A.  A.  ЛЮБЛИНСКАЯ
 АБСОЛЮТИЗМ
 В  ПЕРВОЙ  ТРЕТИ  XVI  В.

АКАДЕМИЯ  НАУК  СССР
 ЛЕНИНГРАДСКОЕ  ОТДЕЛЕНИЕ
ИНСТИТУТА  ИСТОРИИ
 А.  Д.  ЛЮБЛИНСКАЯ
 анцузский
 АБСОЛЮТИЗМ
 В  ПЕРВОЙ  ТРЕТИ  ХУП  В.
 ИЗДАТЕЛЬСТВО  ..НАУКА"
 МОСКВА  •  ЛЕНИНГРАД
 1  9  6  5

A.  D.  LUBLINSKAJA
L’ABSOLUTISME  FRANQAIS  AU  DEBUT
DU  XVIIе  SIECLE

ВВЕДЕНИЕ
 Важность  проблем,  исследуемых  в  предлагаемой  читателю
книге,  ясна  сама  по  себе.  Развитие  капитализма,  вызванные  им
перемены  в  социальной  структуре  общества,  расцвет  абсолю¬
тизма  —  это  основа  всей  истории  западноевропейских  стран  в  на¬
чале  капиталистической  эры.  Но  избранный  для  конкретного  изу¬
чения  период  —  первая  треть  XVII  в.  —  нуждается  в  мотивировке.
 В  ту  пору  отчетливо  обрисовались  все  главные  особенности,
свойственные  каждой  из  стран,  двигавшихся  по  направлению
к  буржуазному  строю.  Начала  складываться  новая  «иерархия»
европейских  держав,  характерная  именно  для  эпохи  мануфактур¬
ного  капитализма  и  ранних  буржуазных  революций.
 В  это  же  время  Франция  заняла  свое  особое  место  в  Европе.
Из  страны  классического  феодализма  она  развилась  в  страну  не
менее  классического  абсолютизма.  Именно  потому,  что  между
этими  стадиями  существовала  теснейшая  органическая  связь,  для
Франции  была  закрыта  возможность  стать  страной  классического
капитализма.  Такая  судьба  была  предназначена  Англии.  На  долю
Франции  выпала  самая  длительная  подготовка  к  самой  радикаль¬
ной  и  также  классической  буржуазно-демократической  революции.
 Узловым  периодом,  в  течение  которого  определилась  перспек¬
тива  именно  такой  судьбы  Франции,  давшей  ей  в  XVII  в.  поли¬
тическую  гегемонию  в  Европе,  а  в  XVIII  в.  сделавшей  ее  центром
Просвещения,  была  первая  треть  XVII  в.  До  этого  времени  но¬
вые  начала  в  экономике,  социальной  структуре,  политике,  куль¬
туре  при  всей  своей  значимости  не  обладали  еще  достаточной
прочностью.  Во  многих  странах  ранний  капитализм  оказался
явлением  хрупким  и  недолговечным.  Уже  в  середине  XVI  в.  он
значительно  увял  в  Италии,  был  сломлен  в  Германии  и  подкошен
в  Испании.  В  самой  Франции  длительная  междоусобица  второй
 3

половины  XVI  в.  оказала  на  его  развитие  безусловно  вредное
влияние;  мирный  период  правления  Генриха  IV  был  слишком  ко¬
ротким,  а  за  ним  последовали  новые  гражданские  войны.  Словом,
в  1610  г.  для  Франции  не  были  еще  закрыты  пути,  могущие  при¬
вести  к  длительному  застою,  а  может  быть,  и  упадку  в  развитии
капитализма.
 Положение  осложнялось  еще  и  тем,  что  не  была  исчерпана
сила  главного  в  ту  пору  политического  врага  абсолютизма  —  фео¬
дальной  знати.  Хотя  ее  ряды  и  поредели  в  междоусобных  войнах
второй  половины  XVI  в.,  она  представляла  собой  значительную
по  своему  политическому  весу  группу  и  активно  боролась,  отстаи¬
вая  реакционную  программу  децентрализации  и  консервации
прежних  порядков,  мешавших  развитию  буржуазных  элементов.
Личные  качества  неспособного  к  самостоятельному  правлению
Людовика  XIII  внушали  знати  большие  надежды  на  подчинение
короля  своему  влиянию.  Тогда  она  направила  бы  политику  по
нужному  для  себя  руслу.  Французские  принцы  крови,  герцоги  и
пэры  еще  могли  рассчитывать  на  завоевание  при  дворе  и  в  стране
позиций,  составлявших  основу  мощи  испанской  феодальной  ари¬
стократии.  А  это  отразилось  бы  и  на  общем  ходе  развития  страны.
 •К'концу  первой  трети  XVII  в.  эти  реакционные  притязания,
равно  как  и  другие  препятствия,  преимущественно  политического
порядка,  были  преодолены.  Прогрессивные  силы  Франции  —  бур¬
жуазия  и  народные  массы  —  сыграли  при  этом  решающую  роль,
поддержав  абсолютизм  в  его  борьбе  с  феодальной  знатью  и  сепа¬
ратистскими  тенденциями.  Они  оказались  в  ту  пору  уже  доста¬
точно  сильны  для  того,  чтобы  перевесить  чашу  весов  в  пользу
экономического  и  политического  прогресса.
 Но  это  были  глубинные  процессы,  течение  и  результаты  кото¬
рых  далеко  не  полностью  и  не  всегда  были  ясны  современникам.
Наоборот,  междоусобицы  и  войны  с  гугенотами  создавали  впечат¬
ление  «неблагополучия  во  французском  королевстве»  и  непроч¬
ности  абсолютизма.  Подобное  впечатление  было  тем  более  весо¬
мым,  что  экономическое  положение  Франции  продолжало  оста¬
ваться  неблестящим,  а  государственные  финансы  находились
в  плачевном  состоянии.  Буржуазия  громко  жаловалась  и  требо¬
вала  усиления  протекционизма;  народ  нищал,  и  угроза  восстаний
висела  в  воздухе.  Правительство  принимало  некоторые  меры,  но
они  не  приносили  желаемых  результатов,  ибо  все  более  и  более
расширявшаяся  Тридцатилетняя  война  во  многом  парализовала
его  попытки.
 Все  эти  явления  экономического  и  политического  порядка  за¬
ставляют  исследователя  выйти  за  привычные  рамки  рассмотрения
истории  одной  страны  (хотя  бы  и  с  учетом  международной  обста¬
новки)  и  как  бы  вдвинуть  изучаемую  страну  в  систему  общеевро¬
пейской  экономики  и  политики.  В  данном  случае,  т.  е.  как  раз  для
 4

XVII  в.,  он  оказывается  в  особо  благоприятном  положении,  ибо
встречается  с  интересными  и  широкими  концепциями,  касающи¬
мися  сложного  комплекса  явлений  во  всей  Европе.  Перипетии  по¬
литической  борьбы,  охватившей  почти  все  страны,  их  социальная
структура  и  главное  относительно  медленный  темп  развития
капитализма  привлекли  за  последние  годы  внимание  многих  исто¬
риков.  В  современной  зарубежной  исторической  науке  получили
широкое  распространение  теории  «всеобщего  кризиса»  и  «всеоб¬
щей  революции»  в  XVII  в.
 Для  исследовательской  разработки  этих  теорий  совершенно
необходимо  привлечение  французского  материала  —  общая  «не¬
устроенность»  проявилась  во  Франции  чрезвычайно  отчетливо.
Но,  с  другой  стороны,  нельзя  и  ограничиваться  одной  лишь  Фран¬
цией:  взаимозависимость  в  ходе  развития  всех  европейских  стран
начиная  с  XVI  в.  —  факт  бесспорный  и  неопровержимый.  Эти  со¬
ображения  определили  собой  проблематику  и  структуру  нашей
книги,  посвященной  не  одной  лишь  Франции,  хотя  центром  иссле¬
дования  является  именно  эта  страна.
 В  первых  двух  главах  на  основе  критического  разбора  теорий
«всеобщего  кризиса»  и  «всеобщей  революции»  в  XVII  в.  постав¬
лена  проблема  особенностей  мануфактурного  этапа  в  развитии  ^ка¬
питализма  в  целом  и  соответствовавших  этому  этапу  социальных
отношений.  В  последующих  главах  мы  стремились  изучить  то  осо¬
бенное  положение,  в  котором  оказались  в  1610—1620-х  годах  как
французская  экономика  в  связи  с  общим  экономическим  разви¬
тием  Европы,  так  и  сама  Франция.  Подробно  рассмотрены  дли¬
тельная  борьба  правительства  с  гугенотами,  имевшая  целью
ликвидировать  их  политическую  автономию,  отношения  с  финан¬
систами  и  финансовая  политика,  проект  экономических  и  финан-*
совых  реформ,  предложенный  Ришелье  на  собрании  нотаблей
в  1626—1627  гг.,  его  деятельность  на  дипломатическом  поприще.
Эти  темы  не  столько  отобраны  автором,  сколько  предписаны  ему
самим  ходом  событий  тех  лет.
 Настоящая  работа  хронологически  и  тематически  примыкает
к  нашей  книге  «Франция  в  начале  XVII  в.»  (Ленинград,  1959).
Читатель  не  раз  встретит  на  нее  ссылки,  ибо  мы  стремились  не
повторять  многое  из  того,  что  уже  подробно  освещено  нами  в  дру¬
гом  месте.

Глава  I
 ТЕОРИЯ  «ВСЕОБЩЕГО  КРИЗИСА»  В  XVII  в.
 емнадцатый  век  долгое  время
не  имел  —  для  всей  Европы  и
ца  всем  протяжении  —  особого  и  звонкого  эпитета.  Обозначение
его  «веком  Людовика  XIV»  относилось  преимущественно  к  Фран¬
ции  второй  половины  столетия,  т.  е.  территориально  и  хронологи¬
чески  было  ограниченным,  да  и  не  получило  широкого  распростра¬
нения.  Между  своими  славными  соседями  —  «Веком  Возрождения»
и  «Веком  Просвещения»  —  XVII  век  оказывался  чем-то  не  вполне
определенным,  лишенным  какой-то  главной  и  характерной  черты.
Исследован  он  был  несравненно  меньше,  чем  XVI  и  XVIII  вв.
 За  последнее  десятилетие  положение  в  зарубежной  историо¬
графии  резко  изменилось.^  Повысился  интерес  ко  всем  сторонам
истории  XVII  в.,  в  особенности  экономической  и  социальной.  По¬
явилось  много  новых  работ  широкого,  обобщающего  характера,
появились  и  новые  теории,  пытающиеся  систематизировать  на¬
копленные  знания,  расположить  их  в  некую  цельную  картину,
включающую  все  или  большинство  стран  Европы,  вскрыть  основ¬
ные  закономерности,  обусловившие  общность  (или  хотя  бы  сход¬
ство)  протекавших  в  них  процессов.  В  этих  теориях  XVII  век
предстает  как  нечто  своеобразное,  как  век  острейших  противоре¬
чий,  век  экономического,  социального  и  политического  кризиса,
кризиса  сознания.  Он  получил,  наконец,  свой  эпитет,  он  стал
веком  «всеобщего  кризиса»  и  «всеобщей  революции»,  «трагическим
веком».
 Многое  в  этих  концепциях  является  спорным  и  даже  неприем¬
лемым  —  в  первую  очередь  само  понятие  «общего  кризиса»  и  «об¬
щей  революции»,  —  но  они  очень  интересны  своим  стремлением
глубже  проникнуть  в  суть  явлений,  отыскать  какие-то  основные
причины  процессов,  первостепенных  по  своей  важности  и  общих
для  европейских  стран.
 6

^Франция  занимает  в  этих  теориях  едва  ли  не  первое  место  не
только  в  силу  своей  объективно  большой  роли  в  истории  всего  кон¬
тинента,  но  и  потому,  что  многие  явления,  определяемые  ныне
как  специфические  для  «трагического  века»,  получили  в  ней  свое
наиболее  четкое  выражение  (экономический  кризис,  меркантилизм,
абсолютизм,  классицизм  и  т.  д.).  Особый  интерес  в  связи  с  этим
приобретает  первая  половина  столетия,  когда  противоречия  про¬
явились  особенно  ярко,  когда  «распалась  цепь  времен»  и  все  об¬
щество  пришло  в  состояние  брожения.
 Повышенный  интерес  к  экономической  истории  XVII  в.  сле¬
дует  поставить  в  прямую  связь  с  тем  вниманием,  которое  многие
представители  зарубежной  историографии  проявляют  к  важной  и
сложной  проблеме  зарождения  капитализма  и  его  развития  в  нед¬
рах  феодального  общества.  Очень  знаменательно  в  этом  отноше¬
нии  не  только  появление  еще  в  1946  г.  книги  английского  марк¬
систа  Мориса  Добба,1  но  и  особенно  возникшая  в  связи  с  ней
оживленная  дискуссия,2  продолжающаяся,  собственно  говоря,  и  по¬
ныне.3  Советские  историки  очень  быстро  откликнулись  на  нее  ре¬
цензиями,4  где  были  даны  оценки  взглядов  Добба  и  других  участ¬
ников  дискуссии  и  подчеркнут  методологический  интерес  проблемы.
 Дискуссия  охватила  широкий  круг  социально-экономических
тем  в  истории  стран  Западной  Европы  XV—XVIII  вв.,  но  наибо¬
лее  плодотворным  было  ее  действие  для  исследования  наиболее
«темного»  (в  плане  экономической  истории)  XVII  в.  Отправляясь
от  сравнительно  хорошо  изученного  в  этом  отношении  XVI  в.,
историки  оказались  в  довольно  затруднительном  положении  перед
лицом  фактов,  недостаточно  осмысленных.  Поразительной  казалась
общая  картина  отсутствия  поступательного  движения  уже  в  первой
четверти  XVII  в.,  а  затем  длительный  застой  и  даже  упадок.
В  первую  очередь  это  касалось  цен.  После  работ  Гамильтона,  по¬
священных  «революции  цен»  в  XVI  в.,  в  зарубежной  историогра¬
фии  сложился  своего  рода  канон,  по  которому  движение  цен  по¬
лагалось  класть  в  основу  любого  исследования  по  экономической
истории.5  Затем  в  орбиту  внимания  историков  вошли  также  со¬
циальные  конфликты  —  многочисленные  крестьянские  и  городские
восстания.  Большую  роль  при  этом  сыграла  книга  Б.  Ф.  Поршнева
 1  М.  D  о  b  b.  Studies  in  the  development  of  capitalism.  London,  1946.
 2  The  transition  from  feudalism  to  capitalism.  A  symposium  by  P.  Sweezy,
H.  K.  Takahashi,  M.  Dobb,  R.  Hilton,  Ch.  Hill.  London,  1954;  Une  discussion
historique.  Du  feodalisme  au  capitalisme  par  G.  Lefebvre,  G.  Procacci  et  A.  Soboul.
«Pensee»,  №  65,  1956.
 3  M.  Dobb.  Transition  from  feudalism  to  capitalism.  London,  1963.
 4  Рецензия  И.  Звавича  на  книгу  Добба  в  «Вопросах  истории»  (1947,  №  4);
рецензия  Ю.  Л.  Бессмертного  на  дискуссию  (см.  прим.  2)  в  «Вопросах  исто¬
рии»  (1955,  №  12).
 5  Очень  интересная  и  основательная  критика  этой  теории  дана  в  статье
 П.  Вилара:  P.  V  i  1  а  г.  Problems  of  the  capitalism.  Past  and  Present,  №  10,  1956.
 7

«Народные  восстания  во  Франции  перед  Фрондой»,  опубликован¬
ная  в  1948  г.  и  ставшая  известной  за  рубежом  после  появления
полного  немецкого  перевода,6  а  также  после  рецензий  во  француз¬
ской  печати  и  перевода  ее  большого  введения.7  На  фоне  экономи¬
ческой  депрессии  XVII  в.  и  классовых  столкновений  особое  значе¬
ние  приобрели  важнейшие  события  середины  столетия:  английская
революция  и  Фронда,  оцениваемая  Б.  Ф.  Поршневым  как  неудач¬
ная  буржуазная  революция.  Вокруг  этих  тем  также  разгорелась
оживленная  дискуссия.  Словом,  история  XVII  в.  стала  одной  из
самых  актуальных  тем.  Каждое  новое  исследование,  будь  то  боль¬
шая  книга,  основательная  статья  или  даже  небольшая  заметка,  вно¬
сит  тот  или  иной  по  размерам,  но  всегда  интересный  вклад  в  раз¬
работку  проблемы.
 Одна  из  наиболее  ранних  и  вместе  с  тем  наиболее  разносторон¬
няя  и  полная  концепция  общего  кризиса  в  развитии  западноевро¬
пейских  стран  в  XVII  в.  принадлежит  Р.  Мунье,  выпустившему
в  1953  г.  четвертый  том  серии  «Общая  история  цивилизации»  под
названием  «XVI  и  XVII  века.  Прогресс  европейской  цивилизации
и  упадок  Востока  (1492—1715)».8  За  8  лет  книга  выдержала
3  издания,  что  свидетельствует  о  большом  успехе  не  только
в  среде  специалистов,  но  и  у  широкой  публики.  Она  написана
ярким  и  выразительным  языком,  богато  иллюстрирована.  Обшир¬
ный  раздел  посвящен  различным  аспектам  кризиса  и  его  преодоле¬
ния.  В  патетическом  вступлении  к  разделу  звучит  главный  лейт¬
мотив  книги:  «XVII  век  —  это  эпоха  кризиса,  воздействовавшего
на  все  стороны  человеческой  деятельности:  экономическую,  со¬
циальную,  политическую,  религиозную,  научную,  художественную,
а  также  на  все  существо  человека  вплоть  до  самых  глубин  его  жиз¬
ненных  сил,  его  восприимчивости,  его  воли.  Этот  перманентный
кризис  отличался,  если  можно  так  выразиться,  резкими  колеба¬
ниями  интенсивности.  В  течение  длительного  времени  в  нем  соче¬
тались  и  перекрещивались  противоположные  тенденции,  то  сли¬
вавшиеся,  то  боровшиеся  друг  с  другом,  и  нелегко  различить
в  этом  столкновении  отдельные  перипетии  или  решающие  даты.
Противоречивые  и  раздирающие  тенденции  сосуществовали  тогда
не  только  в  Европе,  но  и  в  одном  и  том  же  государстве,  одной  и
той  же  социальной  группе,  одном  и  том  же  человеке.  Государства,
 6  В.  Porchnev.  Die  Volksaufstande  in  Frankreich.  Berlin,  1954.
 7  Рецензия  Ж.  Брю  в  «Pensee»  (1950,  №№  29  и  32);  перевод  предисловия
в  «Pensee»  (1952,  №№  40,  41).  —  В  1963  г.  вышел  французский  перевод  всей
книги:  В.  Porchnev.  Les  soulevements  populaires  en  France  de  1623  a  1648.  Pa¬
ris,  1963.  Ecole  Pratique  des  Haules  Etudes.  VIе  section  Oeuvres  etrangeres,  IV.
 8  R.  Mousnier.  Les  XVIе  et  XVIIе  siecles.  Les  progres  de  la  civilisation
europeenne  et  le  declin  de  l’Orient  (1492—1715).  Paris,  1953.  Histoire  generale
des  civilisations,  t.  IV.  Второе  переработанное  издание  вышло  в  1956  г.  (в  даль¬
нейшем  ссылки  даны  на  него),  третье,  также  переработанное  и  дополненное,  —
в  1961  г.
 8

сословия,  социальные  классы,  индивидуумы  непрерывно  боролись
за  восстановление  в  своей  среде  и  в  самих  себе  порядка  и  единства.
В  этой  судорожной  и  ожесточенной  погоне  за  постоянно  ускользав¬
шим  равновесием  человечество  Европы  пережило  решающую
трансформацию  (некоторые  даже  называют  ее  мутацией  вида),  и  на
своем  пути  —  его  мы  стремимся  отобразить,  и  он  привел  к  велико¬
лепным  вершинам  (sublime)  —  оно  сделало  в  слезах,  в  тревоге  и  в
крови,  но  с  надеждой,  доверием  и  радостью  большой  скачок  вперед».9
 Все  успехи  XVII  в.,  его  обильные  плоды  в  области  науки  и
искусства  дают  ему  право  именоваться  «великим  веком».  Они
были  достигнуты  в  результате  усилий,  положенных  на  преодоление
кризиса:  «В  борьбе  с  силами  разъединения  и  разрушения  человек
умножал  всевозможные  изобретения  и  превзошел  сам  себя.  Эти
усилия  взращивали  индивидуализм.  .  .,  а  этот  индивидуализм  и  от¬
носительная  свобода  мысли  и  действий  создали  плодовитость  и
величие  Европы,  чье  отличительное  свойство  состоит  в  непрерыв¬
ном  поиске».10  Таково,  по  мысли  автора,  всемирно-историческое
значение  западноевропейского  кризиса  XVII  в.  и  его  преодоления.
 Прежде  чем  перейти  к  анализу  этой  концепции,  необходимо
вкратце  коснуться  взглядов  Р.  Мунье  на  историю  Западной
Европы  в  предшествующее  столетие.  Кризис  XVII  в.  он  констати¬
рует  главным  образом  на  основе  сравнения  с  происходившим
в  XVI  в.  подъемом,  который  Мунье  называет  (подобно  другим  зару¬
бежным  историкам)  экономическим  возрождением  и  капиталисти¬
ческой  революцией.11
 Необходимо  отметить,  что  вся  книга  (особенно  в  первой  своей
половине,  касающейся  Европы)  написана  скорее  в  форме  размыш¬
лений  над  сутью  происходивших  процессов,  чем  в  форме  связного
хронологического  изложения.  Канву  фактов  политической  истории
автор  предполагает  известной  и  говорит  о  событиях  лишь  в  той
мере,  в  какой  это  ему  необходимо  при  рассказе  об  истории  эконо¬
мической,  социальной,  государственной,  международной  и  т.  п.
Это  придает  всему  труду  большую  насыщенность  постоянно  дви¬
жущейся  мыслью,  позволяет  проводить  далеко  идущие  сравнения,
словом  —  делает  его  интересным  не  только  для  специалистов,  но  и
для  всех  категорий  читателей.
 Мунье  довольно  подробно  говорит  об  экономике  XVI  в.,  опре¬
деляя  ее  в  первую  очередь  как  бурное  развитие  торгового  капита¬
лизма.  Он  уделяет  большое  внимание  таким  темам,  как  крупная
европейская  и  заморская  торговля,  революция  цен,  монополисти¬
ческие  компании,  биржа  и  биржевые  спекуляции,  банковское  дело
и  кредитные  операции,  государственный  долг  и  т.  п.  Он  касается
 9  R.  Mousnier,  ук.  соч.,  стр.  143.
 10  Там  же,  стр.  349,  330.
 11  Там  же,  стр.  47.
 9'

также  развития  горного  дела  и  металлургии,  подчеркивая  появле¬
ние  в  этих  отраслях  дорогостоящих  технических  нововведений.
Развитию  капиталистических  отношений  в  целом,  т.  е.  капитали¬
стической  эксплуатации  наемных  рабочих,  уделено  значительно
меньше  внимания,  аграрные  отношения  затронуты  лишь  кратко.
 Нельзя  отрицать  большую  роль  торгового  капитала  в  XVI  в.;
все,  что  было  с  ним  связано,  бросается  в  глаза  с  первого  же
взгляда.  Материал  источников  —  во  всяком  случае  тех,  что  уже
введены  в  научный  оборот,  —  тоже  как  будто  оправдывает  внима¬
ние  именно  к  торговому  капиталу.  Но  в  ходе  рассуждения  у  Мунье
происходит  некоторое  смещение  акцента  как  в  политико-экономи¬
ческом,  так  и  в  историческом  плане.  Блестящий  расцвет  торговли,
банковского  дела  и  т.  п.  он  склонен  рассматривать  как  расцвет
капитализма  вообще  и  соответственно  упадок  торговли  и  сокраще¬
ние  масштабов  кредитных  операций  оценивает  как  упадок  всего  ка¬
питализма.  Смещение  исторического  акцента  выражается  в  том,
что  капитализму  в  XVI  в.  (во  всяком  случае  до  1560  г.)  приписы¬
вается  всеевропейский  интернациональный  характер,  который
в  дальнейшем  оказался  утраченным  в  итоге  национальной  меркан¬
тилистской  политики  отдельных  государств.
 Действительно,  крупная  торговля  экономически  связала  страны
Европы  между  собой  и  с  далекими  континентами,  а  кредит  и  фи¬
нансовые  операции  пренебрегали  государственными  границами.
Биржа  в  Антверпене  была  учреждена  для  купцов  всех  стран.  Но
остановимся  на  этих  явлениях.  Посвященные  им  страницы  пестрят
упоминаниями  Фуггеров,  Вельзеров,  Хохштеттеров  и  т.  д.,  когда
речь  заходит  об  отважном  предпринимательском  духе  капиталистов
XVI  в.,  об  их  готовности  идти  на  риск,  тесных  финансовых  и  по¬
литических  связях  с  абсолютной  монархией  и  т.  д.  Вполне  есте¬
ственно,  что  образцовыми  крупными  капиталистами  XVI  в.
являются  для  Мунье  именно  Фуггеры  и  им  подобные.  Но  была  ли
их  деятельность  действительно  всеевропейской  и  интернациональ¬
ной?  Вернее,  что  она  ограничивалась  пределами  империи  Карла  V
и  интернациональной  была  лишь  в  той  мере,  в  какой  —  со  всевоз¬
можными  оговорками  —  можно  считать  интернациональной  саму
империю,  соединявшую  формально  и  временно  Германию,  Испа¬
нию,  Нидерланды  и  часть  Италии.  Во  всяком  случае  всеевропей¬
ской  эту  деятельность  назвать  нельзя;  она  почти  совсем  не  каса¬
лась  таких  крупных  и  ведущих  стран,  как  Англия  и  Франция.
Следовательно,  большие  масштабы  активности  Фуггеров  и  других
немецких  торгово-банковских  домов  определялись  все  же  фактором
политического  порядка  —  большими  масштабами  империи,  центром
которой  Карл  V  сделал  именно  Германию,  а  не  свойствами  самого
капитализма  как  такового.
 Малообоснованным  представляется  и  мнение  о  смене  всеевро¬
пейского  размаха  капиталистической  активности  национальными
 7  0

ограничениями  меркантилизма.  Последний,  как  известно,  старше
1560  г.  и  успешно  развивался  в  Англии  и  Франции  и  до  этой
даты.  В  своеобразной  форме  его  можно  наблюдать  и  в  империи
Карла  V,  где  на  время  были  стерты  национальные  границы  вхо¬
дивших  в  нее  стран.  Там  это  особенно  ярко  сказалось  в  размахе
финансовой  и  торговой  деятельности  Фуггеров  и  других  капитали¬
стов.  С  крушением  империи  кончился  и  этот  «имперский»  вариант
меркантилизма,  и  снова  выступил  на  сцену  меркантилизм  испан¬
ский,  голландский  и  т.  д.
 В  первом  и  втором  изданиях  своей  книги  Мунье  подробно  рас¬
сматривает  упадок  капитализма,  наступивший  во  второй  половине
XVI  в.  В  третьем  издании  он  отказывается  от  этого  взгляда.
Мунье  считает,  что,  несмотря  на  неблагоприятную  политическую
обстановку,  экономическая  активность  продолжала  оставаться  зна¬
чительной  во  всех  отраслях  производства.  Таким  образом,  весь;
XVI  век  как  эпоха  подъема  резко  противопоставлен  XVII  в.  как;
эпохе  кризиса.
 Мунье  рассматривает  социальные  следствия  развития  капита¬
лизма;  его  взаимосвязь  в  XVI  в.  с  государством  он  определяет
в  плане  кредитования  государства  банкирами,  а  саму  абсолютную
монархию  считает  своего  рода  капиталистическим  предприятием,
обслуживаемым  финансистами.12
 Социальная  структура  общества  XVI  в.  представлена  в  сле¬
дующем  виде.  Подъем  капитализма  и  рост  цен  сблизили  буржуа¬
зию  с  «классом  сеньоров»,  отделили  их  от  «народных  классов»
(classes  populaires)  и  подразделили  на  отдельные  группы.  Обеднев¬
шие  от  роста  цен  сеньоры  продавали  свои  земли  купцам,  которые
аноблировались  и  положили  начало  новым  дворянским  родам.
Впрочем,  старое  дворянство  не  признавало  их  равными  себе.
 Ниже  их  находились  буржуа  —  цеховые  мастера,  среди  которых
первое  место  занимали  суконщики,  мясники,  аптекари  и  т.  п.  За
ними  следовали  менее  важные  профессии  (сапожники,  старьевщики
и  т.  п.),  мелкие  лавочники  и  ремесленники.
 На  самом  низу  социальной  лестницы  появился  пролетариат:
рабочие  капиталистических  предприятий,  подмастерья,  внецеховые
ремесленники.  Их  номинальная  заработная  плата  росла  очень  мед¬
ленно  (из-за  противодействия  буржуазии,  которую  поддерживали
государи),  а  реальная  заработная  плата  падала.  Начинается  борьба
классов  —  стачки,  восстания.
 В  деревне  арендаторы  капиталистического  типа  отделились  от
держателей  и  испольщиков,  чье  положение  ухудшилось  в  итоге  ро¬
ста  цен.  Вспыхивают  крестьянские  восстания,  в  которых  зачастую
 12  См.  об  этом:  А.  Д.  Люблинская.  Новейшая  буржуазная  концепция
абсолютной  монархии.  В  кн.:  Критика  новейшей  буржуазной  историографии.
Сборник  статей,  М.—Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1961,  стр.  374—403.  Тр.  Лен.  отд.
Ин  -та  истории,  вып.  3.
 11

принимают  участие  зажиточные  крестьяне,  протестующие  против
высоких  цен  на  импортируемые  товары,  против  распространения
капиталистической  собственности  и  против  феодальных  поборов.
 Происходит  дифференциация  классов  и  развивается  классовая
борьба,  что  имеет  политические  и  религиозные  последствия.
 Очень  важно  подчеркнуть  то,  что  в  анализе  не  нашла  себе
места  самая  важная  (не  количественно,  а  качественно)  группа:
купцы-предприниматели,  т.  е.  та  часть  буржуазии,  которая  тако¬
вой  и  осталась,  не  аноблируясь  и  не  утрачивая  своей  буржуазной
сущности.  Это  немалый  пробел  при  анализе  структуры  общества
именно  XVI  в.,  когда  наличие  или  исчезновение  торгово-йромыш-
ленной  буржуазии  играло  первостепенную  роль,  воплощая  в  себе
или  движение  вперед  к  буржуазному  обществу,  или  упадок  и  за¬
стой.  Судьба  промышленного  капитализма  и  своеобразие  его  эво¬
люции  в  XVI  в.  остались  за  рамками  анализа,  подводящего  итоги
развитию  западноевропейского  общества  за  весь  XVI  в.
 Анализ  экономического  кризиса  XVII  в.  Мунье  начинает  с  пе¬
речня  присущих  обществу  той  поры  коренных  дефектов,  которые
обострились  в  итоге  падения  цен  в  начале  XVII  в.  Во  главу  угла
он  ставит  расхождение  между  ростом  населения  и  ограниченными
возможностями  его  пропитания.  Агротехника  оставалась  на  низком
уровне,  урожаи  не  повышались.  Голод  и  болезни  имели  эндеми¬
ческий  характер,  избыточная  часть  населения  периодически  вы¬
мирала.  Частые  неурожаи  приводили  к  росту  цен  на  зерно,  причем
особенно  дорожали  злаки,  потреблявшиеся  народными  массами.
Импорт  восточноевропейского  хлеба  помогал  лишь  частично,  ибо
транспортные  расходы  были  велики.
 Голодовки  влекли  за  собой  экономический  кризис.  Они  дез¬
организовывали  жизнь  деревни,  были  причиной  смерти  наемных
работников,  исхода  населения  из  деревень,  формирования  обездо¬
ленного  и  нищего  пролетариата.  Высокие  цены  на  продукты  пита¬
ния  заставляли  дворян  и  буржуа  сокращать  расходы,  в  городах
появлялась  безработица,  ремесленники  продавали  свои  изделия
себе  в  убыток,  сокращалась  прибыль  предпринимателей.  Периоди¬
ческие  голодовки  усиливали  общую  экономическую  неустойчивость
и  ставили  препоны  развитию  экономики.
 Эта  хроническая  неустойчивость  экономической  структуры
осложнялась  в  XVII  в.  конъюнктурными  кризисами,  вызванными
движением  цен.  Сперва  рост  цен  замедлился,  затем  наступило  их
падение,  сопровождавшееся  очень  резкими  колебаниями.
 Количество  импортировавшихся  из  Америки  в  Европу  драго¬
ценных  металлов  стало  сокращаться  (по  данным  Гамильтона)  уже
с  1600  г.  Их  незначительный  ежегодный  прирост  уже  не  удовле¬
творял  возраставшей  потребности  в  деньгах  для  торговых  оборо¬
тов.  После  1630-х  годов  произошло  резкое  сокращение  ввоза  зо¬
лота  и  серебра,  после  1650-х  годов  он  почти  прекратился.
 12

До  1625—1630  гг.  в  Европе  в  целом  цены  росли  довольно
медленно,  затем,  временно  задержавшись  на  достигнутом  уровне,
начали  медленно  понижаться.  После  1650—1660  гг.  падение  цен
ускорилось,  их  наиболее  низкий  уровень  пришелся  на  1660—
1680  гг.  Потом  —  до  1700  г.  —  они  несколько  поднялись,  а  в  1700—
1715  гг.  немного  понизились.  В  Англии  быстрый  рост  цен  про¬
должался  до  1640—1650  гг.
 Во  многих  странах  происходила  инфляция  (в  первой  трети
столетия  —  в  Германии,  Испании  и  др.,  в  конце  XVII  в.  —  во
Франции),  т.  е.  сократилось  количество  драгоценных  металлов
в  монетах.
 В  итоге  замедлилось  развитие  капитализма  в  большей  части
Европы.  Незначительный  рост  цен  сокращал  прибыли  капитали¬
стов.13  Новых  предприятий  не  появлялось,  имевшиеся  расширя¬
лись  лишь  изредка.  Падали  темпы  производства,  увеличивалось
число  безработных  и  бродяг.
 Кроме  того,  для  XVII  в.  характерны  необычайно  резкие  коле¬
бания  цен,  превосходившие  аналогичные  явления  в  XVI  в.  Они
начались  в  первые  же  годы  XVII  в.  (очень  резкое  падение  на¬
блюдалось  вплоть  до  1610—1615  гг.)  и  носили  как  сезонный,  так
и  циклический  характер,  с  циклами  в  10—20  лет.  Даже  в  Англии
после  постоянного  роста  цен  в  1640—1650  гг.  установился  режим
резких  колебаний.
 Мунье  считает  невозможным  дать  в  настоящее  время  полное
объяснение  этих  явлений  и  предлагает  лишь  частичное.  Причиной
подобных  колебаний  цен  не  могли  быть  войны,  ибо  —  при  недо¬
статочно  развитом  в  те  времена  обмене  —  передвижения  войск  и
сражения  могли  воздействовать  на  цены  лишь  в  пределах  тех
местностей,  где  они  происходили.  Зато  необходимо  учитывать
неблагоприятные  метеорологические  условия,  последствия  неуро¬
жаев,  рост  населения.  Например,  для  городов  Южной  Германии
установлено,  что  рост  населения  предварял  повышение  цен;  затем
цены  поднимались  по  мере  возрастания  населения.  Мероприятия
государств  по  развитию  промышленности,  вызывая  рост  насе¬
ления,  также  могли  содействовать  колебаниям  цен.  В  том  же  на¬
правлении  действовала  инфляция  (порча  монеты)  и  дефляция
(улучшение  монеты).
 В  XVII  в.  экономика  почти  всей  Европы  (за  исключением
немногих  стран)  была  близка  к  катастрофе.  Слишком  быстрые  и
резкие  подъемы  цен,  сокращая  потребление,  делали  торговлю
убыточной.  Вместе  с  тем  они  длились  недолго,  и  даже  самые
солидные  предприниматели  не  успевали  ими  воспользоваться,
чтобы  компенсировать  свои  убытки  от  торговли  ростом  прибыли
 13  См.  критику  тезиса  об  уменьшении  прибылей  в  итоге  падения  цен
у  П.  Вилара  (P.  V  i  1  а  г,  ук.  соч.,  стр.  21).
 13

и  накоплением  капиталов  для  инвестиций.  Вновь  наступало  паде¬
ние  цен  и  прибыли  исчезали.  Предприниматель  увольнял  рабочих,
не  платил  кредиторам.  Эти  колебания  не  позволяли  строить
какие-либо  основательные  расчеты,  они  обескураживали  предпри¬
нимателей.  Многие  предприятия  закрывались,  другие  не  могли
быть  улучшены.
 Итак,  заключает  Мунье,  находясь  между  столетиями,  для
которых  характерен  рост  цен,  т.  е.  между  XVI  и  XVIII  вв.,
XVII  век  представляет  собой  период  непрерывного  (с  разной,
степенью  интенсивности)  экономического  кризиса.
 При  анализе  данной  концепции  прежде  всего  вызывает  со¬
мнение  подчеркивание  застойности  агротехники  и  демографических
процессов.  Они  были  свойственны  всему  средневековью,  равно  как
и  неурожаи,  голодовки,  эпидемии  и  т.  п.  Мунье  справедливо  отме¬
чает,  что  эти  дефекты  присущи  общественной  структуре  как
таковой.  Тогда  следовало  бы  признать,  что  они  действовали  и
в  XVI  в.,  когда  рост  капитализма  несомненен.  Трудно  согла¬
ситься  с  мнением  о  полной  застойности  в  земледелии  и  очень
низких  урожаях.  Разве  те  факты,  что  отмечены  для  XVI  в.,14  —
рост  товарности  зернового  хозяйства,  виноградарства,  технических
культур  и  т.  д.  —  не  продолжали  действовать  и  в  XVII  в.?
Росла  экономическая  специализация  —  в  том  числе  и  сельскохо¬
зяйственная  —  отдельных  областей  и  стран.  Исход  деревенского
населения  в  города  увеличивал  число  потребителей  продуктов
питания,  в  том  же  направлении  действовало  наличие  постоянных
армий.  Подобные  явления,  т.  е.  рост  городского  населения  и  суще¬
ствование  крупных  армий,  были  бы  вообще  невозможны  при  пол¬
ном  застое  в  земледелии  и  при  стабильных  размерах  сельскохо¬
зяйственной  продукции.  В  демографической  сфере  необходимо
учитывать  не  только  количественные,  но  и  качественные  сдвиги.
 Разумеется,  голодовки  и  эпидемии  были  тяжким  бедствием
для  населения,  повышали  смертность,  расстраивали  на  какой-то
срок  нормальные  условия  жизни.  Но  они  редко  действовали
в  размерах  всей  страны,  поражая,  как  правило,  лишь  отдельные
области  и  не  нарушая  в  целом  поступательного  хода  развития
экономики.
 Для  XVII  в.  представляется  необоснованным  ставить  эти
следствия  высоких  цен  на  продовольствие  лишь  в  зависимость  от
причин,  вызвавших  дороговизну,  т.  е.  в  итоге  неурожая  или  боль¬
шого  притока  драгоценных  металлов.  Такое  объяснение  можно
выдвинуть  для  общества  с  развитым  капиталистическим  произ¬
водством,  когда  товарное  хозяйство  охватило  все  отрасли.  Дво¬
ряне  и  буржуа  XVII  в.  далеко  не  в  такой  мере  зависели  от  рынка
на  съестные  припасы,  как  впоследствии,  даже  как  в  XVIII  в.
 14  R.  М  о  u  s  n  i  е  г,  ук.  соч.,  стр.  65,
 14

Натуральные  ренты,  десятины,  натуральные  платежи  по  догово¬
рам  испольной  аренды  играли  в  XVII  в.  немалую  роль  и  делали
значительную  часть  землевладельцев,  во-первых,  непосредствен¬
ными  потребителями  получаемых  из  поместьев  продуктов  и,
во-вторых  (до  известной  степени),  продавцами,  а  не  покупателями
этих  продуктов.  Поэтому  воздействие  неурожаев  (если  они  не
были  слишком  частыми  и  не  охватывали  значительной  террито¬
рии)  на  производственную  жизнь  городов  не  могло  быть  на¬
столько  прямым,  быстрым  и  длительным,  чтобы  глубоко  ее  нару¬
шить.  Кроме  того,  городской  рынок  и  городское  производство
обслуживали  не  только  дворян  и  буржуа,  но  все  городское  насе¬
ление  в  целом,  широкую  округу,  а  в  XVII  в.  даже  и  далекие
области  и  страны.  Следовательно,  масштаб  городского  производ¬
ства,  в  котором  были  заняты  массы  городских  ремесленников  и
рабочих,  в  несравненно  большей  степени  зависел  от  общей  эко¬
номической  конъюнктуры,  а  не  от  сокращения  или  роста  спроса
со  стороны  местных  дворян  и  буржуа.  Приведенные  соображения
позволяют  отвести  перечисленным  явлениям,  —  не  отрицая,  однако,
полностью  их  значения,  —  иное  место  в  комплексе  экономических
факторов  в  XVII  в.,  чем  это  сделано  в  книге  Мунье,  и  не  рассмат¬
ривать  их  как  специфические  для  XVII  в.
 Обратимся  теперь  к  анализу  движения  цен.  Именно  этот  про¬
цесс  выступает  в  концепции  Мунье  на  первый  план.
 Прежде  всего  необходимо  отметить,  что  в  распоряжении  исто¬
риков  нет  еще  детальной  картины  движения  цен  по  всем  (или
хотя  бы  по  главным)  странам  Европы  в  XVII  в.  Между  тем  для
суждения  о  воздействии  этого  процесса  на  экономику  отдельных
стран  такие  сведения  необходимы,  ибо  в  XVII  в.  еще  более  уси¬
лилась  разница  в  темпах  развития  именно  отдельных  стран  по
пути  к  буржуазному  обществу.  Суммарная  оценка  движения  цен
по  всей  Европе  в  значительной  мере  затушевывает  эти  отличия.
 Однако  примем  пока,  за  неимением  лучшего,  уже  введенные
в  научный  оборот  данные  и  остановимся  на  некоторых  периодах.
По-видимому,  бесспорно  —  во  всяком  случае  для  некоторых
стран  —  падение  цен  в  самом  начале  XVII  в.  (т.  е.  в  1600—
1610  гг.  и  даже  в  1610—1615  гг.).  Можно  было  бы  вывести  зак¬
лючение  о  появлении  в  эти  годы  очень  неблагоприятной  эконо¬
мической  конъюнктуры.  На  деле  оказывается  обратное.  Низкие
цены  не  удари\и  но  промышленности.  Во  Франции,  например,
первое  десятилетие  XVII  в.  было  периодом  подъема  мануфактур,
ремесла,  сельского  хозяйства,  периодом  сокращения  государст¬
венного  долга,  благоприятного  государственного  бюджета  и  т.  д.
Ро  ели  прибыли  купцов  и  мануфактуристов,  которые  успели  за
этот  срок  значительно  разбогатеть.
 Аналогичные  явления,  хотя  и  в  более  слабой  степени,  зафик¬
сированы  в  Испании.  Несомненен  расцвет  Голландии  в  эту  пору
 15

(Англию  нельзя  упоминать,  так  как  там  вплоть  до  середины
XVII  в.  наблюдался  рост  цен  15).  Словом,  для  тех  трех  европей¬
ских  стран,  для  которых  XVII  век  был  действительно  периодом
(разного  по  своим  темпам)  развития  капитализма,  т.  е.  для
Голландии,  Англии  и  Франции,  начало  столетия  не  сопровож¬
далось  появлением  неблагоприятных  условий  для  данного  раз¬
вития,  несмотря  на  уже  начавшееся  сокращение  притока  драго¬
ценных  металлов  и  понижение  цен.16
 Необходимо  особенно  подчеркнуть,  что  в  Испании,  Германии
и  Италии  неблагоприятные  условия  сложились  еще  раньше,  в  сере¬
дине  XVI  в.17  Застой  или  даже  упадок  зародившихся  было  капи¬
талистических  отношений  произошел  в  этих  странах  еще  в  XVI  в.,
причем  именно  в  период  резкого  роста  цен,  и  был  вызван  в  Гер¬
мании  и  Италии  совершенно  иными  причинами.  Что  касается
Испании,  то  ее  экономическое  развитие  было,  насколько  можно
судить,  подорвано  в  основном  как  раз  слишком  бурной  револю¬
цией  цен.  Прочие  страны  Северной,  Восточной  и  Юго-Восточной
Европы  даже  в  XVII  в.  в  большинстве  своем  делали  только
первые  шаги  на  пути  зарождения  капитализма  или  еще  не  всту¬
пали  на  этот  путь.  Поэтому  их  экономическую  жизнь,  ее  подъем
или  упадок  надо  расценивать  в  иных  категориях,  нежели  подъем
или  упадок  капитализма.
 В  следующем  периоде,  в  1615—1630  гг.,  периоде  медленного
роста  цен,  обращает  на  себя  внимание  начавшийся  разрыв  между
сокращающимся  притоком  драгоценных  металлов  и  хотя  и  замед¬
лившимся,  но  не  прекращающимся  ростом  цен.  Поэтому  сторон¬
ники  теории  кризиса,  вызванного  низкими  ценами,  не  могут
назвать  данный  период  роста  цен  неблагоприятным.
 В  1630  г.  произошло  резкое  падение  притока  драгоценных  ме¬
таллов  (он  разом  вернулся  к  уровню  1580  г.),  но  цены  в  самой
Испании  остались  в  среднем  на  прежнем  уровне,  а  в  прочих  стра¬
нах  понижались  очень  медленно.  Следовательно,  разрыв  между
двумя  кривыми  (притока  драгоценных  металлов  и  движения  цен)
продолжал  увеличиваться.
 15  Earl  J.  Hamilton.  The  history  of  prices  before  1750.  XIе  Congres
international  des  sciences  historiques.  Rapports,  t.  I.  Stockholm,  1960,  стр.  152.—
Некоторые  исследователи  считают,  что  не  только  в  Англии,  но  и  во  всех  север¬
ных  странах  благоприятная  конъюнктура  длилась  до  1640—1650  гг.  (см.  ре¬
цензию  Жаннена  на  3-е  изд.  книги  Мунье  в  «Revue  historique»,  t.  230,  1963,
стр.  180,  181).
 16  Следует  отметить,  что  и  Мунье  приводит  для  остальных  стран  лишь
отрывочные  и  редкие  данные  экономического  характера.  Подробно  он  рассмат¬
ривает  во  всех  отношениях  три  страны:  Англию,  Голландию  и  Францию.  Не¬
сколько  страниц  посвящено  государственному  строю  Польши  и  России.  Все
прочие  страны  фактически  выпадают  из  его  поля  зрения.
 17  Судя  по  данным  новых  исследований,  экономический  упадок  Италии  не
следует  датировать  раньше  середины  XVI  в.
 16

После  1650  г.  приток  золота  и  серебра  через  Испанию  почти
иссяк,  а  значит  и  прекратилась  взаимосвязь  между  ним  и  движе¬
нием  цен.  Однако  падение  цен  было  все  еще  медленным.
 Далее,  годы  минимальных  цен,  1660—-1680  гг.,  опять-таки
навряд  ли  можно  считать  для  Англии,  Голландии  и  Франции
периодом  неблагоприятным  в  смысле  развития  капитализма.
Наоборот,  подъем  экономики  в  Англии  и  Франции  в  эти  годы
несомненен.  Именно  в  двадцатилетие  при  Кольбере  развитие  капи¬
тализма  во  Франции  сделало  очень  большой  шаг  вперед.  По¬
следний  период  в  XVII  в.,  1680—1700  гг.,  был  периодом  неко¬
торого  подъема  цен.
 Подведем  итоги  в  целом,  т.  е.  без  учета  кратких  резких  коле¬
баний  и  отклонений  для  отдельных  стран.
 1600—1615  гг.  —  низкие  цены;
 1615—1630  гг.  —  медленный  рост  цен;
 1630—1650  гг.  —  медленное  понижение  цен;
 1650—1660  гг.  —  низкие  цены;
 1660—1680  гг.  —  минимальные  цены;
 1680—1700  гг.  —  медленный  подъем.
 Прежде  всего  следует  учесть  отмеченный  выше  факт  несовпа¬
дения  для  1615—1650  гг.  кривых  притока  драгоценных  металлов
и  движения  цен,  а  также  прекращение  этого  притока  с  1650  г.
Поэтому  для  столетия  в  целом  (за  исключением  1600—1615  гг.)
можно  говорить  о  самостоятельном  движении  цен,  вне  зависи¬
мости  от  притока  золота  и  серебра.  Это  качественно  отличает
XVII  в.  от  предыдущего  столетия.  Революция  цен  как  таковая
кончилась  на  рубеже  XVI  и  XVII  вв.
 Затем  представляется  не  совсем  обоснованным  мнение  о  нали¬
чии  резких  колебаний  цен  в  XVII  в.  Отдельные  пики  кривых
движения  цен  возможны  в  самые  различные  эпохи  и  вызываются,
как  правило,  недолговечными  причинами.  Цикличное  же  движение
цен  в  XVII  в.  отличается  скорее  мягкими  переходами.  По  срав¬
нению  с  XVI  в.  (характерным  крайне  резким  подъемом  цен
в  1550—1560  гг.  и  снова  в  1580—1590  гг.)  и  с  падением  цен  после
1600  г.  кривые  движения  цен  в  XVII  в.  имеют  в  целом  более
ровный  характер.
 Бросается  в  глаза  и  тот  факт,  что  оба  периода  особо  низких
цен  (1600—1615  и  1660—1680  гг.)  были  вместе  с  тем  временем
несомненного  подъема  и  роста  капитализма  в  тех  странах,  о  кото¬
рых  вообще  может  идти  речь  для  XVII  в.,  т.  е.  в  Англии,  Фран¬
ции  и  Голландии.  Примечательно,  что  для  Франции  это  были,
кроме  того,  единственные  периоды  относительно  быстрого  разви¬
тия  капитализма  в  XVII  в.  Эти  соображения  должны  привлечь
внимание  при  оценке  итогов  XVII  в.  в  истории  Франции.
 Поэтому  тезис  о  замедленном  развитии  капитализма  в  большей
части  Европы  в  XVII  в.  начинает  внушать  сомнение.  Если  незна-
 2  А.  Д.  Люблинская
 77

чительный  рост  цен  сокращал  прибыли  капиталистов,  то  почему
же  (берем  Францию  в  качестве  примера)  эти  прибыли  повыша¬
лись  именно  в  периоды  наиболее  низких  цен?  18  Наибольшее
количество  новых  мануфактур  появилось  во  Франции  как  раз
при  Генрихе  IV  и  при  Кольбере,  т.  е.  в  указанные  периоды  низ¬
ких  цен.  Значит,  необоснованным  является  мнение  о  падении
темпов  производства  при  низких  ценах  (о  бродягах  и  безработных
речь  будет  дальше).
 Рассмотрим  теперь  приведенные  Мунье  объяснения.  Они  каса¬
ются  не  направления  в  движении  цен  в  целом,  а  лишь  их  цик¬
личных  колебаний.  Нельзя  не  признать,  что  в  руках  историков
еще  нет  сведений,  могущих  полностью  объяснить  сложные  эконо¬
мические  процессы,  протекавшие  в  XVII  в.  Но  в  какой-то  мере
это  сделать  все  же  можно.
 Мунье  не  считает  войны  повинными  в  колебаниях  цен;
в  XVII  в.  военные  действия  носили  локальный  характер.  Это
соображение  справедливо,  но  войну  следует  рассматривать  в  це:
лом,  не  ограничиваясь  одним  лишь  театром  военных  действий.
Рост  налогов,  напряжение  материальных  и  людских  ресурсов,
повышенное  производство  оружия  и  снаряжения  для  армии  —
все  эти  и  другие  явления  распределялись  по  стране  в  целом,
обременяя  в  той  или  иной  мере  почти  все  население,  а  не  только
те  особенно  несчастные  области,  где  происходили  военные  дей¬
ствия.  Нам  представляется  максимально  вероятным,  что  времен¬
ные  колебания  цен  были  зачастую  вызваны,  именно  военной  обста¬
новкой,  причем  в  каждой  отдельной  стране  это  зависело  всякий
раз  от  конкретных  условий.
 Прочие  соображения  Мунье  о  росте  населения  и  его  связи
с  движением  цен,19  возможно  сами  по  себе  небезосновательные,
трудно  распространить  на  весь  XVII  в.  в  качестве  первостепен¬
ных  причин,  да  автор  и  сам  не  считает  их  такими.
 Важнее  проанализировать  вывод  Мунье  о  катастрофическом
положении  экономики  Европы  в  XVII  в.  Правда,  из  этого  вывода,
естественно,  исключаются  Англия  и  Голландия,  и  тогда  единст¬
венной  страной  из  числа  уже  следовавших  по  пути  капиталисти¬
ческого  развития  остается  Франция.  В  последующих  главах  мы
рассмотрим  условия  для  развития  капитализма  во  Франции
в  первой  трети  XVII  в.,  т.  е.  в  период,  который  мы  считаем  очень
важным  при  изучении  закономерностей  складывания  буржуазного
общества  в  недрах  феодального  строя.  Пока  же  отметим,  что  во
всех  прочих  странах  Европы,  т.  е.  в  подавляющей  части  конти-
 18  Ср.  мнение  Гамильтона  о  высоком  уровне  прибылей  в  течение  не  только
XVI,  но  и  всего  XVII  в.  (Earl  J.  Hamilton,  ук.  соч.,  стр.  160).
 19  Ср.  также  критику  теории  роста  населения  как  причины  движения  цен
у  Гамильтона  (ук.  соч.,  стр.  157,  158).
 78

пента,  XVII  век  был  (или,  наоборот,  не  был)  тяжелым  временем
для  их  экономического  развития,  всякий  раз  по  другим  причинам,
не  связанным  с  развитием  капитализма  в  этих  странах.  Распро¬
странение  тезиса  о  кризисе  капитализма  на  всю  Европу  XVII  в.
в  целом  не  является  обоснованным.  Мнение  же  об  экономическом
кризисе  вообще  (т.  е.  не  обязательно  в  плане  кризиса  капита¬
листического  развития)  высказано  у  Мунье  в  слишком  общей  и
краткой  форме.
 С  нашей  точки  зрения,  выдвигать  концепцию  экономического
развития  в  XVII  в.  можно  лишь  в  плане  анализа  не  одной  эконо¬
мики  как  таковой,  но  всего  комплекса  социально-экономических
отношений  и  политической  борьбы.  Поэтому  мы  займемся  сперва
анализом  теории  социального  и  политического  кризиса,  развитой
в  книге  Мунье.
 По  отношению  ко  всей  Европе  Мунье  ограничивается  лишь
кратким  замечанием,  что  в  XVII  в.  социальные  антагонизмы
обострились,  не  изменившись  по  сравнению  с  XVI  в.  в  своей  сущ¬
ности.  Значение  отдельных  групп  буржуазии  продолжало  расти,
хотя  и  не  так  быстро,  как  в  предыдущем  столетии.  Далее  он  пере¬
ходит  к  рассмотрению  социального  кризиса  в  отдельных  странах.
 Во  Франции  20  и  других  схожих  с  ней  государствах  экономи¬
ческая  неустойчивость  вынудила  капиталистов  обратиться  к  кре¬
дитованию  государства,  что  оказалось  более  выгодным,  чем  про¬
мышленная  и  торговая  деятельность.  В  силу  этого  возросла
социальная  значимость  финансистов,  финансовых  и  судебных
чиновников.  Продажность  должностей  распространилась  почти
повсюду,  но  во  Франции  она  достигла  апогея.  Чиновники  владели
должностями  как  наследственной  собственностью,  что  способство¬
вало  консолидации  всего  класса21  чиновников.
 Вместе  с  тем  рос  класс  купцов-фабрикантов.  Так  же  как  и
богатые  цеховые  мастера,  купцы  ворочали  крупными  капиталами,
основывали  предприятия,  где  изготовлялись  пушки,  оружие,
селитра,  металлические  изделия,  шелковые  ткани,  ковры,  сукна.
Они  покупали  земли  и  приобретали  государственные,  городские  и
церковные  должности  для  членов  своих  семей.  Таким  образом,
они  приобщались  к  отправлению  публичных  функций  наравне
с  откупщиками  и  чиновниками.
 Целью  всех  этих  буржуа  было  получение  дворянства,  и  они
его  достигали  разными  путями.  Но  старые  дворяне  презирали
этих  чинуш  и  лавочников,  тем  более  что  те  владели  такими  доро¬
гими  должностями,  которые  стали  для  дворян  недоступными.
Даже  на  непродававшиеся  должности  король  все  чаще  и  чаще
 20  На  Франции  мы  остановимся  подробнее,  чем  на  прочих  странах.
 21  Здесь  и  далее  мы  сохраняем  терминологию,  применяемую  Мунье.
 2*
 79

назначал  буржуа.  При  Генрихе  IV  они  во  все  большем  количестве
заполняли  Королевский  Совет,  состоявший  ранее  преимущест¬
венно  из  родовитых  дворян.  Государственные  секретари  и  мини¬
стры  были  буржуа,  сохранявшие  (при  всех  своих  титулах  мар¬
кизов,  графов  и  т.  п.)  нравы  и  привычки,  отличные  от  образа
жизни  старого  дворянства.
 Росли  противоречия  между  сеньорами  —  владельцами  фьефов
(будь  то  дворяне,  чиновники,  купцы,  финансисты)  —  и  крестья¬
нами,  «несмотря  на  их  вассальные  связи  и  общность  интересов».22
Сеньоры  жили  за  счет  труда  крестьян,  получая  с  них  ренту  и
поборы;  кроме  того,  часть  уплачиваемых  крестьянством  государ¬
ственных  налогов  попадала  сеньорам  в  форме  пенсий,  жалованья
и  т.  п.  Однако  доход  с  земли  в  большой  степени  зависел  от  дви¬
жения  цен.
 В  периоды  подъема  цен,  —  если  он  был  следствием  недостатка
продуктов  питания,  —  выигрывали  сеньоры  и  крупные  арендаторы,
имевшие  запасы,  которые  можно  было  продавать  по  высоким
ценам.  Страдали  испольщики  и  парцеллярные  крестьяне;  их  уро¬
жай  шел  на  пропитание  и  семена;  налоги  и  поборы  платить  было
нечем.
 Если  подъем  цен  вызывался  другими  причинами,  тогда  выиг¬
рывали  все:  мелкие  крестьяне,  крупные  арендаторы  и  сеньоры,
особенно  последние,  ибо  при  каждом  возобновлении  арендных
договоров  они  могли  повышать  арендную  плату,  что  снижало
доход  арендаторов.
 При  падении  цен  испольщики  и  парцеллярные  собственники
имели  возможность  легко  уплатить  натуральные  ренты  и  поборы
(если  цены  падали  вследствие  изобилия  продуктов),  но  им  при¬
ходилось  туго  с  денежными  платежами,  ибо  они  бывали  вынуж¬
дены  продавать  как  можно  больше  и  притом  в  невыгодное  для
них  время,  сразу  после  снятия  урожая,  т.  е.  при  наиболее  низких
ценах.  В  таком  случае  платежи  по  налогам,  рентам  и  поборам
были  способны  превысить  весь  их  доход.  Тяжело  приходилось
в  такие  периоды  сельскохозяйственным  рабочим,  росло  число
бродяг.  Страдали  и  арендаторы,  если  арендные  договоры  были
заключены  в  период  высоких  цен.
 В  результате,  заключает  Мунье,  неравенство  и  противоречия
между  классами  непрерывно  росли.  Кроме  того,  при  обеих  конъ¬
юнктурах  (т.  е.  как  при  падении,  так  и  при  росте  цен)  налоги,
ренты  и  поборы  зачастую  превышали  доходы  мелких  производи¬
телей,  и  тогда  вспыхивали  крестьянские  восстания  и  крестьянские
войны.
 22  R.  М  о  u  s  n  i  е  г,  ук.  соч.,  стр.  154.  —  Подразумевается  общность  инте¬
ресов  между  крестьянами  и  землевладельцами.  Вассалами  здесь  названы  кре¬
стьяне  (согласно  юридической  терминологии  XVII—XVIII  вв.).
 20

Росли  противоречия  также  и  в  городах,  между  дворянами,  фи¬
нансистами  и  чиновниками,  с  одной  стороны,  и  налогоплатель¬
щиками  —  мелкими  цеховыми  мастерами  и  подмастерьями  —
с  другой.  К  олигархии  крупных  купцов-фабрикантов  чиновные
корпорации  относились  благосклонно,  в  то  же  время  ущемляя
интересы  ремесленников  всех  рангов  и  достатков.  Государство
поддерживало  хозяев  против  рабочих  и  подмастерьев,  помогая
избежать  невыгодной  конкуренции,  снизить  заработную  плату,
удлинить  рабочий  день.  Раздраженные  рабочие  и  подмастерья
устраивали  тайные  союзы,  боролись  с  хозяевами.  Их  число  росло,
и  они  чувствовали  свою  силу:  в  1637  г.  в  Париже  насчитывалось
45  тысяч  рабочих  и  их  учеников,  в  Лионе  они  составляли  две
трети  стотысячного  населения.  Когда  из  деревни  обрушивалась
на  города  волна  нищих  и  бродяг,  присоединявшихся  к  безра¬
ботным  и  к  плохо  оплачиваемым  рабочим,  начинались  городские
восстания.  Социальные  противоречия  подогревались  религиоз¬
ными  конфликтами  между  католиками  и  гугенотами;  такие  столк¬
новения  легко  переходили  в  классовую  борьбу,  если  богатые
купцы-фабриканты  были  гугенотами,  а  зависевшие  от  них'  рабо¬
чие  —  католиками.
 На  изложении  экономического  положения  и  социального  кри¬
зиса  в  Англии  нет  нужды  останавливаться.  Мунье  рисует  процесс
бурного  развития  капитализма  в  Англии  в  XVII  в.  и  склады¬
вание  новых  классов  —  промышленной  буржуазии,  джентри  и  ра¬
бочих.  Экономический  кризис  в  Англии  отсутствовал,  а  социаль¬
ные  противоречия  были  характерны  для  страны  с  быстрым  раз¬
витием  капитализма.  Это  же  суждение  относит  он  и  к  Голландии.
 Переходя  затем  к  политическому  кризису,  Мунье  констатирует
повсюду  (т.  е.  в  Англии,  Голландии  и  Франции)  либо  зреющую
в  скрытом  виде,  либо  открытую  форму  восстания  и  гражданской
войны.
 Во  Франции  война  с  Габсбургами  (1620—1650  гг.)  вызвала  по¬
стоянный  дефицит  в  бюджете.  Расходы  быстро  росли.  Между  тем
возможности  развития  промышленности  были  ограничены,  нало¬
говых  поступлений  не  хватало,  и  всякое  увеличение  налогов  ощу¬
щалось  населением  болезненно.  Требования  королевского  фиска
стали  причиной  восстаний  или  предлогом  для  них.
 Крестьянские  восстания  не  прекращались,  а  в  периоды  значи¬
тельного  роста  налогов  вспыхивали  крестьянские  войны,  охваты¬
вавшие  несколько  провинций.
 Городские  рабочие  восставали,  если  хлеб  был  дорог,  безрабо¬
тица  значительна  и  налоги  тяжелы.
 Восстания  были  особенно  многочисленны  в  1630—-1650  гг.
Однако  их  нельзя  назвать  войной  бедных  против  богачей.  Вос¬
ставшие  нападали  только  на  агентов  фиска  и  откупщиков.  Замки
и  дворцы  подвергались  опасности  лишь  в  тех  случаях,  когда  их
 21

владельцами  были  выскочки  —  чиновники  и  финансисты.  Прави¬
тельство  легко  восстанавливало  порядок,  если  к  восставшим  не
присоединялись  дворяне,  чиновники,  буржуазия.  Если  же  в  вос¬
стании  объединялись  все  классы,  государство  оказывалось  в  со¬
стоянии  кризиса.  Для  Франции  первой  половины  XVII  в.  Мунье
рисует  следующую  картину  такого  кризиса.
 Восстания  принцев  крови  и  аристократов  против  абсолютизма
увлекали  за  собой  массу  людей,  вплоть  до  крестьян.  Гранды  имели
в  армии  и  в  провинциях  обширные  клиентелы,  состоявшие  из
дворян  и  чиновников,  а  те  в  свою  очередь  были  очень  влиятельны
в  среде  местного  мелкого  дворянства,  мелкой  буржуазии,  кресть¬
янства.  Все  сеньоры  оказывали  на  своих  крестьян  огромное  влия¬
ние,  в  основе  которого  лежали  вассальные  отношения  крестьян
с  землевладельцами.  Ненависть  крестьян  к  сеньорам  возникала
лишь  в  тех  случаях,  когда  последние  были  особенно  плохи.  Кроме
того,  у  дворян  и  крестьян  были  общие  интересы,  объединявшие
их  против  короля  и  фиска.  Королевские  налоги  истощали  кресть¬
янство  и  понижали  доходы  сеньоров  (низкая  арендная  плата,
а  в  плохие  годы  даже  неплатеж  ренты  и  поборов).  Сеньоры  не  раз
призывали  крестьян  восставать  против  сборщиков  налогов,  защи¬
щали  их  от  насилий  солдатчины  в  периоды  гражданских  войн.
Поэтому  крестьяне  чаще  всего  следовали  за  своими  сеньорами.
 Все  социальные  классы  легко  примыкали  к  восстаниям.  Это
объясняется  тем,  что  между  ними  не  было  резких  граней.  Зача¬
стую  в  одной  семье  одни  члены  были  военными  (т.  е.  дворянами),
а  другие  —  чиновниками,  третьи  —  связаны  брачными  узами
с  негоциантами  или  с  членами  парламентов  и  т.  д.  Характерные
для  той  эпохи  крепкие  семейные  связи  и  клиентелы  способство¬
вали  переплетению  между  собой  разных  социальных  групп,  от
высшей  знати  до  купцов.
 Король  не  мог  положиться  даже  на  своих  чиновников.  Инте¬
ресы  членов  парламентов  и  других  верховных  судов  были  ущем¬
лены  налагавшимися  на  них  различными  поборами,  понижавшими
стоимость  и  значение  их  должностей.  Повышение  прямых  нало¬
гов  сокращало  их  доходы  с  земли,  повышение  косвенных  —  било
их  по  карманам  как  потребителей.  Они  отказывались  регистри¬
ровать  фискальные  эдикты  даже  в  разгар  войны,  что  в  некоторых
случаях  парализовывало  деятельность  правительства.  Парижский
парламент  претендовал  на  осуществление  совместно  с  грандами,
как  это  было  в  1615  и  1648  гг.,  важных  политических  функций,
т.  е.  стремился  к  монархии,  ограниченной  влиянием  аристократии,
в  то  время  как  целью  королевской  власти  были  абсолютизм  и
народность.
 В  1648  г.  парламент  намеревался  организовать  независимое  от
короля  самостоятельное  правительство  с  законодательной  властью
и  контролем  над  исполнительной;  это  означало  первую  попытку
 22

разделения  властей.  Парламент  стремился  к  ограниченной  монар¬
хии  и  даже  расчищал  дорогу  для  республики.  Его  позиция  была
революционной;  она  включала  отрицание  монархии,  объединявшей
короля  с  королевством  и  нацию  с  государем.
 Однако  эта  политическая  революция  была  в  своей  основе  ре¬
троградной.  Она  клонилась  лишь  к  защите  уже  достигнутого
положения  членов  парламентов  и  их  союзников,  обладавших
властью  на  местах  в  качестве  собственников  должностей  и  фьефов.
Она  была  направлена  против  другой  революции,  осуществляв¬
шейся  абсолютизмом  и  имевшей  целью  централизацию  и  —  до
известной  степени  —  всеобщее  уравнение  (эгалитарность).  Защи¬
щавшие  провинциальный  и  корпоративный  партикуляризм  парла¬
менты  боролись  против  усиления  своих  соперников  —  интендантов,
назначавшихся  королем  и  действовавших  в  интересах  короля  и
общественного  блага.  Эти  интересы  совпадали  со  всеобщими  госу¬
дарственными  интересами.
 У  парламентов  было  в  руках  хорошее  оружие  —  протест  против
налогов.  Они  убеждали  французов,  что  те  платят  слишком  боль¬
шие  налоги  лишь  ради  славы  короля  и  роскоши  двора  (хотя  в  это
время  Габсбурги  угрожали  самому  существованию  королевства  и
нищий  двор  не  имел  денег  на  еду).  Поэтому  народ  питал  к  пар¬
ламентам  уважение  и  привязанность,  равно  как  и  раздраженная
налогами  городская  буржуазия.  Как  землевладельцы,  члены  парла¬
ментов  имели  авторитет  и  в  среде  своих  крестьян.
 Гугенотская  партия  защищала  свое  особое  положение,  свой
федерализм.  Гугенотские  сеньоры  объединялись  с  грандами  и
восставали  всякий  раз,  когда  во  время  внешней  войны  король
особенно  нуждался  во  внутреннем  мире.
 Поэтому  как  только  гранды  подавали  сигнал,  в  провинциях
восставали  дворяне,  чиновники,  городской  люд,  крестьяне.  Дво¬
ряне  призывали  население  к  борьбе,  а  парламенты  заставляли
открывать  амбары,  где  хранился  хлеб,  заготовленный  интендан¬
тами  для  армии  (например,  в  Дофинэ  в  1630  г.),  или  же  брали
из  королевских  казначейств  задержанное  им  —  опять-таки  ради
военных  нужд  —  жалованье  (например,  в  Тулузе  в  1630  г.).  Они
поддерживали  восставших,  а  в  тех  случаях,  когда  восстание  было
направлено  только  против  королевских  агентов  и  не  задевало  их
собственнических  интересов,  они  не  применяли  должных  мер,
чтобы  пресечь  восстание.
 Восстания  приходятся  на  годы  малолетства  Людовика  XIII  и
Людовика  XIV,  когда  принцы  крови  предъявляли  свои  притяза¬
ния,  а  также  на  годы  неурожаев,  голодовок,  войны,  когда,  по
мнению  Мунье,  национальное  чувство  затухало;  гранды,  чинов¬
ники,  буржуазия,  народ  словно  забывали  о  внешнем  враге  и  про¬
винции  восставали  одна  за  другой.  Не  раз  судьба  страны  зави¬
села  от  исхода  одной  битвы.  Если  бы  в  1648  г.  при  Лансе  побе¬
 23

дили  не  французы,  а  испанцы,  то  в  обстановке  назревавшей
Фронды  это  привело  бы  к  расчленению  государства  и  гибели  на¬
ционального  суверенитета  Франции.
 Политическому  кризису  в  Англии  и  Голландии  Мунье  посвя¬
щает  лишь  полторы  страницы.  Причиной  двух  английских  рево¬
люций  XVII  в.  он  считает  борьбу  с  абсолютизмом  как  буржуазии,
так  и  обуржуазившихся  слоев  джентри,  стремившихся  к  ограни¬
ченной  монархии,  воплощавшей  их  капиталистические  интересы.
В  Голландии  Мунье  отмечает  острую  борьбу  между  возглавляемой
великим  пенсионарием  Голландии  (своего  рода  президентом  объ¬
единенной  республики  Соединенных  Провинций)  республикански
настроенной  голландской  крупной  буржуазией  с  ее  объединитель¬
ными  тенденциями  и  воплощавшим  монархическую  тенденцию
принцем  Оранским,  опиравшимся  на  дворянство  отсталых  обла¬
стей  и  на  всех  врагов  капиталистической  буржуазии: 	крестьян,
 рабочих,  матросов,  армию.  Эта  борьба  раздирала  государство
с  переменным  успехом.  Великий  пенсионарий  одерживал  верх
в  мирные  периоды,  принц  Оранский  —  во  время  войны.
 Для  целей  нашей  работы  достаточно  отметить  здесь  трактовку
английских  революций  как  буржуазных,23  а  политической  борьбы
в  Голландии  —  как  антагонизмов,  присущих  более  или  менее  раз¬
витому  буржуазному  обществу.  Что  касается  картины  социального
и  политического  кризиса  во  Франции  первой  половины  XVII  в.,,
то  она  заслуживает  подробного  разбора.
 Характерно,  что  развернутое  изложение  социального  и  поли¬
тического  кризиса  во  Франции  Мунье  не  предваряет  даже  крат¬
ким  очерком  развития  французской  экономики  в  XVII  в.,  в  то
время  как  для  Англии  и  Голландии  некоторые  данные  все
же  приведены.  Поэтому  картина  социальных  отношений  и  полити¬
ческой  борьбы  во  Франции  оказывается  следствием  лишь  общих
для  Европы  процессов,  о  которых  мы  уже  говорили.  Конкретные
причины  неустойчивости  экономической  конъюнктуры  во  Франции
и,  следовательно,  причины  отхода  части  французской  буржуазии
от  торговли  и  промышленности  остались  в  книге  Мунье  неотме¬
ченными.
 Не  менее  характерно  и  то,  что  о  какой  бы  группе  французской
буржуазии  Мунье  ни  писал  —  о  финансистах,  чиновниках,  куп-
цах-фабрикантах,  —  их  эволюция  изображена  им  лишь  в  одном
направлении:  к  дворянскому  званию  и  приобщению  к  публичной
власти.  Впрочем,  становясь  в  этом  случае  целиком  на  точку  зре¬
ния  аристократии  XVII  в.,  Мунье  считает  это  благоприобретенное
дворянское  звание  ненастоящим.  Даже  государственных  секре¬
тарей  и  министров,  сохранявших  буржуазные  нравы  и  обычаи,  он
 23  Ниже  будут  рассмотрены  другие  теории,  отрицающие  буржуазный  ха¬
рактер  английской  революции  (см.  гл.  II  настоящей  работы).
 24

продолжает  относить  к  буржуазии,  хотя  по  источникам  своих
доходов  и  месту  в  общественном  производстве  и  общественной
жизни  они  были  дворянами  и  притом  уже  не  в  первом  поко¬
лении.24  В  итоге  процесс  одворянивания  некоторой  части  буржуа¬
зии  (в  результате  чего  во  французском  дворянстве  образовались
в  XVII  в.  две  впоследствии  слившиеся  группы  —  старое,  родо¬
витое  землевладельческо-военное  дворянство  и  новое,  землевла¬
дельческо-чиновное25)  Мунье  истолковывает  как  отсутствие  вся¬
ких  четких  граней  в  социальной  структуре  Франции.  Возьмем
приведенный  им  в  этой  связи  пример: 	действительно,  в  семье
 (особенно  начиная  с  середины  XVII  и  далее  до  конца  XVIII  в.)
могли  быть  и  чиновники,  и  военные,  и  даже  зятья  из  купеческих
семей,  которые  сами  уже  не  были  купцами.  Но  это  свидетельст¬
вует  вовсе  не  об  отсутствии  социальных  граней,  а  лишь  о  консо¬
лидации  дворянского  класса,  в  котором  уже  произошло  слияние
двух  групп,  утративших  свои  противоречия,  довольно  острые  во
второй  половине  XVI  и  в  начале  XVII  в.
 Взгляд  Мунье  на  эволюцию  буржуазии  полностью  снимает  во¬
прос  о  положении  торгово-промышленной  буржуазии,  ее  роли,  ее
политической  программе,  отношении  к  существовавшим  в  стране
порядкам  и  налогам,  ее  нараставшей  оппозиции  к  дворянству  и
правительству  и  т.  д.  Такое  отодвигание  на  задний  план  главной
силы,  воплощавшей  в  себе  поступательное  развитие  капитализма,
искажает  перспективу  при  анализе  кризиса  капитализма,  социаль¬
ной  структуры  и  политической  борьбы  во  Франции.
 Характерно,  что  и  в  городах  Мунье  отмечает  в  первую  очередь
растущие  противоречия  между  дворянами,  финансистами  и  чинов¬
никами,  с  одной  стороны,  и  мелкими  мастерами  и  подмастерьями
как  налогоплательщиками  —  с  другой.  Купцы  и  мануфактуристы
не  включены  в  это  противопоставление,  хотя  их  следовало  бы  при¬
бавить  к  налогоплательщикам,  тем  более  что  свой  протест  против
налогов  торгово-промышленная  буржуазия  высказывала  очень
резко,  так  как  тяжесть  их  непосредственно  ложилась  на  нее.
 Остановимся  на  социальных  противоречиях  в  деревне.  Отно¬
шения  между  землевладельцами  и  крестьянами  в  социальном
плане  Мунье  рассматривает  очень  кратко,  отмечая,  что  источником
существования  землевладельцев  был  труд  (т.  е.  эксплуатация)
крестьянства.  Однако  самый  характер  этих  отношений*  он  истол¬
ковывает  вне  классовых  противоречий.  Решающим  моментом  и
здесь  выступает  движение  цен  и  зависящая  от  них  рыночная  конъ¬
юнктура.  Можно  заключить,  что  основной  причиной  превышения
всякого  рода  платежей  над  доходами  мелкого  крестьянства  автор
 24  См.  стр.  11,  прим.  12.
 25  А.  Д.  Люблинская.  Франция  в  начале  XVII  в.  (1610—1620  гг.).
Л.,  1959,  гл.  II.

