Георгий Алексеевич Князев

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
АРХИВ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ФИЛИАЛ
Георгий Алексеевич Князев
АНИ
ВЕЛИКИХ
ИСПЫТАНИЙ
Дневники 1941-194$
Санкт-Петербург
«НАУКА»
2009

Князев Г. А. Дни великих испытаний. Дневники 1941—1945. — СПб.: Наука,
2009. — 1220 с.
ISBN 978-5-02-025213-4
Публикуемая рукопись дневников военных лет (1941—1945) директора Архива
АН СССР, историка и архивиста Георгия Алексеевича Князева (1887—1969), которая
хранится в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН, прежде никогда полностью
не издавалась. Ежедневные записи блокадного дневника Г. А. Князева включают не
только события частной жизни автора, что само по себе, учитывая условия блокады,
делает их уникальным историческим документом, но и содержат сведения о положе¬
нии на фронтах, быте и настроениях жителей города, работе Академии наук и ее
учреждений, комиссии по истории Академии наук. Г. А. Князев пишет, как спасали
архивы Пулковской обсерватории, Института русской литературы (Пушкинский Дом),
рукописное наследие умерших во время войны ученых.
Издание предназначается не только для историков, но и для самой широкой читаю¬
щей аудитории.
Ответственный редактор:
Н. П. Копанева
Подготовка текста:
А. Г. Абайдулова, О. В. Иодко, Н. П. Копанева, Н. А. Петрова,
Н. С. Прохоренко, А. В. Шурухипа, И. М. Щедрова
Примечания:
А. Г. Абайдулова, О. В. Иодко, Я. Я. Копанева, И. М. Щедрова
Рецензенты:
д. и. н. Н. А. Ломагин (Санкт-Петербургский государственный университет),
к. и. н. О. А. Барынина (Санкт-Петербургский филиал Архива РАН)
Рукопись подготовлена к публикации при поддержке
Российского гуманитарного научного фонда
в рамках научно-исследовательского проекта «Дни великих испытаний.
Война с Германией. Впечатления на моем малом радиусе.
Военные дневники Г. А. Князева (22.06.1941—28.08.1945)»
N9 04-01-00368а
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект N9 07-01-16143д
© Санкт-Петербургский филиал Архива
Российской академии наук, 2009
© Подготовка текста, вступительная статья,
указатели — авторский коллектив, 2009
ТП 2008-11-240	© Редакционно-издательское оформление.
ISBN 978-5-02-025213-4	Издательство	«Наука»,	2009

«ПИСЬМА ДАЛЬНЕМУ ДРУГУ»
«„К истории моего времени, точнее, к истории быта, к исто¬
рии переживаний больших и малых, великих и ничтожных со¬
бытий среднего русского интеллигента на малом радиусе в отре¬
зок времени до полустолетия” Вот краткое и подробное загла¬
вие моих записок... Может быть, еще проще — „Письма к
дальнему другу” <...> Не знаю. Последнее очень правильно.
Не столько записки, сколько письма, именно — неотосланные
письма <...> Письма для тех, кто будет жить после меня», —
так писал о своих дневниках в ноябре 1940 г. Георгий Алексее¬
вич Князев, историк, архивист и археограф. Имя его хорошо из¬
вестно старшему поколению ученых, работавших с документами
Архива АН СССР, которым он руководил. Кто читал «Блокадную
книгу» Д. Гранина и А. Адамовича, также знает Георгия Алек¬
сеевича по опубликованным в ней отрывкам из его дневниковых
записей.
Георгий Князев родился 3(15) марта 1887 г. в Петербурге
в семье Алексея Меркурьевича и Александры Яковлевны Кня¬
зевых, которые происходили «из крестьян Ярославской губер¬
нии». Отец, уйдя в отхожий промысел, занимался огородничест¬
вом, после революции 1905 г. служил приказчиком, а после 1917 —
и до 1930 г. — служащим в «колбасной мастерской». Умер Алек¬
сей Меркурьевич в 1935 г. Александра Яковлевна занималась до¬
машним хозяйством вплоть «до своей смерти в 1926 г.»1 Была в
семье еще дочь — Валентина, о которой Георгий Алексеевич пи¬
1 Краткая автобиография Князева Георгия Алексеевича (ПФА РАН.
Ф. 7. Оп. 3. Д. 171. Л. 7).
3

сал, что сведений о ней не имеет, так как она в 1918 г. вышла за¬
муж за поляка и «уехала с ним на его родину».
Учился Георгий Князев в 3-й гимназии, а с 1907 г. — в Пе¬
тербургском университете на историко-филологическом факуль¬
тете, диплом об окончании которого получил в 1916г., уже ра¬
ботая в Архиве Морского министерства. Вероятно, задержка с
защитой диплома произошла из-за болезни, о которой Геор¬
гий Алексеевич почти не пишет, а если и пишет, то вскользь. Так,
в личном листке по учету кадров в графе о пребывании за гра¬
ницей он указал, что в 1906 г. был в Берлине «с учебными и ле¬
чебными целями»2. Его болезнь имела сложное научное назва¬
ние — органическое заболевание центральной нервной системы
с резким спастическим парапорезом3. Болезнь позвоночника огра¬
ничивала возможности передвижения, особенно это сказывалось
с годами.
В 1913 г. Г. А. Князев поступил на службу в Архив Морско¬
го министерства вольнонаемным, а с получением университетско¬
го диплома был принят на государственную службу. Так опреде¬
лилась судьба — вся жизнь Г. А. Князева была связана с архивной
работой. Сам он, правда, по-иному расставлял акценты в своей
биографии. На первое место Георгий Алексеевич ставил свою
педагогическую деятельность: «Итак, главным, пожалуй, — пи¬
сал он в своем блокадном дневнике — в моей деятельности для
оправдания прожитой жизни я должен поставить свою педагоги¬
ческую работу; я педагог по природе, это призвание... Моей отду¬
шиной и истинным оправданием моей жизни была педагоги¬
ческая работа. Но ей я не мог отдать всю свою жизнь в те годы,
в которые мне пришлось жить. Слишком часто ломалась школа,
и я не мог со многим смириться, принять»4. Преподавать в шко¬
ле Князев начал с 1919 г. и очень дорожил своей работой. Ког¬
да в 1926 г. в вечерней школе для него не оказалось места, а днем
Георгий Алексеевич находился на службе в Архиве из школы при¬
шлось уйти. Этот уход Князев тяжело переживал: разрывалась
связь с молодежью.
Помимо школы были лекции на архивных курсах при Пет¬
роградском археологическом институте, где Князев читал в
1918719г. курс практического архивоведения и вел практиче¬
2 ПФА РАН. Ф. 7. Оп. 3. Д. 208. Л. 10.
3 Там же. Л. 27.
4 Запись от 27 января 1942 г.
4

ские занятия со слушателями курсов в Архиве Морского мини¬
стерства. Правда, сначала от этих лекций Георгий Алексеевич
отказался. Как он писал сам: «Мне предложено прочесть краткий
курс практического архивоведения при Археологическом инсти¬
туте. Взвесив все обстоятельства, я отказался. Слишком мало
осталось времени до начала лекций и трудно успеть подгото¬
виться за это время — это раз, а во-вторых, совместить службу и
чтение лекций для меня невозможно. Это будет полным раз¬
двоением и к тому же тяжело должно отразиться на моем здо¬
ровье. Все утро на службе, вечер в Институте и это при тепереш¬
них трудных условиях передвижения, когда извозчиков даже за
деньги нет, а трамваи не довозят меня ни до места службы, ни
до Института. Если же взять отпуск или получить командировку,
то без меня, бог знает, что натворят на службе. Я это чувствую»5.
Позднее призвание педагога привело Георгия Алексеевича в уни¬
верситет, где он преподавал с 1925 г.
Но основным жизненным поприщем стала для Г. А. Князе¬
ва архивная работа. В 1942 г. он писал: «Я создал за свою жизнь
два архива. Один в 1917—1926г[одах] — Исторический отдел
Морского архива, и другой в 1929—1941 г[одах] — Архив Акаде¬
мии наук»6. Придя в Морской архив в 1913 г., Георгий Алексеевич
через год начал работу по сбору документов по истории Гангут-
ской операции и подготовке их к печати7. В 1916 г. Г. А. Кня¬
зев был назначен заведующим историческим отделом XVIII в.
В том же году произошло важное событие в его жизни — он же¬
нился на своей коллеге по Архиву Марии Федоровне Ермоли¬
ной8, ставшей Георгию Алексеевичу женой, другом, помощни¬
ком, опорой на протяжении всей его жизни.
В марте 1917 г. Князев стал непосредственным и активным
участником создания Союза российских архивных деятелей9,
5 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 80. Л. 45 об., 46.
6 Запись от 27 января 1942 г.
7 Материалы по истории Гангутской операции. Петроград, 1914—
1918. Вып. I—IV.
8 Мария Федоровна Ермолина (1890—1990) окончила историко-фи¬
лологический факультет Казанского университета.
9 Союз российских архивных деятелей был создан по решению со¬
брания представителей крупнейших архивов, музеев, библиотек и других
научных учреждений и организаций в Петрограде 18 марта 1917 г. О дея¬
тельности Союза см.: Хорхордина Т. Я. История Отечества и архивы.
1917—1980-е гг. М., 1994.
5

учрежденным историками и архивистами во многом потому,
что после Февральской революции с ликвидацией ряда учреж¬
дений стали уничтожаться и их архивы. Необходимо было в
кратчайшие сроки принять законы, создать организации, ко¬
торые позволили бы спасти все то, что подвергалось унич¬
тожению.
В период 1918—1929 гг., с ходом архивной реформы, ме¬
нялись названия должностей, занимаемых Георгием Алексее¬
вичем в Морском архиве и Ленинградском отделении Центр-
архива. Но суть работы оставалась одна — не дать разрушить
то, что создано, и пытаться двигаться вперед. Все перипетии
жизненного пути архивиста Князева в эти годы требуют спе¬
циального описания и изучения10. Отметим лишь, что труд¬
ности военного и послевоенного времени, бедность, безденежье
Князев переносил стойко, но вот разрушение, казалось бы, не¬
зыблемых для него, «среднего русского интеллигента», понятий
нравственности и морали наблюдать было тяжело. В дневнике
Георгий Алексеевич отмечал: «Трудно писать, много грусти, раз¬
очарований. Много боли, слишком много боли. Слишком ощу¬
тительно понижение культурного уровня, моральное падение и
всюду ужас нищеты <...> Больнее всего эта гнетущая нищета и
пьянство <...> А кроме того, жестокая борьба за существование.
Разложение господствующей группы и угнетенное, порой невыно¬
симо тяжелое положение всех остальных» (1 сентября 1926 г.)11.
Тяготил Князева и стойко укоренившийся в привычной архив¬
ной жизни страх — страх за Архив, страх потерять работу,
страх быть арестованным. «Опять говорят о сокращении слу¬
жащих, — пишет он в 1926 г. — У нас только что сократи¬
ли 26 человек. И еще хотят сокращать. Ну, мы не „актуальное”
учреждение, а вот Электроток...»12 Впрочем, то же было и в
1930-е гг., когда Г. А. Князев перешел в Академию наук: «Ни¬
кто не был застрахован от внезапного, самого неожиданного
обыска. Ареста и безвестного исчезновения <...> Особенно были
тяжелы 1935, 1937 и 1938 годы. Прошлогодний (1939 г. — Я. К.)
процесс отчасти вскрыл, что большинство арестов у нас в Ака¬
демии было совершено по клеветническому доносу тех людей,
10 Об архивном деле в этот период и до 1980-х гг. см.: Хорхорди-
на Т. И. История Отечества и архивы. 1917—1980-е гг.
11 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 83. Л. 134.
12 Там же. Л. 31.
6

которым доверяла партия...», — писал Георгий Алексеевич в
1940 г.13
В июле 1929 г. в Ленинграде началась кампания по «чистке»
госаппарата. Началась она и в Академии наук. Комиссию по чист¬
ке аппарата Академии возглавил Ю. П. Фигатнер — член Пре¬
зидиума ЦК ВКП(б) и Коллегии Наркомата РКИ, член ВЦИК и
ЦИК СССР. Началось известное «академическое дело». По опуб¬
ликованным официальным данным, из 960 сотрудников Акаде¬
мии наук было уволено по чистке 648 человек: 128 штатных и
520 сверхштатных сотрудников14. 17 сентября 1929 г. на заседа¬
нии Президиума АН СССР рассматривался вопрос о замещении
вакансий в академических учреждениях. Оказалось вакантным и
место заведующего Архивом Академии наук. Занимавший его
с 1925 г. Алексей Сергеевич Путилов был уволен в ходе «чистки»
в августе 1929 г., потом арестован, а в 1931 г. приговорен к рас¬
стрелу15. На должность заведующего Архивом АН СССР был
утвержден сначала условно, «до окончательного согласования»16,
а с 1 октября 1929 г. постоянно Г. А. Князев. Начался новый этап
в жизни. «...Я нашел в себе силы со всей энергией и накопленны¬
ми знаниями устраивать Архив Академии. Всю свою душу без
остатка я отдал этому детищу. Все свои силы, все свои помыслы,
все свое время...»17, — вспоминал Георгий Алексеевич 27 янва¬
ря 1942 г.
Придя в академический Архив, Г. А. Князев из научно-вспо¬
могательного учреждения начал преобразовывать его в научно-
исследовательский институт. В 1933 г. вышла первая большая
коллективная работа — «Труды Архива АН СССР. Обозре¬
ние архивных материалов. Вып. 1», — которая вводила в науч¬
ный оборот уникальные документы, хранящиеся в академиче¬
ском Архиве. Эта работа при директоре Князеве шла по¬
13 Там же. Д. 94. Л. 61.
14 Брачев В. С. Русский историк Сергей Федорович Платонов. М.;
СПб., 1995. Ч. II. С. 306; Научный работник. 1930. Т. 1. С. 36. См. также:
Академическое дело. 1929—1931. Документы и материалы следственно¬
го дела, сфабрикованного ОГПУ Вып. 1. Дело по обвинению академика
С. Ф. Платонова. СПб., 1993.
15 Академическое дело. Вып. 1. Дело по обвинению академика
С. Ф. Платонова. С. XXVI, XLVIII.
16 Выписка из протокола заседания Президиума АН СССР от
17.IX.1929. § 52. ПФА РАН. Ф. 7. Оп. 3. Д. 208. Л. 1.
17 Запись от 27 января 1942 г.
7

стоянно, к ней привлекались крупнейшие ученые-специалисты.
До 1969 г. был издан 21 выпуск «Трудов» Архива, где пуб¬
ликовались обозрения фондов академического Архива, описа¬
ния документов личных фондов ученых, ученой корреспон¬
денции Академии наук XVIII в.18 В 1936 г. Президиум Акаде¬
мии наук присудил Г. А. Князеву ученую степень кандидата, а в
1960 г. —доктора исторических наук. Обе степени были при¬
суждены по совокупности трудов, без защиты. Сам Князев уче¬
ным себя не считал. Как-то в зимний блокадный вечер при све¬
те «лампадочки» Георгий Алексеевич сам себе задавал вопрос:
«Я не сделался <...> большим ученым... Почему? <...> Ученым
(теоретиком архивного дела и историком Академии наук) я стал
поневоле. <...> Ученость, связанная с сухостью, педантизмом, с
минимумом эмоциональности, не давала мне простора, связыва¬
ла, сковывала мою мысль. Но это только отчасти, а главное —
у меня не было природного таланта для ученого, не было надле¬
жащих условий в той семье, в которой я вырос, может быть, про¬
сто не хватило сил, достаточной памяти и умения синтезировать.
Я прекрасно анализирую, но синтез всегда откладываю. Поэто¬
му, как я уже отмечал, из меня выработался небольшой уче¬
ный-эрудит, собиратель...». «Странное дело, — признавался
Георгий Алексеевич, — я даже не люблю своих напечатанных
работ научных. Я почти никогда не перечитываю их и не люб¬
лю прочитывать даже по выходе. Мне все кажется, что это не то,
не то, чем я могу оправдывать свою жизнь»19. Впрочем, как
справедливо писал сам Князев, если бы давали степени за та¬
кие работы, как создание им двух архивов, то за исторический
отдел Морского архива, он должен был бы по полному праву по¬
лучить магистерскую степень, а за Архив Академии наук — док¬
торскую20. То, чем стал академический Архив сейчас, — это за¬
слуга Георгия Алексеевича Князева. То, чем он еще не стал,
а мог бы, не его вина — Георгия Алексеевича не стало 30 июня
1969 г.
Была у Г. А. Князева еще одна сфера деятельности, скрытая
от посторонних глаз, — писательство. Он называл себя «писате-
18 Список основных изданий о фондах Архива АН см.: Фонды и кол¬
лекции Санкт-Петербургского филиала Архива Российской академии наук.
Краткий справочник. СПб., 2004. С. 371—375.
19 Запись от 27 января 1942 г.
20 Там же.
8

л ем для одного себя»: «Ни одной строчки не напечатано мною
в этой области. А писал я всю жизнь! И мечтал страстно, мучи¬
тельно, как о недоступной возлюбленной, о том, чтобы быть писа¬
телем! Но я слишком был строг к себе и рано увидел, что перво¬
классным писателем быть не могу, а каким-то „эннописателем”
быть не только не хотелось, но и прямо страшно становилось.
Большого таланта для писательского ремесла, которое могло бы
превратиться в сверкающее золото образов и глубину небесную
мысли, у меня не было... Для [опознания этого у меня хватило
ума. Еще одно было обстоятельство: мне всегда было противно
„выдумывание, сочинительство”, мне хотелось „правды”, пре¬
ображенной огнем творчества. Вот почему я не сделался писа¬
телем»21.
Было у Георгия Алексеевича одно произведение, которое он
создавал всю жизнь, — его дневник. Первые записи были сделаны
в 1895 г. Восьмилетний мальчик писал о том, что произошло за
день, подписывая: «Сочинилъ гимназистъ Георгий А. Князевъ», —
и ставил дату22. В 1903 г. это уже были «материалы для психо¬
логической повести»23. В 1905 г. дневник юноши Князева имеет
эпиграф: «„Не печалься, что тебя не знают другие, но огорчайся
тем, что не знаешь самого себя” Конфуций»24. В 1940 г. Князев
написал о своих дневниках: «Скоро будет 50 лет, как я пишу их.
Первая моя запись относится к 1895 г. <...> Тогда я, правда, писал
не дальнему другу, а просто для себя, свои первые отображения
мира, потом, с 1900—1901 г., много писал также для себя, копался
в себе, анализировал, рефлектировал. Создавал формулы, искал
смысла жизни, боролся с просыпавшейся страстью, тосковал по
любви, гармонической любви, духовно-плотского слияния с жен¬
щиной <...> Записки за те годы очень личные, но и тогда проскаль¬
зывают мысли, переживания, как отображения событий 1905 г.,
реакции и т. д. Тогда записки стали перемежаться с письмами
к живым друзьям. Некоторые оставались непосланными. <...>
И потом я стал продолжать писать свои письма. Никому не от¬
сылал — письма к моему, неведомому мне, дальнему другу. <...>
Записки или письма стали принимать характер материалов для
истории своего времени, на моем пространстве, на ничтожном
21 Там же.
22 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 67. Л. 8.
23 Там же. Д. 70.
24 Там же. Д. 72.

отрезке, преломленные моим сознанием и сознанием окружаю¬
щих меня»25.
Мысль о том, зачем пишется дневник, нужен ли он, волновала
его автора постоянно; об этих сомнениях читатель прочтет и в
дневниках военных лет. Князев рассматривает себя не как актив¬
ного участника событий, а как наблюдателя, зрителя, смотрящего
на «мир как бы из окна своей комнаты, из-за занавесок»26. До¬
стоинством своих записей он считал их искренность. В 1926 г. он
записал эпизод разговора со своей ученицей, уже закончившей
университет. Речь зашла о дневниках, о которых Князев сказал,
что будет просить отдать их в Публичную библиотеку после его
смерти. Собеседница предположила, что их со временем опубли¬
куют, а автора подвергнут критике. Его вопрос: «За что?» — остал¬
ся без ответа, и Георгий Алексеевич ответил на него сам: «За то,
что мягкотелый интеллигент»27. В 1940 г. он писал: «Не буду
сдерживать себя, чтобы не утратить искренности, пусть иногда
переходящей в наивность. Я пишу то, что никто не будет читать
при моей жизни. Поэтому мне нечего приукрашивать, обвинять,
оправдывать. Лицо я не историческое и не связан кровно с буду¬
щим. Детей у меня нет. Когда я умру — мне совершенно безраз¬
лично, что обо мне подумают, скажут другие. И потому — полная
свобода, не боясь никаких призраков, не лишая себя и лирики»28.
Что волновало Князева, так это отбор событий для записей.
В дневниках появляются суждения о большом и малом радиусах.
Малый радиус — это жизнь самого Георгия Алексеевича и тех,
кто его окружает. В 1922 г. Князев записал: «Сюда вносилось
только то, что попадало в мой кругозор <...> Поэтому сведения
о многом здесь очень не полны <...> Задача моя не в том, чтобы
дать историю или воспоминания (мемуары) о всем пережитом,
это сделают другие лучше меня. Оставляя совершенно не пере¬
деланными свои первоначальные заметки, я тем самым, думаю,
сохраню непосредственность их и все особенности переживае¬
мого момента»29.
25 Там же.	Д.	94.	Л.	57—58.
26 Там же.	Д.	81.	Л.	1.
27 Там же.	Д.	83.	Л.	117.
28 Там же.	Д.	94.	Л.	60.
29 Князев Г. А. Из записной книжки русского интеллигента за время
войны и революции 1915—1922 / Подг. текста, предисл. и примеч.
А. В. Смолина // Русское прошлое. 1991. Кн. 2. С. 100.
10

Имеют ли смысл его записки? Вопрос этот не был случаен
для Георгия Алексеевича, который в своей деятельности искал
оправдания своей жизни. Вот одна из записей, сделанная им 7 сен¬
тября 1940 г.: «Наше время великих событий, перестройки мира
и маленьких, слишком маленьких событий личной, общественной
жизни, как фон, как „грунтовка” для этих событий <...> О боль¬
ших событиях будут писать исторические личности — политики,
полководцы, дипломаты, участники событий <...> О мелких со¬
бытиях пишут мало и их, как „злободневные”, забывают. Я не
участник великих событий, я только свидетель их. Я историк мел¬
ких фактов, того, что встречаю на моем малом радиусе»30. Од¬
нажды потребность в ежедневном писании Георгий Алексеевич
определил для себя так: «Беседую с самим собой и представляю
себе какого-то „дальнего друга”. <...> Может быть, причина этому
моя замкнутость, необходимость прорвать этот круг отграничен¬
ное™, высказать свое мнение, дать какому-нибудь событию свою
оценку. Так или иначе — пишу»31.
Во время Великой Отечественной войны Г. А. Князев вел за¬
писи практически ежедневно на листах бумаги, складывая их в
обычные папки для тетрадей. Хронологически дневники охва¬
тывают период с 22 июня 1941 г. по 28 августа 1945 г. До 12 авгу¬
ста 1942 г. Г. А. Князев с Марией Федоровной оставались в Ле¬
нинграде. 12 августа в 6 утра самолетом они были переправлены
в Москву, а 26 августа поездом уехали в Боровое, в Казахстан,
куда были эвакуированы многие ученые. В Ленинград они возвра¬
тились из Москвы 2 июня 1944 г.
Принцип отбора информации для дневниковых записей и в
военные годы постоянно волновал их автора. Прямая фиксация
увиденного и непосредственность восприятия оставались не¬
изменными при ведении подневных записей и в годы Великой
Отечественной войны — вплоть до эвакуации в Казахстан. Запи¬
си, сделанные в Боровом, Г. А. Князев оценивал как отрывочные,
случайные и неинтересные32. Так же критически автор относился
и к своим московским дневникам: «Плохо велись мои записки в
Москве, не было „стержня”...»33. Несмотря на голод, холод, арт¬
обстрелы, близость смерти во время ленинградской блокады, а
30 Там же. Д. 94. JI. 9.
3> Там же. Л. 151.
32 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. 12 сентября 1942 г.
33 Там же. Д. 109. Л. 29.
11

также испытываемый страх за родину, за Архив, с 22 июня 1941 г.
по август 1942 г. Георгий Алексеевич вел свои записи в Ленин¬
граде ежедневно, и это дневник человека активного, если не фи¬
зически, то интеллектуально.
Эвакуация в поселок Боровое в Казахстане, давшая, каза¬
лось бы, личную безопасность, сытую жизнь, произвела тяжелые
перемены в настроении и душевном состоянии Георгия Алек¬
сеевича. Отрыв от работы в Архиве привел к ощущению собствен¬
ной ненужности. Записи в дневнике стали нерегулярными, от слу¬
чая к случаю. Интересно, что похожее состояние переживал не
один Князев. Так, академик И. Ю. Крачковский, уже будучи тя¬
жело больным, вынужден был в июле 1942 г. покинуть Ленин¬
град, но, оказавшись в Москве, переживал похожее состояние апа¬
тии: «...с отъездом из Ленинграда, — писал он, — какой-то нерв
у меня вынут, и я все не могу ни на чем сосредоточиться»34.
Дневник Г. А. Князева — произведение не литературно-бы¬
тового жанра, а исторический документ. Надо отметить, что за
последние годы, уже после выхода в свет «Блокадной книги»
Д. Гранина и А. Адамовича, издано значительное число дневни¬
ков блокадных лет. Однако количество подобных публикаций не
обесценивает ни то, что уже издано, ни то, что еще необходимо
ввести в научный оборот. Повседневные датированные записи,
фиксация «только что» произошедшего, «только что» прочув¬
ствованного сопряжены у Князева с предельной искренностью,
откровенностью описаний. Именно эта особенность дневника
Георгия Алексеевича, придает ему подлинность и достоверность
исторического документа. Однако, чтобы дневник приобрел та¬
кое значение, важна и личность его автора. В нашем случае собы¬
тия даны в освещении историка, человека с аналитическим скла¬
дом ума, с потребностью философского осмысления происходя¬
щего. И в то же время для читателя не менее важно и то, что, какие
бы события ни описывались, они преломляются в дневниковых
записях через призму чувств и настроений конкретного живого
человека.
Рукопись дневников названа автором «Дни великих испыта¬
ний. Война с Германией. Впечатления на моем малом радиусе».
Сохранение баланса между описанием важнейших мировых со¬
бытий (большой радиус) и происходящим рядом (малый радиус)
34 Цит. по: Долинина А. А. Невольник долга. СПб., 1994. С. 329.
12

постоянно волнуют Г. А. Князева. К написанию дневников он
подходит, по его собственным словам, «как честный бытопи¬
сатель-летописец». Для описания событий «большого радиуса»
Георгий Алексеевич использовал, но с большой осторожностью,
радио и газеты. Он писал: «...чаще всего остаются отзвуками ми¬
ровых событий лишь газеты. Но документ этот крайне своеобраз¬
ный, и историю по ним не напишешь». Понимая политическое
значение газет, Князев, как профессиональный историк, не мог
не осознавать, что газета «умело, как нужно, освещает [события],
точнее, информирует о них, и молчит о том, о чем не нужно го¬
ворить, потому что это дезорганизует волю масс». «Правда, —
как он пишет, — взамен этого масса питается слухами, иногда
самыми фантастическими, нелепыми. Слухи эти сильнее и мо¬
гучее, чем газеты»35. В дневниках Георгий Алексеевич не толь¬
ко пересказывает газетную информацию, но часто вкладывает
в папку с дневниковыми записями целые страницы из газет —
чаще всего это «Ленинградская правда» и, конечно, ее номер от
22 июня 1941 г. — или вклеивает газетные вырезки. Так, 19 июля
1941 г. Князев вклеил в дневник вырезку из газеты с обращением
Московского общества испытателей природы (президентом его
был академик Н. Д. Зелинский, вице-президентом — академик
В. И. Вернадский) «К ученым естествоиспытателям Великобри¬
тании»36, там же вклеена фотография «После бомбардировки в
Лондоне» и т. д. Сохраняя информацию из газет, он даже заводит
отдельную «рубрику» — «Документы „прогресса”», вклеивая в
дневник фотографии со свидетельствами фашистского варварст¬
ва. 12 августа 1941 г. это иллюстрация из «Огонька» с подписью:
«Памятник английскому поэту Мильтону, разрушенный бомбой
гитлеровских бандитов»37.
Профессиональный историк-архивист сказывается в авторе
дневника и тогда, когда он наклеивает на лист тетради билет на
получение обеда в академической столовой, отмечая при этом,
что за каждое кушанье вырезают талон из продовольственной кар¬
точки. Сама же еда в столовой по качеству не была эквивалентна
хлебу, поэтому, как пишет Князев, этот билет превратился в «би¬
лет смерти от истощения»38. Рядом — остаток карточки на хлеб
35 Там же. Д. 105. Л. 14.
36 Там же. Д. 95. Л. 86. 1941.07.19.
37 Там же. Л. 154.
38 Там же. Д. 96. Л. 231.
13

за декабрь 1941 г. с подписью: «Выдавалось по 125 граммов на
день»39. Вложены в дневник и несколько писем (например, письмо
с фронта А. М. Черникова, сотрудника Архива АН СССР), копии
писем, отправленных самим Князевым или Марией Федоровной.
Источником ежедневных записей были в первую очередь соб¬
ственные наблюдения. События личной жизни, переживания,
Г. А. Князев описывает с большой сдержанностью, считая, что это
вряд ли может заинтересовать «будущего читателя». Для исто¬
рии важно, по его мнению, «не <...> только оторванная личная
жизнь, а связанная, спаянная с событиями величайшей значи¬
мости». Но в то же время автор подчеркивает, что честно зано¬
сит в свои записки все, что видит. «И эти „детали” нашего быта
имеют право на свою регистрацию историка-бытописателя», —
пишет он40.
Дневники Г. А. Князева — это история жизни и быта ленин¬
градцев в годы блокады. Описывая начавшиеся обстрелы города,
Князев дает даже схематичный рисунок Университетской набе¬
режной с указанием места, куда падали бомбы41. День ото дня
отмечая изменения на улицах города, сокращение видов транспор¬
та на Васильевском острове, на Невском проспекте, Князев в один
из дней записывает: «Смерть от голода и истощения смотрит нам
в глаза. На моем пути остался один вид транспорта — салазки, и
на них дрова или гроб...» О сокращении норм выдачи хлеба, от¬
сутствии других продуктов автор записей информирует скупыми
строками: «1942. 11 января. Воскресенье. Окончилась очень тяже¬
лая неделя для ленинградцев. За всю неделю не было выдано про¬
дуктов за январь, кроме хлеба и довыдачи за декабрь не получив¬
шим продуктов за вторую и третью декабрьскую декаду».
Как директор академического учреждения, Князев вместе
с профоргом Архива борется за увеличение пайка для кандида¬
тов наук, которые имели его меньше, чем другие работники, на¬
пример уборщица. Но в увеличении пайка кандидатам наук отка¬
зано. «Что же им остается — умирать?» — передает слова жен¬
щины-профорга Князев. «Возможно, что и умирать», — такой
ответ получает она в Обкоме Союза высшей школы и научных
учреждений. «Вот так, — пишет в дневнике Князев, — „канди¬
39 Там же. Л. 232.
40 Там же. Д. 105. Л. И.
41 Там же. Д. 96. Л. 64 об.
14

даты наук” превратились в действительных кандидатов... на
смерть от голода и истощения».
В дневнике находят место талантливо созданные, образные
портреты города и горожан, рисующие трагическую картину бло¬
кадного Ленинграда: «Холодный, морозный, но безветреный день.
Ехал домой в сумерках. За Невой вспыхивали изредка багровые
вспышки, и где-то далеко и глухо через несколько секунд слышал¬
ся гул орудийного выстрела. Сумерки и дымка от мороза над Не¬
вой скрыли тяжелые и легкие раны на зданиях по набережным.
Иней сделал седыми моих древних друзей — сфинксов, иней разу¬
красил деревья в Румянцевском саду, у дворца князя Меншикова.
Невольно остановился и любовался красотой родного многостра¬
дального города. Стоял и смотрел на дивную панораму сказочно
прекрасного Ленинграда. Пустынно было на набережной, только
по главной магистрали через Николаевский мост двигались тран¬
зитные пешеходы — мужчины с поднятыми воротниками в штат¬
ском, или в шапках-ушанках военные, женщины в платочках, в по¬
лупальто и в коротких юбках, из-под которых чуть не до самых
ступней спускались шаровары. Это теперь модно»42.
То, что раньше казалось немыслимым, становилось обыден¬
ностью: «А. И. Андреев говорит, что у них в районе Обводно¬
го канала против дома, в котором он живет, вот уже несколько
дней лежит умерший человек, которого некому убрать. Через мост
им. Лейт[енанта] Шмидта, как по главной магистрали, соединяю¬
щей остров с центральными частями города, каждый день дви¬
жется ручной транспорт: дрова, поклажа. Теперь на набережной
прибавилась носка воды, и, как всегда, через мост везут покой¬
ников — теперь чаще без гробов, в виде обернутых тряпками му¬
мий. Все это становится нашим бытом! Да, да, бытовым явлением,
привычным, обыкновенным»43.
Дневники Г. А. Князева сохранили свидетельство деятельно¬
сти Академии наук в Ленинграде в блокадные дни. Прежде все¬
го — спасения и эвакуации архивных, музейных и библиотеч¬
ных ценностей. Неорганизованность, суета первых военных ме¬
сяцев волновала и раздражала директора академического Архива:
он помнил эвакуацию 1918 г. Спасти старались все, что можно
было спасти. Так, как сообщает Г. А. Князев, из опасения послед¬
42 Там же. Д. 105. Л. 8.
43 Там же. Л. 82.
15

ствий бомбежек, была законсервирована по инициативе Отдела
охраны памятников знаменитая мозаика М. В. Ломоносова «Пол¬
тавская баталия», находящаяся в Главном здании Академии наук
в Ленинграде. Она была закрыта «марлей и рубероидом. Пос¬
ле чего заложена кирпичной стеной»44. Однако вскоре после на¬
чала блокады силой взрывной волны были вышиблены «почти
все стекла в Главном здании Академии наук, в старинном здании
Кунсткамеры, в многострадальном Зоологическом музее и впер¬
вые за три месяца бомбежки четыре стекла у нас в Архиве»45. Но,
как свидетельствует Князев, даже в самые тяжелые дни Акаде¬
мия не прекращала работу: «1942. 6 января. Вторник. На науч¬
ном заседании Комиссии по истории Академии наук я сделал
доклад „К истории замещения академических кафедр за все вре¬
мя существования Академии (1725—1941)” Заседание проис¬
ходило под председательством академика И. Ю. Крачковского.
Присутствовали: А. И. Андреев, Л. Б. Модзалевский, П. М. Сту-
лов, М. В. Крутикова и другие»46. 25 декабря 1941 г. в Доме уче¬
ных состоялось «заседание, посвященное памяти Витуса Берин¬
га, погибшего 200 лет тому назад на острове, носящем теперь его
имя». С докладом выступил А. И. Андреев, другой докладчик —
Чаев «заболел от истощения»47.
Несомненно, дневники Г. А. Князева являются уникальным
документом и для истории Архива Академии наук. Большинст¬
во фактов, касающихся работы Архива, судеб его сотрудников,
не зафиксированы в других источниках. Даже один-два приме¬
ра подтверждают справедливость сделанного заключения: «1942.
8 января. Четверг. В читальном зале Архива Лосева сколачивает
два гроба — для С. А. Шахматовой и ее сына. Думал ли я, что уче¬
ный секретарь „по совместительству” сделается гробовщиком!»48
И еще одна дневниковая запись: «Прошел сегодня по хранили¬
щам Архива. Темно, как в склепе, и холодно, мороз 5—7 градусов.
Смотрел на ряды полок с архивами академиков, их рукописями,
корреспонденцией. Сколько забот и любви было вложено в рабо¬
ту над систематизацией и описанием их! Зашел в свой давно
оставленный служебный кабинет-музей, с портретами, с релик¬
44 Там же. Д. 97. Л. 96.
45 Там же. Л. 148.
46 Там же. Л. 17.
47 Там же. Д. 97. Л. 204.
48 Там же. Д. 105. Л. 22.
16

виями прошлой деятельности Академии. Окна забиты фанерой...
На столе лежат гранки с главами по истории Академии, ящики
с карточками... На всем пыль, и все холодное как лед. В читальном
зале опилки и сколачиваемый гроб из двух ящиков... Это Архив
Академии наук Союза Советских Социалистических Республик
в январе 1942 года»49.
Но Архив работал: принимал на хранение архивы ученых,
умерших, эвакуирующихся и пытающихся спасти свои рукописи.
И это несмотря на то, что сотрудников становилось все меньше и
меньше, а оставшиеся с трудом передвигались. «Сижу я теперь
в одном из запасных помещений Архива, в западной башне высту¬
па старого Таможенного здания — теперь Зоологического инсти¬
тута, — пишет Князев. — Работалось хорошо, но было холодно,
особенно с ног. Лосевой сегодня не было — выходная. Травиной
не было: она хлопочет о восстановлении утраченных карточки
и паспорта. Орбели не было — слаба; Модзалевского не было...
А те, кто были, грелись у плиты в 12-й проходной комнате или
стояли в очереди в столовой: пожелтевший Стулов, беспокойная
Крутикова, не человек, а тень Цветникова и двое дежурных —
исхудавшая, как щепка, Беркович и Костыгова, которой сегод¬
ня особенно нездоровится. Таков личный состав Архива в янва¬
ре 1942 года»50. 12 марта 1942 г. Т. К. Орбели и П. М. Стулов
умерли.
В дневнике Г. А. Князева читаем о судьбах ученых, ленин¬
градцев, соседей и знакомых Георгия Алексеевича в годы бло¬
кады: «В нашем доме сегодня четыре покойника. Умерли вдова
академика Ф. И. Успенского, бывший дворник Курда, академиче¬
ский работник Зайцев и пришедший в квартиру № 6 (против нас
по нашей лестнице) гость». Об А. И. Андрееве, одном из вид¬
нейших специалистов в СССР по истории Сибири, Князев пи¬
шет, что всю осень и зиму 1941/42 г. он «неослабно трудился
над своими очередными темами, в особенности по истории Бе-
ринговской экспедиции. В декабре в заседании, посвященном па¬
мяти 200-летия смерти Беринга, прочел доклад о нем. Написан¬
ную статью на ту же тему сдал в „Морской сборник” Осенью его
квартира (комната) была дважды разгромлена взрывной волной.
Комнату пришлось менять, и в новой также были выбиты стекла.
49 Там же. Л. 25—26.
50 Там же.
17

Окна и тут пришлось заделать фанерой. Все эти испытания не сло¬
мили силы его духа и трудоспособности. Сегодня он дежурный
по Архиву. Не понравился мне его вид: желто-зеленый цвет лица,
усталые глаза. „Ну, как Вы живете?” — спросил я его (в Архиве
он теперь с моего разрешения бывает раз в неделю). —, Дух бодр,
но вот плоть немощна, начинает сдавать” Ко мне на третий этаж
он не поднялся, поберег, видно, свои силы, и я ничего более о
его жизни и научной работе не узнал»51. Как бы оправдываясь
в том, что пишет не всегда о значительных исторических фак¬
тах, Г. А. Князев замечает: «Я пишу о тех людях, которые меня
окружают, близких мне по работе в Академии наук и некото¬
рых моих сослуживцах и подчиненных. Задача моя — просто и
четко отразить, как небольшой наш коллектив переживает эти
страшные дни»52.
В страшном январе 1942 г. Князев составил целую прог¬
рамму развития Архива: комплектование, справочный аппарат,
строительство нового здания, должностные обязанности сотруд¬
ников и т. д. 14 марта 1943 г., находясь уже вдали от родного
Архива, Георгий Алексеевич в своем дневнике отметил важную
для него дату — тридцатилетие служебной и научной деятель¬
ности: «Тридцать лет, отданных одной специальности, — архив¬
ному делу! Неблагодарному делу. И вот судьба оторвала меня
от него...»53
Помимо событийного ряда дневники ценны записями раз¬
мышлений их автора, позволяющими проследить осмысление
происходящего русским интеллигентом: «Не мог заснуть. Для че¬
го, зачем? Зачем они умирают, для чего мы страдаем? Чтобы тор¬
жествовали немцы или англичане, американцы или японцы,
итальянцы или французы? Но это значило бы только то, что пожи¬
рание одних другими будет продолжаться бесконечно! И страда¬
ния людей тоже Я не принимаю никакую войну, кроме войны
против войны»54.
Дневники военных лет заканчиваются Г. А. Князевым в
августе 1945 г.: «Страница истории перевернута <...> И где мне
поставить точку по военному периоду? Написано немало, но пос¬
ле того, как я покинул Ленинград в августе 1942-[го], мои запис¬
51 Там же. Д. 105. Л. 42.
52 Там же. Л. 43.
55 Там же. Д. 108. Л. 33.
54 Там же. Д. 105. Л. 1.
18

ки крайне отрывочны. Может быть, кому-нибудь и пригодятся.
Буду вести их и дальше. Не могу не вести их, потому что они дают
мне осмысление происходящего, ставят вопросы, регистрируют
факты, мысли и впечатления...»55.
Рукопись дневников Г. А. Князева хранится в Санкт-Петер¬
бургском филиале Архива РАН (СПФА РАН). Машинопись запи¬
сок за период с 1915 по 1922 г. была передана их автором амери¬
канскому ученому Фрэнку Голдеру и ныне хранится в Архиве
Гуверовского института войны, революции и мира Стэндфорд-
ского университета56. Часть дневников за период с 1914 по 1922 г.
была опубликована А. В. Смолиным в альманахе «Русское про¬
шлое»57. Отдельные фрагменты дневниковых записей военных
лет, как уже было сказано, были использованы Д. А. Граниным и
А. Адамовичем при написании «Блокадной книги». При публи¬
кации своей книги Гранин и Адамович пользовались машино¬
писью, предоставленной им Марией Федоровной Князевой.
Дневники военных лет хранятся в Архиве в рукописи и ма¬
шинописи и составляют 10 папок (Ф. 929. Оп. 2. Д. 95—110). Ма¬
шинописный текст с авторской правкой (в основном исправле¬
ния опечаток) сформирован в 6 папок (архивных дел). На пе¬
чатной машинке напечатаны дневниковые записи до 11 августа
1942 г. Описание каждого дела, как рукописи, так и машинопи¬
си, дано в примечаниях к тексту. Там же указан способ воспроиз¬
ведения текста в рукописи — чернила или карандаш.
При публикации за основу нами взят рукописный текст за¬
писей. Проведенная сверка машинописи как последнего списка,
отражающего работу автора над текстом, с рукописью показала,
что эти тексты почти не отличаются друг от друга. Те редкие
встречающиеся изменения, которые несут смысловую нагрузку,
оговариваются нами в примечаниях.
Рукопись дневников по сравнению с машинописью имеет
многочисленные приложения — газетные и журнальные вырезки.
55 Там же. Д. 110. Л. 96.
56 См. об этом предисловие А. В. Смолина к публикации записок: Рус¬
ское прошлое. 1991. Кн. 2. С. 97.
57 Князев Г А. Из записной книжки русского интеллигента за
время войны и революции 1915—1922. С. 97—199; Он же. Из запис¬
ной книжки русского интеллигента за время войны и революции (1918) /
Подг. текста и коммент. А. В. Смолина // Русское прошлое. 1993. Кн. 4.
С. 35—149.
19

Эти вложенные в тетради или приклеенные на страницах дневни¬
ков дополнения к записям во многих случаях использованы нами
в качестве иллюстраций. Место их расположения в рукописи ого¬
варивается в примечаниях.
Текст дневников публикуется в соответствии с существую¬
щими правилами издания исторических документов нового и но¬
вейшего времени58 — по современным правилам правописания.
Стилистические и языковые особенности подлинника сохранены,
хотя Г. А. Князев неоднократно писал, что предоставляет воз¬
можность внесения подобных и иных исправлений: «...стилисти¬
ческие и редакционные промахи всегда можно исправить»59. Или:
«Дорогой мой дальний друг, читатель этих листков, ты выбе¬
решь, что не теряет своего значения и ценности, а остальное про¬
пустишь и выкинешь. А поэтому я даю себе свободу помещать
здесь все, что считаю необходимым запечатлеть не только из на¬
стоящего, но и из прошлого».
Иноязычные слова и фразы, встречающиеся в дневниках, вос¬
производятся на языке оригинала, а их перевод дается в приме¬
чаниях. Авторские вставки отдельных слов, зачеркивания огова¬
риваются в текстуальных примечаниях — в тех случаях, если они
несут смысловую нагрузку. Приписки, сделанные автором на по¬
лях, даются в издании как продолжение текста рукописи. Опис¬
ки автора (перестановки или пропуск букв, повторное написание
слогов или слов) при публикации были устранены и особо не ого¬
вариваются. Описки в датах исправляются, но при этом оговари¬
ваются в примечаниях. Пропущенные в тексте и восстановленные
по смыслу слова, фамилии, даты воспроизводятся в квадратных
скобках.
В публикуемых дневниках нет унификации в написании дат
записей. До отъезда из Ленинграда Георгий Алексеевич вел счет
дням войны, указывал не только дату, но и день недели. В редких
случаях пропуска день недели восстановлен нами в квадратных
скобках. Находясь в Боровом, Москве, Г. А. Князев этого прави¬
ла фиксации дат в дневнике уже не придерживался, не только не
указывая день с начала войны, но не всегда указывая и день запи¬
си. Эта особенность авторской датировки несет важную смысло¬
вую нагрузку и поэтому оставлена нами без изменений.
58 Правила издания исторических документов в СССР. М., 1990.
59 Запись от 30 декабря 1941 г.
20

Сокращенно написанные слова, если они не являются об¬
щепринятыми сокращениями, воспроизводятся полностью. Вос¬
становленные части слов заключены в квадратные скобки. Пол¬
ное написание сокращенных названий организаций, учреждений,
должностей, а также часто повторяемых сокращенных и нерас¬
крытых в публикации слов приводится в «Списке принятых со¬
кращений». Имя Марии Федоровны Князевой обычно записывает¬
ся в дневниках через инициалы — М. Ф. При публикации текста
они нами не раскрываются, поскольку такое написание имени
жены на протяжении всего дневника придает записям Г. А. Кня¬
зева особую стилистическую окраску. Авторские подчеркивания,
круглые скобки в тексте сохранены. Встречающиеся в дневниках
подстрочные примечания самого Г. А. Князева выделены курси¬
вом и сопровождаются отметкой — примеч. авт.
Публикация текста дневниковых записей сопровождена при¬
мечаниями и указателем имен. При комментировании хроники
событий Второй мировой и Великой Отечественной войн нами
использованы, помимо указанных в примечаниях, такие работы
как «Всемирная история»60 и «СССР в Великой Отечественной
войне 1941—1945 гг.»61.
Аннотации в именном указателе разные по объему приве¬
денных в них сведений: об известных писателях, поэтах, обще¬
ственных и политических деятелях дана самая общая инфор¬
мация, о других лицах по возможности даны более подробные
биографические сведения, помогающие читателю в понимании
содержания текста дневников. К сожалению, нам удалось устано¬
вить даты жизни не у всех упоминаемых в дневниковых записях
лиц. Мы будем благодарны читателям за любую дополнительную
информацию о героях дневников Г. А. Князева.
Сотрудники СПФА РАН, готовившие к публикации дневники
военных лет Георгия Алексеевича Князева, признательны всем,
кто помогал в ходе этой очень непростой работы советом, де¬
лился знаниями, просто поддерживал добрым словом. Мы бла¬
годарны нашим нынешним и бывшим коллегам по академическому
Архиву в Петербурге и Москве: Антонину Николаевну Анфертье-
ву, Надежду Федоровну Бабиеву, Ольгу Александровну Бары¬
нину, Юрия Абрамовича Виноградова, Ирину Николаевну Ильи¬
60 Всемирная история: В Ют. М., 1965. Т. 10.
61 СССР в Великой Отечественной войне 1941—1945. Краткая хро¬
ника. М., 1970.
21

ну, Михаила Юрьевича Киселева, Тамару Ивановну Лысенко,
Нину Яковлевну Московченко. Мы признательны чл.-кор. РАН
Петру Григорьевичу Гайдукову (Институт археологии РАН),
д. и. н. Никите Андреевичу Ломагину (Санкт-Петербургский го¬
сударственный университет) за их поддержку и понимание важ¬
ности для исторической науки публикации дневников Г. А. Кня¬
зева. Отдельные слова благодарности за доброжелательность и
помощь — Валентине Иосифовне Капусте (Библиотека Дома жур¬
налистов), Ирине Робертовне Бубновой, Евгении Владимиров¬
не Лемешко (Гостиничный комплекс «Наука»), Ирине Александ¬
ровне Никитиной (Архив ГУП «Ритуальные услуги»).
Н.	П. Копанева

22 июня 1941
It августа 1942
АНИ великих испытаний
ВОЙНА с Германией
ВПЕЧАТЛЕНИЯ
на моем малом радиусе

ДНИ ВЕЛИКИХ ИСПЫТАНИЙ1
День первый.
1941. 22 июня. Воскресенье.
Итак, совершилось.
По радио передали речь В. М. Молотова о нападении на Со¬
ветский Союз Германии2. Война началась в 4 V2 часа утра напа¬
дением германской авиации на Витебск, Ковно, Житомир, Киев,
Севастополь. Есть убитые. Советским войскам дан приказ отбить
врага, выгнать его из пределов нашей страны. И дрогнуло серд¬
1 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. 188 л. Автограф. Чернила. На папке,
в которую вложена рукопись, надпись рукой Г. А. Князева: Князев Геор¬
гий Алексеевич. Дни великих испытаний. 1941 год. Война с Германией. Впе¬
чатления на моем малом радиусе. Автограф. «Дневники». Приложение:
2 л[исьма] с фронта от А. М. Черникова и Н. Князева. 1941. 24 июня—5 ав¬
густа. Но записи начинаются с 22 июня 1941 г. и в этой папке заканчивают¬
ся 20 августа 1941г. Рукопись соответствует машинописи: ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 98. 176 л. На папке с машинописью запись: Князев Геор¬
гий Алексеевич. В осажденном Ленинграде. Дневники. 1941 г. 22 июня—
5 сент[ября]. После заголовка «Дни великих исцдотаний» идет запись:
1941 год. Война с Германией. Впечатления на моем малом радиусе. Геор¬
гий Князев. Ленинград. Васильевский остров. Сто пятьдесят первых дней
войны. Ошибка Г А. Князева.
2 22 июня 1941г. В. М. Молотов выступил с обращением к граж¬
данам СССР, в котором говорилось, что в этот день «в 4 часа утра,
без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объяв¬
ления войны, германские войска напали на нашу страну». Речь заканчи¬
валась словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за
нами» (Молотов В. М. Выступление по радио заместителя председате¬
ля Совета народных комиссаров Союза ССР и народного комиссара ино¬
странных дел тов. В. М. Молотова 22 июня 1941 года. М., 1941. С. 8).
25

це. Вот он, тот момент, о котором мы боялись даже думать. Впе¬
реди... Кто знает, что впереди!
По радио звучат из Москвы марши, патриотические песни.
На дворе солнечно; какая-то женщина развешивает белье, детиш¬
ки играют как ни в чем не бывало. Соседка, старушка, зашла, блед¬
ная, молчаливая. Прослушавши речь Молотова, ни слова не гово¬
ря, пошла обратно к себе, предупредив только, что окна должны
быть вечером очень хорошо затемнены. Приходили от коменданта
предупредить об этом.
Вспоминаю 19 августа 1914 года... Начавшаяся тогда война
была далеко. Теперь она везде. Может быть, сегодня ночью уже
прорвутся к нам вражеские самолеты.
По радио — марши.
Жизнь моя больше не принадлежит мне. Всё родине, толь¬
ко ей. Но что я могу сделать!.. Спокойно работать, работать. Вот и
сейчас я сижу дома, не зная, что делается кругом, что нужно пред¬
принять на службе. Сегодня воскресенье. Жду, что кто-нибудь
из сослуживцев зайдет. Не может быть, чтобы те, кто со здоровы¬
ми ногами3, сидели бы дома в такие часы. Сейчас нужна органи¬
зация и спокойствие.
По радио беспрестанно раздаются патриотические песни и
марши...
Достали и проверили противогаз. Вероятно, на улицу можно
выходить только с противогазом. Что делается кругом... Неиз¬
вестность томит.
16 часов. Опять по радио повторили речь Молотова, и опять
песни и марши. Прочел брошюру «ПВХО жилого дома»4. Мало¬
вразумительная книжка. Но для организации кое-что пригодится.
Просматриваю последний номер «СССР на стройке»5. На по¬
следней странице — счастливый, улыбающийся хакасец и под¬
3 У Г. А. Князева было органическое заболевание центральной нерв¬
ной системы, которое привело к нарушениям со стороны опорно-дви¬
гательного аппарата (спастический парапорез) (ПФА РАН. Ф. 7. Оп. 3.
Д. 208. Л. 27).
4 Еще в 1937 г. были введены нормативы на коллективный знак «Го¬
тов к ПВХО» для первичных организаций Общества жилых домов. См.,
например: Будь готов к ПВХО. Пособие для сдачи норм «Готов к ПВХО»
1-й ступени. (Для городского населения). М., 1938.
5 Журнал «СССР на стройке» выходил в 1930—1941 и 1949 гг. В его
создании принимали участие многие писатели, художники, фотографы:
Исаак Бабель, Максим Горький, Михаил Кольцов, Александр Родченко,
Варвара Степанова, Дмитрий Дебабов и др.
26

пись: «Счастлив народ Советской Хакасии... Радостно он смот¬
рит на свой завтрашний, еще более счастливый день».
«Счастливый» завтрашний день!..
Приходили от коменданта. Установлено дежурство жильцов.
Записал жену.
18 часов. В третий раз прослушал текст речи Молотова по ра¬
дио о начале войны.
Взял себя в руки. Сел заниматься. Прежде всего написал
инструкцию для службы на случай воздушной или пожарной
тревоги. Наметил переноску наиболее ценных материалов в бо¬
лее безопасное хранилище. Теперь берусь за очередную работу.
По радио передают «Последние известия». Выступают ра¬
бочие, работницы, артисты, передают о выступлениях казаков
на Донбассе... Грозный час, переживаемый нашей родиной, всех
выступающих побуждает высказаться с призывом работать...
Выступает академик Байков. Голос спокойный, но решитель¬
ный: «Все встанем на защиту границ...», «Заверяем товарища
И. В. Сталина идти до победного конца», «Ученые, как и все про¬
чие граждане, отдадут все свои силы, чтобы защитить родину...»
На всех заводах, фабриках и предприятиях после речи Молото¬
ва прокатились митинги6.
День второй.
1941. 23 июня. Понедельник.
Зажигать огонь было нельзя, а читать в «белую ночь» все-таки
затруднительно, и я лег вчера спать раньше обычного, в час...
А около двух, оказывается, была объявлена воздушная тревога,
завыли сирены, стреляла зенитная артиллерия из крепости. Ни я,
ни жена ничего не слыхали. Соседи не спали всю ночь.
На службе провожали на несколько часов приехавшего в Ле¬
нинград Черникова. Он едет по новому назначению в самый от¬
ветственный сейчас пункт — по Кировской дороге — у Кан¬
далакши. Англичане нам обещают оказать всемерную помощь.
Единственная с ними линия связи — по Кировской дороге до
Мурманска. Вот сюда и бросают немцы свои громадные силы,
чтобы перерезать железную дорогу. Я просил Черникова провес¬
6 Вложен экстренный выпуск газеты «Ленинградская правда»
(№ 146 (7939). 22 июня 1941г. Воскресенье) с речью В. М. Молотова.
См. ил. 1.
27

ти митинг. Когда он говорил, все с трудом сдерживали волне¬
ние; у некоторых из глаз катились слезы. Черников в военной
походной форме, в запыленных сапогах, загорелый... Среди на¬
шего небольшого коллектива, в котором он проработал более
десяти лет, является нашим представителем в Красной Армии.
Потом его провожали. Крепко целовали его. Бодрили его, бод¬
рились сами. Но втайне, в душе чувствовали, что, может быть,
видим его в последний раз. Сделал все надлежащие распоряже¬
ния, отдал приказы. Организовал переноску самых ценных ма¬
териалов в наиболее надежное место. Работали все сотрудники
авралом.
Утром, когда я вышел на улицу, было необычно тихо. Поч¬
ти совсем отсутствовало уличное движение легкового и грузово¬
го транспорта; покуда я стоял у колонн7, дожидаясь автомобиля8,
мимо меня прошли обычные прохожие, спешащие на службу, в
университет, в Академию художеств. Только необычно много шло
моряков по направлению к Училищу [им.] Фрунзе. Все крайне
возбуждены, но сдерживаются. На службе у меня полная трудо¬
вая дисциплина, все на своих местах. Телеграмма с речью Чер¬
чилля о всемерной помощи СССР со стороны Англии9 встречена
весьма радостно. Мы не одни. Помню, с каким волнением мы
ждали в 1914 г[оду] после начала войны с Германией, объявления
войны Англией Германии. Нечто подобное пережили мы вчера
и сегодня.
7 Речь идет о жилом доме № 2 на углу 7-й линии Васильевского ост¬
рова и набережной Лейтенанта Шмидта. В середине XVIII в. находившиеся
на этом участке строения перешли в собственность Императорской Ака¬
демии наук. Дом построен в 1750-х гг. по проекту архитектора С. И. Чева-
кинского и перестроен в 1806—1808 гг. по проекту архитекторов А. Д. За¬
харова и А. Г Бежанова. В этом доме жили многие члены Академии наук,
поэтому за ним закрепилось неофициальное название «Дом академиков»,
которое сохраняется и поныне.
8 Г А. Князев в связи с болезнью позвоночника ездил на коляске с руч¬
ным управлением, которую он называл «манумобиль».
9 Известно, что «в день нападения нацистской Германии на СССР
У Черчилль первым из глав иностранных государств заявил о поддерж¬
ке Советского Союза в его борьбе с гитлеровской агрессией. В речи по
Би-би-си вечером 22 июня 1941 года <...> Черчилль от имени британско¬
го правительства обещал оказать „России и русскому народу всю помощь,
которую только сможем”, и пояснил, что „опасность, угрожающая Рос¬
сии, — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам”» (см.: Рже-
шевский О. А. Перед великим испытанием // Военно-исторический журнал.
2006. № 4. С. 5; см. также: Черчилль У. Вторая мировая война / Сокр. пер.
с англ. М., 1991. Кн. 2. С. 172, 173).
28

Конечно, слухи. Я, как всегда, не записываю всего вздора, ко¬
торый болтают. Это мусор, сор, слякоть обывательщины. Но иног¬
да среди всяких сплетен прорывается какая-нибудь мысль, пред¬
положение, которое — как дым не без огня. Шофер обратился се¬
годня ко мне с вопросом, а не мы ли [сами] вызвали войну тем, что
призывали к организации обороны, и обещанием помощи поко¬
ренным Германией народам, и Гитлер только предупредил нас...
Я указал шоферу, что его вопрос не имеет никакого смысла. Гит-
лер, завоевав почти всю Европу и остановившись только пред
неприступной крепостью Британских островов, бросил все свои
силы против Советского Союза.
— Ну, значит, он сошел с ума, — сказал шофер.
Темновато для письма и чтения, но на дворе белая июньская
ночь. На громадном, почти трехтысячеверстном фронте артилле¬
рийский, пулеметный, ружейный огонь, разрывы бомб. Сотни, а
может быть, и тысячи погибших бойцов. Весь ужас войны, не¬
бывалой по своим размерам и жестокости!
Все читают речь Черчилля, выступавшего по радио. Речь
страстная, необычно темпераментная для англичанина. Он отме¬
чает поворотный пункт войны с нападением Гитлера на Россию.
«Русский народ, — сказал Черчилль, — защищает свою родную
землю, а его вожди призвали его сопротивляться до конца. Гит¬
лер является чудовищем в своей жажде крови и разбоя». «Напа¬
дение на СССР является для Гитлера лишь подготовкой к по¬
пытке ввергнуть 400 или 500 миллионов человек, живущих в Ки¬
тае, 350 миллионов человек, живущих в Индии, в бездонную
пропасть человеческой деградации, над которой водружена дья¬
вольская эмблема свастики». Черчилль снова заявил, что Англия
никогда не будет вести переговоры с Гитлером. «Мы окажем Рос¬
сии и русскому народу любую помощь, какую только сможем.
Мы предложили правительству Советской России любую техни¬
ческую или экономическую помощь, на которую мы способны и
которая может оказаться полезной ей». Англия полна решимости
спасти человечество от тирании Гитлера. Совершенно очевидно,
что вторжение Г итлера в Россию является прелюдией к попытке
вторжения на Британские острова до того, покуда воздушный и
морской флот США не вступили еще в борьбу. До сих пор Гитле-
ру удавалось бить своих противников поодиночке. После всего
Гитлер будет добиваться подчинения западного полушария. «Сле¬
довательно, — закончил свою речь Черчилль, — опасность для
России является нашей опасностью и опасностью США, так же
как дело каждого русского, борющегося за свою землю и дом,
29

является делом свободных людей и свободных народов в лю¬
бой части земного шара».
Речь замечательная. Но, читая ее, плохо верят в искрен¬
ность англичан, хотя и признают всю значимость этого выступ¬
ления.
Теперь, чтобы Гитлеру не удавалось бить своих врагов пооди¬
ночке, очень важно все равно неизбежное вступление в войну
США.
Так и не узнал я о подробностях вскрытия гробницы Тиму¬
ра10. Военные события заслонили сведения об археологических
раскопках в Самарканде. Как все повторяется на свете. Тимур, или
Тамерлан, в XIV веке завоевал Индию от Инда до Ганга, Персию,
Сирию, Турцию, Грузию, южную Россию. И вот теперь снова —
далеко превзошедший «Великого Хромца» наглый Гитлер, при¬
несший столько страдания и своему народу, и всем другим наро¬
дам, как порабощенным и униженным, так и борющимся с его
дьявольским режимом.
В газетах напечатаны между другими выступления академи¬
ков И. Орбели, Е. В. Тарле11
В первой военной сводке говорится очень коротко о первых
столкновениях на границе и занятии противником части нашей
территории километров на 10—15 в одном месте у Цехоновец.
Сообщается, что сбито 65 самолетов противника.
В Ленинград привезены первые раненые с финляндского
фронта. Новая линия Маннергейма за Выборгом прорвана на¬
шими частями в нескольких местах, по словам Черникова. Так¬
же уничтожен германский воздушный десант в несколько тысяч
человек.
Закончился второй день Великой Отечественной войны.
Устал за день. В голове шумит кровь и, словно гул пропел¬
леров, все время звучит в ушах.
10 В 1930—1950 гг. в СССР создавались научные комиссии по вскры¬
тию захоронений исторических лиц для идентификации их погребений и
создания их подлинных портретов. Так, в январе 1939 г. в Софийском собо¬
ре в Киеве была вскрыта мраморная гробница Ярослава Мудрого. В июне
1941 г. были вскрыты захоронения Тимуридов. В августе 1944 г. — по¬
гребение адмирала Ф. Ф. Ушакова. В 1956 г. в кишлаке Панджруд были
произведены раскопки могилы основоположника таджикско-персидской
поэзии Рудаки.
11 Тарле Е. В. Фашизм — злейший враг культуры // Ленинградская
правда. 1941. 23 июня.
30

День третий.
1941. 24 июня. Вторник.
С утра пасмурно. Небо все заволокло тучами. Над городом
множество аэростатов-заградителей.
На службе проверял перемещенный материал. Все наши
меры — жалкие паллиативы! Были у меня и представители дру¬
гих архивохранилищ. Везде такое же положение. Никаких пред¬
варительных мероприятий по охранению ценностей на случай
войны не было сделано. Не ждали войны с Германией. По край¬
ней мере, все те, что около меня, не готовились на случай вой¬
ны. В Библиотеке хотели разместить ценнейшие материалы в цо¬
кольном этаже, но там проходят трубы водяного отопления, и
в случае аварии с пожарным водопроводом может быть все за¬
топлено.
Речь Молотова помещена в газетах. Ее слушал по ра¬
дио. На фронте очень большое напряжение. Немцы бросают
в бой все свои силы, мы отражаем нападения. На одном
участке захватили до 5 тысяч пленных, уничтожили до 300 тан¬
ков. Но сами принуждены были под натиском противника
оставить Брест, Ломжу... О северном фронте мы ничего не
знаем.
В 10 час. вечера нам приказали заклеить полосками бумаги
стекла на окнах. Весь двор разукрашен на окнах белыми крестами,
звездами, розетками и просто полосами бумаги в разных направ¬
лениях.
В 11 час. зашел мой сотрудник по Архиву. Просил разре¬
шения завтра поехать за семьей, которая живет у него на даче
на р. Луге за Толмачевом. Вид у него очень взволнованный.
Я не стал расспрашивать, почему он так неспокоен.
Я ни на минуту не сомневаюсь в конечном разгроме фа¬
шистской сволочи, но бешеные собаки кусаются больно. Нам мно¬
го придется пережить — это ясно. Смотрю на будущее как-то
со стороны. Ведь лично для меня больше нет никакого буду¬
щего. Но это не значит, что надо сидеть сложа руки и ждать
судьбы. Если для меня нет больше будущего, то оно есть у
моей великой родины советских стран. Никакого компромис¬
са быть не может. Гитлер и его соратники начали свою дея¬
тельность поджогом собственного рейхстага, обманули всех,
кто имел с ними соглашения, и заставили страдать свой на¬
род и все другие, покоренные и покорившиеся им на¬
роды.
31

Многие ждут, что США объявят теперь войну Германии12.
Прав Черчилль, указывая, что до сих пор Гитлер бил своих про¬
тивников поодиночке. Неужели это будет продолжаться и далее?
Сегодня во всех садах и парках города роют окопы.
К счастью, слухов меньше, по крайней мере, в тех кругах, в
которых вращаюсь я. Твердость духа и дисциплина воспитывают¬
ся сами собой. Почему-то мы стали получать с перебоями газету.
Это действует неприятно. Сейчас хочется четкости, безупречной
согласованности и строгой организации в каждом деле.
День кончился... Страшно подумать о том, что делается на ли¬
нии фронта. Приходится мириться с военной тайной и не знать,
что происходит там.
День четвертый.
1941. 25 июня. Среда.
Утром были объявлены две воздушные тревоги. К этому
уже привыкли и тревогу встречают спокойно. На службе все
оставались на своих местах и работали, покуда продолжалась
тревога. В это время жена была в универмаге. Там, среди по¬
купателей, было такое же спокойствие и организованность.
Сегодня утром, когда все окна проклеили белыми поло¬
сками, пришла одна женщина и сказала, что в их учреждении
получен приказ заклеивать не белыми, а черными полосами...
Весь же город, все окна в домах, испещрены белыми полосками
бумаги.
У карты изучаем положение на фронте. Напряженные, страш¬
ные бои. Наиболее нас волнует вопрос, удается ли немцам пере¬
резать Кировскую (Мурманскую) железную дорогу. Особенно на¬
пряженные бои идут в районе Кандалакши.
На службе вел переговоры с представителями специальных
архивохранилищ. Решили в ряде случаев не переносить наиболее
ценные материалы в сырые и затопляемые подвалы.
Стоявшие около сфинксов13 два бронзовых светильника
разобраны и увезены. Сфинксы еще стоят... Сегодня я смот¬
12 7 декабря 1941 г., без объявления войны, японцы напали на воен¬
но-морскую базу США в Перл-Харборе на Гавайях. 8 декабря США объ¬
явили войну Японии. 11 декабря Германия и Италия объявили войну США.
13 Сфинксы, когда-то украшавшие вход в поминальный храм фарао¬
на Аменхотепа III в Фивах, были найдены археологами в 1828 г. и вы¬
ставлены на продажу в Александрии. В 1830 г. о них сообщил в Петер¬
32

рел на них с глубоким волнением... Но стихов сочинять не
мог.
Но вот все-таки пишу эти записки. Зачем? Не могу не писать.
Но не гонюсь за необъятным.
«На моем малом радиусе» — вот содержание моих записей.
Для кого же пишу? Для тебя, мой дальний друг, член будущего
коммунистического общества, которому будет чужда и органиче¬
ски отвратительна война, как противна нам, противоестественна
антропофагия — людоедство... А ведь люди, наши предки, с удо¬
вольствием пожирали друг друга!.. Я верю, и здесь я неисправи¬
мый мечтатель, что настанет такое время, когда войны не будет
на земле. Но для этого нужна новая обновленная жизнь людей, но¬
вое устройство их общественных отношений, новая база — бес¬
классовое общество и коммунистический труд...
А покуда... Диалектически — шаг назад, чтоб вырваться
вперед.
Вот почему я все же пишу свои записки. И меня не пугает
мысль, что они, может быть, погибнут, сгорят в какой-нибудь
страшный момент возможной бомбардировки нашего города.
Как не пугает и то, что могу погибнуть и я. Наше дело правое.
Борьба с новым Тамерланом, только неизмеримо более сильным
и изощренным, — священная борьба. Меня несказанно радует
то воодушевление и единство воли, которым проникнуты все мы,
советские люди.
И если дойдут до тебя, мой дальний друг, — быть может, в
отрывках, обгоревшие — эти страницы, ты переживешь вместе
со мной, чем жил и волновался твой несчастный предшествен¬
ник, которому пришлось жить в «доисторическую» эпоху, но
на заре истинной человеческой истории. Ты, мой дальний друг,
уберешь все лишнее, повторяющееся. В официальных доку¬
ментах, сохранившихся до тебя, ты найдешь материалы для науч¬
ной истории, в моих записках ты ощутишь биение пульса жизни
одного маленького человека, пережившего на своем малом ра¬
диусе большую, необъятную, сложно-трагическую и противоре¬
чивую жизнь...
бург офицер А. Н. Муравьев. Русское правительство купило две статуи,
по 23 тонны каждая, за 40 тыс. рублей, и на специально оборудованном
итальянском судне «Буэна Сперанца» в июле 1832 г. сфинксы были до¬
ставлены в Петербург. В 1834 г., когда было завершено сооружение набе¬
режной, они были установлены на гранитных постаментах напротив зда¬
ния Академии художеств по сторонам спуска к Неве.
2 Князев Г А.
33

На дворе, в садике, собрание живущих в доме. Там и моя
жена. Сейчас она придет и расскажет, что там делалось.
10 час. 30 мин. Последние известия по радио. Турция заявила
о своем нейтралитете. Громадный взрыв народного воодушев¬
ления прокатывается по стране в связи с начавшейся Великой
Отечественной войной.
Незабываемый день 22 июня так отобразился в стихах поэ¬
та (Маршака)14:
Мирно Москва проснулась
в этот июньский день.
Только что развернулась
в скверах ее сирень.
Радуясь лету и миру
утро встречала Москва.
Вдруг разнеслись по эфиру
памятные слова.
Голос уверенно-строгий
сразу узнала страна.
Утром у нас на пороге
заполыхала война!15
Порабощенные Гитлером народы Европы должны же под¬
няться на восстановление своей независимости!
В Норвегии, порабощенной и угнетенной, поют песню:
Будь норвежцем! Пусть почувствуют твою ненависть
немцы — эти мерзавцы, ворвавшиеся сюда однажды ночью
с танками и пушками...
Будь норвежцем! Дай немцам почувствовать твою нена¬
висть. Они опустошают нашу страну и крадут нашу пищу.
Они бомбят, убивают, они сжигают наши дома...
14 Стихотворение С. Я. Маршака «В поход» было впервые опублико¬
вано в газете «Правда» 23 июня 1941 г.
15 В своем дневнике блокадных лет Г А. Князев цитирует значитель¬
ное число стихотворений. В дневниковой записи от 23 марта 1942 г. он
высказывает свои мысли о природе стихотворных текстов. И в част¬
ности, отмечает, что при воспроизведении своих стихов и стихов других
авторов не всегда пользуется заглавными буквами в начале строк и даже
собирает строки в смысловые кластеры, сознательно нарушая тем са¬
мым написание стихов в оригинале — в целях большего раскрытия смысла
поэтического произведения. Здесь и далее эти особенности записи стихов
Г А. Князевым сохранены.
34

Песня кончается словами о том, что пройдет немного време¬
ни и будет дан приказ к восстанию.
Должны же восстать народы Европы!
На экстренном заседании Президиума Академии наук
23 июня16 принята резолюция:
«Нынешние правители Германии — фашистские бандиты
во главе с Гитлером, проповедующие самые реакционные и
человеконенавистнические идеи угнетения народов, уничто¬
жающие повсюду величайшие достижения культуры наро¬
дов, стремятся ввергнуть человечество в омут невежества,
обскурантизма и средневекового варварства. фашистские
разбойники навязали нам войну. Война эта, поистине, являет¬
ся священной отечественной народной войной, войной за че¬
ловеческий прогресс, культуру народов СССР и всех народов
мира... От имени Академии наук Союза ССР мы заверяем
наш народ, наше правительство, нашу Всесоюзную комму¬
нистическую партию большевиков, нашего Сталина в том,
что мы отдадим все свои знания, все свои силы, энергию и
свою жизнь за дело нашего великого народа, за победу над
врагом и за полный разгром фашистских бандитов, осмелив¬
шихся нарушить священные границы нашей великой родины».
Многие академики выступают с заявлениями по радио, в га¬
зетах: «Губители общечеловеческой культуры» (Тарле), «Фа¬
шистская гиена роет себе могилу» (И. Орбели), «Плечом к пле¬
чу со всем народом» (Чаплыгин, Вернадский, Хлопин и др.).
Наиболее ярко отражающие переживания всех нас лозун¬
ги: «Организованность, дисциплина, самоотверженность», «Прав¬
да на нашей стороне, и мы победим», «Неодолимая сила совет¬
ского народа», «Авантюра фашизма несет ему гибель», «Гитлер
повторяет опыт Наполеона».
16 23 июня 1941 г. состоялось внеочередное расширенное заседание
Президиума АН СССР. Собрание постановило: «1) Обязать все отделения
и научно-исследовательские учреждения Академии наук пересмотреть те¬
матику и методы исследовательских работ, направив всю творческую ини¬
циативу и энергию научных работников на выполнение задач по укреп¬
лению военной мощи СССР; 2) обеспечить научными силами и средствами
научно-исследовательские работы по оборонной тематике; 3) закончить
научно-исследовательские работы, могущие получить применение в обо¬
роне и в народном хозяйстве» {Князев Г А., Кольцов А. В. Краткий очерк
Академии наук СССР. Д., 1957. С. 120).
35

С сегодняшнего дня сообщения о военных действиях будут
даваться новоорганизованным «Советским Информбюро»17.
Появились плакаты, посвященные Великой Отечественной
войне. В театрах идут патриотические спектакли: «Ключи [от]
Берлина»18 и др.
После Черчилля Рузвельт объявил о предоставлении Совет¬
ской России всей возможной помощи.
Вернулась М. Ф. с собрания жильцов. На дворе организова¬
но бомбоубежище. Организованы звенья. М. Ф. вступила в меди¬
цинское звено, куда вошли и другие женщины — жильцы на¬
шего дома, особенно девушки.
Ночь. Но белая, прозрачная. На дворе тихо. А там, на линии
фронта, непрерывный ураганный огонь и расплавленный металл,
в котором погибают тысячи бойцов — танкистов, летчиков, артил¬
леристов, парашютистов. Танки идут на танки сплошной стеной
и над ними тучи самолетов расчищают путь мотомеханизирован¬
ной пехоте.
Иду спать. Но знаю, ночь будет короткая. Проснусь рано.
В ушах не то шум, не то на самом деле рев сирены... Ухожу, до¬
пишу завтра.
17 Советское Информационное бюро (Совинформбюро) было созда¬
но 24 июня 1941 г. постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О создании
и задачах Советского информационного бюро». Руководителем Совин¬
формбюро был назначен А. С. Щербаков. Голос Юрия Борисовича Леви¬
тана, сообщавшего по радио новости «От Советского информбюро...» стал
одним из символов Великой Отечественной войны. Совинформбюро ру¬
ководило работой по освещению в периодической печати и по радио
международных, военных событий и событий внутренней жизни стра¬
ны. В 1944 г. в составе Совинформбюро было организовано специальное
подразделение, занимавшееся пропагандой на зарубежные страны. Все¬
го за время войны появилось более двух тысяч сводок в 1171 газете,
523 журналах и 18 радиостанциях в 23 странах мира, советских посольст¬
вах за рубежом, обществах дружбы, профсоюзных, женских, молодеж¬
ных и научных организациях. С 1961 г. — АПН — Агентство печати
«Новости». 27 июля 1990 г. на базе АПН было создано Информационное
агентство «Новости» (ИАН). С сентября 1991 г. — Российское информа¬
ционное агентство «Новости». С 1993 г. РИА «Новости» приобрело ста¬
тус государственного информационно-аналитического агентства. С апре¬
ля 2004 г. официальное название — Федеральное государственное уни¬
тарное предприятие Российское агентство международной информации
«РИА Новости». См.: АПН: от Совинформбюро до РИА «Новости». М.,
2001.
18 См.: Финн К. Я., Гус М. С. Ключи от Берлина. Историческая пьеса
в 5 актах. М., 1938.
36

День пятый.
1941. 26 июня. [Четверг].
Ночь проспали спокойно. Тревоги не было. Значит, в ушах
шумело. Интересно, что эта иллюзия слуха не у меня одного, а и
у других наблюдается.
На службе нормальный рабочий день. Провел экскурсию со
студентами и читал им лекцию с большим подъемом.
Вечером читали правила поведения и мер при воздушной
тревоге. М. Ф. ходила в медицинский пункт. Я разбирал запасы
медикаментов на случай ожогов или ранений.
Радует сознательность и дисциплина среди населения на¬
шего города.
День шестой.
1941. 27 июня. Пятница.
В Москву возвратился английский посол Криппс, сыграв¬
ший такую крупную роль в последних событиях. С ним прибы¬
ла целая делегация военных, морских, экономических экспертов.
Мы полностью сотрудничаем с Англией. Иден все-таки был при¬
нужден заявить, что он хотя и противник коммунизма, но факт,
что «на данном этапе», как принято иногда говорить, и нам, и
англичанам выгодно полное сотрудничество. А там, «на другом
этапе», увидим, что будет.
У нас своя цель и своя идея. «Нет сил, которые могли бы
затемнить факел, поднятый Лениным в душной тьме обезумев¬
шего мира» (Горький). И сегодняшний Ленин—Сталин ведет
двухсотмиллионный народ к победе... Нигде не выступает Ста¬
лин. По радио говорит Молотов. Послов принимает он же. Ста¬
лин без лишних слов делает крепкое дело. Мы все это знаем.
И спокойны:
Пути и перекрестки сбились...
Ведите ж нас, вожди, вам ведомы дороги.
Веди же нас вперед, товарищ Сталин...
В рядах Красной Армии хотят бороться добровольцы чуть ли
не всех стран, которым ненавистен фашистский кровавый террор.
Полное единодушие и непоколебимая сила коллектива ра¬
дуют и создают нужные спокойствие и уверенность всем нам.
37

День седьмой.
1941. 28 июня. Суббота.
Неровный нервный день.
На службе излишнюю нервность внесла И. С. Лосева. Она,
под влиянием объявленного угрожаемого положения и известия
об эвакуации детей, составила, по-видимому, мрачное [представ¬
ление] о положении на фронте — в связи с протечкой танковых
частей в расположение наших войск на Минском и других направ¬
лениях. Это настроение сразу передалось другим, особенно тем,
что пришли усталыми с ночного и бесцельного дежурства в Глав¬
ном здании Академии наук19. Я принял все меры к поднятию на¬
строения. Указал Ирине Сергеевне, что она накануне нарушила
мой приказ, сняв с дежурства в Архиве вечером Свикуль и на¬
правив ее в Главное здание. По выражению дежуривших там со¬
трудников, они «оберегали стулья в кабинете президента», в то
время как Архив оставался без охраны.
Утром все сотрудники носили песок на чердак.
К полудню успокоились. Я весь день составлял, на всякий
случай, план эвакуации. Помогала мне М. В. Крутикова.
И. С. Лосева несколько раз предлагала мне переправить
[архив] Ломоносова в какое-либо еще более безопасное место.
Наконец решили, что рациональнее всего будет поместить ру¬
кописи Ломоносова вместе с рукописями Пушкина в бронирован¬
ной комнате в ИЛИ. В 15 час. 05 мин. я отвез пять портативных
ящиков в архивохранилище ИЛИ. Меня сопровождал Модза-
левский, которому я и сдал для составления акта бесценные ма¬
териалы.
По приходе домой я несколько успокоился. Сообщили, что
наступление немцев на фронте задержано. Уселся, было, рабо¬
тать... Но постучался Модзалевский. Он передал мне, что завтра
нужно быть на службе. Только что перед этим я получил указа¬
ние по телефону, что на службу приходить не нужно. Очень груст¬
но, что Модзалевский горячился, указывая, что Ирина Сергеевна,
с которой он говорил по телефону, оборвала его, предложив
исполнять указания, а не рассуждать. Ввиду разноречия я послал
его переговорить непосредственно с начальником штаба МПВО
т[ов]. Федосеевым. Оказалось, что приходить на работу в воскре¬
сенье не нужно.
19 Здание Академии наук в Санкт-Петербурге (Университетская наб.,
д. 5) построено в 1783—1789 гг. по проекту архитектора Д. Кваренги.
38

В Москве мой помощник Гетман ведет себя недостаточно
энергично. Я считаю величайшей бестактностью, если не боль¬
ше, прислать мне заявление об уходе в отпуск, подписанное им
23 июня. Я написал ему внушительное письмо. Теперь Ирина Сер¬
геевна получила опять какое-то мало отвечающее переживаемо¬
му времени письмо от него. Она намекнула мне, что о заявлении
Гетмана об отпуске, не взятом им обратно, следовало сообщить
в партийную организацию.
Стулов, который причинил мне столько страданий20, попал
в тяжелое положение. Уехав на один день вывезти семью с дачи
из-под Толмачева, застрял там. Та же Ирина Сергеевна, которой
он тоже досадил немало, несколько раз наводила меня на мысль
об отдаче его под суд, делая это очень тонко и искусно. Я указы¬
вал ей, что отпустил Стулова в счет отпуска, до указа об отмене от¬
пусков, и у меня нет никаких оснований отдавать [его] под суд.
Вечером М. Ф. училась подаче первой помощи в кружке на
дворе, в садике. Я смотрел на нее из окна.
За день сегодня весьма утомился... Но что я!.. Другие сегод¬
ня работали самоотверженно, не покладая рук. В эти дни я по¬
чувствовал всю силу коллектива. Организованный коллектив,
действительно, способен горы двигать!
В передовой «Правды» говорится сегодня:
«Война только начинается. Она, быть может, и не скоро за¬
кончится. Нам не вскружат голову удачи и победы в отдель¬
ных сражениях. Нас не смутят и отдельные неудачи... Како¬
вы бы ни были отдельные этапы, как бы ни складывался ис¬
ход отдельных боев — победа за нами. Мы победим, потому
что ведем святую отечественную войну... а враг насильно та¬
щит за собой германский народ на войну преступную, раз¬
бойничью, грабительскую».
День восьмой.
1941. 29 июня. Воскресенье.
Неделя войны.
Идут упорные бои на Шауляйском, Виленском и Барановиче-
ском направлениях. Наши части тут, как сообщает Информбюро,
отходят на заранее подготовленные для обороны позиции.
20 О взаимоотношениях Г. А. Князева с П. М. Стуловым см. дневни¬
ковую запись Г. А. Князева от 21 марта 1942 г.
39

На Минском направлении разгромлен крупный штаб против¬
ника, убит немецкий генерал и захвачены оперативные докумен¬
ты... Это известие о приостановке наступления на Минском на¬
правлении особенно приподняло наше настроение.
Приходил двоюродный брат, студент 4[-го] курса Института
точной механики и оптики. Из студентов комплектуется добро¬
вольческая дивизия. Коля хотел бы записаться в артиллерию, но
не в пехоту. Так же думают и некоторые его другие товарищи,
почти уже инженеры по своей специальности.
Все утро освобождали чердаки от досок и прочих деревян¬
ных частей. Работали мужчины — жильцы дома.
К сожалению, вечером занятия в медицинском кружке не со¬
стоялись. Никто не пришел, и М. Ф. вернулась обратно. Наша до¬
мовая женская молодежь недостаточно организована; сила кол¬
лектива только еще отчасти коснулась их.
10 1/г часов. Последние известия по радио. Ничего не сказа¬
ли, кроме патриотических речей и какого-то фельетончика о Мус¬
солини.
Заславский в «Правде» сообщает, что в Берлине приготов¬
лены уже цари на русский престол. Муж второй дочери претен¬
дента на царский престол — великого князя Кирилла — Киры —
прусский офицер Луи Фердинанд Прусский. Если этот кандидат
почему-либо не подойдет, то заготовлен другой — младший брат
Киры21. Гитлер уже и границы новой гитлеровской России на¬
чертил. В нее должно входить 60—70 миллионов народонаселе¬
ния с Московской областью в центре, но без Ленинграда и Ленин¬
градской области, которые Гитлер уже подарил Финляндии!
Почти бред помешанного, если не хвастовство пустозвона.
Кончился еще один день войны, восьмой день.
День девятый.
1941. 30 июня. Понедельник.
На службе пришлось улаживать тяжелый инцидент. Шкурник
первой марки, комсомолец, теперь подавший заявление о приеме в
партию и, кроме словесного бума, ничего не делающий, нашумев¬
21 Внук Александра И, великий князь Кирилл Владимирович, в 1922 г.
провозгласил себя блюстителем престола, а в 1924 г. — российским импе¬
ратором. Его дочь, Кира Кирилловна, была замужем за Людвигом Фер¬
динандом, принцем Прусским. Младший брат Киры Кирилловны — ве¬
ликий князь Владимир Кириллович.
40

ший со своею записью добровольцем в Красную Армию, нажало¬
вался на всех сотрудников Архива в партком. Он напутал с указа¬
нием явиться на работу в воскресенье, не согласовав этого вопроса
со мной, не сообщив мне об этом и после; все были сбиты с толку
этим сепаратным, партизанским выступлением. Одни пришли, дру¬
гие не пришли, не знали, что надо приходить или получили указа¬
ние, что занятий не будет. В особенно нелегком положении оказа¬
лась Лосева, то дававшая одни указания сотрудникам, то потом их
отменявшая. Когда сегодня все пришли на службу, то обрушились
на путаника Елисеева (сам он вчера в воскресенье в Архив не при¬
шел). Он, ни слова не сказав мне как директору, приехавшему как
раз к началу занятий, когда уже были все на своих рабочих местах,
убежал в партком и нажаловался, что его дискредитируют как со¬
ветского и партийного работника, что коллектив Архива проявил
мало патриотичности, не поддержав его предложения, что в Архи¬
ве много не сделано для охраны его. В 12 1/2 явилась в Архив На¬
палкова, секретарь парткома. От нее я узнал обо всем случившем¬
ся. Она потребовала созвать собрание сотрудников, чтобы при¬
звать к порядку и т. д. Я отказал[ся] это сделать сегодня, так как
мне надо выяснить обстоятельства дела. Собрание будет завтра.
Так весь день и прошел в хлопотах по Архиву. Сохраняю
покуда исключительное спокойствие. Инцидент со шкурником
Елисеевым отнял у меня, к сожалению, до 1 V2 часа времени и
большого напряжения нервов. Обвинения против сотрудников
Архива были очень серьезные. Напалкова обошла весь Архив и
убедилась сама в лживости сведений Елисеева. Она ходила даже
на чердак, где якобы не было накоплено песку и не наведен над¬
лежащий порядок. Песку оказалось более чем достаточно, а чер¬
дак оказался (как и всегда у нас) в идеальном порядке.
Что могут сделать безответственные проходимцы. Все со¬
трудники возмущены провокационным поступком Елисеева до
высшей точки негодования и презрения. К сожалению, он выпол¬
няет функции председателя месткома. Вся моя задача — потушить
пожар внутренней распри. Жаль, что в такое время приходится
растрачивать свою драгоценную энергию на ликвидацию таких
«прорывов» внутреннего фронта.
Может быть, при зареве [нынешних] событий на фронте
(нашим войскам пришлось отдать Гродно, Каунас, Вильно) и не
стоило бы упоминать о происшедшем. Но я ведь пишу не исто¬
рию моего страшного времени со всем необъятным множеством
различных фактов, не занимаюсь их обобщением, объяснением.
Я записываю то, что делается на моем малом радиусе.
41

День десятый.
1941.1 июля. [Вторник].
Гитлер, как сообщают газетные обозреватели, молниеносным
ударом намеревался опрокинуть наши армии и в течение первой
же недели войны занять Киев и Смоленск. Это ему не удалось.
Правда, он прорвал линию наших пограничных войск, в особен¬
ности в Литве. В результате упорных и ожесточенных боев за пе¬
риод 7—8 дней мы потеряли: 850 самолетов, до 900 танков, до
15 ООО пропавших без вести и пленных. Немцы, по нашим дан¬
ным, потеряли за то же время не менее 2500 танков, около 1500 са¬
молетов, более 30 000 пленными. Сами немцы о своих потерях не
сообщают, кроме самолетов, называя смехотворно низкую циф¬
ру — 150, но зато, по сведениям нашего Информбюро, распро¬
страняют явную ложь и брехню о советских потерях: 2000 танков,
уничтоженных или захваченных, 600 орудий, 4000 самолетов и
более 40 000 пленными...
Информация нашего Советского [Информбюро о военных
действиях заканчивается словами: «Молниеносная победа, на ко¬
торую рассчитывало немецкое командование, провалилась, взаи¬
модействие германских фронтов сорвано, наступательный дух
немецкой армии подорван, а советские войска, несмотря на их
позднее развертывание, продолжают защищать советскую землю,
нанося врагу жестокие и изнуряющие его удары».
Самое страшное слово в мире сейчас — фашизм, самое гнус¬
ное — Гитлер. Под пятой гитлеровского фашизма почти полови¬
на Европы. Сколько слез, крови и страданий принесли и несут не¬
мецкие полчища!
Когда-то Германия могла оправдывать свои действия само¬
защитой, сейчас — неприкрытая даже фиговым листком агрес¬
сия Гитлера и его оголтелой клики. Кто он такой — Гитлер? Но¬
вый Наполеон? Модернизированный Аттила? Реконструирован¬
ный Чингисхан? Для нас — Батый или Мамай наоборот, т. е. не
с Востока, а с Запада.
Неужели нет руки, которая уничтожила бы эту гадину и испе¬
пелила бы его гнездо?
Это говорю я — гуманист, верный своему гуманизму.
Я все время оглядываюсь, проверяю себя, чтобы не заразиться
шовинизмом, ура-патриотизмом, человеконенавистничеством.
Не первую я войну переживаю и знаю, что такое война и ее смрад.
Если бы боролись за первенство русский и немец, я не знаю, как
бы взглянул на эту звериную борьбу. Для меня в происходящей
42

борьбе ясно, что мы боремся не за первенство России, а за новое
устройство мира, за грядущий социализм, бесклассовое общество
рабочих, крестьян и интеллигенции всего мира. С нами величай¬
шая, священная правда. Это меня воодушевляет и вдохновляет.
Вот как рисуется Гитлер современным поэтом:
Он хочет с Наполеоном сравняться, потея, но тот был
действительно зорок и храбр; а у этого в его чудовищные
затеи вложены — только ложь и нахрап.
На того заглядывались пирамиды, величественные свиде¬
тельницы веков, а на этого — горы замученных и убитых
женщин и стариков.
Мечтает он походить на Аттилу, но того потоком време¬
ни мчало вперед, а на этого сумасшествие накатило, и он
против времени прет.
Не поставить с ним рядом и Чингисхана, без всяких особых
красот любое имя рядом с ним благоуханно, так от Гитлера
тленом несет.
Не тревожьте древние тени. Как бы они ни были жестоки,
какие бы ни произвели запустенья, этот совсем не из таких.
Несовместимы гении с гнильем...
Кто же он? Кто же этот претендент на нового мирового гения?
Гиена!
А этот — пока не начало рассветать — только и знает, что
по-гиеньи спящих — за горло внезапно хватать.
Вот он на нашей появился дороге... Небо раскололось от
артиллерийских гроз! Красная Армия! Переломай ему ноги,
чтоб он отсюда и костей не унес.
Это из стихотворения Асеева22.
А вот из другого произведения — Семена Кирсанова, о том же
чудовище:
Чудовище ада — Гитлер, — война по его вине!
Обрубим поганой гидре все головы на войне.
Коричневый фюрер лезет, к советской прет стране...
Чтоб грязным его останкам истлеть, как зола в стерне...23
22 Стихотворение Н. Н. Асеева «Гиена» (1941).
23 Стихотворение С. Кирсанова «Удар — втройне». Впервые опубли¬
ковано в газете «Правда» 29 июня 1941 г. Позднее публиковалось под наз¬
ванием «Война» (см., например: Кирсанов С. И. Стихи войны. Из произ¬
ведений 1941—1945 гг. М., 1945. С. 3—4).
43

И так далее. Самое ненавистное слово человекоубийцы, вро¬
де Каина.
У меня сохранилась одна иллюстрация от времен первой им¬
периалистической войны. Английский художник Ф. Бёрн-Джонс
сделал в 1915 г[оду] рисунок «Faterland» и посвятил его велико¬
му германскому художнику А. Дюреру со следующей надписью:
«Тени великого художника приносит автор свою повинную за
то, что избрал оригиналом олицетворение мерзости и позора»24.
Художник изобразил [германского императора] Вильгельма II
с копьем, пронзившим ребенка. Кайзер сидит на коне с головой
Франца Иосифа. На поводу у него Фердинанд Болгарский в фу¬
ражке на гнусном свином рыле и собачонка в феске. Омерзитель¬
ные чудища сопровождают процессию. Песочные часы отсчи¬
тывают последние песчинки рока — гибели олицетворения мер¬
зости и позора.
Автор-англичанин тут изобразил своих врагов немцев и их
подручных. Одна сторона тут. Другая отсутствует. Пристрастие
тут. В лучшем случае патриотическое, национальное заблужде¬
ние. Враги всегда плохи и презренны... Ну, а Гитлер? Повторе¬
ние Вильгельма? Или абсолютный, т. е. для всех: и немцев, и рус¬
ских, и англичан, и французов, и итальянцев — убийца, Каин!
Меня вызвала С. В. Павлова (вдова великого ученого). Она хо¬
чет передать, ввиду военного времени, остававшиеся у нее на ру¬
ках материалы мужа. Старушка — словоохотливая. Хорошо побе¬
седовала со мной. Конечно, коснулись и современных событий.
«Одно могу сказать, — вздохнула она, — мне больно, но да будет
воля Твоя. Я религиозна и никогда не откажусь от своей веры.
Когда я беседовала с самим Вячеславом Михайловичем [Моло¬
товым], я и ему тоже сказала:
— Один грех у меня есть против советской власти...
— Какой же? — спросил меня Вячеслав Михайлович.
— Я верующая, — ответила ему я».
Мне неудобно было спросить, что сказал ей в ответ Моло¬
тов. В квартире по-старинному. Передняя, зала, гостиная, кабинет,
столовая, коридор, кухня, антресоли — это только то, что я видел.
В зале картин куда меньше висит, чем я видел там в первое мое
посещение в 1936 или 1937 г. Сама она в черном платье, кутается
в меховое боа; жалуется, что ей холодно. С нею живет племянни¬
ца, довольно энергичная женщина. В кабинете И. П. Павлова поч¬
ти тот же порядок. Перед письменным столом Ивана Петровича
24 См. ил. 2.
44

на мольберте портрет Серафимы Васильевны, над ее малень¬
ким письменным столом, стоящим тут [же] в кабинете, портрет
И. П. Павлова работы Нестерова25. Она просила меня оберечь и
этот портрет. Завтра мы организуем перенесение материалов ве¬
ликого ученого в наш Архив.
Академик Павловский, передавая мне находившуюся у него
рукопись, сказал: «Сохраните, если возможно. Положение очень
серьезно».
Через некоторое время пришел заведующий Архивом ИЛИ.
Долго совещались по вопросу о надлежащем охранении здесь в
Ленинграде особо ценных материалов — рукописей Пушкина, Ло¬
моносова, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Толстого и др.
На Городецком лица нет. Не может спать: «Какую же мы несем
с Вами ответственность!»
Да, величайшую мы несем ответственность (не о юридиче¬
ской, административной или судебной ответственности здесь при¬
ходится говорить), ответственность моральную, перед потомст¬
вом. Только бы сохранить силу воли и нужное спокойствие!
Тяжело видеть мне нашего партийца П. Н. Корявова, который
все время плачет. Боюсь, что он с ума сойдет. Сегодня с ним вел
дружескую беседу, а он не мог сдержать своих слез. Хуже всего,
ничего не говорит, молчит или отвечает односложно. Конечно,
неработоспособен.
Еще натаскали песку сегодня и разложили всюду в мешочках.
Исполнили распоряжение — сдали свой радиоприемник. Насту¬
пило молчание, связь с миром окончательно порвалась.
Поздно. На сегодня будет, пожалуй.
Честно записываю все, что вижу, слышу, переживаю на моем
малом радиусе. Для чего? Быть может, вражеская бомба завтра
спалит все мои записки. И все-таки пишу. Пусть мой дальний
друг читает, что и как переживал один из его предшественни¬
ков, современник великих и постыдных дел человеческих. Мо¬
жет быть, недалек день или ночь, когда и меня убьет осколок бом¬
бы или тяжело ранит. Неужели думать об этом! Некогда. Так мно¬
го нужно еще сделать.
25 М. В. Нестеров создал при жизни И. П. Павлова два его портре¬
та: в 1930 г. (экспонируется в Государственном Русском музее) ив 1935 г.
(находится в Государственной Третьяковской галерее). За последний в
1941 г. он был удостоен Государственной премии первой степени. С пер¬
вого портрета художник сделал авторскую копию и подарил ее И. П. Пав¬
лову. Именно об этой авторской копии, которая находится в Мемориаль¬
ном музее-квартире И. П. Павлова в Петербурге, и пишет Г А. Князев.
45

М. Ф. очень энергично работает в медицинском звене нашего
дома. Организовала группу в 8 человек.
Ночь, белая, июньская... Но в другой комнате. У меня же окно
завешено плотно и потому темно, как зимой. Дописываю эти по¬
следние строчки сегодня и иду спать... Окидываю мысленно более
чем двухтысячекилометровый фронт, зарево пожаров, грохот тан¬
ков, разрывы бомб, гром артиллерии и главное, самое главное —
кровь и страдания... Можно ли взвесить на каких-либо весах сум¬
му человеческих страданий!.. Безмерны они! Кто повинен в них,
тому проклятие. Гитлеру проклятие!
День одиннадцатый.
1941. 2 июля. Среда.
Всех нас на службе волнует вопрос — эвакуировать или оста¬
вить на месте наиболее ценные архивные материалы. С этою целью
ездил в Архивный отдел НКВД к тов. Михайлович. «Если нет
приказа со стороны Президиума АН и нет гарантии в намечаемой
самотечной эвакуации материалов, то лучше тогда материал не
эвакуировать, а только подготовить его на всякий случай», — зая¬
вила Михайлович.
В ИЛИ подготовка к эвакуации пушкинских рукописей идет
полным ходом26. Но хотят они отправить рукописи с имуществом
Артиллерийского музея. У меня возникли большие сомнения в
целесообразности такой эвакуации и отправки вместе с пушкин¬
скими рукописями и ломоносовских. Поднимался в верхний этаж
к заместителю директора Плоткину. С ним договорились, что он
пошлет шифрованную телеграмму в Президиум с извещением о
предпринимаемом решении эвакуировать пушкинские рукописи
с имуществом Артиллерийского музея. Я вызывал Красильнико¬
ву, заведующую спецчастью27, и беседовал с ней. На вопрос,
нет ли каких-либо директив Президиума об эвакуации, она ниче¬
го не могла мне ответить и вообще уклонялась от каких-либо
26 Рукописи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, М. Е. Сал¬
тыкова-Щедрина и других писателей были эвакуированы в Новосибирск
в июле 1941 г. Позднее в Свердловск вместе с эрмитажными эшелонами
была вывезена библиотека А. С. Пушкина. Многие рукописи, экспонаты
из музея были эвакуированы в Казань. См.: Баскаков В. Я. Пушкинский
Дом. Л., 1988. С. 89.
27 Спецчасть — структурное подразделение, организующее и прово¬
дящее мероприятия по обеспечению режима секретности на предприятиях
и в учреждениях.
46

ответов. Целый день звонил начальнику ЛАХУ Федосееву и не
мог добиться его. Никакого общего руководства в ленинградских
учреждениях нет. Каждое учреждение предоставлено самому се¬
бе, что и неплохо, но только не в самотеке с таким обоюдоострым
и опасным предприятием, как самотечная эвакуация. В Архивном
отделе УНКВД решительно против неорганизованной эвакуации
высказались старший консультант Лукомский и др.
Здание Архивного управления на площади Красного Флота28,
так много видавшее на своем веку, сейчас переживает еще один
этап в своей истории. На лестнице, по которой когда-то стучала
сабля гвардейского офицера Лермонтова, когда-то пробегали в
суете ночью для обыска дома, где жил когда-то незадачливый дик¬
татор 14 декабря29, солдаты с насаженными на штыки сальными
свечами в ночь на 15 декабря 1825 г., после неудавшегося восста¬
ния на Сенатской площади, теперь висит справа обрубленный
рельс на толстой проволоке и рядом металлический прут — било.
Это на случай химической тревоги. На верхней площадке темно;
горят синие лампочки. Шел по коридорам, почти впотьмах, и
испытывал что-то похожее на постановки Мейерхольда. Но в ка¬
бинете Михайлович было светло и просторно, и даже мешочков
с песком не было.
Жуткое впечатление произвело на меня архивохранилище
ИЛИ. Я не узнал рабочих комнат. Все в каком-то хаосе. В пер¬
вой проходной комнате, позади статуи Александра Веселовского,
стоят две сорокаведерные бочки с водой, одна из них уже подте¬
кает; везде ящики с песком и лопатами; по коридору растянут
пожарный шланг. Около Пушкинской комнаты — ящики для
архивного материала. Некоторые пустые, другие заполненные.
Надо отдать справедливость — упаковка пушкинских рукописей
идеальная. Но много нервности, суеты. Тут же около ящиков один
сотрудник диктует машинистке статью о фашизме. Кто-то пишет
описи подлежащего укладке в ящики. Под ногами песок, водя¬
ные пятна от растянутого по полу пожарного рукава, по-види¬
28 Речь идет о Сенатской площади, которая в описываемое время назы¬
валась площадью Декабристов; название Красного Флота носила набереж¬
ная левого берега Невы на участке между мостами Дворцовым и Лейте¬
нанта Шмидта (ныне мосту возвращено его старое название — Благовещен¬
ский).
29 Диктатором восстания 14 декабря 1825 г. был избран полковник
князь С. П. Трубецкой, который, однако, на Сенатскую площадь не вы¬
шел. После суда приговорен к вечной каторге. С 1826 г. был на Нерчин-
ских рудниках, в 1839—1856 гг. — на поселении в Иркутской губернии.
47

мому, оставленного для просушки или положенного так для ка¬
кой-то предохранительной надобности. Везде, как в служебных
помещениях архива, так и на лестнице музея, толкутся люди, не¬
сут мешочки с песком... У дверей в читальный зал прижались два
бюста писателей. Их откуда-то второпях сняли и оставили на по¬
лу. Заведующий Городецкий очень много сделал для охранения
материала, но и переборщил. Успенская, дочь писателя и со¬
трудница Литературного архива, сказала мне, показывая на раз¬
вал: «Пожалуй, что и перестарались...» Сам Городецкий устал
до изнеможения. Он третью или четвертую ночь не спит; все
время в архиве, волнуется, борется с администрацией. В результа¬
те совсем издерган: «Обязательно уйду, как только выполню свой
долг. Ни за что не останусь заведовать архивом. Меня не пони¬
мают, и администрация упрекает за слишком большие заботы об
архивных материалах, за настойчивость...»
Чтобы побеседовать с администрацией, несмотря на мои
больные ноги и весьма почтенное звание — директора Архива
Академии наук СССР, мне пришлось подниматься в верхний
этаж к «генералу» — заместителю директора т[ов]. Плоткину.
Правда, кто-то все-таки его успел предупредить, и он вышел
ко мне на лестницу. Плоткин, совершенно определенный тип,
который так распространен среди партийной интеллигенции (Дре-
зен, Михайлович, Татаров и проч.), болеющей, как и все ему по¬
добные, административным восторгом. По-видимому, Городец¬
кому действительно нелегко было иметь дело с подобным на¬
чальством...
Какое счастье, что я до сих пор не испортился и не превра¬
тился в «администратора», «чиновного генерала».
На моей службе из сотрудников И. С. Лосева записалась в
добровольцы. 5-го она уходит из Архива. В тот же день уходит и
Корявов. Он (партиец) все время плачет. Шкурник Елисеев и те¬
перь как-то устраивается со своими военными обязанностями.
Видел уходящих на фронт солдат и рядом с ними бегущих
женщин: сестер, матерей, жен... Сдавило как камнем сердце, и
на несколько мгновений я почувствовал какую-то глубокую-глу-
бокую скорбь. И ничто в мире не может пресечь этих страда¬
ний людей. Страдают люди, тоскуют, мечутся в страшной скорби.
Я уже не говорю о тех, кто сотнями и тысячами умирает на по¬
лях сражения.
Вечером пришла знакомая, мать двоих детей. На ней лица
нет. Ничего не может поделать с собой, со своим ослаблением
нервов.
48

Памятник Петру Великому30 закладывают мешками с пес¬
ком. В Румянцевском сквере31 закончены траншеи или землянки.
Сфинксы еще стоят. Им нет ни до чего дела, как всегда!
Никак не пойму — шум ли в ушах или шум пропеллеров
слышу. Тихо, зловеще тихо... И вот когда-то придет час и такую
тишину будет разрывать страшный треск. Начнутся пожары. За¬
валятся в развалинах громадные дома под ударами фугасных
бомб... Раненые... Убитые... Обезумевшие... Засыпанные облом¬
ками заживо. Все это придется пережить и в самом, быть может,
недалеком будущем. Если думать все время об этом, надо сойти
с ума; в лучшем случае — потерять жизнеспособность и сделать¬
ся никчемным человеком. Надеюсь, со мной этого не случится.
У меня достаточно еще воли к жизни.
Кончаю сегодняшние записи тем [же], чем вчера. Вот я чест¬
но пишу, все записываю для потомства. Даже глаза устали. А мо¬
жет быть, через несколько дней ни от меня, ни от моих записок
не останется и следа... И все-таки пишу!
Все передовое человечество поддерживает СССР. Самые раз¬
нообразные лица и организации заявляют:
«СССР стоит, как скала, на восточной границе, напоминая
европейским странам, что солнце свободы все еще светится».
«Разгромить Гитлера и создать в мире условия, пригодные
для жизни человечества».
«Гитлер — безжалостный диктатор, который стремится к ми¬
ровому господству».
Гитлеровская агрессия привела к порабощению Австрии, Че¬
хословакии, Польши, Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии,
Франции, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии, Греции,
Финляндии...
«США могут заставить германский народ почувствовать жес¬
токость, которую Гитлер применяет против всего мира...» «Сей¬
30 Имеется в виду отлитая из бронзы в 1774—1778 гг. статуя импера¬
тора Петра I, выполненная по модели скульптора Э.-М. Фальконе при учас¬
тии его ученицы М. А. Колло. Памятник был поставлен на гранитную глы¬
бу, найденную в 1768 г. на берегу Финского залива, — так называемый
«Гром-камень». Памятник вдохновил А. С. Пушкина на создание поэмы
«Медный всадник», название которой стало и названием памятника.
31 Сквер на углу 1-й линии Васильевского острова и Университетской
набережной, в котором в 1818г. был установлен обелиск в память военных
побед полководца П. А. Румянцева в войнах против шведов и турок. Ра¬
нее обелиск, созданный в 1799 г. по проекту архитектора В. Ф. Бренны,
стоял на Марсовом поле.
49

час, — заявляет морской министр США, — самое подходящее
время для того, чтобы нанести удар. Все это связано с риском и
опасностью и, возможно, потребует крайних жертв. Но когда сила,
направленная к уничтожению человеческой свободы, господст¬
вует в мире, на нее нужно ответить только еще большей силой».
Такова мировая пресса по сообщениям «Правды».
Идут ожесточенные бои на Мурманском направлении. На¬
ши войска под ударами превосходящих сил противника несколько
были потеснены, но все же задерживают наступление противника.
На Двинском направлении — ожесточенные бои за пути и пере¬
правы через р. Двину. Львов оставлен нашими войсками. Амери¬
канский писатель Альберт Рис Вильямс заявил: «В солидарности
всех честных граждан всего мира с Советским Союзом кроется
уверенность в полной и окончательной победе над национал-со¬
циалистическими ордами, пришедшими из мрака варварства».
Жюль Ромен (французский писатель):
«Мнение, которое мы можем иметь о коммунизме и которое
мы имеем право сохранить, не имеет в настоящий момент никако¬
го значения... Борьба русского народа заслуживает признатель¬
ности всех народов. Пусть русский народ со своей стороны взве¬
сит великую и славную ответственность, которая возлагается на
него. Борясь изо всех сил в сознании того, что поражение невоз¬
можно, давая клятву продолжать борьбу при любых обстоятельст¬
вах, он действует для себя, для Европы, для всего мира».
Лион Фейхтвангер (германский писатель):
«Ясно, что эта война будет ожесточенной и принесет тяже¬
лые последствия. Но мы, знающие советский народ, уверены, что
под руководством сильного и мужественного вождя и в союзе
с обоими великими англо-саксонскими народами, советский на¬
род навсегда обезвредит нацистов».
Таково настроение передовых писателей дальнего Запада.
Академия наук СССР обратилась с воззванием «К ученым
всех стран»32: «...на защиту великих демократических завоева¬
ний, на защиту мировой культуры... Фашистский солдатский са¬
пог угрожает задавить во всем мире яркий свет человечества —
свободу человеческой мысли, право народов самостоятельно раз¬
32 С призывом («К ученым всех стран») сплотить свои силы для за¬
щиты человеческой культуры от фашизма Академия наук СССР обрати¬
лась 28 июня 1941 г. Опубликовано: Правда. 1941. 29 июня. № 178. С. 1.
Обращение было принято 23 июня 1941 г. См.: Наука и ученые России в
годы Великой Отечественной войны. 1941—1945. М., 1996. С. 252—253.
50

вивать свою культуру... гитлеризм — очаг насильнических войн».
Фашизм — злейший враг культуры и науки. Фашизм — это пер¬
манентная война. «...Советские ученые, в полном единении со
всем народом, занимают свое место в рядах защитников родины и
свободы... Советские ученые участвовали в великом культурном
строительстве, охватившем нашу страну за последнюю четверть
века. Они отдавали все свои силы и знания на то, чтобы помочь
поднять народы темной отсталой царской России к высотам куль¬
туры... На основе накопленных с древнейших времен и чтимых на¬
ми культурных ценностей, народы Советского Союза свободно
творят свою культуру, каждый на своем языке... Советские уче¬
ные идут со своим народом во имя защиты своей родины и во имя
защиты мировой науки и спасения культуры, служащей всему че¬
ловечеству... Необходимо, чтобы все передовые люди, озабочен¬
ные будущим человечества, объединили свои усилия, чтобы пред¬
отвратить возврат к средневековью, задержку роста мировой
культуры на многие поколения... Все, кому дорого культурное
наследие тысячелетий, для кого священны высокие идеалы науки
и гуманизма, должны положить все силы на то, чтобы безумный
и опасный враг был уничтожен».
День двенадцатый.
1941. 3 июля. Четверг.
Утром выступал по радио Сталин. Речь его, правдивая и ре¬
шительная, произвела потрясающее, но в то же время и ободряю¬
щее впечатление. Наши передовые части потерпели поражение.
Создавшееся положение очень серьезно. Нужно напрячь все наши
силы на борьбу с врагом, пробившимся к нашим главным линиям
обороны. Вопрос идет о жизни или смерти нашей страны.
Те, кто слышали речь самого Сталина, передают, что было
очень плохо слышно, и многие места речи они не разобрали.
Мой шофер, слышавший эту речь, заметил, что слишком сильно
выделялся акцент и были паузы, во время которых было слышно
бульканье воды, наливаемой в стакан...
Величайшей важности исторический момент. Речь все утро
повторялась дикторами по трансляционной радиосети. У нас в
Академии во время обеденных перерывов и после службы — ми¬
тинги.
Сейчас 9 час. 30 мин. На нашем дворе академического до¬
ма — общее домовое собрание и митинг.
51

Беседовавший со мной академик С. И. Вавилов очень трезво
смотрит на вещи. За Ленинград он спокоен. Обсудили с ним все
вопросы по истории Академии наук33 и другим работам. Рабо¬
ту Комиссии по истории Академии наук мы продолжаем.
Максим Горький в статье «О бесчеловечии»34 писал: «...если
вспыхнет война против того класса, силами которого я живу и ра-
33 Написание «Истории Академии наук» было поручено специально
созданной при Архиве АН СССР Комиссии (1938—1953), председате¬
лем которой до 1951г. был акад. С. И. Вавилов. В своем экземпляре
вышедшего в 1958 г. первого тома «Истории Академии наук СССР.
1724—1803» на вклеенном перед титулом листе Георгий Алексеевич
написал: «История Академии наук начала составляться в Комиссии по
истории Академии наук, организованной 15 ноября 1938 г. под предсе¬
дательством академика С. И. Вавилова и его заместителя Г. А. Князева.
Работа в предварительной редакции (варианте) была выполнена к июню
1941 г., т. е. в течение двух с половиной лет и доложена на пленуме Комис¬
сии, который одобрил ее 20 июня 1941 г. Начавшаяся война не приоста¬
новила работы. Она была уточняема и редактировалась академиками-спе-
циалистами. В 1949 г. оконченная работа была доложена в январе на Общем
собрании Исторической секции Академии наук в Ленинграде и в основ¬
ном одобрена для опубликования. В течение 1949—1950 [гг.] была продела¬
на дополнительная редакторская работа, и оба тома (со времени основа¬
ния Академии до Октябрьской революции) подписаны к печати академи¬
ком С. И. Вавиловым. Но неожиданная его смерть прервала дальнейшее
исправление книги. К сожалению, в нее стали вносить новые куски текста
и выбрасывать другие. В таком виде книга была признана нуждающей¬
ся в коренной переработке и по другому плану. Работа эта была поруче¬
на Институту истории естествознания и техники, назначена главная ре¬
дакционная коллегия под председательством академика Островитянова.
В 1958 г. работа над первым томом была завершена. Выполнена она кол¬
лективом сотрудников (более 20 человек). Георгий Князев». После смер¬
ти С. И. Вавилова Комиссия была переведена в ведение Президиума
АН СССР. Был утвержден новый ее состав во главе с вице-президентом
АН СССР академиком В. П. Волгиным. Написание же «Истории Акаде¬
мии наук» было поручено другому авторскому коллективу. Новое руко¬
водство решило использовать материалы рукописи при подготовке буду¬
щей книги. Г. А. Князев вошел в состав редакционной коллегии, но среди
авторов первого тома имени Георгия Алексеевича нет. Сам он иначе оцени¬
вал свой вклад в подготовку этого труда. На этом же экземпляре книге он
написал: «Экземпляр одного из авторов и редакторов этой книги... Георгий
Князев. 1958». Второй том «Истории Академии наук СССР. 1803—1917»
вышел в 1964 г. Третий том, который должен был быть посвящен исто¬
рии АН в советский период, этим авторским коллективом не был издан.
34 Указанная статья М. Горького впервые была напечатана под за¬
главием «Циничное бесчеловечие...» в газете «Известия ЦИК СССР и
ВЦИК» в 1929 г. (№171 от 28 июля). Под заглавием «О бесчелове¬
чии» она вошла в первое издание книги М. Горького «Публицистиче-
52

ботаю, — я тоже пойду рядовым бойцом в его армию. Пойду не
потому, что знаю — именно она победит, а потому, что великое
справедливое дело рабочего класса Союза Советов — это и мое
законное дело, мой долг».
Вспыхнула война, и не против уже класса, а против всего со¬
ветского народа. И рядовыми бойцами записываются все, кто спо¬
собен носить оружие! Остановим врага. Спасем первую в истории
человечества страну исключительно трудящихся, освободивших¬
ся от эксплуататоров. Не будет никогда того, чтобы мы целовали
сапог наглого и жестокого завоевателя!.. Смертельная борьба...
Отступая, ничего не оставлять врагу — таков лозунг в речи Ста¬
лина. Все уничтожать, сжигать, разрушать.
Смерть и разрушения и от врага, и от своих35.
День тринадцатый.
1941. 4 июля. [Пятница].
Просто не верится, что в этот роскошный солнечный день,
в который хочется так радоваться жизни, где-то идут безумные
бои, уносящие сотни и тысячи жизней. Не верится, что жизнь кру¬
гом нас нарушена, собственно нет нормальной жизни: есть боевая
обстановка, спешная эвакуация ценностей, рытье окопов, закла¬
дывание проемов в стенах мешками с песком, устройство бомбо¬
убежищ, газоубежищ... У нас весь двор завален досками, выбро¬
шенными с чердаков. Каждый день, каждый час ждем бомбежки
с воздуха.
На фронте, на некоторых участках, продолжается отход на¬
ших войск. Самое неприятное, что немцами перейдена р. Двина
у Якобштадта36. Но мы бодры и стойки. Сегодня провожали на
службе И. С. Лосеву, ученого секретаря. Она ушла добровольцем.
Странная женщина. Не пойму ее. Я не раз писал о ней и иногда
очень резко. Не нравился мне в ней так называемый мной ниги¬
лизм, точнее, «начхизм». Мне казалась она беспринципной. Все,
что она делала по линии своих «внеслужебных» обязанностей,
мне было непонятно, иногда даже подозрительно. И вот она, как
мне показалось теперь, пошла добровольцем совершенно искрен¬
не и просто. Мы тепло проводили ее.
ские статьи» (М.: ГИХЛ, 1931). Приведенные Г А. Князевым слова за¬
канчивают статью.
35 См. ил. 3.
36 До 1917 г. название города Екабпилса (Латвия).
53

Опять вызывала меня С. В. Павлова. Скучает старушка и ей
хочется поговорить. Опять беседовали о портрете Ивана Петрови¬
ча работы Нестерова. Я предлагал ей передать его для охранения
Эрмитажу37...
День-то, вечер-то какой прекрасный, зовущий жить, выдался.
Четырнадцатый день войны.
1941. 5 июля. [Суббота].
Что тебе, мой дальний друг, будет еще интересно узнать из на¬
шей расколовшейся жизни? Я знаю мало на моем малом радиусе.
Все мы молчаливы и осторожны. Только иногда шоферы переда¬
дут какие-нибудь известия. Вот и сегодня тов. Петров, шофер кры¬
ловской машины, на которой я езжу на службу и со службы, рас¬
сказывал мне, как приехавший из Пскова другой шофер передавал
о том, что немцы ежедневно и регулярно летают над Псковом, но
не бомбят его, а, увидав какую-либо красноармейскую часть или
милиционеров, с бреющего полета бросают не бомбы, а гранаты.
Налетят, как казаки в воздухе, сделают свое дело, и след простыл.
При сбрасывании гранат что-то кричат, точно ругань пускают
вместе с дробью пулемета или гранаты.
У шофера закралось много сомнений. Я разъяснял, успокаи¬
вал. А что я-то знаю!..
Жена целое утро убирала чердак, носила на двор доски и вся¬
кий хлам. Чего только не сбросили с чердаков, захламленных бо¬
лее чем за сто лет. (Наш дом капитально перестраивался за 6 лет
до первой Отечественной войны, т. е. в 1806 г.) Никак не можем
сорганизовать достаточной и полноценной пожарной охраны на
нашей лестнице № 3. Быть может, представит когда-либо интерес
вот этот небольшой документ, составленный общительным и лю¬
безным семидесятитрехлетним старичком, живущим в квартире
акад. Крачковского, бывшим инженером Снитко.
Список жильцов38, проживающих в д. 2 по 7-й линии Ва¬
сильевского Острова по лестнице № 3 (кв. №1,2, 3, 4, 6, 29). За¬
крытый выход с лестницы на чердак (по заявлению коменданта
Ф. Е. Савченко) будет открыт.
37 О портретах И. П. Павлова работы М. В. Нестерова см. примеч. 25.
38 «Список жильцов, проживающих в д. 2 по 7-й линии Васильевско¬
го Острова по лестнице № 3 (кв. №1,2, 3, 4, 6, 29)» (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 95. Л. 48). См. ил. 4.
54

1.	кв. № 1. Крачковский И. Ю., акад. 58 лет.
Крачковская В. А., 56 лет, служащая.
Снитко С. К., 73 года, пенсионер.
Снитко Ю. Ю., 67 лет, домохозяйка.
5. кв. № 2 Петрова, 67 лет, пенсионерка.
Фонтон Н., 23 года, служащая.
Ферсман А. А., 28 лет, служащий, отсутствует.
Ферсман Б*,, 23 года, домохозяйка, отсутствует,
кв. № 3	Карпинская Т. А., пенсионерка, 65 лет.
10.	Толмачева Е. А., 64 года, пенсионерка.
Нехорошева А. А., 58 лет, пенсионерка.
Нехорошева А. В., 21 год, учащаяся,
кв. 4	Алексеев В. М., 61 год, академик.
15.*	Алексеева Н. М., 51 год, домохозяйка.
Алексеева М. В., 13 лет, учащаяся.
17.	Пономарева Над., 33 лет, домработница.
18. кв. 4	Маслова А., 56 лет, домработница,
кв. 6	Поляк Р. И., 37 лет, служащая.
Шмидт Ф. JL, 61 год, служащий.
20. кв. 29	Князева М. Ф., 51 год, домохозяйка.
Князев Г. А., 54 года, служащий.
21. кв. 4	Алексеева JI. В., 21 год, учащаяся.
Примечание 1. Список представляет выборку из списка, со¬
ставленного 4 июля 41 г. и имеющегося у О. А. Крауш.
Примечание 2. Квартира № 3 имеет второй выход на лест¬
ницу № 2.
Всеми вопросами подготовки дома по охране и обороне
ведает комендант дома т[ов]. Савченко и партийный работник
О. А. Крауш. Она женщина энергичная, типа Лосевой, но значи¬
тельно ниже по интеллекту и такту. Когда-то она работала в Сов¬
наркоме, познакомилась там с акад. Ферсманом и вышла за него
замуж. Потом они, создав ребенка, разошлись. У Крауш есть еще
сын от кого-то другого. Работала она в Библиотеке АН, теперь
работает в Институте востоковедения. Но сейчас, по-видимому,
нигде не работает, так как ее видно и утром и вечером на дворе.
Она с большим упоением администрирует. Но хорошо, что хоть
5 Так в рукописи.
55

она проявляет свою инициативу и активность на нашем в полном
смысле «академическом» дворе.
О чем я, гуманист, сейчас мечтаю? Вот о чем39.
«В ответ на угрозу германского вторжения население Лон¬
дона воздвигло у одного из разрушенных бомбардиров¬
кой домов виселицу с надписью: „Приготовлено для Гит¬
лера”».
Но не сразу повесить, а сперва судить. Призвать от каждой
разоренной Гитлером страны представителей: мужчину и женщи¬
ну из особенно пострадавших местностей в качестве присяжных
заседателей. Собрать документы и образчики из необъятного ко¬
личества «вещественных доказательств» изуверской жестокости
Гитлера и гитлеровцев. Создать из этих «реликвий» музей в на¬
зидание потомству, показать будущему человечеству «музей»
ужасов и страданий, причиненных людям жестоким завоевате¬
лем. Собрать в этом «музее» и предшественников Гитлера —
мировых убийц и грабителей, удачливых и неудачливых, вроде
Наполеона и Вильгельма, Тамерлана и Аттилы и всякой прочей
нечисти, так называемой всемирной истории человечества, точ¬
нее истории дочеловеческого общества... Пожалуй, даже не среди
этого сонма «великих», а просто в ряду смрадных негодяев, вро¬
де Каина, Ирода, Иуды, место Гитлера. Презренное имя во всем
мире. Смрадное имя.
Документы «прогресса...». Финал великой гуманистической
европейской культуры. После бомбардировки в Лондоне40.
Пятнадцатый день войны.
1941. 6 июля. Воскресенье.
Враг занял целый ряд наших городов и территорий, цели¬
ком Литву, часть Латвии, часть Западной Белоруссии и Западной
Украины. При этом он, конечно, понес жестокие потери. По на¬
шим сведениям, до 700 тысяч убитыми и ранеными. Молниенос¬
ный ошеломительный удар не удался. Заостренный клинок зату¬
пился на сопротивлении, оказанном нашими передовыми частями
39 Вложена вырезка из газеты статьи «О чем я, гуманист, сейчас меч¬
таю?» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 49). См. ил. 5.
40 См. ил. 6.
56

