Джон
Осборн
Джон Осборн

Джон Осборн

Джон Осборн
Пьесы

Джон Осборн
Пьесы
Оглянись во гневе
Комедиант
Лютер
Москва „Искусство" 1978

И (Англ)
0-72
Перевод с английского
под редакцией
В.Харитонова
Художник
Г.Берштейн
О БЗ-12-6-77 ©Издательство «Искусство», 1978 г.

Оглянись во гневе
*■ 'I » ш,."_шм&-

Пьеса
в трех
действиях
Действующие
лица
Джимми Портер.
Клифф Льюис.
Элисон Портер.
Елена Чарлз.
Полковник Редферн.
Посвящается
отцу
Действие происходит
в однокомнатной квартире Портеров.
Средняя Англия. Наше время*
Действие Первое.
Ранний вечер*
Действие второе.
Картина первая — бее небели спусти.
Картина вторая — на следующий день.
Действие третье.
Картина Первая — несколько Месяцеё спустя.
Картина вторая — через несколько минут.

Действие
первое
Однокомнатная квартира Йортеров в одном и& крупный гд*
родов Средней Англии. Ранний апрельский вечер.
Сцена представляет собой довольно просторную мансарду
на верхнем этаже большого дома в стиле прошлого века.
Потолок круто спускается слева направо. Внизу справа два
окна. Перед ними туалетный столик из темного дерева.
Обстановка в основном скромная и весьма подержанная.
В глубине справа почти во всю длину задней стены стоит
двуспальная кровать. Остальное пространство этой стеньг
занято книжными полками. Справа перед кроватью массив*
ный комод, заваленный книгами, галстуками и всякими
случайными предметами; среди них потрепанные игруш-
ки — плюшевый медведь и пушистая белка. Слева дверь.
Возле нее небольшая вешалка. Большую часть левой стены
почти целиком занимает огромное окно. Выходит это окно
на лестницу, но солнечный свет все-таки проникает через
него. Около вешалки газовая плита и деревянный буфет, на
котором стоит радиоприемник. В центре — прочный обеден-
ный стол и три стула. Впереди слева и справа два глубо-
ких потертых кожаных кресла.
Когда поднимается занавес, Джимми и Клифф сидят
каждый в своем кресле. Видны лишь две пары ног, торча-
щих из-за газет. Оба читают, их окружают горы газет. Скоро
мы их разглядим. Джимми — высокий худощавый молодой
человек лет двадцати пяти, одетый в поношенную спортив-
ную куртку и тренировочные брюки. Курит трубку, облака
дыма от которой наполняют комнату. Джимми представляет

ft
Джон Осборн. 11ьесЙ
собой раздражающую смесь искренности и насмешливой
злости, мягкости и беззастенчивой жестокости. Он нетерпе-
ливый, навязчивый и самолюбивый — сочетание, которое
может равно оттолкнуть и чувствительных и бесчувствен-
ных. Въедливая и бескомпромиссная честность, которая ему
свойственна, привлечет немногих. Одним он покажется чув-
ствительным до Неприличия, другим — просто крикуном.
Столь яркий темперамент помогает ему почти всегда остав-
лять за собой последнее Слово. Клифф, одних лет с Джим-
ми, невысокий, темноволосЫщ коренастый, на нем свитер и
серые новые, но совершенно мятые брюки. Он спокоен и
медлителен до апатии. На etb Грустном лице лежит печать
природного ума — достояние самоучки. Если Джимми оттал-
кивает от себя людей, то Клифф Не может не вызывать сим-
патии или хотя бы внешнего расположения даже у людей
осторожных. Он — неизбежная^ умиротворяющая противопо-
ложность Джимми.
Слева, возле буфета, стоит Эл ид б Н. Они Склонилась над
гладильной доской. Рядом с ней груда белья. Элисон —
наиболее трудно уловимый характер в этой сложной полифо-
нии из трех человек. Она — в другом ключе: нечто вроде
нежной мелодии, которая тонет в звуках джаза — в присут»
ствии двух грубоватых парней. На ней рваная, но дорогая
юбка и вишнево-красная рубашка Джимми навыпуск. Од-
нако, как ни странно, выглядит она в этом наряде весьма
элегантно. Элисон примерно одних лет с мужчинами. Их
диковатый внешний вид еще ярче оттеняет ее красоту. Она
высокого роста, изящная шатенка с тонкими чертами поро-
дистого лица. В ее больших и глубоких глазах есть какая-
то затаенная строптивость, которая заставляет с ней счи-
таться.
В комнате тихо и дымно. Слышен только стук утюга о гла-
дильную доску. Стоит один из прохладных весенних вечеров,
весь в облаках и тенях. Неожиданно Джимми швыряет га-
зету на пол.

Оглянись во гневе
7
Джимми. И зачем я занимаюсь этим каждое воскресенье? Ведь
даже обзоры новинок те же .самые, что на прошлой неделе.
Книги новые —обзоры старые. Ты свою дочитал?
К л и ф ф. Нет еще.
Джимми. Я осилил целых три колонки об английском романе.
До черта французских слов. Ты не чувствуешь себя полным
невеждой после чтения газет?
К л и ф ф. Не чувствую.
Джимми. Ты и так ничего не знаешь. Плебей. (К Элисон,}
Послушай, а как реагирует благородная публика?
Э л и с о н (рассеянно). Что?
Джимми. Я говорю, ты после чтения газет, конечно, не сомне-
ваешься в своих умственных способностях?
Э л и с о н. А-а... Я еще сегодня газет не читала.
Джимми. Не о том речь. Я вообще...
К л и ф ф. Оставь бедную девочку в покое. Она занята.
Джиммил Скажите! Она же может ответить! Ты можешь отве-
тить? Высказать свое мнение? Или бремя белой женщины
слишком давит тебе на мозги?
Э л и с о н. Извини. Я не прислушивалась.
Джимми. Разумеется! Этот проклятый Джимми о чем-то там
бормочет, а всем это уже надоело и все хотят спать. И Элисон
зевает первой.
К л и ф ф. Слушай, оставь ее в покое.
Джимми (кричит). Отлично, дорогая! Спи спокойно! Это всего-
навсего я обращался к тебе с вопросом. Не забыла этого
слова? Прости, ради бога.
К л и ф ф. Не вопи. Я читаю.
Джимми. Напрасный труд, ты все равно ничего не поймешь.
Клифф. Мм...
Джимми. Ты слишком туп.
Клифф. Да, и не образован. А теперь заткнись, ладно?
Джимми. А почему тебе не попросить мою жену объяснять те-
бе прочитанное? Она же у нас образованная. (К Элисон.)
Верно?

8
Джон Осборн. Пьесы
Клифф (продолжая читать, толкает его ногой). Да оставь же
ее в покое.
Джимми. Сделай это еще раз, бандит, и я тебе уши оборву.
(Выбивает газету у Клиффа из рук.)
Клифф (наклонившись). Слушай, я занят самообразованием.
Не мешай мне, болван. Отдай. (Протягивает руку за газе-
той.)
Э л и с о н. Ради бога, Джимми, верни ему газету! Я не могу со-
средоточиться.
Клифф. Вот видишь, давай газету. Она не может сосредото-
читься.
Джимми. Не может сосредоточиться! (Швыряет Клиффу газе-
ту.) Да у нее уже давно в голове нет ни одной мысли! Что,
не правда?
Эли сон. Правда.
Джимми (поднимает с полу газету). Я проголодался.
Э л и с о н. Не может быть! Так скоро?
Клифф. Прожорливая свинья.
Джимми. Никакая не свинья. Просто люблю поесть, вот и все.
Клифф. Люблю поесть! Ты. как сексуальный маньяк, только у
тебя все направлено на жратву. Погоди, парень, попадешь во
«Всемирные новости»: Джеймс Портер, двадцати пяти лет,
осужден на прошлой неделе за преступную связь с кочаном
капусты и банкой консервированной фасоли. Обвиняемый
жаловался на недомогание и обмороки. Он просил принять
во внимание как смягчающее обстоятельство тот факт, что
служит начальником противовоздушной обороны.
Джимми (ухмыляясь). Действительно, люблю поесть. Хотел
бы вот так же всласть пожить. Ты что-нибудь имеешь
против?
Клифф. Не вижу никакой пользы в том, что ты много ешь. Ты
совершенно не толстеешь.
Джимми. Мы не толстеем. Я уже пытался тебе объяснить.
В нас все перегорает. Теперь заткнись, я буду читать. Мо-
жешь подогреть мне чаю.

Оглянись во гнейё .
д
Клифф. Господи, ты же выдул целый чайник! Мне досталась
только одна чашка.
Джимми. Ну и что? Поставь еще.
Клифф (к Элисон). Подтверди, что я выпил только одну
чашку!
Элисон (не поднимая головы). Да.
Клифф. Слышал? И она выпила одну чашку. Я видел. А ты
вылакал все остальное.
Джим мл (читая газету). Поставь чайник.
Клифф. Сам поставь. Ты смял мою газету.
Джимми. В этом доме один я знаю, как нужно обращаться с
газетами и со всем прочим. (Берет другую газету.) Тут де-
вушка интересуется, потеряет ли ее ухажер уважение к
ней, если она даст ему то, что он у нее просит. Глупая
тварь.
Клифф. Попадись она мне, я бы ей растолковал.
Джимми. И кому только нужен этот бред? (Отбрасывает газе-
ту прочь.) Ты уже прочел достойную доверия газету?
Клифф. Какую?
Джимми. В воскресенье выходят всего две достойные доверия
газеты. Одна у тебя в руках и вот эта. Давай меняться!
Клифф. С удовольствием.
Меняются газетами.
Я читал статью епископа Бромлейского. (Протягивает руку
к Элисон.) Как ты, дорогая?
Элисон (улыбаясь). Ничего, спасибо.
Клифф (берет ее за руку). Почему бы тебе не бросить все и не
отдохнуть?
Элисон (улыбнувшись). Мне осталось немного.
Клифф (целует ей руку и забирает ее пальцы в рот). Она у нас
очаровательная, правда?
Джимми. Мне все это говорят. (Встречается взглядом с Эли-
сон.)
Клифф. Какая милая и нежная лапка. Очень хочется откусить.

16 Джон Ьсборн. Пьесы
Элисон. Перестань. Я сожгу его рубашку.
Джимми. Отдай ей пальцы и не распускай слюней. Что гово-
рит епископ Бромлеискии?
Клифф (отпуская Элисон). Здесь говорится, что он выступил с
трогательным обращением ко всем христианам, призывая
их всеми силами способствовать производству водородной
бомбы.
Джимми. Действительно, трогает до глубины души. (К Элисон.)
Тебя трогает, дорогая?
Элисон. Разумеется.
Джимми. Ну вот, и моя жена тронута. Надо посылать епископу
пожертвование. Что он там еще сказал? Там-ти-там, та-та-
там. Ясно. Епископ обиделся на чье-то заявление, будто он
поддерживает богатых против бедных. Он подчеркнул, что
не признает классовых различий. «Эту идею нам настойчиво
и злонамеренно навязывает рабочий класс». Какая прелесть!
Джимми смотрит, как они будут- реагировать на. прочитан"
ное, но Клифф занят своей газетой, а Элисон прилежно гла-
дит.
(К лиф фу.) Ты это читал?
Клифф. Что тебе?
Джимми понимает, что им не до него, однако мириться с
этим не хочет.
Джимми(к Элисон). Тебе не кажется, что это мог бы напи-
сать твой отец?
Элисон. Что именно?
Джимми. Да то самое, что я читал.
Элисон. С какой стати он должен это писать?
Джимми. А очень в его стиле.
Элисон. Разве?
Джимми. Слушай, а может быть, епископ Бромлеискии — это
его псевдоним?

Оглянись во гневе
11
Клифф. Не обращай внимания. Ему приспичило кого-нибудь
обидеть. Он теперь к чему угодно прицепится.
Джимми (пользуясь, пока есть слушатели). А ты читал про
женщину, которая пошла на митинг американских еванге-
листов на Эрлс Корт? Она полезла вперед объявить, что
она за любовь или что там у них, и в толпе новообращен-
ных, которые рвались туда же, ей сломали два ребра и про-
ломили голову. Она вопила, как резаная, но кого это встре-
вожит, если полсотни тысяч людей во всю глотку орут «Впе-
ред, Христово воинство»? 1 (Порывисто поднимает голову,
ожидая ответа.)
Клифф и Элисон молчат.
Иногда мне кажется, я ничего вокруг не понимаю. Как на-
счет чая?
Клифф (уткнувшись в газету). Какого чая?
Джимми. Поставь чайник.
Элисон глядит на него.
Элисон. Ты хочешь чаю?
Джимми. Не знаю. Пожалуй, нет, не хочу.
Элисон. А ты, Клифф?
Джимми. И он не хочет. Долго ты еще провозишься?
Элисон. Скоро закончу.
Джимми. Господи, как я ненавижу воскресенья! Вечно тоска и
однообразие. И никуда от этого не денешься. Вечно одно и
то же: газеты, чай, стук утюга. Несколько часов — и долой
еще одна неделя. Уходит молодость! Вы это понимаете?
Клифф (опуская газету на пол). В чем дело?
Джимми (безразличным тоном). Так, ничего. Будь ты проклят,
будьте вы оба прокляты, черт с вами со всеми.
1 Гимн Армии спасения, религиозно-филантропической организации,
основанной в 1865 году. (Здесь и далее примеч. В. Харцтоцова.)

12
Джон Осборн. Пьесы
Клифф. Может, сходим в кино? (К Элисон.) Как ты на это
смотришь, дорогая?
Элисон. Я, наверное, не смогу. 'Может, Джимми пойдет?
Джимми. Чтобы воскресная шпана, пробившись в первые ря-
ды, испортила мне вечер? Благодарю. (Пауза.) Ты читал
последнюю статью Пристли? Впрочем, что я спрашиваю.
Конечно, не читал. Чего ради только я каждую неделю трачу
девять пенсов на эту проклятую газету? Кроме меня, ее
никто не читает. Всем все безразлично. Все пребывают в
состоянии упоительной лени. Я с вами скоро вообще обал-
дею. Уверен, вы поставили своей целью свести меня с ума.
Боже мой, как хочется хоть какого-то душевного подъема,
хоть совсем немного. Просто услышать теплый, проникно-
венный голос—«Господи!» (Театральным жестом бьет себя
в грудь.) «Господи! Я живой!» Есть мысль — немного поигра-
ем? Давайте притворимся, что мы человеческие существа и
действительно живем. Почему для смеха не повалять дура-
ка? Притворимся, будто мы люди. (По очереди смотрит на
Клиффа и Элисон.) Да, видно, перевелись души, которые
можно расшевелить.
Клифф. А что он сказал?
Джимми (возмущенный, что ему мешают злить Элисон).
Кто — он?
Клифф. Мистер Пристли.
Джимми. То же, что всегда. Он похож па ее папашу, который
из своей комфортабельной пустыни, не ведающей избира-
тельных прав, вперял такой же умиротворенный взор во
времена былого благоденствия. Какого черта ты испортил
свои брюки?
К л и ф ф. А в чем дело?
Джимми. Это что, те самые брюки, которые ты купил на про-
шлой неделе? Полюбуйся, что он сделал с новыми брю-
ками.
Элисон. Клифф, ты неряха. На них страшно смотреть.
Джимми. Истратил массу денег на новые брюки —и валяешь-

Оглянись во гневе
13
ся в них, как дикарь. Что бы ты стал делать, если бы я не
следил за тобой?
Клифф (ухмыляясь). Не представляю. (К Элисон.) Дорогая,
что бы я стал делать?
Элисон. Ты бы лучше снял брюки.
Джимми. Вот-вот. Снимай, я тебя выпорю.
Элисон. Дай, я их выглажу, пока утюг горячий.
Клифф. Ладно. (Начинает снимать брюки.) Только сперва из
карманов все выну. (Вынимает ключи, спички, носовой пла-
ток.)
Джимми. Будь добр, дай спички.
Клифф. Опять будешь дымить своей трубкой? Всю квартиру
провонял. (К Элисон.) Согласись — ужасный запах.
Джимми отбирает у него спички и закуривает,
Элисон. Мне все равно. Я привыкла.
Джимми. Она к чему хочешь привыкнет. Если бы она умерла
и очнулась в раю, то, наверное, уже через пять минут чув-
ствовала бы себя как дома.
Клифф (передавая Элисон брюки). Спасибо, дорогая. Дай мне,
пожалуйста, сигарету.
Джимми. Не давай ему.
Клифф. Я не могу больше выносить вонь от твоей трубки. Мне
нужно закурить тоже.
Джимми. А мне кажется, доктор запретил тебе курить.
Клифф. Заткнется он когда-нибудь или нет?
Джимми. Ладно, валяй. Вот где твоя язва! Добивайся приступа,
если тебе так хочется. Я умываю руки. Все, умываю руки.
Надоело заботиться о других. Себе дороже.
Элисон дает Клиффу сигарету. Они закуривают, и Элисон
опять начинает гладить.
Никто ни о чем не думает, всем все равно. Нет ни веры, ни
убеждений, ни малейшего душевного подъема. Так, очеред-
ной воскресный вечер.

14 Джон Осборн. Пьесы
Клифф, в трусах и свитере, снова садится в кресло.
Джимми. Хоть бы концерт какой-нибудь послушать. (Подни-
мает с полу радиопрограмму.) Слушай! (Толкает Клиффа
ногой.) Поставь чаю.
Клифф ворчит в ответ, он снова погрузился в чтение,
Ага, вот. Воан-Уильямс 1. Это уже почти удача. Сильное, про-
стое, английское. Вообще-то среди людей моего толка горя-
чих патриотов не найдешь. Кто-то сказал... как же это...
«наша кухня из Парижа». Смешно! «Политика из Москвы,
мораль из Порт-Саида». Что-то вроде этого. Кто же это ска-
зал? (Пауза.) Впрочем, для тебя это имя все равно будет звук
пустой. Очень неприятно сознавать, но я иногда хорошо по-
нимаю, что должен был чувствовать ее папаша, вернувшись
из Индии после долголетней отлучки. Ведь какая была у
них там завидная жизнь! Домашнее печенье, крокет, свет-
лые мысли, белые костюмы. Круглый год июль, чуть не сут-
ки напролет солнце, изящные книжечки стихов, хрустящее
белье, крахмальный аромат. Сплошная романтика! Липовая,
конечно. Ведь когда-нибудь должен идти дождь. А все-таки
мне этого жаль, даже фальшивого. Если нет своего мира, то
неплохо пожалеть о чужом, пусть ушедшем. Видимо, я
становлюсь сентиментальным. Но должен сказать, что в аме-
риканский век довольно скучно жить, если ты сам не аме-
риканец, разумеется. Возможно, наши дети сплошь станут
американцами. Это мысль, а? (Толкает Клиффа, кричит.)
Я говорю, это мысль!
Клифф. Серьезно?
Джимми. Что ты сидишь, как мешок? Я думал, ты согреешь
чаю.
Клифф ворчит.
1 Р. Воан Уильяме (1872—1968) -^английский композитор, собиратель
и исследователь музыкального фольклора.

Оглянись во гнёйе
1»
(Поворачивается к Элисон.) Что, твой Вебстер появится се-
годня вечером?
Элисон. Может, заскочит. Ты знаешь, какой он.
Джимми. Надеюсь, не заскочит. Только Веботера мне сегодня
не хватало.
Элисон. Мне помнится, ты сам говорил, что он единственный
человек, с которым ты находишь общий язык.
Джимми. Правильно. Но мы говорим все же на разных диалек-
тах, хотя и одного языка. Мне он нравится. Он кусачий и
колючий, способен...
Элисон. Воодушевиться?
Джимми. Верно. Когда он появляется эдесь, я чувствую при-
лив сил. Он не любит меня, но дает мне нечто такое, чего я
не могу получить у других. Ведь с тех пор, как...
Элисон. Уже понятно: с тех пор, как ты жил с Мадлен... (Берет
выглаженные вещи, идет к кровати.)
К л и ф ф (из-за газеты). Какой Мадлен?
Элисон. Проснись, милый. Ты много раз слышал о Мадлен. Это
была его любовница. Вспомнил? Ему тогда было четырна-
дцать лет. Или тринадцать?
Джимми. Восемнадцать.
Элисон. Он всем обязан Мадлен.
К л и ф ф. Я всегда путаю твоих женщин. Это та, что годилась
тебе в матери?
Джимми. Она была старше только на десять лет.
К л и ф ф. Да ты у нас просто Дон-Жуан!
Джимми. Когда же будет концерт? (Просматривает газету.)
Клифф (зевает). Я совсем сплю. Страшно подумать, что завт-
ра придется торчать в нашей гнусной лавочке. Может, ты
поторгуешь, а я хоть высплюсь?
Джимми. Мне нужно на фабрику за товаром, так что уж при-
дется тебе поработать. Через пять минут концерт начнется.
Элисон вернулась к гладильной доске. Она стоит скрестив
руки на груди и курит, задумчиво глядя в одну точку.

16
Джон Осборн. Пьесы
Джимми. В одном ее мизинце было больше жизни, чем в вас
обоих, вместе взятых.
Клифф. У кого?
Э л и с о н. У Мадлен, конечно.
Джимми. У нее был потрясающий интерес ко всему на све-
те — к вещам, людям. Это не было любопытство на прими-
тивном уровне. С нею я пережил восхитительное чувство —
будто я проснулся и все вижу.
Элисон начинает гладить брюки Клиффа.
Клифф (из-за газеты). Пожалуй, я действительно поставлю
чайник.
Джимми (невозмутимо). С ней все становилось приключением.
Даже поездка в автобусе была целой одиссеей.
Клифф. Я бы не сказал, что Вебстер напоминает Одиссея. Урод-
ливый чертенок.
Джимми. Я не о Вебстере говорю, кретин. Он по-своему инте-
ресен. Мужской вариант Эмилии Бронте. (К Элисон.) Из
твоих друзей единственный приличный человек. Поэтому не-
понятно, чем он тебе интересен.
Элисон. Он тоже, наверное, удивляется.
Джимми (подойдя к правому окну, выглядывает на улицу).
У него есть не только воля, но еще и тонкость чувств. Ред-
чайшее сочетание. Твои остальные друзья не имеют ни того
ни другого.
Элисон (спокойно и серьезно). Пожалуйста, Джимми, не про-
должай.
Джимми оборачивается, смотрит на нее. Он услышал уста-
лый призыв о пощаде, и это сбивает его. Но' ненадолго.
Следует новая атака. Джимми выходит на середину комна-
ты, становится позади Клиффа и глядит на пего сверху.
Джимми. Твои друзья... Давайте перемоем им косточки!
Клифф. Закрой кран. Дай ей выгладить мои брюки.

Оглянись во гневе
1?
Джимми (задумчиво). Не думай, что я могу ее расшевелить.
Что бы я ни сделал, это ее не тронет. Даже упади я здесь
замертво.
К л и ф ф. Ну и падай.
Джимми. В их роду есть типы воинственные, вроде ее мамаши
и папаши,—воинственные, высокомерные, озлобленные.
И есть никакие. Она нечто среднее.
К л и ф ф. Почему бы тебе не послушать концерт? И не торчи, по-
жалуйста, за спиной. У меня от твоего мерзкого жужжания
мурашки по спине бегают.
Джимми щиплет Клиффа за ухо, и тот вскрикивает от боли.
Джимми ухмыляется.
Больно же, садист! (К Элисон.) Стукни его по голове.
Джимми (становясь между ними). Ты видел когда-нибудь ее
братца? Найджела? Украшение военной академии в Сэнд-
херсте: прямая выправка, ни малейшего намека на подбо-
родок. Я сам с ним имел дело только один раз. Он предло-
жил мне выйти и потолковать, когда я сказал его матери,
что она сущая мегера.
К л и ф ф. И ты вышел?
Джимми. Я не дурак. Он здоровенный малый. Ты бы послушал,
сколько патентованных банальностей изрекали его уста.
Воплощенная пошлость на высшем уровне — вот что такое
братец Найджел. Попомни мое слово: однажды он еще ста-
нет министром. Но где-то в глубине души у него все-таки
таится смутная мысль, что он и его дружки грабят и дура-
чат всех и каждого вот уже много поколений. (Идет к
рампе.) Найджел никакой, хотя и не настолько, чтобы сде-
латься невидимкой. Невидимки в политике никому не инте-
ресны, даже своим приверженцам. А особенно никакой Найд-
жел в области знаний. Его представления о жизни и обык-
новенном человеке настолько неопределенны, что он, пра-
во, заслуживает особых знаков отличия, вроде медали «За
тупость». Но его никогда не потревожат угрызения совести

18 Джон Осборн. Пьесы
даже в той неопределенной форме, какая ему доступна.
(Отходит в глубь сцены.) И потом, он же патриот и англи-
чанин, и у него даже мысли не может возникнуть, что он
все время продает своих соотечественников направо и на-
лево. Что же остается делать? Только искать убежища в
собственном тупоумии. Верный способ сохранить обычный
порядок вещей заключается в том, чтобы признать свой
хилый умишко неспособным допустить мысль о переменах.
Правда, сейчас все не так просто. Все далеко не так просто.
И учителя Найджела это понимают, они его хорошо учили,
так что он справится. И, знаешь, он справится лучше мно-
гих других.
В комнате настает тишина, слышен только стук утюга Эли-
сон. Она напряженно смотрит на утюг, Клифф уставился в
пол.
(Жизнерадостность на время покинула Джимми. Он чувст-
вует некоторую сомнительность своей победы. Он не в силах
взглянуть на Элисон и Клиффа, чтобы проверить действие
своего красноречия. Джимми направляется к окну, чтобы
немного остыть, и выглядывает на улицу.) Дождь пошел.
Теперь картина полная. Эта дыра и дождь... (Словно разго-
варивая с кем-то.) Такова семейка этой милой женщины.
G папашей и мамашей вы уже познакомились. Только пусть
их великосветские манеры не обманывают вас. Эти люди
нанесут вам удар ниже пояса в ту самую минуту, когда вы
отдаете служанке шляпу. Зато Найджел и Элисон... (Подра-
жая подкупающему тембру радиодиктора.) Найджел и Эли-
сон. Их внутренние свойства те же, что и внешние,— парази-
тизм, флегма и абулия.
Клифф. Не пропустить бы концерт. Я включу радио?
Джимми. Недавно я проверил это слово в словаре. Есть слова,
в значении которых я никогда не был уверен, хотя считал,
что в общем знаю.
Клифф. Какое слово?

Оглянись во гневе
19
Джимми. Я уже сказал — абулия. И знаешь, что это такое?
Клифф отрицательно качает головой.
Я тоже по-настоящему не знал, хотя женат на женщине, от-
пугивающей любое определение. И вдруг отыскал слово,
которое ее исчерпывает. Это не какое-нибудь близкое при-
лагательное, это существительное, выражение ее существа.
Абулия! Звучит, как имя дородной римской матроны, прав-
да? Вот госпожа Абулия со своим мужем Секстом-трибуном
отправляется на бой гладиаторов.
Клифф бросает обеспокоенный взгляд на Элисон.
Бедняга трибун! Попади он в герои голливудского фильма,
его по причине совершенной второстепенности наверняка
дадут играть какому-нибудь английскому статисту. Ему и
невдомек, что задолго до финала картины доморощенные
христиане оставят его с носом.
Элисон склоняется над гладильной доской и закрывает
глаза.
Госпоже Абулии посулят жизнь яркую и легкую, а бедный
трибун, понятно, никогда ей этого не обещал. Эй, Абулийка!
Спускайся к нам на арену, сейчас выпустят еще парочку
львов!
Элисон. Боже мой, если он не остановится, я сойду с ума.
Джимми. Интересно, это уже кое-что. (Подходит к комоду
справа.) Да, я ведь еще не сказал тебе, что значит это
слово. (Берет словарь.) Для нее я читать не буду, она и так
знает. Если я ошибусь в произношении, то придется подо-
ждать, когда она соберет достаточный кворум и поправит
меня. Зачитываю: «Абулия. Существительное. Отсутствие
инициативы, недостаток твердости, трусость, ограниченные
умственные способности». (Захлопывает словарь.) Вот вам
моя жена! Все точно, правда? Перед вами госпожа Абулия.
(Грубым голосом, как бы из зрительного зала.) Эй, Абулиеч-

20
Джон Осборн. Пьесы
ка! Когда следующая серия? (Наблюдает за Элисон, ожидая
взрыва.)
Лишь на мгновение лицо Элисон искажается, она откиды-
вает голову,— похоже, сейчас закричит. Но это быстро про-
ходит. Она привыкла к этим хорошо подготовленным атакам,
и, видимо, сегодня Джимми не видать победы. Элисон снова
берется за утюг.
Джимми подходит к приемнику, включает его. Идет концерт
из произведений Р. Воана Уилъямса. Джимми возвращается
к своему креслу, опускается в него и закрывает глаза.
Элисон (подавая Клиффу брюки). Готово, милый. Неважно раз-
гладились, но пока сойдет.
Клифф (встает и надевает брюки). Прекрасно.
Элисон. Береги их. Я потом займусь ими как следует.
Клифф. Спасибо, милая, ты совершенство. (Обнимает ее за та-
лию, целует.)
Улыбнувшись, Элисон щелкает его по носу. Джимми наблю-
дает за ними.
Элисон. Не хочешь закурить?
Клифф. Хорошая мысль, а где сигареты?
Элисон. На плите. Ты будешь курить, Джимми?
Джимми. Благодарю, я пытаюсь слушать музыку. Вам не ме-
шает?
Клифф. Простите, ваша светлость. (Всовывает Элисон в рот
сигарету, другую берет себе, закуривают. Садится, раскры-
вает газету. Бросает газету, берет другую, листает ее.)
Элисон отправляется гладить.
Джимми. Этот шум необходим?
Клифф. Извини.
Джимми. Неужели нужно учить, как переворачивать страни-
цы? А кроме того, это моя газета. (Вырывает газету.)

Оглянись во гневе
21
К л и ф ф. Послушай, не будь собственником.
Джимми. Всего девять пенсов, продается в любом киоске. Ради
бога, не мешай слушать музыку. (Пауза. К Элисон.) Ты
еще долго будешь стучать?
Элисон. А что?
Джимми. Ты, конечно, не подумала, что это мешает слушать
музыку.
Элисон. Прости, мне осталось немного.
Пауза. Стук утюга вторит музыке. Клифф беспокойно ерзает
в кресле. Джимми наблюдает за Элисон, его нога начинает
угрожающе дрожать. Он вскакивает и выключает приемник.
Почему ты выключил?
Джимми. Потому что я хотел послушать музыку.
Элисон. Ну и что тебе мешало?
Джимми. А то, что каждый шумит, как может.
Элисон. Извини, ради бога, но я не могу бросить все дела из-за
того, что тебе захотелось послушать музыку.
Джимми. Почему же?
Элисон. Оставь, Джимми, ты как маленький ребенок.
Джимми. Попрошу меня не учить. (Поворачивается к Клиф-
фу.) Она поразительно неуклюжа. Каждый вечер вижу одну
и ту же картину. Она грохается на постель, словно борец
на ринге, с треской задергивает шторы на окнах. С ней просто
опасно % быть рядом. Гренадер какой-то. Ты замечал, какой
женщины шумный народ? (Идет к креслу слева.) Или не
приходилось? Как опи стучат по полу, когда ходят? Тебе
не случалось наблюдать за их туалетом? Они бряцают щип-
цами и клацают ножницами, трещат щетками, хлопают
коробками. (Смотрит на туалетный столик Элисон.) Я на-
блюдаю ее за этим занятием каждый божий день. Когда
видишь женщину перед зеркалом в спальне, то начинаешь
понимать, какой она изощренный палач. (К лиф фу.) Ты
когда-нибудь видел, как старый, грязный бедуин копается в
жирной бараньей туше? То же самое женщина. Слава богу,

22
Джон Осборн. Пьесы
женщины-хирурги редкость. Попадись в их безответственные
ручки, так в два счета вывернут кишки наизнанку. Раз! — и
цапают твои потроха, как пуховку из пудреницы. Два! — и
шмякают на стол, как ту же пуховку.
Клифф (со смешной гримасой). Фу, замолчи!
Джимми (отходит в глубину сцены). С твоими внутренностя-
ми они обращаются, как со шпильками для волос, они так
же раскидывают их по полу. Нужно быть совершенным
бревном, чтобы производить вокруг себя столько шума и
беспорядка. (Идет к центру сцены и облокачивается на стол.)
В свое время я снимал комнату под квартирой двух девок.
Было слышно абсолютно все, чем жили эти твари. Они
умели превратить в пытку простейшие вещи. Сначала я их
вежливо упрашивал. Потом, выйдя на лестницу, кричал
самые площадные ругательства, какие только мог вспомнить.
Но их ничто не брало. Если кто-нибудь из них заходил в
уборную, то раздавался грохот средневекового сражения. Они
доконали меня, я оттуда переехал. Наверное, они все еще
там живут. А может, повыходили замуж и сводят с ума
неосторожных дураков, хлопая дверьми, гвоздя мозги каб-
луками, гремя утюгами и кастрюлями. Женщина — это не-
истощимый источник шума.
Звонят колокола близкой церкви.
Дьявольщина! Теперь еще эти проклятые колокола! (Бро~
сается к окну.) Эй, вы, уймите их! Остановите колокола!
Без них тошно! Не желаю слушать этот звон!
Элисон. Перестань кричать! (Овладев собой, пытается его уре-
зонить.) Ты заманишь сюда мисс Друри.
Джимми. Плевать мне на мисс Друри с высокой колокольни.
Эта благородная развалина меня не одурачит. Я не такой
простак, как вы. Старая воровка! Она получает с нас за
этот чердак больше чем достаточно. А потом, она сейчас,
наверное, в церкви. (Показывает на окно.) Звонит в эти
проклятые колокола!

Оглянись во гневе 23
К л и ф ф (подходит к окну и закрывает его). Хватит, перестань,
будь хорошим. Пойдемте, что-нибудь выпьем.
Джимми. Все закрыто. Сегодня же воскресенье. Забыл? И дождь
идет.
Клифф. Ну, тогда потанцуем. (Насильно кружит Джимми.)
Джимми это не по вкусу.
А вы часто здесь бываете?
Джимми. Только в брачный сезон. Ну, хватит, было очень ве-
село. (Пытается вырваться.)
Клифф держит его крепко.
Пусти.
Клифф. Не пущу, пока не извинишься за то, что надоедал всем.
Как вы думаете, теперь будут в моде только платья с вы-
резом досюда?
Джимми. Я тебе сейчас зубы вышибу отсюда, если ты меня
не пустишь! (Делает энергичную попытку освободиться.)
Клифф виснет на нем. Оба падают на пол и борются под
столом. Элисон продолжает гладить. Хотя такие сцены ей
привычны, но и она вот-вот сорвется. Клиффу удается вы-
рваться, он стоит перед гладильной доской. Джимми тоже
поднимается на ноги. Они схватываются снова.
Элисон. Опомнитесь, бога ради! Каждый день зверинец!
Джимми делает отчаянное усилие и нарочно толкает Клиф-
фа на гладильную доску. Доска падает. Клифф падает вме-
сте с Элисон. Элисон вскрикивает от. боли. Доюимми ошелом-
ленно, с трудом переводя дыхание, смотрит на них.
Клифф (поднимаясь). Она ударилась. Тебе больно?
Элисон. А то не видишь?
Клифф. Она обожглась об утюг.
Джимми. Прости, дорогая.
Элисон. Отвяжись.

24
Джон бсборн. Пьесы
Джимми. Пожалуйста, прости меня. Думаешь, я нарочно?
Элисон (беспомощно качая головой). Видеть тебя не могу.
Он в нерешительности смотрит на нее. Клифф делает ему
знак, Джимми поворачивается и уходит.
Клифф. Иди, сядь сюда. (Ведет ее к креслу справа.) Побледне-
ла даже. Как ты себя чувствуешь?
Элисон. Уже хорошо.
Клифф. Что тут у нас с рукой? (Осматривает ожог.) Красная.
Болеть будет. Что же делать?
Элисон. Да ничего особенного, надо мылом смазать. Больше я
ничего про ожоги не помню.
Клифф. Я сбегаю в ванну и возьму мыло. Ты как себя чувст-
вуешь? В остальном все ничего?
Элисон. Да.
Клифф (идет к двери). Я моментально. (Уходит.)
Элисон (откидывается в кресле и смотрит в потолок. Глубоко
вздыхает, закрывая лицо руками. Почувствовав боль в руке,
вздрагивает и опускает руку. Другой рукой проводит по
волосам. Сдавленным шепотом.) Господи!..
Клифф (возвращается с куском мыла). Вот это ароматное дерь-
мо. Считаешь, поможет?
Элисон. Должно.
Клифф. Ну, на здоровье. Давай руку. (Опускается перед ней на
колени.)
Элисон протягивает ему руку.
Я его подержал под краном. Оно теперь совсем мягкое. Я по-
тихоньку. (Осторожно смазывает мылом ожог.) Терпимо?
Элисон кивает.
Храбрая девочка.
Элисон. Никакая не храбрая. (Голосом, хриплым от сдерживае-
мых слез.) Не могу я больше, Клифф. (Отворачивается.)
Я устала.

Оглянись во гневе
25
Клифф. Вот и все. (Откладывает мыло.) Тебе чего-нибудь при-
нести?
Она отрицательно качает головой. Клифф садится на ручку
кресла и обнимает ее за плечи. Элисон приникает к нему
головой.
Не расстраивайся. (Поглаживает ее шею.)
Элисон (опускает голову). Где он?
Клифф. В моей комнате.
Элисон. Что он там делает?
Клифф. Валяется на постели. Читает, наверное. Тебе лучше?
Элисон (откидывается назад и закрывает глаза). Спасибо.
Клифф (целует ее в макушку). Не думаю, что у меня хватило
бы смелости снова жить самостоятельно, несмотря ни на
что. Я ведь груб и зауряден, один я бы вконец одичал
И потом, привыкаешь к людям, и от этого еще хуже.
Элисон. Не хочу я больше никакой любви. Хватит. Не могу
больше.
Клифф. Ты еще молодая, рано сдаваться. Молодая и красивая.
Может, забинтовать руку, как ты считаешь?
Элисон. У меня на столике есть бинт.
Клифф идет к туалетному столику направо.
Оглядываюсь назад и сколько себя помню — не знаю, что
значит чувствовать себя молодой, по-настоящему молодой.
Джимми говорил мне недавно то же самое. Я притворилась,
что не слушаю, наверное потому, что боялась разозлить его.
И, конечно, он взбесился, как сегодня. Но я прекрасно по-
нимала, что он хотел сказать. А было совсем нетрудно отве-
тить: «Да, милый, я тебя прекрасно понимаю. Я понимаю
твои чувства». (Поеживаясь.) Как раз такие простые вещи
нам недоступны.
Клифф (с бинтом в руках стоит справа, спиной к ней). Инте-
ресно, сколько еще мне придется наблюдать, как вы измы-
ваетесь друг над другом. Иногда просто противно смотреть.

26
Джон Осборн. Пьесы
Элисон. Но ведь ты не собираешься бросать нас?
Клифф. Думаю, нет. (Подходит к ней.)
Элисон. Мне страшно. Если бы я только знала, чем все это
кончится.
Клифф (опираясь коленом на ручку кресла). Давай сюда руку.
Она протягивает руку.
Если будет больно, кричи. (Перевязывает ей руку.)
Элисон (глядя на вытянутую руку). Клифф...
Клифф. Да?.. (Короткая пауза.) Что, дорогая?
Элисон. Ничего.
Клифф. Нет, скажи, в чем дело?
Элисон. Понимаешь... (Колеблется.) Я беременна.
Клифф (через несколько секунд). Где ножницы?
Элисон. Там же.
Клифф (идет к туалетному столику). Серьезная штука. Когда
ты это узнала?
Элисон. Несколько дней назад. Я совершенно потеряла голову.
Клифф. Еще бы.
Элисон. Надо же было влететь именно сейчас! Три года все
обходилось.
Клифф. Ну, от этого никто не застрахован. (Подходит к ней.)
А вообще я поражен.
Элисон. Главное, и мысли об этом никогда не было. Как мож-
но... в такой квартире, без денег и... вообще. Он всегда был
против, я знаю. Как теперь быть?
Клифф. Ты ему не говорила?
Элисон. Нет еще.
Клифф. Что же ты собираешься делать?
Элисон. Понятия не имею.
Клифф (разрезает бинт, начинает его завязывать). Не туго?
Элисон. Нет, хорошо, спасибо. (Встает, подходит к гладильной
доске, поднимает ее и прислоняет к буфету справа.}
Клифф. А нельзя?..

Оглянись во гневе
27
Элисон. Исправить положение? (Ставит утюг на плиту.) Не
знаю еще. Если можно, тогда, конечно, никаких проблем не
будет.
К л и ф ф. А если уже поздно?
Она только качает головой, ее лица он не видит.
Почему ты не хочешь сказать ему?
Элисон опускается на колени, чтобы собрать с полу белье,
складывает его.
В конце концов, он тебя любит. Не мне тебе это говорить.
Элисон. Неужели не понимаешь? Он сразу начнет подозревать
меня в каких-нибудь происках. Он все время убеждает себя
в том, что я прекрасно знаю, какой он ранимый человек.
Сегодня вечером все еще может обойтись, мы будем любить
друг друга. А потом будем лежать с открытыми глазами,
смотреть на рассвет через то окошко и бояться его. Утром
он будет чувствовать себя обманутым, словно я собираюсь
убить его самым коварным способом. Он будет следить, как
у меня растет живот, и мне будет страшно глядеть ему в
глаза.
К л и ф ф. Может, придется и это вынести, дорогая.
Элисон. Ты сам знаешь, у Джимми собственная мораль. Мать
называет ее «распущенностью». Да, его мораль свободна,
но еще она очень суровая. Ты не поверишь, но до женитьбы
мы не спали вместе.
Клифф. Действительно странно, зная его принципы.
Элисон. После знакомства все развивалось так стремительно,
что у нас просто не было подходящего случая. Зато потом
он меня извел тем, что я была девственницей. Он рвал и
метал, словно я его в чем-то обманула. Можно подумать, что
нетронутая женщина осквернит его.
Клифф. Никогда не слышал, чтобы ты так говорила о нем. Ему
бы это понравилось.

Джон Осборн. Пьесы
Элисон. Не сомневаюсь. (Встает со стопкой белья в руках.) Как
ты думаешь, он прав?
К л и ф ф. В чем?
Элисон. Ну —вообще.
К л и ф ф. Мы на многие вещи смотрим одинаково, потому что
мы во многом похожи. Оба вышли из рабочих, если на то
пошло. Я знаю, его родственники со стороны матери доволь-
но состоятельные люди, но он ненавидит их так же, как
ненавидит твоих. Правда, не совсем ясно, за что. Во всяком
случае, он ладит со мной потому, что я обыкновенный.
(Ухмыляется.) Заурядный, так сказать.
Элисон (кладет руку ему на голову и задумчиво гладит его).
Ты думаешь, я должна сказать ему про ребенка?
Клифф (встает и обнимает ее). Все будет хорошо... увидишь.
Скажи ему. (Целует ее.)
Входит Джимми. Внимательно и без удивления смотрит
на них. Они делают вид, что не замечают его присутствия.
Он идет к креслу налево и садится рядом с ними, берет га-
зету, читает. Клифф смотрит на него, прижимаясь щекой к
голове Элисон.
Ты здесь, старик? Где ты пропадал?
Джймми. Ты отлично знаешь, где я был. (Не глядя на Элисон.)
Как твоя рука?
Элисон. Все хорошо. Там и не было-то ничего.
Клифф. Она у нас очаровательная, правда?
Джимми. Видимо, ты крепко пвбил это себе в голову.
Клифф и Элисон все еще в той же позе.
Клифф. Не понимаю, какого черта она вышла за тебя?
Джимми. Ты полагаешь, с тобой ей было бы лучше?
Клифф. Я не в ее вкусе. Правда, дорогая?
Элисон. Я еще не определила свой вкус.
Джимми. Почему бы вам не отправиться в постель и не выяс-
нить свои вкусы?

Оглянись во гневе
Ш
Э л и с о н. По-моему, он не шутит.
Джимми. Конечно, нет. Трудно, знаете ли, сосредоточиться,
когда рядом принимают такие позы.
Клифф. В душе он просто старый пуританин.
Джимми. В этом вопросе — возможно. Во всяком случае, у вас
довольно дурацкий вид, когда вы облизываете друг друга.
Клифф. Я считаю, что она очаровательна. И ты тоже так счи-
таешь, только твое свинство не позволяет тебе признаться
в этом.
Джимми. Распутный валлиец. Ее папаша с мамашей бледнеют
и всякий раз шепчут молитвы, вспомнив, что она моя жена.
Если бы они увидели, что здесь происходит, их бы хватил
удар. А интересно, раз уж к слову пришлось,— как бы они
реагировали? Я думаю, вызвали бы полицию. (Дружелюб-
но.) У вас есть закурить?
9 л и с о н. Сейчас посмотрю. (Идет к столу, там ее сумочка.)
Джимми (показывая на Клиффа). С каждым днем он все боль-
ше похож на мышь. (Пытается войти в прежнюю роль.)
Правда, очень похож на мышь. Эти уши, мордочка, короткие
ланки.
Э лисон (роясь в сумочке). Он пугливый мышонок.
Клифф. Пи-пи-пи! Я мышка.
Джимми. Пискливая мышка.
Клифф (прыгает вокруг стола, пищит). Я мышка, мышка, пи-
скливая мышка. Это мой ритуальный танец.
Джимми. Какой?
Клифф. Народный танец. Народный танец специально для
мышей.
Джимми. От тебя пахнет. Ты это знаешь?
Клифф. А ты смердишь, старый косматый медведь. (Подходит к
нему, хватает его га ногу.) Вонючий мишка.
Джимми. Отпусти ногу, остроумный придурок. Заворот кишок
сделаешь. Я отдыхаю! Не отпустишь — оторву к чертям твой
гадкий длинный хвост.
Клифф тянет его за ногу, и Докимми падает на пол.

Джон Осборн. ЙьесЫ
Эли сон (следит за ними с облегчением, на ее лице ласковая
улыбка). Сигареты кончились.
Клифф волочит Джимма за ногу по полу.
Джимми (кричит). Ступай купи сигарет и перестань валять
дурака.
Клифф. Ладно. (Неожиданно выпускает ногу Джимми, тот уда-
ряется головой об пол и вскрикивает.)
Элисон. Вот полкроны. (Отдает Клиффу.) Киоск на углу, на-
верное, открыт.
Клифф. Хорошо. (Быстро целует ее в лоб.) Смотри не эабудь.
(Идет к двери.)
Джимми. Проваливай ко всем чертям!
Клифф. Эй, слабак! (Задерживается в дверях.)
Джимми. Чего тебе?
Клифф. Поставь чайник.
Джиммд (вскакивая). Да я тебя сначала убью!
Клифф (ухмыляясь). Так-то, парень! (Уходит.)
Джимми стоит теперь около Элисон, она еще копается в
своей сумочке. Через несколько секунд, осознав, что он ря-
дом, она защелкивает сумку.
Джимми (берет ее за перевязанную руку). Как рука?
Элисон. Ничего. Ожог пустяковый.
Джимми. Все эти дурачества плохо кончаются. (Садится на
край стола и держит ее за руку.) Прости меня.
Элисон. Пустяки.
Джимми. Нет, правда, прости.
Элисон. Да не эа что.
Джимми. Я сделал это нарочно.
Элисон. Что ж...
Джимми. Ты постоянно у меня перед глазами, и я все время
хочу тебя. Мне все время нужна какая-то разрядка. Я живу
с тобой под одной крышей почти четыре года, днем и ночью

Оглянись во гневе
31
мы вместе, и каждый раз меня прошибает холодный пот,
когда я вижу тебя за каким-нибудь обычным делом«
с этим утюгом, например.
Она неуверенно проводит рукой по его волосам,
(Вздыхает.) Беда в том... Беда в том, что к людям привы-
каешь. И даже ерунда, которой они себя занимают, стано-
вится тебе необходимой. Она по-своему завораживает. (Скло~
няет голову в ее сторону, задумывается.) По-моему, во мне
много старого мусора. А это никому сейчас не нужно... (Пря-
чет лицо у нее на груди.)
Она по-прежнему с опаской гладит его по голове. Джимми
поднимает голову, они целуются.
Что мы делаем вечером?
Э л и с о н. А чего бы ты хотел? Выпить?
Джимми. Я знаю, чего хочу сейчас.
Э л и с о н. Потерпи, сейчас нельзя.
Джимми. Всегда можно.
Э л и с о н. Клифф сейчас вернется.
Джимми. Что он имел в виду, когда сказал — «не забудь»?
Э л и с о н. Я должна кое-что тебе сказать.
Джимми (целует ее). Он тебе нравится?
Элисон. Конечно.
Джимми. Единственный друг. Больше вроде и не осталось ни-
кого. Люди уходят. Их теряешь навсегда. Остается только
длинный список имен, мужских и женских. В школе ^-
Уотсон, Роберт, Дэвис, Дженни, Мадлен, Хью... (Пауза.)
И, конечно, мама Хью. Я совсем ее забыл. А ведь она была
нам хорошим другом. Она же продала мне кондитерский
киоск в рассрочку. Практически она отдала его нам. И тебя
она любит. Я не могу понять, почему ты избегаешь ее.
Элисон (улавливая ерововые нотки в его топе}, Джимми, ради
бога, не надо!

32
Джон Осборн. Пьесы
Джимми (всматривается в ее встревоженное лицо). Ты очень
красивая. Красивая большеглазая белка.
Она радостно и с облегчением кивает.
Запасливая белка, которая грызет орешки.
Она с удовольствием подыгрывает ему, грызет воображав*
мые орешки.
С блестящей, гладкой шерсткой и пушистым хвостом.
Элисон. У-и-уи!
Джимми. Как я тебе завидую!
Элисон (обнимает его за шею). А ты веселый громадный мед-
ведь. Гро-ма-адный, прелестный мишка.
Джимми. Мишки и белки всегда прелестны.
Элисон. Очаровательные и красивые. (Несколько раз прыгает
на месте, встряхивая руками, как лапками.) У-у, у-у!
Джимми. Это еще что такое?
Элисон. Так танцуют белки, когда они счастливы.
Снова обнимаются.
Джимми. Почему тебе кажется, что ты счастлива?
Элисон. Потому что все стало очень хорошо. Джимми...
Джимми. Да?
Элисон. Я должна тебе кое-что сказать.
Джимми. Ну?
На пороге появляется К лиф ф.
К л и ф ф. Дальше подъезда не пустили. Мисс Друри, оказывается,
не пошла в церковь, и я нарвался. (К Элисон.) Тебя к те-
лефону.
Элисон. Меня? Кто же это может быть?
К л и ф ф. Какая-то Елена.
Джимми и Элисон обмениваются быстрыми взглядами.
Дждмми (Клиффу). Елена Чарлз?

Оглянись во гневе
33
Клифф. Точно.
Э л и с о н. Спасибо, Клифф. Сейчас вернусь. (Уходит.)
Клифф. Не вернешься. Чертовка Друри продержит тебя целую
вечность. Ей кажется, что мы плохо убираем квартиру. (Са-
дится в правое кресло.) Я думал, ты чаю согреешь, подонок.
Джимми не отвечает.
Что с тобой, старик?
Джимми (медленно). Стерва.
Клифф. Кто?
Джимми. Елена Чарлз.
Клифф. А кто это?
Джимми. Ее старинная подруга. Мой кровный враг. Ты сел
в мое кресло.
Клифф. Когда мы выпьем?
Джимми. Не знаю.
Клифф. Ты же сам хотел.
Джимми. Что ей надо? Что ей приспичило позвонить? Не к
добру это. Ладно, скоро узнаем. (Садится на стол.) Несколь-
ко минут назад все казалось не так уж плохо. Я, что назы-
вается, обрел «спокойствие души», по крайней мере в отно-
шении женщин. Откровенно говоря, этого достаточно, чтобы
сделаться предводителем бойскаутов или чем-нибудь в этом
роде. Иногда я почти завидую Андре Жиду и мальчикам
из греческих хоров... Не сомневаюсь, что частенько жизнь
была для них сущим адом. Но у них была цель, пусть не
самая достойная, но все же — цель. В них пылал своего рода
революционный пламень, а ты можешь это сказать о нас?
О том же Вебстере? (Всю эту ахинею он несет, только что-
бы не молчать.) Вебстер меня не любит. Он относится ко
мне настороженно, наверное потому, что я отказываюсь ви-
деть в нем клоуна или трагического героя. Он вроде чело-
века с родимым пятном, все время тычет тебе его в нос,
потому что не может себе представить, что оно не про-
изводит на тебя никакого впечатления. (Берет сумочку
2 Зак. № 830

34
Джон Осборн. Пьесы
Элисон, роется в ней.) Как будто меня интересует, с чем
это едят. У меня свое родимое пятно, только в другом ме-
сте. Я, скорее всего, правый уклонист. Если произойдет рево-
люция, меня мигом поставят к стенке за компанию со ста-
ричками либералами.
Клифф (показывая на сумочку Элисон). Тебе не кажется, что
ты посягаешь на частную собственность?
Джимми. Ты абсолютно прав. Но ты не прав. Жизнь бок о бок
с другим человеческим существом сделала меня коварным
и подозрительным. А единственный способ узнать, что про-
исходит у тебя под носом,— это застать врасплох. Когда ее
нет дома, я переворачиваю все вверх дном: чемоданы, ящики,
книги — буквально все. Зачем? Узнать, нет ли где-нибудь
чего-нибудь обо мне. Я хочу знать, не предают ли меня.
Клифф. Сам напрашиваешься.
Джимми. Нет, только обнаруживаю. (Вынимает из сумочки
письмо.) Вот, полюбуйся! Какой же я идиот! Меня продают
каждые пять минут. Она получает письма. Письма от ма-
тери, в которых обо мне нет ни слова, потому что мое имя
для нее вроде ругательства. А как поступает в ответ на это
она?
Входит Элисон.
(Поворачивается к ней.) Она пишет длинные письма своей
мамочке и тоже никогда ни слова обо мне, потому что и для
нее мое имя ругательство. (Бросает письмо к ее ногам.) Ну,
что нужно твоей подруге?
Элисон. Она сейчас на вокзале. Она... собирается приехать.
Джимми. Ясно. Она спросила: «Можно мне приехать?» А ты
ответила: «Мой муж Джимми, извини мне это неприличное
слово, будет счастлив видеть тебя. Он даст тебе по физио-
номии». (Вскакивает, не в силах сдержаться, и облокачи-
вается на стол.)
Элисон (спокойно). Она будет здесь неделю выступать с труп-
пой в мюзик-холле. Ей негде остановиться.

Оглянись во гневе
35
Джимми. Так я этому и поверил!
Э л и с о н. Поэтому я ей сказала, что она может остановиться
у нас, пока не найдет что-нибудь подходящее. У мисс Друри
внизу есть свободная комната.
Джимми. А почему бы ей не въехать прямо сюда? Только по-
советуй ей надеть панцирь. Он ей пригодится.
Элисон (в сердцах). Сделай одолжение, заткнись!
Джимми. Дорогая моя женушка, ты еще многого не знаешь.
Одна надежда, что когда-нибудь узнаешь. Если бы... если бы
только что-нибудь как следует встряхнуло тебя и пробудило
от сладкого сна. (Подходит к ней вплотную.) Если бы у те-
бя появился ребенок, а потом умер. Пусть бы он рос, пусть
бы из этой морщинистой массы оформилось человекообраз-
ное лицо.
Она отшатывается.
Как бы я хотел видеть, как ты это переживешь. Быть мо-
жет, тогда ты сама обретешь лицо. Но сомневаюсь.
Ошеломленная Элисон отходит и прислоняется к плите.
(Тоже стоит с довольно беспомощным видом.) Знаешь, я ни-
когда не находил удовольствия в любви, если сам не искал
его. Нет, нельзя сказать, что она бесстрастна. Но у нее
страсть питона. Она просто заглатывает меня целиком, как
кролика. Вон где я — у нее в животе. Беснуюсь в этой живой
могиле, а кольца знай крушат мои ребра. Ни звука, ни шоро-
ха, она действует тихо... Конечно, моя неудобоваримая масса
причинит некоторое беспокойство ее желудку. Но она это
переживет. (Подходит к двери.) Она спокойно отправится
спать и будет переваривать меня дальше — во сне. (Уходит.)
Голова Элисон запрокидывается, словно для крика. Безглас-
ный рот открыт, губы дрожат. Клифф смотрит на нее.
Занавес

Действие
второе
Картина
первая
Спустя две недели. Вечер. Элисон. стоит у плиты и на-
ливает воду из металлического чайника в фарфоровый. На
ней только комбинация, ноги босы. За стеной, в соседней
комнате, временами слышны отрывистые звуки трубы. Это
играет Джимми. Элисон ставит чайник на стол с четырьмя
приборами. Горы газет по-прежнему громоздятся вокруг кре-
сел. Жаркий день на исходе. Элисон вытирает лоб. Подходит
к туалетному столику, достает из ящика чулки и садится на
стул, чтобы надеть их. Открывается дверь, и входит Елена.
Она ровесница Элисон, среднего роста, одета дорого и со
вкусом. Когда сухое и настороженное выражение ее лица
смягчается, она делается очень привлекательной. От нее ис-
ходит сознание женского превосходства, и это побуждает
большинство мужчин не просто ухаживать за ней, но и до-
биваться ее внимания, будто она очень важная персона. Со-
знание своей избранности и непререкаемой правомочности
позволяет ей терпеть в своем присутствии парламентские
дебаты и давать известную свободу мужской части собрания.
Даже женщины ее возраста, вроде Элисон, платят ей дань
уважения и восхищения. В Джимми, как и следовало ожи-
дать, она возбуждает все темные инстинкты его натуры. Она
не привыкла защищать себя от насмешек. Однако она чув-
ствует себя обязанной держаться уверенно и с достоинством,
что вынуждает ее быть в постоянном напряжении^ а это уже
раздражает. В руках у нее салатница.

Оглянись во гневе
37
Э л и с о н. Ну, получилось?
Елена. Конечно, ведь на прошлой неделе я почти все готовила.
Элисон. Замечательно-— иметь помощника. Вернее сказать,
помощницу.
Елена (идет через сцену). А мне у тебя нравится. Хотя, навер-
ное, я никогда не привыкну ходить за водой на первый
этаж.
Элисон. Конечно, дикость.
Елена. Да, диковато. (Берет из буфета тарелки, раскладывает
салат.) За одним мужчиной присматривать морока, а за дву-
мя — это уж слишком.
Элисон. Клифф довольно самостоятельный человек. Надо ска-
зать, он мне очень помогает.
Елена. Что-то незаметно.
Элисон. Потому что ты его заменила.
Елена. Понятно.
Элисон. Как быстро ты освоилась.
Елена. А что тут особенного?
Элисон. Не всегда же ты этим занималась.
Елена. А ты?
Элисон. У нас многое изменилось с твоим приездом.
Елена. Правда?
Элисон. Да. Раньше я была предоставлена самой себе...
Елена. А теперь нас двое. Ты не жалеешь, что уговорила меня
у вас остановиться?
Элисон. Конечно, нет. Ты сказала ему, что чай готов?
Елена. Я стучалась в комнату Клиффа, даже кричала. Но он
не ответил, хотя, конечно, все слышал. А где Клифф — я не
знаю.
Элисон (откинувшись в кресле). Я думала, после ванны будет
прохладно, а все равно опять жарко. Господи, хоть бы он
потерял где-нибудь эту проклятую трубу.
Елена. Полагаю,, это в мою честь.
Элисон. Мисс Друри скоро нам наверняка откажет. Слава богу,
что ее сейчас нет дома. Нет, ты послушай этот ужас.

Джон Осборн. Пьесы
Елена. Он пьет?
Элйсон. Пьет? (Заметно озадачена.) Нет, он не алкоголик, если
ты это имеешь в виду...
Обе молчат, слушая трубу.
v Кончится тем, что сюда сбегутся все соседи.
Елена (размышляет вслух). Он играет так, будто собирается
прикончить кого-нибудь. Меня, конечно, в первую очередь.
Я ни у кого не видела в глазах такой ненависти. Это даже
пугает. (Идет к буфету за помидорами, свеклой, огурцами.)
И странным образом волнует.
Элйсон (причесываясь перед зеркалом). Он когда-то даже орга-
низовал джаз. Тогда он был студентом, еще до нашего зна-
комства. Судя по всему, он решил вернуться к этому делу,
а кондитерский киоск прикрыть.
Елена. Клифф влюблен в тебя?
Элйсон (на мгновение перестает причесываться). Нет... не
думаю.
Елена. А ты сама? Ты смотришь на меня так, будто я задала
странный вопрос. В твоем положении ты можешь быть впол-
не откровенна со мной. Я просто хочу помочь. По обычным
понятиям, вы ведете себя друг с другом, мягко выражаясь,
довольно странно.
Элйсон. Ты хочешь сказать, что видела, как мы обнимались?
Елена. Ну, теперь вы это делаете реже. Может, он стесняется
меня даже больше, чем Джимми?
Элйсон. Мы очень привязаны друг к другу, не больше.
Елен а. Серьезно, милая? Так просто не бывает.
Элйсон. Ты хочешь сказать, что обязательно должно быть что-
то физическое? Может быть, что-то и есть, только это со-
всем не страсть. Это отдых, радость — как теплая постель.
В ней так хорошо и удобно, что ради другого удовольствия
лень даже двинуться.
Елена. Не очень я верю в такую лень.
Э л и с он. А у нас так.

