ПИОНЕРСКИЙ
МУЗЫКАЛЬНЫЙ
КЛУБ
Издательство «Музыка» Москва 1971

Ответственный редактор
О. О. ОЧАКОВСКАЯ
Состатитель
М. КАЛАКУЦКАЯ
Редактор
И. ШАЛИМОВА

В. МУРАДЕЛИ
КАК Я РАБОТАЛ
НАД ОБРАЗОМ
ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА
ЛЕНИНА
В ОПЕРЕ
«ОКТЯБРЬ»
Как-то осенью 1950 года мне по¬
звонил главный дирижер Большого
театра Самуил Абрамович Само¬
суд:
— Заходите ко мне, Вано Иль¬
ич. У меня есть для вас очень инте¬
ресное, по-моему, предложение.
Самуил Абрамович дал мне
прочитать либретто Владимира Лу¬
говского, повествующее об истори¬
ческих событиях Октября 1917 го¬
да.
Это не было оперное либретто в
привычном понимании этого слова.
Передо мной лежала замечательная
романтическая поэма «Октябрь».
Меня сразу захватило и содер¬
жание поэмы и музыкальное звуча¬
ние стихов. В них слышался герои¬
ческий голос революционного наро¬
да России. Я почувствовал, что бу¬
ду увлеченно работать над этим
произведением, и с радостью согла¬
сился писать оперу «Октябрь».
Творческие встречи с Луговским,
точные советы Самосуда постепен¬
но определяли драматургические
контуры будущего сочинения.
Когда я писал оперу «Великая
дружба», события которой разво¬
рачиваются на Северном Кавказе,
меня не очень волновал вопрос на¬
циональной окраски музыки, так
как музыкальное творчество наро¬
дов Кавказа мне было хорошо зна¬
комо. Но когда я обратился к опере
«Октябрь», где раскрываются обра¬
зы русских людей, повествуется о
революционных событиях в России,
к опере, где должен быть достойно
воплощен сценический образ вождя
революции Владимира Ильича Ле¬
нина, вопрос о национальных осо¬
бенностях музыки приобретал для
меня первостепенное значение.
3

А. Страхов. Фрагмент плаката «В. Ульянов (Ленин)».

И тут я вспомнил о разговоре с Самосудом, который был у нас, ко¬
гда мы работали над «Великой дружбой».
—	Какова будет национальная окраска вашей музыки? — спро¬
сил меня тогда Самуил Абрамович.
—	А на каком языке я отвечаю на ваши вопросы? — в свою оче¬
редь спросил я.
—	На русском, разумеется, — улыбнулся он.
—	А с каким акцентом? — вновь спросил я.
—	С явно кавказским акцентом, — рассмеялся Самуил Абрамо¬
вич.
—	Вот я и напишу русскую оперу с кавказским акцентом, — так¬
же со смехом ответил я.
А вот сейчас, думал я, нужно написать подлинно русскую оперу—
«с русским акцентом». И хотя многолетняя работа над советской пес¬
ней, в которой я стремился опираться на интонации русской револю¬
ционной и народной песни, помогла мне в какой-то степени проник¬
нуть в сферу русской песенной интонации, я все-таки немного стра¬
шился плыть к новым, хотя и необычайно заманчивым берегам.
Тяжелая болезнь Владимира Луговского помешала нам завер¬
шить работу над либретто. Только спустя десять лет, в 1960 году,
я вернулся к опере. В содружестве с режиссером И. Тумановым
и драматургом В. Винникозым был создан окончательный сцениче¬
ский вариант либретто. Оперу я закончил в 1961 году.
Впервые «Октябрь» был показан Ансамблем советской оперы
Всероссийского театрального общества в том же году. Через год в ис¬
полнении творческих коллективов Всесоюзного радио под руководст¬
вом дирижера Евгения Светланова опера прозвучала в открытом кон¬
церте.
В 1964 году в ознаменование дня рождения Владимира Ильича
Ленина Большой театр Союза ССР поставил оперу «Октябрь» на сце¬
не Кремлевского Дворца Съездов. Премьера состоялась также в Ле¬
нинградском оперном театре имени С. М. Кирова, в оперных театрах
Новосибирска и Минска. 7 ноября 1967 года, в день пятидесятилетия
Советского государства, опера «Октябрь» прозвучала в Улан-Баторе,
столице братской Монголии.
Естественно, в небольшой беседе я не ставлю своей задачей подроб¬
но рассказать о том, как я обдумывал оперу, как писал ее и, наконец,
как она увидела свет рампы.
Мне хочется рассказать только о том, как я работал над образом
Владимира Ильича Ленина.
Создавая сценический образ вождя, я мог бы пойти тремя путями.
Первый путь: образ Ленина входит в сюжетную канву оперы, как
персонаж немого кинофильма.
Второй путь: исполнителю роли Владимира Ильича поручается
только литературный текст, как в драматических спектаклях.
5

И третий путь: образ Ленина раскрывается вокальными средст¬
вами.
Как быть? По какому пути идти?
К сожалению, в истории советского искусства .примеров реше¬
ния оперными средствами образа Ленина не было. Я не имел возмож¬
ности воспользоваться творческим опытом советских композиторов в
этом направлении. И все-таки я избрал третий путь. Я думал: если
образ Ленина представлен как оперный персонаж, то он и должен
быть раскрыт теми же музыкальными средствами, которые привлека¬
ет автор для характеристики других действующих лиц. Проще говоря,
если персонажи поют, то и Ленин должен петь. Иначе создается впе¬
чатление, что либо оперными средствами невозможно разрешить за¬
дачу создания сценического образа Ленина, либо драматургу и компо¬
зитору просто не удалось найти убедительных средств выразительно¬
сти для воплощения образа вождя в оперном произведении.
Друзья, однако, не советовали мне поручать исполнителю роли
Ленина вокальную партию.
И действительно, я сам не представлял себе Ленина поющим арии
и дуэты. Но почему? Ведь я не чувствую неловкости, когда русский
крестьянин Иван Сусанин поет свою предсмертную арию. В сцене
письма Татьяны нас гораздо больше волнует условное вокальное вы¬
ражение чувств, чем безусловное содержание письма.
Значит, нужно создать такой драматургический накал атмосферы
вокруг образа Ленина, чтобы пение его было естественным эмоцио¬
нальным результатом большой взволнованной мысли.
Может ли Ленин запеть «Марсельезу», «Варшавянку» или «Ин¬
тернационал»? Конечно, может, отвечал я себе. Значит, надо искать.
Вот к каким результатам мне удалось прийти.
В первом акте оперы «Октябрь», когда в апреле 1917 года петро¬
градские большевики встречают на Финляндском вокзале своего вож¬
дя, Ленин обращается к ним с призывом:
—	Мир народам!
Народ повторяет призыв вождя.
—	Фабрики рабочим!
—	Земля крестьянам!
—	Вся власть Советам!
Каждый раз слова Ленина повторяются в хоре народа.
И хотя Ленин еще не поет, его слова вплетены в музыкальную
ткань оперы как составная часть его вокальной партии.
Но самая трудная задача в создании образа Ленина ждала меня
впереди. «Разлив», шестая картина оперы, — кульминация произве¬
дения.
В Разлив приезжают соратники Ленина — посланцы петроград¬
ских большевиков. Владимир Ильич беседует с ними о подготовке во¬
оруженного восстания. По либретто предполагалось, что Ленин будет
6

Сцена из оперы В. Мурадели «Октябрь».
разговаривать. Пение исключалось. Это решение, как нам тогда каза¬
лось, было вполне правильным.
Однако меня все время мучила мысль: неужели сценический об¬
раз Ленина в опере будет представлен как действующее лицо из дра¬
матического спектакля?
Здесь я надолго задумался.
Известно, что Ленин очень любил музыку и хорошо знал ее. В юно¬
сти у него был несильный, но красивый баритон, и он иногда в кругу
семьи пел романсы и арии из опер. Брат Ленина, Дмитрий Ильич Уль¬
янов, рассказывает, например, в своих воспоминаниях о том, что Вла¬
димир Ильич с увлечением исполнял арию Валентина из оперы «Фа¬
уст».
Но когда я представил Ленина поющим подобную арию в моей
опере, я понял, что этого делать нельзя.
Даже в оперном жанре, где многие условности звучат как сцениче¬
ская правда, я должен был искать такое музыкальное решение образа
Ленина, которое не только вытекало бы из сценической правды, а
продолжало бы жизненную правду реальной действительности.
Мне вспомнился разговор с моей женой Наталией Павловной Ши¬
ловцевой — уроженкой Саратова. Она рассказала, что сестра ее отца,
7

Екатерина Ивановна, была участницей революционного кружка, воз¬
главляемого Николаем Эрнестовичем Бауманом. Екатерина Ивановна
не раз вспоминала о том, как участники кружка рассказывали о сво¬
их встречах с Владимиром Ильичем Лениным. Заканчивались эти
встречи обычно пением революционных и народных песен. Владимир
Ильич был душой вечеров, а подчас выступал дирижером импровизи¬
рованного хора. Называла Екатерина Ивановна и песни, которые, по
словом кружковцев, исполнялись Лениным и его друзьями.
Среди этих песен меня привлекла русская народная песня о реке
Каме — «Камушка» (песню эту мне спела Наталия Павловна). В ней
повествуется о тяжелой доле волжских бурлаков, об их вековечной
мечте — обрести право на свободную жизнь. Сначала мне показалось,
что слова «Камушки» — народные. Но вскоре я узнал, что автор этих
стихов — великий русский поэт Н. А. Некрасов.
Меня особенно захватили следующие строки:
Эй, ветерок,
Дуй посильней,
Дай хоть часок
Нам повольней!
Известно, что в русской революционной литературе образ ветра
символизирует борьбу трудового народа за свободу.
Что если, думал я, на озере Разлив питерские рыбаки запоют пес¬
ню бурлаков; Ленин, услышав знакомую с детства песню, подхватит
ее. Ведь революционные идеи, звучащие в этой песне, сродни и волж¬
ским бурлакам и питерским рабочим.
Я поверил в этот замысел и с чувством большого волнения написал
сцену в Разливе.
В финале оперы «Октябрь», перед началом штурма Зимнего двор¬
ца, Ленин вместе с народом поет «Интернационал».
Приятно сознавать, что мои друзья, не советовавшие мне поручать
исполнителю роли Ленина вокальной партии, больше не возвращают¬
ся к своим прошлым сомнениям.
Отрывок из книги В. Мурадели «Из моей жизни»

М. ДОБРОСЛАВСКИЙ
МУЗЫКА
КРЕМЛЕВСКИХ
КУРАНТОВ
Винтовая лестница ведет вверх.
Там, высоко над головой, словно на
небе раздаются ритмичные раскаты
грома. Поднимаемся еще на нес¬
колько этажей, и перед нами мас¬
сивная железная дверь — вход в
гигантский часовой механизм. Это
невидимая часть так хорошо всем
нам знакомых Кремлевских куран¬
тов на Спасской башне Кремля.
Здесь на шестидесятиметровой вы¬
соте в музыкальном отделении са¬
мых больших часов нашей страны
расположился своеобразный ор¬
кестр из тридцати четырех колоко¬
лов. Будто солдаты стоят они под
командой огромного «Бас-колоко¬
ла», вес которого 500 килограммов.
Когда-то много лет кряду эти
колокола своим величавым звоном
прославляли царя и бога. Старые
мастера научили их играть мело¬
дию «Коль славен наш господь...».
Каждые три часа, начиная с 1851
года, послушно звонили Кремлев¬
ские колокола.
Но наступил день, когда часы
дрогнули от разрыва снаряда, и
«ход царского времени» был оста¬
новлен навсегда.
Это случилось 2 ноября 1917 го¬
да. На Красной площади шли оже¬
сточенные бои. Красногвардейцы и
революционные солдаты под ко¬
мандованием Михаила Васильеви¬
ча Фрунзе окружили Кремль, где
засели остатки белогвардейцев и
юнкеров. Они яростно отбивались,
чувствуя приближающийся крах.
Во время артиллерийского обстрела
Кремля гаубичный снаряд попал в
Спасскую башню, и стрелки часов
замерли.
На следующий день Кремль был
взят, и в Москве была провозгла¬
9

К. Юон. «Взятие Кремля».
шена Советская власть. Как только в марте 1918 года Советское прави¬
тельство переехало в Москву, по указанию Владимира Ильича Ленина
началось восстановление Кремля.
Особую сложность представляли Кремлевские куранты. Ремонт та¬
кого гигантского часового механизма был по тем временам загадкой.
В московских газетах появились объявления: всех, кто знал часо¬
вое дело, приглашали в Кремль. На Спасской башне побывало много ча¬
совых мастеров. Но, осмотрев механизм, все отказывались от ремонта.
Тогда обратились к знаменитым европейским часовым фирмам. Но
они запросили за ремонт такую фантастическую сумму, что от их «за¬
ботливых» услуг пришлось отказаться. И снова начались поиски лю¬
дей, которые сумели бы восстановить этот уникальный часовой меха¬
низм.
Наконец, кремлевский слесарь Николай Беренс и его сыновья Ва¬
силий и Владимир решили взяться за ремонт. Много дней провели они
в Спасской башне. Их смекалка и упорство заставили сдвинуться с ме¬
ста пудовые зубчатые колеса. Часы пошли. Но это была половина дела.
В воспоминаниях наркома имуществ Н. Виноградова есть такой эпи¬
зод. Однажды Владимир Ильич пригласил его к себе в кабинет и рас¬
сказал ему о своей мечте — сделать так, чтобы Кремлевские колокола
10

разносили по всему миру звуки «Интернационала», возвещая о рожде¬
нии первого в мире Советского государства. Надо заставить часы, — го¬
ворил Владимир Ильич, — играть нашу музыку.
Но как это сделать? Н. Виноградов по всей Москве разыскивал та¬
кого музыкального мастера, который бы мог разгадать тайну колоко¬
лов и «научить» их играть новую мелодию. Все было безуспешно.
Как-то поздно ночью, вернувшись домой, он поведал о своих поис¬
ках соседу по квартире Мише Черемных, студенту Художественного
училища живописи, ваяния и зодчества (Миша был также большим
любителем музыки). Юный художник сразу загорелся этим интерес¬
ным делом и попросил Н. Виноградова разрешить ему завтра же от¬
правиться в Кремль и осмотреть куранты.
«В огромном помещении мне представилось нечто, похожее на му¬
зыкальную шкатулку, только в сотни раз больших размеров, — вспо¬
минает уже много лет спустя художник Михаил Черемных. — Передо
мной был огромный медный барабан, усеянный дырочками и штифта¬
ми наподобие колышков. Барабан при вращении смещается вдоль сво¬
ей оси и заставляет эти колышки нажимать на клавиши. От клавиш
тянутся вверх длинные канаты. Они через систему рычагов задевают
молотки, а те, в свою очередь, бьют по колоколам.
...Долго разглядывал я цилиндр барабана. Наконец обнаружил
идущие по его краю цифры. «Должно быть, они обозначают номера
колоколов», — подумал я. И тотчас же старательно срисовал схему
барабана, отметив каждый колышек жирной точкой. В результате у
меня получилась на бумаге своеобразная «партитура».
Мелодию «Коль славен» я знал. Поэтому расшифровать записан¬
ную партитуру не представило особого труда. Знал теперь и какой но¬
те, какой октаве соответствует каждый колокол. Достав на другой
день новые ноты, я составил свою схему. Внешне она имела весьма
необычный вид. Вместо нотных линеек — начертанные карандашом
обыкновенные линии, вместо нот — черные точки, на первый взгляд
расположенные без особого порядка. Не всякий даже самый опытный
музыкант смог бы прочесть мою запись.
Далее оставалась только техника: переставить колышки барабана
на новые места. В этом мне помогал кремлевский слесарь. Через две
недели я доложил Виноградову об окончании задания. В соответствии
с пожеланием Владимира Ильича куранты стали исполнять новые
мелодии...»
Праздничные дни 1918 года. Первая годовщина Октябрьской ре¬
волюции. Ленин, Свердлов, Калинин, Бонч-Бруевич стоят на Драгун¬
ском плацу в Кремле. Над Красной площадью раздаются звуки «Ин¬
тернационала». Кремлевские куранты, как и мечтал Ильич, «играют
нашу музыку».

Д. КАБАЛЕВСКИИ
О МУЗЫКЕ
«ЛЕГКОЙ»
И
О МУЗЫКЕ
«СЕРЬЕЗНОЙ»
ДВЕ ОШИБКИ
Мы очень привыкли к этим сло¬
вам — «легкая» и «серьезная» му¬
зыка и часто запросто пользуемся
ими в разговоре. А вот попробуйте-
ка ответить на вопрос:	что	такое
легкая музыка и что такое музыка
серьезная? Думаю, что это не так
уж просто вам удастся. А может
быть, и вовсе не удастся. Но вы не
смущайтесь — это в самом деле не¬
простой вопрос. Давайте попытаем¬
ся вместе на него ответить.
Начнем вот с чего. Мы уже зна¬
ем, что музыка, литература и все
другие искусства неотделимы от
жизни человека, являются важной
ее частью. Поэтому в искусстве от¬
ражается все, абсолютно все, чем
живет человек. И не только один
человек, а целые народы и даже
все человечество. Нет в настоящем
искусстве ничего, что не было бы
так или иначе связано с человеком,
с его жизнью. И нет в жизни чело¬
века ничего, что не нашло бы свое¬
го отражения в искусстве.
А из чего состоит человеческая
жизнь? Что в ней главное — «серь¬
езное» или «легкое»? Ну, конечно,
«серьезное»: неустанный труд, ув¬
леченные занятия, большие мысли
и глубокие чувства, верная друж¬
ба и чистая любовь, большая ра¬
дость и такие же большие печали,
события, вторгающиеся в жизнь че¬
ловека, и события, потрясающие
весь земной шар, борьба за свободу
и справедливость, борьба за счастье,
борьба за мир... Вот это все и слу¬
жит источником большого, «серьез¬
ного» искусства, становится его со¬
держанием, его смыслом.
Но есть все-таки в жизни чело¬
века и другая сторона. Есть в ней
13

улыбка и смех, шутка и веселье, есть отдых и развлечение, есть
желание потанцевать, побаловаться, побалагурить. Вот тут-то и возни¬
кает «легкое» искусство: юмористические рисунки и карикатуры, за¬
бавные рассказы и веселые стихи, развлекательные кинофильмы и эст¬
радные представления...
Возникает тут и легкая музыка. Ни одно другое искусство не зани¬
мает такого большого места в играх и развлечениях человека, так на¬
стойчиво не вторгается в часы его досуга, как музыка.
Музыка оказывается нашим незаменимым другом, когда мы хотим
развлечься после утомивших нас дел, повеселиться, собравшись на ве¬
чер в школе, в клубе или просто дома на дружеской вечеринке. Без
музыки мы не можем ни потанцевать, ни попеть. Музыка создает осо¬
бо праздничную атмосферу зимой на катке, летом на спортивной пло¬
щадке, в пионерском или в туристском лагере.
Во всех этих случаях музыка безраздельно господствует над всеми
другими искусствами. Но всякая ли музыка окажется здесь на месте?
Конечно, не всякая — это ясно каждому.
Вот захотелось потанцевать — для этого нужна специальная «тан¬
цевальная» музыка. Тут нам ни Бах, ни Бетховен не помогут. Не по¬
могут и Глинка с Чайковским, как бы мы ни любили их музыку, как
бы ни восхищались ею. В балетных и оперных спектаклях на эту музы¬
ку ставятся прекрасные танцы, но это ведь совсем не те танцы, кото¬
рые мы с вами сегодня танцуем.
А в туристском походе захотелось спеть песню — в любом походе,
даже на простой прогулке всем всегда почему-то петь хочется! —
тут тоже ни Моцарт, ни Мусоргский не помогут. Нужны какие-то осо¬
бые, свои, туристские песни. И они обязательно должны быть легки¬
ми, чтоб в пути легко пелись, и обязательно современными, чтобы каж¬
дое слово было понятным, сегодняшним, чтобы мелодия тоже дышала
нашим временем.
Нужна легкая музыка и в цирке. Здесь она должна быть жизнера¬
достной, молодой и упругой, как упруго, молодо и жизнерадостно са¬
мо цирковое искусство.
Нужна легкая музыка и в любом эстрадном концерте, где без нее
окажутся скучными даже самые блестящие номера эстрадного ис¬
кусства.
Наше время создало даже совсем новую область легкой музыки —
джаз. Выйдя из недр народной негритянской песенности, джаз давно
уже оторвался от своего первоначального народного истока и в разных
странах мира стал приобретать свою особую национальную окраску.
Джаз подчинил себе почти всю область легкой танцевальной музыки.
Впрочем, этим он не ограничивается. Подобно тому, как в свое время
музыка вальса из танцевального зала вторглась на концертную эстра¬
ду, превратившись одновременно из легкой танцевальной музыки в
серьезную симфоническую, так сегодня джаз пытается, и иногда не
14

Антуан Ватто. «Общество в парке».