Красной Армии. Сколько потеряли мы, отражая страшный удар
противника, неизвестно. Во всяком случае, лично я, не стратег и
не специалист, считаю, что немцы в первые две недели напрягли
все свои силы на 70—75%, мы — едва ли на 30—40 % всех на¬
ших возможностей. Поэтому мне думается, можно, трезво взвеши¬
вая обстоятельства, мужественно переживать все испытания. Та¬
кая жестокая война не только народов, но и систем, требует огром¬
ных чрезвычайных жертв.
Очень сложна международная обстановка. Борются: «на¬
цизм» (фашизм), коммунизм (Третий Интернационал) и старомод¬
ная, консервативная, либеральная, или радикальная демократия
(капитализм англо-саксонских стран). Нападающий (агрессор) —
«нацизм». Обороняющиеся — сами противники между собой —
пролетариат и буржуазия. В конечном результате борьбы, изну¬
рительной и мучительной, мир должен получить новый порядок.
Это будет новое общество — коммунистическое. Иначе за этой
бойней будет другая, еще более жестокая и кровавая.
Шестнадцатый день войны.
1941. 7 июля. [Понедельник].
Напряженный день. Четыре раза объявлялась воздушная тре¬
вога. Стрельбы не слышали. Вчера, говорят, появлялись над горо¬
дом одиночные вражеские аэропланы, но тревоги не объявлялось.
Все передают, что был сбит в окрестностях Ленинграда вражеский
самолет, который, упав, сгорел. Исаакий со своим грандиозным
золоченым куполом, видный за многие десятки километров, как
стометровой высоты маяк, теряет свой эффектный вид. Золоче¬
ный основной купол и другие малые золоченые купола покры¬
ваются какой-то серой массой.
«Медный всадник» все еще не обложен мешками; также со¬
всем не обложены сфинксы. Но вот Петр, работы Растрелли41,
стоявший перед Инженерным замком с надписью «Прадеду прав¬
нук», снят. Остался один пустой пьедестал. Третьего дня эвакуи¬
ровались дети. Теперь предлагают эвакуировать не только де¬
тей, но и взрослых, которые могут сопровождать своих детей.
Все главные ценности Эрмитажа эвакуированы в неизвестном
41 На площади перед Михайловским (Инженерный) замком в 1800 г.
был установлен памятник Петру I, выполненный по модели Б.-К. Раст¬
релли.
57

направлении42. Сегодня у меня был акад. С. И. Вавилов. Реши¬
ли присоединить ко второму эрмитажному эшелону и наши архив¬
ные ценности. Некоторые мы уже и передали: мозаичные порт¬
реты Петра работы Ломоносова, два плана Петербурга XVIII в.
(Леблона и Махаева) и позолоченный ковчег, в котором хранил¬
ся в Академии наук «Наказ» Екатерины II, писанный ею самой43.
Нет слов, чтобы описать то мое настроение, когда снимался со сте¬
ны мозаичный портрет основателя Академии наук Петра I, ко¬
торый я оберегал с такою любовью и заботливостью; когда выно¬
сили позолоченный ковчег искусной работы мастера XVIII века;
когда оголялось и разорялось хранилище, которому я отдал столь¬
ко сил и любви. Эрмитажные рабочие бережно сняли портрет
со стены и унесли его на автомобиль. Я провожал их, не скрою,
очень взволнованный. Я ясно отдавал себе отчет, что больше их
не увижу. Я строил, как мог, архив и музей истории одной области
великой русской культуры — Академии наук. Война нарушила
порядок и оголила те места, где с такой заботливостью храни¬
лись эти памятники.
Сперва мы говорили о надежном охранении на местах, теперь,
в связи с событиями на фронте, заботимся об эвакуации; думаю,
42 Б. Б. Пиотровский писал: «Первый железнодорожный эшелон, со¬
стоявший из багажных вагонов с бесценным грузом, пассажирских ваго¬
нов для сотрудников музея, сопровождавших его в далекий путь, и плат¬
формы с зенитными орудиями, увозивший около полумиллиона экспона¬
тов, отошел рано утром 30 июня. Его начальником и директором филиала
Государственного Эрмитажа на месте прибытия был назначен В. Ф. Ле¬
винсон-Лессинг, лишь один знавший, куда эшелон направлен. 9 июля же¬
лезнодорожный состав благополучно прибыл в Свердловск, и ящики с
эрмитажными коллекциями были размещены в Картинной галерее, косте¬
ле и в подвалах особняка Ипатьева, где в 1918 году был расстрелян по¬
следний русский царь» {Пиотровский Б. Б. История Эрмитажа. Краткий
очерк. Материалы и документы. М., 2000. С. 97).
43 В середине 1760-х гг. Екатерина II написала «Наказ», или ин¬
струкцию для Комиссии по составлению нового Уложения, созванной
в 1767 г. и призванной разработать новое, более совершенное законо¬
дательство для России. Источниками «Наказа» послужили труды Ш. Мон¬
тескье «О духе законов», Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях»,
а также «Энциклопедия» Д. Дидро и Д’Аламбера. В 1776 г. для хране¬
ния «Наказа» по приказу Екатерины был изготовлен бронзовый позоло¬
ченный ковчег. Работу выполнил французский мастер Э. Гастеклу по ри¬
сункам русского художника Г Козлова. В 1777 г. Екатерина II передала
рукопись «Наказа» вместе с ковчегом на хранение в Библиотеку Импера¬
торской Академии наук, откуда в 1929 г. они поступили в Архив Акаде¬
мии наук.
58

что эвакуация совместно с Эрмитажем будет дело надежное...
Но болит сердце. Пришел домой совсем разбитый.
Вчера эвакуировали (с Артмузеем) из ИЛИ рукописи Пуш¬
кина, также в неизвестном направлении.
Сегодняшние четыре тревоги значительно утомили сотруд¬
ников. Значит, фронт придвигается к Ленинграду, — заключили
некоторые.
Вчера проезжал через Ленинград в Москву акад. А. Е. Ферс¬
ман. Он был в Мурманске. Видевшие его передают слышанные
от него впечатления от бомбежки Мурманска, продолжавшейся
при нем всего полторы минуты. 9 немецких аэропланов сброси¬
ли над городом осколочные бомбы и скрылись. Мурманская до¬
рога действует на всем протяжении. Ферсман был в пути семь
дней.
Вчера зашла ко мне И. С. Лосева. Она в кожаной куртке (не¬
смотря на знойный июльский день), в короткой черной юбке и
высоких с голенищами сапогах. Сам не знаю, почему мне не по¬
нравился ее вид, пошиб... Что-то маскарадное, деланное сквози¬
ло во всем ее облике. Играет роль. Зачислили ее санитаркой, она
хочет быть в разведке. Еще бы: это ее стихия. И она действи¬
тельно способна на самоотверженный подвиг. Возможно, что ее
просьбу удовлетворят, и она сумеет проявить свою врожденную
страсть к тонкой, запутанной и рискованной (жизнью и смертью)
игре. Она в такие минуты может совершить и просто преступле¬
ние, и диалектическое преступление, превращающееся в подвиг,
если оно обращено в пользу родины и во вред врагу — убийст¬
во, диверсионный акт, получение каким угодно путем нужных
сведений... И умная авантюристка может превратиться в истин¬
ного героя.
О П. Н. Корявове ни слуху ни духу. Его, с очень плохим
зрением, записали рядовым в стрелковый полк и куда-то отправи¬
ли. Сын пролетария, плотника, сам столяр, сумевший выбиться
в люди, окончить ВУЗ, он, несмотря на свою нежную душу, ро¬
мантическую настроенность, попал в партию с ее крепкой же¬
лезной дисциплиной и жесткостью. Получилась неминуемая над¬
ломленность. Сердце его, мечтателя, поэта, жаждущего мира, со¬
гласия любви, а программа партии, требования жизни создавали
непримиримые противоречия. Судьба не была милостива к нему.
Он как-то не мог устроиться, как другие, благодаря своей исклю¬
чительной честности и порядочности. А в последний год он над¬
ломился под тяжестью несвойственных ему обязанностей секре¬
таря парткома. Скромный и слабый человек, он всецело держал¬
59

ся каркасом дисциплины партии. Благодаря ей, он, как слабый и
безвольный человек, не спился. А мог бы, как амногие подоб¬
ные ему люди3, утопить свою тоску в вине! Он несказанно иногда
тосковал. Семейная жизнь его не устроилась. Его пассия, с кото¬
рой он жил, — жена другого. Он тяжело переживал при своей че¬
стности эту драму ложного своего положения. Страстно ему хоте¬
лось быть ученым, пытался он создать литературоведческую ра¬
боту, был в аспирантуре... Ничего не вышло. Не хватило таланту,
знаний, общей культуры. И он очень страдал от этого. Тихий, за¬
думчивый, молчаливый, временами, как все слабовольные люди,
упрямый, он производил неблагоприятное первое впечатление,
именно «корявого» человека. И почерк у него отвратительный,
«корявый»... Иногда меня, да и других, брала досада: глядя на не¬
го, я в сердцах называл его не человеком, а «яичницей», «сапогом
всмятку»... А вот именно он, тихий незлобивый мечтатель, плакав¬
ший со дня объявления войны как ребенок, именно он доброволь¬
но пошел в ряды Красной Армии и не на какую-нибудь штабную
должность, а простым рядовым стрелком... Недаром мы так тепло
и жалеючи проводили его. Вспоминаем и теперь и надеемся, что
он вернется к нам, на более для него полезную работу в тылу...
А может быть, и не вернется и безвестно, как никому неведомый
герой, погибнет — как рядовой стрелок, за родину.
О Елисееве нет никаких сведений, кроме того, что он где-то
хорошо и ловко устроился на штабном месте в тылу. Вот такие
люди, как Елисеев, везде и всегда устраиваются.
Модзалевский все ловчится. Сегодня его после неоднократ¬
ных повесток наконец записали рядовым в стрелковый полк.
Он уже маршировал по улице. Но в штабе, где оформляли их до¬
кументы, встретил знакомого, распределявшего набранных, и рас¬
сказал ему о своей судьбе. Тот направил его в другой штаб, как
ценного специалиста, профессора, и там освободили его. Модза¬
левский забежал тогда в беспокоивший его штаб и на основании
имевшихся у него документов об освобождении от зачисления в
стрелки добился того, что против его фамилии написали: «Осво¬
божден. Повесток не посылать». Теперь Модзалевский сияет и
спокоен. Еще бы! У него 7 человек детей, из них 5 своих собствен¬
ных! Последний — грудной.
Приходивший сегодня в Архив акад. С. И. Вавилов был ме¬
нее спокоен. Он торопил меня с эвакуацией архивных ценностей.
а а Вписано синим карандашом вместо зачеркнутого истинно рус¬
ский человек (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. JI. 55 об.).
60

Сегодняшней газеты не читал, не пришла. Особенно и не
огорчаюсь, но плохо представляю себе линию фронта. До сих пор
мы не знаем о судьбе Минска, Риги, Ревеля44... Смущают какие-то
бои под Островом. Под каким Островом? Неужели тут речь об
Острове на Псковском направлении?45 Я отлично понимаю, что
нужно довольствоваться сухими краткими сведениями сводок, но
все-таки хотелось бы знать больше и понимать события. «Прав¬
да», к сожалению, сократилась до 2-х листов и превратилась иск¬
лючительно в информационный официальный бюллетень.
Сегодня роздали нам листовку — речь Сталина по радио, от¬
печатанную во многих миллионах. Сохраняю ее, как и газетный
экземпляр.
Опять ночь, белая, прозрачная, но небо пасмурно. Сегодня все
мы ждем ночной тревоги. Немцы вряд ли оставят свою дневную
попытку продемонстрировать свою силу над Ленинградом.
В комнате у нас лежит белый флаг с красным крестом для ме¬
дицинского домового пункта, в котором работает жена. Все мы
усиленно готовимся к грядущим неизбежным тяжелым испыта¬
ниям. Только бы хватило воли и нервов... Вот у англичан, у лон¬
донцев их хватит. Хочется верить, что хватит и у нас.
Семнадцатый день войны.
1941. 8 июля. Вторник.
События развиваются.
На три часа в кабинете президента [АН] было назначено за¬
седание директоров ленинградских академических учреждений.
44 В районе Риги вели ожесточенные бои войска Северо-Западного
фронта, в районе Минска — войска Западного фронта. 27-я армия оборо¬
няла подходы к Таллину (до 1917 г. — Ревель).
45 Города Псков и Остров рассматривались командованием Северо-
Западного фронта как выгодный рубеж для обороны и прикрытия Ленин¬
градского направления. В связи с угрозой прорыва противника к Пскову
и Ленинграду 2 июля командование фронта стало сосредоточивать свои ре¬
зервы в районе Пскова, Острова и Дно. 4 июля в ходе напряженной борьбы
враг овладел Островом, потом был выбит из города силами 8-й армии,
но ночью Остров был опять сдан. 5 июля враг был контратакован частя¬
ми 41-го стрелкового и 1-го механизированного корпусов Северо-Запад¬
ного фронта. 6 июля 8-я и 27-я армии вели тяжелые бои за Остров и в райо¬
не Опочки, но к концу дня оборона была прорвана и враг овладел горо¬
дом Остров (СССР в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Краткая
хроника. С. 25—32).
61

Я, как всегда, пришел до начала заседания. По углам сидели
молчаливые и усталые люди. Директор Библиотеки, хитрый и
скрытный старик И. И. Яковкин, сидел на диване и курил папи¬
росу. Академики С. А. Зернов и А. С. Орлов о чем-то тихо и со¬
средоточенно иногда совещались. Глядел на них, глубоких стари¬
ков — представителей гуманистических и биологических наук.
Один (Орлов) — тип старинного подьячего, с безобразным урод¬
ливым носом, другой (Зернов) — самый заурядный приказчик
из мелочной лавки, каких в моем роду было немало (Зернов на са¬
мом деле сын купца 2-й гильдии). Позади меня сел пришед¬
ший, запыхавшись, в не первой свежести белом пиджаке слад¬
кий В. В. Струве. Суетился по комнате тощий и нервно курящий
И. И. Мещанинов. Мы со Струве перекинулись парой ничего не
значащих фраз. Было жарко, душно; академики отирали пот с лица
и посматривали на часы. Заседание созвал начальник ЛАХУ,
но его не было. Оказалось, что его срочно вызвали в горком пар¬
тии. Пришел приглаженный черноватенький пыжик — зам. ди¬
ректора ИЛИ тов. Плоткин. Прошло минут двадцать, когда в ком¬
нату вошел в военной форме с орденами акад. Л. А. Орбели.
Он остановился посредине комнаты и сказал: «Сейчас я по теле¬
фону беседовал с Москвой». Мы сошли со своих мест и столпи¬
лись около него. Орбели продолжал: «Правительство постановило
перевести Академию наук, как московские, так и ленинградские
ее учреждения, в Томск»... Впечатление было слишком неожи¬
данное и ошеломляющее. Люди как-то сперва не усвоили вполне,
что было сказано. «Предложено, — говорил Орбели, — продол¬
жать научную работу, взять с собой необходимый научный пер¬
сонал и инвентарь. По этому поводу в Кремле сейчас находится
вице-президент Шмидт и ждет там дальнейших указаний. Че¬
рез час-полтора со мной будет опять телефонный разговор и тог¬
да все будет уточнено». В растерянности некоторые начали, было,
задавать вопросы, как приехал из горкома Федосеев и подтвер¬
дил, что перевод академических учреждений в Томск должен со¬
стояться в пятидневный срок, что нужно представить список науч¬
ного персонала, включив в него только докторов. Орбели вскипя¬
тился, что это неправильно: для науки иные кандидаты дороже
лысых и отживающих свой век стариков-докторов. Предложено
нужных ученых эвакуировать с семьями, с подъемными, с необхо¬
димым имуществом. Основное научное имущество учреждений
должно тотчас же подготавливаться к эвакуации. И. И. Мещани¬
нов чертыхнулся — очередная академическая паника в Москве.
И. И. Яковкин, ни слова не говоря, наклонив голову набок, пошел
62

к двери... Еще бы! У него научного имущества (инвентарь) свы¬
ше 100 километров погонных полок!.. Я так и не смог уловить по
выражению его лица, что он переживал. Орлов и Зернов тоже
быстренько ушли. И Струве ретировался. Остались Федосеев,
Орбели и я.
— Что нам, Архиву, делать? — спросил я.
— Эвакуироваться, — ответил Орбели.
— Но у меня свыше 3 погонных километров длины полок,
т. е. около 10 тысяч пудов, т. е. до 10 вагонов груза. Самое цен¬
ное я вывожу из Ленинграда с эрмитажными эшелонами. Что бу¬
дет делать Библиотека, у которой свыше 250 тысяч пудов груза?
— Вероятно, о научно-подсобных учреждениях вопрос будет
решаться особо, — пояснил Федосеев.
Наконец все ушли, и я пошел из исторического кабинета не¬
пременного секретаря46. Когда-то тут творилась вся академиче¬
ская история... В 1929г[оду] я, по указанию правительственной
Комиссии, пересматривал все шкафы в кабинете непременного
секретаря Ольденбурга в дни его домашнего ареста47. Поглядел
на стены. По одну сторону печки — портрет Сталина в дубовой
раме, по другую — Ленина. На этой единственной стене, не за¬
нятой закрытыми стенными шкафами, в которых когда-то хранил¬
ся академический архив Конференции, прежде висели силуэты
46 Уставом Академии наук 1803 г. должность конференц-секретаря
была заменена должностью непременного секретаря, права которого были
значительно расширены. Он должен был вести переписку со всеми акаде¬
миями и учеными обществами в Европе, с иностранными членами, полу¬
чающими пансион от Академии и с корреспондентами; вести журнал ака¬
демических заседаний, наблюдать за печатанием академических трудов;
ведать академическим Архивом. Избирался большинством голосов из чис¬
ла академиков.
47 В 1929—1931 гг. был организован политический процесс, полу¬
чивший название «Академическое дело», в ходе которого большой груп¬
пе ученых было предъявлено обвинение в создании контрреволюцион¬
ной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной
России» с целью восстановления монархии. В октябре—декабре 1929 г.
были проведены первые аресты, после чего они стали массовыми. Одним
из первых был арестован ученый секретарь Археографической комиссии
А.	И. Андреев, позднее были арестованы академики-историки Н. П. Ли¬
хачев, М. К. Любавский, С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле. Акад. С. Ф. Ольден¬
бург был отстранен от должности непременного секретаря 2 октября 1929 г.
по телеграмме А. И. Рыкова. Ожидая со дня на день ареста, он не выхо¬
дил из дома, что послужило основой для легенды о его домашнем аресте.
См.: Академическое дело. Вып. 1. Дело по обвинению академика С. Ф. Пла¬
тонова. СПб., 1993.
63

академиков конца XVIII века, работы Антинга48. Эти силуэты,
охраненные мной, находятся в Архиве. Я медленно выходил из ка¬
бинета. Теперь в нем официально — медицинский пункт. В углу
сложены носилки для раненых и лежат на окне какие-то медика¬
менты. Темная штора, сорвавшись с петель, пол у спустилась... Вы¬
шел в вестибюль. Опять встретился с Федосеевым.
— А что будете делать с мозаичной картиной Ломоносова
«Полтавская баталия»? — спросил я его.
— Снимать и эвакуировать, — ответил Федосеев.
На верхней площадке верхней громадной лестницы ярко вы¬
делялись краски смальты замечательной мозаики. Она нашла,
после многих скитаний, наконец свое место в Академии49 и весь¬
ма эффектно украсила верхнюю площадку Кваренговской лест¬
ницы, из-за которой, кстати сказать, столько испорчено полуэта¬
жами и перекрытиями средних этажей здания. Все это теперь
история, прошлое...
В Архиве никому ничего не сказал о слышанном. Так было
указано. Только торопил с укладкой материалов в ящики.
Дома, когда я сообщил жене решение правительства об эва¬
куации Академии наук в Томск в пятидневный срок, она была по¬
трясена. Стали решать: где погибать — здесь или там? М. Ф. ни¬
как не могла уяснить себе этого паникерского решения.
— Разве так плохо, безнадежно на фронте? — спрашивала
она. — Иначе — это преступление, так как дезориентирует всех,
вносит излишнюю нервность, панику...
48 Антинг Иоганн Фридрих, немецкий путешественник и рисоваль¬
щик, впервые посетил Петербург в 1784 г. В Архиве хранятся выполнен¬
ные им силуэты членов Императорской Академии наук, относящиеся к
этому времени: «Торжественное водружение бюста Леонарда Эйлера на
пьедестал», «У жертвенника», «Чтение под деревом». Среди изображен¬
ных — профессора А. И. Лексель, И. А. Эйлер, Н. И. Фусс, И. И. Лепехин,
П. С. Паллас, Л. Ю. Крафт, И. И. Георги, К. Ф. Вольф, С. К. Котельников.
49 Мозаичное панно «Полтавская баталия» задумывалось М. В. Ло¬
моносовым как часть серии мозаик внутри Петропавловского собора для
монумента, призванного увековечить память Петра I. Панно выполнено
в 1762—1764 гг., размер 309.764 кв. м, вес — 1280 кг. После смерти Ломо¬
носова идея создания монумента Петру I в Петропавловском соборе была
отклонена, и в течение нескольких десятилетий мозаика перемещалась
из одного места в другое. В 1925 г. из музея Общества поощрения ху¬
дожеств на Большой Морской ул. мозаика была перемещена в здание Ака¬
демии наук на Университетской наб., 5, Васильевского острова (ныне зда¬
ние Санкт-Петербургского научного центра РАН) (Бунин М. С. Мозаика
М. В. Ломоносова «Полтавская баталия». М.; Л., 1961. С. 58—63).
64

— Мы не поедем, — решила она. Слезы брызнули из ее
глаз. — Разве так безнадежно положение страны?
Что я мог ей ответить? С моими больными ногами и ее осла¬
бевшим здоровьем, действительно, вряд ли нам под силу этот пе¬
реезд и жизнь в Томске.
— Лучше умереть здесь, — говорила мне М. Ф., — чем по¬
гибать где-то. — Да ты правду ли говоришь? — спрашивала она
меня.
Мне стало ее жаль, и я сказал, что все выдумал, чтобы испы¬
тать ее, насколько крепки ее нервы. Вернувшиеся ко мне стой¬
кость и спокойствие духа не давали ей повода не верить мне.
— Почему же в твоих глазах было столько тревоги, когда
ты пришел?
— Я устал.
— Правду ли ты говоришь? Зачем же ты так жестоко испы¬
тывал меня. Нельзя так.
Она собиралась в медицинский кружок с облегчением.
— Словно гора с плеч. Не пугай меня так. Не надо, голубчик.
Она ушла, поверив, что все сказанное мною об эвакуации в
Томск, выдумано мною, что все благополучно... Ведь сводки со¬
всем неплохие. На фронте неплохо... Что я скажу ей по возвраще¬
нии?
Вечером ко мне хотел зайти акад. И. И. Мещанинов, что¬
бы передать окончательное решение, привезенное в Академию
Шмидтом из Кремля и которое намеревались в Москве тотчас пе¬
редать по телефону в Ленинград. Не пришел. Возможно, что ожи¬
давшейся передачи окончательного решения правительства об
Академии по телефону не было передано. Томительное незнание.
Сегодня было две воздушных тревоги утром и около часу.
Бомбежки не было. Выходившие на двор видели, как очень вы¬
соко, в прозрачном синем хрустале июльского неба, взрывались
снаряды, по-видимому, наших зенитных орудий.
Восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый дни войны.
1941. 9—10—11 июля. [Среда, четверг, пятница].
Очень путаные сведения получаем из разных источников.
То все едем, то не все едем. То складываемся целиком, то частично
распаковываемся. Ничего толком не знаем. Начинаем питаться
слухами. Продолжаю на службе упаковку наиболее ценных мате¬
риалов. Дело идет очень медленно из-за недостатка ящиков.
3 Князев Г А.
65

Еду ли лично я? Вопрос крайне тяжелый. Всего Архива увезти
я не смогу. Оставаться ли здесь с Архивом или уезжать с его ни¬
чтожной частью? Это особенно тревожит меня помимо всех сооб¬
ражений личного характера. 10 июля состоялось собрание дирек¬
торов, на котором отчасти выяснились многие запутанные вопро¬
сы. Академия в целом получает 120 товарных и 80 пассажирских
вагонов. Вывозится только то научное имущество, которое нуж¬
но для нормальной работы. Главное — создать благоприятные
условия для деятельности ученых. Значит, не эвакуация, а, скорее,
мобилизация научных сил. Так ли?
Постановление о переводе Академии наук всех дезорганизо¬
вало, создало массу нелепых слухов. Эти три дня крайнего напря¬
жения и путаницы всех нас очень утомили. Только вчера, 10 июля,
началась какая-то организация по переезду ленинградских учреж¬
дений. Во главе встали (сами) академики: Л. А. Орбели, И. И. Ме¬
щанинов и Степанов. С ними разделяет место и начальник ЛАХУ.
Заседание 10-го было нервное, напряженное и безалаберное.
11 июля, вечер. Решаю вопрос, что делать с Архивом: везти
его или оставлять? Взвешиваю все варианты.
Двадцать первый день войны.
1941. 12 июля. Суббота.
Сегодня в академической жизни произошло исключительно
нелепое событие. Меня вызвали в образованную комиссию по
переезду ленинградских академических учреждений в Томск.
Всю ночь я готовил докладную записку. Цель моя была — за
исключением 30 ящиков ценнейших материалов, отправляемых
с эрмитажными ценностями, — ничего более не отправлять из Ле¬
нинграда, и основному ядру Архива оставаться на месте. Ака¬
демики вполне согласились со мной. Я начал докладывать о Ко¬
миссии по истории Академии наук. В это время позвонили по те¬
лефону, и председательствовавший Орбели сделал широкие глаза.
Оказалось, ему сообщали по телефону о том, что, кроме трех
учреждений, никто другой из Ленинграда не переезжает. Мы так
и подпрыгнули на месте от удивления. Известие передавалось
от имени Шмидта через энергичного директора Астрономическо¬
го института (женщину)50... И. И. Мещанинов вскочил с места и
50 Директором Астрономического института в 1941 г. была В. К. Мор-
форд.
66

забегал: «Если это очередная академическая путаница, а не но¬
вое решение правительства в связи с какими-либо изменениями,
то я выхожу из Президиума», — нервно заявил он. Орбели был
возмущен и оскорблен, что из Москвы полученное известие
предлагали передать не ему, как уполномоченному, а начальнику
ЛАХУ Федосееву. Последний в это время отсутствовал. Впечат¬
ление было как от разорвавшейся бомбы.
— Ведь у меня весь институт в ящиках до последнего прибо¬
ра, — горячился Орбели.
— И у нас также, — повторяли другие.
Что же делать? Ждать распоряжения распаковываться, по¬
том снова собираться? Как же объявить сотрудникам обо всем
происшедшем? Ведь в некоторых учреждениях производились
уже сокращения в связи с переездом основных работников!
Когда я уходил, все волновались. И. И. Мещанинова не было,
он убежал. П. И. Степанов заботливо и сосредоточенно о чем-то
говорил с Л. А. Орбели. Было невыносимо жарко, душно. В быв¬
шем кабинете непременного секретаря около меня лежала меди¬
цинская сумка, какая-то ведомость, от которой с разных сторон
отрывали полоски бумаги для записи, и книжка для расписок с
печатным ярлыком «писать карандашом». Весь же текст в ней
был написан чернилами.
Ужас охватил меня. А если это «микрокосмос» того, что де¬
лается в объеме больших радиусов! И еще стало жарче в этот
раскаленный июльский день. Вышел на площадку перед зда¬
нием Академии. Нева спокойно несла свои воды, точнее — зер-
калилась могучей светлой лентой на солнце. Исаакий не бле¬
стел своими золотыми куполами, перекрашенными в тусклый
серо-мутный цвет. Адмиралтейская игла по-прежнему ярко зо¬
лотилась под солнечными лучами. Памятник Петру скрылся под
деревянным футляром с песочными мешками, но работа, по-ви¬
димому, осталась еще неоконченной, так как были видны све-
жеструганные доски. По набережной проходили люди, бежали
трамваи...
Сколько было пережито за эти дни! Вдруг многими завладе¬
ла какая-то горячка, неспокойствие. Каким-то образом, под влия¬
нием намеченных переездов и сокращений, наконец, начатого
спешного переезда Академии, принятого за эвакуацию, создалось
упадочное настроение. Многие решили, что положение на фронте
гораздо тяжелее, чем это отражается в сводках, и возможно па¬
дение Ленинграда. Вслух это не решались говорить, но выдава¬
ли глаза, растерянный взгляд...
67

Этому способствовали и такие факты, как рытье противо¬
танковых окопов вокруг города, участившиеся воздушные трево¬
ги и линия фронта где-то за Островом и Псковом. В ИЛИ было
получено сведение о разрушении бомбой колокольни Святогор¬
ского монастыря, могила Пушкина, к счастью, не пострадала51.
Третьего дня пассажирский поезд, в котором ехал акад. Фавор¬
ский, был атакован вражескими самолетами у станции Дивен-
ской. Фаворскому пришлось скрываться в болоте, покуда не был
исправлен разрушенный бомбой железнодорожный путь. Из бо¬
лота обратно в поезд Фаворского перенесли уже на руках крас¬
ноармейцы. Шофер Петров все время упрашивал меня не отка¬
зываться уезжать из Ленинграда. Немудрено, что даже самые
стойкие вдруг как-то сдали нервами, так сказать, «задумались»...
А жизнь, как никогда, требует действий, — решительных, орга¬
низованных, осмысленных.
Такова прошедшая исключительно тяжелая и нервная неделя.
На днях состоялось разделение громадного фронта на три
отрезка: Северо-Западный, Западный и Юго-Западный. Первым
командует Ворошилов, вторым — Тимошенко, третьим — Бу¬
денный. Это назначение всем известных советских маршалов
подняло настроение духа и создало сразу какую-то моральную
уверенность. Многие расценивают это назначение как поворот¬
ный пункт в развитии военных действий. Ожидают теперь наступ¬
ления наших армий на зарвавшегося и обнаглевшего врага.
Продумываю пережитое за неделю и не могу понять, только
что или давно это было. Как-то спуталось ощущение времени.
Утомляло и то, что приходилось брать на себя если не юридиче¬
скую, то главным образом моральную ответственность за вверен¬
ный мне Архив Академии наук со всеми его ценностями-униками.
Сейчас клонит ко сну. Ведь почти не спал минувшей ночью. Па¬
рит... Спать хочется. Уже поздно, но в садике на дворе учатся де¬
лать перевязки. Там и М. Ф.
Понемногу мы просматриваем все наши вещи на случай по¬
жара и складываем их в портативные мешки. Переходим к жизни
на бивачном режиме.
51 Святогорский Успенский мужской монастырь под Псковом был
основан по указу царя Ивана Грозного в 1566 г. При монастыре находи¬
лось родовое кладбище Пушкиных—Ганнибалов, там же, у восточной сте¬
ны Успенского собора, был похоронен А. С. Пушкин. В годы Великой Оте¬
чественной войны монастырь оказался в зоне оккупации и был взорван
фашистами при отступлении. Склеп с гробом Пушкина раскололся, над¬
гробие упало. Реставрационные работы велись в 1945—1950 гг.
68

Перо валится из рук. Устал... Но что моя усталость в срав¬
нении с теми страданиями, которые выпали на долю сражаю¬
щихся на фронте! Промелькнуло, например, известие об ужасной
резне жителей в Львове при захвате города немцами. Что пережи¬
вают те, которые лишились крова, имущества, близких, и особен¬
но те, кто остались у немцев, особенно многострадальные евреи.
Их немцы не считают за полноценных людей!
Я честно выполняю, мой дальний друг, свои обязанности ле¬
тописца того, чего, пожалуй, никто не записывает. Ты по этим
отрывочным записям сможешь многое сопережить со мной. Я все
время тут говорю о том дальнем моем друге, который будет чле¬
ном нового бесклассового коммунистического общества и о вой¬
нах будет знать лишь из исторических сочинений... Будет же ког¬
да-нибудь время, когда война станет так же органически против¬
на, несвойственна человеку, как изжитое им людоедство!
Вот [в] это время, «когда одна заря сменить другую спе¬
шит, дав ночи полчаса», каждый раз начинают гудеть моторы
поднимающихся сторожить высоко в воздухе аэростатов. Пос¬
ле 12-ти часов весь город словно вымирает. Пустынный Ленин¬
град в белую трепещущую ночь поистине фантастичен... Толь¬
ко бы стихи писать, облекать в звуки свои образы и мысли. Но не
до стихов теперь!
На днях на заседании в самый напряженный момент, когда
все с волнением слушали сообщение о переводе Академии наук
в Томск52, а потом некоторые из академиков недоумевали, как
они разместятся там, А. С. Орлов наклонился ко мне и сказал:
«Сидя на телеграфной проволоке, взволнованно чирикали во¬
робьи:
— А вы слышали, что телеграф-то будет теперь беспроволоч¬
ный, где же мы сидеть-то будем?
— Дураки, — сказал старый воробей. — Что в том, где сидеть.
Вот всех лошадей автомобилями заменяют... Что жрать-то бу¬
дем?!»
Газетчик принес журналы, первые военные номера «Кроко¬
дила», «Огонька». Трудно составить военный номер для совет¬
ского журнала, чтобы не впасть в ложный, несоветский и, самое
52 Решение об эвакуации учреждений Академии наук СССР в Томск
было приянто 16 июля 1941г. Советом по эвакуации при Совнаркоме.
Позднее местом эвакуации была определена Казань. См.: Кольцов А. В.
Ленинградские учреждения Академии наук СССР в 1934—1945 гг. СПб.,
1997. С. 92, 93.
69

опасное, шовинистический стиль. Обложка с рисунком JI. Брода-
ты мне не понравилась. Громадный армеец скидывает с земного
шара какую-то кувырком летящую фигуру человечка-букашки.
Дело серьезнее, чем рисует эта картинка. Из других рисунков я
также ни на одном не остановился. Даже рисунки Бориса Ефимова
не заставили обратить на себя внимания. Хотя некоторые физио¬
номии фашистов им изображены с большим мастерством. Не¬
плох рисунок К. Елисеева «Прививка против бешенства». Подняв¬
шегося на задние лапы зверя со страшной мордой, с бешеной пе¬
ной из раскрытой пасти сдерживает красный штык. Текст стихов и
прозы никуда не годный, по крайней мере, с моей точки зрения.
В газетах лозунги:
«Враг грабежом нам угрожает. Боец! Смелей взводи курок,
чтоб враг не только урожая, — костей своих собрать не мог».
«Крепнет фронт наш от края до края, крепнет наше упорство
в борьбе! Помни, Армия, помни, родная: все заботы страны —
о тебе!»
«Бей фашиста! Бей фашиста! У дорог и без дорог... Бей, чтоб
ног не уволок. Не помажем по губам! — Заявляют летчики. —
Мы ударим по зубам фашистских налетчиков. — Проучить на¬
летчиков! — Вторят пулеметчики».
Таковы стихи присяжных поэтов. А вот совсем не поэтов,
ибо «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»53:
«Смотри: вся поднялась страна,
как в бурю грозная волна,
идет отец и сын идет,
и этот вал врага сметет».
«И если нас —
в дни грозных испытаний —
седых людей приказ поставит в строй, —
пойдем и мы,
пойдем без колебаний
бить по врагу
с отвагой молодой!..»
«И я не сплю ночами,
одно лишь на уме:
стереть с земного шара
всех гадов на войне.
53 Цитата из стихотворения Н. А. Некрасова «Поэт и гражданин».
70

Я знаю, день настанет, —
мой сокол молодой
ко мне вернется снова
с победой боевой».
Последние стихи написала мать, проводившая на фронт свое¬
го единственного сына.
С легкой руки Г. Рыклина пошли гулять по свету анекдоты
о Гитлере.
Гитлер задает вопрос своему портрету, висящему на стене:
— Адольф, чем кончится война?
Портрет отвечает:
— Мы с тобой переменимся местами.
— То есть?
— Меня снимут, а тебя повесят.
Беседуют два старых чеха. Один из них произносит фразу:
— Слава Богу.
Другой его немедленно поправил:
— Теперь приказано говорить не «слава Богу», а «слава Гит¬
леру».
— А если Гитлер умрет?
— Вот тогда и скажем: «Слава Богу»...
Гитлер как-то заболел. Вызвали весьма искусного врача из
Вены. Тот выслушал больного и сказал:
— Лечить надо только купаньем.
— Как именно?
— Больного следует два раза окунуть в глубокий водоем,
но вынуть только один раз.
Если порыться в мировой сокровищнице юмора, то эти сю¬
жеты, вероятно, древние и, наверное, еще античные авторы остро¬
умничали так о «гитлерах» своего времени...
Тоже, но не так остроумно, одним — не поэтом — исполь¬
зуется тема о гадалке: Гитлер под видом шофера приходит к га¬
далке. Она по ладони определяет его судьбу:
— У вас горючего не хватит —
вот эта линия гласит!
Ладонь сказала мне о многом
(гадаю я не первый год) —
71

в поездке по чужим дорогам,
поверьте мне, вас гибель ждет.
Погнется руль, сотрутся шины,
давить народ не разрешат.
И за аварию машины
вас прав водительских лишат.
Наивно, но искренне!
Как в минувшую первую мировую войну ненавистным и
презренным было имя кайзера «Вильгельм», так теперь —
«Адольф Гитлер»... Но имя Вильгельма упоминалось отдельно,
одиноко, а имя Гитлера все время упоминается наряду с напо¬
леоновским. Гитлер повторяет судьбу Наполеона. Таково миро¬
вое мнение.
Действительно, интересно отметить одно небольшое не¬
совпадение в датах: Наполеон вторгся в Россию 23 июня, Гит¬
лер на день раньше — 22-го. В какие-нибудь 8 лет баварский
офицер, никому неведомый дотоле, если не считать нашу¬
мевшего его литературного труда — политического памфлета
«Моя борьба», достиг своими беззастенчивыми, лживыми, кро¬
вавыми действиями не только поста фюрера, но и клички за¬
воевателя, ставящего его в ряду многих сверхнегодяев нашей
страшной истории феодального и капиталистического об¬
щества.
Интересно отметить, что этот шакал истории тоже защищает
свое злодейство идеей. Он, видите ли, ведет священную борьбу
с большевизмом и призывает соединиться всех вокруг него, Г ит¬
лера, ради этой цели. Когда-то волк-Наполеон попал на псарню
у Крылова, шакал-Гитлер просто будет стерт с лица земли. Тако¬
во общее единое мнение.
Двадцать второй день войны.
1941. 13 июля. Воскресенье.
Не дождался автомобиля и четыре часа простоял и проси¬
дел под колоннами нашего академического дома. В расстоянии
каких-нибудь ста метров (до километра) по радиусу раскину¬
лись передо мной: Нева, мост, сфинксы, Академия художеств,
Исаакий, Адмиралтейская игла, памятник Петру (скрытый в до¬
щатом футляре), здание бывшего Сената, старинные дома по
набережной, вдали Зимний, прямо у моста бывший дом Румян¬
72

цева с его знаменитым музеем54, прежняя Английская набереж¬
ная55, на западе — Новое Адмиралтейство56, по правому бере¬
гу Невы — Балтийский завод, Горный институт, Морское учи¬
лище57, бывшее Киевское подворье58, старинные прямые линии
Васильевского острова, корабли у причалов, высокие могучие
краны у берегов, где Нева заворачивается выпятившимся мы¬
сом Васильевского острова. Это мой город, красотой которого
вот с этого бывшего Николаевского моста59 восторгался еще
Достоевский; вот эту Сенатскую площадь и открывавшийся от¬
туда вид на стрелку Васильевского острова с Академией наук
и Пушкинским Домом воспевал Блок; вот этот гордый памят¬
ник Петру I, Медный всадник, и Неву воспевал Пушкин; вот эти
сфинксы, которые так волновали многих поэтов, художников,
54 Дом на Английской набережной, 44, построенный в XVIII в. и пе¬
рестроенный в 1826—1827 гг. по проекту архитектора В. А. Глинки, при¬
надлежал Н. П. Румянцеву, собравшему большую коллекцию картин и ру¬
кописей, которая легла в основу так называемого «Румянцевского музея»,
находившегося в этом здании до 1861 г. В настоящее время в этом зда¬
нии располагается Музей истории Санкт-Петербурга.
55 Набережная Невы между Адмиралтейской набережной и Ново-
Адмиралтейским каналом в разные периоды с XVIII в. называлась Нижней,
Галерной и Английской (по находившимся там английским посольству и
церкви); в 1919 г. получила название набережной Красного Флота. 8 сен¬
тября 1994 г. ей было возвращено прежнее название Английской набе¬
режной.
56 В 1711 г. в нижнем течении р. Невы был заложен Галерный двор,
который с 1800 г. стал именоваться Новым Адмиралтейством по назва¬
нию прорытого в 1716—1717 гг. канала и образовавшегося острова.
57 Имеется в виду Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрун¬
зе (бывший Морской шляхетный кадетский корпус, Морское училище,
Морской корпус, Военно-морское училище — название училища меня¬
лось неоднократно), с 2001 г. — Морской корпус Петра Великого. Зда¬
ние построено по проекту архитектора Ф. И. Волкова в 1796—1798 гг.
на участке, ограниченном современными 11-й, 12-й линиями и набереж¬
ной Невы. Подробно об истории корпуса см.: http://www.spbvmi.ru
58 В 1895—1900 гг. на углу Николаевской набережной (в советское
время переименована в набережную Лейтенанта Шмидта) и 15-й линии Ва¬
сильевского острова по проекту архитектора В. А. Косякова было построе¬
но здание подворья Киево-Печерской лавры. Ныне оно принадлежит под¬
ворью Оптиной пустыни.
59 Первый постоянный мост через Большую Неву, построенный в
1843—1850 гг., назывался в 1850—1855 гг. Благовещенским, до 1918 г. —
Николаевским, с 1918 до 2007 г. носил имя лейтенанта П. П. Шмидта.
В 2007 г. после реставрации мосту вернули старое название — Благове¬
щенский.
73

ученых, проходивших мимо них. Замечательный город! И не¬
ужели ему угрожает опасность быть занятым врагом?.. Нет, нет,
нет!..
Четыре часа я любовался дивной панорамой своего родно¬
го города. Никуда я из него не поеду. Если случится несчастье,
пусть лучше вот тут, где-нибудь на набережной или в водах глу¬
бокой Невы погибну... Но наш город, я твердо верю в это, не
попадет в руки врага! Город Петра и Ленина — наша националь¬
ная и интернациональная святыня. Один создавал великую Рос¬
сию, другой — великий Советский Союз. Без петровской Рос¬
сии не было бы великого Ленинско-Сталинского союза народов,
строивших до 22-го июня 1941 года свое новое великое госу¬
дарство трудящихся, а теперь отбивающих нападение кровожад¬
ного хищника.
Народы Советского Союза, между которыми нет низших и
высших, сумели создать совершенно новый на земле обществен¬
ный порядок.
И Гитлер тоже заявляет, что он борется за новый порядок.
Какой? Господствует высшая раса — немцы, и ей все подчи¬
няется, как рабы господам... Сейчас появилось редко или совсем
раньше не употреблявшееся слово «нацисты»; оно очень удачно
выражает всю мерзость гитлеризма и противостоит здоровому на¬
ционализму, как его понимают народы Советского Союза. Сло¬
во «фашизм» менее удачно и даже непонятно. Оно могло бы толь¬
ко разве остаться в языке в переносном смысле, как ругательное
слово, что-то вроде: «хулиган», «мазурик», «каналья», «псы-ры-
цари», «башибузук», «архаровец» и т. п.
Борются две системы, два мира: коммунизм и нацизм. Ра¬
нее это формулировалось как борьба пролетарского и капитали¬
стического миров. Теперь дело осложнилось. Есть третья систе¬
ма — старомодная буржуазно-демократическая, либеральная и
консервативная, господствующая в Америке и Англии. И ком¬
мунисты, и нацисты — полярные точки этой древней, изживаю¬
щей себя системы.
Сегодня 22-й день войны. Положение на фронте очень напря¬
женное. Газеты запаздывают. Радиоприемник у нас взят. Инфор¬
мации поэтому недостаточно, и она случайна. М. Ф. слышала,
как передавали по радио на улице, что заключен союз с Англией.
Соседка принесла известие, что идут ожесточенные бои за Псков.
Встретившийся со мною на улице Канайлов, депутат районного
совета, был очень взволнован. В 11 часов пришла Свикуль со
службы и сообщила, что ее и двух сотрудников берут на че¬
74

тыре-пять дней рыть окопы вокруг Ленинграда. Архив остается
совсем без охраны вечером и в ночное время. Встретившиеся се¬
годня со мной академики — Степанов, Зернов — сообщили, что
никаких новых сведений из Москвы не имеется. Оба были спо¬
койны. В доме готовят санпункт. На дворе валяются ящики, при¬
везенные для академиков. Они служат как бы своеобразным ба¬
рометром для живущих на дворе: «Академики уезжают!» —
«Академики остаются!»
Двадцать третий день войны.
1941. 14 июля. [Понедельник].
Заключено соглашение СССР с Англией60 о помощи и под¬
держке всякого рода в борьбе с гитлеровской Германией и о не-
заключении сепаратного мира.
Гитлер объявил, что вся Европа объединилась в коалицию
против большевиков, в «крестовый поход» против них. Он и Геб-
бельс сообщали всему миру, «что сыны Германии снова высту¬
пили не только на защиту своей страны, но и всего нравственно¬
го мира». И вдруг вместо коалиции всей Европы против СССР,
коалиция Англии, ее доминионов и при поддержке США коали¬
ция всего мира против Германии! «Правда» по этому поводу пи¬
шет: «Сообщение о заключении соглашения между Англией и
СССР, наверняка, вызовет взрыв бешенства и отчаяния в среде
гитлеровской банды, ибо это жесточайший удар по их планам.
Можно не сомневаться, что движимый отчаянием кровавый Гит¬
лер бросит все силы для нанесения новых ударов. Борьба пред¬
стоит жестокая, упорная и трудная...»
Коалиция против кровавого Г итлера создалась, действитель¬
но, мощная. «Народы Европы и всего мира будут избавлены от
угрозы порабощения гитлеровской Германией», — заканчивает
«Правда» свою передовую. — «Борьба против гитлеровской Гер¬
мании будет доведена до победного конца». События разыгры¬
ваются, действительно, в мировую трагедию!
60 12 июля 1941 г. в Москве было подписано Соглашение о совмест¬
ных действиях правительства Союза ССР и правительства Его Величества
в Соединенном Королевстве в войне против Германии (Ведомости Вер¬
ховного Совета СССР. 18 июля 1941 г.).
75

Двадцать четвертый день войны.
1941. 15 июля. [Вторник].
Сегодня отправили из Архива в Эрмитаж самые большие на¬
ши ценности — рукописи Ломоносова, Кеплера, рисунки Кунст¬
камеры61 и т. п. Они будут отправлены со вторым эрмитажным
эшелоном в надежное место62. Какое? Нам неизвестно.
Всего запаковали 30 ящиков. Приняли все меры против сыро¬
сти и проникновения пыли (рубероид, целлофан, клеенка, папки,
бумага). Работали всем составом Архива в течение 2-х недель.
На все материалы составили поящичные описи. Ящики перевяза¬
ли проволокой и запломбировали. Проводил из ворот до набереж¬
ной грузовик с ящиками. Так провожают кого-то родного: сына,
дочь, жену... Долго смотрел, как медленно грузовик (я просил
шофера быть осторожным) двигался по Дворцовому мосту... Оси¬
ротелый вернулся в Архив.
Пришедшие в Архив Тихонов и Петров из Лаборатории кон¬
сервации и реставрации спросили, все ли у нас готово к противо¬
воздушной тревоге и на случай пожара. Петров предупредил меня,
что на сегодняшнюю ночь можно ждать налета германских бом¬
бардировщиков. По какому полномочию Тихонов и Петров при¬
шли, я не знаю. Поэтому я послал своего помощника Беркович
в спецчасть [к] Красильниковой. Той ничего не было известно
о миссии Тихонова и Петрова.
На всякий случай я усилил ночное дежурство.
Вводятся продуктовые карточки. Предложено завтра к 10 ча¬
сам составить списки. Проводится это очень спешно. Само насе¬
ление только приветствует это новое или, точнее, старое введение.
Предложено все путеводители, планы Ленинграда—Петер¬
бурга сдать в спецчасть.
61 Имеются в виду акварельные рисунки, выполненные в 1730—
1760-е гг. художниками Академии наук и их учениками с предметов, хра¬
нившихся в Кунсткамере. См.: «Нарисованный музей» Петербургской Ака¬
демии наук. 1725—1760 гг. СПб., 2003. Т. 1; 2004. Т. 2.
62 «Второй эшелон отбыл из Ленинграда 20 июля, в 23 вагонах он уво¬
зил 1422 ящика, в которых было упаковано около 700 тысяч экспонатов.
В первые дни войны Эрмитажем для хранения и эвакуации были приня¬
ты ценнейшие рукописи Архива Академии наук СССР, в частности Ло¬
моносова и Кеплера, рукописи Пушкина из музея Института русской ли¬
тературы, самородки золота из Горного музея, портреты астрономов Пул¬
ковской обсерватории. Подготовлявшийся третий эшелон из-за ухудшения
обстановки на фронте отправлен не был, и упакованные ящики остались в
Эрмитаже» {Пиотровский Б. Б. История Эрмитажа. Краткий очерк. С. 98).
76

Осматривал наш служебный академический двор. Он запол¬
нен всяким хламом и неимоверно грязен. Около столовой63 осо¬
бенно неблагополучно в пожарном отношении. Выяснилось, что
начальника пожарной охраны нет, его заместителя тоже нет.
Оба выбыли, и их никто не заменяет. Ворота опять никем не
охраняются. Какой-то заброшенный, захламленный и неохраняе¬
мый двор в самом центре Ленинграда!
Приехавший из Москвы акад. С. И. Вавилов привез мало¬
утешительные вести. В Москве происходит какая-то путаница.
Во всяком случае, вся Академия никуда не выезжает; переводятся
только некоторые академические учреждения и, возможно, не в
Томск. Первоначальное решение было изменено самим прави¬
тельством. Академические дела, как всегда, требуют особенно
внимательной организации, а этого-то и нет или, точнее, недоста¬
точно. В московских учреждениях та же неразбериха, что и в ле¬
нинградских.
Поезда по Окт[ябрьской] железной дороге идут очень медлен¬
но. Германские аэропланы частыми налетами бомбят железнодо¬
рожный путь. С. И. Вавилов видел много воронок вдоль полотна.
Впереди шедший поезд только что был обстрелян и принужден
был стоять в пути, покуда исправили поврежденный бомбами
путь. Мосты целы. Особенно напирают немцы своими воздушны¬
ми атаками в районе Бологого.
В Москве боевое настроение. С. И. Вавилов видел, как не¬
слись по Минской автостраде на фронт несколько десятков тан¬
ков с грохотом и треском. Сильное было впечатление!
В поезде никакого обслуживания. За 18—20 часов пути
С. И. [Вавилову] удалось достать лишь один стакан мутной во¬
ды... Самое трудное сейчас, конечно, передвижение, в особен¬
ности по железнодорожным путям. Октябрьская дорога начинает
особенно болезненно чувствовать хоть микроскопические, пусть
«булавочные уколы», но систематические и упорные, делающие
свое дело. Вероятно, немцы попытаются перерезать Октябрь¬
скую] железную дорогу около Бологого.
Дети, эвакуированные в район Валдая, переживают там не¬
мало лишений. Решено отправить детей восточнее Бологого.
Отцы и матери, отправившие детей, очень волнуются.
Вечер и пасмурно. Но все еще белая ночь, спасающая нас
от бомбежки.
63 Речь идет о столовой № 23 (Таможенный пер., д. 1). В 1996 г. в ней
был открыт ресторан «Старая таможня».
77

Двадцать пятый и двадцать шестой дни войны.
1941. 16 и 17 июля. [Среда, четверг].
После того как отправил ящики, налаживаю нормальную ра¬
боту в Архиве, но она идет с перерывами, рывками. Во всей Ака¬
демии разлаженная работа так и не наладилась.
В Академии наук не осталось ни одного автомобиля. 16-го ме¬
ня довезли домой на грузовом, и 17-го я возобновил свои поездки
на ручном самокате, манумобиле.
Не записываю слухов. Они, как ржа, разъедают волю. Мно¬
го нужно силы, чтобы сохранить присутствие духа и бодрость.
Двадцать седьмой день войны.
1941. 18 июля. [Пятница].
Все эти дни идут ожесточенные бои на Псковско-Порхов-
ском направлении. Обе стороны, согласно коротким и сухим свод¬
кам нашего Информбюро, несут тяжелые потери.
Все ожидали, что после советско-английского соглашения нем¬
цы начнут ожесточенную бомбежку нашего города. Третий день и
ночь воздушная тревога в Ленинграде не объявлялась. На ули¬
цах тихо, совсем почти нет автомобилей, много военных.
Медный всадник в деревянном дощатом футляре, до сих пор
незаконченном; мешков с песком не видно.
Ночью на нашем дворе возник быстро ликвидированный по¬
жар в квартире Новгородовой. Она целый день прятала свою сем¬
надцатилетнюю дочь от трудовой повинности, а ночью забыла вы¬
ключить электрическую плитку. От сильного нагревания загорел¬
ся пол. Жена нашего коменданта заметила со двора полыхавшее в
окне пламя, на стук в двери никто не отвечал. Вероятно, притаи¬
лись, вообразив, что пришли за дочкой, и не заметили сразу у себя
пожара. При тушении огня Новгородова очень сильно обожгла
руку, так что ее пришлось отправить в карете «скорой помощи» в
больницу. Прибывшие вызванные пожарные докончили тушение
огня. Сегодня в доме только и говорят об этом печальном случае.
Новгородова — вдова, служит в Рукописном] отд[еле] Библиоте¬
ки; у нее единственная дочка, которую она любит и бережет с бо¬
лезненной страстью матери-вдовы. Дочка — видная девушка, здо¬
ровая, сильная, с двумя длинными косами, но флегматичная, вялая.
Во всякой трагедии есть комический элемент. Сегодня яви¬
лась в Архив ушедшая в добровольческое ополчение И. С. Лосева
78

как непригодная там к какому-либо использованию по своему не¬
здоровью. Отвоевала!.. А сколько шумихи было!
Мне стало несказанно тоскливо. Оказывается, что с призывом
добровольцев было много непродуманного и даже преступного.
Люди в течение двух недель жили в скученной обстановке и даже
не были ни разу на медицинском осмотре, так что туберкулезные
и прочие больные находились в самом тесном общении со здоро¬
выми. Порядка, намека на какую-либо организацию не было ни¬
какого.
Всюду слышу о крайней несогласованности, неорганизован¬
ности. Это меня пугает. Чем страшны немцы? Своею исключи¬
тельною организованностью, точностью, слаженностью действий.
Что мы можем противопоставить этому? Только количество люд¬
ского состава, т. е. миллионы бойцов, которые должны дорого
платить своею кровью и жизнью за нашу неорганизованность!
Сегодня в первый раз получали хлеб по карточкам.
Снова введен в армии институт комиссаров, разделяющих
власть с командиром. Последний — глава, первый — сердце,
«душа» полка или какого-либо войскового объединения.
С эвакуированными детьми неблагополучно. Матери едут
за своими детьми. Я отпустил служащую у нас машинисткой
Т. К. Орбели в Боровичи за своими двумя дочками 9-ти и 12-ти
лет. Ввиду полного отсутствия какой-нибудь дельной, продуман¬
ной организации, все дело с эвакуацией детей из Ленинграда про¬
валилось.
Сотрудники, возрастом постарше, устали, переутомились.
Сегодня с М. В. Крутиковой было худо. А что же в других мес¬
тах делается?
Двадцать восьмой день войны.
1941. 19 июля. Суббота.
Упорные бои на Псковско-Порховском направлении. Обе сто¬
роны несут большие потери. Больше ничего не знаем.
На обратном пути со службы нас застала воздушная тревога.
Заехали в Румянцевский сквер, выбрали там одну из выкопанных
траншей. Я остался на своем самокате под деревом, М. Ф. во¬
шла внутрь, потом перешла к выходу. Внутри траншеи уже были
люди — учившиеся в саду резервисты. Тревога продолжалась
с час, и за это время никто не сказал ни слова. Милиционер хо¬
дил к выходившим из траншей и предлагал не покидать их.
79

Все-таки некоторые ухитрялись прятаться не от бомб, а от ми¬
лиционера на отдаленных скамейках. Все были очень спокойны.
Да и волноваться не от чего было. Никакой зенитной пальбы или
шума пропеллеров не было слышно. На набережной было почти
пустынно. Двигались какие-то одинокие прохожие, по-видимому,
имеющие право оставаться на улице во время тревоги, да проноси¬
лись редкие грузовики, вероятно, с военным грузом. Промчалась
мотоциклетка с милиционером. На углу, у Академии художеств,
дежурила женщина с «индивидуальным пакетом»64. Около сада
прошел какой-то юноша в противогазовом костюме... За все время
я в первый раз попал в тревогу, кстати, это была и первая трево¬
га после трехдневного перерыва. Но она была без видимых и слы¬
шимых нами стрельбы и разрывов...
Когда я сидел в саду во время тревоги, предо мной в не¬
привычном ракурсе силуэтились на фоне ясного июльского неба
мои неизменные спутники — сфинксы. Солнце отсвечивало от их
буро-рыжих лоснящихся спин... Сколько у меня с ними связано
мыслей, образов в связи с прошедшим и будущим... Я мгновенен,
они — почти что вечны. Даже если около них упадет фугасная
бомба, вряд ли погибнут оба сфинкса; один-то, вероятно, оста¬
нется. И записки мои, и стихи мои за многие годы так тесно связа¬
ны с невскими сфинксами, с моими думами, с моей тревогой, с
«предчувствием» или «прогнозом» того, что случилось. Конкрет¬
но я не мог представить себе, конечно, всех событий, но черную
ночь великой гуманистической культуры я предвидел. Впереди,
вдалеке рассвет и опять солнце. Но сейчас — страшная, крова¬
вая, черная ночь культуры... Сердце обливается кровью, когда
подумаешь, что то, что с таким трудом и героизмом строил со¬
ветский народ в течение 23 лет, разрушается полностью. Страш¬
ная ненависть охватывает при мысли о завоевателях, мечтавших
подчинить себе, как рабов, всех завоеванных. Рабами завоева¬
телей мы не будем!.. У нас есть священная цель — самозащита
от разбойников. Что несут в мир завоеватели? Господство кас¬
ты, избранных, управителей, устраивавших «новый порядок»...
В чем же этот новый порядок состоит? Завоевателям-управите-
лям принадлежат все средства для устрашающего управления,
аппарат власти, наука, техника. Завоевателям — германскому на¬
роду — привилегированное положение. Солдатам раздаются в за¬
64 «Индивидуальными пакетами» назывались комплекты индивиду¬
альной защиты, содержавшие перевязочный материал и средства противо¬
химической защиты.
80

воеванных землях поместья и, таким образом, создается новая
земельная аристократия. Завоеванные и порабощенные народы
превращаются в крепостных у этих новых помещиков и в рабов
«нового порядка». Они не имеют, собственно, как не немцы и как
люди низших рас, никаких прав на самостоятельное существова¬
ние. Главное для них занятие — сельское хозяйство в поместьях
господ и черная работа на предприятиях аппарата власти (в уголь¬
ных шахтах, в рудниках и т. п.)...
Я сидел в саду, и эта перспектива туманила мой мозг. Я смот¬
рел на сфинксов... «Вы все видели, но такого страшного челове¬
ческого несчастья вам еще не удавалось видеть. Весь мир го¬
рит! И на пепелище старого мира страшные морды овладевших
современной совершенной техникой шакалов!.. Вы, сфинксы,
были созданы в рабовладельческом Египте. Но это было три
с половиною тысячи лет назад... Неужели вы снова будете мол¬
чаливо стоять среди когда-то свободных людей, ставших ра¬
бами?»
Так было приятно слышать гармоничные звуки отбоя. Все вы¬
шли из земельных насыпей и принялись за свое дело или пошли
своей дорогой...65
Двадцать девятый день войны.
1941. 20 июля. Воскресенье.
Четыре недели войны... Продолжаются упорные ожесточен¬
ные бои, главным образом, на Псковско-Порховском и Смо¬
ленском направлениях. Линии фронта мы, конечно, не знаем.
Мы только верим нашему командованию. Я ясно не отдаю себе
отчета, насколько обессилели от беспрерывных боев мы и враг.
Я только чувствую, что если немцы напрягли свои силы на 90 %
и больше, то мы — не больше как на 60 %. Только в этом я нахо¬
жу некоторое успокоение.
Международная обстановка крайне сложна. Сменилось пра¬
вительство в Японии. Мацуока, заключивший с нами пакт, не
вошел в новое правительство. Гитлеровцы хотят спутать все кар¬
ты и свои завоевательные цели окрасить в цвет «крестового похо¬
да» всей Европы против большевизма... По-видимому, все «крес¬
65 Вложена вырезка из газеты от 19 июля 1941 г. с обращением Мос¬
ковского общества испытателей природы «К ученым-естествоиспытате-
лям Великобритании» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 86). См. ил. 7.
81

товые походы» имели в своей сущности лживое начало идейно¬
го движения. Некоторые страны колеблются (Швеция, например;
ждут момента пристать к завоевателям нацистская Испания и Бол¬
гария). Маннергейм говорит уже не о защите Финляндии, а о за-
воевательских планах для создания «Великой Финляндии» (вклю¬
чающей, кроме Суоми, Ингерманландию, Карелию, Олонецкий
край и т. д.). Не совсем ясно, что представляет заключенное нами
с Англией соглашение. Мнения об этом расходятся. Акад. Вави¬
лов, например, относится к соглашению как к очередной между¬
народной политической декларации и только. Мне хочется видеть
в этом пакте большое начало. Пусть наши противоречия с Анг¬
лией очень большие, но на данном этапе и Англии, и нам выгодны
совместные действия, всемерная помощь, единение. Пусть боль¬
шевизм и английский старомодный демократизм несовместимы,
но у них есть общий и смертельный враг — нацистская гитле¬
ровская Германия. Этот враг должен быть во что бы то ни стало
уничтожен, как свирепый бешеный зверь; сумасшедшая идеоло¬
гия о господах и рабах должна быть вырвана с корнем и со всеми
корешками, как коричневая чума...
Но как это сделать?.. Прошли только первые четыре недели
нападения нацистской Германии на Союз Советских стран, но
идет уже 20-й месяц войны в Европе!
Враг силен и упорен. Для преодоления его потребуется, мо¬
жет быть, еще не двадцать, а сорок месяцев борьбы! Главное те¬
перь — выдержка, расчет своих сил. Самое страшное — выдох¬
нуться в самом начале...
Опять воздушная тревога. Сегодня вторая. Все на своих по¬
стах, по чердакам, по лестницам. Все утро жильцы таскали песок
в ведрах в квартиры, на чердаки, в бомбоубежище...
В очень тяжелых условиях оказались эвакуированные дети.
За ними едут матери и привозят их назад, в Ленинград. Вчера со
службы я отпустил Т. К. Орбели за ее двумя девочками в Боро-
вичи. Вопрос с неудачей эвакуации детей всех волнует и нерви¬
рует.
Нужна организация, самая строгая дисциплина. А у нас это¬
го мало! Не умеем мы еще организованно и слаженно работать.
Учимся только в военных условиях. Я, где только могу, стараюсь
ввести это настроение бодрости, настойчивости. Но ведь я пес¬
чинка в необъятном людском море. Писать бы что ли в газетах,
листовках, брошюрах, говорить на собраниях... Но покуда это
практически неосуществимо. И я пишу, но вот на этих страницах
для какого-то будущего неведомого мне читателя. Пусть он хоть
82

одну стотысячную сопереживет из того, что переживает мир
сейчас...
Отбой!.. Тревога длилась на этот раз недолго.
Русские женщины обратились с воззванием ко всем женщи¬
нам мира! Прочел с волнением. И так захотелось, чтобы под ним
были и другие подписи, кроме писательниц и артисток. Мне надо
было отнести опись переданных материалов в наш Архив от
С. В. Павловой. Я набросал черновик письма от ее имени и по¬
шел к ней. Прочел воззвание. Она слушала его очень вниматель¬
но. Но когда я предложил ей послать в редакцию газеты письмо
с сообщением, что она присоединяет свою подпись, и предложил
проект такого письма, она категорически отказалась, вся затряс¬
лась и нервным прерывистым голосом сказала: «Я верующая...
Веры своей никому не отдам. Что они сделали с церковью...
Они разрушают церкви, не дают молиться».
Я сперва не понял, кто они.
— Я не могу, не могу, — продолжала она, вся трясясь.
— Но ради родины как была бы важна и Ваша подпись, вдо¬
вы И. П. Павлова, так беззаветно любившего родину, — тихо го¬
ворил я ей.
Но она уже не слушала меня. Ее племянница, схвативши бу¬
мажку, заговорила:
— Тетушка никогда не выступает в печати. Об этом надо по¬
думать.
Я свел разговор на подвиги женщин и прочел бывшее со мной
стихотворение Маршака о подвиге обходчицы66:
Жить и работать хочется,
узнав про подвиг твой,
Сверковская, обходчица
дороги фронтовой!
Ты, стрелочница скромная,
пошла одна в обход.
А сверху тенью темною
снижался самолет.
Рука пилота правила
к сторожке у путей,
где только что оставила
ты двух своих детей.
66 Обходчица // Правда. 1941. 17 июля; то же // Наши герои. М.; Л.,
1941. С. 25—26.
83

На землю бомба сброшена,
взметнулась пыль столбом.
И рухнул, как подкошенный,
однооконный дом.
Чудовище двукрылое,
гудя, исчезло с глаз.
— Ах, дети, дети милые,
не сберегла я вас.
Но ужас и уныние
преодолела мать.
Должна она на линии
составы задержать.
Не тратя ни мгновения,
дала она сигнал.
— Остановить движение! —
дежурный приказал.
Под насыпью разрытою,
минуты две спустя,
нашла она убитое
остывшее дитя.
Другой ребенок, раненый,
не мог ее узнать.
Смотрел, как затуманенный,
на плачущую мать.
Дружней бороться хочется
в ответ на подвиг твой,
Сверковская, обходчица
дороги фронтовой.
С[ерафима] В[асильевна] забыла свой гнев и слушала с боль¬
шим вниманием. Я прочел ей и заметку, напечатанную на не¬
сколько дней раньше в газете, послужившую основой для этого
стихотворения. Она попросила дать ей эти вырезки, чтобы про¬
честь своим внукам. В большом просторном зале, когда-то сплошь
увешанном картинами, вдоль стены стояли пустые рамы. В са¬
мом конце нашей беседы завыла сирена. Воздушная тревога!..
Но за закрытыми окнами, и, прощаясь в передней с Серафи¬
мой] В[асильевной], я и не слыхал сильной стрельбы из зениток.
Когда я вышел на двор под ворота, там стояли матросы и не¬
84

сколько жильцов и случайных прохожих, застигнутых тревогой.
Они оживленно переговаривались о падавших на соседние кры¬
ши осколках снарядов зенитных орудий. Тревога продолжалась
почти полтора часа.
Вечером я проверял дежурство на службе. Ехал домой по
прекрасной невской набережной. На углу 1-й линии повстре¬
чался эшелон красноармейцев, по-видимому, уходивших в пол¬
ной походной форме на фронт. По бокам шли провожавшие
их женщины. Около казарм, из окон которых выглядывали
призванные на военную службу, стояли их жены, матери,
сестры...
«Гитлер отнял у детей детство, у матерей — материнство...
Кровью отцов, слезами детей и матерей пропитан разбойничий
путь Г итлера», — говорится в воззвании женщин. «Женщины все¬
го мира! Ваше собственное спасение, спасение ваших детей —
в нашей победе. Так боритесь же вместе с нами за общее наше
счастье, за уничтожение врага человечества — кровавого извер¬
га Гитлера!..»
Доехали до дома без тревоги, но ночью было беспокойно: пер¬
вая тревога была в час, вторая — в пять. Я обе выстоял на лестнич¬
ной площадке у чердака, на нашем посту. Вторая была опять дли¬
тельная с близкими выстрелами зениток.
Так закончился сегодняшний день, и прошла тяжелая
ночь.
Проект письма, который я предложил, было, С. В. Павло¬
вой послать в редакцию «Правды», но она не дала своего со¬
гласия:
«Я, вдова великого ученого, академика И. П. Павлова и его
верная подруга в течение многих десятков лет, выполняю его
завет о беззаветной любви к родине и свою волю гражданки
великого Советского Союза, — я вместе со всеми матерями,
женами, сестрами, обреченными кровавым извергом Гитле¬
ром на страдания, присоединяюсь к воззванию „Ко всем жен¬
щинам СССР, ко всем женщинам мира!”. Гитлер и его крова¬
вая клика должны ответить перед человечеством за свои зло¬
деяния. Женщины нашей страны знают, что нет большего
врага у женщин, чем Гитлер, и борются против него. Женщи¬
ны всего мира и, прежде всего женщины самой Германии, по¬
могите своим сыновьям, братьям и мужьям сбросить иго
убийцы Гитлера.
Подпись».
85

Тридцатый день войны.
1941. 21 июля. [Понедельник].
Четыре раза объявлялась воздушная тревога. После бессон¬
ной ночи люди ходили вялые. Нужно много воли, крепости нер¬
вов, чтобы противостоять грядущим, еще более тяжелым испы¬
таниям.
Со службы берут еще служащих для земляных работ. Ушед¬
шие в прошлый понедельник тоже не вернулись. От нас идут Тра¬
вина, сама вызвалась, и Рычкова — насильно. JI. Б. Модзалев¬
ский и не знал, что выставлялась его кандидатура в первую
очередь, все же он большой специалист, и до поры до времени
его нужно беречь и заменить менее ценными. Он отец семерых
детей от двух матерей, первой и второй его жен. Надо пред¬
ставить его настроение. Это не воин! Все-таки его заставили
по вечерам маршировать, учиться строевому построению. При¬
нял это очень неохотно. Печальное зрелище на академическом
дворе представляет команда 40—50-летних штатских, обучае¬
мых маленьким человечком с брюшком — начальником ЛАХУ
Федосеевым. Что-то вспоминается из «Капитанской дочки». Лю¬
ди словно никогда не умели ходить и поворачиваться!.. Нелепое
зрелище.
Все-таки некоторые из академиков уезжают в санаторий...
за Омском. Из нашего дома с первым эшелоном едут — преста¬
релый Ляпунов, все время прихварывающий Орлов и некото¬
рые другие.
В доме, т. е. в нашей квартире, все не на месте. Склады¬
ваем в мешки на случай пожара носильные вещи. Я перебираю
книги, бумаги... Как все это мало нужно теперь! Много папок с
моими записками накопилось. Что с ними делать? Всю жизнь пи¬
сал и неужели понапрасну! Вот и теперь пишу, неугомонный...
Вернулись педагоги с детьми с Валдая. Приехал и несчастный
испорченный мальчик (лгунишка и воришка) Гога, наш сосед
по квартире. Рассказывает всякие небылицы, как они голодали,
ночевали в лесу и т. д. Конечно, было нелегко, но вряд ли расска¬
зы Гоги передают действительность без искажения. И его мать,
женщина очень экспансивная и глупая, рассказывает с чьих-то
слов, как бомбили работающих по рытью преград для танков.
— Головы так и летели... Ужас просто...
Мы хотели добавить ей:
— И, представьте, падали прямо в Ленинград... Отлетали и
падали через сотню и больше километров!.. Такие уж летучие и
86

пустые головы — только не бывших на земляных окопах, а глу¬
пых болтунов.
Жаль, что так плохо вышло с эвакуацией детей из Ленингра¬
да. Понемногу все опять съезжаются. У нас полон двор ребят.
Тридцать первый день войны.
1941. 22 июля. Вторник.
Утром по радио передали, что более 200 германских са¬
молетов пытались прорваться к Москве, но главные силы были
отогнаны. Некоторым все же удалось достичь Москвы и сбро¬
сить бомбы. В городе возникли пожары. Военные объекты не
пострадали, но среди населения есть жертвы. Налет продолжал¬
ся несколько часов, воздушная тревога, начавшаяся в 22 часа
10 мин., кончилась только через пять с половиной часов. В воз¬
душной битве над Москвой сбито около 20 вражеских само¬
летов.
Так немцы отпраздновали первый месяц своего нападения
на Советский Союз.
Теперь, вероятно, с уходом белых ночей из Ленинграда, оче¬
редь и за нашим городом67. Интересно отметить, что известие о
налете на Москву у нас на службе сперва было взято под подозре¬
ние, не верилось. Но скоро оказалось, что воздушное нападение
на Москву — факт.
Слабость или сила немцев — это воздушное нападение на
нашу священную столицу? Многие склонны расценивать [это]
как слабость, как демонстрацию. «Война скоро кончится», — за¬
являют некоторые, самоуспокаиваясь и не желая поэтому идти
ни на какие жертвы. Война скоро не кончится! Она мучитель¬
ная, жестокая, кровавая, упорная и надолго. Выиграет войну тот,
кто выдержит все испытания стойко и бодро. Надо воспитывать
свою волю на изнурительную, затяжную войну.
Оказывается, что в воскресенье и вчера на Ленинград тоже
летели бомбардировщики, но были отогнаны с уроном для не¬
приятеля.
67 Здесь на полях карандашом знак вопроса.
87

Тридцать второй и тридцать третий дни войны.
1941. 23 и 24 июля. [Среда, четверг].
Второй и третий налет на Москву.
Ждем бомбежки Ленинграда. В ночь с воскресенья на поне¬
дельник стаи стервятников были рассеяны над самым Ленин¬
градом.
Американские газеты передают известия о смене высшего
германского командования на Восточном фронте. Первым меся¬
цем войны немцы явно недовольны.
Надо готовиться к длительной войне. Надо иметь стальные
нервы! Несоизмеримых жертв потребует еще война! Это надо
осознать.
Чудовищные извращения бывают в истории человечества.
Гитлер и гитлеровцы считают себя носителями новой высшей
культуры! Они заявляют об этом с цинизмом, апломбом, с наг¬
лостью матерых преступников. Они, поработители стольких на¬
родов, — освободители!..
Все это время Гитлер старался создать ореол своим злодея¬
ниям. Он, дескать, борется с заразой большевизма. Он объявил
«крестовый поход» против СССР и мечтал объединить всю Евро¬
пу под этим лозунгом!
Смена правительства в Японии неизвестно к чему приведет.
Мацуока, заключивший с нами пакт, не вошел в состав нового
правительства, заявившего, что оно не должно ничем другим ру¬
ководиться, кроме своих национальных интересов и не стеснять¬
ся никакими обязательствами, если они противоречат этим инте¬
ресам. Неужели откроется новый Дальневосточный фронт?
Англичане, заявивши гордо о помощи нам, ничем себя не про¬
являют. Нам, обывателям, совершенно невесомо соучастие Анг¬
лии. И к тому же никто не верит ей. Отчасти случилось то, чего
я так боялся. Германия и СССР сшиблись в смертной схватке, и
обе стороны, понеся большие потери, ослабнут. Англия от этого
останется в конце концов в выигрыше и будет диктовать снова
свою волю.
Интересно отметить, что один английский министр заявил,
что будет сделано все для того, чтобы Германия не смогла в пе¬
риод тридцати лет терзать Европу...
Опять противоречия! Значит, Германия должна быть рассе¬
чена, размежевана. Но ведь борьба идет против гитлеровской Гер¬
мании! Или против именно Германии, породившей Гитлера и все
страдания миллионов людей? Так или иначе, Германия начала
88

восстановлением себя как великой державы на своей террито¬
рии, а кончила тем, что стала завоевательницей других народов,
неся ужас и смерть всюду, где появляется германский солдат!..
Тридцать третий день войны.
1941. 24 июля. Четверг.
Вечер. Но еще не темно. Сидел на лестнице у чердака. Маль¬
чишки на дворе наконец громко закричали: «Отбой...» Все пошли
по своим квартирам. Мы который день не можем закончить уклад¬
ку белья, теплых вещей в мешки, на всякий случай. Устаем.
И оставляем окончание работы по укладке остальных вещей на
завтра... А завтра то же самое. Черт бы побрал эти вещи! Но впере¬
ди осень, зима... Нужно не только белье, но и теплая одежда.
Ведь мы не отказываемся жить, мы полны решимости борьбы...
Нет уже тех светлых ночей... Значит, и мы, ленинградцы,
должны будем принять бомбежное крещение «куль[тур]трегера»
или, точнее — «бомбентрегера» Гитлера, по выражению т[ов]. Ло¬
зовского. Будем учиться на опыте. Наша теория борьбы с бомба¬
ми иногда до наивности примитивна. На все еще светлом (на севе¬
ре) небе видны высоко-высоко заградительные аэростаты. Воз¬
душные часовые зорко охраняют город.
Вечер опять дивный, июльский. Как хорошо жить, радостно
дышать, любоваться цветами, целовать любимую женщину в та¬
кой летний ласкающий вечер... А люди умирают, корчатся от боли
раненые и контуженные, плачут матери, тоскуют сестры, не нахо¬
дят себе места жены... Нацисты утверждают, что война — это за¬
кон жизни. Она никогда не прекратится совсем. Побеждают силь¬
ные, остальные должны, как побежденные, подчиниться смелым
завоевателям. Неужели действительно человек никогда не изжи¬
вет войну!
Душный июльский вечер, а окно у меня закрыто, на нем све¬
тонепроницаемая штора. На столе электрическая лампа с за¬
темнениями по бокам... Подошел к окну в соседней комнате.
Пустынный двор. Черные окна. По небу ползут редкие облака.
Какая нужна бдительность! Может быть, между облаками соби¬
раются вражеские самолеты? Проспим ли сегодняшнюю ночь спо¬
койно? Вчерашнюю проспали, не слыхав тревоги рано утром.
Правда, я спал не раздеваясь...
В газетах опубликованы документы о подготовляемой нем¬
цами химической войне. Нас всех, обывателей, страшит больше
89

всего газовая атака. Происходит это оттого, что мы не умеем еще
найти способов, доступных нам, обывателям, чтобы бороться
с отравляющими газами. К тому же многие не могут носить про¬
тивогазовые маски, задыхаются.
Первый эшелон академиков в «санаторий за Омском» отпра¬
вился. С нашего двора уехали только Ляпунов и Орлов.
Не хочется писать о многом том, что в такое ответственное
время делается современными чиновниками. Двор, где помещает¬
ся наш Архив, никем не охраняется. Двор донельзя захламлен.
Около нашего Архива, как раз под окном забронированной ком¬
наты68, из ЗИНа и столовой навалили с воз опилок, стружек, бу¬
маги и даже конского навозу! Поднял вопрос о недопустимости
этого! Но встретил в ЗИНе (Зоомузее) и в столовой, в которую
привозили запакованную тару с опилками и стружками, полное
невнимание и ведомственную грызню. Мне даже пришлось спро¬
сить моих собеседников — да советские ли они люди?.. Вот если
эта дезорганизация — микрокосм того, что делается кругом,
то трудно будет добиться победы над врагом!
Час ночи, точнее, час утра следующего, 25 июля...
Устал. Спать хочется. А в ушах шум, сильно пропеллеры
гудят.
Тридцать четвертый день войны.
1941. 25 июля. Пятница.
Ночью опять был налет германских самолетов на Москву —
четвертый по счету (подряд).
Газеты полны документами о химической войне, которую не¬
мцы предполагают начать внезапно. Не сегодня-завтра может про¬
изойти это новое величайшее несчастье человечества, осужден¬
ное всеми народами в 1925 г[оду] и также немцами в 1929 г[оду].
В Англии и США покуда все только словесные декларации,
обещание помощи, заявление о солидарности. А немцы добились
того, чего так хотели, — борьбы на один фронт...
Члены Кембриджского университета прислали приветст¬
вия Академии наук СССР и пожелание поддержки в героической
борьбе против общего врага. От имени Академии наук ответил
вице-президент Чудаков...
68 Забронированной комнатой назывались хранилища 1-го этажа зда¬
ния Архива АН по адресу Университетская наб., д. 1.
90

Громадную героическую волю мы должны проявить. Нам
нужно преодолеть не только то число бойцов, которое в регу¬
лярной германской армии, но и ту рабочую силу, которая создает
технику армии, питает ее. Кроме германских рабочих — муж¬
чин, женщин, детей — в Германии работают до полутора миллио¬
на иностранных рабочих: поляков, бельгийцев, чехов, словаков,
французов и [представителей] других порабощенных народов,
а также один с четвертью миллион военнопленных.
На всех стенах плакаты, надписи, лозунги. Наиболее рас¬
пространенная, ставшая в виде поговорки, надпись «Болтун —
находка для шпиона».
Тридцать пятый день войны.
1941. 26 июля. Суббота.
Москва опять подверглась налету стервятников. Мы ничего
не знаем о том, что делается в Москве. Ждем нападения на Ле¬
нинград. Опять закипела работа на чердаках. Насыпают кучи
песка, где имеются деревянные части. Наибольшая угроза, конеч¬
но, для верхних этажей. Мы живем в верхнем, третьем. Не знаю,
что делать: готовиться ли к пожару или спокойно ожидать того,
что будет.
Сейчас на дворе было общее собрание жильцов. Распределя¬
ли дежурства, проверяли подготовленность дома и квартир к по¬
жарам.
Вся жизнь идет кувырком!
Вернулись с земляных работ мои сотрудники. Уехали они
14-го. Работали где-то между Лугой и Батецкой. Мы очень беспо¬
коились о них, но приехали они загорелые, здоровые, словно с ку¬
рорта. Никто их не бомбил, никаких особенных случаев не было.
И какая же дурища наша соседка, о которой я упоминал, бре-
ха[вша]я о каких-то ужасах на окопных работах:
— Головы там так и летят!
Состоялся партийный актив в Смольном69. Выступали Во¬
рошилов, Жданов. По Ленинграду прокатилась волна митин¬
гов...
69 Собрание актива Ленинградской партийной организации состоя¬
лось 24 июля 1941 г. в Актовом зале Смольного. В выступлениях К. Е. Во¬
рошилова, А. А. Жданова речь шла о формировании партизанских отрядов
(В тылу врага. 1941 г. Л., 1979. С. 48).
91

И. С. Лосева сказала мне, со слов кого-то, бывшего на активе,
что Псков оставлен и бои идут на Лужском направлении70. Остав¬
ляю это известие на ее совести.
Вернулся еще один «доброволец» — Стулов. Потерянное им
время и обременение государству — 15 дней!.. Не заладилось
у нас это добровольчество. А сколько было шумихи!
Академик С. И. Вавилов уезжает 28. VII. в Казань, или
б[ывший] Царёвококшайск71, куда переводятся его институты —
Физический и Оптический. Руководителем Комиссии по истории
Академии наук остаюсь я. Последняя моя поддержка в Прези¬
диуме и в Ленинградском хозяйственном] управлении выби¬
вается из-под ног.
Л. Б. Модзалевский ночевал в Поповке. Вчера там были сби¬
ты два или три вражеских самолета, пытавшихся бомбить желез¬
нодорожный путь. С одного самолета летчики, спустившись на па¬
рашюте, убежали в лес. За ними была организована погоня. Одно¬
го убили, другого ранили, третий сдался в плен, а четвертый
где-то спрятался. До утра так и не смогли разыскать его. В само¬
лете нашли карту местности, очень подробную и точную, с указа¬
нием тех мест, которые подлежали бомбежке. Интересно, что про¬
тив одного из заводов в Колпине, эвакуированного, стоял уже на
карте крестик. Врагу об этой эвакуации оказалось уже известным!
Нам нужно больше организованности. До сих пор тот дом,
где помещается Архив, не охранен надлежащим образом. Все вре¬
мя ссорятся ЛАХУ и ЗИН... Двор невероятно захламлен и не имеет
за собой наблюдения.
Из Ленинграда некоторые бегут. В особенности евреи. Сегод¬
ня А. И. Андреев передал мне о внезапном отъезде президента
Географического общества Л. С. Берга. Модзалевский сообщил о
том, что Г. А. Гуковский уехал с семьей на моторной лодке по Ма¬
риинской системе72. Собираются уезжать Азадовский, Плоткин и
другие. Уезжают и некоторые73 из русских ученых. Например,
больного Буша увезли на возвращающейся нефтеналивной барже.
Увезли его в тяжелом состоянии (он дышит кислородом). Зачем?
70 Части 41 -го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта остави¬
ли Псков 9 июля 1941 г.
71 Царевококшайском до 1919 г. (до 1927 г. — Краснококшайск) назы¬
валась не Казань, а Йошкар-Ола, нынешняя столица Республики Марий Эл.
72 Мариинская водная система — искусственный водный путь, соеди¬
няющий Волгу с Балтийским морем, а через Беломорско-Балтийский ка¬
нал — с Белым морем. Сооружение ее началось в 1810 г.
73 В рукописи зачеркнуто многие и написано некоторые.
92

Никак не могу добиться, уехали или нет наши непогребен¬
ные старички-академики — Ляпунов и Орлов. На дворе говори¬
ли сегодня жене, что они поехали якобы через Москву и как раз
попали туда в ночь бомбежки. Вавилов говорит, что не могли
уехать, так как эшелон отправляется 28-го. Академик А. Н. Кры¬
лов еще не уехал (он тоже среди уезжающих). По старчеству свое¬
му он стал болтлив не в меру. К каждому случаю у него имеет¬
ся анекдот, побасенка или просто выдумка, которую он выдает
за факт. Когда он узнал, что С. И. Вавилов едет в б[ывший] Ца-
рёвококшайск, заметил ему, что лет 50 тому назад он был там и
имел дело с местными жителями, которых в то время было око¬
ло 2000. Город находился в дремучем лесу, так что почти в каж¬
дом доме держали вместо собаки медведя... Даже лошади переста¬
ли их бояться...
Вечер. Все темнее делаются ночи. Приближается время на¬
ших испытаний и терзаний нервов. Забаррикадировали окна плот¬
ными занавесками. Настольная лампа завешена с трех сторон,
чтобы свет падал только на стол и не освещал углов комнаты.
Пишу эти строчки и думаю, а кто знает, может быть, через не¬
сколько дней или через несколько часов от всех этих писаний ни¬
чего, кроме пепла, не останется. И все-таки пишу. Стараюсь пере¬
дать то, что другие не запишут, даже мелочи, даже такие штрихи,
как жена академика Алексеева, сидящая в свое дежурство у ворот
в шляпке и лайковых перчатках. Сегодня в Румянцевском скве¬
ре за столиками я видел приходящих туда играть в домино рабо¬
чих и служащих. Все те же лица как и три, и пять лет тому назад.
Играют, как будто бы ничего не случилось; во время тревоги лезут
в траншею. По улицам идут прохожие, шумят трамваи, снуют
мальчишки. Бездна мальчишек. Особенно они облепляют сейчас
моих любимцев — сфинксов. Забираются на спину, на голову, ты¬
кают палками в глаза, в уши окаменевшего, когда-то гордого по¬
велителя. Около сфинксов — кучи привезенного песка. Его сгре¬
бают женщины, девушки, подростки. Насыпают в автомобили. Го¬
род живет напряженной деловой жизнью. Никакой нервности,
удрученности не заметно. Движение транспорта только резко со¬
кратилось. Зато отдельные военные машины проносятся с неве¬
роятной скоростью и не очень заботясь о правилах движения.
На ручном самокате я поэтому предпочитаю ездить по тротуару
со скоростью, не превышающей человеческого шага.
За день так устал, что слипаются глаза и перо тыкается о бу¬
магу. Даже интересная книга по истории не спасает. Ставлю точ¬
ку. Иду спать. Кому принадлежит будущее, неотдаленное? Отда¬
93

ленное принадлежит коммунистическому обществу. В этом у ме¬
ня нет никаких сомнений. Я спрашиваю, кому принадлежит
ближайшее будущее. Неужели гитлеровской Германии? Слиш¬
ком напорист враг и силен. Бьемся же мы с ним один на один. Анг¬
лия в стороне. Она может радоваться только, что удары врага сып¬
лются не на нее. Мы не ощущаем никакой действенной помо¬
щи Англии! Как бы не просчитались себялюбивые англичане.
Если нам придется отступить до Волги или до Урала, то англи¬
чанам не придется увернуться от новых страшных ударов. Попыт¬
ка создания очередной мировой империи завладела не одним Гит-
лером и его нацистской кликой. Этим желанием господствовать
болен почти весь германский народ, за исключением какой-ни¬
будь Vio части. Лет восемь назад за коммунистическую партию
в Германии голосовали 5 ООО ООО. Я крепко надеялся, что эти сме¬
лые, активные люди проявят себя. Но ничего о них не слышно.
Правда, гитлеровский террор все подавляет — и своих, и чужих,
и в особенности — ненавистный нацизму интернациональный
коммунизм...
Чуда ждать не приходится. Бороться надо. И борьба будет
до конца. Компромисса не может быть. Или — или.
Тихо здесь. А что там делается на линии фронта? Что де¬
лается сейчас в Москве? Неужели опять налет, теперь, значит,
шестой?
Радио у нас нет. Газеты не пришли.
Тридцать шестой день войны.
1941. 27 июля. Воскресенье.
Дежурил на службе с 10 утра до 10 вечера. Вместе со мной
была М. Ф. Тревог во время моего дежурства не было (за весь день
была одна — около 9 часов утра). Но зато пришлось выдержать
атаку на наших малочисленных работников. Их в половинном
составе требовали на земляные работы. Я не мог оставить Архив
без охраны и категорически отказался дать указанное число.
С трудом сговорились о двоих.
Москва опять бомбилась стервятниками.
Разговорились с комендантом нашего дома. «Скучно, — ска¬
зал он, — что воюют на нашей территории... Много разорений.
Почему без боя сдали укрепления старой государственной гра¬
ницы, которую так сильно укрепляли в течение 20 лет?» Я отве¬
тить ничего не мог. Мы очень мало осведомлены. Я так и не знаю,
94

близко ли, далеко ли немцы. Есть серьезная угроза Ленинграду
или нет.
В замечательный летний день сегодня так многолюден Ле¬
нинград. Вечером на набережной много гуляющих. Под Ленин¬
градом горит торф и над городом стоит дымок. Просто не верится,
что у нас война: все спокойны, хотя бы внешне. Около сфинк¬
сов — целое гулянье взрослых и малых. Тут же, несмотря на ве¬
чер, мальчишки купаются. Мы покуда не видели ни раненых, ни
беженцев. Вероятно, их в Ленинград не возят. Куда же направлен
поток миллионов жителей Зап[адной] Украины и Зап[адной] Бе¬
лоруссии, Литвы, Латвии?..
Глядел на мать с ребенком — дворничиху. Такая мирная
идиллия, но [женщина] — с противогазом. Она играет с ребен¬
ком, а сама посматривает на небо — не летят ли? И сколько та¬
ких матерей лишилось детей, крова, жизни!
Отчаяние охватывает от сознания, что ничего нельзя сделать,
чтобы не было ужасов войны. Завоеватели движутся, топчут поля,
выжигают леса, уничтожают дома, людей, миллионы людей бегут,
скрываются в лесах, болотах. И все почему? Потому что затеяна
новая попытка завоевания мира, предпринято создание новой ми¬
ровой империи.
Мы покуда одни отбиваемся от свирепого врага-хищника.
Англичане устроили себе передышку. Американцы все деклари¬
руют. А немцы поодиночке расправляются со всеми своими вра¬
гами. Если бы им удалось нанести сокрушительный удар нам,
то Лондону, конечно, не устоять, и над Нью-Йорком загрохота¬
ли бы бомбы, как и над Москвой.
В сводке отмечен героизм, проявленный заведующим и со¬
трудниками Толстовского музея в Хамовниках. Они отстояли зда¬
ние, в которое попало до 20 зажигательных бомб.
Я не снимаю со стола ехидно усмехающегося черта. Как он
нагло смотрит на меня и будто цедит:
— Ну, что, гуманный гуманист, дождался под старость «до¬
кументов прогресса»?.. Наивный дурацкий мечтатель! Не мир, а
война — закон всего живущего...
И мне делается душно, невыносимо. Не мучай, черт, и без
того измученный мой мозг. Подошел к окну в соседней комнате,
свое затемнено. Гроза надвигается. Зарницы блистают. Тихо, зло¬
веще тихо. Томит, давит. Небо какое-то темное, багровое. И в воз¬
духе неприятный привкус гари от горящего торфа. На крыше де¬
журят люди. Под воротами тоже. Ждут...
95

Тридцать седьмой день войны.
1941. 28 июля. [Понедельник].
Ночь прошла спокойно. Не было ни налета стервятников, ни
грозы, она прошла мимо. Только утро настало серое, непрозрач¬
ное, душное. Весь день сегодня прошел без тревоги. Это всех нас
очень волнует. Следовательно, с началом темных ночей нужно
ожидать бомбежки Ленинграда. На службе я сделал все приготов¬
ления. Дома, наоборот, почти ничего не сделано, хотя мы живем
на верхнем этаже, 3-м. И времени не хватает, и особенно желания.
Для чего? Ну и пусть горит все, что накоплено. Лишимся крова?
А сколько миллионов уже его лишились! Будем убиты? Спо¬
коен совершенно... Но признаюсь, перед одним пасую. А если ра¬
нят, сделают окончательно калекой?.. Об этом не хочу думать.
Здесь изнутри охватывает ужас. Быть развороченным осколком
бомбы и мучиться в нестерпимых страданиях, не умирая, — вот
что страшно! Не скрываю этого.
Вот и опять вечер настал. Тревоги так и не было, точно непри¬
ятель отпрянул... На самом деле враг притаился, чтобы в удоб¬
ный момент накинуться на наш город.
В первый раз сегодня видел раненых. Когда я ехал домой,
навстречу мне попался автобус с большим красным крестом, за¬
пыленный, по-видимому, пришедший из дальней дороги, с фрон¬
та. В нем сидели и лежали красноармейцы.
Что происходит в Москве, мы не знаем точно. Судя по нашим
газетам, германское радио распространяет по всему миру известие
о том, что вся Москва горит, это брехня! Но пожары и разруше¬
ния в Москве были, и немалые, даже судя по нашим сообщениям.
Что пострадало — нам неизвестно. Ленинградцы очень спокой¬
но толкуют о налетах на Москву и ждут «гостей» в Ленинград.
Меня радует это спокойствие. Нам нужны крепкие нервы. При¬
мер лондонцев, переживших небывалые разрушения, должен
стоять перед нами. Лондонцы не дрогнули. Не дрогнем и мы!..
Наконец-то англичане возобновили свои налеты на Берлин
и сбросили над городом самые тяжелые бомбы...
Такова наша современная история, вполне достойная носи¬
телей высшей культуры74.
74 Вложены две вырезки из газеты «Правда» от 27 июля 1941 г. с об¬
щим заголовком рукой Г А. Князева: Документы «прогресса» (к исто¬
рии моего страшного времени). Первая — фотография: «Во время боя».
Фото Б. Ярославцева. Подпись Князева: Чье это лицо — человека или зве¬
96

Враг на нашей земле. Враг все ближе! Одна сейчас задача пе¬
ред нами: изгнать из пределов нашей страны врага, наказать его,
уничтожить его. Таково общее единодушное мнение окружаю¬
щих меня. Никто не сомневается, что мы выгоним врагов. Мо¬
жет быть, еще многие испытания нас ожидают, но в конце кон¬
цов соединенными силами СССР, Англии и США гнуснейший
завоеватель мира Гитлер и те, кто с ним, будут уничтожены как
изверги человеческие. Нацистская коричневая чума будет ликви¬
дирована.
Но не меньше нацистской заразы я боюсь и шовинистическо¬
го угара. Война для нас священна, как защита от налетевших стер¬
вятников, но не как война ради господства одного народа над дру¬
гим. Тут встает вопрос о действительной вине германского наро¬
да, принесшего столько страданий человечеству. Что сделал бы
Гитлер, если бы его не поддерживала значительная часть гер¬
манского народа? Мучительный вопрос. Но покуда нет сомнений.
У нас у всех единая воля — прогнать ворвавшихся в наш дом раз¬
бойников. Тут нет никаких сомнений: врага нужно прогнать или
уничтожить.
Сейчас очень много пишут о немецких зверствах, а немцы,
наверное, о советских. Война отвратительна всякая, а завоева¬
тельная — тем более. Война, какая бы она не была, — зверст¬
во. Защищаясь, мы тоже превращаемся в зверей. Таков закон
войны.
Тридцать восьмой день войны.
1941. 29 июля15. Вторник.
Утром я еду на своем самокате по хорошо выметенной набе¬
режной, вдоль которой на большом расстоянии тянется узенькая
гряда разноцветных пахучих цветов. И радость жизни охватывает
меня. Цветы вдоль раскаленной асфальтовой мостовой — вели¬
колепное сочетание большой культуры. Даже на мгновение забы¬
ваешь, что над миром полыхает пламень пожаров и ужасы войны.
ря? Все равно — дрожь охватывает спину, когда вглядишься в это иска¬
женное судорогой злобы, ненависти, ужаса смерти и нервного напряже¬
ния лицо (см. ил. 8). Вторая — фотография: Одна из жертв стервятни¬
ков — нацистских самолетов — на Псковском направлении. Изрешеченный
пулями мальчик (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. JI. 115—115 об.).
75 В рукописи ошибочно: 28 июля.
4 Князев Г А.
97

Стоит в туманной утренней дымке силуэт Исаакия, и замазанная
серой краской его прекрасная шапка не портит его величествен¬
ности. Продолжает переливаться золотом Адмиралтейская игла.
В лесах — Медный всадник. Маячит ангел с крестом на Александ¬
ровской колонне. Какие дивные знакомые родные берега! Еду,
полный энергии и дум. Не будет меня, но будет моя страна, не Рос¬
сия, не о ней говорю, а страна Советов, Советская Россия, [а так¬
же] Советская Германия, Советская Англия.
Около Главного здания Академии наук с колоннами на углу
стоял старик и смотрел на Неву, на небо. Потом пошел во двор.
Это был наш замечательный современник, академик А. Н. Кры¬
лов. Он сегодня уезжает с эшелоном из Ленинграда. Видно, про¬
щался с родным городом.
Я остаюсь. По своей воле я не уеду из Ленинграда. Мно¬
гое придется пережить, может быть, умереть... Но так что же!
Моя жизнь сама по себе не имеет для государства никакого значе¬
ния, а только, пожалуй, в сочетании с тем, что мне вверено охра¬
нять! А это здесь, в Ленинграде.
Сегодня уезжают из Ленинграда три академических инсти¬
тута, намеченных к эвакуации в Казань. Уезжают и некоторые ака¬
демические семьи. Покидают Ленинград все, кто это может и хо¬
чет сделать. Сводки лаконичны до предельности. Собственно,
мы ничего не знаем, что делается на фронте, и даже не знаем, где
проходит линия фронта. Как я уже неоднократно отмечал, слуха¬
ми я не питаюсь, а потому и ничего не знаю.
Третий день нет воздушных тревог. Всех смущает эта пере¬
дышка. Ночи потемнели...
Работаю в Архиве. Читаю дома. Пытаюсь во что бы то ни ста¬
ло создать нормальный режим для работ.
В доме М. Ф. все время дежурит: в санпосте, у ворот; захо¬
дит за мной на службу; занимается в кружке. Целый день заня¬
та. Другие ухитряются ничего не делать. Но их вылавливают.
Сейчас происходит массовое отправление на земляные работы.
Линия укреплений возводится где-то в окрестностях Ленин¬
града.
Нам прекращена в Архив доставка газетных вырезок по Ака¬
демии наук — в силу общего распоряжения о временном прекра¬
щении рассылки вырезок вообще.
Из Москвы получил (на пятнадцатый день!) открытку от
Шидловского.
98

Тридцать девятый день войны.
1941. 30 июля. [Среда].
После почти трех дней затишья, сегодня объявлялась воз¬
душная тревога три раза.
В сводках — бои на Смоленском и Житомирском направлени¬
ях, т. е. на Москву и на Киев. Псковское направление (на Ленин¬
град) перестало упоминаться, появилось Ржевское. Значит, Псков
оставлен? Мы не знаем даже приблизительно линии фронта.
Академики, уезжающие с первым эшелоном, живут в вагоне
на запасных путях Ленинградского железнодорожного узла. Гово¬
рят, что, возможно, эшелон тронется только сегодня. Федосеев ни¬
чего более не делает, кроме того, что ухаживает за академиками.
Это хорошо, но в то же время плохо для дела охраны и снабже¬
ния академических учреждений. Распоряжение 8 июля о переезде
или об эвакуации Академии в Томск дезорганизовало всю рабо¬
ту институтов. Никакой, по существу, работы не ведет никто. «Си¬
дят на ящиках».
Мне все-таки удалось наладить работу. И еще бы лучше рабо¬
тали, если бы меньше было народу. Возвратившиеся «доброволь¬
цы» нарушили мой план. И. С. Лосева, возвратившись, потеряла
всякую инициативу и какой-либо интерес к делу. Она очень искус¬
но строила свою новую карьеру, и все сорвалось; нужно начинать
сначала.
Около месяца устраиваем защиту окон в первом этаже. И все
не можем кончить! Столярная мастерская завалена работой.
В. Кружков цитирует в «Правде» идеологов нацизма:
«Сознание — это то же самое, что обрезание, калечит че¬
ловека».
«Самостоятельность мысли — болезненное, ненормальное
явление общественной жизни».
«Мы должны остерегаться мысли, сознания, и должны под¬
чиняться только инстинктам».
То есть вместо разума — инстинкты.
Разум, сознание, мораль Гитлер объявляет «унизительной
химерой» и рекламирует себя в качестве «освободителя человека
от насилия разума»:
«Мы предоставляем огромной массе низших классов благо
неграмотности, но мы освобождаем себя от всех научных и гу¬
манистических предрассудков. В связи с этим в колледжах юнке¬
ров, которые я имею намерение создать и которые должны будут
посещать все будущие члены нашей аристократии, я буду про¬
99

поведовать евангелие... человека, который будет господствовать
также над соблазнами разума или так называемой научной сво¬
бодой...»
«Вовсе не надо уничтожать неравенство между людьми, надо,
наоборот, расширить его и сделать из него закон, охраняемый не¬
преодолимыми барьерами, как это имело место в великих циви¬
лизованных государствах античных времен. Не может быть права,
равного для всех... Поэтому я никогда не признаю за другими на¬
родами равенства в правах с германским народом. Наша миссия
заключается в том, чтобы подчинять другие народы. Германский
народ призван дать миру новый класс господ».
«Есть одна — немецкая — культура».
Я не знаю, насколько точны эти цитаты, но они вскрывают
чудовищный бред нацизма, современной мировой язвы «корич¬
невой чумы» во всей смрадной наготе стервятника: победители и
побежденные; господа и рабы... И это после всех достижений
великой германской культуры! Возвращение к самому мрачно¬
му средневековью. Гитлер пытается завершить «незавершенное»
средневековье.
На моем письменном столе поглядывает на меня наглая харя
самого заурядного красноносого черта с маленькими рожками.
Я уже упоминал об этом ранее. Г олова чертенка полая, без мозга,
в виде пивной кружки, и покоится она на какой-то книжке муд¬
рости... Я уже писал о том, что эта чертова харя, как-то невзначай
извлеченная из забытого хлама, попала на мой письменный стол
и заняла на нем самое неопределенное место. То с одной стороны
выглянет, то спрячется за чернильницу или книги и неожиданно
выглянет своими круглыми, навыкате, глазами... И я не убираю
эту морду, не сшибаю ее со стола... Вот и сейчас. Наши глаза
встретились. Какую язвительную чертову иронию, насмешку, я
увидел в этой мерзостной харе... Действительно, есть над чем по¬
издеваться неугомонному черту...
На стене у меня висит изображение Христа, снимок со скуль¬
птуры Донателло. 42 года неразлучно со мной везде и всегда это
изображение великой человечности, любви к человеку.
— И вот она, любовь к человеку! — хохочет наглый чертенок.
Он издевается.
— Вынь еще одно твое любимое произведение — Христа Лео¬
нардо... Возьми свои стихи и декламируй: «Мой брат! Так и те¬
перь в дни страшных испытаний слова любви, верь, снова зазву¬
чат!». Это ты написал в страшном 1915 году. Вот и зазвучали сло¬
ва любви через 25 лет!
100

Нет, нет, нет, я не потерял веры в разум человека, в человеч¬
ность. Я знаю, что человечество создаст достойное со своим име¬
нем свободное равное человеческое общество. Это будущее оно
купит страшными страданиями. Будет все же искупление в конце
концов. Восторжествует человеческий разум! Иначе — не стоит
жить, нет смысла жизни. Иначе не история человечества, а «диаво-
лов водевиль», блевотина сатаны или просто царство двуногих
зверей, грызущихся между собой...
И опять, с какой радостью, хотя и усталый, я ехал сегодня
утром вдоль длинной грядки ярких цветов... Так бы и ехал, и без
конца ехал, любуясь ими.
Сороковой день войны.
1941. 31 июля. Четверг.
Сегодня — третья тревога. Две вечером, в 6, и сейчас в 9 час.
Наши воздушные соколы отражают стервятников! Сейчас М. Ф.
дежурит на лестничной клетке у чердака. Я выходил к ней не¬
сколько раз и теперь уселся за свой письменный стол. Еще солнце
не зашло, но чтобы зажечь настольную лампу, обернутую в си¬
нюю материю, пришлось затемнить окно. Освещен только один
стол, точнее, та часть, где лежит вот этот листок. Перед прихо¬
дом в свою комнату заглянул на двор. На крыше — дежурные, у
санпоста, у бомбоубежища тоже. Окна мы теперь не закрываем.
На противоположной стороне у окна сидит академик И. И. Ме¬
щанинов и курит, поглядывая на небо... аПойду погляжу, что де¬
лает М. Ф. на лестнице. Свои очередные записи сделаю после тре¬
воги3. Мальчишки весело закричали на дворе. Отбой... Отбой...
Стервятников отогнали.
Всех удивляет, что Гитлер, не кончив войны с Англией,
бросился на СССР. Черчилль заявил, между прочим: «Было бы
безумием предполагать, что Россия или США собираются выиг¬
рать войну за нас. Наступает сезон вторжения. Все вооруженные
силы предупреждены о том, чтобы быть наготове к 1 сентября
и сохранять впредь величайшую бдительность. Мы должны счи¬
таться с отчаянием игрока».
На что рассчитывал Гитлер?
«Начиная войну с Советским Союзом, — пишет Алексей Тол¬
стой, — Гитлер рассчитывал на три мнимых предпосылки: уста-
а_а В рукописи выделенный текст вычеркнут.
101

лость Англии от войны, ее желание заключить мир; на нежелание
американского народа вмешиваться в европейскую „кашу”, зава¬
ренную Гитлером, и на молниеносное наступление фашистских
армий на Киев, Москву, Ленинград. Три главных карты Гитлера
биты. Что у него еще остается на руках? Или фальшивые, или мел¬
кие козыри, которые он держит под столом, надеясь, что против¬
ники окажутся дураками и трусами».
Черчилль с настойчивостью англичанина повторяет, что с
Гитлером никакие переговоры не будут вестись. Иден добав¬
ляет: «Гитлер не является исключительным и преходящим явле¬
нием в германской истории. Он является выражением тепереш¬
них германских устремлений и чаяний, которые неоднократно
проявлялись на всем протяжении германской истории. Если мы
хотим жить мирной жизнью, то германский народ должен забыть
все то, чему его учили не только Гитлер, но и его предшественни¬
ки на протяжении последнего столетия. Германский народ никог¬
да не сможет забыть этого до тех пор, пока Гитлер — этот вели¬
чайший поджигатель войны — не будет разоблачен как обман¬
щик».
Три направления — на Киев, на Москву, на Ленинград —
окончательно наметились в немецком наступлении. 38 дней без
перерыва продолжается битва германских и советских армий —
сплошной, ни на минуту не прекращающийся кромешный ад. Гер¬
манское радио, по информации нашей пресс-конференции, совсем
изолгалось. Подголоски превзошли своих вдохновителей. Япон¬
ская газета «Ницы-Ницы»76 от 26 июля передала сообщение свое¬
го берлинского корреспондента, что авангард германских войск
сегодня вклинился в Ленинград. Германское радио сообщило, что
Москва разрушена и горит. «Правда» указывает, что еще 26 июня
было сообщено немцами, что советские войска полностью раз¬
биты и неспособны к дальнейшему сопротивлению; 30-го нем¬
цы объявили, что Красная Авиация окончательно уничтожена;
13-го июля указывалось, что фронт Красной Армии во всех
важнейших местах прорван, и путь на Ленинград, Москву и Киев
открыт...
Так мечталось стервятникам. На Польшу потребовалось, что¬
бы полностью разгромить ее, 18 дней; на Советский Союз набав¬
ляли три дня. Выходило так, что война с СССР была лишь эпизо¬
дом перед новым наступлением на Англию, наказанием за сгово¬
ры с Англией.
76 Издавалась в Токио.
102

Все во всем мире убеждаются — «блицкриг» провалилась.
Советская армия развила колоссальной силы сопротивление гер¬
манскому напору. Весь мир говорит о страшных потерях в лич¬
ном составе германских армий и провале плана «молниеносной
войны».
Все мы преклоняемся перед героизмом Красной Армии, сдер¬
живающей прыжок на нашу родину отчаянного врага. Сотни ты¬
сяч советских людей, павших на полях страшной битвы, сдержали
натиск врага. Не менее миллиона погибло немцев с начала войны,
уничтоженных нашей Красной Армией.
Советский народ выгонит врагов из своего дома, мы все
твердо в это верим. Самые страшные дни позади; это, конечно,
не значит, что трудные дни позади, много трудных, очень труд¬
ных дней и месяцев впереди. Но врагу не удалось сломить нашу
волю в самом начале ошеломляющим молниеносным ударом; те¬
перь — и подавно не удастся.
Гопкинс, личный представитель президента США, приехал в
Москву для беседы со Сталиным и правительством. Всемерная по¬
мощь со стороны Америки обеспечивается Советскому Союзу.
Гопкинсу Сталин передал послание для президента. Он выразил
свою сердечную признательность президенту за его предложение
помощи и сказал, что он уверен, что президент и американский на¬
род не ошиблись, выказав свою уверенность в том, что советский
народ сыграет свою роль в крушении Гитлера.
Подписано соглашение с польским правительством в Лон¬
доне77. Всем военнопленным полякам, а также находящимся в за¬
ключении на территории СССР, объявлена амнистия. Создается
особая польская армия, которая будет находиться под командова¬
нием, назначенным польским правительством, но под руководст¬
вом верховного командования Союза ССР.
У всех приподнятое настроение. Конец Гитлеру. Гитлер бу¬
дет уничтожен. Зарвался стервятник! Советский народ, купно с
английским и другими народами, рассеет мировой кошмар, соз¬
данный гитлеровской Германией. Уверенность есть. Это самое
главное.
77 30 июля 1941г. в Лондоне было подписано соглашение, восста¬
навливающее дипломатические отношения между Советским Союзом и
правительством Польши. Соглашением предусматривалось также созда¬
ние польской армии на территории СССР под польским командованием,
но оперативно подчиненной Верховному командованию СССР, в состав
которого включался представитель польской армии.
103

Сегодня легче как-то стало. По всему миру катится волна со¬
лидарности с Советским Союзом, принявшим на себя всю тяжесть
войны с гитлеровской Германией.
Но трудности перед нами неимоверные. В вечерней сводке
Информбюро кратко сообщается (но что содержится в этих ко¬
ротких фразах!): «В течение 30 июля наши войска продолжали
вести бои с противником на Новоржевском, Невельском и особен¬
но упорные на Смоленском и Житомирском направлениях». Рвут¬
ся стервятники к Киеву и Москве. Сообщается, что на Смолен¬
ском направлении полностью разгромлен мотопехотный полк
«Великая Германия».
Вчера уехал из Ленинграда в Казань с эшелоном Оптическо¬
го института акад. С. И. Вавилов. Теперь наша Комиссия по исто¬
рии Академии наук, оставшись без председателя, подчинена все¬
цело мне как заместителю. Но бывают такие парадоксы: я не
состою в штатном расписании Комиссии и ни копейки не получаю
по своей, выходит, почетной должности. С. И. Вавилов просил
продолжать работу по истории Академии наук, «шлифовать ее».
С отъездом С[ергея] Щвановича] [Вавилова] я потерял еще
одну опору. Иногда он и как академик, и как депутат помогал мне
в затруднительных случаях. Поехал он неохотно. Перед самым
отъездом его нам не пришлось увидеться. Он прислал привет и
извещение о своем отъезде через свою бывшую служащую по
телефону.
Сорок первый день войны.
1941. 1 августа. [Пятница].
Подошел к окну. Темная облачная ночь. Тихо. Ночь теплая,
словно южная. Но не радостью всколыхнулось сердце, а сжалось
от боли. На Москву опять был налет. Надо ожидать, с приходом
темных ночей, налетов и на Ленинград. Фронт близко. Приехав¬
шие из Луги передают, что германские авангарды чуть ли не на
Череменецком озере, упоминают Наволоки, Югостицы... Бодрим
друг друга, поднимаем настроение. И действительно, я не встре¬
чал ни одного человека, который бы не верил в нашу конечную
победу, в уничтожение гитлеровской Германии. Спокойны и за
Ленинград.
Пригласили сегодня специалиста по охране от воздушных
налетов прочесть лекцию на службе. Узнал много интересных
фактов, как лондонцы спасали свой город от пожаров; уже кое-что
104

известно и из московского опыта. Охраним мы или не сумеем,
оплошаем охранить Архив... Вот сейчас темная полночь. На служ¬
бе двое дежурных. Мало!..
Прикрепили массивные деревянные, обитые жестью, ставни
к окнам нижнего этажа. Продолжаем перемещение наиболее цен¬
ного из верхнего этажа в нижний, превращенный в надежное архи¬
вохранилище-убежище. Встретившийся со мной акад. Крачков-
ский сообщил мне, что в Институте востоковедения получено
распоряжение о сокращении штата сотрудников на 50 %. О судь¬
бе работников моего Архива покуда ничего не известно.
Весь вечер сидел над чтением истории. Окидываю взо¬
ром пройденный путь человечеством. Предо мною среди других
книг — «Хронологическая таблица важнейших военных собы¬
тий всемирной истории». Неужели этот страшный перечень по¬
бед, поражений, падений, взятий, битв, сражений, войн, войн без
конца и есть история человечества?! На 29-ти страницах пере¬
числены только главнейшие человеческие злодеяния.
Необыкновенное явление — в городе и вдруг комары. Всю¬
ду в домах, на чердаках, в квартирах, у стен домов расставлены
кадки с водой, и она зацветает. В результате создались условия
кадочного гнилого болота. Хорошо, если эти комары безвредные,
а не малярийные.
На службе у меня круглосуточное дежурство. Смена из двух
сотрудников ночует каждый день на службе. И уже появились в
изобилии блохи; на папке удалось обнаружить клопа. Что дальше
будет? С одной стороны, в моих записках мысли по философии
истории, с другой — такие, казалось бы, ничтожные явления,
как комары, блохи, клопы, но и они ведь в совокупности не малые
исторические факторы.
Сорок второй день войны.
1941. 2 августа. Суббота.
Утром ехал на своем самокате позади колонны красноармей¬
цев из запасных. Это уже штатские в военной форме; много интел¬
лигентных лиц. Часть шла с ружьями, другие — только с узелка¬
ми. На обратном пути встретил также колонну. Во главе каждого
взвода — командир и рядом с ним красноармеец — женщина в ко¬
роткой черной юбке и сапогах. Также некоторые с ружьями, дру¬
гие только с узелками. Шагали увереннее, крепче, чем утренняя
колонна. Впереди шел оркестр. Но выбивал дробь один барабан¬
105

щик. Целая ватага мальчишек шагала со всех сторон колонны, в
особенности около музыкантов. В городе все больше военных. Со¬
всем делаемся прифронтовым городом. Много девушек и женщин
ходят теперь в шароварах. Еще не умеют носить штаны. Под юбку
можно было надеть что угодно, все было скрыто. Носить штаны
без юбки не для всякой женщины доступно. Стиль еще не выра¬
ботался, а потому получается не то спортсменский (лыжный), не
то комбинезонный (для работы) костюм. В неуклюжих шарова¬
рах женщина много теряет в своей женственности, и даже юные
крепкие девушки делаются совсем непривлекательными.
Памятник Петру все еще в деревянных лесах. На сфинксах
целые колонии мальчишек. Я даже перестал воевать с ними.
Сорок третий день войны.
1941. 3 августа. Воскресенье.
Продолжаю цитировать «высказывания» идеологов нациз¬
ма. В «Правде» от 31 июля напечатана статья Г. Александрова
о книге Альфреда Розенберга «Миф XX столетия».
Розенберг старается доказать, что вообще не было и быть не
может никакой истории цивилизации, культуры, истории жизни и
борьбы народов. История общества является лишь некоей «борь¬
бой культурных ценностей». В основе же этой борьбы ценностей
лежат два «своеобразных закона»: 1. История есть борьба «крови
с кровью, расы с расой»; 2. Все государства Европы и их культур¬
ные ценности «созданы германцами»; отсюда право «Германии
на господство», и удел всех остальных народов мира — находить¬
ся в рабстве нацистской Германии. Государство возникает и су¬
ществует благодаря войнам. Оно есть лишь «объединение мужчин
в целях войны». Закон развития общества — борьба за существо¬
вание, естественный отбор людей, «естественное и вечное стрем¬
ление людей к войнам. Задачей германского государства является
регулирование этих процессов путем выдвижения господствую¬
щих характеров. Должна быть установлена диктатура людей выс¬
шего порядка над людьми низшего порядка». Подразделяя на¬
роды мира на две группы — на расы «высшие, нордические»,
«арийские», с одной стороны, и расы «низшие», неполноценные,
с другой, — Розенберг называет огромное большинство человече¬
ства — 2 миллиарда 100 миллионов из 2169 миллионов — «отхо¬
дами расового хаоса». Германцы — «раса господ». Другие идеоло¬
ги нацизма и сам «фюрер» договариваются до следующих мер¬
106

зостей: «Нужно уничтожить 20 миллионов людей. Сколько веков
говорили о необходимости покровительства бедным и несчаст¬
ным, что, кажется, настал момент защиты сильных от угрозы,
которую представляют низшие слои... Естественный инстинкт
приказывает всякому живому существу не только побить своего
врага, но и уничтожить его. В прошлое время за победителем
признавали полное право истреблять племена и целые народы.
Мы докажем нашу гуманность, устраняя наших врагов постепен¬
но». «Воображают, что я буду надевать перчатки, чтобы распра¬
виться со своими противниками. В тот момент, когда я брошу в
ураган войны цвет германского населения, не испытывая ни ма¬
лейшего сожаления о драгоценной крови, которая потечет рекой,
кто может оспорить мое право уничтожить миллионы людей низ¬
шей расы, которые размножаются, как насекомые!»
Сорок четвертый день войны.
1941. 4 августа. Понедельник.
Пришли из домоуправления проверить, насколько у нас квар¬
тира подготовлена в противопожарном отношении. Вечером было
два налета стервятников. Их скоро отогнали. А сейчас облачное
небо и уже темная августовская ночь...
Ждем гостей. Весь Ленинград приготовился.
Мы живем на верхнем, третьем этаже. Наш дом [на]против мо¬
ста Лейт[енанта] Шмидта. Справа, на западе, в устье Невы — су¬
достроительные заводы на правом и левом берегах. Место боевое!
Разобрал сейчас еще одну полку книг по искусству. Многие из
них откладывались для прочтения на свободе в дни спокойной ста¬
рости... Какая ирония!
В сводке нет Житомирского направления, появилось Бело-
церковское.
Ехал сегодня вдоль обмытой вчерашним дождем грядки цве¬
тов по набережной и наслаждался дивным августовским утром.
Почти ничто не напоминало о войне. В Ленинграде нет ни ра¬
неных, ни пленных, ни беженцев. Стоявшие в Академии худо¬
жеств воинские части куда-то ушли. На Васильевском острове, в
нашем районе, покуда все по-прежнему. Только блиндажи в Ру¬
мянцевском сквере напоминают о неблагополучном времени.
Очень много противоречий в мировой политике. Все сплелось
в какой-то дьявольский клубок. Выдумываются комбинация за
комбинацией, одна неожиданнее другой. Последнее соглашение
107

с польским правительством без территории весьма знаменатель¬
но. А еще занимательнее бравурное выступление польского Ман-
нергейма — Сикорского. Выходит так, что не Польше делается
честь, а она [с]нисходит к России...
Кстати, теперь очень часто в газетах вместо Советский Союз
пишут Россия, русские. Ни звука об Интернационале, о социали¬
стической советской Европе. Сейчас только говорится о родине,
о патриотизме. Лозунга покуда нет, если не считать «За родину!
За Сталина!». Здесь имя Сталина как символ. Родина, конечно, со¬
ветская. Но объем понятия шире — вообще родина, вообще Рос¬
сия. На переживаемом этапе остается только национальное: Россия,
Англия, Германия... И национальная рознь, шовинизм, ура-патри¬
отизм. Покуда все демократические страны объединились против
нацистской Германии, чтобы потом разобраться между собой.
Неужели идеологи войны хоть чуточку правы, что война —
закон человечества, постоянное свойственное человеку состояние?
Сорок пятый день войны.
1941. 5 августа. [Вторник].
Сегодня мне тяжело. Надорвалось что-то внутри. Вдруг испе¬
пелилась, опустошилась душа. Долго стоял на уголке у Румян¬
цевского сквера, невдалеке от своих старых друзей — сфинксов,
а придя домой, записал:
Свершилось то, что с ужасом давно мы ждали...
Война пришла, как ураган, и смяла все, чем жили мы, что
созидали.
Поверженный во прах, я сил не нахожу осмыслить черный
хаос и об одном прошу, оставить мне остаток сил, чтоб не
погас мой светлый разум.
Больше ничего не могу писать сегодня. Не схожу ли я с ума
на самом деле...
Сорок шестой день войны.
1941. 6 августа. [Среда].
Что от нас требуется сейчас?
«Погибнуть всем, но не пропустить неприятеля».
«Презрение к смерти должно распространиться в массах и
обеспечить победу».
108

Это лозунги Ленина. Ем[ельян] Ярославский напоминает
об этом и добавляет: «Русский народ никогда не боялся смерти.
Он умеет воевать. Это простые люди, крестьяне и рабочие сложи¬
ли пословицы: „Страхов много, а смерть одна”, „Двум смертям не
бывать, а одной не миновать”, „Смерти бояться, на свете не жить”».
Он забыл еще одну: «На миру и смерть красна». Это так.
Но идти на смерть молодому нелегко. Смерть сейчас косит нашу
молодежь. Ем[ельян] Ярославский говорит ей, что «в смерти за де¬
ло советского народа есть неувядаемая красота». Это же, конеч¬
но, говорится и германской молодежи немцами. Умирают и чест¬
но, и геройски и те и другие. И действительно, в смерти их —
страшная трагическая красота... Но вот в калечении — слепо¬
те, столбняке, невыносимых страданиях — нет никакой красоты,
это хуже смерти. Умереть не страшно, но корчиться, метаться от
невыносимой боли — страшно. Лично умереть я не боюсь, но
страданий боюсь. И никто из людей не может воспитать в себе
презрение к страданию, к своему беспомощному, уродливому со¬
стоянию калеки. Ни о какой красоте тут не приходится говорить.
Безумие и ужас. И больше ничего.
Газеты полны цитатами из писаний нацистов и самого фюрера
Гитлера. Я не могу отдать себе отчет, насколько они достоверны
и точны. Вот, например, Эренбург цитирует гитлеровские «афо¬
ризмы»:
«Мы должны быть жестоки со спокойной совестью — время
благородных чувств миновало».
«Я освобождаю человека от унизительной химеры, называе¬
мой совестью».
«Мы вырастим молодежь, пред которой содрогнется мир, мо¬
лодежь резкую, требовательную, жестокую. Я так хочу. Я хочу,
чтобы она походила на молодых диких зверей».
Эренбург подчеркивает эту последнюю фразу, заключая ее в
кавычки. Он же приводит одну школьную, детскую песенку, рас¬
певаемую в Германии, в своем дословном переводе:
Если весь мир будет лежать в развалинах,
К черту! Нам на это наплевать!
Мы все равно будем маршировать дальше,
потому что сегодня нам принадлежит Германия,
завтра — весь мир!
В отличие от войны 1914—1918 г[одов] теперь у нас нет по¬
раженцев. Нет и борьбы партий, государственного разложения.
109

