/
Текст
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ПАРТИИ ПРИ ЦК КПБ —ФИЛИАЛ
ИНСТИТУТА МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА ПРИ ЦК КПСС
АРХИВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ БССР
Издательство
.,Б е л а р у с ь"
Микен 1966
ими
ME ЕТАДШ
МА
(ПЛЕНИ
Сборнин воспоминаний
и документов о нонцлагере
Береза Картузсная
I
9(И)7
058
Сборник составили и литературно
обработали воспоминания кандидат
исторических наук В. Поссе и
Л. А р ж а е в а.
В выявлении материалов и состав-
лении сборника принимала участие
И. Акридина.
Под редакцией Я. Миско.
Художник Ю. Архипов
1-6-3
9-66
...Надо выдержать, выстоять надо,
Вы сильней, чем стихия, вы — люди!
А. Г аврилюн
(,,Песня из Березы“)
Эта книга о мужестве и стойкости, о силе дружбы и
интернациональной солидарности. Эта книга об уроках ис-
тории.
1933 год. В центре Европы, в Германии, бесчинствуют
гитлеровцы. Зловеще поднимаются сторожевые пулеметные
вышки и виселицы. Германия опутывается колючей прово-
локой концентрационных лагерей, в которых уничтожа-
5 ются лучшие сыны и дочери рабочего класса. Над землей
вновь кровавым призраком встает мировая война.
Приход гитлеровцев к власти приободрил фашистов в
ряде стран Европы. Волна фашистского наступления захлест-
нула и Польшу.
В 1934 году в Берлине был подписан польско-герман-
ский пакт, который по существу явился антисоветским сго-
вором. Правительство Пилсудского открыто взяло курс на
фашизацию всей жизни в стране.
В Польше свирепствовали военно-полевые суды, орга-
низовывались крупные антикоммунистические процессы.
Расстрелы революционно настроенных рабочих и крестьян
стали массовым явлением.
Единственной силой и политической партией в стране,
которая указывала на опасность фашизма, разоблачала его
империалистическую сущность и смело вела массы на борь-
бу, была Коммунистическая партия Польши (КПП) и ее со-
ставные части: Коммунистическая партия Западной Бело-
руссии (КПЗБ) и Коммунистическая партия Западной Ук-
раины (КПЗУ).
Наступлению фашизма в стране коммунисты противо-
поставили борьбу за создание антифашистского фронта,
против политики террора, грабежа и войны. Под их руко-
водством по всей стране проходили массовые революцион-
ные выступления рабочих и крестьян.
Бесстрашие коммунистов, их волю и уверенность в
победе не могли сломить никакие репрессии, в том числе
истязания и издевательства в концлагере Береза Картуз-
ская — этом наиболее уродливом и отвратительном детище
диктатуры Пилсудского.
Концлагерь был создан во второй половине июня
1934 года и просуществовал до 17 сентября 1939 года. За
5 с небольшим лет через этот лагерь, по неполным данным,
прошло около 10 тысяч человек — белорусов и русских,
евреев и украинцев, поляков и литовцев. В большинстве сво-
ем это были коммунисты (члены КПЗБ, КПЗУ и КПП), ком-
сомольцы и беспартийные антифашисты, деятели левых проф-
союзов, левые пепеэсовцы, радикальные «людовцы» — борцы
против социального и национального гнета.
Лагерь располагался на западной окраине небольшого
полесского городка Береза Картузская по обе стороны шос-
се Брест — Барановичи. Ближайшая железнодорожная стан-
ция находилась в 6 километрах от лагеря. Помещением
для него послужили бывшие царские казармы. Польское
правительство рассчитывало, что концентрационный лагерь
устрашающе подействует на революционно настроенных ра-
бочих и крестьян Западной Белоруссии.
Назначение лагеря определялось специальным декретом
от 17 июня 1934 года. Чтобы придать этому бесчеловеч-
ному документу видимость закона, под ним поставили свои
подписи президент Польши Мостицкий, премьер-министр
Козловский и все члены его кабинета.
Декрет о создании концлагеря в Польше был прямым
издевательством над элементарными гражданскими правами
и требованиями правосудия. Политические противники гос-
подствующей клики пилсудчиков без суда и следствия, по
одному лишь представлению административных властей, на-
правлялись в лагерь на неопределенный срок. И хотя по де-
крету изоляция в лагерь не являлась наказанием, фактиче-
ски она была гораздо суровее и мучительнее обычного
тюремного заключения. Юридических средств защиты от ла-
геря не было. И потому арестованный попадал во власть
открытого произвола администрации и полиции.
О создании концлагеря, режиме, существовавшем в нем,
о муках и мужестве его узников-коммунистов, об их рево-
люционной борьбе искренне и взволнованно повествуют ав-
торы настоящей книги — непосредственные участники собы-
тий. Они не ставили перед собой задачи воспроизвести пол-
ную картину революционной борьбы в Западной Белоруссии,
Западной Украине и в Польше. Они писали о том, что каж-
дый из них видел, делал, думал, чувствовал, переживал, на-
ходясь в концлагере.
Воспоминания с исчерпывающей полнотой раскрывают
жестокий режим каторжного труда, голода, антисанитарии,
строжайшей изоляции от внешнего мира и бесчисленный
перечень варварских наказаний и изуверских издевательств,
с помощью которых лагерная полиция пыталась сломить
узников морально и физически, превратить их в покорных
и безропотных рабов.
В то же время авторы воспоминаний ярко и убедительно
показывают, что фашистскому режиму не удалось лишить
узников-коммунистов человеческого достоинства, подавить
их волю к борьбе. В тяжелейших условиях концлагеря ре-
волюционеры находили в себе мужество и силу противосто-
ять жестокому террору, вести с ним борьбу. В этой борьбе
большую роль сыграли подпольные коммунистические трой-
ки и наиболее стойкие коммунисты. Сильные волей и ду-
хом, революционеры внушали заключенным сознание своего
высокого человеческого достоинства, укрепляли веру в пра-
воту своего дела, уверенность в победе.
Мужество и стойкость коммунистов, братская интерна-
циональная солидарность борцов против фашизма, против
социального и национального гнета проходят основным мо-
тивом через воспоминания, публикуемые в этой книге.
Ряд воспоминаний свидетельствует о том, что пролетар-
ская солидарность и помощь узникам Березы Картузской
носили международный характер. Братскую помощь узникам
и их семьям постоянно оказывали трудящиеся Советского
Союза, Франции, Бельгии, Канады и других стран.
Во многих воспоминаниях бывшие узники обращаются
к историческим событиям сентября 1939 года, когда по ре-
шению Советского правительства Красная Армия взяла под
свою защиту жизнь и судьбу народов Западной Белоруссии
и Западной Украины, спасла тысячи политзаключенных не
только от фашистского террора пилсудчиков, но и от гит-
леровцев.
В антифашистской борьбе в концлагере и за его сте-
нами коммунисты стояли в первых рядах. Они боролись вез-
де: на предприятиях и в деревне, в тюрьмах и концлаге-
рях, в интернациональных бригадах республиканской Испа-
нии и на фронтах Великой Отечественной войны, в парти-
занских отрядах и в антифашистском подполье. Они были
всюду, где шла борьба против фашизма. Коммунисты — узни-
ки Березы Картузской вели эту борьбу до конца и доказали,
что действительно являются людьми непреклонного муже-
ства, веры и воли, всегда готовыми к борьбе против фашиз-
ма и реакции.
Эта книга начала создаваться спустя более четверти
века после описываемых в ней событий. Многие из свидете-
лей и участников событий сгорели в пламени великой осво-
бодительной войны против фашизма, а некоторые трагически
погибли в иное время. Оставшихся в живых судьба разбросала
по нашей Родине или оставила за ее пределами.
Поиски бывших узников концлагеря Береза Картузская
оказались едва ли не самой сложной и трудной работой в
процессе подготовки сборника. Большая помощь в розысках 8
бывших узников концлагеря была оказана прежде всего ими
самими, а также многими другими советскими людьми —
колхозниками и рабочими, служащими различных учреж-
дений, партийными и советскими работниками, товарищами
из Польской Народной Республики. Работа над сборником, та-
ким образом, с самого начала вылилась в коллективный
труд, всем участникам которого мы выражаем глубокую бла-
годарность.
К сожалению, в сборнике не удалось полностью опубли-
ковать присланные или записанные со слов сообщения и
воспоминания. К этому вынуждали строго определенные рам-
ки книги и стремление, по мере возможности, избежать мно-
гократных повторений, которые встречаются в воспомина-
ниях, единых по месту и очень близких по времени собы-
тий. По этим же причинам ряд воспоминаний не был вклю-
чен в сборник. Однако все любезно предоставленные бывши-
ми узниками концлагеря материалы принесли несомненную
пользу и были использованы в работе над книгой. Они пе-
реданы на хранение в партархив Института истории партии
при ЦК КПБ.
В сборнике- публикуется свыше 40 воспоминаний, из ко-
9
торых лишь одно не принадлежит перу бывшего узника.
Оно написано Анной Гарасийко, работником ЦК МОПРа За-
падной Украины, принимавшей участие в организации по-
мощи политзаключенным и их семьям.
Чтобы сохранить историческую последовательность опи-
сываемых событий, воспоминания в сборнике расположены
в основном по времени пребывания их авторов в концлагере.
Как и авторы, составители сборника отдавали себе от-
чет в том, что неумолимое время унесло из памяти бывших
узников концлагеря многое из того, что сегодня могло бы
представить интерес для читателя и исследователя. С целью
восполнить пробелы в воспоминаниях и, насколько это воз-
можно, ввести читателя в атмосферу того времени, состави-
тели сочли необходимым поместить в сборнике некоторые
документальные материалы.
Большой интерес представят документы КПЗБ, КСМЗБ,
МОПРа и материалы из подпольных изданий КПП и КПЗБ.
В сборник включены коллективные документы: резо-
люции и обращения конференций представителей демокра-
тических огранизаций, видных общественных деятелей и пи-
сателей Польши, членов семей политзаключенных в защиту
узников концлагеря.
Часть публикуемых документов взята из фондов поль-
ских оккупационных властей: Полесского воеводского управле-
ния, администрации концентрационного лагеря в Березе Кар-
тузской, брестского окружного следственного судьи. Несмотря
на крайне тенденциозный характер, эти документы все же
содержат определенный фактический материал.
Документы в абсолютном большинстве своем публикуют-
ся впервые. Археографическая обработка документов произ-
ведена в соответствии с «Правилами издания документов
советского периода», М., 1960 г„ и «Правилами издания ис-
торических документов», М., 1956 г.
Документы, написанные на русском и белорусском язы-
ках, напечатаны на языке оригинала; на польском — в пе-
реводе на русский язык. Перевод документов и некоторых
воспоминаний с польского языка осуществлен Е. Козлов-
ской, С. Левиной и Р. Левицкой. Ряд документов помещен
в фотокопиях.
Составители высоко ценят помощь, оказанную им в
выявлении документов и работе над книгой сотрудниками
Центрального партийного архива Института марксизма-ле-
нинизма при ЦК КПСС, Центрального государственного ар-
хива кинофотофонодокументов БССР, государственных архивов
Брестской и Гродненской областей и Института истории пар-
тии при ЦК Польской Объединенной Рабочей Партии. С осо-
бой признательностью мы отмечаем помощь, оказанную со-
трудницей Центрального партийного архива Института марк-
сизма-ленинизма при ЦК КПСС В. Неволиной и пенсионером
Ф. Левшой.
Выход в свет книги «Они не стали на колени», наряду с
опубликованными ранее книгой М. Мирского «Бегом марш!» *
и сборником воспоминаний «Березяки» **, открывает еще
одну славную страницу в истории героической борьбы ком-
мунистов Западной Белоруссии, Западной Украины и Поль-
ши против фашизма, реакции и войны, за освобождение от
гнета помещиков и капиталистов, за власть трудящихся.
Настоящая книга издается для того, чтобы люди ни-
когда не забывали и не прощали зверств фашизма, были
бдительными, всегда помнили об освободительной миссии
советского народа и его армии, о мужестве тех, кто не стал
на колени.
* Mi хал MipcKi. «Бягом марш!». Дакументаль-
ная аповесць. Перак лад з польскай мовы. Мшск, 1963.
** «Bereziacy». Изд. Zakladu Historii partii przy КС
PZPR, Warszawa, 1965.
11 linillllllllllllinillllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllHIIIIIIIIIIIIinillllllllllllinillllllllllllllUI
Михаил СЕРЕДА
Родился в 1915 году в семье крестьянина.
В 1930 году Михаил Середа возглавил сначала
пионерскую, а затем комсомольскую организацию в
деревне Золотеево Волковыского района. В 1935 го-
ду был избран секретарем Деречинского райкома
КСМЗБ. В 1936 году за революционную деятель-
ность его бросили за колючую проволоку концлагеря
в Березе Картузской, где находился до июня
1937 года.
В октябре 1939 года Середа был избран депута-
том Народного собрания Западной Белоруссии и чле-
ном Полномочной Комиссии от Народного собрания
на V Внеочередную сессию Верховного Совета СССР
и III сессию Верховного Совета БССР.
Участник Великой Отечественной войны. В на-
стоящее время М. Середа живет и работает в Гродно,.
Член КПСС.
1
ш
fl.
ш
Е
са
1П1ШШШ1ШШ1ШШШШ1Ш111 ШШШШШШ1Ш1Ш1ШШШ1ШШ1Ш1ШШШШ1ШШШШШ111 12
ИИесна 1936 года в буржуазной
VflV Польше ознаменовалась круп-
ными революционными выступлениями пролета-
риата и крестьянства. На улицах городов и в селах
в столкновениях с полицией и солдатами была про-
лита кровь трудящихся.
Кровавые события весны 1936 года в городах
Львове, Кракове, Лодзи всколыхнули всю страну.
Повсюду проходили забастовки, митинги, собрания,
демонстрации. У нас в Деречине, где я в то время
работал секретарем райкома комсомола, партийная
и комсомольская организации проводили большую
агитационную и пропагандистскую работу. Мы
разъясняли крестьянам смысл развернувшихся ре-
волюционных событий, призывали их поддержать
борьбу польского рабочего класса.
В ответ на выступления трудящихся правитель-
ство ответило разгулом террора. Концлагерь в Бе-
резе Картузской явился одним из самых суровых
средств реакции для расправы с коммунистами,
комсомольцами, революционно настроенными тру-
дящимися страны.
... Пасмурное утро. Лесная дорога. Зеленеет мо-
лоденькая листва придорожных березок. Мы мед-
ленно идем колонной по два человека. Нас двенад-
цать коммунистов. Впереди, по сторонам и позади —
конвоиры. Ремешки фуражек под подбородками.
В руках винтовки. На винтовках штыки.
Шагаем.
Мерно и тоскливо позвякивают цепи. Тяжело и
зловеще скрежещут по булыжнику кованые сапоги:
раздавим... сотрем... уничтожим...
Мы идем в ногу. Смотрим прямо перед собой.
Нет, не страх, не робость владеют нами. Идем гор-
до: выстоим... выдержим... победим... Пусть они
нас боятся.
Еще в вагоне мы поклялись не паниковать, дер-
жаться мужественно, с достоинством. И вот теперь,
у лагерных ворот, на пороге новых испытаний мы
вновь сердцем повторяем нашу клятву.
Справа от дороги парк. Здесь у входа в админи-
13 стративное здание происходит обычная процедура
сдачи-приема арестованных. Старый конвой свобо-
ден. Мы — в распоряжении лагерной полиции. По-
кидаем парк, пересекаем дорогу, входим на терри-
торию лагеря. Разве мог я подумать в тот момент,
что следующий нормальный шаг я сделаю только
год спустя.
— Бегом марш!
Четырнадцать месяцев бегом.
Вбегаем на плац и оказываемся в каком-то жут-
ком, стонущем и задыхающемся человеческом водо-
вороте. Что-нибудь спросить, кого-нибудь узнать не-
возможно. Мечутся человеческие фигуры, мелькают
полицейские дубинки. Темнеет в глазах, звенит в
ушах от беспрерывных ударов по голове.
В совершенно пустом помещении арестантского
блока нас заставили раздеться догола, избили еще
раз, выдали арестантские куртки и номера. Теперь
у меня есть номер, кровоподтеки, ссадины и арес-
тантская куртка. Одним узником стало в концлагере
больше. Мой номер 568. Это для полицейских. Для
них мы все — номера. А друг для друга?
Несмотря на категорическое запрещение разго-
варивать, узники знакомились друг с другом быст-
ро. Вскоре выяснилось, что абсолютное большинство
заключенных — коммунисты. Примерно 40 процен-
тов всего состава узников — это рабочие, 30 про-
центов — крестьяне, остальные — интеллигенция.
Здесь томились и подвергались бесчеловечным
издевательствам белорусы и евреи, поляки и украин-
цы; было несколько русских и литовцев, были ре-
волюционные борцы из различных уголков Польши,
западных областей Белоруссии и Украины.
Среди политзаключенных находились видные
организаторы революционного движения. Под их
руководством коммунисты в лагере продолжали
классовую борьбу.
В концлагерь был направлен отборный отряд по-
лиции. Это были лица в возрасте от 25 до 35 лет,
воспитанные в фашистском духе. Они старались с
помощью строжайшей изоляции, каторжного труда,
голода, избиений, карцера, издевательств убить в
коммунистах чувство человеческого достоинства,
сломить их морально и физически.
Особенно тяжелые испытания в концлагере вы-
падали на долю больных, физически слабых людей,
инвалидов. Медицинская помощь им фактически не
оказывалась, а их физическая слабость служила
садистам дополнительным поводом для издева-
тельств. Более выносливые узники считали своим
долгом всячески облегчать страдания более слабых.
Во время муштры бегущие впереди колонны созна-
тельно замедляли темп, чтобы не было отстающих.
Никакие угрозы и побои не могли заставить их
ускорить шаг. Везде, где это только было необхо-
димо, мы сознательно замедляли темп исполнения
команды, приспосабливаясь к возможностям наибо-
лее слабых. Так мы поступали по команде «одеть-
ся» и «раздеться», во время приема пищи, умыва-
ния, мытья котелков, во время работы, давая воз-
можность своим товарищам доесть свою порцию,
закончить работу, не отстать от других и тем самым
избежать карцера и побоев, сохранить последние
силы.
Отношения узников-коммунистов между собой
14
строились на принципах интернациональной друж-
бы и самопожертвования. С сердечной теплотой и
благодарностью я вспоминаю товарищей по камере
Татарина, Тейтеля, Вуковича * и Конюшевского,
оказывавших мне, двадцатилетнему, неопытному
парню, внимание и поддержку.
Общее уважение было самой высокой наградой
тем, кто шел впереди колонны, принимал на себя
первые удары, выручал других или гордо отказы-
вался наклониться перед занесенной над ним поли-
цейской дубинкой.
Я не был очевидцем, но из рассказов товарищей
мне известно, что однажды на работе политзаклю-
ченный Германисский отказался склониться перед
полицейским и заявил протест против варварского
отношения к нему. В тот же день выразил такой
же протест другой политзаключенный — Мозырко.
Как один, так и второй были брошены в карцер и
там жестоко избиты, после чего оба скончались.
По примеру Мозырко и Германисского перестали
склоняться перед полицейской палкой и другие за-
15 ключенные. Это была одна из форм борьбы узников
за свои права, за человеческое достоинство. Отказ
от повиновения влек дополнительные удары. Хо-
рошо помню, как зверски был избит в коридоре
арестантского блока арестованный Каспшак.
— Ага, не сгибается! — шипел один из полицей-
ских.— Видно, кости мешают — дробите их к черту!
Все свои усилия в лагере мы направили на то,
чтобы сохранить себя и товарищей от физического
и морального уничтожения, не допустить подписа-
ния деклараций с отказом от коммунистической
деятельности. Процедура «сбора» деклараций про-
водилась регулярно, каждые три месяца. В концла-
герь приезжали из Варшавы сотрудники министер-
ства внутренних дел и вели индивидуальные «бесе-
ды-разговоры» с каждым политзаключенным.
Смысл их сводился к одному: подпиши деклара-
цию и ты будешь свободен.
В мою бытность в лагере, насколько я помню,
* Воспоминания А. К. Вуковича. См.: «У суровыя гады
падполля». Мшск, 1958, стар. 314—328.
все расчеты на сбор деклараций обычно провалива-
лись. «Варшавские гости» встречались с решитель-
ным сопротивлением политзаключенных. На хит-
рую полицейскую удоч&у попадались буквально
единицы. Кстати сказать, мы сразу узнавали тех,
кто подписал декларацию. Настроение таких людей
становилось подавленным, вид угнетенным. Чаще
всего они не в состоянии были скрыть перед това-
рищами совершившегося факта и признавались.
Хорошо помню первый разговор со мной пред-
ставителей из Варшавы. Он был краткий. Пан смот-
рел на меня высокомерно, разговор вел в грубом
тоне. Потом выгнал меня из кабинета, пригрозив,
что я сгнию в концлагере. В июне 1937 года состоя-
лась со мной последняя беседа. Хорошо помню тот
день. Стояла солнечная, теплая погода. В сопровож-
дении полицейского я поднялся на второй этаж ад-
министративного здания. В кабинет пригласили
меня одного.
Чиновник спросил, как давно я нахожусь в ла-
гере, как себя чувствую, желаю ли я служить в
польской армии. Услышав положительный ответ, он
сделал взмах рукой в сторону окна:
— Смотри! Весна, прекрасное время, семья, не-
веста. И завтра ты можешь быть на свободе! Хо-
чешь быть на свободе?
— Хочу, конечно.
— Подпиши декларацию, и завтра освободим.
Вскоре я снова был среди товарищей в своей
камере.
Чиновник уехал не солоно хлебавши. Совесть
моя была чиста, на душе легко. Я вновь был готов
стать рядом со своими товарищами впереди ко-
лонны.
17 nilillinnilinninillHIlIIilllllllllllllllllllllllinnilllllllllllUIIIIIlIllIllIilllllllllllllllllllllllllllllllllllllU
Степан ЯСТРЕБ
Родился в 1904 году в селе Рокитницы Ковелъ-
ского района. В 20-х годах принимал активное уча-
стие в работе местных организаций «Просвити» и
«Сельроба». В 1934 году был арестован польской по-
лицией и отправлен в концлагерь Береза Картузская.
Осенью того же года из лагеря был вывезен в ковель-
скую тюрьму, отдан под суд и приговорен к 7,5 года
тюремного заключения. До 1936 года находился в
плоцкой тюрьме, а затем был переведен в тюрьму
в Равиче.
В 1940 году был избран председателем колхоза.
Участник Великой Отечественной войны.
Живет в селе Рокитницы Ковельского района.
Пенсионер. Член КПСС.
11ШШШПИШШШШ1ШШ1
Д Декоре после Первого мая 1934
Kflfr года секретарь ОК КПЗУ собрал
заседание, чтобы заслушать отчет членов ОК о том,
как прошло празднование, как обстоят дела в мест-
ных ячейках. Когда обсудили все вопросы, был
составлен сводный отчет. Доставить его во Львов бы-
ло поручено мне. Секретарь дал адрес и пароль. Но
это было лишь полдела. Необходимо было подобрать
городскую одежду. Товарищам удалось собрать все
необходимые вещи: плащ, костюм, шляпу, ботинки
и другие предметы туалета горожанина. Переодели
меня сравнительно быстро, но, когда дошла очередь
до галстука, дело застопорилось: никто не знал, как
он завязывается. Долго возились, но наконец как-то
завязали.
Я приехал во Львов. Разыскал нужный мне дом
по улице Свентэй Эльжбеты. На два продолжитель-
ных и один короткий звонок дверь отворил незнако-
мый человек. Негромко говорю ему:
— Як профессору Старосельскому.
— Старосельский есть, заходите к нему в дом.
Плотно прикрыв за мной парадную дверь, он
спросил:
— Вам кого надо?
— Грубого *,— ответил я.
— Грубого нет, необходимо подождать.
Ждал я его четыре дня. На пятый день, сдав от-
чет и получив необходимые инструкции, директивы
и пачку нелегальной литературы, я благополучно
приехал домой.
Мне хорошо помнится также заседание Козель-
ского окружного комитета КПЗУ 1—3 июня 1934 го-
да. Оно проходило в деревне Рокитницы в гумне у
Савки Мартинюка. Обсуждался вопрос о подготовке
и проведении крестьянской забастовки. Начать ее ре-
шили 1 июля и провести под лозунгами: «Землю
крестьянам без выкупа!», «Ни гроша налогов!», «За
воссоединение Западной Украины с Советской Укра-
иной! »
Решение было принято единогласно. Все члены
ОК разошлись для выполнения заданий. Мне пору-
19 чили печатать листовки. Достал я необходимые ма-
териалы, начал работать, но 15 июня внезапно был
db арестован и отправлен в ковельскую тюрьму.
Уже в тюрьме из газет я узнал о том, что в Бе-
резе Картузской создан концлагерь, что туда уже
доставили первых узников.
Приблизительно через две недели меня и еще тро-
их товарищей вызвали в канцелярию тюрьмы, ско-
вали попарно, отправили на станцию и посадили в
поезд.
Вышли мы из него на небольшой станции. Нас по-
вели по шоссе к лагерю. Издалека увидели два боль-
ших здания и еще несколько домиков, обнесенных
высоким забором и колючей проволокой...
Мой номер 173. Я его никогда не забуду...
День в лагере начинался с «физзарядки». Сви-
сток. Все выбегают во двор. Строятся. «Равняйсь!»,—
подает команду Марковский или Сивик**. Подрав-
нялись. Полицейский обходит строй:
* Партийная кличка. Фамилию установить не удалось.
** Полицейские из лагерной охраны.
— Ты, дурак, остолоп, как ты стал?— и бьет ре-
зиновой дубинкой через плечо. Снова кричит: —
Равняйсь! — и снова бьет уже другого, третьего,
четвертого... Пока проходит «физзарядка», комен-
дант * дубинку в чехол не прячет.
После завтрака такое же построение на работу.
Нас заставляют убирать полицейский и арестант-
ский корпуса, чистить картофель, а также работать
вне лагеря, на дороге.
Полицейских меньше всего интересуют результа-
ты твоего труда. Им нужен только повод для изде-
вательств. В туалете, например, ты должен убирать
нечистоты только руками, хоть там для этого есть
метла, вода; как правило, работа твоя полицейскому
не нравится, и он приказывает падать в уборной,
ползти по грязному цементному полу.
Начальник лагеря Греффнер ** дал указание в
углу двора рыть бассейн для воды, десять метров
шириной, двадцать — длиной и два метра глубиной.
Бассейн, конечно, никому не нужен, но люди долж-
ны выполнять земляные работы. Одни копали, дру-
гие отбрасывали землю, третьи отбрасывали ее еще
дальше, четвертые эту же землю отвозили метров
за триста. Всем есть «работа».
Человек в Березе должен работать целый день не
разгибаясь. Разогнешься, глянешь в сторону, поли-
цейский кричит:
— Куда смотришь? Что там увидел? А ну, ко
мне, бегом марш! Нагнись! — и бьет палкой, сколько
ему хочется, потом командует: —Ложись! Встань! —
пока не надоест. Затем «для разнообразия» выбирает
себе новую жертву. Мне пришлось возить землю. Как
это делалось? К телеге ставили пять человек. Один
находился возле дышла, а четверо толкали воз, на
который обычно грузили около тонны земли. Ее не-
обходимо было отвозить на расстояние метров три-
’ Комендантами в лагере называли всех полицейских.
** Болеслав Греффнер, подинспектор польской по-
лиции—комендант лагеря Береза Картузская с момента его
создания до декабря 1934 г. Обер-палач концлагеря. Был из-
вестен польской общественности своей жестокостью и циниз-
мом еще со времени расправы с демонстрантами в Познани
весной 1931 г.
ста по дороге, а затем — еще метров сорок по песку.
Толкали мы этот воз изо всех сил, кое-как добира-
лись до песка. Потом все брались за колеса и по ко-
манде полицейского поворачивали их. А полицей-
ский только и норовил, чтобы кого-нибудь «угостить»
резиновой дубинкой. Если выдержишь, от удара не
пошатнешься, не разогнешься, то, возможно, больше
и не получишь. Но достаточно ойкнуть или разо-
гнуться, тогда держись: удары палки посыплются,
как из рога изобилия, и полицейский еще будет при-
говаривать: «Ишь ты, остолоп деликатный, я тебя
приучу». Бывало, бьют тебя, истязают, а в голове од-
на мысль: «Бей, убей, но плакать не буду, кричать
не буду, не покажу своей слабости».
В воскресный день на работу нас не гоняли. С ут-
ра порядок дня тот же: на «физзарядку», бегом
марш; на завтрак, бегом марш! Делали уборку в аре-
стантском корпусе, в камерах, в полицейском корпу-
се и во дворе. Изредка ходили в баню. Мылись холод-
ной водой просто из колодца. Для подачи воды из
колодца был сделан конный привод, но лошадей в
21 Березе не было, и привод крутили люди. Одни кру-
тили, другие мылись. На обед, как всегда, давали
пол-литра жиденькой болтушки, а хлеб, выданный
еще с утра на весь день, съедался с кофе за завтра-
ком. Пообедал — все равно что и не обедал. После
обеда еще немного упражнений и команда: «По ка-
мерам, бегом марш!» В каждой из них находилось
по 40 человек. Пол был цементный. Арестованный
имел право отдыхать, сидеть или спать в нерабочий
день на полу против своего матраца, но не имел
права переходить в другое место или гулять по ка-
мере. В камере должна была стоять мертвая тишина.
А на деле... Дежурный полицейский был один на
весь коридор длиною около ста метров. Когда мы за-
мечали, что он удаляется от нас, в камере начинался
тихий разговор. Если полицейский заходил в каме-
ру, дежурный подавал команду «смирно». Все вста-
вали, он осматривал камеру и молча уходил. Иногда
спрашивал:
— Кто разговаривал?
Люди, конечно, молчали. Тогда он командовал:
— Ложись! Встань!
И так в течение получаса повторял раз сто. По-
том шел в другую камеру.
В Березе не всегда и ночь была спокойной. Од-
нажды после воскресного отдыха ночью во всех ка-
мерах раздались крики полицейских: «Смирно!» Все
вскочили на ноги, и каждый стал перед своим матра-
цем. Команда: «Раздеваться наголо, ревизия». Все
разделись. Снова команда: «В коридор, бегом
марш!» А в коридоре по обе стороны стояли поли-
цейские с палками. Они стали гонять людей и изби-
вать. Так продолжалось около часа.
Обычно радостный для узников день освобожде-
ния из концлагеря был для меня самым тяжелым.
Это случилось 1 ноября. Греффнер вызвал меня в
канцелярию и приказал полицейским выдать мне
мою одежду. Меня завели в подвал, и тут началось
«переодевание». Марковский и Сивик подошли
с двух сторон, и удары кулаков, а потом дубинок об-
рушились на мою голову. «Ну и бейте,— думал я,—
черт с вами, не поддамся, не позволю, чтобы вы надо
мной смеялись. Только бы устоять. Если упаду — бу-
дет худо: ‘ начнут колотить сапогами, тогда не
встать».
Из левого уха пошла кровь. Заметил это Марков-
ский, ударил по правому уху и говорит:
— Ты думаешь домой? Нет, в тюрьму отправим!
Меня вывели во двор, начались новые мучения.
Полицейские, встав друг против друга на рас-
стоянии примерно 100—120 метров, посылали меня
один к другому по команде «бегом марш, доложи!».
Только подбегаю к одному, хочу доложить, он, не
слушая меня, ударом дубинки отправляет бегом к
другому.
Так мучили до вечера.
После ужина вернулись ко мне, Марковский ска-
зал:
— Снимай туфли.
Я снял. Они положили меня поперек стола и ста-
ли бить по пяткам резиновыми палками. Я стиснул
от боли зубы. Сколько меня били — не знаю. Помню
только, что в тот же день меня снова отправили на
станцию, а оттуда — в ковельскую тюрьму.
23
aiiwiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiininiiniiiiiiiiiiiiiuiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiHiiiiiiiniininiiiiiniiiuniiiniiiiiiiini
Федор САВИЦКИЙ
Родился в 1910 году в деревне Левицкая Бело-
стокского воеводства. В 1930 году вступил в ряды
КПЗБ. Один из руководителей революционной борь-
бы крестьян Белъщины. В концлагерь Береза Кар-
ту зская брошен в 1934 году. В 1936 году за револю-
ционную деятельность был приговорен к 10 годам
тюремного заключения.
В октябре 1939 года был избран депутатом На-
родного собрания Западной Белоруссии в Белостоке.
Партизан Великой Отечественной войны. В на-
стоящее время проживает в Белостоке. Пенсионер.
Член Польской Объединенной Рабочей Партии.
О
>X
0.
W
г
к
linilllliiiiiiiiiiinuiiiiiiiniiii К illllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllinuilllllllllllllllllllllliui
октябре 1934 года в Райеке по-
явился судебный исполнитель
Марчук. Еще бы: 29 тысяч злотых не внесли рай-
чане в казну пилсудчиков.
Преисполненный сознанием важности порученно-
го ему дела, чиновник переходил из хаты в хату и,
не обращая внимания на плач женщин и детей, «от-
чуждал в пользу государства» политый потом и сле-
зами жалкий крестьянский скарб.
В центре деревни Марчука встретили мужчины.
Они молча и неторопливо двигались навстречу чи-
новнику, перегородив неширокую деревенскую ули-
цу. Марчук заметался между хатами, пытаясь прой-
ти вперед, но толпа людей постепенно и неумолимо
оттесняла его к околице. Деваться незадачливому чи-
новнику было некуда, и он, зажав под мышкой свой
саквояж, бросился вон из деревни, сопровождаемый
свистом и насмешками. Отбежав на почтительное
расстояние, Марчук обернулся, погрозил в сторону
'ревни кулаком и скрылся за поворотом дороги.
24
Через три дня судебные чиновники снова явились
в Райек. Их было двое. С помощью полицейских они
конфисковали подводу и двинулись по домам. Но и
на этот раз крестьяне не позволили им бесчинство-
вать в своей деревне. Не помогло вмешательство по-
ветового старосты и комиссара полиции. На все их
обещания и угрозы крестьяне единодушно отвечали
криками возмущения и протеста.
Прошла еще неделя. И снова тревожная весть:
Райек окружен полицией, началась экзекуция. Чле-
ны нашей партийной организации собрались быстро.
— Нужно помочь райчанам,— сказал я.— Всем
разойтись по соседним деревням. Подымаем народ.
Крестьяне собирались быстро. Из Праневич,
Храбалов, Гатьков, Денисок, Плесок стекались к
Райеку люди. Вскоре подошли вооруженные колья-
ми и вилами крестьяне из Гусаков, Стацевич и дру-
гих деревень.
Полицейские нас встретили на дороге у церкви.
С карабинами наперевес они выстроились поперек
дороги с явным намерением дать нам бой и не про-
25 пустить в деревню. Однако их воинственный вид нас
не испугал, и мы, не убавляя шага, приближались
к деревне. В толпе кто-то крикнул: «Долой поли-
цию!» Раздались крики «ура!». И на полицейских
посыпался град камней.
— Ложись! —скомандовал комиссар полиции
Черножинский.
Полицейские бросились на песок, сухо защелкали
затворы. Мы остановились. Я вышел на несколько
шагов вперед и громко закричал:
— Требуем убрать полицию из деревни. Освобо-
дите арестованных и возвратите конфискованное
имущество!
— Приказываю всем разойтись! — раздался го-
лос полицейского комиссара.
Полицейские вскочили на ноги, дали залп по-
верх наших голов и бросились со штыками наперевес
на толпу. Мы отступили за церковь и стали забра-
сывать их камнями. Они снова залегли и открыли
беспорядочный огонь. К счастью, пули никого не за-
девали. Укрывшись за стенами церкви, мы запаса-
лись камнями, готовясь к атаке. В это время с дру-
.-щ
гой стороны деревни послышались возгласы «ура!».
Это приближались крестьяне из Плютич. Райек
был в наших руках, и полиции не оставалось ничего
другого, как поспешно отступить.
А ночью в мою хату ворвались полицейские, за-
ковали меня в кандалы и приступили к обыску. К ут-
ру на машине я и еще несколько товарищей были
доставлены в бельскую «дефу». Долго нас здесь не
держали. Избили, оформили протокол несостоявше-
гося допроса и — на вокзал.
В концлагере мы очутились около полуночи. На
столбах вокруг лагеря ярко горели электрические
лампочки. В глубине коридора из колючей проволо-
ки маячила фигура часового.
— Мне нужно к коменданту Греффнеру,— обра-
тился начальник конвоя к часовому.
Через несколько минут явился вызванный по
телефону какой-то полицейский и скомандовал:
— За мной!
И мы пошли. Комендант принял нас лежа в по-
стели.
— Ну-ну,— промычал он, ознакомившись с со-
держанием пакета.— Доставьте их к дежурному.
Вышли из парка, пересекли шоссе, пробрались
через лабиринт из колючей проволоки и оказались
у первого корпуса, в котором жили полицейские.
Здесь же находилась и дежурка. Сняли оковы, обы-
скали, и уже один из лагерных охранников повел
меня во второй корпус, где находились заключенные.
Это здание также было огорожено забором из колю-
чей проволоки.
В центре камеры, куда меня завел полицейский,
стоял стол. Прислонившись головами к его ножкам,
лежали три человека в белых одеждах. Четвертая
ножка была свободной и, видимо, ожидала меня.
Устроившись поудобнее, я уже собирался было
уснуть, как вдруг услышал:
— Лежи, не двигайся! Будут бить, страшно бить.
Но ты держись, не сдавайся!
Смысл этих слов в полной мере дошел до мое-
го сознания утром, с первым полицейским свист-
ком.
— Как ты стоишь, раззява?! — подскочил ко
26
мне один из охранников и с размаху несколько раз
ударил.
Свистки раздавались непрерывно, через короткие
промежутки времени. И немедленно, вслед за ними,
начиналось какое-то, на первый взгляд, непонятное,
суматошное, нервное движение белевших в сером
полумраке коридоров и камер человеческих теней.
Зрелище было фантастическим и жутким. Как загип-
нотизированный, смотрел я на все происходившее
вокруг меня.
Вдруг страшный удар обрушился на мою голову.
— Бегом! — закричал полицейский.
Я рванулся к дверям.
— Куда бежишь, гадюка?! Стой! Ложись! Встань!
Бегом марш! — посыпались приказы, сопровождае-
мые ударами.
Я задыхался, струйки пота заливали глаза. Заце-
пился за что-то и покатился на цементный пол.
— Под стол! Быстро! — приказал Ситек (так
звали моего первого истязателя).
Силы мои совершенно иссякли.
27 — Что, отдохнуть хочешь, да? Снимай сапоги!
Быстрее! — И вновь запрыгала по моим плечам и
спине палка.
— А ну, брюхом на стол! Ноги вверх! — закри-
чал Ситек и в то же мгновенье изо всех сил шлепнул
меня дубинкой по пяткам.
— За что попал в лагерь? Говори! — орал поли-
цейский и бил по ногам.
— Ни за что! — зло крикнул ему в ответ.
— Слезай! На пятках, бегом марш!
Бежать на пятках я не могу и сваливаюсь на пол.
Ситек теперь уже бьет где попало. Вздрагиваю от
ударов, но подняться нет сил.
Ситек уходит.
«Будут бить, страшно бить,— сквозь какой-то звон
доносятся до меня участливые слова,— но ты дер-
жись, не сдавайся». Кто это говорил? Ах, да — это
Фельдблюм, он из Варшавы, коммунист. И вдруг —
свист и боль. Пытаюсь быстро встать, но ничего не
получается.
— Смирно! — рычит полицейский (уже потом
узнаю его фамилию — Марковский).— Бегом марш!
Я бросился к камере.
— Стой! Не туда, к... твоя мать! В склад, пере-
одеваться!
Дорогу туда Марковский указывал мне дубинкой.
Выбежал во двор.
— Лягушачьим шагом марш! — подал команду
полицейский.
Я не знал, что это означает, и помчался вдоль
проволочного заграждения подальше от этого зверя.
— Стой! Становись на четвереньки! Прыгай, как
жаба!
Так я доскакал до склада. Здесь Марковский пе-
редал меня невысокому, коренастому полицейскому
с сержантскими нашивками. Тот внимательно по-
смотрел на меня и приказал:
— Раздевайся!
«Опять бить»,— подумал я и начал медленно ста-
скивать с себя то, что осталось от моего верхнего
платья.
— Быстрей, а то позову Марковского!
«Бить не будет»,— мелькнуло в сознании, и я
начал быстрее сбрасывать с себя лоскутья одежды. 28
Полицейский выдал мне белую арестантскую
форму, котелок, тряпки с номерами и деревянные
колодки на ноги.
В голове стало немного проясняться. Значит, бе-
лые призраки, которых я увидел ночью и утром в
блоке,— мои товарищи по несчастью. Вот теперь я
такой же, как и они, человек без имени, без фами-
лии — просто узник.
— Арестованный,— обратился ко мне полицей-
ский.
Наученный предыдущими полицейскими, я вы-
тянулся и замер.
— Подпишите вот эту декларацию,— и протянул
мне лист бумаги.
— Какую декларацию?
— Да ты не бойся, ничего страшного я тебе не
сделаю,— елейным голоском говорит сержант.—
Подпиши, что будешь вести себя спокойно, будешь
ходить на молебны, что...
— Ясно,— перебиваю я его.— Не подпишу.
Возвращается Марковский.
Перед строем заключенных, куда втолкнул меня
полицейский, прохаживался комендант концлагеря
Греффнер.
— Кто тут из Райека? — кричал он.— А ну, вы-
ходи!
Но никто не двигался с места.
«Это, наверное, меня»,— подумал я и, не ожидая
новой команды, решительно шагнул вперед.
— Так ты — коммунист? — брызгая слюной,
зашипел на меня комендант.
— Да, коммунист!
От неожиданности Греффнер потерял на минуту
дар речи. Лицо его налилось кровью, он беспокойно
начал озираться по сторонам и наконец заметил
Марковского.
— Пан Марковский!
— Слушаю, пан комендант!
— Запомните: бить его,— Греффнер ткнул в мою
сторону перчаткой,— бить на каждом шагу. Смотри-
те, чтобы палка не сходила с его спины.
— Слушаюсь, пан комендант,— козырнул поли-
цейский.
А я стоял перед строем своих товарищей и
думал:
«Бейте, бейте, сволочи, но коммунистом я оста-
нусь».
imniniiniiniiiiiiiiiiiiiiinniiiiiniiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiinininiiiiiniiiiniiiiiiniiiiiniiiiiiiinniiiiniinr 30
Нинифор ЛЕСЮН
Родился в 1902 году в селе Колодница Ковелъ-
ского района. Принимал активное участие в револю-
ционном движении в Западной Украине, являлся
членом Ковелъского ОК КПЗУ. Неоднократно под-
вергался репрессиям и сидел в тюрьмах буржуазно-
помещичьей Польши. В концлагере находился в
1934—1935 годах.
В годы Великой Отечественной войны Н. Лесюк
работал на железнодорожном транспорте. В настоя-
щее время живет и работает в Ковеле. Член КПСС.
31 ШПШШШШШШ ninilllllinnillinilllllllinillinnilllillllinininillllinilllinnillllllllllllll
В В июля 1934 года меня арестовали,
В BI заковали в цепи и без всякого су-
да, без следствия поездом отправили в Картуз-Бе-
резу.
Вскоре я очутился в казарме, отделенной от
внешнего мира забором и колючей проволокой. На-
ходилось нас там около ста человек. Концлагерь в
это время еще не был подготовлен к приему узников.
Не было кухни, поэтому мы не получали горячей
пищи, спали на голом цементном полу. Зато для
арестованных администрация подготовила карцер,
который исправно функционировал со дня открытия
лагеря. В карцер бросали за малейшее нарушение
лагерного режима. Мне довелось за год побывать там
семь раз. Это не считая жестоких побоев и издева-
тельств, которым мы подвергались ежедневно.
Полуголодных, измученных бессонницей, нас от
зари до зари заставляли выполнять тяжелые земля-
ные работы. Более 4 месяцев мы не меняли белья, не
мылись в бане. Появились вши. Это было настоящим
бедствием. Некоторое облегчение наступило лишь
после того, как представитель из Варшавы вместе
с администрацией лагеря приняли экстренные меры.
В лагере появилась баня. Вместо нашей одежды,
превратившейся к этому времени в лохмотья, нам
выдали серые полотняные куртки, штаны, а на но-
ги — деревянные колодки.
Среди первых заключенных были люди разных
политических убеждений. Мы, коммунисты, стара-
лись держаться вместе и, несмотря на строжайшее
запрещение разговаривать, использовали любую воз-
можность для общения друг с другом. Наиболее
удобными оказывались редкие часы, которые отво-
дились узникам для починки одежды. Арестован-
ные собирались обычно вокруг «счастливчика», ко-
торому доставалась иголка. Мы, коммунисты, соби-
рались в свою группу и потихоньку вели беседы о
своих делах.
В один из таких дней мы приняли решение от-
праздновать 17-ю годовщину Октябрьской револю-
ции. Мне пришла мысль сделать что-нибудь прият-
ное для своих товарищей. Я знал, что в лагере есть
пекарня, где выпекался белый хлеб для полицей-
ских. А нельзя ли как-нибудь раздобыть его к празд-
нику? Удобный случай представился. 6 ноября мне
как кузнецу было приказано сделать какую-то де-
таль. Я сказал полицейскому, что для этого нужен
древесный уголь (хотя с успехом это можно было
сделать и на каменном угле). Тот подумал и ответил:
— В пекарне есть древесный уголь,— и велел
мне с товарищем взять мешок и идти туда.
В пекарне, в дальнем углу, я увидел на полках
румяные буханки белого хлеба. Полицейский стоял
в дверях. Мой напарник держал мешок, а я не спе-
ша насыпал в него уголь. Когда полицейский отво-
рачивался, я быстро хватал с полки хлеб и тоже
бросал его в мешок. Всего удалось взять шесть бу-
ханок. Мы успешно доставили их в кузницу, а от-
туда — в камеру. Ножом, сделанным в кузнице, я
скрытно разрезал буханки на равные кусочки, а на-
парник подал знак товарищам, чтобы они по одному
подходили за хлебом. Так день Революции мы от-
метили с белым хлебом...
DEKRET
о utworzenlu obozfiw koncentracyjnych
WARSZAWA (Pet). W Dxlennlku V-
Maw R»ecaypoepolltej Polsklej, nr. 50
«tala 18 cserwea 1*34 r. pod posyejf
7»1 nkaaato slf rosporafdxenie Pana
Preaydenla Raecaypoepolltej dnla 17
eaerwea 1*34 r. w apeawle oaAb aagra-
iajgeyeb beapleesefartwu, apokojowl i
porHfdkowl pnblieznemu.
Roaporagdaenle to brzml jak nastfpn
Na podstawte art. 44, ustfpu в Ron
atytaejl i uotawy в dnla 15 marca 1034
roku о upowainleniu Presydenta Raecxy
peepoOtej do wydawania roaporsgdzen
а мое* ustawy, poatanawiam co naste
puje:
Art 1. Oaoby, ktteych dzialalnote
tab poetfpowanle daje podstawf do pray
puaxexen, ie groai a Ich atrony narusze-
nle beaptecaelistwa, spokoju lub porzifd
ka pnbtieanego, mogf alee praytraynw-
nln 1 praymneowemu umlesxcxeniu w
miejacacb odoaobntanyeh, nle przenaezo
nyeb dla oedb skaaanyeh lub aresstowa-
nych a powodu praestfpatwa.
Art 2. Punkt 1) Zarafdxenie co do
prsytrzymanla i sklerowania oaoby pray
trzymanej do mlejaca odoaobnlenla wy
daje wladza admlnistracfl og6Inej.
Punkt 2) Poatanowlenle о praymu-
sowem odoeobnlenlu wydaje sfdzia «led
ежу na wnfoeek wladay, kt6ra zarzfdza
przytraymanie; uzasadniony wnloaek tej
wladay jest wyatarcaajfeg podatawg do
w yd:-ala poatanowlenle.
Punkt 3) Odpia poatanowienla bfdzle
dorfczony oaoble praytraynanej w clggn
48 godztn od ehwlH jej prsytrzymanla.
Punkt 4) Na poatanowlenle ifdzlego
frodki odwolaweze nle sluia.
Art 3. О odoaobnlenla oraeka stasia
«ledeay wyxnacaouy w tym eelu praea ко
legjum admlnletraeyjne wlaiclwego a^du
okr^gowego. Wlatfeiwym jest sgd, w kt6-
rego okr^gn potoione jest mlejace odo-
sobnlenla.
Art 4. Punkt 1) Odosobnienie mole
by« orxeexone na 3 mlesigce. Moie by«
praedluione w zwigzku ж zachowaniem
al« odoaobnionego na dalsce 3 mleslfee
w tryble okre«lonym w arL 2.
Pkt. 2) Odoaobnlenl mogg Ьуё aalru
dnleni wyxnaczona Im pracg.
Art 5. Wykonanle roaporagdaenla
nlniejaxego porueza elf ministrowi spraw
wewnftrxnych 1 sprawledliwotei.
Art ft. Roaporxgdxenle nlniejsxe
wehodal w iyele a dnlem ogloaaenla I
trael moc obowlfzujfcf w termlnie 1 na
obaaaraeb, ktftre okrefle rozporzgdzenlii
Rady Mlnlstrtw.
Prexydent Rzeczypospolitej /. Moiciclci,
Prezydent Rady Min. i Min. Spraw
Wewnftrxnych L. Kozlowtki,
Min. Spraw Zagranicxnych J. Beck,
Min. Spraw Wojsk. J. Pilsudski,
Min. Skarbu Wladyslaw L. Zauuidzkl,
Min. SprawiedliwoSci Cz. Michcdoutski,
Min. WR. i OP. W. Jfdrzejewiez,
Min. Roln. i Reform Roln. Nakoniecz-
nikoll-Klukou>ski,
Min. Prxem. i Handlu H. Floayar-Rei-
clunan,
Min. Komunikacji Ы. Butkieudcz,
Min. Opieki Spot Jerzy Paciorkouiski
Min. Pocxt i Telegr. KaliAski.
<рот правительства от 17 июня 1934 года об образовании
Юльше концлагерей (см. документ № 1).
RO К XI - Nr. ЗЯ
CZWARTBK
СЕМА POJEDYWCZ.EGZ. SO Gt
«ОКТО KKAKATQWICK SO2JIO
Polonia
wowKxsoiKaoKon WYCHODZI 7 BAZV W TYGODHH . =^ах4$иЙ==!
WYMWCA?
OKI
POu»iA-s>Aitaw
К НПО
iкжжм кжмпкмпэаожмклииб^ мяшлк
Bereza Kartuska pomieic 11.500 os6b
12 godzln (racy I 2 gadzlny t zw. wychowanla spotei.,,,, T. . .
OMt b<4*.-> lay • Harada Ktrtartlal
*. -«««.. . ипо • pafctwowego dzlennie
«• powciamow. prrewaure ”• мж<г । ссц *1гммв1 wwnw f
fy MkypMl w 7>rar<k»rte. Wrtaka I Mated arai «mwidrva» —— -Adz— ---------------------------
dcaka polMaaW* ihuaacty 1Й Ira*»-1 toady arMitovaaKk.
l*»aleo IMM4 iradM* trvaatod at
Декрет о концлагерях был
газетах.
Газета «Полония» 12 июля
статьей под заголовком:
1500 лиц».
опубликован во всех буржуазных
1934 года вышла с пространной
«Береза Картузская вместит
Внешний аид лагеря.
Bereza Karttjska
Один из первых узников концлагеря
коммунист Дмитрий Чилик.
Z obu stroa ахову Код ройсйвс» “ I dan Zrw podekocsyt In nite, woUtec:
tontech. I " 1 ------ ' ’
Ody vdzek. na ktdrym Jecbatan, хгб- I ’___________
weal sic x вгчч wi«tni6w, jedea x Polk- Ido n date*.
- - Prodzej przejatdiad. ate xaPto ate-
V /otnica podctel tonta. Dofctdiamy
“ ’Л. Waeiav Caanoockr.
Jesten w Berezte Kartaridei. Tym-
ezasem ate. jako „przestppca polltyczny”,
eey ..burzycfeT tedo spoteczpeco, tecc In-
to dziemlkarz. pramcy aobaczyd, frfc
ten ooos vytteda sbifcka.
W odlecMd 324 Mm. od Warazavy.
* МЯцсй miedzy Brzetctem, PMakJem
I Baraooariczami tety miasteozto Bereza
Kartoaka. Nedzna. brudna. tydowska mte"
Aetna z atebrutowaneml tffcami. rynktem.
na ktdrym Kofc otbrzymie ka№e biota I
walesafa tie kozy. to text Пейсе, cdda
apedaono x catej Polskt tadzt. jriebe»
plecznych" <Ha lada I porzadto.
Plerwaze mole zettartpcie X kandyda-
tand do obozo oastapOo w Bnetcta. na
atad v fytn Mstorycznym Brzefcta, adxte
M kiedyd arzadxono troche Ibm untefrce
odoeobnleota”.
Na kKka mtnnt przed odjeidem poda’
fa arobit Me rumor na peronte. Bocznemt
drzwtami dworca wesrta rruoa kidzi
Wietnidw4' bylo
toczeniu policiant6w.
czterecK pollcjantdw cod sledmta. Szybko
przeprowadzono caly transport tadzl do
nraconn 3-clej klaay. ktArego potowe za*
Joto i itcidle Izotowano od reszty podrdi-
nych. Nle modem przyxzed sie tsrarzom.
bo ekspeds-oia odbya-ata sle nlezwykle
szybko. zdotalem tylko stwierdzid. ie w
wiekszodci sa to ludrie nUodzt I. to za-
ledwie teden i nich ntosl pod pacha rakiei
zawintetko. Reszta — w ubramech.
Раньше в Польше мало кто слышал и знал о Бе-
резе Картузской — небольшом местечке, зате-
рявшемся в болотах Белорусского Полесья. Бур-
жуазная пресса постаралась расписать все «пре-
лести» этого «медвежьего угла» и даже публико-
вала карты-схемы.
. W./ >£
FOB TAMOV IBM II
0 J P I s.
Brzesc n/..,a i. 27 KW. «36. S$<k;la Okr?jowy Sle.'.czy w Зс-зо-
п/...,-лу r.acsony przos Kolo ^«i Aduini"tKi.cyJne S%Ca Okra,.ее-
.ей о pTsy-aacowaa o<.o:o’jnicaia, po
cLo яу<1адап1л x»'
. я unt-
o wycanlc
L -L.C-
p о n t a n
,o oCoco jnie-
roxpozn.-.r.la Tmioriu. Jojerzofiy .
.24 KW. .1936 .193. .r. sr
_c <r..ia .
orzicnie ninioj •:
/-/./.lardyuowlcz
Scdzia Okr\,owy SleO-zy
r z y: ie cotychu zauona fixiaiaiaoac tcuoi 'ajc ,x>;
usonlu, So „roxl s JK»o strony nazuczenle jeupiecjoi
orxaUlss. pdaliczneco, na xaca^zle art. 1,2,3 1 4 P.ozj.
17.71.1934r./Ds .Uct.Mr..’"0 poz.473/ w cprairie oaS'j -
jieczed'-tnu,r.pokojonl 1 por.:%dkowi pu'allczneun
«Делопроизводство» пилсудчиков. Без суда и
следствия, на основании лишь вот такого по-
становления, не подлежавшего обжалованию,
был брошен в концлагерь коммунист Степан
Самойлович, как и сотни других.
33 'inilllllllllllllinillllinillllllllllllilllllllllllllllllinilllllllinillllllllllllllllilllllllllllllllllllllllllllinilllllinillll
Гирш РОТБАРТ
Родился в местечке Крынки Белостокского вое-
водства в 1905 году. В 1924 году Ротбарт включился
в активную революционную борьбу; неоднократно
арестовывался. В концлагере Береза Картузская на-
ходился с июня 1935 года по ноябрь 1936 года.
Участник Великой Отечественной войны. Живет
и работает в Москве.
Ul
tt
co
2
'ПШ1ПШ11ШШШ1ШНППИ 34
И Иакованные в наручники, мы, Дми-
трий Чилик и Максим Ригосик из
Белоруссии, Давид Прешель и Петр Санковский из
Варшавы и я, стоим перед большой группой полицей-
ских в канцелярии концлагеря. Этапный конвой пе-
редает наши документы лагерной администрации.
Пока происходит эта церемония, полицейские на-
хально нас осматривают. Один из них спрашивает:
— Откуда и кто вы?
Мы молчим. Тихонько позвякивают цепи. Чув-
ствую плечо товарища.
— Ничего,— ехидно произносит тот же полицей-
ский,— скоро все расскажете.
Из-за стола выходит невысокий, коренастый офи-
цер. Он стоит перед нами, широко расставив ноги в
лакированных на высоких каблуках сапогах. У него
смуглое скуластое лицо, зловещий прищур глаз. Это
Камаля-Курганский *— начальник лагеря. Скрестив
♦Юзеф Камал я-К урга некий, подинспектор поль-
ской полиции — комендант концлагеря Береза Картузекая с
на груди руки и втянув голову в плечи, Камаля, явно
подражая кому-то, резким, визгливым голосом про-
износит следующую речь:
— Вы вредные и опасные для общества элемен-
ты. Вы негодяи. Власти вынуждены изолировать вас
в лагерь, где мы постараемся сделать из вас достой-
ных людей.
— Здесь будете себя чувствовать лучше, чем до-
ма,— сказал стражник Михальский, когда мы очу-
тились во дворе арестантского корпуса, и тут же на
наши головы посыпались удары резиновых дубинок.
Подгоняемые дубинками, площадной бранью и угро-
зами, взбегаем на второй этаж и попадаем в распо-
ряжение полицейского Берныцяка.
— Каждого полицейского нужно вежливо назы-
вать «пан комендант»,— зачитывает он пункты ла-
герного устава, пока мы с помощью иголки и нитки
переделываем свои имена и фамилии в номера в со-
ответствии с тем же уставом. Я — номер 282 *.
Видно, Берныцяк больше любил практику, чем
теорию, а может быть, пришитые на рукавах и спи-
35 нах нашей лагерной одежды номера пробудили в нем
звериные инстинкты. Во всяком случае, он внезап-
но прервал себя на полуслове, схватил дубинку и
погнал нас вдоль длинного коридора на лестницу.
Почти три часа мы ползали, скатывались по лест-
ницам блока, беспрерывно подгоняемые палочными
ударами.
В издевательской муштре прошла первая неделя.
В лагерном уставе такие занятия назывались «кар-
ными цвиченями»**. Проводил их с нами полицей-
ский Томако. В отличие от других он редко повышал
голос, был медлителен, угрюм, неразговорчив, дей-
ствовал исподтишка, как змея подколодная. Высмот-
рит себе жертву, незаметно подкрадется, вытянет
из-за спины дубинку и начинает избивать. Коммуни-
декабря 1934 г. до 17 сентября 1939 г. Белогвардеец. Снискал
известность своей жестокостью и садизмом в период деятель-
ности в белостокской дефензиве и концлагере Береза Кар-
тузская.
* У остальных, названных Г. Ротбартом узников, были
такие номера: Д. Прешель — 287, Д. Чилик — 286, М. Риго-
сик — 283, П. Банковский — 285.
* * Дисциплинарные упражнения (польск.).
стов и комсомольцев ненавидел Томако лютой нена-
вистью. Особое наслаждение доставляли этому сади-
сту занятия в дождливую погоду, когда плац был
размыт водой и сотнями ног узников превращался
в грязное месиво. Куда девалась тогда его медли-
тельность. Команды «ложись», «встать», «падай»,
«ползай» в каком-то невообразимо бешеном темпе
следовали одна за другой. Тех, кто уже не мог встать
на ноги, Томако заставлял ползать. Сам он шел ря-
дом и ударами ног в живот, спину, голову заставлял
свою жертву глубже влезать лицом в грязь.
После этих «упражнений» работа в упряжке, кор-
чевание пней, рытье канав показались нам не столь
тяжкими и страшными. А главное — мы оказались
среди большой группы своих товарищей — коммуни-
стов, многие из которых сравнительно давно находи-
лись в лагере. Их опыт и моральная поддержка нам,
новичкам, в этом фашистском аду были особенно
необходимы.
По каким-то едва уловимым признакам, туман-
ным намекам я понял, что в концлагере существует
строго законспирированная коммунистическая орга-
низация. Однако вступать в разговоры на эту тему
не решался, так как в нашей камере кроме комму-
нистов находились еще оуновцы и эндеки *.
В лагере они между собой постоянно враждова-
ли, но против коммунистов всегда выступали еди-
ным фронтом, при откровенной поддержке полицей-
ских. Некоторые из этих фашистских прихвостней,
стараясь выслужиться перед лагерным начальством,
занимались доносами, провокациями, а при удобном
случае и избиениями коммунистов. В ужасных усло-
виях концлагеря все отрицательные качества этих
людей проявлялись с особенной силой. Своим пове-
дением они еще больше усугубляли наши страдания
и муки. Мне часто приходилось сталкиваться с этими
типами. Однажды один из них в кровь разбил мне
лицо котелком, а потом донес на меня, и я вдобавок
получил еще пять суток карцера.
36
* О у но в цы — члены украинской буржуазно-национа-
диетической организации; эндеки — члены польской буржу-
азно-националистической партии.
Особенно неистовствовал в нашей группе оуновец
Бенюк. Это был молодой, крепко сбитый, рослый че-
ловек. В его широченные плечи было как бы ввин-
чено по самые уши огромное прыщеватое лицо, под
узким скошенным лбом бегали бесцветные злые гла-
за. В пару себе таскать носилки с землей он обяза-
тельно выбирал коммуниста, притом наиболее исто-
щенного и избитого.
Я видел, как он нарочно перегружал носилки
землей, чтобы шедший с ним в паре Прешель в кон-
це концов уронил их. Так и случилось. Подбежавше-
му полицейскому Бенюк доложил, что «это дерьмо»
отказывается носить. Прешель был избит и брошен
на семь дней в карцер.
С Бенюком нужно было рассчитаться. На сле-
дующий день я встал в строй таким образом, чтобы
оказаться на работе с ним в одной паре. Он с любо-
пытством оглядел мою тщедушную фигуру и
обрадованно подмигнул своим товарищам: мол, по-
веселимся и сегодня. Громко сопя, Бенюк быстро
орудовал лопатой и изредка поглядывал на меня с
37 ехидной улыбкой. Когда носилки показались мне
полными, я вежливо спросил, не будет ли ему тяже-
ло. Бенюк промолчал и стал еще быстрее набрасы-
вать землю. Но дальше сыпать было некуда. Бенюк
понял это и тоном приказа сказал: «Брать!»
Тогда за работу принялся я. Взобравшись на но-
силки, я тщательно утрамбовал землю, а потом стал
набрасывать еще. Бенюк остолбенел. Я спокойно во-
ткнул лопату в землю и его же тоном сказал:
«Брать!»
Не знаю, что мне помогло удержать носилки, но
Бенюк не выдержал. По дороге он несколько раз
останавливался и с каким-то страхом и недоверием
поглядывал в мою сторону. Нелегко было Бенюку и
на обратном пути. Я был впереди и бежал значитель-
но быстрее, чем он. Оуновец тяжело пыхтел, споты-
кался, часто падал. Какой-то полицейский, по-види-
мому в интересах «справедливости», несколько раз
ударил его дубинкой.
По дороге на обед оуновцы вели себя в колонне
на этот раз необычно: не было попыток сбить с ног
кого-нибудь из коммунистов, не было пинков в спину,
плевков. Бенюк шагал рядом и шепотом просил меня
прекратить «эти фокусы».
Во время обеда самые авторитетные у нас товари-
щи Правин и Рудель выразили свое несогласие с
моим методом действий. Их мнение было для меня
партийным решением. Я понял, что мы не должны
уподобляться бенюкам, что в лагере не место сводить
политические счеты с таким же узником, как и ты,
тем более столь негодными методами.
Избитые, полуголодные, оторванные от родных и
близких, без поддержки товарищей, многие узники
ожесточались на всех и на вся, теряли человеческий
облик. Исключение составляли коммунисты, которые
именно здесь, в этих условиях старались держаться
вместе и пытались оказать хорошее влияние на
остальных заключенных. Коммунисты всегда нахо-
дили возможность поделиться своим и без того скуд-
ным лагерным пайком с наиболее ослабевшим узни-
ком, поддержать его физически и морально. Не боясь
самых суровых репрессий, мы использовали всякий
удобный случай, чтобы передать в карцер лишнюю
пайку хлеба, лишнюю ложку каши.
Деятельность коммунистов в лагере в мою быт-
ность проходила под руководством товарищей Му-
шинского, Правина, Руделя и других. По их заданию
коммунисты доставляли пищу в карцер, собирали
в полицейском блоке обрывки газет, из которых уда-
валось узнать о событиях в стране и за рубежом.
Благодаря находчивости Мушинского нам иногда
удавалось получить информацию непосредственно из
уст кого-нибудь из полицейских. Помню, как однаж-
ды он, обратившись по всей форме к «пану комендан-
ту», спросил:
— Верно ли, пан комендант, что говорили вчера
ваши коллеги?
— А что именно? — заинтересовался тот.
— Да будто народные войска в Испании заняли
пункт «Н».
— Плохо ты слышал,— ответил полицейский,—
я читал газету...
И, хвастаясь своей осведомленностью, передал
содержание военной сводки. Сведения, полученные
таким образом, мы проверяли по карте, которая на-
38
ходилась в кабинете аспиранта * Яженцкого. Однаж-
ды, во время уборки полицейского блока, меня вы-
следил за этим занятием Томако. Моя неосторож-
ность кончилась жестоким избиением и семидневным
карцером. С тех пор и до последнего дня пребывания
в лагере полицейские, избивая или муштруя меня,
приговаривали: «А что слышно в Мадриде?» Или:
«Бегом, Ротбарт, скорее, а то опоздаешь в Мадрид».
Особенно изощрялся в издевательствах Матещик. Он
в начале 1936 года был специально приставлен
Камаля-Курганским к группе старых узников, в ко-
торую входили Рудель — врач из Варшавы, Эль-
ман — текстильщик из Лодзи, Козачук — украин-
ский крестьянин, Мушинский — учитель из Варша-
вы, я — рабочий из Западной Белоруссии и другие
наши товарищи-коммунисты. Каким только мучи-
тельным издевательствам не подвергал нас садист
Матещик! Излюбленным его занятием было гонять
нас в течение всего дня на виду у всего лагеря через
окна первого этажа арестантского блока. К концу
такого «рабочего дня» от палочных ударов, от
39 ссадин и ушибов, полученных во время прыжков из
окон и карабканья по карнизам, на наших телах не
оставалось живого места.
Но на нас смотрели сотни вновь прибывших узни-
ков, и это обязывало нас не сгибаться, показывать
пример выдержки и стойкости.
В условиях строжайшей изоляции, когда за каж-
дое сказанное слово заключенный сурово наказы-
вался, личный пример имел большое значение, осо-
бенно для новичков и слабых. Однако мы не могли
и не имели права этим ограничиваться.
Постоянная устная связь с вновь прибывающими
в концлагерь узниками являлась одной из самых
важных задач. Особенно остро встал этот вопрос в
конце зимы 1936 года. И вот почему. Приблизитель-
но в конце декабря 1935 года из лагеря были осво-
бождены все эндеки и оуновцы, а также часть со-
вершенно больных и истерзанных коммунистов. Со
дня на день и мы ожидали своего освобождения. Не-
смотря на то, что нас стали бить и гонять на работы
Офицерское звание в польской полиции.
гораздо реже, ожидание и неизвестность были му-
чительными. Но однажды (видимо, это было начало
апреля, точную дату я не помню) нас перевели в дру-
гую камеру, закрыли дверь на засовы, чего раньше
не бывало, и поставили у дверей стражника. Рано
утром меня вызвали на кухню чистить старый, ржа-
вый котел, которым до этого никогда не пользова-
лись. Я терялся в догадках, пока все не разъяснил
аспирант Яженцкий. Он ворвался на кухню, увидел
меня за чисткой котла и закричал:
— Что за чистка? Такие гости смогут жрать и из
такого котла.
Мое сообщение взволновало и насторожило нашу
семерку. Что это значит? Что происходит в стране?
Кого должны привезти в лагерь? Перед всеми была
поставлена первоочередная задача: установить кон-
такт с прибывающими. Однако сделать это было
очень трудно. Мы были полностью изолированы от
остальных узников. Полицейские словно взбесились.
Именно в это время в лагере пролилась кровь Гер-
манисского и Мозырко, покончил жизнь самоубий-
ством один из наших товарищей в соседней камере.
Сплошной стон стоял над лагерем. Мы поняли, что
в стране началась новая волна террора в ответ на
крупные революционные выступления трудящихся.
Состав узников концлагеря, поведение полицейских
были верным барометром.
За себя мы уже не боялись, но нужно было по-
мочь устоять товарищам и выяснить, что происходит
на свободе. С огромным риском для себя и товари-
щей мы выискивали малейшие возможности для
связи. Но неожиданно все проблемы были разрешены
лагерным начальством. Камаля-Курганский прика-
зал расформировать нашу семерку по отдельным
камерам и изолировать друг от друга.
Тяжело было расставаться, но мы понимали, что
сейчас самое важное — приободрить новичков, да и
каждому из нас страшно хотелось получить хоть ка-
кую-нибудь свежую весточку с воли.
Никогда не забуду того огромного морального
удовлетворения, которое принесло мне сообщение
Владислава Матусевича из Вильно о героическом вы-
стреле Сергея Притыцкого. Ведь в деревне Гаркави-
40
чи, где жили со своей матерью Александр и Сергей
Притыцкие, я вел нелегальную работу, снабжал ре-
волюционно настроенную молодежь деревни неле-
гальной литературой и хорошо знал эту семью.
Товарищи по камере относились ко мне со вни-
манием, обращались за советами.
И, наверное, была в том доля моего труда, труда
других товарищей, что с каждым днем все меньше
людей падало и стонало под палочными ударами по-
лицейских, что не стало слышно мольбы о пощаде,
что люди выходили из концлагеря с гордо поднятой
головой, несломленные.
25 ноября я покинул Картуз-Березу. Остались
позади 17 месяцев мук и борьбы. Сопровождавший
меня до станции полицейский Невядомский сказал
мне на прощание:
— Брате Ротбарт, старайся не попадать больше
в этот ад, мое сердце кровоточит смотреть на ваши
страдания.
Это была маленькая, но тоже наша победа.
Исаак ЛИПШИЦ
Родился в 1916 году в городе Радоме (Польша).
В 1928 году вступил в ряды Коммунистического сою-
за молодежи Польши, а в 1933 году, после выхода
из тюрьмы,— в ряды КПП. Был избран членом Ра-
домского горкома партии.
В сентябре 1933 года был арестован вторично и'
приговорен к 4 годам тюремного заключения. После
освобождения из тюрьмы с января по апрель 1936 го-
да пополнял обязанности секретаря Радомского гор-
кома партии. В апреле 1936 года был вновь схвачен
польской полицией и отправлен в концлагерь Береза
Картузская, где находился до сентября 1939 года.