безуспешно, занять положение в качестве серьезной музыки в кон¬
цертных программах. Будущее покажет, насколько эти попытки ока¬
жутся плодотворными...
Из легкой музыки вырастает наконец и высшая, самая богатая и
развитая ее форма — оперетта. Ведь главное в оперетте, ее «душу» и
составляет обязательно легкая, обязательно веселая и жизнерадост¬
ная музыка!
Вот видите, как много причин, объясняющих широкое распростра¬
нение легкой музыки! Но есть здесь еще одна причина. Эта причина
премного способствует тому, что легкая, развлекательная музыка рас¬
пространяется гораздо шире, чем, если так можно выразиться, она
имеет на это право. Причина эта заключается в том, что, отражая
«легкие» стороны нашей жизни, причем отражая их в самой легкой,
общедоступной форме, она далеко не всегда содержит в себе большие
мысли и глубокие чувства.
Следовательно, и для того чтобы воспринять, усвоить такую музы¬
ку, от нас чаще всего не требуется ни напряжения мысли, ни напряже¬
ния душевных сил. «Развлекательность», «ритмичность», «внешняя
красивость», «легкость» (а по сути — облегченность чувств и мыс¬
лей) — вот основные качества этой музыки, которую легко слушает,
легко поет и под которую легко танцует любой, даже совсем музы¬
кально не опытный, не просвещенный человек.
В этом, конечно, заключено и большое, неоспоримое достоинство
легкой музыки — ее широчайшая доступность. Но не зря говорит на¬
родная мудрость: недостаток есть продолжение достоинства. И вот
многие люди, встречаясь с легкой музыкой чуть ни на каждом шагу,
начинают думать, что это-то и есть самое главное и самое лучшее в
музыке. А привыкнув к этой мысли, начинают противиться всякой
другой музыке, в слепоте своей и не догадываясь, что эта «всякая дру¬
гая» музыка и есть настоящее музыкальное искусство!
Как же избежать этой пагубной ошибки? Для того чтобы ответить
на этот вопрос, попробуем подойти к нему с другой стороны. Ведь
встречается иногда и другая ошибка, другая крайность, когда человек
очень любящий серьезное, великое музыкальное искусство, пренебре¬
жительно относится к легкой музыке и даже иной раз вовсе отрицает
ее. Это тоже плохо, потому что всякая односторонность, всякая ограни¬
ченность обедняет человека, его духовный мир.
Такая крайность встречается, правда, редко, потому что человек,
знающий и любящий серьезную музыку, как правило, понимает толк
и в музыке легкой, развлекательной. А вот человек, который...
Впрочем, для продолжения этого разговора я хочу пригласить вас
познакомиться с одной кинокомедией, к которой, кстати, музыку при¬
шлось писать мне самому. Называется эта кинокомедия...
16

АНТОН ИВАНОВИЧ СЕРДИТСЯ
Он не мог не сердиться. Он обязательно должен был сердиться. Ну
посудите сами: почтенный музыкант, знаменитый органист, профес¬
сор консерватории, Антон Иванович всю жизнь признавал только
самую серьезную, самую возвышенную, самую благородную музыку.
И дочь свою Симочку, обладательницу прелестного голоса, музыкаль¬
ную и чуткую певицу он воспитывал в таких же строгих правилах са¬
мого высокого, самого безупречного вкуса.
И вдруг, как гром среди ясного неба: Симочка — его гордость и
надежда, Симочка — такая прекрасная исполнительница классиче¬
ского репертуара, мечтает стать... артисткой театра оперетты!.. Антон
Иванович воспринимает это, как измену настоящему искусству, изме¬
ну высоким идеалам, которым он посвятил свою жизнь, наконец, как
измену ему — отцу, вложившему в любимую дочь всю свою страсть к
музыке, все свои знания, весь свой многими годами упорного труда
нажитый опыт. Для него это было ужасно!..
Но беда, нависшая над седой головой Антона Ивановича, этим не
ограничилась. Бедный профессор! Катастрофа оказалась больше и
страшнее, чем он предполагал: Симочка (о ужас!) влюбилась в моло¬
дого композитора — того самого, который и сочинил увлекшую ее
оперетту, полную заразительно-веселой музыки, лихих танцев и ост¬
рых шуток...
Этого Антон Иванович уже просто не мог перенести. Силы оставили
его. Измученный волнениями и горькими мыслями, он заснул тяже¬
лым сном в своем любимом старом кресле перед огромным, в тяжелой
золотой раме, портретом Баха...
Великий Иоганн Себастьян Бах! Титан из титанов. Даже Бетховен
склонял перед ним свою львиную голову. «Бах» — означает по-не¬
мецки — ручей. «Не ручьем, а морем надо было ему называться» —
сказал Бетховен о своем гениальном предшественнике...
Всю свою долгую жизнь не расставался Антон Иванович с музы¬
кой Баха. Он преклонялся перед ее величественной красотой, перед
глубиной выраженных в ней мыслей, силой и благородством вопло¬
щенных в ней чувств. Бывало, что в сердце Антона Ивановича появля¬
лись тревоги и сомнения, или ему просто становилось от чего-нибудь
грустно на душе, или он, не знавший отдыха, слишком уставал от ра¬
боты. Тогда он поднимал глаза к портрету своего божества, мысленно
беседовал с ним, вызывая в своем сознании звучание его музыки, —
и находил успокоение от всех тревог, ответы на все вопросы и сомне¬
ния, черпал новые силы для труда, для своего искусства.
Да, Бах — это божественный гений! Нет и ничего не может быть
выше его!..
Антон Иванович спит мучительно-тревожным сном в своем люби¬
мом старом кожаном кресле...
17

Но что это происходит? Холст портрета зашевелился, в глазах Ба¬
ха и на его губах появляется улыбка, грудь под старинным камзолом
приподымается и начинает дышать... Через секунду великий Иоганн
Себастьян, выйдя из рамы, уже стоит перед Антоном Ивановичем, до¬
стает из кармана старомодных шелковых панталон табакерку, засо¬
вывает в свой широченный нос понюшку табаку и, кажется, даже чи¬
хает. Потом как-то странно, почти игриво покачивая головой, прикры¬
той белым напудренным париком с пышными локонами, заводит сов¬
сем простой, по-домашнему доверительный разговор с почтенным про¬
фессором.
—	Ну, разве же так можно! Огорчаться из-за таких пустяков!
И зачем лишать себя удовольствия петь, играть и просто слушать весе¬
лую, легкую, например, танцевальную музыку!..
Антон Иванович не верит своим ушам. Неужели эти крамольные
слова говорит великий Бах?!..
А великий Бах продолжает:
—	Вы знаете, профессор, меня все считают очень серьезным ком¬
позитором. И я с этим не спорю. Но кроме органных концертов, сонат,
прелюдий и фуг, кроме ораторий, кантат и хоралов на религиозные,
библейские сюжеты я очень люблю сочинять весёлую музыку, особен¬
но музыку для танцев... Вы, должно быть, просто забыли об этом. Ну,
вот послушайте...
Великий Бах садится за фортепиано и, хитро подмигнув поражен¬
ному Антону Ивановичу, бойко играет один из своих самых веселых
танцев...
— Нет, профессор, вы положительно не правы. Вам угрожает опас¬
ность превратиться из серьезного музыканта в музыканта скучного.
А вы ведь понимаете, что это вовсе не одно и то же. И не старайтесь
превратить в скучных людей и в скучных музыкантов вашу прелест¬
ную дочку и ее... как бы это сказать... ну, словом, того милого молодо¬
го композитора...
Антон Иванович просыпается от резкого звука внезапно открыв¬
шейся двери. Перед ним стоит Симочка...
Я думаю, что вы уже сами можете представить, как дальше разви¬
вались события в доме Антона Ивановича.
Разумеется, суровый профессор примирился с Симочкиным стрем¬
лением к легкой, веселой музыке. Больше того — он примирился с
самой легкой музыкой и даже полюбил ее.
Конечно, помог этому серьезный разговор о легкой музыке с боже¬
ственным Бахом. Но помогла и сама Симочка. Она так серьезно отнес¬
лась к своему первому выступлению в театре оперетты и проявила при
этом такой безупречный вкус и такое удивительное для ее юного воз¬
раста мастерство, что Антон Иванович, кажется, впервые в жизни по¬
чувствовал, что по-настоящему серьезным музыкантом можно быть и
при исполнении легкой музыки.
18

Ян Верколье. «Юноша с виолой да гамба».

Помог этому, конечно, и молодой композитор, ставший вскоре Си¬
мочкиным женихом. Слушая его легкую, веселую, полную увлекатель¬
ных танцевальных ритмов музыку, Антон Иванович понял, что даже
самая легкая музыка может быть тоже настоящей музыкой, если со¬
чинявший ее композитор — серьезный музыкант с хорошим вкусом и
настоящим мастерством...
Вот какая история произошла с Антоном Ивановичем...
КОФЕЙНАЯ КАНТАТА
Несмотря на то, что кинокомедия «Антон Иванович сердится» вы¬
шла на экран уже более четверти века назад, ее и сегодня можно уви¬
деть на экранах кинотеатров и на телевизионном экране. Вероятно, это
оттого, что споры о легкой и серьезной музыке и сегодня не затиха¬
ют, особенно среди юношества и молодежи, а переданный через увле¬
кательную форму музыкальной кинокомедии, сыгранной прекрас¬
ными актерами, спор этот становится очень наглядным и очень по¬
нятным.
Бах был введен в этот фильм как верховный арбитр в споре меж¬
ду Антоном Ивановичем и Симочкой не случайно: всем своим твор¬
чеством он учит нас разумному отношению к серьезной и к легкой му¬
зыке.
Он действительно был очень серьезным музыкантом, но никогда не
был музыкантом скучным. Он действительно любил сочинять веселую,
легкую музыку, но отлично понимал, что не она составляет главную
часть музыкального искусства, как шутка не составляет главную
часть жизни человека. А кроме того он и к легкой музыке относился
всегда по-настоящему серьезно, никогда не снижая своего безукориз¬
ненного, высочайшего вкуса.
Но в своем разговоре с Антоном Ивановичем Бах все-таки пощадил
бедного профессора, побоялся уж слишком поразить его и поэтому, го¬
воря о своей симпатии к веселой музыке, не рассказал ему о самом
своем большом «прегрешении» в этой области.
Он просто утаил от Антона Ивановича, что сам тоже написал опе¬
ретту! Ну, конечно, не такую, какие сочиняются в наши дни, то есть
спустя 200 лет после его смерти. Тогда даже не существовало еще та¬
кой формы музыки, не говоря уж о таком названии. У Баха это была
не оперетта, а кантата, то есть сочинение для солистов-певцов, хора и
оркестра.
Это была одна из его более чем трехсот кантат. Кроме своего номе¬
ра (211-й!) от прочих баховских кантат она отличается необычным
названием — «Кофейная».
20

Что же послужило поводом для написания этого любопытного со¬
чинения? А вот что: в ту пору, когда жил Бах, кофе, завезенное в Ев¬
ропу из Южной Америки, все еще считалось странным новшеством и
частенько служило предметом раздоров между «отставшими от века»
стариками и «идущей в ногу с веком» молодежью. Бах живо интере¬
совался всем, что вокруг него происходило, и всегда готов был отклик¬
нуться на любое новшество. Как видите, даже к «кофейным спорам»
своего времени он не остался безучастным.
Содержание кантаты очень незатейливо, но забавно. Строгий, бран¬
чливый, угрюмый, как медведь, Стародум (вот ведь имя какое приду¬
мал Бах!), возмущен поведением своей дочки — юной Лизетты. Она
решительно отказывается выполнить приказание отца, запретившего
ей пить кофе.
—	Папаша, — взывает она к Стародуму, — будьте же добрей!
Я трижды в сутки по маленькой чашке кофе пить должна, не то кост¬
лявой буду я, как пересохшее жаркое!
Но Стародум неумолим. Чем только не пытается он воздействовать
на строптивую Лизетту! Запрещает ей гулять... Не пускает ее в гости...
—	И пусть! Зато я кофе не лишусь! — только и слышит он в ответ.
Угрозы становятся все страшней:
—	Останешься без модного кринолина!.. Ни с кем из знакомых не
будешь говорить!.. Нарядной ленты для чепца не получишь!..
Ничто не помогает. Тогда Стародум произносит самую жестокую
угрозу:
—	Вовек ты не получишь мужа!..
Вот уж тут Лизетта не выдержала:
—	О, кофе, сахар и печенье, простите вы! Ни чашки больше я не
пью!
Стародум готов уже торжествовать победу. Но это торжество ока¬
залось несколько преждевременным. Лизетта идет на хитрость: она
распускает слух, что согласится выйти замуж лишь за того, кто поз¬
волит ей пить кофе — столько, сколько она пожелает...
—	Привыкла кошка мышь ловить — девицы выпить кофе ра¬
ды! — поется в последней части кантаты, и выговор в заключение по¬
лучает не Лизетта, а папаша Стародум:
—	Бранить папаше дочь не надо никогда!..
Ну, чем не оперетта?! Вот ведь каким весельчаком был великий
Иоганн Себастьян Бах! А некоторые чудаки, по незнанию своему,
представляют его себе музыкантом скучным, непонятным, не знавшим,
что такое улыбка и шутка!
Воображаю, что случилось бы с Антоном Ивановичем, если бы он
узнал, что Бах своей музыкой не только вмешался в спор Стародума
с Лизеттой, но и решительно стал на сторону Лизетты...
Впрочем, ведь и в споре Антона Ивановича с Симочкой великий
Иоганн Себастьян тоже был не на стороне папаши...
21

ДЕЛУ — ВРЕМЯ, ПОТЕХЕ — ЧАС
Не зря выходил Бах из тяжелой золотой рамы. Ведь беседуя с Ан¬
тоном Ивановичем, он беседовал со многими миллионами кинозрите¬
лей, помогая им разобраться во многих сложных вопросах музыки, с
которыми мы встречаемся постоянно, но найти верный ответ на кото¬
рые вовсе не так просто, как это иногда кажется.
Я уверен, что если вы и не видели самого фильма (когда предста¬
вится случай — обязательно посмотрите!), то даже по моему краткому
рассказу о нем хорошо поняли главное из всего, что Бах сказал Анто¬
ну Ивановичу. А заключается это главное в том, что всякая музыка —
и самая серьезная, и самая легкая, — прежде всего, обязательно долж¬
на быть хорошей музыкой.
Между музыкой легкой и музыкой серьезной нет никакой стены и
никакой непроходимой пропасти. Они не только существуют рядом, но
часто сплетаются друг с другом и даже переходят одна в другую, как
сплетаются и переходят друг в друга радость и горе, смех и слезы в
жизни человека. Потому-то в глубоко-трагической опере Верди «Риго¬
летто» может звучать удивительно легкомысленная песенка Герцога
(вот прекрасный образец настоящей легкой музыки!), а в беззаботно¬
праздничное «Итальянское каприччио» Чайковского может проник¬
нуть скорбная, почти трагическая мелодия, возможно отразившая тот
факт, что во время сочинения «Каприччио», в дни карнавального ве¬
селья, композитор получил известие о смерти горячо им любимого от¬
ца...
Словом, «легкое» и «серьезное» в музыке сплетаются так же, как и
в жизни. И уж если существуют в музыке непроходимая пропасть и
стена, то искать их надо не между «легким» и «серьезным», а между
хорошим и плохим!
И никогда не надо думать, будто серьезная музыка — это музыка
«первого сорта», а легкая музыка — музыка «второго сорта». И та и
другая должны быть «первосортными»!
Я уже говорил вам, что люди, знающие и любящие серьезную му¬
зыку, как правило, понимают толк и в музыке легкой, развлекатель¬
ной, умеют в ней отличить хорошее от плохого. А вот тот, кто никакой
другой музыки не знает и знать не хочет, кроме легкой, — даже в
этом узеньком, облюбованном им мирке развлекательности никак не
может разобраться — что же в нем хорошо, а что плохо?!..
Вот вели мы с вами разговор о песнях. Говорили о том, что музы¬
ка — это крылья песни, о том, что даже стихи самого Пушкина не
поднимутся в песенный полет, если крылья слабы. Ну, а как же тогда
понимать то, что иной раз летают по жизни явно плохие песни, пло¬
хие не только по словам, но и по музыке, то есть песни с хилыми, не¬
мощными крыльями?! Ведь все мы встречаем такие песни, не правда
ли?!
22

Почему же они все-таки поются? Либо потому, что слишком при¬
влекательны в них слова, и мы тянемся к ним несмотря на плохую му¬
зыку. Либо, наоборот, мелодия так увлекает, что остаются незамечен¬
ными плохие слова. А чаще всего (так бывает даже когда и слова, и
мелодия не слишком хороши), когда по теме своей, по сюжету песня
очень желанна нам, очень нужна.
Но жизнь таких песен очень недолговечна. От полета настоящих,
хороших песен их полет отличается точно так же, как полет курицы
отличается от орлиного полета. Тому, кто от песни, да и от музыки во¬
обще, требует и ждет немногого, и курицын полет настоящим полетом
показаться может: все-таки ведь взлетела!.. все-таки от земли оторва¬
лась!.. А тот, кто смотрит с более высокой позиции, кто многого требу¬
ет от музыки, кто уже научился хорошее в музыке отличать от пло¬
хого, тот уж курицу с орлом не спутает!..
Это касается, конечно, не только песен. Как важно научиться от¬
личать неумелое бренчанье на гитаре, которое сегодня можно услы¬
24

шать повсюду — и на городской вечеринке, и на далеких туристских
тропах, и у костров геологов, — от настоящей игры на гитаре, становя¬
щейся в руках музыканта инструментом прекрасным и богатым, спо¬
собным не только очаровывать нас изяществом звучания легких песе¬
нок, но и волновать глубиной передачи самых содержательных произ¬
ведений великих композиторов!
А разве не относится то же самое и к неумелому выдавливанию
беспорядочных, пронзительных звуков из саксофонов, труб и тромбо¬
нов, которое выдается подчас за самую «современную», самую «мод¬
ную» джазовую музыку, хотя и стоит бесконечно далеко от всякой
музыки вообще!
Сегодня утром, когда я писал эту главу, мне принесли свежую поч¬
ту. В одном из конвертов музыкальный руководитель пионерского ла¬
геря «Орленок» переслал мне несколько писем, которые получил от
пионеров, побывавших летом в «Орленке» и слушавших там его беседы
о музыке. Хорошие письма. Видно, что не зря вел свои увлекательные
беседы о музыке главный музыкант «Орленка». Ему удалось вызвать
в своих юных слушателях интерес к музыке, любовь к ней и даже вер¬
ное ее понимание. Одно из писем написано пионеркой Людмилой Ш.
из города Рославля Смоленской области. Словно знала она, что я си¬
жу сейчас над самой трудной главой своей книжки, и решила помочь
мне поддержать веру в своих будущих читателей. Вот посмотрите,
что она пишет: «Сейчас я часто спорю с нашими ребятами о музыке.
Стараюсь доказать им, что надо любить классическую музыку, что
она дает гораздо больше человеку, чем эстрадные песни и джаз. Но
все равно человек должен слушать и то, и другое. Ведь он должен и ве¬
селиться, а то слишком скучно будет в мире».
Молодец, Людмила! Очень хорошо, очень верно написала! Конечно,
и веселиться надо, но верно и то, что серьезная, классическая музыка
дает человеку гораздо больше, чем любая, даже самая хорошая раз¬
влекательная музыка...
Я не сомневаюсь в том, что вы уже поняли смысл слов, которыми
я назвал эту главку. Действительно, если мы условно назовем «делом»
все серьезное, что есть в нашей жизни и в искусстве, а все, что в жизни
и в искусстве есть легкого так же условно назовем «потехой», то не
найти лучших слов для того, чтобы определить наше отношение и к
жизни и к искусству, чем знаменитая поговорка: «делу — время, по¬
техе — час»!
Глава из книги Д. Кабалевского «О трех китах и о многом другом»,

Альбрехт Дюрер. Фрагмент.