Есть монолитное единство, крепкая воля отбросить захватчиков,
уничтожить германский фашизм. Армия наша борется прекрасно.
Она воюет оружием. Но кроме военного вооружения есть еще од¬
но могучее средство — агитация. Она и поставлена во главу угла
борьбы словом: «Весь арсенал печатной, устной и наглядной аги¬
тации — на службу Отечественной войне».
Я делаю все, что могу, в своих беседах для этого. Главная моя
задача — поднять настроение, бодрость духа, веру в свои силы.
Здесь же, в своих записках — ни для кого из современников,
а лишь для моего дальнего друга в будущем — я могу писать обо
всем, что попадает в мой кругозор.
У многих создалось убеждение, что война скоро окончится.
Даже день называли — 2 августа. Это весьма опасное и вредное
заблуждение. Война потребует еще очень больших жертв и много
времени. Нужно готовиться к этому, рассчитывать свои силы.
Сегодня выдали зарплату с очень небольшим запозданием.
Вычеты достигли весьма солидной суммы — почти 1/3 зара¬
ботка. Мой бюджет против прошлогоднего снизился на 500—
600 рублей.
Сегодня снес в «фонд обороны» облигации на сумму
1525 руб. Хотел отдать все, что у меня есть, но мне сказали, что
это только первый сбор. Остальное благоразумнее оставить для
следующих сборов.
Сделал небольшой служебный доклад в тройке членов Пре¬
зидиума АН в Ленинграде78. Л. А. Орбели ответил мне на мой
вопрос об эвакуации, что таковой покуда не предполагается. Му¬
зеи, библиотеки, архивы остаются в Ленинграде, покуда не будет
дано особое распоряжение.
Узнал, что Президиум АН переехал из Москвы в Казань79.
Там же разместились и некоторые академические институты.
78 «Тройку» Президиума Академии наук в Ленинграде представляли
члены Президиума АН СССР академики Л. А. Орбели, И. И. Мещанинов
и П. И. Степанов. 21 октября 1941 г. группа была преобразована в Комис¬
сию Президиума АН СССР по делам ленинградских учреждений. В свя¬
зи с эвакуацией ее руководителей главой Комиссии был назначен акаде¬
мик С. А. Жебелев. С 10 ноября 1941 г. деятельное участие в работе Комис¬
сии принимал академик И. Ю. Крачковский {Кольцов А. В. Ленинградские
учреждения Академии наук СССР в 1934—1945 гг. С. 99. Материалы Ко¬
миссии за 1941—1942 гг. см.: ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 18).
79 22 июля из Москвы в Казань выехали первые 11 институтов и ла¬
бораторий. Эвакуация проходила в несколько этапов. В первую очередь
были эвакуированы физико-математические, химические и технические
110

Другие находятся или будут находиться в нескольких городах:
геологические институты в Свердловске, какие-то из биологиче¬
ских — в Алма-Ате, Ташкенте, Сибири. Можно сказать, что Ака¬
демия наук рассеялась по всему Союзу!
Никакой связи с Москвой у нас нет, руководства Президиу¬
ма тоже не имеем. Где Управление, особенно Финансовый от¬
дел АН, в Москве или Казани? Не знаем.
Также я ничего не знаю о Московском отделении Архива.
Где оно? Что с сотрудниками? Хотел сегодня послать им зар¬
плату телеграфом, но это почти не ускорило бы получения ими
денег.
Я честно выполняю свой долг «летописца». Ничего не хочется
пропустить, что попадает в мой кругозор и что может иметь ка¬
кой-либо интерес для историка нашего времени.
Красноармейцы распевают:
С песней боевою вел полки Суворов,
с песнею Кутузов шел врага крушить.
Мы любую злую, вражескую свору
этой песней били, бьем и будем
Бить!
Эх ты, песня-душа,
песенка-красавица,
больно песня хороша,
но врагам не нравится!
Над Гитлером потешаются. Бульдог укусил ногу Гитлера.
Тот только почесался, а бульдог тотчас взбесился и издох.
учреждения. Они разместились в Казани и промышленных центрах Ура¬
ла. Туда же были вывезены крупные ленинградские академические инсти¬
туты: Радиевый, Физико-технический, Химической физики, целиком ра¬
ботавшие на оборону. 18 августа из Москвы в Казань был эвакуирован ру¬
ководящий орган Академии наук — Президиум. Осенью 1941 г. в связи
с приближением фронта к Москве правительством было принято реше¬
ние об эвакуации всех еще остававшихся в столице академических учреж¬
дений. Начался второй этап эвакуации. Он продолжался до конца 1941 г.
Учреждения геологического профиля были эвакуированы на Урал, а гу¬
манитарные и биологические — в Среднеазиатские республики (Мате¬
риалы к истории Академии наук СССР (1917—1947) / Под ред. С. И. Ва¬
вилова. М.; Д., 1950. С. 251; Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов J1. К.
Академия наук СССР. Краткий исторический очерк. М., 1974. С. 343—
346).
111

Алексей Толстой поместил в газетах статью-письмо: «Я при¬
зываю к ненависти!»80 в ответ на бомбардировку Москвы стер¬
вятниками. При этом он вспоминает о «подвигах» предков
немцев: «Древние германцы, убивая врага, вырывали у него
сердце и съедали сырым. У них был обычай, схватив врага, раз-
резывать ему сзади ребра и разламывать их наперед в виде
крыльев. Это на немецком языке называлось „сделать орла”».
Толстой призывает не к черной, а к светлой, священной ненавис¬
ти к врагу.
Сорок седьмой день войны.
1941. 7 августа. [Четверг].
Будни войны. По крайней мере, у нас в тылу. Там на линии
огня — смерть и хаос. Не затихая ни на минуту, идут страшные
упорные бои. Газеты подсчитывают потери. Геббельс совсем за¬
врался в приводимых им цифрах германских потерь. Наше Ин¬
формбюро его поправляет. Потери немцев и наши громадны.
По сведениям одной американской газеты, немцы в людском со¬
ставе потеряли до 1/3 всех своих живых сил... Не привожу сейчас
цифр. Может быть, когда-нибудь они и будут указаны, а сейчас
можно заключить одно, что с обеих сторон потеряно убитыми,
ранеными, взятыми в плен не менее двух с половиной миллио¬
нов человек.
У нас в Ленинграде у всех окружающих меня, несмотря на
усталость, бодрое и деловое настроение.
Президиум Академии наук находится в Казани. Туда же и не¬
сколько (до 10) академических институтов эвакуировано из Моск¬
вы. Сейчас Академия рассеялась по всему Союзу. В Ленинграде
решил оставаться Зоологический институт и приступает снова
к научной работе. Ботанический колеблется и потому научной
работы не ведет. То же — Институт материальной] культуры,
Обсерватория и некоторые другие.
80 Статья А. Н. Толстого «Я призываю к ненависти» была опуб¬
ликована в газете «Правда» 28 июля 1941 г. Позднее вошла в состав
сборника газетных статей, написанных А. Н. Толстым с июня по сен¬
тябрь 1941 г.: Толстой А. Н. Я призываю к ненависти. М.: Госполитиздат,
1941.
112

Сорок восьмой день войны.
1941. 8 августа. [Пятница].
Очень грустно, что Академия наук в эти ответственнейшие
дни не показала образцов организованности. Президиум как-то
потерялся. Никаких указаний, распоряжений от него не имеется.
На письма он не отвечает. В Ленинграде трое членов Президиу¬
ма — Л. А. Орбели, И. И. Мещанинов и П. И. Степанов — само¬
стоятельно встали во главе ленинградских учреждений Академии
наук. Их главнейшие функции — вопросы эвакуации. Перед нами
стоит разрешение болезненного вопроса — сокращение штата со¬
трудников. Об этом в Управлении говорят открыто. Ожидается
Правительственная комиссия из Москвы.
Английское Королевское общество81 прислало привет на¬
шей Академии наук. Ответ послан за подписью вице-президента
О. Ю. Шмидта. Где же президент? Как жаль, что мы не видим его
сейчас во главе Академии наук. Е. А. Толмачева, дочь А. П. Кар¬
пинского, рассказала мне, что Английское Королевское общест¬
во собирается в Лондоне и в дни войны в определенные часы по
расписанию. Как всегда, без всяких отступлений, после заседа¬
ния все члены собираются на традиционный обед.
Получил известие, что Московское отделение Архива оста¬
лось почти без сотрудников. Все материалы сложены в ящиках.
Письма из Москвы идут очень долго.
Сорок девятый день войны.
1941. 9 августа. [Суббота].
Сегодня суббота, кончается ночью седьмая неделя войны.
Переменилась погода: дождь, ветер. Вечер ненастный. По ули¬
це проходят на мост эшелоны бойцов с музыкой, пением. Их про¬
вожают жены, матери, сестры, невесты... Светлые платья мель¬
кают на фоне гимнастерок защитного цвета. Каждый вечер уходят
тысячи молодых здоровых людей, чтобы умереть или искале¬
читься.
Говорят, что немцы не подбирают на поле сражения тяжело¬
раненых. Они не могут вернуться в строй, и они им больше не
нужны.
81 Лондонское Королевское научное общество (The Royal Society)
основано 15 июня 1662 г.
113

На чердаках окрашивают или, точнее, покрывают супер¬
фосфатом все деревянные части. Он предохраняет их от воз¬
горания.
В немецких сводках полное замешательство. Всерьез со¬
общалось, что 16 германских кавалеристов уничтожили целый
русский полк! И в таком духе другие сообщения. Курам на
смех.
Передают анекдот. Коллекционер редких фотографий меч¬
тает. О чем? У него в коллекции не хватает карточки, за кото¬
рую он отдал бы полжизни. Какой же это карточки? На кото¬
рой было бы изображено, как вдова Муссолини стоит у гроба
Г итлера.
Газеты82 приводят выдержку из «Фёлькишер беобахтер»83:
«Наши крестьяне понимали, что такое чистота расы; если мы
справедливо гордимся прусскими коровами, которые во многих
отношениях выше фионских и герефордских коров84, то никто из
нас не станет гордиться Марксом, Гейне или ублюдком Эйнштей¬
ном. Думая о продолжении расы, мы должны вдохновляться опы¬
том наших крестьян».
По этому поводу С. Маршак написал стихотворение:
Чистота арийской крови
Уважается в корове,
Чистокровный прусский скот
Выше всех других пород.
Гитлер чтит благоговейно
не Эйнштейна и не Гейне,
а корову и быка,
потому что у коровы
светлый ум и дух здоровый,
а от Гейне и Эйнштейна
ни телят, ни молока!
Обеспечим все условья,
чтоб отныне по-коровьи
наша кровь была чиста,
82 Вклеена вырезка из журнала: рисунок Г. Валька «Столпы фашист¬
ского порядка» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. JI. 144). См. ил. 9.
83 Газета национал-социалистической партии Германии «Фёлькишер
беобахтер» (Volkischer Beobachter) — «Народный наблюдатель» — нача¬
ла издаваться в 1921 г.; с 1923 г. ее главный редактор — А. Розенберг.
84 Породы крупного рогатого скота: фионская — датская; герефорд-
ская — английская.
114

чтобы жить нам по-коровьи
и любить нам по-коровьи,
создавая поголовье
чистокровного скота.
Чтоб отец, взглянув на сына,
мог с достоинством сказать:
Настоящая скотина!
Целиком в отца, и мать!85
Пятидесятый день войны.
1941. 10 августа. Воскресенье.
Кончилась седьмая неделя войны. С фронта получил два пись¬
ма, одно от двоюродного брата Коли, другое немного ранее —
от Черникова. Письма хорошие, бодрые. Прилагаю их.
Письмо Коли. Получено 1941. VIII. 1086.
«С красноармейским приветом, Георгий Алексеевич и
М. Ф.! Пишу письмо, лежа на траве, хотя и приятно, но не¬
удобно. Вот прошел месяц, как я в рядах Красной Армии, и
две недели, как на фронте. Был я в Кингисеппе проездом. Го¬
род небольшой, похож на Бежецк. Около города протекает ре¬
ка Луга, местность вокруг красивая, хорошие местами берега,
много лесов. Леса мне кажутся грибными, правда, если будут
дожди, но пока нет. В этих лесах я часто вспоминаю М. Ф.
Но для меня и всех нас в данный момент очень приятно, что
нет дождей, т[ак] к[ак] они смочили бы всех и все, ибо мы жи¬
вем под открытым небом. В связи с формированиями и орга¬
низацией питание было недостаточное, но ожидается, что ско¬
ро все наладится и будет нормальное питание. Часто бывает
отсутствие близко воды. Спим на земле в лесу. Все эти свое¬
образные военные условия я переношу легко, сознавая свое
место и ответственность, которая лежит передо мной в борьбе
за уничтожение зарвавшегося фашизма. Мои товарищи уже
85 Сверхскоты // Известия. 1941. 6 августа; То же // Боец РККА. 1941.
7 сентября; То же // Красный воин. 1941. 2 ноября; То же // На разгром вра¬
га. 1941. Спец. выпуск.
86 В рукопись вложены письма от Н. Князева и А. М. Черникова.
Оба письма написаны карандашом (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95.
Л. 146—148 об.). См. ил. 10, 11.
115

вели огонь по противнику. С Васей нас разлучили еще в Ле¬
нинграде, и переписку с ним я еще не наладил, но узнал, что
его полк уже несколько раз вел бой с противником. Я пока по¬
падал только под обстрел артиллерийских снарядов, а сам
не стрелял. Меня перевели на другую работу, так что я теперь
оторван окончательно от своих студентов. Несмотря на мою
больную печень и отсутствие чистой воды, организм мой вы¬
держивает очень хорошо. Чувствую себя бодро.
5. VIII. 41. Коля».
Письмо А. М. Черникова. Получено 1941. VIII.
«24 VII. 41 г. Дорогой Георгий Алексеевич! Давно жду от
вас и от моих товарищей по Архиву и АН писем, но напрасно,
ничего нет. Был ли у Вас мой младший командир т[ов]. Ко¬
ган? Я просил в письме, посланном с ним, о ряде моих поруче¬
ний. Если он еще в Ленинграде, то скажите ему, что я уже на
новом месте и о нем он узнает там, где в последний раз ви¬
дел меня. Со старого места ему укажут дорогу ко мне. Мой но¬
вый адрес: Действующая Армия, Полевая почтовая станция
№ 441. 13-ый ДЭП. Подразделением 9. А. М. Черникову. Со¬
общите этот адрес моим товарищам, я очень хотел бы по¬
лучить от них письмо, где кто сейчас из них? Кто остался в
Архиве? Как живете и работаете?
Мы чувствуем себя хорошо, настроение спокойное.
Враг, как Вы уже знаете, кое-где получает уже по заслу¬
гам, а в дальнейшем это и еще крепче станет, и свой „долг” мы
ему возвратим с лихвой, в этом сомнения нет и быть не может.
Мы все в курсе последних событий и ко всему готовы, где бы
и что бы ни случилось, продумываем все основательно. Очень
просил бы Марию Федоровну повидать Нину Владимиров¬
ну], только раньше с ней условиться об этом. Мой привет и
самые лучшие пожелания бодрости, энергии и решительности
всем моим товарищам по работе. В армии нас всех радует и
окрыляет этот подъем и энтузиазм, который царит во всех
слоях нашего населения. Мы понимаем, что хотя и жертвы
чувствительные имеются у нас, но мощная собранность всех
наших сил в итоге раздробит всю ту гитлеровскую нечисть и
его тявкающих приспешников, вроде белофиннов. Еще раз
мои лучшие пожелания Вам, Марии Федоровне и всему на¬
шему коллективу. Искренно Вас уважающий
Ваш А. Черников».
116

Отложил газету с тяжелым чувством. Жестокость и ложь нем¬
цев отравляют не хуже ядовитых газов. Что они делали с совет¬
скими гражданами в Бресте, в Минске! Что они делают с парти¬
занами в Сербии!.. Что они лгут на весь мир о «находках» в со¬
ветских посольствах в Берлине и Париже (приспособления для
пыток, расчленения и уничтожения трупов)!
В Болгарии, воспользовавшейся несчастьем Сербии (Юго¬
славии) и Греции, в свою очередь оккупированной немцами,
ведется антисоветская травля. Болгарские нацисты договори¬
лись до того, что Россия не славянская держава, что не Герма¬
ния, а Россия агрессор и т. п., что Германия лишь защищается...
Наконец, на Дальнем Востоке Япония затевает большое дело.
Покуда опровергается то, что будто бы Япония предъявила нам
требование демилитизировать Владивосток и Камчатку, предо¬
ставить концессии в Сибири и т. д. Опровергается также, что
СССР предоставляет США морские базы на Дальнем Восто¬
ке, о чем будто бы была достигнута договоренность с Гоп-
кинсом...
Известия утомили меня сегодня. Конца края не видно полы¬
хающему мировому пожару, страданиям человеческим и неимо¬
верным трудностям. Так все меняется. Еще год тому назад хоро¬
нили Англию, ее морское и мировое могущество. Теперь Англия
не гроб87, плавающий по морским волнам. Англия при помощи
США удерживает свое господство на морях. И Англия не враг
наш, а союзник. Мы боремся с Англией против общего врага —
гитлеровской Германии. И каким анахронизмом является эта кар¬
тинка с гробом — кораблем теперь!
Сколько поворотов пережито за последние годы в мировой
политике, непредвиденных, неожиданных поворотов. Нам, про¬
стым людям, хотя и историкам, трудно разобраться во всем этом.
Поэтому я не пытаюсь многое анализировать. Я только констати¬
рую факты. В прошлом году мы и представить себе не могли, что
случилось в текущем. Что же принесет нам будущий год? Ком¬
мунизм ведь чужд либерально-консервативной буржуазной демо¬
кратии Англии, как и нацистской Германии... Сколько тут заложе¬
но противоречий.
87 Вклеена вырезка из газеты 1940 г. с рисунком В. Гальбы «Брита¬
ния, Британия, владычица морей» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. JI. 149).
См. ил. 12.
117

Пятьдесят первый день войны.
1941. 11 августа. [Понедельник].
Наш кочегар Урманчеев пошел в армию. Осталось трое ре¬
бятишек и молодая, но мало смышленая жена... Только он ушел,
пережив тяжелую сцену расставания, сдав на наше попечение де¬
тей и жену, как мы узнали, что объявлена обязательная эвакуа¬
ция детей до 14 лет и их матерей88. С быстротой пикирующего
бомбардировщика облетело это новое постановление все ленин¬
градские семьи. Мы услыхали о нем от приходившего к нам в
Архив директора Пулковской обсерватории, узнавшего об этом
в районном совете, куда он вызывался для инструктирования.
Там сказали, что эвакуация предпринимается с целью спасти де¬
тей от ужасов бомбардировки. Бомбежка Ленинграда неминуема,
и тот, кто распространяет мнение, что немцы не будут бомбить Ле¬
нинград, — злостный провокатор или глупый болтун... Дети и ма¬
тери должны уехать из Ленинграда в обязательном порядке. Уста¬
новлены две очереди: 15-го — для неслужащих матерей, 23-го —
для работающих. Эвакуация предполагается на баржах. Матери в
отчаянии. Что они будут делать, чем жить в тех местах, куда
их выселят!
Пятьдесят второй день войны.
1941. 12 августа. [Вторник].
Вчера я так устал от пережитого, передуманного, что не мог
даже раздеться и проспал одетым... Которую ночь уже так!.. И,
просыпаясь, прислушивался, нет ли тревоги. Долго было темно.
Еще в 4 часа была ночь. Но стервятники покуда не прилетали но¬
чью бомбить Ленинград.
Как всегда физическая усталость сказалась на душевном со¬
стоянии. Затосковал перед теми трудностями и бедствиями, кото¬
рые еще придется пережить.
Женщины, подлежащие эвакуации, плачут: где жить, чем су¬
ществовать с детьми?
88 10 августа было принято решение о дополнительной эвакуации
400 тыс. женщин с детьми в возрасте до 14 лет. Эвакуации подлежали в
первую очередь домашние хозяйки и женщины, выезд которых не сказал¬
ся бы серьезно на работе важных отраслей производства или обороно¬
способности города. См.: Карасев А. В. Ленинградцы в годы блокады.
1941—1943. М., 1959. С. 90—92.
118

Газеты полны ужасами при описании зверств в занятых нем¬
цами городах — Львове, Бресте, Минске... Кровь стынет.
Перед нами на Неве грузится баржа с морским имуществом.
Слышал сегодня, что Военно-морская академия эвакуируется
в Астрахань. Все города и селения на Волге забиты беженцами
и эвакуированными. Наши престарелые академики из Москвы:
Вернадский, Борисяк, Зелинский, из Ленинграда — Ляпунов,
Орлов — поселились не под Омском, а в казахстанском санато¬
рии Боровое89. Там же находятся и 700 детей ученых и служащих
академических московских учреждений.
Москва продолжает бомбиться каждую ночь. Слухов не за¬
писываю, очевидцев не встречал. По газетным сведениям, сбра¬
сываются не только зажигательные, но и фугасные бомбы.
Служащие академической фундаментальной библиотеки
сумели отстоять ее от зажигательных бомб, в большом количест¬
ве упавших на здание. В «Известиях» приведены имена отли¬
чившихся.
Нагорова, сотрудница Московского отделения Архива, пи¬
шет, что 22. VII сгорело архивохранилище Института мировой
политики и права...
Комиссариат просвещения — в каком-то другом городе, но
комиссар Потемкин находится в Москве.
В Москве состоялся всеславянский митинг90. В воззвании
к братьям угнетенным славянам говорится:
«Мир пылает в огне самой кровопролитной и разрушитель¬
ной из войн, которые только знало человечество... Все сво¬
бодолюбивые славянские народы — чехи, словаки, карпато-
украинцы, поляки, сербы, хорваты, словенцы, болгары, рус¬
ские, украинцы и белорусы подверглись кровавой агрессии
германского фашизма. Братья, угнетенные славяне! Мы стоим
перед смертельною угрозой. Пробил час, когда весь славян¬
ский мир должен объединиться для скорейшего и оконча¬
89 См. опубликованные дневниковые записи В. И. Вернадского: «Ко¬
ренные изменения неизбежны». Дневник 1941 года / Публикация, подго¬
товка текста и примеч. И. Мочалова // Новый мир. 1995. № 5. С. 176—221.
Рукопись дневника хранится в Архиве РАН. Ф. 518. Оп. 2.
90 Всеславянский митинг был организован созданным в августе 1941 г.
Всеславянским комитетом в Москве. Комитет ставил своей задачей объ¬
единить и сплотить передовых представителей всех славянских стран —
СССР, Чехословакии, Югославии, Польши, Болгарии и славянских земель,
временно оккупированных Германией и Италией, для борьбы с фашизмом.
119

тельного разгрома германского фашизма... Мы решительно и
твердо отвергаем самую идею панславизма, как насквозь
реакционное течение, глубоко враждебное высоким задачам
равенства народов и национального развития всех государств,
которое в своих империалистических целях использовал рус¬
ский царизм... Пусть каждый клочок славянской земли ста¬
нет могилой врагу и базой для освобождения от гитлеровских
армий!.. Смерть фашистским бандитам, Гитлеру, Муссоли¬
ни, этим убийцам славянских народов!»
Подписали писатели: русский, украинский, польский; поэ¬
ты: белорусский, черногорский; общественные деятели: чешский,
словацкий, Закарпатской Украины, сербский, хорватский, словен¬
ский и польский генерал Мариан Янушайтис. Митинг открывал
академик Алексей Толстой.
С большим трудом достаю журналы. Но мало иллюстраций
нахожу там, которые бы останавливали внимание. Вот, пожалуй,
передающий пульс войны снимок с прифронтовой полосы91.
К моей коллекции «Документы прогресса»92.
Это в Англии. А что разрушено в городах Зап[адной] Украины,
Зап[адной] Белоруссии, Литвы, мы снимков покуда не имеем. Так¬
же и о московских разрушениях мы толком не знаем. По-видимо¬
му, действительно коллекция составилась бы очень обстоятельная.
С каждым днем растет все сильнее ненависть к насильникам,
разоряющим наши земли, дома, национальные ценности. Но не
пропала еще и пощада врагу. Вот один из документов93.
Я долго сегодня ходил около колонн нашего дома. Устье Не¬
вы застилалось дымом с судостроительных заводов; вспыхивали
голубоватые огни автогенной сварки. Гигантские краны причуд¬
ливо вырисовывались на фоне задымленного, но где-то голубого
неба. Около последней колонны нашего дома, слева, если под¬
ходить к портику, поставлен ящик с песком, справа, на углу бочка
с зацветшей водой — вид из невеселых. На Неве грузящиеся бар¬
91 Вклеена вырезка из газеты с фотографией JI. Великжанина (ТАСС)
с подписью «Колхозники угоняют скот, чтобы он не достался фашистам»
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 153 об.). См. ил. 13.
92 Вклеена вырезка из журнала «Огонек» за август 1941 г.: фотогра¬
фия с подписью «Памятник английскому поэту Мильтону, разрушенный
бомбой гитлеровских бандитов» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 154).
См. ил. 14.
93 Вырезка из газеты с фотографией: «Пленному немецкому летчику
Эрнсту Реетцу оказывают первую помощь доктор Е. И. Невирович и сестра
В.	П. Васильева» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 154 об.). См. ил. 15.
120

жи у набережной, вдали на западе какие-то корабли. Иногда по
Неве пройдет буксир или пронесется моторная лодка. Город жи¬
вет, пульс его бьется нормально. Прохожие идут своей доро¬
гой. Даже какая-то парочка прошла несколько раз, прогуливаясь,
мимо нашего дома. Оба о чем-то оживленно беседовали, улы¬
бались. И на мгновение можно было обмануться, успокоиться,
чтоб через минуту вспомнить об ужасах, творящихся в мире, о
горе, неизбывном, тяжелом, вот тут около нас.
Жена Урманчеева прибежала сегодня к нам. Что ей делать?
Она узнала, что ей надо ехать. Как она поедет с тремя малышами?
Куда? Чем будет жить? Исстрадалась несчастная женщина. Вче¬
ра проводила мужа. Осталась одна, ничего не понимая, плача, со¬
дрогаясь от страха. Как на грех у всех троих детей кровавый по¬
нос. Сперва был у одного, теперь заразились и двое других. Сколь¬
ко сейчас несчастных матерей!
Ночь. Надо бы идти спать. А я сижу, пишу, думаю. Ищу ка¬
кие-то ответы на встающие вопросы. А вопросов много, много...
Неужели нам придется уходить за Волгу, за Урал? Неужели не
удастся удержать Ленинград? Окопы роют под самым городом.
Появилось новое направление — Сольцы. Враг бросает в бой все
новые и новые силы. Мы отчаянно сопротивляемся, отстаивая
каждую пядь своей кровной земли. Но выгнать захватчиков — во¬
ров и грабителей, покуда еще не можем...
Весь город притаился, во тьме. Но на каждом чердаке де¬
журят добровольцы-пожарные, у ворот сидят следящие за поряд¬
ком. Все прислушиваются к тишине ночи, всматриваются в тем¬
ное небо. А такие как я, при свете затемненной лампы, находят
в себе силы читать или писать, не спят, хоть и смыкаются глаза.
А сколько таких, которые могут только плакать или, что еще
страшнее, даже и плакать не могут, особенно матери, жены... Го¬
род во тьме, будто спит, но на самом деле каким усиленным пуль¬
сом бьется его ночная жизнь!
А там, на фронтах, что делается. Как там проходит ночь? А в
Москве, неужели опять очередная бомбежка? И люди с 22 июня
не имеют ни одной покойной ночи? Крепкие нужны нервы и
стальная воля, чтобы преодолеть все бедствия войны94.
94 Вклеены вырезки из журнала «Огонек» за 3 августа 1941г.
(№ 23 (745)) под заглавием «Непобедимые» с подписями: «Сбитый фа¬
шистский самолет»; «Все, что осталось от подбитого нашими летчиками
фашистского бомбардировщика „Ю-88”: пулемет, сапог, два „железных
креста” и т. п.», «Ведут пленных германских солдат и офицеров», «Допрос
пленного» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 157—157 об.). См. ил. 16, 17.
121

Пятьдесят третий день войны.
1941. 13 августа. Среда.
Странное дело, так много забот, что трудно вспомнить к ве¬
черу сделанное, продуманное и пережитое за день. Много было
встреч и бесед сегодня. Видел С. А. Жебелева (академика). Он бодр
и спокоен. Никуда не едет из Ленинграда. Рассказал мне эпизод
из английской жизни. В одном лондонском журнале он прочел,
как жители Лондона в конце концов реагировали на бомбеж¬
ку. Американский журналист пишет, что он в одной комнате
застал спокойную совершенно девушку, которая читала книгу
«История Византии» А. А. Васильева95... С. А. Жебелев послал
выписку из этой статьи б[ывшему] русскому профессору, знато¬
ку истории Византии проф. Васильеву.
Англичане избегли печальной участи быть сброшенными
со своих островов в прошлом году только благодаря своей вы¬
держке.
Матери волнуются, плачут. Великое переселение поставило
сотни матерей в очень тяжелое положение.
Пятьдесят четвертый день войны.
1941. 14 августа. Четверг.
Сегодня мучительно хлопотливый день. Что-то недоброе слу¬
чилось на фронте. В полдень стало известным, что пал Смо¬
ленск96. Известие это камнем опустилось на сердце. Немцы где-то
за Ильмень-озером. Приехавшие с земляных работ рассказывают,
95 А. А. Васильев написал несколько книг по истории Византии: Лек¬
ции по истории Византии. Т. 1. Время до Крестовых походов (до 1081 года).
Пг., 1917; История Византии. Византия и крестоносцы. Эпоха Комнинов
(1081—1185) и Ангелов (1185—1204). Пг., 1923; История Византии. Ла¬
тинское владычество на Востоке. Пг., 1923; История Византии. Паде¬
ние Византии. Эпоха Палеологов (1261—1453). Л., 1925.
96 8 июля 1941 г. на совещании в ставке Гитлера перед группой армий
«Центр» (от 51 до 62.5 дивизий в разное время, командующий — гене¬
рал-фельдмаршал Ф. Бок) была поставлена задача окружить советские вой¬
ска* оборонявшие рубеж по Западной Двине и Днепру, овладеть Витеб¬
ском, Оршей, уничтожить войска под Смоленском и открыть путь на Моск¬
ву. В июле шли тяжелые бои за Смоленск, районы города переходили
из рук в руки. Под Смоленском Красная Армия впервые применила ре¬
активные минометы («катюши»). Однако 28 июля 1941 г. советские вой¬
ска вынуждены были оставить Смоленск.
122

что пережили около Минска неоднократную бомбежку и все
время слышали гул артиллерийской канонады. Вечером принесли
известие, что передовые части прорвались к Волосову. Город по¬
лон всевозможными слухами. Особенно в нервном состоянии
женщины. До последних дней они крепились. Сейчас не выдер¬
жали нервы. Вчера, говорят, целые толпы возбужденных жен¬
щин толпились у Смольного. Тому, чему я так радовался, — спо¬
койствию, выдержке пришел конец. Одной женщине, не желаю¬
щей подвергать своего ребенка всем испытаниям, в районном
совете ответили: «Не хотите выехать организованно, потом пеш¬
ком пойдете».
Что же это? Подготовка к эвакуации всего населения, к сда¬
че Ленинграда? Сегодня даже стойкие люди струхнули. Расска¬
зывают о листовках, которые сбрасывают немцы. В них говорит¬
ся, что евреям и коммунистам пощады не будет. В каждом селе¬
нии, во всех оставленных городах происходит двойное испытание.
При уходе Красных войск, все имущество уничтожается, люди
выводятся; по приходе немцев остатки имущества ими разграб¬
ляются, люди, в особенности большевики, партийные и непар¬
тийные, подвергаются допросам, всяким издевательствам и над¬
ругательствам... Газеты полны ужасами, пережитыми жителями
в оставленных городах. Действительно, самое страшное — мас¬
совая эвакуация, и одинаково страшное — быть захваченным
немцами и подвергнуться террору палачей. Я об этом стараюсь
не думать. У многих развивается «паникерское» настроение.
Ждут бомб, ждут немцев, ждут кошмара эвакуации, ждут сокра¬
щения, безработицы...
Сегодня же, наконец, прибыл из Москвы член правительст¬
венной комиссии по сокращению. Делал доклад, очень волновал¬
ся. По Архиву, вместо 20-ти оставили 15 единиц; по Комиссии —
вместо трех постановили оставить две.
Пытался читать сейчас начатую историю человечества, но
не мог превозмочь усталости. Не пришлось отдохнуть сегодня;
такой уж день выдался. Собираю в себе все силы, чтобы пре¬
одолеть все трудности. Судьба делает меня свидетелем, точнее со¬
временником, величайших и потрясающих событий. Смоленск
так же пал в августе в 1812 г[оду]. Бородинский бой был 26 авгу¬
ста. В сентябре Наполеон вошел в Москву. Как-то развернутся
теперь события? И откуда у немцев столько сил, столько дьяволь¬
ской напористости?
123

Пятьдесят пятый день войны.
1941. 15 августа. [Пятница].
Краткие строчки сводки:
«В течение 14-го августа наши войска вели ожесточенные
бои с противником на всем фронте от Ледовитого океана до Чер¬
ного моря».
Что значат эти скупые строчки? Наступление? Чье? Наше?
Немецкое? Взаимное?
Дальше в сводке: «На Южном направлении наши войска оста¬
вили Кировоград и Первомайск»...
Несколько дней [тому назад] наши войска оставили Смо¬
ленск... Бои идут под Старой Руссой, у Ладожского озера, под
Кингисеппом...
Кровавая линия фронта отсекает кусок за куском нашей зем¬
ли. Немцы напрягают все свои силы. Есть ли прямая угроза Ле¬
нинграду? Чувствуется, что фронт приблизился к нашему городу.
В больницы привезены раненые. В связи с последними события¬
ми на фронте жители потеряли спокойствие. Уезжают из города
все, кто может. Это начинает принимать массовый характер. Са¬
мое страшное, если это перейдет в психоз. Что может быть страш¬
нее бегущих миллионов! Из нашего дома многие уехали, другие
уезжают. Все волнуют друг друга самыми разнообразными слу¬
хами. Даже в глазах М. Ф., наслушавшейся сегодня во дворе во
время дежурства всякой всячины, — испуг, страх и, может быть,
инстинктивное стремление бежать.
Опять от Академии наук с Василеостровским районом по¬
ехали десятки служащих и научных работников на земляные ра¬
боты. На месте сбора — в Румянцевском сквере — видел зооло¬
га Чернова и других. Все с котомками и лопатами. На запасных
путях против сфинксов стояли трамвайные вагоны, в которые
усаживали группами отправляющихся на работы. Всего с домо¬
хозяйств и учреждений с эшелоном отправлялось до 300—400 че¬
ловек. Направление неизвестно, но говорят, что повезут куда-то
вверх по Неве. Трехлетняя дочурка кочегара Урманчеева97, при¬
шла за письмом от отца. Потащила его к матери, заулыбавшись.
Крохотный ребенок, а что-то соображает. У призванного Урман¬
чеева осталось трое ребят мал-мала меньше.
Газеты часто цитируют высказывания Гитлера. Вот одно из
них («Правда», 11 авг.):
97 Речь идет об Урманчеевой Равиле Каюмовне.
124

«Я буду вести ее («тотальную войну»), не обращая внимания
на потери. Каждый из нас знает, что значит „тотальная война”
Я не остановлюсь ни перед каким разрушением. Мы — варвары и
хотим быть варварами... Если я буду вынужден в один прекрасный
день объявить войну, могу ли я разрешить себе промедлить или
поколебаться из-за судьбы десяти миллионов немцев, которых
я пошлю на смерть?»
Что это такое — кровавый бред маньяка? Сочинение в сти¬
ле «сверхчеловека» Ницше или Достоевского? Взаправду или на¬
рочно? К ужасу нашему заваленные трупами и залитые кровью
земли наши и других европейских народов говорят о том, что
бред этот стал реальностью! Кровь пролилась и льется в изобилии.
Изверг человеческий не изолирован, а готовится в императоры
Европы, взбирается на пирамиду из миллионов трупов. Он ни на
минуту не задумывается о жертвах — ни своих, ни чужих. И что
бы он один, ничтожный и жалкий маньяк, мог бы сделать, если бы
за ним не шли покорно думающие, как он, другие немцы? Гер¬
мания создала Гитлера, и она должна ответить за его преступление
перед человечеством.
Сейчас любят ставить в пример выдержку англичан. Один
американский свидетель бомбардировок Лондона пишет (приве¬
дено в «Огоньке», за август 1941 г.): «Англия живет в состоянии
войны уже 18 месяцев. Тысячи людей убиты и ранены, страна
почти ежедневно подвергается бомбардировкам и стоит все время
перед угрозой вторжения. И все же жизнь продолжается».
Состояние духа у народонаселения великолепное. Англича¬
не пережили первую страшную ночь 7-го сентября 1940 г., когда
в Лондоне свыше 300 человек было убито и около 1400 серьезно
ранено. Часть Лондона представляла сплошной огромный пы¬
лающий ад. «Мы думали, что человеческие существа не в состоя¬
нии этого выдержать», — пишет свидетель. Прошла другая ночь.
Было убито еще 500 человек. Народ держался крепко. Через не¬
дели две кризис кончился. Люди приспособились к ночным на¬
падениям с неба. Они преодолевали инстинктивное стремление
бежать и повиновались приказу правительства «оставаться на
местах».
В январе Лондон подвергся особенно ожесточенной бомбеж¬
ке: «Грохот разрывающихся бомб и зарево пожаров давали такое
ощущение, точно мы переживали какой-то средневековый кош¬
мар». А наутро подметальщик улиц вышел на работу. Швейцар
чистил медные ручки дверей. Британское правительство прово¬
дит политику «работаем как обычно».
125

Большинство женщин, проводящих ночь в бомбоубежищах,
предпочитает носить брюки...
В больших бомбоубежищах, где собираются тысячи чело¬
век, очень много чихают и кашляют. Новое заболевание носо¬
глотки доктора назвали «болезнь бомбоубежища». Нужно иметь
в виду, что англичане привыкли хорошо переносить сырость и
холод.
В театрах представления даются днем; танцуют во время чая,
в пять часов. В Лондоне много поврежденных зданий, но каждое
здание остается на 40 или 50 % нетронутым, если не считать раз¬
битых стекол.
Интересно отметить, что правительство в начале войны заго¬
товило чуть ли не до 300 тысяч коек в госпиталях для жертв воз¬
душных налетов. Были приготовлены даже тысячи гробов и выры¬
ты могилы. В действительности в среднем погибало около тысячи
человек в неделю, и примерно половина этого количества полу¬
чала серьезные ранения.
Американский обозреватель так резюмирует свои наблю¬
дения:
«До сих пор, по крайней мере, обыденная жизнь оказывалась
более цепкой, чем страх перед бомбами».
Я нарочно сделал эти выписки в ожидании бомб в нашем
городе. Как хорошо бы не испугаться их! Помню, как быстро
мы привыкли к уличным выстрелам в дни Февральской, а потом
Октябрьской революции 1917 года.
Пятьдесят шестой день войны.
1941. 16 августа. [Суббота].
И. С. Лосева ездила, как учащаяся медицинская сестра, ку¬
да-то близко к огневой полосе фронта. Жутко от гула артиллерий¬
ской канонады с непривычки, говорила она, жалуясь на головную
боль.
Бои продолжаются по всему фронту. Радостное известие —
Смоленск взят обратно!
Днем распространился слух, что США предъявили Гер¬
мании ультиматум — вывести свои войска из оккупированных
стран.
В 10-м часу, когда уже темнело, была объявлена тревога. Сей¬
час ночь темная, но еще не черная.
Прочитанное навеяло мне несколько образов.
126

В РАЗРУШЕННОМ ГОРОДЕ
Тополя В ПЫЛИ.
Развалины сожженного квартала.
И Ленин сброшен с пьедестала.
Враги, разрушив все, ушли...
Но ненависть кипит в груди
за поругание святыни.
Великий Ленин, нас прости,
что временно тебя не сберегли мы ныне.98
Далеко уже за полночь. Петухи перекликаются. Прислуши¬
ваюсь к тишине темной ночи. Темно и тихо покуда.
Пятьдесят седьмой день войны.
1941. 17 августа. Воскресенье.
Правительства США и Великобритании объявили совмест¬
ную декларацию99 — принципы, на которых они основывают
свои надежды на лучшее будущее для мира:
Никаких территориальных изменений без свободно выражен¬
ных желаний заинтересованных народов. Восстановление и ува¬
жение суверенных прав и самоуправления тех народов, которые
лишены этого насильственным путем. Равенство больших и ма¬
лых стран в торговле и доступе к мировым сырьевым источникам.
Полное экономическое сотрудничество, обеспечивающее вы¬
сокий уровень жизни и социальное обеспечение. После уничтоже¬
ния нацистской тирании установление мира, «который даст воз¬
можность всем странам жить в безопасности на своей территории,
а также обеспечит такое положение, при котором все люди во всех
странах могли бы жить, не зная ни страха, ни нужды».
Свобода мореплавания. Полное разоружение.
Такова эта новая декларация прав народов, высоко прогрес¬
сивная, истинно демократическая и гуманистическая. Но покуда
98 По мотивам стихотворения С. Щипачева «Ленин».
99 Декларация глав правительств США и Великобритании — Атлан¬
тическая хартия — подписана 14 августа 1941 г. В ней говорилось о це¬
лях войны против фашистской Германии и ее союзников, о послевоенном
устройстве мира — об отказе от территориальных захватов и праве наро¬
дов избирать себе форму правления. 24 сентября 1941 г. на Лондонской
межсоюзной конференции СССР объявил о присоединении к основным
положениям Атлантической хартии, что создало предпосылки для обра¬
зования антигитлеровской коалиции.
127

нацистские завоеватели не уничтожены, это только декларация,
мечта, утопия. Впереди много новых противоречий и, в конечном
счете, гражданских войн в борьбе господствующих и порабощен¬
ных классов.
Как бы ни была тяжела война и велики испытания, нацистская
тирания Гитлера будет уничтожена. Объединение трех могущест¬
веннейших в мире стран: США, Великобритании и СССР в борьбе
с гитлеровской Германией — обеспечит победу. В этом нет ника¬
ких сомнений! На отдельных же участках, быть может вот здесь, в
Ленинграде, мы переживем многое и страшное. Может быть, даже
мы погибнем... Но это будет только одним маленьким эпизодом
великой борьбы, временным отступлением, тактическим приемом.
В связи с этой декларацией невольно вспоминается цитиро¬
ванное Горьким в одной из своих статей высказывание одного из
идеологов фашизма, Розенберга: «Глубокая бездна между нашим
мышлением и либерализмом. Господствующее либеральное пра¬
во утверждает: человек равен человеку... Мы ведем наступление
на мировоззрение либералов так же, как и на марксистов. Для нас
душа не равна душе, человек не равен человеку. Наша цель —
сильный германский человек».
Такова звериная мораль поработителей народов, «деклара¬
ция» «культурных» троглодитов.
Есть еще одна декларация, о которой покуда не вспоми¬
нают: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Превращение вой¬
ны между народами в гражданскую войну. Уничтожение классов
и создание революционным путем нового грядущего коммунисти¬
ческого общества. Декларация Ленина—Сталина.
Мой коллектив работает с напряжением, помноженным на
обстоятельства военного времени. Особенно хорошо работают
Шахматова, Стулов и, как всегда, Крутикова. Утомляют сотруд¬
ников только вечерние и ночные дежурства. Нашему коллективу
удалось сохранить покуда большую силу духа, нужное спокойст¬
вие и целеустремленность — преодолеть все трудности и делать
на своем, хотя и малом участке, все, что требуется от нас в такое
грозное время. Что бы ни случилось с нами, около нас, мы пони¬
маем, что это — только эпизод великой борьбы. А главное, конеч¬
ное — изгнание с нашей земли захватчиков-врагов и обезврежива¬
ние гитлеровской Германии, сколько бы жертв это ни стоило, не¬
зыблемо, непоколебимо. Объединение трех могущественнейших
мировых держав: США, Великобритании и СССР — создает несо¬
крушимую силу. Мы нисколько не самоуспокаиваемся, не обма¬
нываем себя. Война потребует много жертв. Но самое главное —
128

уверенность в конечной победе — создает могучий стимул для
действия, для выковки воли... Делаем все, что можем для этого.
На службе у нас нет никакой суматохи, поддерживаются
обычные у нас чистота и порядок. Эти внешние условия создают
необходимую работоспособную обстановку и нужную выдерж¬
ку для преодоления трудностей. А их много. Помимо работы —
круглосуточное дежурство при сокращенном составе сотрудни¬
ков (более половины из них уже отбыли трудовую повинность).
Мы принимаем много новых ценных научных архивных материа¬
лов. Почти все материалы внутри Архива перемещены по степени
значительности в нижний этаж, который надлежащим образом пе¬
реоборудован (забронирован). Самое ценное из ценного (30 ящи¬
ков или 1/юо всего нашего материала) — рукописи Ломоносо¬
ва, Кеплера, рисунки предметов Кунсткамеры и т. д. — надежно
охранены (отправлены из Ленинграда с эрмитажными ценностя¬
ми) еще почти в самом начале войны.
Трудностей прибавляется. Сейчас сокращается наш штат.
Из 16-ти единиц по Ленинграду в Архиве остается 11. Уезжают со¬
трудники — матери, имеющие детей. Мы, остающиеся на своих
местах, никуда не собираемся ехать. Я часто люблю сравнивать
наш Архив с кораблем, сотрудников — с матросами, а себя —
с капитаном. Правда, сравнение с кораблем не очень удачное.
«Корабль» наш неплавающий, а груз в нем весьма солидный.
И потому мы всемерно охраняем наш «корабль» со всеми его цен¬
ностями на месте. Как «капитан», никуда я с него не уйду. Хвати¬
ло бы только сил держать руль...
В то время, когда я пишу эти строчки, огненное кольцо вокруг
Ленинграда сжимается. Город начинает принимать осадное поло¬
жение. На вокзалах — тысячи народу в ожидании поездов. Кри¬
тические, решающие нашу судьбу настали дни.
Пятьдесят восьмой день войны.
1941. 18 августа. Понедельник. Вечер.
Спокойствие, спокойствие, спокойствие.
Наступление немцев развивается на всем фронте. Оставле¬
ны Кривой Рог (руда!), Николаев (верфи!)100... Под ударом Киев,
Москва, Ленинград. У нас в Ленинграде тревожное настроение.
100 Войска Южного фронта оставили г. Кривой Рог 15 августа, г. Ни¬
колаев — 17 августа 1941 г.
5 Князев Г А.
129

Очень многие уезжают; женщины с детьми, уезжая неведомо ку¬
да, почти обезумели от отчаяния. На вокзале (Октябрьском)101 —
столпотворение... Один путь для отъезжающих — через Вологду.
Октябрьская дорога жестоко бомбится. Конечно, море всевоз¬
можных слухов, преувеличений, создавание всяких ужасов.
Чувствуется растерянность в руководстве.
Как это могло случиться, что наступление немцев не толь¬
ко не сломлено, но развивается еще с большей энергией, несмотря
на их чудовищные потери! Неужели Ленинград падет? Как будет
поступлено с ним? До сих пор немцы почему-то его не бомбят.
У некоторых, как у утопающих за соломинку, создаются на мгно¬
вение иллюзии самоуспокоения. Как будет поступлено с имущест¬
вом, с тремя миллионами жителей? Никакого транспорта ведь не
хватит для эвакуации. Идти пешком, бегущей ордой — куда?!
С точки зрения мировой истории — это один из бесчислен¬
ных эпизодов страшных войн и осад городов, а для нас — страш¬
ные судные дни и часы. Год назад то же переживали парижане
и лондонцы, два года назад — варшавяне. Теперь пришел и наш
черед.
Не скрою, несмотря на свое внешнее спокойствие, сердце мое
трепетно. Чувствую, как неровно и тяжело оно бьется, словно пе¬
ред казнью, перед неизбежной и, может быть, смертельной опера¬
цией. Не скрываю этого, не кутаюсь в тогу бесстрастного героя.
Вот пишу сейчас под синим колпаком яркой лампы, а что будет
со мной, вот с этими страницами через какой-то промежуток вре¬
мени? Дойдут ли до тебя, мой дальний друг, эти записи? Зачем я
пишу? От молчания пишу. Не с кем мне говорить и переписы¬
ваться сейчас. А ты, прочтя, если судьба сохранит эти записи че¬
рез сто лет, сопереживешь со мной, интимно, задушевно, просто,
мои человеческие переживания, фрагменты мыслей и чувство¬
ваний современника страшных событий.
Напряжены нервы людей. Встретил вчера жену Черникова.
В тень обратилась она. Обеспокоило меня ее угнетенное состоя¬
ние. Муж на фронте, дочка эвакуирована. Сама только что пере¬
жила страду трудовой повинности. Их группа попала в тяжелую
обстановку под Сольцами. Ей пришлось быть некоторое время
почти на передовой линии огня. Нервы сдали. «Только и ду¬
мала, — говорит она, — не увижу больше Танечки. Что с ней бу¬
101 Имеется в виду вокзал, построенный в 1851 г. по проекту архитек¬
тора К. А. Тона и до 1924 г. носивший название Николаевского. Ныне —
Московский вокзал в Санкт-Петербурге.
130

дет?» Это истомило ее. Сейчас она едет с эшелоном эвакуируе¬
мых, не представляя себе, как она найдет и соединится со своей
дочкой.
Вчера же зашла к нам моя тетка, живущая в колхозе на быв¬
шей финско-советской границе. Бегут, говорит она, колхозники
и гонят перед собой скот. Плачет. Спрашивает, неужели и их по¬
гонят?
На службе две уезжающие матери измучили себя и нас. Ко¬
нечный пункт маршрута изменили, теперь не Чимкент, а Челя¬
бинск. Это их и расстроило еще более. Что они будут там делать,
чем жить! Одна плачет, другая — Алексеева-Орбели — полубе¬
зумными глазами глядит в пространство и курит, курит... Как-то я
спросил ее, с каких лет и почему она курит? «С 16-ти, — ответи¬
ла она, — на Волге во время голода начала курить». У нее трое де¬
тей, двое при ней; дети были эвакуированы, но она привезла их
обратно в Ленинград, а теперь принуждена уезжать с ними и сама.
У нее нет ни копейки денег. Средняя дочь (12 лет) — с больной
ногой102. Носит она фамилию своего последнего мужа — акаде¬
мика И. А. Орбели. Я уже писал об ее тяжелой участи. Он женился
на ней в 1937 году, а через два года уже ее бросил. Что произош¬
ло между ними — не знаю. Только вся ее жизнь была окончатель¬
но исковеркана этим неудачным замужеством. И. А. Орбели не
помогает ей, не отвечает ни на какие просьбы.
Такие уж дни. Все к одному. На обратном пути со службы
заметил собравшуюся толпу около подъезда Собеса. На присту¬
почке сидела женщина. Милиционер суетился. Скоро приехала
карета скорой помощи. Но санитары стояли перед женщиной в ка¬
кой-то нерешительности. Из-за толпы я так и не видел, чем все это
окончилось. Только одна женщина, проходя мимо меня, разго¬
варивая с другой, обронила: «Инвалидка с ума сошла».
Еще один эпизод. На углу 6-й линии и набережной в магази¬
не «Гастроном» вдребезги разбито громадное зеркальное стекло.
Окно заколачивали досками. Только что, перед моим отъездом
из Архива, пронеслась буря. И я подумал, что сорвавшимся наве¬
сом разбило громадное стекло. Оказалось не так. Военный авто¬
мобиль, несшийся с громадной скоростью с моста, на полном ходу
влетел на тротуар и врезался в стекло магазина. При этом постра¬
дало четыре человека, двое оказались убитыми на месте и двое
тяжелоранеными. В магазине разлетевшимися осколками стекла
были поранены несколько покупателей. За углом стоял злополуч¬
102 Алексеева Нина.
131

ный трехтонный грузовик. [Одни] говорят, что шофер был пьян,
другие — что руль испортился.
Днем было одно время очень знойно. Перед дождем пронес¬
лась вихревая буря. Так как везде много песку, то он летел сплош¬
ной стеной. Потом прошел ливень. Это случилось как раз перед
моим отъездом из Архива. Пришлось вернуться обратно. Сел внизу
в забронированном песком и ставнями помещении. Горело элект¬
ричество. Снаружи доносился лишь какой-то гул. Всюду на сто¬
лах, на ящиках лежали связки [бумаг]. Все это — только что при¬
везенные материалы. В нижних хранилищах мы сосредоточиваем
теперь наиболее ценное... И мне страшно стало: неужели все это
придется уничтожать? Ведь вывезти всю эту массу не будет воз¬
можности. В сталинской речи было указание — при отступлении
все уничтожать. Правда, там говорилось о металле и хлебе, а не об
архивном материале. Но исполнители не разбираются и все унич¬
тожают. Мороз пробежал по спине от этой жуткой перспективы.
М. Ф. говорила мне:
— Я люблю жизнь, природу, лес. С детства люблю. Мне такой
культуры не надо.
М. Ф. твердо и героически переживает страдные дни. Как и я,
ко всему готова. Дивная, замечательная женщина! Неужели нас
судьба разделит, заставит быть свидетелями несчастья или смер¬
ти другого. Уж если умирать, то вместе бы!..
В городе все больше становится военных. По утрам, когда
я еду на службу, пустынно на улице. Некоторые окна забивают
досками. У нас на дворе окна на лестницах выкрасили в зеленую
краску. У каждого дома стоит кадка (часто с вытекшей водой) и
ящик с песком, в который прохожие бросают спички и окурки.
В Румянцевском сквере — сборный пункт для уходящих на
земляные работы. Каждый день там собираются для отправки по
назначению эшелоны женщин и частично мужчин. Сидят на ска¬
меечках или лежат на траве в ожидании отправки.
Около университета, на набережной, на решетке повесили
стеклянную витрину. В ней вывешивают последние известия, фо¬
тографии, карикатуры. Сегодняшней бурей одно стекло разбило,
и дождь смочил плакат. Перед витриной толпятся прохожие, чи¬
тают, рассматривают картинки. Эти мои зарисовки словом хоть
отчасти заменяют рисунки или фото.
Встретил академика В. М. Алексеева.
— Когда же едете?
— Не знаю, не знаю. Говорят, бомбят, а у меня ведь череп,
а не жестяная коробка!..
132

Пятьдесят девятый день войны.
1941. 19 августа. Вторник.
Утром у ворот нас встретила дворничиха.
— Кингисепп оставили наши войска, — грустно вздохнула
она и добавила. — Страх берет.
Сжимается круг...
— Ничего не страшно, — говорит комендант нашего дома, —
только бы насильно не погнали из Ленинграда куда и глаза не
глядят.
Наши матери совсем истомились. Ехать, не ехать. Сидят и
плачут. Наша уборщица, старушка, оставшись одна-одинешенька,
совсем заскучала и тоже уезжает с матерями. Она, говорят, бе¬
рет куклу своей внучки и начинает с ней разговаривать и плакать,
причитая.
Я не записываю массы вздорных и нелепых слухов. Мне не
хотелось, чтобы в моих записях сообщалось под видом факта
что-либо вымышленное. Поэтому, ради честности, должен сооб¬
щить, что все рассказанное мне Модзалевским о Григ[ории]
Александровиче] Гуковском (о бегстве его из Ленинграда на мо¬
торной лодке и т. д.) оказалось вздором. Григ[орий] Александ¬
рович] в Ленинграде, и сегодня я его видел собственными глаза¬
ми. Действительно, он куда-то выезжал, и это подало повод к гнус¬
ной и порочащей его сплетне.
Директор университетской библиотеки Ив[ан] Ив[анович] Ко-
рель, наш товарищ по университету, часто беседует с кем-ни¬
будь на набережной. Сегодня мы с ним толковали: «Успокаи¬
ваю, — говорит он, — слабонервных».
Что касается вступления немцев в Ленинград, то имеется не
больше одного шанса из ста; вот насчет неизбежности бомбеж¬
ки — наоборот: тут все 95 % за то, что бомбежка будет, а потому
слабонервных (женщин-матерей и детей в первую очередь) нуж¬
но скорее эвакуировать из Ленинграда. Московский опыт учит
этому. В первые ночи бомбежки многие тысячи москвичей не вы¬
держали и побежали к вокзалам, много заболевших психически.
Вот я уговариваю тех матерей, которые сомневаются — ехать
или не ехать. Ехать! Сам я никуда не еду и не собираюсь.
Корель — старый партиец.
Моя сотрудница Ел[ена] Мих[айловна] Беркович, недавно
поступившая к нам, член партии (кандидат), единственный у
нас коммунист, состоящий при мне как бы комиссаром, захотела
вдруг уехать из Ленинграда. Ничего об этом мне не говорила, но
133

хлопотала последние дни о своем выезде с родителями-евреями.
Сегодня она была в парткоме, и там ей категорически отказали
в разрешении выехать.
Модзалевский, живущий в Поповке, передает о воздушных
налетах на полотно и движущиеся составы. Пригородные поезда
поэтому опаздывают, дальние не идут прямым путем.
Директор Пулковской обсерватории Белявский рассказы¬
вал, что вчера один немецкий самолет зажег около Пулкова наш
привязной аэростат-заградитель. Имущество обсерватории пере¬
возится в Ленинград. Эвакуироваться оно вряд ли сможет. Единст¬
венный путь по северной дороге осложнен попорченным бом¬
бежкой мостом через Волхов. (Волховской мост по Октябрьской
линии цел; только станция Чудово сожжена бомбами.)
Ленинградцы крайне удивлены тем обстоятельством, что нем¬
цы, несмотря на наступившие темные ночи, не бомбят город.
Каждый объясняет это по-своему. Многие, как я уже указывал,
тешат себя иллюзиями.
Под влиянием всех фактов, слухов и собственных измышле¬
ний П. М. Стулов, мой сослуживец, ходит чернее тучи. Мрачен,
неразговорчив, раздражителен... С этим не победишь. Другие спо¬
койнее. Особенно хорошо держится и очень много и самоотвер¬
женно трудится для Архива Шахматова-Коплан. Архиву она пре¬
дана не менее чем своей семье. Как-то тут заговорили о судьбе
Архива и возможности в самом неблагоприятном случае его ги¬
бели. У Шахматовой даже слезы заблистали...
— Ради сохранения Архива можно и жизнью пожертво¬
вать, — сказала она просто, без всякой аффектации.
Она внешне спокойна, вполне работоспособна, несмотря на
то, что муж ее, весьма слабый здоровьем, второй раз ушел отбы¬
вать трудовую повинность. Вот с такой стойкостью и выдерж¬
кой, как у Софьи Алексеевны Шахматовой-Коплан, побеждают.
Она — истинная наследница своего отца, замечательного рус¬
ского ученого А. А. Шахматова, беззаветно любившего свою ро¬
дину...
Мой дальний, дальний друг, не забудь маленьких, никому не
ведомых героев долга, таких как С. А. Шахматова.
Несчастный J1. Б. Модзалевский весь измотался. Имея две
семьи, он является отцом пятерых собственных детей и двоих
пасынков. В эти трудные дни он, и без того нервный, превратился
в малоприятного человека, несчастного ловкача, думающего как
бы перехитрить все трудности. Мне с ним тяжело и больно. С та¬
кими, как он, не победишь!..
134

Наконец, еще один персонаж — И. С. Лосева. Я не раз писал
о ней. И не всегда лестно. Что она представляет собой? Прав ли я,
так резко осуждая ее в своих записках (в 1937—1939 г[одах])?
Так ли она испорчена? Факт — она тяжело больна застарелым ту¬
беркулезом, надломлена наркотиками, испорчена в половой жиз¬
ни какими-то ранними связями, неврастеничка, но умна. Благода¬
ря ее уму регулируются многие неприятные стороны ее характера.
И глядя на нее в эти судные дни, я ей многое прощаю. Она искрен¬
не страдает и участвует в общей работе коллектива. Несет боль¬
шую нагрузку обязанностей и по службе, и по общественной ли¬
нии. Сейчас ею руководит бескорыстное чувство, а не карьеризм,
как мне показалось в начале войны, когда она пошла в доброволь¬
ческое ополчение. Справедливость требует и ее отметить в нашем
активе. С такою победишь!
Сегодня целый день не выходит из головы образ двоюродно¬
го брата Коли, студента пятого курса, 22-летнего молодого чело¬
века, полного жажды жизни, чистого, крепкого, волевого челове¬
ка. Последнее его письмо было с Кингисеппского направления.
Тревожит его судьба.
Шестидесятый день войны.
1941. 20 августа. Среда.
Очень тревожный день. Наступление немцев развивается.
Они где-то под Гатчиной, у Елизаветина. Н. Н. Модзалевская, на¬
ходившаяся на земляных работах в Пудости, сегодня утром сроч¬
но со всей партией возвратилась в Ленинград. Вчера они могли
работать не более двух часов, остальное время прятались в лесу,
кустах, в канавах. Немецкие аэропланы кружились в отдалении;
наши их отгоняли, происходили воздушные бои. По ночам вид¬
ны кругом зарева пожаров и слышно уханье артиллерийских ору¬
дий. Уходили все-таки организованно, колонной, пройдя пешком
много верст, покуда не сели в поезд.
Наши сотрудники — матери с детьми — до сих пор не могут
уехать. Они очутились в тяжелом положении, так как со службы
уволены и остались сейчас без уверенности, что смогут уехать. За¬
держка непонятна, так как поезда ходят. Говорят, что опасаются
бомбежки. Немцы все время бомбят железнодорожное полотно,
мосты и движущиеся составы.
Сегодня постановлено, что едут из академических учреж¬
дений академики и некоторые ученые; с ними, в самом огра¬
135

ниченном количестве, наиболее ценные из научных материа¬
лов. Уезжает и акад. И. Ю. Крачковский, заходивший ко мне в
Архив.
Встает вопрос о нашем Архиве. Вывезти я его не могу: сле¬
довательно, остаюсь на месте.
Сегодня должны были уехать акад. В. М. Алексеев и его
семья, но не уехали. Их вещи на грузовом автомобиле не были
доставлены вовремя на станцию, и поезд ушел. Алексеевы вер¬
нулись. Предполагают уехать завтра. Московский вокзал полон
народу, оцеплен нарядами милиции, и попасть туда очень труд¬
но. Алексеевы, по-видимому, поступили по-барски. Сами уеха¬
ли в легковом автомобиле за какой-нибудь час до отхода по¬
езда, а багаж отправили со «слугами». Вообще, надо сказать,
акад. В. М. Алексеев — один из «академических зубров», кото¬
рого время и события ничему не научили. Кулачки в кармане он
не разжимает.
М. Ф. видела на улице, прямо на тротуаре, сидящую женщи¬
ну с ребенком и скарбом. Оказывается, что она из Мариенбурга
(под Гатчиной).
— Как бомба в дом ударила и зажгла его, я схватила ребенка
[и] что под руку попалось, и бежала.
Говорят, что из Слуцка103, Пушкина и других пригородов
будут переселять в Ленинград. Один сотрудник Библиотеки АН
передавал мне, как Яковкин, отобрав 30 человек, пытается уехать
из Ленинграда в Красноярск и обосноваться там. «А сама Биб¬
лиотека как?» — спросил я. «Ею сейчас мало заинтересованы
намеревающиеся уехать, — ответил мне Барановский. — Больше
всего интересуются персональным списком отъезжающих специа¬
листов, между которыми оказываются, правда, и вовсе не специа¬
листы, например технический сотрудник Ольга Ивановна. Она,
как говорят, попала в список, потому что очень умело варит кашу
для директора Библиотеки И. И. Яковкина».
Ночь. М. Ф. легла, я дежурю. Выхожу в соседнюю комнату
и всматриваюсь в черную пустоту двора и темное небо. Все вре¬
мя с небольшими перерывами вспыхивают зарницы. Что это?
Вспышки от далекой артиллерийской стрельбы или отдаленные
молнии? Тишина. В голове, в ушах, словно гудки завывают; это
кровь шумит от утомленья.
103 Слуцк — так в 1918—1944 гг., в честь революционерки Б. Б. Слуц¬
кой, назывался г. Павловск, основанный в 1777 г. как усадьба будущего
императора Павла I. Ныне входит в городскую черту Санкт-Петербурга.
136

Сарра Аркадьевна Штернберг, этнограф, заходила к нам в
Архив сдавать свои научные материалы. Разговорились:
— Чувствую отвращение к жизни. В середине XX века и
вдруг такие массовые убийства, разрушения.
Отвращение к жизни, к культуре, опрокидывающей самое
себя, — вот что начинает овладевать мозгом мыслящих людей.
Люди не сделались лучше; хуже, жесточе, коварнее, пакостнее
стали... Так многие думают сейчас. Об Интернационале, о рабо¬
чем классе и т. п. нигде ни звука. Сейчас — объединение вокруг
декларации Рузвельта—Черчилля.
Подошел опять в соседней комнате к раскрытому окну. Звезд¬
ная тихая теплая ночь. Зарницы (или вспышки выстрелов) пере¬
стали мигать... Звезды, далекие, бесстрастные, волнующие душу,
рассыпались узором по темному небу. Неужели и в ваших звезд¬
ных мирах, где есть жизнь, происходит то же? Неужели война,
массовое жестокое убийство себе подобных, братьев своих — за¬
кон вечный, неизменный?
У Эдгара По есть ответ:
Я борюсь, хоть полон уныний,
в этой проклятой пустыне.
Здесь, где властен
Ужас ныне, ты скажи, молю, когда... мир найду я?
Свой покой найду когда? Ворон крикнул: «Никогда!»
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит всегда,
и не встать душе из тени... И не встать душе из тени
никогда!104
Вот и ночь на исходе. Светает. Кончается мое дежурство. Тре¬
воги не было. Немцы опять не бомбили Ленинград. Это вызывает
большое удивление и массу толков, иногда крайне примитивных.
Вплоть до того, что гитлеровой дочери нужна неразрушенная
великолепная северная столица!
Что принесет сегодняшний день? Осталось два часа для сна
перед уходом в Архив. На сердце словно кто наступил, придавил
104 Цитата из стихотворения Э. По «Ворон» с некоторыми измене¬
ниями авторского текста, сделанными Князевым. У Э. По:
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит она, —
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, —
Знаю, — больше никогда!
137

его. Надрывается оно. Может быть, и недалеки те часы, когда...
Не буду ничего загадывать. Буду бодр, деятелен, работоспособен.
До конца.
Передо мной три портрета: Лев Толстой, Тургенев, Чехов, и
сбоку Достоевский. Мои учителя любви к человеку, к человечест¬
ву, великие гуманисты. Останусь верен своим учителям!
Шестьдесят первый день войны.
1941. 21 августа. Четверг.
Немцы бомбят окрестности Ленинграда. Наша сотрудница,
живущая в Пушкине, сообщила, что в Павловске вчера было мно¬
го пожаров и оттуда всех выселяют. Бомбится Гатчина. Наши эше¬
лоны матерей с детьми остались на неопределенное время в Ле¬
нинграде. Причин мы не знаем. Одни говорят, что дороги заби¬
ты эвакуированными из пригородов, другие называют причиной
ожесточенную бомбежку движущихся поездов с эвакуируемыми.
Возможно, что немцы кидают и бомбы замедленного действия,
как это было под Парижем. Мы очень мало знаем, что происходит
на фронте. Факт тот, что случилось что-то неожиданное, ката¬
строфическое. Сегодня в газетах помещено обращение Вороши¬
лова к ленинградцам с призывом оборонять город с оружием в ру¬
ках. Мы в осажденном городе!
Вчера не только акад. Алексеев не мог уехать, но и другие.
Поезд ушел на глазах у всех с пустым классным вагоном, предо¬
ставленным Академии. Не уехали из-за неприбытия багажа и не¬
организованности.
Все ленинградские академические учреждения снова собра¬
лись в поход, хотят эвакуироваться. Но уезжает лишь верхушка.
Остальные остаются на волю случая. Захотели поехать и сотруд¬
ники КИАН Андреев и Любименко. Андреев как специалист
по Сибири особенно стремится туда... Скатертью дорога!
В эти страдные дни многим жить хочется. 18-летняя дочка
одной коммунистки (Гармаш) вдруг не выдержала всех слухов,
газетных сообщений о зверствах немцев над мирным населением,
в особенности над евреями и коммунистами (мать и отец Гар¬
маш евреи, коммунисты и сотрудники' НКВД), и все время ры¬
дает, говоря: «Мама, я жить хочу. Я не хочу умирать».
В эти дни чувствуется особенная растерянность среди партий¬
ных работников. Ни единой воли, ни единого руководства не толь¬
ко не чувствуется, но оно просто отсутствует. В руководящих кру¬
138

гах большая растерянность, если не паника. Вот та же Гармаш,
мать, не стойкая коммунистка сейчас, а кликуша, совсем растеряв¬
шаяся женщина. У меня на службе девушка-еврейка Беркович,
тоже партийка, совсем вышла из строя. Это то, что вокруг меня.
Видел сегодня целый ряд академиков и ученых, собираю¬
щихся выезжать из Ленинграда. Куда едут — они сами точно не
знают. И когда едут — не знают. И едут ли, в конце концов, —
тоже не знают.
Во всем мы молодцы, но не отличаемся порядком, организа¬
цией. И в эти судные дни особенно чувствуется этот недостаток.
Ночью звездное небо вдруг покрылось тучами, полил дождь,
блистали далекие молнии... В голове одна сверлящая мысль, что
делается там, на фронте?105
Шестьдесят второй день войны.
1941. 22 августа. Пятница.
Жестокие бои идут на всем протяжении фронта. Оставлен
нами Гомель... Это еще более придавило нас, ленинградцев.
Всех нас волнует, конечно, ближайший к нам фронт, за Гат¬
чиной. Остановлено ли продвижение немцев? На моем неболь¬
шом радиусе жизнь течет обычным порядком. Набережная подме¬
тена; идут по тротуарам, как обычно, жители Ленинграда, движут¬
ся трамваи. Только автомобилей очень мало и потому на улицах
пустынно кажется... Видел сегодня спускающиеся с моста две кол¬
хозные телеги, одну пустую, запряженную парой, другую с сеном;
по бокам бредут привязанные к телегам три коровы.
Целый день сегодня принимали материалы от отъезжающих
академиков и других ученых. Державин принес очень интересные
материалы по славяноведению106. Между прочим, альбом марок
105 Вложена вырезка из газеты: воззвание «Ко всем трудящимся
города Ленина», подписанное К. Е. Ворошиловым, А. А. Ждановым и
П. С. Попковым (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 186—186 об.).
106 22 августа 1941г. академик Н. С. Державин в связи с отъездом
в эвакуацию сдал на временное хранение в Архив АН СССР материа¬
лы своего личного архива. Все они, в том числе альбом марок, биогра¬
фические материалы и материалы по деятельности в Академии наук, в
Институте славяноведения, переписка с издательствами, личная переписка
(1927—1928 гг.), фотографии, были присоединены к Разряду IV (On. 1а.
№ 165—177). В марте 1944 г. все документы были возвращены их владель¬
цу. После смерти академика его вдова М. И. Державина в 1953 и 1956 гг.
сдала в Архив рукописи трудов мужа, материалы к ним и материалы
139

славянских стран, портреты, переписку и т. п. Шишмарев — тру¬
ды свои и своего учителя А. Н. Веселовского107.
Сегодня спокойнее вчерашнего. Распространился слух, что
немцы на Кингисеппском направлении нашими сухопутными
частями прижаты к берегу моря и там расстреливаются морской
артиллерией Балтийского флота и нашими воздушными силами.
К вечеру говорили даже, что Кингисепп взят нами обратно.
Сейчас полночь. На дворе темь. Через определенные проме¬
жутки времени вспыхивают отдаленные огни выстрелов, но гула
орудий не слышу. Зашла к нам Е. А. Карпинская-Толмачева спро¬
сить, что же делается, в конце концов, в Академии наук. Я со¬
общил ей все, что знал. Никакого руководства. Принятие и отме¬
на противоречивых распоряжений. Одни едут, другие остаются.
Так — сегодня. Завтра — наоборот.
Сегодня ко мне приходил директор ЛАКОРЕД Н. П. Тихо¬
нов. Он сообщил о том безобразии, которое творится в Библиоте¬
ке АН с печатными и рукописными книгами, подготовляемыми
к эвакуации. Директор Библиотеки И. И. Яковкин, по-видимому,
совсем растерялся от противоречивости распоряжений, а скорее,
сам перехитрил себя и запутался в собственных хитросплетениях.
Есть такие мерзавцы, которые, как сообщает Карпинская,
не стесняются высказываться в том духе, что им и при немцах
не будет хуже. И будто бы есть такие уроды на нашем дворе! Они,
по ее словам, нагло заявляют, что немцы страшны только комму¬
нистам и евреям. Их они, конечно, не пощадят... Фамилий она мне
не назвала. Я высказался при ней в вежливой форме, как она мо¬
жет допускать высказывать при себе такую несусветную чушь —
в лучшем случае, и тягчайшие преступные разглагольствова¬
ния — в худшем.
В газетах много деклараций, соболезнований и т. п. со сторо¬
ны Америки, Англии и других стран. Надоело читать словесную
помощь... До сих пор у немцев, ведь, так и нет второго фронта!
по его деятельности в АН, а также переписку. Альбом марок в Архив не по¬
ступал.
107 22 и 23 августа 1941 г. чл.-кор. АН СССР В. Ф. Шишмарев сдал
на временное хранение в Архив АН СССР переписку акад. А. Н. Веселов¬
ского с А. Н. Пыпиным и А. С. Усовой, литографию записей его лекций,
сделанных Э. JI. Радловым, а также рукописи своих работ. Документы были
присоединены к Разряду IV. См.: Журнал регистрации поступления ма¬
териалов в А АН СССР. ПФА РАН. Ф. 7. On. 1. Д. 450а. JI. 60 об., 61.
Документы были возвращены владельцу в 1944—1949 гг. (P. IV. On. 1а.
Д. 152—163, 164, 275,276 с пометой «Возвращено 15/IX 1944 и 26/1 1949»).
140

Японский генерал Араки сожалеет, что в 1918г[оду] Япо¬
ния, оккупировавшая Сибирь, вывела оттуда свои войска и не на¬
несла смертельный удар русским...
Шестьдесят третий день войны.
1941. 23 августа. Суббота10*.
В ночь на 22 августа, а потом на 23-е ждали бомбежки Ле¬
нинграда. 22-го исполнилось два месяца войны и месяц со дня пер¬
вого налета на Москву. Это число сделали кабалистическим. Бом¬
бежки же не было. Никто не понимает причин, почему немцы не
трогают Ленинград. По этому поводу продолжаются различные
измышления.
Известия с фронта — «упорные бои»... Полторы стереотип¬
ных строчки. Правильно ли так кратко сообщать о военных дейст¬
виях? Ведь каждый начинает расшифровывать по-своему, когда
читает столь же краткое добавление к стереотипу: «Оставлен Го¬
мель... Оставлен Кингисепп...» И как много вздорного выдумы¬
вается при собственного изделия комментариях. Мы так ничего и
не знаем толком, что делается на фронте. Приехавшие оттуда пе¬
редают, например, что Смоленск не раз переходил из рук в руки,
что Псков до семнадцати раз занимался немцами и советскими
войсками, также и Кингисепп. Узнаем случайно, что в Николаеве
строились линкор в 35 тысяч тонн и крейсер в 10 тысяч тонн...
В наших информбюро сразу за краткой сводкой сообщаются от¬
дельные эпизоды. Сперва они возбуждали интерес, теперь обрати¬
лись в более или менее повторения и потеряли свое волнующее
значение. Газеты, к сожалению, не отвечают вопросам среднего
обывателя, и он поневоле начинает питаться слухами. Слухи со¬
здают общее настроение. Конечно, многие из них рождаются при
содействии шпионов. Сейчас, например, вопреки газетным све¬
дениям о жестокостях и зверствах немцев распространяются слу¬
хи, что они преследуют только коммунистов и евреев, а к осталь¬
ным жителям относятся культурно и доброжелательно. Пере¬
108 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. 180 л. 23 августа—22 октября
1941 г. Автограф. Чернила, карандаш. На обложке запись чернилами: Кня¬
зев Георгий Алексеевич. Дни великих испытаний. 1941 год. Война с Герма¬
нией. Впечатления на моем малом радиусе. Дневники. Автограф. 1941 г.
23 авг.—22 окт. Машинопись — Д. 99. 183 л. На папке запись: Князев Геор¬
гий Алексеевич. В осажденном Ленинграде. Подневные записи. Дневни¬
ки. 1941 г. 6 сент.—7 ноября.
141

дают о каких-то двух девицах, попавших в плен к немцам на
окопных работах, как хорошо к ним отнеслись немцы-офицеры
и солдаты — и помогли им пробраться обратно к своим. Ко¬
нечно, это измышлено и пущено в оборот, чтобы обмануть насе¬
ление, рассеять в нем недоверие, подготовить себе благоприят¬
ную встречу!..
Вероятно, можно было бы из всех слухов делать и какие-ни¬
будь выводы для изучающего психологию масс. Историк Чернов,
например, написал целое исследование о слухах, относящихся
ко времени восстания декабристов109. В слухах можно подметить
и сокровенные чаяния известных прослоек населении, и влия¬
ние врагов. Это своего рода метеорологическая сводка «пого¬
ды» общественного настроения. Но это специальная тема, и ею я
вряд ли займусь в своих записках. Не так я много вращаюсь среди
людей и слышу новостей. Например, я совсем не бываю в оче¬
редях, на рынках и т. д. А это главные очаги всяких слухов. Мо¬
жет быть, кстати сказать, следовало бы попытаться в противовес
стихийным слухам, при помощи умелой пропаганды, заняться
организацией создания здоровых, кующих волю и бодрость духа
слухов. Для этого на весь Ленинград достаточно полсотни про¬
стых смышленых женщин, которые смогли бы с успехом выпол¬
нить возложенную на них задачу в очередях, на вокзалах, среди
знакомых.
По-прежнему в учреждениях АН никто не знает, кто едет, ког¬
да и куда... Матери с детьми также еще не уехали.
Академик Крачковский сказал мне, что он, вероятно, никуда
не поедет по состоянию своего здоровья.
Директор ЛАКОРЕД Н. П. Тихонов, наоборот, собрался в до¬
рогу, присоединившись к Институту востоковедения. Последний
хочет избрать местом своей работы Ташкент.
Академик С. А. Зернов, как оказывается, никуда не уехал.
Я успокоился в этом, хотя маленьком, но неприятном вопросе: не¬
ужели коммунист, член Ленсовета в это время мог покинуть Ле¬
нинград!
И. И. Любименко, оказывается, потому «захотела» поехать и
просила меня внести в список отъезжающих, чтобы ее не заподо¬
зрили в том, что она ... хочет остаться у немцев. Перестраховалась
109 Историк Сергей Николаевич Чернов с 1928 г. возглавлял Ленин¬
градскую комиссию по изучению декабристов и их времени. В 1931 г. из¬
дал книгу «Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х го¬
дов» (М., 1931. Т. 1).
142

и теперь от поездки отказалась. От Комиссии по истории АН, та¬
ким образом, уезжает только один Андреев. Он страстно стремит¬
ся в Сибирь — как специалист по истории Сибири. Пусть себе
едет на здоровье!
Растерянность среди партийцев понемногу проходит. Из Ле¬
нинграда их не отпускают. Беркович окончательно отказали.
Все мы живем сейчас надеждой, что прижатые к морю нем¬
цы будут взяты в плен или уничтожены морской артиллерией
Балтийского флота. Как-то даже успокоились. Сегодня весь день
прожили этой надеждой, что немцы будут отброшены от Ленин¬
града.
Живем и другой надеждой, что на юге армии Буденного уда¬
лось выйти из окружения110.
Когда ехал обратно, вывозили ящики из Академии худо¬
жеств. Автомобиль вошел в широкий подъезд, в вестибюль, и там
грузился.
Напротив нас скопление портовых судов, стоят элеватор, ка¬
кой-то морской пароход, на другом берегу тоже суда. Окна мага¬
зинов забиты досками. На углах вместо одного теперь дежурят два
милиционера. В Румянцевском сквере опять сбор отправляющих¬
ся на земляные окопы.
Ни одного слова о классовой борьбе. Борьба за родину, за свя¬
щенное отечество — вот лозунг. На днях целые страницы в газе¬
тах были посвящены славянству, даже стихи Аполлона Майкова
цитировались! В Европе 300 миллионов славян. Вековая их борь¬
ба с немцами должна принять самые решительные действия. Те¬
перь говорится о германском народе так: «Чтобы искупить этот
позор, чтобы вернуть себе свое место в семье народов, немецкий
народ должен очиститься от гитлеровской скверны, уничтожить
это страшное пятно в своей истории». Объявлен новый лозунг:
«Кровь за кровь и смерть за смерть!»
Во главу угла поставлена смертельная ненависть, кровавая
месть.
Документы прогресса111.
110 10 июля 1941 г. решением ГКО маршал Советского Союза С. М. Бу¬
денный был назначен главнокомандующим войсками Юго-Западного на¬
правления.
111 Вклеена вырезка из газеты «Правда» от 22 августа 1941 г.: «Фото¬
документы кровавых зверств фашистских извергов» (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 96. Л. 6).
143

Шестьдесят четвертый день войны.
1941. 24 августа. Воскресенье.
Возвращался с дежурства поздно вечером. Только что про¬
шел ливень, всюду стояли лужи, по темному небу громоздились
остатки темных туч. В вечерней мгле причудливо силуэтились
дома на набережной, затемненные трамваи, быстро проносившие¬
ся автомобили, словно черные фантастические тени. Вспыхива¬
ли электрические искры над самой Невой. Это вспышки трамвай¬
ных проводов на невидимом мосту. И вдали где-то далеко красно¬
вато-беловатые вспышки с интервалами. Прохожие, молчаливые
и сливающиеся в неопределенный силуэт, быстро шли вдоль
зданий с темными мертвыми окнами. Мы тоже спешили, чтобы
не застала нас в пути тревога и не пришлось бы нам прятаться в
земляные щели в Румянцевском сквере. Но все-таки я остановил¬
ся против прижавшихся в темноте, словно вещих призраков, древ¬
них сфинксов. На фоне разорванных в клочья туч с белесова¬
тыми просветами они выделялись своими черными профилями.
Все-таки надо было торопиться, дождь мог хлынуть каждую ми¬
нуту. Да и жутко было у темного пустынного громадного здания
Академии художеств. По лестнице пробирались с М. Ф. ощупью,
в полной темноте. И только около окон в чуть белесоватой по¬
лоске начинали чуточку видеть друг друга.
Целый день работал. Я и М. Ф. продежурили по 12 часов.
Никто мне не мешал, и я привел к концу или продолжил многое
из начатых работ.
А там... Что там? И замирает сердце. Насколько сузилось ог¬
ненное кольцо вокруг Ленинграда?..
Шестьдесят пятый день войны.
1941. 25 августа. Понедельник.
Питаемся слухами. Совершенно недостаточна существую¬
щая информация. Все в один голос указывают, что кингисеппские
позиции в наших руках, Смоленск тоже... Но положение на юге
тяжелое. Тихонов сегодня мне конфиденциально сообщил, что
армии Буденного более не существует, что на этих днях решается
судьба Ленинграда: город будет объявлен незащищенным. По¬
этому нет и бомбежки. Поэтому приостановлена и эвакуация мате¬
рей с детьми. В черту города должна войти 30-верстная полоса по
радиусу. Уехать из Ленинграда сейчас очень трудно. Он, Тихонов,
144

вероятно, никуда не поедет. В институтах Академии многие из
предполагавших уехать не едут ввиду полной неизвестности, куда
ехать, где жить, как работать...
Н. П. Тихонов — фигура весьма неопределенная. Безусловно,
он талантлив, умен, но и прямо пропорционально беспринципен,
если не циничен. Я всегда с ним настороже. Не нравится мне его
поведение и теперь. После его посещения мне стало тяжело: не¬
ужели мы не отгоним немцев от Ленинграда? В чем тут дело: по¬
чему вдруг так сразу чудовищный нажим на юге и северо-западе,
т. е. у нас? Откуда такая силища у врага? Почему у нас запоздали
с организацией народных сил, почему ничего не вышло с первым
ополчением? Теперь, правда, создан оборонный штаб, формируют¬
ся рабочие дружины, издается листок «На защиту Ленинграда»112
и т. д. Об этом вплотную стали заботиться буквально на днях.
Спокойно смотрю событиям в глаза, но мне грустно, что мы недо¬
статочно организованы для преодоления всех трудностей войны...
Все передают друг другу известие, услышанное по радио. Со¬
ветские и английские войска вошли в Иран113. Новый фронт! Це¬
ликом втягивается в орбиту войны Ближний Восток. Вопрос о
Турции и Болгарии становится самым злободневным114. Для нас,
конечно, особенно важна позиция Турции и режим проливов. Бла¬
годаря занятию Ирана, индийские войска могут быть через нашу
территорию перекинуты на борьбу с германскими полчищами.
Вместе с этим рождается множество новых противоречий, покуда,
правда, неощутимых. Вопрос об Индии и подступах к ней делал
Англию всегда подозрительной и заставлял не раз портить наши
отношения с ней. Война принимает фантастические по громад¬
ности размеры. Признаюсь прямо, я не улавливаю нити всех собы¬
тий. Мне, как современнику, многое неизвестно, конечно. И все
112 Газета народного ополчения «На защиту Ленинграда» выходила
с 6 июля по 5 октября 1941 г. Всего вышло 79 номеров.
113 25 августа 1941 г. иранскому правительству были вручены совет¬
ская и английская ноты о вводе войск союзников в связи с активизацией
гитлеровской агентуры на территории Ирана. Подобные действия пред¬
усматривались советско-иранским договором 1921 г. В тот же день анг¬
лийские войска вошли в Иран, что соответствовало советско-английской
договоренности. 27 августа в Иране сменилось правительство, которое вы¬
слало из страны дипломатические миссии Германии и ее союзников.
114 Болгария, подписав 1 марта 1941 г. Трехсторонний пакт (союз Гер¬
мании, Италии и Японии, заключенный 27 сентября 1940 г. в Берлине), ста¬
ла союзницей стран «оси». Турция 18 июня 1941 г. подписала с Герма¬
нией договор о дружбе и ненападении, что обеспечило Германии безопас¬
ность южного фланга ее армии при нападении на СССР.
145

мои записи, как я уже отмечал неоднократно, преследуют другую
цель, а именно: отображение событий на моем малом радиусе.
Историю моего времени будут писать другие, записки и мемуары
о событиях напишут тоже другие. Но вот то, что Н. П. Тихонов,
один из представителей нашей интеллигенции, говорил мне сегод¬
ня, вряд ли будет кто-нибудь записывать. Очень это неважно, ми¬
зерно на больших радиусах истории, а на моем малом — одно из
отображений (прямое или кривое — другой вопрос) действитель¬
ности. Это тот тон, который делает музыку... И вот ту тонкую игру
ухищренно дьявольской пропаганды, едва заметную и передавае¬
мую из уст в уста, тоже вряд ли кто-нибудь станет записывать.
А для примера стоит записать. Рассказывают о том, что партия
рывших танковые заграждения попала в плен к немцам. После до¬
проса немцы разделили всю партию на две группы: русских и
евреев. «Ройте теперь яму», — приказали они. И когда яма была
вырыта, они столкнули туда евреев и приказали русским засыпать
яму. Русские отказались. Тогда немцы столкнули в яму русских
и приказали евреям закапывать их. Те тотчас же подчинились
приказу, стали закапывать русских. «Теперь вы сами убедились
в честности евреев», — заявили немцы взбешенным русским...
Какая тонкая линия игры дьявольской вражеской пропаганды!
Видел сегодня М. Н. Слободзинскую. Она просила меня при¬
нять архив Лесгафта. К нам много сейчас сдают ценных научных
материалов. Сопровождая детей в Кировскую область, она пере¬
жила все трудности эвакуации в июле и, возвращаясь теперь, ви¬
дела все ее ужасы. Увозить сейчас архив Лесгафта, как и вообще
научные ценности, она считает слишком рискованным предприя¬
тием. Поэтому дирекция Института и просит охранить в академи¬
ческом Архиве ценные научные материалы.
С нашей лестницы уехала соседка Поляк, еврейка. Она су¬
мела где-то достать автомобиль и уложить его доверху вещами.
Как это она только сумеет их увезти! Пробирается она в Казань,
где у нее живет сестра.
Н. В. Лемус, жена Черникова, сидела на запасных путях в ва¬
гоне с понедельника до вчерашнего дня. Уехала ли она теперь —
неизвестно.
Сегодня много было расстройств на службе; пришел домой
утомленный, но не теряю присутствия духа. Всякие новые труд¬
ности встречаю, так сказать, контрударом115.
115 Вклеены две вырезки из журнала «Огонек». На первой фотогра¬
фия пленных немцев с комментарием Г А. Князева: Это те, кто принесли
146

Шестьдесят шестой день войны.
1941. 26 августа. Вторник.
На всех нас сегодня произвело тягостное впечатление изве¬
стие: «После упорных боев наши войска оставили Новгород»116.
Все с глубокой и затаенной тревогой ждут своей «судьбы».
Вслух не говорят, но в глазах тревога. Вопрос о падении Ленин¬
града решается в ближайшие часы и дни. Только как? Ценой раз¬
рушения города и жертвой трехмиллионного населения или объ¬
явлением его открытым городом? По-видимому, эти два мне¬
ния существуют у военного руководства и правительства. Слухи
упорные ходят, что город будут оборонять до последнего изды¬
хания. С этой целью предполагается переселение жителей из-за
Обводного канала в другие районы. Называют наш Васильев¬
ский. По-видимому, кому-то представляется, что его островное
положение может удлинить на какой-то отрезок времени обо¬
роноспособность Ленинграда. Другие слухи, и упорные: войска
выходят из Ленинграда, и он объявляется открытым городом.
Что это значит в реальности — представить себе заранее мы не
можем.
Матери с детьми так и не уехали. У Орбели сегодня полу¬
безумные глаза от отчаяния. На станции Званка, говорят, обра¬
зовалась пробка.
Шестьдесят седьмой день войны.
1941. 27 августа. Среда.
Нечего записывать. На моем малом радиусе топотня на одном
месте. Суматошное паническое настроение улеглось понемногу.
Сегодня Ленинграда не сдают и не объявляют открытым. Но ни¬
столько горя, страданий человечеству. Сперва под скромным девизом вос¬
становления Германии, а потом — завоевания всего мира. Поработите¬
ли Европы, разбойники, забравшиеся в наш дом, разорившие наши города,
села, угрожающие Ленинграду. Это кучка попавших в плен представи¬
телей «высшей расы» убийц. Над второй фотографией рукой Г. А. Князе¬
ва: «Вот следы их злодеяний». Под фотографией подпись: «Сожженные,
разгромленные жилища, вымершие улицы — таков вид одного из белорус¬
ских поселков, в котором недолгое время хозяйничали гитлеровские бан¬
диты». Фото С. Фридлянда (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 11—11 об.).
См. ил. 18, 19.
116 Новгород был оккупирован фашистскими войсками с 15 августа
1941 г.
147

чего мы толком не знаем, что делается в окрестностях. Матери и
дети никуда не выехали. Те, которые успели сесть в вагоны, так и
сидят в них на запасных путях на Сортировочной или где-то меж¬
ду Ленинградом и Званкой. Целый день работал в Архиве, словно
и нет никакой войны. М. Ф. совладала с собой, пережив падение
Новгорода, и много отдает времени санпосту.
Пожалуй, наиболее критическим и нервно напряженным был
вчерашний [день].
Принесенные журналы скучны. «Огонек», перестроившийся
на военное время, как-то неярко отражает войну и переживание
военного времени, а «Крокодил» бледен и худосочно немощен.
Самое «остроумное» в номере стихотворение — «Чудеса».
...Узнаем о чудесах из фашистской сводки:
Немцы сбили в небесах три подводных лодки.
Провалился Ленинград, утекла Фонтанка.
Окружил один солдат три советских танка117.
Шестьдесят восьмой день войны,
1941. 28 августа. Четверг.
И сегодня в Ленинграде, по крайней мере на моем радиусе,
какое-то малопонятное затишье.
Шестьдесят девятый день войны.
1941. 29 августа. Пятница.
В некоторых учреждениях начинают жечь личные дела, осо¬
бенно коммунистов и активистов-общественников. Встал и перед
нами вопрос: как быть со многими хранящимися у нас личными
делами? Вызвал для переговоров старшего инспектора из Архив¬
ного управления Л. И. Полянскую.
Ученые продолжают передавать нам свои оперативные (не¬
законченные) научные материалы. Я образовал для них особый
разряд118.
117 Маршак С., Раскин А., Слободской М. Чудеса // Крокодил. 1941.
Август. № 19. С. 3.
118 В июле 1941 г. в Разряде IV была создана особая опись № 1а —
«Материалы, принятые на временное хранение в Архив АН СССР в связи
с обстоятельствами военного времени и подлежащие возвращению вла¬
148

Вчера провел научно-оперативное заседание Комиссии по
истории АН. Подвели итоги сделанного за месяц, наметили план
работ на сентябрь. Академики и научные сотрудники институ¬
тов по-прежнему остаются в неведении относительно своей судь¬
бы. Говорят, что имеется распоряжение Шверника собраться им
всем в Казани, где должно произойти дальнейшее их направле¬
ние119. При этих условиях многие отказываются ехать. Матери и
дети по-прежнему еще не выехали и не знают о дне и часе выезда,
и будет ли вообще возможность выезда.
Заходил в ИЯМ (Институт языка и мышления). Не институт,
а проходная казарма, контора какая-то. Правда, некоторые со¬
трудники работают вне института, при Штабе.
На юге очередное тяжелое известие: сдан Днепропетровск120.
Цела ли на самом деле армия Буденного? На нашем фронте упор¬
ные бои под Кингисеппом.
Семидесятый день войны.
1941. 30 августа. Суббота.
Я потерял всякую ориентировку в совершающихся событиях.
Не отдаю себе отчета, насколько серьезно положение Ленинграда.
Нужно ли готовиться к худшему, задержано ли наступление и на¬
долго ли, идет ли окружение нашего города, будет ли оказано со¬
противление в самом городе, на улицах, площадях, в каждом доме,
или войска выйдут из городской черты?.. Но все эти вопросы блед¬
дельцам». Опись насчитывала 348 ед. хр. Первые поступления относятся
к июлю 1941 г., последние — к маю 1944 г. Опись существует и ныне. Боль¬
шая часть материалов возвращена владельцам.
119 28 октября Совет по эвакуации, созданный Постановлением
ЦК ВКП (б) и СНК СССР под председательством Н. М. Шверника 24 июня
1941 г., принял постановление, которым разрешалось Президиуму Акаде¬
мии наук СССР эвакуировать из Ленинграда в Казань 1100 научных со¬
трудников и членов их семей, а также наиболее ценное оборудование и иму¬
щество ряда институтов. Эвакуация осуществлялась в тяжелых условиях.
Из-за блокады города ученых вывозили постепенно, небольшими группа¬
ми. В результате в Казани обосновалось 33 научных учреждения, 1884 на¬
учных сотрудника, в том числе 39 академиков и 44 члена-корреспонден¬
та АН СССР (Материалы к истории Академии наук СССР (1917—1947).
С. 251; Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов Л. К. Академия наук СССР.
Краткий исторический очерк. С. 343—346).
120 Советские войска оставили г. Днепропетровск 25 августа 1941 г.
после тяжелых и ожесточенных боев.
149

неют перед одним: что ожидает Архив? Будет ли он существовать
или нет. Сегодня я опять принимал научные материалы. И сегодня
же обсуждался вопрос о возможном уничтожении, правда, части
его, касающейся административных оперативных материалов...
Все это надорвало мое бодрое настроение. Долго ехал со службы,
чтобы набраться сил...
70-й день войны, враг где-то тут, близко, в окрестностях Ле¬
нинграда. Впереди никакой перспективы. И все же я и мои сотруд¬
ники находим в себе силы работать. Сегодня я уточнял план ра¬
бот на сентябрь...
Вечер. Затемненные окна отрезают как-то от внешнего мира.
В комнате горят занавешенные сверху лампы. Я не люблю тем¬
ных углов, хотя полумрак создает известное настроение. Завер¬
нулся в полупальто и открыл книги по всемирной истории. Страш¬
ный путь свершает человечество через горы трупов. Куда? Су¬
масшедший вопрос... Сегодня я болезненно ощущаю его, в
особенности после того, как прочел о выгрузке тысяч трупов
для закапывания в вырытые ямы после какого-то жестокого боя.
Между убитыми были и тяжело раненые...
Ни вчера, ни сегодня не было воздушных тревог в Ленин¬
граде. Но враг все время бомбит железнодорожные пути в окрест¬
ностях.
Вчера, когда я ложился спать и открыл затемненные окна,
опять видел, как вспыхивали зарницы. Так и не можем мы опре¬
делить, что это за вспышки. Ночью я несколько раз просыпался
и прислушивался к тишине: нет ли тревоги. Как всегда, слух в та¬
ких случаях иллюзировал: казалось, что где-то далеко-далеко воет
сирена. Утомление брало верх, и я снова засыпал. Жалею, что не
могу делать зарисовок. Утром так хотелось запечатлеть учено-
го-зоолога Чернова. Он шел в Академию наук из нашего дома,
где живет или, точнее, жил. Вот уже несколько дней он дожи¬
дается эшелона, чтобы ехать в один из академических филиалов.
Вещи все увезены в Зоологический институт, чтобы легче было
их взять оттуда на станцию. Дома, следовательно, живут, бива¬
ком. Шел дождь. В руках у Чернова в одной — зонт, в другой —
большая связка книг, за спиной — дорожный мешок. На ногах
какие-то стоптанные мокроступы, на плечах — заношенный пид¬
жак. Походка у Чернова неуклюжая, вразвалку, спокойная. Ря¬
дом с ним шла жена121, высокая, худая, некрасивая, в какой-то
шапчонке и без зонтика. Она врач. Два типичнейших интелли¬
121 Речь идет о Глафире Александровне Красуцкой.
150

гента из ученой среды; для будущего историка Академии наук
хорошо бы иметь эту зарисовку не словами, а в настоящем
рисунке.
Семьдесят первый день войны.
1941. 31 августа. Воскресенье.
Полная неизвестность. Слухи только ползут как змеи. Назы¬
вают окрестности Саблина, куда якобы просочились уже немцы.
На улицах много военных автомобилей с зелеными ветками или
травяной сеткой на кузове, забрызганных грязью, вероятно при¬
бывших прямо из прифронтовой полосы.
Вверх по Неве буксиры уводят груженые баржи. Но на моем
малом радиусе покуда все без перемен. Здания, [такие] как Ака¬
демия художеств, как Университет, не принимают еще вид кре¬
постей; на левом берегу также все по-прежнему. В устье Невы
лес кранов, дымят трубы судостроительных заводов...
Каждую прожитую минуту, час, сутки считаем подарком
судьбы. Живем настоящим моментом и благодарим судьбу за да¬
рованное счастье!
Стекла нашей парадной заколотили фанерой и досками.
В Румянцевском сквере учатся гранатометанию.
Опять видел эшелон, отправляющийся на земляные работы
рыть защитные рубежи под Ленинградом. Идут дожди. Выры¬
тые канавы наполнились водой, роют по колено в воде.
Все запасают сухари и всё, что можно из продуктов. Мы, кро¬
ме сухарей, ничего не запасаем.
Комендант нашего дома грустно сказал мне: «Скучные де¬
ла. Обидно... Неужели немцы так и возьмут Ленинград голы¬
ми руками!»
На днях должны выехать из Ленинграда все лица немецкого
происхождения. Из нашего дома уезжает Крауш, стоявшая во гла¬
ве МПВО и проявлявшая большую активность.
Семьдесят второй день войны.
1941. 1 сентября. Понедельник.
Кругом меня все молча переживают тягостные часы. Сотруд¬
ник Рычкова, живущая в Пушкине, не спала всю ночь: «Вся зем¬
ля содрогалась от взрывов бомб в Колпине», — говорит она. Бом¬
били Ижорский завод. Было видно зарево пожаров. К Модза-
151

левскому приехал сосед из Поповки. Туда прорвалась передовая
часть немцев и заняла Поповку и деревню Степановку (старый
Балтийский берег)... От Ленинграда, следовательно, немцы в ка¬
ких-нибудь 35-ти километрах. Надеются, что этот головной отряд
успеют уничтожить, покуда он еще не соединился со своими
основными частями... Вот и все, что я знаю. Больше ничего.
Зашла знакомая М. Ф. — мать двоих детей. Ко всему приго¬
товилась. Ждет своей судьбы. Вот эта черта обреченности не¬
ожиданна и страшна. Все мы терпеливо ждем своей судьбы.
Кто-то за нас решает нашу судьбу. Мы же ничего толком не знаем.
В городе длинные очереди, все стараются запастись продукта¬
ми, опасаясь голодовки. Очереди тихие, молчаливые, покорные...
10 часов вечера. М. Ф. собирает мне и себе на всякий случай
два узелка... А я опять разложил перед собой книги по всемирной
истории и философски перелистываю страницы великой славы и
страшных мировых катастроф. Так случилось, что и мне при¬
шлось стать современником небывалых по размерам, по масшта¬
бам событий. Были всякие мировые трагедии, но подобной еще
не бывало. Вся планета в судорогах войны, и вот сейчас, вот в эти
дни, часы ленинградцы, мы, в полосе чудовищного кроваво-ог¬
ненного вихря. Немецкие танки под Ленинградом!..
Газета не пришла. В витрине около Университета вывешены
«Последние известия». Коротко и трафаретно: бои идут по всему
фронту. Наши войска продвигаются по Ирану. Около витрины
всегда стоят четыре, пять, девять человек. Опять жалею, что не
могу здесь дать их зарисовку. Вот Васнецов когда-то запечатлел, и
как талантливо, читающих военную телеграмму в 1877 г[оду]122.
Жаль, что не знаю таких зарисовок у наших современных ху¬
дожников. Вообще с иллюстрациями, лубками и пр[очим] очень
бедно. Плакаты, которыми снова обезобразили стены домов, окна,
двери, заборы, не запоминаются, не волнуют... И не мудрено.
Нет подъема, настроения, воодушевления. Нет страстного поры¬
ва, воли к победе. Конечно, сплошное двухмесячное отступление
и страшные неудачи под Ленинградом и на юге не могли не отра¬
зиться на психике людей. В витрине отведено место рисункам
и карикатурам. На них никто и не смотрит!.. Не до смеха над вра¬
гом, когда враг у ворот.
И сегодня не было воздушной тревоги в Ленинграде. Ленин¬
градцы совсем сбиты с толку. Одни готовятся к самому худшему,
122 Картина В. М. Васнецова «Военная телеграмма» написана худож¬
ником в 1878 г. Ныне хранится в Государственной Третьяковской галерее.
152

другие, наоборот, проникаются какой-то надеждой на фантастиче¬
ский благополучный выход из создавшегося катастрофического
положения для Ленинграда, третьи равнодушны ко всему, устали
и ничего себе толком не уясняют. Наши соседи по квартире, к со¬
жалению, принадлежат к этой третьей категории. Мрачная кате¬
гория! Я даже предпочитаю паникеров. У тех хоть страсть есть,
какая-то воля, которую можно сорганизовать, оздоровить, напра¬
вить в здоровое русло. У этих ничего! К сожалению, таких те¬
перь немало, если не большинство.
М. Ф. приготовила индивидуальные пакеты на случай ране¬
ния, контузии. Делает она это спокойно и предусмотрительно.
Я гляжу на ее работу и грустно улыбаюсь... Наша-то жизнь, во вся¬
ком случае, кончена.
Проезжая по набережной, гляжу на древних сфинксов из Фив
на фоне ленинградского пейзажа августо-сентябрьских дней
1941 года и скандирую про себя:
«Vetus Thebe centum jacet obruta portis».
«Ветхие Фивы простерты во прахе и сто врат их разметаны».
Ленинград, Ленинград! Колыбель нового обновленного мира,
осуществившейся мечты о бесклассовом обществе. Неужели и
ты будешь лежать простертым во прахе!
Как это могло случиться? Сижу, склоненный над книгами, и
прислушиваюсь к страшной обманчивой тишине. Ведь там, за не¬
сколько десятков километров, — суживающийся круг огненного
кольца, оглушающий грохот разрывающихся бомб и артиллерий¬
ских снарядов, невыдуманный ад. Как это могло случиться, как?
Семьдесят четвертый день войны.
1941. 2 сентября. Вторник.
Ленинград стал фронтом. В газетах, по радио призывы к защи¬
те его: «Защитим каждую улицу, всякую площадь, сделаем каж¬
дый дом крепостью!» Но с ополчением опять что-то не вышло.
И кругом меня, на моем малом радиусе, покуда нет ни баррикад,
ни рвов, ни отрядов ополченцев. Вчера около 12-ти часов ночи
гремели выстрелы дальнобойных орудий или грохот взрывов.
На небе полыхало отдаленное зарево. Где линия наших войск,
точно нам неизвестно, но фактически Ленинград в окружении вра¬
жеских войск. Сегодня убавлен паек хлеба, закрыты коммерче¬
ские магазины. Вероятно, мы вступаем в состояние осажденного
153

города. Смотрим прямо и спокойно на надвигающиеся испытания.
По-видимому, город решено защищать, а не сдавать.
Тем, кто руководит нами, виднее. Они должны решить вопрос
стратегически. Если нужно для конечной победы принести в жерт¬
ву великолепный город и трехмиллионное население, испытаем
чашу горя и отчаяния до конца. Ленинград в этой титанической
борьбе — лишь эпизод... Но мы, ленинградцы, живые люди, и
для нас, безоружных, не воинов, происходящие события решаю¬
щие. Вот сейчас я опять зажег лампу под зеленым абажуром и
уселся за свой письменный стол. А что будет через несколько
дней, никакое воображение не может представить. Только анало¬
гии разгрома и гибели десятков и сотен городов встают по отры¬
вочным газетным сведениям, как ночные кошмары. Но все анало¬
гии не в счет, если вопрос идет о таком колоссе как Ленинград...
Неужели я буду свидетелем его гибели?
Неожиданно нам оставили на службе прежнее число штат¬
ных единиц, и мы восстановили всех уволенных, прежде всего
матерей, которые должны были эвакуироваться и не смогли это¬
го сделать. На рытье заградительных рубежей пришлось послать
Модзалевского и Стулова. Первый принял это известие весьма
нервно, но потом успокоился. Дескать, может быть, в таком слу¬
чае не заберут в ополчение. Ему 39 лет, у него своих пять и прием¬
ных двое детей! У Стулова двое детей; оба не блещут здоровьем.
Сейчас идут дожди, а у того и другого нет подходящей обуви;
значит, придется работать с мокрыми ногами и наверняка нажить
ревматизм. Долго сидел передо мною Модзалевский, такой жал¬
кий, несчастный, растерянно улыбающийся. Он решал вопрос,
идти ли ему во врачебную комиссию, чтобы попытаться получить
освобождение по болезни, или не ходить. Сомнение было все в
том же: а вдруг вместо рытья заградительных рубежей заберут
в ополчение и направят на передовые линии... Когда я заговорил
об активной обороне, он только поднял немного глаза и нарисо¬
вал пальцем на столе замкнутый круг и как-то мотнул головой.
Таковы на моем малом радиусе защитники Ленинграда.
Два раза сегодня приходил в Архив акад. С. А. Зернов.
Он сдавал на хранение кое-какие свои материалы. «А все докумен¬
ты по партийной линии мы уничтожаем, — заявил он, — и личные
дела тоже». Я выразил удивление и сказал, что о таком распо¬
ряжении мне ничего не известно. Он только горько улыбнулся.
Звонил ко мне также товарищ Глейбер, заведующий архивом
Географического общества, с сообщением, что кругом, по его све¬
дениям, уничтожают архивы. Я успокоил его, что это отнюдь
154

не может касаться научных академических архивов... А сам с тре¬
петом думаю о том страшном месте приказа Сталина — все
уничтожать при отступлении123.
Семьдесят четвертый день войны.
1941. 3 сентября. Среда.
Провожал в Румянцевском сквере Модзалевского и Стуло-
ва, уезжавших на рытье заградительных рубежей. Опять собра¬
лось несколько сот человек, преимущественно женщин, служа¬
щих и домохозяек. Стоял погожий сентябрьский день с прячу¬
щимся за облаками солнцем, хороший бодрящий осенний день.
Может быть, и простоят хорошие сухие дни, а то тяжело будет
отправляющимся на работу с плохой обувью. Много мальчиков
15—17-ти лет из учеников технических училищ также ехало на ра¬
боты. Куда? Радиус вокруг Ленинграда остался очень неболь¬
шой... В саду, сделавшемся сборным пунктом, неуютно, неряшли¬
во, все истоптано, дорожки истыканы, земля с траншей осыпается.
Из сада видел памятник Петру I, заключенный в дощатый
футляр. Модзалевский напомнил анекдот, почему якобы этот па¬
мятник не был вывезен из Петербурга в 1812 году. Александру I
приснился сон, что Петр I охранит свой город. И памятник оста¬
вили. Теперь тоже предполагали снять великолепную статую,
но потом почему-то оставили. Памятник Петру работы Растрел¬
ли, стоявший перед Инженерным замком, как я уже упоминал,
куда-то убрали в самом начале войны.
Направо из сада видны сфинксы. Они стоят по-прежнему.
Об них попросту забыли... Не до них!.. И они сами по себе, вне
событий.
Мимо сада все время катились автомобили с военным иму¬
ществом и красноармейцами. Проехал автомобиль с полевой ра¬
диоустановкой... фронт!..
Днем была длительная и, пожалуй, первая серьезная воздуш¬
ная тревога. Явственно слышались взрывы, но где-то далеко, на
подступах к Ленинграду. Ночью тоже была тревога. Передают,
что десантный отряд (с танкетками), громивший Ижорский за¬
вод, уничтожен полностью. Приехавшие на несколько часов с ли¬
нии фронта — сын нашей сторожихи Волков и другие — рас¬
123 Вклеена вырезка из газеты «Правда» от 2 сентября 1942 г. с воззва¬
нием «Защитим Ленинград!» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 23).
155

сказывают мало, и то только о том, как они вырывались из враже¬
ского огня и прятались.
В сводке сегодня сообщается, что после ожесточенных боев
наши войска эвакуировали Ревель...124 Мы теряем берега Балтий¬
ского моря. И надолго?
Акад. С. А. Зернов еще принес связку своих научных мате¬
риалов. Он очищает свой рабочий кабинет: «Если жив не оста¬
нусь, полевые дневники, обработанные для печати, передаю Ака¬
демии наук». Волнуется старик.
После сегодняшней тревожной ночи снял в служебном ка¬
бинете силуэты академиков работы Антинга (1783 г.) в стеклян¬
ных рамах, чтобы не упали и не разбились. Вазу из первого совет¬
ского фарфора, специально изготовленную к 200-летию Академии
наук, положили плашмя в углублении на шкафу, чтобы она не
опрокинулась при сотрясении здания. Не делал этого ранее, что¬
бы не нарушать порядок, который помогал организовывать нашу
волю, наше сознание... Наступили события, которых мы не дума¬
ли быть ни современниками, ни свидетелями... Ленинграду угро¬
жает смертельная опасность! Вокруг меня никто и не думает о воз¬
можности защиты. Правда, сосредоточие войск в городе, воени¬
зация заводов говорят о том, что гор[од] будет обороняться, но
долго ли? И эта мысль об обреченности родного великолепного
города, ни разу не оскверненного врагом, леденит кровь...
Черта. За нею тьма, ничего не видно!
в эти дни
— Молчание, мой друг, молчание! Слова излишни.
Стук сердца — вот слева, и эхо — пулемет.
Сейчас — отмщение за поругание отчизны, а там —
созданье новой светлой жизни... Там впереди заря.
Она взойдет!
1941. IX. 3/4
Г[еоргий] К[нязев].
Ленинград.
75-й день войны125.
124 Решение об эвакуации флота и гарнизона Таллина в Кронштадт
и Ленинград было принято 26 августа 1941 г., 27-го началась эвакуация,
28 августа советские войска оставили Таллин. Город был освобожден от фа¬
шистских захватчиков 22 сентября 1944 г.
125 Приложено стихотворение Г А. Князева «В эти дни». Написано
в ночь с 3 на 4 сентября 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 26.
См. ил. 20.
156

Семьдесят пятый день войны.
1941. 4 сентября. Четверг.
Произошел какой-то перелом в военных действиях на присту¬
пах к Ленинграду. Говорят, что немцы отогнаны, что они понесли
огромные потери. Называют цифру 60 тысяч убитыми и ранеными.
В 3 часа дня состоялось совещание директоров и партор¬
гов под председательством члена Президиума АН Л. А. Орбели.
Он объявил постановление правительства, полученное им по те¬
лефону, об эвакуации из Ленинграда Пулковской обсерватории,
Типографии, Архива и Библиотеки. Все остальные институты
должны оставаться на месте и приступить к научной работе. Я вы¬
ступил с заявлением, что, кроме общего Архива, при институ¬
тах имеются еще специальные архивы, в общей сложности с коли¬
чеством до 20 тысяч пудов нетто имеющегося во всех этих архи¬
вохранилищах материала. Для вывозки их потребовалось бы до
50 вагонов и от 7 до 8 тысяч ящиков. Конечно, вопрос идет не
об эвакуации всех этих материалов, среди которых находятся и
не имеющие особой научной ценности или хранящиеся временно
ввиду практической потребности, как административно-организа¬
ционные (делопроизводственные) и финансовые (бухгалтерские)
материалы. Со мною согласились, и было указано, что эвакуиру¬
ется только часть архивных материалов, наиболее ценных в науч¬
ном отношении. Директор Библиотеки И. И. Яковкин выступил
в том же духе, и также было решено, что эвакуируется только
часть Библиотеки.
Распоряжение правительства было неожиданным для всех,
так как жаждущие уехать не получали на это разрешения; а эва¬
куация коснулась как раз тех учреждений, которые не собира¬
лись уезжать. Судьба записки академиков осталась неизвестной, и
решение получено как раз обратное тому, что в ней излагалось.
Поэтому академики П. И. Степанов и И. И. Мещанинов выступи¬
ли с заявлением, что они ни с каким ходатайством об изменении
полученного решения правительства обращаться не будут. Поста¬
новление должно быть выполнено.
Я целую ночь составлял докладную записку. Эвакуировать
архивы без заранее определенного точно размещения их на месте
(в постановлении правительства указана Казань) я и многие дру¬
гие считают безумным.
В городе (на моем малом радиусе) много военных автомоби¬
лей. Они часто мчатся с исключительной скоростью, и я на своем
ручном трехколесном самокате чувствую себя иногда в весьма
157

рискованном положении. В автобусах, со спущенными занавеска¬
ми, провозят раненых...
Где произошел перелом военных событий, точно не знаю.
Еще утром говорили, что немцы высадили десант у Ивановских
порогов, и путь с Москвой и страной по железным дорогам окон¬
чательно прерван. Еще утром рассказывали о ночной бомбежке
и пожарах в Колпине на Ижорских заводах. К середине дня поло¬
жение изменилось, и выступление какого-то командира по радио
известило ленинградцев о переломе событий на Ленинградском
фронте в нашу пользу.
Семьдесят шестой день войны.
1941. 5 сентября. Пятница.
Вечером около 7 часов началась и продолжалась более часа
воздушная тревога, была слышна стрельба.
Делал доклад членам Президиума об эвакуационном плане.
Предложил три варианта [эвакуации]: 1. Все материалы без ис¬
ключения. 2. Только наиболее ценные. 3. Только самые ценные из
ценных. Остановились на третьем варианте. В конце обсуждения
моего доклада выяснилась любопытная деталь: на эвакуацию нет
денег, у Федосеева нет ни досок для ящиков, ни упаковочных
материалов. Я заявил, что если административно-хозяйственное
управление не обеспечит материальную часть, эвакуацию осу¬
ществить будет невозможно. Покуда нет денег, ящиков и т. д.,
было решено заняться уточнением эвакуационного плана.
Страшная растерянность в конце августа начинает сменяться
крепкой организацией в защите Ленинграда. Партийные работ¬
ники, как-то стушевавшиеся, потерявшие лицо и волю, уничто¬
жавшие все свои документы по партийной линии, по-видимому,
снова почувствовали почву под ногами. Хотя у нас в Академии
наук это еще мало заметно. Сегодня я просил партсекретаря на¬
шей организации т[ов]. Напалкову зайти к нам в Архив, чтобы
выяснить с ней многие трудные вопросы в связи с эвакуацией.
Она под предлогом недостатка времени уклонилась. Я настаивал
на необходимости такого посещения. Она была вынуждена со¬
гласиться, но не пришла. К моему величайшему удивлению я не
вижу крепкого партийного руководства, воли, организации. На¬
палкова, по-видимому, колеблется, не имеет определенной ли¬
нии поведения, боится принимать или содействовать принятию
каких-либо решений...
158

Семьдесят седьмой день войны.
1941. 6 сентября. Суббота.
Уточняли эвакуационный план. Никто не верит в его осущест¬
вление. Некоторые, если не все, сотрудники крайне неспокойны
за свои, подлежащие эвакуации, материалы. Они подвергаются
очень большому риску! Из нашего Архива мы на местном сове¬
щании решили отправить всего 130 ящиков. Другие архивохрани¬
лища сократили свою первоначальную заявку. Всех мучает проти¬
воречие: постановление правительства нужно выполнить; но фор¬
мальное выполнение может кончиться гибелью эвакуированного
материала. Не вывезти теперь — значит взять на себя ответствен¬
ность за возможную его гибель во время бомбардировки города
или взятия его немцами. Заведующий Архивом Географическо¬
го общества Глейбер вчера предполагал эвакуировать весь свой
архив целиком, опасаясь, что в случае оставления Ленинграда не
пришлось бы все эти материалы уничтожать самим. Сегодня он
решил эвакуировать только половину, а потом только часть Архи¬
ва. Так все и колеблются. Если бы меня не стали обвинять в анар¬
хии, в недисциплинарности, в неисполнении распоряжений пра¬
вительства, я ни за что не стал бы сейчас, в таких исключитель¬
но трудных условиях, эвакуировать ценные архивные материалы.
Я только подчиняюсь правительственному решению. Но самое
пикантное то, что такого распоряжения в письменном виде не
имеется. Нет и письменного распоряжения членов Президиума
об эвакуации. Заседания, на которых я был вчера и третьего дня,
не протоколируются!.. Все это очень смущает.
Когда я ехал со службы, слышал с промежутками три глухих
взрыва. Говорят, что немцы, где-то укрепившись, обстреливают
или пытаются обстреливать Ленинград из дальнобойных тяжелых
орудий. Рассказывают, что вчера вечером таким снарядом раз¬
рушена часть дома где-то в районе Лиговки.
Странное дело: и я, и другие прохожие остались спокойными
к этим уханьям где-то по ту сторону Невы. Даже не остановились,
чтобы осмотреться.
Сокращена порция хлеба, керосина. Мы стали брать обед
в академической столовой, но теперь там длиннейшие очереди.
Кроме того, к столовой прикрепили чуть ли не две тысячи красно¬
армейцев, расквартированных где-то по соседству.
Стоит холодная погода, дождь... Цветы вдоль моей дороги
на службу поблекли, сморщились, доживают последние дни.
Сфинксы лоснятся, обмоченные дождем. Над Невой серая дым-
159

ка скрывает четкие контуры Исаакия, Адмиралтейства, Зимне¬
го дворца, Сената, коней над аркой Главного штаба. И где-то,
в нескольких десятках километров, на подступах к Ленингра¬
ду, немцы... Не верится, словно лихорадочный сон, а не дейст¬
вительность. Как это могло случиться? Немцы у ворот Ленин¬
града!
Комендант нашего дома, сидевший у ворот, делился со мной
своими впечатлениями: «Была бы раньше такая организация,
как сейчас, не подпустили бы немцев так близко к Ленинграду.
А то ведь совсем потерялись».
Семьдесят восьмой день войны.
1941. 7 сентября. Воскресенье.
Стоики учили, что цель жизни в мудрости и добродете¬
ли. Достигнуть этого можно только господством над страстями
и неразумными влечениями и непоколебимым равнодушием к
превратностям судьбы. Правда, у греков были и последователи
другой философской школы, полагающей целью жизни счастье.
Пожалуй, вся древнегреческая этика носит характер эвдемониз¬
ма, поскольку греко-римская, в лице таких мыслителей, как Эпик¬
тет, Сенека и Марк Аврелий, проникнута стоицизмом. Нас учит
жизнь непоколебимому равнодушию к превратностям судьбы. Я и
бываю иногда таким философом. Но я не философ, не мыслитель
в полном смысле этого слова. Я хочу жить хорошо, счастливо.
Мне лично, в глубине моих чувств и чаяний, мечта греческих
мыслителей о счастье ближе. Xaipr|. Будь счастлив. Как это хо¬
рошо!.. Счастье сейчас? Какая злая ирония. Быть бы живу, не
до жиру. Но жить только для того, чтобы жить, во что бы то ни
стало, хоть ничком на земле и сдыхая — еще более страшная
ирония.
Сегодня воскресенье. Не знаю, что делается в мире, в окрест¬
ностях моего города, в самом Ленинграде. Ядовитыми слухами
не питаюсь, в газетах ничего узнать невозможно, корреспонден¬
ции не имею; сижу и читаю отдельные страницы из истории всех
времен и народов. И на каждой странице рядом с гением мысли
и творчества человека его же кровь, кровь и невыразимые стра¬
дания. Живу лишь данной минутой, даже не часом, не говорю
уже о дне. Подарила еще минуту судьба и благодарю ее. Читаю,
пишу, мыслю... А что будет хотя б через минуту, стараюсь не
думать.
160

Мне попалась на глаза картинка «Спокойная старость»126. Ка¬
кой иронией она осмысливается в современном аду!.. Для наше¬
го времени подходит более другая картинка. Великий геометр
Архимед сидит в раздумье над своими чертежами. А враги вор¬
вались уже не только в город, но и в дом, где живет мыслитель.
Они на мгновение остановились от удивления, увидев спокойное
лицо старца. Красивое предание вложило ему в уста, когда он
увидел, что его чертежам (не ему!) грозит гибель [такие слова]:
«Noli turbare circulos meos». «Не разрушай моих кругов (черте¬
жей)». Архимед, как известно, был убит во время осады Сиракуз
римлянами в 212 г. до н. э.
Семьдесят девятый день войны.
1941. 8 сентября. Понедельник.
Когда я возвращался со службы, на отрезке моего малого
радиуса — набережной Невы — чувствовалось неровное пуль¬
сирование жизни города. Николаевский мост был разведен. Дви¬
жение происходило только через один Дворцовый мост. По¬
этому пустынная Университетская набережная превратилась в
магистраль. Вскоре между поднятыми разводными частями кра¬
савца моста показался корабль — канонерская лодка с двумя
дальнобойными орудиями. Корабль поднимался вверх по тече¬
нию Невы. Река была оживлена. Военные судоходные катера
волновали свинцовые сентябрьские невские воды... Недалеко от
Дворцового моста корабль остановился и дал продолжительный
свисток, чтобы его скорее пропустили дальше. По набережной
прошел отряд матросов в походной форме и шлемами на по¬
ходных сумках. Какой-то автомобиль, весь покрытый грязью,
с разбитым стеклом прокатил мимо. В Румянцевском сквере
опять ожидали группы ленинградцев, отправляющихся на тру¬
довую повинность. В автобусах ехали куда-то вооруженные и
невооруженные рабочие... Так вдруг наполнилась жизнью, как
река в половодье, моя пустынная дорога вдоль грядки с цветами
и кустиками... Кстати, на днях их подстригли. Кто-то блюдет
их даже в эти жуткие дни! Это меня как-то подкрепило, под¬
бодрило.
126 Вклеена вырезка из журнала с подписью «Спокойная старость».
На вклейке внизу карандашом рукой Г. А. Князева: Г Гесслинг (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 33). См. ил. 21.
6 Князев Г А.
161

На Съездовской линии у ворот казарм толпится народ. Ждут
свидания с ранеными, размещенными там. Некоторые загляды¬
вают в окна, откуда высовываются красноармейцы и матросы с за¬
бинтованными головами или руками...
В 7 часов 30 минут вечера, когда я отдыхал, вдруг затрясся
весь наш дом. Раздавалась стрельба из зениток и пулеметов. Пер¬
вое мгновение было жуткое. Но сразу же взял себя в руки, побо¬
ров первое стремление уйти, убежать от опасности... На дворе тол¬
пился народ у бомбоубежища. Крауш привезла туда своего боль¬
ного ребенка. Все смотрели на небо. Соседи пришли сказать, что
у них из окон на юг видно громадное зарево и столбы густого
дыма, которые заволокли все небо. Действительно, когда я пошел
посмотреть — за Невой полыхало пожарище. Даже в воде оно
отражалось. Некоторые предполагали, что прорвавшимся немец¬
ким бомбардировщикам удалось зажечь нефтехранилища где-то
у Волковой деревни...
10 часов 30 минут. Опять тревога. Вышел на лестницу. Про¬
жектора обыскивают небо. Стреляют зенитки. Возвратился к себе в
кабинет и сижу в пальто, в фуражке и калошах под колпаком своей
зеленой лампы и пишу... М. Ф. шутит: «Ты совсем как Архимед».
Дом вздрагивает, но не так, как давеча. До тревоги успел позвонить
на службу. Там все дежурные наготове. Мы с М. Ф. поужинали.
Собрали свои узелки с вещами, деньги. М. Ф. ушла в свой санпост.
12 часов 30 минут. Тревога продолжается. С судов на Неве
иногда раздаются выстрелы. Соседи еще не вернулись, сидят на
ступеньках лестницы внизу. Сегодня весь Ленинград, по-видимо-
му, не будет спать.
Итак, на семьдесят девятый день войны началась бомбежка
Ленинграда127. Впереди, пожалуй, предстоит много еще таких тре¬
вожных ночей. Чашу испытаний нужно будет выпить до дна, труд¬
ную чашу.
Восьмидесятый день войны.
1941. 9 сентября. Вторник.
Очень трудный день. Воздушные тревоги объявлялись
раз 8 или 9. На службе была нарушена вся нормальная ра¬
бота, но сотрудники сохраняли полное спокойствие даже тог¬
127 8 сентября с вражеских самолетов на Ленинград было сброшено
6327 зажигательных бомб. В этот же день город был блокирован с суши
(Павлов Д. В. Ленинград в блокаде. (1941). М., 1958. С. 24).
162