считает  всего  лишь  экономическую  неустойчивость,  а  не  растущую
эксплуатацию.  Увеличение  числа  бродяг  и  нищих  он  связывает
лишь  с  падением  цен  и  ничего  не  говорит  об  обезземелении  бедней¬
шего  крестьянства.26  Краткости  ради  можно  рассматривать  вместе
всех  владельцев  фьефов,  независимо  от  структуры  их  сеньорий,
методов  хозяйствования  и  эксплуатации  арендаторов  и  держа¬
телей.  Однако  при  анализе  классовой  и  политической  борьбы
такое  пренебрежение  к  различиям  между  родовитыми  и  новыми
дворянами  сразу  же  дает  о  себе  знать,  как  будет  показано  дальше.
Не  может  не  вызвать  протеста  и  утверждение  о  наличии
общности  интересов  между  сеньорами  и  крестьянами,  даже  если
ее  понимать  как  совместное  сопротивление  королевскому  фиску.
 Крестьянским  и  городским  восстаниям  1630—1650  гг.  Мунье
уделяет  много  внимания  и  главной  причиной  их  считает  вызван¬
ный  внешней  войной  тяжелый  налоговый  гнет.  В  своем  общем
виде  этот  взгляд  справедлив  (хотя  не  учтена  тяжесть  сеньори¬
альной  и  капиталистической  эксплуатации,  к  которой  добавлялись
постоянно  возраставшие  налоги),  но  анализ  восстаний  вызывает
много  возражений.
 Из  того,  что  восстания  в  городах  и  в  деревнях  не  направля¬
лись  сразу  же  и  прямо  против  замков  и  дворцов,  т.  е.  что  не
было  еще  отчетливо  выраженного  лозунга  «мир  хижинам,  война
дворцам!»,  отнюдь  не  следует  делать  имеющегося  в  книге  Мунье
вывода  о  том,  что  это  не  была  война  бедных  против  богачей.
Анализ  многих  восстаний  показывает,  что,  начавшись  с  антина-
логовых  выступлений,  они  часто  превращались  в  такую  войну,  и
тогда  дворцы  подвергались  нападению,  причем  не  потому,  что
владельцами  их  были  «выскочки»  (т.  е.  ненастоящие  дворяне),
чиновники  и  финансисты  (надо  полагать,  что  к  этим  тонким
отличиям  восставший  народ  был  слеп),  а  потому,  что  чиновники
и  финансисты  были  богачами  и  в  городах  олицетворяли  собой
власть.  В  деревнях  также  дело  нередко  доходило  до  нападений
на  замки,  особенно  (подчеркиваем  это)  если  это  были  владения
новых  дворян,  как  правило  применявших  на  своих  скупленных
у  крестьян  землях  более  интенсивные,  переходные  к  капитализму
формы  эксплуатации.
 Относительно  участия  в  восстаниях  других  социальных  слоев
следует  отметить,  что  участие  как  таковое,  т.  е.  открытое  выступ¬
ление  на  стороне  восставших,  было  явлением  крайне  редким
(о  мятежах  знати  мы  скажем  ниже).  Точнее  было  бы  назвать  его
некоторым  попустительством  со  стороны  местных  властей,  дейст¬
вительно  случавшимся  довольно  часто,  но,  как  правило,  лишь  на
начальном  этапе  восстания,  т.  е.  пока  оно  не  задевало  собствен¬
 26  Говоря  об  Англии,  Мунье  упоминает  об  огораживаниях  и  о  сгоне
крестьян.
 26

ности,  что  признает  и  сам  Мунье.  Он  прав  и  в  том,  что  бывали
даже  случаи  подстрекательства  к  восстанию  со  стороны  дворян,
парламентов  и  городских  властей.  Однако  значение  этого  попу¬
стительства  или  подстрекательства  Мунье  сильно  преувеличивает
при  оценке  как  отдельных  восстаний,  так  и  в  целом.  На  деле  при¬
вилегированные  слои  французского  общества  имели  (каждый  по-
своему)  известные  претензии  к  правительству  и  рассчитывали
удовлетворить  их,  хотя  бы  частично,  путем  нажима  на  него.  В  том
или  ином  виде  они  такой  нажим  осуществляли  постоянно,  а  на¬
родные  восстания  создавали  в  ряде  случаев  для  этого  особо
благоприятную  обстановку,  которой  спешили  воспользоваться
и  муниципалитеты,  и  парламенты,  и  дворянство.  Но  это  отнюдь
не  дает  оснований  полагать,  что  ouii  присоединялись  к  восставшим
или  что  восстания  возникали  лишь  в  результате  их  подстрека¬
тельства.
 Особо  следует  остановиться  на  трактовке  восстаний  аристокра¬
тии  против  абсолютизма.  Мунье  рисует  картину  широкого  и  глубо¬
кого  влияния  знати  через  различные  каналы  на  всю  толщу  фран¬
цузского  общества.  Он  считает,  что  именно  поэтому  гранды  вовле¬
кали  в  свою  борьбу  массу  людей,  вплоть  до  крестьянства.  Этот
взгляд  тоже  грешит  чрезвычайным  преувеличением.  В  исследо¬
вании,  специально  посвященном  гражданским  войнам  периода
малолетства  Людовика  XIII,27  мы  имели  возможность  показать  как
раз  обратное,  а  именно  —  очень  малое  влияние  аристократии.
Она  не  располагала  действенными  политическими  лозунгами,
способными  увлечь  все  слои  общества.  В  1614—1620  гг.  гранды
нашли  временную  поддержку  своих  притязаний  лишь  в  некоторой
части  родовитого  дворянства.  Во  время  Фронды  обстановка  была
сложнее,  но  и  тогда  принцы  крови  могли  лишь  воспользоваться
ею,  а  не  вызывать  или  направлять  общественное  движение  по
своему  усмотрению  ради  достижения  своих  целей.
 Особо  сложными  были  отношения  парламентов  с  правитель¬
ством,  и  в  этом  с  Мунье  следует  во  многом  согласиться.  Причины
оппозиции  парламентов  и  общая  оценка  их  деятельности  опре¬
делены  им,  на  наш  взгляд,  правильно,  хотя  навряд  ли  можно
назвать  эту  ретроградную  деятельность  «революцией».  Но  опре¬
деления,  даваемые  политической  программе  парламентов  и  абсо¬
лютизму,  вызывают  возражения.
 “■  А.  Д.  Люблинская.  Франция  в  начале  XVII  в.  ...  —  Что  касается
социальной  опоры  знати  —  дворян,  то  Пьер  Дейон  собрал  некоторые  сведения
об  ущемлении  правительством  налоговых  привилегий  родовитого  дворянства
в  первой  половине  XVII  в.  Эти  меры  воспринимались  особенно  болезненно
в  связи  с  общим  обеднением  сословия  и  поддерживали  в  нем  оппозиционные
настроения  (P.  D  е  у  о  n.  A  propos  des  rapports  entre  la  noblesse  frangaise  et  la
monarchic  absolue  pendant  la  premiere  moitie  du  XVII  s.  Revue  historique,  t.  231,
1964,  стр.  341—336).
 27

Мнение  Мунье,  что  в  1615  г.  парламент  стремился  к  установ¬
лению  монархии,  ограниченной  политической  властью  аристокра¬
тии,  и  выступал  совместно  с  грандами,  является  необоснованным.
Парламент  в  1615  г.  и  парламенты  в  1648  г.  нельзя  рассматривать
под  одним  углом  зрения.  В  1615  г.  у  Парижского  парламента  не
было  причин  для  политической  оппозиции  правительству,  кото¬
рое  он  поддерживал,  не  было  и  союза  его  с  грандами  с  целью
ограничить  монархию.  То,  что  Мунье  считает  союзом,  было  на
деле  кратковременным  тактическим  маневром,  предпринятым
с  целью  защитить  особо  выгодную  для  чиновников  форму  соб¬
ственности  на  должности  (полетту).28  Оппозиция  всех  парламен¬
тов,  Парижского  и  провинциальных,  оформилась  в  1620—1640  гг.,
когда  интенданты  подточили  их  власть  и  сократили  сферу  их
деятельности.  Тогда  у  них  действительно  накопилось  достаточно
причин,  чтобы  в  1648  г.  пытаться  претворить  в  жизнь  свои  требо¬
вания.  Однако  и  в  начале  Фронды  сутью  притязаний  высшего  чи¬
новничества  было  не  разделение  властей,  не  расчистка  дороги  для
республики  и  даже  не  сохранение  достигнутого  положения.  Пар¬
ламенты  желали  вернуться  назад,  к  прошлому,  к  возрождению
своего  влияния  и  веса,  которыми  они  обладали  в  XVI  в.  Собы¬
тия  Фронды  наглядно  показали  реакционность  их  политического
идеала,  и  далее,  вплоть  до  самой  революции,  они  уже  не  сошли
с  этого  пути.
 Абсолютизм  Мунье  изображает  лишь  как  носителя  централи¬
зации,  национального  единства,  народности,  принципа  эгалитар-
ности,  как  единственного  последовательного  защитника  общегосу¬
дарственных  интересов  и  обороны  страны  от  внешней  опасности.
Не  говоря  уже  о  том,  что  этот  взгляд  отражает  давно  присущую
буржуазной  историографии  теорию  надклассовости  государства,
в  том  числе  и  абсолютной  монархии,  он  свидетельствует  о  чрез¬
мерной  идеализации  королевской  власти  и  об  упрощенном  пони¬
мании  стоявших  перед  ней  в  XVII  в.  задач.
 Разумеется,  эгалитарность  заключается  не  в  простом  подсчете
срубленных  по  приказу  Ришелье  дворянских  и  даже  герцогских
голов  и  в  сопоставлении  этого  числа  с  числом  повешенных
повстанцев  —  крестьян  и  ремесленников,  хотя  такое  сопоставление
также  весьма  поучительно.  Важнее,  что  конкретное  рассмотрение
внутренней  политики  всех  правителей  Франции  того  времени  по¬
зволяет  считать,  что  народность  и  эгалитарность  были  от  них
очень  далеки.
 Централизаторская  функция  абсолютизма  бесспорна,  в  ней  и
заключалась  прогрессивная  на  той  стадии  линия  развития  фран¬
цузской  государственности.  Но  осуществлялась  она  не  теми  пу¬
тями  единения  и  уравнения  всех  классов,  какие  ей  приписывает
 28  А.  Д.  Люблинская.  Франция  в  начале  XVII  в.  .  .  .,  гл.  IV.
 28

Мунье.  Она  зижделась  на  жестокой  эксплуатации  народных  масс
и  на  гораздо  более  умеренном  использовании  накоплений  буржуа¬
зии,  которой  к  тому  же  предоставлялись  взамен  многие  блага
меркантилизма,  помощи  против  рабочих  и  т.  д.,  не  говоря  уже
о  том,  что  _сама  централизация  шла  в  первую  очередь  на  пользу
буржуазщи  \По  отношению  к  обеим  группам  дворянства  политика
абсолютизма  имела  целью  защиту  их  коренных  классовых  инте¬
ресов,  т.  е.  собственности.  Вместе  с  тем  в  ту  пору  абсолютизм  не
шед  навстречу  родовитому  дворянству  в  его  явно  реакционных
требованиях  и  во  многих  случаях  открыто  им  противодействовал.
Но,  разумеется,  от  этого  до  эгалитарности  еще  очень  далеко.
 Наконец,  позволительно  задать  вопрос,  действительно  ли  за¬
тухало  национальное  чувство  в  годы  тяжелых  испытаний  внешней
войны,  когда  от  непосильных  налоговых  тягот  восставали  целые
провинции,  затрудняя  правительству  борьбу  с  неприятелем.  Да  и
могла  ли  одна  проигранная  битва  оказаться  роковой  для  судеб
всей  страны  и  привести  к  исчезновению  (disparition)  Франции,
как  пишет  Мунье?29  Думается,  что  ни  одна  жизнеспособная
страна  не  погибла  от  одного  проигранного  сражения.  Вероятно,
такое  крайнее  предположение  сделано  для  того,  чтобы  еще  резче
подчеркнуть  отсутствие  во  всем  почти  французском  обществе  «на¬
ционального  чувства»  —  назовем  его  лучше  патриотизмом.
 Что  касается  первого  вопроса,  то  и  на  него  можно  дать  лишь
отрицательный  ответ.  Само  предположение  о  возможности  исчез¬
новения  патриотизма  у  целого  народа  в  годину  тяжелых  бедствий
совершенно  неправомочно.  Разве  не  проявил  французский  народ
глубокого  и  самоотверженного  патриотизма  в  1636  г.,  когда  после
взятия  испанцами  Корби  им  была  открыта  дорога  на  Париж?
Кроме  того,  разве  можно  ставить  в  один  ряд  настоящую  госу¬
дарственную  измену  Гастона  Орлеанского,  Конде,  Сен-Мара
и  т,  д.,  более  или  менее  осторожную  оппозицию  парламентов  и
других  имущих  классов  и  восстания  вконец  измученного  лише¬
ниями  народа,  потом  и  кровью  которого  и  была  в  конце  концов
выиграна  долгая  и  мучительная  внешняя  война?  Разве  в  1630—
1650  гг.  во  французском  королевстве  военные  и  прочие  тяготы
были  распределены  согласно  материальным  возможностям  классов
и  сословий?  Разве  не  видел  народ,  что  с  него  берут  выше  его  до¬
статка,  а  богачи  отдают  лишь  малую  часть  своего  имущества?
Для  того  чтобы  восстать  против  такого  порядка  вещей,  народ  не
нуждался  в  агитации  со  стороны  парламентов,  он  это  видел  соб¬
ственными  глазами.
 Следующих  разделов  книги  Мунье,  посвященных  кризису  пер¬
вой  половины  XVII  в.  в  области  искусства,  науки,  религии  и  мо¬
рали,  мы  здесь  касаться  не  будем.  Эти  блестяще  написанные
 29  R.  М  о  u  s  n  i  е  г,  ук.  соч.,  стр.  166. 	^
 29

страницы  требуют  отдельного  разбора  и  не  относятся  прямо
к  теме  кризиса  капитализма,  социальной  структуры  и  абсолю¬
тизма.  Отметим  лишь,  что  трактовка  культуры  барокко  в  целом
(в  изобразительном  искусстве,  литературе,  науке,  философии  и
политической  идеологии)  как  явления  болезненного,30  свидетель¬
ствующего  о  каком-то  трагическом  изломе  сознания,  о  нарушении
морального  и  религиозного  равновесия,  представляется  в  высшей
степени  сомнительной.  Зачисление  Корнеля,  Рубенса,  Рембрандта
и  многих  других  в  какое-то  общее  культурное  движение,  именуемое
барокко,  не  может  не  вызвать  возражений.  Западноевропейская
культура  XVII  в.  была  сложной  и  противоречивой,  включала
ряд  течений  и  направлений  и  их  борьбу  между  собой.  Нивели¬
ровать  их  всех  в  одном  понятии  кризиса  сознания,  рассматривать
вольнодумство  и  атеизм  как  болезнь  человеческого  ума  —  значит
по  меньшей  мере  до  крайности  упрощать  понимание  культурного
развития  европейских  народов  и  искусственно  подгонять  его  под
понятие  кризиса.  Еще  яснее  это  станет  при  рассмотрении  тех
средств,  которые  были  применены  для  излечения  «барочной  бо¬
лезни»,  к  чему  мы  еще  вернемся.
 Теперь  же,  подводя  итоги  теории  кризиса  в  целом,  надо  под¬
черкнуть,  что  в  процессе  анализа  аргументации  Мунье  кризис,
в  сущности  говоря,  растворился.  Выяснилось  следующее:  из  трех
рассмотренных  в  книге  стран  —  Англии,  Голландии  и  Франции  —
первые  две  подлежат  исключению.  В  первой  половине  XVII  в.
экономического  кризиса  там  не  только  не  было,  но,  наоборот,  был
экономический  подъем:  интенсивное  развитие  промышленного  и
торгового  капитализма,  которое  определило  характер  классовой
борьбы  и  английскую  революцию.  Что  касается  Франции  (чья
история  является  центральной  в  книге  Мунье  как  по  детальности
изложения,  так  и  по  значению  происходивших  в  ней  процессов
для  Европы  в  целом),  то  следует  признать,  что  в  этой  стране
экономический  кризис  в  первой  половине  XVII  в.  по  сути  дела
оказался  нерассмотренным,  так  как  отсутствуют  данные  о  разви¬
тии  производства  и  его  падении  или  подъеме.  Иными  словами,
экономический  кризис  не  констатирован  в  его  конкретных  фор¬
мах,  а  умозаключен  от  явлений,  определяемых  как  кризисы  со¬
циальный  и  политический.  Отход  части  буржуазии  от  буржуазной
сферы  деятельности  и  ее  одворянивание  служат  аргументами  для
доказательства  падения  торговли  и  промышленности,  народные
восстания  аргументированы  слишком  тяжелыми  в  эпоху  кризиса
налогами  и  т.  п.  и  т.  д.
 Рассматривая  главу,  посвященную  борьбе  с  кризисом,  остано¬
вимся  опять-таки  на  материале,  касающемся  экономики  и  абсолю¬
тизма.  Однако  приведем  достаточно  выразительную  характери-
 30  Там  же,  стр.  258:  «..  .  la  maladie  baroque».
 30

i  тику  картезианства  как  философской  системы,  излечившей  чело¬
веческое  сознание  от  кризиса  и  вольнодумства:  «Декарт.  .  .  воз¬
вратил  человеку  смысл  жизни,  борьбы,  созидания.  Он  вновь  об¬
рел  уверенность,  вернул  доверие  к  воле,  к  человеческому  разуму,
к  ценностям  науки,  он  укрепил  веру  в  бога  и  надежду  на  блажен¬
ную  вечную  жизнь,  он  восстановил  единство  человека,  отныне
овладевшего  как  цельным  и  в  принципе  простым  истолкованием
Вселенной,  так  и  идеалом  внутренней  жизни,  упорядоченной  вер¬
ховной  свободной  волей».31
 Изложение  путей  преодоления  кризиса  можно  сделать  гораздо
более  кратким,  чем  изложение  самого  кризиса,  так  как  оно  отне¬
сено  в  большей  своей  части  ко  второй  половине  XVII  в.,  которая
в  данной  работе  не  входит  в  сферу  нашего  внимания.  Главная
мысль  Мунье  заключается  в  том,  что  спасителем  от  всех  бед,  при¬
несенных  кризисом,  было  государство,  точнее  —  абсолютизм.  По¬
этому  он  начинает  с  абсолютизма  и  затем  переходит  к  мерканти¬
лизму.  Нам  также  придется  последовать  этому  порядку,  ибо  не¬
сомненно,  что  характеристика  экономической  политики  (а  эко¬
номика  рассматривается  в  данном  случае  лишь  как  экономическая
политика  государства)  находится  в  тесной  зависимости  от  харак¬
теристики  государственной  структуры.
 Мунье  рассматривает  три  типа  абсолютизма  и  соответствую¬
щие  им  три  типа  меркантилизма  —  французский,  голландский  и
английский.  Он  уделяет  много  внимания  идеологии  абсолютизма
и  его  официальной  и  неофициальной  пропаганде,  приписывая  ей
очень  большое  значение  в  преодолении  политического  и  идеологи¬
ческого  кризисов.  Свои  общие  выводы  он  также  делает  на  основе
большого  сравнительного  материала,  поэтому  и  нам  нельзя  огра¬
ничиться  лишь  одной  Францией.
 Для  французского  варианта  абсолютизма  (испанский  имеет
с  ним  много  общих  черт)  характерны  две  системы  управления:
либо  правит  первый  министр  при  слабом  или  малолетнем  короле
(Ришелье,  Мазарини,  Оливарес),  либо  сам  король  в  роли  первого
министра  (Людовик  XIV).  В  периоды  правлений  министров  раз¬
вивается  высший  государственный  аппарат  —  Королевский  Совет,
расчлененный  на  несколько  специализированных  секций,  с  более
или  менее  постоянными  и  очень  влиятельными  членами,  получаю¬
щими  свои  должности  по  особой  грамоте  короля.  В  периоды  са¬
мостоятельного  правления  короля  все  функции  управления  сосре¬
доточиваются  в  его  лице  и  он  лично  рассматривает  дела  с  тем
или  иным  государственным  секретарем  и  генеральным  контроле¬
ром  финансов.  В  Совет  дела  поступают  лишь  для  формы  или  даже
вовсе  не  поступают,  т.  е.  ликвидируется  разделение  труда  в  госу¬
дарственном  аппарате.  Причину  этого  Мунье  усматривает  в  том,
 31  Там  же,  стр.  229.
 31

что  королю  было  необходимо  подчинить  себе  не  только  подданных
вообще,  но  и  своих  же  чиновников,  ставших  независимыми  благо¬
даря  продажности  должностей.  Для  достижения  этой  цели  король
применял  lettres  de  cachet  (т.  е.  свои  личные  распоряжения,  направ¬
ленные  отдельным  лицам  или  учреждениям)  и  широко  использо¬
вал  послушных  ему  интендантов,  которым  в  военное  время  при¬
сваивалась  вся  власть  на  местах.  В  распоряжении  короля  находи¬
лись  также  армия  и  политическая  полиция.  Парламенты  потеряли
возможность  вмешиваться  в  политическую  жизнь,  и  даже  важ¬
нейшие  судебные  дела  разбирались  не  ими,  а  особыми  комиссиями,
члены  которых  назначались  королем.  Подобная  политика  была,  по
мнению  Мунье,  направлена  к  единству  и  равенству;  он  называет
ее  революционной,  подготовлявшей  государство  нового  времени.
 Той  же  цели  служило  и  проводившееся  королями  возвышение
буржуазииЛВ  течение  XVII  в.  своих  министров,  советников  и  ин¬
тендантов  кЬроли  все  в  большем  числе  находили  в  среде  чиновной
буржуазии;  аноблируя  их,  они  создавали  настоящие  династии
«буржуазных»  министров  и  противопоставляли  их  династиям
знати.  [Из  своих  чиновников  короли  создали  чиновное  дворянство.
Однако,  как  уже  было  сказано,  Мунье  не  считает  последнее  дей¬
ствительно  дворянством,  и  поэтому  в  его  тексте  слово  «буржу¬
азные»  (в  применение  к  династиям  министров)  заключено  в  ка¬
вычки,  ибо,  аноблируясь,  эти  буржуа  становились  дворянами
лишь  юридически,  но  не  по  существу.  Настоящих,  т.  е.  родовитых,
дворян  король  привязывал  к  себе  предоставлением  почестей  и
средств  к  существованию  в  виде  военных  и  церковных  должно¬
стей,  пенсий,  даров  и  т.  д.  Этим  было  сломлено  сопротивление
абсолютизму  со  стороны  знати  и  старого  дворянства.
 Итак,  заключает  Мунье,  «разделяя  функции  между  двумя
классами,  но  предоставляя  наиболее  важные  из  них  классу  мень¬
шему,  т.  е.  буржуазии,  систематически  возвышая  ее  и  противо¬
поставляя  другому,  более  сильному  классу  (т.  е.  дворянству,—
А.  Л  .),  король  приводит  борьбу  классов  к  такому  равновесию,  что
может  укрепить  свою  личную  власть  и  обеспечить  в  управлении
и  в  государстве  единство,  порядок  и  иерархию.  Но,  кроме  того,
возможно,  в  результате  кризиса  и  войны  и  без  намерения  изме¬
нить  социальную  структуру  королевства  король  все  больше  и
больше  уравнивает  всех  в  выполнении  следуемых  государству  обя¬
занностей  и  приводит  к  полному  подчинению  и  безграничному
повиновению.  При  Людовике  XIV  королевская  власть  становится
 сэ 	сэ  ДО
 самодержавной  и  революционной».
 Мы  уже  имели  случай  подробно  рассматривать  эту  точку  зре¬
ния,  подчеркивая  этатический  характер  концепции  Мунье  и  не¬
правомерность  отождествления  чиновного  дворянства  с  буржуа¬
 32  Там  же,  стр.  236.
 32

зией.33  Здесь  можно  ограничиться  лишь  одним  замечанием.  По¬
скольку,  по  мнению  автора,  короли  уравнивают  положение  родо¬
витого  дворянства  и  чиновной  буржуазии  (а  в  данном  случае  она
олицетворяет  собой  буржуазию  в  целом),  борьба  классов  не  про¬
сто  приводится  к  равновесию,  она  исчезает  совсем.  С  помощью
королевской  власти  и  аноблирования  более  слабый  класс  ставится
в  одинаковое  положение  с  классом  сильным;  следовательно,  ему
уже  нет  нужды  бороться  со  своим  соперником,  а  тот,  не  имея  сил
сопротивляться  ни  королю,  ни  его  министрам  и  другим  высшим
должностным  лицам,  вынужден  ограничиться  выражением  пре¬
зрения  по  адресу  «царствования  подлой  буржуазии».
 В  Англии  Стюарты  стремились  путем  абсолютизма  поддержать
как  развитие  страны  к  капитализму,  так  и  равновесие  между  ста¬
рым  дворянством,  держателями  и  бедняками,  с  одной  стороны,  и
капиталистами  с  зависящими  от  них  классами  —  с  другой.  Госу¬
дарственный  аппарат  (Королевский  Совет)  был  развит  меньше,
чем  во  Франции,  но  следовал  в  своей  эволюции  по  тому  же  пути.
Абсолютизм  был  слабее  французского  и  нуждался  в  укреплении
своих  основ.  В  борьбе  с  парламентом  Яков  I  и  Карл  I  прибегали
к  созданию  особых  судебных  учреждений,  при  помощи  которых
они  могли  осуществлять  свою  волю.  В  поисках  финансовых
средств  они  практиковали  продажу  должностей,  увеличивали  та¬
моженные  пошлины;  Карл  I  даже  пытался  ввести  своей  властью
прямой  налог.  Но  у  них  не  было  значительной  постоянной  армии
и,  следовательно,  достаточно  сил  для  осуществления  своих  целей.
Все  же  по  временам  им  удавалось  сконцентрировать  в  своих  руках
главные  атрибуты  абсолютизма,  и  путем  непрерывного  контроля
над  капиталистами  и  ведшими  товарное  сельское  хозяйство  дво¬
рянами  они  в  течение  некоторого  времени  до  1640  г.  поддержи¬
вали  равновесие  между  старыми  и  новыми  классами.34
 В  Голландии  борьба  классов  сделала  возможным  сосредоточе¬
ние  власти  у  принцев  Оранских,  а  начавшаяся  в  1621  г.  война
превратила  их  в  фактических  абсолютных  королей.  Опираясь  на
врагов  буржуазии  и  капитализма,  т.  е.  на  дворян,  крестьян,  ре¬
месленников  и  матросов,  они  использовали  военную  обстановку
для  оттеснения  республиканской  буржуазии  на  задний  план.
После  окончания  войны  в  1645  г.  последняя  взяла  реванш,  и
Оранские  были  отстранены  от  власти.  Однако  буржуазия  оказа¬
лась  слабой  и  неспособной  защитить  свою  безопасность  и  свои  ин¬
тересы,  она  проиграла  две  войны  с  Англией  и  войну  с  Францией.
Заботясь  лишь  о  прибылях  и  не  желая  платить  высоких  налогов
на  нужды  обороны,  голландская  буржуазия  дезорганизовала  ар¬
мию,  вызвав  этим  недовольство  масс.  Снова  опираясь  на  них,
 33  См.  стр.  11,  прим.  12.
 34  R.  Mousnier,  ук.  соч.,  стр.  236—240.
 3  А.  Д.  Люблинская
 33

Вильгельм  III  установил  в  1672  г.  свою  власть  вплоть  до  Нимве-
генского  мира,  когда  перевес  опять  оказался  у  республиканской
крупной  буржуазии,  жаждавшей  —  вместе  со  всей  страной  —  мира
и  дружеских  отношений  с  Францией.  Аналогичные  ситуации  уси¬
ления  той  или  другой  стороны  складывались  и  в  дальнейшем.
 На  основании  всех  этих  данных  Мунье  делает  следующий  вы¬
вод:  «Соединенные  провинции  представляли  собой  по  временам
пример  такого  государственного  строя,  когда  борьба  классов,
внешняя  опасность  и  давление  народных  масс  приводили  к  кон¬
центрации  власти  в  руках  военачальника,  обладавшего,  благодаря
своему  княжескому  происхождению,  своего  рода  преимуществен¬
ным  правом  на  власть.  Этот  государственный  строй,  не  изменяя
сколько  бы  то  ни  было  значительно  буржуазных  республиканских
учреждений,  являлся  по  существу  абсолютизмом,  опиравшимся  на
общественное  мнение.  Он  граничил  с  диктаторской  монархией
(monarchie  de  la  dictature)  и  приближался  к  диктатуре  Кромвеля,
протектора  Англии  после  анархии  английской  революции.  При
наличии  внутренних  кризисов  и  внешней  опасности  буржуазные
республики  должны  уступать  место  авторитарному  режиму».35
 Мы  не  будем  входить  в  детальную  критику  картины  классовой
борьбы  в  Англии  и  Голландии,  так  как  это  увело  бы  далеко
в  сторону.  Скажем  лишь,  что,  как  бы  ее  ни  оценивать,  —  а  со
многими  оценками  Мунье  согласиться  нельзя,  —  важно  сле¬
дующее.
 Для  Англии  и  Голландии  Мунье  отмечает  противоречия  ме¬
жду  классами,  связанными  с  развитием  капитализма,  и  классами,
ему  противостоящими.  Действительно,  эти  классовые  противоре¬
чия  в  данных  странах  были  главными  в  течение  XVII  в.  и  опре¬
деляли  собой  ход  политической  борьбы.  Но  при  характеристике
английского  и  голландского  типов  абсолютизма  остаются  неяс¬
ными  весьма  существенные  стороны  проблемы.  Если  Стюарты  по¬
кровительствовали  развитию  капитализма  и  использовали  для
этого  свою  власть,  то  почему  им  нужен  был  контроль  над  капита¬
листами,  джентри  и  т.  д.  и  установление  равновесия  между  но¬
выми  и  старыми  классами,  т.  е.  защита  интересов  последних?
А  если  они  защищали  старые  классы  от  новых,  что  же  остается
от  их  помощи  развитию  капитализма?  Подобные  вопросы  (их
можно  было  бы  продолжить)  ставят  под  сомнение  одно  из  глав¬
ных  положений  Мунье,  что  абсолютные  государи  самостоятельно
направляют  по  своему  усмотрению  борьбу  классов  или  их  равно¬
весие.
 При  характеристике  абсолютизма  принцев  Оранских  дело  све¬
дено  к  войне.  В  военное  время  абсолютизм  утверждается,  в  мир¬
ное  время  он  сдает  свои  позиции.  Из-за  нежелания  раскошели¬
 35  Там  же,  стр.  242.
 34

ваться  на  оборону  и  в  результате  стремления  лишь  к  быстрейшей
наживе  голландская  буржуазия  оказалась  неспособной  вести  войну
и  противостоять  внутренней  борьбе  классов.  Оценка  Мунье  столь
категорична,  что  создается  впечатление,  будто  это  вообще  корен¬
ные  свойства  буржуазии,  всегда  и  повсюду  ей  присущие.  Но
остается  неясным,  почему  в  XVI  в.  голландская  буржуазия
все  же  выдержала  тяжелую  войну  с  Испанией  и,  победив  в  этой
войне,  осуществила  свое  политическое  господство.  Для  всего
XVII  в.  в  целом  она  обрисована  (в  данном  разделе  книги  Мунье)
как  сила  постоянная  и  одинаковая  и  учтены  лишь  ее  позиции
в  политической  борьбе  и  военных  столкновениях.  Остались  в  тени
как  само  ее  положение  в  обстановке  жестокой  конкуренции
с  английской  (и  отчасти  с  французской)  буржуазией,  так  и  ее  по¬
тери  в  торговых  войнах  XVII  в.  Для  буржуазной  республики
Голландии  (неизменность  республиканских  учреждений  признает
и  Мунье)  проблема  абсолютизма  поставлена  очень  упрощенно,
ибо  удержание  политической  власти  буржуазией  после  победы
буржуазной  революции  происходит  в  очень  сложной  обстановке,
во  многом  отличной  от  социальной  структуры  и  политического
строя  феодально-абсолютистских  государств.
 Рассмотрение  меркантилизма  Мунье  начинает  с  определения
его  сущности.36  Основные  цели  меркантилистской  политики
состояли  в  усилении  государства  и  в  его  экономической  независи¬
мости  в  международном  плане.  Добиться  этого  можно  было  лишь
путем  концентрации  в  стране  наибольшего  количества  денег.  Од¬
нако  запас  имевшейся  в  Европе  золотой  и  серебряной  монеты  был
очень  мал.  Высчитано,  что  около  1660  г.  он  равнялся  примерно
50  млрд  французских  франков  1928  г.  Все  европейские  страны,
взятые  вместе,  обладали  тогда  металлическим  запасом,  равным  за¬
пасу  одного  лишь  Французского  банка  в  конце  1929  г.
 Эта  ограниченность  денежных  фондов  определяла  экономиче¬
ский  национализм  и  постоянную  войну  из-за  денег  между  госу¬
дарствами.  Каждое  из  них  стремилось  создать  для  себя  благо¬
приятный  торговый  баланс,  чтобы  привлечь  и  удержать  наиболь¬
шее  количество  денег.  Для  этого  импорт  предметов  роскоши
запрещался,  а  другие  изделия  ввозились  в  минимальном  размере.
Все  должно  было  изготовляться  внутри  страны  (чтобы  дать  ра¬
боту  населению),  даже  если  свои  товары  оказывались  дороже
импортных.  Ввоз  сырья  поощрялся,  но  все  необходимое  для  обо¬
роны  должно  было  быть  отечественным.  Следовательно,  желание
удешевить  экспортируемую  промышленную  продукцию  —  для  чего
было  необходимо  обилие  дешевого  сырья  —  приводило  к  запреще¬
нию  вывоза  сырья  (или  к  высоким  на  него  пошлинам)  и  к  сво¬
бодному  его  ввозу.  В  силу  этого  таможенная  политика  оказыва¬
 36  Там  же,  стр.  242—244.
 3*
 35

лась  для  сельских  хозяев  неблагоприятной,  ибо  в  ту  пору  почти
все  сырье  поставлялось  сельским  хозяйством.
 Больше  всего  забот  уделялось  экспорту  промышленных  изде¬
лий,  ибо  вложенный  в  них  труд  повышал  их  стоимость.  Значит,
надо  было  увеличивать  число  рабочих  и  поощрять  рождаемость.
Для  удешевления  вывозимой  продукции  требовалось  широко  суб¬
сидировать  предпринимателей  и  обеспечить  им  нахождение  сво¬
бодных  капиталов  при  низкой  процентной  ставке.  Рабочие  должны
были  оплачиваться  плохо;  их  жизненный  уровень  был  низок,  но
при  иных  условиях  (т.  е.  при  засилье  иностранных  товаров)  их
ожидала  еще  худшая  судьба  —  безработица  и  нищета,  а  ослабев¬
шее  государство  подвергалось  опасности  захвата  врагами.
 Колонии  призваны  были  поставлять  метрополии  дешевое  сырье
или  дешевые  изделия  и  покупать  у  нее  готовую  продукцию  по  до¬
рогим  ценам.  Они  рассматривались  в  первую  очередь  с  точки  зре¬
ния  благоприятной  для  метрополии  торговли,  поэтому  государство
и  предъявляло  на  них  монопольные  права,  устанавливая  только  те
формы  торговых  связей,  которые  были  ему  выгодны.  Лишь  круп¬
ные  французские  и  испанские  государственные  деятели,  в  том
числе  Ришелье  и  Кольбер,  понимали  необходимость  ассимиляции
колонистами  туземцев  и  колонизацию  как  таковую,  т.  е.  создание
заморских  «Новых  Франций».
 По  мнению  Мунье,  меркантилизм  представляет  собой  эконо¬
мический  этатизм,  ибо  лишь  государство  в  состоянии  регули¬
ровать  и  стимулировать  экономическую  жизнь  в  нужном  ему  на¬
правлении.  При  этом  целью  было  отнюдь  не  процветание  как
таковое  и  не  повышение  уровня  жизни.  Они  являлись  лишь  сред¬
ством  или  побочным  следствием,  главное  же  заключалось  в  усиле¬
нии  государства.  В  первой  стадии  развития  меркантилизма
(Франция  в  XVII  в.)  политика  преобладала  над  экономикой,  во
второй  (Голландия  в  XVII  в.)—экономика  подчиняла  себе  поли¬
тику  и  государство  служило  интересам  выращенной  им  торгово-
промышленной  буржуазии.  Промежуточный  тип  представляла  со¬
бой  Англия  в  1603—1688  гг.
 Мы  намеренно  остановились  на  изложении  теории  мерканти¬
лизма,  ибо  в  ней  в  сконцентрированной  форме  нашли  свое  выра¬
жение  основные  черты  всей  концепции  Мунье.  Он  очень  ясно  и
сжато  формулирует  принципы  меркантилистской  политики  в  том
самом  виде,  как  их  осознали  и  применяли  на  практике  сами  круп¬
нейшие  европейские  политические  деятели  XVII  в.  Иными  сло¬
вами,  его  теория  является  лишь  повторением  их  теории,  не  под¬
нимается  над  ней  и  не  дает  ее  оценки  с  точки  зрения  объективного
рассмотрения  процесса  экономического  развития  западноевропей¬
ских  стран.  Больше  того,  в  таком  виде  теория  меркантилизма
предстает  лишь  в  своем  практическом  государственном  преломле¬
нии,  т.  е.  лишь  как  экономическая  государственная  политика.  Го¬
 36

судари,  непосредственно  ощущавшие  свою  зависимость  от  наличия
звонкой  монеты,  осуществляли  экономическую  политику  с  таким
расчетом,  чтобы  располагать  нужными  средствами.  На  это  их  тол¬
кала  каждодневная  потребность.  В  их  глазах  деньги  были  вопло¬
щением  богатства  нации,  а  получались  ли  они  путем  прямого
грабежа  заморских  стран  или  в  итоге  поощрения  отечественного
производства,  особой  разницы  они  в  этом  не  усматривали.  Они
только  наблюдали  существовавшую  в  Европе  и  в  их  стране  эконо¬
мическую  обстановку  и  с  большим  или  меньшим  успехом  приспо¬
сабливались  к  ней  в  своей  экономической  политике.  Но  было  бы
неправильно  отождествлять  весь  меркантилизм  как  таковой  лишь
с  государственной  практикой  в  области  экономики.  В  XVII  в.
теория  меркантилизма  начала  разрабатываться  и  в  политико-эко¬
номическом  плане  (причем  раньше  всего  во  Франции,  о  чем  бу¬
дет  сказано  дальше).  Не  говоря  уже  о  том,  что  в  этой  теории
складывалось  представление  о  труде  как  источнике  богатства
(хотя  труд  понимался  лишь  как  производящий  деньги),  она  очень
интересна  как  раз  теми  своими  моментами,  которые  не  совпадали
с  государственной  меркантилистской  политикой,  причем  не  совпа¬
дали  именно  в  силу  того,  что  были  направлены  к  созданию  наибо¬
лее  благоприятных  условий  для  развития  капитализма  как  тако¬
вого,  а  не  к  частичному  его  приспособлению  к  нуждам  государства.
 Этот  вопрос  о  нарождавшихся  противоречиях  между  капита¬
лизмом  и  государством  Мунье  не  ставит  совсем.  Меркантилизм
он  рассматривает  лишь  как  государственную  политику  спасения
стран  Европы  от  охватившего  их  экономического  кризиса.
 Голландский  меркантилизм  он  считает  наиболее  приближаю¬
щимся  к  «свободной  экономике»  (economie  liberale).  Завоевав  себе
положение  главных  посредников  в  мировой  морской  торговле,
голландцы  тем  самым  должны  были  обладать  известной  терпи¬
мостью.  В  конкурентной  борьбе  с  Англией  они  защищали  прин¬
цип  свободных  морей 	(mare  liberum). 	Но  сама 	их  торговля
 подлежала  регламентации  со  стороны  торговых  компаний  и  контро¬
лировалась  государством.  В  эпоху,  бедную  драгоценными  метал¬
лами, 	свобода  частной 	торговли  могла 	оказаться 	роковой:  на
 европейские  и  азиатские  рынки  могло  быть  выброшено  такое  ко¬
личество  товаров,  которое  превысило  бы  наличный  монетный
запас. 	Итогом  было  бы 	снижение  цен,  разорение  предпринимате¬
лей  и 	упадок  торговли. 	Следовательно,  в 	периоды 	кризиса  част¬
 ные  лица  оказывались  беспомощными,  государство  же  еще  не  об¬
ладало  достаточными  средствами  и  мощным  аппаратом  для
регулирования  заморской  торговли.  Эту  роль  и  выполняли  торго¬
вые  компании,  определявшие  размеры  своей  деятельности,  обла¬
давшие  монополией  на  торговлю  с  теми  иди  .  иными  странами  и
осуществлявшие  в  колониях  полную  политическую  власть  при  по¬
мощи  постоянной  армии  и  флота.  Такая  политика  регламентации

приносила  огромные  барыши.  Дивиденды  Ост-Индской  компании
доходили  до  25—30%,  а  ее  акции  поднялись  за  период  1602—
1670  гг.  в  шесть  раз.  Связь  между  ее  директорами  и  государством
привела  к  своего  рода  слиянию  государства,  компании  и  Амстер¬
дамского  банка.  «Политика  и  война  были  орудиями  торговли,  на-
 « 	37
 правлявшеися  трестом  капиталистов».
 Более  независимая  и  свободная  организация  Вест-Индской
компании  предопределила  ее  неустойчивость  и  гибель.  В  этой
компании  главную  роль  играл  не  ее  Совет,  а  общее  собрание  ак¬
ционеров,  рассматривавшее  все  вопросы.  Компания  раздиралась
внутренними  распрями,  и  ее  политика  была  непоследовательной  и
слабой.
 В  XVII  в.  голландцы  завоевали  себе  положение  посредников
также  и  в  снабжении  Европы  драгоценными  металлами.  Они  ско¬
пили  у  себя  огромные  запасы  денег,  развили  банковское  дело  и
торговый  кредит.  В  итоге  они  оказались  в  состоянии  осуществить
обширные  закупки  и  предлагать  покупателям  самые  разнообраз¬
ные  товары  в  любом  количестве  и  за  меньшую  цену,  ибо  обилие
денег  влекло  за  собой  установление  низкой  процентной  ставки.
Голландские  купцы  могли  маневрировать  своими  капиталами  и
успешно  конкурировать  с  английскими  и  французскими  купцами,
предоставляя  более  долгие  сроки  платежей.  Голландские  банкиры
кредитовали  иностранных  государей.  Обилие  капиталов  в  звонкой
монете  сделало  из  этой  маленькой  страны  большую  политическую
силу.
 Английский  меркантилизм  Мунье  определяет  как  промежу¬
точный  между  голландским  и  французским.  Начавшейся  еще  при
Елизавете  регламентации  был  дан  в  начале  XVII  в.  сильный  тол¬
чок,  когда  англичане  стали  свидетелями  быстрого  возрождения
французской  экономики  в  результате  поощрения  со  стороны  Ген¬
риха  IV.  Вместе  с  тем  подъем  голландской  торговли  выставлял
в  выгодном  свете  относительную  свободу  торговли  и  привилегиро¬
ванные  компании.  Развитие  английской  торговли  требовало  прави¬
тельственного  вмешательства,  однако  значительные  успехи  тор¬
гово-промышленной  буржуазии  внушили  ей  идеи  отрицания  ре¬
гламентации  и  монополий  и  стремление  к  свободе  торговли,
регулируемой  лишь  общим  парламентским  законодательством.
 Первые  Стюарты  немало  потрудились  на  почве  экономической
регламентации,  и  знаменитый  навигационный  акт  Кромвеля
1651  г.  не  отличается  по  существу  от  их  постановлений,  имевших
целью  обеспечить  английским  купцам  преимущественное  положе¬
ние  в  заморской  торговле.  Торговые  компании  были  двух  типов:
регламентированные  и  акционерные.  Компании  первого  типа  об¬
ладали  торговой  монополией,  но  каждый  член  действовал  на  свой
 37  Там  же,  стр.  245.
 38

страх  и  риск  и  был  ограничен  лишь  минимумом  продажной  цены  и
определенным  качеством  товаров,  что  сокращало  конкуренцию
между  членами  и  приближало  компанию  к  типу  картеля.  Акцио¬
нерные  компании  также  обладали  монополиями  на  тот  или  иной
вид  товаров  или  на  определенную  зону  торговли,  но  капитал  дей¬
ствовал  как  совокупный;  это  чрезвычайно  повышало  мощь  пред¬
приятия  и  давало  возможность  предпринимать  длительные  пла¬
вания.
 Первые  Стюарты  пытались  поощрять  развитие  промышлен¬
ности  при  помощи  монополий,  регламентации  и  запретов  ввоза.
Революция,  наоборот,  установила  свободу  торговли  и  практи¬
чески  уничтожила  все  привилегии  компаний.  Однако  наступило
перенасыщение  рынка,  и  оказалось,  что  свобода  торговли  при¬
несла  плохие  плоды.  После  Реставрации  Карл  II  вернулся  к  си¬
стеме  государственного  вмешательства,  но  в  ограниченных  масшта¬
бах,  действуя  главным  образом  путем  общих  мер  (законодатель¬
ства,  таможенных  тарифов,  торговых  договоров).  Поддерживалась
монополия  торговли  с  колониями,  и  Англия  превратилась  в  ги¬
гантский  склад  приобретенных  по  дешевке  колониальных  товаров,
продававшихся  затем  за  границу  по  высоким  ценам.  Колонии  слу¬
жили  рынком  для  сбыта  английской  продукции,  и  привилегирован¬
ные  компании  получили  новые  права.  Зато  внутренняя  экономика
развивалась  свободно,  без  контроля  за  качеством  продукции  (кото¬
рое,  между  прочим,  понизилось)  и  без  регламентации  цен  и  зара¬
ботной  платы.  Единственным  стимулом  коммерсанта  стал  барыш.
 Итак,  заключает  Мунье,  своим  процветанием  Англия  была
обязана  правительственным  мерам,  хотя  страна  и  не  достигла
уровня  процветания  Голландии  и  английская  Ост-Индская  компа¬
ния  не  могла  тягаться  со  своей  голландской  соперницей.
 Французский  меркантилизм,  как  наиболее  полный  и  закончен¬
ный,  представляет,  разумеется,  особый  интерес  ввиду  того,  что
сама  социально-экономическая  структура  Франции  требовала  уси¬
ленного  вмешательства  государства.  Мунье  посвящает  много
места  его  анализу.38  Он  считает,  что  как  доктрина,  так  и  практика
французского  меркантилизма  оставались  на  протяжении  XVII  в.
неизменными,  и  Кольбер  лишь  развил  их  в  больших  масштабах,
стремясь  преодолеть  тяжелые  последствия  кризиса.  «Кольбер-
тизм»  был  присущ  и  Генриху  IV  (после  1596  г.),  и  Ришелье
(до  1631  г.),  и  Людовику  XIV  (после  1661  г.),  причем  преследо¬
вались  по  преимуществу  политические  цели:  нельзя  было  допу¬
стить,  чтобы  из  Франции  вывозилось  золото,  ибо  в  таком  случае
оно  обогащало  ее  врагов.
 Поскольку  сами  купцы  были  не  в  силах  преодолеть  встававшие
на  их  пути  трудности,  создалась  сложная  система  государственной
 38  Там  же,  стр.  249:—256.
 39

экономической  организации,  в  значительной  мере  унифицирован¬
ная  при  Кольбере.  Государство  регламентировало  потребление  пу¬
тем  издания  законов  против  роскоши,  а  торговлю  —  путем  запрета
экспорта  монет  и  драгоценных  металлов  и  разного  рода  предписа¬
ниями,  относившимися  к  внутренней  торговле.  Очень  придирчиво
регламентировались  производство  и  качество  продукции.
 С  целью  не  допустить  утечки  денег  за  границу  государство
создавало  промышленные  предприятия,  причем  нередко  оно  оказы¬
валось  единственным  покупателем  их  продукции,  настолько  узок
был  еще  внутренний  рынок.  Крестьяне  так  мало  покупали  желез¬
ных  изделий,  предпочитая  обходиться  деревянными  орудиями  и
инструментами,39  что  государство  почти  целиком  приобретало  все
производившееся  в  стране  железо  для  судов,  вооружения  армии,
строительства  и  т.  д.  Государство  же  организовывало  и  потоки
обращения  денег  внутри  страны  (сбор  налогов  в  казну,  уплата
казной  поставщикам  и  оплата  рабочих,  снова  взимание  с  них  на¬
логов  и  т.  д.).  Увеличить  приток  денег  из-за  границы  можно  было
лишь  путем  увеличения  объема  экспортируемых  товаров.  Поэтому
фундаментом  французского  меркантилизма  была  промышленность.
Создавались  новые,  главным  образом  привилегированные,  ману¬
фактуры,  получавшие  субсидии  до  тех  пор,  пока  они  не  станови¬
лись  прочно  на  ноги.  Правительство  несколько  раз  понижало  про¬
центную  ставку,  сокращало  государственные  ренты  и  прямые  на¬
логи,  поощряло  рождаемость  и  запретило  эмиграцию  рабочих,
выписывало  из-за  границы  специалистов,  учреждало  работные
дома  для  бродяг  и  нищих.  Мануфактурам  предоставлялись  льготы,
нарушавшие  ограничительные  цеховые  порядки;  они  обеспечива¬
лись  сырьем,  квалифицированными  рабочими,  обученными  в  спе¬
циальных  заведениях.  Государство  поощряло  технические  нов¬
шества  и  путем  таможенной  политики  предоставляло  мануфакту¬
ристам  внутренний  рынок.
 Отметим,  что  эта  концентрированная  картина  «фабрикации
фабрикантов»,  пусть  даже  составленная  из  общеизвестных  фактов,
не  может  не  произвести  впечатления  в  угодном  для  Мунье  духе
и  кажется  сильным  аргументом  в  пользу  его  этатической  концеп¬
ции.  В  дальнейших  главах  нашей  работы  мы  приведем  материал,
позволяющий  показать,  что  как  раз  собственной  инициативы  у  аб¬
солютистского  правительства  было  немного  и  что  основные  его
экономические  мероприятия  были  ему  подсказаны  (зачастую  мно¬
гократно)  французской  буржуазией,  отнюдь  не  безгласной  и
безынициативной,  но  с  большим  упорством  искавшей  себе  место
под  солнцем.40
 39  См.  об  этом  ниже,  стр.  123,  124.
 40  Жаннен  также  сильно  ограничивает  творческую  роль  правительства
в  области  экономики  (P.  J  е  a  n  n  i  п,  ук.  соч.,  стр.  180,  181).
 40

Здесь  надо  сказать  о  другом.  Материал,  приведенный  в  сле¬
дующем  параграфе,  посвященном  различным  типам  организации
промышленного  производства,  сразу  же  умаляет  тот  этатический
вывод,  о  котором  только  что  была  речь.
 Мунье  различает  три  типа  производства:  в  мелких  ремеслен¬
ных  мастерских,  в  небольших  предприятиях,  поставлявших  полу¬
фабрикаты  (он  приводит  в  качестве  примера  кузницы  в  Нивернэ,
изготовлявшие  отдельные  части  якорей,  которые  затем  монтиро¬
вались  на  мануфактуре),  и  в  крупных  предприятиях,  которые  он
называет  фабриками.  Он  справедливо  отмечает,  что  наибольшее
распространение  имел  второй  тип  (т.  е.  рассеянная  мануфактура
в  соединении  с  централизованной,  где  производились  основные
или  завершающие  операции)  и  непрерывно  росло  число  занятых
в  нем  рабочих  как  в  городах,  так  и  особенно  в  деревнях.  В  Пи¬
кардии  из  25  тысяч  ткацких  станков  на  долю  деревни  приходи¬
лось  19  тысяч,  и  в  одном  Амьене  8—10  крупных  купцов-мануфак-
туристов  раздавали  работу  100  тысячам  сельских  жителей,  совме¬
щавших  занятие  сельским  хозяйством  с  прядением  и  ткачеством.
В  то  же  время  небольшое  число  централизованных  мануфактур
имело  помногу  рабочих;  например,  в  руанской  мануфактуре  тон¬
кого  полотна  уже  в  начале  XVII  в.  насчитывалось  5—6  тысяч
рабочих.  Однако  если  при  Кольбере  на  крупной  мануфактуре  Ван
Робе  в  Амьене  ежегодно  изготовлялось  1200  кусков  тонкого  сукна,
то  в  Пикардии  в  целом  100  тысяч  городских  и  сельских  работни¬
ков  производили  в  год  180  тысяч  кусков  ткани.
 Подчеркнем  важность  такого  явления,  как  этот  решительный
количественный  перевес  рассеянной  мануфактуры  (точнее,  сочета¬
ния  рассеянной  мануфактуры  с  централизованной),  когда  основ¬
ная  масса  работников  приходилась  на  ее  долю.  Он  свидетель¬
ствует  о  преобладании  именно  того  типа  производства,  который
по  самой  своей  природе  меньше  всего  был  затронут  государствен¬
ным  вмешательством  и  поощрением.  Там  отношения  между  куп-
цами-раздатчиками  и  работниками,  равно  как  и  оплата  последних,
складывались  стихийно  и  не  зависели  ни  от  цехового,  ни  от  госу¬
дарственного  контроля.  Если  можно  так  выразиться,  в  ту  эпоху
это  была  сфера  наиболее  свободного  предпринимательства,41  что
необходимо  учитывать  при  определении  общих  масштабов  государ¬
ственного  поощрения  в  области  промышленности.
 Стремление  правительства  распространить  цеховую  систему  на
все  отрасли  ремесла  Мунье  рассматривает  как  осуществление  об¬
щего  принципа  государственного  регулирования.  Цеховая  органи¬
зация  была  наиболее  удобной  формой,  которую  правительство
 41  Ценный  материал  дает  в  этом  отношении  большое  и  очень  интересное
исследование  Губера  (P.  G  о  u  b  е  г  t.  Beauvais  et  le  Beauvaisis  de  1600  a  1730.
Contribution  a  l  histoire  sociale  de  la  France  du  XVII  s.  Paris,  1960).