БЕТХОВЕН...
АППАССИОНАТА...
Бетховен... Аппассионата...
И взорван порох тишины.
Мне самому понять все надо.
Мне объясненья не нужны.
Товарищ лектор, не спешите
Растолковать, что там к чему.
Пусть звезды кружатся в зените,
Ночную прожигая тьму.
Качнулся мощный взрыв аккорда—
И подо мною все быстрей
Земля плывет светло и гордо,
Вращаясь вкруг оси своей.
Товарищ лектор, в кои веки
Я слышу сам, я слышу сам,
Как перезванивают реки,
Как бродит эхо по лесам.
Я умоляю вас: не надо,
Не раскрывайте тайну мне...
Бетховен... Аппассионата...
Мы с музыкой — наедине.
М. Пляцковский
27

ВИКТОРИНА
1.	В	юности Владимир Ильич
Ленин и его сестра Ольга неред¬
ко пели песню, в которой есть
такие строки:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина...
Как называется эта песня и
кто автор ее музыки и стихов?
2.	Один из соратников Лени¬
на, впоследствии известный уче¬
ный, академик, был автором рус¬
ского текста «Варшавянки». Он
привез «Варшавянку» в Шушен¬
ское, к Ленину, и эта песня стала
одной из самых любимых песен
Ильича.
Кто этот революционер и уче¬
ный?
3.	Назовите имя замечатель¬
ного французского певца, сати¬
рические куплеты и песни кото¬
рого любил слушать Владимир
Ильич в годы его пребывания в
Париже.
4.	О каком произведении
В. И. Ленин сказал:	«Изуми¬
тельная, нечеловеческая музыка.
Я всегда с гордостью, может
быть наивной, думаю: вот какие
чудеса могут делать люди!»?
Кто автор этого сочинения?
28

л. гингольд
ЛЕТЯЩИЙ
ВПЕРЕД
ОРЕЛ
МИЛИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ
БАЛАКИРЕВ
Он только что появился в Пе¬
тербурге — восемнадцатилетний
пианист-виртуоз — и сразу же по¬
корил любителей музыки своей
блестящей игрой. Все чаще и ча¬
ще повторялось его имя: Милий
Балакирев. На музыкальном небо¬
своде северной столицы восходила
новая звезда.
Бурный успех в свете, однако,
мало прельщает юного провинциа¬
ла. Он мечтает о другом — о твор¬
честве, и у него уже есть собствен¬
ные произведения. За спиной моло¬
дого музыканта два года занятий
на математическом факультете Ка¬
занского университета. Теперь он
оставил его, оставил ради музыки.
Его музыкальные знания и навыки
приобретены почти самостоятель¬
но — нельзя же считать серьезной
школой случайные уроки музыки,
полученные им в детстве в родном
Нижнем Новгороде! Он обладает
феноменальной музыкальной ода¬
ренностью, почти фотографической
музыкальной памятью, удерживаю¬
щей во всех подробностях любое
раз услышанное произведение. Он
наделен неукротимой энергией и
верой в свое призвание художника.
Юноша знакомится с Глинкой,
которого боготворит. Он встречает
горячее понимание и поддержку:
«В первом Балакиреве, — говорит
прославленный композитор, — я
нашел взгляды, так близко подхо¬
дившие к моим во всем, что касает¬
ся музыки».
Он знакомится с Даргомыж¬
ским и часто бывает в его доме. На
музыкальных вечерах, которые
здесь регулярно устраиваются, не
только исполняют новые произведе¬
ния, но много и увлеченно говорят
29

о музыке, о ее выразительных возможностях. Даргомыжский пишет
новые романсы. Перекладывая на музыку стихи, он стремится донести
до слушателей каждую деталь поэтического образа, запечатлеть в ме¬
лодии живую интонацию человеческой речи. Все это интересно, ново,
все это будоражит воображение, заставляет работать мысль.
Здесь, у Даргомыжского, завязываются знакомства, которые быст¬
ро переходят в тесную дружбу. На гостеприимный огонек стекаются
все новые и новые музыканты. Появляется Цезарь Антонович Кюи.
Этот человек имеет специальность военного инженера. Но музыка вле¬
чет его все сильней, и он знает, что не сможет противиться этому вле¬
чению. Балакиреву очень импонирует его серьезный, сдержанный ум.
Ему нравятся суждения Кюи о музыке — так понимать искусство мо¬
жет только настоящий художник.
Здесь часто бывает Мусоргский. Первое впечатление — блестящий
светский офицер. Непринужденность, остроумие, бойкая французская
речь. Но надо к нему приглядеться внимательнее, надо побыть с ним
наедине, и тогда откроется совсем иной человек. Он поразит бездной
фантазии, глубиной — порой почти пугающей, неповторимой само¬
бытностью. Балакирев сходится с ним легко и сразу. Оба они нетерпе¬
ливы и пылки. Оба увлечены грандиозностью открывающихся им
творческих задач. Балакирев дает Мусоргскому уроки композиции. Но
их встречи в равной степени нужны им обоим.
Иногда к ним присоединяется Стасов. Балакирев познакомился с
ним в первый же год своего приезда в Петербург. В Стасове все при¬
влекательно: его душевная щедрость, широкая образованность, сме¬
лость общественных взглядов. Сколько они перечитали вместе! Начи¬
ная со «Что делать?» Чернышевского и кончая номерами запрещен¬
ного герценовского «Колокола», которые Стасов добывал неизвестно
откуда. А потом — горячие споры, часто до утра, о будущем России,
о судьбах закабаленного русского крестьянства. Так день за днем от¬
тачивались взгляды, определялись общественные идеалы. Так утверж¬
дались мысли о роли музыкантов в общей борьбе русской интеллиген¬
ции за человеческие права народа.
Люди тянутся друг к другу. И Балакирев — центр этого притяже¬
ния, талантливый, блестящий, полный жизни и огня. Теперь встречи
происходят чаще всего у него. Круг лиц, которые здесь бывают, неве¬
лик. И собираются они, чтобы работать — учиться, сочинять. Мусорг¬
ский, Стасов, Кюи, Гуссаковский, Лодыженский... Немного позже сюда
придут еще двое. Совсем еще юный, шестнадцатилетний Римский-Кор¬
саков, кадет Военно-морского корпуса, с трепетом переступит порог
балакиревского дома. Он столько слышал о Балакиреве, что у него ед¬
ва хватает мужества показать ему свои первые робкие сочинения. Но
здесь его сразу принимают как равного. Бородин придет к Балакиреву
уже вполне сложившимся, зрелым человеком. Ученый-химик, он увле¬
чен своей научной работой, но не менее того — музыкой.
30

Так складывается кружок музыкантов, который войдет в историю
русской музыки под названием «Могучая кучка». Балакирев — его
признанный глава. Он — учитель, он — наставник начинающих ком¬
позиторов. Неважно, что он одного с ними возраста. Безупречный ху¬
дожественный вкус, ясный аналитический ум, знание огромного ко¬
личества музыкальных произведений сразу же определяют его исклю¬
чительное положение в кружке. Но кроме того — его энергия, его
неукротимая воля, все обаяние его сильной и властной личности. «Мо¬
лодой, с чудесными, подвижными огненными глазами, с красивой
бородой, говорящий решительно, авторитетно и прямо, каждую ми¬
нуту готовый к прекрасной импровизации за фортепиано, помнящий
каждый известный ему такт, запоминающий мгновенно играемые ему
сочинения, он должен был производить это обаяние, как никто другой.
Ценя малейший признак таланта в другом, он не мог, однако, не чув¬
ствовать своей высоты над ним, и этот другой тоже чувствовал его
превосходство над собой. Влияние его на окружающих было безгра¬
нично». Так вспоминает о нем много лет спустя Римский-Корсаков.
Собираются регулярно. Огромную часть времени посвящают про¬
игрыванию музыкальных произведений и тщательному скрупулезно¬
му их анализу. Его мог сделать лишь один Балакирев. Это — школа
профессионального мастерства. Единственная школа, через которую
прошли все члены кружка. Другая часть времени отдается показу соб¬
ственных сочинений — пусть лишь отрывков, фрагментов, — обсужде¬
нию, исправлению. Многие произведения, написанные в эти годы, не¬
сут на себе печать коллективного творческого труда. И, конечно, неиз¬
гладимый след художественной личности Балакирева. Он не жалеет
себя — своих сил, своих идей. Он щедро раздает их всем. Важно, чтоб
ничто не пропало даром, чтоб все замыслы были реализованы.
Небывалое творческое единство. Всех этих столь разных людей
объединяют общие взгляды на искусство, на жизнь. Все они — искрен¬
ние демократы, остро ощущающие свою связь с родной землей. Все
они считают своим художественным долгом воплотить в музыке обра¬
зы народа, русского крестьянства. Именно этого требует сама жизнь
России шестидесятых годов. Показать богатырскую мощь народа — и
его горькое бесправие, раскрыть этические представления народа, из¬
давна воплощавшиеся в его песнях, преданиях, сказках, воспеть скром¬
ную красоту родной природы... Говорить лишь о том, что значительно,
что волнует современников. И говорить на музыкальном языке народа.
Ведь Россия создала богатейший фольклор. Собирать, обрабатывать на¬
родные песни, чтобы на основе их развивать и собственное творчество.
Балакирев целиком отдается работе в кружке. Здесь вся его жизнь,
привязанности, его заботы.
То, что сочинено, должно быть исполнено. Нужно постоянно зна¬
комить публику с новыми произведениями молодых музыкантов. Но
как? Доступ в концерты, организуемые императорским Русским му¬
31

А. Михайлов. «Могучая кучка» (Балакиревский кружок).
зыкальным обществом, практически невозможен. Тогда рождается
идея создать новое концертное учреждение. Впрочем, оно будет не
столько концертным, сколько учебным. Это будет Бесплатная музы¬
кальная школа — первое общедоступное музыкальное учебное заве¬
дение в России. Весь процесс обучения здесь будет новым. Балакирев
мечтает освободить его от всякой школьной схоластики и рутины. Для
этого нужно связать обучение с концертными выступлениями учащих¬
ся, с живой исполнительской практикой. Это даст вместе с тем возмож¬
ность исполнять произведения молодых русских композиторов, кото¬
рым так трудно проложить дорогу на концертную эстраду. Балакирев
находит поддержку и помощь у своих друзей. Они берут на себя ог¬
ромную педагогическую работу в школе. Хормейстер Ломакин стано¬
вится руководителем хора.
В 1862 году Бесплатная музыкальная школа принимает в свои сте¬
ны первых учеников. В этом же сезоне она дает первый концерт, и Ба¬
лакирев выступает в качестве дирижера симфонического оркестра.
Может ли жизнь быть более насыщенной, более напряженной?! Но
у Балакирева есть еще нечто самое главное, самое сокровенное — его
творчество. Трудно понять, когда он успевает писать. Но именно в эти
годы появляется увертюра «1000 лет», симфоническая поэма «Чехия».
В это же время сочиняет он Увертюру на три русские темы.
32

В. Фаворский. Фрагмент иллюстрации к «Слову о полку Игореве».

...Бескрайняя ширь русских просторов, песня, парящая где-то над
ними. И вдруг среди этого приволья — лихая пляска. Она — словно
взрыв молодецкой силы, словно всплеск дерзкой, безудержной народ¬
ной удали. Фольклорные мелодии, которые лежат в основе произведе¬
ния, поданы любовно, разработаны тщательно и тонко. Балакирев
идет по пути, проложенному Глинкой его знаменитой «Камаринской».
Оркестровая пьеса рисует жанровую сцену, но через нее раскрывается
характер народа — могучий, привольный. А рядом — драматическая
увертюра из музыки к шекспировскому «Королю Лиру». В сменяю¬
щих друг друга эпизодах проходят почти зрительно воспринимаемые
образы: трагически одинокий Лир, отрекшиеся от него дочери, любя¬
щая верная дочь Корделия, мудрый шут, не покидающий короля даже
в изгнании. Балакирев мыслил в музыке конкретными, почти видимы¬
ми образами — недаром давал он своим произведениям программные
названия.
Он пишет блестящие концертные пьесы для фортепиано и романсы,
проникнутые теплотой интимного чувства. Впрочем, даже в этот лири¬
ческий жанр вводит Балакирев новые мотивы — свободолюбия, на¬
родной фантастики. Он пишет музыку русскую и восточную, навеян¬
ную образами Кавказа...
И вдруг все обрывается. Прежний Балакирев исчезает. Он порыва¬
ет с друзьями круто, решительно, порывает с музыкой. Он находит се¬
бе скромную должность чиновника на Варшавской железной дороге.
До неузнаваемости меняется весь его облик. Еще недавно атеист, он
становится религиозным до фанатизма. К нему является гадалка, се¬
ансы которой доводят его до состояния невменяемости, до галлюцина¬
ций. Ничего не остается от его былых бунтарских настроений. Теперь
он придерживается официальных монархических взглядов, исповедует
крайний национализм. Всегда общительный, он становится замкну¬
тым, нелюдимым. Метаморфоза эта потрясла его друзей, у одних вы¬
звала горечь, у других — возмущение. Откуда этот внезапный слом?
Что случилось с человеком?
Но был ли этот слом так уж внезапен? Кризис подготавливался по¬
степенно. Никто из окружающих Балакирева людей не сумел разгля¬
деть сложные глубинные процессы, которые незаметно подтачивали
его психику и в конце концов его сломали. Все сплелось в сложный
клубок. Бесконечные трудности с Бесплатной музыкальной школой.
Если она еще продолжала существовать, то только благодаря нечело¬
веческим усилиям Балакирева. Но и он не всемогущ. В 1870 году на¬
ступает полный финансовый крах. Впрочем, Балакирев сознает, что
это крах не только финансовый. Это крушение тех иллюзий, которыми
он жил, иллюзий о возможном скором обновлении всей художествен¬
ной жизни России. Вокруг него была глухая стена.
Но ведь у Балакирева были товарищи, друзья, у него был кру¬
жок — любимое детище? Балакирев чувствует, как распадаются ког¬
34

да-то крепкие связи. Он не может понять причины. Или не хочет?
А ведь это так просто. Его ученики выросли, возмужали. Могли ли они
по-прежнему терпеть его отеческую опеку? Они вместе вырабатывали
творческие принципы, методы письма. Но ведь у каждого из них был
свой голос, сильный и неповторимый. Они уже не могли, как прежде,
в угоду балакиревскому вкусу вымарывать целые страницы своей му¬
зыки, не могли с трепетом внимать каждому его замечанию, каждому
его слову. Балакирев не хотел этого понять. Ему было ясно одно: кру¬
жок гибнет, друзья изменили их общему делу.
Ну, а его собственное творчество? Наступило время оглянуться на¬
зад. Им немало написано, но чувствует ли он настоящую творческую
удовлетворенность? Нет. Балакирев снова и снова произносит про себя
это «нет». Постоянная занятость самыми разнообразными делами...
И все-таки причина не только в этом. Причина в нем самом. Острое
критическое чувство, вечные сомнения в достоинствах написанного за¬
медляли творчество. Он видел: товарищи по кружку творчески его
обогнали. Он, щедро раздававший им художественные идеи, теперь
оказался в положении учителя, не нужного своим ученикам. Болез¬
ненно самолюбивый, властный, Балакирев не смог с этим смириться
никогда. «До самой смерти говорил он, что только то, что мы писали
под его крылышком, было хорошо», — вспоминал о нем позже Кюи.
Это был полный жизненный крах. Смерть отца послужила послед¬
ним толчком. Нервно-восприимчивая психика Балакирева не смогла
вынести удара.
Долгие годы проводит он в добровольной изоляции. И все-таки
это не могло продолжаться вечно. Ведь в нем никогда не умирал боль¬
шой музыкант. Настойчивые усилия друзей постепенно возвращают
Балакирева к творчеству. С огромным трудом уговорили они Балаки¬
рева взяться за редактирование рукописей Глинки, которые они гото¬
вили к изданию. Сестра покойного композитора, Людмила Ивановна
Шестакова, к этому времени уже старушка, на коленях умоляла его
не отказываться от работы. И он не выдержал. А начав работать, уже
не мог уйти от музыки.
Медленно возвращается Балакирев к творчеству. Сначала закан¬
чивает произведения, работа над которыми была прервана долгими
годами кризиса. И прежде всего завершает свою симфоническую поэ¬
му «Тамара». Она была начата еще в шестидесятые годы под впечатле¬
нием от поездки на Кавказ. Он привез тогда с собой восторженную лю¬
бовь к этой стране. И народные мелодии — песни, танцы, инструмен¬
тальные наигрыши. Балакирев решил написать оркестровую пьесу,
использовав некоторые из этих тем, воплотить в ней яркие краски Во¬
стока, огненный темперамент его людей. Пьеса должна была рисо¬
вать картину народного празднества. Балакирев дал ей название
«Лезгинка». Но шло время. По мере того, как пьеса продвигалась впе¬
ред, усложнялся ее замысел. Композитор решил связать рисовавшую¬
35

ся его воображению картину со знаменитым стихотворением Лермон¬
това «В высокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле, старинная
башня стояла...». Сцена ночной оргии должна была возникать на фо¬
не величественного и дикого пейзажа...
В начале 70-х годов работа оборвалась. И вот в самом конце этого
десятилетия Балакирев снова берется за дело. Однако теперь иные
мысли движут им, иные настроения. Среди искрящихся огней празд¬
нества появляется обольстительная восточная красавица. Она манит
за собой, она зовет, но зов ее коварен, ее красота грозит гибелью. Сча¬
стье, которое кажется путнику таким близким, ускользает. Оно приз¬
рачно, недостижимо. Того, кто поверил в него, ждут лишь жестокость
и зло.
Счастье недостижимо. Этот горький мотив звучит в романсах Ба¬
лакирева. Счастье недостижимо, оно ускользает, точно синяя птица.
И все-таки не одни только темные краски живут в творчестве компо¬
зитора. Балакирев по-прежнему умеет радоваться величию и красоте
природы, по-прежнему умеет рисовать полные жизни жанровые сцены.
Но то и дело сквозь эти сочные зарисовки прорывается все тот же мо¬
тив горечи —словно художник оплакивает свои невозвратимые потери.
У него и сейчас есть ученики, есть горячие приверженцы. Он работает
в Придворной певческой капелле, в течение некоторого времени опять
возглавляет Бесплатную музыкальную школу, выступает как дири¬
жер. Но никогда уже Балакирев не смог занять того исключительного
места в русской музыке, какое занимал когда-то. До конца своих дней
не изжил он глубокой душевной уязвленности, даже ожесточенности.
Он не смог понять новых течений в русской музыке, прошел мимо
Скрябина, Рахманинова, словно и не заметив их. «Во всем — гор¬
дость, а за нею — глубокая горечь отравленного сердца», — таким
увидел Балакирева молодой композитор Асафьев.
Балакирев умер в 1910 году, пережив почти всех своих старых дру¬
зей. Умер «одной из бесчисленных жертв общих условий русской жиз¬
ни», — как написал о нем в некрологе критик и историк Булич, лич¬
но знавший композитора в последние годы его жизни. Но Балакирев
остался жить в памяти людей не этим надломленным человеком, а
молодым, смелым художником, прокладывающим дорогу новому рус¬
скому искусству, художником, который выпестовал и поддержал на¬
чинающих композиторов — гордость русской музыки. «Впереди всех
летел орлом... Милий Балакирев», — так говорил о нем Стасов. Таким
он и остался в истории русской музыки — летящим вперед орлом.