Оглянись во гневе
39
Елена. А как же Джимми? Все-таки он твой муж. Ты же не
скажешь, что он это одобряет?
Э л и с о н. Трудно тебе объяснить. Джимми называет это принци-
пом преданности и требует его точного соблюдения. Предан-
ности не только по отношению к нему и его убеждениям,
к его настоящему и будущему, но еще и к его прошлому. По
отношению к людям, которых он уважает и любит, которых
любил. К близким друзьям, которых я в глаза не видела и
которые мне, может, и не понравились бы. К его отцу, он
год назад умер. Даже к женщинам, которых он любил.
Понимаешь?
Елена. А ты сама понимаешь?
Э л и с о н. Стараюсь понять. Но я не могу приучить себя видеть
вещи его глазами. Я думаю, он в чем-то не прав.
Елена. Что ж, это обнадеживает.
Э л и с о н. Мы ладим с Клиффом потому, что он добрый и ласко-
вый и очень нравится мне. Но это счастливый случай. У нас
все хорошо потому, что Клифф по-настоящему хороший
человек. С Хью было иначе.
Елена. С Хью?
Э л и с о н. С Хью Тэннером. Он и Джимми друзья с детства. Мисс
Тэннер — его мать.
Елена. Понимаю, это она определила его в кондитеры?
Э л и с о н. Ну, вот. Когда мы с Джимми поженились, у нас со-
всем не было денег — было что-то около восьми фунтов, и
не было квартиры. У него даже работы не было. Он год как
кончил университет. (С усмешкой.) Или, лучше сказать, уни-
верситет его кончил. Джимми говорит, что его университет
даже не из красного кирпича, а так, из белой плитки. Короче
говоря, мы поселились у Хыо. Он жил над каким-то складом
в Поплар.
Елена. Да, я помню штемпель на твоих письмах.
Э л и с о н. Вот там я и оказалась в свою первую брачную ночь.
Мы с Хью сразу невзлюбили друг друга, и Джимми это по-
нял. Он страшно гордился нами обоими, ему очень хотелось,

40
Джон Осборн. Пьесы
чтобы мы сблизились. Он вел себя, словно ребенок, хваста-
ющийся своими игрушками. У нас было что-то вроде свадь-
бы. Мы сидели втроем и старательно накачивались дешевым
портвейном, который они принесли. Хью чем дальше, тем
больше держался с иезуитской оскорбительностью. У него
на это редкий дар. Джимми впал в мрачное настроение, а я
слушала их разговоры и чувствовала себя полной дурой.
Впервые в жизни я оказалась вырванной из своего круга
людей, без семьи и друзей. И ведь я сожгла свои мосты.
Я знала, что буду выглядеть жалкой идиоткой, если после
всех этих скандалов из-за Джимми пожалуюсь папе и маме.
Я хорошо помню, это было как раз накануне всеобщих вы-
боров, Найджел тогда выдвигал свою кандидатуру в парла-
мент. Все его время уходило на избирателей. Он, я знаю,
сумел бы успокоить и поддержать меня.
Елена (выходя на середину комнаты). Дорогая, почему же ты
не пришла ко мне?
Элисон. Ты была где-то на гастролях.
Елена. Да, верно.
Элисон. Несколько месяцев, которые мы прожили в Поплар,
были сущий кошмар. Пусть я неженка, капризуля и зазнайка,
только мне казалось, что я попала в джунгли. Я не могла
себе представить, чтобы два человека, два образованных че-
ловека, могли быть настолько жестокими, непримиримыми.
Мама всегда говорила, что Джимми ужасно безжалостен, но
она не знала, что собой представляет Хью. Это был чемпион
по безжалостности. А когда они были вместе, это было что-
то чудовищное. Во мне они видели заложника из того соци-
ального лагеря, которому объявили войну.
Елена. На что же вы жили все это время?
Элисон. У меня было несколько акций, и какой-то ничтожный
процент они приносили, но существовать на это, конечно,
было невозможно. Ведь когда мама узнала, что я выхожу
замуж за Джимми, она заставила меня передать ей все день-
ги под опеку.

Оглянись во гневе 41
Елена. Это ее право.
Э л и с о н. Но Джимми и Хью быстро нашли выход из положения.
Они первоклассные стратеги. Они стали через меня наби-
ваться в гости к знакомым Найджела, к моим, к друзьям
отца — всюду: к Арксденсам, Тарнаттсам, Вайнсам...
Елена. Даже к Вайнсам?
Э л и с о н. Во все дома, куда я имела доступ. Твои друзья оказа-
лись среди немногих, кого мы случайно пропустили. Все это
была для них вражеская территория, а я —заложница. Из
нашего штаба в Поплар мы совершали набеги на террито-
рию противника — в фешенебельные кварталы. Под прикры-
тием моего имени мы прорывались всюду — на коктейли,
воскресные праздники и даже раз гостили за городом. Я все
надеялась, что у кого-нибудь лопнет терпение и перед нами
захлопнут дверь, но никто не решался. Все они были слиш-
ком хорошо воспитаны, а может, просто жалели меня. Хью
и Джимми презирали их за это. И мы продолжали свой раз-
бой, поглощая чужую пищу и напитки. Курили чужие си-
гары. Как грабители. Джимми и Хыо были в восторге.
Елена. Представляю.
Э л и с о н. Хью просто упивался своей ролью вандала-завоева-
теля. Мне порой казалось, что он не прочь облачиться в со-
ответствующий костюм — звериная шкура, остроконечный
шлем, меч. Однажды он вытянул у старика Вайнса пять
фунтов. Шантажировал его, разумеется. Люди были готовы
пойти на что угодно, только бы избавиться от нас. А Хью ска-
зал ему, что если мы не заплатим, то нас выгонят из квар-
тиры. Впрочем, это была правда.
Елена. Я тебя не могу понять. Ты что, была не в себе?
Э л и с о н. Мне было страшно.
Елена. Но как же ты позволяла им все это? Так распуститься!
По крайней мере ты не разрешала им воровать серебряные
ложки?
Э л и с о н. Это исключалось правилами партизанской войны, а они
старались их соблюдать. Вот когда Хью попытался соблаз-

42
Джон Осборн. Пьесы
нить невинную девицу у Арксденсов, тогда нас впервые в
общем-то выставили.
Елена. Просто немыслимо. Какую, собственно говоря, ты играла
роль во всем этом? И зачем? Вот чего я не понимаю. Зачем
вообще ты...
Элисон. Вышла за негр замуж? Не так просто ответить. Когда
наша семья-вернулась из Индии, все казалось каким-то не-
устроенным. Во всяком случае, папа был далек от меня, лег-
ко раздражался. А мама... ну, ты знаешь маму. У меня же
в голове была полная пустота. Не знала, зачем родилась,
как говорит Джимми. Я очень отчетливо помню, как я его
впервые увидела в гостях. Мне было двадцать лет. Мужчи-
ны встретили его недоверчиво, женщины старались выка-
зать презрение к столь странному существу, хотя и те и
другие вели себя с ним не очень уверенно. Он приехал на
велосипеде, это он мне потом сказал, и весь его пиджак был
забрызган машинным маслом. Тогда был изумительный
день, а он все время провел на солнце и, казалось, светился.
На лице и на волосах его лежал золотистый отблеск. Глаза
были какие-то особенно голубые и тоже солнечные. Он вы-
глядел совсем юным и хрупким, несмотря на усталую склад-
ку возле рта. Я знала, что беру на себя больше, чем смогу
вынести, но выбора у меня не было. Знала бы ты, какой
вопль ужаса и недоумения поднялся в доме! Но это только
все ускорило. Уже и не столь важно было, любит он меня
или нет. Джимми во что бы то ни стало решил жениться на
мне. А мои делали все, чтобы помешать нам.
Елена. Да, ситуация не из приятных. Но их можно понять.
Элисон. Джимми ринулся в бой, размахивая топором,—такой
хрупкий и полный огня. Я никогда не видала ничего подоб-
ного. Он словно вышел из старой сказки о рыцаре в свер-
кающих латах. Правда, латы его не так уж сверкали.
Елена. А Хью?
Элисон. С ним у меня отношения окончательно испортились.
Он и Джимми ходили на политические митинги, где высту-

Оглянись во гневе
43
пал Цайджел, приводили с собой кучу друзей и устраивали
скандалы.
Елена. Нет, он просто дикарь.
Элисон. Хью писал роман или что-то еще, и ему взбрело в го-
лову, что нужно ехать за границу — в Китай, в общем к чер-
ту на рога. В Англии, он говорил, нам нечего делать. Кон-
серваторы опять на коне — он называл их шайкой кавалер-
ственнои дамы Элисон. Единственный выход — уехать и по-
пытать счастья в другой стране. Он хотел, чтобы мы поехали
с ним, но Джимми отказался. Вышел ужасный скандал.
Джимми обвинил Хью в отступничестве и считал, что это
позор — уехать навсегда и бросить родную мать на произвол
судьбы. И вообще эта идея была ему не по душе. Они спо-
рили целыми днями. А я уже мечтала о том, чтобы они оба
уехали и оставили меня в покое. В конце концов они пос-
сорились. Спустя несколько месяцев мы переехали сюда, а
Хью отправился искать землю обетованную. Иногда мне
приходит мысль, что мать Хью во всем винит меня. И Джим-
ми тоже, хотя никогда не говорит этого. Даже не намекает.
Но когда эта женщина смотрит на меня, я чувствую, как она
думает: «Если бы не ты, все было бы хорошо. Мы были бы
счастливы». Я не хочу сказать, что не люблю ее, нет. Она в
общем очень милая женщина. Джимми обожает ее в основ-
ном за то, что она всегда жила в бедности. Вдобавок она
откровенно невежественна. Я отлично понимаю, что это сно-
бизм с моей стороны, но, к сожалению, это правда.
Елена. Послушай, Элисон. Тебе нужно решить, что делать даль-
ше. У тебя будет ребенок, на тебя ложится новая ответст-
венность. Раньше все было совсем иначе, ты рисковала толь-
ко собой. Но больше так жить ты не можешь.
Элисон. Я измучилась. Я вздрагиваю, как только он . входит
в комнату.
Елена. Почему ты не сказала ему, что у тебя будет ре-
бенок?
Элисон. Не знаю. (Угадав возможный ход мысли Елены.) Да

44
Джон Осборн. Пьесы
нет, это его ребенок. Тут не может быть никакого сомнения.
Видишь ли... (С улыбкой.) Я никогда никого больше не
хотела.
Елена. Слушай, дорогая, ты должна сказать ему. Или он на-
учится вести себя, как все нормальные люди, и будет забо-
титься о тебе...
Эдисон. Или?..
Елена. Или тебе нужно бежать из этого сумасшедшего дома.
#
Резкий звук трубы.
Зверинец какой-то. Что уж говорить о любви — он вообще
не способен на человеческие чувства.
Э л и с о н (указывая на комод). Видишь там медведя с белкой?
Это мы — он и я.
Елена. Ну, и что это значит?
Элис он. Такая у нас игра: мишка и белка, белка и мишка.
На лице Елены полное непонимание.
Да, это похоже на помешательство, я знаю. Умопомеша-
тельство. (Берет игрушки.) Вот это он, а это — я.
Елена. Так он еще и дегенерат!
Э л и с о н. Совсем не дегенерат. Это все, что у нас осталось. Или —
оставалось. Теперь даже белка и медведь стали другими.
Елена. С тех пор как я приехала?
Э л и с о н. Эту игру мы придумали, когда остались одни после
отъезда Хью за границу. Для нас это была лазейка, через
которую можно было сбежать от всех проблем. Это был наш
собственный тайный культ. Мы превращались в плюшевых
зверушек с плюшевыми мыслями. У них была простая лю-
бовь друг к другу. Игривые, беззаботные создания, в своем
собственном уютном уголке. Глупая колыбельная для люде|г,
которые не в силах оставаться человеческими существами.
А теперь эти маленькие глупые зверушки погибли. Это была
сама любовь, без всяких мыслей. (Кладет игрушки наместо.)

Оглянись во гневе
45
Елена (сжимает ее руку). Послушай меня: ты должна с ним
бороться. Бороться или бросить его. Иначе он погубит тебя.
Входит К лиф ф.
Клифф. Ты здесь, дорогая? Привет, Елена. Чай готов?
Э л и с о н. Да, милый, готов. Позови, пожалуйста, Джимми.
Клифф. Ладно. (Кричит.) Эй ты, урод! Прекрати шум и иди
пить чай. (Выходит па середину комнаты.) Собираетесь куда-
нибудь?
Елена (переходит налево). Да.
Клифф. В кино?
Елена. Нет. (Пауза.). В церковь.
Клифф (искренне удивлен). Вот как! Понятно. Вместе идете?-
Елена. Да. Ты пойдешь?
Клифф. Видишь ли... Я... Я еще не все газеты прочел. Чай, чай,
чай! Давайте же пить чай. (Садится у дальнего конца стола.)
Елена ставит тарелки на стол, садится слева и они прини-
маются за еду. Элисон за туалетным столиком красит губы
и пудрится.
Появляется Д Ж U М Mi и. Он кладет трубу на книжную пол-
ку, подходит к столу.
Привет, старина. Садись пить чай. Спрятал бы ее куда-ни-
будь подальше, свою адскую трубу.
Джимми. Она должна тебе нравиться. Если человек не любит
хороший джаз, он не способен понимать ни музыку, ни лю-
дей. (Садится у правого конца стола.)
Елена. Чепуха.
Джимми (Клиффу). Вот и аргумент в мою пользу. Ты знаешь,
что Вебстер играет на банджо?
Клифф. Ты серьезно?
Елена. Он обещал в следующий раз захватить его с собой.
Элисон (про себя). Этого еще не хватало.
Джимми. В этом доме не умеют обращаться с газетами! По-

46 Джон Осборн. Пьесы
смотрите. Я же их еще не видел, во всяком случав те, что
заслуживают особого доверия.
К л и ф ф. Кстати, можно мне почитать твой «Нью...»
Джимми. Нет, нельзя! (Назидательно.) Если тебе что-нибудь
нужно — купи. Как я. Цена...
Клифф. Девять пенсов, продается в любом киоске. Ты жадина,
старик.
Джимми. А зачем, между прочим, тебе читать? У тебя нет ни
ума, ни интересов. Не в коня корм. Что, не правда?
Клифф. Правда, правда.
Джимми. Что ты из себя представляешь, жалкий провинциал?
Клифф. Ничего.
Джимми. Ничего? Тогда ты достоин быть премьер-министром.
Ты, верно, общался с друзьями моей жены. Очень интел-
лектуальная публика. Мне ведь тоже довелось с ними стал-
киваться.
Клифф и Елена продолжают есть.
Очень духовные. Они мысленно ощупывают чужие коленки
своими' духовными щупальцами и обсуждают проблемы сек-
са так, словно это «Искусство фуги» Баха. Если ты не хо-
чешь, конечно только в духовном отношении, оставаться в
старых девах,—всегда слушайся папочку. (Принимается за
еду. Молчаливая враждебность двух женщин выбивает его
из колеи, и, хотя он бодрится, голос временами выдает его
беспокойство.) Знаешь, мой мальчик, в чем твоя беда?.. Ты
слишком стараешься угождать.
Елена. Слава богу, хоть один такой человек нашелся.
Джимми. В конечном счете ты превратишься в шоколадный
кекс, вроде тех, что любит моя жена. Моя жена — это та, что
у меня за спиной, она работает на ударных. Сладко и липко
снаружи, а откусишь кусочек (смакует каждое слово) — все
пресно, рыхло и противно. (С подчеркнутой любезностью об-
ращается к Елене.) Вам чаю?
Елена. Да, спасибо.

Оглянись во гневе
47
Джимми (с улыбкой наливает ей чашку). Таков твой конец,
сынок. Очерствеет сердце, помутится разум, ожесточишься.
Елена (берет чашку). Спасибо.
Джимми. Ах уж эти баловни судьбы, наши друзья: паразиты,
эмбрионы и, главное, жертвы абулии.
Елена (к Элисон). Ты будешь пить чай?
Э л и с о н. Сейчас иду.
Джимми. Сегодня придумал название для новой песни. Вот та-
кое: «Кончай, милашка, набиваться, нам все равно не по-
встречаться». (Вдруг обращается к Элисон.) Неплохо?
Элисон. Очень неплохо.
Джимми. Я знал, что тебе понравится. Если вставить туда еще
что-нибудь религиозное, то получится просто шлягер. (Еле-
не.) А ваше мнение? Мне кажется, вы могли бы мне помочь.
Елена не отвечает. .
Чтобы не мучить вас, я прочту слова. Примерно так:
Мне надоело драться,
Я не могу любить,
Давайте развлекаться,
Давайте только пить.
В эпоху электроники
Довольно бунтарей,
Купите что хотите,
Купите поскорей.
Я упакую с радостью
И сердце и мозги,
Была бы только надобность —
Купи, купи, купи!
Оставьте нас в покое,
Нам нечего тужить,
Давайте развлекаться,
Давайте больше пить.
Ну, как?

48
Джон Осборн. Пьесы
К л и ф ф. Старина, это прекрасно.
Джимми. Да, совсем забыл вам сказать. Вчера, пока я торго-
вал, я сочинил стихи. Послушайте, если вам интересно, а это
должно быть интересно. (Елене.) У вас мои стихи должны
вызвать особый отклик. Это, изволите видеть, смесь бого-
словия Данте с пустословием Элиота1. Начинается так:
«Хотя в Камбодже нет химчистки...»
К л и ф ф. А как они называются?
Джимми. «Протухший пруд». Сам я как бы камень, брошенный
в этот пруд.
К л и ф ф. А хорошо бы тебя в него бросить.
Елена (к Джимми). Почему вы так стараетесь быть неприятным?
Джимми поворачивается к ней, очень довольный, что она
так легко попалась на приманку. Он даже еще не разошелся
как следует.
Джимми. Что вы сказали?
Елена. Почему нужно обязательно обижать людей?
Джимми. По-вашему, это значит обижать? Вам кажется, что
я кого-то обижаю? Вы меня еще не знаете. (К Элисон.)
Не знает, правда?
Елена. Мне кажется, что вы очень надоедливый молодой че-
ловек.
Короткая пауза.
Джимми (в восторге, оглушительно смеется). Господи! Вот они,
друзья моей жены! Будьте добры, передайте этой леди
Брэкнелл2 сэндвич с огурцом! (Вновь принимается за еду,
но приготовления Элисон уже не могут оставаться без вни-
мания, и Джимми мельком взглядывает на нее.) Собира-
ешься куда-то?
1 Т.-С. Элиот (1888—1965) — классик англоязычной поэзии XX в.
2 Персонаж комедии О. Уайльда «Как важно быть серьезным»,
олицетворение «хорошего тона».

Оглянись во гневе
49
Эдисон, Вот именно.
Джимми. В воскресенье вечером? Куда же можно пойти в вос-
кресенье вечером?
Э л и с о н. Я иду с Еленой. (Встает.)
Джимми. Это не пункт назначения, а повод для огорчения.
Элисон подходит к столу и садится в центре.
Я не спрашиваю, с кем и зачем, я спрашиваю — куда ты со-
бираешься?
Елена (твердо). Она собирается в церковь.
Джимми ожидал заговора, лжи, но сейчас он так же искрен-
не удивлен, как Клифф несколько минут назад.
Джимми. Куда?!
Молчание.
Ты что, сошла с ума, или как это понять? (Елене.) Вы на-
мерены подчинить ее своей власти? Так вот до чего дошло,
и ты так легко поддаешься? (С яростью.) Когда я думаю
о том, что пришлось вынести ради того, чтобы вырвать
тебя из...
Элисон (предвидя нападение, переходит к отчаянной обороне).
Да, да, все знают, что ты сделал для меня! Ты вырвал меня
из гнусных лап моих родственников и друзей! Если бы ты
не явился на своем белом коне и не увез меня, я бы до сих
пор прозябала с ними!
Истерическая нота в ее голосе возвращает Джимми уверен-
ность в своих силах. Вспышка гнева гаснет и переходит
в ровное ожесточение.
Джимми (совершенно спокойно). Как это ни смешно, но я дей-
ствительно явился на белом коне или — почти на белом.
Мамаша держала дочку под запором в девятикомнатном зам-
ке. Чего только не сделает почтенная мамаша в святой борь-
бе с таким разбойником, как я. Мы с этой мамашей только

50
Джон Осборн, Пьесы
взглянули друг на друга, и эпоха рыцарского благородства
канула в вечность. Я знал, что ради спасения своей невин-
ной голубицы она не остановится ни перед обманом, ни
перед ложью или шантажом. В страхе передо мной, молодым
парнем без средств, без твердой почвы под ногами и даже
без особой наружности, она взревела, как носорог. Такой рев
был способен заставить любого самца побледнеть от страха
и дать обет безбрачия. Но даже я недооценил ее силы. С виду
мамочка несколько раскормлена и неповоротлива, но не дай
вам бог обмануться на ее счет. Под своей жировой оболочкой
она закована в броню... (Лихорадочно ищет, чем бы пронять
Елену.) Она вульгарна, как ночь в бомбейском бардаке.
И жестока, словно матросский кулак. А сейчас она, навер-
ное, сидит в этой канистре и подслушивает каждое мое сло-
во. (Стучит ногой по канистре.) Ты слышишь меня, мама?
(Садится на канистру и барабанит по ней.) Теперь не вы-
скочит. Вот пример ее тактики. Вы, наверное, заметили, что
я ношу длинные волосы. Если моя жена честный чело-
век, если ей небезразлична истина, она подтвердит, что
моя прическа не является выражением темных и дурных
наклонностей, а ношу я так волосы потому, что, во-первых,
можно найти лучшее применение двум монетам, чем выбро-
сить их на стрижку, и, во-вторых, так мне больше нравится.
Но это простое и невинное объяснение не удовлетворило ее
мамашу. Она наняла сыщиков, чтобы собрать материал, под-
ходящий для «Всемирного обозрения». И все ради того, что-
бы я не увез ее дочку на своей старой кляче, покрытой по-
поной из развенчанных идей. А кобылка была уже не та,
что прежде. Меня она еще кое-как возила, но твой вес
(к Элисон) был сверх ее сил. И она грохнулась замертво по
дороге.
Клифф (мирно). Давай не будем скандалить, дружище, это не
приведет к добру.
Джимми. А почему и не поскандалить, раз это единственное,
на что я способен?

Оглянись во гневе
51
К л и ф ф. Джимми, мальчик мой...
Джимми (к Элисон).tT/l ты позволила этой кликушествующей
потаскушке завладеть тобой? Она тебя уже совсем вернула
в старую веру?
Елена. Пожалуйста, не безобразничайте! Вы не имеете права
так говорить о ее матери.
Джимми (способный теперь на все). У меня есть любые права.
Пусть она сдохнет, старая шлюха! (К Элисон). Я что-нибудь
не так говорю?
Клифф и Елена напряженно смотрят на Элисон, но та уста"
вилась в тарелку.
Я говорю, что она старая шлюха и ей давно пора сдохнуть!
Что с тобой? Почему ты не бросилась на ее защиту?
Клифф быстро встает и берет его за руку.
Клифф. Джимми, перестань!
Джимми грубо отталкивает его, и он беспомощно опускается
в кресло, понуро подпирает щеку рукой.
Джимми. Если бы такое сказали в мой адрес, она бы тоже
отключилась — и промолчала. Повторяю: ей пора сдохнуть.
(Готовится к новой атаке и собирает силы для решитель-
ного удара.) Червям, которые за нее примутся, пора гото-
вить приправу! Какое объедение вас ожидает, милые чер-
вячки! Мамаша Элисон направляется к вам! (Старается
говорить в шутливо-декламационном тоне). Она сойдет в мо-
гилу, друзья мои, в сопровождении кортежа червей, рас-
строивших после нее свои желудки и жаждущих их очистить
и тоже попасть в чистилище. (Улыбается, глядя на Элисон.)
Элисон еще держится. Клифф по-прежнему смотрит в сто-
рону — одна Елена глядит на Джимми.
(Елене.) Вам нехорошо?

Джон Осборн. Пьесы
Елена. Меня тошнит. И жалко вас и противно.
Джимми, чувствуя, что задел Елену, бросает на нее рассе-
янный взгляд.
Джимми. Когда-нибудь я наплюю на торговлю в киоске и на-
пишу про всех нас книгу. Она вся тут (стучит пальцем по
лбу). Огненными буквами горит. Ее не будут бормотать под
нос, собирая ромашки с тетушкой Вордсворт]. Она будет
воспалять мозг и кровь. Это будет моя кровь.
Елена (пытаясь спокойно урезонить его). Она и сказала-то
всего-навсего, что хочет пойти со мной в церковь. Почему же
такая бурная реакция?
Джимми. Не понимаете? Очевидно, вы не так умны, как я
думал.
Елена. Вы считаете, против вас целый свет?
Э л и с о н (не глядя на них). Не отнимай у него его мучений, без
них он погибнет.
Джимми удивленно смотрит на нее, потом обращается к
Елене. Очередь Элисон еще придет.
Джимми. Мне кажется, ваша труппа дала последний спектакль
в субботу?
Елена. Да, верно.
Джимми. Уже восемь дней назад.
Елена. Элисон просила меня остаться.
Джимми. И что вы теперь замышляете?
Елена. Не пора ли вам оставить амплуа отрицательного героя?
Джимми (к Элисон). Ты же не веришь в эту чушь. Впрочем,
ты... вообще- ни во что не веришь. Ты просто хочешь мне
отомстить. Почему, почему ты так поддаешься ее влиянию?
Элисон (не выдержав, срывается). Почему, почему, почему!
1 Намек на сентиментальность, характерную для поэзии У. Вордс-
ворта (1770—1850).

Оглянись во гневе
53
(Закрывает руками уши.) От этого слова у меня раскалы-
вается голова!
Джимми. Пока ты здесь, я вынужден употреблять это слово.
(Подходит к креслу и садится на спинку. Обращается к
Елене, сидящей к нему спиной.) Последний раз она была в
церкви, когда выходила за меня замуж. Удивительно, прав-
да? И то исключительно по необходимости. Видите ли, мы
торопились. (Усматривает в своих словах комическую сто-
рону и разражается смехом.) Мы очень торопились сунуть
голову в эту петлю. Все местные власти были друзьями на-
шего папаши, и мы знали, что наши планы ему моментально
выдадут. Поэтому пришлось искать священника, который
в худшем случае знал бы папашу только понаслышке. Но
мы напрасно старались. Когда мы с шафером, с каким-то
парнем, которого я утром встретил в пивной, прибыли, па-
паша с мамашей уже были в церкви. Они узнали в самый
последний момент и явились посмотреть на казнь. Ну, а я
смотрел на них. За завтраком я накачался пивом, и в голове
у меня шумело. Мамаша тушей громоздилась на скамье —
благородная носорожица, которую наконец подстрелили. Па-
паша, подтянутый и бесстрастный, сидел рядом, вспоминая
золотые дни в обществе индийских принцев и недоумевая,
как он умудрился оставить дома свой хлыст. Кроме них, в
церкви никого не было — только они и я. (Резко обрывает вос-
поминания.) Плохо помню, что произошло потом. Наверное,
нас обвенчали. Мне кажется, я блевал в ризнице. (К Эли-
сон.) Ты не помнишь?
Елена. Вы все сказали?
Почуяв запах крови, Джимми с веселой уверенностью при-
нимается за Элисон.
Джимми. И ты позволишь, чтобы эта праведница в платье от
Диора 1 распоряжалась тобой? Я в двух словах открою тебе
1 К. Диор — известный французский модельер.

54 Джон Осборн. Пьесы
истину. (Отчеканивая каждое слово.) Она ~ корова. Я не
вижу в этом особой беды, но, кажется, она требует покло-
нения себе, как священной корове!
К л и ф ф. Ты зарвался, Джимми. Прекрати!
Елена. Да пусть его говорит.
Джимми (Клиффу). Вижу, и ты в скором времени станешь на
ее сторону. А почему бы и нет! Елена — человек надежный,
не прогадаешь, она у нас специалист по новой экономике —
сверхъестественной. А суть ее проста — платежи и штрафы.
(Встает.) Она из тех прорицателей, что распространяют слу-
хи о перераспределении власти. (Его воображение убыстряет
бее, и слова льются потоком.) Прогресс и Разум — старая
фирма распродается. Сматывайся, пока не поздно. Зато ак-
ции всякого старья растут и растут. (Идет влево.) Намеча-
ются коренные перемены. Новый состав дирекции, до кото-
рой наконец дошло, что дивиденды выгодны, и которая позабо-
тится, чтобы они попали в руки умным людям. (Поворачи-
вается к ним лицом.) Продавайте все, что успели накопить.
На все есть спрос. (Идет к столу.) Близится большой крах,
вам не уцелеть — так становитесь на твердую почву вместе
с Еленой и ее друзьями, пока еще можно. Ведь времени ос-
талось немного. Грядущий мир будет отделан золотом. Это
будет великая победа, и плоды ее будут целиком принадле-
жать вам. (Идет вокруг стола, назад к своему креслу спра-
ва.) Я хорошо знаю Елену и вообще этот тип людей. В сущ-
ности говоря, они везде, через них не пробиться. Это роман-
тическая порода. Они помешаны на прошлом. Для них самое
светлое в истории — это Темные века. Она, например, дав-
ным-давно удалилась в свой комфортабельный духовный мир
и плюет на все уродства двадцатого века. Она даже предпо-
читает лишиться всех преимуществ, за которые мы боролись
веками, и поселиться в патетическом шалаше в глубине са-
дика, дабы освободить свою душу от чувства вины. Нашу
Елену сотрясает лихорадка исступления. (Наклоняется к ней
через стол.) Правда?

Оглянись во гневе
55
Елена. Жаль, что вы так далеко от меня. Получили бы по фи-
зиономии.
Глядят друг на друга через стол. Джимми медленно идет
мимо Клиффа к ней.
С самого моего приезда вы без конца хамите.
Джимми. Елена, вы видели, как умирают люди?
Она хочет встать.
Нет, не двигайтесь.
Она остается сидеть и смотрит на него снизу вверх.
Вам не к лицу резкие движения.
Елена (ледяным тоном). Если вы подойдете ближе, вы обяза-
тельно получите по физиономии!
Джимми (смотрит на нее сверху вниз, улыбается). Вы, я по-
лагаю, не заблуждаетесь на мой счет и не принимаете меня
за джентльмена?
Елена. У меня нет ровно никаких оснований для этого.
Джимми (приближая свое лицо почти вплотную к ней). Я еще
в школе плевал на то, что мальчикам нельзя обижать дево-
чек. (Мягко.) Если вы дадите мне по физиономии, то я от
всей души дам вам сдачи.
Елена. Допускаю. Это в вашем духе.
Джимми. Будьте уверены. В моем духе питать отвращение к на-
силию. Именно поэтому, если женщина думает, что мое бла-
городство беззащитно, и поднимает на меня свою ручку, я
отвечаю тем же.
Елена. Это что-нибудь утонченное или вы действительно на это
способны?
Джимми (широко улыбается). Мне кажется, мы отлично пони-
маем друг друга. Но вы не ответили на мой вопрос. Я спро-
сил: вам приходилось видеть, как умирают?
Елена. Нет, не приходилось.

56
Джон Осборн. Пьесы
Джимми. Всякий, кому не приходилось видеть смерть, страдает
опасной формой инфантилизма. (Хорошее настроение покида-
ет его, как только он вновь предается воспоминаниям.) Две-
надцать месяцев я смотрел, как умирает мой отец. Мне было
тогда десять лет. Он вернулся с испанской войны. Тамошние
богобоязненные джентльмены постарались превратить его в
полутруп, и жить ему оставалось недолго. Это было всем
ясно, даже мне. (Идет направо.) Но получилось, что, кроме
меня, до него никому не было дела. (Отворачивается к окну.)
Родственники после всей этой истории растерялись, озлоби-
лись. (Выглядывает в окно.) А мать сокрушалась только о
том, что судьба связала ее с человеком, который всю жизнь
лез не в свои дела. Сама она всегда мечтала быть в мень-
шинстве, с теми, кто ловок и всегда на виду. (Снова выхо-
дит на середину комнаты.) И вот мы все ждали, когда он
. умрет. Родственники каждый месяц присылали чек и были
озабочены одним — чтобы он умер тихо и пристойно, без
пошлых самолюбивых жестов. Мать ухаживала за ним без
нытья. Может, ей было жаль его. Я думаю, она на это была
способна. (В его голосе начинает звучать патетика.) И толь-
ко один я чувствовал, что происходит. (Идет налево мимо
кресла.) Всякий раз, когда я присаживался к нему на кро-
вать и разговаривал с ним или слушал, как он читает, я
боролся с собой, чтобы не заплакать. Через двенадцать ме-
сяцев я был старше не на год, а на все двенадцать лет.
(Облокачивается на спинку кресла.) Единственным слуша-
телем этого бредившего в лихорадке неудачника был
перепуганный мальчишка. Часами я сидел в его крохотной
спальне. Все, что в нем еще оставалось от жизни, он пере-
качивал в этого замороченного мальчишку, который едва по-
нимал половину его слов. А осталось у него к тому времени
одно отчаяние и горечь — приторный и тяжелый запах уми-
рающего. (Выходит из-за кресла.) Так я очень рано узнал,
что значит гнев. Гнев и обреченность. И не смогу этого за-
быть никогда. (Садится.) Я в десять лет узнал о любви, пре-

Оглянись во гневе
57
дательстве и смерти больше, чем вы, быть может, узнаете
за всю свою жизнь.
Все молчат. Через некоторое время Елена встает.
Елена. Нам пора.
Элисон в ответ кивает.
Пойду соберусь. (Направляется к двери.) Встретимся
внизу. (Уходит.)
Короткая пауза.
Джимми (не глядя на Элисон, почти шепотом). Неужели тебе
безразлично, что со мной делают? Что ты со мной делаешь?
Я отдал тебе все. Неужели для тебя это ни-че-го не значит?
Она напрягается.
(Отвага воина, размахивающего мечом, покинула его. В го-
лосе звучит только бессильная ярость.) Иуда! Размазня! Она
тащит тебя за собой, а ты безвольна до такого паскудства,
что позволяешь ей это проделывать.
Элисон хватает чашку и швыряет ее на пол. Он добился
своего наконец. Она смотрит на осколки, потом на него. Идет
вправо, достает платье на вешалке и надевает его. Когда
она застегивает молнию, у нее начинает кружиться голова, и
она вынуждена прислониться к шкафу, чтобы не упасть.
Закрывает глаза.
Элисон (тихо). Я хочу немного покоя, и больше ничего.
Джимми. Покоя! Боже! Ей нужен покой! (С трудом находит ело-
в а.) У меня душа болит, я погибаю, а ей нужен покой 1
Элисон идет к кровати, чтобы надеть туфли. Клифф встает
из-за стола и садится в кресло справа. Берет газету и про-
сматривает ее. Джимми немного остывает и старается гово-
рить спокойно.

58
Джон Осборн. Пьесы
Джимми. Я схожу с ума, рву на себе волосы, все кругом взды-
хают: «Бедный малый!» или «Какой неприятный молодой че-
ловек!», а эта особа вам душу вывернет наизнанку своим мол-
чанием. Я часами просиживал в этом кресле, и, хотя она
отлично знала, что творится у меня на душе, она поворачи-
валась и отправлялась спать. (Встает, Клиффу.)
Клифф не поднимает глаз от газеты.
Один из нас сошел с ума. Один из нас несет в себе злобу,
маразм и безумие. Кто же? Может быть, я? Я уже стал ис-
теричкой, не могу выдавить из себя слова. Или она? Вон,
надевает туфли, чтобы пойти с этой... (Но на этот раз вдох-
новение покинуло его.) Кто же из нас?
Клифф продолжает смотреть в газету.
Как бы мне хотелось, чтобы ты испробовал ее любви. (Идет
на середину комнаты, наблюдая, как Элисон ищет перчат-
ки.) Возможно, когда-нибудь ты опомнишься. Я буду ждать
этого дня. Я хотел бы стоять по пояс в твоих слезах, пле-
скаться в них и петь от радости. Я хотел бы видеть, как ты
будешь пресмыкаться. Сидеть в первом ряду и видеть все
подробности.
Входит Елена с двумя молитвенниками.
Увидеть твое лицо, вымазанное грязью,— вот моя единствен-
ная надежда. Ничего больше мне не надо.
Елена (выдержав паузу). Вас к телефону.
Джимми (оборачивается). Что ж, это не сулит ничего хоро-
шего. (Выходит.)
Елена. Ты готова?
Элисон. Да, пожалуй.
Елена. Ты себя нормально чувствуешь?
Элисон кивает.
Чего он тут бушевал? А, какое это имеет значение! Он воз-
буждает желание вцепиться ему в волосы и вырвать их с

Оглянись во гневе
59
корнем. Представляю, сколько ты натерпелась за это время
по его милости. Можно подумать, что ты ему сделала что-то
плохое. Уж эти мне мужчины! (Клиффу.) А вы все это ви-
дите и сидите сложа руки?
К л и ф ф (медленно поднимая голову). Да, сижу.
Елена. Но как вы можете? Что вы после этого за человек?
Клифф. Прежде всего, не инспектор полиции. Послушайте,Еле-
на. Я не разделяю отношения Джимми к вам, но я и не на
вашей стороне. С тех пор как вы появились здесь, все стало
еще хуже, чем было прежде. Схватки тут неизбежны, но я
хорошо знаю, что без меня эти двое разошлись бы давным-
давно. Я был между ними нейтральной полосой. Иногда все
обходилось тихо и мирно, без стычек, и мы были почти сча-
стливы. А чаще было как в аду. Но там, где я вырос, при-
выкли к скандалам и шуму. Может, мне даже приятно нахо-
диться в этой заварухе. Я очень люблю этих людей. (Подни-
мает на нее спокойные глаза, просто.) И мне жаль всех
нас.
Елена. И меня в том числе? (Не давая ему времени на ответ,
сразу продолжает.) Нет, я не понимаю ни его, ни вас, ни
всего того, что тут происходит. Мне ясно одно: вы понятия
не имеете, как ведут себя приличные, культурные люди.
(Властно.) Слушай, Элисон, я послала телеграмму твоему
отцу.
Элисон (в оцепенении). Что?
Елена (понимает, что теперь все зависит от нее. Начинает тер-
пеливо объяснять.) Послушай, дорогая. Он получит теле-
грамму рано утром. Я решила, так лучше, чем объяснять по
телефону. Я прошу его завтра приехать и забрать тебя домой.
Элисон. А что ты написала?
Елена. Просто — что ты хочешь вернуться домой и я прошу его
приехать.
Элисон. Понятно.
Елена. И я знала, что этого будет достаточно. Я написала, что
не о чем беспокоиться, так что они не будут волноваться и

60
Джон Осборн. Пьесы
не подумают, что что-то случилось. Я вынуждена былавме»
шаться, дорогая. (Очень вкрадчиво.) Ты согласна?
Э л и с о н. Да. Спасибо тебе.
Елена. И ты поедешь с ним?
Э л и с о н (после паузы). Поеду.
Елена {с облегчением). Уверена, что он выедет сразу же и будет
здесь во второй половине дня. У тебя масса времени, чтобы
собраться. Когда ты уедешь, Джимми (произносит его имя
едва ли не через силу), возможно, возьмется за ум и поймет,
что к чему.
Э л и с о н. А кто ему звонил?
Елена. Я толком не поняла. Телефон зазвонил после того, как
я продиктовала телеграмму, я только успела повесить труб-
ку. Пришлось снова спускаться вниз. Какая-то сестра.
Э л и с о н. Должно быть, медсестра из больницы. Не из церковной
же общины. Ну, надо торопиться, а то опоздаем. (Кладет
один молитвенник на стол.)
Входит Джимми, останавливается в центре комнаты ме-
жду двумя женщинами.
К л и ф ф. Все в порядке, дружище?
Джимми (к Элисон). Это от матери Хью. Ее разбил паралич.
Короткая пауза.
Элисон. Очень жаль.
Джимми опускается на кровать.
К л и ф ф. Как ее состояние?
Джимми. Ничего не говорят. Но я думаю, она при смерти.
К л и ф ф. Ах ты боже...
Джимми (кулаком трет лицо). До чего глупо! Как глупо!
Элисон. Мне ее жаль, честное слово.
К л и ф ф. Я могу чем-нибудь помочь?
Джим м и. Лондонский поезд через полчаса уйдет... Закажи мне
такси.

Оглянись во гневе
61
Клифф. Сейчас. (Идет к двери и останавливаетвя.) А хочешь, я
поеду с тобой, старина?
Джимми. Нет, спасибо. К тому же ты почти незнаком с ней.
Тебе незачем ехать.
Елена бросает быстрый взгляд на Элисон.
Она и меня-то, возможно, не узнает.
Клифф. Ладно. (Уходит.)
Джимми. Помню, как я в первый раз показал ей твою кар-
точку. Мы только-только поженились. Она взглянула, у нее
навернулись слезы, и она сказала: «Какая она красивая!
Какая красивая!» Она повторяла это, словно не могла пове-
рить. Звучит наивно и сентиментально, но как замечательно
она это сказала. (Смотрит на Элисон.)
Она стоит у туалетного столика к нему спиной.
Подай мне ботинки, пожалуйста.
Она опускается на колени и подает ему ботинки.
Ты ведь поедешь со мной? (Глядит себе под ноги.) У нее
(вздрагивает) теперь никого больше не осталось. Мне... ну-
' жно... чтобы ты поехала со мной. (Глядит ей в глаза.)
Элисон отворачивается и поднимается с колен. За окном
начинают звонить колокола. Елена идет к двери, вниматель-
но наблюдая за ними. Элисон стоит без движения, Джимми
испепеляюще смотрит на нее. Потом она идет к столу, по-
прежнему повернувшись спиной к Джимми, и берет молит-
венник. Колеблется, хочет, видимо, что-то сказать, затем бы-
стро идет к двери.
Элисон (едва слышно). Пошли. (Выходит.)
Елена выходит за ней. Джимми встает, глядит вокруг, не
веря своим глазам, облокачивается на комод. Видит плюше-

62
Джон Осборн. Пьесы
вого медведя, осторожно берет его, разглядывает, потом швы-*
ряет на пол. Медведь со стуком падает и катится по полу,
издавая, как ему и полагается, сиплый рев. Джимми бро*
сается на постель и зарывается лицом в одеяло.
Быстро идет аанавес.
Картина
вторая
На следующий день вечером. Когда поднимается аанавес,
Элисон идет от туалетного столика к кровати. Она скла-
дывает вещи. Налево сидит ее отец, полковник Редферн,
крупный красивый мужчина лет шестидесяти. Даже сорок
лет военной службы иногда не могут до конца переломить
мягкую и добрую натуру. Привыкнув командовать, полков-
ник последнее время все чаще попадает в ситуации, где его
' авторитет мало что решает. Его жена, например, была бы
в восторге от происходящего, а ему не по себе, он растерян.
Он опасливо^ осматривается вокруг.
Полковник (отчасти сам с собой). Боюсь, что это выше моего
понимания. И, полагаю, я никогда этого не пойму. Что ка-
сается Джимми, то мы все говорим с ним на разных язы-
ках. Куда, ты говоришь, он уехал?
Элисон. Он поехал повидать миссис Тэннер.
Полковник. Кого?
Элисон. Мать Хью Тэннера.
Полковник. А, понимаю.
Элисон. Она тяжело больна, паралич. Хью сейчас за границей,
вот Джимми и поехал в Лондон навестить ее.
Полковник кивает.
Он хотел, чтобы я поехала с ним вместе.

Оглянись во гневе
Полковник. Это та самая женщина, которая помогла ему
купить этот киоск?
Элис он. Да.
Полковник. Что она собой представляет? Надеюсь, не похожа
на своего сына?
Элис он. Ни малейшего сходства. Как тебе ее описать? Очень
обыкновенная. Из тех, кого Джимми требует называть рабо-
чим классом. Поденщица, вышла замуж за актера. Всю
жизнь нужда, работа, двое мужчин на шее. Они с Джимми
очень любят друг друга.
Полковник. Значит, ты с ним не поехала.
Эли сон. Нет.
Полковник. А кто же в киоске?
Э л и с о н. Клифф. Он скоро придет.
Полковник. Ах да, верно, Клифф. Он тоже здесь живет?
Э л и с о н. Да, его комната напротив.
Полковник. Киоск. Странное занятие для образованного моло-
дого человека. Что его могло здесь привлечь? Мне всегда
казалось, что по-своему он очень умен.
Элисон (без всякого интереса к этой теме). Он массу вещей
перепробовал — был журналистом, агентом по рекламе, даже
пылесосы ремонтировал. Ему, кажется, все равно, чем зани-
маться. ,
Полковник. Мне часто хотелось представить себе, как тут
у вас... как вы живете, я хочу сказать. В своих письмах ты
ничего подробно не рассказывала.
Элисон. Да не о чем было особенно рассказывать. У нас ничего
не происходит, мы никуда не ходим.
Полковник. Понимаю. Ты хочешь быть лояльной по отношению
к своему мужу.
Элисон. Лояльной! (Смеется.) Он считает, что я совершаю пре-
дательство, когда просто пишу вам. Мне дриходится украд-
кой вынимать почту, чтобы он не знал, что я получаю из
дома письма. А потом я вынуждена их прятать.
Полковник. Он действительно нас ненавидит?

64
Джон Осборн. Пьесы
Элисон. О да, можешь не сомневаться. Он всех нас ненавидит.
Полковник (вздохнув). Это весьма прискорбно. Все вообще
вышло как-то неудачно и — бестолково. Должен признаться,
я давно уже ловлю себя на мысли о том, что в известной
мере Джимми был по-своему прав.
Элисон (озадаченная этим признанием). Прав?
Полковник. Теперь уже поздно отступать, но, надо сказать,
твоя мать и я были не безупречны. Я никогда не высказы-
вался по этому поводу, а потом это уже и не имело смысла,
но я всегда был убежден, что в отношении Джимми мать
зашла слишком далеко. Конечно, она была тогда расстрое-
на, мы оба были расстроены, это многое объясняет в слу-
чившемся. Я сделал все, чтобы остановить ее, но она нахо-
дилась в таком состоянии, что ничего нельзя было поделать.
Она просто внушила себе, что раз Джимми собирается
жениться на тебе, то он по меньшей мере преступник. Вы-
спрашивания, частные детективы, обвинения. Мне все это
было не по душе.
Элисон. Что ж, она старалась защитить меня, хотя и очень
неуклюже.
Полковник. Должен сказать, что это было ужасно. Во всяком
случае, я постараюсь, чтобы подобное не повторилось. Я во-
все не одобряю Джимми и не думаю, что когда-нибудь стану
его оправдывать, но, оглядываясь назад, я начинаю думать,
что было бы гораздо лучше, если бы мы вообще не вмеши-
вались. По крайней мере все бы выглядело куда более при-
стойно.
Элисон. Это была не ваша вина.
Полковник. Как сказать. Мы все по-своему виноваты. Джим-
ми, безусловно, действовал честно. Он человек искренний,
о других его свойствах не мне судить. И твоя мать — неуклю-
же, как ты говоришь, но действовала тоже искренне. А вот
нас с тобой, пожалуй, следует винить прежде всего.
Элисон. Нас с тобой?
Полковник. В одном отношении ты, несомненно, похожа на

Оглянись во гневе
65
меня. Ты тоже любишь занимать тыловую позицию — это
безопасно и удобно.
Э л и с о п. Тыловую? Я же вышла за него замуж.
Полковник. Да не об этом речь.
Э л и с о н. Несмотря на все унизительные сцены и угрозы! Что
ты мне тогда говорил? Что я погублю вас, иду против вас,
как я могу и прочее.
Полковник. Л возможно, тебе не следовало писать нам пись-
ма. Зная, как мы относимся к твоему мужу, и вообще после
всего, что между нами произошло. (Смущенно смотрит на
нее.) Прости, я несколько озадачен всем этим — телеграм-
мой, этой скоропалительной поездкой... (Его положению не
позавидуешь. Выглядит он устало. С тревогой и некоторым
упреком следит за Элисон, ожидая, что она будет защи-
щаться.)
Элисон (чувствует это и очень смущена). Знаешь, что он гово-
рил про маму? Он называл ее перекормленной избалованной
старой шлюхой. «Лакомый кусочек для червей».
Полковник. Понятно. А что он говорит обо мне?
Элисон. Ты его волнуешь меньше. Ты ему даже нравишься. Ты
ему нравишься потому, что он может пожалеть тебя. (Созна-
вая, что это обидит его.) «Бедный папаша — старый столб,
чудом уцелевший от прежних устоев, но устоев больше нет,
вот он и не знает, что ему теперь поддерживать». (Неуве-
ренно.) Что-то вроде этого.
Полковник. Крепко сказано, ничего не скажешь. (Просто и
беззлобно.) И зачем только ты познакомилась с этим чело-
веком?
Элисон. Папа, не устраивай мне пытки. Меня пытали день и
ночь в течение четырех лет.
Полковник. Но зачем — с такими взглядами — он женился на
тебе?
Элисон. Спроси что-нибудь полегче. Возможно, из мести.
Полковник отвечает непонимающим вшглядом.
3 Зак. М 830

66
Джон Осборн. Пьесы
Элисон. Да-да. Некоторые люди женятся из мести. Такие, как
Джимми, во всяком случае. А может быть, он вообразил се-
бя вторым Шелли, и тогда он, конечно, не может понять,
почему я не Мери, а ты не Годвин1. Он уверен, что у него
особый дар к любви и дружбе — только понимает он их по-
своему. Двадцать лет я жила счастливой и незапутанной жиз-
нью, как вдруг этот духовный варвар бросает мне вызов.
Пожалуй, женщина скорее поняла бы, каково получить та-
кой вызов, хотя вот Елена озадачена не меньше тебя.
Полковник. Да, я озадачен. (Встает и идет к окну справа.)
Твой муж многому научил тебя, сознаешь ты это сама или
нет. Далеко не все из этого мне понятно. Я всегда был уве-
рен, что люди женятся потому, что любят друг друга. Для
меня этой причины было достаточно. Но, оказывается, для
современной молодежи это слишком просто. Им нужно бро-
сать вызов, нужно мстить. Никак не могу поверить, что в
этом и заключается любовь между мужчиной и женщиной.
Элисон. Между некоторыми мужчинами и женщинами.
Полковник. Но с какой стати ты попала в их число? Моя
дочь... Впрочем, возможно, Джимми прав. Возможно, я дей-
ствительно — как это? — столб, уцелевший от прежних усто-
ев. И я в самом деле не могу понять, почему на них больше
ничего уже не держится. Ты сама-то понимаешь, что он хо-
тел этим сказать? В марте тысяча девятьсот четырнадцатого
года я уехал из Англии и, не считая коротких наездов раз
в десять лет, я не видел своей страны вплоть до возвраще-
ния в сорок седьмом году. Да, я слышал, что все изменилось.
Люди говорили, что за это время все полетело к чертям —
кажется, так должен формулировать полковник Бимп2. Но
издали мне все не верилось. Я помнил Англию такой, какой
• Мэри Годвин, дочь Уильяма Годвина,— вторая жена П. Б. Шелли,
с которой поэт шил в гражданском браке вплоть до смерти своей
первой, законной жены.
2 Нарицательный обраэ твердолобого консерватора, созданный кари-
катуристом Д. Лоу (род. в 1891 г.).

Оглянись во гневе
67
я ее оставил в тысяча девятьсот четырнадцатом году, и я
лелеял эти воспоминания. Наконец, у меня была армия ма-
гараджи, которой я командовал. Это был мой мир, и я лю-
бил его. Казалось, ему не будет конца. Теперь, когда я думаю
об этом, мне кажется, это был сон. Если бы он продолжался
вечно! Долгие прохладные вечера на холмах, все в пурпуре
и золоте. Мы с твоей матерью были очень счастливы. Каза-
лось, у нас было все, чего мы хотели. Видимо, последний
день, когда на устоях что-то еще держалось, был день, когда
наш маленький грязный поезд отходил от переполненной
провожающими индийской станции и изо всех сил гремел
полковой оркестр. В глубине души я сознавал, что всему
конец. Всему.
Элисон. Ты страдаешь оттого, что все изменилось. Джимми
страдает оттого, что все идет по-прежнему. И вы оба не-
способны взглянуть правде в глаза. Что-то где-то не в по-
рядке, ведь так?
Полковник. Вполне возможно, дорогая.
Элисон берет белку с комода и хочет положить ее в чемо-
дан, колеблется и ставит обратно.
Полковник, обернувшись, смотрит на нее. Она смотрит в
другую сторону и так, не глядя на него, направляется к не-
му. На мгновение кажется — она усомнилась в своем реше-
нии. Но вот выбор сделан, она резко поворачивается, при-
слоняется к нему и тихо плачет. Пауза.
Ты делаешь серьезный шаг. Ты решила уехать со мной? Ты
уверена, что хочешь этого?
Входит Елена.
Елена. Простите. Я пришла узнать, не нужно ли помочь укла-
дывать вещи. О, похоже, ты одна справилась.
Элисон (отходит от отца и, подойдя к кровати, закрывает крыш-
ку чемодана). Все готово.
Елена. Все взяла?
з*

6ft
Джон Осборн. Пьесы
Э л и с о н. Нет, не совсем. Но Клифф может прислать со временем
остальное. Он должен был уже вернуться. Ах да, сегодня
он один в лавке.
Полковник (берется за чемодан). Я отнесу его в машину.
Пора ехать. А то мама будет беспокоиться. Я обещал ей по-
звонить, когда приеду сюда. Она неважно себя чувствует.
Елена. Надеюсь, моя телеграмма ее особенно не обеспокоила.
Может быть, мне не следовало...
Полковник. Нет-нет, напротив. Мы вам так благодарны. Это.
было очень любезно с вашей стороны. Жена хотела ехать
со мной, но мне удалось ртговорить ее. Я думал, так во всех
отношениях будет лучше. А где ваши вещи, Елена? Я заодно
прихвачу их тоже.
Елена. Боюсь, я не смогу уехать сегодня.
Э л и с о н (удивленно). Ты не едешь с нами?
Входит Клифф,
Е л е н а/ Я думала ехать, но у меня оказались дела в Бирмингеме.
Только что мне прислали сценарий. Это страшно важно, и я
не хотела бы упустить такой случай. Так что, видимо, мне
придется задержаться на день.
Э л и с о н. Понятно. Привет, Клифф.
Клифф. Привет.
Э л и с о н. Папа, это Клифф.
Полковник. Здравствуйте, Клифф.
Клифф. Здравствуйте, сэр.
Короткая пауза.
Полковник. Так я пошел к машине. Не задерживайся, Элисон.
До свидания, Елена. Надеюсь, мы скоро увидим вас у себя,
если вас отпустят дела.
Елена. Разумеется. Я вернусь через день-два.
Клифф снимает пиджак.
Полковник. Ну что ж, до свидания, Клифф.

Оглянись во гневе
Клифф. До свидания, сэр.
Полковник выходит.
Клифф идет налево. Елена в центре.
Ты серьезно уезжаешь?
Элисон. Уезжаю.
Клифф. Джимми, наверное, скоро вернется. Ты его не подо-
ждешь?
Элисон. Нет, Клифф.
Клифф. А кто же скажет ему?
Елена. Я могу сказать. Если, конечно, еще буду здесь.
Клиф,ф (спокойно). Будете. (К Элисон.) Ты не думаешь, что
тебе надо бы сказать самой?
Она подает ему конверт из сумочки.
А не слишком официально?
Элисон. Я так воспитана.
Он подходит и отнимает ее.
Клифф (через плечо, Елене). Наверное, вы правы.
Елена. Что вы имеете в виду? В чем я права?
Клифф (к Элисон). Все ужасно перепуталось. Ты тоже это чув-
ствуешь?
Элисон. Не надо, Клифф...
Он согласно кивает,
(Целует его.) Я напишу тебе потом.
Клифф. До свидания, дорогая.
Элисон. Будь к нему внимателен.
Клифф. Не беспокойся, я его допеку вниманием.
Элисон выходит на середину комнаты и бросает взгляд на
кресла, разбросанные газеты, оставшиеся со вчерашнего дня.
Елена (чмокает ее в щеку и стискивает руку). До скорой
встречи.

%
Джон Осборн. Пьесы
Э ли с о н кивает и быстро выходит. Остаются Клифф и Еле-
на. Они смотрят друг на друга.
Хотите, я согрею чаю?
Клифф. Нет, спасибо.
Елена. Ну, я сама выпью, если вы не возражаете.
Клифф. Так вы остаетесь?
Елена. Только на сегодняшний вечер. Вы против?
Клифф. Мне-то что. (Идет к столу.) Конечно, он может поздно
вернуться.
Елена (идет к окну налево и закуривает). А как он все это
воспримет? Может, поедет разыскивать прежних знакомых?
Например, эту Мадлен...
Клифф. При чем тут Мадлен?
Елена. Она же для него так много сделала. Разве он не может
вернуться к ней?
Клифф. Не думаю.
Елена. Отчего же?
Клифф. Она ему в матери годится. Я думаю, это имеет значе-
ние. Хотя откуда, черт побери, мне знать! (Впервые за все
время хорошее настроение совершенно покидает его.)
Елена (кажется, удивлена). Ведь вы его друг? А он, по-моему,
не очень скрытен. Я никогда еще не видела такого количе-
ства выпотрошенных душ, как здесь.
Клифф собирается уйти.
А вы разве не останетесь?
Клифф. Нет, не останусь. Пять минут назад пришел поезд из
Лондона. Если он приехал с ним, то я лучше уйду.
Елена. Вы не думаете, что вам следует быть здесь, когда он
придет?
Клифф. У меня был тяжелый день, и мне не хочется видеть
ничьих страданий натощак и уж тем более без выпивки.
Надеюсь, мне удастся подцепить в кафе какую-нибудь де-
вицу посвежее и протащить ее к себе под носом у старушки

Оглянись во гневе 1\
Друри. Возьмите! (Бросает ей письмо.) Отдайте ему это!
(Идет к двери.) Теперь он целиком ваш. (В дверях.) На-
деюсь, теперь вы им будете сыты по горло. (Уходит.)
Елена идет к столу и тушит сигарету. Слышно, как внизу
хлопает дверь. Она идет к гардеробу и машинально откры-
вает его. Он пуст. Там болтается на вешалке только одно
платье. Идет к туалетному столику. Теперь на нем, кроме
фотографии Джимми, ничего нет. Лениво выдвигает пустые
ящики. Направляется к комоду, берет игрушечного медведя
и садится на кровать, рассматривая его. Откидывается на по-
душку, все еще держа медведя. Быстро поднимает голову,
потому что дверь с треском открылась. Входит Д ж и м м и.
Джимми (кипя от гнева, кидается в кресло). Этот старый ублю-
док на своей машине чуть не раздавил меня, вот была бы
жестокая ирония. Мало того, ехала с ним не кто-нибудь, а
моя жена. Расселась. (Идет к Елене.) Что тут со всеми тво-
рится? Клифф чуть не сбил меня с ног, когда вылетал из
дома. Нос к носу столкнулся со мной и сделал вид, что не
заметил. Вы что, единственная, кто не побоялся остаться?
Елена подает ему письмо Элисон.
Это что такое? (Разрывает конверт. Читает несколько строк
и чуть не рычит.) Это вы написали за нее? Вы только по-
слушайте! (Читает.) «Мой дорогой, я должна уйти навсегда.
Я не надеюсь, что ты поймешь меня, но хоть постарайся.
Мне так нужен покой, я сейчас готова пожертвовать ради
этого всем. Не знаю, что с нами будет дальше. Тебе, конечно,
будет тяжело и горько, но потерпи. Мне всегда будет дорога
твоя любовь. Элисон». О, как она умеет распускать слюни!
«Дорога твоя любовь!» Меня тошнит от этой бумаги! (Идет
вправо.) Она не может сказать: «Вонючий выродок! Мне
осточертели твои выходки, я отсюда сматываюсь и желаю
тебе сдохнуть». Нет, она сделает из этого пристойную сопли-

72
Джон Осборн. Пьесы
вую мерзость. (Видит в гардеробе платье, срывает его и
швыряет в угол.) «Дорога твоя любовь». Никогда не думал,
что она может докатиться до такой фальши. Что это, реп-
лика из пьесы, в которой вы играли? Да? И вообще, что
вы здесь делаете?! Убирайтесь поздорову, а не то я вам ото-
рву голову.
Елена (сдержанно). Если вы хоть на секунду перестанете думать
только о себе, я скажу вам кое-что, что вам следовало бы
знать. У вашей жены будет ребенок.
Он поднимает на нее глаза.
Или это не имеет никакого значения? Имеет, даже для вас!
Джимми (ошарашен, но не столько новостью, сколько ее пове-
дением). О да, конечно. Я поражен, скажу вам прямо. Но
скажите вы мне теперь. Вы что, всерьез полагали, что я в
слезах паду на колени и скончаюсь от угрызений совести?
(Подходит ближе.) Слушайте, вы! Перестаньте изливать на
меня свою бабью мудрость. Я тоже вам скажу кое-что. Мне
плевать. (Начинает спокойно.) Мне плевать, собирается она
иметь ребенка или нет. Мне плевать, даже если оно родится
о двух головах. (Видит, что его слова бесят ее.) Неприятно?
Ну, дайте мне пощечину. Только помните, о чем я вас пре-
дупреждал. Одиннадцать часов я наблюдал, как умирает
близкий человек. Она была одинока, возле нее был толь-
ко я. И когда в четверг я пойду за гробом, то опять буду
предоставлен самому себе. Я знаю, что эта шлюха не пошлет
ей пучка цветов. Ведь она, как и вся ее порода, в одном глу-
боко ошибается. Она полагала, что раз мать Хью — бедная
и необразованная женщина, которая всегда говорила невпо-
пад и не к месту, то ее не следует принимать всерьез. И вы
думаете, я паду ниц, потому что у этой жестокой и глупой
девчонки будет ребенок? (С болью в голосе.) Но я этому не
верю! Не верю. (Хватает ее за плечо.) Спектакль окончен.
А теперь оставьте меня одного. Убирайтесь, бесноватая дев-
ственница!

Оглянись во гневе 73
Она бьет его по лицу.
У него появляется выражение ужаса и изумления. По оно
исчезает, и остается только боль. Он трогает рукой голову,
и крик отчаяния вырывается у него. Елена отводит у него
от лица руку, целует его и тянет к себе.
Занавес

Действие
третье
Картина
первая
Несколько месяцев спустя. Воскресный вечер. Вещи Эли-
сон — пудру, помаду и прочее — заменила на туалетном сто-
лике парфюмерия Елены. Когда поднимается занавес, мы
видим Джимми и К лиф ф а сидящими в покойных кре-
слах, они погружены в чтение воскресных газет. Елена
склонилась над гладильной доской. Возле нее небольшая
стопка белья. Она выглядит еще привлекательнее, чем пре~
жде, потому что выражение лица у нее стало более есте-
ственным. Она все так же элегантна, но уже не столь
аккуратна и подтянута. На ней старая рубашка Джимми.
К л и ф ф. Ну какая же вонючая трубка! (Пауза.)
Джимми. Заткнись.
К л и ф ф. Почему ты ее как-нибудь не обезвредишь?
Джимми. И зачем я провожу воскресный день за чтением
газет?
К л и ф ф (не глядя толкает его ногой). Твоя трубка смердит!
Джимми. А ты еще больше, но я не кричу об этом. (Перевора-
чивает страницу.) Дешевые газеты просто несут чушь, а те,
что посерьезней, городят чушь с серьезным видом. (Опу-
скает газету и дымит в сторону Елены.) Тебе не мешает?
Елена. Нет, мне дым нравится.
Джимми (Клиффу). Видал? Ей нравится. (Опять принимается
за газету.)
Клифф ворчит.
Ты читал о диких и мерзких выходках в Средней Англии?