да, когда все здание сотрясалось от орудийной пальбы зе¬
ниток.
Вчера, оказывается, бомбы упали в разных районах города.
На Петроградской стороне вдоль Кронверкского проспекта все
стекла выбиты; на [ул.] Халтурина разрушен дом; около Волкова
кладбища, на Расстанной улице, в складах и жилых домах воз¬
никли громадные пожары. Много насчитывается раненых, есть и
убитые. С. А. Шахматова была как раз во время нападения враже¬
ских самолетов на Волховом кладбище. Она вместе с другими за¬
легла между могилами и пролежала там всю тревогу. Около них
падали зажигательные пластинки, которые очень хорошо туши¬
лись песком и грязью, но на строениях они быстро вызывали оча¬
ги пожаров. Вскоре они увидели кругом кладбища море огня.
«Страшно почему-то не было; гораздо страшнее, когда рассказы¬
вают или когда читаешь о таких случаях», — поясняет она. Вско¬
ре весь район, где полыхал громадный пожар, был оцеплен мили¬
цией, и воинские части и пожарные тушили бушевавший огонь.
С. А. Шахматова об этом и сегодня рассказывает спокойно: «О се¬
бе не думала, не думалось совсем, поэтому и страха не было».
Вместо 5-ти часов возвратился домой около 9-ти! Беспре¬
рывные тревоги не дали времени даже добраться до дому. М. Ф.,
идя со мной, задержалась на несколько минут, и я успел доехать
до нашего подъезда, а она попала в новую тревогу. Ожидал ее не
без волнения, под воротами. Вечером, около 11-ти часов, над нами
загрохотали тяжелые зенитки, послышались отдаленные взрывы.
Я оделся и стал продолжать пить чай. М. Ф. во что бы то ни ста¬
ло хотела, чтобы я спустился в нижний этаж, если не в бомбо¬
убежище, взяв дорожный мешок с наиболее нужными вещами и
проч[ее]. Я оставался сидеть. Тогда в ней заговорил не то страх,
не то слишком преувеличенное благоразумие, настроение ее быст¬
ро передалось мне и нарушило мое ровное спокойное выжида¬
ние событий. Она стала упрекать меня в фатализме, я не удержал¬
ся и упрекнул ее в излишней суетливости и страхе за свою драго¬
ценную жизнь... Мне было совершенно непонятно, зачем я должен
был вдруг бежать, пробыв целый день во время тревог в верхнем
этаже в Архиве!..
Тревога кончилась в полночь, но я уже, в нервном напряже¬
нии, не стал ложиться на кровать и продремал всю ночь на стуле.
Странная была, нелепая ночь. Уже под утро я перешел к себе в
комнату и хотел заниматься, но не смог — дремота, какое-то не¬
преодолимое забвение одолевало меня. И лечь не смог — не хва¬
тало сил дойти до кровати. М. Ф. легла; не знаю, спала ли она в на¬
163

чале ночи, но к утру она крепко заснула. Ночью тревог не было,
только бухали отдельные выстрелы дальнобойных орудий.
Когда я возвращался домой, опять был разведен Николаев¬
ский мост и потом Дворцовый — пропускались морские военные
корабли. За их продвижением, по-видимому, следили вражеские
самолеты-разведчики, нагло проносившиеся где-то очень высо¬
ко в районе Невы. Множество военных повозок и автомобилей
тянулось по набережной. Город на фронте или, точнее, фронт в го¬
роде!.. Отсюда все качества.
Вернувшийся с трудовой повинности Модзалевский расхво¬
рался. Дочка академика Алексеева, дважды ездившая на работы,
лежит с тяжелым воспалением легких. Так что вчера во время ве¬
черних тревог, чтобы не оставлять ее одну, вся семья никуда не
ушла из квартиры и осталась с нею. Видел вчера во время опасной
тревоги, когда бросались фугасные бомбы, очень престарелую
вдову академика Успенского (византиноведа)128, шедшую по дво¬
ру в санпост. Как потом рассказывала М. Ф., она принесла туда
шприц, на всякий случай.
Очень опечалился тем, что наши линии поведения, моя и
М. Ф., по отношению к опасности разошлись. Она хочет жить во
чтобы то ни стало, а я спокойно, насколько у меня хватает сил,
взираю на жизнь и смерть. На рожон не лезу, но и никуда не стрем¬
люсь убежать. Вот вчера и сегодня — есть убитые и раненые в Ле¬
нинграде. И завтра будут. Может быть, и мы будем в числе их...
Что ж!.. Это не равнодушие и не фатализм, фаталист тот, кто ве¬
рит в предопределенную судьбу. Чему быть суждено, то и сбудет¬
ся. Я ни в какое предопределение не верю, но знаю, что вчера и се¬
годня были, а завтра и послезавтра и т. д. будут и убитые, и ране¬
ные в нашем городе. О себе ничего не знаю и об этом не думаю...
Восемьдесят первый день войны.
1941. 10 сентября. Среда.
Оказалось, что и вчера в вечернюю тревогу были жерт¬
вы. Стервятники бомбили опять Зоологический сад. Погиб слон.
По одним сведениям, его контузило взрывной волной, по дру¬
128 Успенская (урожд. Ващенко) Надежда Эрастовна, жена Ф. И. Успен¬
ского, историк, в 1930-х гг. работала в Российской академии истории ма¬
териальной культуры. После смерти мужа обрабатывала и изучала его
научное наследие.
164

гим — ранило осколком бомбы, он очень мучился и его при¬
стрелили. Два вечера подряд несчастный Зоологический сад пе¬
реживал все ужасы действительного ада. Почему именно он?
Очень просто: объектом явно была Петропавловская крепость.
В других местах города были взрывы и пожары. Разруше¬
но здание против Никольской церкви, где-то в районе Смольно¬
го, и т. д. Много раненых, есть и убитые. Во время налета третье¬
го дня пострадали два дома на улице Петра Лаврова, бывшей
Фурштадтской, угол Друскеникского переулка. В одном из них
жил заведующий архивом Географического общества т[ов]. Глей-
бер. Его комната, находившаяся во 2-м этаже, уничтожена вмес¬
те с другими обвалившимися этажами дома. Сам он находился
в момент взрыва в бомбоубежище под домом, которое не по¬
страдало. Бомбы были большой мощности. Они явно предназна¬
чались для разрушения «Большого Дома» НКВД, находящегося
неподалеку, через квартал на Литейном. Глейбер остался без
всякого имущества, в чем был в бомбоубежище, и живет теперь
у знакомых.
Сегодня опять налет за налетом. Более 10 раз объявлялась
воздушная тревога. Я с большим трудом успел доехать до службы,
с не меньшим вернуться обратно. Наши дежурные почти все время
сидели на чердаке. Вчера мы весь день не могли получить из сто¬
лярной изготовленные два образцовых ящика для эвакуации. Се¬
годня, потратив много времени, я, наконец, ездил сам в столярную
осмотреть их. Подготовка к эвакуации архивных (рукописных)
ценностей, в сущности, еще не начиналась. Ящиков еще нет; упа¬
ковочных средств также. Звонил сегодня начальнику ЛАХУ
т[ов]. Федосееву, сообщив ему о результатах посещения столяр¬
ной. Придется примириться с ящиками из двойных листов фанеры
по 4 мм с обивкой железом по краям, так как сухих досок нет, а
шпунтовых и тем более. Сделанный на пробу ящик из полусырых
досок имеет щели, которые при высыхании дерева будут увеличи¬
ваться.
Встает мучительный вопрос, кто будет сопровождать ценней¬
шие рукописные материалы. Срок эвакуации до сих пор не опре¬
делен. Никаких письменных распоряжений не давалось. Члены
Президиума этим вопросом вплотную не занимаются. Почти ни¬
кто не верит в осуществимость эвакуации при создавшихся усло¬
виях. Морской музей, та часть его, которая не была эвакуирована в
первый раз, был уже погружен в вагоны, но так в течение несколь¬
ких дней и не мог выехать из Ленинграда. Вчера при налете стер¬
вятников эшелон значительно пострадал, и сидевших в вагоне со¬
165

трудников и членов их семейств пришлось спешно высаживать и
направлять по местожительству.
У меня на службе вчера ночью было трое дежурных — жен¬
щин. Они с честью провели свое дежурство, несмотря на то, что
разрывы бомб, сброшенных на Петроградской стороне в районе
Зоологического сада, были очень явственно слышны. По радиусу
расстояние это не превышает полутора километров! «Бомбы пада¬
ли со свистом», — докладывала мне одна из дежурных, комсо¬
молка Валя Костыгова. Очень бодро держалась А. П. Свикуль.
Дорогой мой дальний друг, тот, который прочтет эти записи
через 50 или 100 лет (если только эти записи сохранятся и не по¬
гибнут), простит меня за излишние и, быть может, скучные по¬
дробности, повторения. Но он найдет в моих записках честное
отображение действительности сквозь призму моего сознания на
моем малом радиусе. Все лишнее он отбросит, а некоторые дета¬
ли, возможно, дадут ему возможность живее, яснее представить,
сопережить наше страшное время.
Что выковывается из той крови, которая льется, из тех страда¬
ний миллионов, которые неописуемы, из тех трупов, которыми
усеяна Европа, Азия, Африка и в особенности западная часть на¬
шей страны, из тех ужасов разорения, где прошел неприятель?..
Выковывается ли окончательная гибель нашей цивилизации или
новый порядок, новое устройство мира? Война приняла плане¬
тарный характер. Конца ей не видно. Впереди неисчислимое мо¬
ре-океан бедствий, лишений. Конечный результат нам, простым
людям, хотя и историкам, не представим. Ясно, мы разорены и
обессилены на много лет. Германия, несмотря на свои победы,
надорвана, утомлена. В мире остаются две [страны], слившиеся
в одну мощную лигу, — США и Англия. Им придется творить
«новый порядок». Но сумеют ли они его создать в обездоленной и
обнищавшей Европе?.. Впереди неизбежны революции, но какие
по результатам?.. Ведь мы-то не в силах их будем поддержать.
И будет ли революция в Германии? Для этого она должна быть
побеждена. [Чтобы] победить Германию, нужны годы и неисчис¬
лимые жертвы. И в результате ни США, ни Англия не допустят
в Германии пролетарской революции, о чем мы всегда мечтали.
Тогда был бы новый фронт против нас и германского пролетариа¬
та... Узел неразрешимых противоречий, в которых мне, негосу¬
дарственному человеку, не разобраться, не понять их. Ты, мой
дальний друг, будешь знать, как разрешились эти противоречия,
и тебе не будет понятно мое, наше состояние беспомощности при
желании осмыслить настоящее и. ближайшее будущее...
166

Что сейчас происходит? Только ли фашистские германские
стервятники или весь германский народ в своем большинстве ви¬
новен в тягчайших преступлениях перед человечеством? Явно
пред нами завоеватели, разоряющие чужие земли, захватывающие
чужое добро. Если бы этого германский народ не хотел, этого не
было бы. Следовательно, если есть какая-нибудь справедливость
в мире, германский народ должен понести возмездие за свои зло¬
деяния. Он должен быть усмирен и обезврежен. А что это значит?
Неизмеримая бездна новых ужасов, истребление человеческих
жизней, величайших достижений техники и ценностей культуры!
Вот сейчас вечер третьего дня бомбежки нашего города. Сно¬
ва предстоит тревожная ночь. Покуда мы целы, и я пишу под зеле¬
ным колпаком зеленой лампы. Пишу вот эти строчки, полные на¬
пряжения мысли и биения сердца. Пусть они дойдут до тебя, мой
дальний друг, живыми...
Опять, кажется, тревога... Опять на город летят оснащенные
последним словом техники разбойники. Да, тревога.
Восемьдесят второй и восемьдесят третий дни войны.
1941. 11 и 12 сентября. [Четверг и] пятница.
Вчера, 11-го, не удалось писать. Только что я разложил лист¬
ки перед собой вечером, как началась тревога. М. Ф. должна была
дежурить в санпосте, и я согласился пойти с нею. Но не успели мы
сойти с лестницы, как началась ожесточенная стрельба. Останови¬
лись внизу под сводчатым потолком и, прислонившись к стене,
прижались друг к другу. Страшный визг и удар, потрясший весь
дом, за ним другой раздались где-то, как показалось, вблизи. По¬
сыпались стекла. Двери, ведущие, на двор, распахнулись. И сра¬
зу — тишина. Потом опять началась стрельба. На лестнице, где мы
стояли, была тьма. Открылись двери из квартиры академика Алек¬
сеева, и оттуда спускался он с женой и старшей дочкой, боль¬
ной воспалением легких. Усадил их рядом с нами. Более полутора
часа длилась тревога. Сидели в темноте, прислушиваясь то к зати¬
хающим, то снова громыхавшим выстрелам. В. М. Алексеев был
спокоен и только иногда говорил жене, заботящейся о своей боль¬
ной дочери: «Угомонись, Наталья Михайловна...» Когда выстре¬
лы немного затихли, Алексеев поднялся наверх к себе в кварти¬
ру и, вернувшись, сообщил, что весь небосклон на юго-западе в за¬
реве. Сидели в темноте и ждали «судьбы». Около часу дали отбой.
Просидел до 4 часов на стуле, потом разделся и лег спать.
167

Как оказалось утром, стекла вылетели из дверей парадной.
И странное дело — не из наружной, а [из] внутренней двери, при
этом зеркальное стекло оказалось выбитым посередине, как будто
кто его ударил булыжником. Когда я поднимался к себе наверх,
на дворе стояла чудная ночь: от луны падали причудливые тени
по освещенной противоположной стене дома и торжественно го¬
рело в небе семизвездие («Большая Медведица»). Как-то не ве¬
рилось, что под этим звездным куполом может твориться такая
мерзость. Тысячелетиями люди мечтали о возможности летать.
И осуществили свою великолепную мечту. Но на что они ее упо¬
требили! Лучше бы никогда не осуществлялась эта мечта.
Подошла ко мне сегодня Тамара129, комсомолка, которая у
меня на работе с семнадцатилетнего возраста, и, глядя на меня
робкими глазами, кротко спросила: «Что же дальше-то будет с
нами? Так все время нас и будут бомбить?» Что я мог ей ответить!
У нескольких наших сотрудников разбиты стекла в окнах, и не¬
которые переселились к знакомым или родным. Распространил¬
ся слух, что пострадала «Мытня» — студенческое общежитие130.
Оказалось, что там выбиты только все стекла. Очень многие сведе¬
ния о разрушениях не точны. Но все же имеются уже достоверные
сведения о многих разрушенных домах в районах Петроградской
стороны, Литейного, Торгового порта, завода Марти131 и др. Се¬
годня я видел на набережной в здании Академии художеств и дру¬
гих домах отдельные разбитые стекла в окнах. Никак не мог по¬
нять причудливого выбора взрывной волны своих слабых против¬
ников — стекол. Интересно, что когда вчера мы находились на
нижней площадке лестницы, вихрь шел с чердака. Это при паде¬
нии бомбы не ближе 2—3 километров! На набережной, когда я
ехал утром, мальчишки подбирали осколки от снарядов зенитных
орудий. Хотелось и мне взять на память о переживаемых днях
и ночах в Ленинграде, но мальчики были быстрее и зорче меня.
Все время, и ночью и днем, ухают дальнобойные орудия.
Я полагаю, что это стреляет наша морская артиллерия; другие
уверяют, что это обстреливают окрестности города осадные ору¬
дия противника. Выстрелы эти глухие, отдаленные, нудные, как
129 Тамара Давыдовна Петрова.
130 Общежитие Ленинградского государственного университета на
Мытнинской наб., 5.
131 Завод Марти — крупнейший судостроительный завод в Ленинграде
(позднее — Адмиралтейский) носил имя французского коммуниста, по про¬
фессии судового механика, Андре Марти.
168

зубная боль... На них мало кто обращает внимания. Их снаряды
еще не рвутся над нашими головами.
Хлеб убавлен до 200 грамм на человека. Объявлен сбор теп¬
лых вещей для армии. Наша эвакуация, точнее подготовка к ней,
еще и не начиналась. Сегодня докладывал об этом члену Президиу¬
ма И. И. Мещанинову. На сегодняшний день ящиков столярная
сделала... две штуки! Упаковочных материалов до сих пор не по¬
лучено. На мой вопрос, не будет ли каких-нибудь указаний, Ме¬
щанинов пожал плечами и ответил, что у него таковых не имеется.
Восемьдесят четвертый день войны.
1941. 13 сентября. Суббота.
Вчера вечером мне так и не удалось сесть за свой письменный
стол. Как только была объявлена тревога, мы пошли вниз. Там уже
были Алексеевы, пришли Карпинские, все с узелками. Одна из
Карпинских (студентка Нехорошева) в двух пальто, одно надето в
рукава, другое внакидку. Днем наш комендант забил досками гро¬
мадное окно на лестнице, благодаря чему можно стало зажигать
электричество. Было светло и «уютно». Для больной Алексеевой
поставили деревянный настил на козлах с изголовьем. Но ей выхо¬
дить не пришлось. Тревога скоро окончилась и не возобновлялась.
На дворе стояла ветреная, пасмурная, нелетная погода. Так как
мне трудно подниматься по лестнице, то я и М. Ф. оставались еще
с час и ушли к себе ровно в 12 часов. Трудно переживает эти ночи
и дни молодежь. Такая тоска глядела из глаз студентки Нехороше-
вой, когда она сидела во время тревоги на лестнице. Жить хочется!
Ночью ухала дальнобойная артиллерия. Муж нашей сотруд¬
ницы Крутиковой позвонил ей, дежурившей ночью на службе,
спрашивал, все ли благополучно в нашем районе. В их квартале
артиллерийский снаряд разрушил дом, где-то у Никольской пло¬
щади. Значит, артиллерийская дуэль очень серьезна.
Восемьдесят пятый день войны.
1941. 14 сентября. Воскресенье.
Когда я вчера проезжал со службы по набережной, артилле¬
рийские снаряды рвались над городом. Один с визгом пролетел
над головами при моем выходе из Архива, другие где-то разры¬
вались с треском во время моего пути. Один из них, как оказа¬
169

лось потом, угодил на площадь Труда, где убил и ранил несколь¬
ко человек на остановке, разбил стекла в трамвае и в соседних
домах. Около пяти часов стрельба приняла ожесточенный ха¬
рактер. Люди, проходя по улице, при разрывах снарядов нервно
вздрагивали, озирались кругом, прибавляли шагу или даже пу¬
скались бежать. В тот самый момент, когда я закрывал парад¬
ную, где-то над Невой раздался сухой треск разоравшегося снаря¬
да. Какой-то гражданин шарахнулся сперва в сторону, а потом
опрометью бросился бежать вдоль тротуара. В доме по двору уже
все спешили в бомбоубежище. И старые, и молодые, и дети та¬
щили узелки, подушки, одеяла. Паники не было, но во всех движе¬
ниях сквозил страх пред новой и неожиданной опасностью —
пред обстрелом вражеской артиллерией Ленинграда. К тревогам
мы привыкли, к бомбежкам по вечерам начали привыкать; но
артиллерийский обстрел центра города был неожидан и страшен...
Вчера на набережной я встретил акад[емика] И. Ю. Крачков-
ского и его жену. Они остановились на углу 6-й линии послушать
какого-то гражданина, о чем-то говорившего среди собравшейся
толпы. Оказалось, что это был очевидец происшедшего на пло¬
щади Труда. Тогда-то мы и узнали о случившемся там.
«Ну как же, Игнатий Юлианович, — спросил я [академика
Крачковского], — будем проводить эту ночь?» Он на это мне отве¬
тил: «Арабы говорят...» И процитировал по-арабски какое-то из¬
речение. Как я уже отмечал, вечером он никуда не вышел и оста¬
вался в своей комнате, выходящей на набережную. И «женотдел»
с ним ничего не мог поделать.
Очень неприятное впечатление производит дрожание (виб¬
рация) дома при пролете на какой-то высоте самолетов. Несколь¬
ко раз пытался сесть за работу в кабинете, но жена боится неза¬
щищенных окон и высоких полок с книгами за моей спиной.
Все-таки уселся на несколько минут. Кто знает, может быть, по¬
следние дни, часы доживаем, остатки мирного уклада... Жизнь на¬
ша, собственно, кончилась 22 июня, а все остальное время лишь
процесс тяжелой и, может быть, смертельной болезни. Как уста¬
ли люди!
Вечер прошел кувырком. Ни о какой работе и думать не при¬
шлось. В 9 часов или около этого времени была объявлена трево¬
га, и мы с вещами вышли на нижнюю площадку нашей лестницы
и на ней ночевали — я на летнем кресле, М. Ф. на поставленных
там нарах. Домой вернулись полчаса восьмого утра. Всю ночь уха¬
ли дальнобойные орудия, но мы так и не могли понять, откуда
нас обстреливают.
170

Сегодня снаряды не рвутся в центре города. Но некоторые
жильцы нашего дома, напуганные вчерашними выстрелами, не
выходили весь день из бомбоубежища. А. Б. Модзалевская всем
и каждому рассказывала, как из окон Дворца труда видела всю ка¬
тастрофу у трамвайной остановки на площади. Не знаю, как она
могла видеть, когда во дворце оказались разбитыми все стекла!
Во всяком случае, «она видела своими глазами», как лежали
убитые целиком и разорванные по частям, корчились тяжело ра¬
неные и т. д. Другие не покидали бомбоубежища из чувства жи¬
вотного страха быть убитыми или ранеными осколками снарядов.
По нашей лестнице на нижнюю площадку вышли только мы и
Карпинские. Все остальные были в бомбоубежище, кроме Крач-
ковских. Они оставались дома и даже не вышли на лестницу.
Алексеевы на этот вечер и ночь, оказалось, перебрались в убе¬
жище со всей семьей, чадами и домочадцами. Утром я видел, как
домработницы несли домой тюфяки, подушки, одеяла, чайники,
кофейники... Акад. В. М. Алексеев, когда мы встретились ночью
(он зачем-то ходил домой и шел обратно в бомбоубежище), как бы
извиняясь, сказал мне на ходу: «Я бы не пошел, да „женотдел”
требует»...
Вечером я вышел на двор. Звездное ясное небо было надо
мною. Потухал прозрачный теплый сентябрьский день. По не¬
освещенному двору с затемненными черными окнами пробира¬
лись в бомбоубежище запоздавшие. Оттуда вышла заведующая
им Чернышева, жена член-корреспондента, указывая ответствен¬
ному дежурному, что там нет больше мест, и выясняла, можно ли
пропустить жену академика с сопровождающим, не живущим в
нашем доме. Я тогда вмешался: о какой жене академика идет
речь? Оказалось, о вдове А. С. Лаппо-Данилевского. Я вступился
за бедную кроткую старуху, и ее оставили.
Около 10-[ти], как всегда, была объявлена тревога, но продол¬
жалась очень недолго, так что я не успел даже сойти вниз. В про¬
должении всей ночи налетов не было, и мы никуда не выходили
из своей квартиры. Только я не решился раздеться и спал (вто¬
рую уже ночь) не раздеваясь. М. Ф. — тоже. Днем собирали теп¬
лые вещи для красноармейцев. Разбирали свою рухлядь. Переме¬
щали книги с полок, чтобы они не повалились на нас во время со¬
трясения дома. Весь день в этом и прошел. Тревоги объявлялись
несколько раз, но мы не обращали на них внимания и работали.
Оказывается, что Карпинские, точнее семья Нехорошевых, с па¬
кетами, пальто и кошкой в корзине каждый раз спускались вниз,
даже днем...
171

Восемьдесят шестой день [войны].
1941. 15 сентября. Понедельник.
Джамбул шлет послание Ленинграду из Алмы-Аты132.
Что же слышит Джамбул теперь?
К вам в стальную ломится дверь,
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав...
Сдохнет он у ваших застав!
Всех к отпору Жданов призвал,
От подъемных кранов призвал,
От огромных станков призвал,
От учетных столов призвал.
В бой полки Ворошилов ведет...
Невских он старожилов ведет.
Беспечален будь, Ленинград,
Скажет Сталин — в путь! В Ленинград!
Все пойдут на выручку к вам...
Спать не в силах сегодня я...
Пусть подмогой будут, друзья,
Песни вам на рассвете мои.
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!
Вся страна, весь мир с затаенным дыханием следят за бие¬
нием пульса Ленинграда. Наш родной [город] в смертельной опас¬
ности. Мы, жители Ленинграда, переживаем это напряженное со¬
стояние города особенно чувствительно. Моряки Краснознамен¬
ной Балтики клянутся: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока
руки держат оружие — не бывать фашистской сволочи в городе
Ленина. Мы удесятерим наши усилия, обрушив на коричневую
гадину всесокрушающий артиллерийский шквал наших кораб¬
лей, всю огневую мощь береговых батарей, всю силу наших сухо¬
путных частей... Не пустим врага в наш родной город. Будем бить-
132 Стихотворение казахского поэта Джамбула «Ленинградцы, дети
мои!» в переводе М. Тарловского (сентябрь, 1941).
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!
<
>
<
>
172

ся за Ленинград! До последней капли крови, до последнего вздо¬
ха! Но Ленинграда на поругание не отдадим. Защитим Ленин¬
град! Истребим врага! Победим!
Восемьдесят седьмой день войны.
1941. 16 сентября. Вторник.
Все по порядку. Утром я увидел на набережной отряды во¬
оруженных матросов. Они входили в подъезды домов. На Неве
разгружался против нашего дома военный транспорт. Оказалось,
что в окнах домов, выходящих на Неву, устанавливаются пулемет¬
ные гнезда. Матросы вошли и в наш дом, чтобы поставить пулеме¬
ты в квартирах Карпинских, Щербатского, Павловой и др. По за¬
темненной лестнице ходили с мешками песка чистенько одетые,
совсем юные моряки, по-видимому, курсанты. У ворот выстроил¬
ся целый караул... Вернулся домой. Что делать? Дом превращает¬
ся в форт или дот. Можно ли оставаться в нем, хотя наши окна вы¬
ходят на двор? Не теперь, конечно, а во время боя. Но где враг,
далеко, близко? Моряки действовали очень быстро, даже с места
на место не переходили, а перебегали. Решили с М. Ф. временно
перебраться на службу. Если нужно будет погибать, то хоть на
посту, а не в какой-то лестничной клетке или в бомбоубежище.
Собрали необходимые вещи, походную кровать, и я отправился
на службу. Около Академии художеств меня поразило то, что мо¬
ряки на небольшом расстоянии друг от друга выкапывали ямки,
что-то укладывали туда, сверху клали кирпичи и засыпали пес¬
ком. Аккурат против сфинксов. Неужели... И сердце дрогнуло.
Целый день хлещет дождь. Задувает сентябрьский ветер.
Где-то вдалеке ухают артиллерийские орудия. Несмотря на нелет¬
ную погоду, часто гудят пропеллеры наших самолетов. Весь город
ощетинился штыками, пулеметами, огневыми точками, загражде¬
ниями. На некоторых улицах, на подступах к городу, возводятся
баррикады. Ленинград готовится к боям на улицах, площадях,
в домах. Чему мы будем свидетелями? Настают самые трудные
дни и часы. Неужели это агония Ленинграда?
Вести с огневых линий нашего фронта самые различные.
Вчера нам сообщил приехавший с фронта на несколько часов
бывший наш кочегар Урманчеев, что немцы и финны на Карель¬
ском перешейке около Тери[й]ок и на Ладожском озере под Шлис¬
сельбургом. Его часть находится на станции Всеволожская. Се¬
годня заходил к нам на службу муж нашей сотрудницы Свикуль и
173

рассказывал, что на линии огня ленинградского фронта очень бод¬
рое и боевое настроение. Кольцо размыкается. Враг в некоторых
местах отогнан на десятки километров. В город прибыли новые
эскадрильи самолетов и новейшего типа истребители. Их боятся
немецкие летчики, и поэтому опасность бомбежки с воздуха на¬
много уменьшилась. Свикуль совершенно спокоен за Ленинград...
Сообщение это весьма окрылило и ободрило нас. Признаюсь,
утром мне стало жутко. Поспешные действия моряков и устройст¬
во ими пулеметных гнезд в окнах квартир смутили меня. Казалось,
что враг ворвался в город и его уже ждут... Особенно меня смути¬
ло закладывание мин. По словам Свикуль, выходит, что Ленин¬
град обороняется не только упорно, но и успешно. Действитель¬
но, стрельба по центру города прекратилась из дальнобойных ору¬
дий. Немцы, значит, принуждены были оставить свои позиции
на высотах в ближайших окрестностях Ленинграда, откуда они
обстреливали наш город в любом направлении.
Ночь. Сижу в Архиве, в своем служебном кабинете. Со мною
М. Ф. Она спит на моей походной кровати. Тишина. Только из¬
редка [слышны] пропеллеры пролетающих наших самолетов или
ухнет где-то далеко и глухо артиллерийский выстрел. Горит за¬
темненная лампа, бросая свет только на этот лист бумаги. В углу,
на белом фоне стены, чернеет профиль бюста Ленина. Думал ли я
когда-нибудь, что мне придется в этом уютном служебном каби¬
нете проводить при таких исключительных обстоятельствах ночь!
Прислушиваюсь к тишине, тревоги не слышно. Мои дежурные —
двое спят в читальном зале, а один бодрствует в той комнате, где
телефон. На дворе черная ночь. Дождь, кажется, перестал хлес¬
тать. Но холодно и тоскливо на душе.
Зашел директор Гл[авной] астрономической обсерватории
в Пулкове Белявский, принес для охранения рукопись, приго¬
товленную к печати для очередного бюллетеня обсерватории.
Из Пулкова всех выселили в самом спешном порядке, дав на сбо¬
ры не более двух часов. Что там делается, он не знает. Во время
эвакуации пропал без вести заведующий хозяйством. Он пошел
под обстрелом за ветеринаром, чтобы помочь раненой лошади, и
не вернулся. В Пулкове все-таки осталось немало научного иму¬
щества обсерватории и между ним запрятанная в подвале очень
ценная библиотека. Архив мы успели вывезти к себе133. Беляв¬
133 Архив Пулковской обсерватории в первые месяцы войны был вы¬
везен по частям сотрудниками Архива АН СССР JI. Б. Модзалевским и
П. М. Стуловым. Заведующая библиотекой Е. И. Винтергальтер вывезла
174

ский показал мне поднятое письмо на Зелениной улице около раз¬
рушенного дома. Взрывная волна вынесла на улицу чью-то пере¬
писку и листки какой-то рукописи... Неужели и с моими листка¬
ми случится то же? «Скажите, — обратился ко мне Белявский, —
неужели никто сейчас не ведет записей того, что делается в горо¬
де, как переживают люди события. Как бы хорошо организовать
такую запись, освободить такого человека от других обязанно¬
стей, поручить ему ходить по улицам, заходить в учреждения, до¬
ма... Не может ли это делать Институт литературы, например?»
«Нет, — ответил я, — это не входит в его функции. В институте —
историки, теоретики литературы, а не писатели или бытописате¬
ли». Я ни словом не обмолвился, что такую запись, насколько
у меня хватает сил и времени, все-таки веду, например, я. Прав¬
да, мои записи ограничиваются очень малым радиусом и малым
числом встреч и событий. Но кто-нибудь, наверное, записывает
события и переживания на значительно большем радиусе.
2 часа 45 минут ночи. В тишине изредка слышны отдаленные
выстрелы и иногда едва заметно дрожит под ногами пол, по-ви¬
димому, от сотрясения воздуха пропеллерами или от проезжаю¬
щих по набережной тяжелых повозок.
Восемьдесят седьмой—девяностый дни.
1941. 16, 17, 18, 19 сентября. Вторник—пятница.
Мне не пришлось, к сожалению, регулярно записывать свои
впечатления в эти трудные для ленинградцев три дня. Сперва
кратко о фактах. В ночь с 15 на 16 ночевал в Архиве. Утром уехал
домой. Но при обратном возвращении в Архив меня на Неве заста¬
ла тревога. По небу ходили облака, и один стервятник вынырнул
из облаков над самыми морскими судами. Началась не только зе¬
нитная, но и настоящая артиллерийская пальба. Тревога про¬
в Ленинград около 6000 книг и алфавитный каталог. Когда Пулково ока¬
залось на переднем крае обороны Ленинграда, под интенсивным артилле¬
рийским обстрелом, для спасения библиотеки и ценных приборов было
сделано три поездки, организованные совместно с воинами, защищавши¬
ми Пулковские высоты: первая — в ночь на 13-е октября, вторая — в ночь
на 16-е октября, когда сотрудникам БАН удалось вывезти многие книги,
третья — в ночь на 17-е. Обобщающие сведения о спасении Пулковской об¬
серватории со ссылками на многочисленную литературу и архивные доку¬
менты см. Кольцов А. В. Ленинградские учреждения Академии наук СССР
в 1934—1945 гг. С. 104—106.
175

должалась около 1 час. 45 мин. В первый раз наблюдал где-то да¬
леко за Невой, в районе Кировского завода, воздушный бой. Ни¬
чего толком не мог разобрать; самолетов 15 и больше крутились
в воздухе под облаками и проваливались в облака.
17. IX. В нашем доме матросы устраивали пулеметные гнез¬
да. Они успокаивали нас, что это только на всякий случай. Про¬
тивник применяет авантюристическую тактику, сбрасывая де¬
санты и создавая панику видимого окружения. Вот на такой слу¬
чай и устраиваются огневые точки. Вероятность этого объяснения
подействовала весьма успокоительно. Ночь проспал спокойно;
даже разделся.
18. IX. Около 12 часов дня началась стрельба из артиллерий¬
ских орудий. Сперва мы были спокойны, так как были уверены,
что это выстрелы с наших морских кораблей. Но выстрелы оказа¬
лись вражеские. В первом часу начался артиллерийский обстрел
района Невы. Кто-то прибежал с улицы и сообщил, что горит
Центрархив в старинном здании Сената134, что снаряды падают в
городе. Мы заняли свои места во 2-м и 1-м этажах. Мне помогал
Лев Борисович Модзалевский. В промежутке между выстрелами
я не утерпел и, передав охрану Архива, вышел на улицу. В это вре¬
мя стрельба возобновилась, но я не обращал на нее внимания.
С угла, около Кунсткамеры, было видно, как в двух местах на кры¬
ше здания Сената выбивались столбы пламени, и в середине, над
Чернышевским залом135, желто-красным пламенем ярко, как буд¬
то там были зажжены тысячи люстр, светилось полукруглое окно.
На крыше уже работали пожарные, направляя мощные струи воды
в те места, где с крыши вздымались к небу огненные факелы.
Вдруг что-то затрещало над Невой. Народ ринулся во все стороны.
Когда я поворачивался, чтобы уйти, мимо меня пронеслось черное
облако дыма. Как оказалось потом, это где-то вблизи над Невой
разорвался снаряд. Все, конечно, скрылись с улицы. В Архиве от
возобновившейся стрельбы тряслись стены. Мы стояли в нижнем
этаже и ожидали, как развернутся события. Утихнет стрельба или
134 Центрахив — Центральный архив РСФСР — образован из Глав¬
архива декретом ВЦИК от 30 января 1922 г. Находился в Москве (см.: Хор-
хордина Т. История Отечества и архивы: 1917—1980 гг. С. 106). В здании
Сената располагалось Ленинградское отделение Центрархива. Был упразд¬
нен 28 января 1929 г. в связи с созданием Центрального архивного управ¬
ления СССР.
135 Зал Чернышевского в здании Сената — зал, в котором в 1864 г.
шел суд над Н. Г. Чернышевским, приговоривший писателя и публициста
к 7 годам каторги.
176

это начало длительного обстрела, точнее, уничтожения какой-то
большей или меньшей части города? Стрельба временно прекра¬
тилась через какой-нибудь час-полтора.
В пять часов было назначено мне время приема у члена Пре¬
зидиума JI. А. Орбели. Когда Президиум уселся в комнате, выхо¬
дящей окнами на улицу, выяснилось, что заседать тут нельзя.
Стекла дребезжали от возобновившейся стрельбы. В главном зда¬
нии было холодно и грязно. Красноармейцы носили песок и гли¬
ну и закладывали окна в западной и восточной частях здания,
оставляя лишь небольшие отверстия для пулеметов. На главном
входе между колонн устраивался целый бастион.
Директор Института истории материальной культуры136 хо¬
дил расстроенный. Его учреждение занято было военной частью.
Итак, кваренговское здание вступило в новую фазу своей исто¬
рии. Во время заседания Президиума входили и выходили. Во¬
шла секретарь ИЯМа Быховская и, подойдя к столу, спросила на¬
чальника штаба ПВО Федосеева, что ей делать как дежурной по
охране порядка — сидеть ли в вестибюле или идти в бомбоубе¬
жище. Сидеть на лестнице она находит излишним, так как здание
охраняется красноармейцами. Ей предложили идти в бомбо¬
убежище.
Заседание происходило под председательством JI. А. Орбе¬
ли, присутствовали члены Президиума П. И. Степанов, академик
С. А. Зернов и академик Павловский. Мещанинова не было. По¬
вторяю, заседание шло без всякого порядка. И я выступил вне оче¬
реди. Иногда кто-нибудь входил, и на время заседание как бы
останавливалось. Иногда справлялись, с какой же стороны стре¬
ляют, и поглядывали в окно, выходящее на двор, на северо-запад.
Выходил через внутренний выход. На лестнице дул сквозной
ветер; на ступеньках лежали грязь и песок; внизу, при выходе, не¬
которые плиты, прежде там плотно лежавшие, колыхались. Их,
по-видимому, зачем-то поднимали со своего места. По обеим сто¬
ронам выхода на двор стояли штабелями ящики с имуществом ка¬
кого-то института. Когда я в 8-ом часу вечера ехал домой, бело¬
ватый дым все еще поднимался над зданием Сената. Все время
попадались военные автомобили и повозки.
Обедали в 9 часов и как радовались, что имели возможность
съесть уху и омлет. Лукуллово пиршество!..
19.	IX. В восемь часов утра была длительная тревога. Дол¬
го грохотали около нас морские зенитки. Не дали мне ни умыться,
136 Речь идет о М. И. Артамонове.
177

ни одеться надлежащим образом. Потом объявлялись тревоги,
но более спокойные. Около 4 часов дня, когда я уже подъезжал
к дому, началась новая тревога. И не успел я закрыть парадную,
как началась пальба; все задрожало, задребезжали стекла. На лест¬
ничной клетке уже были Карпинские (Нехорошевы). Закрыли кру¬
гом двери и некоторое время мирно беседовали. А когда я поднял¬
ся наверх, мне сказали, что комендант с крыши насчитал не то
семь, не то восемь очагов пожаров от сброшенных бомб. Стер¬
вятники, воспользовавшись облачной погодой с просветами на
небе, — среди бела дня! — набросали на город бомб!
Ходил к соседям, когда кончилась тревога, смотреть на види¬
мые из нашего этажа пожары. Валил особенно большой дым в
направлении к Мойке за Зимним дворцом, за Миллионной ули¬
цей. Заходило солнце. Под окнами расстилался гибкой асфальто¬
вой лентой Николаевский мост, высились стройным рядом дома
на набережной, и даже пострадавшее внутри здание Сената внеш¬
не, издали ничем не изобличало вчерашнего несчастья... И па¬
мятник Петру I, основателю замечательного города, к счастью,
цел, и Исаакий тоже, и Адмиралтейская игла!.. И рядом, на этой
стороне, мои друзья сфинксы из древних Фив... Петро-Ленинград
еще цел!.. Весь его родной, знакомый строгий облик покуда в пол¬
ной сохранности.
Вот сижу сейчас и вспоминаю пережитое и виденное за не¬
делю... Словно какой-то долгий, долгий промежуток времени
прожил и в то же время с трудом уточняю, что было сегодня,
вчера, третьего дня. В тревогу 16. IX, когда я остался под порти¬
ком нашего академического дома, то мог из-за колонн наблюдать
за жизнью нашего города в эти грозные часы. Несмотря на трево¬
гу, движение автотранспорта не прекращалось. Мимо меня один
за другим проносились грузовики с выселяемыми из южных райо¬
нов города: от Путиловского завода, [с] Московского шоссе и пр.
Машины были наполнены до отказа пожитками — узлами, мат¬
рацами, кроватями. На всем этом скарбе сидели женщины, дети.
Даже во время сильной стрельбы из зениток автомобили с не¬
большими перерывами один за другим спускались с моста...
И вдруг я увидел среди дороги под грохот зениток подгоняе¬
мое кнутиками со всех сторон стадо поросят голов в 200. Их,
по-видимому, тоже гнали откуда-то из прифронтовой полосы...
Проехала артиллерия... Да какая!.. Шесть лошадей везли на ко¬
лесах, обитых железными шинами, пушку с лафетом времен
русско-японской войны. Красноармейцы в шлемах, болтая нога¬
ми, сидели на самой пушке. За ней шло другое, третье орудие.
178

На конях сидели красноармейцы в шлемах и зеленых накидках.
Этот оригинальный наряд делал их очень живописными. Особен¬
но годился для зарисовки шедший в таком же шлеме и длинной
накидке спешившийся красноармеец, ведший за собой покорную
пару лошадей. Как всегда, на набережной было много моряков и
командного и некомандного состава. Только в самый разгар боя
зениток некоторые их них спрятались от осколков под какие-ни¬
будь прикрытия.
Не понимаю, что происходит. 15-го у меня было впечатление,
что неприятеля ждали на улицах города, и я приготовился к паде¬
нию Ленинграда. Поехал ночевать в Архив, чтобы вместе с ним
разделить его участь. 16-го ободрился. Все говорили, что неприя¬
тель отогнан, наша авиация усилена, кольцо окружения размы¬
кается извне. 18-го этой иллюзии был положен конец часовым
ожесточенным обстрелом города! Директор Пулковской обсер¬
ватории чл.-кор. С. И. Белявский сообщил мне, что стрельбу по
противнику начал из Морского канала «Марат»137. Враг ответил
ожесточенным обстрелом города. По городу было выпущено
около 250 снарядов. Значит, выяснилось, враг занимает прочные
артиллерийские позиции вокруг Ленинграда. Город сразу обстре¬
ливался с двух сторон. Снаряды падали во все части города, и
особенно в центр, ложась вокруг Главного штаба138 чуть ли не по
радиусу: два снаряда на здание Сената, снаряды на дома по ули¬
це Желябова, опять около площади Труда, за Дворцовым мостом,
у набережной Малой Невы, в здание Почвенного музея АН139.
Что было бы, если стрельба продолжалась в течение суток!
Подумать страшно! Мы в осажденном городе и, может быть, до¬
137 Линейный корабль «Петропавловск». Был заложен на стапелях
Балтийского завода 3 июня 1909 г. В 1921 г. название корабля было изме¬
нено, он стал называться «Маратом», в 1943 г. ему вернули имя «Петро¬
павловск». В годы Великой Отечественной войны линкор защищал Ле¬
нинград.
138 Здание Главного штаба (Дворцовая пл. 6-10), высшего органа воен¬
ного управления в России до 1918 г., построено по проекту арх. К. И. Рос¬
си в ходе реконструкции Дворцовой площади в 1823—1829 гг. как памят¬
ник в честь победы России над Наполеоном. Во время артобстрелов Ленин¬
града здание пострадало, было реставрировано в 1948—1950 гг. В 1989 г.
часть помещений передана Государственному Эрмитажу (см. Исачен¬
ко В. Г. Архитектура Санкт-Петербурга: Справочник—путеводитель. СПб.,
2002. С. 25—28).
139 В рукописи Г. А. Князевым сделан схематический план части го¬
рода, куда попадали снаряды. Стрелками указано предполагаемое направ¬
ление обстрела (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 64 об.). См. ил. 22.
179

живаем не только последние дни, но и часы, как свободные граж¬
дане великого Советского Союза.
Утром меня встретил сотрудник Института этнографии Оль-
дерогге и сообщил мне, что академики вчера вечером были вы¬
званы в Смольный и им было предложено вылететь из Ленин¬
града на самолете. Он не знает, воспользовался ли кто-нибудь из
академиков этим предложением. Позже я узнал, что академикам
разрешалось взять с собой только жену и малолетних детей.
Ни детей свыше 16 лет, ни родственников брать не разрешалось.
Это крайне осложнило академикам возможность вылететь из Ле¬
нинграда. Конечно, вокруг этого пошли слухи и фантастические
предположения. В столовой говорили, что имеется список на
500 человек академических служащих, которых будто бы будут
вывозить из осажденного города на самолетах до ближайшей же¬
лезнодорожной станции, находящейся в безопасности — на рас¬
стоянии нескольких сот километров от Ленинграда.
Одного академика видел сегодня здесь в Ленинграде — Же-
белева; и другие, которые живут в нашем доме, тоже здесь еще.
Завтра я назначил в Архиве ученый совет, и видно будет, при¬
дут ли приглашенные академики или действительно кто-либо из
них уже вылетел из Ленинграда.
И. С. Лосева сообщила мне, что настроение ее в эти дни было
очень подавленным под впечатлением тяжелых известий о безна¬
дежном положении Ленинграда. По ее словам, Ворошилов уже
сменен и его заместил Жуков140. Сейчас вся надежда [на то], что
с северо-востока, со стороны Вологды подоспеет на выручку Ле¬
нинграду армия Кулика, состоящая из сибирских и уральских кор¬
пусов, еще не бывших в боях141. Но положение Ленинграда бо¬
лее чем критическое.
Не думаем, что будет завтра. Благодарю судьбу за передыш¬
ку, что за всю неделю в первый раз уселся под зеленым кол¬
паком своей лампы в уютном кабинете. Вот пишу сейчас, а дом
чуть трясется от вибрации воздуха — в небе все время кружат
самолеты — конечно, наши. Но все-таки неприятно это дрожание
140 27 августа 1941 г. Северный фронт был разделен на Карельский
и Ленинградский, который с 5 по 10 сентября возглавлял К. Е. Вороши¬
лов. 10 сентября 1941 г. командующим Ленинградским фронтом был наз¬
начен Г К. Жуков.
141 23 августа 1941 г. 54-я армия под командованием маршала Совет¬
ского Союза Г И. Кулика и 52-я армия под командованием генерал-лей¬
тенанта Н. К. Клыкова были развернуты на восточном берегу Волхова
для прикрытия тихвинского направления.
180

стен и пола. Вот сейчас и зеленый колпак на лампе колышется...
А может быть, опять тревога. Может быть, самолеты и не наши.
Опять зажигательные и фугасные бомбы, разрушения и пожары
в городе? Тревога!..
Час ночи. Только что вернулись домой. В десятом часу вече¬
ра началась очень ожесточенная стрельба зениток. Мы решили
спуститься на лестничную клетку в первый этаж, но на средней
площадке мы ощутили сильный удар, за ним второй. Дом, как на
пружинах, словно опустился и опять поднялся. И так два раза.
Внизу на площадку уже выходили и другие жильцы нашего дома.
Все вышли и из квартиры Крачковских — и он сам, в первый
раз нарушив свое правило никуда не выходить во время трево¬
ги. Вскоре раздался третий удар где-то в стороне. Спустивший¬
ся с крыши дежурный сообщил, что он насчитал четыре бомбы,
упавшие где-то около нас. Одну он видел, как она, падая в Неву,
подняла столб воды, достигший высоты даже крыши. Вернув¬
шись с улицы, он уточнил обстановку. Две бомбы упали около
нашего дома, одна в нескольких метрах от него — [на]против 6-й
и 7-й линий, ближе к набережной — другая несколько ближе к
мосту. Обе, не разорвавшись, зарылись в землю. «Неизвестно точ¬
но — не разорвались они или являются бомбами замедленного
действия, — добавил он, — места их падения оцеплены нарядом
милиции и дежурных».
На нашей нижней площадке находились 10 человек, все
очень престарелые люди, кроме одной студентки (Нехорошевой).
Все внутренне, конечно, были взволнованы, но внешне сохранили
полное спокойствие, даже услышав такую «приятную» новость,
что бомбы могут еще взорваться. Продолжался общий разговор.
Мяукал кот Нехорошевых, которого они выносят на лестничную
площадку каждую тревогу. Изредка доносилась трескотня зени¬
ток. Ждали, куда шлепнется очередная бомба. Справлялись через
проходящих дежурных, что делается на улице. Некоторые выра¬
жали удовлетворение, что наш дом избег такой опасности. Что от
него осталось бы, если бы бомбы разорвались? Другие сосредото¬
ченно молчали. В глазах родственника Крачковского, 73-летнего
инженера Снитко, был страх и обреченность. Сам Крачковский
и его жена были бодры и даже шутили.
За первой тревогой почти немедленно последовала вторая.
Мы не уходили, а те, кто ушли, вернулись. И вот только что воз¬
вратились домой. Так и не узнали, что сделали с неразорвавши-
мися бомбами. Оптимистично решили, что они просто не разо¬
рвались, а не то, что они замедленного действия.
181

Девяносто первый день войны.
1941. 20 сентября. Суббота.
Вот, что я увидел, когда вышел из дома утром142. Если бы эти
две бомбы не ушли глубоко в землю, в плывуны, а разорвались бы,
то от нашего дома вряд ли бы что-нибудь осталось! Поздравил ко¬
менданта дома т[ов]. Савченко с благополучным исходом этой
очередной бомбежки. Что дальше будет — никто не знает. И, не
скрою, болезненно сжимается при этой мысли сердце. Судьба по¬
дарила еще несколько часов или дней...
Бомбы глубоко ушли в землю, разрушив канализацию. Яма,
образовавшаяся при их падении, полностью залита водою, так
что бомб достать не удалось. Места, где упали бомбы, оцеплены.
Проезда по 6-й и 7-й линиям нет. Все жильцы нашего дома смот¬
рят удивленными расширенными глазами на чудо своего спасе¬
ния. Так и осталось неизвестным — достали бомбы или нет. Ни¬
кто из жильцов дома об этом толком не знает, а спрашивать рабо¬
чих неудобно было.
Академикам действительно было предложено вылететь из
Ленинграда на самолете. Академики были вызваны в Смольный
18-го в 11 часов вечера и к восьми часам им было приказано при¬
быть на аэродром. Кто должен был лететь, точно не знаю. Запи¬
сываю то, что слышал от акад. И. Ю. Крачковского; ни он, ни
Алексеев предложения лететь не получали. Но из академиков
по общественным наукам 19-го должны были лететь академики
С. А. Жебелев, Н. С. Державин и Иосиф Орбели. И. Ю. Крачков-
ский знал только, что случилось с двумя первыми. Как и было
предписано, Жебелев и Державин явились в назначенное время
на аэродром. И как раз в это время началась ожесточенная бом¬
бежка Ленинграда, и в особенности аэродрома. Шофер выскочил
из машины и скрылся. Академики остались в автомобиле с закры¬
тыми дверцами под обстрелом вражеских самолетов. Сразу они
не могли открыть дверцы и некоторое время оставались в совер¬
шенно беззащитном состоянии на дороге под бомбами и пулеме¬
тами. Наконец они выбрались из автомобиля, им кричали: «В ка¬
наву, в канаву ложитесь». И Державин, и Жебелев со своими же-
142 Вклеен карандашный схематичный набросок рисунка набережной,
р. Невы и академического дома с обозначением мест падения бомб. Под¬
пись Г А. Князева: Падение бомб между 9 и 10 часами вечера. 19.IX.1941.
Упало четыре бомбы; [место] падения последней осталось невыяснен¬
ным (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 68). См. ил. 23.
182

нами залегли в канаву, где и пролежали до окончания налета.
Состояние духа Жебелева, не хотевшего ехать и подчинившегося
приказу, было очень тяжелое. По словам Крачковского, С. А. Же-
белев, по возвращении домой в чьем-то уже чужом автомобиле,
написал рапорт приблизительно в следующих словах: «Прика¬
зание правительства мною выполнено. Я точно в указанное вре¬
мя прибыл на аэродром, но вылететь не мог по независящим от
меня обстоятельствам»143.
Девяносто второй день войны.
1941. 21 сентября. Воскресенье.
Три месяца войны. Последняя, 13-я неделя, для нас ленин¬
градцев была самая тяжелая. Артиллерийский обстрел города в
субботу 13-го, собственно, можно считать началом агонии Ленин¬
града. Вспоминаю сейчас отдельные эпизоды и, если бы не вел
записей, не мог бы установить по памяти, когда и что было в точ¬
ности. Есть такие моменты, которые врезываются в память, как
тавро каленым железом, но когда это было в ряду других собы¬
тий, установить можно не сразу. Вот эти моменты впечатлений.
Пожар здания Сената, «прыжок» нашего дома вверх и вниз при па¬
дении поблизости двух бомб, свист артиллерийских снарядов над
Архивом. Темный бюст Ленина на фоне чуть освещенной стены в
кабинете на службе во время ночевки там... Сосредоточенно-мол¬
чаливый, но полный внутренней силы взгляд Шахматовой, когда
близко-близко пролетел от нас снаряд; вбегающие в подъезды
моряки, чтобы устраивать огневые точки... И многое другое.
Все это впечатления последней недели. Их много, и потому так
странно располагаются они в мозгу — не в хронологическом, а в
каком-то причудливом порядке.
Что же происходит? Никто ничего толком из нас не знает.
Враг у ворот. Где-то близко. Но где? Люди растерянно глядят друг
на друга, но редко кто-нибудь задает вопрос. В газете аншлаг:
«Укрепить все подходы к Ленинграду. Каждую заставу, площадь,
улицу и переулок превратить в бастионы и крепости, сделать
неприступными для врага»... «Создадим укрепления, неприступ¬
143 О предложениях С. А. Жебелеву эвакуироваться см.: Жебелев С. А.
Моя «эвакуация» // ПФА РАН. Ф. 729. On. 1. Д. 50. Л. 1—7; Кольцов А. В.
Ученые Ленинграда в годы блокады. 1941—1943. М.; Л., 1962. С. 44.
183

ные для врага»... «Ленинградцы решают одну задачу — отстоять
город, разгромить врага»... «Преградить врагу все пути в город...
На каждом шагу врага должна ждать смерть, а его технику —
уничтожение».
Ну а чем же уничтожать технику врага? Газета полна вы¬
держками из сочинений Ленина и др[угих] авторов о том, как
вести гражданскую войну, строить баррикады. «Отряды долж¬
ны вооружиться сами, кто чем может (ружье, револьвер, бомба,
нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога, веревка или
веревочная лестница, лопата для стройки баррикад, пирокси¬
линовая шашка, колючая проволока, гвозди (против кавалерии)
и пр. и т. д.»... Можно ли с этим победить в современной войне?
Ведь после нескольких часов артиллерийского обстрела весь го¬
род будет в развалинах и гореть со всех сторон. Разомкнуть коль¬
цо можно только извне, а если этого не случится, тогда останется
только умереть, защищая родной город, или тем из граждан, кто
будет без оружия, быть засыпанным обломками, сгореть, задох¬
нуться, погибнуть, т. е. многим десяткам, а может быть, и сотням
тысяч мужчин, женщин, детей...
Старые рабочие Обуховского завода заверяют: «Выбор и сей¬
час у нас только один — смерть или победа, свобода или рабст¬
во»... «Ни шагу назад»... «Или победа или смерть!» Проповедует¬
ся бесстрашие перед смертью, беспощадно бичуется трусость,
малодушие: «Смерти этим не избежать. Она все равно придет, но
только смерть позорная, сопровождаемая насмешками и издева¬
тельством конвойных и палачей». Это место цитируют газеты из
советов генерала Коммуны Клюзере и дополняют цитатами из Ле¬
нина о том, как нужно вести революционные бои, гражданскую
войну: «Массы должны знать, что они идут на вооруженную, кро¬
вавую борьбу. Презрение к смерти должно распространиться в
массах и обеспечить победу».
Итак, осталось одно: остановить уличными баррикадными
боями с кастетами, палками, проволокой регулярную моторизо¬
ванную армию противника или умереть — «Враг у ворот. Или он
зальет нашей кровью улицы города, или мы уничтожим врага. Ле¬
нинград — один из красивейших городов мира! Центр культуры,
город революционных традиций, город единственный и неповто¬
римый. Мы ответственны за него перед прошлыми и будущими
поколениями. Наш город носит имя Ленина. Врагу на поругание
его не отдадим!» И опять: «В бою за свободу, за честь Ленингра¬
да не страшна смерть». И еще: «Ни в бою, ни на отдыхе, ни в раз¬
ведке никогда не думай о смерти. Только думающий о жизни
184

и презирающий смерть добивается победы. А если и придется
умереть, то за народ, за его счастье».
Итак, апофеоз героической смерти — вот лозунг этих дней.
Если не победим, то умрем. Ни шагу назад. В последних боях под
Ленинградом моряки-балтийцы, дравшиеся на сухопутном фрон¬
те, говорят, закололи и расстреляли немало своих же красно¬
армейцев, пытавшихся отступать. Отступать больше некуда!
Культ смерти и у врага. Нацисты (фашисты) создали «теорию
презрения к жизни человеческой». Им принадлежат следующие
афоризмы: «Отменить войну — это все равно, как если бы мы по¬
желали запретить матерям рожать детей». «Война для мужчин —
то же самое, что материнство для женщин» (цитаты взяты мною
из «Ленинградской правды», 1941. IX. 19, из статьи Дж. Джерма-
нетто). И в книгах, и на сцене, и на экранах, и по радио воспевают¬
ся война, победы, смерть, романтика и красота смерти. Главное —
сила; сильный всегда прав. Немецкой молодежи повторяли на все
лады историю гибели в октябре 1914 года берлинского студенче¬
ского полка, полностью уничтоженного при Лангемарке144. 19 лет
воспитывалось в таком духе новое поколение в Германии и Ита¬
лии. В школах учили ненависти, насилию, тому, например, что
абиссинец, защищающий свою родину, — дикий варвар, а италья¬
нец, нападающий на абиссинца, — герой. В Германии вдалблива¬
ли в голову каждого юнца мысль о превосходстве и чистоте не¬
мецкой расы, о прирожденных рабах славянах и т. д. В результате
вся Европа, часть Азии и Африки в дыму пожарищ. Немцы лезут
как оголтелые, презирая смерть и признавая только силу, через
свои же трупы, все вперед и вперед, сперва на запад, потом на юг,
теперь на восток. И нет конца их дьявольскому напору.
Вот, покуда я пишу эти страницы, три или четыре раза объ¬
являлась воздушная тревога. Летят стервятники, высматривают,
чтобы ночью бомбить город. Соседи постучали и сообщили, что
к ним пришли знакомые из-за реки с просьбой переночевать, так
как их район немцы хотят обстреливать сегодня ночью. Об этом
они узнали из разбрасываемых листовок. Действительно, слыш¬
144 24 октября 1914 г. в нормандском местечке Лангемарк немецкие
части, состоявшие преимущественно из малообученных студентов и гим¬
назистов, с пением национального гимна «Германия, Германия превы¬
ше всего», в полный рост цепями двинулись на вражеские позиции. По¬
гибли 11 тыс. солдат. Во время Второй мировой войны именем «Ланге¬
марк» была названа одна из штурмовых бригад СС и 27-я добровольческая
гренадерская дивизия СС (фламандская). См.: Патрушев А. И. Германия
в XX веке. М., 2004.
185

ны отдаленные артиллерийские выстрелы. Сейчас опять была
тревога, и где-то сбрасывались бомбы. Сегодня — это шестая
или седьмая.
Интересный передают разговор с профессором математи¬
ки, специалистом по теории вероятностей. У каждого ленинград¬
ца — один трехмиллионный шанс быть убитым или раненым. Со¬
вершенно ничтожная величина, которой можно спокойно пре¬
небречь. Но в то же время в Ленинграде был единственный живой
слон, и именно этот единственный слон убит при бомбежке го¬
рода!.. Вот вам и теория вероятностей с пропорцией 1: 3 ООО ООО
и 1:1...
Из области слухов. Армия Кулика с сибирскими и уральски¬
ми корпусами размыкает кольцо Ленинграда, скованное немца¬
ми и финнами. Ворошилов не хотел обрекать трехмиллионное на¬
селение города всем ужасам уличной бойни и артиллерийского
обстрела; он пытался объявить город открытым. Этому воспроти¬
вилось военное командование. По слухам, какой-то военный даже
ранил Ворошилова в ногу. После чего решено было защищать Ле¬
нинград, не считаясь ни с какими жертвами. Возвращающиеся
с трудовой повинности рассказывают, что немцы бросали им ли¬
стовки: «Дамочки, не ройте ямочки. Пройдут наши танки, за¬
роют ваши ямки».
Газеты полны сообщениями о немецких зверствах. Если бы
собрать их и систематизировать, то страшнее повести не выду¬
маешь. Вот выдержка из «Правды ЦО»: «На улице города Пет-
рикова немцы схватили учительницу тов. Кустанович. Она шла
с ребенком. Затащив их в первый попавшийся дом, немцы нача¬
ли чинить допрос. На все вопросы учительница отвечала кратко:
„Не знаю. Нет” Тогда офицер что-то сказал одному из солдат.
Тот удалился. Вскоре учительница увидела через окно большой
костер, разведенный во дворе. Тов. Кустанович охватила нерв¬
ная дрожь. Заметив это, офицер повторил свой вопрос: „Кто из
коммунистов скрывается в городе?” „Не знаю”, — последовал от¬
вет. „Взять!” — указывая на ребенка, приказал офицер. Со дво¬
ра доносился душераздирающий детский крик. Ребенка бросили
в костер... А в комнате, где только что шел допрос, фашистский
изверг насиловал обезумевшую от горя мать. Потом он ее за¬
стрелил...»
Я что-то подобное уже читал в 1914 или в 1915 году!.. Но это
еще не все. «В деревне Синевка фашисты изнасиловали шесть де¬
вушек, а затем, связав их вместе, раздавили бронемашинами».
19 сентября в Ленинграде наблюдалось северное сияние.
186

Девяносто третий день войны.
1941. 22 сентября. Понедельник.
Короткое и страшно-печальное сообщение: «После много¬
дневных и ожесточенных боев наши войска оставили Киев»145.
В смертельной опасности на юге Одесса, на северо-западе —
Ленинград. Сегодня пасмурный день, но тучи с «окнами», и в
них проваливаются стервятники, чтобы сбрасывать неожиданно
и куда попало бомбы. Тревога следовала за тревогой. Но вечер¬
ней тревоги на этот раз не было.
Старейшие рабочие Кировского завода обратились по радио:
«Дорогие товарищи-воины страны Советов, обороняющие слав¬
ный город Ленина! Помните, что нет в мире такой силы, которая
бы заставила бы нас, путиловцев-кировцев заколебаться. Мы пла¬
вим сталь, и мы тверды, как сталь... Верный своим боевым тради¬
циям, многотысячный коллектив трижды орденоносного Киров¬
ского завода без устали кует оружие для Красной Армии и готов
вместе с вами, нашими сыновьями и братьями, нашими друзья¬
ми и товарищами, защищать свой город, свой завод, своих жен
и детей. Мы, кировцы, смело смотрим в лицо смертельной опас¬
ности, и скорее смерть испугается нас, чем мы ее...» «Победить
или умереть — иного выбора у нас с вами нет».
У убитых и раненых немецких офицеров находят дневники,
отдельные записи. Каков культурный уровень фашистского офи¬
цера? Если судить по этим записям, приводимым в газетах, очень
узкий. Заславский отмечает, что дневники фашистских офице¬
ров — это образец скудоумия: «Никаких общих интересов! — по¬
литических, культурных, литературных... Самое глубокое впечат¬
ление — от скотской похоти, от изнасилованных женщин, от встреч
с проститутками». «Что представляет собой этот представитель
„высшей расы”, носитель высшей культуры? Схваченный на поле
боя, приведенный в лагерь для военнопленных, этот боевой жере¬
бец в офицерском мундире сразу теряет свое высокое дворянское
достоинство и превращается в жалкого сутенера с берлинской ноч¬
ной улицы, в драного мещанина с низкой и дряблой душонкой»...
Я помню немецких, прусских офицеров на улицах Берлина
35 лет тому назад146. Неизгладимо гадкое впечатление оставляли
145 Киев был оставлен войсками Юго-Западного фронта 19 сентября
1941 г.
146 В 1906 г. Г А. Князев выезжал в Берлин «с учебными и лечебными
целями», возвратился в начале 1907 г. (ПФА РАН. Ф. 7. Оп. 3. Д. 208. JI. 10).
187

и тогда вымуштрованные двуногие твари в серых шинелях с моно¬
клем на глазу. И тогда это были узкие люди, казалось, вырождав¬
шиеся дворянчики, дегенераты, вроде барона Г[о]на... Нацистские
стервятники называют нашу армию мужицкой и плетут всякие не¬
былицы о культурной отсталости красноармейцев и командном
составе. На вопрос, предложенный нашему пленному, старшему
лейтенанту, умеет ли он писать или читать, тот якобы ответил, что
писать он не умеет, но читает. Тогда ему предложили прочитать
абзац из русской газеты, что он, конечно, не в состоянии был сде¬
лать. Он будто бы заявил, что если [бы] буквы были покрупнее
и не так близко соприкасались друг с другом, тогда бы он прочел...
Там, где прошла война... У деревни, где происходили бои,
в три ряда тянутся могилы. На березовых крестах укреплены кас¬
ки, пробитые пулями и осколками снарядов. В каждой могиле по
несколько трупов. Это немецкие могилы. По другую сторону —
русские. И так на десятки, сотни верст тянутся эти кладбища сре¬
ди разоренной и выжженной пустыни! Поля, леса, города, селе¬
ния на протяжении сотен тысяч кв. километров разрыты, сожже¬
ны, разрушены, оставлены бежавшими или убитыми людьми...
Это моя родина, это мой Великий Могучий Союз Советских рес¬
публик, самая чудная воплотившаяся мечта человечества! Но как
ни велики страшные испытания, я верю в то, что воля стервятни¬
ков не восторжествует над миром. Не может быть, чтобы я жил
при закате великой гуманистической культуры, при гибели всех
накопленных человечеством ценностей свободы гражданина все¬
ленной. Неужели под ярмо новых господ, нового дворянства, но¬
вой аристократии должны склониться народы Европы и нашего
Союза, и мы, русские, давшие миру Толстого, Достоевского, Ре¬
пина, Чайковского... Никогда этого не будет! Я глубоко верю в
это. Враг надорвется, лопнет. Наши пространства пожрут его тех¬
нику. Может быть, враг займет и еще много наших городов, селе¬
ний, может быть, дойдет до Волги, до Урала... Но он не обратит
в своих рабов тех, кто создавали новый мир свободного бесклас¬
сового общества!..
Девяносто четвертый день войны.
1941. 23 сентября. Вторник.
Замучили беспрерывные тревоги. Их было сегодня до 10.
На службе я все время оставался в своем служебном кабине¬
те, а дежурные следили за чердаком и помещениями. Куда-ни¬
188

будь пройти было трудно, даже в столовую. Сотрудники, ушед¬
шие туда в короткий промежуток между тревогами, там застре¬
вали. В столовой длиннейшие очереди, обиды друг на друга: одни
получили красные, другие желтые билеты. Первые дают право
на вход в особое отделение столовой, где мало народу.
Получено извещение Совнаркома о сокращении штата неко¬
торых учреждений на 25 %, в том числе и нашего Архива. При¬
шлось уволить 6 человек147. Ходил к члену Президиума JI. А. Ор¬
бели и в партком с указанием, что в такой момент проводить со¬
кращение в Ленинграде вряд ли политически правильно. Со мной
согласились. Орбели сказал, что поговорит об этом в Ленсове¬
те, но Федосеев твердо объявил, что раз имеются новые сокра¬
щенные лимиты, то разговаривать поздно, все равно подлежа¬
щим сокращению платить будет не из чего.
Девяносто пятый день войны.
[19]41. 24 сентября. Среда.
Завяли мои цветы на грядке вдоль дороги. И трава блекнет.
Еду утром, тороплюсь, только бы проскочить между тревогами.
Набережная оживлена — у причалов военные транспорты. Око¬
ло нас опять моряки. Вдоль набережной Невы копают траншеи.
147 Во исполнение полученного «извещения» Совнаркома, Г. А. Кня¬
зев распоряжением по Архиву № 102 от 23 сентября 1941 г. уволил по со¬
кращению штата с 25 сентября младшего ученого архивиста Н. А. Рыч¬
кову, архивных работников Н. А. Беляеву, Т. Д. Петрову, А. И. Волкову и
кочегара X. Б. Урманчееву. Распоряжением № 103 от 23 сентября 1941 г.
с 23 сентября была освобождена от работы в Архиве в связи с переводом
на работу в КИАН младший ученый архивист Е. М. Беркович. Следует
добавить, что А. И. Волкова в конце 1940 г. была в приказе на эвакуа¬
цию, Т. Д. Петрова позднее эвакуировалась, Н. А. Беляева была сотрудни¬
ком Московского отделения Архива, X. Б. Урманчеева после увольнения
продолжала работать в Архиве по договорам до окончательного увольне¬
ния с 8 февраля 1942 г. в связи с эвакуацией. Сложнее других пришлось
Н. А. Рычковой, которая тоже работала по договору и в феврале 1942 г.
просила взять ее на место уволившейся Урманчеевой, но принята на рабо¬
ту в Архив не была. Ей пришлось устроиться подсобным рабочим на кир¬
пичный завод в Ижоре. Последний документ о ней в фонде Архива —
письмо от 26 мая 1944 г. председателя КИАН акад. С. И. Вавилова (тог¬
да депутата Верховного Совета СССР) к директору Ленинградского управ¬
ления стройматериалов с просьбой отпустить ее, как специалиста, для
возобновления работы в Архиве.
189

Посередине реки стоит какой-то океанский пароход. На Бал¬
тийском заводе дымят трубы, поднимаются к небу могучие кра¬
ны. Ленинградские рабочие день и ночь у станков готовят сна¬
ряды для защитников нашего города. Иногда проезжают телеги
с красноармейцами, самые обыкновенные, доморощенные, дере¬
венские телеги без рессор. Проходят ополченцы в полувоенной
форме.
Утром сегодня стреляли, но где-то далеко, артиллерийские
орудия. Погода дождливая, пасмурная, нелетная. Сегодня от тре¬
вог немного отдохнули. Сейчас, правда, 6 часов, а что будет вече¬
ром — еще неизвестно. На службе и дома пронизывающе холодно.
Обед сверхскудный. Но благодарим судьбу, что покуда еще целы
и сидим дома. Расставаясь утром с женой, с близкими, с детьми,
ушедшие и остающиеся не знают, встретятся ли они вечером. Ни¬
кто ничего толком не понимает, что творится. Еще 12 сентяб¬
ря, как видно из ответа Лозовского английскому корреспонден¬
ту, немцы вторично оповестили весь мир, что Ленинград ими
окружен и все пути из него и к нему отрезаны. Прошло 10 дней.
Смыкается кольцо? На что можно рассчитывать, надеяться, или
ждать своей участи, своей судьбы?
Девяносто седьмой день войны.
1941. 26 сентября. Пятница.
Жизнь идет кувырком. Сегодня была ночная тревога. Толь¬
ко что разделся (предыдущие ночи спал не раздеваясь), как че¬
рез час позвонили к нам. Пришлось встать... На службе холод¬
но. Сегодня опять потребовали сотрудников на окопные работы.
После сокращения в Архиве мне не было возможности кого-ни¬
будь послать. С большим трудом пришлось доказать, что мои со¬
трудники несут не меньшую повинность, дежуря круглосуточно
в Архиве. Потом была большая неприятность с администрацией
ЗИНа. Оттуда пришел помощник управляющего по хозяйствен¬
ной части У хин и вывернул пробки (даже без моего ведома), оста¬
вив Архив без света на время вечера и ночного дежурства. При¬
шлось идти к членам Президиума. Но их не было, кроме Меща¬
нинова, который очень ко всему равнодушен. Начальника ЛАХУ
Федосеева тоже не было. Директор ЗИНа акад. С. А. Зернов, по¬
высив до предела человеческой возможности свой голос, кри¬
чал на меня: «И чего Вы меня беспокоите? Вы знаете, что уста¬
новлен жесткий лимит. Что, из-за Вас я под суд должен идти?»
190

Дело в том, что при вечных спорах ЗИНа и ЛАХУ целый ряд
учреждений оказался из ЛАХУ переключенным на счетчик ЗИНа.
Я спокойно указывал Зернову, что если ему безразлична судьба
академического Архива, то мне это совершенно непонятно, раз
Зернов — академик, коммунист и член Ленсовета!.. Потом выяс¬
нилось, что Архив берет такую минимальную электроэнергию,
что говорить об этом просто не приходится. Мне отдали ключ
от выключенного рубильника. На сегодняшний вечер и ночь свет
в Архиве будет. Ссоры между партийцами, например между Фе¬
досеевым и Ухиным, очень тяжело отражаются на деле... Это буд¬
ни, задворки войны.
Мой дорогой Петро-Ленинград в смертельной опасности...
Проезжаю по набережной. Сколько стихов, мыслей будит эта див¬
ная панорама. В неизданном стихотворении поэт Семенов, напри¬
мер, писал: «Но ясен небосклон, на стогна тень легла фатою си¬
ней, и вновь гранит исакьевских колонн в каррарский мрамор
обращает иней. И сам гигант на бронзовом коне, Неву десницей
тяжкой укрощая, на снежной глыбе в гордой вышине несется
вскачь в плаще из горностая»148.
Вот уже второй день задрапировывают блестящую золотом
Адмиралтейскую иглу. Какой-то длинный брезент, прикреплен¬
ный к основанию, разворачивают вокруг нее. «Гигант на бронзо¬
вом коне» утопает в песке. На набережной каждое окно заколачи¬
вается или забирается кирпичом и используется для бойниц. Воен¬
ные корабли стоят на Неве. Один между Дворцовым и Троицким
мостом... Крепость тонет в дымке пасмурного дня. С утра сегод¬
ня нет тревог. Это затишье невольно волнует. Перед бурей всегда
тоже бывает тихо.
Дорогой мой дальний друг, нужно ли знать тебе, что я сей¬
час иногда читаю?.. Если я потеряю М. Ф., увижу разрушенным и
разгромленным мой город, уничтоженным вверенный мне Архив,
то зачем мне жить!.. Но как уйти из жизни, если я не буду убит?
Оказывается, что через удавление легче всего, некрасивый конец,
но верный. Вот сейчас я взял энциклопедический словарь и чи¬
таю: «Петля, затягиваемая при повешении тяжестью тела, ложит¬
ся обыкновенно выше щитовидного хряща и, давя спереди назад
и с боков, одновременно с закрытием дыхательной трубки сдав¬
ливает большие шейные сосуды и блуждающий нерв. Благода¬
ря этому мгновенно или через несколько секунд наступает полная
148 Г А. Князев ссылается на стихотворение А. П. Семенова-Тян-
Шанского.
191

потеря сознания от остановки мозгового кровообращения...» Это в
будущем, а покуда я не теряю ни присутствия духа, ни бодрости.
Полностью выполняю свой гражданский долг на своем ответст¬
венном посту.
В эти дни — стихи, посвященные Ленинграду:
Идут красноармейские колонны,
Суров и грозен их походный строй.
За Ленинград — наш город непреклонный,
За Ленинград — любимый город свой!
Идут они. Кругом земля родная.
Сентябрьский отблеск солнца на штыках.
Идут они и, может быть, не знают,
Что каждый шаг останется в веках!
Отчизна вкруг, ее холмы и скаты,
Поля, поля, небес поблекший шелк...
Идут они, и словно бы с плаката
Правофланговый на землю сошел!
Мгновенье, стой!
Он рушит все преграды,
Идет на танк со связкою гранат...
За ним — сады и парки Ленинграда,
За ним149 —...
(Ал. Прокофьев).
Нам не легко. И велика опасность,
Подкравшаяся к нашим берегам:
К заставам счастья в город наш прекрасный
Упорно рвутся полчища врага.
<	>
Нет! Нет! И нет! Нельзя. Мы не позволим,
Чтоб к полю, где могил священных ряд,
Прорвался враг, чтоб посягал на Смольный,
На жизнь страны, на сердце Октября,
Чтоб он жилища наши в пыль развеял,
Жег наши книги, песни умертвил,
Чтоб наши ясли, школы и музеи
Он в смрадные притоны превратил.
<	>
149 Отсутствуют последние слова стихотворения: «За ним — в одном
порыве Ленинград».
192

Всем мужеством, всей волей, всей любовью
Мы наш великий город защитим,
Наш новый мир, что сами созидали.
И, если надо жизнь отдать свою,
Мы отдадим ее, тебе клянемся, Сталин,
В последнем и решительном бою!
(«Ленинградская] правда». 1941. IX. 19.
Людмила Попова).
...Чеканя твердый шаг, проходит ополченье,
С оружием в руках идет на бой страна.
И, мнится, слышен ей далекий гул сраженья —
Немолкнущий в веках раскат Бородина.
{Перец Маркиш, перевел С. Левман)150.
Девяносто восьмой день войны.
1941. 27 сентября. Суббота.
Всю ночь ухали дальнобойные орудия. Утром — одна вслед
за другой — объявлялись воздушные тревоги. И ночи как не бы¬
вало. Люди начинают делиться на две своеобразные категории:
не обращающих больше внимания ни на какие тревоги, бомбежку,
выстрелы и т. п. и волнующихся, нервно-напряженных. И те и дру¬
гие имеют разновидности. В первой группе: а) равнодушно-бес¬
печные люди или слишком, до апатии уставшие, утомившиеся,
которым стало «все равно»; б) верующие: «Господь бог знает, что
делает, и только ему ведомо, кому жить, кому умереть». Эти люди
даже относительно спокойны... Вера спасает их. К числу их, меж¬
ду прочим, относится вдова академика Павлова. От жены нашего
знакомого портного мы слышали то же. Ко второй группе [отно¬
сятся]: а) неспокойные, с диапазоном от «нервности» почти до
психического расстройства (я уже упоминал о нашей соседке, ко¬
торая почти не выходит из бомбоубежища; при мне она забежала
домой, чтобы пообедать, но съела только несколько ложек супу
и второе доедала в бомбоубежище); б) нервно, но в меру напря¬
женные люди, прислушивающиеся к свисту снарядов, далеким
150 Стихотворение П. Маркиша «Ополчение». Опубл.: Маркиш П.
Поступь народа. Стихи. М., 1941. С. 33—36.
7 Князев ГА.	193

или близким разрывам их, болезненно ощущающие дрожание
дома, взвешивающие ежеминутную, ежесекундную опасность,
но внешне остающиеся спокойными. К счастью, большинство
моих сотрудников обладает этим качеством, т. е. относится к дан¬
ной подгруппе.
В городе очень много разрушений. Стервятники делают мерз¬
кое дело — систематически бомбят больницы, клиники!.. Это уже
не «немецкие зверства» в кавычках, а самые мерзкие настоящие,
без кавычек, зверства обезумевших немцев. Как нам, гуманистам,
и больно, и стыдно быть свидетелями таких мерзостей человече¬
ских. Невольно начинаешь вспоминать оброненную старушкой
этнографом Штернберг фразу об отвращении к жизни, порождаю¬
щей такие отвратительные мерзости, как убийство и не только
в бою, но и на больничной койке!
«Если камень катится с горы, то посторонись», — учат араб¬
ские мудрецы. Этот афоризм, сказанный И. Ю. Крачковским в
свое оправдание, когда он нарушил свое сидение дома во время
тревоги и, после падения двух бомб в нескольких метрах от его
окон, стал выходить под защиту сводов лестничной клетки, дейст¬
вительно может сейчас служить руководством к действию.
Отдыхаю после вчерашних волнений по службе. Получил те¬
леграмму от С. И. Вавилова: «Случае выезда Казань телеграфи¬
руйте мне». Коротко ответил: «Ехать не могу. Подробности пись¬
мом. Привет». Написал подробное письмо об отложенной эвакуа¬
ции и работах А[рхива] и КИАН. Имеется какой-то список, по
которому люди вылетают из Ленинграда. Об этом мы узнаем слу¬
чайно и постфактум. Сегодня узнали, что улетел академик Обнор¬
ский, не успев даже распорядиться своими делами, и его неокон¬
ченные научные работы пришел сдавать в Архив его брат. Держа¬
вин, Павловский, как я уже упоминал, уже в Москве. Другие еще
здесь, т. е. те, которых мне приходится видеть. Но улетают не
только академики и виднейшие деятели науки, литературы, искус¬
ства. Модзалевский сообщил, что вылетел литературовед Бер¬
ков, величина отнюдь не первой степени.
Приходил астроном Васильев с женой сдавать на времен¬
ное хранение свои научные материалы. Пулково сожжено151.
151 Пулковская обсерватория в течение 850 дней подвергалась арт¬
обстрелам и бомбежкам. «Вся ее территория была покрыта оборонитель¬
ными сооружениями. В результате военных действий полуразрушены глав¬
ное здание и павильоны, сильно пострадал парк <...> В 1953 году основ¬
ные работы по восстановлению астрономической обсерватории Академии
194

Очень пострадало центральное здание и его крылья. Квартиры
астрономов тоже погорели вместе с их личными библиотеками
и имуществом. «Вот по вечерам вы видите зарево прямо на юге
от Ленинграда — это горят Пулково и окрестности... Мы все поте¬
ряли, мы беженцы», — говорила мне нервно жена Васильева.
Он — старик, глухой на оба уха, просил только сберечь единст¬
венное, что они успели захватить, — рукописи его незаконченных
многолетних трудов.
Как хорош был парк на холмах вокруг обсерватории, особен¬
но в солнечные осенние дни. Что с ним теперь? И культура, и при¬
рода — все разрушается!
Девяносто девятый день войны.
1941. 28 сентября. Воскресенье.
Распространился слух, что из района Луга—Новгород под на¬
тиском наших войск немцы отступили152. У всех засветились ли¬
ца, вспыхнула надежда. Нечего греха таить, за последнюю неде¬
лю даже оптимисты поблекли, посерели. В глаза глядела полная
безнадежность!..
Адмиралтейская игла, задрапированная в брезент, потуск¬
нела. Смелый человечек на небольшом воздушном шаре на при¬
вязи вертелся вчера вокруг шпиля, стараясь, по-видимому, при¬
крыть и самую верхушку — флюгер-корабль, ярко блестящий
золотом при поворотах. Около Николаевского моста, со сторо¬
ны от нас, продолжаются работы по созданию огневых точек.
И сердце замирает от мысли, что тут, около Петра, Исаакия, Ака¬
демии художеств, Академии наук, может разгореться бой. И са¬
мое страшное — уже бесцельный, так как отступать уже будет
совершенно некуда...
Сфинксы покуда стоят, как всегда одинокие, «в стороне от
событий»... Пишу, а дом дрожит. Над крышей кружатся само¬
наук СССР закончили, и в мае 1954 года состоялось ее открытие». (Семе¬
нова Г В., Толбин С. В. Пулковская обсерватория — национальное до¬
стояние России // Памятники истории и культуры Санкт-Петербурга. Иссле¬
дования и материалы. СПб., 1997. Вып. 4. С. 83, 87).
152 Вражеские войска группы армий «Север», прорвавшие оборону
на Нарвском и Псковском направлениях, были остановлены советскими
войсками на рубежах Петергоф, Пушкин, Кириши, Грузино, Новгород.
Войска Ленинградского фронта отразили удары противника, что остано¬
вило попытки врага взять Ленинград штурмом.
195

леты — вероятно, наши. А кто знает? Но тревоги-то не было или,
быть может, мы не слышали ее. Никак не могу привыкнуть к
этому глухому гулу и чуть заметному колебанию пола под
ногами.
Вышел приказ — заколачивать окна. В то же время мы по¬
лучили жесткий лимит на электроэнергию (для нас 8 гектоватт в
сутки). Вот тут и выходи из затруднения. Дни становятся коро¬
че; вероятно, скоро темную часть суток придется проводить в
темноте...
И все испытания, все тяжести — все это ничто перед теми со¬
бытиями, которые переживает родина, погибающая культура, ис¬
тинная человечность. Ради спасения всего этого, действительно,
можно все пережить, всем пожертвовать! Ненависть. К кому?..
К стервятникам.
Коричневый стервятник!
Идет могильщик твой с винтовкой на плечах.
Дороги русские своей зальешь ты кровью
и в смраде собственном издохнешь ты, шакал.
(Я Маркиш)153
Лютая и священная ненависть!
После дивного сентябрьского дня наступил ясный вечер.
Всю предыдущую ночь и часть дня, до 3-[х] часов, не было тревог.
Я уже отметил, что такие затишья страшны. В 9-м часу нам позво¬
нили. Тревога. Стреляли зенитки на Неве, когда мы спускались
по лестнице. А через несколько минут из квартиры Карпинских,
с окнами на улицу, пришли сказать, что два громадных зарева
полыхают за рекой — одно в районе Кировского завода, другое
за Исаакиевским собором. Пошел посмотреть. Действительно,
полнеба на юге и юго-западе Ленинграда опять в пламени... «На¬
род этого не простит!» — таков один из теперешних лозунгов.
Пишет Людмила Попова:
Я вижу день,
Враг не найдет пощады...
За казни мирных граждан, за расстрелы,
за смертный вихрь, сметающий дома,
за все, что в край наш принести посмела
коричневая, злобная чума.
153 Цитата из 6-й и 7-й строф стихотворения П. Маркиша «Опол¬
чение».
196

Он выпьет полную возмездья чашу,
из тьмы пришедший гитлеровский род.
Я вижу день, как над планетой нашей
звезда освобождения встает154.
Чего же добиваются стервятники, сжигая наши города,
бомбя больницы, неся столько страданий? В книге Гитлера
«Моя борьба» эти цели формулируются так (опять повторяю,
что цитирую по нашим газетам, т[ак] к[ак] самой книги никогда
не видел): «Наша миссия заключается в том, чтобы подчинить
другие народы. Германский народ призван дать миру новый класс
господ...»; «В будущем социальном строе общества будут класс
господ и средние классы. Далее, в нем будет огромная масса
вечных слуг. Еще ниже мы будем иметь класс побежденных
чужестранцев, тех, кого мы хладнокровно называем современ¬
ными рабами... Именно на востоке мы найдем великое поле для
наших опытов...»; «Современный мир подходит к концу. На¬
шей же единственной задачей является разрушение этого мира...»;
«Мы должны быть жестоки со спокойной совестью — время
благородных чувств миновало»; «Мы вырастим молодежь, пе¬
ред которой содрогнется мир, молодежь резкую, требователь¬
ную, жестокую. Я так хочу. Я хочу, чтобы она походила на мо¬
лодых диких зверей...» (Эти цитаты приведены в статье Е. Федо¬
рова. «Ленинградская] правда». 1941. IX. 27.) И далее: «Человек
грешен от рождения, управлять им можно только с помощью
силы. В обращении с ним позволительны любые методы. Ког¬
да этого требует политика, надо лгать, предавать и даже уби¬
вать...» И если это не беллетристика, а программа, руководство
к действию двуногого зверя Гитлера и его стервятников, то поче¬
му нам не напоминали ежедневно, ежечасно, а целых два года
молчали об этом, жали руку этого выродка человеческого рода и
его змеенышей — Риббентропа и прочей нечисти?.. Как надо
Молотову было много воли, чтобы пробыть в стане стервятников
в Берлине в те страшные дни и ночи в ноябре прошлого года155.
Молотов выполнил свой тяжелый долг, как некогда русские
князья, ездившие к нечестивым татарам в ханскую ставку...
154 Стихи.
155 12—13 ноября 1940 г. в Берлине состоялись советско-германские
переговоры. С советской стороны делегацию возглавлял председатель Со¬
вета народных комиссаров В. М. Молотов, с германской — рейхсканц¬
лер А. Гитлер.
197

Пожар за рекой еще продолжается. Так кончился сегодняш¬
ний прозрачный, ласковый сентябрьский день.
Вчера бомбили север Ленинграда, аэродром за Новой Дерев¬
ней, сегодня юг — подступы к Ленинграду. Вечер еще не кончил¬
ся, может быть, еще прилетят стервятники...
И всюду призыв: «За попранную нашу землю, за поруганную
нашу честь, за кровь погибших детей, замученных женщин, безжа¬
лостно уничтоженных стариков, за разоренные и сожженные на¬
ши жилища — беспощадная месть!» «Страшная месть ждет всех
этих выродков! Страшная месть за страшные злодеяния. Мы пой¬
дем по кровавому следу, дойдем до самого логова гадины и унич¬
тожим ее без остатка».
В каком аду мы живем!
Сотый день войны.
1941. 29 сентября. Понедельник.
Падают под ударами резкого сентябрьского ветра листья с
деревьев. Всюду ветер намел на асфальте волны песка. Хмурит¬
ся порой небо, но прорывается ярким потоком лучей солнце и оза¬
ряет ярким светом наш замечательный город. В эти дни страшных
для него испытаний он стал дороже, ближе даже тем, кто привык¬
ли к нему и были равнодушны. Каждый дом, памятник, улица,
площадь, переулок, все такое родное, близкое — ив такой непо¬
средственной опасности! Каждый день пожары, разрушение зда¬
ний, гибель людей... А люди ходят по улицам, работают на заво¬
дах, в учреждениях. Приходят на службу и тихо сообщают: «А у
нас все стекла повылетели: соседний дом разрушила фугасная
бомба. Ночевать придется у знакомых». И никто не знает, чем кон¬
чится начавшийся, ну вот хотя бы сегодняшний яркий сентябрь¬
ский день...
Вечер. Вот уже два раза поднимались к нам из квартиры
Карпинских предупредить о тревогах. Во второй раз сообщили,
что где-то было слышно падение сброшенной бомбы. Я так устал
за день, что не стал спускаться вниз. М. Ф. читает Загоскина. Са¬
мое подходящее чтение во время тревог! Я читаю «Всемирную ис¬
торию», пишу вот эти строки. Но не скрою, что когда начинается
чуть заметное дрожание пола под ногами от вибрации воздуха при
пролете поблизости самолетов, невольно настораживаешься, бо¬
лезненно ощущаешь эти чуть заметные толчки. Напрягаешь слух,
не стреляют ли зенитки с морских судов на Неве. Нет, стекла
198

не дребезжат в окнах, значит, покуда вражеские самолеты не ле¬
тают еще в том квадрате, где мы живем. Но все-таки мы наготове:
я сижу в фуражке, в калошах, рядом пальто. На всякий случай!..
И сидим мы не в столовой, а в передней, где нет окон, а только две¬
ри. Над нами чердак, мы живем в верхнем, в третьем, если считать
подвал, то в четвертом этаже. Поэтому невольно иногда посмат¬
риваешь на потолок.
Днем все эти воздушные тревоги, артиллерийские обстрелы
проходят менее заметно. На службе ни я, никто [другой] не уходит
со своих рабочих мест. Я даже не мог прогнать своих сотрудников,
которые не были дежурными в тот злополучный день, когда Ле¬
нинград обстреливался из дальнобойных орудий и горела уже яр¬
ким пламенем часть здания Сената. А вот вечером или ночью и
бомбежку, и обстрел переживать приходится более нервно-напря¬
женно. Вчера, насмотревшись на зарево пожаров, я не решился
раздеться на ночь и спал одетым, просыпаясь мгновенно от како¬
го-нибудь, даже малейшего содрогания дома. Так переживают эти
дни и ночи в Ленинграде, по-видимому, очень многие. Сегодня на
службе И. С. Лосева говорила мне, что после ударов вчерашних
бомб она с трудом взяла себя в руки, чтобы не прислушиваться
к тишине и спать. Множество людей ночует в бомбоубежищах
или бегает туда во время каждой тревоги. Это уже своего рода
психоз. Некоторые держатся стойко и упорно — фаталисты, ве¬
рующие и просто равнодушные ко всему люди, или очень спокой¬
ные по природе своей, или наоборот очень усталые.
Вчера во время тревоги, когда мы на набережной стояли в
подъезде дома против Исаакиевского моста, одна молодая девуш¬
ка не хотела уходить с улицы, несмотря на настойчивые требова¬
ния милиционера. «Мне все равно, что жить, что умирать, — злоб¬
но говорила она. — Надоело все, опротивело». В это время в
транспортном автомобиле провозили гроб, вокруг которого сиде¬
ли провожавшие с венками. «Вот счастливый человек», — сказала
девушка. Я не удержался и задал ей вопрос, почему она в таком
унынии, в таком подавленном настроении? «Двоих уже потеряла,
а вот третьего никак не могу доискаться: раненый привезен в Ле¬
нинград, а куда поместили — не знаю», — скороговоркой отве¬
тила она. Я не стал ее больше расспрашивать, да и тревога уже
кончилась. Все выскакивали из подъездов, из прикрытий и стре¬
мительно направлялись к стоявшим на путях трамваям.
У других больше воли, чем у этой девушки, но чувствуется
страшная усталость, крайняя нервная напряженность... «Сколь¬
ко же это времени продлится?» — спрашивала меня сокращенная
199

у нас Петрова, молодая мать. «И что дальше будет? Зашла в сто¬
ловую, в одну, другую, наконец в одной получила билетик в оче¬
редь, какой-то семисотый номер. К вечеру, говорят, может быть,
удастся пообедать... Хорошо еще ребенок не голодает. Вот от
мужа получила пятьсот рублей, но деньги лежат и купить на них
ничего не могу. Как же далыне-то жить? Говорят, Кронштадт
разбомбили», — добавила она. Все это говорила она спокойно,
не волнуясь... А вот на Алексееву-Орбели взглянуть страшно.
Лицо совершенно без кровинки, истощенное. Сегодня она узнала,
что отложенная эвакуация матерей снова возобновляется, и ужас
перед испытаниями неизвестности опять стал глядеть из ее глаз.
Тяжело тут, в Ленинграде, но есть, по крайней мере, работа и ака¬
демическая столовая, куда она водит обедать своих двух детей.
А там впереди — полная неизвестность. И сжимающий душу
страх за судьбу ребят и самой себя... Успокаивал ту и другую.
Не умалял грозности событий, но указывал, что положение наше
не безнадежно. Нужна только воля не поддаваться унынию, рас¬
терянности. Надо сознаться, они меня плохо слушали, или, точнее,
слушали из вежливости...
Один у всех настойчивый и неотвязный вопрос: долго ли это
положение продолжится? Приближается зима. Ко всем испыта¬
ниям и лишениям прибавляется холод. И невольно у многих, даже
крепких нервами, встает вопрос — выдержим ли? На этот вопрос
отвечают женщины Ленинграда: «Выдержим». Вчера был все-
городской женский митинг. Выступали артисты, писательницы,
работницы. Все в один голос призывали к защите Ленинграда и за¬
веряли в своей стойкости и помощи защищающим. Весь митинг,
стоя, аплодировал одной девушке, юной дружиннице, вынесшей
с передовых позиций во время боя 29 раненых бойцов. При этом
она сама была ранена дважды. Вот это подлинное и святое ге¬
ройство! Мичурина выступала с огневой речью, кующей крепкую
волю сопротивления к врагу и лишениям: «Русская женщина ни¬
когда не падала духом. И сейчас я твердо знаю: она не дрогнет
под этими страшными ударами». Женщины обращают свое слово
к своим мужьям, братьям и сыновьям: «До последней капли крови
боритесь за советскую землю, за наш любимый город. Истребляй¬
те фашистскую нечисть. Мы, женщины, окажем вам в этой свя¬
щенной борьбе боевую помощь и поддержку. Враг будет разбит и
уничтожен! Город Ленина не отдадим!» Таков наш город Петра
и Ленина — его осажденные врагом жители...
Сегодня зашел к нам на службу один научный работник и
не удержался сказать, уходя: «У вас все работают, такой поря¬
200

док, чистота». Действительно, стучала пишущая машинка, Шах¬
матова систематизировала и описывала новопоступившие мате¬
риалы, Крутикова тоже; другие выполняли свои очередные ра¬
боты... Мы маленькое учреждение, но делаем большое дело —
помогаем на своем малом участке культурного фронта бить врага
своей организованностью, спокойствием, порядком.
Мне сегодня пришлось много передумать, осмыслить. Сегод¬
ня я вполне уверен, что ленинградцы отстоят свой город, «не пить
немцам воды из Невы»... Мой родной город не будет осквернен
врагом! Я нарочно записал так подробно свои впечатления на мо¬
ем малом радиусе. Как вся наша жизнь, и жизнь в осажденном го¬
роде полна противоречий. Не правы будут те, кто скажут об одной
усталости, угнетенности; неверно будет и утверждение, что среди
ленинградцев было лишь одно геройство. Была жизнь, полная
противоречий. И вот краешек ее я пытался запечатлеть на этих
страницах.
Каждый день кто-либо улетает из наших ученых. На днях
улетел директор Института востоковедения акад. В. В. Струве,
улетели и другие академики — Байков, Павлов[ский], Обнорский,
Державин. Среди улетевших академиков оказались и другие уче¬
ные — Берков (литературовед, знаток XVIII века), Белявский (ди¬
ректор Пулковской обсерватории) и др. Имеется какой-то список
на 150 человек со строго определенными сроками. Правда, гово¬
рят, Струве два дня дожидался на аэродроме возможности выле¬
теть. Было предложено вылететь и совсем малозаметному челове¬
ку — библиотекарю Географического общества Грум-Гржимайло,
сыну известного путешественника. Он уезжать не хотел и решил
справиться, не ошибка ли это, не приняли ли его за отца? В Смоль¬
ном ему резко ответили, что правительство ошибок не делает.
Он принужден был лететь. Что это за список и по какому принци¬
пу составлен, никто толком не знает. Неудачно пытавшегося вы¬
лететь по приказанию правительства С. А. Жебелева видел сегод¬
ня еще в Ленинграде, около университета. Значит, уперся старик!
Сто первый день войны.
1941. 30 сентября. Вторник.
С утра стоял густой туман над Невой. На набережной все по¬
тонуло в молочной дымке, и только сфинксы ярко вырисовыва¬
лись на белом фоне. В сыром воздухе было слышнее отдаленное
уханье пушек. Потом туман разошелся. Когда ехал обратно, дул
201

холодный резкий ветер и поднимал с земли опавшие листья с де¬
ревьев и гнал тучи песку. Почти вся Университетская набережная,
а также и [набережная] Лейтенанта Шмидта превращена в обо¬
ронительный рубеж. Главное здание Академии наук, кваренгов-
ское, с восемью колоннами, поддерживающими строгий классиче¬
ский портик, готово к обороне Ленинграда на последнем рубеже.
Окна в цоколе и первом этаже заложены кирпичом с оставлен¬
ными отверстиями, «бойницами» для пулеметов. Между третьей
и четвертой колонной слева возведено какое-то оборонительное
сооружение. Колыбель русской науки, старинное здание Кунст¬
камеры, одно из четырех сохранившихся от времени Петра I, так¬
же занимается военными для устройства огневых точек. Музей¬
ные ценности уже перевозятся оттуда в Эрмитаж.
В Румянцевском сквере целый военный лагерь. Посереди¬
не стоит обелиск, но надпись на нем на бронзовой доске — «Ру¬
мянцева победам» — давно отсутствует. (Говорят, что доска
[с]охранена и находится в Музее города.) Часовые по углам и
у входа стоят в зеленых шлемах и с ружьями... Листья падают с
деревьев. В зданиях Академии художеств и бывшем Кадетском
корпусе заколачиваются окна в первом этаже, а из остальных окон
выглядывают раненые красноармейцы и матросы. В вестибюле
Академии художеств работают моряки, возводя какие-то оборон¬
ные сооружения. Все дома против самого Николаевского моста, и
наш академический в том числе, превращены в «доты». Использо¬
ваны главным образом подвалы. Жильцы в других этажах оставле¬
ны, но многие окна заколачиваются досками или забиваются фа¬
нерой. Подвальные окна заложены кирпичом или песком в дере¬
вянных щитах с узкими щелями-«бойницами». Посмотреть, что
делается на набережной по направлению к Горному институту,
не смог еще. Вижу только корабли у причалов и какие-то повоз¬
ки, ящики, выгруженные на набережной. Вырисовывается вдали
силуэт бронзового памятника И. Ф. Крузенштерну перед Мор¬
ским училищем156. Он словно на страже там стоит. Далее за Гор¬
ным [институтом], на судостроительном заводе лес кранов, мачт,
клубы дыма из труб. Вспыхивают голубым пламенем вольтовой
дуги яркие огни на строящихся и ремонтирующихся кораблях.
Вот она моя родная невская набережная сегодня...
156 Памятник адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну, «первому
плавателю вокруг света», воздвигнут в 1873 г. скульптором И. Н. Шре¬
дером и архитектором И. А. Монигетти, по проекту которого сооружен
пьедестал.
202

А что делается на реке за пределами города, за заставами?
Это уже вне моего малого радиуса. Расширим его. В «Правде»
напечатана корреспонденция из Ленинграда:
«Мы ехали вдоль берегов широкой реки, не потерявшей
своих очаровательных красок даже в хмурый осенний день.
Эта река (не сказано, какая — Нева или Волхов) — один из естест¬
венных рубежей обороны на подступах к городу Ленина... Слы¬
шится гул артиллерии. К полночи обычно разгорается артилле¬
рийская дуэль. Со свистом проносятся снаряды, трассирующие
пули проносятся над водой. „Немец нервничает, — говорят мо¬
ряки. — По ночам он стреляет, как одержимый, к рассвету
стихает”».
«Утро. Пулеметная очередь в воздухе. Ага! Ястребки при¬
жали „Мессершмидтов”. Один „Мессершмидт” горит и падает не¬
подалеку в лес. Туда бегут моряки, находят почерневшие метал¬
лические обломки, сумку и труп убитого летчика... Что тебе надо
было, мальчик, в России?..»
«В последние дни появился здесь и так называемый „корпус
Рихтгофена”157. Бомбардировщики делали по 22 налета в день,
ходили штук по 80 сразу. Моряки аккуратно сбивают рихтгофен-
цев, ведут счет, ходят в атаки, в налеты, поспевают в нужные мес¬
та, одолевают водные преграды, бродят не без интереса по немец¬
ким тылам. Поля, огороды, багряные леса, тучи низкие и в просве¬
ты — голубое небо. Оно напоминает о солнце, о прелести жизни.
Скользнул корабль по реке беззвучно. — Будет дело!»
«К вечеру вышли разведчики... Вот их начальник — лейте¬
нант Владимир Чудов. Крепкий, голубоглазый, нетерпеливый.
Это „морской охотник”, участник боев на Ладоге... Поручение —
уничтожить пулеметное гнездо противника на берегу реки. Вла¬
димир Чудов и еще несколько моряков-пластунов пробирались
болотами, густым лесом, полями. Гнездо было классически зама¬
скировано... И тем не менее его нашли. Подползли, прислушались
к разговору. Немцы принесли вино в 22 часа, потом оживленно
беседовали... Был смысл стукнуть их в 23 часа. Огневую точку
уничтожили тремя гранатами...»
«Немецкие войска, не раз пытавшиеся распространиться
по реке, многократно рассеивались метким огнем корабельной
157 Рихтгофен (Richthofen) Вольфрам фон (1895—1945), барон, лет¬
чик, с 1943 г. генерал-фельдмаршал, командир авиационного корпуса. См.:
Кто был кто в Третьем рейхе. Биографический энциклопедический сло¬
варь. М., 2003.
203

артиллерии и спешно лезли в землю, в щели, где сидят уже вто¬
рой месяц».
«В одну из темных ночей немцы решили форсировать реку.
Они подтянули войска и приступили к наводке переправ. Наши
разведчики были тут как тут. Донесли командованию. Последовал
приказ: „Кораблю N уничтожить переправу и живую силу врага”
По боевой тревоге — все на местах. Вспыхивают сигналы. Приво¬
дятся в действие артиллерийские механизмы... Удар потрясает
корпус корабля. Из дул вырывается пламя. „За Ленинград!” Залп!
Снова артиллерийский рев. Понтонные переправы подняты на
воздух. На берегу — трупы, перевернутые вверх колесами артил¬
лерийские орудия. На реке темнеет... Скользят темные силуэты
катеров: разведчики опять пошли в тыл немцам...
— Засечь точки! Гранаты приготовить!.. Не давать врагу пе¬
редышки! Остановили фашистов, теперь — обескровливать, мо¬
тать нещадно, а затем гнать и гнать...»
Вот что происходит за пределами моего малого радиуса на
подступах к Ленинграду в невской долине. А вот один из эпизодов
борьбы в воздухе: «Звено наших самолетов возвращалось на свою
базу. Неожиданно в облаках мелькнул бомбардировщик с черной
свастикой. Он подкрадывался к важному военному объекту. Звено
устремилось наперерез врагу. Первым приблизился к врагу «яст¬
ребок» политрука Виноградова и выпустил длинную пулеметную
очередь по хвосту стервятника. Это была последняя очередь, ибо
все патроны вышли. Вражеская пуля прострелила бензиновый бак
на самолете политрука. Начался пожар. Фашистский бомбарди¬
ровщик уже приближался к объекту и в любую секунду мог сбро¬
сить груз бомб. Тогда тов. Виноградов бросил свою пылающую
машину на врага. Сбитый огненным тараном бомбардировщик по¬
летел вниз... Сам тов. Виноградов погиб в бою смертью героя...»
Вот, что происходит за пределами моего малого радиуса и вот
кому мы обязаны тем, что осажденный наш город оказывает та¬
кое стойкое сопротивление врагу!
Сто второй день войны.
1941. 1 октября. Среда.
Вечером на Ленинград был ожесточенный налет стервятни¬
ков. Тревога продолжалась долго. Сидели на нижней площадке ле¬
стницы, прислушивались к трескотне зениток над Невой. Раза два
ощущали толчки. Это, значит, где-то падали бомбы. Из квартиры
204

Карпинских передали, что за Исаакием большое зарево. На этот
раз к нашему обществу присоединился переселенный в наш дом
рабочий из Пулковской обсерватории. Он был крайне словоохот¬
лив. Рассказывал, как погорело Пулково, как от дивного парка
остались одни пни, как разрушались от фугасных бомб даже осо¬
бой толщины своды пулковских подвалов... Он ругмя ругал дирек¬
тора обсерватории, называл его извергом; сообщал о нем факты
скупки продовольствия для себя, крайне заносчивого отношения
к подчиненным, в особенности к низшим служащим, и недоступ¬
ности. Он не знал обстоятельств отъезда Белявского (приказа¬
ние правительства) и ставил ему в особую вину это бегство. «Под¬
лец, а не человек Белявский...», — возмущенно говорил этот пул¬
ковский водопроводчик. Он, видевший своими глазами смерть и
разрушение, причиненное немцами, недоумевал, неужели немцев
и впредь будут «принимать в общество», признавать за людей:
«Это разбойники. Они должны ответить за свои разбои, убийства,
поджоги, разрушения. Их нужно после войны наказать презрени¬
ем, не принимать в общество, отвергнуть... И как только могли
с ними якшаться полтора года наши власти, торговать с ними,
снабжать всем необходимым... Это была ошибка. Немец обманул
нас». Во время нашей беседы или, точнее, речи словоохотливого
рабочего вошел комендант нашего дома Савченко. В руках у него
было два конверта.
— Не видели академика Алексеева?
— Нет, не проходил, а что?
— Да вот ему и академику Крачковскому пакеты из Смоль¬
ного.
Итак, значит, и им лететь. Сжалось сердце. Неужели и мне
когда-нибудь принесут такой пакет? Первый список на 150 чело¬
век, вероятно, подходит к концу. Говорят о каком-то другом спис¬
ке на 500 человек. Опять слухи об эвакуации матерей и детей...
Опять разговоры об упаковке архивных материалов для эвакуа¬
ции! И снова беспокойство, неуверенность, неясность. Так устал
за день, что спал не раздеваясь, даже в пальто.
Газеты полны статьями о борьбе с врагом на подступах к Ле¬
нинграду. Они будут в руках читателей, сохраненные в библиоте¬
ках. Но газеты не передают и не передадут оттенков, «нюансов»
переживаний отдельных людей. Они сообщают или о геройстве,
или о преступлениях, о чем-то из ряда вон выходящем. А вот здесь,
на этих страницах я стараюсь передать бесхитростно то, что пере¬
живается самыми обыкновенными людьми, к которым принадле¬
жу и я. Правда, «самые обыкновенные люди» вряд ли записывают
205

свои впечатления. Вот только этим, пожалуй, я и отличаюсь от
них... Только сохранятся ли мои записи? Газеты печатаются в мил¬
лионах экземпляров, а мои записи ведутся в одном. Не развеет ли
их в какой-нибудь страшный момент вихрь взрывной волны?
Сто третий день войны.
1941. 2 октября. Четверг.
Вчерашний налет стервятников нанес тяжелые раны городу.
На углу улицы Гоголя и Кирпичного переулка фугасной бомбой
разрушен громадный дом. В Новом переулке, около Исаакиевской
площади, были пожары от зажигательных бомб. Много их упало и
на самую площадь, где их тушили песком. Что натворили стервят¬
ники в других районах — не знаю. Весь город вчера несколько ми¬
нут был освещен вражескими ракетами, спущенными на парашю¬
те. Немцы, значит, видели город как на ладони. Дом на углу Кир¬
пичного стал жертвой, конечно, только потому, что неподалеку
телефонная станция, в которую метили, очевидно, стервятники,
но не попали.
Узнал сегодня, что несколько дней тому назад погиб раздав¬
ленный на смерть Младенцев, биограф Менделеева и страстный
его почитатель. Он вышел на лестничную клетку и при разруше¬
нии дома был раздавлен насмерть. Характерно, что комната его
уцелела. Но до прихода милиции все имущество в ней оказалось
разграбленным. Были ли у Младенцева рукописи Менделеева,
осталось невыясненным. Все это узнал от профессора Фрицмана.
В приказе по 489-[му] пехотному немецкому полку от
25. IX. 1941 г[ода], найденном у убитого фашистского унтер-офи¬
цера и опубликованном в «Ленинградской] правде», между про¬
чим, говорится: «Мы не должны сейчас, находясь почти у цели —
ворот Ленинграда, — чувствовать себя усталыми... Я жду от все¬
го личного состава полка, и прежде всего от нового пополнения,
чтобы поставленная перед нами задача по усилению охвата Ле¬
нинграда вовремя была выполнена... Русский должен знать, что
он имеет против себя решительного врага, от которого он не мо¬
жет ждать никакого снисхождения... Наш лозунг — «Уничтоже¬
ние врага всеми средствами...»
Чем же можем ответить мы? И отвечаем самой лютой нена¬
вистью, но ненавистью справедливой, как к разбойникам, забрав¬
шимся в наш дом. «Мы защищаем священную советскую зем¬
лю, — говорится в передовой „Ленинградской] правды”, —
206

защищаем великий город Ленина — колыбель революции, защи¬
щаем советскую власть, кровью и потом завоеванную свободу
нашего народа. Смерть всякому, кто попытается ослабить волю
народа к борьбе и победе над злейшим врагом нашей родины, все¬
го человечества. Будем же бдительны и беспощадны! Кровь за
кровь! Смерть за смерть! Сентиментальность в наше время — пре¬
ступление...» И как далек в эти страшные дни тот мечтатель из
Галилеи, поразивший умы и сердца людей своим учением о еди¬
ном Боге, отце всех живых существ, о равенстве всех людей и
братстве их... Какой анахронизм!..
Ненависть! Ненависть! Ненависть!..
В своей книге Эрика Манн («Десять миллионов детей»158)
описывает жизнь многих немецких детей. Мозг их с первых созна¬
тельных лет попадает в безжалостную и неумолимую мясорубку
фашизма. Даже буквари, по которым дети учатся читать, насквозь
военизированы. В них пестрят такие слова, как: бомба, истре¬
битель, танк, пулемет, противогаз, солдат, окоп. Кроме того, там
то и дело мелькают слова «еврей», «дьявол», «урод», «обезьяна»...
В союзах гитлеровской молодежи детей воспитывают в ненавис¬
ти, в сознании своего национального превосходства и расовой
избранности и вместе с тем в слепом, бездумном повиновении
«фюреру» и фашистским властям. Не родители, не товарищи,
не учителя — авторитет для ребенка, а начальник по союзу гит¬
леровской молодежи. Такой начальник может безнаказанно по¬
велевать и привлекать к ответственности не только мальчика, но
и всю его семью. И в результате — фаланги жестоких стервят¬
ников, лишенных всякой человечности, готовых на любое пре¬
ступление. Вот они стоят теперь под Ленинградом, летают над
нашими домами...
Сто четвертый и сто пятый дни войны.
1941. 3 и 4 октября. Пятница и суббота.
Стервятники всю ночь бомбили Ленинград. Тревоги следо¬
вали одна за другой. Один за другим в разных частях города воз¬
никали пожары. Вечерняя тревога продолжалась около трех ча¬
сов. Мы высидели ее внизу, на лестничной площадке. Потом не
выходили, хотя и не ложились спать. Я так и просидел всю ночь
на стуле в передней, в пальто и фуражке, около выходной двери в
158 МаппЕ. Zehn Millionen Kinder. Amsterdam, 1938.
207

передней. На дворе стояла дивная лунная ночь, светлая, с теня¬
ми — как в театре. Немцы и воспользовались такими благоприят¬
ными условиями. По-видимому, они пытались надорвать мораль¬
ные силы ленинградцев и уничтожить в то же время какие-то на¬
меченные ими объекты.
Сегодня, поутру, я едва нашел время доехать до службы.
Только что выехал, как пришлось вернуться. С морских судов за¬
громыхал артиллерийский огонь. В голубом ясном небе, за Не¬
вой, где-то над портом, невысоко летели вражеские самолеты;
около них образовывались одно за другим черные облачка от раз¬
рывов пущенных снарядов. Совсем обнаглели стервятники, не
стесняются даже среди бела дня налетать на Ленинград...
Всю ночь, с началом каждой новой тревоги к нам звонили Не-
хорошевы-Карпинские. Они не оставались дома, как мы, а сидели
на лестничной площадке. Жаль было утром смотреть на измучен¬
ное лицо с черными кругами под глазами студентки Нехороше-
вой. Ей 20 лет. И она тяжело переживает войну. Молодость не ми¬
рится с тем, что жизнь несет столько испытаний. Жить хочется!
Четвертую девушку вижу с такими страдальческими глазами.
Еще бы! Не только смерть угрожает, но и ужас насилия, бес¬
честия. Газеты полны сообщениями о тех бесчинствах над де¬
вушками и женщинами, которые чинятся изголодавшимися без
нормального полового удовлетворения солдатами миллионных
армий. На днях проскользнуло известие, что где-то в оккупиро¬
ванной немцами местности Ленинградской области стервятники
устроили своеобразный «дом отдыха» и потребовали от колхозни¬
ков доставить туда девушек в возрасте не старше 25 лет. Все де¬
вушки и молодые женщины скрылись тогда в лесах. За невыпол¬
нение приказа на колхозников наложено было какое-то тяжкое
взыскание. Часты сообщения о насилиях, сопровождаемых вслед
за этим убийством своей жертвы. Не мудрено поэтому, что с такой
тревогой в сердце и испугом в глазах переживают 17—20-летние
девушки происходящие события и то, что они узнают из газет и
рассказов.
Немцы рвутся к Ленинграду. Сегодня вечером опять была
длинная трехчасовая тревога, с 8 до 11 часов. Опять громадное
зарево полыхает в юго-западной части города и в районе Смоль¬
ного. Вчера, говорят, была жестокая бомбежка центрального во¬
допровода, но безрезультатная. Вот не прошло и четверти часа —
новая тревога! Чего-то не добомбили. Из показаний пленных лет¬
чиков известно, что им дается задание уничтожить какой-либо
объект, и они отвечают за точное выполнение приказа. Провер¬
208

ка производится последующей фотосъемкой при дневных на¬
летах разведчиков. Опять прибежала к нам и соседям студент¬
ка Нехорошева сообщить о новой начавшейся тревоге и заревах
в городе.
Сидим в передней. Я пишу. М. Ф. зашивает мне перчатки.
Прислушиваемся... И ждем судьбы. Надо бы раздеться, отле¬
жаться. Но, кажется, и сегодня этого не удастся сделать. Ночь вы¬
далась опять светлая, лунная. Весь город как на ладони со всеми
его «объектами».
В Москве кончилась конференция трех держав159. США и
Англия опять обещали нам помогать взамен нашего сырья. Но по¬
лучили ли мы что-нибудь до сих пор, нам неизвестно. И это мно¬
гих сердит. Лозовскому был задан вопрос, насколько соответст¬
вуют действительности известия некоторых заграничных газет
о склонности советского правительства в настоящих условиях ве¬
сти мирные переговоры с Германией. Он ответил, что известия
эти совершенно не соответствуют действительности.
Вчера я вел двухчасовую беседу с новым секретарем объеди¬
ненного парткома академических учреждений тов. Синельнико¬
вой по всем вопросам, касающимся архивов. Дело в том, что не все
в Академии благополучно с хранением архивных материалов. На¬
пример, Библиотека АН упразднила (расформировала) свой Отдел
рукописной книги, сотрудники сокращены, а заведующий переве¬
ден в другой отдел. Хранение ценнейших материалов мировой
значимости осталось без специалистов. Всеми делами в БАН сей¬
час распоряжается ни у кого не пользующаяся доверием Юнов-
ская; директор Яковкин, хитрый и скользкий, считается больным.
В Институте литературы архивы писателей остались без охраны.
Сотрудники месяца два назад собирались куда-то ехать и набрали
по признаку личных интересов 111 ящиков, выхваченных из раз¬
ных фондов и коллекций. Все это стоит теперь штабелем в рабо¬
чей комнате, куда поставили и музейную мебель. Все сотрудни¬
ки архива, кроме заведующего Городецкого, сокращены. Но Го¬
родецкого нет вторую неделю, у него бюллетень; и архив без
призора. В институте Истории материальной культуры директор
Артамонов играет ящиками с материалами как пегасами, на кото¬
рых можно было бы вылететь из Ленинграда. Архивный фонд
Марра и другие материалы находятся в разных ящиках и в раз¬
159 29 сентября 1941 г. в Москве открылась конференция представите¬
лей СССР, Англии, США о взаимных военных поставках. 1 октября 1941 г.
в Москве было подписано соглашение — протокол о поставках.
209

ных местах. Институт уже три месяца не ведет никакой науч¬
ной работы.
Ящики, в которых мы должны упаковывать материалы для
эвакуации, из тонкой ординарной фанеры! Других нет. Я требовал
делать их хоть из двойной фанеры, но по распоряжению Федосее¬
ва их делают из ординарной. Тара совершенно ненадежная для та¬
ких ценнейших материалов, как летописи, древние русские акты,
восточные рукописные книги, коллекции западных документов,
собранные Лихачевым, и т. п. Срок эвакуации до сих пор не опре¬
делен. Лица, которые поедут сопровождать материал, также еще
не намечены. И будет ли осуществлена эта намеченная эвакуация?
Говорят, что получена какая-то бумага из Москвы, от Президиума,
подтверждающая эвакуацию, но там не учитывали нашей обста¬
новки, реальности в настоящих условиях предполагаемой эвакуа¬
ции. Управление Академии наук, по-видимому, в Казани. Но в
Москве секретарь Президиума Светлов и тоже какое-то управле¬
ние. Во всяком случае, мы получили сегодня целую «простыню»
для заполнения никчемных анкетных сведений по личному соста¬
ву из Москвы за подписью Светлова. Ни о каком другом начальст¬
ве — секретаре Отделения истории Деборине, вице-президентах
и президенте мы ничего не знаем.
Сто шестой день войны.
1941. 5 октября. Воскресенье.
Зашла девочка Валя, которую мы собирались воспитывать.
Дом их полуразрушен от взрывной волны. Соседний дом разру¬
шен до основания от фугасной бомбы очень большой силы. Жи¬
вет она на Дегтярной. Вся их мебелишка исковеркана, двери со¬
рваны, окон нет, не только стекол. Разрушение произошло в то
время, когда она с матерью была на окопных работах (мать взя¬
ла ее с собой, так как ее не с кем было оставить). Поэтому они
остались целы. Теперь большею частью живут в бомбоубежище.
Есть нечего, мать без работы, карточка иждивенческая, т. е. голод¬
ная. Смотрит испуганными глазами Валя и прислушивается: «Ка¬
жется, тревога. Пойду. У вас посижу на дворе в бомбоубежище».
Выяснили: оказалось, никакой тревоги нет. Все-таки она сидела
как на иголках. Дали ей денег, продуктов, что могли... Бедный не¬
счастный ребенок!.. За что она так страдает?
Сегодня воскресенье. Ночью стервятники жестоко бомбили
город. Набросали утром и у нас на Васильевском острове зажи¬
210

гательных бомб. Выяснилось, что наш дом остался почти совсем
без пожарной охраны. Летом на каждом чердаке, на каждой лест¬
ничной клетке кто-нибудь дежурил; теперь — никого! Изматыва¬
ются люди. Днем между тревогами удалось вымыться. Правда,
когда мылась М. Ф., началась тревога и к нам уж звонили. Но мы
стойко довели начатое дело до конца. Встает вопрос, оставаться
ли нам во время ночных тревог дома или уходить. Мы живем на
третьем, верхнем этаже. Над нами чердак и крыша. Некоторые из
жильцов нашего дома из верхних этажей переселились в нижние.
Мы решили оставаться дома и лишь в крайних случаях выходить
на нижнюю лестничную площадку. Только из комнат пересели¬
лись в переднюю, где нет окон. Сегодня ночью тут и спали, конеч¬
но, не раздеваясь. В 4 часа утра к нам пришли из квартиры Кар¬
пинских сказать, что через разводную часть Николаевского моста
проходят суда и самолеты кружатся в небе, неизвестно чьи — на¬
ши или вражеские. Вышли на лестницу. Через несколько минут
был дан отбой. Пришли домой и легли, а оказывается, тотчас же
была объявлена новая тревога, и стервятники высыпали над ли¬
ниями Васильевского острова целый ворох зажигательных бомб.
А мы и не знали!
Так мы живем. Записываю все это с одной целью — запечат¬
леть не только великое, героическое, но и повседневное, «буднич¬
ное» нашей жизни в осажденном городе. Более трех миллионов
мужчин, женщин и детей так живут сейчас. И все по-своему пере¬
живают выпавшие на их долю испытания. Самое страшное — кон¬
ца [и] края не видно этим испытаниям!
Вечер. 10 часов. Все приготовились, насторожились к 8 ча¬
сам, когда, как по расписанию, налетают вражеские самолеты.
А стервятники на этот раз не прилетели. Покуда вечерней трево¬
ги сегодня еще не было. Задержка нарушила наш распорядок дня:
мы не пили еще чаю и не знаем, пережидать или нет. Я читаю об
арабах, об их империи... Они умели быть великими и сильными
в дни неудач!
Сто седьмой день войны.
1941. 6 октября. Понедельник.
Гитлер выступил с лживой, наглой речью перед своим оду¬
раченным народом. Он снова уверял, что не нападал на СССР, а
только защищался, предупредил нападение на Германию. Начи¬
ная с Мюнхена, он твердит каждый раз одно и то же. Все те бес¬
211

чинства и насилия, которыми Гитлер наполнил мир, поработив
столько стран, объясняются всей той лживой стереотипной фра¬
зой о безопасности Германии. Он все-таки признает в своей речи
ошибку в недооценке мощности СССР, но скрывает от немецкого
народа, что стоило Германии эта «ошибка». Всем очевидно, что
непрерывное наступление германских войск должно было стоить
громадных жертв. Гитлер указывает лишь на потери советских
армий, хвастливо их преувеличивая и умалчивая о своих. По уве¬
рениям Гитлера Красная Армия якобы потеряла: 2500 тысяч уби¬
тыми, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков, 14 тысяч самолетов.
По сообщению начальника Советского Информбюро А. С. Щер¬
бакова, на самом деле Красная Армия за три месяца войны поте¬
ряла: 230 тысяч убитыми, 720 тысяч ранеными, 178 тысяч про¬
павшими без вести. Всего 1.128 тысяч человек. [А также] 7 тысяч
танков, 8900 орудий, 5316 самолетов.
Сколько же потеряла германская армия? По данным Совет¬
ского Информбюро, свыше 3 миллионов убитыми, ранеными и
пленными, т. е. столько, сколько примерно немцы потеряли в про¬
шлой мировой войне на всех фронтах за два года боевых дейст¬
вий: 11 тысяч танков, 13 тысяч орудий, 9 тысяч самолетов.
Академик А. А. Байков выступал по радио. Он сказал: «Я ста¬
рый металлург! Я привык думать, что нет ничего на свете крепче
стали. Но есть, оказывается, материал, который еще крепче его.
Этот благородный материал — советские люди».
И действительно, сколько сотен тысяч сердец советских лю¬
дей перестало биться, сраженных врагом, при защите родной зем¬
ли. Сколько совершено героических подвигов, о которых будут
написаны сотни книг!
А вот вокруг меня маленькие люди, и даже среди них есть
не только «существователи», но и скромные истинные герои.
Нельзя только говорить об одних героях и об одних «существо-
вателях». А будущие воспоминания, конечно, осветят пережи¬
ваемые нами дни только и исключительно героически... Вспом¬
нит ли только кто-нибудь стрелочников на железнодорожных
путях, обходчиков, исполняющих свой долг под непрекращаю-
щейся бомбежкой, пожарных, тушащих пламя под разрываю¬
щимися бомбами, дежурных на вышках... Но рядом есть и та¬
кие факты — такова реальная жизнь, состоящая из света и тени.
На крышах, точнее на чердаках, ленинградских домов теперь
редко найдешь дежурных. Не идут! Вчера на нашем домовом
собрании самозащиты было много споров и вздоров. Дежурить
на чердаке страшно, но об этом не говорят прямо, а отговари¬
212

