ШЕДЕВРЫ
КИТАЙСКОЙ
КЛАССИЧЕСКОЙ
ПРОЗЫ
Неизданное

ШЕДЕВРЫ
КИТАЙСКОЙ
КЛАССИЧЕСКОЙ
ПРОЗЫ
в переводах
академика
В.М. Алексеева
Неизданное
МОСКВА
Издательская фирма «Восточная литература»
2012

УДК 821.581-3
ББК 84(5Кит)-4
КЗ 8
Издание осуществлено при поддержке
Посольства Китайской Народной Республики
в Российской Федерации
Подготовка текста, предисловие
и примечания И.А. Алимова
Статьи Б.Л. Рифтина, В.Т. Сухорукова
Ответственный редактор
И.А. Алимов
Шедевры китайской классической прозы в
переводах академика В.М. Алексеева : неиздан¬
ное. — М. : Воет, лит., 2012. — 367 с. — 18В1Ч
978-5-02-036493-6 (в пер.).
В книгу, являющуюся продолжением двухтомного со¬
брания (М., 2006) переводов китайской классической про¬
зы, выполненных выдающимся российским синологом
акад. В.М. Алексеевым (1881-1951), вошли не публико¬
вавшиеся ранее на русском языке произведения Лю Цзун-
юаня, Хань Юя, Су Сюня, Ван Шоу-жэня, Су Ши и дру¬
гих китайских литераторов и мыслителей от эпохи Хань
до эпохи Мин.
18ВК 978-5-02-036493-6 ©Издательская фирма «Восточная
литература», 2012

СОДЕРЖАНИЕ
И.А. Алимов. Предисловие	 8
Ван Ао
Рассуждение о личном правлении	 13
Ван Чэ
На памятной плите в буддийском храме Тоуто,
иль Отряхнувшихся Людей	 21
Ван Ши-чжэнь
О том, как Линь Сян-жу вернулся к себе в Чжао
и драгоценность би нетронутой принес	 30
Ван Шоу-жэнь
Надпись на храме в честь Сяна	 33
Надпись у Зала культа классиков-канонов	 35
Обращение к похороненным путникам	 40
Гуй Ю-гуан
О картине «Гора У»	 45
О Павильоне серо-зеленых волн	 46
Ли Гэ-фэй
Пишу о своей книге «О знаменитых садах Лояна».. 49
Ли Ми
Представленье государю, излагающее чувства		51
Лю Цзун-юань
О том, как я блуждал по потоку Хуана	 55
К проводам сюцая Лоу Ту-наня, идущего сейчас
пожить в землях на юг от Хуай и собирающегося
вступить в даосы	 58
О том, как я сейчас только открыл возможность
пировать, гулять на Западной горе	 61
Шалаш на горе Матуйшань в Юнчжоу	 63

Люй Да-линь
Победи самого себя. Мемория для камня
иль металла	 66
Ма Юань
Ма Юань пишет наставленье племянникам своим,
Яню и Дуню	 68
Мао Кунь
Предисловие к собранию сочинений
господина Цин-ся	 70
Пэй Линь
Протест, поданный лично императору
Сянь-цзуну, против приема им внутрь
золотой киновари	 74
Су Сюнь
К портрету Чжана Ичжоуского	 76
Искусство войны, живущее в сердце	 80
О подлеце	 84
О том, как я дал имена своим
двум сыновьям	 86
Письмо к статс-секретарю Тяню	 86
Рассуждение о Гао-цзу, Высоком Прадеде
Хань	 92
Суждение о Гуань Чжуне	 96
Су Чэ
Беседка «О, как привольно!» в области
Хуанчжоу	 100
Письмо к маршалу Ханю, члену
Тайного совета	 102
Су Ши
Первый Великий монарх. Рассуждение	 106
Письмо к Се Минь-ши, чиновнику особых
поручений	 111
Рассуждение о Фань Цзэне	 113

Сун Лянь
Ответ на письмо студента-сюцая Чжана о поэзии ...	116
Тан Гэн
Надпись на древнем камне для туши	 127
Тан Шунь-чжи
Рассуждение о том, как господарь Синьлинский
помогал уделу Чжао	 129
Фан Сяо-жу
Рассуждение о Юй Жане	 134
Хань Юй
Письмо в адрес министра Чжана	 138
К вопросу о табу имен	 141
Надгробная надпись в честь Фань
Шао-шу из Наньяна	 144
О том, что, собственно, есть сил, природа
нравственная наша	 146
О том, что такое злой дух, или гуй	 150
Ответ ученому сюцаю Ли	 151
Ответ на вопросы о Юе	 153
Ответ Чэнь Шану	 155
Ответное письмо Чжан Цзи	 156
Письмо к Ли из Чжэдуна от имени
Чжан Цзи	 161
Письмо к министру Лю из Эчжоу	 164
Письмо к сянъянскому Юю	 166
Письмо с просьбой обратить внимание
на подателя его	 168
Ханьский Гао-ди
Манифест Высокого государя о поисках
достойнейших ученых	 170
Ханьский Гуанъу-ди
Воинственный Блестящий государь
в Линьцзы благодарит Г эн Яня	 172

Ханьский У-ди
Манифест Воинственного монарха
о поисках талантов, особо выдающихся людей		173
Ханьский Цзин-ди
Манифест Блистательного государя
повелевающий двухтысячникам лучше исполнять
свои обязанности	 174
Ху Цюань
Доклад в запечатанном тайном пакете Высокому
сунскому предку	 176
Цзун Чэнь
Ответ Ли И-чжану на письмо	 182
Цзя И
Вот в чем я укоряю Цинь	 185
Записка о приведении государства к миру
и порядку	 190
Чжан Пу
На памятном камне у могилы
пяти человек	 203
Чжан Цзай
Моя исповедь. Надпись с востока	 207
Моя исповедь. Надпись с запада	 207
Чжан Юнь-гу
Наставленье о троне — великом сокровище	 210
Чэн И
Наставленье о действиях в мире	 215
Наставленье о слове	 215
Наставленье, как надо видеть	 216
Наставленье, как надо слушать	 216
Чэнь Ши-дао
В Павильоне воспоминаний	 217
Юань Хуан
Поэма о поэме	 221

Юань Хун-дао
Жизнь Сюй Вэнь-чана	 228
Ян Юнь
Ян Юнь отвечает на письмо к нему
Сунь Хуэй-цзуна	 232
Приложения
Б.Л. Рифтин. Когда была задумана антология
шедевров китайской прозы	 239
В. Т. Сухоруков. О некоторых особенностях
переводческого стиля В.М. Алексеева	 250
Примечания {И.А. Алимов)	 265
Указатель переводов В.М. Алексеева,
вошедших в издание «Шедевры китайской
классической прозы в переводах
академика В.М. Алексеева»	 354

И.А. Алимов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга завершает издание переводов китайской
прозы, сделанных академиком В.М. Алексеевым (1881-1951)1.
«Мне удалось в эвакуации перевести много шедевров
китайской художественной литературы, соблюдая полную
точность перевода-документа...» — писал В.М. Алексеев
о времени, проведенном в 1941-1944 гг. в Боровом (Казах¬
стан). Надежность, точность в сочетании с литературностью
изложения — вот к чему стремился Василий Михайлович.
«Историку китайской литературы надо дать перевод, на
который он мог бы ссылаться как на документ. Не бес¬
смысленный автоподстрочник, лишенный самого главно¬
го — литературности. Всемирная история всемирной лите¬
ратуры возможна только в переводах, и чем ближе эти пе¬
реводы к оригиналу, тем более достойны они доверия»2.
Именно таковы переводы Алексеева. Прекрасно владея
богатейшим инструментарием русского языка, он сумел
сделать почти невозможное: передать не только всю глу¬
бину смыслов древнекитайского сложнейшего текста, но
сохранить самый его дух, когда за строками встают живые
образы давно умерших авторов — китайских книжников,
во всей их непонятной инаковости. Чудовищно кропотли¬
вая работа стоит за этими переводами, ныне по праву вхо¬
дящими в сокровищницу русской культуры.
Первые два тома итогового издания «Шедевров китай¬
ской классической прозы» увидели свет в 2006 г., и в них
наряду с неоднократно публиковавшимися вошли перево¬
ды, ранее широкому читателю неизвестные, — именно
такие тексты в двухтомнике составляют большинство. Из¬
бирательность публикаций прежних лет обусловлена раз¬
личными причинами, не самая последняя из которых —
необходимость значительной подготовительной работы
1	Шедевры китайской классической прозы в переводах академика
В.М. Алексеева: В 2 кн. М.: Восточная литература, 2006.
2	Цит. по кн.: Банъковская М.В. Алексеев и Китай. С. 354, 359.

перед передачей переводов в печать. Ведь академик Алек¬
сеев делал их в дни Великой Отечественной войны, в эва¬
куации, где в его распоряжении были лишь сами китайские
тексты и единственный словарь. Позднее он по случаю
не раз возвращался к переведенному, делая исправления
и уточнения, причем разные и в разных копиях текстов,
к тому времени уже перепечатанных в нескольких экземп¬
лярах на машинке третьими лицами. Основной массив пе¬
реводов академик Алексеев подготовить к печати лично не
успел — и мы не знаем, что стало бы с этими несомненны¬
ми шедеврами его переводческого гения, если бы не само¬
отверженный труд дочери Василия Михайловича — Мари¬
анны Васильевны Баньковской (1927-2009), более полуве¬
ка своей жизни потратившей на то, чтобы труды отца уви¬
дели свет и дошли до читателя. Именно она выступила
мотором всего предприятия и в данном случае— когда
обратилась к Льву Николаевичу Меньшикову (1926-2005),
Александру Степановичу Мартынову и автору этих строк
с предложением принять участие в подготовке переводов
к печати. Это было в далеком 1994 г., когда все участники
будущего предприятия по приглашению Марианны Ва¬
сильевны собрались в Комарове, на даче Алексеева, для
обсуждения плана будущей работы.
Никто из нас не мог тогда подумать, на сколь долгий срок
работа растянется — тому оказалась масса причин и пре¬
пятствий самого разного характера. Время было сложное.
Прошли годы. Позади два вышедших томика «Шедевров
китайской классической прозы в переводах академика
В.М. Алексеева». Нет уже с нами Льва Николаевича Мень¬
шикова, ушла Марианна Васильевна, много хворает Алек¬
сандр Степанович Мартынов. Но дело должно быть дове¬
дено до конца. Ибо переводы Василия Михайловича не
потеряли актуальности и в XXI веке, они — путеводный
маяк на тернистом пути переводчика с древнекитайского,
а автор их — образец научной тщательности и безжалост¬
ной требовательности к себе. Равно как и Лев Николаевич,
Марианна Васильевна и Александр Степанович.
Дело должно быть доведено до конца.

А.С. Мартынов, Л.Н. Меньшиков И.А. Алимов.
Комарово, 1994 г.

И вот теперь перед читателем третий, заключительный
том, включающий в себя все те переводы академика Алек¬
сеева, что не вошли в первые два. Издательский редактор
двух томов А.О. Мадисон (1952-2009), автор предисловия-
представления «От издательства» в первой книге, написал,
что около 70 текстов еще остались «за бортом», и надеялся,
что и они увидят свет. Сам он успел осуществить набор
этих текстов с оригиналов— алексеевских тетрадок из
Борового... В эту книгу вошло 67 текстов. За весьма ред¬
кими исключениями, переводы эти не публиковались во¬
все. Теперь они придут к читателю.
При подготовке данного тома я руководствовался теми
же принципами, что лежали в основе работы над первыми
двумя: минимальным — необходимым и достаточным —
вмешательством в текст алексеевских переводов, если та¬
кая нужда возникала при сверке с китайским оригиналом;
а также составлением достаточных для понимания текста
примечаний, изначально отсутствовавших вовсе. Единст¬
венное существенное отличие от уже вышедших двух книг
переводов В.М. Алексеева состоит в том, что в данном то¬
ме они выстроены не по хронологическому принципу,
а по алфавитному, — это объясняется тем, что ряд авторов
(Хань Юй, Лю Цзун-юань, Су Ши и другие) уже был пред¬
ставлен в двухтомнике, и настоящая книга суть дополнение
к двум предыдущим.
Иллюстрации к этому тому, как и к первым двум кни¬
гам, воспроизведены с оригиналов, отобранных В.М. Алек¬
сеевым для «Антологии китайской лирики УН-1Х вв. по
Р. Хр. Пер. в стихах Ю.К. Щуцкого» (М.-Пб., 1923), но по
техническим причинам издательством «Всемирная литера¬
тура» не принятых.
Пользуясь случаем, хочу выразить искреннюю благо¬
дарность академику РАН Борису Львовичу Рифтину, а
также профессору Янь Го-дуну (Нанькайский университет,
КНР) за неоценимую помощь в розыске оригиналов неко¬
торых китайских текстов, оказавшихся мне недоступными.

иж
НЛН АО
Рассуждение
о личном правлении
Фигура тай из «Книги перемен» гласит: «Верховный,
низший в соприкосновеньи: едины мысли их». Фигура
пи гласит: «Верховный к низшему не прикасается: и в
Поднебесной тогда государства нет». И впрямь, верхов¬
ного коль чувства доходят вплоть до людей низших, а
чувства низших ежели до высших достигают, то высшие
и низшие — тело одно: от этого и происходит значение
фигуры тай, «преуспеянье»; а ежели чувства низших-то
людей затерты, забиты и под спудом и до слуха верхов¬
ного им не дойти, тогда разобщены верховный с низ¬
шим, преграда между ними; тогда хотя у нас есть госу¬
дарство, но в общем — нет его совсем. Отсюда и значе¬
ние фигуры пи, или «падение», «разруха». Коли сопри-
косновенье есть, то будет тай — «преуспеянье», а коль
соприкосновенья нет, то будет пи — «разруха». Всегда
так было с древности седой. Однако непорядок этот, что
прикасаться не дает одним к другим, он не напоминает
собой столь сильно то, что было раньше, — как тот, что
видим ныне мы в ближайшие к нам эти дни.
Теперь ведь государь, министр друг друга видят исклю¬
чительно тогда, когда проходят личные приемы, на ауди¬
енциях — каких-то кратких несколько минут, в течение
которых меж высшим с низшим осуществляется обмен
с вручением докладов и резолюций на них по принад¬
лежности, титлы взысканий и определений: все точно
каждому вручается — и только-то всего! Тут дело не
в одном лишь том, что издавна так повелось, но и рас-
иоложенье мест ведет к таким вот непорядкам. В чем
дело?
1.1

Обычно те, кто правит, все идут к приему к вратам
«Того, кто от Неба свое получает», и нет и дня, чтобы
правительство манкировало долгом туда идти, и это на¬
добно прозвать усердьем. Однако зало приемное вверху
и ступени под троном внизу разобщены изрядно, подоб¬
но бездне в воздухе. Величественность государя блиста¬
тельно внушает ужас. Цензор придворный за порядком
надзирает, церемониймейстер все делает положено как
по закону каждому. Начальник Ведомства правительст¬
венных дел, мероприятий, их проведенья в жизнь —
Тунчжэнсы, вызывает к докладу, ну а верховный —
просматривает только. Докладчик же тогда, «за милость
благодарный, с миром отпущенный», со страхом, трепе¬
том пятится ко входу. Верховный разве разбирает сам
когда-нибудь дела, хотя б какие-то, хотя б одно? И разве
кто-нибудь из низших хоть раз лишь слово молвить там
посмел? Другого ведь тому нет объясненья, чем то, что
место само очень далеко отделено — так что, как гово¬
рится, «сидящий в зале — он от нас подальше, чем за
много тысяч верст». Тут и хотел бы молвить слово, да
все пути к тому закрыты.
Я в разуменьи скромном так своем скажу: коль захо¬
тите вы, чтоб высшие с низами всегда соприкасались, то
здесь в сравнение ничто нейдет с восстановленьем древ¬
ности режимов внутренних советов тронных. Действи¬
тельно, при Чжоу было тронных три совета: по ту сто¬
рону Кумэнь, иль Врат казначейства, главный тронный
был совет, где из сановников присутствовали те, к кому
государь с вопросом обращался и требовал мнения их;
за Дорожным входом был совет правительственный и
тронный, присутствовали где на личных, ежедневных
аудиенциях; по сю же сторону входа Дорожного совет
располагался, что звался иль Тронным внутренним, или
Банкетным.
В главе «Нефрит на августейшей шапке» говорится,
что государь с восходом солнца лично является в трон¬

ный совет; затем, присутствие лишь в нем закончит,
уходя, идет он дальше — в дорожную опочивальню, где
слушает правительство он лично. И надобно сказать, что
так являться лично, на совет тронный, принимая там
целый состав чинов, — суть способ ввести в законное,
подлинное русло роли различные, и высших да и низ¬
ших; а слушая правительство, явиться самолично в до¬
рожную опочивальню для того — суть способ к обще¬
нию между собою настроений людей и близких и дале¬
ких.
По принятому Ханями регламенту великий конюший
и воеводы все — и левый, и правый, и тот, кто в аван¬
гарде, и в арьергарде, а также и чины — их разные свит¬
ские люди — они все и составляли собою средний совет
тронный. Премьер великий и чиновные под ним, до тех
вплоть, что в год имели шестьсот мер, собою составляли
внешний совет тронный.
При Танах входа южных три, что к северу от града
царского, именовались входами Наследника Неба: лишь
наступал первый день «настоящий», иль зимнее солнце¬
стояние, туда сам царь являлся для приема прибывших
с приношеньем дани от стран бесчисленных. То был древ¬
ний тронный совет тот самый, его именовали «внеш¬
ним». На север самый дальний вход именовался «Вхо¬
дом из высших наивысшего». На запад от него был зал
«Из высших наивысшего». И в первый день новой луны
и в день пятнадцатый, при луне полной, сам лично госу¬
дарь в нем заседал и был там на совете. Сей зал и был
тем самым местом, «главным и первым», которое так в
древности именовалось. Далее к северу зал звался «За¬
лом двойного мироначала»: в нем заседанья постоянно
шли, каждый день — и государь вникал в дела там лич¬
но сам. Это и был тронный совет, что в древности внут¬
ренним именовался.
При Сунах «Зал начал премудрых» назначен был при¬
сутствием постоянным стать. Там, где в пять дней еди¬

ный раз справлялись о том, как государь поднялся с ло¬
жа, как живет, — зал назывался «Залом опущенных вниз
рукавов». Зал, где в первое, главное утро нового года
иль в зимнее солнцестояние, а также в дни великие
августейших торжеств, все принимались поздравленья,
был «Зал торжеств великих». Когда же государь изво¬
лил пиром жаловать, это бывало в «Зале великой руби¬
новой яркой звезды», а иногда — в «Зале собранья луч¬
ших». Зал, где экзамены производились «вступающим
во службу» людям, был «Зал высоких целей правитель¬
ства царя». От светских лиц и вниз по иерархии —
в пять дней один чиновник в зал поднимался тот,—
и называлось это очередным отчетом государю, куда
обязан был войти чиновник с подробным донесеньем о
делах текущих в управленье, и о достиженьях, и о
недостатках. Во внутренние залы — туда вводимым на
аудиенцию, бывало, что порой им предлагали милости¬
во сесть, а иногда им даже можно было сапог своих не
надевать. Вот в чем была идея, идущая от древних к
нам, о тронных тех советах трех! Воистину на небе есть
звездных три стены, Сын неба их символом себе берет.
Совет главнейший тронный идет под знаком «Высшая
из высших»; совет тот внешний тронный идет под зна¬
ком «Улицы небесной», а внутренний тронный совет —
под символом «Рубинов тайных». Всегда так было
с древности!
А ныне, при нынешней династии, коли великий празд¬
ник, рожденья августейший день, солнцестоянье зимнее
или большое собрание придворных — происходит все
это в «Зале служения Небу», и это есть то самое, что
в древности именовалось «приемом» и «советом глав¬
ным тронным». В обычный день вся служба происходит
у «Врат приема небесных повелений», что в точности
суть внешний совет тронный. Отсутствует, выходит,
только внутренний совет. И кажется, не то, чтоб нам
совсем того совета не хватало: ведь разве же такие залы,

как «Зал с роскошной крышей», «Зал дум ревностных
о своем ,,я“», «Зал войн героев славных» и прочие двор¬
цовые все залы, — не просто пережиток, регламентом
оставшийся для нас от зала внутреннего тронного
совета?
В царенье государя под девизом «Огромнейшей вой¬
ны» такие лица, как Сун Лянь или Лю Цзи, а с царст-
вованья государя под девизом «Вечного довольства»
и вплоть до наших этих дней такие лица, как Ян Жун
иль Ян Ши-ци и многие другие, которые служили, все¬
дневно и неотлучно возле трона находясь, — вельможи
типа Цзянь И, Ся Юань-цзи с другими, подобными им,
всегда докладывали дело наедине с самим царем в его
приватном кабинете. В моменты эти разве были какие
бы то ни было тревоги о прегражденьи всех путей об¬
щения одних с другими?
Сегодня же у нас не восстанавливают тронный внут¬
ренний совет для личного присутствия владыки, и после
ординарных заседаний чинам придворным уж нельзя
еще раз свидеться с царем: все три чертога высоки
и наглухо они закрыты, и редко кто заглядывает в них.
И потому-то сей преградой людские чувства, души —
верховного и низших перед ним — преградою задавле¬
ны и нет им сообщенья. Отсюда непорядки все в Стране,
лежащей тут, под небом нашим, сгружаются все в кучу
и без конца растут.
Ваш предок Сяо-цзун на склоне лет взволнован очень
был таким явлением у нас и частенько, бывало, прини¬
мал он у себя сановников в частном кабинете, где, обсу¬
див дела во всей стране, тогда лишь что-то он предпри¬
нимал. Но обездоленный народ пока никак не мог уви¬
деть, сколь чудесно, как прекрасно высокое правленье
Ваше, государь, империей и миром, и он по-прежнему
досадует на это.
А было бы, Ваше Величество, Вы, у подножия чьего
крыльца сейчас я обретаюсь, Вам, несколько вдаль об¬

ратившись, в пример взять Сверхпремудрого Прадеда,
а ближе в подражание взять Вашего предка Сяо-цзуна,
и вовсе уничтожить, как бы срыть валы-средостенья,
преграды, что ныне возросли как будто очень сильный
недостаток и зазор меж Вами и другими. И в дополне¬
ние к советам, что у трона будут как обычно, учередить
их также и в двух залах: «Зале расцвета культуры вели¬
чайшей» и в «Зале войн героев славных», что было бы,
в принципе, лишь подражанием древнему совету трона.
Высокие Ваши сановники через три дня, а то и в пять
дней раз сюда б являлись о Вашем справиться здоровье,
о покое, о всяком Вашем распорядке: как просыпаетесь
и в чем занятья Ваши. Свитские Ваши, цензоры иль об¬
личители — от каждой группы один человек пусть в зал
поднимется и встанет в очередь с докладом, а главы де¬
партаментов, коли имеют к Вам для резолюции какое
дело, то высочайшим усмотреньем Вашим здесь и кла¬
дите. А те дела, что разрешить бывает трудновато, Вы
лично обсудите с составом высшим Ваших царедворцев.
Потом — без времени и срока — Вы призовите всех
сановников других. Дела, такие как явление их ко двору
для выраженья чувств признательности за Вашу ми¬
лость, прощание с Вами или представление Вам, — для
всех подобных дел они подняться могут к Вам в зал и
дело свое изложить в докладе. Вы вопросите их с широ¬
кою и емкою душой, Вы скажете им назидание с лицом
приятным — и вот в такой достойной атмосфере каждый
из тех, кто оказался здесь, найдет сполна возможность
высказаться. Вы же, государь, хоть и сидите глубоко в
дворце, кругом которого охрана в девять раз, сполна
дела страны огромной увидите как на ладони. И станет
внешний тронный Ваш совет местом, где определяются
уделы для высших и для низших же чинов — в порядке
строгом, чинном. А внутренний совет Ваш тронный
служить Вам будет для общенья чувств людей далеких,
близких. И коли так поставить дело, то разве может

появиться зло — в лице тех загородок и препятствий,
что все мы видели совсем недавно?
Во времена, когда на троне были Тан и Юй, цари сии
смотреть умели светло и слух до проницательности свой
уточнили. И речи, что способны восхищать, тогда под
спудом не таились, и не было по деревням людей дос¬
тойных, правителями незамеченных. Лишь в этом дело
все — и только!

ж а-
ВАН ЧЭ
На памятной плите
в буддийском храме Тоуто,
иль Отряхнувшихся Людей
Я слышал так, что тот, кто черпает из озера великого
прилива, никак не может и ничем определить всю глу¬
бину его; что тот, кто вверх глядит на сине-синий цвет,
не в состоянии познать всю даль его. Тем более все то,
что лежит вне предела и глаза и уха, что будто бы и су¬
ществует и будто бы не существует, что там— по ту
сторону жизни духовной — не рождается, не умирает!
Вот почему Он там, в Моцзе, закрыл сам храмину
свою, и это для того, чтобы открыть ту переправу, где
все слова прекращены, исчезли все; замуровал свой рот
в Пие, чтоб дать просторный путь и обретению себя, и
самоудовл етворенью.
При этом те, кто речь ведет о нормах поведенья, не¬
пременно они ищут высшего авторитета в девяти знаме¬
нитых древнейших статьях; а те, кто говорит об ини-
тьме и яне-свете, те тоже докопаться норовят до самых
тайн шести фигур, составленных из черт. По этой при¬
чине, как только прошло разделенье хаоса на три основ¬
ных единицы, воочию видели люди творенье волшеб¬
ных вещей; когда ж миллионами формы земные все ста¬
ли уже на места и в ряды, то люди познали тогда вели¬
чие самых высоких, что есть, сил Земли и Небес. Не
здесь ли живет то, что в слове сказать невозможно? По¬
этому все, что неводом взято в триграммах и к ним при¬
лежащих статьях, исчерпано все до конца в пределах вот
этой земли; тогда то, что будет отказано выразить слову,
получит и форму, и жизнь уж на том берегу. А берег тот
потусторонний, он ведь вот как представлен нам: если
21

вести что-нибудь в бытие, то надо в высоком стремле-
ньи своем отказаться от всех четырех нас несущих по¬
токов; а если его оттолкнуть в небывалое небытие,
то надо смиренно развить до конца шесть переходов
«туда».
Самая славная речь не в силах овладеть природою
души и ликом подлинным Его; идти за Ним — конца не
видно, идти пред Ним — начала нет! Невозможно Его
познавать на почве доктрины, и только; невозможно Его
постигать во имя рожденья по мысли своей. Вот тайна
глубинной нирваны!
Вот безлюдное ущелье — нет в нем собственничест¬
ва: кто приходит, тот сейчас же может себе услышать
отзвук. А вот и колокол огромный — емко он вмещает
все: нет того, кто подошел бы и ответа не имел. Тем бо¬
лее понятно нам теперь, что тело закона округло ответит
всему: и угол, и круг в таинственной мгле становленье
имеют свое. Одним только звуком затрагивал Он что-
нибудь, а нотами гун или шан жила уже тайна глубин.
Вот почему Пришедший в Мир — таков он, как никто.
Воззрел с вожделеньем на Кавэй, себе дал родиться в
дворце у царя. Прислонясь к передкам всех пяти колес¬
ниц, Он спасал утопавших в идущих реках. Он отверз
им врата восьми истин прямых, взял в покров велича¬
вый губивших друг друга людей. И тогда темнотою
предвечная крепость и безлюдные подступы к ней про¬
ницаемы стали для них благодатью прочувствованной.
Родники там вдали и глубокие волны морей дал им
пить, но исчерпать те воды они не могли. Он внежерт-
венный дар устанавливал им, напитав и насытив щедро¬
тами дара всех сущих земли. Он создал впервые любовь,
благодеющую без причин и основ, и ущедрил, как вла¬
гою дождь, миллионы творений земли. Он разлил всюду
свет без сиянья лучей и, как зеркалом, всё без конца ос¬
ветил, все миры, как песчинки, бесчисленные. Он вел
всех бесхитростной властью своей и делом своим. Он

спасал, как паромом, миллионы бесчисленных калп,
проведенных средь праха земли.
Далёко ушла вековечность, законченным стало уме¬
нье для этого дела — и только тогда Он платье оправил
свое у деревьев, растущих четой, и снял свою обувь на
береге том Золотого Песка. И стало как будто неясно,
как будто темно, как будто не светит, как будто не мрак,
не связано вовсе никак с тем, чтоб уйти иль прийти и
вновь отойти к безвещному нечто.
Если теперь говорить лишь об этом, то Он умирил все
волнения духа в великих, огромнейших тысячелетьях.
Безмолвный покой недеяния полного ныне к тревоге
уже не приходит. Когда загорелось твердейшее дерево
факелом ярко, то гений души — о, неистребимый! — не
знает кончины себе. Какое великое дело!
С тех пор как исчез непосредственный, главный за¬
кон, статуйная вера принизила все. Вгрызаясь, сверля ей
чуждые веры, считала единственным лишь свое уклоне-
нье от правил и норм. Идущие вслед еретическим мыс¬
лям и ложь проповедовать любящие готовы сравнить
едва постижимые вещие речи с сужденьем софистов
о глазе своем.
Затем монах по имени Конь Ржет незримо превознес
великое ученье; монах по имени Драконовое Древо всей
емкостью души доискивался правды. Они вдвоем ша¬
тавшиеся, павшие устои воздвигли вновь; они вдвоем
связали все разорванные петли, укрыли небеса буддизма
в им полагающейся истинности, и вот — на пожарище
с утра уж засвежело. Они засветили всемудрое солнце
на всех перекрестках путей мировых, и вот — слоистый
мрак средь ночи воссиял. Поэтому им удалось дать три¬
дцати семи буддийским положеньям считать своими
образцами те знаменитые сосуды и бокалы, а девяносто
шесть различных школ лишить твердынь и ограждений.
И вот — «Во всем, что есть, широкая» распространи¬
лась на восток; ее ученье и обряды на юг переселились к

нам. При обоих Чжуанах— и чжоуском и луском —
сиял Он на землю зерцалом вечного светила; при Минах
обоих — и ханьском и цзиньском — и тот и другой на
камне гравировали декорации ярких картин. Тогда, по¬
сле этого, стали от времени и до другого являться на
свет письмена, завещанные после смерти, и храмы вы¬
страивались как бы в ряд, друг на друга взирая. Чэн
вместе с Ши свели колеи в стране на запад от гор;
а Линь и Юань плечо о плечо проследовали в страну
налево от Цзяна.
Монастырь Тоуто — «Отряхнувших с себя»— он
воздвигнут шамьтем по имени Сакья Премудрый Гла¬
венствующий (Хуэй-цзун). На юг от него— там реки
великие полной безбрежной волною текут, всё тучно,
всё полно в воздействии туч и зарниц. На севере же —
там кряжи над кряжами, пики над пиками ярко и остро
возникли: вокруг них вращаются солнце с луной, насти¬
гая повсюду. На запад взгляни — там сотни зубцов у
стен городских кружатся и вьются повсюду. Воззрись на
восток — там равнины, поля, на тысячи ли туманом за
дали идут. Воистину то чудные места столицы царст¬
ва Чу.
Духовный наставник, почтеннейший Цзун, был нрав¬
ственным обликом яшма, нефрит. Пришел побывать
здесь, держа свой монашеский посох в руке. Он так счи¬
тал, что тот, кто живет своим домом, раз связи семьи и
дела опустели, то дело земное считал он похеренным во¬
все; себя сохранить одиноким превратно бы было, но
если мой разум победным окажется вдруг, то все помра¬
ченье исчезнет. И он вознамеривался откинуть сто лет
на средний лишь возраст, а кожей и мясом своим к свире¬
пому коршуну влезть. И долго он пробыл здесь так, раз¬
гребая колючий кустарник, укрытый одной лишь сосной.
На пятый год правленья государя из дома Сун под
титулом «Великих озарений» впервые здесь поставили
ему — «сажень в квадрате» — келью, покрыв ее бурья¬

ном и пыреем, чтоб дать покров священным книгам
и кумирам.
Затем был старший комиссар, поверенный в делах
стран Цзян и Ся, сам из Гуйцзи родом, Кун-синьор (по
имени он Цзи), который выполол ему вокруг траву, рас¬
чистил лес, поставил домик, где б монах всю жизнь свою
мог проводить. Воевода их Аньсю, наместник-губер¬
натор Ин, Цзяннаньский граф, Цзиянский Цай, импер¬
ский эмиссар по имени (скрываемом) Син-цзун при¬
строил ему на высокой площадке молельню с фасадом,
возвел ему также и храм, наполненный пеньем буддий¬
ских монахов. И так как духовный наставник блестяще
последовал Великому Кашэ, то он первым делом назвал
имя храму — Тоуто, «Отряхнувших с себя».
После него другой был наставник, Сэн-цинь. Был
правильной жизни монах, и сердце свое изнурявший
немало, стремившийся к лучшим достоинствам духа,
питавший как следует волю свою. Он ставил, чинил и
храмы и кельи, но умер, своей не закончив работы. Его
высокую стезю продолжить дальше было трудно, как
скрытую лодку легко удалить. Монашеская братия ис¬
чезла, безлюдье воцарилось вкруг. Столбы и стропила
обрушились все, и некому было их снова поставить,
о чем можно только протяжно, глубоко вздыхать.
Тогда совершилось восшествие Ци: она продолжает
собой необъятную славу Пяти государей; она завязала
узлом разлезшееся дело Трех ванов-царей. Ее величай¬
шие доблести — те, что поставили предком своим поли¬
тику завоеваний, а прадедом — мир под гражданской
культурой, в свете своем восходят на небо, с ним соче¬
таясь в суровом единстве. И подвиги ее, идущие на небо
и свет свой изливающие всем, кто где-либо живет, хоть
на краю земли, открыли во всей необъятности путь к
возвышению царского дела и к восстановлению прежде
былого. На этих основах она обновила все старые вещи:
она оздоровила, к благу поправив все трудные, в массе,

дела. Она поступательно, в ритм попадала классическим
Гимнам и Одам; она в своем беге стремительном быстро
совпала с древнейшими Шао и Ху. В Яньской земле —
там девять языков, на песчаном плато один только страж.
И вот — это было в те годы правленья монарха, что
шли под девизом «Войны утвержденной» — был издан
указ к западной части дворца, отнесенному Среднему
г/зян-воеводе и губернатору области Ин, князю Цзянся-
скому также, пойти присмотреть за правленьем во всех
пограничных местах и славу царя утвердить в странах
Цзяна и Хань. Он выбрал из лучших законов «квадрат¬
ного города» Ина, учел старину тех традиций, что жили
в Гуймэне [т.е. средь гор Гуй и Мэн], что в Лу. Строго¬
му правлению людьми и чистым карам и законам тогда
пришли пора и жизнь.
Его превосходительство Лю Сюань (Сюань было
именем его, которое произносить не надлежало), прави¬
тель старший дел у воеводы, имевший миссию страны
далекие в мир и покой привести, и внутренних дел для
Цзянся комиссар, сам родом из города Пэна. По чему б
ни прогуляться его ума сплошному лезвию, каждый
день — новый день, месяц — уж в прошлом. Его поэзия
столь победительна в идее, что в отвлеченности пустой
она уходит— и возвращается насыщенной назад. Он
видел сам, что в этом монастыре дело монаха погибло
тогда, когда стало уже утвержденным, а подвиг духов¬
ный упал, и как раз когда он был готов уже установить¬
ся. Порыв его горя был глубже, чем горе людей, «опро¬
кинувших короб с землею»; печаль же равна была гру¬
сти людей, забросивших свой же колодец. И вот он вос¬
пользовался тем, что были излишки в стоклановом на¬
шем народе, и выбрал момент, когда в нашей стране
никаких потрясений не стало. Набрал он людей и назна¬
чил им дни, так что каждый имел свой присмотр и дела.
В это время народ приходил с удовольствием к храмам,
и рабочие друг перед другом старались работать от

сердца. По склонам холмов, применяясь к подъемам,
использовав выси, шли к далям и далям. Этаж к этажу
над резными стенами шли длинной чредою высокие
зданья; росли они вверх, выходя за зарницы и тучи. Ле¬
тящие дворцовые постройки выстраивались в длинные
извивы, и вниз сходили они так, что просто нет земли,
и только! Вечерняя роса создавала жемчужные нити;
а поутру заря создавала букет киноварный. Трава «девя¬
ти перекрестков» там в тысячах равных сплетений, цве¬
ты «четырех отражений» в десятках там тысячах видов.
Утес и долина — прозрачны они; родник же под ветром
бульбулькает складно. Золотая красота в драгоценней¬
ших статуях навсегда вас причисляет к людям мира
и покоя. Успокоивши сердце свое, исполняя что важно
и нужно, всю жизнь до конца здесь гуляй, собираясь с
другими.
Духовный наставник наш, Сакья Тань-чжэнь, был де¬
лом духовен, стезею своей, и прост совершенно, и шко¬
лой суров; и душа его, полная правды идейной, жила
словно в бездне какой-то и вдаль уходила куда-то. Он
ныне изволил нам честь оказать и взял на себя обязан¬
ности по храмам и монастырю, подъяв навсегда служе-
нье в обители бога.
Да! Потрудился народ, и дело здесь подвигом стало!
И вырезаем мы слова на бронзе колокола-чжун и дин-
котла — котла для жертв богам. Когда же говорим о вре¬
мени событий и хвалим войско за поход, то можем также
водрузить плиту из камня в храме предков. Чем больше
накопляется веков, тем подвиг более известен; чем далее
ушел сам человек, тем имя больше следует за ним.
Осмеливаюсь я десяток тысяч слов здесь начертать в
резном и древнем стиле. Надеюсь, что они хоть как-
нибудь да подойдут к тем многим чудесам, о коих я пи¬
сал. Вот что гласят мои стихи, по стилю — цы:
Масса распалась на темное — желтое,
Дух разделился на чистое — мутное.

Влилось в сосуд все тысячью слов.
Содержит чудесных мильонами групп.
Чистый источник наверх ответвился,
Брызжущий ветер всю грязь сдул вниз.
Любовный поток превращается в море.
Прах похоти стал уже целой горой.
Величествен Он, кто сумел стать достойным
Дошел Он до срока, прославился в мире.
И вот Он призрел на Средину Земли,
И вот Он явился в Капиловэй-город.
И вот Он владеть стал Великою Тысячью,
Затем Он дал правило всем Трем Мирам.
Пытливо взирал Он в четыре прохода,
В безлюдье исследовал целых шесть лет.
Затем завершил Он свою добродетель,
Чудесно закончив свой цикл недеяний.
Бог сам подставлял ему камень квадратный,
И небо открыло прозрачный прудок.
Река благовещая воды убрала,
И ценное дерево снизило ветви.
Провел Он дорогу, где девять изломов,
Спокойно шагал, где три кручи повисли.
Река стала тихой, и волны — прозрачными,
Дракон взвился кверху, и тучи поднялись.
У гор Цидуцюй Он расширил им счастье,
В Дареном Саду было много людей.
И Злак Золотой явился с поклоном,
И Вэньшушили подошел и встал здесь.
В ответ небесам Он движет безмолвьем,
Народу послушный с конца до начала.
* * *
Ведь дхарма совсем никогда не пылала,
И, значит, теперь ее нечем гасить.

Кумирам с идеей хотя и конец,
Незримо-неслышное все ж без ущерба.
О как блестяща династия Ци!
Прямо подъяла и блеск, и размах!
Невод буддийский довязан опять,
К вечному броду — двойное весло.
Только на этом прославленном месте
Самосмиренье и мудрость живут.
Храм прилепился к высоким утесам,
Вниз посмотреть — ущелья там сплошь.
Ямой, канавой Хань с Сяном покажутся,
Горкой иль холмиком — Хэн или Хо.
Жирные, жирные пади с лугами,
Тайные, тайные гущи лесов.
Мил нам сей муж, сей страны повелитель,
Дхармы родник им зачерпнут для нас.
Духом величествен в трех ясных точках,
Чувством прешел он за все шесть вторжений.
Любезен ему ряд божественных келий,
Задумал он крепко поднять их, поправить.
В алой резьбе летает там феникс,
Рядом кругов ли-птицы стоят.
Статуй ряды уж открыты для взора,
Видом блистающим нас утешают,
Кассия в чаще зимою теплей,
Сосны разрежены — летом прохладны.
Есть здесь где духу гулять на покое,
Сердцу буддийскому здесь пребывать.
Знамя победное воткнуто с запада,
Камень надежнейший с юга нарезан.

ЛЙ ж
ВАН ШИ-ЧЖЭНЬ
О том, как Линь Сян-жу вернулся
к себе в Чжао и драгоценность би
нетронутой принес
Нетронутая яшма Линь Сян-жу прославлена повсюду
всеми. Я не решился б к этому примкнуть. Действитель¬
но, вот Цинь, который предлагает одно названье, что
пятнадцать городов, чтоб обмануть им Чжао и овладеть
той знаменитой би. Когда все это предлагалось, то речь
о том, чтобы забрать ту драгоценность, была лишь чув¬
ством продиктована, и только: Цинь не хотел еще, вос¬
пользовавшись этим, прибрать себе удел весь; и если б
Чжао эти чувства его усвоило себе, то яшму б не дало
ему, а если б не усвоило, тогда б дало. Усвоив то, чего
хотелось Цинь, его боясь, оно бы отдало ту би, а если
бы, усвоив, не боялось, то не давало бы ее — вот в этих
двух словах решение вопроса! А тут, извольте видеть,
он сам испугался, к тому ж еще гнев возбудить сумел
чужой!
И далее смотрите: Цинь захотелось би, а Чжао не да¬
ет. Выходит так, что обе стороны не знают, кто здесь
прав и кто не прав. Когда внесут ту драгоценность би,
а Цинь за это городов не отдает, неправота вся —
в Цинь. Когда ж Цинь выставляет города, а яшма би
отходит от него себе домой, неправота вся— в Чжао.
И если б захотеть, чтоб вся неправота была на Цинь, нет
лучше способа, чем бросить ему би. Когда ж боишься
бросить би, чего уж лучше, не давай!
А дело в том, что Циньский князь, по карте отдавая
города да жертвенник устроив богатейший, с постом
и бдением на девять всех гостей — чтоб получить достой¬
нейшим порядком ту драгоценность би, всей обстанов¬
30

кой этой показал, что он не мог не дать тех городов. Вот
если бы та би была в его руках, а городов он все ж не
отдавал бы, тогда Сян-жу мог выступить вперед, взять
позволенье говорить и так сказать: «Я, Ваш смиренней¬
ший слуга, определенно понимаю, что Вы, великий го¬
сударь, нам городов своих не отдадите. Позвольте же
теперь: ведь разве би не Чжаово, не нам принадлежит?
Но эти все пятнадцать городов суть драгоценность
Цинь. Представим же себе, что Вы, великий государь, за
драгоценность би погубите пятнадцать городов. Тогда
вся молодежь, в пятнадцати живущая градах, исполнит¬
ся тяжелых нареканий на Вас, великий государь, и ска¬
жет: Вы, мол, бросили всех нас, как жалкую какую-то
травинку. А если Вы, великий государь, нам эти города
не отдадите, обманом выманив ту драгоценность нашу
би, то ради этого куска нефрита би вдруг потерять пре¬
стиж пред всей Страной под нашим небом!.. Тогда я,
раб Ваш, Вас прошу дать разрешение сейчас же умереть
здесь, в Вашем государстве, чтоб видели, удостоверясь,
все, что Вы, великий государь, теряете престиж и честь
свою».
Князь Циньский вряд ли бы пошел тогда на то, чтоб
драгоценность не отдать. Теперь же, не угодно ль,
он велит своим помощникам запрятать драгоценность
и с ней бежать! Конечно, правоту при этом положеньи
дел он отдал всю на пользу Цинь. А в это время, между
прочим, Цинь был совсем не расположен портить отно¬
шенья с Чжао. Теперь, представьте Вы себе, что Цинь¬
ский князь пришел в негодование и ярость, казнил бы
Линь Сян-жу на площади публичной, а Господин войны
и мира да с сотней тысяч войск обрушился б на Хань-
дань! Да вытребовал бы и драгоценность би, а также бы
взыскал за честь свою впридачу. Ударил бы победно
раз — и род Сян-жу под корень уничтожил. Ударил бы
другой — по-прежнему с победой, и драгоценность би
попала б в руки Цинь бесповоротно.

Вот почему и говорю я: Линь Сян-жу добился своего,
и драгоценность би он ухитрился целиком вернуть ее
владельцу Чжао. А кто ему устроил это все? То были
Небеса! И далее, возьмем, как он приемом смелым рас¬
правился в Мяньчи! Как он, наоборот, приемом мягким
поладил с воеводою Лянь По. Выходит так, что чем он
больше проявлялся, тем все удачнее сходило, совер¬
шенней. И то, что он сумел оставить Чжао невредимым,
тому причиною, что Небо как нарочно решительно взя¬
лось по всем как есть статьям, и так и этак, Чжао сохра¬
нить нетронутым и целым.

ГГ4М
ВАН ШОУ-ЖЭНЬ
Надпись на храме в честь Сяна
В Линбоских горах есть храм в честь древнего Сяна,
и варвары мяо, живущие близ этих гор, считают Сяна
святым, раденьями чтут его память. Почтенный воевода
Ань, внимая просьбам сих мяо, отремонтировал все зда¬
нья храма и попросил меня об этом надпись сложить.
Сказал я: «Его сломать бы, а Вы— восстановили!» От¬
ветил Ань: «Восстановил!» «Восстановили, а зачем?»
«А вот зачем, — сказал мне Ань. — Начала культа это¬
го, пожалуй, никто здесь знать не может. Но мы, народ-
цы мань, которые здесь обитают, — и мой отец, и дед
мой, прапрапрадед, и дальше вверх, — все мы его здесь
почитаем, поем молебны и славословим, и в общем храм
этот разрушать никто не смеет».
Я сказал: «Как это так? Ведь этот культ в Юби был
как-то упразднен династиею Тан... И поведенье Сяна
было ведь неважно. Как сын он был сын непокорный,
неучтивый; как младший брат он был заносчив, дерзок.
Он в реприманде был у Тан— и вдруг, оказывается,
дожил до сегодня. Он уничтожен был в Юби — и про¬
цветает вдруг вот в этих вот местах! Как это так?..
А впрочем, понимаю!
Ведь честный, благородный человек в своей любви к
другим доходит до ворон на их домах. Что ж говорить
тут о премудром человеке и о любви его к родному бра¬
ту! А если это так, то культ и жертвоприношенья здесь
делаются только ради Шуня, а не для брата его, Сяна.
Да! Надо помнить ведь, что умер Сян лишь после пля¬
сок со щитами и перьями и после появленья врагов ца¬
ревых во дворце. Ведь если было бы иначе, то разве ма¬
ло было с древности доныне лиц своенравных, непокор¬
33

ных, а посмотрите, Сянов культ, один лишь он, все
длится в поколеньях. Я в этом факте вижу глубину, ко¬
торой в толще человеческой достигнуть может высшее
начало и совершенство личных качеств Шуня — и даль,
и длительность ее сочащегося всеблаговоленья.
Сян был неважный человек, достоинств вовсе не
имевший, но он таким был разве изначально? Как мо¬
жем знать мы, что, в конце концов, он не был Шунем
благотворно обработан и претворен? Ведь разве „Шу
цзин“ — „Книга документов44 не говорит нам так: „Уда¬
лось смягчить сыновней любовью, вводить и вводить
в добро, не допускать до разврата. Гу-соу стал тоже
смирен и мил44? Выходит, значит, что и он уже был
претворен влияньем Шуня и стал отцом любвеобильным.
Но Сян все оставался братом нехорошим, и ладить с
ним было нельзя. Однако ж Шунь привел его к добру, и
значит, Сян не подходил к дурным, не опускался в под¬
лость, а следовательно, шествовал в добро. Так, значит,
правильно, что Сян успел подвергнутся перерождаю¬
щим влияньям Шуня!
У Мэна в книге есть такое место: „Сын неба посылал
особое лицо, чтоб управлять его уделом, а Сян здесь
ничего не мог поделать44. Из этого опять я заключаю,
что Шунь очень любил своего Сяна, и думал он о нем
весьма усердно, неотступно: вот откуда та обстоятель¬
ность его, с которой он поддерживал его и помогал ему,
и направлял! А то ведь так бывало, например, что даже
при сверхмудрости Чжоу-гуна, графа Чжоу, все ж неиз¬
бежны были типы вроде Гуаня, Цая. Отсюда можно ви¬
деть нам, что Сян подвергся благотворному влиянью сво¬
его брата Шуня. Все потому, что тот умел с достойными
людьми как надо обращаться, их силы расставлять и
пользоваться всеми, кто с талантом, с головой. И вот
Сян стал своим доволен положеньем, стал добр, как
дождь, к народу своему, а после смерти его люди стали
о нем думать и скучать по нем.

Чиновники, служившие у князя, указ о назначенье
получали всегда от Сына Неба, и в этом было уложенье
для службы в Чжоу... Уж не выходит ли тогда, что даже
Чжоу подражали при этом Шуню, который дал инвести¬
туру брату Сяну?
Мне остается, значит, верить в исконное добро
людской природы и в то, что в Поднебесной нашей
нету никого, кого нельзя образовать и претворить к
добру.
Итак, когда монархи Тан культ Сяна упразднили, а
храм его разрушили вконец, то было это сделано по
данным о начале карьеры Сяна. А то, что до сих пор все
мяо чтут его раденьем, так этим тот его этап, этап по¬
следний, преемствуется вновь.
Вот эту истину я собираюсь в мире пропагандировать
везде, чтоб знали все, что люди, и даже недобрые, та¬
кие— вроде Сяна, и те подвержены возможным пре-
вращеньям: их можно исправлять. А доблести великие
людей отменных, нравственных достоинств, особенно
когда они доходят до степеней неимоверных, то даже те,
которые, как Сян, достоинств человека не имеют — они
ведь тоже могут быть воздействию доступны, столь бла¬
готворному для них!»
Надпись у Зала культа
классиков - канонов
Что есть классический канон? То вечный, неизмен¬
ный путь. То, что живет, как он у нас, на Небе, — мы
именуем волей Неба, судьбой людей; то, что дано, как
он, людям в их нравственной природе, — мы именуем
их душой, а то, что главное, как он, но в нашем теле, —
мы именуем это сердцем. И сердце наше, и душа, и воля
Неба— едино это! Оно собою проницает и людей, оно
пронизывает весь наш мир, что среди четырех морей;
оно собою заполняет небо, землю, и по временам про¬

ходит — всем: и древним, и что ныне. И нет на земле
того места, где б не было бы вовсе их; и на земле нет
вовсе ничего, с чем не сливались бы они; и не бывает
так, чтоб к измененьям не пришли они. Они и есть наш
вечный Дао-Путь.
Когда оно, единое, ответно впечатленью, оно есть
жалость, состраданье, стыд делать зло, уступчивость,
любезность, суждение для «да» и «нет». Когда ж оно
является в поступках, то это — родственная связь, лю¬
бовь отца и сына; и это — долг царя к рабу, раба к царю;
и это — разные начала для мужа и его жены; и это будет
распорядок, что между старшим есть и младшим; и это
будут честность, верность меж настоящих двух друзей.
Вот эти жалость, состраданье; вот этот стыд пред злоде¬
яньем; вот эти вежливость и снисхожденье; вот это зна¬
нье — прав иль нет; вот эта близость — любовь родных;
вот эта в каждой семье степенность; вот эти разных два
супруга; вот эти честность, верность друга— все это
сердце, и природа, небес веление всем нам. Людей со¬
бою проницают, пронизывают мир, что среди четырех
морей, и чрез все времена — и древние, и новые — про¬
ходят, собой заполнив небо, землю, и нет такого места
на земле, где б не было бы вовсе их, и нет на свете ниче¬
го, с чем они не сольются, и не бывает так, чтоб к изме¬
неньям не пришли они. Они и есть наш неизменный,
вечный Дао-Путь.
Теперь, когда мы говорим о жизни начала женского-
мужского, где первое все убывает, второе ж — нараста¬
ет, то называем его «И», иль «Мировые перемены».
Когда мы говорим, как действует оно, распространяясь
на все деянья государя, то именуем его «Шу», или «Пи¬
сания о древнем». Когда мы говорим о том, как проры¬
вается оно в стихах и песнях, в чувствах их, то называем
его «Ши», иль «Оды — песни старины». Когда мы
говорим о том, как уточняется оно в параграфах-
статьях, в уставах книжных ритуала, то именуем его
36

«Ли», или «Устав великий поведенья». Когда мы гово¬
рим, как им творятся и радость, и гармония людей, то
называем его «Юэ», иль «Музыка от древности до нас».
Когда мы говорим о том, как различаются им правда
и неправда, о том, что правильно и прямо— иль что
искажено, искривлено, как ересь, то именуем его так:
«Чунь цю», иль «Вёсны-осени годов» — в истолкованьи
Кун-цзы. Вот это все: от его жизни в инь-яне, мужском
и женском принципах вещей, которые сначала убывают,
а после наращаются опять, и вплоть до различения того,
что фальшь иль прямота, — того, что право и не право
(от правого, прямейшего начала) — все это ведь одно,
все это мы зовем и сердцем, и душой, и волею Небес.
Все это проницает среду людей, пронизывает ту стра¬
ну — ту, что лежит средь всех морей; и заполняет небо,
землю, и существует спокон веков; нет места, где б им
не было полно, и ничего нет, с чем оно не то же, как
невозможно изменение его.
Да, это именно и есть то, что зовем «шестью канона¬
ми основ», и эти шесть основ — не что иное, как посто¬
янно неизменный Дао-Путь, путь сердца, что во мне.
Вот почему «И», «Перемены», есть записи инь-яна в
моем сердце, их убыли и роста в нем. А «Шу», «Писа¬
ния», есть запись дел сердца моего и их порядков
управленья. А «Музыка», «Юэ», ведь это тоже есть для
сердца моего заметки о его веселье, радости, гармонии
спокойной. А «Вёсны-осени» — то будет лишь регистр
и прямоты, и фальши в моем сердце, его уклонов в
фальшь и выпрямленья в правду. И отношенье благо¬
родного ума ко всем шести основам этим вот каково: я в
сердце отыщу своем и убыли, и нарастанья начала жен-
ского-мужского и буду действовать согласно временам,
чем выражу свое я обожанье к «И» — «Переменам ми¬
ра». Я поищу у себя в сердце основ устойчивых, поряд¬
ков управленья и буду действовать по ним: я этим про¬
славляю «Шу», иль «Древнее писание» тогда. Я в серд¬
37

це поищу своем и песен, и мотивов, и чувств для них и
постоянно буду порождать их сам: я в этом культ свой
обнаружу для «Ши» — «Стихов и од». Я отыщу в себе
уставное начало и разветвления его по всем статьям и
буду их где надо применять. Я этим почитанье «Ли»
воздам, иль «Ритуалу» древних. Я отыщу в себе, что
сердцу моему веселье, радость сообщает и создает гар¬
монию, покой, и, отыскав ее в себе, рождать ее в себе
я буду, когда мне надо. И этим я почту «Юэ», иль «Му¬
зыку древнейших». Я отыщу, что в моем сердце от
правды иль от фальши есть, что в нем прямехонько, что
криво, и различенье буду я беречь., Я возвеличу и про¬
славлю таким порядком основу «Вёсен-осеней».
Теперь скажу, что Сверхмудрец в дни древние когда-
то поддержал в возвышенных идеях человека и, думая
о будущем потомстве, распространил в шести канонах.
Все это мне напоминает отца иль деда богатеев, кото¬
рые, боясь, что их имения, амбары, склады какой-ни¬
будь из их потомков, детей и внуков, доведет до расхи¬
щения, утери, пропажи и уничтоженья, так что, в конце
концов, очутятся они в злой нищете, и нечем будет им
существовать. Боясь всех этих зол, они возьмут да пере¬
пишут весь инвентарь того, что им принадлежит, и так
же им его вручат, веля им далее из рода в род, из поко¬
ленья в поколенье беречь свои запасы и амбары и все,
что было в их именьях, всем этим пользоваться вволю,
чтоб избежать беды от разоренья и злостной, дальше,
нищеты. И вот те шесть канонов и основ суть как бы
содержание его, живущее в нем плотно и сполна. Его
я уподоблю снопам, складам закромов полных и амба¬
ров, в которых каждый из предметов, набор вещей раз¬
нообразных — все полностью хранятся в данном доме,
а инвентарь их, опись есть только лист названий, а счет
их — всё!
А между тем учащиеся у нас не понимают, как оты¬
скать серьезно-сущное шести канонов этих в своих серд¬

цах, и только, в общем, копошатся, ища, где тень, где эхо
от чужих умов, — да все пристегивают их к верхам своих
бумажных сочинений, с хвастливой трескотней нас уве¬
ряя, будто они и суть шесть основных канонов. Опять-
таки и их я уподоблю потомкам богачей, что вовсе не
стремятся свое богатство охранять сурово, а пользуются
жизнью зря, растрачивая все, что было как следует нако¬
плено в именьях и амбарах. Вот так они изо дня в день
все губят, тратят, распыляют — вплоть до того момента
жизни, когда они все превратятся в нищих, людей без
всяких средств. А уж тогда они завоют, закричат, с кич¬
ливой трескотней указывая всем на записные книги: вот
здесь, мол, у меня имения и склады полным-полны...
Ну, в чем, скажите мне, отличье их от тех, других?
Да, да, увы! Все это оттого, что шесть канонов наших
как наука, предмет, средь нас остались до сих пор без
разъяснений, и длится так не один вечер, не одно утро.
А ставить выслугу, наживу превыше всех на свете благ
и уважать ересиархов, то значит — разболтать каноны,
их расстроить.
И к усвоенью примечаний сводить процесс, препода¬
вать зубрежку текста, топить в банальном трафарете
и в узком кругозоре мыслей, чтобы замазывать людям
страны глаза и уши, — вот это называется каноны оскорб¬
лять. А злоупотреблять распущенною речью и друг пред
другом фигурять в фальшивых, громких рассужденьях,
расцвечивая подлые сердца и репутацию себе крадя, и
изо всех силенок лезть наверх, чтоб наживаться, и —
после этого себя считать великим толкователем кано¬
нов! Я это назову: разбой с канонами— и только! И вот
такое с ними обращенье есть то же самое, что взять так
называемую опись, реестр иль инвентарь огромного
хозяйства — и даже этот документ, взяв, разорвать
в клочки и, бросив, вовсе уничтожить. Да разве знают
эти люди, в чем состоят и почитанье, и культ канонов
основных?!
39

Давно существовал двор для учащихся во граде
Юэчэне у Цзишани, а расположен он на западном отро¬
ге горы Лежащего Дракона. Все время двор стоял в руи¬
нах при полном разрушении домов. Но губернатор этих
мест почтенный Нань Да-цзи (сам он вэйнаньский уро¬
женец), устроив должные правленье и порядок, почув¬
ствовал прилив досады, что обучение нынешних ребят
идет то так, то сяк, какими-то зигзагами, кривыми. То¬
гда решил вовлечь их он в пути сверхмудрых и достой¬
ных и приказал шаньиньскому начальнику У Ину, что
уважаем нами, расширить этот двор и ремонтировать
его, все обновив вокруг, а за двором построить зал, ко¬
торому названье дал такое: «Зал культа классиков-кано¬
нов» и комментировал: «Когда каноны достойное их
место обретут, то и простой народ от этого лишь только
процветет; под их влияньем он навеки избавится от ере¬
сей и скрытых недовольств».
Когда зал готов был, он просил меня дать слово об¬
ращенья к собравшимся тут нашим ученикам. Не уда¬
лось мне отказаться, и я вот это написал.
Да, да! Да, да! Вы, нынешние люди, ученые дней на¬
ших молодые! Примите же мое ученье о канонах, ста¬
райтесь же познать свои сердца! Тогда, быть может, вы
поймете, как и за что мы культивируем каноны.
Обращение к похоронённым путникам
Случилось это все в четвертый год эпохи государя
с девизом «Правой, добродетельной стези», когда на
третий день в осенний месяц какой-то мелкий чин пришел,
как говорят, сюда к нам из столицы. Фамилии и имени
его не знали. При нем был сын, слуга. Он шел к себе на
службу и проходил через Лунчан, где ночевал у мест¬
ных мяо. Я заглянул через плетень: был хмурый дождь,
черно, темно. Хотел я было подойти и расспросить его о
том, что делается там, на севере у нас, но как-то так не

вышло. Наутро я послал своих людей его проведать,
навестить, но он уже ушел. К полудню вдруг приходит
человек с Усуновского взгорья и говорит, что там
старик какой-то умер; что по бокам сидят над ним и
плачут двое. Добавил: «Наверно, это умер тот чиновник.
Ай, жалко как!»
Под вечер тут опять пришли и говорят: «У взгорья
там лежат два мертвеца, при них сидит какой-то человек
и плачет». Послал узнать, в чем дело. Оказалось, что это
сын его скончался тоже. Назавтра вновь ко мне пришли
и сообщают, что видели, как там, у взгорья, лежат уже
три трупа друг на друге. Оказывается, умер и слуга.
Увы, печально все сие! И я подумал про себя, что кости
их лежат на воздухе без всякого присмотра, и, взяв
с собой двух слуг с совками и лопатой, пошел их зако¬
пать. Но слуги оба были явно недовольны, и я сказал
им: «Слушайте, ведь я и вы — такие ж, в общем, как
они!» Тогда они, один как и другой, печально, с плачем
и слезами, просили позволения идти туда.
Пришли мы к ним, к подошве той горы, три ямы вы¬
рыли и их похоронили. А я вдобавок взял еще три чаш¬
ки с рисом, с курицей, вздохнул и весь в слезах вот так к
похороненным обратился: «Стенаю и печалюсь я. Что
ты за человек? Что ты за человек? А я — почтовый над¬
зиратель здесь, в Лунчане, а сам я из Юйяо, зовут меня
Ван Шоу-жэнь. И я, и ты — сыны родной земли Сре¬
динной. Не знаю я, откуда ты, из мест каких ты будешь.
Но все ж, скажи, зачем ты появился здесь, чтоб духом
стать вот этих гор? Ведь в древности смотрели так серь¬
езно на удаление от мест своих родных! Чиновник и в
поездке своей казенной не мог отъехать за тысячу верст-
ли. Я появился здесь, как вы, — брошенный, ссыльный,
и здесь я поделом. А ты, ты в чем, скажи мне, прови¬
нился? Я слышал, что твой чин — он что-то мелкое
весьма, и содержание твое — едва пять четвертей, кото¬
рые ты мог иметь от пашни с женой и сыном... Так

зачем, скажи, за пять каких-то четвертей ты перебросил
к нам сюда свое в семь пядей тело? Да что — себя! Тебе
и это мало: ты взял еще с собой и сына, и слугу. Беда,
беда! Как это горько! Ведь если б ты сюда действитель¬
но пришел, прельщенный пятеркой этих четвертей, то
должен был пуститься в путь с довольным, радостным
лицом. И что же? Вчера ведь только видел я, как у тебя
лицо подергивалось болью, и значит, ты не мог преодо¬
леть своей печали. И впрямь, идти сквозь изморозь, ро¬
су, цепляясь и держась за выступы скалы и по верхам
порой десятков тысяч пиков, страдать, томиться голо¬
дом и жаждой, а жилы, кости — все в полнейшем изну-
реньи, да тут еще и лихорадка, и малярия нападают на
человека с ветра, а печаль, тоска и горе бьют его внут¬
ри — ну разве ж может он от этого всего не умереть?
Конечно, знал я, что умрешь ты непременно, но не
сказал бы, что так скоро это будет. Тем паче не сказал
бы я, что сын твой и слуга вослед тебе так скоро отой¬
дут. Но это все ты сам себе устроил, чего ж тут горе¬
вать? А я ведь так подумал про себя, что ваши костяки
лежат без всякого присмотра, пришел и вас похоронил.
И что ж? Я этим причинил себе бездонную тоску и огор-
ченье. Да, тяжело! Но если б, предположим, я вас бы
здесь не схоронил, то стаями пришли б сюда лисицы
с окрестных нежилых холмов, из нор повыползли бы
змеи, черви — этак с колесо: они, наверное, сумели б
вас схоронить в своих утробах, не дали б вам валяться
долго зря! Теперь ты этого не знаешь и знать не можешь
ведь, но я, как мог бы я все это в сердце пережить?
С тех пор как я ушел из мест родных, где жили мать
моя, отец, и поселился здесь, три года уж прошло.
Я перенес отраву малярии и ухитрился кое-как себя спа¬
сти — все оттого, что я буквально ни на день ничем как
есть не огорчался. Теперь же я вдруг огорчился, да
и как! Я, значит, весь вниманье для тебя, а на себя —
вниманья никакого. А должен, кажется, тебя похоронив,
42

не горевать уж боле! Я песнь тебе сейчас сложу, а ты ее
послушай. И вот она.
А путник бродячий тоскует в мечтах о родной
стороне, да, стороне!
Не знает, идти на восток ему иль на запад,
Не знает, идти ли ему на восток иль запад, да, запад!
Лишь небо для него одно, одно и то же.
Иные края и земля — далекая, там где-то,
Средь окружающих кольцом мир наших морей.
Коль взгляд мой прозорлив, живу я, где пришлось,
да, где пришлось!
И нет нужды, чтоб то был дом, и дом был
непременно мой.
Душа, о, душа — да, душа! незачем будет тебе
болеть, горевать!
Затем я к этой песне присочиню еще одну, чтоб уда¬
лось тебя мне успокоить. Вот эта песня — слушай!
С тобой вдали мы оба от родной земли — земли, да!
Языка дикарей сих мест с тобою оба мы не знаем —
не знаем, нет!
Судьбы своей заранее мне не придется ждать.
Коль умру я случайно где-то в этих местах, да,
местах,
Ты вместе с сыном, слугою придешь, чтоб быть
у меня — да, у меня.
С тобой мы тогда погуляем, побродим в веселье —
в веселье!
Заложим тройку гордых пурпурных коней
и сядем на яркого,
в красках дракона-коня, да, коня!
Взойдем мы наверх посмотреть на свой далекий
и родимый край,
вздохнем глубоко, сильно-сильно!
Но если я как-нибудь выживу здесь и домой
возвращусь к себе — да, к себе,

То сын твой, слуга твой и сам ты, идите за мной —
за мной, да.
У дороги могилы, одна за другой, непрерывно —
да, непрерывно,
Больше всего в них разбредшихся жителей нашей
Срединной земли — да, земли.
Они здесь стенают и воют, один за другим, и все
вместе здесь бродят печально туда и сюда —
туда и сюда,
Питаются ветром, пьют росу... Не голодайте вы —
да, не голодайте!
Дружите утром вы с оленем, ланью, а вечером на
дереве усядьтесь с обезьяной — усядьтесь, да!
И вы успокойтесь в своих, в этих ваших жилищах —
да, жилищах,
Не будьте кошмарами в этой дикой стране-пустыре!

I*#»
ГУЙ Ю-ГУАН
О картине «Гора У»
Два уезда — Чанчжоу, Усянь, находятся оба в гу¬
бернском центре, в его юрисдикции, в том самом месте,
раздельно лишь их управление здесь. Однако все горы
на запад от главного центра лежат лишь в уезде Усянь.
Средь них высокие самые вот: Небесные рыси, Солнеч¬
ная, горы Дэнъюй, Западный горный хребет, Медный
колодец, а там, на Чудесной вершине, стоит городище
древних У, где еще сохранились следы от построек кра¬
савицы Западной. Тигрово взгорье, Пруд сабель, Пло¬
щадка небес, Высокий квадрат, Ответвленный точиль¬
щик— всё это места восхитительные. А там Величай¬
шее озеро волны катит на тридцать шесть тысяч гекта¬
ров, и семьдесят две вершины в нем тонут, в нем влиты,
и это является зрелищем самым красивым из всех, что
в стране наблюдаются нашей внутри всех морей, ис¬
ключительным, право.
Мой сверстник и друг, господин Вэй Юн-хуэй, был
уским уездным. Трех лет не прошло, как он, получив
свою высшую степень в столице, был во дворец рефе¬
рентом назначен. А в бытность свою уездным начальни¬
ком стяжал Вэй любовь и симпатию, так что народ его
отпускать не хотел, оставаться просил — не вышло, од¬
нако, но Вэй уважаемый тоже не мог так оставить народ
свой. И вот после этого кто-то из деятельных и пред¬
приимчивых жителей нарисовал ему карту всех гор, что
есть в У, и поднес.
Послушайте, начальник всяк уезда в своих взаимоот-
ношеньях с населеньем, конечно, должен быть весьма
серьезен. Ведь если подлинно он умный, дельный, то
даже горы все и реки, деревья, травы в сияньи его чар
45

благодетельных всегда обретают успех цветущий. А еже¬
ли он негоден вовсе, и это вот всерьез, то горы, реки,
травы и деревья, в чаду его влияний злостных имеют
вид весьма пристыженный. У Вэя многоуважаемого
к горам и рекам его области есть, я могу сказать, повы¬
шенно важное вниманье. И в будущем когда-то жители
наши получше место изберут, прекрасней— тут где-
нибудь средь скал, и будут статуе его молиться в буд¬
дийском неком храме иль, может, в храмах даосов, и
это, вне сомненья, лишь правильно и будет.
Меж тем Вэй уважаемый, хотя он уж ушел со служ¬
бы, — зачем же, мне скажите, за эти он горы цепляется
так нежно и любовно?
Когда-то Су Цзы-чжань, поэт, сказал, что даже сорок
лет спустя Хань-гун, отбыв из Хуанчжоу, области своей,
все так же неустанно думал про нее, дошел даже до то¬
го, что и стихи сложил— «Думы об области Хуан».
Цзы-чжань тогда взял на себя гравюру стихов этих там
же, в Хуанчжоу, для населения. И вот я теперь пони¬
маю, что всяк правитель, что достоин, не только лишь
заставит народ той области, куда назначен, себя не по¬
забыть, но даже сам о них он не забудет.
Теперь уж минуло три года, как наш уважаемый Вэй
отбыл из уезда. Однажды стоял он со мной в кулуарах
дворца и мне показал вот эту картину: ее развернул,
любовался, вздыхал. Затем поручил мне составить об
этом статью.
Да, да! Вот каковы ваши чувства, мой друг, к землям
У! Так может ли статься, что бы те, кто в местах сих
живут, могли позабыть вас?
О Павильоне серо-зеленых волн
Будда Вэнь-ин живет в скиту — Великих туч. Кругом
вода. И — это место, где стоял когда-то Павильон серо¬
зеленых волн, построенный поэтом Су Цзы-мэем. Мо-

нах не раз просил меня об этом павильоне здесь сделать
надпись, и так сказал при этом: «Та надпись, что когда-
то сам Цзы-мэй сложил, описывает вид роскошный из
павильона. А я прошу тебя мне описать, как я и почему
здесь строил павильон».
А я ему сказал: «Когда здесь У-Юэ держали государ¬
ство, то Гуанлинский князь, завоевав весь У, разбил се¬
бе здесь парк, на юго-западе от небольшой стены. Его
по женской линии сродственник Сунь Чэн-ю разбил еще
один здесь парк, бок о бок с этим прежним. Когда ж,
в конце концов, страна реки Хуай внесла всю землю
в Сун, то эти парки не погибли и не были разрушены
совсем, и Су Цзы-мэй тогда себе построил Павильон
серо-зеленых волн. В последнее совсем уж время здесь
поселился сей благочестивый муж, и этот Павильон се¬
ро-зеленых волн — он превратился в Скит великих туч.
Прошло лет двести с той поры, как появился скит, —
монах Вэнь-ин занялся разысканием того, что было
раньше в этом месте, восстановил постройки Су Цзы-
мэя из хаоса заброшенных руин, тогда вот Скит великих
туч вновь превратился в Павильон серо-зеленых волн».
Да, таковы вот перемены были на протяжении времен
и древних, и новейших, а также превращенья городов
столичных, с государем, в простое скопище людей —
или обратно!
Я как-то раз забрался вверх на башню Гусутай, гля¬
дел перед собой в безбрежность водных гладей Пяти
озер, на бирюзово-синие толпящиеся горы, на то, над
чем так терпеливо работали Тай-бо, Юй-чжун, за что
отчаянно боролись Хэ-люй, Фу-чай, на то, где лагерем
стояли Цзы-сюй, Чжун с Ли, — все, все теперь исчезло
без следа. А скит и павильон, ну что в них, право?..
Пусть будет так! Но вот возьмем Цянь Лю, который
смутою воспользовавшись общей, нахрапом сел, украв
престол и царство У-Юэ себе забрав. Богатым стало это
царство и сильно войсками. Нависло это все на целых
47

ведь четыре поколенья! А сыновья и родственники Цянь,
воспользовавшись шансами своими, тонули в роскоши,
обилии, богатстве, настроили дворцов, палат, роскош¬
ных парков, рощ, развив блистательную жизнь до еле
мыслимых пределов. А между тем Цзы-мэев павильон
монах-сакьянец вот как любит, чтит! Из этого всего
я заключаю, что ежели ученый захотел в тысячелетие
свисать своею славой — да так, чтоб не исчезнуть в
смерть, как исчезает все, — то в этом что-то есть...
Вэнь-ин начитан очень в книгах, к поэзии пристра¬
стие имеет, со мною дружит он, как ученик. И я его на¬
звал Монахом-сангхой серо-зеленых волн.
48

ЛИ ГЭ-ФЭЙ
Пишу о своей книге
«О знаменитых садах Лояна»
Вот каково мое сужденье: Лоян ведь расположен
в центре мира. И с двух сторон захвачен он в твердыни
Яо с Мэн, а Цинь и Лун — Лояна ворот, горло. Он был
в движеньях масс Чжао и Вэй. Ристалище всех направ¬
лений это место, и неизбежное для всех.
Когда наш свет живет без всяких треволнений, то
ладно, очень хорошо. Когда ж события в ходу, то наш
Лоян, наверно, прежде всех войска к себе притянет,
и я поэтому, бывало, говорил: «Великолепие Лояна и его
уничтоженье суть показатели того, в порядке ли Страна
под нашим небом иль в беспорядке, смуте и волненье».
В эпохи Тан девизов «Истинного вида» и «Открыва¬
ния начал» князья, магнаты, знать и царская родня от¬
крыли резиденций здесь немало, усадьбы их стояли все
подряд, их здесь считалась тысяча поместий с лишком.
Когда ж настали мятежи с разрухой и разобщение друг
с другом всех людей — да к этому же присоединились
разом все ужасы Пяти династий, то и озера, и плотины,
и леса бамбуков все были попраны — затоптаны! —
пробегом воинских телег: кругом разруха и уничтоже¬
нье и превращение в пустырь. Высокие же павильоны
и громадные деревья все были в пламени, дыму пожаров
сожжены, как факелы горели, стали пеплом и золой —
и всё; они погибли вместе с домом Тан, ушли в ничто,
в ничто без всякого остатка.
Вот почему я так скажу: «Пышность иль уничтоженье
парков сих, садов есть показатель, цветет Лоян или же
гибнет. И далее— о том, порядок ли в империи иль
49

смута, сужу я по тому, великолепен ли Лоян иль там
лишь мерзость, запустенье. Великолепие ж иль мерзость
запустенья в Лояне я определю по процветанью иль
упадку его угодий и садов. И если это так, то разве ж зря
я сочинил вот эту книгу описаний его садов и парков
знаменитых? Да-да, ах да! Когда сановники и графы и
князья приходят представляться ко двору, то волю там
дают одним лишь личным интересам, всё только для
себя самих, и забывают там о благе, об устройстве своей
страны. Они хотят уйти к себе и наслаждаться этим
всем. Возможно ль это, господа? Ведь это, знаете, со¬
всем последний путь династьи Тан — и всё!»

Представленье государю,
излагающее чувства
Я, Вашего Величества слуга, в своей губительной, не¬
счастнейшей судьбе с младенческих годов встречался
лишь с угрюмой неудачей. Когда мне от роду шесть ме¬
сяцев лишь было, родной отец мой отвернул, уйдя на¬
век, свое лицо. Едва исполнилось мне лишь четыре года,
как дядя мой у матери моей отнял ее обет служить отцу
до смерти и замуж выдал вновь ее, вдову. А бабушка
моя, фамилия ей Лю, жалеючи меня как сироту, беспо¬
мощного внука, взялась тогда сама за воспитанье и лас¬
ковый за мной уход.
Я в малом возрасте хворал довольно много. Мне де¬
вять было лет, а я ходить не мог. И рос я хилым и боль¬
ным, как есть ни то ни се, в сиротстве и беде все время
сплошь до самых взрослых лет. И дяди не было — того
или другого — и братьев тоже, в общем, очень мало.
Мой дом был в полном разрушеньи, всегда мне крайне
не везло, а сына я обрел уже довольно поздно. Со сто¬
роны родных я не имел таких, по ком бы мог носить
большой иль малый траур, хотя бы в их число включить
не только тех, которых принято включать. А дома у себя
я также не имел подростка ни на пять, что у ворот бы
поджидал меня.
И так вот без родных, совсем, совсем один я прожил
жизнь, и тело мое с тенью лишь своей могли беседовать,
жалеючи друг друга. А между тем и бабка моя Лю давно
уже хворала и постоянно пребывала в постели, на тюфя¬
ках, я ей служил, как мог — сварить ли что иль дать ле¬
карство, и никогда ее я не бросал, не отлучаясь ни на
шаг. Затем, когда мы счастье обрели служить Вам, авгу-

стейший государь, с династиею Вашей, когда омылись
мы волною чистоты духовного влиянья, то, прежде всех
других, слуга Ваш, губернатор Гуй, меня после экзамена
провел в сословье кандидатов на пост, который назна¬
чаете у нас послушнейшим, покорным сыновьям и чест¬
ным, скромностью отмеченным людям. В дальнейшем
же слуга Ваш, губернатор Жун, меня, опять по испыта-
ньи, провел в ученые, которые у нас всегда именовалися
«изящные таланты». Но я, считая так, что нет лица, ко¬
торое могло б взять на себя уход за бабкою моей, я отка¬
зался от почетных назначений и не пошел служить. За¬
тем случилось так еще, что императорский рескрипт
был издан специально для того, чтобы меня пожаловать
на службу — секретарем, из главных в министерстве.
И вдруг опять меня указом выдвигают в шталмейстеры
двора. Так, в миг один из мелкого, ничтожного студента
вдруг призываюсь я стать служащим в дворце, советни¬
ком наследника престола. Иначе как самоотверженно
сложив всю жизнь и голову свою, наверно, отблагода¬
рить Вас за вниманье я б не мог — и то бы было мало!
Но я, все изложив в петиции своей, довел до Вашего
Величества свои соображенья по этому вопросу и отка¬
зался, не приняв поста. И вот рескрипты и указы, один
настойчивей другого, и обвиняя меня в том, что я, мол,
дезертирую, ленюсь, опять пришли ко мне, да тут еще
уездный предводитель стал наседать и принуждать меня
идти и торопить со сбором в путь, а посланные им из
канцелярии сановники явилися к моим дверям, настой¬
чивей, чем луч звезды, и я совсем было собрался, пови¬
нуясь рескрипту августейшему от Вас, стремительно
бежать на место службы, но вот опять я вижу, что бо¬
лезнь все той же бабки Лю становится сложнее и серь¬
езней со дня на день, и если б захотел себе позволить я
вослед пойти своему личному желанью, то, изложив все
это в заявленьи, в петиции своей, не получу на отпуск
разрешенья.
52

Итак, мне путь вперед или назад совсем закрыт.
Серьезно, я как в сказке волк с короткими передними
ногами — иль волк другой, с короткими ж, но задними
ногами; и оба ни туда и ни сюда. Позвольте всеунижен¬
но мне доложить о том, что мыслю я теперь.
Всесовершенная династия на троне Вашем, о, государь,
империей под нашим небом управляет во имя священ¬
ного для нас начала благоговейного служения отцам,
и даже те из них, что стары чрезвычайно, вниманья вы¬
сочайшего порою бывают удостоены и чтутся и призре¬
ваются за счет казны. Что ж говорить тогда о Вашего
Величества слуге, который беден, одинок— и так, от¬
лично от других, призрен! Притом же я, по молодости
лет, служил еще одной фальшивой династии до Вас
и дослужился там до вице-президента в министерстве.
И я ведь стал рассчитывать тогда служебную свою карь¬
еру продолжать и продвигать ее вперед. В ту пору не
подумал я о том, что надо б пожалеть свое мне имя,
честь свою. И вот теперь я только раб дрянной, сбежав¬
шей, гиблой власти в государстве, ничтожнейшей, пре¬
зреннейшей из всех. Хоть я теперь столь незаслуженно
щедротами монарха на службу выбран, отличён— как
смел бы я теперь, при этом положеньи, еще раздумы¬
вать, как будто не решаясь, как будто бы питаяся какою-
то особенной надеждою на что-то? Однако принимая во
вниманье, что бабка моя Лю со дня на день, что называ¬
ется, будто солнце подходит к западным горам, и жизнь
в ней только-только тлеет — та человеческая жизнь, что
словно на головоломной круче— иль так мелка, как
лужица воды, и утром нет у ней и помысла о ночи...
О, государь, ведь если бы не эта бабка Лю, я не имел бы
сил дожить до этих дней, и если бы меня при ней не
очутилось, ей не пришлось бы ведь дожить до исключи¬
тельно преклонных лет. Выходит теперь так, что бабка
вместе с внуком друг в друге жизнь свою находят и по¬
тому не в состоянии покинуть друг друга ни на шаг,

расстаться, отъехать, чтоб далёко, прочь. Мне, Вашему
покорному слуге, сейчас сорок четыре года, а бабке Лю
их девяносто шесть. И значит, я для своего служенья по
долгу чести Вашему Величеству имею еще много дней,
а для того, чтобы отблагодарить все ту же Лю, немного
дней ведь надо. Позвольте же мне выразить свое Вам
пожеланье, государь, чтоб попросить Вас разрешить мне
быть при ней, ухаживать за ней, как мне велит родное
чувство, что может, кажется, напомнить ворону-птицу
и ее птенца.
Мои страданья и мученья известны в точности до¬
вольно многим их очевидцам — и не одним лишь жите¬
лям страны родимой Шу, но и правителям обеих облас¬
тей, их губернаторам. Да и не только им, а и верховным
Небесам, царице-матери Земле, которые, как те, так и
другая, на это все мое страдание глядят и в себе отра¬
жают. Позвольте Вашему Величеству сказать, что я хо¬
тел бы Вас просить меня в наивной искренности чувств
глубоко пожалеть и, далее, благоволить и разрешить
мне выполнить скромнейшее из всех ничтожных жела¬
ние мое. Тогда возможно будет мне рассчитывать на то,
что бабке Лю столь неожиданно свалившееся счастье
надежно обеспечит до конца дожить свой сверхурочный
срок. А я, коль буду жив, я голову свою решительно
сложу в служеньи Вам, а ежели умру, то буду там, что
называется, вязать траву в узлы, чтоб Вам услуживать
всегда и после смерти. О государь! Я не могу сейчас
преодолеть свой страх и боязнь перед Вами. Усердней-
ше, с поклоном подаю Вам это представленье, в кото¬
ром довожу до Вашего Величества все то, что я хотел
бы Вам сказать.