Оглянись во гнев*
75
Клифф. О чем?
Джимми. О диких и мерзких выходках в Средней Англии.
Клифф. Нет. А в чем дело?
Джимми. Оказывается, мы ничего не знаем о своих земляках.
А здесь все сказано. Потрясающие разоблачения на этой не-
деле! С фотографиями. Полностью восстановлен ритуал ноч-
ных бдений в честь богини плодородия.
Клифф. Чудовищный разврат.
Джимми. Еще бы! О черт, полюбуйтесь на них! Оскалились,
как идиоты. На будущей неделе одна известная особа из
новообращенных расскажет, как во время черной оргии в
Маркет Харборо она свернула шею белому петуху и пила
его кровь. Что ж, теперь фирмы займутся продажей петухов
специально для жертвоприношений. (Задумчиво.) Так вот,
видимо, чему посвящает свои воскресные вечера мисс Дру-
ри. Она по совместительству подрабатывает в качестве вер-
ховной жрицы в Христианской ассоциации женской моло-
дежи. Не исключено, что именно сейчас она приводит себя
в готовность. (Елене.) Ты подобными вещами не увле-
калась?
Елена (хохочет). Последнее время нет!
Джимми. Вполне для тебя занятие — пить кровь. (Подражая
говору местных жителей.) А недурно, совсем недурно, и
время зря не пропадает, серьезно говорю. Кому что, вкусы
же не у всех одинаковые. Была бы не жизнь, а скучища,
если бы все были одинаковые, серьезно вам говорю. (Своим
голосом.) Мне совершенно ясно, что многие годы кто-то за-
бавлялся, принося в жертву и мое смоляное чучело. (Оза-
ренный догадкой.) Ах, конечно, мать Элисон! По пятницам
" ей доставляли от Хэрродса i мое восковое подобие, и она
проводила воскресные дни за тем, что решетила его шпиль-
кой. Ради этого, я думаю, жертвовала даже партией в
бридж.
1 Магазин в Лондоне,

76
Джон Осборн. Пьесы
Елена. А почему бы тебе этого не попробовать?
Джимми. Идея. (Указывая на Клиффа.) Для начала мы его
поджарим на плите. У нас хватит заплатить за газ? Так мы
скоротаем длинные осенние вечера. В конце концов, смысл
жертвы заключается в том, что жертвуешь тем, чем
никогда особенно не дорожил. Понимаешь мою мысль? Люди
на каждом шагу поступают таким образом. Лишаются карь-
еры или, скажем, убеждений, любви, а мы в простоте ду-
маем: «Ах, они это все принесли в жертву! Если бы я мог
так же!» Но дело в том, что они просто дурачат и себя и
окружающих. Не так уж трудно отказаться от того, чем не
в силах по-настоящему дорожить. Не стоит этими людьми
восхищаться. Лучше пожалеем их. (Жертвует столь плодо-
творной мыслью, чтобы вновь заняться Клиффом.) Ты пре-
красно подходишь для жертвы.
Клифф (бормоча). Испарись. Я читаю.
Джимми. А мы все-таки нацедим из него чашечку крови. Впро-
чем, интересного мало. Мне приходилось видеть его кровь —
обыкновенного красного цвета. (Елене.) Твоя, наверное,
лучше, благородная, самая настоящая голубая. Нет? А затем
мы совершим возлияния в честь богини плодородия. Ты зна-
ешь, как это делается? (К лиф фу.) А ты?
Клифф. Не тебе совершать возлияния в честь какой бы то ни
было богини!
Джимми. Понимаю, что ты хочешь сказать. (Елене.) Ну лад-
но, зачем напрашиваться на неприятности. Правда? Но,
возможно, это понравилось бы даме, которая прислала в ре-
дакцию длинное письмо об искусственном осеменении. Оно
озаглавлено: «Долго ли мы еще будем испытывать терпение
господне?» (Швыряет газету.) Посмотрим другую.
Клифф. Я ее еще не прочел.
Джимми. Давай скорее. Придется попросить, чтобы специально
для тебя все печатали по слогам. Там, я знаю, идет жесто-
кая полемика о том, носил ли Мильтон подтяжки. Очень
хочется посмотреть, кого приложили на этой неделе.

Оглянись во гневе
77
К л и ф ф. Прочти-ка вот это. Не пойму, о чем спор, но какой-то
профессор из Оксфорда, судя по всему, сел в лужу, «Ате-
неум» 1 рвет и мечет, и редактор объявляет, что обмен мне-
ниями прекращен.
Джимми. А ты становишься любопытным, малыш! Речь идет
об одном американском профессоре, кажется, из Йейла, кото-
рый убежден, что Шекспир превратился в существо другого
пола, когда писал «Бурю». Он вынужден был вернуться
к себе на родину, в Стрэтфорд, потому что коллеги актеры
перестали относиться к нему серьезно. Этот друг профессор
скоро явится к нам искать документы, подтверждающие, что
добрый старый Вильям Ш. окончил жизнь законным сожи-
телем некоего фермера из Варвикшира, за которого вышел
замуж, имея от него уже троих детей.
Елена смеется.
(Удивлен.) В чем дело?
Елена. Ничего. Просто я только теперь начинаю привыкать.
Я никак (это говорится Клиффу) не могу понять, когда он
говорит серьезно и когда нет.
Клифф. Вряд ли он сам может в этом разобраться. Сомнитель-
ные случаи считайте за оскорбление.
Джимми. Читай скорее и заткнись! Что делаем вечером? Даже
приличного концерта нет. (Елене.) Ты пойдешь в церковь?
Елена (порядочно удивлена). Нет. Не думаю. Если только тебе
хочется.
Джимми. В самом деле — или мне кажется, что за последнее
время сатанинский блеск в ее глазах стал ярче? Может, это
следствие незаконного сожительства со мной? Ты чувству-
ешь за собой большой грех, дорогая? Ну? Чувствуешь?
Ей не верится, что это атака на нее, и она бросает на него
неуверенный взгляд.
1 Лондонский клуб, объединяющий представителей художественной
и научной интеллигенции. Основан в 1824 году.

Джон Осборн. Пьесы
Тебе кажется, что грех выползает у тебя из всех пор, как
паста из тюбика? Ты не уверена, шучу я или нет? Неужели
в нужных случаях я должен надевать красный нос и кол-
пак? Просто интересно знать, вот и все.
Елена потрясена неожиданной холодностью его взгляда, но
обидеться она не успевает, потому что Джимми улыбается
ей и задорно кричит Клиффу.
Джимми. Давай газету, обормот!
К л и ф ф. Чтоб ты околел!
Джимми (Елене). Ты долго еще будешь гладить?
Елена. Почти закончила.
Джимми. Кстати, о грехе: я видел, как ты болтала с преподоб-
ным другом мисс Друри. Елена, дорогая, я говорю, я видел...
Елена. Да, это был он.
Джимми. Дорогая, тебе незачем занимать оборонительную
позицию.
Елена. Я и не защищаюсь.
Джимми. В конце концов, почему бы нам не пригласить этого
священника на чашку чая? Что тут такого? Ты нашла с ним
много общего?
Елена. Нет, не думаю.
Джимми. Ты считаешь, что духовная жвачка может сделать из
меня человека? И что мне следует упражняться в поднима-
нии духовных тяжестей и развивать свои мускулы? Я рань-
ше выступал по разряду либералов в наилегчайшем весе.
Боялся показать свое моральное тщедушие, но теперь все
могут с завистью разглядывать мои великолепные формы.
Я покажу любой силовой прием без малейшего признака
жалости или сострадания.
Елена. Ну ладно, Джимми.
Джимми. Два года назад я головы не смел поднять, а теперь в
самоуверенности не уступлю и кинозвезде.
Елена. Джимми, мы можем провести хотя бы один день, только
один день, без споров о религии и политике?

Оглянись во гневе
79
К л и ф ф. Да, смени пластинку, старина, а лучше — совсем затк-
нись.
Джимми (вставая). Придумал название для новой песни. Назы-
вается: «Мать попала в желтый дом, то-то славно за-
живем». Слова не менее удачны. Я думаю, надо их разучить
и исполнить песню в лицах.
Елена. Хорошая мысль.
Джимми. Для сценария возьмем что-нибудь популярное, а сло-
ва вставим свои. «Нет повести печальнее на свете, чем по-
весть о Ромео и Джульетте». Нет, слишком высокопарно!
Кроме того, публике едва ли будет приятно напоминание
об этом странном человеке после того, как американские
профессора его разоблачили. Нужно что-нибудь поярче и
похлеще. Один будет Т.-С. Элиот, а кто-нибудь — Па-
мела 1.
К л и ф ф (впадая в тот же тон). Смех и слезы! Смех и слезы!
Джимми (усевшись на стол, начинает по нему барабанить).
Слушайте, слушайте, глупости и умности!
Поют вместе.
Может быть, мы виноваты,
Но мы были не в себе!
(Джимми вскакивает и начинает говорить так быстро, что
его почти невозможно понять.) Дамы и господа, иду я в
театр и вдруг встречаю человека, а он и говорит...
К л и ф ф. Эй, когда ты шел сюда, ты туда не заходил?
Джимми. Заходил ли я туда, пока шел сюда?
К л и ф ф. Именно! Заходил ты туда, пока шел сюда?
Джимми. Нет, конечно, туда я не мог зайти, потому что я дол-
жен был идти сюда. Прошу не мешать! Дамы и господа, не-
1 Героиня одноименного романа английского писателя-сентимента-
листа С. Ричардсона (1689—1761). Докучливое благонравие Памелы
сделало ее традиционной мишенью пародистов.

Джон Осборн. Пьесы
много стихов под названием: «Мы бесполые люди, но все же
чего-то хотим». Благодарю за внимание. «Мы бесполые люди,
мы бесполые люди...»
К л и ф ф. Так ты туда не заходил?
Джимми. А иди ты — знаешь куда?
К л и ф ф. Я бы пошел, но не знаю — куда.
Джимми. Иди куда хочешь! «Мы бесполые люди, мы бесполые
люди..»
К л и ф ф. А мне как же быть, если я должен пойти туда не знаю
куда и передать тому не знаю кому то не знаю что?
Джимми. Пойти туда не знаю куда, найти того не знаю кого
и передать ему то не знаю что?
К л и ф ф. Точно. И я пошел, я нашел, я дал, а он мне не отдал.
Джимми. Пошел, нашел, дал, а он не отдал?
Клифф. Точно.
Джимми. Что же из этого вытекает?
Клифф. Не туда пошел, не того нашел и не то отдал!
Джимми. Не туда, не того и не то?
Клифф. Совсем не то!
Джимми. А что?
Клифф. Не знаю.
Джимми. Кто же знает?
Клифф. В том-то и дело, что никто!
Джимми. Так бы сразу и объяснил.
Елена (не очень уверенная в том, что вступает вовремя).
Эй, вы!
Джимми. О, наша программа рассчитана на несколько часов, но
уж ладно, сделаем маленький перерыв. В чем дело, сэр?
Елена (кричит). Никудышная программа! Никудышная про-
грамма, говорю я вам!
Джимми. Никудышная программа? А чье же это мнение?
Елена. Чье? (С деланной скромностью.) Ничье!
Джимми. Раз у вас ничье мнение, стало быть, вы и есть не
зиаю кто. В таком случае получите не знаю что! (Швыряет
в нее подушкой, которая попадает в гладильную доску.)

Оглянись во гневе
Елена. Осторожней, доска!
Мужчины (танцуют и поют).
Разве не знаете вы
Моей королевы,
Время придет,
На ней я женюсь,
А мать проклянет —
Пусть!
Мы гнездышко совьем,
И мирно вдвоем заживем,
И в школу мы деток пошлем,
А есть будем хлеб с молоком.
С милой до свадьбы
Вот бы поспать бы,
Чем она хуже другой?
Пусть увидит старый плафон,
Как страстно в нее я влюблен...
Джимми (ему надоел этот бред, отталкивает Клиффа). Ну, ты,
тучный телец! Второй раз наступил мне на ногу! Это не го-
дится никуда. Я буду с Еленой танцевать. Ступай и поставь
чайник, а потом решим, что делать дальше.
К л и ф ф. Сам поставь! (Сильно толкает его.)
Джимми (теряет равновесие и падает). Грубиян, животное!
(Вскакивает.)
Они схватываются. Падают с треском на пол и катаются, тя-
жело дыша. Клиффу удается встать коленом Джимми на
грудь.
К л и ф ф (тяжело дыша). Я хочу читать газеты!
Джимми. Ты дикарь, бандит! Самый настоящий! Понял? Ты не-
достоин жить под одной крышей с приличными, разумными
людьми!

82
Джон Осборн. Пьесы
Клифф. Или ты будешь молчать, или мне придется читать газе-
ты не сходя с этого места.
Джимми делает последнее усилие, и Клифф падает на пол.
Джимми. Ты мне все кишки раздавил! (Толкает сопротивляю-
щегося Клиффа.)
Клифф. Посмотри, что наделал! Разорвал рубашку. Слезай!
Джимми. А зачем тебе носить рубашку? (Поднимаясь.) Такому
неотесанному. Теперь иди и поставь чайник.
Клифф. Это моя единственная чистая рубашка. Дубина! (Встает
с полуt Елене.) Посмотрите, вся в грязи.
Елена. Действительно. Он сильней, чем кажется. Давайте, я вы-
стираю, и она успеет высохнуть, пока мы соберемся куда-
нибудь пойти.
Клифф колеблется.
Что с вами, Клифф?
Клифф. Да ладно, не нужно.
Джимми. Отдай ей рубашку и перестань ныть!
Клифф. Ну ладно. (Снимает рубашку и отдает ее Елене.) Спа-
сибо, Елена.
Елена (берет ее). Вот так. Я в минуту управлюсь. (Выходит.)
Джимми (опускается в кресло, довольный). Ты похож на Мар-
лона Брандо1. (Короткая пауза.) Ты что, имеешь что-нибудь
против Елены?
Клифф. Раньше ты и сам был против нее. (Колеблется, потом
быстро.) Это не одно и то же, правда?
Джимми (раздраженно). Конечно, не одно и то же, идиот! И но
может быть! Свежее мясо отличается от вчерашнего, и по-
следняя женщина от предыдущей — тоже. Если ты с этим
не согласен, ты будешь очень несчастлив, сынок!
Клифф (садится на ручку кресла и трогает его за колено).
Джимми, я, наверное, здесь больше не останусь.
Джимми (почти безразлично). Отчего же?
1 Марлон Брандо — американский киноактер (род. в 1924 г.).

Оглянись во гневе 83
К л и ф ф (в тон ему). Сам не знаю. Хочу попытать счастья в дру-
гом деле. Киоск — тоже дело, но я постараюсь найти что-ни-
будь еще. У тебя высшее образование, и тебе это вполне под-
ходит, а мне нужно что-нибудь получше.
Джимми. Как хочешь, сынок. Твое дело, не мое.
К л и ф ф. И потом, по-моему, Елене трудно ухаживать за двоими,
слишком много хлопот для нее. Ей будет легче, если вы
останетесь вдвоем. А мне, пожалуй, следует подыскать де-
вушку, которая присматривала бы за мной.
Джимми. Очень удачная мысль! Но сомневаюсь, что отыщется
такая дура, которая согласится на это. Возможно, Елена по-
дыщет кого-нибудь для тебя из своих шикарных подруг, с
кучей денег и безмозглых. Это как раз то, что тебе нужно.
К л и ф ф. Что-то вроде этого.
Джимми. А что же ты все-таки собираешься делать?
К л и ф ф. Понятия не имею.
Джимми. Похоже на тебя. Я думаю, ты и пяти минут бев меня
не протянешь.
Клифф (улыбаясь). Ничего.
Джимми. Ты слишком ручной зверек. Бьюсь об заклад, толко-
вая дамочка обработает тебя за полгода. Женит на себе,
заставит работать, приведет в приличный вид.
Клифф (усмехаясь). Нет, у меня и на это ума не хватит.
Джимми (про себя). Кажется, я всю жизнь только тем и зани-
маюсь, что говорю «Прощай!»
Короткая пауза.
Клифф. Ногу натер.
Джимми. Носки надо стирать. (С расстановкой.) Смешно, ты
был верным, великодушным и добрым другом, а мне и не
жаль, что ты уходишь искать нового пристанища, своей до-
роги. И все из-ва того, что я хочу чего-то от этой девушки,
чего, я и сам понимаю, она неспособна мне дать. Ты сто-
ишь дюжины таких, как Елена. Но, если бы ты был на моем
месте, ты поступил бы так же. Верно?

84
Джон Осборн. Пьесы
К л и ф ф. Верно.
Джимми. Но почему, почему, почему мы позволяем женщинам
пить нашу кровь? Тебе не приходилось получать письма, где
откровенно сказано: «Пожертвуйте великодушно вашей
кровью»? Почтовые ведомства рассылают донорские повест-
ки от имени всех женщин на свете. Я думаю, что люди на-
шего поколения не сумеют умереть во имя благородных це-
лей. Все возможное уже сделано в тридцатые и сороковые
годы, когда мы были еще детьми. (Своим обычным полусерь-
езным тоном.) Да и не осталось их больше, благородных це-
лей. Если начнется заварушка, мы погибнем, но не во имя
великих свершений, на старый лад, а так, за какую-нибудь
прекрасную новую мировую ерунду1. Так же бессмысленно
и бесславно, как попасть под автобус. Да, нам не осталось
ничего лучшего, сынок, как отдать себя на съедение жен-
щинам.
Входит Елена.
Елена. Возьмите, Клифф. (Отдает ему рубашку.)
К л и ф ф. Большое спасибо, Елена. Очень любезно с вашей сто-
роны.
Елена. Не стоит. Надо бы посушить над газом, только в вашей
комнате плита горит лучше, а здесь и повесить-то негде.
Клифф. Правильно, я сам высушу. (Идет к двери.)
Джимми. Поторопись, болван. Мы скоро пойдем пройтись и вы-
пить. (Елене.) Хорошо?
Елена. Хорошо.
Джимми (кричит вслед Клиффу). Но прежде согрей чай, бан-
дит с большой дороги!
Елена идет налево.
1 Полемический намек на «антиутопию» О. Хаксли (1894—1963)
«Прекрасный новый мир» (1932), рисующую идеальное с утилитар-
ной точки зрения общество будущего.

Оглянись во гневе
85
Джимми. Дорогая, мне надоело видеть тебя у этой проклятой
гладильной доски.
Елена (сухо улыбнувшись). Извини.
Джимми. Наводи красоту, и мы потрясем весь город. Я вижу,
ты натянула на «мамочку» саван. Я бы предпочел накрыть
ее национальным знаменем.
Елена. Что с тобой случилось?
Джимми. Не хмурься — ты становишься похожей на мирового
судью.
Елена. А на кого я должна быть похожа?
Джимми. На женщину, которая смотрит на меня влюбленными
глазами.
Елена. Хватит с тебя.
Джимми. Клифф сказал, что уходит от нас.
Елена. Знаю, он говорил мне об этом еще вчера вечером.
Джимми. Правда? Я, кажется, всегда в самом хвосте очереди
за новостями.
Елена. Жаль, что он уходит.
Джимми. Мне тоже. Этот слюнявый ублюдок раздражает, но
у него большое сердце. За это можно все простить. Только
он научился забирать свою дружбу обратно, а раньше он
умел только делиться ею. Пойди ко мне.
Он сидит на ручке кресла. Елена подходит к нему, и они
смотрят друг на друга. Потом она протягивает руку и гла-
дит ему волосы, касаясь ушей и затылка.
Начиная с самого первого дня ты всегда первая мне протя-
гиваешь руку. Словно ты ничего не ждешь или даже хуже
чем ничего — будто тебе безразлично. Ты хорошо играла
роль врага. Как говорится, достойного противника. Но когда
люди складывают оружие, это совсем не значит, что борьба
окончена.
Елена (твердо). Я люблю тебя.
Джимми. Допускаю. Наверно, любишь. Ведь это.кое-что зна-
чит—спать в объятиях победоносного генерала. Особенно

16 Джон Осборн. Пьесы
когда он дьявольски замучен войной, устал, голоден и жа-
ждет. (Целует пальцы Елены.)
Она прижимает к себе его голову.
Ты остановилась на пути и вышла мне навстречу. Елена...
Они страстно обнимаются.
Давай, чтобы все было хорошо!
Елена (мягко). Дорогой мой...
Джимми. Не важно, будешь ты за меня или против меня.
Елена. Я всегда хотела тебя, всегда!
Вновь целуются.
Джимми. Т.-С. Элиот и Памела — может получиться прекрасный
номер. Если ты мне поможешь. Киоск я прикрою, и мы на-
чнем все с самого начала. Что ты на это скажешь? Уедем
отсюда.
Елена (кивает со счастливым видом). Замечательно.
Джимми (быстро целует ее). Сними эту рванину и пойдем
пройдемся. Выпьем чего-нибудь, повеселимся, будем смот-
реть друг на друга нежно и вожделенно, а потом вернемся,
и я буду так тебя любить, что ты забудешь обо всем на
свете.
Елена (целует его руку). Я только сниму твою рубашку. (Скла-
дывает гладильную доску и идет в левую часть комнаты.)
Джимми (идет к двери). Хорошо. А я потороплю этого типа.
Но прежде чем он успел подойти к порогу, дверь открывает-
ся и входит Э л и с о н. Она в плаще, волосы ее в беспорядке,
у нее болезненный вид. Напряженная пауза,
Э л и с о н (тихо). Привет.
Джимми (через мгновение, Елене). К тебе подруга. (Стреми-
тельно выходит.)
Женщины остаются с глазу па глаз.
Быстро идет занавес.

Оглянись во гневе
87
Картина
вторая
Спустя несколько минут. Из комнаты Клиффа, которая на-
ходится на том же этаже, доносятся звуки трубы Джимми.
Когда поднимается занавес, Елена стоит с левой стороны
стола и наливает в чашку чай. Элисон сидит в кресле
справа. Она наклоняется и поднимает трубку Джимми, По-
том наскребает с полу щепотку пепла и ссыпает его в пе-
пельницу на ручке кресла.
Элисон. Он все еще курит этот ужасный табак. Я его всегда
ненавидела, а ты вот привыкла.
Елена. Да.
Элисон. На прошлой неделе я была в кино, и какой-то старик
в первых рядах курил такой же табак. Я пошла и села ря-
дом. %
Елена (подходит к ней с чашкой чая). Вот, выпей. Помогает.
Элисон (берет чашку). Спасибо.
Елена. Ты уверена, что уже совсем поправилась?
Элисон (кивает). Да, почти... совсем. Я одна во всем виновата.
С моей стороны было безумием прийти сюда. Извини меня,
Елена.
Елена. Как ты можешь извиняться?
Элисон. Потому что с моей стороны прийти сюда нечестно и
жестоко. Боюсь, что чувство уместности — одна из вещей,
которым научил меня Джимми. Но иногда оно скандально
подводит. Сколько раз мне удавалось остановить себя на пу-
ти сюда просто в самый последний момент. Даже сегодня,
когда я пошла на вокзале в кассу, это казалось игрой, мне
не верилось, что я решусь сесть на поезд. А когда я очути-
лась в вагоне, меня охватила паника. Я чувствовала себя
преступницей. Я дала себе слово, что только взгляну на наш
дом и вернусь. Мне не верилось, что этот дом еще сущест-

Джон Осборн. Пьесы
вует. Но когда я оказалась здесь, я уже ничего не могла с
собой поделать. Мне нужно было убедить себя в том, что все
мои воспоминания — правда. (Ставит чашку и ворошит но-
гой газеты на полу.) Сколько раз я вспоминала вечера в
в этой комнате. Так ясно все в памяти и так далеко. Ты хо-
рошо завариваешь чай.
Елена (сидя налево от стола). Джимми и меня кое-чему научил.
Э л и с о н (закрывая лицо руками). Зачем я здесь! Вы все долж-
ны желать, чтоб я была за тысячи миль отсюда!
Елена. Я не желаю ничего подобного. Ты имеешь больше осно-
ваний находиться здесь, чем я.
Э л и с о н. Ах, Елена, закрой эту книгу прописных истин.
Елена. Ведь ты его жена? Что бы я ни делала, я не могу этого
забыть. У тебя есть все основания...
Элис он. Елена, даже я давным-давно перестала верить в свя-
щенные узы брака. Еще до того, как познакомилась- с
Джимми. Теперь иные порядки — все основано на личной
инициативе. Живешь, пока на то есть твоя добрая воля. Не
понравилось — убирайся прочь. Я и убралась.
Елена. И этому ты от него научилась?
Э л и с о н. Не делай из меня склочницу, пожалуйста. Я поступила
глупо и пошло, явившись сюда. Я жалею об этом и прези-
раю себя за это. Но я пришла без всяких намерений. Что бы
это ни было, истерика или болезненное любопытство, но я
не собираюсь покушаться на твои отношения с Джимми. По-
верь мне.
Елена. Верю. Поэтому все выглядит еще более ужасно и дико.
Ты даже не упрекаешь меня. Ты должна быть в ярости, а
ты спокойна. (Откидывается назад, словно хочет отшатнуть-
ся от самой себя.) До чего же мне стыдно!
Э л и с о н. Ты говоришь о нем так, словно он вещь, которую ты у
меня стащила...
Елена (гневно). А ты говоришь о нем, как о книге, которую ты
готова дать каждому, кто захочет пролистать ее за несколь-
ко минут. Что с тобой? Ты говоришь так, будто цитируешь

Оглянись во гневе
89
его. Ты, кажется, раньше уверяла меня, что не согласи* с
ним.
Элисон. Яис тобой согласиться не могу.
Елена. Что же, я верю в добро и зло. Даже после этого сума-
сшедшего дома я не утратила своей веры. И пусть мой по-
ступок плох, зато я отлично понимаю, что он плох.
Элисон. Ты любишь его? Ты мне писала и говорила об этом.
Елена. И это было правдой.
Элисон. Тогда этому трудно было верить. Я не могла этого по-
нять.
Елена. Я сама с трудом в это поверила.
Элисон. В конце концов, это оказалось довольно несложно.
Обычно ты отзывалась о нем очень резко. Не скажу, что мне
было обидно это слушать — ведь это меня даже утешало. Но
иногда злило.
Елена. Видимо, я несколько преувеличивала. Ну, что теперь все
это объяснять!
Элисон. Да, правда.
Елена. Знаешь, я поняла, в чем беда Джимми. Очень просто.
Он родился не вовремя.
Элисон. Это я знаю.
Елена. Теперь таким людям нет места — ни в любви, ни в по-
литике, нигде. Вот почему все у него идет впустую. Я иног-
да слушаю его и думаю: а ведь ему кажется, что он живет
в разгар французской революции. Там он нашел бы себе ме-
сто,, конечно. Он не знает, где находится и к чему идет. Он
никогда ничего не совершит и ничего не достигнет.
Элисон. Мне кажется, он из тех, кого называют «выдающимися
викторианцами». И потому в чем-то он смешон. Кажется, мы
об этом уже говорили.
Елена. Да, я отлично помню все, что ты рассказывала мне о нем.
И это пугало меня. Мне не верилось, что ты можешь выйти
замуж за такого человека. Элисон, между мной и Джимми
все кончено. Теперь я это прекрасно понимаю. Это мне нуж-
но убираться отсюда. Нет, ты послушай меня. Когда я уви-

90
Джон Осборн. Пьесы
дела тебя на пороге, я поняла, что все это было ошибкой.
Что я ничему этому не верила и ни Джимми и никто другой
не сможет заставить меня думать иначе. (Вставая.) И как я
могла обманывать себя? Ему нужен один мир, мне — другой,
и общая постель их не помирит. Я верю в добро и зло и не
стыжусь этого. Вера вполне современная, научно обоснован-
ная — так все утверждают. Так вот, исходя из того, во что
я верю и чего хочу, то, что я сделала,— ошибка и зло.
Э л и с о н. Елена, ты не собираешься бросить его?
Елена. Именно собираюсь. (Прежде чем Элисон успевает пре-
рвать ее.) Я не уступаю тебе свое место. Ты вольна посту-
пать как хочешь. Честно говоря, мне кажется, ты посту-
пишь глупо, если... но это твое дело. Я достаточно давала
тебе советов.
Элисон. Но у него... никого нет.
Елена. Дорогая моя! Найдет! Возможно, создаст себе папский
двор. Мне ясно, что я опять потрясаю перед тобой книгой
прописных истин, но, поверь мне, без этих истин не най-
дешь счастья. Я гнала эту мысль от себя, но теперь я
знаю — это так. Когда ты появилась на пороге усталая,
больная и расстроенная, я поняла, что для меня все конче-
но. Видишь ли, я не знала, что стало с ребенком. Это был
удар. Как высший суд над нами.
Элисон. Раз уж мы с тобой встретились тогда, я должна была
рассказать о случившемся. Я потеряла ребенка. Не я пер-
вая. Судить и винить некого.
Елена. Может, и так. Но я все равно чувствую вину. •
Элисон. Ну как ты не понимаешь? Это же нелогично!
Елена. Пусть нелогично. (Спокойно.) Но я знаю, что это так.
Звуки трубы становятся громче.
Элисон. Елена. (Идет к ней.) Ты не должна его бросать. Ты жу-
жна ему. Я знаю, ты нужна ему...
Елена. Ты так думаешь?
Элисон. Может, ты не совсем то, что ему нужно. Мы обе не то.

Оглянись во гневе 91
Елена (отходит в глубину сцены). Когда же он наконец уй-
мется!
Элисон. Ему жужно совсем другое. Что — я сама точно не знаю.
Что-то среднее между матерью и* куртизанкой. Оруженоси-
ца. Гибрид Клеопатры и Босуэлла1. Но дай ему срок...
Елена (открывая дверь). Слушай! Будь добр, перестань! Голова
раскалывается!
Короткая пауза. Потом труба звучит снова.
(Хватается за голову.) Джимми, ради бога!
Труба замолкает.
Джимми, мне нужно с тобой поговорить.
Джимми (из-за сцены). Твоя подруга еще здесь?
Елена. Не идиотничай, иди сюда! (Идет налево.)
Э л их о н (вставая). Он не хочет меня видеть.
Елена. Сиди на месте и не будь дурой. Прости. Процедура мо-
жет быть мало приятной, но я решила отсюда уйти и дол-
жна сейчас же сказать ему это.
Входит Д Ж U Mi м и.
Джимми. Очередной заговор? (Смотрит на Элисон.) Может
быть, ей лучше сесть? У нее несколько призрачный вид.
Елена. Прости, дорогая, хочешь еще чаю? Или, может, дать ас-
пирина?
Элисон отрицательно качает головой и садится. Она не ш си-
лах взглянуть на них.
Елена (обращается к Джимми с тем решительным самооблада-
нием, которое памятно по их первым стычкам). Ничего уди-
вительного. Она была больна, она...
1 Джеймс Босуэлл (1740—1795) — друг и биограф знаменитого лекси-
кографа С. Джонсона (1709—1784).

ft*
Джон Осборн. Пьесы
Джимми (спокойно). Мне не нужен суфлер, я знаю, что с ней
случилось.
Елена. И это хоть что-то значит для тебя?
Джимми. Я не испытываю особенного удовольствия, когда вижу
боль или страдание. Тебе известно, что в равной степени это
был также и мой ребенок. Но (поеживается) это уже не пер-
вая утрата в моей жизни.
Элисон. Ав моей первая.
Джимми бросил на нее быстрый взгляд и повернулся к
Елене.
Джимми. Почему у тебя такой торжественный вид? Что ей
здесь нужно?
Элисон. Простите... (Закрывает рот ладонью.)
Елена (подходит к Джимми, хватает его га руку). Пожалуйста,
прекрати. Ты что, не видишь, в каком она состоянии? Она
ничего не делает, молчит, и она ни в чем не виновата.
Джимми. В чем она не виновата?
Елена. Джимми, я не хочу скандала. Так что, пожалуйста...
Джимми. Нет, давай выясним.
Елена. Отлично. Сейчас я иду укладывать вещи. Если поторо-
питься, то я успею на лондонский поезд в семь пятнадцать.
Обе женщины взглянули на Джимми; облокотившись на
стол, он не смотрит на них.
Элисон ничего тут не подстраивала, пойми. Это я решила са-
ма. Она даже старалась отговорить меня. Но я сегодня вдруг
все сразу поняла. Нельзя быть счастливой, если своей ошиб-
кой причиняешь боль другому. Сейчас это уже не имеет зна-
чения, но я люблю тебя, Джимми, и никого не полюблю так,
как любила тебя. (Отворачивается.) Но я больше не могу!
(Страстно и искренне.) Я не могу участвовать в этих стра-
даниях. Не могу! (Отчаянно ждет от него хоть какого-то от-
вета, но он по-прежнему смотрит в стол и только встряхи-
вает головой. Елена берет себя в руки и обращается к Эли-

Оглянись во гневе
93
сон.) Тебя, наверное, уже не хватит на обратную дорогу, но
я еще успею помочь тебе устроиться в гостинице. У меня
есть еще полчаса. Я все устрою. (Идет к двери, но Джимми
останавливает ее.)
Джимми (тихим твердым голосом). Все бегут от тяжести суще-
ствования и более всего — от любви. Я знал, что этим кон-
чится. Появится нечто вроде больной жены, и это будет вы-
ше твоих чересчур утонченных чувств. (Сбрасывает вещи
Елены с туалетного столика и направляется к шкафу.)
За окном раздается колокольный звон.
Бесполезно обманывать себя в любви. В любви нельзя ос-
таться с чистыми руками, это тяжелая работа. (Отдает ей
пудру, помаду. Открывает шкаф.) Любовь требует нервов и
сил. И если ты неспособна примириться с мыслью (достает
ее платье) о сотрясении своей прекрасной, чистой души
(идет к ней), тогда тебе лучше отказаться от мысли жить,
как люди, и сделаться святой. (Сует ей в руки платье.) Ты
просто не сможешь жить как человеческое существо. На зем-
ле надо жить по-земному, выбора нет.
ч.Елена бросает на него взгляд и быстро выходит.
Он взволнован, избегает смотреть Элисон в глаза, подходит
к окну. Становится у окна и вдруг с силой ударяет кулаком
по раме. ^
Проклятый звон!
Темнеет. Джимми стоит на фоне окна. Элисон сжалась в кре-
сле. Нарушая тишину, она встает.
Элисон. Прости... Я пойду. (Идет в глубь сцены, но голос Джим-
ми останавливает ее.)
Джимми. Ты не послала цветов на похороны. Жалкого пучка
цветов. Ты даже этого меня лишила.
Она хочет идти, но он снова начинает говорить.

94
Джон Осборн. Пьесы
Несправедливость лучшей выделки! И голодает кто не надо,
и любят кого не надо, и умирают не те, кому нужно уме-
реть.
Элисон идет к плите. Он поворачивается за ней следом.
Неужели я ошибся, думая, что существует неукротимая
смелость ума и духа, которая ищет себе такое же мужест-
венное подобие? Сильнейшие создания, похоже, больше всех
одиноки в этом мире. Словно старые медведи в дремучем
лесу, которым только их собственное чутье подсказывает до-
рогу. Нет у них стаи, некуда им прибиться. Ведь вопиет не
всегда малодушный. (Немного выступает вперед.) Ты по-
мнишь тот день, когда мы познакомились на той пошлой
вечеринке? Ты меня, кажется, и не замечала, а я все время
следил за тобой. В тебе чувствовалась душевная мягкость, и
я подумал: вот что мне нужно. Надо обладать настоящей
силой, чтобы хватило еще и на доброту. И только когда мы
поженились, я понял, что это вовсе не доброта и не мягкость.
Во имя доброты приходится наизнанку выворачиваться, а
у тебя волоса из прически не выбивалось.
У нее вырывается крик. Она закрывает рот ладонью. Hod-
s' ходит к столу и опирается на него.
Я, может, и обречен, но я думал, что, если ты меня любишь,
это не важно.
Она тихо всхлипывает. Он становится прямо перед ней.
Элисон. Это не важно! Я ошиблась, ошиблась! Я не хочу стоять
в стороне, я не хочу быть святой. Я готова все потерять.
Готова к тому, что все может пойти прахом.
Он только беспомощно следит за ней.
(Ее голос обретает некоторую силу.) Ты что, не понимаешь?
Он погиб! Погиб! Это беспомощное человеческое существо,

Оглянись so гневб
05
которое я носила в себе. Я думала, ему там безопасно и спо-
койно. Ничто не отнимет его у меня. Это было мое, моя но-
ша. И я все потеряла. (Опускается на пол у ножки стола.)
Моим единственным желанием было умереть. Я не пред-
ставляла, что все так будет. Не ожидала, что будет вот так.
Боль и мысль только о тебе и о том, что я потеряла. (С уси-
лием.) Я думала: если бы он меня увидел такой глупой, та-
кой уродливой и нелепой. Какой он хотел меня увидеть. Так
вот чем он хотел упиваться. Я горю и хочу только умереть.
Вот цена его ребенка и вообще всех детей, какие могли у
меня родиться. Но какое это имеет значение! Он просто хо-
тел это видеть. (Поднимает к нему лицо.) Теперь видишь?
Вот я в грязи. Ползаю и пресмыкаюсь. (Валится к его но-
гам.)
Джимми (на мгновение оцепенел. Потом наклоняется и берет
на руки ее вздрагивающее тело. Шепчет). Не надо. Ну, не
надо... Я не могу...
Она тяжело дышит.
Все будет хорошо. Все будет хорошо теперь. Пожалуйста,
я... я... Перестань.
Она вдруг успокаивается.
(Смотрит на нее в изнеможении и говорит с мягкой Насмеш-
ливой иронией.) Мы будем жить в медвежьей берлоге и в
беличьем дупле, будем питаться медом и орехами. У нас
будет уйма орехов. Будем петь песни о себе, о зеленой ли-
стве и нашей уютной пещере и лежать на солнышке. И ты
своими большими глазами будешь следить за моей шубой,
и чтобы я держал свои клыки в порядке, потому что я ле-
нивый медведь. А я буду следить за тем, чтобы твой пуши-
стый хвост всегда блестел как надо, потому что хотя ты и
красивая, но не очень расторопная белка и не очень осто-

96
Джон Осборн. Пьесы
рожная. Всюду расставлены коварные капканы, подстере-
гающие немного сумасшедших, немного кусачих и очень
робких зверушек. Верно?
Элисон кивает.
(С состраданием.) Бедные белки!
Элисон (в тон ему). Милые мишки! (Тихо смеется. Потом смот-
рит на него очень нежно; тихо.) Бедпые милые мишки! (Об-
нимает его.)
Занавес

Комедиант

Посвящается А. К,, который помнит,
как все это было, не забудет
и, надеюсь, не даст мне забыть,—
по крайней мере до тех пор,
пока существует Парадиз-стрит,
и Клейпит-лейн,
и можно туда вернуться.
Примечание.
Искусство мюзик-холла умирает, а с ним умирает и что-то
в Англии. Ушла частица сердца Англии, принадлежавшая
некогда всем, ибо это было настоящее народное искусство.
Я ввел в свою пьесу элементы стилистики мюзик-холла не
для того, чтобы использовать эффектный трюк, но просто
потому, что так можно репшть какие-то вечные проблемы
времени и пространства, с которыми драматургу приходит-
ся сталкиваться, а кроме того, мюзик-холл имеет отношение
к сюжету. У него есть свои традиции, свои условности, своя
символика, своя мистика, он легко преодолевает ограниче-
ния так называемого правдоподобного театра. Контакт со
зрителем в этом случае немедленный, живой и непосредст-
венный.

Действующие
лица
Билли Райе.
Джин Райе.
Арчи Райе.
Феба Райе.
Фрэнк Райе.
Вильям Райе (брат Билл).
Грэм Додд.

Оглавление
1. Билли и Джин.
2. Арчи Райе — «Не принимайте его всерьез».
3. Билли, Джин и Феба.
4. Арчи Райе — «Опять в беде».
5. Билли, Джин, Феба и Арчи.
Интермедия
6. Билли, Феба, Джин, Арчи и Фрэнк.
7. Арчи Райе — «Прерывает программу».
8. Билли, Феба, Джин, Арчи и Фрэнк.
Интермедия
9. Фрэнк Райе — «Пою для вас».
10. Билли, Феба, Джин, Арчи и Фрэнк.
11. Опять доброе старое время.
12. Джин и Грэм -— Арчи и Билл.
13. Арчи Райе — «Единственный и неповторимый».

Место действия. События пьесы происходят в большом ку-
рортном городе на побережье. Дом, где живет семья Рай-
сов,— это один из тех высоких уродливых памятников эпо-
хи, что строились в начале века богатыми дельцами. До на-
бережной всего двадцать пять минут на конке. А в наши
дни мимо ворот шуршат троллейбусы, битком набитые ра-
бочими с многочисленных заводиков, которые успели выра-
сти вокруг. Эту часть города приезжие не видят, а если и
забредут, то тут же поворачивают обратно, в сторону пар-
ков. Не за тем они сюда ехали по два, по три часа на поез-
де. Им и проезжать-то здесь не нужно по дороге с цент-
рального вокзала, это совсем самостоятельный город со сво-
им собственным вокзалом, довольно большим к тому же, с
далеко растянувшимися навесами и пакгаузами. Впрочем,
скорые поезда здесь не останавливаются. Район ни жилым,
ни индустриальным не назовешь: грязные пустыри, высокие
закопченные стены, газгольдер, высокая дымовая труба,
пыльное шоссе, сотрясаемое грузовиками. Улочки узкие, на
каждом углу жмется по магазинчику: газеты и журналы,
бакалея, рыба с жареной картошкой.
Увертюра. 1
Во время интермедий опускается экран с афишами.

№
Джон Осборн. Йьесы
Первый
номер
Тюлевый занавес. За ним видна часть города. Перед ним —
высокий рострум с ведущими к нему ступеньками. Экраны
высотой до колена и дверная рама образуют стены. Переме-
ны осуществляются за счет смены задников. Сценическое
пространство по-разному ими ограничивается. Задники и ку-
лисы простые, закрашенные. Две двери — слева и справа.
Освещение — как в провинциальном курзале: все прожекто-
ры зажжены, освещают сцену и неподвижны, кроме одного.
Сцены и интермедии должны быть освещены так, словно
это всё номера одной программы. Мебель и реквизит — толь-
ко самое необходимое, не больше, чем для эстрадного скет-
ча. По обеим сторонам просцениума — квадраты, где появ-
ляется порядковый номер каждой сцены. В общем, хлопот
по оформлению не больше, чем у любого помощника ре-
жиссера, дважды в день ведущего один и тот же спектакль.
Музыка. Самая последняя, самая громкая, самая пошлая.
Тюлевый занавес на авансцене. На нем изображены громад-
ные обнаженные юные девы, машущие ярко раскрашенны-
ми веерами и лихо взбрыкивающие. Поперек крупными бук-
вами надпись: «Рок-н-ролл во всей его наготе». Эа тюлевым
занавесом свет выхватывает старика. Он идет по сцене
слева направо. В центре останавливается и поднимает голо-
ву. Слышны крики и вопли. Кричит женщина, разнимая
двух мужчин, видимо сына и любовника: «Оставь его! Не
надо! Пожалуйста, не надо! Оставь его в покое». Старик
уходит за кулису справа, появляется из-за следующей и на-
правляется к середине. Слышен грохот, удары. Он останав-
ливается, затем опять делает несколько шагов. Женщина из-
дает истошный вопль. Он опять останавливается, оборачи-
вается и, склонившись над перилами, кричит вниз: «Вы там
потише не могли бы?» Прислушивается, но ответа нет.
«Я требую прекратить этот гам!» Все это не срываясь и со-

Комедиант
ЮЗ
храняя достоинство, хотя голос у него настолько сильный,
что шум сразу прекращается. Он удовлетворенно кивает и
снова пускается в путь. Слышен крик: «Сам лучше глотку
заткни, старый дурак!» Женское рыдание обрывает ,конец
фразы, старик обеспокоенно останавливается, оборачивает-
ся и кричит вниз: «Вы живы, миссис?» Слышен мужской го-
лос, настойчивый и возбужденный. Хлопает дверь, и голос
стихает. Рыдания еще слышны, но скандал, по всей видимо-
сти, затухает. Старик возвращается в центр и входит в квар-
тиру через дверной проем.
Билли Райе — подтянутый мужчина слегка за семьде-
сят. Он чрезвычайно гордится своей физической формой,
что неудивительно для человека, всю жизнь служившего об-
разцом сложения и выправки. Он худощав, строен, крепок.
Так и сияет своим потускневшим великолепием. Волосы у
него седые, густые и от частого употребления щетки шелко-
вистые. Одежда, включая остроносые лаковые туфли, носит-
ся уже лет двадцать пять, но костюм тщательно отглажен и
вполне хорош на вид. Цепочка от часов начищена до блеска,
воротник скреплен галстучной булавкой, заколотой под туго
завязанным черным галстуком, коричневая шляпа чуть-чуть
блестит на сгибах. Говорит он с достойным старомодным
произношением, равно чуждым и манерному оксфордскому
растягиванию слогов и простонародному кокни с его про-
глоченными гласными. Однако это не производит впечатле-
ния напускного аристократизма. Собственно, здесь мы име-
ем дело с акцентом определенной эпохи, а не социального
класса. Сейчас мало кто так говорит.
Тюлевый занавес поднимается.
Билли подходит к столу в центре, выкладывает на него сло-
женную газету, две бутылки пива и телеграмму, на которую
лишь бросает взгляд. Идет к двери справа, проходит в нее,
напевая торжественно, но бодро: «Пасть веков раскрыта
мне, скоро скроюсь я в тебе». Возвращается без пиджака, и
тяжелом шерстяном халате поверх жилета. Продолжая на-

104
Джон Осборн. Пьесы
певать, садится, наливает себе стакан пива и принимается
развязывать шнурки. Туфли кладет в коробку с оберточной
бумагой в глубине сцены. С лестницы опять доносится шум.
Билли отхлебывает пива, вынимает пилочку для ногтей и
стоя начинает придирчиво чистить ногти. Похоже, будто
ему не дает покоя одна невесть откуда ваявшаяся крупинка
грязи. Снизу раздается вопль. Билли говорит сурово, уве-
ренный в своей правоте.
Билли. И все ведь поляки да ирландцы! (Садится и надевает
шлепанцы. Вынимает очки из футляра, надевает на нос.)
Хлопает парадная дверь.
Терпеть не могу ублюдков. (Разворачивает, газету.)
У входа звонит звонок.
(На лице гримаса раздражения, он уже вытянул ноги, ему
удобно и совсем не хочется подниматься с места. Бодро по-
ет, словно желая заглушить звонок.)
Ближе, господь, к тебе,
Ближе к тебе!
(Прислушивается, поет гимн дальше.)
Пусть на кресте к тебе
Я вознесусь.
(Поднимает газету и важно смотрит в нее.)
Страшной кончины той
Я не боюсь,
Буду покорен вечной судьбе.
Ближе, господь, к тебе,
Ближе к тебе!
(Откладывает газету. Встает.) Некому, что ли, дверь от-
. крыть! (Опирается на подлокотники, выжидая, придется ли
в конце концов вставать.) Да их всех давно пора засадить

Комедиант
105
куда надо. (Похоже, ему не придется вставать, и, доволь-
ный, он снова устраивается в кресле.) Грязные все, как
свиньи. (Берет газету и тут же отбрасывает в сторону.) Ну
и сквозняк! Боже мой! (Поднимается, подходит к двери и
выглядывает.) Наверняка опять дверь в парадном не закры-
ли! В поле их, что ли, рожают? (Берет половик и закрывает
щель под дверью.) Не иначе как в поле. Животные. (Садится
в кресло.) Просто животные. Дикие звери. (Устраивается
удобнее. Подливает себе пива.)
Слева через сцену идет девушка. Стучит в дверь.
(Прислушивается.) Кто там?
Девушка снова стучит.
Кто там? Ни минуты покоя нет в этом проклятом доме.
Девушка. Это ты, дедушка?
Билли. Что?
Девушка. Это я, Джин.
Билли (поднимаясь). Кто, кто?
Джин. Я, Джин.
Билли (останавливается перед дверью). Газету нельзя прочесть
спокойно. Кто там?
Джин. Твоя внучка. (Пытается открыть дверь, но половик ме-
шает.)
Билли. Сейчас! Сейчас! Не так резво! (Наклоняется.)
Джин. Прости.
Билли. Не так резво!
(Отодвигает половик и открывает дверь.)
На пороге — Джин Райе. Ей года 22, она темноволоса, бли-
зорука, со слегка выступающими вперед зубами. Большинст-
во сочло бы ее просто ординарной, но, приглядевшись, заме-
чаешь, что юмор и доброта уже начали оставлять свои сле-
ды вокруг ее носа и глаз. Рот у Джин большой.

106
Джон Осборн. Пьесы
Джин. Привет, дедушка.
Билли. А я думаю, кто бы это?
Джин. Прости.
Билли. Решил, что эти безмозглые никак не додерутся. Ну вхо-
ди, раз пришла, не стой на сквозняке. Я только присел.
Джин (входя). Я помешала, прости.
Билли. Только-только присел с газетой. Скотный двор какой-то,
а не дом.
Джин. Ну, как ты?
Билли. Настоящий скотный двор. Всех, всех пора засадить куда
надо. И еще знаешь, что я тебе расскажу? Знаешь, кого они
поселили наверху, в бывшую комнату Мика? Какого-то чер-
номазого. Честное слово. Помяни мое слово, ты приехала в
настоящий сумасшедший дом.
Джин. Ты хорошо выглядишь. Как здоровье?
Билли. Нормально. Поживи с мое, не удивишься, если где что
прихватит. Феба в кино, наверно. Она не сказала, что ты
приедешь.
Джин. Я ей не говорила.
Билли. Ничего не сказала. Я поэтому никого и не ожидал.
Джин. Я утром вдруг решила приехать.
Билли. Только-только пристроился почитать газету.
Джин. Прости, я тебе помешала.
Это именно то, что он хотел услышать. Признано, что вечер
ему испорчен. Выражение легкого недовольства на его лице
сменяется улыбкой. Вообще-то он ей рад.
Билли. Ну ладно, поцелуй дедушку.
Джин (целует его). Я так рада тебя видеть.
Билли. Это я рад. Просто сюрприз. Ну, раздевайся.
Джин (снимает пальто и бросает пачку сигарет на стол). Это
тебе.
Билли. Феба скоро придет. А куда пошла, не знаю.
Джин. В кино, наверно?

Комедиант
107
Билли. Кто ее знает. А, очень мило с твоей стороны. Очень ми-
ло. Спасибо. Да, она сказала, что придет рано. Не знаю, че-
го ей дома не сидится.
Джин. Так она всегда была такая. Чуть что — сразу уходит из
дому.
Билли. Ничего, скоро разонравится. Уже не девушка. Доживет
до моих лет, сама не побежит. (Вскрывает пачку сигарет и
достает из жилетного кармана мундштук из слоновой ко-
сти.) Очень мило с твоей стороны. Спасибо. И хорошо, что
ушла, дома она только раздражается. А я скандалов не вы-
ношу. Хватит с меня. (Задумавшись, смотрит куда-то в про-
странство.) Да и какой смысл с Фебой спорить? Хочешь
пива?
Джин отрицательно качает головой.
Ни слова не слушает, что ей говорят. Ты точно не хочешь?
Там в кухне здоровенная кружка, Фрэнк принес сегодня
утром.
Джин. Нет, спасибо, дедушка.
Билли. Когда она не в духе, я просто ухожу из дому.
Джин. И куда ты направляешься?
Билли. Гуляю. Или иду в клуб. Ты не была со мной в клубе?
Я тебя возьму как-нибудь. Главное, там всегда тихо. Кроме
воскресенья. По воскресеньям кое-кто приходит с женами,
но и они все мои ровесники.
Джин. Интересно.
Билли. Главное, есть куда пойти, когда дома мочи нет оста-
ваться. Не думаю только, что вам, молодым, будет там очень
интересно. Вы, небось, всё в эти подвальчики с джазом бе-
гаете.
Джин. Я с удовольствием пойду. Возьми меня.
Билли. Правда пойдешь? Ладно. Только предупреждаю зара-
нее, буги-вуги там не будет. Ты надолго приехала?
Джин. На выходные.

108 Джон Осборн. Пьесы
Билли. Тогда завтра вечером и пойдем. Люблю воскресные вече-
ра. Я им иногда пою старые песни, если есть настроение.
Давно уже не пел. Не тянет.
Джин. А папа где?
Билли. В театре. На этой неделе он играет в «Гранде».
Джин. Да, да, я знаю.
Билли. Совсем что-то нет настроения петь. Сидишь-сидишь, и
такой иногда мрак находит. Можно, конечно, в пивной бар
сходить, в «Кембридж», это рядом. Я, собственно, и хожу
туда. Только публика настоящая там перевелась, вот ведь
как. А в мире-то что творится. Ужас. Как тебе вся эта зава-
руха на Ближнем Востоке? С нами что хотят, то и делают.
Буквально что хотят. Просто в голове не укладывается. Не-
понятно. А вот Арчи ходит в это дурацкое заведение рядом
с городской башней.
Джин. «Роклифф».
Билли. Ну да, «Роклифф». Там по выходным все шлюхи, все
гомики собираются. Арчи как-то и меня хотел взять с со-
бой. Нет уж, благодарю покорно. Да там просто притон.
Джин. Как папа?
Билли. Дурак.
Джин. А что?
Билли. Вложил деньги в балаган.
Джин. Я не знала.
Билли. Еще одна дурацкая затея. Меня он и слушать не хочет.
Все время в «Роклиффе» сидит.
Джин. Понятно, А что у него за спектакль?
Билли. Не помню даже, как называется.
Джин. А ты видел?
Билли. Нет, не видел. И не пойду. Одни девки голые. Губят все
на корню. Я ему без конца твержу: мюзик-холла уже нет.
И давно. Все кончилось, прекратилось, умерло, еще когда я
сходил со сцены. Я первый это заметил. Заметил и ушел.
Настоящие мастера сейчас никому не нужны.
Джин. Пожалуй, ты прав.

Комедиант
109
Билли. Разве им личности нужны? Черта с два. Не застрял бы
он в этом «Роклиффе». Половину кордебалета оттуда берет,
уж я-то знаю. (Постепенно взвинчивая себя.) Нет, ты мне
скажи, почему семейный мужчина должен ходить с женой
и детьми смотреть на каких-то третьесортных шлюшек,
щеголяющих в голом виде? Хоть бы фигура у них была. А то
кожа да кости.
Джин (улыбается). Как у меня.
Билли. Ты хоть не скачешь раздетая, чтоб каждый на тебя гла-
за пялил, и то слава богу. Но чтобы хорошая фигура была,
такое сейчас не часто встретишь. Кто-кто, а я бы тебе по-
рассказал о красивых женщинах, будь спокойна. И дело со-
всем не в косметике. Настоящие были леди. С такими не за-
говоришь, не сняв шляпы. А сейчас! Сейчас сразу и не от-
личишь женщину от мужчины. Не говорю уже —со спины.
И спереди-то надо хорошенько приглядеться.
Джин. Как правительство и оппозиция?
Билли. Как ты сказала? Правительство и оппозиция? Не напо-
минай мне о правительстве. Или о тех, о других. Хапуги и
мошенники. Я бы их всех отправил куда надо! А вот Ар-
чи— круглый дурак. Ничего слушать не хочет. Я потому и
со старушкой Фебой примирился. Ей тоже несладко прихо-
дится. Да что говорить, сама знаешь. А он скоро совсем про-
горит. Ждать недолго. Слишком много на себя берет.
Джин. Ты о чем, о новом представлении? Он правда в него
деньги вложил?
Билли. Вложил! Не смеши! У него и полпенни не найдется.
Все в кредит. В кредит, вот как! Где он его получает, для
меня загадка, особенно после того дела. Правда, язык у не-
го хорошо подвешен, у твоего отца. Но и не больше. Я, меж-
ду прочим, тысячи потратил на его образование. Определил
в ту же школу, что сам кончил. И брат его. Тысячи. Он не
из тех был, что права на стипендию добиваются, как ты. Ну
и к чему они приходят?! (Отпивает пива.) «Роклифф». Ко-
торый прикрыть пора. Мэру жалобу послать, и все. Удив-

110
Джон Осборн. Пьесы
ляюсь, что никому еще в голову не пришло. Здесь ведь жи-
вут порядочные люди, не только шваль. Отставные, ушед-
шие на покой. Им такого заведения, как этот «Роклифф»,
не надо. Ты здорова? Ты так выглядишь, будто ночами не
спишь. Ты вообще-то как время проводишь? Все по компа-
ниям шатаешься?
Джин. Да нет.
Билли. А что, молодым только и веселиться. Потом будет позд-
но. Уверен, он раньше ночи не вернется.
Джин. Папа?
Билли. Очень хорошо, что приехала, Джин. Ты здорова? Никто
тебя не обидел?
Джин. Нет.
Билли. Надеюсь, тебя не обижают. А может, неприятности ка-
кие?
Джин. Нет, дедушка. Нет у меня никаких неприятностей.
Билли. Я все не пойму, почему ты так неожиданно приехала.
Джин. Да я просто...
Билли. Не надо, я ведь ничего не спрашиваю. Поступай как
нравится, милая. Ты, наверное, есть хочешь?
Джин. Я в поезде поела.
Билли. Зачем? Нравится сорить деньгами? Да и подают они там
всякую дрянь. Ты ведь не станешь деньги на ветер бросать.
Джин. Да вроде нет.
Билли. Ну вот. Ты хорошая девочка, Джии. Ты своего до-
бьешься, я знаю. Слава богу, не в родню пошла. От своего
не отступишь. Совсем как твой дедушка.
Она нежно улыбается ему.
Джин, если с тобой что случится, ты ведь обратишься ко
мне, правда?
Джин. Конечно.
Билли. Я серьезно говорю. Слушай, пока мы вдвоем. Обещай,
что придешь и все расскажешь.
Джин. Конечно, расскажу, только пока нечего.

Комедиант
Hi
Билли. Я ведь не шучу, я серьезно. Феба вот-вот вернется, а я
не хочу, чтобы она знала. Поэтому обещай мне.
Джин. Обещаю, если что случится.
Билли. Или если деньги нужны...
Джин. Говорю тебе, я просто так приехала.
Билли. У меня есть несколько фунтов в банке. Немного, конеч-
но, но есть. Никто не знает, так что не проболтайся.
Джин. Ни за что.
Билли. Даже этим, из пенсионного ведомства. Я их в свои дела
не посвящаю. Так вот...
Джин. Обещаю, дедушка. Если потребуется...
Билли. Тебе, наверно, не много платят на твоей работе? Ты им
скажи, чего ты стоишь, грабителям этим.
Джин. Я не жалуюсь.
Билли. Билет тебе во сколько обошелся? (Он несколько у в-
лекся.)
Джин. Нет, дедушка, пожалуйста. Мне ничего не надо.
Билли. Помолчи немножко. Раз я решил тебе помочь, значит,
помогу. Одну минутку.
Джин. Ну пожалуйста...
Билли. А что такое? Тебе не нравится?
Джин. Да нет...
Билли. То-то. Бери без разговоров. Я бы не посмел так разгова-
ривать со своим дедом. Даже в твоем возрасте. (Считает
деньги.) Хм... Кажется, не хватает. Сколько билет стоил?
Джин. Не помню.
Билли. Помнишь, конечно. Послушай, вот полфунта. Возьми по-
ка в счет билета, а в понедельник я схожу в банк и сниму
еще.
Джин. Милый дедушка, это тебе на завтра понадобится. На си-
гареты, на газеты, и в клуб ты обещал меня сводить, по-
мнишь?
Билли. Ах, да. Совсем эабыл. Ладно, значит, я твой должник.
Джин. Должник?
Билли. Вот именно. Ты ссудила мне свои деньги.