В годы Великой Отечественной войны находился
на хозяйственной работе. В настоящее время живет
и работает во Львове. Член КПСС.
43
3Z ш
I ш
s м
о
ПШ11ШШ1 ма KnuilIllIIIIIlIIlllIIllIllllIlinilllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllHIIIIlIIlIIIlI
И И изоляционном лагере должна со-
НМР блюдаться абсолютная тишина.
Это значит,— поясняет комендант блока Пытель,—
что вам, сукиным сынам, нельзя и слова промолвить.
Достаточно наговорились на свободе. Вы можете
только отвечать на вопросы господ комендантов.
Любой приказ коменданта выполняется беспреко-
словно и быстро. Это значит, что вы, ослы, должны
все делать бегом. Мы вам покажем в Березе амери-
канские темпы.— Размахивая резиновой па&йой
перед нашими лицами, Пытель продолжает:
— Болваны, вам ничего нельзя делать по собст-
венной инициативе и даже думать... Запомните, как
следует обращаться к полицейскому: «Господин
комендант, арестованный 403 покорно просит разре-
шения плюнуть, пройти мимо, вытереть нос и т. д.».
Пытель уходит. Полицейские Савицкий и Вечо-
рек продолжают с нами «заниматься».
— Остальная часть устава для вас не важна,—
говорит один из них,— перейдем к тренировкам...
Начались лагерные будни. Вступил в свои права
режим издевательств и бесправия. Он был рассчитан
на то, чтобы заключенные днем и ночью, во время
изнурительной работы и редких минут отдыха чув-
ствовали себя неуверенно, находились в состоянии
постоянной тревоги и настороженности.
ДЕНЬ ЗА ДНЕМ
Лагерь просыпался в 4 часа утра. По сигналу де-
журного охранника заключенные поднимались и в
белье быстро подбегали босиком по цементному полу
к полкам, где находилась их одежда, выстраивались,
рассчитывались по порядку номеров и молча ждали
дежурного.
Иногда заключенные сбивались в счете. Это вы-
зывало ярость и ругань дежурных охранников. Вы-
ражения «сукин сын» или «бандитская морда» счи-
тались самыми деликатными. Полицейский бес-
пощадно избивал дубинкой сбившихся со счета
заключенных, приказывал им ползать под нарами в 44
белье.
Только в 4 часа 45 минут утра по сигналу раз-
решалось надеть тюремные лохмотья. При этом за-
ставляли одеваться быстро, стоя на одном месте и не
прикасаясь к стене. В случае малейшего нарушения
этого порядка узники подвергались жестокому избие-
нию, а иногда и немедленному заключению в кар-
цер на семь дней.
Вновь свисток. Это сигнал к умыванию. Мылись
заплесневелой, застоявшейся в бочках водой. Ни
мыла, ни полотенец у нас не было. Не успевших
умыться и вытереть лицо подвергали репрессиям.
«Виновникам» подавались команды: «падай!», «са-
дись!», «встань!» и опять «падай!». Эти «гимнасти-
ческие упражнения» происходили на грязной, боло-
тистой земле.
Мокрые, измазанные после такого умывания уз-
ники взбегали по полутемной лестнице на второй
этаж и замирали у своих нар в ожидании команды
на уборку. С интервалом в несколько секунд разда-
вались два свистка. По первому из них нужно было
мгновенно бросить на нары матрац, по второму —
накрыть его рваной тряпкой, именуемой одеялом.
После того как оседала пыль, поднятая во время
заправки постелей, подавалась команда: «К завтраку
готовься!». Все собирались в коридоре возле полок,
на которых стояли наши котелки. На полках лежал
толстый слой пыли, а котелки редко мылись и были
покрыты ржавчиной. На это охранники не обращали
внимания. Разобрав котелки, мы направлялись по
порядку камер в столовую, которая размещалась на
первом этаже рядом с кухней.
Получив мутную водичку («кофе») или кислую
похлебку и порцию хлеба, заключенные по сигналу
садились за стол и вынимали свои складные ложки.
Полиция обычно подгоняла палками опоздавших
сесть за стол, а поэтому часть заключенных, во избе-
жание экзекуции, усаживалась на пол и принима-
лась за пищу. Иногда они не укладывались в поло-
женное время. На завтрак отводилось только три
минуты, но и это время часто сокращалось ввиду
того, что узники обязаны были вставать при появле-
45 нии начальства.
По истечении трех минут снова раздавался сви-
сток. Заключенные выстраивались в шеренги. По
команде: «По порядку камер мыть посуду во дво-
ре!» — они забирали недоеденный хлеб и недопи-
тую похлебку и бежали во двор. По пути продол-
жали завтракать или обедать, а потом полоскали
котелки. Через несколько минут раздавалась коман-
да: «По своим камерам, бегом марш!» Заключенные
бежали в камеры, становились возле нар и ожидали
свистка.
В половине шестого раздавались свисток и коман-
да: «По порядку камер на двор, бегом марш!» Все
арестованные выбегали во двор и на специальной
площадке выстраивались в две шеренги. Начиналась
проверка наличия и формирования рабочих колонн;
по рапортам дежурных охранников комендант лаге-
ря Камаля-Курганский со своими подручными тво-
рил суд и расправу.
Старые узники использовали это время для того,
чтобы шепнуть несколько ободряющих слов нович-
ку, обменяться новостями. По команде «равняясь»
наиболее выносливые и мужественные товарищи ста-
рались стать в первую шеренгу, чтобы прикрыть со-
бой тех, кто был физически слабее.
Проверив заключенных, дежурный арестантского
блока рапортовал Камаля-Курганскому о том, что
все заключенные на месте, а также о том, какие
были нарушения режима. Например, он докладывал,
что заключенные за номерами 404, 406, 438, 1021 и
другие разговаривали в шеренгах, улыбались во вре-
мя работы, не выполняли вовремя штрафных проце-
дур, меняли место в камерах, ели на ходу и т. д.
После рапорта инспектор приказывал наказать ви-
новных карцером, дисциплинарными упражнениями,
палками. Затем начинался «наряд». Людей направ-
ляли на уборку полицейского блока, на шоссе, в бе-
тонную мастерскую, в кузницу, на огороды, в пра-
чечные и в столярные мастерские. Кроме того, комен-
дант назначал группы людей, которые должны были
произвести уборку в квартирах начальников, в ко-
мендатуре, у сапожников, портных, а также на чист-
ку канализации, на кухню, на рубку дров, на под-
возку воды и другие работы. После распределения
заключенных выстраивали по группам. Являлся
вооруженный полицейский конвой. Старший поли-
цейский отмечал в журнале коменданта арестантско-
го блока количество узников, назначенных на ту или
иную работу, и забирал их под расписку. Вскоре раз-
давалась команда: «По направлению к рабочим ме-
стам, бегом марш!»
В половине первого по сигнальному свистку мы
в сопровождении эскорта полицейских возвраща-
лись на территорию арестантского блока, где нас
сдавали под расписку коменданту блока. Закончив
перекличку, комендант подавал команду: «Бегом к
своим камерам, марш!» Обед протекал так же, как
и завтрак. По команде заключенные с грязными ко-
телками бежали наверх к камерам. В два часа они
отправлялись на работы. Так продолжалось до 6 ча-
сов вечера, после чего нас загоняли в арестантский
блок, где мы получали так называемый ужин.
Мучительной и издевательской была процедура
подготовки ко сну. В осенние и зимние вечера нас
подолгу держали босиком в одном белье на холодном
46
цементном полу. Через раскрытые настежь двери и
разбитые окна дул холодный ветер. Полицейские
придумывали разные предлоги, чтобы подольше дер-
жать нас в таких условиях.
Продрогшие от холода, мы по команде забира-
лись на нары, укутывались в тряпье в надежде хоть
немного согреться и отдохнуть до четырех часов
утра.
НОЧНЫЕ «ОПЕРАЦИИ»
Накануне революционных праздников Камаля-
Курганский и его подручные проводили ночные обы-
ски. Вообще полицейские систематически нарушали
сон узников, но в канун праздников ночь превраща-
лась в какой-то кошмар.
Это произошло в ночь на Первое мая в 1936 году.
Как всегда, вечером, после проверки раздалась
команда: «Спать». В один миг узники легли на свои
матрацы. У каждого из груди вырвался вздох облег-
чения. Теплилась надежда, что, может быть, сегодня,
после утомительного рабочего дня не потревожат
47 нас до утра. Но не успели мы сомкнуть глаз, как
раздался резкий свисток. Послышались шаги. С шу-
мом открылась дверь, и к нам ворвались полицей-
ские с криком: «Встать, раздеться догола, заложить
руки за шеи и бегом марш вниз, в столовую!»
Только мы сбросили с себя рубахи, как уже нас
начали бить. Голые, с заложенными за шею руками
выбежали в коридор. Здесь в ряд выстроились поли-
цейские. Они избивали нас ногами. Аспирант по
кличке Горбатый кричал визгливым голосом:
— Настала ваша последняя минута жизни!
На ступеньках полицейские подставляли нам но-
ги, мы падали и в момент падения на нас еще сыпа-
лись удар за ударом. Вбежали в столовую. Раздалась
команда: «Лицом к стене! Не оглядываться!» Триста
голых тел стояло вплотную друг возле друга. До
нашего слуха доходил зловещий шепот и звуки, по-
хожие на щелканье затворов.
Через минуту вызвали Эдмунда Цедлера, Романа
Михенко и еще несколько человек. Раздалась коман-
да: «Все вызванные — кругом! Наверх, бегом марш!»
Через несколько минут послышались звуки, похо-
жие на выстрелы. После этого вызвали новую группу
арестованных.
Несколько часов мы стояли в ожидании смерти.
Неожиданно раздались свистки, и нам приказали
бежать каждому в свою камеру. Снова пробираемся
через строй избивающих нас полицейских. В камере
все разбросано. Был обыск. Мы узнали от ранее
вызванных товарищей, что Пытель и Вечорек издева-
лись над ними и что они умышленно ударяли ска-
мейками о цементный пол, чтобы у нас, находивших-
ся внизу, в столовой, вызвать впечатление револьвер-
ных выстрелов.
В дальнейшем такие предпраздничные операции
начинались не с вечера, а в полночь и тянулись до
рассвета. Свистками и дубинками полицейские под-
нимали нас, заставляли раздеваться догола и вы-
страивали в коридоре лицом к стене. Начинался
осмотр заключенных, при этом вызывались те, кто,
по мнению охранников, был недостаточно бит. Эти
так называемые «забракованные» люди должны бы-
ли пройти сквозь строй вооруженных дубинками
полицейских. Тем временем другая группа полицей-
ских производила тщательный обыск в камере за-
ключенных. Матрацы, постельные принадлежности,
одежда, обувь выбрасывались в коридор.
После долгого стояния нам приказывали на чет-
вереньках ползти к своим камерам, где в течение
пяти минут нужно было извлечь из общей кучи свои
постельные принадлежности и уложить их на нары,
собрать одежду, произвести тщательную уборку.
В большинстве случаев мы не укладывались в
установленное время. Поэтому наши вещи вновь раз-
брасывались. Издевательства продолжались до сиг-
нала на завтрак. Старые узники, знавшие этот «по-
рядок», заранее в камерах готовили своих менее
опытных товарищей к возможным ночным провока-
циям.
СТОЙКОСТЬ
В обширной системе провокаций, пыток и изде-
вательств, которым мы ежедневно и ежечасно под-
вергались в лагере, наиболее гнусным было принуж-
48
49
дение узников доносить на товарищей, избивать, из-
деваться друг над другом. Вот один из многих при-
меров. Полицейский Ковальский приказал заклю-
ченному Шиманскому избить вновь поступившего в
лагерь украинского крестьянина.
— Покорно докладываю, что бить не буду,—
ответил Шиманский.
— Что, подлец, отказываешься выполнять мой
приказ? — зарычал Ковальский.
Тотчас же несколько полицейских повалили Ши-
манского на пол и стали топтать его ногами. Он был
так избит, что более пяти месяцев пролежал в лагер-
ной больнице. И все же полицейские не смогли за-
ставить коммуниста стать соучастником их преступ-
лений. Конечно, недостатка в добровольных помощ-
никах по издевательствам над коммунистами адми-
нистрация не ощущала. Она вербовала их из среды
уголовников-рецидивистов. Особенно усердствовал
вор-рецидивист Мечислав Кохан. Он бесчинствовал
обычно под руководством и защитой полицейского
Прухневича. Помню, как однажды этот рецидивист
обратился ко мне:
— Арестованный Липшиц, встань и бегом ко
мне! Закатай рукава! Марш под стену и ползи по
камням!
Во всю длину казармы тянулась полоса, выло-
женная острыми камнями. Голыми локтями и коле-
нями ползали по камням узники, оставляя за собой
кровавые следы.
Кохан ни минуты не давал нам передышки.
— Бегом марш! Быстрее! Быстрее! — подго-
нял он.
— Ты почему, философ, двигаешься, как чере-
паха? Ты, дохлый Пресс, ко мне!
Прухневич в это время орудовал резиновой пал-
кой. Наш марш проходил под общий смех полицей-
ских. Кровь ударяла в голову, руки и ноги изнемо-
гали, но мы не сдавались.
Издевательства над больными и инвалидами, ви-
димо, доставляли полицейским Пытелю, Гославско-
му и Сверковскому животное наслаждение. Помню,
Сверковский вывел на плац двух хромых узников
на «занятия по бегу». Эти узники едва могли ходить.
Стоило немного ускорить шаг, как они падали. Свер-
ковский бежал рядом с ними, ударами сапог подни-
мал их и под улюлюканье и смех других полицей-
ских продолжал издеваться, все время выкрикивая:
«Мы вас научим бегать».
Потрясающей была встреча группы арестован-
ных, прибывших из Варшавы. Полицейских взбеси-
ло то, что, несмотря на безжалостное избиение, никто
из них не застонал. Среди варшавских товарищей
находился член правления профсоюза торговых ра-
ботников. В тюрьме он лишился зрения. По прибы-
тии в лагерь ему было приказано пробежать сквозь
полицейский строй. Так как он ничего не видел,
товарищи держали его под руки, за что каждого из
них избивали. Тогда он пробовал сам бежать с вытя-
нутыми вперед руками. В этот момент полицейские
подставляли ему ноги и он падал. При попытке
встать его опять опрокидывали на землю. Со сло-
вами: «Проклятый дед, ты чего лезешь на меня»,
Сверковский набрасывался на него и наносил удары.
Потом на слепого узника обратил внимание полицей-
ский Гославский и взялся преподать ему урок «до-
кладывания».
— Ты должен стоять лицом ко мне на расстоя-
нии трех шагов. Кукареку, где я? — выкрикивал
Гославский.
Узник повернулся на его голос, чтобы доложить.
Гославский быстро зашел сзади, ударил его резино-
вой палкой и закричал:
— Так ты, оказывается, не только слепой, но и
глухой!
Эта «игра», видимо, продолжалась бы долго, но
ее прервал Пытель.
— Арестованный, что значит Первое мая? —
обратился к нему Пытель. Узник молчал, так как до-
гадывался, что его ответ послужит поводом к из-
биению. Пытель вновь обратился к нему:
— Говори, а то я сдеру с тебя кожу!
— Первое мая — это рабочий праздник,— отве-
тил политзаключенный.
— Ах ты, выродок, я тебе покажу рабочий
праздник! — И на слепого посыпался град палочных
ударов.
50
51
Однажды Пытель заставил его пилить дрова. По-
явление слепого узника полицейские встретили ра-
достным криком. Работая пилой, он калечил себе
пальцы, пила соскакивала, и это вызывало насмешки
и избиения.
Однажды прибыл транспорт с заключенными из
Кракова. Встречал этот новый отряд узников Пы-
тель. Он обратил внимание на заключенного Марку-
са, который отбыл девятилетнее тюремное заключе-
ние. Маркус болел туберкулезом костей, а потому не
мог бежать, как другие. Пытель спросил его:
— Почему не бежишь?
— Господин комендант, покорно докладываю,
что болен туберкулезом.
— Я тебя вылечу! Снимай ботинки! — приказал
полицейский.
Маркус получил от Пытеля несколько десятков
ударов палкой по пяткам. После такой экзекуции он
не мог не только бегать, но и ходить и пролежал в
больнице шесть недель. Шахтера из Домбровского
бассейна Бровика били по плечам до тех пор, пока
не образовалась глубокая рана. Бровик пролежал в
больнице со дня заключения до освобождения из
концлагеря. Над туберкулезным больным Крупкой,
отсидевшим уже пять лет в польских тюрьмах, озве-
ревший Сверковский издевался до тех пор, пока тот
не потерял сознание. Тогда полицейский схватил ли-
шившегося сознания Крупку за волосы и стал бить
головой о цементный пол.
— Так вас, сукиных сынов, буду приводить в
чувство, если будете терять сознание,— приговари-
вал Сверковский.
В условиях концлагеря этим зверским издева-
тельствам охранников мы противопоставляли нашу
стойкость и взаимовыручку. Помню, как однажды
через полицейский строй бежал белорусский кресть-
янин (фамилию забыл), поддерживая терявшего со-
знание товарища. Внезапно напало несколько поли-
цейских, они начали избивать крестьянина и кри-
чать: «Пусти его». Невзирая на это, он продолжал
бежать, защищая товарища от побоев.
Во второй половине мая 1936 года Камаля-Кур-
ганский изменил установленный порядок работ для
больных и инвалидов. Он решил, что кроме чистки
уборных и мытья полов их надо заставить еще то-
лочь кирпич.
Так и было сделано. В течение всего рабочего
времени больные, сидя на корточках, дробили кир-
пичи молотками. Многие не в состоянии были удер-
жаться в таком положении и падали, теряя сознание.
Полицейский Корчинский ударами и толчками при-
водил их в чувство.
Особенно доставалось Руминскому — студенту из
Познани. Он был выходцем из известной семьи. (Отец
Руминского был депутатом сейма.) До ареста он
возглавлял одну из молодежных антифашистских
организаций Польши. Тяжелобольного Руминского
полицейские били кулаками в грудь и в спину, но-
гами в живот. Они называли его изменником родины.
Издевательства над узниками были не только
главной составной частью лагерного режима. Они
служили для полицейских средством развлечения в
свободное от дежурств время. Бернацкий и Вильчин-
ский любили развлекаться сами и услаждать садист-
ские вкусы своих коллег... танцами узников. Помню,
как однажды они вызвали одного из украинских то-
варищей и приказали ему плясать «казачок». Узник
стоял в окружении полицейских и не шевелился.
Тогда Бернацкий стал наносить ему удары дубинкой
по коленям, а Вильчинский в такт насвистывал ка-
кой-то танцевальный мотив. Охранник Гославский
развлекался тем, что выискивал среди заключенных
уголовника и заставлял его, стоя на коленях, произ-
носить вслед за ним всякие непристойности и оскорб-
ления в адрес коммунистов. Уже упомянутый Свер-
ковский испытывал величайшее удовлетворение,
если ему удавалось заставить узника целовать выко-
панную из земли человеческую кость.
— Целуй,— приговаривал он,— это кости боль-
шевиков, которых мы тут доконали. И от тебя скоро
это останется.— Изощрялся в таких вот «развлече-
ниях» и комендант арестантского блока Пытель.
По декрету о концлагерях, заключенные подле-
жали освобождению по истечении трех месяцев пре-
бывания в изоляции. Последние дни перед ожидае-
мым освобождением для каждого узника были осо-
52
бенно трудными и напряженными, так как мы знали,
что по воле лагерной администрации этот срок мо-
жет быть продлен на новые три месяца. Неуверен-
ность в сроках пребывания вызывала у заключен-
ных сильное нервное расстройство. Пытель, зная о
наших надеждах, время от времени, после ужина,
когда обычно происходило освобождение, вызывал
человек пятнадцать и приказывал им ожидать около
канцелярии. Это ожидание было тяжелейшей мо-
ральной пыткой.
Подсматривая из окна канцелярии за вызван-
ными узниками, он выбирал момент наивысшего
нервного напряжения людей, а затем с издеватель-
ской улыбочкой появлялся перед ними и приказывал
взять, например, скамейки и отнести их в полицей-
ский клуб.
Мне эту пытку пришлось пережить несколько раз.
Ведь я просидел в Березе 41 месяц. 14 раз меня вы-
зывали в канцелярию, и столько же раз я вынужден
был выслушивать сообщение о том, что «заключен-
ный Липшиц является неисправимым элементом,
представляющим опасность для польского общества
и государства, и в целях пресечения его большевист-
ской деятельности на свободе оставляется в лагере на
три месяца».
Свобода пришла только 17 сентября 1939 года.
Iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiillllllliliiililiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiii 54
Степан САМОЙЛОВИЧ
Родился в 1912 году в деревне Хорево Пру жен-
ского района. В 1929 году вступил в КСМЗБ и вскоре
был избран секретарем Пружанского райкома ком-
сомола. В 1934 году суд буржуазно-помещичьей
Польши приговорил С. Самойловича за коммунисти-
ческую деятельность к 4 годам строгого тюремного
заключения. В январе 1936 года был амнистирован,
но уже через 3 месяца снова арестован и направлен
в концлагерь, в котором находился до мая 1937 года.
Являлся депутатом Народного собрания Запад-
ной Белоруссии в Белостоке и членом комиссии по
разработке Декларации о восстановлении Советской
власти в западных областях Белоруссии.
В годы Великой Отечественной войны — комис-
сар партизанского отряда имени Фурманова бригады
имени Чапаева Орловского соединения.
В настоящее время живет в Бресте. Пенсионер.
Член КПСС.
к
55 ШШШШИШНШ
Д Д центральном корпусе седлецкой
FK* тюрьмы, куда л был посажен за
революционную деятельность в октябре 1934 года,
были только одиночные камеры. Но в каждой из
них находилось по три человека. Меня поместили в
правом крыле корпуса на третьем этаже, по сосед-
ству с членами тюремного комитета.
Здесь я познакомился с человеком, который сы-
грал важную роль в моей судьбе. Это был товарищ
Ян Ткачев. Он прошел трудный, но славный путь
революционера-бойца. Активный член КПП, Ткачев
в 1936 году уехал в Испанию, командовал одной из
интернациональных бригад и геройски погиб под
Мадридом.
Знакомство наше состоялось при необычных об-
стоятельствах. На первой прогулке рядом со мной
оказался высокий, солидный человек. Он тихо ска-
зал:
— Слушай внимательно, отвечай на мои вопро-
сы. Когда проходим мимо надзирателя, на меня не
смотри и ничего не говори. Если он заметит, что
разговариваем,— снимет с прогулки всю группу, а
нас с тобой посадят в карцер. Завтра возьми свой
обвинительный акт, тюремному комитету нужно
знать, в чем тебя обвиняют.
Затем он стал интересоваться работой комму-
нистов на Полесье. У меня мелькнула мысль: мо-
жет, провокатор... Я насторожился и перестал отве-
чать ему.
Когда вернулись с прогулки в камеру, товарищи
сказали мне:
— Ты прав, что осторожен, но Ткачева бояться
не надо. Он член тюремного комитета, осужден на
восемь лет, в тюрьме сидит уже давно.
Через дней пять на прогулке Ткачев объяснил
мне, что все политзаключенные тюрьмы считаются
членами одной коммуны. В тюрьме есть кое-какая
литература, ее нужно держать в строгом секрете,
хорошо изучать и на прогулках по прочитанному
проводить беседы с товарищами, поскольку всем
читать невозможно.
Так я входил в курс новой жизни. Потекли дни
и ночи, напряженные, заполненные борьбой и забо-
тами.
1 января 1936. года я вместе с группой товари-
щей был выпущен из тюрьмы. Накануне освобож-
дения мы дали друг другу клятву не прекращать
борьбы. Вернувшись домой, я приступил к налажи-
ванию работы в Пружанской партийной организа-
ции. Однако в апреле того же года в деревне Хорево
меня арестовали и отправили в Картуз-Березу.
Первое, что мы увидели, когда наша группа
вступила на территорию лагеря, это мелькание рези-
новых палок и изможденных людей, которые пада-
ли, вставали и опять падали.
Загнав нас в большую холодную камеру, поли-
цейские приказали раздеться и разуться. Потом по
команде «смирно» мы были поставлены к стене.
Не знаю, сколько так стояли, но казалось, что это
была вечность. Из окон, в которых не было стекол,
дул холодный ветер, он пронизывал все тело, ноги
коченели от цементного пола. В дверях и в середине
камеры стояли полицейские с резиновыми палками
56
и следили, чтобы мы не двигались. Особенно усерд-
ствовал тот, что стоял в центре. Он ходил и напа-
дал с тыла, избивал дубинкой и орал:
— Чего шевелишь лапой и копытом!
Скоро к телу нельзя было дотронуться, от побоев
и холода ныли спина, ноги, руки, а он все бил.
Только где-то в полночь дали команду спать.
Где кто стоял, там и свалился прямо на пол. Но
полицейские не оставили нас в покое. Один из них
принес два ведра воды и вылил на пол. От холода
мы инстинктивно стали вздрагивать, за это сыпа-
лись удары палок. Так прошла первая ночь.
Наутро нас обучали рапортовать. Множество раз
подходил я к полицейскому и докладывал:
— Пан комендант! Арестованный Самойлович
Степан сын Степана рапортует послушно о своем
прибытии из деревни Хорево Пружанского повета в
место изоляции Береза Картузская для отбытия
наказания за принадлежность к КПЗБ.
Полицейскому не нравился мой рапорт. То слова
произносил не в такой последовательности, то что-
57 нибудь пропустил, то интонация голоса не та. Сло-
вом, неизменно следовала команда:
— Отставить, кругом, нагнись! — и на меня
опять и опять сыпались удары палок и кулаков.
Потом нас привели в парикмахерскую. К сожа-
лению, не запомнил номера парикмахера (он тоже
узник лагеря), не до этого тогда было. Когда по-
дошла моя очередь, я услышал шепот:
— Держись, товарищ, потом легче будет!
Это были первые человеческие слова, которые я
услышал в лагере. И какие слова! Что могло лучше
поддержать, ободрить в такой обстановке, как не
слова товарищеской поддержки. Я подумал:
«Значит, и здесь, в этом аду, фашистские па-
лачи не в силах морально сломить человека». И не
чувствовал больше боли. Ждал. Вот-вот ухитрится
товарищ и скажет еще что-нибудь приятное. Он ста-
рался заходить так, чтобы хоть на один миг поли-
цейский остался позади. Вот он сделал ободряющий
знак и улыбнулся. Я весь превратился в слух. Но в
это время полицейский заметил что-то и, подлетев к
парикмахеру, стал с остервенением избивать его.
Я был первым заключенным в Березе из Пру-
жанского повета. И об этом мне напомнил началь-
ник лагеря Камаля-Курганский. Выслушав рапорт
дежурного о прибытии новых арестованных, он,
окруженный группой полицейских, подошел к нам
и задал каждому один и тот же вопрос; откуда
прибыл, за что арестован.
Когда я сказал, что прибыл из Пружанского по-
вета, он с удивлением посмотрел на меня и прого-
ворил :
— Не ожидал, что на территории повета, где
расположена Береза, нашелся такой герой, который
захотел к нам.— И, обращаясь к полицейскому, до-
бавил:— Двойную порцию!
Администрация Березы, выполняя волю своих
хозяев, разработала целую систему издевательств,
рассчитанных на то, чтобы довести человека до фи-
зического и морального изнурения, до положения
животных, заставить отказаться от убеждений, сде-
лать своим послушным орудием.
Чего стоили, например, так называемые гимна-
стические упражнения. Они приносили невыноси-
мую боль в суставах.
Здесь любая работа превращалась в издеватель-
ство над человеком. Послами, например, меня в
группу узников, которые копали землю на терри-
тории лагеря и выбирали кирпич из старых по-
строек. Расставили нас на расстоянии метра друг от
друга, дали каждому лопату и приказали копать.
Начали работу. Слышу крик:
— 539-й, ко мне!
Вбил лопату в землю поглубже, подбежал, от-
рапортовал, что явился, получил двадцать ударов за
то, что оглянулся. Когда вернулся, смотрю — отстал
от остальных. Отставать нельзя — снова наказание.
Только подравнялся — опять крик, вызывает дру-
гой полицейский, надо бежать в противоположную
сторону. Повторяется та же самая картина. Все, кто
работал в группе, подвергались подобным издева-
тельствам, бегали в разных направлениях, доклады-
вали, получали палочные удары и возвращались на
свои места.
На следующий день около 100 узников перебра-
58
сывали землю. Часть их стояла на бугре, копала и
бросала землю в сторону. Вторая партия эту же
землю перебрасывала дальше и т. д. Через день дру-
гая группа узников бросала эту землю обратно на
бугор, а полицейские снова избивали узников за то,
что плохо работают, оглядываются, разговаривают,
не выполняют их приказов. Повод у палачей всегда
был под рукой.
Как-то во время земляных работ подошли к нам
полицейские Надольский, Берныцяк, Ленчевский и
другие. Им, видимо, хотелось развлечься. Пошептав-
шись со старшим конвоя, они стали вызывать узни-
ков по одному в сторону и приказывать им, чтобы
они громко заявляли о своем нежелании быть ком-
мунистами. Перебрали человек пятнадцать, но, не-
смотря на избиения, никто не выполнил их приказа.
Каждую субботу мы подвергались принудитель-
ному бритью и стрижке. Мы шли бриться с таким
же чувством, как идут на тяжелую хирургическую
операцию. Длинной очередью подходили к «парик-
махеру», который мылил наши лица грязной жид-
59 костью и калечил тупой бритвой.
— Не расходовать много мыла, быстрее брить,—
приказывали полицейские. Естественно, что в такой
спешке тупыми бритвами «парикмахеры» резали
нашу кожу. После бритья запрещалось обмывать
лицо водой, а можно было только вытереть его шап-
кой или рукавом. В результате такого бритья у мно-
гих лица покрывались нарывами.
Подходил к концу третий месяц моего пребыва-
ния в Березе. Как-то вызвали меня в канцелярию
лагеря. От товарищей я примерно знал, что вызы-
вает комиссия. Члены этой комиссии беседовали с
каждым, у кого кончался срок. Знал я и то, что
предложат подписать декларацию и в случае моего
согласия отпустят на свободу. Меня ввели в каби-
нет. Кроме Камаля-Курганского и нескольких по-
лицейских за столом сидели незнакомые люди, оче-
видно, из Варшавы. Один из них спросил:
— Ну как, поправился?
Чтобы предупредить все попытки уговоров под-
писать декларацию, стать предателем своих товари-
щей, я сразу ответил, что сюда направляют не на
поправку, а на издевательства. Последовала
команда:
— Забрать его!
Потом в блоке появился Пытель. Он свистком
скомандовал «смирно» и объявил:
— Постановлением полесского воеводы Костек-
Бернацкого продлить срок пребывания в месте изо-
ляции Картуз-Береза на три месяца следующим
заключенным,— и зачитал большой список. В спис-
ке значилась и моя фамилия.
Снова потекли длинные, страшные будни Бере-
зы. В один из октябрьских воскресных дней Надоль-
ский приказал мне привезти воды. Когда я по ко-
манде выбежал во двор и впрягся в оглобли дву-
колки, во двор вышел Прухневич. Оба полицейских
встали рядом со мной. Пока я шел по мостовой,
тянуть бочку еще можно было. Когда же сошел на
песчаную дорогу, двуколка с бочкой оказалась не
под силу одному. С двух сторон на меня сыпались
удары, но двуколка двигалась медленно. Кое-как
я все же дотащился до колодца. Теперь предстояло
довезти бочку с водой до блока. Полицейский ско-
мандовал «бегом» и поднял резиновую палку. Я па-
дал под ударами, поднимался, снова падал и тянул
бочку. Протянув метров 200, я упал и больше не
в силах был подняться самостоятельно. После этого
три дня не мог двигать ногами. Начались мучитель-
ные головные боли.
Спустя несколько дней Прухневич и Надольский
придрались ко мне и снова зверски избили. На сле-
дующее утро я не встал вообще. Дежурный поли-
цейский сначала попробовал привести меня «в чув-
ство» с помощью дубинки, но убедившись, что все
его усилия напрасны, вызвал лагерного фельдшера,
кстати, тоже полицейского, только в халате. Этот
лекарь, смерив температуру, забрал меня в санка-
меру. А во второй половине декабря меня отправили
в Кобринскую больницу.
И вот я один в изолированной небольшой пала-
те. За окном — полосатая будка, рядом — полицей-
ский. У дверей палаты тоже полицейские. Для об-
служивания узников специально выделялись особо
доверенные работники больницы. Все процедуры
60
проходили в присутствии полицейских. Таким обра-
зом, Кобринская больница для узников Березы была
также своего рода местом изоляции.
После операции, которую сделали мне, врач
сообщил в лагерь, что состояние арестованного не-
надежное. Только после этого меня выпустили на
свободу. Друзья, товарищи пришли мне на помощь.
Поддержали не только морально, но и собрали
деньги, чтобы поддержать мое здоровье. Скоро я
снова включился в подпольную работу. Я видел, как
среди населения выросло влияние КПЗБ. И мне
было радостно, что являюсь ее членом.
Мысленно оглядываясь на свой жизненный путь,
я думаю о том, что лучшие свои годы отдал борьбе
за осуществление чаяний народа. Сознание того,
что мой скромный вклад в борьбу за свободу не
пропал даром, делает меня по-настоящему счастли-
вым.
[iiniiiiiinuminnnnHiiiiiiniiiinimiiiniiiiiiiniiiiiriiJiiifiiiiininiiiiiiiiiJiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiH 62
Лейзер ЭЙНГОРН
Родился в городе Видзы в 1907 году. За револю-
ционную деятельность неоднократно арестовывался.
В концлагере Береза Картузская находился дважды:
в 1936—1937 и 1938—1939 годах.
В период Великой Отечественной войны работал
в оборонной промышленности. В настоящее время
живет и работает в Вильнюсе.
63 ШШШ1ШШП1Ш1 Illiiuiinilllllllllllllllllllllllllllllllliuillllllllllllllllllilllllllllllllllllllllllllllll
Д Д этом лагере я был дважды и про-
ВШг вел в нем в общей сложности
около двух лет. Первый раз попал туда в разгар
апрельских репрессий в 1936 году. В ворота концла-
геря вместе со мной вошли руководители профсоюза
кожевников Вильно X. Гурвич, И. Тарасейский и
активисты профсоюза строителей М. Корабликов,
Я. Мистейкис, Ш. Жирман.
Поздно ночью нас ввели в большую комнату
административного здания лагеря и передали лагер-
ной полиции. Полицейские, по-видимому, уставшие
после «трудового» дня, решили до утра нас не бес-
покоить. Они всех арестованных поставили лицом
к стене, приказали молчать и не шевелиться, а сами
куда-т^^-шли. На рассвете явился заведующий ве-
щевы^Икладом. Он ловко и быстро вывернул наши
Г Кармак, забрал все, что, по его мнению, было лиш-
ним для узника лагеря, и отнес к себе в каптерку.
Вскоре он снова появился. В правой руке у него
была резиновая дубинка, в левой — лист бумаги.
Он построил нас в шеренгу и, заглядывая в бумаж-
ку, объяснил, где мы находимся и что с сегодняш-
него дня мы стадо скота и больше ничего. Нам надо
быть послушными и внимательными, не пропускать
ни одного слова, сказанного «господином комендан-
том», так как он свои приказы не повторяет. Каж-
дое слово полицейского — это приказ, и мы должны
выполнять его без пререканий. В противном случае
к нам будут применяться строжайшие меры наказа-
ния. При этом он поднял высоко руку с резиновой
палкой. Увидев, что это нас не очень испугало, за-
ведующий продолжал:
— Вы прибыли сюда надолго, вам здесь будет
так «хорошо», что обо всем забудете. Мы выбьем
из ваших мозгов коммунистические идеи.
Первые дни мы были изолированы от всех
остальных товарищей. На работу нас не гоняли, но
мучили не меньше, чем на работе. Нас заставляли
проделывать издевательские упражнения: мы долж-
ны были лезть под нары, ходить вокруг нар «ути-
ным» шагом, часами стоять без движения лицом к
стене. Все это называлось гимнастикой. Спустя не-
сколько дней нас разместили по камерам вместе с
другими товарищами. В моей камере было 28 чело-
век. Все убранство ее состояло из двухъярусных
нар, узкого деревянного стола и параши — большой
железной бочки с ручками. Окна снаружи были
почти полностью забиты досками. Днем в камере
было всегда сумрачно. Ночью постоянно горела
электрическая лампочка. В этом помещении, неза-
висимо от времени года и погоды, узники находи-
лись фактически только ночью. Остальное время
суток нас подвергали бесчеловечным издевательст-
вам, которые назывались работой, упражнениями,
санитарными мероприятиями и т. п.
Наиболее отвратительной была работа на ком-
посте, где нас заставляли голыми руками переме-
шивать траву с калом, носить эту смесь на полицей-
ские огороды и там ее разбрасывать. Это &^о тем
более ужасно, что после такой работы нельИкбыло
ни сменить одежду, ни умыться. На приготовление
компоста полицейские обычно посылали писателей,
врачей, инженеров, наиболее активных деятелей
64
Коммунистической партии и профсоюзов. За малей-
шую провинность арестованных заставляли ползать
по земле, покрытой компостом.
Очень тяжелыми были земляные работы. Здесь
тоже почти все приходилось делать руками: выры-
вать из земли камни, перетаскивать их с места на
место. От этой работы раны на руках постоянно кро-
воточили и гноились.
Страдания узника во время бессмысленной рабо-
ты усугублялись насмешками, руганью охранников
и зверскими побоями, избежать которых в лагере
никому не удавалось.
Постоянное, ежеминутное ожидание чего-то не-
избежного и страшного не покидало узника ни днем
ни ночью. В любой момент на тебя могли обрушить-
ся дубинка полицейского, зуботычина, пинок сапо-
га. К концу дня каждый из нас по распоряжению
главного палача лагеря Камаля-Курганского мог
быть брошен в карцер. Мне пришлось провести в
карцере 35 бессонных голодных суток. Это был це-
ментированный, сырой и темный погреб, разделен-
65 ный толстыми кирпичными стенами на четыре
большие камеры. Кроме параши, в карцере больше
ничего не было. Он никогда не отапливался и не
проветривался. На ночь цементный пол в карцере
поливали холодной водой. Холод, сырость, постоян-
ные окрики часового, на которые узники обязаны бы-
ли откликаться, заставляли арестованного все вре-
мя быть на ногах, в движении. Люди выходили из
карцера обросшими, грязными, Изможденными.
Многие из тех, кто был частым «гостем» карцера,
страдали цингой, куриной слепотой.
Но ничто не могло сломить коммунистов. Они
стойко переносили пытки и издевательства, поддер-
живали друг друга: делились последней парой обу-
ви, голодной порцией пищи. На свободу выходили
еще более закаленными, исполненными решимости
продолжать борьбу до победы.
В Вильнюс я возвратился в марте 1937 года.
Мне удалось восстановить утерянные за год связи с
коммунистическим подпольем. Я снова включился
в работу виленского профсоюза кожевников.
18 февраля 1938 года меня снова арестовали.
Повторилась знакомая процедура: центральный
арест, дефензива, этап, наручники, и с еще (олыпей
группой, чем в первый раз, нас отвели к вокзалу.
Там уже стояли специально подготовленнье ваго-
ны. Знакомой дорогой — назад в Березу.
Полицейские встретили меня площадюй ру-
ганью, побоями, пугали, что я уже навсегда могу
забыть свободу. Дежурный комендант Ковьльский
сказал:
— Видно, не так уж и плохо в Березе, «ели ты
пришел сюда вторично.
Он нас отвел в блок, отнял личные вещи, и
вскоре мы приобрели вид настоящих узников. Мне
швырнули старую шинель, куртку и штаны :<з меш-
ковины. Теперь я уже значился под номеров 1781.
После переписи нас привели в отдельнуи каме-
ру. И снова началась знакомая песня.
Меня поместили в специальную камеру ;ля осо-
бо опасных узников. Держали нас не только в стро-
жайшей изоляции от внешнего мира, но и от других
заключенных лагеря. Первые несколько недель нас
заставляли заниматься «гимнастикой», на работу
не гоняли. С утра до позднего вечера мы бегали,
ползали, падали, вставали, беспощадно избрались
полицейскими. Особенно издевались над нами ко-
мендант блока Пытель и полицейский Надсльский.
Иногда полицейские передавали нас под надзор
уголовникам. «Работали» они не хуже полицейских.
Условия для подпольной коммунистической дея-
тельности в лагере очень усложнились, так гак уго-
ловники следили за каждым нашим шагок и обо
всем доносили лагерной администрации. Участились
избиения и наказания карцером.
В начале 1939 года меня освободили из лагеря.
Я вернулся в Вильнюс.
67 iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiimiiiiniiiiiiiiumiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiniiiiiiiiimniiiiiii
Фома С ИД Ю К
Родился в 1909 году в деревне Турна Кобринского
района. Революционную деятельность начал в
1929 году в польской армии, где возглавлял подполь-
ную организацию. После демобилизации Ф. Сидюк
вернулся домой и в 1934 году был избран секрета-
рем партийной ячейки, а в 1935 году — секретарем
Турнянского подрайонного комитета КПЗБ. За ком-
мунистическую деятельность в 1936 году был брошен
в концлагерь Береза Картузская, а в 1937 году отдан
под суд и приговорен к 5 годам тюремного заклю-
чения.
В период Великой Отечественной войны находил-
ся в рядах Советской Армии. После войны живет в
городе Кобрине. Пенсионер. Член КПСС.
111Ш1Ш11ШШШШ1ШШШШ1 ^inninilllllllllllllllinilllllllllllllllinnillllllinillllllllllUUUllII
И урным был апрель 1936 года.
IhV По всей Польше, словно в по-
ловодье, разлилась широкая волна протеста демо-
кратических сил страны против разгула фашистско-
го террора. Я в то время был секретарем Турнян-
ского подрайкома КПЗБ в Кобринском повете.
В зависимости от обстоятельств, иногда легально, а
иногда и нелегально, мы собирали крестьян на ми-
тинги и собрания, разъясняли положение в стране,
призывали к борьбе с правительством голода, терро-
ра и войны. Повсеместно принимались резолюции,
требовавшие освобождения политзаключенных, лик-
видации концлагеря в Березе Картузской, отмены
смертного приговора мужественному революционеру
Сергею Притыцкому.
24 апреля я возвратился домой поздно вечером.
Спать не хотелось. Вспомнил все сказанное на со-
брании секретарей партийных и комсомольских
ячеек. Вдруг сильные удары в дверь. Мелькнула
мысль: «Это связной. Видимо, что-то случилось».
68
— Открой, пся крев! — раздалось за дверью.
Все ясно — полиция. Дрожащими руками мать
откидывает крючок, и в хату врываются полицей-
ские. Впереди подпоручик с взъерошенными усами.
Уставив на меня серые, холодные буравчики-глаза,
спросил:
— Фома Сидюк сын Никона?
— Я,— отвечаю.— Что вам угодно?
Подпоручик повернулся к жандармам и ткнул
в меня пальцем:
— Взять!
И ко мне:
— Ты арестован!
Полицейские привычным движением закрутили
мне назад руки и надели наручники. Мать в голос:
— Паночки! За что вы сыночка мордуете?
— Молчать! — вызверился подпоручик.
Он влепил мне увесистый подзатыльник, и я ми-
гом очутился за порогом своего дома, не простив-
шись ни с матерью, ни с сестрой.
В Кобрине меня долго не держали. Видимо, ско-
69 рее для формальности спросили, кто, откуда, какую
подрывную работу вел против Польши, написали
протокол допроса, дали расписаться. Следователь,
сухощавый бледный чиновник, угрожающе сказал:
— Не признаешься, ладно. Отправим тебя в Бе-
резу, там запоешь другую песню. Там все вспом-
нишь.
Через день я очутился в пресловутом концла-
гере.
Полицейские поставили меня лицом к стенке и
приказали не шевелиться. Через несколько минут
привели еще двух заключенных. Одного я помню —
Василий Кирбиц. Их тоже поставили лицом к стен-
ке. О лагерных порядках мы узнали незамедли-
тельно. На нас налетела свора полицейских с рези-
новыми дубинками.
— А-а-а, большевики, комиссары! — завопили
они.— Вот мы вам накомиссарим сейчас...
И посыпались удары. Защищаться было невоз-
можно — руки связаны,— и тяжелые палки молоти-
ли по нашим головам, спинам, плечам.
Натешившись, полицейские повели нас через
дорогу, подвели к воротам лагеря. Напротив нахо-
дился полицейский корпус. Оттуда выскочили но-
вые «блюстители порядка» и с яростью ринулись
на нас.
— Большевик?! — ткнув кулаком под нос, спро-
сил у меня один из них.
Увидев, что я молчу, он стал «награждать» меня
ударами в челюсть, в нос, по голове... То же самое
делали и с другими заключенными, били и шипели:
— Признавайся, большевик, кто еще с тобой?
Потом погнали в корпус. Поместили во времен-
ную камеру. Там не было ни стульев, ни кроватей.
В углу стояло ведро воды да параша — вот и вся
обстановка. Высоко вверху — небольшое окошко.
Воздух был спертый, тяжелый.
Избитые и измученные, мы повалились прямо
на пол. Никто ничего не говорил, каждый думал
свою думу. Да, впрочем, и открываться первому
встречному человеку в лагере было опасно: кто его
знает, ведь и провокатор может получить по загрив-
ку ради того, чтобы выслужиться.
Вдруг открылась дверь, и в камеру ворвался ко-
мендант Пытель. Мы уже понаслышке знали об
этом отпетом садисте. Надзиратель бойко отрапор-
товал, что сегодня в лагерь прибыли «Панове, кото-
рые хотят коммуну». Тяжелым, мутным взглядом
уставился комендант на меня. Красные прожилки
на белках глаз, мешки под глазами.
— Как фамилия? — спросил Пытель.
— Сидюк, пане комендант,— стараясь быть спо-
койнее, ответил я.
— Так, значит, хам Сидюк хочет коммуну?
В таких случаях лучше молчать, и я ему ничего
не ответил.
— Почему молчишь? — взревел комендант и
ударил меня в лицо. Я пошатнулся. Садист еще
более озверел и, побледнев, принялся бить меня с
остервенением, приговаривая: «Вот тебе коммуна!
Вот тебе коммунист!»
Как долго бил, не помню. Я потерял сознание.
Когда пришел в себя, моих товарищей в камере уже
не было. Надзиратель тотчас же повел меня в па-
рикмахерскую, где меня остригли. Потом напра-
70
вили в баню. Там оказалось несколько других но-
вичков. Все они были острижены наголо, каждый,
видимо, прошел такую же «обработку» у комендан-
та, как и я, потому что свежи были синяки на лице.
И вот мы получили то, что положено «по нор-
ме» каждому заключенному лагеря — синяки, аре-
стантскую одежду: пару белья и верхнюю куртку
из серой ткани, на которой был прикреплен лагер-
ный номер. Отныне нас могли и не называть по фа-
милии, по имени и тем более по отчеству — номер
на одежде был, так сказать, визитной карточкой.
Мой номер 541 — большой на груди и маленький на
рукаве.
Не успели мы, как говорится, прийти в себя по-
сле «банной» процедуры, как нас стали «учить».
«Наука» сопровождалась и подкреплялась «аргу-
ментами» дубинки.
— Как ты будешь докладывать о себе дежур-
ному полицейскому? — спросил меня надзиратель.
Я не знал, как надо докладывать, и пожал пле-
чами. Энергичный, короткий взмах руки — и ду-
71 бинка опустилась на мое плечо.
— Что, не научили большевики, как вести себя
в тюрьме?! — шумел полицейский и еще раз огрел
меня дубинкой.
В первый же день нас предупредили, что в ла-
гере нельзя разговаривать не только с полицейски-
ми, но и между собой на работе и в камере. За одно
слово можно было заработать карцер.
Каждый, кто побывал в Картуз-Березе, знает,
что такое тамошний карцер. Это холодное подваль-
ное помещение с цементным полом и кирпичными
стенами. Через каждые пять минут надзиратель
стучал в дверь, и на каждый его стук нужно было
откликнуться. Если задремал и не отозвался — по-
лицейский избивал.
Система питания в карцере была рассчитана на
то, чтобы подорвать здоровье его обитателей. Только
через день давали порцию горячей пищи. В осталь-
ные дни узники получали по 200—300 граммов
хлеба и пол-литра холодной воды.
В тяжелейших условиях концлагеря коммунис-
ты жили, боролись, учились и даже пели песни. Все
заключенные — коммунисты и комсомольцы —
смело смотрели в глаза фашистским головорезам;
никто, за исключением нескольких жалких трусов,
не трепетал перед этими выродками, не унижал
своего человеческого достоинства. А трудно, ох как
трудно нам приходилось. Взять, к примеру, хотя
бы прием пищи. На эту процедуру отводились счи-
танные минуты. Последним партиям заключенных
приходилось только получать еду, а есть уже не бы-
ло времени. По команде следовало немедленно
встать из-за стола. Кто не успел поесть, ел на ходу.
А тут команда:
— Ложись, пся крев! По-пластунски!
Ну-ка, попробуй сохранить обед, ползая по-
пластунски. А сохранить надо было во что бы то ни
стало, иначе замордуют охранники. Глядишь, бы-
вало, на все это, и жалко и злоба внутри кипит —
кажется, всю эту полицейскую сволоту руками да-
вил бы. Или во время работы захотелось полицей-
ским потешиться — запрягали нас, скажем, в бо-
роны, и мы таскали их по полям. Потом старший
давал команду отдыхать по-лошадиному, то есть
мы должны были ходить по лугу на четвереньках и
зубами щипать траву. Дубинки, конечно, охранни-
ки держали наготове. Смотрели, как мы ползаем на
четвереньках по траве, и хохотали.
Понятно, что мы не всегда доставляли им это
удовольствие. Тогда они набрасывались на нас и
кормили — по их выражению — цивилизованной
пищей. От такой «пищи» у нас ныли спины, головы
и плечи. Накануне Первого мая в лагерь прибыл
представитель министерства внутренних дел. Нас вы-
строили на площади, и работник министерства со-
изволил толковать с нами. Он говорил долго, нудно,
витиевато. Видимо, считал себя умным человеком.
Вся суть его разговора сводилась к одному: под-
пиши декларацию, что больше не будешь вести ком-
мунистическую пропаганду, и перед тобой откроют-
ся ворота лагеря. Ни один человек не изъявил та-
кого желания. Когда представитель министерства
скрылся за дверями канцелярии, полицейские осно-
вательно поработали дубинками. Это был главный,
по их мнению, метод убеждения.
72
73
Помню, вызвали меня в канцелярию для разго-
вора один на один. Комендант лагеря и чиновник
из министерства старались быть этакими джентль-
менами. Даже в кресло меня посадили, даже чаю
предложили.
— Пане Сидюк,— вежливо обратился министер-
ский пропагандист,— вы за что сидите в лагере?
— А вы думаете я знаю,— ответил я.— Ника-
кого следствия по моему делу не было.
Чиновник из министерства посмотрел на меня,
потом перевел вопросительный взгляд на комендан-
та. Тот спокойно пояснил:
— Пан Сидюк захотел жить в коммуне, Совет-
ской власти ему захотелось.
Чиновник повел наступление.
— А вы, пане Сидюк, откажитесь от своих
убеждений, подпишите декларацию и через два дня
будете целовать свою невесту. Упорство ничего вам
не даст. Послушайте меня. О вашей декларации
никто не будет знать.
— Я не знаю, пане, от чего мне отрекаться.
Чиновник упрямо гнул свое:
— Не наивничайте, Сидюк, вы ведь отлично
знаете, за что сидите. И мы знаем. Но вы подпи-
шите декларацию — и на все четыре стороны. Мо-
жете даже за границу уехать, чтобы вас не пресле-
довали ваши же.
Я ответил:
— Моя родина — Кобринщина, и никакая за-
граница мне не нужна. Это все, что могу вам ска-
зать.
— Увести его,— завопил чиновник,— и научить,
чтобы знал, как разговаривать с начальством!
Разумеется, меня поучили.
Таким же методом, поодиночке, обрабатывали и
остальных политзаключенных лагеря.
С первых же дней основания лагеря в нем воз-
никла подпольная коммунистическая организация.
В каждой камере существовали партийные ячейки,
был и лагерный партийный комитет. В партийное
руководство подбирали самых стойких и испытан-
ных людей. Таких товарищей в лагере было немало.
Особенно после апрельских арестов 1936 года, когда
сюда согнали в основном коммунистов и комсо-
мольцев.
Под руководством партийных организаций лаге-
ря мы вели неравную и тяжелую борьбу с тюрем-
ной администрацией. Прежде всего отказались
склонять спины перед полицейскими. До этого здесь
был такой порядок: если тебя подзывает к себе
полицейский, ты обязан был, подойдя к нему, скло-
нить перед ним спину. Этот «ритуал» оскорблял
нас. Шуму, конечно, было много, угрозы сыпались
ежеминутно, полицейские избивали узников. Одна-
ко всех нас избить и перебить нельзя было.
Партийные ячейки вели воспитательную работу
в лагере и направляли усилия коммунистов на то,
чтобы вести себя достойно и выйти из этого ада по-
бедителями. Работа велась осторожно, все члены
ячеек и парткома были тщательно законспирирова-
ны. Даже многие коммунисты не знали, кто руко-
водит партийной организацией в лагере. Затрудняло
работу то, что нас очень часто переводили из ка-
меры в камеру. Приходилось снова налаживать свя-
зи с товарищами, осторожно узнавать, не затесался
ли в наши ряды провокатор.
Помимо чисто партийной и политико-воспита-
тельной работы партийные ячейки занимались и
другими делами. Распределяли одежду между за-
ключенными, организовывали сбор продуктов для
подкрепления товарищей, которые часто сидели в
карцере.
Помню такой случай. По предложению партко-
ма я был послан работать на кухню. Одна из ответ-
ственных моих задач состояла в том, чтобы помо-
гать товарищам в карцере. Однажды в карцере
одновременно сидели Жирман, Мушинский, Бонк
и другие товарищи, фамилии которых, к сожале-
нию, стерлись в памяти. Я подготовил для них обед:
в каждую порцию хлеба были спрятаны кусочки
мяса, пожирнее налил супу. И вдруг на кухне по-
является сам Пытель.
— Кто сегодня несет обед в карцер?
Я вышел чуть вперед.
— Я, пане комендант.
— Что за «я»? Номер твой, скотина?
74
— Номер пятьсот сорок первый. Фамилия Си-
дюк, пане комендант!
Он презрительно смерил меня с ног до головы,
видимо, хотел к чему-то придраться, чтобы дать за-
трещину, но ничего не нашел и приказал:
— Давай неси. Я хочу лично посмотреть, как
едят в карцере коммунисты.
Я взял ведро с супом, заранее подготовленный
хлеб и в сопровождении Пытеля понес все это то-
варищам в карцер. Стараясь быть спокойным, раз-
давал, разливал по мискам суп. Казалось, все идет
хорошо. Однако один из карцерников — Жирман,
не зная, что в хлебе запрятано мясо, разломил его
пополам. Оттуда, как и следовало ожидать, выпал
кусочек мяса. Увидев это, Пытель завопил:
— Что?! Меня, коменданта, обманывать?! Взять
его!
Полицейские, конечно, рады стараться. И меня
«взяли». Избили до потери сознания и на кухню
больше не посылали. С того времени надзор за рабо-
той кухни значительно усилился.
75 ну, а я так и остался в особой, так называемой
штрафной, камере. Номер ее, как сейчас помню,
пятнадцать. Сидел вместе с товарищами Мушин-
ским и Бонком до самого выхода на свободу.
Следует отметить, что всех тех, кого админист-
рация лагеря считала заводилами, руководителями
«беспорядков» в лагере, держали в изоляции от
остальных, вместе со всеми не пускали на работу,
а в большинстве случаев занимались с ними «воен-
ной муштрой». Узники штрафной камеры находи-
лись под особым и строгим надзором.
Полицейские пытались любыми путями сло-
мить нас, посеять разброд среди коммунистов, по-
дорвать нашу веру в революционную силу народа.
Голод, пытки, изнурительный труд, унижение чело-
веческого достоинства — вот далеко не полный пе-
речень арсенала средств, которыми пытались воз-
действовать на нас фашиствующие молодчики.
Тюремщики использовали и политическую
конъюнктуру, в частности, факты нарушения со-
циалистической законности, которые имели место в
этот период в Советском Союзе. Такого рода инфор-
мацией полиция в 1936—1937 годах обеспечивала
нас регулярно.
В мае 1937 года меня выпустили на свободу.
Это был памятный день в моей жизни. Вызвали
меня в канцелярию, а там уже лежали и нехитрые
мои вещички. Комендант процедил сквозь зубы:
— Тебе повезло, пришло предписание освобо-
дить...
У меня радостно забилось сердце. Наконец-то
долгожданная свобода! Я опять буду бороться за
правое рабочее дело! Ну как тут не радоваться!
Получив соответствующие документы, я в со-
провождении полицейских вышел из концлагеря.
Назад в камеру меня не пустили, и с товарищами
попрощаться не пришлось. Но я знал их думы и
настроения, мысленно попрощался с ними, каждому
пожелал доброго здоровья и мужества в неравной
борьбе.
Позади стены концентрационного лагеря. И хотя
меня до станции сопровождают полицейские —
одному не доверяют садиться в поезд,— я бодро ша-
гаю по уличкам малолюдного городка. Я свободно
дышу, изредка оглядываясь назад, где остались
соратники по борьбе.
— Бывай, проклятый лагерь! До встречи на
воле, друзья!
Полицейские посадили меня в вагон и пошли
назад только тогда, когда тронулся поезд.
В Кобрине на станции меня вновь встретили по-
лицейские.
— Пане Сидюк, следуйте за нами!
И вот Турна. На мне с плачем повисли мать,
сестренка. Односельчане поздравляют. Стоят поли-
цейские, хмуро поглядывают на все это, и, вероятно,
не у одного из них возник недоуменный' вопрос; за
что такая честь.
Да где им понять! Повернулись они и понуро
поплелись в Кобрин.
— Здравствуй, свобода! Борьба продолжается.
77 iiiiiiiniiuiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiuiniiiiiiiiiiiiuimiiiiiiiiii
Серафим Татарин
Родился в 1903 году в деревне Острово Слоним-
ского района. В 1925 году вступил в ряды Коммуни-
стической партии Западной Белоруссии. Принимал
активное участие в деятельности Белорусской
крестьянско-рабочей громады и Товарищества бело-
русской школы. В 1929 году С. Татарин был избран
членом Слонимского РК КПЗБ. Свыше 7 лет провел
в тюрьмах буржуазно-помещичьей Польши. В конц-
лагере Береза Картузская находился с апреля
1936 года по декабрь 1937 года.
Участник Великой Отечественной войны. Прожи-
вает в деревне Острово Слонимского района. Пенсио-
нер. Член КПСС.
о
ы
со
о
о
1ШППП11П111111111111111П11ШГ МIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIHHIIHIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII
д Д январе 1936 года я вышел из
BMv ворот ломжинской тюрьмы —
седьмой по счету за шесть с лишним лет заключе-
ния. Казалось, все позади: допросы и пытки, этапы
и тюрьмы, голодовки и карцер. Я уносил с собой
из тюрьмы нерастраченные силы и революционную
закалку. И снова шел навстречу жизни и борьбе.
В партийную работу включился сразу. В это
время повсеместно создавался антифашистский на-
родный фронт. Сидеть сложа руки я не мог, не
имел права.
Но 25 апреля этого же года вечером в мою хату
ворвались полицейские:
— Татарин Серафим? Ты арестован.
Меня вытолкнули за порог. За спиной я услы-
шал полные отчаяния слова отца:
— Будьте вы прокляты, паночки! Нет бога, бог
есть для богатых.
На крик сбежались соседи. У многих на глазах
слезы, сжаты кулаки.
78
Бывайте, товарищи! Не падайте духом!
Всю ночь продержали меня в участке, приковав
цепью за ногу к массивному дубовому столу. На
рассвете полиция пригнала еще троих ребят, зако-
ванных в цепи: Петра Гринцевича, Михаила Середу
из деревни Золотеево и Сему Конюшевского из де-
ревни Слижи. А еще через час, скованные попарно,
мы двинулись в Слоним. В полицейском комисса-
риате встретили новую группу арестованных. Среди
них были Федор Рыло, Александр Марчик, Иван
Солоневич и Иван Боковец.
Двое суток мы провели в арестантской. Нас ни-
кто ни о чем не спрашивал, никого никуда не вы-
зывали и ничего не говорили. Только в вагоне поез-
да мы убедились, что нас ожидает Березовский
концлагерь.
Мы шли с гордо поднятыми головами. Настрое-
ние у всех было боевое. Конвоиры удивлялись на-
шей бодрости. «Что, весело? На бал идете?» — спра-
шивали нас.
Впоследствии узник концлагеря товарищ Жир-
79 ман в своем стихотворении очень верно передал
чувства и настроение идущих в Березу коммуни-
стов: <
Палям! палеск!м! трупа !шла,
Штык! навакол, як шчацшне.
А сэрца нам такт адб!вала: раз-два!..
Дзесь плакала мац! аб сыне...
Зямля нам ледзь чутна шаптала у слязах;
«Ой, стрэне у Бярозе вас доля:
I каты, 1 здзек!, i карцэраУ жах —
Няволя, навокал няволя!»
Галоу не сх!лял!, 1шл!, як на бой,
Сыны барацьбы ! пакуты.
Да дна п!л! кел!х мы дол! л!хой,
Праклятага ладу атруты.
Марш! Марш! Тольк! ша!.. Нав!на ёсць,
братва...
I шэптам пайшло уздоуж калоны:
— Паусюль забастоук!! Рауняйся... Раз-два!
К!тай мкне наперад чырвоны.
Там знаюць усё: што не стала у нас двух *,
* Речь, по-видимому, идет о Мозырко и Германисском,
убитых полицейскими в лагере в мае 1936 года (Прим. ред.).
Што здзек, што тэрор тут шалёны...
Вярозауцы, рот фронт! Не зломяць наш дух.
Во крочаць за нам! мгльёны *.
К моей левой руке была прикована правая рука
Михаила Середы. Смотрю на него — совсем подро-
сток. Волосы светло-русые, лицо еще покрыто вес-
нушками. На щеках и верхней, немного оттопы-
ренной губе только начинает пробиваться первый
пушок. И тебя, юный друг, гонят в это страшное
место.
Тихо, мерно, в шаг начинаю шептать ему, как
держаться, как вести себя, быть готовым на все
самое страшное.
— Не бойся, старший товарищ, я на себя на-
деюсь, буду стойким, твердым! Выдержу все, что
бы нас ни ожидало.
Передавая нас лагерной полиции, один из кон-
воиров кивнул в мою сторону:
— Этот особенно хорош,— и что-то начал про
меня рассказывать.
Тут я вспомнил, где мы с ним встречались,
догадался, о чем может рассказать этот тип. Это про-
исходило в 1932 году. На станции Седльцы заклю-
ченные (в числе которых был и я) потребовали, что-
бы конвой снял кандалы. Полицейские отказались.
Тогда над станцией взвился молодой, звонкий
голос:
— Вставай, проклятьем заклейменный...
Подхваченный всеми тридцатью узниками, гимн
полыхнул над станцией.
Словно дикие звери, набросились на нас поли-
цейские. Упал с разбитой головой Николай Боковец.
И вдруг слышим:
— Не бить, не бить политических! Долой белый
террор! Не бить, не бить, не бить!..— Это кричали
собравшиеся на перроне люди. Конвоиры бросились
на них, замелькали дубинки. А мы шли и пели.
... Утро 9 мая 1936 года выдалось теплое, тихое.
Как обычно, в 4 часа утра, в мертвящую тишину
80
* В оригинале стихотворение дано на польском языке.
Перевод на белорусский С. Дергая. См. «Полымя» № 2,
1958 г., стр. 178 (Прим. ред.).
спящего лагеря вонзились полицейские свистки и
площадная ругань. Зашлепали по цементному полу
босые ноги узников, застучали коваными сапогами
полицейские. Зловещими черными крыльями взмет-
нулись в полумраке коридора руки палачей с за-
жатыми в них дубинками. Глухие удары, стоны,
крики — все это слилось в единый стонущий гул.
Симфония лагерной жизни...
День, казалось, не сулил ничего необычного.
Тревожные предчувствия стали противным липким
холодком проникать в сердце только на плацу, ко-
гда мы увидели перед собой необычно большое коли-
чество полицейских. Распределение на работу про-
шло быстро, без обычных формальностей.
Вместе со своей группой я попал на земляные
работы. Каждому из нас отвели участок и приказа-
ли копать быстро, не разговаривать, не останавли-
ваться.
И тут началось. Словно свора диких псов, спу-
щенных с цепи, набросились на нас полицейские.
Взмах лопатой, взмах дубинкой, вскрик несчастно-
81 го, площадная брань садиста.
— Быстрее, быстрее, сукины сыны, копайте себе
могилы.
Рядом выбивается из последних сил мой това-
рищ по ломжинской тюрьме Залман Кац. Руки его
в кровавых мозолях, он с трудом удерживает ло-
пату. Стоящий позади нас полицейский все чаще
опускает на его худые плечи дубинку. И тогда я
решил помочь товарищу.
Смещаюсь чуть влево и начинаю выбрасывать
землю с его участка. За спиной раздается:
— Арестованный 564-й, ко мне!
Бросаю лопату, выпрямляюсь, бегу и громко по
уставу рапортую:
— Господин комендант...
— Молчать! Почему арестованный помогает
соседу?
— Господин комендант...
— Молчать! Что, товарищеская солидарность?!
Кругом! Наклонись!
И дубинка ходит по моей спине.
— На работу, бегом марш!
Не успел добежать, полицейский опять коман-
дует :
— Ко мне!
Подбегаю...
— Молчать, кругом!
И так подряд пять или шесть раз. А потом
вместе с пятью другими товарищами меня впрягли
в борону. Страшная это работа. Проволочная шлея
впивается в тело, пот заливает глаза, а вытирать
нельзя.
— Скорее, ровнее,— кричат надсмотрщики,
стоящие по обе стороны нашего участка.— Подходи-
те, подходите поближе, сукины сыны, сейчас на-
учим вас коллективно работать.
Ни капли воды. Нос, рот, уши забиты пылью.
Все сильнее пригревает солнце. А впереди весь ра-
бочий день. Что еще предстоит вынести нам?!
Минут через сорок привели новую пару «прови-
нившихся» узников, а меня и С. Конюшевского
впрягли в пароконную повозку и вместе с другими
заставили перевозить камни и песок. Атмосфера
все более накалялась. В этот день каждый из узни-
ков получил не менее 100 ударов резиновой дубин-
кой. Чудом уцелел в этот кошмарный день Влади-
слав Виха. Он сидел на камне и разбивал кирпич.
— Арестованный, ко мне! — прорычал полицей-
ский.— Почему так неохотно работаешь?! Я на-
учу тебя, заставлю работать! — И нанес ему пят-
надцать ударов. Только Виха вернулся на место,
опять вызов:
— Ты какой специальности?
— Фабричный служащий, пан комендант.
— Так ты, сукин сын, интеллигент и вместе с
рабочими?!
— Вот тебе...— И снова ударил. Снова вызов.
— Какого вероисповедания?
— Римско-католического.
— Так ты поляк, католик идешь вместе с ком-
мунистами?! Наклонись!
Еще 15 палочных ударов.
— Смотри, смотри,— закричал один из поли-
цейских,— он еще улыбается! Возьми его! —
скомандовал полицейский овчарке и спустил ее с
82
повода. Собака бросилась на грудь узника, сбила
Виху с ног и вцепилась в него зубами. Кто-то из
полицейских опомнился и оттащил овчарку.
На обед нас заставили ползти по-пластунски, по-
минутно пиная отстававших. После обеда я с груп-
пой в шестьдесят человек попал на уборку шоссе за
территорией лагеря. С двух сторон шоссе перекры-
ли конные полицейские. Вдоль дороги стояли над-
смотрщики с палками и подгоняли:
— Быстрей, быстрей!
Мы размахивали вениками, поднимая столбы
пыли. Со всех сторон сыпались удары. Неподалеку
от меня бесчинствовал полицейский Надольский.
— Что, еще не собрал? — кричал он на одного
из заключенных.— Если не соберешь, пока я до-
считаю до трех, то ртом всю грязь уберешь. Ну,
раз... два... три... Собирай ртом! Собирай, скотина,—
и ударами дубинки сбил заключенного с ног...
iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiin 84
Иосиф ЖИВЛЮН
Родился в 1907 году в семье крестьянина-бедня-
ка в деревне Романовны Свислочского района.
В 1933 году был избран секретарем Свислочского
РК КПЗБ. За революционную деятельность неодно-
кратно подвергался репрессиям. В концлагере нахо-
дился в 1935—1936 годах. В 1936 году за принад-
лежность к Коммунистической партии был осужден
на 2,5 года тюремного заключения и к 5 годам пора-
жения в правах.
После освобождения Западной Белоруссии Крас-
ной Армией И. Живлюк был избран депутатом На-
родного собрания Западной Белоруссии в Белостоке.
22 июня 1941 года И. Живлюк ушел на фронт.
В настоящее время живет в городском поселке Свис-
лочъ Гродненской области. Член КПСС.
85
aS
о
аа
II
ШШШШШ1Ш1 М M|||IIIllII!liIlllilllllIIUIlUIIIIlllllIIIIUUUlIUUIimilUUllUIUIIiniUlllUlllUI
^Ноя общественно-политическая дея-
тельность началась в ЗО-е годы в
Товариществе белорусской школы (ТБШ). В деревне
Романовцы, где я родился и жил, кружок ТБШ был
организован в 1929 году. Наш кружок проводил мас-
совые собрания. На них принимались резолюции
против угнетения белорусского народа, организовы-
валось чтение русской и белорусской литературы.
Драматическая секция готовила и ставила спектак-
ли. Большой популярностью у населения пользова-
лись произведения Янки Купалы, Якуба Коласа,
басни Кондрата Крапивы. Средства, собранные от
постановок, расходовались на приобретение книг
для избы-читальни или передавались в фонд МОПРа.
В январе 1930 года в деревне Романовцы была
создана подпольная коммунистическая ячейка, в ко-
торую вошли Игнатий и Михаил Апрелевские и я.
Работали мы под руководством Свислочского
РК КПЗБ. С этого времени агитационная работа
среди населения активизировалась.
Крупным событием в политической жизни Запад-
ной Белоруссии явилась забастовка лесных рабочих
в Беловежской пуще летом 1933 года. Руководили
движением лесных рабочих и оказывали им всяче-
скую помощь коммунисты. В прилегающих к пуще
деревнях мы организовывали забастовочные комите-
ты, снабжали их революционной литературой. За-
бастовка проходила при большой активности лесо-
рубов, возчиков и других рабочих, сопровождалась
демонстрациями и столкновениями с полицией.