могло  использовать  в  своих  целях,  возвышая  вместе  с  тем  и  укреп¬
ляя  власть  мастеров  наиболее  крупных  и  богатых  цехов.
 Правительство  не  считалось  с  интересами  рабочих,  подчиняя
эти  интересы  задачам  развития  производства  и  удешевления  про-
дукции.  Рабочих  оно  рассматривало  как  солдат  промышленной
армии,  действующей  во  имя  величия  и  мощи  государства.  Их  необ¬
ходимо  было  приучать  к  более  систематическому  и  более  произ¬
водительному  труду,  принуждать  к  царствовавшей  на  централизо¬
ванных  мануфактурах  железной  дисциплине.  Некоторое  улучшение
положения  рабочих  привилегированных  мануфактур  не  меняет  су¬
щественным  образом  общей  картины.  Длинный  рабочий  день
(12—16  часов),  низкая  заработная  плата,  запрещение  всех  форм
борьбы  рабочих  и  т.  д.  —  все  это  должно  было  служить  одной
цели  —  обогащению  предпринимателей.
 Правительство  покровительствовало  агрикультуре,  принимая
меры  к  улучшению  пород  домашнего  скота  и  развитию  техниче¬
ских  культур.  Оно  стимулировало  рост  сельского  хозяйства,  про¬
изводя  у  крестьян  закупки  продовольствия  для  армии.  Следствием
было  расширение  посевных  площадей,  интенсификация  использо¬
вания  земли.  Правительство  колебалось  между  защитой  мелкого
крестьянства  (аннулируя  порой  захваты  и  дележ  общинных  уго¬
дий)  и  заботой  об  увеличении  продукции  (поддерживая  эти  де¬
лежи).
 Внешняя  торговля  Франции  была  регламентирована  на  манер
английской  и  голландской.  В  колониях  Ришелье  и  Кольбер  стре¬
мились  создать  «Новые  Франции».  Вся  эта  политика  в  области
промышленности  и  торговли  имела  большой  успех.  Французская
продукция  славилась  высоким  качеством  и  завоевывала  европей¬
ские  и  заморские  рынки.
 Мы  уже  говорили,  что  Мунье  преувеличивает  роль  француз¬
ского  абсолютизма  в  создании  капиталистической  промышлен¬
ности.  Аналогичное  преувеличение  имеет  место  и  при  оценке  гол¬
ландского  и  английского  типов  меркантилизма.
 Характерно  также,  что  Мунье  подчеркивает  гибельность  сво¬
боды  торговли,  т.  е.  отсутствия  государственного  контроля.
В  связи  с  этим  остановимся  на  вопросе  о  компаниях.  По  мнению
автора,  они  процветали  при  наличии  регламентации,  исходившей
от  них  самих  (ибо  голландское  государство  еще  не  обладало  сред¬
ствами  для  регулирования  заморской  торговли),  а  без  нее  прихо¬
дили  в  упадок.  Необходимость  такой  регламентации  Мунье  объяс¬
няется  стремлением  избежать  анархии  рынка  и  ценообразования
в  условиях  ограниченного  монетного  запаса.
 Мы  считаем,  что  причины,  вызвавшие  регламентацию,  были
иными.  Голландские  и  английские  торговые  компании  XVI—
XVII  вв.  являлись  —  в  смысле  своей  организации  —  преемницами
купеческих  товариществ  предшествовавших  веков.  И  в  том  и
 42

в  другом  случаях  контроль  и  регулирование  внутри  этих  торговых
объединений  имели  целью  прежде  всего  установление  одинаковой
для  всех  членов  нормы  прибыли,  оаспределявшейся  пропорцио¬
нально  вложенной  доле  капитала.  Это  объясняется  тем,  что  в  ту
пору  свободная  конкуренция  индивидуальных  капиталов  еще
только  зарождалась  и  развивалась  параллельно  процессу  накопле¬
ния  значительных  богатств  в  руках  отдельных  лиц.  Монопольная
торговля  компаний  на  далеких  заокеанских  рынках  приносила  ог¬
ромные  барыши  еще  и  потому,  что  зачастую  базировалась  на  гра¬
беже  при  закупке  сырья  или  сбыте  европейской  продукции.
 Мунье  не  отмечает  упадка  голландской  экономики  во  второй
половине  XVII  в.  В  его  изложении  в  течение  всего  столетия  она
остается  стабильно  благополучной  и  даже  успешно  конкурирую¬
щей  с  английской  и  французской;  для  второй  половины  XVII  в.
это  уже  не  соответствует  действительности.
 В  дальнейших  главах  нашей  работы,  рассматривая  такие  темы,
как  состояние  французской  экономики,  государственный  бюджет,
меркантилизм,  абсолютизм  и  т.  п.,  мы  еще  не  раз  вернемся  к  кри¬
тике  концепции  Мунье  в  той  ее  части,  которая  касается  Франции.
Но  следует  помнить,  что  Франция  является  не  только  краеуголь¬
ным  камнем  всей  теории  «всеобщего  кризиса»  в  XVII  в.  Деталь¬
ный  анализ  этой  теории  привел  нас  к  выводу,  что  сам  автор
исключает  Англию  и  Голландию  из  числа  стран,  охваченных  кри¬
зисом.  Следовательно,  Франция  представляет  собой  единственную
страну,  где  этот  кризис  проявился  в  сколько  бы  то  ни  было  от¬
четливых  формах.  Поэтому  тот  позитивный  ответ,  который  чита¬
тель  найдет  в  Главах  нашей  работы,  посвященных  Франции,  будет
вместе  с  тем  и  ответом  на  всю  концепцию  Мунье  в  целом.
 *  *  *
 Книга  Мунье  примечательна  стремлением  автора  рассмотреть
все  процессы  истории  XVII  в.  под  углом  зрения  всеобщего  кри¬
зиса.  Хотя  экономике  уделено  в  ней  немало  внимания,  все  же  там
рассмотрены  и  многие  другие  сферы  человеческой  деятельности.
Теперь  нам  предстоит  заняться  анализом  трудов,  посвященных
специально  экономическим  вопросам.  Они  тем  более  интересны,
что  представляют  собой  плод  углубленных  исследований.  Кроме
того,  в  настоящее  время  наибольшее  внимание  зарубежных  исто¬
риков  устремлено  именно  к  экономическим  темам  широкого  охвата,
важным  и  для  советских  специалистов.
 Большая  статья  Хобсбома42  посвящена  преимущественно  эко¬
номическому  кризису  XVII  в.  Первая  ее  часть  появилась  в  на¬
 42  Е.  J.  Hobsbawm.  The  general  crisis  of  the  European  economy  in  the
17th  century.  Past  and  Present,  №№  5,  6,  1954.  —  О  значении  этой  статьи  для
 43

чале  1954  г.,  когда  автор  не  был  еще  знаком  с  только  что  вышед¬
шей  книгой  Мунье;  во  второй  части  Хобсбом  на  нее  ссылается,  но
совершенно  очевидно,  что  концепции  обоих  исследователей  сло¬
жились  независимо  друг  от  друга.
 В  отличие  от  книги  Мунье  статья  Хобсбома  снабжена  обшир¬
ным  аппаратом,  позволяющим  читателю,  с  одной  стороны,  допол¬
нить  фактический  материал,  а  с  другой  —  судить  о  надежности  и
качестве  использованных  сведений.  В  первой  части  статьи  описан
кризис  как  таковой,  во  второй  —  пути  его  преодоления.
 Аргументация  Хобсбома  представляет  очень  большой  интерес.
Автор  обработал  обширную  литературу,  опирающуюся  на  боль¬
шое  количество  ценных  источников.  Его  основное  положение  со¬
стоит  в  том,  что  начиная  с  XIV  и  по  XVII  в.  включительно  евро¬
пейская  экономика  испытывала  в  своем  развитии  большие  труд¬
ности,  преодоленные  лишь  к  началу  XVIII  в.  Последняя  фаза
этого  длительного  «общего  кризиса»  пришлась  на  XVII  в.,  осо¬
бенно  на  первую  его  половину;  уже  к  концу  столетия  кризис  по¬
шел  на  спад,  причем  в  отличие  от  предшествовавших  веков
в  XVII  в.  были,  наконец,  устранены  те  препятствия,  которые  до
этого  момента  мешали  развитию  капитализма.  Поэтому  кризис
именно  XVII  в.  не  должен  рассматриваться  в  целом  как  явление
реакционного  порядка.
 Хобсбом  очень  четко  формулирует  разделение  Европы  в  XVII  в.
на  разные  по  ходу  своего  развития  зоны.  В  средиземноморских
странах  упадок  обозначился  отчетливо,  в  Германии  —  также  (хотя
еще  не  окончательно),  равно  как  и  в  Польше,  Дании,  Ганзе,  от¬
части  в  Австрии,  несмотря  на  ее  политическую  силу.  С  другой
стороны,  в  Голландии,  Швеции,  России  и  в  некоторых  малых  стра¬
нах  вроде  Швейцарии  наблюдался  скорее  прогресс,  чем  застой,
в  Англии  —  безусловный  подъем.  Франция  занимала  промежуточ¬
ное  положение,  но  в  ней  вплоть  до  конца  столетия  политические
успехи  не  были  подкреплены  значительным  экономическим  про¬
грессом.  Общеевропейский  баланс  экономики  XVII  в.  предстает,
по  мнению  автора,  в  таком  виде:  возможно,  что  приобретения
стран,  расположенных  по  Атлантическому  океану,  не  возместили
собой  потерь,  понесенных  в  Средиземноморье,  Центральной  Ев¬
 дискуссий  об  Английской  революции  см.:  Л.  Манби.  Некоторые  вопросы
прогрессивной  историографии  в  Англии.  Вопросы  истории,  1963,  №  5.  —  Ос¬
новные  положения  своей  статьи  Хобсбом  повторил  в  1960  г.  (Е.  Hobsbawm.
II  secolo  XVII  nello  sviluppo  del  capitalismo.  Studi  storici.  Roma,  1959—
1960,  №  4).  Интересные  соображения  в  связи  с  затронутыми  Хобсбомом  про¬
блемами  высказал  Ф.  Моро.  По  его  мнению,  если  упадок  и  кдснулся  некоторых
стран,  зато  он  пошел  на  пользу  другим  государствам.  Моро  ограничивает  по¬
нятие  «кризиса»,  считая,  что  в  лучшем  случае  можно  говорить  лишь  о  стаби¬
лизации.  Он  полемизирует  с  Хобсбомом  относительно  замедляющего  действия
«феодального  окружения»  (F.  М  а  и  г  о.  Sur  la  «crise»  du  XVII  siecle.  Anna-
les  Ё.  S.  С.,  1959,  №  1).  v

ропе  и  на  Балтийском  море.  Поэтому  в  целом  можно  говорить
о  застое  и  даже  об  упадке  экономики  Европы  в  это  время.
 Доказательствами  наличия  кризиса  Хобсбом  считает  ряд  яв¬
лений,  из  которых  на  первое  место  он  ставит  упадок  или  застой
народонаселения  почти  во  всех  странах,  кроме  Голландии,  Норве¬
гии,  Швеции,  Швейцарии  (в  Англии  прирост  населения  прекра¬
тился  после  1630  г.).  Смертность  от  эпидемий  и  голодовок  была
в  XVII  в.  выше,  чем  в  XVI  и  XVIII  вв.  Росло  население
лишь  столиц  и  международных  торгово-банковских  центров;
в  прочих  больших  городах  оно  оставалось  стабильным,  а  в  сред¬
них  и  мелких  зачастую  сокращалось  (даже  в  приморских  стра¬
нах).
 Что  касается  промышленного  производства,  то  для  этой  об¬
ласти  Хобсбом  констатирует  наличие  лишь  самых  общих  данных.
Некоторые  страны  (Италия,  Польша,  большая  часть  Германии,
некоторые  области  Франции)  полностью  утратили  свою  промыш¬
ленность  (were  plainly  de-industrialized),  в  других  происходило
быстрое  развитие  (Швейцария);  в  Англии  и  Швеции  бесспорен
расцвет  горнодобывающей  промышленности.  Кроме  того,  во  мно¬
гих  местах  Европы  заметен  значительный  рост  сельских  побоч¬
ных  промыслов  за  счет  цехового  ремесла,  что,  возможно,  увеличи¬
вало  общий  объем  продукции.  Начавшееся  в  1640-х  годах  падение
цен43  навряд  ли  служит  доказательством  сокращения  производ¬
ства,  ибо  оно  больше  зависело  от  падения  спроса,  чем  от  сокраще¬
ния  импорта  драгоценных  металлов.  Однако  в  основной  для  того
времени  области  промышленности  —  текстильной  —  происходило,
по-видимому,  не  только  оттеснение  на  второй  план  прежних  сортов
тканей  (сукна,  полотна)  новыми  сортами  (легкими  шерстяными,
хлопчатобумажными,  шелковыми),  но  также  и  падение  общего
объема  продукции.
 Более  всеобъемлющим  был  кризис  торговли.  В  главных  зонах
международной  торговли  —  Средиземноморском  и  Балтийском  бас¬
сейнах—  произошла  торговая  революция.  Балтийские  страны,  иг¬
равшие  роль  колоний  для  западных  стран  с  их  развитой  город¬
ской  жизнью,  стали  вывозить  вместо  сырья  обработанные  то¬
вары—  лес,  металл,  материалы  для  судостроения  —  и  сократили
импорт  западных  сукон.  Данные  о  размерах  зундских  пошлин
свидетельствуют  об  апогее  балтийской  торговли  в  1590—1620  гг.,
 43  Движение  цен  Хобсбом  рассматривает  вкратце  в  особом  примечании
(Е.  J.  Hobsbawm.  The  general  crisis...,  №  5,  стр.  49)  и  считает,  что  зна¬
чение  этого  фактора  обычно  сильно  преувеличивается.  Общепринятый  взгляд
о  росте  цен  вплоть  до  1640  г.  он  уточняет  (как  и  Мунье)  данными  об  их  па¬
дении,  начавшемся  уже  в  1605—1620  гг.  Окончание  Тридцатилетней  войны
совпало  с  усилением  кризиса,  вступившего  в  1660-х  годах  и  в  начале  1670-х  го¬
дов  в  самую  острую  фазу,  на  которую  пришлись  и  самые  низкие  цены.  Хобсбом
признает,  что  в  целом  движение  цен  в  течение  XVII  в.  соответствовало  перио¬
дам  кризиса.
 45

об  упадке  в  1620-х  годах,  о  некотором  подъеме,  снова  сменив¬
шемся—  вплоть  до  1650-х  годов  —  катастрофическим  упадком.
Затем  с  1650-х  и  примерно  до  1680-х  годов  положение  не  изме¬
нилось.  С  середины  XVII  в.  Средиземноморье  также  превратилось
в  замкнутую  торговую  зону  с  преобладанием  торговли  сырьем  и
местной  продукцией.  Французская  левантийская  торговля  в  1620—
1635  гг.  уменьшилась  наполовину,  в  1650-х  годах  сошла  на  нет  и
возродилась  лишь  в  1670-е  годы.  Невелика  была  и  голландско-
левантийская  торговля  в  1617—1650  гг.  Маловероятно,  чтобы
англичане  и  голландцы  смогли  возместить  в  Средиземноморье
свои  убытки,  понесенные  в  балтийской  торговле.  После  1620-х  го¬
дов  понизился  объем  международной  торговли  балтийским  хле¬
бом,  голландской  сельдью,  ньюфаундлендской  рыбой,  сукнами.
В  целом  похоже,  что  в  1620—1660  гг.  не  было  роста  экспортной
торговли,  а  внутренняя  торговля  (за  исключением  приморских
стран)  вряд  ли  могла  компенсировать  эти  потери.
 Хобсбом  считает  (отметим  этот  взгляд!),  что  экономическая
история  XIX  в.  наглядно  показывает  невозможность  измерить
неблагоприятную  экономическую  конъюнктуру  при  помощи  одних
лишь  цифровых  данных  о  торговле  и  производстве.  Поэтому  он
стремится  привлечь  и  другие  материалы.  Он  отмечает,  что  даже
для  стран,  не  задетых  в  XVII  в.  экономическим  упадком,  тоже
имеются  данные  о  длительном  неблагополучии  в  той  или  иной
отрасли  внешней  торговли.  Поэтому  можно  считать  бесспорным,
что  европейская  экспансия  вступила  в  то  время  в  период  кризиса.
В  основном  базис  баснословной  колониальной  системы  XVIII  в.
был  заложен  не  ранее  середины  XVII  в.;  до  того  влияние  евро¬
пейцев  в  заморских  странах  по  сравнению  с  XVI  в.  несколько
ослабло.  Сократились  и  изменили  свой  характер  испанская  и  пор¬
тугальская  колониальные  империи.  Примечательно,  что  и  гол¬
ландцы  не  сумели  удержать  своих  завоеваний,  сделанных  в  1600—
1640  гг.;  их  империя  тоже  уменьшилась  в  последующие  годы,
а  Вест-Индская  компания  была  даже  ликвидирована  в  начале
1670-х  годов.
 Общеизвестно,  что  XVII  век  был  эпохой  социальных  движе¬
ний  в  Западной  и  Восточной  Европе.  Некоторые  историки  усмот¬
рели  в  этом  даже  нечто  вроде  общего  революционного  кризиса
(пришедшегося  на  середину  XVII  в.),  обобщив  такие  события,
как  Фронда,  восстания  против  испанской  империи  в  Каталонии,
Португалии  и  Неаполе,  крестьянская  война  в  Швейцарии  1653  г.,
английская  революция,  многочисленные  крестьянские  восстания
во  Франции,  национально-освободительная  война  на  Украине
в  1648—1654  гг.  и  далее  —  восстание  куруцев  в  Венгрии,  восста¬
ние  Степана  Разина  1672  г.,  крестьянское  восстание  в  Чехии
в  1680  г.,  восстания  в  Ирландии  в  1641  и  1689  гг.  и  т.  д.
и  т.  п.  Однако  европейские  страны  (кроме  Голландии  и  Англии
 46

с  их  буржуазным  строем)  нашли  устойчивую  государственную
форму  —  абсолютизм.44  Впервые  большие  государства  смогли  раз¬
решить  три  главные  задачи:  распространить  свою  реальную  власть
на  большую  территорию,  иметь  достаточно  средств  для  крупных
платежей  и  содержать  большие  армии.  Хотя  правительствам  еще
приходилось  практиковать  продажность  должностей  и  пользо¬
ваться  услугами  откупщиков,  однако  деятельность  финансистов
подвергалась  контролю  и  зависимость  от  них  государства  отошла
в  прошлое.  Автор  полагает,  что  даже  частичное  принятие  его
аргументов  означало  бы  согласие  с  его  мнением  о  наличии  общего
кризиса  в  XVII  в.  При  этом  он  сразу  же  делает  существенную
оговорку,  что  страны,  пережившие  буржуазную  революцию
(т.  е.  Голландия  и  Англия),  были  им  задеты  лишь  частично.
Начало  кризиса  он  относит  примерно  к  1620  г.,  апогей  —  к  1640—
1670  гг.  Тенденция  к  улучшению  наметилась  в  1680  г.,  но  реали¬
зовалась  лишь  к  1720  г.
 Прежде  чем  перейти  к  следующему  разделу  статьи,  посвящен¬
ному  причинам  кризиса,  выскажем  свои  соображения  по  поводу
того,  доказано  ли  Хобсбомом  —  полностью  или  частично  —  само
наличие  кризиса,  причем  не  будем  пока  выходить  за  пределы
того  круга  проблем  и  аргументов,  который  очерчен  самим  автором.
 Наиболее  интересен,  с  нашей  точки  зрения,  главный  тезис
Хобсбома  об  общеевропейском  балансе  стран  в  экономическом
отношении.  На  одной  чаше  весов  он  помещает  вместе  с  только
что  пережившей  буржуазную  революцию  Англией  капиталисти¬
ческую  Голландию,  а  также  Швецию,  крепостническую  Россию  и
маловыразительную  с  точки  зрения  экономики  Швейцарию.  На
другой  чаше  —  деиндустриализованные  средиземноморские  и  цен¬
тральноевропейские  страны.  Франция  не  попадает  ни  в  ту,  ни
в  другую  группу  и  занимает  промежуточное  между  ними  положе¬
ние.  Таким  образом,  Хобсбом  в  сущности  имеет  в  виду  не  кризис
капитализма  в  тех  или  иных  странах  (подобно  Мунье),  а  кризис
экономики  вообще,  безотносительно  от  того,  приобрела  ли  она  ка¬
питалистический  характер  или  нет.  В  соответствии  с  этим  для
него  иначе  ставится  и  проблема  преодоления  кризиса,  ибо  опять-
таки  дело  касается  устранения  препятствий  для  развития  капита¬
лизма  во  всей  Европе.  По  его  мнению,  чаша  со  странами,  пора¬
женными  кризисом  в  середине  XVII  в.,  временно  перетягивает
другую  чашу  весов,  и  общеевропейский  баланс  оказывается  для
континента  неблагоприятным.  Этому  взгляду,  базирующемуся  на
признании  тесной  взаимосвязи  в  развитии  европейских  стран,
нельзя  отказать  ни  в  широте,  ни  в  оригинальности.  Он  может  от¬
 44  Хобсбом  отмечает,  что  некоторые  исследователи  считают  наличие  абсо¬
лютизма  признаком  экономической  слабости  страны,  и  полагает,  что  следует
глубже  изучить  эту  проблему  (Е.  J.  Hobsbawm.  The  general  crisis...,  №  5,
стр.  38).
 47

крыть  плодотворные  перспективы  для  разработки  всеевропейской
экономики  в  XVII  в.  Тем  более  интересно  рассмотреть  поддер¬
живающий  его  базис.
 Самым  слабым  местом  в  конструкции  Хобсбома  является  ана¬
лиз  промышленности;  он  и  сам  признает  скудость  имеющегося
в  нашем  распоряжении  материала.  Для  доказательства  упадка  он
ссылается  лишь  на  6—7  работ,  посвященных  Италии,  Бургундии,
Лангедоку,  Страссбургу,  Лейдену,  т.  е.  на  данные  по  большей
части  узко  локального  порядка.  Они  же  дают  ему  основание  для
утверждения  о  широком  развитии  рассеянной  мануфактуры.  Как  бы
то  ни  было,  ясно  одно,  что  имевшиеся  в  его  руках  (равно  как  и
имеющиеся  ныне,  спустя  10  лет)  факты  пока  не  позволяют  судить
о  темпах  развития  и  о  масштабах  производства  в  XVII  в.  во  всей
Европе  в  целом  и  во  многих  странах.  В  то  же  время  бесспорно,
что  промышленность  передовых  стран  —  Англии,  Голландии,
Франции  и  других  —  за  столетия  выросла,  но  это  относится  авто¬
ром  уже  за  счет  преодоления  кризиса.
 Тезис  об  упадке  или  застое  темпов  роста  населения  также
сомнителен.  Взгляды  на  этот  счет  сильно  расходятся,  и  против
Хобсбома  можно  привести  другие  мнения.  Вероятно,  и  по  этому
пункту  из-за  недостатка  данных  сейчас  нельзя  высказать  сколько-
нибудь  определенное  суждение.
 Вопрос  о  революциях  и  восстаниях  можно  оставить  в  стороне,
ибо  и  сам  автор  ограничивается  лишь  сухим  перечнем  (хотя  по¬
следний,  разумеется,  вызывает  много  возражений)  и  приведенным
выше  кратким  суждением  об  абсолютизме.
 Остается,  следовательно,  лишь  два  пункта,  лучше  известных  и
лучше  освещенных  в  статье:  международная  торговля  и  колониаль¬
ная  экспансия.  По  первому  из  них  отметим,  что  автор  сам  форму¬
лирует  итог:  упадок  балтийской  и  левантийской  торговли  при¬
шелся  на  1620—1660-е  годы.  По  второму  он  констатирует  упадок
испанской  и  португальской  колониальных  империй,  за  которым
последовал  в  1640—1670-х  годах  упадок  также  и  голландской.
Вместе  с  тем  в  1640—1660-х  годах  начало  развиваться  в  англий¬
ской  Вест-Индии  плантационное  хозяйство,  экспортировавшее
свою  продукцию  в  Европу.
 Коснемся  сперва  колониальной  экспансии.  Кризис  ее  заклю¬
чался,  по  мнению  Хобсбома,  в  переходе  гегемонии  от  одних  стран
к  другим:  от  Испании  и  Португалии  к  Голландии,  затем  к  Ан¬
глии.  Добавим,  что  этот  переход  означал  и  качественное  измене¬
ние  системы:  от  преимущественного  грабежа  и  неравноправной
торговли  к  установлению  более  или  менее  регулярного  плантацион¬
ного  хозяйства  и  колонизации  как  таковой.  Но  переход  гегемонии
сам  по  себе  не  может  служить  показателем  или  доказательством
наличия  общего  кризиса  европейской  экономики.  Он  отражает
другое:  последовательный  выход  на  арену  колониальной  экспан¬
 48

сии  тех  стран,  которые  по  уровню  своего  капиталистического  раз¬
вития  становились  к  этому  все  более  и  более  способными  и  путем
ожесточенной  борьбы  отнимали  от  своих  предшественников  на
этом  поприще  большую  или  меньшую  долю  добычи.
 В  конечном  итоге  из  всех  пунктов  остается,  на  наш  взгляд,
лишь  один:  бесспорный  кризис  балтийской  и  левантийской  тор¬
говли  в  1620—1660-х  годах.  Характерно,  что  к  этому  же  периоду
Хобсбом  приурочивает  и  сам  кризис.
 Нам  представляется,  что  в  основе  всей  концепции  кризиса  ле¬
жит—  как  единственно  достоверный  комплекс  фактов  —  упадок
балтийской  и  левантийской  торговли.45  Это  в  свою  очередь  при¬
нуждает  ставить  вопрос  о  причинах  кризиса  в  другой  плоскости,
чем  сделано  в  анализируемой  статье.
 Не  следует  ли  приписать  сокращение  торговли  на  Балтике  и
в  Средиземноморье  первой  общеевропейской  войне,  известной  под
именем  Тридцатилетней,  и  другим  войнам,  происходившим  в  от¬
дельных  частях  Европы  в  1650—1670-х  годах?  Вопрос  этот  не
может  не  возникнуть,  и,  предвидя  его,  Хобсбом  приводит  свои
возражения.  По  его  мнению,  война  не  могла  быть  причиной  —  она
лишь  усугубляла  имевшийся  повсюду  кризис.  Война  затронула
только  некоторые  области  Евоопы,  а  кризис  имел  место  также  и
там,  где  никаких  военных  действий  не  происходило.  Кроме  того,
масштабы  вызванной  войнами  XVII  в.  разрухи  сильно  преувели¬
чены.  Мы  теперь  знаем,  что  даже  после  небывало  разрушительных
войн  XX  в.  достаточно  20—25  лет,  чтобы  была  возмещена  убыль
населения,  восстановлено  капитальное  оборудование  и  достигнут
прежний  объем  производства.  Если  в  XVII  в.  темпы  восстанов¬
ления  были  много  ниже,  то  опять-таки  этому  способствовало  на¬
личие  кризисной  обстановки.  Помимо  того,  принесенным  войной
потерям  надо  противопоставить  стимулированное  ею  же  развитие
горного  дела  и  металлургии,  а  также  временные  подъемы  промыш¬
ленности  в  странах,  не  участвовавших  в  войне  (например,  в  Ан¬
глии  в  1630-х  годах).  Наконец,  Хобсбом  ставит  и  такой  вопрос:
не  была  ли  сама  война  (он  имеет  в  виду  Тридцатилетнюю  войну)
вызвана  кризисом  и  не  потому  ли  она  растянулась  на  такой  срок?
Впрочем,  автор  считает  такую  точку  зрения  умозрительной  и
дальше  ее  не  развивает.
 Выше  мы  уже  имели  случай  критиковать  аналогичные  взгляды  46
Мунье  и  в  дальнейшем  вернемся  к  обсуждению  вопроса  о  воздей¬
ствии  войны  на  состояние  экономики  в  XVII  в.  Здесь  же  отметим,
что  доводы  Хобсбома  представляются  неубедительными.  Им,
 45  Отметим  при  этом,  что  мнение  Хобсбома  о  «революции»  в  балтийской
торговле  (из  Балтики  в  Европу)  не  выдерживает  критики:  лес,  металлы,  ма¬
териалы  для  судостроения  еше  не  являются  обработанными  товарами  в  пол¬
ном  смысле  этого  слова.
 46  См.  стр.  18.
 4  АД.  Люблинская

так  же  как  и  доводам  Мунье,  присущи  значительная  модерниза¬
ция  и  априорность.
 Отвергнув  войну  в  качестве  причины  кризиса,  Хобсбом  пере¬
ходит  к  рассмотрению  тех  причин,  которые,  по  его  мнению,  дей¬
ствительно  затрудняли  развитие  капитализма.  Да,  именно  капи¬
тализма,  ибо  в  дальнейшем  Хобсбом  анализирует  уже  не  разно¬
образную  по  своей  основной  характеристике  экономику  всей
Европы,  а  только  развитие  одной  капиталистической  экономики.
Почему,  спрашивает  автор,  капитализм  появился  в  конце  XV  в.
и  сильно  развился  в  XVI  в.,  а  промышленного  переворота  при¬
шлось  все  же  ждать  до  XVIII—XIX  вв.?  Каковы  были  препят¬
ствия,  не  допускавшие  более  быстрого  и  гладкого  роста  капита¬
лизма?  Он  считает,  что  этими  препятствиями  были  1)  социаль¬
ная  структура  феодального  (т.  е.  аграрного  по  своей  сути)
общества,  2)  трудности  в  завоевании  и  освоении  заморских  и  ко¬
лониальных  рынков  и  3)  узость  внутреннего  рынка.  Если  учесть,
что  первая  причина  совпадает  с  третьей,  то  в  итоге  все  препят¬
ствия  можно,  коротко  говоря,  свести  к  одной  причине  —  кризису
сбыта  на  внешнем  и  внутреннем  рынках.  Капитализм  развивался
медленно  и  пережил  полосу  острого  кризиса  в  XVII  в.  в  силу
того,  что  не  было  возможности  обеспечить  возрастающий  плате¬
жеспособный  спрос  и  не  было,  следовательно,  стимула  к  увеличе¬
нию  размеров  капиталистического  производства.  Чтобы  не  оста¬
лось  никаких  сомнений  в  том,  что  он  ищет  основную  причину
кризиса  именно  в  сфере  сбыта,  Хобсбом  специально  добавляет,
что  в  области  техники  для  развития  капитализма  в  XVI—
XVII  вв.  не  было  непреодолимых  препятствий.  Он  ссылается  на
исследования  Нефа,  посвященные  «первой  промышленной  рево¬
люции»  в  Англии  в  1540—1640  гг.,  и  особенно  подчеркивает  зна¬
чительный  технический  прогресс  в  Германии  в  1450—1520  гг.
(книгопечатание,  эффективное  огнестрельное  оружие,  часы,  разви¬
тие  горного  дела  и  металлургии).
 Вспомним  еще  раз,  что  после  нашего  рассмотрения  аргумента¬
ции  Хобсбома  относительно  наличия  кризиса  мы  согласились
оставить  из  всех  перечисленных  им  явлений  лишь  упадок  внешней
торговли,  и  сопоставим  это  с  тем,  что  причину  кризиса  капита¬
лизма  он  видит  в  кризисе  сбыта.  Перейдем  теперь  к  анализу  его
положений  о  причинах  кризиса.
 Хобсбом  исходит  из  того,  что  для  обеспечения  спроса  на  все
возрастающую  в  объеме  продукцию  необходима  коренная  ломка
социальной  структуры  феодального  общества,  т.  е.  коренное  пере¬
распределение  рабочей  силы  из  сельского  хозяйства  в  промыш¬
ленность,  создание  значительных  масс  свободных  наемных  рабо¬
чих,  приобретающих  на  рынке  товары  личного  потребления.  Этот
процесс  создания  капиталистического  внутреннего  рынка  Хобсбом,
следуя  Марксу,  называет  другой  стороной  процесса  отделения
 50

производителей  от  средств  производства.  При  этом  он  возражает
против  взгляда,  что  развитие  элементов  капитализма  в  недрах
феодального  общества  автоматически  приводит  к  созданию  как
емкого  рынка,  так  и  многочисленных  кадров  наемных  рабочих.
По  его  мнению,  для  этого  необходимо  наличие  некоторых,  ныне
еще  не  вполне  ясных  условий,  без  которых  развитие  капитализма
задерживается  из-за  общего  преобладания  феодальной  структуры
общества,  сковывающей  потенциальную  рабочую  силу  и  потен¬
циальный  спрос  на  продукцию  капиталистических  предприятий.
Капиталистический  или  предпринимательский  «дух»,  т.  е.  стрем¬
ление  к  получению  максимальной  прибыли,  сам  по  себе,  конечно,
не  способен  осуществить  социальную  или  техническую  революцию,
необходимую  для  победы  капитализма.  Для  последней  во  всяком
случае  обязательно  наличие  массового  производства  предметов
широкого  потребления  (таких  как,  например,  сахар  или  хлопча¬
тобумажные  ткани),  а  не  только  лишь  дорогих  товаров  (шелка,
перца  и  т.  п.),  рассчитанных  на  узкий  круг  состоятельных  потре¬
бителей.  Существенной  помехой  на  первой  стадии  развития  капита¬
лизма  является  также  возможность  извлекать  наибольшие  прибыли
не  из  промышленности  (т.  е.  «'революционной»  отрасли  хозяйства),
а  из  торговли,  банковских  операций,  кредитования  государства  и  т.  д.
 Между  тем  емкость  рынка  в  XVI—XVII  вв.  оставалась  огра¬
ниченной,  ибо  натуральное  хозяйство  далеко  еще  не  изжило  себя.
Крестьянство  вообще  покупало  мало,  скромны  были  потребности
и  основной  массы  городского  населения.  Хотя  в  целом  произ¬
водство  возрастало,  но  этот  рост  мог  совершаться  безболезненно
лишь  в  определенных  пределах.  Когда  же  эти  пределы  оказыва¬
лись  достигнутыми,  наступал  период  кризиса,  что  и  случилось
на  внешних  и  внутренних  рынках  в  XVII  в.,  после  расширения
производства  в  XV—XVI  вв.17  Этот  кризис  не  смогли  преодолеть
«феодальные  бизнесмены»,  т.  е.  наиболее  богатые  и  могуществен¬
ные  дельцы,  приспособившиеся  к  условиям  феодального  общества.
 В  качестве  доказательства  Хобсбом  приводит  упадок  Италии
и  вообще  старых  центров  средневековой  торговли  и  промышлен¬
ности.  Он  считает,  что  в  XVI  в.  итальянцы  владели  наиболее
крупными  капиталами,  однако  инвестировали  их  очень  неудачно,
вкладывая  деньги  в  строительство  зданий,  кредитуя  иностранных
государей  или  приобретая  йедвижимость.  Хобсбом  разделяет
точку  зрения  Фанфани,  полагающего,  что  именно  отлив  капиталов
из  сферы  производства  погубил  в  XVII  в.  итальянскую  мануфак¬
туру  в  ее  борьбе  с  голландскими,  английскими  и  французскими
конкурентами.  Однако  итальянские  дельцы  давно  уже  познали  на
опыте,  что  наибольшие  прибыли  извлекаются  вовсе  не  из  сферы
производства,  и  они  приспособили  свою  деятельность  к  имевшимся
 4f  Е.  J.  По  Ь  s  Ь  a  w  m.  The  general  crisis.  .  .,  №  5,  стр.  41.
 4*
 57

в  их  распоряжении  сравнительно  узким  возможностям.  Если  они
вкладывали  деньги  в  непроизводительные  отрасли,  то,  очевидно,
просто  в  силу  того,  что  в  пределах  их  «капиталистического  сек¬
тора»  не  было  простора  для  иного,  т.  е.  капиталистического,  ис¬
пользования  денежных  средств.  Основная  масса  европейского
населения  оставалась  для  них  «экономически  нейтральной»,  т.  е
не  являлась  потребительницей  итальянских  товаров.  Итальянцы
настолько  привыкли  зарабатывать  деньги  путем  обслуживания
феодального  мира  своей  торговлей  и  деньгами,  что  перейти  к  дру¬
гим  способам  было  для  них  нелегко,  тем  более  что  общий  подъем
в  конце  XVI  в.,  потребность  в  деньгах  крупных  абсолютистских
государств  и  беспримерная  роскошь  аристократии  отсрочили  упа¬
док  итальянской  промышленности  и  торговли  до  XVII  в.,  когда
у  итальянцев  осталось  лишь  —  но  тоже  ненадолго  —  преобладание
в  сфере  общественных  финансов.  Причину  Хобсбом  видит  в  том,
что,  несмотря  на  некоторую  перестройку  итальянской  промышлен¬
ности  в  сторону  производства  дешевых  тканей,  в  Италии  по-
прежнему  производились  преимущественно  предметы  роскоши.
«А  кто,  —  спрашивает  Хобсбом,  —  мог  предвидеть  в  1580—1620  гг.,
когда  такие  товары  находили  широкий  спрос,  что  будущее  этих
высококачественных  тканей  ограничено?».48
 Мы  подробно  изложили  аргументацию  Хобсбома  о  темпе  и
причинах  упадка  итальянской  экономики,  так  как  ход  его  рассу¬
ждений  представляется  нам  очень  показательным  для  его  концеп¬
ции  в  целом.  Хобсбом  считает,  что  расцвет  итальянской  текстиль¬
ной  промышленности  был  недолговечен,  ибо  она,  будучи  рассчи¬
тана  на  узкий  круг  потребителей,  в  основном  зарубежных,  не
имела  широких  перспектив  для  своего  развития  и  потому  потер¬
пела  поражение  в  борьбе  с  иноземными  конкурентами.49  Это  и
было  причиной  упадка  Италии  в  эпоху  всеобщего  кризиса  XVII  в.
 На  наш  взгляд,  процесс  упадка  Италии  изображен  в  упрощен¬
ном  виде  и  притом  не  потому,  что  автор  ради  краткости  обходит
многие  существенные  обстоятельства,  но  в  силу  своего  преобла¬
дающего  внимания  к  вопросам  сбыта.  Мы  не  можем  отрицать
большую  важность  последнего  вообще  и  для  ранней  мануфактуры
в  особенности.  Однако  проблема  упадка  итальянской  экономики
не  может  быть  целиком  сведена  лишь  к  кризису  сбыта.  Она  вклю¬
чает  в  себя  и  такие  моменты,  как  затруднения  с  получением
сырья  для  высококачественных  тканей,  изменение  путей  мировой
торговли,  политическую  раздробленность  Италии  в  эпоху  роста
крупных  национальных  государств,  разорение  северной  части
страны  в  результате  войн  первой  половины  XVI  в.  и  многое  дру¬
 48  Там  же,  стр.  43.
 49  Хобсбом  считает,  что  в  настоящее  время  еще  нельзя  считать  доказанным
мнение  Чиполла  о  более  высоких  издержках  производства  итальянских  това¬
ров  при  одинаковом  их  качестве  с  товарами  других  стран.
 52

гое.  Судьба  ранней  итальянской  (точнее  флорентийской)  суконной
мануфактуры  определилась  —  в  смысле  невозможности  ее  значи¬
тельного  расширения  —  уже  во  второй  половине  XV  в.,  т.  е.  за¬
долго  до  кризиса  XVII  в.  По-видимому,  сокращение  ввоза  англий¬
ской  шерсти,  из  которой  изготовлялись  высококачественные  фло¬
рентийские  сукна,  сыграло  при  этом  столь  же  роковую  роль,  как
и  потеря  восточных  рынков,  восточных  красителей  и  квасцов  и
т.  п.  Но  тогда  же,  компенсируя  в  большой  мере  упадок  экспорт¬
ного  сукноделия,  сильно  развилось  (причем  тоже  на  мануфактур¬
ных  предприятиях50)  производство  шелковых  тканей,  которые
в  течение  всего  XVI  и  начала  XVII  в.  не  знали  себе  соперников
на  европейском  рынке;  лишь  впоследствии  они  были  оттеснены
на  второй  план  французскими  шелками.  Отметим,  кроме  того,  что
французская  мануфактурная  промышленность  высококачествен¬
ных  тканей  и  предметов  роскоши,  выйдя  на  первое  место,  благо¬
получно  развивалась  в  течение  XVII—XVIII  вв.,  систематически
увеличивая  объем  своей  продукции  и  успешно  завоевывая  евро¬
пейский  и  мировой  рынки.  Столь  же  благополучно  она  перешла
впоследствии  в  фабричную  стадию,  не  испытывая  серьезных  пре¬
пятствий  из-за  узости  рынка  для  сбыта  своих  товаров.  Поэтому
нам  представляется,  что  дело  заключается  не  в  привычке  итальян¬
ских  «феодальных  бизнесменов»  к  обслуживанию  товарами  и  день¬
гами  верхов  феодального  общества,  равно  как  и  не  в  затрудни¬
тельности  перехода  к  производству  дешевых  товаров  широкого
потребления.  Теперь  все  более  и  более  становится  очевидным,
насколько  важен  был  для  Италии  именно  последний  вид  промыш¬
ленности  и  как  успешно  он  развивался  в  XVI—XVII  вв.,  обслу¬
живая  внутренний  рынок.  Что  касается  производства  предметов
роскоши,  то  (это  признает  и  Хобсбом)  итальянские  купцы-ману-
фактуристы  в  течение  XVI  и  первой  трети  XVII  в.,  т.  е.  именно
в  тот  период,  когда  начал  формироваться  новый  тип  капиталисти¬
ческого  дельца,  еще  владели  европейским  рынком.  Иными  сло¬
вами,  они  сумели  приспособиться  к  изменившимся  условиям.
Если  же  затем  они  вынуждены  были  сдать  свои  позиции  в  конку¬
ренции  с  французской  промышленностью  роскоши,  это  случилось
отнюдь  не  в  силу  бесперспективности  данной  отрасли,  —  ибо  фран¬
цузская  промышленность  роскоши  обслуживала  те  же  верхи  об¬
щества,  что  и  итальянская,  снабжала  все  страны  Европы  и  Аме¬
рики  и  приносила  огромные  барыши,  —  а  по  другим  причинам,
коренившимся  в  общей  неблагоприятной  для  Италии  экономиче¬
ской  и  политической  обстановке,  которая  сделала  эту  страну  не¬
конкурентноспособной  на  мировом  рынке.  Мануфактурное  произ¬
водство  предметов  роскоши  само  по  себе  еще  не  предопределяет
 50  Следует  особо  подчеркнуть,  что  мануфактура  как  первая  стадия  капита¬
листического  производства  не  исчезла  в  Италии  в  XVI—XVII  вв.;  она  сохра¬
нилась  вплоть  до  экономического  подъема  страны  в  XVIII  в.
 53

обязательного  свертывания  в  период  действительно  широкого  раз¬
вития  капитализма.  Наоборот,  эта  отрасль  промышленности,  не
являясь,  разумеется,  ведущей,  прекрасно  уживается  со  всеми  про¬
чими.  Кроме  того,  французский  пример  особенно  наглядно  пока¬
зывает  важность  для  нее  внешнего  рынка,  ибо  внутренний  рынок
для  предметов  роскоши  неизбежно  всегда  слишком  узок.  Поэтому
нам  представляется,  что  исследование  проблемы  упадка  итальян¬
ской  экономики  надо  вести  по  другим  направлениям,  чем  то,  кото¬
рое  вытекает  из  концепции  Хобсбома.
 Упадок  Италии  рассмотрен  Хобсбомом  больше  всего  как  при¬
мер  неспособности  «феодальных  капиталистов»  вступить  на  путь
широкого  развертывания  капиталистического  хозяйства.  Глав¬
ное  же  его  внимание  привлечено  другим,  а  именно  кризисом  сбыта
западноевропейской  продукции  на  рынках  Восточной  Европы,
Америки  и  Азии,  равно  как  и  на  внутреннем  рынке  каждой  из
передовых  европейских  стран.
 Хобсбом  полагает,  что  торгово-промышленное  развитие  запад¬
ноевропейских  стран  стало  возможным  в  XV—XVI  вв.  благодаря
значительному  ввозу  продовольствия  из  Восточной  Европы.
Однако  там  эти  экспортируемые  излишки  были  получены  в  итоге
усиления  крепостничества,  т.  е.  феодализма,  что  в  свою  очередь
повлекло  за  собой  немалые  последствия.  Во-первых,  это  сократило
спрос  со  стороны  крестьян  или  заставило  их  отказаться  от  высо¬
кокачественных  тканей  в  пользу  дешевых  местных.  Во-вторых,
перемены  в  аграрном  строе  пошли  на  пользу  горстке  магнатов,
в  то  время  как  сократилось  число  мелких  дворян  и  упала  их  за¬
житочность  (например,  в  Польше).  Наконец,  уменьшился  также
спрос  городского  населения,  ибо  города  пострадали  от  того,  что
торговля  была  захвачена  помещиками.  В  итоге  оказалось,  что
появление  капитализма  на  Западе,  стимулируя  вывоз  туда  продо¬
вольствия,  привело  к  усилению  феодализма  в  Восточной  Европе,
что  повлекло  за  собой  ощутимое  падение  спроса  на  западноевро¬
пейские  товары,  так  как  рынки  Балтийского  бассейна  были
в  XVII  в.,  вероятно,  наиболее  важными  для  сбыта  промышлен¬
ной  продукции  западных  стран.  Для  Запада  создался  кризис
сбыта,  а  в  Восточной  Европе  усиление  эксплуатации  вызвало
украинскую  революцию.51
 Эти  соображения  Хобсбома  представляются  необоснованными.
Подкрепляет  он  их  ссылками  главным  образом  на  работы  Рутков-
ского  1920-х  годов,  которые  сильно  устарели  и  спорны  по  своим
выводам.  Проблема  «второго  закрепощения»  имеет  ныне  обшир¬
ную  литературу  и  является  гораздо  более  сложной.  Во  всяком
случае  ясно,  что  усиление  крепостничества  началось  гораздо
 51  Хобсбом  имеет  в  виду  события  1648—1654  гт.
 54

раньше,  чем  экспорт  помещичьего  хлеба  52  принял  сколько-нибудь
заметные  размеры.  Усиление  барского  хозяйства  первоначально
имело  в  виду  нужды  внутреннего  рынка,  т.  е.  было  в  первую  оче¬
редь  следствием  внутреннего  развития  стран  Восточной  Европы.
Что  касается  падения  спроса  на  западноевропейские  товары,  то,
разумеется,  крестьянство  здесь  ни  при  чем,  ибо  и  до  кризиса  сбыта
в  XVII  в.  крестьяне  отнюдь  не  являлись  потребителями  подобных
товаров.  Сокращение  спроса  со  стоооны  дворянства  не  может  быть
доказано  простым  сопоставлением  его  землевладения  с  землевла¬
дением  знати.  Для  этого  нужны  более  точные  данные,  ибо  не¬
сколько  разбогатевших  магнатов  могло  потреблять  для  своего
пышного  образа  жизни,  для  своих  княжеских  дворов  столько  же
и  даже  больше  предметов  роскоши,  чем  все  мелкое  дворянство
вместе  взятое.  Более  веским  аргументом  является  сокращение
спроса  городского  населения,  однако  и  в  данном  случае  речь  мо¬
жет  идти  лишь  о  небольших  группах  патрициата.  Наконец,  при¬
влечение  в  качестве  следствия  закрепощения  «украинской  рево¬
люции»  представляется  просто  недоразумением.
 Для  проверки  мнения  Хобсбома  о  причинах  кризиса  сбыта  на
Балтийском  рынке  обратимся  к  материалам,  характеризующим
взаимосвязь  между  экспортирующими  хлеб  прибалтийскими  зем¬
лями  и  потребляющими  его  западноевропейскими  странами.
 В  основанных  на  архивном  материале  книгах  Верлиндена  и
Скульерса  о  ценах  и  заработной  плате  во  Фландрии,  Брабанте  и
Антверпене53  для  XV—XVI  вв.  приведены  интересные  данные  об
огромном  значении  для  Нидерландов  импорта  балтийского  хлеба
уже  в  XVI  в.  Продуктивность  земледелия  в  самих  Нидерландах
была  в  то  время  очень  высока  (от  современного  уровня  она  отли¬
чалась  не  очень  сильно),  но  не  поспевала  за  ростом  городского
населения.  Поэтому  балтийский  хлеб  составлял  важную  часть  об¬
щего  потребления  хлеба.  Любое  сокращение  его  подвоза  сразу
вызывало  резкий  подъем  цен,  а  полное  прекращение  —  голод  и
повышение  смертности.  Каковы  же  были  причины  прекращения
импорта?  Во  всех  отмеченных  в  книге  случаях  —  чисто  политиче¬
ские:  закрытие  Зундских  проливов  в  разультате  войн  Дании
с  Ганзой  или  событий  в  самой  Дании.
 Еще  показательнее  материал,  собранный  в  исследовании
А.  Соома  о  балтийской  хлебной  торговле  в  XVII  в.54  Хотя  он
 52  Экспорт  помещичьего  хлеба  не  следует  ставить  в  один  ряд  с  экспортом
хлеба  Тевтонским  орденом,  русским  правительством  и  т.  д.  Он  зижделся  на
другой  основе.
 53  С.  V  е  г  1  i  n  d  е  n.  Documenten  voor  de  geschiedenis  van  priizen  en  lonen
in  Vlaandern  en  Brabant.  Brugge,  1959;  E.  S  с  h  о  1  1  i  e  r  s.  De  levensstandaard  in
de  XV-e  en  XVI-e  eeuw  te  Antwerpen.  Antwerpen,  1960.
 54  A.  Soom.  Der  baltische  Getreidehandel  im  XVII  Jahrhundert.  Stockholm,
1961.  См.  также  рецензию  В.  В.  Дорошенко  в  «Вопросах  истории»  (1963,  №  10).
 55

относится  преимущественно  к  Эстляндии  и  Лифляндии,  тем  не
менее  для  наших  целей  он  очень  важен,  поскольку  в  данном  случае
нас  интересует  не  объем  всей  балтийской  торговли  как  таковой,
а  причины  ее  колебаний.
 А.  Соом  устанавливает  прямую  связь  между  военными  дейст¬
виями  в  Прибалтике  и  вывозом  зерна  за  границу.  Каждый  раз
снабжение  армии  оказывалось  решающим  фактором,  и  для  его
обеспечения  шведское  правительство  запрещало  вывоз  хлеба.
В  1615  г.  эта  мера  была  применена  к  Ревелю,  в  1618  г.  —  к  Пер-
нову,  в  1622  г.  —  ко  всем  балтийским  портам.  Запреты  вызывали
протесты  дворян-экспортеров  и  купцов,  их  доходы  катастрофи¬
чески  падали.  Поэтому  правительство  вынуждено  было  маневри¬
ровать,  то  вводя  запреты,  то  отменяя  их.  Но  в  целом  «запретных»
годов  было  вплоть  до  1635  г.  гораздо  больше,  чем  «свободных».
Кроме  того,  длительная  война  разрушала  хозяйство;  производство
хлеба  в  Прибалтике  сокращалось,  уменьшался  его  подвоз  из  рус¬
ских  областей  и  т.  п.
 Объем  импорта  в  Прибалтику  находился  в  прямой  зависи¬
мости  от  всех  этих  неблагоприятных  условий.  Из  западноевропей¬
ских  стран  голландцы  везли  в  балтийские  порты  соль,  вино,  раз¬
ного  рода  ткани  и  одежду,  предметы  роскоши,  галантерею  и  т.  п.
лишь  в  тех  случаях,  когда  могли  получить  там  зерно.  Поэтом}'
хотя  спрос  на  него  был  значителен  в  течение  всей  первой  поло¬
вины  XVII  в.,  удовлетворяться  он  мог  лишь  при  благоприятных
условиях,  т.  е.  в  мирные  годы.  Но  следует  учесть,  как  мало  была
мирных  промежутков!
 Кроме  того,  с  середины  XVII  в.  началась  новая  фаза,  для
которой  характерно  падение  цен  на  балтийский  хлеб.  В  1660—
1690  гг.  перестала  в  нем  нуждаться  Франция,  начало  приходить
в  норму  сельское  хозяйство  Германии.  Все  это  создало  неблаго¬
приятную  для  балтийских  экспортеров  конъюнктуру,  преодолеть
которую  они  стремились  путем  увеличения  запашки,  чтобы  коли¬
чеством  продаваемого  хлеба  компенсировать  падение  цен.
 Очень  ценные  аналогичные  данные  приведены  в  работах  поль¬
ских  историков  М.  Гроха,  М.  Маловиста  и  В.  Чаплинского.55  Все
они  связывают  начавшееся  около  1620  г.  сокращение  экспорта
польского  хлеба  с  военными  действиями  в  Прибалтике.  Француз¬
скую  торговлю  на  Балтике  также  подкосила  война.56  Интересный
 55  М.  Г  р  о  х.  К  вопросу  об  экономических  отношениях  стран  Восточной  и
Западной  Европы  в  переломный  период  Тридцатилетней  войны.  Сб.  «Средние
века»,  вып.  24,  М.,  1963;  М.  М  а  1  о  w  i  s  t.  L’evolution  industrielle  en  Polognc
du  XIV  au  XVII  s.  В  кн.:  Studi  in  onore  di  Armando  Sapori.  Milano,  1937;
W.  Chaplinski.  Le  probleme  baltique  aux  XVIе  et  XVIIе  siecles.  XIе  Con-
gres  International  des  sciences  historiques.  Rapports,  IV,  Histoire  moderne.  Stock¬
holm,  1960. 	a 	'
 56  L.  А.  В  о  i  t  e  u  x.  Richelieu  «Grand  maitre  de  la  navigation  et  du  commerce
de  France»,  Paris,  1933,  стр.  319.
 56

материал  содержит  обстоятельная  статья  П.  Жаннена  о  балтийской
торговле.57  В  XVII  в.  после  достижения  высшей  точки  в  1618  г.
начинается  спад,  особенно  резкий  в  1620-х  годах,  причем  он  ка¬
сается  преимущественно  польского  зерна,  шедшего  из  Данцига.
Если  для  1622—1624  гг.  в  этом  в  какой-то  мере  повинен  неуро¬
жай,  то  почти  полное  прекращение  вывоза  зерна  в  последующие
годы  вызвано  исключительно  тем,  что  шведы  блокировали  устье
Вислы.  Жаннен  отмечает,  что  этот  внешнего  порядка  фактор  (т.  е.
война)  с  неменьшей  силой  действует  и  дальше  в  некоторые  пе¬
риоды  XVII  в.,  например,  вторжение  шведов  в  Пруссию  и  Польшу
в  1655—1657  гг.  почти  полностью  прекратило  экспорт  хлеба  из
Данцига.
 Более  того,  по  данным  Жаннена,  поворот  к  длительной  депрес¬
сии  в  балтийской  торговле  совершился  лишь  после  1650  г.,  не¬
смотря  на  значительное  падение  в  1620-х  годах.58
 Таким  образом,  имеющиеся  в  настоящее  время  данные  позво¬
ляют  считать,  что  спад  балтийской  торговли  начиная  с  1620-х  го¬
дов  был  вызван  войной,  а  резкое  ухудшение  начиная  с  1650-х  го¬
дов  —  падением  спроса  на  польский  и  прибалтийский  хлеб.
 Каковы  же  доказательства  Хобсбома  относительно  кризиса
сбыта  в  XVII  в.  на  американских  и  азиатских  рынках?  Он  исхо-
дит  из  того,  что  до  промышленного  переворота  экспорт  в  Азию
вообще  был  незначителен  и  что  даже  экспорт  в  Америку  был
меньше  импорта.  Африка  же  вплоть  до  конца  XVII  в.  ценилась
европейцами  главным  образом  как  источник  золота.
 Установление  морских  путей  в  Азию  и  грабеж  захваченных
земель  сильно  удешевили  для  европейцев  азиатские  товары,  а  им¬
порт  золота  и  серебра  из  Америки  и  Африки  дал  им  в  руки
значительные  запасы  денег.  В  этой  обстановке  Европа  смогла
извлекать  из  грабежа  колоний  и  азиатской  торговли  огромные
барыши,  но  они  достигались  главным  образом  не  путем  вывоза
промышленных  изделий,  который  возрастал  мало.  Когда  же  этот
источник  доходов  был  исчерпан,  наступил  кризис;  издержки  и
накладные  расходы  колониальных  держав  оказались  выше  при¬
былей.
 Хобсбом  различает  три  стадии  использования  европейцами
американских  и  азиатских  колоний:  1)  стадию  высоких  прибылей
(до  начала  XVII  в.),  2)  стадию  кризиса  (очевидно,  до  1680-х  го¬
дов)  и  3)  завершающую  стадию  более  умеренных,  но  зато  устой¬
чивых  доходов.  На  азиатском  рынке,  где  высокие  прибыли  обус¬
лавливались  монополией  на  торговлю  пряностями  и  аналогичными
 57  P.  J  е  a  n  n  i  п.  Les  comptes  du  Sund  comme  source  pour  la  construction
d’indices  generaux  de  l’activite  economique  en  Europe  (XVI—XVIII  siecle).  Revue
historique,  t.  231,  1964,  стр.  320—322  и  табл.  7.
 58  Там  же,  стр.  323.  —  О  значении  данных  Жаннена  для  оценки  теории
кризиса  в  целом  см.  ниже.
 57

товарами,  кризис  был  вызван,  вероятно,  повышением  пошлин
с  целью  устранить  конкуренцию,  в  силу  чего,  например,  португаль¬
ская  торговля  пряностями  едва  окупала  транспортные  расходы.
В  импорте  драгоценных  металлов  и  сырья  из  Америки  покрови¬
тельственные  пошлины  играли  меньшую  роль,  но  зато  около
1610  г.  начали  иссякать  сами  источники  серебра  и  золота  и  стал
уменьшаться  их  экспорт  в  Европу.  Выходом  из  кризиса  было
создание  в  Америке  квазифеодальных  крупных  поместий,
а  в  Азии  —  приспособление  к  новому  уровню  накладных  расхо¬
дов.  Поскольку  экономический  базис  испанской  колониальной
системы  был  шире,  чем  у  португальской,  последствия  кризиса
были  для  Испании  значительнее.  Первоначально  эмиграция  в  Аме¬
рику  стимулировала  вывоз  туда  из  метрополии  промышленных
изделий,  но  по  мере  того  как  их  производство  начинало  осуще¬
ствляться  в  самих  колониях,  испанские  мануфактуры  свертыва¬
лись.  Хорошо  известны  также  и  последствия  для  Испании  прилива
в  нее  американских  драгоценных  металлов.
 Из  этих  данных  Хобсбом  делает  вывод  о  крушении  в  резуль¬
тате  кризиса  «старой  колониальной  системы».  Это  имело  для
Европы  важный  результат  —  новую  систему  колониальной  экс¬
плуатации,  основанную  на  возрастающем  экспорте  в  колонии  про¬
мышленных  изделий.  Однако  соблазн  старых  монопольных  при¬
былей  был  еще  так  велик,  что  даже  голландский  колониализм
оставался  им  верен  вплоть  до  XVIII  в.
 В  том,  что  касается  американских  рынков  и  Испании,  нетрудно
заметить,  что  отмечаемые  Хобсбомом  явления  значительно  опере¬
жают  эпоху  кризиса.  Разрушительное  воздействие  «революции
цен»  на  только  что  зародившуюся  испанскую  мануфактуру  сказа¬
лось,  как  известно,  в  полной  мере  уже  в  первой  половине  XVI  в.
Это  вызвало  как  наводнение  страны  дешевыми  заграничными
товарами,  вывозившимися  через  Испанию  в  американские  коло¬
нии,  так  и  усиление  экспорта  из  Испании  сырья,  главным  образом
шерсти  для  французских  и  нидерландских  мануфактур.  Кроме
того,  для  развития  французских,  нидерландских,  немецких  и  даже
итальянских  мануфактур  американский  рынок  играл  огромную
роль  не  только  в  первой  половине  XVI  в.,  но  и  в  последующее
время,  в  том  числе  в  XVII  в.  Можно  даже  сказать,  что  эта  роль
была  решающей,  ибо  мануфактура  на  ранней  стадии  своего  раз¬
вития,  пока  она  еще  не  создала  сама  себе  емкого  внутреннего
рынка,  больше  всего  зависит  от  внешнего  рынка  и,  работает  глав¬
ным  образом  на  экспорт,  что  неоднократно  подчеркивал  Маокс.
 Для  решения  вопроса,  имел  ли  место  в  XVII  в.  кризис  сбыта
европейских  товаров  на  американских  рынках,  нужны  обильные
данные,  которыми  пока  наука  не  располагает.  Однако  в  некоторых
новейших  исследованиях  имеется  материал,  противоречащий  вы¬
водам  Хобсбома.  Так,  в  книге  Ф.  Моро  о  португальских  колониях
 38

в  Америке  в  XVII  в.59  приводятся  цифры,  свидетельствующие
не  только  о  процветании  торговли  Португалии  с  Америкой  в  те¬
чение  XVII  в.,60  но  и  о  том,  что  она  состояла  преимущественно  из
вывоза  из  Америки  сахара  и  ввоза  туда  негров.61  В  обширном
исследовании  Шоню  об  испано-американской  торговле  показано,
что  ее  апогей  пришелся  на  1580—1620  гг.;  затем  действительно
начался  упадок.  Однако  это  был  упадок  испано*американской,
а  не  европейско-американской  торговли  в  целом.  В  1620-х  годах
произошло  значительное  изменение  конъюнктуры: 	испанская
 Атлантика  превратилась  в  европейскую,  роль  Испании  все  больше
и  больше  меркла,  а  роль  передовых  европейских  стран  возрастала.
Характерны  и  такие  данные:  ввоз  негров  в  американские  коло¬
нии  для  развивавшегося  плантационного  хозяйства  был  очень
значителен  уже  в  конце  XVI  в.  Еще  существеннее,  что  в  течение
полутора  столетий  ввоз  европейских  товаров  в  Америку  всегда
 превышал  вывоз,  т.  е.  американский  рынок  был  достаточно
 62
 емким.
 Все  эти  данные  позволяют  говорить  скорее  о  конкуренции
европейских  стран  в  непосредственном  освоении  американского
рынка  (сменившей  в  1620-х  годах  прежнюю  испанскую  монопо¬
лию,  при  которой  неиспанские  товары  могли  вывозиться  в  Аме¬
рику  лишь  через  Севилью),  чем  о  кризисе  сбыта  на  американском
рынке  для  Европы  в  целом.
 Что  касается  азиатского  рынка,  то  о  кризисе  сбыта  там  евро¬
пейских  товаров  Хобсбом  ничего  не  говорит.  По-видимому,  это
умолчание  надо  связать  с  его  мнением,  что  Европа  вывозила  на
Восток  лишь  рабов,  меха,  янтарь  и  т.  п.  и  что  до  промышленного
переворота  вывоз  европейских  товаров  в  Азию  был  невелик.
Хобсбом  упоминает  лишь  о  трудностях  сбыта  восточных  товаров
(пряностей)  на  европейском  рынке;63  тем  самым  кризис  сбыта
на  Востоке  остается  без  всяких  доказательств.  Между  тем  имеется
материал,  свидетельствующий  о  конкуренции  европейских  стран
в  овладении  левантийскими  и  индийскими  рынками  сбыта.  Как  и
 59  F.  М  а  и  г  о.  Le  Portugal  et  l’Atlantique  au  XVII  s.  (1570—1670).  Etude
economique.  Paris,  1960.  См.  также  указанную  выше  рецензию  Моро  на  статью
Хобсбома  (Annales  Е.  S.  С.,  1959,  №  1,  стр.  183).
 60  Характерно,  что  в  этой  торговле  не  было  резких  колебаний  за  столетие  —
1570—1670  гг.  Периоды  1600—1620  и  1640—1670  гг.  отмечены  небольшой
депрессией,  в  1620—1640  гг.  наблюдался  значительный  подъем.
 61  Хобсбом  тоже  отмечает  зарождение  в  Северной  Бразилии  плантацион¬
ного  хозяйства  уже  с  конца  XVI  в.
 62Huguette  et  Pierre  Chaunu.  Seville  et  Atlantique  (1504—1650),
1—7  tt.  Pans,  1955—1957.
 63  Отметим  кстати,  что  по  новейшим  данным  испано-португальская  моно¬
полия  на  ввоз  пряностей  в  Европу  была  отнята  в  конце  XVI  в.  голландцами
с  помощью  Англии  и  Франции,  т.  е.  опять-таки  конкуренция  пошла  на  пользу
передовым  странам  (Н.  Kellenbenz.  Autour  de  1600:  le  commerce  du  poivre
des  Fugger  et  le  marche  international  du  poivre.  Annales  E.  S.  C.,  1956,  №  1).
 59

в  атлантической  торговле,  в  этой  борьбе  потери  одной  страны
означали  победу  другой.
 Очень  интересна  мысль  Хобсбома  о  крушении  в  результате
кризиса  «старой  колониальной  системы»  грабежа  колоний  и  о  за¬
мене  ее  новой  системой  с  плантационным  хозяйством  и  сбытом
в  колонии  европейских  товаров.  Если  бы  эта  мысль  подтверди¬
лась,  тогда  на  середину  XVII  в.  пришелся  бы  действительно  важ¬
ный  перелом  в  развитии  европейской  экономики  и  она  обогати¬
лась  бы  еще  одним  новым  качеством.  Однако  вышеприведенные
данные  не  подтверждают  мнения  Хобсбома.  Плантационное  хозяй¬
ство  появилось  на  свет  намного  раньше  начала  кризиса,  а  вывоз
европейских  товаров  превышал  ввоз  из  колоний  и  был  доста¬
точно  важен  уже  в  XVI—первой  половине  XVII  в.  Крушение
испано-португальской  монополии  произошло  в  итоге  роковой  для
этих  стран  конкуренции  с  другими  странами,  а  не  в  результате
свертывания  для  всей  Европы  американских  и  азиатских  рынков.
Поэтому  трудно  говорить  о  том,  что  кризис  сбыта  как  такового
(мы  видели,  что  он  не  подтверждается  фактами)  произвел  эту
перемену  в  методах  эксплуатации  колоний.  Вернее  было  бы  ска¬
зать,  что  сочетание  непосредственного  грабежа  с  плантационным
хозяйством,  сопровождавшееся  ввозом  из  Европы,  существовало
уже  в  XVI  в.  и  продолжало  существовать  и  далее.  По  мере  раз¬
вития  в  метрополиях  капитализма  в  эксплуатации  колоний  все
более  усиливались  черты,  характерные  для  развитой  мировой
торговли.
 После  анализа  кризиса  сбыта  на  балтийском,  американском  и
азиатском  рынках  Хобсбом  сразу  же  переходит  к  внутреннему
рынку.  Положения,  сложившегося  на  западноевропейском  рынке
в  целом,  он  не  касается  совсем,  по-видимому,  потому,  что  все
страны  этой  части  европейского  континента  он  рассматривает  как
единое  целое.  В  итоге  этого  пробела  (по  нашему  мнению,  весьма
досадного)  из  поля  его  зрения  выпала  очень  существенная  для
понимания  экономической  конъюнктуры  в  XVII  в.  конкурентная
борьба  западноевропейских  стран  в  овладении  рынками  сбыта
в  соседних  странах.  А  поскольку  он  игнорирует  также  и  вопрос
о  конкуренции  на  заморских  рынках,  рассмотрению  очень  важной
проблемы  овладения  рынками  сбыта  не  уделено  должного  вни¬
мания.
 Анализ  кризиса  сбыта  на  внутреннем  рынке  Хобсбом  начи¬
нает  с  утверждения,  что  для  широкого  развития  капиталистиче¬
ского  производства  в  XVI  в.  создались  особо  благоприятные
условия,  возможно  —  в  итоге  захвата  заморской  добычи  или  же
вследствие  роста  населения  и  рынков,  а  также  подъема  цен.  Сопро¬
тивление  старых  городов  с  их  цеховыми  порядками  было  сломлено,
широко  распространились  сельские  промыслы  раздаточного  типа,
причем  не  только  в  текстильном,  но  и  в  других  отраслях  произ¬
 60

водства.  Но  эта  экспансия  натолкнулась  на  препятствие,  вопло¬
щенное  в  феодальной  социальной  структуре  Европы  XVII  в.
Спрос  на  сельскохозяйственную  продукцию,  подъем  цен  и  т.  п.
могли  бы  привести  к  появлению  капиталистического  хозяйства
в  деревне  у  дворян  и  зажиточных  крестьян,  однако  «аграрная
революция»  произошла  лишь  в  одной  Англии.  Во  Франции  дво¬
ряне  (зачастую  буржуазного  происхождения),  равно  как  и  город¬
ские  купцы,  продолжали  осуществлять  феодальную  эксплуатацию
крестьянства;  поэтому  вкладывание  городских  капиталов  в  землю
не  создало  аграрного  капитализма.  Даже  испольщина  была  всего
лишь  паразитизмом  буржуазии  и  наряду  с  государственными  на¬
логами  истощала  крестьянство.
 Из  этого  вытекали  два  следствия.  Не  было  технических  усо¬
вершенствований  в  сельском  хозяйстве  и  спрос  на  продовольствие
превышал  предложение,  что  вело  к  голодовкам.  Во-вторых,  сель¬
ское  население  оказалось  под  двойным  гнетом  помещиков  и  горо¬
жан  (не  говоря  уже  о  государстве)  и  тяжело  от  этого  страдало.
В  деревне  господствовала  ужасающая  смертность.  Кроме  того,
рост  цен  на  сельскохозяйственную  продукцию  повышал  цены  и
на  промышленные  изделия,  что  сокращало  прибыли  мануфакту¬
ристов.
 Все  эти  условия  породили  кризис  сбыта  на  внутреннем  рынке.
Сократился  сельский  рынок.  Как  показывает  история  Франции
в  XIX  в.,  богатое  и  среднее  крестьянство  вообще  покупает  мало
промышленных  изделий;  деньги  уходят  на  покупку  земли  и  скота,
на  постройки  и  на  традиционные  празднества.  Нужды  городского
рынка,  заказы  правительства,  спрос  на.  предметы  роскоши  —  все
это  временно  затушевывало  тот  факт,  что  в  целом  спрос  рос  мед¬
леннее  производства;  понижение  реальной  заработной  платы  наем¬
ных  рабочих  могло  даже  застопорить  расширение  спроса  на  неко¬
торые  промышленные  изделия.  Падение  цен  на  внешних  рынках
с  конца  1610-х  годов  сопровождалось  таким  же  падением  и  на
внутреннем  рынке.  Вместе  с  начавшимся  упадком  для  мануфактур
создались  (возможно,  в  связи  с  сокращением  или  застоем  числен¬
ности  городского  населения)  дополнительные  трудности;  повыси¬
лась  реальная  заработная  плата.  В  середине  XVII  в.  появились
действенные  организации  наемных  рабочих.  Правда,  на  рассеян¬
ную  мануфактуру  это  не  распространилось,  так  как  деревенские
работники  были  бессильны  против  скупщиков,  понижавших  их
оплату.  Кроме  этих  условий,  депрессия  производства  сохранялась
еще  и  в  силу  замедленного  роста  населения  и  стабилизации  цен.
 Следовательно,  свой  тезис  об  узости  внутреннего  рынка  вслед¬
ствие  феодальной  структуры  общества  Хобсбом  конкретизирует
следующим  образом:  кроме  как  в  Англии,  переход  к  капитализму
в  сельском  хозяйстве  не  осуществился  и  деревня  была  принесена
в  жертву  городу.  Разоренное  крестьянство  голодало  и  вымирало,
 61

спрос  его  на  промышленные  изделия  не  повышался.  Понижение
реальной  заработной  платы  рабочих  сокращало  спрос  также  и
в  городах.  Когда  же  в  результате  сокращения  или  застоя  числен¬
ности  городского  населения  в  середине  XVII  в.  реальная  заработ¬
ная  плата  повысилась,  это  сократило  прибыли  мануфактуристов
и  не  стимулировало  их  к  увеличению  производства.
 Формирование  внутреннего  рынка  для  капиталистической  про¬
мышленности  является  одним  из  важнейших  моментов  процесса
становления  капитализма.  Поэтому  выяснение  конкретных  форм
его  исторического  развития  представляет  первостепенный  интерес,
и  с  этой  точки  зрения  соображения  Хобсбома  заслуживают  осо¬
бого  внимания.
 Основную  причину  узости  сельского  рынка  он  видит  в  разоре¬
нии  и  голодании  крестьянства,  в  большой  смертности,  т.  е.  в  тех
явлениях,  которые  действительно  не  могут  не  броситься  в  глаза.
Однако  мнение,  что  разорение  крестьянства  сокращает  покупа¬
тельную  способность  населения  и,  следовательно,  внутренний  ры¬
нок  для  капитализма,  было  опровергнуто  В.  И.  Лениным,  который
доказал,  «что  для  рынка  важно  вовсе  не  благосостояние  произво¬
дителя,  а  наличность  у  него  денежных  средств;  .  .  .  ибо,  чем  дальше
разоряется  такой  крестьянин,  тем  более  вынужден  он  прибегать
к  продаже  своей  рабочей  силы,  тем  большую  часть  своих  (хотя  бы
и  более  скудных)  средств  существования  он  должен  приобретать
на  рынке».64  Таким  образом,  разорение  мелких  производителей
в  процессе  складывания  капиталистического  производства  озна¬
чает  создание  и  развитие  внутреннего  рынка,  а  не  его  сокращение.
 Подчеркивая  узость  внутреннего  рынка  из-за  отсутствия  пла¬
тежеспособности  основных  масс  крестьянства,  Хобсбом  упускает
из  вида,  что  распространение  рассеянной  мануфактуры  имеет
самое  непосредственное  отношение  к  расширению  внутреннего
рынка.  Занятые  в  сельской  промышленности  крестьяне  все  более
и  более  втягивались  в  денежные  отношения  с  рынком  и  все
меньше  оставалось  у  них  прежней  пассивности  по  отношению
к  нему.  Как  будет  явствовать  из  дальнейшего,  Хобсбом  считает,
что  рассеянная  мануфактура  сыграла  важную  роль  в  преодолении
кризиса  в  XVII  в.,  поскольку  она  разлагала  социальную  струк¬
туру  феодальной  деревни.  Однако  остается  непонятным,  почему
это  правильное  соображение  не  отнесено  также  и  к  XVI  в.,  ибо
хорошо  известно  широкое  распространение  именно  этой  формы
мануфактуры  с  самого  начала  капиталистического  производства,
что  признает  и  сам  Хобсбом,  характеризуя  экономический  подъем
в  XVI  в.  Не  учитывает  он  также  экспроприирующее  воздействие
рассеянной  мануфактуры,  равно  как  и  испольщины,  которую  он
рассматривает  лишь  как  паразитизм  городской  буржуазии,  не
 64  В.  И.  Л  е  н  и  н.  Сочинения,  т.  3,  стр.  26,  27.
 62