112
Джон Осборн. Пьесы ♦
Джин. Ну хорошо.
Билли. Нельзя, чтобы тебе не хватало. Помощь нам всем нуж-
на. И лучше мы сами друг другу поможем, чем потратим на
налоги. А правительство все равно отдаст каким-нибудь
бездельникам, которым лень для себя пальцем пошевелить.
Я ведь тебе помочь хочу, Джин. Очень хочу. Ты девочка хо-
рошая, я знаю, из тебя выйдет толк, ты станешь человеком.
Не будешь жизнь прожигать, как пустышка.
Джин. Спасибо тебе.
Билли. Только не растрать себя. Добейся чего-нибудь. Не живи
впустую. Да присядь же, ради бога. Ты словно идти собра-
лась, шляпку на голову, руки в рукава — и за дверь. Поси-
ди, поговори с дедом. Не так уж часто приходится с кем-
нибудь поговорить. Они думают, я уж совсем из ума выжил.
А все потому, что еще помню, какая раньше была жизнь.
Возьми стакан, выпей.
Джин. Спасибо.
Билли. Вот хотя бы барменша из «Кембриджа». Я, правда, туда
больше не хожу. Заметил как-то, она хихикает исподтишка.
Думала, я не вижу, но я еще в своем уме. А сама она — де-
вица так себе. Грудь как подушка. Будто приятно на это
смотреть, когда тянешься за кружкой. Эдак никакое пиво
впрок не пойдет, так с души и воротит. И недоливает к то-
му же. С этим народом надо держать ухо востро. Уж очень
они о себе понимают.
Джин. А когда второе представление заканчивается?
Билли. Не знаю. В одиннадцать, наверно. Всю ночь просидишь,
если будешь его дожидаться. В наше время и контрактов
таких не было. Используют, словно уличную шлюху.
Джин. Может, мне к нему пойти?
Билли. Поступай как знаешь, девочка. Я бы никуда не ходил.
В баре телевизор поставили. Телевизор! Интересно, кому
нужен телевизор в пивной? Орет вовсю, даже подумать ни
о чем не даст. Я как-то попросил его выключить. Телку эту
грудастую. Ну, от нее, кроме грубости, ничего не до-

Комедиант
113
ждешься. Тогда я к управляющему обратился, к Чарли Роу-
зу. Мы с ним старые приятели. Сто лет знакомы. А он и слу-
шать не хочет. Не знаю, что с людьми происходит? Просто
не знаю. А ты?
Джин (не слушает). И я, дедушка, не знаю.
Билли. Иногда тоскливо становится. Старина Чарли Роуз, ну
кто бы другой! С тех пор не могу туда ходить, и все. А пиво
это — из магазина. (Смотрит на нее с хитрым выражением
лица.) И зачем, собственно, заставлять других себя слу-
шать? Прожил свое и помалкивай. К другим не приставай.
Кому это еще интересно? (Пауза.) Ты что, выпила?
Джин. Да.
'Билли. Я всегда замечаю, если женщина выпьет.
Джин. Прости.
Билли. Ничего, ничего, девочка. Тебе виднее, не сомневаюсь.
Подними ноги и закрой глаза. Через минуту пройдет.
Джин. Четыре джина. Четыре полные рюмки. Сейчас все прой-
дет. А как дело у отца идет?
Билли. В театре? Не знаю. Я и не спрашиваю. Но готов спо-
рить, что в «Кембридже»' больше народу толчется, чем при-
ходит к нему в театр. Сочувствую тебе, девочка. Ты рас-
слабься.
Джин. Мне нравится тебя слушать. Всегда нравилось.
Билли. Да, ты всегда с удовольствием меня навещала, всегда.
И девочкой любила со мной посидеть. Такая была хоро-
шенькая. Темные кудряшки, платьице. (Быстро переклю-
чаясь.) А вообще внешность не главное. Даже для женщи-
ны. Уверяю тебя. Когда разводят огонь, на каминную полку
не смотрят!
Она садится и откидывается назад.
Но одного у Арчи не отнять — он всегда следил, чтобы ты
была нарядная. Ты была как картинка. Он даже чересчур
тратился. И сам он был паренек что надо. Тогда все дети
ходили в матросках. Он был прелестный мальчик. Смешно,

114
ДжЬн Осборн. Пьесы
как они потом меняются. (Пауза, Затем тихо, искренне.)
Гляжу я на вас, и так мне вас жалко. Ничего-то вы не зна-
ете. И жизни настоящей даже не застали. Не знаете и не
знали никогда, бедные вы, бедные. Да и откуда вам знать,
какая она бывает, настоящая жизнь.
Сеет гаснет, опускается тюлевый занавес.
Второй
номер
Тюлевый занавес. Сцена затемнена. Прожеитор на правой
кулисе. Вступает музыка. Выход Арчи Раиса.
Арчи. Добрый вечер, леди и джентльмелы. Меня зовут Арчи
Райе. Арчи Райе. Любимый сынок миссис Райе. Мы вас бу-
дем развлекать ближайшие два с половиной часа, и никуда
вы не денетесь. Все выходы заперты. Кстати, о замках. Кое-
кого неплохо бы запереть кое-куда. И не выпускать. Только
им на пользу. Могу привести примеры. Конкретные приме-
ры. Пожалуйста, моя жена. Старина Чарли знает ее, верно,
Чарли? Чарли ее знает. С ней работа совсем как у землеко-
па. Чарли не даст соврать. Да ты не смущайея. Я у него
одолжил его отбойный молоток. Ненадолго. Верно, Чарли?
Он теперь единственный дискант в профсоюзе музыкантов.
Я знаю, чего вы ждете. Знаю, и вас можно понять. Так что
не вешать носа — через минуту вам будет на что поглядеть.
Для начала поглядите немного на меня. Итак, представле-
ние начинается. Я спою песенку собственного сочинения.
Надеюсь, она вам понравится.
На все мне наплевать;
Меня ничто не тронет,
Не лучше ль переждать,
Пока нас похоронят?
Пусть смотрят и глазеют —

Комедиант
115
Мне это все равно.
Посмеют, не посмеют,
Старьем назвать успеют,
А мы мертвы давно,
Как мой дружище Фред,
И никаких вам бед.
(Начинает танцевальную часть номера.)
На все мне наплевать,
Меня ничто не тронет,
Не лучше ль переждать,
Пока нас похоронят?
Пусть смотрят и глазеют —
Мне это все равно.
Посмеют, не посмеют,
Старьем назвать успеют.
Увидят, ты обижен, останешься унижен,
Поэтому плевать на все (ведь я нормален, как и все!).
Плевать, плевать, плевать на все!
(Уходит.)
Третий
номер
Музыка затихает. Задник поднимается, открывая Билли,
Джин и Фебу. Фебе под пятьдесят, у нее светлые, ко-
гда-то очень красивые волосы, и до сих пор она уделяет им
много внимания. Лицо слегка подмазано, хотя не очень уме-
ло. Всегда возбуждена, собеседника не слушает, как и боль-
шинство обитателей этого дома. Если же и приходится ко-
го-то выслушивать, то она быстро отвлекается или мрачнеет,
томится на краешке стула, накручивая волосы на палец.
Б данный момент она раскраснелась, как ребенок в состоя-
нии крайнего возбуждения.

116
Джон Осборн. Пьесы
Феба. Он так рад будет увидеть тебя. (К Билли.) Правда? Но по-
чему ты не предупредила? Я бы что-нибудь приготовила.
Ты совсем ничего не хочешь? У меня есть немного ветчины,
утром купила. Может, попробуешь?
Джин. Спасибо, не надо. Я же сказала, что приехала внезапно,
экспромтом.
Феба. И хорошо, что приехала. Но ты ведь писала, что куда-то
собираешься на выходные. Что-нибудь случилось?
Джин. Просто передумала.
Феба. Все равно, чудесно, что ты здесь. Правда, папа? Ему при-
ятно. Ему тут и поговорить-то не с кем. Верно? Я говорю,
вам здесь и поговорить-то не с кем. Почти все время один.
Но я тут ни при чем. Он сам не хочет ходить со мной в ки-
но. Но ведь надо же где-то бывать, я ему говорю. Это же с
ума сойти можно, все время сидеть взаперти. Иногда любит
послушать пьесу по радио. Хорошая пьеса — это приятно.
Но я не могу на одном месте долго сидеть, лучше в кино
сходить.
Билли. Я в полном порядке.
Феба. Там, конечно, тоже сидишь, но это совсем другое дело,
верно? Может, откроем? (Указывает на бутылку на столе.)
Зачем сама джин купила? Противная девчонка.
Билли. Разумнее, разумнее надо деньги тратить.
Феба. Ничего, зато от чистого сердца, это главное. Дай мне пару
стаканов. Ты ведь выпьешь со мной? Я одна пить не люблю.
Джин. Ладно, только чуть-чуть.
Феба. Ой, простите, папа, а вы не хотите?
Билли. Нет, спасибо.
Феба. Да, так о чем я? Жалость какая: я бы и раньше пришла,
да вот осталась еще раз начало посмотреть.
Билли. Охота пуще неволи.
Джин. А что за картина?
Феба. Картина? Ничего особенного. Но там этот приятный па-
рень... как его? Он еще поет иногда, глаза у него глубоко
досажены, темные такие. Ты знаешь.

Комедиант
117
Джин. Американец, англичанин? _
Феба. Не помню, право. Американец, наверно^
Джин. А как фильм называется?
Феба (смеется). Спроси что-нибудь попроще! Ты же знаешь, ка-
кая у меня дырявая память. Твое здоровье! (Пьет.) Отлич-
ный джин! Такое дерьмо сейчас продают, будто одеколон
пьешь. Ты бы послушала, как он насчет пива высказывает-
ся. А вообще, я тебе скажу, в кино сейчас одна чепуха. Не
помню уже, когда хорошую картину видела. Или поют, или
оркестры. Да еще вестерны. Их он еще выносит. А я не могу,
когда стрельба начинается. У меня от нее голова болит. Но
я ведь такая,— если нет ничего другого, то все равно пой-
ду, а что делать? Хоть в наш клоповник ва углом. Покупаю
себе конфет на шестипенсовик и высиживаю два часа, что
бы там ни крутили. Говорят, они закрывать хотят свое за-
ведение. Везде дела плохо идут. Я и Арчи так сказала. Он
все нервничает, ничего у него не ладится. Ну а что делать,
такая жизнь, у людей денег нет, откуда им взять? Я сейчас
в универмаге работаю, я не говорила? Сижу за электриче-
ской кассой. Ничего. Девушки больно просты, а так —ни-
чего. Как приятно тебя видеть. Арчи будет доволен. Она
что-то похудела. Лицом как будто, вы как думаете? Не нахо-
дите, она вроде похудела?
Билли. Что-то не вижу.
Феба. Ест, наверно, плохо. Девушки сейчас знаете какие? Толь-
ко о фигуре думают. Так, значит, ты никуда не уехала на
выходные?
Джин. Нет.
Феба. А как Грэм, здоров?
Джин. Да, здоров.
Феба. Ничего там у вас не произошло?
Билли. Ну что ты лезешь в чужие дела? Сама скажет, если за-
хочет.
Феба. Ладно, знаю. Ты скажешь, если что случится, правда?
Джин. Мы немного поругались. Ничего особенного.

118
Джон Осборн. Пьесы
Феба. В конце концов, хоть она мне и не родная, разве не я ее
растила? Она дочь моего Арчи. Неужто мне безразлично,
что с ней будет? Дорогая, не придавай значения. Все у вас
скоро уладится. Мужчины такие смешные. Разве можно их
всерьез принимать.
Джин (улыбаясь). Постараюсь.
Феба. Вот и правильно. Выпей-ка еще. Тебе станет лучше. Так
из-за чего вы повздорили? Небось, чепуха какая-нибудь. По-
молвку-то вы не порвете?
Джин. Не знаю. Может, и порвем.
Феба. Вот это жалко.
Джин.' Я ходила на митинг па Трафальгарской площади в про-
шлое воскресенье.
Билли. Куда?
Джин. На митинг, на Трафальгарскую площадь.
Билли. Зачем, скажи на милость?
Джин. А затем, дедушка, что у меня и, как ни странно, у мно-
гих других уже терпения не хватает выносить все, что у
нас происходит.
Билли. И ты пошла на Трафальгарскую площадь?
Феба. Ну что вы — не слышите, что ли?
Билли. Боюсь, у тебя с головой не все в порядке.
Джин. Вот и Грэм высказался в том же духе. Правда, он все-та-
ки на пятьдесят лет моложе, и слова были немного другие.
Началось-то с этого, а потом и всякое другое вылезло. Столь-
ко накопилось, я даже не подозревала.
Билли. Я не знал, что ты интересуешься политикой.
Джин. Я сама не знала. Мне казалось, это такая скучища.
Билли. Бог ты мой! Болтунов и в мое время было хоть отбав-
ляй. А все оттого, что женщинам дали право голоса. Разры-
вают помолвку только потому, что поверили каким-то без-
дельникам, газетным писакам!
Феба. Да помолчите же, папа! Вы, значит, поссорились из-за то-
го, что ты хотела поступить по-своему?

Комедиант 119
Джин. Ну, как сказать... Все гораздо сложнее. Я, кажется, писа-
ла вам, что преподаю живопись в молодежном клубе?
Феба. Ну да. Давно еще.
Джин. Год назад. Я тогда познакомилась с одним, он там ра-
ботал. Грэм его хорошо знал. Тот человек сказал, что с него
довольно, что он это дело бросает. «Они все до единого ма-
ленькие мерзавцы,— сказал он.— Только сумасшедшему мо-
жет прийти в голову учить этих варваров творчеству. Бан-
да негодяев». Так и сказал. Но меня что-то толкнуло попро-
бовать. Деньги там, конечно, никакие. Но... я немного в этом
деле разбиралась, по крайней мере так считала. Пусть я ни-
когда не блистала в живописи, но... мне казалось, препода-
вание у меня получится. Даже если бы пришлось сражать-
ся с целой оравой тупых подростков. Руководитель клуба
считал, что я сошла с ума, и Грэм тоже.
Феба. Не скажу, чтобы я очень его за это осуждала. Сразу вид-
но—ребята не сахар. По крайней мере не для такой моло-
денькой, как ты, Джин. Наверное, бандиты какие-то.
Джин. Именно бандиты. И мужчины-то с ними не могли спра-
виться.
Феба. Но если они не хотят учиться, зачем же им туда ходить?
Джин. Занятия были обязательными. Если они хоть раз в неде-
лю присутствовали на моем уроке, то потом могли посе-
щать клуб —ходить на танцы и прочее. Я только что не
дралась с ними, а там попадались верзилы под потолок.
Я презирала все это, презирала учеников, не хотела себе
в этом признаваться, но презирала. Ненавидела их и все-
таки чувствовала, что живу недаром. А Грэм хочет, чтобы
мы поженились. Прямо сейчас, еще до его диплома, но я ни
в какую. Он не любит, чтобы я поступала по-своему. Не хо-
чет никакой угрозы себе и своему миру, не хочет, чтобы я
добилась чего-нибудь. Я ему отказала. Тогда-то все и нача-
лось: Трафальгарская площадь и прочее. Знаешь, я просто
не представляла себе, что можно кого-то любить, нуждать-
ся в нем все двадцать четыре часа в сутки и вдруг обнару-

I2i Джон Осборн. Пьесы
жить, что вы живете совершенно разной жизнью. Мне это
непонятно. Непонятно. Я бы хотела понять. Это так страш-
но. Прости, Феба, зря я пила. Я же для вас джин при-
несла.
Билли. Сюда бы еще парочку голубей, и все будет как на Тра-
фальгарской площади. Таких сквозняков я нигде не встре-
чал. Ни окон, ни дверей никто не закрывает. Вряд ли это
очень полезно для здоровья. Только войдешь в одну дверь —
так из другой тебя тут же прохватит.
Джин. А как наш Мик — есть от него что-нибудь?
Феба. Ну конечно. Он ведь там 1, ты знаешь?
Джин. Знаю.
Феба. Арчи за него очень переживает. Ничего не Говорит, но
я-то знаю. Смешно, конечно, они никогда особенно близки
не были, во всем расходились. Ты вот или Фрэнк — другое
дело. А он — очень открытый мальчик, наш Мик. Что на
уме, то и на языке. Я всю неделю почти не сплю, честное
слово.
Билли. Славный парень. Его призвали —оп тут же пошел. Не
. спорил, ничего. Собрался и пошел.
Джин (взрываясь). А вот когда Фрэнка призвали,,он отказался,
хоть и угодил за это в тюрьму на шесть месяцев. И это
малыш Фрэнк, который и в себе-то разобраться не может,
не то что в других, вечно простуженный, с бронхитом... Шко-
лу окончил с грехом пополам. Бедняга. (Фебе.) Ты сама
всегда говорила, что у него со здоровьем плохо. Всегда по-
купала ему что-нибудь вкусненькое, даже башмаки его чис-
тила. Сама все за него делала. А он взял и сказал «нет»,
больше того, в тюрьму пошел. за это. Он сдался потом, но
все-таки сказал «нет»! Шести месяцам своей несчастной теп-
личной жизни сказал «нет»! Это кое-что значит. Не надо
1 Речь идет о событиях, вошедших в историю под названием Суэц-
кого кризиса. Во второй половине 1956 года английские и фран-
цузские войска совершили интервенцию в Порт-Саид.

Комедиант
121
сравнивать Мика с Фрэнком, дедушка. Ты не обижайся.
Я совсем не против тебя. Я вас обоих очень люблю, но мне,
пожалуй, не надо было пить в поезде.
Пауза.
Феба. Ладно, хватит об этом.
Билли. Я просто сказал, что Мик — хороший парень.
Джин. Конечно, хороший. Очень хороший. Доблестный девятна-
дцатилетний юноша, сражается за всех нас, так и не на-
учился говорить «нет», не хотел научиться, и я могу только
молить бога, чтобы он вернулся невредимым.
Феба. Боже мой, Джин, как ты думаешь, с ним ничего не слу-
чится? И почему только мальчиков посылают в самое пек-
ло? Они же дети, совсем дети. И Мик — настоящий ребенок.
Билли. Нельзя идти против своих, Джин. Нельзя.
Джин. А куда Фрэнк пропал? «Свои»... Кто для меня «свои»?
Феба. Он на рояле играет в каком-то ночном кабачке. Не знает,
куда себя деть. С тех самых пор, как вернулся оттуда. Чтоб
она провалилась, эта тюрьма. Никогда ее не забуду. Совсем
мальчика —и в тюрьму. Не забуду никогда. Разве такое
можно забыть.
Джин. Ничего, теперь-то все позади. Выпей вот джину. Спе-
циально тебе покупала.
Феба. Не хочу. И такую работу заставляли делать. Разве это
для мальчика работа? Санитаром в больнице. Ты знаешь,
что его в бойлерной к топке поставили?
Джин. Да. В армии, конечно, было бы полегче — штык в какого-
нибудь туземца всаживать.
Феба. Он мне ни слова об этом не сказал. Хорошо бы он вооб-
ще не затевал ничего. А Мику-то, может, и лучше. За ним
ведь там присматривают.
Джин. Еще как.
Билли. Гораздо лучше присматривают, чем в мое время. Я се-
годня еще не читал газет. Так вот, я-то Дарданеллы про-
шел — и ни одной царапины. Ни одной.

122 Джон Осборн. Пьесы
Джин. Они все за нами присматривают. С нами-то ничего не
происходит. Беспокоиться не о чем. Уж мы-то в полном по-
рядке. Боже, храни королеву!
Затемнение
Четвертый
номер
Прожектор на Арчи у микрофона.
Арчи. Мои выступления видели все: «Королева», «Герцог Эдин-
бургский», «Принц Уэльский» и... как же еще один притон
называется? Однако! На первом представлении в этом ме-
сте смеялись. (Пауза.) Очки я снял специально. Не хочу ви-
деть ваших страданий. Кстати, как вам нравятся все эти
горлодеры? Горлодеры из Мемфиса и Сент-Луиса? Куда
только мы с ними доедем? Вы только послушайте, что они
поют! «Бал чернокожих городских забияк», «Бал лесорубов»,
«Бал на Главной улице» — ну и чепуха, верно? Пари держу,
вы еще до моего выхода имели на мой счет подозрение,
верно? А как вам девочки? (Показывает на сцену за собой.)
Нравятся? Сногсшибательные. Не сомневаюсь, вы все уве-
рены, что времечко я с ними провожу лихо. Сногсшибатель-
но, в буквальном смысле, разве не так? (Пауза) Вы правы!
Впрочем, вряд ли вы подумали, глядя на меня, что я черес-
чур сексуален! Ну-ка, леди! Ведь не подумаешь такого, гля-
дя на меня? (Пауза.) Его спросите. (Указывает на дирижер-
ский пульт.) Спросите! (Вглядывается в зал.) И вы повери-
ли, что я такой? Поверили? Так вот, все наоборот. Это он
такой, а не я! (Снова указывает на дирижерский пульт.)
Я лучше кружку пива выпью! А сейчас я спою вам песенку,
маленькую песенку, ее написала моя свояченица, а называет-
ся она «Колокол на колокольне сегодня не звонит, потому
что наш звонарь проглотил язык!» Прошу, Чарли.

КомедианЬ
123
Я для себя, и ты для себя тоже —
Что еще лучше на свете быть может,
В старой, доброй Англии я пью свою чашку шоколада,
И никакого дурацкого равенства мне не надо.
Пусть ваши чувства по сторонам не разлетаются,
Помните, милосердие лишь дома начинается.
А из британца никогда не получится раба!
Бесплатное лечение не даст вам облегчения.
Судейские парики и лорнетики покупаются за банковские
билетики.
А чтобы видели все мошенники,
Что сине-бело-красный наш не просто так болтается,
У нас есть кое-что, что армией и флотом называется.
Появляется «Юнион Джек» I.
И где на карте наш цвет,—
Не уйдем оттуда еще сто лет.
И если за нами хоть один архипелаг,—
Удержим его, и пусть там реет британский флаг!
И что еще лучше на свете быть может!
Я для себя, и ты для себя тоже!
Да, только я —
Помилуй боже,
Что может быть для нас всех дороже!
(Уходит.)
Пятый
номер
Билли, Ф е б а, Джин.
Билли. В них была грация, тайна, достоинство. Еще бы, когда
женщина вылезала из кеба, она снисходила откуда-то
1 Британский государственный флаг.

124
Джон Осборн. Пьесы
сверху. И ей надо было красиво подать руку, помочь. А те-
перь что? Вы хоть раз наблюдали, как женщина выбира-
ется из машины? Не приходилось? Я раз увидел и больше
не хочу, благодарю покорно. Да я женской ноги не видел,
пока мне девятнадцать не стукнуло. Не знал, как они выгля-
дят. Это в девятнадцать-то лет! Я тогда женился. Мне двад-
цать было, когда старший брат Арчи родился, Старина
Билл. Он все-таки выбился в люди. Помню, как впервые ба-
бушку твою встретил. Ей только-только восемнадцать ис-
полнилось. На ней было бархатное пальто, черное, с ме-
ховой оторочкой. Тогда их все носили. И сидело очень плот-
но, облегало фигуру. А в шапочке меховой и с муфтой —
совсем картинка.
Вваливается Арчи, его руки заняты сумкой и бутылка-
ми, он слегка навеселе. Арчи около пятидесяти. Волосы за-
лизаны, с сединой. Он носит очки и слегка сутулится — это
у него осталось от старой привычки, выработанной лет три-
дцать назад, когда он кончил один из тех маленьких част-
ных пансионов в Лондоне, откуда обычно выходили либо
среднего пошиба авантюристы, либо управляющие банков и
поэты. Квартирные хозяйки обожают и балуют его, потому
что Арчи — человек свойский и в то же время несомненный
джентльмен. Кое-кто из его коллег артистов даже называет
его иногда «профессор», как порой отставного армейского
капитана величают «полковник». А он лишь благодушно
улыбается, ибо знает, что не принадлежит ни к какому
классу, и роль свою играет как умеет. Арчи слегка покро-
вительственно держит себя с отцом, которого глубоко лю-
бит. То же с женой — ее он по-настоящему жалеет. ^Потому
и не оставил ее еще двадцать Лет назад. А может, как счи-
тают многие, ему недоставало смелости. Во всяком случае,
из своих романов, как выдуманных, так и реальных, секрета
Арчи не делает. Отсюда и его жалость, и чувство превос-
ходства, и даже интерес к самому себе. Опекает он и своего

Комедиант
125
старшего сына Фрэнка, которому не хватает как рае отцов-
ской уверенности в себе, стоицизма, напускной бравады. От-
ношение к нему Арчи похоже на немое обожание. Напротив,
с дочерью он более насторожен, неуверен. Арчи догады-
вается о ее уме, понимает, что она может оказаться силь-
нее их всех. Каждая его фраза подается с продуманной не-
брежностью. Делается зто почти непроизвольно — результат
актерской тренировки, и ему уже нет нужды изображать
заинтересованность в чем бы то ни было.
Арчи. А, опять про женские ножки! (Обращаясь ко всем.)
Стерн1 называл это — «оседлать свою кобылу». Кажется,
Стерн. Или Джордж Роби?2 А? Привет, дорогая, какой при-
лтный сюрприз. (Целует Джин.) Я без очков. Подумал, что
пришел налоговый испектор. А ведь мы от него давно из-
бавились. Как ты, ничего?
Джин. Спасибо. Немного перебрала джина, пока тебя ждала.
Арчи. Ладно, через минуту сможешь выпить еще. Ты, надеюсь,
гостиницу не заказывала, не сделала такой благородной глу-
пости?
Джин. Нет, но...
Арчи. И чудесно. Сегодня я сплю один. Поясница разламывает-
ся. Ты с Фебой устроишься у меня в комнате, а я прикорну
на диванчике. Сейчас на лестнице имел разговор с нашим
цветным соседом.
Феба. Он студент.
Арчи. Ничего подобного. Он танцует в балете.
Феба (удивленно). Да что ты!? (К Джин.) Здоровенный детина.
Арчи. У них двухнедельные гастроли в Зимнем саду.
Билли. Танцует в балете!
1 Л. Стерн (1713—1768), английский писатель-юморист. В поведении
его героев определяющую роль играет «конек», «хоббм», то есть
индивидуальная причуда, каприз.
2 Джордж Роби (1869—1954), актер английского мюзик-холла. Испол-
нитель куплетов и юмористических скетчей.

Ш Джон Осборн. ЙьесЫ
Арчи. Он мне сказал, что у них сквозняки шляпы гоняют по за-
лу. (После паузы продолжает с видом знатока.) Они не все
такие темные, я видел двоих в автобусе, когда вчера возвра-
щался. Болтали всю дорогу, а пассажиры слушали. Я встал,
чтобы сойти, и тут какая-то баба заорала: «Я двух сыновей
на войне потеряла ради таких, как вы!» Мне показалось, что
она про меня, я оглянулся, а она дубасит их зонтиком, как
сумасшедшая.
Билли. Не люблю, когда мужчина в балете танцует.
Арчи. Я как-то работал в труппе с двумя танцорами. И, куда
бы мы ни приехали, в понедельник какая-нибудь женщина
подавала жалобу, что у них слишком все выпирает. Куда бы
ни приехали. Каждый понедельник. Уверен, это была одна и
та же. Я ее прозвал «маркитантка». Так. Что тут у нас? По-
смотрим. (Копается в сумке, шарит по карманам.)
Билли. Тебе телеграмма.
Феба. Тебе не кажется, она немного осунулась?
Арчи. По-моему, хорошо выглядит. Нужно еще выпить, только
и всего.
Билли (начинает уставать, раздражается). Телеграмма пришла
на твое имя!
Арчи. Куда же ты ходил, старый гуляка?
Билли. Никуда! Сидел дома, разговаривал с Джин.
Арчи. Если ты устал, то, по-моему, самое время идти в постель.
Билли. Я не устал, я еще тебя пересижу!
Арчи (берет телеграмму). Зачем вы ему давали этот зверский
джин? Он сейчас заведет свои проповеди. Кредитор. Подо-
ждет. (Бросает телеграмму на стол.) Пора бы им поумнеть.
А у меня тоже джин и дюбонне. Старушка Феба любит его,
верно? Она себе кажется большой аристократкой, когда его
пьет.
Феба. Люблю. Мне нравится. Я чистый джин пить не умею, не
то что он. (К Арчи.) А чего ради, собственно? В театре что-
нибудь не так?

Комедиант
m
Арчи. В театре все не так. В понедельник в вале сидело шесть-
десят тихих юных потаскушек, сегодня около двух сотен
тихих юных потаскушек. И если в понедельник даст бог на-
чать выступления в Вест Хартлпуле, то, по самым скром-
ным подсчетам, там будет не более тридцати свирепых ра-
ботяг, но сегодня мне не хочется думать об этом.
Феба. Ох, Арчи!
Арчи. Так что давай налей себе дюбонне, дорогая, и не надо
эмоций. Джин, это тебе. Билли, пробудись!
Билли. Я не сплю!
Арчи. Тогда не кричи. Ты не в рекламе. Бери стакан.
Билли. Хватит с меня этого пойла.
Арчи. Уж не хочешь ли ты прочесть нам проповедь?
Билли. Я устал.
Арчи. Ну, это уже лучше, выпей — и в постельку.
Билли. Я еще газеты не прочитал.
Арчи. Если ты выиграл на скачках, прочтешь утром.
Билли. Я не желаю опускаться, глядя на вас. Я хочу знать, что
происходит в мире.
Арчи. Еще бы, ты так хорошо информирован. (Остальным.) Он
очень начитан для невежды актера.
Б и л л и. Я не невежда.
Арчи. Нет, невежда, а сейчас не спорь и выпей. У меня празд-
ник.
Билли. Праздник! Что же ты празднуешь?
Арчи. Начинается.
Билли (встает). Да у тебя нет ничего за душой. И как бог свят,
еще до рождества тебя потащат в суд по случаю банкрот-
ства, и хорошо, если в тюрьму не засадят.
Феба. Отведи его спать, Арчи. Он переутомился.
Арчи. Иди спать. Ты переутомился.
Билли. Я не переутомился. Просто мне не нравится, что еще
кто-то из. нашей семьи сядет за решетку.
Феб а. Не волнуйтесь, папа. Вы слишком много выпили.

128
Джон Осборн. Пьесы
Билли. Да вы бы давно под столом лежали, если бы я захотел
вас перепить.
Арчи. О боже, сейчас начнется проповедь.
Билли. Я на завтрак брал полбутылки коньяка три звездочки...
Арчи. И фунт бифштекса, и парочку девиц из хора. Он и не то
расскажет, были бы слушатели.
Билли (яростно). Девицы из хора — это по твоей части!
Арчи. Кто откажется окорочками закусить?
Билли. Я знаю, на что ты намекаешь.
Арчи. Не горячись, папа. Поляков разбудишь.
Билли. Не поминай при мне это кошачье отродье! Один брита-
нец стоил дюжины таких. В былые времена. Сейчас что-то
не похоже.
Арчи. Ну ладно, ладно, не порть вечер.
Билли. Я в жизни за все плачу сам, а ты о себе этого не ска-
жешь. Между прочим, я окончил одну из лучших школ в
Англии.
Арчи. Она дала миру одного фельдмаршала с профашистскими
взглядами, одного католического поэта, вскорости свихнув-
шегося, и Арчи Раиса.
Билли. Ты знаешь, что обо мне сказал Джеймс Эгейт? х
Арчи. Конечно, что ты и миссис Пат Кембл лучше всех умели
изображать женщин.
Билли. Ты прекрасно помнишь, что он сказал.
Арчи (по долгому опыту он знает, когда надо остановиться, и
начинает осторожно смягчать ситуацию). Все мы знаем, что
он сказал, и каждое слово — чистая правда.
Билли бросает на него испепеляющий взгляд и хватает свой
стакан.
Итак, как я уже говорил, пока мой старый невежда отец
не перебил меня...
1 Джеймс Эгейт (1877—1947), английский театральный критик. Изве-
стен чрезвычайной сдержанностью в оценках.

Комедиант
129
Билли. Мне совсем не стыдно, что я старый артист. Ты и таким
не станешь. Ты даже не знаешь, что это значит!
Феба. Папа, идите спать, вы уже всем надоели!
Билли. Чтобы быть комическим артистом, нужно быть лично-
стью. Нужно что-то собою представлять!
Арчи. Итак, поводом для сегодняшнего маленького торжества
послужил тот факт, что завтра, вернее, уже сегодня, испол-
нилась двадцатая годовщина.
Феба. Двадцатая годовщина? Годовщина — чего?
Арчи. Двадцатая годовщина с того дня, как я не плачу подоход-
ного налога. Последний раз я это сделал в тысяча девять-
сот тридцать шестом году.
Билли. Они до тебя доберутся, их не проведешь. Вот увидишь!
Арчи. Хорошо, дорогой, проповедь о страшном суде прочтешь
позже. Мне кажется, это очень серьезное достижение, и я
заслуживаю за него поощрения. (К Джип.) Как ты дума-
ешь, заслужил твой старик поощрения?
Джин. Я не пойму, как ты все же заплатил налог в тысяча де-
вятьсот тридцать шестом?
Арчи. Осечка вышла. Застрял в больнице с двусторонней гры-
жей. Тоже не очень приятная штука. Сложнейшая опера-
ция. Я даже думал, что все мои планы на будущее оста-
нутся без применения.. Но это уже из другой оперы. Когда-
нибудь расскажу. И вот лежу я на спине и размышляю, мо-
жет ли кружка пива примирить человека с жизнью, как
вдруг из-за ширмы появляются двое в котелках и плащах.
Тут-то Арчи и споткнулся. Правда, единожды. Со всяким
бывает. Должно быть санитарка выдала. Она все рассказы-
вала, какая она набожная,— наверняка она и выдала меня.
Я в ту пору таскался с драматической труппой, играл в
«Повести о двух городах». И я ей рассказал об этом. А она:
«Да, кажется, я слышала...» (К Билли.) Эта леди была ир-
ландка. «Повесть о двух городах» — это не про Содом и Го-
морру?»
Джин улыбается. Вилли и Феба не слушают*
В Зак. М 830

130
Джон Осборн. Пьесы
Арчи. Дама в ложе смеялась сегодня, когда я так сострил.
Феба. Джин с Грэмом поссорилась.
Арчи. Правда? Прости. Не спросил, нехорошо. Прости меня. Бо-
юсь, я уже вполне набрался. (Оглядывается.) Да и все вы,
пожалуй. Уж ты-то точно.
Феба. Опа разорвала помолвку.
Арчи. Неужели? Мне почему-то казалось, что помолвка слишком
буржуазная штука для вас, интеллектуалов. Эдак ты скоро
обзаведешься мотоциклом с коляской.
Феба. Не смейся над ней, Арчи. Не будь жестоким. Видишь, она
огорчена.
Джин. Я не огорчена, да и не приняла еще окончательного ре-
шения. Приехала повидать вас всех, посмотреть, как вы жи-
вете. Соскучилась.
Феба. Правда? Как это мило с твоей стороны. Не думай, что я
не оценила.
Арчи. Она знает, что я не смеюсь над ней.
Феба. Господи, знать'бы, как все обойдется.
Джин. Обо мне не беспокойтесь. Что от Мика слышно?
Арчи. Ничего. Старина Мик такой самостоятельный, этот маль-
чик без проблем. Ну и напорет же он глупостей! Уже напо-
рол. А что у тебя с Грэмом?
Билли. Твоя дочь торчала на Трафальгарской площади в про-
шлое воскресенье, если желаешь знать!
Арчи. Неужели? Ты что же, из тех, кому не нравится премьер-
министр? А мне вот он стал нравиться. Вероятно, после то-
го как съездил в Вест-Индию, чтобы уломать Ноэла Кауар-
да написать пьесу. Впрочем, наверно, только люди моего по-
коления понимают такие вещи. Он как тебе не нравится, все
время или временами?
Феба. Господи, господи, что же это будет!
Арчи. Я испытываю аналогичное чувство к тому кошмарному
псу на первом этаже. Каждый раз прихожу в ярость, когда
его вижу. Три вещи на меня так действуют: монахини, по-
пы и собаки.

Комедиант
Ш
Феба. Не хочу я всю жизнь работать. Хочется хоть немного по-
жить напоследок. Завоешь, как подумаешь, что надо тянуть
и тянуть лямку, пока ногами вперед не вынесут. Ему-то хо-
рошо, он развлекается. Даже бабы при нем. Пока .что. Не хо-
чу я подыхать в вонючем переулке, ждать когда на меня на-
бросится какой-нибудь бандюга в Гейтсхеде, или Хартлпуле,
или еще в какой дыре!
Джин. Феба, не расстраивайся, пожалуйста. Не думай о плохом.
Феба. Не думай! Я и сама не хочу думать! Надоело жить с недо-
тепами, и он мне надоел. (Плачет.)
Арчи. Не могу, когда женщины плачут. Не могу. Успокой ее,
Джин.
Джин (направляется к Фебе). А сам?
Арчи. У меня не получается.
Джин (Фебе).- Ну, пойдем, милая, пойдем спать.
Феба. Да, пойдем, пожалуй. Я, кажется, немного перебрала.Ар-
чи меня знает. Мне нельзя слишком волноваться. Я, навер-
но, переволновалась, когда тебя увидела. Такой приятный
сюрприз. Да еще за Мика все время душа неспокойна. Как
подумаю про эту войну...
Арчи. Пойди приляг, дорогая, поспи, когда проснешься, все бу-
дет хорошо.
Феба (поднимаясь). Ладно, милый. Я пойду. Все равно уже по-
здно. И папе давно пора спать. Ему будет плохо завтра. Ты
отведешь его в постель, Арчи?
Арчи. Конечно. (К Джин.) Проводи ее.
Феба (останавливается). А ты придешь сказать мне спокойной
ночи, Арчи?
Арчи. Конечно. Сейчас только кончу мой маленький праздник.
Юбилей все-таки.
Феба (улыбается). Смешной. (Уходит с Джин.)
Арчи (к Билли). Хочешь еще маленькую на сон грядущий?
Билли. Нет, спасибо. С меня хватит.
Арчи. Нуг иди, иди, бродяга. (Наливает себе.) По лицу вижу,
сейчас молитву запоешь.

132
Джон Осборн. Пьесы
Билли. А то нет!
Арчи. Я и не сомневаюсь. Ну, давай, для души. Потом допивай
пиво и спать.
Билли. Хорошо. Сейчас. (Выпрямляется в кресле и поет.)
Воинство Христово,
Выступай в поход.
Иисус-спаситель
Впереди идет.
Крест твой животворный —
Меч против врага,
В битве не устанет...
Возвращается Джин.
Билли (слишком устал, чтобы продолжать. Направляется к се-
бе в комнату). Спокойной ночи, Джин. Хорошо, что приеха-
ла. Завтра поговорим.
Джин. Обязательно. И ты меня в клуб берешь, не забудь.
Билли. Спокойной ночи, сын.
Арчи. Спокойной ночи, отец.
Билли уходит.
Джин. Папа...
Арчи. Да.
Джин. Ты что-то скрываешь.
Арчи. От тебя ничего не утаишь. Что ж, наблюдательность —
мать искусства.
Джин. Что случилось? У меня весь день сосет под ложечкой.
Как будто что-то должно произойти. Тебе знакомо?
Арчи. Да. Конечно. Мика в плен взяли. Дома пока не знают. Хо-
тя в газете уже напечатано. Не имело смысла говорить им
сегодня. Да и завтра уже близко. (Открывает телеграмму.)
Они присылают такие телеграммы близким. Я ее сразу уз-
нал. (Отдает телеграмму Джин и разворачивает газету.) Он
как будто уложил немало этих арабов. А вот фотография

Комедиант
133
твоего друга, из-за которого ты бесишься. На сей раз у него
очень серьезный вид. Надо полагать, озабочен судьбой на-
шего Мика.
Джин. Я, пожалуй, еще выпью.
Арчи (пододвигает ей стакан). Что ж, Мик бы не одобрил, ес-
ли бы мы прекратили наш праздник. Выпьем за него, и дай
ему бог удачи. Ему и налоговому инспектору. У тебя премь-
ер-министры, у меня —собаки. Монахини, попы и собаки.
Я тебе не рассказывал, как однажды буквально возгордился
собой, о чем благоговейно вспоминаю до сих пор? Шел я
как-то по набережной, и вроде бы даже здесь. Лет двадцать
пять назад, я тогда совсем был молодой. И вот иду я по на-
бережной на свидание с одной, как мы тогда говорили, пы-
шечкой. А может, цыпочкой. Нет, так еще раньше говорили.
Не важно. Главное, было хорошо. Так вот, шел я по набереж-
ной, совсем один и с очень серьезным видом. (Пауза.) И под-
ходят ко мне две монахини... (Пауза.) Две монахини... (Отки-
дывается на стуле. Лицо его выглядит осунувшимся. Под-
нимает глаза на Джин и пододвигает к ней бутылку.) По-
говори со мной.
Занавес
Конец первого действия

Интермедия
Шестой
''Вилли, Феба и Джин. Феба разрумянилась от выпи-
того.
Билли. Я знал, они его долго не задержат. Не посмеют.
Феба. Через пару дней дома. Просто не верится.
Билли. Не посмеют, не те времена. Кретины они безмозглые.
Навидался их до войны. Помнишь, я выступал в той про-
грамме, Феба?
Феба. И чего им его держать, он ведь мальчик совсем. Не пойму.
Какой им от него прок? На что он им нужен?
Билли. Поганцы. Меня посол {тогда пригласил, между прочим.
Преподнес коробку гаванских сигар.
Джин (из-за кипы газет). Что ж, семья Райсов опять знаме-
нита.
Билли. Вот такой длины каждая. Давненько такой сигары не
курил.
Феба. Любит хорошую сигару. Я иногда ему чируты покупаю.
Дешевенькие, конечно, но ему все равно приятно, правда,
папа?
Билли. Конечно, приятно. Это Джин мне купила. Ты что, не
помнишь?
Феба. Верно, совсем забыла.
Билли. Память у тебя как решето!
Феба. Я всегда была тупица в школе. Все вот об Арчи беспоко-
юсь. Очень боюсь, что он расстроится. Что ничего не выйдет
и Мика не отпустят домой.
Билли. Прости меня, Феба, но ты такую несусветную чушь не-
сешь, что и слушать невозможно.

Комедиант
133
Джин. Они дали гарантии.
Билли. Гарантии, поцелуйте меня в зад. Да если бы жизнь на-
шего Мика хоть немного зависела от их гарантий, то можг
но было давно попрощаться и разойтись.
Феба (с газетой на коленях). Наши держат самолет наготове,
чтобы доставить его домой.
Билли. Гарантии... это все дипломатические выражения. Наши
знают цену таким гарантиям.
Джин (читает). «Верните его домой». Через несколько часов
сержант Райе будет на пути домой в специально выделен-
ном самолете.
Билли. Им ничего другого не остается.
Джин. Похоже, у нас будет свой собственный герой.
Билли. Каждый бы поступил так же. В каждом что-нибудь за-
ложено. Конечно, не все пробиваются наверх. Это уж как
повезет. Мне вот всегда везло. Серьезно, я был не промах.
И посол этот, сэр какой-то Пирсон, любезный такой, поро-
дистый. Он мне сказал, что я ему нравился больше всех ар-
тистов. Больше Джорджа Роби.
Феба. Ну какой им прок от мальчишки, он ведь мальчишка
еще.
Джин. А вот еще пишут...
Билли. Ему везет. Мне тоже везло. Серьезно, я тоже был не
промах.
Джин (читает). .«Лейтенант Пирсон, Лестерского полка, нахо-
дился с сержантом Райсом почти до самого момента его
пленения. Он сказал, что Райе убил не менее семи нападав-
ших».
I) и л л и. Как ты сказала — Пирсон?
Джин. «Вероятно, у него кончились патроны, когда он оказался
в окружении. Молодой Райе был не из тех, кто сдается».
(Пауза.)
Ф о б а. Не хочу, чтобы Арчи огорчался. Еще ему не хватало. Ма-
ло у него Других неприятностей. Он и так их никогда не
расхлебает.

136 Джон Осборн. Пьесы
Билли. Каких-нибудь два дня —и Мик сидит здесь с нами и
сам обо всем рассказывает.
Феба. Помню, в детстве мама пообещала сводить нас на сказку,
а потом что-то случилось и она не смогла. Не помню поче-
му, наверно, денег не было. Тогда на галерку пускали за
шестипенсовик. Бедняжка мама, она нас повела туда позже,
но дорого яичко к Христову дню. Никакого удовольствия
уже не было. Уже перегорело. Неделями мечтала, как пой-
ду на сказку. Нет, нельзя загадывать вперед. Потом одно
расстройство. Вот и Арчи так же. Любит вперед загадывать.
А потом ничего не выходит.
Билли. Дурак он.
Феба. Слишком он хороший человек, вот его беда. Люди не уме-
ют этого ценить. Давайте закончим бутылку. Арчи еще при-
несет, когда вернется.
Билли. Старому конец. Крышка. Я ему давно говорил. Не хочет
слушать. Никого не хочет слушать.
Феба. Арчи все хочет по-своему делать. Публике что надо — не-
много нервы пощекотать, да чтоб подешевле. (К Джип.) Да-
вай выпьем пополам что осталось. Мы все должны — как это
говорится?..
Билли. Не знаю, о чем ты.
Джин. Идти на компромисс?
Феба. Она знает, что я хочу сказать. Правильно, милая. Вот так
тянешь, надрываешься, а потом приходит время, когда сил
уже ни на что нет. Это даже не поражение, а впрочем,
может, и поражение. Просто здравый смысл. (К Джин.) Он
тебе что-нибудь сказал?
Джин. Что именно?
Феба. Ну, что-нибудь. Он ведь мне ничего не рассказывает, го-
ворит: «Не волнуйся» —и больше ничего. Фрэнк сказал, что
труппа в субботу только половину жалованья получила и что
рабочие сцены, должно быть, уйдут от него, потому что...
Билли. Он обещал принести мне сигарет. Я бы и сам их давно
купил. Наверно, сидит в «Роклиффе».

Комедиант
137
Феба. Я дверь боюсь отворить, когда звонят, вдруг там полицей-
ский еще с какой-нибудь повесткой?
Джин (протягивая сигареты Билли). Возьми мои.
Билли. Гнусный притон.
Феба. Куда уж хуже, когда дверь боишься открыть.
Билли. А полицейский еще явится, не беспокойся.
Феба (устало, без раздражения). Да не перебивайте же, я с
Джин разговариваю.
Билли (к Джин, кротко). Спасибо, дорогая. (Разворачивает га-
зету.)
Феба. Ну вот, расстроила старика.
Джин. Нет, ничего. Он газету читает. Да, дедушка?
Билли. Мм?
Феба. Ладно, не будем себя растравлять. В газетах пишут, что
Мик скоро вернется, там-то уж такие вещи знают. А это
главное. Выпей, дорогой.
Билли. Спасибо, не хочу.
Феба (к Джин). Налей ему стакан. Вон чистый. Он все преуве-
личивает, да, папа? Все преувеличивает, но в общем он прав.
И насчет Арчи тоже. Ни один враг не принес ему столько
вреда, сколько он сам.
Джин. Возьми, дедушка.
Билли. Спасибо, Джин, после выпью.
Джин. Не надо после. Лучше сейчас. Надо отпраздновать. Давай.
Выпьем за Мика.
Феба. И правда, чего тоску разводить? Маловато только. Ничего,
Арчи там долго не засидится.
Джин. Фрэнк с ним пошел. Он не задержится.
Феба. Конечно, Фрэнк позаботится, чтобы он не опоздал.
Фрэнк — разумный мальчик, не всегда, конечно, но бывает.
(К Джин.) По-моему, ты единственный разумный человек из
всех нас.
Джин. А вот дедушка вряд ли так считает.
Билли. Такая же чокнутая, как все.
Феба. Он как дитя неразумное. Вечно планы. Недавно только

138
Джон Осборн. ПьесЫ
и говорил, что о представлении с переодеванием в'женское
платье. Собирался заработать миллионы. Но, пока номер го-
товился, идея уже устарела. Сейчас — рок-н-ролл. Горе с ''
ним. И с женщинами у него та же история. Они устают от
него. Больше двух раз не заявляются сюда.
Билли. Ты не можешь немного помолчать?
Феба. Не нравится, когда я говорю об этом. Как будто она не
знает, что здесь всегда творилось.
Билли. Ну и нечего мусолить одно и то же.
Феба. Что она, не от мира сего?
Билли. Не желаю об этом слушать, да и она, наверно, тоже.
Феба. Ну ладно, ладно вам.
Билли. Она общается с приличными людьми. Зачем ей выслу-
шивать твое нытье?
Феба. Конечно, незачем.
Билли. Я и говорю: вы понятия не имеете, что такое — прилич-
но себя вести. Оставь девочку в покое, у нее своих забот
хватает.
Феба. Я,ей просто рассказывала...
Билли. А я тебе говорю — не надо. Ничего ты ей толкового не
расскажешь. Так что помалкивай.
Джин. Дедушка, не надо...
Билли. Ты почему в Лондон не возвращаешься?
Джин. Не надо ругаться...
Билли. На что мы тебе нужны?..
Джин. Да не хочется мне в Лондон...
Феба. Я просто с ней про Арчи говорила. Ты, надеюсь, еще не
уезжаешь?
Джин. Конечно, нет.
Феба. Что я такого сказала? Просто к слову, что Арчи не ве-
зет.
Джин. Вот... (Ставит маленькую бутылку джина на стол.)
Феба. А если и помянула про женщин, так просто потому, что и
с ними у него то же самое получается. Я никогда особенно
на это внимания не обращала. Даже когда молодая была.

Комедиант
139
Ну, а мужчины — они другие. Для них это важнее. Смотри,
что она делает!
Джин. Я подумала, что лучше запастись, если папа придет
поздно.
Билли. Ты что же думаешь, у тебя денег куры не клюют?
Джин. Только не будем открывать, пока не поедим чего-нибудь.
Вы же, кроме чая i» сигарет, крошки во рту не держали.
Феба. Душа ничего не принимает. Правда, дорогая.
Джин. Я сама тебе приготовлю.
Феба. Не надо, не могу. Садись.
Джин (поднимаясь). Давай без разговоров...
Феба. Джин, прошу тебя, не могу я! Не хочется.
Джин. Но нельзя же совсем не есть! Если голодать...
Феба (тихо смеется). Нельзя голодать, говорит. Ну, насмешила.
Джин. Ты так долго не продержишься.
Билли встает, напевая «Пасть времен», и уходит налево.
Феба. Нельзя голодать, говорит. Вы слышали? Куда он делся?
Джин. На кухню пошел.
Феба. Человеку не только есть надо. Ему еще много чего нужно,
очень много, ты даже не представляешь, как много, хоть ты
и образованная. Откуда ты можешь все это знать?
Джин. Значит, знаю. Жизнь — штука трудная. Но будь умни-
цей, тебе же надо как-то держаться.
Феба. Не тебе мне это говорить, Джин.
Джин. Прости, милая. Я не хотела тебя обидеть.
Феба. Не тебе мне это говорить! Ты хорошая девочка, Джин, и
я очень тебя люблю. Но ведь ты мне даже не дочь. Я бы по-
учений и от Мика или Фрэнка не потерпела, а они мне сы-
новья.-
Джин. Ну ладно, забудем. Забудем. Мы еще за Мика не вы-
пили.
Феба. Не бери... Не бери на себя слишком много...
Джин. Феба, пожалуйста... Я ведь только...
Феба. Не бери на себя слишком много. Что он там делает?

140
Джон Осборн. Пьесы
Джин. Наверно, готовит себе что-нибудь поесть.
Феба. Не хочу, чтобы он там возился. Знает ведь, что не люблю,
когда он туда ходит. Такой там беспорядок разводит.
Джин. На вот, выпей.
Феба. Почему Арчи не идет? Можно ведь вернуться пораньше и
отпраздновать, что сын жив и скоро будет дома. Что за
люди...
Джин. Успокойся, Феба, не надо устраивать скандал. Было бы
из-за чего.
Феба. Это не пустяк. И вообще, при чем тут скандал? Я только
сказала, что не хочу есть, а ты стала на меня нападать.
Джин. Я не нападала.
Феба. Все вы такие, что за люди...
Джин. Поверь, Феба, я совсем...
Феба. Не могу есть, меня тошнит.
Джин. Ну и не надо.
Феба. Что ты знаешь о жизни. Ничего, потому что тебя от всего
оберегали. Арчи от всего тебя оберегал, хотя, конечно, в ле-
пешку не разбивался. Ты была хорошая девочка, ни от чего
не отлынивала. Сама своего добивалась, старалась вовсю и
знаешь, что почем. Пожалуй, никто из нас так не знает, как
ты. Да еще Мик. Ну и старик, конечно. Он-то уж точно зна-
ет. Сейчас, правда, это ему ни к чему. У него уже все в про-
шлом. И все равно, лучше что-то иметь в прошлом, чем во-
обще ничего не иметь. И другой его сын такой же — старина
Билл. Брат Арчи. Сейчас он большая шишка. Солидный гос-
подин. Братец Билл процветает.
Джин (пытаясь переменить тему). Он адвокат, поэтому ты его
так уважаешь. Он вроде того киноактера, что всегда в пари-
ке и в мантии, в каждом...
Феба. Мне он нравится, потому что он джентльмен. Ничего
общего с твоим отцом, хоть они и учились в одной и той же
шикарной школе и вообще. Мне нравится, как он себя
ведет со мной, как разговаривает, как произносит мое имя.
Ты бы послушала, как он его произносит.

Комедиант
141
Джин. Я его и видела-то раза два.
Феба. Конечно, видела. Ему никогда не нравилось, как Арчи
живет. Никогда. В самом еще начале он иногда навещал
нас. Всегда перед уходом незаметно совал мне пару пяти-
фунтовок и говорил: «Арчи ни слова». Я при нем всегда
молчала. Мы обязательно жили в какой-нибудь конуре, и я
не любила, когда он приходил. Ужасно было неловко. Он
даже жену свою не мог привести, а я совершенно при нем
терялась. Они с Арчи непременно затевали ссору из-за ка-
кого-нибудь предприятия Арчи. Либо он прогорал, либо си-
дел без работы. Помню, он пришел однажды, а мы с Арчи
весь день крошки во рту не держали. Мы тогда покупали у
мясника обрезки с окороков на пенни, получали крохотное
пособие. Ты и мальчики жили тогда у старика, Арчи ни за
что не хотел брать денег у отца, может, из профессиональ-
ной ревности, не знаю. Так вот, Билл узнал, что у Арчи
опять неприятности, не помню уже какие. Но как будто что-
то серьезное. Ах да, он пытался сплавить поддельный чек,
да нарвался на умного человека. Вообще-то это совсем не в
его духе, потому что махинациями он никогда не занимался,
что другое, а это никогда. Наверно, пьяный был. Так вот,
приходит Билл, мы тогда в Брикстоне жили, и ребята на
улице бог знает как отделали его машину. Тогда автомо-
билей почти не было, только у доктора. Так он ни слова не
сказал. Когда я его провожала и увидела, что они наделали,
я остановилась как вкопанная, так стыдно было, и заплака-
ла. Он меня потрепал по руке и говорит: «Прости, Феба, но
ничего не поделаешь. Боюсь, так будет всегда». Ну, он, ко-
нечно, помог Арчи выпутаться, и все замяли. Но дело не в
деньгах и не в том, что он ему помог, хоть я ему и была без-
мерно благодарна. Главное, как он говорил со мной — спо-
койно, выдержанно, по руке потрепал.
Джин. Да, представляю себе, как он это делает.
Феба. К чему ты это? Что ты хочешь этим сказать?
Джин. Ничего, дорогая, не надо об этом.

142 Джон Осборн. Пьесы
Феба. Что ты хочешь этим сказать?
Джин. Да нет, просто я представила себе, как братец Билл по-
трепал тебя по руке, дал незаметно десять фунтов, а потом
поехал обедать в свой клуб. Только и всего. А сейчас не на-
до об этом больше.
Феба. Ты хочешь сказать, он просто пожалел меня?
Джин. Нет.
Феба. Нет, ты скажи — ты считаешь, это он просто из жалости,
да?
Джин. Я такого не говорила и пе думала. Давай-ка лучше...
Входят Арчи и Фрэнк. Фрэнк — бледный, тихий маль-
чик лет девятнадцати. Он давно примирился с ролью посто-
янного «зрителя» Арчи, потому что это удобная и разум-
ная форма взаимоотношений, она их обоих устраивает. Он
импульсивен, доброжелателен. Очень юн, и трудно предста-
вить, что он когда-нибудь будет взрослым.
Феба. Я хочу знать, что ты имела в виду.
Арчи. Дорогая, тебе никто не скажет, что имелось в виду. Пора
знать такие вещи.
Феба. Помолчи минутку, Арчи, я с Джин разговариваю. Она-то
прекрасно знает, что я имею в виду, верно?
Арчи. В самом деле? Хотел бы я быть на ее месте. (Фрэнку.) Су-
дя по всему, нам надо было остаться.
Феба. Хочешь, я тебе скажу? *
Джин. Ну, зачем, Феба!
Феба. Хочешь?
Джин. Просто я отлично вижу, как дядя Билл похлопал тебя
по руке, так же ои здоровался за ручку с рядовыми на ро-
ждество, когда служил в армии. Так демократично, обаятель-
но *и так по-английски.
Арчи. Ну, Билл — отличный парень. Беда только, что не пони-
мает нашего брата. И главное, не хочет понимать.
Феба (к Джин). Ты его не любишь? Я знаю, ты его не любила.'

Комедиант
143
Арчи. И теперь не любит. Братцу Биллу этого вовек не понять.
Он был бы крайне озадачен. Дай-ка сумку, Фрэнк.
Феба. А тебе и вовсе стыдно его не любить. Ты ему слишком
многим обязан.
Арчи. Вполне весомая причина, чтобы не любить кого угодно, я
так считаю.
Феба. Тебе никогда не стать таким, как он.
Арчи. А ему никогда не стать таким, как я, нашему старине
Биллу. Он счастливчик, не прощелыга какой-нибудь. Надо
ли напоминать, что.у моего брата Билла одна жена, ни од-
ной любовницы и трое очаровательных, одаренных детей.
Двое из них получили диплом с отличием в Кембридже, и
все трое, как говорят в их кругу, сделали в высшей степени
удачные партии.
Фрэнк. О чем вы все говорите? Привет, Джин, милая. Я думал,
у нас будет праздник. (Обнимает ее и целует.)
Арчи. Чистая правда. Прочел сегодня в «Телеграф». Сначала
читал про нашего Мика, но в середине наткнулся...
Джин (горячо). Неужели ты прочел...
Арчи. Конечно, прочел. Откуда мне еще узнать, кто из членов
моей семьи женится, кто умер, а кто родил ребенка. Так
вот, я говорил...
Фрэнк. Перед тем как тебя грубо прервали. (Снова горячо це-
лует Джин.)
Арчи. Совершенно верно. Юная Соня выходит замуж.
Джин. За кого?
Арчи. О, это сын какого-то промышленника, капитан Чарли
Возвратно-самовзводный-пинком-заряжаемый Гор из «Вя-
зов», Шруксбери, Глостершир. Где же стаканы, черт побе-
ри? Старина Билл получил наконец все, что хотел, включая
капитана Чарли Возвратно-самовзводного Гора.
Феба. Арчи, я с Джин разговариваю.
Арчи. Верно, я так и подумал, когда вошел. Я ситуацию схваты-
ваю моментально..

144
Джон Осборн. Пьесы
Феба. Конечно, вам легко насмехаться. А я в двенадцать лет
бросила школу.
Арчи. Ах, черт, если она еще раз заведет об этом речь, я залезу
на крышу, какой я ни есть пьяный, заберусь на самую вер-
хотуру и завою в голос. Раньше за мной такого не водилось.
Феба. Тогда платили шесть пенсов в неделю.
Фрэнк. Оставь ее в покое, старый дурень. Встряхнись, мама, у
нас праздник.
Феба. Я с Джин разговариваю.
Арчи. Я вижу. А почему нам всем не поговорить с Джин? Но
так уж часто мы ее видим. Фрэнк, поговори с Джин.
Фрэнк. Папа... (Переживая за Фебу, глазами показывает на нее,
« но Арчи, настроившийся на веселье, не понимает, что мо-
мент для этого неподходящий.)
Арчи. Выпьем для начала. Если хотите, чтобы я был диплома-
тичным и вел себя тактично, дайте мне выпить.
Феба. Надо было шесть пенсов в неделю платить за учение, а у
матери не всегда хватало.
Арчи. Мы живем в государстве благоденствия, моя душечка.
Никто не нуждается, никто не бедствует, всем всего хва-
тает.
Феба. Я уборщицей в столовую пошла за...
Арчи. Всем хорошо. Нашему Мику хорошо. Биллу хорошо. Его
даже ни разу не засадили в тюрьму поганые арабы. Фрэнку
хорошо —он больше не будет маяться в бойлерной, верно,
малыш?
Фрэнк. Хорошо бы вы оба заткнулись.
Арчи. И Джин хорошо. Она помирится с Грэмом и позабудет
про старую дуру Трафальгарскую площадь и премьер-мини-
стра, похожего на соседского пса. Прошу, моя милая. (Пред-
лагает стакан Фебе.)
Феба. Ничего ты не понимаешь.
Арчи. Все знаю, все понимаю. В свои двенадцать лет Феба мыла
пол в столовой, где обедали пятьсот ребят, правильно?
Феба. Отстань.

Комедиант
145
Арчи. Что, не так? Да вы знаете, хоть один из вас знает, сколь-
ко раз я слышал эту историю про пятьсот ребят и пол в
столовой?
Фрэнк. Да помолчи же.
Арчи. Ладно, сынок, я помолчу. Передай Джин. Похоже, что она
уже готова хлопнуть. (Поднимается и передает стакан
Джин. Продолжает стоять у стула спереди слева.)
Джин. Я готова.
Фрэнк. Тебя давно не было. Тут каждый вечер пьянка.
Арчи. А знаешь почему? Не знаешь? Потому что все мы неудач-
ники и отбросы общества. Пьяницы, маньяки, ненормальные,
чокнутые —все до одного. А что, о наших проблемах и не
слыхивал никто, мы словно персонажи из пьесы, которой ни-
кто не верит. О таких сочиняют анекдоты, настолько мы
оторваны от остального мира, от человеческого существова-
ния. Но мы и не смешны даже. Только тоску наводим. И все
потому, что мы какой-то неведомой породы. Ни к чему не
приспособленные. Ни в чем не преуспевшие. Всем на свете
помеха, только и делаем, что поднимаем бог знает какой
шум, когда за что-нибудь беремся. И еще заставляем дру-
гих вникать в наши глупые, жалкие, мелкие хлопоты. Вроде
этой несчастной, горластой старухи. Только посмотрите на
нее. Ну, что в ней общего с такими, как вы? Образованными
и интеллектуальными? Она пьяна, и ее оглушенный, нераз-
витый и нетренированный мозг работает как бешеныд, сам
по себе, без моей помощи, и она еще заставит нас выслу-
шивать тоскливые и неприятные истории, которые уже си-
дят у нас в печенке. Она стареет и потому озабочена, смо-
жет ли кто-нибудь содержать ее, когда работать станет не
под силу. Она боится кончить свой жизненный путь в гробу
на чужом столе где-нибудь в Гейтсхеде или Хартлпуле.
Феба. О чем он говорит?
Арчи. Сейчас она расскажет, что братец Билл оплатил ваше об-
разование. Именно это хочет она рассказать тебе, Джин.
Что стипендии не хватило бы на все причиндалы — на кни-

146
Джон Осборн. Пьесы
ги, дорогу, одежду. Билл за все заплатил. Всех вас облаго-
детельствовал. Фрэнк подтвердит. Прости, Феба, я все рас-
сказал за тебя. Старина Арчи всегда успевал обезвредить
партнера.
Феба. Ничего она не знает ни про" Мика, ни про тебя, ни про
меня. Я уверена.
Арчи. Узнает сама. Все открывается в свое время. (Фрэнку и
Джин.) Она устала и постарела. Устала, устала от меня. Ни-
чем не была она одарена в жизни и ничем особым не могла
одарить других. Все, что у нее было,— это я, и, видит бог,
она устала! Правда, моя старушка? Устала?
Феба (с чувством). Я старалась стать человеком. Изо всех сил
старалась. На меня, может, и внимания-то не стоило обра-
щать, но чего я добилась — я добилась сама. Ребенком я бы-
ла некрасивая. Нет, даже не некрасивая. Не было на свете
девчонки страшнее меня. В жизни вы такой не видывали.
Но хоть чего-то я добилась. Не зря старалась. Ведь захотел
же он меня.
Фрэнк. Все кричат! Давайте немного потише. Ведь можно. Сей-
час поляки сбегутся. Пусть будет скандал. Все равно от не-
го не уйти. Но чтобы тихий скандал!
Арчи. Все это было давно. Они это прекрасно знают. (Фрэнку.)
Может, ты перестанешь вопить, а то я собственного крика
не слышу. Спой лучше что-нибудь свое, будь умницей. А где
старик?
Джин. На кухне.
Арчи. Билли! Иди сюда! С кем он там? Неужто привел кого из
«Кембриджа»? Правильно, на кухонном столе интереснее.
Словно мясо разделываешь. Или ветчину режешь. (К Джин.)
По Грэму еще не соскучилась?
Феба. Фрэнк, а он правда хочет привести сюда одну из своих
баб? Прямо сюда?
Арчи. Оставь ее, сынок. (Садится слева от дивана, стоящего спе-
реди справа.)