АЛЕКСАНДР
УЛЫБЫШЕВ—
ПЕРВЫЙ
ИССЛЕДОВАТЕЛЬ
ТВОРЧЕСТВА
МОЦАРТА
Что за страшное, ошеломляю¬
щее зрелище — ночной пожар в де¬
ревне! Огненные языки, подгоняе¬
мые ветром, лижут стены, вскиды¬
ваются, словно дикие фантастиче¬
ские звери, на крышу. С грохотом
рушатся стропила, трещат оконные
стекла, и, кажется, нет силы, кото¬
рая могла бы остановить бешеный
разгул стихии...
Горел старый барский дом в се¬
ле Лукине, бывшем нижегородском
имении помещиков Улыбышевых.
Было это в 1876 году, почти двад¬
цать лет спустя после смерти Алек¬
сандра Дмитриевича Улыбышева,
одного из первых русских литерато¬
ров, писавших о музыке, автора
книг о Моцарте и Бетховене. Новые
владельцы завели в имении жесто¬
кие порядки, и крестьяне в отмест¬
ку подожгли помещичий дом.
Огонь уничтожил не только дом,
сгорели и усадебные постройки, и
театр, в котором Улыбышев когда-
то устраивал концерты.
Концерты в Лукине, а позднее и
в Нижнем Новгороде, куда, начи¬
ная с 1841 года, Улыбышев наез¬
жал по зимам из деревни, состав¬
ляли лишь малую часть его разно¬
образной и обширной просветитель¬
ской деятельности. Жизнь этого
нижегородского помещика — чи¬
новника, писателя, музыканта,
журналиста — заслуживает вни¬
мания. Расскажем о ней подробнее.
Александр Дмитриевич Улыбы¬
шев родился в 1794 году. Ранняя
юность его прошла в Германии, где
он посещал университет, слушая
лекции лучших тогдашних профес¬
соров. Музыка входила в занятия
университета как обязательный
предмет.
37

Улыбышев неплохо играл на фортепиано, альте и скрипке, разби¬
рался в вопросах музыкальной теории. Постоянный посетитель кон¬
цертов, он с увлечением слушал музыку; уже в эти годы его глубоко
захватывает творчество великого композитора Вольфганга Амадея
Моцарта. Юноша приобщается к искусству, научается любить пре¬
красное. Его часто можно было видеть в залах Дрезденской картинной
галереи. Непревзойденная красота творений великих мастеров — Ру¬
бенса, Рембрандта, Тициана — заставляла его часами простаивать
перед картинами.
В 1810 году семья Улыбышевых возвращается в Россию. Вот она,
наконец, эта загадочная, малознакомая, но родная страна с ее огром¬
ными просторами, дремучими лесами, непроходимыми болотами, пол¬
новодными реками. Едут на лошадях — и нет конца дороге: еще так
далеко до Петербурга! Александр с любопытством смотрит в окно до¬
рожного возка. Мелькают деревни, усадьбы, постоялые дворы. Многое
вызывает удивление. Ему непонятно: как же это так — великолепные
усадьбы, парки, сады и тут же серые, нищие деревушки, покосившие¬
ся избы, соломенные крыши! На полях согбенные фигуры крестьян.
Крепостные люди...
Мрачное впечатление, которое произвела на молодого Улыбышева
картина российской действительности, не покидает его и в дальней¬
шем. Напротив, оно все усиливается, становится острее и ярче. В Кол¬
38

легии иностранных дел, где Александр работает с 1816 года, он встре¬
чает представителей передовой, талантливой молодежи: здесь буду¬
щий декабрист Вильгельм Кюхельбекер — «Кюхля», как ласково на¬
зывают его товарищи; иногда заходит окончивший Лицей юный Алек¬
сандр Пушкин.
Молодые умы все больше начинают понимать, что царем и его при¬
спешниками владеет лишь одно желание: убить все благородные по¬
рывы, задушить всякую живую мысль в России. В эти тягостные годы
Пушкин писал в оде «Вольность» :
Увы! Куда ни брошу взор,
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы...
Приближалось страшное время — царствование Николая I. Все ши¬
ре развертывалось революционное движение, чтобы 14 декабря 1825
года вылиться в восстание на Сенатской площади. Росла сеть тайных
обществ. И когда сотрудник Коллегии Никита Всеволожский оказыва¬
ется во главе общества «Зеленая лампа», многие его товарищи, в том
числе Пушкин и Улыбышев, становятся членами этого общества.
Обращаясь к ним, к своим друзьям и единомышленникам, Пушкин
писал:
Для нас, союзники младые,
Надежды лампа зажжена...
Он имел в виду цвет надежды — зеленый цвет...
Улыбышев — активный член «Зеленой лампы». Он пишет яркие
политические статьи, которые читаются на собраниях «Лампы». В
этих статьях он восстает против страшных чудовищ, пожирающих
страну, — крепостного права и царского произвола, призывает пре¬
кратить погоню за иностранщиной, поднять национальное самосозна¬
ние русского народа и по-настоящему оценить русскую литературу,
русское искусство. «Русские песни, — писал Улыбышев в одной из
этих статей, — самые трогательные, самые выразительные, какие
только можно услышать...».
«Зеленая лампа» прекратила свое существование еще до восста¬
ния 14 декабря. Следственная комиссия по делу декабристов пришла
к заключению, что общество это «не имело политической окраски», и
«оставила без внимания» само общество и его членов. Так беда мино¬
вала Улыбышева, и он продолжал свою деятельность в Коллегии
иностранных дел, совмещая ее с заведыванием редакцией «Санкт-Пе¬
тербургской газеты».
А музыка? По-прежнему ли он любит ее?
Бурные события, развернувшиеся в стране, не помешали музыкаль¬
ным увлечениям Улыбышева. Имя его становится широко известным
среди петербургских музыкантов. Он в курсе всей музыкальной жизни
39

столицы: в журналах появляются его статьи и заметки на музыкаль¬
ные темы, рецензии на концерты, в доме его устраиваются квартетные
вечера.
В 1827 году он становится членом Петербургского Филармониче¬
ского общества.
Активная музыкально-общественная деятельность Улыбышева в
Петербурге продолжалась до конца 1830 года, когда он выходит в от¬
ставку и, награжденный чинами и орденами, уезжает навсегда в свое
нижегородское имение Лукино.
Поля, луга, дубравы... Среди тихого деревенского уединения так
хорошо думается о музыке, о любимом Моцарте. Александр Дмитрие¬
вич обременен многочисленными хозяйственными делами, но мысль о
Моцарте никогда не оставляет его. Улыбышев пишет о нем книгу. «Она
неотступно следовала за мною среди дум об урожаях ржи и овса, —
писал он в предисловии к книге,—вместе со мною скакала по большим
дорогам и, когда я возвращался домой, первая приветствовала меня
на пороге...». Но вскоре ему становится ясно, что для такой работы
ему не хватает знаний. И тридцатишестилетний помещик садится за
учебу — читает литературу о музыке, изучает партитуры. Почти все
книги и ноты он выписывает из-за границы; многого в условиях про-
40

винциальной жизни Улыбышев не может услышать в исполнении, и
ему приходится «слушать глазами». Но ничто не может остановить
его: со всем усердием и пылом исследователя он работает над «Новой
биографией Моцарта» — так назвал Александр Дмитриевич свою кни¬
гу. Это был огромный творческий труд, творческий подвиг, образец це¬
леустремленности и терпения.
Работа над книгой продолжалась десять лет. В 1843 году трехтом¬
ная «Новая биография Моцарта» выходит в свет. По словам музыкаль¬
ного писателя и критика Владимира Федоровича Одоевского, совре¬
менника Улыбышева, она превосходила все написанные ранее книги о
Моцарте «и глубиною мыслей, и знанием дела, и ученостью, и горячею
любовью к искусству».
Книга русского писателя о Моцарте была написана по-французски.
Но это не значило, что Улыбышев плохо знал или не любил русский
язык. Нет, он знал его прекрасно и понимал всю его красоту. Но он
понимал и другое: книга на подобную тему, вышедшая в России в
первой половине XIX века и написанная по-русски, не найдет читате¬
лей. По-русски, — как писал один из его современников, — говорили
со слугами, с приказчиками, с няньками; а дворяне и помещи¬
ки, то-есть те, кто тогда интересовался музыкой, и думали, и говорили
по-французски.
Прошло пятьдесят лет, и наступило второе рождение книги Улыбы¬
шева о Моцарте: она была переведена на русский язык Модестом Иль¬
ичем Чайковским, братом великого русского композитора. Петр Ильич
интересовался работой брата над переводом, он считал эту книгу «в
самом деле — замечательной».
В «Новой биографии Моцарта» Улыбышев рассказывает об огром¬
ной музыкальной одаренности Моцарта, о его величайшем творческом
труде. Рассказывает и о мучительно трудной жизни композитора, о
его бедности, об унизительной зависимости от сильных мира сего. Дли¬
тельная болезнь, смерть, похороны в общей могиле, как хоронят бед¬
няков, — таков итог жизни умершего в тридцатипятилетнем возрасте
гения.
Разбирая произведения Моцарта, Улыбышев уделяет большое вни¬
мание его операм — «Свадьбе Фигаро», «Волшебной флейте», «Дон
Жуану».
Увлеченно работая над книгой, Улыбышев продолжал устраивать
концерты, писал статьи в петербургские и нижегородские газеты и
журналы, руководил созданным им из лукинских крестьян хором, ко¬
торый исполнял в основном народные песни. В Лукине, как вспомина¬
ли старики, — «вся земля пела», а соседи не без зависти говорили:
«Лукино село живет весело...»
И часто можно было видеть, как на широком лугу, раскинувшем¬
ся на берегу живописной речки Кудьмы, «лукинский барин» вместе с
крестьянскими парнями и девушками водил хороводы.
41

Большой заслугой Улыбышева перед русским музыкальным искус¬
ством была отеческая забота о молодом, тогда еще малоизвестном му¬
зыканте, тоже нижегородце — Милии Алексеевиче Балакиреве.
«Люблю тебя, как сына», — писал Александр Дмитриевич одарен¬
ному юноше, будущему выдающемуся композитору. Можно считать,
что «путевку в жизнь» Балакиреву дал Улыбышев.
Проходили годы. Надвигалась старость, начинали терзать болезни.
27 января 1858 года, ясным, морозным днем, траурный катафалк дви¬
гался по дороге из Нижнего Новгорода в село Лукино: хоронили Улы¬
бышева.
Постепенно стала исчезать память о нем, о его работе, о той роли,
какую сыграл он в истории отечественной культуры...
И тут вмешался случай.
Несколько лет назад учитель Богородской средней школы А. Голо¬
вастиков нашел возле лукинской церкви в траве покрытую мхом и
плесенью каменную плиту. Он разобрал надпись на ней: это было мра¬
морное надгробие с могилы Александра Дмитриевича Улыбышева.
Учителя-краеведы А. Головастиков и В. Рождественский обрати¬
лись в местный отдел культуры и в московскую «Литературную газе¬
ту». Могила Улыбышева была приведена в порядок, лукинская школа
стала называться школой имени Улыбышева, а пионеры взяли над мо¬
гилой шефство. Звенят над нею их молодые голоса, — они часто при¬
ходят сюда, и в руках у них охапки полевых цветов.
А. Штейнберг

А. АЛЕКСЕЕВА
СУРОВАЯ
ШКОЛА
МАЛЕНЬКОГО
БАХА
Впереди возвышалась широкая
спина брата. Справа и слева темне¬
ли фигуры в черных камзолах. Се¬
бастьян плохо их различал, так как
слезы застилали ему глаза. Он слу¬
шал звуки мессы. Они были про¬
стые и строгие, однообразно повто¬
ряющиеся и устойчивые, как дере¬
вянные скамьи, что стояли в церк¬
ви. Звуки эти не выражали и сотой
доли того, что творилось в его ду¬
ше. От них как бы притуплялись
чувства. И Себастьяну уже каза¬
лось неизбежным все то, что случи¬
лось, — он верил, что душа отца
переселилась в рай.
Но вот запели звонкие голоса, и
пронзительное воспоминание о ма¬
тери охватило Себастьяна. Она
умерла совсем недавно: лишь семь
месяцев назад. Почему сразу столь¬
ко горя! Слезы плотной пеленой за¬
крыли глаза мальчика, а из груди
непроизвольно вырвался какой-то
странный звук.
Старший брат строго взглянул
на Себастьяна, и тот проглотил го¬
товые вырваться рыдания. Через ту¬
ман слез он смотрел туда, где ле¬
жал гроб, и не видел отца...
Заупокойная месса кончилась,
и старший брат, взяв Себастьяна
за руку, повел его из церкви. За ни¬
ми двинулись многочисленные род¬
ственники.
А спустя несколько дней, так
же крепко держа за руку, Иоганн
Христофор Бах ввел младшего бра¬
та в небольшой серый дом с новой
красной черепицей. Это был его дом
в Ордруфе, где Иоганн Бах служил
органистом в церкви.
Глядя в глаза Себастьяну, Ио¬
ганн сказал, внятно и четко произ¬
нося слова:
43

—	У тебя нет отца и матери, но
у тебя есть семья Бахов. Теперь ты
будешь жить у меня, и я займусь
твоим воспитанием. Ты знаешь же¬
лание отца — он хотел, чтобы ты
стал музыкантом.
Себастьян закивал головой, как
бы говоря: конечно, он и не пред¬
ставляет себе другого занятия. Все
Бахи были музыкантами. Говорят,
что даже далекий прадед, мельник
Витус Бах, играл на цитре, пока
мололась мука.
—	Довольно предаваться го¬
рю, — продолжал брат. — С завт¬
рашнего дня мы начнем занимать¬
ся скрипкой, потом клавесином и,
конечно, органом. Кроме того ты,
разумеется, будешь посещать здесь
классическую школу.
Иоганн Христофор положил обе
руки на плечи младшего брата.
Мальчик понял, что разговор окон¬
чен.
...В доме было тихо. Свет с тру¬
дом проникал в узкое окно и слабо
освещал стол, за которым сидел Се¬
бастьян. Уже второй час он читал
учебник истории.
«В XIV веке семь крупнейших
князей землями германскими вла¬
дели: маркграф Бранденбургский,
герцог Саксонский, король Чеш¬
ский, пфальцграф Рейнский, архи¬
епископы Кельнский, Майнцский и
Трирский...
В 1517 году, в октябре месяце,
30 числа, Мартин Лютер выставил
95 пунктов, о реформации церкви
говорящих...», — шептал Себа¬
стьян.
А за стеной в это время его
старший брат готовился к музы¬
кальным занятиям. Он облачился в
оранжевый плисовый кафтан, за-
44-

стегнул его на все пуговицы, поправил банты на башмаках, попудрил
парик и сел за клавикорды. Прозвучало несколько торжественных ак¬
кордов. Себастьян прислушался, подумав: «Сейчас будет хорал». Ио¬
ганн Христофор всегда в этот час играл до-минорный хорал.
Однако... за стеной послышалась необычная музыка. Вся малень¬
кая фигурка Себастьяна Баха напряглась. Это не было похоже ни на
одну из тех духовных арий и мотетов, которым учили его и которые
он пел в церковном хоре. Какая гибкость мелодии, какой сложный ак¬
компанемент, какие живые, то спорящие, то мирно шествующие рядом
звуки! Мальчик заслушался.
Но не прошло и четверти часа, как брат вновь играл знакомый хо¬
рал, и поразившая Себастьяна музыка не повторялась. А затем все
смолкло, и дом снова наполнился тишиной.
Себастьян осмелился подойти и спросить брата:	музыку	какого
композитора он исполнял?
—	Я не хочу, чтобы ты слушал эту музыку, — отвечал Иоганн. —
И больше этого не будет. — Но тут же, смягчившись, добавил: — Я
слышал от господина учителя, что ты имеешь успехи в истории и ла¬
тыни, что ты уже вырабатываешь четкий почерк. Я готов похвалить
тебя.
Но сейчас и похвала, столь редкая в устах старшего брата, не радо¬
вала Себастьяна. Он досадовал на то, что не удастся больше послушать
эту музыку, и непроизвольно поморщился. Брат заметил это. Пройдя
в свою комнату, он взял тонкую книжку в кожаном переплете и про¬
тянул Себастьяну:
—	Я принес новую книгу. Тебе полезно прочесть ее. Займись настоя¬
щим делом.
Себастьян открыл титульный лист и прочел черные готические
буквы, тесно столпившиеся на середине страницы — словно монахи
на богомолье:
«Уличные песни, песни кавалеров и горцев, превращенные в хри¬
стианские, моральные и добропорядочные, дабы искоренить со време¬
нем дурную и соблазнительную привычку петь на улицах, в полях и
домах негодные безнравственные песенки, заменив их тексты душеспа¬
сительными и хорошими словами».
По правде сказать, Себастьяну всегда нравилось, когда на улице
пели веселые народные песни, и, если бы не запрет церкви, он тоже
пел бы их.
Бах перелистал несколько страниц. Он читал глазами ноты, сло¬
ва, призванные играть душеспасительную роль, а мысленно слушал ту
музыку.
На другой день, лишь только брат ушел в церковь к литургии, Се¬
бастьян проник в комнату Иоганна. С трепетом подошел к тяжелому
дубовому шкафу, осмотрел его. Дверцы не были застеклены. Железная
решетка закрывала полки. За решеткой виднелась большая тетрадь в
46

темном переплете. Это могли быть только ноты. Себастьян попробовал
просунуть руку, она проходила.
Если свернуть ноты в трубочку, их можно вынуть из шкафа. И сде¬
лать это нужно так, чтобы никто не заметил.
План созрел тут же.
Ночью, когда все легли спать, Себастьян пробрался в кабинет бра¬
та. В темноте нащупал тетрадь, свернул ее и вытащил сквозь желез¬
ные прутья. Зажег свечку, достал чистую тетрадь и пристроился на
подоконнике возле высокого узкого окна.
Он прочел имена композиторов, чьи произведения были в заветной
тетради: «Пахельбёль... Букстехуде... Фробергер. Прелюдии и фуги».
Три часа — с двух до пяти утра писал Себастьян. Свеча почти до¬
горела. Мартовская ночь была длинна и сера до рези в глазах. Черные
точки расплывались на нотном стане, становились маленькими, как
букашки, неуловимыми. Но Бах должен был их поймать. И — где бла¬
годаря своему отличному зрению, где чутьем угадывая гармонию — он
сумел переписать в свою нотную тетрадь шесть страниц. Три прелюдии
и две фуги за одну ночь.
Начало было положено. Теперь он будет каждую ночь переписы¬
вать если не шесть, то хотя бы четыре страницы и месяца через два
станет обладателем чудесной музы¬
ки. Однако уже через три дня хо¬
зяйка заметила исчезновение све¬
чей и стала запирать их на ключ.
Ночи были еще темные, без свечей
нельзя было рассмотреть нотные
знаки, и маленькому Баху приш¬
лось отложить свою затею до лет¬
них дней.
В мае стало светлее, но зато и в
доме стали просыпаться раньше.
Отчаянному смельчаку прихо¬
дилось торопиться, чтобы успеть до
того, как встанет хозяйка, снова
очутиться в постели. Раза два, ре¬
шив с вечера встать ночью и взять¬
ся за работу, Себастьян просыпал и
открывал глаза лишь на рассвете:
он спал крепко, как все десятилет¬
ние здоровые мальчишки. После
этого он решил не засыпать с вече¬
ра. Он щипал себя, подкладывал
под спину острые предметы, лежал
с открытыми глазами, пока не на¬
чинало светать. Теперь глаза его
46

Неизвестный художник. «Серенада лейпцигских студентов».