видя,  что  реально  она  была  переходной  ступенью  к  капиталисти¬
ческой  ренте.65
 Отметим  также,  что  имеющиеся  во  французской  историогра¬
фии  сведения  (базирующиеся  на  посмертных  имущественных  ин-
вентарях  крестьянских  семей)  свидетельствуют  о  наличии  у  зажи¬
точных  и  богатых  крестьян  относительно  большого  числа  приоб¬
ретенных  ими  промышленных  изделий.
 Определяя  протекавшие  в  XVII  в.  экономические  процессы
как  кризис  сбыта  продукции  капиталистических  предприятий,  сле¬
довательно,  как  общий  кризис  капитализма,  Хобсбом  относит
к  мануфактурной  стадии  явления,  присущие  развитому  промыш¬
ленному  капитализму.  Между  тем  «законы,  соответствующие  круп¬
ной  промышленности,  не  тождественны  с  теми  законами,  которые
соответствуют  мануфактуре».66  В  частности,  мануфактура  вообще  не
способна  привести  к  радикальному  преобразованию  и  завоевать
для  промышленного  капитала  весь  внутренний  рынок;  она  овла¬
девает  национальным  производством  лишь  очень  неполно.67  В  тече¬
ние  всего  мануфактурного  периода  число  крупных  централизован¬
ных  мануфактур  остается  незначительным  (при  одновременном
большом  распространении  мелких,  и  еще  большем  —  рассеянной
мануфактуры)  и  объем  их  продукции  возрастает  сравнительно
медленно.  Хобсбом  не  принял  также  в  расчет  свойства,  органи¬
чески  присущие  мануфактуре  как  таковой;  68  в  то  же  время  он
приписал  ей  свойства,  характерные  для  развитого  капитализма.
 Как  же  представляет  себе  Хобсбом  пути  преодоления  кризиса?
Он  считает,  что  последний  сам  создал  условия,  сделавшие  воз¬
можным  промышленный  переворот.  Пути  изживания  кризисной
ситуации  Хобсбом  ищет  в  той  же  экономической  (а  не  в  полити¬
ческой,  как  Мунье)  сфере.  Однако  перед  ним  сразу  же  встает
вопрос:  если  главные  препятствия  на  пути  развития  капитализма
исчезли  уже  в  XVII  в.,  то  почему  же  до  промышленного  перево¬
рота,  начавшегося  во  второй  половине  XVIII  в.,  прошло  еще
столько  десятилетий?  Казалось  бы,  в  Англии  не  было  больше
помех  для  ускорения  данного  процесса.  В  других  странах,  в  част¬
ности  во  Франции  в  конце  XVII  в.,  тоже  имелись  признаки  пере¬
мен,  например  агротехнические  новшества  в  Нормандии  и  юго-
западных  провинциях.
 Хобсбом  указывает  на  два  типа  препятствий,  задержавших
быстрое  наступление  промышленного  переворота.  Первый  заклю¬
чается  в  том,  что  экономика  и  социальная  структура  общества
того  времени  не  давали  для  этого  достаточного  простора.  Необхо¬
димо  было  нечто  вроде  «предварительного  революционизирования»
 65  А.  Д.  Л  ю  б  л  и  н  с  к  а  я.  Франция  в  начале  XVII  в.  ...,  гл.  I.
 66  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  26,  ч.  2,  стр.  647.
 67  К,  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  758.
 68  См.  ниже,  стр.  73—83.
 63

(preliminary  revolutionizing),  начавшегося  задолго  до  1780-х  годов.
Кризис  XVII  в.  ускорил  этот  процесс.  Второй  тип  препятствий
заключался  в  том,  что  многие  отрасли,  даже  из  числа  быстро
развивавшихся  в  1500—1800  гг.,  обладали  все  же  примитивной
организацией  и  техникой  (производство  металлических  изделий
в  Бирмингеме,  оружейное  дело  в  Льеже,  производство  ножей
в  Шеффилде  или  Золингене).  Наиважнейшее  значение  получили
не  они,  а  промышленность  нового  типа,  например  манчестерские
фабрики.  Какие  же  условия,  имевшие  место  уже  в  XVII  в.,  спо¬
собствовали  возможности  появления  впоследствии  манчестерской
промышленности  ?
 Хобсбом  подчеркивает  стоящие  перед  ним  трудности,  кореня¬
щиеся  в  слабой  разработанности  экономической  истории  XVII  в.
Бесспорное  впечатление,  что  «в  середине  XVII  в.  в  жизни
Европы  произошли  настолько  глубокие  изменения,  что  мы  обычно
считаем  их  одним  из  самых  крупных  рубежей  в  новой  истории»,69
не  может  быть  доказано  с  достаточной  убедительностью.
 Но  все  же  он  считает,  что  главным  следствием  кризиса  XVII  в.
была  значительная  концентрация  экономической  мощности  (eco¬
nomic  power).  Этим  кризис  отличался  от  кризиса  XIV  в.,  кото¬
рый  дал  противоположный  результат  в  виде  усиления  мелкого
местного  производства,  приспособившегося  к  трудностям,  сокру¬
шившим  домениальное  хозяйство.  Экономическая  концентрация
XVII  в.  и  прямо,  и  косвенно  подготовила  промышленный  пере¬
ворот.  Прямая  подготовка  заключалась  в  усилении  рассеянной
мануфактуры  за  счет  цехового  ремесла  (т.  е.  передовой  эконо¬
мики  за  счет  отсталой)  и  в  ускорении  процесса  капиталистического
накопления;  косвенная  —  в  способствовании  увеличению  объема
сельскохозяйственной  продукции  и  в  других  моментах.  Наряду
с  этим  кризис  принес  и  много  отрицательных  последствий,  даже
частичный  регресс,  если  смотреть  с  точки  зрения  возможности
промышленного  переворота.  Многое  в  ту  пору  делало  наступле¬
ние  последнего  сомнительным.  Если  бы  английская  революция
не  удалась,  —  как  не  удались  многие  другие  революции  XVII  в.,—
вполне  возможно,  что  ход  экономического  развития  сильно  задер¬
жался  бы.  Однако  в  целом  кризис  привел  к  определенно  прогрес¬
сивным  итогам.
 Хобсбом  считает,  что  экономическая  концентрация  имела
место  во  всей  Европе,  хотя  и  в  разных  формах.  В  Англии  эпохи
Реставрации  и  в  странах  Восточной  Европы  крупные  помещики
выиграли  за  счет  крестьян  и  мелких  дворян.  В  непромышленных
зонах  города  выиграли  за  счет  деревни.  Те  области  Восточной
Европы,  где  города  пришли  в  упадок  из-за  могущества  магнатов,
 69  Е.  J.  Hobsb  a  w  ш,  ук.  соч.,  стр.  46.  —  Цитата  взята  Хобсбомом  из
книги  Кларка  (G.  N.  .Clark.  The  seventeenth  century,  2  ed.  London,  1961,
стр.  IX).
 ■64

представляют  собой  лишь  подтверждающее  правило  исключение.
Когда  же  помещики  были  недостаточно  сильны,  чтобы  заменить
города  в  эксплуатации  деревни,  в  городах  имела  место  концентра¬
ция  богатства.  В  промышленных  зонах  произошла  замена  цехов
сельской  промышленностью,  находившейся  в  руках  крупных  оте¬
чественных  или  иностранных  купцов.  Можно  рассматривать  как
концентрацию  и  некоторое  перераспределение  отраслей  промыш¬
ленности:  мануфактуры,  работавшие  на  национальный  или  загра¬
ничный  рынок,  росли  в  некоторых  районах  за  счет  имевшихся
повсюду  мелких  мануфактур,  рассчитанных  лишь  на  областные
рынки.  Крупные  столицы  везде  росли  за  счет  прочих  городов  и
деревни.  Международная  торговля  сконцентрировалась  в  примор¬
ских  странах,  а  внутри  них  —  в  столицах.  Возрастающая  сила
централизованных  государств  также  способствовала  экономической
концентрации.
 Остановимся  пока  на  этих  общих  соображениях.  Если  с  неко¬
торыми  из  них  можно  согласиться,  то  другие70  —  и  главное  кон¬
цепция  в  целом  —  вызывают  возражения.  Прежде  всего,  почему
подобные  явления  следует  считать  последствиями  кризиса?  Даже
если  принять  точку  зрения  Хобсбома  о  наличии  многогранного
экономического  кризиса  в  XVII  в.,  и  то  его  связь  с  экономиче¬
ской  концентрацией  представляется  сомнительной.  Если  же  учесть,
что  единственным  несомненным  фактом  является  кризис  сбыта
западноевропейской  промышленной  продукции  на  балтийском
рынке,  подобная  связь  оказывается  необоснованной  и  выведенной
скорее  умозрительным  путем.
 В  самом  деле,  как  мог  упадок  балтийской  торговли  сам  по
себе  ускорить  основные  —  из  числа  учитываемых  Хобсбомом  —
процессы,  т.  е.  разложение  социальной  структуры  деревни,  появле¬
ние  технических  усовершенствований,  экономическую  концентра¬
цию,  в  свою  очередь  ускорившую  развитие  рассеянной  мануфак¬
туры,  капиталистическое  накопление  и  рост  сельскохозяйственной
продукции?  Если  временно  был  затруднен  сбыт  на  одном  из  внеш¬
них  рынков,  то  почему  он  смог  привести  к  столь  далеко  идущим
последствиям,  как  преодоление  (и  притом  радикальное)  препят¬
ствий  на  пути  развития  капитализма  вообще?  Если  даже  принять
всю  концепцию  Хобсбома  и  распространить  кризис  сбыта  на  все
внешние  рынки  и  на  внутренний  рынок  всех  стран,  нельзя  не  по¬
ставить  вопроса:  какие  же  именно  причины  вызвали  перелом  и
содействовали  росту  спроса  и  изживанию  кризиса  сбыта?  Какие
экономические  факторы  определили  этот  перелом,  датируемый
примерно  1680  г.?  Присущи  ли  они  капиталистическому  способу
производства  в  мануфактурный  период?  Можно  ли  усмотреть
 70  Разумеется,  следует  отметить  необоснованность  мнения,  будто  все  со¬
циальные  движения  XVII  в.  были  «неудачными  революциями»  (см.  гл.  II
настоящей  работы).
 5  А.  Д.  Люблинская
 65

в  кризисе  XVII  в.  характерную  для  кризисов  капитализма  после¬
довательную  смену  фаз,  приводящую  к  подъему?  Может  быть,  он
протекал  через  какие-то  иные  стадии?  Эти  важные  вопросы
Хобсбом  не  ставит.  Возможно,  что  на  многое  еще  нельзя  сейчас
ответить,  но  такие  проблемы  необходимо  хотя  бы  поставить.
 Основной  ход  рассуждения  Хобсбома  таков:  1)  констатация
наличия  кризиса,  2)  исследование  причин  его  возникновения,
3)  обзор  последствий  кризиса,  общих  и  частных,  в  том  числе  и
тех,  которые,  несмотря  на  изживание  кризиса,  продолжали  замед¬
лять  наступление  промышленного  переворота.  Между  вторым  и
третьим  пунктами  пропущен  один,  включающий  не  менее  важную
(если  не  самую  важную)  проблему,  а  именно  —  характеристику
хода  кризиса  и  причин,  вызвавших  перелом  к  подъему.  Этот  про¬
пуск,  неоправданный  ни  логически,  ни  исторически,  разрывает
причинную  связь  явлений,  заменяя  ее  простой  хронологической
последовательностью:  post  hoc,  ergo  propter  hoc.  Если  для  объясне¬
ния  причин  появления  кризиса  приведен  ояд  фактов,  то  для  пони¬
мания  причин,  по  которым  кризис  начал  изживаться  (чтобы  сме¬
ниться  в  1720-х  годах  подъемом,  подготовившим  промышленный
переворот  второй  половины  XVIII  в.),  не  дано  ни  фактического
материала,  ни  постановки  этой  проблемы.  Поэтому  причинная
связь  кризиса  с  последующими  явлениями  остается  недоказанной,
равно  как  и  причины,  в  силу  которых  кризис  мог  ускорить  рас¬
ширение  рассеянной  мануфактуры,  капиталистическое  накопление,
рост  сельскохозяйственной  продукции  и  т.  п.
 Оставив  пока  все  эти  вопросы  открытыми,  перейдем  к  рас¬
смотрению  последствий  кризиса.
 Итоги  кризиса  для  развития  агротехники  на  Западе  Хобсбом
считает  ничтожными.  Навряд  ли  к  1700  г.  расширилась  —  по  срав¬
нению  с  1600  г.  —  общая  площадь  под  сельскохозяйственными
культурами,  хотя  и  появились  маис,  картофель,  табак,  хлопок.
Возможно,  что  снабжение  продовольствием  наиболее  крупных
центров  происходило  как  за  счет  более  интенсивного  использова¬
ния  наиболе  плодородных  областей,  так  и  в  ущерб  ресурсам  дру¬
гих  городов.  Поскольку  нет  бесспорных  доказательств  роста  про¬
изводительности  в  сельском  хозяйстве,  приходится  предполагать,
что  имел  место  переход  к  более  продуктивным  культурам  и  уси¬
ленное  извлечение  продукции  из  крестьянского  хозяйства.  Во  вся¬
ком  случае  несомненно,  что  пищевой  рацион  крестьян  ухудшился
(в  том  числе  и  в  Англии)  и  что  пшеницу  крестьяне  выращивали
не  для  себя,  а  для  продажи.
 В  Центральной  и  Восточной  Европе  XVII  век  был  периодом
окончательной  победы  крепостнического  хозяйства,  точнее  —  по¬
беды  крупного  землевладения  магнатов  над  землевладением  низ¬
ших  слоев  дворянства.  Было  ли  это  следствием  повышения  спроса
на  хлеб  на  внешнем  или  внутреннем  рынке,  в  данном  случае  роли
 66

не  играет,71  но  итог  ясен  —  усилилась  экономическая  и  полити¬
ческая  сила  магнатов,  т.  е.  наиболее  последовательных  крепостни¬
ков,  с  которыми  не  могло  тягаться  (кроме  как  в  Швеции)  даже
абсолютистское  государство.  В  Пруссии  и  России  власть  монарха
была  оплачена  его  отказом  от  противодействия  полновластию
магнатов  в  их  поместьях.
 Победа  крепостнического  хозяйства  не  привела  к  повышению
продуктивности  сельского  хозяйства,  но  создала  временную  воз¬
можность  сбыта  на  рынке  значительной  массы  сельскохозяйствен¬
ных  продуктов,  поскольку  крепостничество  принудило  крестьян
оставаться  в  барском  поместье  и  сеятй  злаки,  которые  шли  на
экспорт,  а  не  на  собственное  потребление.  При  крайне  низком
уровне  крепостнического  земледелия  только  укрупнение  землевла¬
дения  могло  увеличить  доходность  земли,  а  в  приморских  райо¬
нах—  стимулировать  помещиков  к  экспорту  хлеба.
 Но  это  не  могло  коренным  образом  разрешить  проблему  раз¬
вития  хозяйства  ввиду  непродуктивности  крепостного  принуди¬
тельного  труда,  транспортных  затруднений  и  т.  д.  Уже  к  сере¬
дине  XVIII  в.  обозначился  кризис  крепостной  экономики.  Однако,
замечает  Хобсбом,  важно  отметить,  что  переход  (transfer)  к  кре¬
постнической  экономике  совпал  с  кризисом  XVII  в.  и,  возможно,
вступил  в  свою  решающую  стадию  после  Тридцатилетней  войны,
т.  е.  около  1660-х  годов.  Кризис  ускорил  этот  переход  благодаря
тому,  что  ослабил  крестьян  (в  итоге  таких  побочных  явлений,
как  война,  голод,  рост  налогов)  и  усилил  их  эксплуататоров.
Больше  того,  'и  на  Западе,  и  на  Востоке  кризис  дал  возможность
помещикам  и  государству  (на  Западе  также  и  горожанам)  выйти
из  затруднений  за  счет  крестьянства.
 Итак,  мы  вправе  заключить,  если  следовать  концепции  Хоб-
сбома,  что  как  на  Западе,  так  и  на  Востоке  Европы  кризис  не
оказал  воздействия  на  агротехнику.  Что  касается  структуры
аграрных  отношений,  то  на  Западе  она  осталась  неизменной,  на
Востоке  же  кризис  ускорил  переход  к  крепостничеству.
 Поскольку  речь  идет  о  длительном  периоде  (по  менЬшей  мере
о  столетии),  мнение  о  неизменности  аграрного  строя  западных
стран  не  может  не  вызвать  сомнения.  В  эпоху  первоначального
накопления  эволюция  деревни  по  пути  к  капитализму,  хотя  и
более  медленная,  чем  развитие  промышленности,  должна  привле¬
кать  внимание  исследователя.  В  деревне  происходили  сложные  и
важные  процессы  социально-экономической  дифференциации
крестьянства,  обогащения  крестьянской  верхушки,  обезземеления
беднейшего  слоя,  развития  капиталистической  и  испольной  аренды
(которая,  как  было  сказано,  вовсе  не  была  лишь  паразитизмом
 71  Здесь  Хобсбом  смягчает  резкость  своего  первоначального  мнения  (см.
выше,  стр.  54).
 5*
 67

буржуазии),  становления  фактической  собственности  крестьян  на
землю  и  т.  д.  и  т.  п.  За  столетие,  1620—1720  гг.,  все  эти  явления
значительно  расширились  и  углубились.  Кроме  того,  усилилась
товарность  сельского  хозяйства  в  целом,  в  том  числе  и  крестьян¬
ского.  Повышение  интенсивности  земледелия  в  плодородных  обла¬
стях  Франции  и  других  стран,  о  котором  упоминает  Хобсбом,
свидетельствует  именно  об  этом.  Однако  данные  процессы  имели
причиной  не  кризис  сбыта  промышленной  продукции,  а  весь  ком¬
плекс  факторов,  действующих  в  указанный  период,  и  в  первую
очередь  экспроприацию  (в  различных  ее  формах)  части  сельского
населения  и  формирование  внутреннего  рынка.
 Мы  не  будем  касаться  спорных  вопросов  о  причинах  и  этапах
«вторичного  закрепощения».  Отметим  лишь  один  из  наиболее
спорных  тезисов:  экономическую  и  политическую  победу  магнатов
за  счет  прочих  слоев  дворянства.  Для  России  он  неприменим.
Главный  вопрос  заключается  в  следующем:  если  переход  к  кре¬
постнической  экономике  произошел  одновременно  с  кризисом
где-то  около  1660-х  годов  (что  вообще  является  слишком  поздней
датировкой  данного  процесса),  то  почему  именно  кризис  на  За¬
паде,  характеризующийся  общим  спадом  всей  экономической
жизни,  мог  стимулирова-ть  рост  рассчитанного  на  экспорт  барского
хозяйства?  Естественно  было  бы  предположить  обратное,  т.  е.
спад  экспортной  торговли  хлебом  и  другим  сырьем  (ибо  вывоз
металла,  леса  и  т.  п.  остается  все  же  вывозом  сырья),  поскольку
сокращение  промышленного  производства  не  может  способство¬
вать  росту  потребностей  в  сырье  и  продовольствии.
 Очень  важна  поставленная  Хобсбомом  проблема  о  повсемест¬
ном  ухудшении  положения  крестьянства.  Он  считает,  что  кризис
и  сопутствовавшие  ему  явления  ослабили  крестьян  и  способство¬
вали  усилению  их  эксплуататоров.  Самый  факт  такого  ухудшения
бесспорен.  Но  вызван  он  был  не  кризисом  как  таковым.  Проте¬
кавший  на  Западе  процесс  первоначального  накопления  разлагал
крестьянство  на  богатую  верхушку,  приобретавшую  больше  или
меньше  (в  зависимости  от  общей  обстановки)  черт  сельской  бур¬
жуазии,  экономически  неустойчивое  среднее  крестьянство  и  обез¬
земеленных  бедняков,  из  которых  формировались  кадры  городских,
а  в  какой-то  мере  и  сельских  наемных  рабочих.  Этот  процесс  про¬
текал  при  любой  экономической  конъюнктуре,  и  такие  явления,
как  кризис  сбыта,  войны  и  т.  п.,  могли  его  лишь  ускорять,  но
отнюдь  не  вызывать.
 Что  касается  стран  Восточной  Европы,  то  там  действовал  дру¬
гой  комплекс  причин,  в  рассмотрение  которых  мы  здесь  входить
не  можем.  Во  всяком  случае,  как  было  сказано  выше,  связь  между
кризисом  и  «вторичным  закрепощением»  остается  недоказанной.
 Наиболее  спорными  являются,  на  наш  взгляд,  соображения
Хобсбома  о  последствиях  кризиса  в  промышленности.  К  ним  он
 68

относит  вытеснение  цехов  (и  вместе  с  ними  тех  городов,  где  цеха
преобладали)  из  сферы  массового  производства  и  замену  их  рас¬
сеянной  мануфактурой  в  деревнях,  во  главе  которой  стояли  пред¬
приниматели  капиталистического  типа.  Широкое  распространение
такого  рода  предприятий  в  горном  деле,  металлургии  и  судострое¬
нии  Хобсбом  датирует  последней  третью  XVII  в.  Хотя  в  тек¬
стильной  промышленности  рассеянная  мануфактура  появилась  уже
в  XIV—XV  вв.,  но  переход  в  нее  цехового  ремесла  совершился
в  значительных  размерах  лишь  в  конце  XVI  в.;  в  сере¬
дине  XVII  в.  был  перейден  своего  рода  рубеж  и  эта  система
окончательно  утвердилась.  Дешевизна  ее  изделий  обеспечивала
им  сбыт  в  то  время,  когда  высококачественные  городские  ткани
не  находили  себе  спроса.  Она  сделала  возможной  не  городскую,
а  областную  (regional)  концентрацию  промышленности;  кризис
этому  способствовал,  поскольку  при  узости  внутреннего  рынка  и
в  период  сокращения  рынков  внешних  выжить  мог  лишь  данный
вид  массового  производства.  Отрицательной  стороной  этого  про¬
цесса  была  изоляция  самодовлеющих  городов  с  застойным  цехо¬
вым  ремеслом,  положительной  —  более  интенсивное  разложение
традиционной  аграрной  структуры  и  создание  условий  для  бы¬
строго  роста  производства  в  период,  предшествовавший  появле¬
нию  фабричной  системы.  Кроме  того,  рассеянная  мануфактура
привела  к  значительной  концентрации  торгового  и  денежного  капи¬
тала.
 Поскольку  весь  параграф  о  промышленности  в  статье  Хобсбома
посвящен  только  рассеянной  мануфактуре  (и  даже  еще  уже  —
раздаточной  системе)  и  ее  значению  для  роста  объема  производ¬
ства  и  разложения  социальной  структуры  деревни,  вопрос  о  воз¬
действии  кризиса  на  централизованную  мануфактуру  остался
в  тени.  Можно  лишь  предположить,  что  если  она  и  развивалась,
то  далеко  не  так  быстро,  как  рассеянная,  и  что  роль  ее  была
гораздо  скромнее.  Но  такое  полное  о  ней  умолчание  вызывает
вопрос:  почему  из  поля  зрения  автора  выпал  как  раз  наиболее
прогрессивный  тип  мануфактуры,  где  совершались  важнейшие  для
рассматриваемой  эпохи  процессы  разделения  труда  и  совершен¬
ствования  орудий  производства  и  где  именно  и  подготовлялось
появление  машин  и  фабрик?  Создается  впечатление,  что  рассеян¬
ная  мануфактура,  как  выпускающая  более  дешевые  изделия,  пред¬
ставляется  Хобсбому  более  важным  этапом  на  пути  развития
капитализма,  чем  централизованная  мануфактура.  Во  всяком  слу¬
чае  именно  первой  он  уделяет  все  внимание.  Думается,  что  подоб¬
ное  резкое  деление  исторически  неоправдано,  ибо  повсюду  (даже
в  Англии)  имело  место  сочетание  обоих  типов  в  самых  разнооб¬
разных  формах,  причем  раздаточная  система  охватывала  не  только
деревенское,  но  и  городское  население,  в  особенности  внецеховых
работников.  При  таком  сочетании,  которое  чаще  всего  предопреде¬
 69

лялось  самим  техническим  процессом  производства,  позволявшим
часть  операций  осуществлять  отдельными  работниками  на  дому
или  вообще  в  деревне,  удешевление  изделий  было  итогом  не
только  низкой  оплаты  работников,  выполнявших  первичные  или
наиболее  простые  операции,  но  и  мануфактурным  разделением
труда  и  применением  в  централизованных  мастерских  технических
усовершенствований  (например,  валяльных  мельниц),  которые
удешевляли  процесс  производства.  Затем,  в  XVI—XVII  вв.  ши¬
роко  развились  такие  централизованные  мануфактуры,  которые
именно  в  силу  дешевизны  своей  продукции  (например,  изготовле¬
ние  мелких  металлических  изделий)  полностью  овладели  рынком,
начисто  вытеснив  цеха  и  деревенское  ремесло.  Дешевизну  тех  или
иных  изделий  определял  не  столько  тип  мануфактуры,  сколько
характер  отрасли  промышленности.  Иголки,  булавки  и  т.  п.  стоили
дешево,  а  изготовлялись  на  централизованных  мануфактурах
(именно  поэтому  они  и  стоили  дешево!),  часы  стоили  дорого,
а  изготовлялись  на  рассеянной  мануфактуре  и  т.  д.  и  т.  п.  Приво¬
димый  Хобсбомом  пример  изготовления  дешевых  легких  шерстя¬
ных  тканей  в  противоположность  дорогим  имеет  лишь  ограничен¬
ную  доказательность.
 Кроме  того,  вызывают  сомнение  датировки  этапов  развития
рассеянной  мануфактуры.  Если  первая  дата  (XIV—XV  вв.)  не
вызывает  возражений,  то  вторая  и  третья  (конец  XVI  и  сере¬
дина  XVII  в.)  нуждаются  в  уточнении.  Широкое  распространение
рассеянной  мануфактуры  происходило  в  отдельных  странах  в  раз¬
ное  время,  и  то,  что  годится,  скажем,  для  Германии,  неприложимо
к  Испании  или  Франции  и  т.  д.  Нарисованная  Хобсбомом  кар¬
тина  вообще  наиболее  показательна  для  Англии,  особенно  в  отно¬
шении  цеховых  городов  и  бурного  развития  мануфактур,  а  затем
и  фабрик  вне  старых  городских  центров.  Для  других  стран  ее
можно  применить  лишь  с  очень  существенными  изменениями.
Во  Франции,  например,  развитие  рассеянной  мануфактуры  не
только  в  деревне,  но  и  в  городах  (на  юге  почти  целиком  в  горо¬
дах)  достигло  широких  размеров  уже  в  первой  половине  XVI  в.
и  шло,  нарастая,  в  течение  всего  XVII  в.,  причем  середина  столе¬
тия  отнюдь  не  явилась  в  данном  отношении  водоразделом.
 Хобсбом  считает,  что  из  массового  производства  цехи  были
вытеснены  раздаточной  системой  уже  в  XVI  в.  Это  отчасти  спра¬
ведливо  для  Англии  (и  то  лишь  с  сильными  ограничениями),  но
совершенно  неприменимо  для  континента,  где  по  разным  причи¬
нам  цехи  оказались  очень  живучими  и  в  XVII  в.  далеко  еще  не
сдали  своих  позиций.  Ими  изготовлялось  для  внутреннего  рынка
громадное  количество  мелких  и  по  самой  своей  природе  дешевых
изделий.  Удельный  вес  цехов  в  общем  объеме  национального  про¬
изводства  уменьшался,  но  в  абсолютных  цифрах  их  продукция
еще  была  способна  возрастать,  тем  более  —  и  это  очень  важно  —
 70

что  в  XVI—XVII  вв.  в  наиболее  важных  и  богатых  цехах  укреп¬
лялись  тенденции  к  превращению  мастерских  в  мелкие  централизо¬
ванные  мануфактуры.
 Нам  остается  рассмотреть  последний  вопрос,  касающийся  по¬
следствий  кризиса  XVII  в.,  —  накопление  капитала.72  Хобсбом
считает,  что  в  ту  пору  проблема  капиталовложений  имела  две
стороны.  По-видимому,  индустриализация  вообще  требовала  нали¬
чия  больших  денежных  средств,  чем  это  могло  быть  достигнуто
в  XVI  в.  Во-вторых,  требовалось  правильное  их  применение,  т.  е.
капиталовложения  в  отрасли  промышленности  с  возрастающей
производительностью.  Приморские  страны  использовали  внешние
и  колониальные  рынки  для  успешного  накопления  капитала,  но
даже  там  это  не  привело  к  автоматическому  прекращению  инве¬
стиций  в  непроизводительную  сферу  (напомним,  что  по  мнению
Хобсбома,  такого  рода  инвестиции  содействовали  наступлению
кризиса).  Деньги  зачастую  вкладывались  не  в  промышленность
и  сельское  хозяйство,  а  в  заморскую  торговлю,  государственные
финансы  и  колониальную  эксплуатацию.  Поэтому  кризис  лишь
косвенно  привел  к  более  эффективным  капиталовложениям  в  итоге
поощрения  абсолютистскими  монархиями  таких  предприятий,  ко¬
торые  не  смогли  бы  развиться  без  подобной  помощи,  а  в  примор¬
ских  странах  —  к  известному  усилению  инвестиций  в  производи¬
тельную  сферу.
 Проблема  накопления  денежных  средств  для  капиталистиче¬
ского  производства  представляется  нам  более  сложной.  Очень
вероятно,  что  соображение  Хобсбома  насчет  недостаточности  ка¬
питалов  в  XVI,  а  может  быть  также  и  в  XVII  в.,  справедливо.
Однако  некоторые  пути  выхода  из  этого  затруднения  были  осу¬
ществлены  тогда  же.  Можно  указать  на  значительное  число  тор¬
гово-промышленных  компаний  разных  масштабов  и  типов,  от  очень
больших  и  действовавших  постоянно  вплоть  до  объединений  не¬
скольких  лиц  на  очень  короткие  сроки  или  даже  для  выполнения
какого-либо  одного  заказа.  Выше  мы  имели  случай  охарактеризо¬
вать  эти  компании;  73  здесь  же  подчеркнем,  что  подобный  метод
изыскания  денег  и  концентрации  капиталов  оказался,  как  из¬
вестно,  удачным  и  ему  была  суждена  большая  будущность.
В  то  же  время  необходимо  учитывать  источники  накопления  денег.
Не  только  в  XVI,  но  и  в  XVII  в.  какая-то  часть  вкладываемых
в  производство  денег  еще  не  представляла  собой  капиталистиче¬
скую  прибыль.  Последняя  (по  причинам,  которые  будут  рассмот¬
рены  дальше)  росла  в  мануфактурный  период  замедленным  тем¬
пом.  Но  зато  еще  в  полной  мере  шёл  процесс  первоначального
(т.  е.  некапиталистического)  накопления,  при  котором  притекав¬
 72  Е.  J.  Н  о  b  s  b  a  w  m.  The  general  crisis.  . 	№ 	6, 	стр. 	52, 	53.
 7л  См.  стр.  42,  43.
 71

шие  в  мануфактуру  деньги  были  извлечены  из  иных  источников
(грабежа  колоний,  государственных  субсидий  и  т.  п.)  или  пред¬
ставляли  собой  торговую  прибыль  и  проценты  с  банковского  ка¬
питала,  которые  еще  не  стали  видоизмененной  частью  прибавочной
стоимости.  В  некоторых  странах  налоги  на  промышленность  и
торговлю  были  столь  велики,  что  нередко  прибыль  мануфактури¬
стов  частично  уходила  в  непроизводительную  сферу  не  только
помимо  их  желания,  но  и  прямо-таки  вопреки  ему.  Кроме  того,
в  тех  случаях,  когда  буржуазия  сама  была  правящей  силой  (возь¬
мем  хотя  бы  Флоренцию  XIV  в.  или  Голландию  XVII  в.),  часть
ее  доходов  неизбежно  должна  была  уходить  на  покрытие  госу¬
дарственных  нужд,  т.  е.  лишь  опосредствованно  служить  разви¬
тию  капиталистического  производства.  И,  наконец,  пока  капита¬
листическая  система  не  овладела  всей  или  большей  частью
национальной  промышленности  и  не  сложился  класс  буржуазии,
феодальное  окружение  не  могло  не  поглощать  известной  доли  ка¬
питалистической  прибыли,  уменьшая  тем  самым  ту  ее  часть,  кото¬
рая  должна  была  служить  расширению  производства.
 В  заключение  нашего  анализа  последствий  кризиса  отметим,
что  Хобсбом  не  высказал  своих  соображений  о  том,  каким  же
образом  кризис  воздействовал  (если  он  вообще  воздействовал)
на  процесс  экспроприации  части  сельского  и  городского  населе¬
ния  и  превращения  обезземеленных  крестьян  и  разоренных  ре¬
месленников  в  наемных  рабочих  централизованных  мануфактур,
хотя  в  XVII  в.  эта  сторона  процесса  первоначального  накопления
продолжала  оставаться  основной.
 Общие  итоги  своего  исследования  Хобсбом  определил  следую¬
щим  образом.74  Первый  этап  капиталистического  развития  совер-]
шалея  внутри  феодального  общества,  разрушить  которое  ранний!
капитализм  был  бессилен  и  которому  он  соответствовал  больше,j
чем  развитому  буржуазному  миру.  Поэтому  при  первом  же  ударе
(будь  то  сокращение  импорта  американского  серебра  или  сужение
балтийского  рынка)  вся  непрочная  структура  капиталистического
производства  заколебалась.  Наступил  период  экономического  кри¬
зиса  и  социальных  потрясений,  во  время  которого  совершился
переход  от  капиталистических  предприятий,  приспособленных
к  феодальному  окружению,  к  капитализму,  переделывавшему  мир
по  своему  образцу.  Английская  революция  была  самым  драмати¬
ческим  событием  кризиса,  его  поворотным  пунктом  и  наиболее
значимым  итогом.
 С  этими  выводами  трудно  согласиться;  они  не  подтверждаются
тем  фактическим  материалом,  который  мы  привели  в  процессе
анализа  аргументации  автора.
 74  Е.  J.  Hobsbawm.  The  general  crisis...,  №  5,  стр.  48,  49  и  №  6,
стр.  62,  63.
 72

Но  есть  и  другая  сторона  дела,  на  которой  следовало  бы  оста¬
новиться,  прежде  чем  перейти  к  самым  последним  работам,  по¬
священным  теории  кризиса  в  XVII  в.  Речь  идет  о  тех  препят¬
ствиях,  которые  действительно  стояли  на  пути  быстрого  развития
капитализма  в  исследуемую  эпоху.
 *  *  *
 Как  мы  видели,  в  основе  концепции  Хобсбома  лежит  недоуме¬
ние  по  поводу  слишком  медленного  развития  капитализма  в  период
от  его  зарождения  и  до  промышленного  переворота.75  В  сочетании
с  мнением,  что  для  технических  усовершенствований  в  ту  пору
преград  не  существовало,  это  недоумение  и  заставляет  автора
искать  явления  кризиса  и  его  причину  в  сокращении  сбыта  и
в  феодальном  окружении.  Между  тем  медленный  ход  развития
капитализма  на  мануфактурном  его  этапе  не  является  чем-то  слу¬
чайным  или  целиком  зависящим  от  феодального  окружения,  со¬
кращения  рынков  сбыта  и  т.  п.  Данное  свойство  неотъемлемо
присуще  мануфактуре  (в  такой  же  степени,  как  быстрые  темпы  —
капитализму  XIX  в.)  и  является  одной  из  ее  характернейших
особенностей.  Ф.  Энгельс  говорит  о  вялом  ходе  развития  произ¬
водства  в  период  мануфактуры76  в  противоположность  его  бур¬
ному  развитию  после  промышленного  переворота,  В.  И.  Ленин  —
о  сравнительной  —  тоже  при  сопоставлении  с  фабрикой  —  непод¬
вижности  мануфактуры.77  Причина  медленных  темпов  заключается
в  сохранении  в  течение  всего  мануфактурного  периода  прежнего
технического  базиса,  т.  е.  ручного  производства.78  Мануфактура
вводит  в  него  чрезвычайно  важное  новшество  —  разделение  труда
на  частичные  операции,  но  поскольку  сохраняется  ручной  труд,
развитие  и  углубление  разделения  труда  происходит  очень  мед¬
ленно,  и  «...  мануфактура  целыми  десятилетиями  (и  даже  веками)
сохраняет  раз  принятую  форму».79
 С  этим  теснейшим  образом  связан  вопрос  о  квалификации  ма¬
нуфактурных  рабочих.  Специализация  на  выполнении  ручным
способом  частичных  операций  приводит  к  виртуозному  мастерству
 75  Добб  разделяет  это  недоумение;  причину  медленного  развития  капита¬
лизма  он  усматривает  в  замедленном  темпе  вызревания  капиталистических  от¬
ношений  в  деревне,  т.  е.  в  конечном  итоге  также  в  «феодальном  окружении»
(М.  D  о  b  b.  Transition  from  feudalism  to  capitalism...,  стр.  3—4,  9).
 76  К.  МарксиФ.  Энгельс.  Сочинения,  т.  20,  стр.  271.
 77  См.  В.  И.  Л  е  н  и  н.  Сочинения,  т.  3,  стр.  427,  428.
 78  К.  М  а  р  к  с  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  259:  «.  .  .  капитал.  ..
первоначально  равнодушен  к  техническому  характеру  того  процесса  труда,  ко¬
торым  он  овладевает.  Он  берет  его  сначала  таким,  каким  застает».
 79  В.  И.  Ленин.  Сочинения,  т.  3,  стр.  428.  Ср.  там  же,  стр.  543,  544:
«Но  ручное  производство  остается,  и  на  его  базисе  прогресс  способов  произ¬
водства  неизбежно  отличается  большой  медленностью».
 73

каждого  частичного  рабочего,  и  в  итоге  совокупный  рабочий  ма¬
нуфактуры  обладает  всеми  рабочими  навыками  с  одинаковой  вир¬
туозностью.80  В  то  же  время  наряду  с  операциями,  требующими
отличного  мастерства  и  сноровки,  в  мануфактурном  производстве
существуют  и  другие;  их  выполняют  необученные  рабочие.  Со¬
здается  иерархия  рабочих  сил  и  соответствующая  ей  лестница  за¬
работных  плат.  Однако  не  только  численное,  но  и  качественное
преобладание  всегда  остается  за  квалифицированными  рабочими,
выполняющими  главный  цикл  производственных  операций.  Это
означает,  что  основную  массу  рабочих  необходимо  в  должной
мере  обучить,  и  поскольку  труд  остается  ручным,  овладение  ма¬
стерством,  т.  е.  ученичество,  требует  достаточно  большого  срока  и
соответствующих  затрат,  хотя  вследствие  упрощения  функций,
по  сравнению  с  ремесленным  периодом,  они  несколько  сокра-
 О  1
 щаются.
 В  итоге  имманентно  присущие  мануфактуре  свойства,  такие  как
ручное  производство  и  специфика  применяемой  рабочей  силы,  со¬
здают  на  пути  ее  развития  разнообразные  препятствия,  преодо¬
леть  которые  она  сама  не  в  силах  и  которые  исчезают  только  в  ма¬
шинный  период.  Во-первых,  преобладание  обученных  рабочих  над
необученными  повышает  расходы  на  заработную  плату  и  на  пред¬
варительное  обучение  рабочих,  в  особенности  для  наиболее  труд¬
ных  частичных  работ.  Далее,  хотя  мануфактура,  благодаря  рас¬
членению  операций,  делает  возможным  привлечение  к  работе
женщин  и  детей,  однако  предприниматели  оказываются  бессиль¬
ными  осуществить  эту  тенденцию  из-за  сопротивления  взрослых
мужчин-рабочих.  Очень  существенно  то  обстоятельство,  что  за¬
ложенные  в  мануфактуре  объективные  тенденции  и  субъективные
стремления  предпринимателей  применить  женский  и  детский  труд,
удлинить  рабочий  день,  понизить  заработную  плату  квалифициро¬
ванных  рабочих  и  т.  д.  и  т.  п.  наталкивались  на  упорное  и  —  что
особенно  важно  —  успешное  сопротивление  рабочих.  Маркс  отме¬
чает,  что  «...  начиная  с  XVI  столетия  и  вплоть  до  эпохи  крупной
промышленности  капиталу  не  удавалось  подчинить  себе  все  то
рабочее  время,  каким  располагает  мануфактурный  рабочий».82
Поэтому,  несмотря  на  помощь  со  стороны  государства,  мануфак¬
туристам  удалось  довести  рабочий  день  взрослых  мужчин  лишь
до  того  предела  в  12  часов,  который  в  середине  XIX  в.,  т.  е.  после
 80  См.  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  361,  362.
 81  Там  же,  стр.  363;  ср.:  В.  И.  Ленин.  Сочинения,  т.  3,  стр.  429,  430.
 82  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  380.  —  «Еще  в  про¬
должение  большей  части  XVIII  века,  до  эпохи  крупной  промышленности,
английскому  капиталу  не  удавалось,  уплачивая  недельную  стоимость  рабочей
 •  силы,  захватить  всю  неделю  рабочего»  (там  же,  стр.  283).  Речь  идет  о  четырех
рабочих  днях  в  неделю.  Ср.  приводимые  у  Мунье  (ук.  соч.,  стр.  233)  данные:
во  Франции  до  1666  г.  насчитывалось  112  нерабочих  дней  в  году,  после
1666  г.  их  стало  92.
 74

стремительного  его  удлинения  в  эпоху  крупной  промышленности,
был  объявлен  «законным  пределом  труда  детей  моложе  12  лет».83
Самый  факт  успешного  сопротивления  рабочих  попыткам  удли¬
нить  рабочий  день,  уменьшить  заработную  плату,  ввести  женский
и  детский  труд  и  т.  п.  Маркс  объясняет  тем,  что  поскольку  «ре¬
месленное  искусство  остается  основой  мануфактуры  и  функциони¬
рующий  в  ней  совокупный  механизм  лишен  независимого  от  са¬
мих  рабочих  объективного  скелета,  то  капиталу  постоянно
приходится  бороться  с  нарушением  субординации  со  стороны  ра¬
бочих»;  84  он  приводит  жалобы  современников  на  своеволие  и  «не¬
дисциплинированность»  наиболее  искусных  (т.  е.  наиболее  ценных
для  предприятия)  рабочих.85
 Отсутствие  в  мануфактуре  независимого  от  рабочих  машин¬
ного  скелета  (что  сокращало  —  по  сравнению  с  развитым  капи¬
тализмом  —  долю  постоянного  капитала  и  увеличивало  перемен¬
ный  капитал)  делало  из  квалифицированных  рабочих  основную
ценность  для  предпринимателя.  От  наличия  этих  искусных  масте¬
ров  зависело  само  существование  предприятия  как  такового.  До¬
статочно  было  иммиграции  или  эмиграции  таких  рабочих,  чтобы
мануфактура  могла  возникнуть  в  одной  стране  или  переселиться
в  другую.86  Отсюда  многочисленные  случаи  недолговечности  от¬
дельных  мануфактур  или  же  их  возникновения,  казалось  бы,  на
пустом  месте.  Отсюда  же  погоня  мануфактуристов  за  квалифици¬
рованными  мастерами,  предоставление  им  всяческих  льгот  и  т.  п.
Предприниматель  не  мог  произвольно  выкидывать  со  своего  пред¬
приятия  неугодных  ему  искусных  рабочих  и  брать  других,  ибо
этих  других  зачастую  не  было  вовсе:  рынок  рабочей  силы  мог
быть  насыщен  лишь  необученными,  неквалифицированными  пау¬
перами.
 Эти  внутренние,  т.  е.  заложенные  в  самой  природе  мануфак¬
туры,  причины  мешали  мануфактуристам  извлекать  значительные
прибыли  из  своих  предприятий  и  задерживали  рост  последних.
Но,  кроме  того,  существовали  и  иные  причины,  внешние,  действо¬
вавшие  в  том  же  направлении.
 Хобсбом  гораздо  больше  говорит  о  переходе  (transfer)  про¬
изводства  от  цехового  ремесла  к  мануфактуре,  чем  о  той  борьбе,
которую  вели  цехи  с  мануфактурами.  Между  тем  в  истории  капи¬
тализма  в  любой  стране  Западной  Европы  с  ее  широкораспро¬
страненным  цеховым  строем  эта  борьба  протекала  с  большим
ожесточением,  причем  не  только  до  середины  XVII  в.,  но  и  позже.
Политика  поддержания  цехов,  которую  почти  все  правительства
проводили  наряду  с  субсидированием  мануфактуристов  и  предо¬
 83  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  281.
 84  Там  же,  стр.  380.
 85  Там  же.
 86  Там  же.
 75

ставлением  им  льгот,  немало  способствовала  затягиванию  этой
борьбы.  Цеховые  привилегии  касались  не  только  ограничения
числа  рабочих,  но  и  преимущественного  снабжения  сырьем,  регу¬
лирования  торговли  и  качества  продукции  в  интересах  цехов,
найма  квалифицированных  рабочих  и  т.  д.  и  т.  п.  Борьба  с  бога¬
тыми  цеховыми  мастерами,  выступавшими  обычно  сплоченными
рядами,  была  поэтому  для  мануфактуристов  делом  трудным  и  не
всегда  успешным,  в  особенности  в  тех  случаях,  когда  они  не
могли  побивать  своих  конкурентов  чисто  экономическим  путем.
Цеховые  и  всякие  иные  местные  привилегии,  внутренние  пошлины
и  т.  п.  были  для  нарождавшейся  буржуазии  серьезными  препо¬
нами  и  стесняли  развитие  на  внутреннем  рынке  тех  принципов
равенства  шансов  для  конкурентов,  без  осуществления  которых
капиталистическое  производство  не  может  свободно  развиваться.87
 О  значении  внутреннего  рынка  для  развития  мануфактуры
речь  была  выше.88  Добавим  еще  одно  замечание.  Одним  из  свой¬
ственных  капитализму  внутренних  противоречий  является  разру¬
шение  собственного  внутреннего  рынка  одновременно  с  его  созда¬
нием.  Разрушая  основу  крестьянской  домашней  промышленности,
капитализм  разоряет  крестьян  (которые  только  как  крестьяне  су¬
ществовать  уже  не  могут),  и,  пока  они  не  превратятся  в  наемных
рабочих,  их  покупательная  способность  ничтожна.89  Однако  в  пол¬
ном  своем  масштабе  этот  процесс  происходит  в  эпоху  развитого
капитализма  с  его  фабриками  и  заводами.  В  мануфактурный  пе¬
риод  крестьянская  домашняя  промышленность  развита  очень  ши¬
роко  и  составляет  важное  подспорье  для  крестьян,  задерживая
их  полное  разорение  и  обезземеливание,  в  силу  чего  они  не  только
сохраняют  свою  прежнюю  (хотя  бы  и  небольшую)  покупательную
способность,  но  и  увеличивают  ее,  поскольку  все  больше  и  больше
втягиваются  в  денежные  отношения.  «Как  только  мануфактура  до
некоторой  степени  окрепла,  —  пишет  Маркс,  —  она...  сама  создает
себе  рынок,  завоевывает  его  своими  товарами».90
 На  вопросе  о  мировом  рынке  следует  остановиться  подробнее,
тем  более  что  Хобсбом,  как  было  показано  выше,  главный  акцент
ставит  на  балтийском,  а  не  на  колониальном  рынке.  Мы  уже  имели
случай  указать  на  несоответствие  этого  мнения  с  новым  фактиче¬
ским  материалом  (не  говоря  уже  о  старом),  полученным  из  обиль¬
ных  источников.  Рассмотрение  проблемы  внешнего  рынка  даст
возможность  вернуться  еще  раз  и  к  роли  производства  предметов
роскоши.
 87  Ф.  Энгельс  много  раз  говорит  о  препятствиях  для  развития  буржуазии
из-за  цеховых  и  прочих  привилегий.  Ср.,  например:  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.
Сочинения,  т.  20,  стр.  107,  168,  279;  т.  21,  стр.  309.
 88  См.  стр.  60—63.
 89  К.  МарксиФ.  Энгельс.  Сочинения,  т.  XXIX,  изд.  1,  стр.  129,  130‘~
 90  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  25,  ч.  1,  стр.  369.
 76

В  полном  соответствии  с  имевшимися  в  их  распоряжении  дан¬
ными  (которые  подкреплены  данными,  полученными  в  наше  время)
классики  марксизма  много  раз  указывали  на  громадную  роль  рас¬
ширения  именно  мирового  рынка  в  результате  великих  географиче¬
ских  открытий.  Для  тех  стран,  где  в  предшествующие  века  уже  нача¬
лось  разложение  феодальных  отношений  и  где  уровень  ремесленного
производства  был  достаточно  высок,  одной  из  главных  причин
бурного  экономического  подъема  было  «внезапное  расширение  ми¬
рового  рынка,  возросшее  разнообразие  обращающихся  товаров,
соперничество  между  европейскими  нациями  в  стремлении  овла¬
деть  азиатскими  продуктами  и  американскими  сокровищами,  ко¬
лониальная  система».91  Очень  точно  определил  Ф.  Энгельс  и  соот¬
ношение  различных  рынков:  «Внеевропейская  торговля,  которая
до  тех  пор  велась  только  между  Италией  и  Левантом,  распростра¬
нилась  теперь  на  Америку  и  Индию  и  скоро  превысила  по  своему
значению  как  обмен  отдельных  европейских  стран  между  собой,
так  и  внутренний  обмен  каждой  отдельной  страны».92  Иными
словами,  для  возникновения  и  первого  этапа  развития  мануфак¬
туры  внешний  рынок  вообще,  а  с  XVI  в.  новые  колониальные
рынки  имели  первенствующее  значение.93  В  тех  условиях  именно
они,  а  не  медленно  развивавшийся  внутренний  рынок  могли
предъявить  быстро  возросший  спрос,  который  нельзя  было  удов¬
летворить  прежним  ремесленным  производством.
 Отметим  еще  два  момента,  о  которых  уже  шла  речь  при  рас¬
смотрении  статьи  Хобсбома.  Первый  касается  производства  вы¬
сококачественных  тканей  и  вообще  предметов  роскоши.  По  мнению
Хобсбома,  упадок  итальянской  мануфактуры  был  предопределен
тем,  что  она  работала  на  узкий  круг  богатых  потребителей.  Воз¬
ражая  против  данного  взгляда,  мы  привели  в  пример  расцвет
французской  промышленности  роскоши.  Здесь  же  надо  подчерк¬
нуть  другое:  обслуживая  по  преимуществу  внешний  рынок,  где
получается  высокая  торговая  прибыль,  эта  отрасль  промышлен¬
ности  характерна  еще  и  тем,  что  в  ней  купец  непосредственно  ста-
 QA
 новится  промышленником,  т.  е.  переход  к  капиталистическому
способу  производства  происходит  наиболее  коротким  путем,  минуя
или  сокращая  этап  раздаточной  системы,  где  господствует  купец
как  таковой.
 Второе  замечание  относится  к  соперничеству  европейских
стран  в  овладении  внешними  рынками,  что  не  принято  в  доста¬
точной  мере  в  расчет  Хобсбомом.  Между  тем  это  соперничество
 91  Там  же,  стр.  365.
 92  Там  же,  т.  20,  стр.  106.
 93  Ср.  также  слова  Маркса:  «Мануфактура  возникает  там,  где  происходит
массовое  производство  на  вывоз  для  внешнего  рынка»  (К.  Маркс.  Формы,
предшествующие  капиталистическому  производству.  М.,  1940,  стр.  48).
 94  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  25,  ч.  1,  стр.  368.
 77

имело  место  с  самого  же  начала  и  сыграло  важную  роль  в  подъеме
внешней  торговли  той  или  иной  страны  за  счет  ущерба,  понесен¬
ного  конкурентами.  В  приведенных  выше  словах  Маркса95  этот
момент  отмечен  как  непосредственный  результат  расширения  ми¬
рового  рынка.  В  XVII—XVIII  вв.  борьба  приняла  уже  форму
торговых  войн  между  европейскими  нациями,96  имевших,  как  из¬
вестно,  итогом  победу  промышленно  развитых  стран  над  торго¬
выми  нациями.
 Большое  значение  при  рассмотрении  исторического  хода  раз¬
вития  капитализма  в  отдельных  странах  и  в  Европе  в  целом
имеет  соотношение  типов  мануфактуры  между  собой  и  всей  ее  си¬
стемы  с  цехами,  а  также  последовательность,  с  которой  она  овла¬
девает  различными  отраслями  производства.  Этот  вопрос  особенна
важен,  ибо  мануфактура  зиждется  на  сельской  домашней  промыш¬
ленности  и  городском  ремесле  и  вступает  с  ними  в  самые  разно¬
образные  отношения.  Неверно  было  бы  сводить  весъ  процесс  раз¬
вития  капитализма  только  к  эволюции  крупной  централизованной
мануфактуры.  Она,  несомненно,  играла  ведущую  роль,  поскольку
именно  в  ней  разделение  труда  привело  в  конце  концов  к  изготов¬
лению  совокупным  рабочим  не  только  средств  потребления,  но  и
средств  производства.  Однако  для  картины  общего  хода  развития
капитализма  в  его  последовательности  необходимо  учитывать  и
другие  типы  мануфактур.
 Хорошо  известно,  что  централизованные  мануфактуры  в  чи¬
стом  своем  виде  встречались  относительно  редко  и  что  их  удель¬
ный  вес  в  общем  объеме  национальной  продукции  был  относи¬
тельно  невелик,  особенно  в  XVI—XVII  вв.  Но  из  этого  еще
нельзя  делать  вывода  о  недостаточности  капиталистического  раз¬
вития  как  такового,  коренящейся  в  каких-либо  внешних  причи¬
нах,  вроде  ограниченного  монетного  запаса  и  т.  д.  Явное  преобла¬
дание  почти  во  всех  странах  различных  форм  сочетания  центра¬
лизованной  и  рассеянной  мануфактур  было  итогом  не  только
однотипного  базиса  в  мануфактуре  и  в  ремесле,  т.  е.  ручного  про¬
изводства  (применение  механизмов  в  централизованных  мастер¬
ских  имело  спорадический  характер,  и  лишь  крупная  фабричная
промышленность  способна  разрушить  —  и  действительно  разру¬
шила—  сельские  и  городские  промыслы),  но  и  прочной  производ¬
ственной  связи  между  рассеянной  и  централизованной  мануфакту¬
рами.  Поэтому  неверным  был  бы  вывод  о  консервативном  харак¬
тере  (par  excellence)  рассеянной  мануфактуры  как  таковой  (кроме
как  в  некоторых  немногих  отраслях)  в  течение  мануфактурного
периода  (т.  е.  не  в  XIX  в.),  ибо  широкое  распространение  ману¬
фактурного  производства  в  количественно  и  качественно  главной
 95  См.  стр.  77,  прим.  93.
 96  К.  МарксиФ.  Энгельс.  Сочинения,  т.  20,  стр.  284.
 78

отрасли  того  времени  —  в  текстильной  промышленности  —  было
возможно,  как  правило,97  лишь  на  основе  сочетания  сельских  про¬
мыслов  с  централизованными  мастерскими.  Выше  мы  уже  гово¬
рили  об  аналогичном  сочетании  в  производстве  металлических
изделий.98  Подобные  примеры  можно  было  бы  умножить.
 Сочетание  централизованных  мастерских  с  сельскими  промыс¬
лами  не  было  единственным  видом  подобного  симбиоза.  Зачастую
в  сферу  экономического  воздействия  купца-мануфактуриста  втя¬
гивались  городские  внецеховые  ремесленники  и  даже  целые  цехо¬
вые  мастерские.  В  этих  случаях  организационная  взаимосвязь
принимала  самые  пестрые  формы,  не  теряя,  однако,  главного
свойства  мануфактуры  (т.  е.  капиталистической  эксплуатации
ручного  труда  наемных  рабочих  на  основе  разделения  труда  на
частичные  операции),  под  какими  бы  цеховыми  или  иными  выве¬
сками  не  скрывались  эти  рабочие.99
 Итак,  нормальная,  если  можно  так  выразиться,  картина  орга¬
низационных  форм  производства  в  мануфактурном  периоде  со¬
стояла  из  одновременного  и  по  большей  части  тесно  взаимосвязан¬
ного  сосуществования  (и  одновременного  же  развития  вплоть  до
появления  крупной  промышленности)  всех  типов  мануфактуры  как
в  их  чистом,,  так  и  в  смешанном  виде.  Наряду  с  этим  тоже  вплоть
до  конца  XVIII  в.  (а  порой  и  дольше)  существовали  цехи,  сфера
деятельности  которых  была  еще  очень  значительна;  она  охваты¬
вала  не  только  изготовление  и  продажу  продуктов  питания,
одежды,  обуви  и  т.  п.,  но  и  множество  мелких  «старинных  реме¬
сел»,100  которые  были  уничтожены  (но  далеко  не  сразу)  только
крупной  промышленностью.
 Переход  к  фабричному  производству  совершался,  как  пишет
Маркс,  «среди  пестрого  хаоса  переходных  форм»;  101  мануфактура
по  самой  своей  природе  была  неспособна  овладеть  сразу  всеми  от¬
раслями  в  равной  мере  и  во  всем  объеме  и  еще  менее  —  преобразо¬
вать  всю  систему  промышленности.
 Из  этого  вытекают  и  другие  особенности  мануфактуры:  немно¬
гочисленность  действительно  крупных  капиталов  и  крупной  бур¬
жуазии,  необходимость  не  только  единовременного  (при  устрой¬
стве  мануфактуры),  но  многократного  субсидирования  мануфакту¬
ристов  государством,  объединения  в  форме  торгово-промышленных
компаний  и  т.  п.
 Потребность  некоторых  уже  существующих  мануфактур  в  си¬
стематическом  субсидировании  может  быть  объяснена  не  столько
 97  Ср.  мнение  Маркса  о  широком  распространении  домашней  (прядильной  и
ткацкой)  промышленности  даже  в  Англии  и  даже  еще  в  первой  половине'
XVIII  в.  (К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  26,  ч.  2,  стр.  646,  647).
 98  См.  выше,  стр.  41.
 99  В.  И.  Л  е  н  и  н.  Сочинения,  т.  3,  стр.  433,  438,  441.
 100  К.  МарксиФ.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  307.
 101  Там  же,  стр.  484.
 79

внешними  причинами,  сколько  необходимостью  систематически
увеличивать  постоянный  капитал.  В  самом  характере  мануфактур¬
ного  производства  заложен  принцип  непрерывного  возрастания
|  капитала,  употребляемого  не  столько  на  здания,  печи  и  т.  п.,
^сколько  на  сырье,  потребное  количество  которого  растет  быстрее
числа  рабочих.  «Масса  сырых  материалов,  потребляемых  в  течение
данного  промежутка  времени  данным  количеством  рабочих,  увели¬
чивается  пропорционально  росту  производительной  силы  труда
вследствие  его  разделения.  Таким  образом,  рост  минимальной
суммы  капитала,  необходимого  для  отдельного  капиталиста,  или
растущее  превращение  общественных  жизненных  средств  и  средств
производства  в  капитал  есть  закон,  возникающий  из  самого  тех¬
нического  характера  мануфактуры».102
 Еще  настоятельнее  сказывалась  потребность  в  субсидировании
некоторых  отраслей  промышленности  при  переходе  их  к  мануфак¬
турному  производству.  «Та  минимальная  сумма  стоимости,  кото¬
рой  должен  располагать  отдельный  владелец  денег  или  товаров
для  того,  чтобы  превратиться  в  капиталиста,  изменяется  на  раз¬
личных  ступенях  развития  капиталистического  производства,
а  при  данной  ступени  развития  различна  в  различных  сферах  про¬
изводства  в  зависимости  от  их  особых  технических  условий.  Не¬
которые  отрасли  производства  уже  при  самом  начале  капиталисти¬
ческого  производства  требуют  такого  минимума  капитала,  кото¬
рого  в  это  время  нет  в  руках  отдельных  индивидуумов.  Это
вызывает,  с  одной  стороны,  государственные  субсидии  частным
лицам,  как  во  Франции  в  эпоху  Кольбера  и  в  некоторых  немец¬
ких  государствах  до  нашего  времени,  с  другой  стороны,  —  обра¬
зование  обществ  с  узаконенной  монополией  на  ведение  известных
отраслей  промышленности  и  торговли  —  этих  предшественников
современных  акционерных  обществ».103
 Мы  не  будем  касаться  таких  специальных  вопросов,  как  опре¬
деления  нормы  промышленной  прибыли  в  мануфактурном  периоде
торговой  прибылью  или  концентрации  средств  в  купеческом  пред¬
приятии,  соотношения  прибыли  и  процентной  ставки  и  др.  Отме¬
тим  лишь,  что  «исторически  концентрация  в  купеческом  деле  на¬
ступает  раньше,  чем  в  промышленной  мастерской»  104  (что  объяс¬
няет  как  преобладание  купеческого  капитала,  так  и  слияние
в  одном  лице  купца  и  мануфактуриста)  и  что  процентная  ставка
регулируется  общей  нормой  прибыли,105  в  силу  чего  государство
способно  лишь  узаконить,  а  не  создать  тот  или  иной  размер  про¬
цента.
 102  Там  же,  стр.  372.
 103  Там  же,  стр.  319.
 104  Там  же,  т.  25,  ч.  1,  стр.  324.
 105  Там  же,  стр.  395.
 SO

Последним  вопросом,  которого  мы  считаем  нужным  коснуться,
является  подготовка  промышленного  переворота.  Хобсбом  выска¬
зывает  удивление  также  в  связи  с  тем,  что  даже  в  Англии,  где
после  революции,  казалось,  не  было  препятствий  для  быстрого
развития  промышленного  капитализма,  переворот  задержался  бо¬
лее  чем  на  столетие.  Причину  он  ищет  в  сфере  сбыта  и  считает,
что  промышленная  революция  была  вызвана  постепенным  расши¬
рением  рынков  —  внутреннего  и  внешнего,  особенно  колониальных
рынков.  С  середины  XVII  в.  начинается  в  Англии  заметный  рост
внутреннего  рынка,  а  с  XVIII  в.  растет  и  экспорт  в  заокеанские
страны,  где  складывается  новая  колониальная  система,  т.  е.  план¬
тационное  хозяйство.106
 При  этом  внутренняя  —  техническая  и  экономическая  —  эво¬
люция  мануфактуры  выпадает  из  сферы  внимания  Хобсбома.  Нам
представляется  необходимым  рассмотреть  основные  процессы,  про¬
текавшие  в  мануфактурном  производстве  и  подготовившие  про¬
мышленный  переворот.
 Как  известно,  разделение  труда  на  частичные  операции  при¬
водит  не  только  к  виртуозному  мастерству  частичных  рабочих.
Само  это  высокое  мастерство  становится  возможным  вследствие
прогрессирующего  дифференцирования  рабочих  инструментов,  уз¬
кая  специализация  которых107  приводит  к  тому,  что  подобный
инструмент  действует  в  полную  меру  лишь  в  руках  данного  ча¬
стичного  рабочего.  Мануфактура  содействует  упрощению,  улуч¬
шению  и  разнообразию  рабочих  инструментов.  Чрезвычайная
важность  данного  явления  для  промышленной  революции
проистекает  из  того,  что,  если  в  самой  мануфактуре  исходной
точкой  переворота  в  способе  производства  была  рабочая  сила,
в  крупной  промышленности  эта  роль  принадлежит  средствам
труда.108
 Маркс  особенно  подчеркивает  то  обстоятельство,  что  промыш¬
ленная  революция  XVIII  в.  исходила  от  машины-орудия,  а  не
от  машины-двигателя.  Различного  вида  двигатели,  использовавшие
силу  животных,  воды,  ветра  и  т.  п.,  развивались  в  машины  не
только  в  течение  мануфактурного  периода,  но  и  задолго  до  него,
однако  они  не  революционизировали  способа  производства;  даже
паровая  машина,  в  том  виде,  как  она  была  изобретена  в  конце
XVII  в.  и  просуществовала  до  1780-х  годов,  не  вызвала  промыш¬
ленной  революции.  «Наоборот,  именно  создание  рабочих  машин
сделало  необходимой  революцию  в  паровой  машине».109
 106  Е.  J.  Н  о  b  s  b  a  w  m.  The  general  crisis...,  №  6,  стр.  54—63.
 107  Маркс  приводит  в  качестве  примера  употребление  500  различных  молот¬
ков  для  различных  частичных  операций  (К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочи¬
нения,  т.  23,  стр.  353).
 108  К.  М  а  р  к  с  и  Ф.  Э  н  г  е  л  ь  с.  Сочинения,  т.  23,  стр.  382.
 109  Там  же,  стр.  386;  см.  также  стр.  384.
 ^  А.  Д.  Люблинская
 81

Поэтому  с  точки  зрения  подготовки  промышленного  переворота
наиболее  важным  моментом  в  развитии  мануфактуры  является
дифференциация  изготовления  орудий  труда.  «По  мере  дифферен¬
цирования  орудий  труда  все  более  и  более  дифференцируются  и
те  отрасли  производства,  в  которых  эти  орудия  изготовляются».110
В  силу  этого  центр  тяжести  постепенно  переносился  с  различных
отраслей  промышленности,  производивших  средства  потребления,
на  ту  особую  отрасль,  которая  чем  дальше,  тем  все  больше  изго¬
товляла  средства  производства.  Эти  орудия  труда  сперва  произ¬
водились  все  тем  же  чисто  мануфактурным  способом,  т.  е.  при
помощи  ручного  труда  совокупного  мануфактурного  рабочего.  За¬
тем  остов  рабочей  машины  стал  изготовляться  машинным  спосо¬
бом,  но  ее  действующие  органы  (веретена,  спицы,  пилы  и  т.  п.)
еще  оставались  продукцией  мануфактуры  111  (начало  машинного
производства  орудий  машин  относится  лишь  к  середине  XIX  в.).
Таким  образом,  техническая  основа  крупной  промышленности  по¬
ставлялась  вначале  мануфактурой.  «Мануфактура  производила
машины,  при  помощи  которых  крупная  промышленность  устраняла
ремесленное  и  мануфактурное  производство  в  тех  отраслях,  кото¬
рыми  она  прежде  всего  овладевала.  Следовательно,  машинное  про¬
изводство  первоначально  возникло  на  не  соответствующей  ему
материальной  основе.  На  известной  ступени  развития  оно  должно
было  произвести  переворот  в  самой  этой  основе,  которую  оно
сперва  нашло  готовой,  а  затем  развивало  дальше,  сохраняя  ее
старую  форму,  и  создать  для  себя  новый  базис,  соответствующий
его  собственному  способу  производства».112  Этот  процесс  посте¬
пенного  перехода  от  производства  машин  на  мануфактурах  к  их
производству  также  машинами  создал  революционный,  непре¬
рывно  изменяющийся  технический  базис  крупной  промышлен¬
ности,  вытеснив  консервативный  в  своей  основе  технический  базис
мануфактуры.  Вместе  с  тем  паровые  машины-двигатели  позволили
сконцентрировать  производство  в  городах  вместо  того,  чтобы  рас¬
сеивать  его  в  деревне,  как  того  требовало  водяное  колесо.113
 Мануфактурное  разделение  труда  сыграло  важную  подготови¬
тельную  роль  и  в  том  отношении,  что  расчленение  на  частичные
операции  дало  возможность  вводить  машины,  применявшиеся
сперва  тоже  к  отдельным  операциям.  Лишь  постепенно  машины
начали  овладевать  и  сложными  операциями.
 Есть  еще  и  другая,  не  менее  важная  сторона  дела.  Машины-
орудия  и  машины-двигатели  могли  появиться  (а  технические  изо¬
 110  Там  же,  стр.  365.  —  Маркс  приводит  пример  существования  в  Голландии
уже  в  XVII  в.  специальных  мануфактур,  изготовлявших  только  ткацкие  челноки
(там  же,  прим.  54).
 111  К.  МарксиФ.  Энгельс.  Сочинения,  т.  23,  стр.  384.
 1,2  Там  же,  стр.  393,  394.
 113  Там  же,  стр.  388.
 82