ваются всячески — и занятостью, и болезнью — или просто отру¬
гиваются.
А стервятники каждой ночью и вечером, кроме фугасных,
высыпают колчан за колчаном зажигательных бомб! В газетах
много сведений о станции Белоостров, бывшей в руках финнов и
отбитой у них нашими бойцами. Враг отброшен с большими для
него потерями. С другой стороны враг где-то в районе Павлов¬
ска. По Неве они где-то у реки Ижоры. Какие большие и жаркие
бои шли и идут в районе Ижорских заводов по Октябрьской же¬
лезной дороге! Всё родные, знакомые места, и их топчет враг,
дорвавшийся до ворот Ленинграда. Ворвется или откатится назад?
Борьба идет насмерть тут, около нас, на самых подступах к Ле¬
нинграду. Неужели враг не выдохся еще в бесконечном трех¬
месячном отчаянном наступлении? Все эти мысли волнуют ле¬
нинградцев. И все бы ничего, если бы не угрожал впереди голод.
Уже и сейчас голодно. Я покуда не жалуюсь. М. Ф. умело преодо¬
левает затруднения. Но впереди не миновать еще более тяжелых
затруднений с продовольствием, а может быть, и голода.
Московская конференция трех держав, которую нацисты ста¬
рались опорочить как «теоретическое утешение» Советскому Со¬
юзу, истекающему кровью, является окончательным утвержде¬
нием антигитлеровского фронта и концом всяких иллюзий для
Германии. «Крестовый поход против большевизма» окончательно
провалился. Гитлеру на этот раз никого не удалось обмануть! На¬
сколько же реальна будет нам практическая помощь США и Анг¬
лии, покажет ближайшее будущее. Думаю, что у них хватит ума
и расчета бить врага в СССР, а не обороняться потом в Лондоне
и Нью-Йорке.
Академия наук СССР послала Конференции ученых в Лон¬
доне приветствие:
«Во всех странах люди, которые всецело посвящают себя
научно-исследовательской деятельности, объединены еди¬
ным убеждением, что целью науки является благо челове¬
чества. Это общее убеждение связывает всех ученых, принад¬
лежащих к народам, которые совместно сражаются сейчас в
великой битве за право. Советские ученые борются рука об
руку со своими союзниками и коллегами против общего вра¬
га за счастливое будущее человечества и отдадут все свои
силы для достижения окончательной победы. Это будет побе¬
да свободы, культуры, науки, цивилизации над варварством,
тиранией, мракобесием».
213

Подписали вице-президенты О. Ю. Шмидт, Е. А. Чудаков
и действительные члены Академии: Бах, Богомолец, Бурден¬
ко, Ферсман, Фрумкин, Иоффе, Капица, Прянишников, Спе¬
ранский, Степанов, Штерн, Тарле, Виноградов, Вернадский.
Сто седьмой, сто восьмой, сто девятый дни войны.
1941. 6, 7, 8 октября. Понедельник, вторник, среда.
Прошло три дня — очень беспокойных, точнее тревожных,
нервно-напряженных. Ничего особенного не случилось, все то же,
но только несколько в ином восприятии пережитое. Мы люди
самые обыкновенные, ничем не замечательные, и записывать
что-нибудь героическое мне просто нечего. Одно только и есть
достойное внимания — это то, что мы работаем все время, даже
во время тревог на службе работа не прекращается. Вот и все, что
надо отнести к нашему «геройству». Это, в сущности, и немало
при всем том, что сейчас приходится переживать ленинградцам.
В понедельник около 9 часов вечера наш дом опять подпрыг¬
нул. Как оказалось потом, тысячекилограммовая бомба упала око¬
ло Горного института. Предназначалась она, очевидно, для Бал¬
тийского завода. Падали бомбы, но где-то далеко, в других райо¬
нах. Поднимались к небу зарева пожаров в разных концах города.
Вчера, во вторник, тревога началась полчаса восьмого и кончи¬
лась полчаса второго, т. е. продолжалась шесть часов. Выждали ее
на площадке лестницы внизу. Разрывов бомб не слышали. Бом¬
бежка происходила где-то в других районах. В 5 часов была дру¬
гая тревога. В шестом часу началась ожесточенная артиллерий¬
ская стрельба. Спать не пришлось. Так я и ушел на работу, продре¬
мавши немного на стуле.
Сегодня пасмурно, идет дождь. Передохнули от тревог.
Но усталость все же чувствуется большая, преодолеваю ее
нервным напряжением, силой воли. Пересматриваются многие
вопросы нашей житейской практики, сложившейся в советских
условиях: иностранцев особенно волнует свобода отправления ре¬
лигиозного культа в СССР. На пресс-конференции заявлено:
«В СССР существует свобода отправления религиозного
культа. Это значит, что каждый советский гражданин может
исповедовать любую религию. Это вопрос совести и миро¬
воззрения каждого гражданина. В Советском Союзе имеет¬
ся старая православная церковь, обновленческая православ¬
214

ная церковь, старообрядческая церковь, армяно-григориан¬
ская церковь, молокане, духоборы, мусульмане (шииты и
сунниты), евангелисты, баптисты, адвентисты, евреи, като¬
лики, лютеране, буддисты и т. д. Религия — частное дело со¬
ветского гражданина, в которое государство не вмешивается
и не считает нужным такое вмешательство. Советская консти¬
туция предусматривает не только право исповедовать ту или
другую религию, но и право советского гражданина не при¬
надлежать ни к какой церкви и вести антирелигиозную про¬
паганду. Но при всем этом свобода вероисповедания любой
религии предполагает, что религия, церковь и община не бу¬
дут использованы для свержения существующей власти, при¬
знанной в стране».
Интересно отметить, что президенту США пришлось отве¬
чать на этот же вопрос относительно свободы отправления рели¬
гиозного культа в СССР, и он указал на соответствующие парагра¬
фы советской Конституции. Так сложна жизнь и наши взаимоот¬
ношения с сегодняшними союзниками.
Сегодня всех взволновало сообщение о новом открывшемся
направлении — Вяземском (от Москвы Вязьма в 170 приблизи¬
тельно километрах)160.
На Неве [на]против здания б[ывшего] Сената стоит трех¬
трубный морской крейсер, поодаль какой-то громадный океан¬
ский пароход. Все время идут ожесточенные бои в самых близ¬
ких окрестностях Ленинграда. Враг рвется к городу. Октябрь, ве¬
роятно, будет очень тяжелым для ленинградцев; город осажден
с трех сторон. Бои происходят очень близко. В газетах освещают¬
ся различные эпизоды боев на реке Н[еве], за Московской за¬
ставой, у Белоострова.
Сто десятый день войны.
1941. 9 октября. Четверг.
Еще одно тяжелое испытание. Наши войска оставили Орел.
Под угрозой Москва. Каждый день Ленинград подвергается ожес¬
точенным налетам вражеских аэропланов. Сегодня ночью, под са¬
мое утро, решил раздеться, но только что около 6 часов утра я лег
160 Город Вязьма находится на востоке Смоленской обл., в 260 км
от Москвы; оккупирован немцами 7 октября 1941 г.
215

в постель, как через четверть часа забомбили. Пришлось вставать
и быстро одеваться, когда уже над Невой кружились стервятники
и по ним палили из зениток с морских военных судов.
По радио выступал профессор-красноармеец К. Ф. Огородни¬
ков. Он доктор физико-математических наук, 19 лет изучал в ла¬
бораториях вопросы строения звездного неба, наблюдал в теле¬
скоп за небесными светилами. Теперь он в рядах Красной Армии,
куда пошел добровольцем, научился стрелять из винтовки, метать
гранаты. Он сказал: «У меня много учеников, много друзей и зна¬
комых. Я хочу, чтобы они знали, что их профессор и коллега, крас¬
ноармеец Огородников будет стойко и храбро, как подобает совет¬
скому воину, сражаться с врагом». Затем профессор обратился
на английском языке к своим коллегам в дружественной Велико¬
британии. Он передал привет сэру Спенсеру Джонсу, королевско¬
му астроному, и профессору Смарту, с которыми был связан мно¬
гие годы совместными работами в области астрономии. «Доро¬
гие коллеги! — сказал он. — Я только что прибыл с фронта на
самое короткое время и, выступая перед своими согражданами,
решил сказать вам несколько слов. В эти грозные дни я, как и все
советские люди, не мог стоять в стороне от священного долга за¬
щищать свое отечество. И вот я имею честь быть рядовым бойцом
советской армии, имею честь отстаивать свой родной Ленинград
от озверелых гитлеровских гангстеров... Они уничтожают созна¬
тельно и преступно мировые памятники культуры и науки. На мо¬
их глазах пылало на днях здание знаменитой Пулковской обсерва¬
тории, той самой обсерватории, где были заложены основы всей
современной фундаментальной астрономии, в стенах которой ра¬
ботали Вильгельм и Отто Струве, Бредихин, Белопольский, Скиа¬
парелли и многие другие величайшие астрономы мира. Сердце со¬
дрогалось при виде того, как пылает эта величайшая сокровищ¬
ница знаний, с ее замечательными инструментами, знаменитой
библиотекой, здание, простоявшее на Пулковских высотах свыше
ста лет». Профессор-красноармеец сказал в заключение: «С фа¬
шистскими варварами может быть только один разговор — бес¬
пощадное и безжалостное их истребление. Мы это сделаем, и это
будет актом величайшего гуманизма, потому что нет задачи бла¬
городней и достойней, чем освобождение земли, всего мира от
зверской тирании гитлеризма». Приведенные выдержки взяты
мною из речи, записанной и напечатанной в «Ленинградской]
правде» (1941. X. 9).
Сегодня в Ленинград пришла почта из Москвы. Письмо за¬
ведующей Московским отделением Архива тов. 3. Н. Нагоровой
216

пришло ровно через месяц (отослано оно было 9 сентября). Груст¬
ное письмо. «Посылаю Вам отчет за первое полугодие и акт о
неправильных действиях зам. управляющего делами тов. Черны¬
шева. Это было еще лишним подтверждением того, что админист¬
рация Академии наук совершенно не считается со мной как за¬
ведующей», — пишет Нагорова. (Правильнее было бы сказать ей,
что не считается с Архивом и хранящимися в нем материалами.)
«Чернышев распоряжается в Архиве, как хозяин, несмотря на
мой протест, и Светлов (секретарь Президиума и управляющий
делами) не помог мне, хотя я к нему обращалась за содействием.
Мы с Прокофьевой (помощницей Нагоровой) составили акт, и
сегодня я его лично возила заместителю Никитинского (начальни¬
ка ГАУ НКВД) тов. Чибрякову. В самой Академии у нас защитни¬
ков не осталось: уехал и Комаров, и Деборин, и Борисяк. В связи
с этим случаем я принуждена была подать заявление об уволь¬
нении, мотивировав его тем, что администрация со мной не счи¬
тается как с заведующей и при таких условиях я не могу отвечать
за Архив. Ответа на мое заявление пока нет. Работать в усло¬
виях нашего центрального аппарата было и раньше тяжело, а те¬
перь и вовсе трудно».
Сто одиннадцатый день войны.
1941. 10 октября. Пятница.
Весь вечер работаю над историей Академии наук. Сейчас око¬
ло 12 часов ночи. Третий раз приходит к нам студентка Нехоро-
шева, сообщая о тревогах. Сижу в передней, в пальто. Холодно.
Начинаем прислушиваться. Изредка стреляют зенитки. Отложил
карточки с выписками по истории Академии. Невольно прислу¬
шиваюсь к гулу орудий и беру листок для записи впечатлений за
день. Отрывки слышанных фраз, прочитанных строк, «кадры»
виденного на моем малом радиусе встают в моей памяти.
Кусочек стихотворения, начало:
На проспектах — батареи,
Самолеты над Невой.
Из корреспонденции:
«По семь, по восемь раз в сутки над станциями выли гудки
воздушной тревоги»...
«Потускнели краски вагонов, кое-где побиты их крыши; обуг¬
лился бок одной платформы — следы огня вражеской бомбы».
217

Из кинохроники:
По ступенькам к Акрополю подымается группа фашистских
офицеров. Вот они, эти жестокие завоеватели, расположились на
фоне древних, освященных веками, белых колонн... Они прошли,
как орды Аттилы по Европе... В своей кинохронике они докумен¬
тально запечатлели и черные дымы горящей Варшавы, Белграда,
развалины Дюнкерка и Остенде.
Стреляют. Это не в кинохронике, а над нашими головами.
Значит, где-то тут в облаках крутится стервятник. Возможно, что
где-нибудь уж горят здания от сброшенных бомб, корчатся от
страшных страданий тяжелораненые, лежат разорванные или рас¬
плющенные убитые люди.
Продолжаю. Вот еще фрагменты:
«Смерть фашизму! Не положим оружия, пока навек не будет
уничтожена эта язва человечества, эти людоеды, мечтающие о за¬
воевании всего мира. „Morgen die ganze Welt” — „Завтра весь мир”».
«Немецких захватчиков нужно уничтожить. Немецкий народ
должен быть рассеян и обезврежен, иначе через 20—30 лет по¬
вторится то же, и в еще большей степени жестокости».
«Враг захлебнется в своей крови, не увидит улиц и площа¬
дей прекрасного Ленинграда».
Студентка Нехорошева пришла сказать, что тревога кончи¬
лась. Но не успели мы сесть, как она поднялась опять и позвони¬
ла к нам. Опять началась тревога. Четвертая или пятая (сбился)
за вечер. Тяжело смотреть на бедную девушку. Во время тревог
она с матерью, теткой и котом в корзине сидит на нижней пло¬
щадке лестницы. А сегодня холодно, дул резкий северный ветер,
падала снежная крупа.
Продолжаю свои «фрагменты»:
«Вот и светает. Все то же ненастье, стужа, сырость. Грохо¬
чут на вражеской стороне орудия, и воздух колышется и стонет,
раздираемый снарядами. И земля, негодуя, встает гневными, чер¬
ными султанами там, где бьют ее в грудь разрывы». Это из пись¬
ма с линии огня нашего фронта, ленинградского фронта. Поче¬
му-то вспоминается: «Если будет нам навязана война, то пусть
враг знает, что мы будем драться на его территории».
Чуть дрожит дом от вибрации воздуха [от] пролетающих
где-то своих или вражеских самолетов. Стрельбы не слышно.
Но вот и стрельба началась. Палят морские зенитки.
Еще один фрагмент:
«Французский депутат, герой трех войн, великий патриот
Жан Катла, рабочий, сохранивший верность своему народу, обез¬
218

главлен Петеном в Париже, оккупированном Гитлером. Только во
Франции Гитлер нашел негодяя для такого грязного дела. Пе-
тен дорого заплатит за головы Катла и других 44 жертв своей
подлости».
Зенитки затихли, но дом чуть вздрагивает... Летают.
Из передовой: «Страна в опасности».
По личному распоряжению Гитлера закрыты все чехосло¬
вацкие университеты.
Цитата из какой-то английской книги, опубликованной анг¬
лийским министерством авиации:
«Эти самолеты нанесут сокрушительный удар, который вы¬
нудит врага стать на колени, а потом упасть в пыль на развалинах
своих разрушенных городов».
Опять стреляют зенитки, и дрожит дом. Встал, надел фураж¬
ку, калоши. Выходить или оставаться? Дописываю вот эту строч¬
ку и иду на лестницу взглянуть, что делается на дворе...
Зенитки утихли. Опять поднялась студентка Нехорошева и
сообщила: «Отбой». 2 часа ночи. Может быть, и спать можно те¬
перь лечь. Ведь тревоги в общей сложности продолжались 6 ча¬
сов. Теперь ведь каждый вечер и часть ночи так. Утром часов
в 5—6, по обыкновению, опять, конечно, будет налет. Для сна
есть 2—3 часа. Идти спать в кровать и раздеваться или нераз¬
детым усесться в расставленное в передней летнее раздвижное
кресло? Покуда не разрешен этот вопрос, еще несколько «фраг¬
ментов».
Студент, уходя на фронт, т.е. на линию огня, пишет:
«Ленин! Слово это подняло на борьбу за советскую власть в
годы Гражданской войны наших отцов и братьев. Ленин! Сло¬
во это воодушевило нас на трудовые по...»
Опять позвонила студентка Нехорошева. Снова тревога!
Вышел на лестницу. На нижней площадке уже сидят Карпин¬
ские. В окне видел освещенный луною двор. Стрельбы покуда
не слышно.
Продолжаю прерванную запись:
«Ленин! Слово это воодушевило нас на трудовые подвиги.
Ленин—Сталин! С этими именами идем мы, вся советская мо¬
лодежь, весь советский народ, на решительную борьбу против
врага культуры, против врага революции, против врага, который
хочет отнять у нас все то, за что боролся Ленин».
Третий час ночи. Устал. Спать хочется. М. Ф. уснула; я де¬
журю, покуда продолжается тревога. Еще несколько фрагментов,
раз есть время.
219

Из какой-то старой вырезки еще конца XIX или начала
XX века:
«Насильно мил не будешь, говорили мы, русские, добро¬
душно. Но немец не таков. Он говорит: „Дерзай и будешь мил
нахрапом”».
Тревога кончилась. Бьет три часа. Иду спать.
Последний фрагмент:
«Кровавый кошмар пройдет, и на земле будет счастье».
Но не для нас. Наша жизнь, наше счастье кончились!
Сто двенадцатый день войны.
1941. 11 октября. Суббота.
Вечер. Опять бомбят. Два сильных удара содрогнули весь
дом. Сошли вниз, постояли, поднялись к себе наверх и пьем чай.
Где упали бомбы, покуда еще не знаем. За рекой видны два или
три зарева, особенно сильное в сторону порта, с густым, засти¬
лающим небо дымом. Как назло, на дворе опять лунная ночь и
звездно; весь же день было пасмурно, падала даже ледяная крупа,
когда я ехал домой. Прояснело часам к 10 вечера, и сразу нача¬
лись налеты стервятников.
Днем, как всегда, работал на службе. Надо отдать справед¬
ливость моим сотрудникам — работают неплохо, несмотря на тре¬
воги, на холод, на недоедание, на мытарства в столовой, на полу-
бессонные ночи. Некоторые живут без стекол, другие принуж¬
дены были переселиться к знакомым. Замечательно усидчиво
работает Шахматова, хорошо Крутикова. Хуже других работает
совсем растерявшийся Модзалевский, совсем потерявший в моих
глазах к себе и доверие, и уважение. Слабый, безвольный, себя¬
любивый и недалекий, «без единой мысли», как зло сказал о нем
Чернов. Стулов работает, но как-то растерялся. Наши неудачи
на фронте совсем его озадачили. Цветникова еле таскает ноги:
и голодна, и страдает от недостатка сна.
В общем же, я своим коллективом доволен. Они не только
работают, но поочередно еще несут вечернюю и ночную вахту,
оставаясь на посту во время воздушных тревог и артиллерийско¬
го обстрела. Трогательно смотреть на «инвалидную команду»,
составленную из научных сотрудников и служащих Академии.
Они учатся строю, ружейным приемам. Сегодня лазали на животе
по земле (на газоне по Менделеевской линии). Правда, не все.
Модзалевский и еще двое-трое по болезни не стали проделывать
220

этого упражнения. Некоторые выполняют программу «Всеобу¬
ча»161 с большим рвением, другие, как Модзалевский, вроде Ску¬
лы из «Князя Игоря» — норовят как-нибудь увернуться, сбежать.
Интересно отметить, что С. А. Аннинский, принимавший учас¬
тие в шагистике первое время, тотчас же прекратил «Всеобуч»,
как только ему стукнуло 50 лет. На следующий же день он принес
справку и освободился от «Всеобуча». На днях они будут обучать¬
ся стрельбе в тире, имеющемся при Университете. Стулов близо¬
рук и вдаль ничего не видит. Модзалевский тоже... Таковы два
архивных «воина», готовящихся для последнего резерва.
Но Архив дал и настоящего полноценного бойца — и поли¬
тически подкованного, и с большим кругозором — А. М. Чер¬
никова. Дал и добровольца, который дерется на линии огня, —
П. Н. Корявова, скромного и честного партийца, правда, неудач¬
ника. В Московском отделении Архива ушел на фронт доброволь¬
цем Гетман. Таков наш гражданский и военный актив Архива.
Опять содрогнулся весь дом и колебание почвы продол¬
жалось несколько секунд. За сегодняшний вечер это третья бом¬
ба где-то в нашем районе, или «квадрате», как говорят артилле¬
ристы. Удар был глухой и продолжительный, во всяком случае
неприятный; вероятно, такое же ощущение испытывают при зем¬
летрясении.
Бьют часы. Три часа ночи. Тревога продолжается.
На другой день. Спал, конечно, не раздеваясь. Город бом¬
бился всю ночь. Утром узнал, что первый взрыв был от бомбы,
упавшей на Кожевенный завод за Балтийским заводом. Послед¬
ний взрыв, особенно покачавший наш дом, произошел от бомбы,
попавшей в мозаичный отдел Академии художеств, через две ли¬
нии от нас.
Сто тринадцатый день войны.
1941. 12 октября. Воскресенье.
Целый день приводил свои папки с бумагами в порядок. Запа¬
ковал в три папки, одна в другую, свои записки. Сохранятся ли
они или пропадут — сгорят, взрывная волна развеет их? Что бы
там ни случилось, сложил их, а также и все ранее написанное в
книжный шкаф, на нижнюю полку.
161 Постановлением ГКО от 17 сентября 1941 г. было выдвинуто тре¬
бование об организации и проведении всеобщего военного обучения.
221

«Правда» вышла с лозунгом большими буквами — «Перед ли¬
цом серьезной опасности всю мощь страны, все силы народа на за¬
щиту Родины!». Передовая — «Драться до последней капли кро¬
ви!» В ней: «Красная Армия стоит теперь перед новым испыта¬
нием, наиболее серьезным из всех, какие были. Враг все поставил
на карту. Его напор полон бешенства и ярости. Только стой¬
костью, бесстрашием, безграничным мужеством Красная Армия
при помощи всего советского народа может переломить хребет
обезумевшему фашистскому хищнику. Его потери огромны, но
еще велики его силы. Даже издыхающий зверь в припадке ярости
может ударом лапы размозжить череп недостаточно стойкого, не¬
достаточно выдержанного, недостаточно смелого охотника. Про¬
водя свои бешеные атаки, выбрасывая кое-где парашютные де¬
санты и т. п., враг рассчитывает на неустойчивость отдельных
красноармейцев. Он старается посеять панику...»
Итак, отечество в крайней опасности. Под ударом самые
жизненные центры страны и сама столица Москва!..
Сто четырнадцатый день [войны].
1941. 13 октября. Понедельник.
Все новые и новые испытания... Утром узнали об остав¬
лении нашими войсками, после особенно ожесточенных боев,
Брянска162. Враг на подступах к жизненным центрам страны. Са¬
мая столица нашего великого союза — Москва — в опасности.
Удар под Орлом, опрокинувший наши войска163, разрастается.
Ожесточенные бои идут под Вязьмой. Вероятно, и она будет
оставлена. Враг жесток и неумолим. Он бросил все свои силы,
чтобы сломить сопротивление наших войск. На оставленных им
участках дерутся, кроме немцев, венгерцы, итальянцы, румыны,
финны, и враг превосходит наши силы не только в авиации, тан¬
ках, технической оснащенности, слаженности действий, организа¬
ции и порядка, но и в людском составе!
Весь день был под впечатлением нового нашего поражения.
Ведь на равнинах, под Москвой, решается на многие годы судь¬
ба мира. Великий Советский Союз под страшным ударом. Разо¬
рена наша страна и истекает кровью. Гитлеровские разбойники
принимают все меры, напрягают все усилия, чтобы до тех пор, по¬
162 Войска Брянского фронта оставили г. Брянск 6 октября 1941 г.
163 Орел был оставлен после тяжелых боев 3 октября 1941 г.
222

куда нам поспеет помощь из Америки и Англии, разгромить нас,
уничтожить советское государство. Сердце сжимается от боли
при мысли о возможной катастрофе.
Судьба сделала меня современником самых страшных собы¬
тий; по грандиозности, по масштабам, по значению — мировых
событий. Пожалуй, события времени падения Римской империи
и нашествие варваров по своему страшному колориту напоми¬
нают отчасти то, что переживаем мы сейчас. Я все стараюсь уяс¬
нить себе, что происходит в мире. Теряюсь. Ничего не пойму.
И делается вдруг так беспокойно. На многие годы рушится нор¬
мальная жизнь в Европе, а может быть, и в Америке, и во всем
мире. Во всяком случае, все лучшие мечты, чаяния о человеч¬
ности, бесклассовом обществе на многие-многие годы погибли.
Следовательно, таким, как я, перешедшим на шестой десяток лет,
ждать от жизни больше нечего. Жизнь, собственно, кончена.
Надо иметь мужество сознать это. Конец. Лучше не задумываться,
не размышлять! Иначе не найдешь себе места от тревоги. Вот я за¬
думался сегодня. Слишком задумался. И на время потерял спо¬
койствие. Еще бы! Иметь перед собой перспективу — быть рабом
гитлеровских разбойников! Это тяжко... Нет, лучше не думать о
будущем; нужно сейчас жить только настоящим, сегодняшним,
сейчасным...
В 7 с половиной часов вечера опять была тревога. Над нами
где-то летали вражеские самолеты, нещадно били зенитки, трясся
дом, раза два он плавно покачнулся. Не скрою, сегодня мне было
жутко. Не смерти, не гибели я испугался, а того, о чем лучше
не думать. Быть придавленным, искалеченным, извиваться в не¬
выносимых муках. Вот это, не скрою, трудно пережить, если заду¬
маешься, дашь волю воображению! А повод был случайный. Воз¬
вращаясь домой, я видел медленно двигавшийся автобус, приспо¬
собленный для перевозки раненых. По-видимому, в нем были
тяжело раненные на подвесных койках. Один лежал около окна,
у которого была поднята занавеска, и смотрел таким грустным
страдающим взглядом... И другой повод. М. Ф. ходила смотреть
на разрушения, причиненные на днях бомбой неподалеку от нас.
Говорили, что она попала в мозаичный отдел Академии худо¬
жеств, нет, она ударила в брандмауэр смежных домов — общежи¬
тия Академии и дома по 3-й линии, выходящего на Большой [про¬
спект]. Разрушения бомба причинила большие. Взрывной волной
вышиблены все стекла во всех домах по 2-й линии и по Большому
против 3-й линии... Не задумываться! Воспитать в себе эту «при¬
вычку» я не могу. Все, что мне удается сделать — найти в себе
223

волю спокойно освоить в себе эту мысль о неизбежной гибели.
Все равно, ведь нужно когда-нибудь умирать! Что говорить о лич¬
ной гибели, когда погибают (и в каких страданиях — иногда мил¬
лионы!), когда рушится самое ценное из ценного — строившийся
новый мир коммунистического общества! На многие годы разру¬
шена эта мечта человечества. Встает ночь над миром.
Опять задрожал дом; но тревоги ведь нет. Это, по-видимому,
наши самолеты пролетают!
Мой дорогой дальний друг, нужны ли тебе, все эти подроб¬
ности, переживания, мысли современника страшных событий в
мире, человека, честно старающегося запечатлеть и свои, и чужие
переживания, отображения событий? Я, быть может, иногда по¬
вторяюсь, записываю лишнее, наоборот, опускаю более интерес¬
ное. Ты пропустишь длинноты, простишь пропуски. Ты, читая
эти строчки, сопереживешь со мной всю мою глубокую тревогу
за человека, человечность, гуманитас... Ведь сейчас это романти¬
ка, когда во главу угла поставлено братоубийство и ненависть.
Высшая гуманность сейчас, сказал кто-то на днях, — это пол¬
ное уничтожение фашистских захватчиков. Враги тоже говорят
о нас, прикрываясь «крестовым походом» против большевизма.
Одно ясно — человечность, истинная, настоящая, ушла из мира.
Люди озверели и освятили свое зверство. Жестокость — лютая,
непримиримая — вот закон теперь. И нам, старым романтикам,
нет просто места на земле. «Любовь к ближнему» — ведь это на¬
смешка, парадокс сейчас. Никто и не вспоминает великих учите¬
лей любви — Христа, Толстого. Они прошлое, архив истории
идей. «До чего мы дожили, — говорит мне М. Ф., усмехаясь, —
сидим и ждем, когда нас кокнут...»
Сто пятнадцатый день войны.
1941. 14 октября. Вторник.
Ездил смотреть на разрушения, причиненные бомбой на
3-й линии. Печальная картина! Противно стало за те мерзости, на
какие способен человек. И описывать мне нечего. Просто тяжко
стало. Падал хлопьями ранний снег. И с благодарностью смотрел я
на сизые тучи, заволокшие небо. Сегодня, быть может, не приле¬
тят стервятники: погода явно нелетная.
Говорят (мне так и не удалось проверить в действительности),
что улетел академик Зернов. Ему за семьдесят — человек пожи¬
лой, престарелый и усталый. Иначе нужно было бы считать его
224

ушедшим со своего поста. Он не только академик, директор Зоо¬
логического института, но и наш депутат — член Ленсовета! Боль¬
шую организующую роль он должен был бы играть, но был бес¬
цветен и только при раздражении кричал благим матом. И как ско¬
ро вскипал, так быстро и потухал. Его Чернов за суетливость
называл приказчиком без подручного. Я уже отмечал в своих
записках, что Зернов из купцов 2-й гильдии; принимал какое-то
участие в революционном движении нашей интеллигенции, ру¬
ководил биологической станцией в Севастополе. Несколько лет
назад он вступил кандидатом в партию, в прошлом или поза¬
прошлом году из кандидатов был переведен в члены.
Работаем над историей Академии наук. Даже в эти дни, ког¬
да на службе не топят и все мы замерзаем. Разбираем и описы¬
ваем принятые материалы, несмотря на то, что руки стынут от бу¬
маги. Для дежурных я устроил в маленькой комнате, где и убор¬
ная, плитку. Они теперь хоть могут согреваться во время вечерних
и ночных дежурств. Сам я сегодня работал при 4°. Закутал ноги,
надел перчатки, и все-таки окоченел.
Сегодня невольно встал передо мной вопрос: можно ли
чем-либо другим сейчас заниматься, кроме того, что нужно для
обороны, для уничтожения захватчиков? Нужна ли сейчас исто¬
рия Академии наук? Ее можно отложить. Еще более — публика¬
цию уже не раз опубликованных писем Ломоносова, даже наш
застрявший путеводитель. Но что могут делать непосредственно
для обороны такие «воины» или «рабочие», как я, Модзалевский,
Стулов и другие! И мы выполняем свой долг советских граждан,
продолжая свое дело в обстановке фронта, под бомбами. Это все
покуда, на что мы способны.
Женщины во внеслужебное время ходят дежурить в госпи¬
таль и штопают солдатские брюки. Они больше наших мужчин
делают для фронта.
Эвакуация части нашего Архива, объявленная 4 сентября,
отложена на неопределенное время, как и эвакуация матерей с
детьми. Приготовленная нами тара — фанерные(!) ящики —
сложена покуда. Как только будет указан срок, начнем склады¬
вать намеченную партию материалов. Но куда их отправлять?
Казань — туда предполагалась эвакуация — ведь тоже бомбят
немцы!
Илья Эренбург был свидетелем разгрома в прошлом году
французской армии и взятия Парижа немцами. «Десять миллио¬
нов беженцев метались по вытоптанным полям. Агонизирова¬
ла брошенная всеми французская армия. <...> С улицы доносился
8 Князев Г А.
225

топот: это по древним улицам Парижа бродили табуны гитле¬
ровцев...»164 Это Париж в июне 1940 года.
Бесславно погибала Франция. Один де Голль не принял по¬
зорного перемирия и призывал продолжать сопротивление. Вна¬
чале он был почти одинок. Старые генералы считали его безум¬
цем. Новым французским правительством он заочно был пригово¬
рен к смертной казни за неповиновение. Эренбург рассказывает,
что «когда Гитлер напал на Советский Союз, де Голль сказал,
что он восхищен мужеством русских. Радиостанция де Голля пе¬
редала „Марсельезу” в исполнении хора Красной Армии. Рус¬
ские пели великую песню. Это не только гимн свободной Фран¬
ции, это и французский гимн свободе. Его нельзя слушать без вол¬
нения. Он создан героями, которые пошли против тиранов. С ним
побеждали французы полтораста лет тому назад, с ним победит
и Франция де Голля». Де Голль сейчас — надежда свободной не¬
зависимой Франции. Не может быть, что Франция умерла. Да,
французское правительство капитулировало, старый маршал, ге¬
рой Вердена и Марны165, покорный вассал Гитлера. Да, да, это
так. «Франция умерла... Да здравствует Франция!»
Для борьбы с паникой на линии огня в армиях противника
практикуется то, что в каждом взводе выделяется «замыкающий»,
который расстреливает на месте бегущих. В ротах и батальонах
введены специальные полицейские заградительные отряды, снаб¬
женные пулеметами. В то же время известно, что германские и
финские войска идут в атаку сомкнутым строем, плечо к плечу, во
весь рост. Для этого солдаты возбуждаются перед боем вином,
т. е. в атаку идут пьяными.
Миллионные армии молодых мужчин без нормальных поло¬
вых отправлений зверски насильничают в захваченных областях
164 Будучи корреспондентом газеты «Известия», И. Эренбург стал сви¬
детелем вступления гитлеровских войск в Париж 14 июля 1940 г. Вернув¬
шись в Москву, он начал работать над книгой «Падение Парижа», пер¬
вые части которой были опубликованы уже весной 1941 г. В 1942 г. за этот
роман Эренбургу была присуждена Сталинская премия.
165 Речь идет о французском военном и политическом деятеле Анри
Филиппе Петене, военачальнике Первой мировой войны, с чьим именем
связывают победу под Верденом в 1916 г. После поражения Франции в
июне 1940 г. он стал премьер-министром коллаборационистского прави¬
тельства Франции, встречался с Гитлером, которому обеспечивал поддерж¬
ку во Франции. В июле 1945 г. судом в Париже был признан государствен¬
ным преступником и приговорен к смертной казни, которая из уважения к
заслугам Петена в Первую мировую войну и преклонному возрасту (к тому
времени Петену было 89 лет) была заменена пожизненным заключением.
226

девушек и женщин, и даже девочек. Где прошла война, там по¬
жарища, пустыня, бродящие бездомные люди, не успевшие убе¬
жать. В окрестностях Ленинграда страшные разрушения. Осо¬
бенно пострадал Старый Петергоф, Пулково, горели много раз
Пушкин, Павловск. В точности никто ничего не знает, что имен¬
но пострадало. Сведения очень случайны и отрывочны, потому,
что передаются бежавшими с тех мест, часто в смятении, в пани¬
ке, когда многое невольно воспринимается болезненнее, нервнее.
Во всяком случае, М. Ф. у своей знакомой видела семью из пяти
человек, бежавшую из Ст[арого] Петергофа, они не успели за¬
хватить с собой даже нужной одежды. Артиллерия противника и
наша все разрушила и сожгла в том месте, где они жили. Нет ни¬
каких сведений о Чернове, не успевшем выбраться из Пушкина.
Когда-то, в 80-[х] годах великого и, быть может, неповтори¬
мого в истории науки, искусства, литературы XIX века, один бо¬
лезненный, нервный, чуткий поэт, еврей по происхождению, Над-
сон, пел гимн Любви:
Не в терновом венце, не под гнетом цепей,
не с крестом на согбенных плечах, —
в мир придет она в силе и славе своей,
с ярким светочем счастья в руках.
И не будет на свете ни слез, ни вражды,
ни бескрестных могил, ни рабов,
ни нужды беспросветной, мертвящей нужды,
ни меча, ни позорных столбов166.
И вот с 1917 по 1941 год строилось такое общество, которое
в будущем всем людям обеспечивало подлинно человеческую
жизнь. Сколько было принесено жертв этому строительству! А по¬
беждает злейшая тирания. На многие годы заволакивается гори¬
зонт хоть мало-мальски свободной человеческой жизни. Как наи¬
вен сейчас этот гимн любви! Ничего не приходится нам уви¬
деть воплощенным в жизнь из того, чем мы жили эти 20 с лишним
лет. Все погибает, и на многие-многие годы. Случилось самое
страшное, что только мы могли ожидать. Лютый враг одолевает
нашу силу и сбрасывает, топчет, уничтожает все наши создан¬
ные таким трудом и подвигом ценности — и материальные, и
духовные. История в середине XX века делает страшный шаг
назад!
166 Стихотворение С. Надсона «Друг мой, брат мой, усталый, стра¬
дающий брат...» (1880).
227

Сто шестнадцатый день войны.
1941. 15 октября. Среда.
Из-за пасмурного неба и выпавшего первого снега ночь обо¬
шлась без бомбежки. Но плохо отдохнули ленинградцы — ночью
разгорелась сильная артиллерийская дуэль. Казалось, что снаря¬
ды ложатся где-то близко. И ленинградцы не спали спокойно и
эту ночь. Моя сослуживица Цветникова совсем измоталась: «И хо¬
лодно, и голодно, и бомбежка или стрельба!» Другая сослужи¬
вица, Шахматова, совсем побледнела, посерела, но молчит. В гла¬
зах какая-то покорность, может быть, и воле божьей: «Он знает,
что делает». Не говорит этого она, но это можно прочесть в глазах,
сосредоточенных и грустных. Этнограф Штернберг, которая гово¬
рила мне об отвращении к жизни при виде всех творящихся ужа¬
сов, показалась мне сегодня спокойнее: «Никуда не спасешься
от судьбы. Да и не страшно умереть старухе, но быть искалечен¬
ной и остаться жить — это страшно». И в относительно спокойных
до этого ее глазах засветился признак страха, подавленного ужаса
перед возможным грядущим ударом.
Зашел профессор физики Т. П. Кравец. Внешне сдержан, как
всегда. Полушутливо передал, что покуда находился в больнице,
бомба попала в их отделение, но он остался, по какой-то счаст¬
ливой случайности, жив и даже оправился от своей болезни. Дру¬
гая бомба ударила, по его возвращении, в соседний дом. Кста¬
ти, не помню, отмечал ли я, что в тот дом, где жил Младенцев
у Измайловского проспекта, бомба попала вторично и теперь уже
разрушила не только лестницу, на которой погиб Младенцев, но
и его квартиру, точнее комнату. Так что и не пришлось прове¬
рить, были ли у него рукописи Менделеева, и погибло ли что-ни¬
будь из них.
Третьего дня, во время очередного налета стервятников, было
сброшено множество зажигательных бомб, и одна фугасная бом¬
ба разбила часть набережной у Ростральных колонн. Моя сослу¬
живица Травина передала мне об этом спокойно, но всегда сдер¬
жанный Андреев на этот раз нервничал. Нехорошие у него, зло¬
радствующие были глаза. Как хорошо, что, по своему положению,
мне не часто приходится с кем-либо беседовать, что говорится,
«по душе». Не нужно вскрывать, хотя бы и мысленно, черепные
коробки многих. Но что у некоторых под костяным покровом че¬
репа так и остается погребенным, как например у Андреева, то
у такого, как Модзалевский, попадает и на язык. Я уже упоми¬
нал, кажется, о том, что он с величайшим сожалением говорил, что
228

не имеет... чина! Да, да, чина, т. е. в его годы какого-нибудь кол¬
лежского асессора или надворного советника. Он не продолжил
своей мысли об «Анне на шее», «Владимире в петлице», но ука¬
зал, что он тогда бы имел авторитет. А сейчас с ним никто не счи¬
тается. Я не стал спорить с ним, но хотелось указать ему, что науч¬
ное звание доктор окружено у нас большим вниманием. Кто же
виноват, что он только кандидат? Что касается чинов, то, конеч¬
но, они давались всякому, для чего не нужно было защищать дис¬
сертации. У Модзалевского растерянный вид, в глазах можно про¬
честь: «Как это все надоело, когда же это кончится, куда бы убе¬
жать от всего этого!» Менее всего мне понятна Лосева. Я так и
не знаю, прав ли я, так строго осуждая ее иногда. Во всяком слу¬
чае, она из породы кошек. А эти существа бывают и ласковы, и
бездушно жестоки, простодушны и по-кошачьи коварны. Я хочу
быть честным по отношению к ней и ко всем другим, о которых
я упоминаю в своих записках.
Останавливаюсь я на этом маленьком мирке людей, потому
что они меня окружают. Они создают «фон» жизни на моем ма¬
лом радиусе. Это не «герои», не типы, а простые обыкновенные
люди, с которыми мне приходится жить и работать. Хотелось бы
расширить иногда свой радиус, но по многим причинам это мне не
всегда удается. Поэтому мой дальний друг поймет, почему я оста¬
навливаюсь иногда на мелочах, на простых, незаметных людях,
незначительных фактах.
Вчера мы провели радио от трансляционной сети, но репро¬
дуктор так плох, что в пяти шагах уже ничего не слышно, кроме
невнятного бормотания. Иногда подхожу и вслушиваюсь в оче¬
редную передачу. Все то же, что и в газетах. Радио мы поставили,
чтобы слушать сигналы тревоги. Внизу, у Карпинских, А. А. Не¬
хорошева, как только стемнеет — и до утра — не спит, напрягает
свой слух, прислушивается, нет ли тревоги. Так проходят у нее ве¬
чер за вечером, ночь за ночью. Знакомая М. Ф. — Екатерина Ива¬
новна — живет около Мариинского театра в мансарде, в седьмом
этаже. Около них много разрушений. Они покуда целы, но очень
тяжело переживают вечерние и ночные тревоги. Она мать двух де¬
тей: взрослой дочери и сына — мальчика. За них она исстрадалась.
В своем «фонаре» они, словно в воздухе висят; до этого времени
она отправляла детей к знакомым в первый этаж. Теперь этого
нельзя стало делать, так как квартиру заселили целиком жильца¬
ми из соседнего разрушенного дома. Бомбоубежище в доме мало
устроенное и забитое своими и чужими жильцами. Наши соседи
продолжают начатый режим. Как только темнеет, отправляются
229

в бомбоубежище и проводят там вечер и ночь до утра. Иногда во
время тревог и днем не выходят оттуда.
Такова наша жизнь в городе на фронте. «До каких же пор
это продолжится? — спрашивают некоторые недоуменно, нервно
или внешне спокойно. — Ну, недели, ну, месяц, два... Туда-сюда...
Неужели и всю зиму так? Ведь впереди ничего не видно. Мы в не¬
известности. Сжимается ли опять кольцо вокруг Ленинграда,
идет ли к нам подмога? Обороняемся ли мы, идя к цели отпора
врагу, или медленно агонизируем?» Все эти вопросы мучитель¬
ны и страшны. Смертельная опасность грозит Ленинграду и его
жителям? Судьба его, правда, зависит от Балтийского флота и
Кронштадтской крепости: покуда они целы, существует Ленин¬
град. А дальше-то что? И я отвечаю или вслух, или только для
себя: «Лучше не думать, не задумываться». Я не сомневаюсь в
конечной победе трех великих держав, но на ближайшее время
у меня никаких перспектив, никаких иллюзий нет. Гляжу прямо в
глаза роковой действительности. И не могу сказать, чтобы был
стоически спокоен. Несказанно тяжело быть свидетелем такой
страшной катастрофы, которую переживает моя родная страна,
не Россия только, а весь наш великий Советский Союз, несший в
мир, ценой стольких трудов, обновление человечеству, новую эру
в его истории. Тут тяжело быть стоиком и спокойно смотреть на
совершающуюся трагедию, по своим грандиозным размерам еще
не бывалую в мировой истории.
Сегодня можно было бы и кончить свои записи. Но столько
тревоги в сердце! Разгром? Открылось новое направление —
Калининское167. Москва обходится с флангов* На юге Мариуполь
в руках немцев. Следовательно, Крым отрезан. И радио, и газеты
молчат об Одессе. Не думал я, что моя родина подвергнется —
и так скоро! — таким страшным разрушениям всех материальных
и культурных ценностей. Знаю одно, что всякая мало-мальски
нормальная человеческая жизнь на многие годы кончилась на зем¬
ле, и в особенности для нас, русских, советских людей. Никого не
обвиняю. События развернулись тяжелее, чем мог предполагать
самый худший пессимист. Но все, что можно было сделать для со¬
противления страшному врагу, сделано. Что же делать, если нас
бьет немецкая техническая мощь и пресловутый немецкий поря¬
167 11 октября 1941 г. фашистские войска прорвались в районе юго-
восточнее Ржева вдоль Волги в направлении Калинина. 17 октября 1941 г.
был создан Калининский фронт, объединивший 22-ю, 29-ю и 30-ю армии.
Главнокомандующим был назначен генерал-полковник И. С. Конев.
230

док, работающий во всех областях с точностью часового механиз¬
ма, бездушного механизма. Но будущее все-таки не за немцами,
заставившими страдать столько миллионов людей. И во имя че¬
го?! Подумать страшно. Ради великой Германии, ради господст¬
ва ее над всеми другими народами!
Сто семнадцатый день войны.
1941. 16 октября. Четверг.
На антифашистском митинге в Москве выступали академики
и другие ученые. Митинг открыл акад. Державин. Он сказал, меж¬
ду прочим: «С великой честью и гордостью как на боевых пози¬
циях, так и всюду, где наши знания и опыт могут быть полезны
сейчас делу обороны страны и разгрому врага, мы выполняем свой
священный долг перед родиной, защищая вместе со всем наро¬
дом своей кровью ее свободу и независимость. Мы призываем
ученых всего мира к беспощадной борьбе с презренным врагом
культуры и прогресса — варварским гитлеризмом».
Президент Комаров прислал телеграмму: «Братья по общему
делу, ученые всего мира, творцы культуры и прогресса! Челове¬
чество переживает грозный и решающий час. Мрачные полчища
новых вандалов несут смертельную угрозу мировой цивилиза¬
ции. Ученые, деятели мировой науки, на активную помощь анти¬
фашистскому фронту! В этом — наш долг. Будущее человечества,
его прогресс, его великие замыслы требуют уничтожения реак¬
ционной гитлеровской клики. Пусть мысль о замученных, заживо
погребенных и растерзанных людях, о трупах людей, пылающих
городах не оставляют нас ни на минуту. Будем беспощадны! Выс¬
ший гуманизм — уничтожение фашистов. Их гибель будет свет¬
лым праздником человечества. Их гибель неотвратима».
Акад. Капица указал, что ученые могут сделать в борьбе с
фашизмом: «Мы знаем, что научные ресурсы демократических
стран значительно больше, чем ресурсы гитлеровской Германии.
Поэтому, если ученые дружно примкнут к нашей работе, враг
будет побежден скорее, опасность, грозящая миру, отвращена, и
тем скорее мы все сможем вернуться к нашей мирной счастливой
жизни и созидательной работе».
Акад. Фрумкин призывает всех химиков и всех других ученых
использовать свои знания, свой изобретательный гений для борь¬
бы с фашизмом. Перед лицом фашистской опасности, памятуя о
возможности новых злодеяний, например применения отравляю¬
231

щих веществ, не может быть и речи о науке для науки, которая
остается нейтральной. Чтобы люди могли дышать и мыслить,
нужно сейчас решить только одну задачу — задачу уничтожения
фашизма.
Акад. Келлер говорит о расцвете национальных культур
СССР.
На митинге ученых было принято обращение к ученым все¬
го мира:
«Мы вдохновляемся не только желанием сделать все от
нас зависящее, чтобы поскорее изгнать ворвавшихся к нам
варваров, творящих безмерные разрушения и гнусные наси¬
лия, перед которыми блекнут даже набеги Чингисхана, Атти-
лы; мы в этом участии видим также помощь в мировой борьбе
за демократическую жизнь народов, науке и культуре, кото¬
рым угрожает фашизм... Фашизм осквернил науку. Вместо
духовной силы интеллекта гитлеровские варвары провозгла¬
сили культ грубой силы, невежества и низменных инстинк¬
тов. Вместо биологии — величественной науки о законах
жизни — фашисты создали человеконенавистническую «ра¬
совую теорию», цель которой обосновать их право на господ¬
ство во всем мире. Науки, служившие сближению человечест¬
ва, взаимному знакомству людей с разными странами и наро¬
дами — географию, этнографию, историю, — фашизм заменил
так называемой „геополитикой”, единственная задача ко¬
торой состоит в том, чтобы обосновать право гитлеровской
Германии на разбойничий захват чужих стран и порабоще¬
ние других народов. Вместо гуманизма, который свойственен
истинному духовному расцвету народов, фашизм выдвинул
увековечивание войны, такие принципы маразма и растле¬
ния, как „разведение расы”, стерилизацию, массовые убийст¬
ва слабых, старых и больных людей. Фашизм — это смертель¬
ная опасность для самого дорогого и ценного для нас — для
культуры и науки. В своей дружной работе над покорением
природы ученые всего мира больше всего думали о поднятии
культуры и благосостояния человечества. Фашизм же исполь¬
зует величайшие достижения современной науки и техники
для уничтожения и разрушения. В своих работах по аэроди¬
намике Жуковский, Прандтль, Рейнольдс, Тейлор, Карман
и др[угие] ученые создали теории, необходимые для полета
аэроплана. Эти работы позволили построить тот современный
самолет, который дал человечеству в руки наиболее могу-
232

щественное средство сообщения, сделавшее одинаково про¬
ходимыми пустыни, океаны и сушу. Но ученые и инженеры,
сделавшие эти работы, творчески трудились не для того, что¬
бы германские фашисты использовали этот совершенный са¬
молет для разрушения вековых культурных ценностей Лондо¬
на, Ленинграда, Москвы, Белграда, Роттердама, для убийства
мирного населения. То, что должно было стать благодеянием
человечества, фашисты превратили в бич, в орудие смерти и
порабощения. На нас, ученых, лежит долг: найти способы
противодействовать обезумевшим фашистам в их злоупот¬
реблении достижениями науки и техники, за создание кото¬
рых мы несем моральную ответственность. В сознании этой
ответственности мы, советские ученые, отдаем все наши зна¬
ния и старания для того, чтобы добиться скорейшего разгро¬
ма гитлеровских орд и окончательно ликвидировать поразив¬
шую мир фашистскую коричневую чуму... Мы, ученые всех
стран, должны отдать все свои силы и знания этой борьбе про¬
тив самой страшной тирании, какую знает история, против
гитлеризма. Наша научная работа всегда была тесно связана с
развитием и запросами народов нашей страны, совпадающи¬
ми с интересами всего человечества. Советские ученые энер¬
гично помогали работам над вопросами нахождения и исполь¬
зования естественных богатств страны и развития хозяйства.
Плановое развитие нашего хозяйства дало возможность со¬
здать в продолжение двух десятилетий крупную промыш¬
ленность и обновленное сельское хозяйство, обеспечившие
поднятие уровня существования всего советского народа.
Наши ученые изучают историю всех народов, входящих в Со¬
ветский Союз, изучают их фольклор, помогают росту их на¬
циональной культуры. Эта работа помогла сплотить народы
СССР в союз равноправных народов, взаимно уважающих
друг друга и взаимно ценящих культуру друг друга. Мы счи¬
таем, что одним из условий мирного сотрудничества всех
стран является взаимное понимание и уважение народов на
основе их равенства, взаимное изучение культуры и экономи¬
ческих нужд каждой отдельной страны, тесная связь ученых
всего мира, объединение их усилий, направленных к благу
всего человечества... Долг всех деятелей культуры и науки —
активно включиться в борьбу и помочь окончательно сорвать
план Гитлера — порабощать народы поодиночке. На полях
сражений решается сейчас вопрос о независимости, свободе,
о самой жизни народов. Решается вопрос — победит ли наука
233

варварство, победит ли мировой прогресс гитлеровскую реак¬
цию... Да здравствует свободная наука, служащая развитию
культуры всего человечества!»
Обращение подписали академики Н. Державин, П. Ка¬
пица, Д. Прянишников, А. Ферсман, Б. Келлер, Т. Лысен¬
ко, А. Фрумкин, Е. Ярославский, М. Митин, Ю. Готье; чле¬
ны-корреспонденты и профессора.
Я почти целиком выписал это обращение советских ученых
к ученым всего мира. Возможность мирного, свободного развития
и прогресса зависит сейчас от того, найдутся ли такие силы у сво¬
бодолюбивых народов, которые бы навсегда покончили с гитле¬
ризмом. Если таких сил не найдется, победит черная гитлеровская
реакция, не менее страшная, чем средневековая чума.
Призыв ученых прокатился могучим эхом по нашей стране и
в зарубежных странах, не зараженных коричневой чумой. На ми¬
тинге ученых в Азербайджанском филиале Академии наук про¬
фессор Дорфман сказал:
«Наука — это концентрированное выражение всего гу¬
манного, прогрессивного, лучшего, что есть в человечестве...
Мы, научные работники Азербайджана, присоединяем свой
голос к голосам ученых всего мира, борющихся против фа¬
шистских извергов и мракобесов... Победа будет за нашей
страной, за передовым человечеством».
Иностранные ученые откликаются на призыв советских
ученых. Председатель Королевского общества Генри Дейл:
«Ученые Великобритании приветствуют ученых Совет¬
ского Союза и заявляют, что они поддерживают обращение
советских ученых к ученым всего мира. Гитлеровская Гер¬
мания применила науку для организации самого опасного на¬
падения, какому когда-либо подвергалась свобода, а вместе
с ней свободное научное исследование. Британские и рус¬
ские ученые объединились в борьбе, чтобы отбить это нападе¬
ние и спасти свободу и науку. Люди науки во всех странах,
которые любят свободу, будут вместе с вами».
Член Королевского общества, член парламента профессор
Хилл:
«В этот час нам трудно, а вам еще труднее обратиться
мыслью к тому опыту дружеского сотрудничества в области
234

научного исследования, который мы имели в прошлом. Сей¬
час все наше умение, все наши знания, вся наша энергия,
вся наша выдержка и воля к сотрудничеству должны быть
употреблены без остатка на величайшее из всех дел человече¬
ства — на сохранение общих основ цивилизации. Павлов пи¬
сал своим юным соотечественникам незадолго до своей смер¬
ти: „Наука требует от человека всей его жизни. И если у вас
было бы две жизни, то и их бы не хватило вам”. С не меньшей
самоотверженностью должна сейчас наука работать на войну.
Когда-нибудь она снова станет орудием человеческой куль¬
туры и человеческого счастья; она закалится еще больше в ре¬
зультате жертвенной борьбы этих дней».
Секретарь Королевского общества Эгертон:
«...Мы были бы счастливы, если бы могли сказать вмес¬
те с Менделеевым: „С помощью науки и без помощи наси¬
лия”, — но это невозможно до тех пор, пока не будет сокру¬
шено зло».
Американский профессор Чикагского университета Райт:
«Наука и справедливость не могут существовать в мире,
из которого дух свободы и гуманности изгнан жестокой агрес¬
сией...»
Член английского Королевского общества:
«Наука имеет одну цель — свободу интеллекта. При на¬
цистском режиме наука неуклонно искажалась, пока пол¬
ностью не перестала существовать как наука в подлинном
смысле и стала слепым орудием в руках шайки, находящейся
у власти».
Профессора и преподаватели нашего Ленинградского уни¬
верситета:
«...Ленинградский университет, славный именами Мен¬
делеева, Бутлерова, Сеченова, Ковалевского, Павлова и дру¬
гих корифеев науки, отдает все свои силы и энергию защите
любимого города и родной страны. Уничтожение кровавого
гитлеризма является необходимой предпосылкой для даль¬
нейшего развития и процветания науки, служащей человече¬
ству, науки созидающей, науки истинного гуманизма».
235

Подписали академики А. А. Байков, А. А. Ухтомский,
И. И. Мещанинов, И. Ю. Крачковский, члены-корреспонден¬
ты и профессора.
Профессора и преподаватели Московского университета:
«...В борьбе, которую ведет наш народ с вооруженным
до зубов современной техникой зверем, священный долг уче¬
ных, творцов этой техники, найти средства, противодейст¬
вующие использованию ее гитлеровскими варварами... В ла¬
бораториях, в кабинетах, с кафедр университетов, в печа¬
ти — всеми способами и средствами — должны вести ученые
борьбу с фашизмом, содействовать укреплению техниче¬
ской и экономической мощи борющихся с фашизмом армий
и стран».
Академик А. Е. Ферсман обратился по радио (в 18 час.
13 окт[ября]) к ученым США.
Опять тяжелые известия с Вяземского и Калининского на¬
правления. Вражеские войска, по-видимому, окончательно и ката¬
строфически для нас прорвали нашу линию сопротивления под
Москвой... Тревожное чувство овладело всеми нами. Родина в
смертельной опасности.
Сегодня на службе работа шла с большими перебоями. Тем¬
пература упала в служебных помещениях и хранилищах до 4°
Работать нормально при таких условиях, конечно, невозможно.
Времени сотрудниками потеряно до 75 %. Часть из них поме¬
стилась в одной комнате, в башне, где у нас запасные хранилища.
Там есть печка. (В остальных помещениях у нас водяное отопле¬
ние.) С грустью подмечаю, как начинает нарушаться заведенный
порядок. Уже курят и в других служебных помещениях, где это
не разрешалось, правда, не осмеливаясь еще курить в хранили¬
щах. Лосева сегодня уже внесла с собой из передней и портфель,
что запрещено нашими правилами.
Все это мелочи, но они уже симптомы нарушенного порядка,
элементы распада, дезорганизации. Я на все это смотрю как на не¬
избежное зло наших трудных дней. Скоро, чувствую, и всякий
у меня порядок [раз]рушится, как это уже случилось в других
учреждениях. Почти четыре месяца я сумел удержать порядок,
работу, нормальное функционирование Архива. Сейчас, когда на¬
ступили холода, это оказалось уже не в моих силах, не в моей воле.
Просидеть восемь часов подряд в таком холоде и остаться рабо¬
236

тоспособным — трудно. Теперь бы только дежурство по охране
Архива сохранить в должной мере!
Ночь, и ночь неспокойная. Третья тревога. С какой тоской я
слышу тихий вой репродуктора, а потом прислушиваюсь к тиши¬
не. Вот начинает подрагивать дом: где-то высоко летят самолеты.
Чьи? Дожидаюсь, бьют или нет зенитки. Но слух так напряжен,
нервы так натянуты, что слышу или только иллюзирую стрельбу,
не знаю.
Внимательно читаю газеты за несколько дней, стараясь
что-нибудь узнать. За чтением и писанием забываю на время, что
над головой самолеты врага с фугасными и зажигательными бом¬
бами! Спать не могу... С начала октября идет ожесточеннейшее
сражение под Москвой. Гитлер заявил в своей речи, что оно долж¬
но быть решающим и должно закончить войну полной победой
Германии. Все мои мысли вокруг этого решительного испытания.
Родина моя, становившаяся родиной трудящихся всего мира, по¬
гибает...
Отбой!.. Может быть, и прилягу в кресле. Но вот, просмат¬
ривая газету, нашел несколько живых строчек, принадлежащих
какой-то москвичке Елене Кононенко. Она пишет о своем род¬
ном городе:
«Родные кремлевские звезды! Ты помнишь, товарищ мо¬
сквич, как загорались первый раз эти звезды? Они будут го¬
реть! Мы не позволим их погасить! Москва. Каждый камень
здесь хранит свою историю... На Красной площади много
дорогих нашему сердцу могил. Вот наш славный старик —
Дом Союзов. Он сейчас кажется маленьким, вокруг него вы¬
росли дома — гиганты. Но какой же он любимый. Здесь мы
собирались подумать сообща о своей работе. Здесь мы слу¬
шали мудрые слова Сталина. Отсюда, на рассвете, после свое¬
го прощального бала, пошли в жизнь наши первые москов¬
ские выпускники десятилетки, юноши и девушки, у которых
глаза светились от счастья... Большой театр, с которым связа¬
но множество волнующих воспоминаний: съезды, торжест¬
венные заседания, декады национального искусства. Еще не¬
давно здесь чистыми, свежими голосами пели смуглые маль¬
чики с Памира. Мы еще услышим их песни в этом театре.
Широкая площадь возле Манежа. Тут в ночь под Новый год
переливалась цветными огнями огромная елка, и дед Мороз
весело поздравлял прохожих. А в мае тут был весенний кар¬
навал. Юные москвичи и москвички танцевали вальс прямо
237

на площади. Ты будешь здесь танцевать, молодежь! И вот
Москва теперь. Витрины магазинов заложены мешками с пес¬
ком, у ворот кадки с водой, окна заклеены темными поло¬
сками. В одну из ночей фашистская бомба сшибла памятник
знаменитому ученому-москвичу — Тимирязеву. Но на рас¬
свете памятник был снова поставлен на свое место. Моск¬
ва наша! Кто там в высоком московском небе, не думая
о своей жизни, мчится на „Ястребке” наперерез фашистско¬
му воронью? Один из них — Герой Советского Союза Вик¬
тор Талалихин».
Он сказал, после того как сломал шею четырем фашистским
волкам, которые крались к воротам Москвы: «Москва — мой род¬
ной город. Здесь я учился, здесь прошла моя юность. Москва дала
мне, рабочему парню, грозное боевое оружие, и я горжусь, что
мне выпала честь стоять на страже любимой столицы».
Сердце родины — Москва — в смертельной опасности. И так
учащенно бьется сердце при этой мысли!
Сто восемнадцатый день войны.
1941. 17 октября. Пятница.
Так и надо было ожидать. Тревожная ночь не прошла да¬
ром для Ленинграда. Стервятники, налетевши на центр города,
набросали много фугасных и зажигательных бомб. На Петро¬
градской стороне вспыхнул грандиозный пожар, загорелись аме¬
риканские горы около Народного дома. Деревянные конструк¬
ции были быстро охвачены огнем и осветили ярким заревом
весь город, так что на улицах и в неосвещенных комнатах чи¬
тать можно было как днем. Были пожары и в других местах. Го¬
рели павильоны злополучного Зоологического сада. Живущие
около него слышали крики, завывание зверей. Птиц выпустили.
И орел, и другие [птицы] улетели, освещаемые красным пламе¬
нем пожара.
Вот и сегодня. Вечер. Третья тревога. Опять над городом
стервятники. Наше состояние во время налетов и бомбежки я опи¬
сал подробно. Не стоит повторяться. Что будет, то и будет!
И. С. Лосева слышала от сотрудника Зоологического инсти¬
тута, жившего в Пушкине и успевшего бежать оттуда при за¬
хвате города Пушкина немцами, о страшных разрушениях до¬
мов и дворцов. Немецкие солдаты не стеснялись грабить не толь¬
238

ко дворцы-музеи, но и квартиры. Много жителей, оставшихся
в городе, пострадало. Те, кто успел убежать, остались без всего.
Бежали по направлению к Колпину. Мы так ничего и не знаем
о судьбе Чернова Сергея Николаевича. Известно только, что
он не успел выехать из Пушкина, и больше никаких сведений
о нем нет.
Сто девятнадцатый день войны.
1941. 18 октября. Суббота.
С какою болью мы все прочли в вечернем сообщении Сов-
информбюро 15 октября, что в течение ночи положение на запад¬
ном фронте ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили
против наших частей большое количество танков, пехоты и на
одном участке прорвали нашу оборону. Наши войска вынуждены
были на этом участке отступить. Таким образом, создалась не¬
посредственная и серьезная угроза для Москвы. 16 октября не¬
мецко-фашистские войска продолжали вводить в бой новые части.
В газетах напечатано обращение ЦК Коммунистической партии
Германии к немецкому народу и немецкой армии. Между прочим,
там говорится:
«Немецкие рабочие! Разве не является позором для вас, что
вы не препятствуете Гитлеру вести войну против единственного
социалистического государства мира, что вы куете на заводах ору¬
жие против страны, где хозяевами являются рабочие и крестья¬
не. Не понимаете ли вы, что тем самым вы куете цепи еще худше¬
го собственного рабства? ...Вокруг Германии поднимается нена¬
висть народов, которые дольше не хотят переносить ига рабства
и террора».
«Эта война — безнадежная для германского народа война...
Единственное спасение немецкого народа — это покончить с
войной. Но чтобы покончить с войной, необходимо свергнуть
Гитлера».
«Гитлер — это война без конца».
«И в то время, как немецкая армия истекает кровью в войне
против Советского Союза, Англия накапливает огромные силы во
всех концах своей мировой империи. Соединенные Штаты Аме¬
рики ставят на службу народов, борющихся за свободу, всю их ги¬
гантскую военную промышленность. Только сумасшедший мо¬
жет думать, что Гитлер в силах одолеть такую мировую коали¬
цию. Поражение Гитлера неизбежно...»
239

Да, поражение Гитлера неизбежно. Но какою ценою?! Совет¬
ский народ уже дорого платит за это, несет неисчислимые жерт¬
вы и бедствия. Страдания его безмерны. Где прошел враг — все
разрушено, обесчещено, разграблено, словно новый Мамай про¬
шел. В обращении ЦК Коммунистической партии говорится:
«Гитлер пытается приковать к себе немецкий народ лживым
утверждением, что поражение его, Гитлера, будет катастрофой
для Германии».
Да, если Гитлер не будет свергнут самим германским наро¬
дом, то он будет в результате тяжелейшей, изнурительной войны
все же побежден странами коалиции, и тогда уже неизбежно окон¬
чательное раздробление Германии и возмещение убытков, нане¬
сенных Гитлером Европе и СССР. У меня впечатление такое, что
если в Германии не было бы Гитлера и его клики, то возможен
был бы мир сейчас, почетный для Германии. Об этом [сейчас]
даже и думать серьезно невозможно. Свергать, удалять Гитлера,
покуда он победитель, невозможно. А поэтому мировая трагедия
будет развертываться и дальше. Победитель должен быть побеж¬
денным. А это будет стоить неисчислимых жертв и для поддер¬
живающего своего «фюрера» германского народа, и [для] несу¬
щего все бремя войны — советского.
Вот, что переживают крестьяне и рабочие Германии, до¬
шедшие в качестве солдат-победителей до ворот Ленинграда.
Пленный Ансель показывает: «...На фронте беспрерывно стре¬
ляют дальнобойные орудия. Нельзя голову высунуть из окопа.
Снаряды рвутся справа и слева, спереди и сзади. Снаряды рвутся
все чаще и в самих окопах. Спрячешь голову, прижимаешься к сы¬
рой земле и ждешь, считаешь минуты — сколько еще осталось
жить. За целый месяц мы ни разу не помылись. Нас разъедают
вши. Мое тело покрылось язвами...»
А вот что переживают крестьяне разоренных советских де¬
ревень этими победителями:
«В деревне Сустье-Поляна немцы ночью организовали обла¬
ву. В один из домов ворвались 3 фашиста. В доме спали мать,
отец, дочь и сын. Тут же при родителях фашистские изверги изна¬
силовали девушку. В деревне Мавритино-Пелена фашисты рас¬
стреляли колхозника только потому, что на нем была надета воен¬
ная гимнастерка».
«На хуторе близ деревни Ивановское жили старик со стару¬
хой. Немцам показалось, что стариков посещают красноармей¬
цы и партизаны. Фашисты заперли старика и старуху в избе и
сожгли их».
240

«В Осьминском районе фашистские мерзавцы сгоняли на от¬
крытое место стариков, женщин и детей и на бреющем полете с са¬
молета расстреливали их».
«В деревне Федосино немцы выгоняли из домов женщин и
детей, поселялись в домах и отбирали все теплые вещи и продук¬
ты у крестьян...»
Я не стал бы приводить этих выдержек, считая их или еди¬
ничными случаями, или преувеличением, если бы не рассказы
очевидцев, переживших бесчинства немецких солдат в окрест¬
ностях Ленинграда — в Петергофе, в Поповке, особенно в Пуш¬
кине...
Эти бесчинства, значит, система. Кто же это делает: фашисты
или немецкие рабочие, крестьяне, служащие в военной форме,
т. е. сам германский народ? Кто повинен во всех ужасах, навис¬
ших над миром? Только ли Гитлер и его клика? Даже воззвание
германского коммунистического ЦК заговорило о позоре для гер¬
манских рабочих, что они не только допустили Гитлера, но и по¬
могают ему вести преступную завоевательную войну против на¬
родов Европы, в том числе и против советского государства рабо¬
чих и крестьян.
Сколько было надежд, что при нападении на Советский Союз
пролетариат нападающих стран не допустит этого. Все это оказа¬
лось мечтой!.. Силюсь осмыслить события. Слишком много про¬
тиворечий скопилось. Как примирить Коммунистический Интер¬
национал и буржуазную демократию Америки и Англии? Ведь
пролетариат — могильщик буржуазии. И если для Америки и Анг¬
лии неприемлем побеждающий фашизм, то для них также непри¬
емлем и побеждающий коммунизм. Недаром в Америке имеется
значительная группа, не сочувствующая союзу с Советской Рос¬
сией. Заключаются деловые, слишком деловые временные согла¬
шения этих стран с Советским Союзом. Отсюда и проистекает
много трудностей для отпора Гитлеру, много лишних испытаний
ввиду недостатка у нас технической оснащенности армии: само¬
летов, танков, боеприпасов...
Вчера весь день, и особенно около 4—5 часов вечера, Ленин¬
град обстреливался тяжелой вражеской артиллерией. По Лигов¬
ке было прекращено трамвайное движение. Снаряды падали на го¬
род, но до Невы не долетали. Покуда наш сосед возвращался
домой с Обводного канала, он видел два или три разрыва снаря¬
дов впереди и позади себя.
По радио сообщили, что Одесса эвакуирована нашими вой¬
сками.
241

Против Румянцевского сквера на спуске набережной ведут¬
ся саперные работы; на Таможенном переулке между крылом
Главного здания Академии наук и Музеем этнографии тоже
что-то делают саперы; они уже вскрыли весь мостовой покров.
Вчера во время вечерних налетов было сброшено несколько десят¬
ков бомб над стрелкой Васильевского острова. Некоторые из них
попали на крышу академических зданий. Сгорела деревянная
вышка наблюдательного поста, устроенная на башне старинно¬
го здания Кунсткамеры, где теперь помещается Этнографиче¬
ский музей. Здание не пострадало, но крышу над башней при¬
шлось разобрать. А крыша над ЗИНом не разбиралась ни в ка¬
кой своей части. Остальные бомбы были потушены на месте
падения или сброшены с крыш. На здание Архива зажигатель¬
ные бомбы не попали. Наши дежурные сотрудники охраняли
Архив на чердаке и, когда бомбы упали на соседние дома и
двор, вылезли на крышу и продолжали там свое дежурство.
Дежурными были Беркович и Костыгова и, как всегда, вечером
и ночью — Свикуль.
Сто двадцатый день войны.
1941. 19 октября. Воскресенье.
Днем опять приводил свои книги и рукописи в порядок. За¬
чем? Вряд ли все это уцелеет. События развертываются невероят¬
но быстро и непредвиденно тяжело. Враг рвется к Москве. Начав¬
шееся в начале октября наступление развивается с неослабной си¬
лой... «Многие десятки и сотни тысяч трупов германских солдат
и офицеров, многие сотни разбитых немецких танков и самоле¬
тов устилают путь гитлеровской армии к Москве. Ценой тяжелых
потерь, используя свое численное превосходство в западном на¬
правлении, враг за последние дни потеснил наши войска и при¬
близился к подступам Москвы».
«Правда» большими буквами печатает:
«Взбесившийся фашистский зверь угрожает Москве — вели¬
кой столице СССР. С железной стойкостью отражать напор крова¬
вых немецко-фашистских псов! Все силы на отпор врагу! Все на
защиту Москвы! Крепче ряды! Сломить натиск врага! Советская
страна, родная Москва в опасности. Все на защиту нашей родной
Москвы».
«Бои становятся с каждым часом все более напряженными
и кровопролитными».
242

Одесса, по сообщению Информбюро, была оставлена не под
напором немецко-румынских войск, а по стратегическим сообра¬
жениям168. Вся живая сила и военное имущество были в тече¬
ние 8 дней эвакуированы на морских судах. Идут упорные бои
за Донбасс. Многое мы узнаем задним числом и случайно. Вот,
оказывается, был такой страшный день для Кронштадта, 23 сен¬
тября, когда в налете на него принимало участие 270 самолетов169.
Жестокая атака была отбита. Ленинград держится Балтийским
флотом и мощью Кронштадтской крепости. Это ее форты подав¬
ляют и уничтожают живые силы и батареи противника.
Сегодня Ленинград сотрясается от выстрелов. Идет артил¬
лерийский бой с какими-то выдвинувшимися опять к Ленин¬
граду вражескими батареями. Снаряды противника залетают в
город. Откуда-то бухают дальнобойные орудия, по-видимому,
из Морского канала с военных кораблей, а может быть, с фор¬
тов. Не выдержав грохота своих орудий и разрывов враже¬
ских снарядов где-то за рекой, наши соседи убежали в бомбо¬
убежище.
Вьюжит. Сегодня, по-видимому, не полетят немецкие стер¬
вятники.
Читаю:
«Холодные тучи бегут над фронтом... Заморозки удари¬
ли по траве и лесам, сморщились листья... Дым пожаров вто¬
рой месяц стелется над водой. Немцы глубже и глубже зака¬
пываются в землю. Здесь, у моря решена задача — остановить
врага. Сказано было людям: „Назад ни шагу!” И они не сошли
168 Под Одессой помимо немецких войск действовали 18 румынских
дивизий. 19 августа 1941г. советскими войсками был создан Одесский
оборонительный район. В конце сентября было принято решение об остав¬
лении Одессы из-за ухудшающегося положения советских войск в Кры¬
му. Началась эвакуация из Одессы гражданского населения и промыш¬
ленного оборудования. Утром 16 октября под прикрытием боевых кораб¬
лей Одессу покинул последний транспорт с войсками.
169 «21, 22 и 23 сентября 1941 года немецкая авиация совершила три
массированных коварнейших „звездных” налета на Кронштадт, на форты
и корабли, располагавшиеся у пристаней Кронштадта и вокруг о. Кот-
лин... Особенно тяжелым для Кронштадта и флота выпал день 23 сентября.
Базу бомбили 272 пикирующих бомбардировщика. Они шли с разных на¬
правлений, волна за волной, сыпали бомбы на крепость, на гавани и рей¬
ды, на пирсы подводных лодок, на позиции артиллерийских батарей,
на Морской завод, в доках которого стояли поврежденные корабли...»
(http://www.likt590.ru/project/podvig/2_41_3-kron.htm).
243

с позиций... Родина-мать, балтийцы идут за тебя, отряд за от¬
рядом!.. А какие были дни! По 200 и 300 самолетов на учас¬
ток и по 19—20 воющих штурмовок с воздуха. Пожары, зем¬
ля, разодранная минами, артиллерийские шквалы, психиче¬
ские паузы, снова шквал и новые атаки. Месяц осатанело
кидался враг на ленинградские окопы. Он говорит, что они
„лучше линии Мажино”170. Да, бойцы в болотах, в канав¬
ках, в перелесках, на невысоких северных холмах, покрытых
скудным кустарником, оказались прочнее стали и бетона.
Враг пробовал „клинья”, обходы, артиллерийские шквалы
по городу, бомбежки, слал угрожающие листовки, напоми¬
ная о судьбе Варшавы, Белграда, слал напуганных, одурачен¬
ных или купленных ходоков, варьировал один слух нелепее
и страшнее другого... Ленинград стоял и стоит непоколеби¬
мо. Город стал грандиозной крепостью; его колорит — за¬
щитный, суровый: песок, камень, железо, окопные балки.
Под визг снарядов работают заводы, с конвейеров идут тан¬
ки, идет поток минометов и мин. Там, где разливали ситро,
разливают в бутылки горючую жидкость... Россия, мать-роди¬
на, тебе отдаем и отдадим все. Из боя, с моря, из приморских
окопов Балтики мы приветствуем тебя».
Сто двадцать первый день войны.
1941. 20 октября. Понедельник.
В 6 часов утра заговорило радио. В Москве объявлено осад¬
ное положение171. За всякое нарушение порядка, распространение
провокационных слухов — расстрел на месте. На подступах к
Москве Малоярославец переходит из рук в руки. В 1812 году
этот многострадальный город переходил от русских к французам
170 Линия Мажино (названа по имени военного министра генерала
А. Мажино (Maginot)) — система французских укреплений, которая строи¬
лась в 1929—1934 гт. (усовершенствовалась до 1940 г.) на границе с Гер¬
манией — от Бельфора до Лонгюйона; протяженность около 400 км.
В 1940 г. немецко-фашистские войска вышли в тыл «линии Мажино»,
и ее гарнизоны капитулировали.
171 Решение о введении с 20 октября осадного положения в Москве
и прилегающих к городу районах было принято ГКО 19 октября 1941 г.
Оборона столицы на рубежах в 100—120 км к западу возлагалась на войска
Западного фронта, а непосредственная оборона Москвы на ближайших
подступах к столице — на начальника гарнизона Москвы.
244

и обратно более 10 раз!172 Положение на Московском фронте,
по-видимому, катастрофически ухудшилось.
Несмотря на тяжелые тучи над городом, стервятники не¬
ожиданно налетели и между 5 и 6 часами вечера сбросили фугас¬
ные бомбы. Я только что приехал из Архива. Электричества не
было (подача его теперь часто прекращается до 6 час. вечера). Не¬
смотря на тревогу и зенитную стрельбу, сели обедать в передней.
А когда пообедали, то, чтобы сберечь огарок свечи, потушили ее.
Остались в темноте с М. Ф., прислушивались, как кружатся в воз¬
духе самолеты. Вздрогнул дом и качнулся раза два. Значит, где-то
в радиусе одного-двух километров разорвалась бомба. Ну, так что
же делать! Ждать конца тревоги спокойно и выдержанно. К ра¬
дости нашей, скоро зажглось электричество, а при свете все пере¬
живается легче. Через несколько минут радостные, самые радост¬
ные теперь звуки — музыкальный мотив отбоя.
Вечер прошел без тревог, но я был очень уставшим. Я только
поздно, уже ночью, почувствовал себя опять трудоспособным.
Сто двадцать второй день войны.
1941. 21 октября. Вторник.
На службе очень холодно, в моем кабинете 2 градуса.
От акад. Вавилова получил телеграмму выслать ему последние
готовые главы истории Академии наук. Выслать удалось только
одну — восьмую. Воспользовался оказией — завтра едут от Ака¬
демии наук в Казань с теплыми вещами для эвакуированных де¬
тей академических служащих.
Сегодня провел научное заседание Комиссии по истории Ака¬
демии наук. Слушали доклад А. И. Андреева о русско-американ¬
ских отношениях в XVIII веке, и в частности о первых сношениях
нашей Академии наук с американскими учеными конца XVIII ве¬
ка. Заседание происходило в маленькой комнатке, в башне, где
у нас запасные помещения. Там имеется печка, правда, от которой
все угорают. Поэтому сегодня ее не топили, но присутствующие
своим дыханием нагрели комнату в достаточной мере. На доклад
пришел и акад. И. Ю. Крачковский, которого я и просил председа¬
172 12 (ст. ст.) октября 1812 г. при Малоярославце, небольшом уезд¬
ном городе Калужской губернии, было остановлено продвижение Напо¬
леона в глубь России. В ходе кровопролитного сражения город 8 раз пе¬
реходил из рук в руки и был почти полностью разрушен.
245

тельствовать. В Ленинграде скоро не останется, кажется, ни одно¬
го члена Академии. Вчера улетел чл.-кор. Чернышев, сегодня ут¬
ром неожиданно для всех И. И. Мещанинов... И. Ю. Крачковский,
как я уже упоминал, отказался уезжать, также и С. А. Жебелев...
Заседание, которое мы проводили сегодня, было даже знамена¬
тельно. В те дни, когда летят из Ленинграда один за другим акаде¬
мики, с каждым днем делается и голоднее и страшнее, мы слушаем
ученый доклад! Я испытывал большое чувство удовлетворения,
что до сих пор не прерывается ход нашей работы — и научной, и
по охране Архива. Весь наш небольшой коллектив стойко выно¬
сит все тяжести и лишения. Даже Свикуль во время последней
бомбежки бесстрашно вылезла на чердак и оттуда наблюдала за
бросаемыми стервятниками зажигательными бомбами.
Сегодня сырой туманный день. Налетов на город не было. Ве¬
чером можно было сидеть спокойно, как в нормальное время. Это¬
го не было уже около 2-[х] или больше месяцев. И все-таки мы
прислушивались к репродуктору. А вдруг начнет выть сирена воз¬
душной тревоги! Что стоит стервятникам бомбить город вслепую!
По радио передавали утром, что все вчерашние атаки про¬
тивника под Москвой отбиты. Во главе обороны подступов к го¬
роду поставлен генерал Жуков.
Ухудшается продовольственное положение Ленинграда. За
вторую декаду октября иждивенцы при хлебном пайке в 200 г
получили 100 г мяса, 200 г крупы, 100 г рыбных продуктов, 50 г
сахару, 100 г конфет, 100 г растительного масла. Рабочие, слу¬
жащие и дети немногим больше; рабочие же в двойном размере,
чем служащие. На деньги купить нечего и потому они не ценятся.
Печник, работающий у нас на службе, говорит: «На что мне день¬
ги, вот еды бы!» У тех, у кого есть много денег, не знают, куда де¬
вать их, и покупают или всякую дрянь (дорогие духи и проч.),
или — те, которые «попрактичнее», — скупают в магазинах остат¬
ки мануфактурных товаров для мены, когда деньги потеряют вся¬
кую цену.
Из всех грядущих испытаний для ленинградцев едва ли не са¬
мое страшное — голод. Голод и бомбежка! Не хватало бы только
еще холеры или чумы, или просто голодного тифа. Надо приучить
себя прямо смотреть в глаза событиям и как можно меньше думать
о будущем. Когда придет это будущее, тогда и осмысливать его!
Сегодня зашел к нам «мастер на все руки» Филимонов. «Труд¬
но работать, — говорит он, — поослаб, питания не хватает. В ака¬
демической столовой уже второй день вместо супа — ржаные ма¬
кароны с водой».
246

Сто двадцать третий день войны.
1941. 22 октября. Среда.
Ночь, точнее, утро, скоро рассвет... Исполнилось четыре ме¬
сяца страшной войны. Из 18 советских республик 6 уже нет. Нет и
Киева, Одессы; враг окружил стальным кольцом Ленинград, враг
угрожает самой Москве. Мы, ленинградцы, сейчас, забывая свое
горе, всеми помыслами обращены к Москве, к сердцу нашей со¬
ветской родины. Как это могло случиться, что враг смял наши
армии и просочился к самым жизненным центрам страны? Вот не¬
отступный, мучительный вопрос. Враг, вооруженный современ¬
ной, самой совершенной военной техникой и всеми достиже¬
ниями науки, культуры, обратил все это на разрушение, на унич¬
тожение в своих грабительских планах завоевателя-насильника.
Он уничтожает все культурные ценности на своем пути, как ди¬
кий варвар, какой-нибудь вандал, гунн, но только во сто крат
страшнее. У тех не было ни техники, ни науки. Те были просто
двуногие хищники. Немецкие захватчики — двуногие культурные
звери!..
Гитлер сейчас стянул под Москвой все свои силы и бросил в
бой резервы. Можно ли спать спокойно в такие ночи, когда идет
кровопролитнейшая в мировой истории битва за Москву, за це¬
лость и самое существование нашей родины! Говорят, что Гитлер
в своей речи угрожал стереть Москву с лица земли как источник
красной заразы. Это было четыре месяца тому назад и было чудо¬
вищно хвастливо, нелепо... И вот в эти хмурые октябрьские дни
его армии под Москвой! Но:
Мы верим, мы знаем, враги не пройдут...
Москва! Ты народом могучим любима!
Ты — слава, ты — сердце, ты — радость и труд,
Ты многих сражений овеяна дымом.
Мы знаем, мы верим, враги не пройдут.
Очень неприятно и деморализующе действуют внезапные
вылеты академиков, особенно занимающих ответственные места.
Вчера неожиданно для всех улетел, и прежде всего для сотрудни¬
ков своего Института языка и мышления, директор его И. И. Ме¬
щанинов. Сегодня улетел Леон Абгарович Орбели, оставив Фи¬
зиологический институт. Оба они были членами Президиума
Академии наук СССР и в военное время являлись единственны¬
ми представителями Президиума в Ленинграде. Теперь мы оста¬
лись без всякого руководства и поддержки. Говорят (по слухам),
247

их будет заменять акад. Байков, по слухам же, недавно якобы
улетевший. У меня была налаженная связь с членами Президиума;
теперь она порвалась. Опираться больше не на кого. Целый день
был сегодня под впечатлением этих экстренных вылетов. Рань¬
ше говорилось, что эти ответственные академики вылетят в по¬
следний момент. Неужели такое время приблизилось?
Погода нелетная, но зато город обстреливается из артилле¬
рийских орудий. Снаряды днем рвались и у нас на Васильев¬
ском острове, в районе Балтийского завода. Вечером тоже, но
стреляют реже.
Целый день посвятил вопросу об отеплении пожарных труб и
водопровода в Архиве. Ходил по затемненным помещениям, с си¬
ними лампами на лестнице, и словно мне тяжелый сон снился...
Все мои мысли сейчас направлены на спасение академиче¬
ского Архива. Но кто знает, какие судьбы ждут его. Сердце за¬
мирает от одной мысли при этом. Тем нескольким сотрудникам,
которые должны везти [вещи] эвакуированным ребятам в Тетю-
ши под Казань, сегодня уехать не удалось. В чем дело, неизвестно,
в том ли, что опять осложнение на пути или идут какие-либо бо¬
лее срочные эшелоны. Соседка передала слух, что дан приказ
очистить во что бы то ни стало Мурманскую дорогу. По ней, дес¬
кать, будут вывезены войска из Ленинграда. И Ленинград будет
оставлен. Но и сама же она этому не верит. А флот? Его ведь не
вывезешь!
Вчера все атаки на подступах к Москве (на Малоярослав-
цевском, Можайском и Калининском направлениях) отбиты.
Все большие и большие затруднения ленинградцы начинают
испытывать в продовольственном отношении. Хлебный паек на
днях, вероятно, еще уменьшится173. Грядущий неизбежный го¬
лод многих особенно пугает, больше чем бомбежка и артилле¬
рийский обстрел, и даже сдача города.
Сейчас по радио услышал отрывок какой-то передачи. Пере¬
давались отрывки из писем с оккупированных немцами террито-
173 С 1 октября 1941 г. норма выдачи хлеба в Ленинграде для рабочих
составляла 400 граммов, для служащих 200 граммов. Научные работники
получали хлеб по нормам служащих {Кольцов Л. В. Ученые Ленинграда
в годы блокады. 1941—1943. С. 43). С 13 ноября 1941 г. норма хлеба для
рабочих снизилась до 300 граммов, для служащих — до 150; с 20 ноября
рабочим выдавались по карточкам 250 граммов, служащим — 125 грам¬
мов хлеба {Кольцов А. В. Ленинградские учреждения Академии наук в
годы войны и блокады // Наука и ученые России в годы Великой Отечест¬
венной войны. 1941—1945. М., 1996. С. 30).
248

рий. В одном говорилось: «Лучше умереть, чем попасть к нем¬
цам». Уж сколько раз говорил себе — о будущем не думать лучше.
Нельзя думать о будущем. Пусть оно придет, и тогда будем обду¬
мывать его как настоящее.
Вечер. Артиллерийский обстрел, по-видимому, усилился —
вздрагивает время от времени дом. Сидим в передней, где нет
окон. В комнатах окна затемнены, занавешены. Очень неприятна
эта оторванность от мира. В трех шагах висит бормочущий что-то
плохой репродуктор. Он нужен нам, чтобы знать время тревоги.
Когда я ехал домой, была совершенно нелетная погода. Надеюсь,
что и сейчас тоже. Во всяком случае, репродуктор — тот аппарат,
который сигнализирует нам об опасности, но отнюдь и никак
не исключает ее.
Оказывается, что бомба, брошенная на днях стервятниками
между 5 и 6 часами вечера и попавшая в Мойку, была исключи¬
тельной мощности, она, несомненно, предназначалась для зда¬
ния Главного штаба. Как я уже отмечал, она упала невдалеке от
дома, где помещается последняя квартира Пушкина, в которой он
умер174. Насколько она пострадала, не знаю. Окружающие дома,
говорят, имеют значительные разрушения, несмотря на то что
бомба угодила в воду реки.
Так тронула меня сегодня забота о той грядке вдоль набе¬
режной, на которой красовались до самой поздней осени цветы.
Грядку перекапывают, приготовляют для посадки цветов будущей
весной. Жизнь идет своим чередом, и кто-то уже заботится о Ле¬
нинграде на будущую весну... Как-то вдруг от такого пустяка ста¬
ло бодрее, спокойнее!
Сфинксы, мои древние друзья, одиноко стоят на полупу¬
стынной набережной. Напротив них мрачно глядит окнами, за¬
колоченными досками, массивное здание Академии художеств.
Каким-то тяжелым былым величием оно и теперь подавляет.
Поредел и обнажился Румянцевский сквер. Там бивак. Бро¬
дят красноармейцы, горит костер, лошадь щиплет остатки по¬
желтевшей травы. Около обелиска стоит какой-то фургон, по ал¬
леям — несколько грузовых автомобилей; остальные, почти цели¬
ком наполнявшие сад, куда-то ушли.
На Неве темная свинцовая вода рябит под падающими кру¬
пинками мокрого снега. Против Сената стоит трехтрубный воен¬
ный корабль, почти закрывая с Невы величественное здание.
Со стороны площади видна разобранная после пожара крыша
174 Набережная р. Мойки, 12.
249

на части здания. Дивный памятник Петру потонул в насыпанном
кругом него песке. Основатель города — в темноте деревянного
футляра с песочными мешками. Осенний пейзаж. Я каждый день,
и каждый день взволнованно, переживаю видение этой дивной
ленинградской панорамы. Первым взглядом своим, выходя из
дверей парадной, я убеждаюсь: целы сфинксы, цел Исаакий, цела
Адмиралтейская игла, цел ангел с крестом на Александровской
колонне, цело захаровское Адмиралтейство, цел Зимний дво¬
рец... Ну, значит, еще цел Ленинград, мой более чем когда-либо
близкий родной город, Петро-Ленинград.
Вот и 11 часов. По радио передают звуки «Интернационала».
Впереди многодумная ночь. С Москвой что? По радио я так ведь
ничего и не узнал, как и о своем родном городе, зверски обстре¬
ливаемом сегодня.
Сто двадцать четвертый день войны175.
1941. 23 октября. Четверг.
Пасмурный день. Дождь. И люди радуются, как не радова¬
лись солнцу, теплу. «День нелетный, бомбить не будут». В сфор¬
мированное вновь Ленинградское отделение Президиума АН во¬
шли академики Байков и Жебелев. К ним на придачу директор
Института истории материальной культуры т. Артамонов — пар¬
тиец. Опять в Академии все волнуются. Снова составляются ка¬
кие-то списки эвакуируемых. В который раз!
На службе у меня в Архиве холод несколько дезорганизовал
работу. Особенно сдала И. С. Лосева: она, правда, совсем больна.
Сидит в 12-й комнате, около уборной, где поставлена плитка, и
курит, курит без конца. И кашляет. Создается неприятная обста¬
новка для других сотрудников.
Принимаем все меры к отоплению Архива на зиму. Но отап¬
ливаться будет всего одна комната. Сегодня еле высидел в двух¬
градусной температуре. И без того нервнобольная мать Травиной
175 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. 232 л. 23 октября—31 декабря
1941 г. Автограф. Карандаш. На обложке папки запись: Князев Георгий
Алексеевич. Дни великих испытаний. 1941 год. Война с Германией. Впе¬
чатления на моем малом радиусе. Дневники. Автограф. Приложение:
стихи А. П. Семенова Тян-Шанского «К Родине» (2 варианта; 1938 и
1941 гг.); продовольственная карточка и пропуск в столовую АН на де¬
кабрь 1941 г. Машинопись — Д. 100. 138 л. На папке запись: В осажден¬
ном Ленинграде. Подневные записи. Дневники. 1941. 8 ноября. 31 дек.
250

не выдержала всех испытаний переживаемого нами времени и в
припадках болезненной подозрительности собирается задушить
свою дочь. Травина принуждена ночевать на службе или у
знакомых.
Ехал утром вдоль свежевскопанной грядки для будущих
цветов и опять умилялся. Живые живут живой жизнью!
Планировали с Андреевым заседание, посвященное памяти
Беринга на... декабрь.
Это на моем малом радиусе... На не намного большем отрез¬
ке идут события. Узнаешь о них случайно, через газетные коррес¬
понденции или по радио. Вот, например, что было третьего дня,
т. е. 20 октября, тут на одном из ленинградских удлиненных
«радиусов». Вот что пишет корреспондент «Правды» А. Тара-
сенков: «На одном из участков Ленинградского фронта огромная
колонна немецкой пехоты в полный рост пошла атаковать наши
позиции. Впереди шел оркестр, играя истерический немецкий
марш. Командование энской части попросило моряков открыть
артиллерийский огонь с кораблей. Линкор „Октябрьская Рево¬
люция” получил задание направить удары своего главного калиб¬
ра по фашистскому сброду. Управляющий огнем капитан-лейте¬
нант комсомолец Л. Бредун вместе с молодым коммунистом —
штурманом А. Забелло быстро произвели необходимые расчеты.
Командиры орудий Хлапов, Шевченко, Зверев, наводчик Попов
действовали быстро и решительно. Всего одну минуту продол¬
жался сокрушительный огонь линкора, но результаты его были
губительны для немцев. Первый снаряд попал прямо в оркестр.
Залихватский марш был прерван на одной из самых высоких нот.
Следующие залпы разили живую силу противника. Пьяная ко¬
лонна была разгромлена и рассеяна».
Известно, что немцы ведут психические атаки во весь рост.
Для этого они одурманиваются перед боем алкоголем. Вот что
происходит тут, рядом, на радиусе в 20—30 километров. Где-то,
четко отчеканивая шаг, передвигаются колонны немецких войск,
разрывают землю и человеческие тела мины, горят дома... Это все
тут, около, совсем близко.
А.	Н. Толстой пишет в «Правде»:
«Ленинград нашел в себе величие духа. Ленинград су¬
рово, организованно и твердо принял на себя чудовищный
удар германских танковых и стрелковых корпусов. Ленин¬
градцы, красноармейцы, балтийские моряки отбросили их
и жестко приостановили наступление. Сейчас здесь немец¬
251

кий фронт, истекающий кровью, медленно начинает пятить¬
ся... На днях один из моих друзей прислал открытку из Ле¬
нинграда: „Настроение у нас бодрое, работаем. На кафедре
у меня сквозняки, дырки в стенах. Лекции читаю. Оперирую.
Вечером прихожу к сыну, приношу котлеты, кусок хлеба,
вареной картошки; мы сидим в темноте Военно-медицин¬
ской академии и смотрим в окно на черную Неву, на силуэты
домов, на зарево по горизонту...” Ленинград с честью вы¬
полняет свой долг перед родиной, на подступах к нему враг
захлебнулся в крови» (из статьи А. Н. Толстого. «Пр[авда]».
1941. X. 18).
Из той же статьи:
«Черная тень легла на нашу землю. Вот поняли теперь:
что жизнь, на что она мне, когда нет моей родины? По-не¬
мецки мне говорить? Подогнув дрожащие колени стоять, от¬
кидывая со страху голову перед мордастым, свирепо лаю¬
щим на берлинском диалекте гитлеровским охранником, гро¬
зящим добраться кулаком до моих зубов. Потерять навсегда
надежду на славу и счастье родины моей, забыть навсегда
священные идеи человечности и справедливости — все, все
прекрасное, высокое, очищающее жизнь, ради чего мы жи¬
вем. Нет, лучше смерть! Красный воин должен одержать
победу. Страшнее смерти позор и неволя. Зубами пере¬
грызть хрящ вражеского горла — только так! Ни шагу назад!
В этой войне мирного завершения не будет. Россия и Гер¬
мания бьются насмерть. Наша задача в том, чтобы остано¬
вить гитлеровские армии перед Москвой. Тогда великая бит¬
ва будет выиграна нами. Нужно сейчас и немедленно остано¬
вить врага».
В корреспонденциях с линий огня под Москвой сообщается,
что положение продолжает оставаться напряженным.
«Ожесточенные сражения продолжаются».
«Наши части ведут упорные бои, продолжая сдерживать на¬
ступление танков и пехоты противника. В районе Малоярослав¬
ца немецким танкам удалось несколько продвинуться на восток
к селу В, из которого накануне они были выбиты. На Можай¬
ском направлении наши части, поддерживаемые метким огнем
артиллерии, сдерживают противника. Пятый день части коман¬
дира Хоменко ведут уличные бои за обладание городом N...»
252

Это под Москвой, где решаются судьбы не только древнего
города, но и всей нашей страны. В передовой «Правды» говорится:
«Ценой любых усилий мы должны сорвать планы гитле¬
ровцев... 19 октября отбито несколько ожесточенных атак...
Нельзя, однако, успокаивать себя мыслью, что ресурсы врага
на исходе. Враг еще очень силен... На оборонительные ру¬
бежи вышли рабочие батальоны районов столицы... Мно¬
гие тысячи людей заняты сейчас на стройке оборонительных
укреплений под Москвой... Каждый подмосковный город,
село, станция, каждый район столицы, улица и дом должны
превратиться в крепость обороны, быть готовыми к встрече
с врагом, к жестокому бою, к уличным схваткам. Остано¬
вить врага во что бы то ни стало! Вся надежда сейчас на то,
что враг надорвется, иссякнут его силы и, наконец-то, начнет¬
ся наше наступление. Расширим дальше радиус. На юге идут
упорные кровопролитнейшие бои за Донбасс, нашу всесоюз¬
ную „кочегарку” Но и тут враг продвигается вперед... И тут
одна задача — не пустить врага к Донбассу. Несмотря на
успехи ряда наших частей, положение на юге остается тре¬
вожным. Враг не считается ни с какими жертвами и в отдель¬
ных районах все же продвигается вперед».
Родина, советская моя родина, строившая новое социалисти¬
ческое общество, неужели ты гибнешь? Для чего же жить тогда?
Лозовский на вопросы о победах немцев ответил: «Гитлер может
выиграть сто сражений, но войну он проиграет». И я так ду¬
маю, многие так думают. Этой мыслью живут, оправдывают все
жертвы. Иначе — конец. По сообщению корреспондента ТАСС,
и в Германии, несмотря на победы, положение нелегкое: «Жите¬
ли охвачены паническим страхом перед наступающей зимой, так
как в скорое окончание войны никто уже не верит... За два с лиш¬
ним года войны население износило все запасы одежды и обуви...
В связи с недоеданием и нервной обстановкой увеличилось чис¬
ло заболеваний».
Таково положение в стане победителей. А побежденные Гит¬
лером европейские народы влачат жалкое существование подруч¬
ных гитлеровской банды. Гитлер сумел сковать их волю оставлен¬
ными в гарнизонах инвалидными командами и все свои главные
силы и все свои резервы бросить на восток. У Гитлера — один
фронт. То, что только могло мечтаться ему, осуществилось: Гит¬
лер бьет своих противников поодиночке!
253

Не безынтересно для истории нашего времени отметить и та¬
кой любопытный и характерный факт: епископ сербской право¬
славной церкви в США из города Либертвилля (штат Иллинойс)
шлет приветствие правительству и народам Советского Союза, а
также «благодарность за обращение недавнего всеславянского ми¬
тинга в Москве и гарантию свободы вероисповедания, которую
обеспечивает советская конституция». В заключении говорится:
«Мы с гордостью следим за героической борьбой русского наро¬
да против антихриста и угнетателя и молимся за победу русского
оружия». Как говорится, комментарии излишни!
Немцы стараются избавиться от лишних ртов и непригод¬
ных к труду людей. Они, оказывается, не только добивают тяже¬
ло раненных, не способных вернуться в ряды армии, но и заняты
уничтожением душевнобольных, чтобы освободить мест для
раненых на фронте. По этому поводу мюнстерский епископ про¬
тестует против массового убийства душевнобольных в Герма¬
нии. Другой епископ из Вюртемберга якобы даже отправил пись¬
мо с протестом самому Гитлеру.
Заканчиваю свою «порцию» записей на сегодняшний день,
точнее, ночь. Каких злодеяний и ужасов мне опять пришлось кос¬
нуться! И вот я встаю, иду спать, и буду, могу спать!.. Так уж
устроен человек! На дворе мокредь. Может быть, и не прилетят
стервятники. А возможно, что их эскадрильи перекинуты для бом¬
бежки Москвы. Во всяком случае, иду спать, разденусь. Интерес¬
но отметить, что вечером из всего нашего дома ушли ночевать в
бомбоубежище только двое — наши соседи. Остальные эту ночь
спят дома, на своих постелях! Редкое счастье!
Сто двадцать пятый день войны.
1941. 24 октября. Пятница.
Когда сегодня утром я услышал о зверском налете стервятни¬
ков на Москву, болью сжалось сердце. По-видимому, Москва зна¬
чительно пострадала, много убитых и раненых. Пришел страшный
час для Москвы. Немцы рвутся к магистралям, ведущим прямо в
столицу. Я видел их в прошлом году. Видел и те дивные места под
Москвой вдоль Можайского шоссе, куда прут немцы. Все наши
мысли сейчас о Москве. Весь мир, сотни миллионов людей следят
за страшной битвой народов под Москвой.
Бомба, которая на прошлой неделе упала в Мойку, вызывает
много разговоров у ленинградцев. Она, говорят, была чудовищной
254

силы. Попади она в Штаб, куда, по-видимому, предназначалась,
много бы бед она наделала! И теперь, попав в реку, она повредила
дома по обеим сторонам набережной, по крайней мере, в 4-[х] до¬
мах разошлись стены.
В своих сообщениях я очень осторожен. Многие известия,
полученные, кажется, от самих иногда очевидцев, все-таки стра¬
дают неточностью. Это в особенности относится к рассказам о
разрушениях, о бомбах, об обстрелах. Как правило, наблюдается
вольная или невольная тенденция к преувеличению.
В Академии наук опять идет грызня из-за кандидатов, вно¬
симых в список эвакуируемых в 1-ю очередь. Куда же думают эва¬
куироваться?!
У меня, как у многих ленинградцев, сегодня днем, когда вдруг
прорвалось сквозь тучи солнце, вырвалось восклицание: «Вот еще
неприятность!» К счастью, вскоре небо снова начало затягивать¬
ся тучами.
Мои сотрудники, актив мой, например Шахматова, поче¬
му-то сейчас сдали немного: [Шахматова] угрюма, молчалива,
но работает с исключительной честностью; другие — в меру,
третьи мало работают, больше или суетятся, или просто выси¬
живают свое время. Но в то же время они несут большую на¬
грузку: вечернее и ночное дежурство в Архиве. В трудные ми¬
нуты они самоотверженно выполняют свой долг, как бойцы по
защите, охране научных ценностей. А то, что не все вполне и
каждый день работоспособны, так нужно вспомнить, что люди
недоедают, недосыпают, живут напряжением воли, выполняют
свой долг.
Деньги совсем потеряли цену. Пришел сегодня мастер, нужно
было починить обувь, и заявил: «Денег я за работу не беру, толь¬
ко продуктами». Так мы с ним и расстались. У кого же из нас, тру¬
довой интеллигенции, имеются сейчас продукты!
11 часов. Не бомбят. Вероятно, эскадрильи стервятников пе¬
релетели к Москве... И все, все мысли о ней, о нашей красной
столице с рубиновыми звездами, со священными кремлевскими
стенами.
Скольжу по листам газеты. Выискиваю живые слова, не
штампы, не агитки. Ведь другого источника знать, что делается
за пределами моего физического малого радиуса, нет. Иногда мне
удается кое-что понять, узнать, но мало. Нам, современникам,
не приходится и нельзя знать всего, что будет известно исто¬
рии. Но вот то, как переживались события современниками, как
осмысливались для историков, не всегда будет ясно. Мои записи,
255

быть может, хоть отчасти послужат этому. Все повторения,
длинноты можно будет убрать; ошибки и противоречия выяс¬
нить. Все эти страницы для меня прежде всего служат осмыслива¬
нию событий, отдаче отчета в происходящем. Я прислушиваюсь,
всматриваюсь, вдумываюсь во все окружающее меня, прежде все¬
го, конечно, на моем малом радиусе. Я улавливаю биение пульса
жизни кругом и стараюсь передать, как бьется мой пульс, как я
воспринимаю, переживаю события, как они переживаются други¬
ми, — как теми, кто около меня, так и теми, кто как-нибудь на них
отзывается по радио, в газетах. При этом я уже говорил, что из га¬
зет я беру только то, что мне кажется отображающим действи¬
тельную жизнь, а не агитацию и пропаганду как таковую. По этой
причине, например, мне ничего не дает трансляция по радио. И я,
кроме сводок Информбюро и сигналов воздушной тревоги, боль¬
ше ничего не слушаю. Газеты полны корреспонденциями с опи¬
саниями боев под Москвой:
«В течение суток перед наступлением противник вел артпод¬
готовку — бешено палил из орудий и минометов, ослепляя
командные пункты. Наша артиллерия отвечала мощным ог¬
нем. Дуэль выросла в крупнейшее артиллерийское сражение.
Над линией фронта поднялась гряда облаков от пушечного го¬
рячего дыма — черная, устойчивая, она заслонила солнце. Ед¬
кий запах серы висел над землею. Утром противник повел на¬
ступление. Ураганный огонь встретил его. Поле боя на протя¬
жении 8—10 километров и в глубину на 4—5 километров в
обе стороны закипело и покрылось серой мглою. Это было
еще невиданное сражение. Оно напоминало Бородино, но Бо¬
родино с танками, авиацией, жарким ревом пулеметов и воем
мин. Час испытания настал! Обе стороны бросились друг на
друга. Немцев полчища. Но никто не может сдвинуть друг
друга. К середине дня создался „слоеный пирог” и, казалось,
все перепуталось... Обе стороны отрезали друг друга от оста¬
льных частей... Враг пустил в ход все, что у него было: танки и
водку, авиацию и хоровой рев. Танки с вцепившимися в них
пьяными пехотинцами появились утром на следующий день.
Держась за железную юбку, солдаты бежали, падали, подни¬
мались и снова, цепляясь за бронированный подол, ревели,
как стадо зверей. Артиллеристы расстреливали их прямой на¬
водкой... Оглушительный лязг раздавался в общем гуле боя.
Танки горели, останавливались, накренившись набок... Дра¬
лись в воздухе... Ночь не принесла покоя. Горели пожары
256

повсюду, ракеты беспрерывно поднимались в небо, освещая
его дрожащим светом, трассирующие пули чертили черное
пространство синими, красными, оранжевыми траекториями.
Хрипели, захлебываясь, пулеметы... Солнце отдыхало, а бой¬
цы нет. Оно застало их все в том же сражении. Еще прошел
день и еще ночь... Четвертые сутки дрались бойцы... Но враг
прорвал линию обороны... Сдерживая бешеный натиск про¬
тивника, наши части отходили, вырывались из мешка, в кото¬
рый старался поймать их коварный враг. Бойцы шли по ле¬
сам с боями днем и ночью... Лес. Тихо и сумрачно. Каплет с
ветвей дождь. Здесь была схватка. Она была, видно, днем.
19 человек красных богатырей, пробиваясь, атаковали по
меньшей мере батальон фашистов. 18 бойцов лежат почти
в ряд. Один из них заколол фашистского пулеметчика и упал
прямо на вражеский пулемет. А слева лежит девятнадцатый
наш пулеметчик. Он лежит с открытыми глазами, намертво
зажав в руках рукоятки „Максима” По лесам, по тропам
тянулись на гул из окружения наши части, шли упорно,
шли умереть или победить...»
Это корреспонденция В. Величко с Можайского направле¬
ния, с дорог к Москве.
Лозунги дня: «Организованность, стойкость, мобилизация
всех сил — основа успешного сопротивления вражескому на¬
тиску»; «Организованность и железная дисциплина». В руко¬
водящих статьях говорится: «Еще большая организованность,
еще более суровая дисциплина, еще более великое мужество и
полное презрение к смерти во имя победы — вот источник, что
приумножит нашу мощь и сделает неприступной Москву».
Москва, Москва, Москва... Больше ничего не идет на ум.
...В октябре сорок первого года...
Хочет Гитлер прорваться
к горячему сердцу народа —
в двери нашей столицы стучит
броневым кулаком.
Клятву суровую дали —
отогнать от Москвы
броневые колонны врага.
Точен глаз на прицеле.
Не дрогнут рабочие руки.
Мы врагов-чужеземцев сожжем,
как сухую траву.
9 Князев Г А.
257

Дальним правнукам скажут
свободные гордые внуки:
«Наши деды-орлы в октябре
отстояли Москву»...
Москва, Москва!.. Что сейчас там делается в ней самой, на
дорогах, ведущих к ней с запада?
Сто двадцать шестой день войны.
1941. 25 октября. Суббота.
Из Москвы вернулось посланное мною письмо со справкой:
«Московская Академия наук выбыла неизвестно куда»176. Дата на
справке «17. X». Итак, значит, Академии наук в Москве больше
нет! Из ответа Лозовского иностранным корреспондентам стало
известно, что часть правительства покинула Москву и находится
уже в Куйбышеве. Из отрывочных сведений из судебной москов¬
ской хроники можно заключить, что там в связи с прорывом на
Можайском направлении была паника. Этим, вероятно, и был
вызван приказ об осадном положении со всеми его строгостями.
Один директор фабрики судился со всей окружавшей его кучкой
из-за ее своевольного бегства из Москвы на фабричном автомо¬
биле с частью присвоенного ею фабричного имущества. Вся фаб¬
рика и рабочие были оставлены на произвол судьбы. Некото¬
рые заведующие магазинами своевольно закрыли их... Что де¬
лается сейчас в Москве, мы точно не знаем. Сталин и Комитет
обороны еще в Москве. Передают, что идет беспрерывная бом¬
бежка Москвы. По радио и в газетах ничего утешительного нет.
Врага сдерживают, но в некоторых местах он все-таки прорвался
к магистралям, ведущим в Москву.
Сегодня летная погода в Ленинграде, но немецкие стервят¬
ники не появляются. По-видимому, все их летные силы направ¬
лены к Москве. Все мы живем только одной мыслью о Москве.
Письмо, отосланное мною в Академию наук в Москву, возвраще¬
но со справкой: «Московская Академия наук выбыла неизвестно
куда 17 октября». Письмо было отослано 10. X. Возвращено се¬
годня, 25. X.
176 Президиум АН СССР после эвакуации из Москвы находился сна¬
чала в Казани, а с 1942 г. — в Свердловске (ныне Екатеринбург). См.:
Князев Г А., Кольцов А. В. Краткий очерк Академии наук СССР. С. 122.
258

Сто двадцать седьмой день войны.
1941. 26 октября. Воскресенье.
Опять ни одной тревоги, значит, все вражеские самолеты уле¬
тели к Москве! За одного германского офицера, убитого в оккупи¬
рованных странах, немцы расстреливают по несколько десятков
заложников, а за убитого в Нанте генерала Гольца даже сто залож¬
ников. В Бельгии оккупационные власти заявили, что все полити¬
ческие заключенные считаются отныне заложниками. Донбасс в
большой опасности... Яростные атаки врага и наши контратаки
на подступах к Крыму. То же — к Ростову. Уличные бои в Кали¬
нине. Ожесточенные бои под Москвой. Особенно на Можайском
направлении. Противник готовится к решающей битве...
У нас в Ленинграде каждый день ухает артиллерия. Снаряды
где-то ложатся в городе. Но на них и внимания никто не обращает,
идут, едут в трамвае, работают на заводах, в магазинах, дежурят
на чердаках... Время от времени появляются стихи, посвящен¬
ные нашему городу:
Серой тучей Исаакий одет,
веет осенним холодом...
Вновь туманный брезжит рассвет,
звезды тают над городом.
Наш город опять сегодня не спал,
но снова к труду готов.
В час урочный к станкам позвал
верных своих сынов.
И вновь по шоссе на фронт
танки, грузовики идут...
Снова он непреклонно суров,
город страны родной,
сверкая граненым лесом штыков,
он принимает бой...
Сто двадцать восьмой день войны.
1941. 27 октября. Понедельник.
На моем малом радиусе. Ехал на своем ручном самокате по
набережной. Как всегда, где-то слышалось глухое ворчание ору¬
дийных выстрелов. После выпавшего ночью снега дорога была тя¬
желая, талая; черный мокрый асфальт перекрещивался белыми и
серыми полосами тающего снега. Было пустынно, уныло и сыро.
259

У Николаевского моста несколько оживленнее. Против нашего
дома, на набережной толпились у военного транспорта красно¬
армейцы, имеющие такой «живописный» вид в своих плащах.
Под портиком нашего академического дома, убрав самокат, как
обычно, я стал прогуливаться около четырех колонн. Ухали вы¬
стрелы, но никто не обращал на них внимания. Но вот один из них
загрохотал сильнее других. Какая-то старушка остановилась и по¬
вернулась кругом, недоуменно посмотрела на Неву, на красно¬
армейцев на набережной и пошла себе дальше. Я прогуливался
под портиком. Прошел академик Крачковский. Детишки из квар¬
тиры № 6 по нашей лестнице (дети эвакуированного из Пулкова
водопроводчика) поговорили со мной; я погнал их домой: «Слы¬
шите, стреляют; идите с улицы на двор», — сказал я им. И сам во¬
шел в парадную. Встретил спокойно поднимающегося в свою
основную квартиру, бомбоубежище, акад. Алексеева (он с семьей
живет, как я уже упоминал, в трех квартирах разом). Но только что
я вошел в переднюю, как весь дом наш затрясся. Что случилось?
М. Ф. хотела узнать у соседей (окна их квартиры выходят на на¬
бережную), что случилось. В это время ухнул еще более сильный
удар. Соседи, оказывается, уже убежали в чем попало из дома.
Звенели стекла. Третий, четвертый... Где-то близко, над нами,
около нас! В передней, где мы скрываемся за капитальной сте¬
ной, было полутемно. Электричества не было, горел ночничок
(лампадка)... Уселись и стали ждать судьбы...
А вот что произошло около нашего дома, как мы узнали уже
потом, когда прекратились выстрелы. На нашей линии и против
нашего дома на набережной разорвалось семь-восемь снарядов.
Это было так неожиданно, что никто не успел куда-нибудь спря¬
таться. Несколько человек оказались ранеными и свалились, дру¬
гие лежали на тротуаре без движения. Айсор, чистильщик сапог,
оставив свое место на углу, не успел добежать несколько шагов
до ворот и был убит осколком снаряда (по другим сведениям, тя¬
жело ранен). Стоявшие на линии две лошади с подводами были
убиты. Около нашего дома, у ворот, образовалась пробка. Обез¬
умевший от неожиданности и ничего не понимающий народ ша¬
рахался из стороны в сторону. У самых наших ворот осколок тя¬
жело ранил одного из прохожих, и он истекал кровью. Как всегда
бывает в такую минуту, не сразу была подана ему медицинская
помощь. Догадались хоть вынести носилки.
Наш квартал тотчас был оцеплен милицией и объявлен угро¬
жающим. Быстро были подобраны раненые и убитые и увезены.
Люди долго толпились на дворе, в подворотне и не могли успо¬
260

коиться. Одна мать искала своего сына, а сын, вернувшись домой
и не найдя матери, рыдал, думал, что она убита. Рассказывали друг
другу то, что было и чего не было. «Убитых-то прямо на кладбище
повезли, — говорила одна женщина, — а может быть, кто-нибудь
из них еще живой». Ее урезонивали: «Погребения без медицинско¬
го освидетельствования не может быть». М. Ф. пришла домой
поздно. Она горевала, что не вышла в санпост во время обстрела.
Ведь воздушной тревоги не было. Мы и не подозревали, что око¬
ло нас, как после сражения, и убитые и раненые! Она отмыла
кровь с носилок. От нее я узнал и все сообщаемые здесь подроб¬
ности. Оказывается, снаряды ложились не только вдоль нашей
линии, но и, перелетая через наш дом, падали в Академическом
переулке. Множество стекол в домах разбилось, некоторые выле¬
тели с рамами. Из квартир дома за Академическим переулком
выводили и увозили раненых, вероятно, осколками стекол. В на¬
шем доме тоже разбиты стекла со стороны падения снарядов.
В наших окнах стекла покуда целы. Одним из снарядов, оказы¬
вается, упавшим на 8-[й] линии, был поврежден последний вагон
трамвайного поезда. Передают также об убитых и раненых при
этом. Такова моя сегодняшняя неожиданная «реляция».
«Вот вам и отогнали немцев от Ленинграда!» — говорят пе¬
режившие переполох. Действительно, что хуже — бомбежка или
артиллерийский обстрел? Праздный вопрос. Предполагают, что
обстрел производился с Дудергофских высот. Во всяком случае,
Ленинград может подвергаться таким обстрелам, т. е. не иметь
ни минуты покойной уверенности хоть в относительной без¬
опасности.
Уходя со службы, я вызвал дежурную и предупредил, чтобы
она не доверялась призрачному затишью и других дежурных пре¬
дупредила. Болит мое сердце за Архив. Удастся ли мне спасти его?
Слишком много опасности от бомб, от снарядов, от всяких воен¬
ных случайностей.
Когда я поднимался по лестнице домой, перегонявший меня
акад. В. М. Алексеев обратился ко мне: «Ну, какое ваше мнение,
великий оптимист, о Москве: победим или оставим ее?» Я отве¬
тил приблизительно так: «Положение, как видно, очень серьезно.
Решающая битва происходит под Москвой, куда стянуты все силы
противника и наши. Но что бы ни случилось, я твердо уверен в
том, что Германии не победить. На нашей стороне — человече¬
ские ресурсы и неисчерпаемые материальные ресурсы США и
Англии, борющихся с гитлеровской Германией, борьба идет смер¬
тельная, компромиссного мира быть не может. И Германия в кон¬
261

це концов будет побеждена. Это является для меня стимулом моей
бодрости и оптимизма». В. М. Алексеев заулыбался и ничего не
ответил. По радио прозвучал «Интернационал». Кончился день,
12-й час. Сегодня будем спать не раздеваясь. Это на малом радиу¬
се... А там что делается в Москве? Сердце обливается кровью [при
мысли] о тех испытаниях, которые выпали на [долю] москвичей.
Идет решающая битва, и москвичи ее непосредственные участни¬
ки. Неужели и на этот раз будем разбиты? Ужас охватывает от
этой мысли... Неужели самое жестокое испытание грозит родине и
мы переживем этот разгром?! О будущем лучше не думать... Буду¬
щего у нас нет... Но у родины будущее есть!
Сто двадцать девятый день войны.
1941. 28 октября. Вторник.
Совершенно нелетная погода — ветер в 6—7 баллов, мокрый
снег, темнота... И вдруг, после недельного перерыва, завывание
сирены по радио. Как снег на голову, неожиданный налет стервят¬
ников! Тревога продолжалась недолго, но разбойники сделали
свое дело. Когда М. Ф. вышла за ворота, весь горизонт за Невой
был освещен зловещим заревом. Свое дело сделали налетчики
и скрылись. На улице жутко стало М. Ф., до болезненности
тоскливо.
Смотрел сегодня на обезображенные вчерашними разрыва¬
ми снарядов дома. Множество выбитых окон, в которых гуляет ве¬
тер. Некоторые затянуты занавесками, но шквальный ветер треп¬
лет их; везде постукивают молотками — забивают окна фанерой.
Между колоннами и домом в потолке портика нашего академиче¬
ского дома обвалилась штукатурка, но самые колонны не повреж¬
дены. Посредине Невы, между Дворцовым и Николаевским моста¬
ми, стоит громадный океанский пароход. Почему-то его постави¬
ли сегодня поперек реки так, что он загородил весь фарватер.
Трудно мне было на своем ручном самокате бороться сегодня про¬
тив сильного ветра по обледенелой и местами засыпанной снегом
дороге. Вьюжило. Редкие автомобили проскальзывали мимо, как
всегда теперь, не соблюдая никаких правил движения. За день та¬
ковая грузовая машина — мой самокатишко — вот тебе и удар тя¬
желым снарядом, и не из пушки!.. Около сфинксов, где больше
простору на набережной, ветер рванул остервенело. Я даже на
время повернул немного назад. На противоположной набережной
бросалась в глаза покрытая снегом гора из песка, прикрывающая
262

памятник Петру. Здесь, рядом с Академией художеств, такой хо¬
лодной и мрачной, с разбитыми или заколоченными окнами, тор¬
чал в оголенном Румянцевском сквере обелиск. Выждал, покуда
пронесся шквал, и стал пробивать себе сквозь порывы ветра путь
дальше. Черная Нева высоко поднялась в покрытых снегом бе¬
регах... Ехал и думал, что сегодня-то уже воздушного налета быть
не может. И жестоко ошибся. Стервятники не посмотрели и на
убийственную нелетную погоду. Налетели и что-то зажгли!
Тяжело, плохо живут люди. Новое, страшное бедствие гро¬
зит нам — вши. А за вошью — сыпняк. Но о будущем лучше не
думать. В квартирах неуютно, грязно; убираться некому и неког¬
да. Вся жизнь у всех идет кувырком. У нас еще, благодаря М. Ф.,
соблюдаются и порядок, и уют, и относительная чистота. Но что
делается у соседей! Холодно, рамы не закрываются, все запуще¬
но, неуютно; сами хозяева, как только темнеет, уходят в бомбо¬
убежище. Спят там, конечно, не раздеваясь. Домой приходят, как
на постоялый двор. Это не у них одних так, а и у многих-мно-
гих других.
Может быть, потому, что я директор и сам держусь строго
и не вступаю в разговоры по вопросам войны и переживаемых
трудностей, вот [уже] несколько дней ни с кем не вел беседы о
переживаемых событиях. Сотрудники затаились. Ни Стулов, ни
Лосева, ни другие о событиях ни слова. Большим усилием, но я
добился того, что сотрудники снова наладили свою работу. Те¬
перь все сидим в одной комнате — в читальном зале, где поставле¬
на печка. Ее топим всяким хламом, в том числе и макулатурой.
Относительно тепло, около 8-ми градусов. Работать можно!
Ничего не знаем о Москве. Сведения сводки, как всегда, ла¬
коничны. Бои на Можайском и Малоярославецком направле¬
ниях, вот и все. Сбили столько-то аэропланов... А что с Кали¬
ниным—Тверью?177 Появилось новое направление на юге —
Харьковское178.
Эшелон, с которым должны были отправить теплые детские
вещи в Тетюши под Казанью, до сих пор не имеет «реальной воз¬
можности» выехать из Ленинграда. По слухам, опять какие-то за¬
труднения у Мги.
177 14 октября 1941 г., несмотря на упорное сопротивление советских
войск, враг вошел в Калинин. Город Тверь был переименован в Калинин
в 1931 г. Историческое имя городу возвращено в 1990 г.
178 Во второй половине октября 1941 г. начались бои на подступах
к Харькову.
263

1914—1941 годы, 27 лет войны, революции, гражданской
войны, уничтожения классов, подготовки к войне и снова небы¬
валой по размерам и ужасам войны. Это моя жизнь. В. JI. Кома¬
ров выступил в «Правде» 19 октября со статьей:
«Сознание опасности увеличивает наши силы... Для все¬
го советского народа Гитлер — это смерть. Для всего челове¬
чества Гитлер — это гибель, рабство, опустошение. Перед ли¬
цом смертельной опасности нужна величайшая стойкость.
В ней — залог победы. Всю кровь, весь труд, все мысли —
фронту. В наших рядах не должно быть места слабым, колеб¬
лющимся. Спасение родины, спасение наших семей, спасение
всего человечества — в нашей стойкости. В душе великого
народа опасность пробуждает новые титанические силы. Ла¬
вина разрушения и убийств будет отражена нашим народом».
Сто тридцатый день войны.
1941. 29 октября. Среда.
В три часа дня, когда мы все работали на службе в одной ком¬
нате, где только что поставили печку, затряслись все окна. Раз,
другой, третий... Тревоги не было. Значит, опять обстрел города?
Все остались на месте и продолжали работать. К 4-м часам все
стихло, и я поехал домой. На улице было пустынно и уныло. Неда¬
леко от нашего моста меня встретила какая-то сердцем обильная
женщина: «Голубчик мой, уезжайте вы с открытого места. Стре¬
ляли ведь сейчас; много раненых, убитых там за мостом». Я не
удержался и спросил: «А вы сами видели или только слышали?»
«Сама, сама видела... Уезжайте скорее».
Вечером узнал, что обстреливались склады Новой Голлан¬
дии, здание б[ывшего] Гвардейского экипажа179. Снаряд упал
возле аптеки на площади Труда, другие — в том же районе.
Обстрел продолжался также около получаса, как и на днях. Смот¬
рел на зияющие дыры в окнах по набережной и нашим линиям.
В двух окнах над «Гастрономом» болтались от ветра зеленые за¬
навески, наводя грусть и уныние. Стучали молотки: забивались
фанерой выбитые стекла; насчитал в одной квартире Карпинских
в нашем доме до 25 вылетевших или продавленных стекол.
179 Новая Голландия — рукотворный остров в дельте Невы. До не¬
давнего времени там располагались склады Ленинградской военно-мор¬
ской базы.
264

