаться не в состоянии стихийно сформиро- вать порядок. Иными словами, трактовка точных естест- венных законов может быть искажена до такой степени, что невозможность достичь субъективно ожидаемых целей поро- дит не порядок, а хаос. Соответственно, порядок не являет- ся естественным продуктом или результатом априорных зако- нов, управляющих последствиями человеческой деятельности (которыми нельзя пренебрегать бесконечно), а представляет собой продукт эволюции и культурного отбора. У Менгера впервые появляются некоторые из мотивов, которые впоследствии разовьет Хайек: положительная оцен- ка исторической школы права, критика историцистского орга- ницизма (который понимается как источник тоталитаризма), 92 См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и поли - тической экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 430—434. Здесь явно присутст- вует парафраз названия памфлета Савиньи 1814 г. «О призвании нашей эпохи к законодательству» (в русском переводе парафраз не сохранен. — Перев.). 93 См.: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 26—27. 152
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика критика прагматического рационализма (который понимается как предпосылка для социализма и конструктивизма). Однако мы остановимся более подробно не на сходстве, а на различи- ях. Мы уже описывали культурные источники «эволюциониз- ма» Менгера; корни эволюционизма Хайека простирались еще глубже, до Мандевиля, Фергюсона и Смита, которых Мен- гер либо не упоминал, либо расценивал несколько по-иному (примером последнего является Смит). В то же время, если обратиться к Мизесу, то оказывается, что он исходит из совершенно иных философских представлений. Больше всего внимания истории и ее теоретическим и мето- дологическим проблемам Мизес уделил в сочинении «Теория и история». В ней вопросы эволюции социальных институтов (ранее он уже рассматривал эту тему в «Человеческой деятель- ности») и соотношения теории и истории интерпретирова- лись в свете воздействия праксеологии на область исторических знаний. Мизес стремился подвести под свою критику детерми- низма, материализма и историцизма основательный эписте- мологический фундамент. В противоположность историциз- му с его заявленной целью: привести исторический процесс к линейному состоянию и освободить его от непредвиденных воздействий, Мизес считал, что история, человеческие инсти- туты и все остальные социальные явления подчиняются про- цессу эволюции, который следует беречь94, ибо он представля- ет собой плод рациональной структуры, налагаемой человеком на свой опыт и переживания. Подзаголовок работы Мизеса, «Интерпретация социаль- но-экономической эволюции», заставляет ожидать тракта- та об исторической, социальной и экономической эволюции человеческого разума. Однако Мизес ограничивается тем, что подчеркивает ложность утверждений сторонников истори- ческого детерминизма, и показывает, что они представляют собой продукт индивидуальных усилий людей, стремящихся достичь субъективных целей. Суть мизесовского эволюцио- низма — в утверждении о растущей значимости идеи эконо- мической рациональности. И в самом деле, генезис наиболее интересных частей этой работы, в которой он выступил против тех, кто тем или иным способом пытался обуздать историче- 94 См.: Mises, 1957, рр. 159ff. (Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007.) 153
Глава 2. Теория человеческой деятельности скую эволюцию, возник из необходимости защитить эту столь благоприятную рациональную структуру. В этих условиях на первый план выступает утилитарист- ский фундамент социальной философии Мизеса и становит- ся ясно видна ограниченность его представлений о порядке. Мизес понимал под порядком набор норм поведения, кото- рые в результате рационального развития привели к возник- новению такой формы общества, где возможно достичь мак- симально возможного числа целей. Задача достижения этой цели была доверена не историче- ской эволюции, понимаемой как выраженный прогресс, а че- ловеческому разуму, воспринимаемому как нечто, преобразу- ющее данные чувственных стимулов в опыт и связную систему и, соответственно, функционирующее в качестве руковод- ства к действию. В этой роли разум не только присваивает себе взгляды на мир (интерпретация вселенной и рекоменда- ции, как лучше действовать), но также использует идеологии (набор «доктрин индивидуального поведения и социальных взаимоотношений»). Мизес полагал, что и то, и другое явля- ется «доктринами о должном, т.е. о конечных целях, к кото- рым должен стремиться человек в своих земных делах» 95 96. Этот процесс, очевидно, представляет собой эволюционное разви- тие, которое, хотя и может быть чрезвычайно широко распро- странено в обществе, все равно носит характер индивидуаль- ного достижения70. Различия между Менгером, Мизесом и Хайеком относят- ся также к происхождению общества и социальных институ- тов. По мнению Мизеса, идеальное общество — это обще- ство, позволяющее всем своим членам достигать субъектив- ных ценностей или целей. В силу этого в основе «наилучшего политического порядка» лежит способность рыночной эко- номики удовлетворять индивидуальные потребности лучше, чем другие типы экономического устройства, а также демо- кратия, понимаемая как такая система, которая не оценивает целей индивидов и делегирует полномочия разрешения кон- фликтов большинству. Именно это используется для дока- зательства, что капитализм, т.е. субъективистская экономи- 95 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 169. 96 Там же. С. 168-169. 154
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика ка, является единственно возможной формой демократии. Такое представление об обществе, даже смягченное факто- рами, связанными с разделением труда и с функцией сотруд- ничества (понимаемого как наиболее эффективный способ преодоления естественного неравенства способностей людей и неравенства в распределении природных ресурсов)97, име- ет ощутимый инструментальный и утилитаристский оттенок. Мизес действительно считал, что удовлетворение индивиду- альных потребностей может осуществляться посредством сис- темы сотрудничества на рынке, превосходство которой состо- ит в том, что она адаптирует все индивидуальные желания, трансформируя их в социальную полезность. Рассматривая человека как «общественное существо», общество — как «великолепное средство для достижения любых его целей», а сохранение общества — как «обязательное усло- вие любых планов»98 99, Мизес совершенно определенно пола- гал, что в любой конкретный момент возможно сосущество- вание бесконечного множества субъективных целей. По его мнению, с помощью рациональных методов невозможно раз- решить лишь религиозные противоречия. Когда речь идет о земном, естественная склонность людей к сотрудничеству и биологическая потребность сохранения жизни превращают капиталистические общества в мощные инструменты, хоро- шо приспособленные для того, чтобы достигать субъективных целей любого типа. Рассуждая подобным образом, Мизес кос- венным образом дистанцировался от мнения Вебера, соглас- но которому различие в мировоззрениях порождает непри- миримые конфликты; Мизес заявлял, что главным в полити- ческих программах являются не затронутые в них глобальные философские вопросы, а приземленные обещания «больше- го довольства и благополучия». Тем самым он сводил всю проблему борьбы политических идеологий к вопросу о сред- ствах и методах, который может быть решен рациональными методами77. Уже в «Социализме», где он подчеркивал, что одним из компонентов социалистической идеологии является отказ от рынка в пользу общества, построенного на совершенно иных 97 Там же. С. 149. 98 Там же. С. 156, похожие соображения см. с. 166. 99 Там же. С. 169-174. 155
Глава 2. Теория человеческой деятельности ценностях, Мизес пренебрег тем, что могут существовать люди, которые желают отказаться от преимуществ рынка100. Его представление об обществе как о «совместной деятель- ности и сотрудничестве, где каждый участник видит в успехе партнера средство для своих собственных достижений»101 — это теоретический «идеальный тип» политического порядка, в основе которого лежит убежденность в том, что: 1) рыноч- ная экономика является наилучшей и единственно рациональ - ной формой экономической организации; 2) она создает воз- можность реализации всех индивидуальных целей и сокраща- ет и даже уничтожает насилие в политической жизни; 3) те, кто отрицает эти принципы или пренебрегает ими, обречены на поражение. Однако ярче всего отличие взглядов Мизеса от позиций Мен- гера и Хайека проявляется в представления^ Мизеса об обще - стве и сфере социального. Согласно Мизесу, общество и соци- альные отношения — это «продукт человеческой деятельности». А поскольку человеческая деятельность направляется идеологи- ями, то правомерно утверждать, что «общество и всякий конк- ретный порядок общественных отношений представляют собой продукт идеологий». В силу этого, доказывал Мизес, «до того как общество могло быть реализовано, оно было придумано и смоделировано». В отличие от тех, кого он называл «утопи- стами», Мизес считал, что «временное и логическое пред- шествование идеологического фактора не подразумевает, что люди составляют исчерпывающий план социальной системы», а человек «планирует и совершает действия, направленные на построение общества». Однако он утверждал, что «общество всегда является продуктом идеологий, предшествующих ему по времени и логически. Деятельность всегда направляется идея- ми; она реализует то, что спланировало мышление»102. Соот- ветственно, государство в принципе не отличается от «общест- венного аппарата сдерживания и принуждения», «института, предназначеного, чтобы справиться с несовершенством чело- века», чья «важнейшая функция заключается в наложении наказания на меньшинство с целью защитить большинство от 100 Там же. 101 Тамже. С. 160. 102 Там же. С. 178. 156
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика вредных последствий определенного поведения»103. В основе мизесовской теории наилучшего политического порядка лежало убеждение, что разумная экономическая и социальная политика может настолько радикально сократить неудовлетворенные потребности, что стремление добиваться их удовлетворения любым иным способом, кроме тех, которые обеспечивает общественное сотрудничество в рамках рынка, станет избыточным, антиэкономическим и иррациональным. Рассуждая подобным образом, в итоге Мизес связал проблему порядка с проблемой власти: «Общественное мнение стра- ны может быть идеологически разделено на части так, что ни одна из групп не обладает достаточной силой, чтобы установить длительное правление. Тогда возникает анархия. Революции и гражданские войны становятся бесконечными»104. Мизес не заметил того, что возникновение идеологическо- го разделения нельзя предотвратить, просто рассматривая общество как инструмент, с помощью которого можно достичь любой индивидуальной цели, а государство — как инструмент принуждения. Если разделение возникает, то пропасть меж- ду группами может стать настолько глубокой, что это поставит под угрозу само существование общества и государства. Это- го нельзя избежать просто путем рационального расчета тех средств и способов, с помощью которых должны достигаться цели; для этого нужно доверить политической философии зада- чу оценки индивидуальных и социальных целей применитель - но к возможности придать им общезначимый характер. С этой точки зрения — и это принципиально важно — позиция Мизе- са четко отличалась от позиции Хайека; Мизес — тот редкий тип демократического мыслителя, для которого источником порядка является власть. Остается еще один вопрос: каким образом в системе стихий- но возникшего порядка политическая философия устанавли- вает формальное равенство между различными сферами чело- веческой деятельности и отвергает идею о том, что источником порядка является одна из этих сфер (тем самым приобрета- ющая господство над остальными). Решение, которое пред- лагает Мизес, представляется неверным, особенно если срав- нивать его с решением Хайека, которое одновременно и более 103 Там же. С. 70. 104 Там же. С. 181. 157
Глава 2. Теория человеческой деятельности реалистично, и более продуктивно и фундаментально с фило- софской точки зрения. В противовес «прагматическому» толкованию Хайек, как уже отмечалось выше, выдвинул «композитивную теорию», основанную на единичном характере социальных институтов и на том, что их можно понять «исключительно генетически», как непреднамеренный «соединенный результат многих сил, действовавших на протяжении длительных отрезков времени». Задача «композитивного метода» состояла в том, чтобы объ- яснить, каким образом социальные институты могут возник- нуть «как непреднамеренный результат разрозненных дейст- вий множества людей»105. В связи с этим очень важно четко различать «мотивиру- ющие, или конституирующие, убеждения... и спекулятив- ные, или объясняющие» представления людей о тех объек- тах, которыми занимаются социальные науки. Несмотря на это, Хайек не понимал, что даже сами представления об этих объектах, которые следует рассматривать как «обыден- ные абстракции» и не следует принимать за «факты», могут иметь последствия для возникновения и эволюции социаль- ных институтов106. Это становится особенно важным, если пытаться понять, каким образом происходит разложение порядка. Хотя, для того чтобы не впасть в вышеописанную ошибку, действительно требуются огромные усилия, не под- лежит сомнению, что возможность совершить ее продолжа- ет существовать, и такая ошибка, несомненно, будет иметь последствия для понимания и объяснения таких явлений, как коллективизм и тоталитаризм. Безусловно, в данном слу- чае мы имеем дело с мифами, или с проявлениями пагубной самонадеянности, чей успех был столь же эфемерен, сколь и трагичен. Но поскольку тирания представляет собой энде- 105 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотребле- ниях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 89. Хайек ссылается на трактовку Менгером «старой исторической школы» и добавляет: «Важно, что в числе основоположников такого подхода одним из самых заметных был Эдмунд Бёрк, а почетное место среди них принадлежало Адаму Смиту». Но он не приводит отзыв Менгера о Смите. Об этом см. также: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 25 сн. 3. 106 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупот- реблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 57. 158
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика мический бич политики, то таким мифам нельзя противосто- ять, не понимая социальных механизмов, посредством кото- рых они возникают и постепенно распространяются, получая все большее и большее хождение. Если принять во внимание, что даже ложные идеи об обще- стве могут повлиять на его развитие, то в конце концов полу- чается, что «благой порядок» просто более вероятен, чем бес- порядок107 108. Иными словами, проблема Хайека состояла в том, что он должен был защищать тезис о возможности формиро - вания стихийного порядка, в то же время осознавая, что такой порядок не опирается на финалистическую философию исто- рии и является не естественным, а культурным^. Хайек понимал, что эта модель порядка не навязана поли- тикой и не осознана рационально. Напротив, она являет- ся непреднамеренным результатом индивидуальных дейст- вий, которые, будучи сознательно направлены на достижение субъективных целей, породили набор правил, норм, систем коммуникации и традиций, представляющих собой объектив- ное целое с точки зрения тех, кто стремится достичь субъектив - ных целей в его пределах. Порядок не является ни подражани- ем природе, ни смыслом истории, ни путем к вечности, ни тре- бованием разума, ни результатом договора. Хайек действительно сделал очевидные выводы из пораже- ния тех концепций политической философии, которые приве- ли к тоталитаризму или оказались неспособны помешать ему; однако его представление о порядке нельзя сводить к это- му. Его источники следует искать в традиции, представлен- ной «меньшинством» представителей западной политической мысли: в традиции, которая еще в лице Менгера осознала, что дурные плоды традиции «большинства» объясняются не толь- ко последствиями ее социальной философии, но прежде всего ошибочным представлением об обществе. 107 Об этом см.: Barry, 1986b, рр. 14—16. Барри полагал, что в пре- делах современной либеральной политической традиции Айн Рэнд и Ротбард (разделявшие мнение о том, что индивидуалистическая политическая философия должна быть основана на теории челове- ческой природы) противостоят традиции, идущей от Юма к Хайе- ку (согласно которой разум неспособен четко различать разные возможности социальной и экономической организации). 108 Много полезных цитат из различных авторов на тему порядка можно найти в: Hayek, 1989. 159
Глава 2. Теория человеческой деятельности В этом спектре ошибочных представлений наиболее опас- ным, безусловно, был «конструктивистский рационализм» с его ложной концепцией человеческого ума «как чего-то, пребывающего вне космоса природы и общества». Рассмат- ривая человеческий ум как продукт эволюционного процесса, Хайек проводил различие между традицией «эволюционно- го рационализма» (или «критической» традицией в терми- нах Поппера) и традицией «конструктивистского рациона- лизма» («наивной» традиции по Попперу)109. Первая традиция исходит из того, что «не всякий поря- док, возникающий в результате сочетания и взаимного влияния друг на друга человеческих действий, является результатом замысла». Для второй, напротив, порядок — это продукт воли человека, руководимой разумом. Опира- ясь на это различие, Хайек глубоко прранализировал про- исхождение этого представления о порядке и тех антропо- морфных коннотаций, которые оно приобрело. Его задача состояла в том, чтобы найти подходящее обозначение для стихийно сформировавшегося порядка. Отсюда у него воз- никает (с отсылкой к древнегреческой традиции) противо- поставление таксиса (упорядоченности, созданной людь- ми ради достижения конкретных целей) космосу («порядку, который существовал или сформировался вне зависимости от воли людей»). Несмотря на то что слово «космос» обыч- но употреблялось в ином смысле и обозначало «естественный порядок», этот термин казался ему уместным для обозначе- ния «любого стихийного социального порядка». Различие по существу между «стихийным порядком, или космосом, и организацией (упорядоченностью), или таксисом» связано с тем, что «у космоса нет цели, так как он не был создан людь- ми намеренно». Напротив, «любой таксис (упорядочен- ность, организация) предполагает конкретную цель, и люди, образующие такую организацию, должны служить одним и тем же целям». Если в космосе деятельностью управляют знание и цели самих индивидов, то в таксисе «результи- рующий порядок зависит от знания и целей его организато- ра» . Таксис, таким образом, представляет собой план дости- жения конкретных иерархически упорядоченных целей. Из 109 Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 24. 160
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика этого следует, что космос представляет собой результат зако- номерностей в поведении элементов, из которых он состоит, в то время как таксис «определяется силой, находящейся вне данного порядка»110. Описывая наиболее важные вехи в истории этих двух тра - диций, Хайек указал на то, что ошибки «конструктивистско- го рационализма» тесно связаны с картезианским дуализмом. Он выступил против «концепции независимо существующей субстанции ума, пребывающей вне космоса природы и позво- ляющей человеку, изначально наделенному таким умом, про- ектировать общественные и культурные институты, в условиях которых он живет». Ошибка картезианского дуализма состоя- ла в его неспособности осознать, что «ум есть продукт адапта- ции к природному и социальному окружению человека, фор- мировавшийся в постоянном взаимодействии с института- ми, определяющими структуру общества. Ум в такой же мере представляет собой продукт социального окружения, в кото- ром он созревает, в какой он воздействует на это окружение и изменяет общественные институты. Он является результатом того, что человек развивался в обществе»111. Сказанное выше — это лишь один из аспектов связи меж- ду социальными институтами и человеческим умом. Не менее важной является проблема происхождения разделения всех явлений на «естественные» и «искусственные». Первоначаль- но в греческой философии использовались термины «physei, что означает „по природе44 и, в качестве противоположно- го термина, либо nomos, что лучше всего перевести „по обы- чаю“, либо the sei, что приблизительно означает „по обдуман- ному решению44». Причиной путаницы стало использование двух терминов со слегка расходящимися значениями в слу- чаях, когда речь шла о том, что возникает не «по природе», а «либо о различении объектов, существующих независимо, и тех, которые возникли в результате Ъействий людей, либо о различении объектов, которые возникли независимо от или в соответствии с замыслом людей». Неразличение этих двух 110 См.: Hayek, 1978, рр. 71 — 76. О неопределенности, присущей любым действиям человека, и о ее социальных последствиях см.: Zoller, 1979, рр. 117-129. 111 Хайек Ф. фон. Правила и порядок // Хайек Ф. фон. Право, за- конодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 36—38. 161 11-4154
Глава 2. Теория человеческой деятельности разных значений термина «искусственный» привело к путани- це, которую удалось разъяснить только тогда, когда Мандевиль и Юм осознали, «что существуют особые явления, которые, в зависимости от того, какое из двух определений мы исполь- зуем, могут быть сочтены либо естественными, либо искусст- венными». Эта категория явлений, которые Адам Фергюсон обозначил как «результат человеческих действий, но не чело- веческого замысла», и является объектом исследования «тео- 1 1 2 ретических социальных наук»1 1 . В обзоре происхождения и развития традиции эволюцио- низма Хайек упомянул, кроме уже отмеченных авторов, Луи- са Молину и испанских иезуитов XVI в., исторические школы права и языкознания Савиньи и Гумбольдта. Однако судь- ба этой традиции не была легкой. Совсем наоборот: в XVI— XVII вв. она практически исчезла вследствие возникновения современного рационализма, который изменил значение тер- минов «разум» и «естественный закон». Слово «разум», обоз- начавшее способность ума различать между добром и злом, стало означать «способность сочинять... правила, выводя их из явно сформулированных посылок; концепция «естествен- ного закона» превратилась в концепцию «закона разума». Это породило тенденцию уменьшения влияния идей эволю- ционизма, и этот процесс остановился только тогда, когда эти идеи получили новое выражение в сфере экономической тео- рии в « Исследованиях»112 113 114. Происхождение эволюционистской традиции связано с кон - цепцией общества, выраженной посредством противопостав- ления стихийного индивидуализма и рационалистического индивидуализма. Стихийный индивидуализм выступает в ви- де вызова рационализму, а его главный тезис состоит в том, что для исследования социальных явлений может использо- ваться более одного подхода. Возможна не только естествен- ная, биологическая концепция (органицизм), не только раци- оналистическая концепция (контрактуализм), но существует и «третья возможность — появление порядка в результате адап- тивнои ЭВОЛЮЦИИ»1 . 112 Тамже. С. 20—21. 113 Там же. С. 41-42, 103-104. 114 См.: Hayek, 1960, рр. 58 — 9 и сн. 21 на с. 433. О соотношении понятия порядка и понятия эволюции см.: Barry, 1982, рр. 7— 162
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика Такой эволюционизм носит не биологический, а культур- ный характер. Хайек считал, что и сам Дарвин находился под воздействием шотландских философов и «исторической школы права и лингвистики»115. Хайек не отрицал, что в своем пер- воначальном значении термин «эволюция» относился к раз- вертыванию генетического потенциала, но полагал, что тео- рии социальной и биологической эволюции недостаточно для того, чтобы объяснить появление и дифференциацию слож- ных структур. Поэтому в отношении области морали, антро- пологии и права теория эволюции может утверждать лишь то, что эти структуры, которые являются предметом социальных наук, «могут быть поняты только как результат процесса эво- люции»; таким образом, в этой сфере «генетический элемент неразрывен с идеей теоретических наук»116. Эти темы вновь появляются в «Трех источниках человече- ских ценностей», где Хайек подчеркивает, что тот эволюцио- низм, который он разделяет, носит не биологический, а куль- турный характер; его истоки связаны с Мандевилем, Юмом и исторической школой права и лингвистики, а с течением време- ни под ним стал пониматься отбор норм в рамках состязатель- ного процесса. Он опять отмечает важность того, что «куль- 58; Brough and Naka, 1984, рр. 83ff.; Gray, 1984a, pp. 27—55, 54—55 (Грей, трактующий, подобно Нозику, методологический индивидуализм как редукционизм, приходит к очень сомнитель- ным выводам); Ноу, 1984, рр. 30—67; Radnitzky, 1984, рр. 9 — 33, 1987b, рр. 49—90; MacCormick, 1985, рр. 53 — 68; Gale- otti, 1987а, рр. 32; Dobuzinskis, 1989, рр. 241 — 266; Kukathas, 1989, рр. 86—105. Об экономических аспектах этого вопроса см.: O’Driscoll, 1977, рр. 137-151. 115 Хайек Ф. фон. Правила и порядок / / Хайек Ф. фон. Право, за- конодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 41. 116 Там же. С. 40—43. Существенно то, что последнюю цитату (см. прим. 45 нас. 508) можно найти также в: Менгер К. Исследова- ния о методах социальных наук и политической экономии в осо- бенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 356. Об упоминаниях дарвинизма у Хайека см.: Lagueux, 1988, рр. 87—102; Miller, 1989а, рр. 313 — 314. Хайек считал, что на Дарвина оказали некоторое влияние моральные философы XVHI в. и исторические школы языкознания и права; см.: Хайек Ф. фон. Правила и порядок / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 40-43. 163
Глава 2. Теория человеческой деятельности тура естъ явление не искусственное, но и не естественное; она не передается по наследству, но и не планируется рационально», она представляет собой набор заученных пра- вил поведения, которые не были «изобретены», и их функция не всегда известна. В итоге он приходит к выводу, что «культу- ра и разум развиваются в постоянном взаимодействии и пере- 11 7 плетении», а не возникли последовательно11'. Процесс дальнейшего развития этих взглядов, формиро- вание которых началось уже в конце 1930-х годов, пред- ставляет собой нечто вроде эпистемологического трампли- на для политической философии Хайека. Главной особенно- стью этой философии является то, что центральную позицию в ней занимают общество, понимаемое как стихийный куль- турный порядок, и государство, понимаемое как структура. Тем самым порядок воспринимается не как естественный или биологический факт, а как итог длительного процесса сравне- ния и увязки между собой различных решений, который в кон- це концов принял устоявшуюся форму традиции. Так же как и все остальные великие достижения человеческого разума, его можно критиковать и улучшать. Таким образом, задача Хайека состояла в том, чтобы понять природу моральных и поведенческих норм, стоящих за ста- бильным функционированием общества, при условии что под- чинение этим нормам не превращается в тупой конформизм, а, напротив, поощряет инновации. Понятно, что такого рода систему должна характеризовать значительная гибкость норм, лежащих в ее основании. Такая гибкость представляет собой предварительное условие не только для постепенной эволю- ции самих норм, но и для «модификаций и улучшений», то есть для «возможности отбора более эффективных норм»117 118 119. С этой точки зрения, в конце концов сама «человеческая при- рода» предстает «в значительной степени» как «результат тех моральных представлений, которые каждый человек усваива- 119 ет вместе с речью и мышлением»1 . Хайек предположил, что существует некое «социальное 117 Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 477-479. 118 См.: Hayek, 1960, рр. 62—63 (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009). 119 Ibid., р. 65. 164
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика знание»; он считал, что это знание имеет большую ценность, чем то, которым обладает отдельный человек120. Однако это не привело его ни к выводу о непогрешимости этого знания, ни к тезису, будто бы индивидуальный разум не играет ника- кой роли в социальных делах. Скорее, он желал еще раз при- влечь внимание к факту ограниченности человеческого зна- ния, и индивидуального, и социального. Его позиция не была полумистической защитой стихийного характера эволюции; напротив, его взгляды побудили его, подобно Юму, критиче- ски подойти к самому разуму121. Это дает основания полагать, что склонность к эволюцио- низму происходит не от убеждения о существовании биологи - чески благой человеческой природы. Такая точка зрения могла бы привести к мысли, что если освободить человеческую при- роду от отложений ошибок истории и разума, то все стихийно сложится наилучшим образом. Хайек же считал, что эволюци- онизм лучше рассматривать как культурное явление, связанное в первую очередь с институтами, которые способны обеспечить оптимальную координацию между индивидуальными целями и общественным порядком. В его понимании это был комплекс традиций и поведенческих норм, которые постоянно меняются в связи с тем, что они стремятся соответствовать новым зада- чам, которых не могли предвидеть ни традиция, ни разум. Если рассматривать эволюционную теорию социальных институтов с более политической (в узком смысле) точки зре- ния, то она также представляет собой причину, по которой Хайек сопротивлялся традиционному объяснению полити- ческого порядка, основаному на различии между теми, кто приказывает, и теми, кто повинуется приказам. Это позво- лило ему объяснять порядок в терминах «взаимной коррек- ции стихийных действий индивидов» при условии наличия «признанных границ собственной сферы контроля у каждого индивида». Порядок предстает как результат индивидуаль- ных актов, управляемых «успешным предвидением» и эффек- тивным использованием индивидуального знания, где зна- ние относится к предвидению поведения других членов обще - ства. Если считать это, подобно Майклу Полани, стихийным 120 Ibid., рр. 66—67. 121 Ibid., рр. 69—70. Имеется в виду рекомендация Юма «умерить претензии разума за счет использования рационального анализа». 165
Глава 2. Теория человеческой деятельности формированием и «полицентричным порядком», то этот порядок не может быть продуктом воли и централизованно- го управления знаниями122 123. Целью порядка не является реализация коллективных целей (например, «общего блага»); он реализует общие цели, при- чем неважно, кто получит от этого наибольшую выгоду. Абст- рактный характер порядка позволяет ему осуществлять коор- динацию индивидуальных действий и использование знаний и навыков таким образом, чтобы обеспечить удовлетворе- ние многих (но не всех) индивидуальных ожиданий. В свя- зи с этими идеями и в результате разочарования в традици- онных представлениях о порядке и других фундаментальных понятиях Хайек возродил различение «экономики» и «рыноч- ного порядка», или «каталлактики»: «Экономика как тако- вая является — в техническом смысле слова... организаци- ей, т.е. обдуманным упорядочиванием использования средств, осуществляемым неким единым агентством. Но космос рынка не управляется и не может управляться единой шкалой целей; он служит всему многообразию отдельных и несопоставимых целей всех своих отдельных членов»1 . Хайека не удовлетворяла неточность термина «экономика» применительно к обозначению рыночного порядка, стихий- но формирующегося в виде сети «множества переплетенных экономик»; поэтому, сославшись на Мизеса, он предложил заменить его термином каталлактика. Эта замена каза- лась ему необходимой в связи с тем, что «путаница, создан- ная двусмысленностью слова „экономика**, настолько серь- езна, что... представляется необходимым использовать его только в исходном значении, в котором оно обозначает сово- купность обдуманно координируемых действий, служащих 122 Ibid.,pp. 159—161. Имеется в виду Polanyi, 1951. 123 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 276. Любопытно, что здесь подразумевается, что в менгеровское понятие «народного хозяйства» (Volkswirth- schaft) входят «сингулярные хозяйства народа» (см.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической эко- номии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 354; см. также: Hayek, 1978, рр. 90—92). О значении хайековской концепции каталлактики см.: Barry, 1979, рр. 42—53; Lachmann, 1979, рр. 69ff.; Gray, 1984а, рр. 31ff.; Shand, 1984, рр. 62 — 74 (также со ссылкой на Мизеса). 166
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика единой шкале целей, а для обозначения многочисленных вза- имосвязанных экономик, образующих рыночный порядок, выбрать другой термин». Итак, каталлактика — это «порядок, созданный взаимным приспособлением многих индивидуальных экономик к рын- ку» , «это особый вид стихийного порядка, созданного рынком посредством людей, действующих в рамках положений права собственности, деликта и контракта»124. В этом отношении главным достоинством предложе- ния Хайека было как раз то, что обычно считается серьезным недостатком его подхода: «отсутствие согласованной иерар- хии целей», «делающее возможными свободу и все ее ценно- сти». Но с учетом того, что каталлактика позволяет согласо- вать разные знания и разные цели вне зависимости от того, известно о них или нет, она проявляет себя как порядок, кото- рый «превосходит любую обдуманно действующую организа- цию» , поскольку «в каталлактике люди, преследуя собственные интересы, — будь они в высшей степени эгоистичны или альтру- истичны, — содействуют целям многих, о большинстве которых они никогда не узнают». Заняв такую позицию, Хайек успешно 124 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 275 — 276. О замене термина «экономи- ка» термином «каталлактика» см. также: Hayek, 1978, р. 90п., где Хайек дистанцируется от знаменитого определения Роббин- са («Экономическая наука — это наука, изучающая человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограни - ченными средствами, которые могут иметь различное использова- ние» ) и высказывает мнение, которое он отстаивал в течение очень длительного времени: «Мне кажется, что оно [слово «экономика» или выражение «экономическая наука». — Р. К.] подходит только к той вводной части каталлактики, которая состоит в изучении того, что иногда называют «простым хозяйством» (такому типу хозяй- ства, в частности, целиком посвящена Оесопътгса Аристотеля): к изучению того, что происходит внутри отдельно взятого домохо- зяйства или фирмы; иногда это называют экономическим расчетом или чистой логикой выбора. (То, что сейчас называют экономи- кой и чему больше подходит название „ каталлактика“, Аристотель называл хрематистикой, или наукой о богатстве)». О различии между Volkswirthschaft, WirthschaftviNationaldkonomie у Менгера см.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и поли- тической экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 327исл.и Приложение I. 167
Глава 2. Теория человеческой деятельности выступил против представления, будто «для интеграции инди- видуальных усилий в порядок необходима» общая иерар- хия ценностей; он полагал, что такое представление является общей матрицей для национализма и социализма125. Значение каталлактики для обеспечения единства велико- го общества не подразумевает, что все формы цивилизации можно свести к «экономическим целям». Напротив, Хайек утверждал, что «в конечном итоге» экономических целей вовсе не существует, рассматривая их как инструменты для «распре- деления средств между соперничающими между собой конеч- ными целями, которые всегда имеют неэкономический харак- тер». Роль экономической активности, по его мнению, состоя- ла в оценке этих целей и в «принятии решений, на какие из них следует направить ограниченные средства». В этом отношении достоинство каталлактической модели в Yom, что она успеш- но примиряет различные цели с помощью процесса, кото- рый приносит выгоду всем. И как раз потому, что этот про- цесс отрицает существование иерархии целей и, следовательно, любых приоритетных целей, он представляет собой „единст- венный известный метод“, способный функционировать «без предварительной договоренности об относительной важности разных конечных целей»126. Достоинство описанной модели состоит в том, что она поз- воляет избежать столь типичной для демократических режи- мов деградации, источником которой является «политический» характер принятия решений о выборе из множества потреб- ностей наиболее приоритетных. Более того, эти размышле- ния о каталлактике, понимаемой как фундамент порядка и как наиболее простое и функциональное решение проблем соци- ального сосуществования, являются предварительным усло- вием для понимания истинной природы политики. Хайек отвергал идею о том, что для рациональной полити- ки требуются конкретные общие цели, так как это преврати- ло бы политику в «организацию», миссией которой являет- ся достижение конкретных целей. В каталлактической модели политика больше не доминирует, как прежде, когда считалось, 125 Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 277-279. 126 Тамже. С. 279—281. О теории каталлактики Хайека см.: Nemo, 1988, рр. 173-269. 168
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика что политика представляет собой момент принятия решения о том, какие потребности и в какой последовательности долж- ны удовлетворяться. Хайек действительно не формулирует этот вывод явным образом. Тем не менее легко представить себе, что сжатие политической сферы, которое, вероятно, подразу- мевает его модель, привело бы к пересмотру классификации теоретических социальных наук. Вероятно, именно это имеет в виду Хайек, когда он пишет, что политике «не обязательно руководствоваться стремлени- ем к достижению конкретных результатов», и что более пра- вильно описывать ее как «организацию такого рода абстракт- ного всеобъемлющего порядка, который обеспечивает членам общества наилучшие возможности достижения их собственных и преимущественно неизвестных конкретных целей». Таким образом, политика оказывается лишена многих традиционно приписывавшихся ей задач. В таком случае, если мы, подоб- но Хайеку, считаем, что ее цель состоит в том, чтобы в рав- ной мере увеличивать возможности любого члена общества успешно преследовать свои собственные цели, а принуждение должно применяться лишь для проведения в жизнь таких уни- версальных правил, которые «обещают увеличить возможно- сти каждого», то это означает, что задачи политики, бесспор- но, будут существенно урезаны и модифицированы. Соответ- ственно, политика будет лишена всех руководящих функций. Из этого следует, что отождествление «общего блага» и «абст- рактного порядка», который «не решает вопрос о том, в какой степени будут удовлетворены отдельные потребности»127, неизбежно приводит к выводу о том, что содержательная кон- цепция «общего блага» имеет смысл только применительно к «организации». Цель Хайека состояла в том, чтобы найти способ прими- рить ценности, индивидуальные цели и тот порядок, который в состоянии это обеспечить. Открытия каталлактики означали, что отныне стало невозможно создать иерархию целей и орга- низовать общество в соответствии с ней, так как это приводи- ло непосредственно к тоталитаризму. Применение результатов, достигнутых каталлактикой, ко всему комплексу социальных наук, таким образом, радикально 127 См.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 282. 169
Глава 2. Теория человеческой деятельности изменило цели этих наук. Необходимость изменений была свя- зана с открытием того, что «обеспечиваемое рынком возна- граждение функционально связано не с тем, что люди делают^ а с тем, что они должны делать». На основании этого Хайек делает вывод, что «людям можно позволить действовать исходя из собственного знания и в собственных интере- сах лишь при условии, что получаемое ими вознагражде- ние зависит отчасти от обстоятельств, которые они не могут ни предвидеть, ни контролировать. Ачтобы позво- лить им руководствоваться в своих действиях собствен- ными нравственными убеждениями, необходимо признать нравственно необоснованным требование соответствия совокупных результатов действий разных людей некоему идеалу распределительной справедливости. В этом смыс- ле свобода неотделима от того, что вознаграждение зачас- тую не имеет отношения к заслугам, а потому восприни- мается как несправедливое»128. Согласно Хайеку, задачей политики, после того как она столкнулась с переменами, произошедшими вследствие воз- никновения новых форм торговли, больше не может быть рас- пределение ресурсов в зависимости от этических или полити- ческих критериев; она должна заниматься оценкой преиму- ществ и издержек, которые влекут за собой эти изменения. Это должна быть оценка в интересах потребителей, а не в интересах производителей129. Ведь решение создать преимущества для конкретных групп ради того, чтобы они могли сохранить свое положение в обществе, означает отказ от тех выгод, которые могли бы принести изменения обществу в целом. Любое вме- шательство в этот процесс было бы принуждением, так как оно создавало бы привилегии. Не следует грезить о развитии, пол- ностью свободном от недостатков и издержек; однако мож- но возлагать надежды на общество, которым правят законы, направленные на «максимально возможное улучшение шан- сов любого случайно выбранного человека». В итоге в качестве «наиболее желанного порядка» рассматривается такое обще- ство, в котором «исходное положение ...будет зависеть только от случая» и где любое будущее положение вверено судьбе130. 128 Тамже. С. 282-287. 129 Там же. С. 287-289. 130 Там же. С. 294-298. 170
§ 3. Эволюционизм, порядок и каталлактика В целом подход к проблеме порядка, избранный Хайеком, можно рассматривать как инновационный ответ на фундамен- тальный вопрос политической философии о природе и усло- виях порядка и о наилучшем устройстве общества. Однако новое в подходе Хайека не ограничивалось критикой позиции политической философии Нового Времени и XX века по отно- шению к политическому порядку. С новым подходом, который предлагал Хайек, была связана также необходимость пере- смотра всей теоретической системы социальных наук и уста- новления между различными их сферами (правом, экономи- ческой теорией, этикой, политикой и др.) такой связи, кото- рая учитывала бы то, что в отсутствие иерархии целей ни одна из них не может занимать доминирующее положение.

Глава 3 ОТ СОЦИАЛИЗМА К ТОТАЛИТАРИЗМУ Мы последовательно отказались от экономической свободы, без которой свобода личная и политическая в прошлом никогда не существовала. Фридрих Хайек «Дорога к рабству» § 1. ФИЛОСОФСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ В основе трактовки представителями австрийской школы кол - лективизма — термина, который они понимали как синоним тоталитаризма1, — лежало в первую очередь теоретическое утверждение об ограниченности человеческого знания, а так- же критика тенденции к использованию методов естественных наук и исторического знания в области социальных наук. На фоне привычных толкований австрийская интерпрета- ция философских корней тоталитаризма в некоторых отноше- ниях поражает своей оригинальностью. Эта оригинальность 1 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 76: «Различные виды коллективизма, коммунизма, фа- шизма и пр. расходятся в определении природы той единой цели, к которой должны направляться все усилия общества. Но все они расходятся с либерализмом и индивидуализмом в том, что стре- мятся организовать общество в целом и все его ресурсы в подчине - нии одной конечной цели и отказываются признавать какие бы то ни было сферы автономии, в которых индивид и его воля являются конечной ценностью. Короче говоря, они тоталитарны в самом подлинном смысле этого нового слова, которое мы приняли для обозначения неожиданных, но тем не менее неизбежных прояв- лений того, что в теории называется коллективизмом». 173
Глава 3. От социализма к тоталитаризму становится еще ярче, если вспомнить, в какое время роди- лась эта интерпретация. Можно даже сказать, что в отдель- ных чертах она напоминает рассуждения Фёгелина2, которые были основаны на анализе метаморфоз гностицизма. Мотив гностицизма можно различить в критике сциентизма у Хайе- ка; кроме того, он ясно проявляется в тех частях «Социализ- ма», где Мизес пишет о хилиастическом компоненте социа- лизма. Однако в глазах австрийцев тоталитаризм прежде всего был феноменом, связанным с рождением и распространени- ем конструктивистского рационализма, а также с неизбеж- ным провалом социализма. С этой точки зрения правильно было бы говорить том, что их позиция ближе Штраусу, чем Фёгелину. По мнению Штрауса, тоталитаризм отличался от предше- ствовавших ему форм автократических институтов тем, что в эпоху современности развитие теоретических наук создало впечатление, будто они способны обеспечить вечную и всеоб- щую власть над природой и действиями людей3. Этот взгляд позже выразился в современном представлении о способности разума устанавливать законы для природы и социума, а так- же в вере в то, что правильное использование разума спо- собно ускорить достижение абсолютного знания, решив тем самым все проблемы людей. В своей критике современности — хотя она и не привела к каким-либо философско-полити- ческим результатам4 — Штраус, бесспорно, обнажил фило- софский фундамент тоталитаризма. Его комментарии к диа- 2 См.: Voegelin, 1952, р. 163. В этой книге он называет тоталита- ризм «итоговым результатом гностических поисков гражданской теологии». Фёгелин, учившийся (и преподававший) на юридиче- ском факультете Венского университета, был участником частного семинара Мизеса; см.: Mises, 1978, р. 100. 3 Strauss, 1948, рр. 26—27. (ШтраусЛ. Отирании. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006.) Нас. 22 Штраус писал: «...в отличие от . классической тирании, современная тирания имеет в своем рас- поряжении не только „идеологию“, но и „технологию“; или, если выражаться в более общих терминах, она подразумевает сущест- вование „науки“ (т.е. конкретного толкования науки или опреде- ленного типа науки). Напротив, классической тирании, в отличие от современной, противостояла — реально или потенциально — наука, которая не была предназначена ни для „завоевания при- роды“, ни для популяризации и распространения». 4 См.: Cubeddu, 1987а, рр. 25-52. 174
§ 1. Философские и экономические источники логу Ксенофонта «Гиерон, или жизнь тирана» заставляют ощутить, что современная политическая наука на самом деле мало что добавила к тем намекам и неопределенным выпадам, которыми Ксенофонт в свое время уснастил беседу Симони- да и Гиерона. Возможно, беспокойство Хайека в связи с трансформаци- ей понятия «науки» и его последствиями следует восприни- мать именно в этом ключе. Однако, несмотря на черты сход- ства в анализе тоталитаризма и критике историцизма и сциен- тизма у Штрауса и Хайека, в вопросе об экономической науке они сильно расходятся. Штраус рассматривал политическую науку как одну из причин наступления Нового времени, кото- рое он считал формой распада, проявлявшегося в поиске лич- ного удовлетворения посредством овладения материальными благами. Хайек же твердо считал, что значимость экономиче- ской науки состоит в том, что с ростом ее авторитета произош- ло постепенное разрушение телеократической концепции госу- дарства, одним из выражений которой и был тоталитаризм. Источником различия их оценок была разница их мнений об одной особенности Нового времени, которую они оба счита- ли фундаментальной. Поскольку экономическая наука пред- ставляла собой попытку преодолеть редкость [благ], Штраус рассматривал ее как часть плана, направленного на завоева- ние контроля над миром, плана, который неизбежно откры- вает путь тоталитаризму. По этой причине сходство его пози- ции и позиции Хайека, вытекающее из их трактовки тоталита- ризма как попытки ускорения исторического процесса людьми, ищущими славы и стремящимися увеличить благосостояние подданных (и в силу этого высокомерно отвечающих наси- лием на несогласие последних с их целями и средствами), не может быть полным. На самом деле даже критика историцизма и рационалисти- ческого сциентизма у Хайека и у Штрауса демонстрирует лишь внешнее сходство. Несмотря на то что общей мишенью их критики была философия истории, Хайек выступает как продолжатель либеральной экономической и эволюционист- ской традиции, от которой Штраус резко и недвусмысленно отмежевывался (что можно видеть на примере его отношения к идеям Локка и Бёрка)5. С другой стороны, Хайек, в отличие 5 См.: Strauss, 1953 and 1959, рр. 36ff. 175
Глава 3. От социализма к тоталитаризму от Штрауса, ни в коей мере ни отрицал действенности знания, полученного наукой. Согласно интерпретации Мизеса и Хайека, у истоков про- исхождения тоталитаризма находился союз телеократической концепции государства и современной науки, понимаемой как власть и конструирование {design). Кроме того, тоталитаризм был тесно связан с представлением об истории как о процес- се катарсиса, чья функция состоит в том, чтобы установить на земле «светский» вариант царства небесного, а также с рас- пространением подобных взглядов в странах с относитель- но слабой либеральной традицией. Соответственно, между историцизмом, сциентизмом, социализмом и тоталитариз- мом существовала тесная связь. Тоталитаризм представляет собой соединение всех тех черт современности, против кото- рых борется австрийская школа. Этим объясняется и то, поче- му она рассматривает различия между «правым» и «левым» тоталитаризмом как технические детали, связанные с фор- мальной собственностью на средства производства. Изложенная выше позиция, демонстрирующая ответст- венность великих философских традиций Запада за подготов- ку почвы для тоталитарной ментальности, представляет собой разрыв с традицией политической философии. Виновниками этого несчастья она считает эти традиции, в частности, иде- ализм, историцизм, позитивизм и рационализм. Столкнув- шись с катастрофой, Хайек и Мизес (а также Поппер и Штра- ус) осознали, что дело не в частном упущении. Исчезновение финалистической концепции истории привело к необходи- мости сформулировать иной подход к проблеме наилучше- го политического порядка. Это предполагало не только пере- смотр всей традиции политической философии в свете возник- шей ситуации, но и осознание того, что тирания является не случайным явлением, а системным изъяном политики. Причины, стоящие за разрывом австрийской школы с мэйн- стримом западной философии, носят двоякий характер. С од- ной стороны, австрийцы считали предшествовавшие традиции ответственными за то, что случилось, поскольку соответство- вавшие им системы политической философии были основа- ны на ложных антропологических представлениях, которые — скорее умышленно, чем нет — привели к тоталитаризму. С другой стороны, открытия субъективистской экономиче- ской теории в области человеческой деятельности и ее социаль- 176
§ 1. Философские и экономические источники ных последствий сделали необходимым пересмотр всей теоре- тической системы социальных наук. Отсюда следует, что австрийскую интерпретацию тотали- таризма ни в коем случае нельзя классифицировать просто как анализ экономических аспектов этого явления и его свя- зи с социализмом. Эта интерпретация предоставляет дока- зательство того, что тоталитаризм на самом деле является результатом представления о том, что общество якобы мож- но «построить». Австрийская школа утверждает, что фунда- ментальные формы политики могут быть сведены либо к номо - кратической, либо к телеократической модели. Отсюда ее потребность соотносить анализ тоталитаризма с разработкой такой модели политического порядка, которая способна вос- препятствовать вырождению демо - бюрократических обществ в тоталитарные режимы. Соответственно, с австрийской точки зрения гарантом политической философии не могут быть ни разум, ни исто- рия. А поскольку это означает также, что они не могут быть источниками практических норм поведения, то перед полити- ческой философией встает проблема, как обеспечить сосущес- твование потребности в порядке с потребностью в личной сво- боде. Во-первых, для этого нужно, чтобы модель была защи- щена от амбиций тех, кто склонен пытаться выйти за пределы человеческого знания. Критика тоталитаризма предоставля- ет косвенное свидетельство того, что лишь номократическая модель в состоянии обеспечить сосуществование порядка и свободы. В то же самое время эта критика показывает, что основной причиной краха тоталитарных режимов является неспособность человеческого знания контролировать зако- ны природы и общества и подчинять их своей воле. Имеет- ся масса исторических свидетельств, которые демонстрируют враждебность тоталитарных режимов к незапланированным инновациям любого типа, способным нарушить их внутрен- нюю организацию. И в этом случае все началось с «Исследований» Менге- ра. Стимулом для дальнейших рассуждений послужила его необычная идея о том, что «односторонний рационалистиче- ский либерализм» Смита и его последователей, а также харак- терная для его школы «односторонняя рационалистическая мания, заставлявшая [их] стремиться к новшествам в облас- ти народного хозяйства» в сочетании с «поверхностным 177 12-4154
Глава 3. От социализма к тоталитаризму прагматизмом, ...вопреки намерению его представителей неминуемо ведут к социализму»6. Это наблюдение относится не только к либерализму Сми- та, его концептуальное ядро затрагивает целый ряд вопросов, которые позже будут развиты Мизесом и Хайеком. Менгер утверждает, что если к социальным институтам (которые с точ- ки зрения абстрактного рационализма являются исключитель - но продуктом человеческих намерений и в силу этого не обла- дают собственной природой) приложить реформизм, основан- ный на абстрактном рационализме, то это неизбежно приведет к социализму. Иначе говоря, из этого возникнет такая форма социальной организации, при которой индивиды будут лише- ны свободы управлять собственными хозяйствами по своему усмотрению7. Такое положение вещей представляет собой про- тивоположность экономической системе, рснованной на при- знании того, что в целом экономическая деятельность людей управляется «индивидуальными интересами» (при этом обыч- но индивиды правильно распознают свои интересы)8, и того, 6 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и полити- ческой экономии в особенности / / Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 433. О значении этого отрывка говорится в: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический по- рядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 25 сн. 3. О Смите см. также: Menger, 1891, рр. 224—225: «Действительно, А. Смит доходит до того, что определяет прибыль с капитала как вычет из полного продукта труда, а земельную ренту как доход того, кто хочет жать, чего не сеял. Когда дело касается защиты бедных и слабых, принципиальная позиция А. Смита до некоторой степени даже прогрессивнее, чем точка зрения современного «социально- го политика». Некоторые мнения, которые он выражает в своем сочинении, похожи на взгляды современных социалистов. Не- даром Луи Блан, Фердинанд Лассаль и Карл Маркс непрерывно апеллируют к теориям А. Смита и его учеников, а не к теориям его противников». 7 Менгер К. Исследования о методах социальных наук и полити- ческой экономии в особенности // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 470. 8 Там же. С. 329. Однако это не означает отказа от представления о том, что роль экономической науки состоит в отделении реальных потребностей от воображаемых. Менгер объясняет тот факт, что люди «великолепно судят» о своих собственных интересах, тем, что «в экономической жизни мы сталкиваемся с закономернос- тями и в сосуществовании явлений, и в их следовании». 178
§ 1. Философские и экономические источники что люди не являются ни непогрешимыми, ни всеведущими9. Упомянутые мотивы нашли яркое выражение в первых попытках катедер - социалистов построить социалистическую экономику таким образом, чтобы она обессмыслила теорети- ческое наследие классической и неоклассической экономиче- ской теории. В ответ на это Менгер призвал к другому взгляду на соотношение исторического, теоретического и практического знания и предостерег, что вся социальная философия обанк- ротится, если между ней и точной наукой не возникнет реаль- ная связь. Он предупреждал, что экономическую науку нельзя строить на этическом подходе к социальным проблемам и явле- ниям. Такой подход в итоге приведет к подчинению экономи- ки морали, что, конечно, в принципе способно решить мораль- ные проблемы, но только их — и уж никак не способно решить проблемы социальные. Соответственно, реальной проблемой были последствия низведения экономической науки до положения инструмента морали или политики. Отголоски этих споров можно услышать и в полемике вок- руг обобществления, развернувшейся в веймарской Германии. Фундаментальную роль в этой полемике сыграли идеи кате- дер-социалистов, отчасти в силу влияния, которое они оказали на воспитание и подготовку немецких экономистов и государст - венных чиновников, отчасти из - за личных злоключений некото - рых участников дискуссии. В ней снова ярко проявилось стрем- ление создать новую экономическую науку с учетом немецкого опыта: от Wohlfahrtstaat (государства всеобщего благоденст- вия) до Kriegswirtschaft (военной экономики). Не только ошибки теоретиков обобществления оказа- лись похожими на ошибки представителей исторической шко- лы немецких экономистов, но и мишени у них тоже оказались общими. Имеется в виду в первую очередь их враждебность к политическим следствиям рыночной экономики. Как отме- чали позже Мизес и Хайек, между имперской Германией, Вей- марской республикой и национал-социализмом существовала определенная преемственность. По мере того как представители австрийской школы начи- нали все более критически относиться к экономическим тео- риям и социальной философии, доминировавшей в Германии, 9 Там же. С. 351. 179
Глава 3. От социализма к тоталитаризму Менгер занял критическую позицию по отношению к не выра- женным на тот момент социалистическим тенденциям внут- ри исторической школы немецких экономистов. В свою оче- редь Мизес в статье «Экономический расчет в социалистиче- ском хозяйстве» («Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen» ) приступил к анализу политике - экономических доктрин коллективизма, его первоначальных теорий экономи- ческого планирования и внезапно возникших идей об обоб- ществлении. В первую очередь Менгер и Мизес обращались к немецкому опыту (по крайней мере, это относится к научно- му творчеству Мизеса до его отъезда в США), несмотря на то что Мизес дал развернутый и поучительный анализ социализ- ма. Однако к моменту появления в печати первых работ Хайе- ка (преподававшего тогда в Лондонской экономической шко- ле) случай Германии уже отчасти восприцимался как пример ментальности, распространенной и за пределами этой страны. Соответственно его критика социалистической экономической теории была обращена не на аргументы катедер-социалис- тов, а на теории планирования Ланге, Тэйлора и Дикинсона*. По той же причине в своих работах 1935—1945 гг. Хайек не концентрировался исключительно на роли Германии в распро - странении тоталитарной ментальности: он уделил внимание и последствиям «кейнсианской революции» для экономической науки, теории денег и социальной теории10, и изучению гносе- ологических предпосылок, культурных источников и полити- ческого развития конструктивистского рационализма, кото- рый он рассматривал как фундамент социализма. §2. КРИТИКА СОЦИАЛИЗМА Мизес В 1921 г. своей статьей «Экономический расчет в социали- стическом хозяйстве» («Die Wirtschaftsrechnung im soziali- k См.: Уэрта де Сото X. Социализм, экономический расчет и пред- принимательская функция. М., Челябинск: ИРИСЭН, Социум, 2008. 10 Об этом см.: Хайек Ф. фон. Общество свободных // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. 180
§ 2. Критика социализма stischen Gemeinwesen») Мизес заложил основы так называе- мой «австрийской критики» коллективистского планирования, то есть централизованной организации экономики, которая в итоге трансформируется в тоталитарный режим. В той же работе Мизес показал необоснованность теоретических объ- яснений социалистического, экономического и политического порядка, которые предлагала марксистская и утопическая тра- диция; в то же время он развенчал идеи Нейрата11 о переходе от Kriegswirtschaft (военной экономики) ^Naturalwirtschaft (естественной экономике), или Vollsozialisierung (полному обобществлению). Среди многих последствий Великой войны Мизес выде- лил одно, которому суждено было приобрести колоссальное значение. Речь идет о распространившемся в широких кру- гах мнении, будто централизованная экономическая орга- низация военного времени в сочетании с социалистически- ми идеями способна принести процветание и социальный мир. Иными словами, возникло представление, что политические, социальные и экономические проблемы якобы можно решить, «рационализировав» капиталистический процесс производ- ства и распределения и отказавшись от рыночной экономики в пользу экономики коллективистского типа под управлением центральной власти. Эта статья Мизеса задала направление для научной поле- мики по вопросу обобществления12. В ней содержался отрица- 11 Не случайно то, что, по признанию самого Хайека, объектом его критики была теория коллективистской экономики, основанной на «естественном расчете», которую выдвинул Нейрат. Хайек (Hayek, 1981 а) писал: «Главным стимулом, вызвавшим дис- куссию об экономическом расчете при социализме, стала опуб- ликованная в 1919 году книга Отто Нейрата». (р. xxi) Он имел в виду книгу Neurath, 1919. О роли Нейрата в дискуссии о плани- ровании, кроме коротких, но важных замечаний у Вебера (Weber, 1,922b, рр. 56 —57), см. также: Tisch, 1932, рр. 46—53; Hoff, 1949, рр. 75—80; Chaloupek, 1990, рр. 662ff. 12 Об этой статье и вообще о высказываниях Мизеса и Хайека в ходе дискуссии об экономическом расчете в социалистической эконо- мике см.: Tisch, 1932, рр. 59—75 (первый научный обзор этой полемики); Hoff, 1949; Leoni, 1965, рр. 415—460; Buchanan, 1969, рр. 20-23; Vaughn, 1976, рр. 101-110, 1980, рр. 536- 554; Barry, 1984а, рр. 573-592; Shand, 1984, рр. 186-198; Lavoie, 1985а, 1985b; Butler, 1988, рр. 34—54; Rothbard, 1991, 181
Глава 3. От социализма к тоталитаризму тельный ответ на вопрос о возможности существования социа- листической экономики, который уже поднимали Визер, Баро- не и Парето13; кроме того, эта работа стала концом одного из этапов исследования плановой экономики. Ведь уже через несколько лет появятся новые подходы, связанные прежде все- го с именами Ланге, Тейлора и Диккинсона, а также (хотя и в ином аспекте) с влиянием кейнсианства; и этими новыми под- ходами уже будет заниматься Хайек, а не Мизес14. Поэтому и с теоретической, и с исторической точки зрения статья Мизеса является вехой — и для тех, кто доказывал возможность пла- новой экономики, и для тех, кто такую возможность отрицал. Достаточно вспомнить о дискуссии, развернувшейся в после- дующие годы на страницах Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, или о заявлениях Ланге, что в каждом Госплане должен стоять памятник Мизесу15. Как мы уже видели, появление работы Мизеса было вызва- но его желанием дать ответ на вопросы, поставленные Нейра- том. Разумеется, в статье обсуждаются не только идеи Ней- рата — однако Мизес уделил им большое внимание, пусть и с целью критики. Предметом анализа стали идеи Нейрата как теоретика военной экономики и обобществления, а также сам Нейрат как представитель неопозитивизма. Существенно то, что первую ссылку на Нейрата (как теоретика Kriegswirt- schaft) мы находим в книге «Нация, государство и экономи- ка: очерки современной истории и политики» («Nation, Staat und Wirtschaft: Beitrage zur Politik und Geschichte der Zeit» )16, pp. 51 — 76. [См. также обзорную работу: Уэрта де Сото X. Со- циализм, экономический расчет и предпринимательская функция. М., Челябинск: ИРИСЭН, Социум, 2008.] 13 См.: Wieser, 1889; Pareto, 1906; Barone, 1908. 14 Вон (Vaughn, 1976, р. 107) писала: «...на самом деле именно Хайек дал ответ на часть более сложных вопросов (так называемое „окончательное опровержение“, изложенное Мизесом в «Чело- веческой деятельности», носит главным образом полемический характер и приукрашивает реальную проблему). Однако я соглас- на, что именно Мизес указал на то, в каком направлении следует искать ответ социалистам». 15 См.: Lange, 1936, р. 53. 16 Mises, 1919, рр. 108п., 125п. [МизесЛ. фон. Нация, государство и экономика // Мизес Л. фон. Политическая экономия войны и мира. Челябинск: Социум, 2008.] 182
§ 2. Критика социализма где впервые проявился интерес Мизеса к социализму. Таким образом, между его интересом к социализму и теоретическим, практическим и политическим измерением военной экономи - ки существовала тесная связь. В тот момент, когда казалось, что мечты о социализме близ- ки к воплощению, Мизес высказался от лица тех многочислен- ных людей, которым не хватало мужества, чтобы сделать это самим. Социализм неспособен ни выполнить свои обещания, ни вообще функционировать, доказывал он, потому что при этой системе экономические расчеты в единицах ценности ста- новятся невозможными. Кроме того, после того как социализм «сосредоточился исключительно на изображении отвратитель- ных картин современных условий жизни и блистательных чер - тогов того золотого века, который представляет собой естест- венное следствие наступления Новой Эры»17, оказалось, что это всего лишь форма милленаризма. Этим и объясняется его связь с системой историцизма. Чтобы продемонстрировать свое несогласие с тем, что счи- талось неизбежным, Мизес, проанализировав воздействие мобилизационной экономики на государственную организа- цию в «Нации, государстве и экономике», взял быка за рога и приступил к изучению теоретического ядра проблемы: воз- можности рационального экономического расчета в соци- алистическом обществе. Мизес не разделял мнения о том, что социализм — это «неизбежный итог эволюции человечества», и, столкнувшись со снисходительным отношением к социально-экономическим аспектам социализма, он решил, что его «попытки достичь ясности в этом вопросе не нуждаются в дальнейших оправ- даниях». Ведь «экономическая теория как таковая практи- чески не фигурирует в рисуемых утопистами роскошных кар- тинах. Им свойственно с удовольствием повествовать о том, как в воздушных замках, построенных по их плану, в раскры- тые рты товарищей будут падать жареные куропатки, но они не утруждают себя объяснениями того, на чем будет основа- но это чудо»18. 17 См.: Mises, 1921, р. 87. 18 Ibid., рр. 86—87. Об этих аспектах вопросов, которые обсужда- ются у Мизеса, см.: Albert, 1986, рр. 60—102 (хотя он ссылает- ся в основном на «Социализм»). Технические аспекты критики 183
Глава 3. От социализма к тоталитаризму Мизес начал с изучения того, как в социалистической тра- диции трактуются проблемы собственности на средства про- изводства и распределения потребительских благ. Обнару- женное им в этой области отсутствие ясности и однород- ности спустя два года привело к появлению первой версии книги «Общее хозяйство: исследования социализма»* («Die Gemeinwirtschaft: Untersuchungen uber den Sozialismus»). В этом произведении, подобно Парето двадцатью годами ранее, он изучил различные тенденции социалистического движения в поисках их общего теоретического и историче- ского ядра; в 1920г. он писал, что это ядро — «типичная для социализма» идея о том, что «распределение потребитель- ских благ не должно зависеть от производства и его эконо- мических условии »1 . В этом контексте критерии распределения благ среди членов социалистического сообщества «не имеют значения, поскольку эти доли все равно определяет государство», т.е. собственник средств производства. Соответственно, «в любом социали- стическом сообществе совершенно невозможно постулировать связь между важностью того или иного типа труда для обще - ства и распределением совокупного результата процесса про- изводства». Таким образом, «вознаграждение за труд произ- водится на чисто произвольных основаниях»19 20. Невозможность экономического расчета в социалистиче- ской экономике является результатом отказа от принципа обмена, который дает возможность «производить расчеты, исходя из оценок всех участников сделки» и «обеспечива- ет контроль за разумным использованием благ». Не менее ошибочным, по мнению Мизеса, было представление о том, что «в социалистическом государстве расчеты в натуральной форме смогут заменить денежные расчеты». Мизес никоим образом не отрицал ограниченности последних, однако он считал, что поскольку денежные расчеты «играют роль ори- ентиров в ошеломляющем изобилии потенциальных эконо- социализма Мизесом и Хайеком проанализированы в: Rothbard, 1976а, рр. 67-77, 1992, рр. 12-22; Hoppe, 1989. * Английский и русский переводы называются: «Социализм: эко- номический и социологический анализ». — Прим. реЪ. 19 См.: Mises, 1921, р. 88. 20 Ibid., рр. 88—92. Об этом см.: Barry, 1986а, рр. 72—74. 184
§ 2. Критика социализма мических возможностей», то они «соответствуют всем тре- бованиям, предъявляемым к экономическим расчетам». В экономике, основанной на расчетах в натуре, экономиче- ский расчет «может относиться исключительно к потреби- тельским благам; он терпит фиаско, если речь идет о благах высшего порядка». В итоге, «если отказаться от концепции свободно устанавливаемых денежных цен на блага высшего порядка, то рациональное производство становится совер- шенно невозможным»21 22. Вывод Мизеса состоял в том, что «без экономического расчета экономика существовать не может. Следовательно, в социалистическом государстве, где экономический расчет невозможен, не может быть никакой экономики в том смыс- ле, какой мы вкладываем в это слово. Во второстепенных и незначительных делах рациональное поведение может оста- ваться возможным, но в целом говорить о рациональном про- изводстве уже нельзя». Если «с исторической точки зрения человеческая рациональность представляет собой развитие экономической жизни», то социализм — это иррациональная экономическая система. При ней место вызывающей столь резкое неодобрение у критиков капиталистической «анархии» производства займет система удовлетворения потребностей, которой руководит государство, что приведет к системе про- изводства, которую можно описать как «бессмысленный про- дукт абсурдного аппарата». Неспособность учесть те субъек- тивные ценности, которые приписывают благам потребите- ли, исключает возможность оценить экономическую выгоду. По этой причине в социалистическом государстве «можно двигаться лишь на ощупь. Социализм уничтожает рациональ- - 22 ное хозяйство» . На анализ Мизесом различных способов, которыми тео- ретики и политики пытались решить проблему социалистиче - ской экономической структуры, повлияла его убежденность 21 Mises, 1921, рр. 93—99, ответ Нейрату в данном случае см. на с. 102; Мизес отмечает, что Нейрат не обратил внимания на «не- преодолимые сложности, которые возникли бы с экономическим расчетом в социалистическом сообществе». О статье Мизеса и проблемах экономического расчета в социалистической эконо- мике см.: Robbins, 1976, рр. 143. 22 Mises, 1921, рр. 100-104. 185
Глава 3. От социализма к тоталитаризму в том, что механизм цен представляет собой необходимое предварительное условие экономического расчета23. Как он показывает, мнение о том, что социализм следует предпочесть рыночной экономике, поскольку он якобы более рациона- лен, не имеет под собой никаких оснований. Однако Мизес не считал, что его доказательства невозможности рациональной экономической активности в социалистическом сообществе достаточно, чтобы дискредитировать идею социализма. Он хорошо понимал, что его аргументы будут восприняты лишь теми, кто верил в социализм как в рациональную экономи- ческую систему. Те, кто поддерживает социализм по этичес- ким или аскетическим причинам, вряд ли будут поколеблены в своих убеждениях только из-за того, что социализм приво- дит к сокращению потребления. То же самое относится к тем, кто приветствует социализм как долгожданного могильщика капитализма24. Цель Мизеса состояла в том, чтобы указать на те слож- ности, с которыми должна будет столкнуться любая социа- листическая система. Судя по развернувшейся полемике, его статья определенно достигла цели в том отношении, что она привлекла внимание к теоретическим основаниям экономи- ческой политики социалистических партий, в то время толь- ко что пришедших к власти. Однако проделанный им анализ не оказал конкретного воздействия на результаты политиче- ского выбора. Проблема заключалась в том, что живучесть социалистического идеала связана с его этическими и идео- логическими элементами, чем и объяснялось то равнодушие, на которое натолкнулась экономическая критика социализ- ма. Лишь часть представителей социалистической традиции верили, что социализм, в соответствии с обещаниями марк- сизма, победит капитализм. Значительная часть сторонников социализма просто рассматривала его как радикальный про- тивовес всему злу, порожденному капитализмом. Поэтому в книге «Социализм» Мизес расширил зону кри- тики, рассмотрев различные тенденции внутри социалисти- ческой традиции. Эта монументальная работа, разделенная 23 Ibid., рр. 105-119. 24 Ibid., рр. 119—121. О полемике вокруг утверждения Мизеса о невозможности экономического расчета в социалистической экономике см. также: Mises, 1924, рр. 488—500. 186
§ 2. Критика социализма на пять частей, которые посвящены отношениям либера- лизма и социализма, экономике социалистического сообще- ства, гипотетической неизбежности социализма, социализму в качестве морального императива и деструктивизму, впол- не заслуживает подзаголовка «Экономический и социологи- ческий анализ» *. Цель, которую поставил перед собой Мизес, состояла в том, чтобы показать, что центральным элементом социализма была теория спасения человечества и искупления его гре- хов , включавшая и моральные, и материальные аспекты. Это позволило ему прийти к выводу, что, несмотря на различие между вариантами социализма, его можно определить как идеологию, чьей целью является построение общества, в кото- ром все средства производства будут обобществлены, и одно- временно — как эсхатологическую доктрину, в которой KanH- QS тализм трактуется как источник всех возможных зол . От Мизеса не ускользнуло то, что социализм был слож- ным и хорошо структурированным мировоззрением (Welt- anschauung) , борьба с которым не могла сводиться к критике его отдельных сторон. Победить его можно, только продемонст- рировав его полную ошибочность. Мизес отважно вступил на этот путь. Однако это было лишь первой частью его гранди- озного замысла. Он понимал, что разработка общей картины социализма должна получить противовес в виде социальной философии, противостоящей социализму. Книга «Социализм» представляла собой одновременно и критику социалистической идеологии, и исследование прин- ципов новой социальной философии, которая сможет побе- дить социализм и связать социализм с христианскими конфес- сиями на совершенно новом основании. Надо отметить, что Мизес был первым, кто осознал, что эту битву нельзя выиг- рать с помощью социально-философских инструментов ста- рого либерализма, взятых у классической политической эко- номии. Соответственно, «старые либеральные принципы должны быть тщательно перепроверены», а «социологические * Автор имеет в виду английское издание книги. — Прим. реЪ. 25 Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 17 — 28. Ми- зес считал взгляды Г. Когена на социализм примером того, как социалистические идеи смогли завоевать доверие даже тех, кто их не разделял (см. с. 26—27). 187
Глава 3. От социализма к тоталитаризму и политико-экономические основания либерального учения должны быть пересмотрены»26. С учетом исторической ситуации завершение работы по созданию новой философии социальных наук в свете откры- тий теории субъективной ценности, начатой Менгером в сво- их эпохальных «Исследованиях», больше нельзя было откла- дывать. Вне зависимости от того, насколько верно Мизес трак- товал идеи Менгера, именно Мизес приступил к оформлению своего анализа в систему либеральной политической и соци- альной философии, способной противостоять социалистиче- ской идеологии и вести конструктивную дискуссию с христи- анской социальной доктриной. Критика социализма Мизесом строилась вокруг одного фундаментального аргумента: теоретики социализма не смог- ли понять, что маржиналистская революция и теория субъ- ективной ценности привели к глубоким изменениям в трак- товке социальных явлений вообще, и экономических явле- ний в частности. Социалисты не заметили этого и продолжали интерпретировать и, следовательно, оценивать эти явления с помощью неподходящего и неверного теоретического инс- трументария, где особое место занимала трудовая теория цен- ности. При всем уважении к социалистам с новой (маржи- налистской) точки зрения капиталистический способ произ- водства не был отклонением от правильного пути. Напротив, даже тогда, когда происхождение собственности было связа- но с актом насилия, капитализм был самым лучшим реше- нием экономических проблем: именно потому, что он осно- ван на принципе разделения труда, который является источ- ником стихийного возникновения и развития человеческого общества27. Мизес стремился показать, что конкретная социальная система добивается господства не обязательно в результа- те того, что в основе ее концептуальной структуры находится легитимное представление об исторической эволюции; при- чиной может быть эффективность этой системы при реше- нии задач, связанных с удовлетворением субъективных чело- веческих потребностей. Этим он хотел продемонстрировать, 26 Тамже. С. 19-20, 295. 27 Там же. С. 29—41. В вопросе о происхождении собственности по- зиция Мизеса тоже отличалась от позиции Менгера. 188
§ 2. Критика социализма что вне зависимости от степени нашего презрения к эконо- мической сфере общество, где возможен рациональный эко- номический расчет (который является просто инструмен- том, позволяющим обеспечить сосуществование бесчислен- ного множества целей), гораздо предпочтительнее общества, где такой расчет в принципе невозможен. Мизес предполагал, что общество, где такой расчет невозможен, долго просущест- вовать не способно. По мере того как Мизес обрисовывал либеральное общество, которое следует противопоставить социалистическому обще- ству, он формулировал идеи, ставшие частью теории челове- ческой деятельности. Он создал антропологию, основанную на теории выбора, согласно которой источниками рациональ- ной человеческой деятельности являются неудовлетворен- ность и редкость [благ]. Его утверждение «все человеческие действия, поскольку они разумны, можно рассматривать как обмен одного состояния на другое» следует воспринимать в том смысле, что всякое человеческое действие есть следст- вие субъективно рациональной интерпретации потребностей, реальности, ситуаций и целей. Ошибка социализма состояла в его неспособности осознать, что в отсутствие расчета ценно- сти, который можно выразить в деньгах, рациональная эко- номическая активность невозможна. Социализм не только не был альтернативой иррациональности рынка; он представлял собой «отказ от рациональной экономики»28. Хотя социализм и невозможен в сложном обществе, жела- ющем сохранить свою сложность, он так или иначе будет вынужден решать проблему воспроизводимости благ за счет ограничения личной свободы. Он не только не способен побе- дить капитализм и превратить мир в землю обетованную, где текут молочные реки с кисельными бергами: его можно реа- лизовать исключительно в отдельных автаркических общинах, находящихся под жестким контролем харизматического пра- вителя; либо, в соответствии с Марксовой философией исто- рии, для реализации социализма необходимо преобразовать весь мир в одну-единственную общину. Таким образом, сущ- ность социализма состоит в том, что средства производства 28 Там же. С. 76—83. Цитаты находятся на с. 77 и 83. Замечания о меновой ценности как единице экономического расчета см. на с. 78. 189