Своей активной и организованной борьбой рабочие
добились повышения заработной платы.
Осенью 1934 года я был вызван в Белосток и на-
правлен на съезд кооператива издательско-просвети-
тельного общества «Сяуба». «Сяуба» к этому време-
ни фактически являлась единственной легальной ор-
ганизацией, куда входили рабочие и крестьяне. Надо
было смело и решительно действовать, устранить от
руководства буржуазных националистов, пытавших-
ся дезорганизовать деятельность «Ся^бы». Накануне
я получил подробные указания от представителя
ЦК КПЗБ, как следует себя вести на съезде.
Съезд кооператива открылся 14 октября. На нем
присутствовали и приняли участие 22 представителя
Гродненского, Волковыского, Белостокского и Бель-
ского поветов. Выразив недоверие прежнему руко-
водству, делегаты избрали новый состав правления
«Сяубы». В него вошли коммунисты. Наметили бли-
жайшие задачи кооператива. Прежде всего, надо бы-
ло расширить связи, вовлечь новых членов, глав-
ным образом из среды рабочих и крестьян. Новые
филиалы «Сяубы» должны были быть созданы в
Волковыске, Свислочи, Городке, Вельске и других
городах и местечках края. Филиалам предстояла
большая работа по организации библиотек, изб-чи-
тален, книжных магазинов. Наконец, необходимо
было добиться разрешения на издание газеты «Сяу-
ба» на белорусском языке. Мы сразу же включились
в работу и стали проводить в жизнь решения съезда.
В январе 1935 года в Белостоке полиция совер-
шила вооруженный налет на здание по улице Новый
Свет, где размещалось правление «Сяубы» и где про-
ходило заседание ее членов. Ворвавшиеся в здание
86
полицейские произвели тщательный обыск, забрали
документы, ротатор и 144 книги, присланные нам
товарищами из Минска. Арестовали троих: В. Зай-
ковского, Ф. Зубрицкого и меня. Нас отправили в
дефензиву, а потом в белостокскую тюрьму.
На свободу вышел через 7 месяцев и снова вклю-
чился в революционную деятельность.
На сентябрь 1935 года в Польше были назначены
выборы в сейм. Мы, коммунисты деревни Романов-
цы, разъясняли населению сущность новой конститу-
ции и нового избирательного закона, направленных
на ликвидацию остатков демократических свобод.
За десять дней до выборов, в базарный день, на
всех главных дорогах были разбросаны листовки,
вывешены транспаранты с лозунгами, призывавши-
ми население бойкотировать выборы, бороться про-
тив правительства, несущего народу голод, террор и
войну. 2 сентября я был арестован и вместе с тремя
другими товарищами отправлен в Белосток. Три дня
нас держали голодными в железнодорожном посте-
рунке *, пока не закончились выборы. На четвертые
37 сутки ночью комиссар полиции зачитал постанов-
ление белостокского воеводы о том, что меня отправ-
ляют в Березу Картузскую.
На одной из железнодорожных станций, назва-
ния которой не помню, нас высадили из вагона и за-
кованных погнали по шоссейной дороге.
Дул ветер, моросил дождь, было холодно. Мы
шли и думали о том, что ждет нас впереди. Но вот и
лагерь. Ворота открылись, и нас передали полицей-
ским надзирателям. Мы сразу почувствовали «дух
Березы». Раздалась команда:
— Дзяды, бегом марш, к казарме!
Нас поставили по стойке «смирно» на расстоянии
трех метров друг от друга. Я сделал попытку посмот-
реть, где находятся товарищи. На меня сразу обру-
шились удары.
В лагере запрещено было разговаривать, курить
и даже ходить. Все делалось по команде «бегом». На
работу — бегом, в казарму — бегом, в столовую —
бегом, в туалет — бегом. Не разрешалось получать
Полицейский участок.
посылки с продуктами, а кормили очень плохо. Чув-
ство голода никогда не покидало нас. На обед отво-
дилось несколько минут, в течение которых жидкий
суп проглатывался мгновенно. Если у повара остава-
лось несколько черпаков супа, то полицейский давал
команду:
— Голодные, выступить вперед!
Узники бросались к повару. Но счастливчиков
оказывалось два-три человека, а остальных полицей-
ский угощал резиновой дубинкой. После ужина
каждый заключенный становился по стойке «смир-
но» против своей постели и так стоял до 23 часов, до
команды «бегом марш, спать». Если во время стойки
по команде «смирно» кто-нибудь осмеливался поше-
велиться или заговорить шепотом с товарищем, то
сейчас же врывался полицейский и кричал:
— Кто разговаривал?
Если никто не признавался, давалась команда:
— Всем узникам со второго этажа вниз и об-
ратно, бегом марш!
Признавшегося бросали в карцер.
Особенно жестоко издевались над коммунистами.
Мы выполняли самые тяжелые работы: били камень,
качали приводом воду, чистили уборные, пахали
землю и т. д. Помню, как меня и украинца Козачука
запрягли в борону. Борона была большая, деревян-
ная, с железными зубьями. Чтобы тяжелее было тя-
нуть, на нее положили два камня. Нас запрягли,
как лошадей, в постромки, перепоясали ремнями
через грудь и погнали. Бороновали до обеда. От уста-
лости дрожали руки и ноги. Потом мы стали падать.
А полицейский, следовавший за бороной, бил нас ре-
зиновой дубинкой.
В другое время меня и политзаключенного Лип-
шица запрягли в телегу и приказали вывозить из
уборной нечистоты.
— Вы у меня еще поработаете! — кричал поли-
цейский.
Липшиц спокойно ответил ему:
— Эту телегу мы можем провезти из Березы пря-
мо в Лигу Наций, показать, на что вы способны.
Вечером после работы Липшиц был избит и бро-
шен в карцер. На следующий день туда попал и я.
88
Тяжело переживали мы отсутствие связи с внеш-
ним миром. Кое-что узнавали от новичков, которые
прибывали в лагерь. С жадностью слушали рассказы
о событиях в Польше, в СССР, о борьбе своих товари-
щей. Но этого было недостаточно. Мы решили ис-
пользовать узников, которые убирали казармы поли-
цейских. Вынести что-нибудь оттуда было невозмож-
но. Перед обедом и после работы в полицейском
блоке узников раздевали догола и тщательно обыс-
кивали одежду. Но, выбрасывая из мусорного ящи-
ка куски рваных газет, можно было быстро пробе-
жать глазами некоторые заметки, а затем шепотом
передать их содержание друг другу. Помнится, осо-
бенно ловко это получалось у коммуниста Мушин-
ского.
Тяжелый каторжный труд, постоянный голод,
карцер, избиения и издевательства подорвали мое
здоровье. Я заболел. 18 суток провалялся в так на-
зываемой больнице без всякого лечения. Состояние
здоровья с каждым днем ухудшалось, и 16 декабря
1935 года меня выпустили из лагеря.
И вновь целиком окунулся в революционную ра-
боту. Но в марте 1936 года по доносу провокатора
был схвачен полицией и брошен в тюрьму.
Наступил сентябрь 1939 года. Красная Армия
освободила Западную Белоруссию и принесла дол-
гожданное освобождение угнетенным народам. В ок-
тябре 1939 года я был избран депутатом Народного
собрания Западной Белоруссии и работал председа-
телем временного управления в Свислочи. С первых
дней Великой Отечественной войны добровольно
вступил в ряды Советской Армии, принимал участие
в защите столицы нашей Родины — Москвы и свой
боевой путь закончил в Берлине.
•niudvii naMgvj поннэнпдачдо помачтгоц
ПЖПНЭТГН КЭХО1К1Г9К VQQ ‘aomndvg 9 — wtrnw^ П
‘anoMndyi 9 хаэпж irnnxnj^ 'xnhn9OHvdvg 9 хЯэпж
nazdaj n nngpj vwada эа’тнохапн g -nnidvu nanogng
поязтц пхэончтгахуад помахаптпфпхнп пончкоирои
9 aniannfi. nvvwnHndu agz ‘anoiaovag 9 чапкпдохпн
пно аэ9 1чнпо9 понна91эдъэ1о noxnirag 1чдог g
•Цдог 6S6I 9 — HV4Tfawg n vnvxnj% ‘figoz 9g61
9 cnfioLaefixdvjj fieadag QdazviriiHox 9 nuamodg ппчд
ш)9И n nazdag ’аятчээ 9 чэпкпдохпн ‘xvw4doix 9 mr
-agna ‘wwnaaaduad кпмэ'па’птпгои 4anwzdd9gou oHivdM
-ондоэн пно ч&эончкэхкад о^мэанпхэпнПжжом ng
"h'naoHndng gou-sn пчкаэ пома
-nv4xoadM понжМд n потпчкод windg awngod 01g
НИаэПНЛН oaidaQ ‘ЬИдЗПНАН "nt>xnN
‘ЬИаэПНЛН "D9H ‘ЬИаЗПНАН нногэнз
06 iiiiiiiiiiiinniiiinniniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiimiiiiiiiiiiiiiiHiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiinii
91 шшшппппппп Ч iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiniiiniiiiiiiiniiiiiiinnnniiiiniiiinmmnnn
а спиной у всех нас, братьев, был
жи' уже немалый опыт революцион-
ной борьбы и не один год тюремного заключения,
когда в 1936 году за колючую проволоку Картуз-
Березы были брошены Сергей и Иван.
...Сделав перекличку и освободив нас от наруч-
ников, полицейские приказали нашей группе следо-
вать к зловеще громоздившемуся невдалеке арес-
тантскому блоку. Навстречу нам ползла какая-то пу-
гающая, липкая тишина. Она, казалось, заполняла
всего тебя, оглушала. И вдруг в глазах сверкнули
разноцветные молнии, тысячи электрических игл
одновременно впились в тело. Кто-то крикнул; «Не
бить!» Этот голос, подхваченный окровавленными
устами остальных, разорвал тишину лагеря:
— Не бить! Не бить! Кому служите? Палачи,
садисты! Близок час расплаты!..
Нас втолкнули в большой пустой зал, поставили
лицом к стене, приказали снять верхнюю одежду и
положить ее у ног. Затем последовала команда:
«Бегом марш, по кругу!» Оттесняя нас от стен к
центру комнаты, полицейские разместились вокруг,
несколько палачей стало в центре и ... пошли в ход
резиновые палки. Били безжалостно, долго. Били
ежедневно, били на протяжении всех бесконечных и
мучительных шести месяцев нашего пребывания
в концентрационном лагере. Издевались над нами и
днем и ночью.
Однажды (это было в ночь под Первое мая)
ровно в полночь раздалась команда: «Подъем, раз-
деться догола, в столовую, бегом марш!» Несколько
сот человек, зажатые между сдвинутыми столами
и стеной, стояли, тесно прижавшись друг к другу
потными, обнаженными, израненными телами. Не
хватало воздуха, спирало дыхание, кружилась голо-
ва, тошнота подкатывала к горлу. Некоторые те-
ряли сознание, и мы сдвигались плотнее, не давая
безжизненному телу упасть на пол. Больше ничем
мы не могли помочь товарищу. Руки приказано
было держать на затылке. Мы стояли лицом к стене
и не видели, что делают полицейские позади нас.
А в это время в камерах шел обыск. Искали лис-
товки, красные флаги, лозунги.
Чего только не выдумывали палачи. Они запря-
гали нас в телеги для перевозки песка и гравия,
впрягали в повозку с бочкой для подвоза воды, в
каток для укатывания мостовой... Не раз руки были
готовы поднять лопату и обрушить ее на палача.
Но побеждал рассудок: смерть не страшна, страшна
месть со стороны полицейских, которые за одного
убьют многих, как они зверски убили виленского
студента Германисского и белорусского крестьянина
Мозырко.
Чем больше издевались над нами тюремщики,
тем больше закалялась наша воля. Общая судьба,
общие муки и страдания сближали узников. Крепла
наша дружба, росла волна протестов в стране и за
рубежом. Мы знали, что, благодаря массовым вы-
ступлениям рабочих Польши против зверств в Бе-
резе, фашистское правительство летом 1936 года
вынуждено было отступить и несколько смягчить
зверское отношение к заключенным.
Большое значение для всей жизни узников в
92
лагере имела самоотверженная деятельность многих
испытанных борцов-коммунистов. Самые стойкие и
авторитетные коммунисты конспиративно избира-
лись в так называемые камерные тройки. Они свя-
зывались с центральной тройкой. Состав троек по
камерам часто менялся, так как людей постоянно
перетасовывали, некоторых выпускали на свободу.
Однако партийное руководство ощущалось по-
стоянно.
Уже в первый день лагерной жизни нас привет-
ствовали старые заключенные сжатыми в кулак ру-
ками, шептали: «Выдержим, не поддадимся прово-
кации! »
Сегодня мы, новички, делились новостями, на
следующий день ожидали удобного момента, чтобы
выслушать вести от очередной партии узников. Вес-
ной и летом 1936 года арестованные поступали в
лагерь ежедневно.
Мы встречали их опущенными вниз и сжатыми
в кулак руками, ободряли взглядом и улыбкой,
жадно слушали их, ловили каждое слово. Обмен ин-
93 формацией происходил обычно во время чистки ко-
телков и при построении на плацу. При этом всегда
соблюдались меры предосторожности: малейшая
оплошность — и не миновать дубинки с карцером.
Несколько раз сажали в карцер и нас. Мы ста-
рались всячески помогать узникам, брошенным в
настоящий ад. Задача заключалась прежде всего в
том, чтобы передавать в карцер дополнительное пи-
тание, потому что сидящим там паек выдавался в
первые три дня в половинном размере, а четыре дня
узник сидел на одной воде. Главное для нас было
не проявить слабость, быть примером для других.
Очень стойкими товарищами показали себя Розен-
берг и Рудель. Они пробыли в карцере почти поло-
вину своего срока и, всякий раз выходя оттуда,
вновь вступали в борьбу с лагерной администра-
цией. Примерным показал себя коммунист из Чен-
стохова 3. Маевский. Он никогда не унывал, подни-
мал боевой дух заключенных. Несгибаемым борцом
зарекомендовал себя двадцатидвухлетний электро-
техник из Львова Еллес. Запомнился молодой, жиз-
нерадостный белорусский парень Федор Рыло. Его
оптимизм и доброта помогали узникам переносить
этот ад, называвшийся местом изоляции в Березе
Картузской.
С думой об этих замечательных товарищах-ком-
мунистах покидали мы 14 октября 1936 года конц-
лагерь. Нас перевели в барановичскую тюрьму.
Вскоре над нами и еще десятью товарищами со-
стоялся суд. Сергей и Иван были приговорены к
6 годам тюремного заключения и отправлены в ко-
роновскую тюрьму.
Младшие из нас — Михаил и Емельян — в это
время также находились в тюрьме. Срок заключе-
ния у Емельяна заканчивался в 1937 году, а у Ми-
хаила — в 1938 году. Ни один из них 'тогда еще
не знал, что вскоре вслед за старшими братьями им
придется попасть в Березу.
...Старый наш знакомый, шпик барановичской
дефензивы Чарко, казалось, только и ждал, когда
мы (Емельян и Михаил) выйдем на свободу. Нам
было приказано в трехдневный срок переселиться в
центральные воеводства.
Трудным было путешествие в глубь страны.
И хотя ехали мы в разное время, дорога и судьба
была у нас одна. Куда бы мы ни приезжали, ото-
всюду нас выгоняли. Полиция твердила, что здесь и
без нас хватает переселенных «мятежников». Жить
приходилось с помощью товарищей-коммунистов,
которые встречались в пути. Иногда удавалось под-
работать и найти временное пристанище у какого-
нибудь крестьянина.
Встретились мы друг с другом в Моньках возле
Белостока и здесь же, с разрешения полиции, посе-
лились. Начали столярничать. Выполняли неболь-
шие заказы местных жителей. В августе 1939 года
президент Польши Мостицкий издал распоряжение
об интернировании «подозрительных лиц» в местах
изоляции. Мы с братом решили скрыться, но не
успели. Полиция нас схватила.
На подводе, под конвоем двух полицейских мы
добрались до станции Калиновка, а оттуда поездом
до Белостока. В Белостоке без всякого расследова-
ния нас бросили в тюрьму. В большой камере нахо-
дилось около 30 человек. Все они были задержаны
94
в последние дни, и никто не знал, за что их аресто-
вали, что ждет впереди.
На следующий день под вечер нас в количестве
300 человек погрузили в товарные вагоны и по-
везли в неизвестном направлении. Только когда
стали высаживать в Березе, мы догадались, что нас
ожидает.
Построили в колонну по четыре и погнали по
шоссе. Когда прибыли в лагерь, начальник конвоя
называл по списку наши фамилии, приказывал
выйти из строя и передавал в руки лагерной
охраны.
Вскоре раздалась команда: «Смирно! В направ-
лении лагеря, бегом марш!» Открылись ворота. От
них в лагерь вела широкая аллея, покрытая щеб-
нем и огороженная колючей проволокой. По обе
стороны аллеи, примерно через каждые два метра,
стоял полицейский с резиновой дубинкой или тол-
стой бамбуковой палкой в руках.
Головная часть колонны втягивалась в ворота.
Посыпались палочные удары. Отступать было неку-
95 да. Постепенно аллея заполнилась бегущей толпой.
Полицейские ловко орудовали палками, стараясь
никого не оставить без «угощения». На землю летели
шапки, сумки и другие вещи. Никто не задержи-
вался, чтобы поднять их. Все бежали, тесно
прижавшись друг к другу. Удары и толчки сыпа-
лись со всех сторон. Наконец голова колонны вы-
рвалась из аллеи на плац. Вскоре там оказалась вся
наша группа.
На плацу нас встретила другая группа полицей-
ских. Мы были построены в две шеренги. Полицей-
ские дали команду подходить и забирать пооди-
ночке свои вещи, которые были собраны в общую
кучу. Первый, кто попытался найти свое имущество,
получил палочный удар. Такая участь ожидала
каждого. Один юноша решил избежать ударов. Он
ловко схватил свою шапку и быстро скрылся в
строю. Полицейский вернул его назад, сказал, что
так вещи не берут, и приказал положить шапку на
место, чтобы иметь возможность наградить и его
ударами.
На плацу нас разбили на группы по 30 человек,
и под командой полицейских мы выполняли
«упражнения» в огороженных колючей проволокой
секциях. Команда подавалась свистком полицей-
ского, который находился в середине ограды. Один
свисток — группа несется в один конец секции, два
свистка — в другой. Вяло бежишь — палочный
УДар.
Этими так называемыми гимнастическими
упражнениями закончился первый день нашей ла-
герной жизни. Нам не дали ни пить, ни есть, а под
вечер загнали в камеру. В центре ее были деревян-
ные, ничем не покрытые трехъярусные нары. Облег-
ченно вздохнули мы лишь тогда, когда улеглись
вплотную друг к другу, как селедки в бочке. Но
уснуть было трудно. Каждый стонал от боли, нечем
было дышать. Не хватало воздуха.
Следующий день начался с утренней «гимнасти-
ки». По свистку бегали, выполняли «жабки», па-
дали, вставали и так до изнеможения. Наихудшим
вариантом муштры был бег, похожий на движение
часовой стрелки. Узники должны были выстроить-
ся в одну шеренгу. С одного фланга становился
живодер из уголовников, и тогда вся шеренга в
30 человек должна была начинать бег вокруг него.
Первому было легче, потому что он совершал не-
большой круг, хуже всего доставалось последнему,
у которого после нескольких кругов подкашивались
ноги.
После двухчасовой «тренировки» нам выдали по
котелку на двоих жиденького супа и около
200 граммов хлеба. Каждая пара съела свой хлеб,
выпила суп (ложек не было), и вновь началась «гим-
настика». Больные и физически слабые люди лиша-
лись сознания от этих упражнений.
Полицейский тщательно проверял упавшего в
обморок, не симулирует ли он. Ударял несколько
раз плетью и, если видел, что человек не подни-
мается, приказывал отнести его под забор.
Старик, который разыскивал своего внука и
случайно оказался с нами в лагере, после трех дней
такой гимнастики и неоднократных проверок, не
симулянт ли он, потерял сознание, пролежал целый
день под забором, а под вечер его унесли мертвого.
9S
Стояла страшная жара, а воды не было. Ее при-
возили в бочках, и если кому-либо удавалось до-
быть полстакана воды в течение дня, то это было
счастье. С каждым днем во время упражнений все
больше людей теряло сознание.
Началась война. Террор в лагере усиливался. Мы
понимали, что все это не предвещает ничего хоро-
шего. Вызывали тревогу сведения о быстром про-
движении немецких войск в глубь страны. Необ-
ходимо было подготовиться ко всяким неожиданно-
стям. В лагере находилось несколько тысяч человек,
и вопрос о спасении их жизней был главным на на-
ших совещаниях.
Однако события неожиданно приняли совершен-
но иной оборот. Вечером (кажется, это было 17 сен-
тября 1939 года), когда нас загнали на нары, нам
удалось уловить какое-то необычное движение по-
лиции в лагере. Быстро группами они переходили
из блока в блок. По нескольку раз входили в
каждую камеру, по спискам вызывали некоторых
узников и уводили с собой.
97 Всю ночь слышно было, как грузили на повоз-
ки какие-то металлические предметы. В молчании,
сдерживая дыхание, прислушивались мы к каж-
дому шороху, к каждому голосу, которые доноси-
лись до нас со двора. Никто, однако, не отваживал-
ся взглянуть в окно, так как нас предупредили, что
каждый, кто высунется, получит пулю в лоб. Уда-
лось услышать несколько глухих выстрелов из ка-
рабина. После полуночи всякое движение на дворе
прекратилось. Погашены были все фонари, освещав-
шие внутренний двор. Никто не спал. Все бодрство-
вали и ждали, что будет дальше. Начинало светать.
Мы напряженно всматривались в направлении
«аиста» (будка над стеной, в которой беспрерывно
находился полицейский с пулеметом).
Из темноты вырисовывались контуры будки. Ни-
каких признаков жизни во дворе. Мы почувствовали
себя свободнее. Начинаем разговаривать не шепо-
том, а вполголоса. Кто-то стал утверждать, что над
стеной полицейского нет. Не видно было торчав-
шего ранее ствола пулемета. Наконец все убедились,
что плац перед тюрьмой пуст и на нем ни души.
Другая группа людей прислушивалась у дверей.
В коридоре тишина. Приглушенно окликнули това-
рищей из камеры по ту сторону коридора. Окна их
камеры выходили на шоссе. Вполголоса сообщили
нам, что не видно полицейских у ворот, но преду-
предили, чтобы не выходили из камер — может
быть ловушка. Наконец из одной камеры заключен-
ные вышли в коридор. Подошли люди из города и,
отворяя двери, подтверждали, что полиция ночью
убежала из Березы.
Красная Армия перешла границу.
Мы свободны!
Двумя неделями раньше, когда во дворе коро-
новской тюрьмы стали рваться немецкие снаряды,
братья Сергей и Иван вместе с товарищами по за-
ключению взломали несколькими мощными удара-
ми дверь камеры, помогли освободиться остальным
заключенным и пошли на восток.
99
lIlIlinillllllinilllllllllllllllllllllllHllllllllIlIIIIIIIliniHIIlIlIlIlIlinilllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllW
Давид СИГАЛ
Родился в Тернополе в 1916 году. Сын рабочего.
С 1931 года Д. Сигал принимает активное участие
в революционном движении рабочих Тернополя, за
что неоднократно арестовывается. За принадлеж-
ность к КПЗУ был осужден в 1933 году на 3,5 года
тюремного заключения. В концлагере находился в
1936—1937 годах.
В настоящее время живет и работает в городе
Залещики Тернопольской области.
Illllllllllllllllllllllllllllllllllllll
2
3
s
о
ш
и
ММ iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiuiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiii
не было еще и 14 лет, когда
HVB родители вынуждены были от-
100
дать меня в ученики к владельцу небольшой сапож-
ной мастерской в Тернополе. Ученичество, как и у
других моих сверстников, проходило в «побегуш-
ках». Хозяин не торопился обучать меня сапожно-
му ремеслу и целыми днями гонял по городу с раз-
личными поручениями. Какое ему было дело до
того, что моя семья жила впроголодь, что родители
ждут не дождутся, когда я принесу домой первый
самостоятельно заработанный злотый.
Я возненавидел своего хозяина и искал удобного
случая, чтобы ему насолить. И, наверное, натво-
рил бы массу глупостей, если бы на меня не обра-
тили внимание рабочие мастерской. Заметив мое
пристрастие к чтению, они стали давать мне книги,
в которых рассказывалось о мужественных, предан-
ных трудовому народу борцах. Так к 15 годам я
познакомился с жизнью и деятельностью Карла
Маркса, Фридриха Энгельса, Августа Бебеля, Кла-
ры Цеткин, Владимира Ильича Ленина, прочитал
роман М. Горького «Мать».
Мое увлечение революционной литературой, а
также связь с революционно настроенными рабочи-
ми не остались незамеченными хозяином, и он
вскоре прогнал меня.
— Ну вот,— сказал кто-то из старших товари-
щей,— теперь и ты становишься революционером.
До настоящего революционера мне было, конеч-
но, далеко, но эти слова рабочего меня окрылили.
Стараясь соблюдать все правила конспирации, я
занимался транспортировкой подпольной литерату-
ры, распространял среди рабочих и расклеивал на
улицах листовки. В 1931 году меня приняли в ряды
КСМЗУ и поручили вести разъяснительную работу
среди молодежи. В 1932 году был арестован по по-
дозрению в распространении листовок на улицах
Тернополя. Однако у следователя не было никаких
доказательств моей вины, и через пять недель он
вынужден был освободить меня. С этого времени я
стал систематически накануне всех революционных
*10*1 праздников подвергаться кратковременному аресту
и обыскам. А весной 1933 года Тернопольский
окружной суд за участие в демонстрации и органи-
зации митинга безработных приговорил меня к трем
с половиной годам тюремного заключения.
Борьба продолжалась и в тюрьме. Под руковод-
ством тюремной коммуны мы требовали увеличения
времени прогулок, улучшения питания, размещения
политзаключенных отдельно от уголовников.
В 1935 году меня за «строптивость» перевезли в зо-
лочевскую тюрьму, а через год по амнистии я был
освобожден и снова вернулся в Тернополь.
Семья наша буквально нищенствовала. Необхо-
димо было срочно найти работу, но хозяева меня
уже знали и гнали с порога.
Вскоре в Западной Украине начались крупные
классовые бои, и я с головой окунулся в револю-
ционную работу. Вместе с товарищами из городской
партийной организации выступал на собраниях ра-
бочих с призывами к забастовке. В одной из мас-
терских у нас произошло столкновение с группой
украинских националистов. Они забаррикадировали
все выходы и вызвали полицию. Всех нас взяли на
заметку, а через три дня мы были арестованы.
Ночью, тайком, под усиленным конвоем нашу груп-
пу в 13 человек вывезли из города, и вскоре мы
оказались в Березе Картузской.
Нас завели в комнату арестантского блока и
оставили одних. Полицейский, выходя из помеще-
ния, бросил на ходу «раздевайтесь» и исчез. Мы
были настолько ошеломлены палочной встречей у
ворот, что не обратили внимания на эту команду.
Через несколько минут этот полицейский появился
снова и тут же принялся нас избивать за невыпол-
нение его приказа. Когда мы разделись, он спрятал
дубинку в чехол и вышел. Появился другой поли-
цейский.
— Чего разделись? — крикнул он.— Не успели
прибыть и уже отдыхать собрались?!
Снова заработала дубинка. Мы начали оде-
ваться.
— Ах, одеться решили? А команда была?
И опять посыпались палочные удары. Так, сме-
няя друг друга, полицейские Ленчевский, Солецкий,
Марцинкевич и комендант арестантского блока Пы-
тель издевались над нами в течение целого дня.
Вечером нам приказали раздеться и лечь на мок-
рый цементный пол. В камеру заходил полицейский
и ударом сапога заставлял нас всех лежать в од-
ном определенном положении.
В 4 часа утра мы проснулись от длинного прон-
зительного свистка. Вошел дежурный по блоку Бер-
ныцяк и погнал нас умываться. Мы побежали к
бочкам с водой.
Новичкам было приказано умываться отдельно
от остальных узников лагеря. Один за другим мы
подходили к бочке, подставляя котелки под струю
воды. Боялись пролить хоть одну каплю, так как
за это били или приказывали ложиться на землю
и ползать до тех пор, пока не станет сухо.
До моего слуха долетели обрывки фраз: «Как
Мадрид?», «Деклараций не подписывать», «Держи-
тесь, товарищи». В очереди за черпаком баланды
я вновь услышал эти слова и понял, что обращают-
ся к нам.
102
Процедура завтрака проходила таким образом:
в большом помещении стояли два котла, мы вы-
страивались в очередь, один заключенный выдавал
хлеб, второй наливал кофе. Это выполнялось в мол-
ниеносном темпе. Тут надо было уметь быстро
снять крышку с котелка и мгновенно подставить
под черпак раздатчика кофе. За малейшую непово-
ротливость следовали побои. Узники, которые полу-
чали завтрак в числе первых, успевали позавтра-
кать, а последние в очереди оставались без
завтрака.
Попытки установить с нами контакт и оказать
нам моральную поддержку предпринимались ста-
рыми узниками в течение всего карантина или внут-
рилагерной изоляции. Мне постепенно становилось
ясно, что в лагере идет борьба за души узников.
В этой борьбе до зубов вооруженным полновласт-
ным садистам — Камаля-Курганскому, Пытелю, Со-
лецкому, Томаке, Надольскому, Прухневичу, Ку-
харскому, Яженцкому и другим — противостояла
подпольная лагерная коммунистическая организа-
103 ция. Особенно активно вели работу товарищи Коль-
ский, Табачник, Мушинский, Горовиц, Панцер,
Рыло, Гаврилюк, Смолярчук, Рубинштейн, Айзен,
Бонк, Правин, Рудзинский, Захарьяш и другие.
Вечером на второй день пребывания в лагере я
видел, как одного из них (Мушинского) за попыт-
ку заговорить с нами во время умывания посадили
на семь суток в карцер. Вот так, с помощью карце-
ра, дубинок, всевозможных издевательств и прово-
каций, запрещения разговаривать, переписываться
с внешним миром, правительство пыталось сломить
нашу революционную силу.
Помню, как издевался надо мной полицейский
Кравчинский. Мы убирали мусор во дворе лагерной
администрации. Каждой паре узников были выда-
ны носилки и лопаты. Пары комплектовал Крав-
чинский, подбирая их таким образом, чтобы людям
было труднее. Так, например, мне, человеку невы-
сокого роста и слабого телосложения, он дал в пару
высокого, сильного заключенного. Мой напарник
(это был товарищ Гельберт) старался насыпать
землю на носилки соразмерно с моими силами и
возможностями. Кравчинский заметил это, вскочил
на носилки, утрамбовал сапогами землю и с по-
мощью дубинки заставил нас добавить груза.
С каждым «рейсом» силы у меня иссякали. Ру-
ки были окровавлены. От беспрерывных ударов ду-
бинкой болела голова, глаза застилал туман. Но-
силки выскальзывали из рук, рассыпалась земля.
Тогда полицейский подбежал ко мне, сбил ударом
кулака на землю и приказал ртом собирать мусор
и носить его на носилки. Я лежал ничком на куче
мусора и не раскрывал рта. Кравчинский присел на
корточки и, увидев, что я не выполняю его приказа,
обрушил град ударов.
Наиболее действенными средствами борьбы в ла-
гере была у нас взаимопомощь и взаимовыручка.
Оставить товарищу, сидящему в карцере, пайку
хлеба, исполнять все команды в замедленном темпе,
прийти в трудную минуту на помощь более слабо-
му — все это было правилом поведения узников-
коммунистов. Через портняжно-сапожную мастер-
скую нам удалось организовать пошив специальной
одежды для узников, которых администрация си-
стематически бросала в карцер. Так, например, для
Еллеса было сшито вместе несколько рубашек, и он
носил их довольно продолжительное время. А когда
эта наша хитрость была раскрыта и работавших
в мастерской наших товарищей отправили в кар-
цер, нашли другой выход: выходивший из карцера
оставлял там свое белье. Это было безопасно, так
как полицейские никогда в этот погреб не спуска-
лись.
Борьба закаляла и сплачивала нас. В этой борь-
бе крепла уверенность в непобедимости нашего пра-
вого дела.
105 iiiiiiuiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiijiiiiiiiiiuiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiuiiiiiiiiniuuiiiii
Луна ВОЛОСЮК
Родился в деревне Батче Кобринского района в
1899 году. Участие в революционной деятельности
принимал с 1921 года. В 1923 году был избран сек-
ретарем Кобринского РК КПЗБ. За коммунистиче-
скую деятельность неоднократно подвергался поли-
цейским репрессиям. В концлагере Береза Картуз-
ская находился в 1936 году.
В период Великой Отечественной войны укрывал
в своем доме советских военнослужащих и членов
их семей. В настоящее время живет и работает в де-
ревне Батче Кобринского района.
ю
£
ш
S
ЛППППИШПШППШШШППП)
Е ЕТУ камеру помнят многие узники
ЧжЕ концлагеря. Внешне она не от-
личалась от других камер арестантского блока: та
же параша в углу и узкий деревянный стол, двухъ-
ярусные нары на 28 человек и забитое досками окно.
И все-таки это была пятнадцатая камера. Офи-
циально она называлась штрафной.
Я попал в нее на вторые или третьи сутки после
моего прибытия в Картуз-Березу. Перед тем я почти
сутки простоял лицом к стене в «приемном покое»,
где комендант блока Пытель вместе с другими по-
лицейскими знакомил меня с режимом для аресто-
ванных. Это знакомство состояло в следующем:
меня раздели догола, избили, бросили под ноги
арестантскую одежду, велели одеться и пришить на
рукав и спину два полотнища с номером 633.
После первых суток «знакомства» я еще мог дер-
жаться на ногах, и это палачам, видимо, не понра-
вилось. В ночь на вторые сутки в камеру ворвалось
четверо полицейских во главе с самим Камаля-
106
Курганским. Он выслушал мой рапорт и велел по-
лицейским еще «подучить» меня. Двое полицейских
схватили меня за руки и растянули их в стороны, а
остальные начали бить резиновыми палками по
спине и груди. Очнулся я на цементном полу пят-
надцатой камеры. Кто-то бережно поддерживал мою
голову и прикладывал к кровоподтекам на спине
влажную тряпку. Я нашел в себе силы повернуться
на бок и увидел возле себя Владислава Бонка, с ко-
торым мы вместе прибыли в лагерь. Он мне что-то
шептал.
Я прислушался.
— Друг, будь осторожен... Мы в новой камере...
Могут быть провокаторы.
Пока я окончательно не пришел в себя, Влади-
слав все время находился возле меня. Опасения
Владислава Бонка были не случайны. Однажды по-
сле очень тяжелой муштры узник Л. начал хны-
кать в камере, что мы, мол, погибли, что нас до
смерти здесь замучают. Забыв об осторожности, я
ответил, что здесь не только ему одному тяжело,
107 но мы должны выдержать. Негодяю было этого до-
статочно. На следующий день он, притворившись
больным, остался в камере один и доложил о раз-
говоре полицейскому. Чем это кончилось для меня,
видно из следующего документа:
«Распоряжение о наказании...
Я, комендант места изоляции в Березе Картуз-
ской, подинспектор полиции Юзеф Камаля-
Курганский, на основании режима места изо-
ляции... наказываю арестованного Волосюка
Лукаша одиночным заключением на 7 дней, с
жесткой постелью и постом в первый, третий,
пятый и седьмой день заключения с уменьше-
нием пищевого рациона до половины в осталь-
ные дни за проведение агитации среди аресто-
ванных 15 июля 1936 г. ...» *
А провокатор, после того как по его доносам еще
ГА Брестской области, ф. 98, on. 1, д. 405, л. 11-
пять человек избили, был освобожден из лагеря
досрочно, не пробыв в нем и двух месяцев.
Место этого провокатора вскоре занял другой,
некий Майкефер.
В отличие от других узников нашей камеры его
обычно посылали на более легкие работы, например,
на чистку картофеля. В конце рабочего дня он имел
возможность раньше остальных возвращаться в ка-
меру. Пользуясь этим, Майкефер вытаскивал из на-
ших котелков хлеб, который мы оставляли себе на
обед или ужин. Иногда, чтобы отвести от себя по-
дозрение и скомпрометировать честного человека,
украденную пайку хлеба он подкладывал под матрац
одному из узников. Однажды я изобличил его,
тогда он донес на меня лагерному начальству, и я
получил семь суток карцера за «улыбки» в камере.
Это было через шесть дней после предыдущего нака-
зания. Случалось, что Майкефер воровал хлеб,
оставленный товарищами для тех, кто находился в
карцере. Конец гнусным выходкам провокатора по-
ложил Владислав Бонк. Когда Майкефер начал
свой очередной провокационный сеанс насмешек и
издевательств над узниками камеры, Бонк спокойно
подошел к нему и набил морду. На вой Майкефера
прибежал полицейский. Под защиту он его не
взял — таких даже некоторые полицейские недо-
любливали. Но Бонку это все-таки не прошло да-
ром — его бросили в карцер. А Майкефер был
вскоре освобожден.
К счастью, такие типы были редким исклю-
чением в лагере. Узники-коммунисты, были ли они
членами КПП, КПЗБ или КПЗУ, были ли они бело-
русами, поляками, евреями или украинцами —
дружили между собой, были как одна семья. Каж-
дый отдавал коллективу все, что мог. Рудель, на-
пример, с большим риском для себя наловчился
извлекать из полицейского туалета обрывки газет,
доставлял их чтецам, которые информировали
узников о событиях за стенами лагеря. Все это, как
и имя одного из полицейских, который специально
подбрасывал газеты, было нашей величайшей тай-
ной, в которую были посвящены лишь некоторые
узники камеры номер 15. Из добытых таким обра-
108
зом газет мы узнали о смерти нашего славного Бу-
ревестника — Алексея Максимовича Горького. Мы
не раз вспоминали произведения великого писателя.
Вечерами или по ночам шепотом пересказывали
друг другу отрывки из романа Шолохова «Тихий
Дон», разучивали песни из кинофильма «Веселые
ребята». Наше настроение поднималось, когда мы
узнавали об успехах республиканцев в Испании или
о забастовке крестьян в Краковском воеводстве.
Мы помогали друг другу и на каторжных, изде-
вательских работах. Узники, знакомые с физиче-
ским трудом, обучали своему немудреному искус-
ству неискушенных в обращении с лопатой и но-
силками. Помню, как львовский студент Беркович
шутил по этому поводу: «Взял я в руки лопату
и думаю: вот теперь я пропал окончательно.
К обеду у меня уже были кровавые мозоли. А после
обеда, во время построения на работу, меня тихонь-
ко подтащил к себе Волосюк и, как инженер,
быстро и умело научил работать лопатой. С его по-
мощью я вскоре овладел всеми лагерными «ору-
диями труда». Мы учили товарищей незаметно
оставлять огрехи при перекопке поля, брали на себя
часть работы тех, кому было особенно тяжело. Ра-
зумеется, все эти наши дела давались нам ценой
огромных физических усилий. Каждый шаг соли-
дарности был кровавым шагом.
В камере номер 15 отмечались все революцион-
ные праздники.
Проводились короткие беседы-доклады. Беседы
начинались с упоминания имен замученных в ла-
гере виленского студента Германисского и беловеж-
ского лесоруба Мозырко.
В концлагере мы тяжело страдали физически,
но морально были сильны. Нас не могли поколе-
бать ни разнузданная антикоммунистическая, ни
антисемитская пропаганда, ни всякого рода шантаж
и провокации березовских палачей.
Illinniininilinillinillllllllllllllllllinillllllinilllllllininilllininilllllllllilllllllllllllllllllllinilllllllllllllll 1^0
Иосиф РАЙСКИЙ
Родился в 1903 году в Барановичах. В 1924 году
вступил в ряды Коммунистической партии Западной
Белоруссии и активно включился в революционную
борьбу. В 1925 году первый арест и приговор — 4 го-
да тюремного заключения за коммунистическую дея-
тельность. 1929 год — через несколько месяцев по-
сле освобождения — новый арест, суд. На этот раз
5 лет тюремного заключения. В 1936—1937 годах
И. Райский находился в концентрационном лагере.
После освобождения из Березы Картузской он вновь
включился в активную революционную деятель-
ность. И снова арест. В 1938 году за коммунистиче-
скую деятельность И. Райский приговорен к 10 годам
тюремного заключения.
Участник Великой Отечественной войны. В на-
стоящее время живет в Барановичах. Пенсионер.
Член КПСС.
к
S
3
с
о
Е
tt
S
К
О
«
111
U
I11IIIIIIIII1I1IIII1H ММ iiiiiniiiiiiiiniiiiiniiiiuiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiniiinin
1936 года. Солнечные лучи
MlWH скользят по цветущим деревьям
сада. В воздухе не шелохнет. Только перелетающие
с ветки на ветку птицы нарушают весеннее спокой-
ствие сада. Никто, пожалуй, не чувствует так кра-
соты природы, как человек, только что оставивший
тюремную камеру.
Прошло семь дней, как я вышел из баранович-
ской тюрьмы. Срок небольшой. Что же сделано за
это время? Встреча с товарищами. Знакомство с
обстановкой в городе и стране. Радостно было слы-
шать, что первомайская демонстрация была внуши-
тельной и прошла под коммунистическими лозун-
гами. Единый фронт показал свою силу. Расчеты
властей разрушить единый фронт арестами комму-
нистов в конце марта полностью провалились. Дефен-
зиве не удалось даже состряпать обвинительный
акт, и мы опять на свободе. Остается хорошенько
продумать дальнейшие шаги по организации борьбы
трудящихся против правительства войны и голода.
Вдруг мои мысли были прерваны стуком в ка-
литку. Я оглянулся и увидел три знакомые фигуры
сыщиков из барановичской дефензивы. Они, видимо,
долго следили за мной. Не заходя в дом, не делая
обыска, сыщики направились прямо в сад и «име-
нем закона» арестовали меня.
И вот я в комиссариате польской полиции. Здесь
уже находились молодой парень Казущик и кресть-
янин из деревни Конюхи Ляховичского района Лой-
ко. Никакого допроса нам не учиняли, не предъяв-
ляли и обвинений. Надели наручники и под усилен-
ным конвоем полиции повели на станцию.
Находясь уже в вагоне, мы узнали от полицей-
ских, что везут нас в Картуз-Березу. Этот лагерь
был построен в небольшом, затерянном среди полес-
ских болот городке Береза в 1934 году. Выбор места
вполне удовлетворял вкусы и желания его осно-
вателей. Болотистые места, окружавшие городок,
славились своим нездоровым климатом. Сам горо-
док был исключительно маленький. В нем пол-
ностью отсутствовала промышленность, а следова-
тельно, не было пролетариата. Это последнее обстоя-
тельство вполне устраивало правительство панской
Польши — в Березе некому было поднимать голос
протеста против зверств, чинимых в концлагере.
Были приняты меры, чтобы оградить концентра-
ционный лагерь от непрошеных пришельцев. Раз-
решение на въезд в Картуз-Березу выдавало только
министерство внутренних дел в Варшаве. Понятно,
что такое разрешение могли получить лица, пользо-
вавшиеся особым доверием у органов безопасности.
Полиция (а ее было более чем достаточно), осад-
ники и разные агенты вели наблюдение, чтобы не
появился случайный прохожий на дорогах, ведущих
в Картуз-Березу. У каждого прохожего проверяли
документы и, если оказывалось, что он не местный
житель, доставляли в полицейский участок, произ-
водили допрос и в лучшем случае удаляли из за-
претной зоны.
Жители под страхом штрафов и других адми-
нистративных взысканий обязаны были сообщать в
ближайший участок полиции о прибытии посторон-
них лиц.
112
Прохожие не имели права задерживаться и ве-
сти разговоры на дороге с другими встречными, а
также смотреть в сторону лагеря. Такое любопыт-
ство могло стоить им доброй порции резиновых
палок.
На станцию мы приехали поздно вечером. Было
темно. К лагерю шли по дороге, вымощенной це-
ментными плитами. А вот и лагерь. Повернули к
калитке. Один из сопровождавших нас полицей-
ских потянул за рукоятку звонка. В калитке от-
крылось маленькое окошечко и показалось лицо
полицейского. Во двор лагеря вошли под возгласы:
— Коммунисты, к... мать!
Не успели мы оглянуться,- как на нас обруши-
лись удары резиновых палок. Первое «знаком-
ство»... Затем нас подвели к трехэтажному зданию.
Оно было огорожено в несколько рядов колючей
проволокой. Поднялись на второй этаж. По обе
стороны коридора — камеры. У стен каждой из них
лежала сложенная одежда узников.
Царила зловещая тишина. Даже полицейский,
113 беспрерывно шагавший по коридору, ходил бесшум-
но. Мы остановились у двери с правой стороны.
Полицейский впустил нас в камеру и, ничего не
говоря, закрыл дверь.
Мы осмотрелись. Камера была большая. Окна
забиты досками так, что оставалась свободной толь-
ко фрамуга. Мебели в комнате никакой не было,
пол цементный. Обыска у нас почему-то не делали,
и в кармане осталось немного табаку и спички.
Отойдя в угол, я свернул папиросу и закурил. В ту
пору мы еще не знали, что в лагере курить надо
втайне, если не хочешь получить семь дней карцера
и изрядное количество ударов. Не раздеваясь, легли
на цементный пол и сразу уснули. Спать пришлось
недолго. Резкий свисток возвестил подъем. Было
4 часа. Мертвая тишина сменилась беготней, свист-
ками, криками полицейских.
К нам подошел полицейский и стал обучать
правилам пребывания в лагере. Во всей этой
«науке» главными были методы физического воз-
действия. Затем нам принесли три больших куска
материи с порядковыми номерами. Их нужно было
нашить на одежду. Мне достался номер 638. При-
шивать эти номера пришлось несколько раз. Наша
работа никак не могла удовлетворить вкус полицей-
ского. Наука эта стоила нам не одной резиновой
отметки на спине!
В первые дни пребывания в концлагере узников
на работу не посылали. Но не оставляли их и без
дела. Для новичков подготовлено занятие, без ко-
торого, как заявила администрация, «нельзя пло-
дотворно работать». Таким занятием были дисцип-
линарные упражнения. Суть их заключалась в том,
чтобы причинить узникам побольше мучений.
Упражнения проводились во дворе. Комендант по-
дает команду «строиться», а затем «бегом марш!».
Не нравится коменданту бег — он приказывает «па-
дать». Если расстраиваются ряды, появляются
отстающие — на лице коменданта вспыхивает злая
гримаса. Он подзывает к себе узника, называя его
по номеру. Следует команда: «Согни спину». Спину
никто не гнет. За это получаешь еще несколько уда-
ров резиновой палкой. Но и этот вид упражнений
не удовлетворяет коменданта. Он заставляет ходить
«гусиным» шагом. Чтобы не охрипнуть, комендант
переходит на подачу команды условными свистка-
ми. И вот от завтрака до обеда и от обеда до ужина
раздаются свистки-команды: бегом марш, падать,
ходить «гусиным» шагом.
Нередко со второго этажа за проводимыми за-
нятиями следил комендант блока Пытель. Когда
ему казалось, что занятия проводятся недостаточно
энергично, он спускался во двор и на некоторое
время брал команду на себя. Оставив немало синих
полос на телах узников, Пытель так же внезапно
уходил с занятий, как и появлялся.
Прошло несколько дней, и нас отправили на ра-
боту. Под палящими лучами солнца мы рыли
траншеи, разбирали старый фундамент. Спину вы-
прямить не разрешалось. Полицейские, словно со-
ревнуясь между собой, подзывали к себе то одного,
то другого узника и зверски избивали их.
Когда кончилась работа по разбору фундамента,
нас отправили на приготовление компостных куч.
Со всего лагеря мы свозили бурьян и разные отхо-
114
ды. Настилаем слой бурьяна и всевозможных отхо-
дов, а затем поливаем фекалием. Вся эта работа
проводилась в жаркие летние дни. Невообразимый
смрад вызывал тошноту и рвоту.
А было и так. Полицейские заставляли класть
мешок с песком на носилки, и узники, подгоняемые
резиновыми палками, таскали их просто так, для
развлечения администрации. Руки от этого дереве-
нели, пальцы не разгибались, носилки выскальзы-
вали и падали. На помощь опять приходила рези-
новая палка. «Работа» продолжалась до полного
изнеможения.
Измученные, мы возвращались с работы или
«упражнений». С нетерпением ждали команды
спать. Сон должен был хоть немного восстановить
наши силы. Но вот беда. Полчища клопов, гнездя-
щихся в многочисленных щелях казарм, также
ждали этой команды и сразу бросались на нас.
Чем труднее было узникам, тем больше улыбок
удовольствия появлялось на лицах полицейских.
Мне пришлось однажды быть свидетелем, как один
115 полицейский, будучи, по-видимому, не в духе, на-
чал избивать заключенного. Увлекшись, он не мог
оторваться от своей жертвы. Потребовалось вмеша-
тельство другого полицейского, чтобы силой оття-
нуть садиста.
Страшным был май 1936 года. Мы прибыли,
когда террор достиг кульминационного момента.
9 мая в Березе были зверски убиты студент Герма-
нисский и крестьянин Мозырко. Карцеры были
переполнены. Удары резиновых палок сыпались, как
из рога изобилия.
Польским правителям было от чего нервничать.
Рабочее движение нарастало не только на оккупиро-
ванной территории Западной Белоруссии и Запад-
ной Украины, но и в самой Польше. Мартовские
стачки и демонстрации потрясли древний Краков,
апрельские баррикадные бои и демонстрации вско-
лыхнули Львов. С большим размахом прошли пер-
вомайские демонстрации в Варшаве, Лодзи, Львове
и многих других городах. Ширился, рос, мужал
антифашистский фронт. Все больше рабочих начало
ускользать из-под влияния соглашательских партий,
таких, как ППС, Бунд и другие, переходя под рево-
люционные знамена коммунистов.
Безудержным террором буржуазия хотела заду-
шить революционную борьбу. Узники концлагеря
Береза Картузская проявили исключительную спло-
ченность. Нашим постоянным оружием была вы-
ручка друг друга. Каждый считал своим долгом
помочь товарищу, попавшему в беду. На семь дней
был посажен в карцер адвокат Горовиц. Из семи
дней пребывания в карцере узник получал пищу
только три дня и то в половинном размере. Комму-
нист Иван Кунцевич во время уборки карцера пере-
дал Горовицу кусок хлеба. Этот поступок дорого
обошелся Кунцевичу — его также бросили в карцер.
Но это не испугало Кунцевича, он и в дальнейшем
помогал своим товарищам.
Среди узников были люди слабого здоровья. Ка-
торжный труд, издевательские упражнения, избие-
ния губительно сказывались на их организме. Мы
с самого начала присматривались к тем, кто по-
слабее. Во время упражнений, работы приспосабли-
вали свои движения к движениям слабых, помогали
им поднимать тяжелый груз.
Фашистский режим в концлагере по-своему за-
калял людей, наполнял их чувством ненависти к
классовым врагам и заставлял бороться до побед-
ного конца.
Правительство Польши делало все, чтобы скрыть
от народа зверства, чинимые в концлагере. Но, как
говорится, шило в мешке не утаишь. События в Бе-
резе становились достоянием широкой общественно-
сти. Они вызывали гнев и возмущение всех честных
людей мира. Не удивительно, что даже в польском
сейме находились буржуазные депутаты, которые
называли концлагерь в Березе «позором XX века».
Особенно широкое движение трудящихся Польши
вызвало убийство Германисского и Мозырко. Не
проходило ни одного собрания рабочих, где бы не
выдвигалось требование ликвидировать концлагерь
и освободить заключенных. В борьбу за ликвидацию
концлагеря включилась прогрессивная интеллиген-
ция Польши. Правительство, однако, упорствовало,
оно боялось лишиться возможности без суда и след-
116
ствия отправлять на неопределенный срок комму-
нистов в заточение. Ведь достаточно было донесения
любого полицейского чиновника, что тот или иной
гражданин является «неблагонадежным», как ему
уже было уготовано место в концлагере.
В последние месяцы пребывания в Березе меня
направили работать в прачечную. Хотя и не улы-
балась перспектива быть прачкой, но, учтя бессмыс-
ленность других работ, я пришел к заключению,
что лучше стирать белье для заключенных, чем ко-
пать и засыпать ямы. Здесь постепенно сдружился
с Чеславом Завистовским из Варшавы, он обучил
меня всем премудростям прачечного дела. Иногда
нам удавалось достать кусок или даже целую га-
зету. Мы быстро прочитывали и передавали товари-
щам содержание.
Вскоре меня и еще несколько человек отправили
на другую работу. Мы должны были заново сделать
крышу в бане. Полицейские находились внизу, а
мы — наверху, на чердаке. Как мы ни растягивали
работу, а все же к концу месяца новая крыша была
готова. Это событие связано с моим освобождением
из лагеря. 28 сентября 1937 года, после обеда, меня
и еще двух узников вызвали из строя и погнали в
блок. А еще через два часа мы под конвоем уже
шли по той же дороге, по которой в мае 1936 года
нас вели в концлагерь. На вокзале полицейский
вручил нам билеты. Я вошел в вагон и выглянул в
окно. Полицейский, насупившись, стоял на перроне,
ожидая отправления поезда.
118
«Федор РЫЛО
Сын крестьянина-бедняка деревни Плешки (ныне
деревня Партизановка) Слонимского района. Родил-
ся в 1916 году. В 1934 году вступил в ряды КСМЗБ
и принимал активное участие в подпольной револю-
ционной борьбе.
В концлагерь Береза Картузская брошен в мае
1936 года и находился в нем до октября 1937 года.
В 1939 году в боях под Варшавой был взят нем-
цами в плен. После возвращения в 1945 году на ро-
дину работает в колхозе «Большевик» Слонимского
района.
119
Ш1ППППППШШ1 nillllllllinilllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllinil
етство мое прошло в поисках кус-
НРЧи ка хлеба. Пас чужих коров. Рано
вставал, поздно ложился. Постоянно хотелось есть
и спать. Рано появилась у меня мечта улучшить
свою жизнь и жизнь тех, кто жил рядом. Прислу-
шивался к тому, что говорили люди. А люди у нас
говорили о Советском Союзе, о новой жизни. Я стал
искать путь к такой жизни для своего народа.
В 1934 Году вступил в комсомол. Секретарем
ячейки у нас был Павел Петрович Серый. Но вскоре
кто-то выдал нашу организацию. Николая Бутца и
меня вызвали в дефензиву. Допрашивал нас шпик
Шварц. Мы отказались отвечать на его вопросы.
Тогда он стал избивать нас палкой и приговари-
вать:
— Что, сукины сыны, в коммуну захотели?
Мы молчали.
Потом Шварц посмотрел на мое изрытое оспина-
ми лицо, задел меня изогнутым концом палки за
шею и говорит:
— Смотрите, Панове, и этому рябому в коммуну
захотелось.
Полицейские набросились на нас и начали изби-
вать. Потом отпустили домой, пригрозив, что в сле-
дующий раз будет похуже.
Ячейка, однако, не прекратила своего существо-
вания. Мы вновь восстановили связи и продолжали
подпольную деятельность. Задания выполняли с че-
стью. В 1935 году меня избрали секретарем ячейки
КПЗБ. Организация наша была хорошо законспири-
рована. Шпикам не к чему было придраться, чтобы
отдать меня и моих товарищей под суд.
Вторично я был арестован по одному лишь по-
дозрению и 12 мая 1936 года без следствия и суда
оказался за колючей проволокой концентрационного
лагеря в Картуз-Березе. Вместе со мной привели в
лагерь еще четверых: Федора Нестера из деревни
Окуниново, Федора Якубчика из деревни Серки,
Григория Якубчика из деревни Урач и Лейбу
Бляхера из Слонима.
Нас пятерых, закованных в цепи, за воротами
лагеря ожидало около 50 полицейских. Они с ду-
бинками выстроились в две шеренги. Один из них
тщательно осматривал нас. Взгляд его остановился
на Бляхере.
— Иди в ворота,— приказал ему полицей-
ский,— но только шагом, если побежишь, вернем
назад.
И, обращаясь к нам, добавил:
— Это касается всех.
Бляхер пошел сквозь строй. На него посыпались
удары резиновых палок. Он не выдержал и побе-
жал. Вернули назад, и снова заходили по голове
и плечам узника полицейские дубинки.
— Ну, а теперь посмотрим, какой ты комму-
нист,— обратился ко мне полицейский.— Сейчас
забудешь, когда тебя мать родила.— И втолкнул
меня в полицейский «коридор». Стараясь удержать-
ся на ногах, прикрыв голову руками, зажмурив
глаза, двинулся сквозь строй. Выдержал! В камеру
мы вошли вчетвером. Пятого, Федора Якубчика,
внесли на руках. Он шел с высоко поднятой голо-
вой, и его поэтому били особенно сильно.
120
Мы стояли лицом к стене и прислушивались к
новым для нас шумам лагерной жизни. Из коридо-
ра время от времени доносился топот бегущих лю-
дей. Я обернулся, и тут же на голову и плечи обру-
шились палочные удары. За шумом в коридоре мы
не слышали, как воровски, предательски, из-за
спины подкрадывались к нам наши истязатели.
Весь день простояли у стены. Вечером нас ду-
бинками «пригласили» в столовую. В полутемном
помещении получили котелки с варевом.
Радостное чувство овладело мною, когда я за-
метил доброжелательные взгляды наших новых то-
варищей и по-ротфронтовски сжатые кулаки. Мы
поняли — вокруг нас товарищи. Надо держаться.
И держались. Своим примером поддерживали
мужество и надежду в сердцах тех, кто был слабее.
В этом концлагере, официально именовавшемся
«местом изоляции в Березе Картузской», было не-
мало смелых и сильных борцов. Вдохновляющим
примером для меня, да, наверное, и для многих дру-
гих, был коммунист Иван Антонович Солоневич.
121 Полицейские особенно возненавидели его за атеизм
и при всяком удобном случае старались напомнить
ему о существовании бога. Делали это они своеобраз-
но, по-полицейски. Помню, однажды мы работали
на прополке полицейского огорода. Палки, как
обычно, гуляли по нашим спинам. И вот палач Лен-
чевский подошел к Солоневичу и спросил с этакой
издевательской ухмылочкой:
— Крапива тебе руки жжет?
— Жжет,— ответил Солоневич.
— А это оттого, что ты в бога не веришь,— глу-
бокомысленно заключил Ленчевский.— Беги к На-
дольскому и доложи ему об этом.
Подбежал Солоневич к Надольскому и доложил,
что, мол, так и так, пан комендант, не верю в бога я.
Тот дал ему пятнадцать палок и погнал назад к
Ленчевскому, который обрушил на Солоневича свою
норму и отправил к Прухневичу. Тот, в свою оче-
редь, стал молотить палкой.
Не могу сейчас вспомнить, за что именно На-
дольский люто возненавидел меня. Только долго не
давал он мне прохода в лагере.
— К тебе сам бог претензию имеет,— говорил
он, обращаясь ко мне,— и за это рябым тебя сделал,
а теперь государство и мы на тебя гневаемся за
твою коммунистическую деятельность.
После таких слов обычно начиналось избиение
или так называемые дисциплинарные упражнения
на плацу.
Однажды Надольский особенно долго и по-звер-
ски гонял меня по плацу. «Встань! Ложись! Пол-
зай! Бегом марш! Гусиный шаг!» — раздавались
одна за другой команды.
Я не успевал выполнить одну команду, как уже
получал другую, и палки падали на мою спину бы-
стрее, чем приказы садиста.
И тогда я решил, что надо с этим’ кончать. Оста-
новился. Надольский сразу не сообразил, что про-
изошло, а потом как закричит. Бегает вокруг меня,
отдает всякие команды, а я стою и меряю его с ног
до головы своим взглядом. Думаю: «Здоров ты, но
и я парень ничего. Уж если я размахнусь, то ты
наверняка не устоишь на ногах».
Бить я его, конечно, не стал. Нельзя было идти
на провокацию. А в карцер пошел. Первые часы
пребывания в этом бетонном мешке я провел в за-
бытьи. Сидел на холодном полу, прижавшись пле-
чами к такой же стене, и мне казалось, что холод
вбирает в себя всю боль моего избитого тела. Даже
задремал. Разбудил меня стук в двери и крик по-
лицейского. Оказывается, нужно откликаться на
каждый стук часового.
Стучали часто, и то ли от этого, то ли от боли и
холода уснуть не удавалось. И думалось мне — вот
она, классовая борьба. Мне было радостно, что я
участвую в этой борьбе. От этих мыслей быстрее на-
чинало работать сердце, хотелось петь, и я... запел.
Нарушение было из ряда вон выходящее, и по-
лицейский Марцинкевич, охранявший в это время
карцер, доложил обо мне Камаля-Курганскому —
этому Люциферу * лагеря. Лишь одну ночь я пере-
ночевал в камере среди своих товарищей, а на сле-
122
* Люцифер — в христианской мифологии — сатана,
повелитель ада.
дующий день вновь был посажен на семь дней в кар-
цер. Заметил я однажды среди вновь прибывших
своих товарищей по работе. Необходимо было пред-
упредить их, сказать о предстоящих испытаниях.
Я обратился к дежурному по коридору, чтобы
мне разрешили пройти в туалет, рядом с которым
находилась знаменитая камера № 15 для «особо
опасных» узников. Разрешение было дано, и я бла-
гополучно пробрался в камеру. Сказал товарищам
все, что нужно было, и незаметно удалился.
Не знаю, кто меня выдал, но на следующий день
я был вызван на карный рапорт, и Камаля-Курган-
ский «за агитацию» дал мне семь суток, которые
длились 14 дней, так как я опять в карцере пел.
Холод, голодный карцерный режим, палочные
удары сделали свое дело: я заболел куриной слепо-
той. На четырнадцатые сутки вечером меня выпу-
стили из карцера. Ползком добрался до своей каме-
ры. А утром во время завтрака с котелком кофе в
руках наткнулся на полицейского Марцинкевича и
облил его мундир. Полицейский даже и слушать не
123 хотел, что я ослеп. Он стал молотить меня дубинкой.
Меня снова ожидал карный рапорт и карцер. Труд-
но сказать, чем кончились бы очередные семь суток,
если бы полицейский Ковальский во время рапорта
не доложил Камаля-Курганскому, что Федор Рыло
«не в своем уме».
На несколько недель я был избавлен от карцера.
Меня отправили работать на кухню. Варить я ста-
рался как можно вкуснее. Следил за чистотой кот-
лов, за тем, чтобы те жалкие продукты, которые
выдавались на кухню, полностью попадали узни-
кам. Особенно заботился о тех, кто сидел в карцере.
При всяком удобном случае старался передать им
котелок пополнее да пожирнее. Отдавал в карцер
и свою порцию хлеба. Ухитрялся все это проделы-
вать буквально на глазах у охранника, и все сходи-
ло благополучно. Но однажды один из новых заклю-
ченных, работавших на кухне, по ошибке передал
хлеб в карцер уголовнику, и тот, чтобы выслужить-
ся перед полицейскими, немедленно донес. Меня
вновь бросили в карцер.
90 дней продержали меня лагерные палачи в
карцере, но на колени не поставили. Пощады я у
них не просил. И такими были многие мои товари-
щи по камере — коммунисты.
Особенно выделялись у нас своим мужеством
такие товарищи, как Мушинский, Горовиц, Табач-
ник, Солоневич и Рубинштейн (последний погиб в
Испании). Сколько я помню, каждый из них изби-
рался в коммунистическую тройку нашей камеры.
Выборы были тайными, и участвовали в них только
коммунисты. Подготовка к ним заключалась в том,
чтобы выкрасть из полицейского корпуса бумагу и
хотя бы один карандаш. Когда все было готово,
каждый коммунист записывал на клочке бумаги
фамилию кандидата и отдавал бюллетень «счетной
комиссии» — авторитетному и грамотному това-
рищу.
Проводить это мероприятие нужно было очень
осторожно, остерегаясь не только полицейских, но и
уголовников, которые следили за нами и обо всем
доносили администрации лагеря.
Из лагеря я вышел через 18 месяцев, в 1937 го-
ду, и вскоре был взят на действительную военную
службу. Служил на самой границе с Германией, где
раздались первые выстрелы второй мировой войны.
17 дней мы отступали, а на восемнадцатый день в
боях под Варшавой был взят в плен. Шесть долгих
и мучительных лет пробыл в плену в немецких ла-
герях, но это уже тема для новых воспоминаний.
125
IlIlIIIIIlIIIllIllllllIIlIIIlIlIlIlllIIllllIIllIlIlIllllIlIIIIIIIIIIIllIlIllllllIIIIIIIlIIIlIIIlIIIIlIlIIlllIlIlIIlIlIIllIIHlIinnini
Иван СОЛОНЕВИЧ
Родился в 1906 году в деревне Смовжи Слоним-
ского района. В 1925 году вступил в ряды, КСМЗБ.
За активную революционную деятельность был при-
говорен в общей сложности к 5 годам тюремного за-
ключения. Сидел в гродненской, слонимской, седлец-
кой, варшавской и других тюрьмах буржуазно-поме-
щичьей Польши. В концлагере Береза Картузская
находился дважды: в 1936—1938 и 1939 годах.
В годы Великой Отечественной войны — руково-
дитель местного антифашистского комитета, парти-
зан отряда имени Кирова бригады имени Понома-
ренко Брестского соединения. В настоящее время
живет и работает в Слониме. Член КПСС.
ж
о
Е
Е
II
11ПШ1ШШШ1П11ШШП1Ш1ШИ ММ ШШШ1ШШШ1Ш1Ш1ШШ1ШШШШШШ1Ш1Ш1Ш1Ш1Ш11
^1 ы выходим из канцелярии лагеря.
Я W Я Проходим через парк. Пересе-
каем шоссе и уже от ворот бежим к входу в аре-
стантский блок. Дальше ползем. Ползком по це-
ментному полу коридора добираемся до лестницы
и таким же образом взбираемся на третий этаж.
Нас бьют всю дорогу. Сначала по голове, затем по
плечам, спине. На последнем лестничном марше по-
лицейские Пытель и Надольский изо всех сил моло-
тят дубинками по нашим пяткам.
Система издевательств продумана до мелочей.
Действия полицейских доведены до автоматизма.
Они знают точно, кого, как, сколько и когда бить,
подвергать муштре, бросать в карцер. Они умеют
подобрать для каждого узника такую работу, ко-
торая будет для него наиболее унизительной и му-
чительной. Им дозволено все или почти все. Они
упиваются своей властью над беззащитными людь-
ми. Каждый из них требует, чтобы его называли
только «пан комендант», не иначе, чтобы тянулись
125
перед ним в струнку, сгибались в три погибели,
«покорно рапортовали» и беспрекословно подчиня-
лись. Всем этим пытелям и надольским казалось,
что они всесильны, всемогущи. Но это только
казалось.
...Группу заключенных гонят на расчистку клад-
бища. Оно заросло кустами шиповника, и мы долж-
ны их убрать. Работаем голыми руками. Ладони
чернеют от заноз и распухают, не гнутся пальцы.
Садисты внимательно следят за тем, чтобы мы ра-
ботали только голыми руками. Если попробуешь
завернуть руку в рукав или в полу куртки, начи-
нается избиение. Потом нас перегоняют на другое
место работы — в парк. Здесь нужно вырывать кра-
пиву и осот.
— Что, жжет? — спрашивает полицейский
Прухневич, бьет меня дубинкой по спине и отправ-
ляет к Надольскому. Подходит еще один садист, Го-
лембевский. Он спрашивает:
— Какого вероисповедания арестованный?
— Атеист, пан комендант,— отвечаю ему.
127 — Что это еще такое «атеист»? Коммунист ты,
сукин сын. Ну-ка, объясни мне, что значит атеист.
— Не верю я в бога, пан комендант.
Разговор, видимо, заинтересовал других поли-
цейских. Подошли Пытель и Надольский.
— Смотрите,— говорит Голембевский,— это без-
божник, у него нет вероисповедания.
Полицейские начали меня избивать. Бьют и при-
говаривают: «Вдолбим тебе, коммунист, бога в го-
лову». Но тут, спасибо, товарищи помогли. Видят —
дело мое плохо, стали громко разговаривать. Поли-
цейские бросились к ним, а меня оставили.
Однажды на утренней проверке послышалась
команда: «Асы, выйти из строя». («Асами» поли-
цейские называли группу старых узников и тех, кто
находился в штрафной камере.) Из строя вышли
И. Пресс, Л. Мушинский, И. Анолик, Я. Панцер,
Ю. Александрович, М. Табачник, И. Райский,
Н. Тринда, X. Рудель, С. Татарин, Ф. Рыло и другие
товарищи, фамилий которых сейчас уже не помню.
Прухневич приказал: «Взять ассенизационную боч-
ку, приступить к очистке ям. И чтобы ни одна кап-
ля не пролилась, а то языком будете вылизывать».
И началось. Нестерпимо палило солнце. На стриже-
ные, ничем не покрытые головы то и дело опуска-
лись полицейские дубинки. И вот команда: «В две
шеренги становись! Ложись! Ползай!» Мы ползали
по нечистотам, вновь наполняли бочку, впрягались
и везли — все повторялось сначала. Подошел Пы-
тель. Нас построили в две шеренги. Мы стояли друг
против друга. Пытель произнес речь:
— Видите, сукины сыны, какие вы грязные и
противные. Вам надо умыться. По моей команде
плюйте друг другу в лицо и умывайтесь... Раз, два,
три — начинай!
Мы плюем под ноги. Обычно такие «процедуры»
полицейские заканчивали издевательскими вопро-
сами и провокационными предложениями:
— Что, не нравится? Тогда идите в канцелярию
к пшодовнику * Ковальскому.
У Ковальского — мы это знали — хранились за-
ранее заготовленные бланки с текстом декларации.
Мы понимали, с какой целью нас посылали к нему.
На провокации мы не поддавались, и это еще боль-
ше озлобляло полицейских.
Особенно запомнился мне своими садистскими
действиями палач Надольский. Помню, подозвал он
однажды товарища Анолика и приказал ему залезть
в мусорную яму.
— А, не хочешь, тогда пой!
Анолик подумал мгновение, как-то встрепенулся
весь, на бледных его щеках проступил румянец,
глаза заблестели, и запел:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов,
Кипит наш разум возмущенный...
И тут случилось непредвиденное. Анолику стал
подпевать весь наш строй. Сначала тихо, вполголо-
са, громче, еще громче, а потом наше пение заглу-
шили рев полицейских, стоны избиваемых товари-
щей.
Мы понимали, что открытое выступление против
творимых в лагере бесчинств бессмысленно и может
* Старший полицейский (польск.).
128
Bereza-Kartusk
3 С««ЫХ
каРЦер.
Муч^°ьнь^н^
'1ЫТОк
J.i. KoineiKl.int Miejsca Odosobnienia w Berezie-Kartuskiej. pinsp P P !
Ku j.hum. ukaralem na podstawie regulaniinu M. O. przy raporcie dnta |a.