Вечером две тревоги. Становится все тяжелее в продовольст¬
венном отношении. Сегодня обед был весьма скудный. Но об этом
скучно писать. Покуда только нехватки, но еще не голод. Тер¬
петь можно. Нужно.
Сто тридцать первый день войны.
1941. 30 октября. Четверг.
Оставлен Харьков180. На службе исключительно трудовая
обстановка. То, что мы сидим теперь все в одной комнате, спо¬
собствует дисциплине труда. Заходил С. Н. Валк, историк-архи¬
вист, очень талантливый, но взбалмошный. Вид у него совсем рас¬
терянный. Суетится еще более, чем обычно. Во всех движениях,
во взгляде испуг. Еще бы! Еврейское происхождение при случае
попадания в руки немцев слишком опасно и чревато самыми жес¬
токими неожиданностями.
Все мои сотрудники молчат о событиях. Давно у нас не было
никаких собраний. Правда, волнуются насчет пропусков в столо¬
вую, вокруг несъедобных обедов, но и то в меру, с тактом.
Корабль, о котором я писал третьего дня, что он стоит попе¬
рек Невы, загородив весь фарватер, поставлен вдоль Адмиралтей¬
ской набережной и как-то слился с высокими домами на ней. То,
что он занимал такое положение на Неве третьего дня, объясняет¬
ся просто тем, что шквальный ветер повернул его поперек Невы.
Считаю нужным в своих записках уточнять свои записи, когда
это представляется возможным.
Соседи говорят, что немцы раскидали по городу листовки с
угрозой, что к ноябрьским дням город будет ими жестоко обстре¬
ливаться из артиллерийских орудий и взят штурмом. М. Ф. спра¬
шивает меня, где мы будем находиться и что предпримем во время
длительных и жестоких обстрелов. Ничего не мог ответить на этот
вопрос. А задумавшись, почувствовал, что теряю всякую почву
под ногами.
На улицах висит плакат — «Клятва балтийцев». Клянутся, что
Ленинград не сдадут. Говорят, что немцы обстреливают город из
осадных орудий с Дудергофских высот. На всякий случай М. Ф.
положила мне в карман пальто заготовленный ею индивидуаль¬
ный пакет на случай ранения.
180 Войска 38-й армии под командованием генерал-майора В. В. Цы¬
ганова оставили Харьков 25 октября 1941 г.
265

Под Москвой контрудары наших частей, ожесточенные сра¬
жения... Немцы, вопреки международному соглашению, исполь¬
зуют пленных красноармейцев для военных целей, в качестве
шоферов, возниц, подносчиков боеприпасов на линии фронта.
Гитлеровская армия напрягает все свои силы. Среди пленных, за¬
хваченных в последнее время, попадаются совсем обовшивев¬
шие, непрерывно чешущиеся и обирающие с себя паразитов.
Большинство имеет не тот щеголеватый бравый вид первых ме¬
сяцев войны, а оборваны и измождены. Многие из них одеты в
дырявое поношенное летнее обмундирование и совершенно не
имеют нижнего белья. Среди захваченных пленных попадаются
люди всех возрастов, от 17 до 50, некоторые с тяжелыми физиче¬
скими недостатками. Наше Информбюро печатает об этом под
особым заголовком — «Резкое ухудшение физического и мораль¬
ного состояния солдат гитлеровской армии».
Никто не может понять, откуда немцы берут столько сил, ко¬
торые неудержимой лавиной катятся на восток, как они одновре¬
менно могут вести и добиваться перевеса и успеха сразу в не¬
скольких местах, ведя решительную битву под Москвой! Чер¬
чилль, отзываясь на массовые казни заложников во Франции,
указывает, что зверства, чинимые гитлеровцами в Польше, Юго¬
славии, Норвегии, Голландии, Бельгии и, прежде всего, в заня¬
тых районах России, превосходят все, что мир видел в самые
мрачные и зверские эпохи в жизни человечества, и что сейчас од¬
ной из главных целей войны является возмездие за эти преступле¬
ния. В то время как честных французов немцы расстреливают, со¬
бранный во Франции легион181 продавшихся немцам французов
для «борьбы с большевизмом» отправляется с музыкой на Вос¬
точный фронт. Гитлеру все хочется обмануть мир, что он якобы
ведет не грабительскую, разбойничью войну против Советского
Союза, а его армиями и армиями его союзников совершается кре¬
стовый поход против большевизма. Начитаешься, наслушаешь¬
ся по радио о всех мерзостях, которые творятся в мире, и в осо¬
бенности в захваченных разбойниками местностях, и ставишь
себе вопрос: что же делать, если немцы ворвутся в наш город?
181 Легион французских добровольцев против большевизма (Legion
des voluntaires fran^ais contre le Bolchevisme, кратко — LVF) был создан
7 июля 1941 г. по инициативе французских фашистов. Французский легион
(638-й пехотный полк) дошел до Москвы, был разгромлен и переформи¬
рован. На его основе была создана 33-я гренадерская дивизия при СС.
См.: Юрадо К. Иностранные добровольцы в вермахте 1941—1945. М.,
2005.
266

Жестокий, мучительный вопрос. Может быть, лучше было бы
умереть, чем дождаться ужасов и позора немецкой оккупации...
Эта мысль и у М. Ф. Жутко глядеть в будущее... Лучше не загля¬
дывать в него...
Еще один вопрос — как бы сохранить эти записки? Не при¬
думаю. А жаль, если они погибнут; они — правдивый документ
наших страшных дней, самого мрачного и зверского периода че¬
ловечества, когда все достижения культуры, науки и техники
обращены на уничтожение всех ценностей и жесточайшее истреб¬
ление себе подобных!
Вот и опять ночь, но не успокаивающая, а затаившая ужасы,
как бомба замедленного действия.
Сто тридцать второй день войны.
1941. 31 октября. Пятница.
Падает снег. В городе зимний пейзаж. Чувствую сегодня ка¬
кой-то упадок настроения. Узнал, что брат (двоюродный) Коля
прислал матери письмо о бедственном положении, в которое по¬
пала их часть. Он в 15 километрах от Ораниенбаума, находится в
огневом немецком окружении. В последних боях он простудился
и занемог. Письмо послал с решившимся прорваться во что бы то
ни стало товарищем. И Коля в письме, и прибывший товарищ счи¬
тают положение части безнадежным. Возможно, что Коля дожи¬
вает свои последние часы или уже погиб. Рассказала это прихо¬
дившая к нам Валя. Мать ее, простудившись на окопных работах,
заболела почками, отекла и лежит. В полуразрушенной квартире
холод. Иждивенческие карточки (мать без работы) слишком го¬
лодны. Жалкий вид у несчастной голодной девочки!
М. Ф. очень взгрустнула, и без того удрученное мое настрое¬
ние еще понизилось. Вдруг просто, жестко, мучительно встал во¬
прос о полной безнадежности впереди для нас, осажденных в Ле¬
нинграде. Никаких перспектив, кроме голода и страшных испыта¬
ний, впереди. И жутко стало перед этой вдруг обнажившейся
бездной... Что осталось? Погибать, только погибать. При этом на¬
метились и два варианта гибели — с честью или бесчестно; по¬
следнее — в том случае, если бы, прежде чем погибнуть с честью,
пришлось попасть под сапог гитлеровских захватчиков и все рав¬
но погибнуть.
Ни одной успокаивающей строчки в газетах. Чтение коррес¬
понденции с полей битв под Москвой, в Калинине (на улицах), под
267

Орлом, где-то в Крыму, под Харьковом, на Донбассе создало у
меня впечатление полной неустойчивости нашего положения на
фронтах и возможных новых отходов на восток. Читая о калинин¬
ских, орловских, харьковских боях, встречаю указание на мало¬
численность наших войск и превосходящие силы противника —
не только в технике, танках и авиации, но и в живой силе. Это мне
не понятно. Ведь армия наша должна насчитывать сейчас не менее
15 миллионов бойцов, так почему же везде указывается, что наши
части теснятся превосходящими силами врага? Сколько же у него
бойцов в армии? Правда, против нас дерутся не только Германия,
но и ее вассалы: Финляндия, Венгрия, Румыния, Италия. Но у этих
стран армии небольшие.
Трудно мне понять происходящее. Красная Армия борется
геройски, в газетах масса сведений о потерях, которые ею на¬
носятся противнику, а враг все же лезет вперед... С большим
вниманием читал статью генерала-майора В. Хоменко «Борьба
за Калинин». Среди множества сообщений с фронта эта статья
своей трезвостью и ясностью понимания обстановки останови¬
ла мое внимание. Прилагаю ее здесь целиком*. Остается для меня
только недоуменным один вопрос — почему калининский эле¬
ватор превратили немцы в неприступный форт, а не мы, и не у
нас его отнимают немцы, а мы у них. В остальных статьях много
жути. Под Москвой ожесточенные бои продолжаются, и в коррес¬
понденции П. Лидова указывается: «К исходу дня немцам уда¬
лось потеснить наши части в пункте N...» В разгар боев бойцы
одной части отправили краткое письмо Сталину с огненными сло¬
вами клятвенной присяги: «Мы клянемся нашим матерям, дав¬
шим нам жизнь, мы клянемся народу, партии, советскому пра¬
вительству, тебе, родной Сталин, что пока держит винтовку рука,
пока бьется сердце в груди, до последнего вздоха мы будем бес¬
пощадно громить врага, уничтожать фашистскую мразь».
Бывший посол США в СССР Дэвис заявил: «Долгом и счасть¬
ем для нашей страны является воздать почести доблестной, сме¬
лой, мужественной обороне советского правительства и русского
народа. Русский народ и его армия, ведущие борьбу не на жизнь,
а на смерть с гитлеровской армией разрушения, стоит на страже
цивилизации и борются и за США». СССР — первая линия оборо¬
ны США... Но насколько это не декларация, не «теоретические
обещания» — мы, к сожалению, точно не знаем. Нас бьет и бьет
покуда превосходство германской техники. Действительно, Анг¬
* В рукописи этой статьи нет.
268

лия и США получили неоценимый подарок — выигрыш времени
для разгрома противника. Но какой ценой! Ценой невероятных
жертв русского народа...
Завыла сирена по радио... Опять над городом стервятники.
Ведь все небо сегодня было, когда я ехал домой, в тяжелых снеж¬
ных тучах и, казалось, что воздушный путь к Ленинграду закрыт.
Надели пальто, калоши, сидим, как всегда, в передней во время
тревоги, ждем своей судьбы... Дрожит дом, над нами кто-то ле¬
тает. М. Ф. взялась за вязанье, а я за прерванные записки.
И так жуть берет, а газеты агитируют, пугают, цитируют вы¬
сказывание Гитлера: «Уничтожить 20 миллионов человек; начи¬
ная с этого времени, это будет одна из основных задач германской
политики, задач, рассчитанных на длительный срок... Мы должны
прежде всего вытеснить и истребить славянские народы... Естест¬
венный инстинкт приказывает всякому живому существу не толь¬
ко добить своего врага, но и уничтожить его. В прошлое время за
победителями признавали полное право истреблять племена и це¬
лые народы... Перед нами встает задача уменьшить чужое населе¬
ние, как и обязанность содействовать росту численности герман¬
ского населения. Нужно разработать технику сокращения чужого
населения...» И к этому на нескольких столбцах газеты — коммен¬
тарии.
Даже человека с канатными нервами начнет пробирать холод¬
ная дрожь, когда он прочтет все это... Была ли в мире более мрач¬
ная эпоха с тех пор, как появилась цивилизация? Пожалуй, что
нет. Жестокость была, но от дикости. Теперь изощренная жесто¬
кость от ума, от извращенно направленной техники, науки на раз¬
рушение... Стреляют защитные орудия с морских судов. Стервят¬
ники, значит, в нашем квадрате, в районе Невы. Двенадцатый час.
Полночь. Тяжелый день тяжко и заканчивается. Бодримся с М. Ф.
Давеча, когда я пришел со службы, у нее были потухшие глаза.
Сейчас они живее. М. Ф. тяжело пережила участь Коли, несчастье
Вали. К тому же мы не получили на этот раз двух карточек в сто¬
ловую; дали только одну, на меня.
Продовольственный вопрос ее озабочивает. Голод смотрит в
глаза нам. И все-таки мы находим еще силу воли жить, бороться,
работать. И работать не прямо на оборону, а как в мирное время,
над архивными материалами, над историей Академии наук. Я се¬
годня с упоением, почти не вставая, работал над историей Акаде¬
мии часов 6 подряд. Остальные были заняты разборкой, описа¬
нием, составлением указателей... Значит, еще не так плохи наши
дела! Можно еще жить и бороться.
269

Отбой!.. По радио плывут сладкие радостные звуки отбоя182.
Мозаика Ломоносова «Полтавская баталия», находящаяся в
Главном здании Академии наук в Ленинграде, по инициативе От¬
дела охраны памятников, законсервирована. Она закрыта марлей
и рубероидом, после чего заложена кирпичной стеной.
Сто тридцать третий день войны.
1941. 1 ноября. Суббота.
Конец пути домой пришлось проехать под артиллерийским
обстрелом. Сзади меня шел по набережной академик Крачковский
с женой, спокойно, своим обычным шагом... М. Ф. встретила меня
радостно, с облегченным сердцем: «Ну, доехал, а я волноваться
стала». Дома выстрелов не слышно было, только, по обыкновению,
изредка вздрагивал дом. Вечером было две воздушных тревоги.
И сейчас стоит в ушах эта гнетущая музыка завывающей сирены!
Обедали очень скудно. На этот раз, как нарочно, очень хоте¬
лось есть. Вечером во время тревог и в перерывах читал «Отечест¬
венные записки» начала XIX в[ека]. Все пополняю свою шестую
главу истории Академии наук183. С трудом справлялся с внутрен¬
ней тревогой о полной бесперспективности в будущем. К тому же
охрана Архива меня очень беспокоит.
Сегодня обходил все хранилища, сделал целый ряд указа¬
ний. Сотрудники понемногу сдают. Стулов, и без того угрюмый,
смотрит болезненно-раздражительно на все. Я даже спросил,
здоров ли он? У Алексеевой-Орбели остановившиеся стеклянные
глаза. Шахматова углубленно-молчалива. Лосева начала снова ра¬
ботать, но смотрит глазами «себе на уме». Что она думает, таит
182 Вложена вырезка из газеты с фотографиями А. Гаранина «Ленин¬
град сегодня». На снимках (слева направо): 1. Зенитная батарея на одной
из улиц города. 2. Баррикады около Нарвской заставы. 3. На проспекте
25 октября (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 33).
183 Предполагалось, что история Академии наук будет издана в двух
томах. Первый том должен был охватить историю Академии с 1724 по
1917 г, второй посвящался истории Академии наук советского периода.
Оба тома состояли из 15 глав. Авторами первого тома были И. И. Люби-
менко (гл. 1, 4, 8), С. Н. Чернов (гл. 2), В. Ф. Гнучева (гл. 3), А. И. Андреев
(гл. 5), Г. А. Князев (гл. 6), Л. Б. Модзалевский (гл. 7), П. М. Стулов (гл. 9,
10). Работа по первому тому была практически завершена к 1941 г. Одна¬
ко его редактирование и работа над вторым томом продолжались — как
в военное время, так и после войны (ПФА РАН. Ф. 702. On. 1а., 16). См. так¬
же примеч. 33 наст. изд.
270

в себе, как переживает события — никогда не высказывается...
И мне вдруг стало скучно, одиноко в этой компании что-то тая¬
щих в себе людей.
С кем мы боремся насмерть? С германским народом или с гит¬
леровской Германией? Одно ли и то же — Германия и Гитлер?
Разве не ответственен германский народ за преступления, чини¬
мые его армией, руководимой Гитлером? И где народ германский,
тот гений, который мы привыкли уважать, и где рабочий класс,
который создавал социализм, где германская коммунистическая
партия? Ничего не видно, не слышно! Видим только орду насиль¬
ников, вооруженных последним словом техники и науки, узнаем
об их страшной жестокости... И больше ничего. Этих насильни¬
ков называют фашистской нечистью... Но это ведь и есть герман¬
ский народ! Что же в таком случае значат слова — гитлеров¬
ская (или фашистская, или нацистская) Германия? Пустые слова.
Один Гитлер или кучка его единомышленников ничего не сдела¬
ли бы. За содеянные преступления перед человечеством ответст¬
венность несет весь германский народ, во главе которого стоит
признанный им, защищаемый им, кровавый изверг Гитлер. Меж¬
ду кем идет смертельная борьба — между нацистской Герма¬
нией и Советской Россией или между русскими (как славянами)
и германцами?
Все это смешалось, и трудно понять сущность чудовищной
борьбы. Чем оправдывается эта кровавая бойня миллионов лю¬
дей? Где предел этой борьбы? Когда она кончится? Чем кончится?
Компромиссом эта борьба не может кончиться. Кто-то должен
быть растоптан и погибнуть, кто-то диктовать свою волю как
победитель! Весь мир содрогается от тех насилий, которые чинят
немцы как победители в завоеванных странах. И весь мир ничего
не может поделать с вооруженными по последнему слову техники
двуногими хищниками.
Сто тридцать четвертый день войны.
1941. 2 ноября. Воскресенье.
«Бои на всех фронтах»... И больше ничего. Опять приводил
в порядок на этот раз книги, словно перед смертью. Сколько книг,
и хороших, накопилось!.. Все по истории — общей, всемирной и
русской культуры, науки, искусства, литературы — по вспомога¬
тельным дисциплинам, по архивному делу. Даже разволновался,
открывая одну за другой прочитанные и ожидающие прочтения
271

книги. Неужели я никогда больше не буду читать их! «Да, да, нор¬
мальная жизнь кончилась! Все кончилось».
Что же случилось, как это случилось, что гитлеризм поставил
все страны, все государства мира, целые континенты в смертель¬
ную опасность? Как могло случиться на глазах у всех, что гитле¬
ровская Германия подготовилась к порабощению всего мира, ру¬
ководясь чудовищным положением о том, что будто бы «лишь са¬
мая ничтожная часть народов земли состоит из полноценных»?
Как могло случиться, что пренебрежение к другим народам, при¬
зыв к их уничтожению даже или порабощению сделался не бре¬
дом кучки негодяев, а идеологией чуть ли не целого народа — гер¬
манского народа?
В «Правде» статья Г. Александрова указывает на некоторые
особенности нынешней войны.
1. Война необычная. Гитлеровская Германия стремится по¬
работить все другие страны мира.
2. Война Германии с Советским Союзом — не война армий,
а всего советского народа. Борьба насмерть. Тотальная война.
«Либо мы добьемся уничтожения и разгрома фашистской Герма¬
нии.., либо немцы зверски истребят наш народ...» (Сталин).
3. Война ведется при помощи новых технических средств,
новыми методами, при помощи новой тактики военных действий.
Понятие о фронте в старом смысле исчезло, фронт превратился
в подвижной, война стала почти исключительно маневренной.
Жизнь, развитие промышленности изменили технику войны. Авиа¬
ция приблизила тыл к фронту; для танков тыл противника стал
фронтом. Новая техника создала новую тактику: стремительность,
быстрота, напряженность, внезапность, молниеносность.
4. Никогда не виданный ранее размах военных действий. Ис¬
тория военного искусства не знает подобного масштаба сраже¬
ний... В боях за каждую пядь земли буквально принимает участие
не только армия, но и все население нашей страны. Фронт идет не
только в длину, но и в глубину.
5. Невиданные в истории прошлых войн потери в необычай¬
но короткие сроки. Что удалось и не удалось Гитлеру? Удалось за¬
хватить более половины Европы, истребить там миллионы людей,
разорить чуть ли не половину европейской части Советского Сою¬
за, дорваться до Ленинграда, Москвы и Донбасса! Удалось доби¬
ться борьбы на один фронт. Но не удалось уничтожить Красную
Армию молниеносным ударом, ошеломить, смять... Не удалось
изолировать СССР, объединить в «крестовом походе» против
большевизма другие народы Европы, Азии, Америки... Наоборот,
272

против Гитлера создалась могущественнейшая и непобедимая
коалиция в лице СССР, Англии, США... Не удалось и взорвать
советский строй изнутри, разъединить народы Союза, посеять па¬
нику, психическую заразу безнадежности сопротивления. Совет¬
ская армия и советский народ — едины. Не удалось захватить
большое количество хлеба, горючего, вывезти в Германию про¬
мышленно-заводское и железнодорожное оборудование... Гитле¬
ровцам достались выжженные поля, уничтоженные склады и за¬
крома, взорванные или пустые фабрично-заводские корпуса, из
которых вывезено оборудование, приведенные в негодность транс¬
портные сооружения без всякого подвижного состава.
Германия дорого заплатила за этот выигрыш территории
своей живой силой, миллионами своих сыновей и разоблачением
своих истинных целей. Не «крестовый поход», а ничем не при¬
крашенное злодейство завоевателей обнажилось во всей своей
мерзости. Ее армии предстали перед всем миром как армии на¬
сильников и грабителей... Начинается затяжная война. Война бу¬
дет вестись столько времени, сколько потребуется для разгрома
гитлеровской Германии. История войн учит, что [побеждают] те
государства, политическое единство которых крепко, те армии,
которые имеют более мощную материальную базу для ведения
длительной войны, у кого больше людей, больше материалов, не¬
фти, продовольствия, стратегического сырья. Советский Союз,
поддержанный Англией и Америкой, имеет более мощную базу
для ведения войны, чем Германия.
Итак, значит, независимо от того, что случится с Ленинградом,
даже с Москвой, даже с Донбассом, Крымом, как это случилось с
Украиной, с ее хлебом и металлургическими заводами и рудой, с Бе¬
лоруссией, с Прибалтикой, с большей частью Калининской облас¬
ти, Смоленщиной, несмотря на все это, война будет продолжаться,
война будет затяжной. И войну Гитлер в конце концов проиграет.
Сто тридцать пятый день войны.
1941. 3 ноября. Понедельник.
Сообщили по радио, что наступление немцев на Волоколам¬
ском направлении приостановлено. Но германские орды продол¬
жают лезть к столице. Идут ожесточенные кровопролитные бои
за Крым. Враг не считается ни с какими потерями и рвется вперед
на полуостров. Покуда отчаянное наступление не менее стойко
сдерживается нашими войсками.
273

Ленинград все время под артиллерийским обстрелом. Вче¬
ра между 11 и 12 часами значительно пострадали несколько домов
в районе улицы Блохина, где живет наша сотрудница Травина.
Сейчас вечер, восьмой час; не успела закончиться одна трево¬
га, как началась другая. Пьем чай, я пишу, М. Ф. штопает брюки
красноармейцев. В корреспонденции с западного фронта сообща¬
ется об изумительном подвиге красноармейца саперного батальо¬
на тов. Кривенко. Метким попаданием связки гранат он перебил
гусеницу тяжелого немецкого танка. В следующую секунду от¬
важный сапер вскочил на броню тупорылой машины и бросил в
открывшийся люк новую связку гранат. От прямого попадания
взорвались находящиеся в танке снаряды, и фашистская громади¬
на вместе с героем-красноармейцем взлетела на воздух. Это не
единичный случай. Враг натолкнулся на отчаянное сопротивление
стойких защитников Москвы.
Сегодня ровно месяц, как началось бешеное наступление нем¬
цев на советскую столицу. Москва еще в смертельной опасности...
Но беззаветное геройство мучеников за родину, за ее честь, создает
под Москвой неприступную живую стену вокруг города. Коррес¬
пондент «Правды» с западного фронта отмечает подвиг героя-крас-
ноармейца Ильи Шниткова. Его танк был подожжен фашистами.
Из объятой пламенем машины Шнитков продолжал вести огонь и
стрелял до последнего снаряда. Илья Шнитков погиб смертью
храбрых. Лидов заканчивает свою корреспонденцию: «Родина чтит
его светлую память». А сколько таких героев, безвестных, о кото¬
рых никто не знает и никогда не узнает, погибших при исполнении
своего воинского или гражданского долга... Нет, не оскудела еще
героями наша земля! А сколько и таких, которые погибли без вся¬
кого геройства, просто как срубленные ветки с дерева. Их сотни
тысяч, а может быть, уже и миллионы... «Пушечное мясо».
Мой дальний друг, я верю, что в твое время не будет ужасов,
которые сейчас творятся в мире, и ради чего? Этот вопрос у всех
в Европе, в СССР, в Германии: «Люди гибнут без конца. За что?
Во имя чего?» Туманные ответы никого уже не удовлетворяют.
Миллионы немцев, русских, украинцев, венгров, румын, финнов
бьются насмерть, и каждый в отдельности не знает, за что бьется.
Мы не бьемся, а отбиваемся от напавших на нас остервенившихся
двуногих зверей, посланных убить или умиреть. Отбиваемся, а
они лезут как оголтелые, даже в атаку идут, стоя сомкнутыми ше¬
ренгами... Кто это? «Гитлеровские кровавые собаки» или немец¬
кий народ — Генрихи, Фрицы, Иоганны, брошенные Гитлером и
его разбойничьей кликой в кровавую авантюру? Мать какого-то
274

немецкого солдата Людвига Цикмунда пишет ему из Лейпцига:
«Стряслось великое несчастье. Я потеряла старшего сына, а ты —
брата... Генрих убит под Петербургом... Эта ужасная война слома¬
ла, искалечила всю нашу жизнь. Люди, у которых вместо сердца
камень, лицемерно пытаются уверить нас, матерей, потерявших
своих детей. Нам говорят: „Радио сообщает о новой победе, гер¬
манская армия захватила еще один город” Тошно слушать такие
речи. На что нам чужие неизвестные города?..» Жена солдата Гель¬
мута Фишера пишет из Ганновера: «В городе появилось очень
много калек. Везде встречаются безногие и безрукие. Это инвали¬
ды. Представь, им даже завидуют. Они потеряли руку или ногу,
а другие отдали жизнь. В городе стало очень много вдов и си¬
рот». И она добавляет: «Все мы против войны». И в Германии, и
у нас, и во всем мире все против войны, а ураган войны сметает все
человеческое, разрушает все накопленные ценности, и никто не
может справиться со страшным мировым бедствием. Все против
войны, каждый в отдельности, а война продолжается, война ве¬
дется этими миллионами, ее отвергающими, в ней погибающими!
Исстрадались люди!..
Объявлены лозунги к годовщине Октябрьской революции:
«Привет германскому народу, стонущему под игом гитлеровских
черносотенных банд, пожелаем ему победу над кровавым Гит¬
лером!»; «Смерть гитлеровским кровавым собакам, стремящимся
поработить и ограбить народы Советского Союза»; «Отомстим не¬
мецко-фашистским мерзавцам за разграбление и разорение наших
городов и сел, за насилия над женщинами и детьми! Кровь за
кровь! Смерть за смерть!»
Английский посол в США184 в речи в Нью-Йорке, между про¬
чим, сказал:
«Никогда раньше на протяжении всей истории ни одна другая
страна не проявляла более прекрасного духа сопротивления.
Это сопротивление удивило некоторых лучших друзей Рос¬
сии. Они едва смели надеяться на то, что она сможет столь му¬
жественно удержаться против сокрушающей силы нацист¬
ской военной машины. Самому Гитлеру в первую очередь
должно быть известно, насколько серьезно он просчитался
в оценке русских сил и русской воли. Все сообщения свиде¬
тельствуют о том, что, несмотря на жестокие потери, рус¬
ский дух остается непоколебимым, и за каждый ярд земли, ко¬
торую русские вынуждены уступать, они взыскивают жесто¬
184 Джон Гилберт Вайнант.
275

кую цену у противника. Одно остается ясным: всегда будет
существовать Россия, укрепленная, сцементированная и обе¬
регаемая преданностью своего народа. Сражаясь в защиту
всего того, что им дорого, русские показали всему миру бла¬
городный пример единства перед лицом смертельной опас¬
ности, пред которой они оказались. Все они — солдаты, моря¬
ки, рабочие, крестьяне, женщины, дети — представляют со¬
бой народ с единым сердцем, единой мыслью и единой целью,
которой они дорожат больше, чем самой жизнью».
Сто тридцать шестой и сто тридцать седьмой дни войны.
1941. 4 и 5 ноября. Вторник и среда.
Днем и ночью обстрел, вечером — бомбежка. Вот и все. Про¬
носится куда-то снаряд, где-то разрывается, кого-то ранит или
убивает, но город большой, жителей много. Сегодняшний день,
как вчерашний. На моем малом радиусе, проезжая по открытой
набережной, конечно, не видишь многого, что делается в других
частях города. Но и то, что я вижу, отражает наше общее поло¬
жение. Опять в городе появилось много военных частей. Идут,
значит, какие-то перегруппировки. Но построенные моряками
оборонительные сооружения около нас покуда законсервирова¬
ны. Значит, положение наше устойчивое. По набережной люди
проходят быстрее обычного, и очень пустынно против Румян¬
цевского сквера и Академии художеств. Действительно, это мес¬
то, где негде спрятаться, и многие стараются, как бы его миновать.
Но жизнь идет своим чередом. Сегодня над Невой, когда я ехал и
на службу и со службы, слышались одиночные выстрелы, раз¬
рывавшие морозный воздух. Прохожие спешили по своим делам.
Только изредка остановятся, посмотрят в сторону Невы и шагают
себе дальше. На углах геройски стоят милиционерки, дворники
подметают снег, матери с грудными детьми идут в консульта¬
цию... Вот и все — одна из линий фронта.
Встретил академика В. М. Алексеева. Завтра он с семьей уле¬
тает. Распрощались. «К Новому году вернемся, — говорит он, —
события так развиваются, что к тому времени все сможем вернуть¬
ся обратно». Для чего это он мне говорил, не понимаю. Ни о каком
возвращении, по крайней мере и в лучшем случае, не может быть
до лета. Говорит он мне это, по-видимому, с той мыслью, чтобы
оберечь свою квартиру от какого-либо вселения. Академик, дес¬
кать, скоро, скоро вернется. Умно!
276

Сегодня в Академии «торжественное» заседание по случаю
праздника. Хотелось пойти, но не решился. Пришлось бы воз¬
вращаться в темноте и хуже того — быть задержанным тревогой.
Вот сейчас первая вечерняя (семичасовая) тревога длится уже
более часа. Никто не пошел и из архивных работников, кроме Бер¬
кович, которую я просто послал туда. Заседание должно проис¬
ходить в Малом конференц-зале и быть очень скромным. А пом¬
нится, с каким размахом устраивались такие собрания в 1929—
1933 годах! У меня даже сохранилось приглашение 1929 г., ког¬
да я работал первые месяцы в Академии. Разыщу и приложу
его здесь185, а также повестку на сегодняшнее собрание. Иног¬
да интересно проводить такие сравнения. Многое из прежнего
только теперь оживает, освещается в ином свете...
Мозаика Ломоносова «Полтавская баталия», находящаяся на
верхней площадке Главного (кваренговского) здания Академии
наук (по Университетской наб., д. № 5), по инициативе Отдела
охраны памятников законсервирована. Сама мозаика закрыта мар¬
лей и рубероидом и заложена кирпичной кладкой во всю стену.
Посредине стена внизу утолщена. От пожара, от осколков ценный
памятник охранен, но, конечно, от прямого попадания фугасной
бомбы он защищен быть не может.
Один из клодтовских коней с Аничкова моста снят. Вероятно,
и остальных снимут. Ленинград без этих дивных скульптур — не
Ленинград, не Петербург. Так мы привыкли к ним. Одно из самых
ранних и сильных моих детских впечатлений — эти статуи. По¬
мню, отец рассказывал: конь — это Россия, всадник — это могу¬
чий царь. Я смотрел на сброшенного конем всадника... Это было
очень давно, до революций, до войн, в начале 90-х годов, когда
мне было 7—8 лет... Мой родной город понемногу начинает те¬
рять свой прежний вид. Вот поеду когда-нибудь по своему обыч¬
ному пути, по набережной, и не найду вдруг сфинксов...
Все голоднее становится, М. Ф. задумалась вчера, как дальше
устраиваться с питанием, и часто возвращалась к этой теме. Се¬
годня она, к счастью, бодрее и сильнее.
Написал статью для стенгазеты, текст ее прилагаю. Копии по¬
слал Вавилову и Шидловскому в Казань.
Опять заговорили о возобновлении эвакуации и, в частнос¬
ти, архивных материалов из академических учреждений. Куда?
Якобы в Казань. Но по сведениям, этот и другие города на вос¬
ток от Москвы забиты до отказа. Опять начинается у нас полоса
185 Этих приложений в рукописи нет.
277

нервного напряжения от раздвоенной линии поведения на рабо¬
те: едем — не едем, можем ехать — не можем, нужно ли ехать или
не нужно. И кто поедет? Никто не хочет ехать. Здесь тяжело, а
там разве легче? Принимаю выжидательную тактику. Прибежал
вчера Модзалевский на службу: «Слыхали, будто что Америка
предъявила ультиматум Финляндии отвести свои войска с терри¬
тории СССР». У меня, как нарочно, пятый день нет газет. По ра¬
дио об этом не слыхал.
Сто тридцать восьмой день войны.
1941. 6 ноября. Четверг.
Канун нашего советского праздника. Необычная встреча.
Почти целый день обстрел города из артиллерийских орудий. Ве¬
чером воздушные налеты... Слушал вечером речь Сталина по ра¬
дио. Вдруг речь прервалась и завыла сирена. После сигнала пере¬
дачу речи продолжали, прервав ее на несколько секунд, когда
нужно было дать отбой. Сигнал отбоя был на этот раз весьма ко¬
роткий. Речь Сталина удалось прослушать почти без перерыва
до конца. Но говорил он, как всегда, неясно для передачи по ра¬
дио. Я напрягал внимание и слух, но многого так и не уловил,
расслышав лишь отдельные места. Но то, что Сталин говорит из
Москвы на предпраздничном митинге, это волновало уже само по
себе. Голос его звучал уверенно и твердо, и речь шла гладко,
но звуки сливались и делались мало разборчивыми. Потом был
концерт.
На службе у нас усиленное дежурство. Мужчины на три дня
переведены на казарменное положение. В читальном зале, где мы
все работаем, поставлена печка, но комната плохо согревается и
холодно. Почти все окна снаружи забиты фанерой, только покуда
оставлены незащищенными в читальном зале. Темно. На лестни¬
це горит лиловая лампочка, стоят ведра, наполненные водой, ящи¬
ки с песком. Но к празднику все-таки выпустили газету, повеси¬
ли лозунг, написанный на куске обоев.
Ехал домой под треск где-то разрывавшихся снарядов186.
186 Вложены вырезки из газеты «Правда» от 6 ноября 1941 г. Первая:
«Москва. Кремль. Аэростаты воздушного заграждения». Снимок сделан
5 ноября 1941 г. Фото С. Струнникова. Вторая: «На фронт!» Фото А. Усти¬
нова. Третья: заметка А. Малютина «Ночной таран» (Ленинград, 5 ноября)
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 48—50). См. ил. 24.
278

Сто тридцать девятый день войны.
1941. 7 ноября. Пятница187.
Вышел из дома, чтобы провести праздник в Архиве. Как раз
к этому времени не прекращавшаяся всю ночь стрельба особенно
усилилась. Двери на парадной так и вздрагивали. Ехать не ре¬
шился. Пошел в домовой штаб и переговорил с дежурными по те¬
лефону. Там же прослушал прекрасно переданную диктором речь
Сталина. Спокойная умная речь истинно государственного чело¬
века. Отдельные места речи врезаются в сознание, как прожек¬
тор в темноте. Еще раз совершенно откровенно Сталин указал
на наше тяжелое положение, на причины неудач Красной Армии,
разоблачил национал-социалистов как кровавых империалистов,
высмеял Гитлера в его потугах походить на Наполеона и заявил,
что с захватчиками, разбойниками борьба должна быть беспо¬
щадная. Враг, захвативший наши земли, должен быть уничто¬
жен, выгнан из пределов нашей земли. Борьба будет продолжаться
до конца.
Весь день по радио передают речи, музыку. Слушал еще одну
передачу из Москвы, речь, сказанную сегодня Сталиным во
время парада на Красной площади. Оказывается, традиция не
была нарушена, и в 9 часов утра начался парад, правда, особен¬
ный. Через Красную площадь проходили войска, отправляющиеся
на линию огня и возвращающиеся оттуда, смененные для отдыха,
прямо из боя. Долго молчал Сталин и вдруг сразу два выступле¬
ния. Чувствуется какой-то перелом в военной обстановке. Нем¬
цы бросают все свои силы, все свои резервы, но мы больше не от¬
ступаем. Некуда! Или умереть, или отстоять Москву и Ленинград.
Третьего решения нет!
10 часов вечера. Погода сегодня днем была нелетная, шел
снег. Немцы ограничились лишь беспорядочным артиллерийским
обстрелом города. Правда, вечер еще не кончился, и при чуть
изменившихся условиях погоды они, конечно, постараются ис¬
портить наш праздник. Вчера они наделали много опять неприят¬
ностей в городе; мне известно только о двух бомбах в радиусе
до 2—3 километров. Одна из бомб разрушила один дом в райо-
187 Вложен первый лист газеты «Правда» от 7 ноября 1941 г. № 309
(8717) с докладом председателя ГКО И. В. Сталина на торжественном за¬
седании Московского совета депутатов трудящихся с партийными и обще¬
ственными организациями г. Москвы 6 ноября 1941 г. (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 97. Л. 52).
279

не [улицы] Халтурина, около Мошкова переулка, другая упала
на площадь жертв Революции (Марсово поле). Один из этих взры¬
вов мы слышали вчера. По-видимому, бомба опять была боль¬
шой взрывной силы.
Итак, очевидно одно. Несмотря ни на какие испытания, борь¬
ба будет продолжаться. Ни Москва, ни Ленинград ни при каких
обстоятельствах не будут оставлены. Они могут, в случае страш¬
ного несчастья, взяты врагом силой, с боями на каждой улице, в
каждом доме. Не иначе. Сдачи быть не может! И это как-то сразу
внесло ясность и определенность в особо напряженную обстанов¬
ку Ленинградского фронта. Мы или погибнем, или отстоим Ле¬
нинград, отгоним разбойников. И еще ясно одно. Советский строй
выдержал такое испытание, которого не перенесло бы ни одно
правительство. Это наше счастье. Власть едина и непоколебима
в нашем Советском государстве.
11 часов, проиграли «Интернационал». Спать бы можно было
идти. Но как раз начался обстрел, вздрагивает дом. Подожду. За¬
пишу еще кое-что из своих впечатлений и из прочитанного в газе¬
тах и услышанного по радио.
Из газет и по радио.
Корреспондент ТАСС передает содержание турецкой газе¬
ты, в которой говорится, что немцы не находят в захваченных го¬
родах лиц, которые были бы согласны участвовать в местном
управлении. Советско-германская война приняла характер под¬
линной войны между славянами и немцами.
Страшное известие промелькнуло в газетах. Кнут Гамсун,
замечательный норвежский писатель, пришел к заключению о
невозможности для Норвегии быть независимой страной и скло¬
нился на сторону квислингцев188, т. е. к полному сотрудничеству
с национал-социалистами.
Леон Фейхтвангер, поздравляя с годовщиной русской ре¬
волюции, пишет: «Борьба нацистского режима против Совет¬
ского Союза является борьбой самой реакционной великой
державы нашей планеты против самого прогрессивного госу¬
дарства».
В Крыму бои идут в районе Симферополя. Немцы рвутся
к морю. Сопротивление наших частей врагу усилилось, но он пре¬
восходит нас численностью и вооружением. Крым по-прежнему
в большой опасности.
188 Квислинг (Quisling) Видкун — организатор и лидер фашистской
партии в Норвегии.
280

Сражение на левом фланге Волоколамского направления про¬
должается. Десятая немецкая танковая дивизия с 69-м и 86-м мо¬
томеханизированными полками отступают, оставляя рубеж за ру¬
бежом.
Лобовая атака на Ленинград германским солдатам не удалась.
Враг пытается сломить упорство ленинградцев артиллерийским
обстрелом и бомбежкой города с воздуха. Подступы к Ленинграду
усеяны тысячами трупов немецких солдат. В передовой «Ленин¬
градской] правды» говорится: «Мы принесли в жертву многое...
Но жертвы самой большой — Москвы — мы никак не принесем».
Оказывается, что американцы сомневались в целесообраз¬
ности помощи нам своей техникой. Русские хорошие сельскохо¬
зяйственные работники и плохие, «неуклюжие» техники. Им не
справиться со сложным оборудованием. Посланные в Россию
сложные станки, машины пропадут, потому что их не сумеют
использовать. Во-вторых, многими военными экспертами рус¬
ское сопротивление исчислялось днями. Наконец, многие амери¬
канцы воздерживаются от помощи России, потому что им не нра¬
вится советская форма государства. В этом признался член аме¬
риканской миссии, бывший в Москве в конце сентября, г. Батт.
Он выступил перед американцами по радио, указав, что и он так
думал, но факты убедили его в другом. Он видел очень умелых
техников, русских офицеров, способных и знающих людей, выра¬
жавших готовность идти на любые жертвы в людях, материалах,
территориях, но все же продолжать драться. Малейший намек
на сепаратный мир с Германией вызывал у них презрение. Он ви¬
дел новобранцев. Они выглядели как солдаты. Их плечи были
расправлены, они держали голову высоко, у них были ясные глаза.
Он видел Сталина. Во время беседы с ним за обедом, не более чем
в ста милях от Москвы, происходило одно из величайших сраже¬
ний в истории человечества. Сталин произвел на него впечат¬
ление разумного, поразительно осведомленного человека... Кру¬
гом царила атмосфера уверенности, спокойствия, решительности
и непоколебимого духа. И он указывает американцам, что рус¬
ские хотят воевать и умеют воевать, но у них недостает вооруже¬
ния. Он убеждает американцев помогать как можно больше, как
можно скорее тем, кто воюет против Гитлера, чтобы не допустить
войну к своим берегам. Нельзя допустить, чтобы ресурсы России
перешли к Гитлеру.
Немало стихов помещают в газетах, но так как я не люблю
стихи, выбрать что-нибудь из них трудно. Образов мало, проза в
стихах, не больше. Но иногда стихи звучат ярко.
281

В «Боевом листке»:
С винтовкой вместе нам надежно служит,
уча и помогая побеждать,
отточенное партией оружье —
родная большевистская печать.
Рожденная отвагою героя,
твоя разящая врагов строка
нужна нам, как огонь в разгаре боя,
как сталь неотвратимого штыка.
Будущее...
Когда за все сочтемся мы с врагами
И новый хлеб подымем на полях...
Когда это будет? Сталин сказал — через полгодика или год.
Англичане с самого начала войны говорят о пяти годах. Сталин
указывает наши потери за 4 с лишним месяца: 350 тысяч убитыми,
375 тысяч пропавшими без вести и больше миллиона раненых.
По его словам, немцы потеряли за то же время убитыми, ране¬
ными и пленными около 4-[х] с половиною миллионов. Война по¬
требует еще много жертв и времени. Сталин говорит, не надо толь¬
ко преувеличивать силы врага и трудностей для победы, как это
делают некоторые интеллигентики. Впереди война, только война
до полного истощения противника... Ничего другого, кроме вой¬
ны. Стреляют!189
Сто сороковой день войны.
1941. 8 ноября. Суббота.
Печальное зрелище представляет собою ряд старинных до¬
мов по набережной от Первой линии до университета: все они
стоят с вылетевшими или разбитыми окнами. А Меншиковский
дворец был, по-видимому, в центре взрывной волны: все его круг¬
лые окна вверху и окна в среднем этаже над балконом зияют пус¬
тотой, не осталось ни одного стекла. В нижнем этаже выбиты толь¬
ко отдельные стекла. В крыльях Меншиковского дворца также
множество разбитых и вылетевших стекол, исковерканных рам.
189 Вклеена вырезка с репродукцией картины Ф. Модорова «Полит¬
бюро» (1939 г.) (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97). См. ил. 25.
282

Такие же разрушения в доме б[ывшего] Архива военно-учебных
заведений190 и в [здании] филологического факультета универ¬
ситета. Что случилось, так я и не мог понять: разрушений самих
зданий от бомб нет, цела и набережная. Дворник из Филологиче¬
ского переулка сказал мне, что бомба упала в Неву близко от бере¬
га и разбила все стекла на набережной. Но, может быть, это ре¬
зультаты разорвавшихся снарядов вчерашнего артиллерийского
обстрела, когда мы утром слышали канонаду. Есть и третий ва¬
риант. Напротив, у Сената, стоит трехтрубный военный корабль
с морскими дальнобойными орудиями. Из них, говорят, третьего
дня во время налета стервятников было сделано несколько зал¬
пов. Мне и раньше говорили моряки, что если заговорят дально¬
бойные орудия с кораблей на Неве, то у нас на набережной все
стекла из окон повылетят.
В Академии наук покуда все по-прежнему; только старые
рамы в окнах Зоологического и Этнографического музеев закры¬
ты пластырем из фанеры. Всматривался в набережную противо¬
положного берега Невы. Новых разрушений в окнах не видно, по¬
тому что большинство из них давно забиты щитами. Ехал, как и
всегда теперь, и на службу, и со службы, под отдаленными то глу¬
хими, то резкими выстрелами.
На службе Цветникова рассказала мне, что в канун праздника
у них, на Халтурина, ночью падали бомбы. Одна на углу Мошко¬
ва переулка разрушила пятиэтажный дом, в том числе и бомбо¬
убежище, другая упала в здание Электротока191 и не разорвалась.
Местная охрана хотела ее перевезти на Марсово поле, но только
что стали ее поднимать, как она разорвалась. Те, кто были около
нее, были разорваны в клочья. Несколько бомб еще упало в том же
190 Речь идет о здании на Университетской наб., 13, на территории
которого с 1730-х гг. располагался манеж Первого кадетского корпуса,
сначала деревянный, а в 1756—1759 гг. было построено новое здание.
До 1917 г. здесь размещалось Главное управление военно-учебных заве¬
дений. После реставрации 2003—2005 гг. — выставочный зал.
191 «Электроток» — с 1919 г. Объединение государственных элект¬
рических станций; с 1922 г. «Петроток», с 1924 г. — трест «Электроток»,
с 1932 г. — «Ленэнерго». В 1928 г. «Электротоку» были переданы казар¬
мы лейб-гвардии Павловского полка на Марсовом поле. «6 ноября 1941 г.
после взрыва 250-килограммовой бомбы фасадная стена здания „Лен¬
энерго” вспучилась в сторону Марсова поля на 50 см, обрушились пере¬
крытия. В марте 1942 г. от взрыва крупного артснаряда выгорела часть зда¬
ния со стороны Аптекарского переулка, был выведен из работы диспетчер¬
ский пульт». См.: Энергетика в Санкт-Петербурге. ОАО «ЛЕНЭНЕРГО» //
http://technology.webhost.historysp.htm
283

районе. В доме, где живет Цветкова, разбиты стекла, потреска¬
лись потолки.
Что натворили стервятники в других районах города, точно не
знаю. Крутикова видела разрушенный дом на Фонтанке у трам¬
вайного парка против того дома, где погиб Младенцев. Она живет
рядом. Находилась во время разрыва бомбы дома и сперва не по¬
няла, куда попала бомба — к ним в дом или где-нибудь рядом.
Разбитые стекла звенели, штукатурка сыпалась. Она потом видела
в разрушенном доме от действия взрывной волны в щепы разби¬
тую мебель, согнутые спиралью железные кровати, разметанные
лоскутья. Грустно и то, что в разрушенных квартирах было раз¬
граблено то, что не погибло от взрыва. Таков был канун нашего ве¬
ликого праздника советского.
Стулов, которого тревога застала у академической столовой,
едва добежал дворами до Архива. Несмотря на то что были толь¬
ко сумерки, десятки прожекторов рассекали небо, и осколки зе¬
нитных снарядов стучали по крышам, как во время сильного гра¬
да. Он был дежурный и во время налета успел все-таки занять
свою вахту.
Вот и сегодня. Снегопад, стреляли. Ну и пусть себе стре¬
ляют.
Только что я успел доехать до дома и подняться к себе, как
завыла ужасная сирена. Еще пяти часов не было, только что су¬
мерки начинались. И опять загромыхали зенитки. И опять раза
два «покатился дом». Значит где-то в радиусе до 1—2 километ¬
ров брошены бомбы. Неприятно стало. Оделись и встали в дверях,
в проеме капитальной стены. Когда зенитки утихли в нашем
квадрате, мы опять сели в передней, и я даже успел задремать.
Сейчас вечер. М. Ф. устала за эти дни. Она мечтала отдох¬
нуть. Сегодня ей это удалось. Соседи не убежали в бомбоубежище
(там холодно и сыро, и теперь они чаще во время тревог находятся
под лестницей внизу), и М. Ф. устроила себе преферанс, который
ей всегда доставлял большое удовольствие, как величайшее ла¬
комство, лежащее на тарелке, — два-три последних кусочка чер¬
ного хлеба. От чая гости деликатно отказались. Покуда нет трево¬
ги, радио передало вчерашние речи. И на некоторое время можно
забыть, что мы живем в осажденном городе, что на улицах и в до¬
мах громадного города где-то рвутся снаряды, кого-то отвозят в
карете скорой помощи, кто-то доживает последний час или мину¬
ты своей страшной жизни. Горит лампа, уютно и мягко освещая
комнату. После только что протопленной печки относительно теп¬
ло. Но нет никакой уверенности, что так же будет через какой-ни¬
284

будь час или завтра. Вот вздрагивает дом, значит, где-то близко
пролетел снаряд, а может быть, проносятся в воздухе дозорные
самолеты. Беда или гарантия от беды — не все ли равно, что мы
можем поделать. Только честно исполнять свой долг, и когда я
в течение получаса еду на работу или обратно по набережной,
у меня спокойное и гордое настроение. Я еду по линии фронта,
я тоже боец — ну пусть без оружия, пассивный.
Сегодня ввиду ранней бомбежки и сильной зенитной стрель¬
бы пришли даже справиться от Карпинских-Нехорошевых, благо¬
получно ли я вернулся домой. На нашей набережной было очень
неспокойно.
Академия наук СССР в настоящее время находится в Каза¬
ни, там ее Президиум. В Куйбышеве находится та часть с вице-
президентом Никитиным, которая была в Москве и эвакуирована
оттуда вместе с частью правительства в середине октября после
непосредственной угрозы Москве со стороны прорвавших ли¬
нии обороны немцев. В Свердловске — там находится президент
В.	JI. Комаров и академик Бах; в Казахстане, в Боровом192, там
живут престарелые академики: Вернадский, Фаворский, Ляпу¬
нов, Орлов, Щербатской и другие. В Ленинграде — оставшиеся
в нем институты, музеи, Библиотека и Архив АН, а также остат¬
ки Обсерватории и Издательства с типографией. Кроме того, в
филиалах и базах находятся кроме местных учреждений и нахо¬
дившихся там ученых еще некоторые из академиков, например
И. И. Мещанинов, направлявшийся в Алма-Ату или Ташкент.
Так неожиданно разделилась вся Академия. В Москве, по-види¬
мому, ничего не осталось — ни хозяйственного, ни администра¬
тивного аппарата. Второе письмо возвращено нам обратно за не-
нахождением в Москве Академии наук. Выехали ли из Москвы
такие институты, как Сейсмологический, не знаю, мне неизвест¬
но. По некоторым сведениям, он в октябре еще оставался там. Се¬
годня мы послали два письма и две телеграммы в Казань и Куй¬
бышев с просьбой сообщить, где Московское отделение Архива и
его сотрудники, о которых мы не имеем сведений с начала октяб¬
ря, и все посылаемые к ним письма возвращаются за ненахожде-
нием адресата — Академии наук.
Л. А. Орбели, улетевший так неожиданно несколько време¬
ни назад, прислал письмо, что он делал доклад правительству
о положении ленинградских учреждений. Было еще раз под¬
192 Поселок Боровое расположен на севере Казахстана в Акмолин¬
ской области.
285

тверждено об эвакуации ленинградских учреждений Академии
наук при первой возможности. Теперешний член комиссии Пре¬
зидиума в Ленинграде директор Института материальной куль¬
туры тов. Артамонов, кажется, не собирается дожидаться эва¬
куации своего учреждения и стремится во что бы то ни стало и
как можно скорее улететь. Академик Алексеев должен был уле¬
теть с семьей 5-го, но это ему покуда не удалось; вчера он был
еще здесь. Кто же остается из академиков в Ленинграде? Байков,
Жебелев, Крачковский, Коковцов. Вот, кажется, и все. Вот Ле¬
нинград в описании современника в канун Октябрьского празд¬
ника: «Двенадцатый час. Город тих и пустынен. Безлюдные,
прямые улицы, замерли просторные площади. Ни огонька, тем¬
но. Холодный ветер налетает порывами, размещая колючую
снежную пыль. Звучат раскатистые залпы. На низких облаках
вспыхивают, как зарницы, отблески выстрелов. Это бьют ло вра¬
гу с фортов и кораблей. Порою совсем близко раздастся раз¬
рыв. Немцы обстреливают город. В подъездах домов зябко ежат¬
ся дежурные. На перекрестках у мостов — патрули. Звучит су¬
ровый оклик: „Стой! Кто идет?”». Это ночь в ноябре 1941 года
в Ленинграде.
«Мы живем в осажденном городе. Враг от нас на расстоянии
пушечного выстрела. Что означает эта дистанция, мы знаем по
разрывам снарядов на улицах. Полями сражений стали места гуля¬
ний и отдыха. Где звенели наши праздничные песни — гремят
орудия». Это наш город. Так мы живем.
Тихонов посвящает «Слово» Ленинграду:
«Фронт идет через город. Город стал фронтом. На наших
улицах рвутся снаряды. Осколки летят через вагон. Кондук¬
торша говорит спокойно: „Трамвай идет дальше. Садитесь ско¬
рее, граждане! Не задерживайте вагон” Она делает свое боевое
дело... Врач делает трудную операцию, бомбы рвутся неподале¬
ку. Все сотрясается вокруг. Сестра смотрит вопросительно на
врача. Врач говорит: „Продолжаем”»...
Опять над гордым Ленинградом октябрьских зорь полет,
Опять гремит железным градом, нам салютуя, флот.
И нам звенит с высот багряных
родных моторов звон,
и снова блещет штык трехгранный межтанковых колонн...
Но только праздник стал грознее
над вольною Невой,
теперь гремит салют над нею
с пристрелкой боевой...
286

И уж не блещет штык трехгранный
меж танковых колонн:
немецкой кровью окаянной
темнеет нынче он.
Мы встанем, жизни не жалея,
за землю древнюю свою,
чтоб бить немецкого злодея
еще в невиданном бою!
Бить беспощадно, неустанно,
из сердца жалость изгоня,
обрушим месть на вражьи станы,
сожжем их вихрями огня.
Развеем пылью прах мы вражий,
меч не положим на покой,
пока последний враг не ляжет
сраженный нашею рукой.
Ленинграду и ленинградцам посвящается много статей, за¬
меток, стихотворений, обращений из других городов, из других
стран. Часто вспоминают и 19-й год, голод, холод, отчаянные бит¬
вы Гражданской войны и слова Ленина: «Советская Россия не мо¬
жет отдать Петрограда даже на самое короткое время... Бейтесь
до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь
земли, будьте стойки до конца, победа недалеко. Победа будет
за нами!»
Этими же словами заключил и свою историческую речь
т[ов]. Сталин третьего дня.
В газетах особенно отмечается дух и стойкость ленинградцев:
«Ленинград — не Берлин, который выносил ключи Наполеону на
бархатной подушке и предлагал себя в его полное распоряжение...
Ленинград — не Париж, прекрасный и великий город, преданный
и проданный, жители которого попали в рабство... Ленинград бро¬
сил навстречу врагу всю свою ненависть. Ленинград объявил бес¬
пощадную войну до последней капли крови врагу, мечтавшему о
беспрепятственном грабеже и „утехах”, мирной зимовке в поко¬
ренном городе. Теперь на подступах города бродят, дуя в окоче¬
невшие руки, напялив на себя дамские меховые шапки, обвязав
шеи байковыми накраденными платками, неудавшиеся триумфа¬
торы, проклиная свою жизнь и мстя городу бессмысленными на¬
летами и варварскими обстрелами мирного населения».
Но если Петроград не отдали врагу в то время, когда Крас¬
ная Армия была слаба, а рабочие не могли быть как следует воору¬
287

жены, то сейчас, когда все способные носить оружие взялись за
его изучение, когда мы имеем замечательную артиллерию, ге-
роев-летчиков, славных балтийцев, чьи корабли день и ночь гро¬
мят врага из совершенных орудий нашего времени, когда заводы
вырабатывают все новое и новое вооружение и снаряды, когда
сам враг сравнивает укрепления города с укреплениями линии
Мажино, — Ленинград не может быть сдан врагу!» Борьба на¬
смерть! Кругом Ленинграда с каждым часом растут надолбы,
эскарпы193, огневые точки, углубляются противотанковые рвы.
Бульвары и сады изрыты щелями. Окопы вырыты за жилыми
домами. Баррикады перерезали улицы. Батареи установлены на
окраинах. Война вошла в город.
Третьего дня, когда в Москве говорил Сталин и морозную
тишину темной ноябрьской ленинградской ночи разорвали вою¬
щие звуки сигнала воздушной тревоги, многие тысячи ленин¬
градцев не отошли от репродукторов.
Театры работают днем. На время воздушных налетов объ¬
является антракт. «Отелло откладывает убийство Дездемоны.
Яго занимает свой пост как дежурный пожарный...» Так мы
живем.
«Будет холодно — потерпим!
Будет голодно — туже затянем ремни!
Будет трудно — выдержим!
Выдержим — победим!
<...>
Нам еще жить и жить в городе нашем, пить счастье полны¬
ми пригоршнями, спать без тревоги, работать без устали...»
А покуда... Покуда «впереди нас ждут большие трудности,
серьезные жизненные испытания», — говорит председатель Ис¬
полкома П. Попков194.
193 Эскарп (воен.) {фр. escarpe, от итал. scarpa — откос, скат) — про¬
тивотанковое (противотранспортное) препятствие в виде срезанного под
большим углом склона.
194 Вложена газета «Правда» от 8 ноября 1941 г. № 310 (8718) (ПФА
РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. JI. 67—68). Здесь же вырезка из газеты «Прав¬
да» от 6 ноября 1941 г.: статья О. Курганова «Зверь с бомбой» о бомбар¬
дировке в Москве Большого театра и университета. Синим карандашом
подчеркнуты слова: «Теперь взорванный памятник Михайлу Ломоносову
лежит в грязи, в мокрой каше осенних пожелтевших листьев» (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 69).
288

ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК
Пролетария act к стран, соедемЯГеЫ |
Вскаиоялл Коммунистически Партия (большейииоа)
ЛЕНИНГРАДСКАЯ
ПРАВДА
я городсиого Комитетов ВКП(в) 1
К 146 (7939)! 22 ИЮНЯ 1941 г., ВОСКРЕСЕНЬЕ Ц*»< 15 ям.
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявле¬
ния наних-либо претензий к Советсному
Союзу, без объявления войны, германские
войска напали на нашу страну.
Советским Правительством дан нашим
войснам приказ—отбить разбойничье фа¬
шистское нападение, изгнать германские
войска с территории нашей родины.
Наше дело—правое. Враг будет разбит.
Победа будет за нами.
Выступление по радио
Заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров
Союза ССР и Народного Комиссара Иностранных Дел
тов. В. М. МОЛОТОВА 22 июня 1941 года
ГРАЖДАНЕ И ГРАЖДАНКИ СОВЕТСКОГО	/
Советское Прдаигельстко и «г» глава ток. Сталии поручили !
мне сделать следующее заявление:
(егодвш. я 4 часа утра, вед прет явления каких-либо претензий !
« Советскому Союзу, бед об'яалеиия вониы, германские войска напали i
на нашу страну, атаковали наши границы яо многих местах и подвергли !
бомбежке со саонх самолетов наши города—Житомир, Кмев, Севасто¬
поль. Каунас я яевоторые другие, причем убито и ранено более двухсот ;
человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были !
совершены также с румынской и финляндской территории.
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспрммер- !
Родины.
рабочими, кресты
тский Союз уже совершилось,
I войскам приказ—отбить рад¬
же войска с территории нашей
па нашу страну прондведеио, несмотря иа то, я
Германией заключен договор о ненападении н Coat
со всей добросовестностью выполняло Осе уело
Нападение на машу страну совершено, несмотря
время действия этого договора германское права
могло яред’явмть нм одной прегситин к СССР по в
Вся ответственность да это радбойми
те жду СССР н
г Правительство
этою договора.
Уже после совершившеюся и
Шулембург в 5 часов 30 минут утр.
что германское правитель
i фдшнс
совершила иатидеии
г ты германские правительство и
ветскоиу Правительству, что I'
, несмотря на миролюбивую i
л.чым фашистская Германия >
тана нам не германским народом, не германскими
тн и интеллигенцией, страдания которых мы дорою»
никой кровожадных фашистских правителей Германии,
Данию, Голландию, Грецию к другие народы.
Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уве¬
ренность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы
советской авиации с честью выполнят долг перед Родимой, перед со¬
ветским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.
Не первый раз нашему народу приходите* иметь дело с нападаю¬
щим зазнавшимся ттрагвм. В свое время иа поход Наполеона я Россию
наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел пораже¬
ние, пришел к своему краху. То же будет м с зазнавшимся Гитлером,
об чннкитим п..кии поход про тин нашей страны. Красная Армия и
иесь наш народ вноиь поведут победоносную отечественную войну за
ностям. к саоему труду. Весь наш народ теперь доя-
тен и един, как никогда. Каждый из нас должен тре-
и от друтих дисциплины, организованности, самооткер-
оймой настоящею советского патриота, чтобы обесве-
т Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить
гражданки
> обстреляла
провокацией.
| декларации
рнды вокруг т
той партии, вокруг нашего Советского Правит
ше дело правое. Враг будет ратбит Победа буд
КИРОВЦЫ ВЫПОЛНЯТ СВОЙ ДОЛГ ПЕРЕД РОДИНОЙ
Голос миллионов
Ил. 1. Экстренный выпуск газеты «Ленинградская правда»
(22 июня 1941 г.).

•FATERLAND». Рисунокъ Ф. Еврнъ-Джонса, въ стил* А, Дюрера. ~Т*ни велинаге художника при¬
носит!» авторъ свою повинную за то, что избралт» оригиналом*. олицетворение мерзости и позора.
Ил. 2. Репродукция рисунка Ф. Берн-Джонса «Faterland».

^t<s#ocM*acf-f (гм
/ydxtyZ	ifrx/	'CbbLii/L*	л*сЛ/	'
^мл£я>л4<^ ь+п*г/ кллил м *4^ u^e^^p^P'Z^J
%^tJLeLC&4.sw^My^ .. »
Cu<je^4££€44UJ^^ (f^Os&Jj ». •	/
kj *^oJajuXI^ 'ipwy ~ jrrLJu<*£us'
4^*<л* £L^ЛА^АУ G+fauystc*/.	->
t*S~tbj+<b )	0C4CC-S
АмЛфУМ*/ H-jHdfl4^444£444*J X гнц, ^О&ш #f?rf 6&WX.
Ил. 3. Г. А. Князев. Рисунок падающей бомбы в конце дневниковой
записи от 3 июля 1941 г.

и
4/.У//.Г. и.2.
j>	-	'- ' 'It
iC4L4^cs 3-{и>е^сгл Н!ЛЛс
Q	/ CJSU^cts	-
ггъёллЛ /^&ил^ м л р* tCtf 1с£ги<У £J>u~cu^le rjt^b "
t£	citttO-	zV	, /	"
/+ht K-£^ </^лУ СнМСм t*U) -"
^rt^i
WT* ^tiu*, 13.0
*>^	Л	**11
~C *Л	ЪЫЬЬ^ф2^
г+*ли?J	^	_
<ГуЬ-й^/^7.	^	^y
*. Л-/Ж/. ^b&K^wvlittdfa,
4<р****4т *J/3.4 sz* л#,'
r> 7 tx^e> f!/S4 J*3b4. -r)C*C.
1i+*^,rr7t<4? H?./D9 £71*. CJ(,
j~?k£%a1Z 'rti+r>fb*i>s&\ &, fa.r$+<£.,
"Л*
CwtJb С *4/ bst* i$m t$'tot Z $ *fr+r*£^
и?^с*уьгхн Я tp •№ МНС.
к'С^З	/И%ЖМне*с%
10*	'f~ylt*J7*/ЦН*)	btyftt4f%
fl €*xpjъъ'ыь'О <>%4.t4 ЗУ***.
ДД Oil Си,
/ Г*	//«^/3Vi oX
Лл t+ct zt£er J)I13. 12и.уъ.
/J	П+Ыл$ ^ cy<? e £cl, H *f.
Ил. 4. Список жильцов лестницы № 3, д. 2
по 7-й линии Васильевского острова (кв. I, 2, 3, 4, 6, 29).

<*//у// f. л з
^	с
Оглл/ Jf / ьуил-яКЛСЛРГТ; с£л*'СО-С~ ^L&2vrra/4
/&4П7 о '2Л>1ЛЛ -
В ответ на угрозу германского вторжения
население Лондона воздвигло у одного из раз¬
рушенных бомбардировкой домов виселицу с
надписью: еПриготовлено для Гитлера».
Ил. 5. Один из разрушенных бомбардировкой домов в Лондоне
с сооруженной рядом виселицей. Надпись на виселице:
«Приготовлено для Гитлера».

...
г^/U-i t “■ t<*C(*rb/^£S/eri*
ni+tttc*” 'rfyMrrtg/Ж
Ил. 6. После бомбардировки в Лондоне.

К УЧЕНЫМ-ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЯМ
ВЕЛИКОБРИТАНИИ
ОБРАЩЕНИЕ московского ОБЩЕСТВА
ИСПЫТАТЕЛЕЙ ПРИРОДЫ
Президент Московского общества испы¬
тателей природы академик Н. Д. Зелин¬
ский и випе-нрезидеят атото общества
академик В. И. Вернадский обратились
через Королевское общество и Диннееескос
общество в Лондоне к ученым-естество¬
испытателям Великобритании с письмом, в
котором пишут:
«Старейшее в СССР Московское обще¬
ство испытателей природы, среди членов
которого числились славные имена Дар¬
вина, Ляйеля, Фарадея. Листера, Роберта
Ьроуиа, Мурчи со ка, Кельвина, Резерфорда
и многих других, горячо приветствует в
вашем лине великий свободолюбивый ан¬
глийский народ, осуществляющий рука об
PVKF с народами СССР грандиозную мис¬
сию освобождения а зашиты человечества
и всемирной пауки от гитлеровской корич¬
невой чумы н варварства. Все еветлее,
все яркое во всем мире —с нами, все
мрачное, все темное — против вас.
Мы выражаем уверенность, что союз
паукм 8 культуры двух величайших стран
мяра будет всемерно способствовать ско¬
рейшему уничтожению гитлеризма, тяже¬
лого кошмара всего человечества, и со¬
здаст условяя для счастливого расдвета
науки и культуры во всем мире».
(ТАОСХ.
Ил. 7. Обращение Московского общества испытателей природы
«К ученым-естествоиспытателям Великобритании».

IT	И4 ,/ /2^жЛ$Лл	УУ/.Ajt.
%£* Aw УШЛ^о - ъелг^Аи/с4 иилс,
$AUfJL ? A)iU^ж^селсг&еЛа--
елиТ с^%^СЛ<^ / *сл>г&А/	ьсгЛсл
W ишмл^л^/*г* ^*04 г4гЖ
£u.tj)H у	слъе^+гг-**
Алос^У-
Ил. 8. Во время боя. Фото Б. Ярославцева из газеты «Правда»
(27 июля 1941 г.).

// O^leuJx^csttuf) cf^(fcxzsri^0
„ /fceccct*	гг^^лл^лллс/елл^^
'tsfin'tf wisCoK4~C~ \илл^тг^ггг^ j^tcJL/ /* еси^гм^
t^J^CtA^nLc^^A-O 'l^fduujfcSC' /гусу<иии^~ЛЛЛЛУ
tC€>jLi^SaUA^u/^ /со/ггл>/&б£Л* &o ил*г<л>2лгех^ &rrr —
И^-исРлсл/Л^и &Ж/илЛ <^о//с/^/^о и 'l&fJ -
с^ердсилоСЬ /^ (<D/°oif у /гг о лгг^х^г^о ** &
/-TCt О н* елг?аил^ги^ г^Р/эдгл/тгбсЛ У1/а/?лгс&и*с, }
Ъгленл, иил*ь ^(£/мм>/~с~о*уси Элл /г/и’гт/’^е/ /г оилл -
Рис. Г. Валька
Столпы фашистского порядка.
Ил. 9. «Столпы фашистского порядка». Рис. Г Валька.

/и^луг	л
jCjtXiAiU) Ajl\иЯ<исчЛ/%^И)
ft Jh^,	cfa&tp+j» H*<*.—	I
jftuuJ4*иым*	M~	/	А/Ч
4f /kj*X*:J*> ■	Aw'-•rto .
/^-qAT	jujmam)	k*k
A fax,
^ *&—	Ии***
/<4Ь~	cj&p* ь» & £jL~ f,	A A &	/Си**	ЧааЛ&Ь	лс
faj^ t4^° a .	2^/f*A*’j	du fi jt&t****f 4^/?0m	U*~
%)(P &A j/l( A (h&M	fa^JAL. Obj+ JlKAA^ fan*	/ ^
Jfa jLuuCy L* yi 4*fapjb	}	У	t-5 *****
*Ai4Жр$ч*ш~г	(fc^/c^U^y ; iMA* V* yits€*^,
jkt^	J/au.	)С*Л*у№Ь^Osji*fb— j	i
jyt ja-	h	farW+-	Ay",
fa фхиЛ JU<*A A	A*”'
* *j*t i* Z^G'-tyyt'-jityl+yy ,	**
Я*лЛ !*4t-	/	cj*.+bbC Jk*Aa*f fiuu	A^jjfU.
Z'Kp	4**y~	JjtitiUJjlAiJ h * 0ЛМ*- OJL*9	Д
h Аг-	} АкЯбAtoub^
клХьм
•ас
/ J
'j
Ил. 10. Письмо с фронта Н. В. Князева.

p^/t^&ft-d ^U?y ^XT	>-&«-
2*—Г /7~-/г^-<>уи^*-^с<_У
/V^°	<?'-
Jbis*SiA^d	1:Cr£~j> -	~
^ yt^$ -<~ ■c'<-	'y .	<r<	jC-c^	<?
~-if 6ST" '/:^	^	<fO	—
~e'*~^ys	^V"0	^
J>l.£X
^ eA-^t~*4-'v~	*У—
/1Л ^^c-c^.-t:^	c^.xS^/,
^0 Q- f '/уЛ Ф-+А	Cys/''**-	£+-*u-y
K^l)
;
Ил. 11. Письмо с фронта А. М. Черникова.

«Британия. Британия, владычица морей!»
Рис. В. ГАЛЬБА
/7Tct*c	£	rrL&^4-t<u>
г^Гд	juyio+tsK	;
МЛ>£сИ^О	^	^
Л	-
Ил. 12. «Британия, Британия, владычица морей!». Рис. В. Гальбы.

JL4-y>&ъ<т7	/
гл^с^сш^	jt/ccfPtC#X-X-J
Лни/ои ое^ы /гг и с	Hrt/иЛ'	O	'*?
аш^З-еи-илк-' Л^а^сг^' &и>А£**ъм*
С сГ&иЛЫх*л*^ mflJ^t/0A<L д&сшар*
^(/6/ .	ut&iJbo л/лллссгг/М-'
ууРс*^ ная^мА-у ггр4ЛЛ ^	J~&
Mv*r?j
ns0M-0U^tS/	г^м^РС^г
tfitiUtslstAj CAPCtU^^ ' С
гр&ил oSlC- -
* **Я ‘ Колхозники угоняют скот, чтобы он не достался фашистам.
Фото Л. Нглихжкняоэ (ТА ГГ).
Ил. 13. Колхозники угоняют скот, чтобы он не достался фашистам.
Фото JI. Великжанина (ТАСС).

-& l+yi+^JLjCs J.^71 c%ysLee^t&£/j 3*г7 fju^ybc/c ca^U f
Уи^гъЛЛ^/ м is cmu/uisc^JL; rtjA^$his
XJ)«tA ея’^ш- y/ %/^ace*c+rz4* „
^	Щ
Памятник английскому поэту Мильтону, разрушенный бои-
]Ш VУ >7// бой гитлеровских бандитов. Q'ltfyLCJt* **
Ил. 14. Памятник английскому поэту Дж. Мильтону, разрушенный
в результате немецкой бомбардировки.

^рОЩЛлЛу л^-ру /гГСоеРЫА-Л^ рс* }р€ли><М-	/ф(/	-
С2гсЛ^uctJ&u^ f	j	tCctJ -
^ущл^уил*	Jh	*пГ—
C^PPf ^АГ1^ыЛ-рСЛо^^
Ска^д^их. Ъил'их-/ЬалкгАпг
« намиАкл*****',
нлш^	D^M^'/
p4<j	'	/&	НЛ,	'ryfLtnJ^
xc n^cxyi^^ &рллу- J&hlus ^ <&p-
KyvtCZ^U^rrb^ -
Пленному немецкому летчику Эрнсту Реетцу оказывают пер¬
вую помощь доктор Е. И. Невировнч и сестра В. П. Васильева.
Ил. 15. Пленному немецкому летчику Эрнсту Реетцу
оказывают первую помощь доктор Е. И. Невирович
и медсестра В. П. Васильева.

pf^/.y///.
u ,	wf
«Непобедимые»
Сбитый фашистский самолет.
Все, то осталось от подбитом» нашими зенитчиками (*ашмо-
:кого бомбардировщика «Ю-88»: пулемет, сапог, два «желез¬
ных креста* и т. п.
Ил. 16. Вверху: Сбитый фашистский самолет.
Внизу'. Обломки сбитого фашистского бомбардировщика Ю-88.

Ведут пленных германских солдат н офицеров.
Допрос пленного.
И/Ь *, Ог&иб/сл
К///.
Ил. 17. Вверху: Пленные немецкие солдаты и офицеры.
Внизу: Допрос немецкого пленного.

ЭST7<iZ> Г77 е, /	*С^Г£*€>	С.*ТЪ0*4Л-*СЛ>
с/гтрыЗ	r*U*&Sz~££rrt$y	•
П4?Ъ с *сроо&г *€&***< ^eJLuJ&t^&c — £<^г^>*7
НЛХ * 1с^Э~Л CiJ^£^C4 J £f гГфггГ&Ы*- — J^dL0L<eJh^C&^-
~ /Z-&f>aJa гг/77? f^t^f	# r^/r /
pjt&f» rtH>c<H^<i	#	/{смл/ detsMs f
/з a y^bfx^tJ*	J ^	/Ijhit}	j	f	j	—-
,	9-*гг*? ^у^сл>
„ — ✓
jjao&s	•
Ил. 18. Немецкие пленные.

Фото С. Фридлинда.
Сожженные, разгромленные жилища, вымершие улицы — таков вид одного нз белорусских посел¬
ков, в котором не долгое время хозяйничали гитлеровские бандиты. »0г*Н4*€ ♦
Ил. 19. Сожженный фашистами белорусский поселок.

СиЛл, ^уиоии^и .	-
tlo+rv-	CU^/	А -	■
Смллс - ггпиг м^&аса*^	n+ff/z*
u4jA-	&тп4с$+Жо^ л rrrcftA — lS<^,.*^*л^<*~г'',
t-tj-&&u' cJ&srrsi&bi м/иS+t-tA...	/au*-^
tMAf^u	Saf Л.frua
p/f.
*S*>~e44^	.
t sx 3j/j/.
Ил. 20. В эти дни. Стихотворение Г А. Князева.

jу	/хУ
M/U&y	ил^**<*^ГГЫГ*У,
АСА	/л/	о	fUULs	,	/2> ^^CfALJkJ
eAi^L.	&yYt-tT*	Pt	-<£-£• -	%£*-*•
nr/a**, nAft^y/ 4to,t-eГклa* “ -	&	ытг**	&+-******
JU	и*ААА*^ТГгу	crrf	4t^LA^*~A^f	JCL
гг~В~г г~*Яь *£*^ AhC^sl ч^ж&*х~*>
АУс1а*Л1Л~	&	г^гг^е	с	*	—
CiJL & С<*£рЛ<'С£*«	-t*-'	^	'
Ил. 21. «Спокойная старость».

* *r	c“^,u\
n>L * iu -Л	t.
^*жГ/ •*^<	"	~l
,*. «*»*""“ ^^ '■'
It,.„!/.,	ш“Jy-
cr. a,!»j >*	мир*1)	) *" ju
■*„*м M,Jy*^(.4r	,u’eZ№'	* Z
I	-	^
—- -
prj
i^''
Cnp.au*	г
QjlfWA* pfctrVlSUts
%CCS/i,u^ A* , €t^ C+Zf*^ "tf*****'
- 1 ГМуишШ
Mf
ЛИА&& 4	^
o^uum^ ! MAt-6 *•&•**<+*- W"^ *	,
yJudZ**' tuJsM**ггесмЗиль* Hcu.	^
Ил. 22. Схематический план центра города с указанием мест, куда
упали снаряды при бомбардировке города 18 сентября 1941 г.

*
j/uM
h~L
\U««u **/>«&*»** "™*U .
г*. ^	/<■■	—-«-•»
<у	-W	/■ -	—-	^
-1,	*па4ш*а	K*f
/оОг/^7, Ч - V О * О- 0*9
пи •	-И^
**	^	^	^ ьклит'^ ^их
I	^	41
49	Т-_	у
■4$.	/К НЧ/• £п«ио %er>bi>t Ja^ffяи
&tvu* Л* >rZU< *&*	"Г?*
w.«	1и^»1е-'~*‘г'*'>°'
Й^-Л. »л *««*>» »w» 4*'*3 •*"	'"'"
НМ-^У‘
Ил. 23. Набросок схематического рисунка набережной Невы
и «академического дома» на углу 7-й линии Васильевского острова,
где жил Г А. Князев, с обозначением мест падения бомб
(19 сентября 1941 г.).

НОЧНОЙ ТАРАН
ЛЕНИНГРАД, 5 ноября, (Спец. воен.
корр. «Правды»), Лучи прожектора пой¬
мали немецкий бомбардировщик, появив¬
шийся над городом. В эго время ночной
истребитель, пилотируемый младшим лей¬
тенантом Севастьяновым, находился в воз¬
духе. Севастьянов принял смелое решение
и таранил «Юикерс-88» в правую пло¬
скость. Вражеский бомбардировщик рассы¬
пался в воздухе и, об’ягый пламенем,
упал в парк.
Таран ночью применен впервые и про¬
веден мастерски.
А. МАЛЮТИН.
Ил. 24. Вырезка из газеты «Правда» (6 ноября 1941 г.) с заметкой
А.	Малютина «Ночной таран».

tif
20 НОЯБРЯ 1941 г.. № 322 (87301
КРОВАВЫЕ ЗЛОДЕЯНИЯ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ
МЕРЗАВЦЕВ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Продолжают поступать сообщения о но¬
вых чудовищных злодеяниях немецко-фа¬
шистских мерзавцев, попирающих между¬
народные правила и законы ведения вой¬
ны. Среди белого дня гитлеровские банди¬
ты охотятся за безоружными санитарными
«АКТ
Мы, нижеподписавшиеся, настоящим
подтверждаем нижеследующее:	доставив
раненых к месту назначения, наш военно¬
санитарный поезд выехал в	обратный
рейс. 5 ноября сего года в 16 часов
50 минут на перегоне между	раз’ездок
Пальцево и станцией Кафтино	Калинин¬
ской железной дороги поезд атаковали с
воздуха четыре фашистских самолета. Они
подвергли нас бомбардировке и пулеметно¬
му обстрелу. Самолеты летели на неболь¬
шой высоте и ясно видели опознаватель¬
ные знаки Красного Креста, па крышах
вагонов военно-санитарного поезда. Фаши¬
сты дали короткую пулеметную очередь
по поезду, после чего сбросили 4 фугасных
к несколько зажигательных бомб. Одна
фугасная бомба прямым попаданием разби¬
ла и зажгла вагон >& 15. Всего разруше¬
но и сгорело 13 вагонов. Когда поезд оста¬
новился, мы подобрали раненых товари¬
щей, выскочили из вагонов, сползли с же¬
лезнодорожной насыпи н пытались укрыть¬
ся в лесу. Фашисты с высоты бреющего
полета открыли пулеметный огонь, чтобы
помешать нам спасти пострадавших това¬
рищей. Фашисты видели пас и охотились
за нами. 30 минут мы лежали под непре¬
рывным пулеметным огнем. Пули сыпа¬
лись градом. Имеются жертвы. Убиты:
1) Посошникова Вера Васильевна—врач-
поездами и самолетами, из пулеметов рас¬
стреливают медицинских работников и ра¬
неных красноармейцев. Ниже мы публи¬
куем один из актов о нападении фашист¬
ских самолетов на санитарный доеад.
2) Кузнецова Валентина Дмитриевна—
медицинская сестра.
3) Прокофьева Фаипа Ивановна — про¬
водница ленинградского резерва Октябрь¬
ской железной дороги.
4) Барабанова Мария Павловна — про¬
водница ленинградского резерва Октябрь¬
ской железной дороги.
5) Звонарев Иван Платенович — ране¬
ный красноармеец, следовавший в ба¬
тальон выздоравливающих.
Ранены:
1) Овеяппиков Никита Васильевич —
старший фельдшер.
2) Чернышев Николай Григорьевич —
зав. складом воепно-санитарного поезда.
3) Константинова Анна Григорьевна —
медицинская сестра.
4) Топких Константин Тихонович —
санитар.
Все вышеизложенное мы видели и пере¬
жили лично, о чем собственноручно напи¬
сали настоящий акт:
Масленникова В. Д. — медицинская се¬
стра,
Сухаго С. И.—начальник аптеки,
Тонких К. Т. — сапитар,
Овсянников Н. В. — старший фельд¬
шер,
Чернышев Н. Г. — зав. складом воен-
Ил. 26. Вырезка из газеты «Правда» (20 ноября 1941 г.)
с заметкой «Кровавые злодеяния немецко-фашистских мерзавцев
продолжаются».

l УГ а А
Ъ НА
Ил. 27. Листок с расчетами дней войны.

ft.
Jlqe-
СТОЛОВАЯ № 23 x
ЯКЯДЕМИ!
Фамилия, имя и отчество
Ученое звание «...
К СССР
з_е_£ XV.
..As.Sr^.^rrrf...
Занимаемая должность ,
		м-ц
1941 г.
_
31
30
29
28
27
26
1
24
23
22
21
20
19
18
17
•
16
15
14
13
12
11
10
9
8
7
6
М 806S4 ТЛИАН ~ 1096
Ил. 28. Пропуск на декабрь 1941 г. в столовую № 23 Академии
наук СССР на имя Г А. Князева.

,	fit	$	'
ном са^улр CUM*r 2*4»
M*K>UC** c*r*<W*t«* U/hS^PHP *
&£L> 2stA*~
дитггАд
■ ’ Ж ■ . 1 М
Г:
:?л viv
—т—1
шмт
ШЯШ>:
вгуИ^
fM*hiluU*H I/Р*У
П^иЛ
Ил. 29. Карточка на хлеб на декабрь 1941 г. на имя Г. А. Князева.

Г.ИТОА ПРИ ЛЫГИЛРИ. ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ ЦШ-Ш6). Соревнуясь с Микедь Анджело, Леонардо, этот крупнейший ма
стер Возрождения, исполнял между 15*1 и 1565 годами картой дли большой батальной кояиоаинии, признанной прославить
военные успехи Флорентинекой республики. 1) качестве темы Леонардо избрал битву при Авгиарн, закончившуюся побе¬
дой флорентинцев над ломбардскими войсками. Ни картон, ни самая роспись, украшавшая стену зала большого сонета фло¬
рентийской ратуши, до нас не дошли. Сохранились лишь подготовительные наброски Леонардо, ряд старых копий я
рубемсовская зарисовка утраченной фрески, иа основе, которой исполнена вое про изводимая здесь гравюра Эделвпка. От¬
казавшись от развернутого изображения битвы, которое могло бы распылить внимание зрителя, Леонардо остановился иа
передаче схватки из-за знамени, воплощающей в себе высшую точку сражения: сцепившиеся передними ногами лошади
«пились друг в друга зубами, лица всадников искажены бешенством, на всем лежит печать предельного ожесточении.
Главное свое внимание Леонардо сконцентрировал ма остром н правдивом изображения разбушевавшихся страстей и на
об'единеяни все* Фигур в одну неразрывную группу, вегмотрв иа сильно выраженное движение, отличающуюся замеча¬
тельной ясностью и уравновешенностью.	Проф.	В,	ЛАЗАРЕВ.
Ил. 30. Репродукция с гравюры Эделинка
по произведению Леонардо да Винчи «Битва при Ангиари»
с заметкой-комментарием проф. В. Лазарева.

ЕЛЬНОГО КОМИТЕТА СОЮЗА ССР И ВСЕРОССИЙСКОГО ЦЕНТРАЛЬНОГО
•А* С Пушкин -
лава.
•эскиз». Рабата ленинградского скульптора 8. В. Коз*
Фото Шиппе?*.
Ил. 31. Эскиз памятника А. С. Пушкину скульптора В. В. Козлова.
Фото Шпицера.

S#rryhc	+<	7Лу<?-*///При'#*?>
M<	*+r>tf~4~	J	f	*$**
rr7s£>^4 ^	&	У	*
/ТГа*усЛ»	>
я^у&рфффс* Atf	** ^-*xx — c^/*y *
trr ST*t4* jOC*&&~rWAV ^р*Э c)/»-£~G*€MmJ
ил&м*ил* •
/toSUdTG^tcy JL *4л4*ЪЛ44ьЛ* еОл*
}£»Ф*+<л*.	Цом^Ла*#
С*л-у t+^/tt it-*-^ n-4u*t£M-£o+*1-^’ £	<	а
Яги,*й.*и»
А*?^ . /Zyusisup<-*<-*- - f^-tsrT,
/?*6Lu7*fy*Js	_	%
нл**£4+ **t ^мг-flt- f Сфт&уЪш#4* t
ТнЛл+^гггЛ**. ^СпрйЛ.	с&гуп*//‘+Т♦ &*>&* /?*#*
Ил. 32. Дневниковая запись от 5 февраля 1942 г. с планом-схемой
здания Архива АН, которое Г А. Князев хотел бы построить.

Сто сорок первый день войны.
1941. 9 ноября. Воскресенье.
Воскресенье. Но ученый секретарь Лосева, со своей самоуве¬
ренностью, истолковала распоряжение властей так, что это сегод¬
ня день отдыха, хотя в распоряжении было ясно сказано считать
днем отдыха только 7 ноября, а восьмое и девятое — рабочими
днями. Она всех отпустила, и на службе был один я и дежур¬
ные. Неуютно, холодно было. Около меня сидела вся сжавшаяся,
нервно напряженная Шахматова. Оказывается, у нее 7-го аресто¬
ван муж, Б. И. Коплан, сотрудник Института языка и мышления.
Никаких причин, догадок, лишних слов от нее не было слышно.
Она сидела молча и упорно, сосредоточенно работала.
От Лосевой узнал, что арестованы еще чл.-корреспондент
Жирмунский, доктор литературоведческих наук Г. А. Гуковский
и, кажется, иранист Бертельс195. Все это случилось так неожи¬
данно и впервые в ученой среде за все время войны. Казалось, что
перед лицом общей опасности, перед испытаниями родины все по¬
литические и иные противоречия отошли на задний план. Все без
различий политических, религиозных и т. п. имели перед собой
одного врага, одну опасность. Так дорого было это единство и кре¬
пость в ученой среде. Никаких сомнений в моральном долге вы¬
гнать разбойников, забравшихся в наш дом, ни у кого не было.
И вдруг, как снег на голову, арест нескольких видных ученых и,
в частности, совсем не крупного ученого, но [такого же] хороше¬
го знатока XVIII в[ека], как и Г. А. Гуковский, — Б. И. Коплана.
Последнего я мало знал, но недолюбливал почему-то, не доверял и
удивлялся тому, что С. А. Шахматова выбрала его себе в мужья.
Несомненно, он делал большую карьеру, женясь на дочери ака¬
демика. Мне кажется, что он все время делал себе карьеру и сры¬
вался. Известно его отношение к основателю Пушкинского Дома
195 В октябре 1941 г. были арестованы Г А. Гуковский (обвинялся по
а 58-10 УК РСФСР — антисоветская агитация и пропаганда. См.: Распя¬
тые. Писатели — жертвы политических репрессий / Автор-сост. 3. Дичаров.
СПб., 1993. Вып. 1. С. 181), В. М. Жирмунский, Б. И. Коплан, А. И. Ни¬
кифоров, Е. Э. Бертельс. «Б. И. Коплан скончался в тюрьме от голода.
Г. А. Гуковский и В. М. Жирмунский получили возможность эвакуировать¬
ся^ А. И. Никифоров умер дома от истощения» (Кольцов А. В. Ленинград¬
ские учреждения Академии наук в годы войны и блокады // Наука и уче¬
ные России в годы Великой Отечественной войны. 1941—1945. С. 36—37.
А.В. Кольцов ссылается при этом на статью Д. С. Лихачева «Как мы оста¬
лись живы», опубликованную в журнале «Нева» (1991. № 1. С. 5—31).
10 Князев Г А.
289

Б. JI. Модзалевскому, сперва подобострастное, а потом к вдове
его — лишенное всякой справедливости и морального долга. Ког¬
да-то в Пушкинском Доме Б. И. Коплан играл роль и находился в
стане отмежевавшихся от новых форм жизни. Хорошо известно
его стихотворение, посвященное Пушкинскому Дому как цитаде¬
ли прошлого. В свое время он был уже раз в ссылке. Урок поста¬
вил его на свое место. Вряд ли он мог принимать участие в ка¬
ком-либо деле, связанном с политикой, — какое-либо активное
и вообще какое-либо участие. У него сын шестнадцатилетний,
единственный, наладившаяся научная работа. Скорее — это ре¬
цидив, может быть, близость к Гуковскому как товарищу по уни¬
верситету, научной работе по XVIII веку. А Г. А. Гуковский ника¬
кого доверия никому не внушал. Человек он очень талантливый,
но беспринципный и сумасбродный. В начале войны он куда-то
пропадал; ходила сплетня, что он успел удрать из Ленинграда на
моторной лодке. Потом все это оказалось вздором. Обо всем этом
я написал в свое время. В последнее время говорили, что Гуков¬
ский как еврей особенно трусит оказаться захваченным немцами.
Интересно отметить, что и Б. И. [Коплан] тоже из евреев, сын вы-
крещенца-кантониста. События в академической среде опять на¬
чинают осложняться; никто не знает, как развернутся эти события
дальше. И в чем тут дело, в чем преступление этой группы ученых?
Просидел на службе до 15 с половиной часов, но только что
доехал до Меншиковского дворца, завыла сирена тревоги. За¬
ехал в ворота в Филологическом переулке и больше часу простоял
там. Потом, только что успел доехать до колонн нашего дома и
ввезти коляску в подъезд, как начался интенсивный и частый
артиллерийский обстрел. Не обращая ни на что внимания, холод¬
ный и голодный, сел обедать и потом лег отдохнуть на свою кро¬
вать, которая изредка вздрагивала после наиболее сильных вы¬
стрелов.
На улице гололедица, тает, тяжелые серые тучи заволокли все
небо. Но и в эту нелетную погоду стервятники не дают покоя из¬
мученному городу.
Нехорошее у меня настроение сегодня. Есть два плана в по¬
ведении каждого из нас: гражданский, мужественный, и личный,
индивидуальный. Первый зовет к подвигам, заставляет забывать
личное, даже свою жизнь, второй напоминает о том, что эта жизнь,
которая дана тебе, одна-единственная! На первом плане — под¬
виги, отречение от себя, на втором — единственная потребность
отдохнуть, успокоиться, хоть несколько лет прожить для себя
в покое, в удовлетворении своих интеллектуальных интересов.
290

Как никогда, жизнь переплела и обострила эти противоречия. По¬
мимо всего другого, она требует от нас незаметного будничного
геройства — терпеливо выносить все испытания и, если пона¬
добится, незаметно — среди других миллионов — погибнуть.
Подвиг требует отваги, декораций, апофеоза имени героя. От нас,
заурядных людей, ничего не требуется, кроме жертвы!..
М. Ф. спрашивает меня: «Переживем ли, выживем ли?» В пер¬
вом плане ответ ясный — «Что за малодушие!..» Во втором —
во втором ответ не словами, а взглядом, полным ласкового учас¬
тия, и молчаливым поцелуем. Какого друга в моей жене послала
мне судьба. Чем дольше живу с ней, тем больше люблю ее, гор¬
жусь ею... И вот будет час...
Нет, нет, нет, лучше не думать о будущем.
Как всегда, проезжая мимо сфинксов, поклонился им как
древним знакомцам, остановился на мгновение, посмотрел на ды¬
рявые окна стоящей против Академии художеств и поехал даль¬
ше, в неизвестность. Ведь почти символика. Вот тут, на страницах
своих записок, на своем малом радиусе, во втором своем личном,
интимном плане я записываю, что думаю, что переживаю, здесь я
просто человек, которому выпала непосильная задача быть совре¬
менником небывало жестоких мировых потрясений. Я честно вы¬
полняю свой долг и с этой точки зрения заурядного человека запи¬
сываю преломление в моем сознании отображения событий.
Перебирал любимые картины-репродукции. Долго смотрел
на такую простую, но исполненную великим художником, груп¬
пу читающих на улице военную телеграмму в 1878 г[оду]. Я часто
теперь наблюдаю группы читающих сообщения Информбюро в
«Окне ТАСС» — на решетке около университета. Так бы хотелось
запечатлеть и наше время, передать в нескольких лицах, движе¬
ниях, одежде, типах живую жизнь в осажденном городе!
Сто сорок второй день войны.
1941. 10 ноября. Понедельник.
Можно по-разному переживать наши грозные события: бо¬
роться на передовой линии огня или в воздухе отражать налеты
стервятников, стоять у станков, изготавливающих танки и сна¬
ряды, или продолжать свою прежнюю обычную работу мирных
дней, но нужную для всех обороняющих город — продавать хлеб,
отпускать обеды, стоять на посту — т. е. непосредственно обслу¬
живающую оборону, и делать такую работу, которая сейчас нико¬
291

му не нужна, которую можно отложить, переключившись на непо¬
средственную или опосредствованную оборонную работу. Сколь¬
ко еще людей у нас в Ленинграде занято такой не необходимой для
обороны работой. Конкретно: у нас в Архиве Л. Б. Модзалевский
ведет работу по составлению библиографических примечаний к
издаваемым нами письмам Ломоносова, в свое время уже опуб¬
ликованным, но только в разных изданиях. А. И. Андреев зани¬
мается отчасти историей Академии наук, отчасти учеными сно¬
шениями русских с американцами в XVIII веке. И. С. Лосева и
П. М. Стулов составляют указатели к напечатанному нами «Путе¬
водителю»196. Но ведь это все может подождать. Сейчас другие
работы главные. В Архиве главнейшая непосредственная для обо¬
роны сейчас — охрана, тяжелая, ответственная и боевая работа,
но для этого нужно шесть человек. Остальные должны бы рабо¬
тать на непосредственную оборону. Таким как комсомолка Ко-
стыгова, партийка Беркович — место на заводе у станка. Андреев,
Модзалевский, Стулов могли бы заменить тех на производстве,
которыми можно было бы удвоить, утроить наши отряды бойцов.
Меня можно было бы утилизовать по внутреннему совместитель¬
ству, по управленческому аппарату, засадить считать, контроли¬
ровать, в силу чего были бы освобождены другие для более важ¬
ных работ. Такой перестройки покуда нет. Мы, словно в мирное
время, сидим целый день над такими работами, которые сейчас
никому не нужны. Мы еще очень сильны, значит. И такое поло¬
жение не только у нас, не только в институтах Академии, но и
во многих других учреждениях. Ведь есть у нас четкий ясный
лозунг — «Все наши силы на поддержку нашей героической
Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы на¬
рода на разгром врага!» (Сталин)
Враг злобствует. Каждый день обстрел и бомбежки нашего
города. Вчера в течение получаса обстреливался район улицы
196 Речь идет о вышедшем только в 1946 г. втором томе трудов Архи¬
ва АН СССР «Обозрения архивных материалов», во «Введении» к кото¬
рому говорится о том, что настоящий «путеводитель» (курсив наш. —
Н. К.) был набран и сверстан еще в 1941 г. Во время блокады весь набор
и приготовленные клише для документальных иллюстраций в тексте кни¬
ги погибли в типографии, где книга набиралась. После войны Этот очеред¬
ной выпуск «Обозрения» был вновь набран по единственной сохранившей¬
ся сверстанной корректуре. П. М. Стулов и И. С. Лосева составляли обозре¬
ния целого ряда фондов. Здесь же говорится о том, что указатель личных
имен составляла И. С. Лосева, предметно-географический — П. М. Стулов.
См.: Обозрение архивных материалов / Под ред. Г А. Князева и Л. Б. Мод-
залевского. М.; Л., 1946. С. 14—15. (Труды Архива АН СССР. Т. II. Вып. 5).
292

Блохина на Петроградской стороне. Почти все фасады домов на
самой улице без стекол, в некоторых домах от разорвавшихся сна¬
рядов возникли пожары. Где-то в районе улицы Гоголя бомбой
разрушен дом. По газетным сводкам фронт тянется от Финского
залива к верховьям Невы по левому берегу. Враг окопался, создал
доты, заминировал подступы. В сентябре и октябре он потерял
под Ленинградом не менее 350 тысяч. План покончить с нашим
городом в сентябре и все силы свои стянуть в октябре — не удал¬
ся. Ленинград защищает не только себя, но и Москву.
А Москва переживает страшные испытания. Только что при¬
шли известия о бомбежке перед праздником Московского уни¬
верситета и Большого театра. Корреспонденцию прилагаю.
«Взорванный памятник Ломоносову лежит в грязи, в мокрой
каше осенних пожелтевших листьев. Молодые люди блуждают по
грудам стекла, устилающим аудитории. Это очень тяжело видеть,
когда вражеская бомба разрушает дом, с которым связаны мечты,
душевные порывы, юношеские радости и чаяния; дни и годы ста¬
новления характеров и формирования воли тысяч и тысяч людей.
Теперь они молчат, охваченные только одним чувством — нена¬
вистью и гневом, священным гневом».
«На войне надо уметь мириться с потерями...» Но есть ране¬
ния, которые затрагивают самую душу народа. Под угрозой не то¬
лько наши материальные, но и духовные ценности — великая рус¬
ская культура! И, быть может, я не прав был на первых страницах
записей сегодняшнего дня, быть может, и наша работа, такая дале¬
кая от надобностей огневого фронта, сдавливающего Ленинград,
и наша культурная работа нужна. Нужна и сейчас, именно сейчас,
научно изданная переписка Ломоносова, наш «Путеводитель» по
Архиву!.. Никто не может поручиться, что сделают с Архивом
науки германские нацисты, и все, что укрепляет русскую культу¬
ру, может быть, такая же непосредственная работа для обороны?
Я начал больше уставать, в холоде сидя 5—6 часов, про¬
студился; есть хочется... Но ничего! У меня еще много сил, воли
и энергии для преодоления трудностей. Я боец на культурном
фронте!
Борьба принимает сверхожесточенный характер. Вот ло¬
зунг дня:
«Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с
народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную
войну, они ее получат. Отныне наша задача, задача народов СССР,
задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и на¬
шего флота будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев
293

до единого, пробравшихся на территорию нашей родины в ка¬
честве ее оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам.
Смерть немецким оккупантам».
Это говорил Сталин. И это стало законом. Разбойникам, за¬
бравшимся в наш дом, никакой пощады! Это ясно всем. Под угро¬
зой вся наша культура.
«Люди с моралью животных имеют наглость призывать к
уничтожению великой русской нации Плеханова и Ленина, Белин¬
ского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайков¬
ского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сури¬
кова, Суворова и Кутузова!» (Сталин)
«Никакой пощады врагу. Но и у нас нет и не может быть та¬
ких целей войны, как захват чужих территорий, покорение чу¬
жих народов. Наша первая цель состоит в том, чтобы освободить
наши территории и наши народы от немецко-фашистского ига».
(Сталин)
И тем досаднее напечатанные в «Ленинградской] правде»
«стихи» некоего Б. Лихарева — «Ты будешь выть. Германия»197.
Вот эти вирши:
Если ты встретился с бешеным псом,
в пса стреляют,
если змея заползла в твой дом,
гадину убивают.
С немцем кровавым, как быть с врагом?
Люди советские знают!
Штыком его, заразу!
Да так, чтоб заорал!
Чтоб вывалился сразу
Тот хлеб, что он сожрал.
Всех белобрысых и черных и рыжих,
толстых и тонких всех истребим.
Смертью грозишь нам, поганец! Умри же!
Пуля просвищет.
197 Стихотворение Б. Лихарева «Ты будешь выть, Германия» было
опубликовано 7 ноября 1941 г. в «Ленинградской правде». Интересно, что
Вера Инбер на заседании правления Ленинградского отделения Союза со¬
ветских писателей 26 ноября 1941 г. также назвала эти стихи неудачными
и принесшими вред. См.: Из стенограммы заседания правления Ленин¬
градского отделения Союза советских писателей о работе журналов «Звез¬
да», «Ленинград» и «Литературный современник». 26 ноября 1941 г. // Ле¬
нинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы
Великой Отечественной войны. 1941—1944. СПб., 1995. С. 504.
294

И меньше одним!
Узнай, что значит русский гнев,
мы не Париж, не Дания.
И вся от страха побелев, ты будешь выть,
Германия.
Ты будешь с горя косы рвать,
метаться на ветру
и немки подлые рожать
не станут немчуру.
Пройдем великою грозой,
дыхнем дыханием зимы
и над немецкою слезой
смеяться будем мы.
Будь им земля могилой,
Край мой не покорить.
Дай нам, о Родина, силы
Быть! Быть! Быть!
Я нарочно выписал целиком этот документ. Вот куда можно
скатиться. «И немки подлые рожать не станут немчуру». И напе¬
чатано это в той же газете, где помещена мудрая и гневная речь
Сталина.
Узбекский поэт Хаим Алимджан пишет на своем языке о Мо¬
скве. Вот перевод С. Сомовой:
Ночь настает. На крыльях смерть неся,
с глазами, налитыми черной кровью,
стервятники взлетают в небеса,
как оборотни рыщут над Москвою.
Врагу навстречу гневная Москва,
в броне из стали, матовой от дыма,
встает. Она бесстрашна и сильна,
и ненависть ее неизмерима.
Стервятникам не избежать нигде
лучей прожектора, свинцовой силы.
Безмолвные просторы площадей
разверзнутся и станут им могилой.
Москвы не знаешь ты, коварный враг,
и разобьешься об ее твердыни,
и по ветрам развеется твой прах,
и память о тебе навеки сгинет.
Москва моя, народов светлый дом,
Твоим щитом стоят бойцов отряды.
295

Пусть знает враг — за жизнь мы жизнь возьмем
и кровь за кровь прольем мы без пощады.
Москва моя! Любой из нас хранит тебя,
как сердце, как свое дыхание.
Непоколебим навеки твой гранит,
незыблемо знамен твоих дыханье.
Вера Инбер посвящает Москве стихи «Единый путь».
Можайск. Калинин. Малоярославец.
Какие это русские места.
Еще был молод Петербург-красавец,
Еще Нева была полупуста,
а там уже раздвинулись простором
Тверские и можайские леса.
А там в Москве уже являлась взорам
Кремлевских башен древняя краса.
Когда внезапно перешедши Неман,
Приблизился к Москве Наполеон,
Он встречен был огнем, пожаром гнева,
Он ненавистью был испепелен.
И вот опять истории страница
покрыта кровью подмосковных битв,
тремя путями враг к Москве стремится —
Путем единым будет он отбит.
И этот путь — такая жажда мести,
Когда тебе и жизнь не дорога,
когда ты сам хотел бы с пулей вместе
Войти летучей смертью в грудь врага.
Живую силу немцев уничтожить,
Движение их танков задержать!
Москва!.. Она не русской быть не может,
Как человек не может не дышать.
Правда, это не стихи, а проза в стихах, но тема, тема-то уж
очень сейчас жгучая!
Стихи Москве азербайджанского поэта Самеда Вургуна
«Сердце отчизны святой»:
О, Москва моя, вечно живая заря!
Ты живешь, вдохновенье сердцу даря.
Я познал материнскую ласку твою
И в сыновней груди твое пламя таю.
И в огне испытаний дороже всего
Наша кровная дружба, наше родство.
296

Ты навек нерушима, родная Москва.
Русский брат — это гордость твоя и любовь,
Это ленинский дом, это солнечный кров...
Город сердца — свободу несешь ты в руках.
Ты отвагой пылаешь — и клич на устах:
Я с тобою, ружье наготове мое.
Москва!
Это лучшее слово мое. Сокровенное
сердце отчизны своей,
Человечество слито с твоей красотой.
Ты надежда народа. О, Родина мать,
Можно ли сердце живое от тела отнять!
И Москве величавой навеки верны
Поднимаются в бой дорогие сыны.
Это бой принимает московский народ,
Это сердце бойца баррикадой живет,
Это — песня и воля, и камень и штык
Не минуют врага и разят напрямик.
И убийц окровавленных бешеный сброд
лишь могилу себе под Москвою найдет.
Пусть это риторика. Но это голос из Баку одного из многих
сынов наших союзных республик. И голос этот особенно дорог в
дни страшных испытаний советской родины, самое сердце кото¬
рой в смертельной опасности.
Вот Москва в отображении Лермонтова сто лет тому назад:
Москва, Москва!.. Люблю тебя, как сын,
как русский, сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Померяться главою и обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!
Вселенная замолкла... Величавый, один ты жив,
Наследник нашей славы. Ты жив!
Ты жив, и каждый камень Твой —
Заветное преданье поколений198.
198 Цитата из поэмы М. Лермонтова «Сашка» (1835—1836).
297

Так перекликается с современными тяжкими днями Москвы
в октябре—ноябре 1941 г[ода] наш великий поэт. И образ героя-
полковника так близок нам: «И молвил он, сверкнув очами: «Ре¬
бята! не Москва ль за нами? Умрем же под Москвой, Как наши
братья умирали!» И умереть мы обещали...»199
Сто сорок третий день войны.
1941. 11 ноября. Вторник.
Сегодня сотрудники возвратились из столовой, не пообедав¬
ши. Давали только теплую воду, в которой плавало только не¬
сколько макаронинок, и то только с вырезом талонов на кар¬
точках. У некоторых таких талонов уже не оказалось. «Поми¬
рать теперь надо, — сказала Щветникова]. — Одним хотя супом
питалась, а теперь чем?» У других была растерянность на лице.
Голод постучался своею костлявой рукой... Первое, так сказать,
предупреждение.
М. Ф. смотрит на меня вопросительно. К принесенной из сто¬
ловой воде она подмешала немного муки из аварийного запаса,
дала два ломтика по 20—25 грамм хлеба, разделив паек (200 грам¬
мов) на четыре раза, вот и весь обед. Действительно, становит¬
ся страшно, без всяких преувеличений, перед грозящим ужасом
голода...
Академик Алексеев наконец улетел сегодня с семьей. Имею¬
тся сведения, что Зернов добрался до Борового. Вчера на заседа¬
нии Ленинградского отделения Президиума были только два ака¬
демика — Жебелев и Крачковский. Обсуждался вопрос о матри¬
цировании изданий. Сейчас будут печататься книги, имеющие
лишь непосредственное оборонное значение. Печатать наш пу¬
теводитель, набранный и готовый к печати, конечно, не будут.
Он также матрицируется.
Сегодня мороз, ниже 10° На службе очень холодно. При¬
дя домой, я после обеда отдыхаю немного. Покрываюсь двумя
пальто и одеялом и только едва согреваюсь!
Президент Академии наук В. Л. Комаров выступил в «Прав¬
де» со статьей «Служение народу»... «Разум, гуманность, свобо¬
да, прогресс, созидание — под таким лозунгом мировая инттел-
лигенция создала сокровища естествознания и философии, клас¬
сической литературы и новейшей техники. На страже мировой
199 Цитата из стихотворения М. Лермонтова «Бородино» (1837).
298

культуры стоит великое государство, созданное Октябрьской ре¬
волюцией. С этим государством связаны надежды человечест¬
ва, надежды интеллигенции всех стран... Фашисты хотят уничто¬
жить Советский Союз, погасить мировой светоч прогресса и мира
между народами. Фашисты сами будут уничтожены».
Я уже записал в свое время небольшое стихотворение, как в
фокусе отражающее мои переживания, мои настроения. Вот те¬
перь оно в окончательной редакции. Я долго чеканил свои сти¬
хотворные строчки. Они — концентрат мысли, почти формула,
отсюда краткость. То, что требует многих десятков страниц, вы¬
ражается несколькими строчками, в немногих словах.
в эти дни
Молчание, мой друг, молчание!
Слова излишни.
За все страдания
и слезы ближних
отмщение придет.
Стук сердца — вот слова,
и эхо — пулемет.
С большой тревогой слежу за событиями, жадно ищу стро¬
чек, чтобы, ухватившись за них, понять, усвоить ход событий.
Все переживаю в двух планах — в гражданском и личном. По¬
этому так много противоречий, неувязок, трудностей в понима¬
нии происходящего и ближайшего будущего, грядущего... Пути и
перекрестки сбились. Поэтому я очень утомлен. Начитался газет:
это отображение переживаемого в одном плане; наслушался все¬
го — это в другом плане, и вот, сев за свои записки, растерялся:
что же мне записывать. Довести до конца мысли «первого пла¬
на» — значит геройствовать; заняться изложением мыслей «вто¬
рого плана» — значит ныть. Остановлюсь, по возможности, на
фактах, почему-либо привлекших мое внимание в связи с празд¬
никами.
Оказывается, немцы бросали на Москву 6 и 7 ноября сот¬
ни самолетов, но прорвать воздушную оборону Москвы им не
удалось.
Парады войск прошли в праздник в Куйбышеве, где часть пра¬
вительства, дипломатический корпус и Ворошилов, в Воронеже,
где находился и Тимошенко; Буденный в Москве.
Таким образом, рассеялись всякие вздорные слухи, которых
я даже и не записывал. Все трое маршалов целы. Интересно отме¬
299

тить, что портреты их с первых чисел июля не появлялись в га¬
зетах, также почти и имена не упоминались. Самое большое впе¬
чатление остается от описаний и изображений (фото) парада на
Красной площади в Москве, где выступал Сталин, как всегда,
стоявший во время парада на трибуне, на мавзолее Ленина. В это
время на подступах к Москве шли бои! В эти дни очень значитель¬
но вырос облик Сталина. Сейчас это действительно в полном
смысле народный вождь. Вся воля народа воплощена в нем.
Так хотелось бы собрать побольше документов, отображаю¬
щих наше время, а у меня, к сожалению, нет ни фоторепродук¬
ций, ни зарисовок. Ведь переживаемые нами дни — дни ве¬
личайшей исторической значимости! Хотелось бы здесь отчасти
передать то волнующее нас чувство, новое чувство любви к роди¬
не, к родному городу, к родному искусству, литературе, науке...
Все ведь это сейчас перед смертельной угрозой. Вся наша вели¬
кая русская культура под угрозой: и Пушкин, и Толстой, и Ре¬
пин, и Суриков, и Чайковский, и Мусоргский, Ломоносов и Ти¬
мирязев, Павлов и Сеченов и, наконец, Ленин и Плеханов, и сам
Сталин...
Имя Сталина сейчас — символ, лозунг всех, кто не потерял
еще веры в человека, человечество, гуманность — humanitas.
Наш сотрудник КИАН доктор истории А. И. Андреев остал¬
ся без комнаты, так как от бомбы, упавшей во двор дома, в кото¬
ром он живет на Бронницкой, взрывной волной разрушило и рас¬
трепало все его имущество, в том числе и книги.
Сто сорок четвертый день войны.
1941. 12 ноября. Среда.
Вот он не только постучался, но и вошел костлявыми шага¬
ми — голод.
Продовольственное положение Ленинграда плохое. Об этом
объявили по радио и в газетах. «Большевики не скрывают правду
от народа». Положение тяжелое. Пока не будет прорвана блокада,
положение не улучшится. С завтрашнего дня сокращается нор¬
ма выдачи хлеба не только для населения, но и для военных. Во¬
проса, который поднимается малодушными о сдаче города на ми¬
лость «врага», не может быть. Ленинград должен защищаться во
что бы то ни стало. О сдаче и речи быть не может. Все тяжести,
испытания, выпадающие на нашу долю, в том числе голод, мы
должны претерпеть...
300

Спокойно встретили с М. Ф. новый этап в нашей жизни.
Или «претерпим», или умрем. Но о будущем лучше не думать
вперед. Придет это будущее и тогда нужно будет преодоле¬
вать его.
Немцы хотят взять нас измором. Выдержат ли ленинградцы,
около 4-х миллионов, это великое испытание? Но не только измо¬
ром. Сегодня летная погода, и за день было пять тревог. В по¬
следний вечерний долгий налет мы опять ощущали колебание
дома. Дом «поехал». Где-то поблизости, значит, ухнула бомба. И,
по-видимому, не одна. Я и М. Ф. встали, когда «поехал» дом, а по¬
том снова сели и стали пить свой вечерний чай.
Утром был артиллерийский обстрел. Итак, голод, холод, бом¬
бежка, артиллерийские снаряды, пролетающие со свистом над го¬
ловой. М. Ф. говорит: «Все претерпим, только бы отогнать нем¬
цев». На этом этапе пути попадалось, как обычно, мало народу.
Видно было только много пешеходов, бегущих по мосту, там же
стоящие трамваи и почему-то тоже оставшиеся посередине мос¬
та несколько грузовых автомобилей. М. Ф. встретил во дворе.
Она только что вышла из бомбоубежища узнать, кончился ли
обстрел, и увидела меня. Покуда я поднимался по лестнице, нача¬
лась тревога...
К соседям пришли военные, сняли с окон, выходящих на на¬
бережную, вторые рамы, пробили между окнами какие-то углуб¬
ления. Окна будут закладываться кирпичом, остаются только от¬
верстия для пулеметов. Вся набережная превращается в своеоб¬
разный блок долговременных огневых точек. Теперь, вероятно,
как только немцы проведают про эти укрепления, начнется интен¬
сивная бомбежка нашей набережной.
По-видимому, придется испить чашу испытаний до дна. И по¬
этому я сегодня спокойнее.
Положение Ленинграда во всех отношениях очень тяжелое.
Пришла беда — отворяй ворота! Покуда хватает воли и сил пере¬
живать развертывающиеся события и поддерживать других...
Улетел и доктор исторических наук Валк, Предтеченский...
Первый накануне отлета был у нас в Архиве и ничего не сказал.
Только был очень странен и лукав. Говорят, что последнее время
он очень нервничал, боясь попасться в руки немцам. Да, улетел
еще Б. А. Романов, тоже доктор, и без того психически надлом¬
ленный, а во время войны и совсем полупомешанный...
О С. Н. Чернове так и нет никаких сведений из Пушкина.
Вечером бомба громадной силы попала в здание Управле¬
ния Главархива (Центрархива), набережная Красного Флота, 4,
301

и разрушила часть фасада у вестибюля и внутренних помеще¬
ний. Сила взрывной волны была такова, что множество стекол
вылетело в домах на противоположной, т. е. Университетской,
набережной.
Сто сорок пятый день войны.
1941. 13 ноября. Четверг.
Мы вступили в полосу больших испытаний. Город жестоко
бомбардируется с самолетов и обстреливается из дальнобойных
орудий. Сегодня много было тревог. Сейчас, в 11-м часу вечера,
идет шестая или седьмая. Иногда сотрясается дом, значит, где-то
падают бомбы. В 4-м часу дня артиллерийские снаряды разорва¬
лись на мосту Лейт[енанта] Шмидта и на 8-й линии. Я как раз вы¬
ходил из Управления Академии наук, когда над Невой раздался
сплошной треск. На дворе около Архива слышал еще два-три раз¬
рыва. М. Ф. позвонила мне, чтобы я был осторожен при проезде
домой, и предлагала выждать, но я решился ехать. На горизонте, в
морозном тумане, на западе стоял красный шар солнца. По всей
набережной и на мостах стояли трамваи из-за оборванных сна¬
рядами проводов. Сотни людей бежали по тротуарам и по дороге
в обе стороны, покидая стоявшие трамваи.
Я ехал, как всегда, первую половину пути очень быстро.
Но выстрелов не слышно было, кроме двух-трех отдаленных.
Смотрел на бегущую толпу ленинградцев. Служащие, рабочие,
пожилые женщины, домохозяйки, девушки, студентки, медицин¬
ские сестры, моряки шли мне навстречу или я перегонял идущих
по моему направлению. Первая линия для меня полпути. Мили¬
ционер положил около своих ног зеленый металлический шлем и
стоял на своем посту, никого не задерживая. Значит, в наш обстре-
ленный квартал пропускают. Обогнул остановившийся на самом
закруглении пустой трамвай и, не испытывая судьбы, поехал и
этот отрезок пути так же быстро. Какая-то мать везла на саночках
своего ребенка, закутанного в одеяло. Кругом было пустынно.
Несколько дней назад я прочел одну цитату, приведенную в
статье Ем. Ярославского: «Народ, который считает Льва Толсто¬
го писателем великим, не может претендовать на самостоятель¬
ное существование». Цитату он берет от Гитлера, правда, без вся¬
кой ссылки на источник. Но если действительно таково мнение
идеолога германского зверства, то звериная морда хищника толь¬
ко делается рельефнее, осязательнее.
302

Великий гуманист, светлая тень человечества, ненавистна
извергу, в веках имя Толстого рядом с Сократом, Христом, Спи¬
нозой и с их чистой человеческой моралью, Шекспиром, Эсхи¬
лом, Гёте, Гомером с их художественным гением. Анатоль Франс
так в свое время отозвался о великом русском писателе: «То, что
создала античная Греция согласным творческим порывом горо¬
дов и веков, — Гомера, в России природа сотворила сразу, про¬
изведя на свет Толстого, душу и голос громадного народа, поток,
из которого будет утолять жажду в течение веков дети, мужи и па¬
стыри человечества». (Цитата приведена также в статье Ем. Яро¬
славского.)
Все эти дни, переживая агонию моего родного города, при¬
слушиваясь к тем ужасам, которые творятся насильниками-вра-
гами на нашей земле, я не могу забыть этой цитаты из Гитлера.
Действительно, пользуясь образами молодого Пушкина, мож¬
но сказать, что если Толстой от белого бога, то Гитлер от чер-
нобога.
И как могло случиться, что Гитлер стоит во главе Германии,
и немцы поддерживают его, выполняют его волю? Значит, и нем¬
цы стали такими, как Гитлер? Тогда они также несут всю ответст¬
венность за его преступления. Работники Ленинградского универ¬
ситета: академик А. А. Байков, чл.-корреспонденты — В. С. Игна-
товский, И. И. Толстой и другие, доктора исторических наук
В.	В. Мавродин и Н. А. Корнатовский выступили в печати, от¬
кликаясь на речь И. В. Сталина: «Считаем своей священной обя¬
занностью использовать весь свой опыт и знания для всесторон¬
ней помощи фронту, отдать все силы делу защиты родины, кото¬
рой принадлежит вся наша жизнь».
В это время немецкие ученые, обслуживая своих хозяев, до¬
казывают изо всех сил истинность расовой теории. Между про¬
чим, палеонтолог Дакэ старается всеми правдами и неправдами
попасть в тон человеконенавистнической теории. На палеонто¬
логическом материале Дакэ вновь пересматривает вопрос о древ¬
ности человека. Он доказывает, что человеческий род древнее жи¬
вотных и что расы человека существовали уже чуть ли не в эпо¬
ху бронтозавров и птеродактилей. В мировой науке такие взгляды
существовали лет 250 тому назад.
В Германии говорят очень серьезно, и об этом даже упомя¬
нул в своей речи Рузвельт, о «немецкой национальной церкви»,
единой для всех. Людвиг Фаренкрог издал объемистый труд в
шесть томов «Бог в смене веков» в духе оправдания идей нацист¬
ской Германии.
303

Один «ученый», профессор Икскюль, в сотрудничестве с
доктором Саррисом изучали существующее у собак обыкновение
поднимать возле каждого столба заднюю ногу и увлажнять его.
Они пришли к выводу, что собаки, останавливаясь у каждой тум¬
бы, наносят пахучими знаками границы того жизненного про¬
странства, на которое они затем будут претендовать. Это сооб¬
щает проф. Немилов и заключает, что отпор черному мракобесию,
восставшему из тьмы прошлого, самая актуальная, самая нужная
и самая важная проблема, стоящая перед современной наукой.
Сто сорок шестой день войны.
1941. 14 ноября. Пятница.
Вечером бомбы взорвались на Пушкинской (б[ывшей] Бир¬
жевой) площади, около Ростральных колонн, и взрывной волной
обезображен фасад здания Зоологического музея. В самом музее
пострадали некоторые из витрин. Вчера и сегодня не прекращают¬
ся налеты стервятников на наш измученный город. Бомбежка идет
ожесточенная. Пострадал Андреев. Бомба разорвалась на дворе
его дома на Бронницкой и вышибла все рамы, исковеркала ме¬
бель, разметала книги. Сам он и его жена остались целыми, пото¬
му что находились не в комнате, а в коридоре. Их только засыпало
известкой, забросало кусками сломанных вещей, но, к счастью,
не ранило. Электричество погасло. С трудом вылезли из квартиры
на лестницу через развороченную дверь, т[ак] к[ак] сама дверь
не открывалась. В их квартире, после того как они возвратились и
стали выбирать уцелевшее, оказались и вещи, им не принадлежа¬
щие. Оказывается, их внесло в комнату через окна взрывной вол¬
ной. Андреев, человек крепкой воли, много испытавший, сразу по¬
старел, осунулся, как-то растерялся. Еще бы! Мороз на улице до
10°. В их разрушенной комнате также мороз и гуляет ветер. Неде¬
ли две тому назад у них вышибло все стекла, и оконные рамы были
забиты досками. Теперь от взрывной волны они вылетели и неко¬
торые расщепились на мелкие куски.
По нашей набережной от дома, в котором я живу, до самой
службы у Дворцового моста множество разбитых стекол. Раз¬
летелись вдребезги стекла, уцелевшие раньше. Взрывные волны
очень причудливы в своем движении. В одной и той же раме не¬
которые стекла разбиты, другие целехоньки; так же и в ряду
окон: одни без новых повреждений, другие рядом жестоко по¬
страдали.
304

От почти не прерывающихся тревог все невыносимо устали.
Вчера ночью был сильный где-то разрыв. Сегодня вечером тоже,
так что дом качался секунды 3—4. Сейчас в 11-м часу опять. Вече¬
ром около 7 часов бомба взорвалась в помещении Физиологиче¬
ского института. Разрушила вестибюль и повредила внутренние
помещения. Люди не пострадали; убиты только [под]опытные
животные. Другая бомба упала во двор того же здания.
Сто сорок седьмой день войны.
1941. 15 ноября. Суббота.
Политика партии большевиков, советского правительства
обеспечила народам СССР более чем двадцатилетний мир. Про¬
изошло это потому, что строго проводилась ленинско-сталинская
политика, являвшаяся все эти годы единственно возможной, эко¬
номически могущественной и независимой, политически единой
и сплоченной. Этот вопрос особенно остро, напряженно стоит сей¬
час, когда среди некоторых простых людей, не разбирающихся
в диалектике событий, начинает проскальзывать иное отноше¬
ние. В соседней квартире работавший там молодой рабочий, не
стесняясь, высказывался в этом направлении, так что пришлось
урезонивать самой соседке — старухе. Он не стеснялся выска¬
зываться против колхозов.
Что же на самом деле происходит?
Г. Александров в «Правде» указывает, что только благодаря
сталинской политике коллективизации сельское хозяйство СССР
имеет все необходимое для ведения длительной войны, что ход
военных действий показал, насколько проницательна, единствен¬
но правильна была политика партии и т[ов]. Сталина, направ¬
ленная на создание морально-политического единства советско¬
го народа.
Вот сейчас перед нами, советскими людьми, и стоит одна из
важнейших и насущнейших задач — хранить как зеницу ока, как
наше сердце, это морально-политическое единство советского на¬
рода. Пусть было допущено много ошибок, перегибов, пусть, но
все это бледнеет и не должно быть не только камнем, но и песчин¬
кой на пути этого морально-политического единства.
Суд истории — страшный суд. Страшные испытания, пере¬
живаемые нашей страной, не разрушили этого единства. Выдер-
жут ли нервы ленинградцев все испытания — голода, бомбеж¬
ки, обстрелов? Работница, носящая кирпичи в соседнюю кварти¬
305