Глава 3. От социализма к тоталитаризму должны находиться «в исключительном распоряжении орга- низованного общества». Сделав вывод о том, что «это, и толь- ко это, является социализмом», Мизес перешел к анализу раз- 29 личных типов социализма . С критикой социализма как экономической и социальной теории была тесно связана критика социализма как идеала. Мизес указал на хилиастические истоки социализма, выде- лив два основных его типа. Первый можно охарактеризо- вать как «этический, политический и экономико-политичес- кий вызов», нашедший выражение в потребности заменить аморальный капиталистический порядок плановой экономи- кой, которая должна смести прочь «иррациональную част- ную экономику, анархическое производство ради прибыли». Кроме этого типа социализма, который подходит под опреде- ление «утопического» и стремится к «морально и рациональ- но желательной» цели, существовал и другой тип социализ- ма, который заявлял о себе как о «неизбежной цели и конце исторической эволюции», ведущей «к более высоким уров- ням социального и морального бытия». Тем самым история трансформировалась в процесс «очищения», где социализм олицетворял собой «совершенство». Этот тип социализма, известный под именем «эволюционного», или «научно- го», и считавшийся совместимым с утопическим вариан- том, воспринимался как «природная необходимость, неиз- бежное порождение сил, движущих общественную жизнь». Он был одновременно историографическим методом, социо- * 29 Там же. С. 155 — 170, цитаты см. на с. 155. Из типов социализ- ма он перечислил прусский «государственный социализм», воен- ный социализм, христианский социализм, плановую экономику и «гильдейский социализм». Христианский социализм, в направ- лении которого, по мнению Мизеса, двигались все христианские конфессии (см. с. 164), воспринимался им как вариант государ- ственного социализма с теократической организацией государства, несовместимый со свободным рынком, враждебный капитализму и благоприятствующий стационарному обществу, — иначе говоря, соответствующий экономическим идеалам схоластиков, типичным занятием которых был поиск «справедливой цены». Кроме раз- личных типов социализма, Мизес описал и «псевдосоциалисти- ческие системы», в том числе «солидаризм», распространившийся во Франции под влиянием Жида, разные планы экспроприации, участие в прибылях, синдикализм и различные формы частичного социализма (см. с. 171 — 180). 190
§ 2. Критика социализма логической теорией и учением о прогрессе, «о смысле и при- роде, о целях и задачах человеческой жизни», на основании которого делался вывод о том, что социализм является целью исторической эволюции30. Мизес рассматривал исторический материализм не столь- ко как науку, сколько как разновидность антропоцентричной метафизики: как философию истории, имеющую религиоз- ные корни. Выступая под маской одного из вариантов веры в «райское начало», к которому человеку суждено в конце концов вернуться, социализм трансформировал веру в спа- сение в загробной жизни в «послание о земном спасении». По своей сути он был светской версией веры христиан в Хрис- та как провозвестника Царства Божия на земле. По мнению Мизеса, происхождение идеи социально-экономической рево- люции как общечеловеческого опыта катарсиса было связа- но с этими верованиями, в особенности с их милленаристской деформацией, то есть с представлением о грядущем «земном тысячелетнем царстве спасения». Это означало, что от хрис- тианского хилиазма «лишь один шаг до философского хилиаз- ма, ставшего в XVIII в. рационалистической интерпретацией христианства, а от него, последовательно, через Сен-Симона, Гегеля и Вейтлинга, — к Марксу и Ленину». Признав недоста- точность рационалистической модели в качестве противовеса метафизическим и хилиастическим основаниям социализма, Мизес сосредоточил свое внимание на марксизме, который, по его мнению, находился под достаточно «сильным влияни- ем научного духа XIX в. и пытался обосновывать свое учение рационально » 31. Понимая, что сторонники хилиазма невосприимчивы к на- учной и философской критике, Мизес сконцентрировал свое внимание на марксистской концепции общества32. В противо- вес этой концепции (но без ссылок на теорию Менгера) Мизес разработал свою собственную теорию происхождения обще- ства и его эволюции, в которой центральное место отводилось разделению труда: «фундаментальному закону организации всех форм жизни» и социального развития. Как и Хайек, он 30 Тамже. С. 181-182. 31 Тамже. С. 182—185. Об интерпретации марксизма у Мизеса см.: Butler, 1988, рр. 55-69. 32 Об этом см. также: Mises, 1967, рр. 215—231. 191
Глава 3. От социализма к тоталитаризму утверждал, что «развитие разума и развитие общества — один и тот же процесс», но в отличие от Хайека — и Менгера — он полагал также, что «весь дальнейший рост общественных отно- шений есть исключительный результат действия воли. Обще- ство есть продукт мысли и воли. Оно не существует помимо мысли и воли». Высказывание Аристотеля о том, что человек — политическое животное, он трактовал как указание на то, что «эволюция от человека-животного к человеку разумному была возможна и была осуществлена только благодаря обществен- ному сотрудничеству » 3 3. Эти предпосылки позволили ему ввести различение орга - низма и организации. Последняя рассматривалась как искус- ственная единица, как результат сознательного действия, кото- рый не способен «породить живой общественный организм» и существует ровно столько, сколько воля тех, кто его создал. Организация основана на власти, а организм — на взаимо- действии. Осознание этого различия, т.е. самоупорядочива- ющегося характера общества и невозможности его организа- ции было присуще периоду зарождения современной науки об обществе, у истоков которой стояли первопроходцы из класси- ческой политэкономии. Однако обретение этого знания озна- чало также, что все попытки организовать общество являются иллюзорными. Таким образом, причина, по которой коллек- тивистские движения были обречены на поражение, состоя- ла в том, что как бы они ни старались, они не смогли бы раз- рушить естественные силы социальной жизни. Ведь «органи- зации возможны только до тех пор, пока они не направлены против органического, не разрушают его. Все попытки прину- дить живую волю человека служить чему-то, чему он служить не хочет, обречены на провал. Организация может процветать до тех пор, пока она опирается на волю тех, кого организует, и пока она служит их целям». Однако представление о том, что общество основано на раз- делении труда, не означало, по мнению Мизеса, того, что обще- ство — это «просто взаимодействие». Кроме принципа взаи- модействия, существование общества обеспечивается тем, что индивидуальное волеизъявление его членов стихийно «делается совместным, а действие превращается в содействие». Соответ- ственно, общество «является не целью, но средством», инст- * 33 Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 186—191. 192
§ 2. Критика социализма рументом, с помощью которого индивиды стремятся достичь собственных целей; и это возможно при условии, что их воли соединяются в «сообщество воли». Это приводит к исчезнове- нию традиционного противопоставления индивида обществу и «противоречия между личным и общественным»34 35. Таким образом, представление о социализме как о неотвра- тимом будущем человечества вытекает из концепции общества, основанной на подходе классической политической экономии. В работах Маркса это породило неверное понимание природы общества и веру в неизбежность классовых конфликтов; кроме того, это стало источником представления о частной собствен- ности как о препятствии на пути к «земле обетованной». Даль- нейшая переработка этих идей последователями Маркса сфор- мировала у них убеждение, что по мере развития технологий удовлетворить потребности станет можно только в пределах плановой экономики. Отсюда представление о большем раци- онализме социализма по сравнению с капитализмом. Соот- ветственно, социальная теория марксизма является выраже- нием современного Марксу материализма в виде наложения теории классовой борьбы на интерпретацию всеобщей истории, основанную на утверждении о большей эффективности социа- лизма по сравнению с капитализмом . Сам Маркс был не слишком самобытным последователем экономистов классической школы и «к несчастью, не знал абсолютно ничего о той революции в теоретической эконо- мической науке, которая происходила в те годы, когда он работал над своей системой». В результате второй и после- дующие тома «Капитала» «с точки зрения современной ему науки были устаревшими уже в момент их выхода». Маркс был политически ангажирован, подходил к обществу с уста- ревшими экономическими инструментами и не пытался всту- пить в борьбу с «современной теорией ценности». Марк- сизм не только не являлся научным открытием неумолимых законов исторической эволюции, он был шагом назад и стал 34 Там же. С. 191 — 196. На этих страницах Мизес развивает свою критику кантианского толкования общества как антагонизма творческого импульса и импульса к разрушению, объясняя его тем, что Кант не был знаком с теорией гармонии интересов, раз- работанной экономистами классической школы. 35 Там же. С. 223-227. 193 13-4154
Глава 3. От социализма к тоталитаризму деструктивной силой, представляющей угрозу для западно- го общества36. Однако Мизес не ограничился критикой марксистско- го общества. Рассматривая религию как один из продуктов развивающегося исторически социального сотрудничества, он выдвинул возражения и против христианской социаль- ной доктрины. Суть его критики состояла в том, что историч- ность религии не позволяет христианству, т.е. его «социаль- ной этике», занимать привилегированное положение по срав- нению с другими социальными науками. Не отрицая значения религии, Мизес рассматривал ее как один из многих непред- намеренных результатов человеческой деятельности. Факто- ром, который позволил христианству пережить великие исто- рические революции, был не внеисторический характер его послания, а его нейтральность по отношению к социальным системам37. Мизес полагал, что любая попытка «воздвигнуть на тексте Евангелия христианскую социальную этику» обречена на провал. В связи с этим он обратился к проблеме соотношения либерализма и христианства. Его позиция ярко выразилась в вопросе, над которым он размышлял: «Не может ли цер- ковь приспособиться к принципам свободного сотрудниче- ства в системе разделения труда? Может быть, можно истол- ковать в этом направлении сам принцип христианской люб- ви?» Ведь невозможность воздвигнуть социальную этику на Евангелии действительно должна была бы побудить церковь рассмотреть вариант построения этики на принципе свобод- ного общественного сотрудничества посредством разделе- ния труда. Соответственно, Мизес призвал церкви, заинте- ресованные в судьбе человечества, перестать быть одним из «факторов, ответственных за преобладание разрушительных 36 Тамже. С. 292—295. Разумеется, в связи с вопросом о соотноше- нии австрийской теории ценности и марксизма следует упомянуть о классических трудах Бём-Баверка [см.: Бём-Баверк О. К завер- шению марксистской системы // Бём-Баверк О. Критика теории Маркса. Челябинск: Социум, 2002. Бём-Баверк О. История и критика теорий процента. М.: Эксмо, 2008. Гл. XII «Теория экс- плуатациии»]; из последних работ см.: Kauder, 1965, рр. 59—65; Meek, 1972, рр. 499—511; Shand, 1984, рр. 57—60; Chaloupek, 1986, рр. 195-221. 37 Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 267—268. 194
§ 2. Критика социализма идеалов в сегодняшнем мире». Кроме того, он призвал Цер- ковь отказаться от противостояния либеральным идеям, бла- годаря которым существует общество. Это было предложение заключить союз, целью которого была бы победа над социа- лизмом, однако условием его создания должен был быть пере- смотр церквами своего негативного отношения к либерализ- му, которое было важной причиной успеха социалистических идей. Натравливая социализм на либерализм, христианство не замечало, что христианский социализм невозможен; точно так же приверженцы христианства не смогли предвидеть, что атеистический социализм в первую очередь станет бороться как раз с религией38. Однако Мизес не ограничился тем, что призвал церковь отказаться от «неприязни» к либерализму и экономической свободе. Он предложил ей выстроить на основании этих поня- тий новый фундамент и согласиться на свободное бытование в либеральном государстве, отказавшись от претензий на пре- восходство по отношению к любым другим человеческим заня- тиям. Опираясь на свою убежденность в том, что «либера- лизм преобразовал мир гораздо сильнее, чем христианство», он потребовал, чтобы церковь прекратила осуждать современ- ность и разорвала союз с теми движениями, которые проти- востоят либерализму и рынку. Иными словами, предложение Мизеса о союзе имело силу при условии, что церковь призна- ет невозможность существования христианского социализ- ма и эффективного общества, основанного на христианской социальной доктрине. Речь шла не о достижении компромисса, а о почетной капитуляции христианства: «Живое христианс- тво не способно ужиться с капитализмом. Христианство долж- но либо уйти само, либо преодолеть капитализм»39. Социализм и христианская социальная доктрина были не единственными темами, которые затронул Мизес: кроме это- го, он обратился к моральному социализму, вдохновлявшему- ся идеями Канта. Указанием на то, что Кант остался в сторо- не от того нового, что внесли в социальные науки Фергюсон и Смит, Мизес хотел продемонстрировать, что социализм был не наследником западной философской традиции, а продук- том разложения идеализма и тех представлений об обществе, 38 Тамже. С. 269-271. 39 Тамже. С. 271-275. 195
Глава 3. От социализма к тоталитаризму которые сложились под влиянием «кантовской мистики дол- га и гегелевского обожествления государства». Само по себе то, что кантианская и неокантианская социальная философия подходила к проблеме распределения богатства с моральной точки зрения и не связывала эту проблему с проблемой про- изводства и разделения труда, означало, по мнению Мизеса, косвенную поддержку социализма40. Это ясно видно по социальной философии Когена. Коген считал, что «в обществе, основанном на частной собственно- сти на средства производства, человек выступает не как цель, а как средство». По мнению Мизеса, это свидетельствовало о непонимании Когеном того, что в обществе любой человек одновременно является и средством и целью, причем в рав- ной степени. Подобно Канту, Коген не учитывал, что внутри социального организма, где «благополучие каждого являет- ся одновременно необходимым условием благополучия дру- гих... противоположность между Я и Ты, между средством и целью автоматически устранена». Таким образом, неоканти- анские аргументы в пользу морального социализма оказыва- ются несостоятельными и могут быть сведены к более общей установке, а именно к распространенному среди интеллектуа- лов отвращению к капитализму41. Эта логика привела Мизеса к отрицанию тезиса о неиз- бежной связи социализма и морали. Причиной неосуществи- мости социализма была не аморальность человека и не то, что его якобы испортил капитализм, а то, что в силу невозмож- ности экономического расчета социализм требовал от чело- века вещей, «диаметрально противоположных его природе». Социализм не только не был системой, желательной в мораль- ном плане: он был вынужден утверждать свою власть посред- ством насилия, относя при этом свои поражения на счет амо- ральности человеческой природы. Социалистическая критика «социальной этики капитализма» представляла собой попыт- ку скрыть ту социальную этику, которая привела к насилию и авторитарному правлению42. Если рассматривать социализм с этой точки зрения, то он являлся вовсе не переходом от иррациональной экономики 40 Тамже. С. 276. 41 Там же. С. 276—283; цитаты см. на с. 277. 42 Тамже. С. 290-291. 196
§ 2. Критика социализма к экономике рациональной и моральной, а лишь разновид- ностью деструктивизма, которая начинается с посягательства на капитал, а развившись полностью, приводит к морально- му распаду общества. По мнению Мизеса, надежда на то, что политическая и социальная система способна работать и счи- таться моральной, будучи неспособной рационально исполь- зовать материальные ресурсы, была бесплодной иллюзией. Таким образом, «Социализм» можно воспринимать как попытку предотвратить надвигающуюся опасность. Если «Все- могущее правительство» — это анализ того, что уже случилось, то «Социализм» — это проигнорированное пророчество. Точ- ность этого пророчества представляется еще более поразитель- ной в свете того, что нам сегодня известно о реальной жизни в социалистических странах, а также того, что осталось от про- рочества Шумпетера о неизбежности перехода от капитализ- ма к демократии и, в конце концов, к социализму*. Иначе говоря, объяснение краха социалистических систем человеческой порочностью убого и неверно. Этот крах непра- вильно объяснять и неопытностью человеческого рода, кото- рый оказался неспособен (или недостоин?) воспринять и воплотить столь «благородный» идеал. Поэтому политиче- скую философию Мизеса и Хайека нельзя похоронить вместе с социализмом на том основании, что сегодня мы якобы имеем дело с принципиально другими проблемами, а их философия была неразрывно связана с критикой социализма43. На самом * См.: Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия // Шумпетер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо, 2008. 43 В качестве свидетельства того, что сегодняшние проблемы социа- лизма — те же, о которых писали Мизес и Хайек, можно привести утверждения Эльстера и Мёне: «Капитализм — реально сущест- вующий капитализм — во многих отношениях представляет собой уродливый, иррациональный, разорительный способ организа- ции производства и распределения благ и услуг... Однако сегодня, в отличие от социалистов прошлого, мы не можем с уверенностью сказать, что создать более удачную систему просто. Действительно, многие придерживаются мнения, что вопрос о том, можно ли со- здать лучшую систему, остается нерешенным. Главной причиной разочарования, испытываемого социалистами, является печаль- ный опыт централизованного планирования, которое в социали- стической традиции всегда воспринималось как панацея от язв капитализма. ... Экономики с централизованным планированием 197
Г лава 3. От социализма к тоталитаризму деле теоретические проблемы, которые они изучали, по-пре- жнему актуальны, и не следует вводить себя в заблуждение, считая, что крах социалистического мифа позволяет начать с чистого листа. Подобная установка означала бы, что на сме- ну мифу о неизбежности социализма пришел миф о неизбеж- ности демократии, воспринимаемой в качестве неизбежной теоретической перспективы политической философии. Хайек * Когда Хайек готовил сборник наиболее значительных работ о социалистической экономике, опубликованных с начала века, вышедший на английском языке под названием «Кол- лективистское экономическое планирование» («Collectiv- ist Economic Planning»), то его цель состояла в том, чтобы дать общий обзор этой проблематики44. Хайек включил в этот сборник две своих статьи: в качестве предисловия и в качестве заключения. Его задачей было оценить результат более чем тридцатилетнего изучения этого предмета, а также истори- ческий опыт, который привел к глубоким изменениям в под- ходе к этим темам: к изменениям, итогом которых стал отказ от зачаточных национализаторских поползновений, имевших место сразу после окончания Первой мировой войны. Значе- ние этих двух статей состоит также в том, что они дают воз- можность ознакомиться с наиболее ранними, но тем не менее зрелыми набросками тезисов, которые позже сформируют ядро размышлений Хайека о философии социальных наук. Обращение к этим ранним высказываниям существенно для того, чтобы понять природу критики Хайека, которую часто принимали за выражение идеологического несогласия, не учитывая ее по преимуществу эпистемологического харак- обычно показывают очень плохие результаты и в других отноше- ниях. Уродство капитализма побуждает нас обращаться к цент- рализованному планированию как к возможному лекарству, но иррациональность централизованного планирования возвращает нас обратно к капитализму как к меньшему злу... Можно ли, на- пример, отрегулировать централизованное планирование с помо- щью рынка или, наоборот, отрегулировать капитализм с помощью планирования?» (Elster and Moene, 1989, рр. 1—2). 44 Имеются в виду статьи Пирсона, Мизеса, Хальма и Бароне. 198
§ 2. Критика социализма тера. На самом деле, как это свойственно Хайеку, перед ним стояло одновременно две задачи. С одной стороны, он рас- сматривал проблему социалистической экономики с точки зрения истории идей, связывая это явление с распространени- ем сциентистской и историцистской идеологии; с другой — он сформулировал ряд теоретических суждений о методе соци- альных наук и природе общества. К 1935 г. у Хайека сформировалось мнение о том, что при- шло время рассмотреть возможность «реконструкции обще- ства на рациональных принципах» и сделать это более объ- ективно и научно, чем до тех пор. Этим он надеялся привлечь внимание к тому, «что сознательное регулирование области социального» стало предпочитаться «случайному, на первый взгляд, взаимодействию отдельных людей между собой», чтобы обратиться к вопросу о том, способно ли планирование достичь «желанной цели». Вслед за Менгером и Мизесом Хайек занялся вопросом о том, действительно ли экономическая наука «при- менима только для проблем капиталистического общества» или же ее законы распространяются на любые экономические системы. Он рассматривал планирование как экономическое измерение глобальной и самоуверенной попытки внести в мир порядок, использовав «приложить разум к организации обще- ства», чтобы «сформировать его сознательно, во всех деталях, в соответствии с человеческими желаниями и общими идеями справедливости » . Постепенно Хайек убедился в том, что Визер, Парето и Бароне уже продемонстрировали возможность создания эко- номической теории социализма45 46. Он увидел, что кризис 45 Hayek, 1935, рр. 1 — 3. (См.: Хайек Ф. фон. Экономический рас- чет при социализме I: характер и история проблемы // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 126—127.) О критике Хайеком социализ- ма, а также экономического и политического планирования см.: Barry, 1979, рр. 179—82; Butler, 1983, рр. 66—86; Gray, 1984а, рр. 38—40; Shand, 1984, рр. 186—198. Важные замечания есть в: Seldon, 1984, рр. xiii—xxxii, и 1990, рр. 128—33; Stigler, 1979, рр. 61 — 68. 46 Этот тезис поддерживали многие авторитетные ученые, в том числе Шумпетер (Шумпетер И. Капитализм, социализм и де- мократия // Шумпетер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо, 2008. С. 557 199
Глава 3. От социализма к тоталитаризму классической политической экономии породил желание создать «иную» экономическую науку, но ее создание оказа- лось чересчур трудоемким. Кроме того, этот кризис не при- вел бы к столь неблагоприятным результатам, если бы он не созрел в тот момент, когда эмпирицистские методы естествен- ных наук создали почву для ожиданий, что их использование в социальных науках, и только оно, позволит решить проб- лемы человечества47. Таков был исторический и культурный фон проблемы осу- ществимости социалистического планирования. Уверенность в том, что «высокая степень планирования может сочетать- ся с небольшим количеством социализма, а невысокая степень планирования — с большим количеством социализма» под- толкнула Хайека к формулированию ряда утверждений. Пер- вое состояло в том, что планирование развития и распределе- ния богатства «не имеет ничего общего с моральными целями социализма». Второе сводилось к тому, что обсуждение обяза- тельности или необязательности сочетания социализма с пла- нированием менее важно, чем вопрос о том, кто будет опре- делять принципы производства и распределения в плановой экономике. Таким образом, критика Хайека была направле- на в первую очередь на тезис о том, что создание одного цент- рального органа власти — это наилучший способ «решить эко- номическую проблему распределения ограниченного количе - ства ресурсов между практически бесконечным количеством конкурирующих целей»48. и сн. 2 (ссылки на Мизеса и Хайека см. с. 556), Шумпетер Й. История экономического анализа. В 3-х т. Т. 3. СПб.: Эконо- мическая школа, 2001. С. 1299. Ответ Хайека см. в: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 100 сн. 1, 154. В нем содержится ука- зание на замечание Парето по этому поводу (Pareto, 1909, рр. 233 — 234). Хайек цитирует этот отрывок из Парето и в других работах, где он обращается к этой проблеме; см.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 63-64 иен. 8 на с. 64; Hayek 1967, рр. 35, 261п.; 1978, рр. 28, 278, 303. 47 Hayek, 1935, рр. 8 — 14. (См.: Хайек Ф. фон. Экономический рас- чет при социализме I: характер и история проблемы / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 130—134). 48 Ibid., рр. 14—17. (Там же. С. 134—138. Цитата на с. 135). 200
§ 2. Критика социализма Соответственно, для Хайека основная проблема плани- рования (экономического или социального) была связана с той теорией познания, на которую оно опиралось^. Для Хайека, как и для Мизеса, основным пороком докт- рины экономического планирования было то, что она сохра- няла теснейшую связь с темами и проблематикой классической политэкономии. Вместо того, чтобы признать, что источни- ком разницы в оценке благ является их редкость по сравнению с возможными целями и что это порождает различные инди - видуальные шкалы ценности, теоретики планирования, наобо- рот, основывали свои теории на существовании «одной после- довательно применяемой шкалы ценностей». В итоге некото- рые теоретики планирования по ошибке подумали, что решили проблему с помощью расчета полезности, который способен «вписать индивидуальные шкалы полезности в шкалу целей, объективно действующую для общества в целом»49 50. 49 Грей писал: «В своих наиболее фундаментальных аспектах аргу- ментация Мизеса—Хайека против возможности рационального экономического расчета при социализме является эпистемоло- гической» (Gray, 1989, р. 174). То, что истинный фундамент критики социализма состоял из аргументов эпистемологического характера, позже было продемонстрировано в «Пагубной самона- деянности» . Это, однако, не означало, что хайековская эпистемо- логия не менялась с начального периода его научного творчества. 50 Hayek, 1935, рр. 24—29. (См.: Хайек Ф. фон. Экономический расчет при социализме I: характер и история проблемы / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; На- чала-фонд, 2000. С. 138 — 143. Цитаты на с 141.) Соответст- венно, по мнению Хайека, они не обратили внимания на то, что Госсен уже в 1854 г. показал, что центральный экономический орган коммунистов был бы не в состоянии производить рациональ- ные расчеты в отсутствие частной собственности, а также на то, что Визер доказал невозможность существования единой шкалы цен- ностей, разделяемой всеми людьми. Лишь в первом десятилетии XX в. Каутский в своем ответе Пирсону прервал «традиционное молчание насчет того, как в реальности будет функционировать будущее социалистическое государство». Каутский, однако, «лишь показал, что он даже не понял той проблемы, которую поставили экономисты». Последовавшие за этим обсуждения экономиче- ских проблем социализма мало что добавили к ее решению. Лишь Бароне, развивая «некоторые из замечаний Парето», обратился к проблеме определения необходимых величин при экономических расчетах в социалистической системе и показал, что «инструменты 201
Г лава 3. От социализма к тоталитаризму Однако окончание Первой мировой войны и приход к вла- сти социалистических партий послужили стимулом для «новой и решающей фазы» полемики. Верх одержало мнение, что пла- новую модель военной экономики можно с успехом применить «для постоянного регулирования социалистической экономи- ки»51. И тогда была опубликована работа Мизеса, которая стала поворотным пунктом в истории этой проблемы. Кро- ме того, что Мизеса критиковали за употребление выражения «социализм невозможен» (таким образом он выразил мысль о том, что социализм «делает невозможным рациональный расчет»), утверждалось также, что его замечания верны лишь для той конкретной формы социализма, против которой они якобы были обращены. Это привело к возникновению новых теорий планирования, неуязвимых для аргументов Мизеса. В связи с этим Хайек выделяет две тенденции. Представите- ли первой стремились решить проблему, уничтожив возмож- ность свободного выбора благ и рабочих мест; представите- математического анализа экономических проблем могут быть ис - пользованы для решения задач центрального планового органа». 51 Ibid., рр. 29—36. (Тамже. С. 143—149. Цитаты на с. 144). В не- мецких и австрийских спорах на эту тему «наиболее интересной и, во всяком случае, наиболее показательной» была позиция Нейра- та. Хайек отмечал также позицию Бауэра и предложения «комис- сии по обобществлению», в составе которой Ледерер и «злосчас- тный» Ратенау «разрабатывали планы обобществления, ставшие главным предметом дискуссии среди экономистов». Именно на этом фоне появилась знаменитая статья Мизеса, которой при- надлежит «честь впервые сформулировать центральную проблему социалистической экономики», так как в ней показано, что раци- ональный расчет ресурсов экономической системы возможен лишь тогда, когда процесс формирования цен выражен в деньгах. Хайек полагал, что к похожим выводам пришли Вебер (Weber, 1922b) и Бруцкус (Brutzkus, 1935). В этот период Вебер преподавал в Вене, и Мизес (Mises, 1978, рр. 69—70) писал, что они «стали добрыми знакомыми». Однако очевидно, что они не обсуждали эти проблемы; и действительно, Вебер (Weber, 1922b, I, р. 58) писал, что познакомился со статьей Мизеса только тогда, когда его собственная статья уже ушла в печать; это подтверждает Хайек. Показательно, что в статье «Социология и история» («Soziologie und Geschichte», включена в состав сборника Mises, 1933 [Ми- зес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009]), посвященной критике методологии Вебера, Мизес не стал возвращаться к этому вопросу. 202
§ 2. Критика социализма ли второй пытались ввести в плановую экономику элементы конкуренции0^. Таким образом, Хайек столкнулся с иными проблемами, чем те, с которыми имел дело Мизес: с первыми реакциями на советский опыт и, прежде всего, с математическими форму- лировками теории экономического планирования. Критичес- кая оценка последней представляла собой сочетание эконо- мических и гносеологических аргументов. Хайек был намерен показать, что эта теория ложна потому, что невозможно скон- центрировать и теоретическое, и практическое знание в руках центральной власти, способной корректировать цены в зави- симости от изменяющейся ситуации. За этими рассуждениями стояла проблема, которую тщетно пытались решить теорети- ки планирования, а именно предотвращение ситуации, когда «любая мимолетная прихоть потребителя способна полностью опрокинуть все тщательно подготовленные планы». Таким образом, в центре внимания Хайека оказалось соотношение планирования и личной свободы, а также проблема полити- ческой структуры, в рамках которой может быть создано кол- лективистское экономическое планирование52 53. Эти проблемы, по мнению Хайека, нельзя решить даже в рамках системы «псевдоконкуренции». Такая система, каки социалистические системы планирования, способна привести лишь к снижению экономической эффективности и, следова- тельно, производительности54, что, в свою очередь, порождает определенные политические последствия. Фактор эффектив- ности снова выходит на передний план применительно к кри- тике социалистических систем и сопутствующих им попыток 52 Hayek, 1935, рр. 36 — 38. (См.: Хайек Ф. Экономический рас- чет при социализме I: характер и история проблемы (1935) // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изог- раф; Начала-фонд, 2000. С. 136—138.) 53 Ibid., рр. 207—217. (См.: Хайек Ф. Экономический расчет при социализме II: состояние дискуссии (1935) // Хайек Ф. Инди- видуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 150—160.) Это, отмечает Хайек, привело некоторых авторов, в частности М. Добба, к крайнему, но логичному вы- воду о том, «что стоило бы пожертвовать свободой потребителя, если бы это дало возможность построить социализм»; см. с. Ibid., р. 215 (Тамже. С. 158). 54 Hayek, 1935, рр. 237-241. (Тамже. С. 173-176.) 203
Глава 3. От социализма к тоталитаризму найти «третий путь» между планом и рынком. С точки зрения Хайека, эти лихорадочные поиски третьего пути были симпто- мом разложения политической философии Запада, скатившей- ся до уровня «инженерии» с ее представлениями о возможно- сти построения наилучшего социального порядка посредством соединения того, что казалось ей наилучшими свойствами раз- личных политических, экономических и социальных систем. Критику «конкурентного» решения можно рассматривать и как критику экономического фундамента интервенциониз- ма. Иллюзия совместимости планирования и свободы разби- лась о скалу конкурентного решения проблемы планирова- ния. На самом деле даже интервенционизм не предотвращает возможности того, что «в руках безответственного контроле- ра даже социалистическое планирование может превратиться в величайшую тиранию из всех известных человечеству»55. В этот период Хайек не ограничивался критикой экономиче- ских доктрин социализма и интервенционизма;- его критика рас- пространялась и на их когнитивные предпосылки. Его убежден- ность в том, что с распространением сциентистской ментально- сти невозможно бороться исключительно с позиций, которые могут быть неверно истолкованы идеологически, привела его к созданию работ «Экономика и знание», «Факты обществен- ных наук», «Использование знания в обществе», «Сциентизм и изучение общества» и «Смысл конкуренции». Эти работы отно- сятся к наиболее значимым для философии социальных наук текстам Хайека и представляют собой фундамент его полити- ческой философии. В них он развивал тему ограниченности и уязвимости человеческого знания56, его распределения и усло- вий его бытования, иначе говоря, там изложены основания его либерализма и его интерпретации истории социальной филосо- фии современности и Новейшего времени [XVIII—XX вв.]. 55 Хайек Ф. фон. Экономический расчет при социализме III: конку- рентное «решение» // Хайек Ф. Индивидуализм и экономиче- ский порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 196—199. 56 См.: Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 51 сн. 1. В связи с этим Хайек ссылался на: Поппер К. Логика научного исследования. М.: Республика, 2004. Утверждение о влиянии Поппера на Хайека основано исключи- тельно на этом упоминании, в остальных его работах поппериан- ские мотивы незаметны. 204
§ 2. Критика социализма В рамках разработанной им теории Хайек показал, что все усилия теорий планирования напрасны, так как для того, чтобы осуществить «планы, которые одновременно, но неза- висимо друг от друга выработала группа лиц», необходимо, чтобы все эти планы были основаны «на ожидании одного и того же набора внешних событий». Если же оказывается, что индивидуальные ожидания были основаны на противореча- щих друг другу прогнозах развития ситуации, то реализация планов становится невозможна. Ключевым элементом в этой ситуации является неопределенность в вопросе понимания «данных», на основании которых разрабатываются планы. Теоретики планирования полагали, что эти «данные» пред- ставляют собой «объективные факты, одни и те же для всех людей». Однако это слово имеет противоположный смысл: « „ datum“ — данный или известный конкретному лицу, о кото - ром идет речь»57, и это означает, что оценка данных не обяза- тельно всегда одинакова. Соответственно, реакция отдельных людей на то, что планировщик может считать объективны- ми «данными», может существенно отличаться от ожидаемой, что приведет к провалу этого плана. Таким образом, «гипо- теза совершенного рынка... означает, что все члены сообще- ства, хотя и не являются всеведущими в узком смысле сло- ва, как минимум должны автоматически приобретать знания обо всем, что существенно для принятия ими решений. Воз- никает впечатление, что «экономический человек», этот ске- лет в нашем шкафу, которого мы изгнали постом и молитвой, вернулся к нам через заднюю дверь в виде почти-всеведуще- го индивида»58. Таким образом, истинной проблемой планирования и, более того, основной проблемой теоретических социаль- ных наук является проблема разделения знаний или способа, посредством которого «стихийное взаимодействие множества людей, каждый из которых обладает лишь небольшой крупи- цей знаний, порождает такое положение дел, при котором цены 57 Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание // Хайек Ф. Ин- дивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 54—56. 58 Тамже. С. 61 — 63. О теории homo oeconomicus см. также с. 31 и Hayek, 1960, р. 61. (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.) 205
Глава 3. От социализма к тоталитаризму соответствуют издержкам и т.д. и которое могло бы быть созда- но лишь под сознательным руководством некоего существа, обладающего совокупным знанием всех этих индивидов»59. Таким образом, представляется, что экономическое пла- нирование зависит от возможности существования эмпириче- ских обобщений, основанных на механистически понимаемом индивидуальном поведении. По сути это означало, что обоб- щения строились на основании «данных» социальных наук, рассматривавшихся в качестве реальных объектов, таких же, как данные физического мира60. Мысль о том, что эти данные могут быть «псевдоединицами», никогда не посещала пла- нировщиков. При переносе в сферу экономики это породи- ло модели, в которых «план каждого человека основывает- ся на ожиданиях именно таких действий со стороны других лиц, которые эти люди намерены совершите, и что все их пла- ны построены на ожидании одного и того же набора внешних событий, так что при определенных условиях ни у кого не будет причин эти планы менять » 61. Поиск «общего равновесия», которое привело бы к «совер- шенному» рынку, в таком контексте опирается на предполо- жение, что «каждое событие немедленно становится известно каждому участнику». Это, в свою очередь, означает, что «все члены сообщества, даже если и не предполагать их всеведу- щими, по крайней мере должны автоматически узнавать все, что релевантно для их решений»62. Теоретики экономического и политического планирования совершенно упустили из виду то, что человеческая деятельность может быть связана с таки- ми знаниями, которыми обладают отдельные (а не все) люди, 59 Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание / / Хайек Ф. Инди- видуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 66. О соотношении между знанием и планированием см.: Kirzner, 1984, рр. 193—206; Lavoie, 1985а, рр. 52—92; Schotter, 1990, рр. 39-42. 60 Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблени- ях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 57—60. На этих страницах Хайек дает определение «индивидуалистического» и «композитивного» метода социальных наук. 61 Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание // Хайек Ф. Ин- дивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 59. 62 Тамже. С. 62. 206
§ 2. Критика социализма и что этим, в свою очередь, могут определяться субъективные ценности и нежелательные последствия. Аналогичные идеи насчет возможности построения раци- онального политического и экономического порядка Хайек развивал в статье «Использование знания в обществе». В этой работе Хайек вновь подчеркнул, что главной проб- лемой для любой теории экономического процесса является поиск «наилучшего способа использования знания, изначаль- но рассеянного среди всего множества людей», и что решение этой проблемы не может сводиться к «ошибочному перено- су на общественные явления тех привычных способов мыш- ления, которые мы выработали, имея дело с явлениями при- роды»63. Усилия централизованной организации всегда будут тщетными именно потому, что для эффективности одновре- менно требуется «быстрая адаптация к изменениям конкрет- ных обстоятельств времени и места», а также то, что «при- нятие окончательных решений следует оставить людям, зна- комым с этими обстоятельствами, которым непосредственно известно о происходящих изменениях и о ресурсах, имеющих- ся прямо под рукой, чтобы на них реагировать»64. Хайек указал на то, что главной трудностью, ставящей социализм под сомнение, является невозможность достичь полного контроля над явлениями, воздействующими на сис- тему планирования. Это затруднение будет выражаться в потере эффективности и в авторитарной бюрократизации общества. Работы Хайека о природе человеческого знания, предпо- сылках теоретических социальных наук и происхождении сци - ентистской ментальности следует рассматривать как основу его политической философии. Именно в них Хайек обраща- ется к полемике о методах и целях теоретической социальной науки, которая развивалась в 1930—1940-е годы. Это была длительная полемика, которая характеризовалась желанием организовать сосуществование людей на научных принципах, а также убежденностью в том, что закат либеральной тради- ции требует разработки новых политических моделей. 63 Хайек Ф. фон. Использование знания в обществе / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 90. 64 Тамже. С. 95. 207
Глава 3. От социализма к тоталитаризму В области экономической теории мишенями критики Хайе- ка в этот период были теории планирования и кейнсианские теории65. С философско-политической точки зрения целью его критики были тоталитарные доктрины и теоретические идеи ряда мыслителей, в том числе Мангейма, стремившихся создать фундамент такой разновидности социально-полити- ческого планирования, которая была бы в состоянии преодо- леть предполагаемую ограниченность и недостатки традици- онной либеральной политики66. В своей работе «Сциентизм и изучение общества», Хайек показал, что эти попытки вытекали из связи радикально- го эмпиризма и представления об обществе как о рациональ - ной организации, сформулированного Контом, Сен-Симо- 65 См.: Хайек Ф. фон. Общество свободных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. Об этом см.: О’Driscoll, 1975; Lepage, 1980, рр. 417—422; Gallaway and Ved- der, 1984, pp. 179-192. 66 Cm.: Mannheim, 1941. Этот текст изобилует фразами и опреде- лениями, подобными следующим: «По нашему мнению, либе- ральное массовое общество достигло той точки, когда свободный дрейф приводит к катастрофе» (с. 113); «Планирование — это сознательная атака на источники рассогласованности внутри социального порядка на основании детального знания всего об- щественного механизма и того, как он работает. Таким образом, природе свободного демократического общества не противоречит наше утверждение о том, что лучше всего было бы вместить сво- бодную творческую инициативу в плановую институциональную рамку. В будущем эта сфера свободной творческой активности должна будет постоянно находиться под контролем, чтобы из- бежать возможных искажений и поломок» (с. 114); «На стадии планирования свобода может быть гарантирована лишь в том случае, если плановый орган включил ее в план... После того как достигнута координация всех инструментов, воздействующих на человеческое поведение, планирование свободы остается единст- венной логически возможной формой свободы» (с. 378—379); «Одной из гарантий свободы в плановом обществе будет сохра- нение индивидами способностей к адаптации» (с. 379). Эти утверждения не только не фальсифицируют хайековскую идею о связи планирования с тоталитаризмом: такие цитаты, число которых можно множить до бесконечности, дают представление о специфике взглядов теоретиков социального, экономического и политического планирования. 208
§ 2. Критика социализма ном и Нейратом67 68. Он стремился ясно обрисовать следствия, которые повлекла за собой вера в то, что общество должно быть организовано согласно требованиям разума. Ведь эта вера трансформировалась в «требование сознательного контроля над развитием самого человеческого разума. Эта дерзновен- ная идея представляет собой наибольшую крайность из всех, являющихся результатом успехов, достигнутых разумом в деле покорения природы. Она стала характерной чертой современ- нои мысли»00. Современный этап характеризуется растущим доминирова- нием представления о том, что следует «подчинить все руково- дящему сверхразуму». Иными словами, стремление к коллек- тивизму, которое «ставит целью подчинение всех сил общества сознательному руководству», симптоматично для состояния здоровья современной научной цивилизации69 70. Хайек писал, что даже благосклонное отношение общества к теории эконо - мического планирования «восходит непосредственно к гос- подству сциентистских представлений», «идеалов, характер- 70 ных для инженеров» . В качестве проявления склада ума инженеров экономи- ческое и политическое планирование в значительной степе- ни было иллюзией, основанной на представлении о том, что разум способен обеспечить более эффективное функциониро- вание общества. Объяснение причин, по которым оно казалось иллюзией, следует искать в следующем наблюдении: если цель состоит в обеспечении того, чтобы система быстро находила 67 Поводом для этих рассуждений Хайека стали взгляды Конта, Сен-Симона и Нейрата. О Конте см.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 43, 167; Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 224—250. О Сен-Симоне: «Дорога к раб- ству», с. 49, 50—51 сн.; «Контрреволюция науки», с. 154—223. О Нейрате: «Контрреволюция науки», с. 126 сн. 5. 68 Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотребле- ниях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 116. В качестве сторонников «требования сознательного контроля над развитием самого че- ловеческого разума» он назвал Хобхауза, Нидэма и Мангейма, которых объединяет идея — не имеет значения, гегельянского или позитивистского она происхождения — «что человеческий ум, если можно так выразиться, должен сам себя вытянуть за волосы». 69 Тамже. С. 118-119. 70 Тамже. С. 123. 209 14-4154
Глава 3. От социализма к тоталитаризму наиболее адекватные варианты реакции на постоянно меня- ющуюся ситуацию, то для того, чтобы реакцию на какое-ли- бо изменение в ситуации можно было превратить в общедо- ступные данные, требуется не централизованное, а рассеян- ное знание. Подобно Менгеру Хайек верил в существование и практического, и теоретического знания, и полагал, что с точ- ки зрения функционирования социальной системы важны оба типа знания. Ведь даже если допустить, «что все теоретиче- ское знание может уместиться в головах нескольких экспертов и тем самым стать доступным единой центральной власти», то маловероятно, что то же самое может произойти со «знанием о частностях, о быстро меняющихся обстоятельствах момен- та и местных условиях, которое никогда не сможет существо - вать иначе, как будучи рассеянным среди множества людей»71. Иначе система не сможет работать в соответствии с тем, что было обещано, и не сможет удовлетворить порожденные этим обещанием ожидания, что, в свою очередь, станет причиной ее скатывания к авторитаризму. Как можно видеть, демонстрация политических последст- вий неспособности признать факт непреодолимой ограничен- ности человеческого знания всегда составляла важный эле- мент идей Хайека. Начиная со статей 1930 годов и вплоть до «Пагубной самонадеянности», он не переставал повторять, что этот путь был «дорогой к рабству». То, что именно эти вопросы стали темой его нобелевской лекции «Претензия зна- ния» , отнюдь не случайно. В ней он в очередной раз обратился к теме разорения в социальных науках, произведенного склон- ностью обращаться с социальными экономическими явления- ми так же, как с объектами естественных наук72. 71 Тамже. С. 129. 72 Он сделал это в своей Нобелевской лекции, см.: Хайек Ф. фон. Претензия знания / / Мировая экономическая мысль. Сквозь призму веков. В 5-ти т. Т. 5. Кн. 1. М.: Мысль, 2004. С. 214— 224. В ней Хайек также в очередной раз выступил с критикой ре- дукции экономической науки к математической экономической теории и снова отметил подчеркивавшуюся еще Парето ограни- ченность применения математического метода «подбора коли- чественного выражения цен»; кроме того, он напомнил, что «уже испанские схоласты XVI в. .. .подчеркивали: то, что можно назвать математической ценой (pre tium mathematicum), зависит от весь- ма большого числа отдельных обстоятельств, поэтому ее никогда 210
§ 2. Критика социализма По мнению Хайека, следует отбросить любые представления о том, что применение результатов научного прогресса к соци- альным наукам сможет обеспечить «формирование общества по нашим запросам». Тому есть два рода причин. Во-первых, такие идеи основаны на ложных гипотезах о природе социаль- ных институтов; во-вторых, последующий провал социальной политики, сформулированной на базе этих гипотез, приводит либо к социальному хаосу, либо к бюрократически-тоталитар- ному режиму. Из этого следует необходимость умерить ожи- дания, связываемые с научно-техническим прогрессом. Это нужно не только для того, чтобы предотвратить превраще- ние науки в опасный бред, но и потому, что надежда на то, что наука может решить все проблемы человечества в соответствии с личными желаниями каждого человека, приводит к стиранию грани между разумными и неразумными ожиданиями73. В противоположность тем, кто считал задачей социальных наук планирование политико-экономических систем, Хайек непоколебимо стоял на том, что признание факта существо- вания непреодолимых разумом границ «должно дать тому, кто изучает общество, урок предостережения: не потворство- вать пагубному стремлению человека установить контроль над обществом. Такому стремлению, которое не только сделает его тираном для других людей, но и в конечном счете превратит его в разрушителя цивилизации — отнюдь не продукта чьего-то ума, а плода свободных усилий миллионов людей»74. Таким образом, Хайек утверждал, что ложная природа пред- посылок плановых систем и интервенционистской политики не только препятствовала бы достижению поставленных целей, но имела бы множество иных нежелательных последствий. Это, в свою очередь, привело бы либо к попытке, прибегнув к тер- рору, скрыть катастрофу либо к возникновению таких форм социального конфликта, которые можно было бы контролиро- вать до тех пор, пока производительность экономической сис- темы обеспечивает распределение ресурсов ко всеобщему удов- летворению. И в том и в другом случае катастрофа породила бы политические режимы, которые характеризуются иными фор- мами борьбы и принятия решений, чем те, которые существуют не может узнать человек и она известна лишь Богу». 73 Тамже. С. 220-221. 74 Тамже. С. 222-224. 211 14*
Глава 3. От социализма к тоталитаризму при парламентской демократии75. Таким образом, системы, заявляющие о необходимости рациональной и научной реор- ганизации общества, имеют тенденцию мутировать в тотали- тарные режимы из-за невозможности решить проблемы эко- номического планирования при сохранении личной свободы и тех институциональных структур, которые ее обеспечивают. § 3. ТОТАЛИТАРИЗМ Мизес Тезис о том, что социализм неизбежно трансформируется в то- талитаризм, был лишь одним из аспектов австрийской интер- претации тоталитаризма и его происхождения. Мизес не огра- ничился констатацией того, что происхождение тоталитарных режимов связано с неспособностью социализма выполнить свои обещания; он заклеймил также хилиастическую ментальность, отвращение к капитализму и либерализму, а кроме того, указал на тесную связь между распространением «инженерного под- хода» и развитием тоталитарных политических идей76. Признание множественности источников и компонентов тоталитаризма в текстах Мизеса не всегда приобретало форму исчерпывающего философско - политического анализа. Однако работы Хайека «Сциентизм и изучение общества», «Контрре- 75 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 80 и сл. Что касается перехода от демократии к социализму, то мишенью критики Хайека стал тезис Г. Дж. Ласки, полагавшего, что нельзя позволить парламентской демократии превратиться в «препятствие на пути социализма» (см. с. 82 сн., но также с. 139, 194-195). 76 В книге Мизеса «Человеческая деятельность: трактат по экономи- ческой теории» (Челябинск: Социум, 2005. С. 107) «социальная инженерия», также как и планирование, это «синоним диктатуры и тоталитарной тирании» (с. 108). Однако см. также: Мизес Л. фон. Запланированный хаос / / Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланиро- ванный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993 и Mises, 1952. Когда Полани (Polanyi, 1951, р. 124 and п.) писал, что «сам Мизес, вероятно, тоже движется к нему [к тезису Хайека о взаимосвязи плановой экономики и социализма] в своих последних работах, когда утверждает, что плановая экономика подразумевает тоталитаризм», он имел в виду именно «Бюрократию». 212
§ 3. Тоталитаризм волюция науки» и «Дорога к рабству», так же как книги Поп- пера «Нищета историцизма» и «Открытое общество и его вра- ги» (где, безусловно, есть отсылка к подходу Хайека) нельзя упрекнуть в неполноте ‘ ‘. Наиболее полный анализ источников и структуры тоталита- ризма Мизес дал в книге «Всемогущее правительство». В ней он преследовал двойную цель. С одной стороны, он желал показать, что немецкая культура начала двигаться в направле- нии тоталитаризма под воздействием конкретной и чуждой ей идеологии этатизма. С другой стороны, ему важно было про- демонстрировать, что благосклонный прием, которого удос- тоилась эта идеология, был связан и с поражением немецко- го либерального движения, и с формированием политической и культурной гегемонии Пруссии, иначе говоря, с развитием силы, которая вплоть до конца XIX в. обреталась на задвор- ках немецкой культурной традиции. Суть намерения Мизе- са состояла в демонстрации того, что тоталитарная идеология была не только и не столько результатом развития немецкой культурной традиции, сколько извращением этой традиции, которому благоприятствовали исторические условия, а также культурная неразвитость немецкого либерализма. Целью «Всемогущего правительства» было указать, что «в фокусе нынешнего кризиса цивилизации находится Герма- ния», и понять, как могло случиться, что на смену Германии 77 См.: Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2-х т. Т. II. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. С. 382 прим. 8. В связи с Hayek, 1939, Поппер писал о проблеме «утопической инженерии» и «централизованного», или «коллекти- вистского», планирования: «Возражения Хайека относятся к сфере социальной технологии. Он указывает на конкретную технологи- ческую невозможность — невозможность создать план общества, которое одновременно экономически и централизованно, и инди- видуалистично». И чуть ниже: «...установка, которой Хайек при- держивается в этой книге [ «Дорога к рабству» ] настолько отчетлива, что мои комментарии совершенно излишни. Однако мое примечание было опубликовано до выхода книги Хайека, и хотя в его более ран- них работах были предвосхищены многие из его позднейших идей, явное выражение они получили лишь в „ Дороге к рабству”. Кроме того, когда я писал это примечание, мне не были известны многие мысли, связываемые в настоящее время с именем Хайека» (Поп- пер К. Открытое общество и его враги. В 2-х т. Т. I. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. С. 353). 213
Глава 3. От социализма к тоталитаризму Шиллера, Гёте, Гердера, Канта, Моцарта и Бетховена пришла Германия «штурмовиков»78. Глава, посвященная краху немецкого либерализма, откры- вается словами: «Было бы фундаментальной ошибкой пони- мать дело так, что нацизм представляет собой воскрешение или продолжение политики и умонастроения ancien regime или проявление „прусского духа“». Нацизм был не результа- том эволюции немецкой культурной истории (эту ложь запус- тил в обращение сам нацизм, чтобы придать себе видимость легитимности), а новым явлением. Его развитие шло вразрез с распространением либеральных идей. И, хотя Мизес наста- ивал на том, что «ни один немец ничего не внес в развитие великой системы либеральной мысли», именно распростра- нение либеральных идей зажгло в немцах не существовавший до тех пор национальный дух79. Однако поражение немецкого либерализма также продемонстрировало, насколько ошибоч- ным было пророчество о том, что капитализм должен перейти в милитаризм, империализм и в конце концов нацизм80. Немецкий либерализм, который, кроме всего прочего, был вынужден расплачиваться за то, что по существу он был дви- жением интеллектуалов, дебютировал на политической сцене одновременно с Бисмарком, в тот момент, когда приобретали популярность экономические и политические идеи катедер- со- циалистов. Доминирование антилиберальной экономической культуры в немецких университетах стало фактором чрезвы - чайной важности. Культурная атмосфера, характеризовав- шаяся представлением о сакральности государства и его целей, сформировала мировоззрение влиятельного класса чиновни- ков и интеллектуалов. То, что тоталитаризм достиг высшей точки развития в Гер- мании, следует отнести на счет целого ряда культурных и исто- рических обстоятельств. Темпы развития местных институтов 78 Мизес Л. фон. Всемогущее правительство. Челябинск: Социум, 2006. С. 9. О трактовке тоталитаризма у Мизеса, см.: Hazlitt, 1956, рр. 81-93. 79 Мизес Л. фон. Всемогущее правительство. Челябинск: Социум, 2006. С. 27—32. Среди тех, кто распространял либеральные идеи, Мизес особенно выделял Шиллера. О либерализме Шиллера и Гёте см. также: Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Со- циум, 2007. С. 316. 80 Тамже.С. 58-59. 214
§ 3. Тоталитаризм по направлению к более либеральной модели не соответство- вали довольно специфическому типу капиталистического эко - номического развития в Германии. Однако это не означает, что единственной культурной и философской колыбелью тота- литаризма была «немецкая идеология». Дело обстояло проще: тенденция к росту полномочий и власти государства, которая уже ярко проявилась в Европе на протяжении XIX в.81, нашла в Германии идеальную почву. В Германии привыкли к то- му, что экономическое развитие направляется правительст- вом, а влияние исторической школы немецких экономистов усилило эту установку. Хотя этатизм получил распространение в Германии благода- ря Фихте, Шеллингу и Гегелю, это не означало что он был чис- то немецким явлением*. Его главная черта — то, что он «воз- лагает на государство задачу руководства гражданами и забо - ты о них», — в это время была в значительной степени присуща западной политической культуре вообще. Победа этатистской ментальности над либерализмом была важнейшим историче- ским событием последних ста лет. По мнению Мизеса, эта- тизм выступал в основном под масками социализма и интер - венционизма, двух феноменов, связанных общей целью: под- чинить личность государству82. Хотя Мизес и учитывал факт преемственности между ранней фазой развития немецкого национализма и нацизмом83, он полагал, что основной при- чиной распространения тоталитарной идеологии было появле- ние антикапиталистической и антилиберальной ментальности в сочетании со сложившейся у правительств привычкой обви- нять рынок в собственных провалах84, а также в том, что он порождает экономическую и социальную несправедливость. 81 Там же. С. 8, 63—65. Эта тенденция связана прежде всего с име- нами Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Пеккёра, Конта, Карлейля, Рёскина и фабианцев, а в Германии ее пропагандировали фон Штейн, Шпильгаген и Гауптман. * О происхождении идеологии этатизма см.: Мизес Л. фон. Все- могущее правительство: тотальное государство и тотальная война. Челябинск: Социум, 2007. С. 63—112. 82 Там же. С. 63—64. 83 Там же. С. 2. 84 Там же. С. 5—7. См. также: Мизес Л. фон. Антикапиталистиче- ская ментальность / / Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланирован- ный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. 215
Глава 3. От социализма к тоталитаризму В системе этатизма государство воспринималось как «аппарат сдерживания и принуждения» и как «институт необходимый и незаменимый», которого требует природа человека. На этом основании этатизм полагал, что его зада- ча работать непосредственно на рост благосостояния поддан- ных. С этим было связано убеждение, что правители обла- дают большими способностями, чем граждане, и знают, что нужно для «блага» последних, лучше, чем они сами. Это было предзнаменованием будущей концепции сверхчеловеческого государства, порождавшим его обожествление и отождест- вление его лидера с Богом или его посланцами85. Поскольку социализм разделял эти цели, он не только не стал наиболее совершенным воплощением демократии, а, напротив, обрек ее на уничтожение посредством политического устройства, отказывавшегося признать наличие политической ценно- сти у индивидуальных актов выбора. Поэтому любой шаг от рыночной экономики по направлению к плановой экономи- ке «по необходимости является шагом в направлении абсо- лютизма и диктатуры»86. Мизес обнаружил, что общим знаменателем национализ- ма, социализма и нацизма является их враждебность к рыноч- ной системе и убежденность в том, что единственный способ достичь перемен состоит в том, чтобы свергнуть эту систему и заменить рынок коллективистской экономикой, управляе- мой из центра, т.е. увеличить полномочия и власть государ- ства. Аргументы против тоталитаризма в этом случае совпа- дают с аргументами против социализма. В обоих случаях пол- ностью отсутствует убедительное обоснование того, почему государству и его представителям следует предоставить столь широкие полномочия. 85 См.: Мизес Л. фон. Всемогущее правительство. Челябинск: Со- циум, 2006. С. 67. Мизес, напротив, писал: «В силу особенно- стей природы человека государство — институт необходимый и незаменимый. Если государство организовано правильно, оно является фундаментом общества, сотрудничества между людьми и цивилизации. С точки зрения стремления человека к счастью и благополучию это самый благотворный и полезный инструмент. Но это всего лишь инструмент и средство, а не конечная цель. Го- сударство — не Бог, а просто сдерживание и принуждение. Госу- дарство — это полицейская власть». 86 Там же. С. 77. 216
§ 3. Тоталитаризм Мизес утверждал, что возникновение всемогущего прави- тельства было плодом философской традиции, объединяющей реакционные националистические идеологии с прогрессив- ными социалистическими движениями, которая пренебрега- ет развитием личной свободы, прав человека и самоопределе- ния в пользу сценария, где делами людей руководит всемогу- щее правительство87. То, что для этого могут потребоваться инструменты принуждения, ограничивающие свободу мыс- лей и действий, не имеет значения. Размышляя над тем, чем Ласки в этом отношении отличается от Альфреда Розенберга88, Мизес поставил вопрос о необходимости изучения феномена тоталитаризма в рамках более адекватного подхода, чем под- ход, который расценивает тоталитаризм как результат краха либерально-капиталистической идеологии. Как писал Мюр- рей Ротбард, мишенью Мизеса в данном случае было господ- ствующее представление о нацизме как об «отчаянной попыт- ке немецкого крупного бизнеса уничтожить растущее влия- ние пролетариата»; этот взгляд был широко распространен в США, прежде всего среди эмигрантов-марксистов, наибо- лее известным из которых был Франц Нейман89. В течение долгого времени эти взгляды мешали пролить свет на фено- мен тоталитаризма. Однако, несмотря на то что феномен тоталитаризма имел множество корней — от описанных выше до шовинизма и фак- тора «мифа»90, — Мизес сосредоточился в основном на ана- лизе немецкого опыта. Он не отрицал роли националисти- ческого движения в создании предпосылок для катастрофы 87 Там же. С. 11. С точки зрения Мизеса, «в истории последних двух столетий прослеживаются два различных идеологических на- правления. Первым было движение к свободе, укреплению прав человека и гарантиям самоопределения. ...Во второй половине этого периода движение к индивидуализму сменилось движением к всемогуществу государства». 88 Там же. С. 15. Констатировав, что «левые и правые партии по- всеместно относятся к свободе мысли с чрезвычайной подозри- тельностью», Мизес спрашивал: «Но кто „прогрессивена кто „реакционен“? Относительно этого вопроса есть примечательная разница между Гарольдом Ласки и Альфредом Розенбергом». 89 См.: Rothbard, 1988, рр. 58-59. 90 Мизес Л. фон. Всемогущее правительство. Челябинск: Социум, 2006. С. 173-180. 217
Глава 3. От социализма к тоталитаризму тоталитаризма, но полагал, что реальная угроза возникла толь- ко после 1870г., когда Германия поняла, что она стала самым сильным государством в Европе, и приступила к осуществлению того, что она считала своей исторической миссией91. Немец- кий национализм одержал победу и завоевал господствующие позиции тогда, когда на политическую сцену выступили те, кто сформировался в новой интеллектуальной атмосфере. Поло- жение осложнялось еще и тем, что немецкая культура не была готова к борьбе с явлением такого масштаба92. В своей критике Мизес не пощадил заявлений Сантаяны93 о преемственности между немецким идеализмом и нацизмом. На его взгляд, эти утверждения, подхваченные нацистски- ми интеллектуалами, противопоставлявшими друг другу две немецкие культурные традиции: подлинную и дегенератив- ную, — были совершенно необоснованными. Одним из глав- ных аргументов Мизеса против этого тезиса было то, что в та- ком случае в список представителей подлинной культурной традиции должны были бы войти, в частности, Гитлер, Геб- бельс, Шпенглер и Розенберг, в то время как к дегенератив- ной традиции следовало бы отнести, например, таких фило- софов и поэтов, как Кант, Гёте, Шиллер и Лессинг. Это было явно чересчур; тут не помогли бы даже попытки ухватиться за Фихте и Гегеля, ведь ту «философию» откровения, которая столь типична для их стиля мышления, можно найти у многих английских и американских философов, поскольку она явля- ется рационализацией протестантской теологии. То же самое относится к «эготизму», который Сантаяна считал одним из 91 Там же. С. 183. Это, писал Мизес, «было результатом национа- листического образования. Это было достижением таких авторов, как Лагард, Петерс, Лангбен, Трейчке, Шмоллер, Хьюстон Стю- арт Чемберлен и Науманн» (с. 189 ). 92 Тамже. С. 183-199. 93 Там же. С. 200. По словам Мизеса, «мнение о том, что немецкий национализм возник из идей немецкой философии, распространи- лось благодаря авторитету Джорджа Сантаяны. Однако Сантаяна признает: то, что он называет „немецкой философией“, „не тож- дественно философии в Германии4* и что „большинство интелли- гентных немцев придерживаются взглядов, к которым немецкие философы отнеслись бы с полнейшим презрением**. ...Согласно Сантаяне, главным источником немецкого национализма явля- ется эготизм». 218
§ 3. Тоталитаризм оснований немецкого национализма. По этому поводу можно заметить, что эготизм* представляет собой основную предпо- сылку утилитаризма, идеи которого разделяли Смит, Рикар- до, Бентам и оба Милля. Таким образом, источники национализма следует искать в другом месте. Рассматривая различные варианты, Мизес уделил особое внимание традиции меркантилистского про- исхождения, связанной со специфическими «представления- ми относительно методов достижения высшего блага. Немец- кие националисты убеждены, что существует неразрешимый конфликт между интересами отдельных народов и содружест- ва народов, охватывающего весь мир». Согласно этой тради- ции, идеалистическая философия послужила опорой нацизма, так как она критиковала «этическую доктрину утилитариз- ма и социологию сотрудничества между людьми». Неприя- тие утилитаризма, свойственное всем немецким философам, за исключением Фейербаха, породило представление о нераз- решимом конфликте между индивидуальными и обществен- ными целями. Последствия применения этой идеи в между- 94 народных отношениях печально известны . Мизес полагал, что не существует оснований для того, чтобы противопоставлять немецкую экономическую теорию еврей- ской и англо - саксонской экономической теории, так как сто- ронниками немецкой теории были также Сисмонди и фран- цузские и британские социалисты, и отчасти потому, что «расово близкая (arteigen) немецкая экономическая теория почти идентична современным теоретическим течениям дру- гих стран, например американскому институционализму». На самом деле в данном случае проблема в неверном понимании предмета. О преемственности между немецкой традицией и нацизмом, с точки зрения Мизеса, можно говорить лишь при- менительно к пангерманизму и катедер-социалистам: «Пла- ны и политика нацистов отличаются от планов и политики их предшественников в императорской Германии лишь тем, что они адаптированы к реально существующим политическим условиям»94 95. * Самовлюбленность, преувеличенное мнение о себе, своих достоин- ствах и значении (англ, egotism, от лат. едо — я). — Прим. реЪ. 94 Тамже. С. 199-203. 95 Тамже. С. 209-210. 219
Глава 3. От социализма к тоталитаризму Все это опровергает горячо защищавшееся немецкими соци - ал-демократами мнение о том, что нацизм следует рассмат- ривать как продукт развития немецкого милитаризма. Мизес считал, что эта легенда была лишь попыткой замаскировать неприличное сходство между экономическими мерами, пред- принятыми нацистами, и теми, которые предлагал Маркс96. Для критической переоценки той роли, которую в имперской Германии играло социалистическое движение, имеет гораздо больший смысл отталкиваться от анализа этих мер. Переоцен- ку следует начать с признания фактического объединения пра- вительства и профсоюзов в борьбе против рыночной экономи- ки и либеральных институтов, а ее следующим этапом должен стать анализ роли катедер - социалистов в преподавании соци - альных наук в университетах и в определении курса развития немецкой экономики97. По мнению Мизеса, даже расовый миф или по крайней мере его современная версия восходит к Гобино98 и в силу этого не может считаться подлинно немецким продуктом. Однако это не помешало нацистам использовать некоторые идеи Шталя, Лассаля, Ратенау и Гумпловича в своих собственных целях. На самом деле это был очередной трюк нацистов, склонных безза- стенчиво присваивать себе идеи, на чью популярность в массах они рассчитывали; Мизес замечает, что одной из таких уловок было то, что они объявили себя христианами99. На своем пути к власти лидеры нацистов не только заигры- вали с разнообразными ностальгическими воспоминаниями о (романтизированом и эстетизированном) славном прошлом: они поставили на службу своему делу также текущее положение в Веймарской республике, в частности отсутствие в Германии либеральной политической культуры. Благодаря этой тактике они сумели воспользоваться экономическими и социальны- ми проблемами, в создании которых социал-демократические правительства демагогически обвиняли рыночную систе- му, впервые появившуюся в Германии в либерально-демок- ратической ипостаси. Все это привело Мизеса к заключению, что нацистская экономическая доктрина была чем угодно, но 96 Тамже. С. 211-213. 97 Там же. С. 218. 98 Тамже. С. 243. 99 Там же. С. 246. 220
§ 3. Тоталитаризм не этапом исторической эволюции либеральной рыночной системы. Наоборот: по своей сути эта доктрина представля- ла собой разновидность этатизма100, близкого к «фабианской и кейнсианской „неортодоксальности^»101. В своем анализе Мизес опирался не только на собствен- ную интерпретацию немецкой истории, но и на методологи- ческие соображения. Он стремился провести научный анализ, в ходе которого факты объяснялись бы действиями индиви- дов ради достижения субъективных целей в условиях ограни - ченного знания, а не с помощью «коллективных целостнос- тей». В связи с этим он отметил, что нельзя считать немцев более агрессивными, чем другие народы, и кроме того, нельзя определить характер народа на основании статистических дан- ных или на основании его выдающихся представителей. В све- те этого, рассуждал Мизес, можно считать, что тоталитаризм перестал быть плодом исключительно немецкой традиции и превратился в куда более масштабную и сложную проблему. Эта проблема была актуальна для всего мира и находилась в тесной связи с ростом и все увеличивавшейся популярнос- тью этатистской ментальности, которая создавала угрозу для всей западной цивилизации102. Если мы ограничимся тем, что назовем немецкую культуру демонической, это не будет адекватным ответом на проблему нацистского тоталитаризма. Научный анализ этого явления должен повлечь за собой переоценку последствий усвоенно- го западной цивилизацией политического и экономического интервенционизма. Немецкий опыт обладает универсаль- ной ценностью именно в силу того, что он продемонстриро- вал: чем больше разрыв между политической культурой и цен- ностями экономико-политического либерализма, тем серьез- нее риск того, что эта культура будет обречена на скатывание к тоталитаризму. Соответственно любые представления о том, что либерализм представляет собой всего лишь пролог к тота- литаризму, совершенно ошибочны; напротив, либерализм — это единственное лекарство от тоталитарных тенденций, кото- рые всегда свойственны националистическим и социалистиче- ским идеологиям. 100 Там же. С. 315 и сл. 101 Там же. С. 320. 102 Там же. С. 32—43. 221
Глава 3. От социализма к тоталитаризму Таким образом, Мизес настаивал на насущной необходимо- сти критически пересмотреть те идеи, которые управляли раз- витием западной цивилизации в последние двести лет. К сожа- лению, его анализ тоталитаризма, при всей его оригинальности и перспективности, был неполон. Дело в том, что, кроме воп- росов, рассмотренных Мизесом, существует еще философское измерение тоталитаризма, и ему он, на наш взгляд, не уделил того внимания, которого оно заслуживает. В частности, суще- ствует проблема рождения и развития современной филосо- фии. Позиция Мизеса по этому вопросу, несмотря на то что в «Социализме» и в «Теории и истории» он получил важные научные результаты, не всегда убедительна, так как на нее ока- зала огромное влияние его собственная, чрезвычайно своеоб- разная версия «рационализма». Фундаментальную философскую задачу Мизеса можно описать как изучение развития того «рационального духа», который родился вместе с англо-шотландским иллюминиз- мом, и, более того, как попытку соединить эту традицию с кан- тианством «Критики чистого разума». Для Мизеса позити- визм, эмпирицизм и историцизм не были ложными и опас- ными тенденциями развития «духа рационализма»; он видел в них выражение совсем иной традиции — традиции, пытав- шейся привить новую «научную и рационалистическую куль- туру» на древо старой финалистической концепции вселен- ной и истории. Он вернулся к этой теме в «Философских основаниях эко- номической науки» ( «The Ultimate Foundation of Economic Sci- ence») . В этом произведении Мизес вновь обратился к разру- шительным последствиям успеха естественных наук для наук гуманитарных как с точки зрения определения их целей, так и с точки зрения методологии. Проповедуемый позитивизмом и логическим позитивизмом культ науки стал главной причиной кризиса западной цивилизации, а также «эпистемологическим обеспечением тоталитаризма»103. Мизес указал на то, что распространение культа науки сопровождается возникновением «государственнического мифа» и тоталитарной ментальности. Это было плодотворной попыткой дать новое толкование истории западной культу- 103 См.: Mises, 1962, рр. 125—133. (Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 222
§ 3. Тоталитаризм ры и политической философии. Однако иногда он высказывал спорные суждения. Те сомнения, которые вызывает его пози- ция в том виде, как она изложена во «Всемогущем государ- стве», не только не развеиваются, но еще и усиливаются пос- ле знакомства с «Теорией и историей», работой, которая с по- разительной ясностью демонстрирует, насколько отличаются основания и культурная рамка его трактовки истории филосо- фии социальных наук от взглядов Менгера и Хайека. Хайек Темы, к которым Хайек обращался в статье «Экономическая теория и знание» и книге «Свобода и экономические системы» ( «Freedom and Economic Systems» ), вновь возникают в статьях «Контрреволюция науки» и «Сциентизм и изучение общества»; это показывает, что он до конца использовал их потенциал для объяснения политических явлений, в особенности тоталита- ризма. Упомянутые статьи не случайно относятся к тому же периоду, что и «Дорога к рабству». С точки зрения Хайека, противопоставление рынка планированию было чем-то более важным, нежели просто спором о наиболее эффективном спо- собе производства и распределения богатства. Оно выражало противопоставление номократических режимов телеократи- ческим (если рассматривать два этих типа режимов в качестве фундаментальных форм политики). Заслуга Хайека состояла в том, что он разглядел, что это противопоставление на самом деле было направлено против того пути развития политической философии, по которому она шла начиная с того момента, ког- да Локк связал частную собственность с государством. Имен- но в этом контексте можно воспринимать и саму реконструк- цию истории философии социальных наук. Отправным пунктом аргументации Хайека всегда была проблема «разделения знания», которую он описывал как «действительно центральную проблему экономической теории как общественной науки»104. Хайек подверг критике и отверг идею всеобъемлющего знания и ее использование в сфере 104 См.: Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Нача- ла-фонд, 2000. С. 66. 223
Глава 3. От социализма к тоталитаризму экономической теории и политики ради достижения контроля над явлениями этих сфер уже в предисловии и послесловии к сборнику «Collectivist Economic Planning». Однако опти- мистический прогноз, с которого начинается предисловие, был жестоко опровергнут историей105. В этих работах Хайек уже писал, что источником веры в воз- можность рациональной организации всего общества, с эконо- мическим планированием в качестве центрального принципа такой организации, было злоупотребление разумом. Он ука- зывал, что источником этой веры является перенос механисти- ческих представлений об индивидуальном и социальном дей - ствии на экономическую сферу. Такого рода перенос возник в связи с позитивизмом Конта и Сен-Симона и достиг свое- го апогея «современных ученых, пропагандирующих „науч- ную“ организацию общества». Как мы уже видели, за всем этим стояли «нетерпимость разума»106, неверная интерпре- 105 По словам Хайека (Hayek, 1935, рр. 1 — 2 [см.: Хайек Ф. фон. Экономический расчет при социализме I: характер и история проблемы / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 126]), «есть все основа- ния полагать, что мы наконец входим в эру аргументированного обсуждения того, что долгое время некритически считалось реор- ганизацией общества на рациональной основе... Внести порядок в этот хаос, приложить разум к организации общества и сформи- ровать его сознательно, во всех деталях, в соответствии с чело- веческими желаниями и общими идеями справедливости — это представлялось единственной линией действий, достойной разум- ного существа». 106 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 186—187 иен.. Этим Хайек был намерен привлечь вни - мание к «одной тенденции в интеллектуальном развитии Герма- нии, наблюдающейся в течение последних ста лет, которая теперь почти в тех же формах проявляется и в англоязычных странах». С одной стороны, он указал на то, что «идея организации, идущей сверху и пронизывающей все общество насквозь, получила в Гер- мании особенное развитие благодаря тому, что здесь были со- зданы уникальные условия, позволявшие специалистам в области науки и техники оказывать влияние на политику и формирование общественного мнения». С другой стороны, он отмечал: «И то, что в конце концов ученые мужи этой страны (за исключением очень немногих) с готовностью пошли на службу новому режиму, является одним из самых печальных и постыдных эпизодов в ис- тории возвышения национал-социализма». Традицию сервиль- 224
§ 3. Тоталитаризм тация «данных» гуманитарных наук и вера в финализм соци- 1 07 альных институтов1 . Критика тоталитарной ментальности исходит из того, что если считать «хорошее общество» в основном непреднаме- ренным результатом тех действий, с помощью которых инди- виды стремятся удовлетворить свои субъективные потребно- сти, то соотношение интересов индивидов и интересов обще- ства должно быть таким, чтобы ни одна из групп интересов не доминировала над другой. Если, с одной стороны (как рас- суждал Хайек), результатом доминирования индивидуаль- ных интересов над интересами сообщества будет политическая нестабильность, и, следовательно, исчезновение политиче- ского общества, то, с другой стороны, если интересы сообще- ства будут рассматриваться как приоритетные по сравнению с индивидуальными интересами, то итогом этого будет тота- литарный режим107 108. Такой режим будет характеризоваться произволом, в частности ввиду того, что он строит свой фунда- мент на полном знании политической реальности и на телеоло- гическом абсолютизме; но эти основания носят произвольный характер, потому что по своей природе не принадлежат к сфере политической философии, которая представляет собой поиск наилучшего режима, а не его открытие и навязывание. Имен- но так дело обстоит в австрийском либерализме. Эти наблюде- ния отражают самую суть позиции, согласно которой индивид и общество — это не две противоположности, а естественный отправной пункт для философской рефлексии о политике. Указав на ошибки, внутренне присущие эмпирицистскому представлению о социальных явлениях, а также на грехи конс- труктивистского рационализма, Хайек перешел к рассмотре- нию политических следствий из сциентистской ментально- сти. В их число он включил то, что строго рациональная соци- альная организация требует тотального подчинения индивида обществу, а также то, что она не оставляет места ни для сферы ности заложил знаменитый физиолог Э. дю Буа-Реймон в своей знаменитой речи 1870 г. 107 См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреб- лениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 111 и сл. Особенно важное значение имела ссылка на критику «прагматической» интерпре- тации общественных институтов Менгером. 108 См.: Barry, 1984b, рр. 55—64. 225 15-4154