ЛЮ ЦЗУН-ЮАНЬ
О том, как я блуждал по потоку Хуана
На север идти до Цзинь, на запад достигнуть Бинь,
к востоку идти до самого У, на юге идти до пути, где
скрещенье Юэ и Чу, — на этих пространствах есть горы
и реки, входящие в области-чжоу, их сотнями можно
исчислить, но область Юнчжоу красивее всех их.
В окружности Юна на сотню ли: на север — до речки
У, на запад — к истокам большой реки Сян, на юг — до
источника Лун, к востоку — до потока Хуан, восточной
его деревушки, на этом пространстве есть ряд знамени¬
тейших гор, прославленных рек, входящих в округу того
иль другого села, таких насчитал я до сотни. Хуанов
поток — прекраснее всех.
Хуанов поток отстоит от губернского города на семь¬
десят ли. От восточной деревни пройти шагов так с шесть¬
сот и дойдешь до храма бога Хуана. Над храмом стоят
две горы как стена; в стене этой группами, зеленое
с алым, растут и цветы и растения: взбегают вверх по
горе и сбегают по ней. А там, где их уже нет, там скалы
отвесные, острые — все в страшных, высоких пещерах.
В воде же все мелкие камни, ровнехонько устлано
дно. Над богом Хуаном вверху — шагов этак с восемь¬
десят пройти от воды, и будет затон головной, глубо¬
чайший. И, право, не хватит мне слов, чтобы своеобраз¬
ность здешних красот описать. Представьте же в общем
себе: как будто разбили кувшин, поставили боком на
тысячу стоп в вышину, и водный поток к нему ныне
подходит: темно-зеленым катится, жирно сочится за-
прудная масса, прозрачною радугой уж до вас достигая,
и дальше скользит во глубины глубин в беззвучье пол¬
нейшем. Здесь водятся рыбы — хвостов этак несколько
55

сотен, бывает, они норовят где-нибудь собираться под
камнем.
Отсюда на юг, шагов этак с сотню примерно, мы
выйдем к затону второму, где камни топорщатся грозно,
к стремнине подходят, как челюсти рта, как зубы на
деснах. Под ними — огромные скалы рядами стоят:
садись, ешь и пей! Здесь водятся птицы, как вороны
перья черны, а головы красные, ростом примерно как
цапля — они здесь стоят, всегда повернувшись к востоку.
Отсюда на юг пройдем еще несколько ли — вокруг все
довольно привычно, деревья, однако, становятся как-то
крупнее, а камни все тоньше, острее, и воды звонко поют.
Еще ли на юг — и мы у широкой как море реки. Здесь
горы сдают, и воды текут уж неспешно. Показалась зем¬
ля, перед взором поля — в местах сих бог Хуан обитал,
когда еще был человеком.
В истории читаем мы, что бог Хуан носил фамилью
Ван, а жил в правленье Ван Мана. Лишь умер Ван Ман,
как бог изменил себе титл на Хуан, сюда убежал, нашел
уголок погористей, укромней, чтоб скрыться от мира.
Однажды Ван Ман объявил: «Я — потомок Хуан-ди
и Юя». Поэтому дочь свою Ван титуловал: царица из
царского рода Хуанов. Хуан же и Ван, между тем, как
слова по звуку близки, и в том основанье к подобному
есть. От этого, значит, преданье, пожалуй, еще досто¬
верней само.
Как бог поселился здесь, стало народу спокойнее
жить, и люди сочли, что в нем правда есть, Путь. По
смерти же бога народ стал в жертвенниках подносить
ему благодаренье и выстроил в честь его храм. А время
спустя храм сместили поближе к деревне, и ныне стоит
он на север от гор, рукой подать от потока.
В восьмой год девиза «Согласие вечное», в пятой луне,
в шестнадцатый день, я вернулся к себе и исправил то¬
гда настоящее я описанье, чтоб дать понимание вещей
тем, кто после меня будет странствовать здесь с интересом.

К проводам сюцая Лоу Ту-наня,
идущего сейчас пожить в землях
на юг от Хуай и собирающегося
вступить в даосы
Когда я, знаете, был молод и шапки зрелости еще не
получил, то домогался степени «вступающих на служ¬
бу», и слышать я тогда привык, что имя господина Лоу
мне очень часто называли. В столице распевали все хо¬
дившие меж нами по рукам ему принадлежавшие стихи
и песни. Он основательно начитан был в классических
канонах, а также и в другом во многом. Тогдашние сти¬
листы, вроде Цуя, Юя, наперерыв хвалили его вещи,
а остальные хором говорили: «Он правнук самого док¬
ладчика, к тому ж еще вот чем богат». И все признавали
его, выдвигали как первого и выдающегося.
Прошло лет десять с небольшим. Я из секретарей ми¬
нистра сюда, в Линлин, в опале прибыл. Я с господином
Лоу повстречался, а он еще все был в простой одежде
человек, жил как-то так, без собственного дела; когда
куда-нибудь он должен был уехать, то не было при нем
ни слуг, ни кучеров. Я был глубоко поражен и стал рас¬
спрашивать его. И он тогда сказал мне так: «Те люди,
что сейчас у нас хватают титулы на государственных
экзаменах, дружбу сводят они с тем, кто имеет имя,
влияньем пользуется; они опоры ищут в родне как по
отцу, так и по матери также. Когда это все есть, то и
втыкают они себе чиновничьи перья, как бурю на море
кругом порождают, живут в изобилии, даже в излишке.
Но это отнюдь не по мне.
А если не так, то они принимаются есть, выпивать
в огромных размерах; несутся в прочнейших повозках,
на резвых прекрасных конях — все это, чтоб радость дос¬
тавить друзьям и таким же людям, как сами они. Друг
с другом на деньги торгуют они, друг с другом на титул
торгуют они. А ежели кто не согласен, то резко его
оттолкнут.

Но это отнюдь не по мне.
А если не это опять, то силы, энергию всю они ухит¬
ряются тратить на хождения повсюду, заискиванья там
и тут. С утра и до ночи они, согнувшись, стоят перед
лицами прочных позиций, ходят по разным высоким
воротам, к себе приглашают лишь тех, кто в большом
экипаже сидит. Чрез силу сложив губы в улыбке, фаль¬
шивые речи ведут. Конфузливо, скромно, подладившись,
мило внимают. И так вот крадут лишь на утро одно бла-
говоленье людей, чтоб разные хитрые штуки свои им
запродать при этом.
Но это отнюдь не по мне.
И вот рассудил я в конце-то концов, что мне тягота та
непристала. И бросил я все оттого и отправился в путь
я по свету. Ушел на озера, за Цзян, я ушел за пределы
Юйчжана. Дошел я до южных морей, повернул и чрез
Гуй стал спускаться в страну. Я смолоду уж пристра¬
стился к рассказам даосов о снадобье том, которое
приняв, жить будешь потом долго-долго. Но я не
вполне еще смог овладеть их волшебным искусством
и вот — собрался идти теперь к ним и того домогать¬
ся».
Услышав все это, тем паче в недоуменье я впал.
В былое время сам я наблюдал за поступающими
в службу. Скажу я, не всегда так говорить могли, как
Лоу; тем паче вряд ли и писать они могли учено, стильно,
как пишет он. В них нет опять же тех великих качеств,
какие шли к нему от прадеда-докладчика, нет у них
также тех друзей, как Цуй и Юй, средь них идущих с
титулами вверх из сотен нескольких — всего десяток.
Так что теперь никак нельзя сказать, что Лоу не удовле¬
творен, а все же недоволен чем, и потому так удаляется
от нас. И потому оставил Лоу я у себя как гостя и так
удерживал его в течение трех лет.
Но вот он как-то мне опять сказал: «С тем, что
я в сердце у себя искал, не справился я до сих пор».
59

И отправляется теперь. А я, дивясь, зачем ему бежать от
славы и карьеры в мире, был все же очень благодарен
и оценил в нем то, что он так долго у меня гостил
и задержался. И этим надо объяснить, что я сейчас с ним
говорю о всех таких вещах.
Итак, скажу я: «Когда выходит в жизнь великий, про¬
свещенный человек, то только для осуществленья стези
великой Дао. Когда же он сидит, на службу не выходит,
то только для того, чтобы усовершенствовать себя, свою
особу, личность. У нас сейчас Страна под небом нашим
живет ровным миром, в законе и в порядке полном.
Верховный с трона шлет в народ указы очень часто
о поиске людей ученых нужных к себе на службу. У гос¬
подина Лоу ум такой, с которым можно взяться за ис-
полненье должностей и быть в правительстве монарха.
С литературным его стилем ему бы можно было дух,
влиянье проповедовать монарха и о высоких добродете¬
лях его петь песнь, которая бы шла в народ. Нашлись бы
непременно люди те, что совпадают с ним в идее, кото¬
рые бы, выдвинув его, представили бы Лоу трону... А он
стоит все на своем и жить желает дома, не у дел. Я это
поведение его считаю совершенно не идущим ко време¬
ни, к эпохе нашей. Пожалуй, мог бы он сказать, что
стар, мол, что идет он на покой. Ах, неужели ж так? Нет,
молод он вполне, весь жизнерадостно он остр. Не ска¬
жет он, что, мол, истощен, хочет он здоровья поднаб¬
раться? Ах, неужели ж так? Нет, крепок он весьма, во¬
инственно даже построен! Как ни спроси: так почему
сидит он и служить не ходит — нет никогда названия
причине неохоты сей! И если скажем мы, что в общем
Лоу считает жизнь такую за некую идею-Дао и жаждет
продолжать, то ясно, что это не Дао, не Путь тот верхо¬
вой идеи, которую такой я назову».
Скажу теперь я так: «Жизнь наших тел земная хоть
и не навечно, но и не в нашей власти ее взять и приспо¬
собить по своим вкусам и по воле. И в общем хорошо,
60

коль мы в расположеньи к тому, чтобы в себе искать
идеи, мысли Яо, Шуня, Кун-цзы, и лишь боимся мы, что
их мы не усвоим! И в общем хорошо, коль повезет нам
той стезей идти, которой шли Яо и Шунь и Кун-цзы, и
лишь притом бояться: достаточна ль стезя? В таких иде¬
ях вот, с таким-то настроеньем подолыне-то прожить,
пожалуй, стоит, я скажу! А если, мы допустим, стре¬
миться будем к идеалам — и их достигнем, стезею этой
шествуя, вполне ее освоим, то даже и скончавшись,
преждевременно уйдя, мы сможем ли тужить об этом?»
А Лоу теперь, извольте видеть, съедобными желает
сделать выдох-вздох, а дух и гений свой он хочет
в жвачку превратить, в дыхания во рту задержку. Безде¬
лье счел свободой он, а жизнью — лишь неумиранье. Но
если б было так, как он решил, то камень, дерево во глу¬
би гор, змея и черепаха в заливных лугах состарились
все уже давно. Что им Дао-Путь?
Я, Ваш покорнейший слуга, учился в свое время
лишь у последователей Кун-цзы. Держаться их устоев
я не смог. Погиб на этом я. Когда я вышел из дому слу¬
жить, то стал я нищ. Когда я дома оставался, не служил,
то был я не понятен всем и странен. И ясно, что о Дао
говорить мне Вам совсем бы и не подобало. Но так как
Вы, мой милый друг, моей симпатиею пользуетесь,
и я Вас уважаю в Вашем желании уйти, то позволяю
я себе об этом здесь Вам говорить, об этом здесь Вам
написать, тайком Вам передав посланье это.
О том, как я сейчас только открыл
возможность пировать, гулять
на Западной горе
С тех пор как я неполноправный человек и в этой об¬
ласти живу, все время я пришибленный какой-то, всего
боюсь. Как только выпадет свободная минута, то я иду
куда-нибудь тихонько, не спеша; гуляю где-нибудь не-

брежно и с развальцем; и каждый день с такими же, как
я, высоко в горы восхожу иль углубляюсь в чащу леса.
Я исходил все до конца извивы и излучины потоков, все
тайные ручьи и все причудливые скалы, и нет таких да¬
леких мест, куда бы я не забредал.
Куда зайдем, сейчас же сядем на траву, кувшинчик
опрокинем весь, — глядишь, и опьянели мы. А опьянев,
укладываемся — так, чтобы служить подушкою друг
другу. И в мыслях наших есть такое, за что уж дальше
не пойдешь, и сон у нас такой же точно, в одном и том
же настроеньи. И я считал, что вообще все горы этой
области, в которых есть причудливые виды, что все они
в моем владеньи. Я и понятья не имел об исключитель¬
ных причудах, какие есть на Западной горе.
А в этот год, в девятую луну, двадцать восьмого дня,
я, сидя в Западной беседке в Фахуасы, внимательно
взглянул на Западную гору и вдруг, к ней руку протя¬
нув, стал несказанно ей дивиться. Тотчас велел слугам
своим идти вброд через Сян и по берегу реки Жаньси
рубить там разросшиеся и густые кустарники и чащи,
жечь буйные заросли сорной травы. И вот как есть всю
высоту сей горы преодолев, мы тогда только останови¬
лись, как — цепляясь и карабкаясь — наверх забрались...
Там расселись, расставив свои ноги треугольными сов¬
ками, и наслаждались мы вовсю прогулкой. Земля, поля
десятков областей — все это оказалось вдруг и где? Под
нашею полой! Высокие и низкие места, торчащие горой,
лежащие провалом рек, нам показались кучками смеш¬
ными, а то пещерой, гротом — и не боле. В одном лишь
футе, даже в дюйме вместились сразу тыщи ли. И ника¬
кие скал нагроможденья и глыбы никакие укрыться не
могли от глаз. А вокруг — все вьется зелень, пеленой
белеют воды, и где-то там, за всем что видно, сливаются
повсюду с небом. Со всех сторон смотреть — все, как
одно. И я теперь только узнал, что эта гора — совсем не
как другие: она не чета муравьиной какой-нибудь куче!
62

О как вольготно, как привольно здесь сливаюсь
я с великим духом, с духом безбрежным! О как бес¬
крайне — словно в океане — здесь я блуждаю с творцом
вещей, творцом, которому конца не знаю!
Тяну свою чарку, наливаю полно и, разом пьянея,
я набок валюсь! Не замечаю, как солнце заходит, что
краски вечерние в сереющей мгле откуда-то издали к
нам подобрались. И вот уж дошло до того, что кругом
ничего не видать. Сердце — какой-то комок, а тело все
ширится, освобождаясь. Ия — в полном таинстве тьмы
единюсь и сливаюсь с великими метаморфозами сущих
вещей.
Теперь только я осознал: нет-нет, никогда, никогда не
гулял я, прогулки-блужданья мои начинаются только
сейчас.
Помыслив вот этак, я все записал — на память, а был
то год четвертый из цикла «Согласья извечного» лет.
Шалаш на горе Матуйшань в Юнчжоу
Зимою в десятой луне я построил беседку на солнеч¬
ном склоне горы Матуйшань. Я воспользовался кручей
высокого взгорья, чтобы фасадом равняться по ней.
В той беседке моей сложной роскоши нет — ни пиляст¬
ров, ни балок точеных. И столбы не отесаны вовсе сто¬
ят, не подрезана даже солома на крыше. Никакого забо¬
ра вокруг: огражденьем мне служат лишь белые тучи,
а вход загорожен заместо стены бирюзовой горой — тем
хочу показать, сколь живу экономно.
Эта гора зубчатым гребнем встает над роскошной
зеленью луга, ровно мчащийся конь, ровно туча торч¬
ком: и так продолжается в общем ли десять иль сотню.
Хвост горы заворачивает на равнине пустой, в поток
мощный голова ее входит. И все горы вокруг к ней идут,
как к царю, на поклон; это выглядит так, словно звезды
приветствуют Ковш. Краски горы— бирюзово-небес¬

ные и малахитовые, и вид ее очень причудлив. Как шел¬
ками, атласами кто-то расшил ее в полном смешеньи цве¬
тов. И я понимаю, что небо красоты свои даровало горе,
внимания не обратив, что она в столь далеких местах.
Однако ведь эта земля примыкает к далеким от цен¬
тра пустынным местам, люди здешние в значительной
части живут словно варвары на границе. Сюда не дохо¬
дят следы знаменитых коней государя династии Чжоу;
сюда не добрались зубцы у сандалий поэта почтенного
Се. На суровых, на диких тропах здесь совсем неуютно
и страшно, и те, кто сюда поднимаются снизу, чтоб все
осмотреть, по этому поводу ропщут немало.
В год под циклическим обозначением синь-мао брат
мой, что получил от государя мандат на управление об¬
ластью, приехал к нам в эти места для стажа и на испы¬
танье. И вот — его влияние весьма благотворно на на¬
род распространилось, народ доверия исполнился к не¬
му, а раз народ поверил, стали люди мирно жить, а коли
люди живут мирно, и у правителя от дел досуга остается
много. Воспользовавшись им, он стал захаживать сюда,
на эти горы, и здесь прогуливаться часто, чтоб в на¬
строение отменное прийти. И вот велел он строить,
штукатурить и приготовил мне жилье вот это. Глядь —
не прошло и дня, а все у плотников готово.
С тех пор, бывало, всяк раз, как ветер стихнет, дождь
пройдет, вечерняя заря очистит от тумана дали и станет
свежим все вокруг, мой брат тотчас, углами шапку за¬
ломив, в оленью шубу запахнувшись, собрав вокруг
себя родных, друзей, учеников, надевших шапочки муж¬
чин — так, пятеро иль шестеро из них, — идет пешком
по горным зарослям душистым и поднимается сюда.
Придя, рукой своей коснется струн на деке, глазами ж
провожает он плывущие куда-то к дому облака. А воз¬
дух, что идет от западных от гор, живительный, бодря¬
щий, забрался уж ко мне за воротник и вполз в рукав —
тем самым мир весь и творения земли все до своих пре-
64

делов во мне и поселились: их в руку взять — и не быть
горсти полной...
Меж тем такая красота не красота сама в себе, она от¬
четливо видна лишь при посредстве человека. Ведь в
Павильоне орхидей, не будь там «правого крыла», все
эти «чистого потока струи, длинные вокруг бамбуки» —
они бы просто заросли, заглохли там, в пустых горах.
И вот вам этот мой шалаш, стоящий здесь, в глуши
средь Миньских гор. Его прекрасную природу немногие
лишь могут посетить. И если я не опишу того, что сде¬
лано здесь было, то это значило бы в общем, что всем
этим красотам погибнуть суждено — дичая, засоряясь,
а нам — лес этот осрамить да и его потоки.
Вот поэтому и описал я это здесь.
(>5

• М-Пп
ЛЮЙ ДА-ЛИНЬ
Победи самого себя.
Мемория для камня иль металла
Все эти самые имеющие жизнь приравнены друг
к другу тем же духом, и плоть им также одинаково дана.
Откуда же берутся люди, одни не добрые к другим?
А вот: я сам в себе имею, имею личного себя. Коль ско¬
ро я и все другие люди обособленно стали жить, то мы
теперь, как собственники, лично межи устроили себе
и рубежи. Желанье одолеть другого прорвалось в нас
с внезапной силою, и смута, смута наступила в неравен¬
стве условий и людей.
Но величайший человек, храня в себе прозренье не¬
земное, душой своею усмотрел заветы бога в небесах.
Ни на один момент им не владели ни скаредность лю¬
дей, ни их гордыня — те самые порочные начала, что
нас едят, как саранча или вредитель-жук. Он сделал
полководцем свою мысль, дух— исполнителем-солда-
том. Он получил мандат в словах от Неба: и кто б меня
посмел тогда обидеть? То шел он в битву на врага, то
привлекал его к себе. Он победил своекорыстное нача¬
ло, он похоть завалил в провал. Когда-то были мне они
враги, насильники, злодеи, теперь вдруг оказались мне
и слуги и холопы. Пока я их не покорил, они меня стес¬
няли в моем доме и жилище. Старухи, женщины тогда
дрались вальками страшно: что тут приемлемым могло
быть в их поведении таком? Когда же я их покорил, все
величаво вдруг раскрылось, простор объял со всех сто¬
рон, и можно стало видеть мир насквозь во все его кон¬
цы и восьмеричные пространства, которые теперь вдруг
поместились в моих дверях. Кто скажет мне теперь, что
вся Страна под небом нашим не покорится моему влия-
66

нью, влиянью лучшей доброты? Коль у кого-нибудь
свербит, болит и саднеет и ломит, то это тело, хоть мое,
всю эту боль теперь воспринимает совсем как собствен¬
ную боль. Когда случится что-нибудь в тот день или
иной, такого нет, чтоб не касалось оно меня и не было
моим.
Узнать как, что за человек? Поставь его на свет —
и вот он, здесь!
67

МА ЮАНЬ
Ш
Ма Юань пишет наставленье
племянникам своим, Яню и Дуню
Янь и Дунь, дети старшего брата Юаня, оба любили
задорные выпады делать в насмешку, делили компанию
с пустыми повесами вроде «бродячих рыцарей» так на¬
зываемых. Юань же до этого послан был в Цзяочжи
и оттуда послал им письмо, наставляя:
«Хочу, чтоб оба вы, услышав раз о недостатках или
провинностях людей, вели себя, как будто б вы услыша¬
ли то собственное имя, которое отец иль мать у вас но¬
сили: ухо-то может его слышать, рот же не может его
произнесть. Иметь пристрастье к обсужденью человече¬
ских достоинств, недостатков, зря ставить „да“ свои
и „нет“ над твердым правом и законом — все это
я сильнейше ненавижу. Пусть лучше я умру, но не хочу
я знать, что дети или внуки подобное имеют поведенье!
Вы оба знаете, как сильно ненавижу я это все, и если
я еще раз повторил вам, то здесь я как семья, что перед
свадьбою невесте оправляет кушак иль бант какой,—
и все твердят до полной ясности свои ей наставленья
отца и матери родных. Я тоже, как они, хочу, чтоб оба
вы не забывали моих слов.
Вот Лун Бо-гао вам — серьезный, искренний, весь
аккуратность и вниманье. В его устах нет никаких по¬
добранных суждений. Он честен, справедлив, в нем есть
авторитет. Его люблю и чту я, хочу, чтоб вы ему стре¬
мились подражать.
Но вот вам Ду Цзи-лян: безумец-рыцарь он, свобод¬
ный донельзя, и любит за правду он стоять, за справед¬
ливость. Печалью людскою печалится он, весельем
людей веселится. Ни чистого, ни грязного вокруг он не
68

оставит без вниманья. Когда отец его скончался, он на
поминки по отцу позвал гостей — и вот из нескольких
уездов к нему пришли почти что все. Его люблю я, чту.
Но не хочу, чтоб вы его своим считали образцом.
Коль подражать Лун Бо-гао вам вдруг не удастся, из
вас все ж могут выйти ученые, серьезные, тактичные
и вдумчивые. Ведь это уж, как говорится: „Коль режешь
лебедя, и неудачно, то все ж похоже и на утку44, — не
так ли? А коль у вас не выйдет с подражанием Цзи-ляну,
то есть опасность тут стать обычными повесами в нашей
земле. Ведь это же, как говорится: „Рисуешь ты все ти¬
гра, ан все не выходит; глядь, на собаку он похож!44 Да
и доселе еще Цзи-ляна невозможно распознать. Лишь
воевода тех мест с повозки слезает своей, уже он скре¬
жещет зубами. О нем говорят по уезду, а я неизменно
внутри холодею. Поэтому и не хочу, чтоб дети и внуки
ему подражали».
69

МАО КУНЬ
Предисловие к собранию сочинений
господина Цин-ся
Цин-ся, почтенный Шэнь, как управляющий придвор¬
ными чинами, вручил царю написанный донос, изобли¬
чающий великого визиря. Великий визирь за это Шэня
глубоко возненавидел и всеми силами старался оплести
его виной. И только потому, что Сын небес, по мягкости
своей сверхчеловека, особо снизил ему кару, сослали
господина куда-то на границу. Да! В ту пору слава Шэ¬
ня, изобличителя бесстрашного, прямого, наполнила
собой весь мир под небом нашим! В конце концов он по
этапу, как преступник, забрав жену с детьми и домочад¬
цев, ушел из дома своего, направился к границе.
Как раз тогда враг с севера стал часто нас тревожить,
осмеливаясь заходить и внутрь страны. А между тем
все, начиная с генералов и вплоть до низовых солдат,
сидели, сложа руки и запершись в военных лагерях,
предоставляя всем врагам то выходить, то исчезать —
да так, что даже и стрелы одной пустить не собирались
в них, чтоб дать острастку, что ли. Но это что! Похуже
было и дошло до самого последнего предела, когда, по
отступлении врагов, они отрезывали уши у павших
в битве за Срединную страну, а также и у тех, что шли
себе в степи безлюдной, и уши эти представляли в счет
своих заслуг. И вот теперь мы видим постоянно, как
плачет над сыном отец, плачет жена над мужем, как
плачет брат над братом. Дела такие все, а жаловаться
некому на них. И вот наш Шэнь негодовал сперва на то,
что пограничные дела слабеют с каждым днем; затем
душою он болел при виде в небреженьи тех солдат
и генералов, которые изо дня в день терзают, режут наш
70

народ, обманывая наше государство. Он тягостно взды¬
хал, вопил, кричал, неистовствовал всюду, и все, что
у него копилось в сердце, сейчас же выражал в стихе
и песне и в поэтически прекрасной прозе, чтобы излить
свое нутро. Все это здесь теперь пред нами лежит в соб¬
рании стихов, и за строфой в строфе.
Итак, наш Шэнь был уважаем всеми, кто жил при
нем, за прямоту своих протестов, и нареканий в лицо
царю, за сочиненные стихи и песни, а также прозу,
изящную, ритмическую, где к тому же часто попадают¬
ся сюжеты, в которых есть насмешка и укол. И вот они
распространились понемногу средь многих лиц, и были
все потрясены, и страх их брал, как высших, так и низ¬
ших. Тогда они пойти на все решили, до самой мертвой
хватки, друг друга подзадоривая, чтобы сплести инси¬
нуации и всячески раздуть проступки Шэня. И вот беда
пришла к почтеннейшему Шэню. Когда ж скончался он,
то все, кто в его время командовал войсками на границе
и друг пред другом изощрялся в гнуснейшей на Шэня
клевете, все вдруг обвинены были в проступках, отстра¬
нены от должностей своих. Прошло еще немного лет,
и все тогдашние министры, Шэневы враги, ушли со
службы, подали в отставку. Тогда почтенный Юй, из
Шэневых учеников, собрал он воедино все, что тот
писал при своей жизни — так вышло несколько томов,
отдал в печать, распространил, а сын его, И-цзин, при¬
шел ко мне просить, чтоб я в начале этой книги особое
составил предисловье.
И вот ваш Мао книгу взял и стал ее внимательно чи¬
тать, а прочитав, сказал бы в посвященьи так: «Такой,
как Шэнь наш, человек, не будет разве в числе тех, ко¬
торые еще остались нам от древних тех людей, в кото¬
рых жили убежденье, стремленье, честь? Когда философ
Кун занялся б исключеньем всего негодного из „Ши“ —
древнейших од, то, начиная от главы „Сяо бянь“, где
видим гнев против отца; главы „Сян бо“, где есть укол

клеветнику, есть строки о вассалах верных и одиноких
вдовах; о людях, все в жизни этой бросивших, от света
убежавших в горы; о ропоте служилых, а также многое
другое — все встало тем не менее в ряды, диктуемое
духом разных царств, иль разъяснилось в виде лучшей
древней оды: таких примеров и не сосчитать — но разве
ж все они, действительно, те самые гармонии святые,
что отличали идеальнейшую древность? Однако же фи¬
лософ Кун их не отверг с негодованием тотчас же —
и сделал это только потому, что он тех авторов жалел
и их стремлениям сочувствовал — и всё! Он как бы
говорил: что вышло прямо из души, то будет остановле¬
но потом достойным человека поведеньем и чувством
человеческого долга. И те, кто это говорили, вины на
них нет никакой, а те, кто слушать это будет, оно им
в назиданье пригодится.
Я как-то раз занялся тем, что по порядку появленья
вновь рассмотрел всех авторов, что были с «Вёсен-
осеней» Конфуция доныне. И вот я думаю, что Цюй
Юань, поэт, в своей «Тоске» он может заподозрен быть
в том, что роптал. У Сюй в своих протестах-возраженьях,
пожалуй, был не прав в том, что был груб и наседал. Цзя И
в своих докладах государю был, быть может, настойчив
и упрям; Шу-е в своих стихах, как можно думать, весь
отдался гневу; Лю Фэнь в своих ответах государю был,
вероятно, слишком уж упрям и нагл. Однако ж, если
применить к ним всем ту руководственную мысль, ко¬
торой был объят наш Кун при чистке «Ши» — великих
од, и если их теперь бы отбирал он, то вряд ли он из них
уж так-таки не взял в свой текст ни одного!
От той поры, когда погиб наш Шэнь, у всех ученых,
служилых и простых — без исключенья, у всех до на¬
ших дней, лишь речь зайдет о нем, вмиг засвербит в но¬
су, и слезы хлынут из очей. Да, да, увы! Ведь то, что
здесь в собрании стихов почтеннейшего Шэня есть,
определенно полно настроенья, которое при чтении

потомками его стихотворений, таких, как, например,
„Свистящий меч“ иль „Думы о границе44, способно за¬
морозить селезенку у всякого мятежника и даже в галоп
пустить коней бойцов у самых стен-границ Китая. Те
будущие люди — эмиссары правительств будущих, ко¬
торые когда-нибудь займутся собиранием тех нравов,
что диктуют управленью, они стихи его достанут и бу¬
дут ими любоваться. И разве смогут их они отбросить
прочь?
Я с полным чувством это все пишу. Но вот насчет то¬
го, искусен или нет его словесный стиль, и соответству¬
ет ли он заветам древней старины, все это уж не то,
в чем можно усмотреть величие почтеннейшего Шэня.
Поэтому я не коснусь здесь этого совсем».

пэй линь
т
т
Протест, поданный лично императору
Сянь-цзуну, против приема им внутрь
золотой киновари
Я слышал, государь, что тот, кто истребляет зло
в Стране под нашим небом, тот получает благо для нее.
Кто слился сам с ней в радости своей, тот насладился
счастьем для нее. И начиная с Желтого монарха вплоть
до царей Вэнь-вана и У-вана, которые своею долгой
жизнью наслаждались, все этим только принципом и
жили.
А с года прошлого повсюду стали все чаще выдвигать
на службу различных способов искусных мастеров
и магов, и те друг друга также вверх тащили за собой,
ровно ведро воды из глубины колодца, и стало их число
расти, расти. Ведь если бы, допустим, в нашей стране
жили действительно святые люди и бессмертные, они б,
наверное, шли укрываться поглубже в горы, долы, боясь
одного лишь — чтоб люди о них как-нибудь узнали.
А всякие другие люди, что ждут, торчат подле влия¬
тельных ворот знатных персон и сватают сами себя на
должности, себя хваля всё громкими словами и речами,
затем дивят толпу ловкими, причудливыми фокусами —
они ведь таковы, что не идут в стезе нормальной с нами;
они ведь те, что к выгоде одной стремятся. Можно ль
верить их россказням и снадобья от них глотать? Ведь
снадобье — оно ж для выздоровленья, а вовсе не такая
вещь, которой нужно нам питаться, ее глотая с ночи до
утра. К тому ж этот камень золотой — средство особо
резкое и ядовитое, да кроме того, сидит в нем жар по¬
лыхающий. Наверное, можно сказать, что его усвоить
человеческим внутренностям и вовсе не под силу.
74

А в древние-то времена, когда лекарство государь
пил свое, министр прежде пробовал его. И если самые
те лица, что просят у Вашего Величества указов и сна¬
добья Вам предлагают, его отведают сначала сами, то
год лишь пусть один пройдет, как обнаружится, само
собой, что правильного в снадобьях тех было, а что —
обманом было, ложью!

СУ сюнь
К портрету Чжана Ичжоуского
Осенью первого года правленья «Великой примирен¬
ности повсюду» — в шуском народе слухи пошли, что
мятежники близко к границе. Войска пограничные но¬
чью кричали, в полях не осталось жителей мирных.
Волнами катились страшные слухи. Столица пришла
в испуг и смятенье. Был издан указ о избрании маршала.
Сын неба сказал: «Не надо усиливать смуту, не надо
броженью на помощь идти. Возникли уж слухи один за
другим, но наше решенье — определенно. Не справить¬
ся коль с внешнею смутой, тут же возникнет разлад
и внутри. С одной стороны, нельзя нам воздействовать
словом указа, с другой же — нельзя нам бороться воен¬
ною силой. Но вот вы, один или два из великих санов¬
ников наших, кто мог бы извне занять здесь позицию
так, чтоб действовать между гражданским подходом
и чисто военным, — тому мы велим туда отправляться,
возглавить там наши войска». И стали тогда называть:
«Господин Чжан Фан-пин, он и будет там нужный сей¬
час человек». Сын неба сказал: «Правильно, так!»
Тогда наш почтенный, сославшись на долг свой слу-
женья родителям, стал отклонять назначенье, ему не
позволили. Двинулся в путь и дошел лишь зимой он до
Шу, в одиннадцатую луну. В день самый прибытия он
все войска отозвал из своих лагерей, положенье осадное
снял и велел по уездам сказать: «Коль мятежники явятся
здесь, то дело, считайте, за мной. Вам не надо мучимы¬
ми быть беспокойством!»
Год закончился, и в первой луне, в первый же день,
жители Шу стали друг друга приветствовать и поздрав¬
лять, совсем как в обычное время. Ничего не случилось
76

в итоге. А еще через год, в первый день самой первой
луны, заявлено было желанье поставить портрет поч¬
тенного Чжана в храме Чистой веры народу. И почтен¬
ный не мог воспротивиться этому.
А Су Сюнь из Мэйяна сказал населению так: «Пока
мятежа еще нет, порядок устроить легко. Когда же рост¬
ки мятежа уже появились, но нет у него еще формы
и вида, то это назвал бы я так: надвигается, близок мя¬
теж. Надвигающийся и близкий мятеж ликвидировать
трудно. Нельзя торопиться, считая, что бунт уже нали¬
цо; нельзя и дать волю, считая, что нет мятежа. Вот осе¬
нью первого года похоже ведь было как будто на вазу,
которая набок готова свалиться; и если та ваза пока не
упала, то это ваш Чжан, ваш почтеннейший Чжан! Он
спокойно сидел возле вазы, лицо было невозмутимо.
Поднялся себе, не спеша, и поправил как надо. Попра¬
вив же, плавно, как туча, ушел: ни важности, ни хва¬
стовства на лице. Тот, кто пасет Сыну неба простой его
малый народ,— не утомляясь при этом!— никто как
ваш Чжан, уважаемый Чжан! Вы им лишь живете, он
вам что отец или мать!
Между прочим почтенный мне как-то сказал: „У на¬
рода ведь нет постоянства, он, народ, только и ждет, что
ему скомандуют сверху. Говорили тогда, мол, у шуских
людей часто есть недовольство, мятежность, — потому-
то и стали обращаться с людьми как с разбойниками или
ворами, их крутить и ровнять той же самой веревкой,
ровно разбойников, воров! Тот народ, что тяжел на
подъем, словно тяжесть, что ли, в ногах, тот народ, что
дыханье свое затаил, что доскою от мира закрылся, —
вдруг кричать на него, и командовать им, топор или ва¬
лек схвативши! Уж конечно: тогда народ до того дойдет,
что каждый себя, опору, надежду родителей, жен и де¬
тей, возьмет да, махнувши рукой, в ряды воров, разбой¬
ников бросит. Оттого и бывают все время мятежи да
большие волненья.

А вот если так, как завещано нам, народ обуздать,
призвав его к чинным приличиям, и затем уж его пого¬
нять всею силой закона, то и с шуским народом легко
будет жить. Если ж нам наседать на него и этим рождать
недовольство, повстанчество, то будь это даже хоть Ци
или Лу, и то это выйдет лишь такое же дело. Вел себя
я с живущими в Шу ровно так, словно это народ был из
Ци или Лу, и живущие в Шу точно так же себя воспри¬
няли как цисцев и лусцев. А вот волю фантазии дать,
знать не желающей строгих законов, только властью
грозить и тиранить народ этих шусцев — я такого никак
допустить не могу“.
Да и да! Чтобы глубоко любить население Шу, так
прекрасно к нему относиться, — до почтенного Чжана
не видывал я никогда вот такого».
И все бывшие тут поклонилися дважды и, в землю
стуча головой, сказали: «То сущая правда!»
Су Сюнь им сказал еще так: «Ныне в ваших сердцах
живут благодеяния почтенного Чжана. С вашей смертью
жить будут и в ваших потомках, ибо подвиг почтенного
Чжана включен уж в книгу историй. И здесь нечего де¬
лать портрету его. К тому ж — если сам он не хочет, как
будет тогда?»
Хором мне отвечали: «Какое же дело почтенному
нашему будет до этого? Да, было все именно так, но все
же в наших сердцах будет как-то неладно, не все будет
разрешено. Да вот, к примеру, взять из нашей жизни.
Коль слышим мы о человеке как о порядочном весьма,
то непременно спросим, как звать человека, фамилию
его и имя, где он живет, кому сосед, и даже в своих во¬
просах мы доходим и до внешности самой: высок он
или нет, большой иль малый, красив или отвратен; а еще
интересуемся, что любит человек особенно, чтобы на¬
глядно себе представить его личность. Запишет историк
об этом в ему отведенной статье-биографии, чтобы дать
людям страны Поднебесной подумать о том, что пишет,
78

в уме и сейчас же в глазах сохранить эту личность.
А раз удается в глазах сохранить, то мысли об этом
в уме тем самым будут тверды. И если отсюда смотреть
нам на дело, то вовсе не будет портрет бесполезным для
нас».
Су Сюнь ничего не имел уж спросить. Затем он об
этом составил и надпись:
«Почтенный Чжан родом из Южной столицы. Чело¬
век этот редкой решимости, чувства большого. Живет
в нем великая честность. Он — первый во всем нашем
мире по мере вещей, пониманию их и размаху. И когда
в Поднебесной стране назревают большие дела, почтен¬
ному нашему Чжану их можно всегда поручить».
Приложил к этой надписи также стихи:
Сын неба сидел в ореоле своем,
И годы его были в знаках цзя-у.
А с запада люди речь приносили:
Явились разбойники там, где граница.
Военные люди стоят во дворце,
Советников там — что в небе тучи.
Сын неба сказал им: «Послушайте! Да!»
Назначил почтенного нашего Чжана.
Почтенный Чжан прибыл с востока сюда,
Знамена и флаги шуршат и гудят.
Запад собрался весь, смотрит на это
В своих тупиках, на дорогах своих.
Везде идет речь: как воинственен Чжан!
Как к нам он пришел, уверен в себе!
Почтенный ответствовал западным жителям:
«Спокойно живите в своих вы домах!
Не смейте никто болтать непутевое!
Вздорные речи добра не приносят.
Идите, займитесь своими делами!
Весною пусть дышит ваш тутовый сбор,
И осенью ваша очистка гумна!»

А западный люд — все в ноги ему.
Почтенный нам стал как отец или мать!
Почтенный живет в своем западном парке —
Там травы, деревья роскошным-роскошны.
Почтенный своих угощает сотрудников:
Там бьют в барабаны глубоко, приятно.
И западный люд туда хочет смотреть,
Желая почтенному тысячи лет.
Есть дочь у него — красивым-красивая;
В тереме тайном привольно житье ей.
Есть и сынишка — уа-уа да уа-уа —
И даже умеет уже говорить.
Когда наш почтенный еще не был здесь,
Смотрели на нас, как на неких заброшенных.
А колос, пенька уже густым-густы,
Амбары, сараи высоко полны уж!
А жены и дети нашей страны,
Вы радуйтесь этому пышному году!
Почтенный ваш Чжан, во дворце пребывая,
Руками, плечами служит царю.
Сын неба сказал ему: «Время домой!» —
И смел ли почтенный указ не принять?
Здесь зал мы построили в строгости строгой —
В нем есть переходы и двор в середине.
Портрет уважаемого в нем висит,
В придворном костюме и в шапке с кистями.
Западный люд наставляет друг друга:
Не смеет никто небрежничать праздно!
Почтенный в столицу вернулся от нас,
Портрет же почтенного в зале висит.
Искусство войны, живущее в сердце
Путь полководца — вот он каков: надо сначала душу
свою воспитать. Гора Тайшань обрушится пред носом, а
выражение лица не дрогнет, олень иль кабарга возник¬

нут где-то слева, а глаз и не моргнет. Вот только после
этого всего приняться можно за решение вопросов поль¬
зы и вреда и можно поджидать врага во всеоружьи.
Но в общем на войне на первом месте честь. Коль
в деле чести нет, не двинься никуда. Не то чтоб от дви¬
женья твоего зависели вдруг польза или вред, но в бу¬
дущем случиться может так, что будет некуда девать
тебе свои же руки, ноги. Да, только правда, честь, они
лишь могут в гнев ввести войска, и с теми воинами, что
тобой разгневаны за правду, вести сражения ты можешь
хоть сотни раз.
Вот принципы веденья войск. Ты до сражения питай
ресурсы их; перед сраженьем силы развивай их; после
сражения воспитывай их дух; после победы душу вос¬
питай. Будь осторожен и внимателен к сторожевым ог¬
ням и строго наблюдай движения врага. Пусть станет
так, что хлеборобу не нужно будет озираться с большой
тревогою по сторонам, — и это будет все питанием ре¬
сурсов. Обильно их ты угощай и развлекай богато их —
ты этим воспитаешь сильных. При победе малой старай¬
ся ты и дальше нажимать. При малой неудаче снова ты
их побуждай. Ты этим дух их воспитаешь. При назначе-
ньи их не позволяй дойти до крайнего предела тому, что
им хотелось бы предпринять, и этим душу им, как надо,
воспитай. Поэтому и воины всегда будут в себе копить
свой гнев, таить свои желанья — в неистощимости и то
и это. Гнев в неизбывности им смелость даст в избытке,
желание даст жадность без конца. Тогда иди, объединяй
под власть свою хоть весь Китай, бойцам твоим война
не надоест. Ведь так и Желтый наш монарх дал, в об¬
щем, семьдесят боев, войска ж остались невредимы.
А ежели их душу не питать, их не воспитывать духовно,
то, с ними победив в бою разок, их более нельзя и при¬
менять.
И вообще скажу, что полководцу нужно желать ума и
твердости суровой, войскам же пожелать быть просто¬

душными, наивными детьми. Раз полководец мудр, то
он непознаваем; раз он суров, ослушаться нельзя. По¬
этому войска себя ему вверяют и слушаются лишь его
приказов. Тогда им как же можно быть не просто¬
душными детьми? Им только этого и надо: быть про¬
стодушными, наивными глупцами. Тогда ты с ними и
умри.
Теперь: как привести войска в движенье? Для этого
узнай о том, кто у врагов царем и кто у них ведет вой¬
ска. И только разузнав обо всем этом, веди войска
в опасные бои.
Дэн Ай веревками провел солдат средь Шу, и если б
только не Лю Чаня глуповатость, то можно б и стоты¬
сячное войско, сложивши руки и усевшись, все целиком
так провести. Дэн Ай, конечно, двигался нахально, на¬
пролом! Поэтому достойные вожди былых времен уме¬
ли пробовать врага своим оружьем, а также и врагом
самих себя. Поэтому они всегда могли определенно вы¬
брать бой иль отступленье.
Теперь скажу о том, чем руководствуется главный
полководец. Он должен понимать всю суть вещей, пред
тем как поднимать войска; он должен понимать все по¬
ложенье дел, пред тем как взяться за оружье; он должен
знать масштаб, пред тем как в ход оружие пустить. Ко¬
гда поймет он суть вещей, то с правого пути он не со¬
бьется; когда он знает положенье, то уж ничто ему не
помешает; когда масштаб вещей ему известен, то путь
его — путь без конца. Когда он видит — выгода мала,
не двинется в поход он; когда сигнал тревоги малой
хоть, он не сойдет со своего пути. Он мыслит вот как:
мелкая выгода и малая тревога— они того не стоят,
чтобы конфузить свое искусство вождя.
Когда он все это себе усвоил, идет он на дела боль¬
шие, что пользу принесут ему, или навстречу он идет
большой тревоге. Ведь надобно сказать: такой лишь
только полководец, что сам в себе свое искусство разви¬
82

вает и знает цену себе сам, — такой лишь полководец
соперника и не имеет в мире. В таком же смысле утвер¬
ждаю я, что можно удержем одним сто героизмов под¬
держать; одним спокойным жестом можно решить ис¬
ход ста выступлений.
У войска же бывают стороны и сильные и слабые.
И здесь мой враг со мной — одно. Вот он осмелился
дознать, в чем моя сила, а я ему ее и покажу и демонст¬
рирую ее. Со мною в этом он не будет спорить. А слабо¬
сти свои прикрою я, отправлю в тень. Тут враг вдруг
силу наберет и будет со мной драться. Как мне быть?
Нет, вот что скажу я: там, где слаб, я буду всячески ему
слабость мою открывать — затем лишь только, чтоб он,
движенью не поверив, назад ушел. А то, в чем лучше
я его, чем я горд и силен, я буду втихомолку развивать
все дальше, дальше с тем, что враг, смеясь над этим,
в мой попал маневр. Это и есть искусство маневра с ми¬
нусом-плюсом.
Тот, кто вести войска умеет, старается, чтоб ни на что
внимания не обращать, опору лишь в себе имея, надеж¬
дою себя питая. Если он ни на что как есть внимания не
обращает, то знает: нечего о смерти горевать. Когда ж
у него есть опора иль лелеет он надежду, то знает, что
он не пойдет к краху-разгрому непременно.
Взять плетку в футик и встать пред свирепым тигром,
кричать на тигра, замахнуться, бить... Вдруг на змею
набресть с пустыми руками, бежать назад, в лице изме¬
нившись... Вот это свойственно всем людям. И кто по¬
стиг сие, тот может полководцем стать.
Будь полуголым, но с мечом в руке, и никакой силач
У-хо тебя задеть уж не решится. А в шлеме, в латах,
с оружием в руках засни-ка — и мальчик, взявши само¬
стрел, насмерть тебя убьет.
Вот отчего тот, кто умеет властвовать войсками, он
крепок внешностью и сам. А если внешне крепок, то
и силы в нем избыток!
83

О подлеце
Дела человека бывают такие, которые до своего дове¬
дут, а в их разуменьи бывает такое, что так непременно
и есть. И только человек, спокойный самый из всех нас,
живущих в нашем мире, лишь он умеет видеть то, что
незаметно для других, и понимать все то, что очевидно.
Луна мутна — значит, будет ветер. Ступени потеют —
так будет дождь. Но в человеческих делах, их сдвигах и
перемещеньях, и в смысле всех вещей, что происходят
нынче, чередованье их, причины, бывает так, что это все
сквозит, расплывчато весьма и постигается с трудом:
они изменчивы, друг в друга переходят — неисследимы;
вообще, куда им до того, что делается в мире, в земле и
в небе, в свете-тьме! Иной и умный и ученый, а их по¬
нять и знать не может. Какая ж этому причина? А вот:
пристрастия и отвращенья бунт подымают у нас внутри,
соображенья ж, где нажиться нам, владеют нами в
внешней жизни.
В былые дни Шань Цзюй-юань увидел как-то раз Ван
Яня и про него сказал: «Тот, кто обманет весь мир наш и
весь народ, — вот этот непременно человек!» Фэньян-
ский Го, лишь увидав Лу Ци, сказал: «Коль это вот лицо
добьется, чего желает, то от детей моих и внуков не ос¬
танется следа».
Когда мы ныне говорим об этом, то правда этих слов,
резон их очевидны. И как я рассужу, Ван Янь действи¬
тельно наружностью и речью был способен обмануть
людей и украсть славу себе, но не вредил он и не знал
корысти, плывя или ныряя как и все другие. И если бы
не цзиньский царь Великодушный сидел на троне, а был
бы средненький царь и простой, то все эти ван яни мог¬
ли бы стать сотнями тысяч: откуда б им вдруг взволно¬
вать смутою всю страну? Конечно, подлости Лу Ци
могли вообще страну разрушить, но сам Лу Ци был неуч,
без всякого образованья, и обликом он также не спосо¬

бен был в волнение людей привесть, а речью — осле¬
пить собой людей. И если б на троне тогда не сидел
Доблестью Блещущий Предок, со всею его и убогой
и темной душою, то как бы то вышло, что такой-то да
и к власти вдруг пришел? Отсюда видим: когда Шань да
Го о тех двоих вот так-то судят, по виду данных нет,
чтобы все это было так.
А вот: у нас теперь есть человек, который то и дело
ртом твердит слова и Куна да и Лао, особою ж своей
идет стезями живших в древности Бо-и с Шу-ци. И те
службисты, что за указами стремятся и полного тщесла¬
вия полны, а также люди те, кого постигла неудача, во¬
круг него творят слухи и речи и славу создают ему по¬
рядком личным этим вот, делая вид, будто на свет опять
явились Янь Юань или Мэн Кэ! Но он в душе — раз¬
бойник, и опасный, и устремления его совсем не таковы,
что у нас, людей всех прочих. Считайте, что Ван Янь с Лу
Ци слились в одном вот этом человеке. Сколь велико не¬
счастье это — разве под силу высказать мне словом здесь?
Скажу и дальше: ведь ежели грязно лицо, нельзя за¬
быть про то, чтобы умыть его. А коль грязна одежда, не
забудем постирать ее. Ведь это ж в жизни всех людей
самое общее чувство. А нет: не так это отныне! Вот че¬
ловек — в одежде он раба, ест, как свинья, собака. Как
арестант в тюрьме, как человек у гроба, что плачет, слез
не умывая, — и этакий неряха толкует нам и «Ши»
и «Шу»! Да разве ж средь людей такое допустимо?! Во¬
обще сказал бы я, что всякий раз, как человек ведет себя
несходно со всеми прочими людьми, бывает редко, что¬
бы он не оказался или злодей большой или подлец, та¬
кой же как Шу Дяо, И Я или Кай Фан. С такой большою
славой, которая весь мир собой закрыла, — и вдруг идет
помочь он государству в беде, которой еще нету; ясно,
что будь здесь даже государь, желающий ввести мир
и порядок повсеместно, иль будь министр, привержен¬
ный к достойным людям, — они такого выдвинули б
85

точно и дали бы служить. И вот тогда грозит он госу¬
дарству, вне сомнений, бедою неминучей, и это не срав¬
нится ни с Ван Янем, ни с Лу Ци!
Философ Сунь сказал: «Тот, кто умеет войсками рас¬
поряжаться, блистательных, ярко светящихся подвигов
не знает вовсе». Вот если б этот самый человек был не у
дел, то все мои слова сплошной ошибкой стали, а этот
человек сидел бы да вздыхал о неудавшейся карьере.
Кто мог бы знать, что все наши несчастья могли б дойти
до этого предела? А ежели не так, то мир наш этим бе¬
дам подвергнется определенно, а себе стяжаю славу я
пророка, что ли.
Ужасно это, да!
О том, как я дал имена своим
двум сыновьям
И колесо, и в нем ряд спиц, и кузов с верхом, и остов
меж оглоблями — всё это телеге служит прямо. И толь¬
ко тем перилам впереди как будто нечего и делать! Од¬
нако убери перила прочь, и я не вижу уж, чтоб то была
вся полностью заправская телега.
«Перила» — Ши! Боюсь, что вы не внешняя красивость.
Но в мире нашем все телеги, все как есть, идут по ко¬
лее. Хотя когда телегу люди хвалят, ее полезность при¬
знают, то в этой речи колее как будто места нет. Однако
же когда телега рухнула и лошадь пала, то тут беда ми¬
нует колею. Выходит так, что колея лежит среди и сча¬
стья и беды.
Чжэ — «Колея»! Я знаю, ты избежишь...
Письмо к статс-сскрстарю Тяню
То, чем меня небеса одарили, ужели случайно оно?
Яо не в силах отдать был это Дань-чжу. Шунь же не
в силах был отдать это Шанскому Юню. От Шуня ж
86

Гу-соу не мог этот дар отобрать. Оно возникает в серд¬
цах у людей, оно выражается в речи у них, и видно оно в
их делах. И конечно ж, его заменить невозможно.
Сверхмудрый не мог его дать человеку, отец же не мо¬
жет его от сына отнять. Отсюда мы видим, что Небо
дает нам, что это совсем неслучайное нечто.
Меж тем то, что Небо дает мне, оно непременно его
назначает к тому, чтоб использовать службу мою.
Я знаю об этом и не в силах исполнить. Но Небо упрямо
использует это, а я отстраняюсь, и имя такому поступку:
отвергнуть небесный сей дар. Себя ставить ниже дру¬
гих, стараясь тем самым удачными сделать слова; себя
умалять, стараясь тем самым свой путь продвигать, ис¬
пользовать путь свой, но вот ведь вопрос: нам данное
Небом — оно каково, чтоб быть нам такими, как есть?
Я это назвал бы фривольностью с Небом. Отвергнув
небесное, я виноват. Фривольничать с Небом — тоже
мое преступленье. Не отвергаю его и не фривольничаю,
но и на службу меня не берут — тогда это будет вина
тех людей, что на службе меня отвергают. И этому имя:
идти против Неба. Выходит теперь, коль я Небо отверг¬
ну иль буду фривольничать с ним, за это ответствен¬
ность — только на мне, а ежели я против Неба иду, за
это ответственность вся — на других. Когда подверга¬
юсь взысканию я, то приготовлюсь исчерпать все силы
свои и всё, что я сделать могу, чтоб исполнить задачу
Небес, меня одаривших, чтоб стараться избавить себя от
насмешек людей всего нашего мира в позднейших уже
поколеньях. Когда ж нареканье идет на людей, то что
я об этом могу понимать? Ведь мне не удастся, пожа¬
луй, уйти и от нареканий на личность одну, а тут еще
будет мне время заботиться и о других.
Мыслители Кун и Мэн Кэ не встретили в жизни им
нужных людей, состарились насмерть, идя к достижень¬
ям. И все же они не устали, досады, обиды не знали,
ничем настроенья не проявляли и не останавливались ни
87

пред чем. А как это так? Сознавали они очень твердо
и определенно, что в них жив был праведный путь; что
князья— современники их: Вэйский Лин, Луский Ай,
Циский Сюань, князь Лянский Хуэй — все эти персоны
не стоили, в общем, того, чтобы с ними им дело иметь.
Я знаю все это, конечно, себе говорили они — не лучше
ль, однако, исчерпать все силы души? Ведь если я силы
души не исчерпаю все до конца, то, боюсь, что в даль¬
нейшем наш мир Поднебесный лишен будет всякой
возможности бросить укор, обвиненье и Вэйскому
Лину, и Лускому Аю, и Цискому Сюаню, и Лянскому
Хуэю, а эти, между прочим, господа, они, пожалуй, оты¬
скали бы предлог, чтоб отрицать все обвиненья, и если
так бы это было, то очи Куна и Мэн Кэ — они, пожалуй,
не смежались тогда у них бы под землей.
Да, силы сердца своего так тратили премудрые, достой¬
нейшие встарь, определенно только так! Вот так дожда-
лися они, вот так они и умирали! Вот так они иль бедст¬
вовали часто в презренье у других людей или, наоборот,
богаты были и знатны. И возносились, парили над землей,
и небом были там. И опускались глубоко, морской пучи¬
ной были. И растекались струями и были рекою, и оста¬
навливались, прекращали бег и оставались горой. Других
не касалось, что делаю я, но я свое дело веду до конца.
Приходится искренне диву даваться, как люди поч¬
тенные поздних времен совсем не умеют поставить себя
в своей жизни. Когда им не справиться с голодом, холо¬
дом, бедностью, жизнью в ничтожестве полном, они тот¬
час вопят, чтобы слышали люди! Нет, нет! Ведь даже
тогда, когда я в самом деле готов умереть от голода, хо¬
лода, бедности лютой, то все ж нареканья свои наши бу¬
дущие обитатели мира, наверно, найдут на кого все их
бросить. Они станут казнить виноватых других, а те, не
стерпев, будут огорчены, — и вдруг я беру добровольно
все это к себе, на персону свою обращаю. Не будет ли
в этом ошибки?

Теперь, обращаясь к себе самому, спрошу я себя: ты,
Сюнь, с совершенной негодностью личной, посмеешь
ли ты себя ставить на уровень мудрых, достойнейших
прежних людей? И все-таки в сердце своем найду я та¬
кое, что ставить себя ни во что не согласен весьма.
И вот как я буду об этом судить. Кто сыщется в нашей
ученой среде Поднебесного мира, который бы не был
готов одним лишь прыжком очутиться в обители древ¬
них мудрейших людей? Однако коль так не выходит,
старается он хоть словом одним приблизиться к истине-
Дао, но и в этом не может он также добиться успеха.
Богач, имеющий тысячу золотом, может обречь челове¬
ка на бедность, а может богатством его одарить, но если
не будет даровано Небом, то пусть он стремится всей
своей властью обречь человека на бедность или щедро
богатством его одарить, пускай попытается он хоть
в слове одном подойти к правде-истине Дао, ему невоз¬
можно будет добиться ее. Министр Сына неба— тот
может дать жизнь человеку и может убить человека, но
если то будет без соизволения Неба, то пусть он, со всей
своей властью дать жить человеку, убить человека, по¬
пробует в слове одном лишь приблизиться к истине-
Дао — ему невозможно добиться ее.
Вот я, Ваш покорнейший Сюнь, давно уж все силы
свои отдаю науке премудрых людей и достойных ревни¬
телей их. В речах своих или в своих стилистических
опытах я не знаю уж, право, достиг или нет я того, что
они, действительно, могут полезными выглядеть ныне
иль распространенными быть на будущие поколенья, но
что, признаюсь, меня удивляет: успехи мои в них не
признаны как-то. Лишь только в уме зачинаю я мысль,
то это меня как будто бы и поднимает; зачавши ее, пишу
я на бумаге, как будто бы тоже ей помогая... Скажите,
неужто же я ни одним своим словом как есть не мог по¬
дойти к Дао-правде? Ведь если то самое, что богач, об¬
ладающий тысячей золотом, или министр Сына неба не
89

90

получат в стремленье своем, а я в одно лишь прекрасное
утро имею уже в достиженье своем, то, кажется, есть
мне чем в сердце своем преисполниться — как бы
сознанья того, что, мол, есть у меня и, может быть, так¬
же, что Небо меня кое-чем одарило!
Когда-то я видел, властитель, Вас лично в Ичжоу.
В то время писал я ничтожнейшим стилем и куцым — мне
даже смешно! То голод, то холод, то бедность вплоть до
нищеты мне сердце мутили тогда, а стихосложение
в строгом регламенте тона, зубрежка к экзамену раз¬
ных вещей, одно как другое, здоровье мое разрушали.
Вниманья все эти мои сочиненья заслуживать, в об¬
щем, не могут!
Но вот уже несколько лет как ушел я, живу среди гор
и полей, себя обрекая на то, чтоб навеки все бросить, все
дальше и дальше от пошлого мира теперь отходя: мне
можно теперь свои силы отдать во всей полноте их
изящному литературному слогу. Теперь уж великая
нежность, живая свобода поэзии в стихах человека, пи¬
савшего «Ши», иль «Канон поэтический» наш; чистые
бездны глубин человека — поэта тоски; теплые, чудные
строки и Мэна и Ханя; сила и крепость у Цяня и Гу;
точность и сжатость у Суня и У — куда б ни направил
я вкус свой теперь, везде удавалось мне все, как хоте¬
лось, и без исключений. И вот я решил как-то так: уче¬
ный в свое время Дун постиг все устои премудрых лю¬
дей старины: вся слабость его в текучести стиля, влеку¬
щей его куда-то без почвы в наивные дали мечтаний.
Ученый Чао Цо уловил утверждение в силе премудрых
людей, но слабость его — в потоке, влекущем его в не¬
искренность или обман. Иметь дарования этих обоих
ученых, без вытечки их в недостаток и слабость, то бы¬
ло как будто уделом ученого Цзя. Как жаль, что в сего¬
дняшнем мире такого еще не встречал я.
И мною написаны два рассужденья: «Подробно о
силе вещей», «Подробно о вражеской мощи». Я также

сложил еще десять трактатов под общим названием
«Книга о власти».
У Сюня есть цин лишь один гор и полей; коль выпа¬
дет год не злой, то можно и не голодать: усердно пахать,
жать экономно — тогда достаточно окажется всего, что¬
бы состариться естественным порядком. Конечно, нечего
жалеть свою негодную особу, но то, что Небо мне дало,
я не могу отбросить прочь и не решуся с ним шутить.
Властитель, Ваше имя наполнило собой весь свет,
и все учение земли под нашим небом в руках у Вас:
служить им или нет. Поэтому позволю я себе вот эти два
мной обозначенных на темы рассужденья (таких, что на
экзаменах дают), а также мой трактат десятитомный,
мной именуемый «Книгою о власти», Вам их преподне¬
сти. А то, что я писал уже давно, за дальностью пути,
сюда нельзя доставить в количестве необходимом. Есть
также у меня «Сужденье о главе „Хун фань44, иль
„Грандиозный план Вселенной44», «Наброски критики на
исторические темы» (их десять пьес)— их собираюсь
Оуяну, лейб-камергеру, академику на днях преподнести.
Я так рассчитываю: Вы, превосходительство, с ним
в обсуждениях участвуете дел, касающихся всей нашей
страны, все время во дворце; так, стало быть, писания
мои, по многим вероятиям, найдут дорогу к Вам и будут
на глазах у Вас. Конечно, дальше дело Ваше, превосхо¬
дительство, судить о том, слова мои пригодны ли к че¬
му-нибудь и сам я годен ли к прославленному чину иль
вовсе нет. Какое дело Суню до этого всего?
Рассуждение о Гао-цзу,
Высоком Прадеде Хань
Высокий Прадед ханьский по умению держать свою
судьбу в руках и по способам действий военных, рас¬
считанных так, чтобы все подчинить себе, что выгодно
ему иль вредно в тот или иной момент, не мог в сравне¬

ние идти с Чэнь Пином; затем, по осмыслению создав¬
шихся в тогдашнем мире больших ситуаций, чтобы под¬
нять ногу и метнуть глазами, смирив и сократив про¬
тивника Сян Юя, — в том он не мог сравниться тоже со
своим Чжан Ляном. Но царь Высокий был прямой, как
дерево, и резок — в этом всё. Однако же когда мир Под¬
небесный утвердился наконец под властью Хань, то
планов для позднейшего потомства Чэнь Пин, Чжан Лян
постигнуть не могли, поэтому Высокий за дела сам
взялся, их начертал, как циркулем иль кистью, всему
нашел и место, и значенье — да так, что действия
потомков-поколений освещены были так ясно, будто
воочию дела он эти видел и делал сам. А потому что ум
царя Высокого был светел в очень крупном и темен
в незначительных вещах. И это видно здесь как раз, вот
после этого примера.
Царь говорит однажды как-то своей императрице
Люй: «Чжоу Бо — он положительный, глубокий очень,
манер в нем мало. И тот, кто будет блюсти прочный по¬
кой для дома Лю, так это Бо, и только он. Его можно
будет маршалом назначить». Как раз в то время дом Лю
безмятежно процветал себе. Кого ж, скажите, уже тогда
собирался блюсти, покоить Чжоу Бо? Поэтому мысль
моя здесь вот какая: монарх Высокий потому дал мар¬
шальский чин Бо, что знал о той беде, которая от Люев
будет. Пусть так, но почему тогда царицу Люй он от
себя прочь не отставил? Тогда положенье дел того не
позволяло.
В далекие те времена У-ван скончался — Воевода,
Чэн-ван, владыка Совершенный, еще младенцем был.
И вдруг в мятеж открытый встали три наместника.
А царь думал тогда, что в это столетье, верно, появятся
средь предводителей войск и министров, а также марки¬
зов, князей-феодалов такие, как У, Кан, Лу Фу, и некому
смирить их будет, но все же рассчитывал он, что в доме
ведь еще бабка-владычица есть, и значит, нахалы-рабы и

нахалки-рабыни — они против юного, слабого сына
идти не посмеют. Царица из Люев — она помогала царю
утвердить его власть во всей Поднебесной стране. Ее
опасались всегда воеводы, министры, весь служащий
люд, боялись и ей покорялись. Только вот этим страхом
пред нею и можно пресечь было в корне иль прочно
глушить и давить их косые, превратные мысли, наде¬
жды, чтоб выждать, когда сам наследник окрепнет.
Вот почему царь и не бросил царицу из Люев: расчет
был всецело на будущего императора Доброго —
Хуэй-ди.
Но если нельзя было бросить царицу из Люев, то все-
таки, руководясь все тем же мотивом, он срезал всю
клику ее, чтоб отнять у ней власть, и так, чтобы если
и место имели какие-нибудь перемены печального типа,
то все же страна Поднебесная не поколеблется. И вот
почему при всех тех заслугах, что числились за Фан
Куаем, царь утром одним пожелал, чтоб казнили его,
и нисколько при этом не стал колебаться.
Что ж, значит он был так недобр лишь с одним Фань
Куаем. А надо сказать, что Куай восстал вместе с этим
царем. Он крепости прямо выдергивал, полки и фронты
заманивал, уничтожал. Заслуги его не малы тогда были.
Ведь как только Я-фу науськивать стал Сян Чжуана, не
будь там Куая, на Юя прикрикнувшего тотчас, то стала
бы Хань такою как Хань или нет — неизвестно. Но вот
одним утром какой-то такой человек по злобе донес на
Куая, что он, мол, готовится всю уничтожить фамилию
Ци. Как раз в это время Куай отправлялся походом на
Яньское царство. Сейчас же приказано было и Пину
и Бо забраться хоть в лагерь к нему и казнить Фань
Куая.
Да, но еще преступленье Куая ни в чем пока не про¬
являлось, а те, кто по злобе на него говорили, — то
правда была или ложь, нельзя было сразу решить. И то
ведь сказать: было ясно, что царь Высочайший — не

стал бы он ради одной только женщины сразу казнить в
стране Поднебесной повсюду известного, заслуженного
воеводу. Но тот ведь жену себе взял среди Люев. Все
Люи — сородичи: Чань, Лу и прочие были ничтожные
по дарованьям, нечего было жалеть их. Только один
Фань Куай был первач и силач; никому б из других вое¬
вод сохранить не удалось бы: опасность за будущее не
могла бы быть больше, чем эта.
Действительно, царь Гао-ди смотрел на императрицу
Люй, как врач на лекарство, в котором есть яд: им поль¬
зуются, чтобы яд мог излечить болезни, но чтоб яд не
довел до смерти человека — и все тут. Со смертью Куая
яд Люй-государыни, в общем, не шел уж к тому, чтоб
убить, и Высокий монарх думал этак про себя, что те¬
перь он может умереть без дальнейших страхов. Но эти
Пин и Бо и послужили как раз оставленью навек его
всех страхов.
Куай умер сам в год шестой правления Хуэй-ди —
и это от Неба была ему смерть. Но если бы тогда он еще
жив был, то Люй Лу не поддался б обману, фельдмар¬
шалу ж не удалось бы войти в лагерь северных войск.
Мне скажут, пожалуй, что был ведь Куай особенно
близок с Высоким монархом, и если б он жил в эту пору
еще, то вряд ли бы он взбунтовался в компании с Чанем
и Лу. Да, но вот вам Хань Синь и Цин Бу, Лу Вань —
ведь все они стали к югу лицом и себя называли совсем
как цари «одинокими по добродетели» (скромно!). Опять
же Гуань был из всех их фавором и близостью взыскан.
И все-таки, даже до смерти Высокого Деда, они все,
один за другим, подвергалися казни за бунт. Кто мог бы
сказать, что в теченье ста лет глушитель по черепу или
собачник, увидев, что родственник царь стал, не возли¬
ковал бы и не побежал бы за ним?
Поэтому я смиренно сказал бы, что эти Пин, Бо были
люди, которые так и оставили страхи царя навсегда.

Суждение о Гуань Чжуне
Гуань Чжун служил министром князю Хуань-гуну,
и тот встал во главе удельных всех князей и отразил
всех инородцев жунов, ди. И так до самого конца дней
Гуань Чжуна удел и царство Ци был сильным и бога¬
тым: соседние князья не смели бунтовать. Когда же
умер Гуань Чжун, Шу Дяо, И Я и Кай Фан вдруг оказа-
лися у власти, князь Хуань скончался среди смуты. Пять
княжичей вступили в драку за престол, и это злополучие
тянулось без конца — да так, что вплоть до самого вос¬
шествия Цзянь-гуна в Ци не было спокойного ни года.
И надобно признать, что дело большое совершить — не
совершить его в тот самый день, когда его ты завершил,
а выйдет так всегда, что есть где-то, наверное, причина,
с которой началось оно. Несчастие свершилось какое-
нибудь — оно свершилось не в тот день, когда случи¬
лось; наверно, и ему была причина, знаки зловещие. По¬
этому то, что порядок и благоустройство царили в Ди¬
ском всем уделе, я Гуань Чжуну бы не приписал того,
а прямо бы сказал: то из-за Бао Шу. Когда же разговор
зайдет о смуте циской, о развале, то не скажу я, что то
были Шу Дяо, И Я с Кай Фаном, а скажу, что то был
Гуань Чжун. Теперь: как это так? Шу Дяо и И Я
с Кай Фаном — все трое они, конечно, такими и были,
чтоб смуту, развал в государстве устроить, но тот ведь,
кто к власти призвал их, то был сам князь Хуань!
Действительно, скажем мы так, что сначала появится
Шунь, а после мы только узнаем, что прогнаны были
четыре злодея. Чжун-ни появился, и только тогда узнали
все люди, что он уж убрал Шаочжэн Мао. Ну а этот
Хуань-гун — это что за фигура? И все-таки тот, кто дал
шанс Хуань-гуну назначить на должности этих троих,
был он, Гуань Чжун. Когда Гуань Чжун захворал, то
князь запросил его, кто ж теперь будет министром?
Я думал бы: в этих тогдашних условьях Чжун выдвинет

самого умного что ни на есть в нашем мире и даст его
имя в ответ на вопрос, а он в своей речи сказал лишь
одно: «Шу Дяо, И Я и Кай Фан — не те люди, какими
им следует быть, нельзя их к себе приближать», —
и всего-то!
Ох, плохо! Неужто бы Хуань-гун и взаправду без
этих троих обошелся? Ведь Чжун был с Хуань-гуном
порядочно лет и знал, между прочим, каков тот человек:
у него непрестанно звучала в ушах игривая музыка пе¬
сен, и женская прелесть не шла с его глаз. И так выхо¬
дило тогда, что не будь вот этих троих человек, некому
было бы потакать развратным желаниям князя, а то, что
они не сразу стали у власти, только и можно себе объяс¬
нить тем, что был налицо Гуань Чжун. В тот день, как
не стало его, все трое могли уже с шапок своих выкола¬
чивать пыль, поздравляя друг друга при этом. Неужли
же Чжун, умирая, рассчитывал так, что слова его могут
связать по рукам и ногам его князя? Придется признать,
что Циское царство не столько страдало при мысли, что
трое таких существуют, как думая, что Гуань Чжуна уж
более нет. Ведь если бы жил Гуань Чжун, то все эти
трое только и были бы что зауряднейшими обывателя¬
ми. Иначе как думать возможно, чтоб в нашей стране
было мало таких, этим троим подобных людей? Хотя бы
Вэй-гун и послушался слов Гуань Чжуна, казнил бы
троих этих лиц, но как бы сумел Гуань Чжун всех тех,
что остались в живых из таких вот людей, их полностью
выбросить вон? Увы, я горько замечу, что Чжуна счи¬
тать следует одним из тех, что не знают, в чем суть
вещей лежит. Ведь если б он, использовав вопрос, кото¬
рый задал ему князь, назвал того, кто был достойней¬
шим в его время в Стране, что под нашим лежит гори¬
зонтом, чтобы им заменить себя князю, то даже хотя бы
и умер сам Чжун, Циское царство могло б не почувство¬
вать этой потери. С чего б горевать, мол, что трое таких
существуют? О них можно было б молчать — вот и все!
97

Из всех пяти ба, предводителей княжеских групп,
сильнее, чем двое князей, Хуань-гун и цзиньский Вэнь-
гун, никогда не бывало. Вэнь-гун по своим дарованьям
Хуань-гуна не превосходил, да и министрам его до
Чжуна было далёко. Жестокость и издевательство Лина
совсем было нечто другое, чем мягкость и великодушие
Сяо. Когда Вэнь-гун умер, то все остальные князья не
посмели идти против Цзинь, а Цзинь, унаследовав то,
что осталось от Вэнева авторитета, сумела еще на сотню
и более лет себе сохранить положенье хозяина, распоря¬
дителя лиги. В чем дело тогда? Хотя бы князья вообще
никуда не годились, но все же в Цзинь жили еще пре¬
восходные старые люди. Когда же скончался Хуань-гун,
осталось лишь гиблое, грязное место. Чему удивляться?
Он весь целиком был жив лишь одним Гуань Чжуном,
а Чжун уж был мертв. И надо считать, что эпохи такой
не бывает, чтоб в Поднебесной в нашей во всей людей
не сыскалось достойных; но, правда, может быть и так:
вот есть министр что надо, но нет государя, который
министра достоин. При жизни Хуаня вдруг взять и ска¬
зать, что в мире во всём уж больше не найдется Гуань
Чжуна — вот во что не могу я поверить.
Есть книга Чжуна, в ней записано о том, что он перед
своей кончиной судил о качествах Бао Шу-я и Бинь
Сюй-у, указывая государю тут же на недостатки у обо¬
их. И значит, внутренне считал он сам, что им не стоит
и нельзя вручать всю власть над царством Ци — и это
зная, что вскорости умрет. И заключаю я, что эта его
книга есть ложь и вздор, ей верить невозможно.
Как посмотрю теперь я на Ши Цю, который сам не
в силах был на службу выдвинуть Цюй Бо-юя и удалить
со службы Ми Цзы-ся, то вижу, что он возражения свои
оставил после своей смерти. А Сяо Хэ собрался уми¬
рать, а все же выдвинул он пред смертью заместителя
себе в лице Цао Шэня. Определенно думаю, что именно
вот так заботлив должен быть сановник-визирь главный.

Целое царство порой развивается и процветает тру¬
дом лица лишь одного; оно ж и погибает порой виною
человека одного. Достойный человек не будет скорби
предаваться о том, что телом он умрет, а будет только
горевать о том, что царство его рухнет. Поэтому тогда
лишь умирай спокойно, когда опять найдешь достойно¬
го себе. А этот самый Гуань Чжун — чего он ради умер?

як
СУ чэ
Беседка «О, как привольно!»
в области Хуанчжоу
Только тогда, когда Цзян выходит из Западных кря¬
жей, он овладевает ровной поверхностью, и теченье его
мчится, стремится свободной громадой. На юге соеди¬
няется он с реками Сян и Юань, на севере — с Хань-
Мянь. На восток устремленная мощь еще больше растет,
и когда река достигает Красной Стены, то под нею тече¬
нье и волны разлиты повсюду и все покрывают, совсем
подобные морю.
Господин Чжан Мэн-дэ из Цинхэ жил изгнанником
здесь, в Циане, и от дома на запад построил бесед¬
ку, чтоб в ней любоваться величьем картины течения
Цзяна, а старший мой братец Цзы-чжань назвал ее так:
«О, как привольно!».
И вот что здесь видно из этой беседки: на север
и юг— сотнями ли, на запад-восток— сливается все.
Волны, буруны фонтанами скачут, тучи по ветру слиты-
разъяты. Коль днем, то и лодка, и весла появятся или
исчезнут пред твоими глазами; коль ночью, то рыбы-
драконы завоют-застонут там где-то вглуби под тобой.
Все это изменчиво: миг и— другое... Сердце волнует,
очи пугает: долго смотреть на это нельзя... Теперь же
вдруг стало возможно хозяину дома всем этим, за трапе¬
зой сидя своей, любоваться. Раз поднял глаза — и уже
восхищен весь полностью ты. На запад посмотришь —
Учан там с горами своими; там холм, перевал то взды¬
маются кверху, то никнут к земле. Деревья и травы ря¬
дами идут; туманы расходятся, солнце восходит. Жи¬
лища речных рыбаков, дровосеков одни за другими,
хоть пальцем считай. Вот в этом как раз заключается
полностью фраза: «О, как привольно!».
100

Что же касается берега в Чанчжоу иль пустырей го¬
родских — тех мест, где в былые те дни сторожили друг
друга Цао Мэн-дэ и Сунь Чжун-мо, где мчались на¬
встречу врагу Чжоу Юй и Лу Сунь, то и они, все эти
места, где видим следы героев истории, могут почесться
привольем средь мира простых и грубейших людей.
Когда-то в былые и древние дни князь Чуского кня¬
жества Сян проводил свое время в обществе чуских по¬
этов — Сун Юя, Цзин Ча — во дворце своем на Орхи¬
дейной террасе. И вот к ним ворвался со свистом поры¬
вистый ветер. Князь, распахнув свой халат, подставил
ему свою грудь и сказал: «Какая отрада ветер подоб¬
ный! Я в скромном величестве им, этим ветром, поль¬
зуюсь так же, как всякий простец, не правда ль, дру¬
зья?» Сун Юй отвечал: «Нет, этот дух-ветер величества
Вашего; всякий простец — как может он с Вами его
разделить?»
В Юевой речи, конечно, насмешка была. И как же
иначе: для ветра различия нет— великий, самец или
самка; а вот для людей совсем не одно, была ль, не была
ли встреча со счастьем. И то, что доставило Чускому
князю и радость, и счастье, его же народу доставило
горе: в том было различие между людьми — при чем же
тут ветер, скажите?
И в жизни ученого, если он только в душе своей чем
недоволен, — куда ему деться, чтоб не было больно?
Если ж в душе у него все гладко и ровно, ничто ему
личность уже не заденет, — куда он пойдет, где бы бы¬
ло ему не отрадно?
Теперь уважаемый Чжан, хоть изгнанник он здесь, но
к сердцу он этого не принимает. Покончит с бумагами
и канцелярией и отдается затем просторам гор и вод.
В этом и есть то самое, чем он душою своей, конечно,
других превосходит. Пусть будет он жить за калиткой
из веток, с разбитою плошкою вместо окна, не будет ни
в чем находить он такого, чтоб радость, отраду ему не

давало. Тем паче сейчас, когда омывается он чистым
теченьем далекого Цзяна, захвачен белейшими тучами
западных гор, когда он вбирает в себя до самого дна все
великолепие взора и слуха и этим себя вполне услажда¬
ет! А если бы был Чжан иначе настроен, то цепью пусть
горы идут перед ним и отменно красивые долы, пусть
будут большие леса со старинными в них деревами;
пусть чистый зефир их качает и ярко луна на них светит...
Все это обычно тоску вызывает и боль в поэтах старин¬
ных, в ученых, объятых какой-либо думой. И сохнут они
от печали, с которою сладить не могут: охота им будет
смотреть на эти картины и в них находить отраду себе?
Письмо к маршалу Ханю,
члену Тайного совета
Великий маршал, повелитель! Я, Чэ, всегда любил
писать в старинном стиле и, думая об этом глубочайше,
пришел к тому, что стилю литературного письма дух
сообщает жизнь: стиль духом человека идет и движется
вперед. Однако стиль одолеть нельзя простою выучкой
своей, а дух, наоборот, возможно поселить в себя его
развитием, питаньем, и Мэн-цзы говорит: «Я мастерски
сумел в себе питать свой дух, безбрежный, как вода».
Взгляните же теперь на творческий его изящный стиль:
он широк, благородно глубок, всеобъемлющ, охватом
безбрежен. Он весь мир между небом вверху и землей
наполняет собой и вполне отвечает размаху его необъ¬
ятного духа.
Граф и великий астролог прошел по всей Стране под
нашим небом — повсюду любовался он знаменитыми
горами и великими реками, что только есть у нас в стра¬
не среди морей. Дружил он с выдающимися в Янь ** Перевод последней строки этого текста см. в разделе Примеча¬
ния.
102

и Чжао храбрецами и умами — вот почему и стиль его
прозрачный весь, размашистый, в высокой степени про¬
никнут каким-то он великим духом, что вызывает вос¬
хищенье. Вот эти двое мудрецов, да разве же они так
научились сочинять лишь с кисточкой в руках, по-
ученически учась? Нет, дух их заполнял им все нутро
и лился через край, весь видный на лице. Дух жил по¬
движно в их речах и проявлялся в стиле их, но этого
всего они не сознавали в себе самих.
Мне, Чэ, всего лишь девятнадцать лет. Общаюсь дома
я с односельчанами, соседями — и только, а то, что ви¬
жу я, окружностью не больше, чем сотня ли. Нет ника¬
ких там гор высоких, нет никаких степей великих, чтоб
можно было бы, поднявшись на высоты, смотреть на
них и расширять свой горизонт и самого себя. В книгах
«ста авторов», правда, нет ни одной, которой бы не изу¬
чал я, — однако все это старье, остатки какие-то древ¬
них людей, которые могут навряд ли мой дух возбудить
и стремление к жизни, и я испугался, что могут они
в пучине забвенья утопнуть. Поэтому я совершенно ре¬
шительно все их отверг, эти старые вещи, пойдя поис¬
кать по стране Поднебесной каких-нибудь редкостных
и исключительных литературных творений, великих,
как зрелище и созерцанье, чтоб узнать, наконец, о гро¬
маде-просторе небес и земли и всего, что средь них. По¬
бывал я в столицах и Циней, и Ханей, где вдосталь я
налюбовался на выси Чжуннаня, гор Сун и Хуа. На се¬
вере я поглядел на бег и течение Желтой реки. В волне¬
нии и вдохновенье, казалось мне, вижу я древних вели¬
ких!
Когда я в столицу пришел, то с восторгом взирал на
величие зданий и входов дворца у Сына небес; богатст¬
во, громады дворцовых амбаров и складов присутствен¬
ных мест, арсеналов и стен городских и рвов вокруг
них, и парков, садов, огородов. Теперь только мог я по¬
знать, сколь безбрежны красоты страны Поднебесной.
ЮЗ

Представился я почтеннейшему Оуяну из «Леса кистей»
академиков кисти и слушал его величавую критику и рас-
сужденья. Я смотрел на лицо его — тонко-изящное, с
выраженьем внушительным. Я подружился и с учени¬
ками из школы его происходящими, ныне учеными всё
знаменитыми и занимающими разные посты. Тогда толь¬
ко понял отчетливо я, что весь цвет нашей лучшей лите¬
ратуры собран вот именно здесь, у него.
Верховный командующий, Вы своими способностями
и общей разумностью дел стоите во главе Страны под
нашим небом. Вы тот, на кого вся страна Поднебесная
прочно надеется — так, чтобы быть ей без всяких скор¬
бей. Вы тот, кого так опасаются варвары, со всех сторон
нас окружающие: они не решаются поэтому врываться
к нам. Когда во дворце Вы, то Вы — словно Чжоуский
граф или Шао; когда за столицей, то Вы — что Фан Шу
иль Шао Ху. А Чэ между тем никогда с Вами лично еще
не встречался.
И кроме того, еще надо сказать, что если ученый в
науке своей не имеет в виду великого, главного, важного
самого, то даже когда в нем много науки, к чему это
все? Когда Чэ явился сюда, он видел уж горы — такие
высокие, вроде Чжуннань, или Сун, иль Хуа. Он видел и
реки — такие великие или глубокие, вроде Хуанхэ,
Желтой реки. Он видел людей, таких как почтеннейший
наш Оуян. А маршала все-таки так и не видел. Поэтому
я и хотел бы возможность иметь лично взглянуть на
светящийся образ достойнейшего человека, услышать
хоть слово одно от него, чтоб себя укрепить и стать воз¬
мужавшим. Ведь только тогда я мог бы исчерпать кар¬
тину великую нашего мира — да так, чтобы не было
больше досады и неудовольствий. Чэ возрастом мал:
еще не успел я как следует понатореть в чиновничьих
общих делах, и то, что я здесь появился, не значит, что
есть аппетит к чиновничьему содержанью на четверть
иль четверик. И если я их получу попозже, случайно,

то счастие не в этом будет мне. Но коль Вы позволите
мне счастье быть возле Вас, ожидая, когда буду выбран,
чтоб было прекрасно мне жить в общении с Вами те
годы, то я б употребил их на то, чтоб заняться стилисти¬
кой мне, а еще изучить вопросы правленья людьми,
политики правительств. И если, маршал, Вы сочтете
меня достойным, чтоб меня как следует учить и честь
окажете мне этим поученьем, то счастлив буду я осо¬
бенно, поверьте!