бретения  могли  осуществиться)  лишь  благодаря  тому,  что  ману¬
фактурный  период  с  его  строгим  разделением  труда  подготовил
значительное  количество  искусных  рабочих-механиков.114  В  даль¬
нейшем  это  строгое  разделение  труда  и  виртуозность  мануфактур¬
ного  рабочего  перешли  к  машине,  и  вместо  иерархии  специализи¬
рованных  рабочих  появилась  тенденция  к  их  уравниванию,  уничто¬
жившему  мануфактурное  разделение  труда  и  открывшему  широкие
возможности  для  применения  женского  и  детского  труда,  удлинения
рабочего  дня  и  т.  д.  и  т.  п.
 Этот  описанный  Марксом  технико-экономический  прогресс,
происходивший  внутри  самих  мануфактур,  был  процессом  не
только  сложным,  но  и  длительным,  ибо  изменения,  совершавшиеся
в  сфере  изготовления  орудий  труда,  прошли  по  необходимости  —
ведь  они  долгое  время  были  ограничены  общей  медлительностью
развития,  свойственной  мануфактуре  с  ее  ручным  трудом,  —  ряд
последовательных  этапов  от  целиком  ручного  к  целиком  машин¬
ному  производству.  Поэтому  такой  долгий  срок  заняла  не  только
подготовка  в  мануфактуре  возможности  появления  первых  машин-
орудий,  но  и  сам  промышленный  переворот  растянулся  на  не¬
сколько  десятилетий,  пока  наконец  в  середине  XIX  в.  не  нача¬
лось  машинное  производство  машин  и  не  утвердилась  машинная
система  в  целом.
 *  *  *
 Книга  Мунье  и  статья  Хобсбома  вызвали  как  непосредственные
отклики,  так  и  усиленный  интерес  ко  всем  явлениям  в  исто¬
рии  XVII  в.  Мы  коснемся  нескольких  работ.
 Интересный  вклад  в  теорию  экономического  кризиса  XVII  в.
внес  в  самое  последнее  время  Р.  Романо.115  Соглашаясь  с  концеп¬
цией  Хобсбома,  он  в  то  же  время  считает  необходимым  подчерк¬
нуть,  что  именно  в  XVII  в.  был  подготовлен  окончательный  пе¬
реход  к  капитализму  и  вместе  с  тем  это  был  период  феодальной
реакции  против  его  наступления.  Начало  самого  кризиса  Романо
датирует  1619—1622  гг.  Отрицая  за  движением  цен  роль  главного
фактора  в  развитии  экономики,  он  считает  это  движение  лишь
своего  рода  показателем,  измерительным  инструментом.  Основой
экономического  процесса  является  сельское  хозяйство,  которое  ав¬
тор  с  целью  выявить  в  нем  основные  тенденции  анализирует  за
большой  срок  —  за  столетие,  1560—1660  гг.
 114  Там  же,  стр.  393.
 115  R.  Romano.  1)  Тга  XVIе  е  XVII  secolo.  Una  crisa  economica:
1619—1622.  Rivista  storica  italiana,  v.  74,  f.  Ill,  1962;  2)  Encore  la  crise  de
1619—1622.  Annales  E.S.  С.,  1964,  №  1.  —В  статьях  приведена  библиография
по  вопросу  о  кризисе  XVII  в.  за  1960—1963  гг.  Автор  подготовил  к  печати
большую  работу  по  истории  цен.  В  1963  г.  он  прочел  лекцию  в  Варшавском
университете;  его  специально  интересуют  вопросы,  касающиеся  экономической
жизни  Польши  в  XVII  в.
 6*
 S3

Рассматривая  балтийскую  и  средиземноморскую  хлебную  тор¬
говлю,  Романо  отмечает  падение  первой  после  1618,  а  второй  —
после  1622  г.116  Поэтому  он  считает  несомненным  наступление  в  эти
годы  поворота  к  худшему,  к  застою.  Однако  мнение  о  том,  что
причиной  тому  была  война  (особенно  начавшаяся  в  1621  г.  война
Голландии  с  Испанией),  кажется  ему  необоснованным.  Не  верит
он  и  современникам,  также  выдвигавшим  войну  для  объяснения
упадка.  Кризис  1619—1622  гг.  пришелся  на  переломный  момент.
Началось  сокращение  промышленного  производства,  равно  как  и
притока  драгоценных  металлов  из  Америки,  причем  в  последнем
случае  дело  заключалось  не  в  истощении  рудников,  а  в  падении
спроса:  начавшийся  застой  в  Европе  повлиял  на  падение  добычи
серебра.117
 В  XVI  в.  сельское  хозяйство  интенсивно  развивалось  под  зна¬
ком  высоких  цен  и  послужило  основой  для  общего  экономического
подъема.  В  XVII  в.  конъюнктура  изменилась,  чему  способство¬
вала  начавшаяся  в  деревне  феодальная  реакция.  Не  везде  она
проходила  одинаково,  но  повсюду  оказала  на  всю  экономику  ис¬
сушающее  воздействие.  В  качестве  конкретных  примеров  Романо
приводит  деятельность  компании  по  эксплуатации  мельниц  в  Че-
зене  (Северная  Италия),  сельское  хозяйство  Польши  и  создание
польдеров  в  Голландии.  В  первых  двух  случаях  он  констатирует
наступление  застоя  около  1620  г.,  в  третьем  —  наоборот.  Однако
Голландию  Романо  считает  исключением;  все  прочие  страны
(Франция,  Испания,  Германия,  отчасти  Англия)  следовали  при¬
меру  Италии  и  Польши.  Их  сельское  хозяйство  переживало  упа¬
док,  а  это  исключает  возможность  торгового  и  промышленного
расцвета,  ибо  все  плохо,  если  плоха  агрикультура.
 Понижение  цен  на  сельскохозяйственную  продукцию  во  всей
Европе  после  1610  г.  очень  больно  ударило  по  землевладельцам  и
земледельцам.  В  1618—1622  гг.  цены  поднялись,  но  не  могли  по¬
править  положения,  так  как  причиной  повышения  были  неурожаи.
Вздорожание  жизни  заставило  повысить  зарплату  городских  ра¬
бочих  или  сократить  размеры  производства.  Все  это  сопровожда¬
лось  монетным  кризисом  —  сокращением  эмиссий,  удешевлением
кредита.  Поэтому  обычный  цикличный  кризис  1619—1622  гг.
превратился  в  начало  общего  экономического  кризиса,  послу-
 116  Отметим,  что  приводимые  Романо  цифровые  данные  очень  пестры,
обнаруживают  значительные  колебания  и  не  дают  оснований  для  такого
категоричного  вывода.
 117  Вилар  выдвигает  более  убедительную  причину.  Добыча  драгоценных
металлов  в  Америке  процветала  благодаря  применению  принудительного  деше¬
вого  труда  и  технического  усовершенствования  (амальгамирования).  В  XVII  в.
доходы  от  рудников  резко  упали  в  связи  с  удорожанием,  главным  образом  из-за
катастрофического  вымирания  местного  населения  (P.  V  i  1  а  г,  ук.  соч.,
 стр.  32,  33).
 84

жил  переломом  от  эпохи  процветания  (XVI  в.)  к  эпохе  застоя
 (XVII  в.).
 Доходность  сельского  хозяйства  в  XVI  в.  Романо  оценивает
очень  высоко  —  в  15—30%,  исходя  при  этом  из  общих  затрат
на  покупку  земли  и  на  ее  улучшение.  Однако  постепенно  эти  вы*
сокие  доходы  уменьшаются  в  процентном  отношении  к  вложен¬
ному  в  землю  капиталу  и  достигают  среднего  нормального  уровня
в  3—5%.  Первое  поколение,  вложившее  деньги  в  землю,  было  до¬
вольно,  их  дети  и  внуки  уже  не  имели  для  того  оснований.  Про¬
изошла  сеньериальная  реакция,  т.  е.  рефеодализация,  которую
Романо  истолковывает  именно  в  социально-экономическом  плане
как  общую  агонию  экономической  жизни.  «Жизнеспособный»
 XVI  век  он  противопоставляет  «печальному»  XVII  в.,  делая
исключение  лишь  для  Голландии  и  отчасти  для  Англии.
 Не  повторяя  нашей  аргументации  о  войне  как  причине  сокра¬
щения  хлебной  торговли,  отметим  непоследовательность  Романо
в  его  суждениях  о  роли  движения  цен.  Отрицая  ее  как  первопри¬
чину  и  сосредоточивая  свое  внимание  на  сельском  хозяйстве,  он
тем  не  менее  в  основу  его  успешного  развития  в  XVI  в.  кладет
именно  рост  цен,  принесший  землевладельцам  значительные  при¬
были.  Тем  самым  круг  его  исследования  замкнут  все  тем  же  дви¬
жением  цен,  монетным  обращением  и  эволюцией  кредита.  Отме¬
чаемый  Романо  факт  феодальной  реакции  в  аграрных  отношениях,
сам  по  себе  безусловно  имевший  место  и  заслуживающий  внима¬
ния,  выставлен  автором  в  слишком  общей  форме;  поэтому  между
Францией,  с  одной  стороны,  и  странами  Центральной  Европы  —
с  другой,  разница  оказывается  стертой.  Что  касается  главного
пункта  концепции  Романо  —  примата  развития  сельского  хозяй¬
ства  над  развитием  промышленности,  то  он  не  может  быть  при¬
нят.  Колыбелью  капитализма  была  именно  промышленность,  вед¬
шая  за  собой  в  той  или  иной  степени  и  аграрную  сферу.
 За  последние  годы  литература  по  экономической  истории
 XVII  в.  настолько  разрослась,  а  теория  кризиса  приобрела  столь¬
ких  сторонников,  что  один  из  них,  Пьер  Шоню,  выступил  недавно
с  интересной  статьей,  в  которой  уже  смог  подвести  некоторые  итоги
и  наметить  перспективы  достигнутой  работы.118  Основные  положе-
 119
 ния  статьи  сводятся  к  следующему.
 Проблему  резкого  поворота  («революции»)  в  экономической
конъюнктуре  в  XVII  в.  Шоню  считает  очень  важной.  Самое  глав¬
 118  P.  Chau  nu.  Le  renversement  de  la  tendance  majeure  des  prix  et  des
activites  au  XVIIе  siecle.  Problemes  de  fait  et  de  methode.  В  кн.:  Studi  in  onore  di
Amintore  Fanfani,  t.  IV.  Milano,  1962,  стр.  219—255.  —В  сносках  приведена
обширная  библиография.
 119  Мы  оставляем  в  стороне  соображение  автора  относительно  «интеллек¬
туальной  революции»  в  1610—1680  гг.,  под  которой  он  понимает  победу  карте¬
зианства.
 85

ное  заключается  в  движении  цен,  взятых,  однако,  не  изолированно,
но  в  качестве  показателей  определенных  размеров  промышленной
и  торговой  активности.  Именно  с  этой  точки  зрения  автор  рассмат¬
ривает  перелом  в  движении  цен  в  начале  XVII  в.,  причем  он  стре¬
мится  возможно  более  точно  уловить  его  для  каждого  крупного
географического  района  (Средиземноморской  Европы,  Северной
Европы,  Америки,  Дальнего  Востока).  Это  дает  ему  возможность
наметить  хронологические  «нюансы»,  имевшие  место  в  процессе
прекращения  роста  цен,  их  стабилизации  и  затем  некоторого  паде¬
ния.
 Раньше  всего  —  уже  в  самом  конце  XVI  в.  —  этот  процесс  обо¬
значился  в  Испании.  В  Италии  он  осложнился  четырьмя  краткими
кризисами  в  конце  XVI—начале  XVII  в.  и  окончательный  пере¬
лом  наметился  после  1620  г.;  примерно  тогда  же  он  произошел
и  в  Северной  Европе.
 Общие  черты  этой  конъюнктуры  свойственны  также  колониям
в  Америке  (впрочем  экономика  Бразилии  остается  процветающей
в  течение  всего  XVII  в.120)  и  португальским  владениям  в  Индий¬
ском  и  Тихом  океанах.  Однако  в  последнем  случае  властно  вмеши¬
вается  политический  фактор:  уже  с  конца  XVI  в.  португальцев
сменяют  голландцы,  которые  в  течение  первых  десятиле¬
тий  XVII  в.  проявляют  бурную  и  все  возрастающую  «юноше¬
скую»  энергию  (activites  adolescentes).121  Поэтому  неудивительно,
что  общий  перелом  в  экономической  конъюнктуре  там  значительно
запаздывает  и  вообще  трудно  уловим.
 В  итоге  своего  обзора  новейших  данных  Шоню  считает  доказан¬
ной  взаимозависимость  движения  цен  (а  вместе  с  ними  и  всей  тор¬
гово-промышленной  и  колониальной  деятельности)  во  всех  главных
районах  земного  шара  в  XVII  в.  Само  же  движение  цен  было  не¬
равномерным:  на  протяжении  1586—1652  гг,  оно  прошло  через  не¬
сколько  циклов  и  овладевало  отдельными  районами  в  определен¬
ной  последовательности  —  сперва  в  Средиземноморье  и  испанской
Америке,  затем  в  Северной  Европе,  за  которой  «довольно  парадок¬
сально»  следовали  Бразилия  и  страны  по  Индийскому  океану.
Шоню  особенно  подчеркивает  этот  хронологический  разрыв,  кото¬
рый  раньше  не  привлекал  к  себе  внимание  исследователей.
 Объяснение  всех  этих  сложных  явлений  Шоню  считает  пока
преждевременным.  Для  этого  требуется  большая  и  разносторонняя
работа  многих  историков.  Причины,  по-видимому,  коренятся  не
 120  Шоню  анализирует  книгу  Моро  (см.  сноску  59  на  стр.  59)  и  считает,
что  на  деле  Бразилия  не  составляет  исключения;  однако  его  доводы  малоубе¬
дительны.  Он  приписывает  расцвет  производства  сахара  в  Южной  Бразилии
в  XVII  в.  относительной  «молодости»  этой  отрасли,  позволившей  ей  держаться
долгое  время  на  определенном  уровне.
 121  Р.  С  h  a  u  п  и,  ук.  соч.,  стр.  249.  —  Шоню  называет  успехи  голландцев
необыкновенными  и  «скандальными»  (там  же,  стр.  252).
 86

в  местных,  а  в  общих  условиях,  и  главной  причиной  автору  пред¬
ставляется  то,  что  он  называет  «географическим  изобретением»  (in¬
vention  geographique),  т.  е.  овладение  европейцами  земным  простран¬
ством.  В  XV—XVIII  вв.  этот  процесс  играет,  по  его  мнению,  ту  же
роль,  что  технический  прогресс  за  последние  120  лет.  Большое  зна¬
чение  имеют  также  демографический  и  климатический  факторы.
 Нетрудно  заметить,  что  в  своем  построении  Шоню  начисто  аб¬
страгируется  от  развития  капитализма.  Если  в  первой  части
статьи,  т.  е.  при  анализе  движения  цен,  еще  можно  предположить,
что  этот  процесс  подразумевается  как  явление  общеизвестное,  то
конец  статьи,  где  речь  идет  уже  о  причинах,  уничтожает  послед¬
ние  сомнения.  «Скандальная»  удача  голландцев  на  Дальнем  Во¬
стоке,  упадок  Испании  и  Италии  и  т.  п.  рассматриваются  автором
вне  соотношения  этих  явлений  с  основным,  стержневым  процес¬
сом  становления  и  укрепления  капиталистического  способа  произ¬
водства  в  одних  странах,  его  пресечения  —  в  других.  Кроме  того,
сам  анализ  движения  цен  взят  в  слишком  общей  форме  и  как  бы
«подогнан»  к  концепции  автора.  На  деле  он  представляет  собой
гораздо  более  сложную  картину.122  Вызывает  сомнение  и  взаимо¬
зависимость  движения  цен  и  уровня  торгово-промышленной  актив¬
ности.  Для  Франции  XVII  в.  мы  имели  случай  показать,  что  пе¬
риоды  низких  цен  в  XVII  в.  совпадали  с  подъемом  торговли  и
промышленности,  и,  наоборот,  общеизвестно,  что  высокие  цены
в  Испании  во  второй  половине  XVI  в.  совпали  с  резким  пониже¬
нием  уровня  испанской  промышленности.  Таких  примеров  можно
было  бы  привести  немало.123
 Шоню  абстрагируется  также  и  от  явлений  политического  по¬
рядка.  Лишь  один  раз  он  привлекает  политический  фактор  —  по¬
беду  голландцев  над  португальцами  на  Дальнем  Востоке  (хотя  это
не  было  чисто  политическим  событием).  Война  в  Европе  и  ее  по¬
следствия  для  колоний  не  учитываются  им  совершенно.
 В  силу  этих  недостатков  статья  Шоню  имеет  чисто  формальный
характер  анализа  движения  цен  вообще,  без  учета  особенностей
развития  каждой  из  стран.
 Кроме  того,  данные,  извлеченные  из  критического  анализа  спи¬
сков  таможенных  пошлин,  взимавшихся  Данией  в  Зунде,  а  также
из  других  источников,  не  подтверждают  некоторых  важных  поло¬
жений  Шоню  и  других  сторонников  теории  кризиса.  В  статье  Жан¬
нена,  на  которую  мы  ссылались  выше  при  анализе  теории  Хобс¬
бома,  крутой  поворот  к  решительному  спаду  балтийской  торговли
в  целом  отнесен  к  периоду  после  1650  г.,  и,  следовательно,  между
положением  в  средиземноморских  странах,  с  одной  стороны,  и
 122  См.  выше,  стр.  15—18.
 123  Некоторые  из  них  приведены  в  статье  Жаннена  (P.  J  е  a  n  n  i  n.  Les
comptes  du  Sund.  ..,  стр.  323  и  сл.,  стр.  336).
 87

в  странах  Северной  Европы  —  с  другой,  хронологический  разрыв
и  длительная  противоположность  были  более  значительны,  чем
это  изображает  Шоню.  Жаннен  отмечает,  что  совпадение  этих  яв¬
лений  с  бесспорной  экспансией  Англии  и  Голландии  отнюдь  не¬
случайно.  Учитывая  важную  роль,  которую  балтийская  торговля
играет  в  теории  кризиса,  можно  полагать,  что  материал,  исполь¬
зованный  Жанненом,  не  только  хронологически  смещает  начало  кри¬
зиса.  Он  свидетельствует  и  о  том,  что  его  причины  лежали  в  дру¬
гой  сфере,  чем  это  полагают  сторонники  теории  кризиса.
 Необходимо  отметить  очень  интересные  данные  и  выводы,  имею¬
щиеся  в  статьях  ^Срейбекса  124  и  ван  Хутте,125  посвященных  эконо¬
мическому  развитию  в  XVII  в.  Испанских  Нидерландов,  т.  е.
Бельгии.  На  обширном  материале  оба  исследователя  опровергают
традиционное  представление  об  упадке  промышленности  в  этой
стране  после  и  в  результате  Нидерландской  революции.  Крупные
фландрские  города  и  Антверпен  ожили  вновь  в  начале  XVII  в.
и  успешно  развивали  ряд  отраслей  производства  (разнообразное
текстильное  производство,  изготовление  оружия,  ковров,  кружев,
книгопечатание  и  т.  д.  и  т.  п.).  Характерно,  что  этот  расцвет  был
пресечен  лишь  в  конце  XVII  в.  и  притом  не  в  итоге  каких-либо
явлений,  связанных  со  всеобщим  экономическим  кризисом,  но  в  ре¬
зультате  усиления  протекционизма  во  Франции,  являвшейся  глав¬
ным  рынком  сбыта  для  бельгийских  товаров.  В  результате  этих
исследований  можно  расширить  список  стран,  не  испытавших
в  XVII  в.  кризисных  явлений,  причислив  к  Голландии  и  Англии
также  и  Бельгию.  Для  целей  нашей  работы  очень  существенны
данные  о  пагубном  влиянии  на  бельгийскую  промышленность  про¬
текционизма  во  Франции.  Они  подкрепляют  наше  мнение  о  важной
роли  борьбы  отдельных  стран  за  овладение  европейскими  рын¬
ками.126
 *  *  *
 Итак,  в  настоящее  время  исследователи  далеко  ушли  от  преж¬
него,  еще  смутного  представления  о  каких-то  глубоких  переменах,
происшедших  в  XVII  в.,  впервые  высказанного  английским  исто¬
риком  Кларком  в  1929  г.127  Теперь  они  убеждены  в  том,  что  имею¬
щиеся  в  их  распоряжении  данные  свидетельствуют  о  бесспорном
наличии  кризиса.  Любые  модификации,  которые  вносятся  в  этот
 124  J.  С  г  а  у  е  Ь  е  с  к  х.  Les  industries  d’exportation  dans  les  villes  flamandes
au  XVIIе  siecle,  particulierement  a  Gand  et  a  Bruges.  В  кн.:  Studi  in  onore  di
Amintore  Fanfani,  t.  IV.  Milano,  1962.
 125  J.  van  H  о  u  11  e.  Declin  et  survivance  d’Anvers  (1550—1700).  В  кн.:
Studi  in  onore.  .  .,  t.  V.  Milano,  1962.
 126  Cm.  гл.  Ill  настоящей  работы.
 127  G.  Clark.  The  seventeenth  century.  Oxford,  1929  (второе  издание  вы¬
шло  в  1961  г.).
 88

тезис,  либо  касаются  специфики  отдельных  стран,128  либо  представ¬
ляют  собой  уточнения.  Теория  экономического  кризиса  как  тако¬
вая  не  подвергается  сомнению  и  критике.  Она  стала  своего  рода
аксиомой,  исходным  пунктом  для  всех  построений  даже  в  тех  слу¬
чаях,  когда  историки  не  соглашаются  с  тем  или  иным  толкованием
отдельных  экономических  и  социальных  явлений  или  политической
борьбы.129  Она  проникла  и  в  научно-популярные  работы.130
 Анализируя  взгляды  сторонников  теории  кризиса  в  XVII  в.,
мы  стремились  главным  образом  проверить  их  аргументацию  и  оце¬
нить  материал,  послужирший  основой  для  ее  построения.  Взятый
сам  по  себе  он  нё  может,  на  наш  взгляд,  считаться  убедительным.
Но  это  еще  не  решает  вопроса  о  наличии  или  об  отсутствии  кри¬
зиса,  о  его  социально-экономических  следствиях  (чему  посвящена
следующая  глава),  о  причинах  застоя  и  упадка  европейской  эконо¬
мики  в  целом.  Негативный  итог  проведенного  в  данной  главе  ана¬
лиза  является  лишь  первым  этапом  в  рассмотрении  проблемы  осо¬
бенностей  развития  капитализма  в  XVII  в.  К  соображениям,  ка¬
сающимся  причин  его  замедленных  темпов,  мы  еще  вернемся:
в  дальнейших  главах  нашего  исследования.
 128  М.  Roberts.  Queen  Christina  and  the  general  crisis  of  the  seventeenths
century.  Past  and  Present,  1962,  №  22.  См.  заметку  об  этой  статье  А.  С.  Кана*
(Вопросы  истории,  1963,  №  2,  стр.  197,  198).
 129  См.  гл.  II  настоящей  работы.
 130  В  книге  Метивье,  посвященной  «Старому  порядку»  во  Франции,  глава
о  XVII  в.  так  и  называется:  «Экономическая  и  социальная  лихорадка  „Ве¬
ликого  века“»,  а  открывающий  ее  первый  параграф  озаглавлен  «Бурный
XVII  век»  (Н.  М  ё  t  h  i  v  i  e  r.  L’ancien  regime.  Paris,  1961).

Глава  II
 ТЕОРИЯ  «ВСЕОБЩЕЙ  РЕВОЛЮЦИИ»  В  XVII  в.
 центре  внимания  историков,  раз¬
рабатывающих  теорию  «всеоб¬
щего  кризиса»  в  XVII  в.,  находятся  две  главные  темы  —  экономи¬
ческий  упадок  и  роль  государства.  Социальные  отношения  и  в  осо¬
бенности  политическая  борьба  отступают  при  этом,  как  правило,  на
второй  план.  Но  есть  работы,  где  главная  роль  отведена  именно
политической  борьбе.  В  них  разработана  теория  «всеобщей  револю-'
ции»  в  XVII  в.,  которая  является  естественным  следствием  теории
«всеобщего  кризиса».
 *  *  *
 Анализируя  теорию  «общего  кризиса»  в  XVII  в.  и  особенно
книгу  Мунье,  мы  затронули  также  и  проблему  абсолютизма,  по¬
скольку  государство  рассматривается  там  как  главная  сила,  способ¬
ствовавшая  ликвидации  кризиса.  В  связи  с  этим  мы  подчеркнули
этатический  характер  развиваемой  Мунье  концепции  абсолютизма
и  свойственную  ей  тенденцию  к  сглаживанию  классовых  антагониз¬
мов.  Но  все  же  автор  данной  концепции  признает  как  наличие  аб¬
солютной  монархии  и  социальных  противоречий,  так  и  важную  их
роль  в  социально-политической  жизни  европейского  общества
XVII  в.  Теперь  нам  следует  заняться  теорией  «всеобщей  револю¬
ции»  в  XVII  в.,  в  основу  которой  положено  полное  отрицание  как
абсолютизма,  так  и  классовых  противоречий,  свойственных  данному
этапу  в  развитии  государственного  строя.
 Теория,  о  которой  пойдет  речь,  принадлежит  профессору  Окс¬
фордского  университета  Г.  Р.  Тревор-Роперу  и  изложена  в  боль¬
шой  статье,1  вызвавшей  оживленную  дискуссию  в  зарубежной  пе¬
 1  Н.  R.  Trevor-Roper.  The  general  crisis  of  the  seventeenth  century.
Past  and  Present,  №  16,  1959,  стр.  31—64.  —  Появлению  этой  статьи  предше¬
 90

чати.2  Статья  и  дискуссия  представляют  значительный  интерес  для
характеристики  методологических  направлений  в  современной  за¬
рубежной  историографии.  Автор  стремится  дать  новую  широкую
концепцию  политического  кризиса  в  XVII  в.;  оппоненты  —  про¬
фессора  Лондонского,  Оксфордского,  Кембриджского,  Вашингтон¬
ского  и  Парижского  университетов  —  отвергают  его  основные  по¬
ложения,  противопоставляя  им  свои  взгляды.  Следует  особо  под¬
черкнуть,  что  наличие  экономического  кризиса  в  XVII  в.  все  они
(включая,  разумеется,  и  Тревор-Ропера)  не  подвергают  ни  ма¬
лейшему  сомнению  и  исходят  из  него,  как  из  основной  посылки.
 Тревор-Ропер  исследует  проявления  этого  кризиса  в  политиче¬
ской  сфере,  т.  е.  многочисленные  «революции»,  разразившиеся  в  се¬
редине  столетия,  но  подготовлявшиеся  в  течение  всей  первой  его
половины.  К  их  числу  он  относит  «пуританскую  революцию»  в  Ан¬
глии,  Фронду  во  Франции,  государственный  переворот  1649  г.
в  Нидерландах,  восстания  в  Каталонии  и  в  Португалии  в  1640  г.,
восстание  в  Андалусии  в  1641  г.,  восстание  Мазаньелло  в  Неа¬
поле  в  1647—1648  гг.  Каждая  из  этих  революций,  если  их  изучать
в  отдельности  и  вне  связи  со  всеобщим  кризисом,  представляется
как  будто  вполне  самостоятельной  и  имеющей  лишь  местные  при¬
чины.  Однако,  будучи  рассмотрены  в  своей  совокупности,  они  об¬
наруживают  столько  общих  черт,  что  оказываются  составными  эле¬
ментами  «всеобщей  революции»  (general  revolution).3  Анализу  духов¬
ной  и  физической  «уязвимости»  западноевропейского  общества
перед  этой  настоящей  эпидемией  революций  и  посвящена  работа
Тревор-Ропера.  Автора  интересуют  не  столько  революции  (их  те¬
чения  он  не  касается  вовсе);  самое  основное  в  концепции  Тревор-
Ропера  заключается  в  его  взглядах  на  роль  политической  борьбы  и
на  государство,  против  которого  были  направлены  эти  революции.
 Тревор-Ропер  совсем  не  употребляет  термина  «абсолютизм»,  ибо
он  вообще  не  признает  данной  исторической  категории.  Вместо  нее
он  вводит  понятие  «ренессансного  государства»  с  монархом  во  главе.
Возникнув  в  конце  XV  в.,  этот  политический  строй  существует
 ствовала  дискуссия,  посвященная  революциям  XVII  в.  Она  была  организована
журналом  «Past  and  Present»  в  июне  1957  г.  в  Лондоне.  На  ней  присутствовало
около  30  историков.  Главное  внимание  участников  было  сосредоточено  на  англий¬
ской  революции,  отчасти  на  восстании  в  Каталонии  (Seventeenth  Century  revo¬
lutions.  Past  and  Present,  №  13,  1958,  стр.  63—72).  Сам  факт  созыва  конфе¬
ренции  весьма  знаменателен  и  свидетельствует  о  наличии  значительного  инте¬
реса  к  данной  теме.  В  настоящее  время  журнал  подготовляет  выпуск  специаль¬
ного  сборника  статей,  появившихся  на  его  страницах  и  посвященных  различным
аспектам  кризиса  в  Европе  в  XVI—XVII  вв.  (Объявленное  заглавие  сбор¬
ника:  «The  European  Crisis  1560—1660»).
 2  Trevor-Roper’s  «General  crisis»  —  contribution  to  symposium.  Past  and  Pre¬
sent,  №  18,  1960,  стр.  8—51.
 3  H.  R.  T  revor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  31.  —  Автор  развивает  взгляды,
высказанные  впервые  в  книге  Мерримана  (R.  В.  М  е  г  г  i  m  a  n.  Six  contempora¬
neous  revolutions.  London,  1938).
 91

вплоть  до  революций  середины  XVII  в.  и  затем  кончает  свою
жизнь,  ибо  революции  —  безразлично  от  их  исхода  —  заставляют
правительства  осуществить  такие  реформы,  которые  приводят  к  по¬
явлению  нового  типа  государства,  присущего  «эпохе  Просвещения».
 В  основе  концепции  Тревор-Ропера  о  «ренессансном  государ¬
стве»  лежит  представление  о  политической  власти,  осуществляемой
монархом  совокупно  с  бюрократическим  аппаратом;  именно  поэтому
автор  и  отрицает  существование  самодержавия,  т.  е.  единоличного
правления.  Не  существует,  по  его  мнению,  и  классового  деления  об¬
щества.  Вместо  него  Тревор-Ропер  вводит  понятие  «эластичности»-
или  «жесткости»  социальной  структуры.  Эластичная  и  активно  ра¬
ботающая  социальная  структура  предохраняет  от  революции,  чрез¬
мерно  жесткая  или,  наоборот,  слабая  структура  их  вызывает.  Тре¬
вор-Ропер  отрицает  буржуазный  характер  английской  революции
(к  чему  мы  еще  вернемся),  отрицает  он  и  неизбежность  революций
вообще.  Любую  революцию  можно  заранее  предугадать  и  ее  можно
избежать  путем  придания  обществу  большей  эластичности.4  Благо¬
даря  этому  тезису,  история  революций  XVII  в.  приобретает  под
пером  автора  данной  реакционной  теории  острый  и  актуальный  ин¬
терес  и  служит  своего  рода  поучительным  примером  для  политиков
наших  дней.  Однако  она  оснащена  солидным  фактическим  мате¬
риалом,  к  разбору  которого  мы  и  переходим.
 Стремясь  обосновать  свою  теорию  о  «ренессансном  государ¬
стве»,  Тревор-Ропер  подчеркивает  его  однородность  в  течение  всего
XVI  и  первой  половины  XVII  в.  Это  была  эпоха,  не  знавшая  поли¬
тических  революций,5  и  даже  бурные  конвульсии  Реформации  и
Контрреформации  не  поколебали  устоев  аристократически-монархи-
ческого  общества.  Наоборот,  XVII  век  не  смог  «переварить»  своих
революций.  В  середине  столетия  произошел  решительный  перелом,
и  вторая  половина  века  резко  отличается  от  его  первой  половины.
Морально  и  политически  это  новый  климат.  «Как  будто  серия  лив¬
ней  закончилась  грозой,  очистившей  воздух  и  изменившей  темпера¬
туру  Европы».  В  1650—1800-е  годы  мы  констатируем  обстановку,
климат  «эпохи  Просвещения».6
 Итак,  именно  универсальность  революций  середины  XVII  в.  по¬
казывает,  что  в  европейских  монархиях,  благополучно  выдержавших
войны  и  конфессиональные  бури  XVI  в.,  обнаружились  глубокие
дефекты  структуры.  Причиной  их  нельзя  считать  Тридцатилетнюю
войну  (точнее  войны  1618—1659  гг.);  в  процессе  подготовки  всеоб¬
 4  Автор  имеет  в  виду  всякую  революцию,  ибо  в  качестве  примера  эла¬
стичной  социальной  структуры  он  приводит  Англию  XIX  в.,  оказавшуюся
в  силу  этого  невосприимчивой  к  царствовавшей  на  континенте  «революционной
эпидемии»  (Н.  R.  Trevor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  34).
 5  Для  Тревор-Ропера  Нидерландская  революция  является  всего  лишь  ре-
формационным  движением.
 6  Н.  R.  Т  revor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  33,  34.
 92

щего  недовольства,  перешедшего  затем  в  революции,  война  сыграла
роль  важного,  но  отнюдь  не  главного  фактора.7  Современники  счи¬
тали,  что  ослабление  государства  было  вызвано  борьбой  правитель¬
ства  с  сословиями,  со  старыми  представительными  учреждениями.
Действительно,  генеральная  линия  правительственной  политики
в  XVII  в.  имела  целью  уничтожение  сословной  «смешанной»  монар¬
хии  (mixed  monarchy).  Однако  следует  разобраться  в  том,  чьи  же
именно  интересы  были  представлены  революционными  партиями
того  времени,  придававшими  силу  сословным  учреждениям,  ибо  ре¬
волюция  могла  родиться  не  из  безнадежных  сельских  жакерий,  а  из
протеста  парламентов,  Генеральных  Штатов,  кортесов,  сеймов  и  т.  п.
 Тревор-Ропер  вступает  в  полемику  с  зарубежными  истори¬
ками  —  марксистами  и  немарксистами,  —  защищающими  марксист¬
ские  (по  его  мнению)  тезисы,  что  всеобщий  кризис  XVII  в.  был
кризисом  промышленного  производства  и  что  главная  роль  принад¬
лежала  промышленной  буржуазии,  экономической  деятельности
которой  мешала  устаревшая  и  расточительная,  но  ревниво  оберегае¬
мая  производственная  система  феодального  (Тревор-Ропер  ставит
это  слово  в  кавычки)  общества.  Кризис  разразился  по  всей  Европе,
но  поскольку  капитализм  был  развит  в  достаточной  мере  лишь
в  Англии,  революция  оказалась  удачной  только  в  этой  стране  и  при¬
вела  к  победе  новой  экономической  системы.  Прочие  революции
были  неудачными.
 Полемизируя  с  Доббом  и  Хобсбомом,  Тревор-Ропер  считает,  что
концепция  буржуазного  характера  английской  революции  никак  ими
не  доказана8  и  продолжает  оставаться  всего  лишь  гипотезой.  По
■его  мнению,  этим  авторам  еще  надлежит  представить  достаточно
убедительные  доказательства  того,  что  делавшие  революцию  люди
стремились  к  данной  цели  или  что  те,  кто  к  ней  стремился,  действи¬
тельно  двигали  революцию.  Надлежит  доказать  и  тот  тезис,  что
без  революции  не  могла  быть  осуществлена  победа  капиталистиче¬
ской  системы.  Пока  такие  доказательства  отсутствуют,  ничто  не  ме¬
шает  думать,  что  капитализм  развивался  в  Англии  мирным  путем  и
что  бурная  «пуританская  революция»  имела  лишь  религиозный  ха¬
рактер  и  сыграла  в  истории  страны  не  большую  роль,  чем  например
гуситско-таборитская  революция  в  Чехии,  тем  более  что  у  той  было
много  черт,  общих  с  английской.
 После  такой  критики  марксистских  позиций  Тревор-Ропер  счи¬
тает  поле  деятельности  достаточно  расчищенным  и  приступает  к  из¬
ложению  своей  концепции.  Но  мы  немного  задержимся  на  данной
 7  Там  же,  стр.  32.
 8  Характерно,  что  о  капитальном  труде  советских  историков  «Английская
буржуазная  революция  XVII  в.»  (т.  1—2,  М.,  1954)  Тревор-Ропер  даже  не
упоминает,  хотя  на  него  имеется  рецензия  Хилла  на  английском  языке  в  «World
News»  (v.  2,  1955,  №  30).  Не  знает  он  и  трудов  С.  И.  Архангельского,
В.  М.  Лавровского  и  М.  А.  Барга.
 93

полемике  и,  не  предвосхищая  ни  ответных  замечаний  Хобсбома  (он
принял  участие  в  дискуссии  по  статье  Тревор-Ропера),  ни  наших
суждений  о  взглядах  автора  в  целом,  отметим  некоторые  мо¬
менты.
 Выше  уже  шла  речь  о  недостатках,  имеющихся,  по  нашему  мне¬
нию,  в  концепции  Хобсбома;  упоминалось  и  о  рецензиях  в  совет¬
ской  печати  на  книгу  М.  Добба.9  Не  повторяя  этих  мнений,  под¬
черкнем,  что  ни  Добб,  ни  Хобсбом  не  должны  были  специально  и
подробно  доказывать  буржуазный  характер  английской  революции.
Это  не  входило  в  их  задачу.  Добб  писал  об  общих  путях  развития
капитализма,  Хобсбом  —  об  экономическом  кризисе  XVII  в.  Под¬
вергая  критике  марксистскую  точку  зрения  на  английскую  револю¬
цию,  Тревор-Ропер  должен  был  ознакомиться  с  другими  трудами  и
в  первую  очередь  —  с  большим  коллективным  трудом  советских
историков,  а  не  ограничиваться  замечанием,  что  книга  Добба  яв¬
ляется  «классической  марксистской  работой»  10  и  поэтому  может
быть  положена  в  основу.  Кроме  того,  сама  постановка  Тревор-Ропе¬
ром  вопроса  о  буржуазном  характере  английской  революции  отли¬
чается  крайним  упрощением.  Как  будто  дело  заключается  всего
лишь  в  том,  чтобы  люди  поставили  перед  собой  подобную  цель,
или  в  необходимости  доказать,  что  без  революции  капитализм  не
мог  развиваться!  Марксистское  учение  о  движущих  силах  бур¬
жуазной  революции  вообще  и  в  особенности  ранних  буржуазных
революций  осталось  Тревор-Роперу  совершенно  неизвестным.  Он
полагает,  что  отверг  марксистский  взгляд,  объявив  его  недоказан¬
ной  гипотезой;  на  деле  его  критика  неопровержимо  свидетельст¬
вует  о  том,  что  он  не  знает  ни  марксистского  учения  о  буржуазных
революциях,  ни  марксистских  работ,  специально  посвященных  ан¬
глийской  революции.
 Перейдем  теперь  к  теории  «всеобщей  революции  XVII  в.».  При¬
чиной  ее  Тревор-Ропер  считает  кризис  отношений  между  государ¬
ством  и  обществом.  Поэтому  он  привлекает  очень  широкий  по  ох¬
вату  материал  для  характеристики  того  государственного  строя,
который  он  отказывается  считать  абсолютизмом.
 «Эпоху  Ренессанса»  автор  определяет  как  экспансию  цивили¬
зации,  расширившую  знание  мира  и  обострившую  восприятие  его
людьми.  Эта  чисто  идеалистическая  точка  зрения  сопровождается
утверждением,  что,  несмотря  на  открывшиеся  в  XVI  в.  большие
возможности,  экономическая  жизнь  Европы  осталась  в  своей  ос¬
нове  неизменной.  Не  изменилась  и  политическая  структура,  ибо
«ренессансное  государство»  расширялось,  не  разрывая  своей  ста¬
рой  оболочки  средневековой  аристократической  монархии.  Новым
было  лишь  создание  «ренессансного  двора»,  своего  рода  политиче¬
 9  См.  стр.  7.
 10  Н.  R.  Т  г  evor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  36.
 94

ского  инструмента,  появившегося  вслед  за  сокрушением  незави¬
симости  старых  центров  европейской  цивилизации,  т.  е.  городов.-
 Антитезу  «города—двор»  (т.  е.  правительство)  Тревор-Ропер
излагает  очень  красочно.  Она  играет  важную  роль  в  его  концеп¬
ции.  Города  он  считает  олицетворением  порядка,  рациональной
экономической  политики  и  самоконтроля,  колыбелью  ранней  ренес¬
сансной  культуры.  Наоборот,  возглавлявшие  свои  дворы  государи
воплощали  расточительность,  безответственность,  парадность  (ex¬
hibitionism).  Подчинив  себе  города  и  церковь,  создав  новый  аппарат
власти,  они  извлекали  доходы  из  деятельности  городов.  Отняв
у  них  независимость,  государи  покровительствовали  их  торговле
и  тратили  огромные  средства  на  украшение  Столиц.  Крупнейшие
города  —  Брюссель,  Париж,  Рим,  Мадрид,  Неаполь,  Прага  11  —
развивались  в  XVI  в.  не  как  торгово-промышленные  центры,  а  как
местопребывание  пышного  двора.  Подавив  сопротивление  городов,
двор  излил  на  них  золотой  дождь  доходов  и  прибылей,  происте¬
кавших  из  удовлетворения  именно  его  потребностей.  Изменился  и
характер  культуры.  Города  утратили  свою  роль  в  создании  куль¬
турных  ценностей,  родилась  придворная  культура.
 Как  случилось  это  чудо?  В  XVI  в.  государей  подстерегало  мно¬
жество  опасностей  —  нашествия  турок,  Реформация,  войны,  но  все
они  оказались  преодоленными.  К  концу  столетия  королевские
дворы  стали  еще  пышнее,  еще  великолепнее.  Возможен  лишь  один
ответ:  начавшуюся  в  XVI  в.  европейскую  экспансию  возглавили
государи,  причем  не  сами  по  себе  (сами  по  себе  они  были  бес¬
сильны),  а  в  союзе  со  своим  мощным  аппаратом.12
 Этот  аппарат  Тревор-Ропер  определяет  следующим  образом:
многочисленная  и  постоянно  увеличивающаяся  бюрократия,  об¬
ширная  система  административной  централизации,  кадры  которой
поставляются  придворными  (courtiers)  и  чиновниками  (officers).13
Их  возглавляли  крупные  политические  деятели,  бывшие  одновре¬
менно  администраторами,  мастерами  макиавеллистской  диплома¬
тии,  коллекционерами  и  меценатами.  Средние  и  низшие  слои  бюро¬
кратического  аппарата  копировали  образ  жизни  и  вкусы  своих
начальников.  В  обществе  возникла  жажда  почетных  и  прибыльных
должностей,  число  которых  непрерывно  увеличивалось.14
 Власть  ренессансного  государя  была  на  деле  публичной  властью
тысяч  его  чиновников,  и  все  они  следовали  главе  государства  в  его
расточительности.  Жалование  было  невелико,  и  чиновники  сами
 11  Не  случайно  в  этом  перечне  не  нашли  себе  места  такие  города,  как  Лон¬
дон,  Антверпен,  Амстердам,  Марсель,  Лион,  Гамбург  и  др.  Отметим,  что  Париж
также  никогда  не  переставал  быть  крупным  торгово-промышленным  центром.
 12  Н.  R.  Trevor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  38—42.
 13  Все  участники  дискуссии  подвергли  это  определение  обоснованной  кри¬
тике  (см.  ниже,  стр.  101  и  сл.).
 14  Н.  R.  Trevor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  42.
 95:

полузаконными  и  незаконными  путями  извлекали  из  своих  дол¬
жностей  все,  что  могли.  Три  четверти  стоимости  бюрократического
аппарата  прямо  или  косвенно  оплачивалось  не  правительством,
а  страной  в  форме  разнообразных  налогов  и  поборов.  Казна  созда¬
вала  и  продавала  новые  (по  сути  дела  лишние)  должности.
В  XVI  В.,  в  пору  экономического  подъема,  подобная  аномалия
была  еще  терпима,  но  когда  в  конце  столетия  обозначились  при¬
знаки  упадка,  посыпались  жалобы  на  превращающуюся  в  паразита
бюрократию,  стало  зреть  недовольство  правительством.  Однако
мирная  передышка  между  1598  и  1618  гг.  временно  сгладила  эти
противоречия,  и  дворы  европейских  государей  стали  очагами  удо¬
вольствий  и  экстравагантности.
 Когда  же  в  1618  г.  разразился  политический  кризис  в  Праге,
в  1621  г.  Испания  начала  войну  и  в  1620-х  годах  экономика  всту¬
пила  в  полосу  тяжелой  депрессии,  обстановка  резко  изменилась.
Ненависть  к  коррупции  бюрократии  и  к  роскоши  государей  полу¬
чила  широкое  распространение  и  вылилась  в  форму  пуританизма.
 Понятие  пуританизма  Тревор-Ропер  распространяет  на  все  ре¬
шительно  проявления  протеста  против  роскоши  «ренессансного
двора».  Запрещение  театральных  представлений  в  Испании,  фило¬
софия  Паскаля,  католическая  строгость  нравов  в  Баварии,  указы
против  роскоши  —  все  это,  по  его  мнению,  лишь  разные  формы
выражения  одной  сущности:  негодования  на  обременительную  для
страны  стоимость  государства  и  государственного  аппарата.  В  раз¬
ных  странах  это  движение  осложнялось  местными  особенностями:
например,  наличие  во  Франции  налоговых  привилегий  у  имущих
классов  приводило  к  тому,  что  жертвой  налоговых  тягот  оказы¬
валось  главным  образом  крестьянство  —  оно  и  восставало.  В  Ан¬
глии  налоги  ложились  на  всех,  поэтому  в  революции  участвовала
вся  страна  и  т.  д.
 Тревор-Ропер  уделяет  много  внимания  источникам:  различным
трактатам,  требованиям  кортесов  и  т.  д.15  Авторы  их,  по  его  мне¬
нию,  ставили  перед  собой  одну  цель  —  освобождение  от  тягот
централизации.  Достичь  этого  они  рекомендовали  путем  ликвида¬
ции  лишних  должностей  и  вообще  системы  продажности  и  наслед¬
ственности  должностей,  путем  сокращения  или  уничтожения  мало¬
выгодных  для  государства  косвенных  налогов  и  другими  аналогич¬
ными  мерами.
 В  течение  1620—1630-х  годов  (отметим  эти  даты!)  росли  про¬
тиворечия  между  правительством  и  обществом,  развивалась
«революционная  ситуация».  Однако  последняя  далеко  не  всегда
ведет  к  революции.  Общество  представляет  собой  органическое
 15  В  число  этих  источников  попадает  и  «Политическое  завещание»  Ришелье,
которое  Тревор-Ропер  датирует  1629—началом  1630-х  годов,  что  не  соответ¬
ствует  действительности.
 96

целое  и  притом  более  устойчивое,  чем  полагают  некоторые  патоло¬
гоанатомы  (morbid  anatomists),  под  которыми  автор,  очевидно,  ра¬
зумеет  марксистов.  Границы  между  противоположными  классами
всегда  оказываются  стертыми  (confused)  в  итоге  сложного  перепле¬
тения  интересов  этих  классов;  примером  автору  служит  взаимо¬
проникновение  буржуазии  и  чиновничества,  парализовавшее  дейст¬
вия  испанских  кортесов,  французских  парламентов  и  отчасти  даже
английского  парламента.  Чтобы  революционная  ситуация  могла
привести  к  революции,  должна  была  произойти  целая  серия  поли¬
тических  событий  и  политических  ошибок.  Их  своеобразие  до  из¬
вестной  степени  объясняет  и  различие  в  течении  революций  в  от-
ухельных  странах.16
 Тревор-Ропер  полагает,  что  наилучшим  способом  изучения  про¬
цесса  перерастания  революционной  ситуации  в  революцию
является  изучение  способов,  помогающих  избежать  революции.17
Поэтому  он  и  переходит  к  перечислению  реформ,  которые  не
только  могли  спасти,  но  и  спасли  во  многих  случаях  ту  или  иную
страну  от  победы  революции.  Реформы  эти  состояли:  1)  в  уничто¬
жении  паразитической  части  бюрократии,  2)  в  приспособлении
другой,  работающей  ее  части  к  экономическим  возможностям
страны.
 Первую  реформу,  носившую  административный  характер,
можно  было  реализовать  вполне  мирным  путем,  хотя  она  и  заде¬
вала  интересы  пусть  паразитического,  но  живого  и  могущественного
класса.  Вторая  реформа,  по  своей  сути  экономическая,  была  осу¬
ществлена  путем  меркантилизма,  т.  е.  старой  испытанной  политики
средневековых  городов,  расширенной  до  национальных  масштабов.
 Город-государство  обладал  точным  и  здравым  пониманием  своих
интересов  и  возможностей.  Он  контролировал  цены  и  заработную
плату,  лимитировал  импорт  в  интересах  собственного  производ¬
ства,  покровительствовал  торговле  и  кораблестроению,  тратил
деньги  не  на  грабительские  войны,  а  на  завоевание  рынков  и  на
нужды  экономики.  Эту  уже  забытую  в  XVII  в.  мудрость  вспом¬
нили  и  попробовали  применить  в  национальном  масштабе  с  учетом
изменившейся  обстановки.  Меркантилисты  возродили  экономиче¬
скую  политику  городов;  кроме  того,  они  пытались  реформировать
финансы  и  привести  к  норме  государственный  и  церковный  аппа¬
рат.  Они  требовали  расширения  начального  и  профессионального
образования,  ибо  обученные  рабочие  более  нужны  стране,  чем  чи¬
новники  и  попы.
 Пути  проведения  в  различных  странах  этих  реформ,  т.  е.  уни¬
чтожение  дорогостоящего  государственного  и  церковного  аппарата
 16  Н.  R.  Trevor-Roper,  ук.  соч.,  стр.  50,  51.
 17  Там  же,  стр.  52.
 7  А.  Д.  Люблинская
 97

и  приспособление  меркантилизма  к  новым  условиям,  объясняют,  по
мнению  Тревор-Ропера,  национальные  особенности,  которые  при¬
нял  политический  кризис  в  каждой  из  европейских  стран.
 В  Испании  Тревор-Ропер  констатирует  многочисленные  по¬
пытки  Оливареса  и  Филиппа  IV  реформировать  бюрократический
аппарат  и  уничтожить  лишние  должности.  Однако  реформы  не
имели  успеха,  главным  образом  из-за  войны,  требовавшей  огром¬
ных  денежных  средств  и  истощавшей  страну.  В  Кастилии  уже  не
существовало  институтов,  способных  выразить  протест  против
чрезмерно  разросшегося  аппарата,  так  как  средний  класс  (т.  е.
буржуазия)  был  слаб  и  засорен  чиновниками,  старые  кортесы
исчезли  еще  в  XVI  в.,  а  новые  представляли  собой  чисто  аристо¬
кратическое  учреждение.  Поэтому  восстания  разразились  не  в  Ка¬
стилии,  а  в  Каталонии  и  Португалии,  еще  сохранивших  свои  ста¬
рые  органы.  Португалии  удалось  восстановить  свою  независимость.
Восстание  в  Каталонии  было  подавлено,  и  в  итоге  мертвая  тяжесть
нереформированной  государственной  системы  сокрушила  силы
всей  испанской  нации.  Старый  порядок  (ancien  regime)  остался  и  лег
тяжким  бременем  на  обедневшую  страну.18
 В  Нидерландах  бургундский  «ренессансный  двор»  был  уничто¬
жен  еще  в  XVI  в.  в  ходе  восстания,  хотя  оно  и  не  было  прямо  на¬
правлено  против  двора.  Поэтому  в  XVII  в.  там  не  сложилось  ре¬
волюционной  ситуации,  общество  было  здорово  и  аппарат  очи¬
щен.  Кризисы  1618,  1649  и  1672  гг.  имели  чисто  политический
характер  и  были  аналогичны  кризисам  1640  и  1688  гг.  в  Англии.
Экономические  реформы  осуществлялись  в  Голландии  не  в  силу
того,  что  в  XVI  в.  произошла  буржуазная  революция,19  а  потому
что  правительство  добилось  рационального  соединения  старой  го¬
родской  экономической  политики  с  морской  торговлей.  Амстердам
стал  новой  Венецией.20
 Наиболее  интересный  и  важный  пример  представляет  собой
Франция.  Как  экономический  кризис,  так  и  революция
(Фронда)—хотя  она  не  приняла  большого  размаха  —  были  пре¬
одолены  монархией,  упрочившей  свое  существование  еще  на  пол¬
тора  столетия.  Правительство  применило  меркантилистскую  поли¬
тику  и  поэтому,  несмотря  на  провал  «буржуазной»  революции  (речь
идет  о  Фронде),  промышленность,  торговля  и  наука  процветали  при
Кольбере  не  меньше,  чем  в  Англии,  пережившей  якобы  успешную
«буржуазную»  революцию.  Причина  заключалась  в  том,  что  кри¬
зис  во  Франции  был  вызван  не  формой  государственного  правле¬
 1S  Там  же,  стр.  54,  61.
 19  Тревор-Ропер  ссылается  при  этом  на  Добба  и  Хобсбома,  подчеркиваю¬
щих  феодальный  характер  голландской  экономики  в  XVII  в.  (Н.  R.  Т  г  е  v  о  -
Roper,  ук.  соч.,  стр.  55,  прим.  24).
 20  Н.  R.  Т  г  е  v  о  г  -  R  о  р  е  г,  ук.  соч.,  стр.  55,  56.
 98

ния,  а  злоупотреблениями,  которые  вполне  могли  быть  устранены
правительственными  реформами,  подготовлявшимися  и  частично
осуществленными  еще  при  Генрихе  IV  (введение  в  1604  г.  по-
летты)  и  Ришелье  (реформа  королевского  двора).  Французское
правительство  располагало  пережившим  оздоровительную  реформу
аппаратом,  армией  и  значительными  денежными  средствами,  по¬
ступавшими  не  от  политически  активного  джентри  (как  в  Англии),
а  от  разрозненного  и  лишенного  всякого  представительства  (inarti¬
culate)  крестьянства.  Надо  еще  учесть  политический  гений  Ри¬
шелье  и  гибкость  Мазарини.  Поэтому  при  ученике  Ришелье,  Коль¬
бере,  государство  смогло  рационально  проводить  укреплявшую  его
меркантилистскую  политику.21
 Иным  было  положение  в  Англии.  Правительство  не  имело  там
такой  политической  власти,  как  во  Франции  и  Испании,  а  налоги
падали  на  влиятельное  в  графствах  и  в  парламенте  джентри.  Ко¬
роли  и  их  ближайшие  советники,  особенно  Карл  I  и  Бёкингэм,  не
имели  никаких  политических  талантов  и  вместе  со  всем  своим  «ре¬
нессансным  двором»  противились  любым  попыткам  реформ,  за¬
думанных  Солсбери,  Фрэнсисом  Бэконом,  Страффордом,  Лодом  и
другими.  Поэтому  к  1640  г.  английский  двор  оставался  переформи¬
рованным.  Но  в  экономическом  отношении  Англия  далеко  обо¬
гнала  Испанию.  Стюарты  вели  меркантилистскую  политику,  по¬
кровительствовали  промышленности  и  мореплаванию,  обеспечили
внешний  мир.  Они  взрастили  капитализм,  достигший  при  них  не¬
виданного  ранее  расцвета.  К  сожалению,  его  развитие  «повлекло
за  собой  разъединение  и  потребовало  жертв»  (entailed  dislocation,
claimed  victims);  когда  разразился  политический  кризис,  ослабев¬
шая  структура  правительства  не  смогла  выдержать  напора  мятеж¬
ных  сил,  вызванных  кризисом.
 Характерно,  что  лидеры  Долгого  Парламента  не  собирались
изменять  экономическую  политику  Стюартов;  они  стремились
лишь  к  задуманной  еще  Солсбери  реформе  администрации.  Мо¬
нархия  сама  по  себе  не  являлась  препятствием  для  успешного  раз¬
вития  страны.  Дело  было  в  королях:  если  бы  Яков  I  и  Карл  I  об¬
ладали  умом  Елизаветы  или  пассивностью  Людовика  XIII,  англий¬
ский  старый  порядок  приспособился  бы  в  XVII  в.  к  новым
условиям  столь  же  мирно,  как  это  произошло  в  Англии  в  XIX  в.
Но  короли  упорно  защищали  свой  «ренессансный  двор»,  и  он  ока¬
зался  сокрушенным.  Однако  удар  был  нанесен  не  буржуазной  или
«меркантилистской»  революциями,  ибо  ни  буржуазия,  ни  меркан¬
тилисты  не  были  врагами  двора.  Победила  иная  сила  —  страна
(country),  т.  е.  противостоявшее  двору  неполитическое  объединение
людей,  восставших  против  излишнего,  отяготительного  и  паразити¬
ческого,  бюрократического  аппарата.  Но  в  конечном  счете  им  пришт
 21  Там  же,  стр.  56,  57.
 7*

лось  уступить  место  восстановленной  старой  династии,  которая
продолжала  проводить  прежнюю  меркантилистскую  политику,  но
не  возродила  прежних  злоупотреблений;  «ренессансный  двор»
в  Англии  перестал  существовать.22
 Итак,  заключает  Тревор-Ропер,  во  всех  рассмотренных  странах
революции  представляли  собой  кризис  политических  отношений
между  обществом  и  государством.  Лишь  в  Испании  старый  поря¬
док  остался  неизменным,  и  это  привело  к  упадку  страны.  В  Голлан¬
дии,  Англии  и  Франции  кризис  закончил  собой  целую  эпоху.  Он
привел  к  освобождению  от  груза  излишне  тяжелой  надстройки
(a  top-heavy  superstructure)  и  возвращению  к  рациональной  мер¬
кантилистской  политике.  «Ренессансные  дворы»  были  настолько
роскошны,  что  могли  процветать  лишь  в  эпоху  общего  подъема;
начавшийся  упадок  их  подкосил.  В  этом  смысле  экономическая  де¬
прессия  1620-х  годов  не  менее  важна,  чем  депрессия  1929  г.:  в  обоих
случаях  временный  экономический  упадок  вызвал  прочные  поли¬
тические  изменения.
 Тревор-Ропер  подчеркивает,  что  все  правительства  понимали,
что  наступила  кризисная  обстановка,  и  все  они  пытались  найти  из
нее  выход.  Проведенные  в  Голландии  и  Франции  реформы  способ¬
ствовали  ограничению  размаха  революций,  в  Англии  же  все  по¬
пытки  реформ  наткнулись  на  сопротивление  бесталанных  Стюартов
и  безответственного  Бёкингэма.  Поэтому  «шторм  свирепствовал  там
наиболее  грозно  и  унес  с  собой  наиболее  косный  двор».23
 Мы  уже  отмечали,  что  выдвинутые  против  теории  Тревор-Ро¬
пера  возражения  очень  показательны  для  современной  зарубеж¬
ной  историографии.24  Поэтому  прежде  чем  перейти  к  ее  критике,
мы  разберем  появившиеся  в  печати  ответы  на  статью  Тревор-
Ропера.
 Нетрудно  заметить,  что  наиболее  уязвимым  местом  рассмотрен¬
ной  теории  является  интерпретация  фактического  материала,  до¬
ходящая  порой  до  крайних  натяжек.  Она  и  вызвала  наибольшее
число  возражений.
 Мунье  показывает  полное  расхождение  теории  Тревор-Ропера
с  историей  Франции  первой  половины  XVII  в.25  Надо  подчеркнуть,
что  пример  Франции  имеет  для  Тревор-Ропера  особую  важность,
так  как  на  нем  он  показывает  целесообразность  реформ,  способных
смягчить  удар  революции  и  способствовать  ее  провалу.  Указывая
на  свой  приоритет  по  части  концепции  также  и  политического  кри¬
 22  Там  же,  стр.  57—61.
 23  Там  же,  стр.  61,  62.
 24  Следует  отметить,  что  замечания  оппонентов  между  собой  не  связаны
и  частично  повторяют  друг  друга.
 25  Trevor-Roper’s  «General  crisis»—contribution  to  symposium.  Past  and  Pre¬
sent,  N°  18,  1960,  стр.  18—25.  —  Поскольку  в  гл.  I  подробно  разобраны  взгляды
Мунье,  мы  ограничимся  отдельными  замечаниями.
 100

зиса  в  Европе  в  XVII  в.,26  Мунье  тем  не  менее  разбивает  конструк¬
цию  Тревор-Ропера  в  отношении  Фронды.
 Народные  восстания  первой  половины  XVII  в.  и  Фронда  вовсе
не  были  восстаниями  против  двора  и  бюрократического  аппарата.
Собственники  должностей,  т.  е.  члены  этого  аппарата,  сами  были
в  числе  восставших  и  играли  во  Фронде  очень  важную  роль.  Сель¬
ские  сеньоры,  королевские  чиновники  и  городские  должностные
лица  толкали  крестьян  и  городской  плебс  на  восстания  против  пра¬
вительства.  В  большинстве  случаев  расстановка  сил  во  Франции
была  такова,  что  «угнетающий»,  по  выражению  Тревор-Ропера,  го¬
сударственный  аппарат,  наоборот,  считал  себя  «угнетенным»  и  тя¬
нул  за  собой  те  социальные  группы,  на  которые  имел  влияние.27
Следовательно,  тезис  Тревор-Ропера  о  восстании  страны  против
двора  и  аппарата  не  подтверждается  на  примере  Франции.
 г  Причину  возмущения  чиновничества  Мунье  видит  в  том,  что
оно  было  ущемлено  правительством  в  своих  материальных  и  поли¬
тических  интересах.  Интенданты  отобрали  от  местных  учреждений
полноту  власти,  чиновничество  было  обложено  высокими  поборами,
жалованье  сокращалось.  Эти  факты  тоже  противоречат  теории
Т  ревор-Ропера.
 Французское  чиновничество  было  в  социальном  отношении  не¬
однородно  и  материальное  его  положение  было  различным.  Основ¬
ная  масса  (средние  и  низшие  чиновники)  жила  скромно  и  не  под¬
ражала  ни  старшим  собратьям,  ни  тем  более  государю.  Доходы
высшего  чиновничества  слагались  главным  образом  из  поступлений
земельной  ренты,  так  как  владельцы  должностей  были  вместе  с  тем
и  феодальными  сеньорами.  Их  жалованье,  а  также  богатство  при¬
дворных  не  могли  потрясти  государственный  бюджет28  или  об¬
щество  уже  в  силу  того,  что  в  первой  половине  XVII  в.  двор  по¬
глощал  лишь  небольшую  часть  государственных  доходов.  Наиболь¬
шие  расходы  ложились  на  армию,  т.  е.  на  оплату,  снабжение  и
расквартирование  войск.  Конечно,  можно  считать,  что  расходы  на
армию  и  долгие  войны  есть  расточительство  пышного  двора,  но
 26  Напомним,  что  первое  издание  книги  Мунье  вышло  в  1953  г.  и  о  кри¬
зисе  Мунье  писал  также  в  более  ранних  статьях.  Об  этих  трудах  Тревор-Ропер
не  упомянул  ни  разу.
 27  Выше  мы  говорили  о  своем  несогласии  с  выводом  Мунье  относительно
ведущей  роли  дворян  и  чиновников  в  народных  восстаниях  XVII  в.  (см.
стр.  27).  Но  в  этом  случае  надо  подчеркнуть,  что  в  полемике  с  Тревор-Ропе¬
ром  Мунье  правильно  зачисляет  (для  данного  периода)  чиновничество  в  ряды
политических  противников  абсолютизма.
 28  Эти  соображения  Мунье  представляются  в  основном  правильными.  Од¬
нако  при  этом  он  словно  забывает  о  том  существенном  выводе,  который  сам
сделал  на  основе  большого  фактического  материала  —  о  продажности  должно¬
стей  как  форме  государственного  долга.  Поборы  с  аппарата  означали  возра¬
стание  государственного  долга,  а  уплата  процентов  по  нему  ложилась  в  виде
налогов  на  народные  массы.  Следовательно,  в  конечном  счете  за  аппарат  рас¬
плачивался  народ.
 101

тогда  необходимо  сперва  доказать,  что  война  велась  не  в  интере¬
сах  нации  в  целом,  что  трудно  сделать.  Итак,  и  по  этим  пунктам
теория  Тревор-Ропера  не  выдерживает  критики.
 Расстановка  социальных  сил  в  восстаниях  1620—1640  гг.  пока¬
зывает,  что  они  были  направлены  не  против  двора  и  аппарата,
а  против  специальных  комиссаров,  посланных  правительством,  при¬
чем  сами  эти  комиссары  (интенданты)  происходили  из  той  же
высшей  чиновничьей  среды.  Эту  борьбу  можно  охарактеризовать
скорее  как  столкновение  чиновничества  с  двором,  а  не  как  столкно¬
вение  страны  с  двором  и  его  бюрократией.  Иными  словами,  тезис
Тревор-Ропера  о  дворе  и  аппарате  как  объекте  нападения  со  сто¬
роны  всей  страны  на  материале  Франции  Мунье  опровергает.211
 Во  Франции  наиболее  опасные  для  правительства  восстания
происходили  при  самом  дворе.  Принцы  крови  и  феодальная  знать
хотели  приспособить  монархию  к  своим  интересам,  придать  ей  ари¬
стократический  характер,  вернуть  Францию  к  порядкам  эпохи
Гуго  Капета.  Провинции  тяготились  возраставшим  подчинением  и
стремились  вернуться  к  независимости.  Борьба  знати  и  провинций
с  Королевским  Советом  была  борьбой  феодальных  сил  с  силами
прогресса.30
 Тезис  Тревор-Ропера  о  меркантилизме  как  способе  приспособ¬
ления  ресурсов  страны  к  тяготам  централизации  Мунье  считает
недоказанным.31  Меркантилизм  государственный  зародился  еще
при  Людовике  XI  и  с  тех  пор  непрерывно  развивался.  Лаффема,
Ришелье  и  Кольбер  видели  в  нем  средство  для  упрочения  фран¬
цузской  гегемонии  во  внешней  политике  (что  было  особенно
важно  в  период  экономического  упадка)  и  не  связывали  его  более
 и 	ОО
 тесно  с  задачами  внутренней  политики.
 Революционная  попытка  (Фронда)  не  составляет  в  истории
Франции  никакого  водораздела:  как  до  нее,  так  и  после  полити¬
ческие  и  социальные  проблемы  остались  теми  же.  Процесс  со¬
циальных  изменений  начался  лишь  в  конце  XVII  в.,  но  он  не  был
связан  с  событиями  середины  столетия.33
 Мунье  считает  необходимым  расширить  понятие  кризиса  и
подчеркнуть  роль  эпидемий,  голодовок  и  т.  п.  в  развертывании
 29  Выше  мы  имели  случай  полемизировать  с  этим  взглядом  Мунье  на  ха¬
рактер  восстаний  во  Франции  в  XVII  в.  Мы  надеемся  еще  вернуться  к  данной
теме.
 30  С  этим  выводом  Мунье  нельзя  не  согласиться,  хотя  мы  и  не  считаем
знать  наиболее  опасным  противником  правительства  в  1630—1640-х  годах.
После  провала  восстания  Монморанси  в  1632  г.  и  до  «Фронды  принцев»  знать
оставалась  на  заднем  плане.
 31  Напомним,  что  Мунье  видит  в  меркантилистской  политике  француз¬
ского  правительства  основной  способ  преодоления  экономического  кризиса,  т.  е.
по  сути  его  взгляд  довольно  близок  к  мнению  Тревор-Ропера.
 32  См.  выше  (стр.  37)  наши  соображения  о  меркантилизме.
 33  В  этой  датировке  подъема  промышленной  буржуазии  Мунье  вполне  прав.
 102