Комедиант
147
Феба. Думаешь, я не слышу, что дома творится, когда лежу у
себя наверху без сна?
Арчи. Ну конечно, они знают. Прекрасно знают, какая я скоти-
на, мой дружок. И уверен, знают не хуже, чем ты. Почти
так же хорошо. Так, что не надо тревожиться, крошка. Где
же старик? (Фрэнку и Джин.) Только не притворяйтесь, что
для вас это новость.
Появляется Вилли.
А, вот ты где, осколок прошлого! Не принес ли нам вет-
чинки?
Билли. Что тут у вас?
Арчи. Тихо дожидаемся скорой психиатрической.
Билли. Сигареты мне принес?
Арчи. За исключением Джин. У нее еще есть надежда. Подожди,
старый гуляка, еще прочтешь в газете о своей внучке и мис-
тере Грэме таком-то из «Вязов», Шруксбери, Глостершир.
Держи. (Бросает Билли сигареты и дает ему стакан.)
Феба (к Билли). Вы там не к торту пристроились?
Билли. Что?
Феба. Ясно, к торту. Признайтесь лучше.
Б ил л и (смущенно). Я есть хотел...
Феба. Это для Мика был торт. Для Мика, а не для вас.
Билли. Прости...
Феба. Я его для Мика купила. К его приезду.
Арчи. Ничего страшного.
Феба. Что значит «ничего страшного»!
Арчи. Мик не будет против.
Феба. Зато я против! Я не хочу, чтобы он на кухню ходил. Ска-
жи ему, чтобы не лазил туда. Пусть ничего особенного, пусть
не моя кухня, но я против! -Зачем вам туда ходить?
Билли. Я поинтересовался...
Феба. Зачем туда ходить? Он не для вас предназначался. И что
это вообще такое? Что я, не кормлю вас? Или вы думаете,
что за ваши деньги вам все можно? Тогда давайте больше.

148
Джон Осборн. Пьесы
Арчи. Феба, забудь!
Феба. Не хочу! Я никогда ничего не забываю. Не забываю, даже
когда ты забываешь.
Арчи. Другой купим.
Феба. Ах, он другой купит! Какой богач! Такой он имеет ус-
пех! Что там крохотный тортик, мы дюжину закажем. Этот
торт я купила, он тридцать шиллингов стоил, он для Мика, к
его приезду. Я ему хотела сделать приятное, он и так там
натерпелся. А эта чертова жадина, эта старая свинья, про-
рва ненасытная, пошел и ручищами своими влез туда. (Не
в силах это перенести она ударяется в слезы.)
Билли (стоит пристыженный и глубоко оскорбленный ее слова-
ми, хотя и понимает смутно состояние Фебы. Ставит на стол
стакан, кладет сигареты). Прости, Джин. (Идет к своей
комнате через всю сцену и выходит.)
Феба. Арчи, а сегодня ты никого не приведешь?
Арчи. Судя по всему, он сегодня хватил лишку и ему море по
колено. Дай ему бог здоровья. Нет, никто сегодня не при-
дет. -
Феба. Арчи, прости. Пожалуйста, прости...
Арчи. Хотя не могу сказать, что не жалею об этом. Сама пони-
маешь. Давай, родная, возьми себя в руки. Так уже давно
надо было сделать. Взять себя в руки. (Поет.) Возьмем себя
мы в руки, в руки, в руки. Возьмем себя мы в руки —и все
дела!
Фрэнк. Верно, ребята, мы британцы!
Арчи. Все так делают. Предельно просто. Мне неплохо удава-
лось в^свое время. И братец Билл учил тому же. А сейчас
нальем и будем счастливы. Может, за Мика выпьем?
Фрэнк. Да, за Мика! Не хмурь брови, Джин, ты прекрасно зна-
ешь, чего от кого ожидать.
Джин. Ты думаешь?
Арчи. Не важно. А с какой стати она должна знать, как сказала
бы Феба? Мы самую малость перебрали, а это значит, что
мы еще дальше отступили от человеческого разумения, чем

Комедиант
149
обычно. (К Фрэнку.) Разве я не прав, котельная твоя душа?
Пари держу, в той больнице все пациенты замерзли до смер-
ти—зато он сэкономил министерству здравоохранения ты-
сячи.
Фрэнк (к Фебе). Ну, лучше сейчас?
Феба. Джин, наверно., не хочет со всеми выпить. А знаете по-
чему?
Арчи. Почему?
Феба. Потому что он ей, по-моему, не нравится. По-моему, не
любит она Мика.
Арчи. А почему она должна его любить? Но это ее не остановит.
И меня тоже. Фрэнк, пойди поговори со стариком и приведи
его обратно. (Пересекает сцену к правому просцениуму.)
Постараемся хоть раз стать нормальными и притворимся,
что мы счастливая, респектабельная, приличная семья. Ради
Мика. Мне кажется, ему бы это понравилось. Уверен, он ду-
мает, что мы кошмарные люди. Хуже его арабов. Не вол-
нуйся, Джин, тебе еще недолго терпеть, скоро освободишься,
как Мик. Мы как раз собрались в его честь. Феба, поче-
му бы тебе не станцевать? (Это предложение вносится все в
той же небрежной и одновременно отработанной манере.)
Она чудесно танцует, правда, бедная моя крошка? Она еще
исторгнет из меня слезу. Посмотрим. Посмотрим. А ну-ка,
Фрэнк, запевай свою песню.
Джин. Не пойму даже, что я чувствую и вообще чувствую лп
хоть что-нибудь.
Арчи. Не важно, милочка. У меня такое годами длится. Вы
давно уже умерли, миссис Мэрфи, давайте лучше выпьем.
Мик-солдатик возвратится под родной кров, надо это вспрыс-
нуть!
Занавес

150
Джон Осборн. Пьесы
Седьмой
номер
Музыка. Арчи встает — лицо в широкой улыбке, но глаза
мертвые. Изредка на мгновение он дает понять, что сам
удивлен, оказавшись на эстраде.
Арчи. Слушайте! Поверите, я только что видел человека с бана-
нами в ушах! Бананы в ушах! Я подхожу к нему и говорю:
«Послушайте, у вас бананы в ушах». А он мне: «Говорите
громче, не слышу, у меня бананы в ушах!» Благодарю за
это бурное молчание. Вы бы знали, что Джеймс Эгейт ска-
зал обо мне! (Отходит назад.) Но у меня осталась еще од-
на попытка, леди. Еще одна. Сомневаетесь? Напрасно! Во
всяком случае, я не сомневаюсь. Это он сомневается! Я вам
про жену не рассказывал? Нет? Моя жена — она не только
глупа, не только она глупа, но и холодна. Именно холодна.
Может, она и приветлива, но очень уж она холодна, моя
жена. Очень. Холодна и глупа. Как дыня. Не хлопайте так
громко — здание старое, может развалиться. Так я могу по-
пытаться? Думаю - могу. Вот видите — это я, во плоти.
Только я, ничего искусственного. Думаете, я реален? Так
вот, ничего подобного. (Спотыкается.) Совергленно не желаю
лишать вас удовольствия, которого вы так терпеливо ждете.
Да, да, я сейчас буду петь. Спою вам песенку, маленькую
песенку собственного сочинения. Я ее не записал еще на
пластинку, так что, если понравится, скажите кому надо.
Они вас не станут слушать, но вы все равно скажите. Итак,
песенка под названием: «Моей девчонке не хватает воздуха,
поэтому ее нужно хорошенько продуть». (Поет.)
Я такая же пичужка,
Как любой из вас, друзья.
Не развратник, не пьянчужка,
И проста судьба моя.

Комедиант
1S1
Я по всем статьям умерен,
Точно взвешу «да» и «нет».
Потому-то я уверен, >
Что соперников мне нет.
Как славно, я нормальный, нормальный, нормальный.
Как славно, я нормальный,
Похож на вас на всех.
Как славно, я нормальный,
Похож на вас на всех,
Достойный и моральный,
И мне неведом грех
Злодейского сомненья
В пути моей страны,
И лишь такие люди
Стране моей нужны.
Бой барабана на соответствующий свет.
(Декламирует.)
Но если за морями
Зашевелится враг,
Мы знаем, что английский
Наш порох не иссяк.
Оркестр играет «Земля надежды и славы».
Хоть кто-то нас хоронит —
Силен британский меч.
Свет прооюектора выхватывает за тюлевым занавесом обна-
женную фигуру в шлеме Британии, с бульдогом и трезуб-
цем в руках.
И честь своей отчизны
Сумеем мы сберечь.
Как славно, мы нормальны, нормальны, нормальны.
Как славно, мы нормальны,
Мы цвет родной страны.

152
Джон Осборн. Пьесы
Пусть в годы испытания
Узнает нас Британия.
Нормальные, нормальные
Солдаты ей нужны!
(Уходит.)
Восьмой
номер
Арчи, Фрэнк, Феба, Джин, Билли.
Арчи. Она у тебя последние подштанники украдет и продаст на
тряпки.
Фрэнк. Кто?
Арчи. Миссис Роберте из седьмого дома на Клейпит-лейн всегда
так выражалась.
Фрэнк. Да о ком ты говоришь, махровый реакционер?
Арчи. О той блондинке из «Кембриджа», что действует на нервы
твоему деду. J1 не называй меня махровым реакционером.
Феба. Миссис Роберте. Я помню, она к нам хорошо относилась.
Арчи. Может, я и махровый, но никак не реакционер.
Фрэнк. А вот послушай, для таких любителей сигары, как де-
душка. (Танцует.) Ах, моя сигара, сигара, сигара. Концом
своей сигары я всех расшевелил! Ах, моя сигара, сигара, си-
гара...
Арчи. В моей школе учился один тип, который как-то пробился
в лейбористское правительство. О нем всегда говорили, что
он левый центрист. Потом он попал в палату лордов, полу-
чил пожизненный титул. И верно, зачем левому центристу
наследственный?
Фрэнк. Слушай, что ты несешь?
Билли. Мне приходилось жить на Клейпит-лейн, квартира де-
сять шиллингов в неделю, на всем готовом.
Феба. Фрэнк, я думала, ты споешь.

Комедиант
153
Арчи. Когда ты отучишься от штампов, ты сможешь почерп-
нуть кое-что и у меня.
Фрэнк. У тебя уже и так много учеников.
Арчи. Не забывай, я твой отец.
Фрэнк. Когда же это ты вспомнил?
Феба. Фрэнк, спой, будь хорошим мальчиком!
Арчи. Ты все на Джин равняешься.
Фрэнк. Она уж совсем от нас отвыкла. Да, Джин? Как ты? (Об-
нимает ее.)
Джин. Прекрасно.
Фрэнк. Правда? А ведь ты забыла, как мы тут живем, сознайся.
Феба. Конечно, не забыла. У нее память не девичья, правда, ми-
лая?
Джин. Пожалуй, да.
Фрэнк (Фебе). Тебе лучше?
Феба. Да, спасибо, дорогой. Подойди ко мне, поцелуй маму.
Фрэнк целует.
Он хороший мальчик, правда? Не раздражается, когда я
срываюсь. Все мы иногда срываемся, не я одна.
Арчи. Кроме Джин...
Джин. Пожалуйста, не делай из меня пришельца с другой пла-
неты.
Феба. Арчи просто шутит, правда, Арчи? Я вчера забыла при-
нять успокоительные пилюли. А вы знаете, что моя мать ни
разу в жизни не позвала доктора? Кроме родов, конечно.
А употребляла она только успокоительные пилюли, пере-
кись и капли Датского короля.
Джин. Перекись?
Фрэнк. Она ее пила вместо горького пива.
Феба. Она дожила до девяносто трех лет и не стоила государст-
ву ни пенни. (К Билли.) Как самочувствие?
Билли. Спасибо, Феба, хорошо.
Феба (к Арчи). Подлей ему, Арчи, у него почти пусто.
Билли. Как же ее звали?

154 Джон Осборн. Пьесы
Феба. Кого?
Билли. Хозяйку нашу на Клейпит-лейн. Она каждое утро пода-
вала на завтрак ветчину, запеченную с сыром. Это тогда бы-
ло в новинку.
Феба. А мне не нравится. Кстати, вы видели — простите, я пе-
ребила, но чтобы не забыть,—вы видели в газете фотогра-
фию дочери герцогини Портской?
Фрэнк. А надо было?
Феба. Я не специально смотрела. Я искала про Мика, и она мне
попалась, такая красавица. Ты видел, Арчи?
Арчи. Еще бы. Ведь ее сосед — капитан Пинком-заряжаемый
Гор.
Феба. Правда она неотразима?
Арчи. На мой взгляд, она смахивает на папину барменшу из
«Кембриджа».
Фрэнк. Малость приодетую.
Феба. Фрэнк!
Арчи (быстро). Феба очень уважает герцогиню Портскую, прав-
да, Феба? Она в пей находит естественность.
Феба. Может, это глупо, но я всегда ею интересовалась. Еще ко-
гда она была совсем юная. Мне кажется, в ней есть какой-
то шарм. (Пауза. К Арчи.) Что с ним? (Кивает в сторону
Билли.)
Арчи. По-моему, ничего. Что с тобой?
билли. Утром обязательно ветчина с сыром.
Арчи. Вспоминает хозяйку на Клейпит-лейн. Ты знаешь, эта
- ■- барменша из «Кембриджа» напоминает мне одного типа.
(К Джин.) Тебе будет интересно, это из той же оперы, что
премьер-министры и собаки,— он был ирландец, делал но-
мер на батуте, и называли его Леди Рози Тут-и-Там. Вооб-
ще-то парень оп был неплохой. Потом бросил выступать и
подался на службу или еще куда. Так вот, этот Рози знал
столько ругательств, сколько их не услышишь за весь суб-
ботний вечер. Десять минут мог ругаться не закрывая рта и
ни разу не повторившись. Одним словом, артист. Так вот,

Комедиант
155
самым грязным словом в английском языке, да и в любом
другом, было для. него слово «тори». Он его применял бук-
вально ко всему, что хотел обложить покрепче.
Билли. Пари держу, он был ирландец.
Арчи. Именно это я и еказал. Слушать надо.
Феба. А я думала, Фрэнк споет.
Арчи. Если ему подавали тарелку плохой картошки, он говорил:
«Что за тори приготовил эту гнусную — непечатное — не-
печатное — вонючую картошку?» .
Фрэнк. Это ты уже рассказывал.
Арчи. Еще немного, и я тебя вздую.
Фрэнк. Это я тебя вздую. Хоть бы интересная была история.
Арчи. Ты сначала научись хорошо рассказывать истории, а по-
том говори.
Фрэнк. Для твоих историй надо самому быть с бородой.
Арчи. Давай-ка спой что-нибудь.
Фрэнк. Ладно. Я для Джин спою, она меня еще не слышала.
Спою дедушкину. Настоящую, британскую...
Билли. Что? Какую?
Фрэнк. И очень религиозную.
Билли. Что за песню он споет?
Фрэнк. Пусть каждый в ней найдет что-нибудь для себя. (Поет
и танцует.)
i Кончив славить королеву,
«Правь, Британия» допев,
Кончив буров крыть последними словами,
Не скупитесь на монету за унылый мой напев —
Ибо долг меня зовет расстаться с вами. . -
Джентльмен, одетый в хаки, бодро мне подал пример.
Слаб душой он или нищ — не в этом дело.
Для него на все готов я — он британский офицер,
Что на родине он бросил — бросил смело,
Прачки сын иль лорда наследник славы звонкой...
Есть приказ-^-к нам будет сорок тысяч сабель и штыков.
Каждый тянет лямку для страны...

156 Джон Осборн. Пьесы
А кому гулять с девчонкой?
Так платите же, платите,
Шапку по кругу пустите,
Киньте, киньте мне туда медяков1.
Билли. Шапку по кругу пустите, киньте, киньте мне туда ме-
дяков.
Арчи. Неплохо для непрофессионала.
Билли. В последний раз я ее пел в пивном зале где-то в Йорк-
шире. Там к пинте пива давали полную тарелку йоркшир-
ского пудинга, ешь не хочу. И все за два пенса.
Арчи. Да брось ты, папа. Не было такого, с памятью у тебя ни-
куда.
Билли. Я тебе говорю — тарелку йоркширского пудинга...
Арчи. Что годы-то делают...
Билли. Ешь не хочу.
Арчи. Ум за разум заходит. Я бы на твоем месте тихо сидел.
Билли. Аяи сижу.
Арчи. Стареешь, сдаешь.
Феба. Арчи, не дразни его.
Билли. Это я-то сдаю? Еще покрепче тебя буду. (Замечает, что
все улыбаются.) Здоровьем бог не обидел. Думаете, я ниче-
го не вижу. А ну-ка, налей мне!
Фрэнк.
Если нет тебя со мною, я такой несчастный.
Если нет тебя со мною, жизнь моя напрасна...
Арчи. Может, помолчишь минутку? Дай вспомнить. Ага! Так-
так. Ах, любимая моя наверху в клозете, любимая моя смот-
рит на меня.
Феба. Не надо, Арчи, Зачем ты так поешь? (К Джин и Фрэнку.)
Он всегда пел эту песню. Она ему больше всех нравилась.
1 Стихотворение Р. Киплинга «Рассеянный нищий», посвященное
англо-бурсной войне 1809—1902 гг,

Комедиант
157
Джин. Спой сама.
Феба. Я? Да я не умею. И слов-то, наверно, не помню,
Ф р з н к. Попробуй, почему не попробовать?
Феба (к Арчи), Может, правда?
Он коротко кивает.
Ну ладно. (Поет.)
Мой любимый наверху на галерке.
Любимый мой смотрит на меня.
Где же он?
Вот где он,
Мне кричат, что он влюблен.
Счастлив, как воробышек
На моем окне.
Джин. Спасибо, Феба. Спасибо.
Феба. Ужасно, наверно.
Билли. Ну, я иду спать.
Феба. Уже?
Билли (идет в свою комнату). Да, я ведь только хотел выпить
за здоровье нашего Мика. Лягу, пока не прибежали эти
идиоты поляки. Спокойной ночи.
Все желают ему спокойной ночи.
Феба. Пожалуй, и я пойду через минуту. Устала. На работу зав-
тра не пойду. Да и вряд ли они ждут меня завтра.
Джин. Конечно, не ждут.
Феба. Все равно не засну, так волнуюсь. (К Джин.) Я показы-
вала тебе письмо от Клер?
Джин. Кто это — Клер?
Арчи (Фебе). Милая, я иду спать.
Феба. Сейчас. Я хочу прочитать письмо от Клер. Клер — моя
племянница, та» что в Торонто живет. Лучше я сама прочту,
у нее почерк трудный. Она дочь моего брата Джона. Они
сейчас все там, и Джон тоже. Они ресторан открыли четыре

158
Джон Осборн. Пьесы
года назад, с пятисот долларов начинали. А это их дочка.
(Показывает фотографию.) Сейчас-то у них большой отель в
Торонто, собираются открывать другой.
Арчи (к Джин). Заинтересованность на себя напускать не обя-
зательно. (Фебе.) Что ты ей мозги пудришь насчет Канады?
Феба. Не видишь, ей интересно! Правда ты хочешь послушать?
Арчи. Лучше пусть Фрэнк еще споет.
Феба. Я просто хочу поговорить с девочкой. Один отель они от-
крыли в Торонто, а другой хотят открыть в Оттаве. Мой
брат Джон управляет отелем в Торонто, и они хотят, чтобы
мы приехали и Арчи стал управляющим в Оттаве.
Арчи. Что я в отелях смыслю? Я жил только в меблирашках.
Феб а. Стоит мне заикнуться об этом, как он на дыбы.
Арчи. Ради бога, хватит говорить, что я становлюсь на дыбы,
стоит тебе заикнуться. Вот ты сейчас заикнулась — встал я
на дыбы?! Просто это дурацкая идея.
Джин. Когда они написали?
Феба. Недели две назад. И еще она пишет, что совсем не обяза-
тельно тут же решать, можно и повременить.
Джин. А мальчики?
Феба. Они тоже могут приехать, если захотят. Не знаю, какМик,
но Фрэнк не против, правда, Фрэнк?
Джин. Что скажешь, Фрэнк?
Фрэнк. Ты только оглянись вокруг. Ну есть хоть одна причи-
на, чтобы оставаться в Европе, да еще в самом ее затхлом
углу? И нечего себя обманывать, будто здесь еще можно
что-то сделать или испробовать. Никому это. не нужно.
И личего у тебя не ..выйдет.. Да и кто ты здесь? Полный нуль.
Сама ты никто, денег у тебя нет, и ты к тому же молодая.
И так до конца жизни: никем ты не станешь, денег не на-
копишь, постареешь только. Пока не поздно, подумай о се-
- бе, Джинни. Никому другому до тебя не будет дела. Всем на
тебя в высшей степени наплевать, потому что никто уже ни
г . во, что не верит, Конечно, тебя будут уверять в обратном,
будут забирать- по паре шиллингов ив недельного жалованья

Комедиант
159
и лепить марки в профсоюзном билете. Только не верь им,
потому что на этом их забота кончается. Опи ведь такие за-
нятые: им бы забиться в середку, они вокруг и не смотрят.
(Сорвавшимся голосом, почти нараспев.) Сволочь поганая!
Если нет тебя со мною, я такой несчастный,
Если нет тебя со мною, жизнь моя напрасна.
Арчи. Шш... поляков разбудишь.
Фрэнк. Это тебя пора разбудить. «Жизнь твоя напрасна!»
Арчи. Шел бы ты спать.
Фрэнк. Тебя и ту рыжую суку из «Кембриджа». Обеих вас. Без-
заботною мартышкой я скачу! (Положив руку на плечо Ар-
чи, машет всем на прощание.) Иду спать.
Арчи. Спокойной ночи, малыш.
Фрэнк (напевает).
Долог, долог вечный сон,
Не пугает меня он!
(Убегает.)
Арчи. И потом, в Торонто нет темного пива.
Феба. Вот смотри, что она пишет. Здесь про то, как надо оформ-
ляться и платить за переезд, а дальше про работу в Оттаве.
Опыт, стаж не имеют значения, мы же свои люди. Вот она
пишет: «У нас телевизор с экраном в 21 дюйм, приемник и
т. д., а сейчас мы купили «Шевроле» последней модели с
автоматической коробкой скоростей и всякими другими фо-
кусами, которыми здесь все увлекаются. Я уверена, что ты
и Арчи быстро здесь приживетесь и все у вас наладится».
(Аккуратно складысает письмо.) Я думала, тебе будет инте-
ресно послушать.
Джин. Конечно, спасибо.
Ф е б а (после паузы). Ты еще посидишь, Арчи? -;~ '. -*
Арчи. Сейчас иду. -
Феба. Все, наверно, устали. Я как йа иголках сидела весь ве*-

160
Джон Осборн. Пьесы
чер. (К Джин.) Спокойной ночи, девочка. Не сердись на ме-
ня, я глупо себя вела.
Джин. Да что ты. Спокойной ночи. Я тебя не разбужу.
Феба. Спокойной ночи, Арчи.
Арчи. Я еще зайду попрощаться.
Феба. Спасибо, милый. Мы придумаем, где его уложить?
Арчи. Мика? Да, мы ему постелим здесь, со мной.
Феба. Он, наверно, будет совсем без сил, бедный мальчик. Ну
что ж, теперь уже скоро. (Уходит.)
А р ч и. Я ездил в Канаду во время войны.
Джин. Я помню.
Арчи. Нигде не мог достать темного пива, даже в Торонто. А они
там клялись, что у них все как в Англии. (Пауза.) Не на-
шел я там никакой Англии. Как же ты все-таки пошла на
Трафальгарскую площадь? Неужели тебя это все волнует?
Джин. Тогда мне так казалось.
Арчи. Как у меня с темным пивом и женщинами. Я тебе рас-
сказывал о своей встрече с монахинями? Они только раз на
меня взглянули — лица бледные, нездоровые, маленькие
глазки,—только взглянули, и обе не сговариваясь перекре-
стились. В жизни своей я не был так польщен. Выпьем еще
по маленькой?
Джин. Конечно.
Арчи. У вас тут с Фебой что-то вышло.
Джин. Ничего особенного. Она вдруг почувствовала ко мне не-
приязнь.
Арчи. Твоя мать меня застала в постели с Фебой. (Пауза.)
Джин. Я не знала.
Арчи. Не знаю, чего я ожидал, только мне казалось, ты отреа-
гируешь не так односложно.
Джин. Может, ты ожидал, что я стану митинговать, как на Тра-
фальгарской площади?
Арчи. Почему-то все мои дети считают меня развратником. А де-
ло все в том, что я никогда не таился.
Джин. Пойдем лучше спать.

Комедиант
161
Арчи. Нет, посидим еще. Мы, кажется, оба в настроении. Ты
только родилась, и твоя мать застала нас со старушкой Фе-
бой. Бедняжка Феба, хоть бы она удовольствие получала.
А твоя мать как вышла, так больше и не вернулась. Она
была, что называется, человек с принципами. Знала, как се-
бя надо вести, и на попятный никогда не шла. Так она меня
и не простила.
Джин. Ты не любил ее...
Арчи пьян, он распевает и разыгрывает свои тирады, как
это выходит только у пьяных, почти остраненно и тщатель-
но, словно дирижер, управляющий силой звука.
Арчи. Нет, любил. Любовь всякая бывает. Откуда я знаю? Она
потом скоро умерла. Твоя мать все очень глубоко пережива-
ла. Гораздо глубже, чем я. Может, мы бы еще разобрались
друг с другом. Я тебе никогда не рассказывал, какое у меня
было потрясающее событие в жизни? Я тогда был в Канаде
• и несколько раз ухитрился проскочить через границу к сво-
им знакомым в Штаты. И вот как-то раз услышал одну не-
гритянку в баре. Ты уже, конечно, приготовилась улыбнуть-
ся своей всепонимающей английской улыбкой, потому что
тебе наверняка не доводилось сидеть где-нибудь в баре сре-
ди абсолютно чужих людей за тысячу миль от своих. Но ес-
ли у человечества осталось хоть немного надежды и силы,
то я это видел на морде той черной толстухи, когда она за-
выла про Иисуса или еще про что-то в том же духе. И такая
она была бедная, одинокая и несчастная, как никто на
белом свете. Ну, разве еще я в тот момент. Мне такая му-
зыка никогда особенно не нравилась, но нужно было видеть,
как эта старая черная шлюха все свое сердце открывает в
песне, и что-то такое происходило в душе, от чего было уже
неважно, плюешь ты на людей, даже презираешь их: если
может человек выпрямиться и произвести такой чистый, на-
туральный звук, то, значит, с ним самим все в порядке.
Я с тех пор ничего подобного не слышал. Здесь-то и подав-
6 Зак. № 830

162 Джон Осборн. Пьесы
но. Так, жалкий отголосок иногда. А вот он слышал. Билли.
Он слышал, как они поют, старый бродяга. Давно, конечно.
Теперь такого не услышишь нигде. Да и вряд ли такое мо-
жет повториться. Сейчас и чувствовать-то так разучились.
Если бы только сподобил меня господь так же чувствовать,
как эта старая черная сука с жирными щеками, и так же
петь. Если бы у меня хоть раз так получилось, ничего бы
мне было не надо. Никакого вашего бескорыстного служе-
ния делу, и этой созидательной мороки, и ваших митингов
на Трафальгарской площади! Если бы я мог стать этой ста-
рой каргой! Выпрямиться, грудями громадными мотнуть
вверх-вниз, вскинуть голову и заорать неслыханную красо-
ту. Клянусь богом, я бы все за это отдал. Только куда мне!
Мне теперь на все наплевать, даже на баб и темное пиво.
А вот ты — смогла бы?
Джин. Не знаю. Правда не знаю. Наверно, *я чувствовала бы то
же, что и ты.
Арчи. Конечно. Но у тебя что-нибудь получилось бы. Ты и ум-
нее и действительно что-то способна чувствовать, несмотря
на все эти трафальгарские штучки. Не зря вас называют
чувствительными: ты своих чувств прятать не умеешь. По-
куда все вокруг сидят сложа руки, ты своими размахива-
ешь, как Петрушка, и, конечно, страдаешь за это. Но тебе
еще придется руки спрятать, как всем прочим. Ты, наверно,
думаешь, я просто старый болтун из мюзик-холла и мне, как
"* старине Билли, пора наконец узнать правду: что нынче не
в моде портмоне и лакированные туфли. Понимаешь, когда
выходишь на эстраду, то воображаешь, что любишь всех,
кто пришел на тебя посмотреть, а на самом деле — ничего
подобного. Ты их не любишь, и никакая неслыханная кра-
сота из глотки не лезет. Поработав, можно приобрести хоро-
шую технику. Можно улыбаться, черт побери,—улыбаться
и выглядеть самым развеселым и разлюбезным парнем на
свете, а разобраться — ты такой же мертвый и выпотрошен-
ный, как все, и так же сложил лапки. Вот лицо, оно может

Комедиант
163
расцвести теплотой и участием. Изо рта польются песни и
самые кошмарные, совсем не смешные истории, но это мерт-
вое царство ты не расшевелишь. Все будет напрасно, ты за-
гляни в мои глаза. Они же мертвые. Я такой же мертвец,
как это вялое стадо вокруг. Никакой разницы — ни я ничего
не чувствую, ни они. Сплошные мертвецы. Ты мне лучше
вот что скажи. Скажи мне такую вещь. Как бы ты отнес-
лась, если бы мужчина моего возраста женился на девушке,
ну, скажем, твоего возраста? Не ужасайся. Я же предупре-
дил — я совершенно бесчувственный.
Джин. Как ты можешь! Как ты можешь такое сделать!
Арчи. Ты слишком давно не навещала старика отца. Впрочем,
мы всегда редко виделись. Ладно, забудь.
Джин. Ты шутишь! Как можно так поступить с Фебой, только
не развод.
Арчи. Дети! (Смеется.) Дети! Что дети, что этот идиотский мю-
зик-холл — однв и то же. Ладно, не беспокойся за своего па-
пашу, он еще занят судьбой нашего Мика. Так мне кажет-
ся, во всяком случае. Я же сказал, меня уже ничего не тро-
гает. Как заявил один тип: «Я платил — развлекай меня».
Пусть кто угодно вылезает и выступает, пожалуйста, мне
плевать. Старик Арчи с глазами мертвеца давно умыл руки
и вообще все чувства растерял по дороге. Вы бы, разумеет-
ся, не подумали, глядя на меня, что я был сексуален? Так
вот, все не так, леди. Все не так и не то. Я из таких. Бар-
менша в «Кембридже». Та самая, что так огорчила беднягу
Билли. Я ведь спал с ней! А он и не знает...
Входит Феба.
Феба. Мне показалось, у вас кто-то есть. Снизу позвонили. Там
полицейский тебя спрашивает, Арчи.
Арчи. Это налоговый инспектор. Налоговый инспектор. Скажи,
я его жду. Я его жду уже двадцать лет.
Феба (к Джин). Мне показалось, здесь кто-то был. Как ты ду-
маешь, зачем он пришел?

164
Джон Осборн. Пьесы
Арчи. Здесь только я и дочь моя. Я и дочь моя — от первой воз-
любленной. Почему ты не едешь в Лондон? Скажи, а ты
счастлива, что ты нормальна? Сам я не пропускал ни дня,
верно, Феба? Ни единого дня. Мне всегда нужно было взбод-
риться под вечер, да и с утра иногда. Словно ветчинки пере-
хватить. У всех одна проблема. Если только ты не Мик и у
тебя вообще нет проблем. Впрочем, у него была проблема,
но теперь он уже в дороге. Вот это мальчик без проблем. А я
ни дня не пропускаю и даже успеваю дважды. Бедняжка
Феба, что ты испугалась, не надо. Или они это делают, и
им не нравится. Или они этого не делают, и им опять не
нравится. Не пугайся, дорогая. Арчи снова пьян. Там нало^
говый инспектор, ничего страшного.
Феба. Фрэнк туда спустился...
Фрэнк (входит). Сволочи! Подлые сволочи! Они его убили! Уби-
ли Мика! Гнусные твари,— застрелили его! Мерзавцы!
Арчи (медленно поет в ритме блюза). О, господь, мне все равно,
где меня зароют, все равно мне, все равно, где меня зароют,
главное — моя душа к богу отойдет!
Занавес
Конец второго действия

Интермедия
Девятый
номер
Блюз. Прожектор направлен на Фрэнка, он сидит за
фортепиано.
Фрэнк.
Привезите его тело и заройте в Англии,
Привезите его тело и заройте здесь.
Привезите его тело в самолете.
Только не надо слов.
Из-за тех дорожек в Итоне
Оказались мы побитыми.
Но не станем горевать,
Всем Британия нам мать.
Так привезите его тело и заройте здесь.
Привезите его тело в самолете...
Только не надо слов.
Свет гаснет.
Десятый
номер
Билли, Феба, Джин, Фрэнк, Арчи.
Билли и Феба — в черном. У остальных траурные повязки
на рукавах.
Джин. Вот и все. (Берет в руки газеты.) Может кто-нибудь объ-
яснить мне, какой был в этом смысл? (Пауза.)

166 Джон Осборн. Пьесы
Арчи. У моей тетки была любимая фраза: «Что ж, ему устрои-
ли хорошие проводы». Не упускала случая сказать ее.
(К Билли.) Помнишь?
Билли. Бедняжка Рози.
Арчи. Меня всегда разбирало любопытство, что произойдет, ее-.
ли она забудет свой припев.
Билли. Мы со старушкой Рози часто куда-нибудь выходили.
Любили походить. Пока семьями не обзавелись.
Джин. И у сегодняшнего зрелища есть свои любители. Как ты,
Феба?
Феба. Ничего, дорогая, немного устала.
Билли. Какой тогда был Лондон. Самое веселое место на земле.
Так любили посмеяться, что всякому выходу были рады.
Лучшая публика в мире. (Идет налево, к центру. Берет
кресло, садится.)
Арчи. Я как-то выступал в маленькой деревушке, в Донегале.
В ирландском турне. (К Билли.) Ты помнишь, наверно. Ко-
гда мы приехали туда утром, ко мне подошел человек и
сказал: «Мы здесь на драме собаку съели. В драме разби-
раемся как никто. Наши театральные критики ничего не
упустят, ничего!» Оказалось, он местный кузнец. Он еще
сказал: «Если здесь публика вас примет, значит, вас примет
любая публика в мире». И в общем был прав. Кажется, я в
тот вечер провалился.
Билли. Бывает, рассядутся и пялят на тебя глаза. Сидят как
истуканы. Но Лондон — другое дело. Ах, старушка Рози за-
мечательная была женщина. Даже хорошо, что ее нет сей-
час с нами.
Джин (потрясая охапкой газет). "Как бороться со всем этим?
Фрэнк. Никак.
Джин. Почему, интересно, никто не поместил фотографию, как
ты крутился у своих бойлеров?
Арчи. Вряд ли Мик принял бы это всерьез.4
Фрэнк. Всем уже все надоело.

Комедиант
167
Джин. Еще как надоело. Всем все надоело, все ко всему гото-
вы, могут только бессмысленно ждать, что новенького пре-
поднесут.
Арчи. Господи, не принимай все так близко к сердцу.
Джин. Тебя же ничто не трогает.
Арчи. И слава богу.
Джин. Фрэнк зато совсем другой, хочу надеяться. Ты только
не бойся, Фрэнк. Не опасайся принимать все близко к серд-
цу, вроде моего талантливого жениха. От этого не умирают.
Может иногда показаться, но на самом деле не умирают.
Арчи. Старина Мик был в этом смысле вроде Грэма. Он, каза-
лось, твердо знает, чего хочет и куда целит.
Джин. А вот знал ли сейчас, интересно...
Арчи. Помню, у него был роман с одной девицей по имени Силь-
вия. Ему тогда было всего шестнадцать.
Джин. Что с тобой, Арчи?
Фрэнк. Оставь его в покое!
Арчи. Действительно, оставь старика отца в покое!
Джин. Да ты и так всю жизнь в покое!
Арчи. Знаешь что, я ведь всю жизнь за чем-то гонялся. Гонял-
ся за темным пивом, которое можно пить весь вечер и не
бегать с места каждые десять минут, и не блевать потом, и
за все удовольствие четыре пенса. Если мне гарантируют
темное пиво, я за такого человека обязательно проголосую.
Непременно. А вообще-то мне всегда было легче управить-
ся с бабой, чем сделать политическое заявление.
Джин. Знаешь, Арчи, а ведь ты сволочь.
Феба. Джин...
Джин. Самая настоящая...
Арчи. Потому что мне на все наплевать, кроме темного пива?
Видишь ли, детка, со временем ты поймешь, что человеку
вообще-то ничего не нужно, кроме исполнения какой-нибудь
гнусненькой прихоти. Для меня такая гнусненькая при-
хоть — темное пиво. Зачем же так на людей кидаться?
Джин. Не могу иначе.

168
Джон Осборн. Пьесы
Арчи. Ты что же, держишь себя за слабительное?
Джин. Так мне легче.
Арчи. Должен признаться, я никогда не верил разговорам о ду-
шевной чистоте. Я, кажется, здесь бутылку пива оставлял?
Феба. По-моему, нет, дорогой.
Арчи. Смотри, Джин, не остережешься — на тебя живо ярлык
навесят. И тогда ты — никто. Никто, как все мы.
Феба. Фрэнк тебе принесет. Там еще осталось в кухне. Тебе пе
трудно, Фрэнк?
Фрэнк. Конечно. (Поднимается, идет влево от кресла.)
Джин. Нельзя же заниматься все время тем, чтобы вещи при-
бивать к полу, а самим скакать в окно.
Арчи. Почему — нельзя?
Джин. Ты такой же, как все, только еще хуже — думаешь, от
всего можно отгородиться простым безразличием. (Потряса-
ет газетами.) Думаешь, ты неуязвим, если решил на все на-
плевать, и что можно материться всю жизнь и надеяться —
авось что-нибудь перепадет.
Фрэнк. Оставь его в покое, он не меньше тебя расстроен. По-
молчи.
Джин. Сейчас я расскажу историю Арчи Раиса. Внимание. Дей-
ствующие лица сначала?
Арчи. И все равно священник мне не понравился. До омерзе-
ния. Когда все вышли, он уже на ногах не держался. Ты за-
метила?
Джин. Не надо этих детских фокусов. Не пройдет.
Арчи. Давай, давай, оскорбляй меня. Я привык. Я уже давно от-
крыл один секрет. Люди, как правило, не знают, когда имен-
но их оскорбляют. И довольно много людей хорошо нажива-
ется на этом. А я ведь — сама знаешь, какой тупица. Самый
обыкновенный.
Джин. Только не надо смирение изображать...
Арчи. А я и есть такой! Само смирение. Оно во мне перекаты-
вается, как горошина в погремушке. У тебя и того нет.
Джин. Не много, однако.

Комедиант
169
Фрэнк. Что это она?
Арчи. Не спрашивай, сынок. Не спрашивай. Я в жизни ни на
один вопрос не ответил.
Джин. Куда тебе. До того ли, когда можно просто презирать всю
эту безликую толпу, уставившуюся на тебя из темноты.
А ты такой перед ними шикарный. (Фрэнку.) Я бы хотела
сказать тебе всю правду о твоем отце.
Фрэнк. Слушай, Джин. Мика похоронили. Он в земле, и не надо
больше ничего говорить, и ссориться не надо.
Джин. Так что, устроить две минуты молчания? А папочка твой
не только самый великодушный, понимающий и чуткий, но
ему еще и наплевать на всех на свете. Два гроша ему цена
в базарный день.
Арчи. Что ж, оценка произведена точно.
Джин. И нечего так на меня смотреть. Не ты один брата поте-
рял. Но почему, почему мы все спокойно сидим и всё при-
нимаем, почему мальчики умирают или стоят у бойлеров,
почему мы на все согласны, чего мы от этого ждем, на что
это все нужно? Неужели действительно ради того, чтобы ру-
ка в перчатке помахала нам из кареты с королевским гер-
бом?
Феба. Я, пожалуй, пойду прилягу. (К Джин.) Он всегда ко мне
очень хорошо относился.
Фрэнк. Принести тебе лекарство?
Джин. Никто никого не слышит.
Феба. Спасибо, милый. Если тебе не трудно. (К Джин, просто.)
Всегда был со мной такой ласковый. Что бы ни случилось.
Всегда. (Уходит.)
Фрэнк. Сейчас тебе пиво принесу.
Билли. У меня всегда в буфете стоял поднос с напитками. Где
же ключ?
Джин (к Арчи). Нельзя с ней так поступать. Я не позволю.
Билли. Ага, вот он.
Арчи. Он хочет знать, возобновил ли я контракт. Все в поряд-
ке—у меня еще три месяца.

170 Джон Осборн. Пьесы
Билли. А? (К Джин.) Вот.
Джин. Что?
Билли. Что такое, тебе уши прочистить, что ли?
Фрэнк. Хочешь пива, дедушка?
Билли. Никто не слушает, когда к ним обращаются!
Фрэнк. Я говорю, пива хочешь?
Билли. Прямо беда. Каждый только и думает, чтобы огрыз-
нуться или еще чего себе позволить. Вместо того чтобы слу-
шать и делать как велят. Нет, лучше пойду спать. Завтра
вставать рано. (Арчи.) Когда, ты сказал?
Арчи. Около девяти.
Фрэнк. Куда это вы собрались?
Билли. Нам с твоим отцом предстоит завтра одно дело. Смеш-
но, как вся эта публика шляпы сняла перед нашим Миком
сегодня.
Фрэнк. У большинства, впрочем, вообще шляп не было.
Билли. Когда я был молод, то каждый — а тогда все мужчины
носили шляпу, хоть лорд, хоть кучер,—каждый мужчина
обнажал голову, когда приближался к Кенотафу1, Даже в
автобусе. А сейчас, я видел, проходят себе, даже не взгля-
нут. И если оттуда убрать флаги, то наверняка садились бы
рядом и жевали бутерброды.
Арчи. Я все думаю о нашем Мике и Сильвии. Прелестная и сим-
патичная была девчушка. Интересно, что с ней сейчас. Про-
чла она о нем в газетах? Национальный герой, убит на поле
брани. Вряд ли она его совсем забыла.
Фрэнк. Наверно. Можно, я себе налью?
Арчи. Пожалуйста. Помню, в свое время я из-за нее поволно-
вался. Я никак ничего не мог вытянуть из Мика, а у меня
было подозрение, что она еще подросток. И немного трево-
жился. Я пытался с ним про это заговорить, но он всегда
считал, что я малость придурковат, вот ведь как. Я, впро-
чем, не обижался. Мне даже нравилось. (К Джин.) Он вооб-
1 Кенотаф — памятник жертвам первой мировой войны (1914—1918).

Комедиант
171
ще меня всерьез не принимал. Я мекал и бекал и наконец
ляпнул: «Послушай, сынок, ты, вероятно, и сам уже знаешь,
что хорошо бы поосторожней». Он только осклабился, как
щелкунчик, а я почувствовал себя доморощенным попом.
И добавил только: «А ты, собственно, знаешь, когда по за-
кону наступает половая зрелость?» Он все сидел со своей
кошмарной ухмылкой от уха до уха и сказал: «В шестна-
дцать».
Джин. Куда ты завтра тащишь Билли?
Арчи. Придется возвратиться в Брайтон, наняться в уборщики
пляжа.
Фрэнк (к Джин). У тебя есть при себе аспирин? Я ничего не
нашел.
Арчи. Эдлинс — так, кажется. Дальше за Брайтоном.
Джин (передавая Фрэнку таблетки). Ты не знаешь, что он на-
думал?
Арчи. Там можно премило накачаться местным сидром за ка-
кие-то гроши.
Фрэнк. Да оставь их в покое.
Арчи. Давненько не пробовал. Сколько он тогда стоил?
Джин. Он хочет с ней развестись. Хочет бросить Фебу. Я ее ви-
дела, эту девку, на которой он собрался жениться. Уже со-
всем спятил. Окончательно. А с ней что будет? (Кивает в
сторону спальни.)
Фрэнк. То же, что и со всеми. Послушай, Джин, милая, сердце
мое золотое, ты ведь никого не переделаешь...
Джин. Ты хоть видел ее? Я их вчера застала вместе. В «Роклиф-
фе». Очень хорошо разглядела. Профессиональная девствен-
ница.
Арчи. Интересно, какой там нынче сидр. (К Билли.) Сколько,
говоришь, он стоил?
Фрэнк. Отнесу ей таблетку."
Билли. Что?
Арчи. Сидр, говорю, старый бродяга.
Билли. Откуда мне, интересно, знать? Разве я пил такое пойло?

172
Джон Осборн. Пьесы
Арчи. Да, кисловат, пожалуй.
Билли. Пенни, что-нибудь так. Пенни за пинту.
Арчи. А сейчас, небось, целый шиллинг. (Короткая пауза.) За
эти деньги и пива можно выпить.
Джин (к Арчи). Она красивая, испорченная, тщеславная и глу-
пая к тому же. И родители у нее, наверно, глупые. Только
глупцы могли произвести на свет мисс «Ничтожество —
1957».
Арчи. Все равно.
Джин. Сколько ей?
Арчи. Двадцать.
Джин. Двадцать. Наверно, они настолько глупы, что даже поз-
волят ей выйти за тебя?
Арчи. Знаешь, мне только однажды повезло встретить страст-
ную женщину. Страстную по моим понятиям. Она была за-
мужем и счастлива. Ее звали Айви.
Джин. Полагаю, и денег они тебе ссудят?
Арчи. Была такая мысль.
Джин. Ты значит, позволишь ей продеть кольцо в нос и будешь
себя уверять, что это не больно, потому что тебе наплевать
на всех и вся. Думаешь, на тебе свет клином сошелся? А что
с Фебой?
Арчи. Айви Вильяме ее звали. Миссис Айви Вильяме. Миссис
Айви Вильяме.
Билли. Ну что ж, пойду. К кому мы идем — к Рубенсу? 1
Арчи. К Клейну. j
Билли. Чарли Клейн. Старина Чарли Клейн. Я был в его самой \
первой антрепризе, ты знаешь? i
Арчи. Двенадцать тридцать. •&
Билли. Он был еще моложе Джинни. Я его рекомендовал в На- |
циональный спортивный клуб. Собственно, я его и вывел в'
люди. {
Арчи. Прижимистый, негодяй. ]
Билли. Ну, Чарли парень что надо. Это ведь я его заставил свя- ]
заться с Эдди Драммером. Хороший артист Эдди. Тысячу в 1

Комедиант
173
неделю зарабатывал, и так двадцать пять лет —ни больше
ни меньше. Хороший малый. Попал как-то в середину. Не из
наших, настоящих ветеранов, и не из этих, нынешних, пяти-
минутных звезд с микрофоном. Они ведь сейчас ничего из
себя не представляют. Л у него был свой стиль, у Эдди, и
хоть бы намек на какую вольность, что бы он ни делал.
У нас у каждого был свой стиль, свои песни — и вообще все
было очень по-английски. И говорили мы все по-английски.
Не то что нынче. Знали точно, что положено, что нет. Вы-
смеивали, конечно, порядки, но чтобы всерьез замахнуться —
никогда. Настоящий профессионал — это вам не шутка, он с
одним задником за спиной займет публику на полчаса. И при-
том он самый обыкновенный человек, как все остальные, да-
же еще обыкновенней, если уж на то пошло. Да, а Эдди всо
выступает. Все выступает. (К Джин.) Я ему всегда говорил,
и все говорили: «Эдди, не забывай о тех, кого встретил по
дороге в гору, они еще попадутся тебе, когда начнешь с го-
ры спускаться». Старина Эдди. Вот он, пожалуй, действи-
тельно великий. И последний. Да, пожалуй, последний. (Ухо-
дит.)
Джин, Что ты задумал, что ты хочешь с ним сделать? Неужели
опять выпустить на сцену?
Арчи. У Рубенса и Клейна, завтра в двенадцать тридцать...
Джин. Ты ведь в гроб старика сведешь, только бы спасти свою
никому не нужную, не первой свежести программу...
Арчи. Спасение никому не нужной, не первой свежести програм-
мы здесь ни при чем. А вот спасти твоего никому не нуж-
ного и не первой свежести папашу от тюрьмы было бы не-
плохо. Публика совсем не обязательно придет смотреть Ар-
чи, зато Билли Раиса она еще может помнить. Так что по-
пытаться стоит.
Джин. И тут ты все решил развалить? У него одного осталось
еще достоинство и уважение к себе, он единственный име-
ет хоть что-то, а ты его решил убить, отправляешь к этим
Рубенсу и Клейну, чтобы эти господа в двенадцать тридцать

194 Джон Осборн. Пьесы
подписали ему смертный приговор. Куда ты ввязываешься,
чем ты его пронял?
Арчи. Он считает, что обязан мне помочь.
Джин. Обязан помочь! Обязан! Билли ни тебе, ни кому другому
ничем не обязан.
Арчи. Видишь ли, пока ты мне рацеи читала насчет моральной
чистоты, Билли сделал одну штуку. Он пошел к родителям
той девушки, ну, той профессиональной девственницы из
«Роклиффа». Пошел и рассказал им, что я женат и что у
меня взрослые дети. Полагаю, внебрачными отпрысками ему
уже не пришлось их пугать.
Джин. Так он одним махом прикончил эту историю?
Арчи. Именно так. Я ведь им не сказал ни о Фебе, ни о вас.
Джин. Было бы странно, если бы сказал.
Арчи. Так что, Джинни, ты не ошиблась, душечка. Уж насчет
Фебы —точно. Не видать бедняге Арчи тихой пристани.
Одиннадцатый
номер
Арчи. Леди и джентльмены, Билли Райе не выступит сегодня.
Билли Райе не выступит больше никогда. Мне бы очень хо-
телось спеть песенку в его честь и вместо него. Отходную.
Но, увы, я не в силах. Никто не в силах. Из нас, во всяком
случае. (Уходит.)
Тюлевый занавес. Траурная процессия: Арчи, Феба,
Джин, Фрэнк, Грэм и брат Билл. Они собираются
вокруг гроба в центре сцены. Он покрыт английским флагом.
На крышке — шляпа Билли, трость, перчатки. Доносятся от-
рывки старых песенок, отдельные мелодии, треньканье банд"
жо. После короткого затемнения начинается...

Комедиан* 175
Двенадцатый
номер
На авансцене слева в свете рампы Арчи и брат Вилл.
На авансцене справа в свете рампы Джин и ГрэмДодд.
Брат Билл оставляет впечатление преуспевающего, очень хо-
рошего адвоката, каковым он и является. Грэм Додд может
быть точно таким же через тридцать лет, если повезет. Та-
ких вокруг великое множество — хорошо одетых, самоуве-
ренных, образованных, с эмоциями и воображением настоль-
ко ограниченными, что их практически не следует брать в
расчет. Их отличает полная неспособность ощутить себя на
месте человека, попавшего в ситуацию хоть чуть-чуть непо-
хожую на их собственную. О внешности Грэма Додда ска-
зать особенно нечего. Не узнать его можно лишь по причине
распространенности этого типа.
Оба диалога идут независимо друг от друга, хотя и одно-
временно.
Грэм. Честно, Джин, я совсем не хочу тебя обидеть. То есть,
может, это и обидно —так говорить, но я просто не пред-
ставляю, что у тебя может быть общего с ними.
Джин. Не представляешь...
Грэм. Конечно, они тебе родные и все такое, но ведь есть предел,
всему есть предел...
Арчи. Он был такой прелестный старик. Знаешь, кто это сказал?
Чарли Клейн. Чарли Клейн сказал, что наш Билли был пре-
лестнейший старик из всех, кого он знал в мюзик-холле.
Грэм. ... нельзя, Джин, забывать о своей ответственности перед
другими.
Арчи. И до сих пор непревзойденный. До сих пор!
Грэм. ...конечно, ты с ними выросла, это все твое, но ведь есть
же и другая жизнь, более значительная.
Арчи. Их были единицы. Единицы.
Джин. Прости, Грэм. Я остаюсь с Фебой. Я же сказала, я все

176
Джон Осборн. Пьесы
уже решила прежде, чем уехать. Выйти за тебя я не могу,
да и не хочу больше. В любом случае мне надо остаться.
Без Билли Феба осталась совсем одна. Фрэнк уезжает в Ка-
наду через пару недель...
Арчи. Джин считает, это я его убил.
Брат Билл. Ты не убил его, Арчи. Человека не так просто
убить.
Джин. У нас совершенно разные представления о жизни. Даже
воздух, которым мы дышим, разный.
Брат Билл. Слушай, Арчи. Остался последний шанс. Это Ка-
нада. Ты, Фрэнк, Феба — вы все можете ехать втроем. Биле-
ты уже оплачены. Вот они, у меня в кармане. Держи твой.
Уедете, начнете новую жизнь, все трое.
Грэм. Чепуха. Чем ты от меня отличаешься? Ты же любила ме-
ня, сама говоришь. Нам было хорошо вместе. Мы бы очень
неплохо с тобой устроились. Впереди у меня вполне при-
личная карьера. Все бы у нас было. Возвращайся ко мне,
Джин.
Арчи. В Торонто темного пива нельзя достать. Я уже пробовал.
Джин. Ты когда-нибудь ехал сюда поездом? Поездом Бирмин-
гем — Хартлпул? Или тем, что идет от Манчестера до Уоррин-
гтона или Уиднеса? Представь, ты выходишь, идешь по до-
роге, с одной стороны какой-нибудь химический завод, с
другой — железнодорожные склады. Детишки играют на
улице, и ты подходишь к женщине, она стоит на пороге
своего дома. Не на пороге даже, потому что там сразу попа-
даешь с улицы в комнату. Что ты ей скажешь? Что ты ей
можешь сообщить, чем поделиться? Так и выложишь: «Ма-
дам, а вы знаете, что Иисус умер на кресте за вас?»
Брат Билл. Вот билеты, Арчи. Возьми. Я оплачу все твои дол-
ги, все улажу, за всем прослежу.
Джин. А она только оглянется на тебя и ответит: «Да, конечно,
слыхала».
Арчи. А если я не поеду?
Брат Билл. Тогда я палец о палец для тебя не ударю, Арчи.

Комедиант
177
Кончено. Боюсь, тебе придется пенять на себя. Канада —
или тюрьма.
Арчи. Понимаешь, я всегда считал, что мне надо побывать в
тюрьме. Там, должно быть, весьма интересно. Наверняка
встречу знакомых. Знаешь, что моя хозяйка в Фулэме гово-
рила про тебя? Вот что: «Он похож на судебного исполни-
теля». Так и сказала, не вру.
Грэм. Если уж тратить на что-то усилия, то хоть не впустую.
Разве не так сказал бы твой отец?
Арчи. _Все равно на здешней бирже труда ничего не получишь.
Сюда, наверно, со всей Англии бродяги набежали. Тем не
менее спасибо, у меня еще два представления. Жалко, ко-
нечно, хотелось бы добрать очко для налогового инспектора.
Видно, двадцать первой годовщины мне не справить. Кста-
ти, неплохо бы найти во всем этом смысл.
Джин. Мы — это только мы, кроме нас, никого нет во всей все-
ленной, никакого бога. Похоже, все началось элементарно
просто: луч солнца попал на кусок тверди, и вот они — мы.
Надеяться больше не на кого. Хочешь не хочешь, всего доби-
вайся сам. Мы сами себе хозяева.
Брат Билл. Прости, Арчи, но я давно не надеюсь хоть что-
нибудь понять.
Свет гаснет.
Тринадцатый
номер
Рок-н-ролл. За тюлевым занавесом из первого действия —
аллегорическая Британия без одежд. Затем—музыка песен-
ки «Я для себя» Арчи Раиса, единственного и неповторимого,
прерывает программу. Сцена погружается в темноту. Луч
прожектора падает на боковую кулису, из-за нее появляется
Арчи. Он поет несколько тактов.

17В Джон Осборн. Пьесы
Арчи.
Я для себя, и ты для себя тоже —
Что еще лучше на свете быть может,
В старой доброй Англии я пью свою чашку шоколада,
И никакого дурацкого равенства мне не надо/
Пусть ваши чувства по сторонам не разлетаются,
Помните, милосердие лишь дома начинается.
И если за нами хоть один архипелаг,
Удержим его, и пусть там реет британский флаг!
Что еще лучше на свете быть может!
Я для себя, и ты для себя тоже.
Помилуй боже.
Я на минутку, хотел рассказать вам о жене. Она-таки вер-
нулась к мужу. Вернулась, и никаких гвоздей. Не хлопайте
слишком громко, мы в очень старом здании. Очень. Так как?
Что скажете, ей, дама в шлеме? Не скрою, она малость увя-
ла. Мясом бы ее подкормить, как в доброе старое время. Со
мной не советуются, ну и ладно. Или хотя бы яичницей из
пары яиц. И все же она ничего, очень даже ничего. Крутит,
правда, с нашим Чарли, верно, Чарли? (Дирижеру.) Повст-
речала его как-то в двери-вертушке, так и крутятся с тех
пор. А у меня вот пунктик появился, как вам нравится? Са-
мый настоящий пунктик. «Ню», вот как это по-культурному
будет, дорогие дамы, «ню». Да будь я проклят, на ней оде-
жды больше, чем на мне. Вон сколько. И еще вот что. По-
жалуй, нет. Ну ладно, дело не в этом. В жизни, доложу я
вам, мне не раз приходилось спотыкаться. На первый взгляд
ведь не подумаешь, что я был сексуальный. Нет, если чест-
но, ведь это так, не отпирайтесь, сударыня. Сил, я думаю, у
вас тоже прибавляется после этого. (Поет.) «Сладкое, вкус-
ное ваше печенье, только с моим не выносит сравненья». А
вон тип стоит сбоку, он уже на вас нацелился, или вам это
приятно? Вон он стоит. Мне отсюда видно. Должно быть,
налоговый инспектор. Смешная штука — жизнь. Не соглас-

Комедиант 179
ны? Очень смешная. Все равно что сосешь конфетку, только
с оберткой вместе. Ну и что, в конце концов, все мы произ-
водители удобрений. А по мне, лучше кружку пива в день
выпивать, честное слово. Вот вы не верите, а я правду гово-
рю. Думаете, я так вот взял и ушел? Признавайтесь честно,
хотели бы, чтоб я ушел? Взял вот так — и ушел? Я и ухожу.
Нто такое, вы там замерзли, что ли? Так вот, прежде чем
действительно уйти, леди и джентльмены, мне бы хотелось
рассказать одну небольшую историю, совсем небольшую.
Это история об одном человеке, таком маленьком, обыкно-
венном человечке, вроде нас. Так вот, просыпается он од-
нажды и видит, что очутился в раю. Осматривается это он
и видит: рядом стоит какой-то тип. Оказалось, этот тип —
святой или что-то вроде того. Во всяком случае, он из ко-
митета по встречам. И тип ему говорит, святой то есть гово-
рит: «Вот, говорит, ты, стало быть, в раю». «Да неуж-
то?» — человечек отвечает. «Точно,— говорит святой.— Бо-
лее того, ты себе вечное блаженство заработал». «Не может
быть!» — наш говорит. «Самым определенным образом»,—
говорит святой. «Когда это еще будет!» — «Не слышишь раз-
ве сонмы? Все поют, все ликуют, что скажешь, сын мой?»
Огляделся человечек, увидел, как сонмы земные разлетелись
по вселенной. И говорит святому: «А можно мне повыше
подняться, к вам, и оттуда на все поглядеть?» Святой ему в
ответ: «Сделай одолжение, сын мой» — и место ему освобо-
ждает. Взобрался человечек куда показал святой и воззрил-
ся на все, что кругом творится. На всех призраков небесных
и прочие штуки. «Чудо и радость вечная вокруг тебя»,—го-
ворит святой. «Значит, это все — вечность, а сам я в раю?» —
«Точно так, сын мой. Что скажешь?» И вот человечек огля-
делся немного, а святой повторяет: «Ну, что, сын мой?» —
«Что ж,— тот ему,— я часто думал, что сказать, если вдруг
такое приключится. Так ничего и не придумал». Святой по-
смотрел на него благосклонно и снова говорит: «Ну, а сей-
час что скажешь, сын мой?» — «Одно могу сказать»,— отве-

Джон Осборн. Пьесы
тил человечек. И такое сказал! У святого стала такая морда^:
будто ему съездили огромной лапой. Призраки бросили п<
ние, ангелы скрыли свои лица, и какое-то мгновенз
вечности в раю не раздавалось ни звука. Святой сначала п<
терял дар речи, а затем обнял человечка и расцеловал,
сказал: «Я тебя полюбил, сын мой. И всегда буду любить^
всей душой. Я это слово мечтал услышать с тех пор, как no*;j
пал сюда». Вон х>н, нацелился, я отсюда вижу. Ну так 4T<v
получилось у меня? Получилось.
Занавес поднимается, открывая темную пустую сцену. Раз-
дается тихая музыка, и Арчи Райе, не покидая маленького
кружка света, начинает, приплясывая, негромко петь odnjfM
из своих песенок:
На все мне наплевать,
, Меня ничто не тронет,
Не лучше ль переждать,
Пока нас похоронят?
(Начинает немного запинаться.)
Пусть...
Пусть смотрят и глазеют —
Мне это все равно.
(Останавливается и смотрит перед собой.)
Музыка продолжает играть.
(Подхватывает.)
Увидят, ты обижен,
Останешься унижен.
(Снова останавливается, подняв глаза, ждет, затем продол* |
жает.)
Поэтому плевать на все.
Слева появляется Феба с плащом и шляпой в руках.