Первый Великий монарх
Рассуждение
Во время монарха начального Цинь Чжао Гао попал¬
ся в проступке, Мэн И проследил и раскрыл. Чжао Гао
полагалась смерть. Первый монарх простил Чжао Гао
и снова на службу призвал. Старший сын его Фу-су лю¬
бил совершенно открыто и прямо отцу возражать и не
соглашаться. И вот государь, рассердясь на него, отпра¬
вил его надзирателем войск к Мэн Тяню в Верховный
район.
Первый монарх пошел на восток в Гуйцзи и по морю
дальше проехал в Ланья. С ним был его младший Ху-
хай, Ли Сы и Мэн И с Чжао Гао. Монарх в пути заболел.
Отправил Мэн И обратно молиться горам и рекам. Не
успел тот вернуться, а царь уж был в катастрофе. Ли Сы
и Чжао Гао подделали царский рескрипт, возвели на пре¬
стол Ху-хая, убили Фу-су, Мэн Тяня, Мэн И и, в конце
концов, погубили всем этим империю Цинь.
Су, пишущий это, сказал бы здесь так: «Первый мо¬
нарх в режиме держал все дела Поднебесной империи,
важные очень иль даже неважные, так что везде у него,
при дворе иль вдали от него на границах, было всегда
одно как другое, он этим хотел прекратить злоупотреб-
ленья и меры принять против всяких восстаний и смут.
Вот это называется, скажу, вплотную взяться. Мэн Тянь
во главе трех сотен тысяч солдат грозой был для север¬
ных стран. Фу-су инспектировал эти войска, а Мэн
И был во внутреннем служенье в палатке царя как санов¬
ник для дачи советов. Какой бы тогда ни явился боль¬
шой и опасный разбойник и вор, посмел бы он разве
пробраться хоть взглядом сюда? К несчастью, в дороге

настигла монарха болезнь— и ведь было еще кому за
него помолиться горам и рекам. Но отправил он с этою
целью только Мэн И, и тогда Гао вместе с Ли Сы уда¬
лось провести свои умыслы в жизнь. Когда Первый
монарх отослал с поручением И, то И увидал, что Пер¬
вый монарх уже болен, и наследник еще не назначен, а
между тем он отсылает всегда бывшего при нем сател¬
лита: все это нельзя разумным назвать.
И все-таки, как бы там ни было, но то Небеса погуби¬
ли монарха, а с ним и династию: это несчастие, эта раз¬
руха, конечно, случились от тех обстоятельств, которые
разуму не подлежали и были непостижимы. Мудрец же,
принявшись за дело устройства страны, не только свой
ум напрягает, чтоб предупредить беспорядок, но сосре¬
доточится весь на том образе действий, который отнюдь
не допустит страну до хаоса. А путь, по которому Пер¬
вый монарх всю страну к беспорядку привел, заключал¬
ся весь в том, что он пользовался услугами Гао. А надо
сказать, что несчастия, происходящие от правителей
с ходом закрытым мужским, похожи на беды от яда или
от дикого зверя, и не было случая, чтобы они не рвали
нутро человеку иль голову бы ему не дробили. С тех пор
как явились у нас письмена и записи дел, есть два лишь
примера: Люй Цян при династии Ханей Восточных,
Чжан Чэн-е при Танах позднейших, и всё: эти оба лица
заслужили названье себе превосходных и честных. Сто¬
ит ли, право, вниманье свое устремлять к одному или
двум из тысяч, мильонов других, чтоб взять в свой удел
неизбежно губящую вас катастрофу? Однако властители
мира всегда с удовольствием на это идут и нисколько не
каются в этом. Таковы, например, императоры Ханей
Хуань-ди и Лин-ди и танские Су-цзун и Дай-цзун —
и нечего нам на этих глубоко дивиться! Но Первый мо¬
нарх и ханьский Сюань, Вездесущий, — и тот и другой
были оба властителями выдающимися средь других, но
и эти монархи погрязли в беде от людей своих ближних.

Они сами себя считали разумными и выдающимися,
а были слугами, холопами этих отребий— вонючих,
разлагающихся. Как могли властелины такие династию
всю довести до погибели, и в хаос превратить свой дво¬
рец? Этим самым они не отличны ничуть от ничтожных
других, заурядных владык. Я нарочно поэтому выставил
здесь такие примеры наружу, чтобы предостеречь госу¬
дарей грядущих времен, даже таких, как Первый монарх
или ханьский Сюань, Вездесущий.
Но мне скажут, пожалуй, другие: Ли Сы помогал Ши-
хуану свою власть утвердить над страной Поднебесной,
и нельзя его аттестовать как неумного деятеля. Фу-су же
был сын Ши-хуана, и циньский народ его над собою
давно уже знал и носил. Чэнь Шэн самозванно принял
его имя, и этого было довольно, чтоб мир Поднебесный
им весь взбунтовать. С другой стороны, и Мэн Тянь
стоял далеко на границе, держа в своей власти большие
войска. Представим себе, что оба они не отдали б себя
тотчас на казнь, а к царю обратились бы с просьбой,
петицией. Тогда от Сы с Гао следа не осталось бы даже.
Но Сы со своим проницательным разумом, даже и он не
подумал об этом: а возможно ль такое?
Писатель Су Ши скажет так: «Что Цинь потеряло
осмысленный путь — это целая, в общем, история, неужли
ж все дело в злодействах Сы с Гао? С тех пор как Шан
Ян реформировал суд и законы, и смертную казнь сде¬
лал легким, ничтожным параграфом их, в обычную так¬
же статью возведя истребление рода всего вплоть до
трех поколений, служилый народ стал волком смотреть,
и дыханье спирало у них: считали за счастье, когда вы¬
падала им смерть. Куда тут уж было до просьб и пети¬
ций обратных? Когда те законы, что он сочинил, еще
действовали, чего б ни искал он, всегда добивался, и что
бы он ни запрещал, всегда прекращалось — и без ис¬
ключенья; так что Шан Ян считал уже сам, что он
вторгнулся в царство и Яо и Шуня, запряг в колымагу

и Тана и У. А вот когда он бежать принужден был из
Цинь и остался без крова, тогда только понял и он весь
вред от своих нововведений. Да только ль Ян один рас¬
каивался в этом? И Ши-хуан — тот тоже.
В покушенье Цзин Кэ все бывшие в зале охранные
люди смотрели внимательно, как особа монарха, мечтая
спастись от убийцы, петляет меж колонн в зале — на
помощь никто не пришел. Почему? Из-за строгости тех
же законов.
Ли Сы на трон Ху-хая возвел, не боясь никого,—
а почему? Он знал, что строжайший закон полностью
действует, и значит, из подданных царских никто не
рискнет обратной петицией. А они не осмеливались
с обратной петицией выступать, ибо знали и то, что сви¬
репый, как сыч, и наглец, их Первый монарх назад ниче¬
го не воротит. Как могли они предполагать, что мани¬
фест тот был подделкой?
Чжоуский граф говорил: «Если к народу с равным
и легким чутьем подойти, то он непременно тебе подчи¬
нится, отдастся тебе всей душой». Конфуций сказал:
«Есть слово одно лишь, но можно его проводить через
всю свою жизнь, и это, скажу вам, есть слово „терпи-
мость“ — ко всем». И действительно, если честную
преданность— чжун и терпимость ко всем, или шу,
сделать сердцем своим, а правленье людьми сделать
ровным и легким, то высший — монарх — легко будет
их понимать, им же, внизу, легко будет также к нему
доходить. Тогда пусть появится даже подлец, продаю¬
щий свое государство, не найдет он ни щели такой, в ко¬
торую мог бы проникнуть, и, затем, никакие такие вне¬
запные, вдруг — ни с того ни с сего, перемены фаталь¬
ного типа прорваться наружу, конечно, не смогут со¬
всем. Несомненно, тогда и законы, и распоряженья,
запреты, препятствия будут совсем не такие, как были
во время Шан Яна они. Мудрец на престоле, конечно, не
станет на те, предыдущие, эти менять.
109

Ян утверждал доверье к законам путем, например,
«пересадки деревьев», свирепость же их — на «бросанье
золы». Казнил даже родственника и учителя с ним без
малейшего к ним состраданья. И так накоплял он дове¬
рье к себе и законам, с одной стороны, и строгость сви¬
репую их — с другой, до крайних пределов возможных.
Когда же пришло появиться Первому Великому монар¬
ху, то циньский народ уж смотрел на царя своего, как на
молнию, гром, сверхъестественное существо, словно то
был иль гун, темной силы властитель, иль шэнъ, незем¬
ной и всесильный дух, гений — иль ангел, которых
нельзя угадать иль познать.
Бывало, в древнейшее время, коль кто из родных го¬
сударя какое-либо наказанье себе заслужил, то трижды
его прощал государь, прежде чем каре подвергнуть. Те¬
перь же, смотрите, дошло до чего: дается возможность
людям по поддельному ордеру, будто бы от государя,
убить его старшего сына, наследника трона, совсем ни¬
кого, ничего не боясь; да и тот же наследник не смеет
прошенье подать. Ясно, что строгость законов и рабская
вера в нее здесь великий предел перешли.
А надо сказать, что если законом, как ядом, отравишь
людей Поднебесной страны, то случая не было в нашей
истории, чтобы жестокость не пала как раз на тебя само¬
го, сыновей твоих, внуков. Ханьский Воинственный
царь и циньский Первый монарх решительно склонны¬
ми были всегда к убийству людей, и вот сын последне¬
го, Фу-су, ввиду своей мягкости и доброты скорей пред¬
почел умереть, чем просить у отца; а гордый наглец,
наследник Ли Тай-цзы, тот, наоборот, предпочел взбун¬
товаться, чем сказать что-нибудь своему же отцу: он
знал, что и скажет он что-нибудь если, так тот и внима¬
ния не обратит на него никакого. А разве Ли Тай-цзы
хотел бунтовать? Нет, так уж решил он в безвыходно¬
сти. Поэтому и получилось, что оба наследника эти —
умер один, взбунтовался другой: вот все, что придумать

могли! Ли Сы с его крупным умом имел все возможно¬
сти знать несомненно, что Фу-су никак не пойдет на
мятеж.
Я все это здесь представил картинно, чтоб предосте¬
речь властителей нашего мира из тех, кто появятся
в будущем к нам и будут настроены очень к убийству
людей.
Письмо к Се Минь-ши, чиновнику
особых поручений
Я, Ши, от природы человек и резкий и прямой, в нау¬
ке — все витаю где-то, а по таланту я — в низах. Бес¬
плодно год за годом уничтожив, не смею больше жить,
как зуб среди зубов, среди интеллигентных лиц.
С тех пор как я вернулся вновь на север от морей
и повидался с близкими родными и друзьями, с кем жил
всю жизнь, я чувствую себя потерянным каким-то, как
будто человек какого-то другого света. Да, к этому еще
я с Вами ведь ни дня в изысканной беседе не провел:
и вдруг решиться мне просить о дружбе Вас? Но Вы
неоднократно мне жаловать изволили визиты, личные
свиданья, и с Вами мы, что называется, склонили вниз,
по направлению друг к другу, верхи своих телег, как
старые приятели былого. Польщен и рад я чрезвычайно;
ведь это все мои превысило мечтанья, об этом просто
я не смею говорить.
И то, что Вы мне дали посмотреть: эпистолы, стихи,
и оды, а также разные другие Ваши вещи — все это
я внимательнейше просмотрел. Скажу о них я вообще,
что впечатление от них, как от идущих туч, струящейся
воды, которые не знают ничего определенного себе по
содержанью, а просто так: вечно идут туда, куда надо
идти; там и стоят, где нельзя им не остановиться. Линия
стиля у Вас — естественность сама, а красота и форма
стиля повсюду сразу возникают.
111

Конфуций говорит: «Неизящное слово идет недалё¬
ко». И далее опять: «Слова доходят — вот и всё!» А ме¬
жду тем, когда слова лишь ограничиваются проникно-
веньем в Вашу мысль, то может показаться, будто лите¬
ратурности в них нет. Но это ведь неправильно совсем!
Домогаться, чтоб вещь имела в себе какую-то прелесть
особенную, подобно тому, как если б Вы стали завязы¬
вать ветер иль тени хватать. Добьетесь, пожалуй, что это
созданье усвоено будет всецело умом, но даже и один
такой не встретится средь тысячи или десятка тысяч
других умов. Тем паче, если речь идет о том, чтоб Вы
могли дать это все усвоить устно или писательской ру¬
кой! А то, что называется словами, что проникают в
человека, то ежели они доходят до того, что могут дос¬
тигать до человека, то и литературный стиль не сможет
одолеть своих возможных применений.
Ян Сюн был любитель слова в обращенье пускать —
как можно труднее и глубже, все это для того, чтоб дать
простейшим и бесхитростным вещам литературный пре¬
имущественно облик. А если просто все сказать, то каж¬
дый человек поймет! Вот это-то и значит — «ковыряться в
жучках» и «штришки вырезать». Его «Величайшая тайна
Небес», его «Образцовые речи» — все это к таким и отно¬
сится произведеньям. А он, изволите ли видеть, раскаялся
в одних лишь одах-фу\ Чем это объяснить? Всю жизнь
свою «проковыряв жучков», вдруг взял и поменял свой тон
и ритм, назвав произведение свое классическим каноном.
Ну разве можно было так поступать? Цюй Юань — тот
сочинил «Канон поверженного в грусть». Да, но это ведь
было вторичною стадией «Нравов» и «Од» (входящих,
конечно, в канон). Ему поспорить можно было да хоть бы
с солнцем и луной сиянием своих лучей! Возможно ль
было бы, скажите, из-за того лишь, что «Канон» похож на
оды, и вдруг назвать его жучков каких-то ковырялой?!
Но дать бы древнему Цзя И свидание с Конфуцием!
Поднялся он, что называется, во храм, а сил хватил б и

на большее. А вот своими одами себя опошлил человек
и до того дошел, что сам стал он в ряды с Сыма Сян-жу.
А много ведь таких, как Сюн, себя снижавших до такого
сближения с этими людьми!
Все это можно ведь сказать тому, кто дело понимает,
но трудно было б говорить об этом с грубыми людьми.
Но так уж к случаю пришлось при рассужденье о делах
литературных!
Оуян, граф Исключительной Культуры и Честной
Преданности, нам говорил, что сочиненье в славе напо¬
минает ему золото чистейшей пробы или прекрасней¬
шую яшму, которым в лавках есть всегда определенная
цена, и никому и ничему, ничьим словам и языку ни
снизить цену, ни повысить.
Вот сколько разных-разных слов, которые навряд ли
будут Вам полезны, в общем, чем-нибудь. Конфужусь,
съежившись от страха и беспредельно в этом роде!
Рассуждение о Фань Цзэне
Хань пользовался советами Чэнь Пина, введя разрыв
и охлажденье меж чуским государем и слугой. Сян Юй
подозревал Фань Цзэна, что он сносился тайно с Хань,
и понемногу отобрал у него власть. Цзэн страшно рас¬
сердился и сказал: «Дела Поднебесной сейчас уж при¬
шли к утвержденью великому. И Вы, государь, испол¬
ните их лично сами. Хочу я, чтоб милость была мне от¬
дать мое тело и кости, и я возвращусь в ряды солдат».
Но не успел до Пэна он добраться, как чирей вскочил
у него на спине, и он умер.
Писатель Су сказал бы так: «Что Цзэн ушел, то было
хорошо. А если б не ушел, то Юй убил бы Цзэна. Лишь
жалко, что Цзэн раньше не ушел. Он уговаривал Сян
Юя убить Пэй-гуна, Юй не послушался совета Цзэна, и
Перевод окончания этого письма см. в разделе Примечания.

кончилось все тем, что из-за этого он Поднебесную всю
потерял. Так, значит, что ж — он должен был уйти то¬
гда, пораньше? Отвечу: нет. Когда Цзэн был готов убить
Пэй-гуна, это было дело на уровне сановников-минист-
ров. А Юй, когда он не убил, тут уровень другой —
уж государя. К чему бы Цзэну из-за этого да вдруг
уйти? Читаем в „Переменах44: „Тот, кто тайное может
понять, тот дух сверхъестественный, вот что!44 А „Книга
стихов44, или „Ши44, нам говорит: „Смотрите на этот
валящийся снег: Сначала садится лишь изморозь вниз44.
Нет, Цзэнов уход уж тогда должен был совершить¬
ся, когда Юй убивал сановника, венчавшего собою
войско!
Чэнь Шэ добивался того, чтобы расположить к себе
народ, действуя именем двоих: Сян Яня и Фу-су. А Сян
Юй выдвинулся тем, что на престол возвел чуского кня¬
зя Хуая, которого звали Сюн-синь; князья ж почему воз¬
мутились? А вот потому, что убил он князя И-ди. Тут,
между прочим, надо знать, что в возведении на трон
царя под именем И-ди Цзэн основную роль играл своими
планом и советом. Судьба И-ди, его жизни и смерти,
неужли ж она была связана с тем лишь, цвести ли госу¬
дарству Чу или ему погибнуть? Нет, с нею ж был соеди¬
нен вопрос о счастье иль беде для самого Цзэна. Так
быть не могло, чтоб И-ди погиб, а Цзэн уцелел и жил бы
да жил. Убийство же Юем сановника, войско венчав¬
шего, и было предвестьем убийства И-ди — государя.
В убийстве ж И-ди как раз и лежала основа его подо¬
зрений на Цзэна: зачем ему ждать было, чтоб появился
Чэнь Пин?
В природе устроено так, что сначала зловоние в чем-
то, а черви потом. И среди людей, как и в природе, сна¬
чала нужно, чтоб явилось подозренье, а уж за ним впол¬
зет и клевета. Чэнь Пин, при всем своем уме, навряд ли
б мог внушить раздор царю, который никаких ни в ком
сомнений не имел!

Мне приходилось утверждать, что И-ди был средь
всех как есть достойным дела государя. Ведь он послал
в проход Пэй-гуна, а не послал туда Сян Юя. Он распо¬
знал средь прочей массы сановника, венчавшего войска,
и выдвинул его на пост главнокомандующего. Ведь если
б не был он умен, то разве мог бы так он поступить?
А если Юй своею волей взял да убил сановника, вен¬
чавшего войска, то И-ди — он определенно не мог
такое допустить. Но если Юй царя бы не убил, то
царь убил бы Юя — чтоб это осознать, особого ума не
нужно.
Сначала Цзэн все уговаривал Сян Ляна поставить на
престол И-ди, и все князья на это соглашались. Но Юй
убил царя на полпути, и Цзэн здесь ровно ни при чем.
Да разве ж только ни при чем? Нет, он готов изо всех
сил был с этим побороться, но уж его не слушали, его
слова значенья не имели; и человек убил того, кого он
сам возвел на трон. Отсюда вот и началось то подозре-
нье Юя против Цзэна!
Когда убил он, Юй, сановника, венчавшего войска, то
Цзэн и Юй плечо к плечу стояли рядом, служа царю И-ди,
и положенье одного как государя, другого же как под¬
данного только еще не прояснилось; но если б я совето¬
вал что Цзэну, то это: коль силы есть убить самого
Юя — убей, а нет, так уходи. Ну разве ж это не герой,
совсем великий человек?
Цзэну уж было семьдесят лет. Коль дело представля¬
лось подходящим, он оставался; представилось непод¬
ходящим — он ушел. И если б к этому моменту не по¬
нял ясно он, что нужно — включиться в дело иль уйти, а
взял да и пристал бы к Юю заради славы и карьеры, то
как бы оказался груб и пошл!
И все ж скажу, что Цзэн как раз был тем, кого Хань¬
ский Гао-цзу боялся. Цзэн не ушел бы, Юй не погиб бы.
Да, знаете ли, Цзэн — он, между прочим, из героев!»

СУН лянь
Ответ на письмо студента-сюцая
Чжана о поэзии
Докладывает Лянь.
Студент, к Вам обращается покорнейший слуга Ваш.
Я получил от Вас письмо: узнал, что неустанно над сти¬
хосложением Вы трудитесь, но в то же время в Вас как
будто бы сомнение закралось с убежденьем, что все ко¬
гда-либо писавшие поэты один другого не считали об¬
разцом для подражанья. И вот Вы мне со всех сторон
приводите цитаты, и примеры, и доказательства в под¬
робнейших статьях, в словах, нагроможденных друг на
друга, которых много сотен. Вы доводы свои считаете за
подлинную истину, такую, что никто не упразднит.
Я, Лянь, по скромности своей, позволю себе думать:
разве те, кто мастер в критике стихов, найдут в Вас что-
нибудь, чтоб исходить из Вас в своих сужденьях? Да
если б и нашли, я все равно не стал бы следовать за
Вами.
Я, Лянь, конечно, не из тех, которые талант к стихам
имеют, но, начиная с Хань и Вэй и вплоть до нынешних
времен, нельзя сказать, чтоб я не упражнялся в стихах
былых поэтов этих, и равным образом нельзя сказать,
чтоб я не шлифовал себя перед лицом своих учителей,
достопочтеннейших ученых. Когда теперь я посмотрю
на все, что Вы об этом говорите, пожалуй, думаю тогда,
что в этих Ваших рассужденьях есть недовыраженное,
то, что не исчерпывает дела. Позвольте мне свидетель¬
ствовать здесь на основании того, в чем я наслышан
был. Как — можно или нет?
Не будем говорить, конечно, о «Трехстах». Начнем
покуда с Хань. Скажите, разве Су Цзы-цин и Ли Шао-
116

цин не главари поэтов ханьских? А если ведь взглянуть
на то, что эти два поэта написали, то прихотливый их
извив и нежность мягкая стиха, что очевидно говорят
нам, что они подражали, как предкам своим, образ¬
цам — «Удельным мотивам» и строфам поэтов из Чу!
Когда они оба со сцены ушли, наследников их даро¬
ванья осталось несказанно мало. И вот мы приходим
теперь к эпохе «Основ благоденствия», ранней эпохе
Хуаня. Отец Цао Цзы-цзяня вместе с сыном возник, по¬
трясли они мир, а Лю Гун-гань, Ван Чжун-сюань им
следовали очень энергично, поддерживали их, как кры¬
лья — птицу.
В эпоху «Истины начальной» Цзи и Жуань опять тво¬
рили друг над другом: пути поэзии в то время пришли к
великолепному цветенью. И все-таки тот и другой за
образец приняли Шао-цина и мчались, как галопом
конь, к классическим фэн — «веяньям» и я — «великим
одам».
С исчезновеньем их звук истины слабеет и дряхлеет.
Но с наступленьем эры государя под титулом «Вели¬
кого успеха» опять среди пути упадка высоко встает
расцвет. И тогда Лу Ши-хэн — он и брат его младший
стремятся во всем подражать Цао Чжи, иль Цзы-цзяню.
Поэты Пань Ань-жэнь, Чжан Мао-сянь и Чжан Цзин-
ян — они старательно учились на Чжун-сюане, а Цзо
Тай-чун и Чжан Цзи-ин — те подражали Лю Гун-ганю.
Один лишь Тао Юань-лян своим высоким, прямо с Неба
дарованьем, хотя и он сначала тоже исходил из образцов
своих — Тай-чуна и Цзин-яна, в конце концов исчерпал
все, в чем сам себя нашел. Он резко возвышается над
теми, кто писал в эпоху «Основания покоя», идет все
вверх и вверх. Его высокие стремленья, его вдаль уно¬
сящая поэзия поистине напомнить могут разве «великий
тот настой», что наполняет жертвенную чашу: в него ни
соли не положишь, ни уксусу, конечно, также, а высший
вкус живет в нем сам в себе.

Когда пришла эпоха юань-цзя, иль «Безначальной
прославляемое™ нашей», и далее, за ней, три Се, поэты
Янь и Бао возглавили ее. Но эти трое Се основывали все
свое на том же Цао Чжи, Цзы-цзяне, к нему добавив
позаимствования у прежнего поэта Го Цзин-шуня. Янь-
чжи — он подражал как прадеду иль предку Лу Ши¬
хэну, а Мин-юань — тот брал пример с Цзин-яна. И тем
не менее их дух, костяк их самый бездонно был глубок
и резво мчал их, как в галопе: в них жил тот дух, что
отличал эпоху Первых Ханей. А остальные все их со¬
временники-поэты порой вредили себе тем, что изощря¬
лись лишь в старательной гравюре и не имели духа,
сильного стихией, и неизбывной, как в хаосе, полноты.
Коль их сравнить с эпохою тай-кан, иль «Величавого
успеха», то щель меж ними очевидна.
Идя от эпохи «Вечного света» и далее вниз, пожалуй,
такое с былым расхожденье росло до пределов своих.
Шэнь Сю-вэнь был излишне привержен к тонам и риф-
мическим разным нюансам. Ван Юань-чан забрался в
теснины и узость и дал им насесть на себя. А Цзян Вэнь-
тун усердствовал чрезмерно, излишне имитируя других,
тогда как Инь Цзы-цзянь съезжает все на мелкую ка¬
кую-то несложность. Поэт Хэ Чжун-янь стремится по¬
током к кусочкам и мелочи всякой, а если сказать еще о
Сюй Сяо-му, то оба они, как один, кумиром храмовым
поставили себе красивость, кокетничанье. И вот: деграда¬
ция нашей поэзии в этот момент до апогея доходит уже.
Но всякий поэт — хотя бы в образцах для подражанья
он шел вглубь до Цзы-цзяня или Юэ-ши или, напротив,
поклонялся, как духу отца, Се Лин-юню или Юань-хуэю
из близких к нему по эпохе — сравните его с юань-цзя,
иль эпохой «Безначальной прославляемое™ нашей», то
все же выйдет нечто, чего никак не достигли они.
В начале самом Тан поэты унаследовали зло династий
Чэнь и Суй, переусердствуя частенько в пристрастии и
к Сюю, и к Юю, и привели поэзию к упадку нежи¬

вому. Но Чжан Цзы-шоу, Су Тин-шо, Чжан Дао-цзи шли
друг за другом, преемствуясь в подъеме и расцвете.
И всяк из них за образец брал только «дух» и «велича¬
вость» классических од «Шицзина». А между тем и Лу
Шэн-чжи, и Ван Цзы-ань решительно хотели заскочить
за троих Се; и Лю Си-и, и Ван Чан-лин, и Шэнь Юнь-
цин, и Сун Шао-лянь собрались также обскакать, надеть
ярмо, запрячь себе поэтов Цзяна, Сюэ. Казалось, отчего
же нет? Ан вышло так, что все они погрязли в привыч¬
ных долголетних упражненьях, не в силах справиться
с рутиною своей. Дошло до перебора: стали щеголять
размерами в стихе, его уставом — да так, что всем нам
ненавистные «восемь хвороб стиха» и «четыре навязчи¬
вых тона» у них едва ли не преобладали.
Но появился Чэнь Бо-юй, который яростно казнил за
это зло, взял образцом себе лишь Хань и Вэй, в друзья ж
советники — Цзин-шуня, Юань-мина. Скажу о нем од¬
но: он редкий был, нерядовой, недюжинный поэт, и воз¬
вращение к античности его нам надо подвигом великим
счесть.
В эпохи государя под именем «Открытье новых на¬
чал» и «Небесное благо» восстал поэт Ду Цзы-мэй, пре-
емствуя вновь прежним. Он, восходя к античности глу¬
бокой, разом достиг и «духа» и «лучшего» (в «Шицзине»
нашем); вниз по течению времен освоил Шэня он и Суна.
Его талант вполне затмил поэтов Су и Ли; своим же ду¬
хом он впитал поэтов Цао, Лю. Десницу наложил свою
на Яня он и Се — с их достиженьями высокими и уни¬
кальными поэтов превосходных; он к ним добавил жи¬
вую прелесть Сюя с Юем. Поистине вот кого назвать
нам надо Конфуцием, иль «симфонией высших аккор¬
дов», пред кем стушевались какие б ни жили поэты.
С ним вместе творил Ли Тай-бо. Он духом-кумиром
своим почитал «Песнь уделов» и «Сао» «поэта тоски», а
также тех семерых поэтов и мудрецов, что жили в эпоху
цзянь-ань, «Утверждения общего мира». Его творения

120

выше всего, что известно, живые его переливы, внезап¬
ные вдруг измененья напомнят ближайше нам бога-
дракона с безудержной силой его.
Был также Ван Вэй, Ван Мо-цзе, который вплотную,
едва ль не во всем подражал Юань-мину. Однако при
всей той подвижности слов— и чистой, и ярко-пре¬
красной, он все-таки как-то безволен и мягок, в нем ма¬
ло мы остова видим от лучших заветов древнейших сти¬
хов. Был также поэт Вэй Ин-у, который Лин-юню на¬
следовал, словно прапрадеду рода, и он владел уменьем
всецело дать жить ярко-красочному, свежему и сочно¬
му средь совершенно простых и пресно-бескрасочных
фраз. Со времени Тао Юань-мина единственный он
человек.
Другие поэты, такие как Цэнь, Гао, Лю, Мэн и Юань,
все выше друг друга подъемом и образом также, берут
образцом, подражают цзяньаньским поэтам былым.
Теперь что касается поэтов, живших в годы «Вели¬
кого течения событий», то Цянь, стрямяся в даль вре¬
мен, учителями, образцами считал поэтов Шэня, Суна,
а молодежью недозрелой — поэтов Мяо, Цуя, Лу. Поэты
Гэн, Цзи, Ли — все как один на корне воспитались у
Бо-юя, и прадедом, великим образцом считали эру Хуан-
чу, иль «эру Желтого монарха». Пути поэзии пришли
теперь к расцвету и пышности вполне.
Хань, Лю возникли в годы государя, идущие под ло¬
зунгом «Гармонии предвечной». Но Хань вначале под¬
ражал цзяньаньским гениям былым и только в зрелых
уж годах смог заработать свой авторитет. Он произво¬
дит впечатленье, как будто гром в его руке, сверкает
молния в другой — и что решительно исправил все он
среди неба и земли.
Лю действует умом в пределах Тао или Се, но все
слова располагает в непостижимо тайной прелести осо¬
бой, в прозрачной женственно-чарующей красе. Он,
после Вэй Ин-у, опять-таки один такой.

Юань и Бо впадают в легкомысленную грубость; Ван,
Чжан не знают меры в поверхностной красивости своей.
Однако то существенно у них, что все они учились, как
у мастеров, у авторов древнейших песен, лиро-эпических
сокровищ старины. И только Цзя Лан-сянь — он это
настроенье извратил на ненормальный лад, дабы за¬
тмить Юань и Бо изящной вычурностью фраз.
Лю Мэн-дэ быстрым бегом своим превзошел самого
Шао-лина, но дух поэтический в нем развит, в общем,
слабовато.
Ду Му-чжи, словно водоем, в себя вмещает Се Лин-
юня, но стих его и мысли причудливы чрезмерно. Мэн
Дун-е в тайных своих думах — он подражает как праде¬
дам мысли и Шэню и Се, но течет, как поток, в неуклю¬
жих он формах стиха.
Лу Тун — тот способен на свежую мысль, но нет-нет
и сорвется в причудливость дерзкую фразы.
Теперь, говоря о поэтах таких, как Ли Чан-цзи и Вэнь
Фэй-цин, как Ли Шан-инь и Дуань Чэн-ши, мы видим,
что они всей силою души сосредоточены на том, чтобы
блеснуть изящною манерой. Выходит так, что хоть они,
и каждый, имеют по учителю-модели, но деградация
поэзии их слишком очевидна! И если их сравнить с по¬
этами да-ли — «Эпохи исторически великой», то слиш¬
ком много в них такого, что не достанет до нее. Тем бо¬
лее все это будет очевидно, коль сопоставим их с эпохой
кай-юань, иль «Открывание начал».
Пройдем же мимо них и устремимся дальше. Такие
вот поэты, как Чжу Цин-юй, и Сян Цзы-цянь, и Ли Вэнь-
шань, и Чжэн Шоу-юй, и Ду Янь-чжи, и У Цзы-хуа, —
те вовсе мне претят и не заслуживают речи или сужде¬
ния о них.
Сун в самом начале своем продолжала традицию тан-
ских позднейших поэтов, добавив пороки пяти поколе¬
ний династов, что шли перед нею. Начиная с эпохи
«Небесной сверхмудрости царской», Янь Тун-шу, Цянь

Си-шэн, Лю Цзы-и, Ян Да-нянь — вот эти люди думали,
пожалуй, как сделать так, чтоб подступиться к рефор-
мированью зла. Но все они учились, в подражание
И-шаню, лишь одному, лишившись полностью и извра¬
тив в себе древнейший дух классически прекрасного
стиха. И вот является на сцену Ван Юань-чжи, который
свой размах, с другими несравнимый, его он сузил до
веревочки с аршинцем, взяв образцом себе Лэ-тяня.
А Оуян Юн-шу уж больно привязался к направлению
так называемого Западного Куня. Он в обожаемые взял
Туй-чжи. Поэты Су Цзы-мэй и Мэй Шэн-юст здесь так¬
же разместились и сидят. Мэй, с мыслию большой и
глубоко внимательною думой, писать учился у Мэн
Цзяо, у Дун-е; а Су, особой силой обладавший, ударом
кисти, смелостью ее, предметом обожанья сделал, словно
предка в храме, Ду Цзы-мэя, иль Ду Фу. О нем мы ска¬
жем точно так же с похвалой, что он восстановил напо¬
ловину путь, уклон и направленье поэзии всей нашей.
А что до Ван Юй-юя и следованья верного его Хуэй-
чжи, и Шэн Гун-лянова сплошного обожанья, религиоз¬
ного притом, Ин-у, и Ши Янь-нянева копирования Му-
чжи, и Ван Цзе-фу, идущего из тройки тех же Се, скажу
о них я так: «Хоть не точны все подражания такие, но
сходства хоть какого добиться удается им».
В те годы, что звались «Извечной помощью небес»,
Су и Хуан вдруг обнаружились. Заявлено хоть было, что
они учителями почитали Ли и Ду, но возвышаются один
перед другим стремительно лишь собственной идеей.
Понятно, все поэты перед ними поверженными наземь
оказались.
С тех пор восставали поэты не раз. Бывали средь них
и такие, что были богаты волнением вод, но четкость
стиха была у них, в общем, слаба. Бывали такие, что
выплавкой в горне вполне преуспели, но чувством,
душой забрались далеко, и можно сказать, что вряд ли
выйдут они за пределы обоих поэтов. Взгляните на по¬

этов — четверых — группы Су Ши, а также на других,
которые примкнули к группе, известной как «школа
Цзянси», иль к западу от Цзяна, — и сможете тогда это
увидеть.
Поздней других явился, правда, Чэнь Цюй-фэй, он
преуспел, идя вслед Цуй Дэ-фу, однако он вернулся
в лоно все того же Шао-лина. И все же в нем было нача¬
ло, не давшее, в общем, ему скатиться в рутину и по¬
шлость толпы, пути своему изменить.
В порядке фактическом входим теперь мы в эпохи лун-
син— «Процветанье с подъемом», цянь-дао— «Боже¬
ственный путь».
Чистые, благоухающие негой строфы Ю Янь-чжи;
вглубь гравирующие строфы стихов Ян Тин-сю; пол¬
ные, щедро-прекрасные строки Фань Чжи-нэна; тучно¬
обильные, сочные строфы Лу У-гуаня — все это, между
прочим, точно так же многое имеет, на что мы обратили
бы вниманье, и тем не менее поэты не отходят от той
стези предшественников их, которая жила в эпохи
с лозунгом тянь-шэн, или «Небесных совершенств», и
с лозунгом юань-ю, или «Извечного содействия», а от¬
стоит от танского расцвета еще значительнее, дальше.
Когда ж мы спустимся теперь до Сяо, Чжао — двух по¬
этов, их дух — он ограничен, он чахл, упадочен и вял;
их тон с кадансом суетятся, спешат, толкаются, и зна¬
чит, что декаданс опять зашел за все пределы.
Теперь, когда мы после этого всего на дело взглянем,
то весь уклад и вся энергия поэтов, то вверх идя, то па¬
дая, определенно идут вслед положению вещей, меняясь
так иль сяк им сообразно. Однако утверждать, что все
эти поэты не учатся на образцах-примерах, как у своих
учителей, возможно ль это в самом деле?
Вот только разница, пожалуй, будет в том, что назы¬
ваем мы «учиться у других, как у наставников своих».
Верховного порядка дело так: осваивают их идею —
и так, что самые слова хоть непохожи, но образы, дух их
124

отличий не ведает совсем. Порядка низменного дело вот
как: усвоит человек слог у учителя, и будет слог похож,
но если станет он доискиваться до духовной силы поэта,
ни за что не приблизится к ней. И только тот поэт, кото¬
рый глубоко проник в античные «метафоры», «подъе¬
мы», о, только он сумеет вызнать весь секрет!
При этом, однако, поэт должен сам быть прославлен¬
ным тоже — лишь тогда сможет он передать свое твор¬
чество в даль времен и нетленным, и вечным.
Но если он станет круги рисовать за циркулем вслед
и точный квадрат наугольником изображать, то быть
ему только рабом и слугой у других, и как ему можно
тогда называться поэтом?
Так в чем же здесь дело?
А в том, что стихи — это способ воспеть свою душу;
и все, что зовем мы «духом народа», «строгою одой»,
«жертвенным гимном», в классических книгах исходит
из сердца, и только, из сердца во мне лишь одном. Толь¬
ко и вышли такие стихи потому, что людские дела заце¬
пили за сердце меня: и к этим стихам человечьими ра¬
зумом, силой нельзя ничего ни добавить, нельзя ничего
и отнять. Древние люди, что правда, сначала всегда шли
за теми, кто был впереди, осваивая их, продолжая тра¬
дицию их, и никогда, между прочим, не делая авторски¬
ми и лично кому-нибудь принадлежащими речи свои
и стихи. Стали б они опускаться до мелочи этой — что
там у какого-то мастера будто бы надо учиться!
Да, да, увы! Все это нелегко, непросто изложить для
тех, кто начинает лишь учиться! Да и учащиеся эти
в наши дни так часто слишком много мнят о себе!
С таблицей (бумагой) в руках, еще не умея составить
стильного произведенья, но озираются уж, гордые, во¬
круг и древнее не ставят ни во что. И скажут так занос¬
чиво еще: «Цао и Лю, Ли-Ду, Су-Хуан хотя и хороши,
однако незачем мне подражать им, наставникам-то на¬
шим! А если кто и будет мне учитель, то таковым я свое
125

сердце почитаю — и все!» Поэтому творенья их— они
всегда как бред безумца, без смысла, даже без порядка.
Они считают проявленьем особой храбрости и силы,
коль вздуют на воздух песок, когда покатят гальку. Они
уже больше не могут понять, что значит простая гармо¬
ния слов, что значит сгущенная, высшая суть... Навзды-
хаюсь ли я до конца? Навздыхаюсь ли я до конца?
Лянь не из опытных поэтов. Я просто так, ввиду того,
что Вы со мною говорили, Вам изложил, что слышал
сам, непритязательно, как видите, в письме, и Вам пре¬
доставляю все редактировать, на свой вкус осуществляя
выбор. И больше я распространяться здесь не стану.
Так Вам докладывает Лянь.
126

Надпись на древнем камне для туши
Камень для туши, и кисть, и тушь, не правда ли, духом
своим друг друга напоминают. Уходят на время иль
снова на месте, они не теряют друг друга из виду. Все
время в расходе — иль только в фаворе, в сплошном
любованье, все они всё же соседи. Вот только сроком
своей службы, то долголетней, то короткой, они друг
с другом не близки. Возьмемте долголетье кисти: оно
исчислится лишь днями. Для туши долголетье — ме¬
сяца, для камня ж тушного — века. Как это так и поче¬
му? Рассмотрим их по существу и матерьялу.
Кисть всех острей, за нею тушь, а тушечница —
тупость как таковая. И не выходит ли из этого, что все
тупое вечно, а острое — оно лишь эфемерно и погибает
вмиг? Теперь возьмем мы их по примененью и службе
нам. Кисть всех подвижнее из них, за нею тушь, а не¬
подвижней всех, спокойнее всех— камень. Не выйдет
ли опять, что долговечнее всего то, что спокойно и устой¬
чиво, а то, что движется всегда, недолговечно и непроч¬
но? При этом размышлении своем я обретаю, кажется,
секрет и правило, как жизнь свою вести, воспитывать ее.
Мне надо сущностью ее взять тупость, а проявлением —
покой.
Мне, впрочем, скажут так, что долговечность иль мо¬
мент— для жизни все в судьбе, исчисленной давно,
которую не подчинить соображеньям остроты иль тупо¬
сти, подвижности-покоя! Возьмем, к примеру, кисть:
пусть не остра она и не подвижна даже. Я знаю все-таки,
что ей нельзя быть вместе с камнем вечной. И несмотря
на все, давайте лучше уж я буду камнем этим — не
кистью той! И сочиню на нем такую надпись я:

Не можешь острым быть,
Сделай тупость своим существом.
Не можешь подвижным быть,
Преврати свою жизнь в спокойствие полное ты.
Таким лишь образом
Сможешь навеки продлить свои года.

N■■11
ТАН ШУНЬ-ЧЖИ
Рассуждение о том, как господарь
Синьлинский помогал уделу Чжао
Писавшие об этом деле люди считали так, что кража
документа есть преступление Синьлинского князька.
Я ж думаю, что в этом обвинять как в преступленье
Синьлинского, пожалуй, и не стоит.
Действительно, свирепый натиск Циня, уже набрав¬
шегося сил, дошел до крайности тогда. И вот теперь он
с полным войском налез на Чжао — и Чжао обязатель¬
но б погиб. Но Чжао был заслон для Вэй, и если б Чжао
пал, то Вэй сейчас же вслед за ним. А Чжао с Вэем были
ведь еще заслонами для Чу, и Янь, и Ци — для трех уде¬
лов, и если б Чжао с Вэем пали, то Чу, и Янь, и Ци, все
три, за ними вслед погибли б тоже — и никогда навис¬
шая опасность так не была сильна, как эта!
Поэтому помочь уделу Чжао то ж означало, что вызво¬
лить, помочь уделу Вэй; спасти один такой удел то ж
означало, что и спасти шесть полностью уделов. Украсть
документ у Вэй, чтоб ослабить опасность, грозящую
Вэй; одолжить у удела войска, чтоб на части разбить
хоть беду, что надвинулась сразу на шесть государств,
неужто нельзя в самом деле?
Но значит ли это, что Синьлинец и впрямь так-таки
будто и не виноват? Отвечу опять же, что это не так!
А что я виню, так это мысли и предпочтенья Синьлин-
ца!
Синьлинец был царевич — только, у Вэй же настоя¬
щий государь имелся. Но Чжао помощи просил не у го¬
сударя, а так, тишком просил о ней Синьлинца. Это зна¬
чит, что Чжао знал только Синьлинца и не знал, что там
есть также князь. Князек Пинъюаньский Синьлинца все
129

время как раз подзадоривал тем, что они, мол, сватья,
а тот точно так же, как сват и родня по сестре, хотел
добиваться настойчивым образом помощи войском от
Чжао. Это значит, Синьлинец знал только о том, что
есть сват и сватья, и не знал, что есть князь. И то, что он
выкрал приказ— боевой документ, он сделал не ради
лишь Вэй и также не ради шести государств, но лишь
ради Чжао. Да вовсе и не ради Чжао, а ради одного не¬
го — Пинъюаньца-синьора. Ведь если представить себе,
что беда не над Чжао нависла, а над посторонним ка¬
ким-нибудь княжеством, то пусть бы шло дело о том,
чтоб лишить Вэй заслона, чтоб лишить разом все шесть
государств, то Синьлинец тогда б ни за что не помог.
Затем, даже если бы в Чжао и не было Пинъюань-
цзюня — иль если б он был, но числился сватом Синь-
линца, то пусть и погибло бы Чжао, Синьлинец ему
никогда б не помог. Это значит, что Чжаоский князь
и значенье его государственного достоянья не может
равняться какому-то княжичу из Пинъюаня, а вэйское
войско с оружием полным на то лишь сгодилось, чтоб
ублажить какого-то вора, Синьлинского княжича. К сча¬
стью, в бою победили — и ладно. А если б, к несчастью,
в бою проиграли б и стали бы пленными в Цинь? Ведь
это бы значило что? Что вся государственность Вэйско-
го царства, что длилась уж несколько сотен годов, по¬
шла бы насмарку для сватьев, и все тут. Я, право, не
знаю, как мог бы Синьлинец себя извинить перед Вэй-
ским владыкой!
Ну да, совет украсть приказ — он исходил от старца
ученого Хоу, но осуществила его одалиска Жу Цзи. Хоу
научил царевича, как выкрасть документ, а Жу царевичу
доставила его от князя, из постели. И эти двое знали
только о Синьлинце, не ведали они, что есть еще и князь.
Считаю, что так, как спланировал дело Синьлинец, —
не лучше ли было б ему настойчиво князю внушить то,
что надо? А если б не внял князь, то тою же смертью,
130

которой желал он погибнуть от циньского войска, погиб
бы он лучше пред Вэйским владыкой, и тот непременно
тут понял бы все.
Вот Хоу Синьлинцу построил свой план. Куда было б
лучше, чтоб свиделся с Вэйским царем он, ему изложив,
почему надо Чжао спасать. А если б не внял тот, то
смертью, которой готов был он сам умереть за Синь-
линца, он умер бы на глазах князя Вэй, и князь непре¬
менно бы уразумел.
Жу, одалиска, имела намеренье Синьлинского отбла¬
годарить. Лучше б она улучила момент, хоть ночью,
хоть днем, чтоб князя суметь убедить, что Чжао надо
спасать. А если б не внял он, то тою же самою смертью,
какой за царевича она была готова умереть, ей надо бы¬
ло б умереть пред Вэйским князем. И он непременно бы
уразумел!
Тогда наш Синьлинец ничем перед Вэй бы не был
виноват, и не был бы он виноват точно так же пред
Чжао. Те двое тоже не были б виновны пред Вэйским
царем, и точно так же они виноваты бы не были перед
Синьлинцем. Почему бы им строить расчеты свои не по
этому плану?
Синьлинец одно знал— что имеется Чжао, которое
с ним в свойстве состоит; не знал он, что там есть
и князь. Итак, и внутри во дворце, и за ним, у соседнего
царства, и даже ничтожество вроде имэньского дикого
старца — все эти люди только и знали, что есть у них
княжич, не знали, что князь тоже есть. Выходит, что
царь Вэй один-одинешенек был.
Увы! С той поры, как наш мир пошел к разрушенью,
все люди привыкли к тому, чтобы спину свою оборачи¬
вать к правому, честно-открытому высшему и умирать
за склоку и группку: они позабыли про принцип и путь,
который блюдет в душе добродетель и чтит то, что
честно, открыто для всех. Бывают такие, что важным
считают министра и без уважения к власти царя таят

в себе личную злобу без всяких волнующих чувств для
долга и чести. Так, циньские люди знали, что есть Жан-
маркиз и не знали, что есть Циньский князь. И впрямь,
князь давно уже стал чем-то вроде довеска. Так что если
отсюда нам речь повести, то проступок Синьлинца — не
столько он в краже иль нет документа у князя. Когда бы
он делал для Вэй иль для всех шести государств, то
пусть и украл бы, то было б терпимо. Но вот ради Чжао,
ради какого-то в нем свояка... Да если б он даже честно
у князя просил бы пропуск и открыто его получил, все
равно было б тут преступленье!
При этом, однако, князь Вэй точно так же не избежал
бы обвинения в преступлении. Военный приказ его спря¬
тан был в спальне. Синьлинец, как мог он украсть тот
приказ? Синьлинец пред Вэйским властителем страха,
выходит, не ведал. Он просто и прямо пришел к одали¬
ске Жу Цзи и ее попросил; он давно уже мог наблюдать,
как небрежен был Вэйский властитель. Жу Цзи не боя-
лася Вэйского князя, раз отчаялась выкрасть приказ
у него: она у него пребывала в стабильном фаворе. Де¬
рево сгнило — в нем завелся червяк. Так-то вот!
В древности нашей владыка людей держал в руках
своих власть наверху, а внутри у него и снаружи, вне
зданий дворца, никто не осмелился б вести себя этак,
без надлежащей строгости. И если так было, то как мог
Синьлинец какие-то личные связи иметь, завести их
у Чжао? И как царство Чжао могло приватно просить
о помощи прямо Синьлинца? И как бы могла одалиска
Жу Цзи быть в полном фаворе и пользоваться душев¬
ным расположением Синьлинца? И как мог Синьлинец
продать свой фавор одалиске? Постепенность хожденья
по льду — одного только утра иль вечера дело?
Так что если от этого именно речь повести, то не
только толпа не знала, что есть государь, но и сам госу¬
дарь считал себя лишь значком и довеском. Поэтому
Синьлинец виноват лишь в том, что он — предупрежде-

нье против групповщины, а Вэйский князь — лишь в том,
что он предупрежденье против потери государем всей
своей власти.
В каноне «Вёсен-осеней» записано: «Погребли Юань
Чжуна. Хуэй взял верховенство над войском». Да, да!
Глубоко об этом надумал премудрый наш тот человек.
133

айвы-
ФАН СЯО-ЖУ
Рассуждение о Юй Жане
Когда благородный ученый задачею жизни поставил
служить государю, то раз он назвал его другом своим,
узнавшим всю душу его, то должен все силы отдать ума
своего и совета, сказать ему честно и преданно все
о лучшем и нравственно чистом пути, беду уничтожить,
пока она ясной не приняла формы, порядок и благоуст¬
ройство царю обеспечить еще до того, когда что-либо
стало уж фактом, стремиться к тому, чтоб себя сохра¬
нить и чтоб царь в безопасности жил. Тогда он при жиз¬
ни своей будет царским слугой знаменитым, по смерти
же будет он лучшим из духов. На сотни веков свет он
распространит, и сверкать будет ярко он на бамбуках
летописных. Вот что прекрасней всего!
Если же, встретив того, кто познал твою душу, как
друг, ты не мог поддержать его раньше, чем стал разго¬
раться мятеж, а отдал всю жизнь и собою пожертвовал
только тогда, когда дело проиграно было, то так свою
славу удить и хвалу покупать, как в лавке вино, слепить
всем глаза и толпу ошарашивать — все это, если смот¬
реть с точки зрения тех, кто ученый у нас настоящий,
ему неприемлемо вовсе.
В свое время и я, исходя из нее же, судил о Юй Жане,
как он, когда был он на службе Чжи-бо и когда Сян из
Чжао убил господина его, как он за него отомстил. Сла¬
ва о нем ярчайшим пламенем блещет, и даже простой
и безграмотный вместе с такою ж женой всегда о нем
знают, и знают, что это был честный слуга государя
и преданный долгу ученый.
Да, да, конечно же, так: сама его смерть — это чест¬
ная смерть! Как жаль, что в самой этой смерти, в том
134

способе смерти, какому была она предоставлена, такой
есть момент, который навряд ли удастся честным и само¬
отверженным делом назвать. Что ж это такое? Смотрите,
как он, себя вымазав лаком и угли глотая, сказал так
друзьям: «То, что я делаю, трудно до чрезвычайности.
Я хочу усрамить тех будущих слуг государей, которые
будут в себе двойного сердца держаться». Можно ль,
скажите, такого назвать человеком бессовестным или
неверным?
Когда же мы видим, как он по одежде рубил и триж¬
ды подскакивал вверх, а Сян нарекал ему, как это не
умер он за прежнего князя Чжун-хана, а только за честь
Чжи-бо, и как Жан отвечал: «Чжун-хан обращался со
мной как с совсем рядовым человеком, поэтому и я пла¬
тил ему такою службой, какою платит простой рядовой.
Чжи-бо же со мной обходился как с мировым ученым,
и я поэтому ему плачу как мировой ученый» — и ежели
судить теперь по этому ответу, то Жан питал в себе ка¬
кую-то досаду без конца.
Дуань Гуй служил ханьскому Кану, Жэнь Чжан слу¬
жил вэйскому Сяню, но я не слыхал, чтоб их обоих
трактовали как ученых на всю страну, а Гуй, смотрите
вы, а Чжан, смотрите вы, усердно советовали своим
господам и князьям пойти на уступку Чжи-бо с его
просьбой и дать ему землю, чтоб сделать его гордым
и высокомерным, ускорив тем самым погибель его.
С другой стороны, и Си Цы служил все тому же Чжи-
бо, и тот тоже не вел себя с ним никогда как с мировым
каким-то ученым. А Цы — он сумел распознать обста¬
новку в уделах Хань, Вэй и протестовать против цар¬
ской затеи. Правда, Чжи-бо его слов не послушал, чем
до погибели себя довел. Тем не менее ум и советы Си
Цы, слова его, честные, преданные, уже этим самым
снимают с него всякий стыд перед сердцем своим.
А Жан утверждал, что княжич Чжи-бо его трактовал
как ученого целой страны. А что есть ученый страны,
135

иль ученый народный? Это тот из ученых, который
стране помогает, ее выручает. В те дни, когда Чжи-бо
просил себе землю и был ненасытным, в то время, когда
он дал волю своим аппетитам до диких размеров, во
всей необузданности, на месте Юй Жана как раз было б
надо все силы свои предоставить создавшемуся положе¬
нию и, вставши в ряды советников трона, наставительно
так, вразумительно князю свое заявить, что, мол, князь,
рядовой феодал иль боярин, каждый из вас быть должен
доволен ему отведенной землей, и нечего им посягать на
отхваты, отрывы земли от других. Таков был обычай,
регламент древних царей: что ныне, мол, землю забрать
у людей ни с того ни с сего, а если они не дадут, то я,
мол, сейчас же на них рассержусь; а если дадут, то мое
горделивое сердце от этого только взыграет; коли я рас¬
сержусь, то драться полезу; коль драться полезу, навер¬
но, побьют; и если я буду таким горделивым, то и вести
себя буду высокомерно, а если я буду себя так вести, то
обязательно погибну. Вот так наставительно, опреде¬
ленно, очень настойчиво и убедительно князя надо на¬
ставлять. Если же он уговоров не слушает, надо еще
повторить; когда же опять не послушается, к нему в тре¬
тий раз обращайся с протестом, а если и в третий раз не
послушается, отойди от него, ляг на свой меч и умри.
В тот день, как он умер бы так, Чжи-бо, как бы ни
был он глуп, помрачен, неразвит, он был бы растроган
такой высокой искренностью, и может быть, он после
этого уразумел бы дело и, соединившись с Ханем, с Вэем,
снял осаду с Чжао и в целости бы сохранил род Чжи-бо,
оставил бы в силе жертвенный храм... И если бы так это
было, то Жан, даже будучи мертв, был бы все-таки жив,
а разве это не было бы лучше, чем так вот рубить по
одежде чужой, а потом самому быть убитым?
А Жан тем временем ни словом одним не открыл к
вразумлению сердце владыки, смотрел на беду и поги¬
бель Чжи-бо, как житель Юэ относится к циньцу, жиру¬
136

ет тот иль исхудал. Засунул руки в рукава и посторон¬
ним наблюдал, сидел безразлично, выжидая, чем кон¬
чится дело, тот выиграет битву иль будет разбит. Такова
ли, скажите, отплата за милость к ученому как всена¬
родному?
Когда же Чжи-бо уж погиб, то он не смог справиться
с яростью крови и духа и по собственной воле причис¬
лил себя к разряду убийц... И стоит ли, право, о нем го¬
ворить? И стоит ли, право, о нем говорить нам?
Но даже при этом, с точки зрения ученого, что при¬
знан государством, Юй Жан ни за что не заслуживал
этого титула. Ведь он поутру был противником князя,
вечером был его подданный, раб. И все это — сам.
В том и его преступление. Да-с!
137

ХАНЬ ЮЙ
&
Письмо в адрес министра Чжана
Первое число девятой сей луны. Я, Юй, кланяюсь
и еще раз кланяюсь. На следующий день после того, как
я от Вас имел официальный документ, в приказе губерна¬
торов военных какой-то мелкий служащий чиновник ко
мне явился, показав с десяток разных параграфов,
обычных учреждению уставов при общем списке их.
Средь них есть неприемлемые вовсе — как, например,
чтоб, начиная с девятой сей луны и вплоть до самого
конца второй (что в будущем году), все служащие появ¬
лялись в учрежденье с утра и уходили только ночью
и что, за исключением болезни, из учрежденья уходить
разрешено не будет никому.
Когда я это прочитал, от Вас я только что имел при¬
каз о назначеньи и говорить еще не смел. А между тем
есть изречение у нас, идущее от древних мудрецов, где
говорится так: для всех людей — есть что-то им воз¬
можное и что-то невозможное для них. Распоряженье
в этом роде не из таких, что я могу соблюсть. И если б
я его, допустим, исполнял, то непременно начал бы яв¬
лять все признаки сошедшего с ума. Начнем с того, что
я б не мог ничем служить на своем месте делу и, значит,
должен был забыть о благодарности за Вашу доброту,
любезность. И далее, мне нечем было бы себя устано¬
вить и показать: ведь я бы погубил тогда все то, чем
я живу в своей душе. А если так, как мне смолчать?
Ведь основанье, давшее, начальник, повод Вам меня
и выделить и отобрать среди других, оно совсем не в
том, что я умею, мол, являться в службу утром и ночью
уходить домой. Наверно, и во мне имеется приемлемое
нечто; и если так и есть, что взять с меня, то пусть я не
138

являюсь спозаранку на службу и не ночью ухожу домой,
оно — увиденное Вами — всегда при мне.
Когда начальству служит подчиненный, то служба
выражается в делах, а не в одном лишь деле. Когда ж
начальство пользуется службой лиц, ему подведомст¬
венных, точно так же им надо проявить себя отнюдь не
только в одном деле. Им надо назначать дела, сообразу¬
ясь с силами, уменьем; по дарованиям их надо расстав¬
лять. А то, чего они не могут, не умеют, нельзя их за¬
ставлять насильно совершать. Тогда и подчиненные ни
в чем не провинятся перед начальником своим, и у на¬
чальства вряд ли будет повод быть недовольным служ¬
бой их. У Мэн-цзы нашего есть вот какая речь: «Чем
объяснить, — он спрашивает князя, — что нынешний
князек не очень-то другого будет лучше? А только тем,
что всякий князь пристрастие имеет лишь к тому лицу и
только с тем считается как с подданным на службе, ко¬
торый в выучку к нему готов идти. Он вовсе не считает¬
ся с другим и не симпатизирует тому, который в выучку
его к себе берет и от которого он выучку получит».
Теперь мы отошли от времени, когда жил Мэн, куда
как далеко! У нас теперь все любят только тех, кто слу¬
шают, что им велят, и со всех ног бросаются исполнить.
Не любят тех, которые к себе относятся строжайше,
идут стезей добра. Такие, кто услышав приказанье, бро¬
саются его исполнить опрометью, все эти люди падки до
наживы. А те, которые себя прямехонько, честнейше
соблюдают, идя стезею высшей правоты, они— при¬
верженцы и совести, и долга. И не бывало никогда, чтоб
человек, гоняющийся только за наживой, любил царя;
как не бывало также и такого, который бы, любя свой
совестливый долг, царя забыл.
Среди теперешних князей и графов и знати прочей
один лишь Вы, начальник мой, способны слушать такие
речи, и только я, Ваш Юй, при том как я к Вам отно¬
шусь, могу с подобными речами обращаться. Я, Юй,
139

был удостоен уж давно, начальник, Вашего вниманья,
и если Вы, по широте своей, благоволите все устроить
так, чтоб я не погрешил против своей природы, и в от¬
ношении меня предпримете особые шаги, чтоб дать мне
оправдать все то, что связано со мной и именем моим;
чтобы являться мне в час инь; когда ж пробьет час чэнь,
то уходить; затем, чтоб появляться мне в час гиэнь и с
истеченьем часа ю уйти домой; чтобы ввести все это
в мой регламент, то это ничему б не повредило. А люди
всей Страны под нашим небом, узнав, что мой началь¬
ник так относится к Хань Юю, подумав, мне, наверно,
скажут: «Вот как ученых чтит и любит он, начальник
этот! Воз как он обращается с учеными — по чину
древних стилей обращенья! Вот до чего начальник этот
не допускает подчиненных свернуть с пути их нравст¬
венной природы, и до чего он толерантен к ученым
этим! Вот как готов начальник этот чужую репутацию
блюсти до самого конца! Вот как начальник сей глубоко
понимает чувство дружбы и с ними им живет! И до чего ж
Хань Юй не льстит и не сгибается перед богатыми и
знатными людьми! И вот до какой степени Хань Юй
своим достойным чести нравом умеет заставлять свое
начальство с ним обращаться вежливо, достойно!»
Когда так будут говорить, то умереть мне у дверей,
ведущих к Вам, начальник, не вызвало б раскаянья во
мне! А если мне теперь ходить на службу в чужом хво¬
сте и уходить вслед за толпой, то и в словах своих я не
осмелюсь Вам всю искренность исчерпать до конца,
и правое сознание во мне потерпит извращение, уклон.
Тогда все люди нашего Китая, узнав, что мой начальник
вот этак обращается с Хань Юем, наверное, подумают
и скажут: «Начальник этот обращается с Хань Юем на
службе так, видать, поскольку подобрал его из жалости
к бедняге — и только, больше ничего. А сам Хань Юй
начальнику хоть служит, но не за совесть, а за деньги —
и это всё!»
140

А если это так, то хоть бы я от Вас имел щедрот на
тысячи монет— и это в день! — и если б в год один
имел я повышений в чине сполна на девять ступеней, то
было бы в душе моей, конечно, чувство благодарности
за милость и вниманье, но чтоб прославиться на весь
Китай к Вам дружбой, познаньем, пониманием друга,
так это — никак нет!
Позвольте мне покорнейше просить Вас снизойти до
жалости к моим несовершенствам, к наивности и глупо¬
сти моей; не заносите в штраф проступка моего. Слова
мои прочтите, рассмотрите. Мне окажите с высоты сво¬
ей благоволенье, примите, согласитесь с тем, что я пишу.
Юй в страхе и смятении Вам кланяется дважды.
К вопросу о табу имен
Я, Юй, в своем письме к Ли Хэ советовал ему дер¬
жать экзамен по конкурсу на кандидата прав служебных
высшего порядка. Хэ согласился, на экзаменационный
двор приехал — его имя знали. А те, что конкурировали
с ним, его стремятся опорочить. По их словам выходит
так, что раз отца Ли Хэ зовут Цзинь-су, то правильней
всего ему бы не держать экзамены на эту степень
цзиныии (ведь эти знаки могут образовать обидное со¬
звучье!). А те, мол, что его уговорили экзамены дер¬
жать, — те поступили совсем не так, как надо. Те, кто
прислушивались к этим разговорам, не сильно разбира¬
ясь в деталях этих дел, запели по указке хором, подда¬
кивая им единогласно и, в общем, теми же словами.
Хуан Фу-ши сказал мне так: «А все же ты и Хэ, вы
виноваты оба». Я, Юй, сказал ему на это: «Так точно,
правильно! В уставах говорится, что в имени родителя
двузначном не надо допускать частичного табу, и даль¬
ше разъяснение такое: „Ограниченье это означает, что
если, скажем, есть уже знак чжэн, не надо ставить цзай,
а если цзай, не надо чжэн“ (все это для того, чтоб избе¬
141

жать табу Конфуциевой матери Чжэн-цзай)». Затем, в
уставах я читаю также, что не надо избегать имен со¬
звучно одиозных, а пояснение к параграфу устава вот
такое: «Пример— знак юй, „великий царь44, и юй, что
значит „дождь44; знак цю, что значит „холм44, и цю—
особая трава» — и прочие, и прочие примеры.
Теперь, отца Ли Хэ зовут Цзинь-су. Хэ выдержал эк¬
замен на цзиныии, и, значит, он подвергся риску табу
созвучья цзинь. Что ж вышло? Переступил ли он закон
табу обоих знаков или созвучного табу? Выходит так,
что если цзинь — «отец», то сын не смеет экзаменовать¬
ся на степень, частично именуемую цзинь. Ну а предста-
вим-ка себе, что в имени отца встречается знак жэнь,
или «достоинство возвышенных людей», то как же, зна¬
чит, его сыну быть человеком, жэнь, нельзя — так, что
ли, говори?! Табу для имени отца когда впервые появи¬
лось? А не были ль граф Чжоу и Конфуций людьми,
которые нам дали и законы, и все уставы основные, чтоб
просветить учением Страну под нашим небом? Но граф
творил великие «Стихи», табу совсем не соблюдая! Фи¬
лософ Кун совсем не соблюдал табу на знаки имени ма¬
тери своей, и летопись «Чунь цю» отнюдь не предает
высмеиванью тех, кто одиозно-однозвучные слоги и
имена не соблюдает как табу. Царь чжоуский Кан-ван
именовался Чжао, но внук его был тоже Чжао-ван, иль
царь Блистательный. Отца ученика Конфуция Цзэн Шэ-
ня звали Си, но сын его, философ Цзэн, не предавал
самолично запрещенью знак си — «когда-то, в стари¬
ну». Во время Чжоу жил Ци Ци, во время Ханей жил Ду
Ду. А сыновьям их как пришлось бы с их именами по¬
ступать — как с запрещенными табу? Подвергнуть ли
табу их одиозные созвучья и в этом случае табу распро¬
странить на знаки собственных фамилий? Или совсем не
подвергать табу их одиозную созвучность? При Хань
табу подвергли имя государя Воинственного, знак чэ —
«проникнуть внутрь» был заменен на тун (в значенье
142

также «проникать»), но что-то не слыхать, чтобы средь
остальных подвергнут был табу и знак созвучный чэ,
что значит «колея» (из комбинации чэ чэ, «тележный
след»), и чтоб его обиняком именовали «знак такой-то».
Табу подвергли также имя императрицы Люй: знак чжи
заменили парафразом е цзи, что значит также «дикий
петушок». Но я не помню что-то, чтоб этот знак табу
распространили и на знак, к примеру, чжи, что значит
«управлять под нашим небом», с таким же вот обход¬
ным оборотом как «знак такой-то», знак табу. И даже в
нынешних рескриптах государя и во всем том, что от
него исходит, я что-то не слыхал, чтобы табу подверг¬
лись знаки ху, ши, бин, цзи, и только евнухи придворные,
наложницы гарема, они не смеют произносить знак юй
или знак цзи, считая, что таким путем они нарушили б
запрет. Ученые мужи и люди чести, благородства, ус¬
тановив незыблемо великие слова и действуя среди лю¬
дей, какого же должны держаться руководства? Какому
же закону им следовать? Итак, для нынешнего случая с
Ли Хэ мы позондируем классические книги, мы спра¬
вимся в статутах и законах, и что же — можно иль
нельзя? И выйдет так, что искренне служить родителям
обоим, отцу и матери, с такой же образцовостью, как
ученик Конфуция Цзэн Шэнь, возможно было б без на¬
смешливых нападок. Быть человеком, вроде Чжоуского
графа или Конфуция, — так тоже на этом можно было
бы вполне остановиться! А нынешний ученый люд, кото¬
рый сам не очень-то идет стезею Чжоу-гуна и Кун-цзы,
но в соблюдении табу родительских имен стремится
превзойти и Чжоуского графа, и Кун-цзы. Я в этом на¬
хожу, пожалуй, заблужденье.
Одно скажу: и Чжоу-гун, и Кун-мыслитель, и ученик
его Цзэн Шэнь быть превзойденными не могут совер¬
шенно. А если превзойти и Чжоуского графа, и Кун-цзы,
и Кунова ученика Цзэн Шэня и приравнять себя к каст¬
ратам и наложницам сераля, то выйдет так, пожалуй,
143

что их почтительность, их обожание своих родителей
умней и прозорливей, чем то было с Чжоу-гуном, Кон¬
фуцием, Цзэн Шэнем. Так, что ли, господа?
Надгробная надпись в честь
Фань Шао-шу из Наньяна
Когда умер Фань Шао-шу и когда его похоронили,
Юй вознамерился его прославить надписью надгробной.
Пошел в его семью, чтоб книг его искать. Нашел там
книгу с титулом таким: «О том, кто первый человек
в анналах наших» (в ней тридцать свитков было), а так¬
же книгу, называвшуюся так: «Мыслитель Фань» (в ней
тоже тридцать свитков). И далее: «Чуньцю, хроника
Конфуция, со сборным комментарием и традицией»
(пятнадцать свитков). Затем идут: адреса поднесенные,
представленья, досье, докладные записки и планы, пись¬
ма, введения и посвященья, биографии лиц, мемуары,
хроники и некрологи, высказыванья, рассуждения на
тему, писанья в современном стиле, ряд славословий
и надгробий — всего двести девяносто одна вещь. Затем
различные им сочиненные записки и надписи на всякий
случай жизни: в дороге ль встретилось ему иль приклю¬
чилось что-нибудь, на утвари различной и предметах, на
воротах или в деревне где-нибудь — всех этих надписей
различного порядка есть двести двадцать у него; боль¬
ших поэм десяток, стихотворений семьсот девятнадцать...
Скажу: о, много, много! И никогда в истории Китая та¬
кого, в общем, не бывало!
А между тем все это исходило всегда и непременно
от него: ни слова и ни фразы он не списал с кого-нибудь
и никому не подражал. Опять-таки, насколько ж это труд¬
но! Притом все это у него, куда бы ни было направле¬
но оно, всегда и исключительно все в рамках благо¬
родства, служенья человечеству и долга ученых лиц.

И это вот его богатство имеет вид такой, как будто бы
оно растет и накопляется все дале. В нем — вся приро¬
да, все на свете целиком: все обязательно найдешь там.
Все, чем полны моря, все, что земля на хребте своем
держит, во всем размахе и свободе, во всех статьях
и направленьях, без всякой, правда, связи и системы, но
как-то все само собою слито, без надоедных выправле¬
ний, шнуров, линеек... Да, бедный Шао-шу в своем вот
этом мастерстве литературном, сказать могу, дошел до
всех пределов — такой уж был он человек!
Когда родился он, семья их блистала богатством и
знатной чиновностью важной. Когда же стал он взрослым,
у них ни копейки как есть не осталось в запасе. Жена
и дети заявляли, что не хватает им на жизнь. А он себе
смеялся только и говорил: «Мой путь, увы, такой и есть!»
И вся семья в ответ сказала: «Так, пусть будет так!» И не
было в ней никого, кто был бы этим недоволен.
Он послан был официальным представителем на юг,
чтоб сообщить там траурную весть. Вернулся и сказал:
«Не справиться мне с этим делом». Его отставили тогда.
За это выведен он был в губернские цыгии, иль губер¬
наторы окраин в Мянь. Прошел всего лишь год, и он
был вытребован вновь, пожалован секретарем дворца;
потом опять ушел служить как цыгии — губернатор
в Цзян. Доныне в Мянь и Цзян все говорят: «Он был
к нам добр — и добродетелен».
Затем его назначили вельможей— оппонентом цар¬
ским. Указ опубликован был, но тут он захворал и умер,
таких-то лет.
Имел он собственное имя Цзун-ши. Отца же звали
Цзэ, он был военным губернатором в Сянъяне, Цзянли-
не, и дослужился, в общем, он до чина младшего тело¬
хранителя дворца. Прадед служил, дед тоже был на
службе. От деда и до Шао-шу три поколения служили
все предводителями войск и приближенными высоких
степеней.
145

Шао-шу все изучал на свете — и без исключенья, и
обладал большими достиженьями он в стиле и в мело¬
диях напевных, причем, когда он был на людях, то вид
имел лишенного каких-либо талантов. Но как-то я сидел
с ним рядом, и мы смотрели представленье, где музыка
была, и я спросил: «Ну как?» Он отвечал: «Вот дальше
будет так-то» — и впрямь, оно и было так.
Вот надгробная надпись ему:
Древние люди в своих сочиненьях
всегда из себя исходили;
Ниже по времени уже не умевшие
стали их грабить, как воры.
Дальше еще — стали явно заимствовать,
начали списывать просто.
Хань и так далее, вплоть до сих пор,
в тоне одном лишь писали...
Давно, ах, давно-предавно это было!
И невдомек никому, что в хвосте мы!
Гении канули, мудрые пали;
путь прегражден оказался.
Дело до крайних пределов дошло,
но путь был открыт в Шао-шу нам:
Стиль стал свободным и слово покорным,
каждое — связанным с мыслью.
Тому, кто захочет искать у него,
путь будет таков — не иначе!
О том, что, собственно, есть син,
природа нравственная наша
Природа нравственная наша есть вот какая: с жизнью
она рождается одновременно. Природа ж чувственная,
цин, есть вот какая: в нас зарождается она при сопри¬
косновении с живыми существами, вещами вообще. Три
степени есть в нравственной природе и пять видов того,
что эту нравственность внутри нас образует. Три степе¬
146

ни есть в чувственной природе и семь видов того, что
эту чувственность внутри нас образует. Спросят меня:
«Как это так?» Отвечу: «В нравственной природе есть
три ступени: верхняя, и средняя, и нижняя. Та, что ввер¬
ху, — хорошая и добрая, и только. Та, что средину за¬
нимает, — та руководству может подлежать и быть, за¬
тем, то высшею, то низшей. А та, что низшая по качест¬
ву из всех, — скверна, дурна — и больше ничего.
То, что природу нравственную нашу образует, имеет¬
ся в количестве пяти. То называется, во-первых, жэнь,
достоинством высокого ученьем человека; то, во-вторых,
зовется ли, иль поведением, достойным лучшего учень¬
ем человека; то, в-третьих, именуем синь, доверием
к себе, а также и к другим и честным выполненьем
обязательств; в-четвертых, это и, долг чести человека
пред другими; и наконец, то будет, в-пятых, чжи —
ученье, проникающее в разум и освещающее путь
людей.
Та высшая по качеству природа ко всем этим пяти
относится вот так: главным своим достиженьем она из¬
бирает одно, но действует также она во всех четырех
остальных. Та средняя по качеству природа ко всем эти
пяти относится вот так: если в одном из пяти преуспеет
немало, то мало в ней будет отхода назад. А что до ос¬
тальных всех четырех, то ее отношение к ним расплыв¬
чато, мутно, нелепо. Та низшая по качеству природа ко
всем эти пяти относится вот так: она от одной отходит
совсем, не хочет и знать остальные четыре. Природа
нравственная в нас к природе чувственной относится
всегда согласно качеству и степени своим.
По степеням своим природа чувственная наша рас¬
пределяется на высшую, и среднюю, и ту, что ниже всех
других, — всего их, значит, три. Того ж, что в них со¬
держится во всех и составляет чувств природу в нас,
того, выходит, будет в общем семь. То называется, во-
первых, радость; а во-вторых, то будет гнев; и в-тре¬
147

тьих, это состраданье; в-четвертых — страх; а пятое —
любовь; шестое — ненависть; и похоть наконец. Вот
отношенье высшей формы чувств ко всем этим семи:
как бы они ни проявлялись, вечно она пребывает в их
центре и норме. Вот отношенье средней формы чувств
ко всем этим семи: бывает, что есть в ней излишки, бы¬
вает, что нет ничего. Однако ж стремится она к слиянию
с центром и нормой. Вот отношенье низшей формы
чувств ко всем семи: нет их совсем иль все это в излиш¬
ке; только на чувствах она и парит. А чувства относятся
к нашей духовной природе в строгой зависимости от
качества их.
Мэн-цзы в том месте, где он говорит о духовной при¬
роде людей, выражается так: духовная природа человека
добра и хороша. А Сюнь-цзы, говоря о ней, определяет
так: природа человеческая — зло. Писатель Ян, о ней же
говоря, считает так, что существо природы нравствен¬
ной людей смешенье есть добра со злом.
Итак, вначале есть добро, но подвигаемся ко злу; или
вначале только зло, но подвигаемся к добру; иль так, что
мы сначала неясны и неопределенны как-то, а уж по¬
том— то хороши, то скверны! Все это означает лишь,
что люди выбирают и речь ведут о средней форме
чувств и нашей нравственной природы, а оставляют без
вниманья и высшие их формы и другие — те, что по¬
следними по качеству считаем. Но это значит ведь на-
бресть лишь на одно, а два оставить без учета.
Когда только на свет появился Шу-юй, его мать, по¬
смотрев на него, уже знала, что он непременно умрет от
жирных поборов своих. Когда появился на свет Ян Ши-
во, то Шусянова мать, услышав, как он закричал, уже
знала, что он непременно погубит свой род. Когда по¬
явился на свет Юэ Цзяо, Цзы-вэнь опечален был этим
весьма: он знал, что прервет тот идущий из древности
род Жо-ао. Что ж, так и есть, что внутреннее наше есте¬
ство, действительно, само в себе прекрасно?
148

Когда рождался Хоу-цзи, то матери его совсем было
не больно. Когда он только ползать начинал, то был уже
как будто чем возвышен и необыкновенно просветлен.
Когда Вэнь-ван, тот Просвещеннейший Владыка, жил
в матери еще своей, мать не испытывала от него недомо¬
ганий никаких. Когда же появился он, его наставникам
с ним не было хлопот. Учиться начал он — учителям
с ним не было заботы. Что ж? Так уж ли и в самом деле
плоха духовная природа человека?
Сын Яо — Чжу, сын Шуня — Юнь, Вэнь-вановы
Гуань и Цай по воспитанью своему они отнюдь ведь не
были плохими — в конце ж концов все стали негодяи.
Гусоуский Шунь и Гуинев Юй по воспитанью своему
совсем уж не были неплохи — в конце ж концов вдруг
оказались мудрецами, к тому же первыми средь них. Так
значит правда, будто наше естество, духовная природа
человека, бывает в нас то добрым, то дурным в каком-то
хаотическом смешенье?
Вот почему я утверждаю, что речи трех писателей
о нравственной природе все сводятся к тому, чтоб взять
лишь среднюю из трех, а низшей с высшей пренебречь
и, рассмотрев одну, другие не учесть».
Мне скажут: «Так! Но в этом случае и высшая, и низ¬
шая природы человека так и не могут, что ль, свернуть
с пути, пойдя другим?» Я так отвечу этим господам:
«Верховного порядка естество, вступив на путь науки
книжной и другой, становится особо просветленным;
а низшего порядка естество боится всякого начальства
и меньше делает проступков. И вот поэтому возможно
научить людей с возвышенной природой, а тех, кто
с низменной душой, — их можно, в общем, пристру¬
нить, но этих типов души мыслитель Кун характеризо¬
вал как неизменные».
Мне говорят: «А вот теперь есть люди, что толкуют о
душе и нравственной природе нашей совсем на это не¬
похоже. В чем дело здесь?» Скажу: «Те, кто об этом ныне
149

говорят, так говорят лишь потому, что в речь свою впле¬
тают разное буддийство и даосство, а раз вплетают люди
в речь свою буддийство и даосство, то что они сумеют
трактовать так, чтобы было это не причудливо иным?»
О том, что такое злой дух, или гуй
Кто-то свистит где-то в балках: следом идешь тут со
свечою, светишь— нет, ничего не видать! Что это —
злой дух? Нет, я отвечу, не то. Злой дух — тот беззву¬
чен. Вот кто-то стоит в моей комнате там. Иду я туда
и осматриваю: нет, ничего не видать. Что это — злой
дух? Нет, я отвечу, не то! Злой дух бестелесен. Вот кто-
то толкнет меня — я вслед за ударом хватаю его: нет,
никого не ухватишь. Что это — злой дух? Нет, я отвечу,
не то! Злой дух не имеет ни звука, ни тела. Откуда б ему
иметь дух живой?
Мне скажут: «Но если злой дух не имеет ни голоса,
ни тени тела, ни внешности, духа живого лишен, то,
может быть, нет в самом деле совсем никакого и духа?»
Я отвечаю: «Есть зримое внешне, однако, без зву¬
ка — в природе имеется это: вот камень, земля таковы.
Есть с голосом, но бестелесное нечто — в природе име¬
ется это: вот ветер, вот гром таковы. Есть с голосом,
телом; в природе имеется это: животное, человек таковы.
Но есть и беззвучное и бестелесное — имеется в приро¬
де и такое: злой дух и добрый дух — это вот и есть».
Мне скажут: «Положим, что так. Ну а есть ведь такие
чудовища, что рядом с людьми и другими живут и об¬
щаются: кто ж это будет?» Отвечу я так: «Есть двое та¬
ких: есть гуй, иль злой дух, и нечто живое. То, что,
в общем, ничто, мрак, что ль, какой-то, бесформенный
и бестелесный, беззвучный: все это обычно для гуя, иль
злобного духа. Бывает, что кто-то и в чем-то пред Небом
стал грешен; иль так, что шел против народа; иль жить
стал в разладе с природою вдруг; иль делал противное

духу людских отношений, семейных уставов — и вдруг
что-то проснулось в нем, в его духе живом, он почувст¬
вовал нечто в себе. Тогда вот злой дух принимает обли¬
чье в телесности нашей, дает себя знать в человеческом
голосе также. Все это для того, чтоб отвечать на возбу-
жденье человека и на него наслать несчастия и беды:
всегда бывает так, что человек сам вызывает это, и как
только закончились дела, опять все возвращается тогда
к своей обычной ежедневной форме».
Спросят меня: «Что же такое созданье?» Отвечу: «То,
что отделено в форму и звук: камень, земля, ветер и
гром, зверь, человек — вот это и будет созданье. То, что
отходит к беззвучию и бестелесности — это вот будет
иль злым духом, гуем, иль шэнем, гением добрым. А то,
что не может ни форму телесную осуществить, ни звук
свой подать; не может и быть бестелесным, а также без¬
звучным — вот это и есть созданье-виденье, причудли¬
вый зрак. Поэтому-то, когда возникает оно, пристает к
человеку затем, никогда не бывает навеки так. Поэтому-
то, возникая под действием тех иль иных из народа лю¬
дей, эта тварь производит беду; возникая под действием
тех иль иных из народа людей, эта тварь точно так же
создатель и счастья для них. Но может ведь быть и та¬
кое: возникнув под действием тех иль иных из народа,
ни счастья оно не создаст, ни несчастья.
Как раз у простого народа сейчас вот такой вот был
именно случай, и я сочинил рассужденье о том, что та¬
кое, по правде сказать, злобный дух, или гуй».
Ответ ученому сюцаю Ли
Докладывает Юй.
Мой старый друг Ли Гуань — прозвание литератур¬
ное Юнь-бинь — лет десять этому назад показывал мне,
Юю, стансы (всего их шесть) своих стихов, написанных
при расставании его с приятелем средь У. И в первом

стансе речь, мой друг, о Вас— великолепно! Есть что
похвалить и что цитировать потом!
Юнь-бинь был нравственности строгой, был сердцем
чист, душою светел — ее теснины вместиться не могли
в размеры всех обыкновенненьких людей и не хотели
также вздорно в себе держать суждения без принципов.
Когда я разобрался в этом, понял, что Вы, друг мой, Вы
не из прочих, обыкновеннейших людей.
Тогда Вы, друг мой, были в У, а я потом ушел в про¬
винцию служить, и не было причин для встречи. Когда
скончался Юань-бинь, его писания — стихи приобрели
особенную ценность и почитанье среди всех. Так вот,
я думаю о Юань-бине, которого уж не увижу. Но вижу
я зато того, кто с ним был дружен, и тем самым будто
вижу самого я Ли Юань-биня.
Сейчас Вы оказали мне большую честь своим пись¬
мом, а вместе с ним и сочинениями в стиле старинном
и серьезнейшем. Как только я взглянул на Ваше имя
с фамилией, подписанные здесь, то голос и лицо Юань-
биня предстали ясно предо мной: совсем как будто ви¬
жусь с ним! Когда ж я стал читать написанное Вами,
увидел, что Юань-бинь знал в людях толк и не марал
себя в основах дружбы средь людей. Как глубока у Вас
душа! В ней нечто есть от Юань-биня моего! Все то,
о чем Вы говорите, на чем основываетесь, по-моему, не
противоречит заветам нашего Кун-цзы. Вы не считаете
искусным достиженьем для стиля прихотливую резьбу.
И в этом я пойду за Вами, а в общем, я себе позволю
высказаться так, что я люблю идею эту сам и ей слу¬
жу — делами, поведеньем, отказом от себя, уступчиво¬
стью всем. Да, это так! Однако ж я так прилежу любов¬
но к древности идейной не только потому, что стиль ее
люблю, — нет, я люблю ее основу, великий Путь, вот что!
Теперь, когда читаю я письмо от Вас, мой друг, и по¬
стигаю, в чем стремленья Ваши, то выглядит, пожалуй,
так, что в них Вы глубже будете, чем я. И если с Вами

вместе я одним и тем же удовлетворен, тем паче, значит,
надо мне сказать о внешности такой, как Ваш литера¬
турный стиль и в нем написанное Вами.
Юй бьет челом!
Ответ на вопросы о Юе
Мне задают такой вопрос: «Яо и Шунь власть переда¬
ли свою достойнейшему. Юй же передал власть свою сы¬
ну. Правильно? Так?» Я говорю: «Правильно, так». «Но
в таком случае, — мне говорят, — достойные качества
Юя, пожалуй, сравниться не могут с достоинством Яо
и Шуня, не так ли?» Я говорю: «Неправильно это, не так.
Когда Яо передал Шуню престол, то было желанье, чтоб
наша страна Поднебесная место себе обрела. Когда же
свой трон Юй передал сыну, то было опасливой думой
о смуте, которая будет при драке потомков за трон. Вели¬
ка была милость к народу, оказанная и Яо и Шунем!
Глубока была дума Великого Юя, забота его о народе!»
Мне скажут: «Тогда почему же и Яо и Шунь не забо¬
тились так же о будущих людях?» Отвечу: «Шунь был
вроде Яо, и Яо передал ему власть. Юй был вроде Шу¬
ня, Шунь также передал ему власть. Найти подходящего
им человека — то Яо и Шунь, коль нет подходящего,
думать с тревогой о бедах, могущих явиться потом, и не
передать достойнейшему — то Юй, это он. Если бы
Шунь не сумел передать свое царство преемнику Юю,
то вышло бы так, что Яо людей узнавать не умел; и если
бы сыну свой трон тот Юй не сумел передать, то Шунь
оказался бы тоже людей узнавать не умевшим. Яо свой
трон передал Юю, так как тревожился сам о потомстве».
Мне скажут: «Выходит, что Юевы думы-заботы глу¬
бокими вдруг оказались. Вот он свое царство сыну вру¬
чил; ну, а если бы вдруг нехорошим себя проявил его
сын? Как было б тогда и что тогда делать?»