Глава 3. От социализма к тоталитаризму частной жизни, регулируемой и защищенной законом, ни для экономической свободы. Тем самым тоталитаризм представ- ляет собой соединение безграничного доверия к способности разума обнаружить «справедливый политический порядок» с твердой убежденностью, что источник всех бед общества кроется в том, что его конкретная экономическая организа- ция неспособна достичь полной эффективности. Соответст- венно в тоталитаризме утопический компонент, а именно вера в возможность достижения абсолютного познания мира, соче- тается с представлением о том, что после того, как фундамен- тальные законы реальности открыты, мир становится беско- нечно податливым. В таком контексте тоталитаризм воспринимался как следст - вие представления цивилизации в виде борьбы человека и при - роды, из чего вытекала неспособность пцнять специфику при- роды социальных институтов. Применительно к миру полити- ки эта вера выражалась в жесткой антилиберальной позиции; позже она завоевала популярность своими заявлениями о том, что реализации ожиданий общества препятствуют неверный подход, иррациональность и аморальность рыночной эконо- мики, из чего следует необходимость рациональной и научной организации социальной, экономической и политической сфе- ры. Таким образом, неслучайно, что наиболее упорно тота- литаризму (под его различными историческими масками) противостояла связка экономической и политической свобо- ды. В качестве ответа тем критикам взаимосвязанности этих двух форм свободы, которые ошибочно решили, что послед- няя может существовать в отсутствие первой, можно привести не только исторические аргументы (значение которых ограни- чено), но и то, что в отсутствие экономической свободы поли- тическая свобода не составляет даже личной свободы. В этом случае действительно можно говорить о свободе совести, но не о такой свободе, которую можно, в том числе индивидуаль- но, реализовывать посредством социальных институтов. Еще более существенно то, что описываемых ошибочных взглядов придерживаются либо те, кто выступает за философию исто- рии и верит, что человечеству суждено, преодолев стоящие на его пути препятствия, достичь свободы, либо те, кто отожде- ствляет экономическую науку с политической экономией и пренебрегает вкладом экономической науки в наши знания о человеческой деятельности. 226
§ 3. Тоталитаризм В рамках этого анализа тоталитаризм в итоге оказывает- ся результатом — более или менее сознательным — попыт- ки заменить представление об истории как о непреднамерен- ном продукте стихийной эволюции совершенно иной концеп- цией. Согласно этой концепции, история представляет собой осознанный продукт разума в рамках сценария, где разум сна- чала успешно выясняет, что есть «благо», а затем организует отношения между отдельными людьми таким образом, что- бы достичь этого «блага» и заставить историю остановить- ся. У Хайека мы находим историю политической философии, описанную в виде конфликта. На одной стороне — индивиду- ализм номократической концепции, согласно которой закон устанавливает средства, но не цели индивидуального дейст- вия. На другой — коллективизм телеократической концеп- ции, чьим продуктом являются тоталитарные режимы, то есть политические организации, преследующие «общее благо», которое считается познаваемым с помощью разума и дости- жимым либо посредством научных знаний, либо в историче- ской перспективе. Таким образом, начальным пунктом для анализа и критики тоталитаризма был факт постепенного отказа «от той эконо- мической свободы, без которой свобода личная и политическая в прошлом никогда не существовала». Этот отказ «от фунда- ментальных идей, на которых было построено здание европей- скои цивилизации»1и , произошел в пользу социалистического 109 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 40—41. То, что предупреждения Токвиля и лорда Актона, ут- верждавших, что «социализм означает рабство», были забыты, мешает понять происхождение тоталитарной ментальности и осоз- нать, что «современные социалистические тенденции означают решительный разрыв не только с идеями, родившимися в недавнем прошлом, но и со всем процессом развития западной цивилизации: не только со взглядами Кобдена и Брайта, Адама Смита и Юма или даже Локка и Мильтона, но и с фундаментальными ценнос- тями нашей цивилизации, восходящими к античности и христи- анству, и с принципами индивидуализма, унаследованными от Эразма и Монтеня, Цицерона и Тацита, Перикла и Фукидида». О критике идеи Хайека о взаимосвязи между экономической и политической свободой см.: Wootton, 1945, рр. 22—24, 140— 142; но главным образом Finer, 1945. Эта работа, посвященная опровержению тезиса Хайека, открывается следующими словами: « „Дорога к рабству“ Фридриха А. Хайека — это наиболее злобная 227
Глава 3. От социализма к тоталитаризму идеала. В связи с этим Хайек писал: «Экономический конт- роль неотделим от контроля над всей жизнью людей, ибо, кон- тролируя средства, нельзя не контролировать и цели. Моно- польное распределение средств заставит планирующие инстан- ции решать и вопрос о ценностях, устанавливать, какие из них являются более высокими, а какие — более низкими, а в ко- нечном счете определять, какие убеждения люди должны исповедовать и к чему они должны стремиться. ...экономи- ческое планирование будет охватывать практически все сфе- ры нашей жизни»* 110. Отождествление тоталитаризма с коллективистским пла- нированием было частью критического анализа той менталь- ности, которую породили успехи «современной науки», а так- же одним из оснований для критического пересмотра новей- шего представления о разуме как об источнике законов для человечества. Кроме того, что высказывания Хайека о про- исхождении и природе тоталитаризма обладают эвристичес- кой ценностью, не следует забывать, что проблемы, которыми он занимался, были классическими проблемами политической философии. Они были связаны с поисками и определением наилучшего политического режима; по словам Штрауса, это «главный политический вопрос: как соединить порядок, кото- рый не был бы подавлением, со свободой, которая не была бы распущенностью »111. Однако не следует думать, что тоталитаризм — это исклю- чительно социализм или коллективизм. В «Дороге к рабству» Хайек без колебаний утверждал, что фашизм и нацизм явля- ются отнюдь не реакцией на социализм, а проявлениями того атака на демократию из всех исходивших из демократических стран за последние несколько десятилетий» (р. v); Kelsen, 1955. 110 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 106. О критике планирования и о сопротивлении рационалис- тической установке в политике Оукшотт (Oakeshott, 1962, р. 21) писал: «План сопротивления любым попыткам планирования, вероятно, лучше планирования, но выдает тот же политический стиль». Как отметил Барри (Barry, 1979, рр. 196 — 197), это ил- люстрирует различия между консерваторами и Хайеком. Об этом см. также: Kukathas, 1989, рр. 179ff.; о сходстве взглядов Хайека и Оукшоттасм.: Gray, 1984а, рр. 14, 53, 67, 81, 114, 130. 111 См.: Strauss, 1952, р. 37; о задаче политической философии см. также: Strauss, 1959. 228
§ 3. Тоталитаризм же самого феномена112. Социализм и нацизм объединяет, в частности, их отвращение к либерализму, т.е. кучениюотом, что гражданские и политические свободы неразрывно связаны с экономическими113. Определение сути социализма как «гру- бого приложения научных идеалов к проблемам общества»114 одновременно представляет собой довольно широкое, хотя и не универсальное определение тоталитаризма. «Дорога к рабству» не зря начинается с цитаты из лор- да Актона о том, что «самое большое раздражение вызыва- ют те исследования, которые вскрывают родословную идей». В этой книге Хайек вернулся к наиболее значимым открытиям современной политической философии, сохранив верность тем принципам, которыми характеризовалась его деятельность в качестве политического философа и историка идей. Его задачи не были задачами историографа. В своих словах о том, что «мы можем в какой-то степени извлекать уроки из прошлого, что- бы предотвращать повторение одного и того же процесса»115, и о том, что «складывается впечатление, что мы попросту не хотим понимать, каким путем возник тоталитаризм, потому 112 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 33. («Мы до сих пор не хотим видеть, что расцвет фашизма и нацизма был не реакцией на социалистические тенденции пред- шествовавшего периода, а неизбежным продолжением и разви- тием этих тенденций»); с. 126 — 127 («фашизм и национал-со- циализм — это разновидности социализма для среднего класса»); с. 167—169 («В результате возник союз левых и правых антика- питалистических сил, своеобразный сплав радикального и кон- сервативного социализма, который и искоренил в Германии все проявления либерализма. Социализм в Германии был с самого начала тесно связан с национализмом»); с. 178 («Идея борьбы с либерализмом... объединяла социалистов и консерваторов, вы- ступавших в итоге единым фронтом» ). О взаимосвязи социализма и тоталитаризма см.: Hartwell, 1977, рр. 76 — 77, 92. 113 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 113: «Экономическая свобода, являющаяся необходи- мой предпосылкой любой другой свободы, в то же время не может быть свободой от любых экономических забот. А именно это обещают нам социалисты, часто забывая добавить, что они заодно освободят нас от свободы выбора вообще». 114 Тамже. С. 170—172. В данном случае он ссылается на Зомбарта, И. Пленге и французское происхождение социалистических идей. 115 Там же. С. 31. Об этом см.: Barry, 1979, рр. 183—186. 229
Глава 3. От социализма к тоталитаризму что это понимание грозит разрушить некоторые дорогие наше- му сердцу иллюзии»116, Хайек позволяет нам увидеть часть своей интерпретации значения истории вообще и ее роли в про - цессе пробуждения политического сознания. Эта интерпрета- ция далеко выходила за пределы полемических задач книги и касалась проблемы понимания корней тоталитарной мысли. Таким образом, тоталитаризм не мог рассматриваться ни как разовая оплошность западной цивилизации, ни как ее рок; скорее он был трагическим сигналом о скрытой в ней опасно- сти, которую следовало предотвратить. Ужасы тоталитариз- ма никоим образом нельзя считать закономерным эпилогом либеральной традиции, и Хайек полагал, что история может помочь человечеству избежать множества опасностей. Самое главное — не считать, что феномен тоталитаризма — это экс- клюзивный продукт немецкой культуры, а понимать, что хотя бы отчасти он представляет собой результат социалистической ментальности. Ведь сходство пруссачества и социализма — это одновременно и бесспорный факт, и свидетельство правоты Хайека117. «Дорога к рабству» начинается с появления и распростра- нения идеи о том, что плановое целеориентированное развитие общества лучше стихийного развития, в сочетании с убежден- ностью, что прогресс требует радикальной перестройки обще- ства на новых началах118. Иными словами, первым шагом к рабству является представление, что можно сохранить граж- данские и экономические плоды либерализма в рамках иной институционально - экономической системы. В этом отноше- нии, по мнению Хайека, тоталитаризм напоминал античные тирании. Оба этих режима стремились ускорить процесс при- нятия решений и достичь иных социальных целей за счет рас - 116 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 35. Вероятно, именно за то, что Хайек попытался про- лить свет на «некоторые дорогие нашему сердцу иллюзии», он получил обвинение в ультраконсерватизме. Об этом обвинении см.: Lepage, 1980, рр. 429—434. 117 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 35-37. 118 Там же. С. 44 и сл. Наоборот, фундаментальный принцип либе- рализма состоит в том, что «организуя ту или иную область жиз- недеятельности, мы должны максимально опираться на стихийные силы общества и как можно меньше прибегать к принуждению». 230
§ 3. Тоталитаризм ширения принуждения. Недоверие к либеральной традиции в определенной степени благоприятствовало «некритическому переносу в общественные науки методов и интеллектуальных привычек, выработанных в науках технических и естественных, и стремлению... применять соответствующие идеалы органи- зации в области, совершенно для этого не подходящей»119. Кроме того, росту скептицизма способствовала склонность путать свободу и власть120. Хайек считал, что культурные корни коллективизма и тота- литаризма следует искать не только в специфике немецкой культуры и встроенных в нее демонических сил, но и — прежде всего — в гораздо более глобальных особенностях самой эпо- хи. Ведь рядом с нацизмом рос и развивался советский ком- мунизм121. Сходство между этими двумя системами застав- ляет искать источник этого феномена в культурных силах, чье влияние выходит за пределы отдельных национальных куль- тур. Однако это не обязательно означает, что «коммунизм и фашизм — по сути одно и то же. Фашизм — это стадия, кото- рая наступает, когда коммунизм доказал свою иллюзорность, как это произошло в сталинской России и в догитлеровской Германии». При этом Хайек отметил, что общим для обеих 119 Там же. С. 46—48. Хайек писал: «Принцип свободы, реализо- ванный в Англии, был, казалось, самой судьбой предназначен рас- пространиться по всему свету. Но где-то около 1870 г. экспансии английских идей на Восток был положен предел. .. .В течение сле- дующих шестидесяти лет центром, где рождались идеи, распро- странявшиеся на Восток и на Запад, стала Германия. И был ли это Гегель или Маркс, Лист или Шмоллер, Зомбарт или Ман- нгейм, был ли это социализм, принимавший радикальные формы, или просто „ организация “ и „ планирование“, — немецкая мысль всюду оказывалась ко двору, и все с готовностью начали воспро- изводить у себя немецкие общественные установления». 120 Тамже. С. 50исл. Нас. 51 сн. Хайек отметил, что «наиболее яв- ным апологетом этого смешения» является Дж. Дьюи. Тема сме- шения свободы и власти была более подробно освещена в: Hayek, 1960, рр. 16ff. [Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое изда- тельство, 2009.] 121 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 51 — 55. Перечисляя тех, кто первым заметил чрезвы- чайное сходство между двумя режимами, которые казались мно- гим «полярно противоположными», Хайек упомянул Истмена, Чемберлена, Войта и Липпмана. 231
Глава 3. От социализма к тоталитаризму систем является общий враг в лице либерализма122, а также то, что обеим присуще принципиально схожее доверие к тако- му типу организации, который принято называть коллекти- вистским экономическим планированием. Другими словами, и нацизм и социализм верили в «сознательную организацию производительных сил общества для выполнения определенной общественной задачи». Соответственно различия между типа- ми коллективизма относились к «характеру цели», а не к фи- лософскому обоснованию системы, которая состояла в поис- ке и создании «полного этического кодекса, в котором были бы представлены и должным образом упорядочены все человече- ские ценности». Оба типа тоталитаризма зависели от веры в то, что возможно и необходимо организовать общество на фунда- менте «полного этического кодекса», а также в то, что такой кодекс может быть полностью известен. Эта установка резко контрастирует с индивидуалистической либеральной системой, согласно которой «мы не только не располагаем всеобъемлю- щей шкалой ценностей; более того, ни один ум не в состоянии охватить все бесчисленное разнообразие человеческих нужд, соперничающих за источники удовлетворения потребностей, и определить вес каждой из них на общей шкале»123. Факт наличия бесконечного многообразия потребностей и средств их удовлетворения предоставил Хайеку необходимые аргументы для того, чтобы опровергнуть идею о существова- нии некой «социальной» или «общей цели» (определяемой как «общее благо» или «интересы общества»), в соответствии с которой должно быть организовано общество. Однако факт существования огромного разнообразия потребностей пред- ставляет собой и основание взаимосвязи капитализма и демо- кратии. Демократию следует воспринимать как политическое выражение более общего принципа, который состоит в том, что нельзя отказывать индивидам в возможности принимать решения относительно их собственных интересов. Демокра- тия становится возможной потому, что она связана с нали- чием «системы свободной конкуренции, основанной на сво- 122 Там же. С. 53. Хайек процитировал книгу П. Друкера «Конец человека экономического» (Drucker, The End of Economic Man, 1939) и присоединился к высказанным Друкером мыслям. 123 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 76-78. 232
§ 3. Тоталитаризм бодном владении частной собственностью». Поэтому судьба демократии зависит от того, насколько она способна сдержи- вать расширение функций государства. Невозможно утверж- дать, что угрозой для демократии может стать субъективность рыночной экономики; напротив, опасность для демократии представляет наделение государства функциями, преступаю- щими правила поведения. Ведь в этом случае демократическая система перестанет быть процедурой разрешения конфликтов и превратится в режим, при котором потребность применять такие законодательные меры, которые сформулированы в рас- чете на конкретные категории граждан, приведет к инфляции законов и административных мер. В итоге между социальны- ми группами возникнут различия в зависимости от их полити- ческого влияния, что вызовет социальную дестабилизацию и политическую неразбериху. А финалом этого процесса станет потеря того «великого достоинства» либерального мировоз- зрения, которое представляет собой сокращение сферы «воп- росов, требующих единодушного решения»124. Эти обстоятельства позволили Хайеку уверенно утверж- дать, что контроль за экономической активностью предпо- лагает и контроль за средствами, требующимися для дости- жения индивидуальных целей. Это, в свою очередь, подразу- мевает принятие решений о том, какие потребности должны удовлетворяться, а какие не должны. Можно также добавить, что теории тех, кто полагает, что экономическое планирова- ние может сосуществовать с демократической системой, могут быть опровергнуты тем, что «если наша экономическая дея- тельность находится под контролем, это значит, что мы либо находимся под контролем всегда, либо вынуждены объявлять 124 Тамже. С. 87—88. Как писал Хайек, «следует хорошо уяснить, что только внутри подобной системы и возможна демократия. Если в обществе возобладают коллективистские настроения, демокра- тии с неизбежностью придет конец». О механизмах политической борьбы, которые порождает «этатизм» в «эпоху неограниченной демократии», Грей (Gray, 1984а, рр. 120—121) писал, что они склонны «к воспроизводству в условиях гражданского общества естественного состояния по Гоббсу [т.е. войны всех против всех]. Это и есть механизм хайековской дороги к рабству, механизм, который он обнажил, когда показал в своей знаменитой книге, почему в тоталитарном государстве наверху неизбежно оказы- ваются худшие». 233
Глава 3. От социализма к тоталитаризму о наших намерениях. Но, так как нам нужно будет не только заявить о наших намерениях, но и получить одобрение [влас- тей], то на самом деле под контролем оказывается вся наша жизнь»125. Соответственно центральная проблема соотношения демо- кратии и планирования — это вопрос о возможности сущест- вования личной свободы в государстве, которое контролирует средства производства, стремясь достигнуть какой-либо кон- кретной цели. Это означает, что задача сводится к тому, чтобы установить, в каком качестве — как цели или как инструменты — рассматриваются отдельные люди, и на каком основании это происходит; кроме того, важно понять, кто принимает реше- ние и несет ответственность за выбор: сообщество или индивид. Из коллективистского экономического планирования вытека- ет практически тотальный контроль над личной и обществен - нои жизнью1 , но это не является автоматической гаранти- ей эффективности этого контроля. Миф об изобилии, которое наступило бы, если б только можно было разрушить существу- ющую экономическую систему или внести в нее исправления, оказывается просто грубым искажением фактов127. Соответственно, продолжает Хайек, как невозможно пред- ставить тоталитарную систему, которая не контролировала бы экономическую активность, так же нереально надеяться на сосуществование демократической системы и плановой эконо- 125 Ср.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 105. О взаимосвязи плановой экономики и тоталита- ризма в связи с этой работой Хайека см.: Polanyi, 1951, р. 124. Несмотря на то что Полани прямо ссылается на Хайека только один раз, его подход к проблеме соотношения личной свободы и тоталитаризма обнаруживает определенное сходство с подхо- дом Хайека (см. с. 33, 46, 107ff., 158, 189). Ясперс (Jaspers, 1949, рр. 346—348п.) выразил согласие с утверждениями Хайека и Липпмана о невозможности сосуществования плановой эко- номики и демократии. Он писал: «Липпман и Хайек указали на неизбежные связи, наличие которых нелегко опровергнуть». 126 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 105—108. Арон, хотя и признал, что идеи Хайека еще не стали предметом серьезного исследования, выразил сомнения относи- тельно его тезиса о взаимосвязи планирования и тоталитаризма; см.: Aron, 1976, рр. 118—119ff. 127 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 111. 234
§ 3. Тоталитаризм мики. Ведь при тоталитарном режиме экономическая и поли- тическая власть практически совпадают, что создает «зависи- мость, которая мало чем отличается от рабства». Результатом этого, в свою очередь, становится трансформация власти из дья- вольского инструмента в цель, для достижения которой позво- лены любые средства. В рамках либеральной традиции, которая всегда выступала против концентрации власти, трансформация власти из политического понятия в экономическое означает, что «вместо власти, по природе своей ограниченной, мы попадаем под ярмо власти, от которой уже нельзя будет укрыться»128. С учетом того, что «полные этические кодексы» и «исчер- пывающие системы ценностей» (которые необходимы для того, чтобы экономическое планирование было успешным) не встречаются в природе (а вероятность того, что они могут встретиться в сложноустроенном обществе, еще меньше), такие кодексы и системы будут внедряться не с помощью убеждения, а посредством произвола власти и неограниченного примене- ния принципа «цель оправдывает средства». Пример, кото- рый приводит Хайек, демонстрирует, что «изменение значе- ний слов» — это черта, общая для всех тоталитарных режимов; такие режимы редуцируют язык до техники управления масса- ми, которая нужна им, чтобы направить массы к предустанов- ленным целям129. Манипулирование общественным мнением и придание ему отупляющего единообразия необходимы для того, чтобы противостоять индивидуалистическому мышле- нию, которое поставило бы под сомнение цели планирования и соответственно способности руководства. Таким образом, тоталитарная организация общества не является результа- том процесса обсуждения и воспитания, а представляет собой навязывание «истины» посредством уничтожения тех естест- венных различий между людьми, которые порождают споры, обмен мнениями и критику130. Эти размышления привели Хайека к постановке вопросов о причинах появления подобной ментальности и о той роли, 128 Тамже. С. 149 — 150. Об анализе тоталитаризма в трудах Хайека и о его полемических целях см.: Douglas, 1984, рр. 103—118. 129 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 159-161. Об этом см.: Butler, 1983, рр. 83-85. 130 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 164-166. 235
Глава 3. От социализма к тоталитаризму которую сыграла в этом Германия. То, как он ответил на них, во многом схоже с мнением Мизеса. Хайек тоже считает, что «доктрина национал-социализма является кульминационной точкой длительного процесса развития идей, в котором участ- вовали мыслители, известные не только в Германии, но и дале- ко за ее пределами». Он не отрицал и не пытался преумень- шать ту роль, которую сыграли немецкие интеллектуалы в том процессе, в результате которого индивидуалистическая мен- тальность сменилась коллективистской, хотя и заметил, что в этом они были «не одиноки». К той же группе, по мнению Хайека — как и по мнению Мизеса131, — можно причислить Карлейля, X. С. Чемберлена, Конта и Сореля132, и это свиде- тельствует о том, что ментальность такого типа распространи- лась далеко за пределы немецкой культуры. Хайек перечислил те идеи и книги, которые проложили путь для тоталитарной ментальности. Однако его занимала не столько степень личной ответственности Зовдбарта и Плен- ге (мы приводим лишь два имени из тех, которые он перечис- ляет133), сколько описание событий, которые произошли в ре- зультате того, что эти идеи стали овладевать интеллектуала- ми и массами134. По его мнению, особенной популярностью пользовалась вера в «организацию»: и в виде веры в эконо- мико-политическую организацию, и в виде протеста против индивидуалистической концепции стихийного порядка. Ведь принцип «организации» не просто представлял собой теоре- тический фундамент так называемой Kriegswirtschaft (воен- ной экономики): подобные взгляды «высказывались в кругах, близких к немецкому сырьевому диктатору Вальтеру Ратенау ». То, что «он, возможно, и содрогнулся бы», если бы осознал следствия из собственной тоталитарной экономической тео- рии, не должно заслонять того колоссального влияния, которое 131 См.: Мизес Л. фон. Всемогущее правительство. Челябинск: Со- циум, 2006. С. 64, 65, 178, 189; Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 366 и сл. 132 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 167. 133 Там же. С. 169. 134 Эти события были примером того, как распространение идей по- буждает индивида к действию (см.: Хайек Ф. фон. Контрреволю- ция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 42—44). Об этом см.: Buckley, 1977, рр. 95—106. 236
§ 3. Тоталитаризм его идеи оказали на молодежь, входившую во взрослую жизнь в годы после окончания Первой мировой войны135. Хайек считал, что упомянутые мыслители, а также дру- гие — в частности, Ленш, Науманн, Шпанн, Фрейер, Шмитт и Юнгер — послужили источниками идей для «непосредствен- ных творцов национал-социализма, в особенности Шпенгле- ра и Меллера ван ден Брука»136. Яркой чертой, которая объединяла в политическом отноше- нии социалистических мыслителей, консерваторов и сторонни- ков сциентизма, несмотря на содержательные различия между ними, была их враждебность к либерализму, проистекавшая из желания установить порядок в мире, начав с установления так называемого «справедливого порядка». В силу этого тота- литарная мысль приобретает характер попытки обуздать пере- мены, осуществить отход от исторического (т.е. эфемерного) измерения человеческого существования и привязать реаль- ность к открытию онтологического фундамента бытия. Еще одним свидетельством того, насколько легким и есте- ственным был переход от веймарского социализма к нацио- нал-социализму для левых интеллектуалов, может быть заме- чание Хайека о том, что «любопытной чертой политической 135 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 173. 136 Там же. С. 173—178. О Шмитте см. также с. 96 сн., 181 —182 и 182 сн. ; Hayek, 1960, рр. 485п., 487п. [Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.]; Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 89, 158, 517 прим. 103, 536 прим. 203 (т. 1 «Правила и порядок»), 310, 582 прим. 190, 598 прим. 103 (т. 2 «Мираж социальной справед- ливости»), 445, 596 прим. 91, 598 прим. 103 (т. 3 «Общество свободных»). В книге: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 175. Шпенглер и Меллер ван дер Брук («апостол национал-социализма») рассматривались как типич- ные примеры той смеси социализма, пруссачества и отвращения к либерализму, которой было суждено трансформироваться в на- ционал-социализм. Хайек писал, что работа Шпенглера «Прус- сачество и социализм» «всего лишь выражает идеи, владевшие в то время умами немецких социалистов, что сегодня совершенно очевидно». По поводу Меллера ван дер Брука он отметил, что в книге «Третий Рейх» тот «обещал принести немцам социализм, приспособленный к характеру германской нации и очищенный от западных либеральных идей». 237
Глава 3. От социализма к тоталитаризму эмиграции из Германии является относительно низкий про- цент левых, которые не являются в то же время „ евреями “ в немецком смысле этого термина»10'. Дрейф интеллектуалов в сторону поддержки принципа науч- ной организации общества нельзя рассматривать как безобраз - ное явление, которое было свойственно исключительно Гер- мании. Неслучайно в более поздних работах Хайека, где он занимался критикой «конструктивизма», немецкие авторы упо- минаются довольно редко. Ведь вера в то, что наука способна выносить верные суждения в любой области человеческой дея- тельности — это относительно новая тенденция, и ее источни- ком вовсе не является немецкая культура. Убежденность в спо- собности ученых управлять тоталитарным обществом исходит главным образом из тезиса о том, что «наука может выносить нравственные суждения о человеческом поведении»137 138. Бунт против безличных и часто внешне иррациональных законов рыночной экономики и вытекающее из этого стрем- ление рационализировать эти законы и поставить их под конт- роль139 неизбежно порождают «подчинение столь же неконт- ролируемой воле каких-то людей, т.е. их произволу». В этом состоит скрытая опасность тезиса о том, что «мы должны овла- девать социальными силами точно так же, как овладели сила- ми природы. Это не только прямая дорога к тоталитаризму, но 137 Хайек Ф. фон Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 182. 138 Тамже. С. 187—189. С точки зрения распространения этих идей в английской культуре знаковыми фигурами считались Карр и Уоддингтон. На этот отрывок из Хайека ссылается Поппер в: Pop- per, 1957, р. 159п. (Поппер К. Нищета историцизма. М.: Изда- тельская группа «Прогресс» — VIA, 2003.) 139 Кроме сциентизма, Хайек выделил еще один источник распро- странения тоталитарных идей; это попытка поставить будущие события в зависимость от союза сил организованного капитала с организациями рабочих. Таким образом, Хайек критиковал не только идеи, которые породили тоталитаризм, но и монополисти- ческие организации капиталистов. Он явно стремился, чтобы его не заподозрили «в излишней мягкости по отношению к капитали- стам». Монополистическая организация фирм и профсоюзов представляла угрозу для либерально-демократического государ- ства, потому что это приводило к утрате представительными ор- ганами полномочий по принятию решений. См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 190—195. 238
§ 3. Тоталитаризм и путь, ведущий к разрушению всей нашей цивилизации и пре- пятствующий всякому развитию». Отсюда следует, что философская проблематика, которая неявно присутствует в любом анализе тоталитарной менталь- ности, связана с попыткой примирить личную свободу «с гла- венством одной какой-нибудь цели, полностью и навсегда подчиняющей себе всю жизнь общества»140. Все тоталитар- ные режимы и идеологии, несмотря на разнообразие их целей и средств, разделяют веру в возможность достижения социаль- ной справедливости в результате преобразования либеральной политико-экономической системы. Несмотря на полемические преувеличения (легко объяс- нимые, если учитывать, в какое время вышла эта книга)141, «Дорогу к рабству» можно рассматривать как политическую разработку того, что Хайек писал на темы планирования, методологии социальных наук и распространения сциентист - ско - рационалистической ментальности. Эта работа также продемонстрировала, что коллекти- вистский режим не может сосуществовать с личной свобо- дой и при этом не в состоянии справиться с целями и задача- ми, если они отличаются от тех представлений, на которых он был основан. Итогом этого является не просто идеологическое противопоставление, а самая настоящая противоположность 140 Там же. С. 199. 141 Наиболее полным анализом «Дороги к рабству» явлется сбор- ник Barry et al., 1984. В него включены работы Seldon, 1984, рр. XV—xxxii и Giussurarson, 1984, рр. 1 — 23, посвященные ис- торическому, культурному и академическому контексту эпохи. Интеллектуальный климат, существовавший на момент появления этой книги, описан в: Gray, 1984b, рр. 25—42. Барри (Barry, 1984а, рр. 43 — 64) привлекает внимание к тому, что ответст- венность за обращение интеллектуалов в этатизм несет, в частно- сти, Милль. Шермур (Shearmur, 1984, рр. 65—85) сравнивает и противопоставляет друг другу принадлежащие Хайеку, Марксу и Веберу объяснения того, какие тенденции влияют на современ- ные общества. Об актуальности хайековского анализа опасностей «третьего пути» см.: Burton, 1984, рр. 87—115. Вон (Vaughn, 1984, рр. 117—142) ставит вопрос о том, способна ли эволюци- онистская концепция Хайека возродить либеральную традицию в мире, который все в большей и большей степени испытывает на себе воздействие капиллярной системы распространения идей с помощью средств массовой информации. 239
Глава 3. От социализма к тоталитаризму двух философских представлений о человеческой природе, из которых вытекают два диаметрально противоположных взгля- да на природу политического порядка. Тоталитаризм следу- ет отвергнуть не только из-за результатов, к которым он при- вел, но и из - за его философских предпосылок. Ведь он основан на ложном представлении о человеческой деятельности и ее целях и верит в возможность преодоления естественных преде- лов человеческого познания. Претендуя на обладание полным и окончательным знанием о человеке, тоталитаризм представ- ляет собой попытку воспрепятствовать эволюции всего чело- веческого. Он не имеет абсолютно ничего общего с традицией либеральной политической философии. Рассмотрим теперь значение критики тоталитаризма Мизе- сом и Хайеком в более общем контексте традиции критики тоталитаризма, возникшей в послевоенный период. Наряду с работами Поппера и «Мифом о государстве» Кассирера142, тексты Мизеса и Хайека относятся к наиболее ранним приме- рам глубокого исследования тоталитаризма с философско-по- литической точки зрения, а также включают экскурс в историю идей. Фундаментальной характеристикой их работ была спо- собность авторов выявить и подчеркнуть необходимый харак- тер связи между сциентизмом, экономическим планированием и тоталитаризмом. Та же тема постоянно всплывает в работах Поппера (на которого сильное влияние оказал Хайек) при том, что она отсутствует и в труде Кассирера, и в других работах, где предлагается философская интерпретация тоталитариз- ма, в частности, в книге Штрауса «О тирании», в «Истоках тоталитаризма» Ханны Арендт143 и в «Новой науке о поли- тике» Фёгелина. В наши намерения не входит утверждать, что всех этих авторов объединяет нечто большее, чем критика сов- ременности и ее продуктов, в том числе позитивизма и исто- рицизма. Это совершенно разнородные тексты, обращенные к проблеме происхождения феномена, чрезвычайно негатив- но повлиявшего на жизнь их авторов, которые находят истоки этого феномена в целом ряде различных культурных обстоя- тельств: в распространении гегельянства и марксизма, в мифо- 142 Cassirer, 1946. О различиях в трактовке тоталитаризма у Касси- рера и Хайека см.: Douglas, 1984, р. 105. 143 См.: Arendt, 1951. (Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.: Центр- Ком, 1996.) 240
§ 3. Тоталитаризм логизации государства, в возникновении и развитии современ- ной науки, в антисемитизме и современном гностицизме144. Тем не менее можно выделить два базовых мотива, которые являются общими практически для всех этих текстов. Первый состоит в отказе от социалистической интерпретации, которая рассматривала тоталитаризм как трагический эпилог ирраци- ональности капиталистическо-либеральной системы. Второй связан с исследовательской установкой; для того, чтобы оце- нить место тоталитаризма в эволюции западной философской и политической культуры и обнаружить его фундаментальные причины, авторы практически всех упомянутых работ не обра- щаются к истории институтов и политологическому анализу, а стремятся использовать философский анализ. Это подразу- мевает критический пересмотр оснований современной эпохи, необходимость которого обусловлена разрывом с доминиро- вавшими ранее идеалистической, контрактуалистской, истори- цистской и позитивистской традициями. Эту поворотную точку можно считать началом возрождения политической философии как рефлексии на тему «наилучшего политического порядка». Мизес и Хайек подчеркивали взаимосвязь экономических и политических доктрин и ясно описали политические последст - вия экономического выбора, чем внесли чрезвычайно важный вклад в понимание этого явления. Это представляется особенно существенным потому, что тем самым они смогли противостоять попыткам объяс- нить тоталитаризм как последний отчаянный рывок обре- ченной либеральной цивилизации, приговоренной к смерти неумолимым историческим роком. Работы Мизеса и Хайека показали, насколько безосновательны подобные объяснения, а также предоставили непосредственные и очень убедитель- ные свидетельства жизнеспособности либеральной традиции. Пролив свет на ответственность социалистического движе- ния за приход к власти тоталитарных режимов и на близость 144 Разумеется, авторы этих трактовок осознавали их неоднородность. Одним из доказательств этого является отсутствие в их работах пе - рекрестных ссылок. В то же время они довольно много рецензи- ровали друг друга. Относительно тесный диалог существовал лишь между Поппером и Хайеком. Поскольку некоторые из этих людей были лично знакомы, это довольно любопытно; вероятно, дело объ- ясняется тем, что о сходстве политических идей можно с уверенно- стью говорить лишь применительно к Мизесу, Хайеку и Попперу. 241 16-4154
Глава 3. От социализма к тоталитаризму социалистической государственной организации к типу орга- низации, существовавшему при нацизме и фашизме, эти мыс- лители — тут хотелось бы упомянуть и Рёпке145 — обратились к проблемам развития западной политической культуры и вза- имосвязи экономической теории и политики, сохраняющим свою актуальность до сих пор. Возрождение внимания к взаимозависимости экономи- ческой и политической свободы представляет собой отличи- тельную черту политической философии Мизеса и Хайека. Их размышления свидетельствуют о том, что там, где эту связь отрицают, и там, где ею пренебрегают, либеральная тради- ция становится неустойчивой. В социалистической системе либеральный идеал может выжить в качестве личной этичес- кой ценности, но не может выжить в качестве системы ценно- стей. Противопоставление либерализма социализму — это не противопоставление двух противоположных идеалов, которые достигаются экономическими средствами, это противопостав- ление двух разных концепций природы и происхождения соци - альных институтов. Часто встречающиеся попытки объединить два этих идеа- ла совершенно не учитывают этого. Их сторонники отказыва- ются видеть то, что с точки зрения либерализма экономиче- ская наука является не средством для достижения конкретных целей, а дисциплиной, чей вклад в науку связан с объяснени- ем характера и последствий человеческой деятельности. Все те, кто желал бы соединить две системы, взяв лучшее от каждой из них, совершают ошибку, к которой в свое время привлек вни- мание Мизес, а именно, принимают экономическую науку за экономическую политику. Тем самым они упускают из вида, что поскольку экономическая политика является «прак- тической наукой», иначе говоря, средством для достижения целей, то она обязательно должна иметь фундамент в ви- де «теоретической науки». Иными словами, такая попытка может казаться реальной — и не случайно, что к такому сли- янию стремился Милль146, — только в свете трудовой теории 145 См.: Ropke, 1942, 1944, 1947 и 1959. 146 Хайек вообще (подобно Менгеру и Мизесу) не упускал ни малейшей возможности отметить глубокие различия между «либерализмом» Милля и подлинной либеральной традицией; он даже сомневался в том, что Милля в принципе следует причислять к либеральным 242
§ 3. Тоталитаризм ценности классической политэкономии либо в рамках теории общего экономического равновесия Вальраса, если воспри- нимать последнюю как нормативную модель, постулирую- щую полноту знания, доступного одновременно всем дейст- вующим субъектам. Однако наибольшую критику вызвало не то, что Мизес и Хайек интерпретировали коммунизм, нацизм и фашизм как различные проявления одного и того же феномена, и даже не то, что они проследили философские и культурные исто- ки тоталитаризма до идеи применения идеалов естественных наук к политическому обществу. Гораздо большее возмуще- ние у критиков вызвала их убежденность в том, что так назы- ваемый «третий путь» между рыночной системой и коллекти- вистским планированием не имел смысла в качестве теорети- ческой модели и представлял собой всего лишь разновидность «дороги к рабству»147. Указав на то, что эта ошибка является главной причиной скрытой трансформации западных демократий в тоталитарные режимы, Хайек и Мизес попали под огонь критики со стороны мыслителям. В связи с этим, кроме Hayek, 1951b, см., например: Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 31; Хайек Ф. фон. Контррево- люция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 184—185, 243, 248, 266 (об отношениях Милля с Контом), с. 208—209 (о его отношениях с Сен-Симоном), с. 267 (о его мо- ральном релятивизме); Hayek, 1960, р. 61 (ХайекФ. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009) («И homo oeconomicus, и многое другое, что следует относить не к эволюционной, а к ра- ционалистической традиции, было введено лишь Миллем-млад- шим»); Hayek, 1967, р. 245; Hayek, 1978, р. 127 (знаменательно, что в статье «Либерализм» Милль упомянут только один раз (см.: Фридмен М., Хайек Ф. О свободе. М., Челябинск: Три квадра- та, Социум, 2003. С. 142)); Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и сво- бода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 233 (от социальной справедливо- сти к социализму), с. 266 (социальная справедливость); Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1988. С. Hayek, 1988, с. 93 (близость к конструктивизму), с. 114 («апостол рационализма»), с. 253 (о многокаузальном объясне- нии и о том, что «он [Милль], вероятно, вовлек в социализм больше интеллектуалов, чем любой другой человек» ). Об отношении Хайе - как Миллю см.: Gray, 1984а, рр. 95—103. 147 Об этом см.: Machlup, 1977, рр. 39—40. 243
Глава 3. От социализма к тоталитаризму тех интеллектуалов, которые считали своей функцией в обще- стве духовное лидерство, а не критику власти и экспертизу. Среди фундаментальных аспектов австрийского анализа тоталитаризма следует отметить также критику современности. Хайек, подобно Штраусу и, в некоторых отношениях, Мизе- су, полагал, что ужасы тоталитаризма и временной лаг, из-за которого философия и политическая наука поняли, что про- исходит, только тогда, когда было уже поздно, были бы невоз- можны в отсутствие конструктивистской ментальности. Бес- спорно, различие между этими двумя великими истолкова- телями нашего века остаются непреодолимыми, потому что они работали в рамках разных систем и по-разному представ- ляли себе соотношение откровения и философии. Однако оба они разделяли мнение о том, что главными врагами политиче- ской философии и одновременно философскими предпосылка- ми тоталитаризма являются сциентизм и историцизм. Едва ли случайно то, что с этой критикой первыми выступили мыслите- ли, стоявшие в стороне от позитивизма и историцизма и в си- лу этого способные понять происходившее на их глазах. Кроме общей оценки современности, оба разделяли также представле- ние о том, что тоталитаризм не был просто несчастным случа- ем в ходе эволюции западной цивилизации. С их точки зрения, тоталитаризм был плодом растущего доверия к идее, утвержда- ющей, что методы и когнитивные цели современных естествен- ных наук можно использовать при решении проблем социаль- ных наук. Иными словами, предполагалось, что современная наука способна решить те проблемы, которые не смогли решить традиционная философия и политическая экономия (за что их обвинили в недостаточной «научности»). Тем не менее если бы современная наука была в состоянии примирить неограниченные субъективные желания с ограни- ченностью ресурсов и после этого распределить ресурсы таким образом, чтобы сохранить «субъективность» актов выбора и обеспечить сосуществование демократии и планирования, то она решила бы проблему редкости и сопутствующий ей вопрос о выборе направлений использования ресурсов. Поэтому необходимость «выбирать» исчезла бы. А отсутствие необхо- димости выбирать уничтожило бы фундаментальное основа- ние для существования политики. С другой стороны, неосу- ществимость спланированного общества превращает плано- вика в современного тирана, который вынужден использовать 244
§ 3. Тоталитаризм насилие, чтобы навязать человечеству то, что, по его мнению, является «истинным благом». Однако, если выйти за пределы историцистской ментально- сти, которая рассматривает прошлое в телеологической связи с будущим, то можно осознать эту ошибку и избежать ее пов- торения. Это означает, что «дорога к рабству» представляет собой некритическое приятие настоящего, веру в нечто, лежа- щее за пределами человеческого познания: сон разума, поро- дивший ужасы тоталитаризма. Мизес и Хайек отнюдь не призывали к возврату в мифиче- ское золотое прошлое. Они не осуждали достижений совре- менной науки, но при этом тщательно исследовали пределы ее возможностей. Их критика тоталитаризма одновременно была и критикой господствовавших в последние двести лет культур- ных тенденций, и защитой порядка, стихийно возникающего и развивающегося по ходу истории. В таком контексте тоталитаризм воспринимается как про- дукт современного представления о том, что «наилучший режим» — который для классической политической филосо- фии был желанной, но недостижимой, в силу ограниченности природы человека, целью — можно осуществить исключитель- но посредством инструментов, предоставленных в эпоху сов- ременности гигантскими шагами прогресса в области истори- ческого и научного знания. Он оказывается горячей надеждой на то, что наилучший режим станет конечным итогом борьбы разума с природой, В конечном счете мы находим у Мизе- са и Хайека не только и не столько реакцию на противостоя- ние экономической модели свободного рынка и социалистиче- ской экономической модели. В своей концепции они исходят из бинарного противопоставления модели общества — моде- ли сообщества, в которой можно узнать классическую дихо- томию политической философии: науки, основанной на двух противоположных представлениях о человеке и политике. То явление, которое можно называть «австрийской критикой тоталитаризма», носило устойчивый характер и приходилось на исторический период, наполненный бурными событиями. Например, Хайек критически относился к первым социа- листическим системам и был свидетелем их краха. Это был тот период новейшей истории, на который пришелся рас- цвет и закат социалистической идеологии и одновременно — распространение представления о том, что достигнутый при 245
Глава 3. От социализма к тоталитаризму либеральной системе прогресс цивилизации может продол- жаться и в отсутствие рыночной экономики148. Это был также период, в течение которого Мизес и Хайек неоднократно выступали со своими критическими возраже- ниями и интерпретациями. Однако в течении десятилетий их идеи оставались практически без внимания, и было бы пре- увеличением утверждать, что они оказали сколько-нибудь существенное влияние на крах подобных идейных систем. Эти системы рухнули, потому что они были основаны на ложных посылках, которые привели к нежелательным последствиям, а не благодаря успеху и популярности их критического анализа в работах Мизеса и Хайека. Их исследования редко встречали понимание за пределами либеральной традиции, но даже в ее пределах их влияние часто было небольшим. Объективно гово- ря, в этот период популярность их идей была довольно огра- ниченной, и они воспринимались как фигуры, принадлежащие прошлому149. Несмотря на это, Хайек снова и снова обращал- ся к критике социализма: в «Конституции свободы», в «Пра- ве, законодательстве и свободе» и в других работах, в которых он заложил основания для будущего возрождения либераль- ной политической философии и внес важный вклад в историю политической философии своей позитивной оценкой традиции порядка как стихийного культурного эффекта. Несмотря на то что идеи Мизеса и Хайека не стали «блокбастерами» свое- го времени, им суждено было сыграть ключевую роль в под- готовке возрождения либеральной политической философии, начавшегося в 1970-е годы150. 148 В качестве одного из многих примеров см. обсуждение идей Хайе- ка в: Kelsen, 1955. 149 В связи с этим можно указать на то, что их критика тоталитариз- ма не достигла ушей историков этого явления, или, например, на определение, данноеХайеку в Quinton, 1967, р. 2: «великолепный динозавр». 150 См.: Bosanquet, 1983, рр. 26—41; Barry, 1986а, р. 2; Gray, 1986, р. 42.
Глава 4 СУДЬБА ДЕМ О КРАТИ И Организации возможны только до тех пор, пока они не направлены против органического, не разрушают его. Любые попытки принудить живую волю человека служить чему-то, чему он служить не хочет, обречены на провал. Организация может процветать до тех пор, пока она опирается на волю тех, кого организует, и пока она служит их целям. Людвиг фон Мизес «Социализм» § 1. ПРАВО И ПОЛИТИКА В какой-то момент в промежутке между публикацией «Конс- титуции свободы» и выходом в свет «Права, законодательства и свободы» Хайек осознал, что традиционное учение либе- рального конституционализма1 больше неспособно защи- тить принцип верховенства права {rule of law) от угрозы со стороны концепции суверенитета народа, которая в общем и целом сводится к секуляризации божественного всемогущест- ва. Кроме того, интервенционизм создал такие новые формы политической ассоциации и политических сил, которые сде- лали явным разрыв между реальной политической практи- кой и конституционными формами. Столкнувшись с феноме- ном гипертрофии законодательства и с банкротством интер- венционизма, Хайек выступил на борьбу с проявлениями 1 О книге Хайека «Конституция свободы» и о статьях из Ordo, 1979 см.: Albert, 1978, рр. 132ff., 138-164; 1990, рр. 269- 270; Vaughn, 1984, рр. 117-142; Barry, 1989, рр. 267-282. Критический анализ подхода Хайека к соотношению эволюцио- низма и конституционализма см. в: Buchanan, 1975, рр. 183п., 191п., 194. 247
Глава 4. Судьба демократии конструктивистской ментальности в юридической науке2; его задача состояла в том, чтобы восстановить различение между правом и правилами организации. Хайек восстал против нескольких популярных в современ- ной западной философии тенденций: против теории демокра- тии, полагающей, что закон зависит от решений законодателя, против интервенционизма — плода кейнсианских и социалис- тических экономических теорий, а также против теории «де- мократического правового государства» в том виде, в каком она сформировалась под влиянием политической философии и философии права Кельзена. С точки зрения Хайека, создавшуюся ситуацию нельзя было разрешить, просто осовременив конституционную доктрину до такой степени, чтобы она соответствовала политической прак- тике: требовалось полностью переосмыслить философию пуб- личного права. Предметом хайековского анализа была данная концепту- альная структура в более общем контексте истории идей. Если подойти к этому вопросу с философской меркой, исходя из существования связи между каталлактикой и конституцион- ной доктриной, можно сказать, что задача Хайека состояла в том, чтобы воспрепятствовать трансформации субъективиз- ма в препятствующий возникновению порядка релятивизм. В то же время он стремился избежать и другой ловушки: ситу- ации, когда поиск наилучшего режима сводится к построению организации большинством. С его точки зрения, склонность к законодательному регулированию любых форм объединений людей представляла собой не что иное, как результат демокра- тического интервенционизма, представляющий собой разно- видность конструктивизма. Своими рассуждениями о новых конституционных фор- мах Хайек был твердо намерен сокрушить представление о социальной реальности как о бесконечно податливой гли- 2 О том, как Хайек увязывал свободу, право, порядок и консти- туцию, см.: Hamowy, 1971, рр. 352ff.; Dietze, 1977, рр. 107 — 146; Barry, 1979, рр. 76—101; Cunningham, 1979; Butler, 1983, рр. 106-131; Gray, 1984а, рр. 56-78; Hoy, 1984, рр. 68-118; Radnitzky, 1987а, рр. 17—46; Shenfield, 1987, рр. 77—93; Brittan, 1988, рр. 80-92; Kukathas, 1989, рр. 131-164; Shand, 1990, рр. 101-106. 248
§ 1. Право и политика не в руках большинства, как о сырье для абстрактного разу- ма, который считает собственную власть и сферу полномочий беспредельной. В «Праве, законодательстве и свободе» Хайек поста- вил перед собой задачу показать, что классическое разделе- ние властей на три ветви потерпело крах потому, что исполни- тельная власть повсеместно перешагнула границы полномочий, предоставленных ей той самой конституцией, на которую она ссылается, причем сделала это совершенно легальными средст- вами. Эти злоупотребления, утверждал Хайек, породили рас- тущее неверие в независимость судебной системы. Кроме того, они создали плацдарм для такого законодательства, которое не только не отрицало принуждения, но даже закрывало гла- за на его использование в качестве средства для достижения конкретных целей. Более того, задача установления правил поведения и выражения [воли] правительства была доверена непосредственно законодательному собранию. Из этого выте- кает печальный вывод о том, что «первая попытка гаранти- ровать защиту личной свободы с помощью конституционных ограничений явно провалилась», и, кроме того, необходимость провести критический анализ концепции демократии, пони- маемой как такая форма правления, в которой большинство может принимать законы по любому конкретному вопросу3. Эта тема проходит лейтмотивом через все научное творче- ство Хайека, начиная уже с «Дороги к рабству»4. Уже в этой работе Хайек показал, что стирание различий между тота- литарным и демократическим государством стало возмож- но в первую очередь из-за того, что право стало инструмен- том достижения политических целей. Из «утилитарной маши- ны» , чьей заявленной целью было развитие индивидуальности 3 См.: Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 167—168. Те же мотивы можно обнаружить уже в эссе «Конституция либерального государства» («The Constitution of a Liberal State»), см.: Hayek, 1978, pp. 98—104. 4 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 90. В этой книге Хайек пишет, что различие между сво- бодной страной и страной, где царит произвол власти, состоит в соблюдении «великих принципов верховенства права», т.е. со- вокупности обязательных для правительства «заранее установлен- ных гласных правил». 249
Глава 4. Судьба демократии человека, оно превратилось в «„ моральный “ институт». Пока- зательно, что взаимосвязь между отсутствием ограничений в сфере законодательства, с одной стороны, и тоталитариз- мом — с другой, стала возникать тогда, когда законодатель- ство стало стремиться к оказанию конкретного воздействия на общество, выбирая цели и навязывая их людям. Таким образом государство переродилось в инструмент навязывания мораль- ного и практического поведения. Парадоксальным выводом из такой доктрины является то, что «нацистское, как и всякое коллективистское государство является „моральным“, а либе- ральное — нет»5. В основе разрушения границы между демократией и тира- нией лежит огромная популярность представления о том, что экономическое планирование способно обеспечить более эффективное использование и более справедливое распре- деление ресурсов. Оно, в свою очередь, порождает мораль- ную потребность в законодательном вмешательстве госу- дарства, которое направлено на реализацию социальных целей, являющихся обязательными для всех членов общества. Шмитт, «юридический теоретик нацизма», был совершенно прав, противопоставляя «либеральному правовому государ- ству {Rechtsstaat, т.е. Rule of Law) национал-социалисти- ческий идеал „справедливого государства^ (gerechte Staaf)». Правда, в реальности материально - правовая справедливость такого рода предполагает дискриминацию, и соответственно «любая политика, направленная на реализацию материаль- но-правовой идеи распределительной справедливости», при- водит к разрушению принципа верховенства права и к тотали- тарной политической организации6. Итак, отсутствие ограничений для законотворчества явля- ется смертельной угрозой для демократии. «Наделив прави- тельство неограниченной властью, можно узаконить любой режим. Поэтому демократия способна привести к установ- лению самой жестокой диктатуры». Когда Хайек утверждал, 5 Там же. С. 93—94. 6 Там же. С. 95 — 98. Об этих аспектах конституционной теории Шмитта см. также Hayek, 1960 р. 485п. (ХайекФ. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009), ХайекФ. фон. Правила и порядок // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 89 и прим. 103 на с. 517. 250
§ 1. Право и политика что при тоталитарном режиме не существует верховенства права, его волновал не вопрос о законности действий тотали- тарного правительств, а нечто иное: то, что в условиях, когда «использование полномочий правительства на насилие больше не ограничено и не определено предустановленными прави- лами», может существовать исключительно та или иная фор- ма тирании. Из этого следует, что принцип верховенства права требует ограничения сферы законотворчества «общими пра- вилами, известными как формальное право»7. Таким образом, уже в «Дороге к рабству» Хайек стремил- ся показать, что угрозой для демократических режимов явля- ется их неспособность жестко ограничить сферу законодатель- ной деятельности и их склонность опираться на правила, кото- рые можно менять. Хайек отнюдь не питал отвращения к демократии. Напротив, им двигала тревога за ее судьбу. Хайек твердо верил, что борьба за утверждение «истинного смысла» демократии должна про- должаться, несмотря на то что демократия, вопреки ожидани- ям, «оказалась ненадежной защитой от тирании и угнетения». Факты, которые он излагает, — факты, которые не может поз- волить себе игнорировать ни одна политическая теория, — дей- ствительно могут привести к разочарованию в демократии и к представлению о ней как о «договоренности, которая позволя- ет любому большинству избавиться от правительства, которое ему не нравится». Однако демократия — даже в этом понима- нии — сохраняет «неоценимую ценность»8. В «Конституции свободы» Хайек затрагивает широкий круг вопросов. Это систематическое исследование политиче- ской философии в форме трактата о наилучшем режиме мож- но рассматривать как один из наиболее важных либеральных трудов, появившихся в XX в. В этой работе много такого, бла- годаря чему она представляет собой поворотный пункт в про- цессе возрождения либерализма; она знаменует собой пере- лом в судьбе либерализма, деятельность которого до это- го в течение десятилетий ограничивалась лишь попытками, 7 См.: Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 99—100. О трактовке данной проблемы в этой работе CM.:Dietze, 1977,рр. 108-110, 113-118, 120, 125-126,132- 134; Shand, 1984, рр. 189-191. 8 См.: Hayek, 1978, р. 152. 251
Глава 4. Судьба демократии чаще всего неудачными, защититься от натиска марксизма и интервенционизма. Одной из бесспорных заслуг Хайека, которая ярко прояви- лась в ходе полемики, было то, что он хорошо понимал (это относится и к Мизесу), что возрождение либерализма долж- но начаться с пересмотра всей политической традиции Запада. Переосмысление взаимосвязи между экономической и поли- тической свободой было остро необходимо для того, что- бы убрать из фундамента политической традиции Запада те философские основания, в рамках которых расцвел и создал свою «трудовую теорию ценности» либерализм классической политической экономии. Анализ этой взаимосвязи должен был опираться на открытия субъективистской экономической тео - рии. Другое достоинство работы Хайека, если рассматривать ее в несколько ином ракурсе, состоит в том, что юна свидетельст- вует о переходе автора к эволюционной концепции явлений и социальных институтов. Интерес к этим темам возник в эпоху, которая стала свиде- телем заката либеральной концепции государства. Представ- ление о государстве как об органе, чья цель состоит в том, что- бы устранять препятствия, которые мешают обществу получать выгоду от талантов отдельных людей, уступило место убежден- ности в том, что у всех членов общества должны быть равные первоначальные возможности и равные шансы на успех. Хайек доказывал, что «социальное государство» означает подчине- ние людей обществу. В результате идея личной свободы оказа- лась в тени веры в то, что «государство лучше знает, как следу- ет использовать способности отдельных людей»9. Таким образом, в том, как люди воспринимали право, про- изошли глубокие изменения, и размышления об этих переме- нах стали важнейшей частью проделанного Хайеком анализа процесса разложения политической философии. Политическая философия возникла тогда, когда практическая и теоретичес- кая деятельность происходила в космологическом контекс- те, но в наше время она столкнулась с необходимостью пере- смотреть свои собственные предпосылки, чтобы сохраниться в качестве самостоятельной дисциплины, а не редуцироваться до социологии, истории и теологии. Именно эта философская 9 Hayek, 1960, рр. 92—93. (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.) 252
§ 1. Право и политика и политическая задача встала перед Хайеком, и именно в этом контексте и следует оценивать его критику современных тен- денций философии права. Его целью было не создание «кри- тической истории современной философии права», а оценка того, в какой степени конкретные идеи из области права спо- собствовали кризису политической философии10 11. Проблема использования знаний и талантов и их распре- деления в обществе существенно повлияла на его рассуждения о праве, поскольку он использовал два этих понятия (знания и таланты), чтобы провести различие между принуждением и властью^. Своим заявлением о том, что власть необходи- ма для сохранения социального порядка и соответственно для выработки различий между правом, принуждением и поряд- ком, Хайек порвал узы, связывавшие его с либерализмом Мильтона, Бёрка, Актона и Буркхардта, для которых «власть была самым главным злом»12. Отправным пунктом для него стал фундаментальный принцип либеральной теории пра- ва, провозглашенный Савиньи, «одним из величайших юрис- тов прошлого [XIX] века». Он исходил из того, что «законом является правило, устанавливающее жесткие границы, в пре- делах которых жизнь и деятельность каждого человека свобод- на и защищена». Хайек был чрезвычайно далек от того, чтобы отказаться от представления о законе (праве) как о фундамен- те свободы; напротив, он приложил огромные усилия, чтобы возродить это представление13. 10 Об этом см.: Bobbio, 1977, рр. 23, 123ff.; Raz, 1979, рр. 185— 211; Viola, 1987, рр. 129-161, 163-168, 173-178. Однако этих авторов интересуют не столько цели Хайека, сколько его фило- софия права и ее последствия для некоторых сфер юриспруденции. О политических выводах из юридической философии Хайека см.: Robilant, 1989, рр. 103 — 121; Shearmur, 1990а, рр. 106—132. 11 Hayek, 1960, рр. 133 —135. (ХайекФ. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.) Суть принуждения в том, что человеку мешают «принести сообществу максимальную пользу, на которую он способен»; власть, если понимать ее как координацию усилий людей, добровольно объединившихся для достижения какой-то цели, сама по себе не является злом, но становится бичом, когда превращается в «полномочие принуждать и заставлять других лю- дей подчиняться чужой воле под угрозой причинения вреда». 12 Ibid., р. 134. 13 Ibid., р. 148. В этом отношении, кроме позиции Савиньи и, есте- ственно, Хайека, важна позиция Менгера: Menger, 1883, см. п. 3 253
Глава 4. Судьба демократии Объектом критики Хайека был тот способ, с помощью кото- рого представление о праве как о стихийной эволюции правил поведения было заменено совершенно иным представлением о праве как о человеческих планах, направленных на дости- жение конкретных целей. Иными словами, его волновало то, что «абстрактные правила», или «законы», стали смешиваться с «частными и конкретными приказами». С его точки зрения, отличительной чертой нашего времени как раз и стала замена закона («раз и навсегда данного приказа, который предна- значен для неограниченного круга лиц, не зависит от конкрет- ных обстоятельств места и времени и относится только к таким условиям, которые могут возникнуть в любое время и в любом месте») приказами, направленными на конкретных лиц и на достижение конкретных целей14. Столкнувшись с этой ситуацией, Хайек пришел к мнению, что было бы желательно иметь государство, которое управля- ется законами а не людьми: государство, полномочия кото- рого были бы ограничены применением общих и абстрактных правил в то время, как власть понималась бы как полномо- чия «обеспечивать исполнение закона»15. Задача законода- теля должна состоять не в том, «чтобы устанавливать опреде- ленный порядок, а в том, чтобы создавать условия, в которых упорядоченность может возникнуть и поддерживаться сама собой». Одним из таких условий должно быть обеспечение определенных норм поведения посредством законов16 17. Пытаясь реконструировать историю происхождения кон- цепции верховенства права, Хайек стремился показать, что происходящее в наши дни по сути представляет собой отход от магистральной традиции западной цивилизации1 *. В ходе реконструкции понятия права Хайек уделил особое внимание доктрине Rechtsstaat (правового государства). Тео- ретическое и историческое значение этой модели (в которой можно усмотреть влияние идей Канта и Гумбольдта) связано on р. 452. В данном контексте он соответственно связан с «поле- микой о кодификации». 14 См.. Hayek, 1960, рр. 149-150. 15 Ibid., рр. 153—155.0 соотношении принуждения и свободы при - менительно к этому отрывку см.: Miller, 1989b, рр. 26ff. 16 Hayek, 1960, рр. 160-161. 17 Ibid., р. 181. 254
§ 1. Право и политика с тем, что она привлекла внимание к политической и право- вой необходимости превращения административного аппарата государства в субъект права. Как известно, успехи немецко- го либерализма в этой борьбе были довольно скромны. Одна- ко законодатели того времени отчетливо понимали, что реаль- ная угроза существованию Rechtsstaat исходит не от наличия монарха или парламента, а от факта существования «развет- вленного административного аппарата», который либо не подчиняется закону, либо регулируется особым образом. Тем самым они предвосхитили проблему нашего времени, когда «власть профессионального администратора... превратилась в главную угрозу для личной свободы»18. С учетом этого опыта Хайек пришел к заключению о том, что принцип верховенства права «представляет собой ограни- чение власти всех государственных органов, в том числе зако- нодательного. Это учение о том, каким должно быть право и какими общими свойствами должны обладать отдельные зако- ны. Это важно, поскольку в наши дни концепцию верховен- ства права иногда путают с требованием к правительству всег- да действовать в соответствии с законодательством. Принцип верховенства права, безусловно, включает это требование, но его выполнения недостаточно». Таким образом, концепция верховенства права была «метаправовым учением, или политическим идеалом», кото- рое представляло собой «часть моральной традиции сообще- ства, общий идеал, поддержанный и безусловно разделяемый большинством »19. Однако тот исторический период, когда Хайек работал над «Конституцией свободы», характеризовался господст- вом антилиберальных идеологий, которые не только поста- вили под сомнение достижения принципа верховенства пра- ва, но и угрожали самому его существованию. В силу этого «возрождение» различия между политикой и правом стало центральным элементом хайековского плана конституцион- ной реформы, направленной на установление эффективных «правовых ограничений административного усмотрения»20. Этот план предполагал проведение различия между правом 18 Ibid., рр. 196-202. 19 Ibid., рр. 205-206. 20 Ibid., р. 212. 255
Г лава 4. Судьба демократии и реализацией законодательных полномочий, а также отказ от достойной сожаления привычки использовать термин «закон» для обозначения того, «что было постановлено законодатель- ным органом с соблюдением процедуры». Из этих рассуж- дений следовала необходимость вручить «задачу разработки общих правил и задачу издания приказов для администрации разным представительным органам и [ввести] независимую правовую оценку их решений, так чтобы ни один из них не пре- ступал указанных ему границ»21. Если задача права состоит в том, чтобы предотвращать вторжения в частную сферу, то это не обязательно означает, что государство не должно интересоваться экономическими вопросами. Однако это означает, что существуют некоторые типы средств, применения которых следует избегать, поскольку их нельзя оправдать интересом «общественной пользы». Хайек полагал, что принцип верховенства права следует восприни- мать как «критерий, позволяющий нам отделять те средства, которые совместимы со свободной системой, от тех, которые с ней несовместимы». Таким образом, для Хайека проблема была не в степени вмешательства государства в сферу эконо- мики, а в «природе» этого вмешательства. Некоторые действия государства могут способствовать хорошей работе механизма рынка, какие-то могут быть совместимы с ним, а какие-то будут тормозить его и мешать ему. Исходя из этого, Хайек вновь вернулся к идее о том, что даже в экономической сфере действует принцип, согласно которому «свободное общество требует не только того, чтобы правительство имело монопо- лию на принуждение, но и того, чтобы оно обладало монопо- лией исключительно на принуждение, а во всех иных аспектах имело бы те же права, что и все остальные»22. Однако разложение права началось не в результате кризиса laissez faire (в любом случае Хайек не занимался защитой этой идеологии), его причиной был куда более широкий круг фак- торов, среди которых важную роль играли немецкая полити- ка и культура. Именно в Германии возникла реакция на прин- цип верховенства права и на естественное право («в рамках которого и происходило по преимуществу обсуждение наших главных вопросов»). Отчасти полемика сконцентрировалась 21 Ibid., р. 207. 22 Ibid., рр. 220-202. 256
§ 1. Право и политика вокруг так называемой «юриспруденции интересов» и докт- рины историцизма, но главным ее инициатором были прежде всего сторонники правового позитивизма. В итоге общая мат- рица школ естественного права (т.е. школ, признающих «су- ществование правил, которые не были установлены законо- дателем сознательно»), сменилась чисто формальной кон- цепцией Rechtsstaat, «которая требовала исключительно того, чтобы все действия государства были одобрены законодатель- ным органом». Высшей точкой этого процесса, «окончатель- ным забвением всех традиций ограниченного правительства», стала «чистая теория права» Кельзена»23. В «Конституции свободы» критика идей Кельзена за их роль в возникновении столь характерной для нашего времени пра- вовой неопределенности была еще не настолько резкой, как в «Праве, законодательстве и свободе». Тем не менее Хайек отметил влияние учения Кельзена на тех, кто считал принцип верховенства права неприемлемым ограничением власти боль- шинства; кроме того, он сосредоточил свое внимание на тех местах в работах Кельзена, где тот призывал к отказу от личной свободы в пользу коллективной и к «эмансипации демократиз- ма от либерализма». Хайековская критика не ограничивалась сферой политического влияния: это была фронтальная атака на центральную идею системы Кельзена, а именно «на отож- дествление государства и правового порядка. Оно превраща- ет Rechtsstaat в крайне формальную концепцию и в атрибут любого государства, даже деспотического. Для власти зако- нодателя [по мнению Кельзена] не существует ограничений; «так называемых фундаментальных свобод» тоже не сущест- вует, а любая попытка отказать акту деспотического произвола в том, что он является законным распоряжением, представ- ляет собой «не что иное, как наивность и рассуждения в рам- ках теории естественного права... Почти стерто даже разли- чие между правосудием и административными актами. Иначе говоря, любой отдельно взятый принцип традиционной кон- цепции верховенства права [Кельзен] представляет как мета- физический предрассудок». Таким образом, теории Кельзена открыли «путь к победе фашистской и большевистской воли Государства». Это еще одно доказательство того, что в центре антилиберальных и тотали- 23 Ibid., рр. 234-238. 257 17-4154
Глава 4. Судьба демократии тарных идеологий находится позитивистская доктрина, соглас- но которой «государство не должно быть связано законом»24. Разумеется, закату идеи верховенства права способствовали и другие факторы и правовые доктрины, которые Хайек также включил в рассмотрение и оценил по достоинству25. Однако главной мишенью его критики были теории его бывшего пре- подавателя из Венского университета. В «Конституции свободы» Хайек стремился показать пре- восходство принципов верховенства права, или «правления закона», по сравнению со всеми попытками заменить его «правлением людей». Соответственно, столкнувшись с хао- сом, к которому привело распространение рационалистичес- кой конструктивистской ментальности в сфере права, Хайек пришел к заключению, что недостаточно просто обновить ста- рую либеральную доктрину. Ведь после того, как классиче- ский либеральный конституционализм проиграл первый раунд, вряд ли можно было надеяться на то, что он выиграет во вто- ром, просто вступив в бой со старыми силами против против- ника, который за это время получил сильное подкрепление. С этим связана попытка Хайека возродить либерализм, переопределив его заново, в «Праве, законодательстве и сво- боде». Рассмотрев проблемы природы права, порядка и кон- ституционализма с эволюционной точки зрения, Хайек дал новое толкование классических проблем политической филосо- фии. В центре его размышлений находилась судьба либераль- ных институтов в эпоху новой конфигурации организованных социальных интересов, возникших вслед за распространением теорий государства всеобщего благоденствия {welfare state'). Он оценивал ситуацию с глубоким пессимизмом, свидетельст- во чему его утверждение о том, что «господствующая модель либеральных демократических институтов, в которой один и тот же представительный орган разрабатывает правила норматив- ного поведения и руководит правительством, неизбежно при- водит к постепенной трансформации стихийного порядка сво - бодного общества в тоталитарную систему, обслуживающую ту или иную коалицию организованных интересов»26. 24 Ibid., рр. 238-239. 25 Ibid., рр. 239-249. 26 Хайек Ф. фон. Правила и порядок // Хайек Ф. фон. Право, за- конодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 21. 258
§ 1. Право и политика Поэтому Хайек считал, что нужно пересмотреть представ- ление о том, что законотворчество является способом дости- жения желаемых изменений в обществе в соответствии со «связным замыслом». Такое представление порождает обос- нованные опасения, что «если позволить принципам, кото- рые управляют этим процессом сейчас, достичь логического завершения, то право в том виде, как оно нам известно, право как защита личной свободы должно будет исчезнуть». В числе причин такой трансформации Хайек называл замену частного права в качестве основы правосудия публичным правом; в ре- зультате этой замены произошло подчинение частного права 27 «правилам организации правительства» . И снова возникла ситуация, которая свидетельствует о вли- янии на сферу права конструктивистской ментальности, пред- ставители которой выступали за увеличение вмешательства государства в сферу социального. Эта ментальность породила законодательные джунгли, опутавшие общество, и сопутствую- щую им новую функцию права. Идея, что законодатель испол- няет «революционную» миссию, стала связываться с пред- ставлением о том, будто «мудрость» закона — это свойство демократического законодателя, а не правовой традиции. Рост авторитета антилиберальной ментальности в сфе- ре права в конце концов привел к победе взглядов Шмитта, целью которого было «формирование конкретного поряд- ка». Право больше не рассматривалось как набор «абстракт- ных правил, создающих возможность для формирования сти- хийного порядка в результате свободных действий индивидов с помощью условий, ограничивающих их действия»; его стали понимать как «инструмент упорядочивания или организации, заставляющий индивида обслуживать конкретные цели»27 28. В своем исследовании этого тупикового состояния, которое он считал прелюдией к «юридическому тоталитаризму» и без- ликой тирании Хайек не ограничился критикой «интервенцио- нистского заблуждения» правового позитивизма, выступавшего под маской конструктивистского рационализма. Он утверждал, что источник права — не «воля законодателя»: оно «веками существовало до того, как человеку пришло в голову, что он в состоянии создавать или менять его». С этой точки зрения 27 Там же. С. 83—85. 28 Тамже. С. 87-90. 259 17*
Глава 4. Судьба демократии «право, т.е. правила поведения, обеспеченные принуждени- ем, безусловно, родилось одновременно с человеческим обще- ством» . Ведь исключительно «соблюдение общих правил делает возможным мирное сосуществование людей в обществе»29 30 31. Таким образом, даже в эволюции права проявляются две глубоко различные традиции. Одна из них связана с пред- ставлением о намеренном создании права человеческой волей, другая — с представлением об автономии права. Первая — это объект критики Хайека (в том числе потому, что в Новое время она стала отождествляться с созданием современного государ - ства с его претензиями на неограниченное законотворчество), а вторая — это традиция естественного права?®. Поскольку право представляет собой комплекс абстракт- ных правил повеЪения, не зависящих от конкретных целей, оно должно распространяться на «неизвестное множество ситуа- ций в будущем», что «создаст возможность для стихийного формирования порядка действий за счет того, что на осно- вании этих правил люди смогут строить осуществимые пла- ны» . Однако это процесс, несмотря на всю его стихийность, не естественный, а культурный. Поэтому он способен испыты- вать затруднения, и ему постоянно требуются срочные исправ- ления. Однако эти исправления не всегда могли опираться на «прецедентное право», особенно тогда, когда возникали «совершенно новые обстоятельства», поскольку прецедентное право иногда «не успевало выработать нужный способ при- способления». Так возникла тенденция воспринимать зако- нотворчество как непрерывное, шаг за шагом совершенство- вание абстрактных правил законодателями и юристами, а так- же стремление воздерживаться от отказа от законотворчества и тем самым от того, чтобы доверять формирование права сти- хийной эволюции, поскольку это приводит к стиранию разли- чии между «хорошими» и «дурными» законами01. Таким образом, Хайек не рассматривал эволюцию как био- логический процесс, который, вопреки законам Юма, спо- собен преобразовать реальность в позитивную «данность»; однако он не рассматривал эволюцию и как результат рефлек- сии и рационального конструирования. Скорее он описывал 29 Там же. С. 91 —93. 30 Тамже. С. 93-103. 31 Там же. С. 104—108. 260
§ 1. Право и политика эволюцию как процесс «в ходе которого стихийное развитие обычаев постоянно переплеталось с сознательными изменени- - -32 ями деталей существующей системы» . Соответственно основной функцией права следует считать не защиту индивидуальных ожиданий, а обеспечение гарантий использования некоторых средств. В связи с этим Хайек при- давал большое значение непредвиденным изменениям в зна- ниях и описывал их вероятное двойное воздействие. Новые знания не только стимулируют возникновение новых целей, которые, в свою очередь, делают невозможным обеспечение гарантий всех индивидуальных ожиданий, но и компенсируют тот недостаток гибкости, который так часто проявляется перед лицом новых ситуаций и может привести к окостенению норм поведения и создавать угрозу «разрушения порядка в целом». Дело в том, что не все правила способны обеспечивать поря- док, а «подчинение неподходящим правилам вполне может стать причиной беспорядка»32 33. Таким образом, чем в меньшей степени правила поведения направлены на какие-то конкретные цели, тем более дейст- венными они будут. Следует ограничиться созданием благо- приятных условий для такого абстрактного порядка, который позволяет людям, исходя из их знаний, формулировать ожи- дания, имеющие относительно высокую вероятность реализа- ции. Задача права — решать, «какие ожидания следует обес- печивать для того, чтобы максимизировать вероятность осу- ществления ожиданий в целом». Для этого необходимо будет провести «различие между теми «законными» ожиданиями, которые право... должно защищать, и теми, по отношению к которым этого происходить не будет». В основании любого универсального правила поведения и соответственно в осно- вании любой гарантии порядка будет находиться определе- ние границ сфер индивидуального действия; «право, свобода и собственность представляют собой триединство»34. На основании этого Хайек сделал вывод, что «право не слу- жит никакой конкретной цели: оно служит бесчисленным раз- личным целям различных людей»; это не способ достижения целей, «а просто условие успешного достижения большинства 32 Там же. С. 119. 33 Тамже. С. 121-124. 34 Тамже. С. 125-126.