14 ~zto« lego jb Q V P- л Л. ^oze
'"Ч-' 1ii:r.iu4ciein przez 5 dni. z twardyin lozcin i postern w ; - л
’ Ity. ^siodmyin dinu zamkni<;ci.i. ze zmiiK';>zeiiieni racji zyw n< >ч..-А.. • j
przv 5 dni — za ta** ?•'»*»« ocfp.^l f
J ,s «U-i»* OU» 1 U-»2 .₽ oC»— Чо «I о l4o.
DECYZJA О UKARANIU
Узники лагеря находи-
лись в условиях строжай-
шей изоляции. Получать
письма от родных разре-
шалось в исключитель-
ных случаях и только
после того, как по ним
прошлась безжалостная
рука цензора.
Do
lialmoinego Pana
К Olli Di IT A
Miejаса Odoaobniania • Baraaio Kartuakiaj
Mb aaaacayt upraejiaie proait Wislnoinago pans KonandanU
о laakava praekaaania pacakl iywnoloioeej mam Wiowi,’Jakdbowi
Prawinowi.'
Bardao praapraaaae g* naduiyvania Jego dobrooi 1 jodno-
caatnie wyraiae Saanowneeu Pana noja aerdaoua podai*kovania.‘
2 wpiokion poaataaiaa
Посылки с продуктами обычно уничтожались в
лагере на глазах самих узников. В данном случае
посылка возвращена адресату без объяснения.
3 картуэ-берозской катарп, дзе з ycix
куткоу Польшчц, Заходнлй Беларуа I
Украшы сц’гнута сети! барацьб'тау ра--
бочага, сялянскага i нацыянаяьна-вызва-
ленчага руху, демосяцца да нес кл!чы аб
ратунку, аб дапамозе.
Звярыная банда вешацсля — Костка-
Бернацкага здэекваюцца над арыштава-
ным1, мучаюць 1х да таго, што людз! па-
даюць як мухи.
За апошй! час замучаны на смсрць
ЯН .МАЗЫРКА |
селянин з пад Вельска i
| АБРАМ ГЕРМАН1СК1 |
малады яурэйск! тсьменжк з Втленшчы-
ны. Апошж быу скатаваны палщыянтам
Пытэлям.
Пад пагрозай гэтакой смерц! зиахо-
дзяцца cothi замкнутых у картуз-бяроз-
CKIM лягеры. Колькасць ix усё болвш па-
вял!чваецца. За апошж час зноу вырва-
Усцяж новыя ахвяры!
на з рабочих шэрагг у трупу барацьбЬ
те?, сярод ix 3 сябры Горадзенскай Акру-
гавай KaMicbti Прафсаюзау.
1м уйм пагражас смерць
« рук фашыстоуск!х мучыцеля# I
Ратуйма ix 1 Паджмайма свой голас rtpa-
тасту, яшчэ г.ацнейшы як падчас 6а-
рацьбы за амкэст>но. Сзлай усей ’чсна-
eicui мае да фашизма дамагаймася
Свабоду барацьбпам
за справу народных мас-1
Зняси! лагер смери.1
У Картуз-Бярозе!
Як тады, падчас вялгкай акций за -ам-
нэстыю злучаймася разам — сябры ycix
партий i аргакйзацый, усе хто хоча, каб
чалавечая годнасць не была аплёувана
фашысцк!М1 убжцамц злучаймася, каб на
народных мпынгау, сходау, масовак да*
магацца
полную амнэстамо
для ycix пал1тычных вязндуС!
Гзта дамагаецца ад нас прал!твя Кроу -
таварышау Маэырка ! Гериашснвга!
pieSni bepezy.
Dajemy na tym miejscu kllks pleini,
ktore sic przedostaly poprial druty
kotezaste Berczy. Plain! tn najleptej
dwladczg о straszliwym bycie. leci
i nlezlomnym duchu bohaterskich
baraziakdw.
Przei pda polskla grupa nasia szla ..
Prsez pole pola polskla grupa nasza szla,
z|eione nas strzegty bagnaty,
Serca nam graly do marszu: rail, dwal
Ptakaly dzleci. matkl, kobiety.
Zroszona zlamla slept a la we Izach:
Zla czeka w Berazle was dole -
Tortury. karcery, pals gumowa,
Straszllwa, kokzasU nlewoia.
Z glowami do gory grupa nasza szla,
Bo syny my nedzy I boju
Trzeba ten puhar wypiC do dna
Jadu zgnilego ustoju.
П zechcesz ty vledzleC. jak tyl tu twbj brat,
Zaiwiadczg nasz bOI szare mury:
Tu szalal sadysta, tu pestwll sig kat,
A my, bracla, glowy do gdryl
W marszu I blegu—dcho I sza I
Towarzysz cl szepeze nowlny:
Hlszpanja, walkl-ech, serca nam gral
Wclgi neprzdd Cznrwone pre Chiny,
I о nas tarn wledzg. it padto z nas dwdeh.
tt blja, katujs nas onl.
Rot front! berezlacy, nlazlomny nasz duch,
Za naml tarn kroezg miljony.
)
Коммунистическая пресса постоянно разоблачала зверства
и убийства, совершавшиеся пилсудчиками в лагере, и призы-
вала к борьбе против фашизма.
1
1»37
2iX1 >Sy
lamordowanych w katownl kartuaklej
Pollkl bohatarakkh tow.
। Germaniski
•etki innych bojownikdw о wolnoi
Ich p a m I < c 11
IWozy rko
lth «»*>*“ •*£ *“n'
Slowo
. _~,.rdv bd*'"'
taai. ^odzenia j I
czfowieka uczciwego
cel tej aanacyjnej tx
coj ale Jul tylao alb
Ale nledocaeki
udaje im ale domi
Bereiy. Skrwawior
obtetnlcy adrady. P
аЦ peaty, jak atal Mm.-------
-МлИ.. bleb., korceiCw—.
—r,k p.
-----ЛЧН aiy wifiaiowiei
I Kartuakiej, Whidciele il
। z^dab od nidi dfzkiej pr|
toae-kocnendantoan polabc
kooceniracyjne(o to byna'
wyatarcza. «Nam zreaztq 1
о wyaik i wydajnoic 1
otwartym cynizmem oawnd
rfoamy ikoaaendant obozl
apektor pobji Grefner. «(
my spdnienia rozkazua.
Rozkazy zai «коп— *•*
По всей Польше проходили митинги и де-
монстрации с требованиями полной амни-
стии всем политическим заключенным и
ликвидации концлагеря.
Демонстрация трудящихся Гродно и первая
страница подписей рабочих Львова под пе-
тицией в защиту узников Березы Картуз-
ской.
go. лвл®и>4**о t//cviAh-
только привести к ненужным жертвам. Лагерный
партийный комитет постоянно предупреждал узни-
ков-коммунистов, чтобы они вовремя разоблачали
полицейские провокации и не поддавались на них.
Однако нельзя было и оставаться пассивными.
В условиях концлагеря наиболее целесообразной
формой борьбы был саботаж. Он применялся всеми
и повсеместно, организованно и в одиночку. Саботи-
руя те или иные распоряжения полицейских, мы в
какой-то мере сохраняли свои физические силы,
укрепляли в совместных действиях свое единство и
дружбу, укрепляли в слабых духом веру в нашу ко-
нечную победу.
Вспоминается такой случай. Садисты хорошо
знали, что наиболее унизительной и тяжелой для
нас была работа в лошадиной упряжке. Два дня
они с помощью кнута и резиновых дубинок застав-
ляли нас возить в телеге песок и щебень, а на тре-
тий день впрягли нашу группу в тяжелый каток
для трамбовки дороги. Измученные, избитые, мы
на одном из поворотов упустили каток в канаву и,
129 несмотря на бешеную ругань и истязания полицей-
ских, не вытащили его вновь на дорогу; Наверное,
под впечатлением этого или подобного факта появи-
лось в березовском фольклоре стихотворение «Ша-
рабан» :
Пустое дело, сказать к серьезу,
Попасть на дачу в Картуз-Березу.
Ой, шарабан мой, дорога ловка.
Колючи сетки и... остановка.
Резина-палка, удар, угроза —
Ох, шарабан мой, Картуз-Береза!
Ох, шарабан мой, ты воз скрипучий,
Тебя тянули мы в полдень жгучий.
Нас пять согнутых — песка две тонны,
Скрипят колеса и глушат стоны.
Поликер * с палкой и крик у воза-
Ох, шарабан мой, Картуз-Береза!
На повороте, крутом и резком,
Вдруг шарабанчик валится с треском!
...Крепитесь, братья, всю тяжесть гнета
Мы так же свалим у поворота.
8 марта 1938 года я расставался с концлагерем.
Перед тем как сообщить мне об освобождении,
Полицейский (польск.).
пшодовник Ковальский еще раз предложил подпи-
сать декларацию. А когда я отказался, избил меня,
пригрозил карцером и... тут же, не скрывая огорче-
ния, сообщил, что меня из лагеря освобождают. На
станцию меня сопровождал ненавистный палач На-
дольский. Всю дорогу он гнусно ругался, но бить
меня уже не имел права. Поезд тронулся, и мной
овладели новые мысли.
Почти два года я не был дома, не получал почти
никаких известий. Жив ли сын мой, которого я оста-
вил пятимесячным младенцем? Какой он стал? Вот
бы гостинец ему привезти. Вспомнил, что в кармане
у меня один злотый, с которым прибыл в лагерь.
В Мижевичах в лавке купил булочку, конфет. Домой
летел, как на крыльях. О встрече не буду говорить.
Радостная она была и тяжелая. Я держал на руках
сына, глотал слезы и думал: «Какой ты еще ма-
ленький. Тебе еще даже рассказать нельзя, что пе-
режил твой отец. А что ждет впереди?»
Дальше стало еще тяжелей. Местная полиция с
меня глаз не спускала. Однако я не сидел сложа
руки. Буквально через несколько дней ко мне при- "130
шел один товарищ. Вскоре я приступил к работе за-
местителем секретаря Озерницкого подрайкома
КПЗБ.
Осенью 1938 года новая беда нагрянула — была
распущена наша партийная организация. Но духом
мы не пали, поддерживали старые связи, изредка
собирались, обсуждали различные вопросы между-
народного и внутреннего положения. И вдруг в ночь
на 2 сентября стук в дверь. Полиция. Бежать было
некуда, дом оцеплен.
3 сентября 1939 года я второй раз оказался в
концлагере. В нашей группе лишь я один знал, что
такое Береза. По дороге рассказывал товарищам
Владимиру Крупнику, Хаиму Хомскому, Аркадию
Адамчику и другим, как нужно вести себя в лагере,
какой там режим.
Но оказалось, что в лагере теперь многое изме-
нилось, и даже мне, старому узнику Березы, при-
шлось все осваивать заново. В многотысячной толпе,
заполнившей лагерный двор, совершенно невозмож-
но было разобраться, кого и за что сюда бросили.
Наряду с коммунистами здесь были какие-то свя-
щенники, торговцы, просто подозрительные лично-
сти. По тревоге вся эта масса людей ничком падала
на землю. Улетал немецкий самолет, и полицейские
поднимали дубинками арестованных, и начинался
бег на месте. В течение пяти дней мы не получали
пищи.
Свобода, о которой мы столько мечтали, пришла
в ночь на 18 сентября. Отшвырнув от дверей камеры
группу фашистских молодчиков *, мы вышли на
плац, а потом за ворота лагеря. Небольшой митинг.
Организовали походный революционный комитет,
построились в колонну и двинулись в направлении
Баранович, навстречу Красной Армии.
Прошло немногим более полутора лет, и мне
вместе с моими товарищами по партийному под-
полью, вместе со всем советским народом пришлось
вновь скрестить оружие с фашизмом. И где бы я
ни находился в эти годы — в гитлеровском лагере
для военнопленных или в партизанском лесу, выно-
сил раненого товарища с поля боя или пускал под
откос очередной вражеский эшелон,— я всегда по-
вторял :
Крепитесь, братья,
Всю тяжесть гнета
Мы так же свалим
У поворота.
* В сентябре 1939 г. с началом германско-польской войны
в концлагерь были интернированы профашистские элементы
немецкой национальности, проживавшие в Польше, и взятые
в плен солдаты гитлеровской армии.
iiuiiiiiniiiiniiniiiiiiiiiiiiiiiinniiiiiniifiiiiniiininiiiiiiiiiiiiiiiniiiiniinniinniiiiniiiniinnmiiiiniiiiiinL 132
Денис СЛИН{
Родился в 1901 году в деревне Вулька-Телехан-
ская Ивацевичского района. В 1928 году вступил в
КПЗБ. В 1935 году был избран секретарем Теле хан-
ского РК КПЗБ.
За деятельность, направленную против буржуаз-
но-помещичьего строя в Польше, в апреле 1936 года
был схвачен польскими жандармами. Совершил по-
бег, но через несколько месяцев его выследили и бро-
сили в концлагерь Береза Картузская. В конце дека-
бря 1936 года из концлагеря Д. Слиж был препро-
вожден в пинскую следственную тюрьму и вскоре
осужден за побег.
Участник Великой Отечественной войны. В на-
стоящее время живет и работает в своей родной де-
ревне, в колхозе имени Куйбышева.
Ul
ш
z
21
z
s
□
Ш
в
Ld
c
Q
К
133
u
IlllinilUIllI
ногое пришлось пережить мне на
HWH своем веку. И многое навсегда
останется в памяти...
5 июня комендант Картуз-Березовского концла-
геря Камаля-Курганский докладывал в письменном
виде полесскому воеводе Костек-Бернацкому:
«Докладываю пану воеводе, что прибывшие в
лагерь арестованные Слиж Денис из Полесского
воеводства и Билош Владимир из Черткова расска-
зывают заключенным в лагере, что коммунисты
организовывают кампанию протеста против Березы.
Эта кампания в Польше будет заключаться в прове-
дении всеобщей забастовки, распространении листо-
вок и вывешивании транспарантов с соответствую-
щими надписями.
За границей будут проведены демонстрации про-
теста перед нашими посольствами. В широких масш-
табах кампания протеста будет проводиться через
прессу.
На транспарантах, в листовках и посланиях
будут помещены фамилии офицеров и рядовых, ко-
торые будут названы палачами...
Комендант изоляционного лагеря
подинспектор полиции
Камаля-Курганский» *.
Да, они были палачами, жестокими и трусли-
выми.
Первое мое знакомство с полицией состоялось
весной 1936 года. На рассвете 25 марта в мою хату
вошли сельский староста Мялик, сыщик Щука и
двое полицейских.
Ни слова не говоря, сковали мне руки, вывели
во двор. Староста и сыщик стали по обе стороны от
меня, а полицейские взобрались на хату и стали ра-
зорять крышу, потом выбросили из сарая сено. На
этом обыск закончился, и меня повели в телехан-
ский полицейский участок, а оттуда вместе с това-
рищами Каганом и Ландманом доставили в Коссо-
во. Говорили с каждым в отдельности. Сняли наруч-
ники и предложили подписать декларацию о лояль-
ности. Когда я наотрез отказался от этого, мне
вновь надели цепи и стали «уговаривать». Несколь-
ко полицейских повалили на пол, пропустили между
рук и под коленями палку. Один из палачей уселся
мне на грудь и зажал рот тряпкой, а другой стал
вливать из чайника в нос какую-то жидкость, напо-
минавшую и керосин, и уксус, и мочу. Приводили
меня в сознание ударами дубинки по пяткам. Делал
это сыщик Щука. Когда жидкости в чайнике не ста-
ло, полицейские начали меня пинать сапогами. За-
тем развязали, поставили на ноги и продолжали из-
бивать кулаками.
Ночью я пришел в себя. Огляделся. Рядом Ка-
ган. Потянул за цепь и почувствовал, что можно
освободиться. За перилами, метрах в двух от нас,
стояла винтовка, а полицейский дремал за столом.
Говорю Кагану:
— Отворяй дверь, а я схвачу винтовку, и убе-
жим.
Но только мы принялись за дело, как вошел
* ГА Брестской области, ф. 98, оп. 3, д. 4, л. 27.
134
офицер. Потом пришла уборщица и попросила нас
встать с пола.
Вскоре явился полицейский комиссар. Он при-
казал мне выйти на крыльцо, рукояткой пистолета
ударил меня по шее и сказал, чтобы я бежал домой
без оглядки.
Через несколько недель ко мне вновь явились
полицейские. Обыска не делали, да я его и не очень
боялся. Литература была надежно спрятана. Мне
только было не по себе от мысли, что вновь начнут
пытать, как в прошлый раз. И я решил бежать.
Полицейские вывели меня со двора уже после за-
хода солнца. По полевой дороге они шли рядом со
мной, а в лесу зарядили винтовки и приказали мне
идти впереди. Начал моросить дождик. Смеркалось.
Из лесу вышли — была уже ночь. За мостом, уже в
Телеханах, полицейские взяли винтовки на ремень
и пошли рядом со мной. Все ближе и ближе поли-
цейский участок. Ждать больше нельзя. Я заметил
за больницей неосвещенный переулок, сделал шаг
назад и бросился в темноту. Один из полицейских
135 погнался за мной, а второй крикнул:
— Стой, стрелять буду!
Я к забору, а перелезть не могу — руки скованы.
Слышу, тот полицейский, что за мной погнался,
упал — ждет, что второй стрелять будет. Я восполь-
зовался этой заминкой, перелез через забор и побе-
жал огородами. Где-то в центре Телехан перебрался
через улицу, подошел к кладбищу, немного передох-
нул и двинулся дальше. На насыпи узкоколейной
железной дороги оглянулся — вижу, на улицах ме-
стечка сверкают огоньки карманных фонариков.
Значит, ищут. Я дальше. Вышел на болото. Пока из
мха и кочек выбрался, начало светать. Недалеко от
водохранилища, что возле деревни Вульки, обнару-
жил полузасыпанный окоп. Забрался в него и стал
думать, как от цепей освободиться. Вспомнил, что
в кармане у меня ножичек. Достал его, зубами
открыл и начал кончиком лезвия сердцевину замка
на кандалах расшатывать. Шею ломит, челюсти су-
дорогой сводит, а я все работаю. В конце концов рас-
шатался замок, но тут, как назло, нож сломался.
К счастью, вокруг много колючей проволоки валя-
лось. Взял я в рот кусок проволоки — и снова за
работу.
От цепей я освободился лишь к полудню. Оста-
ваться в окопе возле Телехан было опасно. Нужно
было искать более надежное убежище. Больше ме-
сяца я скитался по лесам и кустарникам в районе
деревень Сомино, Речки, Пучины. Через надежных
людей сообщил семье о своем положении. В конце
мая товарищи дали мне явку в Пинске, показали
дорогу, и я двинулся в путь. Шел лесными тропами,
пробирался через кустарники, вброд переходил не-
большие речки и ручейки. Так дошел до реки
Ясельды в районе деревни Посеничи. В Пинске был
базарный день, и уже чуть свет на переправе стали
собираться крестьяне. Я решил, что безопаснее всего
будет смешаться с толпой и таким образом незамет-
но пробраться к месту явки. Переправился на дру-
гой берег благополучно. И вдруг мне показалось, что
один из моих случайных попутчиков следит за
мной. Чтобы проверить это, я начал отставать от
толпы. Незаметно свернул с дороги на обочину, и...
передо мной, как из-под земли, выросли три фигуры 136
в гражданской одежде с пистолетами в руках.
Как меня встретили коссовские полицейские во
главе со Щукой, словами не передать. Помню толь-
ко, что на меня все время лили воду и давали что-то
нюхать.
Избитого и оборванного привезли меня в конц-
лагерь. При передаче конвоиры сообщили, что я бег-
лец. Лагерную полицию это сообщение развеселило.
Меня обступили со всех сторон полицейские, при-
казали догола раздеться и с удовлетворением отме-
тили «хорошую работу» моих коссовских истязате-
лей. Кто-то из полицейских сказал:
— Ну ничего, здесь мы тебя научим бегать.
В концлагере я находился шесть месяцев. В на-
чале декабря 1936 года меня вызвали в канцелярию,
сорвали с плеч арестантскую куртку с номерами,
швырнули под ноги мою изодранную рубаху, в ко-
торой я прибыл в лагерь, и велели собираться.
Я думал, что меня освобождают, но оказалось, еще
предстоит суд за побег.
Судили в Телеханах. Свидетелями выступали
мои конвоиры. На суде они говорили, что я никогда
не убежал бы от них, если б не засыпал им песком
глаза. Врали, конечно. Как я мог им в глаза бросать
песок, если руки у меня были скованы. Но судью
это не интересовало. Приговорили меня к шести ме-
сяцам тюремного заключения, а потом еще полтора
месяца добавили.
За один год мне пришлось пройти через всю си-
стему полицейского аппарата. Фашистские молод-
чики в форме полицейских, судебных чиновников,
тюремных надзирателей, шпики и жандармы пыта-
лись с помощью издевательств и пыток заставить
меня изменить своему народу, выдать своих това-
рищей, отказаться от борьбы за дело Коммунисти-
ческой партии. Но добились они только одного: я
стал еще сильнее ненавидеть фашизм.
iiiiiiiiiiiiniiiiiniiinniinnmniiniininniiiinniiiiiimniiiiiiiiinniiiiniiiniimiinimniiiiiiiiiiiiniinniiiiii 138
Александр Гаврилюн
Родился в 1911 году в селе Заболотье Бельского
повета (Польша). Член КПЗУ. Известный украин-
ский революционный поэт и общественно-политиче-
ский деятель.
В концентрационном лагере Береза Картузская
находился дважды — в 1937 и 1939 годах. Погиб во
Львове 22 июня 1941 года от фашистской бомбы.
с?
ш
kl
Ш
139 ШШШПШППШП 4iniIIIlIIUIIllllininillIIIllllIIIIlIIIllIllllIlIllIIIIIIIiniiniIllIIIlIlIIIIIIIiniIlllll
lie старый инвалид со ржавым
П1 Я самопалом,
А точный пулемет глядит из-за стены;
И проволокой мы кругом оплетены,
И полицейский взор грозит нам острым жалом.
Ты — дух Бастилии, виденье феодала,
Возникшее из тьмы ненастною порой.
Бастилии — лишь там, где пошатнулся строй,
Где больше нет путей, где гибели начало.
Ты, новая Бастилия, не в силе
Укрыться от суда среди глухих болот.
Подступит и сюда разгневанный народ,
И славен будет час, когда тебя разбили.
Отсюда, где сдались лишь слабые душой
(Пусть маска с них спадет и лица их откроет),
Мы вступим в новый день и для грядущих
строек
Сумеем послужить опорою стальной.
1937
ш
ш
Ifi
п
1ШШ1ШПШШШШ1ШШ1ШШ.
140
ак натянутый лук, до предела
Мысль моя напрягается снова.
Я хочу, чтоб к друзьям долетело
Это, может, последнее слово.
Простирается поле позора
За оградой глухой и высокой.
И штыки стерегут вкруг забора
Тайну двух краснокаменных блоков.
И не видно, как мы на рассвете
Тащим груз, обливаемся потом,
Как сознанье теряем под плетью
На тяжелых шоссейных тропах.
Как, повергнуты диким приказом,
По болоту к вечерней поверке
Мы ползем на локтях... Но ни разу
Не был дух наш в трясину повергнут.
Наша верность навеки нетленна.
Палачи! Нас ничто не сломило.
Вам трусливое слово измены
Пыткой вырвать у нас не под силу.
Выше дух незапятнанный, светлый,
Чтобы мужество не иссякало!
Пусть звенит моя песня победно,
Словно сталь боевого закала.
...Враг труды мои ценит, однако...
Он сполна мне готовит расплату.
Вижу тени Ванцетти и Сакко
И себя — их третьего брата...
Я достойно погибнуть сумею —
Так, как нас эти двое учили.
Выше, песня! Звени все сильнее,
До конца не складывай крылья!
Воют ветры надсадно и хрипло
В мире, скованном стужей морозной...
Сердце стиснуто, нежность погибла.
Может, песню будить уже поздно?
Но пробился ручей говорливый,
Жадно дышит воскресшее поле,
141 И болотам понурым на диво
К нам весна заглянула в неволю,
Птичьим щебетом, радостным гулом
Раня сердце, будя, беспокоя...
И опять для борьбы всколыхнулось
Неуемное сердце людское,
То, что, полное веры и страсти,
Вечно бьется с неистовой силой.
Я покорно раскрыл его настежь,
Чтобы сердце заговорило.
В каземате над нарами скупо
Лампа светит, мерцая устало.
То не братьев замученных трупы,
Что под смертным лежат покрывалом,
То не воинов павших кладбище,
Хоть печальней надгробий солдатских
В головах именные таблички...
То обычный наш сон березняцкий.
Пусть мой голос услышат люди.
Напоследок себе я позволю
Встрепенуться, вздохнуть всей грудью,
Упиваясь тоскою и болью.
Я, кто всех своих чувств кипенье
Переплавил в броню стальную,
Камень сердца в нежной купели,
В ароматах лип растворю я.
Все цветы призываю, все звуки.
Всем, чем юность моя пламенела,
Насладиться хочу... Будут муки,
Будут раны — приму их смело...
Вы, покрытые тьмою селенья,
Вы, друзья неподкупные наши,
Я над бездной измен и сомнений
Проношу свою верность, как чашу.
Знаю голос суровый, жестокий,
Знаю радость бойца-гражданина...
Но хочу я в ночи одинокой
Быть бойцом, и любимым, и сыном.
Из Березы, глубокой, беззвездной,
Всей душой к тебе, мама, стремлюсь я.
Слышишь, путник торопится поздний?
Это я, это сын твой, матуся...
Где, седая, ты слепнешь от плача?
Где немеешь от горя и боли?
Видишь, полную легкой удачи
Сын твой выбрал и высватал долю.
Выбрал долю — не сыщешь светлее,
Выбрал долю — дворцы да именья...
Как на старости мать он лелеет
Всем на зависть и на удивленье.
...Кто же клад твой ценнейший, родная,
Кто дитя твое бросил в пучину?
Кто ножом твое сердце кромсает
С той поры, как лишилась ты сына?
Иль бродягой сама воспитала
Ты его, чтоб из дому ушел он
И не раз о житейские скалы
Расшибался в дороге тяжелой?
...Так прощай же, прощай же, родная,
И рожден я тобою, и отдан...
Материнская доля такая:
142
Не для матери сын — для народа.
Знай, что в сердце ушедшего сына
Больше ласки, любви, состраданья,
Чем у труса, что, дом не покинув,
Мать позорит и землю поганит.
143
И другая уже наплывает
Нежность, душу собою наполнив,
Как волна, набежавшая в полночь,
Как широкие воды Дуная.
Я к тебе обращаюсь, наследник,
С этой, может, прощальною речью,
Мой сынок, мой дружок пятилетний.
Видно, больше тебя я не встречу...
Вот от сердца завет мой последний.
Чтобы горечь сиротской судьбины
Не согнула тебя, я, отец твой,
Как родитель богатый, что сыну
Оставляет поместья в наследство,
Так тебе в завещании кратком,
Чтобы ты мою ласку почуял,
Чтоб ни в чем ты не знал недостатка,
Клад бесценный оставить хочу я.
С ним и в жизни не будешь ты сирым,
С ним и смерть не страшна никакая:
То любовь безграничная к миру,
Ум и сердце она заполняет.
Страшен мир для трусливых, бескрылых,
Что живут лишь собою — калеки.
Потому и страшит их могила,
Что предаст их забвенью навеки.
Мы ж усмешкою смерть принимаем,
Мы встречаем ее без боязни.
Мы — дорога в бессмертье прямая,
Та, что выше решеток и казней.
Как на ниве растут плодородной,
Окруженный моими друзьями,
Ты растешь средь борцов благородных,
Что высоко несут наше знамя.
Пусть ты мал — повидал ты немало,
Был свидетелем жатвы кровавой
Там, где наше восстание пало,
Где убийцы чинили расправу.
Стань же гневным и гордым трибуном,
Смело миру всему расскажи ты
О повстанцах Полесской коммуны,
Что в болотах тайком перебиты.
Тени виселиц детство затмили...
Без отца тебе, малому, худо.
Поклянись же, дитя, перед миром:
«Я на этом расту! Не забуду!»
Чистым сердцем ты рано почуешь
Правду дела, что начато нами.
Если в схватке жестокой паду я,
Твой черед понести наше знамя.
Вижу, как, подхватив его смело,
Побеждая любые невзгоды,
Продолжатель бессмертного дела,
Ты дойдешь, ты познаешь свободу.
Нету подвига выше, я знаю,—
Жизнь отдать за грядущее это. *|44
Выше, песня! Разлейся без края!
Верю, сыном ты будешь допета.
Над уснувшей землей, словно песня,
Луч зари возникает, алея.
Позволяю: пусть в сердце воскреснет
Та любовь, что разлуки сильнее.
Это вновь над рассветною тишью
Я лечу к тебе, счастьем объятый.
Припадаю к ногам твоим — слышишь?
Весь я полон тобою... моя ты!
Да, моя! Океана бездонней
Встречи миг с ненаглядной, прекрасной.
Знай, тоска по любимым ладоням
И по ласке твоей не погаснет.
Пусть ограду колючую эту
Я сломать и прорвать не сумею,
Но навеки, навеки во мне ты,
Сквозь пространства навеки в тебе я...
Там, где, стиснувши зубы покрепче,
Люди силятся в горе сдержаться,
Там стихи о любимой не шепчут,
Там любимую вспомнить боятся,
Чтоб тоска, появившись нежданно,
Малодушия не пробудила,
Чтоб от мысли о ласке желанной
Не угасла в нас воля и сила.
Но скажи, наша ясность и верность,
Сила нашей любви такова ли?
Нет, не даст запятнать себя скверной
Тот, в чьем сердце цветы не увяли.
Знаю, с гневом в глазах твоих чистых
Ты осудишь меня, не жалея,
Если вдруг от любви я раскисну,
Если честь уронить я посмею.
Низок тот, кто изменой трусливой
Поруганью предаст и позору
То, что грудь наполняет порывом
И сердца устремляет в просторы.
Нет, любовь нас с дороги не сводит,
145 Тяжким грузом не виснет на крыльях.
Песнь любви, словно песнь о свободе,
Прозвучи в этом царстве насилья!
Вот фрагмент березняцкой ограды: меж столбами
колючка густая,
Прочно скручена, спутана цепко, злыми, ржавыми
свита узлами
В острых зубьях; натянута туго, путь в грядущее
нам преграждая,
Сплошь бурьяном глухим зарастая,— всюду, всюду
она перед нами.
На шипах этих птица повисла, что легко и свободно
летела,
И расшиблась об это железо, и застыла
в смертельном бессилье.
На дожде полиняло, обмякло мертвой ласточки
легкое тело.
Будто крик онемевший, в колючках безнадежно
запутались крылья.
Быстрой молнией птица сверкала в синеве,
с облаками бок о бок,
Жизнерадостным гордым полетом песню сердца
она выражала.
В лопухах, не заметив измены, позабыв о
палаческой злобе,
Вмиг разбила она свое сердце, разодрала колючкою
ржавой.
Что ей смысл этой мрачной ограды? Птицам
трудно поверить, наверно,
Что судьба человека прекрасна, словно доля
порхающей птицы,
Что, хоть кровь наших ног орошает путь
тернистый и трудный безмерно,
Все ж мы видим, куда он ведет нас, и вперед
не устанем стремиться.
А ограду — скажу я пернатым — в гиблых топях
несчастного края
Воздвигает презренное племя, мертвечиной
пропахшая стая,
И, бессильной сжираема злобой, за колючки она
загоняет
Тех, что в первых шеренгах похода шли, сердцами
наш путь озаряя.
Пусть дорога все круче и круче, пусть идти нам,
измученным, тяжко,
Никогда не свернем, не отступим, обнимая
грядущее взглядом,
Хоть не раз мы, должно быть, как эта без оглядки
летевшая пташка,
Раздерем свою грудь о железо...
Вот фрагмент березняцкой ограды.
145
Там, где тащим мы с камнем фургоны,
Понукаемы вражеской злобой,
Есть еще один дом, отделенный
От соседних оградой особой.
Полицейский стоит с карабином,
Стережет гробовое затишье...
Тот, кто в карцере этом не сгинул,
Мир загробный спиритам опишет.
147
Тело стынет, избитое люто,
На холодном бетоне... Ты бредишь.
И ползет за минутой минута,
Приближая к бессмертью, к победе.
Может, мысли замерзнут живые.
В этих муках забвенье — отрада...
В дверь, сменяясь, стучат часовые.
«Есть!» — ответить мучителям надо.
Еще властвует разум над телом,
Еще мозг на посту, неуемный...
Но сознание вдруг ослабело,
Растворилось в бесчувствии темном.
Лишь очнувшись, заметишь, товарищ,
Как ты только расшибся о стены
В час, когда ты метался в кошмаре,
Пропустив караульную смену.
Вновь минуты потянутся вяло,
И, всего тебя стужей пронзая,
Самый старший появится дьявол,—
Он придет, как на сбор урожая.
И на тело, почти неживое,
Молча опытным оком он глянет,—
Может, жертва бессильной рукою
Свою душу предаст поруганью.
«Подпиши,— искушает он снова,—
Я верну тебе юность хмельную...»
Подлый мастер паденья людского,
Отойди, ничего не скажу я!
Искуситель, изменой чреватый,
Ты блага обещаешь?.. Не надо!
Не за благо из рук палача ты
Каждый день получаешь награду.
Ты меня соблазняешь напрасно.
Нет, тебе не лишить меня чести!
... Снова ночь. И опять ежечасно
Стук сапог в твои двери: ты есть ли?
Ночь... Недвижно простертое тело
На холодном тюремном бетоне.
Но меж ребер, уже онемелых,
Сердце кровь еще гонит и гонит:
Тук-тук-тук... Как бы ни было худо,
Начеку мое сердце недаром.
Обещаю: я есть и я буду
до последнего
твоего
Удара!
Меж колючек ощеренных, словно
Злые жала, у стен, без движенья —
Два ряда нумерованных, ровных —
Мы стояли, готовы к мученьям.
А за нами, за каторжным полем,
Где трава порыжела от пыток,
Сердце снова стремилось на волю,
Порывалось к просторам открытым.
Лютый Пытель глумился над нами,
А над карцера зданием хмурым
Тучи шли, собирались упрямо,
С юга, с севера двигались бури.
Тишина еще всюду стояла,
В небе краски заката горели.
Тучи, тронуты отсветом алым,
Шли, как мы в прошлогоднем апреле!
Словно рушились грозные скалы,
Повисая над тихой лазурью.
И стучало, стучало, стучало
Наше сердце, влюбленное в бурю.
И таким показался плюгавым
Строй жандармов, закон их позорный
Перед доблестью этой и славой,
Перед схваткой стихий непокорных.
И внезапно с небес этих гневных,
Обгоняя идущие тучи,
Словно радостный клич, прогремел нам
Первый гром, молодой и могучий.
Пали капли дождя, словно слезы
Не печали, а светлого счастья.
И вбирало все бури, все грозы
Наше сердце, открытое настежь.
Так мы слушали грома раскаты,
Свежесть ливня вдыхая всей грудью.
«Надо выдержать, выстоять надо,
Вы сильней, чем стихия, вы — люди!
Мир прекрасен в борьбе и дерзанье.
Тот, кто мира такого частица,
Тот пройдет через все испытанья,
148
Тот угроз и смертей не страшится».
... И хоть гнал нас охранник проклятый
И придумывал новые зверства,
Мы летели, как стая крылатых,
В мир на крыльях, растущих из сердца.
1937
Опубликованы в сборнике «Советские поэты, павшие на
Великой Отечественной войне». М.—Л., 1965, стр. 112—122.
Печатается по тексту сборника.
miiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiuiiiiiiiiHiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiniiiiiiiiiiiiu iso
Степан БУРАК
Родился в 1910 году в деревне Мойсичи Молодеч-
ненского района. Много лет находился в тюрьмах и
ссылке. В Березе Картузской был дважды: с апре-
ля 1937 по март 1938 года и в сентябре 1939 года.
Великую Отечественную войну встретил в рядах
Советской Армии.
С. Бурак живет в деревне Мойсичи, работает в
Молодечно. Член КПСС.
151
1ПШ1ШШ1Ш1ШП К1ШШШШШШШШ1ШШШ1ШШ1Ш1Ш1ШШШ11Ш11ШШ1111Ш1ШШ1ШШ1
Д Д концлагере Картуз-Береза мне
ИПВг пришлось побывать дважды. Пер-
вый раз с апреля 1937 года по март 1938 года, вто-
рой — в сентябре 1939 года. Кроме этого, были еще
пытки в дефензиве, тюрьма и ссылка. Словом, за
четыре неполных года я прошел через чистилище и
ад, приготовленные польским буржуазным прави-
тельством для сотен и тысяч борцов за свободу
трудового народа.
Прошло тридцать лет. Многое стерлось в памя-
ти. Многих товарищей по подполью и тюрьмам нет
в живых. Но всегда я буду помнить тех, кто указал
мне единственно правильный путь трудного, но бла-
городного служения своему народу, кто повел меня
по этому пути.
Первыми моими учителями были коммунисты-
подпольщики из нашей деревни Мойсичи — Иосиф
Божко, Андрей Старкевич и Иван Захарович. Под
их руководством я начал работу в Белорусской
крестьянско-рабочей громаде. В 1934 году по их ре-
Федор Марков. В Березе
Картузской находился в
1936 году.
комендации был принят в
члены КПЗБ. К 1935 году
в нашем кусте, в который
входило семь деревень, на-
считывалось 12 коммуни-
стов и 48 комсомольцев. Не
было дня, чтобы мы не
встречались с молодежью,
не проводили беседы, со-
брания.
Но осенью 1935 года де-
фензива добралась до на-
шей организации. Я был
брошен в вилейскую тюрь-
му. Видимо, властям не
удалось сфабриковать су-
дебное дело, так как через
полтора года они выпусти-
ли меня на свободу. Но не
прошло и двух месяцев,
как меня схватили вновь.
И вот, вместе с товари-
щами Наумом Бернацким
и Яковом Альхимовичем, мы в Картуз-Березе. Нас
бьют, обыскивают, снова бьют, выдают взамен фа-
милий и имен номера, бьют потом еще несколько
дней подряд и водворяют в общую камеру.
В первый день за нашими спинами кто-то, зады-
хаясь от быстрого бега, бросает на ходу:
— Держитесь, братья!
Но кто? Здесь никто не знает нас, мы тоже ни-
кого не знаем. Все молчат и стоят или молча бе-
гают, молча переносят удары резиновых дубинок.
Кто? Кто здесь свой? Напряженно вглядываюсь в
изможденные, в кровоподтеках и ссадинах суровые
лица узников. По ночам прислушиваюсь к стонам.
Днем внимательные, настороженные взгляды ощу-
пывают меня с ног до головы. Я не выдерживаю и
во время построения на плацу заговариваю с сосе-
дом. Вечером меня бросают в карцер. Теперь я спо-
коен. Теперь все понятно, все на своем месте.
Несколько дней назад допустил оплошность —
попросил полицейского выдать мне взамен ржавого
152
котелка чистый. Это вызвало подозрение у товари-
щей.
— Надо быть гордым,— шепчет мне в строю
Иван Солоневич.— Ничего не проси у палачей.
Умри, но не проси.
В камере под нарами я слушал лекции по исто-
рии ВКП(б). Их читал по памяти узник из Вильнюса
Александр Банулевич. Мужеству и стойкости мы
учились у Михаила Пронько и Федора Маркова.
Быть примером стойкости и мужества — главное
партийное поручение каждого узника-коммуниста в
Картуз-Березе. И я не могу назвать сегодня тех из
моих товарищей, кто не выполнил бы этого поруче-
ния с честью. В канун нападения гитлеровской
Германии на Польшу в лагере было несколько ты-
сяч человек. Невероятная скученность, недостаток
пищи и воды вызвали эпидемию дизентерии и дру-
гих тяжелых заболеваний. Количество умерших
увеличивалось с каждым днем. Администрация ла-
геря не обращала на это внимания. И, казалось,
сознательно шла на массовую гибель людей. В этих
условиях коммунисты решили взять инициативу по
спасению узников в свои руки.
Мне и еще двум товарищам было поручено
снабжать камеру водой. В сутки на каждую каме-
ру, в которой насчитывалось по 120—150 человек,
выдавалось по одному ведру воды. Для больных,
измученных голодом и жаждой людей это ведро во-
ды было единственным спасением. При виде воды
люди теряли рассудок, всей массой бросались к
ведру, топтали, давили друг друга и в результате
ничего не получали. И тогда мы предприняли сле-
дующее: один из нас нес ведро, второй шел рядом
с ложкой. Коммунисты в камере удерживали лю-
дей на месте, а мы пробирались от одного к дру-
гому, вливая каждому ложкой по глотку воды.
18 сентября мы всей камерой выломали дверь
и в первую очередь бросились к карцеру, а потом
и к другим камерам. И вот свобода! Мы двинулись
на восток. На руках несли ослабевших товарищей.
Навстречу нам шла Красная Армия.
iiiiiiiiiiiiinniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiHiiniiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiHiiiiiiiniiiiiiiHiii 154
Владимир НОВИК
Год рождения — 1896. Родился в деревне Ново-
спасск Сморгонского района. В 1929 году вступил в
ряды КПЗБ. Выполнял функции техника по достав-
ке и распространению нелегальной партийной лите-
ратуры.
В 1934 году был выдан провокатором. При аресте
оказал сопротивление полиции. Был приговорен к
шести годам тюремного заключения. Освобожден по
амнистии в 1936 году. В 1937 году В. Новика бро-
сили в концлагерь. После освобождения из лагеря
был выслан в центральные районы Польши. В сентя-
бре 1939 года В. Новика арестовали и вновь отпра-
вили в Березу Картузскую.
Сейчас В. Новик живет в деревне Новоспасск.
Пенсионер.
155 лпиппшпппш
'llllllllllinilllllllllllllllinilllllllininilllllllllllllllllinillininilllllinnillllllll
д Д начале 30-х годов деятельность
MF КПЗБ развивалась очень бурно.
Выросла и окрепла организация Сморгонщины.
В городке и деревнях распространялось большое ко-
личество воззваний и листовок, вывешивались тран-
спаранты с лозунгами, плакаты. Это не на шутку
встревожило власти, и они решили расправиться с
наиболее активными революционерами. В июле
1931 года начались повальные обыски и аресты.
Было арестовано несколько сот человек. Через два
дня многих освободили, а четырнадцать человек от-
правили в ошмянскую тюрьму, в том числе почти
всех членов подпольного райкома КПЗБ.
Связь с ЦК удалось восстановить только к на-
чалу 1932 года, а через четыре месяца недалеко от
деревни Шалудьки было созвано организационное
собрание РК КПЗБ. На этом собрании был избран
новый райком. В его состав вошел только что осво-
божденный из тюрьмы Виктор Янчукович («Анд-
рей»), Валериан Синькевич («Вацек»), Клара Легат
(«Марыся»), Александра Счастная («Зося») и я. На-
ладить работу нам помогли члены окружкома —
Федор Томашевский и Григорий Залесский. Ча-
сто на собраниях присутствовали инструкторы
ЦК КПЗБ. Фамилий их я не знал, но партийные
клички некоторых из них сохранились в памяти и
теперь. Это были Людвиг, Марина, Степка, Саша и
другие.
Райком начал действовать. Как и прежде, по
деревням, проезжим дорогам разбрасывались лис-
товки, вывешивались транспаранты. Начались от-
крытые выступления крестьян. В деревне Короваи,
которую польские власти решили разбить на хуто-
ра, крестьяне прогнали землемера. Не помогли и
трое полицейских, приехавших в деревню на сле-
дующий день. Их постигла участь землемера. Кре-
стьяне разоружили полицейских и выгнали из де-‘
ревни. Понадобилось около сорока полицейских,
чтобы землемер смог произвести обмер земли. Уча-
стились выступления крестьянской бедноты против
непосильных налогов.
По партийным делам мне часто приходилось бы-
вать в Вильно. Там я получал литературу, приво-
зил и распределял ее по ячейкам. Часто в этом по-
могала моя мать. Где нельзя было выполнить зада-
ние мне, туда проникала она.
Но не все проходило гладко. На каждом шагу
нас подстерегала опасность. Дефензива зорко сле-
дила за коммунистами, старалась засылать в пар-
тийные и комсомольские организации своих аген-
тов. В 1934 году, накануне годовщины Великого
Октября, я получил большое количество литерату-
ры. Часть роздал ближайшим ячейкам. Надо было
распространить и оставшуюся часть, передать ее во
все организации.
Темной октябрьской ночью я стоял в условлен-
ном месте с очередной партией листовок и воззва-
ний. Вскоре ко мне подошел мужчина. Услышав
нужный пароль, я передал ему литературу и уже
повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал:
— Стой! Руки вверх!
Как потом выяснилось, Савчук, пробравшийся
в Сморгонский горком комсомола, оказался прово-
156
157
катором и на условленное место вместо себя прислал
коменданта сморгонской полиции, с которым было
еще четверо полицейских.
В первую минуту я растерялся. Но, воспользо-
вавшись темнотой, рванулся в кусты. Комендант за
мной. Схватив попавшуюся под ноги палку, я уда-
рил его по руке. Выбив из руки пистолет, начал ко-
лотить его по голове. Комендант стал кричать и
звать на помощь. Из укрытия выскочили полицей-
ские. Они повалили меня и начали вязать руки и
ноги. Все это происходило примерно в трехстах мет-
рах от моего дома. Там находилось еще пять под-
польщиков, среди которых был и секретарь Моло-
дечненского окружного комитета КПЗБ Федор Тома-
шевский. Чтобы предупредить их, я начал кричать,
что меня арестовали полицейские. Товарищи успели
скрыться. На крик прибежала моя мать, стала про-
сить у полицейских пощады. Один из них ударом
приклада сбил ее с ног. Через некоторое время она
умерла. Я продолжал сопротивляться. Ударом при-
клада мне выбили зубы, сломали позвоночную
кость, топтали ногами, били. Связанный, я был до-
ставлен в сморгонский полицейский участок, затем
меня перевезли в молодечненскую дефензиву.
Дальше были пытки. Шесть суток. Защемляли
в дверях пальцы, закладывали между пальцами
карандаши и сжимали их так, что хрустели кости,
загоняли под ногти булавки, били резиновой пал-
кой по голове. Палачей бесило то, что я не призна-
вался, отрицал даже факт передачи литературы ко-
менданту.
Состоялся суд. Мне дали шесть лет тюрьмы.
Из тюрьмы вышел инвалидом. Сломанная кость
позвоночника срослась неправильно, и я стал ходить
согнувшись. Кроме того, почти совсем оглох —
тоже результат побоев.
Шел 1937 год. Несмотря на то, что я был иска-
лечен, дефензива не оставила меня в покое. Вскоре
появились полицейские ищейки. Обыскали весь
дом. И хотя ничего компрометирующего не нашли,
отправили в сморгонский участок, а оттуда с двумя
арестованными — в Березу.
Встретили нас по традиции так, как встречали
и других. Не хочу перечислять все те мучения, ко-
торые переносили узники в этом лагере. Скажу
одно: как только мы переступили порог лагеря, уда-
ры посыпались со всех сторон. Били, когда знако-
мили с режимом Березы, били во время переодева-
ния, били, когда кто-то улыбнулся или попытался
что-то шепнуть соседу, били по малейшему поводу
и без повода.
И еще издевались. По команде надо было па-
дать в грязь, ползать на животе, ходить «по-утино-
му», прыгать лягушкой, целыми часами бегать и
быстро строиться в колонны и так далее.
Я очень плохо слышал. Все люди казались мне
немыми. Но я видел и чувствовал, что мои това-
рищи в этих нечеловеческих условиях оставались
людьми сильными и мужественными, стойкими и
верными своим идеалам.
Я был зачислен в группу бетонщиков, носил
знаменитые березовские «костки» — плиты. В Бере-
зе до сих пор сохранились улицы, вымощенные эти-
ми плитами. Они о многом могут рассказать. На
«костках» высечены год, месяц и число, когда они
сделаны, фамилии узников, которые делали их.
Бетонная мастерская находилась в 200—
250 метрах от главного корпуса. В центре помещал-
ся бетонный цех — небольшая дощатая постройка.
В ней несколько десятков столиков с дощечками, на
которых делались «костки». Процесс изготовления
их был прост. В специально установленные чугун-
ные формы укладывались камни плоской стороной
вниз, а на них заливался бетон. Когда форма была
готова, деревянным ножом гладко срезался бетон.
Через несколько дней «костка» скреплялась, засты-
вала, ее снимали с дощечки и укладывали в шта-
бель. «Костки» поливали водой, чтобы быстрее
скреплялись. Вес одной «костки» с доской в сыром
виде составлял около 50 килограммов. Носить эти
плиты из цеха под навес надо было быстрым шагом,
а назад в цех — бегом.
Полицейские, конечно, не обращали внимания
на инвалидов, заставляли их работать вместе со
всеми. Скоро у меня начался воспалительный про-
цесс позвоночника, и я был отправлен в «больницу».
158
В небольшом бараке лежало до 25 человек. Боль-
шинство из них получили увечья и травмы в лаге-
ре. Никаких разговоров, никаких перешептываний.
Даже стонать не разрешалось. Режим молчания дей-
ствовал и здесь.
В связи с резким ухудшением здоровья меня
освободили. Но через полтора года я снова был в
Березе. Это случилось в сентябре 1939 года, когда
на Польшу напала гитлеровская Германия. В ла-
гере ничто не изменилось. Был тот же режим, те
же полицейские, те же «учения», издевательства,
пытки. Правда, заметно прибавилось узников.
От неминуемой гибели нас спасла Красная
Армия. В ночь с 17 на 18 сентября 1939 года по-
лицейские бежали из Березы, оставив камеры за-
крытыми. Взломав двери, заключенные вышли на
волю и направились навстречу советским воинам —
освободителям.
iniiiiimiiiiiiiiiiiiiiiiiiniuiiiHiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiHiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiuniiiiiiiiiiiiiiniuiiiiiiiiininii
Степан ТРУТЬНО
Родился в 1896 году в деревне Огородники Бере-
зовского района, в семье крестьянина-бедняка. За
коммунистическую деятельность в 1932 году был
приговорен к 6 годам тюремного заключения, в
1936 году — амнистирован. В концлагере Береза
Картузская находился в 1937—1938 годах. После
освобождения из лагеря был схвачен польской поли-
цией и вновь брошен в тюрьму. Принимал активное
участие в восстановлении Советской власти в своем
районе. В 1940 году его избрали заместителем пред-
седателя исполкома Березовского райсовета.
С. Трутъко — участник Великой Отечественной
войны. В настоящее время проживает в родной де-
ревне. Пенсионер. Член КПСС.
160
161
ишшшпишпшп iiniiinmmiiniininiwiiinniiiniiniiniJiiiniiiJiniiiinjininiiiiiMJiHJJiiiii
I I омню и никогда не забуду первое
П в моей жизни партийное собра-
ние, навсегда определившее мою судьбу, мой жиз-
ненный путь. Меня принимали в Коммунистиче-
скую партию Западной Белоруссии. Это было в мае
1925 года. В Березе, за церковью, в густом ольша-
нике, на берегу небольшой речушки Кречет собра-
лось четверо: Иван Ходан, Михаил Углик, Розалия
Кутник и я.
— Бороться надо, Степан. За свободу, за луч-
шую долю,— говорил Иван Ходан.— Готов ли ты к
этому?
— Готов. Давно об этом думаю.
— Хорошо. Будем идти вместе, плечом к плечу.
— Надо создать партийную ячейку в вашей де-
ревне, Степан,— обратился ко мне секретарь рай-
кома Михаил Углик.— Это тебе первое партийное
поручение.
Вскоре ячейка в Огородниках была организова-
на. В том же 1925 году начали действовать комму-
нистические ячейки в Песках, Войтешине, Лисичи-
цах. По решению райкома в Песковской гмине был
создан подрайком. Меня избрали его секретарем.
Мы распространяли политическую литературу
среди населения, вывешивали красные флаги и ло-
зунги, расклеивали листовки. Особенно активно про-
водили эту работу накануне революционных празд-
ников. Полиция неистовствовала. Ее агенты ездили
из одной деревни в другую, срывали лозунги и лис-
товки, лазили по телеграфным столбам и соснам,
допытывались, чьих рук это дело.
В 1926 году в нашем повете была организована
забастовка крестьян, которые работали у помещика
Пословского на сеноуборке. В 1927 году забастовали
в Ярцевичском лесу возчики и лесорубы. Обе эти
забастовки проходили под руководством коммуни-
стов и закончились победой забастовщиков.
Вскоре по нашему повету прокатилась волна ре-
прессий. Были арестованы многие коммунисты.
В их числе товарищи Ходан, Ивашкевич, Ковале-
вич, я и многие другие.
Нас судили в Слониме. Когда зачитали обвини-
тельное заключение, мне задали вопрос, признаю ли
я себя виновным.
— Виновным себя не признаю, потому что в
этом деле есть другие виновники,— ответил я.
Прокурор и судьи насторожились. Они думали,
что я начну давать показания, рассказывать о ра-
боте коммунистического подполья. Я начал гово-
рить о бесправии, нищете, о произволе властей.
— Виновато во всем правительство Пилсудско-
го,— заявил я.
Меня лишили слова.
Примерно об этом же говорили на суде и другие
товарищи.
Мне дали тогда шесть лет тюремного заклю-
чения.
В слонимской тюрьме нас, политзаключенных,
поместили не в отдельную камеру, а вместе с уго-
ловниками, лишили возможности иметь книги и
письменные принадлежности. Сократили до получа-
са прогулки. Требовали, чтобы на прогулках мы хо-
дили с опущенной головой, с заложенными назад
162
163
руками, соблюдая десятишаговую дистанцию. Мы
не могли смириться с таким режимом. На прогулку
я вышел с поднятой головой. Последовала команда
стражника:
— Руки — в тыл, голову опустить!
Я не подчинился. Меня схватили и потащили в
карцер.
Через неделю меня выпустили из карцера. Когда
я вышел на свежий воздух, не мог удержаться на
ногах. На прогулке история повторилась снова.
Опять на неделю в карцер, а потом еще на неделю,
после чего меня заключили в одиночку.
Политзаключенные, протестуя против произвола
тюремного начальства, объявили голодовку. На пя-
тый день голодовки меня избили и бросили в общую
камеру, где находилось еще пятнадцать политиче-
ских. Здесь нас избили еще раз, сковали и отпра-
вили на станцию. Сам двигаться не мог, меня вели
под руки. На станции нас посадили в вагон с решет-
ками и через несколько дней мы уже были в Седль-
цах. В здешней тюрьме порядки были не лучше.
Политзаключенные вели борьбу за свои права. Мы
активно включились в нее. Вскоре меня с группой
товарищей, которые руководили голодовкой, пере-
правили в дрогобычскую тюрьму, из которой я вы-
шел в конце июня 1936 года.
Через 10 дней после приезда домой я был вновь
арестован и отправлен в Коссово. Комендант поли-
ции Родванский спросил:
— Вероисповедание?
— Неверующий,— ответил я.
Комендант ударил меня по лицу и опять:
— Вероисповедание?
— Неверующий!
Через несколько минут меня отвели в глухую
комнату. Там было несколько сыщиков. Старший
из них Щука спросил меня:
— Вероисповедание?
— Неверующий,— сказал я.
— Неверующий? Ну, что же, сейчас мы будем
тебя крестить. Ты знаешь этого пана?
— Не знаю.
— Это прокурор. А вот этого пана знаешь?
— Не знаю.
— Это следователь. А этого пана знаешь?
— Не знаю.
— Это пан, который следит за каждым твоим
шагом и за тебя жалованье получает. Ну, вот и по-
знакомились. А теперь будем крестить.
И вот подходит один из них и со всего размаха
бьет меня в лицо. Я устоял на ногах. Тогда подо-
шел другой и тоже ударил. Мне удалось вновь удер-
жаться на ногах.
— Смотрите, как надо бить,— сказал Щука и
ударил меня кулаком в висок. Я свалился на це-
ментный пол. Все сыщики набросились на меня и
начали зверски избивать. Били резиновой палкой,
пинали ногами, поднимали и бросали на пол. По-
том меня сфотографировали, взяли оттиски паль-
цев, вывели на улицу и приказали идти домой.
В конце 1937 года я был снова арестован и от-
правлен в Березу.
— Откуда? — спросил комендант.
Я ответил.
— Вероисповедание?
— Неверующий.
— Я спрашиваю о вероисповедании,— повторил
он вопрос.
Я ответил то же самое.
— Видите, из деревни, а какой мудрец,— обра-
тился комендант к полицейским.— Научите его,
как надо вести себя в лагере.
Полицейские начали гонять меня и бить. Гоня-
ли и били долго. Потом направили к коменданту
блока. Тот спросил, откуда я, и велел за три минуты
раздеться и разуться. Я разделся наголо. Он при-
казал мне повернуться несколько раз кругом и,
обращаясь к полицейским, заключил:
— О, еще можно!
И полицейские вновь начали меня истязать.
Командуя то лечь, то встать, то бегом, то шагом,
они избивали меня, а потом загнали в большую
пустую камеру и приказали, чтобы я лег на цемент-
ный пол, сложив руки на груди, и не шевелился.
В этом положении я пробыл более часа. Затем
пришел полицейский и начал меня муштровать. Он
164
заставил ходить «утиным шагом», прыгать вприсяд-
ку и сопровождал каждый прием палочными удара-
ми. Я изнемог и упал.
Утром, примерно в шесть часов, я услышал то-
пот множества ног. Это гнали арестованных. Про-
бегая мимо моей камеры, они несколько раз откры-
вали волчок и подбадривали меня: .
— Держись, товарищ!
На следующий день меня одели в костюм из
мешковины, на который нашили номер 1221, и пе-
ревели в общую камеру.
Однажды меня вызвал полицейский и заставил
мыть в коридоре пол. Когда я кончил эту работу,
он начал муштровать меня, вылил мне на голову
ушат грязной воды, приказал спуститься на кор-
точках с третьего этажа во двор, а затем, избив, по-
гнал к коменданту блока.
— У тебя, арестованный, есть два выхода: или
ты сгниешь здесь заживо, или сможешь сегодня же
быть дома,— сказал он и, минуту помедлив, доба-
вил : — Выбирай одно из двух.
165 — Каким же образом, пан комендант, я могу
быть сегодня дома?
— О! От вас требуется немногое: подпишите
вот такую бумажку: «Я, нижеподписавшийся, Сте-
пан Трутько, отрекаюсь от Коммунистической пар-
тии, презираю ее и обязуюсь быть лояльным в от-
ношении польского государства».
— Это для меня, пан комендант, не подходит,—
ответил я.
— В таком случае,— сказал комендант,— есть
еще один выход. Старайтесь и в камере и на работе
быть с коммунистами, прислушивайтесь, о чем они
говорят, и рассказывайте нам. Если вы это будете
аккуратно делать, то через два месяца увидите свою
жену и детей.
— Это тоже не подходит, пан комендант.
— Мерзавец! — крикнул комендант.— Взять его
и воспитать как следует.
На такие «беседы» к коменданту блока попада-
ли периодически все заключенные не реже одного
раза в месяц. Весь режим в лагере был построен
так, чтобы сломить арестованных и морально и фи-
зически. Но это не удавалось. Подавляющее боль-
шинство политзаключенных стойко переносило все
пытки и издевательства.
Я был освобожден из лагеря в августе 1938 го-
да. Дома пробыл недолго. Односельчане предупре-
дили, что полицейские хотят заманить меня в лес
и убить. Да я и сам стал замечать, что за мной
следят. Пришло решение уйти в Советский Союз.
Взял я с собой сына Володю (ему тогда исполни-
лось уже 16 лет), и мы отправились в путь. Шли
в основном лесом. Ночи были холодные, а разжи-
гать костры опасались. От постоянного холода,
недоедания, напряжения Володя заболел, и мы вы-
нуждены были завернуть в деревню. Хозяин, к ко-
торому зашли, разрешил нам погреться, отдохнуть,
дал поесть. Но не успели мы сесть за стол, как по-
явилась полиция.
Судили нас в Лунинце. За намерение нелегаль-
но перейти границу меня лишили свободы на 4 ме-
сяца, а Володя был осужден условно и после суда
сразу же уехал домой. В марте 1939 года я вер-
нулся домой, а 1 сентября за мной опять пришла
полиция. Но мне удалось бежать. Когда полицей-
ские опомнились и открыли стрельбу, я уже был в
лесу. Несколько дней скрывался, а потом тайком
пробрался в гумно Якова Мартысевича. Зарылся в
сено, согрелся и уснул. На следующий день с по-
мощью Мартысевича связался с женой. Она при-
несла мне одежду, обувь, и я опять ушел в лес.
17 сентября в мое лесное убежище пришел Мар-
тысевич и сообщил, что полиция в панике, собирает-
ся бежать, а солдаты спешно возводят на дорогах
укрепления и завалы. Говорят, что наступает
Красная Армия. Трудно передать словами, какой
это был большой и радостный день, для всех нас
праздник. Начиналась новая, свободная жизнь, в
борьбе за которую были отданы лучшие годы.
Война застала меня на посту заместителя пред-
седателя Березовского райисполкома. В составе
легендарной 25-й Чапаевской дивизии я вступил в
бой с гитлеровцами на подступах к Севастополю и
участвовал в обороне города-героя до последнего
патрона.
166
На рассвете 2 июля 1942 года с ближайшего к
берегу корабля просигналили: «Рассвет, посадки не
будет, флот уходит, прощайте!»
Мы залегли среди камней в траншеях у самого
берега моря, на позициях 35-й батареи. Здесь про-
ходил последний рубеж 25-й Чапаевской дивизии.
Дальше отходить было некуда. Страшным и беспо-
щадным был этот бой.
А потом был плен, были лагеря для военноплен-
ных, побеги, лагеря смерти...
Молодежь, перед которой я часто выступаю,
спрашивает меня:
— Степан Алексеевич, что помогло вам вы-
стоять, что поддерживало ваши моральные силы в
тяжелой борьбе?
— Каждый шаг в своей жизни,— отвечаю я,—
каждый поступок всегда считал и считаю партий-
ным поручением.
iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiHiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiHiiiiniiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiniiiiiiin 168
Аленсандр МИНИН
Родился в 1906 году в деревне Бутьки Пру жен-
ского района. В 1926 году вступил в КСМЗБ. За ре-
волюционную деятельность неоднократно арестовы-
вался. В 1931 году был приговорен к 5 годам тю-
ремного заключения. В концлагере Береза Картуз-
ская находился в 1937—1938 годах.
В годы Великой Отечественной войны являлся
секретарем Коссовского районного антифашистского
комитета и членом Брестского областного подполь-
ного антифашистского комитета. С 1963 года — пен-
сионер. Живет в городе Ружаны Брестской обла-
сти. Член КПСС.
169
ИПШШПШШШИ UinillllllllllllllllllllllllllllllllllllinillllllllllllllllllllinillllllllllllllllllllllllllU
J сенью 1921 года наша семья вер-
нулась из беженства в родную де-
ревню Бутьки. Мне было тогда пятнадцать лет.
Я сразу пошел на лесоразработки. В урочище Ми-
халин Ружанской пущи одной иностранно!! фирме
принадлежал большой лесопильный завод, куда ра-
бочие возили древесину. На этом заводе нашли себе
приют недобитые белогвардейцы из банды Булак-
Балаховича. Им больше платили по сравнению с
местными рабочими, да и получали они не обесце-
ненные тогда злотые, а доллары.
Балаховцы верно служили своим хозяевам. Чув-
ствуя поддержку администрации завода и полиции,
они придирались к нам, иногда избивали, оскорб-
ляли.
Остальные рабочие размещались в трехэтажных
грязных бараках-сараях. Скученность в них была
такой, что ночью с бока на бок поворачивались по
команде. Вши, клопы не давали отдохнуть после
тяжелого труда. Свирепствовали всякие болезни, но
администрация не обращала на это никакого внима-
ния. Рабочим часто задерживали зарплату. Продук-
ты, как правило, продавались некачественные.
Тяжелый труд, обдираловка, штрафы, издева-
тельства над рабочими вывели из терпения людей.
В начале 1924 года вспыхнула забастовка лесных
рабочих, которая длилась три недели. Администра-
ция вынуждена была уступить: рабочим повысили
заработную плату, стали выплачивать ее более ре-
гулярно, установили 8-часовой рабочий день.
Мне пришлось работать вместе с товарищами
Станкевичем и Дрыгой. Они и по возрасту были
старше меня и в делах разбирались лучше. Часто
нам приходилось ночевать прямо в лесу у костра —
в бараках не хватало всем места. К нашему костру
обычно подсаживались другие рабочие, и начина-
лись разговоры о житье-бытье, о тяжелой нашей
доле, о том, что делается вокруг нас и на целом
свете. Я рассказывал о Советском Союзе, где жил
вместе с родными до возвращения из беженства.
Как-то сказал, что напрасно вернулся сюда. В Рос-
сии я мог бы учиться, а здесь нечего думать об
этом. Хозяин с собакой лучше обращается, чем с
нами. Только и слышишь: «хамский выродок»,
«чубарик», «сукин сын», «сволочь» и другие руга-
тельства.
Дрыга похлопал меня по плечу и сказал:
— Надо и здесь, парень, бороться за лучшую
жизнь.
И он стал давать мне листовки, которые я раз-
брасывал в бараках.
В начале 1926 года в Бутьках была создана ком-
сомольская ячейка. Вступил в нее и я. Работали
под руководством опытных коммунистов Матвея
Шаповала и Дмитрия Станкевича.
На предприятиях, в имениях распространяли
нелегальную литературу. Агитировали крестьян,
чтобы не платили налогов, чтобы выступали против
хуторизации, боролись за школу на белорусском
языке.
В мае 1926 года Пилсудский совершил перево-
рот. Начались массовые аресты и погромы демокра-
тических организаций, в том числе стотысячной
170
Белорусской крестьянско-рабочей громады. На звер-
ства буржуазии рабочие и крестьяне ответили мощ-
ными демонстрациями протеста. Наиболее массовой
из них была коссовская демонстрация, участником
которой посчастливилось быть и мне. В полдень
3 февраля 1927 года на рыночной площади Коссова
собралось более 3 тысяч жителей. По сигналу в
воздух взвились красные знамена, транспаранты с
лозунгами: «Долой диктатуру Пилсудского!», «Тре-
буем земли без выкупа!», «Долой комасацию!» *,
«Ни одной копейки налогов поработителям!», «До-
лой осадников с белорусской земли!», «Руки прочь
от СССР!» С революционными песнями демонстран-
ты двинулись по улице. Против мирной демонстра-
ции правительство двинуло полицию, вооруженные
банды осадников и «стрельцов» **. Раздалось не-
сколько залпов, и тихие улицы Коссова обагрились
кровью рабочих и крестьян. Первая пуля сразила
комсомольца Петра Гавруса из деревни Малый Га-
лик. Он шел впереди колонны со знаменем в руках.
Умирая, он крикнул:
171 - Да здравствует революция!
Знамя подхватили другие товарищи. Шествие
продолжалось. Последовали новые залпы. Убито
еще пять человек. Вот их имена: Михаил Евтух,
Николай Топтало, Сергей Воробей, Илья Ракевич,
Иван Кучук. Несколько десятков человек было ра-
нено.
В 1929 году, когда разразился экономический
кризис, польское правительство еще более усили-
ло наступление на трудящихся. Не прекращались
массовые аресты. Попал в тюрьму и я. Отсидел
пять лет.
На свободу вышел в августе 1934 года. Устроив-
шись на работу в деревне Кракотка на смолзаводе,
я установил связь с Иваном Солоневичем, Констан-
тином Петрученей и другими подпольщиками. На-
чались новые заботы. Почти во всех деревнях Ру-
жанщины вновь были созданы комсомольские орга-
* Хуторизация.
** Военизированная организация фашистской молодежи
буржуазной Польши.
низации. Но в ноябре 1937 года полиция отправила
меня в концлагерь.
Трудно словами описать режим Березы, пытки и
надругательства, которым подвергались там заклю-
ченные. Человека не считали человеком; он стано-
вился просто номером. Мой номер был 1228.
Особенно тяжело нам стало, когда администра-
ция создала из уголовников группу «инструкторов»
для «работы» с политзаключенными. Некоторые из
этих «инструкторов» соревновались с полицейскими
в проявлении зверств и садизма и порой превосхо-
дили даже таких отъявленных палачей, какими бы-
ли Пытель, Надольский, Прухневич, Солецкий, Бер-
ныцяк. В лагере была создана так называемая
«красная дорога». Расстояние до 40 метров в длину
б^ло вымощено битым красным кирпичом острыми
гранями вверх. Провинившиеся, а ими всегда ока-
зывались политзаключенные, должны были пройти
эту дорогу в одну сторону и вернуться обратно на
коленях с поднятыми вверх руками.
Однажды, за два дня до пасхи, в лагерь пожа-
ловал полесский воевода Костек-Бернацкий. После
его визита нам зачитали приказ о запрете заклю-
ченным отдыхать по воскресеньям и праздничным
дням. Сперва мы думали, что этот приказ является
единовременной карой, но потом убедились, что
он — постоянное дополнение к березовскому ре-
жиму. Таким образом, в праздничные дни мы долж-
ны были непрерывно стоять по стойке «смирно».
Не каждый мог вынести такую пытку. От долгого
стояния многие теряли сознание. Полицейские при-
водили их в чувство ударами палок. Теперь в вос-
кресенье вызов на работу, даже самую тяжелую,
считался относительным отдыхом.
И все же полицейские боялись нас. Особенно это
чувствовалось по их нервозной суетне накануне на-
ших праздников. В канун Первого мая 1938 года
ночью раздался свисток. Мы все в одном белье вы-
скочили в коридор, построились. Приказали раз-
деться донага, голых погнали в столовую. Мы стоя-
ли друг против друга, все, как один, истощенные,
худые, кожа да кости, и сами удивлялись, откуда у
нас берется воля, уверенность, бодрость.
172
А полицейские между тем без устали колотили
нас по голому телу дубинками. Когда вернулись,
в камере увидели все перевернутым вверх тормаш-
ками. Труха из матрацев была высыпана на пол,
одежда свалена в одну кучу. Скоро выяснилось, да
мы и сами догадались, что полицейские искали у
нас красные банты, карандаши, чтобы помешать
нам праздновать Первое мая. И все же мы празд-
новали Первомай. По группам в 5—6 человек были
выделены докладчики, которые незаметно, тихо де-
лали маленькую информацию о значении праздника
великого братства трудящихся. Потихоньку спели
«Интернационал», больше душой пели, чем голо-
сом. Праздничная обстановка создалась как-то сама
по себе. Это окрыляло нас, думалось, что мы не в
лагере, а где-то на свободе вместе со всем пролета-
риатом демонстрируем свою силу.
Заключенные коммунисты старались не дать
себя спровоцировать, вели неустанную борьбу, вся-
чески саботируя мероприятия лагерной администра-
ции. У нас была своя организация — лагерная трой-
173 ка, а в камерах — камерные тройки. Они руководи-
ли всей нашей жизнью.