Скажу: «Тогда было время такое, когда были трудно¬
сти в управлении царством особо большие, и царство
при этих условиях взять да отдать в постоянные руки —
так вышла бы драка и не было б это предвиденьем
и решением будущих споров. А если свой трон передать
только сыну, то драки не будет, а это и будет предви¬
деньем и утверждением будущего. И если такое предви¬
денье состоится уж при самом начале, то пусть даже
этот наследник не вышел достойным, он все ж соблю¬
дать будет этот закон. Но если предвиденья не будет
заранее вовсе, достойного же не найти, то будет одна
только смута и драка.
Когда Небо рождает великих и сверхмудрецов, то оно
не считает количество их, а рождая великих же негодя¬
ев, оно точно так же не будет считать, сколько их роди¬
лось. Если царь передал трон постороннему, в общем,
лицу и вдруг, оказалось, набрел на великого сверхмуд¬
реца, то, конечно, никто не дерзнет с ним подраться за
трон. А если он передал сыну родному, и тот оказался
большим негодяем, то люди, конечно, потерпят от сму¬
ты, которая будет при этом. Но вот после Юя проходят
четыреста лет, и лишь тогда явиться должно было Цзе.
Но те же четыреста лет прошли, чтоб могли появиться и
Тан и И-инь. Но Тана с И-инем нельзя ж было ждать,
чтобы трон передали, не найдя для него мудреца, с дра¬
кой и смутой; не лучше ли, право, его передать прямо
сыну родному? Пусть даже не будет лицо это очень дос¬
тойным, но все же он — можно надеяться — будет стра¬
жем своих же законов».
Мне говорят: «А как же нам теперь понять то, что об
этом Мэн-цзы говорит: „Небом указанный или достой¬
ный? Стою за достойного я. Небом указанный или свой
сын? Стою я за сына тогда44?».
Скажу на это так: «Мэн здесь имел в виду сказать, что
сверхмудрец не проявил пристрастия к своему собствен¬
ному сыну в ущерб стране под небом нашим. А я допыты¬

вался сам, в чем дело здесь и как понять, но не нашел у
Мэна ничего. Тогда об этом написал свою статью я сам».
Ответ Чэнь Шану
Юй Вам докладывает так: своим великодушнейшим
письмом Вы делаете мне мной незаслуженную честь.
Стиль в нем высок и мысли глубоки. Читал его я раза
три-четыре и все-таки не мог его как следует уразуметь.
Растерянный, в хаосе чувств, я как-то стал особенно
сконфужен, стыжусь, увы, стыжусь— тем более что
Вы, не пожелав считаться с тем, что я и мелок и убог,
и нечем мне других превосходить по разуму и понима¬
нию вещей, изволили дать мне понять, что для Вас до¬
рого, является заветным. Польщен и очень рад! Посмеет
ли Ваш Юй не выразить до дна своей души, что у него
в ней есть, и искренне и прямо? Однако я и сам понять
могу, что не способен удовлетворить Вас и дать Вам то,
что будет Вам угодно.
Князь циского удела любил юй-флейту. Некий чело¬
век просился у него на службу в Ци. Он цитру в руки
взял и с ней направился к нему. Остановился он у кня¬
жеских ворот и года три так простоял: войти никак не
удавалось. Он разворчался и сказал: «Цитра моя заигра¬
ет — можно заставить и духа, и демона вверх восходить
и на землю спускаться. Я на цитре моей играю по нотам
гамм люй-люй, как древний первоцарь Сюань-юань».
Какой-то человек, случайно бывший здесь, сказал ему
как реприманд: «Князь любит флейту юй, а ты со своей
цитрой! Хотя бы цитра у тебя была само искусство, но
что поделаешь ты с князем, которому она не по душе?
Я про тебя сказал бы так, что ты играть на цитре мастер, но
ты не мастер домогаться у князя Ци того, чего желаешь».
Переходя к сегодняшнему дню, скажу, что те, кто
в нынешнее время идут на конкурсный экзамен по вы-
155

движению на государственную службу, они там доби¬
ваются себе лишь жалованья — вообще наживы. А про¬
водить идейное начало в этом мире и быть писателем
в старинном лучшем стиле, так это значит обязательно
добиться, чтоб свет тебя отверг. И разве это обстоятель¬
ство не сходно с тем анекдотом об артисте, стоявшем
с цитрой у ворот, ведущих к князю Ци?
Когда твое литературное искусство, действительно,
сплошное мастерство, оно невыгодно для соисканья
службы. А если, не достигнув цели домогательств, воз¬
негодуешь и станешь нарекать, то выйдет так, что ты не
понимаешь той истины, что благородный, настоящий
человек во что бы то ни стало будет поступать по-
своему — в большом масштабе. Вот почему, скромней¬
шее самосознание имея, когда кто обращается ко мне,
желая, чтоб я обратил свое неумие ему на пользу, то я
не откажу, о нет!
И вот я высказался весь. Позвольте мне просить Вас
извинить мое письмо и высказать свое сужденье.
Ответное письмо Чжан Цзи
Мой уважаемый собрат! Вы, невзирая на никчем¬
ность Юя, благоволили протолкнуть, ввести его в оби¬
тель совершеннейших, достойнейших людей, смахнуть,
стереть с него превратные раздумья, усилить те места,
в которых он не очень-то высок, и говорите Вы, что
Юевы ресурсы частично таковы, что с ними мог бы он
дойти до идеалов Дао. Вы промываете родник его души,
Вы им руководите на пути к пристанищу и правде, Вы
увлажняете его под самый корень, давая в будущем ему
питаться собственным плодом. Ведь даже люди всяких
совершенств и то, бывало, отклоняли от себя, конфузясь
этого всего и извиняясь: что ж говорить о тех людях,
к которым Юя надо отнести?! Однако же, пожалуй,
средь строк посланья Вашего найдутся и такие, что я на

них имею возразить — поэтому нельзя вдруг замолчать,
считая это дело законченным вполне.
Когда-то в глубине времен наш Сверхмудрец создал
свою «Чунь цю», иль «Запись лет», и создал ее так: при
всей той глубине, которою полны ее отдельные слова
и стиль, он все же не решился всем ее преподнести и руко¬
водствоваться ей вообще — он устно передал ее своим
ученикам, и лишь в позднейших поколеньях они, как
книга, выплыли на свет. Вот как непостижимо тонко
соображенье было то, что им руководило в его заботах,
опасеньях, предусмотрительности всей.
Переходя теперь к интересующему нас вопросу, ска¬
жу, что люди те, которые и чтут и совершают мессы для
этих самых двух господ (сиречь для Будды-Фо и Лао-
цзы, иль Лао-цзюня), восходят в иерархии до самых
знатных лиц — князей, министров и визирей. Как я по¬
смел бы что сказать, открыто говорить о них, их разно¬
ся, опровергая? Допустим, что я даже отобрал тех лиц,
которым я посмел бы говорить и поучать их настави¬
тельно об этом, но и они частенько на дыбы: все прере¬
каются со мной и оглушающе мне все противоречат.
А если я возьму да это все составлю в книгу, то многие
из них, наверное, открытый явят гнев; наверное, к тому
ж еще меня объявят сумасшедшим, изувером, погряз¬
шим в заблуждениях своих. Спасать и самого себя я не
умею, а если книгу напишу, то что ж мне книга прине¬
сет?
Конфуций — наш Всесовершенный, и тот сказал:
«С тех пор как я Цзы-лу имею, дурные звуки в ухо мне
не входят». А прочие его ученики во всех местах импе¬
рии сидели помощниками разных государей, министра¬
ми уделов их. Однако и при этих данных он очутился
без питанья в Чэнь; в Куан его терроризировали люди;
Шусунь его оклеветал: мотался он затем по всяким там
уделам — и Ци, и Лу, и Сун, и Вэй. Хоть идеал его
и был превозносим и почитаем, но беден был до чрез¬
157

вычайности он сам. Благодаря своим ученикам, которые
его, с учением его, оберегали и были рядом с ним, он
памятник себе воздвиг в Стране под нашим небом.
Представить коль, что он бы говорил да и писал совсем
один, то разве мог бы он рассчитывать на то, чтоб уце¬
лело сделанное им?
Теперь вернемся к этим двум господам. Они хожде¬
ние имеют в срединном нашем государстве уж лет
шестьсот и более того. Они укоренились в нашей почве,
их волны и течения повсюду разлились — да так, что с
ними уж нельзя бороться утренним указом государя,
который к вечеру их может упразднить.
С тех пор как умер Вэнь, князь вдохновенный царства
Чжоу, его учение преемственно хранили уста У-вана,
Чжоу-гуна и Кан-вана непрерывно; вся строгость ритуа¬
ла и музыки торжественной и древней жила еще при
них, а до Философа, Конфуция, от них не долго было
ждать. От нашего Философа до Мэн-цзы опять-таки не
долго было ждать. Однако ж и при этом их усердней¬
шем служеньи, соединенном с их страданьем от людей,
им лишь по смерти удалось достичь того, что слава
и ученье это определенно утвердились на земле.
Возможно ли, чтоб мне было легко проделать самому
такой же путь? И если б даже было мне легко проделать
это все, то мне же самому распространить свое ученье
навряд ли б удалось достаточно далёко. Вот почему я ни
на что и не осмеливаюсь ныне. Однако если мне смот¬
реть на древних лишь людей, да чтобы время было
в точности такое, да чтобы Дао-идеалы их в жизни на¬
шей проводить, то никакой не сделать книги мне. Ведь
если книгу составляют, то это постоянно означает, что
провести свои идеи в нынешнюю жизнь не удается, что
их надеются когда-то в будущем провесть. Теперь же,
в общем, неизвестно, добьюсь ли я реализации своих
задач иль потерплю в своих делах я только крах. И если
подождать мне до пяти-шести десятков лет, а там и кни¬
158

гу написать, то нарушенья и потери, пожалуй, все еще
не будет никаких. Ведь если Небо не захочет, чтоб люди
нашего народа владели пониманием вещей, то на свою
судьбу и жизнь рассчитывать мне, право, и не стоит. Но
если даст оно всем этим нашим людям владеть и знани¬
ем вещей и пониманьем, то кто, если не я, займется
этим? И вот я буду проводить идеи Дао, о них писать
я буду свою книгу, и буду я реформы проводить в сего¬
дняшнем укладе нашей жизни; и буду также я распро¬
странять свои идеи для будущих времен и поколений.
Все эти начинания мои, конечно, на ходу, и сам я жив,
с чего же Вы, философ мой, приходите в уныние такое,
узнав о том, чем занимаюсь я?
В своем предшествующем этому письме Вы говорите
мне, что я в беседе с кем-либо и в обсужденьи разных
тем смирить, ссадить пониже не умею свой дух, и вы¬
глядит все это так, как будто я люблю лишь выступать
победно. А между тем, хотя и в самом деле бывало так
со мной, пожалуй, однако вовсе не затем, что я люблю
быть победительной персоной, — нет, я люблю, чтоб
побеждала правда-Дао, мой суверенный идеал. А этот
Дао-идеал есть, в общем, то же Дао, которое до нас
дошло от древности глубокой переданным Философом
самим, затем мыслителем Мэн Кэ и, наконец, поздней¬
шим их — Ян Сюном; и ежели такое мое Дао не побе¬
дит, то, значит, нет в нем ничего от Дао. Посмею ль я,
скажите, уклониться от реноме, навязанного мне, как
спорщика с победною амбицией?
Слова Философа гласят: «Я с Хуэем (из моих учени¬
ков) беседую по целым дням, а он не возражает, будто
глуп». Выходит так, что он действительно вступал в
дискуссию с людьми толпы.
Насмешки Ваши над моим противоречьем, разбро¬
санным и разным, сборным, я в предыдущем к Вам
письме все до последней перебрал. Вы, мой философ,
возразите-ка еще на это мне!
159

160

В былые времена Философ наш, Кун-цзы, и тот по
временам шутил, бывало! И в «Ши цзине», «Каноне од и
песен», не сказано ли так: «Ах, он шутит и забавен, да!
Но не злостно же он шутит— нет!» В «Каноне церемо¬
ний» читаем следующее: «Если натянут лук твой уже, то
его не спускай», — ни князь Великий Вэнь, ни князь
Воинственный У-ван не делали подобного движенья,
а разве же оно могло бы повредить великому, серьез¬
нейшему Дао? Вы, мой философ, никогда, скажите, не
задумывалися об этом?
Наш Мэн собрался нынче в путь и думает, похоже, к
Вам заехать, чтоб попрощаться с Вами. А может быть, и
Вы заедете ко мне с ним вместе?
Юй кланяется Вам и раз, и другой.
Письмо к Ли из Чжэдуна от имени
Чжан Цзи
Тогда-то, тот-то, усерднейше к востоку обратясь, по¬
клон— и раз, и два, письмо я шлю статс-контролеру
и премьеру, глубокоуважаемому Ли.
О, господин мой! Цзи знает, что, по мненью всех, пи¬
савших и судивших о делах, касающихся нас сейчас, из
всех на должностях своих сидящих губернаторов и ге-
нералов-губернаторов, которые, по древнему статуту,
как надо думать, соответствуют фан бо («князь област¬
ной») иль лянь шуай («вождь ряда областей»), которые,
сидя в своей стране, умеют все держать в руках в преде¬
лах вверенного— как один лишь Вы, высокочтимый,
характером, идейностью своей светлым-светлы, не сов¬
падая с пошляками: и это Цзи, конечно, бережет и чтит
в своей груди всегда.
На днях один из Ваших подчиненных — Ли Ао, ка¬
пельмейстер при дворе — прибыл сюда, в столицу. Цзи
дружил с ним, с господином Ли. Его он не видал лет
шесть иль семь. Как только он услышал о приезде, он

помчался тотчас же к нему, чтоб повидаться. Однако
кроме нескольких вопросов о здоровье, ни слова неко¬
гда им было и сказать. При этом Цзи его сначала лишь
поздравил с тем, что обрел себе начальника он в Вас,
стоящего на должной высоте. А Цзи сказал на то госпо¬
дин Ли: «Да знаешь ли ты все как есть? Я все тебе сей¬
час же изложу».
И вот в теченье ряда дней Цзи слышал каждый раз
все больше и обильнее о том, чего не слышал никогда.
Цзи втайне ликовал наедине с самим собой. Бывало, он
всегда считал, что с нынешнего дня уж никогда не будет
повторенья таких людей, как в древние эпохи, — ан
нынче вдруг такие оказались. И вот, оставшись у себя,
он вдруг затосковал.
Увы, к несчастию его, не видят оба глаза у него, и он
не годен ни к чему для дел мирских. Хотя, надо сказать,
в груди его есть смысл и понимание вещей, но денег
в доме нет, и он себя продвинуть уж не может как есть
ни на вершок. А вот теперь Цзи отдален от Ли, премье¬
ра, на пять тысяч верст, и как же ему доставить себя
пред лицо этой самой персоны, чтоб рот свой раскрыть
наконец и сразу все высказать дивное, необычайное —
все, что в груди у него. Вот почему он, слезы хлебая, не
мог ни о чем говорить.
Но вот через несколько дней он духом воспрянул
своим и сказал: если таланта нет у кого следует, пра¬
вильно прочь его гнать как слепого. Если же есть
у него что-нибудь по части таланта, то пусть даже это
слепой, его надо отставить от общества пошлых людей;
нельзя отставлять его прочь от ходящих в стезе древ¬
нейших людей. К востоку от Чжэ в этих семи областях
населенья не меньше, чем сотни и сотни тысяч. Среди
них не слепым разве есть хоть какой-нибудь зримый
предел? Ли — премьер наш, к себе отбирая людей, дол¬
жен, кажется, спрашивать только себя, тот достоин иль
нет, совсем не считаясь с вопросом, расчетом, он слеп
162

иль не слеп. А теперь, в настоящее время, кто в сердце
своем не слепой? Все люди такие! Такой, например, как
я, Цзи, могу про себя то сказать, что я слеп на глаза —
всё, а в сердце своем я могу различать «да» и «нет»
и неправду от правды; и если Вы мне позволили честь
иметь сесть и спросили б меня, то рот мой, наверное,
мог бы ответить. Я, к счастью, не умер еще и должен
сказать, что хотел бы разок извергнуть до дна все, что
в сердце я знаю иль вижу. А Вы, высокоуважаемый мой,
не можете ли Вы мне поверить, меня довезти до Вашего
дома? Ведь Цзи, между прочим, искусен в писании
древних стихов, и если бы только мне дали возможность
душу не путать заботой о том, во что мне одеться и что
бы поесть, меня подвести бы к Вашему креслу, когда
Вам удобно то будет, в свободное время от дел, и если б
позволено было тогда мне ползком на коленях предста¬
вить Вам то, что имеет для Вас он, а Вы, высокоуважае¬
мый, если б послушали Цзи, опираясь на столик, то вряд
ли уж было бы это все хуже, чем слушать Вам флейту
иль скрипку, иль медное било, иль камень ударный.
Извольте ли видеть, слепые сноровку особую знают в
том деле, которое облюбовали, в искусстве своем они
всегда очень сильны и сосредоточенны. Вот потому-то
всегда музыканты простые— слепцы. О, если бы Цзи
можно было бы Вам приравнять к такому хотя бы
народу!
Ведь если бы дать мне возможность серьезно не впу¬
тываться в заботы о том, как кормить мне жену и детей,
как бы не голодать и не дрогнуть от холода, и если бы
деньги взялись, чтоб помочь мне на доктора и на лекар¬
ства его, то вся слепота моя вдруг оказалась бы вовсе не
столь уже страшной, и я, может быть, увидел бы снова и
небо, и землю, и солнце, и месяц. Ведь если б я мог из¬
бежать увольненья от дел, то с этого, в общем, момента
и вплоть до смертного года все это пожаловано было б
Вами, высокоуважаемый. Ведь Вы, высокоуважаемый

мой, мне дали б прожить те самые годы, которые были
уже для меня готовы прерваться совсем. Ведь Вы даро¬
вали б мне зрение то, которое стало слепым окончатель¬
но. Размер и значение Вашей такой благодати чем дол¬
жен бы Цзи компенсировать Вам? О Вы, высокоуважае¬
мый мой! Прошу Вас, обдумайте это, учтите.
А Цзи со стыдом на лице Вам кланяется и дважды
и трижды.
Письмо к министру Лю из Эчжоу
Остатки гнусных орд на запад от реки Хуай всё дер¬
жатся еще в пещерах и норах. Войска разбойников
кольцом вокруг стоят, и всё еще их десять, в общем,
тысяч. Взоры яростно мечут, со словом к ним не под¬
ступись и думают так, что каждый военный не станет
считаться с обычным законом. И резко взметаясь в дви¬
женьях и жестах, особую важность теперь на себя на¬
пускают. Воруют себе и титул и чин, себя величая, себя
возвышая: такие там трутся плечом к плечу, одну за
другой дарят друг другу земли. Не слышу я, чтобы на¬
шелся такой человек, который, схватив барабанные пал¬
ки, ударил бы ими в свои барабаны и, с речью торжест¬
венной к массам тогда обратясь, их повел бы вперед.
Я только и вижу теперь, как велят каждый день курье¬
рам верхами к ним мчаться, чтоб клянчить подачки, что
только разбойникам на руку будет, чтоб им еще духу
набраться и важности — только всего!
Вы, милостивый государь, — ученый человек. Заня¬
тия Ваши всегда над канонами — «Каноном песен»,
«Каноном документов», «Каноном ритуалов», «Каноном
музыки». Все совершенствованье Ваше в чем? В дос¬
тойном человека поведеньи и в том, что долг ему велит;
и то, что удержем Вам служит — законы, правила страны.
В один прекрасный день, уйдя от службы лиц ученых,
Вы за военное беретесь дело. Вы вдохновляете теперь
164

имперские полки и их с собою увлекаете вперед. Вы¬
строив полк, обращаетесь Вы к батальонам, что лично
готовы делить с ними и горести и труд. В волнении,
в порыве, охватившем душу, Вам ярко жить. Вы вме¬
сте едите с простыми бойцами. Идете впереди прави¬
телей обеих областей, ведя их в построеньи боевом и
духом сильном. Вы зарезали даже коня своего, чтоб
его принести на алтарь и в жертву бойцу, который
копытом его был убит. Возьмите хоть кого из древних
знаменитых полководцев, что в этом Вам от них при¬
бавить?
А это все лишь оттого, что в Вашей душе от природы
заложено чувство большое честнейшего долга, сынов¬
ний, почтительный дух, которые выражены с огромным
эффектом вовне. Что бы ни делали Вы, Вы всегда сов¬
падаете с самой природой вещей и этим берете всегда
перевес над теми, кто с Вами совместно живут, являясь
наставником всех военнослужащих людей. А разве,
скажите, всегда занимаетесь Вы этими делами — дела¬
ми террора и власти суровой? И разве Вам радость все¬
гда доставляло идти на рискованный бой?
Я, Юй, позвольте мне сказать, труслив и слаб.
Я к службе не гожусь. Я слушаю лишь то, что ветер мне
от Вас, как высшего, доносит, и вот тогда я и себе могу
позволить, набравшись духу, попросить при император¬
ском дворе, где масса всяких лиц в собраньях самых
многолюдных: вот чем, мол, я вниманья заслужил пер¬
соны воинского званья. И я даю тихо понять тем, с кем
советуется царь, что этот, кто водительствует войска
государственные и кто для солдат заведует судьбами
их, — он весь только в том, а не в этом.
Идя на врага, будьте важны и осторожны, не позво¬
ляйте себе легкомысленно выйти за круг или забраться в
него. Честно лишь пользуйтесь теми, кто Вас обижает,
чтоб этим привлечь все сердца смотрящих на Вас с вос¬
хищеньем, и тогда Вы, действительно, царству, стране
165

окажете крупные очень услуги. Позвольте тогда, о, по¬
звольте, считать себя очень счастливым!
Юй кланяется дважды.
Письмо к сянъянскому Юю
Седьмого месяца и третьего числа военный секре¬
тарь, заведующий отделом четырех врат, что при учи¬
лище государственных питомцев, заслуженный ученый
Хань Юй позволяет себе поднести это посланье минист¬
ру, Вам.
Ученый, тот, который может большою наслаждаться
славой и быть блестящим средь других, в том мире, где
живет он, всегда, без исключения, имеет впереди себя
таких давно уже продвинутых ученых, что взоры всей
страны к себе давно уж приковали. Ученый, тот, кото¬
рый может быть и совершенным и прекрасным, и светом
славы озарять позднейших, будущих ученых, он точно
так же непременно имеет позади себя ученых, выдвину¬
тых позже и точно так же приковавших к себе все взоры
наших дней. И если впереди нет никого такого, то как
бы ни был тот блестящ, он света не распространит во¬
круг себя. А если позади себя не будет он иметь таких
как надо, то, будь он хоть самым совершенным, он
в будущее дальше не пройдет.
Вот эти два рода людей всегда и всем были необходи¬
мы. Однако в тыщу или сотню лет лишь раз один удастся
встретить их. Так неужели же для тех, кто выше нас по
положенью, не существует тех, других, которым руку б
протянуть; и неужели среди тех, которые сейчас внизу,
так-таки нет никого, кого бы выдвинуть хотелось? И по¬
чему, когда явна, столь настоятельна взаимная потреб¬
ность, столь редка, необычна взаимная их встреча на пути?
Причина в том, что человек, сидящий на низах, свои
таланты сознавая, не соглашается тем, кто повыше,
льстить, а те, кто на верхах, свое достоинство сознав, не
166

соблаговолят взглянуть на тех, кто ниже их. Поэтому
среди высокоодаренных так много бедных, в тупике,
безрадостно-тоскливом настроеньи; средь пышной зна¬
ти нет таких, чей свет сиял бы навсегда. Все это оттого,
что поступают —- одни, как и другие, — неправильно
совсем. Ведь если никогда и ничего не домогаться, то
и сказать нельзя, что нет, мол, наверху таких людей как
надо; а если никогда и не искать, то говорить не следует,
что нет людей внизу таких, как надо б ждать.
Я, Юй, все это повторял всегда, но не дерзал об этом
говорить другим. Теперь услышал стороной, что Вы
полны таких талантов, которые встречаются нечасто
и не во всяком поколеньи; что Вы стоите среди нас со¬
всем как бы особняком, идете лишь своей, совсем осо¬
бою стезей. Ваш путь квадратно-прям и деятельность
тоже: она серьезна и полна. Вы сокращаетесь, Вы рас¬
ширяетесь, совсем не следуя мирским путям. И все во¬
енные, и все гражданские у Вас работают, как Вы вели¬
те. Так, значит, Вы и есть, не так ли, тот, мной упомяну¬
тый, искомый человек! А между тем я не слыхал, чтоб
те, кто выдвинулись после, Вам стали бы известны как
друзья и были б возле Вас, и удостоились бы лучшего
приема у входа в Ваш служебный зал. Что ж, думать
мне, что Вы их искали и не могли найти? Иль, может
быть, настроившись всецело на созидание большой сво¬
ей карьеры, сосредоточившись на том, чтоб делом от¬
платить за милость государя, Вы, хоть и встретились
с таким как надо человеком, но не досужно Вам оказы¬
вать ему достойное вниманье? Так почему ж, когда об
этом всем надо бы слышать, знать, а мы о том и не слы¬
хали?
Я, Юй, хотя и без талантов, себя поставить не дерзаю
я после всех других людей обыкновенных. Быть может,
Вы поищете меня и не найдете? У древних говорилось:
«Прошу я с Вэя начинать». А Юй в теперешние дни
с утра до вечера гоняется за рисом и заработком кули

и слуги, который так ему необходим, а между тем хва¬
тало бы ему того, что тратите Вы в утро, притом в одно.
Но если Вы мне скажете сейчас: «Мои мечты — в соз¬
дании карьеры, и вся моя забота в том, чтоб отблагода¬
рить мне государя, и, таким образом, хотя б мне стал
знаком такой вот настоящий человек, мне некогда с ним
говорить, как должно, возиться с утонченным ритуалом.
И если скажете Вы так, то Юю, мне, невместно будет
как-то такое знать. Когда ж выходит так, что суетливые
людишки в нашем свете не стоят даже и того, чтоб
с ними говорить, а выдающиеся и большие люди, и не¬
соизмеримые ни с кем не соглашаются и выслушать
тебя, то, значит, верно только то, что, знать, судьба
пришла к концу.
Позвольте мне усердно поднести Вам восемнадцать
глав-статей моих эссеев, которые я раньше написал.
И ежели вы соблаговолите их подарить просмотром бег¬
лым вскользь, то будет этого достаточно вполне, чтоб
Вам узнать мой образ мыслей весь.
Юй с трепетом Вам кланяется дважды.
Письмо с просьбой обратить внимание
на подателя его
Дерево в горах и в стойле конь. Когда проходят мимо
них, на них внимания не обращая, хотя бы беспрерывно
шли десятки человек, еще не значит это, что дерево —
негодный матерьял, а конь — последняя из кляч. Когда
же мимо дерева проходит мастер Ши и не бросает даже
взгляда; Бо Лэ пройдет мимо коня и не посмотрит на
него — то вот тогда мы узнаём, что этот матерьял со¬
всем не тот, что мог бы быть употреблен на балки, пере¬
кладины, стропила, или что ноги у коня совсем не те,
что, отрываясь от земли, безудержно несутся вдаль.
Я вижу, что живет NN у вас там где-то на задворках
дома уж далеко не первый день, на положении к тому ж —
168

чего отнюдь не заслужил, идущем ниже молодых лю¬
дей — зятьев, принятых в дом. Он и является тем самым
матерьялом, что вырастает на дворе, где обитает мастер
Ши, и тем конем, что вырос в стойле у знатока коней Бо
Лэ. И даже если там их распознать нельзя, то даже если
б кто-нибудь увидел дерево такое или узнал того коня,
то хоть бы тысяча была таких людей — иль даже их де¬
сяток тысяч, нам стоит ли об этом говорить? Сейчас у
нас, по счастью, каждый год, благодаренье Сыну Неба,
повелевается указом сановным графам и министрам,
большим людям, представить государю ученых моло¬
дых. Такие, как мой №ч[, имеют верный шанс быть ко
двору представлены, известны государю и всем другим.
Вот почему я позволяю себе к Вам обратиться с этим
словом и утрудить Вас, мой начальник. Я в этом случае,
мне кажется, теряю свои масштабы, забываюсь, но Вам
бы знать, начальник дорогой, каков такой NN1
Когда-то в старину какой-то человек хотел продать
коня; на рынке ж было не продать. Он знал, что есть Бо
Лэ, который, зная толк, определит коня по виду. Бо Лэ
взглянул — цена коня тотчас же подскочила втрое!
И то, о чем прошу я Вас, весьма напоминает этот анек¬
дот. Поэтому я излагаю дело с его начала до конца.
169

*э*ж
ХАНЬСКИЙ ГАО-ДИ
Манифест Высокого государя
о поисках достойнейших ученых
Мне слышать довелось, что царственный великий го¬
сударь не превзойден по высоте своей был древним
Чжоуским Вэнь-ваном — Просвещенным, а лидер — не
превзойден Хуанем-князем в царстве Ци. Но все они
составили себе такую славу лишь потому, что с мудры¬
ми, достойными общались. Теперь достойнейшие люди
Поднебесной умны, талантливы, мудры— неужли же
лишь древние такие? Беда вся в том, что государь не
знает их как следует, поближе. Откуда же ученому про¬
двинуться к нему?
Я ныне, чарами божественного Неба, совместно с са¬
мыми достойными людьми окрепнул во владеньи Под¬
небесной, ее соделал как бы домом, одной семьей. И я б
хотел, чтоб навсегда, навеки, из рода в род, без всяких
перерывов был культ моих высоких предков в их храме
и дворце. Достойные мужи, которые со мной уже импе¬
рию всю мирно утвердили, не наслаждаются со мной
всем счастьем и удобством мира. Возможно ль это до¬
пустить?
Все те достойнейшие люди и знатные, большие гос¬
пода, которые, быть может, согласятся со мною быть, со
мной дружить, — таких я мог бы и прославить и сделать
именитыми людьми.
Сим объявляю я по всей Стране под небом нашим,
чтоб знали ясно все, о чем я мыслю ныне. Чан, цензор
мой и первый чин, снесется далее с министром, министр
же мой, маркиз из Цзань, снесется далее с князьями на
местах, а цензорское управление и далее снесется уж
с властями в округах. Итак, все те, которые желают
170

и светлой добродетелью своей прославлены уже, их на¬
до будет лично убеждать, послать за ними надо экипа¬
жи, сопровождая их к министру во дворец, где всех их
записать, их жизнь, приметы, возраст. И если власти не
укажут — по обличении их уволить. Тех, кто уж стар,
горбат иль болен чем, — не посылать совсем.

ХАНЬСКИЙ ГУАНЪУ-ДИ
Воинственный Блестящий государь
в Линьцзы благодарит Гэн Ян я
Экипажи государя дошли до Линьцзы. Он сам благо¬
дарил свои войска. Все чины устроили большой раут,
где государь, обратившись к Яню, сказал: «Было время,
когда Хань Синь разбил врага в Лися и этим открыл
путь к основам династии нашей. Теперь же Вы, генерал,
завоевав Чжуе, тем самым развили то же дело. Оба эти
пункта находятся на западной границе страны Ци, и под¬
виги обоих, как одного, так и другого, можно взаимно
уподобить. Да, но Хань Синь побил и сокрушил уже
сдавшихся врагов, а Вы, генерал, вывернули врага
в полной силе. Ваш подвиг, оказывается, был труднее
подвига Синя. Опять же скажу: Тянь Хэн изжарил уче¬
ного Ли. Когда же Тянь Хэн сдался, то наш Высокий
государь своему начальнику гвардии передал, что ему
не разрешается вымещать личную злобу. Так вот, Чжан
Бу тоже в свое время убил Фу Лана, но если Бу придет
ко мне и вверит мне себя, то я, наверное, распоряжусь,
чтобы верховный судья ему его месть отпустил. Опять-
таки и эти оба дела совпадают. Вы, генерал, давно уже
в Наньяне создали этот грандиозный план. А я всегда
его считал шатким, несоразмерным. Да! Человек, что
полон решимости, дело свое обязательно сделает».
172

ХАНЬСКИЙ У-ДИ
Манифест Воинственного монарха
о поисках талантов,
особо выдающихся людей
Известно, что для дел необычайных всегда нужны
необычайные же люди. Поэтому бывает конь такой, что
ринется, лягнет и мчит тебя за тысячи ли-верст. Среди
ученых лиц бывают и такие, которые, опутаны, сидят
под гнетом обывательских тенёт, но славу дел своих
установить умеют. Вот конь такой, что опрокидывает
воз, ученый тот, что весь в свободном отрешеньи, — и
тот, как и другой, живут лишь тем, чтоб ими кто-нибудь
да правил, — и только тем!
Повелевается теперь всем областям и всем уездам ис¬
кать внимательно везде, среди властей и населенья, та¬
лантом одаренных лиц, совсем особых от других, кто
мог бы стать иль полководцем, иль министром, кого
могли бы Мы послать в далекое иное государство.
173

«»*
ХАНЬСКИЙ цзин-ди
Манифест Блистательного государя,
повелевающий двухтысячникам
лучше исполнять свои обязанности
Гравюра тонкая, ажурная резьба — ведь вот что делу
пахаря вредит! Парча и вышивки да кисти с бахро¬
мой — вот что вредит работе жен-ткачих! Но если делу
пахаря вредят, то вот где корень зла голодных лет!
И если делу вредят ткачих — вот где источник знобя¬
щих мук! А вот когда и холод, и голод приходят разом,
вместе, то мало кто в народе удержится от зла.
Мы самолично пашем на земле. Императрица лично
собирает туты. И Мы для храма предков заготовили
с зерном корзинки, платье для литий, являясь в этом пер¬
выми средь мира. Не принимаем подношений, стремим¬
ся сократить излишние чины, снижаем подати и сборы
и всё хотим, чтоб мир под нашим небом старался лишь
пахать и ткать, чтобы всегда имели люди всё в запасе,
накопленьях и этим берегли себя от бед стихийных
и напастей, чтоб сильные не смели заушать таких, кто
слаб, чтобы толпа не смела обижать тех, кто бывает
в меньшинстве, чтобы почтенный люд и старики, пожив
подольше, видели кончину, чтоб в нежном возрасте не¬
счастные сиротки могли себе расти большими. Но в ны¬
нешнем году хлеба кой-где не поднялись, и у народа
пищи очень мало: где виноватый здесь?
Есть кое-кто, кто стал чиновником неправо, а все чи¬
новники из подкупов и взяток торговлю делают — так,
будто бы на рынке. Они ловят, как рыбу, народ, они
обирают народ. Они нападают, как червь вредоносный,
на наш миллионный народ.
Начальники уездов — начальники из старших. Они
блудят с законом так, что воровать с ворами будут. Со¬
174

всем не то, не то, что надо! Бессмысленно и неприемле¬
мо весьма! Все те, кто риса получают две тыщи даней
в год, пусть хорошенько смотрят за их делом и испол¬
нением обязанностей их! А те, кто дел чиновничьих не
станет делать, а будет лишь вредить, мутить, смущать,
то первый Наш министр об этом Нам доложит, испросит
наказание для них.
Распространить и объявить по всему миру под небе¬
сами, чтоб ясно знали об этих Наших предначертаньях!
175

ХУ ЦЮАНЬ
т
т
Доклад в запечатанном тайном пакете
Высокому сунскому предку*
Позвольте мне усердно доложить, что если говорить
начистоту, Ван Лунь лишь мелкий и ничтожный чело¬
век, развратный и блудливый парень, шатающийся
хулиган. За это время он, использовав невежество ми¬
нистра, себя же выдвинул на пост посла к рабам и дика¬
рям. В его задачу входит лишь, обманом действуя и ка¬
верзою всякой, ввести божественную волю Вашу в те¬
нёта заблужденья. Сейчас же получил завидный чин он,
и люди нашей Поднебесной, зубами скрежеща, плева¬
лись и ругались. А нынче он без всяких оснований при¬
вел сюда посла рабов и дикарей, себя назвавшего по¬
слом в страну на юг от Цзяна, для объявленья воли го¬
сударя. На самом деле он желает нас всех в Лю Юев
превратить. Лю Юй же этот, варварам-уродам служа как
раб, сел, к югу обратясь лицом, провозгласив себя ца¬
рем. Он думал этим основать на тысячи веков неистре¬
бимое владенье, в котором сыновья и внуки царями и
монархами пребудут. Но вот в одно из утр шакал и волк
опять раздумал, за волосенки ухватил, связал его: отец и
сын сидят у варваров в плену. Как говорит канон: «Зер¬
цало Танов недалеко», а Лунь еще хотел, чтоб Вашему
Величеству угодно было ему же, в общем, подражать!
А между тем наш поднебесный мир есть поднебес¬
ный мир и прадедов династии и предков, а трон, на коем
Вы, Величество, сидите, есть также трон и прадедов
и предков. Зачем же Вам мир поднебесный прадедов
и предков в мир поднебесный превращать властителей
* Перевод начала этого текста см. в разделе Примечания.
176

собачьих, и трон Ваш прадедов и предков вдруг сделать
троном этих псов и пограничных Ваших слуг? Ведь
Вашему Величеству — ему лишь раз согнуть колени, как
все духовное величие былое и Ваших прадедов и предков,
их храма, жертвенников их загаженным окажется вко¬
нец от диких варваров, младенцы ж прадедов и предков
на сотни лет все станут левою полой себе застегивать
кафтан, и предержащие чины дворца, правительства
царя — все превратятся в услужающих холопов.
Тогда вельможи и чины китайской нашей Поднебес¬
ной должны будут изрезать шапки и головные уборы
придворных сейчас же, тут же их истребить, переодеть¬
ся в дикарей... Когда-нибудь, при ненасытных всех до¬
могательствах шакалов и волков, кто знает, может быть,
они бесцеремонностью своей нас и пожалуют, как было
с Лю Юем сделано у них. Смотрите, маленький маль¬
чонка фута в три совсем, совсем еще наивный, не пони¬
мающий вещей, а вот, попробуйте, в собаку иль в сви¬
нью своим указывая пальцем, ему сказать, чтоб кланялся
он им: с негодованьем отвернется, рассердится сейчас
же. Ну а вот эти, кто они такие — уродцы-варвары
у нас? Да это свиньи и собаки! А мы, во всем величии
божественном династии, идем, один перед другим, при¬
ветствовать поклоном их, собак, свиней! Стыдился это¬
го, выходит, что мальчонка, а Вашему Величеству угод¬
но допустить подобное деяние стыда — неужли так?
Ван Лунь дает такой совет: разок колени нам согнуть,
как можно будет вернуть «катальповый дворец», и мож¬
но будет вернуть мать-императрицу, и можно будет
вернуть Бездонно-премудрого, и можно будет овладеть
срединною равниной... Увы, не выйдет! С тех пор как
свершились у нас эти крупные все перемены, кто был из
стоящих за мирную договоренность, который бы этим
не пичкал бы, Ваше Величество, Вас?
В конце же концов ничего как есть не выходит,
и, значит, фальшивую душу рабов-дикарей хотя бы из

этого можно понять. А между тем, Ваше Величество, Вы
в ней все еще не разобрались. Вы тратите соки народа
и кровь без конца, не жалея его, забыли совсем о вели¬
кой обиде всему государству, которая все еще не ото¬
мщена. Вы съели паскудную грязь и вынесли стыд, так
что если бы весь Поднебесный наш мир превратить
в всепокорнейших слуг, то Вы бы с охотой на это по¬
шли. Ведь даже допустим — в согласии с варварами жить
нам возможно, что все это так, как докладывает Вам
Ван Лунь, но в будущем в нашей стране, Ваше Величест¬
во упоминая, каким называть Вас властителем будут?
Меж тем отвратные рабы изменчивы и каверзны на сто
ладов, и Лунь еще им помогает уловкой подлою своей.
А «катальповый дворец» нам не вернуть. И царица вер¬
ховная к нам точно не вернется. И Бездонно-премуд¬
рый не сможет прибыть обратно. И срединную нашу
равнину нельзя будет вновь отобрать. Вот эти колени,
раз согнутые, больше не выпрямить нам. В прострации
сила всего государства — взбодрить ее к жизни уже не¬
возможно. Об этом нам плакать, стенать, лить слезы
всегда и вздыхать без конца.
Недавно еще, когда, Ваше Величество, были Вы отде¬
лены от нас целым рядом застав и границ, там вдали —
на дорогах морских, то было опасно — да так, как если
бы груда яиц лежала бы кучей сплошной. Но даже в по¬
добное время и то не могли мы идти на то, чтобы, к се¬
веру став лицом, признать себя подданными этих варва¬
ров, диких рабов. Тем паче теперь, когда положение
царства уж несколько, в общем, исправилось, и наши
водители войск в своем полном составе, их дух боевой
на подъеме, командный состав и солдаты также в бле¬
стящем порыве. И даже коль взять недавнее время, ко¬
гда отвратные варвары эти, эти рабы наскочили на нас,
как ворье с потолка, да и этот лжецарь, этот Юй вторга¬
ется тут и разбойничает на границе у нас — разбили мы
их при Сянъяне, разбили мы их на Хуайе, разбили мы их

при Гокоу, разбили мы их при Хуайинь. Все это ведь
если сравнить с тем опасным моментом, когда Вы пус¬
титься изволили в море, отстоит от него на тысячи ты¬
сяч шансов с десятками тысяч таких же; и если нам ны¬
не никак невозможно уйти от войны, то будто б уж так
вот мы сразу окажемся ниже, чем варвары эти. И что
же — теперь, ни с того ни с сего, да вдруг подчиниться
и стать нам их подданными! Да вдруг добровольно уни¬
зить престиж обладателя тысяч и тысяч военных боль¬
ших колесниц и низким поклоном приветствовать юрту
с коническим верхом! Военные люди тройной Вашей
армии еще не сражались, а дух их в упадок пришел, он
вял, он утерян. То самое здесь происходит сейчас, что
в дни прежние было, когда Лу Чжун-лянь утверждал: по
чести и совести нашей нельзя за царя почитать владете¬
ля Цинь. Там дело совсем заключалось не в том, чтоб
кто-то жалел пустое лишь звание царское Цинь, а жалко
Чжун-ляню тогда было только великого дела, великой
идеи, которые не допускали подобных вещей.
Теперь создалось положенье такое, что сотнями Ваши
в столице чины и войско за нею, и все население в тыся¬
чи, тысячи ртов, толкуя о нем, стремятся наесться Ван-
луневым мясом, кричат и бранятся — раскатами волн.
А Ваше Величество этого будто не слышит, и страшно
всерьез, что в какой-нибудь день придет, так сказать,
перемена — несчастие будет такое, что даже и не пред¬
сказать. Я, государь, утверждаю, и самым решительным
образом, что если сейчас не казнить Вам Ван Луня, то
мне непонятно, что дальше: останется Ваша династия
жить — иль погибнет она. Но как бы там ни было даль¬
ше, Ван Лунь все равно не из тех, о ком стоит мне гово¬
рить. А вот Цинь Гуй— он в качестве крупного чина,
наперсника Вашего, делает то же. Вы, Ваше Величество,
данные все и ресурсы имеете, чтоб быть Вам и Яо
и Шунем; Гуй же не в силах Вас сделать таким, как эти
владетели Тана и Юя: ему лишь желательно Вас привес¬
179

ти к положению дел, подобному Цзинь из фамилии Ши.
Недавно еще секретарь министерства Цзэн Кай, от лица
своего и других, приводил ему древние истины, чтобы
сломить упрямство его; Гуй же сердито и жестко сказал:
«Господин секретарь, Вам известны, как вижу, рассказы
о прежних вещах, анекдоты, а мне что ж, по-Вашему,
так-таки и неизвестны?» Выходит, Гуй показал себя
здесь не таким уж упертым злодеем, так как вдруг взял
да построил докладно-приказную аудиторию, где б мог¬
ли выступать обличители-цензоры с их окружением и о
делах говорить— что приемлемым кажется им, а что
нет. Бояться, похоже, он стал, что народ Поднебесной
страны станет громко его осуждать. А что оказалось на
деле? В той самой аудитории обличители-цензоры и их
товарищи его осудили — подробно и ясно, резко и бран¬
но. Наши ученые люди — из тех, что имеют дар видеть
и знать, все в один голос теперь заявляют, что двор не
имеет людей. Увы! О том можно лишь пожалеть!
Конфуций сказал: «Когда бы не Гуань Чжун, мы бы,
пожалуй, волосы космами все растрепали, на левые пет¬
ли были б застегнуты». Смотрите, ведь этот Гуань был
советник-помощник насильника-лидера, но даже при этом
он смог изменить место левой полы и привести в соот¬
ветствие одежду и шапку. А вот Цинь Гуй, министр ве¬
личайшего царства, — тот, наоборот, вгоняет обычные
нам одеянья и шапки в аулы, где царствует застегнутый
налево плащ. Выходит, что этот Гуй не только преступ¬
ник пред Вами, Величеством Вашим, но он в то же вре¬
мя преступник и перед простым Гуань Чжуном.
Сунь Цзинь примыкает всегда к Цинь Гую — конеч¬
но, сейчас же советника чин получил он, стал членом
правительства Вашего. Народ всей страны Поднебесной
ждет, чтобы установился порядок, как люди голодные,
жаждой томящиеся. А Цзинь пожирает совместно с Гуем
дворцовое жалованье, небрежно относится к разным
делам, приемлемым иль невозможным; а Гуй говорит:

«Нам с варварами стоит вновь заключить соглашенье», —
и Цзинь говорит точно так же: «Мир этот возможен».
Гуй говорит: «Сын неба— он должен идти на поклон».
Цзинь тоже твердит: «На поклон идти надо!» Я, госу¬
дарь, на днях приходил в зал правительственных учреж¬
дений и трижды к нему обращался с вопросами. Цзинь
мне на них не ответил, а только сказал мне: «Уже я на¬
правил все в цензорский дом для сужденья».
Ох, горе, ох, горе! Быть призванным троном для по¬
мощи делу правленья великого и быть лишь простою
отмычкой на месте своем, как этот чиновник! Случись
теперь так: скажем, варвары в конном налете зайдут
далеко и сумеют, возможно, прорваться до трона, его
оскорбить, осквернить — тогда что?
И вот, государь, я Вам говорю: Цинь Гуй и Сунь
Цзинь — их также казнить было б нужно! Я, Ваш вер¬
ноподданный раб, состою у Вас в тайном совете: считаю
за долг свой не терпеть больше того ж, что Гуй, велико¬
го неба вверху над своей головой. В смиренном созна-
ньи своем я все же хочу, чтобы головы этих троих тор¬
чали на палках, по улице Гущи Бурьяна. Затем надо аре¬
стовать посланцев от варваров к нам и их обвинить в
злокозненной бесцеремонности, исподволь двинув кара¬
тельную экспедицию. Тогда и войска тройной Вашей
армии будут еще до сраженья настроены очень повы¬
шенным образом. А если не будет все именно так, как я
говорю, то я, верноподданный Ваш, в Восточное море
помчусь, чтоб смерть там найти. Могу ли я жить,
с позволенья сказать, при этом ничтожном дворе?*
* Перевод завершающей текст фразы см. в разделе Примечания.

ЦЗУН ЧЭНЬ
ж
Б
Ответ Ли И-чжану на письмо
Из-за нескольких тысяч ли я от старшего и уважаемо¬
го от времени и до другого имею письмо, что изволите
мне пожаловать Вы, и этим мои непрестанные думы
о Вас утешаются, в общем. Я счастлив и так уже очень.
Что ж было, когда дошло до того, что Вы сделали честь
мне подарки прислать: тут я, бездарный Ваш коррес¬
пондент, еще пуще того не знаю, чем благодарить Вас!
В Вашем письме чувства и мысли очень приветливы,
очень сердечны и так. Но Вы же, мой старший и ува¬
жаемый, не забываете старого батьку: Вы знаете, бать¬
ка — глубоко он к Вам расположен.
Теперь перейду я к Вашим словам, обращенным ко
мне, бесталанному Вашему, к Вашим речам, что, мол,
дело все в том, чтобы высшие с низшими жили в дове¬
рии полном, чтоб каждый из нас свой талант и все каче¬
ства лучшие мог приноравливать к месту, которое он
занимает. Я, Ваш бесталанный, растроган всем этим
глубоко.
Конечно, я сам понимаю и знаю, что я по талантам
и качествам вовсе не стою быть там, где я есть. Но вот
что касается тех из моих недостатков, что о недоверии
напоминают, то вся бесталанность моя особенно сильно
сказалась на этом.
А впрочем, что, собственно, мы называем теперь до¬
верием этим, скажите? Вот этак с утра и до вечера
лошадь настегивать, ждать у ворот влиятельного лица.
Привратник, конечно, меня не пускает. Тогда я слад¬
чайшею речью, в милейших таких вот словах веду себя
с ним, как какая-то женщина. В рукав ему тут же деньги
сую, чтоб его к себе расположить. Тогда мой приврат¬

ник берет мою карточку, вводит меня. Да, но хозяин
и не собирается выйти ко мне и принять. Стою я вот так
у конюшни среди лошадей и слуг, выезжающих с ним.
Зловонием полны одежды мои, рукава. Мне голодно,
холодно, жарко, удушливо— мне нестерпимо, но я не
уйду.
Под вечер выходит тот самый, который взял деньги,
что я ему дал, и всем объявляет, что барин, мол, очень
устал, извините, и просит он назавтра еще раз явиться.
Ну, завтра, опять же, не смею нейти. Ночью сижу, наки¬
нув одежду. Как только заслышу я крик петуха, сейчас
же вскочу, помоюся и причешусь, коня погоню, в ворота
толкнусь. Привратник сердито: «Эй, кто там такой?»
А я: «Это гость к вам вчерашний пришел». Он снова
сердито: «Уж очень усердны! Да разве наш барин в та¬
кие часы выходит навстречу гостям?»
Ну, гость, весь сконфуженный, сделав усилие и пре¬
терпев, говорит ему дальше: «И что же мне делать? По¬
звольте мне все же войти». Привратник тогда, опять
получив от меня мои деньги, встает и проводит меня.
Опять я стою у прежнего стойла. И вот, о счастье, хозя¬
ин выходит. Лицом, словно царь, на юг обратясь, под¬
зывает к себе. Тогда я, весь насторожившись, иду сми-
ренненько этак, согнувшись, ползу у крылечка тихонь¬
ко. А он мне: «Войди!» Тогда я с поклоном, одним
и другим, нарочно замедлюсь и не поднимаюсь. Когда ж
поднимусь, то тут же подам, как царю, ему деньги, по¬
здравив с высоким рожденьем. Синьор ни за что не бе¬
рет. Тогда я настойчиво снова прошу. Синьор снова де¬
лает вид, что, мол, он ни за что не возьмет. Тогда я
опять настоятельно снова прошу. Тогда только он велит
управляющему принять мои деньги. А я, значит, снова
ему поклонюсь, и не раз и не два, и, опять-таки, медлю
нарочно и не поднимаюсь. Когда ж поднимусь, то пять
или шесть раз приветствую, руки сложив и подняв, —
тогда только и выхожу. Когда же я выйду, я, руки ело-

жив в приветствие и приподняв их с поклоном, при¬
вратнику так говорю: «Ваше степенство изволили мне
оказать вниманием вашим честь. Я приду как-нибудь
еще: будьте добры, не препятствуйте мне».
Привратник ответно приветствие делает. В полном
восторге я выбегаю. Сажусь на коня, встречаю знакомо¬
го, плеткой помахивая, говорю ему: «Только что, зна¬
чит, иду я сейчас от превосходительства прямо. Превос¬
ходительство очень мне благоволит!» И тут же тще¬
славно и вздорно ему расскажу, как и что. Но этот зна¬
комый тоже боится за расположенье к нему превосходи¬
тельства общего нашего. Сам же его превосходительст¬
во скоро начнет говорить кой-кому: «Этот, вы знаете,
в общем, годится! Этот, вы знаете,— он ничего себе!»
И те, кто услышат такое, тоже в уме рассчитают и друж¬
но начнут подхваливать в тон ему. Вот что у нас назы¬
вается нынче «у высших и низших взаимным довери¬
ем». Старший и уважаемый, Вы как же, считаете разве,
что я, Ваш покорнейший, в общем, способен на это?
Нет, к тем, о которых я только сейчас говорил как
о лицах влиятельных, к тем я весь год не хожу, не счи¬
тая, пожалуй, праздника летней жары и зимнего солнце¬
стояния. Когда ж иногда случится мне мимо ворот про¬
езжать их, то, уши закрыв и зажмурив глаза, галопом
скачу на коне и быстро мчусь мимо, как будто кто го¬
нится сзади за мной. Вот, значит, как я настроен, вот что
творится в моей ущемленной душе! И вот почему нико¬
гда я не пользуюсь благоволением высших чиновников.
Я же, в ответ, еще больше на них никакого внимания не
обращаю, а громко везде заявляю: «Человек в своей
жизни имеет каждый свою судьбу. Я же держусь того,
что мне дадено, — точка!»
Старший и уважаемый мой! Вы, слыша такое, не бу¬
дете разве питать отвращенье к наивности этой?
184

Вот в чем я укоряю Цинь
Князь Циньский, титул храмовой имеющий «Отце¬
любивый», забрал себе твердыню-гору Яо, а также лёс¬
совый проход Ханьгугуань, в руках своих держал страну,
именовавшуюся Юн. Князь и его помощники-минист¬
ры старались крепко их держать, чтоб из своих твер¬
дынь высматривать и караулить Чжоу, тогдашний цар¬
ский дом. И он задумывал уже: словно рогожку-подстил¬
ку скатать Страну под нашим небом, мир целиком за¬
хватить в свои руки, будто в мешок какой-то засунуть
землю всю средь четырех морей. У него на уме уже бы¬
ло все восемь пространств бесконечных как бы в себя
заглотить; все, что среди них лежит, объединить в своих
руках.
В это самое время Шан господарь циньским князьям
помогал, в этом владеньи устроив, внутри его, строгий
режим. Он требовал, чтобы народ пахал прилежно, ткал,
производя меж тем оружие для обороны крепостей и для
сражений в поле. Во внешней же политике своей он
принцип проводил объединенья одних против других
и в драку втравливал удельных всех князьков. И цинь-
ские князья, сложивши руки беззаботно на груди, забра¬
ли земли, что лежали за западной излучиной Реки. Ко¬
гда скончался Сяо-гун— Отцелюбивый, князья Хуэй-
вэнь, У, Чжао-сян (по титулам их в храме циньских
предков) преемствовали эти начинанья своих предшест¬
венников в Цинь, и, исходя из планов, что завещаны им
были, они на юге захватили страну Ханьчжун, на западе
присвоили себе страны Ба, Шу, а на востоке откромсали
себе жирнейшие угодья из плодороднейших земель;
и наконец, на севере они себе забрали также важнейшие

в военном смысле пункты и области особого значенья.
Князья-соседи испугались, устроили свиданье за сви¬
даньем, за лигой лигу вслед, придумывая разные пути,
которыми возможно было б им ослабить силу Цинь.
Они не скупились на ценные вещи и редкие камни,
тяжелые слитки и жирные земли, чтобы привлечь к себе
ученых мировых, прославивших себя в Стране под
небом нашим. Они объединялись один с другим в сою¬
зы, связываясь дружбой, чтоб жить им вместе, как один.
При этих обстоятельствах в уделах разных жили: в уде¬
ле Ци — Мэн-чан, в уделе Чжао — Пин-юань; в Чу жил
Чунь-шэнь, в уделе Вэй — Синь-лин. Четыре этих гос¬
подаря все были люди одаренные сознательностью яс¬
ной и умом. При этом в их сердцах жили большая пре¬
данность и честность, им можно было доверять. Все это
были и широкие натуры, глубоко искренние люди, лю¬
бившие других, и филантропы. И цену знали всякому
достойному они, ученого ж отменно уважали. Они ста¬
рались включить в союз свой те государства, что шли
продольно, и разобщали меж собой те, что лежали им
поперек. В союз включили народы из уделов Хань, Вэй,
Янь, Чжао, Сун, другое Вэй, Чжуншань. В такие време¬
на среди ученых на службе у князей шести великих го¬
сударств имелись люди с именами, как Нин Юэ, Сюй
Шан, Су Цинь, Ду Хэ. Они им разрабатывали планы
и схемы, своим князьям. Другие же— Ци Мин, Чжоу
Цзуй, Чэнь Чжэнь, Шао Хуа, Лоу Хуа, Ди Цзин, Су Ли,
Юэ И и многие другие — их мысли проводили в жизнь.
У Ци, Сунь Бинь, Дай То, Ни Лян, Ван Ляо, Тянь Цзи,
Лянь По, Чжао Шэ и прочие друзья организовывали им
войска, войну.
И вот они со своими землями, которых было больше
в десятки раз, чем то было у Цинь, и с войском числен¬
ностью в сто десятков тысяч, имея пред собой высокие
заставы Цинь, напали на нее. А циньские войска откры¬
ли им свою заставу и стали приглашать войти своих

врагов. Тогда войска всех девяти уделов бежали опро¬
метью прочь и не подумали о том, чтобы войти туда,
куда их зазывали. И Цинь, не израсходовав стрелы, не
бросив во врагов копья, увидела, что вся китайская
страна и все ее удельные князья уже истощены, беспо¬
мощны, бессильны. Тогда распались лиги князей, и до¬
говоры потеряли силу... Они старались друг пред дру¬
гом— кромсать куски своей земли, чтоб ею циньцев
подкупать. А Цинь имела уж в себе избыток сил. Она
теперь учла все слабости своих врагов, помчалась вслед
бегущим их войскам, погналась в тыл своим врагам.
И лег тогда на трупе труп, десятки сотен тысяч их,
кровь текла рекою.
Цинь, пользуясь теперь удобствами и выгодой соз¬
давшихся позиций, ввела для всей страны суровейший
режим, оторвала от части часть, разодрала и реки и мас¬
сивы гор. Сильные царства просили пощады и падали
ниц; слабые царства входили уже как вассалы, чиновни¬
ки к Цинь во дворец. Так обстояло дело вплоть до
Сяо-вэня, Чжуан-сяна, которые воспользовались вла¬
стью лишь на немного, в общем, дней, и в государстве
их на это время затишье было, без событий. Когда ж
появился Первый владыка, то он вдохновился остатнею
мощью шести предыдущих великих князей. Взмахнул
он длинною плетью, поехал на мире-Китае, как будто на
дрогах. Проглотил обе Чжоу, уничтожил князей, взошел
на самый высокий из тронов, на все шесть стран света
режим наложил. Взял в руки палку, плеть и стал бить ею
по спинам Страны под небом нашим, в страх приведя
перед собой все земли средь окраинных морей. На юге
отнял он все страны, что входили в союзы Ста Юэ, и
преобразовал их государства Ста в две области: Гуйлинь
и Сян. А государь союза Ста Юэ, с опущенною головой,
с веревкою, обвязанной вкруг шеи, бросал свою судь¬
бу и жизнь последнему тюремщику-наймиту. И вот то¬
гда он повелел Мэн Тяню: там, на севере, построить

длиннейшую из стен и ею, как забором иль барьером,
хранить свою страну. Он сюнну отогнал ли на семьсот;
их варварские орды не смели двигаться на юг и там пас¬
ти своих коней, а их войска не смели уж, согнувши лук,
идти отмщать свои обиды. Затем он упразднил правле¬
ние людьми в завете древних государей; предал он фа¬
келам слова всей сотни древних мудрецов, чтоб этим
оглупить весь свой черноволосый, простой народ. Со¬
крушал знаменитые он города, убивал всех талантли¬
вых, славных людей. Собрал оружие по всей Стране под
небом нашим, скопил его в Сяньяне у себя. В огонь от¬
правил острия, все наконечники от стрел, отлить велел
из меди их двенадцать статуй-человек, чтобы ослабить
свой народ. А после этого всего он сразу же владычною
стопою встал на горы Хуа, твердыню сделав в них. Он
Желтую реку использовал так, словно она ему пруд.
Твердыню захватил в десятки тысяч саженей и подошел
вплотную он к неисследимым падям — и это счел сво¬
им, навеки нерушимым. И полководцы, лучшие из луч¬
ников, из сильных сильные охраняли все самые важные
пункты его; и верноподданные слуги, и верные вой¬
ска — все строились в ряды, с оружьем острым на пле¬
чах. Кто мог и что тогда ему сказать?
Вот, наконец, страна была утверждена, закреплена
в его руках, и Ши-хуан, единодержец Первый, в душе
своей уже решил, что твердыни страны средь застав
и стены словно из металла чуть не на тыщу с чем-то лщ
и сыновья со внуками его — единодержцы, как и он, —
что это будет достояньем десятков тысяч поколений.
Когда же умер и исчез единодержец Первый, остатний
блеск величия его все еще сотрясал далекие народы.
Однако появляется Чэнь Шэ, происходивший из низов,
которым дверь была окном, веревка ж на дверях — их
осью. Он был простейшим из простых и подневольный
человек, из поселенцев-беглецов и ссыльнокаторжных
людей. Его способности едва ли достигали до средних

у простого человека. В нем не было достоинств и ума,
таких, как у Чжун-ни или Мо Ди, и не было в руках та¬
ких богатств, какие были у отменных богачей Тао Чжу,
И Дуня. Он из среды солдат, таких же, как и он, сторож¬
кою и робкою стопой нетвердо выступил вперед; не
поднимая головы, поднялся вдруг из глуби межей в
полях, из их дорог. Он за собой повел солдат, вконец
уставших и больных, рассеянных то там, то тут. Встал
во главе отряда он, в котором было всего-навсего лишь
сотен несколько солдат, и все же с ними вдруг взял
и напал на циньские войска.
Оружием у них служили жерди срубленных деревьев,
знаменами и флагами в руках — обычные шесты. А вся
страна под ними собралась, как тучи клубом в небесах,
на зов откликнулись Чэнь Шэ, как отвечало б эхо им.
Тащили отовсюду хлеб и за войсками шли, как тени.
И вот из страны к востоку от гор восстали, один за дру¬
гим, великаны, люди отваги, люди-герои, и извели под
корень династию, род истребив этот Цинь. А надо ука¬
зать еще: страна тогда была не так мала и так слаба, как
прежде. Твердыни-крепости стояли точно так же, как
всегда. По положению Чэнь Шэ не был знатнее, чем
князья Ци, Гу, Янь, Чжао, Хань, Вэй, Сун и, наконец,
Чжуншани. Лопаты, ручки от сохи, мотыги, топоры,
кирки не были лучше и острей, чем пики с крючьями,
отточенные копья с древками длинными, большими.
А сброд из каторжных и ссыльных не мог идти в срав¬
ненье также с войсками регулярными всех этих девяти
удельных государств. Ни глубиной своих тактических
задумок, ни проработанностью планов и затей, ни спо¬
собом перемещенья войск и применения оружия и пик
повстанцы не могли сравниться с мудрецами, учеными
на службе у князей в былые оны времена. И все-таки,
кто выиграл войну? Кто проиграл? Причудливо все это
изменилось, и результат войны ее ведению вполне проти¬
воречит.

Попробуем теперь мы сопоставить уделы на восток
от гор с Чэнь Шэ, учтя его большой размах, его огром¬
ный темперамент, сравнить их и по власти над людьми
да и по силе войск... И выйдет, что об этих двух сторо¬
нах нельзя нам будет говорить на протяженьи даже года.
Однако ж Цинь и с невеликой горсточкой земли сосре¬
доточила в своих руках власть государя всей страны,
распоряжавшегося встарь десятком тысяч колесниц. Ей
удалось к себе призвать все восемь древних областей
и принимать в своем дворце к царю идущих на поклон,
таких же точно, как сам царь, удельных рядовых князей.
И это длилось сотню лет, и даже более того. Добившись
этого, царь Цинь считал уж вотчиной своей весь мир,
идущий в шесть сторон; своим дворцом— твердыню
Сяо, высокий лёсс прохода Хань. Какой-то человек,
один, вдруг затрудненье учинил: на землю рухнули тот¬
час все семь величеств храма Цинь, а сам царь умер от
руки каких-то незнакомых лиц и стал посмешищем для
всех людей Страны под небом нашим. В чем дело? По¬
чему? А вот: человечность и совесть не жили при
Цинь... И то сказать еще: напасть иль защищать— две
вещи разные как будто!
Записка о приведении государства
к миру и порядку
Я, государь, позволю себе знать, что есть одно такое
дело, которое наводит горе, боль и вызывает плач. Есть
две такие вещи в государстве, о коих надо слезы лить,
и шесть таких вещей, о коих надо нам протяжно, тяжело
вздыхать. А что до тех других, которые стоят спиной
к идее справедливости и права, которые наносят прямо
раны всему, что честно и законно, то трудно мне исчис¬
лить все их в общем и по отдельности беря из них любое.
С докладами к Вам входят, государь, и говорят все
время Вам, что Поднебесная страна, мол, наша сейчас
190

уже пришла к покою, сейчас уже пришла к порядку.
Позвольте верноподданному мне лишь одному считать,
что это все не так. Те, кто Вам говорит, что в мире вся
страна и что ее благоустройство есть факт, те либо очень
недалеки, или льстецы — они не будут из рядов людей,
что понимают, и как надо, ту суть вещей, которую мы
можем называть одни — благоустройством полным
и порядком, другие — смутой и бесчинством.
Теперь скажу я так. Что если взять огонь да развести
его под связкой хвороста внизу, а наверху ее улечься
спать и говорить, что раз огонь не достает и не палит, то
можно утверждать, что всё в порядке полном? А ведь
как раз сегодняшнее наше положенье — чем отличается
от этого оно? Корень с верхушкой поменялись местами;
хвост с головою лежат как попало. Строй государствен¬
ный весь в беспорядке: особенной не видно в нем за¬
конности. Можно ль считать это благоустройством?
И почему бы Вашему Величеству мне, Вашему покор¬
ному слуге, мне как-нибудь не повелеть найти возмож¬
ность и предлог подробно это все исчислить пред Ва¬
шим троном, государь? И я использую момент, чтоб
изложить Вам мои планы благоустройства, мира в госу¬
дарстве. Попробуйте тогда подробно вникнуть в них
и выбрать то, что будет нужно.
Действительно, скажите мне, что важно, наконец: за¬
бавы охоты-облавы иль думы о том, как бы мир нам
устроить средь очень опасных моментов? Пусть те, кто
стоит у правительства, потрудятся силы напрячь все
свои, чтоб подумать, и собственной также персоной ра¬
ботают пусть так, как надо. Пусть лишат себя звона
приятного колоколов ц боя больших барабанов. Не надо
их — и все тут! Радость ведь будет такая же, как и сего¬
дня, но к этому может прибавиться также, что мы фео¬
далов в законную сможем вогнать колею. Тогда ни ору¬
жие и ни щиты не будут уже приводиться в движенье;
народ сохранит на плечах своих голову с шеей. И гунны

за нами покорно пойдут: народы земли на всех четырех
мировых великих пространствах тогда обратятся лицом
к тому духу, что веет от нас. И сотни родов населения
нашей земли будут сердцем просты и бесхитростны
нравом, а ссоры, судилища сами собой упадут до без¬
действия и прекратятся. А как только будет достигнуто
самое главное, всё, что под небом нашим, получит со¬
гласное воле Небес законное благоустройство. И дух
будет жить тогда в Средиморской нашей стране чистый
и мирный, всеобщим законом и правдой проникнутый
сплошь. При жизни своей Вы, будучи Светлым Влады¬
кой, по смерти пребудете светлым же духом и богом,
а та красота, что именем, славою связана Вашей, сви¬
сать будет в вечность веков без конца. В уставе высших
ритуалов имеем положение такое: «Прадед династии
подвиг имеет зачтенным, прадед второй имеет тогда за
собой всю честь и достоинство лучших».
Вы достигнете в храме Воздвигнутом Взглядом Од¬
ним посмертного титула Предка Верховного, Тай-цзуна.
Вверху сопричтетесь Вы к Прадеду Высшему, Тай-цзу,
и будете вместе с династией Хань не ведать пределов
себе. Воздвигнете Вы тогда твердыню вечного мира,
завершите тогда Вы великое дело свое: на веки веков
порядок и благоустройство. Вы этим продлите все то,
что сделано теми, что в прадедном храме сидят, и этим
послужите всем своим родичам в шести отношениях их,
и это ведь высшее отцелюбивое чувство и долг! Вы
этим же сможете так осчастливить всю землю, что под
нашим небом, что будете вечным зиждителем, чадопи-
тающим массы народа, и это есть высшая доблесть люб¬
ви одного человека к другому! Вы установите законы и
порядок, Вы приведете все в порядок и систему. Вы мало¬
важному и важному вниманье все в соответственном
порядке уделите, и вот тогда Вы станете, наверное, за¬
коном-образцом на тысячи, десятки тысяч лет и, вместе
с ними, поколений.

И даже если явятся на свет наследники неопытные
или пришедшие на трон в младенчестве своем, иль про¬
сто никуда не годные совсем — и даже эти люди все же
смогут, наследство получив подобное от Вас, процарст¬
вовать на троне мирно. А это ведь светлейшее начало
и призренье. И с Вашим светлым постиженьем, госу¬
дарь, да к этому Вам дать тому, кто мало-мальски пони¬
мает в правительственных формах и делах, помочь Вам
вниз распространить дух этих Ваших постижений, то
будет вовсе уж не трудно вести страну к описанному
мною идеалу. Об этом всем я просто изложил, как мог и
смел пред Вами, государь. Я счел себя бы удовлетво¬
ренным и осчастливленным весьма, когда бы мной Вы
не пренебрегли.
Я, государь, усердно и прилежно все изучил на небе
и земле и освидетельствовал все, что было в нашем
прошлом; я разобрал и то, что в настоящем времени
творится. И днем я и ночью об этом все думал и ду¬
мал — все это подробнейшим образом было обдумано
мною для Вас. Ведь если бы даже, допустим, сейчас
здесь явились к нам снова на свет государи иль Шунь
или Юй и стали б давать Вам советы, то даже они б не
имели, пожалуй, советов других, чтоб на эти мои про¬
менять.
Начну с того, что при закладке основы прочной госу¬
дарства нельзя не помнить об обстановке, когда друг
другу все не доверяют. Всегда будут те, кто внизу, под¬
вергаться уничтоженью; всегда будут те, кто вверху,
опасность предвидеть от них. И это, конечно, совсем не
тот путь, который привел бы к покою тех, кто вверху,
и к сохранности тех, кто внизу. Теперь говорят мне, что
брат Ваш младший родной замышляет стать сам госуда¬
рем Востока; сын же Вашего старшего брата на запад
идет, чтобы бить Вас. Сейчас говорят и о том, что У
подлежит обличенью. Сын неба по веснам и осеням зре¬
лый уже человек, и власти его основа — треножник дин
193

установлен прекрасно; он действует честно и строго, пока
безо всяких ошибок, и благость души нарощается
в нем. И все-таки вот как дела обстоят! А что говорить
о владетельных разных князьках, у которых и власть
и влиянье раз в десять побольше, чем у тех, о ком сказано
выше? И все-таки Страна под нашим небом как будто
и спокойна. Чем это объяснить? А вот: владыки боль¬
ших государств сейчас и малы и слабы и в возраст еще
не пришли. Наставники их и министры, которых назна¬
чила Хань им, пока еще держат правленье в руках. Но
вот еще несколько лет пройдет, и князья, покрупнее
средь других, окрепнут и определятся, наставники их и
министры от Хань, сказавшись больными, получат от
князя отставку, князья же возьмут да повсюду, от градо¬
правителей вверх, насадят своих, всё им лично угодных
людей: в таком положении дел есть разница разве от
тех, что случились на юг от Хуай и на север от Цзи?
В такие времена и вдруг желать, чтоб миром управлять
спокойно, не вышло б это и у Яо-Шуня! Хуан-ди гово¬
рит: «Коль солнце печет, обязательно жарко; коль нож в
кулаке, обязательно режь». Допустим теперь же, что
истина эта удобна, — тогда так устроить, чтоб все было
мирно и гладко, по-моему, очень легко. И если Вы не
захотите пораньше все это проделать, то как бы потом,
когда будет уж поздно, не пали б на землю «и кости и
мясо» и резать им шеи тогда б не пришлось. А в чем же
тогда будет разница с циньским последним периодом
власти?
Послушайте, сидя теперь на троне Сына неба, учиты¬
вая то, что мы сейчас переживаем, и пользуясь небес¬
ною помогой, Вы все еще боитесь опасность превратить
в покой и смуту превратить в благоустройство царства?
Что, если б Вашему Величеству пришлось жить не сей¬
час, а раньше, и как бы стать на место князя Хуань-гуна
в уделе Ци? Скажите, Вы как, не сплотили бы князей
удельных вкруг себя, чтобы прибрать к своим рукам

всю Поднебесную страну? Ваш покорнейший слуга,
я знаю все-таки, что в этом нашлись бы вещи, для Ва¬
шего Величества совершенно невозможные. Допустим
дальше, что и Поднебесная страна была б такая точно,
как тогда, во время оно, что сам маркиз Хуайинь еще
владычествует в Чу, Цзин Бу — в стране на юг от Хуай,
Пэн Юэ царем сидит над Лян, Хань Синь владычествует
в Хань, Чжан Ао царствует над Чжао, а Гуань Гао все
еще министр, Лу Вань владычествует в Янь, Чэнь Си —
над Дай... Представьте же, что эти шесть иль семь сия¬
тельных господ сидят себе еще без всякого ущерба и что
как раз вот в это время и Вашему Величеству угодно бы
стремиться к трону Сына Неба. Могли ли б Вы считать
себя спокойным? У Вашего покорного слуги есть осно¬
ванье знать, что Вашему Величеству не совладать бы
с этим настроеньем!..
Когда вся Поднебесная страна была объята хаосом и
смутой, Высокий августейший император восстал с дру¬
гими теми господами. А у него ведь даже не было тогда,
что называется, «подстилки»— окруженья из теремов
помощников-князей. Всем этим господам везло: и вот
одни из них уж были в чине сатрапа мелкого, другие
выбились в придворные секретари; но по талантам не
дошли они, конечно, очень далеко! А наш Высокий ав¬
густейший пришел на трон сынов небес во всем величии
своем военно-грозном, со всей премудростью светлей¬
шею своей. Он отрезал жирнейшие, лучшие земли и дал
их под царство всем тем господам. Кому из них больше
досталось, чем прочим, то сотнями были для них города,
а тем, кому меньше досталось тогда, и то это были де¬
сятки (и по три, и четыре) уездов. Какая ж то щедрая
дача была, благостыня! И все же после этого всего в те-
ченьи десяти последующих лет восстания, бунты возни¬
кали, в общем, девять раз.
А Вы, Ваше Величество, со всеми этими вокруг Вас
господами ведь не вступали в состязание талантов, чтоб
195

их себе всецело подчинить. Опять же ведь не Вы им
лично и титулы и земли дали. А раз и Высший авгу¬
стейший государь не мог при этих данных всех ни года
быть как следует спокоен, то я определенно признаю,
что Вы, Ваше Величество, тем паче.
Однако же мне могут возразить, сославшись, мол, на
то, что дело тут идет об отдаленных от нас делах. По¬
звольте мне, покорному слуге, попробовать сказать кой-
что и о совсем Вам близких. Представьте себе, что князь
Дао-хуэй — царит себе он в Ци, а князь Юань — в Чу,
а Чжун-цзы — в Чжао, князь Ю — в Хуайяне, князь
Гун — царь в Лян, князь Лин — царь в Янь, князь Ли —
в Хуайнани; что эти шесть иль семь магнатов безбедно
здравствуют поныне и что как раз об эту пору и Вашему
Величеству угодно идти на трон: могли ли б Вы упра¬
виться с страной? Я признаю по-прежнему, что Вашему
Величеству то было б вовсе не по силам.
Но эти все подобные князья, хотя себя по имени счи¬
тают все Вашими покорными слугами, но все они на
самом деле чувствуют себя Вам ровнями, пусть даже
и одетыми в холстину, — и это все. И ни о чем другом
не думают они, как о престоле царском и как бы каждо¬
му стать Сыном Неба — награждать бы кого захотелось,
прощать бы идущих на смертную казнь; а то, еще пуще,
иные из них желают водрузить над головою «желтую
надстройку». Ханьский закон для них недействителен,
а если и действенен — вне колеи, как это бывало с
князем Ли-ваном. Прикажете им — они не желают Вас
слушать, их вызвать к себе — а как их заставить при¬
быть? Но вдруг Вам как-то повезет, прибудет к Вам ви¬
новный, возможно ли и как к нему Вам применить за¬
кон? Ведь стоит лишь тронуть кого из родни, как все
в Поднебесной воззрятся на Вас от ужаса круглым зрач¬
ком и поднимутся все как один. А если средь Ваших чи¬
нов и найдутся отважные люди, как некий Фэн Цзин,
в тот самый момент, как он рот свой раскроет, кинжал

с рукоятью застрянет в груди у него. При всей Вашей
мудрости, Ваше Величество, с кем же в содействии Вы
будете этими править? Ведь те, кто подальше, наверно,
опасны для Вас, а те, кто поближе, устроят Вам бунт
и мятеж. Все это уже очевидностью стало.
Теперь что касается тех, кто с другою фамильей, но,
чувствуя силу в себе, было двинулись Вас супротив, то,
к счастью, Хань их всех уже поборола. А все ж нелегко
было выследить их. Одной же фамилии с Вами все дви¬
гались точно по тем же стезям, как то и доказано явно.
И положение дел всегда неизменно такое именно было.
Все, что несет с собой беда, несчастье, все это изменить
никто не знает как, и даже если на престоле сидит
теперь владыка просветленный и тот не может к спо¬
койствию мир привести, как быть тогда грядущим по¬
коленьям?
Дань, резчик коров, мог за день их разделать двена¬
дцать туш, а лезвие ножа не затуплялось. Чем это объ¬
яснить? А тем, что нож его, куда б ни шел, где б ни ру¬
бил и что бы он ни резал, разнимал, по общим линиям
всей туши направлялся. А там, где кости и хрящи, он
брал иль тяпку, иль топор. Но надобно сказать еще, что
человеческий резон, и честь, и толща доброты — все это
лезвие ножа в руках у властелинов наших, в то время
как авторитет и власть, закон и суд — топор и тяпка.
Теперь возьмем владетельных князей — они все вроде
тех костей, хрящей: отбросить от себя топор и тяпку,
а действовать лишь лезвием ножа, по-моему, то значит
лишь идти на то, чтоб затупить его иль вовсе обломать.
А почему не применяли их к тем мятежам на юге от
Ху ай иль к северу от Цзи? Там создалось такое положе¬
нье, что не пришлось, и все...
Я как-то раз когда-то проследил дела былые эти и,
в общем, так выходит, что все, кто посильней, бунтуют
ранее других. Так, князь страны Хуайинь еще был кня¬
зем в Чу; он был сильнее всех и взбунтовался первым.