Глава 4. Судьба демократии целей». Не может и не должно существовать связи между целями и правилами: «порядок действий — это фактическое положение вещей, отличное от правил, которые влияют на его формирование». Поэтому «целью правил поведения может быть абстрактный порядок»35. Из этого следует, что критика Хайека была направлена не столько на само по себе понятие законодательства, сколько на представление о нем, сложившееся в современную эпоху. Как писал Хайек, это понятие стало связываться с бюрократичес- ким абсолютистским государством, ставшим единственным источником права. Подобные представления порождают веру в необходимость существования «верховного законодателя, власть которого не может быть ограничена», а также идею, что «законом является... все, провозглашенное верховным законо- дателем», и «лишь то, что выражает его волю»36. Результатом неразличения «универсальных правил поведе- ния и правил организации правительства» было пагубное сме- шение частного и публичного права, т.е. исчезновение раз- граничения между главными обязанностями правительства. По мнению Хайека, одной из характерных черт Нового време- ни является стирание границ между «принудительным обес- печением универсальных правил поведения» и «управлением организацией, построенной ради предоставления различных услуг широкому кругу граждан»37. В связи с этим, полагал Хайек, возникла острая необхо- димость ввести дополнительное терминологическое различие внутри того, что обозначается словом «право». Для обозначе- ния «универсального правила поведения, которое распростра- няется на неопределенное множество ситуаций в будущем и в равной степени относится ко всем лицам, находящимся в об- стоятельствах, подпадающих под это правило», следует упот- реблять термин nomos, в то время как «любое правило, кото- рое распространяется исключительно на конкретных людей или обслуживает цели властителей», следует называть словом thesis (статут). Для этого действительно требовалось восста- новление различения публичного и частного права38. Кроме 35 Тамже. С. 130-132. 36 Там же. С. 110. 37 Тамже. С. 150-153. 38 Hayek, 1978, рр. 76-77. 262
§ 1. Право и политика того, возникала необходимость внесения изменений в концеп- цию конституционного права: конституционное право следо- вало рассматривать не как «источник всех прочих законов», а как «надстройку, возведенную в целях обеспечения стабиль- ности права». Ведь если наделить конституцию характером материального права, то в итоге это может привести к трактов- ке права как политической меры, направленной на достиже- ние экономических и социальных результатов, и, следователь- но, к «трансформации частного права в публичное право с помощью „социального законодательства"»^. Именно так и произошло в действительности. Представ- ление о том, что одной из функций социального законода- тельства является «направление деятельности частных лиц к достижению конкретных целей и к выгоде конкретных групп», превратило государство в распределителя выгод. У государства появилась задача ликвидации источников недовольства (без учета того, насколько легитимно это недовольство). В ито- ге произошли радикальные изменения в политической жизни и целях законотворчества. Эти перемены поставили легитим- ность правительства в зависимость от его способности удов- летворить все субъективные ожидания социальных групп39 40. Размышляя над идеями, изложенными в сборнике ста- тей Кельзена «Что такое справедливость?» («What is Jus- tice?»), Хайек вновь возвращается к критике его теории, которую он, собственно, никогда не прекращал. Если «при- рода не может быть ни справедливой, ни несправедливой», поскольку «вне человеческого контроля ничто не может быть справедливым (или нравственным)», то «желания наделить что-либо способностью быть справедливым вовсе недоста- точно, чтобы поставить это „нечто“ под контроль человека». Тем самым Хайек стремился показать, что «справедливыми или несправедливыми могут быть названы только ситуации, созданные по воле человека, а частности стихийного поряд- ка не могут быть ни справедливыми, ни несправедливыми». Напротив, несмотря на все свои благие намерения, органи- зация, стремящаяся к достижению конкретного блага и вос- принимающая своих членов в качестве средства достижения 39 Хайек Ф. фон. Правила и порядок // Хайек Ф. фон. Право, за- конодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 153—160. 40 Там же. С. 160. рр. 141. 263
Глава 4. Судьба демократии собственной цели, бесспорно, будет несправедливой. Соответ- ственно о «социальной» или «распределительной», справед- ливости можно говорить только в рамках какой-либо орга- низации, но не в рамках порядка^1} более того, ни одна орга- низация не может претендовать на название «справедливой», поскольку она неизбежно рассматривает своих членов в каче- стве инструмента. Если таков результат смешения права и прямого правления, то потребность их различать превращается в острую политиче- скую проблему, требующую срочного решения. Хайек пред- ложил такое решение на основании критерия универсальнос- ти правил, который, в свою очередь, опирается на представ- ление о «справедливых правилах как о запретах, подлежащих проверке от противного». Позиция Хайека, безусловно, опи- ралась на кантианскую философию прав& и на попперовс- кую интерпретацию законов природы как запретов. Согласно Хайеку, эти позиции объединяет убежденность в том, что «мы можем лишь стремиться к истине или справедливости, настой- чиво устраняя заблуждения или несправедливость, но никог- да не будем уверены в том, что достигли конечной истины или 42 справедливости » . 41 Там же. С. 50—52. и прим, на с. 513. 42 Там же. С. 60—61. В связи с Кантом и его концепцией права см. прим, на с. 553. Там Хайек замечает, что «Кант, возможно, вопреки распространенному представлению, не открыл принцип категорического императива в морали и только потом применил к праву, а, скорее, нашел базовую концепцию у Юма в его трак- товке положений права, а уж потом применил в теории морали. Но хотя блестящая трактовка развития идеальных положений пра- ва с упором на отрицательный и независимый от цели характер по - ложений права представляется одним из его непреходящих дости- жений, его попытка обратить то, что в праве является критерием справедливости, который должен применяться к существующему корпусу правил, в предпосылку, из которой с помощью дедукции может быть выведена система принципов морали, была обречена на неудачу». Мы имеем дело с открытым заявлением Хайека о близости его собственной позиции к кантианской философии права (которое смягчено непредумышленным характером высказывания), однако эта цитата свидетельствует также о понимании Хайеком того, что попытка Канта «была обречена на неудачу». Об этой ссылке на Канта у Хайека см.: MacCormick, 1982, р. 6 and п. Сторонни- 264
§ 1. Право и политика В связи с этим порядок понимается не просто как биоло- гический рост, а как культурный процесс, который стремит- ся сохранить фундаментальные ценности, а именно абстракт- ный и универсальный характер правил, и в силу этого требует постоянных улучшений. Именно этот процесс Хайек опреде- лял как основание либерализма. Таким образом, спор Хайека с правовым позитивизмом и его наследием сосредоточился на природе «объективных кри- териев справедливости», на вопросе об их «негативном» или «позитивном» характере, а также на тенденции рассматривать справедливость и сопутствующие вопросы в качестве «проб- лем желания, интересов или эмоций». Из этого следует, что враждебность Хайека по отношению к правовому позитивизму имела не только теоретические причины. При этом те теоре- тические причины, которые действительно имели место, сви- детельствуют о стремлении Хайека противостоять попыткам поглощения либерализма правовым позитивизмом; ведь успех такого поглощения означал бы конец либерализма. Ины- ми словами, по мнению Хайека, отношения двух движений являются не взаимопроникновением и не преемственностью, ки тезиса о влиянии политической философии Канта на Хайека (см.: Gray, 1984а, рр. 62ff.; Kukathas, 1989, рр. 3Iff.), разу- меется, обратили внимание на это высказывание. В более общем контексте, несмотря на то что можно трактовать критику демо- кратии Хайеком как воспроизведение различия между республи - кой и деспотизмом (хотя оно и не является сугубо кантианским), следует учитывать, что политическая философия Хайека уделяет мало внимания кантианскому понятию summum Ъопит (высшего блага); кроме того, ее трудно совместить с финализмом Канта. На этом фоне, особенно с учетом места финализма в политической философии Канта, даже требование универсализации по отно- шению к правилам (в случае если оно действительно усвоено из Канта) не имеет большого значения. Возникает искушение сде- лать вывод, что это чисто методологическое сходство, которое не имеет никакого отношения к тому влиянию, которое философия религии оказала на философию права, моральную и политическую философию Канта. Но даже с учетом всех различий, которые, по мнению Хайека, отделяли его философию права от философии права Канта, в этом отрывке виден совсем иной взгляд на Канта, чем тот, который выражен в других текстах Хайека, например в: Hayek, 1967, р. 94, где Хайек причисляет Канта к традиции коне- труктивистского рационализма. 265
Глава 4. Судьба демократии а противостоянием. Он полагал, что распространение право- вого позитивизма привело к закату классического либерализ- ма, так как заменило его разновидностью «конструктивист- ского прагматизма» в духе Джеймса, Дьюи и Парето. Этот конструктивистский прагматизм носит «глубоко антилибе- ральный» характер и является «основой того псевдолибера- лизма, который за время жизни нашего поколения нагло при- своил себе это имя»43 44. Таким образом, в «Праве, законодательстве и свободе» Хайек продолжает наступление на идеологию правового*пози- тивизма, начатое в «Конституции свободы». В «Праве, зако- нодательстве и свободе» он не только планировал показать, что правовой позитивизм представляет собой «наивное выра- жение конструктивистского заблуждения», а его тезис о про- исхождении закона из воли законодателя просто неверен, но и собирался ясно описать вероятные политические следствия из представления о государстве как об организации^. По мнению Хайека, правовой позитивизм совершил ту же ошибку, что и Вебер, полагавший, что «„порядок^ — это всегда нечто „имеющее силу“ или „обязывающее“, что должно быть проведено в жизнь или содержаться в максиме закона». Сле- дуя за социалистами и позитивистами, Вебер рассматривал порядок как «антропоморфную» организацию. А поскольку он практически не принимал во внимание существования стихий- ного порядка и воспринимал закон исключительно как taxis (но не cosmos), он «тем самым перекрывал себе доступ к под- линным теоретическим проблемам науки об обществе»45. То же самое, по мнению Хайека, относится к концепции права у Кельзена, которая опирается на представление о том, что законодатель «создает соЪержание закона и при этом име- 4д Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 213. 44 Тамже. С. 213-217. 45 Там же. С. 217—218 и прим. 77 на с. 557. Сравнительный ана- лиз высказываний Вебера и Хайека о процессе рационализации и бюрократизации, его последствиях для личной свободы и о его результатах — социализме и тоталитаризме см.: Bottmore, 1985, рр. 46—53, 69—71. Однако то, что Хайек критиковал веберов- ское понятие «организации», вероятно, делает ценность сходства некоторых их высказываний ограниченной. 266
§ 1. Право и политика ет полную свободу действий». Ведь Кельзен использовал тер- мин «порядок» не только для „норм“, предписывающих кон- кретное упорядочивание», но и для «фактического положения вещей». Поступая таким образом, он совершает несколь- ко ошибок, в частности, когда воспринимает «существова- ние» как синоним «юридической силы» и выводит послед- нюю логически из «некоего акта воли высшей власти», а также когда употребляет «термины „создание“, „установление“ или „ утверждение “ (erzeugen или setzeri) так, что они охватывают все, что «создано действиями людей» ». В результате он рас- сматривает и «продукты замысла людей», и «плоды стихий- ного роста, такие как язык, нравы или этикет», как «установ- ленные, т.е. как позитивные нормы»46. У Хайека не вызывал особенного интереса вопрос о научной природе «чистой теории права», а также вопросы об отноше- нии «чистой теории права» к «нормативной науке», о ее зна- чении, эмпирической и логико - математической природе. Он ограничился замечанием о том, что исследование этих воп- росов с эпистемологической точки зрения «показало бы, что предлагаемая Кельзеном концепция „науки“, „стремящей- ся открыть природу самого права“ опирается на то, что Карл Поппер назвал „методологическим эссенциализмом“. Он делает вывод, что в силу этого «„чистая теория права“ явля- ется одной из псевдонаук вроде марксизма или фрейдизма, вся неопровержимость которых покоится на том, что все их утверждения верны по определению, но ничего не сообща- ют о фактическом положении». Однако эти вопросы не слиш- ком волновали Хайека. Гораздо важнее для него было описать политические следствия из отождествления существования и юридической силы, а также превращение понятия правового принуждения из средства, обеспечивающего соблюдение уни- версальных правил поведения, в средство достижения конк- ретных целей. Ведь в этом аспекте правовой позитивизм Кель- зена приобретает вид социалистической идеологии или, если говорить более конкретно, превращается в такую разновид- ность конструктивизма, которая характеризуется представле- нием о «всемогуществе законодательной власти». В результате 46 Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 217—218 и прим. 81 на с. 558. 267
Глава 4. Судьба демократии он становится «идеологией, порожденной желанием достичь полного контроля над социальным порядком и верой в то, что в нашей власти осознанно определить — любым угодным нам способом — все аспекты этого социального порядка»47. Таким образом, Кельзен не только не был философом демо- кратии — он был одним из тех, кто предоставил правовые сред- ства современной тоталитарной Ъемократии. Хайек выяс- нил, что этими инструментами были теория неограниченной власти законодателя, неспособность признать абсолютную ценность личной свободы и трансформация политической сво - боды в «коллективную свободу сообщества». Поскольку пра- вовой позитивизм по Кельзену придерживался мнения о том, что волю большинства нельзя ограничивать, он был «главной идеологической опорой идеи неограниченной демократии». Из этого следовало, как полагал Хайек, что факторами, опре- деляющими «право», окажутся прежде всего политические цели большинства. В результате законодательное регулирова- ние не будет иметь никаких теоретических пределов, что будет препятствовать рациональной оценке вступающих в конф- ликт интересов людей. Кельзен действительно отдал большин- ству право на решение социальных проблем и политическую дискуссию, иначе говоря, на то, что может рассматриваться как современная форма физического конфликта. Разумеется, результатом этого стала разновидность релятивизма, которая привела к развитию пагубных политических тенденций48. По мнению Хайека, заявление Кельзена о том, что он сумел «„разоблачить^ все остальные теории права как идеологии и выдвинул единственную теорию, идеологией не являющую- ся», представляется совершенно необоснованным. На самом деле он всего лишь заменил одну идеологию другой. Более того, постулировав, что «все порядки, поддерживаемые силой, являются порядками одного вида и должны быть признаваемы (и уважаемы) как правовой порядок», правовой позитивизм сыграл не последнюю роль в разрушении укреплений «защит - ников закона», боровшихся против «наступления деспотиче- ского правления». В этом отношении Хайек разделял опасения Густава Радбруха и Эмиля Бруннера. В частности, его позиция практически совпадала с позицией Бруннера, который утвер- 47 Там же. С. 217—221 и прим, на с. 558—559. 48 Тамже. С. 222. 268
§ 1. Право и политика ждал, что «тоталитарное государство — это просто-напрос- то правовой позитивизм как политическая практика». В силу этого можно усмотреть некоторую горечь в словах Кельзена, писавшего, что «с точки зрения юриспруденции, в условиях правления нацистов право (Recht) было правом (Rechf)». Однако часть вины в том, что юриспруденция и политическая философия дошли до того, что у них не осталось теоретиче- ских инструментов, способных отличать политические режи- мы друг от друга, безусловно, лежит на нем самом49. Хайек считал, что для того, чтобы избежать подобных вызы - вающих недоумение выводов, следует признать, что они выте- кают из ложной концепции права. Речь шла не о неизбежной судьбе демократии, а о неверном представлении о демократии и о соотношении политики и права. Это можно было испра- вить, возобновив полемику о соотношении права, с одной сто- роны, и морали и политики — с другой с того места, где в нее включился извративший ее суть правовой позитивизм. Если рассматривать порядок как стихийное развитие, то эти проблемы принимают существенно иную форму. В таком случае может быть найдено решение вопроса о том, закон- но ли навязывание моральных норм отдельным инакомысля- щим. Против него можно возражать, если считать оправда- нием принуждения функцию последнего как инструмента для защиты частной сферы. Кроме того, в таких случаях нельзя будет оправдывать принуждение, так как из сферы законода- тельного регулирования выводятся «действия, не затрагиваю- щие никого из посторонних»50. Однако наиболее важное значение имеет интерпретация и позитивная переоценка «естественного права». В ответ на пре- тензии правового позитивизма, который имел наглость исполь- зовать этот термин для обозначения «чужих» теорий права, Хайек напомнил, что термин «естественное право» использу- ется для выражения понимания того, что закон «представля- ет собой продукт не продуманного замысла, а процесса эво- люции и естественного отбора, непреднамеренный результат, функцию которого мы способны понять, но его нынешняя зна- чимость может быть радикально иной, чем предполагали его создатели». Хайек в данном случае выражает идеи, которые 49 Тамже. С. 223-224. 50 Там же. С. 225. 269
Глава 4. Судьба демократии в меньшей степени относятся к традиции современного естест- венного права (оно в рамках представлений Хайека обычно воспринимается как рационализм), чем к юмовскому понятию естественного права, на которое он прямо ссылается. В со- ответствии с логикой изложенных выше рассуждений Хайек не считал, что правила поведения являются «естественными» в том смысле, что они представляют собой «часть внешне- го вечного порядка вещей», или в том смысле, что они явля- ются «органичной частью природы человека, или даже в том смысле, что разум человека устроен так, что он не мог не при- нять именно эти правила поведения». Однако он не считал также, что они являются «продуктом его осознанного выбо- ра». По его мнению, такие фундаментальные составляющие социального порядка, как правила поведения, «не зависят от решений одной личности и зачастую не могут быть изменены любым конкретным актом воли». Отвергнув трактовку права «и как порождения сверхъестественной силы, и как конструк- ции, осознанно созданной разумом человека», Хайек настаи- вал на эволюционном подходе к праву, имевшем очень мало общего и с рационалистическими теориями естественного пра- ва, и с правовым позитивизмом51. Таким образом, его критика правового позитивизма была прежде всего направлена на то, чтобы показать следствия из представлений правового позитивизма о природе права. Хайек не собирался писать историю современного права или обзор про - 51 Там же. С. 227 — 226. В прим. 101 (на с. 562) Хайек приво- дит цитату из «Трактата о человеческой природе» Юма, которая помогает понять, что сам он имел в виду, когда употреблял сло- во «естественный». Юм писал: «Если какое-нибудь изобретение очевидно и безусловно необходимо, последнее точно также можно назвать естественным, как все то, что происходит непосредственно из первичных принципов без посредничества мышления или раз- мышления. Хотя правила справедливости искусственны, они не произвольные и нельзя сказать, чтобы термин Законы Природы не подходил для них, если под природным подразумевать то, что обще целому роду или, в более ограниченном смысле, то, что не- отделимо от рода». Далее следует цитата из: Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2-хт. Т. I. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. С. 99: «Почти любое не- верное понимание можно возвести к фундаментальному заблуж- дению, а именно — к представлению, что „соглашение“ предпо- лагает „произвольность4*». 270
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии тиворечий и ошибок в работах Кельзена. Его целью было про- лить свет на то, какую роль правовой позитивизм и лично Кель- зен сыграли в разложении политической философии, ослабив ее способность сопротивляться релятивизму и тоталитаризму. Центральным пунктом дискуссии был вопрос, можно ли рассматривать кельзеновскую доктрину правового позити- визма как решение тех проблем, которые она же и породи- ла. Хайек стремился подчеркнуть истинность представления о том, что релятивистскому фундаменту демократии нет аль- тернативы. Если рассматривать право как организацию, навя- занную большинством и в силу этого обладающую прерогати- вами суверенитета (т.е. наивысшим статусом), то в результате, как это и произошло в случае Вебера, всего лишь закрывает- ся «доступ к подлинным теоретическим проблемам науки об обществе». Все, чего удается достичь таким образом, это пере- вода в юридическую форму политического и социального анта- гонизма, который воспринимается как неизбежный. По сути Хайек стремился к тому, чтобы его критика тео- рий Кельзена стала прожектором, освещающим бездну, кото- рая отделяет либерализм от теории демократии как ценности и связанных с ней опасностей. § 2. ИНТЕРВЕНЦИОНИЗМ И СУДЬБА ДЕМОКРАТИИ Еще до того, как симптомы разложения западной политиче- ской традиции стали проявляться в сфере права, они нача- ли ощущаться в сфере социальной философии; это было свя- зано с успехами того, что Мизес и Хайек называли интер- венционизмом, этатизмом и «третьим путем»52. Если их суждения о социализме как об экономико-политической форме были лишены всякой неопределенности: они заявля- ли, что он вымостил путь к социализму, — то их точка зрения на последствия распространения этой ментальности была не менее категоричной. Доктрина интервенционизма утвержда- ла, что существует такая реализуемая в форме экономической организации система экономического сотрудничества, кото- рая не является ни социалистической, ни капиталистической. 52 В связи с этим см.: Littlechild, 1978. 271
Глава 4. Судьба демократии Этот гипотетический «третий путь» представлял собой орга- низацию, основанную на частной собственности, но с госу- дарственным вмешательством в права собственности в форме приказов и запретов. Мизес не ограничился тем, что оспорил эффективность экономической организации такого типа. Он подверг сомне- нию саму возможность ее существования, показав, что теория субъективной ценности имеет силу не только в рамках рыноч- ной системы, но и для любой экономической системы53. Этот аргумент постоянно фигурирует в работах Мизеса и представляет собой фундамент его критики интервенционизма. Рассматривая интервенционизм как продукт антикапита- листической ментальности54, он видел в нем попытку пре- одолеть противоположность капитализма и социализма с по- мощью социальной модели со смешанной, экономикой, в ко- торой сочетались бы достоинства этих систем при отсутствии их недостатков. Таким образом, критика интервенционизма представляет собой один из аспектов осознания того, что основания науки об обществе и политической философии находятся под угрозой и что эту проблему невозможно решить, не используя открытий субъективистской экономики. С другой стороны, сам интер- венционизм с его верой в возможность соединения социализ- ма и капитализма выглядел бесплодным и слишком тесно свя - занным со старыми теориями. Его приверженцам не удалось понять, что, несмотря на то что проблема примирения этих систем может иметь смысл в контексте классической полит- экономии, она не имеет смысла в рамках экономической сис- темы, основанной на суверенитете потребителя. Бесспорно, различные варианты интервенционизма (моде- ли, стремящейся уладить чрезвычайно острые экономические, политические и моральные конфликты) смогли завоевать огромную популярность. Однако истина состоит в том, что он 53 Mises, 1933, рр. 191 — 192. (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 54 Всесторонний анализ происхождения, развития, масштаба и след - ствий из антикапиталистической ментальности см. в: Мизес Л. фон. Антикапиталистическая ментальность / / Мизес Л. фон. Бю- рократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая мен- тальность. М.: Дело, 1993. С. 169. 272
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии оставался прежде всего экономической политикой, т.е. попыт- кой решения проблем вне опоры на солидную теоретическую базу. Мизес и Хайек прилагали усилия для того, чтобы пока- зать хрупкость его теоретических посылок и несовместимость его результатов с сохранением демократической системы. В краткосрочном периоде Мизес и Хайек потерпели пора- жение в этой борьбе55. То, что было задумано как одна из самых новаторских и радикальных56 «культурных операций» в сфере социальных наук, ошибочно приняли за жалобы ста- рой гвардии, оплакивающей кончину «старого» либерализма и враждебно настроенной по отношению к «новому» либера- лизму, открытому к современным требованиям и социальным проблемам. В эпоху господства марксистской и «прогрессив- ной» культуры, ограниченность и грубость которой недалеко ушла от культурной атмосферы тоталитарных режимов, Мизес и Хайек увидели перед собой стену безразличия и столкнулись с остракизмом. Человека, который в начале 30-х годов был самым знаменитым экономистом после Кейнса, стали считать чуть ли не второразрядным публицистом. Кроме того, что Мизес различал интервенционизм и соци- ализм, он выделял два фундаментальных типа интервенци- онизма; по его мнению, оба были обречены на крах или на сползание в хаос из-за их претензий на то, что они способны достичь своих целей, пренебрегая универсальными, неизбеж- ными и априорными законами экономической теории. Интер- венционизм был современным воплощением идеи отождест- вления государства с Господом Богом и смешения воли и вла- сти57. Сводя экономическую науку к экономической политике, интервенционизм верил в возможность достижения своих политических и социальных целей посредством установления цен политиками, а не рынком. Его сторонники не понимали, 55 См.: Lepage, 1980. 56 И это совершенно справедливо, несмотря на то что «слово «рево- люция» не вписывается в интеллектуальный мир Хайека», Ниси- яма (Nishiyama, 1984, рр. xxxvii—Ixviii) пишет о «хайекианской революции». 57 См.: Мизес Л. фон. Запланированный хаос // Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. С. 107—121. О теме интервен- ционизма у Мизеса см.: Rothbard, 1962, Rothbard, 1970; Lavoie, 1982, рр. 169-183. 273 18-4154
Глава 4. Судьба демократии что «демократия неразрывно связана с капитализмом. Она не может существовать там, где существует планирование». Таким образом, интервенционизм был приукрашенной вер- сией иллюзорной веры в то, что система планирования может управляться демократически58. Мизес утверждал, что планирование и интервенционизм являются формами политического контроля, которые несов- местимы с рыночной экономикой и демократией. Они пред- ставляют собой попытку поставить экономическую науку и законы рынка на службу этической цели: перераспределению доходов. Таким образом, интервенционизм — это не компро- мисс между социализмом и капитализмом, а отдельная систе- ма, чьи теории регулирования цен приводят к социализму59. Тем самым либерализм можно рассматривать как ответ на вопрос о том, чьи интересы — отдельных льрдей или правящей группы — должны господствовать в обществе. Разумеется, и те и другие способны ошибаться, но дело не в этом. С точки зрения Мизеса, главное — это выбор между «стихийной дея- тельностью каждого человека и монопольной деятельностью правительства»: между «свободой и всемогуществом прави- тельства». Ведь за склонностью интеллектуалов к планирова- нию скрывается намерение лишить людей власти принимать личные «субъективные» решения, чтобы направить их к тому выбору, который считают «объективным» интеллектуалы60. Соответственно главной целью либерализма должна быть кри- тика догмата о неизбежности всемогущего правительства. Статьи, опубликованные в сборнике «Планирование ради свободы» («Planning for Freedom»), свидетельствуют о том, что Мизес стремился наделить выражение «планирование ради свободы» иным смыслом по сравнению с социально-эконо- 58 Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 337 — 344. О невозможности «третьего пути» см. также Mises, 1952, esp. рр. 18ff., 40ff. Источником веры в возможность третьего пути между социализмом и капитализмом, вероятно, является «па- губное влияние Дж. С. Милля», Кэрнса и Ласки. Однако Мизес полагал, что компромисс между этими двумя системами невозмо- жен и не существует никакой третьей системы, которая могла бы стать твердым основанием социального порядка. Об идее третьего пути см.: Burton, 1984, рр. 87—115. 59 Mises, 1952, рр. 21-27. 60 Ibid., рр. 43-47. 274
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии мическим планированием, которое надеется достичь свободы и равенства в материальном отношении. Планирование, как его представлял себе Мизес, должно быть направлено на сня- тие всех барьеров для личной свободы, поскольку именно она обеспечивает экономическое процветание61. Его рассуждения в этом сборнике в основном представляют собой развитие его критических замечаний по поводу бюрократизации. Для опи- сания судьбы процесса рационализации Мизес снова возвра- щается к веберовскому образу «стальной клетки», но в трак- товке Мизеса речь идет не о судьбе в смысле «фатума», а о си- туации, из которой можно и нужно найти выход. Феномен бюрократизации в это время занял централь- ное место на политической арене и стал классическим приме- ром конфликта между личной свободой и бюрократическим государством62. Мизес считал, что с учетом всеобщего характера этого явле- ния невозможно отделить объяснение феномена бюрократиз- ма от объяснения феномена интервенционизма. Посредством последнего «тираническое правление безответственной и дес- потической бюрократии» приходило на смену демократической системе, подчиняя жизнь граждан регулированию в виде поста- новлений и решений правительства (но — что существенно — не законов). Стремление к государственному контролю над экономической деятельностью и образованием выдавалось за лекарство от всех болезней, за неизбежный и благотворный ход истории. При отсутствии каких бы то ни было конституцион- ных изменений источником легитимности нового регулирова- ния в глазах государственных чиновников стала вера в то, что рост государственного вмешательства требуется для устране- ния социально-экономической несправедливости; тем самым они присваивали себе полномочия законодательной власти63. Именно в этом причина отвращения бюрократов к рынку и сво- бодному предпринимательству. С точки зрения Мизеса, из этого следовал вывод о том, что, в отличие от мнения тех теоретиков, которые желали убедить аудиторию что бюрократизм — лишь 61 Ibid., рр. 1 — 2, и Мизес Л. фон. Антикапиталистическая мен- тальность / / Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. 62 Mises, 1944а, р. iii. 63 Ibid.,pp. 3ff. 275
Глава 4. Судьба демократии средство, с помощью которого капитализм стремится противо- стоять собственному упадку, на самом деле этот феномен пред- ставляет собой не естественный итог развития рынка, а инстру- 64 мент для подготовки прихода тоталитарного государств а . С другой стороны, изучение бюрократии показывает, каким образом социалистические утопии скатываются к тоталита- ризму. Ведь когда политикам доверяют установление искусст- венных цен, то результат оказывается таким же, как в плано- вой экономике, где отмена экономического расчета порождает сползание в хаос64 65. Мизес считал, что в бюрократических сис- темах также отсутствуют стимулы для выбора решения, наибо- лее удачного с экономической точки зрения, и эта их черта порождает растранжиривание ресурсов там, где можно было бы получить прибыль. Это, в свою очередь, приводит к сокра- щению возможностей для инвестирования^ за что приходится расплачиваться уже будущим поколениям66. Таким образом, бюрократизация общества — это не цена демократии, а скорее плата за отказ от нее, потому что бюрократизация подразуме- вает разрушение двух столпов демократии: «приоритета пра- ва и бюджета». Когда народ и его представители лишены вла- сти решать, сколько денег и когда им потратить, и эта власть переходит к бюрократам, это означает, что началось сполза- ние к режиму, который вряд ли можно считать демократиче- ским. И хотя бюрократия может быть необходима для управ- ления государством, главная задача, решению которой долж- но уделять внимание демократическое правительство для того, чтобы обеспечить собственное выживание, — это сдерживание бюрократической экспансии67. Таким образом, опасения Мизеса напоминают те, с которы- ми выступил Хайек в «Дороге к рабству». Оба предупреждали об опасности, связанной с ведением государственных дел в со- ответствии с принципами, отличными от рыночных, и пред- сказывали, что итогом может быть недемократическое госу- дарство. С точки зрения Мизеса, важнее всего было вернуть- ся к вопросу о том, кто должен управлять демократическим обществом, и выяснить, какова вероятная сравнительная 64 Ibid., рр. 2,9-12, 17. 65 Ibid., рр. 18—23. 66 Ibid., р. 30. 67 Ibid., р. 30. 276
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии эффективность системы бюрократического регулирования и экономической свободы68 69. Требовалось не допустить, чтобы решение экономических вопросов было доверено исключи- тельно профессионалам, поскольку, если граждане не имеют возможности сформировать собственное мнение по ключевым вопросам, демократия становится невозможной07. Когда Хайек столкнулся с успехом новых концепций права и с интервенционистской политикой, вдохновлявшейся пред- ставлением о «социальной справедливости», он тоже обратил- ся к изучению вопроса о судьбе демократии70. То, что, вопре- ки ожиданиям, демократия «не стала надежной защитой от тирании и угнетения», в сочетании с «растущей утратой веры в демократию среди мыслящих людей» погрузило его в мрач- ные размышления. Хайек, исходивший из того, что демокра- тия представляет собой «договоренность, которая позволяет большинству избавиться от несимпатичного ему правитель- ства», не верил в возможность существования демократиче- ской политической философии. Однако демократия все равно имела неоценимую ценность; ведь, хотя она и не была идеаль- ным политическим порядком, она была «разумным методом достижения приемлемых для общества политических реше- ний» , «конвенцией». Ее недостатки проявлялись в том случае, если все это игнорировалось, и тогда демократия превращалась в «предлог для реализации эгалитарных целей». С точки зре- ния Хайека, не менее ложным было мнение, согласно кото- рому предоставление большинству возможности контроля за деятельностью правительства является наиболее эффективным способом обойтись без конституционных положений, специ- ально установленных ради того, чтобы ограничить полномо- чия исполнительной власти. Ведь в этом случае демократия утратила свою природу, т.е. перестала бы быть средством и превратилась бы в теорию политического режима с неограни- ченной властью большинства71. 68 Ibid.,pp. 74, 106. 69 Ibid., рр. 119ff. 70 О трактовке интервенционизма и опасностей, которые государ- ство всеобщего благосостояния создает для свободы и демократии, у Хайека см.: Hirschman, 1991, рр. 11 Off. 71 Hayek, 1978, рр. 152—154. О взаимосвязи демократии и «сти- хийного порядка» см.: diZerega, 1989, рр. 206—240. 277
Глава 4. Судьба демократии Таким образом, современное учение о демократии было симптомом разложения, и требовалась серьезная критика, чтобы попытаться возродить его первоначальный смысл72. Нельзя отрицать, что отсутствие норм, ограничиваю- щих полномочия большинства на использование принуж- дения, заставило Хайека высказаться о том, что он пред- почитает «недемократическое правление в рамках закона неограниченному (и в силу этого по существу беззаконно- му) демократическому правлению». Однако центральной для него была убежденность в том, что без указанных огра- ничений демократия не в состоянии отражать волю боль- шинства и что в силу этого ее можно будет использовать для «осуществления воли отдельных заинтересованных кругов, в совокупности составляющих большинство». Этот дефект носил врожденный характер, и Хайек, в отличие от многих, кто стремился «реформировать» теорию демократии, даже тех, кто критиковал ее перерождение в бюрократический режим, считал, что этот дефект можно исправить исключи- тельно посредством возвращения к «методу», в основе кото- рого лежит традиция либерального и рыночного конституци- онализма. «Великая трагедия» демократии состояла в том, что она доверила одному органу и контроль за исполнитель- ной властью, и полномочия устанавливать то, что должно считаться «законом». Результатом стала «квазирелигиозная вера в то, что демократическое правительство будет испол- нять волю народа», которая в реальности позволила испол- нительной власти обходить законы73. Таким образом, демократия — это один из многих тер- минов, чье значение изменилось по сравнению с первона- чальным. Изначально это слово «означало всего лишь, что та верховная власть, которая существует, должна принадле- жать большинству или его представителям. Но о том, каков Ъолжен быть объем этой власти, речь вообще не шла». Из того, «что мнение большинства должно торжествовать, никак не следует, что его воля в конкретных вопросах долж- на быть неограниченной»74. 72 О взаимосвязи принципа верховенства права и либеральной де- мократии у Хайека см.: Becker, 1982, рр. 161 — 170. 73 Hayek, 1978, рр. 154-155. 74 Ibid., р. 92. 278
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии С этой точки зрения наделение народа или его представите- лей неограниченной властью представляет собой последствие стирания граней между мнением, волей и истиной, а также результат непонимания того, что человеческое знание огра- ничено. Эту опасность великие теоретики представительно- го правления пытались обойти с помощью теории разделения властей. Хайек предлагал с этой целью отделить номос от так- сиса75 и дифференцировать полномочия двух представитель- ных органов. С его точки зрения, из процесса формирования номоса должны быть исключены партии (которым следует заниматься «исключительно вопросами, связанными с кон- кретной волей, т.е. с удовлетворением частного интереса тех людей, из которых они состоят»). Этот процесс следует дове- рить не «представителям частных интересов, а представите- лям, отражающим господствующее в обществе мнение, людям, которые должны быть защищены от давления частных инте- ресов». Хайек отмечал, что концепции «демократии и огра- ниченного правительства стали несоединимыми», и говорил о необходимости найти новое выражение для понятия «огра- ниченная демократия». Цель должна состоять в том, чтобы верховная власть по-прежнему была у «мнения демоса», но при этом «непосредственная власть большинства, его кра- тос» не должна иметь возможность совершать «неограничен- ное насилие по отношению к отдельному человеку». Ссылаясь на Локка, Хайек заявил, что «большинство должно править {archein) посредством „установленных и действующих зако- нов, вступивших в силу и известных людям, а не посредством 75 В данном случае Хайек ссылался на Оукшотта, который, «ис- пользуя в лекциях термины телеократический (и телеократия) и бюрократический (и номократия), имел в виду то же самое различие. Телеократический порядок, в котором для всех членов обязательна единая иерархия целей, по необходимости является сконструированным порядком или организацией, а номократи- ческое общество образует стихийный порядок». См.: Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 182 — 183. Вероятно, Хайек не обратил внимания на то, что в 1975 г. был опубликован трактат Оукшотта «О человеческом поведении» (Oackshot, On Human Conduct), и воспроизвел тот тезис, кото- рый фигурировал в статье 1967 г. «The Confusion of Language in Political Thought», опубликованной в Hayek, 1978. 279
Глава 4. Судьба демократии импровизированных указов^»; он соединил demos и archein, назвав этот комплекс правил демархией (demarchy)™• Хайек считал, что демократию можно спасти, только справившись с ее (как полагают многие, врожденной) склонностью к пере- рождению в «тоталитарную демократию»''. Перед той главой «Права, законодательства и свободы», где Хайек наиболее систематическим образом изложил свою модель конституции, он поместил эпиграф, взятый из Юма, который позволяет понять его намерения: «Во всех случа- ях было бы полезно знать, что есть самое совершенное-в этом роде, дабы мы могли как можно больше приблизить к нему какой-либо реально существующий строй или форму правле- ния путем осторожных изменений и нововведений, с тем чтобы не причинить обществу слишком больших волнений». Если этого недостаточно, чтобы оградить Хайека от обви- нений в том, что он предал свои принципы и занялся «коне- о о 7 Л _ титуционнои инженерией» , можно дополнительно отметить, что его основное намерение состояло в том, чтобы стимули- ровать обсуждение конституционного опыта двух последних веков. Этот период характеризовался всеобщей надеждой на то, что отделения законодательной власти от исполнительной и судебной может быть достаточно, чтобы «подчинить и прави- тельство, и индивида правилам справедливого поведения»' Л Но, как полагал Хайек, это были напрасные надежды. Их провал был воспринят как свидетельство ограниченности либе- рально-демократического конституционного опыта. Одна- ко эту ограниченность можно было бы преодолеть, разра- ботав конституционную модель, которая в «обычное время» обязывала бы индивидов «делать конкретные вещи исключи- тельно в соответствии с признанными правилами справедли- вого поведения, созданными с целью определить и защитить частную сферу каждого». Одной из главных характеристик этой модели является фундаментальное условие: она долж- * * * * 76 См.: Hayek, 1978, рр. 93 — 97. Об этих аспектах хайековской кри- тики демократии см.: Nemo, 1988, рр. 329—358. 77 См.: Hayek, 1978, р. 162. 78 См.: Хайек Ф. фон. Общество свободных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 427. Об этой проблеме см.: Zintl, 1983, Buchanan, 1987а, рр. 75ff. 79 Хайек Ф. фон. Общество свободных // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 427. 280
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии на «определять не функции правительства, но только границы его права на принуждение». Другой — идея «поручить разра- ботку общих правил справедливого поведения иному предста- вительному органу, нежели тот, которому поручено правле- ние»80, и при этом формирующемуся иным образом. Вслед за теоретиками представительного правления XVIII в. Хайек считал, что в законодательном собрании должны быть представлены не «фракции»: оно должно отражать «общее мнение о должном». Этой цели можно достичь, если при- бегнуть к особой избирательной системе, которая обеспечит «независимость составляющих его представителей от групп особых интересов». Задача такого собрания должна быть кон- ституционно ограничена «принятием общих законов» таким образом, чтобы «любое из его конкретных распоряжений не имело силы». Отличительной чертой этого собрания — свое- го рода палаты мудрецов, не чуждых размышлений о поли- тической философии, — должна быть ее независимость перед лицом кипения страстей, изменчивой моды и требований толп, жаждущих удовлетворения своих потребностей. Разработка критериев и процедуры выборов должна быть направлена на предотвращение того, чтобы и этот орган стал очередной фор- мой концентрации власти, а также на обеспечение того, чтобы естественный демократический процесс торга не принял энде- мического характера. Хайек стремился предотвратить «слияние законодательной и правительственной власти в рамках одного и того же орга- на», приводящее к такой концентрации полномочий, «кото- рой в свободном обществе не должен обладать никто». Чтобы достичь этого результата, нужно наделить центральное пра- вительство ответственностью за внешнюю политику и превра- тить региональные и местные исполнительные органы в «свое- го рода корпорации», конкурирующие друг с другом за граж- дан, выбирающих «наилучшее соотношение цены и качества». Власть правительства, в свою очередь, должна обеспечивать- ся принятыми законодательным собранием нормами, кото- рые правительство не имеет права менять. По существу функ- ции правительства должны сводиться к администрированию ресурсов, предоставленных ему для того, чтобы оно обеспечи- вало граждан различными услугами; при этом оно не должно 80 Тамже. С. 430-433. 281
Глава 4. Судьба демократии иметь права устанавливать уровень налоговых поступлений для финансирования этих услуг81. Итак, по Хайеку, кроме законодательного собрания, долж- но существовать и «правительственное собрание», причем «государственные служащие, пенсионеры и люди, получающие государственные пособия», не должны иметь права принимать участие в его выборах. Наконец, картину должен завершать конституционный суд82. К этим предложениям Хайека подтолкнула необходимость противостоять влиянию «тоталитарно-позитивистской кон- цепции» Бэкона и Гоббса и отразить атаку «конструктивизма, происходящего из картезианского рационализма». Дело в том, что между демократической теорией и либерализмом возник- ло противостояние такого рода, которое можно было преодо- леть лишь с помощью конституционной формы, способной отличить «законодательные задачи от задач правительства», т.е. с помощью разделения «законодательного и правительст- венного собрания». Эту проблему нельзя было решить путем создания двух «собраний, подобных существующим ныне, просто наделенных иными полномочиями»83. Перед лицом демократической практики, превратившей правительство в способ выражения «различных интересов конгломерата групп давления, чью поддержку правительство должно покупать раздачей специальных благ — ведь отка- зывая в том, что оно может дать, оно тут же утратит под- держку»84, Хайек обратился к проблеме сдерживания вла- сти и развенчания политики. В связи с этим ему пришлось иметь дело с двумя главными политическими тенденциями 81 Hayek, 1978, рр. 158-162. 82 Хайек Ф. фон. Общество свободных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 430—447; цитату см. нас. 440. См. также Hayek, 1978, рр. 159—160. 83 Hayek, 1978, рр. 158—159. О предложенной им в качестве спо- соба контроля за расширением полномочий правительства и, сле- довательно, средства спасения либеральной демократии новой конституционной модели см.: Ватту, 1979, рр. 19Off.; 1990; But- ler, 1983, рр. 121 — 131; Gray, 1984а, рр. 127—128. О значении идей Хайека для полемики о форме и пределах государственного вмешательства см.: Held, 1986, рр. 2—3; 1987, рр. 247—254. 84 См.: Хайек Ф. фон. Общество свободных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. рр. 128—129. 282
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии современности. Первая — это склонность отождествлять «го- сударство» и «общество» и признавать приоритет за государ- ством, хотя и с оговоркой, что «общество создает, государ- ство — создается»85. Вторая выражается в стремлении дове- рять любой выбор исключительно правительственной власти, что приводит к превращению политики «в бесконечную тяж- бу за долю в общем пироге». В результате этого «хорошее правление» стало невозможным, слово «политика» превра- тилось в бранное, а разрыв между правителями и граждана- ми увеличился86. По мнению Хайека, необходимость конституционной реформы вытекает из осознания пределов демократической теории и ее возможных практических результатов. Тем самым в центре обсуждения оказались философские основания совре- менной демократической теории, однако требовалось прояс- нение вопроса, что такое демократия: метод или ценность. Хайек воспринимал ее как метод и утверждал, что именно вос- приятие демократии как ценности и породило ее трансформа- цию в «тиранию большинства». Даже если не учитывать всех этих соображений, то пред- ставление о демократии как о ценности все равно возникло в ином контексте по сравнению с тем, в каком оно стало при- меняться. Возможно, причиной неоднозначности этого пред- ставления и неожиданных последствий его использования было его происхождение как «коммунитаристского» понятия в сочетании с его использованием в «социетарном» контексте. В связи с этим представляется бессмысленным пытаться раци- онализировать демократию посредством отказа связывать ее негативные последствия с ее философской неоднозначностью и с последствиями приписывания абсолютной власти предпо- лагаемому носителю суверенитета. Заслуга Хайека состоит в том, что он объяснил, что эволю- ция понятия демократии тесно связана с ложными теориями человеческого знания. Судьба демократии, по-видимому, связана с ее способно- стью отделять законодательную власть от исполнительной87. 85 Там же. С. 460—462. 86 Тамже. С. 470-473. 87 О проблеме ограниченного правительства у Хайека см.: Jasay, 1989, рр. 296ff. 283
Глава 4. Судьба демократии Именно в таком контексте следует рассматривать предложе- ния Хайека относительно конституции либерального госу- Ъарства. В этих предложениях отразилось его беспокойство по поводу судьбы личной свободы в демократических системах, которое он выразил уже в «Дороге к рабству», книге, напи- санной в то время, когда судьба личной свободы оказалась в сильной зависимости от коллективистских идеологий. Тезис Шумпетера, что социализм является неизбежным итогом демократии, верен только в том случае, если демократия рас- сматривается как такая форма правления, для которой харак- терны постепенное расширение правительственного контроля над экономической и социальной активностью и отсутствие каких бы то ни было ограничений для власти большинства88. Непреодолимые различия между либерализмом и демок- ратией не связаны с проблемой равенства и борьбой с приви- легиями, они относятся к полномочиям государства и к при- нятию решения о том, кто должен править. Соответственно с философской точки зрения сосуществование этих двух тра- диций не является чем-то очевидным. Хотя представить себе либеральный метод, отказывающийся от демократического режима ради авторитарного, сложно, совсем нетрудно пред- ставить себе демократический режим, который отрекается от своих либеральных принципов и превращается в авторитар- ный. Принципиальная возможность существования демо- кратии обеспечивается применением либерального принципа ограничения и разделения властей, а после этого — проти- востоянием напору интервенционизма, сопровождающегося ростом независимости бюрократического аппарата от демо- кратического контроля. Хайек опасался — и это дает ключ к одному из возможных прочтений его конституционных предложений, — что поро- ки конкретной концепции демократии могут в итоге дискре- дитировать и демократическую модель в целом. А это соз- дает возможность для возникновения деспотического режима, чему может бесстыдно способствовать правящий политический класс ради того, чтобы избежать ответственности за совер- шенные ошибки. Поэтому Хайек всячески стремился к тому, 88 Сравнение позиции Шумпетера по поводу неизбежности социа- лизма со взглядами Мизеса, Хайека и Поппера см.: Albert, 1986, рр. 60ff. 284
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии чтобы процессы разложения цивилизации не оказались конеч- ным выводом из теории правления, тем конечным выводом, которого опасалась и который предсказывала либеральная традиция. Уже начиная с критики взглядов Ласки в «Дороге к рабст- ву»89, работы Хайека можно рассматривать как анализ послед- ствий одного конкретного подхода к пониманию демократии90 91. Его анализ был особенно актуален в то время, когда теория демократии бахвалилась тем, что у нее есть единственно воз- можное решение проблемы наилучшего режима. Это проис- ходило в отсутствие каких либо мер, направленных на исправ- ление ее многочисленных дефектов. Таким образом, возникла потребность вернуть термину «демократия» его первоначальное значение: метода приня- тия политических решений, мирной смены правителей, а так- же установления большинством общих норм, которые рас- пространяются на всех, но не определяют того, что является правильным в конкретных случаях. Все указанные недостатки в сочетании с растущим вмешательством государства, прикры- вавшегося своей ролью источника благ для различных соци- альных групп, превратили политику в процесс непрерывного торга, цель которого — распределение выгод между группами, причем распределение это меняется в зависимости от конфи- гурации большинства. То, что процесс принятия решений пра- вительством стал зависеть от групп, требующих вмешательства в их пользу в обмен на голоса, означало наивысшую степень расцвета коррупции71. По мнению Хайека, происхождение этих тенденций связано прежде всего с успехами социалистической идеологии. Однако крах социалистического идеала оставляет нерешенным вопрос о том, как найти противоядие против столь долгого господства этого представления, которое, по-видимому, вросло в запад- ную философию и культуру даже глубже, чем в ментальность и культуру тех, кто пережил непосредственный опыт социализма. 89 Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 81—82 и прим. 90 См.: Barry, 1979, рр. 186-90; Ноу, 1984, рр. 93-115. 91 См.: ХайекФ. фон. Общество свободных / / ХайекФ. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 329—340 и 419-425. 285
Глава 4. Судьба демократии Следует поразмыслить над этим обстоятельством, прежде чем заявлять, что с крахом социализма идеи Хайека92, как и идеи австрийской школы в целом утратили свое значение. На самом деле нечего сказать не либеральной, а так называемой «либе- ральной» критике социализма. Точно так же имело бы смысл пересмотреть проблематику демократической теории в свете установленной Мизесом вза- имосвязи между демократией и рыночной экономикой. Рас- сматривая демократию как единственный метод, способный удовлетворить субъективные ожидания и обеспечить их мир- ное сосуществование, Мизес полагал, что, поскольку в рыноч- ной экономике производство благ подчиняется требованиям потребителей, то она представляет собой единственно возмож- ную форму демократии. В качестве доказательства безосновательности утверждения о существовании преемственности между либеральным капи- тализмом и тоталитаризмом Мизес подчеркивал тот факт, что в капиталистической системе «предприниматели и капиталисты являются слугами потребителей»93 94. С этой точки зрения под- линной демократией является рынок*4. Из представления о капитализме как об «экономической демократии», т.е. систе- ме, в которой не производители, а потребители «решают, что и как должно быть произведено», вытекает представление о соци- альном статусе как о результате суждений потребителей, выра- женных посредством механизма рынка. Мизес исходил из того, что если капиталистическая система признает лишь те приви - 92 См.: Dahrendorf, 1990, рр. 3Iff. 93 Мизес писал: «Фокусом экономической системы, основанной на частной собственности на средства производства, является рынок. Работа рыночного механизма заставляет капиталистов и предпри- нимателей вести производство так, чтобы удовлетворять желания потребителей настолько хорошо и дешево, насколько позволяют качество и количество наличных материальных ресурсов и ра- бочей силы, а также данное состояние технологических знаний. .. .В рыночном обществе каждый служит всем своим согражданам, и каждый получает услуги от них. Это система взаимного обмена товарами и услугами, где каждый и отдает и получает. В этом не- прерывно крутящемся механизме капиталисты и предпринимате- ли являются слугами потребителей» (Мизес Л. фон. Всемогущее правительство. Челябинск: Социум, 2006. С. 70). 94 Тамже. С. 195. 286
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии легии, которые связаны с благоприятным мнением потребите- «95 леи , в таком случае рынок становится инструментом социалъ - ной критики. Основание для предпочтения системы частной собственности всем остальным — в ее большей эффективности по сравнению с конкурирующими системами95 96. Гипотетическая противоположность либерализма демокра- тии воспринималась Мизесом как результат неверного понима- ния смысла демократической конституционной формы. Соглас- но Мизесу, ценность демократии связана не столько с тем, что она основана на уважении к «естественным и врожденным пра- вам человека», или с тем, что она представляет собой наиболее полное воплощение идеалов равенства и справедливости, а с ее способностью «поддерживать мир, избегать насильственных переворотов». С этой точки зрения демократия — это необхо- димое условие «достижения экономических целей», для чего «требуется мир», и в силу этого она совместима с либерализ- мом. «Сущность демократии не в том, что каждый пишет зако- ны и управляет, а в том, чтобы законодатели и управляющие на деле зависели от воли народа, чтобы их можно было мир- но заменить в случае конфликта». Демократия — это не «без- граничное господство volonte generate* », а метод достижения индивидуальных целей независимо от государства. Мизес писал, что «только в рамках либерализма демократия выполняет соци- альную функцию. Демократия без либерализма — пустая фор- ма». Вместе с представлением о том, что государство основа- но на идее «политической мощи в чистом виде», Мизес отверг и представление о том, что для законодателя нет ограничений и он может поставить закон в зависимость от своей воли97. В итоге он пришел к выводу, что основание демократии — «не резуль- тат политического компромисса или потворства релятивизму в вопросах мироустройства», как считал Кельзен, а в том, что ее природа требует «мирного развития государства»98. Поскольку у демократии нет философского фундамента, источником ее легитимности, по мнению Мизеса, является то, 95 См.: Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 20—21; Мизес Л. фон. Бюрократия. Челябинск, 2006. С. 29 и сл. 96 См.: Мизес Л. фон. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. С. 33 исл. * Всеобщая воля {франц.). — Прим, перев. 97 Там же. С. 52—56. 98 Там же. С. 60. 287
Глава 4. Судьба демократии что это единственная система, способная поддерживать соци- альный мир, который людям необходим, если они хотят достичь своих экономических целей. Демократия должна быть встроена в структуры либерализма и капитализма, поскольку это единст- венная система, способная подчинить интересы производите- лей интересам потребителей, причем к их взаимной выгоде". Описанный Мизесом подход позволял сгладить противо- речия между владельцами средств производства и потребите- лями, а ведь именцо эти противоречия мешали классическо- му либерализму принять демократию. Даже претензии^ соци- ализма на преодоление противоречий между капитализмом и демократией он рассматривал как порождение классической политической экономии, и поэтому эту претензию следовало изучать в соответствующем контексте. Однако у разработанной Мизесом модели экономической демократии был один недостаток: она выводила порядок из удовлетворения индивидуальных потребностей. Она не пред- полагала различения между сферой удовлетворения субъек- тивных потребностей, с одной стороны, и политической сфе- рой — с другой, при том что последняя рассматривалась как гарантия формирования порядка, основанного на абстракт- ных правилах. На это обратил внимание Хайек, который про- цитировал следующий отрывок из «Теории и истории» Мизе- са: «Конечным критерием справедливости является содейс- твие сохранению общественного сотрудничества. Поведение, способствующее сохранению общественного сотрудничества, является справедливым, поведение, наносящее ущерб сохра- нению общества, — несправедливым. Не может стоять вопрос об организации общества на основе произвольных предвзятых представлений о справедливости. Задача в том, чтобы органи- зовать общество для максимально возможного осуществления тех целей, которых посредством общественного сотрудничества стремятся достигнуть люди. Общественная польза — единст- венный критерий справедливости. Она является единственным ориентиром законодательства» 10°. 99 Тамже. С. 284 и сл. О различиях между Мизесом и Хайеком, свя- занных с рационалистическим фундаментом либерализма Мизеса, см.: Hayek, 1981а, р. 28. 100 Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007. С. 46. Эти слова процитированы в: Хайек Ф. фон. Общество сво- 288
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии Затем Хайек констатировал, что он не вполне согласен с Мизесом. С его точки зрения, следовало изучить вопрос об изменении правил, а также «их последовательности или сов- местимости с целостной системой прочих правил, исходя из эффективности их вклада в формирование того же самого все - объемлющего порядка, которому служат все остальные прави- ла». Это требовало подхода, отличного от «рационалистичес- кого утилитаризма» Мизеса* 101. В целом подход Мизеса рассматривал демократию как сис- тему сотрудничества, допускающую достижимость в рамках государства всех субъективных целей. Это приводило к сниже- нию статуса политической сферы как места принятия решений о совместимости тех или иных конкретных ценностей с абс- трактными ценностями, за счет которых обеспечивается суще- ствование порядка. Ограниченность такого подхода связана с тем, что в системе с ограниченными ресурсами может воз- никнуть затяжная борьба между частными целями и — вслед- ствие этого — деградация системы. Осознание этих рисков заставило Хайека отвергнуть идею, что можно основать демократию на предположении о реля- тивизме ценностей или на представлении об обществе и госу- дарстве, источником легитимности которых является воз- можность обеспечить эти ценности. Мизес, воспринимавший государство как непосредственный результат действия инди - видуальных воль, мог оценивать личные цели исключитель- но с точки зрения их полезности для достижения каких-либо иных выгод. Однако не все индивидуальные выгоды полезны обществу; из этого вытекает необходимость различать личную и политическую сферу. Однако Мизес не проводил этого раз- личия, так как считал, что общество должно быть организовано так, чтобы реализовывать те цели, которых собираются достичь отдельные люди с помощью общественного сотрудничества. Несмотря на эти различия, Мизеса и Хайека объединяло недоверие к попытке демократической теории создать такую модель государства, где политические и экономические инс- бодных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 607-608. 101 Хайек Ф. фон. Общество свободных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 489 и прим. 162 на с. 607-608. 289 19-4154
Глава 4. Судьба демократии что это единственная система, способная поддерживать соци- альный мир, который людям необходим, если они хотят достичь своих экономических целей. Демократия должна быть встроена в структуры либерализма и капитализма, поскольку это единст- венная система, способная подчинить интересы производите- лей интересам потребителей, причем к их взаимной выгоде". Описанный Мизесом подход позволял сгладить противо- речия между владельцами средств производства и потребите- лями, а ведь имендо эти противоречия мешали классическо- му либерализму принять демократию. Даже претензию соци- ализма на преодоление противоречий между капитализмом и демократией он рассматривал как порождение классической политической экономии, и поэтому эту претензию следовало изучать в соответствующем контексте. Однако у разработанной Мизесом модели экономической демократии был один недостаток: она выводила порядок из удовлетворения индивидуальных потребностей. Она не пред- полагала различения между сферой удовлетворения субъек- тивных потребностей, с одной стороны, и политической сфе- рой — с другой, при том что последняя рассматривалась как гарантия формирования порядка, основанного на абстракт- ных правилах. На это обратил внимание Хайек, который про- цитировал следующий отрывок из «Теории и истории» Мизе- са: «Конечным критерием справедливости является содейс- твие сохранению общественного сотрудничества. Поведение, способствующее сохранению общественного сотрудничества, является справедливым, поведение, наносящее ущерб сохра- нению общества, — несправедливым. Не может стоять вопрос об организации общества на основе произвольных предвзятых представлений о справедливости. Задача в том, чтобы органи- зовать общество для максимально возможного осуществления тех целей, которых посредством общественного сотрудничества стремятся достигнуть люди. Общественная польза — единст- венный критерий справедливости. Она является единственным ориентиром законодательства»99 100. 99 Тамже. С. 284 и сл. О различиях между Мизесом и Хайеком, свя- занных с рационалистическим фундаментом либерализма Мизеса, см.: Hayek, 1981а, р. 28. 100 Мизес Л. фон. Теория и история. Челябинск: Социум, 2007. С. 46. Эти слова процитированы в: Хайек Ф. фон. Общество сво- 288
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии Затем Хайек констатировал, что он не вполне согласен с Мизесом. С его точки зрения, следовало изучить вопрос об изменении правил, а также «их последовательности или сов- местимости с целостной системой прочих правил, исходя из эффективности их вклада в формирование того же самого все- объемлющего порядка, которому служат все остальные прави- ла». Это требовало подхода, отличного от «рационалистичес- кого утилитаризма» Мизеса* 101. В целом подход Мизеса рассматривал демократию как сис- тему сотрудничества, допускающую достижимость в рамках государства всех субъективных целей. Это приводило к сниже- нию статуса политической сферы как места принятия решений о совместимости тех или иных конкретных ценностей с абс- трактными ценностями, за счет которых обеспечивается суще- ствование порядка. Ограниченность такого подхода связана с тем, что в системе с ограниченными ресурсами может воз- никнуть затяжная борьба между частными целями и — вслед- ствие этого — деградация системы. Осознание этих рисков заставило Хайека отвергнуть идею, что можно основать демократию на предположении о реля- тивизме ценностей или на представлении об обществе и госу- дарстве, источником легитимности которых является воз- можность обеспечить эти ценности. Мизес, воспринимавший государство как непосредственный результат действия инди - видуальных воль, мог оценивать личные цели исключитель- но с точки зрения их полезности для достижения каких-либо иных выгод. Однако не все индивидуальные выгоды полезны обществу; из этого вытекает необходимость различать личную и политическую сферу. Однако Мизес не проводил этого раз- личия, так как считал, что общество должно быть организовано так, чтобы реализовывать те цели, которых собираются достичь отдельные люди с помощью общественного сотрудничества. Несмотря на эти различия, Мизеса и Хайека объединяло недоверие к попытке демократической теории создать такую модель государства, где политические и экономические инс- бодных / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 607-608. 101 Хайек Ф. фон. Общество свободных // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 489 и прим. 162 на с. 607-608. 289 19-4154
Глава 4. Судьба демократии титуты отличались бы и от либеральной, и от социалистиче- ской и коллективистской модели. Мизес и Хайек рассматрива- ли эту попытку как конечный итог развития этатистской и сци- ентистской ментальности, которая широко распространилась по мере того, как либерализм утрачивал популярность сре- ди интеллектуалов. Они отрицали такой вариант, несмотря на то что многие представители политической науки рассмат- ривали его как единственную альтернативу успехам социализ- ма. Мизес и Хайек считали, что эта модель способна углубить социально-экономические проблемы, а также опасались, что она может оказаться еще более упорной и изощренной разно- видностью тоталитаризма, чем коммунизм или нацизм. И снова на горизонте замаячил уродливый призрак: снова возникло желание создать иную политическую, экономиче- скую и социальную форму по сравнению с либеральным капи- тализмом. Австрийцы уже распознали это желание в идеологи- ческой программе исторической школы немецких экономистов и дали его критический анализ. Популярности этой попыт- ки способствовало отвращение интеллектуалов к обществу, в котором их социальный статус зависел от рынка, к обществу, в котором они лишились своих традиционных привилегий102. Это стало причиной их враждебности к рынку и того упорства, с которым они стремились создать иную модель, отличную от «иррационального и вульгарного» рынка. Отношение Мизеса и Хайека к интервенционизму составля - ет лишь один аспект их критики конструктивизма. Та же самая критическая установка заставляла их тратить массу энергии на борьбу с идеями Кейнса. С их точки зрения, теории Кейнса были наиболее удачной попыткой создать политическую эко- номию для обоснования интервенционизма. Они сразу поняли, что эти идеи могут — умышленно или нет — породить послед- ствия, резко отличающиеся от того, ради чего они первона- чально формулировались. Таким образом, даже сам Кейнс, несмотря на колоссальное влияние его идей в период с 1930-х по 1980-е годы, это всего лишь пример определенной мен- тальности, хотя, может быть, и наиболее выдающийся. Неслу- чайно его идеи имели успех в тот исторический период, когда либерализм пользовался наименьшей популярностью, а ин- 102 В связи с этим см.: Jouvenel, 1954, рр. 91 — 121, в: Hayek, 1954. Об этой работе см.: Hartwell, 1977, рр. 73—93; 1987, рр. 1 — 17. 290
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии тервенционизм находился в апогее политического, социаль- ного и экономического господства103. Поскольку интервенционизм представлял собой слияние идеальных элементов социализма и либерализма, он поста- вил перед собой цель отразить наступление марксистского социализма и создать новую политическую, экономическую и социальную модель, которая должна была послужить фун- даментом для демократии. Однако, несмотря на все его успе- хи, попытка превратить интервенционизм в фундамент демо- кратии и интерпретировать его не как эмпирический комп- ромисс между либерализмом и социализмом, а как третью фундаментальную политическую форму опира тась на слабые и шаткие теоретические предпосылки. Мизес и Хайек тщет- но пытались привлечь внимание к возможным последствиям увлечения интервенционизмом для политических институ- тов и личной свободы, а также к тому, что экономику нельзя рассматривать как инструмент для достижения моральных и политических целей. Таким образом, демократические режимы представляют собой продукт кризиса политической философии, продолжа- ющегося с начала XX в. В наше время этот кризис продолжа- ет остро ощущаться, несмотря на исчезновение с историче- ской и теоретической сцены социалистической модели, опло- том против которой должен был служить интервенционизм, не склонный пренебрегать демагогией, когда она могла пойти ему на пользу. Никакого однозначного решения пока не найде- но, и пересмотр тезиса, утверждающего, что государству сле- дует вмешиваться в экономическую и социальную сферу для того, чтобы обеспечить реализацию субъективных ожиданий, сегодня актуален как никогда. Не менее важно сегодня кри- тически отнестись к идее, что государство имеет право на вме- шательство без учета тех последствий, которые субъективные ожидания могут иметь для общей системы норм и их стабиль- ности, и что единственным критерием государственного вме- шательства является техническая возможность удовлетво- рения ожиданий. Необходимость пересмотреть этот подход подтверждается тем, что такого рода исполнение ожиданий, 103 О противостоянии Кейнса и австрийцев и о постепенном размы- вании консенсуса по отношению к кейнсианству см.: Shand, 1984, рр. 147-155. 291