Тройки информировали политзаключенных о по-
ложении дел в лагере, на свободе, о борьбе рабочего
класса, о строительстве социализма в СССР. Была
у нас и коммуна. Мне, как члену камерной тройки,
приходилось организовывать помощь товарищам,
которые попадали в карцер. Мы передавали им
хлеб и другие продукты, которые выделяли полит-
заключенные из своего скудного пайка. Делалось это
так, чтобы никто не знал. Только поэтому многие
товарищи смогли длительное время сохранять силы.
Они чувствовали моральную и материальную под-
держку коллектива, товарищей по борьбе.
Убежденность, уверенность в правоте дела, за
которое мы' боролись, делали нас сильными и муже-
ственными. Кроме того, мы знали, что есть страна,
где трудящиеся под руководством Коммунистиче-
ской партии строят новую жизнь, социализм, где
на практике осуществлялись идеалы, к которым мы
стремились, за которые боролись.
Из концлагеря я был освобожден в июне 1938 го-
да. Вся деревня пришла посмотреть, послушать че-
ловека, вернувшегося с «того света».
Жизнь продолжалась. Надо было браться за но-
вое дело. Немного окрепнув, я устроился рабочим
на смолокуренный завод. Товарищи по подпольной
работе сообщили мне тяжелую весть о роспуске
КПЗБ. Надо было пережить и это. Однако работа
не прекращалась. Мы собирали помощь политза-
ключенным, помогали их семьям, разоблачали
происки польских фашистов, боролись с антисеми-
тизмом. Как ни старались фашистские молодчики
организовать еврейские погромы в Коссове, Ружа-
нах, Слониме, Волковыске, сделать это им не уда-
валось.
Перед годовщиной Октябрьской революции меня
опять арестовали. Продержав три дня в коссовской
комендатуре и поиздевавшись как следует, полиция
меня выпустила, пригрозив Березой.
Перед самой войной, в 1939 году, чтобы избе-
жать нового ареста, я ушел из дому. Вернулся
вместе с Красной Армией.
175
IlllllllllllllllllllllinillinillininillinilinilllllinnilllllllllllllllllllllinilinillllllllllllUlWIIIlIlIIlinillllllll
Иван СЕМЕНЮК
Родился в 1902 году в селе Заболотъе Бельского
повета (Польша). В 1915 году семья Семенюков эва-
куировалась в город Славянск. После Октябрьской
революции И. Семенюк возвратился на родину. С
1924 года принимал активное участие в деятельно-
сти Коммунистической партии Западной Белоруссии.
В концлагере Береза Картузская находился с декаб-
ря 1937 года по июнь 1938 года.
В годы Великой Отечественной войны работал на
транспорте.
В настоящее время проживает в Алуште. Пенси-
онер.
из
«
ш
х
о
7
X
1ПП11111П11П1Ш1ПШ11ШШШ1 Kauiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiinniiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiii
И И конце декабря 1937 года меня
бросили в концлагерь. По расска-
зам Александра Гаврилюка — члена нашей парт-
ячейки,— побывавшего в Березе до меня, я уже
кое-что знал о Березе, о царивших там порядках и
был готов ко всему.
Вначале все было в основном так, как я себе
представлял. Был высокий, плотно сбитый дощатый
забор, густо оплетенный по острому гребню своему
несколькими рядами «колючки» ; по углам — урод-
ливые, головастые скелеты-вышки с маячившими
на них пулеметчиками, размеренный конный пат-
руль.
Распахнулась зубастая, алчная пасть ворот, и
передо мной вырос арестантский блок. Он, как и
весь лагерь, был со всех сторон опоясан высоким и
густым проволочным заграждением. Обширный
плац перед ним был разделен колючей проволокой
на отдельные секции.
Как и все, я прошел сквозь палочный строй,
176
долгое время стоял обнаженный и избитый у стены,
менял свое имя на грязный холщовый лоскут с
номером.
Все было так, как говорил Гаврилюк, и уже не-
множко не так. Прекратились массовые истязания.
Иногда проходили безнаказанными даже такие «на-
рушения» режима, как разговоры и улыбки узни-
ков. Поговаривали, особенно «новенькие», что ла-
герь, возможно, скоро прикроют. Однако старые
узники не разделяли этих оптимистических настрое-
ний. Они по опыту знали, что это затишье перед
очередным усилением террора, и готовили вновь
прибывших товарищей к предстоящим испытаниям.
Небольшими группами, обычно по три-четыре
человека, мы забирались под нары и там, лежа в
пыли и темноте, слушали рассказы о стойкости
узников Березы, о мужестве замученных Мозырко
и Германисского, обсуждали различные политиче-
ские вопросы. Такие импровизированные собрания
сближали и сплачивали заключенных. О том, что
приближается новое наступление администрации,
177 свидетельствовали многие факты. Прежде всего мы
обратили внимание на то, что в лагере появились
коммунисты, уже ранее сидевшие в Березе, а также
какие-то подозрительные лица, ничего общего не
имевшие с революционным движением. Оказалось,
что это просто уголовники. На первых порах адми-
нистрация лагеря использовала их в качестве до-
носчиков. Узнав об этом, мы перестали с ними и в их
присутствии разговаривать. Администрацию такое
положение вещей явно не устраивало, и она начала
натравливать всех этих воров и бандитов на комму-
нистов. Полицейские им открыто говорили, что ла-
герь создан только из-за коммунистов. Если они хо-
тят быстрее выйти на волю, то должны помогать
администрации нести службу в лагере. Некоторых
из уголовников мы вскоре увидели рядом с нашими
палачами с дубинками в руках.
Теперь уже не было дня, чтобы каждый из нас
не был избит резиновой палкой. Сократилось время
на туалет и прием пищи. Свисток следовал за свист-
ком буквально с минутными паузами. Лагерный ре-
жим становился все тяжелее. Если раньше в сво-
бодное от работы и муштры время можно было
иногда присесть на цементный пол камеры, то те-
перь эта вольность наказывалась карцером и дубин-
ками. В лагере было запрещено не только ходить и
разговаривать, но и сидеть. По стойке «смирно» мы
часами простаивали у своих нар в перерывах между
ужином и сном и с утра до вечера в воскресные
дни. Пытка «стоянием» сопровождалась системати-
ческим избиением. Видимо, чтобы еще больше уни-
зить наше человеческое достоинство, Камаля-Кур-
ганский начал «провинившихся» приговаривать во
время рапорта не только к карцеру, но и к па-
лочным ударам по обнаженному телу. Пригово-
ренного к порке узника перед сном вызывали в ко-
ридор арестантского блока, швыряли на лавку и со-
вершали «официальную» экзекуцию.
Попасть на какую-нибудь работу, даже на при-
готовление компоста или переноску с места на место
кирпича, считалось счастьем. Большинство узников
теперь целыми днями находилось на плацу, где
озверевшие полицейские изощрялись в самых немы-
слимых издевательствах. Особенно часто заставляли
ползать по грязи и по так называемой кровавой, или
красной, дорожке. Это была узкая сорокаметровая
полоса, выложенная колотым булыжником и кирпи-
чом. В конце ее стоял столб. Узнику приказывалось
стать на локти и колени и таким образом добраться
до столба. Полицейский при этом шел вслед за аре-
стованным, бил его палкой и приговаривал:
— Ползи, ползи до Москвы.
Не пасть духом самому, помочь выстоять това-
рищу — таково было основное требование партий-
ного руководства лагеря. И мы делали все, что было
можно в этих тяжелейших условиях.
При раздаче пищи наиболее крепкие товарищи
пропускали вперед истощенных друзей, чтобы они
успели поесть до свистка. Во время утренней про-
верки мы проталкивали в рабочие бригады тех, кто
не выдерживал муштры.
Весной 1938 года я впервые познакомился с од-
ним из известных узников Березы С. Ёллесом. Это
был высокий, очень подвижный, с энергичным во-
левым лицом человек. Он быстро, не поворачивая
178
179
головы, шепотом обращался то к одному, то к дру-
гому узнику, что-то спрашивал, внимательно слу-
шал ответы. У меня он спросил об Александре Гав-
рилюке, моем земляке и друге. Обрадовался, узнав,
что он на свободе. Одет Еллес был не по погоде —
очень тепло. На нем был ватный стеганый пиджак,
такие же брюки, на цогах — огромные кирзовые
сапоги. К этому вынуждала его постоянно висевшая
над ним угроза сырого, холодного, семидневного
карцера, в котором он провел почти половину всего
срока пребывания в лагере. Полицейские понимали,
какое огромное влияние оказывает Ёллес на узни-
ков своей стойкостью, и старались держать его в
постоянной изоляции. Наиболее подходящим местом
для этого считался карцер. Я видел лишь однажды,
как этого человека вели в карцер и выводили из
него. Ёллес шел с высоко поднятой головой и улы-
бался. Его били, а он все равно улыбался. Твердость
духа его передавалась нам. За все время моего пре-
бывания в лагере я не встретил ни одного комму-
ниста, который бы морально надломился. Чем су-
ровее режим, тем сплоченнее и сильнее духом ста-
новились мы.
Мне особенно запали в память два случая в ла-
гере. Первого мая 1938 года мы выходили на плац
на очередные мучения. Коммунисты шли со сжаты-
ми кулаками — традиционным приветствием в лаге-
ре. При встрече мы шепотом произносили: «Это
есть наш последний и решительный бой...»
В зловещей тишине заканчивалось построение
узников. И вдруг из арестантского блока раздались
крики. Полицейские бросились в здание. Оказалось,
что несколько уголовников проглотили алюминие-
вые ложки, а один из них затолкал себе в пищевод
пряжку от ремня. Не выдержали!
И второй случай. Среди жестоких и бесчеловеч-
ных садистов было несколько таких, которые не же-
лали участвовать в зверствах, относились к заклю-
ченным гуманно и даже делали попытки облегчить
их положение.
В конце мая я вместе с тремя другими товари-
щами попал на работу. Мы погрузили на воз кир-
пич, известь, инструмент и потащили его к старин-
ному монастырю, находившемуся в километре от
лагеря. Я толкал повозку сзади, а остальные тянули
за оглобли. По песчаной дороге тяжело нагружен-
ный воз двигался медленно, и мы вскоре далеко от-
стали от шагавшего впереди конвоира. Второй кон-
воир шел почти рядом со мной. Я повернул голову
в его сторону и опешил. По лицу конвоира катились
слезы. Заметив, что я смотрю на него, он заговорил:
— Не могу, не могу, не могу смотреть на все
это, не выдержу.
Я не знал, что сказать. Ведь впервые мне при-
шлось в лагере увидеть у полицейского человеческое
выражение глаз, услышать человеческие слова.
Мы ремонтировали ограду монастыря, а поли-
цейские, укрывшись в тени ворот под образом рас-
пятого Христа, о чем-то тихонько переговаривались,
не обращая на нас внимания. Обстановка была не-
обычной. Наконец, кто-то попытался сказать слово
вслух, потом второй, третий, заговорили быстро, все
вместе, перебивая и не слушая друг друга. Мы на-
слаждались своим голосом, голосами товарищей. Мы
говорили, лишь бы говорить, лишь бы слышать нор-
мальный человеческий голос.
А потом молча возвращались в лагерь. На пла-
цу еще продолжалась муштра. Сотни людей полза-
ли, бегали, как-то странно подпрыгивали, а над ни-
ми, как коршуны, носились полицейские, размахи-
вая дубинками. И над всей этой, впервые увиденной
мной как бы со стороны, непередаваемо жуткой па-
норамой клубились тучи пыли и стояла мертвая ти-
шина.
— Нет,— говорил я себе,— нет. Я должен быть с
ними. Мое место рядом с товарищами по борьбе.
И мы еще быстрее покатили ставший совсем лег-
ким воз к уже видневшимся воротам из колючей
проволоки.
181
imiiiiiiiiiiiiinniiiiiiHiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiuuiiiiiiiiiiiuiiii
Нестор АНДРЕЮК
Родился в 1906 году в семье батрака в деревне
Челеево Брестского района. В 1923 году вступил в ря-
ды. КСМЗБ. До 1926 года являлся членом секретари-
ата Брестского горкома комсомола и членом Брест-
ского окружного комитета КСМЗБ. В 1928 году
Н. Андреюк вошел в состав ЦК КСМЗБ. 8 лет проси-
дел в тюрьмах буржуазно-помещичьей Польши. В
концлагере Береза Картузская находился с марта
1938 года по февраль 1939 года.
Участник Великой Отечественной войны. Живет
в Бресте. Пенсионер. Член КПСС.
11
ПИШПШПШИШШППШПШ, М Ш IlIIlllllIIIlllIIllIlIIllinilllllllllllllllllinilllllllllllHIIDIIlIIIlf
^арт 1938 года выдался ветреный,
Я V И слякотный. Наша деревня Велу-
ни буквально тонула в буром глинистом месиве.
Крестьяне редко выходили из своих хат. Только по-
лицейские еженощно покидали свое логово в Коси-
цах, чтобы творить черное дело.
К нам в хату они врывались каждую ночь, про-
веряя, не покинул ли я «постоянное место житель-
ства». После восьмилетнего тюремного заключения
я стал для них более опасным, чем был до тюрьмы.
. За мной была установлена постоянная слежка. По-
лиция ни днем ни ночью не давала мне покоя: то в
участок вызывала, то сама появлялась.
Ночь на 24 марта... В печной трубе зловеще выл
ветер, тревожно дребезжали оконные стекла.
— В такую погоду,— сказал отец,— добрый хо-
зяин и собаку во двор не выгонит. Может, хоть в эту
ночь поспим спокойно.
«Вряд ли»,— подумал я. Вскоре в окошко засве-
тил тусклый огонек карманного фонарика.
182
Кряхтя и ругаясь, отец слез с печи и пошел
отворять дверь. В комнату вошли помощник комен-
данта полицейского участка Дудинский и рядовой
Юхневич. Прямо в хате очистили от грязи сапоги,
уселись на лавку, закурили. Потом Дудинский смач-
но сплюнул на пол, растер сапогом окурок и прика-
зал мне собираться в Брест. Мне было ясно, что это
арест.
Дав проститься с родными, полицейские повели
меня на улицу. За деревней мне сковали руки и по-
гнали в Брест.
Пришли туда к утру. Хотя я промок до нитки,
холода не чувствовал. С меня градом лил пот. При-
вели в то самое помещение дефензивы, где 10 лет
назад меня пытали бывшие белогвардейские офице-
ры Деменюк и Кобусь.
На этот раз не били, не издевались, а только
объявили, что по решению полесского воеводы, в
целях «сохранения общественного порядка и госу-
дарственной безопасности», меня направляют в ме-
сто изоляции Березу Картузскую сроком на три
183 месяца.
Теперь, спустя много лет, в мои руки попал по-
лицейский документ, из которого я узнал, на каком
основании я был отправлен в концентрационный
лагерь.
В этом документе говорится:
«...Андреюк Нестор... в 1928 году был задержан
во время заседания секретариата ЦК КСМЗБ в Вар-
шаве и по приговору окружного суда в Новогрудке
от 3 декабря 1928 года получил 8 лет тюремного
заключения...
По возвращении из тюрьмы в январе 1936 года
вновь приступил к подрывной деятельности, восста-
навливая ликвидированные ячейки КПЗБ на тер-
ритории Косичской гмины. В начале 1937 года уста-
новил связь с ОК КПЗБ в Бресте...
Против него, как квалифицированного деятеля
КПЗБ и опытного конспиратора, трудно возбудить
судебное дело в связи с отсутствием достаточных
доказательств его виновности» *.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 1, д. 33, л. 2.
На этом основании полесский воевода принял по-
становление о моей принудительной изоляции.
У ворот лагеря нас ожидали полицейские. Один
из них открыл калитку ворот и приказал нам стать
на колени и ползти на территорию концлагеря.
— Это священные ворота и пройти их нужно
только на коленях,— пояснил он. Мы молча стояли.
Тогда полицейские начали избивать нас резиновыми
дубинками, требуя стать на колени. Я и Панасюк
продолжали стоять на ногах. Паламу окончательно
озверели и стали бить нас не только резиновыми
дубинками, но и прикладами винтовок, кулаками, и
повалив на землю, били каблуками и носками са-
пог. Окровавленные, мы лежали на земле и, будто
сговорившись, не поднимались на ноги. Полицейские
схватили нас и потащили на территорию концлаге-
ря. Очутились мы в небольшой комнате, где стояли
стол, лавка и два табурета. За столом сидел ко-
мендант арестантского блока Ковальский.
— Раздевайтесь! — скомандовал он нам.
Мы стали раздеваться. Раздетый, я стоял возле
стола, отвечая на вопросы Ковальского, который
заполнял анкетные данные, а полицейские шарили
в одежде, тщательно ощупывая каждую складку.
— Белорус,— ответил я, делая вид, что не понял
вопроса о вероисповедании.
— Нет такой веры! — заорал Ковальский.—
Есть только католическая, православная, лютеран-
ская, еврейская и мусульманская вера. Ты, навер-
ное, православный? — спросил он.
— Нет, я неверующий.
— Как неверующий?! — заорали в один голос
полицейские и начали бить меня дубинками по го-
лому телу.— Вера должна быть у каждого человека,
только у быдла нет веры,— приговаривали они.
От боли меня начало тошнить.
— А, так он пьяный,— смеялись палачи,— по-
этому не знает, что говорит.
— Тогда пусть проспится, а завтра продолжим
наш разговор,— сказал Ковальский и приказал
одеваться.
Взялись за товарища Панасюка. Его также изби-
вали «за веру».
184
Заполнив анкеты на вновь прибывших, Коваль-
ский ушел. С нами остался Солецкий. Он приказал
всем одеться и погнал нас бегом в другую камеру.
Мы стояли по стойке «смирно», почти уткнувшись
лицами в грязную сырую стену. В разбитое окно
врывался холодный ветер. По камере кружились
снежинки, таяли на наших воспаленных, окровав-
ленных лицах и капельками скатывались нам под
ноги.
По тому, кай стихал гул, мы поняли, что заклю-
ченные ложатся спать. Солецкий вышел, но вскоре
вернулся с двумя арестованными.
— Лей,— приказал он,— чтобы пыли не было.
Арестованные выплеснули на пол два ведра воды
и молча выбежали из камеры.
Раздался пронзительный свисток, и на пороге
камеры появились надзиратели.
— Ложись на левый бок и так спать до утра!—
раздалась команда. На полу не было сухого места,
на котором можно было бы примоститься, и мы лег-
ли прямо в лужу воды.
J85 — Почему не все легли на один бок? Встать!
Ложись! Встать! Ложись!
Наконец полицейские ушли, а мы лежали все на
левом боку и дрожали от холода. Ночью нас не-
сколько раз поднимали под разными предлогами и
зверски избивали.
Утром принесли котелки, ложки и полотенца, а
затем погнали умываться к водоколонке. Гнали и
командовали: «Бегом!», «Ложись!», «Ползи по-пла-
стунски!» Назад в камеру мы бежали под тот же
аккомпанемент. После умывания стали еще грязнее.
Вбежав в камеру и схватив котелки, мы направи-
лись в столовую на завтрак.
Кто успевал первым получить завтрак, обед или
ужин, тот кое-как успевал съедать свою порцию, а
кто получал последним или предпоследним, был
всегда голоден. Цель администрации была ясна:
деморализовать нас, подорвать нашу солидарность.
Смысл режима сводился к следующему: если хо-
чешь в Березе выжить и увидеть свободу, плюй на
коллектив, думай только о себе, будь всегда и во
всем первым — и ты спасешься.
Администрация делала так, что в столовую, в
уборную, на легкую работу первыми всегда попада-
ли уголовные преступники и явные или тайные дек-
ларанты.
В Березе было устроено так, что все, что бы ни
делал коммунист, все для него должно быть муче-
нием: и прием пищи, и отправление естественных
потребностей, и сон, и баня.
Все это я в полной мере понял несколько позд-
нее, а пока у меня был карантин, изоляция внутри
изоляционного лагеря. Закончилась она на третий
день моего заключения семидневным карцером за
агитацию среди узников.
Карцер находился в поле, неподалеку от бетон-
ной мастерской. В прошлом это был пороховой
погреб с четырьмя глубокими ямами. Полицейский
открыл тяжелую железную дверь и втолкнул меня
в темное отверстие. Я полетел головой вниз по ка-
менным ступенькам и очутился на холодном и мок-
ром цементном полу. Избитый, измученный лежал
до тех пор, пока не уснул. Проснулся под ударами
полицейских дубинок и ругани. Оказывается, стра-
жа карцера сменялась через два часа. Каждый но-
вый часовой стучал прикладом в железную дверь.
На этот стук сидящий в карцере должен был гром-
ко ответить: «Есть!»
Прямо из карцера я попал в больницу. Это была
большая полутемная камера. Сырой, тухлый воздух,
смешанный с запахом медикаментов и соломенной
пылью, вызывал частый кашель. Тем не менее, мне
казалось, что я попал в рай. Полицейские здесь ред-
ко бывали, так как боялись инфекции. В лагерной
больнице не избивали и можно было не спеша
поесть, поспать и даже почитать книгу о религии
и Пилсудском. А так в лагере не было ни книг, ни
газет. Даже за обнаруженный клочок чистой бумаги
заключенного наказывали карцером и дубинками.
В больнице я пролежал в тяжелом состоянии более
двух недель. Лечил меня фельдшер, больше напо-
минавший тюремного надзирателя или тайного со-
трудника дефензивы. Из больницы он меня вы-
швырнул, как только температура понизилась до
38 градусов.
186
187
В штрафной камере, куда меня теперь доставили,
находились товарищи Горовиц, Фистемберг, Дома-
шицкий, Пронько, Малец и другие. На следующий
день меня вызвали в канцелярию лагеря. Каково
было мое удивление, когда в комиссаре Березы я
узнал заместителя комиссара полиции Новогрудско-
го воеводства. Этот палач лично избивал меня на
суде за мое выступление, разоблачавшее провока-
торские методы следственных органов.
— Что вы так удивлены, Андреюк, узнаете
меня?
И, предложив мне сесть, продолжал разговор
приблизительно в таком духе: наш доктор говорил
мне, что вы больны туберкулезом легких. С вашим
характером вы долго здесь не проживете. Уже с
первых дней приезда в Березу вы начали занимать-
ся коммунистической агитацией и за это попали в
карцер. Вы, очевидно, спутали Березу с тюрьмой,
где преподавали историю ВКП(б). У нас вы забудете,
как выглядят книги и газеты, а рот вам мы закроем
на прочный замок. Единственный выход для вас —
быстрее подписать декларацию. У нас в Березе есть
такие упрямцы, как Ёллес, Горовиц, Домашицкий,
которые более двух лет сидят в Березе и не подпи-
сывают декларации. Эти глупцы не выйдут отсюда
живыми. Советую хорошенько подумать над своим
положением и самому решать свою судьбу.
Такого рода «душеспасительные» беседы с узни-
ками проводились в лагере регулярно.
Моим постоянным ночным собеседником был
товарищ Горовиц. Лежа на нарах, мы намечали, с
кем из узников надо побеседовать, кого из партий-
ного руководства следует направить на чистку кар-
тофеля, в прачечную или на уборку полицейского
блока. Мы понимали, что в сложившейся обстановке
моральный дух узников должен быть особенно
крепок.
И вдруг в лагерь прибыл сам воевода Костек-
Бернацкий. Он начал самолично творить суд и рас-
праву. В нашей штрафной камере он задержался
особенно долго. Воевода останавливался возле каж-
дого узника, спрашивал фамилию и бросал по его
адресу какую-нибудь оскорбительную реплику. Мне
он сказал, что если 8 лет тюрьмы меня ничему не
научили, то Береза научит. Я ответил, что уже на-
учен. Вот, например, по его распоряжению меня сю-
да посадили на три месяца, а прошло пять. Воевода
резко обернулся к стоявшему рядом Камаля-Курган-
скому и с деланным недоумением спросил его:
— Почему арестованный за 5 месяцев не позна-
комился с порядками в лагере?
Камаля покраснел от злости.
— Прикидывается дурачком, пан ьоевода, он
прекрасно знает порядки, уже и в карцере сидел.
— Тогда дайте ему 15 палок по голому месту за
дерзость в Березе. Пусть знает, что это ему не
тюрьма.
Горовиц и Фистемберг говорили о плохой пище,
об издевательствах.
— То, что вы сидите в Березе вот уже скоро по
три года, свидетельствует о том, что здесь еще хоро-
шо,— сказал воевода и приказал дать и им по
15 палок за «дерзость в Березе».
Так закончился визит воеводы.
На следующий день приказ его был точно вы-
полнен. Первый раз в Березе Горовица наказывали
палками по голому телу.
Почти через каждые две-три недели его посыла-
ли на семь суток в карцер, больше всех его муштро-
вали и били дубинками, но никогда официально не
наказывали палками по голому телу.
После отъезда Бернацкого режим в лагере резко
ожесточился. На ночь у нас отбирали кальсоны, и
спали мы в коротких нательных рубахах. Почти
каждую ночь нас, сонных, босых, в одних рубахах,
выгоняли на двор и заставляли ползать вокруг зда-
ния. В воскресные дни мы целый день стояли лицом
к стенке на цементном полу босиком и без кальсон.
Число работающих резко сократилось за счет
увеличения численности муштровых групп. Сохра-
нившиеся виды работ носили откровенно издеватель-
ский характер. Были созданы команды, которые
должны были переносить с места на место кирпичи
и волочить вокруг лагеря машину для укатки мо-
стовых. Не выдержал издевательств и перерезал
себе горло старый политзаключенный Циммерман.
188
Как раз в это время вторично привезли в Березу
украинского поэта Гаврилюка и посадили в нашу
камеру.
— Что, второй раз приехал? — угрожающе
спросил его один из полицейских.— Мы тебе на сей
раз покажем, как нужно себя вести на воле.
Нет надобности подробно рассказывать о том,
как издевались над товарищем Гаврилюком. Скажу
только, что через каких-нибудь два месяца он не
мог держаться на ногах.
На долю тех, кто сидел в лагере в 1938 году,
выпало еще одно ни с чем не сравнимое тяжкое ис-
пытание. От вновь прибывших коммунистов нам
стало известно о роспуске КПП и ее составных ча-
стей — КПЗБ и КПЗУ. С одним из коммунистов
пришло указание распустить партийную организа-
цию Березы.
Трудно сейчас передать то чувство горечи и бо-
ли, которое овладело нами. Одним казалось, что они
стали жертвой предательства, обмана. Другие счи-
тали это просто недоразумением и отказывались
верить тому, что стало уже свершившимся фактом.
На тайных ночных совещаниях членов партий-
ных троек было решено не распускать в лагере су-
ществовавшую организацию и принять все меры к
тому, чтобы сохранить боеспособность и революци-
онный дух в наших рядах.
Лагерная администрация, получив известие о
решении Коминтерна, торжествовала. Палачам ка-
залось, что теперь коммунисты побегут к ним на
поклон. На несколько дней в лагере даже прекрати-
лись репрессии.
Но полицейские просчитались. Поняв это, они
возобновили свои бесчинства с удвоенной силой.
В это время у меня начались горловые кровотече-
ния. Администрация лагеря, не желая возиться с
живым мертвецом, выпустила меня на волю в фев-
рале 1939 года.
iiminiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiuiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiii 190
Михаил ШУХНО
Родился в 1907 году в деревне Савичи Слоним-
ского района. С 1927 по 1938 год четыре раза подвер-
гался арестам и приговаривался к различным сро-
кам тюремного заключения за коммунистическую
деятельность. В концлагере Береза Картузская нахо-
дился в 1938—1939 годах. Из лагеря был освобожден
Красной Армией.
В годы Великой Отечественной войны служил в
органах милиции. В настоящее время живет в Слони-
ме. Пенсионер. Член КПСС.
Ifi
Ul
191 (ШШПШШШШП UII1II1 111 IIIIII1IIIIII1 III IIIIIIIIIIIIIIIHIIIIII! Ill I! IIIII! 11ШШШ1Ш1ШШШ1ШШ
И И карцере, как всегда, мрак. Но я
Mr уже не чувствую себя совершенно
беспомощным и одиноким, как в первый раз. Слева
в углу — параша. Другой «мебели» в этой сырой и
вонючей яме нет. Можно свободно ходить из угла в
угол, греться и думать. Через каждые два часа
охранник будет стучать прикладом в дверь — прове-
рять, жив ли, и я должен отвечать: «Естэм». Две-
надцать ударов — сутки, еще двенадцать — другие
сутки. Восемьдесят четыре удара — и я увижу днев-
ной свет, своих товарищей, стану в их строй, и мы
вместе будем вести счет ударам полицейских дуби-
нок и плетей, Чтобы потом расплатиться сполна.
Сегодня принесут лишь кусочек хлеба и кружку
воды. Завтра к хлебу добавят полкотелка теплень-
кой жижи. Хорошо, если на кухне дежурят наши
товарищи,— тогда можно быть уверенным, что ко-
телок будет пополнее, погуще, да и пайка хлеба
потяжелее. Это будет завтра, через 12 ударов, через
24 часа.
Сколько здесь шагов в длину? Сколько в шири-
ну? Сколько шагов можно сделать от проверки до
проверки? А сколько я уже просидел в тюремных
камерах? В Седльцах — 48 месяцев, в Слониме —
31 месяц, в Гродно — 8.
Со скрежетом отворяется дверь.
— Что не отвечаешь? Язык примерз?
— Естэм, естэм, пан комендант,— шепчу я в
каком-то полузабытьи, а мне кажется, что я громко
кричу.
— Чего бормочешь, сукин сын,— кричит охран-
ник и бьет меня по лицу. Больно ударяюсь затыл-
ком о стену и падаю на полицейского. Он отшаты-
вается от меня, а потом бьет еще раз и поспешно
захлопывает за собой дверь.
На полу долго сидеть нельзя — погибнешь.
С трудом расправляю окоченевшие ноги, подни-
маюсь и начинаю ходить по хорошо изученному
маршруту. Сначала медленно, потом все быстрее и
быстрее. Вот и согрелся. Можно и посидеть немного.
Отворяется дверь, и кто-то выплескивает на пол
ведро воды. Это на сон грядущий. Снова подни-
маюсь на ноги.
И так все семь суток очередного карцера за оче-
редной отказ подписать гнусное заявление «о лояль-
ности», именуемое декларацией.
Из карцера выпускают вечером, после ужина.
Это специально придумано. Пусть узник еще ночь
помучается голодным. Но я знаю, что меня ждет
заботливо припасенный товарищами кусочек хлеба.
Он лежит на нарах под мешком с соломенной тру-
хой. Я его уже нащупал и жду только команды
«ложись». А тогда под старым солдатским одеялом
я его по крупиночкам буду класть в рот и долго, с
наслаждением жевать.
После семидневного карцера узник еще долгое
время не может восстановить надорванные голодом,
холодом, мраком и одиночеством силы. Ослаблен-
ный, он не успевает вовремя проглотить горячую
похлебку и остается голодным, он не успевает в
строю и на каторжной работе, за что его нещадно
бьют. Особенно изощряются в издевательстве поли-
цейские Пытель и Надольский.
192
_д^стх!зссср
4"<*o J
He было номера, чтобы в этих подпольных
изданиях Компартий Попьпдм^-Западной Бело-
руссии и МОНЦа Йй‘й&» материалы
о положении <политзаключр«нь1^^и призывы к
борьбе за их ^вБбожденмёГ
т Г« В'Пббс/' ,
SfAt
ПАШВЯЗЬНЯВ
Дало; белы тэрар
Uw©l««c
Pfcccx г
Rroiw.
flWbcrUKi KaaiTcT CWt*. P»nvc^
»o RaBvTrfitflwI ctfttftw «Kt^Gd ftato<M«kC»*
W DN\u 21*1?*>9Ис о s»ox feawo wvwiE>hWo
. X wJ^t’iGrtrP RADor*Ml<f&c -40 R.BtTrtiWiW to -
ОвоЧ1 KoWCSWTRfieVjfKoO (BslUtA ИйПТЦК*).
Я«&ОТг*»Х^$ QHUW' DamAGRjcte S»^ UWaL./КЛЯ
TowAKxvjV# г овоги
OBoxcm
wyi»$YiC»cH >fif
BiAtVH TfRROftC^*!
CTGR^MA РоЛЧС fW.ft
KaWc « W Tftp cvj К Ge ’
K»WcCrtT«Acyj/VYfA t?
GlHioW RWTlf£»S'Wfl>‘*Ut»<4
Коммунистические организации и организации МОПРа
выпускали специальные листовки в защиту политике-
ских узников.
Ministerstwo
Spraw wewnetrznych
Warszawa
POLOGNE
Zqdamy calkowitej A Л/fl
dla wi^znidw polityc^
w Polsce!
Rozwi^zania obozu koncentra-
cyjnego w Berezie Kartuskiej !
Amnestic totale pour les prison-
niers politiques en Pologne 1
Dissolution du camp de con-
centration a Bereza Kartuza!
Podpis:
Signature :
Листовка, выпущенная во Франции. Там же изда-
вался информационный бюллетень в защиту по-
литических узников фашистской Польши.
PRECZ
«Свободу борцам за народное дело!» — требо-
вали рабочие Грудка (Белостокское воеводство),
АЗласнцн ,
1мя У. I. j.Lu
(ffelD NAt> WNIAMI PO.ITYC
FASZYSTOWSKIEJ POLSKI
BIULETYN INFORM AC Y«JNY„
.« Неве аЫ»а*аг la aalM *• ma aalrla Вам la
мГаЫг lea аМЙМ aaaa r.ll.Mir la м«а «Mr «
Mtt kvtoo^a *
|Я«<'*ПЙ dv Tlir4i. th h-g»!** •I*'* MiMHK. -
n.ii» |.|.»11о1нг lr I.t»-* •« ’ Н14.41П.4..
lmvo-vom. ММЖ U МММ»
М МММ кмтмм ! PrU : 1 Tram.
n.wuy я в e д к o
rWaav/aai 1 ммамамвавав«
fcNYMl CHAINTRON Jaaa
Вот такими они вы-
шли на свободу в
памятном сентябре
1939 года.
Не только Березу, но всю Западную Белоруссию пилсудчики
превратили в застенок. И поэтому такой волнующей была
встреча населения с Красной Армией — освободительницей.
Мы возили на себе бочку с водой. День был жар-
кий, работа изнурительная. С огромным трудом та-
щили увязавшую в песке пожарную телегу. Надоль-
ский понукал нас, как лошадей. На обнаженные
спины беспрерывно сыпались удары плети. В бочке
плескалась холодная, живительная влага. Страшно
хотелось пить. Казалось, дай волю и всю бы эту
бочку выпил. Один из нас не выдержал:
— Пане комендант, позвольте попить.
— Сильно хочешь? — спросил Надольский.
— Так точно, пане комендант.
— А пять кружек выпьешь?
Счастливый, он открыл кран, подставил кружку,
наполнил ее до краев и, припав к ней всем лицом,
начал взахлеб глотать влагу. Ему хватило лишь
полторы кружки. Оставшуюся в кружке воду На-
дольский выплеснул на землю и принялся избивать
моего товарища.
Пересыхал рот, спазмы сжимали горло. Но те-
перь уже не от жажды. От ненависти.
Вообще, в лагере полицейские воды не жалели.
193 Они заливали ею полы камер и карцера, разбавляли
похлебку, ледяной водой или чуть не кипятком по-
ливали узников в бане.
А однажды — это было ранней весной — наша
группа очищала большую выгребную яму и лопата-
ми выносила фекалий на полицейский огород. От
зловонных испарений один из узников потерял со-
знание и свалился в яму. Его вытащили, облили с
головы до ног водой и в таком виде заставили про-
должать работу. Вечером его куда-то унесли.
Трудно сказать, чем бы кончилось для многих
из нас пребывание в лагере Береза Картузская, если
бы не товарищеская взаимопомощь, солидарность,
находчивость узников.
Однажды (это было на следующий день после
освобождения из карцера) меня вместе с группой
узников направили на уборку каких-то развалин.
Нужно было вручную разбирать кладку и выносить
на носилках камни. Я еле держался на ногах, руки
висели, как плети, из них то и дело вываливались
носилки. Полицейский, заметив это, неотступно сле-
довал за мной и хлестал дубинкой.
Старый узник, работавший со мной в паре, делал
все возможное, чтобы облегчить мои муки. Он ста-
рался положить весь груз на свою сторону носилок,
медленно передвигался, но ничего не помогало, а
полицейский все больше свирепствовал.
Тогда мой товарищ, не обращая внимания на
удары и ругань палача, подошел ко мне, сорвал со
своей и моей рубахи посудные тряпки, которые уз-
ники обязаны были всегда иметь при себе, и привя-
зал мои руки к носилкам. Теперь носилки уже не
падали, побои прекратились.
Помню и такой эпизод из лагерной жизни. Ис-
портилась водоразборная колонка. Для ее ремонта
администрация пригласила слесарей из местечка, а
меня и еще пятерых узников придала им в помощь.
Мы открыли находившийся рядом с колонкой люк,
и туда спустился один из рабочих. Повозился там
немного, а потом позвал на помощь меня. Я осто-
рожно спустился по узенькой железной лестнице,
цепляясь руками за скобы, а снизу меня бережно
поддерживал рабочий. Когда спустился, рабочий
дал мне в руки молоток и велел бить им по трубе,
а сам начал меня расспрашивать, кто я и откуда, за
что посажен. Он так участливо смотрел на меня, что
я поверил ему и рассказал все, что его интересовало.
Сказал, в частности, что нахожусь в лагере, как и
большинство моих товарищей, за коммунистическую
деятельность.
На следующий день рабочие пришли снова. Они
поочередно спускались в люк, меняли трубы, что-то
еще делали и поочередно приглашали каждого из
нас вниз, для помощи.
Вскоре очередь дошла и до меня.
Я спустился вниз и хотел спросить, что делать,
но не успел сказать и слова, как почувствовал у
своего лица душистый запах свежеиспеченного
хлеба.
— На ешь, друг,— шептал рабочий, вкладывая
мне в руки буханку хлеба.
Все я, конечно, один съесть не мог, не имел пра-
ва. Ведь там, в камерах, находились голодные това-
рищи. Я попросил рабочего разрезать буханку на два
плоских круга. Один из них съел тут же в колодце,
194
пока рабочий возился с трубами, а второй кусок вы-
нес под рубахой наверх. Точно так же поступили и
другие товарищи.
В своей камере мы потом еще долго вспоминали
этот единственный сытый вечер в концлагере и со-
жалели, что имена рабочих остались для нас неиз-
вестными.
niiniiiinniiiininniiiiiniinnininiiiiiiiininnininiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiinniinniiiniiiiiiiiinniiiniiii] -|gg
Андрей КУХАРЧУК
Родился в 1904 году в деревне Мерчицы Логи-
шинского района. Безземелье и нужда вынудили его
в 1928 году покинуть родину и отправиться в Кана-
ду в поисках работы, и хлеба.
В 1930 году Андрей Кухарчук вступил в ряды
Коммунистической партии Канады. За коммунисти-
ческую деятельность он дважды представал перед ка-
надским судом и в 1932 году был выслан в Польшу.
И на родине А. Кухарчук включился в революци-
онную борьбу. В 1934 году его избрали секретарем
Оховского РК КПЗБ. В том же году он был схвачен
полицией, отдан под суд и приговорен к 4 годам ли-
шения свободы и 5 годам поражения в правах.
В концлагере находился с февраля по сентябрь
1939 года.
Во время Великой Отечественной войны сражал-
ся в партизанском отряде. Живет и работает в Кали-
нинграде.
197
ППШПШШШШП Ml Jlllinilinilllininiiniriinilllllllllllllllllllinillllllinnilinillinnniininnil
I I стоптанная, изрытая, разорван-
I I ная в клочья первой мировой вой-
ной земля ржавела осколками снарядов и шрап-
нелью, щетинилась колючей проволокой, провали-
валась в блиндажи и траншеи.
— Не будет вам, детки, счастья на этой земле,—
сказал отец.— Ты, Андрей,— старший. Тебе первому
и в дорогу. Поезжай туда, где нас нет.
Впрямь, как в старой сказке.
Собрал я свои немудреные пожитки и в мае
1928 года отправился в дорогу. Путь от Пинщины
до Канады не близкий, дорога дальняя — через всю
Европу, за океан, в страну «обетованную». Шел,
ехал, плыл вслед за солнцем. Уплывали за кормой
мили, уплывали из кармана последние гроши.
Год я батрачил на ферме в провинции Британ-
ская Колумбия. С трудом накопил немного денег и
двинулся на восток страны, теперь уже навстречу
солнцу. В Гамильтоне сначала осваивал «профес-
сию» чернорабочего на литейном заводе, потом пере-
шел на проволочный завод. Это было в 1930 году.
Тогда же я вступил в Коммунистическую партию
Канады.
Наша русская группа коммунистов вела работу
при культурно-просветительном клубе имени
М. Горького и в газете «Канадский гудок», вокруг
.которых группировалась основная масса прогрессив-
но настроенных эмигрантов из России. За активную
работу в коммунистической группе этого клуба, за
принадлежность к объявленной вне закона в 1931
году Коммунистической партии Канады меня про-
гнали с работы. Я попал в черный список и почти
полгода не мог найти работу. Весной 1932 года ка-
надская полиция бросила меня в тюрьму. Целый
месяц имел кусок казенного хлеба и крышу над
головой. Но не за такой крышей и не за таким хле-
бом я ехал в Канаду. Такое «счастье» было и па
моей родине.
С помощью МОПРа под залог 1000 долларов я
был освобожден из тюрьмы. Сразу же после осво-
бождения включился в подготовку первомайской
демонстрации. На улицы города Гамильтона вышло
30 тысяч человек. Демонстрация вылилась в массо-
вую политическую забастовку и не прекращалась до
6 мая. В этот день я был вторично арестован и осуж-
ден на 7 месяцев тюремного заключения с после-
дующей высылкой в Польшу.
В декабре 1932 года под конвоем возвращался
на родину. За кормой корабля в тумане растворя-
лись последние иллюзии, с собой я вез горький опыт
и волю к борьбе.
Через несколько месяцев после приезда домой
Пинский окружной комитет КПЗБ направил меня в
Оховский РК КПЗБ, секретарем которого я работал
до 31 июля 1934 года.
В ночь на 1 августа в мой дом ворвались поли-
цейские, стащили меня с постели, избили и отвезли
в полицейский участок. Более месяца подвергали
жестоким пыткам. Потом были суд, тюрьма. Ран-
ней весной 1936 года, за два года до окончания
срока заключения, я по амнистии вышел на свобо-
ду. Вернулся в свою деревню и приступил к восста-
новлению разгромленной партийной организации.
198
199
Только в конце 1938 года дефензиве удалось на-
щупать нити нашей организации. Начались аресты.
Не знаю, из каких источников получил воевода Ко-
стек-Бернацкий почти исчерпывающие сведения о
моей деятельности, но 31 декабря 1938 года из его
канцелярии в адрес министерства внутренних дел
поступило «предложение об издании постановления
о принудительной изоляции Кухарчука Андрея».
Воевода писал: «...Кухарчук Андрей псевдо-
ним] «Корж» ...непосредственно после освобождения
из тюрьмы проводил подрывную агитацию, поддер-
живал в деревне коммунистические настроения,
восстановил прерванные контакты партийной связи.
В 1938 году Кухарчук особенно напряженно стре-
мился поддержать коммунистический дух среди
бывших членов компартии и симпатиков, организо-
вывая в своем доме собрания, на которых обсужда-
лись партийные дела и различные политические
проблемы...
Деятельность Кухарчука направлена на поддер-
жание коммунистических настроений и коммуни-
стического влияния в деревнях, в прошлом находив-
шихся в сфере деятельности партийных организаций
Мерчицкого и Выжловичского районов.
Исходя из вышеуказанного, заключение Кухар-
чука Андрея в концентрационный лагерь в Березе
Картузской затормозит восстановление подрывной
работы на территории Поречской и Жабчицкой
гмин Пинского пов[ета] и парализует деятельность
коммунистического актива на этом участке» *.
5 февраля 1939 года я был брошен за колючую
проволоку Березы Картузской. Одновременно со
мной в лагерь попали Г. Ситковец и И. Козубовский.
Процедура приема в лагере была рассчитана на
то, чтобы сразу убить у заключенных волю к борь-
бе. Несколько стандартных, формальных вопросов,
поворот лицом к стене, удары дубинкой по затылку.
Затем приказание снять верхнюю одежду. (Ее тут
же уносят.) Комиссар полиции передает распоряже-
ние коменданта лагеря: семь дней карцера. Это от-
носится ко мне, Козубовскому и еще одному рабоче-
* ГА Брестской области, ф. 98, on. 1, д. 1274, л. 2.
му из Лодзи. Идем по хорошо утоптанной снежной
тропинке. Холода еще не ощущаю, только боль в
пояснице и затылке. Лицо горит то ли от мороза, то
ли от зуботычин. Посреди заснеженного, огорожен-
ного колючей проволокой поля виднеется вентиля-
ционная труба какого-то погреба. Ни стен, ни окон
не видно. Широко распахивается тяжелая, окован-
ная железными полосами дверь, и нас пинками
сбрасывают со ступенек вниз, в темный каменный
мешок. Холод, сырость, смрад, мрак. Ходим по ка-
мере, пытаясь согреться. Наталкиваемся друг на
друга, на стены, падаем на грязный и мокрый це-
ментный пол, опять ходим. Но теплее не становится.
Кружится голова, к горлу подступает тошнота. За
сутки получили лишь по кусочку хлеба и кружке
холодной воды. На вторые сутки принесли по пол-
черпака какой-то тепловатой жижи. Легче не стало.
Все труднее бороться с голодом, холодом и сном.
Уснешь — погибнешь. Наконец придумали. Зачем
отдавать тепло камере? Будем греть друг друга.
Одного в серединку, сжимаем его с двух сторон,
греем. Потом местами меняемся. Пока стоишь меж-
ду товарищами, можно и несколько минут вздрем-
нуть. Так проходят еще сутки. На четвертый день
садисты решили, что нам втроем слишком хорошо,
и рассадили по одному.
Не помню, как я выходил из карцера. Но, на-
верное, был совсем плох, так как на второй срок за
разговоры меня туда не посадили, а направили в
штрафную группу.
Стояла оттепель, и для «провинившихся» была
разработана в связи с погодой особая система мушт-
ры — ползанье по лужам ледяной воды. Когда под-
мораживало, характер «упражнений» соответственно
менялся. Давалась, например, команда присесть на
носках с вытянутыми вперед руками и передвигать-
ся в таком положении. Истощенные, ослабевшие от
постоянного недоедания и муштры, узники не вы-
держивали длительного напряжения и падали. То-
гда пускались в ход резиновые дубинки.
Через месяц меня перевели на работу в мастер-
скую по изготовлению бетонных плит. К этому вре-
мени я немного окреп и стал подумывать о побеге из
200
лагеря. Планами своими я ни с кем не делился, так
как мало кого знал, да и гарантировать успех груп-
пового побега было трудно. Лагерь очень сильно
охранялся. С каждой группой, которая работала
внутри лагеря, постоянно находилось несколько воо-
руженных охранников. Полицейские 5—6 раз в день
и по ночам проводили поименную (называли номе-
ра) проверку в своих группах и камерах. Внутрен-
ний двор лагеря круглые сутки находился под ду-
лами пулеметов, установленных на вышках. С внеш-
ней стороны забора постоянно патрулировали кон-
ные полицейские, численность которых и интервалы
между ними изучить почти не представлялось воз-
можным.
Вскоре произошло событие, которое заставило
меня подготовку побега на неопределенное время
отложить. Однажды, незадолго до обеда, я обнару-
жил, что один из узников, работавший в мастерской
рядом со мной, исчез. В общей массе работавших и
двигавшихся бегом людей отсутствие одного челове-
ка охраной вначале не было обнаружено. Но вот
201 раздался свисток на обед. Мы построились и нача-
лась проверка. Рассчитались раз, другой, третий —
нет одного.
— Кого нет? — закричал охранник.
Все молчат. Тогда полицейские окружили нас
плотным кольцом с собаками и отвели в блок, за-
крыли на замки и бросились в поиски. Мы с вол-
нением и тревогой ожидали результатов. Каждый
из нас в душе желал успеха неизвестному смель-
чаку.
Прошел примерно час, и мы услыхали ликую-
щие выкрики, площадную брань и лай овчарок на
плацу перед блоком. Все было кончено.
Нас построили перед блоком и швырнули к на-
шим ногам обмякшее тело несчастного. Одежда на
теле была изорвана в клочья, лицо превратилось в
сплошное кровавое месиво и узнать человека, как и
разобрать номер на одежде, было невозможно.
Заключенный не успел даже выйти за террито-
рию концлагеря. Он носил из мастерской и склады-
вал в штабель бетонные плиты. Улучив момент,
когда вокруг никого не было, он залез внутрь шта-
беля в заранее приготовленную им нору и решил
дождаться там ночи. В этом штабеле его и нашли с
помощью собак.
Полицейские, возбужденные только что закон-
чившейся операцией, расхаживали вдоль фронта уз-
ников, избивали их дубинками и грозили поступить
так с каждым, кому вздумается бежать.
После этого случая надзор в лагере за узниками
стал еще строже. В помощь полиции была придана
большая группа уголовников из числа заключенных
концлагеря. В своем усердии они порой превосходи-
ли полицейских. Хуже всего было то, что эти уго-
ловные элементы постоянно, днем и ночью, находи-
лись вместе с нами в камерах, на работе, на дисцип-
линарных занятиях. Они обворовывали нас, докла-
дывали лагерной администрации о каждом шаге
политзаключенного. Режим издевательств и бес-
чинств в лагере усиливался с каждым днем, и ему,
казалось, не будет конца. В изменившихся условиях
речь уже могла идти не о побеге, а о всеобщем вос-
стании узников концлагеря. Но сентябрьские собы-
тия 1939 года, к счастью, положили конец нашим
мучениям.
203
nnoiiiiinninnnnmiiiiiniiininniimiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiniiiiiiiiiiiiiffliiiiiiiiuiiinninnmi
Григорий СИТНОВЕЦ
Сын рабочего железнодорожных мастерских в
Пинске. Родился в 1905 году. Принимал активное
участие в революционной борьбе рабочих Пинска.
Являлся членом Пинского ОК КПЗБ. За революцион-
ную деятельность был дважды судим и приговорен
в общей сложности к 8 годам строгого тюремного
заключения. В концентрационный лагерь заключен
в феврале 1939 года и содержался в нем до 17 сен-
тября 1939 года. В период Великой Отечественной
войны, находился в подполье и выполнял специаль-
ные задания командования. В настоящее время
живет в Пинске. Пенсионер.
ш
Q
tt
Q
Ш
м
и
ШШШПШПППШПШПППШП П вщПШ11Ш1П11ПШ1111111111П11Ш11111111111П11Ш11111И1ПШШ11
^1 °Р°ЗНЫМ февральским утром
HWR1939 года я очутился в концент-
204
рационном лагере. За спиной зловеще скрипнули
оплетенные колючей проволокой ворота.
— Не оглядываться! — крикнул укутанный в
шубу часовой и ткнул меня прикладом карабина в
спину.
В комендатуре — совершенно неотапливаемом
каменном мешке — уже стояло несколько догола
раздетых людей. Мне тоже приказали снять всю
одежду и ожидать вызова на допрос.
Это была первая и едва ли не самая унизитель-
ная процедура в лагере. Вопросы задаются мучи-
тельно медленно. Каждый твой ответ издевательски
комментируется полицейским чиновником. Поли-
цейские бесцеремонно осматривают наши обнажен-
ные тела, отпускают похабные шуточки, хихикают.
А мы стоим босиком на ледяном цементном полу...
— За что попал?
— Не знаю.
— Сейчас узнаешь...
Полицейские не ждут специального приказа. Они
хорошо выдрессированы и знают свое дело. Бьют
так, чтобы на теле живого места не осталось.
Комендант придирчиво осматривает наши изби-
тые тела. Если заметит, что где-то еще белеет кусо-
чек тела, приказывает продолжать избиение.
В камере коммунистов размещают вперемешку
с уголовниками.
Рано утром в камеру врывается дежурный поли-
цейский, пронзительно свистит. Это подъем. Со сто-
нами разгибают узники окоченевшие ноги и руки и
бегом направляются в коридор. На всех одинаковые
короткие нижние рубахи и больше ничего. По кори-
дору гуляют сквозняки. Мы жмемся друг к другу,
ищем хоть капельку тепла. Но полицейские дубинки
лишают нас и этой надежды. Ожидаем окончания
проверки. Осипшими, хриплыми голосами откли-
каемся на свой номер. Ошибиться нельзя, так как
ты стоишь напротив аккуратно сложенной своей
одежды, на которой отчетливо выделяется номер.
205 Пытаемся, насколько это возможно, быстро натя-
нуть на себя заскорузлую арестантскую одежду.
Чуть промедлил — полицейский тут как тут, и ду-
бинка пускается в ход.
— Одевайтесь. Считаю до трех... Ах, не успел?
Брюки смерзлись? Сейчас успеешь. Одевайся! Разде-
вайся! Одевайся! — И дубинкой по чему попало.
Потом мы стоим в камере и ожидаем команды
в туалет.
Утром «туалет» был невыносимой пыткой и до-
ставлял нам жуткие страдания в течение всего дня.
В уборную одновременно загонялись все узники
одной камеры — человек 28—30. Подавалась ко-
манда: «Оправляйся!» Разбираться некогда: через
минуту последует команда выходить. И каждый
приспосабливался где и как придется. Тех, кто хоть
на секунду задерживался в уборной, полицейские
(чаще всего это были Пытель и Надольский) жестоко
избивали и заставляли руками сгребать все нечисто-
ты и бросать в клозеты. Особенно доставалось узни-
кам последней группы. Пока до них доходила оче-
редь, в туалете уже буквально некуда было ступить.
После уборной люди стремительно мчались к
корыту с водой. Едва смочив испачканные руки и
плеснув в лицо горсть воды, мы становились в строй
и мчались в столовую. Завтракали на ходу, обжи-
гаясь горячим пойлом.
После завтрака и вторичной проверки уже на
лагерном дворе часть узников уводили на различ-
ные работы, новичков и проштрафившихся оставля-
ли на «упражнения». Узников заставляли ползать
по грязи или снегу, ходить на корточках «гусиным»
шагом, бегать и прыгать. Здесь же проходило обу-
чение новичков правилам обращения к полицей-
ским. Учили, главным образом, с помощью резино-
вой дубинки. Особенно доставалось тем, кто плохо
умел говорить по-польски.
В беспрерывных побоях и насмешках медленно
тянулся бесконечно длинный, мрачный концлагер-
ный день. Приближались вечер, голодный ужин и
опять омерзительно ужасная уборная.
Перед вечерней проверкой все раздевались до
нижней рубахи. Стояли в коридоре босиком, под
ногами хлюпала вода, в открытые окна дул ледяной
ветер. В холодную пору года в лагере согреться
было негде. Истощенные, голодные узники не согре-
вались ни на работе, ни на муштре, ни во время сна.
Туберкулез был естественным и почти неизбеж-
ным следствием такого режима. Всякие попытки
родных, товарищей, МОПРа оказать помощь боль-
ным и истощенным узникам были тщетными. По-
сылки с продуктами и медикаментами лагерная
администрация либо возвращала обратно, либо (это,
по-видимому, бывало гораздо чаще) в присутствии
узников вскрывала, показывала содержимое и тут
же сжигала в топке.
Таких фактов издевательств и пыток можно
привести множество. Но мне, заканчивая свое вос-
поминание, хотелось бы отметить, что мы, коммуни-
сты, не сдавались. Мы не падали духом и не проси-
ли пощады. Садистам и палачам из концлагеря в
Картуз-Березе не удалось нас поставить на колени.
Мы выдержали все и дождались одного из самых
светлых дней нашей жизни — 17 сентября 1939 года.
207
1ПП1111111111П111Ш111П11111111111111111Ш1П1111111П1П1111111П111111П1111111П11ППП11111111П111П11П111111Ш111[1!11
Николай ГАНЕЦКИЙ
Родился в 1918 году в Молодечно. Один из руко-
водителей организации КСМЗБ Молодечненской зо-
ны.. За революционную деятельность семь раз под-
вергался арестам. В концлагере находился с мая по
сентябрь 1939 года.
В годы Великой Отечественной войны служил в
рядах Советской Армии. В настоящее время живет и
работает в Молодечно. Член КПСС.
ш
Q.
Е
uiiiiniiiiiiiuiiiiiiiiiiiuiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiniiD 208
апреля 1939 года виленский вое-
вода писал следственному судье
в Бресте: «В целях пресечения дальнейшей его дея-
тельности единственным средством является заклю-
чение Ганецкого в изоляционный лагерь»*.
И вот я в лагере. Стою перед самим комендантом
и выслушиваю по своему адресу площадную брань и
угрозы. Еще не отдаю себе отчета, где я и что меня
ожидает, и поэтому пытаюсь возражать, протесто-
вать.
— Молчать, такую твою...— кричит жандарм.—
Тебе уже гроб здесь приготовлен. Не видать тебе Мо-
сквы, но ты еще походишь по «кремлевской до-
рожке».
— Ну, что ж,— отвечаю,— это меня устраивает.
(Я не знал в тот момент, что означает на полицей-
ском языке «кремлевская дорожка». Потом мне не-
однократно приходилось ползать по дорожке, покры-
* ГА Брестской области, ф. 98, on. 1, д. 478, л. 3.
той кирпичом и щебнем, обдирая в кровь ноги, руки.)
— Ах, устраивает?! Пане Дворак, проводите эту
компанию со всеми почестями.
Комендант поднимается со своего кресла, выхо-
дит из-за стола и наотмашь ударяет каждого из
арестованных по лицу. Дворак дубинкой выталки-
вает нас на двор и приказывает стать на колени.
Да разве мы станем перед полицейским на коле-
ни! Сергей Завадский, Нестор Косточка и я катего-
рически отказываемся. Дворак приходит в бешен-
ство. Он яростно лупит нас дубинкой, лицо его багро-
веет, глаза наливаются кровью. Он кричит, брызжет
слюной и бьет нас по чем попало.
Как стая шакалов, сбегаются полицейские. Уда-
рами сапог сбивают нас с ног, хватают за волосы и
тащат к лагерным воротам.
Здесь небольшая передышка.
— Целуйте, сукины сыны, ворота в рай, целуй-
те,— и раз... раз... раз...— нещадно бьют нашими
головами по воротам, старательно оплетенным ко-
лючей проволокой.
209 Капли крови стекают со лба на переносицу, ска-
тываются в уголки рта. Я чувствую ее, горячую и со-
лоноватую, слизываю языком. Руки подняты вверх,
опустить их нельзя. Чуть шевельнешься — удар ду-
бинкой по пальцам, прижатым к бетонной стенке.
Нас обыскивают, режут карманы, забирают ремни.
А теперь в изолятор. На целый месяц нас изоли-
руют от старых узников. Нас хотят лишить всякой
моральной поддержки и заставить подписать декла-
рацию, сдаться.
Не будет этого! Не станем на колени!
Три раза в день кормили селедкой и не давали
воды. Пили из луж во время муштры, когда нас за-
ставляли ползать по грязи. Спали мы на голых на-
рах, без одеял и подушек, в одних нательных руба-
хах и только на правом боку. Утром, продрогшие,
измученные, надевали на себя сырую, грязную, изо-
рванную арестантскую одежду, и вновь начинались
ползание по грязи и щебню, бессмысленные и изну-
ряющие бег и прыжки.
Баня в лагере была, но она служила одним из
средств издевательств над узниками. Излюбленными
«банными» развлечениями для полицейских были
занятия на плацу с голыми, только что помывшими-
ся людьми.
Смывать налипшую после ползанья по земле
грязь полицейские не разрешали. Подавалась коман-
да одеваться, и на этом баня заканчивалась. Затем
начиналась процедура бритья. Парикмахер был из
узников. В его распоряжении находилась одна-един-
ственная на весь лагерь видавшая виды бритва и
кисточка. Мыла не полагалось. Парикмахер опускал
кисточку в ведро с карболкой, смачивал лицо клиен-
та, и тут уж терпи. Хорошо, что парикмахер был из
наших товарищей. Он делал все возможное, чтобы
эта процедура прошла по возможности менее бо-
лезненно. Улучив минутку, с парикмахером можно
было обменяться и новостями. Пользуясь обычными
профессиональными терминами, парикмахер умел
находить для каждого узника нужное слово, подбод-
рить, передать какое-нибудь поручение. Новичкам он
обычно говорил: «Выше голову. Не опускайте нос.
Изобразите улыбку» и т. и. Фамилию нашего па-
рикмахера я не помню, но он был именно таким
товарищем.
С большим вниманием относился к вновь прибыв-
шим арестованным старейший узник лагеря Соломон
Ёллес из Львова. Камера, в которой он находился в
одиночестве, была на втором этаже. Мне часто при-
ходилось пробегать мимо нее, и всякий раз я слышал
вслед его ободряющие слова. Вскоре мы с ним подру-
жились. Иногда нам удавалось даже побеседовать.
Беседы помогали переносить тяжелый лагерный ре-
жим.
Окончание внутрилагерного карантина не прине-
сло нам заметного облегчения. Приближалась война,
и палачи из концлагеря совершенно перестали счи-
таться с общественным мнением. По-видимому, они
также убедились и в тщетности своих попыток поко-
лебать нашу волю к борьбе.
Все чаще и чаще полицейские являлись на де-
журство в пьяном виде. Начались убийства узников.
Тяжелобольных уже не отправляли из лагерной
амбулатории в Кобринскую больницу, и они умирали
здесь же, в концлагере.
210
Мы сами хоронили своих товарищей. Мне однаж-
ды пришлось выполнять эту тяжелую и печальную
миссию. Полицейский вызвал из строя пять человек,
велел нам взять телегу и подъехать к амбулатории.
Нас завели в палату, и мы увидели на полу четыре
трупа.
Головы мертвых были завернуты в рубахи и
узнать кого-либо из них нам не удалось. На их обна-
женные тела было страшно смотреть, так они были
обезображены истязаниями и голодом. Мы замерли
над телами наших замученных товарищей. Полицей-
ский набросился на нас с дубинкой.
— Чего стали,— орал он,— скоро и вам так бу-
дет. Ну, живо уберите их.
Наша траурная процессия направилась к сараям,
за которыми была вырыта большая яма. Хоронили
без гробов, в одной общей могиле. Молчали. Каждо-
му из нас было ясно, что фашисты решили уничто-
жить нас физически.
В этой обстановке странно было видеть специаль-
но приставленного к узникам ксендза. Каждое вос-
211 кресенье он являлся в лагерь и с помощью полицей-
ских приглашал на молебен и исповедь всех, кто
исповедовал католическую или православную веру.
Евреев в импровизированный костел (он находился
в полицейском корпусе, рядом с пекарней и вещевым
складом) не приглашали.
Верующих среди моих товарищей не было, но в
костел мы изредка ходили, так как там под шумок
можно было иногда обменяться новостями, обсудить
положение. Я был в костеле один раз. Ксендз раз-
разился проповедью о любви к ближнему, а кончил
тем, что... коммунисты должны опомниться, подпи-
сать декларацию. В противном случае бог не прос-
тит, и ослушников ждет страшная кара. Ксендз
призывал к исповеди и обещал полную ее тайну.
Он явно пел по нотам дефензивы. Его никто не слу-
шал.
Иногда ксендзу задавали каверзные вопросы.
Полицейские по доносу святого отца брали «кра-
мольников» на заметку, чтобы при случае избить
или отправить в карцер.
Обстановка в концлагере с каждым днем стано-
вилась все более напряженной. Число узников непре-
рывно увеличивалось и к первой декаде сентября,
по моим подсчетам, достигло 4—5 тысяч. Не хватало
воды, сокращался паек. Резко возросла смертность.
Мы уже начали подумывать об организации побега.
Но в ночь с 17 на 18 сентября, узнав о приближении
Красной Армии, разбежалась охрана лагеря. А еще
через сутки мы с ликованием и непередаваемой ра-
достью встречали своих освободителей.
213 'llllIIllIIlHinilllllllllllllllinillllllllllinilllinilllllllllliHIIlIIilliniinilllllllllllllinillllllHnillinilllllllllllll
Анна ГАРАСИЙКО
Родилась в 1911 году в селе Новоселки Терно-
польской области. В 1926 году вступила в ряды
КСМЗУ. В 1928 году была принята в члены КПЗУ.
Являлась членом Тернопольского окружного коми-
тета КСМЗУ. До 1936 года работала связной Львов-
ского окружного комитета КПЗУ, с 1936 года —
связной ЦК КПЗУ, а затем — в ЦК МОПРа Запад-
ной Украины. Принимала активное участие в орга-
низации помощи узникам концлагеря в Березе Кар-
тузской и их семьям.
В период Великой Отечественной войны — пар-
тизанка-подпольщица. Живет и работает в городе
Львове. Член КПСС.
J)
tt
о
CL
1ШШШШ1Ш1ПШШШШ11Ш1]
секретарем
года стала
О
S
3
s
nllllllllllllllllllllllllllllllllllllinilllllllllinillllllllllllllllllinilllll
а путь революционной борьбы я
вступила в 1926 году. Работала
комсомольской организации. Через два
членом КПЗУ и выполняла обязанности
214
связной между партийными центрами Львовской и
Тернопольской областей. Занималась главным обра-
зом перевозкой нелегальной литературы из Львова в
Тернополь. Неоднократно выезжала за ней в Краков
и Варшаву.
Принимала участие в организации забастовок,
первомайских и других демонстраций. Участвовала
вместе с другими членами КПЗУ в организации пред-
выборного рабочего «веча» в Тернополе.
В середине 30-х годов меня избрали секретарем
Львовского комитета МОПРа. Активистами-мопров-
цами были во Львове прежде всего женщины — се-
стры, матери, жены членов КПЗУ — политических
заключенных. Многие из них были членами Комму-
нистической партии или комсомола Западной
Украины.
215
С помощью активистов мы проводили по пред-
приятиям среди рабочих сбор денежных средств, ко-
торые шли на оказание помощи политзаключенным.
На собранные деньги закупали сахар, масло, сухари,
папиросы, писчую бумагу, делали посылки и отправ-
ляли их в многочисленные тюрьмы Польши. Разре-
шения на отправку такого рода посылок приходи-
лось добиваться у польских властей с боем. Большую
помощь в этом деле нам оказывала прогрессивная
интеллигенция Львова.
Посылки мы обычно адресовали на имя извест-
ных нам руководителей лагерной или тюремной ком-
мун. Отправляли их два раза в месяц по 10—15 ящи-
ков. Адресовать старались так, чтобы посылки попа-
дали в разные камеры.
Часть продуктов распределяли среди семей полит-
заключенных и в первую очередь среди детей, отцы
которых погибли от рук польской дефензивы.
Благодаря связям с товарищами, эмигрировав-
шими за границу, мы сумели организовать мопров-
скую помощь политзаключенным непосредственно из
ряда стран Америки, Западной Европы.
Помощь от французских рабочих, например, шла
через Григория Савицкого, от пролетариата Кана-
ды ’— через Семена Угрика — члена Канадского ко-
митета МОПРа. С последним, а также с некоторыми
товарищами в странах Латинской Америки я под-
держивала тесную связь. Мы сообщали им адреса
семей политзаключенных, сообщали, кто из товари- ’
щей в тюрьмах и Березе нуждается в поддержке. По
этим адресам слал посылки или деньги из Монтеви-
део (Уругвай) член ЦК МОПРа Николай Гайсовий.
В 1936 году я, как связная, прибыла в Картуз-
Березу на собрание членов КПЗБ и КПЗУ. Это собра-
ние было посвящено организации помощи узникам
концлагеря непосредственно на месте.
10 июля 1936 года мы приехали в Брест, где нас
встретила и сопровождала до самой Березы товарищ
Регина *, явка к которой нам была известна от
Александра Гаврилюка.
* Псевдоним. Настоящее имя и фамилию установить не
удалось.
Береза в те годы была небольшим местечком. По-
явление здесь посторонних людей не могло не при-
влечь внимания полиции. Поэтому было решено, что
я приезжаю в Березу под видом крестьянской девуш-
ки, которая ищет место прислуги. Мне заранее был
дан адрес одной еврейской семьи, где меня должны
были принять «на работу». По прибытии в местечко
я не сразу пошла по указанному адресу, а в течение
нескольких часов ходила по улицам, предлагала свои
услуги в богатых домах. Наконец зашла в нужный
мне дом. Пароль носил характер переговоров о най-
ме на работу. Все было правильно.
В Березе мы пробыли около двух недель. За это
время у нас состоялось несколько встреч с местными
товарищами. Мы им передали собранные во Львове
деньги, познакомились с местными условиями и воз-
можностями оказания помощи заключенным, обсу-
дили порядок связи и наметили план дальнейших
действий и борьбы за освобождение узников лагеря.
Наши совещания в Березе проходили на явочных
квартирах.
В дальнейшем мы поддерживали связь между
собой через товарищей из Бреста. Через них мы пере-
сылали и посылки в Березу.
Свою деятельность по организации помощи узни-
кам концлагеря в Картуз-Березе мы не прекращали
и после роспуска КПЗУ в 1938 году.
В августе 1939 года из львовской тюрьмы в конц-
лагерь увезли группу политзаключенных. Мне, как
работнику МОПРа, поручено было отправить им по-
сылки с продуктами.
В конце августа Саля Найман и я отправились в
Картуз-Березу. Добрались до Ковеля. Здесь нужно
было сделать пересадку на брестский поезд. Знако-
мых в городе у нас не было, и оставшееся до посадки
время мы решили провести на вокзале. Здесь было
довольно много людей, и нам казалось, что мы не
навлечем на себя подозрений сыщиков. Расположи-
лись неподалеку друг от друга среди пассажиров и
внимательно наблюдали, нет ли за нами слежки.
Первой обнаружила за собой «хвост» Саля, но виду
не подала. Она подошла к женщине, рядом с вещами
которой стоял наш чемодан, и достаточно громко,
216
чтобы расслышал шпик, сказала ей, что пойдет по-
пить воды и просит посмотреть за вещами. Женщи-
на согласилась, и Саля поспешила смешаться с тол-
пой пассажиров, направлявшихся на перрон к при-
бывшему львовскому поезду.
Я осталась на вокзале. Но чемодан взять не мог-
ла, потому что возле него уже стоял шпик. Вскоре
была объявлена посадка на брестский поезд. С не-
зависимым видом я вышла на перрон и забралась
в вагон. Людей было много. С трудом уселась между
ними, достала из сумочки платок и быстро повязала
его на голову. Через вагон протискивался один из
шпиков. Он внимательно осматривал сидящих, но
меня, видно, не узнал в тусклом свете вагонной
лампы.
Подъезжая к Бресту, я переодела и платье —
стала похожа на деревенскую женщину. Городской
наряд спрятала в сумку и оставила ее в вагоне. Не
успела выйти на привокзальную площадь, как попа-
ла в облаву. Деваться было некуда.