Комедиант
18
На все мне наплевать,
Меня ничто не тронет,
Не лучше ль... (Останавливается.)
Музыка продолжает играть, пока он идет к Фебе. Она помо-
гает ему надеть плащ и подает шляпу. Он колеблется, воз-
вращается к рампе.
Вы —хорошая публика. Очень хорошая. Очень хорошая пу-
блика. Сообщите мне, где вы завтра сами выступаете, и я
приду поглядеть на вас.
Направляется в глубину сцены с Фебой. Прожектор все еще
освещает то место авансцены, где Арчи только что стоял.
Оркестр продолжает играть «На все мне наплевать», вне-
запно маленький кружок света исчезает, сцена пуста и тем-*
на. Арчи Раиса больше нет. Осталась только музыка.
Занавес.

Лютер

Пьеса
в трех
действиях
Действующие
(лица)
Рыцарь.
Настоятель.
Мартин.
Ганс.
Лука.
Вайнанд.
Тецель.
Штаупиц.
Каетан.
Мильтиц.
ЛевХ.
Экк.
Катерина.
Ганс-младший.
Августинцы,
доминиканцы,
герольд,
император,
крестьяне и др.

Действие первое
Сцена первая.
Августинский монастырь в Эрфурте. 1506 год.
Сцена вторая.
Там же, год спустя.
Сцена третья.
Через два часа.
Действие второе
Сцена первая.
Рыночная площадь в Ютебоге. 1517 год.
Сцена вторая.
Августинский монастырь в Виттенберге. 1517 год.
Сцена третья.
На паперти дворцовой церкви в Виттенберге. Канун празд-
ника всех святых. 1517 год.
Сцена четвертая.
Дворец Фуггеров в Аугсбурге, октябрь 1518 года.
Сцена пятая.
Охотничий домик в Мальяне, Италия. 1519 год.
Сцена шестая.
У Эльстерских ворот, Виттенберг. 1520 год.

186
Джон Осборн. Пьесы
Действие третье
Сцена первая.
Рейхстаг в Вормсе. 1521 год.
Сцена вторая.
Виттенберг. 1525 год»
Сцена третья.
Августинский монастырь в Виттенберге. 1530 год.
Примечание.
В начале каждой сцены появляется Рыцарь. Держа в руке
знамя, он отрывисто оповещает о времени и месте предстоя-
щей сцены, затем быстро уходит.

Действие
первое
Сцена
первая
Эрфурт, Тюрингия. 1506 год. Часовня в монастыре ордена
святого Августина. Мартин Лютер принимает постриг.
В присутствии всей братии он стоит на коленях перед
настоятелем.
Настоятель. Тебе предстоит выбрать: либо ты оставишь нас
теперь же, либо откажешься от мира и всецело посвятишь
себя господу богу и нашему ордену. Я должен тебя преду-
предить: приняв решение, ты уже не вправе нарушить обет
послушания, ибо принял его по доброй воле и имел воз-
можность отказаться.
Приносят монашескую рясу и капюшон, настоятель их бла-
гословляет.
■ч
Дай ему жизнь вечную, господи, ибо по твоей воле прини-
мает он монашеский образ. (Снимает с Мартина мирскую
одежду.) Господь да разлучит тебя с прежним. Господь да
облечет тебя в нового человека.
Поет хор. Мартина облачают в орденское платье с капюшо-
ном. Через голову надевают длинный белый наплечник, сви-
сающий на грудь и за спину. Мартин преклоняет колена
перед настоятелем и, положив руку на устав ордена, произ-
носит обет.
Мартин. Я, брат Мартин, вступая в орден., обещаю послушание
всемогущему господу богу, пресвятой деве Марии и тебе,

188
Джон Осборн. Пьесы
брат настоятель этого монастыря, и именем генерального
викария ордена пустынников светлого епископа святого Ав-
густина и его преемников обещаю до последнего движения
жизни соблюдать обеты бедности и воздержания по уставу
нашего преподобного отца Августина.
Настоятель готовится прочесть молитву, и Мартин прости-
рается ниц, раскинув руки крестом.
Настоятель. Господи Иисусе Христе, водитель наш и наша
сила, огнем смирения ты отделил раба твоего Мартина от
людей. Мы молим тебя сподобить его небесной благодати,
дабы огнь сей уберег его от плотского греха и соучастия в
делах мира. Яви милость, удержи его при себе и введи в
жизнь вечную. Ибо мало начать: спасется претерпевший до
конца. Аминь.
Хор поет «Went Creator Spiritus>A или «Великий отче Авгу-
стин» — по выбору режиссера. Мартину передают заж-
женную свечу и подводят его к алтарю, где монахи совер-
шают обряд целования. Окруженный монахами, он мед-
ленно уходит со сцены.
Процессия скрывается за кулисами, голоса замирают. На
сцене двое мужчин. Один из них, Ганс, раздраженно под-
нимается с колен и выходит на середину сценической пло-
щадки. Это отец Мартина, кряжистый угольщик. Пока он ра-
ботяга мастеровой, но в будущем—цепкий хозяйчик-капи-
талист. Ганс растерян, ему и лестно и горько. Благоговейно
отмолившись, к нему подходит его приятель Лука.
Ганс. Ну?
Лука. Ну?
Ганс. Занукал, старый дурак! Что скажешь?
1 «Гряди, Дух-Зиждитель» (латин.) — духовный гимн Р. Мавра
(776—856), крупнейшего писателя немецкого средневековья.

Лютер
189
Лука. А что сказать?
Ганс. Что думаешь, то и скажи. Как тебе это все, грамотей?
Лука. Э...
Ганс. Э! Монахи эти, Мартин, вся канитель ихняя— как ты про
это думаешь? Ведь тоже заднее место отсидел, пока служба
шла, тоже на все глаза лупил — мог бы что-нибудь приду-
мать, а?
Лука. Да... Всю душу переворачивает.
Ганс. Ишь ты!
Лука. Сидишь, как в помрачении ума.
Ганс. Скажи на милость!
Лука. Слеза прошибает и...
Ганс. И чего?
Лука. Сам понимаешь. Небось, не каменный.
Ганс. Душу ему переворачивает! Не приведи господь еще раз
увидеть такое.
Лука. Не надо, Ганс...
Ганс. Слеза его прошибает!
Лука. А то ты сам этого не чувствуешь.
Ганс. Ну, тебе-то можно себя потешить.
Лука. Право, Ганс, теперь поздно жалеть и роптать. Божья во-
ля, ничего не поделаешь.
Ганс. Правду молвил, делать нечего. Спасибо, друг, на добром
слове. Тебе что? Потерял зятя — другого - найдешь, их вон
сколько осталось! А я? Я теряю сына. Ты вникни: сына.
Лука. Как ты можешь такое говорить!
Ганс. А так! Двух моих сыновей чума уже унесла. Теперь этот.
Господи боже, а ты видел, как его оболванили? «Брат Мар-
тин»!
Лука. В этом ордене прекрасные люди. Это не какие-нибудь до-
миниканцы или францисканцы...
Ганс. Яйцо с бородой, а не голова, право слово.
Лука. Ты сам всегда их хвалил.
Ганс. Ну, я рассудил, что они тоже христиане, эти капюшон-
ники.

190
Джон Осборн. Пьесы
Лука. Ты это вря, они достойные люди.
Ганс. Ага, достойные...
Лука. Благочестивые люди, ученые — они тоже университет кон-
чили, как Мартин.
Ганс. Сравнил! Некоторые из них имени своего прочесть не
умеют.
Лука. Ну и что?
Ганс. А то! Я вот угольщик. По мне —хоть бы их вовсе не бы-
ло, этих книг. Под землей, знаешь ли, темновато читать.
А Мартин — ученый человек.
Лука. Это верно.
Ганс. Магистр свободных искусств! А теперь он чего магистр?
Лука. Что поделать! Бог нашел — ты потерял.
Ганс. Добрая половина этой братии только и умеют, что сполас-
кивать свои миски и попрошайничать на улицах.
Лука. Я думаю, нам пора идти.
Ганс. Большим человеком мог стать...
Лука. И станет, с божьей помощью.
Ганс. Прямо! Мог адвокатом стать.
Лука. Теперь не станет.
Ганс. Правду молвил, не станет. А мог выбиться. При архиепис-
копе устроиться, у герцога или...
Лука. Верно, верно.
Ганс. Да где угодно!
Лука. Пойдем.
Ганс. Мог человеком стать!
Лука. Я пошел, Ганс.
Ганс. «Брат Мартин»!
Лука. Ганс!
Ганс. Но почему, Лука? Зачем? На что ему это понадобилось?
(Он уже не задирается и задает вопросы, словно надеясь по-
лучить простой и внятный ответ.)
Чего ради он сюда полез?
Лука (берет его под руку). Пойдем домой.
Ганс. Чего ему загорелось — не понимаю...

Лютер
191
Лука. Домой пора, домой.
Уходят. Звонит монастырский колокол. У стола в трапезной
стоят монахи. Помолившись, они садятся и в молчании
приступают к еде. У аналоя вслух читает уставщик.
В врубом переднике поверх рясы Мартин прислуживает
га столом.
Уставщик. Как совершаются добрые дела? Возлюби господа
бога всем сердцем, всей душой, всем естеством. Возлюби
ближнего, как самого себя. Не убий. Не прелюбодействуй.
Не укради. Не пожелай чужого. Не лжесвидетельствуй. Уго-
ждай всем. Следуя за Христом, откажись от себя. Бичуй
плоть. Не ищи легкой жизни. Подвизайся в посте. Одень на-
гих. Приди к больному. Погреби мертвого. Помоги стражду-
щему. Утешь скорбящего. Превыше всего ставь Христову
любовь. Не поддавайся гневу. Не питай зависти. Не допус-
кай в сердце обмана. Не заключай притворного мира. Бойся
судного дня. Страшись ада. Все помыслы души отдай забо-
там о вечной жизни. Всякий день помни о смерти. Неусып-
но следи за собой. Знай и помни, что бог видит тебя везде.
Если в сердце вступят злые мысли, растопи их светом Хри-
стовой любви и повинись своему духовному наставнику.
Держи рот чистым от лукавых и подлых слов. Слова твои да
будут немноги. Не говори речей суетных и возбуждающих
смех. С радостью внимай чтению божественных словес. Ча-
ще прибегай к молитве. В слезах и раскаянии всякий день
исповедуйся перед богом в прегрешениях. Отринь плотские
внушения. Откажись от своеволия.
Вот пути к духовному совершенству. Если неустанно днем и
ночью мы будем им следовать и на Страшном суде отчита-
емся в них, то получим во искупление заповеданное от гос-
пода. Не зрит око и не ведает слух, что уготовил господь
возлюбившим его. Мы должны прилежно трудиться в нашей
мастерской. Пусть верит господь, что вы с радостным серд-
цем следуете этим правилам, ибо домогаетесь лишь духов-

192
Джон Осборн. Пьесы
ной красоты и набожным поведением разносите по свету
сладостное дыхание Христово.
Звонит монастырский колокол. Монахи встают, склоняют в
молитве головы, потом проходят в глубь сцены к алтарю и
опускаются на колени. С помощью брата Мартин складыва-
ет и выносит стол. Вскоре все простираются ниц, и в дро-
жащем свете свечей начинается всеобщее покаяние. Возвра-
щается Мартин, ложится позади всех, ближе к рампе. Исто-
вая, тихая почти до шепота, сокровенно-доверительная, эта
сцена похожа на молитву.
Брат. Исповедуюсь господу, блаженной Марии, нашему святому
отцу Августину, всем святым и всем присутствующим здесь
в том, что по собственной слабости согрешил словом, делом
и помышлением. Молю святую Марию, святых нашего гос-
пода и вас, собравшихся здесь,— молитесь за меня. Я испо-
ведуюсь в том, что выпгел на вечерню без наплечника и
вынужден был вернуться за ним. Я ни во что вменил пер-
вую степень послушания, которая есть повиноваться неукос-
нительно. В своей нерадивости к Христу я сокрушенно ви-
нюсь и прошу любого наказания, какое будет угодно нало-
жить настоятелю и братьям.
Мартин. Я червь, а не человек, я притча во языцех, я всеобщее
посмешище. Ступи на меня, раздави во мне червя.
Брат. Исповедуюсь в том, что сделал три ошибки — в оратории,
псалмопении и антифоне.
Мартин. Я боролся с медведем в саду, где не было цветов и во-
круг простиралась пустыня. Когда я попытался открыть
калитку и выйти, медведь изодрал мне в кровь руки. Там
была даже не калитка, а пустая рама, и можно было про-
сто шагнуть через нее, но я был весь перемазан в крови и
видел нагую женщину верхом на козле, и козел стал лизать
мою кровь; я думал, от боли упаду в обморок, и проснулся
в своей келье, весь мокрый после дьявольской бани.

Лютер
193
Брат. Пусть брат Норберт вспомнит о провинности на кухне.
Мартин. Я помню и сокрушаюсь.
Брат. Пусть он вспомнит, что совершил еще более тяжкий грех,
не явившись к настоятелю и братьям за епитимьей, и тем
усугубил свою вину.
Мартин. Я одинок. Я одинок и в разладе с самим собой.
Брат. Каюсь. Каюсь и молю о ниспослании суровой кары за этот
грех.
Мартин. Чем оправдаться?
Брат. Наберись мужества, ты понесешь наказание, и притом су-
ровое.
Мартин. Чем мне себя оправдать?
Брат. Исповедуюсь в том, что пронежился в постели и поспел на
вечерню после «Славься» девяносто четвертого псалма. Я
претерпел полагающийся позор, выстояв не как обычно, в
хоре, а у всех на виду, каковое место настоятель нарочно
определил для столь легкомысленных грешников. Но прегре-
шение мое велико, прошу меня наказать.
Мартин. Я был среди одетых мужчин и женщин. Мы лежали
друг на друге по семь-восемь человек в ряд. В куче было
много людей. И хотя я был на самом верху, меня вдруг обу-
ял страх, я закричал: а как же те, что внизу? Что с теми,
которые на дне? И в середине? Без спешки, сохраняя поря-
док, мы разобрались и увидели, что лежавшие в самом низу
были мало сказать раздавлены — от них осталась одна оде-
жда. Вместо людей была одна только одежда, ровными хол-
миками лежавшая на земле. Пустая одежда на земле.
Брат. Я слушал мессу без свечи.
Брат. Я дважды по лености не брился и в оправдание себе возо-
мнил, что лицом я светлее моих братьев, меньше обрастаю
бородой и меньше грешен. Я выказал суетность и лень,
каюсь и прошу епитимьи.
Мартин. Если бы отвалилась, рассыпалась моя плоть и я стал
костью, единым костяным куском, голая кость и мозг, жи-
вые волосы и сердце из кости,— если бы я стал весь из ко-
Т Зак. № 83в

194
Джой Осборн. Пьесы
сти, я бы взмахнул собой бестрепетно, без всякого страха,
потому что чувствовал бы себя несокрушимым.
Брат. Я просил приготовить баню, убеждая себя, что это нужно.
для здоровья, а погрузившись в корыто, понял, что внял су-
етному желанию и что чистоты не было в душе моей.
Мартин. Непрочны мои кости, раздроблены, сохнут, нет во мне
крепости — один Лолько комок костного мозга и усыхающая
слизь.
Брат. Пусть брат Павлин вспомнит, как мы навещали наших
Христовых сестер, как по пути он засматривался на жен-
щин, подававших ему милостыню.
Брат. Я помню об этом и молю о прощении.
Брат. Пусть он вспомнит, что хотя наш возлюбленный отец Ав-
густин не запрещает смотреть на женщин, но он сурово
порицает нас, если мы их пожелаем или захотим быть же-
ланными. Ибо не только прикосновением и любостяжанием
мужчина возбуждает в женщине распутное чувство. Это мо-
гут сделать взгляды. Если у тебя похотливые глаза, ты уже
не докажешь чистоты своих побуждений. Где похотливый
глаз, там и похотливое сердце. Когда люди с нечистым сер-
дцем признаются друг другу взглядами, когда им приятно
желать друг друга, тогда чистота оставляет их, хотя бы они
не успели замарать себя скверным поведением. Останавли-
вая взгляд на женщине и радуясь ответному знаку, помни:
братья все видят.
Мартин. Исповедуюсь в том, что губительно согрешил против
смирения, ибо не раз, досадуя на самую черную и неприят-
ную работу, я не только не сумел убедить себя в том, что
хуже и недостойнее других людей, но в глубине души от-
казывался этому верить. На много недель, показавшихся
мне бесконечными, я был поставлен чистить отхожие места.
Я делал свою работу, и делал добросовестно, не жалея своих
скромных сил, не жалуясь и не переча. Я справился, я очень
старался, но иногда в моем сердце поднимался ропот. Я мо-
лил, чтобы работа скорее кончилась, хорошо зная, что гос-

Лютер
195
подь слышит ропот моего сердца и отвернется от моего тру-
да, и, значит, я работаю впустую. Я открылся своему наста-
внику, и в наказание он велел мне поститься два дня. Я по-
стился три дня, но и после этого не уверен, что во мне затих-
ло роптание. Прошу, помолитесь обо мне, молите, чтобы мне
было позволено делать прежнюю работу.
Брат. Пусть брат Мвртин вспомнит все степени смирения.
И пусть продолжает чистить отхожие места.
Звонит монастырский колокол. Пролежав некоторое время
недвижно, братья и Мартин поднимаются и идут к клиросу.
Начинается служба — возгласив, антифон и псалом. За груп-
пой монахов Мартина не видно. Вскоре из хора голосов вы-
деляется слабый, болезненный стон. Он нарастает, переходит
в яростные, исступленные вопли; в группе, где стоит Мар-
тин, происходит движение. Только несколько голов оборачи-
ваются на шум, пение продолжается. Такое впечатление, что
все обошлось.
Шатаясь, между скамьями пробирается Мартин. Чьи-то руки
бегу спешно пытаются его вадержать. Теперь он у всех на
виду. Он весь в напряжении, дыхание срывается, он непро-
извольно вздрагивает, настигнутый жестоким припадком.
К нему подходят двое братьев, они с трудом удерживают
Мартина — так яростно выкручивает его боль. Он пытается
заговорить, делает неимоверные усилия и наконец хрипло
выталкивает слова.
Мартин. Нет, не я! Только не я!
Припадок достиг кульминации, и Мартин сразу обмякает,
словно он прикусил язык и во рту полно слюны и крови.
Еще два монаха спешат на помощь. Мартину почти уда-
ется вырваться, но силы его оставляют, и монахи уносят
его прочь. Служба продолжается, словно ничто не нарушило
ее чина.
F

196
Джон Осборн. Пьесы
Сцена
вторая
Наверху горизонтально висит лезвием вверх огромный нож,
вроде тех, что у мясников. Через него переброшено тело об-
наженного человека. Внизу, на сцене, огромный конус, гля-
дящий на зрителя широким открытым основанием, словно
бочка без дна; снаружи темнота. Внутри конуса горит сле-
пяще яркий свет, и видно, как в дальнем конце появляется
темная фигура, медленно бредет на зрителя и останавлива-
ется перед выходом из конуса. Это Мартин. По его осу-
нувшемуся лицу струится пот.
Мартин. Я потерял тело ребенка, детское тело, глаза детские;
с первым звуком своего детского голоса потерял. Тело мла-
денца потерял. Испугался, стал искать. И до сих пор не от-
пускает страх. Страшно, и никуда не спрячешься! А глав-
ное... (срывается в крик) каждую минуту страшно! Завозит-
ся в тихую ночь собака настоятеля: укладывается на другой
бок, облизывается — страшно! Темноты боюсь, ее бездны, а
бывает, что она открывается под ногами каждый день. Даже
по нескольку раз в день, и не видать дна, занимается дух,
конца не достать. За что? Чья-то рука зажала мои кишки и
не дает им ходу; я изнемогаю и не в силах освободиться.
Утерянное тело, тело младенца, припавшего к груди матери,
рядом с теплым и большим телом мужчины,— не могу его
найти.
Мартин выходит из конуса в темноту и отправляется $
келью слева. Опускается на колени около постели и пыта-
ется молиться, но вскоре падает от слабости. Справа появ-
ляется процессия монахов, несущих священническое об-
лачение, свечи и алтарную утварь: сегодня Мартин впервые
- служит литургию. Во главе процессии брат Вайнанд.
Монахи проходят мимо кельи Мартина, кратко совещаются

Лютер
197
и, оставив с Мартином брата Вайнанда, удаляются в подо*
бив будки в глубине сцены слева. По виду строение напо-
минает волынку тех времен; распухшее, гладкое, оно выгля-
дит нелепо и непристойно.
Вайнанд. Брат Мартин! Брат Мартин!
Мартин. Да?
Вайнанд. Пришел твой батюшка.
Мартин. Отец?
Вайнанд. Он просил повидаться с тобой, но я сказал, что луч-
ше после службы.
Мартин. Где он сейчас?
Вайнанд. Завтракает с настоятелем.
Мартин. Он один?
Вайнанд. Нет, с ним дюжины две приятелей.
Мартин. И мать пришла?
Вайнанд. Нет.
Мартин. Что ему понадобилось? Надо было мне его предупре-
дить, чтобы не приходил.
Вайнанд. Я бы удивился тому отцу, который не захочет уви-
деть, как сын отправляет первую литургию.
Мартин. У меня и в мыслях не было, что он может явиться.
Хотя бы дал знать 'заранее.
Вайнанд. Одним словом, он здесь. Он даже подарил братству
двадцать гульденов, так что едва ли он очень недоволен
тобой.
Мартин. Двадцать гульденов.
Вайнанд. Ты готов?
Мартин. Это втрое больше, чем ой посылал мне в университет
на целый год.
Вайнанд. Не вижу, что ты готов. Опять весь вспотел. Тебе не-
хорошо? Что-нибудь болит?
Мартин. Нет.
Вайнанд. Позволь я оботру тебе лицо. Времени осталось не-
много. Ты правда здоров?

198
Джон Осборн. Пьесы
Мартин. Живот свело. Обычное дело.
В а й н а н д. Ты брился?
Мартин. Да, перед исповедью. А нужно еще раз?
В а й н а н д. Нет, нет. Несколько пропущенных волосков беды не"
наделают, как, впрочем, и несколько неотпущенных грехов.
Ну вот, так лучше.
Мартин. Что ты имеешь в виду?
В а й н а н д. Ты весь вымок, как свинья на бойне. Знаешь посло-
вицу? Повесишь нос, а дьявол радуется.
Мартин. Я не об этом. Про какие грехи ты говоришь?
Вайнанд. Я только хотел сказать, что есть священники, кото-
рые отправляют таинства, не вымыв чисто уши. Но рассу-
ждать об этом не время. Поднимайся, Мартин, тебе реши-
тельно нечего бояться.
Мартин. Что ты энаешь?
Вайнанд. Ты всегда так говоришь, будто за спиной у тебя сей-
час ударит молния.
Мартин. Ответь: какие грехи?
Вайнанд. А такие, что весь монастырь считает пх напрасли-
ной, твоим поклепом на себя. Равве не так? Никакой разум-
ный духовник тебя не поймет.
Мартин. А зачем тогда вообще говорить о покаянии, если его
не чувствовать?!
Вайнанд. Отец Нафан рассказал мне, что не далее как поза-
вчера вынужден был наказать тебя, поскольку ты ударился
в смешную истерику из-за стиха в «Притчах Соломоновых»
или где-то еще, не знаю.
Мартин. «Имей попечение о стадах».
Вайнанд. И прицепился-то ведь к одному-единственному сло-
ву. Когда ты чему-нибудь научишься? Отдавай отчет в своих
поступках. Ведь некоторые братья открыто смеются над то-
бой и твоей задерганной совестью. Плохо, что смеются,
знаю, но их тоже можно понять.
Мартин. Это «одно-единственное слово» всегда и беспокоит ме-
ня больше всего.

Лютер
199
Вайнанд. Едва ты исповедуешься и приступишь к алтарю, как
снова зовешь священника. Да что там! Все говорят, что ты
бежишь к исповеднику, даже когда спустишь ветры.
Мартин. Так и говорят?
Вайнанд. Любимая шутка в нашем монастыре.
Мартин. Вот оно что.
Вайнанд. Мартин! Здесь ты защищен от множества житейских
зол. Властвовать над ними, а не попадать под их власть—
вот чего от тебя ждут. Господь велит положиться на его веч-
ную милость. Постарайся это помнить.
Март и н. И ты мне это говоришь! А что я приобрел, вступив в
этот святой орден? Разве я не такой же, как раньше? Я по-
прежнему завистлив, по-прежнему нетерпим и не избавился
от страстей.
Вайнанд. Как у тебя язык повернулся задать такой вопрос?
Мартин. Повернулся, и я тебя спрашиваю: что я здесь получил?
Вайнанд. В любом случае мы учимся только одному —как
умереть.
Мартин. Это не ответ.
Вайнанд. Другого пока не знаю. Собирайся.
Мартин. Меня в этом святом месте вы учите только сомнениям...
Вайнанд. Даже умеренное поощрение на время тебя успокаи-
вает, но уже малый искус греха и смерти сокрушает тебя.
Мартин. Вы научили меня сомневаться, и я никак не могу вы-
браться из червивого мешка дьявола.
Вайнанд. Мне больно видеть тебя таким — присосалск к своим
заботам, словно пиявка.
Мартин. Ты будешь рядом?
Вайнанд. Конечно, и если что-нибудь пойдет не так или ты за-
пнешься, мы тебе поможем. Справишься. Пустые страхи, ты
не собьешься.
Мартин. А если собьюсь? Хотя бы в одном слове? Одно слово —*
это один грех.
Вайнанд. Стань на колени, Мартин.
Мартин. Прости, брат Вайнанд, но все дело в .том...

200
Джон Осборн. Пьесы
В а й н а н д. Опустись на колени.
Мартин опускается на колени,
Мартин. Вот ведь что: господень гнев —я его очень чувствую,
он всегда со мной.
В а й н а н д. Повторяй апостольский символ.
Мартин. Он ненасытен, он гложет меня, пожирает и выплевы-
вает кусками.
В а й н а н д. Повторяй за мной: «Верую во единого бога-отца, все-
держителя, творца неба и земли...» 0
Мартин. Я корыто, он осушает меня. По капле.
В а й н а н д. «...ив Иисуса Христа, его сына единородного, господа
нашего...»
Мартин, «...и в Иисуса Христа, его сына единородного, господа
нашего...»
Вайнанд. «...зачатого от святого духа, рожденного девой Ма-
рией, страдавшего при Понтийском Пилате...»
Мартин (бормочет), «...распятого, умершего и погребенного. Со-
шедшего в ад, на третий день восставшего из мертвых, вое-
шедшего на небо, севшего одесную всемогущего бога-отца и
грядущего судит живых и мертвых... И каждый восход солн-
ца славит смерть».
Вайнанд. «Верую...»
Мартин. «Верую...»
Вайнанд. Продолжай.
Мартин. «Верую в духа святого, в святую католическую цер-
ковь, в сонм святых, в отпущение грехов»^
Вайнанд. Повтори!
Мартин. «Верую в отпущение грехов».
Вайнанд. Веруешь? Тогда запомни: святой Бернард учит, что
член апостольского символа «Верую в отпущение грехов»
должен давать нам уверенность в прощении наших собст-
венных грехов. Значит?
Мартин. Освободить бы мне свои кишки. Я заперт, как в склепе.
Вайнанд. Ты постараешься это помнить, Мартин?

Лютер 201
■ш— 'mi ii | щ I'll in Пнищи ii —pa——
Мартин. Постараюсь.
В а й н а н д. Отлично. Ну, давай собираться. Вставай, мы тебе по-
можем.
Появляются несколько братьев с одеянием и прочими
атрибутами, помогают Мартину облачиться.
Мартин. Сколько, ты говоришь, отец передал братству?
В а й н а н д. Двадцать гульденов. ^
Мартин. Большие деньги. Он же простой угольщик.
В а й н а н д. Да, он говорил.
Мартин. Старик с норовом. Где он сидит?
Вайнанд. Я думаю, где-нибудь впереди. Теперь ты готов?
Звонит колокол. Появляется процессия монахов.
Мартин. Спасибо, брат Вайнанд.
Вайнанд. За что? Такой день для всякого — тяжелое испыта-
ние. Еще несколько минут, и ты впервые примешь в свои
руки тело и кровь Христа. Благослови тебя бог, сын мой.
(Крестит его.)
Монахи уходят.
Мартин. Уже в теле младенца сатана прознал корень моих
мучений. Потому он так ловко расставляет мне ловушки,
всякими средствами унижает, и мне все кажется, что я един-
ственный подвергаюсь искушениям, наваждениям и боюсь
сделать шаг.
Вайнанд (он уже порядочно рассержен). Ты глупец! Истинно
глупец! Господь нь гневается на тебя, это ты на него гне-
ваешься! (Уходит.)
За дверью братья ждут Мартина.
Мартин (опустившись на колени). Мария, благая Мария, я ви-
жу в Христе радугу, гневом налившуюся, заступись за меня
перед сыном, попроси его умерить свой гнев, ибо не смею я
поднять глаза. За что мне такая мука?

202
Джон Осборн. Пьесы
Встает, присоединяется к процессии, все уходят. Издалека
доносится начало литургии. Сцена пуста. Потом в конусе,
нестерпимо ярко разгорается свет и вскоре появляется Map-
тин. Он вошел с дальнего конца конуса и идет на публику.
У него на руках нагой ребенок. Мартин выходит наружу,
делает несколько шагов вперед и застывает в неподвиж-
ности.
Мартин. Ну, вот. Славословие кончилось, началось кощунство.
(Возвращается в конус.)
С окончанием литургии свет постепенно гаснет.
Сцена'
третья
Монастырская трапезная. За столом Ганс, Лука и не-
сколько монахов. Лука оживленно беседует с братьями,
Ганс погружен в размышления. Он порядочно выпил, его тя-
нет пошуметь, поспорить.
Ганс. Как насчет винца? На мне не выгадаешь, старый жук.
Я свои двадцать гульденов отгуляю сполна. Надо отметить,
все-таки торжественный день. Верно говорю?
Лука. Верно, торжественный.
В а й н а н д. Простите, не уследил. Пожалуйста... (Наполняет ста-
кан Ганса.)
Ганс (примирительным тоном). Ничего, ладно. Вообще-то вы,
монахи, народ аккуратный: все-то вы видите, все-то слыши-
те. Лучше скажи, что ты думаешь о брате Мартине.
В а й н а н д. Он хороший, богобоязненный монах.
Ганс. Да, да, вы же тут боитесь перехвалить друг друга. У вас
тоже вроде артели. А скажи-ка, брат: вот в вашем монасты-
ре или в каком еще, в вашей артели может слабый работ-
ник всех пересилить?

Лютер
203
Вайнанд. Нет, думаю, так не бывает.
Ганс. А может — поверь, я без задней мысли, просто интере-
суюсь,—может один плохой монах, настоящее чудовище,
какой-нибудь поганец, если, конечно, ему дать волю, может
он настолько загадить доброе имя своего ордена, что придет-
ся со временем —как это говорят? — ликвидировать орден?
Ликвидировать, а? Ты человек образованный, знаешь латынь,
греческий, древнееврейский...
Вайнанд. К сожалению, только латынь и совсем немного гре-
ческий.
Ганс (бн^аавел об этом речь нарочно, чтобы чуть похвастаться.)
Правда? Мартин знает латынь и греческий, а сейчас, гово-
рят, по уши залез в древнееврейский.
Вайнанд. У Мартина светлая голова. Не у всех его способности.
Ганс. Ну, все равно, какое будет твое мнение?
Вайнанд. Мое мнение таково, что церковь сильнее своих ве-
рующих.
Ганс. Само собой, но разве не могут ее пошатнуть, скажем, не-
сколько человек?
Вайнанд. Многие пытались, но церковь стоит. И потом, у че-
ловека слабый голос, а мир велик. Церковь же обнимает
весь мир и всюду слышна.
Ганс. Ладно, а что ты скажешь об Эразме?
Вайнанд (держится спокойно и вежливо, поскольку уверен, что
Ганс ровным счетом ничего не знает об,Эразме), Что?
Ганс. Об Эразме. (Старается удержать инициативу.) Вот о нем
ты что думаешь?
Вайнанд. Эразм, бесспорно, большой ученый, его уважают по-
всюду в Европе.
Ганс (раздраженный, что его берутся поучать.) Я знаю, знаю,
кто он есть, без твоей помощи знаю. Ты на вопрос отвечай:
что ты о нем думаешь?
Вайнанд. Что думаю?
Ганс. Ну, с вами говорить, что воду решетом мерить. Критикует
он церковь, правду люди говорят?

204 Джон Осборн. Пьесы
В а й н а н д. Он ученый, и по-настоящему его критику могут разо-
брать только ученые.
Лука. Не вступайте вы с ним в спор. Он обо всем готов спорить,
особенно когда ничего не смыслит в деле.
Ганс. Я знаю, что говорю, я спросил простую вещь...
Лука. В такой день мог бы обойтись без вопросов. Ты только по-
думай, Ганс...
Ганс. А я что делаю? Распустил слюни, как баба.
Лука. Такое бывает однажды. Как свадьба.
Ганс. Или похороны. Кстати, где наш покойник? Где брат Мар-
тин?
В а й н а н д. Должно быть, у себя в келье.
Ганс. Что же он там делает?
В а й н а н д. Ничего, просто немного взволнован.
Ганс (оживившись). Вон как! Взволнован! Чем это он, интерес-
но, взволнован?
Вайнанд. Первая литургия может глубоко потрясти впечатли-
тельную натуру.
Ганс. Это хлеб-то и вино?
Вайнанд. Да, и еще многое другое.
Лука. Воистину! Как тут за всем уследить—не представляю.
Ганс. А мне показалось, он не вполне совладал. Он хоть энает,
что мы еще здесь? Ему сказали, что его все ждут?
Вайнанд. Он придет, скоро придет. Отведайте еще нашего ви-
на. Он хотел немного побыть один.
Ганс. Так сколько уже времени прошло!
Лука. А может, мальчик немного волнуется, что увидит тебя?
Ганс. Чего ему волноваться?
Лука. Все-таки три года не виделись...
Ганс. Я-то его уже видел. Это он меня не видел.
Входит Мартин.
Лука. Вот и он. А мы забеспокоились, что с тобой. Иди сюда, са-
дись. Мы тут с твоим батюшкой опустошаем монастырские
погреба. Не привык я, знаешь ли, спозаранок.

Лютер
205
Ганс. За других не говори, пугало огородное! Мы еще и не на-
чинали, верно?
Лука. Как ты себя чувствуешь, сынок? Очень ты бледный.
Ганс. Краше в гроб кладут. «Брат Мартин». Тебе бы братом Ла-
зарем называться!
Смеется, и вместе с ним шутке улыбается Мартин. Оба дер-
жатся настороженно, стараются нащупать безопасную почву.
Мартин. Нет, мне хорошо. Спасибо, Лука.
Ганс. Тошнило, что ли?
Мартин. Сейчас лучше. Спасибо, отец.
Ганс (безжалостно). Живот расстроил, не иначе. Постился, ви-
дать, много. (Скрывая участие.) На живую смерть похож.
Лука. Выпей немного вина. Бели немного, наверное, можно? Те-
бе станет легче.
Ганс. Этот мутный взгляд я знаю. Нагляделся. Очень рвало?
Лука. Да ну, он уже лучше выглядит. Глоток вина, и опять будет
румяненький. Как, тебе получше, сынок?
Мартин. Да. А как вы...
Лука. Ну вот и хорошо. Видите, он уже вдоров.
Ганс. Всю келью, должно, заблевал. (Вайнанду.) Убирать за со-
бой сам будет? .
Лука. Неужто было так плохо? Бедняга! И еще переживал, что
мы его ждем!
Ганс. Потому что матери тут нет — выгребать за ним.
Мартин. Я управился сам. А как ваши дела, отец?
Ганс (слышит вызов, но решает не сдаваться). Мои дела? Дела у
меня в порядке. Вон и Лука скажет. Ничего меня не берет.
Твой старик еще держится. А иначе нам нельзя —что мне,
что Луке. Чуть сдашь — сразу на лопатки уложат, или
на колени ткнут, или еще как. А уж если на лопатках — пи-
ши пропало, спета твоя песенка. Как же это можно, тогда
всему конец. Так что держись до последнего. Живешь, пони-
маешь ли,— так живи!
Мартин. Я не всегда понимаю, что люди хотят этим сказать.

206 Джон Осборн. Пьесы
Лука. Мартин, твой отец пошел в гору. У него доля в товари-
ществе, и теперь он в известном смысле работает на самого
себя. Сейчас все так делают.
Мартин (Гансу). Очень хорошо.
Ганс. Получать денежки хорошо, только ломать за них спину —
не очень.
Мартин. Как мать?
Ганс. Скрипит помаленьку. Всю жизнь работа, дети — понятно,
устала. (Скрывая замешательство.) Ты прости, что она но
приехала, все же не ближний свет. Велела передать привет.
Да, и еще пирог. Но мне сказали (указывает на Вайнанда),
что отдать нужно не тебе, а настоятелю.
Мартин. С подарками такой порядок, отец. Ты просто забыл.
Ганс. Хоть кусочек-то тебе перепадет? Мать так тряслась над
пирогом, и еще дочка Луки посылает тебе привет.
Мартин. Правда? Как она?
Ганс. Лука, подтверди, что она просила передать привет Мар-
тину.
Лука. О да, она часто вспоминает тебя, Мартин. Даже теперь.
Она ведь вышла замуж.
Мартин. Я не знал.
Лука. Да, и уже двое детей, мальчик и девочка.
Ганс. Вот, вот: двое в окне выставлены, а теперь уж и третий
лезет из-под прилавка. Верно, Лука?
Лука. Из нее хорошая мать получилась.
Ганс. Самое милое дело. Так только и можно насолить окаянно-
му, когда он явится по твою душу,—выставляй ему ребят!
Если ребята получаются и нет чумы, выпускай их из-под
прилавка на беса! На-ка, выкуси! И опять же для себя де-
лаешь дело на всю жизнь и на веки вечные. Аминь. (Пауза.)
Ну, угощай, брат Мартин, а то гости заскучали. Вон, у Луки
стакан пустой, как матка у монахини. Сухо в глотке-то,
старый пень?
Мартин. Сейчас, сейчас, простите меня.

Лютер
207
Ганс. Вот так, и старика отца не забудь. (Пауза.) Жалко все-та-
ки, что мать не выбралась приехать. Веселого здесь мало,
хотя посмотреть, как сын совершает святую службу, стару-
хе, наверно, было бы приятно. Погоди, а разве после обряда
мать не должна плясать с сыном? Вроде Христос плясал с
матерью? Что-то не представляю, как бы наша мать справи-
лась. Небось, думаешь, я вместо нее пройдусь?
Мартин. Этого совсем не нужно, отец.
Ганс. Ведь это вроде как девку замуж выдают, точно?
Мартин. Пожалуй, так.
До этой минуты они избегали прямого контакта, но теперь
взглядывают друг на друга и понемногу сбрасывают напря-
жение.
Ганс (осмелев). Нет, вы только посмотрите! Он же совсем как
женщина в этой хламиде!
Мартин (растроганно). Какая уж там женщина, отец.
Ганс. Что ты понимаешь в этом деле? (Коротко рассмеявшись.)
Эх, брат Мартин...
Мартин. Да? (Пауза.) Ты пробовал рыбу? А мясо? Возьми, тебе
понравится.
Ганс. Брат Мартин. Да, брат Мартин, у алтаря тебе пришлось
попотеть. Верно? Я бы не хотел быть в твоей шкуре. Эти
твои —они же каждое слово караулят, каждый шаг, все
ждут, где промахнешься. Я сам глаз не мог отвести. В одном
месте нам почудилось, что ты того и гляди сорвешься, пра-
вда, Лука?
Лука. Да, были тревожные моменты.
Ганс. Тревожные, аж дух захватывало. Сижу и думаю: «Сорвет-
ся, испортит им всю обедню». В каком это месте ты запнул-
ся и брат...
Мартин. Вайнанд.
Ганс. Да, Вайнанд подоспел тебе на помощь? Один раз он тебя
просто на руках вынес.
Мартин. Рыдд,

Джон Осборн. Пьесы
Вайнанд. С молодыми священниками это часто случается на
первой литургии.
Ганс. Будто начисто забыл, что сегодня — рождество или про-
стая среда. Нам почудилось, что всю вашу работу заклини-
ло. Ждем, а ничего не дождемся. Где это было-то, Мартин?
Мартин. Не помню.
Ганс. Не помнишь, где застрял?
Мартин (скороговоркой). «Прими,, святый отче, вечный и все-
могущий господи боже наш, незапятнанную эту гостию, ко-
торую я, твой недостойный раб, предлагаю тебе моих ради
неисчислимых грехов и ради всех присутствующих здесь и
всех верующих христиан, живых и мертвых, дабы способст-
вовать им обрести спасение и жизнь вечную». Я ушел в мо-
настырь, чтобы открыто говорить с богом, без помех, от
своего имени, а когда дошло до дела —все слова растерял.
Со мной всегда так.
Лука. Ничего, Мартин, с кем не бывает?..
Мартин. Спасибо брату Вайнанду. Отец, почему тебе так не
нравится, что я здесь?
Прямой вопрос раздражает Ганса,
Ганс. Не нравится? Что ты мелешь? Ничего подобного.
Мартин. Если можно, скажи прямо, отец. Так лучше.
Ганс. Ты не знаешь, что говоришь, брат Мартин, сам не знаешь,
что говоришь. Слишком трезвый, вот в чем беда.
Мартин. Только не говори, что я мог стать адвокатом.
Ганс. А что ж, и мог. Мог устроиться даже лучше. Бургомистром
мог стать, судьей, канцлером —да хоть кем! Э, что там! Не
хочу и говорить об этом. Что тебе приспичило спрашивать?
Все равно перед чужими людьми я не стану говорить.
Мартин. Противно тебя слушать.'
Ганс. Да что ты? Ну, спасибо, брат Мартин. Уважил, что правду
сказал.
Мартин. При чем здесь правда? Это совсем не то. Ты много
пьешь, а я...

Лютер
209
Ганс. Много пью! Эту монастырскую мочу я готов пить до конца
света, когда Гавриил протрубит, а его трубу мы сразу после
дождичка в четверг услышим, так что много я и не
выпью. (Пауза. Пьет.) В причастии у вас это вино? Это?
Скажите прямо: это вино? (Мартину.) Выпей-ка.
Мартин берет стакан, пьет.
Знаешь пословицу?
Мартин. Нет, а какую?
Ганс. Сейчас скажу: ты есть хлеб, ты есть вино — вместе будем
троица.
Пауза.
Мартин. Не обижайтесь на отца. Он очень набожный человек,
правда.
Несколько братьев встают из-за стола.
Мартин (Луке). Брат Вайнанд покажет вам монастырь, если,
конечно, вы кончили.
Лука. О, я с удовольствием. Конечно, кончил, спасибо. Пойдем-
те, брат Вайнанд. Я зайду за тобой, Ганс. Ты ведь здесь ос-
танешься?
Ганс. Как хочешь.
Лука (Мартину). Ты уже выглядишь лучше, сынок. До свидания,
мой мальчик. Я еде увижу тебя перед отъездом?
Мартин. Конечно.
Все уходят. Остаются Мартин и Ганс. Пауза.
Ганс. Мартин, я не хотел тебя подводить.
Мартин. Я сам виноват.
Ганс. И еще перед людьми.
Мартин. Не надо было тебя спрашивать. Мы столько не виде*
лись, я просто растерялся от неожиданности. Я ведь целыми

210
Джон Осборн. Пьесы
днями молчу — только служба, да еще пение люблю, это ты
знаешь, а отвести душу, кроме духовника, не с кем. Я почти
забыл свой голос.
Ганс. Скажи, сын, почему ты напутал в литургии?
Мартин. Ты огорчен?
Ганс. Просто хочу знать. Мартин, я человек простой, наукам не
обучен, но какая-никакая голова есть на плечах. А ты че-
ловек ученый, латынь знаешь, греческий, древнееврейский.
В тебе сызмала развивали память. Такие люди просто так
слов не забывают.
Мартин. Не знаю, что на меня нашло. Я поднял глаза на свя-
тые дары и словно впервые услышал, какие произношу сло-
ва, и они (пауза) перевернули мне всю жизнь.
Ганс. Не знаю, не знаю. Может, отец с матерью не правы, а прав
один бог. Наверно, так. Видно, тебе на роду было написано
стать монахом. Вот и весь ответ, пожалуй.
Мартин. Но ты сам так не думаешь, да?
Ганс. Да, не думаю.
Мартин. Тогда объясни мне.
Ганс. Пожалуйста, коли есть охота слушать. Я думаю, что такая
жизнь хуже смертоубийства.
Мартин (сразу занимая оборонительную позицию). Я духовное
лицо. Я никого не убиваю, только себя.
Ганс. А какая разница? Мне страх на это смотреть. Если хо*
чешь знать, я и мать-то сюда поэтому не взял.
Мартин. У меня одна мать — Евангелие.
Ганс (торжествующе). Раз ты читал Евангелие, ты должен по-
мнить, что там написано: «Почитай отца твоего и мать».
Мартин. Ты меня не понял, потому что не хочешь понимать.
Ганс. Хороший у нас разговор, духовный, только это пустой pas-
говор, Мартин. Пустой, потому что, сколько ни старайся, ив
своей шкуры не выпрыгнешь. В ней ты родился, в ней и по-
мирать будешь. И от тела отца-матери не оторвешься. Жи-
вые люди, Мартин, на всю жизнь друг с дружкой связаны.
Ты такой же, как все. Тебе мерещится, что ты всем обязан

Лютер
211
одному себе, что ты сам себя сотворил. А ведь ты рожден
женщиной от мужчины.
Мартин. Церкви, короли, отцы — зачем они так много просят?
Зачем берут больше, чем заслуживают?
Ганс. Вот вам! А я все-таки думаю, что заслужил больше, чем
.ты мне дал.
Мартин. Дал! Я ничего тебе не должен! Я есть — вот моя един-
ственная расплата. Ты этим вознагражден сполна, больше
с меня брать нечего, никакой отец не может рассчитывать
на большее. Вот ты хотел, чтобы я выучил латынь, стал
магистром, юристом, и все затем, чтобы оправдать себя. Ну,
а я не могу и, главное, не хочу. Я самого себя не умею опра-
вдать. И хватит разговоров о том, что я смог бы сделать для
тебя. Я сделал для тебя все, что в моих силах: я живу и
жду смерти.
Ганс. Что ты меня все попрекаешь?
Мартин. Я тебя не попрекаю. Но и благодарить особенно не за
что.
Ганс. Слушай, я, например, человек не так чтобы очень правиль-
ный, но я верю в бога и в Иисуса Христа, его сына, церковь
обо мне печется, к свою жизнь я умею так устроить, чтобы
иметь от нее какую-то радость. Какую радость получаешь
ты? Ты еще из университета, помнится, писал, что один
Христос может наполнить светом твое обиталище. Шгкакой
смысл, какой в этом смысл, если ты забился в конуру? Мо-
жет, тогда лучше совсем ослепнуть?
Мартин. Нет, я хочу видеть.
Г а н с. Да на что тут смотреть-то?
Мартин. Ты очень расстроен, я вижу.
Ганс. А почему я расстроен? Молодой человек, ученый, полный
сил — мой сын! — и пожалуйста, позорит свою молодость
страхом и смирением! Ты решил, что здесь тебя к чему-то
готовят, а на самом деле ты просто спрятался, сбежал.
Мартин. Раз тут так спокойно, лочему же остальной мир не
стучит в наши врата, не просится к нам?

212 Джон Осборн. Пьесы
Ганс. Потому что людям еще не надоело жить.
Мартин. Так. А я, выходит, отрекся от жизни?
Ганс. Именно отрекся. Голова у меня болит после этой попов-
ской мочи.
Мартин. Чем богаты...
Ганс. Верно, свое богатство чужому не впрок.
Мартин. Наверно, отцы и сыновья всегда огорчают друг друга.
Ганс. Я для тебя работал, терпел нужду...
Мартин. Ну и что?
Ганс. «Ну и что!» (Почти тревожно.) Если я и колотил тебя час-
тенько, и, может, больно иногда колотил, то ведь не больше
тебе попадало, чем другим ребятам, а?
Мартин. Конечно, нет.
Ганс. Знаешь, что тебя отличает от других? Упрямство твое.
Все люди как люди, а ты упрямый, всегда насупротив
идешь.
Мартин. Ты тоже доставлял мне огорчения, и чуть не всегда,
но этим, пожалуй, я тоже не отличался от других ребят.
Зато никто так не любил своего отца. Ты был нужен мне
постоянно. Ни от кого больше я не хотел любви. Я хотел
достаться одному тебе. Смешно сказать, но еще сильнее меня
огорчала мать, и я любил ее меньше, гораздо меньше. Она
пробила брешь, которую никто не мог заполнить, и сама же
разводила ее шире, шире — больно вспоминать... ^
Ганс. Я что-то ничего не понимаю. Право слово, не понимаю.
Лучше я пойду, Мартин. Наверно, так будет лучше. И по-
том, у тебя тут дела...
Мартин. Был случай, когда я украл орех, и твоя жена выпоро-
ла меня. Ах, как я это помню! Она била меня до крови, я
еще очень удивился, когда увидел на своих пальцах кровь.
Да, точно, за украденный орех. Не это обидно. К побоям моя
спина привыкла. Но когда меня били раньше, это была
какая-то далекая боль, словно не мне одному доставалось.
А в этот раз впервые боль была моя и ничья другая, она
жгла только мое тело, и к моим коленям тянула подбородок.

Лютер 213
даевмдмш—аеад^асадаи иш i iB=3t=a=a^—о—даа=. i turn, =ю
Ганс. Знаешь, Мартин, мне кажется, ты всегда был какой-то
пуганый, ну, прямо сызмала. Всего на свете боялся. Просто
потому, что тебе нравилось всего бояться. Право слово! Вот
как в тот день, когда ты возвращался домой из Эрфурта:
гром ударил — так ты чуть в штаны не напустил. Повалил-
ся наземь, стал звать святую Анну. Молнию принял за ви-
дение.
Мартин. А это и было видение.
Ганс. Просил ее заступиться и спасти тебя, обещал за это стать
монахом.
Мартин. Да, мне было видение.
Ганс. Видение? Значит, все-таки святая Анна? Тогда зачем мать
с отцом винить в своем постриге?
Мартин. Наверное, так было правильно.
Ганс. Нет, будет правильно, когда ты немного задумаешься об
этом небесном видении, что соблазнило тебя на монастырь.
Мартин. Как это?
Ганс. А очень просто: надеюсь, что это и впрямь было видение,
а не уловки и соблазны сатаны. Право, надеюсь, потому что
думать иначе очень тяжело. (Пауза.) До свидания, сын.
Жалко, что мы повздорили. Не нужно бы в такой день.
Пауза.
Мартин. Почему ты дал согласие, отец?
Ганс. Это на твой постриг? !
Мартин. Да, ты же мог отказаться.
Ганс. Ну, видишь ли... Когда твои братья умерли от чумы...
Мартин. Ты что же, и меня тогда списал в мертвые?
Ганс. Прощай, сын. Вот, выпей-ка святого вина. (Уходит.)
Мартин держит в руке стакан, смотрит в него, потом мед-
ленно, словно впервые пробуя, пьет вино, Садится к столу,
стакан ставит neper) собой.
Мартин. А если я ошибся?

Действие
второе
Интерьеры первого действия стремились выразить внутрен-
ний мир человека, зажечь среди темноты яркие, говорящие
вещи. Теперь отдельные предметы приобретают более услов-
ный, более общий — и менее индивидуальный характер. Мас-
штаб раздвинулся: уже не подсознание, а историческое вре-
мя диктует поведение героев, и карикатура сменяет портрет,
как в распространенных гравюрах того времени — у Дюрера,
например.
На авансцене, в углу, появилась богатой резьбы кафедра.
Сцена
первая
Рыночная площадь в Ютебоге. 1517 год. К центру ее, укра-
шенному флагами гостеприимных цехов, с громкой музы-
кой, под колокольный звон медленно движется процессия*
Горят свечи, раздаются пение и молитвы, курится ладан. Во
главе процессии на покрытой золотой парчой подушке несут
папскую буллу. За ней проносят гербы папы и дома Медичи.
С большим красным деревянным крестом появляется герой
дня Т ец е ль — доминиканец, инквизитор и прославленный
своей ловкостью торговец индульгенциями. У него есть все,
что необходимо церковному торгашу: густая копна седых во-
лос, сильный, хорошо поставленный голос, вышколенный и
отшлифованный в витийстве, и внушающее страх, притяга-

Лютер
215
телънОе обаяние влюбленного в свое дело специалиста по
опоражниванию карманов бедных и сирых.
У Тецеля принимают крест и водружают за его спиной.
С креста свисает герб папы.
Т е ц е л ь. Вам известно, кто я и что? Или кто-нибудь из вас ни-
чего не слышал обо мне, не знает, для чего я явился? Есть
такие? Может, дитя неразумное, или какой-нибудь калека,
или юродивый? Пусть скажется, если такой есть. Что — нет?
Стало быть, все меня знают? Все знают, как меня зовут?
Если так, очень хорошо, полный порядок. Но вдруг — я го-
ворю: вдруг! — среди вас затесался глухой урод, который не
внемлет? Тогда я должен прочистить ему уши святым мы-
лом. А как с остальными? Надеюсь, они терпеливо переждут,
пока я буду наставлять несчастного. Договорились? Я могу
продолжать? Договорились, я спрашиваю? Можно продол-
жать?
Пауза.'
Благодарствую. Так что же сказать нашему глухому уроду,
который мыкается где-то среди вас? Нет, нет, не ищите его,
а то спугнете и он упустит свой случай. Другого ведь мо-
жет и не быть или будет, да слишком поздно. Ну, так. Какую
добрую весть готовит для тебя этот славный день? Какую
новость? Сейчас узнаешь! Кто этот монах с красным кре-
стом? Кто его прислал, зачем он здесь? Не старайся дога-
даться — я все скажу сам. Я — Иоганн Тецель, доминика-
нец, инквизитор и субкомиссар архиепископа Майнц-
ского, и привез я тебе не что-нибудь, а индульгенции. За
них пролил кровь Иисус Христос, и, разнося индульгенции,
мы, как хоругвь, несем наш красный крест, который у меня
сейчас за спиной. Вглядитесь в него! Вглядитесь вниматель-
но! Что там свисает с креста? Неужто не узнали? А ведь
это герб его святейшества. Зачем же он свисает? Затем, что
он-то и прислал меня сюда! Да, приятель, сам папа прислал

216
Джон Осборн. Пьесы
меня к тебе с индульгенциями! Очень приятно, ты скажешь,
только что они такое — эти индульгенции? Какой мне от
них прок? А это самый дорогой, самый великодушный гос-
подний дар людям —вот что такое индульгенции. Говорю
как на духу: я бы не променял своего дела на место святого
Петра на небесах, потому что своими индульгенциями я уже
спас больше душ, нежели он — своими проповедями. Ска-
жешь— заврался поп, а мы и уши развесили! Тогда слу-
шай внимательнее, приятель, сейчас будет про тебя. Взгляни
на дело с такой стороны. За каждый смертный грех, говорит
церковь, после исповеди и раскаяния грешнику полагается
епитимья —при жизни или в чистилище — сроком на семь
лет. Семь лет! Верно? Согласен? Ладно. Теперь отвечай:
сколько смертных грехов ты совершаешь за один-единствен-
ный день? Прикинь: всего только за один день. Сколько? Ну,
какой-нибудь один грех — велика беда! Очень хорошо. А за
месяц? За полгода? За год? И за всю жизнь? Что, душа в
пятки ушла? И впрямь страшно! Ты и сложить-то эти годы
не сможешь без конторщика. Наказания прибывают, годы
множатся — да кому под силу этот счет? Что, хороша карти-
на? Хуже не придумать, но, может, есть какой-нибудь вы-
ход? Да, есть. Есть выход, и с этой вот целью я кое-что при-
вез для тебя: индульгенции, разрешительные грамоты. По-
кажите грамоты, чтобы все видели. Может, кто-нибудь не
видит, ростом не вышел?
Вот они, индульгенции,— все честь по чести: каждая в сво-
ем конвертике, с печатью, и какая-то из этих грамот может
стать твоей уже сегодня, прямо сейчас, а не то ведь будет и
поздно. Давайте подходите ближе, не бойтесь — меня разда-
вить не так просто. Хорошенько рассмотрите грамоты. Они
отпускают любой грех. Готов поспорить, что в этих бесцен-
ных конвертиках хоть сейчас найду прощение любого греха,
какой вам и не снился. Мне все равно какого греха. Даже
если бы кто-нибудь замахнулся на Приснодеву Марию, на
мать Христа, то и ему выйдет прощение, если он откупится,

Лютер
217
Не пожалеет отдать последнее. Думаете, преувеличиваю? По
глазам вижу — думаете. А мне, если хотите знать, еще боль-
шие права даны. Мне даны полномочия распространять сре-
ди вас грамоты не только от грехов уже совершенных, но и
прощать грехи, которых вы еще не совершили. (Пауза. Мед-
ленно.) И которые только намерены совершить.
Вы можете задать мне законный вопрос: почему господь го-
тов оказать мне такую великую милость? Ответ очень прост,
друзья мои. На эти деньги мы сможем отремонтировать
храм Петра и Павла в Риме, и равного ему не будет во всем
мире. В великом этом храме покоятся не только святые апо-
столы Петр и Павел, но еще сотни тысяч мучеников и ни
много ни мало сорок шесть пап. Уж не говорю о реликвиях
вроде плата святой Вероники, неопалимой купины Моисея и
вервия Иуды Искариота. Увы, этому замечательному старин-
ному зданию грозит гибель, как и всему, что в нем содер-
жится, если не собрать — и побыстрее — средства на его вос-
становление. (С едкой иронией.) Может, кто-нибудь не
согласен, что мы делаем доброе дело? (Пауза.) ...Отлично,
и неужто, мой друг, за какую-то четверть флорина ты не ку-
пишь одну грамоту, чтобы в смертный час увидеть закры-
тыми врата, уводящие грешников на муки, и беспрепятст-
венно пройти к райским кущам? Учтите еще такую вещь:
эти грамоты цомогают не только" живым, но и мертвым.
Каждый из вас потерял кого-нибудь близкого, и кто знает,
какова-то там его участь?! Им тоже пригодятся наши грамо-
ты, и у вас на душе будет спокойнее. Не робей, спеши сюда,
подумай о близких, подумай о себе! Выкладывай двенадцать
грошей или сколько скажут — и избавишь отца от вечных
мук, а себя от верной беды. Пусть даже все твое имущест-
во—только рубаха на теле: не жалей, господня милость
дороже. Помни: как только в шкатулке стукнут деньги и
звякнет колокольчик, из чистилища с песней вылетит душа.
Лечего раздумывать. Доставай денежки! Да что, в самом де-
ле? Или вместе с верой вы потеряли разум? Слушайте, ведь

218
Джон Осборн. Пьесы
я сейчас уберу крест, запру от вас небесные врата и погашу
солнце милосердия, проливающее сегодня на вас свои
лучи! (С громким стуком швыряет в денежную шкатулку
крупную монету.) Устранился господь от дел земных. Всю
власть он поручил папе. Во имя отца и сына и святого духа.
Аминь.
~~ В большой сундук звонким дождем падают монеты. Гаснет
свет.
Сцена
вторая
Монастырь августинцев в Виттенберге. 1517 год. Под един*
ственной грушей сидит генеральный викарий августинского
ордена Иоганн фон Штаупиц. Это пожилой тихий
человек с мягким голосом, по натуре истовый созерцатель.
Он глубоко уважает Мартина Лютера да проницательный
ум, отзывчивое сердце, мужество и способность к решитель-
ным поступкам, каковая черта вообще не в характере Штау-
пица. Однако он понимает, что даже при своих скромных
возможностях в силах многое дать молодому человеку, кота*
рый подходит к переломному моменту в своей жизни; соот-
ветственно в его отношении к Мартину почти невозможно
отделить сочувствие от ласкового подтрунивания. Укрыв-
шись в тени дерева, Штаупиц читает. Поют птицы. Подхо-
дит Мартин, простирается ниц. Штаупиц знаком велит
ему подняться.
Мартин (глядя вверх). Коща я прихожу, птицы, как по уго-
вору, разлетаются.
Штаупиц. К сожалению, птицы не имеют веры.
Мартин. Может, они просто-напросто не любят меня.
Штаупиц. Откуда им знать, что ты не причинишь им зла.
Только и всего.