ру для устройства огневых точек, говорила кому-то на дворе,
что они, женщины, хотят идти в Смольный с требованием сда¬
чи города...
Несчастные, они и не предполагают, какие неисчислимые
беды ждут в таком случае ленинградцев, беды, перед которыми
бледнеют все теперешние испытания!
Как никогда, нужна сейчас воспитательная работа с теми,
кто устал, изнемогает, сбит с толку.
События развертываются жутко. Третьего дня хлебный паек
уменьшен для нас до 150 грамм, у рабочих до 300 грамм200. В сто¬
ловых дают вместо супа воду с черными макаронинами и выре¬
зают за это купон в 25 грамм крупы из продкарточек. Каждый день
жестокие обстрелы города и остервенелые налеты вражеских са¬
молетов, с которых бросают на город фугасные бомбы иногда
ужасающей взрывчатой силы. Третьего дня бомба ударила в зда¬
ние Центрархива, в знаменитый дом Лаваля, исторический по со¬
бытиям 14 декабря 1825 г[ода] (в этом доме жил Трубецкой), за¬
мечательный по своему внутреннему архитектурному устройст¬
ву и убранству, с прекрасным вестибюлем и лестницей. Вот в этот
вестибюль и попала бомба. Она разрушила часть верхнего фасада,
и между колоннами образовалась громадная пробоина; за нею
видна разрушенная крыша. Сам дом сразу как-то поблек, местами
почернел, местами пожелтел... Глядят страшными черными гла¬
зами пустые окна. Справлялся, не погиб ли кто из служащих; тол¬
ком ничего не удалось узнать.
За последние два месяца на здание Центрархива упали три
снаряда и бомба. Взрывная волна ее распространилась свободно
над простором Невы и выбила стекла на противоположной сторо¬
не, на набережной, по которой я езжу. Стервятники явно метили
в трехтрубный военный корабль, который стоит у самой набереж¬
ной, где находится разрушенное здание, в каких-либо метрах 20.
Вчера бомба упала, большой взрывной силы, у Ростральных ко¬
лонн. Значительно пострадал фасад Зоологического музея. Архив,
защищаемый, как стеной, большим зданием Музея, покуда не по¬
страдал, но трясся как картонный домик. Еще бы, если на расстоя¬
нии 1400 метров колебание нашего дома было таково, что с потол¬
200 19 ноября 1941 г. было принято Постановление Военного совета
Ленинградского фронта о снижении норм хлеба. С 20 ноября для граж¬
данского населения устанавливались следующие нормы: рабочим — 250 г,
служащим, инждивенцам и детям — 125 г. Эти нормы действовали до
25 декабря 1941 г. См.: Ленинград в осаде. Сб. документов. СПб., 1995.
С. 194.
306

ка начала осыпаться штукатурка, качалась лампа, с полки упал
бюстик Ломоносова. Утром сегодня валялись куски извести и
на тротуаре около колонн.
Сегодня я приехал опять под жестоким артиллерийским об¬
стрелом. Крупно-калиберные снаряды начали разрываться где-то
совсем близко. Многие побежали, но другие шли спокойно (внеш¬
не) своим шагом. Я сперва скрылся под нашими воротами, но по¬
том все-таки выехал на набережную и ввел свой ручной самокат
в парадную дверь за колоннами. Высунулся еще раз взглянуть на
набережную, но новый, резкий и сухой выстрел заставил поспеш¬
но запереть парадную. М. Ф. уже в волнении ожидала меня в пе¬
редней, т[ак] к[ак] именно было время для моего приезда. Не зна¬
ли, что делать. Нам постучали из соседней квартиры, что обстрел
усиливается. Уходить или оставаться? Решили оставаться и сели
обедать в передней, под прикрытием капитальной стены. Дом рит¬
мически через 2—3 минуты вздрагивал.
На днях, как я уже отмечал, разбомблена, точнее, пострадала
от взрывной волны, квартира А. И. Андреева.
Некоторые из моих сотрудников, как я уже тоже записывал
на этих страницах, начинают ослабевать физически. Это все из
того, что мне известно на моем малом радиусе.
В свете истории многое становится понятным потом. Напри¬
мер, московские процессы. Вот как их понимает б[ывший] посол
США в СССР Дэвис в статье «Как Россия разгромила гитлеров¬
скую шпионскую машину»: «Учитывая предательство Генлейна,
Квислинга и других, московские процессы обнаруживают изуми¬
тельное предвидение Сталина и его близких соратников, а так¬
же объясняют великолепное сопротивление, оказываемое русски¬
ми нацистам». Они — процессы — уничтожили «пятую колонну»
в СССР, которая способствовала гибели других стран. В отли¬
чие от других стран в СССР предатели были уничтожены до
войны»201.
Академия наук СССР обратилась с приветствием к защит¬
никам Москвы «...Академия наук СССР призывает научных ра¬
ботников нашей страны отдать все свои силы и знания делу борь¬
бы с врагом, еще теснее сплотиться вокруг Советского Пра¬
вительства партии Ленина—Сталина — организатора борьбы
за победу над немецко-фашистскими захватчиками»... Подписа¬
201 8 ноября 1941г. в «Правде» были опубликованы выдержки из
статьи в «Sundy Express» бывшего посла США в СССР Дэвиса, в которой
он оправдывал политические репрессии 1935—1938 гг.
307

лись, по-видимому, по телеграфу академики В. JI. Комаров и не¬
которые другие в числе 25 человек, в том числе и вылетевшие
из Ленинграда Л. А. Орбели, П. И. Степанов, И. И. Мещанинов,
Н. С. Державин и ранее уехавшие С. И. Вавилов, И. В. Гребен¬
щиков и А. Ф. Иоффе.
Создана танковая гвардейская дивизия... Оказывается, что
4-я танковая бригада с 4 по 11 октября сдерживала под Моск¬
вой напор германских орд.
В Москве образованы истребительные батальоны Красной
Пресни и других районов. Фрунзенцы заявляют о себе: «Мы —
народные мстители». Бойцы идут в атаку с возгласами: «За Моск¬
ву, товарищи!»...
Сто сорок восьмой день войны.
1941. 16 ноября. Воскресенье.
Здесь, на страницах этих записок, я прежде всего мыслящий
регистратор фактов и [того], как эти факты переживаются, ото¬
бражаются в сознании моих современников, в том числе и в моем
собственном. Я записываю их, регистрирую. Ни на что больше я
и не претендую. Конечно, я делаю это, преломляя факты сквозь
призму своего сознания. Иногда я записываю и маловажные фак¬
ты, которые потом можно было бы и вычеркнуть как ненужные,
ничего не рисующие. Вот хотя бы тот слишком маловажный
факт — как мы проводили воскресенье. С утра пытались вымыть¬
ся и надеть чистое белье. Не смогли: одна за другой тревоги за¬
ставили нас торопиться. Стали убирать в комнате все те вещи, ко¬
торые могут [с]лететь — ширму, картины, вазы, зеркало и т. п.
Квартира стала походить на сарай.
В 4-м часу начался, как по расписанию, артиллерийский
обстрел. Задрапировали окна дополнительно тряпьем, чтобы в
случае взрывной волны не слишком далеко разлетались стекла.
Я снял лампу в своем кабинете со стола и поставил ее в угол; часы
на камине поставили вдоль стенки. Почти посредине комнаты сто¬
ит ящик с песком, у камина — бак и ведро с водой. Это у нас. У со¬
седей, несмотря на мороз, открытые окна, на полу кирпич, глина,
цемент; пол весь в грязи, везде слой известковой пыли, третий
день мастера устраивают в окнах, выходящих на набережную,
бойницы для пулеметов. Все вещи сдвинуты, перевернуты. Жить в
таких комнатах, конечно, невозможно. Жильцы устроились жить
в кухне, окна которой выходят на двор.
308

Скоро, по-видимому, и нам придется уходить из своей кварти¬
ры. Мне ничего не жаль, кроме книг и вот этих записок, и накоп¬
ленных материалов, и коллекций. А может быть, и раньше будем
разгромлены или сгорим.
В декларации пленных германских солдат говорится («Ле¬
нинградская] пр[авда]» 1941. XI. 16): «Горе нам, немцы, если по¬
ражение Гитлера произойдет помимо нас, без нашего участия, без
нашего активного содействия. Никто тогда не поверит нашим за¬
верениям, что мы, немцы, не несем ответственности за гитлеров¬
ские злодеяния. Народ, именем которого совершены зверства, ко¬
торый молчит и беспрекословно ведет войну, такой народ не мо¬
жет рассчитывать ни на сочувствие, ни на помощь».
Илья Эренбург сообщает о корреспонденциях в шведских га¬
зетах из бывших советских городов — Киева и других: «Киев —
мертвый, черный город. По ночам раздаются взрывы: взлетают
в воздух гостиницы и дома, занятые немцами». Город Нико¬
лаев, нет, он не сдался, не умер, и он бьет врага: немцев, итальян¬
цев, румын.
И. Эренбургу представляется перекличка городов. Первым го¬
ворит красавец Киев: «Пеплом я посыпал мою голову, пеплом
сгоревших домов... На горбатых улицах ночью не смеются про¬
хожие. Только изредка раздается выстрел: еще один проклятый
немец пал от честной и верной пули. И вдруг грохот. Это летит
к небу дом... Говорит Киев. Говорит Киев... Столица Украины.
Киев не сдался. Я видел не раз врагов в моих стенах. Я видел не раз
трупы врагов — они плыли вниз по Днепру. Я в строю. Москва,
слышишь?.. И другие города говорят в свою очередь: южанка
Одесса, древний Новгород. Он бьет в вечевой колокол. Он под¬
нимает на ноги окрестных партизан. Он клянется своими древно¬
стями, он говорит через леса и болота: „Господин Великий Нов¬
город остался русским. Слышишь, Москва?”
Говорит Псков. Говорят горняцкие города: Сталино, Днеп¬
ропетровск, Харьков. Один: „Я сжег мои заводы. Днем я молчу.
Ночью стреляю” Другой: „Опустели мои рабочие предместья.
Мои новые дома горят, я закладываю мины. Я кидаю бомбы. Я на
посту. Слышишь, Москва?” И пленным советским городам отве¬
чает Москва: „Над Кремлем звезды. В Кремле Сталин. На улицах
баррикады. В сердце гордость и гнев. За себя и за вас. За всю нашу
родину. Мужайтесь, города, мы победим”».
«В полночь бьют Кремлевские куранты. Им отвечают выстре¬
лы... Батареи ленинградцев... За ними Ленинград, над ними — се¬
рое темное небо. Впереди враг, истекающий кровью, но еще силь¬
309

ный. Идет война за право жить. Чтобы жить, надо истреблять вра¬
га. Мстить. Над округой спускается темень: белесый туман плывет
от леса к батарее. Снаряды, свистя, прорезая воздух, рвутся. Ле¬
нинградцы грудью своею защищают свой родной город. Они ото¬
мстят врагу за все его злодеяния».
Пожарные Ленинграда. Стервятники набросали бомбы и за¬
жгли строения. Громадное пламя взвилось к небу и сделалось ори¬
ентиром, освещена вся местность. Стервятники кружатся над по¬
жарищем и метят попасть в важные военные объекты. Надо во что
бы то ни стало и как можно скорее погасить пламя, уничтожить
ориентир. Пламя приходится сбивать под ударами бомб и начина¬
ющимся артиллерийским обстрелом. Стервятники видят работаю¬
щих на крышах пожарных и сбрасывают на них бомбы. Выведены
из строя пожарные машины, их заменяют другими. Бойцы работа¬
ют бесстрашно. Пламя сбито, ориентир уничтожен. Этот труд, не¬
заметный в общих боях за Ленинград, но героический: тут и мще¬
ния нет никакого, просто самоотверженная защита. Мы даже имен
не знаем этих простых смельчаков, самоотверженных героев!!!
На улицах висит удачный плакат. Мать несет убитого ребен¬
ка, за нею дым пожарищ. И надпись: «Отмщения!»
Сто сорок девятый день войны.
1941. 17 ноября. Понедельник.
Вести ли дальше мои записки? Они принимают слишком
однообразный характер регистрации разрушений, причиняемых
бомбежкой с вражеских самолетов. Я не охватываю, как совре¬
менник, событий, и радиус мой слишком мал для полноты и разно¬
образия их изображений. Я пытаюсь расширить свой радиус обоб¬
щением сведений, почерпнутых из газет, а нужно ли это делать?
Ведь, я не беру на себя в этих записках роль историка, корреспон¬
дента и т. п. Газета — документ своеобразный. Все, что можно
сказать об агитационной литературе, все давно это известно. Запи¬
сывать или нет? И не сегодня-завтра взрывная волна, может быть,
развеет все мои листки с записями. Нужные или ненужные сомне¬
ния? Сегодня мне очень грустно и порою жутко. Вот тоже — пи¬
сать ли о себе, своих переживаниях? Можно ведь и порисоваться
было бы: вишь, какой герой, стойко и храбро переживающий все
эти испытания. Действительно, я стойко переживаю их, но пере¬
живаю диалектически, с большими противоречиями, как думаю¬
щий человек.
310

Вот вечер. Идет воздушный бой над городом. Тревога длится
второй час. Сидим в передней, где нет окон, поэтому лишь иногда
глухо слышим зенитную стрельбу, вздрагивания дома. И ничего
не знаем. Ждем своей судьбы. Когда отсутствует воображение,
когда забываешься, переживаешь просто, также проще пережи¬
вают и те, кто заняты в это время исполнением своих обязан¬
ностей при тушении пожаров, на наблюдательских пунктах и т. п.
Но стоит только задуматься, прислушаться к неизвестной тиши¬
не, уловить гудение пропеллеров и прощай покой!
Очередное разрушение. В субботу вечером бомба попала в
здание Физиологического института имени И. П. Павлова и при¬
чинила много повреждений. Пострадали вестибюль и рабочие по¬
мещения в двух или трех этажах, убиты [под]опытные животные.
Люди, дежурные, в количестве пяти человек остались целы, но не¬
которые контужены и оглушены взрывом. Директора Института
Л. А. Орбели нет; он, как и отмечено мною в своем месте, улетел.
Так рушилась веденная с такой энергией и страстью научная ра¬
бота И. П. Павлова.
Жутко смотреть, как на разбитый череп, [на] верх здания Ла-
валевского дома Центрархива. И дома имеют свою физиономию!
Красавец дом превратился в мертвеца.
Сегодня утром был сплошной туман, и, несмотря на это,
несколько раз объявлялась тревога. Над городом лежала густая
вуаль, совершенно закрывающая его. Но стервятники наводили,
по-видимому, разведку в облаках, снимая город через фильтр
инфракрасных лучей. Иначе трудно объяснить эти налеты.
В здании филологического факультета так много разбитых
стекол, что их даже не заколачивают. В актовой зале несколько
окон совсем открыты (или вылетели) и зияют черной пустотой;
другие разбиты частично или узорчато продырявлены причудли¬
вой воздушной волной.
У нас на службе сегодня холодно и сыро. Дров вовремя не до¬
ставили, топим бумагой — макулатурой. В Архиве дымно, пахнет
горелой бумагой. Но в хранилищах все еще сохраняется прежний
порядок, хотя и холодно, и темно (внизу окна заложены песком и
ставнями, наверху забиты фанерой с отверстиями для форточек).
Все окна верхнего этажа нашего дома, как я уже отмечал, вы¬
ходящие на набережную, закладываются кирпичом. Работа ведет¬
ся почему-то возмутительно медленно, с развальцем; работают
даже не каждый день, ссылаясь на недостаток то того, то друго¬
го. Чернорабочими работают женщины-беженки. В квартире со¬
седей — содом и грязь.
311

Отбой. Можно работать спокойнее. Но тоска, тоска сегодня
неуемная. Не вижу сегодня перед собой будущего. Оно в густом
тумане. Много выпало испытаний нашей советской родине, сколь¬
ко еще предстоит ей испытаний. Слишком далеко пробрались вра¬
ги на нашу территорию и чудовищно много разрушили. Если и
будет у нас будущее, то только лишь в залечивании страшных
ран. Сколько еще до того времени будет новых разрушений и
жертв. Будущего я не представляю себе, а жить без будущего не¬
возможно.
Знаю, знаю. Два плана. Государственные интересы и инте¬
ресы личности. С гениальной прозорливостью об этом писал
Пушкин художественными образами в своем «Медном всадни¬
ке». Не Евгений Онегин, а этот бесфамильный Евгений из глу¬
бочайшей поэмы — один из трагических типов мировой лите¬
ратуры.
Да, да, два плана. Героизм, жертвенность и свое «я», свой
мир, погибающий безвозвратно, когда уничтожается «я».
Нужно ли писать все это? Не поставить ли точку? Или тебе,
мой дальний друг, если сохранятся эти листки, будет небезынте¬
ресно прочесть не героические, но искренние записи современни¬
ка страшных событий?
Сто пятидесятый день войны.
1941. 18 ноября. Вторник.
Третьего дня, во время вечернего налета, стервятники пря¬
мым попаданием фугасной бомбы разрушили пальмовую оранже¬
рею в Ботаническом саду Академии наук.
Сегодня у нас состоялось научное заседание Комиссии по
истории Академии наук. Доклад делала И. И. Любименко о но¬
вых формах исторической работы в Англии (1920—1940). Пред¬
седатель — акад. И. Ю. Крачковский. Но народу собралось мало.
Из посторонних всего двое. И все-таки нас всех подняло это засе¬
дание, у нас научная работа не прекращается даже в самое страш¬
ное время.
Наконец получил письмо из Московского отделения Архива.
Оказывается, что 16 октября все, кто мог из академических учреж¬
дений, поспешно бежали из Москвы, того, чего не смогли захва¬
тить с собой, в том числе и ценные научные материалы, уничто¬
жали, сжигали. С этого дня перестало нормально функционировать
и Московское отделение Архива. Заведующая Нагорова, живущая
312

в другом конце Москвы, не смогла добираться до Архива. Акаде¬
мическое начальство никак ей не помогло, и теперь в Архиве оста¬
лась одна Прокофьева. Письмо написано ею 6 ноября и шло до Ле¬
нинграда, следовательно, 12 дней. Мое письмо, посланное из Ле¬
нинграда 15 октября, она получила в первых числах ноября.
Сто пятьдесят первый день войны.
1941. 19 ноября. Среда.
Продовольственное положение Ленинграда ухудшается, лю¬
ди начинают страдать от голода. Мои сотрудники — Орбели с дву¬
мя детьми, Цветникова — чувствуют себя очень ослабевшими.
Другие как-то еще держатся. Я чувствую большое ослабление
ног. Впереди бездна ужасов для ленинградцев. Кругом Ленингра¬
да по-прежнему кольцо немецких и финских оккупантов. В Пуш¬
кине, Павловске, Гатчине невыносимый террор и голод. Жите¬
ли буквально умирают от голода. Немцы за каждого своего убито¬
го солдата расстреливают десятки мирных жителей, а некоторых
вешают. Говорят, что в дивных царскосельских и павловских пар¬
ках для устрашения жителей трупы повешенных остаются ви¬
сеть до сих пор.
Деньги потеряли почти всякое значение. Никто за деньги
ничего не хочет делать. «Денег мне не надо, только за хлеб, сахар
и прочее мог бы взяться», — отвечают те, которых просят напи¬
лить дров, что-нибудь перетащить. Мы несколько дней не мо¬
жем перевезти в Архив дрова (в бревнах) или распилить их на мес¬
те. Никто не соглашается поднимать тяжелые трехметровые брев¬
на. «Сил, — говорят, — мало, за деньги не будем работать».
На улицах около магазинов, ларьков стоят очереди людей, ко¬
торые ждут, не подвезут ли чего-либо. Проезжая мимо одной та¬
кой очереди, слышал визг, ругань: кого-то вышвыривали, непра¬
вильно занявшего очередь. У многих лица неприветливые, злые,
серые; толпа голодных и полуголодных людей. Порцию хлеба для
служащих, иждивенцев и детей сегодня объявили до 125 грамм.
Зиявшие черной пустотой громадные окна Лавалевского дома
сегодня заколачивают досками, прошибленное темя замечатель¬
ного здания, по-видимому, надолго останется незалеченным.
Трубы кораблей, стоящих вдоль набережных по Неве, окра¬
сили в белый цвет. Автомобили грузовые из окрашенных зелены¬
ми пятнами покрылись белою краской под цвет снега.
Нева начинает затягиваться льдом.
313

Около здания Первого кадетского корпуса по Съездовской
линии все время у ворот и подъездов толпятся женщины, моло¬
дые, старые, дети, ожидающие свидания с родными — ранеными
и выздоравливающими бойцами. Иногда почему-то толпа быстро
перебегает с одного места на другое, заглядывает в окна. У одних
вдруг глаза повеселеют, другие стоят урюмые, раздраженные или
совершенно ко всему равнодушные. У некоторых узелочки в ру¬
ках. И без того плохо одевавшиеся ленинградцы теперь совершен¬
но потеряли всякий стиль, особенно женщины. Вчера видел пару:
он в военной форме, она под ручку с ним в серой стеганке, ватных
штанах-шароварах и коричневой феске с кисточкой. А лицо моло¬
дое, простое, довольное. Идет, по-видимому, с женихом или мо¬
лодым мужем. Одежда других сборная, с «хронологическими на¬
слоениями». Трудно, почти невозможно будет восстановить впо¬
следствии художнику, писателю эту толпу, как она выглядит на
улице; неизбежно придется прибегать к выдумкам и бутафории.
Сто пятьдесят второй день войны.
1941. 20 ноября. Четверг.
Два плана — героический и просто «существовательский».
Все время героем быть невозможно, в особенности в буднич¬
ной обстановке. Эти противоречия мы переживаем каждый день.
Вот я читаю газету — героика, вот я оглядываюсь кругом на моем
малом радиусе — оборотная сторона медали. И холодная дрожь
пробегает по спине: тяжело и страшно делается от этой не-
героики.
Радио, газеты только и говорят о родине, о мщении и опять
о жертве. Описываются эпизоды гомеровской силы, слезы высту¬
пают на глазах... А чернорабочая беженка, таскающая кирпичи,
говорит: «А у немцев, может, лучше будет». Родина превратилась
в святыню в агитационных речах. Все для родины!
Любовь к родине — это готовность к любым жертвам.
Жертвенность, самоотречение, самозабвение — вот, что тре¬
буется.
Но не только это, а прежде всего, то есть прежде чем принес¬
ти себя в жертву, требуется ненависть, гнев за поруганную роди¬
ну. Гнев рождает героев, смерть за смерть! Ненависть — мать пат¬
риотизма. Боец без гнева не боец.
Передают такой случай. Грохочет немецкий танк. Боец Ни¬
колай Мухин не может бросить связку гранат: руки перебиты
314

осколками, а сердце полно злобы к врагу. Боец зубами хватает
связку и бросается под машину. Танк рванулся и застыл, как па¬
мятник над могилой...
Родина. Жертвенность, смерть за родину. Вот современная
героика. Это в одном плане, а в другом — «может у немцев...», но
о другом потом забудут. Ведь в музеях видят лишь одну выстав¬
ленную сторону медали.
За что мы любим родину?
Глеб Алехин в «Ленинградской] правде» (1941. XI. 19) го¬
ворит в агитационной статье, построенной в основном на фольк¬
лорном материале: «Родина любима за ее богатства. Родина лю¬
бима за вольную, веселую, зажиточную жизнь. Ни в одной стране
нет столько бодрых песен, как в России».
Крестьянин Никандр Ефимов на вопрос немца, почему Ефи¬
мов вступил в колхоз, ответил: «Колхоз — золота воз».
Любовь к родине рождает веру в победу. Алехин приводит
народную сказочку: «Вылезло на планету волосатое чудовище:
пузо тощее, глазки жадные, пасть зубастая. Проглотило оно Поль¬
шу — облизалось; проглотило Бельгию — почесалось; проглоти¬
ло Францию — раскорячилось и зарычало: „Ж-жрать! Ж-жрать!”
Схватило то чудище шестую [часть] мира и подавилось: кусочек
больше пасти».
Он же приводит слова старого путиловского слесаря Ива¬
на Медведева: «Россия — стальная пружина. Чем больше сжи¬
маешь ее, тем дальше отскочишь от нее».
И всё только о родине, о России, но не о Советском Союзе,
не о социалистической родине, просто о Родине (и с большой бук¬
вы) говорится. О самой кровной родине, осязательной: своем
доме, своей семье, своем имуществе, своем очаге...
А немцы прут и прут, как банда грабителей, расхищают иму¬
щество, разоряют, расстреливают. За свои неудачи под Ленин¬
градом мстят жестокой бомбежкой города и кровавой распра¬
вой над мирным населением оккупированных городов и сел на¬
шей области.
Сто пятьдесят третий день войны.
1941. 21 ноября. Пятница.
Вчера был снегопад, и Ленинград отдохнул от налетов стер¬
вятников. Сегодня, как только стемнело, опять налетели враже¬
ские самолеты и бомбят город.
315

Война принимает все более и более упорный и жестокий ха¬
рактер. Под Ленинградом идут неослабеваемые и ожесточенные
бои. Одна часть более 10 дней находилась в окружении и про¬
должает сопротивляться, несмотря на отсутствие пищи. Некото¬
рым группам удалось прорваться сквозь немецкое кольцо, дру¬
гие отчаянно сопротивляются и не сдаются. На выручку к ним по¬
сланы наши свежие подкрепления. Это все тут, на расстоянии
пушечного выстрела от нас, где-то на реке Тосно, левом берегу
Невы, на карельском перешейке, около Колпина, Пушкина, Гат¬
чины, Ораниенбаума... Враг заполз в земляные щели, понаделал
бесчисленные доты. Выковыривать его из этих точек стоит боль¬
ших трудов. Пленные теперь с обеих сторон редкое исключение.
Дерутся насмерть. Одни за свой дом, другие как разбойники, кото¬
рым, если не грабить, ничего не остается тоже, как только умереть.
Передают, что немцами разобрано полотно северной железной
дороги на протяжение нескольких десятков километров. Рельсы и
шпалы пошли на их укрепления или уничтожены.
Под Москвой бои, под Тулой бои, в Крыму бои. Керчь при¬
шлось нашим войскам оставить.
Идут упорные слухи о страшных зверствах над евреями в
Одессе, Киеве, других оккупированных городах и селениях. Евреи
расстреливаются без различия пола и возраста, попросту уничто¬
жаются. В Варшаве создано новое гетто. Неслыханные массовые
преступления совершаются не только немцами, но и румынами,
словно все сошли с ума! Враг держится в захваченных странах
исключительно террором. Расстреливают не только заложников
или десятого, но и иногда даже второго за одного убитого немца...
Никто не говорит и не помышляет о человечности; об этом
можно ли говорить, когда люди превратились в зверей, одни уби¬
вают, нападая, другие убивают, защищаясь. Европа переживает
самые критические дни своей истории.
Обострилась война на море. Немцам удалось торпедировать
и потопить один из важнейших кораблей британского флота —
авианосец «Арк Ройал»202. Это очень большая и тяжелая потеря
англичан в борьбе за морские пути.
202 Английский авианосец «Арк Ройал», спущенный на воду в 1937 г.,
с лета 1940 г. действовал на Средиземном море. 13 ноября 1941 г., воз¬
вращаясь на базу в Гибралтар, он был атакован фашистской подводной лод¬
кой, одна из торпед которой пробила обшивку корабля. Несмотря на по¬
пытки спасти корабль, авианосец затонул через 13 часов после попадания
торпеды. Экипаж корабля был спасен эсминцами и буксирами. См.: Пул-
ман К., Дивайн А. Арк Ройал. Миллион миль. М., 2005.
316

Сколько же надо усилий, чтобы обезвредить германскую
агрессию, сколько нужно средств, и материальных, и моральных.
Грядущие бедствия войны неисчислимы и непредставимы.
Вот уже около двух часов продолжается воздушная тревога.
Самолеты стервятников выполняют над городом очередной при¬
каз своего командования.
И иногда я жду чуда — мира. И сам смеюсь своей несбы¬
точной мечте. Что для этого нужно? Умереть еще миллионам
3—5-[ти], а может быть, и целому десятку миллионов челове¬
ческих жизней от ран, от голода, от болезней? И когда подумаю
об этом когда-нибудь наступившем мире, то только как о чуде
не только для себя, но и для всех моих современников. Кто из них
доживет до светлых дней мира?..
Отбой!.. Сладостные звуки фанфары плывут в тишине.
Фрагменты. Не то из корреспонденции, не то из рассказа
«От южного фронта».
«Сейчас нам прочитали приказ: с рассветом в бой.
Семь часов осталось до рассвета. Теперь ночь, дальнее мер¬
цание звезд и тишина; смолк артиллерийский гром, забылся
коротким сном сосед, где-то в углу чуть слышно поет зуммер,
что-то шепчет связист.
Есть такие минуты особенной тишины, их никогда не
забыть.
Когда-нибудь буду вспоминать я сегодняшнюю ночь —
ночь на 30 октября 1941 года, как плыла над Донецкой степью
луна, как дрожали, словно озябшие, звезды, как ворочался
во сне сосед. А над холмами, окопами, огневыми позиция¬
ми стояла тишина: грозная, пороховая тишина, тишина пе¬
ред боем.
А я лежал в окопе, прикрывая фонарик полою мокрой ши¬
нели, писал и думал. И так же как я, миллионы бойцов от Се¬
верного Ледовитого океана до Черного моря лежали в эту
ночь на мокрой, жухлым листом покрытой земле, ждали рас¬
света и боя... И думали о жизни и смерти, о своей судьбе.
Очень хочется жить. Жить, дышать, ходить по земле, видеть
небо над головой. Но не всякой жизнью хочу я жить.
Придет немец. Немец станет хозяином твоей судьбы.
Он растопчет твое Сегодня и украдет твое Завтра. Он бу¬
дет властвовать над твоей жизнью, над твоим домом, над
твоей семьей... Все мечты твои он растопчет, все надежды
оплюет.
317

Я такой жизни не хочу. Лучше смерть, чем такая жизнь.
Нет, лучше штык в глотку, чем ярмо на шею.
Три часа осталось до рассвета. Судьба моя в моих руках.
На острие штыка моя судьба, а с нею и судьба моей семьи,
моей страны, моего народа.
Родина... Ее судьба — наша судьба. Ее гибель — наша
гибель. Ее победа — наша победа. И когда мы победим, мы
каждого спросим: что ты для победы сделал? Мы ничего не
забудем! Мы ничего не проспим!
Через потоки крови, через муки и страдания, через грязь
и ужас войны мы придем к ней, к полной и окончательной
победе над врагом.
Мы ее выстрадали, мы ее завоевали...
Да, очень хочется жить, увидеть победу. Я очень ноблю
жизнь и потому иду сейчас в бой. Я иду в бой за жизнь.
Рассвет. Загрохотали гаубицы. Сейчас и мы пойдем.
Над родной Донецкой степью встает солнце. Солнце боя.
Жить на свободной земле в братстве со всеми народами.
За такую жизнь и умереть не много. Это не смерть, а бес¬
смертие.
Чем мы жили? Надеждами на Лучшее.
Предвоенные годы. Над всем нашим поколением вечно
висел меч войны. Мы жили, трудились, ласкали жен, расти¬
ли детей, но ни на минуту не забывали: там, за нашей грани¬
цей, сопит, ворочается злобный зверь. Война была нашим со¬
седом. Дыхание гада отравляло нам и труд, и жизнь, и любовь.
И мы спали тревожно... Ждали».
Ванде Василевской пришлось беседовать с немецкими плен¬
ными солдатами. Они даже не понимают, что кроме немцев есть
еще люди. Она спросила пленного: «Зачем вы воюете?» Он отве¬
тил: «Нам нужна территория». — «А что будет с людьми, кото¬
рые живут на этой территории?» — «Население будет работать
на нас». — «А почему они должны работать на вас?» — «Пото¬
му что немцы — высшая раса».
Вопрос с войной стоит теперь так: или мы разгромим фаши¬
стов, или мы погибнем. Война идет не на жизнь, а насмерть.
От войны никто не спрячется, теперь нет тыла — всюду фронт.
Фронт на каждой улице, фронт в каждом доме. Мы все должны
быть на боевом посту, чтобы в любую минуту быть готовым вы¬
ступить против врага. Нет у нас иного пути. Или победить или по¬
мереть.
318

Из передовой «Правды», радио и др.
«Враг продолжает наступление, угрожая Москве, Ленингра¬
ду, Ростову и Севастополю, стараясь дорваться до кавказской не¬
фти. Враг еще располагает техникой, превосходящей нашу. Наше
положение остается серьезным. Черное пиратское знамя Гитле¬
ра — это разбойничий флаг, прикрывающий мракобесие, слепой
азарт, звериные инстинкты, круглую невежественность и непре¬
одолимую глупость, подлый обман народа.
Это знамя грабителей, презренных убийц и мародеров. На¬
ше знамя — великое победоносное знамя Ленина. Выше это слав¬
ное знамя! Бойцы на фронте, партизаны, работники тыла, рабо¬
чие, крестьяне, трудовые интеллигенты! «Пусть осенит вас побе¬
доносное знамя великого Ленина!» (Сталин).
Вот я раздвигаю свой радиус. Преломляю сквозь призму свое¬
го восприятия газетные сведения. Вдумываюсь в них, хочу понять
события, их направление, их смысл (если есть в них какой-то
смысл). Взволнована моя мысль и, не скрою, чувство большой
скорби пронизывает меня, глубокой тоски за поруганные мои свя¬
тыни — человечность и великий союз братских народов советских
стран, диалектически воплощавший в жизнь этот идеал человеч¬
ности. Теперь главенствует более упрощенный лозунг — «За Ро¬
дину». Иногда добавляют — «За Ленина», а также «За Сталина».
Но нигде — «За власть Советов», «За социализм», «За комму¬
низм». Все это заменил один лозунг — «За Родину».
Сто пятьдесят четвертый и сто пятьдесят пятый
дни войны.
1941. 22 и 23 ноября. Суббота и воскресенье.
Обстрел города вчера и сегодня. Несколько раз гасло элект¬
ричество, а ночью и совсем потухло. Неужели мы скоро лишим¬
ся этого, столь же необходимого, как тепло, элемента нашей и без
того нелегкой жизни. Мы зажигаем лампаду. У М. Ф. сохрани¬
лось немного гарного масла; фитиль достали у соседей.
А. И. Андреев говорит, что когда наши воинские части заняли
снова Пушкин, они не нашли там жителей, не успевших в свое
время бежать и оставшихся в городе, когда его заняли немцы.
Предполагают, что оккупанты перед отступлением отвели их в
свой тыл. Подтверждаются сведения о повешенных активистах
в Екатерининском парке. Трупы не снимались для устрашения жи¬
телей. Сведений о судьбе С. Н. Чернова и его семьи нет никаких.
319

Один из деятелей города Пушкина — директор-музеевед
Яковлев — повешен203. На Новгородском фронте сражается и
испанская «голубая дивизия». Попавшие к нам в плен испанцы
оказались жалким сбродом, собранным подручными Гитлера,
Франко и переброшенными на наш фронт в сентябре. Все-таки,
значит, Гитлеру удалось одурачить кое-кого. Недавно Заслав¬
ский сообщал в «Правде» о параде в Париже Французского ле¬
гиона, отправленного на Восточный фронт на борьбу с «боль¬
шевиками»... Но не удался «крестовый доход» бескрестному
Гитлеру!
Обстрел сегодня 23 — XI, говорят, ведется с финской сто¬
роны, финны мечтают во что бы то ни стало захватить Ленинград.
Безумная затея; даже если бы и удалось им, благодаря немцам,
временно занять город, то финны заплатят за свой безумную аван¬
тюру очень дорого в конце концов. А покуда их снаряды рвутся
над Ленинградом204.
Среди получающих продовольственные карточки по 2-й ка¬
тегории, наряду с трудовыми интеллигентами — научными ра¬
ботниками, преподавателями, студентами, академическими и пер¬
сональными пенсионерами, — значатся и служители культа.
Прежде они не считались трудовым элементом.
В газетах очень много статей о мировой ценности великой
русской культуры. Германские нацисты целиком отрицают ее зна¬
чение и даже более того — уничтожают русские национальные
культурные ценности. Какие-то смутные слухи ползут о судьбе
пушкинской могилы и уже не слухи, а факты — разграбления
музеев в Пушкине, Петергофе и других местах.
Меня начинает особенно тревожить мысль о судьбе академи¬
ческого Архива с его научными ценностями в случае падения Ле¬
нинграда. Но лучше не думать о будущем. Сегодня ночью я не¬
вольно задумался — и не мог уже заснуть больше.
203 В 1941 г. в Александровском парке г. Пушкина фашистами был по¬
вешен однофамилец хранителя дворцов и музеев Детского Села В. И. Яков¬
лева — «доцент Яковлев». К сожалению, других сведений о погибшем най¬
ти не удалось.
204 Вложены две вырезки из газеты «Правда» от 20 ноября 1941 г.
№ 322 (8730): заметка «Кровавые злодеяния немецко-фашистских мер¬
завцев продолжаются» с карандашной надписью Г А. Князева: К истории
моего времени (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 121). См. ил. 26; фото¬
графия М. Калашникова «Западный фронт. Мотоциклисты-разведчики час¬
ти, где командиром тов. Панасчишин, тт. М. Крылов, Б. Галицкий, много
раз ходившие в разведку в тыл врага» (Там же. Л. 122).
320

Сто пятьдесят шестой день войны.
1941. 24 ноября. Понедельник.
Оказывается, в субботу и вчера обстрел города был очень сви¬
репый. Снаряды рвались на Невской, на Садовой, на Петроград¬
ской стороне. На днях стервятники бомбили дом, где помещались
детские ясли. Осветили ракетами улицу, сделали несколько зале¬
тов и бросили четыре бомбы. Под развалинами оказалось 40 де¬
тей. Среди начавшегося пожара из-под обломков все-таки удалось
спасти 36. Вражеский самолет продолжал сбрасывать бомбы, ког¬
да спасали детей из разрушенного и горящего здания. На улицах
недаром висит плакат, о чем я уже писал, один из наиболее удач¬
ных: мать несет своего убитого ребенка и подпись: «Мщения!»
Два месяца тому назад одна из наших академических слу¬
жащих проводила свою 18-летнюю дочку, единственную, люби¬
мую, ради которой жила, трудилась. Девушка, только что вышед-
ши замуж за моряка, уезжала с ним на барже в какое-то морское
специальное училище, эвакуированное на Волгу. И мать, прово¬
див их, все время ждала писем от дочери. А они не приходили. По¬
сылала телеграммы в училище, оттуда ответили, что такой-то при¬
был, подробности сообщат письмом. И письмо действительно
пришло, но мать не знала о нем. Несколько недель скрывали от
нее страшное известие о гибели дочери. Сегодня она узнала о слу¬
чившемся. Ее под руки, совершенно разбитую, пришлось увести
домой. Дочь ее погибла где-то в Ладожском озере. Выследив¬
шие баржу вражеские самолеты забросали ее бомбами и потопи¬
ли. Молодая женщина погибла, ее муж спасся вплавь.
Фрагменты.
Япония принимает решительные меры — политические, эко¬
номические и военные, в построении восточно-азиатской сферы
взаимного процветания. Франция сотрудничает с Германией и
порывает с США и Англией, отдавая контроль над французской
Северной Африкой Гитлеру. Генеральный комиссар французско¬
го правительства в Северной Африке генерал Вейган смещен по
требованию Гитлера со своей должности.
Наш посланник в Англии заявил, что Германия может быть
окончательно побеждена только на континенте, и каждый из союз¬
ников должен способствовать достижению этой цели (деликатный
намек на бездействия нашего союзника).
Что нужно сделать для уничтожения гитлеризма? Для этого
германская армия должна быть абсолютно уничтожена и раздав¬
лена. (Майский).
11 Князев Г. А.
321

Немецкие оккупанты кругом Ленинграда грабят население,
раздевают на улицах прохожих, снимают с них шапки, пальто, са¬
поги. В домах забирают одеяла, постельное белье, теплые вещи,
все съестное. Все население в возрасте от 16 до 60 лет силой захва¬
тывается и направляется на тяжелые работы.
Чан Кайши заявил, что Китай будет продолжать войну сопро¬
тивления до тех пор, пока на территории Китая не останется ни
одного японского солдата.
Таков мир сегодня.
Сто пятьдесят седьмой и сто пятьдесят восьмой дни войны.
1941. 25 и 26 ноября. Вторник и среда.
Все время перебои в подаче электрической энергии. Часто га¬
сят электричество, по крайней мере у нас на Васильевском острове
сегодня 26-го света нет весь вечер. Поэтому мои записки не могут
продолжаться регулярно. Сейчас пишу при очень скудном осве¬
щении лампадки.
Немцы переменили тактику воздушных нападений и бомбят
город днем между часом и шестью. Вчера и сегодня я уезжал
со службы во время тревоги. Вчера пришлось прятаться от па¬
дающих осколков зенитных снарядов. Один острый осколок упал
в нескольких шагах от меня, ударившись предварительно о стену.
Сегодня на службе мы насчитали три брошенных бомбы где-то на
радиусе до 2—2 с половиной километров. Работу не прекращали.
Первые вестники начавшейся голодовки. Начинают погибать
наиболее слабые. На моем малом радиусе уже есть один покой¬
ник — старик, умерший от истощения, и сегодня старуха, у ко¬
торой распухли лицо и шея, ноги. На службе на моих глазах гас¬
нут сотрудники, особенно Орбели-Алексеева и Цветникова. Мно¬
гие очень похудели; болезненно похудела и М. Ф.
Бомбежка города днем производилась немцами над густым по¬
кровом снежных туч, висящих над городом. Длинные тревоги нару¬
шают жизнь города. Милиция не справляется с пешеходами, и так как
трамваи в это время стоят, все пассажиры передвигаются пешком.
У магазинов страшные очереди.
Одиннадцать часов, света нет, писать при лампадке больше
невозможно. Из газет: «Гитлеровская грабармия, вшивая, разде¬
тая и голодная, щелкает зубами от голода и холода и под Москвой,
и [под] Ленинградом и, как оголтелая, не считаясь ни с какими
потерями, продолжает рваться вперед».
322

Но — «Многомиллионный советский народ и его Красная
Армия закончат войну только полным разгромом врага. Этот раз¬
гром врага должен начаться под Москвой».
Немцы скрывают свои потери, но щедро называют наши.
Советское Информбюро приводит цифры наших и немецких по¬
терь. Вот составленная мною по приведенным данным таблица
за пять месяцев войны.
Потери немцев	Наши	потери
По немецким данным
По нашим
По немецким
По нашим
(таких данных не
данным
данным
данным
дается)
Убитых
более 4 750 ООО
490 ООО
Раненых
1 112 000
Пленных
3 725 ООО
520 000
Всего людского
6 ООО ООО
8 ООО ООО
2 122 000
состава
Дивизий
369
Танков
меньше 15 ООО
22 ООО
7900
Самолетов
больше 13 ООО
15 451
6400
Орудий
больше 19 ООО
27 ООО
12 900
Торговых кораб¬
?
7
7
лей
Военных кораблей
?
?
7
Заводов
75 % всех
Все эвакуиро¬
(Заводов военной
военных
ваны и снова
промышленности)
заводов
работают или
взорваны
территории
население
75 ООО ООО
Основная часть
временно эва¬
куирована в
восточные
районы СССР
12 часов ночи. Только что зажглось электричество. В газе¬
тах известия о кровопролитных боях под Москвой. Немцы сно¬
ва бросили в бой все свои накопленные силы и имеют перевес в
людском составе и особенно в танках. Передышка после октябрь¬
ского наступления кончилась. Наши войска задерживают против¬
ника, но отступают все же под его натиском. Враг хотя и медлен¬
но, но продвигается.
В передовой «Правды» говорится: «Положение на отдель¬
ных участках фронта нужно признать напряженным».
323

Москва в смертельной опасности. Немцев гонит страх и отчая¬
ние. Они боятся зимних холодов. «Правда» приводит слова прика¬
за Гитлера: «Учитывая важность назревающих событий, особенно
зиму, плохое материальное обеспечение армии, приказываю в бли¬
жайшее время любой ценой разделаться со столицей Москвой»...
Опять одно слово у всех нас на устах — Москва. Она вся пре¬
вратилась в боевой лагерь, в сплошную грозную крепость. Пер¬
вая волна — в начале октября — отхлынула от Москвы; неужели
удар второй будет смертелен? И сна нет. Новое наступление нем¬
цев на Москву началось 22-го, сегодня, значит, пятый день боев
за Москву. Можно ли спокойно спать в такие ночи?
Сто пятьдесят девятый день войны.
1941. 27 ноября. Четверг.
Наш бывший партсекретарь группы академических учрежде¬
ний гражданка Напалкова, остававшаяся до последнего времени
заведующей кадрами и активисткой, вчера, не сказавши никому
ни слова, не попрощавшись ни с кем, даже и из своих близких со¬
служивцев и партийцев, улетела. Говорят, что муж ее, видный со¬
трудник НКВД, захватил ее с собой. Крысы бегут с корабля! Толь¬
ко что на прошлой неделе она обращалась ко мне принять участие
активное в воскресном слете интеллигенции Василеостровского
района; была нетерпима ко всем, недостаточно стойким, бодрым
и т. д. Сбежала первая, как грянула беда. Очень тяжелое, демора¬
лизующее действие произвело это дезертирство ответственного
политического работника на всех наших сотрудников. Так груст¬
но, что на моем малом радиусе среди членов партии так мало стой¬
кости и так много малодушия. Стоит только вспомнить о пани¬
керстве партийцев — Гармаша, о полной растерянности члена
районного совета Канайлова из Института литературы, о суете и
бегстве члена Ленсовета акад. Зернова. Они должны были бы
организовать нас, быть в авангарде академического актива. На са¬
мом деле, не вышло так. Грустно.
Выдержут ли нервы? Сегодня опять стервятники бомбили
город в дневные часы (с 12 до 6). Мы насчитали на службе три
сброшенных бомбы где-то в нашем районе. Все сотрудники оста¬
вались на своих местах и продолжали работать. Ехал домой во
время тревоги. Где-то за снежными облаками вверху рокотали,
словно раскаты грома, разрывы снарядов. Падал снег. Казалось,
в такую погоду и летать невозможно.
324

Сто шестидесятый день войны.
1941. 28 ноября. Пятница.
Первая мысль о Москве.
А под Москвой вот что происходит:
«26. За истекшие сутки обстановка на флангах нашего фронта
осложнилась. Опасность, нависшая над Москвой, усилилась.
Немецко-фашистские полчища, прорвав на ряде участков на¬
шу оборону, вчера устремили свой удар на пункты Р. К. и
К. Кое-где им удалось снова несколько потеснить советские
войска».
Ехал домой во время тревоги. Днем на службе за работой
считали удары сброшенных бомб. Вечером, уже после тревоги,
когда я отдыхал, один за другим раздались два взрыва, потрясшие
дом. Так и не разобрали где, артиллерийские ли снаряды или бом¬
бы замедленного действия.
Лестницы в нашем доме не освещаются. Сегодня какой-то
подросток в темноте на верхней площадке напал на старушку
Матрену Ефимовну, несшую себе и нам из лавки хлеб. Он сшиб ее
с ног и стал отнимать хлеб. М. Е. покатилась по лестнице, уда¬
ряясь головой о каменные ступеньки. Мальчишка все же успел
захватить в борьбе с ней кусок хлеба и убежал. Остальной хлеб
оказался весь в крови, середину его удалось вырезать и прожа¬
рить, а рану старушке перевязала М. Ф.
Академик И. А. Орбели сообщает в статье о распилке нем¬
цами исполинской статуи Самсона в Петергофе и об увозе ее
оттуда, а также о разграблении Янтарной комнаты в Царскосель¬
ском дворце. Немцы или разрушают наши культурные памятни¬
ки, или грабят их.
Сто шестьдесят первый день войны.
1941. 29 ноября. Суббота.
Сведений о положении под Москвой еще не имею.
В передовой «Правды» говорится, что под Москвой должен
начаться разгром врага.
«Нельзя ни на шаг дальше подпускать врага к Москве. На¬
до во что бы то ни стало сорвать разбойничий план Гитле¬
ра, остановить движение немцев, заставить их в бессилии
325

топтаться на месте, под Москвой, заставить их испытать дей¬
ствие русских морозов и вьюг под открытым зимним небом.
Этого ждет вся наша страна».
На службе сегодня расплакалась Цветникова. Не выдер¬
жала — не хватит больше сил. Успокаивали ее с Травиной, бод¬
рили. А сам я? Слабею физически и я. Особенно сдали мои но¬
ги. Правая в коленке совсем ослабла и двигается с трудом. Что¬
бы взобраться к себе на третий этаж, теперь мне стоит очень
многих усилий; сегодня особенно плохо было с ногами, и я под¬
нимался по лестнице медленно-медленно. Но какое счастье, что
еще мог подниматься. А может быть, и не смогу скоро подни¬
маться.
Сегодня товарищ Глейбер принес радостную весть. На том
участке Северной дороги, который разобрали немцы и свирепо
обстреливают, курсируют тысячи наших автомобилей, перебра¬
сывая продовольствие в осажденный и до последних дней наглухо
отрезанный Ленинград. Красная Армия получит питание, а за нею,
может быть, и наше положение улучшится.
Не можем вспоминать без омерзения гражданку Напалко¬
ву. Оказывается, что она еще накануне агитировала какого-то
уставшего «нытика-интеллигента» из остающихся в Ленингра¬
де ученых, говоря, что каждый ленинградец должен быть наче¬
ку и быть готовым к отпору врага. «Неужели у нас не хватит
мужества бросить бутылку с горючим в танк врага?» — говори¬
ла она патетически. «Мы стойко должны держаться в Ленингра¬
де, не покидая его в такую минуту... Это наш долг». За несколь¬
ко часов до своего отлета она ни единым словом не обмолви¬
лась, что покидает Ленинград, своих сослуживцев и сочленов по
партии.
Тем печален этот случай, что Напалкова пришла в Акаде¬
мию в парторганизацию после стольких провалов в ней и, каза¬
лось, завоевала прочное положение и даже уважение как стойкий,
крепкий член партии. Третьего дня еще [состоялось] партийное
собрание. Не знаю, как реагировало оно на это дезертирство. На¬
шего члена партии неудобно было спросить. Характерно, что даже
она говорит о начальнике ленинградских учреждений Академии
наук т[ов]. Федосееве, тоже члене партии, активисте: «Нет ничего
удивительного, что если и Федосеев также неожиданно улетит»...
Так устраиваются те, кто на словах агитируют за самопожертво¬
вание, подвиг, геройство... Еще несколько дней назад Напалко¬
ва, как ответственный член партии, агитировала меня выступить
326

на слете интеллигенции и сказать несколько слов о долге совет¬
ского интеллигента — пожертвовать всем ради родины...
Нормальная жизнь человечества кончилась 19 июля 1914 г[о-
да]205. С этого дня нужно считать начало того периода, в котором
мы живем. У нас, советских людей, есть священная дата 25 октяб¬
ря 1917 года, которой все мы жили, как новой эрой возрожденно¬
го человечества. Так было до 22 июня 1941-[го]. С этого дня нача¬
лась наша страшная трагедия. Теперь ясно, наша октябрьская эра
надолго не сделается мировой. История сделала несколько шагов
назад. Эпоха, созданная Октябрьской революцией, ограничивает¬
ся и территориально, и по народонаселению. Она делается мест¬
ной, потенциальной. Октябрь никогда не умрет в умах людей,
думавших преобразить человеческое классовое общество в бес-
склассовое. Эта мечта отодвинута на многие, многие и многие
годы. Поэтому теперь и приходится в мировом масштабе брать
дату не попытки возрождения, а дату начала упадка великой гу¬
манистической европейской, и вместе с ней мировой, культуры.
19 июля 1914 г[ода] — вот эта страшная дата, рубеж, грань, веха
в мировой истории.
На мою долю выпало жить после 19 июля 1914 г[ода] двад¬
цать семь с половиною лет... А что было до этого? По закону
«что прошло, то мило», казалось бы, что была светлая, радост¬
ная жизнь, но я, честно оглядываясь назад, должен признать,
что радости не было, по крайней мере у нас в России. Форму¬
ла «Так жить дальше нельзя» не была только словами. Пол¬
ный разброд был, неуверенность, разочарование, угнетенность...
Поэты того времени писали даже в таком почтенном журнале,
как «Вестник Европы»:
Не жду откровений от вечной надменной природы,
а истины вечной исканье, как бред, надоело.
Я все растерял по дороге... Не помню, не знаю,
веровать в новую жизнь не могу и не смею.
Людей ненавижу, истоптанный путь презираю...
Минувшим обижен, грядущего ждать не умею.
Душа безглагольна, душа онемела от скуки...
Так писал за несколько месяцев до Первой мировой войны в
1914 г[оду] Борис Садовский.
205 19 июля (ст. ст.) / 1 августа 1914 г. Германия объявила войну Рос¬
сии. Началась Великая (Германская) война, которую после Второй миро¬
вой войны стали называть Первой мировой.
327

А в 1916-[м], на второй год войны, другой поэт уже безна¬
дежно писал:
Угасшим надеждам на смену
другие надежды придут...
Плыву я в безбрежном просторе,
плыву, ничего мне не жаль.
Развертываю свои записки. Тоскующее настроение, неудов¬
летворенность, искания.
И вот, может быть, самое ценное, что тогда было и наполняло
всю жизнь — искание. Были и кривые пути (порнография в ли¬
тературе, «Молодые» (кружок) в университете, кошкодавы и в
то же время эстетствующие выродки, футуристы типа молодо¬
го Маяковского и проч. и проч.), и пути чистых исканий, пусть
уходящие в тупики заблуждений, но искания свободной мысли.
Все было впереди. И средства к этому были — внешние благопо¬
лучные условия жизни, вполне «нормальная жизнь» культурно¬
го человека, европейца. Теперь все это в невозвратном прош¬
лом. Ничего нет, кроме страданий и грядущих и еще более страш¬
ных ужасов. И никаких исканий, радости и творческой грусти.
Никакой мечты на долгие годы. Вот чем отличается время до
19 июля 1914 г[ода] от нашего. Не потому, «что прошло — то ми¬
ло», а потому, что сейчас у нас ни настоящего, ни будущего на
долгие, долгие годы. Вот почему и кажется, что тогда была все же
жизнь настоящая, нормальная, а все эти 27 с половиною лет —
эпоха, наполненная большими испытаниями, жертвами, само¬
пожертвованием и страшным предчувствием неизбежной ката¬
строфы. Вот она и пришла.
И с нею кончилась уже всякая жизнь как жизнь. Но жить-то
надо. Родина требует. И не родина русских, борющихся с нем¬
цами, а родина, строившая новое социалистическое бесклассовое
общество, несшая миру обновление, не мечту, а реальность строи¬
тельства мирной культурной жизни. И эту родину враг терзает и
хочет уничтожить. Хочет навсегда погасить рубиновые звезды
Октябрьской революции над Кремлем.
И покуда есть силы, я борюсь и буду бороться. Не выдержу —
погибну. Прямо смотрю в глаза действительности. Но не скрою,
порою жутко бывает.
328

Сто шестьдесят второй день войны.
1941. 30 ноября. Воскресенье.
Опять целый день бомбежка. Только утром не налетали, дали
вымыться, переменить белье.
На всех участках продолжает действовать наступательная
германская машина. Под Ленинградом — атаки на Волхов и Тих¬
вин, чтобы немецким войскам и с этой стороны соединиться с
финскими. Под Москвой, под Тулой, под Ростовом-на-Дону. От¬
куда столько силы у немцев? С потерями они не считаются и рвут¬
ся вперед, жизнью и кровью оплачивают каждый метр своего про¬
движения.
Акад. И. А. Орбели со свойственным ему темпераментом го¬
ворит о мести не по библейскому закону «око за око», а сто глав
за одно око. Он призывает унавозить наши поля трупами герман¬
ских оккупантов, чтобы на тучных нивах снова заколосились хле¬
ба... Он указывает, что за все преступления Гитлера и его шайки
ответят те, кто терпит сейчас Гитлера и Германию.
9 часов вечера. Одна тревога за другой следуют с небольши¬
ми перерывами с 12 часов дня. Обеда в столовой мы не могли се¬
годня получить: крупяных талонов у нас не осталось, а треска и
битки были уже расхватаны. М. Ф. использовала скудные домаш¬
ние ресурсы. Ели похлебку, которую даже для собак хорошие
хозяева не варили.
И голод перенесем, только бы сломить врага. И бомбежку пе¬
реживем, только бы дождаться, когда враг надорвется и начнет от¬
катываться назад. Последние дни, когда немцы бомбят город и
среди бела дня, и тревоги продолжаются по несколько часов, пра¬
вила поведения жителей во время воздушной тревоги оказались
бессильными. Весь город продолжает свою обычную жизнь. Ми¬
лиция ничего не может поделать с движущимся во всех направ¬
лениях потоком пешеходов (трамваи во время тревоги стоят).
Как начнут стрелять зенитки более интенсивно, люди заходят в
первую подворотню или парадную и, как только немного стихнет,
продолжают свое «каботажное» плавание от одного укрытия к
другому. Многие настолько привыкли или сделались равнодуш¬
ны ко всему, что шагают, не обращая никакого внимания на вор¬
котню зениток. Издано подтверждение правил, указано милиции
на ее халатное исполнение своих обязанностей во время тревоги...
Ничего не помогает!
Что реально можно сделать в исполнение правил, ну хотя бы
сегодня при десятичасовой (с малыми перерывами) тревоге?
329

По правилам рекомендуется уходить из верхних этажей в бом¬
боубежища. На практике это привело бы к тому, что из бомбо¬
убежища не пришлось бы и выходить.
У магазинов громадные очереди, сегодня последний день ме¬
сяца. Многие стоят по нескольку часов во время тревоги, боясь по¬
терять очередь. В магазинах не торгуют во время тревоги, и около
4 часов дня у нашей базы, чтобы получить растительное масло,
была очередь в триста человек!.. М. Ф. предлагали билетик с но¬
мером за три сотни. Милиция пытается разгонять очередь, но
тщетно. Люди разойдутся по сторонам и потом опять вытягивают¬
ся в линию.
Я уже неоднократно отмечал, лучше не задумываться, не ду¬
мать о будущем. Жить настоящим, только текущим моментом.
Тогда можно еще быть относительно спокойным, бодрым, вы¬
полняющим свой долг. Одна библейская женщина, оглянувшись
назад, превратилась в соляной столп206: мы, взглянувши впе¬
ред, обращаемся в трепет. Что еще ждет нашу родину, что еще
ждет человечество! Пошел шестой месяц войны, а наступательная
военная машина Германии продолжает крошить и крушить вся¬
кое сопротивление. Наступление еще не остановлено, поворот¬
ного момента еще не наступило, и неизвестно, когда таковой на¬
ступит. Вся страна в величайших испытаниях, а те, кто бежал,
пережив разгром своих городов, селений, собственных очагов, —
в тягчайших лишениях; те же, кто остался в оккупированных
немцами местностях, переживают все ужасы побежденных. Толь¬
ко и читаешь о расправах над мирным населением в захва¬
ченных городах и деревнях. Достаточно одного подозрения в
помощи партизанам и заподозренные подвергаются жестокой
мучительной смерти. Активистов мучают и расстреливают или
вешают.
Вот и не думать лучше о будущем, или думать о нем так, как
о настоящем. Вот мы на службе составляли нормальный план
работы на каждый месяц, а в ноябре составили смету и ориен¬
тировочный план на весь 1942 год, исходя из настоящего по¬
ложения.
Мы не знаем, каково наше положение, но, по-видимому, бес¬
перспективное, если каждый день улетают и улетают из Ленин¬
града наиболее крупные деятели и мелкие жулики, вроде Напал¬
ковой. Для остающихся в Ленинграде о будущем не думать.
206 Жена Лота, превращенная в соляной столп за нарушение Божье¬
го запрета.
330

Сто шестьдесят третий день войны.
1941. 1 декабря. Понедельник.
Сперва о том, что на моем малом радиусе делается. Город це¬
лый день обстреливался из дальнобойных орудий, весь день объ¬
являлись воздушные тревоги, и вечером мы слышали взрывы от
сброшенных бомб.
И все-таки днем на службе мы все работали, и вечером я про¬
сидел до ночи над редактированием очередной главы по истории
Академии наук. Только после того, как сотрясло весь наш дом
от где-то близко упавших бомб, мы с М. Ф. оделись и сели [в ожи¬
дании]. Сели и сразу задремали, несмотря на продолжающуюся
тревогу.
Теперь о том, что на большом радиусе.
Узнали о первой победе наших войск на юге, отобравших
у немцев захваченный ими Ростов. Это многих, падающих ду¬
хом, подняло, влило им силы. Значит, можем мы одолевать врага,
сможем, значит, и прогнать врага.
А враг силен и лезет все вперед и вперед на Москву. Страш¬
ные по своей напряженности идут бои под Москвой. «Правда»
вышла с надзаголовком: «Гитлеровские полчища продолжают
рваться к Москве. Во что бы то ни стало остановить продвиже¬
ние врага! Отстоим родную Москву!»
Сто шестьдесят четвертый день войны.
1941. 2 декабря. Вторник.
Объявлена опять эвакуация. Не имею покуда документа в ру¬
ках; записываю, что слышал. Эвакуируются учреждения и пред¬
приятия в какой-то очереди. Но так как Ленинград блокирован и
железнодорожные пути перерезаны, то эвакуирующимся нужно
будет пройти пешком по ночам около 150—200 километров, воз¬
можно, под неприятельским обстрелом. Таким способом уже эва¬
куирована Военно-медицинская академия. Начальствующий со¬
став улетел на самолетах, средний преподавательский персонал и
студенты ушли из Ленинграда пешком. Все прочие — лаборанты,
библиотекари, словом, обслуживавшие академию сотрудники, осо¬
бенно престарелые или не совсем физически сильные, остались.
Академия считается эвакуированной, и они лишились всякого по¬
ложения как служащие. Всюду только и говорят о том, как бы вы¬
рваться из того ада, в который превратился осажденный Ленинград.
331

Сегодня раздавали обратно родителям посылки, которые
должны [были] быть отправлены в Тетюши под Казань еще в
октябре. Из Ленсовета сообщили, что покуда нет никакой воз¬
можности переправить их вместе с сопровождающими сотруд¬
никами Академии.
Ехал домой, как все эти дни, в тревогу. Вьюжило. И все-таки
стервятники кружились над городом.
Фрагменты.
Орденом Ленина награждены три летчика английского Ко¬
ролевского воздушного флота.
Немцы, чтобы рассеять впечатление от ноты В. М. Молотова
о зверствах, чинимых немцами над нашими пленными, выпусти¬
ли по радио якобы сына Молотова207, находящегося у них в плену.
Вышло не совсем удачно: у Молотова, оказывается, нет сына и не
было. К тому же выступивший по германскому радио в опровер¬
жение зверств плохо справлялся с русской речью. Так, вместо сло¬
ва «железнодорожный» он употреблял «транспортовцы» и т. д.
Опять немцы, судя по нашим газетам, оправдывают свое на¬
падение на СССР тем, что якобы советское правительство сгово¬
рилось с английским напасть на Германию. Последняя только
предупредила этот шаг и ведет «оборонительную» войну. Англий¬
ский министр Иден категорически отрицает какие-либо перего¬
воры по этому поводу до 22 июня между Англией и СССР.
Особенно напряженное положение создалось на Дальнем Вос¬
токе между Японией и США. Возможно, что и там загорится вой¬
на. Тогда действительно весь мир запылает в кровавом пламени.
Телеграммы из Америки передают о катастрофическом земле¬
трясении в Атлантике и Лиссабоне. Считают, что после 1775 г[о-
да], когда этот город особенно пострадал, это землетрясение наи¬
более сильное.
Так неожиданно читать, что в Москве начался... шахматный
турнир. Первый тур разыгран с оживлением.
М. Ф. сидит сейчас после трудового дня, раскладывает пась¬
янс и иногда только тихо и ласково говорит: «Есть хочется. По¬
ела бы что-нибудь». В столовой опять не могли ничего взять, так
как никаких талонов с выданных нам продуктовых карточек мы
не можем давать вырезывать за воду с крупой. Продовольствен¬
ный вопрос сейчас самый страшный для ленинградцев. Неда¬
ром многие мечтают об эвакуации любым путем и способом.
207 Речь идет о В. Г Тарасове, выдававшем себя за сына В. М. Мо¬
лотова.
332

Но об этом, то есть о грядущих бедах наших, лучше не думать. Се¬
годня нам сократили лимит электричества до 2-х гектоватт (по два
на комнату). До этого мы имели 8.
Ни вчера, ни сегодня митинг, посвященный памяти Кирова,
у нас в Академии наук из-за тревог не мог состояться.
У нашего сотрудника А. И. Андреева во время вчерашнего
артиллерийского обстрела вылетели стекла в окнах и в той ком¬
нате, которую он занял после разрушения взрывной волной своей
прежней. Третий раз испытывает он последствия бомбежки и
обстрела.
Один американский деятель, побывавший вместе с делега¬
цией в Москве, заявил: «Мы, американцы, не хотим коммунизма
в нашей стране. Многие люди не поняли вначале значения борь¬
бы, которую ведет Россия... Я думаю, что большинство амери¬
канцев теперь ясно видит, что помощь России в ее борьбе против
нацистов и [их] вторжения ни в какой степени не меняет нашей
позиции по отношению к коммунизму». Такова запутанная точка
зрения деловых американцев. Вначале они не верили в сопро¬
тивляемость России, совершенно не доверяли русским техникам,
считая их неумелыми и неспособными. Многие поэтому считали
бесцельным предоставлять России сложнейшие боевые машины.
Теперь американцы уверены в том, что русские будут сопро¬
тивляться. Коммунизм американцы не хотят защищать, но ви¬
дят, что русскою кровью они сами защищаются от гитлеров¬
ских хищников.
Оказывается, как мы мало знаем. Всю вторую половину нояб¬
ря шло упорное наступление немцев к Ладожскому озеру. Они пы¬
тались захватить во что бы то ни стало город Волхов и оконча¬
тельно сомкнуть кольцо блокады вокруг Ленинграда. Положе¬
ние складывалось чрезвычайно тяжелое и опасное. Наступление
было отбито в кровопролитных боях нашими частями...
«Однако грозная опасность блокады Ленинграда не снята».
Падал снег, вьюжило. С трудом преодолевал встречный ветер
на своем ручном самокате. Шла тревога, но на улицах жизнь не
прекращалась. Только когда загромыхают морские зенитки на су¬
дах на Неве, люди бегут куда-нибудь укрыться. Но многие ни¬
куда не убегают и продолжают свой путь. Очень уж завьюжило,
когда я поравнялся с Академией художеств. Можно было и от¬
дохнуть. Вряд ли стервятники будут продолжать свой налет.
Над Невой снежинки сплетались в сплошную беловатую завесу.
Вчера она спасла нас, приняв в себя сброшенные стервятниками
три бомбы. Остановился. Величественное здание Академии худо¬
333

жеств так и стоит с выбитыми стеклами после сильного взрыва
бомбы, упавшей на прекрасный особняк Главархива на противо¬
положной стороне Невы. Ветер гуляет в роскошных залах. Пы¬
тались, видно, закрыть две статуи на фасаде, но так и оставили.
Несколько брусьев — продольных и поперечных — конечно, не
защита!.. Над дверями, где надпись: «Свободным художествам»,
насквозь выбиты массивные стекла и черная мгла зияет оттуда.
Нижний этаж с заколоченными досками окнами безобразит за¬
мечательное здание; некоторые доски успели уже отвалиться, за
ними видны бойницы.
Пред зданием на самом берегу мои одинокие и гордые древ¬
ние сфинксы. Я смотрю на них и чувствую весь ход историче¬
ских событий за три с половиной тысячелетия. Они предо мной,
как какое-то мерило исторического времени. Стоят они, гордые
пришельцы, в северной снежной б[ывшей] столице Российской
империи, созданной гением Петра и превратившейся в город Ле¬
нина, создателя Великого Советского Союза. Стоят беспомощ¬
ные, ничем не защищенные под снежным небом, в котором но¬
сятся смертоносные самолеты жестоких хищников. Вчера они,
вероятно, снова дрогнули под ударами упавших в Неву бомб.
Забыли ли моих старых друзей, или их некуда спрятать, или не
считают это нужным? Они ведь не металлические, а каменные.
Вот всех четырех клодтовских чугунных коней с Аничкова моста
сняли и куда-то спрятали. Медного всадника плотно укутали в
насыпной кругом него песочный холм... А мои сфинксы стоят
в полном обнажении и одиночестве.
Холодно стало от леденящего ветра. Повернул рычаги. Мо¬
жет быть, скоро и не придется больше ездить по этой прекрасной
набережной, встречаться со своими древними друзьями. Подъ¬
ехал к колоннам нашего академического дома. Поставил самокат
в парадную. И сам, не обращая внимания на продолжающуюся
еще тревогу, благо зенитки перестали стрелять, стал ходить от
колонны к колонне. Вихрь мыслей носился в моей голове. Са¬
мые противоречивые из них вызывали грусть и тревогу. «Неуже¬
ли придется погибать?» Придется погибать!.. Нет, нет, нет! Па¬
дал снег, вьюжило, пошли трамваи; значит, тревога кончилась, от¬
бой. И сфинксы погибнут? И сфинксы погибнут! Нет, нет, нет!
Что ж будет тогда мерилом времени? событий? вечности? надеж¬
ды? Все погибнет? Нет, нет, нет!
То, чем мы жили 20 лет, ради чего принесли столько жертв,
мечта о новом человеческом обществе, о новой эре человечест¬
ва — это не умрет!.. И это погибнет, как не вовремя расцветшее
334

дерево гибнет под морозами? Нет, нет, нет!!! Не может это по¬
гибнуть. Тогда и жить, и цепляться за жизнь нет никакого смысла.
Все погибнет, и ты... Я чувствовал, что, несмотря на холодный ве¬
тер, голова моя горит, питает мой мозг.
Как обычно, спустя некоторое время после тревоги, начали
ухать дальнобойные. Зашел в парадную и долго поднимался по
темной лестнице. Да не сон ли все это? Ведь все это мне когда-то
снилось. Или это все уже было в далеком прошлом и только повто¬
ряется?
Не успел раздеться, как новая тревога, на этот раз, к счастью,
короткая. Сели обедать. Какое счастье, что есть кусочек хлеба и
горячая похлебка! Есть еще электричество, хотя и оно теперь гас¬
нущее. Какое счастье, что есть около любимый, ласковый, само¬
отверженный человек, есть еще остатки домашнего уюта, облом¬
ки комфорта. А там впереди? Черно там впереди. Надолго, на¬
долго.
Сейчас ночь. М. Ф. спит одетая в передней, и я лягу, не раз¬
деваясь. Но мы в относительном тепле. А там, на линии огня, что
делается! Люди спят под открытым небом на морозе; нет, спят
немногие, остальные грудью и истекая кровью останавливают
остервенелого врага. На военных заводах люди работают по
14 часов. Некогда спать им. Некогда им и задумываться! А вот...
Но нужно идти спать, покуда еще нам можно спать.
Сто шестьдесят пятый день войны.
1941. 3 декабря. Среда.
Весь вечер нет электричества. Писать при лампадочке трудно.
Сегодня на службе плохо работали. Было много волнений
по поводу предполагаемой эвакуации. Утром получили официаль¬
ное извещение об этом. Хотят уезжать Орбели с тремя детьми
(9-ти, 12-ти и 15-ти [лет]), Урманчеева тоже с тремя детьми (1-го,
3-х и 5-ти [лет]), Травина колеблется. Остальные отказались, идти
пешком придется около 150—200 километров. Багаж и детей обе¬
щают везти. Панический ужас перед голодом бросает людей на
большой риск. Орбели говорит: «Все равно: здесь умереть голод¬
ной смертью, идти — иметь какой-то шанс на спасение». Она при¬
вела всех своих девочек на службу... Смотрел и думал о грядущем
великом исходе многострадальных ленинградцев. Идти им при¬
дется в студеные зимние декабрьские или январские ночи, в моро¬
зы, во вьюги, в заносы, по бездорожью. Отчаянная паника.
335

Темно. Но как хорошо, что есть еще лампадка и некоторый
запас гарного масла. Сейчас хотя полутемно, но не абсолютная
темнота.
Приехал под начавшимся обстрелом. Во время вечерней тре¬
воги, которую сегодня начали в 5 с половиной часов, опять сотря¬
сало несколько раз дом от сброшенных где-то не так далеко бомб.
Сто шестьдесят шестой день войны.
1941. 4 декабря. Четверг.
Вот что случилось вчера. Стервятник крутился над Невой,
а потом пикировал и с бреющего полета сбросил три бомбы.
Они попали в Неву невдалеке от Дворцового (Республиканского)
моста. Во что метил стервятник? В военные ли корабли, стоящие
у набережных, или в самый мост? Силой взрывной волны вы¬
шиблены почти все стекла в Главном здании Академии наук, в
старинном здании Кунсткамеры, в многострадальном Зоологи¬
ческом музее, и — впервые за три месяца бомбежки — четыре
стекла у нас в Архиве.
Когда я ехал утром по набережной, сердце сжималось от боли
при виде новых ран на старинных зданиях. Не только стекла, но
и много рам оказалось вывороченными. На противоположном бе¬
регу — черные зияющие проемы вместо окон в Зимнем дворце.
Ехал с замиранием сердца, а что в Архиве? Я еще не знал, где упа¬
ли бомбы. У нас в рабочей комнате от разбитых стекол жуткий
холод. Мастеров не нашел, и Лосева сама вынимала разбитые
стекла и забивала пустые места фанерой. В помещении еще не
успели убраться и было неуютно, тоскливо.
Сотрудники все-таки работали. Правда, не все. Те, которые
собрались уходить из Ленинграда пешком, были взволнованы и
обсуждали свое задуманное отчаянное предприятие «на кухне»,
около уборной. Грелись у плиты и курили, зажигая папиросы лу¬
чинкой... Это в Архиве, при мне. Я молчу...
В учреждениях Академии наук — паническое настроение.
Многие хотят уходить, другие не хотят. Что же будет с учрежде¬
ниями? Они останутся или свернутся? В особенности те, которые
имеют ценные научные материалы. В Институте истории верхи
улетели, те, кто находят в себе силы, собираются уходить пешком,
а остальные? А ценнейшие материалы, собранные там, под чьим
призором останутся? Завтра собираю заведующих архивохрани¬
лищами. Написал и послал письмо с оказией акад. С. И. Вавилову.
336

Много ему послано мною писем, от него же не получено ни одно¬
го, кроме двух телеграмм.
Не имею опять никаких известий из Московского отделения
Архива. С 16 октября, когда Академия покинула Москву и мате¬
риалы Отделения были оставлены на произвол судьбы с уходом
Нагоровой, я имею от оставшейся там Прокофьевой одно письмо.
Из него я и узнал о случившемся, то есть о поспешном бегстве из
Москвы оставшейся там части академического начальства. Ника¬
кого общего руководства академическими учреждениями сейчас
нет. Все идет самотеком. А после объявленной новой эвакуации в
академических институтах сплошной переполох: «Спасайся, кто
может!» Электричества нет второй день. Сегодня вместо лампа-
дочки взяли из «аварийного запаса» свечку и жжем ее сегодня. За¬
писать впечатления дня стало моей потребностью.
Вечером распространились слухи, что объявленная эвакуа¬
ция временно откладывается. Верно это или нет — не знаем. Со¬
седи, собравшиеся в поход, сегодня в морозный и снежный день
задумались: смогут или нет они выдержать в трудных зимних
условиях пешее путешествие. Все совещаются и взвешивают за и
против. Разговорился с нашим комендантом, не собирается ли он
идти? «Много риска». «А тут разве не риск?», — вмешался в наш
разговор столяр, заколачивавший окна в квартире Крачковского.
«Вот вчера: ударь эти три бомбы не в Неву, а в Академию, что бы
от нее осталось? Ничего. И от нас бы там ничего не осталось!»
«А мы бы и не думали идти, — продолжал комендант, — я старый
солдат, ни бомб, ни снарядов не боюсь, но вот с кормежкой плохо.
Голод страшнее бомб». Наш разговор прервался. Опять начался
обстрел города из дальнобойных орудий. Покуда я шел по лест¬
нице, звонко дрожали окна на лестнице. Некоторые из жильцов
спешили в бомбоубежище. Обедали в передней при лампадочке.
Пришли газеты чуть ли не за неделю. Расширю свой радиус.
Упорные и непрерывные бои под Волховом и Шушарами.
У Званки, под Волховстроем, первым детищем советской
электрификации, бои. Там, где строили с таким энтузиазмом и на¬
пряжением, рвутся разрушительные снаряды.
В Ростове неисчислимые зверства учинены немцами над на¬
селением. Кошмарные факты сообщаются в газетах. Немцы не от¬
рицают своей расправы над населением, попавшим, по их заяв¬
лениям, в спину немецких войск, что якобы противоречит меж¬
дународному праву. По этому поводу заявляется: «Германские
разбойники будут изгнаны и уничтожены. И это будет соответст¬
вовать международному праву и правосознанию народов: хозяин
337

дома имеет право убить разбойника, забравшегося с орудием в ру¬
ках в его дом».
За трусость и пораженчество расстреляны полковник Фролов
и комиссар Иванов. Они не выполнили приказ высшего командо¬
вания по прорыву блокады под Ленинградом.
В приказе командующего войсками Лениградского фронта
г[енерал]-л[ейтенанта] И. Хозина предупреждаются все трусы,
паникеры, пораженцы и предатели, что с ними будет поступлено
так же, невзирая на лица.
Сто шестьдесят седьмой день войны.
1941. 5 декабря. Пятница.
Вчера в первом часу ночи сотрясся весь наш дом от двух сбро¬
шенных стервятниками бомб. Сегодня выяснилось, что одна из
бомб лежит невзорвавшейся на площади между Библиотекой Ака¬
демии наук и университетом. Место оцеплено. Из Библиотеки все
сотрудники, кроме дежурных, удалены. Взрыв бомбы угрожает
вестибюлю Библиотеки, техническим мастерским и тому помеще¬
нию, где находилось Рукописное отделение. Университетская сто¬
ловая сегодня не работает и прикрепленные к ней переполнили
нашу академическую, и без того плохо нас питающую.
Света нет и сегодня. Сидим то с лампадочкой, то с огароч¬
ком свечки. Что сейчас самое дорогое? Хлеб. Рынок уже создал
цену: 30 рублей за 100 грамм, т. е. за килограмм — 300 рублей,
при нормированной цене покупной 1р. 25 коп. Но и то, что вно¬
сится на рынок для продажи, расхватывается мгновенно. Что же
стоят наши деньги? Никто не хочет работать за деньги. Рабо¬
тают только за хлеб, за продукты. Можно представить себе ужас
нашей сотрудницы Цветниковой, у которой дочь потеряла хлеб¬
ные карточки!
Вызывал сегодня заведующих специальными архивохрани¬
лищами и беседовал с ними о дальнейшем хранении научных
архивных материалов. Сегодня день Конституции. Трамваи бе¬
гают с красными флажками, но на домах флагов не вывешено
почему-то.
Опять, как в 19 и 20 году, на улицах встречаю везущих на са¬
ночках гроб. Оказывается, очень трудно хоронить умерших, труд¬
но достать гроб. У наших соседей родственника не могли похоро¬
нить шесть дней. Как я уже отмечал, наиболее слабые не выдержи¬
вают и умирают. Мать старуху и ее сына, раненного и сошедшего
338

с ума в финскую войну, родных Вали, которую мы хотели воспи¬
тывать, нашли мертвыми в их квартире, дверь которой пришлось
взломать.
Морозный день сегодня, но стервятники уже сделали два на¬
лета. Сейчас 12 часов ночи. Покуда, несмотря на отсутствие света,
не решились ложиться спать.
Сто шестьдесят восьмой день войны.
1941. 6 декабря. Суббота.
Сегодня происходило совещание у начальника Администра¬
тивно-хозяйственного отдела ленинградских учреждений Акаде¬
мии наук т[ов]. Федосеева по поводу предстоящей эвакуации. Вы¬
яснилось, что отправление эвакуированных пешком нецелесооб¬
разно. Первый же опыт дал множество отставших. Теперь решено
перевозить на грузовых автомобилях по 15 человек с 30 кг багажа
на каждого человека. Сборный пункт на Финляндском вокзале.
Оттуда до какой-то станции по железной дороге, далее на грузови¬
ках опять, частично по льду Ладожского озера, с какого-то пункта
снова вагон железной дороги. В учреждениях должны остаться
сотрудники для охраны зданий и научного имущества. Осталь¬
ные могут идти в поход. Эвакуация намечается в конце будущей
недели. Уже записалось до полутора тысяч человек. Теперь, когда
стало известно, что будут предоставлены грузовые машины, ко¬
личество желающих, конечно, увеличится.
Из собравшихся в кабинете Федосеева представителей
учреждений не было. Кроме меня и больного Яковкина (директора
Библиотеки), ни одного директора: все они улетели. Пришли заме¬
стители или помощники по хозяйственной части. Выбрали цент¬
ральную комиссию, постановили организовать тройки по учреж¬
дениям. Смотрел на мало знакомых людей, желтых, зеленых, под¬
пухших, в пальто, в шапках, имеющих одно стремление — бежать,
бежать...
В вестибюле темно, горит лишь коптилка, едва освещающая
проход. Мрачно и жутко на мраморной кваренговской лестнице.
Проходят черные тени, а кто — и не разберешь. Никаких пропус¬
ков никто не спрашивает... Возвратившись в Архив, собрал со¬
трудников и объявил им условия объявленной эвакуации. Все за¬
думались. Часть их обязательно должна остаться в Архиве для его
охраны, те, кто уедут, теряют свое место, т[ак] к[ак] наше учреж¬
дение, как плановое, остается в Ленинграде. Заседание проводил
339

в нижнем этаже, потому что во всех помещениях холод. На дворе
большой мороз, а нам который день не могут доставить топлива.
И не подозревал, как ослабли мои силы: возвращаясь домой
по лестнице, почувствовал, что качаюсь. Неприятное было ощу¬
щение... Но я совладал с собой, рассмеялся и для бодрости запел.
Сто шестьдесят девятый день войны.
1941. 7 декабря. Воскресенье.
Крепкий мороз. Бомбежки не было, но зато в 4 часа дня начал¬
ся жестокий обстрел города из дальнобойных. Электричества нет
четвертый или пятый день. По вечерам сидим с лампадкой или
с огарком свечи. Читать и писать трудно.
О чем писать еще? О своем переживании событий, о том, что
приходится примиряться с мыслью о неизбежной гибели, о том,
что так несуразно обрывается жизнь, что все кругом разрушает¬
ся, уничтожается?.. Я уже много писал о всем этом. Жизнь конче¬
на, а сколько времени продлится ее потухание — не дано нам
знать. Советский Союз или, по крайней мере, Россия не погиб¬
нет, я в этом непоколебимо убежден, но личная наша жизнь кон¬
чена, даже если бы мы и продолжали еще жить. Не стоит больше
писать об этом.
Сто семидесятый день войны.
1941. 8 декабря. Понедельник.
Со вчерашнего дня продолжается зверский обстрел центра
города. Снаряды рвутся на площади Труда, на бульваре Проф¬
союзов. Разрывы очень сильные, но жизнь города не останавли¬
вается. Все идут в разных направлениях и через мост пешком.
Сильный снегопад. Трамваи не ходят. После каждого выстрела не¬
которые шарахаются в сторону, пытаются бежать, потом овладе¬
вают собой и идут своей дорогой.
Мой самокат не пошел по глубокому снегу, и пришлось сегод¬
ня остаться дома. Холодно, без света и с затемненными окнами
читать было нельзя. Сидел у печки и прислушивался к разрывам
снарядов на улице.
Вечер. С лампадочкой делать ничего нельзя. Жгу свечку.
А там будь что будет. Культурные блага кончились или с пе¬
ребоями кончаются. М. Ф. говорит: «Если так будет продол¬
340

жаться, то в январе или в феврале придется умирать голодною
смертью». Говорит спокойно и добавляет: «Но так как умирать
от голода очень мучительно, то придется как-то по-другому уми¬
рать. Ты убьешь меня, а потом и сам...». И это говорит М. Ф., моя
жизнерадостная, любящая жизнь жена-друг.
Каждый день в газетах в надзаголовках приводится цитата
за цитатой из речи Сталина. Сегодня прочел в пришедшей на
8-й день газете от 1 декабря: «перепуганные интеллигентики»...
Так это или не так? Вот мерзавка Напалкова, отнюдь не «интел¬
лигенток», всех стыдила в малодушии, интеллигентности, тру¬
сости, а когда действительно трудно и плохо стало, бросила всех
и все и улетела из Ленинграда. Она не перепуганный «интел¬
лигент».
Несмотря на бомбежку и холод, я так хорошо и с упоением ра¬
ботал в октябре и ноябре, а вот в декабре все расклеилось. И со¬
трудники тоже ослабли. Вынутый и рассыпанный материал уже
недели две лежит на полу в хранилище. Третьего дня Лосева влез¬
ла с папиросой уже в самое хранилище. Холод выгнал из служеб¬
ной комнаты, и все сидят около плиты в той комнате, где убор¬
ная... Мрачная картина. Только тому надо отдать справедливость,
что сотрудники исполняют свой долг дежурных и проводят в не¬
делю одну ночь на службе, холодные и полуголодные. Эта рабо¬
та по охране вверенных нам научных ценностей — главная и
действительно нужная работа. А то, что Стулов и Лосева сидят
время от времени на составлении указателя личного и предмет¬
ного к «Путеводителю», который набран, но печататься не будет,
вряд ли можно считать работой, имеющей актуальное научное
значение или какое-нибудь отношение к обороне.
Сто семьдесят первый день войны.
1941. 9 декабря. Вторник.
Из газетного фельетона «Ленинградской] правды» узнал, что
наместником оккупированных западных областей нашего велико¬
го Союза назначен прохвост Розенберг. Он считается теоретиком,
«философом» нацизма в Германии и знатоком России и русских.
В написанной им книге «Миф XX столетия» он прямо заявлял:
«В будущем, после отделения западных областей, Украины и Кав¬
каза, русский человек должен будет довольствоваться тем, что его
центр будет перенесен в Азию. Только таким образом он, быть мо¬
жет, обретет внутреннее равновесие. На Западе для него нет места.
341

Пусть он обратит свое слово к Востоку, где для него, быть может,
найдется место». (Цитату беру из статьи.)
Итак, во главе русских, украинских, белорусских оккупиро¬
ванных земель поставлен волею фюрера изгнанный революцией
немецкий барон из Прибалтийского края...
Указ о назначении должен быть подписан Гитлером в Кремле,
но не все вышло по задуманному плану, инсценировка полностью
не удалась. Но какая кровная и тяжелая новая обида нанесена рус¬
скому человеку. Автор фельетона приводит еще одну цитату из
книги Розенберга: «Государственные формы и культуру России
всегда направляли и определяли немцы»... «Но в глубине, под
верхними слоями, в России носителями обычаев были русские...
У них всегда вскипала славянская кровь при всяком потрясении
русской жизни».
Да, наша кровь вскипала! Жить русскому человеку под гне¬
том немецкого прибалтийского барона невозможно. Но жить
вдобавок еще под властью «идеолога-искоренителя» русского на¬
рода — немыслимо. Все разговоры немцев о каком-то «новом
порядке» в Европе — самая нелепейшая чушь, ложь. Есть за¬
воеватели и временно побежденные, между которыми мира никог¬
да быть не может. Нет просто для этого никакого основания —
для какой-нибудь совместной работы, создания «нового порядка».
Для нас, русских, после назначения Розенберга, это совершенно
ясно. Или изгнание захватчиков и поработителей, или смерть.
Другого пути для русского человека нет.
В одном сказании Смутного времени говорится: «И было тог¬
да такое лютое время божьего гнева, что люди не чаяли впредь
спасения себе. Чуть не земля русская опустела. Тогда была на рус¬
скую землю такая беда, какой не бывало от начала мира: великий
гнев божий на людях, голод, морозы, моры... Звери поедали жи¬
вых людей, и люди людей ели, и пленение было великое людям!»
И вот нам привелось дожить до новой лихой годины. Неуже¬
ли я не доживу до тех дней, когда орды захватчиков и барон-«на-
местник» полетят к черту? Ведь в 1612 году, казалось, рушилось
русское государство, но на самом деле устояло, нашло в себе силы
создать новую крепкую государственность и великую русскую
культуру.
Теперь о том, что на моем малом радиусе делается.
Трамваи не ходят. Поэтому белые от выпавшего снега улицы
полны пешеходами, выделяющимися черными движущимися фи¬
гурами на белом фоне. Электричества дома нет; на службе горит
с частыми перебоями. Холодно. Закрываем дома вторую комнату,
342

но и в передней, где живем, весьма прохладно. На службе все ком¬
наты закрыли, кроме одной, но и этот оазис не надежен.
Голодно. Радуемся каждой крошечке хлеба, в котором боль¬
ше примеси, чем муки. На службе Цветникову покачивает; Берко¬
вич, и без того некрепкая, ослабела; Орбели опять смотрит остек¬
леневшими глазами, заговорила со мной и заплакала. Лосева си¬
дит у плиты и курит, курит...
Я и М. Ф. покуда держимся, крепимся. М. Ф. после наполнен¬
ного трудового дня (с 7 часов утра — очереди, дежурство в штабе,
стирка и пр.) вечером успела даже в преферанс поиграть. А я,
пользуясь аварийными ресурсами и сжигая драгоценную свечку,
исполнял свой долг — долг летописца нашего «лютого» времени
на моем малом радиусе.
Догорает, разъехавшись во все стороны, свеча, иду спать.
Так, не раздеваясь, и ложимся.
Третий день не было бомбежки. По-видимому, в изобилии вы¬
павший снег засыпал все аэродомы стервятников. Как только при¬
ведут в порядок они свои взлетные площадки, с лихвой навер¬
стают пропущенные дни. Покуда только донимают обстрелом не¬
которых районов города.
Переговоры между Японией и США прервались неожидан¬
ным нападением Японии208 на Манилу и Гавайские острова. На¬
чалась война на Тихом океане. Японские войска вступили в
Таи[ланд]. Англия и ее доминионы также находятся в состоянии
войны с Японией. Итак, вся наша планета в огне войны.
Какова будет наша позиция на Дальнем Востоке? Меня осо¬
бенно волнует этот вопрос, потому что, конечно, японская агрес¬
сия первое время будет очень активной. Потом, когда силу свою
Япония начнет терять, она неминуемо будет подавлена мощью
США, Англии с доминионами. Но до этого Япония может наде¬
лать много бед, и особенно на нашем Дальневосточном фронте,
раз мы заняты целиком борьбой с немцами у самого сердца Сою¬
за — Москвы.
Покуда между США и Германией нет объявленной войны.
Неизвестно, руководилась ли Япония собственным побужде¬
208 7 декабря 1941 г. Япония совершила нападение на основные воен¬
ные базы США и Великобритании в бассейне Тихого океана и в Юго-Вос¬
точной Азии. Война на Тихом океане началась мощным ударом японских
авианосцев по кораблям Тихоокеанского флота США на американской
военной базе в Пёрл-Харборе, в результате которого американцы понес¬
ли тяжелые потери, а также по острову Тайвань и аэродромам Филиппин.
343

нием или предприняла безумную авантюру под давлением Гер¬
мании.
С 6 декабря, когда истек срок английского ультиматума Фин¬
ляндии, Венгрии и Румынии с требованием прекратить военные
действия против СССР, Англия находится в состоянии войны с на¬
званными странами как не принявшими ее ультиматум.
Сто семьдесят второй день войны.
1941. 10 декабря. Среда.
Все необычайно радостны, услышав по радио об отобрании
у немцев обратно Тихвина и разгрома там немецких дивизий.
JI. Б. Модзалевский прибежал на службу возбужденный: «Раз¬
гром немцев начался!» П. М. Стулов, так мрачно молчавший по¬
следние недели, поздоровавшись с товарищами, сказал: «Позд¬
равляю».
Даже события на Тихом океане не так интересуют — далеко!
Самое главное сейчас в том, что кольцо вокруг Ленинграда начи¬
нает разжиматься. Усталым, голодным, полуобезумевшим ленин¬
градцам можно будет легче проскочить это кольцо.
Вчера я видел уходивших (эвакуирующихся) из Ленинграда
учеников Морской школы — совсем еще мальчиков. У каждого
узелок, через плечо одеяло; некоторые везли свои вещи на саноч¬
ках, шли бодро. Молодая поросль наша, которой, может быть,
суждено окончательно уничтожить в будущем забравшихся на на¬
шу землю грабителей или погибнуть последними в небывало жес¬
токой борьбе...
Пишу при лампадке, как в древние времена... Так писал, быть
может, какой-нибудь предок мой, отсиживаясь в осажденном мо¬
настыре от татар или ляхов...
Сто семьдесят третий день войны.
1941. 11 декабря. Четверг.
На малом моем радиусе.
Бомба, упавшая неделю тому назад между Библиотекой
А[кадемии] н[аук] и университетом, до сих пор не взорвавшаяся,
сегодня около часу дня взорвалась. Есть жертвы. Более подроб¬
ных сведений не имею. Взрыв был сильный, судя по тому, как
подо мной с[о]дрогнулся пол. В это время я занимался в запасном
344

помещении в башенном выступе Архива, на расстоянии 3—4 ки¬
лометров от места взрыва.
Под самый конец пути, уже запирая парадную, слышал где-то
совсем рядом разрыв снарядов дальнобойных орудий. Незадол¬
го перед этим снаряд пробил настил Николаевского вокзала.
На службе поместился для работы в западной башне.
Дома окончательно переехали в переднюю. Обе комнаты при¬
шлось закрыть из-за холода. Пошла вторая неделя, как сидим без
электричества.
К эвакуационному списку из Архива прибавились Беркович и
Костыгова. Но никто не знает, состоится или нет эвакуация. Нача¬
лось новое шатание и смятение: будет, не будет. Часть сотрудни¬
ков отпущена для работы дома, другая присутствует на службе
для исполнения текущих дел, поскольку хватает сил, третья вы¬
полняет, вернее, пытается выполнить свой план.
На большом радиусе.
Ленинградцы ободрены успехами наших войск под Тихвином
и в других местах. Мечтают о прибавке хлеба.
На Тихом океане разыгрываются мировые события. Япония,
неожиданно напав на главные американские военные базы, нанес¬
ла противнику значительный первый удар. И Америка теперь по¬
чувствует, что спастись среди моря огня в изоляции нельзя. Но для
этого ей надо было получить хорошую затрещину.
На всех материках нашей планеты небывалая и не сравнимая
по масштабам с войной 1914—1918 г[одов] Вторая мировая война.
Не успеваю следить за событиями. Московскую «Правду» не
получали целую неделю. Ленинградская приходит на второй день
на службу или к соседям, и я не всегда имею возможнось ее про¬
честь. А хотелось бы отображать в моих записках, что особенно
останавливало наше внимание в эти страшные дни. Потом будут
разбираться в событиях, а здесь, на этих страницах, хотелось бы
отобразить их в нашем преломлении — современников в процес¬
се, в жизни, как они были восприняты [нами] именно сейчас.
Сто семьдесят четвертый и сто семьдесят пятый
дни войны.
1941. 12 и 13 декабря. Пятница и суббота.
Крепкие морозы. Необычайно большой для декабря снего¬
пад. Ленинград весь потонул в снежных сугробах. А так как трам¬
ваи не ходят, то многочисленные пешеходы протоптали по снегу
345

широкие дороги, и я с помощью М. Ф. мог проехать по улице на
своем ручном самокате. Утром и днем вижу много тысяч ленин-
радцев, идущих в обе стороны по набережной Невы. Все очень по¬
хожи друг на друга, и все куда-то спешат или ускоряют шаги, под¬
гоняемые морозом. Много попадается военных моряков команд¬
ного состава. Девицы в шароварах разных цветов производят
какое-то маскарадное или «физкультурное» впечатление. Оказы¬
вается, нужно уметь носить и штаны. Одевшие их, или, точнее,
снявшие юбки и оставшиеся в штанах девицы и женщины, поте¬
ряли много в своей женственности. Мужчины из военных иногда
одеты щегольски по-зимнему: полушубок, валенки, теплые брю¬
ки, шапка-ушанка, кобура и сумочка на ремнях. А остальные кто
в чем. Лица угрюмо сосредоточенные; редко кто улыбается. И все
чужие, незнакомые, «транзитные», не встречавшиеся мне ранее
на моем малом радиусе.
И вчера, и сегодня, когда я возвращался из Архива, на западе
спускалось красным шаром солнце. Вчера от него кверху подни¬
мался красный луч. Перерезавшее его облако образовывало как бы
рукоять меча. За Николаевским мостом где-то падали и разрыва¬
лись изредка снаряды. Цепочка пешеходов так привыкла к ним,
что даже редко кто оглядывается. Идут на линии огня. Ведь что
стоит снаряду упасть, именно вот тут, на набережной!
Сегодня мне показались такими жалкими, голыми щенками,
брошенными на жестокий мороз, мои гордые сфинксы. Словно
все забыли о них. И стоят они над белым простором Невы со зда¬
ниями по набережным или с заколоченными окнами, или черны¬
ми зияющими дырами вместо них.
Вчера нельзя было оставаться по приезде домой под порти¬
ком нашего дома: снаряды рвались где-то за Невой; сегодня ухали
в те же минуты где-то дальше. Походил между колоннами. Тут пе¬
шеходов почему-то меньше. Многие ищут эвакуационный пункт
и нервничают, не находя такового; другие спрашивают, где Со¬
бес — это инвалиды. Иные еле передвигаются от старости или от
слабости. Тяжело смотреть на этот человеческий отход. По зава¬
ленной снегом набережной все же расчищены пути для проезда.
Но проезжают редкие грузовики и изредка — легковые машины,
по-видимому, специального назначения или сантранспорт.
Покуда я еду или стою у колонн, обязательно увижу обычней¬
шую теперь картину: везут купленный пустой гроб, наскоро ско¬
лоченный, выкрашенный, на саночках, или уже с покойником, и
двое-трое везут «погребальные санки».
Говорят, что на кладбищах скапливается много таких гробов.
346

От наших колонн виден как на ладони Николаевский мост.
Провода на нем частично оборваны, трамваи не проходят через
него. И только бесконечной черной цепочкой движутся в обе сто¬
роны пешеходы. Видны и одинокие мои сфинксы среди снежных
сугробов и перед ними грузовой автомобиль без передних колес.
Он стоит там третью неделю. Разбил ли его снаряд, потерпел ли
он аварию — не знаю. Но убрать его, по-видимому, некому или не¬
досуг. И стоит эта разбитая техника перед стражами тысячеле¬
тий — сфинксами из древних Фив в Египте.
Запираю за собою парадную. Первые стекла ее дверей забиты
фанерой, вторые разбиты от сотрясения воздуха от выстрелов,
одно из них на днях. На лестнице темно, больше месяца никто ее
не мел: лежат окурки, бумажки, песок и пыль... Когда кто идет,
окликаем друг друга, чтобы дать дорогу.
Дома живем в передней. Электричества нет вторую неделю.
На службе тяжело с некоторыми слабеющими сотрудниками.
В хранилищах мороз, в служебных комнатах тоже. Дежурные на¬
ходятся в комнате, где уборная и где поставлена недавно плита.
Все время гаснет электричество, и тогда сотрудники сидят в полу¬
тьме. На лестнице тогда тьма кромешная. Запереть двери на улицу
нельзя: не слышно стука, а без электричества звонок не действует.
Я и некоторые другие сотрудники, как я уже отмечал, занимаем¬
ся в одной из башен-выступов, прилегающих к Зоологическому
институту, где было относительно тепло, но и там стало теперь
очень холодно. Сегодня я там здорово продрог, но высидел пять
часов, работая по истории замещения академических кафедр.
Я нарочно остановился так подробно на деталях нашего быта
на моем малом радиусе. Об этом вряд ли кто напишет сейчас,
жизнь же на фронте, жизнь героев будет освещена в достаточной
степени другими. От нас требуется одно — пережить, перетер¬
петь, дождаться перелома, победы...
И уже приходят радостные вести из-под Москвы о новом на¬
несенном ударе врагу. Сам Гитлер заявил, что он откладывает взя¬
тие Москвы на весну. Зима наша немцам пришлась не по вкусу.
Эх, если бы они померзли все под Москвой, под Ленинградом,
на Украине, нарушилась бы их коммуникация от исполинских
снежных заносов. Сгинули бы проклятые разбойники, ворвавшие¬
ся на нашу землю, ежедневно обстреливающие улицы, площади,
жилые дома Ленинграда. Сгинули бы, «аки обры». Может быть, и
начался уже разгром немецких армий? Сломалась бы их техника
на наших снежных просторах! А тогда разбойникам пришлось бы
получить возмездие за содеянные страшные преступления.
347

Они не останутся без возмездия. Я принес домой один из наи¬
более удачных плакатов, развешенных осенью на стенах домов.
Истерзанная мать несет убитого ребенка и надпись — «Мще¬
ния!». Миллионы разоренных, измученных, пострадавших людей
вопиют о мщении, о возмездии. И оно будет! Разбойники никогда
не будут нашими господами, новыми орловскими, тульскими по-
мещиками-завоевателями!
Рузвельт заявил: «Нам надо признать, что мы стоим перед
долгой войной против хитрых и сильных бандитов». Он признал,
что США потерпели большую неудачу на Гавайских островах и,
вероятно, потеряли свои форпосты на Тихом океане — Гуам, Ме¬
дуэй, Уэйк: «Впреди нас ожидает трудная работа, тяжелая работа
днем и ночью, каждый час и каждую минуту».
Он указывает, что устранением опасности со стороны Япо¬
нии Америка не может удовлетвориться. Должны быть обезвре¬
жены Гитлер и Муссолини. Тогда только можно рассчитывать на
прочный мир.
В американском сенате решение об объявлении войны Япо¬
нии принято единогласно, но в палате представителей один депу¬
тат — пацифистка Ранкин — голосовала против. Трагедия паци¬
физма. Что же делать пацифистам в наше мрачное время, когда вся
планета в огне войны!
Америка переживает приблизительно то, что мы пережили в
июне. Она должна еще собраться с силами, чтобы отразить зане¬
сенный над нею удар. Но на что надеется Япония?
В газетах ни слова о позиции СССР в японо-американской
войне. Все другие правительства, ведущие борьбу с Германией,
объявили войну и Японии209.
Сто семьдесят шестой день войны.
1941. 14 декабря. Воскресенье.
Самые страшные даты во всемирной истории — 22 июня
1941 г[ода] и 7 декабря 1941 [года]: нападение Германии на СССР
и нападение Японии на США и Великобританию. С 11 декабря
1941 [года] в состоянии войны находятся США, Германия и Ита¬
лия. На первых порах японцы сумели нанести жестокие потери
209 Вложена вырезка из газеты «Правда» от 15 декабря 1941 г. № 347
(8755): «Москва. Кремль. 14 декабря 1941 года. Фото С. Струнникова»
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 170).
348

не только американцам, но и англичанам. Но это удачное начало
для японцев отнюдь не предрешает их окончательного разгрома
в конечном счете.
Весь мир поделился: СССР, США, Англия с доминионами,
Китай, с одной стороны, и с другой — Германия, Италия, Япония,
не считая их вассалов. Таковы события последних дней 1941 года.
Второе генеральное наступление немцев под Москвой,
[предпринятое 16 ноября почти миллионной армией, приоста¬
новлено, и немецкие войска опрокидываются и принуждены от¬
ступать. Немцы ссылаются на неблагоприятные метеорологиче¬
ские условия — суровую русскую зиму, помешавшие осущест¬
вить [их] план занятия Москвы в ноябре. Весь мир, борющийся
с агрессорами, ждет дальнейшего наступления Красной Армии.
В Англии заявляют, что главным фронтом по-прежнему остается
русский. Здесь сковываются главные силы Германии.
Сто семьдесят седьмой день войны.
1941.	15 декабря. Пятница.
Московскую «Правду» не приносят нам с 1 декабря. Поч¬
тальонша сказала, что эту газету по частным квартирам разно¬
сить больше не будут. «Ленинградскую правду» соседи получают.
Она выходит теперь на одном листе. Радио осталось в той ком¬
нате, которую нам из-за холода пришлось закрыть. Поэтому я се¬
годня вне курса событий в мире. Нелепое положение для челове¬
ка, считающего себя гражданином мира и желающего знать, что
делается кругом Ленинграда на все увеличивающемся радиусе,
от 10 километров до Тихого океана. Приходится ограничиться
своим малым радиусом в восточной части Васильевского острова,
где я живу.
Остров сегодня свирепо обстреливается. Весь дом содрогался
от где-то близко падавших снарядов. Я только что пришел со
службы и не успел отдохнуть. Приготовились на всякий случай
к выносу самого ценного — саквояжа с аварийным запасом. Сосе¬
ди убежали при первых сильных выстрелах. Мы от «нечего де¬
лать» сели с М. Ф. играть при лампадке в шахматы. У Дворцово¬
го моста во льдах посредине Невы стоит какой-то корабль, око¬
ло него буксиры под парами.
На Неве туман от сильного мороза (20° по С). В Румянцев¬
ском сквере все деревья побелели, превратились в сказочный лес.
Голые сфинксы тоже покрылись инеем.
349

Теперь о том, что на службе. Прошел сегодня по коридору
Зоологического института. Водяное отопление выключено, хо¬
лодно, в кабинетах и в залах мороз. Старшие сотрудники вместе
с младшими служащими носят на носилках уголь и складывают
прямо на пол около печей в кабинетах. Будут топить печи углем.
В комнатах не только холодно, но и полный развал: стоят пустые
витрины, сдвинутые стулья, столы; на всем пыль. Это в той части
института, где работают.
А по залам музея с пустыми и частью разбитыми витрина¬
ми гуляет ветер. Разбитые стекла (их там много) остаются ничем
не заделанными. Навстречу мне попались зоологи — Чернов и
другие. Все они были заняты переноской угля.
У меня в Архиве жестокий холод. Единственное теплое мес¬
то у плиты около уборной. Там и сидит Лосева и дежурные.
Когда пришел в Архив, у плиты сидел еще какой-то человек.
Я и не узнал его сразу, так он исхудал и изменился: Журавлев
из Архива Института востоковедения. Он, проходя по мосту че¬
рез Неву, так замерз, что зашел отогреться. Говорить он не мог.
После мне передавали, что он словно не в себе и как будто начи¬
нает заговариваться.
У Беркович умер от холода и голода живший у них родствен¬
ник. Некоторое время он болел, потом стал ходить на службу,
страшно уставал, ходя пешком несколько километров туда и
обратно. На днях вернулся домой, совсем изнемогший; по лест¬
нице его пришлось почти нести. Накормить было нечем. Отец Бер¬
кович, скромный еврей, безработный музыкант, сам почти без
сил от недоедания и усталости. Мать дала от себя кусочек хлеба.
Но ослабевший их родственник смотрел кругом бессмысленными
глазами и только тихо повторял: «Вьюга, вьюга, холодно, вьюга».
И через несколько времени умер. Теперь его не могут похоро¬
нить. Чтобы купить и привезти гроб, нужны не только деньги, но
и продукты. У Беркович нет ни запасов, ни свободных денег.
Даже акт о смерти не могут составить. Квартальный третий день
не приходит: «Надоело мне, — говорит, — возиться с покойника¬
ми». Я уже писал о том, что похоронить покойника сейчас очень
трудно, и трупы лежат непогребенными по пять и более дней.
Приходила на службу Шахматова-Коплан. Она имеет бюлле¬
тень, но принуждена ходить. Я уже писал о том, что у нее аресто¬
ван муж. На прошлой неделе она не нашла его в списках и не полу¬
чила справки, где он находится. Потом все-таки от нее приняли
передачу в Дом предварительного заключения. Но в самый по¬
следний момент выяснилось, что его там нет. Оказалось, что он
350

в Крестах, а справка и все документы были выданы для Дома
предварительного заключения. Как быть? Решилась Шахматова
с сыном идти в Кресты. Пришли, предъявили документы, указа¬
ли на ошибку в адресе, просили принять передачу. Передачу не
приняли, обошлись грубо, резко... Дома Шахматову ожидало но¬
вое испытание. Принесли заболевшую от истощения ее сестру210,
упавшую где-то около их дома на улице. И сегодня Софья Алек¬
сеевна Шахматова, исключительно стойкая и выносливая женщи¬
на, не выдержала и разрыдалась на службе.
Еще о чем записать из сегодняшних «островских» впечатле¬
ний? Может быть, то, что, идя домой, на лестнице я встретил трех
подростков. Один из них вдруг обратился ко мне с вопросом:
«Нет ли у тебя папиросы?» Гляжу на него: парень лет 17-ти, по¬
росль последних пореволюционных лет; смотрит нагло; видя, что
я молчу, добавляет: «Не жалей, по рублю за папиросу заплачу!»
Дело было на нижней площадке, около квартиры Ферсман, где
не так темно и можно было разобрать, что перед ними стоит чело¬
век в солидном возрасте, из ученых или, во всяком случае, интел¬
лигент по профессии. Хотел я было пристыдить его и двух других
юнцов (один был в форме ремесленного училища), что так обра¬
щаться к незнакомому человеку на «ты», с предложением целко¬
вого за папиросу, очень грубо и невежливо... Но раздумал — без¬
надежное дело. Повернулся и пошел своей дорогой.
Сто семьдесят восьмой день войны.
1941.	16 декабря. Понедельник.
Жить трудно, умереть легче. Но похоронить покойника всего
труднее. Родственник Беркович, умерший от истощения, до сих пор
находится у них в квартире. Муж подруги М. Ф., чувствуя себя
значительно ослабевшим, говорит своим домашним: «Как сва¬
люсь, везите в больницу. Пусть там умру, а то вы тут смучаетесь
со мной».
Сегодня после 4-х часов дня опять обстреливался город из
тяжелых орудий. Об обстреле предупреждали жителей по радио.
Вчерашний обстрел причинил много бедствий городу. Стервят¬
ники особенно ожесточенно обстреливали площадь и улицу Льва
Толстого, где находится больница им. Эрисмана. Снарядом разру¬
210 У С. А. Шахматовой были две сестры — Екатерина и Ольга, в
феврале 1942 г. обеих уже не было в живых.
351

шена водопроводная магистраль, вода затопила площадь, и боль¬
ница осталась без воды. Несколько снарядов попало в ее корпуса,
разрушило решетку. И. И. Любименко должна была читать лек¬
цию для раненых красноармейцев и еле выбралась оттуда.
Очень страдают ленинградцы от отсутствия света. Некото¬
рые, приходя со службы, все делают дома в темноте на ощупь,
рано ложатся спать и утром встают в абсолютной темноте (у тех,
у кого не забиты окна, дневным светом сейчас могут пользовать¬
ся не ранее 9 часов), и одеваются, и умываются на ощупь. Прав¬
да, многие и не умываются, по-видимому. Не всегда и вода бы¬
вает. И холодно. У многих, в особенности у тех, у кого было паро¬
водяное центральное отопление, — зверский холод.
Опять пошли в ход «буржуйки». Их изготовляют в большом
количестве, но стоят они дорого, потому что кроме денег требуют
в уплату хлеб от карточки до килограмма, в зависимости от нахаль¬
ства мастера.
Второй день вижу по утрам академика И. Ю. Крачковского,
таскающего к себе дрова. Вчера он остановился на площадке, за¬
пыхавшись и положив связочку дров перед собой. «Привал себе
устроил», — сказал он мне, поздоровавшись. И отдохнув немного,
прошел к себе. У них ушла обслуживающая их домработница. Же¬
на Крачковского до сих пор занималась лишь научной работой
и не вела, а лишь наблюдала за ведением домашнего хозяйства.
В Зоологическом институте, по коридорам которого я прохо¬
жу, мерзость и запустение. И сегодня все сотрудники авралом тас¬
кают уголь в кабинеты и пустующие залы.
Я подготовил доклад для очередного научного собрания Ко¬
миссии по истории Академии наук «К истории замещения акаде¬
мических кафедр». На этом заседании обязательно должен был бы
присутствовать акад. Крачковский, но заседание пришлось отло¬
жить по крайней мере на неделю. Газет не имею, радио осталось
в холодной комнате. Большого радиуса нет у меня и сегодня.
Все живут одной мыслью о победе, об отгоне, о разгроме вра¬
га. Передают об окружении немцев у Стрельны. Одна из наших со¬
седок даже взялась штопать рваные простыни: «Раньше не што¬
пала, чтобы немцам не досталось заштопанное, а теперь немцы
не придут в Ленинград, штопать можно».
Плохи дела немцев, если даже маловеры заговорили об их раз¬
громе. Да, мы умираем, но держимся. Ленинград держится во¬
преки всем предсказаниям скептиков. Не агонию, мучительную,
предсмертную, роковую, а только тяжелое, почти смертельное ра¬
нение переживает Ленинград.
352

Кончаю свои записи. Со страхом смотрю на свои «мигалоч-
ки»: запас горючего иссякает. Неужели скоро и мне придется жить
вечер, ночь и утро в темноте, «на ощупь»?
Сто семьдесят девятый и сто восьмидесятый дни войны.
1941.	17 и 18 декабря. Среда и четверг.
На фронте наши войска наносят удар за ударом немецким ок¬
купантам. Очищены занятые ими участки северной дороги под
Ленинградом (от Тихвина до Волхова); Октябрьская дорога очи¬
щается. Только Мурманская крепко перехвачена финско-немец¬
кими войсками, сидящими в Петрозаводске. В Мурманске скопи¬
лась масса продуктов для Ленинграда. Эти вести передаются из
уст в уста; люди, обессиленные, уставшие, собираются с силами.
А многие уже не могут подняться. Вчера около нашего академиче¬
ского дома, около часто мною упоминаемых колонн, умер чело¬
век. Комендат нашего дома Савченко видел, как женщина вела
под руку через дорогу мужчину. Тот еле шел, завалился около
рельсов. Она его приподняла, и он сделал еще несколько шагов,
но до тротуара не дошел. Упал около кучи снега. Когда Савченко
подошел, то увидел уже бездыханного человека. Над умершим
суетилась женщина, его жена. Собравшиеся прохожие, узнав, в
чем дело, дали совет женщине — не указывать, что она жена, а
будто чужая. Тогда милиция обязана будет взять труп и распо¬
рядиться с ним, как следует. Так и было поступлено. Подошед¬
ший милиционер остановил проезжавшие сани, и труп взвалили
на них для отправки в покойницкую. Что сталось с женщиной,
потерявшей мужа и не могшей даже похоронить его, не знаю.
Савченко и сам смотрит таким тоскующим взглядом: «Ведь
погибать придется, не выдержать». «Не придется, — успокаи¬
вал я его. — Вытерпим, только волю к преодолению трудностей
не потерять». Я еще долго говорил ему, что надо продержаться,
не поддаваться страху. Кажется, подействовало. Оказывается, что
в доме у нас никто не дежурит. На чердаки никто не поднимает¬
ся. Когда я заговорил об инструкции о тушении зажигательных
бомб в зимнее время, напечатанной в «Правде», он только груст¬
но улыбнулся: «Кто ж это делать-то будет? Ни у кого сил нет.
Из дворников — Александр — лежит распухший, другой, Ста¬
риков, ослабевший. Некому у нас в доме такие инструкции вы¬
полнять».
Итак, живем, полагаясь на волю случая.
12 Князев Г А.
353

На службе также с охраной здания тяжело. Выполнить инст¬
рукцию тоже некому.
Мрачно в хранилищах, в рабочих промерзших комнатах. Две¬
ри на улицу не закрываются. Сотрудники затрудняются спускать¬
ся каждый раз вниз открывать двери. Когда нет электричества, на
лестницах тьма кромешная, только и можно что двигаться на
ощупь. В «12[-й] комнате» сидят дежурные, греются у плиты. До¬
стали угля на днях. Вероятно, до конца января хватит для топки
одной печки. В той комнате, где я сижу, в башенном выступе,
печку топят бумагой. Там работают со мной два-три работника.
Методично, с прохладцей, «ни шатко, ни валко» перелистывает
листы «дел» и книг с протоколами Академии наук М. В. Крути¬
кова. Она уточняет описи и попутно выявляет некоторые наибо¬
лее значительные материалы. Самое мирное и безмятежное заня¬
тие в переживаемые Ленинградом и всем миром военные страд¬
ные дни!.. Другой сотрудник — Стулов — кончает переписку с
попутной редакцией и систематизацией предметного и геогра¬
фического указателей с заматрицированного на неопределенный
срок нашего архивного опуса — «Путеводителя» по архивным ма¬
териалам. Напротив меня сидит машинистка Алексеева-Орбели.
Взгляд у нее мертвенный, губы опущены, вот-вот сейчас разрыда¬
ется. Все трое, к счастью, молчаливы, но, к несчастью, со слишком
подчеркнутым «выражением на лице».
С тоской думаю, почему мы тут сидим, почему не работаем
у станка, не делаем того дела, которое нужно сейчас для фрон¬
та, для изгнания захватчиков? Сам я сейчас заканчиваю работу
для доклада «К истории замещения кафедр в Академии наук за
все время ее существования». Все это, конечно, могло бы подо¬
ждать.
Научные сотрудники ЗИНа четвертый день носят в ведрах и
на носилках уголь со двора в комнаты Института. Но некоторые
из них все же что-то делают в своих кабинетах.
Множество народу или сами ушли, или сокращены по раз¬
ным городским учреждениям и предприятиям, и поэтому всегда
кто-нибудь из семьи дежурит в очередь... Сколько, значит, народу
совершенно не использованного для обороны. Неужели и весной
все эти люди не займутся огородничеством, ловлей рыбы и т. п.?
Я всегда с сожалением думаю: под носом Нева, в нескольких ки¬
лометрах рыбное Ладожское озеро, а мы даже в мирное время
сидели без рыбы! Ведь, пол-России можно было бы прокормить
рыбой из тысяч озер нашего края!.. Нет! Вот теперь, когда подвоз
затруднен, ленинградцы и пухнут с голоду, и умирают.
354

Сегодня вечером настойчиво кто-то стал звонить к нам. При¬
шлось отпереть. Ввалился Филимонов, столяр и мастер на все ру¬
ки, но нигде не ужившийся в академических учреждениях. Он за¬
нимал обыкновенно должность завхоза. Попивал здорово. Смеял¬
ся несколько времени тому назад, когда чинил мне костыль и
хотел не денег, а продуктов. Сегодня он был страшен, оброс воло¬
сами, почернел. В руках у него оказалась зажженная свечка и с ней
он повалился на колени: «Спасите, погибаю, потерял карточки,
дайте хлеба». Жена растерялась. Что мы могли поделать? Отдать
свой дневной паек, т. е. сто двадцать пять грамм?.. Но это ведь его
не спасало! Чем и как мы могли бы помочь ему? Я вынул и дал ему
30 рублей, стоимость 100 грамм хлеба на рынке. Филимонов взял
деньги, заверяя, что ему горько, тяжело, страшно просить. Это не¬
ожиданное посещение в такой драматической обстановке здоро¬
во выбило нас на время из колеи. Потом я успокоился. Просить в
случае такой нужды я никуда не пойду. Все в таком же положе¬
нии. А если придется погибать, то у меня найдется силы и воли
уничтожить себя.
Догорает свечка, елочная, из запасов М. Ф. Купили дюжину в
третьем году на Рождество. Как пригодились!!!
Скоро Рождество. Пожалуй, за 2000 лет самое мрачное и
страшное. Но мы в СССР давно отвыкли от этого праздника.
На днях более важное должно произойти ежегодное событие в
жизни нашей планеты: Земля, удалившись на самое большое рас¬
стояние от Солнца, снова должна приблизиться к нему — Вели¬
кий праздник рождения Солнца-Жизни!
Сто восемьдесят первый и сто восемьдесят второй
дни войны.
1941.	19 и 20 декабря. Пятница и суббота.
Ослабевшего от недоедания и истощения академика С. А. Же-
белева вчера, 19-го, пришлось отвезти в больницу. Это произвело
удручающее впечатление на всех нас.
Сегодня я звонил по телефону начальнику ЛАХУ т[ов]. Фе¬
досееву о том, что акад. И. Ю. Крачковский, живущий на нашей
лестнице, сам носит дрова. Семья его до сих пор не получила
из-за очередей продуктов по карточкам ни за первую, ни за вто¬
рую декаду.
Есть еще академик в Ленинграде — престарелый восьмидеся¬
тилетний Коковцов, создавший школу гебраистов. О нем мало кто
355

знает. Если он умрет от голода, как и первые двое, то это будет
очень тяжелая потеря и может быть использована врагом как вы¬
годный для себя козырь.
Надеялись, что Федосеев примет необходимые меры по пар¬
тийной линии. Вообще в эти трудные дни Академия наук оказа¬
лась в очень печальном положении. Оставшиеся в Ленинграде
научные сотрудники брошены на произвол судьбы. На днях улете¬
ла вторая заместительница директора Ленинградского] отделе¬
ния] Института истории Бочкарева, более известная под проз¬
вищем «Бочкариха». Институт остался совершенно без руково¬
дителя. (Предполагали, что акад. Жебелев согласится принять
руководство, но он заболел.) Встретившийся со мной ст[арший]
научн[ый] сотрудник института В. Г. Гейман, исхудавший, по¬
старевший, с горечью говорил мне о создавшемся безнадежном
положении в Институте. Бочкарева, к сожалению, член партии,
как и Нахалкова (Напалкова). Хорошо бы встретиться с ними и
не подать им руки как дезертирам. Тяжело и то, что в такие труд¬
ные дни между сотрудниками разных учреждений в Академии
нет ни солидарности, ни товарищества. Мы не можем получить в
Архив с соседнего двора этнографии отпущенные нам полтора
кубометра дров, потому что обратились к заместителю директо¬
ра т[ов]. Абрамзону, а не к вернувшемуся к своим обязанностям
помощнику директора по хозяйственной части т[ов]. Шапиро.
Оба сотрудника — партийцы, это только один из печальных при¬
меров нашей тяжелой академической жизни. Ни Казань, где Пре¬
зидиум, ни Куйбышев, где какая-то часть Академии при прави¬
тельстве, о нас никак не пекутся. Ответов на посланные телеграм¬
мы мы не получили. О смете на 1942 год ничего не известно.
Зарплата за декабрь задерживается.
Ходил я сегодня по законсервированным промерзшим храни¬
лищам и с грустью думал — уберегу ли я вверенные мне научные
ценности. Сотрудники ослабевают с каждым днем, да и мои ноги
еле носят меня. А помощи нет и ждать неоткуда. П. М. Стулов,
всегда излишне молчаливый, тут заговорил со мной: «Еще недели
две продержимся. Если не будет улучшения положения, начнем
валиться. Напряжение достигло последних пределов».
Таков Ленинград в декабре 1941 года. Почти символ. Встре¬
тилась мне вчера утром похоронная процессия. Двое везут на са¬
нях закрытый в пальто с головой труп умершего (значит, и гро¬
ба не достали!), за покойником трое провожатых. Падал снег...
Вероятно, привезут труп на кладбище и оставят его непогре¬
бенным, т[ак] к[ак] рыть промерзшую и твердую как железо
356