Глава 4. Судьба демократии может порождать порядок только в том случае, если ожидания оцениваются на основании правил поведения, которые могут стать универсальными; у государства и политических структур может не быть квалификации, требующейся для такой оценки. Иными словами, в данный исторический момент результатом редукции правления до уровня представительства интересов может стать исключительно организация; подобная редукция неспособна породить порядок. Пересмотр доминирующей роли политики с опорой на ставшую популярной в наши дни хайековскую критику поня- тия политики (и прежде всего — понятия демократии) боль- ше нельзя откладывать. Так или иначе, политика больше не может претендовать на место самой важной области теорети- ческих социальных наук и рассматриваться в качестве самого полного запаса знаний. С этой точки зрения предложенная Мизесом модель эко- номической демократии представляет собой радикальную схе - му, в которой демократия выступает в качестве инструмента, обеспечивающего совместимость индивидуальных целей и воз - можность их достижения без вмешательства государства. Эту модель можно интерпретировать как теоретическое представ- ление такой формы демократии, которая неспособна мутиро- вать в «демократическую бюрократию». Однако критические возражения Хайека предполагают, что демократической теории требуется более глубокое переосмысление, чем предложенное Мизесом, соединившим ее с субъективистской экономикой. Кризис теории демократии также подтверждает верность тезиса австрийской школы о том, что базовой противопо- ложностью между политическими моделями является про- тивопоставление «стихийного порядка» — «организации», номоса — таксису. Кроме того, он явлется доказательством утверждения австрийцев о том, что демократия — это метод, а не модель, альтернативная по отношению к либерализму и социализму. Однако делегитимация этатистской интервенционистс- ко-демократической модели никоим образом не решает проб- лему ее популярности. Но с учетом того, что время, когда при- зывы сплотить ряды вокруг меньшего зла могли опираться на соображения уместности и осторожности, кончилось, встает вопрос о необходимости пересмотра той модели, которую толь- ко что упомянутые мотивы позволили возвести в ранг единст- 292
§ 2. Интервенционизм и судьба демократии венно возможной. Разумеется, ни Хайек, ни тем более Мизес не планировали возвращения к системе политических поня- тий, в которой не было бы понятия демократии; они даже не рассматривали такого варианта* 104. Так исказить их позицию можно только если пренебречь тем, что в основании их поли- тической философии и их представлений о наилучшем полити - ческом порядке лежит теория субъективной ценности. На самом деле их вклад в политическую философию прежде всего связан с тем, что они настаивали на необходимости пересмот- ра понятий государства, правительства, права и демократии в контексте открытий теории субъективной ценности. Прежде всего они стремились показать, что поскольку выра- жение «социальная справедливость» с точки зрения субъекти- вистской экономики не имеет смысла, то у интервенционизма нет raison d’ etre*. Они утверждали, что поскольку интервен- ционизм стремится помешать ценам и доходам функциониро- вать в качестве индикаторов социальной полезности и носи- телей информации, то он вынужден либо приписывать этим индикаторам политическую ценность, что дает операторам рынка ложные стимулы и вводит их в заблуждение, либо воз- рождать теории «справедливой цены» и «справедливой ценно- сти» . Из этого вытекает, что интервенционизм нельзя рассмат- ривать как усовершенствование рыночной системы. Напротив, его следует оценивать как отдельную систему, которая опреде- ленно не приводит к экономической Ъемократищ интервен- ционизм возникает в результате попытки интеллектуалов или социально-политических групп, использующих преимущества своего доминирующего положения, использовать рынок в ка- честве инструмента для сохранения политического или соци- ального господства. Мизес и Хайек сразу поняли, что речь может идти о прелю- дии к новой разновидности рабства. В данном случае рабство будет результатом кризиса легитимности, который постигнет политическую власть из-за того, что она не в состоянии удов- летворить все требования. Сначала власть может исходить из равенства всех ценностей, от которых, таким образом, будет требоваться лишь совместимость с постоянно расширяющейся * Разумное основание {франц Р). — Прим, перев. 104 О взглядах Мизеса и Хайека на демократию см.: Barry, 1986а, рр. 79-80. 293
Глава 4. Судьба демократии экономической системой. Но рост экономики несовмес- тим с уничтожением механизма цен, генерирующим необхо- димую информацию; кроме того, для экономического рос- та требуется достаточное накопление капитала, что, в свою очередь, несовместимо с политикой перераспределения дохо- дов согласно критериям так называемой «социальной спра- ведливости». На этом этапе можно придумать два решения. Во-первых, политико- бюрократический класс может создать систему выбора из всех потребностей нескольких приоритет- ных. Во-вторых, из некоторого числа социальных групп мож- но сформировать большинство, объединенное общим интере- сом сохранения приобретенных привилегий. Ни то, ни дру- гое решение не совместимо с подлинными демократическими идеалами. Однако эти обстоятельства не смогли помешать преврат- ному истолкованию политической философии Мизеса и Хайе- ка как выражения ностальгии по идеализированному прошло- му. В результате современная политическая мысль в течение длительного времени лишала себя концептуального аппара- та, необходимого для правильного понимания феномена тота- литаризма. В силу тех же самых причин она не могла постичь природу деградации демократических режимов в направлении корпоративизма, несмотря на то что эта деградация сводила демократию к избирательной системе, лишая ее всякого вли- яния на политику правительства и контроля над его деятель- ностью105. С этой точки зрения как предостережение о воз- можных последствиях интервенционистской политики, вдох- новленной идеей «социальной справедливости», под которой имеется в виду «распределительная справедливость», их рабо- ты представляют собой фундаментальные тексты, необходи- мые для понимания нашей эпохи. 105 Это привело тому, что Мизеса и Хайека стали причислять к так называемым «новымправым»; см.: Bosanquet, 1983; O’Gorman, 1986, рр. 52—3; Held, 1987, р. 254. Хотя Хэлд относил Хайека, как и Нозика, к движению новых правых, он признавал, что они «внесли значительный вклад в дискуссию о форме и пределах госу- дарственного вмешательства». У некоторых других авторов идео- логическая предубежденность привела к неправильному понима- нию взглядов Мизеса и Хайека и, в частности, к некорректному изложению их позиций по конкретным вопросам. См., напр.: Dunleavy and O’Leary, 1987, рр. 86-95, 130-135, 273-274. 294
§ 3. Мираж социальной справедливости § 3. МИРАЖ СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ Критика предпосылок и результата теории демократии побу- дила Хайека заняться изучением сложившегося соотноше- ния демократии и справедливости. Восприятие демокра- тии как «ценности» не просто стало источником взаимосвязи этих двух понятий, оно было единственным ее обоснованием. Однако ставшее результатом этого отождествление политиче- ской философии с демократией низвело политическую фило- софию до статуса идеологии (т.е. попытки оправдать конк- ретную модель политического строя). Кроме того, представ- ление о том, что демократическая система — это единственная политическая система, способная решить проблему соци- альной справедливости, означает также, что эту полити- ческую систему надлежит рассматривать по ее эмпиричес- ким результатам. Такое рассмотрение необходимо приво- дит к вопросу о том, действительно ли демократия является «наилучшим политическим порядком»; возникает желание проинспектировать ее реальные достижения для того, что- бы оценить ее претензии на место третьего члена дихотомии «порядок—организация». Таким образом, изучение Хайеком темы социальной спра- ведливости в конце концов привело его к анализу связи меж- ду политической философией и справедливостью. Он рас- смотрел вопрос о том, должна ли разработка модели «спра- ведливого» социального порядка быть задачей политической философии, выяснил, что означает термин «справедливый» применительно к политической сфере, и обнаружил истинное значение выражения «социальная справедливость». С философской точки зрения перед ним стоял вопрос о том, имеет ли термин «социальная справедливость» какой бы то ни было смысл в контексте каталлактики. Иными словами, не лучше ли считать его «атавизмом»106, который был свойстве- нен представлению об обществе как о финалистической орга- низации и в силу этого утратил какое-либо значение приме- нительно к обществу, понимаемому как стихийный порядок? С этим вопросом, в свою очередь, была связана потребность 106 Этой теме посвящена статья 1976 г. «The Atavism of Social Justice», включенная в сборник: Hayek, 1978. 295
Глава 4. Судьба демократии выяснить, какое общество предпочтительнее: телеократи- ческое или номократическое. Своим критическим обзором теории социальной справед- ливости (т.е. туманных и противоречивых значений, припи- сывавшихся этому сочетанию слов) Хайек был намерен пока- зать, что слияние этой теории с теорией демократии приво- дит к одной из форм тоталитаризма. При таком политическом режиме вознаграждение пропорционально вкладу индивида в достижение тех целей, вокруг которых организовано общество. Соглашаясь на роль инструмента осуществления социальной справедливости, демократия предает саму себя как политиче- скую систему, в которой возможно сосуществование и дости- жение всех индивидуальных целей, и позволяет превратить себя в телеократическую организацию. В ходе продолжающегося по сей день* обсуждения это- го вопроса упускается из виду то, что чем более конкретны- ми являются цели, тем сложнее в условиях демократии будет достичь соглашения об их достижении и распределении поне- сенных в ходе этого процесса издержек. Поэтому индиви- ды, стремящиеся получить выгоду в результате достижения этих целей, должны быть исключены из числа тех, кому дове- рена миссия выбора между конкурирующими целями. Ведь «общее благо» применительно к социальному порядку всег- да носит абстрактный характер. Не следует путать «общее благо» и конкретные цели; общее благо должно заключаться в договоренности о том, какие средства можно использовать для достижения личных целей. Именно с этим связано пре- восходство решения, предложенного классическим либерализ- мом, над демократическим решением. Согласно классическо- му либеральному решению, общее благо представляет собой набор правил поведения, которые не слишком сильно влияют на содержание деятельности и на тех, кто получает от нее выго - ду, тем самым допуская существование разнообразных целей. Соответственно общее благополучие представляет собой «тот абстрактный порядок целого, который сохраняется как сред- ство содействия достижению огромного многообразия личных целей, но не ставит целью конкретные результаты» 107. 107 См.: Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М. : ИРИСЭН, 2006. С. 169—171. Интересное и продуктивное сопоставление 296
§ 3. Мираж социальной справедливости Мишенью критики в «Мираже социальной справедливости» не была работа Ролза «Теория справедливости», поскольку, по мнению Хайека, изложенные в ней взгляды отличались от его позиции «скорее терминологически, чем по существу»108. Вместо этого он сосредоточился на новой, более изощренной разновидности той коллективистской ментальности, которая уже долго находилась в центре его критики. С учетом характе- ра хайековской философии социальных наук не вызывает удив - ления то, что его критические возражения шли в ногу со вре- менем. В частности, он хорошо понимал, что коллективист- ская идеология перестала выражаться марксистским языком и перешла на более утонченный язык либеральной идеологии. Первая из целей его критики состояла в том, чтобы дать анализ значений фундаментальных понятий политической философии, которыми их наделило распространение и внед- рение в массы смеси марксизма, коллективизма, радикализма и конструктивизма. Ссылки на лишенную конкретного содер- жания и сведенную до уровня пролога к современности тра- дицию были отличительной чертой той новой формы историз- ма, которая была способна оправдать себя единственным спо- собом: заявлениями о преемственности по отношению к дням былой славы. Многие, в том числе важнейшие страницы «Права, законо- дательства и свободы» и «Пагубной самонадеянности» пос- вящены реконструкции истинной либеральной традиции. Эти работы свидетельствуют о том, что Хайек прекрасно понимал: нет никаких шансов выиграть битву с социализмом, если не будет одержана победа на фронтах истории идей. Лишь в этом случае толкование прошлого и трактовка политических кон- цепций перестанут быть привилегией интеллектуалов социа- листического и конструктивистского толка. Во многих работах, написанных после «Конституции сво- боды», Хайек ставит перед собой задачу «возрождения» и обновления принципов либеральной политической филосо- фии. Это было необходимо, чтобы защитить ее от покушений либеральных, социалистических и конструктивистских рацио- налистов, претендовавших на ее историческое наследие. католической традиции «общего блага» и австрийской концепции см.: Novak, 1989, рр. 78-80, 86-87, 162-163. 108 Hayek, 1982, р. xvii. 297
Глава 4. Судьба демократии Первая сложность, с которой столкнулся Хайек, была свя- зана с необходимостью вернуть многим терминам их перво- начальное значение, избавив их от двусмысленной трактовки и путаницы. В этом отношении перед «Миражем социальной справедливости» стояла самая трудная задача. Дело в том, что тема социальной справедливости была присвоена и монополи- зирована теми либеральными интеллектуалами, в чьем пони- мании социальная справедливость представляла собой осно- вание и цель демократии. В своем анализе Хайек отталкивался от того значения, которое приобрели термины «общее благо» и «общее бла- гополучие», а также от ложного представления о том, будто «любые коллективные интересы являются общими интересами социума». Он подверг критике идею о том, что государство, несмотря на то что у него нет концептуального инструмента- рия, позволяющего оценить, насколько те или иные коллек- тивные интересы совместимы с общим интересом общества, должно способствовать общему благополучию. В этом слу- чае под общим благополучием всегда будут пониматься инте- ресы той политической, социальной или электоральной силы, которая сможет их отстоять. В отличие от нынешней склон- ности (в лучшем случае) рассматривать политические пар- тии как организации, чья цель состоит в том, чтобы от лица групп, которые они представляют, получать у государства выгоды и привилегии, Хайек подчеркивал, что «вся история развития народных учреждений есть история непрерывной борьбы за то, чтобы помешать отдельным группам злоупот- реблять использованием правительственного аппарата для удовлетворения своих коллективных интересов. И эта борьба определенно не прекратилась в наше время, когда возоблада- ла тенденция отождествлять с общим интересом все, что соч- ло таковым большинство, сформированное коалицией орга- низованных интересов». Таким образом, справедливость не может сводиться к то- му, чтобы те, кто обладает большей политической властью, получали больше; она требует, чтобы «доля, достающаяся каждой группе из общественных фондов, была примерно про- порциональна ее взносу». Хайек считал, что принятие соот- ветствующего решения уместно поручить демократическому правительству, однако в основе его мнения лежала исключи- тельно надежда на то, что такое правительство будет блюс- 298
§ 3. Мираж социальной справедливости ти общественный интерес в большей степени, чем любая дру- гая форма правления. Однако основанием для этого решения должны быть верифицируемые эмпирические данные и, кроме того, оно не влечет за собой требования, чтобы «общий инте- рес» определялся большинством109. На основании вывода о том, что соединительная ткань обще - ства представляет собой не столько малоосуществимую общ- ность целей, сколько регулирующие действия индивидов абс- трактные правила, Хайек создал модель общества, способную не дать социальным конфликтам достичь такого уровня ожес- точенности, при котором возникновение порядка невозможно. В своей политической философии он исходил из недопустимо- сти существования политической организации, направленной на достижение конкретной цели с помощью законодательных средств. Действительно, общество, навязывающее своим чле- нам иерархию обязательных целей и не признающее много- образия личных целей и множественности центров принятия решений, нельзя считать свободным110. Соответственно центральная проблема политической фило- софии не связана с поиском конкретных универсальных пра- вил, позволяющих организовать общество как органическое целое. Напротив, главная задача заключается в том, чтобы стимулировать развитие тех норм, которые оказывают абс- трактное благоприятное воздействие на общество в целом. Эти правила будут поощряться тем сильнее, чем более абстрактны- ми они будут, т.е. чем менее предсказуемыми будут их резуль- таты: «Только при условии универсального применения, без учета частных последствий, они могут служить неизменно- му сохранению абстрактного порядка — бесконечный процесс, который будет вечно способствовать каждому в стремлении к временным и по-прежнему неизвестным целям»111. 109 Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 173-176. 110 В своих ссылках на терминологию Оукшотта Хайек всегда отде- лял те теократические общества от но сократических, связы- вая первый тип с таксисом, а второй с космосом', см.: там же, с. 182 —183, а также Hayek, 1978, р. 89 and п. 111 Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 183-185. 299
Глава 4. Судьба демократии Рождение и развитие правил поведения, таким образом, связано не с желанием обеспечить человеческую деятельность организацией и таксисом на основании известных и предска- зуемых последствий этих действий, а с невозможностью пред- видеть все последствия того или иного действия. В отличие от сторонников утилитаризма, которые стремились создать общество, где будет осуществлена координация норм поведе- ния с запланированными результатами, Хайек подчеркивал, что нормы возникли в процессе эволюции общества. По этой причине, как он выражался, они «зачастую бывают пригодны для предотвращения частых причин незначительных наруше- ний социального порядка, но бесполезны в случаях его полно- го разрушения». Они «являются не частью плана действий, но, скорее, принадлежностью на случай определенных непредви- денных обстоятельств »112. Цель политической философии состоит в том, чтобы обес- печить сосуществование свободно избранных, личных целей с требованиями порядка, внутренне присущими самой системе. Для этого ей нужно оценить нормы с точки зрения «совмести- мости с другими признанными нормами в процессе формиро - вания определенного вида порядка действий». По существу, те аспекты, от которых зависит надежность системы, обеспечива- ются взаимопроникновением этих норм. Это, в свою очередь, ограничивает возможность внедрения в данную систему норм из других систем, которые были бы способны урегулировать те или иные конкретные обстоятельства более удовлетворитель- ным образом. Соответственно «абсолютная система мораль- ных правил, независимая от социального порядка, в котором живет человек, невозможна, и поэтому лежащая на нас обя- занность следовать определенным правилам вытекает из тех благ, которыми мы обязаны порядку, в котором живем». Из этого, однако, не обязательно следует, что систему норм нельзя или не нужно улучшать, развивая ее в направлении «открыто- го или „ гуманистического “ общества»113. Критерием для внедрения в общество изменений является «универсализация» норм, понимаемая каких «совместимость со всей устоявшейся системой правил». Из этого следует необ- ходимость отвлекаться при оценке правил от конкретных крат - 112 Там же. С. 185—191, цитаты см. на с. 189, 190. 113 Там же. С. 191-195. 300
§ 3. Мираж социальной справедливости косрочных результатов и судить о них на основании прогнози- руемых долгосрочных результатов. С юридическо-политиче- ской точки зрения отличительной чертой номократического общества будет ограничение применения «насилия только задачей принуждения к соблюдению правил, служащих долго- срочному порядку». С гносеологической точки зрения фунда- ментом «открытого общества» должно быть распространение «эволюционного, или критического, рационализма, сознаю- щего не только возможности, но и границы разума и призна- ющего, что и сам этот разум является продуктом социальной эволюции». Соответственно свобода «означает, что в некото- рой степени мы вверяем свою судьбу силам, которые находят- ся вне нашего контроля»114. Сегодняшнее значение выражения «социальная справедли- вость» представляет собой всего лишь утонченную версию того, что раньше было принято называть «распределительной спра- ведливостью». Это понятие нашло себе почетное место в тео- рии Милля, который не заметил, что оно «ведет к настоящему социализму». Кроме связанных с концепцией социальной спра- ведливости проблем экономического и политического харак- тера, Хайек обратил внимание на одну моральную проблему: правильно ли подчиняться власти, взявшей на себя обязатель- ство «координировать усилия членов общества ради достиже- ния определенной, считающейся справедливой структуры рас- пределения». Размышляя над этими вопросами, Хайек при- шел к заключению, что механизм распределения рынком тягот и выгод можно было бы рассматривать как «справедливый» или «несправедливый» только в том случае, «если бы некто намеренно назначил этим людям именно эту долю. Но это не так». Поэтому «требовать справедливости от такого процесса — явный абсурд, а выделять в подобном обществе людей, имею- щих право на особую долю, явно несправедливо»115. 114 Там же. С. 195-198. 115 Там же. С. 231—234. Хайековская критика социальной справед- ливости вызвала одновременно и наибольший интерес у его кол- лег, и наибольшее количество сомнений и отрицательных отзывов. Научную трактовку этой проблемы и связанных с ней вопросов можно найти в работах Barry, 1979, рр. 124—150; Butler, 1983, рр. 86-105; Gray, 1984а, рр. 61-75; Shand, 1984, рр. 212- 217; Shand, 1990, рр. 125-131; Crowley, 1987, рр. 194-196; Flew, 1987, рр. 93-112; Nemo, 1988, рр. 181-188; Kukathas, 301
Глава 4. Судьба демократии Таким образом, сравнительные преимущества либераль- ной традиции и концепции социальной справедливости нельзя оценивать, опираясь исключительно на абстрактную доброде- тельность (или порочность) их намерений. Необходимо учи- тывать их последствия. Либеральная традиция ограничивается тем, что требует «справедливых действий от индивидов», в то время как традиция социальной справедливости «все в боль- шей степени перекладывает долг справедливости на власти, получающие полномочия диктовать людям, что и кому делать». Первая формулирует понятие социального порядка, которое является жизнеспособным, даже если не считать, что челове- ческими целями и отношениями в обществе управляют добро - детели и справедливость. Вторая переоценивает человечество, в меньшей степени — его моральные качества и в очень высо - кой — его способность к познанию и в итоге предлагает фина- листическую концепцию порядка, жизнеспособность которого можно обеспечить лишь увеличением принуждения. В резуль- тате «в настоящее время почти всеобщая вера в „социальную справедливость “ является едва ли не самой опасной угрозой для большинства ценностей свободной цивилизации». Хайек утверждал, что доктрина социальной справедливости является навязыванием определенных типов поведения, чем-то вроде политического обязательства быть добродетельным. Опира- ясь на идеи Гиббона, предупреждавшего о том, что моральные и религиозные верования способны разрушить цивилизацию, Хайек предложил подвергнуть эту доктрину «безжалостно- му рациональному анализу». Задача такого анализа состояла в том, чтобы показать опасности, неизбежно вытекающие из усвоения обществом ее принципов и применения этих прин- ципов на практике116. Традиция социальной справедливости представляет собой наследство той многовековой традиции западной цивилиза- 1989, рр. 46—83, где с более или менее критической точки зрения освещены разные конкретные аспекты этой темы. Однако в них не всегда четко сформулированы основания для критики социальной справедливости, существующие внутри австрийской экономиче- ской теории; кроме того, и сам Хайек не всегда явным образом излагал их. 116 См.: Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 234-236. 302
§ 3. Мираж социальной справедливости ции, которая всегда противостояла либерализму, той самой традиции, рупором которой стали социальная доктрина като- лицизма и полицейское государство. Именно поэтому Хайек считал, что повторное обращение к принципу «распредели- тельной», или «содержательной», справедливости не может исправить недостатки либерального общества. Напротив, этот принцип был причиной бед, которые либерализм стремился предотвратить. Эти возражения философско-политического характе- ра сочетались с соображениями относительно совместимости представления о социальной справедливости со стихийным процессом. Хайек проанализировал значение понятие соци- альной справедливости «в рыночном порядке» и совмести- мость между рыночным порядком и «моделью вознагражде- ния, основанной на оценке заслуг или потребностей различных лиц или групп органом власти, обладающим полномочиями реализовывать эту модель посредством принуждения». Отри- цательное заключение, к которому он пришел, было основано на том, что при рыночном порядке «концепция „социальной справедливости“ определенно пуста и бессодержательна про- сто ввиду того, что никто не в силах определить относитель- ную величину дохода различных групп или сделать так, чтобы они не зависели ни от каких случайностей». Таким образом, это сочетание слов может иметь смысл только в таком контек- сте, который не предполагает свободы, т.е. в «направляемой, или „командной“, экономике, в которой людям приказывают, 117 что им делать»1 . По мнению Хайека, функция вознаграждения на самом деле состоит не в том, чтобы вознаградить людей за то, что они сделали, за их упорство и усилия, или по заслугам, или в соответствии с их индивидуальными потребностями. Воз- награждение указывает людям на то «что им следует сделать в своих собственных и в общих интересах». Эти рассуждения представляют собой приложение к совокупности социальных наук того подхода, посредством которого австрийской шко- ле удалось в области политической экономии сместить акцент с производителя на потребителя как на источник «ценности». Вследствие этого для потребителя ценность оказанных услуг «зачастую не имеет никакого отношения к индивидуальным * 117 Там же. С. 237-239. 303
Глава 4. Судьба демократии достоинствам или нуждам работника» и «лучше всего возна- граждаются не благие намерения или потребности, а, незави- симо от мотивов, выполнение того, что приносит наибольшую пользу другим »118. Опираясь на эти возражения, Хайек развил свою критичес- кую аргументацию, особенно подчеркивая тот факт, что соци- альная справедливость принесла куда больше бед, чем исце- лила язв. К числу этих бед прежде всего относится злокачес- твенное перерождение принципа верховенства права, а также тенденция к концентрации в руках правящей группы огромно - го количества полномочий, с трудом поддающихся контролю. Внутри мифа о равенстве скрывалась опасность абсолютно- го подчинения широких масс элите, управляющей экономи- кой общества и контролирующей частные хозяйства. Как счи- тает Хайек, «требование равенства материального положения может быть удовлетворено только правительством с тотали - тарными полномочиями»119. Но если «в обществе свободных людей, членам которо- го позволено использовать собственные знания в собственных целях, термин «социальная справедливость» не имеет ника- кого смысла или содержания», это не значит, что он являет- ся всего-навсего «невинным выражением доброжелатель- ства к менее удачливым». По мнению Хайека, этот термин превратился в «бесчестный намек на то, что следует согла- ситься с требованиями групповых интересов, которые на деле не могут быть обоснованы». Этот термин «интеллектуально постыден», а его постоянное использование «есть жульничест- во, не только неизменно порождающее политическую пута- ницу, но и разрушающее моральное чувство». Таким образом, Хайек полагал, что понятие социальной справедливости было продуктом морали, безразличной к последствиям его приме- нения для общества. Воплощение идеалов социальной спра- ведливости в рамках политической и этической системы неспо- собно создать «действенный порядок, способный поддержи- вать предполагающий его аппарат цивилизации». Неслучайно человечеству неизвестны политические системы, основанные на нежизнеспособных системах морали: «общества, прове- ряющие их на себе, быстро исчезают». В расшифрованном 118 Там же. С. 241. 119 Там же. С. 252. 304
§ 3. Мираж социальной справедливости виде взаимосвязь между моральным порядком и политиче- ским порядком есть осуществление той «чудовищной идеи, что политическая власть должна определять материальное поло - жение различных людей и групп». От этого рукой подать до вывода о том, что теория социальной справедливости — это не что иное, как изощренная разновидность социалистического идеала, которая, несмотря на все свои так называемые бла- гие намерения, перерождается в политическую организацию, неспособную удержаться от расширения дискреционных пол- номочий правителей. Социальная справедливость не только не является реализацией принципов либерализма: заключенный в этой концепции политический идеал во всем противополо- жен либерализму, который, напротив, «добился небывалого в истории умаления произвола». Приговор Хайека звучал так: употребление Ролзом слов «социальная справедливость» при- 1 20 водит исключительно к увеличению путаницы1 . Хайек утверждал, что значение, придаваемое понятию соци- альной справедливости, было столь велико, что это повлияло на изменение общего отношения к государству и обществу. Это привело к распространению среди людей «чувства, что у них есть законное право требовать от „общества*4 справедливости», а также претензий на то, что государство должно обеспечивать людей некоторыми благами. Именно это скрывалось за ростом популярности новой концепции общества и государства; однако эта тенденция породила также огромное количество субъектив - ных ожиданий, известных под названием «новых положитель- ных „социально-экономических44 прав человека». Несмотря на то что «бессмысленно говорить о праве {right} в значении * 120 Там же. С. 264—268. Сравнительный анализ позиций Хайека и Ролза см.: Barry, 1979, рр. 143 — 147. Оценка Барри представ- ляется максимально сбалансированной, несмотря на те много- численные изменения, которые Ролз позже внес в свою теорию. Этого нельзя сказать о выводах Кроули (Crowley, 1987, рр. 200— 202), который относит Хайека к «либеральной традиции Канта и Ролза», считая ключевым различием между ними скептицизм Хайека по отношению к индивидуальной рациональности. Кукатас (Kukathas, 1989, рр. 65—79, 169—172) сосредоточивается на анализе различий между Хайеком и Ролзом, справедливо замечая, что «оба считают себя либералами, а ключевое различие между ними состоит в том, что они представляют две различные теории индивидуализма» (р. 79). 305 20-4154
Глава 4. Судьба демократии требований к стихийному порядку общества, если только не предполагается, что кто-то обязан превратить этот космос в организацию и, соответственно, присвоить власть контролиро- вать результаты», в результате такие права получили «равное или еще более высокое положение», чем отрицательные права человека; однако это не сопровождалось указанием на то, кто должен нести ответственность за их удовлетворение и каким образом они могут быть обеспечены121 122. Описанный Хайеком мираж социальной справедливо- сти стал «могущественным заклинанием, питающим глубоко укорененные эмоции, которые угрожают разрушить Великое общество». Существует риск, что эти эмоции могут отбросить общество в темные века племенной вражды, от которой либе- рализм пытался спасти западную цивилизацию. Защита инте- ресов тех, кто стремится сохранить свои социально-экономи- ческие привилегии или надеется их получить, превращает миф о социальной справедливости в форму социальной дезинтегра- ции. Возникает угроза трансформации того, Что родилось как благородный альтруистический идеал, в препятствие для соци- ального прогресса: в «предлог для того, чтобы поставить груп- повые интересы над общим интересом», в «лозунг, используе- мыи всеми группами с ухудшающимся статусом» 1 . И снова мы видим, что главной целью Хайека было умень- шить тот риск трансформации демократического государ- ства в тоталитарное, который возникает, когда государство использует принуждение для достижения моральных целей. 121 См.: Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 269-271. 122 Там же. С. 299 — 308, а цитаты на см. с. 303, 307. Радницки (Radnitzky, 1985), находившийся под сильных влиянием Хайе- ка, в завершение своего критического анализа «систематического искажения» описанного Ролзом понятия справедливости писал, что «понятие „социальной справедливости1‘ — это наиболее эффективный способ разрушения рыночной экономики, а зна- чит — в долгосрочной перспективе ~ не только благососто- яния, но одного из оснований открытого общества» (с. 47). Таким образом, Радницки более четко, чем те исследователи, на которых мы ссылались ранее, сформулировал мысль о том, что различие между взглядами Хайека и Ролза было даже более глу- боким, чем первоначально считал сам Хайек. 306
§ 3. Мираж социальной справедливости В его критике заключалось настоятельное предложение осоз- нать невозможность третьего пути, чудесным образом соеди- няющего лучшие черты либерализма и социализма. Пытаться проложить между ними срединный путь означает игнориро- вать то, что они основаны на двух совершенно разных концеп- циях политического сосуществования. В число причин популярности миража социальной спра- ведливости входит неспособность политической философии прийти к окончательному суждению о ценностях и о возмож- ности реализации индивидуальных ожиданий. Уход полити- ческой философии из этой сферы и ее решение отнести чело- веческую деятельность к области неопределенности означал, что она отдает правительство на милость случайных коали- ций большинства. Политическая практика опровергла вли- ятельную идею политической философии о том, что легити- мация достигается посредством удовлетворения всех людей: от «новых подданных» до тех, кому требуется защита от про- гресса, который стал бесконечным и непрерывным именно для того, чтобы обеспечить возможность удовлетворения абсолют- но всех субъективных ожиданий. Причиной всего этого, как мы уже неоднократно говорили, является неспособность поли- тической философии выносить суждения о ценностях, которая связана с тем, что она относит такие суждения к сфере личной этики или религии. 20*

[лава 5 ЛИБЕРАЛИЗМ АВСТРИЙСКОЙ ШКОЛЫ Свобода означает, что в некоторой степени мы вверяем свою судьбу силам, которые находятся вне нашего контроля. Фридрих фон Хайек «Право, законодательство и свобода». Т. II § I. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ АВСТРИЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА При анализе философских оснований либерализма австрийской школы следует учитывать одновременно и подход австрийцев к проблеме природы и роли политической философии в обще- стве, и место политической философии в структуре социальных наук. Это предполагает сравнительную оценку австрийского подхода не только с различными вариантами конструктивист - ского рационализма, но и с теми философско-политическими концепциями, которые стремились «реабилитировать» прак- тическую функцию политической философии. Как мы видели, критика традиции конструктивистского рационализма явля- ется важной и постоянной особенностью работ представителей австрийской школы. В этом смысле не менее важны, особен- но в контексте проблемы современности, те элементы, которые отличают австрийскую школу от других современных попыток реабилитировать политическую философию как практическую дисциплину, или scientia practica. Может возникнуть искушение сконцентрироваться на изу- чении вопроса о возможности существования политической философии в эпоху, наиболее характерной особенностью кото- рой была огромная популярность ментальности, порожден- ной историцизмом и сциентизмом. Опасность в том, что при этом можно по ошибке причислить австрийскую школу к тому 309
Глава 5. Либерализм австрийской школы многоликому движению, которое пыталось восстановить статус политической философии в качестве scientia practica. На самом деле это две разные концепции, у которых сильно различаются как фундамент, так и конечные выводы. Представители авст- рийской школы действительно тоже придерживались мнения, что проблема критического анализа теоретических оснований и практической функции политической философии чрезвычайно актуальна. Однако они считали экономическую теорию наукой, которая открыла новые возможности для понимания и объяс- нения человеческой деятельности и ее продуктов. С их точки зрения, открытия экономической теории подорвали традицион- ное представление о политической философии и государстве. Когда теоретики scientia practica упоминали об экономиче- ской теории, что происходило крайне редко, они рассматривали ее прежде всего как инструмент достиженияжонкретных целей. Мизес и Хайек, наоборот, настаивали на том, что каталлакти- ку невозможно заставить обслуживать конкретные цели. Таким образом, либерализм австрийской школы был порождением того процесса, который привел экономическую теорию к попытке эмансипироваться от политики и морали, чтобы создать систе- матическую теорию человеческой деятельности и дать объясне- ние тех социальных институтов, под воздействием которых про- исходили изменения теоретической структуры социальных наук. Либерализм Мизеса и Хайека можно рассматривать как конеч- ный результат того процесса, который начался с Локка. Ведь условия для развития либеральной теории возникли (сначала в направлении критики, а позже — в направлении делегити- мации приоритета политической науки по отношению к другим социальным наукам) после того, как Локк объявил основанием государства собственность, т.е. неполитический феномен, или способ удовлетворения индивидуальных потребностей. Отсюда следует, что, согласно австрийской школе, возмож- ность политической философии никак не связана с отказом от современности. Политическая философия представляет собой в основном размышления о наилучшем политическом порядке. Современность и ее особенности могут усложнить эти размыш- ления, но не могут их отменить. Демонизация современности — это просто признак неспособности разработать политическую философию, вне зависимости от того, на что указывается в ка- честве причины такой неспособности: на историцизм, на кри- зис современности или на так называемый «процесс секуляри- 310
§ 1. Философские основания австрийского либерализма зации». Хотя все названные причины имеют место, самая глав- ная из них — это поражение той традиции, которая отводила политической науке место во главе иерархии социальных наук, полагая, что обязанности политической науки состоят в том, чтобы оценивать все сферы человеческой деятельности, управ- лять ими и заниматься их организацией. Соответственно проб- лему политической философии следует рассматривать именно в контексте современности, анализируя ее с позиции, свобод- ной от финалистических представлений об истории и позволя- ющей интерпретировать политическую философию как раз- мышления о проблемах и целях, связанных с сосуществованием людей. С этой точки зрения и историцизм, и сциентизм вос- принимаются как типичные продукты современности; однако они не являются ее единственными и неизбежными итоговы- ми результатами. Подход австрийской школы позволил в первом приближении очертить решение проблемы оснований и возможности полити- ческой философии. Предложенное австрийцами решение ради- кально отличалось от других современных им идей на эту тему. В целях анализа его можно разделить на теоретическую часть (проблему природы политического порядка), историческую часть (интерпретацию истории современной политической философии) и практическую часть (социальную философию либерализма как наилучшего решения политических проблем). Для начала следует отметить, что концепция политиче- ской философии, развиваемая в рамках этой традиции, про- тивостоит сразу нескольким тенденциям. Кроме того, что она выступает против различных вариантов конструктивистско- го рационализма, она не согласна также с мнением о необ- ходимости возродить политическую философию, вернув- шись к классике. (Те, кто придерживался последнего мнения, не учитывали того, что классическое представление об оесо- потгса не просто устарело: его невозможно было поменять на иное, не разрушив системы в целом.) Сторонники второ- го подхода видели в современности процесс секуляризации, ведущий либо к нигилизму, либо к тому, что Штраус назы- вал возвращением к Богу в надежде убежать от мира, утра- тившего всякий смысл1. Политическую философию австрий- ской школы отличает совершенно иной подход, чем у тех, кто 1 См.: Strauss, 1965, предисловие. 311
Глава 5. Либерализм австрийской школы сначала отказался рассматривать политическую философию как понимание людьми результатов человеческой деятель- ности, а потом взялся за ее изучение в поисках того, что не должно быть предметом философских исканий. Это произош- ло из-за постепенного размывания границ между философи- ей и откровением, которое произошло в результате рациона- 2 лизации, или секуляризации, откровения . Таким образом, неправильно утверждать, что современ- ность означает конец философии и политической философии как разумного человеческого занятия. Так же неверно было бы утверждать, что современность обязательно ставит на мес- то философии исключительно нигилизм либо релятивизм, тем самым открывая ворота перед волюнтаристским иррациона- лизмом или политической теологией. Акцентирование темы секуляризаций и трактовка этой темы в качестве одной из центральных в современной поли- тической философии в конечном итоге приводят к неверному изображению современности. Оценка политической филосо- фии становится слишком тесно связанной с теологическими проблемами; в результате философия деформируется и появ- ляется впечатление, что она обречена на неудачу, если риск- нет удалиться на значительное расстояние от теологии. Может даже возникнуть иллюзия, будто источником фундаменталь- ных проблем и понятий политической науки является хрис- тианство. Дело обстоит прямо противоположным образом. У истоков современной политической философии находится попытка переосмыслить философию в условиях раздроблен - ности и политического крушения предренессансного христи- анского мира, попытка выработать концепцию политического порядка, которая учитывала бы то, что классическая космоло- гия окончательно устарела и что на смену ей не может прийти никакая иная подобная ей система2 3. Можно вполне согласиться с тем, что философия, которой по природе свойственно стремление к исследованиям и поста- 2 Лучшим исследованием этого стиля мышления остается сочинение Альберта: Albert, 1968. 3 Я имею в виду интерпретацию рождения современной полити- ческой философии, предложенную Штраусом: Strauss, 1953; Strauss, 1959, рр. 36ff.; я в основном согласен с его анализом, но не с его выводами. 312
§ 1. Философские основания австрийского либерализма новке проблем, представляет собой всего лишь попытку найти решения новых проблем или новых аспектов вечных проблем и не претендует на их окончательное решение. Однако отка- заться от последнего — это все равно что вообще отказаться от философии. При этом возникает гораздо больше проблем, чем решается, и, кроме того, в рассматривамой нами облас- ти это либо сводит политическую философию к политической теологии или к той или иной форме исторического фатализ- ма, либо, наконец, превращает ее в беспомощного созерцате- ля смертельной схватки между ценностями (выносить сужде- ния о которых бессмысленно). Вместо того, чтобы объяснять современную политиче- скую философию в терминах секуляризации, было бы разум- но задать вопрос, почему доминирование религии над поли- тической сферой уменьшается. Почему и каким образом была достигнута их независимость друг от друга, давшая жизнь и экономической науке, и современным естественным наукам? Ответ на этот вопрос предполагает анализ «проблемной ситу- ации» политической философии с XV по XVII в. Абсолютно не очевидно, что эту ситуацию можно полностью объяснить секу- ляризацией. Сведение «проблемной ситуации» политической философии к вопросу ее взаимосвязи с откровением практиче- ски ничего не объясняет. Критика современности в версии Менгера, Мизеса и Хайека была направлена не на научное знание как таковое, а на рас- пространение метода индукции на теоретические социальные науки. Ведь современность, каки любая историческая тенден- ция, тоже представляет собой непреднамеренный результат человеческой деятельности. Этот результат не носит эсхатоло- гического характера и не является воплощением какой-либо цели (telos). Это просто тенденция, которую, с точки зрения тех, кто отказался от историцистского мировоззрения, можно сдерживать и модифицировать. Таким образом, философию социальных наук австрийской школы можно трактовать как альтернативу той версии современности, которая представля- ет собой продукт позитивизма, историцизма и иррационализ- ма; ее можно рассматривать как критический рационализм и как рациональную практику . 4 Оба этих термина используются мной в том значении, которое приписывает им Альберт, см.: Albert, 1968 and 1978. 313
Глава 5. Либерализм австрийской школы Как мы видели, тезис о том, что австрийская школа являет- ся примером применения в политической науке определенно- го типа знаний и методологии, возникшего в рамках конкрет- ных экономических условий, неубедителен. Еще менее убеди- тельна попытка трактовать ее политическую философию как попытку спекулятивной легитимизации рыночной экономи- ки. Ее вкладом в политическую философию гораздо разум- нее считать переход от теории субъективной ценности к теории наилучшего политического порядка. Представители австрий- ской школы (возможно, за исключением Мизеса) не удов- летворялись простым подтверждением и обоснованием тезиса о том, что в условиях, когда высшей ценностью является субъ- ективность ценностей, должна сформироваться такая поли- тическая организация, которая позволяет реализоваться всем субъективным ценностям. Австрийская школа пошла дальше: она вернулась к классической проблеме соединения «поряд- ка, который не есть подавление, со свободой, которая не есть распущенность». В этом состоит центральная философ- ская проблема австрийской школы, в особенности Хайека. Как справедливо полагал Штраус, не может быть сомнений, что именно эта проблема является основной проблемой полити- ческой философии как сферы активности человека. Этот широкий круг вопросов можно также назвать попыткой преодолеть границы влиятельной концепции Вебера, которая не допускала никакой иной возможности, кроме «смертель- ной схватки» между ценностями и ценностными областями, отмежевываясь тем самым от политической философии. Под ценностями Хайек имел в виду то, чем «человек может руко- водствоваться в течение большей части своей жизни, в отли- чие от конкретных целей, которые определяют характер его действий в тот или иной конкретный момент». Таким обра- зом, имеется различие между средствами и целями (объ- ектами, на которые внимание направляется сознательно и которые «в норме представляют собой результат тех конкрет- ных обстоятельств, в которых он [человек] находится в любой отдельно взятый момент»). Ценности тем самым становят- ся интерсубъективными моделями, которые могут не осозна- ваться субъектами; кроме того, эти модели могут быть объек- тами культурной передачи и, как любые культурные продукты, они доступны для критического обсуждения. Это показыва- ет, что, являясь выражением определенной культуры и тра- 314
§ 1. Философские основания австрийского либерализма диции, ценности способны руководить действиями отдельных людей более эффективно, чем субъективный расчет последст- вий конкретного действия. В абстрактном смысле ценности — это элементы, создающие возможность для «мирного сущест- вования порядка Открытого общества». Соответственно усло- вием существования открытого общества является то, что у его членов есть «общие мнения, правила и ценности», а не то, что у них есть «общая воля, приказы которой направляют членов общества к конкретным целям». Чем больше общество, тем в большей степени его общие ценности «должны ограничи- ваться общими и абстрактными правилами поведения. У чле- нов Открытого общества общими могут быть только мнения о ценностях, но не воля, направленная на конкретные цели»5. Важным вкладом представителей австрийской экономиче- ской школы в политическую философию также стали их поис- ки решения проблемы когнитивной объективности социаль- ных наук. «Австрийцы» не воспринимали политическую сфе- ру как борьбу взаимоисключающих позиций, а стремились судить о ценностях, исходя из степени их универсальности, их желательных и нежелательных последствий, а также связанных с ними издержек. Политическая философия должна выходить на сцену тогда, когда социальные проблемы не находят сти- хийного решения. В ее основании лежит убежденность, что наилучшее решение проблем должно быть результатом сопо- ставления и критики всех предлагаемых решений. Этот метод в наибольшей степени обеспечивает использование теорети- ческого и практического знания, рассеянного в обществе слу- чайным образом. Отсюда следует, что предмет политической философии ограничивается социальным измерением инди- видуальных проблем. Задача этой дисциплины — обеспечить, чтобы индивидуальные решения вырабатывались в рамках более общего аспекта, который позволяет возникать и под- держиваться порядку, основанному на личных достижениях отдельных людей, где их достижения используются в качестве элементов для решения общих задач. Поскольку эта модель не предписывает конкретных целей, то она совместима с представлением о том, что знание подвер- жено ошибкам. Поэтому ее легче менять при возникновении непредвиденных ситуаций. 5 См.: Hayek, 1978, рр. 87-88. 315
Глава 5. Либерализм австрийской школы Таким образом, политическая философия и либерализм австрийской школы связаны, с одной стороны, с высказыва- ниями австрийской школы относительно последствий субъек- тивистской революции для человеческого знания, с другой — с ее утверждением о том, что не может существовать такой формы централизации теоретического и практического зна- ния, которая может функционировать в качестве мозга, спо- собного направить общество к какой-либо цели. Этот подход не предполагает возможности существования такой политической философии, которая считала бы себя обладательницей высшего знания, способной построить иерархию целей и ценностей. Либерализм австрийской школы не интересовало макси- мально эффективное распределение ресурсов с точки зрения общей выгоды. С его точки зрения эту задачу должны решать индивидуальные вознаграждения в рамках* каталлактическо- го процесса. Максимизация индивидуальной полезности не догма, а инструмент, гарантирующий выгоды для общества в целом. В итоге личный успех становится вознаграждением от общества, которое получает каждый, кто предлагает луч- шее решение той или иной конкретной проблемы совокупно- сти отдельных личностей, составляющих общество. Главным элементом этой политической модели является политическое убеждение, что опора на индивидуальное участие и призыв к нему представляют собой лучший способ решения политических проблем. Иными словами, эта модель создана для предотвращения экспансии политической сферы в личную сферу и для того, чтобы эта экспансия, в сочетании с результа- том смешения политики, морали, права и экономической тео- рии, не порождала тоталитаризма или хаоса. Политическая философия австрийской школы исходит из того, что человеческое знание не абсолютно и рассеяно в обще- стве. Предметом политической философии австрийская шко- ла считает размышления об абстрактных правилах поведения в рамках структуры, внутри которой все люди могут пресле- довать свои личные цели. Таким образом, предметом поли- тической философии являются только те действия индивидов, которые вызывают социальные последствия, а ее цель состо- ит в поддержании порядка, а не конкретного содержания это- го порядка. Поэтому она в первую очередь обращала внима- ние на те ценности и цели, которые способны разрушить поря- док или изменить его. 316
§ 2. Мизес Таким образом политика теряет характер инструмента рас- пределения благ и услуг в зависимости от значимости произво- дящих их социальных групп. Она превращается в критически важную функцию — не дать существующей власти возможно - сти менять универсальные правила поведения в ходе борьбы за сохранение своего доминирующего положения. Задача поли- тики не в том, чтобы установить, «Кто должен править?», а в том, чтобы дать удовлетворительный ответ на вопрос: «Как нам следует организовать политические учреждения, чтобы плохие или некомпетентные правители не нанес- ли слишком большого урона?»6 7 8 В связи с этим необходимо помнить, что «правители — это всегда конкретные люди, и вне зависимости от того, из какого класса они происходят, с того момента, как они начинают править, они принадлежат к пра- вящему классу» ‘. § 2. МИЗЕС Через все размышления Мизеса о либерализме красной нитью проходит мысль о необходимости привести его теоретические основы и политическую практику в соответствие с открыти- ями субъективистской экономической теории. Хотя про- тив основания такого типа можно выдвинуть многочисленные возражения, трудно отрицать его увязанность с эпистемоло- гическои доктриной — праксеологиеи°, — а также новизну и глубину идеи Мизеса о том, что кризис классического либе- рализма был вызван не только социалистическими теориями, но и субъективистской экономической теорией. 6 См.: Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2-х т. Т. I. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. С. 161. 7 См.: Popper, 1963, р. 345. (Поппер К. Предположения и опро- вержения: Рост научного знания. М.: ACT, Ермак, 2004.) 8 О либерализме Мизеса, кроме Butler, 1988, рр. 103—118, см.: Baumgarth, 1976, рр. 79—99. Баумгарт высоко оценивает то, что Мизес отметил несоответствие либеральной мысли требованиям современности, но замечает, что после того, как он демонстрирует ошибки классического либерализма (с. 82) и неразрывную взаимо- связь либерализма и рынка, с. 88, Мизес обосновывает либерализм прагматически, а не этически, что было бы более впечатляющим. 317
Глава 5. Либерализм австрийской школы Главной чертой подхода Мизеса была убежденность в том, что либерализм — это не идеология и не политическая практи- ка, а рационалистическая политическая философия, основан- ная на теории человеческой деятельности и общества. В силу того, что либерализм является политической философией, он не может опуститься до теоретического и политического компро- мисса с политическими идеологиями даже в том случае, когда они представляют господствующие культурные и политические силы. Мизес ясно понимал, что популярность идей в обществе не свидетельствует об их верности и что соответственно историю нельзя использовать для проверки теорий. Ошибочность исто- рицизма породила в нем неверие в существование неизбежных процессов; он считал, что не существует ничего, кроме истори- ческих тенденций, которые обусловлены тем, что люди часто обладают ограниченными знаниями о последствиях своих дей - ствий. Кроме того, часто люди стремятся удовлетворить свои непосредственные потребности, не задумываясь о том воздей- ствии, которое их поведение оказывает на удовлетворение этих же потребностей в будущем. То, что исторические, социальные и идеологические обсто- ятельства, очевидцем которым он был, могли свидетельство- вать об окончательном упадке либеральных идей, не имело, по мнению Мизеса, теоретического значения. С его точки зрения, кризис либерализма не означал, что эта политическая филосо- фия была вытеснена со сцены процессом философского и исто- рического развития, а лишь сигнализировал о неспособности либерализма модифицировать свои основания так, чтобы они учитывали открытия субъективистской экономической теории. В свете этого, полагал Мизес, было необходимо срочно разве- ять ложное убеждение, будто бы кризис классической полит- экономии привел к краху либерального идеала. Субъективист- ская экономическая теория была не отказом от либерализма, а более полным ответом на те теоретические вопросы — прежде всего на вопросы, связанные с понятием ценности, — которые не смогла разрешить классическая экономическая теория9. 9 О характере мизесовского либерализма см.: Vaughn, 1976, рр. 101 — 110; Вон также считала главным недостатком пози- ции Мизеса то, что, с его точки зрения, либеральное государство основано на экономической эффективности, а не на моральном превосходстве (с. 110). 318
§ 2. Мизес Уже Менгер задолго до Мизеса показал, что отказ от куль- турного и теоретического наследия индивидуалистичес- кой традиции обессмысливает экономическую науку. Мизес выступил с похожими критическими возражениями против социалистической экономической науки, обвинив ее в игнори- ровании достижений теории субъективной ценности. Он про- тивопоставлял социальную философию, усвоившую откры- тия экономической науки в области человеческой деятель- ности, социальной философии, которая проигнорировала их, восприняв маржинализм как последнюю отчаянную попыт - ку буржуазии легитимизировать и сохранить свое господству- ющее положение. Если главная задача состояла в увеличении производства и в более справедливом распределении богат- ства, то, разумеется, отсталая социальная философия не мог- ла предложить самого лучшего ее решения. Соответственно социализм не следовало рассматривать как способ выйти за пределы классической политэкономии; он представлял собой ошибочный выход из того тупика, в котором оказалась эта теория: не решение, а лишь один из аспектов кризиса. Окон- чательный приговор марксистской (и классической) теории трудовой ценности вынес уже Бём-Баверк; Мизес10 развил его критическую аргументацию и распространил ее на теории общественной жизни. Вопреки широко распространенному в то время мнению, проблему нельзя было решить ни за счет создания той или иной смеси либерализма с социализмом, ни за счет повышения «открытости» либерализма по отношению к социалистическим идеалам. Такие попытки неизбежно привели бы к хаосу, и им следовало противостоять. Распространение историцистской ментальности, таким образом, привело к ошибочному вос- приятию фактически сложившейся ситуации, возникшей в си- лу ошибочного описания и понимания проблемы как истори- ческой неизбежности, борьба против которой бессмысленна. Казалось, максимум что можно было сделать перед лицом этой неизбежности, это попытаться сохранить отдельные фрагмен- ты завоеваний либеральной цивилизации. Критикуя истори- цизм, Мизес стремился показать, к какому хаосу в понима- нии социальных явлений и тенденций он приводит. Бесспорно, 10 В книге Мизеса «Социализм» (М.: Catallaxy, 1994) Бём-Баверк упоминается на с. 29 сн., 50, 90, 96 сн., 217, 230 сн., 259 сн. 319
Глава 5. Либерализм австрийской школы социальные тенденции являются результатом исторического развития (т.е. последствиями того, каким способом люди пытались решать свои проблемы, а также результатом распро- странения истинных либо ложных идей), однако это не озна- чает, что они являются доказательством финалистического характера истории. В «Социализме» Мизес объявил войну этому подходу и продолжал вести борьбу с ним всю свою жизнь. Соответст- венно факт исторического краха социализма обладает огра- ниченной ценностью, так как представляет собой всего лишь обобщенное признание поражения, которое было теоретически предсказано задолго до того, как оно произошло. Социализм рухнул именно потому, что был основан на ложных антропо- логических предпосылках, а также потому, что, будучи неспо- собен решить проблему воспроизводства ^капитала, он гене- рировал не благосостояние, а, напротив, бедность. В качестве решения проблемы политического порядка социализм про- демонстрировал все свои слабости задолго до того, как был отброшен ходом исторического развития, а именно тогда, ког- да оказался предметом анализа тех представителей экономи- ческой и философско-политической мысли, которые отмеже- вались от позиции историцизма. Задачей либеральной политической философии было про- будить осознание того, что у эволюции нет никакой конкрет- ной цели и что в отсутствие у нее цели история не может вос- приниматься как судья дел и ценностей людей. В итоге от исто- рии остаются тенденции и верования, которые должны быть подвергнуты рациональной оценке с точки зрения их послед- ствий. Когда такого рода критика обращается к личной сфе- ре человека, она должна оценивать реализуемость целей и издержки на их достижение; в то же время, когда она занима- ется обществом, она должна оценивать то, насколько эти цели универсальны. Таким образом, роль традиции (как комплекса норм, осно- ванных на здравом смысле) состоит в том, чтобы критиче- ски оценивать в первом приближении то новое, что возникает в процессе эволюции. С учетом того, что любое человеческое действие представляет собой переход от субъективно неудов- летворительной ситуации к ситуации, субъективно более удов- летворительной, политическая философия не должна направ- лять этот процесс к достижению цели. Скорее, она должна 320
§ 2. Мизес обращать внимание на непреднамеренные результаты чело- веческих действий. Тем самым политическая философия будет использовать априорные теоремы праксеологии. Если политическую философию рассматривать с этой точ- ки зрения, то в итоге, после исправления ошибок классическо- го либерализма, она совпадет с либеральной традицией. Дру- гие решения проблемы политического порядка не в состоя- нии примирить субъективный характер целей с требованием об общезначимости норм поведения; в силу этого они либо неверны, либо недостаточны. Несмотря на то что они могут завоевать популярность, они обречены пребывать на обочине политической философии, если считать ее рациональной дис- циплиной. Однако их популярность может представлять поли- тическую проблему. В «Социализме» Мизес объяснил неудачу социализма оши- бочностью его экономической и антропологической теории. Он утверждал, что из-за этого осталась незамеченной «ценность социальной взаимозависимости», подчеркиваемая либераль- ной социальной философией. Однако из этого утверждения не следует делать вывод о том, что состояние либеральной соци- альной философии в это время было лучше. Бесспорной заслу- гой либерализма следует признать то, что он заложил основы современных социальных наук, показав, что общество не явля- ется «таинственным и непостижимым» явлением, которое можно объяснить лишь деяниями «божественной воли, кото- рая владычествует над судьбой человека», т.е. ссылкой на кон- цепцию, от которой давным-давно отказались даже естест- венные науки. Однако этого было недостаточно для победы над социалистической идеологией. Назвав «последними вели- кими проявлениями такого подхода» «кантовскую Природу, которая ведет человечество к особой цели, гегелевский Миро- вой дух и дарвиновский Естественный отбор», Мизес сделал первый шаг к проекту нового либерализма, который должен был восстановить понимание общества как «продукта воли и действия»11, как «произведения разума»12. Используя иные термины, чем Менгер до него и Хайек после него, Мизес построил фундамент своего либерализма на опре- деленном представлении об обществе. Превосходство этого 11 Тамже. С. 326-328. 12 Там же. С. 324. 321 21-4154
Глава 5. Либерализм австрийской школы общества — не столько в том, что для его функционирования не требуется, чтобы составляющие его люди были добродетель- ны, сколько в том, что оно не основывается на моральных цен- ностях, за исключением эвдемонизма, понимаемого как обще- ственное сотрудничество. Мизес подчеркивал, что против раз- рушительного воздействия социалистических идеалов можно бороться, разрабатывая социальную философию, способную вернуть либерализму утраченный престиж, прежде всего сре- ди интеллектуалов. Главное возражение Мизеса против современных ему фило- софов, а именно то, что они претендовали на занятия социаль- ной философией, не обладая никакими знаниями в области экономической науки, подчеркивало, что либерализм, лишен- ный экономического основания, перестает быть политической силой и превращается всего лрппь в «религию» кучки интеллек- туалов. Культивировать иллюзию того, что в качестве идейной силы он может выжить при любом устройстве, означает под- рывать его ценность как политической философии. Мизес стремился дискредитировать не только эту ложную позицию, но и другие неверные представления об основани- ях либерализма. Он стремился разрушить веру в то, что кри- зис laissez faire следует рассматривать как закат либерализ - ма. От него не ускользнуло то, что стало невозможно и даже нежелательно связывать либерализм с классической политэко- номией, которая уже находилась под огнем маржиналистской критики. Символы разрыва с традицией можно увидеть в том, какое значение Мизес придает опровержению утверждения, что либерализм рассматривает общество как набор «атомов», а также в его попытках разъяснить недоразумение, связан- ное с ошибочным пониманием роли института собственно- сти в либеральном обществе. В ответ на первое обвинение он говорил, что либеральное общество основано на системе раз- деления труда, которая не только не «атомизирует» общество, но, более того, способствует формированию в нем тесных свя- зей в силу того, что в ней удовлетворение личных нужд зави- сит от удовлетворения нужд других членов общества13. Что- бы развеять ложные представления о системе собственности, Мизес отмечал, что в либеральном обществе система собствен- ности выполняет социальную функцию, поскольку находится 13 Тамже. С. 197-200. 322
§ 2. Мизес в распоряжении тех, кто лучше всего знает, как добиться от нее максимальной выгоды с точки зрения общего процветания, что исключает привилегии и стационарные ситуации14. Кроме того, что Мизес опроверг вышеуказанные заблуж- дения, исказившие облик либерализма, он отмежевался от социологического дарвинизма и от концепций происхожде- ния общества, выдвигаемых «теориями общества, основан- ными на естественном праве», которые «начинают с догмы о равенстве всех людей». Согласно подобным теориям, «по- скольку все равны», к каждому следует относиться как к «пол- ноправному члену общества». Этому Мизес противопоста- вил утверждение, что «для либерализма понятия „человек44 и „общественный человек44 тождественны», а права определя- ются в соответствии с критерием социальной полезности, т.е. тех преимуществ, которые приобретает каждый человек, спра- ведливо относящийся к другим15. Таким образом, «полити- ка либерализма есть политика общего блата, политика подчи- нения частных выгод интересам общего благосостояния, что требует от индивидуума не принесения в жертву собственных интересов, а только благоразумной гармонизации всех инди- видуальных интересов»16. Эти темы возникают и в книге «Либерализм», где Мизес изложил принципы либеральной концепции экономического и социального порядка, проанализировав то значение, которое термин «либерализм» приобрел в XX столетии. Он был наме- рен показать, что Sozialpolitik и Новый курс не были частью либеральной традиции и принадлежали социалистической тра- диции17. Осознавая иллюзорную природу оптимистических верований классического либерализма, в соответствии с кото- рыми эволюция общества неизменно идет по пути прогресса18, Мизес поставил перед собой задачу гармонизации либерализ- ма и субъективистской экономики. Мизес высказал мысль о том, что фундаментом либерализ- ма является представление о человеческом обществе как об 14 Там же. С. 201. 15 Тамже. С. 206-208. 16 Там же. С. 321. 17 См.: Мизес Л. фон. Либерализм. Челябинск: Социум, 2007. С. vii и сл. 18 Тамже. С. 235-236. 323 21*
Глава 5. Либерализм австрийской школы ассоциации индивидов, сотрудничающих в рамках осущест- вления совместных действий, а также теория, согласно которой у истоков цивилизации находится разделение труда19. Благо- даря этому решению, соединяющему собственность, свобо- ду и мир, либерализм представляет собой социальную систему, обеспечивающую всем людям шансы на «реализацию»20. Посредством этого решения, соединяющего в себе мир как в рамках отдельных стран, так и между государствами21, из того, что другие социальные философии рассматривали как непримиримый конфликт собственников средств произ- водства и пролетариата, рождался социальный процесс, где главной целью производителей было удовлетворение спро- са потребителей22. Либерализм не только не был идеологией эксплуатации: поставив экономический и социальный статус в зависимость от способности удовлетворять спрос на блага и услуги, он стал социальной философией постоянной социаль- ной мобильности23. Такая интерпретация рынка стала ключе- вым компонентом либерализма по Мизесу, той меркой оценки человеческих действий, которая позволяет отличать действия, способствующие сотрудничеству и поддержанию социально- го мира, от тех, которые ослабляют и подрывают их24. Таким образом, рыночная система воспринималась как наиболее эффективный инструмент для преодоления естественного неравенства между людьми и извлечения из него выгоды для общества. Она трансформировалась в инструмент, который служит для предотвращения — если необходимо, насильствен- ного — любых угроз подрыва мирного способа разрешения конфликтов25. 19 Там же. С. 27. См. об этом отрывке: Novack, 1989, р. 80, но, с другой стороны, рр. 156, 161 — 163, 169. 20 См.: Мизес Л. фон. Либерализм. Челябинск: Социум, 2007. С. 30. 21 Там же. С. 38—40. О мире как о цели внутренней и внешней по- литики либерализма см. 159 и сл. 22 Там же. С. 41 и сл. Тем самым либеральное решение проблемы социального конфликта показало, по мнению Мизеса, ложность утверждений Маркса и Рикардо о непримиримости интересов раз - личных социальных групп (С. 245 — 246). 23 Тамже. С. 276-283. 24 Там же. С. 35—36 25 Там же. С. 42—56. 324
§ 2. Мизес С учетом этих предпосылок Мизес разделял принцип демо - кратии. Он рассматривал демократию как «такую форму поли- тического устройства, которая позволяет адаптировать прави- тельства к желаниям управляемых без силовой борьбы». Тем самым существование государства обосновывается его ролью гаранта гражданского мира и личной свободы26. Однако, что- бы предотвратить выход государства за пределы этих границ, общество должно характеризоваться системой частной собст- венности. Эта черта, в свою очередь, уменьшает потребность отдельного человека в государстве, представляя собой единст- венно возможный инструмент, способный успешно противо- стоять естественной враждебности правителей к ограничению их власти частной собственностью27. По мнению Мизеса, в результате попытки соединить его социальную доктрину с другими современными идеология- ми термин «либерализм» претерпел значительные искажения. Эти идеологии постоянно покушались на то, чтобы присвоить ту идейную традицию, которая ассоциируется с современным образом жизни. В связи с этими поползновениями Мизес под- черкивал необходимость отделять либерализм, с одной сторо- ны, от социализма и интервенционизма — с другой; он пока- зал, что эти идеологии основаны на абсолютно разных теориях человеческой деятельности. Это доказывает необоснованность претензий интервенционизма на то, что он представляет собой высшую точку развития либерализма и результат соединения либерализма с социализмом и демократией. Эти темы постоянно присутствуют в текстах Мизеса о либе- рализме, и в «Человеческой деятельности» его подход принци- пиально тот же самый, что и в «Социализме» и «Либерализме». Там он тоже пишет, что либерализм основан на представлении об обществе как о «разделении и соединении труда». В отли- чие от Хайека, Мизес понимает общество как «результат созна- тельного и целеустремленного поведения», и хотя общество и не основано на специальных договоренностях, оно предполагает «достижение конкретных единичных целей». Оно «есть резуль- тат человеческой деятельности, т.е. сознательного стремления к достижению цели» — «результат сознательного использо- вания универсального закона, определяющего космическое 26 Там же. С. 39—88; цитату см. на с. 63. 27 Тамже. С. 89-103. 325