экономического  упадка,  ибо  число  восстаний  росло  параллельно
росту  налогов,  нужды,  цен.  Он  указывает  также  на  кризис  в  об¬
ласти  идеологии  и  культуры,  считая  его  связанным  с  политиче¬
скими  событиями.
 В  целом  он  считает  правильной  лишь  саму  постановку  про¬
блемы  кризиса  политических  отношений  общества  с  государством.
Попытка  же  решения  проблемы  построена  Тревор-Ропером  на  не¬
достаточном  анализе  материала.  Восстания  и  революции  XVII  в.
все  еще  нуждаются  в  тщательном  и  разностороннем  изучении.34
 К  схожим  выводам  приходит,  оперируя  преимущественно  на
материале  истории  Испании,  профессор  Кембриджского  универси¬
тета  Эллиот.35  Он  указывает,  что,  очевидно,  сама  идея  о  борьбе
страны  с  расточительным  двором  и  аппаратом  подсказана  Тревор-
Роперу  английской  историей.  Ее  нельзя  распространить  на
страны  континента,  в  частности  на  Каталонию  и  Португалию,  по
следующим  причинам.  Для  доказательства,  что  именно  двор  и  ап¬
парат  непроизводительно  поглощали  государственные  доходы,
надо  привести  соответствующие  данные.  Хотя  их  мало,  они  сви¬
детельствуют  как  раз  против  теории  Тревор-Ропера.  В  Испании
даже  в  мирном  16U8  г.  при  бюджете  в  7  млн  дукатов  на  двор  и
жалованье  чиновникам  было  истрачено  лишь  1.5  млн,  на  армию
и  флот  —  4  млн.  Продажность  должностей  была  в  Испании  раз¬
вита  меньше,  чем  во  Франции,  государственный  долг  существо¬
вал  главным  образом  в  форме  рент.  Поэтому  проблему  отвлечения
средств  в  непроизводительную  сферу  надо  рассматривать  под
углом  зрения  растущих  трудностей  в  развитии  кастильской  про¬
мышленности  и  торговли.  Бесспорно,  что  на  страну  ложились  тя¬
готы  содержания  бюрократического  аппарата,  но  не  меньшими
были  тяготы,  вызванные  войной  (депопуляция  кастильских  дере¬
вень  от  вербовки  солдат,  военные  постои  и  т.  д.).  Тем  не  менее
в  Кастилии  восстаний  не  было.
 Тревор-Ропер  считает,  что  причиной  тому  было  отсутствие
в  Кастилии  действенных  представительных  органов,  в  то  время
 34  Мунье  предлагает  начать  разработку  данной  проблемы  в  международном
плане;  сам  он  намеревается  осуществлять  это  в  рамках  деятельности  основанной
при  Сорбонне  и  руководимой  им  комиссии  «Centre  de  recherche  sur  la  civilisation
de  l’Europe  moderne»  (cm.:  Past  and  Present,  №  18,  стр.  25).  Недавно  опубли¬
кован  составленный  им  подробнейший  список  тем  и  вопросов  для  исследовате¬
лей  (R.  М  о  u  s  n  i  е  г.  Recherches  sur  les  soulevements  populaires  en  France  de
1483  a  1787.  ReVue  du  Nord,  №  174,  avril-juin  1962,  стр.  281—290).  Этот  во¬
просник  из  53  пунктов  распадается  на  5  разделов:  1)  историография  и  источни¬
коведение,  2)  социальная,  экономическая  и  моральная  обстановка  восстаний,
3)  ход  восстаний,  4)  их  классификация,  5)  их  последствия  (экономические,
социальные,  моральные  и  т.  д.).
 35  Trevor-Roper’s  «General  crisis»...,  стр.  25—30;  см.  также  его  статью
(The  decline  of  Spain.  Past  and  Present,  №  20,  1961)  и  большое  исследование
Эллиота  (Imperial  Spain  1469—1716.  London,  1964).
 103

как  Португалия  и  Каталония  ими  обладали.  На  деле  разница  за¬
ключалась  в  том,  что  ни  Каталония,  ни  Португалия  не  страдали
от  тяжести  государственного  аппарата;  они  не  оплачивали  ка¬
стильский  двор  и  чиновничество.  По  сравнению  с  Кастилией  они
вообще  платили  очень  мало,  не  обеспечивая  даже  своей  собствен¬
ной  обороны.  За  весь  период  с  1599  по  1640  г.  правительство  по¬
лучило  от  каталонских  кортесов  сумму  в  миллион  дукатов  и  неко¬
торые  незначительные  поборы  (что  не  покрывало  даже  стоимости
скромного  по  размерам  штата  вице-короля),  в  то  время  как
в  те  же  годы  Кастилия  ежегодно  уплачивала  более  6  млн  дука¬
тов.  В  Каталонии  не  было  продажности  должностей,  паразитиче¬
ская  бюрократия  отсутствовала.
 Иными  словами,  революции  произошли  как  раз  в  тех  странах
Пиренейского  полуострова,  у  которых  вообще  не  было  тех  причин
для  протеста,  которые  подчеркнуты  Тревор-Ропером.  Действитель¬
ная  причина  революций  заключалась  в  том,  что  реформы  Олива¬
реса  имели  целью  изыскать  средства  на  войну,  а  не  сократить
пышность  двора,  пенсии,  должности  и  т.  п.  После  начала  войны
в  1621  г.  расходы  на  армию  сразу  подскочили  более  чем  в  два
раза  (не  считая  расходов  на  флот),  а  ведь  это  было  только  на¬
чало.  В  дальнейшем  испанская  армия  выросла  вдвое  по  сравнению
с  армией,  которой  располагал  Филипп  II.  Возросшие  масштабы
войны  поставили  перед  правительством  проблемы  соответственного
масштаба;  поэтому  реформы  Оливареса  диктовались  нуждами
войны,  потребовавшими  радикальной  реорганизации  фискальной
системы  в  Испании.  Возросшая  потребность  в  деньгах  вовлекла
испанское  правительство  в  конфликт  с  Португалией  и  Каталонией,
•юторые  восстали  отнюдь  не  против  бюрократического  аппарата,
но  против  увеличенных  расходов  на  войну,  против  возрастающей
эксплуатации  Кастилией  их  ресурсов.
 С  аналогичной  и  очень  трудной  задачей  извлечения  денежных
средств  из  малообложенных  провинций  столкнулись  и  другие  пра¬
вительства.  Ришелье  добился  в  этом  большего  успеха,  чем  Олива¬
рес,  но  в  их  деятельности  много  общих  черт.  Оба  пришли  к  власти
с  наилучшими  проектами  реформ,  однако  война  заставила  отка¬
заться  от  них.  Оба  были  вынуждены  увеличить  налоговый  гнет  и
тем  самым  невольно  ускоряли  революцию.  Главное  заключается
в  том,  что  их  попытки  реформы  в  1620-х  годах  отнюдь  не  имели
целью  устранить  революцию.  Наоборот,  реально  проведенные  и
вызванные  войной  реформы  1630—1640-х  годов  привели  прави¬
тельство  к  конфликту  с  теми,  кто  до  той  поры  пользовался  осо¬
быми  вольностями  и  налоговыми  привилегиями,  т.  е.  эти  реформы
как  раз  и  приблизили  революцию.  Ключ  к  пониманию  револю¬
ционной  ситуации  1640-х  годов  надо  искать  в  решении  испанского
и  французского  правительств  установить  полный  контроль  над
всеми  частями  государства,  хотя  для  такого  рода  подчинения  оба
 104

правительства  еще  не  обладали  ни  административными  сред¬
ствами,  ни  фискальными  ресурсами.  Само  же  это  решение  было
продиктовано  властными  и  не  терпевшими  отлагательства  требо¬
ваниями  войны.
 Аргументация  Эллиота  очень  интересна.  Он  убедительно  пока¬
зывает,  что  концепция  Тревор-Ропера  неприменима  также  и  для
Пиренейского  полуострова.  Вслед  за  Фрондой  из  состава  перечис¬
ленных  революций  XVII  в.,  рассматриваемых  как  протест  обще¬
ства  против  стоимости  бюрократического  аппарата,  выбыли  также
португальская  и  каталонская.36  Характер  их  оказался  иным.  До¬
воды  Эллиота  в  этом  плане  не  вызывают  возражений,  равно  как
и  его  сравнение  политики  Оливареса  с  действиями  Ришелье.  Хотя
генеральная  линия  налоговой  политики  Ришелье  изучена  еще  да¬
леко  недостаточно,  все  же  представляется  несомненным,  что  он
пытался  —  не  всегда  успешно  —  унифицировать  налоговую  систему
и  обложить  привилегированные  провинции  (как  правило,  окраин¬
ные  и  присоединенные  сравнительно  недавно,  не  ранее  XV  в.)
пропорционально  размерам  и  их  роли  в  национальном  государ¬
стве.  Многие  восстания  были  вызваны  именно  этими  мерами.  Но
проводя  сравнение  Испании  с  Францией  и  делая  столь  решитель¬
ный  акцент  на  требования  войны  (с  чем  также  надо  согласиться),
Эллиот  обходит  молчанием  одно  очень  важное  обстоятельство.
Португалия  и  Каталония  занимали  в  системе  испанской  монархии
особое  место,  и  их  нельзя  в  этом  отношении  сравнивать  с  фран¬
цузскими  окраинными  провинциями.  Португалия  имела  за  собой
века  независимого  государственного  существования,  базировавше¬
гося  на  солидных  территориальных,  этнических,  языковых  и  дру¬
гих  устоях.  Ее  включение  в  состав  испанской  монархии  в  1581  г.
не  имело  под  собой  прочных  оснований,  поэтому  оно  и  было  лик¬
видировано;  в  1640  г.  Португалия  вновь  обрела  государственный
суверенитет,  непоколебленный  и  в  наши  дни.  Восстание  в  Катало¬
нии  носило  ярко  выраженный  сепаратистский  характер,  обуслов¬
ленный  предшествующей  историей  этой  крупной  области  и  сохра¬
нившийся  частично  до  наших  дней  (достаточно  вспомнить
сепаратистские  тенденции  Каталонии  в  1930-х  годах).  По  своему
социальному  составу  и  движущим  силам  оно  было  очень  сложным
и  не  поддается  столь  упрощенному  объяснению,  которое  дает
Эллиот.  Победа  правительства  была  обусловлена  многими  момен¬
тами,  главный  из  которых  заключался,  по  нашему  мнению,  в  том,
что  в  системе  национального  государства  уже  в  XVII  в.  (и,  разу¬
меется,  еще  менее  в  XX  в.)  не  существовало  достаточных  условий
для  государственной  автономии  областей,  имевших  в  прошлом
 36  В  перечне  революций  в  начале  статьи  Тревор-Ропер  приводит  еще  вос¬
стание  в  Андалусии  в  1641  г.  и  восстание  в  Неаполе  в  1647—1648  гг.,  но
в  дальнейшем  не  говорит  о  них  ни  слова.
 105

лишь  областную  автономию.37  Протекторат  Франции  над  Катало¬
нией  мог  быть  лишь  призрачным  (на  что  и  рассчитывали  сепара-
тистско  настроенные  города  и  дворяне),  но  именно  поэтому  он  не
представлял  для  французского  правительства  существенного  и
длительного  интереса,  и  оно  использовало  каталонское  восстание
лишь  в  той  мере,  в  какой  это  ему  было  нужно  и  выгодно  во  время
войны.  Таким  образом,  восстания  в  Португалии  и  в  Каталонии
представляют  собой  в  своей  основе  разные  явления,  вытекающие
из  особенностей  процесса  складывания  и  развития  национальных
государств  Пиренейского  полуострова.  В  этом  плане  успех  восста¬
ния  в  Португалии  столь  же  закономерен,  как  и  поражение  восстания
в  Каталонии.
 Применительно  к  Англии  концепция  Тревор-Ропера  под¬
верглась  критике  со  стороны  профессора  Оксфордского  универси¬
тета  Стона.38  Он  считает,  что  главная  беда  английского  прави¬
тельства  заключалась  не  в  том,  что  аппарат  был  велик;  наоборот,
он  был  слишком  мал.  Постоянная  армия  отсутствовала,  в  граф¬
ствах  не  было  оплачиваемых  чиновников,  а  немногочисленный
центральный  аппарат  оплачивался  плохо.  Расточительность  двора
имела  ту  особенность,  что  большинство  даров,  пенсий,  монополий
и  т.  д.  попадало  лишь  немногочисленным  пэрам.  Общая  сумма  на¬
логов  была  значительно  меньше,  чем  во  Франции  и  Испании;  на¬
пример,  в  1628  г.  одна  Нормандия  платила  столько  же,  сколько
вся  Англия.  После  смерти  Бёкингэма  расточительность  двора
была  сильно  ограничена,  так  что  если  именно  она  была  причиной
негодования  страны,  то  революция  должна  была  бы  разразиться
уже  в  1620-х,  а  не  в  1640-х  годах.  Рост  недовольства  в  среде
джентри  был  вызван,  по  мнению  Стона,  тем,  что  правительство
стало  энергично  донимать  их  штрафами  за  огораживания  и  тре¬
бовать  с  них  более  высокую,  чем  раньше,  плату  на  содержание
менее  расточительного  аппарата.  Крушение  правительства  объяс¬
няется  его  моральной  изоляцией,  экономической  вредностью,
финансовой  обременительностью.  У  него  не  было  ресурсов  для  ус¬
пешной  борьбы.  Административная  структура  английского  двора
была  слаба,  поэтому  он  и  погиб.
 Хотя  и  ограниченная  по  своему  характеру,  аргументация
Стона  опирается  все  же  на  такие  бесспорные  факты,  что  в  своем
ответе  Тревор-Ропер  был  вынужден  признать  ее  правильность.39
 37  В  эти  понятия  мы  вкладываем  всю  полноту  социально-экономической  и
политической  истории  отдельных  областей  (а  не  только  историю  территорий),
сливающихся  постепенно  в  системе  национальной  государственной  общности.
 38  Trevor-Roper’s  «General  crisis».  .  .,  стр.  31—33;  см.  другие  его  статьи,
в  частности  статью  о  социальной  структуре  английского  общества  XVI--
XVII  вв.  (L.  Stone.  The  inflation  of  honours,  1558—1641.  Past  and  Present,
No  14,  1958).
 39  Trevor-Roper’s  «General  crisis».  .  .,  стр.  38.
 106

Но  надо  отметить,  что,  перенося  центр  тяжести  главным  образом
на  джентри,  Стон  вообще  не  касается  основных  причин  англий¬
ской  революции.
 Замечания  Хобсбома  также  касаются  Англии,  но,  к  сожале¬
нию,  они  слишком  кратки.40  Хобсбом  подчеркивает,  что  его  согла¬
сие  с  Тревор-Ропером  состоит  лишь  в  том,  что  оба  они  считают
причиной  английской  революции  кризис  старого  порядка.  Далее
их  оценки  расходятся.  Тревор-Ропер  утверждает,  что  развитие  ка¬
питализма  могло  совершиться  и  без  революции,  мирным  путем.
Хобсбом  метко  нащупывает  самое  уязвимое  место  в  аргументации
Тревор-Ропера,  считающего,  что  многие  экономические  реформы
не  могли  быть  реализованы  при  Якове  I  и  Карле  I  лишь  вслед¬
ствие  сопротивления  со  стороны  двора.  Молчаливо  отбрасывая
мотивировку  этого  сопротивления  бесталанностью  королей,
Хобсбом  совершенно  правильно  объясняет  провал  реформ  невоз¬
можностью  их  осуществления  в  условиях  старого  порядка.  Именно
поэтому-то  и  понадобилось  уничтожение  последнего,  и  тогда,  т.  е.
после  революции,  сложилась  совсем  иная  ситуация.  Поэтому
Хобсбом  считает,  что  этот  поворот  случился  не  просто  после  ре¬
волюции,  но  благодаря  ей.  Тревор-Ропер  хочет  доказать,  что,  не
будь  бесталанных  королей,  внутренние  реформы  старого  порядка
привели  бы  к  тому  же  результату;  однако  реальных  доказательств
у  него  нет.41
 Основной  вопрос,  интересующий  Хобсбома,  касается  подго¬
товки  условий  для  промышленного  переворота.  Под  этим  углом
зрения  он  и  рассматривал  в  своей  статье  экономический  кризис
XVII  в.,  обращая  главное  внимание  на  родину  этого  перево¬
рота—  Англию.  В  Голландии  феодальная  экономика  не  допустила
подобного  явления  (т.  е.  промышленного  переворота);42  во  Фран¬
ции  не  допустил  его  меркантилизм,  роль  и  масштабы  которого
преувеличены  Тревор-Ропером.
 По  поводу  стимулов,  двигавших  людьми,  участвовавшими  в  ре¬
волюции  (они  не  ставили  себе  сознательно  целей  развития  капи¬
 40  Там  же,  стр.  12—14.
 41  Точнее  было  бы  сказать,  что  пример  удачных  меркантилистских  реформ
Кольбера  Тревор-Ропер  хочет  использовать  для  доказательства  тезиса:  если
подобные  реформы  удались  во  Франции  после  неудачной  революции,  они  могли
бы  удасться  и  в  Англии  и  тем  самым  предупредить  удачную  революцию.  Не
говоря  уже  о  ненаучном  характере  поставленного  Тревор-Ропером  вопроса:
«как  можно  было  избежать  революции»  (что  отмечает  и  Хобсбом),  следует
подчеркнуть,  что  реформы  кольберовского  типа  были  уже  неспособны  удовле¬
творить  английскую  буржуазию  и  джентри  в  1640-х  годах.  Им  в  ту  пору
нужно  было  несравненно  больше,  чем  активный  протекционизм  со  стороны  пра¬
вительства.  Англия  во  время  революции  и  Франция  при  Кольбере  не  годятся
для  простого  сопоставления,  ибо  английский  капитализм  значительно  обогнал
французский.
 42  Нельзя  согласиться  с  мнением  Хобсбома  о  феодальной  экономике  Гол¬
ландии.  Голландская  мануфактура  была  очень  развита  в  XVII  в.
 707

тализма—довод,  ставший  прямо-таки  «классическим»  в  устах
реакционных  буржуазных  историков),  Хобсбом  замечает,  что  на¬
мерения  людей,  с  одной  стороны,  и  социально-экономические  ре¬
зультаты  их  действий  —  с  другой,  могут  не  совпадать.  Расходятся
они  и  в  данном  случае.  В  заключение  он  резонно  возражает  про¬
тив  приписывания  марксизму  взгляда,  будто  все  глубокие  со¬
циальные  перемены  обязательно  должны  независимо  от  условий
принимать  форму  насильственных  революций  классического  типа.
Сомневается  он  и  в  том,  чтобы  кто-либо  из  марксистов  придержи¬
вался  мнения,  будто  все  революции  XVII  в.  являются  буржуаз¬
ными,  капиталистическими  и  неудачными  во  всех  странах,  кроме
как  в  Англии.
 Надо  признать,  что  аргументация  Хобсбома  вполне  убеди¬
тельна  для  любого  историка,  достаточно  знакомого  с  экономиче¬
ской  историей  Англии  XVI—XVIII  вв.  Однако  она  была  отбро¬
шена  Тревор-Ропером  в  его  ответе,43  как  недоказательная.  Таким
образом,  полемика  между  марксистом  и  буржуазным  историком
свелась  к  требованию  доказательств.  Между  прочим,  это  лишний
раз  подчеркивает  насущную  необходимость  переводов  трудов  со¬
ветских  историков  по  истории  западноевропейских  стран  на  ино¬
странные  языки.
 Очень  интересно  выступление  профессора  Вашингтонского  уни¬
верситета  Хекстера.44  Он  считает  статью  Тревор-Ропера  показа¬
тельной  в  том  плане,  что  наконец-то  английский  историк  отва¬
жился  покинуть  родную  почву  отечественной  истории  и  занялся
событиями  на  континенте  не  только  в  связи  с  морскими  победами
Англии,  выгодными  для  нее  мирными  договорами  или  ее  мораль¬
ным  превосходством  над  прочими  европейскими  народами.  В  этом
отношении  вклад  Тревор-Ропера  особенно  нагляден  при  сопостав¬
лении  с  тем,  что  написано  английскими  историками  хотя  бы  за
последние  50  лет.  Традиционная  изолированная  позиция  англий¬
ской  историографии  и  созданный  ею  миф  о  первенствующем  зна¬
чении  развития  английского  «среднего  класса»  кажутся  американ¬
скому  историку  неоправданными,  и  он  приветствует  попытку
Тревор-Ропера  вырваться  на  простор  общеевропейской  истории.
Хвалит  он  его  и  за  отказ  от  старой  традиции,  связывавшей  кри¬
зис  середины  XVII  в.  лишь  -с  ростом  буржуазии.  Исследуя  эти
проблемы,  Тревор-Ропер  вкладывает  более  широкий  смысл  (но¬
вый  для  англичанина!)  в  такие  понятия,  как  меркантилизм,  пури¬
танизм,  двор,  страна  и  т.  д.  В  своем  полном  «европейском»
звучании  эти  понятия  должны  послужить  структурными  элемен¬
тами  при  дальнейшем  исследовании  истории  первых  столетий  ног
еого  времени  (т.  е.  XVI—XVII  вв.).
 43  Trevor-Roper’s  «General  crisis».  .  .,  стр.  40.
 44  Там  же,  стр.  14—18.
 708

Однако  рисуемая  Тревор-Ропером  картина  носит  столь  общий
характер,  что,  вместо  того  чтобы  разъяснять,  автор  гораздо
больше  затемняет,  не  говоря  уже  о  том,  что  он  просто  опускает
 4  5
 многое  из  того,  что  не  укладывается  в  его  концепцию.
 Хекстер  считает,  что  война,  внешняя  и  гражданская,  стоила
во  всех  странах  гораздо  доэоже,  чем  двор  и  бюрократия.  Чтобы
доказать  обратное,  Тревор-Ропер  должен  был  бы  привести  отсут¬
ствующие  в  его  статье  данные.  Хекстер  не  согласен  и  с  тем,  что
Реформация  и  религиозные  войны  XVI  в.  были  не  столь  суще¬
ственны,  как  революции  XVII  в.  Тревор-Ропер  аргументирует
свой  тезис  тем,  что  в  XVI  в.  эти  войны  не  принесли  глубоких
социальных  перемен,  но  за  этим  тезисом  кроется  мнение,  что  глу¬
бокий  смысл  вообще  присущ  только  социальным  движениям.  Оба
эти  положения  сомнительны.  Нельзя  в  XX  в.,  в  эпоху  атомной
физики,  считать  значительными  лишь  социальные  революции  и
скидывать  со  счетов  Реформацию,  разрушившую  прежнее  един¬
ство  западного  христианского  мира.  Реформация  уничтожила
монахов,  а  секуляризация  имела  значительные  социальные  послед¬
ствия.  Гражданские  войны  во  Франции  способствовали  упадку
дворянства.  По  мнению  Хекстера,  в  ходе  своих  рассуждений
Тревор-Ропер  незаметно  для  себя  изменяет  намеченной  им  пер¬
спективе:  начав  с  утверждения  о  наличии  кризиса  как  причины
революций,  он  кончает  оценкой  последних  лишь  с  точки  зрения
их  влияния  на  кризис.
 Замечания  Хекстера  во  многом  справедливы,47  и  его  ирония  по
поводу  традиций  английской  историографии  приобретает  особен¬
ное  звучание,  если  учесть,  что  он  в  сущности  отрицательно  оцени¬
вает  попытку  Тревор-Ропера  заняться  всеевропейской  историей.
Вместе  с  тем  его  позитивные  взгляды  (исключая  резонные  сообра¬
жения  о  роли  войны)  более  чем  скромны,  и,  кроме  некоторых
частных  тем  (семья,  наука,  приспособляемость  общества),  он  не
вносит  в  дискуссию  ничего  нового.
 С  наиболее  широкой  постановкой  проблемы  мы  встречаемся
в  выступлении  профессора  Лондонского  университета  Космана,48
хотя  он  и  облекает  ее  в  форму  не  общей  критики,  а  отдельных
вопросов.  Однако  характер  и  сумма  их  таковы,  что  они  основа¬
тельно  подтачивают  критикуемую  теорию.  Вот  эти  вопросы.
 45  К  числу  таких  упущений  Хекстер  относит  рост  новой  науки,  стойкость
патриархальной  семьи,  приспособляемость  общества  к  переменам  в  экономиче¬
ской  и  идеологической  областях.
 46  Ответа  Тревор-Ропера  мы  коснемся  ниже.
 47  Он,  разумеется,  прав,  оценивая  диссолюцию  именно  под  углом  зрения
социальных  ее  последствий,  что  отрицает  Тревор-Ропер.
 48  Trevor-Ropers  «General  crisis»...,  стр.  8—11;  см.  также  его  книгу
о  Фронде  (Е.  К  о  s  s  m  a  n.  La  Fronde.  Leyde,  1954).
 109

Неясна  дата  начала  кризиса.  Сперва  Тревор-Ропер  утвер-
ждает,  что  «климат  Ренессанса»  длился  до  середины  XVII  в.
Затем  оказывается,  что  уже  в  1620  г.  наступает  депрессия,
столь  же  важная,  как  в  1929  г.  (Косман  отмечает  сомнительность,
этой  аналогии),  и  Европа  вступает  в  период  барокко.
 Вначале  доказывается  существование  всеобщего  кризиса,  за¬
тем  оказывается,  что  его  не  было,  ибо  в  той  мере,  в  какой  он  был
порожден  злоупотреблениями,  в  Голландии  он  был  преодолен  еще
в  XVI  в.,  в  Испании  не  было  даже  попыток  преодолеть  его,  а  во
Франции  эти  попытки  принесли  плоды.  В  конечном  счете  оказы¬
вается,  что  от  кризиса  пострадала  одна-единственная  страна  —
Англия.
 Зачем  перечислять  революции  и  восстания,  если  считать,  что
в  Нидерландах  и  во  Франции  они  не  имели  существенного  значе¬
ния?  Фронду  Тревор-Ропер  считает  «относительно  малой  рево¬
люцией»,  но  более  глубокой,  чем  религиозные  войны  XVI  в.,  хотя
те  длились  в  6  раз  дольше.
 Непонятны  такие  термины,  как  «двор»,  «страна»  и  т.  п.  Что  ра¬
зумеет  Тревор-Ропер  под  оппозицией  «двору»?  Если  под  «дво¬
ром»  он  понимает  весь  аппарат,  как  быть  с  французским  парла¬
ментом,  т.  е.  бюрократией,  выступавшей  против  «двора»?  Значит
Фронда  есть  конфликт  между  парламентом  (частью  «двора»)  и
правительством  (тоже  частью  «двора»)?  На  деле  Фронда  —
очень  сложное  явление  и  лишь  между  прочим  —  конфликт  «двора»
с  частью  бюрократии  (а  не  «двора»  и  бюрократии  со  страной).
 Вполне  резонно  Косман  сомневается  в  том,  что  во  Франции
«двор»  был  реформирован.  Есть  все  основания  полагать,  что  эко¬
номическое,  социальное  и  политическое  положение  во  Франции
в  1640-х  годах  было  гораздо  хуже,  чем  в  Англии.
 Нельзя  объяснять  относительно  гармоничное  развитие  Голлан¬
дии  в  XVII  в.  только  лишь  отсутствием  в  ней  «двора»!  Чем  объ¬
яснить  тогда  позиции  французского  правительства  в  1649  г.  и
голландского  в  1650  г.  по  отношению  к  олигархии  собственников
должностей?  Последние  считали,  что  с  наступлением  мира  должно
прекратиться  то  усиление  центральной  власти,  которого  потребо¬
вала  война.  Конфликт  кончился  временным  поражением  прави¬
тельств,  которые,  однако,  вскоре  взяли  верх.  Следовательно,  ни
в  Голландии,  ни  во  Франции  события  середины  XVII  в.  не  озна¬
чали  какого-то  перелома.  Это  был  конфликт  не  между  «двором»
и  «страной»,  а  между  правящими  группами;  во  Франции  он  раз¬
вязал  гражданскую  войну,  вызванную  совершенно  другими  при¬
чинами.
 Косман  не  ставит  перед  собой  задачи  дать  какую-то  иную
трактовку  кризиса  и  революций  XVII  в.,  но,  вскрыв  внутренние
противоречия  в  концепции  Тревор-Ропера  и  подвергнув  сомнению
основной  тезис  о  противоположности  «страны»  и  «двора»,  он,
 110

в  сущности,  лишил  эту  концепцию  всякого  основания.  Поэтому
в  своем  ответе49  Тревор-Ропер  должен  был  больше  всего  счи¬
таться  с  его  замечаниями.  Он  перешел  в  контратаку  и  заявил,  что
Косман  требует  в  датировке  начала  кризиса  такой  точности,  ко¬
торой  историческая  наука  не  в  состоянии  дать.50  Но  вместе  с  тем
Тревор-Ропер  вынужден  был  признать  недостаточность  своих  оп¬
ределений  и  аргументации,  вызванную,  по  его  словам,  ограничен¬
ными  размерами  статьи.  Так,  он  считает  необходимым  уточнить,
что  после  1620  г.  кризис  стал  ощутимым  для  всей  государственной
системы  Европы  (правда,  он  признает,  что  Голландию  следует
исключить).  Экономические  перемены  были  вызваны  депрессией
1620 	г.,  военные  и  политические  —  Тридцатилетней  войной.
 К  этому  следует  еще  прибавить  указанные  Мунье  эпидемии  и
голодовки.
 Тревор-Ропер  признает  неясность  своей  терминологии  —
«двор»,  «аппарат»  и  т.  д.  В  аппарат  он  включает  и  все  церковные
должности,51  ибо  церковь  стала  в  ту  пору  частью  бюрократии  и
своим  влиянием  в  массах  укрепила  пошатнувшуюся  было  позицию
двора.  Отвечая  Хекстеру,  он  отрицает  социальную  роль  диссолю-
ции,  ибо  земля  продолжала  эксплуатироваться  прежним  способом
(что  не  соответствует  действительности!).  Диссолюция  важна
лишь  тем,  что  она  не  допустила  возникновения  в  протестантских
странах  новых  сильных  духовных  орденов.
 Признает  Тревор-Ропер  и  значение  войны.  Теперь  он  склонен
приписывать  ей  даже  главную  роль.  Но  войну  нельзя  отделять  от
формы  общества.  Для  Испании,  например,  она  была  лекарством
от  болезни,  возникшей  еще  в  мирное  время.
 Основной  свой  тезис  он  формулирует  в  ответе  таким  образом:
был  общий  кризис  структуры,52  но  переход  от  него  к  революции
требовал  определенных  политических  событий.
 Антитезу  «двор—страна»  он  признает  упрощением,  которое
и  вызвало  возражения  Космана  и  Мунье.  Следовало  уточнить,  что
социальные  кризисы  вызываются  не  четкой  оппозицией  взаимо¬
исключающих  интересов,  но  борьбой  интересов  внутри  одного
организма.  «Двор»  и  «страна»  —  не  противоположные  понятия,
они  постоянно  перекрывали  друг  друга.  Но  тем  самым  Тревор-
Ропер  снимает  свой  основной  тезис.
 49  Trevor-Roper’s  «General  crisis».  .  стр.  34—42.
 50  Напомним,  что  на  деле  он  точно  указывает  1620  г.  как  год  начавшейся
депрессии.
 51  Для  него  это  особенно  важно,  чтобы  доказать  тяжесть  аппарата  в  Ис¬
пании.
 52  Отметим  еще  одно  противоречие.  В  начале  своей  статьи  Тревор-Ропер
говорит  об  эластичной  или  жесткой  структуре  общества.  В  дальнейшем  при
рассмотрении  английской  революции  речь  идет  уже  только  о  жесткой  струк¬
туре  правительства.
 111

Можно,  следовательно,  считать,  что  ему  не  удалось  разбить
выставленные  против  него  возражения.  Его  теория  не  встретила
поддержки  в  рядах  его  коллег.  Они  возражали  против  необосно¬
ванного  и  произвольного  обращения  с  фактами.  Со  всякими  реве¬
рансами  и  комплиментами  яркому  и  образному  стилю  Тревор-
Ропера  они  тем  не  менее  раскритиковали  его  «смелую»,  но  бес¬
почвенную  концепцию.
 Однако  они  не  коснулись  методологической  основы  теории
Тревор-Ропера.  Лишь  Хобсбом  возражал  ему  с  других  методоло¬
гических  позиций;  остальные  оставались  в  пределах  тех  же  тем
и  тех  же  исторических  категорий.  Они  не  заметили  (или  не  захо¬
тели  заметить)  достаточно  откровенно  высказанной  мысли  о  воз¬
можности  и  необходимости  снятия  «революционной  ситуации»,
(хотя  эти  слова  и  поставлены  в  кавычки,  но  употребление  марк¬
систской  терминологии  очень  показательно)  путем  своевременных
реформ.  Они  обошли  молчанием  этот  очень  симптоматичный  тезис.
Их  не  заинтересовал  также  и  вопрос,  почему  же  авторитетный
профессор  старейшего  английского  университета  выступил  с  тео¬
рией,  столь  разительно  расходящейся  с  фактами.  Они  подвергли
обоснованной  критике  его  произвольную  интерпретацию  фактов
и  произвольный  их  отбор.  Но  никто  из  них  не  подверг  анализу
исходную  посылку  —  само  наличие  многочисленных  одновремен¬
ных  «революций».
 Между  тем  самое  уязвимое  место  в  теории  Тревор-Ропера  со¬
ставляет  именно  эта  исходная  посылка,  из  которой  затем  выво¬
дятся  все  прочие  положения.  Оспаривать  только  последние,  не
касаясь  первоначального  ядра  теории,  означало  бы  рубить  побеги,
оставляя  в  покое  корни,  и  тем  самым  давать  возможность  появле¬
ния  новых  побегов.
 На  наш  взгляд,  теория  Тревор-Ропера,  реакционная  и  научно
бесплодная,  представляет  собой  попытку  «создать»  множество  ре¬
волюций,  чтобы  затем  немедленно  все  их  «разрушить».  Именно
все,  ибо  в  его  изложении  даже  английская  революция  оказывается
печальным  и  временным  следствием  какой-то  удивительной  беста¬
ланности  первых  Стюартов.  Революции  совсем  необязательны  и  —
если  уметь  их  предвидеть  и  парализовать  реформами  и  достаточ¬
ной  гибкостью  политического  гения,  —  не  страшны,  ибо  подавляю¬
щее  их  число  кончается  провалом  (в  приведенном  Тревор-Ропером
списке  из  семи  «революций»  лишь  одна,  английская,  избегла
участи  остальных  шести).  Все  эти  «революции»  нужны  автору  не
для  серьезного  исследования  и  сопоставления,  а  для  доказатель¬
ства  их  обреченности.
 Зачисление  под  одну  рубрику  «революций»  таких  кардинально
различных  явлений,  как  английская  буржуазная  революция,  вос¬
становление  государственного  суверенитета  Португалии,  восстание
в  Неаполе  против  испанского  владычества  и,  наконец,  сложное  пе¬
 112

реплетение  различных  движений,  именуемое  Фрондой,  свидетель¬
ствует  прежде  всего  о  том,  что  само  понятие  «революция»  упот¬
ребляется  в  ненаучном  плане.  Единственным  основанием  для  их
сопоставления  является  одновременность  (тоже  более  кажущаяся,
чем  реальная);  однако  это  обстоятельство  совсем  не  подверглось
анализу  в  статье  Тревор-Ропера.  От  их  специфических  особенно¬
стей,  рассмотрение  которых  привело  бы  к  изъятию  из  списка  семи
«революций»  всех,  кроме  английской,  он  отмахнулся,  заявив,  что
для  него  важнее  то,  что  было  в  них  общего.  В  поисках  общих  черт
он  попал  в  тупик,  ибо  то,  что  он  считает  общим  —  борьба
«страны»  против  обременительного  аппарата,  —  оказалось  отсут¬
ствующим  буквально  во  всех  перечисленных  им  «революциях».
 Рассматривая  XVII  век  с  откровенно  модернизаторских  пози¬
ций  (отсюда  аналогия  с  Англией  XIX  в.  и  с  депрессией  1929  г.),
Тревор-Ропер  закрывает  себе  путь  к  пониманию  особенностей
классовой  структуры,  присущих  отдельным  странам  Европы,  на¬
ходившимся  на  разных  этапах  развития  капитализма.  Его  перио¬
дизация  по  эпохам  Ренессанса  (1500—1650  гг.)  и  Просвещения
(1650—1800  гг.)  рушится  от  первого  же  прикосновения  критики,
ибо  ни  для  одной  из  рассмотренных  им  стран  континента  1650  год
не  означал  какого-либо  перелома.  Для  Англии  же  это  был  момент
начала  буржуазного  государственного  строя,  а  отнюдь  не  Про¬
свещения.  Отрицание  Тревор-Ропером  абсолютизма  оказывается
сугубо  формальным  приемом;  ведь  он  настаивает,  что  именно
абсолютная  воля  бесталанного  Карла  I  противостояла  планиро¬
вавшимся  реформам  и  не  допустила  их  осуществления.  Да  и
разве  кто-либо  понимал  абсолютизм  столь  упрощенно,  что  вообще
не  видел  стоявших  за  абсолютным  монархом  социальных  сил?
Словом,  несостоятельна  сама  основа  концепции  Тревор-Ропера.
 Что  касается  позитивного  ответа  на  поставленные  им  проблемы
общества  XVII  в.,  государства,  характера  государственного  строя,
реформ  и  т.  д.,  то  в  дальнейших  главах  нашей  работы  мы  рас¬
смотрим  их  в  применении  к  Франции.  Напомним,  что  именно  эта
страна  имеет  для  концепции  Тревор-Ропера  особое  значение  и
что  начало  всех  кризисных  явлений  он  относит  именно  к  1620-м
годам,  занимающим  центральное  место  в  нашем  изложении.
 3  А.  Д.  Люблинская

Глава  III
ОСНОВНЫЕ  ЧЕРТЫ  РАЗВИТИЯ  ФРАНЦУЗСКОЙ
ЭКОНОМИКИ  В  1610—1620  е  ГОДЫ
 кономическая  история  Франции
первой  половины  XVII  в.  из¬
вестна  лишь  в  общих  чертах.  Возможно,  что  и  в  дальнейшем,  т.  е.
после  введения  в  научный  оборот  новых  источников,  она  не  будет
в  значительной  мере  уточнена.  На  такую  мысль  наталкивают  как
прежние,  так  и  новые  локальные  исследования,  авторы  которых
констатируют  слишком  разрозненный  и  во  многом  случайный
характер  сохранившихся  источников,  изменяющийся  в  лучшую
сторону  лишь  после  середины  XVII  в.1  Во  всяком  случае  для
интересующего  нас  периода  наука  не  располагает  данными,  спо¬
собными  детально  обрисовать  рост  или  застой  промышленности,
торговли,  земледелия  и  т.  п.  В  лучшем  случае  мы  можем  лишь
констатировать  ту  или  иную  тенденцию  в  движении  экономиче¬
ской  жизни.  Однако,  если  эта  тенденция  отображена  более  или
менее  единообразно  в  группе  определенных  источников,  которые
не  только  сходятся  друг  с  другом,  но  и  не  противоречат  тому,  что
известно  о  других  сферах  деятельности,  мы  вправе  отнестись  к  их
показаниям  с  доверием  и  использовать  их  для  определения  осо¬
бенностей,  присущих  именно  изучаемому  периоду.
 Такой  группой  источников  являются  трактаты,  публицистика
и  разного  рода  докладные  записки  и  мемуары,  отражающие  пре¬
имущественно  требования  и  пожелания  тех  или  иных  заинтере¬
сованных  групп  и  отдельных  лиц.  В  них  всегда  имеется  более
или  менее  обширная  часть,  обрисовывающая  положение  торговли,
промышленности,  финансов  и  т.  п.  По  ряду  причин,  о  которых
будет  сказано  ниже,  в  подобных  источниках  экономические
 1  См.,  например,  превосходное  по  обстоятельности  и  точности  исследование
Губера  о  Бовези  (P.  G  о  u  b  е  г  t.  Beauvais  et  le  Beauvaisis  de  1600  a  1730.
Contribution  a  l’histoire  sociale  de  la  France  du  XVII  s.  Paris,  1960).
 114

моменты  начинают  звучать  все  сильнее  и  сильнее  как  раз  во  вто¬
ром  десятилетии  XVII  в.  Это  было  время  пробуждения,  если
можно  так  выразиться,  экономической  мысли  во  Франции.  Отод¬
винутая  до  того  на  второй  план  остротой  политической  и  конфес¬
сиональной  борьбы,  приковывавшей  в  XVI  в.  максимум  внимания
мыслителей  и  политических  деятелей,  экономика  начинает  стано¬
виться  объектом  интереса,  проявляемого  различными  слоями
французского  общества.
 В  первую  очередь  речь  пойдет  о  редкостном  для  того  времени
по  своему  объему  и  размаху  экономическом  трактате  А.  Мон-
кретьена,  впервые  увидевшем  свет  в  1615  г.  и  переизданном
в  1889  г.2  Он  был  неоднократно  предметом  специальных  исследо¬
ваний  историков  и  экономистов  3  и  широко  использован  в  трудах,
посвященных  как  Франции  начала  XVII  в.,  так  и  истории  поли¬
тико-экономической  мысли.  Словом,  это  знаменитый  в  своем  роде
источник,  тем  более  что  сам  термин  «политическая  экономия»
впервые  появился  в  его  заглавии.
 Анализируя  трактат  Монкретьена,  французские  исследователи-
экономисты  всякий  раз  исходили  из  современных  им  экономиче¬
ских  задач  и  теорий.  Считая  автора  одним  из  зачинателей  теории
меркантилизма,  т.  е.  отводя  ему  исторически  определенное  место,
они  тем  не  менее  искали  у  него  более  или  менее  ясно  выраженных
определений  стоимости,  цены,  прибыли,  рынка  и  других  категорий
экономической  науки  XIX  в.  Прочтя  в  заглавии  трактата  слова
«политическая  экономия»,  они  стремились  рассматривать  его  как
своего  рода  свод  экономических  понятий,  модернизируя  их  и  делая
из  автора  чуть  ли  не  прямого  предшественника  классической  бур¬
жуазной  политэкономии  XVIII  в.  Исследователи-историки  черпали
полными  пригоршнями  обильный,  достоверный  и  остроумно  подан¬
ный  материал.  В  целом  же  трактат  Монкретьена  еще  ждет  как  но¬
вого  комментированного  издания,  так  и  всестороннего  анализа.
 В  последней  из  посвященных  ему  работ,  а  именно  в  статье
Марселя  Рюдлова,4  подвергнут  анализу  план  Монкретьена,  напра¬
вленный  на  «индустриализацию»  Франции.  Рюдлов  не  скрывает,
что  его  интерес  именно  к  данной  теме  вызван  ее  актуальностью
в  наши  дни  для  слаборазвитых  стран,  и  подчеркивает,  что  удиви¬
тельная  актуальность  ее  трактовки  у  Монкретьена  вытекает  из
 2  A.  de  Montchretien.  Traicte  de  l’oeconomie  politique  dedie  en  1615  air
roy  et  a  la  reyne  mere  du  roy.  Avec  introduction  et  notes  par  Th.  Funck-Brentano.
Paris,  1889.
 3  J.  Duval.  Un  economiste  inconnu  du  XVII  s.;  A.  de  Montchretien.  Paris,
1868;  Vandichon.  Montchretien  (  1575—1621).  Amiens,  1882;  P.  Dessaix.
Montchretien  et  l’economie  politique  nationale.  Paris,  1901;  P.  Lav  a  1  1  ey.  L’oeuvre
economique  de  Antoine  Montchretien.  Caen,  1903.
 4  M.  P.  R  u  d  1  о  f  f.  A.  de  Montchretien  et  les  problemes  du  developpement
economique.  Revue  d’histoire  economique  et  sociale,  v.  40,  1962,  №  2.
 8* 	115

того,  что,  как  и  нынешние  экономисты,  он  озабочен  изыска¬
нием  путей  и  средств  для  экономического  подъема  (decollage,
букв,  взлета)  и  устранения  препятствий,  мешающих  достижению
этой  цели.5  Рюдлов  находит  у  Монкретьена  «теорию»  развития,
которую  он  считает  самой  важной  и  оригинальной  частью  трак¬
тата.  Автор  его  имел  правильную  интуитивную  идею  о  том,  что
путь  к  экономическому  прогрессу  лежит  в  области  производства;
то,  что  он  называет  «увеличением  числа  мануфактур»,  в  наши
дни  называется  индустриализацией.  При  этом  он  не  пожертвовал
сельским  хозяйством,  а  внешней  торговле  (признав  ее  значение)
отвел  второе  место.  Рюдлов  считает  Монкретьена  более  «инду-
стриалистом»,  чем  меркантилистом,  поскольку  внешнюю  торговлю
и  мореплавание  (т.  е.  колониальную  экспансию)  тот  подчиняет
национальному  экономическому  развитию.
 Теорию  индустриализации  Монкретьена  Рюдлов  излагает
в  следующем  виде.  Важнейшим  фактором  экономического  раз¬
вития  является  человек  и  его  труд  в  мастерских  и  мануфактурах.
Поэтому  рабочему  надо  дать  профессиональное  образование,6
привить  ему  любовь  к  труду  и  трудовые  навыки.  Это  лучший
путь  для  искоренения  безработицы  и  праздности;  к  злостным
же  бездельникам  необходимо  применять  самые  суровые  меры.
Поскольку  человек  рожден  для  производственного  труда,  профес¬
сиональное  образование  является  для  этого  необходимым  усло¬
вием,  а  сам  труд  становится  главной  социальной  ценностью.
 Монкретьен  считает  мануфактуры  воплощением  царствующего
в  человеческом  обществе  разделения  труда  и  главным  источником
богатства  для  людей  и  государства.  Он  идет  дальше  своих  пред¬
шественников  (во  Франции  —  Лаффема)  в  том  отношении,  что
намечает  план  поощрения  развития  промышленности  в  опреде¬
ленной  последовательности.7  Начинать  надо  с  металлопромышлен¬
ности  (forge);  затем  следуют  текстильное  и  кожевенное  производ¬
ства,  книгопечатание,  стекольная  промышленность.  Во  всех  этих
отраслях  необходимы  технические  усовершенствования,  облегчаю¬
щие,  ускоряющие  и  удешевляющие  процесс  производства.  Госу¬
дарство  должно  не  только  помогать  развитию  отечественной  про¬
мышленности,  направляя  ее  по  нужному  пути,  но  и  защищать  ее
от  иностранцев.  По  отношению  к  последним  Монкретьен  настроен
агрессивно,  его  экономическая  мысль  пронизана  национализмом
 5  Аналогичную  ситуацию  Рюдлов  находит  в  Германии  1840-х  годов  и  про¬
водит  параллели  между  Монкретьеном  и  Фридрихом  Листом  (ук.  соч.,  стр.  148,
I49).
 6  В  данном  вопросе  Рюдлов  усматривает  полное  совпадение  идей  Мон¬
кретьена  и  современных  теорий  подъема  слаборазвитых  стран  (ук.  соч.,  стр.  153).
 7  В  этом  Рюдлов  также  усматривает  полную  аналогию  с  трудами  совре¬
менных  авторов,  анализирующих  большие  трудности  в  процессе  индустриализа¬
ции  слаборазвитых  стран  (ук.  соч.,  стр.  158,  прим.  35  и  стр.  174).
 116

и  этатизмом.  Важная  роль  государства  определяется  тем,  что  все
экономическое  развитие  автор  мыслит  в  широких  национальных
рамках  и  политическим  мероприятиям  придает  больше  значения,
чем  притягательной  силе  наживы.  Его  обращение  к  государю
вводит  его  в  рамки  меркантилистской  мысли,  но  от  правительства
он  ждет  не  организации  экономики  ради  усиления  внешней  тор¬
говли,  а  направления  отечественного  экономического  развития.
Государство,  кроме  того,  должно  обеспечить  правосудие,  профес¬
сиональное  образование,  соответствующие  фискальную  и  финан¬
совую  системы,  администрацию,  словом  —  порядок  и  социальную
устойчивость.  Но  самыми  необходимыми  условиями  являются
внутренний  и  внешний  мир,  ибо  смуты  и  войны  приносят  неис¬
числимые  бедствия  и  разорение.8  Монкретьен  считает  протек¬
ционизм  необходимым  средством  для  защиты  от  иностранцев
внутреннего  рынка,  отечественных  мануфактур  и  сельского  хозяй¬
ства,  ибо  национальную  экономику  следует  оберегать  от  анархии
бесконтрольной  торговли;  эта  анархия  сокращает  возможности
выгодных  инвестиций  в  промышленность.  Чтобы  освободиться  от
иностранной  зависимости  и  повысить  конкурентоспособность,
нужно  создать  собственный  торговый  флот  и  учредить  торговые
компании  по  образцу  голландской  Ост-Индской  компании.  Тогда
перед  Францией  откроются  блестящие  перспективы  освоения  и
заселения  богатейших  областей  Америки  и  она  .  обгонит  своих
конкурентов.
 Основной  вывод  Рюдлова  заключается  в  том,  что  Монкретьен
предвосхитил  две  современные  идеи  (что  и  придает  оригинальный
характер  его  теории):  1)  он  рассматривает  экономический  про¬
цесс,  базируясь  на  волюнтаристской  трактовке  человека  и  желая
повысить  социальное  благосостояние,  2)  в  центре  этого  развития
он  ставит  процесс  индустриализации.9
 Нетрудно  заметить,  что  и  на  этот  раз  взгляды  Монкретьена
подверглись  немалой  модернизации,  хотя  в  данном  случае  речь
идет  уже  не  об  европейских  странах.  Во  многих  случаях,  как  бу¬
дет  видно  дальше,  этот  прием  привел  к  натяжкам  и  к  искажению
мысли  Монкретьена.  Обратимся  теперь  к  самому  источнику.
 Биография  автора  известна  плохо.  Он  родился  в  1575  г.  и
получил  некоторое  гуманистическое  образование.  В  своем  труде
он  ссылается  порой  на  античные  авторитеты,  одновременно  крити¬
куя  их,  причем  его  критика  обращена  как  раз  на  то,  что  в  эко¬
номике  Франции  XVII  в.  было  совсем  не  созвучно  античным
взглядам.  Монкретьен  имел  в  Нормандии  железоделательную
мануфактуру,  побывал  в  Англии  и  Голландии,  т.  е.  лично  наблю¬
дал  на  месте  экономику  наиболее  передовых  стран.  А  наблюдатель
 8  М.  P.  R  u  d  1  о  f  f,  ук.  соч.,  стр.  161  —164.
 9  Там  же,  стр.  174.
 117

он  был  отличный,  с  острым  внимательным  глазом,  проникавшим
в  глубь  явлений.  Он  погиб  в  1621  г.,  вербуя  в  Нормандии  солдат
для  восставших  гугенотов.  Возможно,  что  и  сам  он  был  гугенотом,
хотя  прямых  доказательств  тому  нет.
 Труд  Монкретьена  отличается  от  аналогичных  источников,
т.  е.  от  трактатов,  докладных  записок,  памфлетов  и  т.  п.,  посвя¬
щенных  почти  всегда  лишь  отдельным  экономическим  или  финан¬
совым  вопросам,  не  только  своей  величиной  (в  издании  Фенк-
Брентано  он  занимает  около  400  страниц),  но  и  широтой  затро¬
нутых  тем.  Отдельные  его  части  отведены  мануфактуре,  торговле,
мореплаванию,  колониям  и,  наконец,  «политике»,  т.  е.  налоговой
системе  французского  королевства.
 Трактат  вобрал  в  себя  богатый  жизненный  опыт  умного  прак¬
тического  человека  и  его  размышления  над  экономической  жизнью
Франции,  Голландии  и  Англии.  Голландия  является  для  него
непревзойденным  образцом  в  отношении  протекционизма.  Мон-
кретьен  часто  прибегает  к  сравнению  торговли,  промышленности
и  колониальной  политики  этих  трех  стран.  Как  правило,  парал¬
лели  оказываются  для  его  родины  невыгодными,  и,  как  искренний
патриот,  он  пишет  с  горечью  о  недостатках  и  отставании  Франции.
Однако  весь  трактат  пронизан  редким  оптимизмом  и  верой  в  пре¬
красное  будущее  Франции.  Она  щедро  одарена  природой,  народ  ее
трудолюбив,  искусен  и  изобретателен  во  всяком  деле,  обладает
быстрым  и  гибким  разумом.10
 При  написании  своего  труда  Монкретьен  несомненно  имел  прак¬
тическую  цель.  Трактат  посвящен  Людовику  XIII  и  Марии
Медичи  и  построен  в  форме  обращения  к  ним.  Со  всем  подобаю¬
щим  почтением  автор  советует  их  величествам  предпринять  мно¬
жество  различных  шагов,  долженствующих,  по  его  мнению,  возро¬
дить  и  упрочить  экономику,  а  следовательно,  обогатить  и  возве¬
личить  французское  королевство  и  королевскую  власть.  Трудно
себе  представить,  чтобы  автор  всерьез  рассчитывал  на  внимание
к  своим  советам  со  стороны  четырнадцатилетнего  мальчика  и  рав¬
нодушной  к  экономическим  вопросам  королевы-матери.  Вероятнее,
что  трактат  имел  в  виду  членов  Королевского  Совета  и  прежде
всего  интендантов  финансов,  которым  он  мог  особенно  приго¬
диться  в  связи  с  дебатами  о  государственных  финансах  и  налогах
на  Генеральных  Штатах.11
 Переходя  к  анализу  главных  идей  Монкретьена,  отметим
в  первую  очередь,  что  знакомство  с  жизнью  Голландии  и  восхи¬
щение  ее  экономикой  сказывается  у  автора  самым  разительным
образом  в  его  оценке  социальной  структуры  Франции.  Третье
 10  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  у  к.  соч.,  стр.  24,  33,  34.
 11  В  тексте  трактата  есть  упоминание  о  предстоящем  созыве  Штатов  (A.  de
Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  149).
 118

сословие  (le  populaire)  он  считает  весьма  важным  и  первоосновой
(le  premier  fondement)  общества.  Состоит  оно  из  земледельцев,
ремесленников  и  купцов,  теснейшим  образом  связанных  друг
с  другом  в  своей  деятельности,  которая  отнюдь  не  менее  почетна
и  важна,  чем  занятия  свободными  искусствами,  ибо  она  обслу¬
живает  потребности  людей.
 Монкретьен  убежден,  что  правительство  должно  активно  воз¬
действовать  на  экономическую  жизнь  общества.  Государи  оши¬
баются,  когда  полагают,  что  она  устраивается  сама  собой.  Это  не¬
верно,  ибо  искусство  политики  зависит,  хотя  и  опосредствован¬
ным  образом,  от  хозяйства  (oeconomie),  и  правильное  управление
последним  делает  здоровым  как  все  государство  в  целом,  так  и
каждого  его  члена.  Очень  важно  разумное  распределение  людей
по  отдельным  отраслям  и  профессиям.  Король  должен  со  всем
вниманием  и  заботой  отнестись  к  «народу»  (partie  populaire),
упорядочить  имеющиеся  мануфактуры  и  учредить  новые,  поддер¬
жать  приходящее  в  упадок  мореплавание  и  возродить  гибнущую
торговлю.12
 Вопрос  о  мануфактурах  Монкретьен  действительно  считает
главным  и  разбирает  его  очень  подробно.  Однако  мысли  его  и
требования  мало  похожи  на  абстрактные  понятия  о  человек,  труде,
индустриализации  и  т.  д.,  которые  приписывает  ему  Рюдлов.
 Человек  рожден  для  постоянного  труда,  и  интересы  общества
требуют  прежде  всего  действия  (action).  Поэтому  государство  не
может  и  не  должно  терпеть  у  себя  бездельников,  тем  более  что
работа  найдется  для  всех.  Во  Франции  и  дары  природы,  и  челове¬
ческое  мастерство  в  изобилии  распределены  по  всем  провинциям,  и
каждая  из  них  снабжает  страну  зерном,  вином,  солью,  полотнами,
шерстью,  железом  и  т.  д.  Франция  богата  также  и  людьми.  По¬
этому  мануфактуры  можно  и  должно  иметь  повсюду,  для  этого
есть  все  условия.  Чем  же  тогда  объясняется  бесспорный  в  то  время
упадок  французской  экономики?  В  первую  очередь  отсутствием
порядка  и  неумением  правильно  использовать  людей.
 Прилагаемые  Монкретьеном  меры  для  устранения  этих  недо¬
статков  весьма  примечательны.  Они  показывают,  что  изучение
голландского  опыта  в  области  мануфактурного  производства  поз¬
волило  ему  сформулировать  ряд  конкретных  предложений,
в  основе  которых  лежит  ясное  представление  о  характере  труда
мануфактурного  рабочего.
 «Кому  удается,  —  пишет  Монкретьен,  —  удачно  использовать
этот  живой  инструмент,  эту  движущую  силу  (cest  instrument  vivant,
 12  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  12—16.  —  Этот  взгляд  на  роль
государства  в  организации  экономики  определяет  и  примененный  автором  в  за¬
главии  его  труда  термин  —  oeconomie  politique.
 119

cest  util  mouvant),  способную  ко  всякому  мастерству  и  делу,  тот
может  похвалиться  тем,  что  устроил  свое  хозяйство  наилучшим
образом».13  Во  Франции  не  умеют  правильно  использовать  людей,
и  поэтому  многие  вынуждены  отправляться  на  заработок  за  гра-
ницу  (в  Испанию,  Фландрию,  Германию  и  т.  д.),  а  другие  бродят
без  дела  и  занятий,  наводняя  города  и  большие  дороги.  Им  надо
дать  работу.  Для  этого  в  каждой  провинции  следует  устроить
учебные  мастерские  по  голландскому  образцу,  где  обучение  ве¬
дется  квалифицированными  мастерами.  Они  станут  рассадниками
рабочих  для  мануфактур,  и  это  принесет  стране  большое  богат¬
ство.  Тех  же,  кто  не  захочет  работать,  надо  принуждать  к  труду
насильно.14
 Перед  нами  классическая  картина  эпохи  первоначального  на¬
копления  и  классическое  требование  к  правительству  о  принужде¬
нии  к  труду.  Однако  характерно,  что  основной  мерой  для  ликви¬
дации  безработицы  автор  считает  профессиональное  обучение,  ибо
оно  снабжает  мануфактуристов  уже  обученными  рабочими  и,
следовательно,  снижает  издержки'  производства.  Подчеркнем,  что
организация  учебных  мастерских,  а  тем  самым  и  расходы  на  них
возлагаются  на  правительство.  Принудительный  и  поэтому  неква¬
лифицированный  труд  Монкретьен  предлагает  использовать  не
в  мануфактурах,  а  в  работных  домах,  устраиваемых  для  закоре¬
нелых  бродяг  и  нищих.15
 Совершенно  очевидно,  что,  рекомендуя  все  эти  меры,  автор  ис¬
ходит  из  конкретной  обстановки  наличия  большого  числа  безра¬
ботных  при  одновременной  нехватке  на  мануфактурах  квалифи¬
цированной  рабочей  силы,  а  не  из  отвлеченной  идеи  о  наделенном
способностью  к  труду  человеке  как  факторе  экономического  про¬
гресса.
 Очень  интересны  соображения  Монкретьена  о  необходимости
рациональной  организации  труда  в  мануфактурах  с  максимальным
использованием  каждого  отдельного  рабочего.  Он  делает  любопыт¬
ное  наблюдение:  французские  рабочие  от  природы  очень  способны,
«но  есть  у  них  недостаток  —  точнее  его  было  бы  назвать  нашим
(Монкретьен  имеет  в  виду  предпринимателей,  —  А.  А.)  недостат¬
ком,  ибо  мы  не  умеем  распознавать  их  способностей,  —  они  не
соблюдают  в  своей  работе  надлежащего  порядка  (ils  ne  procedent
pas  en  leurs  travaux  avec  trop  bon  ordre),  и  это  несомненно  сильно
мешает  проявиться  их  природным  наклонностям».16  Выходом  из
 13  A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  25.  —  В  качестве  примеров  по¬
добного  умения  Монкретьен  приводит  северные  народы  (т.  е.  Голландию  и
Англию)  и  Катона,  который  не  щадил  усилий  для  обучения  своих  слуг  и  даже
сделал  из  этого  своего  рода  промысел  (mestier  et  marchandise).
 14  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  26,  27.
 15  Там  же,  стр.  106,  107.
 16  Там  же,  стр.  30.
 120

затруднения  Монкретьен  считает  устройство  —  с  королевского
разрешения  и,  разумеется,  с  предоставлением  всяких  полезных
и  почетных  привилегий  —  в  различных  провинциях  многих  ману¬
фактур  из  числа  изготовляющих  наиболее  распространенные  из¬
делия.  Руководство  ими  надо  поручить  людям  способным  и  опыт¬
ным  для  того,  чтобы  они  с  толком  распределяли  труд  между  рабо¬
чими,  согласно  их  природным  или  приобретенным  способностям.
Результатом  будет  прекрасное  мастерство  рабочего.17  Более  чем
вероятно,  что  и  это  предложение  навеяно  наблюдениями  над  ор¬
ганизацией  труда  в  голландских  мануфактурах,  где  в  то  время
уже  применялось  развитое  разделение  труда  на  частичные  опе¬
рации.
 Очень  желательным  считает  Монкретьен  покровительство  лю¬
дям,  могущим  принести  пользу  в  мануфактурах:  «Если  вы,  ваши
величества,  пожелаете  помочь  людям  изобретательным  (beaux
esprits)  и,  протянув  им  руку,  извлечь  их  из  народной  толщи  (1а
foule  du  peuple),  где  из-за  печальных  условий  они  ныне  скрыты,
вы  таким  путем  откроете  тысячи  живительных  источников  при¬
были,  пользы  и  славы».18  Но  усовершенствования  надо  оберегать
от  иностранцев,  ибо  заботиться  следует  в  первую  очередь  о  своих
гражданах.  В  этом  отношении  французам  не  мешает  позаимство¬
вать  кое-что  из  английских  обычаев.  Необходимо  урезать  права  и
привилегии  прибывающих  во  Францию  иностранцев.  Исключения
можно  делать  лишь  для  тех,  кто  обучит  французов  какому-либо
прибыльному  производству.
 Затем  Монкретьен  приступает  к  центральной  части  главы  о  ма¬
нуфактурах  и  перечисляет  различные  отрасли  производства.  По
мнению  Рюдлова,  он  здесь  указывает  путь  к  развитию  националь¬
ной  промышленности,  делая  главный  упор  на  металлургию  и  ме¬
таллообработку  (forge),  что  и  дает  основание  считать  его  прони¬
цательным  автором  «плана  индустриализации».  Это  мнение
Рюдлова  является  модернизацией  не  только  потому,  что  металло¬
обработке,  этой  якобы  тяжелой  индустрии  начала  XVII  в.,  при¬
писано  значение,  которого  она  на  деле  вовсе  тогда  не  имела,  но  и
вследствие  того,  что  увлеченный  своей  идеей  Рюдлов  не  заметил
многих  вещей.  Почему  Монкретьен  начинает  на  деле  с  сельского
хозяйства,  а  не  с  металлообработки?  Почему  вслед  за  ней  он  ста¬
вит  сразу  же...  производство  шляп  и  шапок?  Почему  затем  рас¬
полагает  прочие  отрасли  в  таком  порядке:  производство  полотна,
шерстяных  тканей,  шелковых  тканей,  кожевенных  изделий,  книго¬
печатание,  стекольная  промышленность?  Эта  иерархия  кажется
странной,  в  особенности  если  считать  ее  «планом  индустриали¬
зации».  На  деле  она  по-своему  логична,  будучи  основана  главным
 17  Там  же,  стр.  88.
 18  Там  же,  стр.  35.
 121

образом  на  градации  полезности  и  прибыльности  для  государства
и  мануфактуристов  отдельных  отраслей.19  Нельзя  забывать  и
о  главной  цели  автора  —  привлечь  внимание  правительства  к  не¬
обходимости  активно  воздействовать  на  экономику  страны  в  же¬
лательном  для  предпринимателей  направлении.
 Именно  поэтому  Монкретьен  и  начинает  с  сельского  хозяйства,
поставляющего  средства  к  жизни  и  сырье  для  производства.  Для
Франции  сельское  хозяйство  имеет  первостепенное  значение  и  яв¬
ляется  источником  всего  богатства.  Между  тем  оно  находится
в  плохом  состоянии  и  ему  грозят  еще  худшие  бедствия,  если  не
принять  немедленных  мер.  Землевладельцы  не  ведут  сами  своего
хозяйства;  в  погоне  за  прибыльными  должностями  они  предпочи¬
тают  сдавать  землю  в  аренду.  Она  обрабатывается  плохо,  так  как
арендаторы  стремятся  поскорее  выжать  из  нее  как  можно  больше.
Крестьяне  очень  бедны,  не  имеют  по  большей  части  собственной
земли,  работают  на  других.  Понятно,  что  у  них  нет  охоты  стара¬
тельно  трудиться,  земля  истощается  и  зарастает  сорняками.  А  ведь
они  главные  кормильцы  всей  страны,  они  же  платят  и  основную
массу  налогов.  Их  деньгами  оплачиваются  армия,  гарнизоны,  бое¬
припасы,  их  деньги  наполняют  казначейство.  Крестьян  надо  под¬
держать  и  не  отягощать.  Государь,  оберегающий  их  от  чрезмер¬
ных  тягот,  действует  к  своей  же  выгоде:  крестьяне  —  подножие
 государства,  и  если  оно  поколеблется,  от  этого  пострадает  как  его
 20
 глава,  так  и  другие  члены.
 Анализ  Монкретьена  глубже  и  острее,  чем  суждения  его  со¬
временников.  В  1614  г.  предвиделся  созыв  Генеральных  Штатов.
Многие  публицисты  призывали  снизить  налоги  и  облегчить  поло¬
жение  крестьян,  указывая  на  могущие  произойти  беспорядки.  Эти
призывы  были  повторены  депутатами  на  заседаниях  Штатов.21
Но  никто  из  них  не  указал  на  иные  причины  бедности  крестьян,
кроме  высоких  налогов.  Монкретьен  же  увидел  больше  —  небре¬
жение  землевладельцев-дворян,  экспроприацию  крестьян,  истоще¬
ние  почвы.  Вместе  с  тем  и  он  не  предложил  иного  способа,  кроме
того,  который  предлагался  буквально  всеми  и  был  единственно
возможным  в  тех  условиях,  —  снижения  налогов.
 Но  если  по  части  методов  улучшения  сельского  хозяйства
Монкретьен  не  отличался  от  своих  современников,  то  в  отношении
промышленности  он,  оперируя  в  близкой  себе  сфере,  проявил  не¬
сравненно  больше  изобретательности.
 Начиная  об  этом  речь,  он,  как  и  всякий  меркантилист,  особо
напирает  на  необходимость  производить  все  в  пределах  родной
 19  Там  же,  стр.  46.
 20  Там  же,  стр.  40—45.
 21  См.:  А.  Д.  Люблинская.  Франция  в  начале  XVII  в.  (1610—
1620  гг.).  Л.,  1959,  гл.  IV.
 122