Неподалеку от меня старая женщина силилась
взвалить на плечи мешок с яблоками. Я тут же по-
дошла к ней и спросила, сколько она хочет за эти
яблоки. Заплатила ей, взвалила мешок и спокойно
вместе с этой незнакомкой прошла сквозь цепь поли-
цейских. На базаре поблагодарила женщину, оста-
вила ей яблоки, а сама ушла на явочную квартиру.
Здесь нас уже ждали товарищи. Я передала им
собранные деньги, попросила у них другую одежду,
переоделась.
На третий день я покинула Брест и благополуч-
но вернулась во Львов.
IIIIlillllllllllllllllinilllllllllllllllllinninilllllillllllllllllllllllllllllllHIIlinillinillllllinillllllllllllllllinL
Петр ПОСТЮКЕВИЧ
Родился в Вильнюсе в 1909 году. В национально-
освободительное революционное движение включил-
ся будучи учеником белорусской гимназии. После
окончания гимназии П. Костюкевич продолжает
подпольную революционную деятельность, за что не-
однократно подвергался арестам. В концлагере Бере-
за Картузская находился в 1939 году. В сентябре —
декабре 1939 года — боец рабочей гвардии.
Участник Великой Отечественной войны. Живет
в Молодечно. Пенсионер.
218
219
u
НШ1ШШШШШП inilllinillinillllinilininninillllllllllinninillllllllllllllllllllinillllllinilll
В ародная поговорка гласит: «Не та
В В мать, что родила, а та, что воспи-
тала». Продолжая эту мысль, можно добавить: «Не
тогда у человека день рождения, когда он появился
на свет, а тогда, когда получил права человека».
Беспросветными были мои детские и юношеские
годы. Недоедание, приют, безработица, буржуазные
тюрьмы, биржа труда. В 30 лет я был брошен в конц-
лагерь Береза Картузская.
В этом лагере хотели сломить волю людей, боров-
шихся против буржуазно-помещичьего гнета. В ла-
герь направлялись непокорные духом, если на них
не удавалось сфабриковать дело и посадить в тюрь-
му. Срок строго не определялся, его могли сократить
или продолжить в зависимости от того, как «клиент»
поддавался «лечению».
Всем прибывшим в лагерь сразу назначался спо-
соб «лечения»: издевательства и каторжная работа.
А через некоторое время предлагалось подписать
декларацию об отказе от борьбы с оккупационным
режимом и признании его самым лучшим в мире.
Кто не соглашался на декларацию, того мучили до
тех пор, пока не убеждались, что из данного чело-
века ничего не выколотишь. Декларантами оказыва-
лись единицы, подавляющее большинство узников
верило в то, что наше дело правое.
Когда началась германско-польская война, сюда
навезли столько людей, сколько могли вместить ла-
герные постройки.
В эти страшные дни довелось и мне очутиться за
колючей проволокой Картуз-Березы. С той поры ми-
нуло 26 лет. Я с ужасом вспоминаю пережитое. Стра-
дания начались еще в камерах виленской арестант-
ской, в переулке Святого Игнатия, куда собирали
всех для отправки в Картуз-Березу. Здесь, в этом
переулке, который носил имя святого, был настоя-
щий ад, в котором роль дьяволов исполняли пропо-
ведники веры в бога. Я очутился в небольшой ка-
мере, где находилось около 20 человек.
Вскоре к нам ворвались три полицейских с рези-
новыми палками.
— Проклятая коммуна,—гаркнул один из них,—
мы вам покажем, как продавать родину!
И начали избивать нас. Они не могли или не хо-
тели понять, что родину продали Гитлеру их буржу-
азные заправилы, продали за бесценок. Такие сцены
повторились и ночью, а назавтра всех нас посадили
в вагоны и повезли в Березу. Со станции до места
заключения гнали пешком. По дороге в концлагерь
следовала такая же колонна женщин. Мы украдкой
переглянулись с ними. Над женской колонной вдруг
взметнулась чья-то рука и прозвучало слово «Коля».
Не успели наши Коли сообразить, к кому из них это
относилось, как рука женщины была сбита полицей-
ской палкой.
Наша колонна миновала длинный забор и оста-
новилась возле широких ворот, за которыми видне-
лись лагерные здания. Часть из них — с решетками
на окнах, некоторые окна были просто забиты доска-
ми с небольшими отверстиями вверху.
«Вот и все»,— пронеслось в голове.
Вскоре из ворот показалась здоровенная, упитан-
ная фигура коменданта лагеря с плеткой в руках,
220
в начищенных до блеска сапогах. Его мундир так
плотно облегал фигуру, что казалось, вот-вот распол-
зется по швам.
Раздалась команда: «Смирно!» Похлопывая
плеткой по голенищу, комендант прошелся перед
строем, измеряя каждого из нас ненавидящим взгля-
дом.
После проверки прозвучала команда:
— Мужчины — сюда, женщины — туда!
Жены и сестры кинулись обнимать своих родных
и близких, которых не надеялись больше увидеть.
Рядом с самим комендантом лагеря прощался с же-
ной один арестованный железнодорожник. Разделив
все, что имелось у них в котомках, они обнялись.
Комендант был внешне спокойным, и только в его
голосе прозвучала сдержанная злость, когда он про-
ворчал :
— Целуйтесь, целуйтесь, собачьи дети, могила
приготовлена для вас обоих.
Мужчин выстроили в колонну, перед которой со
скрежетом открылись лагерные ворота. За ними сто-
221 яла длинная шеренга полицейских, выстроенных с
двух сторон на расстоянии 2—3 метров один от дру-
гого. Одни из них имели карабины со штыками, дру-
гие — резиновые палки. По команде «бегом марш»
подгоняемые ударами полицейских арестованные
вбегали в ворота, где на них обрушивались прикла-
ды и палки выстроенных палачей. Каждый из нас
старался быстрее пробежать эту первую березовскую
дистанцию, прикрываясь котомкой. До места сбора
наша колонна дошла значительно поредевшей. Тем,
кто еще держался на ногах, скомандовали вернуться
за избитыми. Их положили под деревянным забором,
остальных построили в два ряда и начали допраши-
вать. Всем задавался один вопрос:
— За что посадили?
Каждый отвечал:
— Не знаю.
— Не знаешь, так скоро узнаешь!
Когда все были зарегистрированы, нас бросили
в камеру, где, кроме деревянных нар в три яруса и
параши, ничего не было. После того, что мы перене-
сли, и эта камера показалась местом отдыха.
Следующие дни отличались от первого разве
только тем, что массовые издевательства были заме-
нены индивидуальной обработкой. Прежде всего нас
«обучали», как надо обращаться к лагерной админи-
страции. Перед выстроенной в два ряда шеренгой
прохаживался надсмотрщик с палкой в руках, изо-
бражавший из себя начальника, и, тыча дубинкой
то в одного, то в другого, приказывал выходить из
строя и рапортовать:
— Пан комендант, арестованный такой-то просит
разрешения написать письмо.
Если кто просил разрешения написать письмо
матери, полицейский со злостью орал:
— Этой стерве, которая тебя, коммуниста, роди-
ла? Кто же разрешит такое! — И, орудуя палкой,
командовал «кругом».
Если кто просил разрешения на получение про-
дуктовой посылки, палач кричал:
— Тебе, коммунисту, и того, что ты получа-
ешь в лагере, давать не следует. Чтоб скорей ты
подох!
Палачи придумывали разные формы издева-
тельств и с особой охотой проводили физическую му-
штру. Самой любимой их забавой было хождение
«жабкой». Измученных людей выстраивали гуськом,
заставляя их прыгать вприсядку по 20—30 метров.
Такая «физкультура» даже физически закаленным
была не под силу. Человек падал и снова подымался,
сознавая, что за ним упадет следующий товарищ, и,
наконец, обессилев, валился на землю. Сейчас же к
нему подбегал полицейский, пытался поднять палоч-
ными ударами. Если это уже не помогало, он бросал
свою жертву.
— Сдыхай, одним коммунистом будет меньше!
Наступил день 17 сентября 1939 года, один из са-
мых светлых дней в моей жизни. Проснулся я ни
свет ни заря. Слышались какая-то странная возня за
окном, приглушенные команды полицейских. Все это
было совсем не похоже на тот караульный развод, ко-
торый хорошо различали узники в ночной тишине.
Это было нечто другое. Потом сразу все стихло, на-
ступила мертвая тишина. Я не знал, который был
час. На всех сторожевых вышках и во всей зоне был
222
погашен свет, который горел обычно, пока не насту-
пал рассвет.
Разбудив лежавшего рядом товарища, я поделил-
ся с ним своими мыслями, рассказал о своих наблю-
дениях. День все больше входил в свои права. И хотя
еще висел туман, но уже можно было различить сто-
рожевые вышки. На них не было ни караульных, ни
пулеметов, которые там всегда находились.
Под окнами послышались тихие прерывистые
голоса. Кто говорил, что говорил — трудно было ра-
зобрать. Мы сидели на нарах, пытаясь уловить хоть
одно слово.
И вот донеслось:
— Революция...
Мы вопросительно переглянулись. Революция!
Самое дорогое слово для тех, кто боролся против
гнета и порабощения. Оно всколыхнуло прибитые
палачами силы, сердце рвалось туда, откуда это сло-
во прилетело. Раздавались голоса:
— Давайте посмотрим в окно!
Но тут же останавливал другой:
223 — Подождите. Может, это провокация, перестре-
ляют всех!
— Да чего тут ждать. Видишь, на вышках пусто!
Все бросились к окнам, и каждый хотел своими
глазами увидеть, что происходит за стенами. Мы
увидели незнакомых людей с красными повязками
на рукавах. Они кричали:
— Мы из Революционного комитета. Ваши «опе-
куны» бросили вас и убежали. К нам идет Красная
Армия. Сейчас вас освободим!
Затрещали двери камеры, загремели засовы, и в
одно мгновенье вся лагерная площадь заполнилась
людьми, сердца которых рвались на волю.
Трудно было подсчитать, сколько на площади
народа. Отцы встретились с детьми, братья — с се-
страми, земляки — с земляками.
Состоялся короткий митинг, на котором товари-
щи из ревкома проинформировали нас о событиях.
После митинга люди собирались группами, над кото-
рыми появились поднятые на палках маршруты.
В некоторых группах наспех ладились постели прямо
на двуколках-водовозках. На них уложили больных,
найденных в изоляторе. Каждый рвался из этого про-
клятого места туда, откуда пришла свобода, навстре-
чу Красной Армии.
У ворот и на улице из соседних деревень собра-
лись толпы людей, пришедших встречать нас с хле-
бом-солью. Каждый принес лучшее, что имел.
Это был великий праздник. Вчерашние узники
стали героями дня. С красными ленточками на гру-
ди расходились мы по дорогам, на которых никогда
не было так многолюдно, как в этот осенний солнеч-
ный день.
Перед каждой деревней были построены ворОта,
украшенные зеленью, цветами и лозунгами в честь
освободительницы — Красной Армии. Ее ждали.
Всюду были организованы народные дружины, ре-
волюционные комитеты.
Только на третий день я добрался с товарищами
в родной город Вильнюс, который был на особом по-
ложении и охранялся патрулями из рабочей гвар-
дии. Проверив на вокзале наши справки, выданные
революционным комитетом, патрули проводили нас
по домам, приглашая назавтра в штаб рабочей
гвардии.
Долго стоял я перед дверью родного дома.
Мне не раз приходилось возвращаться из буржу-
азных тюрем, но никогда освобождение не прино-
сило столько радости, как в этот памятный день,
когда сбылись мечты всего белорусского народа.
Этот день принес мне свободу, дал мне право
быть хозяином своей земли. Я не замедлил восполь-
зоваться этим правом и, вернувшись в родной город,
сразу вступил в рабочую гвардию, которая наводила
революционный порядок на освобожденной земле,
сметая с дороги тех, кто еще думал нарушить этот
порядок.
17 сентября 1939 года — самый торжественный
день в моей жизни. Это был день моего рождения.
225 iiiinnnniiinnnniiiiiiininiiiiiuiiiiiiniiiiiiiiiiiniiiiiiiiinnnniiiiiiniiiiiiiiimnniiinininniinniiiiiiiiiii
Вера ИСКРИВ
Родилась в деревне Чемеры Слонимского района
в 1900 году. В 1922 году вошла в состав организован-
ной в Чемерах коммунистической группы и активно
включилась в революционное движение. С 1931 по
1934 год Вера Искрик являлась членом Гродненского
ОК КПЗБ. За коммунистическую деятельность триж-
ды представала перед судом буржуазно-помещичьей
Польши и свыше семи лет находилась в заключении.
1 сентября 1939 года В. Искрик была брошена в
концлагерь Береза Картузская, откуда была осво-
бождена Красной Армией.
Во время Великой Отечественной войны находи-
лась в Южно-Казахстанской области, где работала
воспитательницей в детском саду. В настоящее вре-
мя живет в своей родной деревне. Пенсионерка.
пппптппшшппппппшш!
Bllllllllllinilllllllllllllllllllllllllllllllllllllllinillllllllllllllllllllll
декабре 1947 года злодейским вы-
стрелом из-за угла была убита
226
крестьянка из деревни Чемеры, депутат Верховного
Совета БССР Анна Король, моя подруга, мой това-
рищ по борьбе. Памяти ее я и посвящаю свои воспо-
минания.
Мы родились и жили в одной деревне. Лучшие ее
земли принадлежали помещикам и осадникам, ко-
торые поселились здесь в период белопольской окку-
пации. Нищета, бесправие, безземелье были уделом
белорусских крестьян. Но мириться с таким положе-
нием народ не мог и не хотел. По всей Западной
Белоруссии поднимался он на борьбу за свое со-
циальное и национальное освобождение.
В начале двадцатых годов в нашей деревне бы-
ла создана подпольная коммунистическая ячейка
КПЗБ, а потом — и комсомольская. С первых же
дней они развернули большую организаторскую и
политическую работу среди крестьян.
Комсомольцы создавали кружки по ликвидации
неграмотности, мопровские ячейки, распространяли
политическую литературу.
Выделялась среди нас своей энергией и бесстра-
шием Аня Король. По ночам она пробиралась из
деревни в деревню, разнося по явкам листовки и га-
зеты, выступала на собраниях молодежи, собирала
деньги в фонд помощи политическим заключенным.
Ее энергия заражала других, и все мы старались не
отставать друг от друга.
От подпольщиков требовалась огромная воля,
смелость, выдержка, находчивость и железная дис-
циплина. Им приходилось сталкиваться с самыми
неожиданными обстоятельствами. Помню, например,
такой факт. Однажды утром в нашу хату, где нахо-
дились Аня Король и я, бесцеремонно ворвались
полицейские и приказали нам собираться в полицей-
ский участок, так как в нашем сарае якобы обна-
ружили красный флаг. И действительно, один из
полицейских держал в руках кусок красной мате-
рии с лозунгом. Это было не наше знамя, и в сарае
мы его не хранили. Мы вышли во двор и на снегу
227 обнаружили следы.
Эти следы явно принадлежали полицейским, ко-
торые ночью подбросили нам это знамя. И Аня тут
же заявила, что это провокация. Тогда полицейские
попытались силой увести нас со двора. На шум
сбежалась молодежь и помешала полицейским аре-
стовать нас.
Однако вскоре полиция нагрянула снова. На этот
раз избежать ареста мне не удалось. За коммунисти-
ческую деятельность в период подготовки выборов
в сейм в марте 1928 года я была арестована и два с
половиной года находилась в тюрьме.
Подпольная деятельность, тюрьмы и ссылки на
некоторое время прервали мою связь с Аней. Встре-
тились мы с ней лишь в 1939 году, накануне войны,
в колонне женщин — узниц концлагеря Березы Кар-
тузской.
16 дней я и Аня пробыли в этом концлагере.
16 дней мучений и издевательств, нечеловеческих
истязаний и голода! Прошло с тех пор более четверти
века, но память сохранила эти страшные дни.
— В лагере нет жалости, нет имен...
Анна Король. Нахо-
дилась в Березе Кар-
тузской в 1939 году.
В словах, которыми нас
«приветствовал» комендант,
заключался весь смысл ре-
жима Березы.
Ворота отворились. Нам
приказали бежать, а стоявшие
с двух сторон полицейские из-
бивали каждую бежавшую
женщину резиновыми палка-
ми. Удары сыпались куда по-
пало: по голове, плечам, спи-
не, всему телу. Особенно до-
ставалось тем женщинам, ко-
торые отставали, и совсем ху-
до было тем, которые падали
под ударами палок.
В один день со мною в ла-
герь поступило еще около 90
женщин. Камеры были пере-
полнены узниками, поэтому
нас разместили в бывших по-
лицейских казармах.
Наутро выгнали во двор и объявили распорядок
дня. Без определенной команды не разрешалось оде-
ваться, умываться, есть. Запрещалось разговари-
вать, поворачивать голову. За малейшее нарушение
правил — избиение палками до полусмерти, за не-
выполнение в срок любого приказа полицейских —
то же наказание. Били беспрестанно, по поводу и без
него, просто так, для удовлетворения животных
инстинктов полицейских. Долгое время, уже после
того, как нас освободила Красная Армия, тело мое
было покрыто кровоподтеками.
За все время пребывания в лагере нам раза три-
четыре давали похлебку. Хлеба ни одного грамма
женщинам-узницам вообще не выдавали. Делились
тем, что сумели пронести с собой из дому, уменьшая
с каждым днем и без того мизерные порции, чтобы
подольше растянуть запасы. Еще больше страдали
мы от недостатка воды. К концу второй недели мно-
гие женщины так обессилели, что не могли вставать.
Поэтому в день освобождения многих из них мужчи-
ны выносили из камер на руках.
228
Мужественно держалась в лагере Анна Король.
Она умела поддержать у узниц веру в скорое осво-
бождение, отвлечь их от тяжелых мыслей, найти для
каждой доброе слово. Такой она оставалась до конца
своей жизни.
После освобождения Анна Король сразу включи-
лась в активную общественную жизнь и до начала
Великой Отечественной войны работала председате-
лем сельского Совета. В 1947 году она была избрана
депутатом Верховного Совета Белорусской ССР.
И теперь, выступая перед молодежью, рассказы-
вая о женщинах-подпольщицах, комсомолках и чле-
нах Коммунистической партии Западной Белорус-
сии, в числе первых я называю имя моей подруги
Анны Король.
lIlilllllllllllllllllllininilinilinHininillllllinilinnillllinnilllHinillllllinilllllllllllllinilllHininnillllllini.
Иосиф АДАМЧИК
Сын крестьянина-бедняка из деревни Шиловичи
Слонимского района. Родился в 1905 году. В 1931 го-
ду за революционную пропаганду среди солдат был
арестован и приговорен к году тюремного заключе-
ния. После освобождения из тюрьмы перешел на не-
легальное положение. В 1934 году был арестован
вторично и осужден на 3 года заключения и 10 лет
поражения в правах. В концлагерь был брошен в
сентябре 1939 года.
Участник Великой Отечественной войны. В на-
стоящее время живет в городе Слониме. Член КПСС.
230
X
о
X
S
231 шпппшпшшп imiiiiniimiinninniiiiiniiiiiiiiinniiinniiiiiniiiiiiiiniiiiniiinniiiiiniiiHi
В еред самой войной * по всей Поль-
П1 и ше прокатилась волна массовых
арестов. В один день забрали меня и моего брата Ар-
кадия. Слонимский полицейский участок, куда нас
доставили, был переполнен арестованными.
Утром следующего дня нас затолкали приклада-
ми в железнодорожные вагоны и повезли в неизвест-
ном направлении.
Ехали молча. Я снова и снова думал о событиях
последних дней: арест, встреча с товарищами в по-
лицейском участке, нервозность полицейских, их уго-
воры подписать декларацию, избиения... Постепенно
эти воспоминания уступили место другим, и в памя-
ти всплыли картины прошлого.
Вспомнилось нерадостное и голодное детство.
Отец мой работал батраком у помещика. От непо-
сильного труда и недоедания он заболел туберкуле-
зом. Когда началась первая мировая война, мы эва-
* Имеются в виду события 1939 года.
куировались в Рязанскую губернию, а в декабре
1917 года, собрав свои скудные пожитки, уехали в
Тобольскую губернию. Жить пришлось в маленькой
избушке, служившей ранее телятником, у богатого
хозяина. Вскоре умер отец. Напрасно мать пыта-
лась отдать старших детей кому-нибудь в услуже-
ние — зимой никто не хотел нас брать. Чтобы не
умереть с голоду, пришлось просить милостыню, а
весной пойти в наймы к богатому крестьянину.
В Сибири я впервые услышал о белых и красных,
большевиках. От старших ребят узнал, что больше-
вики воюют против Колчака, за бедный народ, а кол-
чаковцы — за буржуазию и кулаков. Потом деревню
облетела весть, что наш волостной центр Курейно за-
нят красными. Очень хотелось увидеть большевиков,
и я уговорил хозяина отпустить меня с другими ре-
бятами в Курейно.
У волостного правления собралось много людей.
Сильно забилось мое сердце, когда, протиснувшись
сквозь толпу, я увидел на трибуне высокого мужчину
в кожаной тужурке. На фуражке у него алела крас-
ная звезда. Это был военный комиссар. Он говорил о
том, что большевики свергли царское самодержавие,
что Красная Армия разобьет белогвардейцев, Колча-
ка и восстановит на освобожденной земле власть тру-
дового народа.
Вернувшись домой, я рассказал всем, что видел
и слышал. Но радость моя была недолгой. Через не-
сколько дней село захватили белогвардейцы. Их офи-
цер приказал хозяину снарядить подводу. И вот я
снова поехал в Курейно. Был воскресный день. Еще
издали над деревней увидел клубы дыма и огромные
языки пламени. Оказывается, деревню подожгли бе-
лые за то, что жители сочувствовали Красной Ар-
мии. Вернувшиеся белогвардейцы и кулаки жестоко
расправились с жителями села: многих расстреляли,
растащили их имущество. Погрузив на наши подво-
ды награбленные продукты: хлеб, масло, сало, а так-
же оружие, обоз направился в Раевку. Там мы стоя-
ли несколько дней. Однажды, когда мы ложились
спать, в сарай вошел главный обоза и приказал, что-
бы каждый проверил свою упряжку, так как ночью,
возможно, придется переезжать в другую деревню.
232
Мы поняли, почему он это сказал: все ближе и бли-
же слышны были выстрелы.
В Эту ночь из белогвардейского отряда сбежали
почти все возчики. К утру мы были уже в деревне
Поперно, что в 7 километрах от Курейно. Узнав, что
здесь красноармейцы, мы смело вошли в деревню.
Нас отвели к командиру. Мы рассказали ему об от-
ряде белых, о том, где он стоит, сколько в нем лю-
дей, оружия, подвод. Отдав распоряжение накормить
нас, командир сказал, что нужно немедленно выбить
беляков из Раевки и захватить подводы с продук-
тами.
Вместе с десятью бойцами на двух тачанках мы
помчались обратно в Раевку. Операция прошла бы-
стро и успешно. На другой день части Красной Ар-
мии вошли в деревню, и колчаковцы уже больше к
нам не возвращались. Началась мирная жизнь. Как
и многие мои сверстники, я пошел в школу.
Хорошо запомнился 1922 год. Мы возвращались
на родину, в Западную Белоруссию. На советско-
польской границе нас выгрузили из вагонов, и мы
233 ждали, когда сформируют польский состав. Сидя в
палатке на снегу, я сильно продрог и вышел, чтобы
немного согреться. Меня увидел полицейский и при-
казал вернуться в палатку. Я подошел к нему и ска-
зал:
— Товарищ, я очень замерз, нельзя ли где-ни-
будь обогреться?
Полицейский огрел меня резиновой палкой и
крикнул:
— Это тебе за «товарища»!
Горько было сознавать, что мы приехали в край,
где нет товарищей, а есть господа, паны, полицей-
ские.
Снова надо было искать работу. Летом я пас скот
того самого помещика, у которого работал отец, а зи-
мой ходил в Слоним на лесопильный завод. За месяц
работы трудно было купить даже сапоги. Начал за-
думываться над тем, где найти выход.
Однажды, идя по дороге в Слоним, я поднял бу-
магу и прочел ее. Это была листовка КПЗБ. Она при-
зывала на борьбу против польских оккупантов, по-
мещиков и капиталистов. В годовщину Октябрьской
революции на фабричных трубах, телеграфных стол-
бах увидел красные флаги. Я понял, что есть сила,
которая организует борьбу за лучшую долю. И еще
больше убедился в этом, когда однажды полиция
ворвалась в нашу деревню и арестовала многих жи-
телей. Я видел среди арестованных Юрия и Федора
Ковалевских и других знакомых и тогда дал себе
слово, что буду мстить врагам и пойду по пути этих
товарищей. Это были первые массовые аресты в на-
шей деревне Шиловичи.
В 1926 году вступил в подпольную комсомоль-
скую ячейку. Перед первомайским праздником этого
же года получил первое самостоятельное задание —
разбросать листовки в поселке Альбертин.
Первую партию листовок удалось разбросать
сравнительно легко. Они сразу же были обнаруже-
ны. Полиция арестовала несколько человек. Задер-
жали и меня. Однако прямых доказательств у поли-
цейских не было, и на следующий день я был осво-
божден.
В 1927 году я стал членом КПЗБ. Вспоминаются
забастовка деревообделочников, массовые аресты в
Слониме накануне Первого мая 1929 года и другие
события. Это были годы активной борьбы коммуни-
стов, комсомольцев, трудящихся Западной Белорус-
сии против гнета, за свою свободу.
В 1933 году перешел на нелегальное положение.
Полиции удалось выследить меня, и весной я был
арестован. Получил три года заключения.
Так, перебирая в памяти события минувших дней,
я снова вернулся к последним событиям. Проехали
мы уже порядочно. Только теперь я заметил, что с
нами ехали две женщины — Анна Король и Вера
Искрик. Было душно, железные наручники, которы-
ми нас сковали, больно врезались в руки. На одной
из остановок мы попросили воды. Один полицейский
сказал:
— Там, куда вас везем, дадут выпить и закусить.
Поезд остановился на станции Береза, и нас выса-
дили из вагона. Пригнав колонну к воротам концла-
геря, старший полицейский пошел докладывать.
Примерно через час вышел какой-то чин, видимо
комендант, и осмотрел всех суровым взглядом. Он
234
сделал перекличку вновь прибывших, приказал
снять наручники и сообщил:
— Теперь вы мои и выполнять будете все, что
прикажут. За малейшее нарушение лагерного режи-
ма — телесное наказание и карцер. Вот пока все.
А теперь по два бегом марш!
Открылись железные ворота, полицейский сел на
велосипед и крикнул:
— За мной!
За воротами мы увидели такую картину: по обе
стороны дороги, по которой нам надо было бежать,
стояли полицейские. Они были расставлены на не-
большом расстоянии друг от друга, и каждый был
готов изо всей силы ударить бежавшего палкой.
Трудно описать это гнусное зрелище, но еще труд-
нее было пережить издевательства. Пробежав через
строй полицейских и получив десятка два ударов, я
очутился на площадке, обнесенной колючей прово-
локой. Эта площадка-находилась во дворе общей тер-
ритории концлагеря. Здесь во всю глотку кричал тот
полицейский, который от главных ворот ехал на ве-
235 лосипеде и указывал нам. Когда я подбежал к нему,
он крикнул:
— Ложись!
Здесь уже лежало много людей. Я тоже упал.
Полицейский кричал, чтобы лежавшие равнялись и
не поднимали головы. У кого голова была не на уров-
не с другими, он «равнял» ударом сапога в лоб. По-
том полицейский прошелся по нашим спинам, как по
деревянному настилу, и бил тех, кто, по его мнению,
не так лежал или пытался поднять голову. Таким же
образом он укладывал другой ряд заключенных, бил
сапогом по головам и топтался по спинам людей, вы-
равнивал их и, пересчитав нас, передал другому по-
лицейскому.
Стало темнеть. Мы так и остались лежать под от-
крытым небом. В семь утра пришел еще один поли-
цейский и скомандовал подняться. При этом он «по-
жалел» нас, сказал, что мы немного озябли, но это
ничего, он даст нам сейчас возможность согреться.
Он скомандовал, чтобы все сняли верхнюю одежду.
Кто не успел этого сделать быстро, тот получил ду-
бинкой по плечам. Построив нас в две шеренги, «за-
ботливый» полицейский заставил всех кричать по-
сорочьи, ползать по-пластунски, ходить на четве-
реньках и при этом бил палкой всех подряд.
Последовала команда:
— Раздеться наголо!
Когда все разделись, подошла группа заключен-
ных, как потом мы узнали, из уголовников. Они ста-
ли нас стричь. Машинки не стригли, а вырывали во-
лосы. Но стоило издать звук или содрогнуться от бо-
ли, как палка настигала «виновника».
Часа через два закончилась стрижка, нас пове-
ли обедать. На каждого дали по 200 граммов мок-
рого хлеба и на двоих литровую миску бурды, в ко-
торой плавало несколько перловых крупинок. Вот
вся еда за двое суток! В последующие дни кормили
тем же и только один раз в сутки. Но мы не па-
дали духом, держались стойко. Уговоры палачей
подписать декларацию неизменно терпели неудачу.
Правда, кое-кого им удалось запугать, но это бы-
ли единицы. Я уже упоминал, как плохо и, главное,
мало кормили нас. Мысль о еде преследовала нас
всюду: во время работы и сна, во время занятий и
даже наказаний. Люди хотели есть, и запах еды, ка-
залось, преследовал нас всюду.
И вот среди узников оказался один, которому чу-
дом удалось пронести буханку хлеба в лагерь. Собы-
тие, о котором идет речь, происходило в день, когда
узники из-за налетов немецких самолетов не полу-
чили даже мутной болтанки, заправленной отрубя-
ми. Мы сидели в камере. Вдруг мы почувствовали
запах хлеба, настоящего, душистого, ржаного. Как
по команде, повернули головы туда, откуда распро-
странялся запах хлеба. Какой-то тип сидел и аппе-
титно жевал, отламывая по кусочку от буханки, ко-
торая лежала у него в мешке рядом. Все смотрели
на него, а он продолжал жевать, деловито собирая
крошки, и как будто никого и ничего не замечал.
Товарищи молча подали мне знак, и я взял ме-
шок с хлебом и передал его дальше. Товарищи ми-
гом разделили буханку и каждому дали по ломти-
ку. Когда с хлебом было покончено, мы все немного
повеселели, кроме одного. Этот негодяй — по-друго-
му его не назовешь — стал стучать в дверь. Когда
236
вошел полицейский, он рассказал ему, как отняли у
него хлеб, и показал, кто это сделал. Затем попросил
увести его отсюда в канцелярию, чтобы подписать
декларацию. Мне крепко досталось от полицейских
«за самовольство».
В лагере как-то появилось несколько гитлеров-
ских летчиков. Их сбили и взяли в плен, поэтому они
содержались в лагере. Эти летчики чувствовали себя
в Березе как в гостях. Они разгуливали по дорожкам
в полной форме и при всех знаках отличия немецкой
фашистской армии. А когда над лагерем пролета-
ли немецкие самолеты, они им помахивали платочка-
ми. И полицейские им не препятствовали ни в чем и
не наказывали их, но стоило политзаключенному по-
вернуть голову, как он получал добрую порцию уда-
ров резиновыми палками.
Свобода пришла в сентябре 1939 года. Светало.
Я тихо слез с нар, осторожно открыл окно и через ре-
шетку посмотрел на улицу. Если бы кто из заключен-
ных осмелился сделать это раньше, даже еще вчера,
то дело могло кончиться для него очень плохо. А тут
тишина. Я снова выглянул в окно и увидел, как че-
рез проволоку пролезали заключенные. Тут я крик-
нул своим товарищам, что все бегут, а мы сидим.
В это время кто-то бежал по коридору нашего эта-
жа и кричал:
— Товарищи, выходите на свободу!
Я распрощался с товарищами и поехал домой в
свои Шиловичи, где меня ждали родные, близкие,
друзья.
Вскоре я был вызван в Слонимский райком пар-
тии и назначен директором лесопильного завода.
Когда началась Отечественная война, ушел доб-
ровольцем на фронт. Участвовал сначала в боях на
Северо-Западном фронте, в районе Волхова, потом —
на Первом Украинском, в отдельном истребительном
противотанковом дивизионе. Принимал участие в
освобождении Белгорода, Переяслав-Хмельницкого,
а также участвовал в освобождении Польши, в штур-
ме Берлина. Из Берлина наша дивизия была перебро-
шена в Прагу, где я и закончил свой фронтовой путь.
llininiininnnnillllllllinilinnnniinilinillllliniinnniinilllllliniliniinnillllllllllllllllinnnninilinillll 238
Александр ЯКУБОВСКИЙ
Родился в Видзах в 1903 году. В 1931 году избран
делегатом на Европейский крестьянский конгресс в
Берлине, но был схвачен дефензивой и приговорен к
4 годам тюремного заключения и 15 годам пораже-
ния в правах за революционную деятельность. В
1935 году выслан на поселение в центральные райо-
ны Польши. В концентрационный лагерь Береза Кар-
ту зская был брошен в сентябре 1939 года.
В 1941—1945 годах находился в трудовой армии.
В настоящее время живет и работает в Видзах. Член
КПСС.
>1
239 ПШ1ШШПШ11Ш1
lllllllllllllinilllllllllllllllllllinillllllllllllllllllinilllllllllinilllllllllllllllinil
1924 году я встретился со старым
большевиком И. Лисовским. Че-
рез него познакомился с другими революционерами:
М. Назаровым, М. Васильевым. Вместе организовали
подпольную ячейку. Связь держали с окружным
комитетом КПЗБ в Вильно. Проводили беседы с
крестьянами, распространяли листовки, отмечали ре-
волюционные праздники. Помню, как в ночь на
1 мая 1929 года мы с А. Королевич повесили на кре-
сте костела в Видзах красный флаг и как злобство-
вала полиция.
В марте 1931 года я был арестован. После допро-
са и пыток меня бросили в лукишскую тюрьму.
Освободили через четыре года. Снова подпольная
работа. Затем трехлетняя ссылка. Проживал я в По-
ставах. Там установил связь с местными коммуни-
стами. Провели забастовку рабочих кожзавода. Меня
и отсюда выслали, теперь уже в деревню Дубравы.
1 сентября 1939 года меня вызвал комендант по-
лиции и предложил подписать декларацию о лояль-
ности. Я категорически отказался. Началось «убеж-
дение» с помощью дубинки. Тяжело избитого, меня
доставили в Березу.
В воротах концлагеря нас встретила ватага уго-
ловников во главе с полицейскими. Вдоволь по-
издевавшись над новичками, они загнали нас на
второй этаж, в камеру номер 6.
Здесь находились в основном политические за-
ключенные — люди большой воли, выдержки. Они
стойко держались не только сами, но умели поддер-
жать и других.
По два раза в день нас выгоняли из камеры во
двор и муштровали до изнеможения. Свисток, коман-
да «бегом марш», удар, еще удар, снова свисток,
команда «ложись», побои, «вставай», побои... И так
до самого обеда.
Обед проходил под открытым небом. Стоя на ко-
ленях, мы выпивали с товарищем из одного котелка
литр мутной баланды, которую называли либо «гро-
хувка», либо «пенцакувка». После обеда снова начи-
налась муштра. Не упал по команде вовремя — полу-
чай удар дубинкой, не успел встать — получай еще
удар. Через 20—25 минут после таких занятий ду-
бинка уже не помогала. Голодные люди лежали не
двигаясь.
Мы были строго изолированы от внешнего мира.
Вскоре стало заметно что-то необычное в поведении
полицейских и уголовников. Они ссорились между
собой, а некоторые из них стали заигрывать с нами.
Чувствовалась неуверенность в поведении охранни-
ков. Мы внимательно следили за ними, стремясь пре-
дупредить любую провокацию с их стороны, ведь от
них можно было всего ожидать. Просочились слухи,
будто немцы захватили Брест и шли на восток, что
лагерь заминирован и в случае отступления будет
взорван.
14 сентября один из наших товарищей, вернув-
шись с работы, передал, что почти все полицейские,
погрузив на подводы вещи и детей, покинули Березу.
Нас держали взаперти. Каждый строил свои догад-
ки, предположения, но всех тревожила одна мысль,
как выбраться отсюда живыми.
17 сентября в лагере наступила тревожная тиши-
240
на. На рассвете следующего дня мы увидели, что на
вышках нет полицейских.
Вскоре послышались шаги возле дверей. Щелк-
нул замок, и в дверях показался человек в рабочей
спецовке. Он поздоровался, потом сказал:
— Лагерная охрана сбежала, сюда движется
Красная Армия. Я прислан ревкомом.
И вот мы на лагерном дворе. После митинга всех
узников разбили на двадцатки, выбрали старших, и
мы двинулись на восток, навстречу свободе.
iiiiiininiminiiiiiiiiiiminiiiiiiiiiiininimniiinnnnnninniiiinniiiiiiinnnniiiiiniiniininiiniiiiiiniiiiij 242
Хаим ХОМСКИЙ
Родился в 1895 году в городе Слониме. Один из
организаторов и руководителей коммунистического
движения на Слонимщине. За революционную дея-
тельность просидел в тюрьмах буржуазно-поме-
щичьей Польши свыше 7 лет. В концлагере нахо-
дился в 1939 году.
В период освобождения Западной Белоруссии
X: Хомский руководил отрядом рабочей гвардии
Слонима. Трудящиеся города избрали его депута-
том Народного собрания Западной Белоруссии в
Белостоке.
В годы Великой Отечественной войны служил в
трудовой армии. Пенсионер. Живет в Слониме.
Член КПСС.
Ml
X
о
о
о
са
243 1ШПШПШ1ШШШ1Ш1 'Л1ПШП111ПП111ПППППП11111ППП11ПППП1ПП1ППП11111ПП11111ПП1П1Ш11П1
ревожные августовские дни 1939
W года. Над Польшей нависла угро-
за нападения гитлеровской Германии, угроза порабо-
щения, потери государственной самостоятельности.
Это понимали прогрессивные силы страны. Не хоте-
ла только понимать этого правящая санационная
клика. Она категорически отвергала предложение Со-
ветского Союза о заключении пакта о взаимопомощи.
Коммунисты, работавшие после роспуска КПЗБ
в различных левых организациях, проводили ми-
тинги с требованием к правительству заключить
пакт с Советским Союзом.
В конце августа по инициативе левых профсоюзов
в Слониме в городском театре состоялся антифашист-
ский митинг. На нем выступили представители ППС,
Бунда, коммунисты. Все они призывали к единству
трудящихся перед лицом нависшей катастрофы, к
единству действий в борьбе против врага номер
один — немецкого фашизма, к единству в борьбе за
тесную дружбу с СССР. В ответ на требования масс
польское правительство, верное своей ненависти к
народу, приступило к массовым арестам.
В ночь на 1 сентября меня прямо с ночной смены
сыщики Лукавский и Шварц отвели в полицейский
участок. К полуночи здесь уже насчитывалось около
30 человек. В основном это были активные деятели
революционного движения на Слонимщине, в том
числе Вера Искрик, Анна Король, Георгий Король и
другие. Нас по одному вызывали в коридор к столу
полицейского чиновника и предлагали подписать
заранее подготовленный и отпечатанный текст, в ко-
тором говорилось, будто бы Советская Россия вино-
вата в нападении гитлеровской Германии на Поль-
шу. Мы с отвращением отбрасывали этот гнусный
документ, а полицейские нас избивали, угрожали
расстрелом и вновь подсовывали провокационное за-
явление.
Ничего не добившись, полицейские приказали
арестованным выйти во двор, приковали всех к од-
ной длинной цепи, окружили плотным частоколом
штыков и повели по темным улицам города. Уже
осталась позади тюрьма, прошли здание вокзала.
«Куда нас ведут?» — думали мы. Полицейские мол-
чали.
...Словно в окнах мчащегося поезда, замелькали
в памяти различные эпизоды пройденного пути.
1923 год. Я в кабинете шефа дефензивы Деца.
— А знаете ли вы, молодой человек, первый па-
раграф конституции? — спрашивает шпик.
— Да, знаю,— отвечаю я.— Граждане Польши
имеют право выдвигать и избирать тех лиц, которых
они считают достойными.
— Ошибаетесь, Хомский. Вот я вас сейчас позна-
комлю с первым параграфом.
Он взял резиновую дубинку и принялся меня из-
бивать, приговаривая при этом:
— Вот это и есть главный параграф конститу-
ции.
Затем, выпроваживая из кабинета, добавил:
— Надеюсь, что знания, полученные вами здесь,
останутся при вас, иначе мы вынуждены будем про-
должить ваше обучение.
...Годы работы, напряженной партийной учебы.
244
245
В памяти проплывают образы преподавателей и
старших товарищей — Томаровича, Славинского.
Потом по заданию партии работаю на спичечной фа-
брике в Пинске. Снова арест.
...Почти восемь лет тюремного заключения.
Спотыкаюсь о шпалы, но шагающий рядом това-
рищ Солоневич удерживает меня от падения. Нас го-
нят по запасным путям к отдельно стоящему вагону.
Утром того же дня мы оказались в Картуз-Бе-
резе.
Никто не спрашивает наших фамилий, никто не
оформляет нашего прибытия. Нас с утра до вечера
бьют, заставляют выполнять издевательские упраж-
нения, а вечером загоняют на второй этаж арестант-
ского блока. В предназначенной для нас небольшой
камере уже находилось около 60 человек. Примерно
половину ее обитателей составляли коммунисты.
Рядом со мной на полу лежит мой товарищ по
подполью Владимир Крупник.
— То, что мы здесь видим,— шепчет он мне на
ухо,— свидетельствует о том, что правительство по-
теряло голову от страха.
Мы строим различные планы побега из лагеря и
перехода в подполье. К нашему разговору прислуши-
вается Солоневич.
— А может, на выручку придет Красная Ар-
мия,— говорит он.— Не оставят нас в беде.
Очень хочется верить в это, и мы засыпаем с на-
деждой на скорую свободу.
Следующее утро несет еще более суровые и же-
стокие испытания. В лагерь беспрерывно поступают
все новые партии арестованных. В разгороженном
колючей проволокой на клетки дворе толпятся ты-
сячи людей. Среди них, как зловещие тени, снуют по-
лицейские и уголовники и бьют политических. Люди
изнемогают от голода, жажды, нестерпимой духоты,
беготни и ударов. В соседней секции какой-то попик
с бледным лицом и вылезшими из орбит безумными
глазами схватил пустое ведро в надежде найти в нем
хоть каплю воды. Кровоточащими губами он хвата-
ется за край ведра, высоко запрокидывает голову,
подпрыгивает, бьет сухонькими кулаками по дну
ведра. У него пытаются забрать ведро, но он цепко
держит его за дужку, а потом бросается в гущу
толпы и начинает бить ведром всех подряд. Никто
не пытается его успокоить. Комендант лагеря и по-
лицейские, сбежавшиеся на шум, цинично гогочут,
глядя на эту картину.
Звучит сирена — сигнал воздушной тревоги. Над
лагерем пролетает самолет со свастикой на крыль-
ях. Полицейские бегут к щелям. Узники бросаются
на землю. «Хотя бы подольше он полетал над на-
ми,— думаю я.—Все-таки передышка». Но вновь
воет сирена. Отбой.
— Встать! — кричат садисты.— По кругу бегом!
Поднимаются не все. Лежащих полицейские и
уголовники пытаются поднять пинками, престарело-
го профессора Богдановича тянут за бороду. Моего
старого товарища по подполью, инвалида Делятицко-
го изо всех сил двое полицейских бьют дубинками по
горбу. Обмякшее тело вздрагивает от ударов. На ос-
трие позвоночника расползается рубаха, и видна ко-
стлявая посиневшая спина. Рядом стоящие заклю-
ченные берут его за руки и за ноги и несут к забору.
У забора «госпиталь» и мертвецкая.
Шла третья неделя моего пребывания в лагере.
Обстановка продолжала оставаться ужасающей.
Террор не прекращался ни днем, ни ночью. Дневной
рацион уменьшился до 100 граммов хлеба и кружки
воды. В ночь перед освобождением в блок ворвалась
группа вооруженных офицеров полиции. Выкрики-
вались какие-то имена и фамилии. Вызванных куда-
то уводили. Рано утром со двора послышались кри-
ки: «Да здравствует свобода!» Мы бросились к две-
рям камеры, сломали замки и выскочили на лагер-
ный плац. Он уже был заполнен тысячной толпой
недавних узников. Люди плакали, обнимались,
искали родных и знакомых. То тут, то там, в раз-
ных концах лагеря, вспыхивали импровизированные
митинги. Ораторы призывали всех организованно
двинуться навстречу Красной Армии. Тут же фор-
мировались группы по направлениям движения.
Трогательно расстаемся с группой польских ком-
мунистов. Они решили идти на запад, чтобы вклю-
читься в борьбу своего народа с немецко-фашистски-
ми захватчиками. Мы идем на восток.
247
iiniiiiiiiiiiiiiiniiinniinmiinniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiinniiiiiiiiniiiiiiiiiiiiinniiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiii
Г еорги й КОРОЛЬ
Родился в Бресте в 1907 году. Начало его под-
польной революционной деятельности относится к
1925 году. Лишь четыре года спустя польская дефен-
зива напала на след. В 1929 году Г. Король был
схвачен в Варшаве, предан военному суду и приго-
ворен к 8 годам строгого тюремного заключения и
10 годам поражения в правах. В тюрьмы буржуазно-
помещичьей Польши были брошены в это же время
его отец, брат и сестра. В концлагере Береза Картуз-
ская Г. Король находился в 1939 году и был осво-
божден Красной Армией.
В период Великой Отечественной войны сражался
с немецко-фашистскими захватчиками в составе Ле-
нинского отряда Ленинской партизанской бригады.
В настоящее время живет в Слониме. Пенсионер.
Член КПСС.
Е
о
11ПППШП1ШШ1Ш1ШШШШПП) inillllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllinilllllllllllllll
I I ас выгрузили из вагонов и плотно
1я1 И сбитой, опутанной цепями колон-
ной повели к концлагерю. Под ногами шуршали рано
опавшие осенние листья, перезванивали наручники
на наших руках, коротко и резко вскрикивали кон-
воиры, поторапливая арестованных.
У ворот концлагеря с нас сняли цепи и построи-
ли, как солдат, в две шеренги. А напротив — враги.
Они стояли, широко расставив ноги, обутые в доб-
ротные сапоги. У ног некоторых из них лежали соба-
ки. Карабины с примкнутыми штыками, казалось,
упирались в наши сердца. И еще казалось, что ни-
какая сила не в состоянии сдвинуть их с места. Сы-
тые лица и грузные фигуры охранников на фоне при-
земистых, бурых арестантских блоков, опоясанных
в несколько рядов колючей проволокой, выражали
непоколебимую уверенность в том, что они тут хозя-
ева и никогда отсюда не уйдут.
Скрипнули ворота, полицейские стали по стойке
«смирно», даже собаки вскочили на ноги — появил-
248
249
ся комендант лагеря. Не доходя 5—6 шагов до наше-
го строя, он остановился, принял уже знакомую нам
полицейскую позу и, глядя поверх наших голов, за-
говорил. Речь была довольно длинной, и сводилась
она в основном к следующему. Все прибывшие в
лагерь людьми не считаются. Это — «быдло». Он —
начальник, и господа коменданты-полицейские мо-
гут сделать с нами все, что им вздумается. И сейчас
мы это все узнаем. Раздалась команда «бегом
марш», и полицейские резиновыми дубинками и
просто палками погнали нас на территорию лагеря.
Я был в лагере всего лишь семнадцать дней. Но
что это были за дни! Сначала нас терзали избиения-
ми и муштрой. На теле просто не было живого ме-
ста. Лохмотья одежды заскорузли от пропитавших
их пота, крови и грязи. Но скоро страдания от побоев
уступили место еще более жестоким мукам — мукам
голода и жажды.
Полицейские и их добровольные помощники из
числа уголовников-рецидивистов цинично посмеива-
лись над нашими страданиями и всячески старались
сделать их еще более тяжкими.
Как-то на плац, где нас избивали, уголовники на
двуколке привезли бочонок воды. Полицейские пре-
кратили экзекуцию, и мы с напряжением ждали, что
же будет дальше. Наши взоры были прикованы к
бочке с водой. Но вот один из изуверов медленно при-
близился к повозке, протянул руку к крану, и на ис-
сохшую, утрамбованную нашими телами землю то-
ненькой, звенящей, искристой струйкой полилась
вода. Не дожидаясь команды, узники бросились к
бочке. Полицейские только и ждали этого. Они окру-
жили нас, оттеснили от воды и начали быстро и точ-
но наносить удары по нашим иссохшим ртам, ру-
кам и спинам.
— Стать в строй! — скомандовал старший поли-
цейский.— Если кому-нибудь из вас хочется попить
водички, то следует обратиться по уставу.
Никто не двинулся с места.
Я тогда не задумывался над моральной, психоло-
гической стороной этого поступка моих товарищей.
Но теперь следует отдать должное их выдержке и
мужеству.
Поведение узников взбесило полицейских, и они
начали нас муштровать с утроенной силой. Но нас
это уже не пугало, нам уже ничто не было страшно.
С каждым днем уходили наши силы, все чаще в ка-
мерах и на плацу впадали наши товарищи в голод-
ные обмороки, в шоковое состояние от боли. Но мы
не сдавались.
Благодаря таким стойким коммунистам — при-
знанным руководителям нашей камеры, как товари-
щи Солоневич, Крупник, Хомский, мы научились
видеть в едва заметных изменениях лагерной жизни
приближение конца Березы Картузской.
В последние два-три дня перед падением Березы
полицейские перенесли место пыток непосредственно
в камеры. Нас заставляли целыми днями сидеть на
корточках и нещадно били при малейшей попытке
изменить положение. Выдача пищи и воды продол-
жала оставаться нерегулярной. А если что-то и при-
носили в камеру, то это лишь разжигало жажду и
усугубляло наши страдания.
Зловещими были и последние ночи. Полицейские
являлись обычно после полуночи почти в полном со-
ставе и уводили из каждой камеры по 2—3 чело-
века. Обратно заключенные не возвращались. Трупы
некоторых из них были обнаружены в день освобож-
дения местными жителями, открывшими ворота ла-
геря и возвестившими о свободе, которую несла нам
и всем трудящимся Западной Белоруссии Красная
Армия.
251 iiiinmiiiiiiniiiiiiiniiinniiiiiiiiiiiiiinniiniiiiiiiiiiiiiniiiniiiiiiiniiniiniiiiiiiiiiiiiiniiiiniiiiiiiiniiiininnii
Александр НИКИПЕРОВИЧ
Родился в 1901 году в деревне Подкосовъе Ново-
грудского района. В 1918 году принимал участие в
организации и работе Негневичского волревкома.
В период белопольской оккупации работал пред-
седателем местного комитета Товарищества бело-
русской школы (ТБШ), принимал активное участие
в революционном движении, за что неоднократно
арестовывался. В 1933 году был осужден на 4 года
тюремного заключения. В концлагере находился в
августе — сентябре 1939 года.
Во время выборов в Народное собрание Запад-
ной Белоруссии являлся председателем участковой
избирательной комиссии.
В годы Великой Отечественной войны работал на
предприятиях оборонной промышленности в Челя-
бинской области. С 1959 года — пенсионер. Живет в
Барановичах. Член КПСС.
ШПШПШШШПППШПШПШПП
iiiiiiiiiiiinininiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiB 252
И И памяти сохранилось время, когда
нашу деревню заняли белополяки.
В ту весну в прифронтовой полосе был сильный го-
лод. Чтобы как-то прокормить четверых детей, мать
пешком за десятки километров ходила к сестре и
приносила несколько килограммов картошки или му-
ки, а иногда и кусочек сала. В хорошую погоду из-
редка брала кого-нибудь из нас. Помню, как в одной
деревне в присутствии всех односельчан, которых под
страхом смерти согнали на площадь, белополяки
шомполами избивали двух крестьян, вина которых
заключалась в том, что они отказались выполнить
какое-то приказание польского легионера.
Той же весной в одно хмурое утро польские ле-
гионеры ворвались в нашу хату. Они обшарили все
углы. Забрали последний кусочек сала, который мы
принесли от тетки, и сильно избили мать. Такими ме-
тодами паны насаждали свои порядки на «кресах
всходних».
Началась революционная борьба народа. Этой
борьбой руководила КПЗБ. В нашей деревне тоже бы-
ла создана партийная ячейка. В своей деятельности
коммунисты использовали самые разнообразные
формы, в том числе и легальные. Серьезных успехов
добились коммунисты в 1927 году на выборах в ме-
стные органы самоуправления (гминную раду и пове-
товый сеймик). На десять членов тминной рады нас,
коммунистов, было избрано пять человек, поэтому
вопросы решались вопреки желаниям староства и
осадников. Острая борьба проходила на заседаниях
по вопросу об открытии белорусских школ. После од-
ного такого заседания приехал сам воевода. Он ме-
тал гром и молнии в адрес коммунистов, обвиняя их
во всех грехах. Вскоре последовал и наш арест. Это
было накануне выборов в сейм. Долго продолжались
допросы и пытки в дефензиве. Наконец, после девя-
тимесячного следствия, в Новогрудке состоялся су-
дебный процесс над 21 членом КПЗБ. Суд пригово-
рил 12 человек к тюремному заключению от 4 до
8 лет, остальные 9 человек, в том числе и я, были
освобождены за отсутствием доказательств.
253 Несмотря на террор, повседневную слежку, рабо-
та КПЗБ расширялась. В ряды борцов вступали все
новые и новые люди. Активными и искусными
подпольщиками были наши комсомольцы М. Петри-
кевич, В. Глебко, В. Казиц, В. Кортыко и многие
другие.
В апреле 1932 года по доносу провокатора Васи-
лия Тура я снова был арестован. Суд приговорил
меня к 4 годам тюрьмы. В июне 1936 года закончил-
ся срок моего заключения, и я вновь очутился на сво-
боде.
Однако полиция не оставляла меня в покое, наве-
дывалась не только днем, но и ночью. Потом устано-
вили слежку. Надо было строго соблюдать конспи-
рацию. Встречи с товарищами проходили в поле, на
сенокосе, на тайных квартирах.
Шел 1939 год. Надвигалась война. В конце авгу-
ста в доме неожиданно появились полицейские. Под
их конвоем я был доставлен в новогрудскую дефен-
зиву. Долго допрашивали, склоняли к сотрудниче-
ству. Ничего не добившись, пытали, применяя свои
излюбленные приемы: лили воду в нос, били палкой
по пяткам. На третьи сутки вместе с другими аре-
стованными меня отправили в Барановичи, а отту-
да — в Картуз-Березу.
Концлагерь размещался в двух трехэтажных ка-
зармах. Он занимал большую площадь, около ста
гектаров, и был обнесен высоким забором и заграж-
дением из колючей проволоки. Внутри лагеря были
сделаны вышки, на которых круглосуточно дежури-
ли часовые-полицейские, вооруженные пулеметами.
Примерно до сентября 1939 года одно здание зани-
мали заключенные, другое — охрана. С началом же
войны оба здания были заполнены узниками.
После «горячей» встречи, которую организовали
нам у ворот полицейские и уголовники, нас выстрои-
ли на площади. Пересчитали. Отобрали личные вещи
и повели к парикмахеру. Мощный детина с бандит-
ской физиономией (эту операцию выполняли уголов-
ники) встретил нас с улыбочкой. Он медленно водил
тупой машинкой по ногам, рукам, всему телу, по-
том принимался за лицо и голову. У меня после это-
го долго не заживали раны от вырванных волос.
В камере, где спали узники, стояли голые нары
из узких досок. Лежать на них, несмотря на страш-
ную усталость, было мучением. Боль от врезавшихся
в тело досок не давала спать. Ложиться и вставать
можно было только всем вместе. Если кто-либо не
успевал лечь вместе со всеми, то потом с большим
трудом втискивался между товарищами. Попросту
говоря, лежали, как селедки в бочке. Камеры на
ночь не закрывались.
Кроме ежедневных многочасовых «упражнений»,
как называли полицейские издевательства над нами,
вроде хождения на четвереньках, «утиным» шагом,
приседаний, ползания, узники рыли траншеи на тер-
ритории лагеря. Работали по свисткам. Требовалось,
чтобы движения были быстрыми. Чуть замешкал-
ся — получай дубинку, сказал слово товарищу или
просто повернул к нему голову — получай еще. Уз-
ники горстями выбрасывали вырытый из траншеи
песок и бегом относили его в другую траншею.
Выполняли мы и другие работы: например, за-
кладывали компост. Узников босиком загоняли в
траншеи уборной. Закатав за колени штаны, они ло-
254
патами выгребали содержимое и бегом относили его
в другую траншею, где производилась закладка ком-
поста. За все 18 дней узникам ни разу не дали воды,
чтобы вымыть лицо, руки, ноги. В лагере началась
дизентерия. Больные находились вместе со здоро-
выми. От эпидемии, голода, истязаний началась мас-
совая смертность.
Так мы дотянули до 17 сентября. Накануне всю
ночь не спали. Все волновались, предчувствуя что-то
важное, знаменательное. До двух часов ночи был
слышен грохот повозок, а потом все стихло. Местный
житель Березы Картузской, которого силой застави-
ли отвозить охрану лагеря, рассказал потом, как по-
сле отбоя, закрыв все камеры на ключ, полицейские
во главе с комендантом Камаля-Курганским бежали
из лагеря. Они силой оружия заставили крестьян Бе-
резы на своих лошадях везти их в сторону Бреста.
В Кобрине охранники сообщили, что ехать дальше
нельзя, так как по дорогам население устраивало во-
оруженные засады. По приказу Камаля-Курганско-
го подводчиков отпустили, а полиция скрылась в
ближайшем лесу.
Время подходило к утреннему подъему. Мы ле-
жали на нарах. Послышался глухой шум. Он стал
приближаться, усиливаться. Прошло еще минут
двадцать. Начали открывать двери в соседних каме-
рах. Все замерли. Кто-то бежал к нашей камере и
кричал:
— Товарищи, свобода!
В этот момент я уже стоял у окна и видел, как уз-
ники перелезали через забор. Сказал об этом това-
рищам. В одно мгновенье все очутились в коридоре.
Мигом разобрали одежду, оделись и — во двор. Здесь
уже было много народу. Трудно передать, что твори-
лось. Мы поспешили скорее выйти за ворота. Улицы
также были запружены людьми.
В 12 часов ночи наша колонна встретила первые
советские танки. Это была незабываемая встреча!
iniiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiinnniiiiinniiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiininiiiiiiiin 256
Степан ПРИСТУПЧУК
Родился в 1899 году в селе Кру гель Ковельского
района. В 1924 году принимал активное участие в
революционной деятельности. Работал секретарем
РК КПЗУ.
За деятельность, направленную на свержение
буржуазно-помещичьего строя, в 1930 году С. При-
ступчука приговорили к 10 годам строгого тюрем-
ного заключения. В концлагере Береза Картузская
находился в 1939 году.
Партизан Великой Отечественной войны. Живет
в Ковеле. Пенсионер.
257
шшишшшшш IIIIlIllllllllllllIIlllllllIIIIIIIIIHIIIIIIlllllllllllllllIllllllllllllllllllllllllIIIIHUnn
ИЯлухи с каждым днем становились
все тревожнее. В июле страшное
слово «война» уже не сходило с уст. В августе на-
чалась мобилизация.
От села к селу зашныряли вооруженные молод-
чики из числа бывших легионеров и военных осад-
ников, сгоняя прикладами людей на железнодорож-
ные станции, в товарные теплушки, казармы и
полицейские участки. То и дело на дорогах и вокза-
лах встречались колонны людей, закованных в цепи.
Они шли в окружении полиции, сопровождаемые
плачем женщин и детей.
Я не знал, что ждет меня. С одной стороны, я
член КПЗУ, политзаключенный с девятилетним тю-
ремным стажем, с другой — бывший солдат, про-
шедший двухлетнюю службу в армии. Какое мне
уготовано место в этой обстановке? С такими мыс-
лями я покидал родной дом в ночь с 31 августа на
1 сентября. Конвоировавшие меня полицейские или
действительно не знали, или не хотели объяснить,
что означает этот ночной визит без обычного обыска
и этап без наручников.
Недоумения мои кончились в полицейском уча-
стке, когда комендант зачитал мне постановление о
принудительной изоляции и приказал незамедли-
тельно сковать мне руки. Щелкнул замок наручни-
ков, конвоир плотно пригнал штык к своему
карабину.
Несмотря на глубокую ночь, у мрачных стен ко-
зельского комиссариата полиции было многолюдно
и оживленно. До зубов вооруженные полицейские
и военные поминутно появлялись откуда-то из мра-
ка, толкая перед собой закованных в цепи людей.
Подобно пасти какого-то чудовищного животного,
распахивались перед ними ворота, мгновенно погло-
щая конвоира и очередную жертву. Проходило не-
сколько минут, ворота снова распахивались, выпле-
вывая наружу одного конвоира, который устремлял-
ся в темноту города.
В подземелье ковельской тюрьмы я провел не-
сколько часов. Камера быстро заполнялась. В кро-
мешной тьме невозможно было кого-либо узнать. По
приглушенным разговорам можно было лишь дога-
дываться, что здесь в основном собраны бывшие
политзаключенные-коммунисты. Когда камера ока-
залась битком набитой, всех вывели на тюремный
двор, пересчитали, проверили, хорошо ли держатся
цепи, и повели на станцию.
К исходу 2 сентября 1939 года нас выгрузили на
станции Береза. До лагеря нас гнали бегом — кон-
вой торопился вернуться в Ковель. У ворот неболь-
шая передышка: конвой освобождает наши руки от
наручников.
Теперь в ворота. Они специально открыты лишь
наполовину, чтобы создать толчею и давку. Мы стре-
мимся как можно быстрее пробраться во двор в
надежде, что здесь прекратится зверское избиение,
которому нас подвергали конвойные полицейские. Но
за воротами нас ожидал уже двойной строй охран-
ников, и избиение продолжается. Мы бежим вперед,
падая, теряя свои жалкие пожитки. Кто-то передо
мной упал. На него падают бегущие следом. Поли-
цейские обрушивают палочные удары. Получаю
258
сильный удар по голове. Чувствую, что по лицу
потекла кровь, роняю котомку с бельем и бегу,
бегу...
Потом началась перекличка. Взбудораженные,
потерявшие душевное равновесие, доведенные до
отчаяния люди все время сбивались со счета, и это
давало повод к новым истязаниям. Так всю ночь нас
то пересчитывали, то клали спать на мокрый це-
ментный пол, то снова поднимали.
Утром полицейские выгнали нас во двор, чтобы
продолжить прием в лагерь. Начался обыск и кон-
фискация наших вещей. Забирали все, что находи-
лось в карманах. После того, как были срезаны все
пуговицы и крючки на нашей одежде, приступили
к «санобработке».
Один из полицейских принес машинку для
стрижки волос, вручил ее узнику, представившемуся
парикмахером, и... на этом «санобработка» закончи-
лась. Машинка от первого же нажима сломалась,
«парикмахер» был избит, а нас повели на рытье
канав.
259 Несколько дней не давали есть. Если за день
доставалось хоть несколько глотков воды, то это
было счастьем. А работа, муштра, избиения не пре-
кращались ни на минуту. Не было отдыха и ночью.
Лагерь переполнен. В камерах невероятная скучен-
ность, духота. Многие заключенные спали стоя или
на корточках. Стали поговаривать, что канавы вы-
рыты для нас...
Голод становился все нестерпимее. Люди уже не
ходили, а ползали. На пятые сутки голодающие
узники выщипали всю траву, которая кое-где проби-
валась сквозь цементные плитки дорожек, у углов
зданий и у заборов.
Мы, члены Коммунистической партии, понима-
ли, что организация восстания в лагере при сло-
жившихся условиях бессмысленна. Кроме внутрен-
ней и внешней охраны концлагеря в Березе расквар-
тированы вспомогательные полицейские части из
самых отъявленных головорезов. Наши силы в ла-
гере раздроблены, организации с единым руково-
дящим центром нет, большинство узников ослаблено
голодом.
Решили, насколько это будет возможным, соз-
дать центры сопротивления по камерам. Мне уда-
лось установить связь с белорусскими товарищами,
бывшими членами КПЗБ братьями Мисуками,
Аржановичем и другими.
Долго и безуспешно пытался я разыскать укра-
инского поэта Александра Гаврилюка. Но его, как
и других старых узников, держали в строжайшей
изоляции от остальной массы заключенных, брошен-
ных в лагерь в августе — сентябре.
Связи налаживались медленно, и мы все чаще с
тревогой поглядывали на сторожевую вышку, отку-
да торчали направленные прямо в окна камер дула
пулеметов. Настораживало и поведение охраны.
Прекратились все работы на территории лагеря. По-
лицейские стали меньше обращать внимания на
такие явные нарушения лагерного режима, как раз-
говоры в камерах. Собираясь группами, в стороне
от заключенных, охранники о чем-то взволнованно
беседовали. Тревога наша возросла вечером 17 сен-
тября. В блок вошли почти в полном составе офи-
церские чины и рядовые полицейские, одетые по-
доходному. Приказали всем лечь. Заперли двери
камер на замки (чего раньше не бывало) и выста-
вили в коридоре усиленную охрану.
Мы прислушивались к новым, незнакомым зву-
кам, раздававшимся за дверью камеры и за окном.
Никто не спал. Мысленно каждый строил свои до-
гадки по поводу полицейских приготовлений. Дале-
ко за полночь прекратились топот сапог и лязг ору-
жия во внутреннем коридоре блока. Стали слышнее
шумы, идущие со двора. Там что-то глухо ухало,
скрипело, слышен был топот быстро бегущего чело-
века, отрывистые неразборчивые команды.
Мы, не шевелясь, лежали на своих местах.
Тишина наступила внезапно. Она была какой-то
иной, не похожей на обычную тишину в лагере.
И вдруг...
— Товарищи, выходите! Полиции нет... Скорее...
Скорее... Не мешкайте!
И вот уже грохот разбиваемых дверей и окон
слился с радостными возгласами, ликующим гулом
тысяч голосов.
260
Трещат и разламываются в щепки двери. Бегом
вниз. Хочется скорей на улицу, за ограду. Там, за
колючей проволокой, в ярком солнечном свете на-
ступившего нового утра, свобода.
— Товарищи, слушайте радио!
Из распахнутого настежь окна доносится торже-
ственный и мужественный голос незнакомого дикто-
ра: «...своим братьям-украинцам и братьям-белору-
сам, населяющим Польшу. Советское правительство
отдало распоряжение Главному командованию
Красной Армии дать приказ войскам перейти гра-
ницу и взять под свою защиту жизнь и имущество
населения Западной Украины и Западной Бело-
руссии».
Это был незабываемый день.
[niniiiiiiniiiniiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiimiiHiiiiiiiiniiniiiniiiiiiniiiniiniininiiiHiininiinniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiii 262
Михаил ПРОНЬКО
Родился в 1904 году в семье крестьянина-бедняка
в деревне Козичи Поставского района. В 1927—1929
и 1933—1934 годах являлся секретарем Поставского
РК КПЗБ. В 1928 году был избран членом Виленско-
го ОК КПЗБ. За активную революционную деятель-
ность неоднократно арестовывался. Свыше 6 лет про-
сидел в тюрьмах буржуазно-помещичьей Польши.
В Березе Картузской находился в 1939 году.
Трудящиеся города Поставы осенью 1939 года из-
брали М. Пронъко депутатом Народного собрания За-
падной Белоруссии.
Участник Великой Отечественной войны. Живет
в городе Неменчине Литовской ССР. Пенсионер.
Член КПСС.
263
ш
tllllllllllllHIlIIIUI ЖШ1ШШ11ШШШи1ШШ111Ш1ШШ1ШШ111111Ш1ШП111111111111ШШ1Ш11Ш111Ш
июне 1939 года ко мне нагрянула
целая дюжина полицейских. Один
из них зачитал решение виленского воеводы,
который обвинял меня в хранении огнестрельного
оружия и взрывчатых веществ. Я возражал и про-
тестовал против этого обвинения, но, несмотря на
это, комендант полиции приказал взять меня. И вот
я опять в цепях.
Под усиленным конвоем повели меня в направ-
лении Постав. Я думал, что полиция решила распра-
виться со мной. Время предвоенное. К тому же по-
вели меня не дорогой, а через поля.
Вскоре я увидел несколько подвод. Подойдя
ближе, узнал своих товарищей. Это были: Сергей
Крестьян из деревни Савичи, Егор Бесполенов из
деревни Захаровщина, Иосиф Шурпик из деревни
Шурпики, Павел Ермолович и Стефан Розынко из
деревни Барановичи. Они тоже были закованы в це-
пи. К ним присоединили и меня.
Всех нас посадили в подвал дома, где размеща-
лась полиция. Через некоторое время к нам пришел
комендант полиции, принес готовые заявления и
предложил, чтобы мы их подписали. В противном
случае, угрожал он, нас отправят в концлагерь
Картуз-Береза. Никто из нас заявлений не подписал,
и мы были направлены в Вильно. Долго здесь не
задержались. Нас посадили в специальные вагоны
для арестованных и повезли в Березу. Есть нам не
давали. Мучила жажда. Обращались с нами грубо.
Видно было, что решили жестоко расправиться с
нами.
В Березе Картузской, когда перед нами раскры-
лись тюремные ворота, мы увидели, что стоят по-
лицейские с дубинками в руках, и, как только мы
перешагнули порог, с обеих сторон на нас посы-
пались удары. Били столько, сколько охранникам
хотелось. Потом нас положили вниз лицом на тю-
ремной площадке, а надзиратель ударами по голове
«равнял» ряды.
Трудно найти слова, чтобы описать издеватель-
ства, которые пришлось перенести нам в лагере.
Каждый день выгоняли на тюремную площадку,
строили командами по 12—15 человек и занимались
все время «строевой». Подавали команды: бегом,
ложись, встань, бегом, направо, налево... И так без
конца. «Командирами» были уголовные преступни-
ки, вооруженные деревянными палками. Команды
подавались так быстро, что выполнить их нельзя
было даже подготовленному человеку. Поэтому
большинство товарищей не успевало выполнять
команду как следует и за это подвергалось побоям.
Кроме «строевых занятий», всем товарищам
пришлось возить на себе воду. Нас запрягали в дву-
колку, на которой стояла бочка для воды. На бочку
садился полицейский и длинным кнутом погонял
узников, как лошадей, приговаривая:
— Быстрее, быстрее, скоты. Я вам покажу, как
выступать против Польши!
Мы этому не удивлялись. От фашистских молод-
чиков нельзя было ничего другого и ожидать.
Били они нас на каждом шагу и ежедневно, но
больше всего доставалось, когда мы ложились
спать. Сперва нас поворачивали лицом к стене и так
264
заставляли стоять 15—20 минут, а потом тюремный
надзиратель подавал команду ложиться спать и
сам ходил между нарами. Было очень тесно и, по-
нятно, что мы не могли лечь так быстро, как этого
хотел надзиратель. Тогда он дубинкой «поправлял»
нас. Если кто издавал стон, то в ответ сыпались но-
вые удары.