Глава 5. Либерализм австрийской школы становление, а именно более высокую производительность раз- деления труда». С точки зрения Мизеса, «споры о том, что сле- дует считать конечной целью — общество или индивида и сле- дует ли интересы общества подчинять интересам индивида или интересы индивида интересам общества, бесплодны»28 29. Таким образом, Мизес усматривал основание либерализма в учении о разделении труда. Он полагал, что эта доктрина вызвала целый ряд принципиальных изменений: «духовное, моральное и интеллектуальное освобождение человечества, начатое филосо- фией эпикурейства»; замену «гетерономной и интуиционист- ской этики автономной рациональной моралью»; формирова- ние представления о том, что законы и законность возникают в ходе общественного сотрудничества и не должны почитаться как «непостижимый перст Божий»; и, наконец, трактовку про- исходящего в обществе как сотрудничества, а йе как непримири- мого антагонизма. Либеральная социальная доктрина, «осно- ванная на экономической теории и этических учениях утилита- ризма », « стремится к демократическому правлению » 2 9. Таким образом, либерализм является «политической доктри- ной... а не теорией»; это «приложение теорий, разработанных праксеологией, и в особенности экономической наукой, к опре- деленным проблемам человеческой деятельности в обществе». Он «не является нейтральным относительно ценностей» и «дает им [людям] информацию о средствах, подходящих для реализа- ции их планов». Разумеется, либерализм не относится безраз- лично к духовным и интеллектуальным стремлениям. Однако он полагает, что наиболее разумная стратегия состоит в создании такой среды, в которой индивидуальное творческое начало не будет ограничиваться и подавляться, а, напротив, получит сти- мулы для своего развития, и где человек по мере возможности будет освобожден от тяжелого труда. История западной циви- 28 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 135. 29 Там же. С. 141. Мизес полагал, что только такой тип правления может быть способом «мирного приспособления правительства к воле большинства»; на этом основании Мизес отверг те варианты решения проблемы политического режима, которые предлага- ли универсализм и коллективизм: с его точки зрения, это были «системы теократического правления». На эту тему см. также: Mises, 1962, рр. 92ff. (Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челябинск: Социум, 2009.) 326
§ 2. Мизес лизации есть история расцвета либеральной цивилизации, глав- ное завоевание которой состоит не столько в ее великих научных открытиях и культурных достижениях, сколько в том, что она сделала «великие работы и великие мысли доступными обыч- ному человеку»30. В число свойств либерализма Мизес включил то, что он «основывается на чисто рациональной и научной теории общественного сотрудничества». Это не означало, что либера- лизм атеистичен или категорически враждебен религии: про- сто он «категорически противостоит любой системе теокра- тии». Согласно Мизесу, либерализм проявляет по отношении к религии терпимость; он «абсолютно нейтрален в отношении религиозных верований, которые не претендуют на вмешатель- ство в ход общественной, политической и экономической жиз- ни». Но если религия приобретает форму теократии (систе- мы, основанной на «прозрении, недоступном исследованию путем умозаключений и доказательству логическими средст- вами», которая стремится «привести земную жизнь челове- чества в соответствие с комплексом идей, чью обоснованность невозможно доказать логически»), то их отношения могут перерасти в противостояние. Хотя религия способна приобре- тать теократическую форму, Мизес полагал, что не существует несовместимости между рационализмом либерализма и пра- вилами поведения в частной жизни, основанными на Писа- нии. Ставя либерализм выше религии, Мизес полагал, что он должен предотвращать ситуации, когда вмешательство Церкви в мирские дела может создать конфликт между двумя этими институтами. Таким образом, отделение Церкви от государ- ства было вызвано необходимостью существования институ- та, который мог бы гарантировать рациональное обсуждение социальных проблем31. Мизес выступил в качестве страстного защитника завоева- ний либеральной цивилизации. В эпоху, когда этой цивилиза- ции, казалось, изменила удача, Мизес с гордостью отстаивал ее достоинства и защищал от несправедливых и необоснован - ных обвинений. Однако эта благородная апология идеалов и исторических заслуг либерализма, прозвучавшая тогда, когда 30 См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по эко- номической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 146. 31 Тамже. С. 146-148. 327
Глава 5. Либерализм австрийской школы либерализму было брошено обвинение в том, что он способст- вовал пришествию тоталитарных режимов, может рассматри- ваться еще и как критика недостатков социальной философии классического либерализма. Ведь классический либерализм не смог отразить упрек в том, что он защищал интересы привиле- гированных классов, тем самым неявно согласившись с мар- ксистской концепцией общества, в результате чего и стал вос- приниматься массами как идеология правящего класса. Ответом Мизеса на эти события стало обновление либе- ральной социальной философии. Исторические обстоятель- ства, в том числе его собственная научная и культурная изоля- ция, не благоприятствовали его идеям, которые не всегда нахо- дили достойный прием даже в либеральных кругах. Отчасти это объясняется тем, что в те годы либеральная культура была проникнута пораженческими настроениями5. Они чувствуют- ся в работах многих авторов, которые, хотя и называли себя либералами, ограничивались либо высказыванием устаревших и ставших неприемлемыми взглядов, либо отказом от тради- ции в тщеславном и близоруком стремлении продемонстри- ровать «открытость» новым веяниям. Своим приравнивани- ем экономики к движущей силе исторической, политической и культурной эволюции подвергая себя риску быть обвиненным в подражании марксизму, Мизес настаивал, часто — катего- рически, на том, что политическая философия не в состоя- нии заниматься поисками эффективного решения проблемы наилучшего режима, если она игнорирует проблему возник- новения и развития системы разделения труда и обществен- ного сотрудничества. § 3. ХАЙЕК В «Конституции свободы», опубликованной в 1960 году, Хайек систематически изложил проблемы политической фило- софии в форме трактата о наилучшем режиме, который пред- ставляет собой один из самых значительных программных текстов либерализма в XX в.32 Кроме того, эта книга явля- 32 См. об этой работе: Hamowy, 1961, рр. 28—31; Robbins, 1963, рр. 9Off. Хайек ответил на эту критику в: Хайек Ф. фон. Правила и порядок / / Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: 328
§ 3. Хайек ется поворотным пунктом в бывшей до тех пор оборонитель - ной — и не всегда успешной — войне либерализма против мар- ксизма и интервенционизма. Хайек стремился пересмотреть философские основания и историю либерализма и прежде все- го снабдить его экономической теорией, которая дала бы объ- яснение тому, что произошло со времен классиков33. «Конституция свободы» также знаменует переход Хайе- ка на позиции зрелого эволюционизма в отношении к соци- альным явлениям и институтам. Неслучайно в этой книге он еще раз повторил, что «свобода — не естественное состояние, а продукт цивилизации», возникший «не в результате умысла» или сознательного плана. Хайек выделял две традиции либе- рализма: «одну — эмпирическую и несистематическую и вто- рую — спекулятивную и рационалистическую; первая основа- на на истолковании стихийно возникших и не до конца поня- тых традиций и институтов, вторая стремится к построению утопии, несмотря на то что ни одна такая попытка успеха не имела». В условиях абсолютного господства второй традиции и ее практических результатов Хайек стремился настоять на положительной оценке первой традиции, поскольку был убеж- ден, что это может стать средством от бед нашего времени34. ИРИСЭН, 2006. С. 526 прим. 153. Наиболее подробно либера- лизм Хайека проанализирован в Miller, 1979, рр. 242—267; Crow- ley, 1987; Gissurarson, 1987; Kukathas, 1989; далеко не все эти ав- торы разделяют позицию Хайека целиком или в частности. Боббио (Bobbio, 1986, р. 63) пишет: «Взгляды Хайека, изложенные в его многочисленных книгах, которые можно считать поистине ком- пендиумом современной либеральной теории, представляют собой убедительное подтверждение первоначальной идеи классического либерализма: теории пределов государственной власти, в осно- вании которой лежит представление о том, что права и интересы личности предшествуют формированию политической власти». 33 О критике Хайеком «объективистской трудовой теории ценности» классического либерализма см.: Gray, 1984b, рр. 34ff. Грей полагал, «что австрийской школе удалось исправить эти недостатки интеллек- туального фундамента классического либерализма». Он обвиняет Милля в том, что он способствовал упадку либеральной традиции, и пишет, что «только работы австрийской школы с ее пониманием экономической теории как науки о каталлактике, то есть об обменах, подвели более прочный фундамент под либерализм» (с. 34—35). 34 См.: Hayek, 1960, рр. 54—56. (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.) 329
Глава 5. Либерализм австрийской школы По мнению Хайека, первым обязательным шагом к воз- рождению либерализма должен был стать возврат к учениям Мандевиля, Юма, Смита, Фергюсона и Менгера о роли разу- ма и происхождении институтов. Открытие того, что инсти- туты представляют собой «результат человеческой деятель- ности, но не человеческого замысла», позволило этим мыс- лителям «постичь, каким образом институты и мораль, язык и право развивались в ходе процесса кумулятивного роста» и каким образом в ходе того же процесса «развивался и обре- тал способность успешно действовать человеческий разум». Хайек стремился подчеркнуть, что эта традиция — истинная либеральная традиция — отличается от картезианского инди- видуализма с его представлением о «независимо и антеце- дентно существующем человеческом разуме, который изоб- рел институты». Однако ее нельзя отождествлять с верой в то, что «гражданское общество создано неким мудрым зако- нодателем или первоначальным «общественным догово- ром», в которой Хайек усматривал источник тоталитарной демократии»35. В намерения Хайека не входило оспаривать тот факт, что критическое использование разума придало ускорение разви- тию европейской цивилизации. Он просто хотел обратить вни- мание на предостережение, заключенное в словах Монтескье о том, что «сам разум тоже нуждается в границах». В гла- зах Хайека, «конструктивистский рационализм» был «неза- конным и ложным преувеличением одного характерного эле- мента европейской традиции», несмотря на то что в список представителей этого направления входили такие фигуры, как Платон, Декарт, Гоббс, Руссо, Гегель, Маркс и отцы позити- визма. Он, без сомнения, был наиболее важной философской традицией Запада — но не единственной. Параллельно с этой доминирующей традицией всегда существовала иная, с мень- шими претензиями, и именно на ее основе возник либерализм. К этой традиции Хайек причислял, кроме уже поименован- ных авторов, Аристотеля, Цицерона, Фому Аквинского, а из современных ему философов — Поппера, основателя «кри- тического рационализма». Некоторые мыслители, испытав- шие влияние Руссо и французского рационализма, занимали 35 Ibid., рр. 56—58. Хайек имеет в виду классическое описание Таль - мона: J. L. Talmon, The Origins of Totalitarian Democracy. 330
§ 3. Хайек особую позицию; среди них Хайек называл Гумбольдта, Кан- та, Бентама и английских утилитаристов36. Достоинство этой намеренно упрощенной классификации в том, что она подчеркивает противостояние двух традиций и политические последствия этого. Если у нее и есть недостаток, то он не в том, что она чрезмерно проста, а в том, что Хайек недооценил немецкую философскую традицию, представи- телям которой он отводит лишь второстепенные роли в обеих философских школах. Это косвенно свидетельствует в поль- зу того, что австрийская школа представляет собой отдельное явление и от немецкой культуры, и от немецкой политической и социальной философии. Но этот вопрос не слишком интере- совал Хайека, поскольку главной его целью было еще раз про- демонстрировать, что кризис конструктивистско - рационалис- тической традиции невозможно и неправильно считать кризи- сом политической философии Запада. Такая трактовка истории и предназначения западной поли- тической философии вышла на передний план в статье «Либе- рализм». В ней Хайек подчеркивал, что разделение двух основных традиций является насущной необходимостью. Он утверждал, что сознательное или бессознательное переплете- ние их компонентов привело сначала к постепенному угаса- нию первоначального духа либерализма и в конце концов к его закату. Истощенный дискуссиями о его природе и основани- ях, либерализм не смог дать адекватный ответ своим критикам. Связав себя с конкретной трактовкой классической политиче- ской экономии, он подвергал себя риску разделить ее судьбу. В том, как Хайек трактовал историю либерализма, прояви- лось его стремление показать, что если концептуальное ядро либерализма останется нереализованным, то он либо транс- формируется в нечто принципиально другое, либо просто исчезнет. По сравнению с этим не очень существенно то, что эту трактовку можно также рассматривать как попытку Хайе- ка найти историческую легитимацию для собственного либе- рализма. Нельзя не согласиться с Хайеком, когда он говорит, что возрождение либерализма было бы невозможно без тео- рии субъективной ценности и без соединения шотландской 36 См.: Hayek, 1967, рр. 93—94. В данном случае Хайек трактует позицию Канта не так, как в более поздней книге «Право, зако- нодательство и свобода»; см. об этом выше. 331
Глава 5. Либерализм австрийской школы теории социальных институтов с теорией Менгера. Нельзя так- же отрицать, что именно Хайек успешно соединил эти две тео- рии. Кроме того, он предпринял важнейшую попытку очертить теоретическое ядро либерализма, отделив его от других дви- жений, присвоивших это имя. Тем современным ему версиям «либерализма», которые игнорировали открытия австрийского маржинализма, ничего подобного сделать не удалось. Хайек сделал частью теоретического фундамента либерализ - ма — наряду с концепцией свободы и естественных прав, тео- риями суверенитета и разделения властей и проблемами равен- ства и справедливости — также теорию стихийного порядка и обновленный подход к соотношению либерализма и демократи - ческой традиции. Самое важным было определение централь- ной идеи либеральной доктрины, т.е. той аксиомы, из кото- рой выводятся все «либеральные постулаты»Такой идеей для Хайека было его убеждение, что «можно ожидать более успеш- ного решения проблем общества, если не опираться на исполь- зование уже имеющихся знаний каждого человека, а поощ- рять процесс обмена мнениями между людьми, который соз- дает новое, лучшее знание. В ходе общего процесса обсуждения и критической оценки экономическая свобода не менее важ- на, чем интеллектуальная. Ведь «разум выбирает цели чело- веческой деятельности, их достижение зависит от доступности средств, а экономический контроль, дающий власть над сред- ствами, одновременно дает власть и над целями»37 38. Таким образом, либерализму было необходимо понять, как связаны общее благополучие и индивидуальный эгоизм. Это было нужно не для того, чтобы положить в основание либе- рализма представление о «естественной свободе», согласно которому любые социальные ограничения представляют собой умаление личной свободы; либерализму требовалось создать стимулы для возникновения и прогресса институтов, обеспечи- вающих гарантии жизни, свободы и собственности и направ- ляющих личные усилия людей на общественно полезные цели. В задачи либерализма не входила защита laissez faire^*, его 37 Hayek, 1978, рр. 147-149. 38 Сравнивая взгляды Хайека и Милтона Фридмена, Кернер (Koerner, 1985, р. 311) писал: «Хайеки Фридмен, таким образом, отстаива- ют классические либеральные принципы laissez faire». О Хайеке и Фридмене см.: Gray, 1984а, рр. 88—91; Barry, 1986а, рр. 2—3. 332
§ 3. Хайек целью скорее была защита права на критическую оценку функ- ций и границ государственного вмешательства, предназначен- ного, с этой точки зрения, не столько для увеличения общест- венного блага, сколько для защиты от общественного зла. Таким образом, ценность свободы состоит «в основном в том, что она создает возможности для возникновения того, что не было запланировано». Однако Хайек вовсе не считал традицию неизменной и абсолютно не утверждал, что «те, кто создал институты, были умнее нас»; его либерализм питался убежденностью в том, что «итог экспериментов многих поко- лений воплощает больше опыта, чем тот, которым может обла- дать любой отдельно взятый человек»39. Хайек использовал непредсказуемость результата, к кото- рому могут привести личные действия участников процесса, а также принцип равенства перед законом, чтобы подчерк- нуть общие черты «традиционного либерализма и демокра- тического движения» и провести различие между либерализ- мом и демократией. Он не считал, что их цели совпадают, и не разделял мнение о том, что демократия вытеснила либе- рализм в историческом или философско-политическом отно- шении. Если либерализм утверждал, что полномочия госу- дарства должны быть максимально ограничены, то демо- кратическая теория, по мнению Хайека, провозглашала, что единственным ограничением должен быть принцип большин- ства: «либерализм — это доктрина о том, чем должен быть 39 Hayek, 1960, рр. 61 — 62. Эти темы находятся в центре работы Грея «Хайек о свободе, правах и справедливости» («Hayek on Liberty, Rights and Justice», 1989, pp. 89ff.), которую завершает следующее утверждение (с. 100): «Из проделанного мной анализа различных сторон аргументации Хайека главный вывод в пользу свободы состоит в том, что, вне зависимости от иных возможных недостатков его концепции свободы, ни один из его аргументов «за» не обладает той универсальностью и определенностью, которая, по его собственному мнению, должна быть свойственна либеральным принципам. Любое критическое исследование социальной фило- софии Хайека неизбежно должно прийти к выводу, что его неудача есть пример и следствие смешения категорий, присущего любой попытке создать либеральную идеологию, которая претендовала бы на поддержку всех разумных людей. Либерализм следует рас- сматривать как форму моральной и политической практики, как определенного рода „партийность“, а не как продукт концептуаль- ного анализа или рационально подтвержденных принципов». 333
Глава 5. Либерализм австрийской школы закон, а демократия — доктрина о способе определения того, что будет законом». Либерализм разделял принципы демо- кратии только в том смысле, что он соглашался с «правлением большинства как методом принятия решений». Главный недо- статок демократической теории связан с тем, что она «была сконструирована в расчете на некое идеально однородное сообщество, а затем использовалась для тех крайне несовер- шенных и часто произвольно выделенных образований, каки- ми являются реально существующие государства». В силу это- го «она не является конечной или абсолютной ценностью, и ее следует судить по ее результатам. Вероятно, она представля- ет собой наилучший метод достижения конкретных целей, но сама по себе она целью не является»40. Соответственно Хайек занял критическую позицию по отно- шению к той разновидности демократической риторики, кото- рая произвела переполох в политической философии свои- ми заявлениями о том, что проблема наилучшего политиче- ского порядка должна быть решена теорией демократии. Это привело к стиранию границ между одним из типов политиче- ского режима и политической философией, а также к слия- нию двух этих концепций, в результате чего концепция демо- кратии превратился в нечто неопределенное и расплывчатое. Кроме того, Хайек не мог согласиться с тем, что политиче- ский философ должен ориентироваться на мнение большин- ства, а его роль должна сводиться к роли чиновника, испол- няющего волю большинства. Он призывал к автономности и независимости политической философии, утверждая, что ее задача состоит в демонстрации «возможностей и последст- вий общего действия» и в разработке «таких ориентиров для политики в целом, до которых большинство еще не додума- лось». Иными словами, либеральная политическая филосо- фия — это «искусство делать, казалось бы, невозможное поли- тически возможным»41. Хайек не просто обобщил уже известные проблемы, при- сущие взаимоотношениям демократии и политической фило- софии. В период, когда гегемонией на политическую рефлек- сию обладала эмпирицистская и позитивистская политическая 40 См.: Hayek, 1960, рр. 103—106. (Хайек Ф. Конституция свобо- ды. М.: Новое издательство, 2009.) 41 Ibid., р. 114. 334
§ 3. Хайек наука, низведшая функцию политической науки к подтверж- дению «фактов», он привлек внимание к тому, что задачей политической философии является «выбор между конфликту- ющими ценностями». Политический философ «не может поз- волить себе уподобиться ученому-позитивисту, ограничива- ющемуся демонстрацией положения вещей и запрещающему себе обсуждать вопросы должного». Такое уподобление пре- вращает политическую философию в идеологию легитимации сложившейся демократической модели. Соответственно исто- рическая модель политического режима ошибочно восприни- мается как философская модель наилучшего режима42 43. Все это означает, что политический философ должен нахо- диться на равном удалении и от власти, и от демоса, критиче- ски относясь и к той, и к другому. Часто главная услуга, кото- рую может оказать демократии политический философ, заклю- чается в «противостоянии воле большинства», а не в попытке предоставить демократии философское оправдание. На самом деле при демократическом режиме именно непопулярность его взглядов является свидетельством серьезности его позиции и значимости его роли. «Он должен доказать свою компетент- ность, настаивая на тех соображениях, которые большинство не хочет учитывать, и на тех принципах, которые большин- ство считает неудобными и раздражающими». Самая серьез- ная угроза, которую должны иметь в виду политическая фило- софия, демократия и свобода, это недооценка опасностей, возникающих из-за того, что правителям поручают достичь «43 конкретных целей . Возрождение либеральной традиции было связано также с необходимостью переопределить обязанности государства. По этому вопросу позиция Хайека отличается от позиции сто- ронников «минимального государства», которая часто пони- мается как приватизация государства. Хайек, напротив, счи- тал, что государство в первую очередь выполняет функцию охраны порядка, а, кроме этого, выполняет также иные функ- ции, необходимые для существования «великого общества», в тех случаях, когда они недостаточно вознаграждаются и не могут обеспечиваться рынком. Это не означало возвращения через черный ход торжественно изгнанного интервенционизма; 42 Ibid., рр. 114-115. 43 Ibid.,pp. 115-117. 335
Глава 5. Либерализм австрийской школы скорее, речь шла о признании того, что рынок, как и любое произведение человека, не способен решить все проблемы44. Таким образом, либерализм Хайека был так же далек от интервенционистской демократии, как и от консерватизма. Сам Хайек в статье «Почему я не консерватор» (которая явля- ется постскриптумом к «Конституции свободы») ясно объяс- нил это, опираясь на различение, впоследствии подробно рас- смотренное в «Праве, законодательстве и свободе»45, где он защищал каталлактику как не финалистический, а откры- тый всему новому социальный порядок46. При этом он снова отталкивался от переворота, совершенного субъективистской экономической теорией, обнаружившей зависимость мес- та отдельных людей и социальных групп от происходящего на рынке. Однако те, кто бросает Хайеку обвинение в консерва- тизме, не учитывают этого и в итоге рисуют ^весьма неточную и неверную картину того, что представляет собой его социаль- ная философия47. В статье «Почему я не консерватор» консерватизм опре- деляется как «закономерная, вероятно, необходимая, и бес- 44 Хайек Ф. фон. Общество свободных // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 365—387. 45 По этому поводу см.: Pirie, 1987, рр. 147—167. Пири писал (с. 164): «Хайек признает, что общество меняется; именно в этом и состоит эволюция. Но успешные перемены обеспечивает эволю- ция, а не революция. Это тоже составляет часть консервативной политической традиции... В его поздних трудах мы видим, как его идеи переплетаются с теми политическими идеями, которые отстаивали консерваторы». 46 То, что отличает позицию Хайека от консерватизма, неявно вы- ражено в замечании Оукшотта (Oakeshot, 1962, р. 21) по поводу «Дороги к рабству»: «План сопротивления любому планированию может быть лучше, чем его противоположность». 47 Трактовку Хайека как консервативного политического философа (само по себе причисление Хайека к новым правым обычно не означает, что его воспринимают как консерватора) см.: Dahrendorf, 1979; нас. 29, ссылаясь на мнения, выраженные в «Конституции свободы», Дарендорф описывает Хайека как «мыслителя, которо- го обычно называют либералом и который, с моей точки зрения, символизирует консервативный характер ограниченной и усечен - ной либеральной теории»; наряду с Мизесом и Милтоном Фрид- меном, Хайек причисляется к консерваторам - «либертарианцам» в: Ward, 1979; Minogue, 1987, рр. 127-145; Harbour, 1982, рр. 109, 155. О консервативном движении см.: Kirk, 1986. 336
§ 3. Хайек спорно распространенная установка, направленная против радикальных изменений». Эта политическая установка про- тивоположна либерализму, который «не враждебен эволю- ции и переменам; и там, где стихийный процесс изменений был задавлен государственным контролем, он требует значи- тельных перемен в политике». Поэтому либерализм не являет- ся такой социальной философией, которая стремится «сохра- нить вещи в их неизменном виде»; с его точки зрения, «боль- шая часть человечества острее всего нуждается в том, чтобы избавиться от всех преград для свободного развития»48. Если трактовать либерализм Хайека (и вообще либера- лизм австрийской школы)49 таким образом, то он представ- ляет собой альтернативу консерватизму. Последний, по мне- нию Хайека, рассматривал историческую эволюцию и сов- ременность как процесс разложения, который необходимо остановить, чтобы вернуть историю на верный путь. Одна- ко это не означает, что он считал подозрительность консер- ватизма по отношению к новшествам и воздействию перемен на социальную структуру в целом совершенно неоправдан- ной. Хайек никогда не говорил, что от таких консерватив- ных мыслителей, как Кольридж, Бональд, де Местр, Мозер и Доносо Кортес, нельзя ничему научиться. Хотя в полити- ческом отношении они и были реакционерами, в своих рабо- тах они подчеркивали «ценность известных нам зрелых инсти- тутов». Признавая за ними эту заслугу, Хайек тем не менее считал, что их вклад в изучение социальных явлений этим и ограничился. Их «страх перед переменами» и «робкое недо- верие ко всему новому» заставили их «использовать полно- мочия правительства, чтобы помешать переменам или огра- ничить их масштаб в соответствии с предпочтениями робких умов». Главной причиной теоретической ограниченности кон- серватизма была его неспособность сформулировать «общую концепцию того, каким образом поддерживается социальный 48 См.: Hayek, 1960, рр. 397—399. (Хайек Ф. Конституция свобо- ды. М.: Новое издательство, 2009.) 49 По мнению Сенхольца (Sennholz, 1978, рр. 170ff.), Мизес всегда осознавал, что отличает его либерализм от традиционалистской и консервативной мысли, объявлявшей либерализм, коллективизм, утилитаризм, позитивизм, социализм, капитализм и индивидуа- лизм причинами деградации западной цивилизации. 337 22-4154
Г лава 5. Либерализм австрийской школы порядок». Неслучайно, пытаясь преодолеть свою ограничен- ность, консерватизм обращался к идеям таких мыслителей, как Бёрк, Маколей, Токвиль, лорд Актон и Лекки; следует заме- тить, что все они, «безусловно, считали себя либералами»50. Две эти системы политической философии различаются своим отношением к проблеме принуждения и к произволь- ной власти. Консерваторы считают принуждение и произволь- ную власть инструментами, которые честные и мудрые прави- тели имеют право использовать для достижения справедливых целей, «не будучи чересчур ограничиваемы жесткими прави- лами». Как и социализм, консерватизм тоже верит в то, что даже моральные и религиозные идеалы позволительно насиль- ственно ограничивать ради достижения тех целей, которые считаются желательными, а также в то, что «в любом обществе есть люди, явно превосходящие остальных, чьи полученные по наследству нормы и ценности должны находиться под защитой, люди, которые должны иметь большее влияние на дела обще- ства, чем все остальные». Соответственно консерватор скло- нен «защищать сложившуюся иерархию». В отличие от этого либерал придерживается мнения, что «принуждение по отно- шению к таким особенностям поведения и морали, которые не нарушают охраняемую частную сферу других людей, не явля- ется оправданным». Поскольку либерализм не подразумевает эгалитаризма, он утверждает, что «никаким уважением к сло- жившимся ценностям нельзя оправдать использование приви- легий, монополий и любых других связанных с принуждени- ем инструментов государства для того, чтобы защитить таких людей от экономических перемен». Элиты «должны доказать то, что они элиты, продемонстрировав, что они могут сохра- нить свое положение, подчиняясь тем же правилам, что и все остальные»51 члены общества. И в данном случае линия раздела между двумя школами мысли тоже связана с тем, как они оценивают рынок. С точки зрения либерализма рынок представляет собой прежде всего систему передачи информации и знания, в то время как кон- серватизм рассматривает его прежде всего как фактор дезин - теграции социальных ценностей, полагая, что его следует 50 Hayek, 1960, рр. 399—410. (Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009.) 51 Ibid., рр. 401-403. 338
§ 3. Хайек контролировать и направлять. Неспособность консервато- ров разобраться в причинах социальных перемен заставила их отстаивать свои ценности, опираясь на «авторитет сверхъ- естественных источников знания», хранителями которых они себя считают52 53. Это различие между двумя школами поро- дило у них совершенно разные представления о политиче- ской философии. Либерализм считает, что она основана на существовании незнания и на стремлении найти объяснение тех феноменов, которые ускользают от понимания, однако он далек от политического иммобилизма (установки на сопро- тивление любым переменам). Поэтому, хотя принцип quie- ta non mover е* порой бывает мудрым советом для государ- ственного деятеля, он не может удовлетворить политического философа». В своем стремлении «освободить процесс стихий- ного развития от созданных безумствами людей препятствий и барьеров» политический философ не должен бояться всту- пить в противоречие с позицией большинства; пользуясь свои- ми способностями к убеждению, он должен пытаться завоевать поддержку тех, кто готов «критически взглянуть на сущест- вующее и при необходимости изменить его». Из этого следует, что его задача состоит исключительно в том, чтобы «воздейст- вовать на общественное мнение, а не заниматься организаци- ей практических действии»00. Не следует приписывать либерализму Хайека того анархи- ческого, или либертарианского, характера, который составляет характерную особенность некоторых современных разновид- ностей либерализма, особенно американского. Мысль Хайека тесно связана с европейской традицией, в которой государство воспринимается не как «наш враг»54, а как результат чело- веческой деятельности, функцией которого являются обеспе- чение мирного сосуществования и достижения личных целей, не противоречащих закону. 52 Ibid., рр. 406-407. * Не буди лиха (лат. ). — Прим, перев. 53 Ibid., рр. 410-411. 54 На это указывает название книги Нока (Nock, 1935), в которой американская история рассматривается как процесс постепенного расширения власти государства и уменьшения личной свободы. Неслучайно в своей рецензии на «Дорогу к рабству» Нок обвинил Хайека в том, что он не является последовательным врагом госу- дарства; см.: Nock, 1945, р. 4. 339 22*
Глава 5. Либерализм австрийской школы Таким образом, либерализм Хайека следует отличать не только от консерватизма, но и от либертарианства^ и анар- хокапитализма55 56. Хотя и либертарианство, и анархокапи- тализм многим обязаны австрийской школе (хотя и меньше, чем чикагской) — в большей степени, вероятно, Мизесу, чем Хайеку, — в данном случае мы имеем дело с двумя разны- ми концепциями государства. Концепция Хайека (в отличие от концепции Мизеса) не носит утилитаристского характе- ра, который временами проявляется в трактовке государства либертарианством и анархокапитализмом. Либерализм Хайе- ка относится к традиции, которая воспринимает государство как инструмент, способный обеспечить эволюцию стихийного порядка. Таким образом, по Хайеку, в задачу государства вхо- дит не просто обеспечение функционирования частного права; в его концепции оно получает более престижную роль гаран- та дополитического порядка. Любая попытка вместить этот порядок в иную форму создает риск трансформации государ- ства в инструмент подавления. Это утверждение не является досужим вымыслом, оно вытекает из признания того, что политическое знание — это лишь часть более сложноорганизованной совокупности зна- ний, которые неравномерно распределены в различных сфе- рах человеческой деятельности. Соответственно, политическая сфера не имеет права претендовать на руководство человечест- вом. Наоборот; ведь суть учения австрийской школы сводится к демонстрации того, что каждый раз, когда политическая сфера пыталась выйти за предназначенные ей пределы, она превра- щалась в инструмент подавления, который к тому же был еще и неспособен достичь поставленных перед собой целей. Авст- рийская школа убедительно показала, что именно представляет собой конечный результат традиции, основанной на приоритете политического. То, каким образом можно трансформировать эти прозрения в новую онтологию различных сфер человече- 55 Наиболее важным программным текстом этого движения, объ- единяющего большую группу авторов, является книга Rothbard, 1973. Об отношениях либерализма и либертарианства см.: Lepage, 1978, и прежде всего Barry, 1986а. 56 Манифестом этого движения, к которому, по мнению некоторых, следует причислять и Нозика, можно считать сочинение Дэвида Фридмена: Friedman, 1989. 340
§ 4. Эпилог ской деятельности в контексте задачи формирования и обеспе- чения порядка, по-прежнему остается спорным вопросом. Критика «миража социальной справедливости» — лишь один аспект этой сложной и богатой проблематики. Суть в том, что зафиксировать параметры распределения богатства в соответ- ствии с конкретным замыслом, который не в состоянии принять во внимание непредсказуемость изменений, в мире, где гос- подствует неопределенность в отношении вероятного резуль- тата человеческих действий, или же предположить, что таки- ми изменениями можно управлять, означает задушить всякое общественное развитие или ограничить его предварительно раз - работанной моделью, неразрывно связанной с политической властью. На практике это означает отказ от идеи, что опти- мальное использование рассеянного в обществе знания зави- сит от возможности людей выбирать себе личные цели. Таким образом, представление о правительстве, которое определя- ет доступный для всех набор возможностей, и в частности вся- чески настаивает на равенстве, является противоположностью идеи свободного общества. Кроме того, если роль человека и его потомков в будущем заранее определена, это, скорее всего, вызовет гораздо большее недовольство, чем то, которое суще- ствует в обществе, где будущее определяют личные способно- сти и умение предвидеть, какие виды деятельности принесут в будущем наибольшее материальное и моральное удовлетво- рение. Наконец, если «порядок в целом зависит от использо- вания того знания, которым обладают индивиды, использую- щие его в собственных целях, то становится ясно, что функцией правительства в этом процессе не может быть определение кон- кретных целей для конкретных людей или групп, а может быть лишь обеспечение некоторых общих условий, чье воздействие на конкретных индивидов невозможно предсказать»07. § 4. ЭПИЛОГ Либерализм австрийской школы завершает одну эпоху в исто- рии либерализма и открывает другую. Положив в основание 57 Хайек Ф. фон. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 176-181. 341
Глава 5. Либерализм австрийской школы либеральной политической философии открытия теории предельной полезности5^, «австрийцы» свели счеты со ста- рым либерализмом и открыли перед ним новые горизонты. Либерализм старой школы оказался неспособен ответить на несправедливые обвинения в том, что он якобы обеспечил идеологическую поддержку презренному капитализму laissez faire. Он не смог противостоять ни новой науке об обществе, которая явилась результатом экспансии идей позитивизма, ни даже слиянию историцизма и социализма в обещающую спасение квазирелигию становления. Кроме крайне небла- гоприятных исторических обстоятельств, ситуацию усугуби- ло осознание того, что теоретические принципы классичес- кого либерализма окончательно устарели. Лидеры австрий- ской школы, вступившие в борьбу в этой ситуации, поняли, что будущее зависит прежде всего от того, способны ли они разработать новую философию социальных наук. Одновре- менно с перестройкой теоретического фундамента либера- лизма появилась новая трактовка истории либеральной мыс- ли, основанная на позитивной переоценке традиции сти- хийного порядка. Такой порядок, особенно в работах Хайека, стал рассматриваться как сущность либерализма. В результа- те некоторым фигурам, слишком тесно, по его мнению, свя- занным с рационализмом и утилитаризмом, было отведе- но место на задворках истории либерализма, в то время как другие авторы, такие как Бёрк и Савиньи, выдвинулись на первый план и пополнили ряды истинных либералов. Разу- меется, у «новой версии» истории либерализма есть и досто- инства, и недостатки, но невозможно отрицать оригиналь- ность и последовательность ее концептуальной структуры, что делает ее вехой в истории и теории. Если Хайека и можно упрекнуть в чем-то, то лишь в том, что он не ссылается на традицию немецкого либерализма в це - лом, а лишь иногда выделяет отдельных немецких либераль- 58 В связи с этим к ученым, работавшим в рамке научной програм- мы «Исследований», можно отнести и Поппера, который в Pop- per, 1976, рр. 117—118, продемонстрировал свое согласие с этой программой своими замечаниями по поводу «нулевого метода», отметив, что в «Открытом обществе» его целью было «обобщить метод экономической теории (теории предельной полезно- сти ) таким образом, чтобы его можно было применять в дру- гих теоретических социальных науках». 342
§ 4. Эпилог ных мыслителей. Вопрос в данном случае в том, существовала ли в немецкой культуре «либеральная традиция» как таковая или же в ней можно найти лишь отдельные примеры либе- ральных мыслителей. С этой точки зрения австрийская школа с самого начала противостояла «немецкой культуре», кото- рую она считала антилиберальной. Однако такой подход не исключал возможности причисления к либеральной тради- ции некоторых немецких философов, например Канта, Гум- больдта и Савиньи. В исторической перспективе сопоставление взглядов Хайека и Мизеса обнаруживает существенные различия между ними. Хайек критиковал Мизеса за то, что основания его либерализ- ма носят слишком рационалистический и утилитарный харак- тер. Когда Мизес приступил к очерку истории либерализма, он опирался на иные источники, чем Хайек и — до него — Менгер. Неудивительно, что Мизес ощущал близость к представите- лям рационалистической и утилитаристской традиции, кото- рая была чужда Менгеру и Хайеку. Кроме того, даже когда все трое положительно оценивали одних и тех же авторов, их мотивировки были различны. Тем не менее, пусть даже с хро- нологической точки зрения, именно Мизес приступил к той работе по обновлению либерализма, которую предстояло про- должить и развить Хайеку. Изложенная Менгером в «Исследованиях» теория проис- хождения и развития социальных институтов, несмотря на то, что Мизес и Хайек оценивали ее по-разному, заложила осно- вания нового либерализма и предвосхитила ту критику исто- рицизма и сциентизма, из которой родилась политическая философия австрийской школы. Эту политическую филосо- фию можно воспринимать как попытку предложить полити- ческой философии новую роль после трагического (и предска- занного) краха историцизма и конструктивистского рациона- лизма. Кроме того, она была результатом осознания того, что менгеровская теория возникновения общественных институ- тов (языка, денег, права, государства, религии и т.д.) способ- на вызвать революцию в структуре социальных наук, пере- смотр отношений между ними и положить конец приоритет- ному статусу политической науки. Из этого следует, что нельзя рассматривать полемику пред- ставителей австрийской школы против тех, кто стремился вывести практические нормы индивидуальной и политической 343
Глава 5. Либерализм австрийской школы деятельности из так называемых законов и смысла историче- ского процесса, как нечто второстепенное с точки зрения проб- лем политической философии и ее отношений с историей. Сле- дует отметить, что на заре политической философии идея исто - рии как конечного процесса была неизвестна, а представление о разуме, предписывающем порядок миру, было невозможно; равно абсурдной в те времена выглядела бы и мысль о том, что любое желание имеет право на удовлетворение. С учетом ска- занного политическая философия оказалась безоружной перед атакой философии истории, естественнонаучного рационализ- ма и релятивистского подхода к ценностям. Роль австрийской школы в последующем «возрождении» политической филосо- фии не следует недооценивать. Иными словами, Мизес и Хайек не просто осознавали, что возрождение либеральной философии возможно лишь в борь- бе с историцизмом, сциентизмом и конструктивистским раци- онализмом: они понимали, что бессмысленно даже пытать- ся возродить ее, не преодолев обременительное наследие про- шлого, воплощенное в теориях трудовой ценности, laissez faire и homo oeconomicus, которые до той поры в разной степени были культурными атрибутами либерализма. Старый либера- лизм оказался неспособен к обновлению, потому что, стремясь избавиться от клейма защитника и наследника этого типа капи- тализма, он отрекся также и от своих связей с теорией взаимо- отношений человека и государства. Напротив, Мизес и Хайек выступили против бесчестных попыток отбросить те социаль- ные, политические, экономические и гражданские завоевания либерализма, чье значение сопоставимо лишь с христианством. Вооруженные уверенностью в том, что им удалось преодолеть границы классического либерализма, они настаивали на пра- вильности либеральной политической философии. Наш век отмечен бурлением идей, которые, вероятно, пов- лияли на многие споры, занимавшие философов в последние 200 лет. Тем, кто еще лелеет идею «всемирной истории» как «всемирного суда»59, может показаться, что история вынесла свой приговор в споре между людьми, которых, если исполь- зовать выражение Хайека или Оукшотта, можно назвать тео- ретиками но сократического режима, и теоретиками теле- ократического режима, свое суждение по поводу централь- 59 Гегель Г. В. Ф. Философия права. § 340. 344
§ 4. Эпилог ной темы политической философии, если понимать ее как поиск наилучшего политического порядка. Было бы наивно, да и неверно предполагать, что приближа- ется то время, когда развенчание изживших себя мифов поз- волит нам узреть истину. Однако, если не считать, что поли- тическая рефлексия должна полностью игнорировать то, как проявляются и развиваются ее концепции в ходе истории, из нынешней ситуации можно извлечь несколько уроков. Первый урок: политическая философия не является формой идеологии, она не может быть сведена ни к историческому, ни к естествен- но-научному знанию. Если понимать под политической фило- софией философские поиски наилучшего политического строя, иначе говоря, направляемую умом и опытом человеческую деятельность, то сегодня мы находимся в таком положении, когда можем довольно трезво оценить некоторые идеи, отбро- шенные после ста лет обсуждения. В их число входят вера в то, что политическая философия является идеологическим выра- жением классовой борьбы; попытки доказать это утверждение посредством поисков и «обнаружения» конечной цели исто- рии; наконец, убежденность в том, что проблемы сосущест- вования людей в обществе возникают от того, что в этой сфере неприменимы методика и знания естественных наук. Совершенно очевидно, что практические нормы, кото- рые гарантировали бы успешность индивидуальных и кол- лективных действий, нельзя вывести из изучения и так назы- ваемого открытия «законов исторического становления». Не менее очевидно, что приложение научных открытий к обще- ству способно решить лишь немногие социально-политичес- кие проблемы, причем это все равно приводит к возникнове- нию новых проблем, некоторые из которых даже более серь- езны, чем старые. Марксистский историцизм представлял собой одну из основ- ных «парадигм» современности. После его краха и появления растущих сомнений относительно «чудотворных» результатов применения научных открытий в сфере социального в цент- ре внимания вновь оказался вопрос о специфике политиче- ской рефлексии и ее теоретических предпосылках. Сегодня политическая философия вновь обрела возможность прийти к осознанию того, что ее задача — поиск наилучшего полити- ческого строя доступными людям средствами; но, естественно, в силу этого вновь встал вопрос о том, что следует считать 345
Глава 5. Либерализм австрийской школы «наилучшим политическим порядком». Именно в этом кон- тексте следует оценивать вклад австрийской школы в полити- ческую философию. На самом деле всю историю современной политической философии можно рассматривать как столкновение двух под- ходов к проблеме наилучшего политического порядка. Первый подход воспринимает политическую сферу как зону, в кото- рой философия наводит порядок в совокупности социальных взаимосвязей. Второй полагает, что социальные взаимосвязи способны самостоятельно породить порядок — под которым понимается набор межличностных связей (например, разде- ление и организация труда) — способный гарантировать чле- нам общества абстрактные выгоды и принципиальную пред- сказуемость результатов действий. Отличительной чертой вто- рого подхода является убежденность в том, что политическое взаимодействие представляет собой лишь один из возможных типов отношений между людьми и, таким образом, не сущест- вует причин, по которым доминирование этого типа взаимо- действия над остальными может быть оправдано. Исторический опыт — не критерий истины, а лишь один из тех способов, которые можно использовать, чтобы — в ду- хе Поппера — пытаться опровергнуть ту или иную теорию (или по крайней мере для того, чтобы обнаружить ее грани- цы) . Соответственно если одним из свойств «порядка» считать стабильность, то исторический опыт показывает, что попытки предписать человеческим взаимоотношениям определенный порядок или, скажем так, попытки заранее упорядочить их ради достижения какой-либо конкретной цели обречены на то, чтобы превратиться в цепочку актов насилия, которые в кон- це концов непременно выродятся в ту или иную форму хаоса. Таков неизбежный результат попыток упорядочить общество на основе знания, которое считается завершенным и не тре- бующим никаких дальнейших исправлений или модификаций. Иначе говоря, все зависит от ответа на вопрос о том, может ли философия предвидеть изменения и управлять ими. Если счи- тать, что это невозможно, то из этого следует, что все попыт- ки отрефлексировать связь мышления и реальности как связь двух различных элементов, каждый из которых обладает соб- ственной логикой развития, — что, кстати, предполагает под- чинение реальности абстрактному разуму, — будут влиять на проблему политического порядка негативно. 346
§ 4. Эпилог Здесь уместно и, возможно, даже необходимо задать вопрос о том, на чем основаны претензии политики на дарование порядка обществу. С этим связаны еще два вопроса. Пер- вый носит теоретический характер и относится к основаниям «политического знания»; это вопрос о том, почему это знание считается знанием высшего порядка по сравнению с другими типами знания о фактах человеческой жизни, в частности по сравнению с этикой, религией и экономической теорией. Вто- рой вопрос имеет историографическую природу и относится к исторической эволюции и результатам того господствующего в политической философии тренда, который в качестве пред- мета размышлений предпочитает обществу государство. Тем самым упускается из виду, что общество представляет собой естественное явление, в то время как государство — это явле- ние искусственное и иногда — случайное. Главный урок, который заключен в работах Хайека, состоит в том, что пришло время сделать конкретные выводы из того, что все исторические попытки «узаконить незаконнорожден- ного» провалились60. Эти выводы не должны ограничивать- ся отрицанием тех направлений в политической философии, крах которых очевиден. Они должны распространяться и на все остальные течения, где центральным предметом анализа является государство, которому они приписывают способность упорядочить общество, понимаемое как центр, где возникает конфликт между индивидами, который может быть разрешен только в контексте высших ценностей. Иначе говоря, следует поставить под сомнение представ- ление о том, что политика способна создать или воплотить какой-либо порядок, и о том, что сфера политического всегда совпадает со сферой государственного. Более внимательный взгляд на эту проблему свидетельст- вует, что для такого переосмысления не требуется заново фор- мулировать задачи политической философии и менять тради- ционные представления о ее характере. Задачами политической философии по-прежнему остаются либо поиски наилучшего политического строя, либо философские и критические раз- мышления о великих культурных, экономических, моральных, научных и технологических вопросах — в той степени, в ка- кой они вторгаются в политическое измерение. Однако вне 60 Это выражение взято из: Meinecke, 1924, р. 411. 347
Глава 5. Либерализм австрийской школы зависимости от того, с какой из этих двух позиций оценивается политическая философия — так как они дополняют друг дру- га, — главной темой политической философии остается тема порядка. Единственный, возможно, спорный момент связан с тем, когда именно требование порядка выступает на первый план. Иными словами, главный вопрос состоит в том, явля- ется ли порядок стихийным результатом социального разви- тия, которое уже присуще обществу, или же — если считать, что общество принципиально неспособно породить порядок и представляет собой форму выражения конфликта, — являет- ся ли порядок главной задачей и философским оправданием государства, т.е. его продуктом. В современной политическо-философской мысли присутст- вуют обе концепции порядка. С одной стороны, либеральная традиция австрийской школы рассматривает ^порядок как сти- хийный — но не естественный, а культурный — продукт обще- ства. С этой точки зрения, роль государства.состоит в том, чтобы гарантировать правила гражданского сосуществова- ния. В то же время другие политические традиции, как бы они ни различались, придерживаются мнения, что порядок дол- жен быть навязан обществу, — поскольку общество неспособно осознать ничего, кроме интересов составляющих его социаль- ных групп, — чтобы преодолеть то, что сторонники этой пози- ции трактуют как непримиримую борьбу интересов. Таким образом, базовая дихотомия но сократической vs. телеократической модели — это не только критерий для ана- литического упрощения, но и основная каноническая интер- претация истории современной политической философии. Она является конечным воплощением непрекращающегося спора о том, что главнее: общество или государство, а также о природе и целях гражданского сосуществования. Выбор одной из этих моделей оказывает сильное влияние на характер и функцию политической сферы. Выбор номократической модели при- водит к тому, что политическая сфера резко теряет в стату- се, поскольку политическая наука теряет свои позиции «архи- тектора». Если же выбрать телеократическую модель, то роль политической сферы усиливается. Таким образом, любые попытки ограничить или ликвидиро - вать личную свободу из-за большого количества приписывае- мых ей отрицательных последствий неизбежно стимулировали проектирование, а иногда даже создание политических орга- 348
§ 4. Эпилог низаций, обладавших еще менее желательными свойствами, чем те, которых их создатели стремились избежать. Если в слу- чае либеральной политической философии риск был в том, что функция политического философа может свестись к попыткам дать философское обоснование совокупности индивидуаль- ных волеизъявлений, то в иных случаях политический фило- соф превращался в советника государя либо в кого-то навя- зывающего людям то, что они сами были неспособны осоз- нать. Однако в этом случае оставался открытым вопрос о том, насколько истинно то, что навязывается. Существовал посто- янный риск, что навязанная мудрость не только будет воспри- нята демосом в штыки, но и может оказаться ложной. И в том и в другом случае политическая философия лишалась сво- ей роли ключевого связующего звена между истиной и обще- ственным мнением, где инструментом является образование; кроме того, при условии, что философ отказывался от исполь- зования насилия, такой подход был не в состоянии способст- вовать общественному сосуществованию. То, что политическая философия не может использовать насилие, не означает, что единственной иной возможностью для нее является легитимация индивидуальных актов воли. Однако было бы ошибкой считать, что это обстоятельство ока- зало серьезное влияние на развитие австрийской школы. Эту школу гораздо больше волновало, как обеспечить, чтобы инди- видуальные акты воли стали участниками процесса дискуссии и критического анализа, результаты которого в итоге долж- ны ограничить абсолютный характер этих актов и превратить их в те элементы, из которых создается порядок. Фактором, ограничивающим абсолютный характер актов воли и превра- щающим их в элементы динамического порядка, служит ред- кость благ по сравнению с бесконечным количеством потреб- ностей и целей. В этом случае политическая сфера теряет роль арбитра в сфере конфликтующих между собой личных ожида- ний, сама становясь одним из тех индивидуальных ожиданий, из которых в результате процесса сопоставления и противопос- тавления возникает порядок. Главный вклад австрийской школы в теорию порядка состо - ит как раз в демонстрации того, что конфликт между индиви- дуальными ожиданиями касается не вопросов жизни и смер- ти — что привело бы к радикализации и абсолютизации ожида- ний, — а к взятым по отдельности вещам или количественным 349
Глава 5. Либерализм австрийской школы величинам. Кроме того, согласно теории субъективной ценно- сти, эти вещи могут обмениваться друг на друга в соответствии с принципом предельной полезности. Таким образом, согласно теории субъективной ценности, предпосылкой мирного раз- решения конфликтов становится изобилие благ. Речь не идет исключительно о материальных благах. Материальные блага могут обмениваться на блага другого типа, и чем больше благ доступно, тем меньше приписываемая им ценность. Естест- венно, деятельность по обмену должна быть ограничена пра- вилами, предотвращающими трансформацию преимущества в привилегию или в позицию силы, позволяющую менять пра- вила в интересах61 какой-либо конкретной группы. Смысл этих замечаний направлен на то, чтобы подчеркнуть вклад австрийской школы в анализ проблемы гражданского сосуществования. Ее тезис о взаимосвязи индивидуализма и экономической эффективности может создать впечатление, что «великое общество», которое имели в виду Мизес и Хайек, это общество, где созданное рынком процветание обеспечивает всем людям большую субъективную свободу, где суверенитет потребителя и личное процветание создают предпосылки для безграничной и беспредельной свободы. Но на самом деле та экономическая наука, которая лежит в фундаменте социаль- ной философии австрийской школы, вовсе не отождествляет экономическую деятельность с потреблением благ. В дейст- вительности Менгер считал, что «мы занимаемся экономиче- ской деятельностью тогда, когда обеспечиваем себя средст- вами, необходимыми для удовлетворения наших потребно- стей, и именно этим — а не самим фактом потребления — мы гарантируем себе возможность потребления в будущем»62. Это резко ограничивает потребление, что, безусловно, имеет поли- тические последствия; именно на этом основано утверждение Хайека, что задачей политической философии является отде- ление тех индивидуальных ожиданий, которые имеют шансы 61 Именно таким образом при более внимательном рассмотрении проявляется сходство и взаимопроникновение права и рынка. В отсутствие одного из этих двух элементов либеральная фило - софия невозможна, а когда это происходит — например, тогда, когда государству или морали отводится место над правом и над экономической теорией, — это означает выход за границы либе- рализма. 62 См.: Menger, 1923, р. 62. 350
§ 4. Эпилог быть удовлетворенными, от тех, которые таких шансов не име- ют. Таким образом, индивидуальные ожидания оцениваются с точки зрения формирования порядка, который понимается как «общее благо» гражданского общества, т.е. представля- ет собой нечто явно отличное от потребления, рассматривае- мого как самоцель. Бесспорно, представление о том, что рост индивидуально- го благосостояния является способом создать правила, поз- воляющие разрешать социальные конфликты, представляет собой одно из возможных решений проблемы сосуществования людей в обществе. Ведь никакое сосуществование невозможно, если не существует стабильных материальных условий, кото- рые обеспечивали бы индивидуальное и коллективное суще- ствование. Однако это решение порождает больше проблем, чем устраняет. В его современной версии взаимосвязь сферы удовлетворения потребностей и гражданского сосуществова- ния отождествляется с проблемой либерализма: как избежать возникновения толпы, отрицающей законы. В силу этого можно рассматривать социальную философию австрийской школы как плодотворную попытку использовать материальное процветание и фактор наличия свободного времени для либе- рального просвещения. Однако роль политической философии все еще остается неясной. Будучи поисками «политического блага», она обла- дает лишь ограниченными знаниями о тех благах, обмен кото- рыми способствует порядку, и о тех, которые разрушают поря- док. Она не в состоянии создать иерархию целей, которая мог- ла бы служить критерием оценки индивидуального поведения. Она способна лишь утверждать, что некоторые типы поведе- ния благоприятствуют формированию порядка, в то время как другие препятствуют его созданию или разрушают его63. 63 Одним из наиболее глубоких исследований этого вопроса и во- обще проблемы верховенства права и дихотомии «частное пра- во-публичное право» до сих пор остается книга Бруно Леони «Свобода и закон» (М.: ИРИСЭН, 2008); см. в особенности главу «Закон как индивидуальное притязание». В принципе, не- смотря на то что Хайек редко упоминает Леони (см.: Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006), он обязан этому ученому больше, чем кажется на первый взгляд. См., с другой стороны: Hayek, 1969, рр. 23—27; Stoppino, 1962, рр. 162-180. 351
Глава 5. Либерализм австрийской школы Из этого следует, что политическая философия способна пред- ложить лишь рекомендации относительно вероятности реали- зации тех или иных индивидуальных ожиданий. Однако именно индивидуальные ожидания поддаются абс- трактной универсализации, и то, каким образом они склады- ваются в иерархический порядок, совпадает с иерархией трех порядков удовлетворения потребностей по Менгеру. Дейст- вительно, как позже показал Мизес, схема Менгера отчасти абстрактна, «идеально типична», хотя и не исключает того, что в отдельных случаях во имя идейных, культурных, рели- гиозных или иных ценностей в жертву может быть принесена и сама жизнь. Задачей любой иерархии целей является созда- ние порядка, который в конце концов, в самом лучшем слу- чае, лишит общество гибкости и сделает его неблагосклонным к любым новшествам, способным поставить под сомнение законность или рациональность этой иерархии. Ведь иерархия может сложиться только на основании того, что уже известно, и только если предположить, что из частного опыта можно вывести универсальные и вечные нормы; однако невозможно исключить появление инноваций, которые способны подорвать иерархию, изменив соотношения между ее компонентами. Таким образом, главное внутреннее ограничение политиче- ской философии состоит в том, что она является теорией выбо- ра, устанавливающей баланс между не полностью известным прошлым и неопределенным будущим. Кроме того, в прак- тическом отношении поиск универсальной договоренности об иерархии конкретных целей вскоре оказался бы невозможен: ведь такая модель принуждает людей придерживаться своих первоначальных предпочтений, при том что она не исключает вероятности изменения их знаний. С другой стороны, потеря политической сферой привиле- гированного положения связана с переосмыслением поня- тия политических обязательств. Требуется и новое определе- ние порядка. При этом политическая философия теряет свою функцию науки-архитектора, но сохраняет не менее важ- ную критическую функцию, т.е. функцию критика власти и общественного мнения. Было бы чрезмерно оптимистично и поверхностно счи- тать недавние исторические события окончательным крахом утопической ментальности и победой либерально-демокра- тических идей. При внимательном рассмотрении марксизм 352
§ 4. Эпилог оказывается трагической попыткой соединить утопическую и милленаристскую ментальность с традицией западного раци- онализма. Вероятно, самый важный урок, который можно извлечь из его крушения, состоит в том, что соединение клас- сической экономической теории с гегелевским историциз- мом неспособно создать стабильный порядок даже тогда, ког- да в политической сфере отсутствуют конфликтующие сторо- ны. Оно способно создать лишь организацию, более или менее эффективную, более или менее грубую, но эта организация будет существовать ровно столько же, сколько будет поддер- живаться обязанность верить в ее вычурные идеологические основания, т.е. столько, сколько будет существовать возмож- ность навязывать эту модель организации силой. Но когда доверие к идеологии начнет разрушаться, сама модель орга- низации неизбежно начнет рассыпаться. Марксизм был осно- ван на ошибочной интерпретации человеческой деятельно- сти и экономических тенденций и, вопреки собственным тео- ретическим предпосылкам, на самом деле представлял собой отчаянную попытку подчинить все стороны человеческой жиз - ни воплощению морально-политического идеала (содержа- тельного равенства). То, что этот идеал так трагически рух- нул, ставит вопрос о том, действительно ли политика способна создать порядок и воспитать в людях добродетель и не сущест- вует ли таких подчиненных конкретным правилам и первич - ным потребностям сфер человеческой жизни, которые те, кто намерен построить стабильный социальный порядок, не име- ют права игнорировать. Сказанное выше предполагает возврат к проблеме, кото- рая долгое время казалась неразрешимой, несмотря на бес- численные попытки бороться с ней заявлениями о «главенстве» политической сферы. Речь идет о вопросе о том, какие условия требуются для возникновения порядка и как они соотносят- ся с государственной моделью. Возможно, наиболее важным и актуальным аспектом наследства австрийской школы явля- ется именно то, что она явилась стимулом к переоценке поли- тической сферы. Политическая философия слишком часто ограничива- лась конструированием более или менее «справедливых» или «рациональных», с ее точки зрения, моделей государства, избе- гая тем самым вопроса об истинности тех постулатов, относя- щихся к человеческой деятельности, которые сделали бы такое 353 23-4154
Глава 5. Либерализм австрийской школы государство возможным. Иными словами, проблема жела- тельности модели очень часто отделялась от проблемы ее прак- тической осуществимости. Из того, что экономическая теория рассматривалась как политическая экономия, в итоге следова- ло, что открытиям экономической науки в области взаимосвя- зи субъективного характера способов удовлетворения потреб - ностей с их культурными, социальными, политическими и эти- ческими последствиями не придавалось практически никакого или вообще никакого значения. Напротив, шла постоянная борьба за то, чтобы отнести эти проблемы к некой материальной сфере существования, будто бы не зависящей от политической сферы; якобы потому, что все равно было необходимо выходить за пределы материаль- ной сферы, чтобы изучать проблему сосуществования людей в обществе с более «возвышенной» и «философской» точки зрения. Создавалось впечатление, что политический порядок может поддерживаться чуть ли не в отсутствие необходимых для него условий материального характера и чуть ли не в отсут - ствие всякой связи между этим порядком и удовлетворением потребностей. Эти рассуждения зашли настолько далеко, что в конце кон- цов было забыто, что государство — это всего лишь инструмент для обеспечения той самой человеческой свободы, без которой не может быть добродетели, иначе говоря — способ гаранти- ровать дополитические требования. При обсуждении этих вопросов не учитывалось также, что любое государство, решившее игнорировать эти условия, вско- ре превращается в недопустимый инструмент произвола, при- нуждения и угнетения. В качестве такового оно либо поро- дит сброд, либо будет восприниматься как бремя, от которо- го нужно избавиться. Это тем более вероятно, чем в большей степени государство демонстрирует неэффективность, которая на самом деле представляет собой непосредственный резуль- тат ложности его теоретических оснований, т.е. попыток поли- тической рефлексии, не опирающихся на теорию человеческой деятельности, или стремления построить политическую прак- тику на ложном понимании человеческой деятельности. Чтобы осознать, что политика не в состоянии создать поря- док, достаточно посмотреть на крушение политических режи- мов, основанных на плановой экономике. Однако даже если бы режимы такого типа были в состоянии создать эффектив- 354
§ 4. Эпилог ную модель организации, направленной на достижение той или иной цели, в этой модели все равно не было бы человече- ской свободы и всего, что с ней связано. Она не была бы «хоро- шим порядком». Возникает вопрос о том, может ли политическая теория опираться на ложную теорию человеческой деятельности, ина- че говоря, вопрос о связи экономической и политической тео- рии. Источником крушения марксизма является то, что он попытался создать политическую упорядоченность на осно- вании ложных экономических представлений о человеческой деятельности, а также то, что он рассматривал экономическую теорию как способ реализации политических целей, вытекаю- щих из его так называемых «знаний» о смысле исторического процесса. Отсюда следует, что крах марксизма — это не только идео- логический крах, но и крах определенного образа мысли, свойственного и марксизму, и многим другим идеологиям, которые считали порядок исключительно продуктом полити- ческой сферы (или государства). Их главная ошибка в том, что они путают порядок с организацией, т.е. с таким типом упо- рядочивания общества, который ориентируется на достиже- ние конкретных целей. Это примерно то же самое, что считать политическую сферу вместилищем той формы знания, которой должно быть подчиненно все остальное знание. Необходимость разрыва с этим недопустимым и необоснованным представ- лением о политическом также требует глубокого пересмотра остальных политических моделей, основанных на данной базо- вой предпосылке, т.е. всех тех политических моделей, начиная с Макиавелли, которые рассматривают государство как инст- румент морального и материального возвышения человека. Разумеется, мы не намерены повторять ошибки марксизма, который обосновывал свою интуитивную гипотезу взаимосвя- зи культуры и философии со средствами производства ложной экономической теорией и философией истории. Мы также не утверждаем, что возращения к концепции взаимосвязи эконо- мики и культуры, предложенной Смитом, было бы достаточно для решения этой проблемы. На самом деле интерес вызыва- ет вопрос о том, насколько плодотворным может быть распро- странение принципа полезности в формулировке «австрий- ского» крыла теории субъективной ценности на все теоретиче- ские социальные науки для проблемы политического порядка. 355 23*
Глава 5. Либерализм австрийской школы Мы утверждаем, что этот принцип, который, как было проде- монстрировано выше, позволяет отделять «реальные» потреб- ности от «воображаемых», породил новые исследовательские возможности в рамках теории человеческой деятельности. Это, в свою очередь, непосредственно влияет на философию соци- альных наук в целом и на политическую философию в част- ности (хотя об этом часто склонны забывать). Хотя теория субъективной ценности и представляет собой фундамент эко- номической теории, прежде всего она является теорией чело- веческой деятельности, позволяющей пролить свет на то, каким образом индивидуальные воли сотрудничают в процессе созда- ния общественных институтов и, следовательно, формирова- ния порядка. Наконец, следует заметить, что эта модель порядка не явля- ется результатом точного ответа на вопрос о том, кто должен править; ведь это означало бы, что наилучший политический порядок формируется на основании законов, принятых теми, кто в том или ином отношении предположительно считается «наилучшим правителем». Порядок возникает из «верховен- ства права», понимаемого как режим, направленный на пред- отвращение угнетения. Отсюда следует, что вопросы полити- ческих обязательств и вопросы представительства приобретают второстепенное значение. Эти вопросы можно рассматривать как проявления надежды на то, что источником наилучшего решения проблемы политического может быть оптимальный выбор правителей; иными словами, их можно рассматривать как проявления веры в то, что политический порядок может быть продуктом избирательной системы. Актуальность идей австрийской школы связана прежде все- го с ее откликом на попытки либо основать теорию демокра- тии на новой эпистемологии, либо полностью переосмыслить ее и превратить в политическую модель, которая станет нако- нец способна дать заслуживающие доверия ответы на вопросы, которые встают перед ней в разные исторические периоды.