страны,  чтобы  ни  в  чем  ни  от  кого  не  зависеть.22  Затем  он  заво¬
дит  разговор  о  металлообработке.  Он  воспевает  ей  самую  поэтич¬
ную  хвалу,  на  которую  только  способно  его  пылкое  и  образное
вооб£ажение:  «Это  искусство23  всех  искусств  и  их  основание...
наилучшее  поле  для  изобретений...,  двигатель  и  орган  движения
(le  mouvant  et  l’organe  de  mouvement)».24  К  нему  надо  проявить  осо¬
бое  внимание:  оно  доставляет  оружие,  заставляющее  трепетать
врагов  короля.
 Более  500  тысяч  французов  живут  этим  ремеслом  («как  сала¬
мандры  в  огне»),  и,  кроме  того,  оно  применяется  и  во  многих  доу-
гих  ремеслах.  Соседи  (Англия,  Голландия,  Фландрия)  в  свое
время  через  эмигрантов-гугенотов  25  многое  заимствовали  из  Фран¬
ции  по  части  изготовления  оружия,  замков,  ножей  и  т.  д.  Пока
еще  они  не  превзошли  своих  учителей.  Германия  славится  своими
металлическими  изделиями,  но  французские  им  не  уступают.
 Итак,  казалось  бы,  положение  этой  отрасли  промышленности
хорошее.  Нет,  отвечает  автор,  сейчас  оно  плохое,  но  должно  стать
хорошим.  Надо  устранить  иностранцев  и  помочь  фоанцузам
взять  целиком  в  свои  руки  все  производство  изделий  из  железа
и  стали.  Незачем  допускать  ввоз  во  Францию  скобяных  товаров.
Он  разоряет  тысячи  людей  в  городах  и  в  целых  провинциях,  за¬
нятых  их  изготовлением.
 Огромный  вред  наносит  ввоз  из  Германии  и  Лотарингии  кос
и  серпов.  Сам  по  себе  товар  этот  во  Франции  очень  нужный,  но
беда  в  том,  что  отечественные  косы  и  серпы  стоят  вдвое  дороже
импортных.  По  бедности  своей  крестьяне  кидаются  на  дешевку  и
покупают  привозные  орудия,  хотя  те  плохи  по  качеству,  и  вот
«несутся  над  полями  жалобы  работников,  обманутых  в  своих  по¬
купках».  Сделаны  эти  косы  так,  что  не  разберешь,  железные  они
или  стальные;  продают  их  не  в  городах,  а  на  рынках  в  селах  и
деревнях  (порой  большими  партиями,  по  100  тысяч  штук)  и  за¬
тем  развозят  по  всем  провинциям.  Более  800  тыс.  ливров  утекает
ежегодно  за  границу  в  уплату  лишь  за  косы  и  серпы,  а  француз¬
ские  мастера  остаются  без  работы.  Кроме  того,  во  Франции  пред¬
приниматели  не  вводят  технических  усовершенствований  и  машин
(engins),  ускоряющих  и  улучшающих  производство  металличе¬
 22  A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  46.  —  Характерно,  что,  рассмат¬
ривая  сельское  хозяйство,  он  умалчивает  об  этом  принципе,  что  и  понятно:
Франция  не  только  целиком  удовлетворяла  свои  потребности  отечественной
продукцией,  но  и  экспортировала  много  хлеба,  вина,  соли, 	фруктов  и 	т. 	д.
 23  Термин  «искусство»  (art)  употреблен  потому, 	что, 	как  это  часто  дела¬
 лось  в  XVI—XVIII  вв.,  ремесла  и  промышленность  назывались  arts  тёса-
niques.
 24  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  47.
 25  Это  замечание  очень  любопытно,  если  учесть, 	что 	речь  идет 	о 	произ¬
 водстве  оружия  и  металлических  изделий.
 26  На  городских  рынках  осуществлялся  контроль  над  качеством  товаров*
 123

ских  изделий,  ибо  не  уверены  в  сбыте  больших  партий  товаров.
Между  тем,  если  бы  нашелся  хоть  один  такой  опытный  и  смелый
человек,  многие  последовали  бы  его  примеру.27
 Напомним,  что  Монкретьен  сам  был  владельцем  железодела¬
тельной  мануфактуры  и,  надо  полагать,  компетентность  его  была
в  этом  вопросе  значительной.  Поэтому  его  наблюдения  и  жалобы
представляют,  на  наш  взгляд,  значительный  интерес.  Во-первых,
они  вполне  доказательно  опровергают  мнение  (о  котором  упоми¬
налось  выше),  будто  французские  крестьяне  крайне  мало  покупали
металлических  изделий  и  даже  орудий,  предпочитая  по  бедности
обходиться  деревянными.  Во-вторых,  Монкретьен  точно  вскрывает
причину  ввоза  кос  и  серпов:  худшие  по  качеству,  они  были  де¬
шевле  отечественных  и,  кроме  того,  сильно  подешевели  после  того,
как  голландцы  стали  ввозить  их  морем  и  снизили,  следовательно,
транспортные  расходы.  Французские  же  косы  и  серпы  дороги
потому,  что  хороши  по  качеству,  которое  не  разрешается  снижать
под  страхом  запрета  продажи  (decry).  Наконец,  очень  сущест¬
венно,  что  Монкретьен  рисует  не  статическую  картину;  он  описы¬
вает  начавшийся  сравнительно  недавно  упадок  французской  желе¬
зоделательной  мануфактуры  в  результате  импорта  голландцами
(отметим  этот  факт!)  морем  на  своих  кораблях  немецких  и  лота¬
рингских  изделий.  Дешевизна  импортной  неконтролируемой  и
 «j 	28
 потому  плохой  продукции  душила  отечественное  высококачест¬
венное  производство.
 Предлагаемый  Монкретьеном  способ  возрождения  отечествен¬
ной  металлообработки  не  заключает  в  себе  простого  запрета  им¬
порта.  Он  просит  отменить  контроль  над  качеством  изделий;
тогда  французские  косы  будут  столь  же  дешевы,  как  немецкие,  и
в  то  же  время  они  все-таки  будут  лучше  их.  Они  сами  завоюют
себе  рынок  и  вытеснят  импортные;  уверенность  в  возможности
беспрепятственного  сбыта  позволит  восстановить  прежние  ману¬
фактуры  и  насытить  рынок  их  продукцией,  а  сбыт  в  мануфактур¬
ном  производстве  главным  образом  и  принимается  в  расчет.  «Де¬
шевизна  создается  изобилием,  а  оно  проистекает  из  труда  многих
(людей);  если  же  товары  находят  хороший  сбыт,  то  в  таком  труде
многих  не  может  быть  недостатка».29
 Франция  тем  более  может  позволить  себе  такую  меру,  что  для
своих  мануфактур  у  нее  есть  в  изобилии  сырье,  подходящие  места
с  лесами  и  водами  и  умелые  рабочие.  Больше  того,  если  иностран¬
ные  изделия  исчезнут  с  французского  рынка,  то  начнется  наплыв
во  Францию  иностранных  рабочих  (им  дома  будет  нечего  делать),
от  которых  многому  можно  поучиться.  Их  надо  привлечь  и  при¬
 27  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  51—56.
 28  Монкретьен  употребляет  именно  это  слово  (estouffer).
 29  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  54.
 124

нять,  «ибо  в  стране  никогда  не  может  быть  избытка  рабочих»,
наоборот,  государство  страдает  от  их  нехватки.30
 Этот  план  Монкретьена  очень  показателен.  Вытеснение  с  внут¬
реннего  рынка  иностранных  конкурентов  дало  бы  мануфактури¬
стам  не  только  монополию  сбыта  во  Франции,  но  и  снабдило  бы
их  высококвалифицированными  рабочими  в  готовом,  так  сказать,
виде.  Труд  этих  иностранцев  снизил  бы  в  свою  очередь  издержки
производства  (высокая  квалификация  —  углубление  разделения
труда  —  удешевление  продукции)  и  позволил  бы  его  расширять.
Мы  видели,  что  связь  этих  явлений  была  Монкретьену  вполне
ясна  и  он  справедливо  усматривал  в  них  возможности  лучшего  и
более  быстрого  развития  мануфактурного  производства.  Очень
интересно  и  то  обстоятельство,  что  Монкретьен  просит  у  прави¬
тельства  совсем  немного.  В  данном  случае  он  просит  лишь  отмены
контроля  за  качеством.  Вот  один  из  многих  примеров  стеснитель¬
ности  для  мануфактуристов  старинной  регламентации  в  области
производства  изделий  для  внутреннего  рынка,  которая  лишала  их
главного  условия  для  победы:  равенства  шансов  в  конкуренции
их  товаров  с  импортными.
 Подведем  теперь  итоги  по  вопросу  об  этой  «тяжелой  промыш¬
ленности  XVII  в.».  Как  мы  видели,  автор  еще  очень  далек  от
каких  бы  то  ни  было  планов  «индустриализации»,  хотя  он  и  пони¬
мает  важную  роль  металлургии  и  производства  металлических
изделий  для  всех  отраслей  промышленности  (но  это,  надо  пола¬
гать,  понимали  задолго  до  него).  Для  нас  его  соображения
вдвойне  интересны.  Его  острый  глаз,  наметанный,  возможно,  на
образцах  более  развитой  голландской  мануфактуры,  особенно  от¬
четливо  видел  не  только  отсталость  французской  практики,  но  и
способ  изживания  этой  отсталости  чисто  экономическим  путем.
Кроме  того,  приводимые  им  данные  являются  бесспорным  доказа¬
тельством  отрицательного  воздействия  голландской  торговли  и
промышленности  на  развитие  французского  мануфактурного  про¬
изводства.  Острое  торгово-промышленное  (а  не  просто  торговое,
как,  например,  в  свое  время  между  Генуей  и  Венецией)  соперни¬
чество  уже  становилось  тогда  нормой  в  отношениях  между  стра¬
нами,.  вступившими  на  путь  капиталистического  развития.
 Раздел  о  текстильной  промышленности  Монкретьен  неспроста
начинает  с  изготовления  войлочных  шляп  и  шапок  из  бобрового
и  заячьего  меха.  Дело  в'  том,  что  в  этой  отрасли  у  французов
нет  конкурентов:  «она  полностью  и  целиком  осталась  в  наших
руках».  Она  самая  благополучная  (далее  Монкретьен  располагает
прочие  отрасли,  главным  образом  по  степени  убывания  благопо¬
лучия).  Чем  это  объясняется?  «Слишком  уж  часто  наши  головы
меняют  свою  форму;  при  подобном  непостоянстве  иностранцы  не
 30  Там  же,  стр.  56.
 125

смогли  бы  извлечь  барыш  из  своих  товаров».  Иными  словами,
капризы  французской  моды  (которую,  кстати  сказать,  французы
уже  начали  в  ту  пору  прививать  другим  нациям)  сохраняют  мо¬
нополию  внутреннего  рынка  для  этих  изделий,  а  он  все  более  и
более  расширяется,  ибо  «ныне  любой  купец  одет  словно  дворя¬
нин».31  Однако  —  тут  автор  все  же  выступает  в  роли  просителя  —
необходимы  меры  по  контролю  над  качеством  ввозимой  фламанд¬
цами  испанской  шерсти,  которая  полна  жира,  песка  и  камней.
 Производство  полотен  Монкретьен  считает  самой  распростра¬
ненной  во  Франции  отраслью  промышленности,  дающей  заработок
множеству  людей  —  мужчинам,  женщинам,  детям.  В  этом  деле
Франция  оставила  далеко  позади  всех  конкурентов  на  внешнем
рынке,  именно  благодаря  высокому  качеству  своих  полотен.  Хотя
голландцы  и  подделывают  свои  полотна  и  холсты  под  француз¬
ские  (маркируя  их  французскими  марками),  все  равно  те  не  вы¬
держивают  сравнения,  так  как  французские  полотна  отбелены
в  пресной  воде,  голландские  же  —  в  полусоленой.  Особенно  важен
и  прибылен  экспорт  французских  холстов  в  Испанию.  Испанские
корабли  оснащены  французскими,  а  не  голландскими,  фламанд¬
скими  или  немецкими  парусами.
 Беда,  однако,  в  том,  что  в  самое  нутро  этой  важной  и  выгод¬
ной  промышленности  проникли  голландцы.  Они  завели  во  Фран¬
ции  свои  мануфактуры,  где  отбеливают  ввезенные  из  Голландии
полотна  и  куда  привлекают  при  помощи  большего  заработка
французских  мастеров.  Они  же  скупают  и  неотбеленные  ткани.32
Голландцев  необходимо  выгнать,  а  продажу  и  вывоз  полотен  и
холстов  сделать  монополией  французов.  Иными  словами,  от  короля
требуются  очень  серьезные  меры,  и  снова  они  направлены  против
голландцев!
 В  худшем  состоянии  находится  ранее  процветавшее  француз¬
ское  сукноделие.  Распространено  оно  по  всей  стране,  и  повсюду
есть  для  него  хорошее  по  качеству  сырье.  Но  французское  мастер¬
ство  сукноделия  перестало  быть  секретом.  Кому  неизвестно,  что
через  французских  эмигрантов  им  овладели  англичане  и  что  ныне
в  английских  мануфактурах  звучит  французская  речь.  Француз¬
ский  рынок  наводнен  английскими  сукнами,  по  большей  части
плохими  по  качеству  сырья,  по  своей  выработке  (садятся  от
дождя)  и  по  окраске  (окрашены  запрещенным  во  Франции  ин¬
диго,  а  не  вайдой).  Правда,  спрос  на  сукна  вообще  сильно  упал
из-за  того,  что  гораздо  больше  стали  носить  шелковую  одежду.
Все  же  необходимо  поддержать  французское  сукноделие,  в  нем
занято  множество  людей.  Правительство  должно  запретить  ввоз
 31  Там  же,  стр.  60,  61.
 32  В  производстве  полотна  сочетались  работы  на  дому  (обработка  льна,
прядение,  ткачество)  с  операциями  в  централизованных  мастерских.
 126

английских  товаров,  как  это  уже  сделали  фламандцы,  Гамбург  и
Т.  д.33
 Шелководство  и  изготовление  шелковых  тканей  (атласа,  бар¬
хата,  парчи,  тафты  и  т.  п.)  и  чулок  Монкретьен  оценивает  как
очень  выгодное  и  имеющее  во  Франции  хорошие  перспективы.
Своего  шелка  получают  столько,  что  его  должно  было  бы  хватить,
да  и  ткани  умеют  делать.  К  чему  уплачивать  массу  денег  за  им¬
портные  шелковые  ткани  и  чулки  (только  лишь  за  чулки  уплачи¬
вается  ежегодно  около  3  млн  ливров)?  Король  должен  или  запре¬
тить  излишества  в  шелковой  одежде,  или  настолько  увеличить
производство  шелковых  тканей  во  Франции,  чтобы  они  полностью
покрывали  спрос.34
 Этот  пункт  интересен  во  многих  отношениях.  Несомненно,  что
во  Франции  в  ту  пору  спрос  на  шелковые  ткани  и  разного  рода
изделия  (чулки,  ленты,  шелковые  кружева  и  т.  п.),  уже  прочно
вошедшие  в  обиход  не  только  дворянства,  но  и  богатых  и  зажи¬
точных  слоев  горожан,  значительно  превышал  возможности  отече¬
ственной  промышленности.  Усилия  Генриха  IV,  Сюлли  и  Оливье
де  Серра  хотя  и  принесли  известные  плоды,  не  устранили,  однако,
главного  недостатка  —  нехватки  сырья.  Характерно,  что  Монкре¬
тьен  даже  не  заикается  о  запрещении  импорта  шелковых  тканей.
Мера,  которую  он  требовал  в  применении  к  английскому  сукну,  здесь,
очевидно,  непригодна.  Вероятно,  он  помнил  о  провале  попыток
Генриха  IV  запретить  этот  импорт.  Навряд  ли  он  верил  и  в  эф¬
фективность  указов  против  роскоши.  Главная  причина,  надо  пола¬
гать,  заключалась  в  том,  что  французская  шелковая  промышлен¬
ность  действительно  была  еще  не  развита  из-за  недостатка  сырья,
и  развивать  ее  можно  было  преимущественно  в  этом  направлении,
т.  е.  добывая  в  больших  размерах  дешевый  шелк-сырец.  Перспек¬
тивность  данной  отрасли  определялась  (как  известно,  эти  пред¬
положения  со  временем  полностью  оправдались)  наличием  давно
появившегося  и  все  время  расширявшегося  спроса  на  внутреннем
рынке,  а  известное  уже  за  пределами  Франции  искусство  француз¬
ских  мастеров  обеспечивало  широкую  экспансию  также  и  на
внешнем  рынке.
 По  отношению  к  английской  бумазее,  фламандскому  камлоту
и  другим  легким  тканям  Монкретьен  ограничивается  замечанием,
что  все  они  делаются  по  образцу  французских  и  хуже  их  по  ка¬
честву;  чтобы  продать  у  себя  дома  свои  ткани,  англичане  даже
выдают  их  за  французские.  Ввоз  их  во  Францию  мешает  разви¬
тию  отечественной  промышленности.  Ныне  у  лучших  в  мире  фран¬
цузских  портных  появились  конкуренты  и  притом  в  самой  Фран¬
ции.  Шотландские  и  фламандские  мастера  усвоили  французские
 33  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  70—75,  82—83.
 34  Там  же,  стр.  76—80,  223.
 127

моды  и  работают  со  своими  земляками  в  крупнейших  городах
страны.
 Страдает  и  кожевенное  производство,  хотя  ранее  оно  принад-
лежало  к  числу  самых  прибыльных,  поскольку  не  менее  трех
четвертей  населения  носит  кожаную  обувь  (прочие  —  деревянную
и  веревочную).  Отечественного  сырья  не  хватает,  и  кожи  приво¬
зятся  из  Берберии,  с  островов  Зеленого  мыса  и  т.  д.  Не  хватает
и  своих  мастеров,  приходится  терпеть  фламандцев.  Ухудшается
обработка  кожи  и  качество  обуви;  с  этими  злоупотреблениями
необходимо  бороться.35
 Переходя  к  «благородному  искусству  книгопечатания»,  Мон¬
кретьен  снова  попадает  в  знакомую  сферу  —  теперь  уже  как  из¬
давший  свои  труды  писатель  —  и  посвящает  этому  искусству  много
внимания  по  причине  его  большой  выгодности  и  чрезвычайного
распространения.  Правда,  теперь  оно  имеется  во  всех  странах  и
поэтому  не  может  давать  таких  высоких  прибылей,  как  раньше,
когда  его  знали  лишь  немногие  народы,  вывозившие  за  границу
свои  книги.  Кроме  того,  и  спрос  ныне  не  тот:  появилось  много
библиотек,  а  книги  —  товар  прочный  и  не  изнашиваются,  как
одежда.  И  все  же  при  умении  и  в  этом  деле  можно  заработать
много  денег;  пример  тому  —  фламандцы,  у  которых  на  прибыль
очень  тонкий  нюх.
 Метод  извлечения  фламандцами  высоких  прибылей  из  книго¬
печатания  Монкретьен  описывает  очень  выразительно,  и  мы  при¬
ведем  его  слова,  ибо  они  дают  основания  судить  о  разнице  между
фламандскими  и  французскими  типографиями,  а  тем  самым  и  об
уровне  развития  французского  книгопечатания  в  ту  пору.
 Во  многих  городах  Фландрии  имеется  множество  типографий,
«где  местные  бедняки  работают  за  низкую  плату  и  где  наборщи¬
ков  с  оплатой  в  15  сентов  (сент—1/100  гульдена,  —  А.  Л.)  в  день
заставляют  делать  больше,  чем  французы  делают  за  25.  Благодаря
такой  повышенной  выработке  (tasche  augmentee),  они  (т.  е.  кни¬
гоиздатели,—  А.  Л.)  продают  свои  книги  почти  вдвое  дешевле,
чем  могут  сделать  наши,  и  посылают  к  нам  много  книг,  предна¬
значенных  для  самого  широкого  распространения  и,  следовательно,
скорее  всего  раскупающихся.  Этим  способом  они  отнимают  у  на¬
ших  печатников  и  книгопродавцев  (по  мнению  которых,  лучшие
книги  не  те,  что  хорошо  напечатаны,  а  те,  что  продаются  поско¬
рее  и  повыгоднее)  поле  деятельности  и  даже  ту  ничтожную  при¬
быль,  которой  они  ранее  пользовались».36
 Импорт  иностранных  книг  надо  запретить  и  тем  самым  под¬
держать  отечественное  книгопечатание,  в  котором  занято  50  тысяч
человек,  тем  более  что  по  своему  содержанию  ввозимые  книги
 35  Там  же,  стр.  85,  86.
 36  Там  же,  стр.  90,  91.
 128

способствуют  порче  нравов  и  отвращают  людей  от  повиновения
законным  властям.  Привилегии  на  первоиздания  должны  даваться
не  более  чем  на  4—6  лет;  после  этого  срока  все  издатели  должны
пользоваться  равными  правами  при  издании  и  продаже  книг.
Следует  также  запретить  экспорт  французской  бумаги  и  француз¬
ских  шрифтов.  Тогда  иностранцы  вынуждены  будут  или  печатать
свои  издания  во  французских  типографиях,  или  же  покупать
французские  книги.  Ныне  они  печатают  вредные  книги  на  фран¬
цузской  бумаге  и  французскими  шрифтами  и  торгуют  ими  во
Франции;  дело  даже  дошло  до  того,  что  некоторые  англичане  при¬
обрели  во  Франции  бумажные  мельницы  и  обрабатывают  на  них
английское  тряпье.37
 Итак,  ни  обилие  хорошей  бумаги,  ни  наличие  такого  ценного
оборудования,  как  типографские  шрифты,  ни  многочисленность
типографий  и  искусных  мастеров  не  спасли  французское  книго¬
печатание  в  начале  XVII  в.  от  неспособности  конкурировать
с  фламандским  —  и  притом  по  чисто  экономическим  причинам.
Дешевизна  импортных  книг  (они  стоили  почти  вдвое  дешевле!)
в  первую  очередь  определялась  более  высокой*  производитель¬
ностью  фламандских  типографий  с  их  более  дробным  разделением
труда,  в  силу  чего  на  многие  частичные  операции  можно  было
ставить  менее  квалифицированных  или  неквалифицированных  ра¬
бочих  с  низкой  оплатой.  Затем  фламандские  печатники  удовлетво¬
ряли  широкий  спрос,  книги  их  (речь  идет  главным  образом  о  мо¬
литвенниках,  публицистике  и  т.  п.)  выходили  большими  тиражами
и  быстро  раскупались  по  причине  своей  дешевизны  и  отсутствия
цензуры.
 Благодаря  искусству  проживающих  во  Франции  итальянских
мастеров-стекольщиков  и  превосходному  качеству  сырья  в  дворян¬
ских  поместьях  процветает  изготовление  стекол,  стеклянной  и
хрустальной  посуды.38  Эту  отрасль  надо  поощрять  и  поддерживать
 сл  Q  О
 дворянскую  монополию,  не  раздавая  новых  привилегии.
 Завершив  свой  обзор  отраслей  мануфактурного  производства,40
Монкретьен  переходит  к  выводам,  которые  надлежит  сделать  из
 37  Там  же,  стр.  91—95.
 38  Во  Франции  дворяне  издавна  имели  право  владеть  стекольными  ма¬
стерскими,  не  теряя  своих  налоговых  привилегий,  которые  утрачивались  при
любом  другом  виде  производства.
 39  Монкретьен  считает  эту  меру  хорошим  вознаграждением  для  тех  дво¬
рян,  которые  верно  служили  королю  в  гражданских  войнах  XVI  в.  Таких  дво-
рян-стеколыциков  (gentilshommes-verriers)  не  менее  2500  человек  (A.  de
Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  97).  Любопытный  аргумент  в  устах  мануфак¬
туриста!  Он  объясняется  тем,  что  таким  дворянам  можно  не  давать  пенсий.
 40  Характерно,  что  в  его  перечень  не  вошли  пушечные,  пороховые,  ковро¬
вые  и  другие  мануфактуры,  принадлежавшие  по  большей  части  к  числу  госу¬
дарственных  предприятий  и  пользовавшиеся  особым  вниманием  со  стороны
властей.
 9  А.  Д.  Люблинская
 129

обрисованного  им  положения.41  Необходимость  развивать  промыш¬
ленность  представляется  ему  несомненной.  Богатство  страны  осно¬
вано  именно  на  промышленности,  она  начало  и  конец  всего
(premier  vivant  et  dernier  mourant).42  Государь  может  быть  спокоен
лишь  в  том  случае,  если  все  подданные  имеют  средства  к  сущест¬
вованию,  а  дает  это  промышленность.  В  противном  случае  неиз¬
бежны  опасные  народные  волнения.
 Какие  же  меры  надо  принять  к  тому,  чтобы  из  мелких  поселков
выросли  большие  богатые  города,  которыми  изобилуют  Голлан¬
дия,  Зеландия  и  Фризия?  Надо  обучать  рабочих,  ибо  искусные
мастера  крайне  необходимы.  Надо  искоренить  праздность  и  при¬
влечь  мануфактуристов,  указав  им  пути  получения  прибылей  и
почетных  привилегий.  В  этих  мерах  сочетаются  интересы  частных
лиц  и  общее  благо.  Надо  учредить  школы  для  детей  беднякоз  и
учить  их  там  ремеслам.  Необходимо  обучать  также  и  женщин,
ибо  и  они  должны  работать.  В  Голландии  детей  бродяг  и  нищих
помещают  в  особые  закрытые  приюты,  девочек  и  мальчиков  от¬
дельно,  и  обучают  разным  мануфактурным  работам.  Когда  они
вырастают,  их  женят  и  выдают  замуж  (между  собой!)  и  они
работают  в  тех  же  приютах,  но  уже  за  плату.  Такие  приюты
устроили  бы  и  французские  мануфактуристы,  если  бы  знали,  что
продукции  их  предприятий  обеспечен  сбыт  в  итоге  запрещения
импорта  иностранных  товаров.43  Злостных  бродяг  и  нищих  надо
суровейшими  мерами  принуждать  к  самому  тяжелому  труду
в  исправительных  работных  домах.
 Мысль  Монкретьена  вполне  ясна  и  вытекает  из  потребности
иметь  на  мануфактурах  обученных  рабочих,  а  также  из  стремления
использовать  женский  и  детский  труд.  Однако  траты  на  профес¬
сиональное  обучение  он  возлагает  на  правительство.  Мануфакту¬
ристы  согласны  нести  связанные  с  этим  издержки  лишь  в  том
случае,  когда  детский  приют  превращается  в  своего  рода  ману¬
фактуру  и  обученные  в  нем  дети  прикрепляются  к  ней  до  сконча¬
ния  своих  дней.
 Следующим  пунктом  является  необходимость  удешевления
мануфактурной  продукции.  Почему  голландцы  имеют  возможность
продавать  свои  товары  столь  дешево?  «Там  самые  тонкие  умы,
самые  богатые  и  удачливые  люди  считают  почетным  делом  изы¬
скание  полезных  и  пригодных  усовершенствований,  при  помощи
которых  можно  быстрее  и  легче  производить  наиболее  необходи¬
мые  и  широко  распространенные  изделия.  От  этого  они  получают
богатые  плоды,  ибо  благодаря  машинам  и  механическим  орудиям
облегчается  труд  человека  и,  следовательно,  уменьшаются  из-
 41  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  103—128.
 42  Там  же,  стр.  99.
 43  См.  также:  А.  Д.  Л  ю  б  л  и  н  с  к  а  я,  ук.  соч.,  стр.  26,  27.
 130

Держки  производства  (frais  de  la  besogne).  Еще  в  большей  степени,
чем  обилие  и  искусство  рабочих,  это  дает  им  (т.  е.  голландцам,—
А.  Л.)  возможность  продавать  нам  товары  по  столь  низкой  цене,
тем  более  что  теперь,  когда  они  овладели  нашим  рынком,  они
стремятся  не  столько  к  хорошему  качеству,  сколько  к  большому
количеству  товаров  и  употребляют  свое  старание  на  то,  чтобы
их  получше  приукрасить  (farder)—дабы  прибыльнее  продать,—
а  не  на  то,  чтобы  сделать  их  действительно  хорошо».44
 Затем  следует  вывод  о  необходимости  принять  меры  против  воз¬
можного  перепроизводства,  ибо  оно  снижает  прибыли.  Дабы  избе¬
жать  неудобств,  проистекающих  как  из  нехватки  товаров,  так  и  из  их
чрезмерного  обилия,  правительство  должно  разыскать  средства  для
установления  разумного  равновесия  между  тем  и  другим.
 Последний  и  важнейший,  с  точки  зрения  автора,  вывод  —
насущнейшая  необходимость  протекционизма.  Первым  и  самым
важным  условием  расцвета  отечественной  мануфактуры  является
запрет  ввоза  иностранных  изделий.  На  этом  запрете  основано
процветание  Англии  и  Фландрии.45  Для  государства  нет  ничего
прибыльнее  богатой  и  разнообразной  промышленности,  удовлетво¬
ряющей  все  потребности.  По  отношению  к  ней  у  государя  такие  же
задачи,  как  у  архитектора  по  отношению  к  строящемуся  зданию.
Недаром  в  Голландии  правительство  приходит  на  помощь  частным
предпринимателям  (la  main  publique  aide  a  la  particuliere)  и  учре¬
ждает  новые  мануфактуры.47  «Смелей,  ваши  величества,  —  заклю¬
чает  Монкретьен,  —  осуществите  сие  славное  деяние!».48
 Этот  призыв  к  смелости  не  случаен.  Если  для  обучения  рабо¬
чих,  введения  технических  усовершенствований,  избежания  пере¬
производства  и  предоставления  субсидий  достаточно  доброй  воли
со  стороны  правительства  и  его  распоряжений,  то  для  осуществле¬
ния  последовательного  протекционизма  необходима  была  именно
смелость  и  притом  в  самой  трудной  в  ту  пору  для  Франции  сфере  —
в  международных  отношениях.  Монкретьен  это  прекрасно  понимал,
и,  чтобы  увидеть  свои  просьбы  о  протекционизме  реализованными,
он  высказал  ряд  соображений  дипломатического  порядка.
 Хотя  в  пору  написания  трактата,  т.  е.  в  1614  г.,  гражданские
войны  1610-х  годов  еще  только  вступали  в  свой  первый  этап  и
трудно  было  предвидеть  все  их  перипетии,  а  перспектива  созыва
Генеральных  Штатов  внушала  много  надежд  на  мирное  урегули¬
рование  начавшегося  конфликта  и  на  проведение  реформ,  тем  не
менее  международная  обстановка  в  Западной  Европе,  сложив¬
 44  A.  de  М  о  n  I  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  119.
 45  Там  же,  стр.  112—114.
 46  Там  же,  стр.  123.
 47  Там  же,  стр.  118,  119.
 48  Там  же,  стр.  128.
 9* 	131

шаяся  после  смерти  Генриха  IV,  была  достаточно  ясной.  Свои
советы  королю  Монкретьен  давал  с  учетом  того,  что  они  должны
встретить  серьезные  возражения  со  стороны  французских  мини¬
стров,  проводивших  очень  осторожную  внешнюю  политику.
 Торговые  договоры,  заключенные  Генрихом  IV  с  Англией,
Испанией,  Голландией,  предоставляли  французским  купцам  рав¬
ные  права.  Но  после  смерти  короля  в  1610  г.  они  стали  непре¬
рывно  нарушаться  в  ущерб  Франции.  Правительство  предпочи¬
тало  терпеть  этот  урон  и  не  заявляло  решительных  протестов,  ибо
в  период  ослабления  центральной  власти  и  нарастания  граждан¬
ской  смуты  оно  было  крайне  заинтересовано  хотя  бы  в  пассивной
поддержке  правительств  как  раз  тех  стран  —  Англии,  Испании,
Голландии,  —  с  которыми  ему  надлежало  бы  ссориться,  если  бы
оно  встало  на  путь  систематической  защиты  своих  купцов  и  про¬
мышленников.  Этой  заинтересованностью  Франции  в  поддержании
политических  союзов  беззастенчиво  пользовались  ее  соседи,  чтобы
создать  благоприятные  условия  для  своей  торговли.  Вопреки
действовавшим  торговым  договорам  они  повышали  ввозные  пош¬
лины  на  французские  товары  и  всякими  другими  способами  ста¬
вили  приезжавших  к  ним  французских  купцов  в  неравноправное
положение.  О  том,  как  свободно  действовали  иностранные  купцы
в  самой  Франции,  уже  было  сказано.
 Поэтому  Монкретьен  задает  два  основных  вопроса:  следует  ли
требовать  от  соседних  стран  точного  выполнения  договоров?  Если
Франция  обладает  всем  необходимым,  нужна  ли  ей  вообще  внеш¬
няя  торговля?49  Отвечая  утвердительно  на  первый  вопрос,  он
тем  самым  оказывается  вынужденным  очень  подробно  мотивиро¬
вать  свое  мнение  о  необходимости  развитой  внешней  торговли.
 Монкретьен  доказывает  это,  исходя  как  из  нужд  государства
в  деньгах,  так  и  из  исторического  и  современного  ему  опыта,  что
придает  его  доказательствам  двоякий  интерес:  в  плане  развития
теории  меркантилизма,  с  одной  стоооны,  в  плане  истории  француз¬
ской  экономики  XVI—  начала  XVII  в.  в  тесной  связи  с  мировой
экономикой  (с  учетом,  разумеется,  всей  ограниченности  подобного
термина  для  того  времени)—с  другой.  Последнее  обстоятельство
представляется  нам  особенно  важным,  наглядно  показывая  кате¬
горическую  необходимость  изучения  экономического  развития
любой  европейской  страны  начиная  с  XVI  в.  (частично  уже
с  XIII  в.)  не  как  замкнутого  целого,  а  как  части  большого  и  тесно
связанного  между  собой  комплекса  стран  Европы.50
 Точного  выполнения  торговых  договоров  Монкретьен  предла¬
гает  добиваться,  не  обостряя  отношений  с  союзниками,  в  которых
 49  Там  же,  стр.  130.
 50  Недостаточное  внимание  к  данному  аспекту  проблемы  развития  капи¬
тализма  в  XVII  в.  присуще  Мунье,  Хобсбому  и  другим.
 732

Франция  заинтересована.  Надо  стоять  на  почве  закона,  т.  е.  пунк¬
тов  договоров,  и  стремиться  к  тому,  чтобы  купцы  всех  стран  были
равны  в  своих  правах.51  В  торговле  не  должно  быть  монополий.52
Между  тем  французские  купцы  поставлены  в  некоторых  странах
в  крайне  трудные  условия.
 Англия  систематически  повышает  ввозные  пошлины  на  фран¬
цузские  товары  и  даже  вовсе  запрещает  импорт  некоторых  из  них,
запрещая  также  вывозить  свое  сырье.  Французские  купцы  под¬
вергаются  там  всяческому  унижению.  Монкретьен  приводит  сле¬
дующий  —  по  его  словам,  типичный  —  диалог  между  французским
и  английским  купцами.  Француз  спрашивает:  «Почему  с  нами  так
обращаются?»  —  «Потому,  что  вы  иностранцы».  —  «Но  с  вами
во  Франции  так  не  обращаются».  —  «Если  вы  поступаете  нера¬
зумно,  должны  ли  и  мы  быть  дураками?».53
 Монкретьен  считает  необходимым  повысить  вывозные  пошлины
на  экспортируемые  в  Англию  французские  товары  (зерно,  вина,
бумагу,  фрукты  и  различные  изделия)  и  поставить  английских
купцов  во  Франции  в  такие  же  условия,  в  каких  находятся  фран¬
цузские  купцы  в  Англии.54  Такие  энергичные  меры  продиктованы,
надо  полагать  (это  явствует  из  дальнейшего),  тем,  что  Англия
не  является  непосредственным  соседом,  что  она  очень  дорожит
французскими  высококачественными  винами,  пшеницей,  бумагой,
предметами  роскоши  и  т.  д.  и,  наконец,  тем,  что  политический
союз  с  ней  не  столь  важен,  как  союзы  с  другими  странами.
 С  Голландией  дело  обстоит  иначе.  Франция  сделала  для  нее
так  много  —  и  притом  совсем  недавно,50  —  что  они  не  должны
плохо  обращаться  с  французскими  купцами,  тем  более  что  те  вво¬
зят  в  Голландию  лишь  вино,  а  вывозят  полотно,  саржу,  камлоты,
мыло,  масло,  сыр.  У  голландцев  надо  учиться,  в  этом  заключается
наибольшая  польза,  которую  французы  могут  извлечь  из  сноше¬
ний  с  ними.  Голландцы  любят  Францию,  очень  ей  обязаны  и
будут  рады  помочь  французам.56  Из  этих  суждений  автора  можно
сделать  вывод,  что,  по  его  мнению,  правительство  имело  возмож¬
ность  урезать  права  голландцев  в  их  пока  еще  бесконтрольной
деятельности  внутри  Франции.  Оно  должно  придерживаться  прин¬
ципа:  права  иностранных  купцов  во  Франции  не  могут  превышать
прав  французских  купцов.
 Последних  надо  защищать  и  в  Испании.  Испанские  купцы
свободно  торгуют  во  Франции  и  свободно  разъезжают  по  всей
 51  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  130—137.
 52  Там  же, 	стр.  236.
 53  Там  же, 	стр.  194—205.
 54  Там  же, 	стр.  206.
 55  Имеется  в  виду  перемирие  между  Голландией  и  Испанией,  заключенное
в  1609  г.  при 	энергичной  помощи 	Голландии 	со 	стороны 	Франции.
 56  A.  de  М 	о  n  t  с  К  г  ё  t  i  е  п, 	ук. 	соч., 	стр. 	144, 	207,  208.
 133

стране,  а  французам  прямая  торговля  с  испанскими  колониями
в  Америке  запрещена.  Испанское  правительство  получает  огром¬
ные  доходы  от  обложения  торговли,  которую  ведут  с  Америкой
прочие  страны,  в  особенности  Франция,  на  долю  которой  прихо¬
дится  наибольшая  часть  вывозимых  туда  мануфактурных  изделий
и  продовольствия.  Французские  купцы  уплачивают  в  Испании
непомерные  пошлины  (в  среднем  до  40%  стоимости  товаров,  за
исключением  зерна),  в  то  время  как  испанцы  (и  прочие  ино¬
странцы)  платят  во  Франции  не  более  2.5%.  Испанцы  захваты¬
вают  французские  суда,  направляющиеся  в  Америку,  убивают
французских  колонистов  и  т.  д.  Необходимо  уравнять  права  фран¬
цузских  и  испанских  купцов.57  Это  пожелание  также  могло  счи¬
таться  исполнимым,  поскольку  Франция  только  что  (в  1612  г.)
заключила  с  Испанией  политический  союз  и,  следовательно,  могла
добиваться  от  нее  уступок.
 Таким  образом,  по  мнению  Монкретьена,  международная  об¬
становка  в  1614  г.  позволяла  французскому  правительству  вести
достаточно  авторитетную  протекционистскую  политику  и  восста¬
новить  попранное  соседями  равноправное  положение  французских
купцов.
 В  тот  момент  эти  суждения  были  в  значительной  мере  обосно¬
ваны.  Но  дальнейшие  события  сделали  подобную  политику  —
действительно  очень  нужную  для  развития  французской  эконо¬
мики  —  временно  неосуществимой.  Провал  реформ  на  Генеральных
Штатах,  разгул  междоусобицы  в  1615—1620  гг.,  военные  кампа¬
нии  против  гугенотов  в  1620—1629  гг.,  словом,  крайне  неустой¬
чивая  политическая  ситуация  внутри  страны  и  разгоравшаяся
(пока  что  за  ее  пределами)  Тридцатилетняя  война  не  дали  прави¬
тельству  возможности  ни  широко  субсидировать  мануфактуристов,
ни  предъявлять  союзникам  (Испания  еще  продолжала  числиться
в  их  числе)  требования  об  изменении  таможенных  тарифов.  Но
как  только  в  1626  г.  наметилось  некоторое  улучшение  (оказавшееся
всего-навсего  краткой  передышкой),  Ришелье  сразу  же  предпри¬
нял  многие  меры.58
 Доказав  правительству  не  только  необходимость,  но  и  возмож¬
ность  протекционизма,  Монкретьен  переходит  к  обсуждению  зна¬
чения  внешней  торговли.  Внутренняя  торговля  очень  полезна  и
необходима  для  нормальной  жизни  страны,  но  выгодна  —  хотя  и
 57  Там  же,  стр.  209—220.
 58  О  событиях  1615—1620  гг.  см.:  А.  Д.  Люблинская,  ук.  соч.;  о  со¬
бытиях  1620—1626  гг.  см.  сл.  главы  настоящей  работы.  Характерно,  что  засилье
голландских  купцов  на  французском  рынке  продолжалось  вплоть  до  Кольбера
и  лишь  франко-голландская  «торговая»  война  (1672—1680  гг.)  положила
этому  конец  (см.,  например:  Н.  Е  n  j  а  1  b  е  г  t.  Le  commerce  de  Bordeaux  et  la
vie  economique  dans  le  bassin  aquitain  au  XVIIе  siecle.  Annales  du  Midi,
 t.  LXII,  1950).
 134

сопряжена  с  риском  —  лишь  торговля  внешняя.  Она  является
наилучшим  и  наибыстрейшим  способом  обогащения,  а  богатство
содействует  мощи  и  славе  государства.  Она  доставляет  деньги,
«а  мы  ныне  живем  золотом  и  серебром,  они  удовлетворяют  по¬
требности  всех  людей.  .  .  Деньги  —  главный  нерв  войны.  .  .  извле¬
каются  они  из  налогов,  уплачиваемых  с  торговли».59  Поэтому
купцы  для  государства  необходимы  и  полезны.  Они,  правда,
больше  заботятся  о  своих  прибылях,  чем  об  общественных  инте¬
ресах,  но  это  понятно  и  допустимо:  без  жажды  прибыли  они  не
стали  бы  подвергать  себя  риску  на  море  и  на  суше.  Нельзя  из-за
этого  выкидывать  их  из  числа  почтенных  граждан,  словно  ка¬
ких-то  илотов.60  Надо  установить  пределы  прибыли;  честная  при¬
быль  в  торговле  столь  же  законна,  как  в  любом  другом  занятии.
В  Италии  купцы  занимают  первое  место,  их  очень  уважают
в  Англии,  в  Голландии  они  во  всем  главенствуют.  Вообще  Голлан¬
дия  —  прекрасный  пример  того,  как  торговля  может  обогатить
страну.  С  какой  быстротой  эта  маленькая  страна  овладела  торгов¬
лей  во  всем  мире!  Голландцы  соединяют  трудолюбие  французов  и
присущее  -англичанам  умение  руководить  хозяйством  (menagerie).61
 Франция  может  и  должна  последовать  примеру  Голландии,
тем  более  что  это  будет  не  чем-то  новым,  а  всего  лишь  восстанов¬
лением  прежнего  положения  вещей.
 Таким  образом,  ход  рассуждения  приводит  автора  к  необходи¬
мости  сделать  краткий  экскурс  в  историю  внешней  торговли  Фран¬
ции  в  XVI  в.  и  рассмотреть  причины  ее  упадка  во  втором  десяти¬
летии  XVII  в.  Все  эти  данные  представляют  значительный
интерес  для  экономической  истории  Франции  и  для  проблемы
соотношения  европейских  стран  на  мировом  рынке  в  на¬
чале  XVII  в.
 До  своих  открытий  Испания  и  Португалия  были  бедны.  Теперь
они  богаты  золотом  и  серебром  и  в  состоянии  удовлетворить  свою
потребность  в  зерне,  покупая  его  у  Франции,  которая  таким  пу¬
тем  получает  много  драгоценных  металлов.  Но  главная  причина
былой  выгодности  французской  торговли  на  Пиренейском  полу¬
острове  была  в  том,  что  в  первой  половине  XVI  в.  (начиная
с  правления  Людовика  XII)  французские  купцы  сами  свободно
продавали  свои  товары  в  испанских  и  португальских  портах  и
сами  вывозили  оттуда  золото  и  пряности.  Фактически  они  имели
монополию  на  торговлю  с  Америкой  через  Испанию  (в  обоих
 59  A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  141,  142.  —  Мысль  о  том,  что
главные  доходы  государства  извлекаются  из  обложения  торговли  налогами  и
поэтому  богатство  купцов  для  государства  совершенно  необходимо,  была  в  ту
пору  широко  распространена  (L.  А.  В  о  i  t  е  u  х.  Richelieu  «Grand  maitre  de  la
navigation  et  du  commerce  de  France».  Paris,  1955,  стр.  216).
 60  Автор  имеет  в  виду  положение  купцов  во  Франции.
 61  A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  137—144.
 135

направлениях);  Голландия  и  Англия  были  в  ту  пору  неспособны
узурпировать  их  права.  При  Генрихе  II  эта  монополия  обусловила
чрезвычайный  расцвет  франко-испанской  и  франко-американской
торговли.  Никто  не  мешал  французам,  их  торговые  связи  были
удачно  и  прочно  установлены,  они  свободно  плавали  по  морям  и
получали  большие  прибыли.  Наступившие  затем  во  Франции
гражданские  войны  нанесли  большой  ущерб  торговле,  но  даже
и  в  это  время  предпринимались  длительные  и  довольно  удачные
плавания.  Однако  в  целом  междоусобица  страшно  разорила  страну
и  подкосила  торговлю  —  ведь  от  войн  в  первую  очередь  страдают
купцы.  Тем  временем  Англия  и  Голландия  набирали  силу,  и  по
окончании  их  войн  с  Испанией  (в  чем  большая  заслуга  именно
Генриха  IV,  примирившего  Испанию  с  Англией,  а  затем  и  с  Гол¬
ландией)  они  начали  вытеснять  французов  с  испанского  и  амери¬
канского  рынков.  При  жизни  короля  это  еще  не  ощущалось  от¬
четливо,  и  Франция,  как  и  в  былые  мирные  времена,  наполняла
Испанию  зерном,  полотнами,  сукнами,  скобяными  и  другими
изделиями.  После  смерти  Генриха  IV  положение  сильно  ухудши¬
лось,  и  интересы  французских  купцов  были  ущемлены.  Кроме
высоких  ввозных  пошлин  (о  чем  была  речь),  они  теряли  на  том,
что  испанские  купцы  сами  привозили  во  Францию  американские
товары  (кожи,  имбирь,  красители)  и  продавали  их  дешевле,  чем
это  делали  французские  купцы,  привозящие  их  из  Испании,  ибо
не  платили  взимаемой  с  тех  10%-й  пошлины;  при  таких  же  благо¬
приятных  обстоятельствах  они  закупали  во  Франции  полотна.
Благодаря  этому  они  зарабатывали  на  французских  товарах,  иду¬
щих  в  Америку,  на  23—25%  больше,  чем  французские  купцы.62
 Еще  больший  ущерб  наносили  повсюду  французам  англичане
и  голландцы,  экспорт  которых  сильно  возрос.  В  XVI  в.  ни  в  Тур-
ции,  ни  в  Берберии  англичан  не  было,  и  марсельцы  доставляли
англичанам  восточные  товары.  Теперь  у  них  там  действуют  свои
торговые  компании,  и  английский  посол  в  Константинополе  оспа¬
ривает  у  французского  привилегию  торговли  с  Левантом.63  В  Сре¬
 62  Там  же,  стр.  155—166,  189—190.
 63  Французскую  торговлю  с  Левантом  Монкретьен  оценивает  как  невыгод¬
ную.  Через  один  лишь  Марсель  в  Турцию  и  Персию  уходит  ежегодно  более
7  млн  экю,  из  коих  2/з  в  испанской  монете,  полученной  от  продажи  в  Испании
французских  товаров.  Из  стран  Леванта  ввозится  главным  образом  шелк-сырец.
Он  очень  дорог  из-за  высоких  пошлин  (до  14—15%)  и,  кроме  того,  —  что
особенно  плохо,  —  не  столько  остается  во  Франции  для  переработки  в  ткани,
сколько  вывозится  в  Геную,  Лукку,  Милан  и  другие  города  Италии,  откуда
затем  во  Францию  ввозятся  дорогие  шелковые  ткани,  за  которые  опять-таки
надо  платить  вывозные  пошлины  в  Италии  и  на  швейцарских  перевалах.  «Вся¬
кий,  кто  носит  шелковую  одежду,  —  заключает  Монкретьен,  —  платит  более
12  ливров  дани»  (ук.  соч.,  стр.  221—223).  Эта  оценка  левантийской  торговли
(вообще  довольно  широко  распространенная  в  то  время)  ошибочна.  Впослед¬
ствии  Ришелье  убедился  в  ее  неправильности.  На  деле  ввоз  шелка-сырца  был
для  Франции  необходим.  Именно  он  доставлял  сырье  для  французских  шел¬
 736

диземноморье  появились  также  и  голландцы,  которым  стоит
только  где-нибудь  показаться,  как  они  захватывают  все  в  свои
руки  и  вытесняют  французов.  Причиной  тому  —  дешевизна  их
товаров,  в  особенности  на  первых  порах,  когда  они  хотят  завладеть
торговлей  и  продают  чуть  ли  не  вдвое  дешевле,  даже  себе  в  убы¬
ток.  Происходит  это  потому,  что  из-за  правильного  использования
работников  (par  l’exact  employ  de  leurs  hommes)  они  производят
множество  всевозможных  товаров  и,  кроме  того,  наибольшую  при¬
быль  они  извлекают  из  фрахта  своих  бесчисленных  кораблей.
 Голландцы  вытеснили  французскую  торговлю  из  Сенегала  и
Гвинеи,  появились  уже  и  в  Канаде.  Они  переманивали  на  свои
корабли  опытных  французских  капитанов.  Из-за  голландцев
французы  уже  почти  потеряли  прибыльную  ловлю  сельдей
в  океане,  а  те  на  ней  разбогатели.  За  французскими  рыбаками  еще
сохраняется  очень  выгодная  ловля  трески,  которой  заняты  600  су¬
дов  и  15—20  тысяч  нормандских  и  бретонских  рыбаков.  На  ней
купцы  получают  до  30—50%  прибыли,  и  ее  обязательно  надо
удержать  за  Францией.64
 Нарисованная  Монкретьеном  картина  подъема  французской
торговли  и  промышленности  до  середины  1550-х  годов,  затем
упадка  до  начала  XVII  в.,  нового  большого  подъема  в  1600—
1610  гг.  и  нового  упадка  после  1610  г.  совпадает  в  главном  и  во
многих  деталях  с  данными,  полученными  из  других  источников.
Никто  из  современников  не  проник  так  глубоко  в  смысл  этих
перемен.65  Разумеется,  от  Монкретьена  ускользнули  многие  явле¬
ния  и  их  скрытое  значение,  ибо  самый  проницательный  человек
того  времени  не  мог  разгадать  законов  складывавшегося  капита¬
листического  производства.66  Тем  не  менее  главные  выводы,  выте-
 ковых  мануфактур;  экспорт  их  изделий  давал  до  100%  прибыли,  а  пошлины
обогащали  казну.  На  этих  мануфактурах  было  занято  около  25  тысяч  семей.
В  уплату  за  шелк-сырец  на  Левант  уходило  золото  не  из  самой  Франции,  а  из
Испании,  куда  сбывались  разные  товары,  привозившиеся  французскими  купцами
из  Леванта.  Они  же  продавали  часть  шелка-сырца  в  итальянских  портах.  Вся
эта  торговля  была  в  руках  богатых  марсельских  купцов,  оттеснивших  Венецию
(L.  А.  В  о  i  t  е  и  х,  ук.  соч.,  стр.  315,  320).
 64  A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  226—235.  —  В  1614  г.  доход  от
ловли  трески  исчислялся  в  10  млн  ливров;  половина  добытой  рыбы  экспорти¬
ровалась  в  Испанию,  Италию  и  Германию.
 65  Точнее,  никто  из  авторов,  чьи  труды  были  написаны  в  те  годы  и  дошли
до  нас.  В  деловой  переписке  купцов  встречаются  соображения,  сходные  с  теми,
что  высказал  Монкретьен.  Очень  возможно,  что  в  их  среде  подобные  взгляды
были  достаточно  распространены.
 66  Отметим  следующее  любопытное  рассуждение  Монкретьена:  хотя  из-за
притока  американского  золота  цены  сильно  поднялись,  однако  «внутренняя
стоимость  товаров’  остается  неизменной  (la  valeur  essentielle  des  marchandises
est  immuable),  в  противоположность  случайностям  цен,  которые  могут  по  раз¬
ным  причинам  подниматься  или  падать.  То,  что  ныне  дорого,  может  затем
подешеветь»,  и  наоборот  (A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  257).  «Рево¬
люция  цен»  XVI  в.  обучила  современников  случайностям  ценообразования  к
 137

кающие  из  его  рассуждений,  верны: 	1) 	французская 	внешняя
 торговля,  процветавшая  в  первой  половине  XVI  в.,  пришла  затем
в  упадок,  главным  образом  из-за  междоусобных  войн  во  Фран¬
ции;  с  наступлением  мира  она  возродилась,  но  теперь  ей  мешают
конкуренты;  2)  французские  купцы  проигрывают  в  конкуренции
с  голландскими  (отчасти  уже  и  английскими)  соперниками  по
причине  сравнительной  дороговизны  своих  товаров;  3)  из-за  ос¬
лабления  центральной  власти  во  Франции  и  обусловленного  этим
обстоятельством  падения  международного  престижа  французского
правительства  купцы  оказались  в  неравноправном  положении  на
всех  внешних  рынках  (выше  было  сказано  о  том,  что  и  на  внут¬
реннем  рынке  дело  обстояло  так  же);  4)  сильное  правительство
может  устранить  эту  помеху  путем  дипломатии  и  протекционист¬
ских  мер,  а  удешевление  продукции  французских  мануфактур
должно  быть  достигнуто  путем  профессионального  обучения,  за¬
прета  импорта  и  т.  д.;  5)  наилучшим  способом  для  развития  внеш¬
ней  торговли,  прекрасно  зарекомендовавшим  себя  в  Англии  и
Голландии,  является  организация  крупных  торговых  компаний.67
 Сам  Монкретьен  нигде  не  говорит  о  политических  причинах
торгового  и  промышленного  процветания  Голландии,  хотя  и  знает
отлично,  что  «купцы  там  главенствуют  во  всем»  (характерно,  что,
упоминая  неоднократно  о  громадных  прибылях,  извлекаемых  гол¬
ландцами  из  судоходства,  он  все  же  на  первое  место  ставит  гол¬
ландскую  промышленность,  голландские  мануфактуры).68  Абсолю¬
тистская  Англия  является  для  него  почти  столь  же  прекрасным
примером  расцвета  торговли  и  промышленности,  достигнутого
путем  протекционистских  мер  Елизаветы  Тюдор.  В  силу  этого
его  изъявления  верноподданнических  чувств  и  надежд  на  прави¬
тельство  не  производят  впечатления  фальши.  Он,  очевидно,
искренне  верил  в  возможность  подобного  же  процветания  эконо¬
мики  абсолютистской  Франции,  в  случае  если  бы  его  предложения
нашли  благосклонное  внимание  и  оказались  реализованными.
 В  связи  с  этим  он  не  скупился  на  советы  и  по  многим  другим
вопросам.  Большое  внимание  он  уделил  монетному  обращению,
налогам  и  колониальной  экспансии.
 Он  подробно  описал  тяжелое  расстройство  монетного  обраще¬
ния  во  Франции,  от  которого  очень  страдала  масса  населения.
 разорвала  в  их  представлениях  связь  между  стоимостью  товара  и  его  ценой.
Монкретьен  возвел  этот  разрыв  в  догму:  стоимость  неизменна,  цена  случайна.
А  ведь  он  сделал  ценные  наблюдения  как  раз  по  вопросу  о  неслучайности
ценообразования,  указав  на  причины  дешевизны  продукции  голландских  ману¬
фактур  и  удешевления  стоимости  голландских  товаров!
 67  Монкретьен  очень  подробно  излагает  структуру  голландской  Ост-Инд¬
ской  компании  и  горячо  рекомендует  правительству  устроить  такие  же  компа¬
нии  во  Франции  (ук.  соч.,  стр.  252—260).
 68  Ср.  слова  Маркса  о  большом  значении  голландских  мануфактур
(К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  25,  ч.  1,  стр.  365,  прим.  49).
 138

Из  Франции  исчезали  полноценные  золотые  и  серебряные  монеты,
тайно  вывозившиеся  (несмотря  на  все  запретительные  меры  и
контроль  на  границах)  иностранными  купцами  в  Севилью,  Лисса¬
бон,  Лондон,  Амстердам  и  т.  д.  Нередко  эти  иностранцы  получали
деньги  от  французских  купцов  в  качестве  ссуд,  так  как  те,  не
имея  возможности  вложить  свои  капиталы  в  торговлю,  искали
хотя  бы  такого  их  помещения.69  Утечка  полноценных  монет  сопро¬
вождалась  ввозом  из-за  границы  плохой  монеты;70  фламандцы
держали  во  Франции  для  этой  цели  специальных  менял  и  полу¬
чали  большие  барыши  (до  25%  в  месяц,  по  словам  Монкретьена).
Страна  была  наводнена  медной  плохой  монетой,  а  серебра  и  зо¬
лота  не  хватало.  Страдали  все  и  особенно  простой  народ,  которого
это  ввергало  в  отчаяние  (un  desespoir  pour  le  peuple).71
 Присущая  Монкретьену  патетическая  манера  изложения,  легко
и  естественно  переходящая  порой  в  иронию  и  сарказм,  достигает
апогея  именно  на  этих  страницах.  Он  пишет  о  множестве  траги¬
ческих  историй,  вызванных  расстройством  в  денежном  обращении,
и  от  имени  народа  умоляет  правительство  как  можно  скорее  навести
порядок.  Необходимо  запретить  курс  иностранных  монет  (кроме
испанских),  точно  установить  соотношение  золота  и  серебра,72
 69  В  связи  с  этим  Монкретьен  еще  раз  красочно  описывает  затруднения,
с  которыми  сталкивались  французские  купцы  в  итоге  засилья  в  самой  Фран¬
ции  иностранных  купцов  (в  мемуаре  финансиста  Шарло,  поданном  Ришелье
в  1626  г.,  указано,  что  в  одном  лишь  Руане  постоянно  проживало  60  богатых
иностранных  купцов,  а  во  всей  стране  их  насчитывалось  до  200  тысяч;  см.:
L.  А.  В  о  i  t  е  и  х,  ук.  соч.,  стр.  190).  Не  имея  возможности  получать  даже
«честную»  прибыль  —  настолько  торговля  стала  для  них  убыточной,  —  они  пред¬
почитали  вкладывать  деньги  в  ссуды,  землю,  должности  и  т.  п.  (A.  de  М  о  n  t-
chretien,  ук.  соч.,  стр.  168,  169).  Это  любопытное  замечание  показывает,
что  французскую  буржуазию  истощали  не  только  налоги,  от  которых  она  стре¬
милась  укрыть  свои  капиталы  в  непроизводительную  сферу.  В  первую  очередь
это  объясняется  тем,  что  в  тех  условиях  инвестиции  в  отечественную  торговлю
и  промышленность  были  просто  невыгодны.  По  данным  дю  Нуайе  де  Сен-
Мартен  (относящимся  к  1613—1614  гг.),  землевладение  французской  бур¬
жуазии  было  настолько  значительным,  что  со  своих  земель  она  получала  бо¬
лее  6  млн  ливров  в  год.  Инвестиции  французского  купечества  в  голландские
и  венецианские  торговые  компании  превышали  12  млн  ливров  (см.:  L.  А.  В  о  i-
teux,  ук.  соч.,  стр.  194).
 70  Речь  идет  об  иностранных  монетах  с  меньшим  содержанием  золота  и
серебра,  чем  во  французских  и  испанских  (их  было  много  во  Франции)  моне¬
тах.  Монкретьен  считал,  что  из  серебряных  монет  в  четверть  экю  (каждая
монета  равнялась  13  су)  фламандцы  чеканили  монет  на  16.5  су,  т.  е.  выга¬
дывали  на  каждом  экю  (=60  су)  6  су,  иными  словами—10%  (ук.  соч.,
•стр.  172).  Ср.  аналогичные  сведения  в  мемуаре  Исаака  Разилли  от  1626  г.
 (сб.  «Средние  века»,  вып.  XX,  М.,  1961,  стр.  342).
 71  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  173.  —  Сборщики  налогов  тре¬
бовали  полноценной  монеты.  Кроме  того,  изобилие  мелкой  медной  монеты  спо¬
собствовало  росту  цен  на  предметы  первой  необходимости.
 72  Традиционное  соотношение  двух  драгоценных  металлов  (1  :  15)  было
в  XVI  в.  поколеблено  в  пользу  золота,  особенно  после  1545  г.,  когда  в  Европу
хлынуло  американское  серебро.  Во  второй  половине  XVI  и  в  начале  XVII  в,
 139

о 	70
 платежи  оформлять  только  в  счетной  монете,  выпустить  хорошую
разменную  монету,  энергичнее  бороться  с  нарушителями,  выво¬
зящими  французские  монеты  за  границу,  и  вообще  с  контрабан¬
дистами  и  т.  д.
 Сведения  о  расстройстве  монетного  обращения  очень  ценны..
Они  добавляют  много  черт  для  обрисовки  экономического  упадка
во  Франции  после  1610  г.:  отлив  капиталов  из  торговли  и  про¬
мышленности,  тяжелое  положение  народных  масс  и  т.  д.  В  основе
этого  расстройства  лежали  две  причины.  Установленное  при  Ген¬
рихе  IV  хорошее  качество  французских  золотых  и  серебряных
монет,  а  также  обилие  во  Франции  такой  же  хорошей  испанской
монеты  вызвали  контрабандный  вывоз  их  за  границу,  в  результате
чего  страна  оказалась  наводненной  иностранной  монетой  худшего
качества  и  разменной  неполноценной  монетой.  От  этого  страдало
как  население,  так  и  государство.  Это  не  было  новым  явлением.
В  XVI  в.  в  Испании  наблюдалось  такое  же  «бегство»  (fuite)
полноценной  монеты  в  другие  страны,  а  сама  Испания  испытывала
острый  в  ней  недостаток,74  нарушавший  экономическую  жизнь.
Из  трактата  Монкретьена  видно,  что  в  его  время  Франции  начи¬
нала  грозить  такая  же  участь.  Она  теряла  некоторое  количество
поступавших  в  нее  драгоценных  металлов  (в  приведенном  у  Мон¬
кретьена  примере  эти  потери  оценены  в  10%)  без  всякого  экви¬
валента,  и  часть  денег  уплывала  без  пользы.  Вторая  причина
заключалась  в  том,  что  эти  потери  были  обусловлены  политиче¬
ской  обстановкой  в  большей  степени,  чем  экономической.  Не  за¬
щищенная  эффективным  протекционизмом  (поскольку  после
1610  г.  торговые  договоры  нарушались  в  ущерб  интересам
французской  торговли  и  промышленности)  французская  экономика
страдала  по  всем  линиям.  Контрабандный  вывоз  хорошей  монеты
имел  место  и  при  Генрихе  IV,  но  далеко  не  в  тех  размерах,  как
после  смерти  короля,  когда  иностранные  купцы  стали  привольно
чувствовать  себя  во  Франции,  а  междоусобица  чем  дальше,  тем
больше  нарушала  нормальную  жизнь  страны.
 Предлагаемые  Монкретьеном  в  связи  с  этим  меры  нельзя  рас¬
сматривать  как  самодовлеющие.  Они  могли  принести  пользу  лишь
в  сочетании  со  всеми  прочими  протекционистскими  меро¬
приятиями.
 Очень  любопытны  предложения  Монкретьена  по  части  налого¬
вого  обложения.  Для  Франции  эта  тема  имела  особую  остроту  не
только  в  финансовом,  но  и  в  социально-политическом  плане  и
поэтому  усиленно  дебатировалась  в  связи  с  намеченным  созывом
 (монетная  реформа  Сюлли  1602  г.)  новое  соотношение  не  раз  узаконивалось,
но  всегда  ненадолго,  ибо  жизнь  требовала  все  новых  и  новых  поправок.
 73  Т.  е.  указывая  платежи  в  ливрах,  а  не  в  определенных  монетах.
 74  Недаром  Генрих  IV  говорил,  что  во  Франции  больше  испанских  золо¬
тых  пистолей,  чем  в  Испании  (A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  160).
 140

Генеральных  Штатов.75  Следует  сказать,  что  из  всех  проектов
реформ  проект  Монкретьена  отличается  наибольшей  радикаль¬
ностью.
 Он  предлагает  сделать  подоходный  налог  основным,  для  чего
нужно  составлять  раз  в  5  лет  имущественные  кадастры  на  осно¬
вании  подаваемых  деклараций  о  составе  имущества  и  о  доходах.
Помимо  того,  что  это  распределение  наиболее  справедливо  и
меньше  отяготит  народ  и,  следовательно,  укрепит  социальную
структуру  общества,76  оно  принесет  также  большую  пользу  и  в  том
отношении,  что  по  кадастровым  спискам  можно  будет  получить
точные  сведения  о  численности  населения,  возрасте,  положении  и
занятиях  людей.  Можно  будет  рассчитать,  сколько  человек  сле¬
дует  навербовать  в  армию,  послать  в  колонии  и  т.  д.  Правитель¬
ство  будет  знать,  сколько  и  каких  товаров  производится,  какие
из  них  и  в  каком  количестве  можно  вывозить,  какие  отрасли  по¬
ощрять  и  т.  п.77
 Монкретьен  предлагает  уничтожить  откуп  на  соль  и  сделать
внутреннюю  торговлю  солью  столь  же  свободной,  как  любую  дру¬
гую  (tirer  le  sel  en  liberte  comme  une  autre  marchandise).78  Вместе
с  тем  необходимо  значительно  поднять  вывозные  пошлины  на  соль,
которой  Франция  снабжает  многие  страны  и  области.79  Гол¬
ландцы,  например,  извлекают  большие  барыши  из  торговли  соле¬
ной  сельдью  именно  потому,  что  они  по  дешевке  берут  соль  во
Франции.  Прибыль  от  одной  лишь  свободной  торговли  внутри
страны  может  достичь  10  млн  ливров.80
 Следует  также  значительно  повысить  с  иностранцев  вывозные
пошлины  на  другие  главные  статьи  французского  экспорта:  зерно,
вино,  сукна  и  полотна.  Если  даже  в  результате  этой  меры  вывоз
их  сократится,  вреда  не  будет  —  они  подешевеют  на  внутреннем
рынке,  и  народ  будет  доволен.  Государство  богато  обилием  не  зо¬
лота  и  серебра,  а  всех  вещей,  необходимых  для  жизни;  у  кого  их
больше,  тот  и  богаче  (qui  plus  en  a,  plus  a  de  bien).  Отметим  это
мнение!  Автор  добавляет,  что  во  Франции  стало  ныне  больше
 75  См.:  А.  Д.  Люблинская,  ук.  соч.,  гл.  IV.
 76  Монкретьен  красноречиво  рассуждает  о  необходимости  избежать  вся¬
ческих  бурь  (orages  et  tempestes)  при  помощи  сплочения  верхних,  средних  и
низших  слоев,  которого  можно  добиться  путем  объединения  интересов  людей
разного  положения  (ук.  соч.,  стр.  239).
 77  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  343—356.
 78  Кроме  того,  надо  лишить  голландцев  права  на  речную  перевозку  соли
из  Бруажа  в  Нормандию  и  Пикардию.  Только  на  этих  перевозках  они  полу¬
чают  в  год  до  180  тыс.  ливров  фрахта  за  свои  суда,  ибо  берут  дешевле,  чем
французы.  Монкретьен  настаивает  на  запрете  еще  и  в  силу  того,  что  это  ка¬
сается  «множества  простых  людей,  возмущения  которых  следует  избегать  ради
общественного  спокойствия»  (ук.  соч.,  стр.  185,  186).
 79  Монкретьен  называет  Голландию,  Германию,  Савойю,  Швейцарию,
Граубюнден,  Валэ,  Оранж,  Конта-Венессен,  Авиньон  (ук.  соч.,  стр.  236).
 80  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  235—237.
 141