Хань Синь, на варваров-номадов опираясь, восстал затем.
Гуань Гао получил поддержку в Чжао— и тоже начал
бунтовать. Чэнь Си с отличными войсками восстал во¬
след, Пэн Юэ использовал Хуайнань — восстал и он. Лу
Вань был самый слабый — и он поэтому восстал совсем
последним. Чаншаский князь имел всего дворов лишь
тысяч двадцать и еще пять тысяч, за ним и числилось не
много, но был он лучше всех других; по силам был он
очень слаб, но был честнейшим среди всех. Не то чтоб
только он отличен был особою натурой, но расстановка
сил была уже такая.
Представим же себе, что в те былые дни и Фань, и Ли,
и Цзян, и Гуань, забрав себе десятки городов, на царство
сели бы тогда. Сегодня, правда, их уж нет, но ведь пред¬
ставить это можно. Затем, допустим, Синь, Юэ и им
подобные вояки сидят еще среди князей. Они могли б
сидеть средь них и жить до самых наших дней! Итак,
выходит ведь, что для Страны под небом нашим в боль¬
ших чертах нам можно знать, что для нее пригодно. Так,
если захотеть, чтоб все царевичи, князья покорно и ло¬
яльно нам служили, нет лучше, чем велеть им быть та¬
кими, как тот в Чанша. Теперь, коль пожелать, чтоб дети
феодалов Ваших не превратились в крошево из мяса,
нет лучше, чем велеть им быть как Фань и Ли. А если
пожелать, чтобы вообще в Стране под нашим небом
царил лишь образцовый мир, нет средства лучше, чем
как можно больше феодалов здесь насадить, но силы их
ослабить. Когда их силы слабы станут, то ими будет
Вам легко, как должно, с честью управлять. Ведь если
государство слабо, то у него не будет зряшных мыслей;
и надо вообще создать такую силу в Империи среди
морей, которая б напоминала тело, что двигает своей
рукой, рука же пальцем управляет, и ни один из них не
отойдет от послушанья воле тела. Теперь, когда владе-
тели-князья уж не дерзнут питать в себе желанья не те,
которые должны бы, то все, как спицы в колесе, спло¬
198

тятся вокруг Вас, себя Вам отдадут, вверяя Вам теперь,
как Сыну Неба, свою судьбу. Что это мир и есть, то по¬
нимают все, и даже маленькие люди из народа. Вот по¬
чему в Стране под нашим небом все будут понимать те
светлые начала, которые угодно Вам развить. Нарежьте
всем определенные куски земли, создайте им режим —
и пусть из этих разных там и Ци, и Чу, и Чжао у Вас
получится такое-то число несходных государств. Пусть
сыновья и внуки князя Дао-хуэя, и князя Ю, и Юаня-
князя — все по порядку получают удел земли наследст¬
венного рода. А земли кончились — на этом и предел.
С другими вотчинами, вроде Янь, Лян и прочими древ¬
нейшими из них, — со всеми поступите точно так же.
В тех случаях, когда удельных единиц довольно много,
а сыновей и внуков маловато, основывают им особен¬
ный удел, создав его порядком лишь условным, в пус¬
тых словах, и предоставив всем на свет рождающимся
детям, внукам их быть тех уделов господами. А земли
рядовых князей пусть отчуждаются у них и конфискуют¬
ся в казну для дома Хань, князья снимаются, им назна¬
чается совсем другое место, и там потомству их отво¬
дится удел, им компенсируя количество земли. Вершок
земли — и человек на нем, а Сыну неба — никакой ко¬
рысти. Ему, по-честному, лишь утвердить спокойствие
и мир бы — и это все! Тогда вся Поднебесная узнает,
что Вашему Величеству угодно быть честным и уме¬
ренным всегда.
Когда таким порядком вся земля получит установ¬
ленный режим, то дети, внуки царской всей родни не
будут сокрушаться мыслию о том, что им-де быть на
троне не удастся. Тогда с их стороны, как подданных
внизу, не будет возникать желанья бунтовать, у Вас же
наверху необходимости не будет, чтоб их казнить. Тогда
в Стране под нашим небом все будут знать, что Вы, Ва¬
ше Величество, гуманны и добры. Когда же установятся
законы и нарушений их уже не будет, когда приказ пой¬
199

дет, ему ж наперекор никто уж действовать не станет, то
все подвохи Гуань Гао и Ли Цзи не смогут даже и ро¬
диться, а каверзы Чай Ци, Кай Чжана и других не будут
в зародыше своем. Простой народ потянет на добро,
чины империи, из тех, кто покрупнее, свою покорность
Вашим начертаньям докажут все, и вот тогда вся Под¬
небесная узнает о нравственных, незыблемых устоях, для
Вашего Величества священных. Тогда готовьте красно¬
телого младенца для власти над Поднебесною страной —
в ней будет мир, поставьте Вы над нею того, кто все
еще во чреве остается, пусть принимает всех в аудиен¬
ции лишь скинутый кафтан — не будет в Поднебесной
смуты.
Для современников великий будет мир и устроенье,
а в будущем потомстве Вас прославят как совершенно¬
мудрого царя. И вот одним лишь мановеньем пять за¬
вершений дел приложите к себе. Кого боитесь Вы, Ве¬
личество, теперь, что долго так не делаете это?
По положенью дел сейчас в Стране под нашим небом
она теперь больна разбухшими, как опухоль, частями.
Когда голень моя разбухает, становится она как поясни¬
ца, а палец — тот таким, ну прямо ляжка. И я не могу ни
согнуть, ни разогнуть такие пальцы, как хотел бы. Когда
вот так один или два пальца судорогой сводит, то я всем
телом ощущаю неудобство и весь как есть настороже...
И ежели сейчас же не лечить и этот случай упустить, то
обязательно усилится болезнь и застареет. Потом зовите
хоть Вянь Цяо, не сможет он покончить с ней. Да эта
ведь болезнь сидит совсем не в опухолях только — нет,
из-за нее еще больны конечности почти параличом.
Ведь сын Юаня-князя — кузен царя, а нынешний прави¬
тель, ван — кузена сын. Сын князя Хуэя — он родной
племянник Ваш, а нынешний его местоблюститель —
он сын племянника того. Выходит, что ближайшая род¬
ня порой удела не имеет, чтоб чувствовать себя доволь¬
ной в Поднебесной, а дальняя родня — бывает с нею

так, что власть себе она большую забирает и наседает с
ней на Сына неба. Вот почему покорнейший слуга Ваш,
государь, еще раз скажет так: не только опухоль болез¬
ненна сейчас, но и конечности, считай, в параличе.
О чем же плакать и жалеть, как не об этаких болезнях?!
201

202

ЧЖАН ПУ
На памятном камне у могилы
пяти человек
Эти пять человек те самые будут, что умерли здесь
в порыве честного чувства в то время, когда был схва¬
чен наш Чжоу из Ляо. И вот теперь сановники и пред¬
ставители всех лучших наших сил просили разрешения
властей и, получив его, смели, разрушили остатки той
молельни, что здесь была построена в честь Вэя, евнуха,
похоронив здесь этих пятерых. Затем они поставили
плиту у входа на могилу, чтоб засвидетельствовать всем
свои деянья гласно.
Да, да! Все это велико и чрезвычайно! Всего ведь ме¬
сяцев одиннадцать прошло с тех пор, как умерли те пя¬
теро, доныне, когда мы в этой схоронили их могиле.
А за одиннадцать тех месяцев, смотрите, толпой пришли
и богачи, и знатные чины, и карьеристы энергичные;
они болели, умирали, а умерев, тотчас же исчезали — да
так, что уж о них нет смысла говорить. Тем более без¬
вестные людишки, те, жившие в полях, в лугах, за горо¬
дом, в глуши. И только эти пять нам светят ярким бле¬
ском! Да как же это так?
Я, впрочем, помню сам, как был захвачен Чжоу: то
в третьем месяце, пятнадцатого было, в году, обозна¬
чаемом дин-мао. В тот день передовые люди, ученые из
наших же рядов вдруг вознесли свой глас в защиту пра¬
ва, чести, собрали средства меж собой и проводили его в
путь. Их плач и стон все небо потрясли с землею. Но вот
явился некто на коне, промчался перед нами и, с шап¬
кою в руках, их вдруг спросил: «Кто это тут по нем уст¬
роил плач?» Не вытерпев такого поведенья, все бывшие
на проводах схватили, свалили всадника на землю.
203

Тогда был губернатором и правил в нашем У клеврет
того же Вэя — и тот как раз, по приказанию кого был
арестован Чжоу. И вот народ наш уский, переживая это
злодеянье всей душой, воспользовался бывшей сумато¬
хой, поднял тревогу, шум, помчался на властей, и гу¬
бернатор сам едва успел укрыться от беды в какой-то
будке ретирады.
Когда ж беда прошла, он обвинил народ в мятежном
деле и попросил себе, что надо, у двора. Схватил, казнил
пять этих человек. Их имена: Янь Пэй-вэй, Ян Нянь-жу,
Ма Цзе, Шэнь Ян и Чжоу Вэнь-юань. Вот эти пять, что
ныне здесь в могиле лежат в почетном сне, свершили,
что могли. Однако же когда их всех вели на казнь, их
дух неистово пылал негодованьем, они выкрикивали,
понося его при всех, имя правителя сих мест и, весело
беседуя друг с другом, прияли смерть. Их головы, от¬
рубленные тут же, торчали на стене, но выраженье лиц
нимало не было у них искажено. Нашлись, затем, пре¬
краснейшие люди, сановники с высокими чинами, что
вынули сейчас же лян пятьдесят, купили головы всех
пятерых, потом прикрыли их и, наконец, соединили
с туловищем всем. Поэтому те, кто сейчас лежат в моги¬
ле этой, все полностью те пять, без всякого изъяна.
О да! О да! Когда творил свои бесчинства всевласт¬
ный евнух, то много ли, скажите, таких нашлось бы
в мире целом средь четырех морей, которые среди ин¬
теллигентных лиц, помещиков и джентри не согласи¬
лись бы своим принципам изменить? А эти пять людей
родились ведь средь гущи населенья, среди простых
людей. Всю жизнь свою они и не слыхали ученья, про¬
поведанного нам в стихах великих «Ши» и в «Шу», ис¬
тории великих государей; и все ж они так гордо воспы¬
лали великой честью человека, пошли на смерть с пре¬
зреньем к ней. Как это тоже объяснить?
А между тем аресты и захваты тех узурпаторов с ука¬
зами в руках, что устремляются с приспешниками всю¬
204

ду и заполняют всю Страну под нашим небом, в конце
концов, одним ударом сильных чувств, из нашей облас¬
ти им нанесенным, не смеют больше проявлять своих
грубейших массовых расправ, и главный евнух тоже
стал, в смятеньи и смущеньи, бояться взрыва честных
чувств. Его столь неприятные для нас и экстраординар¬
ные уловки не так легко уж стало проводить во всей
жестокости свирепой.
Он уловил момент, когда от августейшего лица был
выслан, и бросился в петлю там, где-то у дороги. Нельзя
сказать, чтоб это все не было достигнуто усильем всех
этих пятерых! И если так смотреть, то нынешние все,
кто высокопоставленные люди, в чинах сиятельных
и званьях, в один прекрасный день вдруг попадут под
суд за преступленья; иль так: все бросят, сами спасаясь
кто куда, причем никто не примет их к себе из близких
и далеких!.. А есть ведь и такие люди, что, голову себе
обрив, запрут тотчас свои ворота, валяют дурака, бла¬
женного помешанного, что ли, бредут затем куда попа¬
ло. Вот этих всех людей, позора полных, их подлые дела
сравним теперь со смертью пятерых— и каково ж то¬
гда? Что легкомысленно, презренно— и что солидно,
уважаемо, достойно?
Вот почему покойный Чжоу наш, Ляочжоу, свой
облик преданный и честный явил перед двором, был
награжден посмертным титулом, сияющим, прекрас¬
ным, столь возвышающим и красящим его в посмертном
бытии! А эти пять людей — они ведь тоже получили
честь приращения могильного кургана, упоминанья их
фамилий и имен на насыпи большой. И вот среди ученых
всей страны нет никого, который бы, пройдя, не покло¬
нился и слез своих не пролил. Все это ведь определенно
шанс, который в сотне поколений бывает только раз.
Представим же себе теперь обратное: что если б эти
пять и головы свои и шеи сохранили, состарились себе
под дверью и окном? Что ж — скоротали бы свои поло¬
205

женные дни, и всякий мог бы ими помыкать, как подчи¬
ненными слугами. Могли б они тогда согнуть значи¬
тельных и гордых, чтобы они сложили кисти рук в при¬
ветствие у самого пути к могиле их и вызвать в них тос¬
ку, печаль по честным, не сдающимся людям?
Вот почему и я со всеми господами из круга нашего
не мог не пожалеть, что над такой могилой стоит лишь
камень — вот и все. И я составил эту надпись, которою
хотел прославить, в свою очередь, величие идеи, как
жить и умирать, и как для государственного духа, бытия
важны такие простенькие люди. Кто ж эти выдающиеся
люди, сановники, известные у нас? То господин У Инь-
чжи, господин Вэнь Вэнь-ци и господин Яо Мэн-чан.
206

«ж
ЧЖАН ЦЗАЙ
Моя исповедь. Надпись с востока
Шутливые слова выходят из мыслей. Шутливые дви¬
женья создаются в обдуманном порядке. Одни прояв¬
ляются в звуке, другие видны в оконечностях тела. Ска¬
зать, что это, мол, не то, что на душе, не значит разъяс¬
нить. Желать, чтоб у людей совсем не создалось стрем¬
ленья меня подозревать, не верить мне — нельзя. Слова,
что по ошибке сказаны, не есть душа. Движения, что по
ошибке сделаны, не искренняя правда. Ошибся в звуке
иль свои конечности не так, как надо, двинул — сказать
теперь себе, что так, мол, надо было, то значит обмануть
себя. Стремиться же к тому, чтобы другие люди шли за
тобой, тебе поверив, то значит лишь обманывать людей.
Но кое-кто из нас, пожалуй, скажет так, что в том, что
вырвалось из сердца, вину беру я на себя — как вроде
бы насмешку над собой, а то, что я неправильно поду¬
мал, я ложно принял за свою же правду и искреннюю
мысль. Но эти люди, не умея сдержать насмешки над
тобой, наоборот, вину валят на то, что их насмешка вы¬
шла не к тебе. Отсюда постоянная гордыня и углублен¬
ная неправота: не знаю, право, я, которое из них считать
за худшее из двух.
Моя исповедь. Надпись с запада
Небесное начало соответствует отцу, земное же нача¬
ло — матери. А я, такой ничтожный, незаметный, живу
средь них в кишащем жизнью хаосе созданий. И то, что
заполняет Небо-Землю, я мыслю своим телом, естест¬
вом; а то, что Небо-Землю ведет, как полководец — рать,
я мыслю нравственной своей природой, духом. Народ
207

мой мне единоутробный брат, а все живое — я живу
с ним вместе, себя считая с ним одним. Великий госу¬
дарь — он старший, главный сын моих отца (Небес)
и матери (Земли); его великие сановники-министры, его
дома и слуги старшего в роду, ответственного в храме
предков сына перед своим отцом. Он чтит высоких воз¬
растом людей, и этим освящает он начало вечное лю¬
дей — старейших почитать как старших. С любовью
привечает он и жить дает всем сирым, слабым — всем,
кто в нежном возрасте пока, и этим освящает он начало
всех наших молодых любовно привечать как младших.
Сверхмудрый человек — он слит своею нравственною
силой с началом Неба и Земли, а мудрый человек — он
нам что лучший цвет и лучший брат. Все те в Стране
под нашим небом, что обездолены злосчастием своим,
все изможденные, усталые, больные, болезнью изуродо¬
ванные, несчастные, покинутые люди, сиротки, одино¬
кие, вдовцы и вдовы — эти люди все мои братья, кто
старший, а кто младший, в безвыходном своем подоб¬
ном положеньи, не знающие тех, к кому бы возопить
иль заявить, пожаловаться им. Теперь себя беречь есть
долг, как сказано, сыновний пред отцом. Иметь доволь¬
ный вид, ничем не огорчаясь, есть в чистом виде то, что
мы зовем к родителям благоговением сыновним. Со¬
шедших с этого пути мы называем извратившими в себе
великое моральное начало; а тех, кто сам вредит искон¬
ному добру и убивает лучшее и лучших, тех мы зовем
злодеями, ворами. Тот, кто содействует злодею, есть
негодяй; но тот, кто оправдал свой облик человека, со¬
бой напоминает нам его прообраз высших сил Земли.
Тот, кто узнал и понял жизнь Земли и Неба во всех их
формах и метаморфозах, тот хорошо умеет исполнять
свой долг земной почтительности сына; а тот, кто углу¬
бил свой дух в непостижимость тайн созданья, тот хо¬
рошо сумеет продолжать заветные начала своих отцов,
и Неба и Земли. Не знать причин, стыдиться даже тех
208

углов, где в доме протекает свет, то значит не иметь
в себе ни перед кем, особенно пред Небом, постыдных
мыслей, дел.
Хранить в себе незыблемую душу, питать в себе та¬
кую же природу, которая живет средь Неба и Земли, мы
это именуем не слабеющим ни днем, ни ночью самосо-
блюденьем. Кто выказал свое пренебреженье и отвра¬
щенье к чудному вину, так это был сын Чунского баро¬
на, который проявил при этом уважение к началам нрав¬
ственности сына пред отцом. Кто воспитал блестящего
князька и человека, так это он, пожалованный граф Ин-
ский Као-шу, который благостыню духа распространил
и на других себе подобных. Один, затем, не ослаблял
усердья своего к работе, но заражал других своим энту¬
зиазмом — и это видим мы в блестящем поведеньи
Шуня-сына по отношению к отцу. Другой не захотел
нигде скрываться, он ждал себе огня, котла и казни — и
это был Шэнь Шэн, почтительно-послушный сын отца.
Считать свое плотское естество полученным в наследст¬
во от отца и должным в землю возвратиться в том же
цельном виде— о, это он, тот Шэнь, великий ученик!
А тот, кто был самоотвержен и пошел туда, куда велели,
покорный злому приказанью, то был Бо-ци. Богатство,
знатный чин, поток обильный счастья имеют дать мне
жить обильно и роскошно. А бедность и убожество
в людях, печаль и огорченье в сердце — все это Небеса
тебе дают как дар и благостыню, чтобы вести тебя
путями совершенства. Пока я жив, я действую согласно
воле Неба; когда умру, спокоен я, что действовал как
надо.
209

ЧЖАН ЮНЬ-ГУ
Наставленье о троне —
великом сокровище
И теперь и всегда в старину, вниз смотря или в небо
взирая, люди знали одно: государь наше счастье творит.
Государем, конечно, быть трудно; быть повелителем
Страны, что расположена под небом нашим, и во главе
стоять, вверху над высшими князьями и графами. Счи¬
таясь с тем, что может дать земля, они представят ко
двору все то, что государь захочет; чиновники, во всем
своем составе, исполнят и распространят его ума пред-
начертанья. Вот почему сердце, живущее в вечной тре¬
воге, с каждым днем напряженность свою ослабляет;
чувства кривые, вконец извращенные мысли, в свою
очередь, тут же себя распускают вовсю. А понимают ли
люди, что всякое дело плохое возникает из малых не¬
брежностей, беда и несчастье рождаются даже без пово¬
да. А надо утверждать, что совершенный человек ман¬
дат себе от Неба получает, спасает утопающих в воде,
дает исход в несчастьи, затрудненьи, вину за зло людей
относит лишь к себе, равняется в душе лишь по народу.
Великое светило не дает какого-то пристрастного сия¬
нья, а высшее начало не имеет какого-то пристрастного
сближенья. Поэтому лишь одному на свете человеку
Страной под нашим небом править и не давать Стране
под нашим небом служить ему лишь одному — и толь¬
ко — человеку. Уставом благочиния ученых он запретит
себе роскошество и прихоть, а музыкою древнего укла¬
да он заградит себе к излишеству пути. Налево пишут
его речи, направо регистрируют дела. Выходит он —
пугают всех с дороги, домой идет — всем велено стоять.
Четыре времени года ему всегда определят, когда ему
210

сменять себя, когда распространяться. Три светоча с его
деяньем совпадут: с достойными его делами иль с упу-
щеньями, ошибками его. Вот почему собою он являет
меру всех земных вещей, а голосом своим — закон для
всех людей.
Не говори, мол, там не знают, и, сидя высоко, ты
слушай тех, внизу. Не говори, какой, мол, в этом вред.
Копя по мелочам, нарвешься на большое. Наслажденье
нельзя доводить до пределов: когда наслажденье дошло
до пределов, сейчас же рождается горе. И чувственность
свою нельзя спускать с цепи: коль чувственности сооб¬
щить размах, беда тебе готова. Устроить величавый вид
друг к другу девяти ворот внутри дворца, но там, где
сам живешь, поместятся одни твои колени. Те помрачен¬
ные, тупые государи, не понимая сути дел, сплошным
нефритом обрамляли свои роскошные террасы и инкру¬
стацией изумрудной апартаменты украшали. Расставишь
ты перед собой рядами плотными, как сеть, все восемь
драгоцен-ных яств, но съешь не больше, чем вместит
один твой рот, — и все. Безумец — только он один — не
ведал, что творит, валил горой барду вина, вино ж во¬
круг него стояло сплошь озерами.
Не дай душой твоей владеть влеченью к женщинам
дворцовым. Не отдавайся вне дворца приманкам дичи
и живья. Не придавай большой цены вещам, которые
достать, по меньшей мере, нелегко. Не слушай звуков
и мелодий, губящих царство, царский род. То помраче¬
нье красотой, что происходит во дворце, подрубит ко¬
рень человека в его духовном естестве. Те страсти, что
порой бушуют там, за пределами дворца, волнуют душу
человеку своим неистовством лихим. Те трудно добы¬
ваемые вещи — пустая роскошь, только и всего, а пес¬
ни, разрушающие царство, царский род,— сплошной
разврат и блуд.
Не говори: я знатное лицо и потому могу, мол, быть
высокомерным с людьми достойными, небрежничать,

третировать ученых. Не говори: я мудрый человек
и потому могу, мол, отвергать все представленья мне
и нареканья — самоуверенный, самодовольный. Я слы¬
шал вот что: раз владетель Ся, держа в своих руках кор¬
зину с угощеньем, неоднократно с места поднимался.
И также был монарх династий Вэй: его тянули за халат,
чтоб вразумить его к добру, но он не внял, не прекратил
своих губительных затей.
Успокой тех людей, что мятутся, ворочаясь ночью
в постели, — подобно весеннему свету, подобно осен¬
ней реке. Высоко, высоко, как горные кряжи! Далёко,
широко, как полные воды! Имей стремление к величию,
размаху Высокого монарха Первой Хань! Приникай со
стараньем ко всем тем делам, что потребны в правле-
ньи! Как будто идешь по тонине, подходишь к пучине
воды. Трясись, трепещи, берегись, осторожней! Старай¬
ся воплотить в себе всю осторожность, деталь души мо¬
нарха Чжоу, Вэня — Культурой Просвещенного царя.
Как в «Ши цзине» — «Каноне древних рифм», где гово¬
рится, что монарх, того не ведая, не зная, идет стезей
владыки-божества. Как в «Шу цзине» — «Каноне древ¬
ней речи», где сказано, что он не однобок, не демагог,
идет стезею честного царя. Объединяй ту сторону и эту
в одной своей груди и чувстве. Уничтожай в душе своей
и мысли свои пристрастия и злобу. Коль скоро народ¬
ные массы покинут кого и отвергнут, тогда лишь предай
его казни. Когда же народные массы возлюбят кого,
пожелают, тогда лишь его награждай.
Ослабь задиру-силача средь них, направь к добру их
беспорядок. Дай правый ход бесправью их и выпрямляй
все то, что криво. Вот почему и сказано давно: «Как на
весах, как в гирях!» Не надо ограничивать пределом
любую вещь: ведь ежели она повиснет на весах, то вес
ее, тяжелый или легкий, сам обнаружится сейчас. Как
гладь воды, как зеркало! Не надо никому и ничему пока¬
зывать свое расположенье: все то, что служит зеркалом

вещам, само собою обнаружит их красоту или уродство.
Не допускай себя до грязи, до мутно-мутного начала
всех вещей. Не допускай и чистоты в сверканье ярком,
резком, на глазах. Не допускай, чтоб грязь и грязь вели
тебя к сплошному помраченью. Не допускай, чтоб были
приняты за яркий свет детальность, упорядоченность,
педантизм.
Хотя твоя царская шапка с висящими кистями бус
и застит тебе очи, но ты гляди вперед, стараясь увидать
то, что пока и формы не имеет. Хотя твоя царская шапка
с висящей всюду бахромой и закрывает тебе уши, но
внемли — и услышишь, что потребно, пока и звука еще
нет. Пустись всем сердцем в область чистого покоя,
и дух свой устреми в блаженную прогулку, туда, где
высший Путь всю суть свою хранит.
Когда ударяем мы в колокол билом, то, вслед за раз¬
мером — большим или малым, получим звук тот иль
иной. Когда наливаем мы воду в сосуд, то, вслед его
форме, глубокой иль плоской, мы и наполним его.
Поэтому и сказано давно: «Небес постоянный закон,
земли постоянный покой, царя постоянная норма».
Все четыре времени года, к словам не прибегают
хоть, но, друг за другом чередуясь, наступают. И приро¬
да мильонов созданий— она бессловесна, но, превра¬
щаясь и изменяясь, всегда вполне завершена. Понятно
ль всем, что сила государя была причиною того, что вся
Страна под небом нашим теперь приходит к миру? Наш
государь покончил со смутою, всех одолел он силою
разума; народ наш боится величья его, не понимая его
добродетели. Наш августейший государь определил
судьбу людей, ее раздув ветрами честной правоты; на¬
род наш вспомнил ее начало, не обязав себя ничем в ее
конце. И вот монарх наш любит знать о том, как встать
на правый путь, всем гением своим, всей царской муд¬
ростью своей. Влияет на людей он прямо из души, сво¬
им словам дела дает в пример. Он обнимает всю сущ-
213

ность царского правленья, и сверху донизу он шлет свои
указы и посланья.
Страна под небом нашим стала общей, единый чело¬
век имеет счастье в ней.
Открыв силок, Тан слал ему заклятье, а Шунь под
цитру в лад слагал свои стихи. Один день и другой ты
это повторяй и в этом пребывай.
Все на себя сам навлекает человек: от Неба помощь
ему свыше! Чиновник-обличитель в цензорате берет на
себя смелость заявить все это референту его величества
монарха по представлении ему различных недоразуме¬
ний.
214

ЧЭН и
Наставленье о действиях в мире
Мудрый, с умом человек знает все тайны движенья:
В мысли своей он дойдет до самой правды себе.
С волей к добру и ученый себя совершенствует
в жизни.
И соблюдает себя в действии каждом своем.
Если за правдой идти, то жить будешь очень богато.
Если за похотью вслед — только опасность одна.
В жизни, в ее суете надо об этом подумать.
В страхе, в раздумье всегда прочно себя держать.
Если ученье твое совпало с природою духа,
Вместе со Сверхмудрецом ты к одному с ним идешь.
Наставленье о слове
Сердца людского движенья, волнения, жизнь,
побужденья
Слово используют, чтоб дать знать другим о себе.
Вырвется слово — смотри, чтоб не было спешным
и вздорным,
Этим в своей душе всецело покой найдешь.
Что ж говорить мне о тех важных, как стержень,
движеньях?
Двинули лишь войска: слово — и мир наступил.
Счастье твое иль несчастье, прославлен ты иль
обеспечен,
Одним лишь тобою — и только — все это
привлечено.
Вред невелик — тогда болтовня лишь будет пустая;
Вред посложнее — тогда все разрастется, как куст.
Дашь себе волю в словах, другим же тотчас
возражаешь,
215

Скажешь сам дерзость — явится грубый такой же
ответ.
Все, что не строго законно, того говорить и не нужно!
Будьте внимательны, да, к этим учащим речам!
Наставленье, как надо видеть
Сердце, скажу я вам, в нас, по сути, емко и пусто:
Что ни воспримет в себя, зримого нет и следа.
Руководящее им важное есть начало.
Видеть — вот что ему будет законом всегда.
Коль помраченье сгрудилось пред взором твоим
отовсюду,
В сердце твоем тогда будет заметен уклон.
Строгий регламент клади на внешние вещи жизни,
Чтоб обеспечить навек внутренний мир себе.
Справься с собою, вернись к благородному,
чинному быту,
Долго живи в нем: тогда истину сердце прозрит.
Наставленье, как надо слушать
Люди имеют в себе им данное здоровое чувство,
Корень — в природе той, что Небом дарована им.
Знания жизни, ученья его род людей изменяют,
И, вслед за этим, оно теряет свою прямоту.
Как высоки те, прозревшие правду задолго до нас!
Знали они, где им встать; имели, где корни пустить.
Г рань положите превратному с истинно честным
сердцем,
То, в чем приличия нет, — нечего слушать его.

ЧЭНЬ ШИ-ДАО
№
т
т.
В Павильоне воспоминаний
Чжэнь — то старинная богатая семья в Сюйчжоу. Что
до почтеннейшего Чжэня, то начал он свою карьеру
профессором в училище, имея ученый титул «знатока
канона». В его краях его все называли отличным чело¬
веком. Однако дом его беднел из года в год. Через деся¬
ток-другой лет он даже уж не мог устроить похороны
своим родным, просил взаймы в уезде и в селе на похо¬
роны всех — отца и матери, и братьев — старших,
младших. Так хоронил он много раз, и местные друзья,
его жалея, ему частенько помогали. Когда он всех
похоронил, он посадил там ряд деревьев, прибавив к
тем, что уже были, построил домик возле них и по¬
просил меня ему дать имя. Я так сказал на это: «Когда
глаз видит что-нибудь, то мысль ему идет вослед. Ко¬
гда глаз видит щит, копье, то вспоминает мысль о
драке; когда он видит нож, пилу, то вспоминает
мысль о страхе; когда он видит храм, алтарь, то вспо¬
минает почитанье; когда увидит дом и двор, то вспо¬
минает о покое. А надобно сказать, что у людей в ду¬
ше живут любовь и отвращенье, и радость, и боязнь.
Когда подходит что-нибудь, то мысль уж здесь. Таков
закон — определенно.
Теперь взойди на высоту и вдаль взгляни на сосны,
кипарисы, затем сойди к курганам и буграм; пройди
средь насыпей могил, увидишь — зарастает все гус¬
той травой, бурьяном и кустарником колючим, везде
перекрещенья троп и зайцев, и лисиц... Тогда, бывает
ли, скажи, чтоб ты не думал об отце? Ты просишь у
меня назвать свой павильон. Изволь, то будет Павильон
воспоминаний.
217

Родители для нас — то самое, что мы не забываем, и
нравственно высокий человек относится к ним бережно
весьма. Поэтому он делает могилу в предместье города,
возводит бугорок, проводит ров и строит дома храм, где
будет им, как предкам, приносить уставом названные
жертвы. Он носит траур на себе, хранит и чтит все тра¬
урные дни и в эти дни горюет и грустит. Все это для
того, чтоб сохранить свое о них воспоминанье. Забыть
их мог бы ты, скажи?
Однако ж после них, спускаясь вниз к грядущим по¬
коленьям, когда срок траура большого истекает... Когда
он кончится, кончается и чувство, а чувство кончится,
так их, родителей, гляди, уже забыли! И, начиная от
моих прямых родителей и вплоть до их забвения потом¬
ком, расстояние это далёко— и в этом всё! За этим ты
и сделал павильон! Вот сыновья твои и внуки подни¬
мутся в твой этот павильон: забудут ли зачем? Они,
проникшись чувством к предку, свое воспоминание
о нем здесь разовьют — и шире, вдаль... Не может быть,
чтоб их не охватил подъем!»
Мне Чжэнь сказал: «Вы все исчерпали сейчас, сказа¬
ли все, что есть, и я, быть может, поняв все, сумею сде¬
лать все...» А я на это: «Вот и нет! Еще не все! Ведь де¬
ло в том, что вспоминают люди все по-разному: при¬
личный человек и негодяй совсем не одинаки. Впослед¬
ствии не может ли, скажи, случиться так, что некто
явится сюда, посмотрит вкруг на эти насажденья и вспом¬
нит, что они ведь... матерьял; посмотрит вкруг на раз¬
ные кустарники, жужубы и вспомнит, что они б сгоди¬
лись на дрова. Поднимется потом он на могилу и на
курган и вздумает все то, что он таит. Не так ли?»
При этих моих словах мой Чжэнь затрепетал, струями
покатились слезы, он зарыдал. А я ему: «Постой, еще не
все! Я напишу об этом меморандум так, чтоб сын твой
или внук читали, вникали в него и, видя то, что он пре¬
красного сулит, тем словом были бы убеждены, а то, что
218

там найдут отрадного весьма, пускай возьмут себе
в зарок, чего не делать никогда. Тогда, не правда ли,
того, что я сказал, возможно избежать?!» Мой Чжэнь
стер слезы и, благодаря, сказал: «Не будет этого, конеч¬
но!»
И вот я взял и написал.
219

220

ж»
ЮАНЬ ХУАН
Поэма о поэме
О как огромно, велико предназначение поэмы!
Чувством своим она вся в обаянии Неба-Земли!
А сила живая ее движет духами света и мрака. Голос ее
положен на струны свирели, ее дух превращает и зиму
в весну.
И в тот момент, когда поэт исполнен лучших на¬
строений и воспевает жизнь природы, блуждает он
дюймом сердечным в античности тысячелетий, вбирая
все восемь предельных пространств в одну свою горсть,
упоенный цветами душистыми, отбирая себе их остат¬
нюю роскошь. Мечтою своей он летит и летит, устрем¬
ляя ее в облака; он в сердце своем полон силы и мощи,
и ножом вырезает, как цаплю — гравер. Полный реши¬
мости бросить все то, что плывуче, он весь приникает
к каркасу вещей; мыслит о том лишь, чтоб мозг ухва¬
тить, а плоть — ее можно отбросить!
Теперь, когда он разовьет напев и сложит он его в по¬
эму: он выберет слова, которые войдут в фигуру вещи,
и рифму подберет в такт сердцу своему. Он новые тоны
создаст на яшмовом цине чудесном, прощаясь с опавшей
листвой средь старого-старого леса.
Его слова, конечно, близки и доступны, но там, внут¬
ри, живет далекое весьма. Его идеи так обычны, неглу¬
боки, а входят вглубь.
Когда же августейший император живет в подвласт¬
ном ему мире, сидит на фоне тронного экрана, у рамы
самой парапета и принимает лично всех вассалов, да,
принимает... О как поют тогда согласно, стройно лазур¬
ные привесные нефриты! Он принимает дань от прибы¬
вающих к нему со всех сторон народцев маней, да; о как
221

бесчисленно тогда темнеют бунчуки у них! В тот час
излагается лучшее все, аудиенций-собраний достойное,
и полагается все августейшее в струны и флейты к зву¬
чанью. Пристало этому всему иметь величественный
вид и бездною широкой расстилаться, отнюдь не позво¬
ляя, чтоб фривольность и новое закрались и сюда. Быва¬
ло так в Палате тигров: весенний пир до самого рассве¬
та, всю ночь идет, и девушки, воспитанные строго, со¬
суды с винами в руках вздымают; красавицы же служат
государю на пире том у яств его. Вещай о пире честном,
да, честном: и радости его легки, и чин его лишен поро¬
ка. Воспой утехи теремные, да, его утехи: мир и покой,
страсть и любовь. Благоволи тогда настроиться в тон
строгий и прямой, неся царю разумное увещеванье, его
от блуда отвращая и в сердце поселяя ненависть к изне¬
живающей роскоши шелков.
Когда же все девять святилищ возносят свои песно-
пенья и, к югу за городом, жертвенный гимн начинают,
тогда будь торжественно прям, будь торжественно
тверд! Благоволи величественным быть, будь весь вни¬
манье; когда хвалишь, прям будь и светел; упустишь —
и тебе не внимут.
А вот теперь великие войска идут через границу: де¬
сятки тысяч конной рати — что сели облака! Как дви¬
нутся кони, пусть песни звенят; вернется войско — ода
победе! А слову в ней пристало быть великим— вели¬
ким, да! Не стоит забывать и о предупредительных то¬
нах. И должно здесь ценить торжественный настрой —
особенно же дорожить бодрящею готовностию к бою.
В былые времена министр царства Чу изгнанию под¬
вергся, а ханьская наложница — та от дворца отставлена
была. У странника в чужой земле одежда зимняя в лох¬
мотьях, а у вдовы в ее светлице до исступленья плач
и слезы. Сын без родителей и служащий без места, под¬
вергшись клевете, не ведают путей, где б высказаться
им и дать себя понять. Порой они в короткой и рифмо¬
222

ванной строфе дадут звучать своим мечтам, в глуби себя
захороненным; порой, наоборот, в пространной, длин¬
ной оде опишут затаенное внутри. Горюй тогда, не
злясь, и намекай туманно, как будто прикрываясь. Иди
стезей боязни и сомнений — о да, о да! — как будто так
всегда с тобою было, и пребывай — о да! — в печали и
заботе. Но не воспринимай с болезненностью это!
Бывало, не правда ли, так, что Цинь или Чу — да,
Цинь или Чу — различные страны совсем; да, кроме
того, процветать иль в ничтожестве жить — да, жить —
различные, в общем. Идущий дорогой своей молодец
разрывает нутро; сидящий на месте своем человек еду
прекратит. А ветер все воет и воет, тоску на него нагоняя,
трава же все сохнет и вянет, меняя окраску свою. Тогда
так сердечны-сердечны слова, что дарят на прощанье;
они изливают нутро человека, исторгнув из сердца все
то, что было в нем, думы и чувства. Тогда излагай все
лучшие думы, что копил в продолжение жизни; утвер¬
ждай дорогого в его превосходной стезе. Вразумляй, но
не льсти, уклончиво всячески действуй и мягко: не надо
прямым быть и резким...
А вот весенняя трава — трава, которая расти лишь
начинает. И вот осенняя луна — луна, которая сейчас
светлей всего. Зной всею силою своей нападает на маты
жилья; снег, леденящий меня, заполняет пространства
вокруг... Сообразно таким четырем временам сожалей,
что уходят они; прочувствуй всю тварь и природу, на¬
строй себя, что ль, на испуг.
Не следует, впрочем, все время одно только делать:
на лоне природы баюкать себя и тянуть это — нет, надо
всю глубь своей мысли излить в мелодию-новость. Ко¬
гда ж, например, в разрушенном старом дворце прорас¬
тают в обилии злаки, иль вдруг в павильоне царей,
стоящем особо, раскличется иволга громко, в пустын¬
ных горах я стою и взираю куда-то далёко— зеленая
степь вдруг вся перед взором моим; гляжу тогда на
223

древние руины, да, руины, но испускаю вздох сего¬
дняшней тоски. Я болен тем, что было прежде здесь, да,
здесь, и раскрываю для себя идущие за ними (этим) за¬
блужденья.
В словах не надо разом исчерпывать всю мысль,
и мысль не подгоняет пусть твою тему. Теперь вот, на¬
пример, желают долгих лет во имя вечных гор Чжун-
наньских государю; или с цветком кислицы — мэй
с законным поздравляют браком; или, подумав обо
всем, достойного имелось что в умершем, иди, оплаки¬
вай нам вдаль ушедшего, а до того, как будет погребе¬
нье, составь и погребальный спич.
Но, раз настроившись на радостное слово — да, да! —
ты возликуй, но все ж на некоторый лад; а преиспол¬
нившись печали погребальной — да, да! — ты убивайся,
но правдиво, достоверно. Радость не будет тогда воз¬
мущать твою душу, а горе не будет рвать душу другим.
Вот таковы разнообразные манеры для воспевающих
речей: они, как заросли, цветут в литературном верто¬
граде. И это все приняв в соображенье, и доблесть выс¬
шую душой объяв, и исключительную преданность
поставив принципом себе, я воспеваю чувство там, на
нашей женской половине — да, да! — а вдаль протяги¬
ваю мысль к труду всесовершеннейших персон; я рас¬
скажу про идеального царя и просвещенье от него, а по
соседству укажу на травы или на жуков.
Слова песнопений моих могут вызвать к движенью
природу, природу: и тогда в пустоте исчезнут и внеш¬
ность, и вещь. И если красивый укол не оставит сле¬
дов — о, следов — то это и зовется фэн, или эпос клас¬
сических книг.
Теперь, когда безупречно прямыми словами говорю
я о тех, кто правдив, а кто лжив, торжественным словом
сужу об истинном и о поддельном, когда в моем слове
изящном нет лишней красивости вовсе, а в искренней
сущности дела нет места мужицкому слову, и речь моя
224

будет идти лишь о том, что людей просвещает, то это
назвать надо я, иль классической одой (как да я или
сяо я).
Но вот торжественно и важно распространяю голос
свой, и в чистом храме моих предков я развиваю свой
напев и прославляю выдающееся дело и убедительной,
и искреннею речью, и величаю я достоинства всех пред¬
ков, душою углубляясь в них и чувством — без гипер¬
бол, без всяких там поверхностных намеков: чтобы ка¬
залось, будто я увещеваю, и в то же время будто и сме¬
юсь. Когда я облик дам живой по всем решительно
статьям и направленьям, то это называю сун, иль славо¬
словием и гимном.
Мое чувство видно в слове стиха, мысли мои возбуж¬
даются встречей с предметом; малейшее вдруг разовьет¬
ся до прямо огромного, далекое где-то начало — я дам
вдруг его понимать; за человеческим пойду я сущест¬
вом, все излагая в такт с его началом, но меру всех ве¬
щей я полагаю в достойном человека поведеньи. И вот
тогда распространяюсь я о вещах, делах и прочем всем,
тесня притом свои предметы к правдивой истинности
их, и после этого всего я приступить могу к созданью
фу, или поэмы распространенной.
Овладевая фантастичным, спешу я правду передать;
речь о ком-то о другом, а я в виду имею сам себя. А то
возьму катающийся камень и буду разуметь массив
Тайшаньских гор; иль так: речь поведу о грязной Цзин,
а мысленно сравню ее с чистейшей Цзи. Порой овладею
идеей, которую можно затем проследить. Порой бес¬
предметность во мне и трудно на что-нибудь мне ука¬
зать. Но мысль моя всегда опередит предмет, и это на¬
зываю я сравненьем-би, иль стилем аллегорий.
Под впечатлением событий иль в возбужденьи своих
чувств, вслед чувству своему рождаю поэтический ук¬
лад. Предметы и людей легко расположить в слова, но
то, что в глубине нутра, конечным выраженьям непод¬
225

властно. Этим стихом возможно поднять неразумных,
бесчувственных, глупых, можно, с другой стороны, ок¬
рылить понимающих, умных... Порхает стих, как горная
косуля, висящая над пропастью рогами, ровнехонько
идет, как конь небес, бегущий по дороге: ищи его —
и след простыл. Вот этот стих я называю син, подъем¬
ным и в развитие грядущим.
Когда ж все шесть начал классической поэзии изло¬
жены, тем самым и деление на лучшее и худшее — оно
уж налицо. Коль душа твоя в вэйском палаццо живет, то
можешь свободно воспеть облака в царстве Чу; душою
привязанный к вони и смраду, в пустом отвлечении мо¬
жешь себе толковать о тонком амбрё орхидей. Но ежели
ты уклонишься от Истинного бога, то даже роскошью
узорною блистая, ты будешь все-таки писатель неуклю¬
жий. Если все лишние, сорные поросли да не обрезать,
вид будет тогда, словно нитка шальная: держит одна на
себе; иль так, что нота гун поет, а нота шан не отвечает,
металл мелодию дает, а камень в равновесье не пришел.
И если хоть на ниточку, на волос есть недостаточек ка¬
кой-то, то даже пусть готов твой стих, не будет перво¬
классным он. Когда ж душа твоя, божественный твой
дух и не в гармонии живут, дух сердца демонами схва¬
чен, ты потеряешь ту манеру, изящную и мягкую мане¬
ру, что свойственна писателям большим, и олицетво¬
ришь в себе наклонность и пристрастие настойчивых,
назойливых особ. Досадным будет резкое стремленье
потоков быстротечных, и тогда пусть даже превосход¬
ной будет вещь, — она не будет гармоничной. Пусть
даже стих напоминает на диво сложенные яшмы, но
мысли уж не будут снизкой подобранных в нее жемчу¬
жин, в произведении твоем окажутся и мертвые стихи:
здоровый стих, но без такой же кожи; хвост с головой на
линии не будет, в звучании мелодии стиха прорывы бу¬
дут очень часто. Все оттого, что нет законченной вполне
большой живительной идеи, и все произведение твое,
226

пусть даже полное гармонии и тона, по существу ока¬
жется сухим.
Вот почему в себе ты устреми в полет, и быстрый,
сердце, божественный свой дух; а в окружающем тебя
идею всех вещей исчерпай до конца. Дай только жизнь
ей — и восстанут горы; дай ей сосредоточиться —
и пучина прозрачною станет. В движенье ее приведи —
пойдут облака, ручьи потекут. Ее разукрась — в бамбу¬
ках засверкает парча, запорхают красоты цветов. И бу¬
дет тогда насыщенным творчество, густым, как сладкая
гуща вина; иль наоборот, так пресно, безвкусно, как тот
величайший напиток, что в храмовой жертве дается.
И будешь стремителен ты, как лёт безудержной стрелы,
иль будешь медлителен ты, как настроенный лад твоей
цитры. Ты, может быть, будешь сначала как будто
и нетороплив, в конце же концов заторопишься, станешь
быстрее и резче. Порою покажешься лживым, на самом
же деле ты будешь правдив. Иль, может быть, будешь
снаружи как будто сухим, внутри же — и сочен, и ту¬
чен. А может случиться и так, что тесно словам твоим
будет, а мыслям просторно, широко, иль так, что гни¬
лье в одно мановенье превратишь ты в свежину, иль так,
что из самой причудливой вещи ты сделаешь здраво¬
спокойное нечто.
Есть много путей для стиля поэм, волненье от них —
десятками тысяч слоев. Стилист изощренный теряется
в корнях вещей, а тот, кто идеей богат и ее культивирует
очень, отбросит листву, как ненужное, прочь. А ты вот
решился принять своим правилом то и другое: и пыш¬
ную роскошь стиха, и самую толщу идей; возможно, что
оба чудесных начала друг к другу прильнут. Поэты —
и Цао, и Лю, услыхав о таком достиженьи, душой опадут,
а поэты Ли Бо и Ду Фу, с таким повстречавшись единст¬
вом, свой дух растеряют в уныньи. Ты вернешь величай¬
шие оды к волненью безумному жизни, подняв упадаю¬
щий дух классицизма до сотен и сотен саженных высот.
227

ЮАНЬ ХУН-ДАО
Жизнь Сюй Вэнь-чана
Сюй Вэй был по прозванию Вэнь-чан. Он из идущих
на экзамены студентов в стране на север от Горы, но
слава имени его была особенна, была чрезвычайна. Ко¬
гда наш уважаемый Сюэ Хуэй служил инспектором
в Юэ, талантам Сюя он удивился и называл его ученым
всей страны. Однако же судьба его была превратной. Он
шел неоднократно на экзамен, но там сейчас же споты¬
кался. А губернатор Ху Цзун-сянь, наслышавшись о нем,
принял его к себе в секретари. Но всякий раз, когда
Вэнь-чан к нему являлся, был обязательно в простой
пеньке и черной головной повязке, а говорил свободно,
без стесненья о государственных делах страны: он очень
нравился тем господину Ху. Как раз в те годы губерна¬
тор заведовал войсками на границе и в трепет приводил
своею властью служивших на юго-востоке. Закованные
в латы, шишаки пред ним стояли на коленях, ползли
змеей, не смея голову поднять, а наш Вэнь-чан, сам бу¬
дучи не больше чем студент и самый низкий подчинен¬
ный, держал себя с ним очень гордо, и те, кто осуждали
такое поведенье Сюя, его равняли с древними Лю Чжэнь-
чжаном, Ду Шао-лином и другими.
Вот как-то раз достал Ху где-то белого оленя; сейчас
же приказал Вэнь-чану подготовить государственный
трактат — и подал на приеме государю. Наш государь,
что ныне в Вечном мавзолее, сказал, что это обращение
ему понравилось, и губернатор с той поры стал еще бо¬
лее дивиться Сюю. Теперь уж все как есть бумаги, док¬
лады, планы и записки шли исключительно и только от
него. Вэнь-чан, в сознании своих талантов и умений,
любил придумывать расчеты, причудливые, странные
228

донельзя, но о войне он толковал, частенько попадая,
что говорится, в центр вещей, а на житейские дела он
так смотрел, что никому то не было по вкусу. И тем не
менее он шансов не имел. А раз он этих самых шансов
на успех у представителя правительства лишен был, то
порешил поэтому себя отдать дрожжевым зельям. По¬
шел бродить вовсю, куда хотел, по водам и горам. Так
обошел он Ци и Лу, и Инь и Чжао вдоль и вглубь; в пус¬
тыни северные закопался и там все видел, наблюдал.
И все, что видел он,— как рушилися горы, вставали
моря, пески вздымалися и странствовали горы, пел
дождь и ложились деревья, безлюдные долы и шумные
центры, и люди, и рыбы, и птицы, и всё — все эти кар¬
тины, что могут нас ввергнуть в волненье, испуг и вос¬
торги, он всем им дал выход в стихах своих. В его груди
имеется еще весьма упрямый дух, совсем неистреби¬
мый, несокрушимый дух; и в нем живет тоска, тоска
таланта, потерявшего пути, и гения, которому нет двери,
куда б он мог свои стопы с доверием направить. Поэто¬
му в своих стихах он будто гневается, будто бы смеется;
но все это напоминает воды, звенящие в утесах и горах:
то это словно семена, идущие из почвы, то словно но¬
чью плащ оставленной вдовицы, то это человек в гости¬
нице проездом встает холодным, одиноким. Хотя, как
плоть и кость, весь стиль его порою бывает и вульгарен,
душа однако ж мастера стиха отчетливо и резко высту¬
пает. В его стихах есть дух владычного, идейного царя:
совсем не то, на что рассчитывать осмелились бы те, что,
голову по-бабьи повязавши, подлаживаются к людям,
нужным им. Его стиль прозы обладает высоким пони¬
манием вещей, а дух его произведений глубок, и метод
построения отменно строг. Он не вредит своим талантам
подражаньем, не портит композиции рассудочною речью.
В одном ряду стоит он с Ханем-Цзэном, вот что!
Вэнь-чан наш, будучи классическим талантом, ми¬
риться с современностью не мог. Он проклинал, трети¬
229

ровал, ругал во гневе тех, кто в его дни считались глав¬
ными хозяевами пира, союза, алтаря поэтов всех времен.
Вот почему и его имя не выходило за пределы страны
Юэ. Как горько это, право!
И также он любил каллиграфически писать. Тогда
идея кисти бежала, мчалась на свободе, точь-в-точь как
и в стихах. В стихийно сильных взмахах изящество,
красивый стиль стремительно выскакивали вдруг и об¬
наруживались сразу. Вот это то и есть, что Оуян нам
изложил в своих словах: «Чудная, милая женщина в
старости все ж сохраняет всю бывшую прелесть свою».
Досуг свой посвящал он также, вдобавок ко всему,
еще цветам и птицам — и все они шли как-то от земли
далёко ввысь и вдохновенье имели, мысль в себе, идею.
В конце концов он сел в тюрьму по обвинению в
убийстве своей второй жены, которую он стал подозре¬
вать, и смертный приговор уже имел, но академик Чжан
Юань-бянь вступился энергично за него, и выйти из
тюрьмы он смог в итоге. В последние года неистовство
его все развивалось вглубь, и сумасшедший вид (едва ль
не напускной) дошел тогда до высших степеней. Случа¬
лось, кто-нибудь из самых видных придет к его дверям.
Так он, бывало, отстранит его визит, его не принимает.
По временам с собой прихватит деньги, пойдет в кабак,
подонков скличет разных, слуг и с ними пьет. А то еще
возьмет сам свой топор и расшибает голову ударом —
да так, что кровь бежит сплошь по всему лицу, а череп¬
ная кость раздроблена вконец — так что, если надавить
ее, издаст особый хряст. Иль вот возьмет какое-нибудь
шило, и острое притом, и оба себе уха проткнет— да
так, что шило вглубь войдет на целый дюйм и боле. Все
ж умереть ему не удавалось.
Теперь рассказывает нам о нем наш Чжоу-ван, а
именно: что в годы поздние его стихи и проза стали как-
то особенно причудливы и странны. Печатного издания
их нет, а все собрание стихов лежит у него в доме. Есть
230

сверстник у меня, который был назначен туда, в Юэ.
Ему я поручил списать стихи, но до сих пор его все нет,
а то, что я видал — собрание стихов и прозы Сюя, —
увы, дефектный экземпляр, всего две вещи — только!
Однако наш Вэнь-чан, в конце концов, считая сам се¬
бя в сей жизни неудачным, исполнился досадою сверх
меры и умер так. Почтенный Ши нам говорит: Сюй
судьбу имел причудливо-плохую, плохую без конца,
и стал от этого помешанным, больным. А став поме¬
шанным, и так же безнадежно, он угодил в тюрьму. По¬
эты и прозаики времен как старых, так и новых бывали
в затруднении и горе, правда, но не было средь них та¬
ких, как Сюй.
Однако же почтенный Ху был человек возвышенный
и смелый, а государь, что в Вечном мавзолее, был вы¬
дающийся властитель. В присутственных местах с Вэнь-
чаном обходились предупредительно и вежливо, как
никогда ни с кем. Почтенный Ху, знать, понимал, что
перед ним — поэт. Когда был подан рапорт государю,
то государь был очень им доволен, и это значит, что
владыка и повелитель всех людей знал тоже: рядом
с ним живет поэт. Вся недолга в одном — что он остал¬
ся без чинов.
Стихи и проза нашего поэта вздымаются, как горный
кряж, сметая разом грубые поделки всех современных
пачкунов. На сотни поколений, что грядут вниз сами
собой, такое сложится сужденье. Так почему ж судьбу
свою он все-таки, увы, не повстречал?
Мне как-то раз писал в письме друг Мэй Кэ-шэн:
«Вэнь-чан — мой старый друг. Его беда совсем не та,
что у людей, и человек он был особенный в стихах».
И я скажу: «Вэнь-чан, где б ни был он, везде он был не
то, что все другие; а раз он был везде, куда б ни шел,
иной, чем прочие другие, выходит, где бы он ни жил, во
всем он был особенный, другой, с иными-прочими
судьбой не одинаков и убог. Какая жалость, горе!»
231

Ян Юнь отвечает на письмо к нему
Сунь Хуэй-цзуна
Юнь, потеряв свои титул и должность, жил в доме
с семьей, занимался делами именья, возводил дома и
постройки, был рад своему богатству. Прошел с чем-то
год. Его друг, аньдинский губернатор Сунь Хуэй-цзун,
ученый с пониманием вещей, послал ему письмо, пол¬
ное упреков, полное уверений. Он Юню говорил, что
раз, мол, чин такой большой подвергся отставке, опале,
то надо б ему, закрыв свои двери, сидеть в полном стра¬
хе, смятеньи, принять вид сожаления достойного. Ему
отнюдь не следовало бы вести дела по имению, гостей у
себя принимать и комплиментами их жить!
Но Юнь был сын когда-то первого министра и в юно¬
сти своей прославлен был, блистая во дворце. Затем,
в одно из утр был очернен он и уничтожен за слова.
В душе своей остался не согласен и непокорен пригово¬
ру. Ответил на письмо он Хуэй-цзуну так:
«Ваш Юнь талантом гниловат и поведеньем весь за¬
маран. В ученом блеске и в нутре не знает он, на чем
стоять. По счастью, мне, благодаря покойному отцу и от
него оставшимся делам, имеющим значенье, мне как-то
удалось занять тел охранительскую должность. Когда же
на моих глазах произошли вдруг перемены, то я, вос¬
пользовавшись ими, схватил и титул, достал и чин. Но
кончил тем, что оказался я не на месте и повстречался с
злой бедой. А Вы, почтенный друг, у ног которого имею
честь я пребывать, Вы пожалели мою и глупость, и пом-
раченность, мне подарили, разодолжили меня письмом.
Вы в нем изволите давать мне наставленья и обра¬
щать мое изволите вниманье на то, чего я не сумел дос¬
232

тичь. Все это делаете Вы с раченьем исключительно
усердным, прочувствованным очень глубоко. Однако же
позвольте Вам сказать: мне было неприятно очень, что
Вы не вникли в мое дело, в его начала и концы, а все
идете по следам хвалы-хулы людей толпы. Вы говорите
мне, что я, по грубой глупости своей, как будто Вашим
мыслям непокорен и все хочу свои ошибки приукрасить
всяческим писаньем. Молчать мне и безмолвствовать
мне, что ли? Но я боюсь, что погрешу тогда против
Конфуциевой заповеди-слова, гласящего, что „каждый
пусть из вас (моих учеников) пусть скажет мне свои
мечты44. Поэтому и я рискну здесь изложить Вам кратко
свою глупость, все простодушие свое, всецело уповая,
что муж чести, добродетели и знанья, такой как Вы,
в том разберется до конца.
Когда Ваш Юнь жил процветающим порядком, то ез¬
дил так, как десять тех, кто право получил иметь колеса
в яркой краске; по положенью я сидел среди министров
и вельмож, а титул был — всепризнанный маркиз. Я был
поставлен во главе толпы чинов моих подручных и с
государем вместе слушал черед правительственных дел.
И вместе с тем я не сумел за это время ничего такого
сделать, чтоб светлое начало основать и этим всюду
пронести влиянье благодетельное дела и личности царя
Китая. Да, кроме этого, не смог я подружиться сердечно
с хором сослуживцев, работать с ними заодно, чтоб по¬
могать усиленно везде, где были и лакуны, и прорехи
в делах правительства, дворца. И так вот я сидел на мес¬
те, словно вор, и даром ел казенный хлеб, за что и сле¬
дует бранить меня всемерно, порицать. Охоч до жало¬
ванья был и жаден был я до карьеры, я не умел убраться
сам — и вот со мной случился раз большой скандал, все
изменивший, повернувший: попал я неожиданно совсем
на злой, нахальнейший язык. Сам сел в тюрьму у входов
северных дворцов, жена с детьми заполнили тюрьму.
Я в эти времена уже было решил, что даже полным
233

я своим уничтоженьем навряд ли б мог за преступленье
рассчитаться. И мысли мне прийти бы не могло, что мне
удастся сохранить и голову и шею и вновь по-прежнему
служить на той же дорогой могиле отца покойного
и предка. Пав ниц в смирении своем, я мыслил так, что
доброту премудрой личности царя измерить здесь никто
не в силах. Затем, великий человек блуждает в Дао-
правоте и забывает горечь всю, когда доволен чем-ни¬
будь. А подлый человек лишь тело бережет: возвеселит¬
ся и — забудет о злодействе. Когда вот так украдкой,
про себя подумаю и я, то преступления мои окажутся
большими очень, а поведение с порядочным изъяном.
Навек пребуду и так умру я — да!
И вот я лично сам, жена и сыновья, все силы наши
напрягая, мы пашем, разводим тут, и огороды поливаем,
и все работы по имению ведем сполна, чтобы в казну
сдать всю положенную подать. Не ожидал я никогда,
что мне придется и за это опять подвергнуться насмеш¬
ливым речам.
Скажу теперь, что там, где чувство человека чего-
нибудь не допускает, то совершенный человек, владыка
всех, не запрещает. Поэтому вот— государь и вот —
отец: один почтенней всех из нас, другой нам всех
родней. Когда ж мы провожаем их кончину, то насту¬
пает срок, когда проходит все. А я, слуга царя, уж вот
исполнилось три года, как в преступленьях состою.
Как землероб терпел я страду, но только год идет
к жаре или к двенадцатой луне, как я варю себе барана и
жарю милого ягненка. Я целой четвертью вина себя
возьму да угощу. Я сам происхожу из Цинь и знаю
циньские напевы. Жена моя взята из Чжао: отлично
ударяет в лютню; есть еще слуги, которые умеют
петь. И вот как выпьем мы вина, и уши наши бросит
в жар, поднимем кверху мы глаза, ударим в глиняные
плошки и все завоем: „У-у-у!“ Да и стишки споем
такие:
234

Распашу под посев я вот эту на юге горушку:
Грязь и мерзость такие там — сладу вовсе нет
с ними.
И посадим мы бобы там — этак с цин, а то
и боле:
Падать будут не бобы нам, а сухие их стебли.
Живет человек для того, чтоб веселым быть:
Быть богатым и знатным настанет мне время
когда ж?
В эти дни я похлопываю себя по кафтану и страшно
доволен. Засучу я свои рукава и давай этак и вниз и на¬
верх. Притопну ногой и пущусь я плясать. Конечно, все
это — разврат и бесчинство, но что мне за дело, при¬
лично иль нет.
Я, Юнь Ваш, имею, к счастью, еще кое-что из остав¬
шихся средств, и вот я скуплю подешевле, продам подо¬
роже, гоняясь за выгодой этак один к десяти. Все это —
занятие лишь торгашей, и есть мне над чем от стыда
попотеть, ведь я этим сам занимаюсь! Такие последние
люди к себе привлекают всеобщую брань, и без холода
тут начинаешь трястись! И даже те люди, что знают
и ценят меня, — ведь даже они, за общим идя настро¬
еньем, меня порицают. И тут о каком еще может быть
речь реноме, комплиментах?
Не так ли писал наш ученнейший Дун: „Ясным ведь
ясно, что ищет он чести и нравственной правды, а вечно
боится, что свой не сумеет парад превратить в превос¬
ходный44? Такой оборот будет в мыслях у высших маг-
натов-министров. Ясным ведь ясно, что ищет он выгод
и денег, а вечно боится, что станет вдруг беден и нищ:
и так вот выходит у всех обывателей наших. Поэтому,
как говорится: „Коль путь у кого с кем-нибудь не один,
то с ним не общается он44. А Вы — как могли Вы при¬
слать мне упреки, держася регламента иль для вельможи,
иль для высоких придворных чинов?
235

Теперь скажу Вам, что ваш Запад, где и Река, и Вэй-
удел, — как раз то место, где возник маркиз Вэй-хоу.
Остались там еще предания и нравы Дуань Гань-му
и Тянь Цзы-фана, а жители и с тактом и приличьем: по¬
нятно им, чего держаться и что отвергнуть и как им на¬
до разницу блюсти. Ведь в эти дни они ушли из стран
родных, направились в Аньдин. Аньдин лежит в горах,
в ущельях, где раньше жили гунны-жуны. Неужли это
вот и будет то воспитанье человека, что упражняется
в толпе? Итак, теперь я вижу то, к чему стремитесь Вы
в душе. В эпоху полного расцвета великолепной нашей
Хань, желаю Вам подтягивать себя. И не к чему болтать
так много!»
236

Приложения

Б.Л. Рифтин
КОГДА БЫЛА ЗАДУМАНА АНТОЛОГИЯ
ШЕДЕВРОВ КИТАЙСКОЙ ПРОЗЫ
Во всех многочисленных работах о Василии Михайло¬
виче Алексееве говорится, что он повез в Казахстан в эва¬
куацию всего несколько книг классической прозы и анто¬
логию поэзии эпохи Тан. Не имея никаких справочников
и не имея даже чистой бумаги, он на купленной в местном
магазине ветеринарной книге о болезнях лошадиных копыт
писал перевод произведений прозы гувэнъ — Цюй Юаня,
Сыма Цяня (главы из «Ши цзи»), Хань Юя, Лю Цзун-юаня
и других знаменитых мастеров. Можно было предположить,
что идея создания антологии классической прозы и затем
поэзии родилась у него до Великой Отечественной войны.
Теперь же благодаря находке в фондах Российской госу¬
дарственной библиотеки двух писем Алексеева известному
издателю М.В. Сабашникову1 и ответов последнего на них,
сохранившихся в фондах Санкт-Петербургского филиала
Архива РАН2, выяснилось, что план издания такой антоло¬
гии относится к далекому 1914 г.
В 1890 г. два брата, Михаил и Сергей, одному из которых
было всего девятнадцать, а второму — семнадцать лет, ос¬
новали в Москве «Книгоиздательство М. и С. Сабашни¬
ковых» для издания литературы просветительского харак¬
тера. В начале XX в. они задумали издавать серию «Па¬
мятники мировой литературы». Как писали издатели, «Па¬
мятники мировой литературы» будут «обнимать произве¬
дения, подобранные не по эстетико-литературным их дос¬
тоинствам, а по значению их с более современной и более
широкой историко-литературной точки зрения, с которой
литература рассматривается как отдел общей истории
человеческой культуры. В нашем собрании найдет место
1	РГБ. Отдел рукописей. Ф. 261, картон 2, № 59.
2	См.: СПбФ АРАН. Ф. 820. Академик Василий Михайлович Алек¬
сеев (1881-1951). Оп. 3. № 700. Л. 1-3. Оба письма написаны на бланке
книгоиздательства.
239

?ого»“‘. е-
жлл *
лтшк* а а
► / —-* *с $	Н
;.^х&в икаМдо ||»П»$ ^ ч>н«
1{ »у^кд^		 &	*
'Ы#я ^но?
«Копытные» листки с переводами
танской антологии из архивного фонда В.М. Алексеева

Щф/К мЛгшж...
Л л	V. >	1	.
:/м»
Лч
У0,0*^
/ш*ч
■щ Щ
ЭЩМ
о
^	.4Л&'1'' ' * ' г" •	/
\ *Л ъЛ',* *, х 61'	/ Ы>,^^*-<-
У*" ^ /. ГА> ****	:
■ НГ
^	'7	, л, /'О -0 ^
дЬ-
-шф
-,р*3/ ',1'1)
>•' / ' •-' ;>.
-#/
■г^л»
.-V/
4
^Л-1/
1 ьС‘4'/С"
ч^гмтп тс
гг гп.^ у
ЦъАЖ&ЯЬЯЪ*' •
г/.<-
У*//,
/<*** -4-Фь^фу
Наг	- ■***■ у/^■
(^к:г ^Л>г., /%,*/'
Пч ~ ъ&?+-
,/у 1 М/<. ,.<*-* ,/<*»*>	АС?*-
ГС» ,<	^	;
Л ■,■$- ’	^ 'Кф**##}Н<-Ф* Г>
I* тс%жз^~~~
«Мне удалось в эвакуации перевести много
шедевров китайской художественной литературы...»
(из письма В.М. Алексеева)
241

всякое произведение умственного творчества, какова бы ни
была его абсолютная художественная ценность, если в нем
только ярко отразилась душа данного века и данного народа.
Поэзия, философия, история, политика будут иметь в этом
собрании полные права гражданства»3.
Но осуществить грандиозный замысел было не так про¬
сто, поскольку издатели «не собирались ограничиваться
одними античными писателями, исподволь готовясь к более
широкой программе, что смущало некоторых наших со¬
трудников. Возражали против включения в программу на¬
ряду с античными писателями также отделов „Народная
словесность44, „Творения Востока44, что, однако, входило в
нашу общую концепцию. М.Н. Сперанский опасался, что
мы устной русской словесностью перегружаем „Памятни¬
ки44 тяжелым и неинтересным для наших читателей мате¬
риалом, и советовал издать „Былины44 отдельно, не включая
их в „«Памятники44». В сохранившихся письмах востоко¬
веда Алексеева (ныне академик) и Бальмонта отразились
опасения их, как бы мы не последовали этим советам»4.
Видимо, для того чтобы в «Памятниках» была пред¬
ставлена и китайская литература, Сабашников и обратился к
тогдашнему приват-доценту Петербургского университета
В.М. Алексееву с предложением участвовать в подготовке
томов серии. Алексеев откликнулся на предложение, и, судя
по письму от 12 апреля 1914г., предварительная догово¬
ренность уже была достигнута. В публикуемом ниже этом
письме В.М. Алексеева говорится, что он предлагает со¬
ставить для издания книгу образцов китайской изящной
прозы, явно следуя принципам расположения текстов по
жанрам, как это делалось в старинных китайских антоло¬
гиях. Для понимания состава задуманной книги интересно
второе письмо Алексеева, от 27 июля 1914 г., с программой
3	Сабашников М.В. Записки Михаила Васильевича Сабашникова. М.:
Издательство имени Сабашниковых, 1995, с. 363-364.
4	Сабашников М.В. Воспоминания. М.: Книга, 1988, с. 336. В
сохранившихся письмах Алексеева Сабашникову ничего об опа¬
сениях не говорится, можно предположить, что были и еще какие-то
письма.
242

сборника, в котором, по замыслу переводчика, должны
были быть отражены едва ли не все основные жанры
китайской классической прозы. Любопытно, что Алексеев
решил включить в антологию и переводы новелл Пу
Сун-лина, которые ни в какие китайские антологии не вхо¬
дили, так как туда принципиально не включалась повест¬
вовательная проза, хотя и написанная изящным литера¬
турным языком. План Алексеева был огромен, недаром
он говорит в письме, что едва ли уложится в оговоренные
12 печатных листов.
Интересно, что Сабашникова не отпугнул предложенный
Алексеевым необычный состав, но, к сожалению, из-за на¬
чала 19 июля (1 августа) Первой мировой войны и ослож¬
нений в жизни издателя дело было отложено на будущее,
и Алексеев приступил к переводу только почти через три¬
дцать бурных лет. А удалось издать часть этих прекрасных
переводов только уже после кончины ученого, в 1958 г.
Их подготовил к изданию верный ученик академика Алек¬
сеева проф. Л.З. Эйдлин. Они были изданы под названием
«Китайская классическая проза в переводах академика
В.М. Алексеева». Каково же было удивление Эйдлина,
когда раздался звонок из издательства Академии наук с
предложением в следующем, 1959 г. выпустить второе из¬
дание этой необычной книги. Оказалось, что блестящие
переводы Алексеева, сделанные по принципам, которые он
сформулировал еще в 1914 г. в письме к Сабашникову,
несмотря на необычность для русского читателя содер¬
жания, были быстро раскуплены. Уже в наше время в Бело¬
руссии появилось пиратское переиздание этой книги. Но
только в 2006 г. усилиями одного из последних учеников
Алексеева — Л.Н. Меньшикова и его ученика А.С. Марты¬
нова были опубликованы два тома «Шедевров китайской
классической прозы». Теперь же другим учеником Мень¬
шикова — И.А. Алимовым подготовлен последний том
антологии алексеевских переводов китайской классиче¬
ской прозы — расширенной во много раз книги образцов,
которая была задумана почти сто лет назад.
243

12 апреля 1914 г.
Петроградская сторона. Бол. пр. 1, кв. 13, СПб.
Многоуважаемый Михаил Васильевич!
Прежде чем выяснить себе наличность готового к пере¬
воду материала, я должен был составить себе ряд указателей
и классификаций, отнявших массу времени. Теперь же вы¬
ясняется, что я могу Вам предложить на первых порах
«Образцы китайской изящной прозы», с тем чтобы потом
дать «Образцы китайской поэзии» и затем целый ряд моно¬
графий отдельных философов, поэтов и писателей. Пред¬
лагаемые образцы будут расположены по родам и видам
произведений и займут, по крайней мере, 12 печ. листов.
К каждому произведению будет предпослано краткое и не¬
обходимое для читателя введение, набираемое петитом.
После перевода я буду давать все нужные пояснительные
примечания, приноравливаясь, как мы с Вами говорили, к
среднему уровню интеллигентного читателя.
Оставляя в силе предложенные Вами условия, я позволю
себе выговорить еще следующее. Желательно было бы,
во-первых, иметь 50 экз. для раздачи своим друзьям и слу¬
шателям. Во-вторых, начиная с сентября текущего года я
хотел бы иметь от Вас регулярно ежемесячный гонорар в
65 рублей, представляющий, не правда ли, оплату печатного
листа и не всегда являющийся авансом, ибо листы будут
погашать его. По истечении оплаты 12 листов Вы прекра¬
щаете эту выплату вплоть до полной законченности их
фактической, каковая, начиная с сентября тек. года, может
на Ъ-4 месяца выйти из годовой нормы. Первые листы я
надеюсь выслать Вам еще до сентября, чтобы Вы могли
судить о качестве моей работы. Я ограничусь сначала
первым листом. Для корректур я прошу оставлять поля
побольше. Буде Вам понадобятся к этим сведениям еще
некоторые дополнения, я Вам дам их устно или пись¬
менно.
С совершеннейшим почтением,
прив. доц. В. Алексеев
244

Москва мая 25-го дня 1914 г.
г-ну В. Алексееву
СПб., Петр. Сторона,
Большой проспект 1, кв. 13
Многоуважаемый Василий Михайлович!
Откладывал до сего времени ответ на Ваше письмо
в предположении, что удастся еще поговорить с Вами
в Петербурге лично. Так как, однако, этого не случилось,
то считаю нужным закончить наши переговоры офици¬
альным обликом писем, подтверждающих те соглашения, к
которым мы пришли. При сем я прилагаю проект такого
подтверждения. Прошу Вас его просмотреть и в случае
одобрения вернуть мне с вашей подписью. Затем и я при¬
шлю Вам подобное письмо, мною подписанное. Как Вы
усмотрите, я включил вопреки нашему обычаю пункт о вы¬
даче аванса, основываясь на письме, в коем Вы об этом
упоминали.
О чем лишь особенно хотелось поговорить с Вами — это
о характере книги и о ее назначении. Мы ведь хотим
включить ее в выпускаемую нами серию «Памятники ми¬
ровой литературы» в отдел «Творения Востока». Эта биб¬
лиотека задумана нами для большой читательской публики,
отнюдь не для специалистов и не для учебных целей, ко¬
торым, конечно, она может тем не менее служить, как и
всякая хорошая книга. Все слишком специальное требует
филологической подготовки, нужное для изучения для на¬
шей библиотеки не издается. Уже самая включенность по¬
кажет Вам, что мы хотим привлечь к чтению древних и
трудных авторов те круги, которым это не так-то легко да¬
ется. Поэтому мы придаем первенствующее значение со¬
держанию переводимого памятника, интересу, какой он
может представить при чтении. Полагаю, что все это было
достаточно выяснено в личных с Вами переговорах, но все
же я счел не лишним напомнить Вам эту особенность на¬
шего предприятия. Конечно при этом мы обращаемся своей
библиотекой к людям со вкусом к литературе и к прошлому
и ни о какой вульгаризации здесь и говорить не приходится.
При разборчивости в выборе произведений для перевода
245

надо соблюдать еще и безусловную точность и литера¬
турность переводов.
Мне было бы очень интересно знать несколько подроб¬
нее план задуманного теперь сборника «Образцов китайской
изящной прозы» и в двух-трех словах характер тех вещей,
которые Вы предполагаете дать в сборник*.
Уважающий Вас М. Сабашников.
*Независимо от этого просил бы Вас посылать мне
переводы отдельных произведений по мере изготовления.
27 июля 1914 г.
Пет. Ст., Бол. пр. 1, кв. 13
Господину М.В. Сабашникову
Москва, Тверской бульвар, д. 6
Я уже писал Вам из Каменца Подольского, что соберусь
ответить Вам подробно и точно в конце июля. Поэтому
разрешите приступить. Я ничего не имею против диктуемых
Вами мне условий, а также принимаемых Вами, согласно
моей просьбе, обязательств, если не считать гонорара, пред¬
лагаемого Вами в шестьдесят вместо шестидесяти пяти
рублей, как было условлено. Однако я не настаиваю на этой
несущественной подробности, тем более что с моей работой
Вы еще незнакомы, и я, конечно, не желаю презумировать
ее судьбу в руках Вашего издательства. Однако перед тем
как подписать предложенный Вами лист с условиями, я
хочу дать Вам несколько реплик на Ваши предложения и
замечания.
Условия, какие Вы изволите ставить для «Образцов ки¬
тайской изящной прозы», несомненно, диктуются Вам Вашей
просвещенной опытностью в районе произведений евро¬
пейской мысли. Однако для операций с китайской мыслью
(«китайщиной») совокупность этих условий вряд ли при¬
ложима. «Литературность» упраздняется, «тонкость» и вы¬
бор материала, интересного русскому читателю, решительно
упраздняется, достоинство произведения [определяется] с
точки зрения вековой традиции. Не считая себя вправе
разрушать литературные ценности народа, обесценивая их,
246

а тем паче, созидать их там, где их нет, я предлагаю Вам
следующее:
[I]Л. Программа сборника будет обнимать все сущест¬
вующие роды китайских произведений, которые могут
быть сведены к нижеперечисленным категориям:
—	рифмованная и ритмическая проза. Ода, воспевание,
песнь, гимны. Драма;
—	поэтические описания: посвятительные, тематически-
философские, лирические (самый крупный — по туземным
пропорциям — отдел);
—	предисловия, напутствия, посвящения (тоже очень
многочисленные);
—	рассуждения: отвлеченные, принципиально-конфуци¬
анские, государственно-принципиальные, исторические об¬
щие (идея истории— факты ее — эпохи), исторические
частные (повествовательные, в виде тематических и алле¬
горических биографий и т.д.), исторические характеристики,
обобщения, хвалы;
—	эпистолярные произведения;
—	эпиграфические: памятники событий и храмовые ев логи.
Эпитафии, плачи, молитвы. Сентенционные надписи;
—	государственные документы, почитаемые образцовыми
произведениями. Манифесты, пожалования, доклады про¬
сящие, увещевающие, побуждающие, обличающие;
—	литература повествовательная. Рассказы чудесного
содержания XVII века.
Роман, по священной китайской традиции, не входит
в изящную литературу серьезного значения и, значит, ос¬
тается в стороне. Стиль историка я оставил в стороне также
потому, что русскому читателю нужны здесь обильные
комментарии, которыми, как известно, привлечь широкую
публику довольно трудно. Однако [сделаю] по желанию
Вашему и глубоко веря в культурное дело, которому я и
здесь могу по мере сил быть на высоте задачи.
2.	Порядок, как изволите видеть, тематический, и этим
сборник будет отличаться от своего предшественника
(ОПез. Сетз оС СЫпезе ЬйегаШге), не говоря уже о полно¬
стью имеющей[ся возможности] превзойти его, по крайней
мере, вдвое. При этом прошу Вас иметь в виду, что англи¬
247

чанин выбирал все то, что полегче. Я же принципиально
против этого, и прошу учесть мое заявление. Порядок у
меня сохранен хронологический, хотя это и не везде
удобно.
3.	Перевод мой будет основан на следующих принципах.
Это будет многословный литературный перевод абсолютно
всего, что есть в китайском тексте. Там, где это будет воз¬
можно, я сохраню стиль подлинника. Создавая термины
непереводимым идеям, я вынужден буду отойти от хре¬
стоматийное™, но, конечно, не от насущных принципов
русского литературного языка.
Всего мною предложено к переводу двести произведений,
что, вероятно, сильно расширит условленный объем (12 л.).
Я буду каждый раз оговаривать, если выбираю то же про¬
изведение, что и Джайлс. Примечания и вступления мною
будут писаться кратко, но, конечно, не короче необходи¬
мого.
Было бы очень любезно с Вашей стороны прислать мне
несколько образцов Вашего издательства, чтобы мне легче
было бы совпасть с Вашими обычаями и порядками.
Если Вам понравится вся моя работа, то я имею пред¬
ложить Вам еще нижеследующие издания:
II.	Избранные произведения китайских поэтов.
III.	Учения китайских мыслителей в избранных образцах
и систематическом изложении.
Если же работа моя Вас не удовлетворит, то, значит, я
оставляю все свое время для работ исключительно акаде¬
мических, требующих только интенсивного знания и ру¬
ководящих философем.
Итак, я верну Ваше условие, мною подписанное, и по¬
прошу Вас за Вашей подписью сейчас же по получении от
Вас ответа на это мое письмо. Независимо от сего усерд-
нейше прошу Вас при случае зайти ко мне вечером на квар¬
тиру или же в Азиатский музей Ак. Наук (между 1 и 4-мя),
кроме субботы. Личное свидание наше будет не без пользы
для дела, которому, повторяю, я искренне сочувствую.
Уважающий Вас
приват-доц. Вас. Алексеев
248