Лютер
219
Мартин. Испытываете на мне аллегорию?
Штаупиц. Ты ее уже разгадал.
Мартин. Неудивительно. С тех пор как я в монастыре, я сам
сделался заправским мастером аллегорий. На прошлой не-
деле, например, разбирая третий стих третьей главы из
«Послания к галатам», я в алдегорической форме говорил о
посещении нужника.
Штаупиц (цитирует стих). «Так ли вы несмысленны, что,на-
чавши духом, теперь оканчиваете плотию?»
Мартин. Вот-вот. По правде сказать, теологии мало проку от
аллегорий: они способны лишь украсить дом, уже воздвиг-
нутый на основаниях разума.
Штаупиц. Добавлю, что многим из нас ты открыл двери этого
дома. Когда я приехал сюда, я не мог и думать, что автори-
тет университета поднимется так высоко и в столь короткий
срок. В этом твоя заслуга, Мартин.
Мартин (искусно отводит комплимент). Если из монашества
можно попасть на небо, я проделаю этот путь.
Штаупиц. Я не об этом. Ты знаешь, что я не это имею в виду.
Я говорю о твоих знаниях и о том, как ты применяешь их к
делу,— я не касался монашества, если называть это твоим
словом. У меня никогда не вызывал восторга твой аскетизм.
И вот что удивительно: ни молитвами, ни бдениями, ни да-
же книгами ты себя не смирил. Все эти испытания и иску-
шения, которым ты себя подвергаешь, в конце концов тебе
нужны и полезны, как воздух.
Мартин (сдерживаясь). Долго вы собираетесь меня учить?
Штаупиц (подтрунивая). Конечно, долго. А вачем, спрашивает-
ся, ты пришел сюда? Посмотреть, как я сижу в саду? От не-
чего делать?
Мартин. К слову сказать, после лекций и занятий у меня едва
остается время на исполнение хотя бы главнейших требова-
ний устава.
Штаупиц. Рад вто слышать. Знаешь, почему ты так держишь-
ся аа устав? Нет, нет, пожалуйста, оставь при себе свои

220
Джон Осборн. Пьесы
ужасы. Я знаю, ты только потому дрожишь над уставом,
что он прекрасным образом защищает тебя.
Мартин. От чего же он защищает?
Штаупиц. Ты превосходно меня понимаешь, брат Мартин, не
разыгрывай невинность. Он защищает тебя от твоего собст-
венного характера. Ты, например, говоришь, что преклоня-
ешься перед авторитетом, но вот беда! —ты никого не хо-
чешь слушаться. И, с преувеличенным вниманием относясь
к уставу, ты попросту смеешься над авторитетом. Причина
ясна: ты хочешь на место одного авторитета поставить дру-
гой — именно свой. Полно, Мартин, я не первый день здесь
генеральный викарий и вижу, к чему идет дело. Ты, впро-
чем, не горюй: твоя слабость тоже служит тебе защитой, и
крепче прежней.
Мартин. Защитой? Вот этого я не чувствую.
Штаупиц. Может быть, но ты защищен, чего совсем нельзя
сказать о большинстве из нас.
Мартин. Каким же образом я обрел эту удивительную за-
щиту?
Штаупиц. Довольно простым: ты предъявляешь к себе слиш-
ком высокие требования.
Мартин. Не смею судить о заслугах своего сердца.v
Штаупиц. Дорогой мой друг, я вот тысячи раз клялся перед
господом жить благочестиво, но разве я исполнил свои обе-
ты? Конечно же, нет. Так лучше совсем ничего не обещать,
чем обещать и не исполнить. И, когда я оставлю этот мир
и господь сопоставит все мои обеты с добрыми делами, я
буду отвержен и погибну — если только во имя Христовой
любви господь не явит милосердие.
Мартин. Ты полагаешь, я чересчур ношусь со своей болью?
Штаупиц. Трудно сказать, Мартин. Мы с тобой очень разные
люди. Да, ты слишком носишься с собою, но ведь у большо-
го человека и боль сильнее. Есть люди, которые могут ска-
зать о себе словами апостола Павла: «Я умираю каждый
день».

Лютер
221
Мартин. Скажи, отец, тебя никогда не мучило чувство, что ты
принадлежишь умирающему миру?
Ш т а у п и ц. Нет, наверное, нет.
Мартин. Мы доживаем последний век. Все выпито, впереди
только темное донышко.
Ш т а у п и ц. Ты говоришь про судный день?
Мартин. Нет. Страшный суд вдруг не грянет — он вершится
уже сейчас, здесь.
Ш т а у п и ц. Ну, слава богу,— так еще можно жить.
Мартин. Я вызрел в кишках мира, он напрягся, и скоро мы
освободим друг друга.
Штаупиц. Все это не ново: мир проклят, мир погибает, впере-
ди никакой надежды. Так было и будет всегда. Что с то-
бой? Зачем эти гримасы?
Мартин. Ничего особенного, отец, сейчас пройдет.
Штаупиц. Что пройдет? Ты почему держишься за живот? Тебе
больно?
Мартин. Уже хорошо. Все прошло.
Штаупиц. Не понимаю — что прошло? Ты и раньше, я помню,
хватался за живот. Что у тебя?
Мартин. Запор.
Штаупиц. С тобой всегда какая-нибудь история, брат Мартин!
Колики, бессонница, вера, достойные дела, фурункулы, по-
нос, больной живот —не одно, так другое! Твои свирепые
посты...
Мартин. То же говорит мой отец.
Штаупиц. Он производит впечатление разумного человека.
Мартин. Да, он человек разумный, и, знаете, он тоже теолог.
Я совсем недавно это повял.
Штаупиц. Разве он не угольщик?
Мартин. Угольщик, да, но много лет назад он сделал открытие,
до которого я, например, докопался с большим трудом.
Штаупиц. Ничего странного. Истина иногда таится в таких
местах, где ее скорее отыщет человек простой.

222
Джон Осборн. Пьесы
Мартин. Коротко говоря, он всегда 8нал, .что одними делами че-
ловек не спасется. Правда, он не говорил, что на первом ме-
сте стоит вера.
Штаупиц (цитирует на память). «Да, такова жизнь, и никаки-
ми делами тебе не переделать ее».
Мартин. Опять слышу родимого отца.
Штаупиц. Тебе не удастся перекроить человека, Мартин.
Мартин. Тебе тоже.
Штаупиц. Само собой, и доказал ты это своими комментария-
ми к Евангелиям и «Посланиям святого Павла». Вообще го-
воря, не забывай: твой отец тоже дал обет бедности, хотя
это выглядит совсем не так, как у тебя. Случилось это в тот
день, когда он признался тебе — и себе в первую очередь,—
что чувствует себя на своем месте, во всяком случав своим
местом в жизни он доволен.
Мартин. Свинья валяется в своей грязи и тоже собой довольна.
Штаупиц. Верн(>.
Мартин. Отец не может понять ничего нового — уставится как
баран на новые ворота. Так иные смотрят на крест и ниче-
го не видят. Им понятно только отпущение грехов.
Штаупиц. Одно я тебе обещаю, Мартин: зрителем ты не бу-
дешь, но только участником.
Мартин. Ты всегда как-то умудряешься успокоить меня.
Штаупиц. Иные люди обходятся глотком воды, котя, может,
им было бы лучше испытывать великую жажду. Как живот?
Мартин. Лучше.
Штаупиц. Для настоящего раскаяния мало уповать на господ-
не прощение: нужно сознавать, что бог уже простил. Ты
одолжен допить свое до темного донышка, ибо так господь
испытывает тебя. Вспомни о муках Христа. Ты как-то рас-
сказывал, что, отпуская тебя в монастырь, твой батюшка
назвал себя посаженым отцом при невесте. Он опять прав.
Ты невеста, и, как будущая мать,—жди своего часа. А ко-
гда на тебя сойдет господня благодать и душа исполнится
святого духа,— оставь молитвы и расслабься.

Лютер
223
Мартин (с улыбкой). Трудная роль.
Штаупиц (тоже улыбается). Согласен, для тебя — очень труд-
ная. Знаешь, герцог жаловался на тебя.
Мартин. Почему? В чем я провинился?
Штаупиц. Опять читал проповедь против индульгенций.
Мартин. Ах, это... Я был очень сдержан...
Штаупиц. Знаю я, какой ты сдержанный на кафедре. Бели
мне и приходится иногда задумываться о чем-нибудь ужас-
ном, то только по твоей милости: ты когда-нибудь расшата-
ешь все ступени от страха. Откуда этот беспамятный страх?
Как ты боялся стать доктором богословия! И, не нажми
я на тебя, ты бы так и не стал им. «Я слишком слаб, у
меня мало сил. Мне недолго жить». Помнишь, как я тебе от-
ветил?
Мартин. «Не волнуйся, господу хватает работы на небе, не
спеши без спросу».
Штаупиц. Правильно, и герцог возместил все расходы по твое-
му продвижению. Признаться, он говорил со мной очень
резко. Он сказал, что ты даже упомянул о святых реликви-
ях в дворцовой церкви, зная, что в большинстве своем они
приобретены на деньги от индульгенций. Ты что-нибудь го-
ворил о реликвиях?
Мартин. Говорил, но не о реликвиях из дворцовой церкви. Я в
самом деле что-то сказал о человеке, который хвастает, что
у него есть перо из крыла архангела Гавриила.
Штаупиц. Да, да, я слышал про такого.
Мартин. И об архиепископе Майнцском, который якобы под-
держивает огонь от неопалимой купины Моисея.
Штаупиц. А вот этого не надо бы говорить.
Мартин. И больше ничего, только спросил, как могло случить-
ся, что из двенадцати Христовых апостолов восемнадцать
погребены в Германии.
Штаупиц. В общем, герцог хочет сам послушать твою следую-
щую проповедь, и лучше тебе не касаться этого предмета.
Если можешь, конечно. Учти, ведь скоро праздник всех свя-

224
Джон Осборн. Пьесы
тых, и эти реликвии откроют для народа. Герцог — неплохой
человек, он гордится своим собранием реликвий, и оскорб-
лять их не стоит.
Мартин. Я старался не касаться этого предмета, пока не уве-
рился в своей правоте. Но и потом я говорил очень сдержан-
но и мало.
Ш т а у п и ц. Хорошо, но что же ты все-таки сказал?
Мартин. Что нельзя заключать сделки с богом. Так начинается
ересь —- иудейская, турецкая, пелагианская.
Ш т а у п и ц. Так. Сдержанная речь. Продолжай.
Мартин. Еще я сказал, что благословлять эту сделку —затея
недобрая. Каждому дана своя жизнь и свой образ смерти,
и, кроме тебя самого, никто не волен ими распоряжаться.
Я прав?
Штаупиц (с сомнением). Пожалуй, и прав, но непонятно, по-
чему твои проповеди так популярны.
Мартин. Ну нет, многие сидят, побелев от ненависти, я ведь
вижу. Я вижу их лица, тут обольщаться нечем. Кстати, я
хотел тебе кое-что сказать.
Штаупиц. О чем?
Мартин. Все о том же. На днях я говорил с одним сапожни-
ком. У него умерла жена. Я спрашиваю: «Что ты для нее
сделал?» Отвечает: «Похоронил и препоручил ее душу гос-
поду богу». «Но ты отслужил мессу за упокой ее души?»
«Нет, говорит, зачем? Она и так попала в рай». Тогда я
спрашиваю: «Откуда ты можешь это знать?» А он: «Вот до-
казательство». И достает из кармана индульгенцию.
Штаупиц. Мда...
Мартин. Показывает грамоту и говорит: «Ежели ты опять ска-
жешь, что нужна месса, значит, мою жену надул наш свя-
тейший отец папа. А коли не он, тогда священник, который
мне это продал».
Штаупиц. Тецель.
Мартин. Он самый.
Штаупиц. Ах, вымогатель!

Лютер
225
Мартин. Про него рассказывают еще одну историю, и, навер-
но, это правда, поскольку я слышал ее от разных людей.
Будто бы некий саксонский дворянин слушал Тецеля в Юте-
боге. Когда Тецель свернул свой балаган, дворянин попро-
сил его разъяснить одно место из речи: что он — я имею в
виду Тецеля —имеет власть прощать грехи, которые чело-
век еще только намерен совершить. Тецель надулся отваж-
ности — ты знаешь, какой он бывает,— и говорит: «Вы
плохо слушали. Конечно, я могу прощать не только совер-
шенные грехи, но и те, которые человек собирается совер-
шить». «Прекрасно,— отвечает дворянин,— это то, что нужно.
Я, видите ли, хочу отомстить своему врагу. Не бойтесь, я
не буду убивать. Просто слегка припугну. Достаточно десяти
гульденов за индульгенцию, чтобы раз и навсегда очистить
душу?» Тецель поломался, но на тридцати гульденах они
договорились. Человек унес разрешительную грамоту, а Те-
цель поехал работать дальше, в Лейпциг. И где-то в лесу
между Лейпцигом и Треблином на него напали разбойники
и здорово поколотили. Лежит он в луже крови и видит:
„ один из этой шайки — тот самый саксонский дворянин.
А разбойники уже уносят сундук с деньгами. Едва попра-
вившись, Тецель спешит в Ютебог и тащит дворянина в суд.
Что же делает наш дворянин? Он извлекает разрешительную
грамоту и показывает ее самому герцогу Георгу! Дело пре-
кращается.
Штаупиц (рассмеявшись). Ну ладно, поступай как знаешь.
Только будь осторожен. Я-то с тобой целиком согласен, но
крепость своих убеждений ты испытаешь, когда кое-кто
другой выскажет тебе свое неудовольствие.
Мартин. Отец, я понимаю значение лишь громко сказанных
слов.
Ш т а у п и ц. А так, наверно, и надо понимать Слово. Слово есть
я, и я есть Слово. Но будь благоразумен. Бери пример с
Эразма: он, в сущности, не попадал в серьезные переделки,
а между тем гнет свою линию.
8 Зак. МЪ 830

22Й
Джон Осборн. ПьесЫ
Мартин. Такие люди, как Эразм, меня не похвалят, потому что
я одним духом говорю о свиньях и о Христе. Мне пора идти.
Пытается незаметно обхватить руками живот.
Ш т а у п и ц. Может быть, ты прав. Эразм — прекрасный ученый,
но многие из этой публики задирают перед тобой нос толь-
ко потому, что любят уколоть латынью, а ты дерзишь на
простом немецком языке. Что с тобой? Опять живот? Гос-
поди боже мой! Я кончаю, Мартин,—последнее: если чело-
век взял в руки меч, он однажды обнажит его, даже ценою
собственной гибели. Но никогда человек не должен жить с
мечом у пояса. И еще: помни, что ты начал свое дело во
имя господа нашего Иисуса Христа. Поступай, как тебе ве-
лит господь, но постарайся не забыть, что писал об одном
философе святой Иероним. Тот философ ослепил себя, дабы
обрести большую свободу в познании. Береги глаза, сын
мой, и, пожалуйста, сделай что-нибудь со своим животом.
Мартин. Сделаю. Я им хорошего духа подпущу в Рим. (Уходит.)
Звонят церковные колокола.
Сцена
третья
На паперти дворцовой церкви в Виттенберге. 31 октября
1517 года. В храме идет заутреня, слышно пение. На ступе-
нях сидит грязный, полуодетый мальчик и во что-то со-
средоточенно играет. Входит Мартин. У него в руках
длинный свиток — это его девяносто пять тезисов против
индульгенций. Поднимается по ступеням. Заметив увлечен-
ного игрой мальчишку, останавливается и завороженно
смотрит на него. Вскоре мальчик замечает постороннего,
бросает игру и рассеянно смотрит по сторонам, пытаясь от-
влечь от себя внимание. Нерешительно переступив, Мартин

Лютер
227
протягивает к нему руку. Мальчик смотрит на его руку
серьезно и с опаской, потом медленно, спокойно поднимает-
ся и с унылым видом убегает. Мартин смотрит ему вслед,
потом быстро сходит по ступеням и поднимается на ка-
федру.
Мартин. Для сегодняпшей проповеди я взял семнадцатый стих
из первой главы «Послания к римлянам» святого апостола
Павла: «В нем открывается правда божия от веры в веру».
(Пауза.) Мы переживаем опасное время. Вы можете думать
иначе, но с тех пор, как на землю впервые пролился свет,
нынешнее время, пожалуй, самое трудное. Может, все не
так плохо, хотя хуже, кажется, уже некуда, но одно важно:
мы просто обязаны признать, что время наше и опасное и
трудное. Мы, христиане, по наружности кажемся мудрыми,
внутри же нас поселилось безумие, и в построенном нами
Иерусалиме процветают такие богохульные дела, что в срав-
нении с ними проделки иудеев — только детские проказы.
Пусть человек знает греческий и древнееврейский — это еще
не основание считать его добрым христианином. Иероним
знал пять языков, но по своему значению он ниже Авгу-
стина, который знал только один. Эразм, конечно, со мной не
согласится, но, может быть, однажды господь просветит и
Эразма. Слушайте дальше! Без Христа человек пуст, он пус-
тая скорлупа. Мы смирились с ней! Тут пустые люди, там
пустые погремушки. Хотите знать, как выглядят эти погре-
мушки? Сегодня канун праздника всех святых, и для вас
откроют святые реликвии. Это как раз для тех, кто алчет на-
полнить жизнь погремушками, зрелищем внушительной
процессии и пышной мишуры, в которой покоятся скорбные
вещи. Вы затеплите свечи и будете просить чуда: убереги
от рожи, святой Антоний! Спаси от падучей, святой Вален-
тин! Пронеси чуму, святой Себастьян! Защити от огня, свя-
той Лаврентий! Уйми больной эуб, святая Аполлония! По-
моги, святой Людовик,— пиво киснет! Завтра вы проторчите
••

228
Джон Осборн. Пьесы
долгие часы у дворцовой церкви, чтобы краешком глаза
увидеть зуб святого Иеронима, четыре кости святого Иоан-
на Златоуста и столько же —святого Августина да еще
шесть костей святого Бернарда. Взявшись за руки, дьяконы
образуют цепь, станут вас осаживать, но вы из последних
сил будете продираться вперед и глазеть на четыре волоска
из головы богоматери, на обрывки ее пояса, на ее покров
с пятнами сыновней крови. Вы останетесь ночевать на ули-
це, будете спать среди мусора, чтобы потом, как птицы на
вертеле, пялить глаза на лоскуты от пеленок, на одинна-
дцать деревяшек от ясель, на соломинку из кормушки и на
золотую вещицу, которую своими руками изготовили три
волхва. Ваша пустота всполошится при виде пряди из бо-
роды Иисуса, гвоздя, пронзившего его руку, хлебных кро-
шек с тайной вечери. Скорлупа тянется к скорлупе, пустым
людям нужны пустышки.
Находятся люди, которых беспокоит такое положение, но
они пишут на латыни, для ученых. А кто выскажет все это
на ясном немецком языке?! Кто-то должен решиться. Ибо
вы должны понять, что спасения никогда не дадут ни ин-
дульгенции, ни святые дела и никакие вообще дела на земле.
Я это понял, когда сидел в своей башенке, в монашеской по-
тельне, как вы это называете. Я мучился над текстом, кото-
рый я вам привел: «В нем открывается правда божия от веры
в веру, как написано; „Праведный верою жив будет"». По-
весив голову, словно мальчишка на горшке, я не имел сил
глубоко вздохнуть от болей в животе; мне казалось, что сни-
зу меня рвут смертные зубы огромной крысы, тяжелой, мок-
рой, чумной крысы, (Словно борясь с приступом боли, су-
ставами пальцев разминает живот. Пот струится по его ли-
цу.) Я думал о правде божьей и хотел, чтобы его Евангелие
не было написано, чтобы люди его не знали. Он потребовал
моей любви —и сделал меня недостойным своего благоволе-
ния. И я сидел на острие своей боли, пока не вышли и не
раскрылись слова: «Праведный верою жив будет». Боль ера-

Лютер
229
зу ушла, стало легче, я смог подняться. Явилась жизнь, ко-
торую я терял. Не праведными делами человек делается пра-
ведным. Бели человек праведен, и дела его праведны. А если
человек не верует в Христа, то смертны не только его грехи,
но и добрые дела. Вот как я мыслю: разум —это дьяволова
блудница, рожденная от вонючего козла по имени Аристо-
тель, который верил, что добрые дела делают доброго чело-
века. Но истина в том, что праведный спасется одной верой.
Мне никто не нужен — лишь сладчайший избавитель мой и
посредник Иисус Христос, и, пока хватит голоса, я буду сла-
вить его одного, а кому не угодно присоединиться, тот пусть
воет свое, ему виднее. Если нас покинут, пойдем за покину-
тым Христом. (Тихс творит молитву, сходит с кафедры, под-
нимается к церковным дверям и прцбивает к ним свои те-
зисы. Уходит.)
Из храма, нарастая, поднимается пение.
Сцена
четвертая
Дворец Фуггеров в Аугсбурге. Октябрь 1518 года. Па задни-
ке воспроизведена одна из сатирических гравюр тех лет: на-
пример, папа в виде играющего на волынке осла или карди-
нал в шутовском колпаке. Можно воспользоваться карика-
турой Гольбейна: папа болтается на носу у Лютера. Одним
словом, у режиссера и художника здесь богатый выбор. За
столом сидит Фома д е В и о, он же кардинал Каетан, ге-
нерал ордена доминиканцев и самый знаменитый его теолог,
папский легат, верховный представитель Рима в Германии.
Ему под пятьдесят, но выглядит он моложе. Отличается
гибкостью и широтой взглядов, в чем являет полную про-
тивоположность тупому фанатику Тецелю, который как
раз появляется на сцене.
Т е ц е л ь. Он здесь.

230
Джон Осборн. Пьесы
Кае тан. Вижу.
Тецель. Как вас понимать?
К а е т а н. Вижу по твоему лицу. Штаупиц с ним?
Тецель. Да. Этот хоть вежливый человек.
Кае тан. Я знаю Штаупица. Это прямой п честный человек, и
сейчас он, наверно, чувствует себя глубоко несчастным.
Сколько известно, он очень расположен к этому монаху.
А это нам кстати.
Тецель. Да, ему не по себе. Августинцы все такие — никакой
выдержки.
Каетан. Что доктор Лютер? Он что-нибудь может сказать в
свое оправдание?
Тецель. Он за словом в карман не лезет. Я ему сказал: ты бы
запел по-другому, когда бы наш господин папа дал тебе
хорошую епархию и право продавать индульгенции на вос-
становление своего храма.
Каетан. О боже! И что же он ответил?
Тецель. Он...
Каетан. Ну?
Тецель. Он спросил, чем лечилась моя мать от сифилиса.
Каетан. Отлично его понимаю. Вы грубый народ, немцы.
Тецель. Он свинья.
Каетан. Не сомневаюсь. В конце концов, ваша страна славит-
ся свиньями.
Тецель. Я ему напрямик сказал: здесь ты не дома. Итальянцы
тебе не пара. Они тонкие и опытные противники, а не про-
сто книжники. Тебя через пять минут швырнут в огонь как
миленького.
Каетан. А он?
Тецель. Он сказал: «Я сам однажды был в Италии и особой
тонкости в итальянцах не заметил. Они, как собаки, подпи-
рают ногой стены».
Каетан. Надеюсь, он не застал за этим занятием кардиналов.
Некоторые на это вполне способны, уж я-то знаю. Ну лад-
но, давайте сюда вашего грубияна.

Лютер
231
Тецель. А Штаупиц?
К а е т а н. Пусть ждет за дверью. Пусть поволнуется.
Т е ц е л ь. Слушаюсь, ваше высокопреосвященство. Надеюсь, он
будет вести себя прилично. Я его предупредил.
Тецель выходит и вскоре возвращается с Мартином. Map-
тин проходит вперед, простирается ниц перед Каетаном.
Затем по знаку Каетана поднимается на колени. Каетан вни-
мательно рассматривает его.
Каетан (любезно). Пожалуйста, встаньте, доктор Лютер. Так
вы, стало быть, и есть тот самый несговорчивый доктор?
Мне вы не кажетесь несговорчивым. Вы как — действитель-
но несговорчивы?
Мартин. Это только слова, которыми человека хотят загнать в
оглобли.
Каетан. Не понимаю.
Мартин. Такие слова ничего не говорят, а лишь клевещут на
человека.
Каетан. Именно так. У меня никогда не было сомнения, что
вас неверно истолковывают, или, как вы говорите, на вас
клевещут. Каков, однако, сюрприз! Я думал: войдет ковы-
ляющей походкой старикашка богослов с пыльными ушами,
и через какие-нибудь полчаса Тецель забодает его насмерть.
А вы сами — вон какой веселый и резвый бычок!. Сколько
тебе лет, сынок?
Мартин. Тридцать четыре, досточтимый отец.
Каетан. Тецель, он совсем мальчик — как же ты не сказал мне?
А сколько времени ты носишь докторский перстень?
Мартин. Пять лет.
Каетан. Значит, тебе было всего двадцать девять лет? Воисти-
ну подтверждаются чудеса, которых я о тебе наслышался.
Молодой человек с незаурядными способностями — так оно,
верно, и есть. Я полагал, во всей Германии не сыщется док-
тора моложе пятидесяти лет.

232
Джон Осборн. Пьесы
Т е ц е л ь. Я таких не знаю.
Кае тан. Просто-напросто их нет. Признаться, я потрясен, что
такая честь выпадает человеку молодому и в свои двадцать
девять лет все-таки мало знающему жизнь. (Лукаво улыба-
ется.) Должпо быть, твой отец гордится тобой.
Мартин (раздраженно). Ничуть. Он был разочарован и сулил
всяческие беды.
К а е т а н. Вот как? Впрочем, все отцы одинаковы, все они лю-
бят чем-нибудь постращать себя в светлую минуту. Однако
к делу. Я обещал Тецелю, что мы долго не задержим друг
друга. Но вперед хочу сказать одну вещь: мне обидно, что
ты просил у императора охранную грамоту. Мой сын, это
было совсем ни к чему делать, и, поверишь ли, весьма при-
скорбно видеть, какого ты о нас мнения, как в тебе нет до-
верия к своей матери-церкви и к людям, которые сочувст-
вуют тебе всем сердцем.
Мартин (сбит с толку). Я...
К а е т а н (мягко). Теперь это не имеет значения, сделанного не
воротишь, и в конечном счете это даже не так важно. Твой
генеральный викарий тоже пришел?
Мартин. Он за дверью.
К а е т а н. Я давно знаю Штаупица. У тебя прекрасный друг,
Мартин.
Мартин. Я знаю. Я очень его люблю.
К а е т а н. И он тебя тоже, я уверен. Ах, сын, дорогой мой сын,
в какое смешное и неловкое положение мы попали! Какое
скучное и неприятное дело — и ради чего?! Орден опозорен,
а Штаупиц — старый человек, с него требовать трудно, где
ему справиться? На него рассчитывать поздно. Приходится
мне браться за дело, а легату-итальянцу работать в вашей
стране совсем не сладко, поверь мне. Люди так и норовят
делать все поперек, сам знаешь. Национальное чувство и
прочее — я очень это уважаю, но работать в таких условиях
трудно, а нынешние разногласия подлили масла в огонь, и
я просто не придумаю, как мне быть с моей комиссией. Ты

Лютер
233
понимаешь, о чем я говорю? Дело касается вашего герцога
Фридриха. Это прекрасный и честный человек каких мало,
и его святейшество особенно его ценит и отмечает. Мне по-
ручено вручить герцогу Золотую Розу. Понимаешь теперь?..
Ну, и новые индульгенции для его дворцовой церкви. А как
повернулось дело? По всей Германии поднялись волнения,
шум, и герцог вряд ли решится принять орден и индуль-
генции. Естественно, он пытается найти для всех приемле-
мое и справедливое решение. Он много лет мечтал полу-
чить Золотую Розу, а все-таки против тебя он не выступит.
Он совершенно прав, я его понимаю. Я знаю, он очень
уважает тебя, ценит некоторые твои идеи, хотя с большинст-
вом положений не соглашается, он мне это -сам говорил.
Нет, у меня его позиция вызывает безусловное уважение.
Так вот, дорогой мой сын, видишь, в какую неприятность мы
все угодили? Что будем делать? А? Герцогу плохо, мне пло-
хо, плохо его святейшеству, и тебе, сынок, тебе тоже очень
плохо.
Мартин (официальным тоном, словно читает заранее состав-
ленный ответ). Досточтимый отец, по вызову его святейше-
ства папы и по распоряжению моего милостивого господина
курфюрста Саксонского я явился к вам как смиренный и
почтительный сын святой Христовой церкви и признаюсь
в том, что действительно опубликовал предложение и тези-
сы, которые мне приписывают. Я готов со смирением вы-
слушать, в чем меня обвиняют, и, если'окажусь не прав, я
с готовностью приму истину, в которой меня наставят.
Каетан (теряя терпение). Сын мой, своим выступлением про-
тив индульгенций ты переполошил всю Германию. Я знаю,
ты весьма образованный доктор, у тебя появились даже еди-
номышленники. Но если ты хочешь оставаться в лоне церк-
ви и вернуть отеческую милость папы, то потрудись меня
выслушать. Передо мной три рекомендации, которые наш
святой отец лапа Лев Десятый распорядился довести до
твоего сведения. Первое: ты должен признать свои заблуж-

234 Джон Осборн. Пьесы
дения и отречься от своих ошибок и проповедей. Второе:
ты должен обещать, что никогда в будущем не станешь рас-
пространять свои мнения. И третье: впредь ты должен
вести себя сдержаннее и избегать всего, что может оскор-
бить, опечалить и смутить церковь.
Мартин. Можно видеть инструкцию папы?
Кае тан. Нет, любезный, нельзя. От тебя требуется одно: испо-
ведаться в грехах» строго следить за своими словами и не
уподобляться псу, который возвращается к своей блевотине.
И, когда ты все это исполнишь, я уполномочен святейшим
восстановить все в прежнем порядке.
Мартин. Это я понял. Я только хочу, чтобы мне указали, в чем
я заблуждаюсь.
Кае тан. Если настаиваешь. (Очень быстро, скороговоркой.) Вот
хотя бы эти два положения, от которых ты должен отка-
заться прежде всех остальных. Первое — что в сокровищни-
цу индульгенций якобы не включаются страдания и муки
господа нашего Иисуса Христа. Второе — что человек, при-
нявший святое причастие, должен верить в милосердие, ко-
торое ему явлено. Этого мало?
Мартин. Я основываюсь на Святом писании.
К а е т а н. Только папа обладает властью и авторитетом в вопро-
сах веры.
Мартин. Исключая Святое писание.
К а е т а н. Включая Святое писание. Откуда такие мысли?
Т е ц е л ь. Только папа может решать вопросы христианской ве-
ры. Только он и никто другой может толковать Святое пи-
сание, одобрять или осуждать мнения ученых, церковных
соборов и старых отцов. Решение папы непогрешимо, когда
оно касается христианской веры, а также всего, что служит
к спасению человека.
Мартин. Ты повторяешь свои тезисы.
Тецель. Которые твои виттенбергские студенты сожгли на ры-
ночной площади... Очень похвально...
Мартин. Я не имею к этому отношения, уверяю тебя.

Лютер 235
Каетан. Разумеется. Брат Иоганн ничего подобного и не ду-
мает.
Мартин. Я за весь мир не ответчик.
Тецель. В твоей ереси нет ничего нового. Она ничем не отли-
чается от ереси Виклифа или Гуса.
Каетан. Пожалуй, верно, но все-таки не будем отказывать про-
свещенному доктору в новаторстве. Новая ересь? Ее могли
придумать задолго до тебя. Вообще говоря, я не думаю, что
возможна каждый раз новая ересь. Если ересь прорастает
в тебе самом, вот тогда она и есть новая ересь, а ты-—не-
чаянный еретик.
"Тецель. Придет время, и ты вынужден будешь отчитаться пе-
ред всем миром, и тогда всякий поймет, где ходит еретик и
схизматик. Это станет ясно даже тем, кто проспал царство
небесное и не нюхал Библии. Даже они поймут, что вы са-
ми себя осудили, когда, нелепо мудрствуя, переводили
бумагу, строчили целые книги, движимые презрением ко
всему и бесстыдством. Благодарение небу, такие люди черес-
чур зарываются. Ты играешь нам в руку. Помяни мое слово,
брат Мартин: через месяц ты будешь жариться на огне.
Мартин. Ты получил свои тридцать сребреников. Ради Христа,
почему ты еще никого не предал?
Каетан (Тецелю). Думаю, пора проведать Штаупица.
Тецель. Слушаюсь, ваше высокопреосвященство. (Кланяется и
уходит.)
Каетан. На самом деле он получает восемьдесят гульденов в
месяц и еще на мелкие расходы.
Мартин. А как же обет бедности?
Каетан. Как большинство одаренных людей, ты, сын мой, про-
стая душа. Я совсем недавно узнал, что он сумел прижить
двоих детей. Вот тебе и другой обет. Ничего 1 Ему это нэ
пройдет даром, я тебе обещаю. Ты уже славно продырявил
его барабан. Между прочим, доминиканцы относятся к те-
бе очень плохо. Мне ли не знать, ведь я их генерал. И это
понятно: они привыкли распоряжаться. Францисканцы по-

№
Джон Осборн. ЙьесУ
чти поголовно неряхи и плаксы и вдобавок обретаются в
блаженном невежестве. А вот среди вас водятся ученые и
кандидаты в политики.
М а р т и д. Я не рассчитывал, что мои тезисы получат такую
огласку.
К а е т а н. Да уж дальше некуда!
Мартин. Вероятно, их много перепечатывали, и потому они по-
лучили такое широкое распространение.
К а е т а н. Да, они походили по рукам: теперь о них толкуют всю-
ду, где живет имя Христово.
Мартин. Святой отец, я чту и всегда буду чтить святую рим-
скую церковь. Я домогался истины, и все, что я высказал,
мне по-прежнему кажется правдой, истиной и делом хри-
стианина. Но я человек и могу ошибаться — пусть мне ука-
жут, в чем мое заблуждение.
Кае тан (сердито). Оставь высокомерие, сын мой, прибереги его
для более интересной встречи. Я бы давно мог отослать те-
бя в Рим, и никакой немецкий князь не помешает мне это
сделать. Иначе томиться ему у небесных врат, как прока-
женному.
Мартин (больно задетый). Повторяю: я пришел выслушать все
обвинения, которые вы можете мне предъявить.
К а е т а н. Нет, ты не за этим вызван.
Мартин. Я готов представить мои тезисы на суд университетов
Базеля, Фрайбурга, Лувена или Парижа...
К а е т а н. Боюсь, ты не вполне уяснил ситуацию. Я здесь не для
того, чтобы вступать с тобой в дискуссию — ни теперь, ни
позже. Римская церковь — венец светского, гражданского
мира, и того, кто однажды обрел веру, а потом отпал, цер-
ковь может передать в руки гражданской власти. Вряд ли
нужно напоминать, что с бунтовщиками борются и бунтов-
щиков изводят отнюдь не доводами рассудка. (Вздыхает.)
Заговорились мы, сын мой, а время позднее. Нужно отре-
каться. Поверь, я хочу как можно скорее покончить с этим
делом.

Йютер HI
Мартин. Одни стремятся отыскать истину, другим выгоднее
ее убить. Мне безразлично, что нравится и что не нравится
папе. Он человек.
К а е т а н (сухо). Это все?
Мартин. Наверно, он хороший человек и ничем не хуже других
пап. Но этого мало для мира, который жаждет перемен, ре-
формации. А для нее, смею думать, люди уже созрели.
К а е т а н. Дорогой мой друг, подумай, все взвесь и постарайся
найти какой-нибудь выход. У меня одно желание: прими-
рить тебя с церковью и ее высочайшим первосвященником.
Отрекись, сын мой, за это молится наш святой отец.
Мартин. Но разве вы не хотите обсудить...
К а е т а н. Обсудить! Я ничего с тобой не обсуждал и не намерен
обсуждать! Если тебе нужен диспут, пусть тобой займется
Экк.
Мартин. Иоганн Экк? Профессор из Инголыптадта?
К а е т а н. Ты, кажется, не очень высокого мнения о нем?
Мартин. Богословие он знает.
К а е т а н. Он известен участием в диспутах.
Мартин. Ничего странного. Пресный стиль, рассудительная
сдержанность — в этом еще многие видят мудрость.
К а е т а н. То есть он не такой новатор, как ты...
Мартин. Я совсем не новатор, я даже не наставник, да и свя-
щенник я никудышный. Я знаю, что Иисус Христос обой-
дется без моих трудов и служб.
Кае тан. Ну, хорошо, Мартин, раз ты этого хочешь — изволь, я
выскажу свои возражения, а точнее, кое-что тебе открою,
ибо есть вопросы выше твоей безопасности и жизни, есть
интересы, перед которыми ничто и я, и ты, и наша затя-
нувшаяся беседа в этой комнате. Да, некоторые вроде тебя
любят нападать на христианство, у них чешутся руки пере-
пахать его вдоль и поперек, но ответь мне прямо, начистоту:
что ты будешь строить на его месте?
Мартин. Сухую руку лучше отнять, а гнойник вскрыть и мо-
литься, чтобы из гнили и дряни вырастала чистота и сила.

238 Джон Осборн. Пьесы
К а е т а н. Но как же так? Сын мой, ты замахиваешься на самую
совершенную в мире организацию!
Мартин. Кого-нибудь всегда устраивает болезнь, которая су-
шит или насылает скверну. Но больное место нужно при-
жигать без колебания.
К а е т а н. Так-таки без колебания? А скажи мне, пожалуйста:
вот, допустим, ты уничтожил палу —куда ты потом себя
денешь? .
Мартин. Не знаю.
Кае тан. Вот именно, без него тебе нечего делать. Он тебе ну-
жен, Мартин, для твоей охоты он тебе еще нужнее, чем ему
самому нужен его дурацкий кабан. Ты понимаешь меня?
Паны всегда были и всегда будут, даже если их называют
как-нибудь иначе. Покуда есть такие люди, как ты, без пап
не обойтись. Мой сын, ты ведь не революционер, как в доб-
рые старые времена: ты самый настоящий мятежник, а это
совсем особый зверь. Ты не тронешь папу — и не потому,
что свергнуть его тебе не по плечу, а потому, что эта зада-
ча слишком мала для тебя.
Мартин. Наверно, мой генеральный викарий беседовал...
Кае тан (презрительным тоном). Я могу тебя раскусить и без
подсказки Штаупица. Очень может случиться, что некото-
рые обманувшиеся люди увидят в тебе даже вождя своей
революции, но ты ведь не хочешь ломать порядок —ты хо-
чешь его установить. Ты думаешь справиться один, все пе-
реломать и перестроить. После тебя, ты думаешь, никто ни-
чего не переправит. Я читал некоторые твои проповеди о ве-
ре. Знаешь, о чем они все говорят, все до единой?
Мартин. Не знаю.
Кае тан. Они говорят: я рвусь к ясности, я бьюсь за нее, как
припадочный, как зверь, попавший в тиски сомнений.
Мартину нехорошо, ему стоит огромных сил не выдать свою
боль.

Лютер 239
■■ ' ■ ■ '' - ■■' ■■ .I. т
Ты не понимаешь, чем все может кончиться? Людей можно
навсегда оттолкнуть и предоставить самим себе, бросить
без помощи, без поддержки.
Мартин. Простите, ваше высокопреосвященство, я устал с до-
роги и боюсь, что силы оставляют меня...
К а е т а н. Они будут беспомощны и беззащитны, потеряв свою
матерь-церковь, камень Петров — пусть даже все это дале-
ко не безупречно. Разреши им грешить, мой сын, и полу-
чать свои крошечные индульгенции. Велика важность! За-
то спокойно...
Мартин (почти в истерике). Спокойно! Мне... меня это не вол-
нует!
К а е т а н. Мы живем в кромешной тьме, и она все сгущается.
Как же людям найти бога, если они предоставлены самим
себе и каждый заброшен и знает только о себе?
Мартин. Пусть ищут.
Кае тан. Прошу, очень тебя прошу, сын мой: отрекись.
Пауза.
Мартин. Не могу, святой отец.
Пауза,
Кае тан. У тебя нездоровый вид. Ступай отдохни. (Пауза.) Са-
мо собой разумеется, ты будешь удален из ордена.
Мартин. Я...
Каетан. Да?
Мартин. Ваша власть, ваше высокопреосвященство. Вы пред-
ставите мое дело на суд папы?
Каетан. Всенепременно. Пришли ко мне Тецеля.
Мартин простирается ниц, затем поднимается на колени.
(Он раздражен, но умело скрывает это.) Послушай. Наста-
нет время, когда человека не оставят в покое даже после

240
Джон Осборн. Пьесы
его слов: «Я знаю латынь, я христианин». Между людьми
встанут преграды, самые разные преграды. Конца им не бу-
дет видно.
Мартин встает и уходит. Возвращается Т е ц е л-ь.
Тецель. Отрекся?
К а е т а н. Нет, конечно. Этот человек ненавидит самого себя. Ес-
ли он взойдет на костер, Тецель, тебе предстоит удовольст-
вие начертать: лишь других он умел любить.
Сцена
пятая
Охотничий домик в Мальяне, Северная Италия. 1519 год,
Висит герб дома Медичи — бронзовые шары. На сцене моло-
дой управляющий папского двора Карл фон Мильтиц.
Издали доносятся крики, возбужденные возгласы. Входит
папа Лев X, с ним егерь, собаки и доминиканцы. На папе
богатый охотничий костюм, высокие сапоги. В каждом его
движении беззаботность, культура и ум. Он до крайности
подвижен и прежде всех умеет схватить суть происходящих
событий. Слушая Мильтица, он рассеянно играет с птицей,
стреляет в мишень из арбалета или просто ерзает в кресле.
Мильтиц опускается на колени поцеловать туфлю.
Лев. Сегодня обойдемся так — на мне сапоги. Ну, давайте ваше
дело. Жаль упускать хорошую погоду. (Усаживается в кре-
сло и тотчас предается своим развлечениям.)
Мильтиц (расправляет письмо, читает). «Блаженнейшему от-
цу Льву Десятому, высочайшему первосвященнику, авгу-
стинский монах Мартин Лютер желает вечного спасения.
Мне говорят, что вокруг меня растут злобные слухи и что
мое имя в немилости у вашего святейшества. Меня называ-
ют еретиком, отступником, изменником и множеством столь

Лютер
241
же оскорбительных званий. Я не понимаю, откуда такая
вражда, и это меня тревожит. Но от отчаяния всегда спаса-
ет чистая, спокойная совесть, она и теперь поддерживает
меня. Удостой выслушать меня, святой отец,— ведь я перед
тобой как дитя».
Лев X рассеянно хмыкает.
«Уже давно в погребках недовольно ропщут на жадность
священников, порицают власть ключей. Бурлит вся Герма-
ния. Наслушавшись подобных разговоров, я стал особенно
радеть о славе Христа и не одному, а нескольким князьям
церкви высказал предостережение. Они же смеялись мне в
лицо или оставляли мои слова без внимания. Слишком ве-
лик страх перед твоим именем. Тогда я выступил с тезиса-
ми, прибив их к дверям дворцовой церкви у нас в Виттен-
берге. И весь мир, святой отец, запылал как на пожаре. На-
учи, что мне теперь делать? Отречься я не могу, но со всех
сторон меня обступает ненависть и, кроме тебя, защиты ис-
кать негде. Очень я маленький человек, чтобы предлагать
миру столь великое дело».
Лев X щелкает пальцами, и Мильтиц показывает ему в
письме только что прочитанное место. Затем продолжает,
«И вот, дабы утихомирить своих врагов, а друзей утешить,
я обращаюсь к тебе, наисвятейший отец, и в безопасной
сени твоих крыл высказываюсь со всей откровенностью.
Ибо я преклоняюсь перед властью ключей. Если бы мои де-
ла были предосудительны, то светлейший государь Фридрих,
герцог и курфюрст Саксонский, взысканный твоей апостоль-
ской благосклонностью, не стал бы держать меня в своем
университете в Виттенберге. Он бы не потерпел рядом столь
опасное чудовище, каким меня выставляют мои враги. И по-
тому, наисветлейший отец, я припадаю к стопам вашего
святейшества и предаюсь твоей воле таким, каков я есть.
Рассуди, прав я или заблуждаюсь. Возьми мою жизнь или

242
Джон Осборн. Пьесы
верни ее мне, как тебе будет угодно. Я послушаюсь твоего
голоса, как голоса самого Иисуса Христа. Если я заслужи-
ваю смерти, я не откажусь принять смерть. Земля — господ-
не творение, и все на ней от бога. Да хвалят имя его вечно,
и да пребудет на тебе всегда его милость. Писал в день
святой Троицы 1518 года Мартин Лютер, августинский мо-
нах».
Все ждут, когда Лев X кончит свои игры и уделит внима-
ние письму. Папа встает, берет у Милътица письмо. Заду-
мывается.
Лев. Двуличный германец, ублюдок. Почему не сказать ясно, че-
го он хочет? Что-нибудь еще?
М и л ь т и ц. Он заявляет, что хочет предстать перед судом любо-
го университета в Германии, исключая Лейпциг, Эрфурт и
Франкфурт, ибо они не беспристрастны, как он считает. Он
заявил, что явиться в Рим считает для себя невозможным.
Лев. Еще бы!
М и л ь т и ц. Его здоровье, он говорит, не вынесет тягот путеше-
ствия.
Лев. Лукавец! Лукавый немецкий ублюдок! Что пишет о нем
Штаупиц?
Мильтиц (быстро прочитывает другое письмо). «Преподобный
отец Мартин Лютер составляет украшение и славу нашего
университета. На протяжении многих лет мы видели его
блестящие способности...»
Л е в. Так, это мы знаем, слышали. Пишите Каетану. Мы поруча-
ем вам вызвать к себе Мартина Лютера. Заручитесь под-
держкой нашего дражайшего сына во Христе Максимилиа-
на, соберите всех немецких князей, а также призовите от
всех общин, университетов и властей духовных и светских.
Заполучив Лютера, охраняйте его бдительно, дабы затем
препроводить сюда в Рим. Если, однако, он по доброй воле
вспомнит свой долг и раскается, мы облекаем вас властью
вернуть его в незыблемое единство нашей святой матери-

Лютер
24*
церкви. Но если он будет упорствовать, а завладеть им не
удастся, мы уполномочиваем вас объявить его вне вакона
' по всей Германии. Исторгнуть и отлучить от церкви. Также
объявить вне закона прелатов, религиозные ордена, универ-
ситеты, графов и герцогов, которые не окажут содействия
в его задержании. О мирянах: если не подчинятся беспреко-
словно вашим распоряжениям, объявить их позорными от-
ступниками, лишенными христианского погребения и всех
милостей, которые им полагались от апостольского престо-
ла и от любого другого государя. Вепря, вертоград господень
разоряющего, нужно загнать и убить. Дано и скреплено пе-
чатью ловца человеков — ну и так далее. Все. (Быстро ново-
рачивается и уходит.)
^
Сцена
шестая
Элъстерские ворота в Виттенберге. 1520 год. Вечер. Звонит
одинокий колокол. На заднике представлена папская булла,
отлучающая Лютера от церкви. На булле пляшет отблеск ко-
стров, разложенных у Эльстерских ворот; в огне жарким
пламенем горят книги канонического права и папские де-
креталии. Снуют монахи, подносят новые книги и доку-
менты и швыряют их в огонь. Входит Мартин, поднима-
ется на кафедру.
Мартин. Мне вручили вот эту бумагу. Хочу рассказать о ней.
Бумагу эту вынесли из отхожего места, называемого Римом,
из самой столицы прелестного царства сатаны. Бумага зовет-
ся папской буллой, она отлучает меня, доктора Мартина
Лютера, от церкви. От бумаги разит брехней, как гнилью из
европейского болота. Ибо папское письмо — это дьявола
дерьмо. Я подниму бумажку выше, чтобы вы лучше ее раз-
глядели. Видите подпись? Под печатью ловца человеков вы-

244
Джон Осборн. Пьесы
вел подпись некий срамной член, прозванный Львом,— он
главный золотарь у сатаны, лоснящийся глист, а для вас —
его святейшество папа. Вам говорят, что он первый человек
в церкви. Что ж, может быть. Как рыба —первое лакомство
для кошки. Груда вылизанных костей с парой тусклых мер-
твых глаз. Господь сказал мне: уходи с этого кошачьего
пира! А буллу — в огонь, в огонь ее вместе с шарами Меди-
чи! (Сходит с кафедры, бросает буллу в костер. Его лихора-
дит, как при удушье или перед припадком. Дрожа, он опу-
скается на колени.) Господи! Господи, помоги устоять про-
тив разума и мудрости мира. Ты должен, ты один можешь
помочь. Вдохни в меня силу. Вдохни, как дышит лев в пасть
мертворожденного львенка. Ведь не мое — твое дело решает-
ся. Для себя я никогда бы не стал связываться с владыка-
ми мира сего. Я хочу жить в покое, тихо и одиноко. Вдохни
в меня силу, Иисусе. Люди не могут, вся надежда на тебя.
Ты слышишь меня, господи? Или ты умер? Умер?! Нет, ты
не можешь умереть, ты можешь только скрыться. Верно?
Господи, мне страшно. Я ребенок, потерянный ребенок.
Я мертворожденный. Вдохни в меня жизнь, господи, во имя
сына твоего, Иисуса Христа, который сделается для меня
защитником и избавителем, моей нерушимой крепостью, —
вдохни в меня, господи. Дай жизнь. Дай мне жизнь, гос-
поди. (Молится.)
Яркий свет костров затопляет окружающую тьму.

Действие
третье
Сцена
первая
Рейхстаг в Вормсе. 18 апреля 1521 года. Золотого цвета гана-
вес, на нем — четкая, пестрящая красками, залитая ярким
солнечным светом картина этого исторического съезда кня-
зей, курфюрстов, герцогов, послов, епископов, графов, баро-
нов и прочая. На картине можно показать повозку, в кото-
рой Лютер приехал в Вормс, Одним словом, разряженное
под Ренессанс средневековье.
У подобных картин нет глубины, они пишутся на сверкаю-
щем золотом фоне. Движение сковано, перспектива игнори-
руется, фигуры и целые сюжеты располагаются по плоско*
сти вверх. Пейзаж как бы вздымается дыбом. Режиссер и
художник вправе избрать другой путь и расписать полотно
в манере Алътдорфера, например. Перед полотном — тесная,
впору одному человеку кафедра с медными поручнями. Же-
лательно, чтобы эта часть авансцены была немного выдви-
нута в зал. В любом случае нужно стремиться до предела
раздвинуть рамки действия, создать впечатление сопричаст-
ности событиям, которые разыгрываются на сцене; нужно,
чтобы зритель как бы лег подбородком на канаты боксерско-
го ринга. Здесь же, на авансцене, несколько кресел. Стол, на
нем десятка два книг. Стол и книги тоже можно показать на
золоченом полотне. Еще несколько кресел стоят полукругом
у кафедры. Со всех концов зала стройно и сильно звучат
фанфары, и на авансцену выходят (лучше — прямо из зри-
тельного вала) некоторые участники рейхстага
(им тоже можно найти место на золотой фреске). Впереди
выступает герольд, за ним все остальные. Рассажива-

246
Джон Осборн. ЙьесУ
ются. Среди этих лиц: император Карл V, (он садится
перед кафедрой), папский нунций Алеандро, рыцарь.
У л ъ р и х фон Г у т т е н, архиепископ Т р и р с кий с
секретарем и Иоганн фон Экк. Последний зани-
мает место у стола с книгами. Трубы смолкают. Ожидание,
Из глубины сцены появляется Мартин и всходит на ка-
федру, j
Экк (поднявшись). Мартин Лютер, ты был призван его импера-
торским величеством, чтобы дать ответ на два вопроса. Мо-
жешь ли ты публично признаться в том, что являешься ав-
тором представленных здесь книг? Когда я вчера задал тебе
этот вопрос, ты немедленно согласился, что эти книги дей-
ствительно написаны тобой. Это так?
Мартин утвердительно кивает.
Когда я перешел ко второму вопросу, ты попросил дать вре-
мя на размышление. Вряд ли в этом была нужда, ибо ты
опытный диспутант и весьма толковый доктор богословия.
И все же его императорское величество милостиво согласил-
ся исполнить твою просьбу. Теперь время кончилось — у тебя
были день и целая ночь,— и я повторяю свой вопрос. Ты
признал эти сочинения своими. Будешь ты защищать все
свои сочинения или от некоторых откажешься? (Садится.)
Речь Мартина — спокойная, в тоне беседы. Он говорит ров-
ным голосом, простыми словами.
Мартин. Ваша светлость, преславные князья и сиятельные
вельможи, божьей милостью я стою перед вами и прошу вы-
слушать меня со вниманием. Если по невежеству я кого-ни-
будь назвал неверным титулом или еще чем-нибудь нару-
шил приличный этому месту устав,— не взыщите: я плохо
знаю мир, я странствовал лишь по углам монашеской кельи.
Мы согласились на том, что все эти сочинения принадлежат
мне и что на отпечатанных книгах мое имя стоит по праву.

Лютер
247
Отвечу на второй вопрос. Прошу принять во внимание, ва-
ше светлое величество и сиятельные вельможи, что не все
мои книги одинаковы. Есть работы, где я простодушно рас-
суждаю о- сокровищах веры и нравоучения, и даже враги
мои сходятся на том, что эти сочинения безвредны, что их
можно без опаски дать самому нетвердому христианину.
И, сколь суровой и жестокой ни была направленная против
меня булла,— даже в ней признается, что некоторые моя
книги совсем не оскорбительны. Только от этих оговорок ни-
кому не легче, поскольку булла и эти книги предает
проклятию наряду с остальными, которые она сочла оскор-
бительными. Если я стану отказываться от этих книг, что
же получится? Получится, что я предаю проклятию те са-
мые положения, в которых сошлись и мои друзья и мои вра-
ги. Есть другая категория книг: в них я нападаю на власть
ключей, разорившую христианский мир. Никто не может
этого отрицать: все это видят, все на это жалуются. И боль-
ше всех от этой тирании страдают немцы. Их обирают до
нитки. Если сейчас я отрекусь от этих книг, я помогу ти-
рании размахнуться еще сильнее. На это я никогда не пойду.
Третья партия книг направлена против определенных лич-
ностей, против людей известных, знатных. Они все защища-
ют Рим, они враги моей религии. Возможно, в этих сочине-
ниях я высказался чересчур резко, даже, может быть, слиш-
ком грубо для монаха. Но ведь я и не лезу в святые, и за-
щищаю я не самого себя, а учение Христа. Как видите, и от
этих книг я тоже не могу отказаться, иначе положение ни-
когда не переменится и все будет идти по-старому. Однако я
человек, а не бог, и пример моего Спасителя подсказывает
мне единственное средство защитить свои сочинения. Когда
первосвященник Анна спросил Иисуса о его учении, а ка-
кой-то служитель ударил его по лицу, Иисус ответил: «Если
я сказал худо, покажи, что худо». Раз сам непогрешимый
господь Иисус Христос пожелал выслушать возражения ка-
кого-то служителя, то и я должен поступать точно так же.

248
Джон Осборн. Пьесы
И поэтому я прошу во имя господнего милосердия: покажи-
те мне на Евангелиях, где я ошибаюсь. Докажите мне, что
я ошибаюсь, и я буду молить, чтобы мне позволили своей
рукой бросить эти книги в огонь. Мне кажется, я дал ясный
ответ на ваш вопрос. Я очень хорошо сознаю опасность сво-
его положения. Все-таки хочется думать, что причиной на-
ших разногласий является божье слово. Ведь сказал Хрис-
тос: «Не мир пришел я принести, но меч; ибо я пришел раз-
делить человека с отцом его». Давайте постараемся, чтобы
столь многообещающее царствование благородного и юного
принца Карла не кончилось бедой для всей Европы. Только
бога нужно бояться. Я поручаю себя воле его светлейшего
величества и сиятельных вельмож и смиренно молю не осу-
ждать меня и не видеть во мне врага. Я кончил.
Экк (поднимается с кресла). Мартин, ты не ответил на вопрос.
Пусть даже некоторые твои сочинения безвредны — речь
сейчас не об этом. Мы по-прежнему спрашиваем тебя, наме-
рен ли ты вырвать богохульные страницы, искоренить ересь
и мысли, которые могут быть истолкованы как ересь, и вы-
травить всякое высказывание, которое может повредить ка-
толической вере. Его святейшее императорское величество
более чем готов быть снисходительным к тебе, и, если ты
поступишь как требуется, он употребит свое влияние на
папу и сделает так, что доброе в твоих сочинениях не про-
падет вместе с дурным. Но если ты будешь упорствовать в
своих взглядах, то самая память о тебе исчезнет и все, что
ты написал истинного и ложного,— все будет забыто.
Интереснее всего, Мартин, что ты тоже киваешь на Святое
писание — так поступали все еретики. Ты требуешь, чтобы
тебя опровергали божьим словом. Остается думать, что ты
человек больной или ненормальный. Да разве всегда и на
всякий вопрос нужно отвечать? Задумайся: если каждый
заберет себе что-то в голову и начнет подступать с вопросами
к установленным положениям церкви и требовать ответа по
букве Святого писания, в христианском мире не останется

Лютер
249
ничего определенного и бесспорного. Что скажут иудеи, тур-
ки, сарацины, если им случится узнать, что мы спорим: ис-
тина или не истина то, чему мы до сих пор верили? Мартин,
я тебя прошу: не думай, что только ты знаешь скрытый
смысл Евангелий. Не ставь так высоко свое мнение — мно-
гие чувствуют так же искренне и знают немало, но они
скромнее тебя. Прошу тебя, не тревожь сомнениями самую
святую, самую последовательную веру, основанную совер-
шеннейшим законодателем и кровью и чудесами его апосто-
лов распространенную по всей земле. Определения этой ве-
ры дали святые соборы, и церковь утвердила их деяния. Это
твое наследование, и законами императора и папы обсуждать
эти вопросы запрещается. Споры ни к чему не приведут, и
посему законы просто осуждают всякого, кто им не подчи-
няется. Поэтому я вынужден повторить свой вопрос и тре-
бовать прямого, ясного и недвусмысленного ответа: согласен
ты отречься от своих сочинений и содержащихся в них оши-
бок? Или нет?
Мартин. Ваше светлейшее величество и вы, вельможи, ждете
от меня простого ответа, и я отвечу прямо и без уверток.
Пусть меня убедят свидетельствами Святого писания, ибо я
не верю ни папам, ни соборам, пусть меня опровергнут тек-
стами Святого писания и божьим словом свяжут мою совесть.
В противном случае я не могу и не хочу ни от чего отрекать-
ся, ибо не подобает поступать против совести. На том я
стою. Бог да поможет мне. Я не могу иначе. Аминь.
Сцена
вторая
Виттенберг. 1525 год. Походная музыка, ухает пушка, вопли
раненых. Дым, растерзанное знамя с изображением креста и
деревянного башмака, эмблемы крестьянского движения. По
другую руку от кафедры на авансцене небольшой аналой.

too
Джон Осборн. Пьесы
В центре — тачка, около нее окровавленный труп крестьяни-
на. На авансцене Рыцарь. Он перепачкан в грязи, измож-
ден и подавлен.
Рыцарь. Горячий был тогда денек в Вормсе, не то что теперь.
Много воды утекло с тех пор. Нет уже того пыла! Нынче од-
ним головорезам хорошо. А вы даже представить себе не мо-
жете, какого страху в тот день нагнал на все многоперов
собрание наш монах. Нас всех охватил трепет, всех до еди-
ного, никто пе устоял, хотя многие, поверьте слову, были
совсем н<з расположены переживать такие чувства. Голова
у него взмокла и зудела, и по его виду можно было дога-
даться, какое у него липкое и белое тело, даже бледнее,
лица, а на ощупь как мельничный жернов. К концу он весь
парился в поту, и даже со своего места я слышал его запах.
Но он был как искра, этот неряха монах, он был как искра
и шипящим огоньком бежал к пороху, на котором мы сиде-
ли, и остановить его было невозможно, а когда бабахнуло,
то уже было поздно что-то исправлять. И я тогда как-то
вдруг ясно понял, что такое бывает однажды, как-то сразу
это почувствовал. Что-то свершилось, что-то стало другим,
переменилось, что-то на наших глазах обрело плоть, стало
плотью и духом, вроде как... да, как спустилась тьма на зем-
лю, когда тело того обмякло на кресте. Я так понимаю свер-
шение чуда, и вот что-то в этом роде совершилось тогда во
всех пас, безразлично — друзья мы были ему пли враги.
О чем мы тогда думали, чего ожидали, к чему шли — не
возьмусь передать, даже награди меня бог умением гово-
рить и писать, как этот монах. За других не скажу, но лич-
но я готов был орать, пока не лопнут перепонки, готов был
вырвать меч — нет, не вырвать: оторвать от себя, как драго-
ценнейшее, кровное, и всадить, куда он скажет.
(Отдается своим мыслям. Его взгляд падает на труп кре-
стьянина. С силой ударяет рукой по тачке.) Да разве его
поймешь! Меня он совсем сбил с толку, я не знаю, чего он

Лютер
251
хочет. Сколько ни старался понять, ничего не получается.
(К трупу.) Верно, приятель? Получается, да не так, как нам
хотелось. Уж ты и подавно не этого хотел. Но кто мог поду-
мать, что мы окажемся в разных лагерях — мы здесь, а он
с ними? Что в твоей войне с ними он встанет за воротами
бойни и будет бить в барабан: выпускайте из них кровь, вы-
резайте их тысячами, тяните на виселицу, гоните в адское
пекло! Я, конечно, понимаю: каждая группа добивалась
своего, но они все сошлись па том, чтобы поживиться за
наш счет, чтобы нашими руками натворить дел, о которых
мы не смели и задумываться. Все они одним миром мазаны:
высокие князья и архиепископы, отборная знать и богатые
бузотеры, господа такие да господа сякие — все сбились, как
свиньи к корыту, все драли с крестьянина последний грош.
Хороши и наши добрые аббаты, у которых глотки заплыли
жиром, словно там ожерелье из гусиных яиц, и мы хороши,
допотопные рыцари и вообще бывшие люди, помнящие
только лучшие времена: нас припугнули — мы и полезли очер-
тя голову, потому что терять нечего. Да... И никого не на-
шлось остановить, указать выход, когда стало слишком ясно,
как далеко зашли дела. Ведь страдания стольких людей мо-
гли же чему-то научить! Говорят, что прибыль—для вас,
конечно, это штука знакомая, —так вот, она, оказывается,
зародилась в монастырях, когда там стали вести учет прихо-
ду и расходу. Пожалуйста вам: счетные книги в монастырях,
и притом задолго до того, как нас понесло жечь эти самые
монастыри. А когда люди хотят остаться в барыше, для них
существует только одна статья — приход, а расходы оплачи-
вают другие, и даже не стоит труда заносить это в книгу.
(Шевелит ногою труп.) Вот ты и расплатился, земляк, те-
бя, как говорится, списали в расход. Он, можно сказать,
еще только рождался на белый свет, а они уже отмели его
в сторону. Скажете, не так? И всех таких, как он, всегда,
везде и всюду. (С трудом поднимает на тачку тело кресть-
янина.}

252
Джон Осборн. Пьесы
С книгой в руке входит Мартин. Рыцарь и Мартин обме-
ниваются долгим взглядом, потом Мартин замечает труп.
Рыцарь берет у Мартина книгу, смотрит название. От него
не укрылось, что Мартина передернуло при виде трупа.
Рыцарь. Еще одна? (Возвращает книгу Мартину.) Как дума-
ешь, хорошо будет расходиться?
Пауза.
Наверно, хорошо. Без публики ты не останешься. Верно?
Мартин порывается уйти, но Рыцарь его удерживает.
Погоди, Мартин. (Оборачивается и осторожно, словно совер-
шая обряд, кладет руку на труп, затем мажет кровью Мар-
тина.) Вот так. Так-то лучше.
Мартин делает еще одну попытку уйти, и опять Рыцарь ос-
танавливает его.
Теперь все правильно. Теперь ты даже обличьем похож на
палача.
Мартин. Казнит господь...
Рыцарь. Полюбуйся на себя — разве не похож?
Мартин. Не мне, господу пеняй.
Рыцарь. Какая разница? На тебе такой же фартук.
Мартин направляется к кафедре.
Он тебе очень идет. (Пауза.) Тогда, в Вормсе (пауза), ты
был виден до последней шерстинки, как через стекло. По-
мнишь Вормс? Я тебя всего нюхом чувствовал. Вонь, смерть,
страх — вот чего ты добился. Ты знал, Мартин, на что идешь,
и, кроме тебя, никто другой не решился бы на это. Ты даже
сразу мог дать и свободу и порядок.
Мартин. Где это видано, чтобы в революцию был порядок! Во
всяком случае, христиане призваны страдать, а не бороться.
Рыцарь. Пусть все мы служили интересам старых, корыстных

Лютер
253
групп, ладно, но разве всех нас не искупила кровь Христо-
ва? (Указывает на мертвого крестьянина.) Вот его — прини-
мали его в расчет, когда записывали божье слово? Или од-
ному тебе оставили свободу? Тебе и князьям, которых ты
взял под свое крылышко, богатеям бюргерам и...
Мартин. Свободу? (Поднимается по ступеням кафедры.) Кня-
зья меня упрекают, ты меня упрекаешь, крестьяне упре-
кают...
Рыцарь (поднимается за ним следом). Потому что ты превра-
тил воду в вино.
Мартин. Когда я вижу хаос, я узнаю работу дьявола, и мне
делается страшно. Ну, хватит об этом.
Рыцарь. Опять увиливаешь!
Мартин. Уходи.
Рыцарь. Нет, погоди!
Мартин силится столкнуть Рыцаря со ступеньки, но тот дер-
жится крепко.
Мартин. Сойди отсюда!
Рыцарь. Уходишь от ответа, лицемер, свинья, вонючка!
Мартин. Услышал бог стенание сынов Израилевых...
Рыцарь. Что, теперь откровение в голову ударило?
Мартин. И вывел их из земли фараоновой.
Рыцарь. Лицемерная свинья!
Мартин. Слышишь? Вывел...
Рыцарь. Провались ты пропадом! Не суй мне свою Библию, по-
росенок, у меня своих откровений хватает. (Стучит пальцем
по лбу.) Ты тут держи свою Библию, тут! (Хватает руку
Мартина и тычет ею в его голову.) Ты убиваешь дух, ты
буквой убиваешь дух! Ты не туда забрел, Мартин,— ты ко-
паешься в собственном дерьме. Рой, рой глубже! Это ты
умеешь. Тут тебе и дух святой, спеши надышаться!
Они схватываются в драке, по Рыцарь очень слаб, и Марти-
ну удается освободиться и взойти на кафедру.