Вскоре администрация концлагеря пошла на от-
крытое уничтожение политических заключенных.
Вечером в коридоре зачитывался список, и тот, кто
был вызван «на коридор», больше в камеру не воз-
вращался. Это означало, что его уже нет в живых.
Трудно передать то чувство, которое охватывало
каждого из нас при оглашении списков. Мы эту
читку воспринимали как смертный приговор. Жить
нам всем очень хотелось. Хотелось потому, что мы
ждали скорого освобождения.
В ночь на 18 сентября охрана бежала из лагеря.
Было темно, и мы не видели, что творится во дворе.
Однако предчувствие говорило нам, что происходит
что-то необычное. И тут до нас донеслись голоса:
265 — Товарищи, выходите, вы свободны! Охрана
сбежала. Красная Армия уже в Барановичах.
Сначала трудно было поверить этим словам. Мы
опасались, что это полицейская провокация. Но
скоро убедились, что охрана действительно сбежала.
Мы сорвали доски с нар и начали стучать в
дверь. Ничего из этого не выходило, железная дверь
не поддавалась. Через окно начали просить, чтобы
к нам пришли на помощь. Наконец двери распахну-
лись. Свобода!
Встреча с Красной Армией осталась в памяти
как величайшее событие в моей жизни, как и в
истории всего белорусского народа.
Когда мы вышли из лагеря, местные коммуни-
сты сказали нам, где организуется массовая встреча
с частями Красной Армии. Это было километрах в
25—30 от Березы Картузской. Пройдя несколько
километров, мы почувствовали неимоверную сла-
бость. На помощь нам пришли местные жители, ко-
торые по инициативе коммунистов организовали
пункты питания. На обочинах шоссейной дороги
женщины и девушки расстилали скатерти, на них
клали хлеб, масло, сыр, ставили молоко, мед.
Вместе с нами они радовались, что мы остались
живы и не потеряли революционного духа. В ко-
ротких беседах мы рассказывали, какие пытки
применяли польские фашисты к членам КПЗБ, как
старались физически уничтожить тех, кто боролся
за народное счастье. Наши встречи с населением
были горячими, волнующими.
Все готовились к встрече с Красной Армией, как
к самому большому празднику. На шоссейную до-
рогу, идущую от Березы на Барановичи, вышло
буквально все население не только ближних дере-
вень, но и отдаленных сел и местечек. На всех по-
воротах от шоссе к населенным пунктам строились
арки, на них вывешивались красные флаги. Девуш-
ки и парни пели революционные песни, песни о
Красной Армии, которые были разучены в годы
подполья комсомольцами и распространялись сре-
ди белорусской молодежи. Почти 25-километровый
участок шоссейной дороги, по которому мы шли,
превратился в праздничное шествие молодежи. На
душе было хорошо и радостно. И мы, не замечая
расстояния и времени, вместе со всеми шли вперед.
Километров за 25—30 от Березы увидели большую
арку, которую строило совместно несколько дере-
вень. К арке несли венки и цветы.
Народ собирался, старшие люди развели костер,
молодежь пела, танцевала. Организованная охрана
и разведка из шести велосипедистов то уезжала, то
возвращалась с «дозора». Ночь шла к концу, холо-
док давал себя чувствовать, но ожидание встречи с
Красной Армией согревало нас.
Наконец наступил рассвет, и разведка доложила,
что части Красной Армии находятся в 10—12 кило-
метрах от нас. Трудно передать словами ту радость,
которая охватила весь народ. Мы поручили пожи-
лому мужчине и женщине в национальном костюме
преподнести советским воинам-освободителям хлеб-
соль. Приветствие от местного населения должен
был сказать местный коммунист по имени Андрей.
От узников поручили выступить мне.
Скоро мы услышали грохот боевых машин. Со
всех сторон люди двинулись к арке. Наши посыль-
266
ные на велосипедах поехали вперед, чтобы сказать
нашим дорогим освободителям, что в этот ранний
час вышел встретить Красную Армию весь народ.
Через полчаса мы увидели первые танки. У арки
машины остановились. Дружное «ура» потрясло
воздух.
iiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiniiiiiiHiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiniiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiiih 268
Флор ЛЕВЧУК
Родился в 1904 году в деревне Большие Тыневи-
чи Белостокского воеводства. В 1929 году за револю-
ционную работу в польской армии был приговорен
к 10 годам строгого тюремного заключения. 1 сен-
тября 1939 года был арестован и брошен в концент-
рационный лагерь в Березе Картузской.
В октябре 1939 года был избран депутатом Народ-
ного собрания Западной Белоруссии.
После Великой Отечественной войны живет и ра-
ботает в Слониме.
шЕ
ы
269 пшшппппшш М 'iiiiiiiniiuniiiiiiiniiiiiniiniiiiiiiiiniiiinuiininiiniiiiiiiiiiiiiniiinniin
Е Е от уже седьмой год от зари до
ЕНмР зари я батрачу у зажиточных хо-
зяев в деревне Курашево. Ничтожное вознагражде-
ние и никакого просвета. А среди таких же обездо-
ленных, как я, батраков ходят упорные слухи, что
в России совсем иная жизнь. Говорят, что там, за
восточным кордоном, такие, как я, могут учиться,
работать, и никто не стоит над ними с плетью. Эти
разговоры будили во мне воспоминания о стране,
где я прожил беженцем пять лет, волновали меня.
Постепенно созревало решение об уходе в Советский
Союз. И вот, в конце января 1926 года, под покро-
вом вьюжной морозной ночи Юстин Прокопюк и я
благополучно перешли границу. Красноармейцы-по-
граничники встретили нас хорошо: накормили, обо-
грели, внимательно выслушали. Необходимая в та-
ких случаях проверка длилась недолго. А потом
нам посоветовали: «Идите, хлопцы, домой и делай-
те у себя то же самое, что сделано у нас».
Вернулся я домой, а что делать, не знаю. Обра-
зование у меня никудышное — незаконченное цер-
ковноприходское, специальности никакой, хоть
опять в батраки подавайся. Но тут подоспело время
в армию призываться. Попал я в 82-й пехотный
полк, который дислоцировался в Бресте. Здесь и
началась моя подпольная революционная работа.
Организация наша была хорошо законспирирована.
Чтобы не вызывать подозрений, служебные обязан-
ности выполняли добросовестно, за что некоторые
даже получали повышение. Я сам в 1927 году стал
капралом, а в 1928 — взводным. Но 29 мая
1929 года меня арестовали.
Военный суд приговорил к 10 годам заключения.
Сидел в Бресте, Белостоке и Коронове. В коронов-
ской тюрьме, где я просидел большую часть срока,
была создана коммуна политзаключенных. У нас
был свой нелегальный комитет, свои преподаватели,
даже «свои» надзиратели, которые помогали нам
приобретать запрещенную литературу. Деятельность
тюремной коммуны была организована для того,
чтобы облегчить положение каждого политзаклю-
ченного, помочь ему стойко и с известной пользой
для себя и товарищей выдержать испытания дли-
тельного тюремного заключения.
С помощью таких товарищей по камере, как
Шадыро, Чайков, Новик, я в течение 6—7 лет полу-
чил общеобразовательную подготовку в объеме сред-
ней школы, научился сносно изъясняться на немец-
ком языке.
Через сочувствовавшего нам надзирателя мы
сумели приобрести книги по политэкономии, диа-
лектическому материализму, истории ВКП(б), неко-
торые работы Маркса, Энгельса, Ленина. Хранить
книги долго в камере нельзя было, и мы переписы-
вали их на небольшие листочки папиросной бума-
ги. Хранение этих листков было уже делом неслож-
ным. Обычно мы их прятали в матрацах. Чтобы
обнаружить такую книжку, нужно было распороть
матрац, иначе она не прощупывалась.
Коммуна была для каждого из ее членов школой
в самом широком смысле. Приобретая общее и по-
литическое образование, в коммуне мы учились
также стойкости, выдержке, конспирации.
270
В своей камере я был представителем по связи
с администрацией. Наши руководящие товарищи
редко вступали в какие-либо споры с администра-
цией, они были как бы в тени — этого требовала
тюремная обстановка. Мне приходилось всегда пер-
вому вступать в прения с прокурором, начальником
тюрьмы и другими, излагать перед ними наши
просьбы, требования.
Наступил 1939 год. Для меня он начался с эта-
па. Десятилетний срок тюремного заключения за-
кончился для меня в Кельцах. 29 мая 1939 года я
вышел на свободу.
А 1 сентября за мной явилась полиция.
День в дороге. Ночь в тюрьме. Снова дорога.
И вот я на станции в многочисленной разноликой
колонне людей. Вижу, как колонна за колонной
втягиваются в лагерные ворота. Старики и молодые,
мужчины и женщины. Доносятся крики, стоны.
У входа какое-то замешательство. Полицейские ду-
бинками наводят «порядок».
Вот и наш черед. Пробегаем сквозь строй.
271 Утром всех выгнали во двор, разгороженный ко-
лючей проволокой на отдельные секции. Всюду раз-
давались команды полицейских: ложись, ползай,
вставай, бегом, садись и т. д. Пыль поднималась
столбом, солнце палило нещадно, а воды ни капли.
Люди изнемогали и падали. Полицейские били са-
погами в лицо. Кто плохо выполнял команду, не
справлялся, на того сыпались удары резиновых па-
лок. Такие «учения», рассчитанные на выматыва-
ние наших сил, на унижение человеческого достоин-
ства, доводили нас до изнеможения. Нервы напря-
гались, словно струны, до крайнего предела. На по-
мощь полицейским приходили матерые уголовные
преступники, находившиеся в концлагере. Эти вы-
родки, желая выслужиться перед полицией, еще
больше издевались над нами, чем охранники.
К ночи нас еле живых загоняли в казармы. Пер-
вые дни ничего не давали есть. И только где-то
на четвертый день вечером принесли по ломтю хле-
ба, который скорее можно было назвать глиной, и
по литру баланды, в которой было не больше сто-
ловой ложки отрубей. И так каждый день.
Прошла неделя таких издевательств. Полицей-
ские все меньше обращали на нас внимания, соби-
рались группами и что-то взволнованно обсуждали,
чертя на песке палками какие-то линии и кружки.
Последние несколько дней нас перестали даже вы-
гонять на «учения», и мы находились в казарме.
Наступила незабываемая ночь на 18 сентября.
Она была тихая-тихая. Тишина воцарилась кругом,
словно перед бурей. Почти никто не спал, все ждали
чего-то необыкновенного, радостного.
Чуть забрезжил рассвет, кто-то из товарищей
осторожно глянул в окно и не увидел часовых, мая-
чивших все время перед окнами казармы. Эта весть
об отсутствии часовых подняла сразу нас всех на
ноги. Все стали осторожно приближаться к окнам,
потом смелее и смелее. Смотрели через окна во все
стороны, но внизу не было ни души, стояла мертвая
тишина. Зато в камерах начал подниматься шум.
Это поднималась буря людских чувств, чувств вне-
запно спасенных от смерти людей.
В соседних камерах послышались удары в окна,
звон разбиваемого стекла. Уже слышны голоса в ко-
ридоре, призывающие выходить из камер. Свобода!
Люди бросались друг другу в объятия, целовались,
смеялись, плакали от радости.
Первые минуты радости и волнения прошли.
Люди стали собираться группами и уходить подаль-
ше от проклятого места. Но голод и постоянные
«бегом», «ложись», «вставай», «ползай» вымотали
наши силы. Большинство из нас еле двигалось. Мы
вошли в местечко. Все население было на улицах
возле своих домов. И каждый хозяин брал по не-
скольку человек к себе в дом и угощал всем, что у
него было. И, казалось, этим приглашениям, этим
угощениям не будет конца. Видно было, что радость
населения была так же велика, как и наша. Жители
радовались вместе с нами нашей и своей свободе.
Я уверен, что многие товарищи, оставшиеся в жи-
вых, всю жизнь будут благодарны жителям Картуз-
Березы за их гостеприимство, за братское отноше-
ние к нам.
Через день мы были уже в Пружанах. Решили
отдохнуть. Вдруг разнеслась весть, что идут совет-
272
ские танки. Все бросились в центр города. Пошел
и я. Двигался с палочкой, как дряхлый старик.
Меня охватило глубокое волнение. Слезы радости
сыпались из глаз. Мне хотелось целовать эту зеле-
ную броню танков и всех солдат. Мне хотелось рас-
сказывать всем о том, что та мечта, которую мы
лелеяли долгие годы в польских тюрьмах, стала
действительностью, что она — передо мною, вопло-
щенная в этом молодом красноармейце, в этом по-
крытом походной пылью краснозвездном танке.
И еще одно радостное событие тех лет. Народное
собрание в Белостоке. Оно открывается под бурные
аплодисменты, под громкие возгласы «ура». На три-
буну поднимаются оратор за оратором. Они расска-
зывают о своей борьбе, о жизни рабочих и крестьян
панской Польши, о тюрьмах и концлагере. Они при-
зывали делегатов восстановить в западных областях
Советскую власть и просить Верховный Совет Бело-
русской ССР принять Западную Белоруссию в состав
Белорусской ССР. На Собрании присутствовали и вы-
ступали белорусские писатели Янка Купала и Якуб
Колас. Присутствовала делегация колхозного кре-
стьянства. Не гром аплодисментов, нет, это сравне-
ние недостаточное, просто какой-то вихрь или тай-
фун аплодисментов, если можно так выразиться,
разразился в зале, когда появились пионеры, при-
ехавшие приветствовать наше Собрание. Почти для
всех нас их появление было чем-то новым, невидан-
ным и в то же время таким близким и родным, что
мы не могли оторвать от детей своих глаз и сдер-
жать слезы.
Работа Собрания продолжалась три дня. Едино-
гласно было принято Народным собранием истори-
ческое решение о восстановлении Советской власти
в западных областях Белоруссии и о присоединении
их к Белорусской ССР. Была избрана делегация, ко-
торая должна была ехать в Москву на V сессию
Верховного Совета СССР. После окончания работы
Народного собрания мы разъехались по своим
местам строить новую жизнь.
•кинвяэёэйи а вин
-Льэя и намеря а ээ BBiBdua ‘AmAdj KHHomadeBd sag
Buadoo oih ‘ox as adaiidaa иэнВ алии — BdgBXHO x
•raxogBd эинэнвопгая эоннэв^эи as винэн
-тавяве чнэИ игахвп и Hnxadx ‘waadan я иохэоп и иэж
-ов niai'daax э wfohdea иэнИ чхвп — BdgBXHoa ХЕ
•AHaoHdow atfodoao кояэиэ'пивоп я BHHamadead
еэд Baadoo охь ‘ох ве Анияовоивн BHOiriiBd ояояэйтип
иэинашчнэкЛ э adahdas иэнУ чиээ — влаАляв дх
ladoa
- ojead 9HBiModj ве BdaiidBM иэнЬ1 чхвп — bitoih g
•Btfoa gg6T ‘idgBOH on ввош э
дни оя i4H9HaiMHdii ивтчд aiadoxox ‘иинвевявн хтчннвя
^иэяифве ончввийифо anabadgn игчнвоп эн ояэв
-вй ход •иивяинеЛ Увн хияэиэйивоп яхэчвэхвяэйеи
хаботаи и хчи^оф ээя adoiBBiiHOH я ввичпэи к •••
• Лрог SS6I 9
— -понэеfiidv^i эвэс!эд д
НИ1/ИИ И п dш п IV
1ПШ11П1ППППП11ПШП11Ш1ПИ1111ПШ11П11ПП111ИШШ1ПП11ПП1П11Ш111111П111111111Ш1111111ПП1ШП1Ш1Ш11
18 октября — три дня карцера за уход со своего
места в камере и разговоры.
26 октября — пять дней карцера за разговоры в
камере.
21 ноября — семь дней карцера с твердым ло-
жем и постом в первый, третий, пятый и седьмой
день заключения за то, что прятался под нарами.
А сколько при этом избивали дубинками! В се-
редине декабря 1935 года меня под конвоем в почти
безнадежном состоянии отправили в Кобринскую
больницу...
Николай ХАЛЕЦНИЙ
В Березе Картузской —
дважды: в 1936 и 1939 годах.
... Лагерная полиция терроризировала не только
заключенных, но и местное население. Жителям
местечка Береза категорически запрещалось оказы-
вать какую-либо помощь узникам, заговаривать с
ними и даже смотреть в сторону лагеря. Провинив-
шихся жестоко наказывали на месте или заводили
в полицейские казармы и били там...
Владимир НОРОВАЙ
В Березе Картузской —
трижды: в 1936—1938 годах.
... Новички в лагере были почти единственным
источником, откуда заключенные могли почерпнуть
хоть какие-нибудь известия с воли. При первой воз-
можности новичков забрасывали вопросами о том,
что происходит в Испании, что слышно из СССР,
о забастовках внутри страны. Случайно подхвачен-
ный кусок газеты долго ходил по рукам, пока на
нем что-нибудь можно было разобрать...
...Гоняли нас на работу и в усадьбу ксендза.
Мы корчевали в его саду старые деревья, пилили их
на дрова, носили воду, молотили рожь. Ксендз при
этом располагался где-нибудь поблизости от конвои-
ров и покрикивал на нас не хуже полицейских.
Сам он на нас руку не поднимал, но полицейским
указывал, кого следует подогнать, и те с рвением
бросались выполнять распоряжение святого отца...
Остап АБРАМЧУК
В Березе Картузской. —
в 1937 году.
... Предложение полицейского сменить мои вко-
нец изодравшиеся сапоги на новые было странным
и непонятным. Но на размышления полицейские
времени не давали. Распоряжение отдано, несколько
ударов дубинкой, и в новых сапогах я появился сре-
ди товарищей по камере. И здесь я понял, что озна-
чает это полицейское внимание. С омерзением от-
бросил я эту грязную подачку. Зверские побои и
карцер были расплатой за неподкупность и вер-
ность. Но я принял их с чистой совестью и гор-
достью...
276
Константин СУБОЧ
В Березе Картузской —
в 1937 году.
... В концлагерь меня сослали в отместку за уча-
стие в восстании нарочанских рыбаков. Привели в
лагерь ночью. Раздели догола, обыскали, забрали
котомку с продуктами. Один из полицейских при-
казал нагнуться. Я не сгибался. Тогда палач схва-
тил меня за голову, а двое стали по сторонам и на-
чали бить палками по спине и ногам.
Потом они заволокли меня в камеру и бросили
на пол возле параши. Огляделся и вижу: большая
комната, а в ней на нарах люди лежат как мертвые.
«Ну,—думаю,— и я умру здесь, а товарищей
не выдам».
Вдруг чувствую, кто-то за плечо меня тормошит
и шепчет что-то. Это один из «мертвецов» к параше
подошел. Держись, говорит, не сдавайся. Потом
меня еще много раз били полицейские, но согнуть
не смогли...
Александр МА ТЫС
В Березе Картузской. —
дважды: в 1937 и в 1939 годах.
... Я взглянул на стену и увидел на ней крест с
распятым Христом. Под этот крест мне и велели
стать лицом к стене. И сразу посыпались палочные
277 удары. Нанесут несколько ударов по спине, а по-
том приказывают повернуться. Поворачиваюсь.
Удар в лицо. «Вот тебе красная Москва, вот тебе
революция!» И снова лицом к стене. Все сначала
начинается. Один очень болезненный удар пришел-
ся по крестцу. Я застонал.
— Ну как, хорошо получил? — злорадно спро-
сил полицейский.
Очень мне было больно, но я повернулся к па-
лачу и с улыбкой говорю ему:
— Это святая боль. Под крестом стою и во имя
бога по крестцу удары получаю. (Здесь непереводи-
мая игра слов: по-польски крест и крестец обозна-
чаются одним словом krzyz.— Ред.).
Полицейских мои слова привели в бешенство.
И я «за коммунистическую агитацию» получил
еще порцию палочных ударов и семь суток кар-
цера...
... Пришлось мне однажды работать в одной
упряжке с узником Эльяшем Карпом. Тянем мы
скрипучий тяжелый воз. Полицейский в сторонке
идет, чтобы не запылиться. Мы друг на друга смот-
рим, одними глазами переговариваемся. И вдруг
шепот слышу — Карп говорит:
— Хуже, чем в Эстервегене.
Это в Германии, неподалеку от границы с Гол-
ландией, такой концлагерь был. Откуда, думаю,
знает он о нем. Заинтересовался. И вот что выясни-
лось.
Эльяш Карп был членом Коммунистической пар-
тии Германии. В конце февраля 1933 года фашист-
ские власти обвинили его в участии в поджоге рейх-
стага и отправили в концлагерь Остхофен. Но спустя
шесть недель он бежал и оказался во Франции.
Здесь Карп пробыл до июля 1933 года и вернулся
в Германию. В ноябре того же года Карп был аре-
стован гестапо и вторично направлен в концлагерь,
на этот раз уже в Эстервеген-Папенбург. Спустя
14 месяцев, в январе 1935 года, Эльяш Карп пере-
шел польскую границу. Установил связь с польски-
ми коммунистами. Береза Картузская была уже
третьим фашистским концлагерем на пути немец-
кого коммуниста Эльяша Карпа из Гамбурга...
278
Иван КОЛЕСНИКОВ
В Березе Картузской —
в 1938 году.
... В 1938 году положение узников-коммунистов
намного ухудшилось. В концлагерь прислали боль-
шую группу уголовников-рецидивистов. Полицейские
сколотили из них специальную команду «инструк-
торов». Инструкторы-уголовники находились в
привилегированном положении: их не гоняли на
тяжелые физические работы, не избивали, лучше
кормили. Обязанности их заключались в том, чтобы
следить за выполнением лагерного режима, докла-
дывать о всех его нарушениях лагерной админист-
рации и оказывать помощь полиции во время кон-
воирования узников или муштры. Наиболее ретивые
и жестокие уголовники получили на вооружение ду-
бинки и орудовали ими не хуже полицейских. Го-
ворили, что «кровавая дорожка» была придумана
уголовниками и построена под их руководством...
Григорий СЧАСТНЫЙ
В Верезе Картузской —
с февраля по сентябрь 1939 года.
... Лагерь размещался в бывшем военном городке
царского артиллерийского полка. Городок состоял
из трех основных кирпичных зданий (после органи-
зации лагеря одно из них осталось за внешним за-
бором. В нем разместились комендант лагеря, его
помощники и их семьи). Во втором здании было
караульное помещение, полицейские казармы, пе-
карня, склады с продовольствием, оружием и бое-
припасами. В третьем здании содержались заклю-
ченные. Первый его этаж был приспособлен под
279 кухню и столовую. На втором и третьем этажах,
разделенных по всей их длине коридором, находи-
лись камеры. Кроме этих зданий, на территории
лагеря имелись полуподвальное помещение — кар-
цер, ранее служившее для хранения горюче-смазоч-
ных материалов и боеприпасов, баня и какое-то.
складское помещение, приспособленное под бетон-
ную мастерскую, в которой узники изготавливали
плиты для мостовых и тротуаров.
Лагерь был огорожен высоким дощатым забо-
ром, а поверх забора была протянута колючая про-
волока. На каждом углу забора имелись сторожевые
вышки, на которых круглосуточно дежурили поли-
цейские, вооруженные пулеметами. С наружной сто-
роны лагерь охранялся конным патрулем. Здание,
в котором содержались заключенные, имело допол-
нительную ограду из колючей проволоки. Кроме
того, лагерный двор с помощью проволочных за-
граждений был разбит на отдельные секции...
... Арестованные коммунисты в лагере между со-
бой жили сплоченно, как братья. Оказывали помощь
в беде, чем могли...
Иосиф БА РАНОВ
В Березе Картузской —
с апреля по сентябрь 1939 года.
... Приблизительно в семь часов утра 18 сентяб-
ря 1939 года мы услышали (впервые с момента
заключения в лагерь) женский голос:
— Товарищи, выходите! Настало время свобо-
ды! Охраны нет.
Радостные и взволнованные, мы выбежали на
плац. Группа военнопленных гитлеровцев попыта-
лась заменить убежавшую охрану лагеря и удер-
жать заключенных до подхода своих войск. Но не-
давние узники всей массой стремительно бросились
к центральным воротам, прорвали цепь гитлеровцев
и вырвались на ликующие улицы Березы Картуз-
ской...
ДОКУМЕНТЫ
Illlllllllllllllllllllllinillllllllllllllllllllillllllllllllllllllllllinillllllllllllllllllllllllllllllllllllllllll!
№ 1. Декрет президента и Совета Министров Польши о концент-
рационных лагерях
17 июня 1934 г.
На основании статьи 44 параграфа 6 конститу-
ции и распоряжения от 15 марта 1934 г., дающих
283 право президенту Речи Посполитой издавать распо-
ряжения, имеющие силу закона, постановляем:
Статья 1. Лица, деятельность или поступки ко-
торых дают основание усматривать угрозу с их сто-
роны нарушения безопасности, спокойствия и обще-
ственного порядка, могут быть задержаны и прину-
дительно помещены в места изоляции, не предназ-
наченные для лиц, осужденных либо арестованных
в связи с совершенным преступлением.
Статья 2. (1) Распоряжения о задержании и на-
правлении задержанного лица в место изоляции
издают административные органы.
(2) Постановление о принудительной изоляции
издает следственный судья по представлению влас-
тей, которые произвели задержание; это представле-
ние властей является достаточным основанием для
издания постановления.
(3) Копия постановления должна быть вручена
задержанному лицу в течение 48 часов с момента
его задержания.
(4) Постановление следственного судьи обжало-
ванию не подлежит.
Статья 3. Решение об изоляции принимает след-
ственный судья, назначенный с этой целью адми-
нистративной коллегией компетентного окружного
суда. Компетентным является суд, в округе кото-
рого расположено место изоляции.
Статья 4. (1) Изолированный может быть заклю-
чен на 3 месяца. Изоляция может быть продлена
на следующие 3 месяца в порядке, определенном
в статье 2.
(2) Изолированным должна быть определена
работа.
Статья 5. Исполнение настоящего постановления
возложить на министров внутренних дел и юстиции.
Статья 6. Настоящее распоряжение входит в
силу со дня его опубликования и утрачивает свою
силу в срок и на территориях, которые определяют-
ся Советом Министров.
Президент Речи Посполитой И. Мостицкий,
председатель Совета Министров и министр
внутренних дел Л. Козловский,
министр иностранных дел Ю. Бек,
министр военных дел Ю. Пилсудский,
министр финансов Вл. Завадский,
министр юстиции Чеслав Михаловский,
министр вероисповеданий и народного
просвещения В. Енджеевич,
министр земледелия и аграрной реформы
Наконечников-К люковский,
министр промышленности и торговли
Г. Флойяр-Рейхман,
министр путей сообщения М. Буткевич,
министр социального обеспечения
Ежи Патерковский,
министр почт и телеграфа Калинский.
284
Газета «Express Рогаппу» Хи 164, 19 июня 1934 г
Перевод с польского.
№ 2. Воззвание ЦК КПЗБ к трудящимся Западной Белоруссии
с призывом подняться на борьбу в защиту Эрнста Тельма-
на и всех арестованных в Германии антифашистов, за
ликвидацию концлагерей
Июнь 1934 г.
Товарищи! 2 июля с. г. в Лейпциге должен со-
стояться смертоубийственный суд над тов. Эрнстом
Тельманом, вождем немецкого пролетариата, секре-
тарем героической Коммунистической партии Гер-
мании.
Гитлеровские палачи уже готовят свои топоры
на голову тов. Тельмана! Центральный Комитет
Коммунистической партии Польши обратился к
ППС и Бунду по вопросу создания единого фронта
действий в защиту Тельмана. Социал-фашистские
вожди ППС и Бунда отвергли предложение комму-
нистов.
Борьба миллионов пролетариев и трудовой ин-
теллигенции всего мира спасла товарищей Димитро-
ва, Танева, Попова. Только мощные массовые рево-
285 люционные выступления могут и должны вырвать
тов. Тельмана из-под гитлеровского топора.
Фашистская диктатура Пилсудского по примеру
гитлеров, Геббельсов вводит для борьбы с револю-
ционным движением концентрационные лагеря.
Все, без различия национальности и убежде-
ний — на боевые массовые демонстрации! За поли-
тические забастовки против убийства гитлеровцами
тов. Тельмана, против концентрационных лагерей в
фашистской Польше!
Рабочие из ППС и Бунда! Вопреки вашим
вождям, которые не допускают единого фронта
масс, становитесь вместе с нами на защиту
тов. Тельмана, против концентрационных лагерей,
атак капитала, фашизма! Создадим всюду: на фаб-
риках, заводах, в деревнях, фольварках — едино-
фронтовые комитеты защиты тов. Тельмана!
Освободить тов. Тельмана и всех арестованных в
Германии антифашистов! Долой концентрационные
лагеря — новое средство борьбы фашистской дикта-
туры Пилсудского против трудящихся масс и под-
готовки войны с СССР!
Горячий революционный привет героической
Коммунистической партии Германии и ее вождю
тов. Тельману!
Долой кровавый террор польского и немецкого
фашизма!
Долой фашистскую диктатуру Пилсудского,
диктатуру концентрационных лагерей, голода, без-
работицы, оккупации и войны!
Да здравствует правительство Советов рабочих,
крестьянских и солдатских депутатов!
Центральный Комитет Коммунистической партии
Западной Белоруссии.
Партархив Института истории партии при ЦК КПБ,
ф. 242, on. I, д. 120, л. 175. Типографский экз.
Перевод с польского.
№ 3. Распоряжение полесского воеводы о запрещении находить-
ся вблизи концлагеря, фотографировать его и вступать
в контакт с заключенными
2 июля 1934 г.
На основании статьи 108 (2) постановления пре-
зидента республики от 19 января 1928 г. об орга-
низации и компетенциях административных органов
(Сборник постановлений Польской республики № 11
пункт 86) и полномочий, данных воеводским отде-
лом от 26 января 1934 г. (решение № 665), даю сле-
дующее распоряжение:
1. Запрещается неуполномоченным лицам:
а) переходить линию, обозначенную проволоч-
ной изгородью перед забором концентрационного
.лагеря;
б) фотографировать концентрационный лагерь и
содержащихся в нем лиц;
в) контактироваться в какой-либо форме с лица-
ми, заключенными в лагере.
2. Лица, нарушающие настоящее распоряжение,
подлежат на основании статьи 111 постановления
президента республики от 19 января 1928 г. (Сбор-
ник постановлений Польской республики № 11
пункт 86) наказанию в административном поряд-
286
ке — обложению штрафом до 500 злотых или арес-
том до 14 дней, либо обоим этим наказаниям.
3. Настоящее распоряжение вводится в действие
со дня его опубликования.
Полесский воевода Вацлав Костек-Бернацкии.
Газета «Robotnik» № 99, 12 июля 1934 г. Пере-
вод с польского.
№ 4. Объявление полесского воеводы о запрещении помогать
заключенным концлагеря и вступать с ними в контакт
12 июля 1934 г.*
На основании декрета президента республики от
17 июня 1934 г. ** в Березе Картузской организован
концентрационный лагерь для арестованных нару-
шителей общественного порядка и безопасности.
Предупреждаю окрестных жителей и приезжих
287 граждан, чтобы они не предпринимали никаких по-
пыток войти в контакт с заключенными, минуя ад-
министрацию лагеря, не помогали заключенным,
если бы те пытались войти в контакт с лицами, на-
ходящимися за пределами лагеря, не помогали им
в случае возможной подготовки к побегу или самого
побега, не предпринимали никаких действий, нару-
шающих правила о концентрационных лагерях.
Виновные в совершении таких действий будут
строго наказываться в административном порядке
и, кроме того, могут быть сами заключены в кон-
центрационный лагерь, как лица, представляющие
угрозу для общественного порядка и безопасности,
независимо от их ответственности в уголовно-судеб-
ном порядке.
Полесский воевода Костек-Бернацкии.
Газета «Robotnik» № 99, 12 июля 1934 г. Пере-
вод с польского.
* Дата опубликования.
* См. документ № 1.
№ 5. Воззвание ЦК КПЗБ к рабочим и крестьянам Западной Бе-
лоруссии с призывом выступить против организации конц-
лагерей и усилить борьбу с фашистским правительством
Пилсудского
Июль 1934 г. *
Рабочыя i сяляне Заходняй Беларуси Польскаму
фашызму мала турмау i шыбешц. Каб уратаваць
сваё панаванне, Шлсудск! па прыкладу Птлера уво-
дз!ць яшчэ канцэнтрацыйныя лагеры.
У Картуз-Бярозе ужо створаны першы так! ла-
гер. У самым асяродз!шчы рэвалюцыйнай барацьбы
сялян Берасцейшчыны акупант пабудавау катаргу
для мнопх тысяч барацьб!тоу прощу фашызму, за
нацыянальнае вызваленне.
Канцэнтрацыйныя лагеры — тэта звястун набл!-
жаючагася нападу на СССР.
Да адпору! Да барацьбы!
Узмащпм барацьбу з тэрорам, адб!ваць арышта-
ваных!
Не даваць 1х перавазщь у канцэнтрацыйныя ла-
геры! Зшшчаць агарожу навакол канцэнтрацыйных 288
лагерау! Пал!тычным! забастовкам! i дэманстра-
цыям! адкажам на ix увядзенне!
Не дамо застрашыць нас новай хваляй тэрору!
Узмацшм барацьбу прощу фабрыкантау, абшарн!-
кау i ix урада!
Далоу фашыстоуск! урад Шлсудскага!
Няхай жыве рабоча-сялянск! урад Саветау рабо-
чих, сялянск!х 1 салдацк!х дэпутатау у Польшчы i
на Заходняй Беларуси
Газета «Вестк.1 з СССР» № 9, июль 1934 г
Дата опубликования.
Никто не забыт и ничто не забыто! У обе-
лиска. Береза Картузская, 1965 год.
3 ноября 1965 года в Березе Картузской был открыт истори-
ко-революционный музей. Из различных уголков нашей стра-
ны съехались сюда бывшие узники концлагеря.
Крепкие объятия, встречи, воспоминания...
Внимательно слушают дети рассказы о суровых
годах подполья, о революционной борьбе,
о мужестве тех, кто не стал на колени.
Hi-4
Прошли годы. Неузна-
ваемо изменилась земля
Березы, обильно поли-
тая кровью борцов.
Бывшие узники концла-
геря на Березовской
ГРЭС.
Самое дорогое у
человека — это
жизнь. Она дается
ему один раз, и про-
жить ее надо тан,
чтобы не было му-
чительно больно
за бесцельно про-
житые годы, что-
бы не жег позор
за подленькое и
мелочное прошлое
и чтобы, умирая,
смог сказать —вся
жизнь и все силы
были отданы са-
мому прекрасному
в мире —борьбе за
освобождение че-
ловечества.
Н. Островский
№ 6. Рапорт коменданта концлагеря полесскому воеводе о со-
здании заключенными коммунистами лагерного комитета
и решении комитета установить связь с Компартией
30 августа 1934 г.
Секретно
В дополнение к рапорту, представленному г-ну
воеводе об организации в здешнем лагере * коми-
тета заключенных коммунистов, в порядке получе-
ния агентурных донесений сообщаем следующее:
арестанты-коммунисты разделились на наиболее
испытанных конспиративных деятелей и на менее
испытанных.
Наиболее испытанные деятели образовали узкий
коммунистический комитет лагеря из трех лиц. Ко
митет имеет своей целью установление связи с ор-
ганами партии при помощи МОПРа следующим об-
разом. Некоторые из известных деятелей коммуны
289 после опубликования декрета об организации лаге
рей, как мест изоляции, перед своим арестом или
иным путем, еще до прибытия в место изоляции по-
лучили информацию, что МОПР по получении све-
дений о создании лагеря выделил определенную
довольно большую сумму денег специально для ком-
мунистов, изолированных в концлагере. Эти деньги,
общая сумма которых неизвестна, находятся в распо-
ряжении представительницы МОПРа Семполовской.
Коммунистический комитет лагеря намеревается
часть этих денег использовать для оплаты в будущем
вербовки полицейского, который бы эти деньги, в со-
ответствии с указанным комитетом адресом, получил
и с этого времени попал бы в полную зависимость от
коммуны и слепо бы выполнял ее поручения.
Коммунистический комитет лагеря намерен та-
ким образом связаться с Компартией и использо-
вать связь для ориентировки и выработки тактики
коммуны внутри лагеря, что означает или намере-
ние арестантов-коммунистов подчинить себе пол-
Имеется в виду концлагерь в Березе Картузской.
ностью лагерную дисциплину, или проводить в не-
котором смысле дезорганизаторскую работу, в зави-
симости от директив, какие бы они получили извне.
Последующая информация будет поступать г-ну
воеводе и в дальнейшем.
Комендант концлагеря подинспектор полиции
Болеслав Греффнер*.
ГА Брестской области, ф. 1, on. 10, д. 142, л 3.
Подлинник. Машинопись. Перевод с польского.
№ 7. Агентурное донесение коменданту концлагеря о выборах
заключенными коммунистами лагерного комитета
Не ранее 15 октября 1934 г. **
290
В сентябре 1934 г. по предложению Баумкёлера
и Любчанского должны были проводиться выборы
в лагерный комитет. Выборы не состоялись, так как
предполагалось, что по истечении трех месяцев они
будут освобождены. В половине октября состоялись
выборы. В состав лагерного комитета вошли Баум-
кёлер, Любчанский и доктор Рудель.
В сентябре с. г. делегатом на выборы лагерного
комитета из камеры № 6 был Иван Кондратьев.
Яблонский пытался наладить связь извне и с
этой целью допытывался у Еремейчика и Лейзора
Гарубки, чтобы они указали одного из видных дея-
телей на территории Березы Картузской. В это вре-
мя на территории лагеря работали столяры. Яблон-
ский имел заготовленное для них письмо, но вручить
его не удалось.
Гарубка, Михаил Волько, Арон Скробек и еврей
* См. комментарий на стр. 20.
** Датировано по содержанию документа.
291
из Лодзи по имени Абрам подавлены пребыванием
[в лагере] и могли бы дать сведения о настроениях
в лагере *.
ГА Брестской области, ф. 1, on. 10, д. 142, л. 22.
Подлинник. Машинопись. Перевод с польского.
№ 8. Воззвание Белостокского ОК КСМЗБ к молодежи с призы-
вом подняться на борьбу за ликвидацию концлагерей
Октябрь 1934 г.
Фашистское правительство, по примеру Гитлера,
вводит концентрационные лагеря. Каждый подозре-
ваемый в инакомыслии будет заключен в лагерь на
неопределенный срок. 28 грошей на содержание,
12-часовой рабочий день на осушении болот либо
на строительстве дорог, кровавый террор и издева-
тельства над узниками — вот что такое концентра-
ционный лагерь.
Для кого создаются лагеря? Лагеря не созда-
ются для г-д Дмовских и Масдорфов, для вождей
эндеков и ОНР **. Концентрационные лагеря созда-
ются для рабочих и крестьян, которые не хотят
умирать от голода, которые борются с фабрикантом
за каждый заработанный грош, для безработных,
требующих пособий, для крестьянских масс, для
масс угнетенных и борющихся против помещиков,
против польского империализма.
Что означают лагеря, мы узнали 10 июля, когда
рабочие Белостока готовились к забастовке в годов-
щину смерти двух рабочих фабрики Цитрона, уби-
тых полицейскими во время прошлогодней забас-
товки текстильщиков. В этот день староство пригро-
зило рабочим концентрационными лагерями.
В момент, когда империалистические круги
Польши готовят войну против СССР, концентрацион-
ные лагеря призваны служить тому, чтобы заста-
* Подпись отсутствует.
** Эндеки — польская буржуазно националистическая
партия. ОНР — крайне реакционная партия фашистского
толка в буржуазной Польше.
вить молодежь идти в окопы против своих братьев
по классу — рабочих и крестьян СССР.
Рабочая молодежь должна подняться вместе со
всем пролетариатом на борьбу с концентрационны-
ми лагерями, за освобождение всех революцион-
ных борцов.
Долой концентрационные лагеря! Подписывайте
письма протеста против лагерей!
Партархив Института истории партии при ЦК
КПБ, ф. 242, on. 1, д. 116, л. 69. Гектограф.
Перевод с польского.
Я: 9. Сообщение отдела общественной безопасности Полесского
воеводства поветовым старостам и начальникам след-
ственных отделов полиции о решении конференции окруж-
ных секретарей КПП с участием представителей ЦК КПЗБ
и ЦК КПЗУ провести кампанию против концлагеря
3 декабря 1934 г.
Конфиденциально
В воеводство поступили сведения, что 16 и 18
ноября с. г. состоялась общая для всей страны кон-
ференция окружных секретарей КПП с участием
представителей ЦК КПЗУ и ЦК КПЗБ. Кроме того,
в конференции принимали участие представители
нескольких окружных еврейских организаций. Все-
го в конференции участвовало 20—25 человек. Кон-
ференция состоялась в одной из местностей под
Варшавой.
Во время конференции были прочитаны 2 до-
клада: политический и об экономическом положе-
нии в стране и за границей. В прениях поднима-
лись вопросы, касающиеся единого фронта и Бере-
зы Картузской.., * Поступило предложение провести
25 ноября с. г. по всей стране кампанию против ла-
геря в Березе Картузской либо, в случае невозмож-
ности организации ее в такой короткий срок, по-
святить весь декабрь с. г. кампании против лагеря...
* Здесь и далее в документе опущен текст об усилении
разведывательной деятельности полицейских органов против
Компартии.
292
Сообщая об изложенном для сведения, воевод-
ство предлагает усилить разведку для получения
более подробных сведений относительно:
1) кампании Компартии против лагеря в Березе
Картузской...
Независимо от этого следует всеми имеющимися
в распоряжении средствами уничтожать каждое
проявление кампании Компартии против лагеря в
Березе Картузской. Срок — 3 января 1935 г. Отри-
цательные отчеты обязательны.
За воеводу начальник отдела безопасности
К. Ролевич.
ГА Брестской области, ф. 1, on. 10, д. 142, л 12.
Подлинник. Машинопись. Перевод с польского.
293
№ 10. Запрос группы сенаторов на заседании сейма по вопросу
о бесчеловечных условиях содержания узников конц-
лагеря
18 ноября 1934 г*
Лица, находящиеся в заключении в Березе Кар-
тузской, подвергались физическим и моральным
издевательствам, оскорбляющим личное достоинство
заключенных и подрывающим их здоровье. Комен-
дантом лагеря назначен подинспектор полиции
Болеслав Греффнер, которого общественность знает
по его действиям в Познани во время событий
19 марта 1931 г. на площади Свободы и во дворе
комендатуры полиции.
В постановлении прокурора Познанского окруж-
ного суда от 30 июня 1931 г. констатировалось, что,
отвечая на жалобы избитых граждан, подинспектор
Греффнер сказал: «Дураки полицейские, мало би-
ли!» В постановлении этом отмечалось также, что,
когда полицейские, находившиеся во дворе комен-
датуры полиции, избивали арестованных граждан,
подинспектор Греффнер сам был в здании комен-
датуры.
* Дата опубликования.
Питание заключенных в концентрационном ла-
гере было значительно хуже, чем предусмотрено
распоряжением министерства юстиции от 20 июня
1931 г., которое является обязательным даже в от-
ношении лиц, осужденных за тяжкие преступления
и лишенных гражданских прав.
Заключенных кормили в числе других продуктов
недопеченным хлебом, червивым горохом, салом с
червями. Больным не разрешали соблюдать диету.
Лицам, выходившим на работу за черту лагеря,
вначале (на протяжении нескольких недель) давали
обед только в 5 часов вечера. Не. разрешали полу-
чать продовольственных посылок *.
Не менее тяжелыми были санитарные условия.
Заключенные не имели ни кроватей, ни нар. Сен-
ники без подушек лежали прямо на полу. Запреща-
ли пользоваться зубными щетками, а мыла не да-
вали на протяжении нескольких недель. В камерах
не было ни столов, ни скамеек, запрещалось са-
диться на сенники, и сидеть можно было только на
голом полу.
В карцере, в который сажали за мелкие провин-
ности, как например, в случае обнаружения у за-
ключенного какого-либо мелкого предмета, заклю-
ченные спали на голом полу в тесной, совершенно
темной и сырой камере, из которой, даже после
кратковременного пребывания, выходили настолько
ослабевшими, что не могли держаться на ногах.
Заключенных принуждали выполнять тяжелую
физическую работу в самом лагере и за его чертой.
Кроме того, они вынуждены были выполнять наи-
более неприятные операции, так как их заставляли
чистить уборные и мыть голыми руками плеватель-
ницы не только свои, но и те, которыми пользова-
лась полиция.
Заключенных избивали при любой возможности:
в коридорах, когда заключенные пробегали по при-
294
* Под давлением общественного мнения родным иногда
давалось разрешение на отправку посылок узникам лагеря.
Но посылка на руки узнику не выдавалась. Полицейские по-
ступали с ней по своему усмотрению. Письма родных подвер-
гались строжайшей цензуре, письма из лагеря писались за-
ключенными под диктовку полицейского.
295
казу полиции, во время работы, когда ослабленные
ужасными условиями питания и содержания заклю-
ченные не могли справиться с заданием, требовав-
шим большого напряжения физических сил. Избие-
ние не было исключительным случаем, а представ-
ляло собой осуществление принципов поведения,
установленных лагерными властями. Так, сразу
после доставки первой партии заключенных, под-
инспектор Греффнер в их присутствии обратился
к полицейским с предложением, чтобы они «лупили
прямо по голове» в случае, если найдут нужным.
Кроме того, один из замещавших Греффнера комис-
саров полиции, принимая новую партию заключен-
ных, сказал им: «Мир еще не видел того, что мы
тут вам устроим».
Наибольшую жестокость в обращении с заклю-
ченными проявили полицейские: Франтишек Мар-
ковский (Главное управление полиции, № 186),
Мечислав Ситек (Главное управление полиции,
№ 198), Косовский (Главное управление, № 230) и
ст[арший] пшодовник Шимборский (№ 9).
Надзор за концентрационным лагерем в Березе
Картузской осуществлял полесский воевода Вацлав
Костек-Бернацкий, являвшийся на этой территории
высшим представителем польского правительства.
Он часто приезжал в лагерь и не только знакомился
с общими условиями, существовавшими там, но
вникал и в мелкие детали обращения с заключен-
ными.
Отношения, складывавшиеся в Березе Картуз-
ской, были известны и центральным политическим
органам. Об этом свидетельствует пребывание в
лагере директора политического департамента ми-
нистерства внутренних дел Ковецкого, который
угрожал лицам, освободившимся из лагеря, повтор-
ным заключением в том случае, если они будут рас-
сказывать о том, что пережили в Березе. Этим са-
мым указанный чиновник подтвердил, что косвен-
ные виновники создания таких порядков сами счи-
тали их незаконными и недостойными.
Указанные факты издевательств над людьми,
которым не только не доказали никакой вины, но
действия которых не рассматривались в судебном
порядке, являются грубейшим нарушением статьи
98 конституции, предусматривающей, что «наказа-
ния, связанные с физическим мучением, запреще-
ны». Отношение к людям, заключенным в концент-
рационном лагере в Березе Картузской, создало для
людей, не осужденных каким-либо законным приго-
вором суда республики, каторгу худшую, чем та,
какую знала царская Россия.
Подписавшиеся обращаются к председателю
Совета Министров с вопросом:
— Являлись ли описанные выше факты бесче-
ловечного обращения с заключенными в концент-
рационном лагере в Березе Картузской исполнением
распоряжений правительства? *
Газета «Gazeta Narodowa» № 56, 18 ноября 1934 г.
Перевод с польского.
№ 11. Протокол коменданта караульной роты полиции об обыске
в арестантском блоке концлагеря
6 января 1935 г.
Я, аспирант Петр Яженцкий, командир кара-
ульной роты полиции лагеря в Березе Картузской, в
соответствии с распоряжением коменданта лагеря
подинспектора Юзефа Камали **, 6 января с. г. про-
извел обыск в помещениях, занимаемых заключен-
ными, во время которого обнаружены следующие
предметы:
1) в одежде заключенного Николая Вербенца —
гильза от папиросы, спрятанная в кармане
одежды;
2) у заключенного Андрея Киселя — кусок хре-
на в кармане;
3) под сенником заключенного Рахмиля Блан-
ка — кусок газеты на еврейском языке;
4) заключенный Мотек Золотов, кроме одеяла,
имел теплую ватную куртку, которой накры-
вался ;
* Правительство отделалось молчанием на этот запрос
группы сенаторов. См. об этом в документе № 26.
** См. комментарий на стр. 34—35.
296
297
5) под нарами в первом зале — кусок старой
помятой газеты на еврейском языке. У кого
была эта газета и кто ее подбросил под нары,
установить не удалось;
6) заключенный Павел Клымив держал под сен-
ником палочку и тряпку;
7) заключенный Федор Небожак в кармане
куртки имел кусок мыла;
8) у заключенного Романа Иванецкого в карма-
не пиджака найден кусок мыла;
9) у заключенного Николая Дейчука в кармане
жилета найдена запонка от воротничка;
10) у заключенного Михаила Брыка — кусок са-
ла в кармане;
11) у заключенного Федора Перуна — кусок сала
в жилете и кусок шнурка;
12) у заключенного Антония Денковича — один
лист «Газеты Варшавской» от 9 декабря
1934 г.;
13) в печке умывальни найдены нитки;
14) в уборной найдены сандалии и носок, вла-
дельцев предметов 13 и 14 выявить не уда-
лось ;
15) под сенником заключенного Мирослава Голь-
ца обнаружены тряпки и рукавицы, а в кар-
мане гимнастерки того же заключенного —
кусок белого хлеба (около 100 г);
16) у заключенного Якова Банася под сенником
найдено грязное белье;
18) * у заключенного Антония Романюка в карма-
не гимнастерки найден кусок шнурка; кроме
того, у печки в камере № 3 — портянки;
19) заключенный Шмуль Каптур имел кусок
шнурка в кармане куртки и 2 шнурка в са-
погах ;
20) заключенный Петр Кравчинюк в кармане
гимнастерки имел кусок бумаги;
21) заключенный Федор Цвикула имел в кармане
гимнастерки кусок наждака;
22) напротив сенника заключенного Романа Шу-
кевича лежали носки;
№ 17 в тексте пропущен.
23) в камере № 3 под столом найдены проволо-
ка, подковка и кусок подошвы сапога.
Обнаруженные при обыске предметы переданы
на хранение старшему пшодовнику Казимиру Шим-
борскому. Обыск начат в ноль часов, а закончен в
ноль часов 48 минут. В обыске участвовало 32 по-
лицейских.
Комендант караульной роты полиции
аспирант П. Яженцкий.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 2, д. 1, лл. 517,
517 об. Подлинник. Машинопись. Перевод с поль-
ского.
№ 12. Из статьи * ** «Ликвидировать концлагерь в Березе Картуз-
ской» о составе узников концлагеря, антифашистском
народном фронте и его задачах
Июль 1935 г.
**... Концентрационные лагеря в первую очередь
направлены против коммунистов и других револю-
ционных антифашистов, против всех тех, кто идет
впереди масс, в борьбе с капитализмом, фашизмом
и угрозой войны, кто с наибольшей стойкостью и
самопожертвованием организует широкий, антифа-
шистский народный фронт.
Береза предназначена для тех, которые органи-
зовывают и призывают рабочих к борьбе с эксплуа-
тацией фабрикантов, ведут безработных на демон-
страции, требуют работы и хлеба, которые вы-
ступают против новой барщины в деревне, против
налогового грабежа, гужевых повинностей, и тех,
которые организуют сопротивление против колони-
ального гнета порабощенных народов.
В Березу попадают те, которые в повседневных
тяжелых битвах объединяют рабочих, крестьян и
угнетенные народы в единый фронт, борющийся за
свержение капиталистического строя, за рабоче-
298
* Автор статьи не установлен. Взята из материалов ре-
дакции «Бюллетень Красной помощи (МОПРа) Польши».
** Здесь и далее опущен текст, встречающийся в других
документах.
крестьянское правительство, за хлеб, труд, землю,
свободу и мир. Среди узников-революционеров име-
ются поляки, украинцы, евреи, и белорусы. Антифа-
шистов больше всех мучают и дольше держат в за-
ключении. Но они одновременно показывают при-
мер сопротивления против бессмысленных зверских
насилий фашистских палачей и с достойным восхи-
щения мужеством и стойкостью переносят пытки и
тяжкие превратности судьбы.
Вторую категорию заключенных составляют
украинские националисты. Среди них имеются че-
стные крестьяне, искренне желающие социального
и национального освобождения от гнета капита-
лизма и польской оккупации, которые еще не на-
шли пути к международному антифашистскому ла-
герю. Но в этой группе есть и заядлые, решитель-
ные враги революционного движения и Советской
Украины, против которых весь антифашистский
лагерь ведет беспощадную борьбу и которым под-
линное национально-революционное движение в За-
падной Украине объявило войну не на жизнь, а на
299 смерть.
Однако мы должны помнить, что украинские
националисты были помещены в Березу польскими
националистами и фашистами, польскими оккупан-
тами, владеющими захваченной Западной Украи-
ной, которые угнетают украинский народ и ведут
борьбу с некоторыми группами националистов
исключительно в интересах польского империализ-
ма и великодержавного шовинизма...
И, наконец, третью категорию узников состав-
ляют эндеки из распущенной организации нацио-
нал-радикалов. Следует сразу заметить, что эндеки
составляли ничтожное меньшинство в Березе, что
они все вскоре были освобождены и с середины
марта до конца июня [1935 г.] не было ни одного из
них в лагере, а только в конце июня снова несколь-
ко из них оказалось в заключении. Эндеков не са-
жают ни за черносотенные антисемитские выступ-
ления и организацию погромов, ни за отравление
масс отвратительным ядом шовинизма, ни за напа-
дения на демонстрации и помещения рабочих орга-
низаций, ни за беспрерывное подстрекательство про-
тив революционного движения и СССР. Временные
репрессии, применявшиеся правительством к эндец-
ким фашистам и хулиганам, отражают внутреннюю
борьбу в лагере польского фашизма, острые трения
между двумя главными фракциями польской реак-
ции, между правящей санацией, которая стремится
объединить все средства угнетения и насилия в сво-
их руках, и эндецкой оппозицией, которая по мере
усиления антифашистского движения пытается сы-
грать роль ударного отряда контрреволюции.
Настоящее лицо эндецкой оппозиции стало яв-
ным внутри концлагеря. Эндеки, заключенные в
Березе, выступают в роли сыщиков, провокаторов,
прислужников полиции, помощников палачей. Они
являются правой рукой администрации в борьбе с
заключенными антифашистами и проходят там
школу подлой измены, отвратительного унижения
под полицейским сапогом и циничного разгрома
революционеров...
В Березе Картузской, как в зеркале, отражает-
ся совокупность общественных и политических от-
ношений в Польше. Береза — это провокационный
вызов фашизма в адрес трудящихся масс и угне-
тенных народов. Береза — это небывалое обострение
фашистского террора, подготовка всеобщего исклю-
чительного и военного положения. В настоящее
время в Польше имеется один концентрационный ла-
герь, но уже завтра могут быть созданы новые
концлагеря, их может быть десять, двадцать и сто.
В настоящее время в Польше имеется несколько
сот узников, заключенных в лагере, но уже завтра
их может быть тысячи и десятки тысяч.
В настоящее время концлагеря в первую очередь
предназначены для коммунистов, но уже завтра в
них могут оказаться социалисты и людовцы *.
Достаточно посмотреть на коричневый рейх, где в
концлагерях оказались десятки тысяч коммунистов,
социалистов и католиков и сотни их были уничто-
жены и неизлечимо изувечены.
К той же цели, что и гитлеровцы, стремится
300
* Члены «Стронпицтво людове» — оппозиционной прави-
тельству пилсудчиков кулацко-крестьянской партии.
301
фашистская диктатура санации. Она хочет войны
с СССР, а эта война требует превратить всю страну
в одну огромную тюрьму, где не сможет раздавать-
ся голос протеста и призыв к защите СССР. Она хо-
чет подавить революционное брожение в городе и
деревне и на оккупированных землях, а это невоз-
можно без уничтожения народного фронта, который
разрастается вширь и вглубь. Концентрационные
лагеря и новая война яростного фашистского тер-
рора бьют по народному фронту. Но народный
фронт пробивает себе дорогу, несмотря на казематы
и каторгу, резню и карательные экспедиции, несмот-
ря на военную конституцию и лишения народа эле-
ментарных свобод.
По всей стране поднимается огромная антифа-
шистская волна. Забастовками и демонстрациями
рабочие выражают свою ненависть к фашизму и ка-
питализму. Они борются против обречения их на
голодное существование, против массовых увольне-
ний и свертывания социального обеспечения, против
покушения на их союзы и делегатов, и в настоящее
время начали большую политическую битву против
фашистского избирательного права и конституции
войны.
Массовые политические забастовки охватили
Варшаву, Лодзь, угольный бассейн и все остальные
промышленные центры. Призыв к всеобщей забас-
товке во всей стране охватывает все более широкие
массы, пробуждает даже самые пассивные и отста-
лые прослойки пролетариата. Все труднее руководи-
телям ППС и Бунда тормозить объединение социа-
листических масс с рабочей левицей в борьбе с фа-
шизмом. Боевое единство крепнет изо дня в день и
вовлекает целые социалистические организации.
В деревне подымается новая волна массовой кресть-
янской борьбы, еще не отгремело эхо вооруженных
крестьянских боев в Галиции в 1933 г., массовых
забастовок и бойкотов рынка, не залечены еще кро-
вавые раны, нанесенные трудящимся крестьянам во
время избиений и резни, карательной экспедиции, а
уже снова начинается антифашистское крестьян-
ское движение. Как набат звучит массовая забас-
товка крестьян, привлеченных к выполнению гуже-
вых повинностей в Сувальском повете, охватившая
десятки тысяч людей. На оккупированных землях
[Западной] Украины и Западной Белоруссии усили-
вается освободительная борьба, руководимая рабо-
чим классом и антифашистским лагерем.
Все глубже укореняется в сознании масс боевой
интернационализм, братство по оружию трудящихся
масс всех национальностей... Укрепился рабоче-
крестьянский союз. Антифашистская идея овладе-
вает умами всех людей труда, независимо от их
партийной принадлежности, и привлекает на сто-
рону народа наилучшие и благороднейшие умы ми-
ра, науки, литературы и искусства.
У трудовой интеллигенции созревает сознатель-
ность и уверенность, что господство фашизма — это
уничтожение всего культурного наследия многих
поколений, возврат к средневековому мракобесию,
что фашизм — это мрак, суеверие и варварство.
Все те, кто свои таланты и знания не продали
сознательно властителям золота и штыков и не за-
пряглись служить старому, прогнившему миру в ка-
честве его защитников и поклонников, связались
с антифашистским движением. Стимулом для тру-
довой интеллигенции являются огромные культур-
ные достижения Советского Союза, где наука и
искусство делают огромные успехи и являются до-
стоянием народных масс.
Ясно вырисовываются два враждебных лагеря:
лагерь черной реакции и кровавого угнетения и ла-
герь прогресса, культуры и свободы.
К борьбе за ликвидацию Березы и освобождение
антифашистских узников!
В Березе Картузской возведен самый страшный
и самый омерзительный форпост фашизма.
В проклятые застенки Березы должен ударить
стальной кулак народного фронта.
Концентрационный лагерь должен быть распу-
щен под нажимом бури протестов и тысячи демон-
страций во всей стране, преступный декрет о конц-
лагерях должен быть уничтожен боевыми дейст-
виями трудящихся масс.
Лагерь в Березе — самая большая крепость ре-
акции и войны — должен рухнуть!
302
Узники фашизма должны получить свободу!
Уже в первомайских демонстрациях прозвучали
мощные призывы десятков тысяч: освободить поли-
тических заключенных! Ликвидировать концентра-
ционный лагерь!
Этого же добивались десятки тысяч рабочих,
которые организовали массовые забастовки-про-
тесты против атак фашизма.
Борьба началась, но она должна втянуть более
широкие круги, должна охватить миллионы людей
труда.
Нет ни одного рабочего, ни одного трудящегося
крестьянина, который бы всей душой не ненавидел
наглого, подлого гнета буржуазии и помещиков.
В сердце каждого, который болезненно воспринимает
унижение и оскорбление мужественных, самоотвер-
женных революционеров, пробуждается возмущение
против фашистских угнетателей. Дело пленных Бе-
резы и всех заключенных антифашистов стало де-
лом чести и будущего всего мира труда в Польше.
Если народ сможет своих заключенных борцов
303 спасти от страшной мести классовых врагов и
добиться их освобождения, тогда победа в борьбе
за классовое освобождение окажется на стороне
народа.
Должна быть мобилизована непобедимая армия
свободы, и ее батальоны должны формироваться на
всех фабриках, шахтах, металлургических заводах,
во всех фольварках и деревнях всей страны, ее
бойцами должны быть все члены профсоюзов и дру-
гих организаций, объединяющих людей труда, а
самые широкие массы рабочей молодежи должны
составить ее ударные бригады.
Вся народная армия свободы должна энергично,
поддерживать МОПР (Красную помощь), массовую
беспартийную народную организацию, которая несет
материальную помощь всем антифашистам —
жертвам белого террора — и борется в первых ря-
дах антифашистского лагеря.
Все социалисты, коммунисты, демократы, все те,
кто против социального и национального гнета,
сплотятся, чтобы совместно с МОПРом разрушить
бастионы реакции.
Красная помощь обратилась к руководящим ор-
ганам ППС, Бунда и Крестьянской партии и при-
звала эти партии к общей борьбе против всех про-
явлений террора. Но, к сожалению, руководители
этих организаций до сих пор не проявляют желания
к созданию общего антифашистского фронта. Но
рабочие и крестьянские массы знают: решаются
судьбы мира и труда.
Увековечить неволю или разбить цепи фашизма.
Кровавый террор горстки миллионеров или завоева-
ние строя, основанного на благосостоянии и свободе
народа, третьего пути нет!
Поэтому массы социалистов и людовцев с верой
и энтузиазмом вливаются в армию свободы.
Народная армия свободы выйдет на улицы и в
массовых демонстрациях будет требовать роспуска
концентрационного лагеря, освобождения всех за-
ключенных антифашистов. Мозолистые руки под-
нимут высоко Красное Знамя народного фронта и
под этим знаменем трудящиеся пойдут на победо-
носные бои за освобождение!
ЦП А И МЛ при ЦК КПСС, ф. 539, on. 2, д. 19,
лл. 11—17. Копия. Машинопись. Перевод с поль-
ского.
№ 13. Протокол коменданта караульной роты полиции об обы-
ске в арестантском блоке концлагеря
3 августа Л935 г.
Я, аспирант Петр Яженцкий, комендант кара-
ульной роты полиции лагеря в Березе Картузской,
в присутствии пана подкомиссара Станислава Яну-
ша, в соответствии с распоряжением пана комен-
данта лагеря, подинспектора Юзефа Камали, 3 ав-
густа 1935 г. произвел обыск в помещениях, зани-
маемых заключенными, во время которого обнару-
жены следующие предметы:
в камере № 1:
1) полицейский Яков Рогульский нашел на окне
2 пуговицы от рубашек;
в камере № 2:
304
305
2) полицейский Ян Мушинский нашел под сен-
ником заключенного Колодея бинт;
3) полицейский Юзеф Лукашевич нашел в сен-
нике заключенного Бланка вату;
4) полицейский Игнатий Вида нашел в косяке
окна пуговицу;
5) полицейский Юзеф Ленчевский нашел в печке
железную гайку, а в косяке двери — нитки;
6) полицейский Ричард Гославский нашел в кар-
цере по правой стороне в люке дымохода ма-
ленький кусочек газеты;
7) полицейский Ян Мушинский в кармане брюк
заключенного Гоцкого нашел кусок газеты;
8) полицейский Лонгин Рейдак в сложенной
одежде заключенного Еремея Микитчука, на-
ходящейся в коридоре арестантского помеще-
ния, нашел полотенце, застежки и ременные
шнурки ;
9) полицейский Франтишек Лукомский в сло-
женной одежде заключенного Рахмиля Блан-
ка, находящейся в коридоре, нашел шнурки,
а в сложенной одежде заключенного Яросла-
ва Пришляка нашел шнурки и застежки.
Обнаруженные при обыске предметы переданы
на хранение полицейскому Андрею Берныцяку.
Обыск начат в 11 часов 20 минут, а закончен в
12 часов 30 минут. В обыске принимало участие
37 рядовых.
Комендант караульной роты полиции
аспирант П. Яженцкий.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 2, д. 1, л. 176.
Подлинник. Машинопись. Перевод с польского.
№ 14. Сообщение отдела общественной безопасности Полессного
воеводства поветовым старостам о решении ЦК МОПРа
по вопросу о проведении кампании за амнистию для по-
литзаключенных и ликвидацию концлагеря
26 сентября 1935 г.
Секретно
Центральный Комитет МОПРа в августе с. г.
разослал своим подчиненным организациям цирку-
ляр по вопросу проведения в период с 5 сентября по
5 октября с. г. кампании об амнистии для полити-
ческих заключенных и ликвидации лагеря в Березе
Картузской.
Кампания эта должна проводиться путем созыва
собраний и митингов, на которых должны прини-
маться соответствующие резолюции и направляться
властям, организации демонстраций перед здания-
ми тюрем и судов, походов семей заключенных, на-
правления ходатайств властям.
Для проведения кампании должны быть созданы
специальные комитеты борьбы за амнистию и лик-
видацию концентрационного лагеря, в которые
должны быть вовлечены члены различных полити-
ческих и профессиональных группировок, трудя-
щаяся интеллигенция, деятели науки и искусства,
члены спортивных и культурно-просветительных ор-
ганизаций и т. п.
Сообщая об изложенном, прошу информировать
о возможных проявлениях этой кампании на мес-
тах, а также отдать необходимые распоряжения с
целью прекращения этих проявлений.
Одновременно прошу выслать подлинник упомя-
нутого циркуляра, если удастся его заполучить.
Срок — 25 октября с. г.
За воеводу начальник отдела безопасности
и общественного порядка А. К. Тичинский.
ГА Брестской области, ф. 1, on. 10, д. 721, л. 17.
Подлинник. Машинопись. Перевод с польского.
306
№ 15. Резолюция конференции представителей демократических
организаций Польши с требованием амнистии политзак-
люченным и ликвидации концлагеря в Березе Картуз-
ской
15 октября 1935 г.*
1. Собравшиеся на конференцию, созванную
Лигой защиты прав человека и гражданина 15 ок-
тября 1935 г., делегации нижеподписавшихся орга-
низаций, а также общественные деятели
Датирована по содержанию документа.
выражают протест против жестокого обращения
с политическими узниками, лишения их элементар-
нейших прав, беспрерывного морального и физиче-
ского изнурения,
выдвигают требование полной безотлагательной
амнистии для политических заключенных,
протестуют против систематических бесчеловеч-
ных издевательств над узниками Березы Картуз-
ской, против беззакония, выражением которого яв-
ляется уже сам факт существования лагеря для ин-
тернированных,
и требуют незамедлительной ликвидации т. н.
места изоляции в Березе Картузской, а также отме-
ны распоряжения г-на президента Речи Посполитой
о концентрационных лагерях.
2. Собравшиеся постановляют осуществлять в
рамках представляемых ими обществ и организа-
ций, а также и в более широком масштабе на каж-
дом участке борьбу за полную амнистию политиче-
ским заключенным и ликвидацию Березы Картуз-
ской и, кроме того, в целях облегчения вышеука-
307 занных действий образуют межорганизационный
согласительный комитет, задачей которого будет
координация деятельности, проводимой отдельными
обществами, а также организация, по мере надобно-
сти, совместных выступлений.
Резолюцию подписали следующие организации:
1. Лига защиты прав человека и гражданина,
2. Товарищество рабочего университета,
3. Польский союз свободной мысли,
4. Новые пути,
5. Объединение юристов-социалистов,
6. Союз клубов трудящихся женщин,
7. Союз бывших политзаключенных,
8. Польский союз общественной службы,
9. Рабочий союз друзей детей.
Журнал «Z Pola Walki» № 1, 1956, стр. 15—16
Перевод с польского.
№ 16. Заявление группы общественных деятелей и писателей
Польши с требованием амнистии для политзаключенных
и ликвидации концлагеря в Березе Картузской
Октябрь 1935 г.
Польское общественное мнение имеет славные
традиции борьбы в защиту сражающегося за свобо-
ду человека. Со времени разделов, когда виселицы
обозначали путь борцов за новое завтра, неодно-
кратно раздавался голос протеста против пригово-
ров военно-полевых судов и жестоких полицейских
преследований. С тем большей силой этот голос дол-
жен звучать сейчас в независимой Польше. Волна
реакции, заливая Европу, несет с собой одичание и
варварство, отбрасывая нас в период мрачного
средневековья. Фашизм воцарился в значительной
части Европы, создавая порядок, угрожающий вся-
кой возможности культурного развития.
Национальный шовинизм, насилие над совестью
и физическое насилие проложили себе дорогу, как
основа государственной жизни. Но, по-видимому,
нигде общество не примирилось так легко с этой
мрачной действительностью, как у нас.
С первых лет существования возрожденного
польского государства в его тюрьмах находилось
значительное число политических заключенных. Се-
годня число узников этой категории превышает
десять тысяч. Новый тюремный устав стремится по-
ставить их в один ряд с обычными преступниками,
вынуждая их к отчаянной борьбе в защиту своего
достоинства. Каждый десятый из них болен, что
объясняется перенаселением тюрем, недостаточным
питанием, спертым воздухом, отсутствием медицин-
ской помощи. Имеют место случаи помешательства,
а также самоубийства заключенных.
В еще более тяжелых условиях находятся узни-
ки в концентрационном лагере в Березе Картузской,
заключенные туда не в силу судебного приговора,
а по распоряжению административных властей, ре-
шения которых в данном вопросе не регламенти-
руются никакими уставами.
Время пребывания в «месте изоляции», офици-
308
ально ограниченное тремя месяцами, как правило,
продлевается без ограничения. А ведь концентра-
ционный лагерь, созданный вопреки положениям
конституции, создал для изолированных такие усло-
вия жизни, при которых в самое короткое время
разрушается даже самый крепкий организм.
Ни один человек, сознающий свои обязанности
перед обществом, не может обойти молчанием эти
факты.
Представляя различные общественно-политиче-
ские взгляды, мы объединяемся в общем протесте
против преследований за политические убеждения,
добиваемся отмены распоряжения о концентрацион-
ных лагерях и объявления амнистии для полити-
ческих заключенных.
Барциковский Вацлав, Беренсон Леон, Битнер Вац-
лав, Броневский Владислав, Циранкевич Юзеф,
Чапинский Казимир, Дюбуа Станислав, Дурач Тео-
дор, Гальчинский Константин, Гонигвилл Людвиг,
Кручковский Леон, Недзялковский Мечислав, Пу-
309 жак Казимир, Ратай Матей, Семполовская Стефа-
ния, Струг Анджей, Шемплинская Элъжбета, Тугутт
Станислав, Василевская Ванда, Василевский Леон,
Ват Александр, Винавер Кароль, Крагелъская Гали-
на [и др.— всего 91 подпись].