Москва Августа 9 дня 1914 г.
г-ну В. М. Алексееву
СПб., Пет. Сторона. Бол. Пр. 1, кв. 13.
Многоуважаемый Василий Михайлович!
Я получил Ваше письмо от 27 июля только на днях, ибо
был в отъезде из Москвы. Спешу теперь ответить на него
сообразно сложившимся в настоящее время обстоятельст¬
вам. К сожалению, война и связанные с ней осложнения в
личной и деловой жизни не позволяют мне в ближайшем
будущем уделить необходимое время и внимание на по¬
ездку в Петербург и на совместное с Вами обсуждение
вопросов, возбужденных в письме Вашем. Таким образом,
уже и без того затянувшееся предприятие наше приходится
вновь отложить до лучших условий. Льщу себя надеждой,
что, когда обстоятельства переменятся к лучшему, Вы не
откажетесь вернуться к обсуждению плана предприятия,
которое по-прежнему меня весьма интересует.
Прошу принять уверения в моем уважении
М. Сабашников
249

В.Т. Сухоруков
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ
ПЕРЕВОДЧЕСКОГО СТИЛЯ
В.М. АЛЕКСЕЕВА*
Общеизвестно то выдающееся место, какое занимали
переводы почти на всем протяжении длительной и много¬
гранной научной деятельности акад. В.М. Алексеева. Он
был не только крупнейшим, может быть, даже единствен¬
ным в своем роде среди европейских ученых знатоком ки¬
тайской культуры во всем ее многообразии, но и замеча¬
тельным переводчиком-интерпретатором китайских клас¬
сиков, пионером художественного перевода с китайского
языка на русский, достигшим в этой области результатов не
менее значительных, чем в своих исследованиях. Можно
сказать, что в В.М. Алексееве редчайшим и счастливейшим
образом соединились: глубочайшее проникновение в тайны
старой культуры, долгое время скрытые даже от специали¬
стов по Китаю, в том числе весьма известных и авторитетных;
страстный темперамент пропагандиста-популяризатора, все¬
гда считавшего бескомпромиссную борьбу с поверхност¬
ными, обывательскими взглядами на Китай и его культуру
и распространение истинных знаний об этой стране и ее
народе своим научным и нравственным долгом; и, наконец,
яркое литературное дарование, каким наделен далеко не
каждый из занимающихся литературой и пишущих о ней.
Неудивительно, что интенсивная научная и преподава¬
тельская деятельность ученого естественно и закономерно
сочеталась с активным участием в трудах и планах горь¬
ковской «Всемирной литературы», с чтением многочис¬
ленных «просветительских» лекций о Китае для широкой
аудитории и с посильным ознакомлением читателя с ше¬
деврами китайской классики в многочисленных собствен¬
ных переводах, значительная часть которых, к сожалению,
* Печатается по: Теоретические проблемы изучения литератур Даль¬
него Востока. М., 1977, с. 81-89.
250

и по сей день все еще ждет своего издания. Переводы эти,
изданные и неизданные, представляют огромный интерес и
способны оказать неоценимую помощь и рядовому чита¬
телю, желающему глубже и основательнее познакомиться
с Китаем, и литературоведу широкого профиля, и узкому
специалисту, изучающему старую китайскую литературу,
и переводчику, который хотел бы усовершенствоваться
в нелегком деле чтения и перевода старых китайских тек¬
стов.
Переводческие интересы В.М. Алексеева многообразны,
они охватывают философскую, историческую, эссеистиче-
скую, описательную и повествовательную прозу высокого
стиля (вэнь), а также классическую поэзию. Переводы его
отличаются безупречной смысловой точностью и, как пра¬
вило (хотя и не всегда, о чем будет сказано ниже), весьма
высокой степенью приближения к стилю оригинала5. Их и
впрямь помимо всего прочего можно считать превосходной
«учебной книгой» китаиста: чтение классических текстов
с алексеевскими переводами в руках — это и прекрасная
школа понимания трудного текста, и одновременно источ¬
ник высокого эстетического наслаждения, какое доставляет
всякая мастерски выполненная работа. Сверяя переводы
с оригиналом, видишь, насколько верен переводчик тексту,
как он не желает поступиться ни единым знаком — даже
если это подчас и отяжеляет русский текст, как он чувст¬
вителен к ритму китайской фразы, к ее лексике, к ее «вы¬
сокому штилю», к содержащимся в ней классическим ци¬
татам и литературным намекам — дяньгу. Переводчик под¬
ходит к своему делу с высшей степенью ответственности
и сознательности, о чем помимо самих переводов непре¬
ложно свидетельствуют как его собственные, весьма об¬
стоятельные высказывания на этот счет (например, в пре¬
дисловиях к книгам «Монахи-волшебники» и «Рассказы о
5	В предисловии к сборнику новелл Ляо Чжая «Рассказы о людях
необычайных» В.М. Алексеев прямо объясняет свое стремление к точ¬
ному, почти буквальному (но не буквалистскому!) воспроизведению
китайского подлинника желанием «при малейшей возможности со¬
общить книге характер отчетливо учебной книги» [5, с. 17].
251

людях необычайных»), так и любопытная анкета из шест¬
надцати пунктов, которую он разослал специалистам с прось¬
бой детально высказаться по поводу выполненного им
перевода «Оды изящному слову» Лу Цзи и стилистических
его достоинств [4, с. 43-44]. Последний факт лишний раз
свидетельствует о скрупулезности Алексеева-переводчика,
о том, насколько серьезно подходил он к своей переводче¬
ской деятельности, при малейшей возможности корректи¬
руя собственные представления и пристрастия авторитет¬
ными суждениями коллег-специалистов6.
Но переводы В.М. Алексеева примечательны не только
поразительной точностью и, может быть, небывалой до него
близостью к китайскому оригиналу— хотя и этого более
чем достаточно, чтобы обеспечить им самое почетное место:
все мы знаем, как редки безошибочные переводы со старого
китайского языка, как обычны в них непонимание, при¬
близительная передача трудных мест «своими словами»,
опирающаяся, как правило, лишь на более или менее ост¬
роумные догадки, как часты, наконец, прямые, подчас гру¬
бейшие и непостижимые ляпсусы. Алексеевские переводы
помимо их выдающейся надежности и достоверности пред¬
ставляют собой еще и удивительное, неповторимое явление
стиля, делающее их поистине уникальными7.
Незаурядная литературная одаренность В.М. Алексеева
вообще бросается в глаза: она видна во всем, что им напи¬
сано, не только в переводах. Поразительно самобытен стиль
его научных трудов — ничего похожего на обычную, столь
распространенную бесцветную гладкопись, на сухой, бес¬
страстный академизм, никаких «дежурных фраз», никаких
словесных клише и штампов, в работах В.М. Алексеева они
столь же немыслимы, как и банальная, стертая мысль или
общие места в рассуждениях. Свежесть, оригинальность
мысли, всегда свежо, неповторимо выраженной, непре¬
менно свой взгляд на вещи, свой поворот любой китаисти-
6	Весьма показательны в этом плане его замечания на рецензию
Н.И. Конрада, посвященную переводам из Ляо Чжая [5, с. 4, 16, 17].
7	Едва ли не единственная параллель этому в нашей науке — акад.
А.Н. Веселовский и его классический перевод «Декамерона».
252

ческой темы — при строжайшем учете всего, что по дан¬
ному поводу сделано или делается в науке, — вот особен¬
ность алексеевского научного и литературного стиля.
А какая меткость и художественность литературных ха¬
рактеристик и определений, какая точность и какой блеск
формулировок — идет ли речь о Ли Бо или Тао Цяне,
о конфуцианстве или даосизме, об излюбленных темах
и образах классической китайской поэзии или о своеобразии
старого китайского театра! Уже в своих работах о поэзии,
в своих многочисленных терминологических и лексико¬
графических штудиях, в своих удивительных пересказах
и «парафразах» В.М. Алексеев с редкой наглядностью дает
нам почувствовать красоту и своеобычность китайской
образности, глубину, бесконечное ассоциативное богатство,
тончайшую разработанность китайского поэтического язы¬
ка: свидетельство тому — многие страницы его классиче¬
ской «Китайской поэмы о поэте» [1], обильные примечания
и комментарии к собственным переводам, наконец, много¬
томная рукопись составленного под его редакцией и при его
прямом и непосредственном участии «Большого китай¬
ско-русского словаря», иные статьи которого, из числа
лично им написанных, напоминают стихотворения в прозе8.
При всем том В.М. Алексеев, разумеется, всегда был строго
научен, никогда не позволяя себе сбиваться на литературо¬
ведческую «беллетристику».
Удивительно ли, что эта литературная одаренность, то
и дело прорывающаяся в чисто научных трудах В.М. Алек¬
сеева, находит полный для себя простор в его художест¬
венных переводах, попадая, так сказать, в родную стихию?
И удивительно ли, что эти переводы занимают такое боль¬
шое место в его творческой практике, что он обращался к
ним так часто и охотно?
Каковы же особенности переводческого стиля В.М. Алек¬
сеева и в чем его неповторимое своеобразие?
8	Можно только пожалеть, что этот фундаментальный и любопыт¬
нейший в своем роде труд и поныне остается неопубликованным. (Руко¬
пись этого словаря стала важнейшим источником 4-томного «Большого
китайско-русского словаря», изданного в 1983-1984 гг. под редакцией
И.М. Ошанина и посвященного памяти В.М. Алексеева. —Примеч. ред.)
253

На вторую половину вопроса ответить легко — в лич¬
ности переводчика, ибо в данном случае в который уже раз
находит свое подтверждение старая истина: «стиль — это
человек». Есть переводчики, скрывающие, растворяющие
себя в переводимом тексте, и есть переводчики, налагающие
на переводимый ими текст неизгладимую печать собст¬
венной личности. В.М. Алексеев — ярко выраженный при¬
мер переводчика второго типа, переводчика, условно говоря,
«субъективного», оправдывающего приведенный выше афо¬
ризм в полной мере. «Субъективность» эта, разумеется,
далеко не безгранична и не покушается на филологическую
точность перевода, зато весьма существенно отражается на
его стилистической окраске. Как филолог В.М. Алексеев
всегда строго объективен и точен, как стилист ярко субъек¬
тивен и самобытен, даже капризен, и вот это редкое и не¬
обычное сочетание в одном лице строго объективного
ученого-эрудита, безупречно верно понимающего пере¬
водимый текст, и прихотливого, ярко своеобразного сти¬
листа, очень эмоционального, очень субъективного и свое¬
вольного, не скрывающего своих художественных симпа¬
тий и антипатий, весьма пристрастного в своем отношении
к художественному слову, к стилю, может быть, и создает
феномен алексеевского переводческого стиля со всей его
неповторимостью. Этим, как нам кажется, определяются и
достоинства алексеевских переводов, многие безусловные и
неоспоримые творческие победы переводчика, из этого же
проистекает и то, что можно было бы назвать спорными
моментами в его переводческой практике.
Отличительные черты алексеевского художественного
стиля — темпераментность, яркость (это слово приходится
часто повторять, но без него трудно обойтись), размаши¬
стость, богатство, мощь и свежесть языка, смелость в слово¬
употреблении, доходящая до дерзости, всегдашняя празд¬
ничная приподнятость. Но уместны и такие определения,
как причудливость, цветистость, витиеватость, экстрава¬
гантность, искусственная усложненность, явное тяготение к
словесному «барокко», к орнаментальности и вычурности.
Примеры всего этого можно найти в изобилии едва ли не на
любой странице «Китайской классической прозы», состав¬
254

ленной из его переводов [2]. Личность переводчика и его
художественные пристрастия постоянно дают о себе знать.
Однако дело, разумеется, не только в бьющем через край
темпераменте В.М. Алексеева, его человеческой яркости,
крупности, самобытности и т.д. В словесной его «празд¬
ничности» и орнаментальности нетрудно обнаружить и ло¬
гику, и систему, и строгую обдуманность. Ученый-пере¬
водчик сознательно стремится отразить и воссоздать в своих
переводах литературную изощренность и сложность ста¬
рого китайского текста, его зачастую нарочитую затруд¬
ненность, «высокий штиль», резко отделяющий его от
обиходного просторечия; он стремится средствами русского
языка особо подчеркнуть эту «высокую литературность»
классической китайской словесности и как можно нагляд¬
нее продемонстрировать русскому читателю всю огромную
дистанцию между старым китайским литературным стилем
с его утонченно-изысканной лексикой и искусственными
ритмами, с одной стороны, и разговорной речью с ее по¬
вседневным, будничным словарем и естественной ритми¬
кой— с другой. Но определение стилистических границ,
разграничение «высокого» и «низкого», «изысканного»
и «банального», «причудливого» и «обыкновенного» —
дело достаточно условное и тонкое, здесь слишком многое
зависит от личных вкусов и пристрастий переводчика, от
его ощущений и эмоций, поэтому и доля субъективности,
естественно, оказывается в данном случае выше, чем там,
где речь идет только о понимании и простой передаче го¬
лого смысла, без каких-либо притязаний на художествен¬
ность.
Нетрудно заметить, например, что Алексеев-переводчик
явно склонен к преувеличению, гротеску, «нажиму», своего
рода литературному «экстремизму» и выходу за рамки при¬
вычных граней и мер. Так, верно и точно улавливая харак¬
терные черты стилистики ханьских фу, он в переводе не¬
редко сознательно их «заостряет», доводит до крайности
и, более того, в ряде случаев неправомерно, как нам кажется,
распространяет эти стилистические особенности на произ¬
ведения других жанров или другой тональности, например
на танскую и сунскую прозу гувэнь, растворяя в едином
255

«ханьском» или, если угодно, «алексеевском» стиле и бли¬
стательные словесные пиршества Сун Юя или Сыма Сян-жу,
с одной стороны, и подчеркнуто сдержанную, предельно
отточенную и лаконичную прозу Лю Цзун-юаня или Оуян
Сю— с другой. Однако, если могучие словесные нагро¬
мождения вполне оправданны при переводе, допустим,
сунъюевского «Ветра» или «Гор высоких Тан», то уже
«Голос осени» или «Красная стена» явно требуют, как нам
кажется, стиля более строгого и прозрачного: сдержанность
и простота были бы здесь более уместны, «скупость» была
бы лучше щедрости.
Словарь алексеевских переводов на редкость богат, со¬
чен, многоцветен: стремясь достойно воссоздать лексиче¬
ское богатство китайского оригинала на русском языке,
переводчик демонстрирует поистине неистощимую изо¬
бретательность. При этом, однако, желая подчеркнуть все ту
же высокую «литературность» оригинала, резко отделяю¬
щую его от стихии просторечия, он широко прибегает к
иноязычной лексике, не останавливаясь даже перед самыми
диссонирующими словами, резко нарушающими тональ¬
ность и стилистику подлинника. Кому из китаистов не па¬
мятны все эти «маркизы» и «графы», «магнаты» и «пре¬
мьер-министры», «генералы» и «студенты» и т.д. и т.п.,
довольно неожиданно для себя попавшие из привычной для
них европейской среды в самую гущу китайского быта!
Понятно при этом, разумеется, и стремление переводчика,
так сказать, вывести китайские реалии из национально¬
языковой изоляции, ввести их в сферу общечеловеческих
представлений, объяснить неизвестное через известное. Од¬
нако он нередко прибегает ради этого к словам, носящим,
подобно только что приведенным выше, слишком сильную
«западную» окраску, слишком тесно сросшимся в нашем
сознании с определенной средой и эпохой, что вредит
цельности художественного впечатления. К тому же у чи¬
тателя может создаться ошибочное представление, что
и китайский оригинал так же пестрит иноязычными заим¬
ствованиями, как и перевод, хотя в действительности, как
известно, дело обстоит прямо противоположным образом:
старый китайский язык отличается редкостной лексической
256

однородностью и почти лишен чужеродных элементов. Тем
не менее вопрос этот не так прост, и его нелегко решить
однозначным образом: учитывая, например, сугубо бюро¬
кратический характер старого китайского общества и не¬
которые другие его особенности, не так-то легко обойтись
при переводе старых текстов без «министров» и «цензоров»,
«экзаменов» и «студентов». По-видимому, следует лишь
соблюдать в этом определенную меру и пользоваться ука¬
занными терминами с известной осторожностью и с ого¬
ворками. Наиболее уязвимой стороной алексеевских пере¬
водов, вызывающей, пожалуй, наибольшие возражения,
следует, на наш взгляд, считать их чрезмерную ритмизацию.
К счастью, В.М. Алексеев применял ее далеко не всегда: ее
нет в переводах новелл Ляо Чжая (если не считать преди¬
словия)— этих подлинных шедеврах его переводческого
искусства. Зато она почти безраздельно господствует в
«Китайской классической прозе», делая ее практически
неудобочитаемой и существенно затрудняя, как нам ка¬
жется, ее восприятие, ибо искусственные, чуждые русской
прозе ритмы утомляют своей механической назойливостью,
невольно отвлекая внимание от содержания. Разумеется,
и в данном случае нельзя не оценить по достоинству стрем¬
ление переводчика учесть и передать одну из важнейших
формальных особенностей некоторых жанров классической
китайской прозы — наличие в ней отчетливого музыкаль¬
ного ритма. Воссоздать или хотя бы как-то «намекнуть» на
этот ритм в русском переводе — задача труднейшая и ув¬
лекательнейшая. Думается все же, что В.М. Алексеев из¬
брал для ее решения излишне прямолинейный путь, и дос¬
тигнутые им результаты кажутся малоубедительными.
Русская проза, даже самая «музыкальная», едва ли допус¬
кает столь явную, столь «стихотворную» ритмизацию, как
старая китайская: ритмы русской прозы не так заметны и
«правильны», не так размеренны и четки, обычно они едва
ощущаются нами. Видимо, эту особенность необходимо
учитывать при переводе, чтобы избежать крайностей, по¬
учительным примером которых и могут служить мало¬
удачные, на наш взгляд, ритмические опыты В.М. Алек¬
сеева.
257

И еще одна примечательная особенность переводческого
стиля В.М. Алексеева, продиктованная на этот раз жела¬
нием не усложнить, а, напротив, всемерно прояснить текст
перевода и максимально облегчить его восприятие. Речь
идет о широко применяемой им практике «разъяснитель¬
ного» перевода, когда комментарий как бы вкрапливается в
текст, растворяется в нем незаметно для читателя. Метод
этот, безусловно, спорен, поскольку перед нами уже не
столько перевод в строгом смысле слова, сколько пересказ,
однако нельзя не признать, что такой «перевод-пересказ»,
действительно, зачастую легче усваивается, хотя бы уже
потому, что избавляет от утомительной необходимости
лишний раз заглядывать в примечания, а главное, бережно
доносит до читателя многие скрытые или полускрытые
смысловые оттенки и поэтические красоты, которые при
обычном переводе могли бы просто пропасть. Для луч¬
шего уяснения того, как это В.М. Алексеевым делалось
и каких результатов он при этом достигал, приведем при¬
меры.
Вот фраза из известного сочинения Хань Юя «Надпись
на могильном камне Лю Цзы-хоу». В китайском тексте,
который мы даем в транскрипции, значится: «Шунь-цзун
цзи вэй, бай ли бу юань вай лан», т.е. «[когда] Шунь-цзун
вступил на престол, [Лю Цзы-хоу] был пожалован [долж¬
ностью] сверхштатного чиновника в ведомстве ритуалов».
И вот как все это звучит в переводе В.М. Алексеева: «Когда
император Шунь-цзун, или Предок, покорный лишь небу,
приблизился к трону, вступил на него, то Лю был пожало¬
ван близким к министру чиновником всех поручений по
Ведомству строгих законов порядка, морали, иль Либу»
[2, с. 227]. Распространяя, «расширяя» перевод, В.М. Алек¬
сеев смягчает протокольную сухость китайской фразы,
раскрывает скрытые в ней возможности: он объясняет зна¬
чение имени императора, «видимое» в иероглифическом
написании и «невидимое» в транскрипции, воспроизводит
буквальный смысл китайского выражения цзи вэй, разъяс¬
няет, что такое ли бу («Либу») и каков примерный круг
обязанностей «сверхштатного чиновника». Иными словами,
переводчик-эрудит извлекает максимум информации, со¬
258

держащейся в сжатом пространстве скупого китайского
текста, стремясь насытить и обогатить ею читателя. В данном
случае перед нами — типичный «перевод-парафраз», хотя
переводчик специально этого не оговаривает.
И еще один пример разъяснительного парафраза, при¬
мененного, на наш взгляд, совершенно блистательно, с ог¬
ромным художественным эффектом, — на этот раз отрывок
из знаменитого сочинения того же Хань Юя «Цзинь сюэ
цзе», или, в переводе В.М. Алексеева, «Как он вошел в свой
класс»:
«И далее, вы погрузились вглубь, всочились в мощный
слой густейшего, прекрасного вина, в устах у вас— все
лучший цвет и на зубах— роскошный вкус. Все это вы
переварили в стиль, в свои творенья лучшей красоты. И этих
книг ваш полон дом. Вы поднимались в даль веков и брали в
образец себе героев—Яо иль Сы. Предвечной, мощной
полноты безбрежных вод достигли вы. Ваш стиль напоми¬
нает нам тот лапидарный стиль, что мы находим в „Шу“, где
Чжоу объявляет Шан войну, где иньский Пань громит вра¬
гов — все это там кружит и вьется, сидит в зубах, не выходя:
читается с трудом, но величаво. Ваш стиль — то хроника
„Чуньцю“ с великой точностью своей и строгим тоном
прямоты, то Цзо, историк, со своею текучей говорливостью
речей; то книга „И“, метаморфоз великих, в своей причуд¬
ливости дивной являющая нам уставный образец; то „Ши“,
стихи и оды, песни царств, в строжайшей правоте цветущие
красой. И далее идете вы до мистика-поэта Чжуан-цзы и до
того, кто „Сао“ написал, — поэта Цюй Юаня. Затем у вас
все то, что написал великий астролог Сыма, поэты Ян
Цзы-юнь, Сыма Сян-жу — все это и у вас не менее искусно,
хотя поете не о том. Итак, учитель, вы в литературе,
в изящном стиле прозы и стихов, считаться можете гиган¬
том, по размерам того нутра, что видно в них, а внешней
красоте литературной не знаете границ» [2, с. 219-220].
Нетрудно заметить, что отрывок перенасыщен именами и
названиями, «переварить» которые читателю в обычном
переводе с обычным комментарием было бы, вероятно,
нелегко. У В.М. Алексеева же перечень чужих имен и не¬
знакомых сочинений звучит как высокая поэзия, ибо он
259

сумел с предельной наглядностью и убедительностью по¬
казать русскому читателю, что значили все эти имена для
высокообразованного китайца. Что делает переводчик?
Во-первых, так сказать, «по ходу дела» разъясняет, кто есть
кто и что есть что, — чего в оригинале, естественно, нет,
поскольку для китайца речь шла о вещах общеизвестных.
Во-вторых, значительно расширяет, распространяет лако¬
ничные, предельно сжатые ханьюевские эпитеты и харак¬
теристики, открывая и «популярно разъясняя», «растолко¬
вывая» читателю скрытую в них поэзию. Для сравнения
и своеобразной «сверки» приведем тот же отрывок в пере¬
воде акад. Н.И. Конрада:
«Сочинения, которые вы создали, погружаясь в крепкое
вино и пропитываясь им, поглощая прекрасное, вкушая
цветущее, — такие сочинения заполняют ваш дом. Вверху
для вас образцами служат неиссякаемость и безграничность
Шуня и Юя, твердость и жестокость Чжоуских указов,
указов иньского Пань-гэна, почтительность и строгость
Чуньцю, легкость и безудержность Цзо-чжуань, необык¬
новенность и закономерность И-цзина, правда и красота
Ши-цзина. Внизу вы доходите до Чжуан-цзы, Лисао, до
писаний Сыма Цяня, до Ян Сюна и Сыма Сян-жу. Мастер¬
ство у вас то же, что и у них, но ход мысли у вас другой. Про
вас в литературе можно сказать: „В содержании своих со¬
чинений вы охватываете все! С их формой вы делаете все,
что хотите!44» [3, с. 303-304].
Перевод Н.И. Конрада, безусловно, ближе к букве ки¬
тайского текста, он явно стремится передать отрывистый
лаконизм оригинала, от чего, по-видимому, сознательно
отказался В.М. Алексеев. Но при этом, к сожалению, про¬
пала поэзия имен, пропала красота и значительность хань-
юевских характеристик— осталось только суховатое пе¬
речисление. Видимо, не всегда прямой путь скорее приво¬
дит к цели; в данном случае, как нам представляется, вернее
оказалась алексеевская «окольная дорога», и над этим стоит
задуматься. Во всяком случае, несомненно, что перевод-
парафраз таит в себе немалые художественные и «просве¬
тительские» возможности, особенно когда речь идет о по¬
пуляризации пока еще малоизвестных у нас литературных
260

шедевров Востока, и В.М. Алексеев, как нам думается, су¬
мел убедительно это доказать. Несомненно и то, что пере¬
воды В.М. Алексеева с их сильными и спорными сторонами,
с их безусловными достижениями и с тем, что может вы¬
звать сомнения и оговорки, были и по сей день остаются
выдающимися произведениями переводческого искусства,
единственным в своем роде сплавом огромных познаний
и выдающегося словесного мастерства, поистине уникаль¬
ным явлением в истории нашего китаеведения. Прибли¬
зиться к их уровню нелегко, подражать им невозможно, да,
вероятно, и не нужно, но учиться на них необходимо, ибо
они, в нашем представлении, являются непременной и вы¬
сочайшей школой для каждого, кто берется за перевод
(и тем более за художественный перевод) старого китай¬
ского текста9.
Библиография
1.	Алексеев В.М. Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун Ту
(837-908). Перевод и исследование. Пг., 1916; 2-изд.: М.,
2008.
2.	Китайская классическая проза в переводах академика
В.М. Алексеева. Сост. и отв. ред. Л.З. Эйдлин. М., 1958;
2-е изд.: М., 1959.
3.	Китайская литература. Хрестоматия. Т. I. М., 1959.
4.	Литература и культура Китая. Сборник статей к 90-летию со
дня рождения академика Василия Михайловича Алексеева.
М, 1972.
5.	Ляо Чжай. Рассказы о людях необычайных. Пер., предисл. и
коммент. акад. В.М. Алексеева. М.-Л., 1937.
9 О работе В.М. Алексеева над переводом гувэнъ свидетельствуют
воспроизведенные далее (с. 262-264) черновики перевода сочинения
танского поэта Лю Юй-си «Дому убогому надпись моя» (опубликовано
в кн. 1 «Шедевров китайской классической прозы»). Они хранились в
домашнем архиве ученого в отдельном конверте, надписанном
«Опыты переводов шедевров прозы (продолжение)» и датирован¬
ном 26 апреля 1941 г. — Примеч. ред.
261

у-{У Ч1
ЬиЖяуулу*	1 ус^уоу
	Лж.у^^чМ' ылжА .
Т'^^ Л*	^уксг^х>и* Те’аТж...;.
..,	41 пь? - :%^г„ е~лф&е^ А.
у<Л	1^уТЦЛс-Г^ /*~А&П\. / . ^1 .Д^*-.#*. .&&4..^..
ТТе'пх -г 	&&...&&. с*~ - * *
ТТ&~?44 /	А-АгяТ)*-	—Ос^л, '■С'Л&ъьу
V	1 й^Сг&шТ ^ОЛН/ ^~А^Т^Л^.Т^Ь*^и' Ж-
пш^А
/7у&1Лу^%-	у ТУТТУ^^;/ у	ж1 _.
У	Л АЛи^Дл^А- , .// г~/}?^.-С /((- />;4./ .?:,ф-^
*Т~*~
**'& 4>	4/ Л -ёЯ^л^, /^фт^^Ч
сг^ь^аАТ-г/Л
УЛл V *	ш •У
Яфи^с	уч-Л Ц> А*?«ЛЖ&.1А.
	>
	сАА^Ф^... Т.%
У&Ь**6*^^*^.	* <Л. >&<&• ..ЛУ*ф^лЛА>~ ч*^. ^Сх70>л^А /у .
^*”I/5	‘Ал«V	/Г# Г <С/1		Л-н	-г^9~Х*^/,
киДА*
Я &ь Т(Лу ^
Опыты переводов шедевров прозы.
Лю Юй-си «Дому убогому надпись моя». Л. 1
262

$/1 (ЛФЦ	илу
^И-ЧМ' |
&ЧУЛг$И*. //’д|Ц. •'
Д»^ л	•
г -
1Л.^Ук ЖиГ
1Ч?С^ <?	,
/М* .АС 1^/цл&гч** ]ру&'/%, /	$Н^ь~4~€*ц ~
	ЖА&	Г, . _ ,.	.... /ч	^
0Ну,Ф*
/Сф,	^-ыу* ~ Д
' - -	>’• -; :; / ' **ЧК«\ ж
- См&%ч*ц
'*РС~
М*&фУРКг
%ЛС^Г
$4р*фу^
шЩШ Ш^^^^/^тщттттшт^
?**' РР **?~>**
уъс/^ш
М-к &~$~а
у —^ ^ 7 .-	г ~ л й	л X }
^ *ч*гф&^С,
^ 	 ■ 	:•✓•• ■ ■
*уСС#Щ-П*	&*4*	*С<С
. Х4^ы4ч*^'?-1/	3	; и-г^ ел** с /гЫ^Л/- *уь &/у
/5^
* Жа ,**» ^^аеЙ&гт^ЖЬйжй^ ■.
,Лм 1^Л/ЧЧЧ'. Дг^З	М. ' ,|иМгг/ $ л^г^
^>Й /4 ^ *4| г Як /^/	*Ь%	&А/&.*У*%**:* .
Д О^Ц ТИу А*иН* . &Г~&*г^* У^Р <кЛ#^Ч .
г 1Аа4С*~^ **™УЧу	;
^руи^А,^ /У уЧЬ^ъ# л+ч& ^М'&'рр
%-ау^
‘<&И4 +*** ■
Лю Юй-си «Дому убогому надпись моя». Л. 2

	~
, , Н^Р^ж вё и4уйХ - V '
;,-...	%■ Ш;&т^	л	л ^
(/ 9*Фж	!^4^шфттт-ж,
4 &Ш4 — А&А	* ^/*-Ал. ^ ^ ъм^Чц^с^р^
(л!йф4^%- !■ ‘/)€^€Ж*а Н^икЖ/^М -ЙМ^с	*
у»	* *г**^^~/--Же* ^
/^Фч* >#€е/ ФР1€^ш%	#&«ь Н* /^\.,,
С$$~рт1 а*ф4* ^ 4 *л*Л^4 •
,/!/ ,	.	**	■ ' -» '-'** ^ *-*>'?	|Га
л ^ Аужж&су	2ис&*чййь
^<Ж^Ь,м « /Нфф4~6{ ЧГи**-*' &ми#^# №&&щу
Ш^^-гч	ж^ие^^С
^■"Мл^т^А &$ ** # /1./'4	^ ^
^М^урц а^М	уъб&м , %Л д-с -	;:
л-ч <* И#**,	■?]	1 д#^/^
4 /VI иа^~*м диМ" ^
Ла^1Н^% р у ^УЛм. М^л
Л€Ау || А&у&§ %Л^ИН* I &,/V у Я/*€*& :УсЛ^и/ф4ф^^.
Ы^Л^>4*ф&4 &,&4*Ф^рАф ур	- ЛО&* ьу*
Ме^Мшщ д>& шл^уя.^я # * ФсЛуФлА<
С0Ы4 Ы^уж ^4	Лу*#* **Чфу9 Ф ^к
** А+*и*1&< Л/«4*1,
РУ^Щ*У»% ■	’	’ 1/
и~ Фу***? А У //Ай,/^	$&
/> /% /М^/ к.се^^с /г-р-ря**.
'* *лж ***■ у $у$4л ''Л'ЛурА &ц *$ *
$ и{ м-у лш /те**/,
Редакция 9 декабря 1942 г.

ПРИМЕЧАНИЯ
Ван Ао
Ван Ао (З2И, 1450-1524)— минский книжник, эрудит,
преподаватель. Во время службы при императорском дворе
пытался реализовать давно вынашиваемые планы реформы
образовательной системы, в первую очередь в плане более
широкого привлечения талантливых, способных людей, но,
столкнувшись с сильным противодействием, подал в от¬
ставку. Позднее еще раз поступил на службу, но потерпел
поражение в придворной политической борьбе, ушел на
покой и более, несмотря на многочисленные призывы тро¬
на, на службу не возвращался. Данный текст является
благодарственным докладом императору Ши-цзуну (на
троне 1522-1566) в ответ на приглашение занять место в
придворной академии: Ван Ао объясняет причины сво¬
его отказа, которые видит в первую очередь в том, что
минские государи слишком мало времени стали уделять
управлению государством, доверив это своим сановни¬
кам.
Рассуждение о личном правлении
С. 13. «Книга перемен» — «И цзин» самый древ¬
ний памятник китайской философской мысли, восходящий
непосредственно к древнейшей китайской гадательной
практике (на костях и стеблях тысячелистника). Без особо¬
го преувеличения можно назвать это сочинение Библией
Востока. Конфуций говорил, что если бы ему было отпу¬
щено еще пятьдесят лет жизни, то все это время он отдал
бы изучению «И цзина» и в результате смог бы избежать
многих ошибок. Ю.К. Щуцкий, великий китаевед и пере¬
водчик «И цзина» на русский язык, характеризовал этот
уникальный памятник и как гадательный текст, и как фи¬
лософский трактат, и как собрание поговорок, и как поли¬
тическую энциклопедию, и даже как «фаллическую космо¬
гонию» — все эти определения позволяют представить
265

масштабность «И цзина» и его значение для китайской
культуры. В основе памятника лежат шестьдесят четыре
гексаграммы («фигуры» в переводе Алексеева): считается,
что они объемлют все случаи жизни, т.е. являют собой всю
без остатка совокупность жизненных ситуаций, логично
вытекая друг из друга и полностью объясняя как общест¬
венные процессы, так и индивидуальные человеческие
судьбы, — необходимо только правильно понять смысл
и значение гексаграмм. Попытки истолкования гексаграмм
и составляют основное содержание «И цзина». Сочинение
включает в себя каноническую часть, состоящую из двух
разделов и относящуюся, видимо, к УШ-УП вв. до н.э.,
а также комментаторскую часть «И чжуань», куда входят
так называемые «Десять крыльев» (УНУ вв. до н.э.) —
семь комментариев-чэ/еуань, три из которых имеют по два
раздела. Помимо этого до нас дошли также многочисленные
комментарии и толкования разного времени, зачастую не
менее загадочные, чем сами гексаграммы, ими поясняемые.
С. 14. «Тот, кто от Неба свое получает»— т.е. импе¬
ратор (он же ниже назван «верховным»). В китайском тек¬
сте здесь:	Фэнтяньмэнь, Врата получения повеле¬
ний Неба,— построенные в 1366 г. ворота в стене столич¬
ного императорского города, за которыми располагался зал
Фэнтяньдянь, где владыка Поднебесной регулярно давал
аудиенции высшим сановникам и обсуждал с ними госу¬
дарственные дела.
Тунчжэнсы — ведомство, учрежденное при династии
Мин, своеобразная придворная канцелярия, в ведении ко¬
торой находился весь документооборот, следующий к ав¬
густейшему трону и обратно.
При Чжоу было тронных три совета... — Известно, что
при династии Чжоу (1046-256 до н.э.) в столице существо¬
вало три места, где государь решал с сановниками дела
управления: одно, Вайчао, — так называемый Внешний
тронный совет — располагалось за пределами император¬
ского дворца, у врат Кумэнь (Врата казначейства); два дру¬
гих были внутридворцовыми, располагавшимися по обе
стороны от врат Лумэнь (Дорожный вход).
266

«Нефрит на августейшей шапке» — «Юй цао» 5 Щ,
название одной из глав древнего канонического сочинения
«Ли цзи» («Записки о ритуалах»).
С. 15. По принятому Ханями регламенту... — т.е. со¬
гласно государственным установлениям при династии Хань
(206 до н.э. — 220 н.э.).
В год имели шестьсот мер... — В старом Китае жалова¬
нье чиновникам традиционно исчислялось в мерах зерна,
хотя выдаваться могло не только зерном, но и, например,
шелком или деньгами. Размер жалованья зависел от долж¬
ности, ранга; при Хань размер выплат в зерне фактически и
являлся рангом.
При Танах — т.е. при династии Тан (618-907).
При Супах — т.е. при династии Сун (960-1279).
С. 16. Звездных три стены. — Центральная часть звезд¬
ного неба, согласно традиционной китайской астрономии,
делилась на так называемые санъ юань Н0з, «три ограды»,
«три стены»: цзы вэй	(в переводе В.М. Алексеева
«Тайные рубины»), тай вэй («Высшая из высших») и
тянъ ши («Улица небесная»).
С. 17. Девиз «Огромнейшей войны»— девиз правления
основателя минской династии императора Тай-цзу, 1368—
1398.
Сун Лянъ (т^Ш> 1310-1381)— минский сановник, член
придворной академии Ханьлиньюань, в начале правления
Тай-цзу был привлечен к работе над историей предыдущей
династии Юань (1271-1368), а также к выработке регамен-
та государственных церемоний. Перевод одного произве¬
дения Сун Ляня см. на с. 116-126 данного тома («Ответ на
письмо студента-сюцая Чжана о поэзии»).
Лю Цзи (§Й36, 1311-1375) — минский сановник, начав¬
ший службу еще при Юань. Соратник основателя минской
династии по восстанию против монголов. Придворный
историограф и цензор. Перевод В.М. Алексеева двух его
произведений см. в кн. 2 «Шедевров китайской классиче¬
ской прозы» (М., 2006, с. 294-298).
Девиз «Вечного довольства» — девиз правления мин¬
ского Чэн-цзу, 1403-1424.
267

Ян Жун (ШШ, 1371-1440)— минский сановник и эру¬
дит, член придворной академии Ханьлиньюань. Служил
при дворе трех минских императоров.
Ян Ши-ци — минский сановник Ян Юй (ШЩ, 1365-
1444), второе имя которого было Ши-ци	Историк,
составлял «Правдивые записи о Тай-цзу». В течение
долгого времени был ближним императорским советни¬
ком.
Цзянъ И (ШШ, 1364-1435) — минский сановник, имя И
которому пожаловал сам Тай-цзу. Дослужился до чина
младшего наставника наследника престола, принимал ак¬
тивное участие в выработке регламента государственных
церемоний. Служил пяти минским императорам.
Ся Юань-цзи (Ят&а, 1366-1430)— минский сановник,
также служивший при дворе пяти императоров. Возглавлял
Департамент налогов и податей, в течение двадцати семи
лет контролируя финансовую систему империи.
Сяо-цзун — минский император, был на троне с 1488 по
1505 г.
С. 18. Сверхпремудрый Прадед — т.е. основатель мин¬
ской династии Гао-цзу.
С. 19. Тан и Юй — легендарные древнекитайские мо¬
нархи, эпоха правления которых традиционно считается
временем всеобщего спокойствия и процветания, в первую
очередь ввиду совершенной мудрости и выдающихся лич¬
ных качеств самих правителей.
Ван Чэ
На пам тной плите в буддийском храме
Тоутои иль Отр хнувшихс Людей
Несколько отличный текст «На памятной плите в буд¬
дийском храме Тоуто...» был опубликован в «Трудах по
китайской литературе» В.М. Алексеева (Кн. 2. М., 2003,
с. 100-109, «На памятной плите в буддийском храме Тоуто,
иль Отряхнувшихся (людей). Военный секретарь царствен¬
ного удела Ци, уроженец Ланъе Ван Чэ начертал») с ком¬
ментариями Л.Н. Меньшикова (1926-2005), которые мы
268

воспроизводим и в настоящем издании (отмечены «звез¬
дочкой») с необходимыми дополнениями и добавлением
иероглифики.
Данное произведение — один из первых текстов, где, по
выражению В.М. Алексеева, суть буддийского учения из¬
ложена «на чисто китайском языке своего времени, а не на
ковыляющем во все стороны и убогом в стилистическом
отношении переводческом китайском языке индийских и
среднеазиатских монахов». В отношении имени автора
существуют разночтения: Чэ и Цзо. Авторитетные китай¬
ские библиографии склоняются ко второму чтению, по¬
скольку правильное написание черты в середине иерогли¬
фа — не | , а ^ . Мы в данном случае оставляем чтение Чэ,
поскольку именно оно зафиксировано в уже опубликован¬
ных работах В.М. Алексеева.
Ван Чэ (З2Ф, ум. 505) — уроженец Ланъе (в южной час¬
ти Шаньдуна), известен своей памятной надписью в мона¬
стыре Тоуто (на берегу Янцзы, в области Эчжоу, в юго-
восточной части пров. Хэбэй), выполненной им во время
его участия в качестве секретаря при войске в походе на юг.
Надпись, как образец высокого стиля, включена в «Литера¬
турный изборник» («Вэнь сюань»), составленный Сяо Туном
(МШ, 501-531)*.
С. 21. Тоуто (санскр. дхута) — буддийский термин, оз¬
начающий «отряхнувшийся» — про людей, достигших столь
высокого прозрения, что «отряхнулись» от жадности, стра¬
стей и глупости этого мира*.
Он там, в Моцзе... — Будда, пребывая в государстве Моцзе
(Магадха), обрел прозрение, запер двери дома, где он жил,
погрузился в размышления и три недели не произносил
ни слова. В Пие (Вайшали) отшельник Вэймоцзе (Вима-
лакирти) на вопрос, что такое «врата недвойственного
закона», ответил молчанием, «замуровав свой рот», чем
показал, что словами этого объяснить невозможно (речь
шла о нирване)*.
Девять знаменитых древнейших статей — правила
взаимоотношений людей, состоящие из девяти статей и
дарованные Небом Великому Юю*.
269

Шесть фигур, составленных из черт. — Речь идет о
триграммах «Книги перемен» («И цзин»), состоящих из
сочетаний сплошных (ян) и прерывистых (инь) черт*.
Три основных единицы — три творящих начала Вселен¬
ной: Небо, Земля, Человек*.
На том берегу— т.е. в нирване. В буддизме нирвана
часто называется «тем берегом», а наш мир — «этим бере¬
гом». О броде (парамите), ведущем на «тот берег», и раз¬
мышлял Будда после своего прозрения*.
С. 22. Четыре потока — четыре мирские стихии,
увлекающие нас прочь от истинного пути: поток стра¬
стей, поток приобретения, поток непрозрения и поток
ощущаемых явлений*.
Шесть переходов — переход «на тот берег» (парамита)
имеет шесть последовательных ступеней-переходов с по¬
мощью: даяния, воздержания, терпения, продвижения к
зерну истины, самопогружения, мудрости*.
Тело закона (санскр. дхармакая) — тело будды после то¬
го, как при вхождении в нирвану исчезает его внешний,
ощущаемый облик*.
Ноты гун или шан — две ступени китайского музыкаль¬
ного звукоряда*.
Пришедший в Мир (Жулай, санскр. Татхагата) — один
из эпитетов Будды*.
Кавэй (Капилавасту) — город, где родился Будда*.
Пять колесниц (санскр. панчаяна) — здесь пять ступе¬
ней совершенствования в этом мире в пяти последователь¬
ных обликах: человек; небожитель; Внимающий Гласу
(слушающий проповедь будды); пратьекабудда (прозре¬
вающий истину самостоятельно в местах, где будда не по¬
являлся); бодхисаттва (прозревший истину и могущий
стать буддой, но сохраняющий земной облик с целью по¬
мощи всем живущим на их пути к истине)*.
Восемь истин прямых — восемь правил поведения и
действий, ведущих к прозрению: прямое (правильное)
видение, прямое помышление, прямые речи, прямые дея¬
ния, прямые повеления, прямое продвижение к очище¬
нию, прямые намерения, прямое самоустановление*.
270

Все миры, как песчинки, бесчисленные. — Буддизм счи¬
тает, что Вселенная состоит из множества миров, неисчис¬
лимых, как песчинки в Ганге*.
С. 23. Калпа — отрезок времени от зарождения до унич¬
тожения одного из бесчисленных миров. Буддийское время
состоит из бесчисленного множества калп, ибо миры унич¬
тожаются и зарождаются вновь*.
Берег тот Золотого Песка. — Предание гласит, что
Будда Шакьямуни окончил свои дни (ушел в нирвану) воз¬
ле г. Кушинагара, на западном берегу р. Аджитавати (это и
есть «берег Золотого Песка»), под сенью рощи деревьев
шала, «растущих четой» (по два из одного корня). Деревья
при этом засохли и обуглились*.
Сужденъе софистов о глазе своем. — Имеется в виду
следующее изречение: «Совершенно так же глаз видит ка¬
ждую шерстинку перед собой, но не видит собственных
ресниц, как ван (к которому обращена речь) видит коварст¬
во удела Цзинь, но не видит пороков собственного удела
Юэ»*.
Конь Ржет (ЦЦЦ, Ма-мин) — перевод на китайский
язык имени Ашвагхоши, великого буддийского поэта I в.,
создателя поэмы «Жизнь Будды» (на рус. яз. в пер. К.Д. Баль¬
монта)*.
Драконовое Древо (ИШ> Лун-шу) — перевод имени На-
гарджуны (III в.), автора целого ряда комментариев на буд¬
дийские сутры и трактатов-шастр*.
Тридцать семь буддийских положений — тридцать семь
глав «Сутры о великой праджняпарамите», комментиро¬
ванной Нагарджуной и составляющей вместе с коммента¬
рием основу теории буддийской школы Праджня*.
Девяносто шесть различных школ — девяносто шесть
учений, существовавших в Индии до и после зарождения
буддизма.
«Во всем, что есть, широкая» — т.е. охватывающая все
в мире буддийская доктрина*.
С. 24. При обоих Чжуанах — т.е. во время правления
чжоуского Чжуан-вана (696-682 до н.э.) и луского Чжуан-
гуна (694-633 до н.э.); их правления совпадают с исчис¬
271

ленным китайскими буддистами временем прозрения Буд¬
ды Шакьямуни*.
При Минах обоих — в правление императоров: ханьско¬
го Мин-ди (58-76), когда буддизм впервые проник в Китай,
и цзиньского Мин-ди (322-325), ревностного буддиста*.
Чэн и Ши— китайские буддийские деятели иностран¬
ного происхождения: Фоту Чэн	232-348; в Китае с
310 г.), возведший около 900 храмов и монастырей, и Цзю-
молоши	Кумараджива; 344^113) — неутомимый
переводчик буддийских сочинений (числом 75); его пере¬
воды до сих пор наиболее читаемы в Китае. Оба пропове¬
довали и трудились на запад от гор Тайхан, т.е. в западной
части современного Китая*.
Линь и Юань — буддийские деятели китайского проис¬
хождения: Дао-линь (Ш#, 314-366) — проповедник, осно¬
ватель многих монастырей в Восточном Китае; Хуэй-юань
(ШЙ1> 334-416)— основатель знаменитой обители Белого
Лотоса в горах Лушань (также в Восточном Китае). Оба в
значительной степени способствовали китаизации буддизма*.
Пятый год правления государя из дома Сун под титу¬
лом «Великих озарений» — 461 год; государство Сун суще¬
ствовало с 420 по 479 г.*.
Сажень в квадрате— обычное название монашеской
кельи по ее площади*.
С. 25. Кун-синьор, или Кун Цзи (?[Щ, 1-^66) — сунский
чиновник, начинавший службу с поста уездного секретаря,
много служивший при дворе; погиб в сражении.
Цзиянский Цай, или Цай Син-цзун (^Щ^5 415—472) —
другой сунский сановник, служивший в свите наследника
престола, возглавлявший Военный департамент и бывший
советником государя.
По имени (скрываемом). — Оба названных чиновника
были по положению выше, чем Ван Чэ; нижестоящий же
не смел называть вышестоящего по имени ни устно, ни
письменно, не предупредив, что это табу*.
Великий Кашэ — Махакашьяпа, старейший из учеников
Будды, про которого говорили, что он «первый из отрях¬
нувших пыль дхута»*.
272

Скрытую лодку легко удалить. — Скрытая цитата из
трактата IV в. «Чжуан-цзы», где сказано: «Прячут лодку в
овраге и считают, что это надежно. Однако в полночь по¬
является... силач, взваливает ее на себя и уносит»*.
Восшествие Ци. — После свержения Сун в 479 г. было
провозглашено государство Ци, просуществовавшее до
502 г.*.
Пять государей, Три вана-царя — легендарные владыки
древности Хуан-ди, его внук Чжуань-сюй, правнук Ди-ку,
Яо и Шунь; три вана — Юй, Чэн-тан и чжоуский У-ван.
С. 26. Гимны и Оды — древние торжественные песнопе¬
ния, включенные в древнейшую «Книгу песен» («Ши цзин»)*.
Шао и Ху — музыкальные мелодии древних идеальных
правителей Яо и Шуня*.
Яньская земля— часть Китая, расположенная на юго-
востоке страны; там с древности жили некитайские племе¬
на и народы*.
Песчаное плато — пустынные и полупустынные земли
северо-запада. В этих фразах заключен намек на то, что
новое государство Ци объединило ранее разрозненные
земли*.
Годы правленъя монарха, что шли под девизом «Войны
утвержденной». — Речь идет о Мин-ди, императоре дина¬
стии Ци, который правил под девизом Цзянь-у (494-498)*.
Цзян и Хань. — Цзян — р. Янцзы, Хань (Ханьцзян) — ее
крупнейший северный приток; у их слияния стоит мона¬
стырь Тоутосы*.
По чему б ни прогуляться его ума сплошному лезвию... —
В китайском тексте дословно: «Лезвие мудрости его сво¬
бодно гуляло там, как новое солнце заставляло уходить
месяц»*.
Порыв его горя был глубже, чем горе людей, «опроки¬
нувших короб с землею»; печаль же равна была грусти
людей, забросивших свой же колодец. — Скрытые цитаты
из (соответственно) «Лунь юя» (IX, 19) и «Мэн-цзы» (VII,
1, XXIX)*.
Ср.: «Учитель сказал: „Вот, к примеру, [заканчивая] воз¬
ведение холма, я остановился, хотя и осталось насыпать
273

одну плетушку. Это я остановился. Или на ровном месте,
[начиная возводить холм,] я продвинулся, хотя и высыпал
всего одну плетушку. Это я продвинулся44» (пер. Л.С. Пере-
ломова). И: «Мэн-цзы сказал: „Человек, принявшийся за
дело, уподобляется тому, кто копает колодец. Прокопать
колодец на семьдесят два фута и остановиться, не доко¬
павшись до воды,— это значит бросить прежний труд44»
(пер. П.С. Попова).
С. 27. Трава «девяти перекрестков». — Городом девяти
перекрестков образно называли столичный город Чанъань*.
Сакъя Тань-чжэнь — настоятель монастыря Тоутосы в
то время, когда Ван Чэ устанавливал там свою стелу*.
Мои стихи... — Стихотворение, которым завершается
текст, делится на две части: первая намечает основные точ¬
ки жизненного пути Будды Шакьямуни, вторая посвящена
восхвалению обители, для которой предназначена данная
памятная надпись*.
С. 28. Призрел на Средину Земли. — Призрети — одно
из значений: воззрить, посмотреть, поглядеть, глянуть
(Словарь русского языка Х1-ХУН вв. Вып. 19. М., 1994.
С. 157). Средина Земли — Индия*.
Великая Тысяча — общее число миров, образующихся и
уничтожающихся калпа за калпой*.
Три Мира — миры прошедшего, настоящего и будущего*.
Цидуцюй (Гридхракута)— гора Коршун, где Будда, по
преданию, поведал ученикам «Лотосовую сутру»*.
Дареный Сад (Джетавана) — сад, подаренный Будде ца¬
рем страны Шравасти, чтобы он мог там отдыхать и вести
проповедь*.
Злак Золотой (зЁ1Й Цзинъ-су) — Цзин-мин даши, один
из собеседников Будды, в прошлых рождениях будда-
жулай Золотой Злак*.
Вэныиушили	Манджушри) — один из бодхи-
саттв в окружении Будды*.
С. 29. Хань (Ханьцзян) и Сян (Сянцзян) — знаменитые
крупные реки*.
Хэн (Хэншань) и Хо (Хошань) — две знаменитые горы в
Центральном Китае*.
274

Шесть вторжений — шесть видов внешнего беспокой¬
ства, вторгающихся через «шесть ворот»: глаза (свет), уши
(звук), нос (запах), язык (вкус), тело (осязаемые вещи),
сердце (мысль)*.
Камень надежнейший с юга нарезан. — Автор возвра¬
щается к сказанному вначале, что буддизм, возникнув на
западе, распространился сначала на восток, а потом на юг,
где и укрепился, знаком чего и явилось основание мона¬
стыря Тоутосы*.
Ван Ши-чжэнь
Ван Ши-чжэнь (ЗЕ1ЁЛ» 1526-1590) — знаменитый
минский литератор, чиновник, библиофил, текстолог. По
службе дошел до поста начальника Департамента наказа¬
ний. Одна из ведущих фигур на литературной сцене своего
времени. Кратко литературные воззрения Ван Ши-чжэня
сводились к тому, что «изящное слово должно быть как
при Западной Хань, стихи должны быть как при расцвете
Тан», т.е. фактически он стал продолжателем так называе¬
мого «движения за возврат к стилю древних», провозгла¬
шенного в свое время Хань Юем (Ц]Вс, 768-824) и Лю
Цзун-юанем (ШШтС, 773-819). Ван Ши-чжэнь был вла¬
дельцем крупной библиотеки, многие книги из которой он
лично выправил по всем известным ему спискам.
О томи как Линь С н-жу вернулс к себе в Чжао
и драгоценность би нетронутой принес
С. 30. Линь Сян-жу (И^@$Р, 329-259 до н.э.) — санов¬
ник, политик, дипломат царства Чжао времен Чжаньго
(475-221 до н.э.). С его именем и дипломатическим искус¬
ством связана, в частности, история, о которой ведет речь
Ван Ши-чжэнь. Суть ее вкратце сводится к тому, что пра¬
витель Цинь, самого могущественного и сильного из суще¬
ствовавших в то время на территории Китая царств, возже¬
лал получить хранившуюся в сокровищнице царства Чжао
исключительную драгоценность — яшмовое ритуальное
изделие би (круглая пластина с отверстием посередине),
275

предложив обменять его на пятнадцать городов. В Чжао
опасались Цинь и были вынуждены согласиться. К цинь-
скому двору был послан Линь Сян-жу, который по прибы¬
тии понял, что правитель Цинь вовсе не собирается выпол¬
нять свое обещание насчет передачи городов. Тогда Линь
Сян-жу, желая вернуть Чжао его национальное достояние и
не развязать при этом войну, прибег к увещеванию цинь-
ского правителя и разрешил дело миром. Впрочем, сущест¬
вует версия и о том, что Линь Сян-жу пригрозил разбить
драгоценность о колонну, а следом размозжить о ту колон¬
ну и собственную голову, если циньский правитель не от¬
пустит его с яшмой би на родину (эта версия содержится у
Сыма Цяня в «Исторических записках»).
Девять гостей— т.е. наиболее почетная в древности
церемония для гостя из другой страны, когда его встречают
девять наивысших сановников и лично с почестями прово¬
жают в дворцовые покои правителя.
С. 31. Господин войны и мира — титул циньского воена¬
чальника Бай Ци (?-257 до н.э.). Славился жестокостью и
беспощадностью к пленным.
Ханьдань — столица царства Чжао, нынешний город
Ханьдань в провинции Хэбэй.
С. 32. Мяньчи — местность на территории совр. пров.
Хэнань, где в 278 г. до н.э. циньский правитель предложил
чжаоскому правителю заключить дружественный союз.
В процессе переговоров циньские сановники несколько раз
пытались нанести чжаоскому правителю оскорбление, но
всякий раз наталкивались на удачное и смелое противодей¬
ствие Линь Сян-жу.
Лянь По (ЙЙШ> 327-243 до н.э.) — прославленный чжао-
ский военачальник, служивший трем чжаоским правите¬
лям. Лянь По, будучи заслуженным ветераном, счел себя
оскорбелнным, когда Линь Сян-жу был пожалован пост
рангом выше, чем у него, а оттого при каждой встрече с
Линем обрушивался на него с бранью. Блюдя интересы
Чжао, Линь Сян-жу отвечал ему скромно и со смирением,
так что в конце концов Лянь По раскаялся в своем поведе¬
нии.
276

Ван Шоу-жэнь
Ван Шоу-жэнь (ЕЕтНИ, 1472-1529)— минский чинов¬
ник, литератор и оригинальный мыслитель, более извест¬
ный как Ван Ян-мин (ЕЕЩгВД). По службе дошел до поста
начальника Военного департамента, отличился при подав¬
лении ряда мятежей и народных восстаний, был губерна¬
тором провинций Гуандун и Гуанси. В области филосо¬
фии — крупный неоконфуцианец, создавший доктрину в
русле синь сюэ («учение о сердце»). Учение Ван Шоу-жэня
доминировало в Китае до середины XVII в., оказав сильное
влияние на развитие философской мысли в Корее и Японии.
Все три представленных здесь произведения Ван Шоу-
жэня переведены и опубликованы недавно А.И. Кобзевым.
(Кобзев А.И. Философия китайского неоконфуцианства. М.,
2002, с. 500-508). — Примеч. ред.
Надпись на храме в честь С на
С. 33. Храм в честь Сяна— т.е. в честь сводного брата
легендарного древнего правителя Шуня, Сяна, неоднократ¬
но пытавшегося Шуня убить, но все безуспешно. Между
Сяном и Шунем были странные взаимоотношения: Сян,
недалекий и грубый, пользовался любовью отца, неодно¬
кратно подговаривавшего Сяна злоумыслить против Шуня;
Шунь в ответ на побои и даже покушения на свою жизнь
платил родным кротостью, вежливостью и вниманием.
Спустя годы, взойдя на трон, Шунь вернулся в отчий дом и
Гу-соу отец его, осознав наконец, сколь замечателен
его старший сын, попросил у Шуня прощения за то, как
отвратительно относился к нему раньше. Шунь также пожа¬
ловал своему брату Сяну владение Юби (на территории совр.
уезда Даосянь в Хунани) и княжеский титул, и Сян, перестав
испытывать к Шуню зависть, тоже примирился с ним.
Линбоские горы — в совр. пров. Гуйчжоу.
Варвары мяо — народность, проживающая на террито¬
рии пров. Хунань, Гуйчжоу, Гуанси-Чжуанского автоном¬
ного района, Сычуани и Юньнани. Известна со II тыс. до
н.э., исторически народность мяо сложилась именно в Гуй¬
чжоу. Слово «варвары» здесь использовано вовсе не в том
277

смысле, какой в данное слово вкладывают европейцы, а как
традиционное обозначение для некитайских народов, кото¬
рых не коснулась еще как следует великая культура Под¬
небесной и которые, как следствие, не ведают правильных
ритуалов.
Ведь честный, благородный человек в своей любви к дру¬
гим доходит до ворон на их домах. — Отсылка к «Шан
шу» («Книга документов»), где сказано: «Кто человека
любит, любит и ворон, сидящих на крыше его дома».
С. 34. У Мэна в книге... — имеется в виду древнекитай¬
ский философ Мэн-цзы (бЁ-?, 372-289 до н.э.) и собрание
его высказываний «Мэн-цзы», одно из канонических кон¬
фуцианских сочинений.
Чжоу-гун Щ ^ — западночжоуский политик и санов¬
ник, младший брат основателя чжоуского государства У-вана
(10877-1043? до н.э.). Считается одним из образцов совер¬
шенномудрых людей китайской древности. После смерти
старшего брата хранил трон для его наследника и передал
ему власть, как только наследник достиг совершеннолетия.
Подавил мятеж двух других младших братьев У-вана —
Гуань-гуна Сяня	и Цай-гуна Ду Ш&Й (в тексте
перевода — «типы вроде Гуаня, Цая»), претендовавших на
трон в обход назначенного У-ваном наследника.
Надпись у Зала культа классиков-канонов
С. 35. Зал культа классиков-канонов— Цзуньцзингэ Ц
частное училище и библиотека, находившиеся в
г. Юэчэне, располагавшемся на территории уезда Шаньинь
(совр. Шаосин, пров. Чжэцзян), родных местах Ван Шоу-
жэня.
С. 36. Называем его «И»... — Дальше идет перечисление
конфуцианского канона: «И цзин» («Книга перемен»,
«Перемены мира», «Мировые перемены» в переводе
В.М. Алексеева), «Шу цзин» («Книга документов», «Древ¬
нее писание», «Писания о древнем»), «Ши цзин» («Книга
песен», «Оды — песни старины», «Стихи и оды»), «Ли цзи»
(«Книга ритуалов», «Устав великий поведенья»), «Юэ цзин»
(«Музыкальный канон», «Музыка от древности до нас»,
278

«Музыка древнейших»), «Чунь цю» («Вёсны и осени»,
«Вёсны-осени годов»).
С. 38. Сверхмудрец — т.е. Конфуций.
С. 40. Нанъ Да-цзи (Ш^тЁг, XVI в.) — минский
чиновник, книжник и литератор, родом из г. Вэйнань
(совр. пров. Шэньси). Большой знаток канонической
литературы. В 1523 г. был назначен управлять Шаосином,
для которого сделал много полезного. Ван Шоу-жэнь как
раз в это время преподавал в тех местах, и под его влияни¬
ем Нань Да-цзи, сначала став учеником Вана, потом полно¬
стью восстановил училище в Юэчэне, возродив его былую
славу.
Обращение к похороненным путникам
С. 40. Четвертый год эпохи государя с девизом «Пра¬
вой, добродетельной стези» — т.е. 1509 г., четвертый
год под девизом правления Чжэн-дэ минского императора
У-цзуна (на троне 1506-1521).
Лунчан— город, располагавшийся в совр. пров. Гуй¬
чжоу. Сюда в 1506 г. был сослан Ван Шоу-жэнь — служить
в качестве местного смотрителя почтовой станции. Ван
Шоу-жэнь добрался до Лунчана лишь в 1509 г. Такой дол¬
гий срок не должен удивлять: Лунчан находился на значи¬
тельном удалении от центра империи, а транспортные
средства того времени были весьма медленными и зависи¬
мыми от погодных условий. Иногда путешествие к новому
месту службы занимало годы. И чем менее состоятель¬
ный чиновник пускался в путь, тем меньше возможностей
в путешествии у него было. Так, про «мелкого чина», следо¬
вавшего через Лунчан, в китайском тексте сказано, что
он— ли му	т.е., в минское время, письмоводитель-
секретарь самого низкого ранга; к месту службы он доби¬
рался пешком.
С. 41. Три ямы вырыли и их похоронили. — В старом Ки¬
тае весьма трепетно относились к брошенным без погребе¬
ния костям; похоронить такие останки, а уж тем более при¬
нести им при захоронении жертву («три чашки с рисом, с
курицей») считалось весьма благородным поступком, про¬
279

явлением к умершим гуманности. В довершение цере¬
монии полагалось сложить молитвенное умиротворяю¬
щее обращение к покойным, которое обычно сжигалось
на могиле, чтобы быть воспринятым умершими. Данный
текст и есть именно такое обращение. Надлежащим об¬
разом исполненное погребение удерживало покойных от
того, чтобы сделаться злыми неприкаянными душами
(гуй), и от явления живым в разных пугающих обликах и
причинения людям зла.
Гуй Ю-гуан
Гуй Ю-гуан (Ш'ЙтЙ» 1506-1571)— известный минский
литератор и преподаватель. Чиновничья карьера у Гуй
Ю-гуана не задалась: смолоду усердно учась, он, как и по¬
ложено, стал сдавать экзамены на право занятия вакантной
должности, но лишь в тридцать пять лет смог добиться
степени цзюйжэня. После восьми попыток сдать экзамен
на цзиныии Гуй Ю-гуан бросил это занятие, вернулся на
родину и более двадцати лет преподавал, обретя громадное
количество учеников. Высшую экзаменационную степень —
цзиныии он получил только в шестидесятилетием возрасте.
Гуй Ю-гуан — прославленный мастер бессюжетной прозы,
продолжатель танских традиций «возврата к стилю древ¬
них». Данное произведение посвящено картине, изобра¬
жающей родные места Гуй Ю-гуана, которую благодарные
жители тех мест преподнесли местному начальнику Вэй
Юн-хуэю ШШЩ по случаю завершения им срока службы.
О картине «Гора У»
Перевод публиковался в альманахе «Дневная звезда»
(Вып. 2. М., 1974).
С. 45. Чанчжоу, Усянъ — два уезда, входившие в состав
области Сучжоу (в совр. пров. Цзянсу); второй располагал¬
ся там, где находится совр. г. Сучжоу, первый был образо¬
ван в минское время и довольно скоро был влит в состав
Усяня. Управы обоих уездов находились на территории
г. Сучжоу.
280

Городище древних У. — Земли У, территория одноимен¬
ного древнего царства, государь которого Фу-чай	?-
473 до н.э.) на горе Линъянынань («Чудесная вершина»)
выстроил дворец для легендарной красавицы Си Ши (2§ЙЁ
«красавица Западная»). Согласно преданию, на месте этого
дворца ныне расположен буддийский храм Линъянынань-
сы. Сама же Си Ши, по дошедшим до нас сведениям, была
родом из царства Чжао, и когда Фу-чай захватил земли этого
царства, ее послали к правителю У в качестве дани — и с
тайным умыслом: красота Си Ши, одной из четырех самых
известных красавиц китайской древности, была столь неот¬
разима, что Фу-чай, увлекшись женщиной, позабыл о госу¬
дарственных делах и полностью попал под ее влияние, в
результате чего Чжао снова обрело независимость.
Тигрово взгорье — Хуцю, оно же Хайтуншань; здесь был
погребен уский правитель Хэ-люй (МИ, ум. 496 до н.э.);
на третий день после погребения на его могиле поселились
тигры — отсюда и название.
Пруд сабель. — Согласно легенде, здесь первый китай¬
ский император Цинь Ши-хуан	на троне 221-209
до н.э.), совершая путешествие по восточным землям стра¬
ны, нашел драгоценный меч уского правителя Хэ-люя.
Величайшее озеро — Тайху. Одно из самых знаменитых
и крупных китайских озер, объект паломничества и вдох¬
новения поэтов. На озере есть сорок восемь разновеликих
холмистых островов, что с обрамляющими Тайху горными
вершинами составляют как раз «семьдесят две вершины».
С. 46. Су Цзы-чжань — великий сунский поэт Су Ши
(1?1& 1036-1101), второе имя которого было Цзы-чжань ^
Щ. В 1080 г. оклеветанный Су Ши был изгнан из столицы
и послан служить на мелкую должность в область Хуан-
чжоу (Хубэй); он действительно дал распоряжение вы¬
сечь в камне стихотворение знаменитого сунского минист¬
ра Хань Ци (ЦЙ1, 1008-1075, в переводе назван Хань-гуном),
который вместе со старшим братом в молодости некоторое
время провел в Хуанчжоу и навсегда пленился прелестью
тамошних мест. Су Ши снабдил стихотворение Хань Ци
пояснением, в котором сказал о том, что, будучи учеником

Хань Ци и живя в Хуанчжоу уже пятый год, считает себя
почти местным жителем, а оттого, разделяя чувства мини¬
стра, велел увековечить его стихотворение. Значительное
количество сочинений Су Ши в переводе В.М. Алексеева
см. в кн. 2 «Шедевров китайской классической прозы» (М.,
2006, с. 107-182).
Однажды стоял он со мной в кулуарах дворца... — Это
могло произойти после 1570 г., когда Гуй Ю-гуан, получив
наконец высшую ученую степень, был назначен служить в
столицу, работал над хроникой «Правдивые записи о Ши-
цзуне» и стал вхож в дворцовый город.
О Павильоне Геро-зеленых волн
С. 46. Павильон Цанлантин (Павильон серо-зеленых
волн) был выстроен в Сучжоу известным сунским поэтом
Су Шунь-цинем (ШШЖ, 1008-1048), который по этому
случаю сочинил текст с аналогичным, как у Гуй Ю-гуана,
названием — «О Павильоне серо-зеленых волн». Потом на
развалинах Цанлаитина был сооружен скит Даюньань
(Скит великих туч). И лишь в минское время буддийский
монах Вэнь-ин ЗСЩ. отстроил павильон заново.
С. 47. Гуанлинский князь — Цянь Юань-гуань (ШжМ1,
887-941), второй правитель царства У-Юэ времен Пяти
династий и Десяти царств (907-979), сын основателя У-Юэ
Цянь Лю (ШШ, 852-932), упоминающегося ниже.
Сунь Чэн-ю	X в.) — близкий соратник и тесть
последнего у-юэского государя Цянь Чу (ШШ, 929-988),
вместе с которым покорился империи Сун (960-1279)
(«страна реки Хуай внесла всю землю в Сун»).
Башня Гусутай — в юго-западной части совр. г. Сучжоу.
Согласно преданию, ее выстроили уские правители Фу-чай
и Хэ-люй. При Пяти династиях башня была уничтожена
в ходе сражений между У и Юэ, но потом восстановле¬
на.
Тай-бо и Юй-чжун — сыновья одного из пер¬
вых государей династии Западная Чжоу (1046-771 до н.э.)
Гугун Дань-фу. В знак протеста против того, что отец хо¬
чет посадить на трон их малолетнего брата, они оставили
282

чжоуский двор, согласно легенде, бежали на юг и основали
царство У.
Цзы-сюй — т.е. У Цзы-сюй	7^84 до н.э.), чус-
кий полководец, сановник, стратег, бежавший на службу к
ускому правителю Хэ-люю. Был оклеветан и казнен, после
чего могущество У пошло на убыль.
Чжун и Ли — юэские сановники и политики Вэнь Чжун
ЗСШ и Фань Ли Много способствовали падению У.
Ли Гэ-фэй
Ли Гэ-фэй	10457-1105?)— сунский литератор
и чиновник. Отец знаменитой сунской поэтессы Ли Цин-
чжао (^'/Л,Н§(, 1084-1155). Преподавал в столичном учи¬
лище, служил в Департаменте церемоний. Выступил против
реформ министра Ван Ань-ши	1021-1074), за что
был причислен к консерваторам и в 1101 г. уволен со служ¬
бы. С юных лет писал стихи, в литературном творчестве ис¬
ходил из того, что в основе сочинительства должна лежать
искренность. «О знаменитых садах Лояна» — одно из самых
известных его сочинений.
Пишу о своей книге «О знаменитых садах Ло на»
С. 49. Лоян — древний столичный город в пров. Хэнань,
первые поселения в районе которого датируются концом
III тыс. до н.э. Столицей стал впервые в 770 г. до н.э. В 68 г.
в Лояне был построен первый в Китае буддийский храм. Вы¬
полнял столичные функции на протяжении более полутора
тысячи лет, в том числе при династии Тан — в те времена
Лоян избрали в качестве столицы восточной.
Вот каково мое сужденье. — Данный пассаж не должен
удивлять читателя, поскольку этот текст Ли Гэ-фэя являет¬
ся по сути послесловием к его сочинению о лоянских
садах.
Яо с Мэн — т.е. горный массив Яошань на севере от
Лояна и горный проход Мэнъи на юго-западе.
Цинь и Лун — т.е. владения царства Цинь, нынешняя
пров. Шэньси, и Лун, западная часть Шэньси и пров. Ганьсу.
283

Чжао и Вэй— во времена Борющихся царств (475-221
до н.э.) царство Чжао располагалось на территории совр.
пров. Шаньси, Шэньси и Хэбэй, а Вэй — в северной части
Хэнани и на юго-западе Шаньси. Иными словами, геогра¬
фическое положение Лояна стратегически чрезвычайно
важно: из Чжао в Вэй и обратно, не миновав Лоян, быстро
попасть никак нельзя.
Девизы «Истинного вида» и «Открывания начал» —
танские девизы правления Чжэнь-гуань (627-49) и Кай-юань
(713-41), время расцвета империи.
Ли Ми
Ли Ми	224-287) — эрудит и знаток канонических
сочинений из Шу. Рано осиротел и прославился почтитель¬
ностью, с которой относился к бабушке, на чьем попечении
остался. Усердно учился. Служил при дворе в Шу, но после
того, как царство Цзинь уничтожило Шу, стал цзиньским
подданным. На предложения службы отвечал, однако, от¬
казом — под предлогом немощи бабушки, за которой дол¬
жен был ухаживать. Прознавший про Ли Ми цзиньский
владыка послал ему распоряжение занять должность в сви¬
те наследника трона, но поскольку бабушка Ли Ми достиг¬
ла девяностошестилетнего возраста и стала много болеть,
тот подал императору данное «Представленье», объясняя,
отчего не может прибыть ко двору. «Представленье» дати¬
руется 267 г. Ли Ми стал служить лишь после смерти
бабушки.
Представленье государюи излагающее чувства
С. 51. Подросток чи на пять — т.е. мальчик-слуга; чи —
мера длины, в ханьское время пять чи составляли примерно
около одного метра или чуть больше.
С. 53. Служил еще одной фальшивой династии до Вас... —
Имеется в виду царство Шу, уничтоженное Цзинь.
С. 54. Вязать траву в узлы — т.е. благодарить и после
смерти, с того света. Выражение восходит к «Цзо чжуань»
(«Комментарий Цзо»).
284

Лю Цзун-юань
Лю Цзун-юань (®Рж7С> 773-819) — великий танский
литератор и поэт, один из «восьми великих литераторов
эпох Тан и Сун» (Тан Сун ба да цзя), наряду с Хань Юем —
вождь так называемого «движения за возврат к стилю древ¬
них». Особых успехов на служебном поприще не достиг —
участвовал в реформах 805 г., а после поражения партии
реформаторов был сослан служить на юг, в Юнчжоу (об¬
ласть, располагавшаяся на территории совр. пров. Гуанси
с административным центом в районе нынешнего г. Нань¬
нин), и выше начальника области уже не поднимался. Мно¬
гие пейзажные зарисовки Лю Цзун-юаня относятся именно
к периоду его жизни в этой области. Юнчжоу была отда¬
ленным, диким краем, и когда Лю Цзун-юань только при¬
был туда, в областном центре не оказалось даже помеще¬
ния, в котором он мог бы жить, так что Лю Цзун-юань
с семьей на первых порах остановился в буддийском храме
Лунсинсы. Ссылка и личная неустроенность очень удруча¬
ли поэта, и он находил отраду в прекрасной природе тех
мест. Переводы других известных произведений Лю Цзун-
юаня, выполненные В.М. Алексеевым, были опубликованы
в кн. 1 «Шедевров китайской классической прозы» (М.,
2006, с. 298-340).
О томи как блуждал по потоку Хуана
С. 55. Поток Хуана — река Хуаней, что в районе Лин-
лина (административного центра Юнчжоу во времена Лю
Цзун-юаня) совр. пров. Хунань. Брала начало на северном
склоне горы Иньминшань, протекала через Линлин и впа¬
дала в реку Сянцзян.
На север идти до Цзинь... — Здесь и далее Лю Цзун-
юань перечисляет названия древних уделов владетельных
князей-чз/еухоу и древних царств: Цзинь — с севера от Юн¬
чжоу, в юго-западной части Шаньси; Бинь— с северо-
запада, территория нынешних пров. Шэньси и Ганьсу; У —
с северо-востока, в пределах совр. пров. Цзянсу; с юга —
Юэ, нынешние Чжэцзян и Фуцзянь, и Чу, современные
Хунань и Хубэй.
285

Ли — традиционная мера длины, немногим больше по¬
лукилометра.
На север — до речки У... — Здесь и далее имеются в виду
ориентиры, находящиеся в граничных пределах области:
У си, берущая начало у горы Суншань, что на северо-западе,
и впадающая в Сянцзян; собственно сама река Сянцзян
(«большая река Сян»), берущая начало у г. Синъань в Гуанси;
а также «источник Лун», про который ничего не известно, и
расположенная на восточном берегу Хуаней деревня.
Над богом Хуаном вверху — т.е. выше по течению.
С. 57. Ван Ман	45 до н.э. — 23 н.э.) — основатель
и единственный государь династии Синь (9-23), ненадолго
прервавшей правление династии Хань и прекратившей свое
существование после того, как отряды повстанцев взяли
столицу и казнили Ван Мана. В исторических источниках
есть сведения о том, что для упрочения власти Ван Ман
объявил свой род берущим начало от легендарных прави¬
телей древности — Хуан-ди, Желтого императора, и со¬
вершенномудрого государя Юя.
Восьмой год девиза «Согласие вечное» — 813 г., восьмой
год под танским девизом правления Юань-хэ.
К проводам сюца Лоу Ту-нан и идущего
сейчас пожить в земл х на юг от Хуай
и собирающегос вступить в даосы
Перевод публиковался в альманахе «Дневная звезда»
(Вып. 2. М, 1974).
С. 58. Земли на юг от Хуай — территория совр.
пров. Хубэй, Аньхой и часть Цзянсу.
Степень «вступающих на службу» — т.е. цзиныии, выс¬
шая степень в системе государственных экзаменов на право
занятия вакантного чиновничьего поста. В 790 г. Лю Цзун-
юань отправился в столицу на соискание степени цзинь-
ши; ему еще не было 18 лет, оттого и сказано: «шапки
зрелости еще не получил», т.е. не достиг совершенноле¬
тия.
Цуй, Юй — имеются в виду танские сановники Цуй Пэн
(Ш11, VIII в.) и Юй Шао (^§|5, 7137-793?).
286

Правнук самого докладчика. — Под докладчиком имеет¬
ся в виду танский сановник и полководец Лоу Ши-дэ (ШЙШ
Щ, 630-699), среди высоких назначений которого был пост
начальника цензората, возможно здесь обозначенный как
«докладчик» (#ЙМ, наянъ, советник трона).
В Линлин, в опале прибыл... — Линлин— администра¬
тивный центр области Юнчжоу, куда был сослан служить
Лю Цзун-юань.
В простой одежде человек — т.е. не на государственной
службе.
С. 59. Цзян — река Янцзыцзян.
Юйчжан — древний округ, находившийся на террито¬
рии совр. пров. Цзянси.
Гуй — Гуйлинь, город на территории совр. пров. Гуанси.
То есть Лоу Ту-нань добрался до самого юга тогдашнего
Китая («дошел я до южных морей»).
О томи как сейчас только открыл
возможность пироватьи гул ть
на Западной горе
С. 61. С тех пор как я неполноправный человек и в этой
области живу... — Данное произведение также относится
к тому периоду, когда Лю Цзун-юань был в ссылке в
Юнчжоу.
С. 62. Фахуасы — буддийский храм в пределах нынеш¬
него г. Юнчжоу. Известно, что по распоряжению Лю Цзун-
юаня на территории храма была выстроена беседка, кото¬
рую он назвал Западной.
Жаньси — река, протекавшая к юго-западу от Линлина,
приток Сянцзяна.
Расставив свои ноги треугольными совками — т.е. ши¬
роко расставив ноги, непринужденно, вовсе не заботясь о
том, что так сидеть не очень прилично.
С. 63. Великий дух, творец вещей — имеется в виду при¬
рода всего сущего.
Год четвертый из цикла «Согласья извечного» лет —
четвертый год танского девиза правления Юань-хэ,
809 г.
287

Шалаш на горе Матуйшанъ в Юнчжоу
С. 63. Гора Матуйшанъ — находится к северу от совр.
Наньнина (Гуанси).
С. 64. Следы знаменитых коней государя династии
Чжоу... — т.е. земли Юнчжоу не принадлежат к исконно
освоенным китайцами территориям, известным с древно¬
сти, а были присоединены к империи позднее.
Поэт почтенный Се — знаменитый цзиньский поэт,
каллиграф, политик и полководец Се Ань (ШЗс, 320-385),
прославившийся уже в раннем возрасте.
Зубцы у сандалий — приспособления для более удобно¬
го подъема в горы на деревянной обуви.
Год под циклическим обозначением синъ-мао — пятый
год под девизом правления Юань-хэ, 811г.
Брат мой — старший брат Лю Цзун-юаня Лю Куань (Ш
Ц, 2-я половина VIII — начало IX в.).
С. 65. Павильон орхидей — имеется в виду павильон
Ланьтин, стоящий у горы Ланьчжушань, что недалеко от
г. Шаосина в совр. пров. Чжэцзян. Здесь жил великий цзинь¬
ский каллиграф и поэт Ван Си-чжи (ЕЕШкС, 303/321 —
379/386), некогда занимавший должность юцзюнъ цзянцзюнъ
(полководец правого крыла). Ван Си-чжи с единомышленни¬
ками и приятелями не раз устраивал в павильоне пирушки,
ему принадлежит произведение «Мы в Орхидеевой бесед¬
ке» (в переводе В.М. Алексеева см. в кн. 1 «Шедевров ки¬
тайской классической прозы», с. 232-234), где есть строки:
«А местность здесь: высокие горы, крутые холмы; роскош¬
ные рощи и длинный бамбук. А что еще? Чистые струи,
бегущий поток, как пояс, обняли и слева и справа...»
Минь — старое название юго-восточной части Китая,
района совр. провинций Фуцзянь, Гуандун и части Чжэцзяна.
Люй Да-линь
Люй Да-линь (Й^ЁЦ, 1040-1092)— знаменитый сун-
ский палеограф, специалист по эпиграфике, мыслитель.
Происходил из знатной чиновничьей семьи. Успешно сдал
экзамены, но служить намерений не имел и придворную
288

должность получил по праву «тени», т.е. наследуя заслуги
отца. Люй Да-линя волновало другое: всю жизнь он пытли¬
во стремился к знаниям и оставил после себя многочислен¬
ные сочинения, посвященные анализу и толкованию кано¬
нических конфуцианских сочинений.
Ма Юань
Ма Юань (1818, 14 до н.э.— 49 н.э.)— восточнохань¬
ский сановник и военачальник. В 41 г. н.э. получил назна¬
чение возглавить поход против царства Цзяочжи (террито¬
рия совр. Вьетнама), где и пробыл наместником вплоть до
45 г. н.э. Именно там и было написано данное наставление.
Старший брат Ма Юаня, Ма Юй (Лконец I в. до н.э. —
1-я половина I в. н.э.), во времена царствования Ван Мана
служил начальником области.
Ма Юань пишет наставленье плем нникам
своими с ню и Дуню
Наставление обращено двум сыновьям Ма Юя: Ма Яню
(ЛИ, 11-92 н.э.) и Ма Дуню (1Щ, I в. н.э.).
С. 68. Лун Бо-гао — ханьский чиновник Лун Шу (ИЙЦ
конец I в. до н.э. — 1-я половина I в. н.э.), второе имя кото¬
рого было Бо-гао {ЙЖ- Получил повышение в должности
после того, как ханьский государь ознакомился с данным
наставлением Ма Юаня. Ду Цзи-лян — Ду Бао (й'К, конец
I в. до н.э.— 1-я половина I в. н.э.), второе имя которого
было Цзи-лян Славился несдержанностью характера,
из-за чего в конце концов вынужден был уйти в отставку.
С. 68-69. Ни чистого, ни грязного вокруг он не оставит
без вниманья — т.е. очертя голову вмешается в любое про¬
исшествие.
Мао Кунь
Мао Кунь (5^$, 1512-1601)— минский литератор. До¬
служился до заместителя военного губернатора, но потом из-
за наветов сослуживцев получил отставку и больше к службе
289