напоминали красный мрамор: бел¬
ки были изборождены кровавыми
жилками. И нестерпимая резь то и
дело заставляла среди дня прикры¬
вать глаза.
Иоганн Христофор был недово¬
лен его видом, даже вызвал лекаря.
Тот прописал капли для глаз, и Се¬
бастьяну как будто стало лучше.
Наконец, через полгода его тай¬
ный труд был завершен: Себастьян
переписал все ноты. Теперь у него
было сокровище! Вечерами, в те
дни, когда Иоганн уходил на ве¬
чернюю службу, а Себастьяну не на¬
до было петь в церковном хоре, он
усаживался за клавесин. И звуки
уносили его из привычных церков¬
ных мелодий куда-то в лес, на ши¬
рокие луга, где светит солнце и шу¬
мят травы, — в мир всемогущей
природы.
Это была музыка, которой он жаждал, когда умер отец.
И вдруг в один из вечеров, когда Бах упивался могучими аккор¬
дами Букстехуде, в доме неожиданно появился брат. Он остановился
в прихожей, прислушался, медленно подошел к клавесину, взял в ру¬
ки тетрадь с нотами, не сказав ни слова, унес ее к себе в кабинет и
запер в стол. Затем вернулся.
—	Себастьян, я недоволен тобой, — тихо проговорил он. — Но я не
буду говорить о безнравственном способе, коим получил ты эти ноты.
Я хочу сказать тебе, что та система обучения музыке, которую приме¬
няю я, есть система рода Бахов. Так учили твоего отца, так учили его
братьев и меня. Новые композиторы, те, которых ты переписал, —
Фробергер, Пахельбёль, Букстехуде — если играть их до срока, испор¬
тят вкус церковного музыканта, они легкомысленны. Старые же ма¬
стера развивают настойчивость. В этом заключается сила нравственно¬
го воздействия музыки. Повторяю: я недоволен тобой. И надеюсь, что
слышал от тебя все это в последний раз.
Повернувшись на высоких каблуках белых башмаков, он добавил:
—	Теперь мне ясно, почему у тебя были красные глаза. Тебе помо¬
жет не лекарь, но молитва...
Оставшись один, Себастьян кулаками растер брызнувшие из глаз
слезы. Бросился к окну, чтобы крикнуть что-нибудь брату, взглянул —
и не узнал его среди нескольких человек, проходивших под окном. Он
плохо видел, он стал близорук!
48

Бах бросился к клавесину. Он почему-то вспомнил отца и матуш¬
ку. Ах, как лихорадочно и много говорил перед смертью отец! Расска¬
зывал то о Гансе из рода Бахов, который страшно и стойко умирал
во время чумы после Тридцатилетней войны, то о том, как покинули
Бахи Тюрингию и спасла их только вера в крепость семьи, то о терпе¬
ливой и рассудительной жене своей, матери Себастьяна... Как выра¬
зить все это в звуках? Тайну и близость душ людских и радость солн¬
ца. Движение светил на небе и гомон птиц на ветках поутру. Как пе¬
редать все это?
Себастьян по памяти играл прелюдию Букстехуде, но она уже ка¬
залась ему в эту минуту мертвой по сравнению с той бурей чувств,
которая разыгрывалась в нем.
Он стал импровизировать — и это не удовлетворяло его. Он уже
узнал о мире новой музыки. Пусть не теперь и не на этом клавесине, а
через много лет он выразит, непременно выразит те чувства, что вла¬
деют человеком, что пережил он, Себастьян Бах. А композиторы, так
поразившие его, будут лишь ступеньками к той музыке мира, к той
вершине, которая достойна Человека.

С. МОГИЛЕВСКАЯ
ПОВАРЕНОК
ЛЮЛЛИ
Было это давным-давно. Так
давно, что тебе это трудно предста¬
вить. Тогда еще твоего дедушки не
было на свете. И твоего прадедуш¬
ки тоже не было на свете. И даже
дедушки твоего прадедушки, и
его — представь себе! — тоже не
было на свете.
Так вот, в те далекие времена в
Италии, в городе Флоренции жил
мальчуган. Звали его Джованни
Баттиста Люлли. Почему Джован¬
ни и почему Баттиста? Почему
сразу два имени? А у итальянцев
так бывает: детям частенько дают
сразу два имени.
Однажды мальчуган Джованни
Баттиста шел по дороге. Было ему
тогда лет двенадцать. А может,
чуть больше или чуть меньше. За
спиной его висела гитара, а в кар¬
манах было пусто. Да и в животе
не слишком густо. Поутру хозяин
прогнал его. Дал хорошего подза¬
тыльника и крикнул:	«Таких	 ло¬
дырей мне не надо! Чуть солнце на
небо — он хвать гитару, да за пе¬
сенки! Отправляйся хоть на край
света, только подальше от моей та¬
верны...»
И теперь мальчуган шагал, сам
не зная куда. А шагая, размыш¬
лял: «Неужто и петь нельзя, если
хочется петь? Бедная моя старушка
(это он так гитару называл), что
нам с тобой делать? Куда голову
приклонить? И поесть ведь тоже не¬
плохо...»
А надо сказать, что мальчишка
был один-одинешенек:	ни	матери,
ни отца, ни братьев, ни сестер, ни
бабушек, ни дедушек... Даже ни од¬
ной дальней тетушки у него не бы¬
ло! Вот и брел наш Джованни Бат¬
тиста по пыльной дороге, которая
50

начиналась у ворот прекрасного города Флоренции, а где конча¬
лась — это было ему неизвестно.
Шел он и шел, пока не увидел на обочине дороги камень. Он при¬
сел на камень, перекинул гитару со спины на колени, легонько провел
пальцами по струнам и заиграл. Заиграл и запел.
Только не думай, что песенка его была грустна и печальна. Ниче¬
го подобного! У мальчишки был веселый нрав, и хоть в животе у него
бурчало от голода, пел он веселую песню.
Вдруг вдали показалась карета.
«Ух ты, — тотчас сообразил хитрец. — А не катит ли ко мне густая
похлебка с чесноком?»
Тут он запел и заиграл еще веселее, еще звонче.
А карета, и вправду, проехав мимо, взяла да и остановилась. С ко¬
зел спрыгнул слуга и зашагал к мальчугану, сидящему на камне.
Джованни все видел: и что карета остановилась, и что прямо к не¬
му идет слуга. Но вида не показал, глазом не моргнул. Играл себе
да играл, пел себе да пел, все громче и громче, все быстрее и быстрее...
Про себя же думал: «Эге, так оно и есть! Идет ко мне похлебка. Пох¬
лебка с чесноком! А может, монеты, которую мне бросит господин
из кареты, хватит и на макароны?»
—	Эй, ты!.. — крикнул слуга, остановившись рядом. — Оглох, что
ли? Зовешь его, кричишь ему... — и изо всех сил потряс мальчишку.
Тогда только наш Джованни Баттиста оглянулся. Поднял на слугу
глаза и спросил с самым искренним уди¬
влением :
—	Не меня ли вы кличете, добрый
синьор?
—	Поднимайся-ка, да поживее... Те¬
бя требует его светлость, сам герцог Гиз.
Мальчишка был смел и боек, за сло¬
вом в карман не лез. К тому же — ты
помнишь? — в карманах у него было пу¬
сто.
—	Герцог Гиз? — переспросил он. —
А что это за птица? Впервые о таком
слышу.
—	Поговори мне! — и слуга влепил
Джованни такую затрещину, что маль¬
чишка чуть не слетел с камня. — Зовут,
так иди, маленький оборвыш.
—	Не надо так, синьор. Будет охота,
я и сам отыщу дорогу к его светлости...
как его там? К герцогу Гизу.
С этими словами он поднялся с кам¬
ня, и побрел к карете.
51

Вот уж, что правда, то правда: никогда не знает человек, что ждет
его впереди! И наш голодный, но веселый Джованни знать не знал и
ведать не ведал, что в эту минуту решается судьба всей его будущей
жизни. Знай он об этом, он не шел бы таким увальнем, еле перестав¬
ляя ноги. Он помчался бы бегом. Говорю тебе, он бы во всю прыть по¬
бежал навстречу своей блистательной судьбе...
В те времена герцог Гиз был одним из самых знатных вельмож
Франции. И сейчас он возвращался из Италии в свой парижский
замок.
Герцог поднес к глазам лорнет. Окинул взглядом мальчугана с го¬
ловы до ног. И пробормотал вполголоса, будто про себя:
— Живописен... Весьма... Его песни могут понравиться парижанам.
А ну-ка, малыш, спой еще... Не ленись!
Люлли не заставил себя просить дважды. Это в животе и карманах
у него было пусто, а голова и сердце были битком набиты песнями,
одна лучше другой. И теперь он пел их одну за другой. И о жарком
солнце пел. И о синем итальянском небе. И о цикадах, которые тре¬
щат без умолку. И о розах, и о виноградных гроздьях, созревающих
на склонах холмов. Но больше всего у него было песен о человеческом
горе и о человеческих радостях. Он мог бы петь до позднего вечера, а
то и всю ночь напролет. Вот до чего Джованни любил свои песни и
свою гитару!
52

Герцог — он понимал толк в музыке — уже не себе под нос, а до¬
вольно громко произнес:
—	Гм... а мои музыканты многому бы могли обучить этого сорван¬
ца...
—	О, ваша светлость... — веря и не веря тому, что услышал, про¬
шептал Люлли.
—	Кланяйся, кланяйся, дуралей, — между тем говорил ему на
ухо слуга. — Кланяйся ниже, если хочешь за свои песни получить
кругленькую монету.
Но Люлли было не до поклонов. Он глаз не сводил с лица герцога.
Душа у него была полна смутных надежд.
—	Уж не думаешь ли ты, маленький плут, — проворчал, посмеи¬
ваясь, герцог, — что я намереваюсь взять тебя с собой в Париж?
Люлли ничего не ответил, только молча потупился.
—	Тем не менее, именно так. Я хочу взять тебя в Париж!
Люлли чуть не подпрыгнул от радости. А герцог продолжал, отки¬
нувшись на атласные подушки:
—	Только устраивайся, как хочешь. Сдается мне, что на запятках
моей кареты ты доберешься превосходно!
Так, на запятках кареты герцога Гиза, одним прекрасным летним
днем из Флоренции в Париж отправился итальянский мальчуган Джо¬
ванни Баттиста, которому суждено было стать знаменитым француз¬
ским композитором — Жаном Батистом Люлли.
Но не думай, что так-то легко ехать на запятках кареты, да еще от
самой Флоренции до самого Парижа. Не один и не два дня, а много
дней продолжалась дорога. Но он был на редкость стойким и вынос¬
ливым, этот итальянский мальчуган. Он ни разу не пожаловался. На¬
оборот: всякий раз, как герцог останавливался передохнуть и заку¬
сить в какой-нибудь придорожной таверне, Люлли пел ему песни, по¬
дыгрывая себе на гитаре. И всякий раз вокруг собиралась толпа зевак
и слушателей, и частенько хозяин выносил ему миску горячей
похлебки:	!
—	Подкрепись, мой синьорино!
Наконец они приехали.
«Ого, вот это хижина! — подумал Люлли, разглядывая великолеп¬
ный замок герцога. — Одних окошек больше, чем звезд на небе...»
Но в ту самую минуту, когда карета остановилась у крыльца, уп¬
равляющий доложил герцогу, что его любимый пес тяжко занемог.
Герцог расстроился. Так расстроился, что начисто забыл о Люлли и
его песнях. До самой ночи мальчик простоял у крыльца, надеясь, что
о нем вспомнят. Куда там! У каждого свои дела, свои заботы. До него
ли тут?..
Лишь на рассвете его заметил главный повар.
53

—	Эге-ге-ге, — пробормотал он, разглядывая спящего мальчика.—
А мне как раз нужен еще один поваренок.
И растолкав Люлли, он приказал ему идти на кухню.
Так и получилось — вместо музыкантов учителями Люлли стали
повара, вместо игры на гитаре он день-деньской ощипывал перепелок
и фазанов, вместо музыки он слушал, как булькает в больших котлах
похлебка, как шипят на вертелах туши диких кабанов и оленей.
Но все равно голова у поваренка Люлли была полным-полна му¬
зыки, и песни его звучали с утра до вечера под низкими сводами кух¬
ни. Петь ему не возбранялось.
—	Пусть себе горланит, — говорил главный повар герцога, —
лишь бы руки исправно делали свое дело!
Возможно, так бы оно тянулось и тянулось, и никогда Франция не
гордилась бы своим композитором Жаном Батистом Люлли, если бы
не одно происшествие...
А случилось вот что: в гости к герцогу Гизу пожаловал сам король
Франции Людовик XI. Хотя королю было не более восьми лет от роду,
но королей всегда встречают по-королевски, даже если эти короли едва
вылезли из пеленок.
В тот день еще затемно в кухне началась великая кутерьма — го¬
товился великолепный ужин в честь маленького короля и его свиты.
Не меньше десятка поваров возились около больших и маленьких мед¬
ных кастрюль, орудуя ложками и поварешками. Не меньше двух де¬
сятков поварят ощипывали птицу, чистили артишоки и трюфеля. В
очагах ярко пылал огонь. А среди груды фазанов, куропаток и пере¬
пелов, весь облепленный пухом и перьями, сидел наш Джованни. Вме¬
сте с другими поварятами он ощипывал птицу.
А по кухне расхаживал главный повар, он всех поторапливал, на
всех покрикивал:
—	Живей, живей, бездельники! У нас должен быть такой ужин,
чтобы все повара Франции позеленели от зависти. Мы должны зажа¬
рить четырех диких кабанов и трех оленей! Мы должны приготовить
пятнадцать паштетов из куропаток и перепелов! Мы должны поразить
Париж фаршированными фазанами и пирогами с марципанами. Мы
должны... А ну-ка, схожу узнаю, к которому часу готовится пир?
Чуть только главный повар переступил порог кухни, как все два¬
дцать поварят и все десять поваров кинулись к Люлли:
—	Бросай своих цыплят, Люлли!
—	Джованни, вот твоя гитара!
—	Залезай на бочку, Баттиста!
—	Тарантеллу давай, Люлли, тарантеллу!
Откуда ни возьмись, в руках у Люлли — гитара, а сам он стоит на
огромной бочке. То-то пошло веселье под низкими сводами кухни! Пес¬
ня сменялась песней, а вскоре пустились в пляску все двадцать пова¬
рят и все десять поваров.
54

В самый разгар веселья вернулся главный повар.
—	Ах вы, лентяи, бездельники, лежебоки! — заорал он. — Так-то
вы готовитесь к встрече его величества короля Фрацции! А все ты, не¬
годный мальчишка! Ты и твоя гитара!
Тут он выхватил из рук Люлли гитару и без промедления, одним
махом запустил в огонь. Гитара сгорела мгновенно. Горстка пепла от
нее осталась — вот и все.
Представить себе невозможно, как рыдал бедняжка Люлли! Нет у
него больше его старой гитары, которая делила с ним и горести и ра¬
дости. Была его верной спутницей. Шагала вместе с ним по камени¬
стым дорогам Италии, под холодными порывами ветра, под жгучими
лучами солнца. Помогала ему переносить побои хозяев. Теперь он —
один-одинешенек на всем белом свете.
Между тем наступил вечер. В прекрасных залах дворца начался
бал. В первой паре, чуть касаясь пальцами руки герцогини Гиз, высту¬
пал сам король Франции, мальчик в золотом камзоле с бриллианто¬
выми пуговицами.
Танцевали менуэт — плавный и грациозный танец. Дамы и кава¬
леры шли парами по блестящему паркету, останавливаясь и кланяясь
друг другу.
И вдруг король остановился. Гневно топнул ногой и крикнул:
—	Герцог Гиз, сейчас же подойдите ко мне!
Герцог, сломя голову, кинулся к королю. Все танцующие в замеша¬
тельстве тоже прекратили танец и обернулись на окрик короля.
—	Ваши музыканты никуда не годятся, — сердито проговорил ко¬
роль.
—	Ваше величество, — начал было герцог, — мой оркестр — луч¬
ший в Париже, во Франции... Мои музыканты...
—	А я вам говорю, ваши музыканты не умеют играть! Они все
время сбиваются с такта.
—	Позвать сюда первую скрипку! — крикнул герцог.
А бедный скрипач тут как тут. Скрипка в одной руке, смычок —
в другой. Зуб на зуб не попадает от страха. Заикаясь, он бормотал:
—	Это... это... это... какой-то другой оркестр мешает... Это... это...
это... какой-то второй оркестр сбивает нас с такта...
—	Хочу, чтобы второй оркестр сейчас же был наверху!
Герцог развел руками:
—	Ваше величество, у меня нет и не было второго оркестра.
Но король крикнул: «Я приказываю!» — и слуги заметались по
всему замку в поисках неведомого оркестра.
Осмотрели все комнаты, все залы замка — никого! Побывали на
всех чердаках замка, а там только мыши и крысы. Сбегали в парк.
Но в парке вовсю квакали лягушки да журчала вода в фонтанах...
55

Но вот среди гостей раздался шепот:
—	Нашли второй оркестр! Ведут, ведут музыкантов...
И слуги пинками и подзатыльниками втолкнули в зал, прямо к но¬
гам короля, мальчугана в поварском колпаке и замызганном фарту¬
ке. На чумазом лице поваренка еще были заметны следы слез, но гла¬
за плутовски блестели. Он с любопытством разглядывал золотое вели¬
колепие зала. И по всему было видно, что он ничуточки не боится
восьмилетнего короля Франции.
—	Вот он, ваше величество! — низко кланяясь, проговорил пер¬
вый скрипач оркестра, изо всех сил подтолкнув поваренка к королю.
У короля удивленно вздернулись брови.
—	Но говорили об оркестре, а я вижу перед собою... — тут король
весело засмеялся, — лишь одного музыканта! И довольно престранно¬
го к тому же...
Все придворные тоже принялись смеяться:
—	Ха-ха-ха, вот так музыкант!
—	Ха-ха-ха, это всего лишь поваренок!
Король нахмурился.
—	Ведь я приказал, чтобы здесь был оркестр. Где он?
Тогда, скромно потупившись, Люлли сказал:
—	Оркестр — это я!
И прибавил, ничуть не смутившись:
—	Я и мои кастрюльки.