254
Джон Осборн. Пьесы
Мартин. Слово победило мир, на Слове утвердилась церковь...
Рыцарь. Слово? Какое Слово? Верти им как хочешь, только оно,
может быть, вроде святой реликвии или индульгенции, а ты
помнишь, как ты с ними обошелся! Да ведь это, наверно,
все только поэзия, Мартин! Стишки! И ты, конечно, стихо-
плет, это ясно. Знаешь, во что верит сердцем большинство
народа? У них нет твоего воображения, и в своем сердце они
верят, что Христос был человек, как все мы, и, само собой,
пророк и учитель; в простоте душевной они верят, что его
вечеря была просто трапеза, как у них,— если им есть за что
сесть, конечно,— простая трапеза, хлеб и вино. Простая еда,
без прикрас и слов. А помог им в это поверить — ты сам.
Мартин (после паузы). Оставь меня.
Рыцарь. Хорошо. С тобой ничего и не выстоишь. Я и так слиш-
ком долго проторчал рядом. От нас уже одинаковый дух
идет.
Мартин (с болезненным стоном). Это дух моего спора, я без
конца спорю с богом, я хочу, чтобы он был верен своему
Слову! Молчи! Если твои крестьяне восстали против его
Слова, это даже хуже убийства, ибо страна разорена и еще
неизвестно, как господь распорядится с немцами.
Рыцарь. Не сваливай немцев на бога, Мартин! (Смеется.) Бог
тут не виноват. Этих немцев только зачинали, когда ты уже
порядочно наломал дров.
Мартин. Услышь меня, Иисусе! От твоих ран идут мои слова!
Эти сбившиеся в стадо мужики заслужили смерть. Они про-
тивились власти, они грабили и торговались, и все во имя
твое. Поверь мне, Христос! (Рыцарю.) Я этого требовал, я
молился об этом, и вышло, как я просил. Убери эту дрянь!
Оттащи его куда-нибудь!
Рыцарь собирается увезти тачку с трупом.
Рыцарь. Ладно, дружок. Оставайся со своей монашенкой. Же-
нись, валандайся с нею. Живи, как все люди. Распускай с

Лютер
255
ней слюни, забирайся к ней в постель, как передрогший ре-
бенок. Как думаешь, справишься?
Мартин (с облегчением). Отец по крайней мере меня за это по-
хвалит.
Рыцарь. Отец? (Пожимает плечами и, устало толкая перед со-
бой тачку, уходит со сцены.)
Мартин (бессильно склоняет голову на край кафедры.) Я...
(Шепчет.) Верю тебе... Верю... Ты победил мир... Я верю те-
бе... Ты один мне нужен... (Тяжело навалившись на кафед-
ру, погружается в забытье. Затем старается овладеть собой,
словно он на людях и нужно кончить проповедь.) Я пола-
гаю, вы... Я уверен, вы помните: Авраам... Авраам был ста-
рик... Да, глубокий старик, ему было сто лет, когда случи-
лось чудо, подлинпое чудо для человека его лет: у него
родился сын. Сын. Он назвал его Исааком. Он любил Иса-
ака, любил так сильно, что и не выразить словами. Для Ав-
раама его сынок был живым чудом: маленький, вечный...
зверек... удивительный. И в ребенке он находил отца. Но од-
нажды господь сказал Аврааму: возьми сына своего, которо-
го ты так сильно любишь, убей его и принеси мне в жертву.
И в ту же минуту что-то сжалось внутри Авраама, ибо он
думал, что господь послал ему сына в залог его жизни. И вот
он взял отрока и приготовился его убить: связал, положил
на жертвенник поверх дров — сделал, как ему было сказано.
И, тихими словами беседуя с отроком, вознес над его голым
тельцем нож, и мальчик даже не старался освободиться, не
закрывал глаза. Никто, кроме Христа, не являл такой покор-
ности, и, если бы господь тогда не усмотрел, отрок бы умер;
но вмешался ангел, мальчика развязали, и Авраам взял его
на руки. Во чреве жизни мы можем умереть, но господь го-
ворит: нет, и мы живем во чреве смерти. Он сокрушает нас,
и он дает нам жизнь.
Появляется Рыцарь, молча смотрит на Мартина. В руках
у Рыцаря знамя с изобрао/сением башмака.

256
Джон Осборн. Пьесы
Мартин. Сердце Иисуса, спаси меня. Сердце Спасителя моего,
освободи меня. Сердце пастыря моего, защити меня. Сердце
— наставника моего, вразуми меня. Сердце царя моего, направь
меня. Сердце друга моего, не оставь меня.
Входит Катерина фон Бора, невеста Мартина, с нею
два монаха.
Мартин сходит с кафедры и направляется к ней навстречу.
Звучит простая мелодия на каком-то простом инструменте.
Катерина берет Мартина за руку, оба опускаются на колени
в центре сцены. На них молча взирает Рыцарь. Потом он
ожесточенно рвет знамя и швыряет его к алтарю.
Сцена
третья
Гимн. Монастырь августинцев в Виттенберге. 1530 год. Стол
в трапезной, на нем два прибора с остатками еды. За сто-
лом в одиночестве сидит Мартин. На четвертом десятке
он бурлил энергией, был в расцвете сил, а теперь это старе-
ющий человек, делающий безнадежные попытки вернуть
прежнюю форму. С кувшином вина входит Катерина,
крупная, красивая тридцатилетняя женщина.
Мартин. Как он?
Катерина. Все хорошо, сейчас придет. Не хочет, чтобы я ему
помогла. Наверно, ему было нехорошо.
Мартин. Бедняга. Весь век просидеть в монастыре — после это-
го не всякий желудок примет твою стряпню.
Катерина. Что, невкусно?
Мартин. Что ты, все отменно, да только усохшему пищеваре-
нию старика монаха тяжеленько с этим справиться.
Катерина. Понятно. А ты как — ничего?
Мартин. Вполне, дорогая. Спасибо. (Улыбается.) Хотя попозже,
боюсь, прихватит и меня.

Лютер
257
Катерина. Сам виноват — любишь поесть.
Мартин. А что, это лучше, чем поститься. Знаешь рассказ об
одном солдате? Не слышала? Было это в каком-то крестовом
походе. Солдата успокоили, что если он погибнет на поле
брани, то удостоится обедать в раю с Христом. Солдат дал
тягу. Кончилось сражение, иаш герой объявляется, и его
спрашивают, почему он сбежал с поля битвы. «Ты что же,
не хотел обедать с Христом?» — говорят. А он отвечает: «Дело
не в этом, просто я сегодня пощусь».
Катерина. Я принесла еще вина.
Мартин. Спасибо.
Катерина. Лучше будешь спать.
Опираясь на палку, входит Ш т а у пи и.
Мартин. Вот и славно! Я уже боялся, что ты там провалился,
прямехонько в ласковые лапы дьявола.
Ш т а у п и ц. Простите. Я немного прогулялся.
Мартин. Ничего, подсаживайся. Кэти принесла нам вина.
Штаупиц. Не могу опомниться. Все это очень удивительно.
Прежде здесь было полным-полно мужчин, а теперь только
ты и твоя Кэти. Вот какие чудеса.
Катерина. Я бы не советовала тебе засиживаться, Мартин. Ты
опять неважно спал прошлую ночью. Я слышала, как ты тя-
жело дышал.
Мартин (приятно развлечен). Ты расслышала, что я тяжело
дышал?
Катерина. Отлично знаешь, про что я говорю. Когда ты не мо-
жешь заснуть, я тоже лежу без сна. Спокойной ночи, доктор
Штаупиц.
Штаупиц. Спокойной ночи, милая. Спасибо за обед, он был
прекрасный. Очень жаль, что я не сумел отдать ему дол-
жное.
Катерина. Я не обижаюсь. С Мартином вечно такая же исто-
рия.
Штаупиц. Правда? Значит, он не очень переменился.
9 Зак, № 830

258
Джон Осборн. Пьесы
Мартын. Совсем не переменился. Даже Кэти не может умаслить
мои потроха.
Катерина. А коли не живот — так бессонница.
Мартин. Ладно, Кэти, не ворчи. Еще у меня подагра, геморрой
и звон в ушах. Доктору Штаупицу пришлось терпеть мои
капризы куда дольше, чем тебе.
Катерина. Молчу, но постарайся не забыть, что я тебе сказала.
(Целует Мартина.)
Мартин. Спокойной ночи, Кэти.
Катерина уходит.
Штаупиц. Ты попал в очень хорошие руки.
Мартин. Беда, что не каждому повезет жениться на монахине.
Они прекрасные стряпухи, бережливые хозяйки и замеча-
тельные матери. Против отчаяния, мне кажется, существуют
три средства. Первое — это вера в Христа, второе — поднять
против себя весь мир и расквасить ему нос, а третье — лю-
бовь женщины. Конечно, и эти средства не всегда помогают,
а если помогают, то лишь на время. Бывает чертовски плохо,
сна нет, хоть караул кричи, и тогда я поворачиваюсь к Кэти,
трогаю ее. Я говорю: выручай, Кэти, помоги. Иной раз ей и
впрямь удается вытащить меня. Нелегкая это работа даже
для ее рук. А руки у нее большие, сильные.
Штаупиц. Она молодчина.
Мартин. Еще вина?
Штаупиц. Совсем немного. Мне тоже пора на покой.
Мартин. После вина лучше спится. У тебя усталый вид.
Штаупиц. Старость. Смотри, наша старушка груша цветет. Ты
о ней заботишься.
Мартин. Я люблю ковыряться в земле, когда есть возможность.
Мне приятно думать, что это на пользу моим костям. Во вся-
ком случае, после работы я чуть больше нравлюсь себе.
Штаупиц. В свое время мы разок-другой побеседовали под
этой грушей.
Мартин. Да.

Лютер
259
Ш т а у п и ц. Как тихо, Мартин. Мне никогда прежде не приходи-
ло в голову, что тишина в монастыре кричит... Был явствен-
ный голос. (Пауза.) Теперь пропал. (Встряхивает головой,
пауза.) Как твой отец?
Мартин. Тоже постарел, но еще держится.
Ш т а у п и ц. Он... доволен тобой?
Мартин. Он никогда не был особенно мною доволен. Ни степень
магистра, ни звание доктора его не радовали. Только когда
мы с Кэти поженились и Кэти забеременела,-— вот тогда он
был доволен.
Ш т а у п и ц. Ты помнишь брата Вайнанда?
Мартин. Как же! Он всегда зажимал коленями мою голову, ко-
гда я падал в обморок в хоре.
Ш т а у п и ц. Где-то он сейчас? (Пауза.) У него был редкой красо-
ты голос.
Мартин. Старый друг, тебе грустно. Прости. (Пауза.) От нас,
монахов, был малый прок, а для самих себя и вовсе никако-
го. Каждый таился, как вошь на хитоне господнем.
Ш т а у п и ц. Да, и ты особенно отличался. Я всегда выговаривал
тебе за фанатизм, с которым ты исполнял устав.
Мартин. И наконец отговорил, правда? (Пауза.) Отец, а ты мною
доволен?
Ш т а у п и ц. Я? Сынок, теперь уже не имеет значения, доволен я
тобой или нет. Когда мы толковали под этой грушей, ты был
совсем как дитя.
Мартин. Как дитя.
Щтаупиц. А нужно было мужать, ты слишком долго не решал-
ся на это. Но сейчас ты уже не перепуганный монашек, и
тебе не надо бегать к отцу-настоятелю, который похвалит
или отругает. Ты только откроешь рот, и мир бросает дела и
юлушает. Знаешь, когда я приехал принимать этот мона-
стырь, за весь год не печаталось и тридцати книг. А только
в прошлом году их вышло шестьсот, если не все семьсот,
причем основная масса была напечатана здесь, в Виттеп-
берге.
9*

260
Джон Осборн. Пьесы
Мартин. Господь оказал себе прекрасную услугу, подарив нам
печатный станок. Даже не представляю, как он обходился
без него раньше.
Ш т а у п и ц. Есть слух, что в тысяча пятьсот тридцать втором
году будет конец света.
Мартин. Если ему быть, то почему и не в тысяча пятьсот три-
дцать втором году? Чем этот год хуже других? Давно пора.
Можно написать книгу и назвать ее: «1532».
Ш т а у п и ц. Прости, Мартин. Я пришел повидаться, а не разво-
дить критику. Прости старика: я уже плохо соображаю, все
чего-то боюсь, еще переел сегодня. Я совсем не...
Мартин. Ты тоже меня прости. И не огорчайся: я привык выслу-
шивать критику, Иоганн. Критика полезна, она укрепляет
мышцы. Кого только не наслушаешься: врунов, крохоборов,
этого хитрого шута Эразма хотя бы. Он-то мог бы разобрать-
ся, что к чему, да только все хочет пройтись по яйцам, ни
одного не разбив. Или Генрих, этот английский бабуин с
задницей мандрила, прокаженный сукин сын,— у него же
нет ни одной своей мысли. Только додумался называть себя
защитником веры.
Пауза. Штаупиц не отзывается на попытку Мартина придать
разговору шутливый характер.
Однако нужно признать, что Эразм не дал себя задурить
ханжеством и возней с индульгенциями, папой и чистили-
щем. Он копнул в самую глубину и до сих пор по уши си-
дит в вопросах морали и спасения человека собственными
силами. От других добра не жди. Один господь думает за
всех. Но вот чего не может понять Эразм: господь непости-
жим, недосягаем для разума. Воля человеческая подобна
лошади, стоящей меж двух ездоков. Если ее оседлает гос-
подь, она пойдет, куда укажет господь. А если вспрыгнет са-
тана, она повезет по его указке. И главное, лошадь не может
•выбирать ездока. Этот вопрос решают между собой то двое.
(Пауза.) В чем ты меня винишь? Что я сделал?

Лютер
261
Штаупиц. Я ни в чем не виню тебя, Мартин, ты знаешь. Пра-
ведный — сам себе обвинитель, ибо и суд его праведен.
Мартин. Что ты хочешь сказать? Что я неправедный?
Штаупиц. Ты стараешься быть праведным, а большего с тебя
не спрашивается.
Мартин. Ты про этих проклятых крестьян? Думаешь, я должен
был поддержать их?
Штаупиц. Я этого не говорю.
Мартин. А что говоришь?
Шт а у п и ц. Не надо было поддерживать князей. Крестьян пере-
били, и эту бойню устроил ты. А ведь их дело было правое,
Мартин. Разве не так?
Мартин. Я никогда не говорил, что оно неправое.
Штаупиц. Тогда как же?
Мартин. Ты не забыл свои слова: «Помни, брат, что ты начал
свое дело во имя господа нашего Иисуса Христа»?
Штаупиц. И что из этого следует?
Мартин. Отец, четками не навести порядок в мире. Это была
орава, толпа, и если их не усмирить и не уничтожить, то к
десятку тиранов добавится тысяча новых. Толпа есть тол-
па, уже одним этим она неугодна Христу. Человек не может
умереть за другого, не может верить за другого, отвечать за
другого. Поручись за другого — и ты уже в толпе. Надо жить
своим умом и умереть за самого себя — это самое большее,
на что мы имеем право рассчитывать. Неужели я должен на-
помнить тебе слова Павла? «Всякая душа да будет покорна
высшим властям; ибо нет власти не от бога, существую-
щие же власти от бога установлены. Посему противящийся
власти противится божию установлению». Так говорит Па-
вел, отец, так в Священном писании. «А противящиеся сами
навлекут на себя осуждение».
Штаупиц. Что же, может быть, ты прав.
Мартин. «Любовь не делает ближнему зла, итак, любовь есть
исполнение закона».
Штаупиц. Да, так написано. Должно быть, я просто устал.

262 Джон Осборн. Пьесы
Мартин. Ну, а мне выпало исполнить по написанному.
Штаупиц. Пора идти спать.
Мартин. Хотят, чтобы я стал неподвижной звездой, отец, но я
планета, я перемещаюсь. Вот и ты меня бросаешь.
Штаупиц. Я не бросаю тебя, Мартин. Я тебя люблю. Мужчина
так не любит женщину, как я тебя. Но мы уже не те два мо-
наха, которые могли безбоязненно беседовать в саду под
грушей. Мир изменился. Начнем хотя бы с того, что ты соз-
дал Германию. Ты развязал ее язык, выучил ему немцев, и
другим народам придется привыкать к его звукам. Как не-
когда мы претворяли хлеб в тело Христа, так ты сотворил
тело Европы, и наши сегодняшние муки рано или поздно пе-
репадут всем. Ты отбил Христа у тихо бормочущих и сладко
поющих, у выряженных в сверкающище сутаны и тиары и
восстановил его на его месте. Ты восстановил его в душе
каждого. Мы очень многим тебе обязаны. Об одном прошу:
сдерживай себя. Ты многому нас научил, на многое раскрыл
глаза, но все равно — ведь были же люди, хоть несколько
человек, которые в свое время вели здесь святую жизнь. Не
надо, не думай, что ты один прав. (Готов разрыдаться,)
Мартин (растерян). Что еще сделать? Что? (Хватается за
живот.)
Штаупиц. Что с тобой?
Мартин. Все те же неприятности. Ничего.
Штаупиц. Я никогда не мог понять одной вещи, все хочу тебя
спросить.
Мартин. Да?
Штаупиц. Когда в Вормсе тебе задали два вопроса, зачем ты
просил день на обдумывание?
Мартин. Зачем?
Штаупиц. Ты знал ответ за много месяцев вперед. Господи, да
я сам множество раз слышал его от тебя. Зачем тебе нужна
была отсрочка?
Пауза.

Лютер
263
Мартин. Я не был уверен.
Штаупиц. А потом — был?
Мартин. Я слушал голос господа, но слышал только свой соб-
ственный.
Штаупиц. Был ты потом уверен?
Пауза,
Мартин. Нет.
Штаупиц (целует Мартина). Спасибо, сын. Да благословит те-
бя бог. Надеюсь, сегодня ты будешь спать лучше. Спокойной
ночи.
Мартин. Спокойной ночи, отец.
Штаупиц уходит. Мартин остается один. Пьет вино.
О господи, верую. Верую. Но помоги моему неверию. (Тяже-
ло обмякнув, сидит в кресле.)
Входит Катерина, в ночной рубашке, с маленьким
Гансом на руках.
Катерина. Он кричал во сне. Опять что-нибудь приснилось.
Ты почему не ложишься?
Мартин. Я скоро, Кэти, скоро.
Катерина. Не засиживайся. Ты выглядишь... неважно ты вы-
глядишь. (Собирается уходить.)
Мартин. Дай его мне.
Катерина. Что?
Мартин. Дай мне его.
Катерина. Это еще зачем? Он здесь простынет.
Мартин. Не простынет. Кэти, я тебя прошу: оставь его со мной.
Катерина. Смешной ты человек. Ладно, но только на пять ми-
нут. Не торчи здесь всю ночь. Он опять заснул. Если бу-
дешь сидеть с ним здесь, ему снова что-нибудь приснится.
Мартин. Спасибо, Кэти.
Катерина. Держи. Укрой его потеплее, все-таки это твой сын.
Мартин. Хорошо, не беспокойся.

264
Джон Осборн. Пьесы
Катерина. Ну, не забудь. (Медлит уходить.) Не задерживайся,
Мартин.
Мартин. Спокойной ночи, Кэти.
Катерина уходит,
(Держит на руках спящего ребенка, мягко.) Что там случи-
лось? Дьявол напугал, да? Он? Черт? Убирайся, черт! А ты
его не бойся. Он может тебе однажды пригодиться. Чтобы
было кому показать свой маленький задик. Вот-вот, повер-
нись к нему задом — пусть любуется. Бояться не нужно. Не
такая уж она густая, эта тьма. Знаешь, у моего отца был
сын, и ему пришлось усвоить трудный урок: что человече-
ское существо — беспомощный звереныш и что сотворил его
не отец, а бог. И вроде бы —какой я ему сын? А без отца
тоже нельзя. Так что не спеши видеть сны, сынок, еще на-
смотришься. (Поднимается.) Видел бы ты меня в Вормсе!
Я был тогда совсем вроде тебя, словно опять научился иг-
рать, играть при всем народе, как нагое дитя. «Я пришел
разделить человека с отцом его»,— сказал я, а они слушали.
Как ребенка. Тсс! Пора в постельку, да? Скоро увидите ме-
ня. Это Христос сказал, сынок. Надеюсь, что так и будет. На-
деюсь. Будем вместе надеяться, а? Будем надеяться.
(С ребенком на руках медленно уходит.)
Занавес

Послесловие
Si
:шд

Джон Осборн заявил о себе как о драматурге в 1956 году
пьесой «Оглянись во гневе»— и это стало событием не толь-
ко в его творческой биографии, но и во всей послевоенной
истории английского театра. Вслед за Осборном выступили
другие молодые, дотоле неизвестные драматурги, которые,
так же как Осборн, яростно отрицали буржуазную систему
ценностей. Кто-то назвал Осборна «сердитым молодым чело-
веком»; это случайно оброненное определение мгновенно
пристало к нему и было распространено на всю молодую ан-
глийскую драму 50-х годов.
О причинах «сердитости» Осборна и других молодых англи-
чан его поколения много писали советские и зарубежные
критики, а также сами «сердитые». Атмосфера «холодной
войны», утрата Великобританией ее былого национального
престижа и, более всего, перспектива атомной катастро-
фы — такова питательная среда, взрастившая гнев англий-
ской молодежи 50-х годов. Резкая и бурная реакция тогдаш-
него молодого поколения тем более понятна, что в конце
предшествующего десятилетия настроения были совсем
иными.
Англия, как и другие страны Европы, переживала весну об-
щедемократического подъема, вызванного победой над фа-
шизмом. В лозунгах лейбористской партии, пришедшей к
власти в 1945 году, содержались обещания построить обще-
ство благосостояния и справедливости. Нужно было верить
в эти обещания со всей чистотой и пылом юности, чтобы
спустя несколько лет с такой мучительной болью, с таким

2G8
Джон Осборн. Пьесы
негодованием пережить крушение самых светлых надежд.
(«Что сделали эти подонки? Они пели в парламенте «Крас-
ное знамя», а потом принялись создавать атомные бом-
бы!»—гневно кричит герой трилогии А. Уэскера.) Вместо
обещанных радикальных изменений произошли компромис-
сные, половинчатые реформы. «Сердитые» не могли и не хо-
тели с этим мириться.
Их протест имел далеко не частное значение. Он обозначил
тенденцию времени: благодаря великим освободительным
переменам, совершившимся и продолжавшим совершаться
в мире, стало возможным предъявить максимальный счет к
буржуазному обществу от лица обыкновенного человека из
низов. В жизни и в искусстве появилось новое лицо: быв-
ший «маленький человек», ставший личностью.
Осборн, как никто другой из «сердитых», изучил нового ге-
роя. Концепция свободной личности, выдвинутая Осборном,
антибуржуазна в своей сути. Она несовместима с теми фор-
мами человеческого существования и психологии, которые
рождены буржуазным обществом: на одном полюсе — чело-
век-винтик, на другом — разнузданный эгоистический инди-
видуалист. Не удивительно, что позиция Осборна вызвала
ожесточенную критику справа.
Три пьесы Осборна, представленные в сборнике,— в числе
лучших его произведений. В них запечатлен социальный и
психологический климат времени их создания, духовная био-
графия целого поколения.
К моменту постановки «Оглянись во гневе» настроения про-
теста, вызревавшие в английском обществе в течение после-
военного десятилетия, достигли критической фазы, атмос-
фера стала «наэлектризованной», по выражению критика
Кеннета Тайнена1. Пьеса Осборна дала выход накипевшим
1 Тайней К. На сцене и в кино. М., «Прогресс», 1969, с. 42.

Послесловие
2G9
чувствам. Впервые за многие годы спектакль па английской
сцене приобрел значение общественного события. Мысли и
поступки молодого героя пьесы Джимми Портера обсужда-
лись с такой страстью, как если бы он был живым чело-
веком, а не созданием драматурга. Осборн во весь голос воз-
вестил о рождении нового социального и психологического
типа.
Жизненные обстоятельства Джимми типичны для многих
его сверстников. Отсутствуют моменты, которые могли
бы придать судьбе героя оттенок несчастной исключитель-
ности. Джимми молод и здоров, у него любящая и любимая
жена и преданный друг, живет он бедно, но независимо и не
тоскует по комфорту. Нет у него и честолюбивых стремле-
ний. Все это ничуть не мешает Джимми видеть неблагополу-
чие жизни. Джимми имеет и личные счеты с обществом, но
не сосредоточивается исключительно на них. Он принимает
близко к сердцу факты, вычитанные из газет, к нему непо-
средственного отношения не имеющие. Свои и чужие не-
счастья для Джимми — проявление царящей вокруг неспра-
ведливости: «И голодает кто не надо, и любят кого не надо,
и умирают не те, кому нужно умереть». Напряженные раз-
мышления героя Осборпа о жизни выливаются в монологи,
то иронические, то свирепо-язвительные, наполненные гро-
тескными образами, то сурово-скорбные, то грустно-шутли-
вые, то дышащие энергией и порывом юности, то проникну-
тые безнадежной тоской, то почти смущающие оголенно-
стью интимных переживаний, то поражающие простотой,
искренностью и благородством чувства.
Английская молодежь увидела в Джимми Портере себя. Он
оказался не чужим и в семье литературных персонажей.
Джимми сравнивали с Гамлетом, с бунтарями романтиче-
ской литературы, с Жюльеном Сорелем, с Джопом Тэннером
(«Человек и сверхчеловек» Б. Шоу), с героями Чехова и пи-
сателей «потерянного поколения»... Эти сопоставления ро-
дились не случайно: Джимми Портер — один из тех литера-

270
Джон Осборн. Пьесы
туриых героев, в которых отразился кризисный момент жиз-
ни общества. Таких моментов в истории было много, и, от-
личаясь по содержанию и по масштабу, они не могли не
иметь общих черт, не могли не порождать в чем-то сходные
человеческие типы.
Переходный момент, запечатленный Осборном, своеобразен
и противоречив. Человек нового сознания живет не в пору
яростной схватки противоборствующих сил, а в период вне-
шне спокойный, не изобилующий открытыми конфликта-
ми, в стране, где издавна культивируются постепенность и
компромисс. В условиях, когда борьба между старым и но-
вым проходит в обстановке мирного времени, в скрытых,
часто неуловимых формах, молодые люди типа Джимми, жа-
ждущие «бури и натиска», чувствуют, что действие не даст
желаемых результатов: враг многолик и избегает прямого
столкновения. Елена говорит о Джимми: «Он родился не вовре-
мя. <...> Я иногда слушаю его и думаю: а ведь ему кажет-
ся, что он живет в разгар французской революции. Там он
нашел бы себе место, конечно».
Из пьесы известно, что Джимми не упускал случая бросить-
ся в драку, когда противник был в пределах досягаемости,
например срывал предвыборные собрания шурина, карьери-
ста и реакционера. В экранизации пьесы есть эпизод, в ко-
тором Джимми и его друг Клифф вступаются за рыночного
торговца-индийца, ставшего объектом расовой неприязни.
Разумеется, это поступки не героического масштаба, но они
свидетельствуют о том, что Джимми не просто пассивный
созерцатель зла. Еще более важно, чего он НЕ делает и ни-
когда не сделает. Об этом писал К. Тайней в рецензии на
премьеру пьесы: «Невозможно представить себе, чтобы
Джимми Портер мог спокойно слушать рассуждения о на-
шем бесспорном нраве сечь киприотских школьников. Ничто
не может заставить пи Джимми, пи парней его типа при-
мкнуть к толпе, линчующей негров, потому что джаз, искус-
ство, которое он ценит выше всего, изобретен неграми, и ее-

Послесловие
271
ли вы дадите ему бритву, он употребит ее не для чего иного,
как для бритья»1.
Один из самых тяжелых недугов переходной поры — отсут-
ствие созидающей философской системы. Беда героя Осбор-
на в том, что и он поражен этим недугом. В связи с этим
очень важно его отношение к «общим идеям» прошлого.
В радужную картину, которую рисовала себе буржуазия
начала века, Джимми не верит: «Сплошная романтика! Ли-
повая, конечно». Гораздо сложнее обстоит дело с теми идеа-
лами, за которые сражался в Испании отец Джимми. Герой
Осборна с любовью вспоминает об отце, с гневом и ненави-
стью — о богатых родственниках, которые только и ждали,
когда отец Джимми, вернувшийся домой израненным, ум-
рет «тихо и пристойно», но ничего не говорит об идеях, вдо-
хновлявших отца и его единомышленников. Ясно одно:
Джимми, свободный от представлений старого мира, не вы-
страдал своим личным опытом новой общей идеи, а в гото-
вом виде он ничего принять не может. Это позиция мучи-
тельная, двойственная, но честная. Джимми — первый, кто
страдает от своего безверия, считает его пороком и казнит
себя за него. Недаром он вскользь, полусерьезно говорит:
«У меня свое родимое пятно... Если произойдет революция,
меня мигом поставят к степке за компанию со старичками
либералами».
В «Оглянись во гневе» кризисность жизни передана главным
образом через сложную и напряженную жизнь человеческой
души. Поэтому стычки Джимми с враждебной ему средой
остаются за пределами пьесы. Важно как раз то, что герой
не знает покоя в мирной семейной обстановке.
Самое очевидное и самое распространенное объяснение того,
как ведет себя Джимми, выглядело так: он бессилен что-
либо изменить в жизни и поэтому ораторствует перед до-
Цит. по кн.: Современный английский театр. М., «Искусство»,
1963, с. 112.

272 Джон Осборн. Пьесы
машними и вымещает на них свое раздражение миром. По-
ведение Джимми имеет и другой смысл. Положение дел
представляется ему вопиющим, катастрофическим, требую-
щим немедленного вмешательства, и он хочет, чтобы Элисон
и Клифф ощутили то же. Джимми — по-своему просветитель
и проповедник, ревностный и фанатичный, и поэтому его
приводит в отчаяние вялое отношение к его словам или ма-
лейший признак невнимания к ним. Джимми вдвойне тяже-
ло, когда он видит в самых близких людях (или ему кажет-
ся, что он видит) безразличие к тому, что для него важнее
всего па свете.
Отношение Джимми к Элисон осложняется еще и тем, что
она происходит из буржуазной среды. Его реакции на слова
и поступки жены часто кажутся неоправданными, несоизме-
римыми с ничтожностью повода, но вспомним, как чеховская
Ольга «испуганно», по ремарке автора, реагировала на зеле-
ный пояс и розовое платье Наташи. Существо дела в обоих
случаях одинаковое: за деталями стоит целый строй жизни,
враждебный героям. Различие — в формах, которые зависят
от страны и эпохи. Для Джимми и чувства и манера пове-
дения социально окрашены. Поэтому он так нетерпим — до
жестокости — к хорошим манерам Элисон и Елены, поэтому
оп не может простить жене ее холодности в отношении к
матери друга: «Ведь она, как и вся ее порода, в одном глу-
боко ошибается. Она полагала, что раз мать Хью — бедная
и необразованная женщина, которая всегда говорила невпо-
пад и не к месту, то ее не следует принимать всерьез». Но в
то же время Джимми необычайно чуток ко всем проявлени-
ям человеческой натуры, которые свободны от буржуазно-
сти, будь то доброта и верность в дружбе Клиффа, отзывчи-
вость и жизнелюбие матери Хью или острота мыслей и
чувств приятеля Элисон Вебстера.
Многозначно трактуется в пьесе тема любви. Это и стремле-
ние забыть о действительности— Джимми и Элисон на время
становятся веселыми и беззаботными, думая только о своей

Послесловие 273
любви, играя в медведя и белочку. Это и страх одиночества —
он толкнул Джимми в объятия Елены, когда в его отноше-
ниях с Элисон наступил временный разрыв. Это и надежда
найти друга и единомышленника: в конце пьесы Джимми
признается жене, что в его выборе играло огромную роль то,
что она показалась ему человеком, пережившим все, что
пережил он, и пришедшим к спокойной ясности. В то же
время Джимми клеймит себя презрением при мысли о том,
что любовь — его единственное прибежище: «...не осталось
их больше, благородных целей. Если начнется заварушка,
мы погибнем, но пе во имя великих свершений, на старый
лад, а так, за какую-нибудь прекрасную новую мировую
ерунду... Да, нам не осталось ничего лучшего, сынок, как
отдать себя на съедение женщинам».
В связи с мотивами «Оглянись во гневе» многие исследовате-
ли уже касались вопроса о чеховской традиции. Можно за-
метить, что и построение пьесы Осборна имеет общие черты
с чеховскими драмами.
В «Оглянись во гневе» конфликт человека с условиями жиз-
ни пе сводится, как и у Чехова, к одной простой коллизии,
он «разлит» в пьесе, захватывая всех без исключения, хотя
наибольшей степени концентрации достигает в характере
героя. Недаром завязка отнесена далеко назад: в ограничен-
ных временных рамках невозможно проследить от истоков
действие, основанное на «тотальном» конфликте. Осборн, по-
добно Чехову и другим авторам рубежа XIX и XX веков, дает
понятие о широте конфликта, раздвигая во времени и про-
странстве рамки жизни, протекающей на сцене. Это дости-
гается исключительпо «традиционными» средствами, через
естественное течение разговоров действующих лиц1. Осборн
мастерски воссоздает внесценическую жизнь: в пьесе в до-
полнение к действующим пяти персонажам «живут» еще
Традиционными они, конечно, являются для Осборна: для драмы
начала века они были новаторскими.

274 Джон Осборн. Пьесы
около десяти человек, ни один из которых не появляется на
сцене.
Однако на фоне сходства особенно заметны отличия в разви-
тии действия у Осборна и у Чехова. В чеховских пьесах
главное значение имеет внутреннее действие, но и внешний
ход событий не безразличен, сцеплен с внутренним движе-
нием. К концу всегда происходит что-то важное для жизни
героев, кончается какой-то неповторимый этап в их жизни
(или, как в ранних пьесах, сама жизнь). Не то у Осборна.
Внутреннее действие полностью обособилось от внешнего, и
оба они стремятся и не могут вырваться из оков циклич-
ности, вновь и вновь повторяя уже пройденные фазы. Каж-
дый новый воскресный вечер похож на предыдущий и на
тот, что был несколько месяцев назад. И фразы, и занятия
действующих лиц, и ритмы в начале третьего акта такие
же, как и в начале первого; несколько изменился состав
(вместо Элисон —Елена), но не мизансцена, не атмосфера.
Схема внутреннего действия одна и та же: нарастающее
раздражение, его кульминация и спад, истощение, успокое-
ние перед началом следующего цикла. Таково построение
всей пьесы, каждого акта и внутриактных эпизодов. Послед-
няя сцена, в которой Элисон и Джимми, измученные, пере-
жившие утрату ребенка, вновь играют в медведя и белоч-
ку, звучит как спокойный завершающий аккорд, нежный и
грустный. Но завершенность здесь обманчива. И смыслово и
ритмически это снова повторение предыдущего, замыкающее
очередной цикл и не дающее намека на иное развитие в бу-
дущем.
Следующая пьеса Осборна, «Комедиант» (1957), была непо-
средственным откликом на Суэцкий кризис. Осборн не раз-
вертывает широкой панорамы людей и событий: состояние
английского общества передается главным образом через со-
стояние одной его клеточки — семьи Райсов.

Послесловие
275
В «Комедианте» Осборн снова выступает как драматург че-
ховской школы, что на сей раз особенно ощутимо в построе-
нии характеров: эмоциональное перевоплощение сочетается
с объективностью.
Конфликт рассредоючеп, и в общих сценах мелодию ведут
несколько голосов, а не один солист, как это было в «Огля-
нись во гневе». В «Комедианте» пять основных действующих
лиц, и у каждого есть своя самостоятельная тема, важная для
звучания целого.
Семидесятилетний Билли Райе, в прошлом известный актер
мюзик-холла, чувствует себя одиноким и чужим в настоя-
щем, где рушатся устои жизни, казавшиеся незыблемыми во
времена его юности. Его фраза-рефрен: «Их пора засадить
куда надо» — относится и к правительству, и к оппозиции,
и к соседям иммигрантам.
Арчи, стареющий конферансье, в отличие от отца, уже не за-
стал расцвета мюзик-холла, который, как пишет Осборн в
предисловии к пьесе, был «настоящим народным искусст-
вом». Теперь мюзик-холл неузнаваем —его исказила и развра-
тила всесильная коммерция, власти которой подчиняется и
Арчи. Но в глубине души он страстно тоскует по настояще-
му, человечному искусству, которое однажды открылось
ему в пении негритянки: «...если у человечества осталось
хоть немного надежды и силы, то я это видел на морде той
старой черной толстухи, когда она завыла про Иисуса или
еще про что-то в том же духе. И такая она была бедная, оди-
нокая и несчастная, как никто на белом свете... Мне такая
музыка никогда особенно не нравилась, но нужно было ви-
деть, как эта старая черная шлюха все свое сердце открыва-
ет в песне, и что-то такое происходило в душе, от чего было
уже все равно, плюешь ты на людей или презираешь их:
если может человек выпрямиться и произвести такой чи-
стый, натуральный звук, то, значит, с ним самим все в по-
рядке... Если бы только сподобил меня господь так же чув-
ствовать, как эта старая черная сука с жирными щеками, и

27G Джон Осборн. Пьесы
так же петь. Если бы у меня хоть раз так получилось, ниче-
го бы мне было не надо».
Гуманизм дарования Осбориа особенно ярко проявился в
портрете Фебы, жены Арчи. В бесцветной и пошлой оболоч-
ке Осборн разглядел живую душу человека, который так же
способен страдать от безрадостной жизни и ощущать боль
материнского горя, как более сложные и утонченные па-
туры.
Юные дети Арчи, Джин и Фрэнк, пе только испытывают не-
довольство жизнью, по и действуют: Фрэнк отказался от
призыва в армию, а Джин работает в молодежном клубе, пы-
таясь приобщить подростков к настоящей культуре, участ-
вует в антивоенной демонстрации. Видя и показывая эти
обнадеживающие перемены, Осборн сознает, что они не вле-
кут за собой немедленного улучшения и облегчения жизни.
Война в Египте, против которой протестуют Джип и Фрэнк,
продолжается, и их брат Мик, который «не научился говорить
«нет», не хотел научиться...»,— в числе британских солдат.
За отказ от военной службы Фрэнка приговорили к тюрем-
ному заключению, а по выходе из тюрьмы он сталкивается
с непониманием и равнодушием. Джин тоже не встречает
поддержки среди родных и знакомых, ее просветительская
деятельность приносит мало результатов, а всеобщая инерт-
ность и покорность злу приводят ее в отчаяние.
В судьбах героев пьесы Осборна по-разному запечатлелся
образ трудного времени, и в целом создается картина всеоб-
щего неблагополучия, тревоги и неопределенности.
В «Комедианте» при детальной и тонкой разработке не-
скольких характеров центральное положение сохраняется за
одним персонажем. Арчи Раису в пьесе уделено наибольшее
внимание, потому что он самый противоречивый из героев
и, кроме того, с ним связана близкая Осборну тема искусст-
ва. Из монолога Арчи о пении негритянки явствует, что эта
тема слита с мечтой о духовной свободе и красоте человека.
Жажду «чистого, натурального звука», о которой говорит Ар-

Послесловие
277
чи, разделяет и Джимми Портер, восклицавший: «...услы-
шать теплый, проникновенный голос — «Господи! Я живой!»
Сущность внутреннего конфликта Арчи выражена в загла-
вии пьесы: человек, выше всего ценящий естественность,—
комедиант в жизни и в искусстве. Мотив лицедейства в раз-
ных значениях и оттенках присутствовал и в «Оглянись во
гневе». С одной стороны, в игре выражалась внутренняя сво-
бода героя (пародийные скетчи, в которых Джимми и Клифф
высмеивают ходячие банальности), с другой — зависимость
от обстоятельств и от чужого мнения, боязнь сделаться уяз-
вимым. В поведении Арчи — та же двойственность, еще бо-
лее усиленная и усложненная.
В отличие от Джимми Арчи не стремится излить душу: его
отчаяние давнее, застарелое и почти безнадежное. Арчи
впервые откровенно высказывается только в чрезвычайных
обстоятельствах, когда стало известно, что под угрозой
жизнь Мика, попавшего в плен к египтянам. В обычное вре-
мя Арчи выглядит равнодушным ко всем и ко всему; он ис-
пользует целый арсенал актерских приспособлений, чтобы
все время оставаться в образе. Но в некоторых случаях под-
линное и сознательно созданное «я» Арчи совпадают. Когда
он высказывает свое отношение к тому, что официально,
общепринято, освящено законом и традицией, его насмешли-
вость и цинизм уже не удобное прикрытие, а проявление
трезвого и независимого ума.
В сценах мюзик-холла Арчи — комедиант втройне. Он игра-
ет в самом обычном смысле слова: актер-конферансье, веду-
щий эстрадное представление. Выступая в этой роли, Арчи
наигрывает уверенность, бодрость, контакт с аудиторией —
в действительности ничего этого нет, а есть бесталанный,
стареющий и усталый актер и равнодушная к нему публика.
Образ буржуазного обывателя, в котором Арчи проводит свой
конферанс,— это тоже игра, притворство. Арчи ни на йоту
не верит в преподносимые им со сцены штампованные фор-
мулы — зато для его аудитории эти формулы не подлежат

278 Джон Осборн. Пьесы
сомнению. Сатирический заряд сцен в мюзик-холле усилива-
ется тем, что, когда осбориовский конферансье адресуется к
воображаемой публике жалкого провинциального театрика,
перед ним — реальные зрители, смотрящие пьесу Осборна.
Ядовитая ирония куплетов Арчи по силе обличения не усту-
пает филиппикам Джимми.
Трагедия Арчи в том, что для него маска мещанина не сред-
ство борьбы с мещанством, а укрытие. Герой Осборна играет
и перед самим собой. Его куплеты с рефреном «На все мне
наплевать» и «Я для себя, и ты для себя» столько же обра-
щение к публике, сколько попытка убедить себя самого, что
нельзя жить иначе, как применяясь к общепринятой морали.
Арчи — эгоист не только на словах. Для того чтобы спастись
от разорения, он готов совершить и совершает низкие по-
ступки, причиняя горе другим.
Осборн не признает за обществом права судить таких, как
Арчи: поступая подло, Арчи действует согласно законам об-
щества, а сознание своей низости и отчаяние от этого созна-
ния возвышают его над многими. Но Осборн оправдывает
своего героя перед заведомо неправым судом, чтобы тут же
подвергнуть суду высшей нравственности и обвинить в соз-
нательном компромиссе с буржуазной моралью, пе призна-
вая никаких смягчающих обстоятельств. Вина героя усугуб-
лена обстановкой: в мире происходят серьезные и трагиче-
ские события, молодежь страны бессмысленно гибнет и уби-
вает других. Весть о смерти сына настигает Арчи как воз-
мездие — сразу после эпизода, в котором Арчи участвует в
разыгрывании лжепатриотического фарса на подмостках те-
атра. В последнем акте позиция компромисса и невмешате-
льства осуждается открыто, в гневных словах Джин, обра-
щенных к отцу.
В финале пьесы нет счастливого завершения судеб героев.
Происходит другое: в Арчи просыпается человеческое досто-
инство, и он имеет мужество сказать «нет», когда общество
в лице его процветающих родственников берется устроить

Послесловие
279
его судьбу. Герой одерживает важную победу: он отказыва-
ется идти дальше по пути компромисса и наконец становит-
ся самим собой. Последний монолог, с которым Арчи обра-
щается к зрителям,— история-притча о маленьком человеке,
который после смерти был допущен в рай, но вместо ожида-
емой благодарности выразил свое отношение к окружающе-
му в нецензурном слове. Одновременно с Арчи принимает
решение и Джин: она отказывает жениху, который предла-
гает ей спокойную и обеспеченную жизнь, и остается со сво-
ей несчастной, безалаберной семьей.
Этот поступок имеет совсем не частное значение. Своим вы-
бором, сделанным свободно и естественно, Джин утверждает
гуманистические нравственные принципы в противовес
мрачному афоризму «Я для себя, и ты для себя». Последнее
решение Арчи также говорит о том, что победа эгоистиче-
ской морали не безусловна и не окончательна. Поэтому за-
ключительные сцены «Комедианта» неожиданно приносят с
собой проблеск надежды, подобие катарсиса.
В «Лютере» (1961) Осборн делает дальнейший шаг в иссле-
довании возможностей личности.
Обратившись к жизни Мартина Лютера, драматург задает
очень важные вопросы: каким образом происходит разрыв
со старым мировоззрением? Состоятельны ли новые идеи?
Что будет делать мыслящий по-новому человек, когда полу-
чит возможность свободно распоряжаться собой и влиять на
других? Последний вопрос — нечто совершенно новое для
Осборна и одновременно логическое продолжение пути, из-
бранного с самого начала. Герой Осборна в конечном счете
должен был оказаться перед той же дилеммой, которая вста-
ет перед брехтовским Галилеем.
Схожесть в построении «Лютера» и «Жизни Галилея» столь
велика, столь вызывающе очевидна, что ее трудно объяс-
нить иначе, как сознательным умыслом со стороны Осборна.

Джон Осборн. Пьесы
Правда, можно найти много сходства и в исторических судь-
бах Галилея и Лютера: оба были первооткрывателями вели-
ких идей, оба боролись за них и оба отступились от своего
дела (по крайней мере если принять брехтовскую версию
истории Галилея). Но в драмах Осборна и Брехта совпадают
такие моменты, которые не зафиксированы в истории. Сра-
зу и всеми было отмечепо, например, что заключительная
сцепа «Лютера» представляет собой прямую параллель к
концу «Галилея». В самом деле: тихий вечер, семейная тра-
пеза, последний итоговый разговор героя с бывшим другом
и единомышленником и в конце — небольшая сцена с мало-
летним сыном.
В отличие от «чеховских» пьес Осборна в «Лютере» уделяет-
ся мало места частной жизни. Драматурга интересуют не
столько человеческие судьбы и человеческие взаимоотноше-
ния, сколько судьба идеи, владеющей сознанием героя. Брехт
писал, что им были оставлены без внимания факты, могу-
щие придать истории Галилея слишком специфический и
личный характер (например, ненависть папы к Галилею).
Так же поступает Осборн: к спорам Лютера с многочислен-
ными оппонентами не примешиваются никакие личные инте-
ресы.
Как бы ни было велико сходство «Лютера» с «Жизнью Га-
лилея» (при том, что оно не формально и не случайно), пье-
су Осборна нельзя назвать «брехтовской». Находясь в кругу
проблем «Галилея», рассматривая эти проблемы примерно в
той же последовательности, что и Брехт, Осборн все осве-
щает по-своему уже при постановке вопросов, применяет
другой метод исследования,—неудивительно, что и выводы
получаются иные, чем у Брехта.
Путь Лютера, так, как оп изображен в пьесе, распадается на
три этапа (примерпо соответствующие поактному строению).
Первая часть посвящена рождению нового сознания у героя,
вторая — борьбе Лютера с защитниками старых взглядов, на
третьем этапе появляется третья сила — народ. На протяже-
280

Послесловие
281
нип первых трех сцеп впутреппяя борьба Лютера показапа
крупным планом. Никакие внешние события не отвлекают
внимания. Душевпое смятение Лютера оттенено спокойным
и гармоничным фоном: место действия — августипский мона-
стырь, где жизпь течет по раз навсегда заведенному поряд-
ку, по ритуалу. Молодой Мартин Лютер оттого и стал мона-
хом, что его привлекла стройная размеренность монастыр-
ского устава: если порядок так безмятежно-устойчив, зна-
чит, он покоится на твердой и незыблемой основе. Этой ос-
новой может быть только вера — что же еще? — и Мартип
жаждет приобщиться к вере через неукоснительное и педап-
тичное соблюдение всех правил.
Но оказывается, что за формой нет содержания. Лютер ду-
мал, что он вступает в сообщество людей, которым открыта
высшая мудрость, неизвестная ему, а увидел добросовест-
ных мелких чиновников, отправляющих свои обязанности
по привычке, не задумываясь о существе. Внутреннее проти-
водействие Лютера системе, частью которой он стал, наибо-
лее резко выявлено в сцене общей исповеди монахов. На
фоне монотонного бормотания, признаний в мелких провин-
ностях и отступлениях от формы звучит страдающий голос
Лютера, который вопрошает бога о смысле жизни. Осборн
рассматривает католическую церковь как авторитарную иде-
ологическую систему. Поэтому сомнения. Лютера, переходя-
щие в бунт, имеют непосредственное отношение к пробле-
мам настоящего.
В «Лютере» автор последовательно борется против традици-
онного изображения героизма. У Осборпа Лютер наделен
многочисленными физическими слабостями, повышенной
нервозностью. Будущего вождя Реформации терзают кишеч-
ные боли и беспокойные сны, он панически боится темноты
и публичных выступлений.
Исторический Лютер не отличался болезненностью — об
этом говорил и сам Осборн. Тем очевиднее желание драма-
турга сделать своего героя уязвимым, для того чтобы возвы-

282
Джон Осборн. Пьесы
сить значение борьбы, которую он ведет, невзирая на физи-
ческие и нравственные мучения.
Одержимость идеей — стержень характера Лютера у Ос-
борна. Желание говорить с богом без посредников, то есть
желание полной духовной свободы,— для Лютера жгучая
внутренняя потребность, такая же непреодолимая, как
страсть к исследованиям у брехтовского Галилея. Внутрен-
няя борьба Лютера драматична оттого, что вынашиваемая
им, еще до конца не осознанная идея сталкивается со всем
комплексом идей иерархического общества, отрицая их. Яс-
ность и простота мироощущения далеко в прошлом, в дет-
стве, куда нет возврата. В настоящем предлагается свод
формальных правил — это не заменяет веры, с этим жить
нельзя. Для Лютера выбор в пользу новой идеи мучителен,
но неизбежен.
На следующем этапе Лютер предстает сложившимся чело-
веком, доктором теологии, готовым к тому, чтобы бороться с
идейными врагами. Осборн в специальной ремарке, относя-
щейся к оформлению, подчеркивает, что личный, внутрен-
ний этап духовного развития Лютера кончился. Из замкну-
того монастырского интерьера действие переносится на яр-
марочную площадь, запруженную толпой: в город прибыл
Тецель, знаменитый торговец индульгенциями. Сцена с про-
дажей индульгенций необходима для понимания того, как
Лютер, погруженный в свои личные проблемы, стал полеми-
стом и оратором: деятельность Тецеля, «церковного торга-
ша», сыграла роль последней капли. Лютер открыто, в пропо-
веди, провозглашает разрыв с авторитарной системой:
«...Вы должны понять, что спасения никогда не дадут ни ин-
дульгенции, ни святые дела и никакие вообще дела на зе-
мле».
«...Каждому дана своя жизнь и свой образ смерти, и, кроме
тебя самого, никто не волен ими распоряжаться...».
Заявив о своей позиции, Лютер оказывается лицом к лицу с
властью; ему предстоит нелегкая борьба.

Послесловие
283
Тецель не может быть серьезным противником Лютера — его
ума и красноречия хватает только на то, чтобы одурачивать
невежественных бедняков. Они с Лютером, случайно столк-
нувшись, выражают взаимную ненависть — и это всё. Папа
Лев X — тоже не оппонент, хотя и по другой причине. Этот
утонченный, любящий.светские удовольствия итальянец-ари-
стократ не желает унизиться до разговора с немецким мона-
хом-плебеем: «Вепря, вертоград господень разоряющего, ну-
жно загнать и убить». Аристократическому презрению папы
Лютер противопоставляет плебейскую ненависть и плебей-
ский грубый юмор: в своей проповеди он сравнивает главу
церкви с рыбой, обглоданной кошкой, и бросает папскую
буллу в огонь.
Главный оппонент Лютера, выступающий от имени власти,—
Каетан, папский легат в Германии. Быстро убедившись, что
обычные методы — дипломатия и угрозы — не действуют на
упрямца, Каетан начинает спор о существе дела. Главный
аргумент Лютера против старой иерархической системы: она
лжива. Главпый контраргумент Каетана: но она система. Ка-
етан задает Лютеру вопрос, бьющий в самую сердцевину:
что может предложить индивидуализм людям вместо старой
системы, которая хоть как-то связывала их? На этот вопрос
Лютер ответить не может. Слова Каетава о том, что когда-
нибудь движение, начатое Лютером, породит барьеры между
людьми, остаются без возражения: эти слова, как эхо, повто-
ряют сомнения самого Лютера.
Лютер не может обрести душевное равновесие, потому что
независимо от себя, логикой своего собственного духовного
развития он оказался в ситуации, когда от его слова зависят
судьбы миллионов. Конечно, речь идет не об историческом
Лютере, а о герое пьесы английского драматурга. Как изве-
стно, подлинный Лютер вначале призывал народ к расправе
над католическим духовенством, а затем, испугавшись разма-
ха народного восстания, стал выступать против насилия.
Осборновский Лютер ни разу не произносит воинственных

284
Джон Осборы. Пьесы
слов, и это принципиально важный момент: иначе вся пьеса
была бы другой.
В третьем действии Осборн приводит своего героя к вели-
чайшему триумфу —и немедленно после этого к величай-
шему падению. Триумф — сцена Вормсского рейхстага, на ко-
тором Лютер в присутствии всех владык Европы заявил, что
не откажется от своих еретических книг. Падение — финал
Крестьянской войны, представленный символически: Лютер
хочет, как обычно, взойти на кафедру, но видит труп убито-
го крестьянина; Рыцарь, исполняющий роль Ведущего, воз-
лагает на Лютера руку, смоченную в крови одного из людей,
Лютером преданных.
Предательство Лютера, которое сначала выглядит неожидан-
ным, неотвратимо вытекает из убеждений, ради которых
Лютер порвал с католической церковью, которые он торже-
ственно провозгласил перед всем миром в Вормсе. Разговор
с Рыцарем (и затем, в финале, с Штаупицем, старым другом
Лютера) не прибавляет ничего принципиально нового к то-
му, что уже известно о позиции героя,— она только уточня-
ется до конца. В последней сцене Лютер, признав, что кре-
стьяне боролись за праЕ-эе дело, говорит: «Человек не может
умереть за другого, не может верить за другого, отвечать за
другого. Поручись за другого —и ты уже в толпе. Надо жить
своим умом и умереть за самого себя — это самое большее,
на что мы имеем право рассчитывать».
Эти слова — не вывод пьесы, не окончательное решение спо-
ра. У другой стороны, Рыцаря и Штаупица, всего один аргу-
мент, но этот аргумент — кровь людей, которую не смыть рас-
суждениями.
«Лютер» кончается на распутье. Осборн так и не определя-
ет свою позицию, предоставляя выбор между точками зре-
ния самим читателям и зрителям. Единственное, что можно
с уверенностью сказать о конечном выводе автора: вместе с
Лютером он надеется, что маленький сып Лютера продол-
жит искания отца.

285
Концовка «Жизни Галилея» не была такой неопределенной
(хотя вывод и не исчерпывается какой-то одной простой
формулой). Расхождения между Брехтом и Осборном, ко-
нечно, не сводятся к этому. Они определились, в сущности,
с самого начала «Лютера». У Брехта судьба героя и его
идеи раскрыта во взаимодействии с социальшьисторически-
ми силами. Для этого Брехту совершенно не обязательно
подробно показывать различные слои общества, объяснять
их положение и т. д.— иногда бывает достаточно уяснить,
что значит для героя кружка молока. Осборн пишет психоло-
гическую драму. Он не пренебрегает общественными законо-
мерностями, но его занимает не причина, а следствие. Он
предпочитает показать одно звено — всю цепь должны мыс-
ленно восстановить читатели или зрители его пьес.
«Лютер» — не эпическая драма в духе Брехта. Пьеса Осборна
повествует не о том, как произошли великие события шест-
надцатого века .и какой урок из них следует извлечь веку
двадцатому, а о том, какова была бы судьба молодого чело-
века вроде Джимми Портера, если бы обстоятельства поста-
вили его во главе движения —не в 30-е годы, когда было
ясно, как и на чьей стороне сражаться, а в начале 60-х го-
дов, когда движения скомпрометировали себя в глазах по-
коления Джимми. Осборн идет в своем исследовании до кон-
ца, не кривя душой. Итог исследования не очень обнадежи-
вает, но он правдив.
От пьесы к пьесе Осборн продвигался вперед в своем ана-
лизе современного человека и его возможностей. В «Люте-
ре» драматург дошел до геркулесовых столбов своего путе-
шествия. «Неподсудное дело» (1964), по существу, постскрип-
тум к той истории, финалом которой был «Лютер». Билл
Мейтленд, герой «Неподсудного дела»,—человек безнадежно
усталый, сознающий себя конченым. Счастье недостижимо
для него, потому что счастье ему может дать только подлин-

ная, а не фальшивая гармония общественных и личных от-
ношений, только «чистый, натуральный звук»,— а этого нет
и не может быть в окружающем обществе1.
Билл Мейтленд — фактически последний в галерее подлин-
ных осборновских героев. То, что написано драматургом по-
сле «Неподсудного дела», либо слабые, эпигонские по отно-
шению к самому себе вариации на прежнюю тему, либо по-
иски новых тем, еще не завершившиеся художественным от-
крытием. «Оглянись во гневе», «Комедиант» и «Лютер»,
пьесы двадцати-пятнадцатилетней давности, остаются и сей-
час высшим достижением Осборна.
В. Ряполова
1 Подробный анализ пьесы «Неподсудное дело» см. в статье Д. Ше-
стакова «Монологи Джона Осборна» («Иностр. лит.», 1967, JSft 7).

Содержание
3 Оглянись во гневе
Перевод
Д. Ур но в а
97 Комедиант
Перевод
A. Дорошевича
183 Лютер
Перевод
B. Харитонова
265 Послесловие
В. Ряполовой

Осборн Джон
0-72 Пьесы. Пер. с англ. Послесл. В. Ряполовой.
М., «Искусство», 1978.
287 с; 1 л. портр.
В сборник пьес современного английского драматурга
Дж. Осборна вошли три его пьесы: «Оглянись во гневе», «Коме-
диант» и «Лютер». Две последние пьесы на русском языке пе-
чатаются впервые.
О 70600^03 БЗ-12-6-77 И (Англ)
025(01)-78
Джон Осборн
Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер
Редактор Сдано в набор 7. 10. 77. Подписано в пе-
Н. Б. Дайреджиева чать 23.02.78. Формат бумаги 70xl08V32.
„ й Бумага типографская № 1. Гарнитура
художественный обыкновенная. Печать высокая. Усл. печ.
редактор дГ 12>б88. Уч.-изд. л. 13,536. Изд. № 12094.
Л. И. Орлова Тираж 30 000 экз. Заказ № 830. Цена
Технические 1 р. 70 к. Издательство «Искусство»,
редакторы 103009 Москва, Собиновский пер., 3. Туль-
Р П Бачек ская типография Союзполиграфпрома при
Л Н Сапожникова Государственном комитете Совета Мини-
стров СССР по делам издательств, поли-
Корректор графии и книжной торговли, г. Тула,
И. Ы. Белозерцева проспект имени Ленина, 109.

1 p. 70 к.
Джон
Осборн
Еч