не возвращался. В области литературы более всего ценил бес¬
сюжетную прозу эпох Тан и Сун. Вместе с единомышленни¬
ками (среди которых был, например, Гуй Ю-гуан) считается
представителем минского этапа так называемого «движения
за возврат к стилю древних». Именно Мао Кунь составил
антологию «Тан Сун ба да цзя вэнь чао» («Сочинения вось¬
ми великих авторов эпох Тан и Сун»), первую подборку по¬
добного рода, получившую широчайшее распространение.
Предисловие к собранию сочинений
господина Цин-с
С. 70. Собрание сочинений господина Цин-ся — стихи и
проза современника Мао Куня — Шэнь Ляня (ЙЬ®, 1507-
1557), проявившего литературные таланты в раннем воз¬
расте и выдержавшего экзамены в семнадцать лет. Госпо¬
дин Цин-ся — его литературный псевдоним. Шэнь Лянь
принимал участие в составлении хроники царствования
минской династии. Славившийся прямотой и откровенно¬
стью суждений Шэнь Лянь подал на высочайшее имя док¬
лад в десяти пунктах с осуждением злоупотреблений все¬
сильного сановника Янь Суна (Щсвь 1480-1565, Великий
Визирь), двадцать лет подряд находившегося у власти, за
что был наказан батогами, разжалован и выслан на поселе¬
ние в Баоань (Хэбэй). Там строптивый Шэнь Лянь и был
казнен, ложно обвиненный в связях с мятежниками из сек¬
ты Белого лотоса.
С. 72. Цюй Юань (ЩМ, 3407-289? до н.э.) — знамени¬
тый древнекитайский поэт, автор поэмы «Ли сао» (ЩЩ
«Скорбь изгнанника»; здесь в переводе: «Тоска»), повест¬
вующей о горькой участи человека, очутившегося в изгна¬
нии из-за того, что он пытался предотвратить гибель роди¬
ны (царства Чу, захваченного Цинь), а также о не менее
печальной судьбе народа, преданного сановниками. Будучи
в изгнании и отчаявшись добиться справедливости, Цюй
Юань покончил с собой, бросившись в реку. Переводы
В.М. Алексеева двух других произведений Цюй Юаня см.
в кн. 1 «Шедевров китайской классической прозы» (М.,
2006, с. 37-39).
290

У Сюй — т.е. У Цзы-сюй. См. о нем примеч. к с. 47.
Цзя И— о нем подробно см. на с. 339.
Шу-е — поэт, литератор, философ, теоретик музыки Цзи
Кан (^ЦЦ, 223-262), второе имя которого было Шу-е ШШ-
Происходил из старого служилого рода. Рано осиротел.
Женился на принцессе из клана Цао, получив аристократи¬
ческий титул вместе с удельным владением. Был казнен по
анонимному доносу, инспирированному, скорее всего, вра¬
ждебным родом Сыма. Среди современников пользовался
громадным уважением.
Лю Фэнь (§!Щ, ?—838) — танский литератор и чинов¬
ник. Славился отменным литературным слогом. Будучи на
службе при дворе, неоднократно подавал откровенные
доклады о засилье придворных евнухов во власти, за что в
конечном итоге был сослан в отдаленную область и умер
на чужбине.
Пэй Линь
Пэй Линь (ЩШ, 7-838) — танский поэт и сановник.
Служил при дворе четырех танских императоров, отличал¬
ся прямотой суждений. В частности, когда император
Сянь-цзун (на троне 806-820) увлекся идеей о вечной жиз¬
ни и решил во что бы то ни стало овладеть секретами бес¬
смертия, а приближенные императора, желая потрафить
владыке, принялись наперебой приглашать ко двору всяко¬
го рода магов, даосских знахарей и прочих волшебников,
Пэй Линь решительно выступил против того, чтобы Сянь-
цзун ставил над собой эксперименты, принимая «снадобья
бессмертия». За дерзость Пэй Линь был удален от двора
в глубокую провинцию. Вскоре Сянь-цзун скончался — по
официальной версии «от ошибочного приема снадобья».
Протесты поданный лично императору
С нь-цзунуи против приема им внутрь
золотой киновари
С. 74. Золотая киноварь— продукт алхимической дея¬
тельности китайских даосов-магов, «философский камень»,
291

прием которого внутрь якобы способен подарить бессмер¬
тие или как минимум долгую жизнь. В китайской истории
многочисленны примеры смертельных отравлений подоб¬
ными «снадобьями бессмертия».
Желтый монарх — мифический император Хуан-ди, вла¬
дыка золотого века китайской древности.
Вэнь-ван и У-ван — чжоуские правители, славившиеся
высокими личными качествами, справедливостью и мудро¬
стью.
Су Сюнь
Су Сюнь	1009-1066) — су некий литератор и кон¬
фуцианский философ, один из «восьми великих авторов
эпох Тан и Сун», отец других двух мастеров прозы высоко¬
го стиля — Су Ши (ШШ, Ю36-1101) и Су Чэ (ШШ, 1039-
1112). До двадцатисемилетнего возраста вел праздную
жизнь, совершенно не интересуясь ни науками, ни карье¬
рой, зато потом обратился к знаниям и уже через год сде¬
лал попытку сдать экзамены — безуспешно. Последующие
двадцать два года Су Сюнь провел за книгами и к 1056 г.
был широко известен как первоклассный литератор и сти¬
лист, и сочинения его широко распространились по то¬
гдашнему Китаю. Сдал экзамены вместе с сыновьями. Су Ши
и Су Чэ своим литературным мастерством обязаны в ос¬
новном отцу, Су Сюню. После Су Сюня осталось обшир¬
ное собрание его сочинений в самых разных областях — от
высокой словесности и до трактатов по военному делу и
экономике. Перевод его «Трактатов о шести основных
(классических) книгах», выполненный В.М. Алексеевым,
см. в «Трудах по китайской литературе» (Кн. 1. М., 2002,
с. 554-571).
К портрету Чжана Ичжоуского
Произведение датируется 1056 г.
С. 76. Чжан Ичжоуский — сунский сановник, эрудит,
знаток конфуцианских сочинений Чжан Фан-пин
1007-1091), пользовавшийся у современников большим
292

авторитетом. Некогда управлял областью Ичжоу (в совр.
Сычуани, в районе г. Чэнду), отсюда и прозвание.
Первый год правления «Великой примиренности повсю¬
ду» — первый год правления под девизом Чжи-хэ, 1054 г.
Шу— старое название земель совр. пров. Сычуань; по
названию древнего царства, некогда здесь располагавшегося.
С. 77. Храм Чистой веры народу — буддийский храм
Цзинчжунсы, располагавшийся в областном городе Ичжоу.
Мэйян — Мэйшань, город в Сычуани, оттуда происхо¬
дил род Су Сюня.
С. 78. Ци и Лу— два древних владения времен Борю¬
щихся царств. Располагались на территории совр. пров.
Шаньдун.
С. 79. Знаки цзя-у — циклические знаки, под которыми
был 1054-й, или первый год под девизом правления Чжи-хэ.
Искусство войныи живущее в сердце
Вариант перевода этого текста под другим названием
был опубликован в «Трудах по китайской литературе»
В.М. Алексеева (Кн. 1. М., 2002, с. 513-516, «Искусство
действовать на душу»).
Этот текст открывает цикл из десяти трактатов Су Сюня
с общим названием «Цюань шу» («Книга о власти»).
С. 80. Гора Тайшань — главная из китайских священных
гор, расположена в провинции Шаньдун. В данном слу¬
чае— традиционный образ, призванный подчеркнуть не¬
обычайную громадность предмета.
С. 81. Желтый наш монарх — император Хуан-ди.
С. 82. Дэн Ай (§|33с, 197-264) — выдающийся вэйский
полководец времен Троецарствия (220-280). В 263 г. он
повел войска против царства Шу и проделал многокило¬
метровый марш через безлюдные горы, изобилующие глу¬
бокими ущельями, которые солдаты преодолевали по
веревкам, и по ним же спустились на равнину.
Лю Чань (§ЙЩ, 207-271) — сын создателя царства Шу —
Лю Бэя	162-223). Наследовал трон после смерти отца,
но не проявил себя способным властителем, в результате чего
царство Шу было уничтожено царстовм Вэй.
293

С. 83. У-хо (ЛЗМ, IV в. до н.э.)— легендарный древне¬
китайский силач, живший в царстве Цинь, якобы способ¬
ный поднять три тысячи цзиней (около полутора тонн).
О подлеце
Данный текст датируется 1063 г. и направлен против
министра-реформатора Ван Ань-ши (3:2с Б, 1021-1074),
чью деятельность Су Сюнь резко осуждал. Образцы выпол¬
ненных В.М. Алексеевым переводов произведений Ван Ань-
ши можно найти в кн. 2 «Шедевров китайской классической
прозы» (М., 2006, с. 189-195).
С. 84. Шань Цзюй-юань — цзиньский поэт и сановник
Шань Тао	205-283), второе имя которого было
Цзюй-юань ЕЙК- Рос сиротой, в бедности. Был привержен¬
цем даосизма. Один из «семи мудрецов из бамбуковой
рощи», объединения вольных поэтов-единомышленников.
Служить начал поздно. Известно, что Шань лично беседо¬
вал с соискателями на должность, проявляя тщательную
пристрастность, и в случае с будущим цзиньским минист¬
ром Ван Янем (ЗЕ$Т, 256-311) заключил, что помыслы его
лежат вовсе не в области служения стране и народу, а на¬
правлены лишь на самого себя. Действительно, Ван Янь
оказался полностью поглощен идеей достижения личного
бессмертия, и в то время, когда страну раздирал мятеж
«восьми князей», а он стоял уже у кормила власти, Ван Янь
не обращал почти внимания на дела управления.
Фэнъянский Го — танский полководец Го Цзы-и (,
697-781), которому за заслуги был пожалован титул прави¬
теля округа Фэньян #}|Щ?1!Р31. Принимал активное участие
в подавлении потрясшего Китай мятежа Ань Лу-шаня (2с
?-756), других мятежей, отражал нападения туфаней,
в общей сложности более двадцати лет стоял на страже
покоя в стране.
Лу Ци (Д1!Й, ?-785?) — танский сановник, служивший в
придворном, цензорате, бывший императорским секретарем
и в конечном итоге ставший первым министром. По отзы¬
вам исторических источников, человек лживый, коварный,
завистливый и вытеснивший	постов людей,
294

способных составить ему конкуренцию; к тому же с непри¬
ятной внешностью. Известно, что, когда Го Цзы-и захворал
и чиновники наперебой стали являться к нему, дабы спра¬
виться о здоровье, Лу Ци военачальников не принял и про¬
изнес приведенную Су Сюнем фразу.
Цзиньский царь Великодушный — цзиньский император
Хуэй-ди (на троне 290-307). Болезненный и безвольный, он
никогда не проявлял интереса к управлению страной, и от
его имени правили другие. Был отравлен.
С. 85. Доблестью Блещущий Предок — танский импера¬
тор Дэ-цзун (на троне 779-805). Не очень способный к
управлению, оказывал слишком большое доверие придвор¬
ным евнухам, которые в результате прибрали к рукам власть
в стране; в частности, закрывал глаза на деятельность Лу Ци.
У нас теперь есть человек — т.е. Ван Ань-ши.
Кун и Лао — Кун-цзы (Конфуций) и Лао-цзы.
Бо-и и Шу-ци ЩЩ — легендарные древнекитай¬
ские образцы добродетели и верности долгу, после падения
родного им царства Шан (1600-1046 до н.э.) отказавшиеся
есть хлеб уничтожившего Шан царства Чжоу и умершие от
голода.
Янь Юань — имеется в виду один из любимых учеников
Конфуция — Янь Хуэй (ЩИ, 521^181 до н.э.), второе имя
которого было Цзы-юань
Мэн Кэ	Мэн-цзы 372-289 до н.э.) — мысли¬
тель, политик, педагог, второй после Конфуция идеолог
раннего конфуцианства, чьи высказывания собраны в трак¬
тате «Мэн-цзы».
«Ши» и «Шу» — «Ши цзин» («Книга песен») и «Шу
цзин» («Книга документов»).
Шу Дяо ИЯ ЛЯ1 и Кай Фан — доверенные
ближние сановники циского Хуань-гуна (7-643 до н.э.),
занявшие место у трона после смерти мудрого министра
Гуань Чжуна ОШФ, Гуань-цзы Цг^р, 723/716-645 до н.э.).
Символы продажных чиновников, ведущих страну к
гибели.
С. 86. Философ Сунь — Сунь У (ЙЙ, 535?-?), леген¬
дарный уский военачальник и основоположник школы во¬
295

енной философии бинцзя, ему традиция приписывает
авторство знаменитого трактата по военному искусству
«Сунь-цзы бин фа» («Законы войны учителя Суня»). Ро¬
дился в царстве Ци, в 514^96 гг. до н.э. был военачальни¬
ком в царстве У и прославился победоносными походами
против царств Чу, Ци и Цзинь.
О томи как дал имена своим двум сыновъ м
Перевод публиковался в «Китайской классической прозе
в переводах академика В.М. Алексеева» (М., 1958; 1959).
С. 86. Два сына — великие сунские литераторы Су Ши
и Су Чэ.
Письмо к статс-секретарю Т ню
С. 86. Статс-секретарь Тянъ — имеется в виду сунский
сановник Тянь Куан (Ш$Й, 1005-1063), в 1054 г. получив¬
ший назначение на должность шуми фуши, т.е. заместителя
начальника Шумиюаня, высшего военного совета страны,
а немного позднее, в годы под девизом правления Цзя-ю
(1056-1063), ставший и начальником этого учреждения,
т.е. шумиши, сокр. шуми. Су Сюнь обращает письмо к
«шуми Тяню», что В.М. Алексеев перевел как «статс-
секретарь Тянь». Судя по содержанию письма, Су Сюнь
хотел заручиться поддержкой Тянь Куана во время сдачи
экзаменов, а значит, данное сочинение датируется 1056 г.
Яо не в силах отдать был это Дань-чжу. — Речь идет
о том, что легендарные правители древности могли передать
по наследству свой трон, но не были в состоянии передать
и те дарования, которые обеспечивали успешное управле¬
ние страной, а потому назначали наследниками трона не
собственных сыновей, на роль правителя не подходящих,
а людей посторонних, но зато обладающих нужными каче¬
ствами. Так, император Яо передал трон не своему наслед¬
нику сыну Дань-чжу Д*7^, а мудрому Шуню; Шунь же, в
свою очередь, посадил на трон не своего сына Шан-юня Щ
Щ, а победителя потопа Юя.
С. 86-87. От Шуня ж Гу-соу не мог этот дар ото¬
брать. — Речь идет об отце Шуня, после смерти его мате¬
296

ри женившемся вторично. От этого брака родился брат
Шуня Сян, и Гу-соу отдал именно ему всю свою любовь, а
Шуня долгие годы изводил и всячески третировал, на что
Шунь отвечал с подлинно сыновним смирением, т.е. у Гу-
соу не получилось превратить Шуня в недостойного чело¬
века.
С. 87. Мыслители Кун и Мэн Кэ не встретили в жизни
им нужных людей... — т.е. Конфуций, незначительное вре¬
мя прослужив при дворе Лу, после этого посвятил жизнь
обучению и путешествиям от двора одного древнекитай¬
ского царства к другому, но так и не нашел правителя, ко¬
торый по достоинству оценил бы его дарования и привлек
на службу; Мэн-цзы не служил и вовсе — по той же при¬
чине.
С. 88. Вэйский Лин, Луский Ай, Циский Сюанъ и Лянский
князь Хуэй — властители периода Чуньцю (77СМ-76
до н.э.). Вэйский князь Лин-гун спросил Конфуция о по¬
строении войск, на что Конфуций ответил, что знает про
ритуал, но не изучал войсковых построений и на другой
день покинул Вэй; луский князь Ай-гун спросил Конфуция
об управлении, и Конфуций ответил, что оно состоит в при¬
влечении нужных людей, но не нашел понимания; с двумя
последними князьями (циским Сюанем и лянским Хуэем)
подобную неудачу потерпел Мэн-цзы.
С. 91. Когда-то я видел, властитель, Вас лично в
Ичжоу. — Это могло быть между 1084 и 1086 г., когда
Тянь Куан управлял этой областью.
В то время писал я ничтожнейшим стилем и куцым... —
Известно, что после провала на экзаменах Су Сюнь карди¬
нально пересмотрел свои принципы подхода к изящному
слову и уничтожил все то, что написал до этого.
Мэн и Хань — видимо, имеются в виду танские литера¬
торы Мэн Хао-жань	689-740) и Хань Юй; пер¬
вый— как признанный тонкий поэт, второй— как сти¬
лист, хотя сам себя в первую очередь полагал именно по¬
этом.
Цянь и Гу — великие китайские историки Сыма Цянь
(ЧЩЖ, 1457-86 до н.э.) и Бань Гу (ЙЕШ, 32-92); пер¬
297

вый — как отец китайской историографии, создатель пер¬
вого исторического сочинения; второй— как создатель
первой династийной истории, на которую ориентировались
авторы всех последующих династийных историй. Подбор¬
ку переводов из Сыма Цяня, в том числе из «Ши цзи», см. в
кн. 1 «Шедевров китайской классической прозы» (М., 2006,
с. 108-164).
Сунь и У— Сунь У (см. о нем на с. 295-296) и У Ци
440-381 до н.э.) как теоретики военного дела и филосо¬
фы, чьи произведения часто объединяют под общим названи¬
ем «Сунь У бин фа» («Законы войны учителей Суня и У»).
Ученый Дун — имеется в виду ханьский философ, пре¬
подаватель и министр Дун Чжун-шу (Ж{Ф§?, 190/179—
120/104 до н.э.), придавший учению Конфуция характер госу¬
дарственной идеологии, инициатор введения экзаменов на
право занятия вакантной государственной должности, про¬
водившихся на основании знания конфуцианских канони¬
ческих сочинений, — традиции, сохранявшейся вплоть до
1911 г.
Чао Цо (Щи, 200-154 до н.э.)— ханьский политик и
императорский советник, пробившийся к вершине власти
благодаря литературному таланту.
Ученый Цзя — поэт Цзя И. См. о нем на с. 339.
С. 92. Один цин — традиционная мера площади, чуть
боле 66 тыс. кв. м.
Оуян — т.е. великий сунский литератор Оуян Сю
{[§, 1007-1072), назначенный в то время главным экзаме¬
натором. Образцы его сочинений в переводах В.М. Алек¬
сеева см. в кн. 1 «Шедевров китайской классической про¬
зы» (М., 2006, с. 213-278).
Рассуждение о Гао-цзуи Высоком Прадеде Хань
Данный текст — десятый из цикла «Цюань шу» («Книга
о власти»).
С. 92. Гао-цзу — так называемое храмовое, посмертное
имя основателя ханьской династии Лю Бана (М^Р, 256-195
до н.э.). Он же далее в переводе назван «царь Высокий»,
«Высокий монарх», «Высокий Дед», «Гао-ди». Из зажи¬
298

точных землевладельцев. Был мелким чиновником до тех
пор, пока не вспыхнуло восстание против владычества
Цинь, в которое Лю Бан влился и со временем стал одним
из вождей восставших. Победив представителя старой ари¬
стократии Сян Юя (ЩЩ, 232-202 до н.э.), единственного
своего соперника, основал империю Хань. Лю Бан не был
гениальным стратегом или великим полководцем, но, судя
по всему, был талантливым руководителем, т.е. умел пра¬
вильно оценивать способности окружающих его людей и
вовремя применять их в нужном месте.
Чэнь Пин (|Щ2Р, 7-176 до н.э.)— выдающийся стратег,
один из соратников Лю Бана, много раз выручавший его,
составляя хитроумные планы. После воцарения династии
Хань стал министром.
Сян Юй — правитель-гегемон (ба-ван) царства Чу, ос¬
новной соперник Лю Бана в борьбе за объединение Китая.
Происходил из старого аристократического рода, наследст¬
венный военачальник, могучий воин, тонкий поэт, но в то
же время человек заносчивый и жестокий. Много раз нано¬
сил поражения войскам Лю Бана, но тот в последний мо¬
мент ускользал. В конце концов был окружен Лю Баном и,
прорвав осаду, пытался скрыться, но был настигнут и по¬
кончил жизнь самоубийством.
Чжан Лян (38Л:, 2507-189 до н.э.) — полководец, по¬
литик, один из соратников Лю Бана, его советник. Пытал¬
ся убить Цинь Ши-хуана, когда тот отправился с инспек¬
цией в восточные земли Цинь, но не преуспел (ошибся
с паланкином). После начала восстания примкнул к Лю
Бану и стал его ближайшим помощником. Министр.
Императрица Люй (йЛУп» 241-180 до н.э.)— супруга
Лю Бана, после его смерти правившая от имени его на¬
следника Хуэй-ди (на троне 194-188 до н.э.), а после смер¬
ти Хуэй-ди узурпировавшая власть от имени рода Люй и
еще восемь лет правившая страной от собственного имени.
Конец ее правлению положили упомянутый выше Чэнь
Пин и Чжоу Бо (Щ^]9 ум. 169 до н.э.), другой давний
соратник Лю Бана, крупный военачальник. Был составлен
план, ключевые фигуры рода Люй уничтожены и на трон
299

возведен император Вэнь-ди (на троне 179-164 до н.э.),
третий сын Лю Бана.
В далекие те времена У-ван скончался... — В прошлом,
когда умер чжоуский У-ван (10877-1043? до н.э.), а на¬
следник его, будущий Чэн-ван $сЗЕ, еще был слишком
молод, чтобы самостоятельно управлять страной, началось
восстание трех наместников, представителей знатных родов
покоренного Чжоу царства Шан, поставленных во главе
былых шанских владений.
С. 94. Фань Куай (^П#, 242-189 до н.э.) — еще один со¬
ратник Лю Бана по восстанию, полководец, министр, после
воцарения Хань помогавший императору окончательно ут¬
вердить свою власть. Был женат на младшей сестре импе¬
ратрицы Люй. Когда Лю Бан сильно заболел, ему доложили,
будто Фань Куай, воспользовавшись недомоганием государя,
замышляет бунт, и разгневанный император повелел Чэнь
Пину казнить Фаня, но Чэнь Пин пожалел старого боевого
товарища и вместо казни подверг его заточению. После смер¬
ти Лю Бана императрица Люй освободила Фань Куая.
Ведь как только Я-фу науськивать стал Сян Чжуана... —
Я-фу «батюшка» (знак особого почтения) — прозви¬
ще Фань Цзэна	277-204 до н.э.), соратника и главно¬
го стратега в войске Сян Юя. В 206 г. до н.э., когда Сян Юй
во главе четырехсоттысячной армии вошел на территорию
совр. пров. Шэньси, Фань Цзэн предложил Сян Юю при¬
гласить Лю Бана на пир, где собирался с Лю Баном покон¬
чить — с помощью воина-богатыря Сян Чжуана Щ]±., пре¬
красно исполнявшего танец с мечом; предполагалось, что
в танце Сян Чжуан зарубит Лю Бана. Фань Куай, прознав
об этом замысле, явился на пир и помог Лю Бану бежать
невредимым. Т.е. фактически Фань Куай спас будущее
ханьской династии.
Фамилия Ци — имеется в виду наложница Лю Бана Ци-
фужэнь. Она родила императору сына, и между ней и им¬
ператрицей Люй возникло соперничество относительно
наследника престола. После смерти Лю Бана императрица
Люй добилась своего — жесточайшим образом казнила
Ци-фужэнь.
300

С. 95. Чань, Лу— племянники императрицы — Люй Чань
(ЭЙ, ?—180 до н.э.) и Люй Лу (Э/Ш, ?—180 до н.э.). Мало¬
способные к делам управления. Придя к власти, императри¬
ца назначила Люй Чаня руководить южными армиями им¬
перии, а Люй Лу — северными. Оба погибли во время пере¬
ворота, организованного Чэнь Пином и Чжоу Бо.
Год шестой правления Хуэй-ди— 189 г. до н.э. После
смерти императрицы Люй Чэнь Пин и Чжоу Бо обманом
выманили у Люй Лу символ власти, печать полководца
северных войск, и благодаря этому вернули себе военную
власть. Люй Лу не был тем человеком, который мог бы им
что-то противопоставить, а вот Фань Куай, будь он жив, —
смог бы.
Хань Синь ($${||, 2317-196 до н.э.) — полководец, пер¬
воначально служивший Сян Юю, но потом перешедший на
сторону Хань. Одержал множество побед и был всячески
обласкан Лю Баном, но вызвал его гнев, взяв себе земли
завоеванного княжества Ци и превратив их в собственный
удел («себя назвал совсем как царь»). Был казнен императ¬
рицей Люй по подозрению в заговоре.
Цин Бу	7-195 до н.э.)— также первоначально
служил Сян Юю, но потом присоединился к Лю Бану. Не¬
смотря на милости ханьского двора, Цин Бу поднял мятеж
и был казнен.
Лу Вань (Я/®, 247-193 до н.э.)— ханьский сановник и
полководец, с самого начала участвовавший в восстании
Лю Бана. Старый приятель будущего императора, к тому
же родившийся с ним в один день, а оттого пользовавший¬
ся особым расположением Лю Бана и всячески обласкан¬
ный им. Тем не менее поднял мятеж, но неудачно, спаса¬
ясь, бежал к северным кочевникам, где и сложил голову.
Суждение о Гуань Чжуне
Гуанъ Чжун (ИЧФ, 723/716-645 до н.э., Гуань-цзы Ц
^р) — политик, мыслитель, полководец, дипломат, первый
советник правителя царства Ци Хуань-гуна (на троне 685-
643 до н.э.), предтеча легизма. Рано потерял отца, жил
в бедности. Стал служить по военной линии и постепенно
301

поднялся к высотам власти при диском дворе. Много спо¬
собствовал тому, что центральная власть в Ци окрепла,
а правитель этого царства, Хуань-гун, стал гегемоном (ба-
ван) среди древнекитайских правителей. Широко известно
важное философское сочинение Гуань Чжуна — трактат
«Гуань-цзы».
С. 96. Жуны, ди — традиционные китайские названия
для проживавших на востоке и севере от тогдашнего Китая
кочевых некитайских племен.
Пять княжичей — дети Хуань-гуна от его наложниц:
У-мэн ЙЙЕ, Юань тс, Пань уЦ, Шан-жэнь ® А и Юн Щ.
Восшествие Цзянь-гуна — князь Цзянь-гун взошел на
трон в 484 г. и правил до 481 г. до н.э.
Бао Шу — т.е. циский сановник Бао Шу-я (Ш^З1,
723/716-644 до н.э.), давний друг Гуань Чжуна. Отверг
назначение первым советником в пользу Гуань Чжуна, при
котором царство Ци достигло небывалого процветания.
Оттого считается, что Бао Шу-я умел разбираться в людях
и сумел вовремя уступить место Гуань Чжуну, предвидя
благоприятное для Ци развитие событий.
Четыре злодея — четыре мифических существа, вну¬
шавших ужас и причинявших людям неисчислимые беды.
Чжун-ни — т.е. Конфуций. Чжун-ни — его второе имя.
Шаочжэн Мао (А1Е5Р, ?-498 до н.э.) — советник пра¬
вителя Лу. Конфуций, в пятьдесят два года вступив в
должность в царстве Лу, соответствующую примерно вер¬
ховному прокурору, на семь дней стал временным испол¬
няющим обязанности первого советника правителя и каз¬
нил Шаочжэн Мао за то, что тот «затеял смуту против пра¬
вящих».
С. 98. Жестокость и издевательство Лина... — Внук
цзиньского Вэнь-гуна Лин-гун (на троне 620-607 до н.э.)
отличался жестоким, самовластным правлением, а сын
циского Хуань-гуна Сяо-гун (на троне 642-633 до н.э.) по¬
сле смерти отца, убоявшись смуты, бежал в царство Сун,
откуда вернулся с сунским войском, чтобы утвердиться
на троне.
302

Бинь Сюй-у	— некий циский сановник, о кото¬
ром Гуань Чжун отзывался как о прекрасном человеке, но
к упрвалению не очень способном.
Ши Цю — сановник из царства Вэй, отличавшийся
верностью государю и прямотой суждений.
Цюй Бо-юй ЯШ31 — другой вэйский сановник, просла¬
вившийся мудростью в отличие от Ми Цзы-ся Я-р®, ос¬
новным талантом которого была лесть, и именно поэтому он
оказался среди ближайшего окружения вэйского правителя.
Сяо Хэ собрался умирать... — Начинавший как цинь-
ский тюремный смотритель, будущий ханьский министр и
соратник Лю Бана Сяо Хэ ОШчГ, ?—193 до н.э.), находясь
при смерти, нашел в себе силы рекомендовать на свой пост
другого выдающегося участника антициньского восста¬
ния — Цао Шэня (Щф, ?—190 до н.э.), которого император
Хуэй-ди и назначил на его должность.
Су Чэ
Су Чэ ОШЙ, 1039-1112) — младший брат великого сун-
ского поэта Су Ши, один из «восьми великих авторов эпох
Тан и Сун», литератор и государственный деятель. Обучал¬
ся грамоте у матери, в семилетием возрасте уже умел чи¬
тать, позднее Су Чэ и его брата натаскивал уже отец, Су
Сюнь. Благополучно выдержал экзамены, стал служить.
Он был противником реформ Ван Ань-ши — неоднократно
подавал доклады на высочайшее имя с осуждением мини¬
стра, за что и был выслан служить в провинцию. Лишь в
1085 г., после смерти императора Шэнь-цзуна, когда при
дворе в силу снова вошел Сыма Гуан и партия консервато¬
ров, Су Чэ получил возможность вернуться в столицу. По¬
сле смерти Сыма Гуана (1087) Су Чэ и его старший брат Су
Ши становятся (хотя и ненадолго, до 1094 г.) весьма влия¬
тельными в Поднебесной людьми. Труды Су Чэ на благо
государства были отмечены почетными должностями и
титулами. Но с 1094 г. в его карьере вновь наступил пере¬
лом: Су Чэ был снова выслан в провинцию, где много ра¬
ботал над классическими сочинениями — «Ши цзином»,
303

«Чунь цю», «Дао дэ цзином», «Лунь юем». Су Чэ оставил
довольно обширное литературное наследие, в том числе
собрание сочинений из 96 цзюаней, комментарии на «Ши
цзин» и «Чунь цю», толкование «Дао дэ цзина» и другие
произведения.
Беседка <<Ои как привольно!» в области Хуанчжоу
С. 100. Хуанчжоу — область, располагавшаяся на терри¬
тории совр. пров. Хубэй. Административным центром об¬
ласти был г. Хуанган. Сюда Су Чэ, сосланный служить в
провинцию, проводил брата Су Ши, которому определили
Хуанчжоу в качестве места нового назначения (больше
похожего на ссылку), а уж потом отправился дальше.
Цзян — р. Янцзыцзян, Западные кряжи — Силинся, одно
из трех ущелий, по которым протекает Янцзыцзян, в рай¬
оне совр. г. Ичана, пров. Хубэй. В настоящее время там
располагается крупнейшая в мире гидроэлектростанция.
Сян и Юань — реки Сянцзян и Юаньцзян, протекающие
на территории пров. Хунань и впадающие в Янцзыцзян.
Хань-Мянь — р. Ханьшуй, берущая начало в пров. Шэнь¬
си, где в древности называлась Мяньшуй; впадает в Ян¬
цзыцзян около Ханькоу.
Красная Стена — Чиби, на берегу Янцзыцзяна в совр.
уезде Хуанган, пров. Хубэй, здесь некогда были разбиты
войска Цао Цао (ЩЦ» 155-220), правителя царства Вэй,
после чего он уже не мог претендовать на власть над всем
Китаем. У Су Ши есть ода «Красная Стена», посвященная
этому месту, см. в переводе В.М. Алексеева в кн. 2 «Ше¬
девров китайской классической прозы» (М., 2006, с. 107-
111).
Господин Чжан Мэн-дэ из Цинхэ — сунский чиновник
Чжан Хуай-минь	XI в.), второе имя которого было
Мэн-дэ ЩЩ. Приятель Су Ши. В 1083 г. был сослан слу¬
жить в Хуанчжоу. Цинхэ — совр. уезд Цинхэсянь в Хэбэе.
Циань — название древнего военного округа; в сунское
время тут была область Хуанчжоу.
Старший мой братец Цзы-чжанъ — Су Ши, второе имя
которого было Цзы-чжань.
304

Учан — древний город на берегу Янцзыцзяна, ныне на
этом месте г. Ухань.
С. 101. Чанчжоу — длинная отмель в течении Янцзы¬
цзяна.
Пустыри городские — в китайском тексте: «развалины
старого городища»	и это совершенно конкрет¬
ное городище — бывшая столица правителя царства У Сунь
Цюаня (ШШ, 182-252).
Цао Мэн-дэ и Сунь Чжун-мо — уже упоминавшиеся
выше Цао Цао и Сунь Цюань, названные вторыми своими
именами. Имеется в виду превращенная поздними литера¬
торами в героический эпос история Троецарствия (220-
280), период противостояния между царствами Вэй, У и
Шу за контроль над всем Китаем. Чжоу Юй (]п|;Н§1, 175—
210) и Лу Сунь (ШШ, 183-245) — полководцы армии
Сунь Цюаня. В 208 г. объединенные армии Сунь Цюаня и
правителя царства Шу Лю Бэя (§!Щ§, 162-223) под руково¬
дством Чжоу Юя нанесли при Красных скалах решитель¬
ное поражение Цао Цао, а Лу Сунь нанес сокрушительное
поражение войскам Лю Бэя, вторгшимся в пределы У в
222 г.
Когда-то в былые и древние дни... — Более подробно
нижеследующий разговор между князем и поэтом вос¬
произведен в поэме Сун Юя «Ветер»; см. в переводе
В.М. Алексеева в кн. 1 «Шедевров китайской классической
прозы» (М., 2006, с. 41-^3).
Князь Чуского княжества Сян. — Чуский Сян-ван был
на троне с 298 по 263 г. до н.э., он широко известен исто¬
рией про необычайный сон, в котором Сян-ван встретился
с волшебной девой-небожительницей и между ними воз¬
никла любовь. Данная история описана знаменитым чус-
ким поэтом Сун Юем (т^ЗЕ, 301-240 до н.э.) в одах «Горы
высокие Тан» и «Святая фея» (см. эти произведения в пере¬
воде В.М. Алексеева в кн. 1 «Шедевров китайской класси¬
ческой прозы», с. 43-52).
Цзин Ча (ЛЛ, 2907-223 до н.э.) — другой поэт-одопи¬
сец, современник Сун Юя, также бывший при дворе чуско¬
го Сян-вана.
305

Орхидейная терраса — Ланьтай, дворец и парк, при-
надлежвашие чускому Сян-вану, располагались в восточ¬
ной части совр. уезда Чжунсянсянь пров. Хубэй.
С. 102. Текст завершается строкой, отсутствующей в пере¬
воде: «В первый день одиннадцатой луны шестого года под
девизом Юань-фэн (1083) писал Су Чэ из Чжао». Чжао —
древняя область в Хэбэе, откуда происходил род Су.
Письмо к маршалу Ханюи члену Тайного совета
С. 102. Маршал Хань — имеется в виду сунский санов¬
ник и литератор Хань Ци (^й^, 1008-1075). Хань Ци неод¬
нократно занимал должности министерского ранга и заве¬
довал различными управлениями, первое такое назначение
он получил в 1056 г., а до этого занимал довольно высокие
провинциальные посты. Пост шумиши (сокр. шуми —
В.М. Алексеевым переведено здесь как «член Тайного
совета»), начальника Шумиюаня, военного совета стра¬
ны, Хань Ци получил в 1056 г., тогда же он стал тайвэм,
«маршалом», т.е. получил высший почетный титул, даро¬
вавшийся отличившимся в военных делах полководцам.
Су Чэ написал данное письмо в 1057 г., в преддверии
столичных экзаменов, надеясь обратить на себя внима¬
ние высокого сановника, славившегося справедливо¬
стью.
Граф и великий астролог — отец китайской историо¬
графии Сыма Цянь.
Янь и Чжао — названия уделов владетельных князей
периода Борющихся царств, район совр. Пекина и юго-вос¬
тока пров. Хэбэй и Шаньси.
С. 103. «Сто авторов» — т.е. различные философские
сочинения предшествующего времени.
Столицы и Циней, и Ханей — столица империи Цинь
г. Сянъян и две столицы империи Хань — Чанъань (ныне
Сиань) и Лоян.
Чжуннань, горы Сун и Ху а — горный массив Чжун-
наныыань, расположенный к югу от г. Сиань, пров. Шэнь¬
си, гора Суншань, пров. Хэнань, а также гора Хуашань,
пров. Шэньси. Желтая река — Хуанхэ.
306

Почтеннейший Оуян — т.е. Оуян Сю. Был членом при¬
дворной академии Ханьлиньюань («Лес кистей»).
С. 104. Чжоуский граф или Шао... Фан Шу иль Шао
Ху — сыновья чжоуского Вэнь-вана Чжоу-гун и Шао-
гун а также два чжоуских сановника времен правле¬
ния Сюань-вана (на троне 827-781 до н.э.) — Фан Шу УзШ
и Шао Ху йЙ-
Су Ши
Основной корпус изящной прозы Су Ши вошел в кн. 2
«Шедевров китайской классической прозы» (М., 2006,
с. 107-182). Там же содержится и посвященная Су Ши ста¬
тья А.С. Мартынова «Су Ши — идеалист и деятель, кон¬
фуцианец и буддист» (с. 322-332). К ним мы адресуем чи¬
тателя в первую очередь.
Первый Великий монархх Рассуждение
С. 106. Чжао Гао (ЯШь ?-207 до н.э.) — циньский при¬
дворный евнух, находившийся у власти более двадцати лет.
В китайской традиции — один из образов классического
сановника-злодея. Цинь Ши-хуан тем не менее испытывал
к Чжао Гао доверие и действительно простил его после
того, как происходивший из рода потомственных военных
преданный трону полководец Мэн И (ШШ, III в. до н.э.)
уличил его. Но именно Чжао Гао в сговоре с министром Ли
Сы (^й)т, 280-208 до н.э.) скрыл смерть первого императо¬
ра Поднебесной, сфабриковал поддельное письмо, в кото¬
ром Цинь Ши-хуан якобы повелевал наследному принцу
Фу-су (^^, ?—210 до н.э.) покончить с собой (что тот и
сделал), и возвел на трон второго сына Цинь Ши-хуана —
Ху-хая (ШЖ, 230-207), известного как Эр-ши хуан-ди (на
троне 210-207 до н.э.), молодого, неопытного, неспособно¬
го к управлению и в итоге всю власть в стране передавшего
Чжао Гао. Что до Мэн И, то он и его род преданно служили
основателю циньской империи, и именно благодаря их
талантам и стараниям Цинь Ши-хуану удалось объединить
Китай и создать собственную империю.
307

Мэн Тянъ	?-210 до н.э.) — циньский военачаль¬
ник, еще один представитель рода Мэн, брат Мэн И, «пер¬
вый богатырь Поднебесной». Командовал войсками, сто¬
явшими в Шанцзюнь (Верхний район), древнем военном
округе, располагавшемся на территории совр. пров. Шэнь¬
си. Покончил жизнь самоубийством вместе с Фу-су — как
того требовало подложное письмо Цинь Ши-хуана.
Гуйцзи — древнее название местности в совр. пров. Чжэ¬
цзян, в районе г. Шаосина.
Ланья — древнее название местности в Шаньдуне, не¬
подалеку от г. Линьи.
С. 107. Люй Цян при династии Ханей Восточных, Чжан
Чэн-е при Танах позднейших... — Два дворцовых евнуха, по
мнению Су Ши, из себе подобных только и заслуживаю¬
щие похвалы. Люй Цян (@3®, 7-184) служил при дворе
империи Восточная Хань (25-220), прославился верностью
долгу и государю. Убеждал императора удалить от себя
корыстных льстецов, а после подавления восстания Жел¬
тых повязок провел генеральную чистку среди провинци¬
альных чиновников, без жалости казня продажных. Чжан
Чэн-е (5Й7Ж<Ц, 846-922) служил при дворе Тан и также
известен верностью долгу, проявлял большую заботу о на¬
роде и его благосостоянии.
Императоры Ханей Хуань-ди и Лин-ди и танские Су-цзун
и Дай-цзун... — Ханьский Хуань-ди (на троне 146-167)
воспользовался помощью пяти дворцовых евнухов, чтобы
покончить с ненавистным ему родом Лян, отравившим его
предшественника, после чего в благодарность дал евнухам
большие земельные наделы и власть, каковой они восполь¬
зовались для личного обогащения; Лин-ди (на троне 168—
189) унаследовал от Хуань-ди разоренную страну, управ¬
ляемую евнухами, ему было всего двенадцать лет, когда он
взошел на трон, влияние евнухов на юного императора
было безмерным, и от его лица евнухи жестоко расправи¬
лись с оппозицей (в том числе взяли под стражу императ-
рицу-мать); танский Су-цзун (на троне 756-761), не дове¬
ряя своим полководцам, отдал военную власть в стране
своему фавориту, дворцовому евнуху Юй Чао-эню (Й$ЛМ>
308

722-770), который пользовался большим доверием и у сле¬
дующего тайского императора Дай-цзуна (на троне 762-779),
вручившего Юй Чао-эню и вовсе исключительные полно¬
мочия.
Ханьский Сюанъ, Вездесущий — ханьский император
Сюань-ди (на троне 74^9 до н.э.), в молодости испытав¬
ший много лишений (это единственный китайский импе¬
ратор, который побывал в тюремном заточении), правил
страной мудро, заботясь о народе, чьи нужды знал не пона¬
слышке; он укрепил границы, заключив союзы с северными
племенами, развивал науки и искусства. Время его правле¬
ния — время расцвета ханьской экономики и культуры.
С. 108. Чэнь Шэн (|Щ§, 7-208 до н.э.)— один из лиде¬
ров народного антициньского восстания, провозгласил себя
ваном (князем).
Шан Ян (®1&, 390-338 до н.э.) — древнекитайский
мыслитель, основоположник легизма, политик, реформатор,
служивший первым советником при дворе царства Цинь
и проведший ряд важнейших реформ, в том числе впервые
в истории узаконил право частной собственности на землю,
существенно подорвав общественно-политические позиции
родовой аристократии, ввел единое для всех законодатель¬
ство, систему круговой поруки и пр. Реформами нажил
себе массу врагов, главным образом из родовой аристокра¬
тии, и после смерти своего покровителя, Сяо-гуна (на тро¬
не 361-338), был вынужден бежать из Цинь, но был пойман
и казнен вместе со всей семьей.
С. 109. Покушенье Цзин Кэ. — Благородный поборник
справедливости Цзин Кэ (^[Ш, 7-227 до н.э.), по просьбе
оскорбленного циньским двором наследника трона царства
Янь составил план, как подобраться к циньскому владыке,
чтобы умертвить его, и даже умудрился пронести в его
покои кинжал. Согласно циньским законам в присутствии
правителя оружие строжайше запрещалось, и в результате,
когда Цзин Кэ начал действовать, никто из присутствую¬
щих не мог противостоять убийце, ибо был безоружен;
циньскому владыке пришлось убегать от Цзин Кэ, петляя
между колонн в зале, пока он не смог наконец достать из
309

ножен висевший за спиной меч, а придворные стояли и
лишь смотрели.
С. 110. Ли Тай-цзы	— имеется в виду старший
сын ханьского У-ди Лю Цзюй	128-91 до н.э.), объ¬
явленный наследником трона {тай-цзы) в семилетием воз¬
расте. У-ди на склоне лет увлекся даосской магией и поис¬
ками бессмертия, попав под сильное влияние придворных
евнухов. Лю Цзюй этого не одобрял, и отношения с отцом
у него совершенно разладились. Видя, как император ок¬
ружает себя разными колдунами и шаманами, во всем им
потворствуя, Лю Цзюй, желая положить этому конец, под¬
нял мятеж, который был подавлен, а сам наследный принц
покончил с собой.
Письмо к Се Минь-гии, чиновнику особых поручений
С. 111. Се Минъ-ши (ШйЁФ, конец XI — 1-я полови¬
на XII в.)— сунский чиновник и литератор. В 1100 г. слу¬
жил в Гуанчжоу в должности туйгуаня (помощник губер¬
натора с особыми полномочиями, «чиновник особых пору¬
чений»), и, когда Су Ши, возвращаясь в столицу из далекой
южной ссылки, проезжал через Гуанчжоу, Се Минь-ши
встретился с ним, вручил свои сочинения — стихи и прозу,
оказав Су Ши теплый прием давнего почитателя. В ответ
Су Ши, покидая Гуандун, написал с дороги Се несколько
писем, это — второе из них.
Склонили вниз верхи, по направлению к друг другу, своих
телег... — Образно о встрече в дороге, когда для беседы
путники, не выходя из ставших борт о борт повозок, отки¬
дывали прикрывающие сверху повозки зонтикообразные
покровы.
С. 112. Ян Сюн (ШШ, 53 до н.э. — 18 н.э.) — ханьский
литератор, составитель первого китайского словаря диалек¬
тов «Фан янь», толковавшего значения слов и описывавше¬
го ареалы их распространения. В своих сочинениях Ян Сюн
часто использовал трудные для повседневного употреб¬
ления начертания иероглифов: кэфу — «письмо для резных
бирок» (в тексте перевода: «штришки вырезать») и чунилу —
«знаки, похожие на насекомых» («ковыряться в жучках»).
310

«Величайшая тайна Небес», «Образцовые речи» — два
сочинения Ян Сюна «Тай сюань цзин» и «Фа янь», имити¬
рующие соответственно древний стиль «И цзина» и «Лунь
юя». В своих поэтических произведениях — одах Ян Сюн
к таким имитациям не прибегал. Су Ши осуждает его,
говоря, что одной только имитации стиля и внесения в
название произведения иероглифа цзин, «канон», как Ян
Сюн сделал в «Тай сюань цзине», еще недостаточно для
того, чтобы приблизиться к духу канонической литературы.
Цюй Юань — тот сочинил «Канон поверженного в
грусть». — Произведение Цюй Юаня называется «Ли сао»
(«Скорбь изгнанника»); иероглиф цзин, «канон», к на¬
званию добавил ханьский литератор Ван И (ЗЕШ, 89-158),
желая тем самым подчеркнуть свое глубочайшее почтение
к этой поэме.
«Нравы» и «Оды» — т.е. разделы канонической «Книги
песен», где есть «Нравы царств», «Большие оды» и «Малые
оды».
С. ИЗ. Сыма Сян-жу ( Я] Л§$П, 179-117 до н.э.) —
знаменитый ханьский литератор, особенно прославшив-
шийся своими одами, но не имевший таланта и желания к
управлению — в отличие от Цзя И. Переводы двух произ¬
ведений Сыма Сян-жу см. в кн. 1 «Шедевров китайской
классической прозы» (М., 2006, с. 90-95).
Оуян, граф Исключительной Культуры и Честной Пре¬
данности. — Так В.М. Алексеев перевел Вэнь-чжун
посмертное имя Оуян Сю. Возможно, гун в данном слу¬
чае не следует понимать как некий титул («граф»), это —
«покойный господин».
У данного письма есть еще концовка, оставленная
В.М. Алексеевым без перевода. Приводим концовку в на¬
шем переводе:
«Что же до иероглифов двух, что Вы просили у меня
для зала Фаюйтан, что в храме Хуэйлисы, то я, Ши,
в общем-то пишу большие иероглифы не слишком хоро¬
шо, пытался я со всей настойчивостью, но все равно как
следует не вышло, к тому же лодку волны все трясли —

писать так трудно! Так что не вышло ничего. Но я, как
стану проплывать мимо Линьцзяна, в тот храм особо за¬
верну, и если вдруг монахи нуждаются от меня в надпи¬
си какой, то я, конечно, напишу несколько строк, остав¬
лю на подворье, чтоб выразить те чувства, что меня пе¬
реполняют при воспоминании о Вас. Теперь же я при¬
был в храм Сяшаньсы, побуду тут немного и уеду. Все
дальше я от Вас, себя Вы берегите! На том закончу».
Рассуждение о Фань Цз.хне
С. 113. Чуский государь — Сян Юй. Слуга же— Фань
Цзэн. Оскорбившись подозрениями Сян Юя, Фан Цзэн по¬
просил об отставке («отдать мое тело и кости»).
Пэн — Пэнчэн, древний город, на месте которого ныне
стоит Сюйчжоу (пров. Цзянсу).
Он уговаривал Сян Юя убить Пэй-гуна... — Речь идет об
историческом эпизоде, когда Сян Юй пригласил на пир
своего соперника Лю Бана (Пэй-гун), а ближний советник
Сян Юя Фань Цзэн решил воспользоваться этим случаем,
чтобы Лю Бана убить. Сам Сян Юй считал такой посту¬
пок ниже своего достоинства, а план Фань Цзэна прова¬
лился.
С. 114. Сановник, венчавший собою войско — Сун И (7^
8, III в. до н.э.), которого восставшие против Цинь провоз¬
гласили своим верховным главнокомандующим и которого
Сян Юй в 207 г. до н.э., еще не будучи правителем царства
Чу, собственноручно зарубил на дворцовом приеме.
Чэнь Шэ — один из лидеров антициньского восстания
Чэнь Шэн, второе имя которого было Шэ В начале
мятежа объявил, что действует от имени наследника Цинь
Ши-хуана, Фу-су, и погибшего в борьбе с Цинь чуского
военачальника Сян Яня	7-223 до н.э.), деда Сян
Юя.
Чуский князь Хуай. — Сюн-синь	7-205 до н.э.)
был провозглашен чуским князем Хуай-ди после того, как
восставшие против Цинь овладели землями Чу. В 206 г.
до н.э. Сян Юй провозгласил Хуай-вана носителем импера¬
торского титула — И-ди, но спустя время провозгласив
312

уже самого себя правителем-гегемоном (ба-ваном). Сян
Юй удалил И-ди из столицы, а зимой 205 г. до н.э. отдал
тайный приказ умертвить И-ди. Таким образом, И-ди остал¬
ся в китайской истории как третий по счету правитель, но¬
сивший императорский титул, хотя и недолго.
Сун Лянь
Сун Лянь (тЙЙ1> 1310-1381) — юаньский и минский чи¬
новник и литератор. В юности учился у видных местеров
прозы старого стиля. Был сверщиком текстов в придворной
академии Ханьлиньюань, но отказался от службы, ссылаясь
на преклонные года родителей и необходимость за ними
ухаживать, после чего удалился в горы и стал даосом.
Позднее, повинуясь указу минского двора, прибыл в сто¬
лицу и принял участие в составлении «Истории династии
Юань». Конец жизни провел в странствиях, во время кото¬
рых и умер. Его стихи и проза были широко известны
и пользовались большим авторитетом. Два других произ¬
ведения Сун Ляня см. в кн. 2 «Шедевров китайской класси¬
ческой прозы» (М., 2006, с. 284-289).
Ответ на письмо студента-сюца Чжана
о похзии
Иной вариант перевода данного текста под другим на¬
званием («Ответ на письмо студента-сюцая Чжана по во¬
просу о поэзии») был опубликован в изд.: Алексеев В. М.
Труды по китайской литературе. В 2 кн. Кн. 1. М., 2002,
с. 397-403. Там же, на с. 404-407, имеется приложение
«История китайской поэзии в письме историка монголов
Сун Ляня к сюцаю Чжану» с примечанием: «Конспект-
извлечение из эпистолы Сун Ляня, сделанный Алексеевым
во время работы над переводом в Боровом в 1943 г.». Даты
жизни поэтов были уточнены Л.Н. Меньшиковым. Мы
считаем уместным привести здесь этот «конспект» в каче¬
стве комментария к публикуемому переводу «Ответа на
письмо студента-с/о^ая Чжана о поэзии», добавив лишь
необходимую иероглифику.
313

История китайской поэзии в письме
историка монголов Сун Ляня к сюцаю Чжану
Первый «золотой век»— «Ши цзин» («Книга
песен»).
Второй — «Чу цы» («Чуские строфы»).
Су У (ШЖ, Цзы-цин, 140-60до н.э.) и Ли Лин (Щй, Шао-
цин, ум. 74 г. до н.э.) — «главари поэтов ханьских» и объект
дальнейшего подражания. Они «подражали, как предкам
своим, образцам — „Удельным мотивам" классических
песен и строфам поэтов из Чу\». Цао Чжи (ЦЩ, Цзы-цзянь,
192-232) их продолжил. Его поддерживали Лю Чжэнь (ЩЙ,
Гун-гань, ум. 217) и Ван Цань (1ЕШ, Чжун-сюань, 177-217).
Цзи Кан (ЩЦ, Шу-е, 223-262) и Жуань Цзи (ЫШ, Сы-цзун,
210-263) «опять творили друг над другом; пути поэзии в то
время пришли к великолепному цветению». —Третий
«золотой ве к».
Далее падение идеала — «звук истины слабеет и дрях¬
леет».
Потом возрождение!, начиная] с Лу Цзи (|Щ$§, Ши-хэн,
261-303) и Лу Юня (|Щ, Ши-лун, 262-303)— братьев.
Поэты: Пань Юэ (Шё, Ань-жэнь, 247-300), Чжан Хуа (?Ц1|§,
Мао-сянь, 232-300), Чжан Се (ШШ, Цзин-ян, ум. 307), Цзо
Сы (ЙЕЩ, Тай-чун, ум. 306), Чжан Хань (§§Щ1, Цзи-ин, 258-
319). Тао Юань-мин (|®#|0Л, Юань-лян, 365-427) начал с
подражания Цзо Сы и Чжан Се, но нашел себя и создал
свой «высший вкус». Это был четвертый «золотой
в е к», где творили также Трое Се: Се Лин-юнь (ШЯМ, Кан-
лэ, 385-433), Се Хуэй-лянь (ШШ1, 397-433), Се Тяо (ЩШ,
Сюань-хуэй, 464-499), а также Янь Янь-чжи (Й2Ш51, Янь-
нянь, 384-456) и Бао Чжао (ЙЙШ. Мин-юань, 405-466), сто¬
явшие в первых рядах и сохранявшие «тот дух, что отличал
эпоху Первых Ханей», но они «не имели духа, сильного сти¬
хией»: он был утерян, все стало стремиться к «старатель¬
ной гравюре».
Далее опять пошла деградация: Шэнь Юэ (ЙМФ, Сю-вэнь,
441-513), который «был излишне привержен к тонам и
рифмическим разным нюансам»; Ван Жун (ЗИП, Юань-чан,
468-494) — весь в шорах; Цзян Янь (Щ^, Вэнь-тун, 444-
505) был слишком подражателен; Инь Кэн (|^Ц, Цзы-
цзянь, ум. 565) был склонен к элементарному; Хэ Сюнь ({чГ
Ш, Чжун-янь, ум. 527) — к мелочам, а Сюй Лин (ШШ, Сяо-му,
314

507-583) [и Юй Синь (ШВ, Цзы-шань, 513-581)] — к вычур¬
ной красивости. Полный декаданс, в котором подражание
блестящим образцам положения не спасло, и так продол¬
жалось до поэтов Тан, которые сначала ограничивались
подражанием Сюй Лину и Юй Синю (Цзы-шань), а также
Лю Куню (§1!]Щ, Юэ-ши, 270-317) и дошли до полного паде¬
ния.
Затем поэты опять возвращаются к вечному источнику
своего вдохновения — к «Ши цзину» («каждый из них своим
образцом почитал только „дух“, „величавость“ классиче¬
ских в „Ши цзине" од»). Таковы Чжан Цзю-лин (ЛАК, Цзы-
шоу, 673-740), Су Тин (ЩЩ, Тин-шо, 670-727) и Чжан Юэ
(ЗШ8, Дао-цзи, 667-730). Тем не менее тут же рядом воз¬
никают поэты Лу Чжао-линь (ШЩ|$, Шэн-чжи, 6417-680?)
и Ван Бо (31Й, Цзы-ань, 648-675), которые, желая затмить
собою предыдущих, например Троих Се, ударились в ис¬
кусственность еще большую, а поэты Ван Чан-лин (ЕЕИйтъ
Шао-бо, ум. ок. 756), Шэнь Цюань-ци (ШйЯВ, Юнь-цин,
ум. 729) и Сун Чжи-вэнь	Шао-лянь, ум. 712) хотят
перещеголять Цзян Яня и Сюэ Дао-хэна (8?51Шг. Сюань-
цин, 540-609), что неплохо, но они впадают этим [т.е. тем
самым] сейчас же в рутину («тонули они в долголетних
своих упражненьях, привычках») и щеголяют друг перед
другом регулярностью стихов («давай щеголять размером
стиха и уставом его») и тонами («нам ненавистные вещи,
как „восемь болезней стиха" и „четыре навязчивых тона", у
них замечались в избытке»).
Но на смену им идет Чэнь Цзы-ан (Е^^Д, Бо-юй, 656-
695), который, вознегодовав на них, подражал Хань и Вэй
(«взял в образец себе»), приник к Тао Цяню («взял... в дру¬
зья») и стал «выдающимся, явно недюжинным, редким по¬
этом», который опять воскресил античность.
Ду Фу (Й:Ш> Цзы-мэй, 712-770) также воскресил в себе
«Ши цзин» и включил в себя Шэнь Цюань-ци и Сун Чжи-
вэня. Он — целое резюме ряда поэтов всех времен (Су У,
Ли Лина, Цао Чжи, Лю Куня, Янь Янь-чжи, всех Се и др.).
Он, как Конфуций, «симфония высших аккордов», затмил
собою всех поэтов.
Ли Бо (н^й. Тай-бо, 701-762) тоже «духом-кум и ром
своим считал „Песнь уделов"», а «также тех семь мудрецов
и поэтов, что жили в эпоху Цзянь-ань — „Утверждение об¬
щего мира"». «Его творчество выше всего, что известно;
315

живые его переливы, внезапные вдруг измененья напом¬
нят ближайше нам бога-дракона с его безудержною си¬
лой».
Ван Вэй ОН, Мо-цзе, 701-761) подражал Тао Цяню.
«Однако при всей той подвижности слов — и чистой,
и ярко-прекрасной... в нем мало мы остова видим от луч¬
ших заветов древнейших стихов».
Вэй Ин-у (зрйШу, 737-790?) подражал Се Лин-юню. По¬
сле Тао Цяня он единственный, кто «овладел уменьем все¬
цело дать жить ярко-красочному и свежему, сочному также
среди совершенно простых и пресно-бескрасочных фраз».
Поэты Цэнь Шэнь (^#, 715-770), Мэн Хао-жань (ЖЙШ,
689-740), Юань Цзе (тс#р, Цы-шань, 719-772) и другие
«подражают цзяньаньским поэтам».
Период Да-ли (766-779), когда поэт Цянь Ци (ШШ,
Чжун-вэнь, 722-780?) брал в образец Шэнь Цюань-ци и
Сун Чжи-вэня, остальные «на корне воспитались» у Чэнь
Цзы-ана и поэтов периода Хуан-чу (220-226). «Пути поэзии
теперь пришли к расцвету и великолепию вполне». —
Пятый «золотой век».
Далее — Хань Юй ($|й. Туй-чжи, 768-824) и Лю Цзун-
юань (ШШтс, Цзы-хоу, 773-819). Хань Юй сначала подра¬
жал поэтам периода Цзянь-ань, а потом «сам выработал
свой авторитет». Он «производит впечатление, как будто
гром в его руке, сверкает молния в другой, что он реши ¬
тельно поправил все средь неба и земли».
Лю Цзун-юань продолжил линию Се, Тао и Вэй Ин-у. Его
поэзия — «в непостижимо тайной прелести особой, в про¬
зрачной, женственно-чарующей красе».
Юань Чжэнь (тс®, Вэй-чжи, 779-831) и Во Цзюй-и (Й
Лэ-тянь, 772-846) «сдаются в легкомысленную
грубость».
Ван Цзянь (ВЕЙ, Чжун-чу, 766?-830?) и Чжан Цзи (ШШ,
Вэнь-чан, 765?-830?) «учились, как у мастеров, у авторов
древнейших песен лиро-эпических сокровищ старины» и
все же «все меры переходят с поверхностной красивостью
своей».
Цзя Дао (МЛ, Лан-сянь, 779-843) «один... извратил это
настроенье в совсем ненормальный уклад, чтоб затмить
Юань [Чжэня], Во [Цзюй-и] элегантной вычурностью фраз».
Лю Юй-си (ШМШ, Мэн-дэ, 772-842) шел в ногу с Ду Фу,
но «дух поэзии в нем недостаточно, в общем, развит».
316

Ду Му Му-чжи, 803-852) был весь напитан Се Лин-
юнем, и «стих его, мысль причуде подвержены очень».
Мэн Цзяо	Дун-е, 751-814) подражал Се и стиль
имел не из гладких («течет, как поток, в неуклюжих он фор¬
мах стиха»).
Ду Тун (Й^с:, ум. 835) «опять же сам вынесет свежую
мысль, но нет-нет и сдастся в причудливо-дерзкую фра¬
зу».
Ли Хэ ($Л, Чан-цзи, 790-816), Вэнь Тин-юнь
Фэй-цин, 8127-870?), Ли Шан-инь	И-шань, 813-
858) и другие были «всей силою души сосредоточены на
том, чтобы блеснуть изящною манерой... но деградация
поэзии такой уж слишком велика!». Они далеко от Да-ли
(766-779) и от Кай-юани (713-741) в особенности, а дру¬
гие (IX в.) — Чжу Кэ-цзю (т^йТ^Х, Цин-юй), Сян Сы (ЩЩ\,
Цзы-цянь), Ли Цюнь-юй (^1ЙЁЗХ Вэнь-шань), Чжэн Гу (М$&,
Шоу-юй, ум. ок. 896), Ду Сюнь-хэ (й^||, Янь-чжи, 846-
904), У Жун (^Щ, Цзы-хуа, ум. ок. 903) — не заслуживают
упоминания.
Эпоха Сун. Сначала поэты продолжали «пороки Поздней
Тан и Пяти династий». Потом группа поэтов — Янь Шу
(#а, Тун-шу, 991-1055), Лю Юнь (ЩЩ, Цзы-и, нач. XI в.),
Цянь Вэй-янь (Ш'ШШ, Си-шэн, нач. XI в.), Ян И	Да-
нянь, 974-1020) — подумывала, «как бы сделать, чтобы
найти ступень к реформам зла», но эти поэты все подра¬
жали Ли Шан-иню, «утеряв и извратив в себе древнейший
дух кпассически-прекрасного стиха».
Затем Ван Юй-чэн (ЗХЩр, Юань-чжи, 954-1001) — зна¬
менитый, «ушедший далеко от всех других» — «взял в об¬
разец себе Лэ-тяня (Бо Цзюй-и)», но «свой размах... при¬
низил до веревочки с аршинцем».
Оуян Сю (Ц^йШ, Юн-шу, 1007-1072) сроднился с заум¬
ными формами направления Западного Куня и подражал
Хань Юю. Мэй Яо-чэнь (ЩЦЕ, Шэн-юй, 1002-1060) и Су
Шунь-цинь (Ш^Х, Цзы-мэй, 1008-1048) подражали [со¬
ответственно] танским Мэн Цзяо и Ду Фу, но своими каче¬
ствами: один — «мыслью большой и глубоко внимательной
мыслью», другой — «ударом и смелостью кисти». «Весьма
будет верно сказать с похвалой», что они «воскресили с
половины уклона пути направленья поэзии нашей».
Далее опять шло подражание танским поэтам: Ван Гуй
(гЕЙ, Юй-юй, 1019-1085), Ван Ань-ши (ЗЕэ^Еь Цзе-фу,
317

1021-1086), Ши Янь-нянь	Мань-цин, 994-1041).
Это подражание им в общем удавалось («удается им до¬
биться каких-то в общем сходств»).
Затем Су Ши (ШЫ, Цзы-чжань, Дун-по, 1036-1101) и
Хуан Тин-цзянь (ЙШ1§, Лу-чжи, 1045-1105) «наружу вдруг
явились». Подражали Ли Бо и Ду Фу, но остались самобыт¬
ными. Они «возвышаются один перед другим... своею соб¬
ственной идеей», и все прочие померкли: «не очень-то
выйдут они за пределы обоих поэтов». — Это шестой
«золотой ве к».
1050-1100 гг. и далее: четверо поэтов школы Су Ши и
группа под именем школы Цзянси. Далее идет Чэнь Юй-и
Цюй-фэй, 1090-1138), который не впадал «в рутину
и пошлость толпы». В период 1163-1174 гг. Ю Моу ('ХМ,
Янь-чжи, 1127-1194) и Ян Вань-ли (Щ1Щ, Тин-сю, 1127—
1206), Фань Чэн-да (Шс*, Чжи-нэн, 1126-1193), Лу Ю (Щ
Ш, У-гуань, 1125-1210)— все имели «многое, на что мы
обратили бы вниманье», но от танского расцвета отдали¬
лись очень. А Сяо Дэ-цзао (ШШ1, Дун-фу, середина XII в.)
и Чжао Ши-сю (ЙИёйШ, Цзы-чжи, конец XII — нача¬
ло XIII в.) — уж в полном декадансе («декаданс опять зашел
за все пределы»).
Тан Гэн
Тан Гэн (ЛШЕ, 1070-1120)— знаменитый су некий поэт
и чиновник. Служил при дворе, был земляком Су Ши и,
когда попал в опалу, был выслан на должность в те же мес¬
та, куда в свое время сослали Су Ши, — в Хуэйчжоу
(в совр. Гуандуне). Тан Гэн всегда относился к Су Ши как
к наставнику, но быть его учеником Тан Гэну не повезло,
и, хотя стиль стихов их очень разнился, современники на¬
зывали Тан Гэна «маленьким Су Дун-по» и весьма ценили
его стихотворения.
Надпись на древнем камне дл туши
С. 127. Камень для туши — т.е. тушечница, изготавли¬
вавшееся из камня приспособление для растирки и разве¬
дения водой твердой туши перед письмом. Культура тушеч-
ниц в Китае существовала издревле, а известные мастера
318

тушечниц пользовались не меньшим почетом, чем иные
поэты, и их изделия подчас ценились на вес золота.
Таи Шунь-чжи
Тан Шунь-чжи 0И11Щ51» 1507-1560) — минский педагог,
специалист в области военного дела, ученый-энциклопе¬
дист, литератор и чиновник. Рвение в учебе проявил в мо¬
лодые годы, скоро уже отличался обширными познаниями
и в тридцать три года выдержал экзамены на должность
в числе первых. Служил при дворе (в частности, руководил
Военным департаментом) и в провинциях. Тан Шунь-чжи
наряду с Туй Ю-гуаном и Мао Кунем — одна из ключевых
фигур в литературном движении за возврат к стилю изло¬
жения эпох Тан и Сун, ратовал за простой и искренний
стиль изложения, «словно пишешь письмо домашним».
Рассуждение о томи как господарь
Синълинский помогал уделу Чжао
С. 129. Господарь Синълинский— вэйский принц У-цзи
(§14®,^ ?_243 до н.э., он же в переводе: «Синьлинский
князек», «Синьлинец» и т.п.), которому в 276 г. до н.э. бы¬
ло пожаловано владение в Синьлине (район нынешнего
уезда Нинлинсянь в Хэнани). Ниже Тан Шунь-чжи обсуж¬
дает известный исторический эпизод времен Борющихся
царств, когда царство Цинь напало на царство Чжао и Чжао
попросило помощи у Вэй, но вэйский князь, убоявшись
Цинь, на словах стоял на стороне Чжао, а войска высылать
не торопился. Тогда У-цзи по совету своего наставника Хоу
Ина с помощью обязанной ему Жу Цзи налож¬
ницы князя, выкрал из его покоев верительную бирку («до¬
кумент», «военный приказ» в тексте перевода; в древности
такие бирки служили подтверждением правомочности при¬
каза, который передавал их носитель, они состояли из двух
частей и для удостоверения подлинности нужно было со¬
единить части вместе — ту, с которой приехал гонец, и ту,
которая находилась в распоряжении принимающего при¬
каз). Завладев ею, он отправился к командующему вэйски-
319

ми войсками и заявил, что прислан заменить его, а когда
командующий усомнился, один из сопровождающих прин¬
ца У-цзи убил его. Возглавив войска, принц У-цзи высту¬
пил против Цинь, и Цинь было вынуждено отвести солдат
с территории Чжао.
Князек Пинъюаньский — чжаоский министр Чжао Шэн
?-253 до н.э.), титул которого был Пинъюань-цзюнь.
Младший брат правителя Чжао, был женат на старшей се¬
стре У-цзи, от имени которой Пинъюань-цзюнь и посылал
гонцов к У-цзи с просьбами о помощи, иначе старшая сест¬
ра погибнет от рук циньских солдат.
С. 131. Имэньский дикий старец— Хоу Ин, наставник
У-цзи. Известно, что Хоу Ин служил одним из смотрителей
ворот Имэнь— восточных ворот в городской стене вэй-
ской столицы, отсюда и прозвище.
С. 132. Жан-маркиз — т.е. циньский главнокомандую¬
щий Вэй Жань (86Й-> Ш в. Д° н.э.), младший брат императ¬
рицы-матери Цинь, стоявший во главе всех вооруженных
сил царства и имевший огромную власть при Чжаосян-ване
(на троне 306-251 до н.э.). Один из его титулов был Жан-
хоу.
С. 133. Юань Чжун — сановник в царстве Чэнь.
Хуэй Щ — сановник в царстве Лу. В 719 г. до н.э., когда
царства Сун, Чэнь, Цай и Вэй решили совместно выступить
против царства Чжэн, сунский правитель потребовал, что¬
бы Лу также предоставило войска, но правитель Лу отка¬
зался, и тогда сановник Хуэй настоял на необходимости
отправить солдат, фактически заставив сделать это собст¬
венного царя.
Фан Сяо-жу
Фан Сяо-жу	1357-1402) — раннеминский лите¬
ратор, ученый, мыслитель, сановник. Разнообразные талан¬
ты выказал уже в возрасте шести лет. Член придворной
академии Ханьлиньюань, редактор хроники правления ос¬
нователя минской династии, личный секретарь императора
Хуэй-ди (на троне 1399-1402), за отказ выступить в такой
320

же роли для насильственно сместившего Хуэй-ди импера¬
тора Чэн-цзу (на троне 1402-1424) был казнен (пострадали
также родственники, близкие и друзья Фан Сяо-жу). В об¬
ласти литературного творчества считал, что в основе долж¬
но лежать Дао, а сама высокая словесность не более чем
инструмент для его познания. Пользовался большим авто¬
ритетом у современников.
Данный текст — один из цикла в десять произведений,
посвященного рассуждениям на исторические темы. Пере¬
вод В.М. Алексеева еще одного произведения Фан Сяо-жу
см. в кн. 2 «Шедевров китайской классической прозы» (М.,
2006, с. 290-293).
Рассуждение о Юй Жане
С. 134. Юй Жан (ШШ, V в. до н.э.)— легендарный
мститель из царства Цзинь эпохи Борющихся царств. Пер¬
воначально находился на службе у цзиньского рода Фань,
потом — Чжун-хан, но когда земли этих родов были захва¬
чены царствами Чжао, Хань и Вэй, а сами они уничтожены,
стал служить цзиньскому правителю Чжи-бо	?-453
до н.э.). Когда же в 453 г. до н.э. царства Чжао, Хань и Вэй
сообща уничтожили Цзинь и самого Чжи-бо, Юй Жан
бежал в горы, где стал вынашивать планы мести возглав¬
лявшему коалицию чжаоскому правителю Сян-цзы (Щ-р,
?—425 до н.э.). Он сделал две попытки убить Сян-цзы: в
первый раз был пойман, прощен и отпущен, пойман и во
второй; и тогда Сян-цзы спросил, отчего это Юй Жан
мстит именно за Чжи-бо, а не за род Фань или Чжун-хан.
Юй Жан отвечал, что только Чжи-бо отнесся к нему как к
человеку благородному, а оттого он и мстит соответст¬
вующим образом. Сян-цзы отнесся с пониманием к его
доводам, но отпустить не мог и по просьбе Юй Жана дал
ему свою одежду, которую тот и изрубил ножом в знак
того, что отомстил, а после покончил с собой.
С. 135. Дуанъ Гуй служил ханьскому Кану, Жэнь Чжан
служил вэйскому Сяню... — Дуань Гуй {ШШ, V в. до н.э.),
знаменитый советник при дворе ханьского правителя Кан-
цзы (Ш“Р5 V в. до н.э.), и Жэнь Чжан ({Зг^ц V в. до н.э.),
321

советник при дворе вэйского Сянь-цзы	V в. до н.э.).
Именно Дуань Гуй посоветовал Кан-цзы пойти навст¬
речу требованию Цзинь отдать часть земель, захвачен¬
ных у Фань и Чжун-хана, дабы избежать вооруженного
столкновения, к которому царство Хань тогда не было
готово.
Си Цы (#|Щ, V в. до н.э.) — чиновник при дворе Чжи-бо.
Был против требований передать Цзинь земли Фань и
Чжун-хана и применения военной силы против соседей, в
частности против царства Чжао.
С. 136. Оставил бы в силе жертвенный храм... — т.е.
в храме предков рода Чжи-бо не прекращались бы службы
и жертвоприношения; иными словами, род выжил бы.
Как житель Юэ относится к цинъцу... — т.е. вполне
равнодушно, как к постороннему. Во времена Борющих¬
ся царств Цинь и Юэ были весьма удаленные царства,
между ними лежали обширные земли царства Шу и кон¬
такты между Цинь и Юэ были немногочисленны.
Хань Юй
Значительное количество произведений Хань Юя в пе¬
реводах В.М. Алексеева опубликовано в кн. 2 «Шедевров
китайской классической прозы» (М., 2006, с. 9-106). Там
же содержится обстоятельная статья А.С. Мартынова «Док¬
трина Хань Юя» (с. 299-321), к которой мы и адресуем
заинтересованного читателя.
Письмо в адрес министра Чжана
С. 138. Министр Чжан — танский сановник Чжан Цзянь-
фэн	735-800), начинавший службу с должности
начальника области, занимавший посты министерского
ранга и пользовавшийся большим доверием императора
Дэ-цзуна (на троне 780-804). В 799 г. Хань Юй был назна¬
чен в подчинение Чжан Цзянь-фэну, бывшему генерал-
губернатором трех областей на территории совр. пров.
Цзянсу.
322

С. 140 Час инь, час чэнъ, час шэнъ, час ю— т.е. с 3 до
5 утра, с 7 до 9 утра, с 3 до 5 дня, с 5 до 7 вечера соответст¬
венно.
К вопросу о табу имен
С. 141. Табу имен. — Обычно в старом Китае табуиро-
ванию подвергались иероглифы, входившие в состав имени
здравствующего императора: взамен брались или сходные
по чтению, но отличные по написанию знаки, или вообще
иные иероглифы, что часто приводило к перемене имени,
но зато считалось выражением почтительности к госуда¬
рю. В повседневной же жизни практика табуирования имен
приводила иногда к таким ситуациям, как описанные ниже
Хань Юем.
Ли Хэ	790-816) — танский поэт, известный как
выдающимся поэтическим даром, так и трагичностью судь¬
бы. Будучи дальним потомком правящего императорского
рода, Ли Хэ всю жизнь страдал от несоответствия своего
происхождения весьма скромному общественному поло¬
жению и достатку; это, а также природная немощь и при¬
вели к тому, что он умер в двадцать семь лет (согласно
легенде, вознесся в чертоги Небесного императора, будучи
затребован туда в качестве искусного поэта). Ли Хэ так и
не принял ни разу участия в экзаменах на степень цзинъши,
и послужить ему удалось на самой мелкой придворной
должности, да и то недолго.
Кандидат прав служебных высшего порядка — так
В.М. Алексеев перевел встречающийся ниже термин цзинь-
ши, название высшей ученой степени в трехступенчатой
системе государственных экзаменов на право занятия ва¬
кантной чиновничьей должности.
Хуан Фу-ши	777-835) — танский литератор,
ученик и последователь Хань Юя, много путешествовав¬
ший по Китаю и сведший знакомство с многими знамени¬
тыми поэтами своего времени. В 802 г. безуспешно пытал¬
ся сдать экзамены на цзинъши в столице.
С. 142. Пример — знак юй... — Тут приводятся примеры
иероглифов, читающихся одинаково, но пишущихся по-
323

разному и имеющих разные значения: Юй 51, имя собст¬
венное, древнекитайский легендарный император, и юй М,
«дождь», и т.д. Ниже — ситуация с отцом Ли Хэ, которого
звали Цзинь-су и цзинь из его имени роковым обра¬
зом звучит одинаково с цзинь дЦ из цзиныии зЦгЬ Хань Юй
доводит ситуацию до абсурда, приведя еще один пример —
с э/сэнь {Г, одной из основополагающих категорий конфу¬
цианской философии, переводящейся обычно как «гуман¬
ность» («достоинство возвышенных людей» у В.М. Алек¬
сеева), и жэнь А, «человек».
Граф творил великие «Стихи»... — Традиция приписы¬
вает авторство двух произведений из раздела «Гимны Чжоу»
в «Ши цзине» чжоускому Чжоу-гуну («Чжоускому графу»).
Действительно, в тексте этих гимнов упоминаются чжоу-
ские Вэнь-ван и У-ван и оба названы своими подлинными
именами — Чан Ц и Фа соответственно.
Философ Кун совсем не соблюдал табу на знаки имени
матери своей... — В тексте «Лунь юя» («Беседы и сужде¬
ния») действительно не раз используются иероглифы чэюэн
ДЕ и цзай Й-
Цзэн Шэнь (Ц*#, 505-436 до н.э.) — он известен также
как Цзэн-цзы Ц'ЕР, «Мудрец Цзэн». Учился у Конфуция
с шестнадцатилетнего возраста. Один из главных распро¬
странителей и популяризаторов конфуцианского учения,
а особенно такой важной категории, как сяо («сыновняя
почтительность»). Наряду с Конфуцием входит в число
«пяти совершенномудрых древности». Отец Цзэн Шэня,
Цзэн Си ЩИ, был одним из первых учеником Конфуция.
Ци Ци, Ду Ду — Ци Ци ЩЦ0 жил в царстве Чу времен
Чуньцю (770-476 до н.э.), а Ду Ду ЕЬ® был сановником в
конце правления Восточной Хань (25-220). Кстати, есть
сведения о том, что настоящее имя Ду Ду было Цао Щ, и
Ду поменял его тогда, когда возвысился Цао Цао (ЩШ,
155-220), стал вэйским правителем и имя его было табуи¬
ровано.
Государь Воинственный — ханьский император У-ди
(на троне 141-87 до н.э.), которого звали Лю Чэ ШШ- Им¬
ператрица Люй — супруга основателя ханьской династии
324

Лю Бана, имя которой было Чжи 0®, Фазаниха), но после
смерти Лю Бана ее имя изменили на Е-цзи (ЭУШ, Дикая
Курочка).
С. 143. Знаки ху, ши, вин, цзи— это иероглифы, по чте¬
нию созвучные именам членов танской императорской фа¬
милии. Деда основателя династии, чье храмовое имя Тай-
цзу (?—551), звали Ху Й5 (Хань Юй приводит созвучный
иероглиф ^р, ху), Тай-цзуна (на троне 626-649) — Ши-минь
■Щй (Хань Юй: Щ, ши), отца основателя династии Ши-
цзу (536-573) — Бин 'Д (Хань Юй: Ш, бин), Сюань-цзуна
(на троне 712-756) — Лун-цзи ЩШ (Хань Юй: Щ, цзи).
Знак юй или знак цзи — созвучные именам императора
Дай-цзуна (на троне 762-779), которого звали Юй Л, и
Сюань-цзуна (Лун-цзи).
Надгробна надпись в честь
Фапь Шао-шу из Нань на
С. 144. Фань Шао-шу — танский литератор и чиновник
Фань Цзун-ши (^жй, 7667-824), второе имя которого
было Шао-шу	Из знатного, но обедневшего рода,
жившего в Наньяне (в совр. пров. Хэнань). Служил при
дворе и в провинциях — был начальником ряда областей.
В 820 г. получил повеление отправиться в южные земли
империи в качестве гонца, извещающего о смерти импера¬
тора Сянь-цзуна (на троне 806-820). Перед самой смертью
Фань был назначен придворным цензором («вельможа —
оппонент царский»), но вступить в эту должность не успел.
Был большой знаток канонических и исторических сочине¬
ний. Оставил после себя чрезвычайно большое литератур¬
ное наследие, из которого до наших дней почти ничего не
дошло. Хань Юй чрезвычайно ценил Фань Цзун-ши.
С. 145. Мянъ, Цзян — область Мяньчжоу располагалась
на территории совр. пров. Сычуань, в трехстах километрах
от нынешнего г. Чэнду; область Цзянчжоу располагалась
на территории совр. пров. Шаньси. Цыши — танское на¬
звание для начальника области.
Отца же звали Цзэ... — Фань Цзэ (ЩЩ, 748-798), тан¬
ский сановник и военачальник, рано осиротевший, вырос¬
325