Журнал «Z Pola Walki» 1, 1956, стр. 16 —17.
Перевод с польского.
№ 17. Обращение Виленской организации МОПРа к рабочим
коммунального хозяйства с призывом объединить силы
для борьбы с фашизацией страны, требованием полной
амнистии политзаключенным и ликвидации концлагеря
в Березе Картузской *
Ранее 22 ноября 1935 г.**
Уважаемые товарищи! Все чаще мы встречаемся
со зверскими расправами польских палачей над
* Взято из рапорта Виленского воеводского управления
министерству внутренних дел о деятельности Виленской орга-
низации МОПРа.
** Дата рапорта.
революционными рабочими и трудящейся интелли-
генцией, находящимися в польских тюрьмах.
16 тысяч политических заключенных гибнет за
решетками тюрем. На десятки лет они лишены сво-
боды. Методы, которые применяются к политзаклю-
ченным, потрясающи. Имя им — белый террор. Дли-
тельные наказания в виде твердого ложа, содержа-
ние в течение 3—7 дней на хлебе и воде, пребывание
догола раздетых узников в тюремных подзе-
мельях — обычное явление в местах заключения.
Однако этого еще недостаточно виленской админи-
страции. За самые пустяковые проступки их ли-
шают связи с семьей: не принимают пищу со сво-
боды, месяцами не дают свиданий (три месяца в
стефанской тюрьме), не разрешается чтение газет и
элементарных учебников, не выдаются письменные
принадлежности. При малейшей попытке заключен-
ных к протесту против переодевания в арестантскую
одежду их избивают.
Кроме тюрем, большое число политзаключенных
(данные о которых власти не сообщают) находятся
в концентрационном лагере в Березе Картузской.
Ужасающие условия, в которых находятся узники,
отрезанные от внешнего мира и своих близких, не
вызывают сомнения в правдоподобности заявления
коменданта лагеря Греффнера о том, что из лагеря
есть две дороги: в больницу и в могилу.
Поэтому мы обращаемся к вам, уважаемые то-
варищи! В период, когда фашизм своей кровавой
рукой уничтожает рабочие организации, бывшие до
последнего времени легальными, пытается подчи-
нить себе профсоюзные организации, начал фаши-
зацию спортивных организаций, в период, когда
польский империализм не щадит никого из вас и
хочет подавить движение рабочего класса и всех
трудящихся, мы призываем вас к проведению сов-
местных действий, к отпору фашизму на собраниях,
заседаниях, совещаниях.
Пусть раздается наш протест против террора!
За полную амнистию для политических заклю-
ченных!
За ликвидацию Березы Картузской!
Мы предлагаем выбрать комитет борьбы за ам-
310
нистию, который бы возглавил и осуществил эту
акцию.
С прол[етарским] прив[етом] Красная помощь
революционерам] 3[ападной] Белоруссии].
ГА Брестской области, ф. 1, on. 10, д. 121, л.
18. Копия. Машинопись Перевод с польского.
№ 18. Письмо неизвестного узника-антифашиста из Березы
Картузской на волю о режиме в концлагере
Декабрь 1935 г.
Целью концентрационного лагеря в Березе Кар-
тузской, по заявлению его коменданта Греффнера,
является моральное подавление и физическое из-
биение заключенных. Для выхода заключенного из
Березы существуют только два пути: на кладбище
или в больницу! Основные средства для достижения
этой цели; тяжелый принудительный труд, грубое
311 обращение, избиение, голод, лишение элементарных
прав и требование безоговорочного подчинения на-
чальству под угрозой смерти.
Работа дается заключенным непроизводительная,
наиболее изматывающая человеческие силы. Их ча-
сто заставляют копать ямы при помощи прутика
или даже пальцами. Первоначально работа длилась
10 часов в день. Потом из-за сокращения дня и опа-
сения побегов заключенных в поле — 8 часов. Во
время полуторачасового обеденного перерыва надо
непрерывно бегать на сбор по команде, а в осталь-
ные часы, с 4 часов утра, надо бегать вскачь и про-
делывать очень утомительные гимнастические
упражнения. По распоряжению высшего начальни-
ка лагеря, полесского воеводы Костек-Бернацкого,
заключенные должны всегда бегать вскачь, неза-
висимо от того, тащат ли они орудия труда, носилки
или нагруженный до краев воз. Работают в рваных
сапогах или почти босиком. Даже в дождь и мороз
за недостаточную резвость полицейские избивают
их палками и сажают в карцер на несколько голод-
ных дней.
Сильнее всего на заключенных отражается го-
лод. В завтрак заключенным дают полкилограмма
кислого черного хлеба, которого должно хватить на
целый день, а обед и ужин состоят из вассерсупов,
каши и картофеля. И такого питания должно хва-
тить людям, работающим больше, чем скот. Голод
так мучает заключенных, что главной темой вечных
разговоров между ними является еда и голод. О па-
пиросах, газетах, книгах и мечтать нельзя.
Заключенным никогда нельзя разговаривать
друг с другом: ни на работе, ни во время еды, ни
в камере — никогда. Даже за слова, сказанные по
необходимости, например: «Дай мне котелок»,—
неоднократно наказывают. В туалет можно ходить
только 3 раза в день, да и то по особому разреше-
нию, причем по пути в туалет заключенных бесче-
ловечно избивают. Отличаются в этом полицейские
Марковский, Босовский и Витек. Для заключенно-
го каждый шаг становится мучением. Каждый из
нас становится игрушкой в руках хамских и грубых
стражей, которые обращаются с заключенным, как
с предметом веселой игры.
Полицейские чувствуют себя полновластными
хозяевами жизни и смерти заключенных. Даже к
взрослым заключенным обращаются на ты, на что
уже никто не обращает внимания. Избиение и пыт-
ки применяются систематически на каждом шагу.
Бьют не только резиновой плетью, но и деревянной
рукояткой. Несколько десятков ударов по голому
телу Греффнер считает пустяками. Часто некоторых
заключенных, преимущественно коммунистов, са-
жают в отдельную камеру, где их пытают. Их бьют
по рукам, пяткам, голому телу. Часто это сопровож-
дается натравливанием на заключенных полицей-
ских собак. Особенно избивают в первые недели пре-
бывания, когда также морят голодом.
Одного коммуниста, на которого донесли, что у
него имеется табак, собранный из окурков, брошен-
ных полицейскими, инспектор наказал семидневным
карцером с голодовкой через день и с половинным
пайком питания в остальные дни. Кроме того, он
был так ужасно избит полицейским Марковским,
что у него порвано было ухо, а тело было так изби-
312
то, что его должны были забрать в Кобрин, а потом
выпустили на свободу больного и сломленного.
Товарищи! Мы обращаемся к вам, находящимся
на свободе, чтобы вы защитили нас. Не дайте нас
здесь убивать! Требуйте не применять работ в Бере-
зе Картузской! Вырвите нас из рук палачей-сади-
стов! Требуйте ликвидации лагеря в Березе Картуз-
ской! Требуйте улучшения питания, разрешения на
получение посылок, книг, газет, помещений и сво-
бодной переписки. Добивайтесь отмены каторжного
режима! Требуйте врачебной помощи и прекраще-
ния принудительных работ!
Заключенный антифашист из Березы Картузской.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 2, д. 1, л. 79.
Копия. Машинопись. Перевод с польского.
№ 19. Перечень наказаний, примененных к заключенному Гир-
шу Ротбарту в концлагере
313
Не ранее 9 февраля 1936 г*
3 днд ареста за разговор в камере (распоряжение
заместителя коменданта лагеря от 18 октября
1935 г. № 519).
5 дней ареста за симуляцию болезни (распоря-
жение коменданта лагеря от 28 сентября 1935 г.
№ 481).
5 дней ареста за то, что затеял драку заключен-
ных в коридоре блока, ударив рукой в бок заклю-
ченного Кобылинского (распоряжение коменданта
лагеря от 2 ноября 1935 г. № 549).
7 дней обычного ареста и лишение права пере-
писки на 2 недели за небрежное выполнение работы
(распоряжение коменданта лагеря от 16 ноября
1935 г. № 565).
Запрещение переписки с семьей на 2 недели за
хранение недозволенных предметов в камере (распо-
ряжение коменданта лагеря от 5 декабря 1935 г.
№ 589).
5 дней карцера с уменьшением наполовину ра-
Датирован по содержанию документа.
циона питания сроком на 5 дней за то, что не занял
соответствующую позицию по команде «смирно» и
за читку газеты (распоряжение коменданта лагеря
от 18 января 1936 г. № 633).
5 дней обычного ареста за недозволенный раз-
говор и самовольную перемену места в камере (рас-
поряжение коменданта лагеря от 5 февраля 1936 г.
№ 641).
7 дней карцера с уменьшением наполовину ра-
циона питания в течение 7 дней за то, что, идя под
арест, самовольно взял с собой хлеб (распоряжение
коменданта лагеря от 9 февраля 1936 г. № 642).
Г А Брестской области, ф. 98, on. 2, д. 84, л 3.
Подлинник.. Рукопись Перевод с польского.
№ 20. Постановление брестского окружного следователя
о принудительной изоляции в концлагерь Дениса Слижа
7 мая 1936 г.
Окружной следователь в Бресте-над-Бугом, упол-
номоченный административной коллегией Пинского
окружного суда выносить постановления о принуди-
тельной изоляции, ознакомившись с предложением
полесского воеводы от 24 апреля 1936 г. № БР 2/68
о вынесении постановления о применении (продле-
нии) принудительной изоляции по отношению к
Денису Слижу, принимая во внимание, что его дея-
тельность до настоящего времени дает основание
предполагать угрозу нарушения общественной без-
опасности и общественного порядка, на основании
статей 1, 2, 3 и 4 распоряжения президента респуб-
лики от 17 июня 1934 г. * (Собрание законов № 50,
пункт 473) по вопросу лиц, представляющих угрозу
для безопасности, спокойствия и общественного по-
рядка,
314
постановил
Дениса Слижа, сына Андрея и Елены, 1901 г.
рождения, проживающего в Вольке Телеханской
* См. документ № 1.
гмины Коссовского повета принудительно изолиро-
вать сроком на 3 месяца со дня заключения в лагерь.
Настоящее постановление обжалованию не подле-
жит.
Окружной следователь В. Кардымович.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 1, д. 2170, л. 9.
Авторизованная копия. Рукопись на машинопис-
ном бланке. Перевод с польского.
№ 21. Обращение ЦК КПЗБ к трудящимся Западной Белоруссии
с призывом усилить борьбу против фашистского терро-
ра и издевательств над политзаключенными концлагеря
в Березе Картузской
Май 1936 г.
Бэстыяльская * помета фашыстаусшх катау вы-
рвала з перадавых шэрагау змагаючыхея мае сотн!
адважных змагароу за баявое адзшетва народау.
Здзекваючыся над iMi у картуз-бярозскай катарзе,
вораг хоча нас застрашыць! Вораг хоча нас зламаць!
У адзшетве наша схла. Да яшчэ болыпай згурта вана-
315 сц! аб’яднаных шэрагау пралетарыяту i народных
мае! Да абароны жыцця i гонару заключоных герояу
народных мае!
Рабочыя i еяляне!
Працоуная штэлггенцыя!
Шырок1я масы yeix народау!
Напярэдадш вялйах падрыхтовак да першамай-
CKix дэманстрацый аб’яднанага фронту yeix людзей
працы фашыстаусга вораг вырвау з шэрагау змагаю-
чыхея мае сотш найахвярнейшых рабочых i еялян-
ск!х дзеячоу, замыкаючы ix у катаржным лагеры
Картузскай Бярозы. 3 Беластоку i В1льнц Навагруд-
чыны, Гродзеншчыны i Ваукавышчыны цягнуцца
этапы фашыстаусшх палоншкау з нашых беларус-
Kix земляу, каб аб’яднаць ix у нялюдскай бядзе i па-
няверцы разам з сынам! польскага i украшскага
народау.
* Зверская (польск.).
Думау вораг, што зломщь ён баявую с!лу народа,
паустрыманы будуць спробы да аб’яднання у дзень
першамайскай маб!л!зацьп, да яшчэ больший згур-
таванасц! шэрагау адз!нства ycix 1мкнуушыхся да
жыцця без голаду i безрабоцця, да вызвалення з-пад
фашыста^скага ярма нявол!, да жыцця без цёнглых*
пагрозау ваеннай заглады **.
Думау вораг разгортваннем шалёнага тэрору за-
страшыць народныя масы, каб [яны не] пайшл! шля-
хам пралетарыяту Кракава, Львова, Чэнстахова i
Хшанова да барацьбы супраць санацыйных прыгня-
тацеляу.
I вось настау дзень 1 Мая, i вулщы Варшавы, Ло-
дзц В!льш i Беластока баявым кронам i рашучым
узорам соцень тысяч аб’яднаных рабочых i сялян
ясна аб’явьлк
Мы у сва1м адзшстве — нязломныя!
Нас не застрашаць кул! санацыйных прыгня-
тацеляу!
Наш паход да вольнага жыцця не у йлах устры-
маць тэрор, з дзета у катаржным лагеры!
3 тысячау сэрц вырвалшя крык!, поуныя рашуча-
сщ i вол! не перадахнуць у барацьбе з фашызмам —
вшоушкам страшэннай нэндзы *** i народнага бяс-
прауя. Тысячы вуснау выкрыквал! баявыя лозунг!,
дамагаючыся:
Свабоду для ycix пал!тычных вязней!
Змясц! картуз-бярозскую катаргу!
Але вораг далей прытрымл!ваецца шалёнай ба-
рацьбы супраць злучаючыхся шэрагау мае. Закры-
ваюцца прафейянальныя саюзы 1 ix найбольш ак-
тыуныя дзеячы перасылаюцца да Бярозы. Н!шчыц-
ца рэвалюцыйны друк ****. Па ус!м кра! фашыстау-
ск!я каты распачал! шалёную траулю супраць рэва-
люцыйных мае.
Фашыстаустая махеры з розных аргатзацый бе-
лых вайсковых аргатзуюць м!тынг! ! паходы з да-
маганнем кары смерц! для камушетау, заключэння
у картузстам лагеры, хто актыуна будзе выступаць
* Постоянных (польск.).
** Уничтожение (польск.).
*** Нужда (польск.).
**** В тексте «пячаць».
316
супроць санацыйнай крыуды. Усе чорныя с!лы фа-
шыстаускай рэакцы! был! маб!л!заваны да бараць-
бы з штораз болып узмацняючымся адзшствам на-
родных мае.
Таварышы! Грамадзяне! Дарэмныя будуць усе
спробы санацьп, кал! аб’яднаем усе нашы с!лы у ма-
гутны адзшы фронт рабочых, у магутную арм!ю на-
родных мае, аб’яднаных у шэраг! народнага фронту,
каб супроцьставщца шалеючаму фашыстаускаму
тэрору. То гэтай !менна с!лай мы змус!л! санацыю
адкрыць часткова турэмныя брамы i вырваць адтуль
хоць некальк! тысяч пал!тычных вязней. Гэтай жа
с!лай мы паусюды здабыл! вул!цу для сва!х адз!на-
фронтавых дэманстрацый у дзень 1 Мая.
Гэтай жа с!лай мы знясём з абл!чча зямл! картуз-
бярозскую катаргу. Гэтай жа с!лай мы зможам аба-
ранщь жыццё i гонар найахвярнейшых сыноу наро-
да. Гэтай жа с!лай мы зможам абаранщь нашы саю-
зы i друк * ад зверсюх лап санацыйнай банды.
Гэтай жа с!лай мы вызвал!мся ад улады фашыстау-
ск!х грабежшкау ! ваенных падбухторшчыкау.
317 Не затрымоуваемся ан! хв!л!ны. Завуць нас на
дапамогу нашыя браты з-за турэмных кратау, з-за
картуз-бярозск!х муроу. Да нас кл!чуць 1х жоны
i дзец!. Паспяшайма !м з нашай дапамогай, каб спа-
сц! ix з лап крыважадных апрычшкау.
Пратэстуйма на м!тынгах, сходах i масоуках су-
проць здзеквання над нашым! братам!. Дамагаймася
паусюды !х вызвалення. Высылайма масавыя дэлега-
цы! з прафсаюзау ! фабрык да ваяводау, да м!н!-
стэрства справядл!васц! з дамаганнем вызвалення
арыштаваных дзеячоу; звяртаймася на нашых м!-
тынгах i сходах з гарачым зваротам да пралетарыя-
ту усяго свету, каб ! яны свой голас далучыл! да на-
шага дамагання свабоды для нашых арыштаваных
братоу!
Таварышы! Браты i сёстры! Возьмем пад сваю
апеку сем’! арыштаваных нашых братоу. Няхай яны
не галадаюць. Няхай наша апека дадасць !м, як i ix
арыштаваным мужам, братам i сёстрам, новыя с!лы,
бадзёрасц! у барацьбе з фашыстауск!м ворагам. Са-
* В тексте «пячаць».
б!райма рэгулярна складк! на фундуш * дапамог!
палггычным вязням i ix сем’ям.
Таварышы ППС-ауцы i бундауцы! Вы бачыл! ма-
гутную аб’яднаную кампанию барацьбы за амшстыю.
Вы памагл! вырваць з санацыйных лап тысячи рабо-
чых i сялян. Дамагайцеся ад к!раун!коу вашых пар-
тий, каб яны разам з нам!, камун!стам!, паднял!
новую акцыю ** па уйм крат за вызваленне yeix
палйычных вязней, за знясенне лагера у Картуз-
Бярозе, за легал!зацыю Камушстычнай парты! i yeix
антыфашыстауевдх аргашзацый.
Тольк! такая аб’яднаная акцыя забяспечыць па-
ход супраць фашызму i вызваленне арыштаваных
нашых братоу.
Не адкладайма ан! на хв!л!ну!
Усе да барацьбы за поуную, усеагульную амн!-
стыю для палйычных вязней!
Усе да барацьбы за вызваленне палоннпсау кар-
туз-бярозскай катарг!!
Усе у шэраг! адзшага рабочага фронту i шыро-
кага народнага фронту да барацьбы —
За свабоду! За хлеб! За працу! За м!р! 318
Центральны Камйэт
Камун!стычнай парты! Заходняй Беларусь
Партархив Института истории партии при ЦК
КП В, ф. 242, on. 1, д. 121, л. 35. Типографский
экз.
№ 22. Сообщение о зверском убийстве узников концлагеря
Александра Мозырко и Абрама Германисского с требо-
ванием ликвидации концлагеря в Березе Картузской и
амнистии политзаключенным
Июль 1936 г.
3 картуз-бярозскай катаргт, дзе з yeix куткоу
Полыпчы, Заходняй Беларус! i Украшы сцягнуты
сотн! барацьб!тоу рабочага, сялянскага i нацыяналь-
на-вызваленчага руху, даносяцца да нас кл!чы аб ра-
тунку, аб дапамозе.
* Фонд (польск.).
** Кампанию (польск.).
319
Звярыныя банды вешацеля КосткъБернацкага
здзекваюцца над арыштаванымц мучаюць ix да таго,
што людз1 падаюць як мухй
За anonnii час замучаны на смерць Аляксандр *
Мазырка — селянш з-пад Вельска, i Абрам Германь
CKi — малады яурэйск! тсьменшк з Йленшчыны.
Апошш быу скатаваны палщыянтам Пытэлем.
Пад пагрозай гэтакай смерц! знаходзяцца сотн!,
замкнутый у картуз-бярозск!м лагеры. Колькасць ix
усё болып пaвялiчвaeццa. За апошш час зноу вырва-
на з рабочых шэрагау трупа барацьб!тоу, сярод ix
тры сябры Гродзенскай акруговай Kaiiicii прафсаю-
зау. 1м yciM пагражае смерць з рук фашыстауск!х
мучыцеляу! Ратуйма ix! Падтмайма свой голас пра-
тэсту, яшчэ мацнёйшы, як падчас барацьбы за амнь
стыю. (Ллай усёй ненавшщ мае да фашызму дама-
гаймася:
Свабоду барацъб!там за справу народных мае!
Знясцг лагер смерцг у Картуз-Бярозе!
Як тады, падчас вялшай акцьп за амшетыю, злу-
чаймася разам — сябры ycix партый i аргатзацый,
усе, хто хоча, каб чалавечая годнасць не была аплёу-
вана фашысцк!м1 убшцамц злучаймася, каб на на-
родных м!тынгах, сходах, масоуках дамагацца:
Поуную амшетыю для ycix палгтычных вязней!
Тэта дамагаецца ад нас прал^ая кроу тавары-
шау Мазырка i Герматскага!
Газгта «Чырвоны сцяг» № 5, июль 1966 г.
№ 23. Обращение членов семей политических заключенных
в Березе Картузской к обществу врачей Польши с при-
зывом поддержать борьбу в защиту политических узни-
ков, за ликвидацию концлагеря
Не позднее мая 1937 г.**
Мы, семьи политических заключенных в Березе
Картузской, обращаемся к обществу врачей Польши
по делу наших мужей и сыновей.
* В тексте ошибочно «Ян».
** Датировано по времени пребывания в концлагере узни-
ков, упоминаемых в тексте, и содержанию документов дела.
Наши близкие, кормильцы наших семей, почти
год находятся в Березе Картузской и терпят там не-
выразимые муки: их избивают, пытают, постоянно
унижают их человеческое достоинство.
Порядки, господствующие в Березе Картузской—
это издевательство над всеми принципами человеч-
ности и справедливости. Режим лагеря направлен на
то, чтобы сломить узников физически и морально,
чтобы даже после освобождения они не были способ-
ны ни мыслить, ни трудиться, не были способны ни
к какому действию.
Гигиенические условия в лагере ужасающи:
здоровые и больные спят бок о бок в одном темном и
душном помещении. Кроватей нет. Работа узников
в лагере не только очень тяжела, но и бесполезна.
Она является дополнительным средством издева-
тельств над узниками. Всякие разговоры запрещены.
Точно так же сурово пресекается товарищеская
взаимопомощь. Родным и близким запрещены сви-
дания, передачи продуктов питания, несмотря на то,
что некоторые из заключенных буквально умирают
от голода. В связи с таким положением вещей в изо-
ляционном лагере увеличиваются болезни и смерт-
ность.
Еще в июле, вследствие мучительных пыток,
умерли Мозырко и Германисский; некоторые стали
душевнобольными. Один из них, Маляревич, рыл
закован в наручники и в течение шести недель со-
держался в карцере. Несмотря на болезнь, админи-
страция лагеря не освобождает его, чтобы обществен-
ность не узнала, что делается в Березе.
Однако, невзирая на террор и цензуру, голос от-
чаяния заключенных пробивается сквозь каменные
стены и разносится по всей стране. Общественное
мнение уже давно обеспокоено условиями, господ-
ствующими в Березе, и решительно требует ее ликви-
дации. Об этом свидетельствует голос прессы и вы-
ступление сенатора Флешерова. Однако этих дейст-
вий еще недостаточно, чтобы добиться успеха. Тер-
рор в лагере не только не уменьшается, но становит-
ся с каждым днем все сильнее.
В последнее время в лагерь были отправлены Кос,
Макар, Рудзинский, Рот, Бутра, Шудрик, Ласка и
320
321
Аксельрод *. Если мы хотим сдержать волну терро-
ра, если мы хотим оградить существование и спокой-
ствие семей, мы должны действовать быстро и эф-
фективно. Следует осознать, что в Березе находятся
совершенно невинные люди, брошенные туда без
следствия и судебного приговора. Существование ла-
геря противоречит конституции и польским зако-
нам. Он — явное попрание гражданских свобод, по-
щечина всем честным людям.
Мы, женщины, матери и жены, призываем всех,
кому дороги жизнь и честь человека, встать рядом
с нами на борьбу за освобождение политических уз-
ников, за ликвидацию Березы Картузской, существо-
вание которой является самым большим позором и
варварством XX века.
Анастасия Бутра, мать Лея Каммерман,
мать Дебора Сталь, мать Хана Панцер,
жена Эдит Рот, отец Хенох Шафлъ, мать
Розалия Ёллес, мать Параня Макар.
ГА Львовской области, ф. 11, on. 29, д. 2278,
л. 260. Подлинник. Машинопись. Перевод с
польского.
№ 24. Распоряжение коменданта концлагеря в Березе Картуз-
ской о наказании заключенного Михаила Середы за раз-
говор в столовой
29 мая 1937 г.
Я, комендант лагеря в Березе Картузской под-
инспектор полиции Юзеф Камаля-Курганский, на
основании устава лагеря и рапорта от 29 апреля
1937 г. наказал заключенного Середу Михаила обыч-
ным трехдневным арестом с твердым ложем и постом
в первый и третий дни заключения, с уменьшением
* Аксельрод Ехель находился в лагере в 1937 г., Бутра
Михаил — в 1936—1937 гг., Кос Здислав — в 1937 г., Ласка
Станислав — в 1937 г., Макар Ян — в 1936 г., Рот Брони-
слав — в 1936—1937 гг., Рудзинский Ярослав — в 1936 —
1937 гг. Данные о Шудрике не обнаружены.
рациона питания наполовину в течение 3 дней за не-
дозволенный разговор в столовой.
Комендант лагеря подинспектор полиции
Юзеф Камаля-Курганский.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 1, д. 2116, л. 6.
Подлинник. Рукопись на машинописном бланке.
Перевод с польского.
№ 25. Статья «В картуз-березовском застенке»
Май 1937 г.
Может быть, приходилось вам когда-нибудь
встречаться с официальными данными правитель-
ственных органов о Березе.
Сообщают: режим строгий, арестованные долж-
ны там работать и проходить военное обучение.
В действительности, как работа, так и обучение—
в одинаковой степени взывают к мести — насилие и
утонченное глумление, рассчитанное на моральное
разложение человека, на физическое уничтожение,
попрание человеческого достоинства, на удушение
человеческих чувств, превращение человека в дикое
животное.
Вот факты. Мучение начинается с момента при-
бытия арестованного в лагерь. Полицейский, конвои-
рующий вновь прибывших в канцелярию, подает
команду: «Немедленно раздеться донага! По счету
«раз, два, три» все должны быть полностью разде-
ты!» И охранник в молниеносном темпе отсчиты-
вает до трех. Совершенно очевидно, что вновь при-
бывшие не успевают с себя ничего снять и за это не-
медленно получают удары резиновой дубинкой.
Снова стремительно отсчитывает полицейский до
трех и снова падают удары на арестованных, не успе-
вающих выполнять команду. И так эта полицейская
«шутка» повторяется много раз, пока арестованные
не покроются синяками. Так выглядит встреча.
Ведя речь о жизни в концентрационном лагере,
необходимо с самого начала предупредить, что це-
322
лый ряд наиболее элементарных человеческих по-
требностей, без которых человек вообще перестает
быть человеком, не признается лагерным началь-
ством. Там нельзя ходить, нельзя разговаривать,
надо бегать и молчать. И, следовательно, нельзя
разговаривать, даже перешептываться, ни с товари-
щем, с которым работаешь рука об руку, ни с тем,
с которым сидишь в одной камере, с которым спишь
на одной подстилке. За шепот следует незамедли-
тельно наказание: арест либо избиение на месте.
А если виновник шепота не был обнаружен, то дает-
ся общее наказание: раздается команда «смирно»,
и, когда все встанут, им приказывают так стоять
30 минут и более, хотя у заключенных подгибаются
ноги после целого дня мучительных работ.
Для того, именно, чтобы сделать невозможными
разговоры в камерах, последние не запираются и
двери их всегда открыты. Через открытые двери
внимательно наблюдает надзиратель. Запрещено
смеяться и улыбаться.
В Березе заключенный никогда не ходит, разве
323 что он тащит на себе груз, который совершенно ис-
ключает возможность передвижения бегом. Там при-
казывают; бегом! Бегом — на прием пищи и обрат-
но, бегом — на работу и обратно. И это обычно не
врассыпную, как кому вздумается, а только в строю,
в две шеренги. А, не дай бог, не понравится бег
полицейскому — тотчас подается команда: «Вни-
мание! Группа, назад, бегом марш!» И группа либо
две, направлявшиеся таким образом за пищей, вы-
нуждены бегом повернуть в противоположную сто-
рону, запыхавшись возвратиться в камеры. И тут
снова подается команда: «Группа, бегом марш!»
И начинается все сначала, бег перемежается присе-
даниями и ползаньем по земле.
Представьте себе такую картину: множество
почтенных, взрослых людей, ползающих среди мерт-
вой тишины по земле для забавы полицейского.
А как выглядит работа в Березе? Потребовалась
вода из колодца — запрягаются в специальную по-
возку люди; нужно перевезти бетон — впрягаются
по бокам фургона несколько человек и в течение дол-
гих часов возят его, как и на настоящих лошадях, а
на головы и плечи «современных лошадей» сыплют-
ся безжалостные удары плетей.
Во время вот такой работы произошло «знамени-
тое» избиение 9 мая прошлого года. Для боронова-
ния запрягли целую группу арестованных. На каж-
дую борону дали по 4 человека (вместо 8, как это
было до сих пор). На борону были положены тяже-
лые камни (до этого времени обычно клали сук,
чтобы борона под его тяжестью глубже бороновала
землю). На этот раз положили груду тяжелых кам-
ней, подготавливая таким образом под видом работы
массовую бандитскую расправу. Арестованные при
огромнейшем напряжении сил едва могли сдвинуть
борону с места. Погонщики с резиновыми дубинками
заняли свои места и началось зверское избиение. Под
градом хлестких и рубящих ударов арестованные
падали на землю, но избиение не прекращалось.
В почти бессознательном состоянии от страшной боли
некоторые из арестованных начали кричать. За крик
полицейские повалили узников на землю и снова
начали бить их резиновыми дубинками.
Труд там по существу является неограниченным
средством и предлогом для избиений. За медленное,
по мнению полицейских, передвижение бьют, за ма-
лейшее упущение в работе бьют либо наказывают
такой работой, которую невозможно выполнить; но
и тут широкие возможности для избиения!
Так именно за какие-то недоделки в работе нака-
зали арестованного Н * штрафной работой: он
должен был переносить с места на место большие
камни. Не говоря уже о том, что эта работа совер-
шенно бесполезна, бесцельна, эти камни были на-
столько тяжелые, что он не мог их сдвинуть с места.
Когда же он, доведенный до полного изнеможения,
заявил, что больше не может двигать камни, его
наказали плетьми. А когда он отказался сам на-
гнуться под удары палача, его страшно избили и бро-
сили в карцер.
Другим источником поводов к избиению и нака-
заниям являлась военная муштра. Наиболее страш-
ным и наиболее часто применявшимся упражнением
324
* Фамилию узника установить не удалось.
был бег. Бег в головокружительном темпе в течение
долгого времени, без перерыва, от которого стано-
вится темно в глазах, сдавливает дыхание, руки и
ноги отказываются повиноваться, но нельзя ни на
минуту остановиться, так как малейшая остановка
грозит избиением и карцером. За отказ от упражне-
ний, так как уже совершенно иссякли силы, запла-
тил своей жизнью тов. Германисский. Сцена эта
остро врезалась в память заключенных, когда с пере-
хваченным дыханием, обессиленный и с затуманен-
ным сознанием он доложил, что больше продолжать
бег не может. Его тут же, с места, забрали и бросили
в карцер. Сопровождал его туда самый жестокий па-
лач, садист Жвирковский. Живым Германисский из
карцера уже не вышел. Через два дня оттуда выне-
сли труп.
В эти же дни картуз-березовские палачи умерт-
вили Александра Мозырко. Умирающего от избие-
ний, его отправили в Кобринскую больницу, из ко-
торой через два дня сообщили о его смерти. В таких
условиях не вызывает удивления тот факт, что в ла-
325 гере полно больных, но болезнь там определяется
весьма своеобразно: если заключенный еще стоит
на ногах, то, согласно определению медиков Березы,
он здоров и способен работать. Работает там каж-
дый: работает инвалид, работает слепой (а есть там
и такие); на работу посылают человека, у которого
фельдшер установил температуру 38 градусов. Боль-
ным не назначается диета. Так, почти умирает от го-
лода тов. Е. *, у которого больной желудок. Ему не
только не дается соответствующая пища, но и не раз-
решается купить на собственные деньги ни масла, ни
молока. И этот человек неделями буквально ничего
не берет в рот, так как общий стол для него —
отрава.
От тяжелого труда, от камней почти у всех изра-
нены руки. Но с кровоточащими ранами, искалечен-
ными руками узники обязаны работать. Изощряю-
щаяся в пытках и издевательствах картуз-березов-
ская стража наиболее тяжелую работу специально
поручает слабым и неприспособленным к данной
* Фамилию узника установить не удалось.
работе людям. А за малейшую недоделку — избие-
ние и рапорты. Рапорт — это гарантированное нака-
зание: либо арест, либо карцер. При аресте дают
пищу каждый третий день, в карцере — каждый
второй день половину порции.
Не дают спать! В течение нескольких дней в пол-
ной темноте, в страшном холоде, на голом цементном
полу людям не дают спать! Каждые полчаса поли-
цейский ударяет в стену, на что арестованный дол-
жен громко ответить «есть». Плохо тем несчастным,
которые помимо своей воли задремали и не отозва-
лись на стук полицейского.
Вот в таком карцере боролся со смертью тов. Ма-
ляревич, находившийся в нем почти беспрерывно в
течение трех месяцев. В этих адских условиях он по-
мешался. Однако палачи не хотели его выпустить на
свободу и заявили, что он симулирует. А тем време-
нем тов. Маляревичу с каждым днем становилось
все хуже и хуже.
Так уничтожают борцов-антифашистов в Березе.
И тем громче, тем энергичней должны добиваться
все демократические силы уничтожения картуз-бе- 326
резовского застенка!
Газета «Czerwony sztandar» Л? 2 (И), май 1937 г.
Перевод с польского.
№ 26. Из статьи «Смыть позор Березы» о режиме в концлагере
и борьбе за его ликвидацию
Июль 1937 г.
...РАСПОРЯДОК ДНЯ:
4 часа утра — подъем,
4 часа 05 минут — перекличка,
4 часа 30 минут — завтрак,
5 часов — построение,
6 часов — принудительный труд,
11 часов 30 минут— обед,
12 часов — мытье посуды,
13 часов — принудительный труд
15 часов — ужин,
18 часов 30 минут— подготовка постелей,
19 часов — перекличка, отбой, тишина.
Вышеуказанный режим достаточен, чтобы пре-
вратить жизнь в концлагере в беспрерывную цепь
мук и страданий.
Декрет о лагере установил лишь трехмесячную
изоляцию, однако в действительности ни в чем непо-
винных людей держат в заключении бессрочно без
суда и следствия.
Первый комендант лагеря Греффнер с циничной
откровенностью заявил узникам: «Из Березы вы мо-
жете выйти только на собственные похороны либо в
дом умалишенных». И сама картуз-березовская
практика (не оговоренная в правилах) направлена
на физическое и моральное уничтожение заключен-
ных. И хотя лагерными правилами заключенным
разрешается получение посылок с воли, комендант
лагеря палач Камаля-Курганский этого права их
лишил, осудив на голодный паек узников, истощен-
ных беспрерывной гонкой под палками палачей, ка-
торжными работами и мучительными упражнения-
ми. Все действия должны выполняться узниками в
убийственном темпе, так что не хватает времени на
327 отправление физиологических функций. Никакого
внимания больным и слабым. Когда туберкулезный
больной Домб из Варшавы, впряженный, как ло-
шадь, в борону (буквально), не смог передвигаться
достаточно быстро, палач Пытель сорвал повязку с
его кровоточащей раны, а за жалобу комендант Ка-
маля посадил узника в карцер.
Нет заключенного, который бы за малейшее упу-
щение либо просто по произволу стражника не про-
вел голодной недели среди мышей и крыс в тем-
ной, сырой камере без окон, где пол специально по-
ливается водой, чтобы узник не мог прилечь и
согреться. Таким четырехмесячным наказанием до-
вели до помешательства Маляревича. Такому нака-
занию подвергался эпилептик Рогожинский во вре-
мя приступов.
Но изощренные садисты не довольствовались про-
исходившим. Несмотря на ежедневные жалобы уз-
ников, они вдобавок приказывали узникам бить друг
друга, закапывать в землю, а за отказ избивали са-
ми. Лагерь стал местом расправы дефензивы с узни-
ками для получения вынужденных признаний и по-
зорных деклараций. Неисчерпаемые в инквизитор-
ских истязаниях, они заставили магистра Пресса из
Львова нырять в клоачной яме, Руеруву вливали че-
рез нос керосин и мочу в легкие.
Эти издевательские истязания правительство не
осмелилось указать в лагерных правилах. Но этого
нельзя скрыть и не удалось скрыть от общественного
мнения. Правда о Березе дошла даже до сейма и се-
ната, и правительство подтвердило ее очевидность
молчанием даже на вполне определенный запрос не-
скольких сенаторов *.
Издеваются над заключенными, насмехаются и
терзают их, потому что нет свидетелей. Ошибаются
кровопийцы. По всей Польше разнеслась уже прав-
да о картуз-березовском застенке, и нет честного
человека, который бы не клеймил позором Березу.
Решения конгрессов ППС, Стр[онництво] Люд
[ове], еврейских профессиональных союзов и союза
профессиональных союзов выразили протест всех
прогрессивных сил общества против Березы.
Призывы против Березы раздавались в праздно-
вание Первого мая.
Нельзя прекращать борьбу!
Все больше ссылает правительство в Березу дея-
телей классовых профсоюзов, а вслед за этим при-
останавливает деятельность профсоюзов и готовит
закон о запрещении забастовок. Сейчас каждому
ясно, в Березе хотят похоронить не только сотни
людей, в ней заключенных, но и всякую свободу
вообще.
Этот гитлеровский лагерь в Березе связывает
Польшу с гитлеровской Германией и облегчает ее ин-
тегрирование и уравнивание. Уничтожение Бере-
зы — необходимое условие восстановления свободы
и повышения обороноспособности страны.
Как в былые времена звенела кандалами Сибирь,
так теперь кандалами Березы звенит Польша. Но
царская Сибирь снискала Польше восхищение и сим-
патии всего мира. Ныне доброе имя Польши опозоре-
но санацией, поставившей ее рядом с вызывающим
у всех ненависть гитлеровским застенком.
328
* См. документ № 10.
Наступило время, чтобы волна народного гнева
смыла позорное пятно Польши.
Каждый день приносит узникам Березы новые
муки. Вера в человечество поддерживает их, исто-
щенных и изнуренных героическим сопротивлением.
Кроме небольшой кучки декларантов, все остальные
узники Березы объединились в защиту своего чело-
веческого достоинства.
Под натиском майских выступлений правитель-
ство вынуждено было освободить в последнее время
большую группу заключенных, но вместе с тем оно
усилило режим в лагере. Имея доказательства своей
силы, общественность должна вынудить правитель-
ство санации к дальнейшим уступкам. Пусть еще
шире, еще энергичнее народ поспешит на помощь
своим верным героическим сыновьям. Пусть на каж-
дом собрании, в каждом выступлении, в обращениях
к властям звучит призыв:
Человеческие права для узников Березы! Унич-
тожить лагерь в Березе!
329
Газета «Na ротос» Лг 1, июль 1937 г. Перевод с
польского.
№ 27. Донесение коменданта концлагеря полесскому воеводе о
подслушанном полицейским Т. Лукашевским разговоре
между политическими заключенными
31 августа 1937 г.
Секретно
16 числа текущего месяца полицейский Томаш
Лукашевский подслушал следующий разговор, со-
стоявшийся между заключенными Шмулем Оливен-
штейном и Соломоном Бенером: «С польским госу-
дарством, как капиталистическим, надо бороться.
Оплотом капитализма является армия. Надо ее при-
влечь, но путем привлечения отдельных солдат. У
нас уже есть даже офицеры, которые сидят в заклю-
чении за то, что не подчиняются теперешнему строю.
Им надо помочь. Затем следует привлекать полицию,
так как она охраняет капитализм и кормится из
его корыта. Среди полиции также есть симпатики.
Надо только привлечь их как можно больше и побы-
стрее, а потом уже выступить».
Об изложенном довожу до вашего сведения, пан
воевода, и ставлю вас в известность, что на указан-
ных заключенных обращено особое внимание.
Комендант лагеря подинспектор
Юзеф Камаля-Курганский.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 3, д. 3, л. 8.
Подлинник. Машинопись. Перевод с польского.
№ 28. Сообщение отдела общественной безопасности министер-
ства внутренних дел полесскому воеводе об указании
ЦК КПП о создании группы коммунистов для связи с по-
литзаключенными концлагеря
3 сентября 1937 г.
Конфиденциально
Министерство внутренних дел на основании по-
ступивших секретных, пока еще не проверенных, све-
дений сообщает, что на территории Березы Картуз-
ской по указанию Компартии должна быть разме- 330
щена группа коммунистов, задачей которых будет
установить и поддерживать связь с коммунистами,
заключенными в лагере, с целью информирования их
об обстановке извне, а также получения от них мате-
риалов, рассказывающих о режиме, системе и пыт-
ках, применяемых в лагере по отношению к заклю-
ченным. Полученный материал должен быть исполь-
зован для кампании в печати как внутри страны, так
и за границей.
Сообщая указанные сведения, министерство внут-
ренних дел просит отдать соответствующие распоря-
жения. В случае получения подтверждения указан-
ных выше сведений, об этом следует сообщить ми-
нистерству *.
За начальника отдела советник И. Бах.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 3, д. 27, л. 34.
Копия. Машинопись. Перевод с польского.
* О попытках установления связей и организации помо-
щи заключенным в концлагере коммунистам см. воспомина-
ния А. Гарасийко.
331
№ 29. Рапорт комиссара полиции коменданту концлагеря о
необходимости усиления караульной роты в связи со
значительным увеличением количества узников
13 апреля 193S г.
В связи с громадным ростом в течение 4 месяцев
численности заключенных в лагере Береза Картуз-
ская до 800 человек и ожидающимся еще дальней-
шим увеличением, прошу усилить караульную роту
лагеря по крайней мере до полного состава пехотной
роты, указанного на стр. 75 инструкции командова-
ния полицейскими отрядами, т. е. до 141 человека
рядовых.
Поскольку в настоящее время рота насчитывает
102 человека рядовых (в том числе пшодовник Год-
левский, не несущий службы уже более 6 месяцев),
прошу направить еще 40 рядовых, в том числе 2 пшо-
довников и 33 полицейских и старших полицейских.
Необходимость пополнения и ее срочность моти-
вирую следующим. Служба в караульной роте лагеря
заключается в исполнении следующих обязанностей:
1) караульных, 2) конвойных, 3) казарменно-админи-
стративных по роте и лагерю.
1. Караульная служба состоит в выделении на
ночное время (с 18 до 6 часов) охраны, состоящей из
командира и 12 караульных на постах, с учетом сме-
ны каждые 2 часа, потребуется 24 караульных. Та-
ким образом, ночная охрана должна состоять из
1 + 1 + 24, т. е. всего 26 рядовых. Днем (с 6 до 18 ча-
сов) службу несет охрана из 7 человек на постах, для
чего, с учетом смены каждые 2 часа, требуется 15 ка-
раульных. Таким образом, вместе с командиром
дневная охрана должна состоять из 1 +14, т. е. всего
из 15 человек рядовых. Значит, всего на 24 часа на-
до иметь для караульной службы 41 человека.
2. Конвойная служба состоит из усиленных кон-
воев с6до11ис13до16 часов, сопровождающих
группы работающих и отбывающих муштру заклю-
ченных. Если на работу и муштру должно выйти
около 800 заключенных, то соотношение к ним кон-
воя должно быть по крайней мере как 1 [к] 10, что
дает, безусловно, необходимое количество конвоя —
80 рядовых. Кроме того, конвой в больнице (Кобрин),
где постоянно находится 4—8 больных из числа за-
ключенных, насчитывает постоянно 2 рядовых. Для
разъездов с заключенными в суды нужны в среднем
ежедневно по двое рядовых. Всего для конвойной
службы надо не менее 84 рядовых.
3. Для казарменно-административной службы
нужны: а) в роте: 1 старшина, 1 писарь роты, 1 хо-
зяйственник — унтер-офицер, 1 заведующий кухней,
1 дежурный по казарме; всего — 5 рядовых;
б) в комендатуре лагеря: 1 канцелярист, 1 шо-
фер, 1 фельдшер, 2 коменданта блока заключенных
(посменно), 1 заведующий кухней заключенных,
4 дежурных по блоку заключенных (по двое на сме-
ну), 1 кладовщик склада заключенных, 1 начальник
лагерных работ, двое дежурных (посменно) на теле-
фонном центре. Это составляет 14 рядовых. Таким
образом, всего для административной службы нуж-
но 19 рядовых.
Если к этим цифрам добавить процент на боль-
ных полицейских, т. е. около 4 полицейских, полу-
чится общее необходимое количество по крайней
мере 148 рядовых, не считая процента отпускников,
возможности заболевания более чем 4 полицейских
и увеличения заключенных свыше 800 человек.
Поэтому потребность в 40 рядовых является ми-
нимальной и срочной. Положение на сегодняшний
день не полностью обеспечивает безопасность, так
как я вынужден ограничивать число постов и кон-
вой. Кроме того, от этого страдают рядовые, ибо я
прекратил предоставление отпусков и систематиче-
ски привлекаю их к службе свыше нормального ко-
личества часов.
В отношении служебных качеств полицейских,
которых я прошу прислать, было бы желательно,
чтобы их прошлое по службе было безукоризненным.
В последние дни я убедился, что направленные в ро-
ту полицейские, имевшие в прошлом провинности по
службе, оказались теми, кто тайком и вопреки ла-
герному регламенту передавал заключенным табак и
письма.
Было бы также желательно, исходя из готовно-
сти к тревоге, чтобы направленные в лагерь полицей-
332
ские были холостыми, так как только таких я могу
держать на казарменном положении и, в случае тре-
воги, очень быстро иметь в своем распоряжении зна-
чительное их число. В настоящее время в роте на
102 рядовых уже имеется 21 женатый.
Комендант караульной роты комиссар полиции
Фалишевский.
ГА Брестской области, ф. 98, on. 3, д. 1,
лл. 156—157. Заверенная копия. Машинопись.
Перевод с польского.
№ 30. Запрос полесского воеводского управления коменданту
концлагеря об узниках лагеря, умерших в Кобринской
больнице
31 июля 1939 г.
Секретно
Для составления метрик смерти заключенных,
умерших в Кобринской больнице, прошу сообщить
333 фамилии и личные данные (дата и место рождения,
имена родителей и т. п.) следующих заключенных:
1) № 624, умершего 13 мая 1936 г.
2) № 511, » Германисский *, 23 мая 1936 г. Мозырко,
3) № 780, » 9 мая 1937 г. Шализман
4) № 1678, » Моисей, 18 января 1938 г.
5) № 1610, » Пыжаковский, 22 марта 1938 г.
6) № 2069, » Рыневич, 15 июня 1938 г.
7) № 1826, » Кривонос, 16 июня 1938 г.
8) № 2601, » Пидсачук, 5 февраля 1939 г.
9) № 2693, » Федорович, 9 февраля 1939 г.
Кретцхмер Оскар,
Фамилии дописаны карандашом.
10) № 2600, умершего 30 марта 1939 г.
Кравчик.
Срок — до 8 августа 1939 г.
За воеводу начальник общественно-политического
отдела К. Ролевич.
ГД Брестской области, ф. 98, on. 3, д. 3, л.
13. Подлинник. Машинопись. Перевод с поль-
ского.
№ 31. Из речи Владислава Гомулки на митинге трудящихся
г. Минска, посвященном советско-польской дружбе
2 ноября 1958 г.
...Дорогие товарищи!
История тесно связала судьбы обоих наших на-
родов. Польский и белорусский народы страдали под
гнетом тех же самых магнатов — польских помещи- 334
ков и неоднократно поднимались на общую борьбу
против угнетателей. Белорусский народ страдал под
двойным игом: эксплуатация со стороны помещиков
и буржуазии соединялась с национальным порабо-
щением.
Прогрессивные силы польского и белорусского
народов вместе с революционерами России, Украи-
ны и других народов боролись против общего вра-
га — царского самодержавия.
На базе наших общих освободительных стремле-
ний развивалась идея дружбы и братства между
польским и белорусским народами. На бедорусской
земле родился один из величайших сынов польского
народа — Адам Мицкевич, который был горячим
борцом за дружбу и братство между народами. Он
знал и любил белорусский народ, он воспевал его
традиции, знал также ваш язык.
С жизнью белорусского народа тесно было связа-
но творчество многих других наших писателей, кни-
ги которых хорошо известны в Белоруссии. Общим
героем двух наших народов был Кастусь Калинов-
ский — вождь восстания 1863 г. на белорусских зем-
лях и издатель «Мужицкой правды».
Новое содержание получили отношения между
нашими народами, когда впервые прозвучал голос
революционного рабочего движения, когда идея
братства народов была построена на крепком фунда-
менте пролетарского интернационализма и связана
с борьбой за социальное освобождение трудящихся.
Тесные узы сотрудничества всегда соединяли
польских революционеров с революционерами рус-
ского, белорусского и других народов бывшей цар-
ской империи. В Великой Октябрьской социалисти-
ческой революции принимали участие также поляки.
Именем вашего города был назван один из револю-
ционных полков, состоявший преимущественно из
поляков, который принимал участие в борьбе за
упрочение Советской власти.
Разбивая царскую тюрьму народов, трудящиеся
России, Украины и Белоруссии под водительством
партии большевиков помогли польскому народу об-
рести независимость. Однако власть в нашей стране
335 перехватила тогда буржуазия.
Мы с гордостью можем говорить, что польские
коммунисты были теми, которые на протяжении
20 лет господства польской буржуазии непрерывно
боролись за национальное освобождение белорусско-
го народа и всегда без колебаний осуждали полити-
ку национального угнетения, проводимую польской
буржуазией.
Вскоре мы будем праздновать в Польше 40-ю го-
довщину образования Коммунистической партии
Польши. История этого предшественника Польской
Объединенной Рабочей Партии неразрывно связана
с историей Коммунистической партии Западной Бе-
лоруссии. В подпольной работе и в массовой клас-
совой борьбе, в санационных тюрьмах и в застенке
Березы еще больше окрепла пролетарская солидар-
ность польских и белорусских революционеров. Их
борьба записана в истории наших народов новыми
прекрасными страницами дружбы и братства...
Газета «Советская Белоруссия» 259, 4 ноября
1958 г.
Недавно в Березе открыт историко-революцион-
ный музей. Здесь экспонируются многочисленные
документы по истории Березовского района, борьбы
трудящихся за свое социальное и национальное
освобождение. Значительное место в музее отведено
материалам, повествующим о концлагере, о муже-
стве и стойкости его узников. Экспозиция одного из
его залов начинается словами:
Мир прекрасен в борьбе
и дерзанье.
Тот, кто мира такого частица,
Тот пройдет через все
испытанья,
Тот угроз и смертей
не страшится.
Автора их, украинского революционного поэта
Александра Гаврилюка, нет в живых — он погиб
22 июня 1941 года от фашистской бомбы. Но и се-
годня он в едином строю со своими товарищами.
С теми, кто, как и он, в суровые годы подполья 336
мужественно боролся за свободу и счастье народов
Западной Белоруссии, Западной Украины и Поль-
ши. С теми, кто, как и он, прошел через казематы
Березы.
Ветераны революционной борьбы, бывшие поли-
тические узники польских тюрем и концлагеря при-
ехали в Березу на открытие музея, приехали туда,
где они 26 лет тому назад встретились со свободой.
... Это было в памятную осень 1939 года. Крас-
ная Армия, выполняя волю советского народа, пе-
решла западные рубежи нашей Родины, чтобы
взять под защиту население Западной Белоруссии
и Западной Украины.
В ночь на 18 сентября охрана концлагеря тай-
ком бежала из Березы, а рано утром узники с по-
мощью местных жителей разбили запоры казематов,
прорвали колючую проволоку и вышли на ликую-
щие улицы городка.
И вот более четверти века спустя жители Бере-
зы вновь встретились с бывшими узниками фаши-
стского концлагеря. Несмываемым серебром посы-
пало время их волосы, глубокие морщины легли на
лица.
Многих из них нет. Погибли в концлагере лесо-
руб Александр Мозырко и студент Абрам Герма-
нисский. Бандитская пуля сразила на посту Анну
Король — депутата Верховного Совета БССР. Нет в
живых Федора Маркова — Героя Советского Союза,
партизана Великой Отечественной войны. Но никто
не забыт и ничто не забыто!
Мы останавливаемся у стендов музея. Экспози-
ции говорят нам об ужасах, которые пришлось
пережить в концлагере тем, кто туда попадал. За-
ключенным нельзя было читать, писать, разговари-
вать.
Все команды полицейских выполнялись толь-
ко молча и только бегом. Каторжный труд, голод,
жестокие пытки и издевательства. Режим был про-
думан до мелочей, все было рассчитано так, чтобы
сломить моральный дух и физические силы револю-
ционеров.
Но ничто не могло поколебать мужества, веры
337 и воли борцов против фашизма.
В каждой камере существовал партийный коми-
тет — тройка из наиболее опытных и закаленных
коммунистов. Вот некоторые из них: Серафим Тата-
рин, Степан Самойлович, Исаак Липшиц, Нестор
Андреюк, Иван Солоневич, Иосиф Райский. Их фо-
тографии —в зале музея на фоне испещренной над-
писями стены карцера. И они тут же — живые сви-
детели и участники событий. Затаив дыхание, их
слушают жители Березы, собравшиеся на открытие
музея.
Новый стенд: «В концлагере». Мрачные призе-
мистые корпуса. Вышки с вооруженными до зубов
полицейскими на них. Полуобнаженные, изможден-
ные люди в упряжке... Садисты остервенело бьют
дубинками упавшего на землю узника...
Серафим Татарин рассказывает пионерам о тех
страшных днях. Взволнованно звучат строки из
стихотворения неизвестного автора — узника конц-
лагеря :
...Держитесь, братья!
Всю тяжесть гнета
, Мы так же свалим у поворота.
Документы рассказывают о борьбе прогрессив-
ных сил Европы и Америки против варварства пил-
судчиков. Масса листовок, прокламаций, транспа-
ранты и лозунги с призывами: «Долой Березу
Картузскую!», «Свободу политическим заключен-
ным!»
После осмотра музея участники встречи направ-
ляются к обелиску памяти революционеров, кото-
рый воздвигнут у входа на территорию бывшего ла-
геря.
Люди проходят по чистым и уютным улицам го-
родка, мимо новых жилых зданий, школ, клубов,
кинотеатров. Навсегда ушла в прошлое старая Бе-
реза. Возникла новая Береза. Бывшие узники идут
по земле, обильно политой кровью борцов за на-
родное дело. Идут гордо. Ибо во всем новом, что
взросло на этой земле, что видят они вокруг себя,—
частица их жизни, их труда, их борьбы.
В нежных букетах живых цветов утопает обе-
лиск. Плечом к плечу выстраиваются рядом ветера-
ны революционного движения из Слонима и Львова,
Бреста и Ковеля, из многих сел и городов западных
областей Украины и Белоруссии. В почетном
карауле — пионеры, дети и внуки борцов за народ-
ное счастье.
Вечером в районном Доме культуры со своими
воспоминаниями выступили коммунисты-подполь-
щики, бывшие узники концлагеря. Они обращались
к молодежи с горячим призывом приумножать сво-
ей учебой и трудом славные дела отцов, не жалеть
сил для победы самого справедливого и передового
общественного строя — коммунизма.
«Сельская газета» Л5 295, 15 декабря 1965 г
Список сокращенных слов
г. (гг.) — год(ы)
г.— город
ГА — Государственный архив
г-н (г-да) — господин (господа)
д.— дело
КПЗБ — Коммунистическая
партия Западной Бело-
руссии
КПЗУ — Коммунистическая
партия Западной Украи-
ны
КПП — Коммунистическая
партия Польши
КСМЗБ —• Коммунистический
Союз Молодежи Запад-
ной Белоруссии
л. (лл.) — лист(ы)
лат.— латинский
МОПР — Международная ор-
ганизация помощи бор-
цам революции
ОК — окружной комитет
on.— опись
польск.— польский
ППС — Польская социалисти-
ческая партия
р.— река
с. г.— сего года
см.— смотрите
стр.— страница
т. е.— то есть
т. н.— так называемый
тов.— товарищ
т. п.— тому подобное
ф.— фонд
экз.— экземпляр
Именной указатель
Абрам 291
Абрамчук О. 276
Адамчик А. 130, 231
Адамчик И. 230
Айзен 103
Аксельрод Е. 321
Александрович Ю. 127
Альхимович Я. 152
Андрей 266
Андреюк Н. 181, 183,
187, 337
Анолик И. 127, 128
Апрелевский И. 85
Апрелевский М. 85
Аржанович 260
Банась Я. 297
Банулевич А. 153
Баранов И. 280
Барциковский В. 309
Баумкёлер 290
Бах И. 330
Бебель Август 100
Бек Ю. 284
Бенюк 37, 38
Беренсон Л. 309
Беркович 109
Бернацкий Н. 152
Бернацкий 52, 188
Берныцяк А. 35, 59, 102,
172, 305
Бесполенов Е. 263
Вида И. 305
Билош В. 133
Битнер В. 309
Бланк Р. 296, 305
Бляхер Л. 120
Богданович 246
Божко И. 151
Боковец И. 79
Воковец Н. 80
Бонк В. 74, 75, 103,
107, 108
Босовский 295, 312
Бровик 51
Броневский В. 309
Врык М. 297
Вукович А. 15
Булак-Балахович 169
Бурак С. 150
Буткевич М. 284
Бутра А. 321
Бутра М. 320, 321
Бутц Н. 119
Ванцетти Б. 141
Василевская Ванда 309
Василевский Леон 309
Васильев М. 239
Ват А. 309
Венер С. 329
Вербенц Н. 296
Вечорек 43, 48
Вильчинский 52
Винавер К. 309
Витек 312
Виха В. 82, 83
Володя, см. Трутько В.
Волосюк Л. 105, 107,
109
Волько М. 290
Воробей С. 171
340
Гаврилюк Александр 5,
103, 138, 176, 177,
179, 189, 215, 260,
336
Гаврус П. 171
Гайсовий Н. 215
Гальчинский К. 309
Ганецкий Н. 207, 208
Гарасийко А. 213
Гарубка Л. 290
Гельберт 103
Германисский А. 15, 40,
79, 92, 109, 115, 116,
177, 318—320, 325,
333, 337
Гитлер 220, 288, 291
Глебко В. 259
Годлевский 331
Голембевский 127
Гольц М. 297
Гомулка Владислав 334
Гонигвилл Л. 309
Горовиц М. 103, 116,
124, 187, 188
Горький А. М. 101, 109
Гославский Р. 49, 50,
52, 305
Гоцкий 305
Греффнер Б. 20, 22, 26,
29, 290, 293, 295,
310, 312, 327
Гринцевич П. 79
Грубый 19
Гурвич X. 63
341
Дворак 209
Дейчук Н. 297
Делятицкий 246
Деменюк 183
Денкович А. 297
Дергай С. 80
Дец 244
Димитров Г. М. 285
Дмовские 291
Домашицкий 187
Домб 327
Дрыга 170
Дудинский 183
Дурач Т. 309
Дюбуа С. 309
Евтух М. 171
Енджеевич В. 284
Еремейчик 290
Ермолович П. 263
Ёллес Р. 321
Еллес С. 93, 104, 178,
179, 187, 210
Жвирковский 325
Живлюк И. 84
Жирман Ш. 63, 74, 75,
79
Завадский В. 284
Завадский С. 209
Завистовский Ч. 117
Зайковский В. 87
Залесский Г. 156
Захарович И. 151
Захарьяш 103
Золотов М. 296
Зубрицкий Ф. 87
Иванецкий Р. 297
Ивашкевич 162
Искрик В. 225, 234, 244
Каган 134
Казиц В. 253
Казущик 112
Калиновский Кастусь
334
Калинский 284
Камаля-Курганский
(Камаля) Ю. 34, 35,
39, 40, 45—47, 51,
58, 59, 65, 103, 106,
107, 122, 123, 133,
134, 178, 188, 255,
296, 304, 321, 327,
330
Каммерман Л. 321
Каптур Ш. 297
Кардымович В. 315
Карп Э. 277, 278
Каспшак 15
Кац 3. 81
Кисель А. 296
Кирбиц В. 69
Клымив П. 297
Кобусь 183
Кобылинский 313
Ковалевич 162
Ковалевский Ф. 234
Ковалевский Ю. 234
Ковальский 49, 66, 128,
130, 184, 185
Ковецкий 295
Козачук 39, 88
Козловский Л. 6, 284
Козубовский 199
Колас Якуб 85, 273
Колесников И. 278
Колодей 305
Колчак 232
Кольский В. 103
Кондратьев И. 290
Конюшевский С. 15,
79, 82
Корабликов М. 63
Коровай В. 275
Королевич А. 239
Король А. 226—229,
234, 244, 337
Король Г. 244, 247
Кортыко В. 253
Корчинский 52
Кос 3. 320, 321
Костек-Бернацкий В. 60,
133, 172, 187, 199,
287, 311, 319
Косточка Н. 209
Костюкевич П. 218
Кохан М. 49
Кравчик 334
Кравчинский 103, 104
Кравчинюк П. 297
Крагельская Г. 309
Крапива Кондрат 85
Крестьян С. 263
Кретцхмер О. 333
Кривонос 333
Крупка 51
Крупник В. 130, 245,
250
Кручковский Л. 309
Кунцевич Е. 90, 91, 94
Кунцевич И. 90, 91, 94,
98, 116
Кунцевич М. 90, 91, 94
Кунцевич С. 90, 91, 94,
98
Купала Янка 85, 273
Кутник Р. 161
Кухарский 103
Кухарчук А. (Корж)
196, 197, 199
Кучук И. 171
Л. 107
Ландман 134
Ласка С. 320, 321
Левчук Ф, 268
Легат К. (Марыся) 155,
156
Ленин В. И. 101, 270
Ленчевский Ю. 59, 102,
121, 305
Лесюк Н. 30
Липшиц И. 42, 49, 53,
88, 337
Лисовский И. 239
Лойко 112
Лукавский 244
Лукашевич Ю. 305
Лукашевскйй Т. 329
Лукомский Ф. 305
Любчанский 290
Людвиг 156
Маевский 3. 93
Майкефер 108
Макар П. 321
Макар Я. 320, 321
Малец 187
Маляревич 320, 326,
327
Марина 156
Марков Ф. 152, 153, 337
Марковский Ф. 19, 22,
27—29, 295, 312
Маркс Карл 100, 270
Маркус 51
Мартинюк С. 19
Мартысевич Я. 166
Марцинкевич 102, 122,
123
Марчик А. 79
Марчук 24
Масдорфы 291
Матещик 39
Матусевич В. 40
Матыс А. 277
Микитчук Е. 305
Минич А. 168
Мирский М. 10, 103,
124, 127
Мистейкис Я. 63
Мисуки 260
Михайловский Ч. 284
Михальский 35
342
Михенко Р. 47
Мицкевич Адам 334
Мозырко А. 15, 40, 79,
92, 109, 115, 116,
177, 318—320, 325,
333, 337
Мостицкий И. 6, 94,
284
Мушинский Л. 38, 39,
74, 75, 89, 103, 124,
127
Мушинский Я. 305
Мялик 134
343
Надольский 59, 60, 66,
83, 103, 121, 122,
126—128, 130, 172,
192, 193, 205
Найман С. 216, 217
Назаров М. 239
Наконечников-
Клюковский 284
Небожак Ф. 297
Невядомский 41
Недзялковский М. 309
Нестер Ф. 120
Никиперович А. 251
Новик 270
Новик В. 154
Оливенштейн Ш. 329
Панасюк 184
Панцер X. 321
Панцер Я. 103, 127
Патерковский Е. 284
Перун Ф. 297
Петрикевич М. 253
Петрученя К. 171
Пидсачук 333
Пилсудский Ю. 6, 162,
170, 171, 186, 284—
286, 288
Попов Б. 285
Пословский 162
Правин Я. 38, 103
Пресс И. 49, 127
Прешель Д. 34, 35, 37
Приступчук С. 256
Притыцкий А. 41
Притыцкий С. 40, 41,
68
Пришляк Я. 305
Прокопюк Ю. 269
Пронько М. 153, 187,
262
Прухневич 49, 60, 103,
121, 127, 172
Пужак К. 309
Пыжаковский 333
Пытель 43, 48—53, 60,
66, 70, 74, 75, 102,
103, 106, 114, 126 —
128, 148, 172, 192,
205, 319, 327
Райский И. 110, 127,
337
Ракевич И. 171
Ратай М. 309
Регина 215
Рейдак Л. 305
Ригосик М, 34, 35
Рогожинский 327
Рогульский Я. 304
Родванский 163
Розенберг 93
Розынко С. 263
Ролевич К. 293, 334
Романюк А. 297
Рот Б. 320, 321
Рот Э. 321
Ротбарт Г. 33, 35, 39,
41, 313
Рубинштейн Ю. 103, 124
Рудель X. 38, 39, 93,
108, 127, 290
Рудзинский Я. 103, 320,
321
Руерув 328
Руминский 52
Рыло Ф. 79, 93, 103,
118, 123, 127
Рыневич 333
Савчук 156
Савицкий Г. 215
Савицкий Ф. 23, 43
Сакко Н. 141
Самойлович С. 54, 57,
337
Санковский П. 34, 35
Саша 156
Сверковский 49—52
Семенюк И. 175
Семполовская С. 289,
309
Середа М. 11, 79, 80,
321
Серый П. П. 119
Сивик 19, 22
Сигал Д. 99
Сидюк Ф. 67, 69, 70, 73,
75, 76
Синькевич В. (Вацек)
155
Ситек М. 27, 295
Ситковец Г. 199, 203
Скробек А. 290
Славинский 245
Слиж Д. 132, 314
Смолярчук 103
Солецкий 102, 103, 172,
185
Солоневич И. А. 79,
121, 124, 125, 153,
171, 245, 250, 337
Сталь Д. 321
Станкевич Д. 170
Старкевич А. 151
Старосельский 18
Степка 156
Струг А. 309
Субоч К. 276
Счастная А. (Зося) 156
Счастный Г. 279
Трутько С. А. 160, 161,
165, 167
Тугутт С. 309
Тур В. 253
Тычинский А. К. 306
Углик М. 161
Угрик С. 215
Фалишевский 333
Федорович 333
Фельдблюм 27
Фистемберг С. 187, 188
Флешеров 320
Флойяр-Рейхман Г. 284
Халецкий Н. 275
Ходан И. 161, 162
Хомский X. 130, 242,
244, 250
Цвикула Ф. 297
Цедлер Э. 47
Цеткин Клара 101
Циммерман 188
Циранкевич Юзеф 309
Цитрон 291
344
Табачник М., см. Мир-
ский М.
Танев В. 285
Тарасейский И. 63
Татарин С. 15, 77, 78,
127, 337
Тейтель 15
Тельман Эрнст 285, 286
Ткачев Я. 55, 56
Томако 35, 36, 103
Томарович 245
Томашевский Ф. 156,
157
Топтало Н. 171
Тринда Н. 127
Трутько В. 166
Чайков 270
Чапинский К. 309
Чарко 94
Черножинский 25
Чилик Д. 34, 35, 274
Шадыро 270
Шализман М. 333
Шаповал М. 170
Шафль X. 321
Шварц 119, 244
Шемплинская Э. 309
Шиманский 49
Шимборский К. 295,
297
Шолохов М. А. 109
Шудрик И. 320, 321
Шукевич Р. 297
Шурпик И. 263
Шухно М. 190
Щука 134, 136, 163, 164
Эйнгорн Л. 62
Эльман 39
Энгельс Фридрих 100,
270
Юхневич 183
Яблонский 290
Яженцкий П. 39, 40, 103
296, 298, 304, 305
Якубовский А. 298
Якубчик Г. 120
Якубчик Ф. 120
Януш С. 304
Янчукович В. (Андрей)
155
Ястреб С. 17
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие ...................................... 5
Михаил Середа—Впереди колонны.....................11
Степан Ястреб — Не сдаваться .....................17
Федор Савицкий — Я из Райека......................23
Никифор Лесюк — Белый хлеб к празднику ... 30
Гирш Ротбарт — Люди и звери.......................33
Исаак Липшиц — Три с половиной года в концлагере. 42
Степан Самойлович — Через испытания .... 54
Лейзер Эйнгорн — Снова в Березу...................62
Фома Сидюк — Борьба продолжается .... 67
Серафим Татарин — Голов не склоняли .... 77
Иосиф Живлюк — Партии рядовой......................84 346
Емельян Кунцевич, Иван Кунцевич, Михаил Кунце-
вич, Сергей Кунцевич — Рассвет над Березой ... 90
Давид Сигал — Борьба шла повсюду..................99
Лука Волосюк — Камера № 15.......................105
Иосиф Райский — Из огня да в полымя .... 110
Федор Рыло — 90 дней в карцере...................118
Иван Солоневич — Помни, сын мой..................125
Денис Слиж — Я стал еще сильнее..................132
Александр Гаврилюк — Береза......................138
Песня из Березы............................140
Степан Бурак — Держитесь, братья!................150
Владимир Новик — На этапах.......................154
Степан Трутько — Партийное поручение .... 160
Александр Минин — Помогла убежденность . . . 168
Иван Семенюк — Ничего не забуду..................175
Нестор Андреюк — Испытание ......................181
Михаил Шухно — Вода и хлеб.......................190
Андрей Кухарчук — В поисках счастья . •. . . 196
Григорий Ситковец — Здесь все было пыткой . . 203
Николай Ганецкий — «В целях пресечения...» . . 207
Анна Гарасийко — Мы — мопровцы...................213
Петр Костюкевич — День моего рождения . . . 218
Вера Искрик — Подруга......................225
Иосиф Адамчик — Путь многих................230
Александр Якубовский. — Навстречу солнцу . . . 238
Хаим Хомский — На Восток!..................242
Георгий Король — Семнадцать дней...........247
Александр Никиперович — Товарищи, свобода! . . 251
Степан Приступчук — Последние дни..........256
Михаил Пронько — Незабываемое..............262
Флор Левчук — Осуществленная мечта .... 268
Из писем и сообщений.......................274
Документы. ........... 281
Список сокращенных слов....................339
Именной указатель..........................340
Они не стали на колени* Сборник воспоми-
наний и документов о концлагере Береза
Картузская. Минск, «Беларусь», 1966.
348 с. с илл.
9(И)7
Редактор В. Григорьев. Художественный
редактор И. Славянин. Технический ре-
дактор В. Курусъ. Корректоры Г. Славин-
с кая, А. Королёва.
АТ 07388. Сдано в набор 31/ХП 1965 г.
Подп. к печати 27/V 1966 г. Тираж 20000 экз.
Формат 60Х841/1в- Бум. типогр. № 1. Физ.
печ. л. 21,7. Усл. печ. л. 20,39. Уч.-изд. л.
16,2. Зак. 2. Цена 81 коп.
Типография издательства <3вязда».
Минск, Ленинский проспект, 79.