—	Неужели? — спросил Людовик, с любопытством разглядывая
бойкого поваренка.
Но вспомнив, что он король Франции, снова топнул ногой. Уже
третий раз за этот вечер.
—	Хочу видеть, как он играет на кастрюльках! Сейчас же! Не¬
медленно!
—	Нет ничего проще, ваше величество! Стоит лишь спуститься вам
вниз в кухню. Или... или прикажите всем моим кастрюлькам поднять¬
ся из кухни сюда, в этот зал.
При этих словах Люлли отвесил королю Франции самый изыскан¬
ный поклон. Людовик засмеялся и сказал:
—	Пусть все кастрюльки поднимутся из кухни наверх. Я прика¬
зываю!
—	И скалки, и скалки, — подхватил Люлли. — Не забудьте про
скалки... — крикнул он слугам, которые тотчас ринулись выполнять
приказание короля. — А то чем же я буду выстукивать на кастрюль¬
ках мой гавот, ваше величество!
И вот тут-то и началось самое главное.
Когда слуги герцога притащили из кухни скалки и кастрюльки, по¬
варенок Люлли, ничуть не смутясь тем, что они были изрядно закоп¬
телыми, принялся устанавливать их на блестящем паркете зала.
А когда они выстроились в том порядке, как ему было нужно, Люлли
взял в каждую руку по скалке и спросил короля:
—	Можно начинать, ваше величество?
Король, забыв, что ему нужно ответить по-королевски: «Я прика¬
зываю!», с нетерпением сказал:
—	Начинай же, начинай поскорее!
57

И Люлли начал выстукивать деревянными скалками на медных
кастрюльках свой знаменитый гавот.
Надо вам сказать, это была прелесть что за музыка. Веселая, звон¬
кая и такая живая, что ноги всех придворных дам и кавалеров, да и
самого короля Людовика, готовы были тут же пуститься в пляс.
Едва Люлли сыграл гавот до конца, как король воскликнул:
—	Хочу еще раз!
А затем Людовик велел Люлли повторить гавот снова, уже в тре¬
тий раз.
—	Герцог Гиз, — король величественным жестом показал на бой¬
кого поваренка, — пусть он...
Люлли, учтиво поклонившись, проговорил:
—	Меня зовут Джованни Баттиста Люлли, ваше величество!
Король чуть нахмурился, но продолжал:
—	Герцог Гиз, пусть Жан Батист Люлли немедленно переедет в
мой дворец. Мне нравится его музыка. Я хочу слушать ее каждый
день.
С этими словами он достал кошелек с золотыми червонцами и ис¬
тинно королевским жестом швырнул его поваренку.
—	Это тебе на бархатный камзол и кружевное жабо!
В этот вечер Люлли навсегда покинул кухню герцога Гиза. Он
нежно простился со всеми двадцатью поварятами и со всеми десятью
поварами. А главный повар поклонился ему ниже пояса.
—	Как же мы будем без твоих песен, Люлли? — печально спросил
самый маленький из поварят.
—	Вы услышите их еще не раз! — весело ответил Люлли, при¬
страиваясь на запятках королевской кареты.
Композитор Жан Батист Люлли прожил долгую и блистательную
жизнь. Он написал множество опер, балетов, танцев и песен. Его музы¬
ка пользовалась успехом не только среди придворном знати. Ее лю¬
бил простой народ Франции, и его песни распевали и поварята возле
жарких очагов, и угольщики в лесах Нормандии, и булочники, выпе¬
кающие хлеб, и виноградари, выращивая золотые и лиловые гроздья
на холмах Бургундии.
Его музыка звучит и сейчас, много-много лет спустя, доставляя
слушателям радость и наслаждение.
58

С. ТУТОРСКАЯ
СОЛДАТСКАЯ
СУДЬБА
ПЕСНИ
Холодным осенним днем 1942
года двое мужчин вышли из леса к
маленькой украинской деревушке
Лыса-Гора. На опушке пасли коро¬
ву три иззябшие, перепуганные де¬
вочки. Незнакомцы подошли побли¬
же. Помогли развести костер. Под¬
сели к нему. Потом один из них,
глядя в огонь, негромко запел:
Там вдали за рекой, у станицы родной,
Чуть рассвет над землей загорался,
Там немецкий обоз полетел под откос
И на собственных минах взорвался...
Партизаны посидели немного и
ушли. А песня их в деревне оста¬
лась. Пели ее потихоньку, и ближе
казалась победа.
Прошло много лет. И одна из
этих девочек, теперь уже взрослая
женщина, вспомнила о ней. Вспом¬
нила, попробовала запеть, оказыва¬
ется — слова-то забылись. Незамет¬
но, по одному, выскользнули из па¬
мяти. Осталось лишь это четверо¬
стишие. А ведь столько воспомина¬
ний связано с этой песней... Жен¬
щина — Ф. Мартынович — написа¬
ла в газету «Известия»: может, кто
вспомнит песню?
И вот пошла в редакцию ответ¬
ная почта. Что ни письмо, то мгно¬
вение чьей-то судьбы. И в каж¬
дом — хоть строка из песни. Раз¬
ные на конвертах адреса. Н. Рад¬
ченко (Львов) впервые услыхала
песню в фашистском лагере Равенс¬
брюке. Там пела ее тихонько жен¬
щина белоруска. В. Гаранина из
Мелекесса припоминает:	да,	 слы¬
шала. В эвакуации под Семипа¬
латинском. А В. Березниченко
из Орла пел ее и вовсе за триде¬
вять земель от того места, где она,
59

наверное, родилась,—на Дальнем Востоке. Запомнил несколько строк
из начала:
В темной роще густой партизан молодой
Притаился в засаде с отрядом.
Под осенним дождем мы врага подождем,
Нам спешить — торопиться не надо...
Так, незримая, меняясь, то с новой строкой, то с новым четверо¬
стишием, переходила песня через линию фронта, летела на восток поч¬
той полевой... Но прежде всего, наверное, несли ее от села к селу пар¬
тизанские связные. Приносили, и везде становилась песня своей. Вид¬
но, было в ней что-то такое, что брало за душу. Может, слова, может,
мотив, родной, знакомый еще со времен гражданской войны. Вот од¬
но из писем, в котором как раз и рассказывается о таком появлении
песни:
«Она — наша семейная реликвия, — пишет Мария Ермолаева из
Витебска. — Она, как святыня... Лет мне, как и Ф. Мартынович, в
1942 году было совсем немного, девять всего. Но помню: мой двою¬
родный брат ушел тогда в партизаны. И от них немцам не было покоя
ни днем ни ночью. В отместку каратели сожгли наше село и расстре¬
ляли многих наших, деревенских. Наша изба уцелела чудом, потому
что стояла в стороне. Раз вечером слышим тихий стук в окно. Брат

пришел с двумя товарищами. Вошли в горницу, сели на лавку, у ног
автоматы поставили... Брат говорит: «Дай, Маруся, гармонь». Прила¬
дил ремень на плече, растянул меха и заиграл, а играть он был мас¬
тер. И сразу тихо стало. Только ветер за окном шумел:
И летит над страной этот ветер родной,
И считает он слезы и раны,
Чтоб могли по ночам отомстить палачам
За позор и за кровь партизаны...
Вскоре узнали про брата: погиб он.
Когда я прочитала в «Известиях» письмо человека, который инте¬
ресуется песней и ее автором, я стала кругом спрашивать, и вот ска¬
зали мне: «Слова к ней сочинила известная героиня-подпольщица
Нина Озолина».
Но на другой день пришло письмо из Винницы. Местная журна¬
листка Е. Горб сообщала, что в 1959 году записала эту песню в селе
Павловске на Винничине от бывшей связной партизанского отряда
имени Ленина Ольги Васильевны Слободенюк. Текст напечатали в том
же году в местном фольклорном сборнике «Зацвела калина». Автором
ее считался партизан, Герой Советского Союза Петр Каленикович Во¬
лынец. В апреле 1943 года, выданный полицаем, он погиб в неравном
бою.
Так кто же все-таки автор ее? Может, это легче будет установить,
если узнаем, печаталась ли песня раньше, до 1959 года? На этот воп¬
рос отвечает в своем письме 3. А. Воскобойникова из города Данкова
Липецкой области.
«Шел 1941 год, — пишет она, — мне было шестнадцать лет. Жи¬
ли мы в деревне Хвощевке Хинельского сельсовета Брянской области.
61

Осенью в нашем районе вели тяжелые бои части шестой и шестнадца¬
той армий. Многие попали в окружение. И кто не сумел из него вый¬
ти, ушли в Хинельские леса. Однажды отец — он партизанил в наших
лесах еще в гражданскую войну — разбудил меня, когда еще не нача¬
ло светать. Он был уже одет, на столе стояла большая корзина. В нее он
укладывал бинты, хлеб, вареные яйца, морковь. Налил в большую бу¬
тыль молока. Я поняла все без слов. Шли в сторону леса. У лесной
просеки отец велел подождать его и, если покажутся немцы, дать ус¬
ловленный знак. Сам свернул в чащу и пропал. Ожидание было дол¬
гим. Вдруг возле куста на земле я увидела страницу газеты. Подня¬
ла — наша, советская! Я спрятала ее под пальто. Дома я показала от¬
цу. Он увидел там стихи. Быстро пробежал слова и сразу запел на мо¬
тив старой песни гражданской войны «Там вдали за рекой...» Ее у нас
в доме знали еще с тех времен, как отец ее привез в двадцатом году
из партизанского отряда Ковпака. Потом мы с папой часто, не сгова¬
риваясь, принимались тихонько петь партизанскую: он, бывало, начи¬
нает, а я вторю. Пели мы и в лесу, и дома, коротая тревожные ночи.
Сейчас у меня растут дети. И часто просят меня спеть им ее...»
Прочитав это письмо, мы подумали: а вдруг цел этот номер газе¬
ты. Или помнит Зинаида Алексеевна ее название. Отправили в Данков
телеграмму. И вот говорим с 3. Воскобойниковой по телефону.

—	Нет, газета не сохранилась.
—	Мы ищем автора песни. Ничем не можете нам помочь?
—	Нет, к сожалению. В сорок втором отца расстреляли за по¬
мощь партизанам. И все, что было в нашем доме печатного, тогда
уничтожили...
Выходит, наметился след и — опять исчез. Но вот новое письмо,
а в нем новая ниточка. Пишет старый солдат из Казани К. Рукавиш¬
ников :
«Я воевал в 1943 году на Втором Украинском фронте. У нас был
один сибиряк. Он очень любил петь. От него я услышал ту песню, что
вы ищите, — «В темной роще густой». Ее текст я носил за голенищем
сапога. Он и сейчас у меня хранится. Посылаю вам слова. Кажется,
их сочинил кто-то из наших известных поэтов».
Вот так неожиданность! Еще конверт. М. Романова из г. Артемов¬
ского Свердловской области вносит уже полную определенность:
«Эта песня называется «В темной роще густой», слова Василия
Лебедева-Кумача. Я прочитала ее в газете в 1943 году...».
Оба оказались правы. Долгие наши поиски привели к маленькому
сборнику песен и стихов, изданному в 1943 году «Военмориздатом».
Автор ее действительно В. И. Лебедев-Кумач. Но, как будто не желая
согласиться с этой очевидностью, письма утверждают свое.
«Я знаю точно: ее сложил наш партизанский поэт Н. Малов», —
пишет бывший партизан Первого Молдавского партизанского объеди¬
нения Н. Переходюк.
«Нет у этой песни автора. Народ ее сложил. Люди обыкновенные.
Слагали строчка за строчкой», — утверждает М. Трофимова из
Ряжска.
И не удивительно, что так думают. Может быть, и сам поэт не уз¬
нал бы своей песни, если бы услышал, как поют ее в некоторых селах
и деревнях. Тех первых двух строк, которые запомнила в песне
Ф. Мартынович, в авторской редакции вовсе нет. В Запорожье, как пи¬
шет Н. Коротченко, в первом куплете сочинили свою, совсем новую
строку. В. Корнева из Уфы прислала нам иной вариант второго куп¬
лета. И уверена: именно ее текст самый точный. А сколько отдельных
слов изменено, и не перечислишь. Перечитываем письма, сличаем от¬
дельные тексты песни и удивляемся таланту народному — умению бе¬
речь песню, даже изменяя ее.
Трудно высказать большую похвалу поэту, чем сказать про его
песню: нет, не он сочинил ее, она — народная. Так случилось и здесь.
Песни, как и люди, имеют свою судьбу. У этой песни — судьба
солдата. И потому, наверное, она не умирает и никогда не умрет.
Простая песня. Песня о любви к Родине.

В. ВИКТОРОВ
«НЕ ТОЛЬКО
МАЛЬЧИШКИ...»
История одной песни
За стеклом в моем книжном
шкафу стоит фотография, наклеен¬
ная на лист картона. На фотогра¬
фии — памятник маленькой парти¬
занке Ларисе Михеенко, установ¬
ленный перед зданием школы. «От
пионеров дружины имени Ларисы
Михеенко Хотьковской школы но¬
мер 5 в день рождения песни» —
гласит надпись.
Вот об этой песне и о том, почему
и как она была написана, мне хо¬
чется рассказать.
Летом 1967 года композитор
Кабалевский получил письмо из
Хотьковской школы номер 5.
«Дорогой Дмитрий Борисо¬
вич, — писали ребята, — просим
Вас сочинить песню о Ларисе Ми¬
хеенко, имя которой носит наша
дружина». В конверт были вложе¬
ны две тетрадные странички с заго¬
ловком «Юная героиня» — крат¬
кий рассказ о подвигах Лары Ми¬
хеенко, ленинградской пионерки,
расстрелянной фашистами в Псков¬
ской области в ноябре 1943 года.
Ребята ссылались также на книгу
писательницы Надеждиной «Пар¬
тизанка Лара».
Дмитрий Борисович Кабалев¬
ский переслал мне письмо ребят и
попросил написать стихи для пес¬
ни.
Позже, когда я познакомился с
пионерской дружиной Хотьковской
школы, я узнал, что у них была
своя песня о Ларе. Вернее, не сов¬
сем своя, и не совсем о Ларе.
Это песня композитора Жарков-
ского на слова поэта Ваншенкина
«Женька». Хорошая песня. И в
судьбе Женьки много общего
с судьбой Лары. Вот хотьковские
пионеры и отредактировали эту
64

песню — вместо имени безвестной Женьки появилось дорогое ребятам
имя Ларисы Михеенко.
Но, конечно, дружина мечтала о своей собственной песне про Лару.
Я прочитал книгу Надеждиной, познакомился и с другими мате¬
риалами о Ларисе.
И передо мной, одна за другой, развернулись картины из жизни
маленькой партизанки.
Мирный довоенный Ленинград. Девочка учится, читает книги, тан¬
цует. Она мечтает стать балериной. В школьном музее имени Лары я
видел под стеклом игрушку — маленькую балерину, сделанную самой
девочкой...
Лето 1941 года. Захваченная врагами псковская земля, разоренные
деревни. Лара, попавшая сюда в первые годы войны, совершает пер¬
вый подвиг. Она прокалывает шины фашистским велосипедистам, ко¬
торые собираются выслеживать партизан.
Служба в партизанской бригаде. Лара выполняет задания началь¬
ника разведки — выясняет расположение огневых точек.
Вот, задержанная фашистским патрулем, она совершает побег. Вот
с подругами несет листовки в занятую врагом деревню. И снова —
арест, на этот раз — последний...
В избу, где скрывалась Лара, ворвались фашисты. Спасая других,
девочка осталась одна против врагов — в рукаве ее пальто была за¬
прятана граната. Но граната подвела партизанку — не разорвалась...
Жизнь короткая, но яркая, как вспышка света! Трудно писать пес¬
ню о жизни, которая сама — как песня!
Мы с Дмитрием Борисовичем работали около года.
И вот мы в гостях у хотьковских пионеров.
Огромный светлый зал полон ребят. Нас встречают очень радушно.
Как-то сразу создается ощущение, что мы здесь не впервые, а были
уже много раз, и что мы вообще не гости, а члены этой большой, весе¬
лой и очень дружной семьи.
Дмитрий Борисович садится за пианино. Он исполняет песню, а
притихшее жюри из нескольких сот слушателей принимает нашу ра¬
боту. Мы назвали эту песню «Не только мальчишки».
Кажется, песня ребятам нравится. Но этого композитору мало. Ему
хочется знать, легко ли она запоминается, захочется ли ребятам ее
повторить.
И вот уже весь зал вместе с нами поет сначала припев, а потом пер¬
вый куплет, второй, и уже вся песня звучит в исполнении хора в не¬
сколько сот голосов.
Долго ребята не отпускали Дмитрия Борисовича от пианино. А по¬
том они показали нам свою замечательную школу с залом искусства,
ботаническим залом, прекрасными кабинетами и, конечно, повели нас
в музей, имени Лары Михеенко, который является гордостью школы,
да и не только школы.
65

Здесь есть бинокль, которым пользовалась девочка при выполне¬
нии боевых заданий, ложка, на которой нацарапано «Лара» — все
это подарки музею от ее друзей-партизан. Много вещей подарила му¬
зею мама Лары, Татьяна Андреевна. А землю с Лариной могилы при¬
везли сюда пионеры, участвовавшие в походе по местам, где сража¬
лась героиня.
У музея своя пионерская дирекция, своя лекторская группа — на¬
шу экскурсию вела ученица VII класса Галя Волкова.
Прощаемся мы с ребятами и учителями у памятника Ларе.
И пусть наша песня будет еще одним памятником этой чудесной
девочке, героине минувшей войны.
НЕ ТОЛЬКО МАЛЬЧИШКИ
Песня о Ларисе Михеенко
Слова В. ВИКТОРОВА
Музыка Д. КАБАЛЕВСКОГО

1.	Теперь о тебе пишут песни и книжки,
И многим ребятам знаком твой портрет.
Не только мальчишки,
Не только мальчишки
Пошли партизанить с тринадцати лет.
Припев: Ой, Лариса, карие глаза,
Ой, Лариса, светлая слеза.
Слово недосказано,
Песня не допета,
Только сосны знают,
Где ты, где ты, где ты...
2.	Была ты веселой кудрявой девчонкой,
Разведчицей храброй в отряде была.
Граната-лимонка,
Граната-лимонка
В минуту ареста тебя подвела.
Припев.
3.	На Псковщине сосны стоят вековые,
Легенды звучат в мерном шуме ветвей.
Пусть слышит Россия,
Пусть слышит Россия
О мужестве маленькой дочки своей.
Припев.
68