золота  и  серебра,  чем  в  XV  в.,  однако  французы  не  стали  от
этого  ни  богаче,  ни  даже  зажиточнее.
 Увеличение  вывозных  пошлин  тем  необходимее,  что  в  Голлан¬
дии  и  Англии  они  уже  увеличены  для  французских  купцов;  таким
образом,  эта  мера  не  может  вызвать  возражений,  она  лишь  вос¬
становит  утраченное  равноправие.  Кроме  того,  французское  вино
ценится  за  границей  настолько  высоко,  что  его  все  равно  будут
покупать  и  вывозить,  равно  как  и  соль,  зерно  и  полотна.  Чтобы
иметь  деньги,  «которых  во  Франции  не  производят»,  экспорт  не¬
обходим,  но  нельзя  вывозить  сырье  и  ввозить  готовые  изделия.
Кроме  того,  вывоз  зерна  нужно  строго  регулировать,  чтобы  не
лишать  провинции  продовольствия.  В  строгом  контроле  нуждается
и  внутренняя  торговля.81
 Последним  предложением  по  части  финансов  является  выкуп
домена.  Его  надо  именно  выкупить  (т.  е.  не  просто  отобрать),
ибо  государь  не  может  пренебрегать  интересами  частных  лиц  и
нарушать  общественное  доверие.  Эти  меры  в  ту  пору  предлага¬
лись  очень  многими,  и  Монкретьен  в  этом  не  оригинален.  Выкуп
домена  занял  впоследствии,  на  собрании  нотаблей  1626  г.,  цен¬
тральное  место  в  предполагавшейся  реформе  финансов,  и  мы  его
подробно  рассмотрим  в  соответствующей  главе.82
 В  целом  налоговая  реформа  Монкретьена  очень  показательна
именно  для  торгово-промышленной  буржуазии.  Этот  проект  ликви¬
дирует  сословные  налоговые  привилегии,  вводя  подоходный  на¬
лог  со  всего  населения.  Отмена  откупа  на  соль  и  включение  этого
ценнейшего  для  жизни  продукта  в  обычное  товарное  обращение
означало  в  то  же  время  и  отмену  особо  тяжелого  для  народа  со¬
ляного  налога  —  габели.  Государственные  доходы  предполага¬
лось  увеличить  путем  повышения  вывозных  пошлин  с  иностран¬
ных  купцов,  причем  этому  повышению  подлежали  также  товары
(зерно,  вино,  соль,  полотна),  без  которых  Голландия,  Испания  и
другие  страны  были  не  в  состоянии  обойтись.  Поэтому  можно
было  не  опасаться,  что  данная  мера  подкосит  французский  экспорт
и  лишит  страну  денег.  Вывоз  мог  лишь  несколько  сократиться,  но
тогда  эти  товары  подешевели  бы  внутри  страны.
 Чисто  буржуазный  характер  проекта  Монкретьена  подчерки¬
вается  еще  и  тем,  что  автор  ничего  не  изобрел  из  головы:  он  про¬
 81  Там  же,  стр.  239—269.  —  Очень  интересны  сведения,  приводимые  Мон-
кретьеном  в  этом  месте  о  массовой  скупке  у  крестьян  зерна  и  вина  крупными
оптовыми  торговцами,  сбывавшими  продукты  за  границу.  Бедные  крестьяне  не
вылезали  из  долгов;  едва  они  соберут  урожай,  как  уже  должны  его  почти  це¬
ликом  отдать,  а  затем  покупать  по  высокой  цене  зерно  и  высевки,  чтобы  хоть
как-нибудь  прокормиться  до  следующего  урожая.  Они  едят  плохой  хлеб,  бо¬
леют  от  него,  силы  их  ослабевают  (A.  de  Montchretien,  ук.  соч.,  стр.  261  —
263).  Ср.  выше  (стр.  62)  наши  соображения  о  покупательной  способности
бедного  крестьянства.
 82  См.  гл.  VI  настоящей  работы.
 142

сто  предлагал  использовать  опыт  голландской  республики.  Ог
хотел  ввести  в  феодальной  Франции  буржуазную  налоговую  си¬
стему  и  разрубить  одним  ударом  гордиев  узел  неразрешимых  про¬
тиворечий  между  растущим  бюджетом,  абсолютистского  государ¬
ства  и  прогрессирующей  бедностью  основных  масс  налогоплатель¬
щиков,  между  угрожавшим  имущим  классам  возмущением  народа
непомерно  тяжелыми  налогами  и  множеством  сословных  налого¬
вых  привилегий,  между  необходимостью  для  государства  поддер¬
живать  доставлявшую  в  страну  деньги  внешнюю  торговлю  и  вы¬
сокими  налогами  на  отечественную  буржуазию,  отнимавшими
у  последней  значительную  долю  прибылей  и  делавшими  ее  некон¬
курентоспособной,  и  т.  д.,  и  т.  п.  Проект  Монкретьена  был  в  це¬
лом  совершенно  неосуществим  в  абсолютистской  Франции.  От¬
мены  габели  и  сословных  привилегий  пришлось  ждать  более  полу¬
тора  столетий.  Даже  такая  скромная  мера,  как  выкуп  домена,
наткнулась  в  1626  г.  на  непреодолимые  препятствия.  Единственно
осуществимая  —  и  в  дальнейшем  осуществленная  —  часть  проекта
состояла  в  повышении  пошлин.
 Но  у  Монкретьена  был  в  запасе  еще  один  совет,  которому  он
придавал  огромное  значение  —  усиление  колониальной  экспансии
в  Америку.  Пример  соседей  показывал,  насколько  это  было  вы¬
годно,  и  Франции  следовало  поторопиться.
 Во  Франции  имеется  очень  плотное  население,  особенно  воз¬
росшее  в  мирное  время.83  Часть  его  должна  отправиться  в  коло¬
нии,  чтобы  основать  там  «Новые  Франции»;  туда  же  надо  вы¬
везти  мятежников,  бездельников  и  мошенников.
 Об  индейцах  Монкретьен  отзывается  с  уважением.  Европей¬
ские  промыслы  им  неизвестны,  но  от  природы  они  умны,  щедры,
справедливы,  уважают  храбрость  и  чрезвычайно  ценят  свободу.
Земля  у  них  общая,  они  ничего  не  делят  и  возделывают  столько,
сколько  нужно  для  пропитания;  поэтому  они  не  отличаются  тру¬
долюбием  (peu  laborieux).  Если  французы  сумеют  привить  им
свои  добродетели,  не  заразив  их  своими  пороками,  туземцы  будут
людьми  достойными  (braves  hommes),  тем  более  что  своих  угне¬
тателей  (испанцев  и  португальцев)  они  ненавидят,  а  к  французам
относятся  хорошо.
 Для  устройства  колоний  нужны  большие  затраты  на  флот,
строительство  портов  и  т.  д:,  но  все  это  быстро  окупится  стори¬
цей.  Колонии  —  неисчерпаемые  источники  богатства.  Между  ними
и  метрополией  должны  установиться  прочные  и  разносторонние
торговые  связи.  В  колонии  можно  вывозить  полотна,  сукна,  кожи,
 83  Монкретьен  приводит  интересные  сведения  о  массовой  эмиграции  фран¬
цузов  в  Испанию,  где  они  возделывали  земли,  опустевшие  после  изгнания  мо-
рисков;  арендная  плата  бь^а  там  ниже,  чем  во  Франции  (A.  de  Montchre-
t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  315—318).
 743

шапки,  сапоги,  скобяные  товары,  ножи,  гвозди,  инструменты,
котлы  и  металлическую  посуду,  гончарные  и  стеклянные*  изделия,
рыболовные  снасти,  галантерею,  четки  и  многое  другое.  Из  коло¬
ний  можно  получать  золото,  серебро,  медь,  шелк,  хлопок,  ароматы
и  лечебные  травы,  камедь,  шафран,  сандал,  меха  и  кожи,  краси¬
тели,  ценные  сорта  дерева,  лен  и  коноплю,  перец  и  пряности  —
словом,  все,  что  тогда  вывозилось  с  Востока  и  из  северных  стран.
В  колониях  можно  разводить  виноград,  садить  оливы,  возделы¬
вать  сахарный  тростник,  имбирь,  все  зерновые  злаки,  рис,  горох,
овощи  и  плоды,  шелковицу,  разводить  скот,  ловить  китов,  треску
и  другую  рыбу.
 Выгоды  такой  торговли  неоспоримы.  Она  будет  целиком  в  ру¬
ках  французских  купцов,  которые  освободятся  от  уплаты  ино¬
странцам  тяжелых  пошлин  и  сборов.  Вывоз  в  колонии  мануфак¬
турных  изделий  чрезвычайно  расширит  производство  в  метропо¬
лии  и  даст  работу  многим  людям.
 Плавание  в  Вест-Индию  занимает  только  6  недель.  Там  хоро¬
ший  климат  и  хорошая  почва;  у  берегов  много  островов,  где
можно  устроить  порты.  Оттуда  можно  попытаться  найти  пролив,
ведущий  в  Тихий  океан;  такой  путь  к  Китаю  будет  короче
и  легче  трудного  пути  вокруг  Африки.  Словом,  дело  лишь  за  тем,
 чтобы  правительство  положило  начало  колониальным  экспеди-
 84
 циям.
 Эти  планы  и  расчеты  очень  любопытны.  Пронизанные  бур¬
жуазным  духом  мануфактурной  эпохи,  они  ставят  в  центр  внима¬
ния  устранение  тех  препятствий,  которые  мешали  французской
буржуазии  в  ее  конкуренции  с  купцами  и  промышленниками  дру¬
гих  стран.  Колонии  —  это  прежде  всего  рынки  сбыта  для  отече¬
ственного  производства,  причем  рынки,  закрытые  для  конкурен¬
тов.  Рынками  сырья  они  должны  стать  лишь  в  той  мере,  в  какой
в  нем  будет  нуждаться  расширенное  производство  метрополии.
Затем  колонии  должны  быть  поселениями  эмигрантов  из  Фран¬
ции,  «Новыми  Франциями».  В  этом  их  социально-политический
смысл;  они  оттягивают  из  метрополии  социально  опасные  эле¬
менты.  Для  Монкретьена  характерен  упор  на  колонизацию  Аме-
*  рики  как  таковую.  Он  не  проповедует  ни  беззастенчивого  грабежа
(этим  объясняется  его  благоприятное  отношение  к  индейцам),  ни
плантационной  системы  с  применением  рабского  труда.  Иными
словами,  он  подчеркивает  как  раз  ту  сторону,  которая  не  нашла
себе  места  в  концепции  Хобсбома,  а  именно  воспроизводство  на
американской  земле  таких  черт  французской  экономики,  которые
представлялись  ему  наиболее  подходящими,  ибо  были  освобож¬
дены  от  препятствий,  мешавших  развитию  мануфактуры  и  сель¬
ского  хозяйства  в  самой  Франции.
 84  A.  de  М  о  n  t  с  h  г  ё  t  i  е  п,  ук.  соч.,  стр.  273—333.
 144

Возможно,  что  детальное  исследование  архивных  материалов
расширит,  исправит  и  уточнит  сведения,  содержащиеся  в  трак¬
тате  Монкретьена.  В  настоящий  момент  он  является  важным
источником  для  исследования  обширного  круга  тем,  связанных
с  экономикой  Франции  начала  XVII  в.  и  с  насущными  вопросами
мануфактурного  развития  в  целом.  Многие  конкретные  данные
этого  источника  хорошо  подтверждают  положения  Маркса,  сфор¬
мулированные  на  основе  преимущественно  английского  и  голланд¬
ского  материала.
 Особый  интерес  этот  трактат  имеет  для  целей  нашего  исследо¬
вания  и  для  критики  теории  кризиса.  Он  свидетельствует  об
упадке  французской  экономики.  Но  последний  обнаружился  не
в  1620—1630  гг.  (к  которым  авторы  теории  кризиса  приурочи¬
вают  его  начало)  и  коренился  не  в  кризисе  сбыта,  падении  цен,
убыли  населения,  феодальной  структуре  деревни  и  т.  д.  Смысл
наблюдений  Монкретьена  заключается  в  том,  что  французская
промышленность  хирела  от  непосильной  для  нее  конкуренции  с  бо¬
лее  высокоразвитой  мануфактурной  промышленностью  Голландии
и  отчасти  Англии.  В  этих  условиях  протекционизм  действительно
был  единственным  средством  создания  политическими,  т.  е.  на¬
сильственными,  способами  искусственной,  закрытой  для  конку¬
рентов  обстановки,  в  которой  отечественная  буржуазия  могла  про¬
израстать  и  набирать  силы  для  успешной  конкуренции  в  будущем.
В  данном  |случае  связь  между  развитием  мануфактурного  произ¬
водства  и  сильной  государственной  властью  выступает  чрезвы¬
чайно  отчетливо.  Однако  это  не  дает  оснований  для  утверждения,
будто  само  государство  создавало  эту  экономику.
 Нам  представляется,  что  эти  соображения  существенны  для
оценки  разных  типов  и  разных  масштабов  протекционизма  в  от¬
дельных  странах.
 Трактат  Монкретьена  показывает  также  и  ту  ожесточенную
экономическую  борьбу,  которая  шла  на  рынках  самой  Западной
Европы  (не  говоря  уже  о  балтийском,  левантийском  и  американ¬
ском  рынках)  между  купцами  и  промышленниками  отдельных
стран.  Монкретьен  писал,  что  голландцы  и  англичане  «с  удиви¬
тельной  и  несравненной  ловкостью  обшаривают  все  углы  нашего
королевства  в  поисках  того,  что  им  надо»,  т.  е.  прибылей.85
Этот  же  основной  мотив  действовал  и  в  других  случаях.  Все  из¬
вестные  в  ту  пору  европейцам  рынки  были  ареной  яростной  кон¬
куренции,  где  выигрыш  одной  стороны  означал  проигрыш  других,
кризис  торговли  одной  нации  знаменовал  успех  купцов  нации  со¬
перничавшей.
 85  Там  же,  стр.  161.
 ^0  А.  Д.  Люблинская
 145

Меркантилизм  Монкретьена  отличается  от  меркантилистской
государственной  политики.86  Он  представляет,  если  можно  так  вы¬
разиться,  буржуазный  вариант  меркантилизма,  в  то  время  очень
редкий.  Деньги  интересуют  автора  главным  образом  с  точки  зре¬
ния  государственных  потребностей:  они  нужны  для  оплаты  армий
и  т.  п.  Основой  для  него  остается  производство  и  удешевление
продукции,  а  целью  —  расширение  производства  для  насыщения
преимущественно  внутреннего  рынка.  Возможно,  что  подобное  на¬
правление  мысли  объясняется  профессией  автора,  но  это  как  раз
и  придает  его  концепции  особую  окраску.  Более  того,  оно  же  дает
ему  возможность  рассматривать  развитие  буржуазной  экономики
в  ее  самостоятельном  движении,  в  то  время  как  государственный
меркантилизм  отводил  ей  роль  лишь  средства  для  экономического
подъема  страны  и  обогащения  абсолютистского,  т.  е.  феодального
по  своей  политической  основе,  государства.  Этим  объясняется  тот
любопытный  момент,  что  в  своем  проекте  налоговой  реформы
Монкретьен  не  стеснял  себя  соображениями  о  том,  допускала  ли
социальная  и  политическая  структура  Франции  подобную  корен¬
ную  ломку.  Он  провозглашал  то,  что  нужно  было  буржуазии  для
ее  экономического  роста,  и  отчетливо  видел  помехи,  стоявшие  пе¬
ред  ней  на  этом  пути.  О  препятствиях  социального  и  политиче¬
ского  порядка  он  умалчивал,  то  ли  из-за  незрелости  политической
мысли  французской  буржуазии  в  ту  пору  —  что  нам  представ¬
ляется  наиболее  вероятным,  —  то  ли  по  какой-либо  другой  при¬
чине,  ускользающей  от  нашего  внимания.  Во  всяком  случае  важно
отметить,  что  он  требовал  от  правительства  не  только  гораздо
больше  того,  что  оно  могло  дать  в  начале  XVII  в.,  но  и  того,  что
оно  вообще  было  способно  дать  буржуазии  феодально-абсолютист¬
ской  Франции.  Он  хотел  создания  таких  условий  для  совершенно
беспрепятственного  развития  своего  класса,  которые  могли  по¬
явиться  лишь  после  буржуазной  революции.
 Отметим  также,  что  Монкретьен  дает  очень  интересный  мате¬
риал,  касающийся  нужды  мануфактуристов  в  обученных  и  квали¬
фицированных  рабочих.  Даже  во  Франции,  казалось  бы  доста¬
точно  богатой  такого  рода  кадрами  —  вспомним  о  длительном  су¬
ществовании  множества  разнообразных  цехов  с  их  системой
тщательного  профессионального  обучения,  —  потребность  капита¬
листического  производства  в  квалифицированной  рабочей  силе
сказывалась  очень  отчетливо.
 В  какой  мере  идеи,  высказанные  Монкретьеном,  отвечали  по¬
желаниям  и  настроениям  торгово-промышленной  буржуазии  Фран¬
ции?  Здесь  не  может  быть  двух  мнений  —  по  самым  основным  те¬
мам  совпадение  было  полным.  Судить  об  этом  можно  по  наказам
к  Генеральным  Штатам  1614—1615  гг.  и  по  публицистике  тех  же
 86  Рюдлов  правильно  отметил  это  отличие  (см.  выше,  стр.  116,  117).
 746

лет.  Вспомним,  что  сам  трактат  Монкретьена  представляет  и
своего  рода  «индивидуальный»  наказ,  и  публицистическое  произ¬
ведение,  рассчитанное  на  широкую  публику.  Недаром  автор  сле¬
дует  уже  сложившимся  к  тому  времени  нормам  этого  литератур¬
ного  жанра:  констатация  «болезни»  и  методы  ее  «лечения».  От
всех  многочисленных  памфлетов,  вышедших  в  1614—1615  гг.,  его
отличает  широта  «диагноза»  и  продуманность  «рецептов»,  но  суть
у  них  одинакова.
 В  наказе  третьего  сословия  провинции  Анжу  выставлено  тре¬
бование  отмены  соляного  налога  (габели),  вместо  которого  дол¬
жен  быть  введен  единый  и  общий  для  всех  налог  на  соль.  То  же
мы  встречаем  и  в  других  наказах,  а  также  в  сводном  наказе  па¬
латы  третьего  сословия  на  Генеральных  Штатах.  Раздел  о  тор¬
говле  в  этом  документе  кажется  списанным  с  Монкретьена,  хотя
этого,  разумеется,  не  было.  Тяжелое  положение  французского  ку¬
печества  и  французских  мануфактуристов  было  общеизвестным  и
общепризнанным  фактом.  Выход  также  все  искали  в  одном  —
в  усиленном  протекционизме.87  Заметим  здесь  же,  что  эти  сообра¬
жения  делают,  на  наш  взгляд,  излишним  вопрос,  с  которым  мы
столкнемся  в  дальнейшем: 	читал  ли  Ришелье  трактат  Мон-
 кретьёна?  Сама  постановка  вопроса  в  такой  форме  кажется  нам
неудачной.  Дело  не  в  том,  читал  ли  он  его;  дело  в  том,  что  не
знать  его  он  не  мог.  Ни  один  из  крупных  политических  деятелей
того  времени  не  мог  игнорировать  действительности,  которой  он
посвящен;  она  была  на  устах  у  всех  не  в  меньшей  мере,  чем  чисто
политические  дела.
 Каким  же  образом  могло  измениться  к  лучшему  тяжелое  по¬
ложение  французской  экономики?  В  каких  формах  и  в  какой  мере
могли  быть  реализованы  предложения,  поток  которых  был  вызван
созывом  Генеральных  Штатов,  породившим  надежды  на  реформы?
 Пути  такой  реализации  могли  быть  двоякими:  соответствую¬
щие  меры  надлежало  принять  правительству,  и  в  то  же  время  не¬
малое  дело  предстояло  сделать  самим  купцам  и  мануфактуристам.
Необходимо  подчеркнуть,  что  по  духу  и  закалке  французская  тор¬
гово-промышленная  буржуазия  (особенно  гугенотская)  мало  чем
отличалась  от  своих  более  удачливых  конкурентов  —  голландцев,
англичан  и  т.  д.  В  ней  была  достаточная  доза  отваги,  авантю¬
ризма  й  предприимчивости.  Беда  заключалась  в  том,  что  ее  усилия
носили  скорее  индивидуальный  характер;  кроме  как  у  гугенотов
и  у  марсельцев,  купеческие  объединения  были  непрочны  и  мало¬
мощны,  а  конкуренция  отдельных  областей  и  даже  городов  между
собой  мешала  экономической  консолидации  поднимающегося
класса.88  Наконец,  само  деление  французской  буржуазии  на  гуге¬
 87  См.  подробнее  об  этом:  А.  Д.  Люблинская,  ук.  соч.,  стр.  148  и  сл.
 88  Характерна  рознь  бретонских  и  нормандских  городов.  Марсельские  купцы
отличались  редкой  сплоченностью  и  имели  свою  особую  организацию  («!es
 10*
 147

нотскую  и  католическую  (причем  на  долю  первой  в  те  годы  при¬
ходилась  львиная  доля  привилегий  и  прибылей)  представляло  со¬
бой  ярко  выраженное  французское  своеобразие,  накладывавшее
неповторимый  отпечаток  на  процесс  формирования  класса  в  целом
и  замедлявшее  течение  этого  процесса.
 Инициативность  буржуазии  сказывалась  прежде  всего  в  -том,
что  она  непрестанно  подталкивала  правительство  к  принятию  тех
или  иных  необходимых  для  нее  мер.  Количество  адресованных  ко¬
ролю  и  членам  Совета  прошений,  мемуаров  и  т.  п.  было  очень
велико.  Кроме  того,  буржуазия  немало  брала  и  на  себя,  осуще¬
ствляя  свои  задачи  явочным  порядком.  Даже  в  очень  неблаго¬
приятной  для  нее  сфере  заграничной  конкуренции  она  вновь  и
вновь  пыталась  найти  выход  из  создавшегося  положения.  В  сущ¬
ности  она  везде  и  во  всем  шла  впереди  правительства  и  требовала
от  него  больше,  чем  то  могло  дать,  требовала,  так  сказать,  «с  за¬
просом»  и  не  потому,  что  таким  путем  надеялась  выторговать  по¬
больше,  но  в  силу  самого  характера  своей  деятельности.  Ей  ну¬
жен  был  соответствующий  простор  для  своего  развития,  и  она  его
искала  с  достаточной  энергией.
 Из  числа  правительственных  мероприятий,  осуществленных
в  1610—1625  гг.,  т.  е.  еще  до  того,  как  Ришелье  вплотную  занялся
вопросами  торговли,  флота  и  мореплавания,  можно  отметить  сле¬
дующие.  В  1616  г.  по  просьбе  купцов  была  оформлена  «Генераль¬
ная  торговая  палата»  (Chambre  generale  du  commerce),  преобразо¬
ванная  из  учрежденной  еще  при  Генрихе  IV  консультативной  ко¬
миссии  по  вопросам  торговли  и  мануфактур.
 Были  предприняты  некоторые  меры  для  защиты  французской
морской  торговли,  преследовавшие  две  основные  цели:  охрану
портов  и  побережья  от  нападений  пиратов  (очень  частых  на  сре¬
диземноморском  берегу)  и  борьбу  с  пиратами  в  открытом  море.
В  1612—1621  гг.  было  составлено  несколько  проектов  создания
особых  морских  рыцарских  орденов  со  своими  флотами  (chevaliers
de  Saint-Louis,  ordre  de  Saint-Louis  и  др.)  наподобие  мальтийского
для  преследования  пиратов  и  конвоирования  французских  торго¬
вых  судов.  В  1624  г.  Ришелье  предложил  частным  лицам  взять  на
себя  конвоирование,  и  после  обсуждения  нескольких  предложе¬
ний  был  заключен  контракт  с  крупным  откупщиком  Лагранжем,
который  обязался  построить  и  содержать  в  течение  девяти  лет
40  судов  для  охраны  берегов;  после  этого  суда  становились  соб¬
ственностью  государства.  Контракт  был  утвержден  Королевским
Советом,  но,  по-видимому,  не  был  реализован,  так  как  в  ближай¬
 deputes  du  commerce»),  своего  рода  торговую  компанию,  которая  вполне  са¬
мостоятельно  сносилась  с  королем,  французскими  послами  и  даже  иностран¬
ными  государствами,  ревностно  защищая  свои  интересы  не  раз  в  ущерб  обще¬
национальным  торговым  интересам  Франции  (L.  А.  В  о  i  t  е  и  х,  ук.  соч.,
стр.  199,  326).
 148

шие  годы  Ришелье  пришел  к  убеждению  в  необходимости  защиты
морской  торговли  и  побережья  при  помощи  государственного
флота.89  Но  и  до  той  поры  правительство  не  раз  пыталось  защи¬
щать  французских  купцов  во  всех  возникавших  за  границей  кон¬
фликтах.
 Было  создано  несколько  крупных  торговых  компаний:
в  1611  г.  оформлена  и  в  1618  г.  реорганизована  «Компания  Мон¬
моранси  для  торговли  с  Восточной  Индией»,90  в  1620  г.  —  «Ком¬
пания  для  торговли  с  Новой  Францией»  (т.  е.  Канадой).  По  своей
структуре  последняя  представляла  собой  тип  «смешанной  компа¬
нии»,  получившей  в  дальнейшем  большое  распространение.  Капи¬
тал  был  составлен  из  паев,  большая  часть  которых  принадлежала
крупным  купцам  и  арматорам,  непосредственно  участвовавшим
в  торговле.  Управление  же  делами  компании  находилось  в  руках
коллегии  директоров  и  интенданта,  назначавшихся  адмиралом
(впоследствии  —  Королевским  Советом).
 В  Дьеппе  сами  купцы  организовали  компанию  для  торговли
с  Сенегалом  и  Гамбией;  ее  возглавил  крупный  руанский  арматор
Розэ,  но  прочие  руанские  купцы  относились  к  ней  враждебно.91
 Почти  все  эти  компании,  равно  как  и  многие  из  последующих,
оказались  недостаточно  жизнеспособными.  Они  нуждались  в  по¬
стоянной  опеке  и  поддержке,  нередко  их  приходилось  реоргани¬
зовывать.
 Главная  причина  их  слабости  заключалась  в  общей  неблаго¬
приятной  для  Франции  конъюнктуре  европейского  и  заокеанских
рынков;  для  преодоления  этих  препятствий  требовалась  активная
поддержка  правительства.  Очень  важную  роль  сыграло  также  про¬
тиводействие  богатых  купцов-импортеров  в  крупных  портах  —
Марселе,  Бордо,  Руане  и  т.  д.  Оно  объяснялось  тем,  что  организа¬
ция  компаний  с  монопольными  правами  на  тот  или  иной  рынок
подрывала  их  уже  давно  налаженные  торговые  связи  и  ущемляла
их  интересы.  Нам  приходилось  отмечать  враждебную  позицию
марсельцев  и  руанцев  по  отношению  к  компаниям.
 Немалое  значение  имели  обстоятельства  экономического  и  тех¬
нического  порядка.  Постройка  судов  во  Франции  обходилась
много  дороже,  чем  в  Голландии  и  Англии.92  Некоторые  материалы
приходилось  частично  ввозить  из  Голландии,  переплачивая  изряд¬
ные  суммы,  поскольку  непосредственная  торговля  на  Балтике  была
для  французов  затруднена.93  Из-за  того  что  французские  порты
 89  L.  А.  В  о  i  t  е  и  х,  ук.  соч.,  стр.  47—51.
 90  Монморанси  был  в  те  годы  адмиралом  Франции  (см.  гл.  VI  настоящей
работы).
 91  L.  А.  В  о  i  t  е  и  х,  ук.  соч.,  стр.  79—81,  334.
 92  Впоследствии  Ришелье  часто  предпочитал  заказывать  суда  в  Гол¬
ландии.
 93  См.  гл.  VI  настоящей  работы.
 149

были  по  большей  части  неглубоки,  суда  имели  малый  тоннаж  —
не  более  200  тонн,  в  то  время  как  для  океанских  плаваний  в  ту
пору  применялись  суда  в  800—2000  тонн.  Поэтому  французские
суда  имели  малую  грузоподъемность,  и  этот  недостаток  не  мог
быть  возмещен  такими  их  качествами,  как  быстрота  и  маневрен¬
ность.  Для  более  вместительных  английских  и  голландских  судов
требовалось  вдвое  меньше  экипажа  и  продовольствия  (но  послед¬
нее  было  много  хуже,  чем  на  французских  кораблях)  по  сравнению
с  французскими,  а  при  одинаковом  с  ними  экипаже  эти  большие
суда  вмещали  даже  втрое  больше  товаров.  Франция  славилась
своими  хорошими  моряками,  но  дисциплина  на  кораблях  была
слаба,  среди  капитанов  и  даже  матросов  насчитывалось  много  ино¬
странцев  (шотландцев,  англичан,  ирландцев,  фламандцев  и  т.  д.).94
 Таким  образом,  по  части  судостроения  и  мореплавания  Фран¬
ция  также  сильно  уступала  своим  конкурентам,  что  очень  отра¬
жалось  на  состоянии  французской  заокеанской  торговли  (леван¬
тийская  торговля  находилась  в  лучшем  положении).
 Возвращаясь  к  мероприятиям  правительства,  необходимо  под¬
черкнуть,  что  в  главных  своих  чертах  внутренняя  политика
в  1610—1625  гг.  была  для  буржуазии  скорее  благоприятна.  Режим
экономии  в  бюджете,  введенный  Люином  в  1617  г.,  и  отмена  по-
летты  (на  чем  очень  настаивали  также  и  буржуазные  круги)  —
все  это  пошло  на  пользу  буржуазииМБорьба  с  феодальной  знатью
и  победа  над  ней,  равно  как  и  открытая  борьба  везде  и  во  всем
с  Испанией,  также  объективно  расчищали  дорогу  для  более  сво¬
бодного  развития  буржуазии.  В  конечном  счете  к  тому  же  клони¬
лась  борьба  с  гугенотами  и  ликвидация  их  особой  политической
организации,  хотя  в  итоге  поражения  гугенотов  Ларошель  лиши¬
лась  своего  богатства.  Иными  словами,  основная  линия  политики
абсолютистского  правительства  после  1615  г.  ни  в  чем  не  проти¬
воречила  основным  задачам  развития  страны  в  буржуазном  на¬
правлении.  Для  общей  оценки  деятельности  правительства  это
обстоятельство  является  главным  и  решающим.
 Однако  очень  многие  конкретные  требования  буржуазии  не
могли  быть  удовлетворены.  Налоговая  система  ни  в  чем  не  была
реформирована;  95  разумеется,  не  могло  быть  и  речи  о  предложен¬
ной  Монкретьеном  радикальной  реформе.  Война  со  знатью,  а  за¬
тем  и  с  гугенотами  имела  и  оборотную  сторону  —  она  разоряла
страну  как  вследствие  военных  действий,  так  и  в  результате  по¬
вышения  налогов  и  напряжения  бюджета.  Такую  же  оборотную
сторону  имела  и  скрытая  война  с  Габсбургами.
 Уже  в  1610-х  годах  французская  торговля  страдала  от  приви-
легированнрго  положения  испанского  купечества.  Усиление  протек¬
 94  L.  А.  В  о  i  t  е  и  х,  ук.  соч.,  стр.  203—211.
 95  См.  гл.  VI  настоящей  работы.
 150

ционизма  в  Испании  в  1620-х  годах  (новый  таможенный  закон
1623  г.,  создание  в  1624  г.  привилегированной  торговой  компании
в  Севилье  и  т.  д.)  закрыло  испанский  и  американский  рынки  для
многих  французских  товаров  (исключение  составляли  лишь  зерно,
полотна  и  галантерея).  Для  французской  экономики  это  было  но¬
вым  тяжелым  ударом,  так  как  сбыт  именно  на  данных  рынках  до¬
ставлял  большие  прибыли.  Очень  важное  следствие  имела  также
начавшаяся  в  Испании  дефляция.  Выгодность  французского  эк¬
спорта  в  Испанию  (а  через  нее  и  в  Америку)  зижделась  в  течение
всего  XVI  и  в  начале  XVII  в.  на  разнице  цен.  Во  Франции  цены
были  ниже,  чем  в  Испании;  поэтому  и  себестоимость  французских
товаров  была  ниже.  При  продаже  их  по  высоким  ценам,  господ¬
ствовавшим  в  Испании,  французы  получали  дополнительный  ба¬
рыш.  Однако  по  мере  уменьшения  притока  в  Испанию  драгоцен¬
ных  металлов  цены  стали  там  падать,  и  выгодная  для  французов
разница  начала  сглаживаться.96  Характерно,  что  по  той  же  при¬
чине  стала  сокращаться  в  1620-х  годах  сезонная  (и  более  длитель¬
ная)  эмиграция  в  Каталонию  французских  разносчиков  мелкого
товара  и  уходивших  на  заработок  ремесленников  и  сельскохозяй¬
ственных  рабочих.  Эта  эмиграция  имела  значительную  давность  и
вплоть  до  1620-х  годов  приносила  французам  немалую  пользу,
поскольку  опять-таки  цены  в  Каталонии  были  выше,  чем  во  Фран-
 97
 ЦИИ.
 Начавшаяся  в  1621  г.  война  между  Испанией  и  Голландией
также  сильно  вредила  французской  морской  торговле.  На  помощь
голландцам  со  стороны  Франции98  испанское  правительство  от¬
вечало  тем,  что  чинило  французским  купцам  всяческие  препят¬
ствия  и  затруднения,  вплоть  до  конфискации  кораблей,  груженных
зерном.99  Все  это  объясняет  попытки  французского  купечества
искать  выхода  не  столько  путем  восстановления  прежнего  поло¬
жения  в  торговле  с  Испанией  (война  с  которой  одобрялась  по  по¬
литическим  соображениям),  сколько  путем  завоевания  новых  рын¬
ков  на  Балтике,  в  России,  на  Ближнем  и  Дальнем  Востоке  и
особенно  в  Северной  Африке  и  в  Америке.  В  этом  отношении
знаменательны  такие  факты,  как  путешествия  нормандских  и  бре¬
тонских  купцов  на  Яву  и  Суматру  в  1620—1623  гг.,100  объеди¬
 96  J.  Meuvr  е  t.  Circulation  monetaire  et  utilisation  economique  de  la  mon-
naie  dans  la  France  du  XVIе  et  du  XVIIе  siecles. 	В 	кн.: 	Etudes 	dhistoire  mo-
 derne  et  contemporaine,  t.  I.  Paris,  1948,  стр.  27.
 97  J.  Nadal  et  E.  G  i  r  a  1  t.  La  population  catalane  de  1553  a  1717.
L’immigration  fran^aise  et  les  autres  facteurs  de  son  developpement.  Paris,  1960.
 98  См.  гл.  V  настоящей  работы.
 99  См.  данные  у  Озе  (Н.  Hauser.  La  pensee 	et 	Taction 	economique  du
 cardinal  de  Richelieu.  Paris,  1944,  стр.  54  и  сл.).
 100  W.  С  о  о  1  h  a  a  s.  Generale  missiven  van  gouverneurs-generaal  en  raden
aan  heren  XVII  der  verenigde  Oostindische  Compagnie,  Deel  1:  1610—1638.
’Haag,  1960.
 151

нение  нормандских  купцов  для  торговли  в  Сенегале,  активная  дея¬
тельность  французских  католических  миссионеров-капуцинов  на
Ближнем  Востоке,  тесно  связанная  с  торговыми  интересами  фран¬
цузского  купечества,101  и,  конечно,  некоторое  усиление  колониаль¬
ной  и  морской  экспансии.
 Для  характеристики  этой  тенденции  существует  источник,
в  своем  роде  не  менее  интересный,  чем  трактат  Монкретьена.  Ха¬
рактерно,  что  и  появился  он  при  аналогичных  обстоятельствах.
 В  последние  месяцы  1626  г.,  в  связи  с  предстоявшим  созывом
ассамблеи  нотаблей,  на  которой  должны  были  обсуждаться  эконо¬
мические  вопросы,102  Ришелье  получил  несколько  докладных  за¬
писок  (мемуаров),  касавшихся  французской  торговли  и  морепла¬
вания.103  Частично  их  появление  надо  приписать  как  интересу,
проявленному  правительством  к  данным  вопросам  в  предшествую¬
щие  годы,104  так  и  тем,  что  только  что  была  основана  Морбиган-
ская  компания  и  Ришелье  был  назначен  «начальником  и  генераль¬
ным  сюринтендантом  торговли  и  навигации».  Частично  же  эти
мемуары  обязаны  своим  появлением  инициативе  самих  авторов,
имевших  к  этим  темам  прямое  отношение  по  роду  своей  деятель¬
ности.  Обстановка  конца  1626  г.  сильно  напоминала  обстоятель¬
ства  конца  1614  г.  перед  созывом  Генеральных  Штатов.  Планы
всевозможных  реформ  и  слухи  о  них  породили,  как  и  за  12  лет
до  этого,  обширную  публицистику.
 Один  из  таких  ненапечатанных  тогда  мемуаров,105  датирован¬
ный  26  ноября  1626  г.,  был  подписан  именем  человека,  уже  зна¬
комого  кардиналу  и  ставшего  затем  одним  из  его  доверенных  лиц.
Это  был  кавалер  мальтийского  ордена  Исаак  де  Разилли  (1580—
 1637),  много  плававший  по  Средиземному  морю  и  Атлантическому
океану.  Впоследствии  он  стал  вице-адмиралом  и  наместником  в  Ка¬
наде.  Его  брат  Франсуа  де  Разилли  был  в  числе  руководителей
большой  французской  экспедиции  к  устью  Амазонки  в  1612—
 101  См.:  Н.  Hauser,  ук.  соч.,  стр.  36  и  сл.;  G.  V  a  u  m  a  s.  Lettres  et  do¬
cuments  du  pere  Joseph  de  Paris  concernant  les  missions  etrangeres  (1619  —
1638).  Lyon,  1942.  См.  также:  Г.  Жордания.  Очерки  из  истории  франко¬
русских  отношений  конца  XVI  и  первой  половины  XVII  в.,  ч.  И.  Тбилиси,
1939.  —  Мы  собираемся  вернуться  к  теме  политики  Франции  на  Ближнем
Востоке  в  1620-х  годах.
 102  См.  гл.  VI  настоящей  работы.
 103  L.  D  е  s  с  h  a  m  р  s.  La  question  coloniale  au  temps  de  Richelieu  et  ue
Mazarin.  Revue  de  Geographic,  Paris,  1885,  стр.  367.
 104  См.  выше,  а  также  уставы  голландских  торговых  компаний,  опубли¬
кованные  в  официозном  издании  «Mercure  fran^ais»  за  1623—1624  гг.
 105  Он  был  опубликован  лишь  в  конце  XIX  в.  См.:  L.  Deschamps.
Un  colonisateur  du  temps  de  Richelieu  Isaac  de  Razilly.  Biographie,  memoire
inedit.  Revue  de  Geographic,  Paris,  1886.  —  Русский  перевод  (с  предисло¬
вием  Р.  Мандру)  «Мемуар  Исаака  Разилли  о  французской  колониальной
экспансии  (1626  г.)».  (Сб.  «Средние  века»,  вып.  XX,  М.,  1961,  стр.  325—
349).
 752

1615  гг.  Свой  мемуар  Исаак  де  Разилли  составил  с  полным  зна¬
нием  дела,  основываясь  также  и  на  богатом  личном  опыте.
 Мемуар  Разилли  построен  по  обычной  в  то  время  схеме  и
в  этом  отношении  также  схож  с  трактатом  Монкретьена:  сперва
констатация  крайнего  неблагополучия,  затем  перечисление  необ¬
ходимых  мероприятий.  Но  в  соответствии  со  своей  профессией
военного  моряка  автор  очень  много  внимания  уделяет  политиче¬
ским  последствиям  того  печального  явления,  которое  проистекает
из-за  отсутствия  у  Франции  военного  флота,  а  именно  —  незащи¬
щенности  ее  побережий.  Он  подчеркивает,  что  действия  гугенотов
в  1625  г.,  когда  Субиз  захватил  устья  Луары  и  Жиронды,  а  также
острова  на  Атлантическом  побережье,106  нанесли  ущерб  не  только
французской  торговле,  но  и  международному  престижу  француз¬
ского  правительства,  особенно  в  глазах  англичан.107  Вместе  с  тем
он  перечисляет  все  природные  преимущества  Франции,  необходи¬
мые  для  развития  мореплавания:  наличие  многочисленных  пор¬
тов,  удачное  расположение  речных  путей,  достаточно  плотное  на¬
селение,  обилие  отечественного  продовольствия,  необходимого  для
снабжения  дальних  экспедиций,  прекрасные  военные  и  морские
качества  французских  моряков  и  т.  д.108
 Во  второй  части  мемуара,  озаглавленной  «Как  убедить  всех
рискнуть  заняться  мореплаванием  и  изыскать  для  сего  средства?»,
также  преобладает  военная  сторона  дела.109  Разилли  подробно
рассматривает  типы  кораблей,  их  военное  снаряжение  и  организа¬
цию  береговой  охраны  от  пиратов.  Касается  он  и  финансово-орга¬
низационной  стороны  создания  крупных  компаний  для  захвата
территорий  в  Африке  и  Америке.  К  их  финансированию  он  сове¬
тует  привлечь  все  состоятельные  слои  французского  общества,  от
придворных  и  финансистов  до  городов,  причем  пример  должны
показать  сам  король,  Ришелье  и  все  их  окружение.  Разилли  сове¬
тует  также  извлечь  средства  путем  введения  новых  налогов  на
железо,  полотно,  табак  и  т.  п.  и  путем  экономии  расходов  на  ар¬
мию,  распустив  гарнизоны  непограничных  крепостей.110
 Использование  военного  и  притом  сильно  вооруженного  флота
Разилли  представляет  себе  в  плане  защиты  и  помощи  француз¬
ской  торговле  (но,  разумеется,  это  не  исключало  возможности
применения  его  и  для  военных  действий  вообще,  в  первую  оче¬
редь  против  гугенотов).  Этот  момент  необходимо  особо  подчерк¬
 106  См.  гл.  IV  настоящей  работы.
 107  Ришелье  не  мог  остаться  равнодушным  к  этим  замечаниям,  так  как
эвентуальная  помощь  гугенотам  со  стороны  Англии  сильно  его  беспокоила
(см.  гл.  IV  и  VI  настоящей  работы).
 108  Выше  было  показано,  что  на  деле  положение  было  не  столь  обнаде¬
живающим.
 109  «Мемуар  Исаака  Разилли»...,  стр.  337  и  сл.
 110  Об  этой  реформе  тогда  много  говорили  (см.  гл.  VI  настоящей  работы).
 153

нуть.  Автор  все  время  отдает  себе  отчет  в  том,  что  где  бы  фран¬
цузы  ни  появились  в  качестве  купцов  или  колонистов,  они
повсюду  встретят  противодействие  со  стороны  испанцев,  голланд¬
цев  и  англичан.  Поэтому  им  повсюду  понадобится  сильная  воен¬
ная  помощь  со  стороны  метрополии.
 Обозревая  (всегда  под  этим  углом  зрения)  Африку,  Азию  и
Америку,  Разилли  приходит  к  выводам,  дающим  любопытный
материал  для  суждений  по  интересующим  нас  вопросам.  Но  сперва
коснемся  его  соображений  по  поводу  европейской  торговли.  Он
считает  ее  упорядоченной  (т.  е.  достаточно  налаженной)  и  основ¬
ной  ее  целью  полагает  извлечение  от  соседей  наибольшего  коли¬
чества  золота  и  серебра  при  наименьшем  утекании  денег  за  гра¬
ницу  за  ненужные  для  Франции  товары.  Поэтому  он  осуждает
левантийский  и  голландский  импорт111  и  хвалит  французский
экспорт  зерна  и  холстов  в  Испанию.  Такой  взгляд  свидетель¬
ствует  о  примитивности  его  позиций  по  сравнению  с  концепцией
Монкретьена.  В  сущности,  его  даже  трудно  назвать  меркантили¬
стом  в  точном  смысле  слова.  По  своей  идеологии  мелкого  дворя¬
нина112  Разилли  примыкает  скорее  к  представителям  монетарной
теории,  видящей  прибыль  лишь  в  деньгах,  притекающих  из  других
стран  в  обмен  на  отечественные  изделия.  Впрочем,  как  мы  видели,
суть  его  мемуара  заключается  не  в  экономическом  анализе,  как
у  Монкретьена.
 Африка  привлекает  Разилли  своим  западным  побережьем:  Ма¬
рокко,  Сенегал,  Зеленый  Мыс,  Гвинея  —  вот  перечисляемые  им
области.  Туда  можно  ввозить  железо,  стекло  и  водку  и  вывозить
кожи,  воск,  камедь,  слоновую  кость,  мускус,  золотой  песок  и  бер¬
берских  коней.  Прибыль  составляет  около  30%,  и  дело  это  вер¬
ное  в  том  смысле,  что  португальцы  не  слишком  опасны  для  фран¬
цузов.
 Иначе  обстоит  дело  в  Азии  и  Восточной  Индии.  Испанцы  и
голландцы  не  пустят  туда  французов.  Единственное,  что  предла¬
гает  Разилли,  это  завязывание  непосредственных  торговых  сно¬
шений  ,с  Персией  в  обход  Турции:  по  океану  вокруг  Африки  до
Персидского  залива.  Франко-персидская  торговля  принесла  бы
немалые  прибыли,  так  как  отпали  бы  высокие  пошлины,  взимае¬
мые  Турцией.113
 Наибольший  восторг  автора  вызывает  Америка  (вспомним
также  Монкретьена!),  в  особенности  восточное  побережье  Южной
 111  Подобно  Монкретьену  (см.  стр.  139),  он  указывает  на  вред  от  монет¬
ных  спекуляций  голландцев  («Мемуар  Исаака  Разилли».  ..,  стр.  342).
 112  Эта  сторона  источника  хорошо  подчеркнута  Р.  Мандру  в  предисловии
к  русскому  переводу  мемуара  Разилли  («Мемуар  Исаака  Разилли».  .
стр.  327—329).
 113  «Мемуар  Исаака  Разилли»...,  стр.  343.  —  Ришелье  пытался  достичь
Персии  более  коротким  путем  —  через  Россию  (см.:  Г.  Жордания,  ук.  соч.).
 154

Америки.  Устройство  там  колоний  Разилли  считает  наиболее  при¬
быльным  и  наиболее  неотложным  делом.  Какие  только  богатства
не  хранит  Эльдорадо!  Французам  следует  проявить  побольше  на¬
стойчивости  и  последовательности  в  колонизации  этих  райских
мест.  Надо  организовать  крупные  компании  и  переправить  туда
побольше  колонистов.  Тогда  французов  не  смогут  оттуда  вытес¬
нить  ни  испанцы,  ни  португальцы.
 Характерно,  что  главную  роль  в  колонизации  Разилли  отводит
не  купцам,  а  начальникам  экспедиций,  т.  е.  военным  и  политиче¬
ским  властям.  Купцы,  по  его  мнению,  гонятся  лишь  за  немедлен¬
ной  прибылью  и  не  заботятся  о  том,  что  будет  через  10  лет.  Мне¬
ние  это  примечательно  в  том  плане,  что  еще  раз  указывает  на
недостаточную  выгодность  в  ту  пору  американской  торговли  и  ко¬
лонизации  самих  по  себе,  т.  е.  если  к  ней  не  добавлялся  система¬
тический  грабеж  американской  территории  и  в  первую  очередь
грабеж  драгоценных  металлов.  Характерно,  что  во  всем  мемуаре
Разилли  об  этом  моменте  нет  ни  единого  слова;  тягаться  с  испан¬
цами  в  данном  отношении  Франции  было  совершенно  не  под  силу,
а  для  грабежа  в  Атлантике  —  на  английский  манер  —  награблен¬
ного  ими  в  Новом  Свете  золота  и  серебра  необходим  был  силь¬
ный  корсарский  флот.
 Не  в  этом  ли  обстоятельстве  следует  искать  причину  неудач
французских  попыток  колонизации  и  заокеанской  торговли,  пред¬
принятых  в  последующие  годы?  Нельзя  считать  случайным,  что
в  дальнейшем  главное  внимание  Ришелье  было  устремлено  не
к  Америке  (особенно  Южной),  а  как  раз  к  тем  районам,  кото¬
рыми  Разилли  скорее  пренебрегал,  —  к  Персии  и  вообще  Ближ¬
нему  Востоку.  С  присущим  ему  трезвым  и  взвешенным  реализмом
кардинал  искал  таких  путей,  которые  могли  быть  использованы
возможно  скорее,  с  возможно  меньшими  затратами  и  с  возможно
большими  результатами  не  только  в  экономическом,  но  и  в  поли¬
тическом  плане.  Поэтому,  как  только  он  убедился  в  неправиль¬
ности  мнения  об  убыточности  левантийской  торговли  (вспомним,
что  его  придерживались  как  Монкретьен,  так  и  Разилли),  что  слу¬
чилось  вскоре  после  1626  г.,  он  предпочел  направить  свои  усилия
именно  по  данному  (кстати,  давно  уже  проторенному)  пути  и  из¬
влек  из  него  много  различных  выгод.
 *  *  *
 Что  же  является  главным  моментом  в  тех  общих  тенденциях,
которые  проступают  в  анализируемых  источниках?  Не  предвосхи¬
щая  итоговых  выводов  о  наличии  или  отсутствии  экономического
кризиса  в  XVII  в.,  отметим  пока  лишь  то,  о  чем  можно  говорить
на  основании  обрисованного  нами  состояния  французской  эконо¬
мики  в  1610—1625  гг.
 755

Несомненным  является  факт,  что,  имея  к  1610  г.  достаточно
развитые  мануфактуры  и  обширную  торговлю,  располагая  боль¬
шими  природными  ресурсами  и  плотным  (по  масштабам  того  вре¬
мени)  населением,  Франция  оказалась  перед  значительными  за¬
труднениями.  Капиталистическому  укладу  следовало  бы  разви¬
ваться  если  не  большими  темпами,  то  во  всяком  случае  не
меньшими,  чем  при  Генрихе  IV,  в  1598—1610  гг.  Между  тем  под
сомнение  была  поставлена  даже  возможность  сохранения  произ¬
водства  и  торговли  на  прежнем  уровне.
 Не  менее  несомненно  и  то  обстоятельство,  что  нельзя  всю
вину  за  это  перекладывать  на  гражданскую  войну.  В  момент  со¬
ставления  трактата  Монкретьена  она  еще  только  начиналась;
между  тем  экономическое  неблагополучие  было  для  него  уже
вполне  ясно.  В  дальнейшем  (т.  е.  в  1615—1629  гг.)  внутренняя  и
внешняя  войны  усугубили  это  неблагополучие.
 Главным  являлось  отставание  Франции  от  Голландии  и
Англии  по  уровню  развития  капитализма  в  промышленности.
Разумеется,  связь  между  промышленностью  и  сельским  хо¬
зяйством  в  плане  развития  капитализма  в  целом  имела  важней¬
шее  значение,  и  нет  нужды  на  ней  особо  останавливаться.
Однако  в  данном  случае  нам  представляется  необходимым  обратить
внимание  на  отставание  главной  на  данном  этапе  сферы  производ¬
ства.
 Франция  отставала  от  своих  конкурентов  по  самым  важным
показателям.  Разделение  труда  на  французских  мануфактурах  нахо¬
дилось  на  более  низкой  стадии;  недостаток  квалифицированных
рабочих  не  позволял  предпринимателям  установить  в  должном
объеме  иерархию  заработных  плат.  Совершенно  необходимое  в  ту
пору  государственное  субсидирование  имело  случайный  характер,
размеры  субсидий  были  невелики,  денежное  накопление  недоста¬
точно,  Франция  была  отстранена  от  прямого  грабежа  колоний,
питавшего  первоначальное  накопление  в  Голландии  и  Испании,
а  косвенно  и  в  Англии.
 Итогом  была  сравнительная  дороговизна  французских  про¬
мышленных  изделий.  В  силу  этого  французская  торгово-промыш¬
ленная  буржуазия  была  неспособна  успешно  конкурировать  с  гол¬
ландцами  и  англичанами  на  своем  внутреннем  рынке,  а  отчасти  и
на  внешних  рынках.  Она  была  вынуждена  использовать  свои  ка¬
питалы  иными  способами,  и  они  или  прямо  утекали  в  сферу  госу¬
дарственного  кредитования  (займы  и  откупа),  или  употреблялись
на  покупку  должностей,  т.  е.  косвенно  поступали  в  ту  же  непро¬
изводительную  сферу.  Скупка  земель  имела  такой  же  эффект.
Порой  французские  купцы  даже  ссужали  деньгами  голландских
и  испанских  купцов.  Следовательно,  даже  те  прибыли,  которые
получались  непосредственно  от  торговли  и  в  производстве,  не  об¬
ращались  полностью  на  расширение  буржуазной  экономики.
 156

Французское  судостроение  и  мореплавание,  а  следовательно,  и
заокеанская  торговля  уступали  по  своим  техническим  и  экономи¬
ческим  показателям  английским  и  голландским.  Очень  силен  был
во  Франции  и  городской  партикуляризм  купечества.  Поэтому  те
из  торговых  компаний,  которые  возникали  спонтанно,  а  не  орга¬
низовывались  правительством,  были,  как  правило,  невелики,  что
еще  более  затрудняло  для  них  конкуренцию  на  заморских  рынках.
 В  силу  всех  этих  причин  французская  буржуазия  была  крайне
заинтересована  в  усиленном  протекционизме,  и  французское  пра¬
вительство  стремилось  идти  ей  навстречу  в  этом  отношении.  Но
прежде  необходимо  было  решить  ряд  важнейших  задач  в  области
внутренней  политики,  а  именно  ликвидировать  гугенотское  «госу¬
дарство  в  государстве»  и  оздоровить  финансы.

Глава  IV
 ЛИКВИДАЦИЯ  ГУГЕНОТСКОГО
«ГОСУДАРСТВА  В  ГОСУДАРСТВЕ»
 крепление  французского  абсо-
(Ls  лютизма  в  первой  половине
XVII  в.  отвечало  не  только  интересам  господствующего  класса.
Без  сильной  государственной  власти  не  могли  быть  решены  важ¬
нейшие  экономические  проблемы,  не  мог  быть  обеспечен  нацио¬
нальный  суверенитет.  Политической  предпосылкой  для  выполнения
этих  прогрессивных  задач  была  победа  центральной  власти  над
сепаратизмом  феодальной  знати.  В  1620  г.  королевская  армия  за¬
воевала  победу  на  поле  сражения,  но  это  был  только  первый  этап
политической  агонии  аристократии.  Следующим  этапом  было
уничтожение  гугенотской  «партии»,  служившей  для  знати  важным
военным  и  политическим  резервом.
 Борьба  с  гугенотами,  имевшая  целью  ликвидацию  их  полити¬
ческой  самостоятельности,  растянулась  на  длительный  срок  и  вы¬
лилась  в  несколько  военных  кампаний.
 В  1620  г.  в  результате  экспедиции  в  Беарн  правительство
укрепило  свои  позиции  на  границе  с  Испанией,  в  тылу  у  гуге¬
нотов.
 В  1621  г.  была  осуществлена  кампания  в  юго-западные  гуге¬
нотские  провинции  —  Пуату,  Сентонж,  Гиэнь  —  и  взято  около
60  гугенотских  городов  и  крепостей.  Эти  области  были  подчинены,
кроме  важнейшего  опорного  пункта  —  Ларошели,  но  и  он  был  изо¬
лирован  вследствие  постройки  вблизи  города  больших  королев¬
ских  фортов.  Однако  попытка  овладения  Монтобаном,  являв¬
шимся  ключом  к  Лангедоку,  кончилась  неудачей.
 В  1622  г.  военные  действия  были  перенесены  прямо  в  Ланге¬
док,  который  был  подчинен  королю  и  оккупирован  королевскими
войсками.  В  итоге  гугенотский  Юг  оказался  покоренным.  Остава¬
лась  лишь  задача  подчинения  Ларошели,  но  это  требовало  флота.
 158

В  1625  г.  гугеноты,  готовясь  к  неминуемой  осаде  Ларошели,
захватили  острова,  прикрывавшие  город  с  моря.  В  начале  1626  г.
в  итоге  победы  королевской  армии  там  было  восстановлено  преж¬
нее  положение.
 В  1627—1628  гг.  происходила  осада  Ларошели.  Город  был  не
только  блокирован,  но  и  полностью  отрезан  от  гугенотской  тер¬
ритории,  ресурсы  которой  были  в  значительной  степени  истощены
в  результате  предыдущих  кампаний.  В  соединении  с  невозмож¬
ностью  получить  помощь  от  англичан  это  обстоятельство  сыграло
решающую  роль  в  падении  Ларошели.  В  1629  г.  были  ликвидиро¬
ваны  последние  очаги  сопротивления  гугенотов  в  горных  областях
Лангедока.
 Даже  краткое  перечисление  этих  этапов  показывает  их  после¬
довательность  и  взаимосвязь.  Они  означали  постепенное  нараста¬
ние  успехов  правительства  и  наличие  у  него  определенного  стра¬
тегического  плана.  Следует  подчеркнуть  особое  значение  кампа¬
ний  1620—1622  гг.  В  литературе  они  всегда  рассматриваются  как
ненужные,  бесплодные  и  даже  позорные  для  правительства.1  Эта
оценка  не  соответствует  действительности.  Как  будет  показано
ниже,  несмотря  на  частичные  неудачи,  кампании  1620—1622  гг.
были  совершенно  необходимы  и  в  целом  для  правительства
успешны.  Без  занятия  важных  позиций  на  юго-западе  невозможно
было  предпринять  и  довести  до  конца  осаду  Ларошели,  т.  е.
покончить  с  существованием  политической  организации  гу¬
генотов.
 Для  доказательства  этой  точки  зрения  мы  обратим  особое  вни¬
мание  на  кампании  1620—1622  гг.  и  изложим  их  значительно  под¬
робнее,  чем  широко  известные  события  1625—1629  гг.
 *  *  *
 Царствование  Людовика  XIII  (1610—1643  гг.)  издавна  де¬
лится  во  французской  и  вообще  зарубежной  историографии  на  два
главных  периода:  время  до  прихода  к  власти  Ришелье  (1610—
апрель  1624  г.)  и  правление  Ришелье  (1624—декабрь  1642  г.).2
Первый  период  излагается  обычно  очень  кратко.  Во  втором  иногда
особо  выделяется  шестилетие—  1624—1630  гг.,  —в  течение  кото¬
рого  влияние  Ришелье  постепенно  укреплялось,  пока  в  1630  г.  он
не  восторжествовал  над  всеми  придворными  партиями.
 Такое  четкое  и  внешне  удобное  хронологическое  деление  исхо¬
дит  из  главных  фактов  биографии  первого  министра.  До  извест¬
ной  степени  оно  обосновано  тем  обстоятельством,  что  биографи¬
ческие  факты  в  какой-то  мере  соответствуют  этапам  процесса
 1  См.  ниже,  стр.  165.
 2  Людовик  XIII  пережил  Ришелье  только  на  пять  месяцев.
 159

укрепления  французского  абсолютизма.  Но  это  лишь  относитель¬
ное  соответствие,  и  наименее  обоснованной  датой  является  1624  г.,
год  вступления  Ришелье  в  Королевский  Совет.
 Если  рассматривать  историю  Франции  того  времени  не  под
углом  зрения  биографии  Ришелье,  поджидавшего  в  1620—1624  гг.
своего  часа  и  для  этого  воздействовавшего  на  общественное  мне¬
ние  в  свою  пользу,  а  с  точки  зрения  задач,  стоявших  перед  пра¬
вительством  в  его  внутренней  и  внешней  политике,  становится
ясным,  что  поворот  произошел  не  в  1624,  а  в  1621  г.  (точнее  даже
во  второй  половине  1620  г.),  сразу  после  победы  королевской
армии  над  армией  знати  у  Пон-де-Се,  т.  е.  еще  при  Люине.  Именно
тогда  был  взят  курс  на  укрепление  абсолютизма,  продолженный
затем  Ришелье  с  нараставшим  успехом.  Уже  тогда  правительство
было  в  состоянии  поставить  перед  собой  ряд  важных  задач  и
в  первую  очередь  —  политическое  объединение  страны,  т.  е.  унич¬
тожение  гугенотского  «государства  в  государстве».  Эту  задачу,
действительно  первоочередную  по  своему  значению,  Генрих  IV
не  смог  выполнить  за  12  лет  своего  мирного  правления  (1598—
1610  гг.),  хотя  она  несомненно  входила  в  его  планы.
 Поэтому  новый  период  в  истории  Франции  первой  поло¬
вины  XVII  в.  начинается  не  в  1624,  а  в  1620  г.;  заканчивается  он
к  1630  г.,  когда  перед  страной,  в  связи  с  внешней  войной,  встали
задачи  другого  рода.  В  течение  почти  десяти  лет  (с  перерывами)
шла  ожесточенная  внутренняя  война  между  правительством  и
потерпевшими  в  конце  концов  поражение  гугенотами.  Эту  войну
вели  почти  все,  кто  в  те  годы  стоял  во  главе  правительства,  пере¬
давая  ее  своим  преемникам  как  своего  рода  эстафету.  Она  состав¬
ляет  главное  содержание  истории  этого  десятилетия,  и  правитель¬
ство  рассматривало  ее  как  важнейшую  свою  задачу,  подчиняя  ей
остальные.  Начал  эту  войну  не  Ришелье,  но  он  ее  блистательно
закончил.
 Изложение  событий  1620—1629  гг.  покажет,  насколько  такая
точка  зрения  на  это  десятилетие  может  считаться  обоснованной.
Но  сперва  необходимо  остановиться  на  анализе  традиционной
оценки  четырехлетия  (1620—1624  гг.),  предшествовавшего  при¬
ходу  к  власти  Ришелье,  ибо  именно  в  данном  вопросе  эта  оценка
особенно  выразительна.3
 Сам  кардинал  немало  потрудился,  чтоб  очернить  и  обесславить
своих  предшественников.  В  «Политическом  завещании»  их  деятель¬
ность  охарактеризована  как  погубная,  приведшая  страну  в  полный
 3  Напомним  основные  факты  истории  1620—1624  гг.  До  14  декабря
1621  г.  продолжалось  правление  Люина;  затем  до  февраля  1624  г.  правили
отец  и  сын  Брюлары  (канцлер  Силлери  и  государственный  секретарь  Пюи-
зье),  которых  сменил  на  несколько  месяцев  сюринтендант  Лавьевиль.  Еще
при  нем  29  апреля  1624  г.  Ришелье  вступил  в  Королевский  Совет;  отставка
Лавьевиля  произошла  13  августа  1624  г.
 160

упадок.  То  же  мы  находим  и  в  инспирированных  им  «Мемуарах».
Со  всей  резкостью  эта  хула  выражена  в  тех  многочисленных
памфлетах,  к  которым  Ришелье  имел  близкое  или  отдаленное
касательство.  Эти  взгляды  были  повторены  и  во  многих  трудах
XVII—XIX  вв.  Но  во  второй  половине  XIX  в.  они  были  взяты
под  сомнение  Кузеном  и  Зелле;  4  критикуя  памфлеты  и  «Ме¬
муары»  Ришелье  на  основании  архивных  документов,  они  занялись
своего  рода  реабилитацией  политики  Люина,  оценивая  ее  более
объективно.  Однако  и  для  них  главным  героем  этих  лет,  выну¬
жденным  пока  еще  действовать  скрыто,  оставался  Ришелье,  и  наи¬
больший  интерес  заключался  в  его  постепенном  продвижении
к  власти.
 Взгляды  Кузена  и  Зелле  оказали  лишь  незначительное  воз¬
действие  на  ставшую  традиционной  точку  зрения,  которая  полу¬
чила  новое  подкрепление  в  многотомной  биографии  Ришелье,  на¬
писанной  Габриелем  Аното  и  начавшей  выходить  в  1890-х  годах;  5
на  долгое  время  (во  многом  и  доныне)  она  определила  общепри¬
нятое  в  историографии  и  в  широкой  публике  мнение.
 Соответственно  со  своей  концепцией  восхваления  сильной
власти  Ришелье  Аното  противопоставляет  ей  колеблющуюся,  не¬
удачную  политику  бездарного  и  трусливого  Люина  и  его  столь  же
бездарных  непосредственных  преемников.  Исходной  позицией
Аното  является  мнение,  что  Люином  —  в  противоположность  кар¬
диналу  Ришелье  с  его  «государственным  интересом»  —  руководили
чисто  личные  соображения: 	стремление 	во 	что 	бы 	то 	ни 	стало
 сохранить  свое  исключительное  положение  и  доверие  короля.  Ради
этого  он  пренебрег  величием  Франции  и  ее  престижем  в  междуна¬
родных  отношениях,  подчинился  влиянию  папского  нунция,  вел
католическую  и  испанофильскую  политику  и  т.  д.6  Между  тем
обстановка  в  Европе  была  такова,  что  Франции  могла  бы  при¬
надлежать  роль  арбитра  и  ее  энергичное  вмешательство  при¬
вело  бы  к  ликвидации  начавшейся  войны,  которая  —  в  результате
пассивности  Франции  в  те  годы  —  разгорелась  затем  еще  на  дол¬
гие  годы  и  принесла  неисчислимые  бедствия.  Как  видим,  Аното
считал,  что  от  позиции  Люина  зависела  судьба  не  одной  лишь
Франции,  но  и  всей  Европы.7
 Люину  такая  задача  оказалась  не  по  плечу.  Она  требовала
исключительной  широты  политического  мышления  и  дара  предви¬
 4  V.  Cousin.  Le  due  et  connetable  de  Luynes.  Journal  des  savants,  Paris,
1861  —1863;  B.  Zeller.  Richelieu  et  les  ministres  de  Louis  XIII  de  1621
a  1624.  Paris,  1880.
 5  G.  Hanotaux.  Histoire  du  cardinal  de  Richelieu,  tt.  I—VI.  Paris,
1893—1947.  —  Интересующее  нас  четырехлетие  рассмотрено  во  второй  части
второго  тома,  вышедшего  в  1896  г.
 6  В  этом  Аното  в  точности  повторяет  аргументацию  памфлетов  1619—
1621  гг.,  направленных  против  Люина  (см.  ниже,  стр.  168,  206).
 7  G.  Hanotaux,  ук.  соч.,  т.  II/2,  стр.  337,  338,  382,  383,  386.
 ■j  ]  А.  Д.  Люблинская
 167

дения,  основанного  на  всестороннем  анализе  обстановки  и  взвеши¬
вании  всех  возможностей.  Люин  не  понял  сложившейся  ситуации.
«В  тот  момент,  когда  энергичное  вмешательство  в  дела  Европы
обеспечило  бы  преобладание  Франции,  жалкий  фаворит  возобновил
гражданские  распри;  начался  период  религиозных  войн»,8  —  так
оценивает  Аното  решение  Люина  начать  войну  с  гугенотами.
Перед  Люином  стояла  дилемма  —  воевать  с  гугенотами  или  вое¬
вать  с  Габсбургами.  Поскольку  он  не  уразумел  необходимости
выбрать  второе  решение,  он  выбрал  первое.
 Однако,  выставив  столь  отчетливо  свой  основной  тезис,  Аното
в  дальнейшем  изложении  запутывается  в  неразрешимых  противо¬
речиях.  Он  не  может  не  признать,  что  гугеноты  действительно
угрожали  национальному  единству  Франции,  что  они  стремились
использовать  ослабление  королевской  власти  после  смерти  Ген¬
риха  IV  для  увеличения  своих  привилегий,  идя  ради  этого  на
союзы  не  только  с  протестантскими  государствами,  но  и  с  Испа¬
нией,  и  т.  д.9  Более  того,  он  доходит  до  утверждений,  что  в  сущ¬
ности  Люин  не  имел  возможности  выбирать,  что  гугеноты  «своей
роковой  и  необъяснимой  дерзостью»  прямо-таки  вынудили  его
выступить  против  них,10  что  это  решение  соответствовало  тра¬
дициям  национальной  политики,  главным  содержанием  кото¬
рой  было  внутреннее  единство  страны.11  В  итоге  осуждение
Люина  за  его  выбор  войны  с  гугенотами  фактически  оказывается
снятым.
 Не  менее  противоречивы  и  суждения  Аното  о  задачах  внеш¬
ней  политики  Франции.  Только  что,  как  мы  видели,  он  укорял
Люина  за  его  решение  не  вмешиваться  вооруженной  рукой  в  евро¬
пейские  дела.  Но  почти  на  тех  же  страницах  Аното  заявляет,  что
надо  было  не  выбирать  между  внутренней  и  внешней  войной,
а  одновременно  вести  обе  линии:  сдерживать  гугенотов  и  высту¬
пить  против  католической  Испании.  Но  для  этого  необходимы
были  ловкость,  сила  и  гений  высшего  порядка,  т.  е.  качества,  от¬
сутствовавшие  у  Люина.12  Наконец,  он  форм>лирует  общую  ли¬
нию,  которой  (по  его  мнению)  следовало  держаться,  которой
Люин  не  держался  и  которую  в  дальнейшем  будет  проводить
кардинал,  —  своего  рода  «призвание»  Франции,  «истинно  фран¬
цузскую»  политику.  Надо  было  оставатьс