БИБЛИОГРАФИЯ Albert, Н. (1957) ‘Theorie und Prognose in den Sozialwissenschaften’, reprinted in Topitsch, E. (ed.) (1984) Logik der Sozialwissenschaften, Koonigstein Ts.: Athenum. Albert, H. (1963) ‘Modell-Platonismus: Der neoklassische Stildes oko- nomischen Denkens in kritischer Beleuchtung’, reprinted in Topitsch, E. (ed.) (1984) Logik der Sozialwissenschaften, Konigstein Ts.: Athenaum. Albert, H. (1968) Traktat uber kritische Vemunft, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Albert, H. (1973) ‘Machtundoekonomisches Gesetz’, reprinted in Albert, H. (1976) Aufklarung und Steuerung, Hamburg: Hoffmann & Campe. Albert, H. (1977) ‘Die Einheitder Sozialwissenschaften’, reprinted in Topitsch, E. (ed.) (1984) Logik der Sozialwissenschaften, Konigstein Ts.: Athenaum. Albert, H. (1978) Traktat uber rationale Praxis, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Albert, H. (1986) ‘1st der Sozialismus unvermeidbar’, in Albert, H., Frei- heit und Ordnung, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Albert, H. (1987) Kritik der reinen Erkenntnislehre: Das Erkenntnispro- blem in realistischer Perspektiue, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Albert, H. (1988) ‘Hermeneutics and Economics: A Criticism of Herme- neutical Thinking in the Social Sciences’, Kyklos 41,4. Albert, H. (1990) ‘Die Verfassung der Freiheit: Bedingungen der Mog- lichkeit sozialer Ordnung’, in Marquard, O. (ed.) Einheitund Vielheit, Hamburg: Felix Meiner Verlag. Alchian, A. (1977) ‘Uncertainty, Evolution and Economic Theory’, in Alchian, A., Economic Forces at Work, Indianapolis: Liberty Press. Iter, M. (1982) ‘Carl Menger and Homo Oeconomicus: Some Thoughts on Austrian Theory and Methodology’, Journal of Economic Issues 16, 1. Iter, M. (1990a) Carl Menger and the Origins of Austrian Economics, Boulder, San Francisco and Oxford: Westview Press. Iter, M. (1990b) ‘What Do We Know about Menger?’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Anderson, B.M. (1911) Social Value: A Study in Economic Theory Critical and Constructive, quotation from 1966 edn, New York: Kelley. Andrews, J.K. Jr (ed.) (1981) Homage to Mises, Hillsdale, Mich.: Hills- dale College Press. Antiseri, D. (1984) ‘Fatti, teorie e spiegazioni in Carl Menger e Karl Pop- per’, Nuova civilta delle macchine 2,1. Antiseri, D. (1987) ‘Individualism© metodologico e autonomia della so- ciologia’, in Antiseri, D., Infantine, L. and Boniolo G. (eds) Autonomia e metodo delgiudizio sociologico, Rome: Armando. 357
Библиография Antiseri, D. and Pellicani, L. (1992) L’individualism^ metodologico, Milan: Angeli. Antonelli, E. (1953) ‘Leon Walras et Carl Menger a travers leur corre- spondance’, Economic appliquee, 6,2 . Arendt, H. (1951) The Origins of Totalitarianism, New York: Harcourt Brace. Aristotle, (1966) Topica, Engl, trans. E. S. Forster, London: Heinemann. Aristotle, (1968a) The Metaphysics, Engl, trans. H. Tredennick, London: Heinemann. Aristotle, (1968b) The Nicomachaean Ethics, Engl, trans. H. Rackham, London: Heinemann. Aristotle, (1968c) Parts of Animals, Engl, trans. A. L. Peck, London: Heinemann. Aristotle, (1982) Eudemian Ethics, Engl, trans. M. Wood, Oxford: Clar- endon Press. Aristotle, (1988) The Politics, Engl, trans. S. Everson, Cambridge: Cam- bridge University Press, reprint 1990. * Aron, R. (1976) Essai surles libertes, Paris: Calmann-Levy. Ashcraft, R. (1987) ‘German Historicism and the History of Political Theory’, History of Political Thought 7, 2. Barone, E. (1908) ‘П Ministro della produzione nello stato collettivista’, Giornale degli economisti 37, trans., in Hayek, F.A. von (ed.) (1935) Collectivist Economic Planning: Critical Studies on the Possibilities of Socialism, London: George Routledge & Sons. Barry, N.P. (1979) Hayek’s Social and Economic Philosophy, London: Macmillan. Barry, N.P. (1982) ‘The Tradition of Spontaneous Order’, Literature of Liberty 5. Barry, N.P. (1984a) ‘The Economics and Philosophy of Socialism’, П Politico 49, 4. Barry, N.P. (1984b) ‘Ideas versus Interests: The Classical Liberal Dilem- ma’, in Barry, N. et al., Hayek’s Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Barry, N.P. (1986a) On Classical Liberalism and Libertarianism, Lon- don: Macmillan. Barry, N.P. (1986b) ‘The Concept of ,,Nature“ in Liberal Political Thought’, Journal of Libertarian Studies 7, 1. Barry, N.P. (1989) ‘The Liberal Constitution: Rational Design or Evolu- tion? ’, Critical Review 3,2. Barry, N.P. (1990) ‘The Road to Freedom: Hayek’s Social and Economic Phi losophy’, PPE Lectures, 2, Department of Economics, University of Vienna. Barry, N., Burton, J., Giussurarson, H., Gray, J., Shearmur, J. and Vaughn, K. with Seldon, A. (1984), Hayek’s ‘Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Baumgarth, W. (1976) ‘Justification of the Liberal Order’, in Moss, L. S. (ed.) The Economics of Ludwig von Mises: Toward a Critical Reap- praisal, Kansas City: Sheed & Ward. Becker, W. (1982) Die Freiheit, die wir meinen: Entscheidung fur die liberale Demokratie, Munich and Zurich: Piper. 358
Библиография Berger, P.L. (1986) The Capitalist Revolution: Fifty Propositions about Prosperity, Equality, and Liberty, New York: Basic Books. Birner, J. (1990) ‘A Roundabout Solution to a Fundamental Problem in Menger’s Methodology and Beyond’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Blaug, M. (1980) The Methodology of Economics, Cambridge: Cam- bridge University Press. Bloch, H.S. (1940) ‘Carl Menger: The Founder of the Austrian School’, Journal of Political Economy 48, 3. Bobbio, N. (1977) Dalia struttura allafunzione: Nuovi studi di teoria del diritto, Milan: Edizioni di Comunita. Bobbio, N. (1986) Liberalismo e democrazia, Milan: Angeli. Boehm, S. (1982) The Ambiguous Notion of Subjectivism. Comment on Lachmann”, in Kirzner, I.M. (ed.) Method, Process, and Austrian Eco- nomics, Lexington: Lexington Books. Boehm, S. (1990) ‘The Austrian Tradition: Schumpeter and Mises’, in Hennings, K. and Samuels, W.J. (eds) Neoclassical Economic Theory, 1870 to 1930, Boston and Dordrecht: Kluwer. Bohm-Bawerk, E. von (1890) ‘The Historical vs the Deductive Method in Political Economy’, Annals of the American Academy of Political and Social Science 1. Bohm-Bawerk, E. von (1896) ‘Zum Abschluss des Marxschen Systems’, in Boenigk, O. von (ed.) Staatswirtschaftliche Arbeiten, Festgaben fur Karl Knies, Berlin: Haering. Bohm-Bawerk, E. von (1921) Kapital und Kapitalzins, ed. F. von Wi- eser, Jena: Fischer. Boland, L.A. (1982) The Foundations of Economic Method, London: Al- len & Unwin. Boos, M. (1986) Die Wissenschaftstheorie Carl Mengers, Biographische und ideengeschichtliche Zusammenhange, Vienna: Hermann Bohlaus Nachf. Bosanquet, N. (1983) After the New Right, London: Heinemann. Bostoph, S. (1978) ‘The Methodological Debate between C. Menger and the German Historicists’, Atlantic Economic Journal 6,3. Bottmore, T. (1985) Theories of Modern Capitalism, London: Allen & Unwin. Brittan, S. (1988) A Restatement of Economic Liberalism, London: Macmillan. Brough, W.T. and Naka, S. (1984) ‘Man, the Market and the Transfer State’, in Leube, K.R. and Zlabinger, A.H. (eds) The Political Economy of Freedom: Essays in Honor ofF.A. Hayek, Munich and Vienna: Phi- lo sophia Verlag. Brown, R. (1984) The Nature of Social Laws, Cambridge: Cambridge University Press. Brutzkus, B. (1935) Economic Planning in Soviet Russia, London: George Routledge & Sons. Bryant, C.G.A. (1985) Positivism in Social Theory and Research, Lon- don: Macmillan. 359
Библиография Buchanan, J.M. (1969) Cost and Choice: An Inquiry in Economic Theory, quotation from 1978 edn, Chicago: University of Chicago Press. Buchanan, J.M. (1975) The Limits of Liberty: Between Anarchy and Leviathan, Chicago: University of Chicago Press. Buchanan, J.M. (1982a) ‘The Domain of Subjective Economics: Between Predictive Science and Moral Philosophy’, in Kirzner, I.M. (ed.) Method, Process, and Austrian Economics, Lexington: Lexington Books. Buchanan, J.M. (1982b) ‘Order Defined in the Process of its Emergence’, Literature of Liberty 5. Buchanan, J.M. (1987a) ‘Cultural Evolution and Institutional Reform’, in Buchanan, J.M., Liberty, Market and State, Brighton: Wheatsheaf. Buchanan, J.M. (1987b) Liberty, Market and State, Brighton: Wheat- sheaf. Buchanan, J.M, andTullock, G. (1962) The Calculus of Consent: Logical Foundations of Constitutional Democracy, Ann Arbor: University of Michigan Press. Buckley, W.F. Jr (1977) ‘The Road to Serfdom: The Intellectuals and Socialism’, in Machlup, F. (ed.) Essays on Hayek? London: Routledge & Kegan Paul. Burgalassi, M. (1992) ‘Appunti sulla metodologia weberiana e la Scuola Austriaca’, Quaderni di storia dell’economia politica 10, 2. Burton, J. (1984) ‘The Instability of the „Middle Way“’, in Barry, N. et al., Hayek’s ‘Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Butler, E. (1983) Hayek: His Contribution to the Political and Econom- ic Thought of Our Time, quotation from 1985 edn, New York: Universe Books. Butler, E. (1988) Ludwig von Mises: Fountainhead of the Modern Mi- croeconomics Revolution, Aidershot: Gower. Butler, E. andPirie, M. (eds) (1987) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Caldwell, B.J. (1988a) ‘Hayek’s Transformation’, History of Political Economy 20, 4. Caldwell, B.J. (1988b) ‘La methodologie de Hayek: description, evalua- tion et interrogations’, inDostaler, G. and Ethier, D. (eds) Friedrich Hayek: Philosophic, economic et politique, Montreal: ACFAS. Caldwell, B.J. (ed.) (1990) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Cassirer, E. (1946) The Myth of the State, New Haven: Yale University Press. Cesa, C. (1986) ‘Suite idee politiche della scuola storica’, Annali della Scuola Normale Superiore diPisa S. II, 16, 1. Chaloupek, G.K. (1986) ‘Marxistische Kritik an der Osterreichischen Schule’, in Leser, N. (ed.) Die Wiener Schule der Nationalokonomie, Vienna: Bohlaw. Chaloupek, G.K. (1990) ‘The Austrian Debate on Economic Calculation in a Socialist Economy”, History of Political Economy 24,4. Clontz,J.M. (1988) ‘Popper’s Philosophy of Science and Classical Aus- tro-Marginalism’, Working Paper no.5, Faculty of Economics, Kyoto University. 360
Библиография Collini, S., Winch, D. and Burrow, J. (1983) That Noble Science of Poli- tics: A Study in Nineteenth-Century Intellectual History, Cambridge: Cambridge University Press. Craver, E. (1986) ‘The Emigration of the Austrian Economists’, History of Political Economy 18, 1. Crowley, B.L. (1987) The Self, the Individual, and the Community: Liberalism in the Political Thought ofF.A. Hayek and Sidney and Bea- trice Webb, Oxford: Clarendon Press. Cubeddu, R. (1984) ‘Otto Neurath e la filosofia politica del Circolo di Vienna’, П pensiero politico 17, 2. Cubeddu, R. (1985) Tonti filosofiche delle Untersuchungen uber die Methods der Sozialwissenschaften di Carl Menger’, Quaderni distoria dell’economia politica 3,3. Cubeddu, R. (1987a) ‘La critica della modernita in Leo Strauss’, Filosofia S. Ill, 38, 1. Cubeddu, R. (1987b) ‘Popper et Г Ecole Autrichienne’, Economies et Sodetes, Serie PE, 8, La pensee de Karl Popper et la science economi- que. Cunningham, R.L. (ed.) (1979) Liberty and the Rule of Law, College Station and London: Texas A&M University Press. Dahrendorf, R. (1979) Intervista sul liberalismo in Europa, ed. V. Fer- rari, Bari: Laterza. Dahrendorf, R. (1990) Betrachtungen uber Revolution in Europa, Stutt- gart: Cotta. De Vecchi, N. (1990) ‘La Scuola Viennese di economia’, in Becattini, G. (ed.) П pensiero economico: temi, problemi e scuole, Turin: Unione Tipografka Editrice Torinese. Diamond, A.M.Jr(1988) The Austrian Economics and the Late Hapsburg Viennese Milieu’, Review of Austrian Economics 2. Diemer, A. (ed.) (1968) Beitrage zur Entwicklung der Wissenschafts- theorie im 19. Jahrhundert, Meisenheim am Gian: Verlag Anton Hain. Dietze, G. (1977) Hayek on the Rule of Law, in Machlup, F. (ed.) Es- says on Hayek, London: Routledge & Kegan Paul. Dietze, G. (1985) Liberalism Proper and Proper Liberalism, Baltimore and London: Johns Hopkins University Press. diZerega, G. (1989) ‘Democracy as Spontaneous Order’, Critical Review 3, 2. Dobretsberger, J. (1949) ‘Zur Methodenlehre C. Mengers und der oster- reichischen Schule’, Zeitschrift fur Nationalokonomie 12. Dobuzinskis, L. (1989) ‘The Complexities of Spontaneous Order’, Criti- cal Review 3,2, Dolan, E.G. (ed.) (1976) The Foundations of Modern Austrian Eco - nomics, Kansas City: Sheed & Ward. Dostaler, G. and Ethier, D. (eds) (1988) Friedrich Hayek: Philosophic, economic et politique, Montreal: Association Canadienne-Frangaise pour 1’Avancement des Sciences. Douglas, J.D. (1984) ‘The Road to Modernist Slavery’, in Leube, K.R. and Zlabinger A.H. (eds) The Political Economy of Freedom: Essays in Honor ofF.A. Hayek, Munich and Vienna: Philosophia Verlag. 361
Библиография Dunleavy, Р. and O’Leary, В. (1987) Theories of the State: The Politics of Liberal Democracy, London: Macmillan. Egger, J.B. (1978) ‘The Austrian Method’, in Spadaro L.M. (ed.) New Di- rections in Austrian Economics, Kansas City: Sheed Andrews & McMeel. Ekelund, R.B. (1970) ‘Power and Utility: The Normative Economics of Friedrich von Wieser’, Review of Social Economy 27. Ekelund, R.B. Jr. and Hebert, R.F. (1983) AHistory of Economic Theory and Method, Auckland: McGraw-Hill. Ekelund, R.B. Jr. and Thornton, M. (1987) ‘Wieser and the Austrian Connection to Social Economies’, Porum for Social Economics 16,2. Elster, J. and Moene, K.O. (eds) (1989) Alternatives to Capitalism, Cambridge and Paris: Cambridge University Press. Eucken, W. (1938) ‘Ueberwindung des Historismus’, Schmoller Jahr- buch 62, 2. Eucken, W. (1940) Grundlagen der Nationaldkonomie, ]ena: Fischer. Faucci, R. (1988) ‘Gustav Schmoller e la Scuola storica in Italia’, Quad- erni di storia dell’economia politica 6, 3. 4 Ferry, L. and Renaut, A. (1985) Philosophic politique, vol. HI, Paris: Presses Universitaires de France. Finer, H. (1945) The Road to Reaction, quotation from 4963 edn, Chi- cago: Quadrangle Books. Flew, A. (1987) The Mirage of Social Justice’, in Butler, E. and Pirie M. (eds) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Friedman, D. (1989) The Machinery of Freedom: Guide to a Radical Capitalism, La Salle: Open Court. Fuerle, R.D. (1986) The Pure Logic of Choice, New York: Vintage. Galeotti, A.E. (1987a) ‘L’insorgenza delle regole e dell’ordine nella teoria sociale di F. A. Hayek’, Politeia — Contributiper la discussione 14. Galeotti, A.E. (1987b) Teoria politica e modi di spiegazione: Il caso dell’individualismo metodologico’, in Veca, S. (ed.) Filosofia politica e societa: Utilitarismo e teoria della giustizia, Naples: Bibliopolis. Galeotti, A.E. (1988) Individuate e collettivo: L’individualismo met- odologico nella teoria politica, Milan: Angeli. Gallaway, L.E. and Vedder, R. (1984) ‘The Market Place and Macroeco- nomic Planning’, in Leube, K.R. and Zlabinger A.H. (eds) The Politi- cal Economy of Freedom: Essays in Honor ofF.A. Hayek, Munich and Vienna: Philosophia Verlag. Gentile, F. (1989) (ed) Interpretazione e decisione: Diritto ed economia, Milan: Giuffre. Gide, C. and Rist, C. (1909) Histoire des doctrines economiqu es, quota- tion from the 1920 edn, Paris: Recuil Sirey. Gioia, V. (1990) Gustav Schmoller: la scienza economica e la storia, Galatina: Congedo. Giussurarson, H.H. (1984) ‘The Only Truly Progressive Policy...’, in Barry, N. et al., Hayek’s ‘Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Giussurarson, H.H. (1986) Hayek’s Conservative Liberalism, Los Angeles: Garland. 362
Библиография Gordon, D. (1986) Hermeneutics versus Austrian Economics, Auburn: Ludwig von Mises Institute. Gram, H.N. and Walsh, V.C. (1978) ‘Menger and Jevons in the Setting of post-von Neumann-Sraffa Economies’, Atlantic Economic Journal 6, 3. Grassl, W. and Smith, B. (eds) (1986) Austrian Economics: Historical and Philosophical Background, London: Groom Helm. Gray, J. (1984a) Hayek on Liberty, quotation from the 1986 edn, Oxford: Blackwell. Gray, J. (1984b) ‘The Road to Serfdom: Forty Years On’, in Barry, N. et al., Hayek’s ‘Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Gray, J. (1986) Liberalism, Minneapolis: University of Minnesota Press. Gray, J. (1989) Liberalisms, London and New York: Routledge. Greaves, P.L. Jr (1974) Mises Made Easier: A Glossary for Ludwig von Mises’ Human Action, Dobbs Ferry, NY: Free Market Books. Grinder, W.E. (ed.) (1977) Capital, Expectations, and the Market Process, Kansas City: Sheed Andrews & McMeeL Haberler, G. (1981) ‘A Vienna Seminarian Remembers’, in Andrews, J.К. Jr (ed.) Homage to Mises, Hillsdale, Mich: Hillsdale College Press. Hahn, H., Neurath, O. and Carnap, R. (1929) Wissenschaftliche Wel- tauffassung — Der Wiener Kreis, Vienna: Artur Wolf Verlag. Haller, R. (1986) ‘Emanuel Herrmann: On an Almost Forgotten Chapter of Austrian Intellectual History’, in Grassl, W. and Smith, B. (eds) Aus- trian Economics: Historical and Philosophical Background, London: Groom Helm. Hamowy, R. (1961) ‘Hayek’s Concept of Freedom’, Individualist Review 1, 1. Hamowy, R. (1971) ‘Freedom and the Rules of Law in F.A. Hayek’, П Politico 21,2. Hansen, R. (1968) ‘Der Methodenstreit in den Sozialwissenschaften zwischen Gustav Schmoller und Karl Menger’, in Diemer, A. (ed.) Be- itrage zur Entwicklung der Wissenschaftstheorie im 19. Jahrhundert, Meisenheim am Gian: Verlag Anton Hain. Harbour, W.R. (1982) The Foundations of Conservative Thought: An Anglo-American Tradition in Perspective, Notre Dame and London: University of Notre Dame Press. Hartwell, R.M. (1977) ‘Capitalism and the Historians’, in Machlup, F. (ed.) Essays on Hayek, London: Routledge & Kegan Paul. Hartwell, R.M. (1987), ‘Hayek and the Historians’, in Butler, E. and Pirie, M. (eds) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Hauser, K. (1988) ‘Historical School and ,,Methodenstreit“’, Zeitschrift fur die gesamte Staatswissenschaft 144. Hayek, F.A. von (1926) ‘Friedrich Freiherr von Wieser’, now in Spiegel, H.W. (ed.) (1952) The Development of Economic Thought: Great Economists in Perspective, New York: Wiley, and London: Chapman & Hall. Hayek, F.A. von (1933) ‘Carl Menger’, in Menger, C. (1933-6) The Collected Works of Carl Menger, ed. F.A. von Hayek, 4 vols, Reprints of Scare Tracts in Economics and Political Science nos 17—20, London: London School of Economics and Political Science, vol. I. 363
Библиография Hayek, F.A. von (ed.) (1935) Collectivist Economic Planning: Critical Studies on the Possibilities of Socialism, London: George Routledge & Sons. Hayek, F.A. von (1937) ‘Economics and Knowledge’, now in Hayek, F.A. von (1948) Individualism and Economic Order, London: George Routledge & Sons. Hayek, F.A. von (1939) Freedom and the Economic System, Chicago: University of Chicago Press. Hayek, F.A. von (1940) ‘Socialist Calculation III: The Competitive “Solu- tion”, now in Hayek, F.A. von (1948), Individualism and Economic Order, London: George Routledge & Sons. Hayek, F.A. von (1942-4) ‘Scientism and the Study of Society’, now in Hayek, F.A. von (1952) The Counter-Revolution of Science: Studies on the Abuse of Reason, Glencoe: Free Press. Hayek, F.A. von (1944) The Road to Serfdom, London: George Routledge & Sons, quotations from reprint 1979. Hayek, F.A. von (1945) ‘The Use of Knowledge in Society’, now in Hayek, F.A. von (1948) Individualism and Economic Order, London: George Routledge & Sons. Hayek, F.A. von (1948) Individualism and Economic Order, London: George Routledge & Sons. Hayek, F.A. von (1951a) ‘Comte and Hegel’, now in Hayek, F.A. von (1952a) The Counter-Revolution of Science: Studies on the Abuse of Reason, Glencoe: Free Press. Hayek, F.A. von (1951b) John Stuart Mill and Harriet Taylor: Their Friendship and Subsequent Marriage, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1952a) The Counter-Revolution of Science: Studies on the Abuse of Reason, Glencoe: Free Press. Hayek, F.A. von (1952b) The Sensory Order: An Inquiry into the Foun- dations of Theoretical Psychology, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1954) Capitalism and the Historians, London: Rout- ledge & Kegan Paul, and Chicago: University of Chicago Press. Hayek, F.A. von (1960) The Constitution of Liberty, London: Routledge & Kegan Paul, quotations from the 1978 edn, Chicago: Henry Regnery. Hayek, F.A. von (1967) Studies in Philosophy, Politics and Economics, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1968a) The Austrian School’, in Sills, D.L. (ed.) International Encyclopedia of the Social Sciences, vol. IV, New York: Macmillan and Free Press, 458—462. Hayek, F.A. von (1968b) ‘Menger, Carl’, in Sills, D.L. (ed.) Interna- tional Encyclopedia of the Social Sciences, vol. X, New York: Macmillan and Free Press, 124—127. Hayek, F.A. von (1969) ‘Bruno Leoni the Scholar’, in Scaramozzino, P. (ed.) Omaggio a Bruno Leoni, Quaderni della revista 77 Politico no. 7, Milan: Giuffre. Hayek, F.A. von (1972) A Tiger by the Tail: The Keynesian Legacy of Inflation, compiled and introduced by S.A. Shenoy, London: Institute of Economic Affairs. 364
Библиография Hayek, F.A. von (1973) ‘Liberalism’, in Hayek, F.A. von (1978) New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1973 — 1979) Law, Legislation and Liberty, 3 vols, London: Routledge & Kegan Paul; vol. I, Rules and Order, 1973; vol. II, The Mirage of Social Justice, 1976; vol. Ill, The Political Order of a Free People, 1979. Hayek, F.A. von (1974) ‘The Pretence of Knowledge’, Nobel Memorial Lecture, now in Hayek, F.A. von (1978) New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1976) ‘Tribute to Ludwig von Mises’, in Mises, M. von (1984) My Years with Ludwig von Mises, 2nd enlarged edn, Cedar Falls, Iowa: Center for Future Education. Hayek, F.A. von (1978) New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1981a) ‘Foreword’ to Mises, L. von, Socialism: An Eco- nomic and Sociological Analysis, Indianapolis: Liberty Press. Hayek, F.A. von (1981b) ‘Vorwort zur deutschen Ausgabe’, in Mises, M. von, Ludwig von Mises, Der Mensch und Sein Werk, Munich: Philoso- plia Verlay. Hayek, F.A. von (1982) ‘Consolidated Preface’ to one-volume edn of Law, Legislation and Liberty, London: Routledge & Kegan Paul. Hayek, F.A. von (1983) Knowledge, Evolution, and Society, London: Adam Smith Institute. Hayek, F.A. von (1988) The Fatal Conceit: The Errors of Socialism, London: Routledge; The Collected Works of F.A. Hayek, ed. W.W. Bartley III, vol. I. Hayek, F.A. von (1989) Order — with or without design?, excerpts from the writings of Friedrich A. Hayek compiled and introduced by. N. Moldofsky, comment by S.A. Shenoy, London: Centre for Research into Communist Economies. Hazlitt, H. (1956) ‘The Road to Totalitarianism’, in Sennholz, M. (ed.) On Freedom and Free Enterprise: Essays in Honor of Ludwig von Mises, Princeton: Van Nostrand. Hebert, R.F. (1990) ‘Commentary’ to Streissler, E., ‘Menger, Bohm-Bawerk, and Wieser: The Origins of the Austrian School’, in Hennings, K. and Samuels, W.J. (eds) Neoclassical Economic Theory, 1870 to 1930, Boston and Dordrecht: Kluwer. Hegel, G.W.F. (1821), Grundlinien der Philosophic des Rechts, Berlin: Nicolaischen; Engl, edn, Hegel’s Philosophy of Right, trans. T.M. Knox, London: Oxford University Press, 1967. Heine W. (1983) Methodologischer Individualismus: Zur geschicht- sphilosophischen Begrilndung eines sozialwissenschaftlichen Konz- eptes. C. Menger, J.A. Schumpeter, M. Weber, F.A. von Hayek, K.R. Popper, Wurzburg: Konighausen-Neumann. Held, D. (1986) ‘Introduction’ to Held, D. and Pollitt, C. (eds) New Forms of Democracy ?, London: Sage. Held, D. (1987) Models of Democracy, Cambridge: Polity Press. 365
Библиография Held, D. and Pollitt, C. (eds) (1986) New Forms of Democracy, London: Sage. Hennings, K. and Samuels, W.J. (eds) (1990) Neoclassical Eco- nomic Theory 1870 to 1930, Boston and Dordrecht: Kluwer. Hennis, W. (1987) ‘A Science of Man: Max Weber and the Political Economy of the German Historical School’, in Mommsen, W.J. and Osterhammel, J. (eds) Max Weber and His Contemporaries, London: Allen & Unwin. Hennis, W. (1991) ‘The Pitiless „Sobriety of Judgment'4: Max Weber between Carl Menger and Gustav von Schmoller — the Academic Politics of Value Freedom’, History of the Human Sciences 4, 1. Hicks, J.R. and Weber W. (eds) (1973) Carl Menger and the Austrian Economics, Oxford: Clarendon Press. Hirschman, A. О. (ed.) (1991) The Rhetoric of Reaction: Perversity, Futility, Jeopardy, Cambridge, Mass.: Harvard University Press. Hodgson, G.M. (1991) ‘Hayek’s Theory of Cultural Evolution: An Evaluation in the Light of Vanberg’s Critique’, Economics and Philoso- phy, 7, 1. Hoff, T.J.B. (1949) Economic Calculation in the Socialist Society, London: William Hodge; quotations from the 1981 edn, Indianapolis: Liberty Press. Hoppe, H.H. (1989) A Theory of Socialism and Capitalism: Economics, Politics, and Ethics, Boston, Dordrecht and London: Kluwer. Howey, R.S. (1960) The Rise of the Marginal Utility School: 1870— 1889, Lawrence: University of Kansas Press. Hoy, C.M. (1984) A Philosophy of Individual Freedom: The Political Thought of F.A. Hayek, Westport: Greenwood Press. Hutchison, T.W. (1953) A Review of Economic Doctrines: 1870—1929, Oxford: Clarendon Press. Hutchison, T.W. (1973) ‘Some Themes from „Investigations into Meth- od"’, in Hicks, J.R., Weber W. (eds) Carl Menger and the Austrian Economics, Oxford: Clarendon Press. Hutchison, T.W. (1981) The Politics and Philosophy of Economics: Marxists, Keynesians and Austrians, Oxford: Blackwell. Ingram, J.K. (1888) A History of Political Economy, New York: Kelley. Jaffe, W. (ed.) (1965) Correspondence of Leon Walras and Related Pa- pers, Amsterdam: Royal Netherlands Academy of Sciences and Letters. Jaffe, W. (1976) ‘Menger, Jevons, and Walras De-homogenized’, Eco- nomic Inquiry 14, 4. Jasay, A. de (1989) ‘1s Limited Government Possible?’, Critical Review 3, 2. Jaspers, K. (1949) Vom Ursprung und Ziel der Geschichte, quotation from 1983 edn, Munich: Piper. Johnson, G.R. (1990) ‘Hermeneutics: A Protreptic’, Critical Review 4, 1-2. Johnston, W.M. (1972) The Austrian Mind: An Intellectual and Social History, 1848 — 1938, Berkeley: University of California Press. Jouvenel, B. de (1954) ‘The Treatment of Capitalism by Continental Intel- lectuals’, in Hayek, F.A. von (ed.) Capitalism and the Historians, Lon- don: Routledge & Kegan Paul, and Chicago: University of Chicago Press. 366
Библиография Kauder, Е. (1953а) ‘Genesis of the Marginal Utility Theory: From Aristo- tle to the End of the Eighteenth Century’, Economic Journal 63. Kauder, E. (1953b) ‘The Retarded Acceptance of the Marginal Utility Theory’, Quarterly Journal of Economics 67, 4. Kauder, E. (1957) ‘Intellectual and Political Roots of the Older Austrian School’, Zeitschrift fur Nationalokonomie 57, 4. Kauder, E. (1959) ‘Menger and His Library’, Economic Review 10, 1. Kauder, E. (1961) ‘Freedom and Economic Theory: Second Research Report on Menger’s Unpublished Paper’, Hitotsubashi Journal of Economics 2, 1. Kauder, E. (1962) ‘Aus Mengers nachgelassenen Papieren’, Weltwirtschaftliches Archiv 89, 1. Kauder, E. (1965) A History of Marginal Utility Theory, Princeton: Princeton University Press. Kelsen, H. (1955) ‘Foundations of Democracy’, Ethics 66, 1. Keynes, J.M. (1891) The Scope and Method of Political Economy, quota- tions from the 1930 edn, London: Macmillan. Kirk, R. (1986) The Conservative Mind: From Burke to Eliot, Chicago: Gateway Editions. Kirzner, I.M. (1976a) ‘On the Method of Austrian Economies’, in Dolan, E.G. (ed.) The Foundations of Modern Austrian Economics, Kansas City: Sheed & Ward. Kirzner, I.M. (1976b) ‘Philosophical and Ethical Implications of Austrian Economies’, in Dolan, E.G. (ed.) The Foundations of Modern Austrian Economics, Kansas City: Sheed & Ward. Kirzner, I.M. (1981) ‘Mises and the Renaissance of Austrian Economies’, in Andrews, J.K. Jr. (ed.) Homage to Mises, Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press. Kirzner, I.M. (ed.) (1982) Method, Process, and Austrian Economics, Lexington: Lexington Books. Kirzner, I.M. (1984) ‘Prices, the Communication of Knowledge, and the Discovery Process’, inLeube, K.R. and Zlabinger A.H. (eds) The Politi- cal Economy of Freedom: Essays in Honor of F.A. Hayek, Munich and Vienna: Philosophia Verlag. Kirzner, I.M. (1986a) ‘Ludwig von Mises and Friedrich von Hayek: The Modern Extension of Austrian Subjectivism’, in Leser, N. (ed.) Die Wiener Schule der Nationalokonomie, Vienna: Bohlau. Kirzner, I.M. (ed.) (1986b) Subjectivism, Intelligibility and Economic Understanding. Essays in Honor of Ludwig Lachmann on His Eighti- eth Birthday, London: Macmillan. Kirzner, I.M. (1990a) ‘Commentary’to Boehm, S., ‘The Austrian Tradition: Schumpeter and Mises’, in Hennings, K. and Samuels, W.J. (eds) Neo- classical Economic Theory 1870 — 1930, Boston and Dordrecht: Kluwer. Kirzner, I.M. (1990b) ‘Menger, Classical Liberalism, and the Austrian School of Economies’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Kley, R. (1992) ‘F.A. Hayeks Idee einer spontanen sozialen Ordnung: eine kritische Analyse’, Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsy- chologie 44, 1. 367
Библиография Koerner, К.К. (1985) Liberalism and its Critics, London and Sydney: Croom Helm. Kraus, O. (1905) ‘Die Aristotelische Werttheorie in ihren Beziehungen zu den Lehren der modernen Psychologenschule’, Zeitschrift fur die Gesa - mte Staatswissenschaft 61,4. Kraus, O. (1937) Die Werttheorien. Geschichte und Kritik, Brunn and Vienna: Roher. Kukathas, C. (1989) Hayek and Modern Liberalism, Oxford: Clarendon Press. Lachmann, L.M. (1966) ‘Die geistesgeschichtliche Bedeutung der osterreichischen Schule’, Zeitschrift fur Nationalbkonomie 27. Kukathas, C. (1969) ‘Methodological Individualism and the Market Economy’, in Streissler, E. (ed.) Roads to Freedom: Essays in Honor of Friedrich A. von Hayek, London: Routledge & Kegan Paul. Kukathas, C. (1970) The Legacy of Max Weber, London: Heinemann. Kukathas, C. (1977) ‘The Significance of the Austrian School of Econom- ics in the History of Ideas’, in Grinder, W.E. (ed.) Capital, Expecta- tions, and the Market Process, Kansas City: Sheed Andrews & McMeel. Kukathas, C. (1978) ‘Carl Menger and the Incomplete Revolution of Sub- jectivism’ , Atlantic Economic Journal 6,3. Kukathas, C. (1979) ‘The Flow of Legislation and the Permanence of Legal Order’, Ordo 30. Kukathas, C. (1982) ‘Ludwig von Mises and the Extension of Subjectiv- ism’, in Kirzner, I.M. (ed.) Method, Process, and Austrian Economics, Lexington: Lexington Books. Kukathas, C. (1986) The Market as an Economic Process, Oxford: Blackwell. Lagueux, M. (1988) ‘„Ordre spontane“ et darwinisme methodologique chez Hayek’, in Dostaler, G. and Ethier, D. (eds) Friedrich Hayek: Philosophic, economic etpolitiqtte, Montreal: Association Canadienne- Franc.aise pour 1’Avancement des Sciences. Laird, J. (1929) The Idea of Value, quotation from the 1969 edn, New York: Kelley. Lange, O. (1936) ‘On the Economic Theory of Socialism’, Review of Economic Studies 4,1. Lavoie, D. (1982) ‘The Development of the Misesian Theory of Interven- tionism’, in Kirzner I.M. (ed.) Method, Process, and Austrian Econom- ics, Lexington: Lexington Books. Lavoie, D. (1985a) National Economic Planning: What Is Left?, Cam- bridge, Mass.: Ballinger. Lavoie, D. (1985b) Rivalry and Central Planning: The Socialist Calculation Debate Reconsidered, Cambridge: Cambridge University Press. Lavoie, D. (1986) ‘Euclideanism versus Hermeneutics: A Reinterpretation of Misesian Apriorism’, in Kirzner, I.M. (ed.) Subjectivism, Intel- ligibility and Economic Understanding: Essays in Honor ofLudwig Lachmann on His Eighteenth Birthday, London: Macmillian. Lavoie, D. (ed.) (1990a) Economics and Hermeneutics, London and New York: Routledge. Lavoie, D. (1990b) ‘Understanding Differently: Hermeneutics and the Spontaneous Order of Communicative Processes’, in Caldwell, B.J. 368
Библиография (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Leoni, B. (1961) Freedom and the Law, Princeton: Van Nostrand; 3rd expanded edn, Indianapolis: Liberty Fund, 1991. Leoni, B. (1965) ‘Il problema del calcolo economico nell’economiadi piano’ UPolitico 16, 3. Lepage, H. (1978) Demain le capitalisms, Paris: Hachette. Lepage, H. (1980) Demain le liberalisme, Paris: Hachette. Leser, N. (ed.) (1986a) Die Wiener Schule der Nationaldkonomie, Vi- enna: Bohlau. Leser, N. (1986b) ‘Der zeitgeschichtliche Hintergrund des Wien und Osterreich im fin-de-Siecle’, in Leser, N. (ed.) Die Wiener Schule der Nationaldkonomie, Vienna: Bohlau. Leube, K.R. and Zlabinger, A.H. (eds) (1984) The Political Economy of Freedom: Essays in Honor ofF.A. Hayek, Munich and Vienna: Philoso- phia Verlag. Littlechild, S. (1978) The Fallacy of the Mixed Economy, London: Insti- tute of Economic Affairs. Littlechild, S. (ed.) (1990) Austrian Economics, vol. I, Aidershot: Ed- ward Elgar. Lukes, S. (1968) ‘Methodological Individualism Reconsidered’, British Journal of Sociology 19, 1. MacCormick, N. (1982) Legal Right and Social Democracy. Essays in Legal and Political Philosophy, Oxford: Clarendon Press. Lukes, S. (1985) ‘Alcuni problemi circa 1’ordine spontaneo’, in Ricossa, S. and de Robilant, E. (eds) Liberia giustizia e persona nella societa tecnologica, Milan: Giuffre. Machlup, F. (ed.) (1977a) Essays on Hayek, London: Routledge & Ke- gan Paul. Machlup, F. (1977b) ‘Hayek’s Contribution to Economies’, in Machlup, F. (ed.) Essays on Hayek, London: Routledge & Kegan Paul. Madison, G.B. (1990) ‘How Individualistic Is Methodological Individual- ism?’, Critical Review 4, 1 — 2. Maki, U. (1990a) ‘Carl Menger’s Conception of Economics as an Exact Science’, paper for the Symposium on the Methodology of Carl Menger, London, King’s College, January. Maki, U. (1990b) ‘Mengerian Economics in Realist Perspective’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and Lon- don: Duke University Press. Mannheim, K. (1941) Man and Society in an Age of Reconstruction, quotations from the 1980 edn. London: Routledge & Kegan Paul. Marini, G. (1977) ‘La polemica con la scuola storica nella „Filosofia del diritto“ hegeliana’, reprinted in Marini, G. (1987) Storicita del diritto e dignit a dell’ uomo, Naples: Morano. Mannheim, K. (1982a) ‘La codificazione in Germania’, reprinted in Marini, G. (1987) Storicita del diritto e dignita dell’uomo, Naples: Morano. 369 24-4154
Библиография Mannheim, К. (1982b) ‘Il metodo di Savigny in alcuni giudizi dell’anno 1883’, reprinted in Marini, G. (1987), Storicitd del diritto e dignita dell’ uomo, Naples: Morano. Mannheim, K. (1987) Storicitd del diritto e dignita dell’uomo, Naples: Morano. Marquard, O. (ed.) (1990) Einheit und Vielheit, Hamburg: Felix Meiner Verlag. Meek, R.L. (1972) ‘Marginalism and Marxism’, History of Political Economy 4, 2. Meinecke, F. (1924) Die Idee der Staatsrdson in der neueren Gesghichte, Munich and Berlin: R. Oldenbourg, quotation from the 1957 edn. Meinecke, F. (1936) Die Ent st ehung des Historismus, Munich and Ber- lin: R. Oldenbourg. Menger, C. (1871) Grundsatze der Volkswirtschaftslehre, Vienna: Wil- helm Braumiiller; reprinted in Menger, C. (1968—1970) Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), vol. I; bibliography of Menger, C., in vol. IV; Engl, trans. Principles of Economics, Glencoe: Free Press, 1950; reprinted New York: New York University Press, 1981. Menger, C. (1883) Untersuchungen uber die Methode der Socialwissen- schaften, und der politischen Oekonomie insbesondere, Leipzig: Dunk- ker & Humblot; reprinted in Menger, C. (1968—1970), Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), vol II; Engl, trans. Problems of Economics and Sociology, Urbana: Univer- sity of Illinois Press, 1963; reprinted as Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics, New York: New York University Press, 1985. Menger, C. (1884) Die Irrthumer des Historismus in der deutschen Na - tionalokonomie, Vienna: Alfred Holder; reprinted in Menger, C. (1968— 1970), Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), vol. III. Menger, C. (1887) Review of E. von Philippovich, Ueber Aufgabe und Methode der politischen Oekonomie, Freiburg i.B.: J.C.B. Mohr, 1886, Zeitschrift fur privates und offentliches Recht der Gegenwart 14. Menger, C. (1889a) ‘Friedrich List’, reprinted in Menger, C. (1968— 1970), Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), vol. III. Menger, C. (1889b) ‘Grundziige einer Klassifikation der Wirtschafts- wissenschaften’; reprinted in Menger, C. (1968—1970) Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), vol. Ill; Engl, trans. Toward a Systematic Classification of the Economic Sciences’, in Sommer, L. (ed.) Essays in European Economic Thought, Princeton: Van Nostrand, 1960. Menger, C. (1891) ‘Die Social-Theorien der classischen National-Oe- konomie und die moderne Wirthschafstpolitik’, reprinted in Menger, C. (1968—1970), Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: ' J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), vol. III. Menger, C. (1892) ‘Geld’, reprinted in Menger, C. (1968—1970), Gesammelte Werke, ed. F.A. von Hayek, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul 370
Библиография Siebeck), vol. IV. Menger, C. (1923) Grundsdtze der Volkswirtschaftslehre, ed. K. Menger, Vienna: Holder - Pichler - Tempsky AG. Menger, C. (1926—1955) Katalog der Carl Menger-Bibliothek in der Handels - Universitat Tokio, 2 vols, Tokyo: Bibliothek der Handels-Uni- versitat Tokio. Menger, C. (1981) Principles of Economics, New York: New York Uni- versity Press. Menger, C. (1985) Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics, New York: New York University Press. Menger, K. (1979) Selected Papers in Logic and Foundations, Didactics, Economics, Dordrecht: ReideL Menzel, A. (1927) Friedrich Wieser als Soziologe, Vienna: Julius Springer. Milford, K. (1988a) ‘Menger’s Solution of the Problem of Induction: On the History of Methodological Thought in Economies’, Working Paper no. 8806, Department of Economics, University of Vienna. Milford, K. (1988b) Zu den Losungsversuchen des Induktionsproblems and des Abgrenzungsproblems bei Carl Menger, Vienna: Verlag der Osterreichischen Akademie der Wissenschaften. Milford, K. (1990) ‘Menger’s Methodology’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Milford, K. (1991) ‘Nationalism, Volkgeist, and the Methods of Econom- ics: A Note on Ranke, Roscher and Menger’, PPE Lectures, 7, Depart- ment of Economics, University of Vienna. Miller, D. (1989a) ‘The Fatalistic Conceit’, Critical Review 3, 2. Miller, D. (1989b) Market, State and Community, Oxford: Clarendon Press. Miller, E. (1979) The Cognitive Basis of Hayek’s Political Thought’, in Cunningham, R.L. (ed.) Liberty and the Rule of Law, College Station and London: Texas A & M University. Minogue, K.R. (1987) ‘Hayek and Conservatism: Beatrice and Benedick?’, in Butler, E. and Pirie, M. (eds) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Mises, L. von (1919) Nation, Staat und Wirtschaft: Beitrdge zurPolitik and Geschichte der Zeit, Vienna: Manzsche Verlags — und Universitats- Buchhandlung; Engl, trans. Nation, State, and Economics, New York and London: New York University Press, 1983. Mises, L. von (1921) ‘Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Ge- meinwesen’, Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik 47; Engl, trans, in Hayek, F.A. von (ed.) (1935), Collectivist Economic Plan- ning: Critical Studies on the Possibilities of Socialism, London: George Routledge & Sons. Mises, L. von (1924) ‘Neue Beitrage zum Problem der sozialistischen Wirtschaftsrechnung’, Arcbiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik 51; Engl, trans, in Mises, L. von (1981) Socialism: An Economic and Sociological Analysis, Indianapolis: Liberty Press. 371 24*
Библиография Mises, L. von (1926) ‘Sozialliberalismus’, in Mises, L. von (1929) Kritik des Interventionismus, Jena: Gustav Fischer. Mises, L. von (1929) Kritik des Interventionismus: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart, Jena : Gu- stav Fischer; Engl, trans. A Critique of Interventionism, New Rochelle, NY: Arlington House, 1977. Mises, L. von (1931a) ‘Die psychologischen Wurzeln des Widerstandes gegen die nationaldkonomische Theorie’, in Mises, L. von (1933) Grundprobleme der Nationalokonomie, Jena: Gustav Fischer. Mises, L. von (1931b) ‘Vom Weg der subjektivistischen Wertlehre’, in Mises, L. von (1933) Grundprobleme der Nationalokonomie, Jena: Gustav Fischer. * Mises, L. von (1933) Die Grundprobleme der Nationalokonomie: Un- tersuchungen uber Verfahren, Aufgaben und Inhalt der Wirtschafts — und Gesellschaftslehre,]enac Gustav Fischer; Engl, trans. Epistemolog- ical Problems of Economics, Princeton: Van Nostrand, 1960, and New York: New York University Press, 1976. Mises, L. von (1940) Nationalokonomie: Theorie des Handelns und Wirt- schaftens, Genf: Editions Union; 1980 edn, Munich: Philosophia Verlag. Mises, L. von (1944a) Bureaucracy, New Haven: Yale University Press. Mises, L. von (1944b) Omnipotent Government: Th& Rise of the Total State and Total War, New Haven: Yale University Press; quotations from 1969 edn, Westport: Arlington House. Mises, L. von (1947) Planned Chaos, Irvington-on-Hudson, NY: Foun- dation for EconomicEducation; reprinted as ‘Epilogue’ in Mises, L. von (1981) Socialism: An Economic and Sociological Analysis, Indianapo- lis: Liberty Press. Mises, L. von (1949) Human Action: A Treatise on Economics, New Haven: Yale University Press; quotations from rev. 1966 edn, Chigago: Contemporary Books. Это не перевод, а радикально переработанная версия книги: Mises, L. von (1940) Nationalokonomie Theorie des Handelns und Wirtschaftens, Genf: Editions Union; 1980 edn, Munich: Philosophia Verlag. Mises, L. von (1952) Planning for Freedom, and Other Essays and Addresses, South Holland, Ill.: Libertarian Press; цитируется no расширенному изданию 1980 г. Mises, L. von (1953) The Theory of Money and Credit, New Haven: Yale University Press; Engl, trans, and enlarged edn of Mises, L. von (1912) Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, Munich and Leipzig: Duncker & Humblot. Mises, L. von (1956) The Anti - Capitalistic Mentality, Princeton: Van No strand. Mises, L. von (1957) Theory and History: An Interpretation of Social and Economic Evolution, New Haven: Yale University Press. Mises, L. von (1961) ‘Epistemological Relativism in the Sciences of Hu- man Action’, in Schoeck, H. and Wiggins, J.N. (eds) Relativism and the Study of Man, Princeton: Van Nostrand. Mises, L. von (1962) The Ultimate Foundation of Economic Science: An Essay on Method, Princeton: Van Nostrand. 372
Библиография Mises, L. von (1967) ‘A Hundred Years of Marxian Socialism’, in Mises, L. von (1990) Money, Method, and the Market Process, ed. R.M. Eb- eling, Norwell and Dordrecht: Kluwer. Mises, L. von (1969) The Historical Setting of the Austrian School of Economics, New Rochelle, NY: Arlington House. Mises, L. von (1976) Liberalism: A Socio-Economic Exposition, Kan- sas City: Sheed Andrews & McMeel; Engl, trans, of Liberalismus, Jena: Gustav Fischer, 1927. Mises, L. von (1978) Notes and Recollections, ed. H.F. Sennholz, South Holland, Ill.: Libertarian Press. Mises, L. von (1980) Planning for Freedom, and Other Essays and Ad- dresses, South Holland, Ill.: Libertarian Press. Mises, L. von (1981) Socialism: An Economic and Sociological Analy- sis, critical and enlarged edn, Indianapolis: Liberty Press; first Engl, edn, London: Jonathan Cape, 1936; first German edn, Die Gemei- nwirtschaft: Untersuchungen uber den Sozialismus, Gustav Fischer, 1922. Mises, L. von (1990) Money, Method, and the Market Process, ed. R.M. Ebeling, Norwell and Dordrecht: Kluwer. Mises, L. von and Spiethoff, A. (eds) (1931) Probleme der Wertlehre, part 1, Schriften der Vereins fur Sozialpolitik 183,1, Munich and Leipzig: Duncker & Humblot. Mises, M. von (1981) Ludwig von Mises. Der Mensch und sein Werk, Munich: Philosophia Verlag; with a bibliography of L. von Mises. Mises, L. von (1984) My Years with Ludwig von Mises, 2nd enlarged edn, Cedar Falls, Iowa: Center for Futures Education. Mitchell, W.C. (1969) Types of Economic Theory from Mercantilism to Institutionalism, New York: Kelley. Mommsen, W.J. and Osterhammel, J. (eds) (1987) Max Weber and His Contemporaries, London: Allen & Unwin. Mongin, P. (1988) ‘As- pects d la methodologie economique et de la theorie des choix entre 1930 et I960’, Document no. 159, Laboratoire d’Economic Politique, Ecole Normale Superieure, Paris. Morgenstern, O. (1927) ‘Friedrich von Wieser’, American Economic Review 17,4. Morgenstern, O. (1931) ‘Die drei Grundtypen der Theorie des subjektiven Wertes’, in Mises, L. von and Spiethoff, A. (eds) Probleme der Wertleh- re, part 1, Schriften des Vereins fur Sozialpolitik 183, 1, Munich and Leipzig: Duncker & Humblot. Morgenstern, O. (1976) ‘The Collaboration between Oskar Morgenstern and John von Neuman on the Theory of Games’, Journal of Economic Literature 14, 3. Moss, L.S. (ed.) (1976), The Economics of Ludwig von Mises: Toward a Critical Reappraisal, Kansas City: Sheed and Ward. Nadeau, R. (1986) Topper, Hayek et la question du scientisme’, Mantt- scrito 9. Nadeau, R. (1987) ‘La these subjectiviste de Hayek: Sur la notion d’ordre sensoriel et son rapport a la methodologie economique’, Cahiers d’epistemologie: no. 8706, Universite du Quebec a Montreal. 373
Библиография Nadeau, R. (1988) ‘L’economique et la question de ses limites’, in Dostal- er, G. and Ethier, D. (eds) Friedrich Hayek: Philosophic, economic et politique, Montreal: Association Canadienne-Frangaise pour l’Avance- ment des Sciences. Nagel, E. (1961) The Structure of Science, London: Routledge & Kegan Paul, reprint 1982. Negishi, T. (1989) History of Economic Theory, Amsterdam and New York: North-Holland. Nemo, P. (1988) La societe de droit selon FЛ. Hayek, Paris: Presse Universitaires de France. Neurath, O. (1919) Durch die Kriegswirtschaft zur Naturalwirtschaft, Munich: Georg D.W. Callwey. Nishiyama, C. (1979) ‘Anti-Rationalism or Critical Rationalism’, Ordo 30. Nishiyama, C. (1984) ‘Introduction’ to Nishiyama, C. andLeube, K.R. (eds) The Essence of Hayek, Stanford: Hoover Institution Press. Nock, A. (1935) Our Enemy, the State, New York: Morrow. Nock, A. (1945) Review of F.A. von Hayek, The Road to Serfdom, Lon- don: George Routledge & Sons, 1944, Economic Council Review of Books, February. Novak, M. (1989) Free Person and the Common Good, Lanham, New York and London: Madison Books. Nozick, R. (1977) ‘On Austrian Methodology’, Synthese 36,2. Nyiri, J.C. (1986) ‘Intellectual Foundations of Austrian Liberalism’, in Grassl, W. and Smith, (eds) Austrian Economics: Historical and Philosophical Background, London: Croom Helm. Oakeshott, M. (1962) Rationalism in Politics, London and New York: Methuen. Oakeshott, M. (1975) On Human Conduct, Oxford: Clarendon Press. O’Driscoll, G.P. Jr. (1975) ‘Hayek and Keynes: A Retrospective Assess- ment’, Staff Paper no. 20, Department of Economics, Iowa State Univer- sity; prepared for the Symposium on Austrian Economics, University of Hartford, 22—28 June. О’Driscoll, G.P. Jr. (1977) ‘Spontaneous Order and the Coordination of Economic Activities’, Journal of Libertarian Studies 1,2. O’Driscoll, G.P. Jr. (1986) ‘Money: Menger’s Evolutionary Theory’, History of Political Economy 18, 4. O’Gorman, F. (1986) British Conservatism: Conservative Thought from Burke to Thatcher, London and New York: Longman. Ordo (1979) XXX, Zur Verfassung derFreiheit, Festgabe fur Friedrich A. von Hayek zur Vollendung seines achtzigsten Lebensjahres. Osterhammel, J. (1987) ‘Varieties of Social Economics: Joseph A. Schum- peter and Max Weber’, in Mommsen, WJ. and Osterhammel, J. (eds) Max Weber and His Contemporaries, London: Allen & Unwin. Paque, K.H. (1990) ‘Pattern Prediction in Economics: Hayek’s Methodol- ogy of the Social Sciences Revisited’, History of Political Economy 22, 2. Pareto, V. (1897) Cours d’economic politique, Lausanne: F. Rouge. Pareto, V. (1906) Manuele di economia politica, Milan: Societa Editrice Libraria; French edn, Manuel d’economic politique, Oeuvres completes, vol. VII, Geneva: Droz. 374
Библиография Parsons, S. (1990) ‘The Philosophical Roots of Modern Austrian Economics Past Problems and Future Prospects’, History of Political Economy 20,2. Pellicani, L. (1988) Saggio sulla genesi del Capitalismo: Alle origini della modernita, Milan: Sugarco. Pfister, B. (1928) Die Entwicklung zum Idealtypus: Eine methodologische Untersuchung uber das Verhaltnis von Theorie und Geschichte bei Men- ger, Schmoller undMax Weber, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Pheby, J. (1988) Methodology and Economics, London: Macmillan. Philippovich, E. von (1886) Ueber Aufgabe und Methods der politischen Oekonomie, Freiburg i.B.: Akademische Verlagsbuchhandlung von J.C.B Mohr (Paul Siebeck). Pirie, M. (1987) ‘Why F.A. Hayek Is a Conservative’, in Butler, E. and Pirie, M. (eds) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Polanyi, M. (1951) The Logic of Liberty, reprint 1980, Chicago: Univer- sity of Chicago Press. Popper, K.R. (1935) Logik der Forschung, Vienna: Julius Springer. Popper, K.R. (1945) The Open Society and its Enemies, 2 vols, London: Routledge & Kegan Paul, reprint 1973. Popper, K.R. (1957) The Poverty of Historicism, London: Routledge & Kegan Paul, reprint 1972. Popper, K.R. (1963) Conjectures and Refutations, London: Routledge & Kegan Paul, reprint 1976. Popper, K.R. (1965) Das Elend des Historizismus, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Popper, K.R. (1976) Unended Quest: An Intellectual Autobiography, London: Fontana/Collins. Quinton, A. (1967) ‘Introduction’ to Quinton, A. (ed.) (1967) Political Philosophy, Oxford: Oxford University Press. Radnitzky, G. (1984) ‘Friedrich von Hayeks Theorie der Evolution spon- taner Ordnungen und selbstorganisierender Systeme’, Sonderdruck aus Hamburger Jahrbuchfur Wissenschafts - und Gesellschaftspolitik, ‘Die ungeplante Gesellschaft’, 29. Radnitzky, G. (1985) ‘Sul fondamento epistemologico della filosofia della Societa aperta’, in Ricossa, S. and de Robilant, E., (eds) Liberia giusti- zia e persona nella societa tecnologica, Milan: Giuffre. Radnitzky, G. (1986), ‘Ordine ed evoluzione nella teoria sociale di Hayek”, Il Mulino 35, 6. Radnitzky, G. (1987a) ‘The Constitutional Protection of Liberty’, in Butler, E. and Pirie, M. (eds) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Radnitzky, G. (1987b) ‘An Economic Theory of the Rise of Civilization and its Policy Implications: Hayek’s Account Generalized’, Ordo 38. Radnitzky, G. and Bartley, W.W. Ill (eds) (1987) Evolutionary Epis- temology, Rationality, and the Sociology of Knowledge, La Salle, Ill.: Open Court. Raz, J. (1979) ‘The Rule of Law and its Virtues’, in Cunningham, R.L. (ed.) Liberty and the Rule of Law, College Station and London: Texas A & M University Press. 375
Библиография Ricci, D.M. (1984) The Tragedy of Political Science, New Haven: Yale University Press. Rickert, H. (1899) Kulturwissenschaft undNaturwissenschaft, Tubin- -- gen: J.C.B Mohr (Paul Siebeck); quotation from 1926 edn. Ricossa, S. and de Robilant, E. (eds) (1985) Liberia giustizia e persona ’ nella societa tecnologica, Milan: Giuffre. Ritzel, G. (1950) Schmoller versus Menger: Eine Analyse des Metto- denstreits im Hinblick aufden Historismus in der Nationalokonomie, Frankfurt a.M.: Buchdruckerei Enz & Rudolph KG. I Robbins, L. (1963) Politics and Economics, London: Macmillan. Robbins, L. (1976) Political Economy: Past and Present. A Review of Leading Theories of Economic Policy, London: Macmillan. Robilant, E. di (1989) ‘Economia, Diritto e persona nella societa comples- sa’, in Gentile, F. (ed.) Interpretazione e dedsione: Diritto ed economi- ca, Milan: Giuffre. Ropke, W. (1942) Die Gesellschaftskrisis der Gegenwart, Erlenbach and Zurich: Eugen Rentsch. Ropke, W. (1944) Civitas Humana, Erlenbach and"Zurich: Eugen Rent- sch. Ropke, W. (1947) Die Krise des Kollektivismus, Erlenbach and Zurich: Eugen Rentsch. Ropke, W. (1959) Gegen die Brandung, Erlenbach and Zurich: Eugen Rentsch. Rosenberg, A. (1988) Philosophy of Social Science, Oxford: Clarendon Press. Rosner, P. (1990) ‘To What Extent Was the Austrian School Subjectivist? A Note on Carl Menger’, PPE Lectures, 3, Department of Economics, University of Vienna. Rothacker, E. (1920) Einleitung in die Geisteswissenschaften, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Rothbard, M.P. (1962) Man, Economy, and State: A Treatise on Eco- nomic Principles, Princeton: Van Nostrand. Rothbard, M.P. (1970) Power and Market: Government and the Economy, Menlo Park, Calif.: Institute for Humane Studies. Rothbard, M.P. (1973) For a New Liberty: The Libertarian Manifesto, reprint New York: Libertarian Review Foundation. Rothbard, M.P. (1976a) ‘Ludwig von Mises and Economic Calculation under Socialism’, in Moss, L.S. (ed.) The Economics of Ludwig von Mises: Toward a Critical Reappraisal, Kansas City: Sheed & Ward. Rothbard, M.P. (1976b) ‘New Light on the Prehistory of the Austrian School’, in Dolan, E.G. (ed.) The Foundations of Modern Austrian Economics, Kansas City: Sheed & Ward. Rothbard, M.P. (1980) The Essential von Mises’, in Mises, L. von, Plan- ning for Freedom, and Other Essays and Addresses, South Holland, Ill.: Libertarian Press. Rothbard, M.P. (1988) Ludwig von Mises: Scholar, Creator, Hero, Au- burn: Ludwig von Mises Institute. Rothbard, M.P. (1991) ‘The End of Socialism and the Calculation Debate Revisited’, Review of Austrian Economics 5. 376
Библиография Rothbard, М.Р. (1989) ‘The Hermeneutical Invasion of Philosophy and Economies’, Review of Austrian Economics 3. Rothbard, M.P. (1992) ‘The Present State of Austrian Economies’, work- ing paper from the Ludwig von Mises Institute, Auburn. Rothschild, K.R. (1986) ‘Die Viennaer Schule im Verhaltnis zur klassi- schen Nationaldkonomie, unter besonderer Beriicksichtigung von Carl Menger’, in Leser, N. (ed.) Die Wiener Schule der Nationaldkonomie, Vienna: Bohlau. Rothschild, K.R. (1989) The Hermeneutical Invasion of Philosophy and Economies’, Review of Austrian Economics 3. Savigny, F.C. von (1814) Vbm Berufunsrer Zeit fUr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft, Heidelberg: Mohr & Zimmer. Scaramozzino, P. (ed.) (1969) Omaggio a Bruno Leoni. Quaderni della rivista II Politico, no. 7, Milan: Giuffre. Schiera, P.A. (1987) П laboratorio borghese, Bologna: Il Mulino. Schmoller, G. (1883) ‘Zur Methodologie der Staats- und Sozialwis- senschaften’, Schmollers Jahrbuch NF, 8, 3; reprinted in Zur Literatt- trgeschichte der Staats - und Sozialwissenschaften, Leipzig: Duncker & Humblot, 1888. Schneider L. (1963) ‘Introduction’ to Menger, C. (1985) Investiga- tions into the Method of the Social Sciences with Special References to Economics, New York: New York University Press. Schoeck, H. and Wiggins, J.N. (eds) (1961) Relativism and the Study of Man, Princeton: Van Nostrand. Schon, M. (1987) ‘Gustav Schmoller and Max Weber’, in Mommsen, W.J. and Osterhammel, J. (eds) Max Weber and His Contemporaries, London: Allen & Unwin. Schotter, A. (1990) Free Market Economics, Oxford: Blackwell. Schumpeter, J.A. (1908) Das Wesen und der Hauptinhalt der theo- retischen Nationaldkonomie, Leipzig: Duncker & Humblot. Schumpeter, J.A. (1914) ‘Epochen der Dogmen- und Methodengeschich- te’, in Grundriss der Sozialdkonomie, section 1, part 1, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Schumpeter, J.A. (1942) Capitalism, Socialism and Democracy, New York: Harper & Brothers. Schumpeter, J. A. (1951) Ten Great Economists from Marx to Keynes, New York: Oxford University Press. Schumpeter, J. A. (1954) History of Economic Analysis, London: Allen & Unwin. Schutz, A. (1932) Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt, reprint Vi- enna: Springer, 1960. Seldon, A. (1984) ‘Before and after The Road to Serfdom: Reflections on Hayek in 1935, 1944, 1960, 1982’, in Barry, N. etal., Hayek’s ‘Serf- dom ’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Seldon, A. (1990) Capitalism, Oxford: Blackwell. Selgin, G.A. (1988) ‘Praxeology and Understanding: An Analysis of the Controversy in Austrian Economies’, Review of Austrian Economics 2. Sennholz, H.F. (1978) ‘Postscript’ to Mises, L. von, Notes and Recollec- tions, ed. H.F. Sennholz, South Holland, Ill.: Libertarian Press. 377
Библиография Sennholz, М. (ed.) (1956) On Freedom and Free Enterprise: Essays in Honor of Ludwig von Mises, Princeton: Van Nostrand. Shand, A.H. (1984) The Capitalist Alternative. An Introduction to Neo- Austrian Economics, New York and London: New York University Press. Shand, A.H. (1990) Free Market Morality; The Political Economy of the Austrian School, London and New York: Routledge. Shearmur, J. (1984) ‘Hayek and the Wisdom of the Age’, in Barry, N. et al, Hayek’s ‘Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Shearmur, J. (1986) The Austrian Connection: Hayek’s Liberalism and the Thought of Carl Menger’, in Grassl, W. and Smith, (eds) Austrian Economics: Historical and Philosophical Background, London: Groom Helm. Shearmur, J. (1990a) ‘From Dialogue Rights to Property Rights: Founda- tions for Hayek’s Legal Theory’, Critical Review 4, 1 — 2. Shearmur, J. (1990b) ‘From Hayek to Menger: Biology, Subjectivism, and Welfare’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Shenfield, A. (1977) ‘Scientism and the Study of Society’, in Machlup, F. (ed.) Essays on Hayek, London: Routledge & Kegan Paul. Shenfield, A. (1987) ‘Hayek on Law’, in Butler, E. and Pirie, M. (eds) Hayek on the Fabric of Human Society, London: Adam Smith Institute. Silverman, P. (1990) The Cameralist Roots of Menger’s Achievement’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and Lon- don: Duke University Press. Smart, W. (1891) An Introduction to the Theory of Value on the Lines of Menger, Wieser, and Bohm-Bawerk, reprint New York: Kelley, 1966. Smith, B. (1986) ‘Austrian Economics and Austrian Philosophy’, in Grassl, W. and Smith, (eds) Austrian Economics: Historical and Philosophical Background, London: Groom Helm. Smith, B. (1990a) ‘Aristotle, Menger, Mises: An Essay in the Metaphysics of Economies’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Smith, В. (1990b), ‘On the Austrianness of Austrian Economies’, Critical Review 4, 1—2. Smith, B. (1990c) ‘The Question of Apriorism’, Austrian Economics Newsletter, Fall. Spadaro, L.M. (ed.) (1978) New Directions in Austrian Economics, Kansas City: Sheed Andrews & McMeel. Spiegel, H.W. (1971) The Growth of Economic Thought, revised and expanded edn, Durham: Duke University Press, 1983. Stark, W. (1944) The History of Economics in its Relation to Social Development, London: Kegan Paul, Trench, Trubner. Stigler, G.J. (1937) ‘The Economics of Carl Menger’, Journal of Political Economy 45, 2. Stigler, G.J. (1979) ‘Why Have the Socialists Been Winning? ’, Ordo 30. Stoppino, M. (1962) ‘Liberty and the Rule of Law’, В Politico 12, 1. 378