В. ЛЕВШИН
НОКТЮРН
ПИФАГОРА
В некотором Арифметическом
государстве жил-был маленький,
но любознательный Нулик. Никог¬
да не упускал он случая разузнать
что-нибудь новое о числах, об их
свойствах и зависимостях.
Не раз Нулик путешествовал в
качестве юнги на фрегате отважно¬
го и мудрого капитана Единицы, ко¬
торый часто совершал рейсы по ма¬
тематическим морям и океанам.*
Прочитайте запись из судового
журнала, сделанную собственно¬
ручно юнгой Нуликом специально
для читателей «Пионерского музы¬
кального клуба» и названную им
«Ноктюрн Пифагора».
16 нуляля
За одну ночь наш волшебный
фрегат перенесся почти на 2500 лет
назад, и мы очутились в Древней
Греции, на острове, который назы¬
вается Математа.
— Опять что-то математиче¬
ское! — подумал я, но тут же у
пристани увидел здание с колонна¬
ми, на фронтоне которого было на¬
писано: ПИФАГОРЕЙСКАЯ МУ¬
ЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА.
Вот это здорово! Что может
быть лучше музыки? Я готов ее
* Подробнее о путешествиях и приклю¬
чениях Нулика вы можете прочитать в книгах:
В. Левшин. Три дня в Карликании. М.,
1964.
В. Левшин и Эм. Александрова. Черная
маска из Аль-Джебры. М., 1965.
В. Левшин и Эм. Александрова. Путе¬
шествия по Карликании и Аль-Джебре.
М., 1966.
В. Левшин. Фрегат капитана Единицы.
М., 1968.
69

слушать с утра до вечера. Одно только непонятно: остров называется
Математа, да и сам Пифагор, как я знаю, был математиком, — причем
же здесь музыка? Ведь математика и музыка, всякий знает, не имеют
ничего общего.
—	Ошибаешься, — сказал капитан Единица, услыхав мои рассуж¬
дения. — Ведь мы с тобой в Древней Греции, а здесь слово «математи¬
ка», иначе «математа», означает просто-напросто «наука». И пифаго¬
рейцы, ученики великого Пифагора, занимались четырьмя науками:
астрономией, геометрией, арифметикой и музыкой.
—	Ну! — удивился я. — А я-то думал, что музыка — искусство.
—	Правильно думал, — ответил капитан. — Музыка, конечно, ис¬
кусство. Искусство, основанное на гармонии.
—	Не только на гармони, — возразил я. — И на рояле, и на скрип¬
ке, и еще на этом... как его ... саксофоне.
Капитан засмеялся:
—	Я же имел в виду не гармонь — музыкальный инструмент, а
гармонию — науку о созвучиях, то есть о соразмерном слиянии музы¬
кальных звуков.
—	Слияние музыкальных звуков! Красиво сказано. Но при чем тут
математика?
—	Да при том, что гармония без математики не обходится. Это-то
и показал Пифагор.
—	Выходит, для того чтобы играть на скрипке, надо знать таблицу
умножения?
Капитан проворчал, что это в любом случае не помешает, и тут же
спросил:
—	Задумывался ли ты над тем, отчего звучит скрипичная струна?
—	Чего тут думать! Водишь по струне смычком, она и звучит.
70

—	Но почему, почему она звучит?
—	Ну, это уже философия.
—	Что ж, Пифагор, между прочим, был и философом, — невозму¬
тимо ответил капитан. — Но мы-то с тобой говорим о другом. Да будет
тебе известно: струна звучит потому, что смычок заставляет ее ко¬
лебаться. Колеблется струна — колеблется воздух, возникают звуко¬
вые волны. Звуковые волны попадают к тебе в уши и колеблют бара¬
банные перепонки...
—	Теперь понимаю, — обрадовался я, — почему моя мама гово¬
рит: «Ах, эта музыка так меня взволновала!». Всему причиной звуко¬
вые волны...
Капитан рассмеялся. Но долго смеяться ему не пришлось, потому
что я тотчас забросал его вопросами.
—	Почему одни звуки бывают тонкие, — спросил я, — а другие
толстые?
—	Ты хочешь сказать — низкие, — поправил капитан. — Высота
звука зависит от многих причин. От толщины струны, от ее длины.
Чем струна короче, тем звуки тоньше или, как говорят, выше.
—	Вот и нет! — не согласился я. — У рояля-то струны неодинако¬
вой длины, а вот у скрипки одна и та же струна издает самые разные
звуки: писклявые — и-и-и-и! — и густые — у-у-у-у!
Капитан поморщился.
—	Не утруждайся, пожалуйста, я уже понял. Лучше скажи, не¬
ужели ты не заметил, что скрипач, играя, прижимает струну пальцем?
И значит, звучит при этом не вся струна, а только часть ее.
—	Вот как! А я не знал...
—	Эх ты! Это еще в Древнем Вавилоне знали.
—	А что, Древний Вавилон древнее Древней Греции?
—	Намного.
—	Так при чем же здесь Пифагор?
Капитан поднял палец:
—	Заслуга Пифагора в том, что он первый вычислил, на какие ча¬
сти надо разделить струну, чтобы получить звуки нужной высоты. И
тут помогли ему арифметика и геометрия.
Час от часу не легче. Оказывается, музыка и с геометрией в родст¬
ве!
Тут капитан подвел меня к какому-то юному древнему греку, ко¬
торый раскладывал на столе орехи. Я поинтересовался, чем это он за¬
нимается.
—	Гармонией, — ответил юный древний грек. — Я строю тре¬
угольник. Равносторонний треугольник из десяти орехов.
—	Почему так мало? — огорчился я. — Я бы съел побольше.
—	С меня достаточно и десяти, — улыбнулся тот. — Ведь 10 —
замечательное число. Оно состоит из суммы первых четырех целых
чисел: 1 + 2 + 3 + 4 = 10. Это же треугольное число!
71

—	Треугольное число... Может, есть еще какие-нибудь — круглые
или пирамидальные?
Вместо ответа мальчик разложил орехи треугольником: в первом
ряду — один орех, во втором — два, в третьем — три, и, наконец, в
четвертом — четыре.
Треугольник как треугольник. Но при чем здесь все-таки гармония?
Так я этого и не выяснил, потому что капитан, опасаясь, очевид¬
но, как бы я не съел этот ореховый треугольник, увел меня к следую¬
щему столу, где другой юный древний грек делил целые числа. И что
бы вы думали? Оказалось, что и он тоже занимается гармонией: ищет
гармонию числовых отношений. Чудно!
—	Ничего чудного, — возразил грек. — В числах тоже есть своя
гармония. И основана она на отношениях все тех же четырех чисел:
1, 2, 3 и 4.
Он поманил меня пальцем и благоговейным шепотом сообщил, что
эти замечательные гармонические отношения обнаружил великий Пи¬
фагор.
Пифагор, Пифагор... У меня от этого имени уже в ушах стреляет:
пиф-паф, пиф-паф! И я очень обрадовался, когда капитан схватил ме¬
ня за руку и потащил к третьему столу. Длинному-предлинному. За
ним работал уже не мальчик, а самый что ни на есть настоящий древ¬
ний грек — старик с курчавой бородой.
—	Гиппас, ученик великого Пифагора, — представился он.
Опять Пифагор! Я только вздохнул.
Побеседовав со стариком, мы узнали, что он возглавляет сейчас
пифагорейскую школу.
На столе у Гиппаса лежала длинная линейка.
—	Наконец-то хоть что-то математическое, — подумал я. Но и Гип¬
пас тоже, оказывается, изучал гармонию. На сей раз — гармонию
звуков.
Бородач натянул на линейку струну, ущипнул ее, и она издала низ¬
кий гудящий звук. Потом он при¬
жал струну пальцем ровно посере¬
дине и предложил мне ущипнуть
одну из ее половинок. Я не заста¬
вил себя упрашивать. Струна изда¬
ла звук потоньше.
—	Выше на целую октаву, —
сказал капитан Единица.
—	Как вы говорите? — пере¬
спросил Гиппас. — На октаву? Да,
да, по-вашему это как раз так и на¬
зывается.
Он разделил правую половинку
струны еще раз пополам и снова
72

предложил мне ущипнуть эту четвертушку. Струна зазвучала еще вы¬
ше, и опять на целую октаву. Потом мы отделяли одну восьмую, одну
шестнадцатую струны... И каждый раз получали звук на октаву вы¬
ше предыдущего. У меня даже палец заболел от щипания.
—	Долго это будет продолжаться? — спросил я.
—	Совсем недолго, — успокоил меня Гиппас. — Пифагор разделил
струну всего на семь октав. Правда, у него при этом получился оста¬
ток, но он так мал, что не стоит обращать на него внимания. Пифагор
его попросту отрезал...
—	Уважаемый Гиппас, — сказал я решительно, — скажите, нако¬
нец, кто вы — музыкант или математик?
—	Что за нелепый вопрос, — загремел Гиппас, да так, что струна
на линейке вздрогнула и загудела. — Все мы здесь музыканты-мате¬
матики. Да, да! Ведь музыка и математика тесно связаны. И та и дру¬
гая построены на соотношении чисел. Я уже добрых полчаса тебе об
этом толкую. Октава, например, получается при делении отрезка стру¬
ны пополам. Стало быть, это отношение 2:1...
—	Допустим, — сказал я примирительно, — но что общего между
музыкой и соотношением чисел в ореховом треугольнике?
—	Это уже серьезный вопрос, — подобрел Гиппас. — Числа, обра¬
зующие этот треугольник, имеют прямую связь с музыкой. Вот хоть
отношение 3:2.
Гиппас разделил струну на три равные части и прижал пальцем на
расстоянии одной трети от конца.
—	Видишь, — пояснил он, — струна разделена на две части. Одна
из них равна двум третям, другая одной трети. Значит, длина всей
струны относится к большей ее части, как 3:2. Тронем большую часть
струны, она зазвучит выше, чем вся струна...
—	Теперь уже не на октаву, а всего лишь на квинту, — вставил
капитан.
—	Совершенно верно, — поклонился Гиппас, — по-вашему это на¬
зывается квинтой. Снова отложим на меньшей части струны две ее тре¬
ти — получим...
—	Новую квинту! — подхватил я.
Гиппас просиял:
—	Нет, ты определенно делаешь успехи. Еще раз разделим таким
же способом меньшую часть струны. И так далее, пока не дойдем до
конца. И окажется, что на струне, состоящей из семи октав, укладыва¬
ется двенадцать квинт.
—	Скажите! — восхитился я. — Точно двенадцать!
—	Гм, гм!.. — закашлялся Гиппас. — В том-то и беда, что не сов¬
сем точно. Двенадцать квинт чуть-чуть длиннее семи октав. Правда,
73

разность между ними совсем ничтожна. Если хотите, я ее подсчитаю.
Это очень просто. Сложим семь октав, семь отрезков струны:
А теперь сложим двенадцать отрезков, образующих квинты:
—	Остается вычесть из большей суммы меньшую, — сказал я. —
0,99999-0,99218=0,00781. Да, разность и в самом деле очень мала...
—	И все же, — возразил Гиппас, — это меня очень расстраивает.
—	Очень вам сочувствую, — сказал я. — В ореховом треугольнике
есть еще число 4. И вы, помнится, ничего еще не сказали о нем.
—	О, отношение 4:3 тоже великолепное! — воодушевился Гип¬
пас. — Оно дает... как это по-вашему?
—	Кварту, — подсказал капитан.
—	Да, да, кварту, — кивнул Гиппас. —Чтобы получить эту самую
кварту, надо заставить звучать три четверти струны. И заметьте, что
октава больше квинты как раз на кварту.
—	Ну, это еще надо проверить! — усомнился я.
Гиппас насмешливо улыбнулся.
—	Чего проще! Раздели отношение 2:1 на 3:2. И получишь...
—	Получу четыре третьих, — быстро сосчитал я.
—	А это и есть кварта, — подтвердил Гиппас. — Теперь, надеюсь,
ты не сомневаешься, что все четыре числа этого орехового или, как
назвал его Пифагор, совершенного треугольника находятся между со¬
бой в великолепнейшем гармоническом отношении?
—	Понятно, — сказал я. — Но что такое октава, квинта и кварта,
это мне, по правде говоря, еще все-таки неясно.
Гиппас почесал переносицу:
—	Гм... как бы тебе это объяснить? Представь себе, что струна —
это лесенка, состоящая из сорока двух ступенек. Представил? Так вот.
То, что у вас называется октавой, это всего лишь восемь ступенек этой
лестницы. Оттого, собственно, ее и называют октавой. Ведь по-латыни
«окто» — восемь. Что же касается кварты, то она состоит из четырех
ступенек, квинта — из пяти... Ведь «кварто» и «квинто» по-латин¬
ски — четыре и пять. А вот разность между квартой и квинтой усло¬
вились принимать за один музыкальный тон.
—	А тон тоже можно выразить числовым отношением? — поинте¬
ресовался я. — А то без числовых отношений мне теперь музыка —
не музыка.
74

Гиппас прямо вспыхнул от удовольствия.
—	А как же! Стоит только вычислить, во сколько раз квинта (3:2)
больше кварты (4:3).
—	Ну, это легче легкого, — отмахнулся я. — 3:2, деленное на 4:3,
равно 9:8. И, значит, одному целому тону соответствует отношение де¬
вяти к восьми.
—	Что за мальчик! — расчувствовался Гиппас. — Между прочим,—
добавил он, — числа 8 и 9 тоже за-ме-ча-тель-ны-е! Еще со времен Пи¬
фагора мы, его ученики, кроме чисел 1, 2, 3 и 4 очень полюбили дру¬
гую четверку чисел — 6, 8, 9 и 12.
—	Стойте! — закричал я. — Ничего не говорите. Позвольте мне
самому разобраться, чем замечательны эти четыре числа. Возьмем
сперва отношение 12:6. Оно равно отношению 2:1, то есть октаве. Точ¬
но так же отношение 12:8 равно 3:2, а это квинта. И, наконец, отно¬
шение 12:9 равно 4:3, то есть кварте. Верно я говорю?
—	Верно, дорогой мой друг, — сказал Гиппас, обнимая и целуя ме¬
ня. — Обидно лишь, что ты не сказал о числе 9. Ведь это же не что
иное, как среднее арифметическое между числами 6 и 12.
—	А ведь верно! — обрадовался я и тотчас вычислил:
—	Гениально! — простонал Гиппас, утирая полой плаща слезы
умиления. — Может, скажешь заодно, что такое число 8?
—	Наверное, среднее геометрическое между шестью и двенад¬
цатью, — неуверенно предположил я.
— Среднее-то среднее, да только не геометрическое, а гармониче¬
ское. И пора бы уж тебе знать, что средним гармоническим двух чисел
называется их удвоенное произведение, де¬
ленное на их же сумму. Вот, смотри:
—	Уважаемый гармонист, — пробормо¬
тал я, — у меня от ваших чисел голова идет
кругом...
—	Жаль! — огорчился Гиппас. — Ведь я
не сказал еще о числе 12. Тоже весьма любо¬
пытное число, потому что именно двенадцать
квинт уложил Пифагор в семи октавах... Вот,
оказывается, какая глубокая связь между
числами и музыкой! Впрочем, тебе это ни к
чему...
—	К чему, очень даже к чему! — горячо
заверил я старца. — И огромное вам спасибо
за интересную беседу.
75

Не без сожаления покинули мы с капитаном гостеприимный ост¬
ров Математа и отправились обратно на фрегат. Всю дорогу сопровож¬
дала нас чудесная музыка — плавная, нежная. Только среди прият¬
ных звуков иногда вдруг прорывались фальшивые, воющие, будто за¬
выла стая волков. Когда музыка кончилась, голос откуда-то с облаков
объявил:
—	По просьбе богини Артемиды дельфийский секстет монохорди¬
сток исполнил ноктюрн Пифагора.
—	Все-таки молодчина этот Пифагор, — расчувствовался я. — Ма¬
тематик и композитор. Ноктюрны сочиняет. Только почему в этом нок¬
тюрне завывают волки?
—	Неужели ты не понимаешь, что все дело в разности? — удивился
капитан. — В маленькой разности между семью октавами и двенад¬
цатью квинтами? От нее-то и возникает волчий вой при некоторых соз¬
вучиях, а лучше сказать — несозвучиях.
—	Но почему, — спросил я, — волки завывают только в ноктюр¬
не Пифагора? Ведь в ноктюрнах Шопена никаких волков нет.
Капитан и тут оказался на большой научно-музыкальной высоте.
Он объяснил, что Шопен писал музыку совсем для другого, не пифаго¬
рейского музыкального строя.
Оказывается, музыканты давным-давно искали способ избавиться от
некрасивых созвучий. В этом помогали им многие известные математи¬
ки — Эйлер, Лейбниц, Лаплас, Паскаль и даже астроном Кеплер.
И все-таки никто не смог решить задачу так блестяще, как это сделал
в середине XVII века органист Андрей Веркмейстер. Он вышел из по¬
ложения просто и остроумно: чуть-чуть укоротил квинту. И все две¬
надцать квинт в точности уложились в семи октавах. А еще Веркмей¬
стер выровнял интервалы между тонами, так что все они расположи¬
лись равномерно. Капитан сказал, что такое равномерное отношение
между тонами называется темперацией. Так вот, она-то и стала осно¬
вой современного музыкального строя.
Первым темперацию принял великий немецкий музыкант Иоганн
Себастьян Бах. И было это в XVIII веке. Бах даже написал замеча¬
тельное сочинение под названием «Хорошо темперированный клавир».
—	С тех пор, — заключил капитан, — почти все крупные компо¬
зиторы стали пользоваться только этим музыкальным строем.
—	Почему почти все? — спросил я.
—	Видишь ли, — вздохнул капитан, — новое всегда с трудом про¬
бивает себе дорогу. Великий Бах принял новшество сразу, а его вели¬
кий современник Гендель так и не признал его.
Когда мы поднялись на фрегат, капитан повел меня в салон и от¬
крыл рояль, на котором любил играть в свободное время.
—	Вот инструмент современного строя, — сказал он. — Видишь,
квинта состоит из трех с половиной тонов (капитан одновременно на¬
жал две клавиши: до и соль). А всего в октаве шесть целых тонов. Ес¬
76

ли число 6 умножить на 7, то есть на число пифагорейских октав, по¬
лучится 42. То же число получится, если число квинт в пифагорейской
струне (а это 12) умножить на три с половиной. Вот и выходит, что
двенадцать квинт точно укладываются в семи октавах. А теперь да¬
вай-ка отложим от нижнего до все двенадцать квинт, одну за другой.
Так мы и сделали. И что бы вы думали получилось? Через каждые
три с половиной тона мы попадали на другую, ранее не использован¬
ную нами ноту: до—соль—ре—ля—ми—си,—фа - диез-до - диез—соль
-диез—ре-диез—ля-диез—фа и, наконец, снова до!
—	Если все тона этих двенадцати квинт свести в одну октаву, полу¬
чится двенадцать полутонов хроматической гаммы, — закончил капи¬
тан. — В общем, хотя музыкальный строй Пифагора дошел до нас в
измененном виде, мы все равно чтим этого великого ученого древнего
мира: ведь он первый заставил математику служить музыке и объеди¬
нил таким образом искусство и науку.
В эту ночь мне снился удивительный сон: Иоганн Себастьян Бах,
размахивая дирижерской палочкой, яростно сражался со стаей вол¬
ков. Волки жалобно выли.