ший в бедности и проявивший большие способности к во¬
енному делу в зрелом возрасте. Действительно, дважды
получал назначения на пост генерал-губернатора— в 784
и 792 гг.
О томи чтои собственной есть сини
природа нравственна наша
Трактат Хань Юя «Юань син», посвященный одной из
основополагающих проблем танского конфуцианства —
природе человека {син '[4), публиковался в русских перево¬
дах (В.Ф. Гусаров, И. Соколова) в 1977 и 1979 гг. Как ука¬
зывает А.И. Кобзев, «рассматривая человеческую „приро¬
ду44 {син й), Хань Юй, в целом игнорировавший мыслите¬
лей эпохи Хань, интерпретирует это понятие с помощью
введенной Дун Чжун-шу модели „пяти постоянств“ (у чан
31 Ж) — „человечность44 {жэнъ {Ц), „благопристойность44
{ли /|Ц), „доверие44 {синь {Ц), „долг/справедливость44 {и Ц),
„разумность44 {чжи ^). Однако в отличие от других кон¬
фуцианцев, считавших „природу44 всех людей единой или
рассматривавших ее в оппозиции к „чувствам44 {цин у|'||),
Хань Юй подразделял „природу44 на три категории — выс¬
шую (добрую), среднюю и низшую (злую). Высшей кате¬
гории присуща полнота проявления жэнъ и остальных вы¬
соких моральных качеств; в средней наличествует как „че-
ловечность44-э/еэяь, так и ее противоположность, остальные
качества смешаны; в низшей наличествует лишь противо¬
положность „человечности44» {Кобзев А.И. Хань Юй //
Духовная культура Китая: энциклопедия. Т. 1. Философия.
М., 2006, с. 480). —Примеч. ред.
С. 148. Писатель Ян— древнекитайский философ Ян
Чжу (Щ7^:, 2-я половина V в. до н.э. — 1-я половина IV в.
до н.э.), он же Ян-цзы (8§"Р), представитель раннего дао¬
сизма, материалист и гедонист, сведений о котором сохра¬
нилось очень мало, а источниками реконструкции его взгля¬
дов выступают такие древнекитайские сочинения, как «Мэн-
цзы» и «Ле- цзы».
Шу-юй — цзиньский сановник Яншэ Фу (^1ЁгШ> 580-
531 до н.э.), второе имя которого было Шу-юй	про¬
326

славившийся тем, что стал первым в китайской истории
чиновником, публично казненным за казнокрадство.
Ян Ши-во	VI в. до н.э.) — сын мудрого
цзиньского сановника Цзи Си (ЖНФ, VI в. до н.э.), второе
имя Шу-сян Й[ч], принадлежавшего к роду Яншэ. Был
казнен.
Цзы-вэнь	VI в. до н.э.) — начальник уезда из цар¬
ства Шу, принадлежавший к роду Жо-ао	отец Юэ
Цзяо ШШ, погубившего этот род.
С. 149. Хоу-цзи $иШ — Князь-просо, мифический пре¬
док чжоусцев, научивший людей сеять злаки и последую¬
щей историографией превращенный в министра земледе¬
лия при мифическом владыке Шэнь-нуне.
Сын Яо — Чжу, сын Шуня — Юнъ, Вэнъ-вановы Гуань и
Цай... — Известно, что Дань-чжу, сын мифического импе¬
ратора Яо, отличался крайней сыновней непочтительностью;
сын императора Шуня Шань-юнь интересовался лишь
пением и танцами, а не делами управления; сыновья чжоу-
ского Вэнь-вана Гуань Шу-сянь ЦЖЙЁ и Цай Шу-ду
^ отличились тем, что поддержали мятеж против Чжоу, за
что и были отправлены в ссылку.
О том, что такое злой дух, или гуй
В качестве комментария к данному тексту ниже приво¬
дится отрывок из статьи А.С. Мартынова «Доктрина Хань
Юя», опубликованной в кн. 2 «Шедевров китайской клас¬
сической прозы» (с. 309):
«В специальном трактате „Юань гуй“ („Исследование
духов“) Хань Юй предложил уже совершенно иную и дос¬
таточно оригинальную трактовку природы духов, приписав
им, как бы сказали в XIX в., непостоянную экзистенцию.
По логике Хань Юя, визуальное наблюдение приводит че¬
ловека к неизменному выводу, что духов не существует.
Все, чем располагает природа, имеет либо определенную
форму, как земля и камни, либо определенное звучание,
как гром или ветер, либо, наконец, форму и звучание, как
человек и зверь. Духи не имеют ни того ни другого и, сле¬
довательно, в эмпирически данном нам мире обнаружены
327

быть не могут. Но это вовсе не означает, что вопрос о ду¬
хах снимается. Совсем нет. Духи незаметны лишь при
соблюдении миропорядка. Незаметность — это, скажем,
обычное их состояние. Но они сразу же выходят из него,
как только в миропорядке начинаются сбои: народ высту¬
пает против Неба, отдельный человек — против народа,
люди наносят вред вещам, нарушая нормальные взаимоот¬
ношения, и тем самым причиняется вред материально¬
жизненной субстанции ци. Все это приводит к тому, что
духи обретают и плоть, и голос. Впрочем, замечает Хань
Юй, не надо забывать, что это происходит лишь в резуль¬
тате действий самих людей».
Ответ ученому сюцаю Ли
С. 151. Сюцай — низшая ученая степень в системе госу¬
дарственных экзаменов на право занятия вакантной чинов¬
ничьей должности.
Ли Гуанъ ($Ш> 766-749) — танский литератор, Юань-
бинь тпК не его псевдоним, а второе имя. В 792 г. вме¬
сте с Хань Юем принимал участие в столичных экзаме¬
нах, служил сверщиком текстов в библиотеке наследни¬
ка престола. Умер в двадцать девять лет. Литературный
слог его современники часто сравнивали со слогом Хань
Юя.
У — территория древнего княжества, располагавшегося
в нижнем течении р. Янцзыцзян, на землях совр. провин¬
ций Цзянсу и Аньхой.
Ответ па вопросы о Юе
С. 154. Цзе, Тан и И-инь — Цзе последний правитель
династии Ся (2070-1600 до н.э.), вошедший в историю как
кровавый тиран-самодур, окруживший себя немыслимой
роскошью и приведший Ся к гибели; Тан Ц§, Чэн Тан (йЙИ,
XVII в. до н.э.), основатель династии Шан (1600-1046 до н.э.),
мудрый правитель, умевший привлекать на службу способ¬
ных людей, в частности И-иня ({р^, 17517-1649? до н.э.),
полулегендарного древнекитайского политика, сановника и
кулинара, первого китайского «добродетельного государе¬
328

ва советника», принявшего деятельное участие в сверже¬
нии Цзе.
Ответ Чхнъ Шану
С. 155. Чэнь Шан (|Щ®, ?—855)— танский чиновник,
в 845 г. выдержавший первым экзамен на цзиньши. Служил
в Департаменте церемоний, в императорской библиоте¬
ке, работал над хрониками правления. Данное письмо
было написано, видимо, еще до того, как Чэн Шан вы¬
держал экзамены. Хань Юй в то время преподавал в сто¬
лице.
Первоцарь Сюанъ-юань — мифический император
Хуан-ди (ЛЕ'п?, 2697-2599 до н.э., Желтый император).
Среди прочего Хуан-ди приписывается открытие и музы¬
кальной системы люй-люй, в основе которой лежал две¬
надцатиступенчатый хроматический полутоновый ряд.
Ответное письмо Чжан Цзи
С. 156. Чэ/сан Цзи	7667-830?)— известный тан¬
ский поэт. Познакомился с Хань Юем в 797 г. в Бяньчжоу,
а на следующий год выдержал столичные экзамены, но слу¬
жить не стал, а вернулся на родину, где жил до 806 г. — ко¬
гда получил назначение распорядителем в столичный храм
императорских предков. Преподавал, служил в император¬
ской библиотеке, был знаком с многими прославленными
поэтами своего времени. Считается выдающимся мастером
в жанре народных песен юэфу. В собрании сочинений Хань
Юя содержится несколько писем, адресованных Чжан Цзи.
С. 157. Будда-Фо и Лао-цзы, иль Лао-цзюнь — т.е. буд¬
дийское и даосские учения, противником излишнего увле¬
чения которыми Хань Юй был всю жизнь и даже пострадал
за дерзость, допущенную в докладе, поданном на высо¬
чайшее имя с осуждением поклонения императора мощам
Будды. Текст этого доклада «О кости Будды» см. в кн. 2
«Шедевров китайской классической прозы» (М., 2006, с. 91-
97).
Цзы-лу (-ИЙ-, он же Чжун Ю {фй, 542-480 до н.э.) —
самый близкий и способный ученик Конфуция.
329

Он очутился без питанья в Чэнь; в Куан его терроризи¬
ровали люди; Шусунь его оклеветал... — В 497 г. до н.э.
Конфуций покинул царство Лу и направился в царство Вэй,
где пробыл меньше года, так и не получив никакой долж¬
ности; после этого Конфуций с учениками направился в
царство Чэнь и должен был пройти через местность Куан
(северная часть совр. уезда Чанхуаньсянь пров. Хэнань).
Жители этой местности, в которой властвовал мятежный
вэйский аристократ, приняли Конфуция и его спутников за
отряд луских войск, что не раз притесняли их, и заключили
всех под стражу на целых пять дней. Конфуций с трудом
выбрался из местности Куан, жители которой не смогли
разглядеть в нем великого учителя и носителя совершен¬
ной мудрости, а приняли за разбойника, и вернулся в Вэй.
В Чэнь Конфуций попал только в 492 г. до н.э. и, опять
оставшись без какой-либо должности, получил от местного
правителя содержание гораздо меньшее, чем на правах
мудреца и советника получал в Вэй. Что до луского ари¬
стократа Шусунь У-шу ШШЖШ, то упоминания о том, что
он клеветал и злословил на Конфуция, содержатся в «Лунь
юе» (XIX, 24).
С. 159. Хуэй— один из учеников Конфуция Янь Хуэй
(|Щн|, 521-^181 до н.э., он же Янь Юань ЩЩ)-
С. 161. Наш Мэн — по всей вероятности, имеется в виду
танский поэт Мэн Цзяо (Ж^|5, 751-814), сведший знаком¬
ство с Хань Юем в столице в 796 г.
Письмо к Ли из Чжхдуна от имени Чэ/саи Цзи
С. 161. Ли— по всей вероятности, имеется в виду тан¬
ский сановник Ли Сюнь (^Ш, 761-823), служивший на
многих высоких должностях, в том числе бывший генерал-
губернатором. В начале годов под девизом правления
Юань-хэ (806-820) он получил назначение на пост гуань-
чаши (ответственный гражданский уполномоченный) в Чжэ-
дун, восточную часть совр. пров. Чжэцзян. В это время
Чжан Цзи (о нем см. примеч. к с. 156) служил в столице
и как раз страдал некоей болезнью глаз, поэтому Хань
Юй взял на себя написание письма к Ли Сюню за него.
330

Ли Ао (^Я, 772-841)— танский сановник, мыслитель
и литератор, близкий друг Хань Юя и один из его сорат¬
ников по возрождению стиля древних в изящном слове.
Служил преподавателем в столичном училище и работал
по исторической части, был секретарем императора и на¬
чальником ряда областей, а также генерал-губернатором.
Среди назначений Ли Ао была должность селюйлана —
надзирающего за музыкантами при проведении авгу¬
стейших церемоний («капельмейстер при дворе»).
Письмо к министру Лю из Эчжоу
С. 164. Министр Лю — танский сановник Лю Гун-чао
736-830), много служивший при дворе и в про¬
винциях. Славился принципиальностью и честностью. Был в
том числе и юйили чжунчэном, т.е. помощником начальника
придворного цензората, сокр. чжунчэн (что В.М. Алек¬
сеев перевел как «министр», поскольку это должность
министерского ранга). В 813 г. Лю Гун-чао был назначен
управлять областью Эчжоу (располагалась в восточной
части совр. пров. Хубэй).
Остатки гнусных орд — т.е. восставшие, бунтовщики.
В 814 г., после того как умер генерал-губернатор Хуайси
(земли в верхнем течении р. Хуайхэ, части совр. пров. Ань¬
хой, Хубэй и Хэнань), императорский двор не позволил его
сыну У Юань-цзи (^ТШЙ, 783-817) наследовать долж¬
ность отца, в ответ на что У Юань-цзи взбунтовался. Мятеж
окончательно был подавлен лишь спустя три года. Лю Гун-
чао, как начальник Эчжоу, был вовлечен в подавление это¬
го мятежа.
Письмо к с нъ некому Юю
С. 166. Сяньянский Юй — танский сановник, поэт и кал¬
лиграф Юй Ди	7-819), служивший в столице и в
провинциях, бывший в том числе градоначальником сто¬
лицы, министром, начальником Департамента налогов и
податей, а также служивший в должности дадуду (великий
военный предводитель) в Сянчжоу (область, располагавшая¬
ся на северо-востоке нынешней пров. Хубэй), админист¬
331

ративным центром которой был г. Сянъян. Отсюда и
прозвание.
Седьмого месяца и третьего числа... — Данное письмо
датируется 802 г. В это время Хань Юй служил в столич¬
ном училище Гоцзыцзянь («училище государственных пи¬
томцев») на должности богии (муж обширных познаний,
«заслуженный ученый» в переводе В.М. Алексеева).
Военный секретарь — цзяншилан— подступающий к
службе; в данном случае— гражданская почетная долж¬
ность девятого ранга.
Отдел четырех врат, Сымэньсюэ — нечто вроде приго¬
товительного класса, по окончании которого выпускники
переходили учиться в Гоцзыцзянь или в Тайсюэ.
С. 167. Прошу я с Вэя начинать.— В 311 г. до н.э.
в царстве Янь на престол взошел новый правитель и, желая
упрочить пошатнувшееся положение царства, обратился за
советом к мудрецу Го Вэю ЛЩ, который посоветовал на¬
чать с него, с Вэя, — взять его на службу, а когда весть об
этом событии разнесется окрест, к яньскому двору потя¬
нутся и другие мудрые советники. Правитель так и посту¬
пил. Советники действительно потянулись.
Письмо с просьбой обратить внимание
на подател его
С. 168. Мастер Ши, Бо Лэ— знаменитые древнекитай¬
ские знатоки своего дела. Мастер Ши был великий плотник
и однажды прошел мимо огромного, поражающего вооб¬
ражение размерами дуба, даже не взглянув на него, по¬
скольку сразу понял: это дерево совершенно бесполезно
для плотницких нужд. Бо Лэ же славился своим знанием
лошадей и с одного взгляда мог определить, чего стоит тот
или иной скакун.
Ханьский Гао-ди
Ханьский Гао-ди («Высокий монарх», «Высокий госу¬
дарь»)— основатель империи Хань, собственное имя Лю
Бан (на троне 202-195 до н.э.). В кн. 1 «Шедевров китай¬
332

ской классической прозы» опубликован еще один перевод
В.М. Алексеева — «Декларация Высокого монарха при
входе на заставу» (М., 2006, с. 61-62).
Мани- ест Высокого государ
о поисках достойнейших ученых
С. 170. Чан, цензор мой и первый чин — т.е. ханьский
сановник Чжоу Чан (Щ, 7-192 до н.э.), земляк Лю Бана,
бывший его первым советником.
Маркиз из Цзанъ — министр Сяо Хэ, носивший титул
Цзань-хоу.
Ханьский Гуанъу-ди
Воинственный Блеет щий государь
в Линьцзы благодарит Гхн с н
С. 172. Воинственный Блестящий государь — ханьский
император Гуанъу-ди (на троне 25-57), который на волне
массовых народных восстаний положил конец краткосроч¬
ной империи Синь, восстановил правящий ханьский род на
троне и привел к повиновению местных феодальных владе¬
телей. Перевод еще одного произведения Гуанъу-ди («Пись¬
мо к Цзы-лину») см. в кн. 1 «Шедевров китайской класси¬
ческой прозы» (М., 2006, с. 176-177).
Гэн Янь (®С#, 3-58) — знаменитый ханьский воена¬
чальник, за свою карьеру занявший 46 областей и взяв¬
ший более 300 городов. Отличался отвагой, прекрасным
владением оружием, стратегическим мышлением.
Линьцзы — название древнего уезда, находившегося в
северо-западной части совр. пров. Шаньдун.
Хань Синь разбил врага в Лися. — Лися — древний уезд,
располагавшийся к востоку от совр. г. Цзинань в Шаньду¬
не. Здесь Хань Синь нанес поражение войскам царства Ци.
Чжуе — уезд, располагавшийся к юго-западу от совр.
г. Личэн в Шаньдуне. С победы Гэн Яня над войсками
мятежного правителя бывших земель Ци началось побе¬
доносное шествие Гуанъу-ди по Поднебесной.
333

Тянь Хэн изжарил ученого Ли. — Тянь Хэн (Ш|Ц, 1-202
до н.э.) и его два брата, примкнув к антициньскому восста¬
нию, провозгласили свое владычество в уделе Ци, а когда
объединявший Китай Лю Бан {Высокий государь) предло¬
жил Ци покориться ему, Тянь Хэн отказался и бежал на
остров в море. Лю Бан отправил туда посла по фамилии Ли,
которого Тянь Хэн и изжарил, а потом, опасаясь мести
брата изжаренного, занимавшего высокое положение при
ханьском дворе, отказывался прибыть к Лю Бану до тех
пор, пока тот не приказал никому не мстить Тянь Хэну.
Тем не менее Тянь Хэн до ханьской столицы не доехал —
перерезал себе горло из высших соображений.
Чжан Бу тоже в свое время убил Фу Лана... — Циский
военачальник Чжан Бу	I в. до н.э.) в свое время был
пожалован рассчитывавшим переманить его на свою сторо¬
ну ханьским Гуанъу-ди должностью наместника, для чего к
нему был послан сановник Фу Лан. Узнавший об этом пра¬
витель удела Лян тут же провозгласил Чжан Бу циским
ваном. Чжан Бу, которому предложение лянского вана
показалось более заманчивым, казнил Фу Лана. Впослед¬
ствии Гэн Янь разбил циские войска, и Чжан Бу сдался в
плен дому Хань.
Нанъян — военный округ, располагавшийся в районе
одноименного совр. города в пров. Хэнань. Именно тут в
27 г. Гэн Янь изложил Гуанъу-ди план по объединению
Китая под его рукой.
Ханьский У-ди
Мани- ест Воинственного монарха о поисках
талантови особо выдающихс людей
Перевод В.М. Алексеева двух других произведений У-ди
(«Воинственной монарх», на троне 140-87 до н.э.) («Мани¬
фест государя о том, чтоб судить и казнить всех тех, кто не
будет своим поведением, почтительно-религиозным и чест¬
ным, вперед продвигать» и «Осенний ветер») см. в кн. 1 «Ше¬
девров китайской классической прозы» (М., 2006, с. 105-107).
334

Ханьский Цзин-ди
Мани- ест Блистательного государ и
повелевающий двухтыс чникам лучше
исполн тъ свои об занности
Цзин-ди («Блистательный государь», на троне 156-141
до н.э.) — ханьский император, большое внимание уделяв¬
ший развитию сельского хозяйства и торговли, а также ук¬
реплению внешних рубежей империи. Данный указ направ¬
лен к так называемым «двухтысячникам», как в ханьское
время называли чиновников ранга управителей областей и
советников — поскольку жалованье их составляло две тыся¬
чи даней (в ханьское время один дань — около 34 л) зерна.
Ху Цюань
Ху Цюань (Й0Ц:, 1102-1180)— южносунский сановник
и литератор. Сдав в 1128 г. экзамены на степень цзиныии,
Ху Цюань стал служить, но уже в 1138 г. был выслан из
столицы в далекие провинции — из-за поданного на высо¬
чайшее имя доклада, осуждающего политику умиротворе¬
ния в отношении агрессивного чжурчжэньского государ¬
ства Цзинь (1115-1234), захватившего северные китайские
территории. Лишь после смерти министра Цинь Гуя (Щ^,
1090-1155), проводившего эту политику, Ху Цюаню уда¬
лось вернуться ко двору. В течение всей жизни Ху Цюань
непримиримо, яростно настаивал на необходимости вер¬
нуть захваченые земли сунской империи и выступал про¬
тив каких-либо соглашений с северными агрессорами,
предлагая отвечать им не переговорами и данью, а военной
силой.
Доклад в запечатанном тайном пакете
Высокому сунскому предку
Некоторое представление о служебном положении Ху
Цюаня на момент написания настоящего доклада можно
получить из первых его строк, оставленных В.М. Алексе¬
евым без перевода:
335

«В одиннадцатой луне в такой-то день восьмого года
под девизом Шао-син (1138) ютун чжилан (граждан¬
ский чиновник шестого класса), бяньсюгуань (редактор-
секретарь) Шумиюаня (высшего военного совета), Ваш
подданный Ху Цюань, почтительно очистив тело и мыс¬
ли, пишет, за что заслуживает смерти, бия поклоны сот¬
ню раз — вручает это он императору-владыке».
С. 176. Высокий сунский предок — т.е. Гао-цзун (на тро¬
не 1127-1162), первый император династии Южная Сун
(1127-1279). После того как в 1137 г. умер плененный
цзиньцами император Хуэй-цзун (на троне 1101-1125),
Гао-цзун в очередной раз послал к Цзинь выдающегося
дипломата Ван Луня (3^{#, 1084-1144) с тем, чтобы начать
переговоры о выдаче останков покойного, а также матери
Гао-цзуна, также находившейся у чжурчжэней.
Использовав невежество министра... — Под министром
имеется в виду южносунский сановник Цинь Гуй, фигура
крайне неоднозначная, традиционной китайской историо¬
графией причисляемая к министрам-злодеям, предавшим
родину. Последовательно проводил политику мира с чжур-
чжэнями (с «рабами и дикарями») и многого добился на
этом поприще.
Привел сюда посла рабов и дикарей — т.е. цзиньских по¬
слов Улиньгэ Цзань-моу и других. Именно этим увенча¬
лось посольство Ван Луня 1138 г., когда ему удалось впер¬
вые попасть на аудиенцию к чжурчжэньскому правителю,
договориться о мире и для подготовки соглашения привез¬
ти с собой в Сун послов Цзинь.
Лю Юй	1073-1146)— сунский начальник облас¬
ти, в 1129 г. сдавший свою область чжурчжэням. Из со¬
стоятельной, но незнатной семьи, первым из своего рода
сдал экзамены на цзиньши, но был недоволен тем положе¬
нием, которое в результате занял в чиновничьей иерархии.
Активно начал сотрудничать с завоевателями, был назна¬
чен цзиньскими властями начальником нескольких облас¬
тей, а потом при содействии Цзинь стал правителем ма¬
рионеточного по сути государства Великое Ци (которое
было упразднено все теми же чжурчжэнями), присвоив
336

себе титул императора («сел, к югу обратясь лицом»:
с древности владыки Поднебесной, выходя в зал для заня¬
тия государственными делами, садились лицом к югу). Ци
было упразднено чжурчжэнями в 1138г., а Лю Юй и его
сын были пленены и увезены на север.
Как говорит канон: «Зерцало Танов недалеко»... — В «Ши
цзине» говорится: «Иньское зерцало недалеко, следует сразу
за веком Шан», т.е. тут дается предостережение о том, что
конец династии Инь близок; Ху Цюань переносит это пре¬
достережение на судьбу Лю Юя и его царства Ци.
С. 177. Левою полой себе застегивать кафтан— т.е.
вести себя как северные захватчики даже в повседневных
обычаях, отринув обычаи исконные. Традиция одежды
с левым запахом идет от северных кочевых племен.
«Катальповый дворец» — иносказательно о гробе с те¬
лом покойного императора Хуэй-цзуна. По традиции гробы
для членов императорской фамилии изготавливались из
древесины катальпы (Са1а1ра оуаШ О. Иоп).
Бездонно-премудрый — последний северосунский импе¬
ратор Цинь-цзун (на троне 1126), также находившийся в
плену у Цзинь.
С. 178. Разбили мы их при Сянъяне, разбили мы их на
Хуайе, разбили мы их при Гокоу, разбили мы их при Хуай-
инь... — В 1134 г. южносунский военачальник Юэ Фэй (■§?
7Р1, 1 ЮЗ-1142) разгромил войска Лю Юя и захватил шесть
военных округов во главе с г. Сянъяном. Зимой того же
года цзиньцы совместно с войсками Лю Юя вторглись
в пределы южносунской империи и потерпели поражение
в районе Даичжэня (совр. уезд Цзяндусянь в пров. Цзянсу);
китайские войска преследовали врага до самой реки Хуай-
шуй. В 1136 г. войска Лю Юя должны были вторгнуться
в Сун и дойти до Гокоу (место, где река Гошуй впадает
в Хуайшуй), но потерпели сокрушительное поражение.
В том же году сунский военачальник Хань Ши-чжун (Ц-Щ
Й, 1089-1152), охранявший область Чучжоу (иначе Хуай-
инь), разбил там войска Лю Юя и цзиньцев.
С. 179. Лу Чжун-лянь (ИИФЙ1> 3057-245? до н.э.) —
ученый и стратег времен Борющихся царств. Когда в 257 г.
337

до н.э. царство Цинь осадило столицу царства Чжао, вэй-
ский правитель отправил к Чжао посла, с тем чтобы прави¬
тель этого царства признал правителя Цинь императором,
после чего Цинь сняло бы осаду. Лу Чжун-лянь всячески
доказывал, что правитель Цинь никак не достоин звать¬
ся императором, что Вэй и Чжао следует обединиться
против Цинь и напасть на это царство объединенной
армией.
Цзинь из фамилии Ши — т.е. основатель царства Позд¬
нее Цзинь времен Пяти династий Ши Цзин-тан
892-942), привлекший для свержения правления Поздней
Тан и создания собственной династии северных кочевни¬
ков — киданей.
Цзэн Кай (Ц'Цй, конец XI — 1-я половина XII в.) — южно-
сунский сановник, активный противник политики Цинь Гуя.
С. 180. Сунь Цзинь	конец XI— 1-я половина
XII в.)— южносунский сановник, сторонник Цинь Гуя,
занимавший ряд высоких постов при дворе, в том числе
начальника высшего военного совета.
С. 181. Улица Гущи Бурьяна — район за городской сте¬
ной ханьского г. Чанъань, где селилось чиновничество.
В Восточное море помчусь, чтоб смерть там найти —
слова Лу Чжун-ляня, убеждающего не сдаваться Цинь и не
признавать его правителя императором.
Доклад заканчивается фразой, оставленной В.М. Алек¬
сеевым без перевода:
«Ничтожный Ваш подданный слишком самонадеян,
заносчив, назойливая докучность его достойна высокого
гнева— его приказать изрубить-искромсать на куски! В
ожиданье в полнейшем я ужасе замер».
Цзун Чэнь
Цзун Чэнь (жЕи 1525-1560) — минский чиновник и ли¬
тератор. Служил в Департаменте чинов, отличался твердым
характером, склонностью к прямым суждениям, не гнался
за властью и титулами.
338

Ответ Ли И-чжану на письмо
Перевод опубликован в альманахе «Дневная звезда» (М.,
1974) и в томе «Классическая проза Дальнего Востока»
серии «Библиотека всемирной литературы» (М., 1975) под
названием «Ответ Лю И-чжану на письмо».
С. 182. О Ли И-чжане (^—з^, XVI в.) мало что извест¬
но — это был некий старинный приятель отца Цзун Чэня.
Цзя И
Цзя И (МШЁ> 201-169 до н.э.)— крупный чиновник и
известный ханьский поэт. Рано начав служить, Цзя И быст¬
ро достиг карьерных высот: уже в двадцатилетием возрасте
он, как тонкий знаток философских трудов и видный лите¬
ратор, был призван ко двору. Получив признание, поэт
развил бурную деятельность, и бывалые царедворцы стали
опасаться стремительного роста влияния поэта на государя.
Цзя И оклеветали, император поверил и выслал поэта слу¬
жить в Чанша, на юг тогдашней империи. Для Цзя И такое
развитие событий стало сильнейшим ударом: с одной сто¬
роны, это были крах честолюбивых мечтаний и незаслу¬
женная опала, с другой — он оказался вне привычного кру¬
га общения, к чему прибавлялся еще непривычный климат
той местности. В итоге поэт умер в молодом возрасте.
Переводы В.М. Алексеева произведений Цзя И, в том чис¬
ле «Оду памяти Цюй Юаня», см. в кн. 1 «Шедевров китай¬
ской классической прозы» (М., 2006, с. 71-80).
Вот в чем укор ю Цинь
Перевод был опубликован в журнале «Проблемы Даль¬
него Востока» (1981, № 2).
С. 185. Князь Циньский, титул храмовой имеющий «Отце¬
любивый» — правитель царства Цинь Сяо-гун (на троне
361-338 до н.э.), много сделавший для усиления своего
царства: именно Сяо-гун привлек на службу Шан Яна (ни¬
же названного «Шан господарь»), который с одобрения
правителя провел в Цинь передовые для того времени ре¬
339

формы, в результате чего Цинь из ослабленного длитель¬
ными войнами государства превратилось в мощную держа¬
ву, значительно укрепившую свои рубежи и вернувшую
часть потерянных земель. Сяо-гун был тем, кто заложил
основу для будущего объединения Китая под властью Цинь
Ши-хуана.
Твердыня-гора Яо — Яошань, гора, расположенная в за¬
падной части современной пров. Хэнань. Лёссовый проход
Ханьгугуанъ — тоже в Хэнани. Все это — восточные рубе¬
жи царства Цинь. Страна, именовавшаяся Юн — древняя
область Юнчжоу, территории частей совр. пров. Шэньси и
Ганьсу, стратегически важные для Цинь.
Земли... за западной излучиной Реки — территории на
западном берегу р. Хуанхэ, служившие извечным камнем
преткновения между царствами Цинь и Вэй, исконно вэй-
ские и отвоеванные Вэй у Цинь. В 340 г. до н.э. Шан Ян
разбил войска Вэй и эти земли перешли под контроль Цинь.
Хуэй-вэнъ, У, Чжао-сян — циньские правители Хуэй-
ван (он же Хуэйвэнь-ван, на троне 337-311 до н.э.), сын
Хуэй-вана У-ван (на троне 311-307 до н.э.) и младший брат
У-вана Чжао-ван (он же Чжаосян-ван, на троне 306-251
до н.э.).
Ханьчжун — область в совр. пров. Шэньси. Страны Ба,
Шу — два княжества, располагавшиеся на территории совр.
пров. Сычуань.
С. 186. В уделе Ци— Мэн-чан, в уделе Чэюао— Пин-
юань; в Чу жил Чунь-шэнь, в уделе Вэй — Синъ-лин... — Так
называемые «четыре принца периода Борющихся царств»,
выдающиеся государственные деятели времен усиления
царства Цинь: отпрыск правящего рода царства Ци — Тянь
Вэнь (ЕВ>С, Мэнчан-цзюнь	?-279 до н.э.), младший
брат правителя царства Чжао — Чжао Шэн ОШШК Пинъ-
юань-цзюнь	?—251 до н.э.), советник трона царст¬
ва Чу — Хуан Се (3|Щи Чуныиэнь-цзюнь	7-238
до н.э.) и младший брат правителя царства Вэй — Вэй
У-цзи (8Й$Р?Й, Синьлин-цзюнь {ЩЩМ, 7-243 до н.э.).
Нин Юэ, Сюй Шан, Су Цинь, Ду Хэ... — Дальше идет
перечисление имен выдающихся сановников III в. до н.э.:
340

Нин Юэ ЩШ из царства Чжао, военачальник Сюй Шан ^
Щ из царства Сун, одна из ключевых фигур в создании
антициньской коалиции Су Цинь (Ц5Ц, 337-284 до н.э.) из
царства Вэй, Ду Хэ и Ци Мин ЩЩ из Восточного
Чжоу, сын восточночжоуского государя Чжоу Цзуй ЛЩ,
Чэнь Чжэнь и Шао Хуа из царства Чу, служив¬
ший некогда при вэйском дворе Лоу Хуа ШШ из царства
Чжао, Ди Цзин ШМ из царства Вэй, младший брат Су Ци¬
ня Су Ли	Юэ И из царства Чжуншань; далее
идут стратеги, военачальники и полководцы: вэйский У Ци
Сунь Бинь ШШ из царства Ци, чуский Дай То
Ни Лян Ван Ляо ЗЕ0, Тянь Цзи ШЙ из царства Ци,
чжаоские Лянь По ШШ и Чжао Шэ
С. 187. Войска всех девяти уделов— т.е. объединенная
армия царств Чу, Ци, Хань, двух Вэй (|® и щ), Янь, Чжао,
Сун и Чжуншань.
Сяо-вэнь, Чжуан-сян — два цинских правителя: Сяовэнь-
ван, который, взойдя на трон в 250 г. до н.э., правил всего
три дня, после чего умер, и Чжуансян-ван (на троне 249-
247 до н.э.), также находившийся у власти недолго.
Первый владыка — т.е. Цинь Ши-хуан.
Обе Чжоу. — Во времена Борющихся царств существо¬
вало два небольших владения с таким названием: Западное
Чжоу и Восточное Чжоу. Столица Западного Чжоу распола¬
галась западнее совр. г. Лоян, а Восточного — на террито¬
рии совр. уезда Гунсянь пров. Хэнань. В 249 г. до н.э. Цинь
Ши-хуан завоевал оба владения.
Сто Юэ — мелкие национальные княжества, распола¬
гавшиеся на юго-востоке тогдашнего Китая. На этих терри¬
ториях по приказу Цинь Ши-хуана было основано два во¬
енных округа: Гуйлинь и Сянцзюнь (оба находились на
территории совр. Гуанси-Чжуанского автономного района,
Гуйлинь — на севере, а Сянцзюнь — на юге и юго-западе).
И вот тогда он повелел Мэн Тяню... — В 214 г. до н.э.
Цинь Ши-хуан послал своего главного полководца Мэн
Тяня во главе трехсоттысячной армии сначала перепра¬
виться через Хуанхэ и отразить нападение северных кочев¬
ников, потом привести в порядок и соединить между собой
341

построенные ранее другими княжествами куски оборони¬
тельной стены против северных соседей (известна как Ве¬
ликая Китайская стена), на западе усмирить непокорных в
совр. Ганьсу, а на востоке достичь Ляодуна.
С. 188. Предал он факелам слова всей сотни древних
мудрецов... — В 213 г. до н.э. по приказу Цинь Ши-хуана
было предпринято масштабное изъятие из оборота класси¬
ческих конфуцианских и исторических сочинений, повест¬
вующих о владыках древности; такие книги были объявле¬
ны вне закона и подлежали сожжению.
Горы Хуа — Хуашань, в совр. пров. Шэньси.
С. 189. Тао-чжу, И Дунь— два известных богача древ¬
ности. Живший в конце периода Чуньцю чуский сановник
и военачальник Фань Ли начинал жизнь в бедности,
но благодаря упорному труду занял видное место при дво¬
ре, а позднее, разочаровавшись в службе, отдался предпри¬
нимательству, три раза зарабатывал громадные деньги и
три раза разорялся. Взял себе прозвание Таочжу-гун
И Дунь	простой бедный книжник, жил в царстве
Вэй периода Борющихся царств и до того вдохновился
примером Фань Ли, что пошел по его стопам и прославился
как удачливый предприниматель (по одной версии, он за¬
нимался соледобычей, по другой— скотоводством), на¬
живший огромное состояние.
С. 190. Семь величеств храма Цинь. — По идущим с
эпохи Чжоу государственным установлениям в родовом
храме Сына Неба должны были поминаться семь колен его
предков.
Записка о приведении государства
к миру и пор дку
Данный перевод В.М. Алексеева был опубликован в кн. 1
«Шедевров китайской классической прозы» (М., 2006, с. 71-
78), и, как оказалось, не полностью. Начало перевода (почти
треть текста) было обнаружено тогда, когда книга уже вышла
в свет. Здесь мы публикуем полный текст перевода. Примеча¬
ния, начиная с «...брат Ваш младший родной», выполнены
Л.Н. Меньшиковым и воспроизводятся по кн. 1, с. 370-373.
342

С. 190. Я, государь, позволю себе знать... — Цзя И об¬
ращается к ханьскому императору Вэнь-ди (на троне 179—
164 до н.э.).
С. 193. ...брат Ваш младший родной... — Лю Чжан,
Хуайнаньский Ли-ван, поднял мятеж, объявив себя импе¬
ратором Востока, а племянник государя, сын его старшего
брата, цзибэйский ван Лю Син-цзюй, выступил с другой
стороны, с запада, напав на Синъян. Оба мятежа были по¬
давлены.
...У подлежит обличенью. — В области У наместником
был один из членов правящего дома, Лю Пи, в окружении
которого зрел заговор, заблаговременно раскрытый.
Треножник дин. — В глубокой древности для государя в
знак его власти отливался бронзовый сосуд-треножник дин,
символизировавший устойчивость. Здесь, конечно, в пе¬
реносном смысле.
С. 194. ...на юг от Хуай и на север от Цзи — т.е. в об¬
ластях Хуайнань и Цзибэй, где подняли мятежи ваны.
Хуан-ди говорит... — Не очень ясно, на какой источник
ссылается Цзя И, возможно на бывший тогда в ходу один
из апокрифических трактатов легендарного императора
Хуан-ди.
«Кости и мясо» — обычное в старокитайских текстах
обозначение кровных родственников, в данном случае
членов правящей семьи Лю, склонных к заговорам и мяте¬
жам.
...циньский последний период... — Правление императо¬
ров во времена Цинь отличалось крайней жестокостью,
особенно в последние годы Ши-хуанди (на троне 221-209
до н.э.) и при его наследнике Ху Хае (Эрши-хуанди, на
троне 209-207 до н.э.).
Хуанъ-гун в уделе Ци. — Правитель удела Ци Хуань-гун
(годы правления 685-643 до н.э.) был одним из пяти
сильнейших в ряду других владетелей своего времени.
С. 195. ...Поднебесная страна... во время оно... — Име¬
ется в виду начало периода Хань, когда правил предок
императора Лю Бан (Гао-ди), которому пришлось усмирять
удельных владетелей, перечисленных далее. Все они вы¬
343

ступали на стороне Лю Бана в его борьбе против Цинь,
а потом против Сян Юя, владетеля Чу, и обеспечили побе¬
ду Хань, получив от Лю Бана указанные уделы и титу¬
лы ванов (удельных владетелей). Однако в итоге вы¬
ступили против своего сюзерена и либо погибли, либо
сбежали.
С. 196. ...князь Дао-хуэй... князь Ли... — названы ва-
ны — члены императорской семьи, великие князья (в отли¬
чие от предыдущего списка, где все названные — бывшие
соратники Лю Бана в боях), которым император Вэнь-ди
пожаловал во владение (или в кормление) большие облас¬
ти. Интересно, что все области, пожалованные ванам-родст-
венникам, совпадают с уделами, розданными ранее ванам-
соратникам. Смысл всего сравнения в том, что соратники
Гао-ди выступили против него потому, что считали себя не
менее достойными престола, а вшш-родственники, хотя
и не могут надеяться на престол, тоже могут предста¬
вить опасность для правящего государя, как это уже
случалось.
«Желтая надстройка» — образное наименование покры¬
тия из желтой узорной ткани, устанавливаемого на экипаже
(повозке или носилках) государя.
Фэн Цзин — приближенный ханьского Вэнь-ди. Узнав,
что один из принцев, Ли-ван, правитель Хуайнани, поднял
мятеж, Фэн Цзин хотел доложить об этом государю, но по
наущению всех других причастных к мятежу ванов был
заколот убийцей.
С. 197. Дань, резчик коров — мясник, о котором расска¬
зано в гл. 3 «Чжуан-цзы». Он был настолько искусен, что
всегда попадал ножом в промежутки между костями и лез¬
вие его ножа за девятнадцать лет не затупилось. Казалось,
оно только что сошло с точила. Искусство мясника в рас¬
сказе приравнивается к искусству управлять.
С. 198. Фань — Фань Цзэн, главный советник Сян Юя
(Сян-вана), главного же конкурента Лю Бана (Гао-ди) в
борьбе за власть в Поднебесной после падения Цинь. Со¬
гласно легенде, наущал своего патрона убить Лю Бана,
когда тот явился в лагерь к Сян Юю, но Сян Юй прозевал
344

благоприятную возможность. В конце концов, вследствие
пустого подозрения его в измене со стороны Сян Юя, ушел
в отставку. Его жизнь итожат слова победившего Лю Бана,
приводимые Сыма Цянем в «Исторических записках»: «У Сян
Юя был лишь один Фань Цзэн, да и того он не сумел ис¬
пользовать» (пер. Р.В. Вяткина).
Крошево из мяса — одна из наиболее жестоких казней
древности: жертва разрубалась на мелкие кусочки.
Империя среди морей — одно из образных названий
Срединных земель (т.е. Китая), окруженных со всех
сторон, словно морем, чуждыми, некитайскими племе¬
нами.
С. 199. Когда же установятся законы... — Т.е. если го¬
сударь предпримет предложенные меры по укреплению
страны и законного порядка, то уже никакие приспешники
не будут поддерживать бунтовщиков и бунты прекратятся.
И тогда правителю страны, даже если он еще младенец в
утробе (т.е. если император умрет, а наследник еще не
родится) и если власть еще представлена только импера¬
торской, доставшейся от предков одеждой, — все будут
верны.
С. 200. Ли Цзи — полководец, служивший сначала Сян
Юю, а потом обласканный Лю Баном; получил от него
титул хоу. Поднял мятеж, боясь мести за участие в войне
на стороне Сян Юя, но был разгромлен и казнен.
Чай Ци, Кай Чжан — участники мятежа Хань Синя в
начале Хань.
Пять завершений дел. — Благие дела завершаются про¬
светленностью, бескорыстием, человечностью, верностью
долгу и совершенномудрием, а государь должен к этому
стремиться.
Бянь Цяо — древний легендарный лекарь.
...сын Юаня-князя— кузен царя... — Юань-князь (Юань-
ван) Лю Цзяо был младшим братом Лю Бана (Гао-ди), ос¬
нователя Хань; следовательно, Вэнь-ди (сыну Гао-ди) сын
Лю Цзяо приходился двоюродным братом. Князь Хуэй
(Дао-хуэй) был старшим братом Вэнь-ди, а его сын — пле¬
мянником императора.
345

Чжан Пу
Чжан Пу (ШШ, 1602-1641)— ученый, литератор и чи¬
новник конца правления династии Мин, один из основных
вдохновителей движения за политическое обновление об¬
щества, активно боровшийся против засилья придворных
евнухов и написавший по этому поводу множество писем
и докладов, в которых призывал отстранить евнухов от
власти. Пользовался огромным авторитетом у современни¬
ков — в том числе за отточенный слог и точность форму¬
лировок в своих сочинениях.
На пом тном канне у могилы
п лги человек
С. 203. Чжоу из Ляо — минский чиновник и литератор
Чжоу Шунь-чан (Й||1||д, 1584-1626), литературный псев¬
доним которого был Ляочжоу ЩЩ. Службу начинал в про¬
винциях, где проявил себя как чиновник принципиальный
и честный. И когда к власти в стране пришел придворный
евнух Вэй Чжун-сянь (Шд&М, 1568-1628) и его привер¬
женцы, Чжоу Шунь-чан со всем уважением встретил про¬
езжавшего через Сучжоу опального сановника Вэй Да-
чжуна (ШФФ, 1575-1625) и в резких выражениях осудил
прибывших по приказу дворцового евнуха арестовать Вэй
Да-чжуна стражников, публично обругав также и самого
Вэй Чжун-сяня. За это — а также за ряд писем аналогично¬
го содержания — Чжоу Шунь-чан был арестован, брошен в
тюрьму и там умер. После смерти Вэй Чжун-сяня доброе
имя Чжоу Шунь-чана было восстановлено и император¬
ский двор пожаловал ему посмертное имя Чжун-цзе, Вер¬
ный и Непреклонный.
Разрушили остатки той молельни... — Во время нахо¬
ждения Вэй Чжун-сяня у власти во многих местах Под¬
небесной приверженцами Вэя были выстроены в честь него
храмы, где Вэю, еще при жизни, совершали ритуальные
поклонения как святому. После смерти евнуха все такие
храмы были разрушены.
В году, обозначаемом дин-мао — т.е. в 1627 г.
346

С. 204. Клеврет того же Вэя. — Тогдашним губернато¬
ром У (Цзянсу) и правителем Сучжоу был ставленник Вэй
Чжун-сяня Мао И-лу (35—XVII в.), инициатор строи¬
тельства храма в честь своего покровителя в Сучжоу, на
знаменитом холме Хуцю. Именно он заточил Чжоу Шунь-
чана в тюрьму, а потом жестоко подавил выступления
в поддержку несправедливо заключенного.
Лян — мера веса, около 50 граммов. В данном случае
речь идет о серебре как о платежном средстве.
С. 205. Он уловил момент, когда от августейшего лица
был выслан... — Когда власть перешла к императору И-цзуну
(на троне 1628-1643), он первым делом, восприняв доклад
о преступлениях Вэй Чжун-сяня, отправил евнуха в ссыл¬
ку, но в пути Вэя настиг еще один указ — вернуться обрат¬
но и все же держать ответ за свои злодеяния. Прекрасно
отдавая себе отчет в том, что ему не избежать смерти, Вэй
Чжун-сянь возвращаться не стал, а покончил с собой —
повесился.
С. 206. У Инъ-чжи, Вэнъ Вэнь-ци, Яо Мэн-чан — т.е.
добродетельные сановники: У Мо (^|^, 1554-1640), его
второе имя Инь-чжи Вэнь Чжэнь-мэн (^Мйь 1574-
1636), второе имя Вэнь-ци ЗсШ, и Яо Си-мэн (Ш
1579-1636), второе имя Мэн-чан ЗУй- Все они родом были
из Сучжоу.
Чжан Цзай
Чжан Цзай (5ЙВ, 1020-1078) — су некий философ, один
из основоположников неоконфуцианства, преподаватель.
Много служил в провинциях, в 1069 г. получил место
сверщика текстов в столичном книгохранилище. Посмерт¬
но был канонизирован, его статуя занимает 38-е место в
западной галерее храма Конфуция в Цюйфу.
Мо исповедьх Надпись с запада
С. 209. Сын Чу некого барона — легендарный правитель
Юй, отец которого был пожалован владением Чун.
347

Инский Као-шу ЩЩШ — сановник времен Борющихся
царств, славившийся крайней почтительностью к старшим,
в частности к матери.
Шэнь Шэн — еще один исторический пример уди¬
вительной сыновней почтительности.
Бо-ци {Йо? — старший сын чжоуского сановника при
дворе Сюань-вана, которого оговорила перед отцом маче¬
ха, в результате чего отец изгнал Бо-ци, к чему тот отнесся
с полной покорностью, добровольно снося лишения до тех
пор, пока отец не узнал правду и не вернул Бо-ци домой.
Чжан Юнь-гу
Чжан Юнь-гу (ЗвЩ'ЙГ, ?—631) — танский сановник и ли¬
тератор. Смолоду проявив большие способности, довольно
быстро приобрел известность в литературных кругах. В нача¬
ле годов под девизом правления Чжэнь-гуань (627-649)
представил двору приведенный доклад — «Наставленье
о троне — великом сокровище», прямота которого до того
понравилась императору, что Чжан Юнь-гу получил назна¬
чение на должность помощника распорядителя Далисы
(Приказ судебных дел и исполнения наказаний), но в 631 г.
был оклеветан и казнен. Это, пожалуй, единственное со¬
хранившееся его произведение.
Чэн И
Чэн И (^МЩ, 1033-1107)— сунский философ, один из
основоположников неоконфуцианства, педагог, известен
вместе со своим братом Чэн Хао (ШШ, 1032-1085), тоже
философом. Воззрения Чэн И и Чэн Хао были творчески
развиты знаменитым философом Чжу Си (^й5 1130-1200)
и стали известны под названием «Чэн Чжу сюэпай» («шко¬
ла братьев Чэн-Чжу Си»).
Чэнь Ши-дао
Чэнь Ши-дао (1ШШШ, 1052-1101)— известный сунский
литератор. Родился в г. Пучэн области Сюйчжоу (совр.
348

пров. Цзянсу), с юных лет проявил ревностное стремление
к учению, но, несмотря на способности, блестящей карьеры
у Чэнь Ши-дао не получилось: когда Ван Ань-ши стал ми¬
нистром и принялся осуществлять намеченный им план ре¬
форм, Чэнь Ши-дао, не разделявший его взгляды, отбросил
даже мысль о сдаче государственных экзаменов и о службе.
Его дом никогда не был особенно богатым; не привыкший
к роскоши Чэнь Ши-дао добывал себе пропитание частны¬
ми уроками. Будучи на дружеской ноге с Су Ши, извест¬
ным противником реформ Ван Ань-ши и вождем «консер¬
ваторов», Чэнь был рекомендован на должность препода¬
вателя в родную область Сюйчжоу. Также служил он пре¬
подавателем и в других областях.
В Павильоне воспоминаний
С. 217. «Знаток канона» —минцзин, вторая ученая сте¬
пень в системе государственных экзаменов на должность.
С. 218. Срок траура большого — по самым близким
родственникам, продолжался три года. Чиновники на это
время оставляли службу.
Юань Хуан
Юань Хуан (^35, 1533-1606) — минский ученый-
энциклопедист, литератор, преподаватель. Удивительные спо¬
собности проявил в раннем возрасте. Круг интересов Юань
Хуана был чрезвычайно широк: в него входили и астроно¬
мия, и теория музыки, и военное дело, и геомантия, и ме¬
дицина, и ирригация, и математика. Образцовый правитель
уездов, советник ведших войну с Японией военачальников,
автор значительного числа разнообразных произведений, в
том числе поэтических.
Похма о похме
Вариант перевода под другим названием («Ода поэмам»)
был опубликован в кн. 1 «Трудов по китайской литерату¬
ре» В.М. Алексеева (М., 2002, с. 408^-12).
349

С. 221 Цинь— традиционный китайский музыкальный
инструмент, струнный, щипковый, род цитры. Пожалуй,
самый известный китайский музыкальный инструмент; изо¬
бретение его приписывается разным легендарным и мифиче¬
ским правителям древности, в частности Фу Си и Шэнь-
нуну.
Привесные нефриты — ударный инструмент из нефри¬
товых пластин, используемый для исполнения придворной
музыки.
Народцы мани — традиционное название для прожи¬
вающих на юге старого Китая некитайских племен.
С. 222. Министр царства Чу изгнанию подвергся, а хань¬
ская наложница — та от дворца отставлена была. —
Имеются в виду знаменитый поэт Цюй Юань и наложница
ханьского императора Юань-ди (на троне 48-35 до н.э.)
Ван Чжао-цзюнь (ЗЕВ831, I в. до н.э.), почитаемая среди
четырех самых известных красавиц китайской древности.
Не захотела подкупать придворного живописца, которому
император поручил написать портреты всех своих много¬
численных наложниц, и в результате была изображена
уродкой, так ни разу и не удостоившись свидания с Юань-
ди. Красоту Ван Чжао-цзюнь император увидел лишь тогда,
когда она явилась проститься с повелителем, будучи как
самая уродливая выбрана для отправки к правителю север¬
ных кочевников, который пожелал породниться с ханьским
домом.
Юань Хун-дао
Юань Хун-дао (ЖЖШ, 1568-1610)— известный мин¬
ский литератор, вместе со своими братьями Юань Цзун-дао
(ЙжШ, 1560-1600) и Юань Чжун-дао (ШФШ, 1575-1630)
образовавший литературную группу Гунъаньпай (по назва¬
нию места, откуда братья были родом,— Гунъань, в совр.
Хубэе), выступавшую против подражания классическим
образцам и движения «за возврат к стилю древности» и
утверждавшую идею изменчивости литературы — в част¬
350

ности, под влиянием философа Ли Чжи (^®, 1527-1602)
братья причисляли к литературе драму и повествователь¬
ную прозу, традиционно к высокой словесности не отно¬
сившиеся. В собственном творчестве Юань Хун-дао и его
братья исповедовали творческую естественность и выра¬
жение эмоционального состояния автора. Идеи братьев
Юань оказали значительное влияние на последующее раз¬
витие китайской литературы.
Жизнь Сюй Вшь-чана
Настоящее произведение — жизнеописание современ¬
ника Юань Хун-дао, известного минского литератора, по¬
эта, драматурга и каллиграфа Сюй Вэя (ШМ, 1521-1593),
чье второе имя было Вэнь-чан ^Д;. Добившись впечат¬
ляющих результатов в области художественного творчест¬
ва, Сюй Вэй не преуспел на служебном попорище, но поль¬
зовался большим авторитетом, хотя и жил в бедности.
С. 228. Страна на север от Горы. — Так В.М. Алексеев
перевел название родного уезда Сюй Вэя — Шаньинь
(совр. г. Шаосин в Чжэцзяне), где девятнадцатилетний Сюй
Вэй прошел через первые экзамены, получив рекоменда¬
цию на экзамены областные.
Сюэ Хуэй	1489-1539)— известный минский чи¬
новник, эрудит и литератор. В текст, по всей вероятности,
закралась ошибка: Сюэ Хуэй оставил службу в 1523 г. и
умер в 1539 г., как раз тогда, когда Сюй Вэй держал уезд¬
ные экзамены, кроме того, Сюэ Хуэй никогда не служил
инспектором в Чжэцзяне (Юэ).
Ху Цзун-сянь (ЙЛжШ, 1512-1565)— прославленный
минский сановник и полководец, занимавший множество
разных постов при дворе и в провинциях, в том числе
возглавлял и Военный департамент. В 1562 г. был оклеве¬
тан и брошен в тюрьму, где заболел и умер. В 1572 г. был
реабилитирован. Генерал-губернатором Чжэцзяна Ху Цзун-
сянь был назначен в 1554 г.
Лю Чжэнь-чжан, Ду Шао-лин — отличавшийся прямо¬
той и принципиальностью восточноцзиньский министр Лю
Тань (ШШ, IV в.), второе имя которого было Чжэнь-чан Ц
351

Ц, и знаменитый танский поэт Ду Фу, второе имя Шао-лин
Вечный мавзолей — Юнлин, название могилы минского
императора Ши-цзуна (на троне 1522-1566).
С. 229. Ци и Лу, и Инь и Чжао — древнекитайские цар¬
ства, располагавшиеся на территориях совр. пров. Шань¬
дун, Хэбэй и Шаньси.
Хань-Цзэн — т.е. двое из «восьми выдающихся авторов
эпох Тан и Сун», признанные мастера слова Хань Юй и
Цзэн Гун (Ц^, 1019-1083). Переводы двух произведений
Цзэн Гуна см. в кн. 2 «Шедевров китайской классической
прозы» (М., 2006, с. 203-208).
С. 230. В конце концов он сел в тюрьму... — В 1566 г.,
находясь в состоянии аффекта, Сюй Вэй убил свою вторую
жену г-жу Чжан. В заточении он провел семь лет, коротая
время в комментировании «И цзина» («Книги перемен»)
и занятиях каллиграфией, и был освобожден благодаря
хлопотам сына своего соученика Чжан Тянь-фу (Щ^Ж,
1513-1573), чина придворной академии Ханьлиньюань
Чжан Юань-бяня (Звх^, 1538-1588).
Чжоу-ван — т.е. минский ученый-эрудит, литератор
и сановник Тао Ван-лин (|%||8ть 1562-1609), его второе
имя было Чжоу-ван М)Ш- Много преподавал, служил
при дворе, был привлечен к составлению хроники мин¬
ского правления. Отличался прямотой, честностью, не¬
подкупностью, смысл всей свой жизни видел в науках.
С. 231. Собрание стихов и прозы Сюя, — увы, дефект¬
ный экземпляр... — В китайском тексте сказано: «То, что
я видел — „Собранье Сюй Вэнь-чана44 и „Неполные творе¬
нья44, всего две вещи, — и только», т.е. здесь на самом
деле названия двух сборников — собрание Сюй Вэя и
сборник «Неполные творения», составленный Тао Ван-
лином и переведенный в тексте как «дефектный экземп¬
ляр».
Почтенный Ши — сам Юань Цзун-дао, чей литератур¬
ный псевдоним был Ши-гун •
Мэй Кэ-гиэн — приятель Сюй Вэя Мэй Го-чжэнь (ЩЩ
/|Й, XVI в.), второе имя которого было Кэ-шэн
352

Ян Юнь
Ян Юнь (Ш'Ш, ?-45 до н.э.) — западноханьский санов¬
ник. Из богатой семьи. С юных лет был известен при дворе.
Много служил, был пожалован титулом хоу («маркиз» в
переводе В.М. Алексеева), в 61 г. до н.э. удостоился вклю¬
чения в число девяти цинов— высших государственных
чиновников. Матерью Ян Юня была дочь отца китайской
историографии Сыма Цяня, которая учила сына читать по
сочинениям отца. Считается, что данное письмо следует
стилистическим особенностям его «Исторических записок».
с н Юнь отвечает на письмо к нему
Сунь Хуш-цзуна
С. 232. Юнь, потеряв свои титул и должность... — ре¬
зультате ссоры с императорским конюшим Ян Юнь впал в
немилость, был лишен титула, звания, должности и из сановни¬
ка превратился в простого человека, хотя и весьма небедного.
Сунь Хуэй-цзун (ШШШ, I в. до н.э.) — западноханьский
чиновник, приятель Ян Юня, служивший начальником
Аньдина (в совр. Ганьсу).
Юнь был сын когда-то первого министра... — Отцом
Ян Юня был Ян Чан (ШШ, 4 до н.э.), известный хань¬
ский сановник, должность министерского ранга занимав¬
ший дважды.
С. 235. Наш ученнейший Дун — Дун Чжун-шу ОЩФй?,
179-104 до н.э.), ханьский философ, политик и придворный
времен У-ди.
С. 236. Маркиз Вэй-хоу — имеется в виду вэйский Вэнь-
хоу	?-396 до н.э.), основатель царства Вэй времен
Борющихся царств. Взошел на трон в 445 г. до н.э., а в 403 г.
до н.э. объявил владение Вэй независимым царством. Время
его правления было отмечено бережным отношением к уче¬
ным, мудростью управления, привлечением в Вэй ряда уче¬
ников Конфуция. Правление Вэнь-хоу считается образцовым.
Дуань Гань-му (|я-р7р> V в. до н.э.), Тянъ Цзы-фан (Щ-^р
5, Ув. до н.э.)— наставники Вэнь-хоу. Дуань Гань-му
учился у ученика Конфуция Цзы-ся (-рХ, 507 до н.э. — ?),
а Тянь Цзы-фан — у Цзы-гуна (^рЦ, 520-456 до н.э.).
353

УКАЗАТЕЛЬ ПЕРЕВОДОВ В.М. АЛЕКСЕЕВА,
ВОШЕДШИХ В ИЗДАНИЕ «ШЕДЕВРЫ КИТАЙСКОЙ
КЛАССИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ В ПЕРЕВОДАХ
АКАДЕМИКА В.М. АЛЕКСЕЕВА»*
Бань Бяо
Мандат на царство государю.
Рассуждение
кн. 1, с. 177-183
Бань Чао
Петиция о позволеньи мне
из отдаленных стран вернуться
кн. 1, с. 184-185
Бань Чжао
Петиция государю за старшего брата
кн. 1, с. 186-188
Бао Чжао
Заросший, заброшенный город
кн. 1, с. 250-252
Танцующий журавль. Поэма
Ван Ань-ши
кн. 1, с. 252-256
Прогулка по горе Монаха Бао
Статья о людях, единых в науке.
кн. 2, с. 190-192
На прощанье даю Цзы-гу
кн. 2, с. 189-190
Читаю биографию Чанского князя Мэна
Эпитафия на могиле господина Сюя,
кн. 2, с. 192-193
заведующего канцелярией уездоправи-
теля в Хайлине области Тайчжоу
кн. 2, с. 193-195
Ван Ао
Рассуждение о личном правлении
Ван Бао
Прославленье совершенного владыки, себе
кн. 3, с. 13-19
нашедшего достойного министра
кн. 1, с. 165-170
Ван Бо
Во дворце Тэнского князя.
Предисловие к стихам
кн. 1, с. 279-283
Ван Си-чжи
Мы в Орхидеевой беседке
кн. 1, с. 232-234
* См.: Шедевры китайской классической прозы в переводах акаде¬
мика В.М. Алексеева. В 2 кн. М., 2006. Настоящий том, который име¬
нуется «Неизданное», в указателе обозначен как кн. 3.
354

Ван Цань
Взошел на башню. Поэма
кн. 1, с. 198-199
Ван Чэ
На памятной плите в буддийском храме
Тоуто, иль Отряхнувшихся Людей
кн. 3, с. 21-29
Ван Ши-чжэнь
О том, как Линь Сян-жу вернулся к себе
в Чжао и драгоценность би нетронутой
принес
кн. 3, с. 30-32
Ван Шоу-жэнь
Надпись на храме в честь Сяна
кн. 3, с. 33-35
Надпись у Зала культа классиков-канонов
кн. 3, с. 35-40
Обращение к похороненным путникам
кн. 3, с. 40^44
Ван Юй-чэн
В хуанчжоуской бамбуковой башне
кн. 2, с. 183-185
Двор ожидающих боя клепсидры
кн. 2, с. 185-188
Вэй Чжэн
Доклад Величайшему Предку, рекомен¬
дующий ему десять мыслей-заповедей
кн. 1, с. 272-274
Вэйский Вэнь-ди
Трактат о стильном произведении (глава
из «Суждений вечного, незыблемого
свойства»)
кн. 1, с. 211-214
Ду Му
Дворец на Взгорьи. Ода
кн. 1, с. 341-344
Гуй Ю-гуан
О картине «Гора У»
кн. 3, с. 45-46
О Павильоне серо-зеленых волн
кн. 3, с. 46^18
Кун Чжи-гуй
Распоряжение властей по Северной горе
кн. 1, с. 264-268
Ли Бо
В весеннюю ночь пируем в саду,
где цветут деревья: и персик и слива.
Предисловие к нашим стихам
кн. 1, с. 287-288
Письмо к цзиньчжоускому Ханю
кн. 1, с. 284-287
Ли Гоу
О Высшей школе (областной) в Юаньчжоу
кн. 2, с. 196-198
355

Ли Гэ-фэй
Пишу о своей книге «О знаменитых
садах Лояна»
кн. 3, с. 49-50
Ли Лин
Письмо Ли Лина в ответ на письмо
к нему Су У
Ли Ми
Представленье государю, излагающее
кн. 1, с. 189-195
чувства
Ли Сы
Ли Сы в докладе государю протестует
кн. 3, с. 51-54
против изгнания пришельцев
Ли Хань
кн. 1, с. 57-60
Предисловие к собранию сочинений
Чанлийского поэта	кн. 1, с. 345-347
Ли Хуа
Плач на древнем поле сражений.
Строфы
Ло Бинь-ван
К стихам моим о том, как под дождем
кн. 1, с. 289-292
искал я хризантему
Наказ для Сюй Цзин-е, идущего карать
кн. 1, с. 276-277
У Чжао
кн. 1, с. 275-276
Лу Вэнь-шу
Лу Вэнь-шу пишет, что надо высоко поставить
влияние личности, с казнями ж надо
помедлить
кн. 1, с. 171-175
Лю Ань
Зову скрывающегося
Лю Лин
кн. 1, с. 88-89
Хвала достоинствам вина
кн. 1, с. 220-221
Лю Се
О том, как надо любить народ
(из «Новых статей»)
кн. 1, с. 269-271
Лю Цзи
Сыма Цзи-чжу рассуждает о гаданиях
Что говорил продавец апельсинов
кн. 2, с. 294-295
кн. 2, с. 295-296
356

Лю Цзун-юань
В письме поздравляю кандидата на должность
Ван Цань-юаня с пожаром
Возражение по поводу приговора
о личной мести
К проводам сюцая Лоу Ту-наня, идущего
сейчас пожить в землях на юг от Хуай
и собирающегося вступить в даосы
Князь Просвещенный Вэнь-гун из удела
Цзинь спросил о том, как справиться
с Юанем
Надпись на камне о трех беседках
в Линлине
Надпись у нового зала сановника нашего
Вэя в Юнчжоу
Нечто об охотнике за змеями
О Восточном холме у храма Драконовых
Взлетов в Юнчжоу
О горке каменных стен
О том, как я блуждал по потоку Хуана
О том, как я сейчас только открыл
возможность пировать, гулять
на Западной горе
О холмике, что к западу лежит от пруда
моего — утюга
Памятник Цзи-цзы, князю Цзи
Предисловье к моим же стихам
«У потока Глупца»
Просмотр и пересмотр суждения о том,
как он листочком туна пожаловал
в князья своего брата
Письмо к Хань Юю на тему
об историографе
Провожаю сангху-монаха Хао-чу
Рассказ о плотнике
Садовник Го-Верблюд
Шалаш на горе Матуйшань в Юнчжоу
Я провожаю Сюэ Цунь-и. Посвящение
кн. 1
кн. 1
кн.
кн. ]
кн. ]
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 3
кн. 3
кн. 1
кн. ]
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 3
кн. 1
Лю Юй-си
Дому убогому надпись моя	кн.
357
, с. 326-329
, с. 322-326
', с. 58-61
I, с. 303-305
I, с. 329-332
, с. 313-315
., с. 305-307
, с. 339-340
, с. 317-318
, с. 55-57
», с. 61-63
, с. 315-317
., с. 320-322
, с. 318-320
, с. 301-303
, с. 332-336
, с. 337-338
, с. 307-313
, с. 298-300
, с. 63-65
, с. 300-301
., с. 297

Люй Да-линь
Победи самого себя. Мемория для
камня иль металла
Ма Юань
Ма Юань пишет наставленье племянникам
своим, Яню и Дуню
Мао Кунь
Предисловие к собранию сочинений
господина Цин-ся
Оуян Сю
В беседке Пьяного Старца
Второе письмо кандидату сюцаю Чжану
Голос осени. Ода
Для студии Дневной Парчи
Литературный отдел («Истории Тан»)
Молитвенное обращение при
жертвоприношении Ши Мань-цину
На проводах Ян Чжи
О моем павильоне Роскошного Довольства
О содружествах и шайках
Ответ кандидату У Чуну
Памятная запись на камне в Лунгане
Письмо к Фаню, шефу тронной оппозиции
По поводу роспуска арестантов
Предисловие к исправленному изданию
«Канонической книги о Желтом
центре»
Предисловие к собранию сочинений
в прозе и стихах сакья Вэй-яня
Предисловие к собранию стихотворений
монаха-сакья Би-яня
Предисловие к сборнику стихотворений
Мэй Шэн-юя
Сужденье мое о каноне «Чуньцю»,
иль книге «Вёсен-осеней»
Суждение о разделе биографий актеров
в «Истории Пяти династий»
Суждение о разделе биографий
«сателлитов» (евнухов) в «Истории
Пяти династий»
кн. 3, с. 66-67
кн. 3, с. 68-69
кн. 3, с. 70-73
кн. 2, с. 218-220
кн. 2, с. 222-228
кн. 2, с. 228-230
кн. 2, с. 230-233
кн. 2, с. 240-243
кн. 2, с. 233-234
кн. 2, с. 245-247
кн. 2, с. 234-237
кн. 2, с. 237-240
кн. 2, с. 243-245
кн. 2, с. 247-253
кн. 2, с. 253-259
кн. 2, с. 259-261
кн. 2, с. 266-269
кн. 2, с. 263-266
кн. 2, с. 261-263
кн. 2, с. 269-272
кн. 2, с. 213-218
кн. 2, с. 272-273
кн. 2, с. 274-276
358

Читаю сочинения Ли Гао
кн. 2, с. 276-278
Я ненавижу мух. Ода
кн. 2, с. 220-222
Пань Юэ
Жизнь на привольи. Поэма
кн. 1, с. 222-228
Осенний подъем вдохновенья.
Поэма
кн. 1, с. 228-231
Пэй Линь
Протест, поданный лично императору
Сянь-цзуну, против приема им внутрь
золотой киновари
кн. 3, с. 74-75
Се Хуэй-лянь
Снег. Поэма
кн. 1, с. 245-249
Се Чжуан
Лунная поэма
кн. 1, с. 257-263
Су Сюнь
К портрету Чжана Ичжоуского
кн. 3, с. 76-80
Искусство войны, живущее в сердце
кн. 3, с. 80-83
О подлеце
кн. 3, с. 84-86
О том, как я дал имена своим двум
сыновьям
кн. 3, с. 86
Письмо к статс-секретарю Тяню
кн. 3, с. 86-92
Рассуждение о Гао-цзу,
Высоком Прадеде Хань
кн. 3, с. 92-95
Суждение о Гуань Чжуне
кн. 3, с. 96-99
Су Чэ
Беседка «О, как привольно!» в области
Хуанчжоу
кн. 3, с. 100-102
Письмо к маршалу Ханю, члену Тайного
совета
кн. 3, с. 102-105
Су Ши
Беседка Где в Лёт Журавлей Запускают
кн. 2, с. 116-118
В моей беседке Человека,
Осчастливленного Дождем
кн. 2, с. 111-113
Гора С Каменным Колоколом
кн. 2, с. 113-115
Красная Стена. Ода первая
кн. 2, с. 107-109
Красная Стена. Ода вторая
кн. 2, с. 109-111
Мемориальная надпись для храма даосов
Сохранившим Верность
кн. 2, с. 154-160
359

Мое искреннее суждение о глубокой
душевной честности в наказаниях
и наградах
Мое сужденье о Цзя И
Надпись в кабинете Трех Акаций
Нечто о посевах
О башне От Всего как есть Далекой
О правозаконном преемстве династий
О террасе и башне Идущей в Пустоты
О том, как хранятся книги в горном скиту
ученого Ли
О том, что настоящий царь Китая не будет
так, как у себя в Китае, управлять народом
варварских племен иль и, иль ди
О храме-кабинете человека, что дорожит
картиной
О Чао Цо
Памятник с надписью в храме графа
Культурного Ханя в городе Чао
Первый Великий монарх. Рассуждение
Письмо к профессору Мэю
Письмо к Се Минь-ши, чиновнику особых
поручений
Повесть о том, кто шапку имеет
«с углами-горами»
Рапорт государю с просьбой разрешить взять
в редактуру доклады Лу Чжи и предоставить
их в высочайшее пользование
Рассуждение о Фань Цзэне
Суждение о маркизе Лю-хоу
Сюнь Цин. Рассуждение
кн. 2, с. 164-167
кн. 2, с. 148-151
кн. 2, с. 123-126
кн. 2, с. 160-161
кн. 2, с. 120-123
кн. 2, с. 171-181
кн. 2, с. 118-120
кн. 2, с. 129-132
кн. 2, с. 167-170
кн. 2, с. 126-129
кн. 2, с. 142-145
кн. 2, с. 137-142
кн. 3, с. 106-111
кн. 2, с. 134-137
кн. 3, с. 111-113
кн. 2, с. 132-134
кн. 2, с. 161-164
кн. 3,с. 113-115
кн. 2, с. 151-154
кн. 2, с. 145-148
Сун Лянь
К проводам тяньтайского Чэнь Тин-сюэ кн. 2, с. 284-286
Надпись у башни С Видом на Цзян	кн. 2, с. 286-289
Ответ на письмо студента-сюцая Чжана
о поэзии	кн. 3, с. 116-126
Сун Юй
Ветер. Поэма	кн. 1, с. 41-^13
Горы высокие Тан. Поэма	кн. 1, с. 43-^19
360

Дэнту-сладострастник. Поэма
Святая фея. Поэма
Сун Юй отвечает Чускому князю на вопрос
Сыкун Ту
Покаянная молитва к Гуаньинь
Сыма Гуан
В саду Одинокой Радости
О списке имен в управлении главного
цензора
Сыма Сян-жу
Рапорт императору с протестом против
охоты
Там, где длинны ворота. Поэма
Сыма Цянь
Ответ Жэнь Шао-цину
Отдельная биография о Пинъюаньском
господаре и о Юй Цине
Отдельное повествование о Бо И
Отдельное повествование о Гуане и Яне
Отдельное повествование о скользких
говорунах
Отдельное повествование о Цюй Юане
Послесловие к главе о Сян Юе в «Основной
истории»
Послесловие к «Основной истории
Пяти монархов»
Предисловие графа великого астролога
к своей истории Китая
Предисловие к главе «Родовая внешняя
знать»
Предисловие к отдельному повествованию
о жестоких правителях
Предисловие к отдельному повествованию
о странствующих рыцарях
Предисловие к отдельному повествованию
о торгующих и производящих
Погодные таблицы отмеченных за
заслуги Высоким Предком деятелей
и маркизов
кн. 1, с. 53-56
кн. 1, с. 49-53
кн. 1, с. 4(МИ
кн. 1, с. 349-350
кн. 2, с. 280—281
кн. 2, с. 279-280
кн. 1, с. 90-91
кн. 1, с. 91-95
кн. 1, с. 108-120
кн. 1, с. 154-155
кн. 1, с. 137-141
кн. 1, с. 149-154
кн. 1, с. 126-129
кн. 1, с. 131-137
кн. 1, с. 144-145
кн. 1, с. 143-144
кн. 1, с. 120-126
кн. 1, с. 141-142
кн. 1, с. 130-131
кн. 1, с. 155-158
кн. 1, с. 158-161
кн. 1, с. 147-149

Помесячные таблицы событий,
развивавшихся в промежутке между
Цинь и Чу
Славословие к главе о Конфуции в книге
«Родовитой знати»
Славословие к главе о министре Сяо в книге
«Наследственных фамилий»
Славословие Фань Сую и Цай Цзэ в главе
особых биографий
Тан Гэн
Надпись на древнем камне для туши
Тан Шунь-чжи
Рассуждение о том, как господарь
Синьлинский помогал уделу Чжао
Танский Дай-цзун
Указ о разрушении буддийских храмов
и возвращении в мирское состояние
монахов и монахинь Будды
Тао Юань-мин
Домой, к себе. Напевные строфы
Жизнь ученого «пяти ив»
Запрет на любовь. Поэма
Персиковый источник
Фан Сяо-жу
Рассуждение о Юй Жане
О том, что есть глубоко проницательная
дума и забота
Фань Чжун-янь
В башне На Юг от Юэ
В молитвенном зале ученого Яня
Хань Ин
«Книга од» в редакции Хань Ина в ее особом
толковании. Глава «Любовь к народу»
Хань Юй
Биография Иглы Волоскова
В подарок Цую из Фучжоу
В чем сущность клеветы
Из «Разных суждений»
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. ]
кн. 2
кн. 2
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 1
кн. 2
кн. 2
кн. 2
кн. 2
, с. 145-147
, с. 142-143
, с. 162-163
, с. 162
I, с. 127-128
', с. 129-133
, с. 295-296
, с. 236-238
, с. 238-239
, с. 239-243
, с. 235-236
1,с. 134-137
;. с. 290-293
:, с. 199-201
:, с. 201-202
, с. 86-87
:, с. 59-63
>, с. 89-90
:, с. 18-21
., с. 72
362

Из «Разных учений»
К вопросу о табу имен
К проводам чиновника особых поручений
Иня, посылаемого от государства
к хуэйху
К проводам ученого сюцая Ван Ханя
Как он вошел в свой класс
Как толковать слова: «поймали линя»
Молитвенная жертвенная речь, обращенная
к Двенадцатому племяннику
Молитвенное и жертвенное обращение
к крокодилу
Молитвенное обращение с жертвой
на могиле Тянь Хэна
На проводах будды, преподобного
Вэнь Чана
На проводы его высокопреподобия
Велико-свободного
На проводы Сюя из Инчжоу
Надгробная надпись в честь Фань Шао-шу
из Наньяна
Надпись на могильном камне
Лю Цзы-хоу
О кости Будды. Представление
государю Хань Юя
О том, что, собственно, есть син, природа
нравственная наша
О том, что такое злой дух, или гуй
Ответ ученому сюцаю Ли
Ответ на вопросы о Юе
Ответ Чэнь Шану
Ответное письмо Чжан Цзи
О чиновнике-обличителе
Письмо в адрес министра Чжана
Письмо к Ли из Чжэдуна от имени
Чжан Цзи
Письмо к министру Лю из Эчжоу
Письмо к министру Мэну
Письмо к одному лицу во время
государственных экзаменов
кн. 2, с. 71-72
кн. 3, с. 141-144
кн. 2, с. 26-27
кн. 2, с. 84-86
кн. 2, с. 30-35
кн. 2, с. 70-71
кн. 2, с. 35^41
кн. 2, с. 66-69
кн. 2, с. 86-87
кн. 2, с. 99-102
кн. 2, с. 97-99
кн. 2, с. 87-89
кн. 3, с. 144-146
кн. 2, с. 79-84
кн. 2, с. 91-95
кн. 3,с. 146-150
кн. 3, с. 150-151
кн. 3,с. 151-153
кн. 3, с. 153-155
кн. 3, с. 155-156
кн. 3, с. 156-161
кн. 2, с. 41-46
кн. 3, с. 138-141
кн. 3, с. 161-164
кн. 3, с. 164-166
кн. 2, с. 21-26
кн. 2, с. 69-70
363

Письмо к сянъянскому Юю
Письмо к цензору Чэню
Письмо с просьбой обратить внимание
кн. 3, с. 166-168
кн. 2, с. 58-59
на подателя его
Пишу на проводах вице-губернатора Яна
Пишу на проводах Дун Шао-наня
Пишу на проводах ученого-затворника Вэня,
едущего в войска, что в Хэянском
кн. 3,с. 168-169
кн. 2, с. 56-57
кн. 2, с. 75-76
районе
Пишу на проводах ученого-затворника
кн. 2, с. 72-75
Ши Хуна
Провожаю Ли Юаня домой, в его
кн. 2, с. 76-79
Кружащую долину. Посвящение
Рассказ о штукатуре
Спустя девятнадцать дней снова пишу
кн. 2, с. 102-105
кн. 2, с. 63-66
премьер-министру
Спустя двадцать девять дней снова подаю
кн. 2, с. 47^19
послание премьер-министру
Учение о том, кто истинный учитель
Что, собственно, такое человек?
Что, собственно, есть Дао-Путь?
Я провожаю Мэн Дун-е. Посвящение
кн. 2, с. 49-53
кн. 2, с. 53-56
кн. 2, с. 9-10
кн. 2, с. 10-18
кн. 2, с. 28-30
Ханьский Вэнь-ди
Манифест о жалости к народу
Манифест Просвещенного монарха
кн. 1, с. 62
с обсуждением мер помощи населению
Манифест-призыв к обработке земли
Письмо, пожалованное Вэнь-ди, иль
кн. 1, с. 62-63
кн. 1, с. 63-64
Просвещенным государем,
южноюэскому царю Чжао То
кн. 1, с. 64-66
Ханьский Гао-ди
Декларация Высокого монарха при входе
на заставу
Манифест Высокого государя о поисках
кн. 1, с. 61
достойнейших ученых
кн. 3, с. 170-171
Ханьский Гуанъу-ди
Воинственный Блестящий государь
в Линьцзы благодарит Гэн Яня
кн. 3, с. 172
364

кн. 1, с. 176
Письмо к Цзы-лину
Ханьский У-ди
Манифест Воинственного монарха
о поисках талантов, особо выдающихся
людей	кн. 3, с. 173
Манифест государя о том, чтоб судить
и казнить всех тех, кто не будет достойных
своим поведеньем, почтительно¬
религиозным и честным, вперед
продвигать*	кн. 1, с. 105-106
Осенний ветер. Напевные строфы	кн. 1, с. 106-107
Ханьский Цзин-ди
Манифест Блистательного государя,
повелевающий двухтысячникам
лучше исполнять свои обязанности
кн. 3,с. 174-175
Ху Цюань
Доклад в запечатанном тайном пакете
Высокому сунскому предку
кн. 3, с. 176-181
Цао Чжи
Фея реки Ло. Поэма
кн. 1, с. 215-219
Цзоу Ян
Цзоу Ян в тюрьме своей пишет Лянскому
князю послание
кн. 1, с. 96-103
Цзун Чэнь
Ответ Ли И-чжану на письмо
кн. 3, с. 182-184
Цзэн Гун
На память молодым ученым
Письмо камергеру Оуяну
кн. 2, с. 207-208
кн. 2, с. 203-207
ЦзяИ
Вот в чем я укоряю Цинь
Записка о приведении государства
к миру и порядку
кн. 3, 185-190
кн. 1, с. 71-78;
кн. 3, с. 190-201
* Опубликовано ошибочно под названием «Манифест государя о том,
чтоб судить и казнить всех тех, кто не будет своим поведением, почти¬
тельно-религиозным и честным, вперед продвигать».
365

Ода памяти Цюй Юаня.
Предисловие автора
Цюй Юань
Гаданье о жилье
Отец-рыбак. Напевные строфы
Цянь Гун-фу
Земля сознающего долг перед ближним
Чао Цо
Чао Цо в докладе императору рассуждает
о ценности зерна
Чжан Пу
На памятном камне у могилы пяти человек
Чжан Хэн
Вернусь к полям. Поэма
Чжан Цзай
Моя исповедь. Надпись с востока
Моя исповедь. Надпись с запада
кн. 1, с. 78-80
кн. 1, с. 37-38
кн. 1, с. 38-39
кн. 2, с. 209-212
кн. 1, с. 81-85
кн. 3, с. 203-206
кн. 1, с. 196-197
кн. 3, с. 207
кн. 3, с. 207-209
Чжан Юнь-гу
Наставленье о троне — великом
сокровище
Чжао То
Ответ на письмо императора Вэнь-ди о том.
чтобы мне изменить императорский
титул свой
Чжоу Дунь-и
О том, как я лотос люблю
Чжугэ Лян
Первое представленье государю о выводе
войск на бой
Второе представленье государю о выводе
войск на бой
Чжунчан Тун
О довольной душе
Чэн И
Наставленье о действиях в мире
Наставленье о слове
Наставленье, как надо видеть
кн. 3, с. 210-214
кн. 1, с. 67-69
кн. 2, с. 282-283
кн. 1, с. 203-207
кн. 1, с. 207-210
кн. 1, с. 200-201
кн. 3, с. 215
кн. 3, с. 215
кн. 3, с. 216
366

Наставленье, как надо слушать
кн. 3, с. 216
Чэнь Ши-дао
В Павильоне воспоминаний
кн. 3, с. 217-219
Юань Хуан
Поэма о поэме
кн. 3, с. 221-227
Юань Хун-дао
Жизнь Сюй Вэнь-чана
кн. 3, с. 228-231
Юань Цзе
Славословие Великой Тан, восставшей
из руин
кн. 1, с. 293-294
Ян Юнь
Ян Юнь отвечает на письмо к нему
Сунь Хуэй-цзуна
кн. 3, с. 232-236
367

Литературно-художественное издание
ШЕДЕВРЫ КИТАЙСКОЙ
КЛАССИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ
в переводах академика
В.М, Алексеева
Неизданное
Художник Э.Л. Эрман
Технический редактор О.В. Волкова
Корректор И.К Чернышева
Компьютерная верстка Е.А. Пронина
Подписано к печати 14.08.12
Формат 84x1081/32. Печать офсетная
Уел. п. л. 19,3. Уел. кр.-отт. 19,8. Уч.-изд. л. 13,5
Тираж 1000 экз. Изд. № 8460. Зак. № 1142
Издательская фирма
«Восточная литература»
127051, Москва К-51, Цветной бульвар, 21
\У\У\У.У031Н1.Ш
ППП «Типография «Наука»
121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 6

ШЕДЕВРЫ КИТАЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