Библиография Strauss, L. (1948) On Tyranny: An Interpretation of Xenophon’s Hiero, reprint Glencoe, Ill.: Free Press. Strauss, L. (1949) 'Political Philosophy and History’, in Strauss, L. (1959) What Is Political Philosophy and Other Studies, reprint West- port: Greenwood, 1976. Strauss, L. (1952) Persecution and the Art of Writing, reprint Chicago and London: University of Chicago Press, 1988. Strauss, L. (1953) Natural Right and History, Chicago and London: University of Chicago Press. Strauss, L. (1959) What Is Political Philosophy and Other Studies, re- print Westport: Greenwood, 1976. Strauss, L. (1965) Spinoza’s Critique of Religion, New York: Schocken Books. Streissler, E. (ed.) (1969a) Roads to Freedom: Essays in Honour of Friedrich A. von Hayek, London: Routledge & Kegan Paul. Streissler, E. (1969b) ‘Structural Economic Thought: On the Significance of the Austrian School Today’, Zeitschrift fur Nationalokonomie 29, 2. Streissler, E. (1972) ‘To What Extent Was the Austrian School Marginal - ist?’, History of Political Economy 4, 2. Streissler, E. (1986) ‘Arma virumque cano. Friedrich von Wieser, der Sanger als Okonom’, in Leser, N. (ed.) Die Wiener Schule der Nation- alokonomie, Vienna: Bohlau. Streissler, E. (1988) ‘The Intellectual and Political Impact of the Austrian School of Economies’, History of European Ideas 9,2. Streissler, E. (1990a) ‘The Influence of German Economics on the Work of Menger and Marshall’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Streissler, E. (1990b) ‘Menger, Bohm-Bawerk, and Wieser: The Ori- gins of the Austrian School’, in Hennings, K. and Samuels, W.J. (eds) Neoclassical Economic Theory, 1870 to 1930, Boston and Dordrecht: Kluwer. Streissler, E. and Weber, W. (1973) ‘The Menger Tradition’, in Hicks, J.R. and Weber W. (eds) Carl Menger and the Austrian Economics, Oxford: Clarendon Press. Sugimura, K. (1926) ‘Inquiry into Menger’s Methodology of Social Sci- ence’, Shogakukenkyu. Tabarrok, A. (1990) ‘Subjective Value Theory: A Reformulation’, Aus- trian Economics Newsletter, Fall. Taylor, T.C. (1980) An Introduction to Austrian Economics, Auburn: Ludwig von Mises Institute. Tenbruck, F.H. (1959) ‘Zur Genese der Methodologie Max Webers’, Kol- ner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie 11. Tessitore, F. (1981) Profilo dello storicismo politico, Turin: Unione Tipo- grafica Editrice Torinese. Tessitore, F. (1987) Ilsenso della storia universale, Milan: Garzanti. Tisch, K. (1932) Wirtschaftsrechnung und Verteilung im zentralistisch organisierten sozialistischen Gemeinwesen, Wuppertal and Elberfeld: H. Scheschinski. 379
Библиография Topitsch, Е. (ed.) (1984) Logik der Sozialwissenschaften, Konigstein Ts.: Athenaum. Vanberg, V. (1981) Liberaler Evolutionismus oder Vertragstheoretischer Konstitutionalismus, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Vanberg, V. (1986) ‘Spontaneous Market Order and Social Rules: A Critical Examination of F.A. Hayek’s Theory of Cultural Evolution’, Eco- nomics and Philosophy 2. Vannucci, A. (1990) ‘La „rivoluzione marginalistica“ nelle scienze sociali: alcune osservazioni’, Quaderni di storia dell’economia politica 8,1. Vaughn, K.I. (1976) ‘Critical Discussion of the Four Papers’, in Moss, L.S. (ed.) The Economics of Ludwig von Mises: Toward a Critical Reappraisal, Kansas City: Sheed & Ward. Vaughn, K.I. (1978) ‘The Reinterpretation of Carl Menger: Some Notes on Recent Scholar ship’, Atlantic Economic Journal 6, 3. Vaughn, K.I. (1980) ‘Economic Calculation under Socialism. The Aus- trian Contribution’, Economic Inquiry 18. Vaughn, K.I. (1982) ‘Subjectivism, Predictability, and*Creativity: Com- ment on Buchanan’, in Kirzner, I.M. (ed.) Method, Process, and Aus- trian Economics, Lexington: Lexington Books. Vaughn, K.I. (1984) ‘The Constitution of Liberty from an Evolutionary Perspective’, in Barry, N. et al., Hayek’s ‘Serfdom’ Revisited, London: Institute of Economic Affairs. Vaughn, K.I. (1990) The Mengerian Roots of the Austrian Revival’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Viola, F. (1987) Autorita e ordine del diritto, Turin: Giappichelli. Voege- lin, E. (1952) The New Science of Politics, Chicago: University of Chicago Press. Ward, B. (1979) The Ideal Worlds of Economics, New York: Basic Books. Watkins, W.N. (1952) ‘Ideal Types and Historical Explanation’, British Journal for the Philosophy of Science 3. Watkins, W.N. (1957) ‘Historical Explanation in the Social Sciences’, British Journal for the Philosophy o f Science 8. Watkins, W.N. (1976) ‘The Human Condition: Two Criticisms of Hobbes’, in Cohen, R.S., Feyerabend, P.K. and Wartofky, M.W. (eds) Essays in Memory of Imre Lakatos, Dordrect: Riedel. Weber, M. (1903 — 1906) ‘Roscher und Knies und die logischen Probleme der historischen Nationalokonomie’, in Weber, M. (1922a) Gesam- melte Aufsdtze zur Wissenschaftslehre, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), reprint 1985. Weber, M. (1904) ‘Die ,,Objektivitat“ sozialwissenschaftlicher und sozi- alpolitischer Erkenntnis’, in Weber, M. (1922a) Gesammelte Aufsdtze zur Wissenschaftslehre, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), reprint 1985. Weber, M. (1906) ‘Kritische Studien auf dem Gebiet der kulturwissen- schaftlichen Logik’, in Weber, M. (1922a) Gesammelte Aufsdtze zur Wissenschaftslehre, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), reprint 1985. 380
Библиография Weber, М. (1908) "Die Grenznutzlehre und das „psychophysische Grund- gesetz“’, in Weber, M. (1922a) Gesammelte Aufsatze zur Wissen- schaftslehre, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), reprint 1985. Weber, M. (1918) ‘Der Sinn der ,,Wertfreiheit“ der soziologischen und okonomischen Wissenschaften’, in Weber, M. (1922a) Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Sie- beck), reprint 1985. Weber, M. (1922a) Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), reprint 1985. Weber, M. (1922b) Wirtschaft und Gesellschaft, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), reprint 1982. Weiss, F.X. (1924) ‘Zur zweiten Auflage von Carl Mengers Grundsdtzen\ Zeitschrift fur Volkswirtschaft und Sozialpolitik NF, 4. White, L.H. (1977) The Methodology of the Austrian School of Econo - mists, New York: Center for Libertarian Studies; quotation from the 1984 edn, Auburn: Ludwig von Mises Institute. White, L.H. (1985) ‘Introduction’ to Menger, C., Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics, New York: New York University Press. White, L.H. (1990) ‘Restoring an ,,Altered“ Menger’, in Caldwell, B.J. (ed.) Carl Menger and His Legacy in Economics, annual supplement to vol. 22, History of Political Economy, Durham and London: Duke University Press. Wicksell, K. (1921) ‘Carl Menger’, in Wicksell, K., Selected Papers on Economic Theory, ed. E. Lindahl, Cambridge, Mass.: Harvard Univer- sity Press. Wieser, F. von (1889) Der naturliche Wert, Vienna: Holder. Wieser, F. von (1891) ‘The Austrian School and the Theory of Value’, Economic Journal 1, March. Wieser, F. von (1914) ‘Theorie der gesellschaftlichen Wirtschaft’, in Grundriss der Sozialokonomie, vols 1 and 2, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck). Wieser, F. von (1926) Das Gesetz der Macht, Vienna: Springer. Wootton, B. (1945) Freedom under Planning, London: Allen & Unwin. Yagi, M., (1981) ‘Menger on Ricardo: C. Menger’s Notes on Ricardo’s Principles of Political Economy , Okayama Economic Review 13, 1. Yagi, M., (1992) ‘Carl Menger as Editor: Significance of Journalistic Experience for His Economics and for His Later Life’, Revue europeenne des sciences sociales, 30, 92. Yeager, L.B. (1984) ‘Utility, Rights, and Contract: Some Reflections on Hayek’s Work’, in Leube, K.R. and Zlabinger, A.H. (eds) The Politi- cal Economy of Freedom: Essays in Honor of F.A. Hayek, Munich and Vienna: Philosophia Verlag. Yeager, L.B. (1989) ‘Reason and Cultural Evolution’, Critical Review 3, 2. Zamagni, S. (1982) ‘Sui fondamenti metodologici della scuola austriaca’, Note economiche 3. Zintl, R. (1983) Individualistische Theorien und die Ordnung der Ge- sellschaft. Untersuchungen zur politischen Theorie von J.M. Buchanan und F.A. von Hayek, Berlin: Duncker & Humblot. 381
Библиография Zoller, М. (1979) ‘Handeln in Ungewissheit: F.A. v. Hayeks Grundlegung einer freiheitlichen Sozialphilosophie’, Ordo 30. Арендт X. Истоки тоталитаризма. M.: ЦентрКом, 1996. Аристотель. Метафизика. Аристотель. Никомахова этика. Аристотель. О частях животных Аристотель. Политика. Аристотель. Топика Аристотель. Эвдемова этика. Бём-Баверк О. История и критика теорий процента. М.: Эксмо, 2008. Бём-Баверк О. К завершению марксистской системы // Бём-Ба- верк О. Критика теории Маркса. Челябинск: Социум, 2002. Блауг М. Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют. М.: НП «Журнал Вопросы экономики», 2004. Бьюкенен Дж. Издержки и выбор / / Экономическая политика. 2008. №1-2. Бьюкенен Дж., ТаллокГ. Расчет согласия // Бьюкенен Дж. Сочине- ния. Т. 1. М.: Таурус Альфа, 1997. Вебер М. «Объективность» социально - научного и социально-по- литического познания // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. Вебер М. Критические исследования в области логики наук о культуре // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. Вебер М. Смысл «свободы от оценки» в социологической и экономи- ческой науке / / Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. Гегель Г. В. Ф. Философия права. Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. М. : Экономика, 1995. Жувенель Б. де. Капитализм в трактовке континентальных интеллекту- алов / / Капитализм и историки. Челябинск: Социум, 2009. Леони Б. Свобода и закон. М.: ИРИСЭН, 2008. Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Тер- ритория будущего, 2005. Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избран- ное. М.: Территория будущего, 2005. Мизес Л. фон. Антикапиталистическая ментальность / / Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая мен- тальность. М.: Дело, 1993. Мизес Л. фон. Бюрократия. Челябинск: Социум, 2006. Мизес Л. фон. Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война. Челябинск: Социум, 2006. Мизес Л. фон. Дискуссионные вопросы теории ценности / / Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челя- бинск: Социум, 2009. 382
Библиография Мизес Л. фон. Запланированный хаос / / Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. Мизес Л. фон. Нация государство и экономика: Политика и история нашего времени // Политическая экономия войны и мира. Челя- бинск: Социум, 2009. Мизес Л. фон. Об истории развития субъективной теории ценности / / Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009. Мизес Л. фон. Психологические основы неприятия экономической тео- рии / / Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009. Мизес Л. фон. Социализм: Экономический и социологический анализ [1922]. М.: Catallaxy, 1994. Мизес Л. фон. Теория денег и фидуциарных средств обращения. Челя- бинск: Социум, 2008. Мизес Л. фон. Теория и история: Интерпретация социально-экономи- ческой эволюции. Челябинск: Социум, 2007. Мизес Л. фон. Философские основания экономической науки. Челя- бинск: Социум, 2009. Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009. Мизес Л. фон. Эпистемологический релятивизм в науках о человече- ской деятельности / / Мизес Л. фон. Философские основы экономи- ческой науки. Челябинск: Социум, 2009. Негиши Т. История экономической теории. М.: Аспект-пресс, 1995. Поппер К. Логика научного исследования. М.: Республика, 2004. Поппер К. Нищета историцизма. М.: Издательская группа «Про- гресс» — VIA, 1993. Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2-х т. М.: Феникс, Меж- дународный фонд «Культурная инициатива», 1992. Поппер К. Предположения и опровержения: Рост научного знания. М.: ACT, Ермак, 2004. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М.: Республика, 1998. РотбардМ. Власть и рынок. Челябинск: Социум, 2008. Ротбард М. К новой свободе: либертарианский манифест. М.: Новое издательство, 2008. Ротбард М. Человек, экономика и государство. Челябинск: Социум, 2009. Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. Хайек Ф. фон. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изог- раф; Начала-фонд, 2000. Хайек Ф. фон. Индивидуализм: истинный и ложный // Хайек Ф. Ин- дивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. Хайек Ф. фон. Использование знания в обществе // Хайек Ф. Индиви- дуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. 383
Библиография Хайек Ф. фон. Капитализм и историки. Челябинск: Социум, 2009. Хайек Ф. фон. Карл Менгер / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. Хайек Ф. фон. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2009. Хайек Ф. фон. Конт и Гегель // Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. Хайек Ф. фон. Либерализм / / Фридмен М., Хайек Ф. О свободе. М., Челябинск: Три Квадрата; Социум, 2003. Хайек Ф. фон. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992. Хайек Ф. фон. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006 Хайек Ф. фон. Сциентизм и изучение общества // Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. Хайек Ф. фон. Экономическая теория и знание // Хайек Ф. Инди- видуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 53-54. Хайек Ф. фон. Экономический расчет при социализме III: конкурент- ное «решение» // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический поря- док. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. Хайек Ф. Экономический расчет при социализме I: характер и история проблемы (1935) // Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. Хайек Ф. Экономический расчет при социализме II: состояние дискус- сии (1935) / / Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. Штраус Л. О тирании. СПб.: Изд-во С-Петерб. ун-та, 2006. Шумпетер И. История экономического анализа. В 3-х т. Т. 3. СПб.: Экономическая школа, 2001. Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия / / Шумпетер И. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демо- кратия. М.: Эксмо, 2008. Шумпетер И. Методологический индивидуализм / / Мизес Людвиг фон. Философские основы экономической науки. Челябинск: Соци- ум, 2009. Шюц А. Смысловое строение социального мира // Шюц А. Избран- ное: мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ А Актон лорд (Acton, Lord) 96, 227 сн., 229, 253, 338 АлчианА. (AlchianA.) 148 Альберт Г. (Albert Н.) 17 сн., 63 сн., 64 сн., 86, 87, 183 сн., 247 сн., 284 сн., 312 сн., 313 сн. Альтер М. (Alter М.) 17 сн., 21 сн., 23 сн., 24 сн., 32 сн., 35 сн., 36 сн., 49 сн., 55 сн., 60 сн., 67 сн., 108 сн., 135 сн. Арендт X. (Arendt Н.) 240 Аристотель 15, 20, 22 сн., 23 сн., 24 сн., 29 сн., 32-35,41, 110 сн., ИЗ сн., 119 сн., 133, 134 сн., 136, 137, 139 сн., 151, 167 сн., 192, 330 Арон Р. (Aron R.) 234 сн. Б Бароне Э. (Barone Е.) 182, 198, 201 сн. Барри Н. (Barry N.) 9 сн., 45 сн., 79 сн., 92 сн., 93 сн., 108 сн., 131 сн., 147 сн., 159 сн., 162 сн., 166 сн., 181 сн., 184 сн., 228 сн., 229 сн., 305 сн., 199 сн., 225, 228 сн., 229 сн., 239 сн., 246 сн., 247 сн., 248 сн., 282 сн., 285 сн., 293 сн., 301 сн., 305 сн., 332 сн., 340 сн. Баумштарк Э (Baumstark Е.) 67 сн. Бауэр О. (Bauer О.) 202 сн. Бём-БаверкО. (Bohm-Bawerk Е.) 9, 23 сн., 33 сн., 48, 49 сн., 107 сн., 117, 118 сн., 194 сн., 319 Бентам И. (Bentham J.) 96, 114, 219, 331 Бёрк Э. (Burke Е.) 25, 66 сн., 69 сн., 78 сн., 80, 81 сн., 86, 96, 138, 151, 158 сн., 175, 253, 338,342 Бетховен Л. ван (Beethoven L. van) 214 Бисмарк О. (Bismark О.) 214 Блан Л. (Blanc L.) 178 сн. БлаугМ. (BlaugM.) 61 сн. Боден Ж. 20 Бональд (Bonald L. G. А.) 337 Брайт Дж. (Bright J.) 227 сн. Брентано Ф. (Brentano F.) 48 сн., 59 сн. Бруннер Э. (Brunner Е.) 268—269 БруцкусБ. (BrutzkusB.) 202 сн. Буа-Реймон Э. дю (Bois-Rey- mond Е. du) 225 сн. БуркхардтЯ. (Burckhardt J.) 253 Бэкон 19, 28 сн., 30, 91, 98 сн., 282 В Вагнер A. (Wagner А.) 36 сн. Вальрас Л. (Walras L.) 32, 34 сн., 35 сн., 59, 60 сн., 108 сн., 243 Вебер Г. - Б. фон (Weber Н. В. von) 67 сн. ВейтлингВ. (WeitlingW.) 191 Виндельбанд В. (Windelband W.) 57, 70, 71, 77, 114 Вирт М. (Wirth М.) 36 сн. Войт Ф. A. (Voigt F. А.) 231 сн. Вольтер (Voltaire) 20, Вон К. (Vaughn К. I.) 17 сн., 34 сн., 44 сн., 60 сн., 181 сн., 182 сн., 239 сн., 247 сн., 318 сн. Вундт В. (Wundt W. М.) 32 сн., 48 сн. Вэхтер К. - Г. фон (WAchter К. G. von) 67 сн. Г Галлер фон К. (Haller К. L. von) 25 сн. Гауптман Г. (Hauptmann G.) 215 сн. 385 25-4154
Именной указатель ГеббельсЙ. (Goebbels J. Р.) 218 ГербартИ.-Ф. (Herbart J. F.) 59 сн. Гервинус Г. (Gervinus G. G.) 56, 67 сн., 69 сн., 78 Гердер И. Г. (Herder J. G.) 214 Герман Ф. Б. В. (Hermann F. В. W.) 36 сн. Гёте И. В. (Goethe J.W.) 214, 218 Гиббон Э. (Gibbon Е.) 302 Гиерон 175 Гильдебранд (Hildebrand В.) 19, 36 сн., 52, 53, 65 сн. Гитлер A. (Hitler А.) 76, 218, 231 Глазер Й.-К. (Glaser J. С.) 36 сн. Гоббс Т. (Hobbes Т.) 98 сн., 233 сн., 282 сн., 330 ГобиноЖ. (GobineauJ. A. de) 220 Госсен Г. Г. (Gossen Н. Н.) 59 сн., 201 сн. Грей Дж. (GrayJ.) 45 сн., 46 сн., 92 сн., 93 сн., 113 сн., 125 сн., 147 сн., 162 сн., 163 сн. 166 сн., 199 сн., 201 сн. 228 сн., 233 сн., 239 сн. 243 сн., 246 сн., 248 сн. 265 сн., 282 сн., 301 сн. 329 сн., 332 сн., 333 сн. Гуго Г. (Hugo G.) 25, 151 сн. Гумбольдт В. фон. (Humboldt W. von) 162, 254, 331, 343 ГуфеландГ. (HufelandG.) 36 сн. д ДальманФ.-К. (DahlmannF. С.) 67 сн. Дарвин Ч. (Darwin С.) 163 Декарт 96, 330, 98 Джевонс У. С. (Jevons W. S.) 32, 34, 59, 59-60 сн., 108 сн. Диккинсон (Dickinson Н. D.) 182 ДильтейВ. (DiltheyW.) 49 сн., 50 сн., 57, 77, 114 сн. Добб М. (Dobb М.) 203 сн. Доносо Кортес X. (Donoso Cortes J.) 337 Друкер П. (Drucker Р.) 232 сн. Дьюи Дж. (Dewey J.) 231 сн., 266 Ж Жид Ш. (GideC.) 47 сн., 190 сн. 3 Зиммель Г. (Simmel G.) 49 сн. ЗомбартВ. (SombartW.) 76, 79, 84, 229 сн.,^231 сн., 236 Зонненфельс Й. фон (Sonnenfels J. von) 36 сн. И Истмен М. (Eastman М.) 231 К КантИ. (Kantl.) 23 сн., 32, 38, 46 сн., 57, 58, 83, 93 сн., 110 сн., 113, 119, 149, 193, 195, 196, 214, 218, 254, 264, 265, 305, 321, 331 сн., 343 Кантильон Р. (Cantillion R.) 59 сн., 114 Карлейль Т. (Carlyle Т.) 215 сн., 236 Карнап Р. (Carnap R.) 104 Карр (СаггН.) 238 сн. Кассирер Э. (Cassirer Е.) 132, 240 Каудер Э. (Kauder Е.) 9 сн., 17 сн., 20 сн., 23 сн., 24 сн., 32 сн., 33 сн., 34 сн., 48 сн., 49 сн., 58 сн., 59 сн., 60 сн., 108 сн., 117 сн., 140 сн., 194 сн. Каутский К. (Kautsky К.) 201 сн. Каутц Й (Kautz J.) 36 сн. Кейнс Дж. М. (Keynes J. М.) 180, 182, 208, 221, 248, 273, 290, 291 Кейнс Дж. Н. (Keynes, J. N.) 51 сн., 61 сн. КельзенГ. (KelsenH.) 248, 257, 263, 266, 267-268, 269, 271, 287 Кларк Дж. Б. (Clark J. В.) 62 Кобден Р. (Cobden R.) 227 сн. Коген Г. (Cohen Н.) 187 сн., 196 сн. Кольридж С. (Coleridge S. Т.) 337 386
Именной указатель Кон Г. (Cohn G.) 36 сн. Конт О. (Comte, А.) 19, 74, 79, 80 сн., 84, 85, 91, 95, 100, 101, 208, 209 сн., 215 сн., 224, 236, 243 сн. Косса (CossaL.) 51 сн. Краузе Г.-Ф. (Krause G. F.) 67 сн. Краус К. (Kraus С.) 23 сн., 33 сн., 108 сн. Ксенофонт 175 Кубедду Р. (CubedduR.) 36 сн., 59 сн., 64 сн., 91 сн., 174 сн. Кудлер Й. (KudlerJ.) 36 сн. Кэмпбелл (Campbell D. Т.) 148 Кэрнс Дж. (Cairnes J. Е.) 38 сн., 114,274 сн. Л Лагард П. (Lagarde Р.) 218 сн. ЛангбенВ. (LangbehnW.) 218 сн. Ланге О. (Lange О.) 180, 182 Ласки Г. Дж. (Laski Н. J.) 212 сн., 217, 274 сн., 285 Лассаль Ф. (Lassalle F.) 178 сн., 220 Ледерер Э. (Lederer Е.) 202 сн. Лекки У. (Lecky W. Е. Н.) 338 сн. Ленин В. И. 191 Ленш П. (LenschP.) 237 Леони Б. (Leoni В.) 181 сн., 351 сн. Лессинг Г.-Э. (Lessing G. Е.) 218 Липпманн У. (LippmannW.) 231 сн. Лист Ф. (ListF.) 67, 231 сн. Луден Г. (LudenH.) 67 сн. Льюис Дж.-К (Lewis G. С.) 54 сн. м Макиавелли Н. (Machiavelli N.) 20, 355 Маколей Т. Б. (Macaulay Т. В.) 338 сн. Мальтус Т. Р. (Malthus Т. R.) 59 сн. Мамфорд Л. (Mumford L.) 96 сн. Мангейм К. (Mannheim К.) 95 сн., 208, 209 сн. Мангольдт Г. фон (Mangoldt Н. von) 36 сн. Мандевиль Б. де (Mandeville В. de) 65, 73, 86, 96, 98 сн., 129 сн., 138, 153, 162, 163, 330 Маркс К. (Marx К.) 9 сн., 51, 59 сн., 74, 79, 84, 85, 178 сн., 106, 147, 178, 191 сн., 193 сн., 220, 231 сн., 239 сн., 324 сн., 330 сн. Мартини К. -А. фон (Martini К. А. von) 36 сн. Меллер ван ден Брук (Moeller van der Bruch А.) 237 Менгер К. (Menger С.) 9—12, 15, 17-82, 99, 107-114, 119, 127-142, 143, 144, 145-146, 147 сн., 148, 149 сн., 151 — 156, 158 сн., 159, 166 сн., 167 сн., 177-179, 180, 188, 191, 192, 199, 210, 223, 225 сн., 242 сн., 253 сн., 313, 319, 321, 330, 332, 343, 350, 352 Местр Ж. де (Maistre J. de) 25 сн., 337 Милль Джеймс (Mill J.) 219 Милль Джон С. (Mill J. S.) 19, 26 сн., 49 сн., 50 сн., 75, 76 сн., 114, 219, 239, 242, 242-243 сн., 274 сн., 301, 329 сн. Мильтон Дж. (Milton J.) 227 сн., 253 Мишлер П. (MischlerP.) 36 сн. Мозер (Moser J.) 337 Молина Л. (Molina L.) 162 Монтень М. де (Montaigne М. Е. de) 227 Монтескье Ш. (Montesquieu С. de) 20, 25, 151, 330 Моцарт В. A. (Mozart W. А.) 214 н Науманн Ф. (Naumann F.) 218 сн. Нейманн Ф. (Neumann F.) 217 Нейманн Ф.-Й. (Neumann F. J.) 36 сн. 387 25*
Именной указатель. Нейрт О. (NeurathO.) 90, 91, 93, 96 сн., 101, 102, 104, 181, 182, 185 сн., 209 сн. Нибур Б. Г. (Niebuhr В. G.) 25, 79, 151 НидэмДж. (Needham J.) 95 сн. Нисияма (Nishiyama С.) 129 сн. НозикР. (NozickR.) 135 сн. Нок А. Дж. (Nock А.) 339 сн. О ОукшоттМ. (Oakeshott М.) 228 сн. Оуэн Р. (OwenR.) 215 сн. п Парето В. (Pareto V.) 182, 184, 199, 200, 201, 210 сн., 266 Пеккёр К. (PecqueurC.) 215 сн. Перикл 227 сн. Петерс (Peters Н.) 218 сн. Пирсон N. (Pierson N. G.) 44 сн., 201 сн. Платон 20, 34 сн., 80 сн., 330 Пленге И. (PlengeJ.) 229 сн. Полани М. (Polanyi М.) 165, 212 сн., 234 сн. ПолитцК.-Г.-Л. (Politz К. Н. L.) 67 сн. Поппер К. Р. (Popper К. R.) 61 сн., 63 сн., 64 сн., 66, 74 сн., 79, 80 сн., 82 сн., 87 сн., 91 сн., 93 сн., 102, 128, 130 сн., 132, 134 сн., 148, 160, 176, 204 сн., 213 сн., 238 сн., 240 сн., 241 сн., 264, 267, 270 сн., 284 сн., 315 сн., 330, 352 сн., 346 р РадбрухГ. (RadbruchG.) 268 РайхенбахГ. (Reichenbach Н.) 104 Ранке Л. (Ranke L.) 79 Расселл Б. (Russell В.) 104 РатенауВ. (Rathenau W.) 202, 220,236 Рау К. -Г. (Rau К. Н.) 36 сн., 67 сн. Рено A. (RenautA.) 147 сн. Рёпке В. (Ropke W.) 242 сн. Рёскин Дж. (Ruskin J.) 215 сн. Рикардо Д. (Ricardo D.) 59 сн., 324 сн. Риккерт Г. (Rickert Н.) 57, 70, 71, 77, 114, 115, Рист Ш. (Rist С.) 47 сн. Розенберг Александр (Rosenberg > Alexander) 130 сн. Розенберг Альфред (Rosenberg Alfred) 217, 218 Ролз Дж. (Rawls J.) 297 Рошер В. (RoscherW.) 19, 26 сн., 36 сн., 52, 53, 54, 55, 58, 61 сн., 65 сн., 68 сн., 69 сн., 78 Руссо Ж.-Ж. (Rousseau J. J.) 96, 330 РэндА. (RandА.) 159 сн. Рюмелин Г. (Riimelin G. von) 36 сн. С Савиньи Ф. (Savigny F. С. von) 20, 25, 26, 37 сн., 65, 69 сн., 78 сн., 85, 86, 151, 152 сн., 162, 253, 342, 343 Сакс Э. (Sax Е.) 49 сн., Сантаяна Дж. (Santayana G.) 218 Сениор Н. (Senior N.W.) 114 Сеннхольц Г. (Sennholz Н. F.) 337 сн. Симонид 175 Сисмонди Ж.-Ш. Л. С. (Sis- mondij С. L. S. de) 219 сн. Сорель Ж. (Sorel G.) 236 т Такер Дж. (Tucker J.) 96 сн. Тацит 227 Тейлор Ф. (Taylor F. М.) 182 Трейчке Г. фон (Treitschke Н. von) 218 сн. Тюнен Й.-Г. фон (ThunenJ. Н. von) 36 сн. У УмпфенбахК. (UmpfenbachК.) 36 сн. Уоддингтон (Waddington С. Н.) 238 сн. 388
Именной указатель Уотсон Дж. (Watson J. В.) 93 Уэллс Г. (Wells Н. G.) 96 сн. ф Фейербах Л. (Feuerbach L.) 219 Фергюсон A. (Ferguson А.) 129 сн., 137, 138, 153, 162, 195, 330, Ферри Л. (Ferry L.) 147 сн. Фихте Г. (Fichte J. G.) 59 сн., 67, 215,218 Фома Аквинский 330 Фрейер (FreyerH.) 237 Фридмен Д. (Friedman D.) 340 сн. Фридмен М. (Friedman М.) 336 сн. Фукидид 227 сн. ФурьеЧ. (Fourier С.) 215 сн. X Хайдеггер М. (Heidegger М.) 87 Хайек Ф. фон (Hayek F. A. von) 34—40,44—46, 61-66, 73-74, 77-100, 105-106, 107, 112, 113, 119, 123-133, 137-148, 152-171, 175-182, 192, 197-213, 223-245, 247-305, 310, 313, 321, 325, 328-344, 350 Хальм Г. (Halm, G.) 198 сн. Хобхаус Л. Т. (Hobhouse L. Т.) 95 сн., 209 сн. Ц Циммерман Р. (Zimmermann R.) 59 сн. Цицерон 227 сн., 330 ч Чемберлен У. Г. (Chamber- lin, W. Н.) 231 сн. Чемберлен X. С. (Chamberla- in Н. S.) 218 сн., 236 ш Шеель Г. фон (Scheel Н. von) 36 сн. Шеллинг Ф. (Schelling F. W. J.) 215 Шёнберг Г. (Schonberg G.) 36 сн. Шеффле А. Э. Ф. (SchaffleA. Е. F.) 36 сн. Шиллер И. К. Ф. (Schiller J. С. F.) 214, 218 Шмитт К. (Schmitt С.) 237, 250, 259 Шмиттгеннер Ф. ( Schmitthenner F.) 67 сн. Шмоллер Г. фон (Schmoller G. von) 19, 38 сн., 50, 55—56, 61 сн., 66, 75 сн., 76, 78, 79, 132, 218 сн., 231 сн. Шпанн От. (Spann О.) 237 Шпенглер О. (Spengler О.) 84, 218,237 Шпильгаген Ф. (Spielhagen F.) 215 сн. Шпитлер Л. -Т. фон (Spittier L. Т. von) 67 сн. Шталь Ф. (Stahl F.J.) 220 Штейн Л. (Stein L. von) 215 сн. Штрайслер Э. (Streissler Е. W.) 9 сн., 17 сн., 36 сн., 37 сн., 38 сн., 49 сн., 60 сн., 108 сн. Штраус Л. (Strauss L.) 174, 175, 176, 228, 240, 244, 311, 312 сн., 314 Шумпетер Й. A. (Schumpeter J. А.) 114, 132, 197, 199, 284 ШюцА. (Schutz А.) 117 сн. э Эйхгорн К. (Eichhorn К. F.) 52 Эренфельс К. фон (Ehrenfels С. von) 48 сн. ю ЮмД. (HumeD.) 59 сн., 65, 86, 93 сн., 96 сн., 98 сн., 114 сн., 129 сн., 138 сн., 159 сн., 162, 163, 165, 227 сн., 260, 264 сн., 270 сн., 280, 330 Юсти Й. Г. Г. фон (Justi J. Н. G. von) 36 сн. 51 Якоб Л. - Г. фон (Jacob L. Н. von) 67 сн. Ясперс К. (Jaspers К.) 234 сн. 389
Именной указатель А Anderson В. М. 107 сн. Antiseri D. 17 сн., 135 сн. Antonelli Е. 59 сн. Ashcraft R. 58 сн. В Bartley W. W. Ill 148 сн. BaumgarthW. 317 сн. Becker W. 278 сн. Berger Р. L. 11 сн. BirnerJ. 17 сн. Bloch Н. S. 17 сн. BobbioJ. 253 сн., 329 сн. Boehm S. 9 сн., 44 сн. Boland L. А. 61 сн. Boos М. 17 сн. BosanquetN. 246 сн., 294 сн. Bostoph S. 55 сн. Brittan S. 248 сн. Brough W. Т. 107 сн. Bryant С. G. А. 58 сн. Buchanan J. М. 44 сн., 108 сн., 135 сн., 147 сн., 181 сн., 247 сн., 280 сн. Buckley W. F. Jr. 236 сн. Burgalas si М. 58 сн. BurtonJ. 239 сн., 274 сн. Butler Е. 44 сн., 45 сн., 79 сн., 125 сн., 17 сн., 181 сн., 191 сн., 199 сн., 235 сн., 248 сн., 282 сн., 301 сн., 317 сн. С Caldwell В. J. 87 сн., 90 сн. Cesa С. 25 сн. Chaloupek G. 181 сн., 194 сн. ClontzJ. М. 64 сн. Collini S. 61 сн. Craver Е. 103 сн. Crowley В. L. 301 сн., 305 сн., 329 сн. Cunningham R. L. 248 сн. D Dahrendorf F. 286 сн., 336 сн. De Vecchi N. 9 сн. Diamond А.М. Jr. 48 сн. Dietze G. 248 сн., 251 сн. diZeregaG. 277 сн. DobretsbergerJ. 17 сн., Dobuzinskis L. 163 сн. Douglas J. D. 235 ch., 240 ch. DunleavyP. 294 ch. E Egger J. B. 38 ch. Ekelund R. B. 17 ch., 49 ch., Elster J. 198 ch. Erasmus 227 ch. * Eucken W. 61 ch. F Faucci R. 50 ch. Finer H. 227 ch. Flew A. 301 £h. Fuerle R. D. 115 ch. G GaleottiA. E. 130 ch., 17 ch., 135 ch., 163 ch. Gallaway L. E. 208 ch. Gioia V. 55 ch. Giussurarson H.H. 239 ch., 329 ch. Gordon D. 87 ch. GramH. N. 34 ch., 60 ch. Grassl W. 35 ch. H HaberlerG. 103 ch. HahnH. 91 ch. Haller R. 35 ch. HamowyR. 248 ch., 328 ch. Hansen R. 55 ch. Harbour W. R. 336 ch. HartwellR. M. 229 ch., 29 ch Hauser K. 55 ch. HazlittH. 214 ch. Hebert, R. F. 9 ch., 17 ch. Heine W. 130 ch. HeldD. 282 ch., 294 ch. Hennis W. 58 ch. Hirschman A. O. 277 ch. Hodgson G. M. 147 ch. Hoff T. J. B. 181 ch. Hoppe H. H. 184 ch. 390
Именной указатель Howey R. S. 9 сн. Hoy С. M. 79 сн., 147 сн., 163 сн., 248 сн., 285 сн. HutchisonТ. W. 9 сн., 17 сн., 24 сн., 32 сн., 35 сн., 61 сн., 90 сн., 92 сн., 130 сн. Ingram J. К. 61 сн. J Jaffe W. 34 сн., 35 сн., 59 сн., 60 сн. James W. 266 Jasay A. de 283 сн. Johnson G. R. 87 сн. Johnston W. M. 23 ch., 24 ch., 49 ch., 59 ch. Jouvenel B. de 290 ch. К Kirk R. 336 ch. Kirzner I. M. 9 ch., 17 ch., 24 ch., 35 ch., 108 ch., 121 ch., 140 ch., 206 ch. KleyR. 147 ch. Knies C. G. A. 19, 96 ch., 52 ch., 54, 58, 65 Koerner К. K. 332 ch. Kukathas C. 46 ch., 58 ch., 93 ch., 147 ch., 163 ch., 228 ch., 248 ch., 265 ch., 301 ch., 305 ch., 329 ch. L Lachmann L. M. 29 ch., 32 ch., 44 ch., 58 ch., 68 ch., 108 ch., 117 ch., 118 ch., 131 ch., 166 Lagueux M. 163 ch. LairdJ. 107 ch. Lavoie D. 17 ch., 87 ch., 181 ch., 206 ch., 273 ch. Lepage H. 208 ch., 230 ch., 273 ch., 340 ch. Leser N. 9 ch., 48 ch. Littlechild S. 17 ch., 271 ch. Locke J. 96, 175, 223, 227 ch., 279, 310 Lowith K. 80 ch. M MacCormickN. 163 ch., 264 ch. Machlup F. 243 ch. Madison G. B. 143 ch. Maki U. 17 ch., 30 ch. Marini G. 206 ch., 65 ch. Meinecke F. 78, 85—86, 347 ch. Menger, K. 103 ch. Menzel A. 49 ch. Milford К. 17 сн., 19 ch., 47 ch., 55 ch., 60 ch. Miller D. 147 ch., 149 ch., 163 ch., 254 ch. Miller E. 329 ch. Minogue K. R. 336 ch. Mises M. von 103 ch. , 117 ch. Mitchell W. C. 49 ch. Moene К. O. 198 ch. Mongin P. 38 ch. Morgenstern O. 49 ch., 60 ch., 103 ch., 107 ch. N Nadeau R. 45 ch., 64 ch., 90 ch., 124 ch. Nagel E. 134 ch., 135 ch. NakaS. 162 ch. NegishiT. 9 ch. Nemo P. 96 ch., 147 ch., 168 ch., 280 ch., 301 ch. Novak M. 297 ch. NyiriJ. C. 35 ch. О O’Driscoll G. P. Jr. 52 ch., 163 ch., 208 ch. O’Gorman F. 294 ch. O’Leary B. 294 ch. Osterhammel J. 58 ch. p Paque К. H. 45 ch. Parsons S. 9 ch. PellicaniL. 11 ch., 135 ch. Pfister B. 17 ch., 55 ch. PhebyJ. 9 ch. Philippovich E. von 60 ch. Pirie M. 336 ch. Quinton A. 246 ch. 391
Именной указатель R Radnitzky G. 35 сн., 147 сн., 148 сн., 163 сн., 248 сн., 306 сн. RazJ. 253 сн., Ricci D. М. 103 сн. Ritzel G. 55 сн. Robbins L. 185 сн., 328 сн. Robilant Е. di 253 сн. Rosner Р. 9 сн. Rothacker Е. 60 сн. RothbardM. Р. 23 сн., 87 сн., 159 сн., 181 сн., 184 сн., 214 сн., 217 сн., 273 сн., 340 сн. Rothschild К. R. 24 сн. S Saint-Simon С. Н. de 95, 96 сн., 191, 209 сн., 215 сн., 224, 243 сн. Schiera Р. А. 18 сн. Schneider L. 131 сн. Schon М. 58 сн. Schotter А. 206 сн., Seldon А. 199, 239 сн., И сн. Selgin G. А. 87 сн. Shand А. Н. 9 сн., 60 сн., 79 сн., 90 сн., 93 сн., 107 сн., 108 сн., 113 сн., 166 сн., 181 сн., 194 сн., 199 сн., 248 сн., 251 сн., 291 сн., 301 сн. ShearmurJ. 45 сн., 93 сн., 108 сн., 138 сн., 140 сн., 239 сн., 253 сн. ShenfieldА. 79 сн., 90 сн., 248 сн. Silverman Р. 32 сн., 36 сн. Smart W. 107 сн. Smith А. 19, 20, 24, 37 сн., 73, 80, 81 сн., 86, 96, 119 сн., 129 сн., 130 сн., 138 сн., 153, 158 сн., 177, 178 сн., 195, 219, 227 сн., 330, 355 Smith В. 17 сн., 24 сн., 34 сн., 36 сн., 41 сн., 48 сн., 119 сн. Spiegel Н. W. 17 сн. Stark W. 23 сн. Stigler G.J. 34 сн., 60 сн., 199 сн. Stoppino М. 351 сн. SugimuraK. 23 сн. т TabarrokA. 108 сн. Talmon J. L. 330 сн. Taylor Т. С. 9 сн., 108 сн. Tenbruck F. Н. 58 сн. Tessitore F. 25 сн., 64 сн., 76 сн. Thornton М. 49 сн. Tisch К. 181 сн. Tocqueville A. de 96, 227, 338 V Vanberg V. 147 сн. VannucciA. 60 сн. VedderR. 208 сн. Viola F. 253 ей. Voegelin Е. 174, 240, W Walsh V. С. 34 сн.,60 сн. Ward В. 336 сн. Watkins W. N. 134 сн. Weber М. 57 сн., 58, 70, 71, 77, 108 сн., 114 сн., 115, 116, 117-118, 132, 134, 146, 155, 181 сн., 202 сн., 239 сн., 266, 271, 275, 314 Weber W. 17 сн. Weiss Р. X. 60 сн. White L. Н. 9 сн., 17 сн., 34 сн., 49 сн., 60 сн., 108 сн., 131 сн. Wicksell К. 17 сн. Wieser F. von 9, 23 сн., 48, 49 сн. 107 сн., 114 сн., 182 сн., 199 сн., 201 сн. Wootton В. 227 сн. Y Yagi М. 24 сн., Yeager L. В. 97 сн., 149 сн. Z ZamagniS. 17 сн. Zintl R. 280 сн. Zoller М. 161 сн.
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ А Акты — юридические и административ- ные акты 257—258 Анархо - капитализм 340 Антисемитизм 241 Античная традиция 227 сн. Априоризм — у Мизеса 38 сн., 114—115 Аристотелианство 33—35, 137 Б Бихевиоризм 93, 101 Блага. См. тж'. Потребности — аристотелевская концепция 34 сн. — естественные 34, 42—44, 109 — искусственные / воображаемые / иррациональные 42—44 — производство 108—109, 181 — 185 — распределение 183 — 184 — рациональные 42 — субъективные 39, 42—43, 109 Благо общее 15, 89, 109, 126, 166, 169, 227, 232, 296-298, 297сн., 323, 351 Благополучие — общее 298 — общественное 333 Большинство 249, 278, 294, 298, 307 — воля 334 — всемогущество 267—268 — метод 334. См тж: Демокра- тия, как метод — позиция (мнения) большинства 339 — тирания 283 Бюрократизация 275—277 — и демократия 276—277 В Великое/Открытое общество 306 сн., 315, 335, 350 Венский кружок 91, 102. См. тж\ Неопозитивизм, Логический позитивизм Власть 235, 253, 277-278, 284 — дьявольский инструмент, глав- ное зло (archdevil) 235, 253 — законодательная 275 — законодательная и правитель- ственная (исполнительная) 281—283 — концентрация 235, 281 — ограничение 254, 257, 278— 279, 283 сн., 284, 333 — политическая 305, 341 — и право 249 — и принуждение 253, 338, 355 — и свобода 231 — традиционное разделение на три ветви 249, 279, 284 Военная экономика (Krieg- swirtschaft) 179, 181, 182, 202, 236 Выбор — индивидуальный 29 сн., 68, 113, 127, 216, 232 — коллективный 68 — политический 185, 216, 235 — теория 121, 188, 244 Высшая политехническая школа 95 Г Гегельянство 65, 209, 240 Генетика 22, 134, 149, 163-164 Германия 213—221, 229 сн., 230-232, 236-238, 331, 342 — 343. См. тж' Прусса- чество 393
Предметный указатель Герменевтика 86 — 87. См. тж\ „ Ver st ehen — Гадамера 58 сн. Гностицизм 174 сн., 241 Государство — всеобщего благоденствия 258, 277 сн. — гегелевское обожествление 196 — задачи 128, 156—157, 216, 263, 293, 335, 339-340, 348, 354 -миф 222, 240-241 — происхождение 127, 147 — тоталитарное 213, 215—216. См. тж\ Тоталитаризм Государство (правительство) 281-284, 290-292 — демократическое 298 — 299 — полномочия 282 — представительное 281 д Данные социальных наук 124— 125, 131-132, 142-143, 204-206, 225 Дарвинизм 148, 163 сн., 321, 323 Демархия 280 Демократия 11 — 12, 154—155, 168, 228 сн., 232-233, 248, 265 сн., 273, 277-280, 291- 294, 293 сн., 295 — и бюрократизация 276—277 — и законотворчество 250—251 — и коллективизм 233 сн. — концепция Кельзена 267—268, 271, 287—289 — и либерализм 257—258, 278 сн., 281 — 288, 292-293, 332-334 - как метод 278, 283-286, 292, 334 — ограничения 279—280 — и планирование 233—235, 234 сн., 249-251 — и политическая философия 294, 295, 334-335 — практика 182 — и рынок по Мизесу 154—157, 197, 272-275, 286-288, 292-293, 324-325 — и свобода 233—234, 277 сн. — и социализм 211—212 сн., 284, 291-293 — как стихийный порядок 277 сн. -судьба 250-251, 269, 276- 277, 283-284 — тезис Шумпетера о ней 284 — теория демократии 248, 277— 278, 283-290, 292-294, 333-334, 356 — versus тоталитаризм 249 — тоталитарная 249—250, 268, 280, 296, 330 — философский фундамент 287 — цель 298 — как ценность 271, 283, 295 — ценность ее 278, 287 — эволюция теории демократии 283-284 — экономическая 288, 293 Демос 279-280, 335, 349 Деятельность человеческая (дей- ствия человеческие, действия индивидуальные) 10, 13—14, 18, 22-24, 35-42, 48, 62-66, 70-72, 106, 107, 142-145, 161-162, 177, 224, 240, 261- 262, 300, 310-311, 318-321, 325, 332, 353-356 — веберианская теория 116, 116—117сн. — государственное вмешательство 333 — законы 115, 122 — мизесианская теория 188—189, 274-275, 318-321, 325-327 — наука о ней 103—104, 119— 121 — неожиданные (непреднамерен- ные, непредвиденные) резуль- таты (последствия) 33 сн., 59, 80, 92, 129, 136-139, 143, 150, 158, 225, 242, 269-270, 299-300, 313, 321, 341 — практические нормы 177, 343-345 394
Предметный указатель — рациональность 116—119, 121-122 — сферы 340 — цели 332 — экономическая и потребление благ 350 Дуализм 161 3 Законодательство 259—263 — всемогущество 257, 262, 267 — гипертрофия 247—248 — и демократия 251, 258—259 — versus правовой позитивизм 266 — ограниченность 250, 257, 262 — социальное 263 — и тоталитаризм 250 — финалистическое 250, 259, 302 — цели 250, 254, 260 Законы — априорные 43, 114сн., 116, 145, 152, 273 — законы природы 264 — исторические 114 сн., 117,343 — Менгеровские точные законы природы 21, 26—39, 43, 59, 68 сн., 110-112, 136, 139, 144, 148-152 — научные 45 сн., 226, 227 — эмпирические 21, 26 сн., 28, 136 Западная цивилизация 13, 103, 105, 221-223, 227, 230, 244, 302-303, 306, 327, 330-331, 337 Западные демократии 15, 243 Знание — не абсолютность 316 — всеобщее и априорное в праксе- ологии Мизеса 122 — всеобъемлющее (абсолютное, тотальное, полное) 174, 223, 225,240 — естественно-научное 345 — историческое 68—72, 122, 173, 344-345 — и планирование 201 — политическое 340, 347 — практическое 69, 123, 203, 210, 315 — распределение знания в обще- стве 123-127, 166, 204-211, 223, 253, 315, 332, 341 — субъективная природа 93, 221 — теория 68, 107—128 — теретическое 69, 203, 210 — централизация 316 — человеческое 10, 12, 34, 57, 65, 71, 112, 124, 140, 173, 177, 205-212, 240, 279, 283 и Идеализм 12, 176, 241 Идеология, либеральная 285, 297, 328, 333 сн. Индивидуализм 96, 101, 146, 162, 135 сн., 173 сн., 227, 330 — антииндивидуализм 102 — «истинный» 97, 137, 152, 138 сн., 330 — «ложный» 96, 129, 330 — методологический 15, 40, 81 сн., 97 сн., 108 сн., 128—146. См. тж. Композитивный метод - как «невидимая рука» 130 сн. - как редукционизм 134 сн., 163 сн. См. тж. Редукционизм — политический 129 — традиция 227 сн., 305 сн., 330 Индуктивизм 22, 29, 47—48, 53, 57, 87, 88, 90, 96, 313 — критика Поппером 91 Инженерия — инженерная ментальность 91, 203, 209, 236-238 — социальная 104, 213 сн. — утопическая 213 сн. Институты — либеральные 220 — как непреднамеренные резуль- таты человеческих действий 129-136, 330 — происхождение и развитие 19, 26-27 сн., 81 сн., 129 сн., 130-131, 136-139, 141, 142, 146-155, 158, 165, 242, 330,343 395
ПредметИый указатель U типы и природа социальных и. 10, 22-23, 47, 80, 81 сн., 94, 97, 99, 211, 226, 242, 310 Институционализм американский 62,219 Интеллектуалы и рынок 290 Интервенционизм (государствен- ное вмешательство) 15, 75, 204, 211, 215, 221, 248, 252, 256, 259, 271-275, 284, 290-293, 325,335 — и демократия 250, 325, 334 — и либерализм 324, 333 Интересы — индивидуальные 178, 274 — индивидуальные versus обще- ственные 225, 232, 326 — коллективные 298 — конфликт 268, 324 сн. — общественные 258, 299 — юриспруденция и. 257 Испанские иезуиты 162, 210 сн. Историзм 63 сн. Историцизм/историзм 12, 17-18, 26, 54, 61-67, 60 сн., 63—64 сн., 67 сн., 69 сн., 70 сн., 71—88, 78 сн., 79 сн., 80 сн., 94, 100, 105-106, 147 сн., 153-154, 176, 183, 198, 222, 241-244, 257, 297, 310, 313, 318, 342-344 — гегельянский и марксистский 63 сн., 147 сн., 191, 345, 353, 355 Историческая школа немецких экономистов 19—30, 21 сн., 25 сн., 37 сн., 47—53, 55 сн., 55-73, 69 сн., 77-80, 104, 114, 136, 179-180, 290 Историческая школа права 25 сн., 26, 37 сн., 65, 67, 69 сн., 74, 78—80, 85, 153 Исторические школы 78 сн. Исторический материализм 77. См. тж: Марксизм История 65, 70—74, 65 сн. — философия и. 73, 84, 69 сн., 148, 159, 175, 191, 222, 226, 311,344 — финалистический характер 320 К Кантианство 32 — влияние на Хайека 46 сн. -нео- 23 сн.,41,58, 115, 119 Капитализм 11, 74, 105, 118, 155, 181, 187—189, 197-198 сн., 199 сн., 217, 271-274, 286-287, 337 сн., 344 — антикапиталистическая мен- тальность 272, 275 сн. — и демократия 154—155, 197, 286—287. См. тж\ Демократия — и нацизм 214—216 — немецкий 215, 220—221 — и социализм 192—193, 197, 215-217, 274 — способ производства при нем 185-187 4 — и христианство 195—196 Каталлактика 77, 166—169, 167 сн., 168 сн., 248, 310, 316, 336 — и социальная справедливость 295-296, 301-303 — versus экономика 166—168 Катедер-социализм 56, 179, 180, 214, 219, 220. См.тж. историческая школа немецких экономистов Кейнсианская — неортодоксальность 221 — революция 180 — экономическая теория 248, 291 Коллективизм 62—63, 68, 87, 90, 95-96, 100-101, 105, 173 сн., 180, 192, 227, 232-234, 240, 297, 337 сн. — и демократия 233 сн. — методологический 95 — политический 95, 141 — 142, 207-209 — и тоталитаризм 227 Коммунизм 105, 173 сн., 231, 243, 290 Консерватизм 336—340, 337 сн. — и либерализм 338—339 — Хайека 230 сн., 334—335, 337 сн. Конституционализм 247—259, 279-281, 283—284 396
Предметный указатель — конституционная инженерия 280 — либеральный 247, 258, 280, 282 сн., 284 — рыночный 278 — и эволюционизм 247 сн. Конструктивизм 64, 98 сн., 153, 160, 238, 243 сн., 244, 248, 258-259, 266, 297. См. тж. Рационализм; Прагматизм — и интервенционизм 290—291 — картезианский 282, 330 — и правовой позитивизм 265 — 268 Конструктивистский рационализм 281, 330. См. тж'. Рационализм Контрактуализм (теория общест- венного договора) 12, 97 сн., 147, 162, 241, 330 Конфликт — интересов 268, 324 сн. — социальный 299 — ценностей 335 Космология классическая 312 Космос (cosmos) 160, 266, 299 Кратос 279 Л Либерализм 13, 23, 62, 77, 104, 69 сн., 159 сн., 173 сн., 175— 176, 187, 215, 221, 229 сн., 230, 235-237, 239 сн., 241- 242, 242-243 сн., 251-252, 259, 265, 271-275, 290-291, 296-297, 306, 325-326, 331-332, 341-342 — австрийской школы 141, 225, 253, 174, 292, 309-311, 316, 337, 341-342 - анти- 214, 215, 226, 255, 257, 259, 266, 343 — и демократия 257, 281 — 289, 292,333 — и интервенционизм 325 — и классическая политэкономия 187, 252, 272, 318, 322 — классический 100, 104, 207, 288, 318, 322, 323, 328, 329 сн., 344 — и консерватизм 338 — и либертарианство 336 сн. — Мизесовы основания л. 288 сн , 317, 321-328, 343, 317сн., 318 сн. — Милля 242—243 — немецкий 213, 220, 255, 342 — 343 — политическая философия л. 77, 246, 320-322, 328, 334-338, 341-345 — проблема 351 — рационалистический 24—25, 129, 129 сн., 177, 288 сн., — и религия 327 — versus социализм 229, 241, 307, 320, 325 — и социальная справедливость 302 — субъективистская экономиче- ская теория 318, 321, 323 — сущность 342 — типы 329 — versus тоталитаризм 220—221, 231,240 -Хайека 204, 251, 328-341 — и христианство 194—195, 327, 344 Либертарианство 340 Логический позитивизм 222. См. тж'. Неопозитивизм, Венский кружок Лозанская школа 60 сн. м Маржинализм 50, 108 сн., — маржиналистская революция 18, 19, 48, 49, 59 сн., 61, 101, 119, 188, 303, 319, 322,332 — теория предельной полезности 10,48, 59, 108 сн., 141, 342, 350, 342 сн. Маржиналистская революция 18, 48-49, 59сн., 61, 101, 119, 188,319,322 Марксизм 12, 73, 101, 181, 190-194, 240, 252, 267, 273, 291, 297, 328, 352-355 397
Предметный указатель Марксова теория ценности 9, 318-319 Материализм 104 — исторический 191 Метод — абстрактно-дедуктивный 48 сн. — естественных наук 28 сн., 89— 92, 100-104, 114, 132-133, 151, 200, 244 — индуктивный. См. тж: Метод, компаративный 22, 64, 67, 87—88, 91, 96 — компаративный. См. тж'. Ме- тод, сравнительный 22, 88, — композитивный 38 сн., 80, 111, 130-143, 158, 206 сн. См. тж: Индивидуализм, ме- тодологический — общественных наук 28 сн., 89— 92, 100-105, 151, 199-200, 244 — реалистический и точный (у Менгера) 28, 139-140 — сравнительный 67. См. тж'. Метод, компаративный — эмпирический 49 Методология — Визера 49 сн. — Менгера 20—24 сн., 37—40 сн., 59—61 сн. Милленаризм 183, 187, 353 — социалистический 191 — христианский 191 Мир 324 н Наука (науки) — «естественное» и «искусствен- ное» в 138, 144, 161-162 — естественные 108, 173, 222, 313 — исторические 20, 26—27, 52, 56-57, 115, 179 — практические 20, 21 сн., 26-27, 51-52, 56-57, 136, 139-141, 152, 179, 242 — теоретические 20, 21 сн., 26— 27, 51-52, 56-57, 114-115, 149, 152, 179, 242 — теоретические общественные. См.: Теоретические социальные — теоретические социальные 15, 17-18, 28 сн., 45-47, 64, 73, 83, 101, 104, 107-116, 124, 133, 137, 162, 169, 205, 207, 292, 310, 313, 342, 355 — точная 31, 45 сн., 110—112, 136-137, 179 — эмпирические 110—112, 136-137 — юридическая 248 Национализм 74, 215 — немецкий и нацистский 214— 221, 228-229, 237 сн. Национал-социализм / нацизм 179, 214-220, 229 сн., 231, 236, 237 снч 243, 250, 269, 290 — versus либерализм 229 — и социализм 228—229, 241 Неопозитивизм 101 — 105, 182. См.тж'. Венский кружок, Ло- гический позитивизм Нигилизм 14, 312 Новые правые 294 сн., 336 сн. Номократия 177, 227 — номократическое общество 301 — versus телеократия 177, 223, 279, 296, 299 сн., 344, 348 Номос 161, 262, 279, 292 Ньютоновская механика 70, 73 О Обобществление 179—182, 187, 202 сн. Общество — великое 335, 350. См. тж\ Открытое общество — versus государство 347 — открытое 301, 306, 315. См. тж:. Великое общество — отождествление государства и 283 — планирование и 198 — 212, 230-232 — природа 192—193, 199 — происхождение 156, 191 — 192 — человеческое 322—323 398
Предметный указатель Обязательства политические 352, 356 Ожидания — индивидуальные 261, 291 — 292, 349-351 — разумные и неразумные 211, 262, 305, 350-352 — субъективные 305 Организация 169, 231, 235, 248, 266, 271, 299, 305, 349 — общество и 207, 224 — и организм 192 — versus порядок 264, 291 — 296, 348-349, 354 — тоталитарная 250 — централизованная 207 Органицизм 22, 52, 70, 102, 151, 162, п Планирование 97, 197 сн., 199-212, 273 — и демократия 234, 250 — кодекс ценностей 235 — коллективистское 95, 181, 213 сн., 232, 243 — математика и 202 сн., 203, 210 сн. — и свобода 204 — связь со сциентизмом и тотали- таризом 240 — социалистическое 200 — социально - политическое 208-212 — и тоталитаризм 208 сн., 234 сн. — человеческое 125 — экономическое 11, 87, 89, 124, 180, 199-209 Племенная вражда 306 Позитивизм 23, 30, 35, 64, 73, 80, 81, 83, 87, 88, 96-100, 176, 222-224, 240-241, 313, 330, 334, 337 — неопозитивизм 101 — 104, 222. См. тж\ Wiener Kreis — правовой 81, 259, 265, 269 Политика 247 — понятие 315 — и порядок 355 — и право 255 - приоритет 310, 340, 343, 352 — и экономическая теория 356 Политика экономическая 273 Порядок (устройство) 34—41, 46 сн., 99, 107, 136, 145, 149 сн., 152, 160, 204, 216, 236, 248, 258, 288, 299, 315, 340, 346-350, 353-356 — абстрактный 262, 296, 299 — и государство 257 — и демократия 277 сн., 293 — дополитический 340 — естественный 42, 137 — моральный и политический 305 — наилучшее политическое 10, 11, 13, 14, 14, 16, 79 сн., 89, 109, 126, 151, 154, 157, 170, 171, 176, 225, 228, 241, 245, 248, 251, 285, 293, 295, 310, 314, 328, 334, 335, 345, 346, 347, 356 — versus организация 266, 292— 296, 348—349, 353-355 — и планирование 203—204 — правовой 257 — рациональный 207 — социальный 99, 204 сн., 253, 268, 302, 337—338 — стихийный 85, 99, 101, 106, 119, 138, 151, 157-160, 162-170, 236, 246, 258, 263-266, 306, 332, 336, 342, 348. См. тж: Каталлактика — субъективный 145 — формирование 351 — 352 Потребители — суверенитет их 272, 287—288, 350 — удовлетворенность их 272, 286 сн., 287—288, 303 Потребности / Нужды 110. См. тж: Блага — естественные/реальные/рацио- нальные 39, 42—44, 121, 127, 139, 118сн., 178сн., 356 — иерархия 168—169 — индивидуальные 310, 322 399
Предметный указатель — искусственные / воображаемые / иррациональные 42—44, 121, 127, 139, 178, 356 — Менгеровские три порядка удовлетворения благ 139, 352 — сосуществование людей в обще- стве 350—353 — субъективные 39, 43, 154— 155,188, 225, 288 Правила — абстрактные 254, 260, 265, 288, 296, 299, 315, 316 — их универсальность 126, 265, 292, 300 — организации 248, 259, 262, 306 — поведения 126, 249, 254, 258— 262, 267-269, 270, 280-281, 292, 296, 300, 315, 316 Право (закон) 226, 233, 247, 253-256, 259-260, 266-270, 275, 293, 333, 339 — верховенство п. (Rule of Law) 11, 247, 250, 254-258, 351. См. тус Rechtsstaat — и власть 253 — демократическое верховенство права 247 — естественное п./естественный з. 162, 256, 260, 269, 270 сн. — и законодательство 247, 255, 259 — источники 151 —152, 259 — и мораль 269 — как организация 271 — конституционное 263 — концепция п. Кельзена 267— 271 — и политика 255, 269 — и принуждение 262 — публичное 248, 259, 262—263, 351 — и свобода 255 — свобода и собственность 261 — и соответствие законодательству 255 — стихийная эволюция п. 254, 258 — философия 253, 270, 306 — Хайек о кантовском понятии п. 264, — цель 261 — частное 259, 263, 340, 351 — «чистая теория» п. 257, 267 Право естественное 269—270 Прагматизм 69, 85, 94, 266, — критика Менгером 19, 24, 77, 80, 88, 129, 151, 152-153, 177-178, 225 сн. — обоснование либерализма у Мизеса 317 сн. — самая ранняя реакция на 25, 80—81 Праксеология 41, 42, 44, 71, 72, 73, 77, 92, 93, 100, 103, 104, 105, ИЗ, 115, 116, 120-122, 145, 14$, 153, 317, 321, 326 Приказы 254 Принуждение (насилие) 256, 278 302, 345 • — и власть 253, 338, 354 — и право 253 — правовое принуждение 267— 268 — и свобода 254 сн. Просвещение 69 сн., 74 Пруссачество 213—223, 230 — и социализм 230, 237 р Равенство 333, 341 Равновесие — теория общего равновесия 206, 243 Разум 162, 227 — злоупотребление разумом 224 Расчет — возможность экономического расчета 188-189, 197-198 сн., 202-203 — в натуральной форме 181 сн., 184 — рациональный 123, 183, 201 сн. — экономический 183—186, 185 сн., 196, 276 Рационализм 74, 97—98, 176, 222, 228 сн., 342 400
Предметный указатель — и естественное право 269 — конструктивистский 86, 90-100, 105, 129, 160, 174, 178, 180, 199, 225, 258, 282, 297, 265 сн. — критический 87, 160, 301, 313,330 — Мизеса 222, 289 — прагматический 153 — утилитаристский 100, 119, 343 — французский 330 — экономический 153 Редкость 14, 50, 116, 126-128, 137, 175, 189, 201, 349 Редукционизм 134, 134—135 сн., 139? 163 сн. Релятивизм 12—16, 40 сн., 120, 117 сн., 126, 243 сн., 248, 271, 287, 289, 312, 344 — кельзеновский 268, 287 Реформа конституционная 284 Рынок 256, 272, 275, 286, 290, 293, 324, 335, 338 — законы 238 — и верховенство права 350—351 — и интеллектуалы 290, 293 — и планирование 204 — совершенный 205—206 — и социализм, национализм, нацизм 216, 220 — как стихийный порядок 125, 166. См. тж'. Каталлактика) С Свобода {freedom, liberty) — естественная 332 — и власть 231 сн., 249 сн. — и демократия 232—234, 277 сн. — индивидуальная (личная) И, 82, 106, 170, 177, 189, 217, 234 сн., 249, 252-255, 257-259, 275, 284, 291, 325, 332, 339 сн., 341, 349-350, 354-355 — коллективная 257, 268 — и право 253 — право и собственность 261 — связь между индивидуальной, политической и экономической свободой 226-229, 234, 227- 228 сн., 248 сн., 252, 274 — экономическая 225—226, 229 сн., 276, 332 Секуляризация 12, 247, 310—313 Система — избирательная 281, 294, 356 — экономическая — 272 Собрание законодательное 281—282 Собственность — и государство 223, 310 — и демократия 232—233 — право и свобода 261 — происхождение 140—141, 176, 188 — на средства производства 184, 196, 272, 288, 324, 332 Современность 10—13, 174—175, 240, 309-313, 337, 345-348 Социализм 11, 15, 18, 24 сн., 56, 74, 75, 81 сн., 89 сн., 96-98, 176-212, 237, 271-273, 285-286, 290, 301, 337 сн. — возможность 183—185, 188—203 — и демократия 212, 292 — и деструктивизм 187, 196—197 — идеология 187, 196—197 — как иррациональная экономи- ческая система 185 — Кельзена 267 — и консерватизм 338 — versus либерализм 228—229, 241, 307, 319, 325 — и нацизм 228—229, 242 -крах245-246, 286, 320-321 — марксистский 106, 291 — неизбежность 183, 187, 190— 193,197, 284 — происхождение 173—174 — как рабство 227 сн. — как разновидность хилиазма 150, 174, 187, 190 — и тоталитаризм 212 — 213 233 сн., 276 — христианский 190 сн. 401 26-4154
Предметный указатель Спор о методах, 47—50, 57—63, 70, 74-74, 101, 114 Справедливость 199, 298 — атавизм социальной с. 295-296, 306 — и демократия 295 — и каталлактика (рынок) 295-296, 302-303 — материально-правовая, содер- жательная 250,303 — и политическая философия 295 — как социализм 305 — социальная / распределительная 239, 243 сн., 264, 277, 293, 293-307, 332, 341 Сталинизм 231 Статут. См.\ Thesis Субъективизм 29 сн., 39—40, 43-45, 46 сн., 49 сн., 92, 93 сн., 108 сн., 112, ИЗсн., 118 сн., 123, 132, 139-140, 145, 233, 248. См. тж\ Теория субъективной ценности Субъективистская революция 121, 252. См. тж\ Маржиналист- ская революция Субъективные ценности 107 сн., ИЗсн., 115-119 Суверенитет — народа 247 — потребителя 272, 286, 350 — теория 332 Сущность. См.\ Wesen Сциентизм 12, 40, 64, 73, 77, 90-102, 174-176, 199, 237, 238 сн., 244, 309, 343-344 — взаимосвязь с планированием, социализмом и тоталитаризмом 239-240 Сциентистская ментальность 204, 225, 290 Таксис 160-61, 266, 279, 292, 299 сн. Телеократия — versus номократия 17, 223, 227, 279 сн., 296, 299 сн., 344, 348 Теология политическая 312 Типы 45 сн., 111, 146 — идеальные 32 сн., 71, 116, 156, 352 Тирания 126, 158, 176, 230, 244-245, 259, 277 Томизм 35 Тоталитаризм 12, 61, 63, 66, 87, 98, 103-105, 126, 159, 169, 173-180, 212-245, 250, 271, 290, 294, 316 — взаимосвязь с планированием и социализмом 240 — versus демократия 248—250 — versus либерализм 220—221, 231-232, 239-240, 286- 287 — и немецкая культура 213 — 215, 217-219 — и планирование 212—213 сн., 231 сн., 234 сн., — и правовой позитивизм 173 — происхождение 152—153, 212 — и равенство 304 — и социализм 212, 215—217, 229 сн., 276 — юридический —258—259 «Третий путь» 204, 243, 271, 274 сн., 307 Труд — мизесовская теория разделения труда 192-195, 322-327 — теория трудовой ценности 242-243,252, 319, 329 сн., 344 У Утилитаризм 219, 300, 337 сн., 341 — английский 331 — Мизеса 326, 343 ф Фабианство 221 Фашизм 173 сн., 228—232, 229 сн., 243 Физикализм 93, 103 Физиократы 20, 96 Философия 402
Предметный указатель — австрийская 32 сн., 34 сн., 48 сн. См. тус. Либерализм австрийской школы / Полити - ческая философия австрийской школы — социальная 188, 248, 271, 324 — социальных наук 10, 17 сн., 98, 99, 105, ИЗ, 126, 147, 188, 196, 204, 223, 297, 313, 342, 356 Философия политическая 9,12, 14-15,46-47, 50, 89, 99, 105, 151, 171, 176, 197, 198, 204, 223, 228, 229, 240-246, 252, 258, 269-273, 281, 291, 297, 299, 300, 307, 310-314, 320-321, 344-347, 351-356 — австрийской школы 105—106, 141, 197, 225, 294, 309-317, 331-332, 343, 356, 351 — возрождение 252, 297 — демократическая 277, 334 — и демократия 295, 334 — задача 300, 314—317, 351 — 352 — история ф. п. 227, 346 — Канта 264—265 сн. — кантианская и неокантианская 195-196 — Кельзена 248 — либеральная 77, 138, 320 — метод 315 -Мизеса 241-242, 317-318 — как наука-«архитектор» 349, 352 — отношение к этике (морали) и экономической теории 14, 18-19, 51-54, 66-67, 76, 120, 179, 328 — как поиск наилучшего полити- ческого устройства (порядка) 310,346 — современная 348, 356 — и справедливость 295 — Хайека46 сн., 126, 159, 164, 171, 204, 207, 228, 240, 251, 328-341 — как scientia practica 309—312 Фрейдизм 267 X Хилиазм. См.'. Милленаризм Христианская традиция 227 сн. Христианство 12, 187—188, 190-191, 312, 344 — и капитализм 195—196 — и либерализм 194—195 — и социализм 190 сн., 194-195 — и хилиазм 191 ц Цели (ends, aims, goals) — возможные 201 — иерархия 299, 351 —352 — индивидуальные (личные) 65, 94-95, 233, 296, 316, 339 — коллективные 95, 166 — конфликт 219, 296, 313 — 314 — общие 99 — социальные цели 250 — субъективные 115, 122—123, 138,145, 154 — универсальность 320 — экономические 168—169 Цели социальные 230—234 Цена — как информационная система 293, 294, 303, 338 Ценность — иерархия. См.: Ценность, шкала — конфликт 335 — меновая 189 сн. — различение Хайеком цели и ц. 314 — система. См.: Ценность, шкала — теория субъективной 9, 13, 15, 18, 23 сн., 25, 46, 48, 58, 61, 64, 75-76, 104, 106, 107- 118, 122, 126, 140, 188, 193, 194, 272, 293, 303-304, 314, 319,350 — шкала 201, 232, 235, 316 ч Человек экономический. См.: Homo oeconomicus Чикагская школа 340 403 26*
Предметный указатель ш Шотландские философы 148, 163, 331—332 э Эволюционизм 100, 138, 147 сн., 148, 153-154 — и конституционализм 247 сн. — менгеровский генетический эволюционизм 112, 138—140, 145-146, 151 — типы 148 — традиция эволюционизма 65, 72, 84-85, 113, 147-149, 161-163, 175, 239 сн. — хайековский 328—329 Эволюция 23, 84, 85 сн., 149 сн., 191, 192, 240-241, 320 — историческая 73, 81, 188—191, 193, 320, 337 — культурная 126, 149 сн., 165 — стихийная 95, 125, 153 Экономика (хозяйство) — военная экономика. См.: Krieg swirtschaft — как инструмент для достиже- ния моральных и политических целей 291 — коллективистская 62, 69, 181 — натуральная 181, 184 — плановая 193, 201—203, 216, 276, 354 — рыночная 11 — 13, 76, 101, 154-156, 179, 185, 216, 220, 221, 233, 246, 306 сн., 314 — смешанная 272 — социалистическая 75, 177— 183, 185, 199-200. См. тж'. Социализм; Коллективизм; Планирование — централизованная 181 — 182, 200,216 — versus каталлактика 166—167 Экономическая теория (эконо- мическая наука, политическая экономия) 17, 21 сн., 23 сн., 26-27 сн., 39, 47, 50-53, 111-112, 199, 201, 274, 310, 313, 354 — историческая 20 сн., 26 —27сн., 75 — немецкая, versus британская и французская 219—221 — новая экономическая наука 55-59, 199-200 — и политика 354—355 — субъективистская 39—40, 71, 89, 104-106, 114, 120, 176, 272, 292-293, 317-319, 323, 336 — смешивание с экономической политикой 242—243, ЗЮ- ЗИ, 316 — цель 310 Энциклопедисты 96 Эпикурейство 326 Эссенциализм — методологический 267 Этатизм 62, 213—216, 221, 233 сн., 271-277 Я Явления — естественные и искусственные 161 — экономические 188, 210 — теория социальных 40—41, 110-111, 123-124, 142- 145, 188, 206, 210-211, 225-226, 330, 336-338 с Geisteswissenschaften 24 сн., 57 сн. н Homo oeconomicus 129 сн., 205 сн., 344 — миллевский 243 сн. L Laissez faire 256, 322, 332, 342, 344, м Methodenstreit. См.: Спор о ме- тодах 404
Предметный указатель N Naturwissenschaften 24 сн., 28 сн., 57 сн. 14 Rechtsstaat 250, 254, 257. См. тж: Верховенство права — формальное понятие 257 — в сравнении с gerechte Staat 250 s Scientia practica — политическая философия как 309—312 т Thesis 262 V Verst ehen /понимание 72, 101 сн. 131 сн. См. тж: Герменевтика W VJesen/сущность 32, 112, 134 сн. 139, 144, 146