ДОФАСИ И ЛЯМИ
В «ПИОНЕРСКОМ МУЗЫКАЛЬНОМ КЛУБЕ»
Сегодня, ребята, я даю вам самые разные музы¬
кальные задачи. Вы должны разгадать ребусы, чайн¬
ворд, шарады, ответить на вопросы.
Если они покажутся вам очень трудными, не сму¬
щайтесь. Чуть-чуть внимания, чуть-чуть настойчиво¬
сти и вдумчивости — и победа будет одержана. Ес¬
ли же вы все-таки не сумеете ответить на все вопро¬
сы, откройте страницу 89. Там есть ответы. Но лучше
подумайте еще. Не сегодня, так завтра, послезавтра
вы найдете правильное решение.
Конечно, все вы знаете адреса ближайших биб¬
лиотек. Зайдите туда, возьмите книжки о музыке,
словари, поройтесь в них. Это очень интересно.
Ответ не забудьте прислать мне.
78

РЕБУСЫ1.	Так начинается известная советская песня:
2.	Композитор:

Одним ходом каждой шахматной фигуры расставьте буквы на нижних
клетках доски в таком порядке, чтобы получилось название музыкально¬
го произведения для хора, солистов и оркестра.
ШАРАДЫ	Какие это оперы?
1. Наш первый слог легко узнаешь ты,
Плоды он нам приносит и цветы.
И без труда второй узнаешь слог,
В грамматике зовется он предлог.
2. Наш первый слог — одно из междометий,
Союз простой —
Наш слог второй,
И утверждение — слог третий.
3.	Первый слог и второй —
Инструмент духовой.
Третий слог — с давних пор.
Так зовется мажор.
80

ЧАЙНВОРД «ИСПОЛНИТЕЛИ»
1. Советский пианист. 2. Современный венгерский скрипач. 3. Пианист,
создатель одной из крупнейших советских пианистических школ. 4. Фран¬
цузская певица XIX века. 5. Русская советская певица. 6. Скрипач и дири¬
жер, профессор Петербургской консерватории. 7. Советский пианист.
8. Негритянский певец. 9. Русская советская певица. 10. Негритянская пе¬
вица. 11. Певец, народный артист СССР, солист Большого театра. 12. Пе¬
вец, народный артист СССР, солист Большого театра. 13. Бельгийский
скрипач и композитор. 14. Пианист, основатель одной из крупнейших со¬
ветских пианистических школ.
81

Мое задание труднее, чем у Дофаси. Я обраща¬
юсь к тем из вас, кто уже знает ноты, умеет немно¬
го играть и петь по нотам, к тем, кто любит музыку,
слушает ее в концертах, по радио, телевидению, чи¬
тает книжки о музыке.
Ответы на мои вопросы шлите мне.
Лями
КТО АВТОР?
Этого концерта:
Этой симфонии:
Этого марша:
82

НАЗОВИТЕ ПЕСНИ И АВТОРОВ ИХ МУЗЫКИ:
ПОИГРАЙТЕ С МАЛЫШАМИ
Переведите буквы с воздушных шариков в клетки под ними
в таком порядке, чтобы получились названия танцев.
83

 однажды
...Паганини опаздывал на концерт. На¬
няв извозчика, он попросил его быстрее
ехать к театру.
—	Сколько следует заплатить вам! —
спросил он у извозчика.
—	Десять франков.
—	Вы шутите?!
—	И не думаю. Возьмете же вы по
десять франков с каждого, кто будет
слушать сегодня вашу игру на одной
струне!
—	Хорошо, — ответил Паганини, — я
заплачу вам десять франков только в
том случае, если вы довезете меня до
театра на одном колесе.
Итальянский композитор Доницетти
славился тем, что писал оперы с неверо¬
ятной быстротой. Однажды в его присут¬
ствии завели разговор о том, что Росси¬
ни написал «Севильского цирюльника» за
тринадцать дней.
—	Каково ваше мнение, маэстро! —
спросили Доницетти. — Не правда ли, это
нечто исключительное!
—	Полагаю, что это вполне возмож¬
но, — невозмутимо ответил тот, — Рос¬
сини ведь всегда писал медленно.
Живя в Болонье, Дж. Россини написал
революционную песню, воодушевляв¬
шую итальянцев на борьбу за освобож¬
дение от австрийского ига.
Молодой композитор понимал, что
ему небезопасно теперь оставаться в го¬
роде, занятом австрийскими войсками.
Однако уехать из Болоньи нельзя было
без разрешения генерала. Россини ре¬
шился пойти к нему и добиться пропуска
на выезд.
—	Кто вы! — спросил австрийский ге¬
нерал.
Композитор назвал первую попавшую¬
ся фамилию и добавил:
—	Я — музыкант и композитор, толь¬
ко не такой, как этот разбойник Рос¬
сини, который сочиняет революционные
песни. Я люблю Австрию и написал для
вас бравурный военный марш, который
вы можете дать разучить вашим воен¬
ным оркестрам.
Россини отдал генералу ноты с мар¬
шем и получил взамен пропуск.
На другой день марш был разучен, и
австрийский военный оркестр исполнял
его на площади Болоньи. Это была та же
революционная песня.
Жители Болоньи, услышав знакомый
мотив, пришли в восторг и тут же под¬
хватили его.
Можно себе представить, как был
взбешен австрийский генерал и как он
сожалел, что композитор уже за преде¬
лами Болоньи.
84

Россини как-то был в гостях у барона
Дельмора, куда был так же приглашен
известный поэт Альфред де Мюссе. По
просьбе присутствовавших Мюссе прочи¬
тал свое новое стихотворение «Не забы¬
вай». Россини, обладавший феноменаль¬
ной памятью, решил подшутить над поэ¬
том и спросил его как бы невзначай:
—	Чьи это стихи! Я что-то не припом¬
ню автора...
—	Ваш покорный слуга, — ответил
Мюссе.
—	Да, полноте, — лукаво сказал Рос¬
сини, — я их еще в детстве учил наи¬
зусть.
И без малейшей запинки повторил
только что услышанное стихотворение
Мюссе слово в слово.
Французский композитор Даниель
Обер, автор опер «Немая из Портичи» и
«Фра-Дьяволо», сказал как-то Рихарду
Вагнеру:
—	Прошло около тридцати лет, преж¬
де чем я убедился, что совершенно ли¬
шен музыкального дарования.
Удивленный Вагнер спросил:
—	И после этого вы перестали писать
музыку!
—	Нет, — ответил с усмешкой Обер,—
ведь тогда я был уже знаменит.
ОДНАЖДЫВ 1855 году Рихард Вагнер выступил в
Лондоне как дирижер, исполнив две
симфонии Бетховена на память. Публика
встретила его сдержанно, так как дири¬
жирование на память было в то время
еще непривычным для слушателей. На
следующем концерте Вагнер имел перед
собой партитуру, и публика наградила
его продолжительными аплодисментами.
Однако когда Вагнер покинул эстраду,
многие могли заметить, что на пульте
стояла партитура «Севильского цирюль¬
ника» Россини и к тому же перевернутая
«вверх ногами».
85

однажды
Во время гастролей в Лондоне дири¬
жер Артур Никит, желая придать звуку
трубы, дающий сигнал во время увертю¬
ры, как можно большую отдаленность,
посадил первого трубача на галерку. Од¬
нако в нужный момент вместо сигнала
раздался хриплый отрывистый звук. Ни¬
кит не растерялся и подал знак второму
трубачу в оркестре, который и сыграл
требуемый сигнал.
В антракте дирижер накинулся на пер¬
вого трубача:
—	Что вы наделали! Почему не подали
сигнала! Ведь вы могли сорвать мне всю
увертюру!
—	Простите, — смущенно пробормо¬
тал тот, — но едва я поднес трубу к гу¬
бам, как явился капельдинер и вырвал
ее у меня из рук, прибавив: «Что вы де¬
лаете! Как вам не стыдно! Ведь дирижи¬
рует знаменитый Никит!»
Все знаменитые скрипки на счету, и
владельцы их известны. Рассказывают,
что с Крейслером произошел однажды
такой случай.
В комиссионной лавке в Антверпене
Крейслер обнаружил скрипку, по виду
которой было трудно определить ее про¬
исхождение. Судя по высокой стоимо¬
сти инструмента, Крейслер понял, что
хозяин разбирается в скрипках. Чтобы
убедиться в этом, он вынул из футляра
свою скрипку и предложил хозяину ку¬
пить ее. Старик внимательно осмотрел
инструмент и сказал, что он недостаточ¬
но богат, чтобы купить его за настоя¬
щую цену. Затем прибавил, что ему
очень хочется показать господину свою
скрипку Амати, которая, к сожалению,
находится у него дома. «Я задержу вас
всего несколько минут — мой дом ря¬
дом», — с этими словами он вышел.
Вскоре он вернулся в сопровождении
полицейского и, указав на Крейслера,
сказал: «Арестуйте этого человека, он
украл скрипку Крейслера!» У знаменито¬
го скрипача не было с собой докумен¬
тов, и он понял, что дело может обер¬
нуться неприятностью. Тогда он взял
скрипку и сыграл свой «Прекрасный роз¬
марин». Старик пришел в восторг и уве¬
рил недоумевающего полицейского, что
перед ним сам Крейслер, так как никто,
кроме него, не смог бы с таким блеском
сыграть это произведение.
86

Забавный случай произошел на репе¬
тиции оперы Э. Направника «Франческа
да Римини» в Мариинском театре. Желая
блеснуть высокой нотой, известный тенор
Н. Фигнер обратился к Направнику с
просьбой разрешить ему в военном мар¬
ше делать фермату на си-бемоль, то
есть увеличить длительность ноты.
— А что будет с солдатами, марширу¬
ющими под музыку! — спросил Направ¬
ник. — Ведь им придется стоять на од¬
ной ноге, пока вы будете держать фер¬
мату.
Некий незадачливый композитор счи¬
тал своим долгом выносить на суд Раве¬
ля каждый свой новый опус.
Однажды он явился к Равелю и, про¬
тягивая ему партитуру, произнес:
—	Маэстро, вот мое последнее произ¬
ведение.
—	Ваше последнее произведение!! —
воскликнул Равель. — В таком случае,
я вас поздравляю!
однажды
Знаменитый румынский композитор и
скрипач Джордже Энеску был также хо¬
рошим пианистом. Однажды, когда Энес¬
ку жил в Париже, к нему обратился его
знакомый, весьма посредственный скри¬
пач с просьбой аккомпанировать ему на
концерте. После некоторых колебаний
Энеску согласился. По пути на концерт
он встретил своего друга, известного
пианиста Гизекинга. Смеясь, Энеску рас¬
сказал ему о предстоящем выступлении
и неожиданно спросил:
—	Послушай, а почему бы тебе не
пойти вместе со мной!
—	Интересно, а что там буду делать я!
—	Ну, хотя бы перелистывать мне
ноты.
Друзья отправились вместе.
На следующий день в газете появи¬
лась рецензия: «Странный вчера приш¬
лось нам слушать концерт. Тот, кто дол¬
жен был играть на скрипке, играл на ро¬
яле; тот, кто должен был играть на роя¬
ле, перелистывал ноты; а тот, кому над¬
лежало перелистывать страницы, почему-
то играл на скрипке».
87

В Большом театре шел «Евгений Оне¬
гин». Несколько молодых артисток слу¬
шали спектакль за кулисами. Во время
сцены письма Татьяны одна из них воз¬
мущенно сказала, что не понимает Тать¬
яну: как она могла писать письмо Онеги¬
ну, а не Ленскому! Стоявший вблизи пе¬
вец Оленин — исполнитель партии Оне¬
гина — с улыбкой заметил:
—	Милые барышни, не судите так
строго Пушкина. Он ведь не знал, что
Ленского будет петь Собинов.
Во время антракта дирижеру подали
записку следующего содержания:
«Имейте в виду, что человек из ваше¬
го оркестра, ударяющий по маленькому
треугольнику, ведет себя недобросове¬
стно: он играет только тогда, когда вы на
него смотрите».
Когда Энрико Карузо впервые прибыл
в Америку, он подвергся атаке журнали¬
стов, которые забросали его самыми
разнообразными вопросами. Один из
них спросил певца, что он думает о тор¬
говых отношениях между Италией и Со¬
единенными Штатами. Карузо ответил:
—	Никогда над этим не задумывался.
Но убежден, что о моем мнении по это¬
му поводу я узнаю завтра в вашей га¬
зете.
Великий математик и физик Альберт
Эйнштейн был хорошим скрипачом. Од¬
нажды, играя с известным пианистом Ар¬
туром Шнабелем, Эйнштейн не попал в
такт, пропустив вступление. Разгневанный
аккомпаниатор воскликнул:
—	Вы что, считать не умеете, профес¬
сор Эйнштейн!

ОТВЕТЫ
Викторина.
1. Дуэт «Моряки» композитора Вильбоа и поэта Языкова. 2. Г. М. Кржи¬
жановский. 3. Монтегюс. 4. Соната «Аппассионата» Бетховена.
Ребусы.
1.	«Все выше, и выше, и выше стремим мы полет на¬
ших птиц...»
«Авиамарш» композитора Ю. Хайта.
2.	Чайковский.
«Мы сидели с тобой...», «Нам звезды кроткие сия¬
ли...», «Благословляю вас, леса...».
Музыкальная задача.
Оратория.
Шарады.
«Садко». «Аида». «Трубадур».
Чайнворд «Исполнители».
1. Гилельс. 2. Сигети. 3. Игумнов. 4. Виардо. 5. Обу¬
хова. 6. Ауэр. 7. Рихтер. 8. Робсон. 9. Нежданова.
10. Андерсон. 11. Нэлепп. 12. Пирогов. 13. Вьетан.
14. Нейгауз.
Кто автор!
Чайковский. Первый концерт для фортепиано с ор¬
кестром.
Бетховен. Пятая симфония.
89

Глинка. Марш Черномора из оперы «Руслан и Люд¬
мила».
Назовите песни.»
«Подмосковные вечера», музыка В. Соловьева-Се¬
дого.
«Священная война», музыка А. Александрова.
«Катюша», музыка М. Блантера.
Поиграйте с малышами
Мазурка. Вальс. Лезгинка. Краковяк. Полька. Менуэт.

ДОРОГИЕ РЕБЯТА!
Мы — ваши старые друзья Дофаси и Лями — очень хотим,
чтобы читатели «Пионерского музыкального клуба» знали, ка¬
кие интересные книжки выпускает для детей издательство
«Музыка». Эти книжки печатаются в серии «Рассказы о музы¬
ке для школьников».
Уже вышли и продаются в магазинах:
В. Брянцева. «Мифы Древней Греции и музыка».
О героях античных мифов вы знаете из учебников по
истории древнего мира. А прочитав эту книгу, вы узнаете,
как образы Орфея, Прометея живут в музыке вплоть до
нашего — XX века.
В. Виноградов. «Крылатые песни».
Фольклорист, собиратель народных песен, наигрышей,
танцев, сказок и легенд, — романтическая профессия.
Вы это сразу почувствуете, когда откроете книгу В. Вино¬
градова — известного советского музыковеда, отдавшего
много лет жизни поискам сокровищ народного творче¬
ства.
Л. Гингольд. «В поединке с судьбой». Героические дни Людви¬
га ван Бетховена.
91

Начав читать эту книгу, вы окажетесь вместе с Бетхо¬
веном в небольшом австрийском городке Гейлигенштад¬
те под Веной, где композитор провел лето и осень 1802
года, узнаете о самых трагических днях в жизни велико¬
го музыканта, о том, как была создана Героическая сим¬
фония.
Е. Канн-Новикова. «Маленькая повесть о Михаиле Глинке».
Просто, живо и увлекательно написана биография ге¬
ниального русского композитора. Книга издана уже два
раза. Вы прочитаете ее с большим интересом.
Р. Лейтес. «Музыкальные сказки Шехеразады».
Все вы, конечно, читали знаменитые восточные сказки
«Тысяча и одна ночь». О том, какие сюжеты этого заме¬
чательного собрания воплотил в своей музыке компози¬
тор Николай Андреевич Римский-Корсаков, сочиняя сим¬
фоническую сюиту «Шехеразада», вы узнаете из этой не¬
большой книжки.
В. Мурадели. «Из моей жизни».
Все вы, конечно, знаете и поете песни композитора
Вано Ильича Мурадели, и прежде всего — «Бухенвальд¬
ский набат».
В этой книжке-беседе Вано Мурадели рассказывает
вам, ребята, о своем детстве, о комсомольской юности, о
своем творчестве.
Г. Пожидаев. «Дмитрий Борисович Кабалевский».
Композитор Дмитрий Борисович Кабалевский — ваш
большой друг, ребята. Много времени, сил, энергии от¬
дает он делу эстетического воспитания детей и молоде¬
жи. О его жизни и творчестве расскажет вам эта книга.
К. Хитц. «Петер в стране музыкальных инструментов».
Эта книжка — сказка для ребят, которые любят му¬
зыку.
Однажды мальчик Петер услышал мелодию, которая
92

ему очень понравилась. А потом он забыл, потерял ее.
И вот Петер отправился на поиски потерянной мелодии.
Путешествуя вместе с Петером, вы узнаете много но¬
вого и интересного о музыкальных инструментах, о нот¬
ной грамоте.
Книга эта переведена с немецкого.
Г. Соболева. «Жизнь в песне». Аркадий Ильич Островский.
Весь мир облетела песня Островского «Пусть всегда
будет солнце». Песни Аркадия Ильича напоминают вер¬
ных, испытанных друзей. Встреча с ними всегда радостна
и приятна. Детские и молодежные, лирические и патрио¬
тические песни композитора звучат в эфире и на концерт¬
ной эстраде, в грамзаписи и по телевидению.
О жизни и творчестве Островского, о создании и пер¬
вом исполнении многих его песен вы узнаете из этой
книги.
В скором времени издательство «Музыка» выпустит для
вас, ребята, и такие книги:
С. Прокофьев. «Детство».
По радио и телевидению, в грамзаписи и на концер¬
тах вы, конечно, часто слышите музыку Сергея Сергееви¬
ча Прокофьева. Он был многогранно одаренным чело¬
веком: замечательным композитором, талантливым шах¬
матистом, наблюдательным писателем.
Эта книга — отрывок из «Автобиографии» С. Про¬
кофьева. Написана она просто, весело и остроумно.
Е. Канн-Новикова. «Хочу правды!» Повесть об Александре Дар¬
гомыжском.
Эта повесть расскажет вам о жизни и творчестве «ве¬
ликого учителя музыкальной правды». Жизненный путь
композитора раскрывается в живых и образных сценах,
написанных просто и доходчиво.

СОДЕРЖАНИЕ
B.	Мурадели.
Как я работал над образом Владимира Ильича
Ленина в опере «Октябрь»	3
М. Доброславский.
Музыка Кремлевских курантов	9
Д. Кабалевский.
О музыке «легкой» и о музыке «серьезной»	13
М. Пляцковский.
Бетховен... Аппассионата... Стихи	27
Л. Гингольд.
Летящий вперед орел. Милий Алексеевич Бала¬
кирев 	29
А. Штейнберг.
Александр Улыбышев — первый исследователь
творчества Моцарта ......	37
A.	Алексеева.
Суровая школа маленького Баха	43
C.	Могилевская.
Поваренок Люлли	50
С. Туторская.
Солдатская судьба песни	59
B.	Викторов.
«Не только мальчишки...». История одной песни 64
В. Лёвшин.
Ноктюрн Пифагора	69
Дофаси и Лями в «Пионерском музыкальном
клубе»		78

ПИОНЕРСКИЙ
МУЗЫКАЛЬНЫЙ КЛУБ
Выпуск 10
Редактор И. Шалимова. Художник А. Д о б р и ц ы н.
Худож. редактор 3. Тишина.
Техн. редактор Т. Сучкова.
Корректор Г. Ф е д я е в а.

Индекс 9—8
Подписано к печати 1/VI-71 г. Формат бумаги 70Х901/16.
Печ. л. 6,0. (Усл. п. л. 7,02).
Уч.-изд. л. 6,01. Тираж 50 000 экз.
Изд. № 6636. Т. п. 71 г. № 284. Зак. 5283.
Цена 46 к. на бумаге № 2.
Издательство «Музыка», Москва, Неглинная, 14.
Волгоград, ул. КИМ, 6. ВОФ упр. по печати.

46 к.