землю некому. Бабка и дядя нашей бывшей воспитаницы Вали,
умершие дней 20 тому назад, так и лежат непохороненными на
кладбище.
Неспокойно, нехорошо сегодня стало мне после известия об
отправке в больницу Жебелева и всего виденного и услышанного
за последнее время на моем малом радиусе. Радуют только удачи
на фронте, удары по врагу мощные. Догорел мой светильник!
Сто восемьдесят третий день войны.
1941.	21 декабря. Воскресенье.
После более чем недельного перерыва, в связи с потеплением,
опять возобновилась бомбежка города. Несколько раз возобнов¬
лялся обстрел ближайших к нам районов.
И это воскресенье пришлось прожить без света. Днем было
холодно в передней, где мы живем. Сейчас натопили. Опять зажег
елочную свечку. Так много надо было бы сделать, но свеча быст¬
ро тает. Отсутствие света действует очень угнетающе.
Продолжаются упорные бои на северной дороге между Тих¬
вином и Волховом. Все наши упования на то, что нашим войскам
удастся прогнать разбойников-оккупантов.
Сегодня мне нездоровится, устал, но не сдамся. Воли и сил
еще хватит бороться. Других поддерживаю, бодрю. И смотрю,
насколько могу, спокойно на будущее. Вся планета в огне и кро¬
ви... И с этой точки зрения, что моя жизнь, жизнь других — и не
единиц, а миллионов — значит? Ничего! Небывалая мировая ка¬
тастрофа заставила все народы мира содрогаться в ужасах вой¬
ны. Вслед за войнами придут революции. Так пройдут 40—50—
60-е годы XX столетия. Потом найдут гнилой компромисс и опять
начнут драться. Но лет через двести-триста жизнь будет иная. Че¬
ловеку опротивеет кровь ближнего, как и мясо его, которым он не¬
когда питался. А покуда будем задыхаться в смраде дыма пожа¬
рищ и пролитой крови.
Сто восемьдесят четвертый день войны.
1941.	22 декабря. Понедельник.
Вчера, во время дневной бомбежки и обстрела, снаряд попал
в здание Зоологического института. Пробив крышу со стороны
Архивного переулка, он проник в квартиру зоолога Линдберга, но,
357

к счастью, не разорвался. Этот снаряд не долетел до Архива всего
каких-нибудь 10—15 метров... Другие снаряды падали на Респуб¬
ликанский и Биржевой мосты и в Неву. Сбивчиво называют циф¬
ры убитых и раненых. В квартире Линдберга никого не было
во время обстрела.
Вот и сейчас дрожит наш дом. По-видимому, стреляют. Ког¬
да я подъезжал к дому, снаряды рвались на противоположной
стороне у Судомеха211. Прохожие («транзитные») шарахались в
стороны и искали какого-нибудь укрытия. Сегодня сплошная го¬
лоледица. Все течет, падает мокрый снег, громадные лужи то
целыми озерами, то ручьями разлились по обледенелому снегу.
Трамваи стоят на путях. Нет тока. Не было электричества весь
день и у нас на службе, нет его и у нас дома. Опять я пишу, пере¬
двигая по этому листку лампадочку, свет от которой по радиусу
до 10 сантиметров дает возможность писать эти строчки. Вся¬
кая работа без света остановилась.
Очень тяжело с продовольствием. Съедаем последние скуд¬
ные запасы. Спокойно думаем о том, что, может быть, если не
будет улучшения и будет грозить голодная смерть, уйти самим
из жизни. Успокаивал сегодня Т. К. Орбели-Алексееву, у кото¬
рой вчера опять взрывной волной выбило стекло, в доме сидят
две голодные и холодные девочки. Она стучит на машинке как ав¬
томат. Нет третий день на работе Беркович, Шахматова имеет
бюллетень и приходит к Лосевой поделиться своими горестями.
Л. Б. Модзалевский очень обессилел. Я разрешил ему работать
дома, и он приходит только в день своего дежурства. Я нароч¬
но останавливаюсь на жизни окружающих меня сотрудников,
чтобы на моем малом радиусе проследить в эти страшные дни
испытаний жизнь маленького коллектива.
С объявленной эвакуацией в конце ноября или начале декаб¬
ря так ничего и не вышло. Отчаянная попытка идти пешком, по¬
том ехать на грузовиках в массовом масштабе оказалась неосу¬
ществимой. Записавшиеся у меня на службе испытали только еще
одно разочарование.
Стоит ли записывать все это? Не прекратить ли мне записки
изо дня в день? Прежде до войны я писал от случая к случаю. Мо¬
жет быть, и теперь возобновить прежнюю систему? А то слишком
[много] о горе, о страдании, о смерти приходится писать. И пред¬
ставляет ли мой радиус зрения сколько-нибудь большой радиус?
211 Завод судовых механизмов «Судомех», в 1957 г. переименован
в Ново-Адмиралтейский, в 1972 г. объединен с Адмиралтейским заводом.
358

До первого января попытаюсь продолжать ежедневные записи,
а там видно будет.
Жена рассказывает об очереди в лавке, как о маленьком круге
дантовского ада. Люди ждут продуктов, а их нет. По малейшему
поводу поднимается крик, шум, брань, суматоха. Каждый друго¬
му делается волком и готов перегрызть горло. Люди стоят часами
в холоде, темноте (окна затемнены, электричества нет, на всю лав¬
ку одна мрачная коптилка, да и ту временами гасят для эконо¬
мии). Некоторые, уставши, сидят прямо на полу. И сегодня М. Ф.
не получила продуктов за первые две декады. Утром в лавке был
какой-то крик из-за очереди. Больше всех истошным голосом ора¬
ла какая-то молодая женщина, ей вторили визгливыми голосами
другие бабы. Не женщины, а фурии какие-то, ведьмы, изнанка
женщины, женственности.
Потом, когда М. Ф. заходила в лавку, толпа была спокойна.
И та визгливая фурия, которая орала утром, стояла спокойно. Слу¬
чайно М. Ф. разговорилась с ней. Оказалось, что у нее дети: одно¬
му четыре года, другому нет еще двух, а третьему полтора меся¬
ца. Вот, оказывается, почему она временами теряет человеческий
образ и становится волчицей. Но многие другие, по-видимому,
просто от природы злы и давно из нимф превратились в гадень¬
ких ведьм. Но еше грубее и жестче мужчины в нужде, в особен¬
ности в отношении слабых. Не мудрено, что сегодня М. Ф. устала
от всех этих впечатлений. Продуктов она так и не достала!
Сто восемьдесят пятый день войны.
1941.	23 декабря. Вторник.
Впечатления дня. Фрагменты, обрывки впечатлений.
Мимо нашего дома и через мост проходит пешеходная маги¬
страль. По ней взад и вперед цепочкой движутся самые разнооб¬
разные люди. Трамваи без тока застыли на путях. Почти совсем
нет грузового потока — ни авто, ни гужевого транспорта. Зато в
большом ходу саночный транспорт. На салазках перевозят кладь
и... «бывших» людей.
Покуда я стоял у своих колонн под портиком, видел салазки
с гробами: в одну сторону везли пустые, в другую — с «отошед¬
шими». Совсем около колонн, где разгребали снег мобилизован¬
ные жители города и свозили на Неву, наваливая снег вместо са¬
ней на фанерные листы, которые и волокли к реке, провезли труп
без гроба, завернутый в тряпки. Пожилая женщина, разгребавшая
359

снег, с ужасом посмотрела на салазки с мертвецом, другая на не¬
сколько мгновений застыла в недоумении. Остальные продолжа¬
ли работать; м[ожет] б[ыть], не заметили или не захотели заме¬
тить «непривычного» зрелища. М. Ф. потом рассказала мне, что,
когда она днем ходила в лавку, также видела подобные картины.
Это Ленинград в декабре 1941 года.
Профессор Вульф, известный ботаник, в воскресенье ушел
на Сытный рынок на Петроградской стороне, соблазнившись ку¬
пить на толкучке хлеба и сахара. Как раз в это время начался
обстрел, несколько снарядов попало в толпу на рынке, домашние,
не дождавшись профессора с рынка, бросились его разыскивать.
Сегодня третий день его отсутствия. Среди раненых его не уда¬
лось обнаружить; вероятно, он лежит неопознанный среди трупов
в какой-нибудь мертвецкой. Домашние в отчаянии продолжают
поиски пропавшего. На Сытном рынке и вообще на Петроград¬
ской стороне в воскресенье было много жертв — убитых и ране¬
ных. Больница Эрисмана переполнена ранеными.
В субботу я отпустил Беркович для хлопот по погребению
умершего у них родственника. Сегодня четвертый день, как ее
нет, и никаких вестей от нее. К ней пошла Лосева.
Все очень устали. Охватившее было на некоторое время
настроение в [ожидании] улучшения нашего положения снова
сменилось у одних равнодушным отчаянием, у других страш¬
ной раздражительностью. Я и сам чувствую, что стал нервнее,
а нервность других быстро заражает меня. Всю свою волю ино¬
гда напрягаю, чтобы потушить такую вспышку.
Все это на малом радиусе. А на большом? Там что-то сверх-
масштабное. Все государства земного шара делятся на два лагеря.
К Германии присоединилась Болгария. Снова начинается борьба
на Балканах между Болгарией и Турцией. Встает на очередь во¬
прос о проливах, о берегах Черного моря. Гитлер сам становится
во главе всех вооруженных сил Германии и ее вассалов.
Мир с ума сошел. Люди, превратившись в двуногих зверей,
оснащенных техникой, взаимно истребляют друг друга...
Сто восемьдесят шестой день войны.
1941.	24 декабря. Среда.
«Служитель Солнца».
Сегодня я долго стоял перед сфинксами. Перед ними торчал
не раз уже упоминавшийся мною разбитый грузовой автомобиль
360

без передних колес, и словно примерзшие к рельсам застыли без
тока пустые трамвайные вагоны. Посередине дороги стоял ка¬
кой-то гражданин в поношенном пальто и барашковой шапке, че¬
рез плечо у него свешивался на спину пустой мешок; в руках была
палка — простая, некрашеная. Он внимательным взглядом впил¬
ся в древние изваяния. Я невольно вздрогнул. Несколько лет тому
назад я, как поэт, увидел тут то, чего не было: Учителя любви из
дальней Галилеи. Он сидел на ступеньках перед сфинксами; я этот
образ запечатлел в своем стихотворении «Камо грядеши». Меня
увлекла тогда мысль об Учителе любви и всепрощения, когда-то
погибшего за свою мечту на кресте, пришедшего на улицы Ленин¬
града к невским сфинксам, в страну, строющую новую жизнь на
земле... Тогда это был образ, а тут реальный человек с таким
интеллигентным испытующим взглядом. Он постоял и ушел, а я
глядел ему вслед. Самый обыкновенный ленинградец, из интел¬
лигентов, пересекающий Васильевский остров транзитный пеше¬
ход, вдруг неожиданно для себя натолкнувшийся на сфинксов...
Но мое воображение все рисовало картину... То, чего не было.
Предо мной стоял древний, древний человек. Но лицо его
было не старое. Глубокие, словно бездонные, глаза темные смот¬
рели живым испытующим взглядом из глубоких глазных впадин.
Нос и губы напоминали какую-то древнюю голову с античной
статуи, но небольшая клином бородка была древнее. Где-то я его
видел раньше. Да ведь это «Вечный Странник»! Падал хлопьями
мокрый снег, за Невой ложились, разрываясь и ухая, снаряды.
Транзитные пешеходы, ни на что не обращая внимания, спешили
по своим делам. И этот человек в барашковой шапке, с пустым
мешком за спиной и с палкой, отвел свои глаза от сфинксов и
взглянул на меня. Наши глаза встретились. Я вдруг почувствовал
всю их бездонную глубину, словно сама вечность взглянула в
меня. Я невольно вздрогнул. А он снова смотрел на сфинксов.
И я решил заговорить с ним, но не находил слов... Вдруг мне при¬
шла в голову мысль: а на каком языке я буду говорить с ним? Но я,
конечно, обратился к нему по-русски: «Простите, вы в первый раз
видите сфинксов»? Он повернул ко мне свою голову и не сразу
ответил, как будто подбирая слова: «Нет, я видел их впервые дав¬
но, на аллее храма в Фивах, в Египте, в первые же годы после
смерти Аменхотепа III, в бурные годы, когда весь Египет, нака¬
ленный революционными мечтами Эхнатона, клокотал как огнен¬
ная лава»...
Я не удивился, получив от него такой ответ. Он продол¬
жал: «То было славное время Египта. Большой мыслитель на тро¬
361

не создавал священный культ огня — Солнца. Диск с протяну¬
тыми руками-лучами стал самой популярной темой художников
Египта и распространенной национальной эмблемой. Все преж¬
ние темные, мрачные, связанные с культом смерти боги долж¬
ны были уступить смелому прекрасному новому божеству, еди¬
ному для всех — Солнцу. Египет ликовал, рядясь в солнечные
светлые одежды. Но старые боги не сдавались, т. е. жрецы их...
Было много недовольных среди счастливых. И счастливым дням
пришел конец, коротки были дни счастья египтян, как цвете¬
ние лотоса. Мор прошел по стране, черная смерть косила людей,
вместо радостных песен над Нилом раздавались вопли и стена¬
ния... Трупы умерших валялись и заражали людей еще здоро¬
вых. И люди, озлобившись, в отчаянии, сбитые с толку мрачны¬
ми жрецами, забросали служителей Солнца камнями, разру¬
шили новые светлые храмы. Старые боги смерти, мрака, застоя
восторжествовали на века, на тысячелетия... Даже имя Эхнато-
на сделалось ненавистным и всюду стиралось, выскабливалось.
Все предавалось забвению, что напоминало о Солнце, о великом
божестве света, о новой светлой возрожденной жизни людей
на земле».
Лицо моего собеседника оживилось. И бездонные темные
глаза горели, как лампады. Он переложил палку в другую руку.
«Вот тогда-то я и увидел впервые этих сфинксов. Они во время
междоусобной брани и бесчинств были сброшены со своих мест
и зарылись в песок. Ведь эти изваяния — точные портреты отца
Эхнатона с придачей лишь львиного тела: мудрость человека и
сила зверя. Победил не человек, а зверь. Я ушел тогда из Егип¬
та, я был один из случайно спасшихся служителей светлого бо¬
жества — Солнца». И глаза моего собеседника сделались еще
ярче; странно, что черный цвет их мог излучать такие свет¬
лые лучи.
«Я — служитель Огня, вечный, древний, всюду изгоняемый,
преследуемый, скрывающийся, переходящий из страны в страну,
из века в век, но никогда не умирающий, как не умирает Солн¬
це», — шептал мне на ухо незнакомец. Ледяной ветер рванул на
нас с Невы, и со сфинксов посыпалась серебряная снежная пыль.
«Холодно у вас здесь, и солнце далеко-далеко», — тихо сказал,
поежившись, мой собеседник. «Но нет сейчас на свете многостра¬
дальней людей, чем в России на ее бескрайних просторах. Я про¬
шел ее всю. Я видел страдания и ужас крови и смерти, каких не
запомню в веках. Я пришел сюда к усталым людям напомнить
о Солнце. Ведь сегодня, вчера — вы знаете какие дни на земле?»
362

Я не совсем понял его вопрос. Он сам ответил на него: «По-ста¬
рому — рождение нового Солнца, по-новому говорят: Земля по¬
вернула свой бег снова к Солнцу»...
Я стоял как зачарованный, слушая, словно музыку, то, что
рассказывал мне прохожий.
— Куда же вы теперь идете?
— Туда, где мало Солнца, к тем, кто забывает о нем. —
Он вдруг нагнулся ко мне так, что я почувствовал его дыхание.
Нет, то было не дыхание живого человека, а вихрь времени, шум
событий, мечта о счастье людей, тепло солнца, ласкающие лучи
его...
«Да не замерзаю ли я, не галлюцинация ли это голодного че¬
ловека?», — пронизаемый леденящим ветром, подумал я, спохва¬
тившись. «И долго ли я тут стою перед сфинксами?»
Нет около меня никого, никакого прохожего «древнего чело¬
века», только потоки транзитных пешеходов, проходящих по тро¬
туару, скользя черными тенями на белом снегу.
Я двинул рукоятку своего самоката, еще и еще раз оглянул¬
ся: нет моего прохожего. Он исчез бесследно. Но ведь он мне
еще что-то успел поведать. Я вспоминал. Да, да, он успел расска¬
зать мне, когда впервые сделался служителем огня. Это было еще
до Египта, десятки, может, сотни тысяч лет тому назад. Г орел лес.
Все люди, сбившись в кучу, окруженные огнем, ждали своей ги¬
бели. Огонь им казался самым страшным зверем на земле. Он по¬
жирал все на своем пути. Но ветер понес огонь в другую сторону,
и люди спаслись. Было очень холодно. На теплые страны насту¬
пали все умертвлявшие льдины и снега... Среди спасшихся был
мой собеседник. Он обогрелся у потухающих упавших с деревьев
веток и понял вдруг, что не дикий страшный зверь Огонь. Он не
только жалит, но и ласкает, он согревает, он спасает от холода,
от смерти. И с того часа он сделался служителем огня, священно¬
го Огня, искры которого люди разносили по своим пещерам и хра¬
нили как зеницу ока в своих священных очагах, которые щадил
даже враг!..
Сейчас при лампадочке, чуть освещающей этот листок, я за¬
писываю свои утренние впечатления и то, чего не было... Точнее:
все-таки что-то было. Стоял посреди дороги человек в остроко¬
нечной барашковой шапке с пустым мешком на спине и палкой в
руке и смотрел внимательно своими большими темными лучисты¬
ми глазами на древние-древние изваяния. Смотрел на них тогда,
когда тысячи других, занятые своими мыслями, исстрадавшиеся
от голода, холода, испытаний, не глядели, не могли глядеть на
363

них, просто не замечали — как каменные плиты тротуара вдоль
набережной, по которым они проходили. Какое им было дело до
сфинксов, до Солнечного Египта, до служителей Солнца, культа
Эхнатона... А вот этот, может быть, тоже голодный, усталый, один
из случайных транзитных пешеходов через остров, в этот самый
короткий и черный день года смотрел на них. Это действительно
было. И я вспомнил о Солнце. И создал в своем воображении
из этого простого смертного вечного странника — неустанного
служителя Огня-Солнца.
Сто восемьдесят седьмой день войны.
1941.	25 декабря. Четверг.
Гитлер, сместив Браухича и приняв на себя командование
всеми военными силами Германии, объявил о переходе от ма¬
невренной войны к позиционной. Он указывает на трудности, пре¬
одолеваемые немцами на Восточном фронте вследствие «клима¬
тических условий». На самом деле немцев начала бить Красная
Армия. Немцы разбиты под Ростовом, отброшены от Москвы,
сейчас разрывается кольцо блокады в окрестностях Ленинграда.
Сегодня распространились слухи о новых удачах на коммуника¬
циях города со страной. С сегодняшнего дня, после катастрофиче¬
ских голодных дней, увеличен хлебный паек. Вместо 125 грамм
служащие и иждивенцы будут получать по 200. Это значительная
прибавка. И люди повеселели, поднялись духом. Может быть,
смертельная опасность уже позади!
Вчера встретил университетского товарища М. Ф. Злотни¬
кова. Сгорбился, постарел, идет с трудом, с палочкой. Остано¬
вил его, поговорили. Неприятные стеклянные глаза, глухой го¬
лос. Вдруг он обратился ко мне: «С сердцем плохо, истощение,
в больницу не принимают. Помогите, положите меня в боль¬
ницу недели на две», — я опешил. «Но Вы ведь, кажется, про¬
должаете работать в Главархиве», — сказал я. «Работаю, но что
в этом толку!» — и он махнул рукой. «Смотрите, подумайте,
что можно сделать, а то потеряете еще одного ученого, своего
товарища!»
Чем я мог бы помочь ему, когда я сам на грани?
Сегодня в Доме ученых заседание, посвященное памяти Ви¬
туса Беринга, погибшего 200 лет тому назад на острове, носящем
теперь его имя. С докладами выступают А. И. Андреев и Кочаков.
Третий докладчик, Чаев, заболел от истощения.
364

Вчера мы получили телеграмму из Обкома Союза в[ысшей]
ш[колы] и н[аучных] учреждений] о срочном представлении со¬
трудников, имеющих ученые степени кандидатов. Спохватились
наконец, когда молодое поколение ученых начало в буквальном
смысле вымирать.
Так трогательно! На подъезде с выбитыми верхними стекла¬
ми дворца Академии художеств висит объявление: «Открыта вы¬
ставка дипломных работ студентов ВАХ... В Тициановской зале.
Вход свободный. С 11 ч. до 4 ч.».
Никаких известий из Московского отделения, также никаких
из Президиума АН из Казани — не имею. Настает Новый год.
Не знаю, что будет с Архивом, с Комиссией. Сейчас я принимаю
все меры к их охранению. На вторник назначен мой научный до¬
клад по истории Академии наук. Но у меня нет уверенности, что
удастся сохранить штат сотрудников и получить необходимые
средства. Ленинградское] отделение] Ин[ститу]та истории уже
разваливается. С. А. Аннинский, встретившись со мной, спраши¬
вал, не может ли он определиться в Архиве, комиссии — Мон¬
гольская, Тихоокеанский комитет — свернули работу и «ана-
биозировались». Сегодня мне сообщили, что при первой воз¬
можности эвакуируется исторический факультет Ленинградского
университета, а может быть, и все факультеты.
«Рождество Христово»... Тысяча девятьсот сорок один год
человечество отмечает рождение спасителя, праздник мира, люб¬
ви, человечности... «Слава в Вышних Богу, и на земле мир», и да¬
лее в этом гимне говорится: «в человецех благоволение»212.
Как раз для нашего времени! И на земле мир, и в «человецех
благоволение». Человечество словно с ума сошло, озверело, оса¬
танело... Земля в крови и дыму на всем своем пространстве — от
океана до океана. Каждый день приносит новые кровавые ужа¬
сы, и весь горизонт на много дней закрыт зловещим заревом...
Потом будет передышка лет на 20, и снова начнется чудовищ¬
ная кровавая схватка. И так, пожалуй, долго, м[ожет] б[ыть],
всегда. [Хотя] я еще уверяю себя, что, может быть, не без конца
будет продолжаться кровавый угар, что люди еще будут людьми
и будут стыдиться войны, человеческой бойни, как стыдятся по¬
жирать своих ближних. А ведь когда-то этого не стыдились!
«Слава в Вышних Богу!»
212 Песнь ангелов в момент рождения Христа: «Слава в вышних Богу,
и на земле мир, в человеках благоволение» (Лк. 2, 14).
365

Сто восемьдесят восьмой, сто восемьдесят девятый
и сто девяностый дни войны.
1941.	26, 27, 28 декабря. Пятница, суббота, воскресенье.
Тяжкие дни. К тому же я не совсем здоров. Слабость и, види¬
мо, простужен. Третий день не выхожу никуда из дома. Правда,
вчера весь день работал. В старой лампе нашли частицу керосина,
с этим и сидели, в пальто, в шапке. На улице мороз, и мы никак
не можем натопить переднюю, в которой живем.
Радио у меня не говорит, а хрипит и бормочет. С большим на¬
пряжением можно разобрать, что вещает диктор. Газета (москов¬
ская «Правда») не приходит. Сейчас жена пошла к соседям за «Ле¬
нинградской [правдой]». За эти дни мой малый радиус сократился
до трех-пяти шагов. М. Ф., выходя на улицу, приносит мне слу¬
чайные местные вести: как к вечеру подкидывают милиционерам
покойников, которых не могут похоронить их родные; как живу¬
щая в нашем доме Штейнберг, идя вечером из госпиталя, подверг¬
лась нападению. Сейчас она лежит в тяжелом состоянии и ниче¬
го не может припомнить, что с ней случилось.
Но, пожалуй, самое страшное — очереди за продуктами. Не¬
которые становятся с 2—3 часов ночи, несмотря на свирепый мо¬
роз. Ради справедливости нужно отметить, что не всегда это вызы¬
вается необходимостью, а желанием забрать все полагающееся
как можно скорее и ранее других. С опозданием на две с полови¬
ной недели мы все же получили сегодня масло, которого у нас не
было месяца три!
Соседка принесла газету. Никаких особенных событий не слу¬
чилось за эти дни. Газеты, как всегда, — сухо официальные, «стери¬
лизованные», без дыхания жизни. Информации о боевых действиях
под Ленинградом хорошие, но глухие. Статьи — информационно-
декларативно-агитационные. Очерки — по схеме обычного воен¬
ного советского «очеркизма». Беру только начало из одного тако¬
го очерка, о городе под самим Ленинградом, обороняющемся от
немцев. Начало живое и дает представление о переживаемом там:
«Сразу за городом передовые позиции. В 2—3 километрах от
его улиц идут ожесточенные бои. Немцы, измотанные непре¬
рывными атаками наших войск, напрягают последние свои
усилия, чтобы сдержать напор советских войск. Раскаты ору¬
дийных выстрелов и глухие удары разрывов сотрясают воз¬
дух и землю... В причудливый узор свилось опаленное железо
балок. Остовы печей вместо домов. Обгорелые бревна раз¬
366

рушенных стен, кирпич, раздробленный снарядами. Оскол¬
ки стекол в оконных рамах, на улице, на дороге. Телеграф¬
ные и телефонные провода, свисающее со столбов.
Но город живет, четыре месяца он ежедневно обстрели¬
вается артиллерийскими снарядами. Жители переселились в
нижние этажи, в подвалы или выстроили себе землянки и там
живут. Даже электричество провели! Жизнь в городе не пре¬
кращается даже в часы жестокого обстрела».
Вероятно, это город Колпино, один из форпостов Ленинграда.
Афиногенов написал пьесу «Накануне». В ней он показывает
мужественных советских людей, не поколебленных испытаниями
войны. Они продолжают вести борьбу с врагом, продолжают свою
работу, несмотря на то что у многих разрушены очаги, погиб¬
ли близкие, сожжен завод, на котором работали, уничтожено
опытное поле с последним сортом высокоурожайной пшеницы...
Таков советский человек времени небывалых потрясений и испы¬
таний Великой Отечественной войны.
25-го в Доме ученых состоялось заседание, посвященное па¬
мяти погибшего 200 лет тому назад на о. Медвежьем Витуса Бе¬
ринга. А. И. Андреев и Кочаков выступали с докладами.
Получил письмо от двоюродного брата с фронта. Пишет:
«Сейчас пришел с поста. Ночь. Разжег костер в землянке и на ко¬
ленях пишу Вам письмо. Днем же нет совсем времени». Отзыв из
армии прекращен. Кончать институт ему не придется. Письмо ко¬
роткое, как все письма с фронта.
Такие же письма приходят от Черникова, Елисеева и Коряво-
ва. Для истории нашего времени они ничего не дают. Вполне мож¬
но было бы их заменить стандартными открытками: «Жив. Здо¬
ров. Бьем наглых фашистов».
Получил известие, что П. Н. Корявов, ушедший от нас добро¬
вольцем, лежит больной в госпитале на Выборгской стороне.
Сто девяносто первый день войны.
1941.	29 декабря. Понедельник.
В субботу, 27-го, умер в больнице академик С. А. Жебелев.
Знал я его с 1907 года, т. е. 34 года. В университете мы не люби¬
ли его за крикливость, ругательства. Он был секретарем факуль¬
тета и со студентами не стеснялся. Был полной противополож¬
ностью любезному, обходительному, деликатному, я бы сказал,
367

обаятельному нашему декану Ф. А. Брауну или строгому, но веж¬
ливому, воспитанному М. И. Ростовцеву. Иногда он просто го¬
нял от себя студентов из деканской. Его и не боялись, и не лю¬
били. Говорил он, тоже переходя на крик, гортанным голосом.
При мне он читал греческих авторов и историю Греции. Был тре¬
бователен. Я с интересом начал слушать его чтение и комменти¬
рование «Пира» Платона. Делал он это очень быстро, скорого¬
воркой, но с исключительным знанием предмета. Мне было не
поспеть за ним. Чтобы успеть в греческом, я записался в просе¬
минарий к доценту И. И. Толстому, спокойному и очень вежли¬
вому со студентами, который мне оказал большую помощь. У него
я и держал зкзамен по греческому языку, а автора Лукиана —
у доцента Придана. К Жебелеву я так и не решился пойти.
На государственном экзамене я встретился с Жебелевым, сда¬
вая ему историю Греции. Я был хорошо подготовлен и очень тол¬
ково изложил заданный мне вопрос о распадении империи Алек¬
сандра Македонского. Здесь я впервые узнал настоящего Жебеле-
ва. Он был спокоен и тих, в глазах был глубокий ум и совершенно
неожиданно — добродушие. Мы очень хорошо расстались друг
с другом.
Встретились лет через тринадцать, когда меня перевели за¬
ведовать академическим Архивом. Я увидел его маленькую фигу¬
ру среди академиков, немного суетливую, но без крикливости.
Наоборот, он был сдержан, подобран. Только что ему пришлось
пережить тяжелую и неприятную историю с «Кондаковианой»
в Праге. Травля его в прессе была прежестокая. Положение его в
Академии, занимавшего одно время пост директора Библиоте¬
ки, было очень нелегкое. Там он держался весьма независимо,
окружил себя некоторыми деятелями старого (царского) режима.
Все это создало ему недобрую репутацию правого академика, поч¬
ти контрреволюционера. О нем вставал вопрос об исключении
из Академии наук, и только с приходом Волгина положение его
в Академии несколько улучшилось. Но в 1930 году мне неожи¬
данно пришлось пережить с С. А. Жебелевым один тяжелый слу¬
чай. Мне как заведующему Архивом было предложено принять
научное наследство упраздненной Византийской комиссии. Сда¬
вать материалы должен был последний ее руководитель С. А. Же-
белев. Я пришел в квартиру по 7-й линии (академический дом
№2, квартира 13, в третьем этаже), где в незапертой комнате
со стеклянной дверью, в коммунальной квартире, оказались книги
и рукописные материалы Византийской комиссии и самого соз¬
дателя комиссии византиноведа академика Успенского.
368

Так как С. А. Жебелев не явился, а имущество находилось явно
в бесхозном состоянии, то я вызвал коменданта дома и просил по¬
ложить его печать. Со мной был сотрудник Архива Н. П. Драмов,
который также приложил печать. Мы долго звонили заведующе¬
му Секретариатом [комиссии] тов. Зеленко, но ничего не доби¬
лись. Его не было на месте, а заместительница ничего не знала.
Из Управления нам посоветовали действовать решительнее и все
забирать. Я все-таки не решил[ся] это сделать и послал Драмова
на квартиру к Жебелеву, не имевшему телефона. Они условились,
что Жебелев придет в час и официально передаст все рукописные
материалы в Архив, а книги в Библиотеку. Когда Драмов, правда,
несколько опоздавши против назначенного времени, пришел рас¬
печатать комнату, он увидел ее уже открытой. За письменным сто¬
лом Успенского сидел Жебелев. Рядом с ним лежал туго набитый
портфель. Драмов растерялся, но все-таки спросил Жебелева, как
он туда попал, когда дверь была опечатана... На это ему С. А. от¬
ветил, что в передней в темноте он никаких печатей не заметил
и открыл незапертую дверь, как всегда (ключа у него не было).
О портфеле Драмов не решился спросить. Потом он говорил, что
у него было намерение, когда отбирали материалы, захватить и
этот портфель. Но его преспокойно унес с собой акад. Жебелев.
Драмов, доставив материал в Архив, в большом волнении из¬
ложил мне все происшедшее. Он отчасти радовался случаю про¬
явить свою политическую бдительность. Я предложил подать ему
рапорт о всем происшедшем и направил его при преводительной
служебной записке непременному секретарю. Результат был со¬
вершенно неожиданный: меня вызвал Волгин и сказал, что автор
рапорта дурак, что материалы Византийской комиссии сдавались
по личной инициативе акад. Жебелева и что я не должен был до
его прихода предпринимать что-либо... Но рапорту все-таки был
дан ход. Президиум назначил акад. Самойловича разобраться в
этом деле. В с[е]редине ноября Президиум вынес решение объя¬
вить академику Жебелеву выговор за самовольное снятие печати,
а мне «указать», что я должен был до его прихода начинать при¬
нимать материалы. Таков был результат драмовского рапорта.
Вместо заслуги, благодарности и т. п. Драмов получил большое
внушение за бестактность в парткоме, а Волгин более не мог слу¬
шать спокойно фамилии Драмова. Последний с сожалением гово¬
рил: «Такова новая политика... Не в подходящий момент все это
случилось, а то бы...» И он многозначительно умолкал.
С Жебелевым у меня никакого столкновения не было, и встре¬
тились мы с ним очень дружелюбно, когда он приходил оформ¬
369

лять сдачу материалов комиссии. Я даже сказал бы, что было
больше, чем дружелюбие. Он, по-видимому, переоценивал мое
положение в Академии и старался быть даже ласковым. Об инци¬
денте мы не обмолвились с ним ни разу. Как бы в доказательст¬
во своей лояльности, он приносил в Архив свою переписку с
умершими учеными — Бузескулом и др. Положение его в начале
30-х годов все же было шатким. «Молодая гвардия» считала его
чужаком и ждала только нового сигнала к атаке. Но Жебелев вел
себя умно. Волгин явно поддерживал его.
Помнится, что в пьесе Афиногенова «Страх» один персонаж
был загримирован под Жебелева (сознательно или случайно —
не знаю). Но сидевший сзади меня в театре помощник управ¬
ляющего АН Н. К. Ермолаев (муж Лосевой) вдруг подтолкнул
меня, когда появился на сцене этот персонаж: «Смотрите, смот¬
рите, Жебелев!»
В 1934—35 гг. я встречался с ним на сессиях в Москве.
Он был мягок и предупредителен. Помню, что когда нам при¬
шлось ехать в автомобиле не вчетвером, а впятером, он, малень¬
кий, щупленький, так потеснился, что мы все уместились. В те же
годы мы часто с ним обедали и в академической столовой. Он под¬
саживался ко мне и беседовал на разные темы. Интересно было
с ним поговорить. Только иногда он вдруг горячился по поводу
присуждавшихся тогда докторских степеней без защиты диссер¬
тации. Снова появлялись у него гортанные нотки и голос полный
негодования: «Разве это правильное присуждение ученых степе¬
ней? Это профанация. Я записываю все возмутительные случаи, и
вы узнаете об этом, когда получите мой архив». Он тогда несколь¬
ко раз говорил мне, что завещал после его смерти передать свой
архив в академический Архив.
Потом, с ликвидацией академической столовой, мы стали
встречаться реже. В дальнейшем положение его очень окрепло в
Академии: старое было предано забвению, стали ценить только
его научные заслуги. Он вел большую работу в ЛОИИ и других
институтах. Научный его авторитет и ценность его научных работ
особенно выявились на чествовании его в ноябре прошлого года
в ЛОИИ. Случилось так, что я не попал на это чествование, хотя
у меня была подготовлена небольшая речь. Я послал ему при¬
ветственное письмо и получил коротенький, но искренний ответ.
В нем было опять заверение об его решении передать свои мате¬
риалы в академический Архив.
Началась война. С. А. держался стойко. В беседах со мной,
когда мы встречались с ним на улице, он говорил мне, что он нику¬
370

да не поедет из Ленинграда. Рассказывал любопытный эпизод, вы¬
читанный им в английском журнале, как какая-то девушка-сту¬
дентка спокойно читала в своей комнате во время бомбардировки
Лондона с воздуха книжку А. А. Васильева «История Византии».
Об этом он тотчас написал автору в Америку: «Ты прославился
на весь мир и можешь теперь спокойно умереть». Ходил он по на¬
бережной, с 4-й линии до Академии или в Эрмитаж, своей бод¬
рой походкой. В сентябре или в октябре ему было из Смольно¬
го предложено вылететь из Ленинграда на аэроплане. Это было
против его желания, но он подчинился. Улететь же ему не уда¬
лось. По приезде на аэродром он попал под жестокую бомбежку.
Едва выскочив из автомобиля, он принужден был лежать в кана¬
ве под падающими бомбами. Это произвело на него потрясаю¬
щее впечатление. Рассказывали, что он после этого подал рапорт
(у меня об этом записано в своем месте), что распоряжение пра¬
вительства выполнил, но улететь не мог по независящим от него
обстоятельствам и более лететь не собирается. Почему ему было
предложено [эвакуироваться] одному из первых академиков (вме¬
сте с Державиным)? Смутные слухи ходили, что все-таки боялись,
что он может остаться у немцев. Говорят, что эти соображения
и заставили принять распоряжение о вылете. А когда же все-таки
он не улетел, и уже не по своей воле, он успокоился. Я видел его
в день его неудачного вылета, часов около 4-х около Главного зда¬
ния. Он не шел, а полубежал нервной походкой, с осунувшимся,
еще более некрасивым лицом. Он так торопился, что, ответивши
на поклон, не остановился и не заговорил.
В последнее время, когда все почти академики улетели, он был
привлечен в Комиссию ленинградских учреждений (самозванный
Президиум Академии наук в Ленинграде) и председательствовал
там, когда не было академика Байкова. В последний раз я видел
его месяца полтора назад. Он был еще бодр, но на вопросы по де¬
лам Академии не любил отвечать. Вдруг я в нем неожиданно уви¬
дел опять того Жебелева, которого встречал в деканской Универ¬
ситета. Но как только начинался ни к чему не обязывающий разго¬
вор, глаза его добрели и голос смягчался. Потом рассказывали, что
он начал ослабевать, стоял в очереди, дожидаясь стула или тарел¬
ки в столовой, заискивающе говорил с заведующим столовой...
Итак похожий на живого мертвеца, он стал страшен: у него обна¬
жился оскал зубов, натянулась кожа на лице. В конце позапрош¬
лой недели его пришлось свезти в больницу. В понедельник мне
передали от Крачковских, что ему лучше, но в субботу он скон¬
чался, не пережив декабря 1941 года в Ленинграде.
371

Кругом большие события. На снежных просторах войска Крас¬
ной Армии бьют замерзающих немцев. Стервятники впервые за
два года войны, наконец, почувствовали на своей шкуре все ее
ужасы. Это не коридоры линии Зигфрида, где они отсиживались в
зиму 1939 г[ода], не французские кабачки в 1940[-м], а война в тя¬
желейших зимних условиях на необъятном фронте. Немцев бьют,
уничтожают как разбойников. Но захватчики отчаянно сопротив¬
ляются. По радио передают, что под Ленинградом враг отступает.
Подробностей, конечно, не сообщается. Но город наш обстрели¬
вается ежедневно. Сегодня на набережной визжали над моей голо¬
вой, разрезая воздух, как какую-то рвущуюся ткань, снаряды и
где-то с грохотом, в радиусе до полутора километров, разрыва¬
лись. Потом узнал, что снаряды падали в районе площади Труда,
Новой Голландии и площади Мариинского театра. Один снаряд
попал в аптеку, из которой успела только что выйти бывшая наша
домработница. На набережной, где я проезжал, при каждом свисте
снаряда бежавшие пешеходы пригибались и искали укрытия. Я за¬
ехал в тупик Филологического переулка, но из-за снега на своем
ручном трехколесном самокате не мог найти какого-нибудь укры¬
тия и остановился на панели за домом. Минут через 10—15 грохот
разрывающихся снарядов стал глуше. Так я и доехал домой под
ухающими выстрелами. Откуда стреляли? Почему так аккуратно?
Между тремя с половиной и четырьмя с половиной часами?
Передают, что город обстреливается немцами с бронепоездов,
по другой версии, с автоплатформ, быстро меняющих свое место¬
нахождение. Во всяком случае, мы еще по-прежнему в окруже¬
нии, враг находится от нас на расстоянии пушечного выстрела.
Где он, мы точно не знаем. Говорят, что у Лигова еще немцы, на
окраинах Пушкина немцы... Верим, что кольцо разжимается, но
ежедневные обстрелы города болезненно напоминают о господст¬
ве врага. Как реагируют жители на эти выстрелы? Многие не обра¬
щают никакого внимания — это усталые, голодные, ко всему уже
равнодушные. Другие привыкли, но при выстрелах принимают
некоторые меры предосторожности, ищут укрытий. Третьи, как
наша сумасбродная соседка, сестра JI. Б. Модзалевского, тотчас
же сломя голову бегут в бомбоубежище.
На службе у нас во время обстрелов сотрудники спокойно
остаются на своих местах. В коллективе это легче и незаметнее
переживается.
Интересно, что собака у Лосевой, когда начинают визжать
пролетающие над домом снаряды, схватывает зубами платье хо¬
зяйки и тянет ее в большом возбуждении к двери.
372

Иногда ночью я проснусь и чувствую, что словно земля дро¬
жит и стены дома вздрагивают. Ну, значит, опять стреляют. При¬
слушаешься и снова заснешь, положившись на волю судьбы —
случая. Но неприятнее всего надолго остающийся в ушах свист
снарядов.
Сто девяносто второй день войны.
1941.	30 декабря. Вторник.
Все смотрят исторический кинофильм «Парад на Красной
площади 7 ноября 1941 г.». Сталин в красноармейской шинели
и фуражке со звездой на трибуне с Мавзолея Ленина выступает
с речью. Падает тихий снежок. Кругом столицы не смолкает гул
артиллерийских орудий. Враг рвется к Москве. Только что, нака¬
нуне, во время речи Сталина в Моссовете, 250 вражеских бом¬
бардировщиков пытались забросать дома, улицы, площади вели¬
кого города авиабомбами. И в это историческое утро, когда Гит¬
лер хвастливо заверял, что он будет принимать парад своих войск,
принимал парад, как всегда, Сталин. Это была колоссальной силы
моральная победа Сталина и поражение Гитлера, вскоре перешед¬
шая в разгром его полчищ под Москвой. Этот парад останется в
анналах истории на тысячелетия. Мы переживаем много истори¬
ческих событий, но некоторые из них выделяются с особенной
яркостью своим драматизмом, волевой напряженностью, пере¬
ходят в историю никогда не забываемыми моментами.
Как я горд, что среди нас есть такие крепкие волевые люди,
как Сталин, о которых как о скалу разбиваются все кровавые
шквалы противника и малодушие уставших бороться.
Вот, будь я художник, изобразил бы в скульптурном виде
облик могучего Сталина на Красной площади 7 ноября 1941 года,
воплотившего в себе волю миллионов к победе над вторгнувши¬
мися ворами и убийцами. Но не только это. Также и Сталина —
символа новой жизни человечества без кровавых войн наций и
тяжкой борьбы классов213.
213 Вложены две вырезки из газеты «Правда» от 12 декабря 1941 г.
№ 344 (8752): кадр из фильма «Парад наших войск на Красной площа¬
ди в Москве 7 ноября 1941 года. Председатель Государственного Коми¬
тета Обороны и Народный Комиссар Обороны тов. И. В. Сталин выступает
с речью на Красной площади»; кадры из кинофильма «Парад наших войск
на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года» (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 97. Л. 221, 222).
373

Сегодня мне не совсем здоровится. Без нормального света за¬
ниматься было тяжело; много думал. Наши дни единственные не
в столетиях, а в тысячелетиях. И я современник их. Честно ли я
исполняю свой долг бытописателя? Удастся ли мне отобразить
переживания не [с]только мои, сколько тех, которые меня окру¬
жают на моем малом радиусе? Хотелось бы все запечатлеть и
передать [это] не искаженным какой-либо предвзятой мыслью.
Пусть тут много противоречий, повторений, но все это искупается
искренностью. А стилистические и редакционные промахи всег¬
да можно исправить.
Завтра конец проклятого года. Среди многих тысячелетий он,
пожалуй, самый кровавый...
Сегодня в темноте я вспоминал прошедшее. Мне, как и мно¬
гим, казалось, что в 1939 году война СССР с Германией предот¬
вращена. Мы жили этим самообманом. Войны с Германией мы
не ожидали. Даже за несколько дней до нападения на нас Гитле¬
ра мы не верили, что произойдет чудовищная катастрофа. Гит¬
лер бросил на нашу страну всю мощь своей чудовищной военной
машины. Но СССР не развалился, несмотря на разгром Красной
Армии, на потерю огромных территорий с многомиллионным на¬
селением. Нашлась народная воля великого сопротивления, во¬
плотившаяся в лице признанного всеми единого вождя — Стали¬
на. И враг дрогнул.
Какие великие потрясающие события вдруг развернулись
на нашей земле! Честно признаюсь, я ничего этого не ожидал.
Мне казалось совершенно невозможным нападение на нас Герма¬
нии. Я оказался плохим политиком. Но события развернулись еще
неожиданнее. Япония сразу бросилась на Британскую империю
и США. Змея успела ужалить могучего льва и громадного слона
сразу. Она продолжает жалить. И Черчилль в одной из своих ре¬
чей говорит, что США, Англия, Россия и Китай борются за свое
существование, что они погибнут, но никогда не будут порабо¬
щенными, что враг силен и опасен и нужны все силы этих стран,
чтобы сломить хребты хищников: Германии, Японии, Италии и
их вассалов. И кто бы ожидал, что среди последних будет пре¬
смыкаться великая прекрасная Франция... Французские легио¬
ны борются против нас, на нашей земле, исполняя волю своего
господина-завоевателя... И испанская голубая дивизия разгромле¬
на нашими войсками где-то на юге. Вся планета в огне войны и
полна страданиями многих сотен миллионов. Небывалая миро¬
вая катастрофа, не имеющая себе равной в истории человечества.
Ия — не участник боев, не [участник] дипломатических перего¬
374

воров — простой гражданин великого осажденного города, на
фронте, на расстоянии артиллерийского выстрела от врага, ста¬
раюсь записать при мигающей лампадке то, что вижу, слышу, чи¬
таю, переживаю, что переживают тут другие около меня, на ма¬
лом радиусе.
Я этим исполняю свой долг современника великих истори¬
ческих событий.
Сто девяносто третий день войны.
1941.	31 декабря. Среда.
Последний день проклятого 1941 года.
Двенадцатый час ночи. Мурлычит что-то наше испорчен¬
ное радио, кажется, передает новогодний концерт. Ленинградцы
встречают Новый год. Иногда вздрагивает дом. Это «салютуют»
обстрелом города из артиллерийских дальнобойных орудий не
попавшие на зимние квартиры немецкие захватчики. Сегодня они
несколько раз принимались обстреливать город. Мы тоже встре¬
тили Новый год. Позвали соседок-старушек. Раскрыли коробоч¬
ку крабов из «аварийного запаса». Выпили по рюмке получен¬
ного еще в ноябре вина. Настоящее пиршество! И освещение
было роскошное: «тысячесвечевая люстра» — лампадочка в одну
десятую свечи. Соседки, особенно одна из них, были голод¬
ны. И вкусные кусочки крабов всем нам казались сверхсовер¬
шенством.
У меня нет сегодня никакого подъема, но нет и упадка на¬
строения. Просто устал от всего. 1942 год вряд ли будет легче
проклятого 1941 года. Война в Тихом океане только что разго¬
рается. Наступление наших войск только что началось. Захват¬
чиков нужно гнать еще сотни и сотни километров. Они, конеч¬
но, попытаются снова возобновить наступление. Все это будет
стоить неисчислимых жертв. Вероятно, с теплом начнутся эпи¬
демии.
Будет каркать! Давно решено — о будущем не думать. Буду¬
щее само придет, но не для нас, а для дальних.
На многие, многие годы радость ушла из мира. Не сулит но¬
вого счастья наступающий новый год214.
214 Вложены 2 листка с расчетами дней войны с первого до ста во¬
семьдесят восьмого (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. JT. 226, 226 об., 227).
См. ил. 27.
375

К РОДИНЕ
Раскрой глаза, смотри, что в мире совершилось: гигантская
страна едина и мощна, в народов братскую семью
превращена, в броню своей рукой кругом заключена, в
передовых идей оплот преобразилась.
И человечество осталось позади, когда решительно изжили
мы и веру, и предрассудки все, открыв благую эру развитья
высшего, во всем возвысив меру, свой светлый стяг неся
высоко впереди.
Не радость ли дожить до дней, когда с Востока на землю
так хлынул свет широко и далеко.
А. П. Семенов-Тян-Шанский. 1938.
К РОДИНЕ
Подполз удав. Но он тебе не страшен,
родимая моя, великая страна.
Рази его, громи из самокатных башен, из самолетных стай,
с пучин морского дна!
Ведь батарей твоих неукротимы жерла, Штыки твоих
бойцов нигде не перечесть! И нет такой страны, где славу
не исторгло всех соколов твоих искусство, доблесть, честь.
Но есть залог твоей непоборимой силы и в том, что твой
народ, как грозный исполин, поднялся на врага, чтобы на
дно могилы низвергнуть труп его в годину из годин.
Чело твое уже сияет в ореоле, оно несет любви и вечной
правды свет, свет человечности, покоя, вольной воли и
мирного труда — чудовищу в ответ.
А. П. Семенов-Тян-Шанский. 1941. XII. 14
К истории моего времени.
Билет этот215 — «пропуск в академическую столовую» —
сделался для многих «билетом смерти от истощения». За каж¬
дое кушанье в столовой вырезали купон из продовольственных
карточек на крупу, на масло, на мясо, а давали не эквивалент,
215 Вложен пропуск в столовую № 23 АН СССР на имя Г. А. Князе¬
ва на декабрь 1941 г. Первые пять талонов и двадцать пятый вырезаны.
На обороте карандашом запись Г. А. Князева: Билет этот для нас прак¬
тически потерял значение, так как за каждое кушанье вырезали талон из
продовольственных карточек, а давали не эквивалент, а воду. Для тех,
кто принужден был все же пользоваться такими обедами, билет этот
превратился в билет смерти от истощения... (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 97. Л. 231—231 об.). См. ил. 28.
376

а разбавленную воду. И мы принуждены были перестать поль¬
зоваться столовой, использовав за весь месяц всего несколько
талонов.
Карточка на хлеб на декабрь 1941 года216. Она была дороже
всяких денег, и в буквальном смысле слова утрата ее для многих
стоила жизни. Выдавалось по 125 грамм на день.
Сто девяносто четвертый день войны2X1.
1942.	1 января. Четверг.
В 12 часов ночи по радио вдруг услышал бой Кремлевских
часов, забилось сердце от волнения. Весь мир слушает Красную
площадь. И бойцы на фронте, где есть радио, слушают Москву.
Незабываемая минута! Время 0.00 часов. Начался 1942[-й]год.
Замигала моя лампадочка и потухла. Долго лежал в темно¬
те. Я все-таки хотя у входной двери в передней, но на кровати,
а миллионы бойцов прямо на снегу в эту свирепую морозную
ночь. Некоторые настороже, в напряженном ожидании врага, дру¬
гие в ожидании выступления в бой, может быть, перед смертью.
Вот осталось три часа, два часа, час, полчаса, несколько минут.
Сигнал к атаке. Всё позади. И, может быть, через какой[-то] со¬
вершенно неопределенный промежуток времени, минуту или не¬
сколько часов, от того, кто [был жив и] думал, ничего не осталось,
кроме разорванного и окровавленного трупа, и даже имени мы
его не знаем, не узнаем. И таких тысячи, миллионы...
Не мог заснуть. Для чего, зачем? Зачем они умирают, для чего
мы страдаем. Чтобы торжествовали немцы или англичане, амери¬
канцы или японцы, итальянцы или французы? Но это значило бы
только то, что пожирание одних другими будет продолжаться бес¬
конечно! И страдания людей тоже... Я не принимаю никакую вой¬
ну, кроме войны против войны. Не за Германию, не за Англию,
Польшу, Россию, а за Союз Советских Социалистических стран
всего мира, за новый строй человечества на основе равенства и
безопасности, свободного культурного процветания наций и по¬
216 Вклеена карточка на хлеб на декабрь 1941 г. на имя Г. А. Князе¬
ва (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 232). См. ил. 29.
217 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101. 1 января—28 февраля 1942 г.
Автограф. Карандаш. На папке запись: Записки в дни войны. Дневники.
Автограф. Приложение: стихи И. И. Любименко от 7 и 13 янв. Автограф.
Машинопись: Д. 105. 211 л. На папке запись: Князев Георгий Алексеевич.
В осажденном Ленинграде. Дневники. Машинопись. 1942 г. 1 янв.—9 марта.
311

литического и экономического объединения. Иначе нет смысла
жить, не за что умирать.
Совсем занемогла стойкая и крепкая С. А. Шахматова-Коп-
лан. Лежит. Ослабел и ее сын, шестнадцатилетний Алеша, внук
академика Шахматова, талантливый мальчик, делающий боль¬
шие успехи в астрономии. За обедом сходить, постоять в очере¬
ди за продуктами оказалось некому. Наш председатель месткома
А. А. Травина посетила Шахматовых в самый критический мо¬
мент. Поделилась с ними своими крохами и собранными от со¬
трудников. Оказалось, что Алеше в этот день исполнилось как раз
16 лет. И он, развертывая пакетики, кричал: «Мама, греча! Мама,
да тут сахар»! А мама, лежа в кровати, плакала. Плакала от волне¬
ния и радости, что теперь сын ее не умрет, подкрепится. Сегод¬
ня им Травина понесла обед из столовой.
Та же Травина с ослабевшим больным сердцем нашла в себе
силы посетить больного нашего сотрудника, ушедшего добро¬
вольцем в Красную Армию, партийца П. Н. Корявова. Это чест¬
нейший и порядочный человек. Среди коммунистов на моем ма¬
лом радиусе после Равелина я, пожалуй, и не встречал более та¬
ких по порядочности и честности. Лежит он в Выборгском доме
культуры, в холодном кинозале. Травина потащила ему одеяло,
также немного продуктов, табака, спичек. Но дойти туда ей с
больным сердцем очень нелегко. От нас это километров восемь,
если не больше.
Сама она живет в отвратительных условиях. Дома водяное
отопление, конечно, не действует, в комнате мороз, электричества
нет. Утром и вечером, когда она бывает дома, все делает в тем¬
ноте, на ощупь. Воды нет, уборная замерзла, к тому же у нее мать
больная психически, с самыми невероятными причудами, кото¬
рую она никак не может поместить в больницу. Семейная жизнь ее
разрушена. Муж ее был выслан лет семь тому назад как троцкист.
Она отказалась от него, но все-таки года четыре тому назад и ее
исключили из партии — это она пережила особенно тяжело. В это
время она сошлась с П. Н. Корявовым, но связь эта никак ничем не
скреплялась, как-то все запуталось в их отношениях. От первого
мужа у нее осталась дочь; ей она хотела отдать свое любвеобиль¬
ное сердце. Но сейчас она эвакуирована. Какой-то еще ее знако¬
мый, к которому она почувствовала привязанность, хотел, чтобы
она вышла за него замуж. Она была против. Но в это время как
раз вернулся из ссылки и поселился в Ярославской области ее
первый муж. На несколько дней приезжал в Ленинград и звал ее
к себе. Она не решилась тогда поехать. Потом жизнь пошла «ды¬
378

бом», и личная, и окружающая — с началом войны. Решила, нако¬
нец, эвакуироваться, уехать к дочери. Но из предположенной эва¬
куации ничего не вышло. И теперь она живет нервной, напряжен¬
ной жизнью, сердцем обильная женщина. Она как-то мне сказала:
«Я, ведь, еще не жила... Мне жить хочется, а жизнь-то проходит...
Скоро и сорок лет, и сердце сдало, а может быть, скоро и не вы¬
держит такого напряжения.
Мысленно окидываю прошедший год. 20 июня у нас в Архиве
было научное заседание, и никто из нас не ожидал, что мы накану¬
не войны, что Гитлер бросит против нас сосредоточенные на на¬
шей границе свои армии. Только академик Вавилов сомневался
в возможности И. И. Любименко поехать в отпуск на Украину в
Киев, и мы удивлялись его пессимизму. Так мы были загипнотизи¬
рованы невозможностью нападения на нас немцев. Но война раз¬
разилась через два дня. Чудовищная военная машина обрушилась
на нас. Превосходя техникой, немцы опрокидывали наши армии,
стирали все рубежи, забирали города, населенные пункты, появ¬
лялись внезапно в самых неожиданных местах, высаживая воз¬
душные десанты, окружая и забирая в плен наши части... И в тече¬
ние трех месяцев, заняв громаднейшую территорию, докатились
до Ленинграда и Москвы... Киев, Одесса, Ростов, Крым оказа¬
лись в их руках. Казалось, все погибло. И в самые критические дни
в СССР нашелся человек, который устоял перед натиском этой
чудовищной военной машины — это Сталин. Разгром военных
оккупантов должен начаться под Москвой. Это было сказано
после критических дней для Москвы в октябре, сказано в Москве
Сталиным. И действительно, немцы стали терпеть поражения. Но¬
вое ноябрьское наступление на Москву не удалось немцам. Рос¬
тов был отобран обратно. И окруженный исстрадавшийся Ленин¬
град, не сдавшийся дорвавшимся до его окраин врагам, усилил
свое сопротивление.
Великие испытания начались для нашего города в августе.
Немцы прорвали все рубежи обороны и появились в окрестно¬
стях Ленинграда. Помню смятение и раздвоенность среди ленин¬
градцев, и особенно среди партийцев. Все почему-то ожидали,
что город будет объявлен открытым, немцев ожидали с часу на
час. Н. П. Тихонов, директор Лаборатории консервации и ре¬
ставрации, ликвидируя свое учреждение, конфиденциально мне
сообщал в августе или сентябре, что ему известно из «высоких»
кругов, что «сегодня вечером» будет вынесено решение об объ¬
явлении Ленинграда открытым городом... Но на улицах, у нас на
набережной появились моряки, спешно устраивая пулеметные
379

гнезда, блиндажи... Бесконечные тревоги без бомбежки, так вол¬
новавшие ленинградцев, когда выяснилось, что Ленинград будет
защищаться во что бы то ни стало и [что] на подступах к нему
идут жестокие бои у Колпина, под Пушкиным, у Лигова, почти
в черте города, за Московской заставой... Город подвергся первой
воздушной бомбардировке 7 сентября. Вспыхнули страшные по¬
жары. И с той поры не было ни одной спокойной ночи для ленин¬
градцев. Скоро к бомбежкам с воздуха присоединились ежеднев¬
ные обстрелы города из артиллерийских орудий. Горели заводы,
склады, жилые дома, здание Сената... Враг окружил Ленинград
железно-огненным кольцом на расстоянии пушечного выстрела.
Так прошли август — начало блокады, сентябрь — конец колеба¬
ний и решение защищать Ленинград, превратив каждый его дом
в крепость, каждую улицу и площадь в оборонный рубеж. Ленин¬
град стал фронтом, жители его оказались на линии огня.
Настал октябрь. На несколько дней, в период первого наступ¬
ления немцев на Москву, прекратилась бомбежка города, но по¬
том возобновилась с новой силой, и бомбы стали падать на дома и
улицы Ленинграда даже днем. Намеченные эвакуации жителей в
плановом порядке не состоялись. Началась эвакуация отдельных
граждан. Полетели один за другим и наши академики. Узел во¬
круг Ленинграда затягивался.
Наступил ноябрь. Ни одна железная дорога больше не соеди¬
няла Ленинград со страной. Где-то у Ладожского озера оставалась
одна шоссейная дорога... Немцы рвались к озеру, чтобы соедини¬
ться с финнами и окончательно задушить отчаянно сопротивляю¬
щийся Ленинград, его жителей в смертельном кольце блокады.
Была сделана в самом конце ноября и начале декабря эвакуация
части жителей Ленинграда комбинированным способом, [включа¬
ющим] отрезок пути в 150—200 километров пешком по берегу и
по льду Ладожского озера, — затея оказалась роковой для многих.
Решили тогда использовать автотранспорт. Но и этот способ не
удался; из окружающих меня и записавшихся в эвакуацию никто
до сих пор никуда не выехал.
Начался декабрь. Тихвин, захваченный немцами, был отвое¬
ван. Немцы к Ладожскому озеру и Волхову не были допущены.
Но железные дороги все еще оставались перерезанными ими. На¬
чались морозы, снегопад; прекратилась нормальная подача элект¬
рической энергии или оно совсем потухло; вагоны трамвая без
тока застыли на путях. И без того голодный паек по карточкам
можно было получить с большим опозданием и бесконечным
стоянием в очередях. 125 граммов хлеба для подавляющего боль¬
380

шинства жителей Ленинграда оказались, при отсутствии всяких
других продуктов, роковыми. Люди ослабели; наиболее истощен¬
ные стали погибать; на улицах появились бесконечные гробы на
салазках; трагедии с захоронением. На кладбищах стали скоплять¬
ся штабелями не погребенные трупы; покойников родственники
не могли похоронить в течение 6—10 дней и наконец решались
подбросить труп на пустынную улицу, чтобы милиция подобрала
его... Таков страшный конец декабря 1941 года. Вследствие силь¬
ных морозов бомбежки прекратились, но зато усилился артилле¬
рийский обстрел. Сотни тысяч ленинградцев идут на заводы, на
предприятия, в учреждения пешком, иногда немало километров в
громадном городе, и то тут, то там попадают в полосу обстрела,
прислушиваясь, как снаряды разрезают воздух и где-то с треском
разрываются. Потом сообщают друг другу, что снаряд попал
туда-то, ранил столько-то, есть убитые...
В самом конце декабря немного приободрились. Хлебный
паек увеличился до 200 граммов. С фронта идут хорошие изве¬
стия. Кольцо блокады разжимается. Победы на юге, в Крыму; ото¬
браны обратно Керчь, Феодосия218... От нас, ленинградцев, это да¬
леко, но победы нам близкие. Люди живут надеждами, волей, что
все переживем, все вытерпим, что Ленинград будет освобожден.
Без этой надежды нет жизни, а есть только счет дней и часов: сколь¬
ко еще осталось до того момента, когда придет и твоя очередь.
Таковы первые 193 дня охватившей весь мир войны и пять ме¬
сяцев осады Ленинграда.
О будущем не думаем. Я уже несколько раз писал — о буду¬
щем лучше не думать. Коли все-таки живем, то, значит, еще на
что-то надеемся. Можно только говорить и писать о настоящем и
прошлом. Вот я и старался сегодня, в первый день Нового года,
подвести некоторый итог отображений великих событий на моем
малом радиусе.
Сто девяносто пятый день войны.
1942.	2 января. Пятница.
Не успели похоронить академика С. А. Жебелева, как скон¬
чался еще [один] престарелый академик, известный гебраист и
семитолог Коковцов. В нашем доме сегодня четыре покойника.
218 В декабре 1941 г. в ходе десантной операции советские войска
освободили Керчь и Феодосию.
381

Умерли вдова академика Ф. И. Успенского219, бывший дворник
Курда, академический работник Зайцев и пришедший в квартиру
№ 6 (против нас по нашей лестнице) гость. Погибают замечатель¬
ная женщина С. А. Шахматова и ее шестнадцатилетний сын Але¬
ша. Вчера они совсем ослабели. Сегодня им очень плохо, но чем
мы можем помочь им? Те крохи, которые им были посланы на
днях, имели более моральное, чем реальное значение.
Сегодня жестокий мороз, утром было 32° по Реомюру.
Где-то в тумане огненным шаром низко лежало солнце. На ули¬
цах пустыннее и транзитных пассажиров меньше. Трамваи не
ходят. Вот уж который день почти совсем на улицах нет авто¬
транспорта. Даже на такой магистрали, как Николаевский мост,
всего каких-нибудь 3—5 машин пройдет в течение 10—15 минут.
Где машины? На фронте ли, в гаражах ли за отсутствием бензи¬
на или по случаю морозов, не знаю.
Январь не принес облегчения. Наоборот. И провожая меня
из Архива, Цветникова спросила меня: «Что же остается? Зна¬
чит, погибать?» Мне нечего ей было ответить.
Сто девяносто шестой день войны.
1942.	3 января. Суббота.
Ничего особенного на моем малом радиусе. Холодный, мо¬
розный, но безветреный день. Ехал домой в сумерках. За Невой
вспыхивали изредка багровые вспышки, и где-то далеко и глухо
через несколько секунд слышался гул орудийного выстрела. Су¬
мерки и дымка от мороза над Невой скрыли тяжелые и легкие ра¬
ны на зданиях по набережным. Иней сделал седыми моих древних
друзей — сфинксов, иней разукрасил деревья в Румянцевском
саду, у дворца князя Меншикова. Невольно остановился и любо¬
вался красотой родного многострадального города. Стоял и смот¬
рел на дивную панораму сказочно прекрасного Ленинграда.
Пустынно было на набережной, только по главной магистра¬
ли через Николаевский мост двигались транзитные пешеходы —
мужчины с поднятыми воротниками в штатском или в шапках-
ушанках военные, женщины в платочках, в полупальто и в ко¬
ротких юбках, из-под которых чуть не до самых ступней спуска¬
лись шаровары. Это теперь модно. Шаровары у одних коричне¬
вые, у других темно-красные, даже светло-голубые. Некоторые из
219 Надежда Эрастовна Успенская. См. примеч. 127.
382

девушек и женщин поснимали с себя юбки и шагают прямо в ват¬
ных стеганых штанах или лыжных полубрюках-полушароварах.
Вместо пальто также стеганый ватник. Но пожилые женщины
по-прежнему в юбках и без выпущенных из-под них штанов.
Лица у прохожих самые разнообразные в смысле истоще¬
ния и упадка физических сил... Некоторые, особенно мужчины,
[вы]глядят особенно устало: впалые щеки, серый цвет лица или
просто бесцветные; также и пожилые женщины, но они выглядят
лучше, чем мужчины. И совсем неожиданно внешне хорошо вы¬
глядят молодые девушки. Мороз разрумянил их худенькие щеки,
как будто и никакого и голода нет. Даже некрасивые сделались
миловиднее, с более тонкими чертами лица и более хрупкой фи¬
гурой. Только все-таки мало красивых, еще меньше изящных.
И некоторых очень портит костюм с лыжными шароварами или
ватными штанами-стеганками. Последние внешне почти ничем
не отличаются от безусых 18-летних парней. В голод 1919—
1920г[одов] девушки и молодые женщины тяжело переживали
физиологически особенности своего пола (отсутствие месячных
очищений от недостаточного питания). Это особенно сказывалось
и на их психическом состоянии; были даже нервные заболевания.
Не знаю, как теперь. Но некоторые молодые девушки и женщины
очень нервны и истеричны. К тому же для замужних и незамуж¬
них крайне осложнилась нормальная половая жизнь. У замужних
мужья на фронте, у девушек, готовых к деторождению, нет ника¬
ких перспектив на скорое замужество.
Уж если я заговорил о муже-женских половых отношениях, то
позволю себе остановиться и на некоторых других фактах. Что де¬
лают мужчины в цветущем возрасте без нормальных половых
отношений, ну хотя бы не по Лютеру — два-три раза в неделю, не
по целомудрию — раз в семь дней (по-еврейски — седьмой день
Господу Богу твоему), ну хотя бы раз в месяц. Иначе для сильно¬
го здорового мужчины нет выхода от накопляющейся страсти.
Как же поступают эти миллионы? Разбойники на чужой земле
ловят молодых женщин и девушек и насилуют их. Ну а как посту¬
пают наши бойцы на своей родной земле, среди своих женщин и
девушек, которым они не братья, не мужья, не полюбовники?
Страшный вопрос. К тому же на позициях — военные условия,
у нас на городском фронте холод, отсутствие воды, порча кана¬
лизации ведут к нечистоплотности мужчин и женщин. У многих
излишне работают почки от большого количества выпиваемой
воды. Поэтому все углы, закутки на улицах залиты без зазрения
совести исполняющими свою нужду мужчинами. Женщин я не ви¬
383

дел за таким занятием. Но отсутствие возможности часто менять
белье, особенно для женщин, является очень тяжелым испыта¬
нием. В баню ходят редко, дома мыться трудно и почти невозмож¬
но. Белье носят по 2—3 недели, некоторые и больше месяца... Со¬
вершенно не представляю себе сейчас, как молодые матери справ¬
ляются с грудными детьми и вообще с малышами, требующими
большого ухода и чистоплотности. Ведь если не стирать часто пе¬
ленок, то и черви заведутся в конце концов!..
Но я уклонился. Я стоял, зачарованный дивной панорамой
Невы в зимний морозный день... И не заметил сразу, что подо
мной желтый, едва замерзший слой льда на довольно боль¬
шом пространстве против самого портала величественно-холод¬
ного храма Академии художеств... Это замерзшая лужа хлестав¬
шей фонтаном из лопнувшей фановой трубы жижи человеческих
испражнений! Который раз разрывается эта злополучная труба.
Теперь часто можно видеть на дворах на снегу желтые пятна
вылитых «испражнений». Иногда даже люди совершают нужду на
лестницах, и не только малую, но и большую, даже у нас на на¬
шей академической парадной [лестнице]. Все это дезинфицируют
покуда сильные морозы, а что будет потом?
Я честно заношу в свои записки все, что вижу. И эти «дета¬
ли» нашего быта имеют право на свою регистрацию историка-бы-
тописателя.
Я съехал с мутно застывшей лужи. Двигалась цепь пешеходов
с моста, иногда на салазках везли поклажу, дрова или плохо сколо¬
ченный гроб... Я уже отмечал, что почти совсем исчез с улиц авто¬
транспорт. Даже по мостовой магистрали редко-редко проскочит
автомобиль. И мост потому кажется пустынным.
Устье Невы в сумерках на потухающем вечернем западном
небе, как лесом, испестрилось причудливыми линиями кранов,
труб, силуэтами эллингов. И вот мои четыре дорических колон¬
ны строгого академического дома. Забитые фанерой стекла пер¬
вых дверей, разбитые у вторых. На лестнице темнота и холод.
Какая-то тень со спичкой ищет квартиру Крачковских. Сказал:
«Вы Князев?» — «Да, Князев, но Вас не узнаю». — «Петров из
ЛАКОРЕДа». Значит, еще цел, но голос надтреснутый, разгова¬
ривать больше не пришлось. А интересно бы узнать о судьбе ди¬
ректора ЛАКОРЕДа, так жаждавшего в августе—сентябре объ¬
явления Ленинграда открытым городом.
Поднимаюсь медленно. Бьется сердце. На каждую ступень¬
ку отвожу от пяти до десяти секунд. Наконец и наши двери на
площадке третьего этажа. Даю условные звонки: три резких отры¬
384

вистых. С замиранием сердца прислушиваюсь к шагам М. Ф.
Она дома и ждет. Она — моя героическая женщина, безропотно
и стойко переносящая все испытания, и прежде всего голода.
Как она похудела! Словно не 51-го года женщина, а хрупкая то¬
ненькая девушка. Целую ее, чувствую ее, свою родную, близкую
жену-друга. Она не потеряла своей женственности и своей исклю¬
чительной женской опрятности. Светятся ее темные глаза на поху¬
девшем лице. И я гляжу на нее с большим волнением, чем влюб¬
ленный юноша на свою возлюбленную. Каким героем показала
она себя. Я знал ее 25 с половиной лет как жену-друга, но не подо¬
зревал в ней такого запаса духовной энергии, воли к преодолению
всех трудностей. Она не потеряла ни расположения к людям,
ни бодрого веселого тона, ни улыбки, ни светлых внутренней
глубиной темных чарующих глаз... Русская дивная женщина, точ¬
нее, русская по культуре, а по рождению, по натуре, по честнос¬
ти, исключительной правдивости и честности — зырянка: мать и
отец ее были зырянами. Этот замечательный народ под напо¬
ром более воинственных, жестоких, грубых народов был отодви¬
нут в тайгу и тундру, чуть не к самому берегу бескрайнего Сту¬
деного моря. Я еще в детстве читал в учебнике географии: «Зы¬
ряне отличаются особой честностью». Это оказалось правдой.
Родная, честная, чистая моя жена-друг!.. Как я счастлив, что мы
вместе, дома! В передней, где мы живем, мигает лампадочка.
Топится плита. Начинаем обедать... Тарелка воды с какой-то
крупкой и катышками из черной муки, смешанной с дурандой.
Два-три по 10—15 грамм кусочка подсушенного хлеба, в покуп¬
ном виде подобия замазки. И сегодня больше ничего. М. Ф. меч¬
тает, что получу же я, наконец, как директор Архива Академии
наук СССР и зам. председателя Комиссии по истории Академии
наук и ученого совета академических научных архивов, карточку
первой категории, т. е. рабочего, о которой мы хлопочем, и тем
буду приравнен, ну хотя бы к нашей уборщице — истопнице
Урманчеевой.
Особенно не останавливаемся на трудностях питания, гово¬
рим с М. Ф. о том, что Шахматова и ее сын Алеша совсем осла¬
бели и погибают, что у нас, на дворе около Архива, целую ночь
у окна пролежал какой-то несчастный, умерший от истощения, и
с него уже успели стащить сапоги, что некоторые продукты за де¬
кабрь так и не удалось получить в лавке... М. Ф. бодрится мыслью,
что наконец-то при Академии открывается свой распределитель...
Но, несмотря на все усилия, она не может больше есть катышки
из смешанной с дурандой черной муки, полученной нами в де¬
13 Князев Г А.
385

кабре вместо крупы. И я доедаю с трудом, больше потому, что¬
бы не волновать ее... Так кончается наша трапеза.
Вот и все. Ничего особенного за день на моем малом радиу¬
се. Это уже наш быт. А дальше что будет — об этом стараемся
не думать. Нельзя об этом думать...
Есть и «большой радиус», как я его называю. Это мировые со¬
бытия, это великие битвы. От них до нас доходят только глухие и
иногда запоздалые отголоски. О них будут писать другие — участ¬
ники и свидетели этих событий. Писать будут противоречиво, но,
наверное, интересно. И при этом будут писать воспоминания
и «мемуары», где все будет систематизировано, проредактирова¬
но с единой точки зрения post factum. А мои записи — непосредст¬
венная регистрация фактов около меня на моем малом радиусе и
переживаний, отголоски иных больших событий. Тут бьется сама
жизнь. На этих страницах непосредственность и предельная иск¬
ренность. Мне нечего ни доказывать, ни опровергать, ни защи¬
щать, ни порицать... Но я не автомат, а живой человек со все¬
ми присущими ему слабостями и особенностями, и это, конечно,
должно отразиться в моих записях, сохраняющих присущую мне
индивидуальность.
Сто девяносто седьмой день войны.
1942.	4 января. Воскресенье.
Отзвуки большого радиуса приходят ко мне через газеты,
радио, редко через непосредственные встречи с участниками
боев. Но ни с одним из «делателей истории» мне не приходится
сталкиваться.
Радио, к сожалению, у меня плохо звучит. И чаще всего
остаются отзвуками мировых событий лишь газеты. Но документ
этот крайне своеобразный, и историю по ним не напишешь. Газе¬
та — это информационно-агитационный листок с массовым тира¬
жом. Газета делает большое политическое дело для сегодняшнего
дня. Она организует волю масс, она умело, как нужно, освещает
[события], точнее, информирует о них, и молчит о том, о чем не
нужно говорить, потому что это дезорганизует волю масс. Прав¬
да, взамен этого масса питается слухами, иногда самыми фанта¬
стическими, нелепыми. Слухи эти сильнее и могучее, чем газеты.
Но печатный лист газеты — где-нибудь да и останется в библио¬
теках и архивах. Ну а слухов нигде не останется, это устный ис¬
точник. И я не записываю слухов, потому что не стою в очередях,
386

не бываю на рынках, не веду бесед с распространителями всяких
творимых легенд. А болтают много — и такого иногда, что потом
оказывается не совсем выдумкой. Поэтому редко на эти страницы
попадают слухи.
Но вот газеты впоследствии будет трудно читать, то есть вы¬
брать из них наиболее интересное, особенно важное, характер¬
ное. Я уже не раз вводил обработанный таким образом газет¬
ный материал в свои записки. Буду делать это — по возмож¬
ности — и впредь.
Из газет и по радио.
Красноармеец Вл. Зайцев пишет: «Цель моей жизни —
истребление фашистов. Они убили мою жену, зверски замучи¬
ли маленькую мою дочурку... Сожгли мой кров. Сто гитлеров¬
ских оккупантов я отправлю на тот свет, и это будет священная
месть за муки родных, за оскверненные наши земли и города.
Буду мстить штыком и прикладом, гранатой и свинцом. Буду ду¬
шить извергов в рукопашном бою. 28 фашистов, солдат и офице¬
ров, я уже истребил. За мной еще большой долг, который испол¬
ню в 1942 году...»
Несколько месяцев тому назад я читал подобное письмо, най¬
денное у пленного или убитого немецкого солдата, который да¬
вал торжественное обещание истребить 250 русских...
Ученик 12-го ремесленного училища пишет: «В начале октяб¬
ря я с группой комсомольцев ушел партизанить. За два месяца,
проведенных в тылу врага, мне удалось истребить семь немцев:
эти гадюки не будут больше поганить нашу землю. 6 декабря мне
пришлось вернуться в училище. „Подрасти, — говорят, — лет
тебе мало” Снова у станка, снова делаю детали для Н-ского за¬
вода, выпускающего смертоносное оружие...»
Поэт-орденоносец А. Прокофьев пишет: «Буду славить му¬
жество. Я знаю песню. Для нее нет никаких преград. Я славлю
мужество твое, великий Ленинград! Весь облик города-бойца, все,
связанное с ним. Я верен буду до конца традициям твоим».
Другой поэт Всеволод Рождественский обращается с «Новым
годом к родным просторам»:
В этот миг и свободней, и шире
вся советская дышит земля.
В напряженном морозном эфире
Бьют «двенадцать» куранты Кремля.
Звук торжественный, гулкий, нескорый —
это счастье кующий кузнец.
387

С Новым годом, просторы родные,
Миллионы советских сердец...
Новый год славой родины станет,
путь победный пройдет до конца!
И третий поэт, Александр Решетов, говорит о 1941 годе: «Мы
испытаны годом суровым... Повествуй же векам, сорок первый,
как сто зарев пылало в ночи. Пепел сел наших скорбный и серый
днем и ночью в сердца нам стучит».
И обращается к 1942 году:
Стынут танков немецких останки, стынут черные
кости врага...
В Ленинград к нам по трупам немецким с хлебом
входишь ты, сорок второй.
Много пережил город наш в старом, и на миг
не склонив головы,
Богатырские шлет он удары с ледяной и гранитной Невы.
Легендарны глядящие грозно амбразуры его баррикад...
Родной Ленинград!
Распахнешь ты стальные ворота
в солнце,
в счастье,
в простор голубой.
Сто девяносто восьмой день войны.
1942.	5 января. Понедельник.
Погибли от истощения и испытаний Софья Алексеевна Шах-
матова-Коплан и ее шестнадцатилетний сын Алеша, внук акаде¬
мика Шахматова, мальчик особенно одаренный и большой люби¬
тель астрономии, несомненно, проявивший бы себя в излюблен¬
ной области и, вероятно, в будущем ставший бы выдающимся
ученым, а может быть, даже и академиком.
На меня и всех наших сотрудников эта весть произвела по¬
трясающее впечатление. В «Крестах» находится отец погибшего
мальчика-ученого и муж Софьи Алексеевны Б. И. Коплан. Что¬
бы разыскать его, снести ему передачу, мать и сын тратили все
свои выходные дни и отдавали свои последние крохи. Потом силы
их ослабли, и оба они слегли беспомощными и обреченными.
О смерти их пришла нам сказать старушка-мать Б. И. [Коплана].
Она пережила их, хотя и сама еле двигается. Умерли они в то вре¬
мя, когда она уходила за хлебом. Удивительно стойкая и выдер¬
388

жанная была С. А. Она ни разу не пожаловалась на свою судьбу,
на лишения, на трудности, замечательно преданным работником
была и Архиву. За несколько дней до смерти она написала запис¬
ку нашим сотрудникам — своим сослуживцам: «Спасите, поги¬
баем»... Но что мы могли сделать? Стали хлопотать о помещении
ее с сыном в больницу. Председатель месткома Травина носила
им из столовой обеды из воды... И вот все кончилось так неожи¬
данно и трагически.
Приехал домой совершенно разбитым. Стучало сердце. Ехал
во время обстрела, приближавшегося к нашему району. Когда за¬
крыли парадную, народ бежал, ища укрытий от разрывающих¬
ся где-то на недалеком расстоянии снарядов. На темной лестни¬
це встретились с академиком Крачковским. Он шел, как всегда,
внешне невозмутимо, спокойно. Сообщил ему о трагической ги¬
бели Шахматовых.
Сто девяносто девятый день войны.
1942.	6 января. Вторник.
На научном заседании Комиссии по истории Академии наук
я сделал доклад «К истории замещения академических кафедр
за все время существования Академии (1725—1941)». Заседание
происходило под председательством академика И. Ю. Крач-
ковского. Присутствовали: А. И. Андреев, JI. Б. Модзалевский,
П. М. Стулов, М. В. Крутикова и другие. Может быть, это мой по¬
следний научный доклад. Кто знает, что нас ждет впереди!
В ИЯМе за последний месяц умерло 6 научных сотрудников,
пять мужчин и одна женщина. В Главархиве умерли Судаков, зна¬
ток материалов Сенатского архива, Ахун, один из очень знающих
библиографов, плох А. А. Шилов, специалист по научным публи¬
кациям (автор учебника), и другие слабы, вероятно, «кандидаты»...
М. Ф. бегала целый день по различным инстанциям в хло¬
потах получить мне карточку 1-й категории. Везде ее энергия раз¬
бивалась о холодные пустые стены разбитого бюрократического
аппарата. Моих заявлений, как директора академического учреж¬
дения, не могли найти, в отношении же кандидатов наук совер¬
шенно отказано. «Что же им остается — умирать?» — спросила
она. Ей в Обкоме Союза высшей школы и научных учреждений
ответили: «Возможно, что и умирать».
Вот так, «кандидаты наук» превратились в действительных
кандидатов... на смерть от голода и истощения.
389

В ЛОИИ (Ленинградском отделении Института истории)
безнадежно ослабели: Лавров, Чаев (отправлен в больницу) и еще
двое-трое.
Начальник ЛАХУ, фактически единственный «хозяин» Акаде¬
мии в Ленинграде отказал нам в гробе для Шахматовой. Отказал и
во всякой другой помощи, ссылаясь [на то], что умирают тысячи по¬
добных. Наш председатель месткома измучился, уговаривая его по¬
хлопотать хотя бы о транспорте. Обещал написать куда-то бумажку.
Возвращался домой в нервно-приподнятом настроении. Была
хорошая погода, так легко дышалось мягким морозным воздухом.
Наслаждался радостью жизни и, может быть, последними ее неде¬
лями, которые у нас остались. Перед заседанием сегодня я высту¬
пил с кратким словом о скончавшихся академиках — С. А. Жебе-
леве и Коковцеве, и нашем сотруднике Архива, честном и стойком
товарище — С. А. Шахматовой и ее сыне, талантливом мальчи¬
ке... Говорил не без волнения.
Двухсотый день войны.
1942.	7 января. Среда.
Трофеи войск на Юго-Западном фронте, кавказских войск
в Крыму... Разгром немецких полчищ продолжается. Освобожде¬
ны Калуга и другие города. Но какой ценой! В новогодней речи
Калинин, перечисляя отвоеванные города, говорит: «Новый год
начинается при хороших перспективах». Это на большом радиу¬
се. А на малом?
Смерть от голода и истощения смотрит нам в глаза. На моем
пути остался один вид транспорта — салазки, и на них дрова
или гроб...
Умер муж нашей соседки; умер муж подруги М. Ф.; умер
муж заведующей бомбоубежищем в нашем доме. Это же самое
происходит и повсюду в городе. Ленинград вымирает в букваль¬
ном смысле слова.
Ничего не понимаем. Железно-огненный круг, скованный
врагами, не разжимается и обрекает Ленинград на постепенное
и неизбежное вымирание.
Ходят слухи, что войскам дан приказ покончить с топтаньем
на месте, прогнать неприятеля. Но покуда все по-прежнему. Вче¬
ра мы опять возвращались во время свирепого обстрела централь¬
ных районов города. «Это они с бронированных поездов», —
успокаивал кто-то. — «Нет, с мощной автоброневой площадки,
390

которую они подкатывают к передовым позициям». Во всяком
случае, палили по умирающему городу.
Сегодня Рождество у православных. Вспоминаю покойного
Алешу Шахматова, который к Новому году достал где-то веточку
елки и радовался ей, как ребенок, по-видимому, вспоминая свое
детство. Хотя детские годы у него были также нерадостные. Впер¬
вые его отец был изъят, как ученый секретарь Пушкинского Дома,
после событий в Акдемии наук в 1929 г[оду], т. е. 12-ти лет. Три или
четыре года семья его находилась в крайне бедственном состоя¬
нии, но Софья Алексеевна все перенесла, все [пере]жила. [За] по¬
следние пять лет ей удалось поднять сына, наладить свою семей¬
ную жизнь с возвращением отца, который перед войной вновь был
принят в Академию наук на штатное место. Грянула война. С. А. и
Алеша помогали укладывать материалы для эвакуации. Помню, с
каким священным трепетом они завертывали и укладывали фолиан¬
ты с рукописями М. В. Ломоносова, и маленький астроном Алеша
с затаенным дыханием вглядывался в пожелтевшие листы и рас¬
сматривал побуревшие от времени пергаменные переплеты, в ко¬
торых были заключены рукописи одного из величайших астроно¬
мов мира — Иоганна Кеплера. Муж С. А. почти все лето откоман¬
дировывался на окопные работы. С. А. стойко переносила с сыном
все тяжести войны, бомбежку города, разрушения в своей кварти¬
ре от взрывной волны. Все снесла и готова была ко всем испыта¬
ниям. Но 7 ноября снова и совершенно неожиданно взяли ее мужа.
Это несчастье надломило ее и искалечило нравственное состояние
юного Алеши. Он так и не [с]мог опомниться от этого удара... Не пе¬
режила этого нового и неожиданного испытания и С. А. Беганье
по тюрьмам, разыскивание мужа, передача последних своих крох
и полное лишение возможности хоть как-нибудь питаться закон¬
чились страшной катастрофой. Она никогда не говорила много
о себе, не интимничала, но я чувствовал, что ее спасает только од¬
но — вера. Она, несомненно, была искренне и глубоко верующая...
И вот сегодня, в день Рождества Христова — по православно¬
му Бога, сына Божьяго, пришедшего на землю спасти людей, при¬
нести мир, любовь, — не выходит у меня из головы трагедия этой
замечательной женщины и ее сына, юного Алеши. Бедные, обма¬
нутые в своих надеждах христиане!
Вот какой документ нашли у одного убитого христианина —
немецкого солдата-оккупанта («Правда». 1942. 1.3):
«Приказ по 512-[му] пехотному полку Германской армии.
Всякий раз оставляемая нами местность должна представлять
собою зону пустыни. Чтобы произвести основательные разру¬
391

шения, надо сжечь все дома, для этого [деревянные] необходимо
заблаговременно заполнить соломой, каменные постройки взор¬
вать, подвалы уничтожить. Мероприятия по созданию зоны пус¬
тыни должны быть беспощадно полностью подготовлены к вы¬
полнению».
Только что и исполнители этого приказа — христиане —
праздновали Рождество Спасителя немного ранее, как лютеране
и католики, чем православные...
Иду спать, но чувствую, что ночь опять будет бессонная и
неуспокаивающая.
Двести первый день войны.
1942.	8 января. Четверг.
В читальном зале Архива Лосева сколачивает два гроба —
для С. А. Шахматовой и ее сына. Думал ли я, что ученый секре¬
тарь «по совместительству» сделается гробовщиком!
Научный сотрудник Ин[ститу]та этнографии Ольдерогге,
встретившись со мной, сообщил, что только что умер Юзефович,
ранее скончались еще трое научных сотрудников и трое погиб¬
ли на фронте. Директор института т[ов]. Винников улетел дав¬
но, ушел с капитанского мостика первым. А как бахвалился в
июле—августе.
И утром, и днем обстреливались некоторые районы города.
Но если снаряды разрываются не рядом, то на выстрелы никто и
внимания не обращает, идут своей дорогой.
Профессора Вульфа, ботаника, не вернувшегося с Сытного
рынка после свирепого обстрела в воскресенье на позапрошлой
неделе, все-таки родные нашли в одной из мертвецких. Оско¬
лок снаряда попал ему в сердце и убил наповал.
Положение с продовольствием не улучшается. Изыскиваем
все способы и средства, чтобы найти выход из создавшегося ка¬
тастрофического положения.
Американцы, потеряв Манилу, впали в уныние, в телеграммах
сообщается о том, что некоторые круги охвачены пораженческим
настроением... А мы, потеряв громаднейшую территорию с десят¬
ками миллионов жителей, нашли в себе силы не только вести актив¬
ную оборону, но и перейти наконец в наступление и гнать врага.
В немецких сводках указывается, что до наступления более
теплого времени немцы перешли к позиционной войне и свой от¬
ход объясняют морозами, снежными бурями и всеми ужасами рус¬
392

ской зимы. Но Красная Армия, начав зимнее наступление, ведь
тоже переносит «все ужасы» русской зимы!
Откуда только нашлись силы у русских людей!
Помещаю здесь снимок с портрета одного из таких бойцов,
которые ведут зимнее героическое наступление.
Немцам в непривычных условиях русской зимы приходится
тяжко. У одного замерзшего немецкого солдата нашли письмо.
Он пишет родным: «Не знаю, дойдут ли до вас эти строки. Мы сей¬
час начали отступать. Знаете ли вы, что такое отступление в рус¬
скую зиму? Наполеон это знал. Мы отступаем при 35-градусном
морозе, кругом буря и снега. Сейчас так тяжело болит сердце. Ве¬
тер сердито завывает, ноги и руки обморожены. Я больше не мо¬
гу...» На этом обрывается письмо одного из немецких солдат —
Йозефа Ганса (приведено в выдержке в «Ленинградской] пр[ав-
де]» от 7 января).
Побеждает не только техника, но и стойкость духа, сила воли,
вера в конечную цель... Немец, как забравшийся в чужой дом вор,
с бредовой идеей о высшей германской расе, оказавшийся на са¬
мом деле только хищником и грабителем, — и русский, советский
боец, выгоняющий из своего дома разбойников и беспощадно их
уничтожающий!
Все чаще появляются короткие рапорты: «Истребил столь-
ко-то немецких оккупантов». Слово «истребитель» стало не толь¬
ко авиационным термином, но и ходячим обозначением нового
типа бойца.
Лозунг Сталина — беспощадно истреблять оккупантов — в
полном действии. Оккупанты, спасая свою волчью шкуру, двуногие
звери с техникой, по-звериному жестоко расправляются с партиза¬
нами и заподозренными в помощи им крестьянами. Множество
случаев уже сообщалось в газетах, когда немцы зверски расправ¬
лялись со своими жертвами. Так, в селе Голованово (Московской
обл.) наши части обнаружили труп крестьянина Петра Зуйкова,
у которого изрезано лицо, грудь и руки, выколоты глаза и пролом¬
лен ломом череп. У других (любимое занятие садистов) кроме по¬
добных расправ учиняется еще надругательство над трупом или
у еще живого человека вырываются его половые органы. Это де¬
лают Фрицы и Иоганны над нашими Федорами и Иванами.
И наши Федоры и Иваны сделались истребителями двуногих
зверей с техникой, забравшихся на нашу землю.
Тут не до гуманизма. Обезьяну с автоматическим ружьем
и бронемашиной приходится уничтожать, истреблять и только.
Тут не до гуманизма.
393

Двести второй день войны.
1942. 9 января. Пятница.
Боремся в буквальном смысле слова за жизнь, за свое сущест¬
вование. М. Ф. на рынке выменяла за свое белье и полотенце
500 грамм хлеба. Это была большая удача: фунт с четвертью ку¬
сочками возлежал на тарелке!
Люди гаснут — как моя лампадочка.
Не успел я выйти утром из нашей парадной, как по мостовой
магистрали провезли на двух детских саночках завернутый в про¬
стыни и связанный у головы и ног окостеневший труп. По той же
магистрали женщина провела еле волочащего ноги, по-видимому,
своего мужа. «Она его уже потеряла», — сказала мне М. Ф., по¬
глядев на прошедших. «Цель моей жизни — сохранить тебя во
что бы то ни стало», — добавила она, провожая меня. Интерес¬
но отметить, что женщины оказались живучее. Погибает их в
сравнении с мужчинами 7—8 %. Остальной чудовищный про¬
цент приходится на долю мужчин.
По мостовой магистрали движение транзитных пешеходов, а
также по набережной значительно меньше эти дни: множество на¬
роду пересекает Неву по диагоналям в разных направлениях пря¬
мо по льду. С постов исчезли милиционеры-регулировщики: нече¬
го регулировать. И постовых дежурных с ружьями на углах поч¬
ти не видно. Нет дежурств и у ворот парадных. В нашем доме
не дежурят давно уже ни в штабе, ни у ворот. О чердаках и гово¬
рить не приходится. В бомбоубежище нашего дома мороз, мер¬
зость и запустение. Жильцы разламывают и растаскивают все де¬
ревянные части.
Действительно, трещат настоящие «Никольские», «рождест¬
венские», «сретенские» морозы. Люди бегут по улице, закутанные
в шарфы, косынки, с высоко поднятыми воротниками, с уткнув¬
шими в них носами. Холодное красноватое солнце висит, как на
декорации, на западе.
Мороз многих доконал, помимо голода. У нашей Цветнико¬
вой температура в комнате давно уже ниже нуля.
Прошел сегодня по хранилищам Архива. Темно, как в скле¬
пе, и холодно, мороз 5—7 градусов. Смотрел на ряды полок с
архивами академиков, их рукописями, корреспонденцией. Сколь¬
ко забот и любви было вложено в работу над систематизацией и
описанием их! Зашел в свой давно оставленный служебный каби¬
нет-музей, с портретами, с реликвиями прошлой деятельности
Академии. Окна забиты фанерой. В оставленное отверстие у фор-
394

точки проникает немного света и чуть освещает на стене снимок
с мозаичного изображения Петра I — основателя Академии, Блю-
ментроста — его первого президента, Ломоносова — одного из
первых академиков и первого русского великого ученого. На сто¬
ле лежат гранки с главами по истории Академии, ящики с карточ¬
ками... На всем пыль, и все холодное как лед. В читальном зале
опилки и сколачиваемый гроб из двух ящиков...
Это Архив Академии наук Союза Советских Социалистиче¬
ских Республик в январе 1942 года.
Нашел в себе силы и упорно работал над той же историей АН
по советскому периоду, который поставлен в нашем плане на
1942 год. Сижу я теперь в одном из запасных помещений Архива,
в западной башне выступа старого Таможенного здания — теперь
Зоологического института. Работалось хорошо, но было холодно,
особенно с ног. Лосевой сегодня не было — выходная. Травиной
не было: она хлопочет о восстановлении утраченных карточек и
паспорта. Орбели не было — слаба; Модзалевского не было...
А те, кто были, грелись у плиты в 12-й проходной комнате или
стояли в очереди в столовой: пожелтевший Стулов, беспокойная
Крутикова, не человек, а тень Цветникова и двое дежурных —
исхудавшая, как щепка, Беркович и Костыгова, которой сегодня
особенно нездоровится. Таков личный состав Архива в январе
1942 года.
Вечер. Листки бумаги предо мной. Передвигаю по ним от
строчки к строчке мигающую лампадочку и пишу свою летопись.
Двести третий день войны.
1942.	10 января. Суббота.
Опять мороз 20° Опять обстрел города — разрывы где-то в
центральных районах, за Невой. Опять почти полное отсутствие
автотранспорта на улицах. Опять на мостовой магистрали тран¬
зитные пешеходы и изредка салазки с дровами, поклажей или гро¬
бом... От мороза поднимается туманная дымка над Невой, мерт¬
вое холодное солнце низко, над самым горизонтом, пытается
прорвать эту дымку. Занесенные снегом и уже не расчищающиеся
рельсы трамвайных путей. Около нашего подъезда стоял ящик с
песком. Песок вывалили, а ящик стащили. Расколачивают дере¬
вянные щиты пред витринами магазинов и всюду, где еще недав¬
но без всякой экономии тратили доски и бревна. Все теперь это
сжигается. Топлива нет, а морозы жестокие.
395

Кутаются люди от холода не только в верхние одежды, но по¬
вытаскали всякое свое барахло и навертывают вокруг шеи или по¬
крывают голову; и мужчины, и женщины, часто теперь это мож¬
но видеть, подпоясались: стянули свою талию ремнем или прямо
тесьмой. По-видимому, худоба достигла той степени, что пальто
стало висеть мешком и его пришлось перетянуть кушаком. И я уже
пробовал так поступить, по крайней мере ветер меньше задувает.
На службе в Архиве все сгрудились около плиты в 12-й ком¬
нате. У всех подавленное настроение: никаких перспектив!..
Даже Стулов обратился ко мне: «А ведь, если так будет про¬
должаться, не выдержим!» «Потерпим до февраля, а там собе¬
рем совет и будем решать, что делать дальше, как поступать с
Архивом», — ответил я. Он замолчал. За последнюю неделю он
заметно сдал и, кажется, в разряде «кандидатов». В темноте ви¬
дел у Лосевой только большие глаза с черными подглазницами.
Она прижалась к самой плите и, по-видимому, не находит в себе
сил доделать начатые гробы. Трупы Шахматовых лежат у них
дома, даже еще акты о смерти не составлены. Провожая меня
из Архива, Цветникова тихо замечает: «Говорили, что в январе
лучше будет... Но стало хуже!»
Действительно, никаких выдач за январь еще не объявлено.
Действительно, положение ленинградцев ухудшилось. Что делает¬
ся на фронте вокруг Ленинграда, мы не знаем. Только по обстре¬
лам определяем, что враг по-прежнему находится на расстоянии
пушечного выстрела.
Но что наши страдания [по сравнению] с теми, которые тер¬
пели и терпят те, которые попали к оккупантам, города и села ко¬
торых переходили из рук в руки. Иден, английский министр, ездил
из Москвы в отбитый от немцев Клин и на пути видел одни толь¬
ко трубы... Он поясняет своим соотечественникам, что постройки
у русских деревянные, а каменные в них только трубы. Вот только
и осталось от их жилищ — торчащие трубы среди снежной пу¬
стыни! Это почти под самой Москвой. А что делается под Ленин¬
градом, в оккупированных территориях, подробно рассказывается
в ноте Молотова. Немцы грабят все, что можно, и увозят в Герма¬
нию. Страдания жителей, оставшихся без крова, без имущества,
без пищи очень велики. Страдают и погибают десятки миллионов.
Гибнут не только материальные ценности, но и национальные и
общемировые культурные памятники. Пострадали или разруше¬
ны «Ясная Поляна», дом Чехова в Таганроге, дом Чайковского
в Клину, дом Римского-Корсакова в Тихвине... На Украине унич¬
тожены памятники Шевченко. Разграблено имущество музеев.
396

Сожжены и взорваны древние церкви, дворцы, школы... Немцы не
только грабят, но и с ненавистью истребляют русскую, украин¬
скую, белорусскую культуру. Очищают территорию от жителей
«низшей расы», чтобы заселить ее новыми жителями: помещика¬
ми, господами-завоевателями, оставив часть местного населения
лишь в качестве грубой чернорабочей силы. То, что грезилось на¬
цистам, Гитлеру и прочей сволочи, осуществляется германскими
солдатами, т. е. германским народом.
Страдания людей слишком велики, и никакая сила не в со¬
стоянии сейчас их прекратить. Они увеличиваются с каждым днем
и с каждым часом. Во всем мире. Страдает Россия, страдает Запад¬
ная Европа, страдает многомиллионный Китай, начинают стра¬
дать США. Рузвельт прямо говорит о грядущей долгой и изнури¬
тельной кровавой борьбе. Тирания нацистов, фашистов и япон¬
ской военной клики будет уничтожена во что бы то ни стало.
Человечество освободится от страха. Для этого США мобилизуют
все свои возможности, на что ассигнуется половина национально¬
го дохода. В 1942 году будет изготовлено 60 тысяч самолетов, а в
1943 г[оду] — 125 тысяч; танков — 45 тысяч и 75 тысяч; зенитных
орудий — 20 и 35 тысяч; торговых судов — [грузовместимостью]
8 и 10 миллионов тонн. Работа будет производиться 7 дней в неде¬
лю. «Только тогда окончится эта война, — заявил Рузвельт, —
когда будет покончено с угрожающей миру тиранией, когда будут
обеспечены прогресс и мир, и не только для нашего, но и для бу¬
дущих поколений». Рузвельт даже вспомнил Книгу Бытия и ука¬
зал, что человек создан по образу и подобию Божию...
11 часов вечера, играют «Интернационал» по радио. Еще
[один] день [о]кончен, 203[-й] день войны... А сколько еще впе¬
реди? Не буду изменять своему правилу: о будущем не думать!
Двести четвертый день войны.
1942.	11 января. Воскресенье.
Окончилась очень тяжелая неделя для ленинградцев. За всю
неделю не было выдано продуктов за январь, кроме хлеба и довы-
дачи за декабрь не получившим продуктов за вторую и третью де¬
кабрьскую декаду. Объясняют этот перебой какой-то неудачей на
нашем Ленинградском фронте. Произошла, дескать, какая-то ка¬
тастрофа, но где, когда, никто толком не знает. Другая причина —
свирепые морозы, нарушившие и без того трудно организуемый
транспорт.
397

Словом, у ленинградцев переживают самый настоящий го¬
лод. Если в январе положение не улучшится, то в феврале по
крайней мере миллиону ленинградцев грозит голодная смерть...
Никто ничего не понимает, что делается. В газетах ни слова о на¬
ших испытаниях. Только информация о достижениях, агитация
и пропаганда. «Все хорошо».
Двести пятый день войны.
1942.	12 января. Понедельник.
Слухи о каком-то поражении на Ленинградском фронте,
по-видимому, вызваны тем, что, несмотря на все усилия, нашим
войскам не удается выбить немцев из Мги. Катастрофическое по¬
ложение в продовольственном отношении вызвано в Ленинграде
именно этим обстоятельством и тем, что автотранспорт совершен¬
но не мог заменить прерванного железнодорожного, а вследствие
сильных морозов и совсем не справился со своей задачей. Ни под¬
воз продуктов, ни увоз эвакуированных не удалось наладить в
сколько-нибудь нужных масштабах на грузовых автомобилях на
том перегоне, где немцами прервана железнодорожная линия.
В декабре, говорят, начали строить другую железную дорогу в
обход Мги и захваченных немцами участков.
Сегодня распространился по городу слух о приказе Сталина
освободить Ленинград от блокады. Будто бы на подмогу двину¬
ты московские военные части. Этим живет сегодня умирающий
Ленинград. Последняя надежда окрыляет тех, кто еще не сдает¬
ся, не слег, не упал духом. Продержаться бы еще немного, пере¬
жить катастрофу.
Двести шестой и двести седьмой дни войны.
1942.	13 и 14 января. Вторник и среда.
Ленинград переживает катастрофические дни. Подвоза нет,
и выдач не производится. На углу набережной и 6-й Линии на две¬
рях магазина надпись: «Свету нету. Товару нету. Магазин не тор¬
гует». Стоят жестокие 25-градусные морозы, парализовавшие всю
жизнь города. Водопроводы в квартирах замерзли. Воды в неко¬
торых домах совсем нет, и люди ходят за водой в другие дома или
у нас по линиям на Неву. Отсутствие воды ведет к опаснейшей за¬
раженности жилищ и невозможности придерживаться самых эле¬
398

ментарных условий гигиены. В городе возникает много больших
пожаров от буржуек, и пожарные бессильны справиться с ними,
так как нет воды.
Вчера и сегодня жестокие морозы добивают слабнущих ле¬
нинградцев. Люди спят не только не раздеваясь, но и в верхних
пальто, галошах (Карпинские, наши соседи). У нас в передней,
где мы живем, ночью гуляет ветер. Как ни кутаемся — зябнем.
На службе только дежурство. Сидят только в темной комнате
у плиты и балдеют от скуки. Я покуда нахожу в себе силы рабо¬
тать над литературным оформлением своей большой работы по
истории замещения кафедр, о которой я делал научный доклад
в январе.
Вчера, 13-го, приводил в порядок «на всякий случай» свой
собственный архив.
Вчера и сегодня передают по радио речь Попкова: «Все худ¬
шее позади». Впереди освобождение Ленинграда и спасение ле¬
нинградцев от голодной смерти. Так передают из уст в уста со¬
держание этой речи. Сам я ее не слышал: радио у нас не ра¬
ботает.
Люди живут последней надеждой... Январь, дескать, может
быть, дотянем, но февраль, если не будет улучшения, не пережить.
Ослабевшие гибнут и гибнут. Никто уже не обращает внимания на
салазки с завернутым в тряпье мертвецом, попадающиеся на пути.
Деревянных гробов сегодня я совсем уже не видел на улице...
Против сфинксов более двух месяцев стоит разбитая (без пе¬
редка) грузовая машина. Сами сфинксы совершенно белые, засне¬
женные. Против них перед зданием Академии художеств аварии:
то с канализацией, то с водопроводом; сегодня утром разлилась
широким потоком вода из лопнувшего водопровода и от нее шел
пар; когда я ехал со службы, образовался каток. И так трогательно
извещает аккуратная вывеска у портала, что в Тициановском зале
продолжается выставка отчетных дипломных работ студентов,
но вход уже указан с 3-й линии.
Лютый мороз сократил количество транзитных пешеходов че¬
рез набережные Вас[ильевского] острова до минимума. Еще реже
попадаются автомашины. Совсем исчез грузовой транспорт. Со¬
вершенно пустынно по линиям... Умирающий город.
Вот и все мои впечатления на моем малом радиусе. Что де¬
лается на большом — не знаю. Газеты не приходят, да и что я
узнаю из них!
Видел П. Ю. Шмидта, зоолога, зам. председателя Тихоокеан¬
ского комитета. Он должен был лететь еще в начале декабря.
399

С ним я отправил письмо в Казань акад. Вавилову и в Президиум.
Улететь он не смог, и вся моя почта так и осталась в Ленинграде.
Шмидт говорит, что те, которым удалось вылететь, после 40-ми¬
нутного полета до Хвойного далее должны были испытать все
трудности пути в течение месяца до Казани. Теперь он будет до¬
жидаться восстановления железнодорожного сообщения прямо
из Ленинграда.
По-видимому, на улице мороз крепчает: едва справляемся
с холодом... М. Ф. сегодня устала, но твердит: «Как-нибудь пере¬
живем! Только бы январь и февраль выжить». Тяжко ей приходит¬
ся в эти трудные дни!
Все в нашем доме живут изолированно, никакого намека на
какой-нибудь социализм или тем более коммунизм. Все сами
по себе. Даже нет самой простой и элементарной взаимопомо¬
щи. Особенно изолированно держались и раньше семьи акаде¬
миков. Теперь в доме остался один академик И. Ю. Крачковский
со своей семьей. По происхождению поляк (из Вильны), он не
утратил своей природной спеси и гордости и теперь. Они жи¬
вут особенно изолированно и замкнуто. Стараются сохранить
свой гонор.
Карпинские никогда не жили слишком изолированно, но дер¬
жались соответственно высокому положению отца в Академии
и в государстве — несколько надменно и покровительственно
к другим. Теперь они особенно переживают лихие дни. Четы¬
ре женщины, предоставленные сами себе и мало приспособлен¬
ные к жизни, ведут неравный спор с трудностями и лишениями.
И они твердят: «Надо пережить, надо пережить». Но в глазах
Александры Александровны Нехорошевой-Карпинской — испуг
и тревога. Глаза так и бегают, сама очень нервна и суетлива.
Она особенно боится за свою единственную дочь-студентку, тя¬
желее своей матери и теток переживающую страшное время.
Другие жильцы также чуждаются друг друга, и не из гор¬
дости, а из своей мещанской или чиновничьей природы. Но пе¬
чальнее всего то обстоятельство, что в нашем доме были два депу-
тата-коммуниста и ни один из них никак не проявил себя. Депу¬
тат Ленсовета акад. Зернов улетел; избранный нами в районный
совет помощник директора Института литературы Канайлов ни¬
чем себя не проявил, ничего не организовал, ничем не помог. Ка¬
найлов остался канальей, говорят о нем.
Так мы [и] живем все врозь, без всякой взаимопомощи, без
всяких намеков и признаков какого-нибудь социалистического
уклада, изолированно переживаем все трудности.
400

Двести восьмой день войны.
1942. 15 января. Четверг.
Встретился со мной сегодня б[ывший] ученый секретарь Ко¬
миссии сатирического жанра — была таковая в Академии наук
под председательством Луначарского. Что делала эта Комиссия
и ее ученый секретарь, одному аллаху известно. Сам Морозов —
парень не рубаха, поэтому доверять ему можно постольку-по-
скольку. Вот наш диалог с ним.
Он: «Увидел вас и недоумеваю, разве вы не уехали, не уле¬
тели?»
Я: «Слишком большой и ценный груз на моем корабле, что¬
бы капитан покидал его первым».
Он: «Но ведь все директора покинули свои академические
учреждения, всё бросили и всех бросили. Например, директор
Пушкинского Дома».
Я: «Заместитель...»
Он: «Директора там никогда не бывало, такое уж учреж¬
дение».
Я: «Да, Сакулин не директорствовал, Луначарский тоже.
Горький тоже, и теперь Лебедев-Полянский, живя в Москве, толь¬
ко числился директором».
Он: «И замещали их подлецы, вроде Плоткина. Этот уголов¬
ный тип спекулировал собранными в Музее ценностями. Вы знае¬
те историю с шоколадом, с крупой? Он пытался все это скрыть.
Во всем ему помогал жулик и прохвост Григ. Гуковский, недаром
он был арестован, но вывернулся мерзавец. Уголовные типы, что
они разделывали с Институтом, с Музеем, Библиотекой, Архивом
Пушкинского Дома! Воры и грабители!»
Я молчал. Он, предполагая, что мне все известно, продолжал
горячась: «Вы, конечно, знаете скандальную историю с отлетом,
когда он — коммунист — пытался обмануть правительство и
увезти с собой любовницу».
Я ничего не знал об этом и молчал.
Он: «Вот — директора в Академии наук в самые ответствен¬
ные дни нашей истории! Вы, как директор академического учреж¬
дения, исключение. Остальные только о себе думали. Что ж вы и
не собираетесь никуда?»
Я: «Не собираюсь, если Архив здесь останется».
Он развел руками, хотел еще что-то мне рассказывать, но мне
надо было ставить коляску в мой сарайчик на парадной, и мы рас¬
стались.
401

Вот [уже] второй вестник о безобразиях и преступлениях в
Институте литературы (Пушкинском Доме). Первый, кто мне го¬
ворил о тамошних преступлениях, был JI. Б. Модзалевский, но
к его словам мне необходимо было подойти с осторожностью:
Плоткин уволил его как неподходящего для своей своры, и Модза¬
левский, конечно, был обижен и раздражен. Но, как оказывается,
не все было от обиды у Модзалевского. Сейчас Плоткину удалось
уйти от ответственности, но я глубоко убежден, что он, как и дру¬
гие, особенно партийцы, ведшие себя бесчестно, не избегнут воз¬
мездия. К своре Плоткина принадлежит и Канайлов, помощник
директора по хозяйственной части и депутат; Канайлов-каналья,
о котором я только что упоминал в своих записках на днях.
В чем состоят конкретные преступления Плоткина и К0, мне
точно неизвестно. Как честный бытописатель-летописец я дол¬
жен это обязательно отметить, ради справедливости. Но два сви¬
детеля плюс отрывочные сведения и, наконец, мое личное впе¬
чатление от поведения Плоткина, Гуковского, Канайлова и др.
создают вполне определенное отрицательное мнение об этих лю¬
дях. Пушкинский Дом начиная с 1929 года попал в какое-то «пер¬
манентное» зловонное состояние. Чего стоила одна Михайлова,
господствовавшая там долгое время, провокаторша и предатель¬
ница, наконец осужденная советским судом за лживые доносы
и оговор честных партийцев и беспартийных. Перед Михайло¬
вой все дрожали. Рядом с ней юлила и пакостничала Гиппиус, к
тому же нечистая на руку. Других перечислять не буду. Была там
одна честная партийка Перепич да, полагаю, еще Ухмылова, но
первая была очень нервна и находилась некоторое время в со¬
стоянии умопомешательства, а вторая была принуждена перейти
на работу в Публичную библиотеку.
Что делалось не в Архиве—Музее—Библиотеке, а в исследо¬
вательском секторе Пушкинского Дома, мне менее известно. Факт
только тот, что и к столетию смерти Пушкина не появилось полное
академическое издание его сочинений. Пушкинисты обанкротились.
Издание не закончено и сейчас! Деньги же давались правительст¬
вом на это издание и вообще на работу Института очень щедро.
Ссылаться на недостаток средств и прочие объективные при¬
чины не приходится. Один из наиболее энергичных заместителей
директора во время фиктивного (почетного) директорства Мак¬
сима Горького Ю. Г Оксман, поддерживаемый в 1934—1935 гг.
Волгиным, видный пушкинист, был, вероятно, не без участия
Михайловой, которую он имел смелость уволить, арестован в
1936 году и пропал с горизонта. Михайлова была восстановлена
402

на работе! И существовала там до своего осуждения 15 лет после
скандального провала Ивановской, заведовавшей секретным отде¬
лом Академики наук в Ленинграде. Кончил ли бы или нет издание
Пушкина Оксман, не знаю, но при нем хотя бы стали налаживать¬
ся порядок в хранилищах и направляться исследовательская рабо¬
та. Правда, приглашенный им заведовать литературным Архивом
и много сделавший И. Л. Маяковский после ликвидации Оксмана
просуществовал недолго. Он был спровоцирован, может быть, и
честным, но дураком и тупицей (забыл фамилию) помощником
Маяковского. Конечно, он был на поводу у Михайловой и окру¬
жавшей ее сволочи, хотя и занимал ответственейшее место по пар¬
тийной линии в институте. Маяковского не удалось погубить, он
был реабилитирован и принят на работу в Центроархив, как раз в
то время перешедший в ведомство НКВД. Так что уволившие его
из Пушкинского Дома, как «политически опасного», были весь¬
ма сконфужены. В такой атмосфере наконец расцвел махровым
цветом Плоткин и К0. Жалкую роль играл при нем академик
А. С. Орлов. Не говорю уже о некоторых докторах и прочих уче¬
ных, пресмыкавшихся перед пройдохой.
Сегодня мороз полегчал, мог ехать спокойнее. Транзитные
пешеходы черными движущимися силуэтами шагают по белому
снежному покрову уснувшей на зиму Невы. Стоят над величест¬
венной замерзшей рекой серебристо-белые заснеженные сфинк¬
сы. Деревья в инее, как в сказочной декорации. Только бы любо¬
ваться... И вдруг санки, на них прикрытый тряпкой труп жен¬
щины. С маленьких санок голова ее запрокинулась и волосы
волочились по снегу. Для ног также не хватало места на санках,
и они, в спущенных чулках, свалившись, катились прямо по доро¬
ге. Это было слишком неожиданно и страшно. Я видел гробы, ви¬
дел завернутые в простыни или в тряпье мертвецов в виде мумий,
но подобной картины мне еще не приходилось видеть. За санками
шел и, как мне казалось, помогал катить их наш академический
извозчик — татарин, один из Кутыевых, вывозивший со дворов
мусор и всякую падаль. Кого же это везли?
Сегодня очень большие очереди за хлебом. Ни утром, ни
днем мы не могли получить хлеба. Вечером пошла за ним пле¬
мянница Матрены Ефимовны, нашей бывшей домработницы, и
хлеба не принесла. Она выронила его из рук, и его схватили у нее
тут [же] в булочной, так что она и опомниться не могла. Мы оста¬
лись без хлеба. Пропало по 200 грамм на двоих на два дня.
Это большое лишение, и М. Ф. сильно горевала. М. Е. хотела от¬
дать половину своего хлеба, он остался на прилавке. Его не успели
403

стащить, по счастью. Но мы на это не согласились и дали 200 руб¬
лей, чтобы купить на рынке хотя бы 400 грамм, т. е. половину
утраченного. Не знаю, удастся ли только купить, ввиду ката¬
строфического кризиса с продовольственным снабжением Ленин¬
града, хотя у некоторых хлеб и накапливается за счет «мертвых
душ». Так, например, у Шахматовых, которых будут хоронить в
20-х числах января, хлеба накапливается более чем за 20 дней,
т. е. до 8 килограмм. Из этого запаса будет уплачено за провоз и
рытье могилы, остальное идет на усиление питания оставшимся
в живых родственников. Интересно отметить, что отвезти трупы
на кладбище вызвался Л. Б. Модзалевский за килограмм хлеба.
«Все равно придется присутствовать на похоронах, так уж лучше
заработать, если можно», — сказал он мне. И когда я посомневал¬
ся, не будет ли ему тяжело, он добавил: «Ничего, дорога санная,
хорошая, по укатанному снежку».
Ложусь спать. Передняя, в которой мы живем, полна дыма
и копоти. Вдруг задымила сегодня плита. Трубы чистить неко¬
му, дым ест глаза. Завтра М. Ф. сама собирается вычистить трубу,
если это будет в ее силах. Что только она, моя удивительная стой¬
кая жена-друг, не переделает за день. Воду она носит через двор
из бомбоубежища. Сама всюду и везде одна — при моей пол¬
ной физической беспомощности ей. И не жалуется, не сетует.
«Как-нибудь переживем», — твердо говорит она. Как-нибудь пе¬
реживем! Плита не обогрела сегодня переднюю, и дымно... Что ж!
«И дым отечества нам сладок и приятен!» И что наш дым в срав¬
нении с несчастьями других!220
Двести девятый день войны.
1942.	16 января. Пятница.
Я спросил нашего бывшего академического извозчика, выво¬
зившего мусор, покуда была жива его лошадь, — не знает ли он,
чей это труп везли вчера на санках в таком странном виде. Он шел
вчера сзади санок, и мне показалось, что даже помогал везти.
— А это уборщицу увозили из Главного здания.
220 Вложены два листочка с более поздней записью Г А. Князева ка¬
рандашом: Об уборщице из Главного Академического] здания см. еще
под 25.1 более обработанную информацию (Л. 51); Вписать: фамилия мо¬
лодого ученого из Инст[итута] Ист[ории] — Мешалин. Фамилия тупи¬
цы из Инст[итута] л[итератур]ы, спровоцировавшего Маяковского, Ани¬
кин (Л. 52).
404

— Почему же она была в таком растерзанном виде и даже
волосы волочились по снегу?
— Да она одинокая была.
Так кончила жизнь какая-то безвестная страдалица, слу¬
жившая уборщицей в Академии наук в Ленинграде.
Меня остановила на дворе свекровь Шахматовой, спрашивая,
нельзя ли ей как-нибудь получить карточки на умерших и на фев¬
раль? Я сперва ничего не понял, но потом выяснилось, что она, не¬
счастная старуха, спекулирует двумя карточками умерших и не
хоронит их трупы. Она предполагает похоронить их после 20,
т. е. получить хлеба за 15—16 дней на две карточки! Правда, часть
хлеба должна уйти на оплату погребения, но 2/3 остаются у нее.
Сейчас вдруг неожиданно вновь стали фигурировать мертвые
души в буквальном смысле слова и карточки на мертвых расце¬
ниваются очень высоко.
Люди в горе и лишениях становятся жесткими циниками, бес¬
стыжими скотами. Как только умирает человек, если он одинокий,
то имущество тотчас разграбляется, если он жил в семье, начинают¬
ся споры и вздоры при дележе. Иногда еще человек не умер, но уже
поджидают и рассчитывают, долго ли можно пользоваться будет
его карточкам. Очень невыгодно, если родственник или свойст¬
венник умрет в конце месяца. И как хорошо, если в самом начале!
Даже в лоне семьи некоторые не доверяют друг другу и дер¬
жат, например, хлеб при себе в запертом портфеле. Подгляды¬
вают друг за другом. Грызутся, как голодные собаки из-за куска.
Как скоро может скатиться человек с вершин культуры до своего
первобытного звериного состояния!
Несмотря на холод (-5 °С), с упоением работал над своей оче¬
редной темой на службе — «К истории замещения академиче¬
ских кафедр». Даже задержался долее обычного и возвращался в
сумерках. Работа выливается в целую диссертацию.
И. И. Любименко, приходящая в Архив раз в неделю, сообщи¬
ла мне целую кучу новостей. В «Астории» для ослабевших науч¬
ных работников устроен стационарий (усиленное питание). В Бо¬
таническом саду устраивают также нечто подобное (спецпита¬
ние). Сама она бодра и энергична. Сидя по вечерам в темноте,
пишет стихи. Прочла мне одно из них. Обещала написать их на
бумаге и подарить мне. Каждый день она ходит обедать в Дом
ученых. Из Ботанического сада на Дворцовую площадь! Простаи¬
вает там по часу и больше в очереди и возвращается пешком
(трамваев нет) домой. Ей уже за 60 лет. Удивительно стойкая жен¬
щина. Ни на что не жалуется, не стонет, не ужасается. Потеряв три
405

года тому назад мужа, она осталась одинокой вдовой и сумела со¬
хранить стойкость и бодрость духа. Недавно читала у нас доклад
о русско-английских научных отношениях. Сейчас ведет рабо¬
ту по хронологии истории Академии наук за советский период.
Как доктор истории, она получила предложение напечатать свой
доклад в одном из английских журналов. Так ведет себя и рабо¬
тает в наши трудные дни эта удивительная женщина.
Другой наш доктор исторических наук, А. И. Андреев, один
из 2—3 виднейших специалистов в СССР по истории Сибири,
всю осень и зиму неослабно трудился над своими очередными те¬
мами, в особенности по истории Беринговской экспедиции. В де¬
кабре в заседании, посвященном памяти 200-летия смерти Бе¬
ринга, прочел доклад о нем. Написанную статью на ту же тему
сдал в «Морской сборник». Осенью его квартира (комната) была
дважды разгромлена взрывной волной. Комнату пришлось ме¬
нять, и в новой также были выбиты стекла. Окна и тут пришлось
заделать фанерой. Все эти испытания не сломили силы его духа
и трудоспособности. Сегодня он дежурный по Архиву. Не понра¬
вился мне его вид: желто-зеленый цвет лица, усталые глаза.
— Ну, как Вы живете, — спросил я его (в Архиве он теперь
с моего разрешения бывает раз в неделю).
— Дух бодр, но вот плоть немощна, начинает сдавать.
Ко мне на третий этаж он не поднялся, поберег, видно, свои
силы, и я ничего более о его жизни и научной работе не узнал.
Начал сдавать П. М. Стулов. Особенно болезненно отрази¬
лось на нем отсутствие курева. Сегодня у него было плохо с серд¬
цем и он даже некоторое время лежал.
Я нарочно останавливаюсь так подробно на живых конкрет¬
ных фактах. Мои записки не беллетристика, не выдуманные за¬
мысловатые фабулы и обобщенные персонажи (типы). Я пишу о
тех людях, которые меня окружают, близких мне по работе в Ака¬
демии наук и некоторых моих сослуживцах и подчиненных. Зада¬
ча моя — просто и четко отразить, как небольшой наш коллектив
переживает эти страшные дни.
210[-й] день войны.
1942. 17 января. Суббота.
И. С. Лосева, ученый секретарь Архива, сообщила мне список
угрожаемых: П. М. Стулов, Т. К. Орбели-Алексеева, А. В. Цвет-
никова, Е. М. Беркович. У последней сегодня ночью умер отец, тя¬
406

жело страдавший последние две недели. Я видел его два раза.
В первый раз осенью, когда он был крепким видным мужчиной, и
месяца полтора тому назад, уже полуразвалиной. Он был до войны
музыкантом в кино. Я уже писал о нем как о честном безобидном
еврее, резко отличавшемся от многих своих собратьев. Е. М. Бер¬
кович я не видел. Перед ней и ее матерью встал теперь самый
трудный вопрос — как похоронить. Только что им пришлось дол¬
го и мучительно биться с умершим родственником, теперь опять
в доме покойник. Вряд ли и без того слабая здоровьем Берко¬
вич выживет.
На выходе из Архива встретил Орбели, работающую у нас ма¬
шинисткой. Вот уже несколько дней, как она только доходит с
трудом до Архива и сидит в 12-й комнате, где плита. Лицо у нее
желтое, глаза подпухли. Она мать троих детей, девочек. Одна из
них больная. Сама она мало приспособлена к жизни, неудачница.
Потерявшая одного мужа — отца девочек и утратившая вто¬
рого — академика Иосифа Абгаровича Орбели, почему-то вдруг
женившегося на ней в 1937 году и потом бросившего ее. На стра¬
ницах моих записок я не раз упоминал об ее печальной судьбе.
Она давно махнула рукой на свою жизнь, но жизнь ее еще теп¬
лится. Не сегодня-завтра задует ее январский или февральский
ветер 1942 года.
А. А. Травина, наш председатель месткома, на прошлой не¬
деле потеряла карточки и паспорт. Восстановление их потребова¬
ло очень много хлопот, беготни, и она подорвала свое здоровье.
За несколько дней осунулась, постарела, глаза потухли. Боюсь,
не переступила ли она черты, за которой уже ничем не предот¬
вратимая наклонная плоскость в страшную яму. JI. Б. Модзалев¬
ский как-то еще держится и даже бодрится, что делает ему честь.
Он всегда держался таким киселем, а тут ходит таким «гоголем».
Вот люди, с которыми я живу и, может быть, умру. Люди, над
которыми я являюсь начальником и ничем не могу помочь им.
Люди, которым я устанавливаю по списку очередь их гибели!..
Но ведь где-то и я в этом списке.
Раз я все записываю, и именно то, чего, пожалуй, никто не за¬
писывает, — мелочи, из которых и состоит наша живая жизнь,
наш быт, то, что неповторимо и забывается, изглаживается из па¬
мяти, как дым из трубы, то запишу и еще один факт. И. С. Лосева
обнаружила сегодня у одной нашей сотрудницы А. В. Цветни¬
ковой платяную вошь. При ночном дежурстве и спанье в одежде
развести вшей не мудрено. Но и дома у Цветниковой давно нет
условий человеческого существования: температура в комнате 0°,
407

воды нет, уборной нет. Ни вымыться, ни постирать, ни переодеть¬
ся. И перед нами встала страшная перспектива — обовшивение.
А следовательно, и эпидемии, как только станет потеплее.
Два дня горела «Мытня» — студенческое общежитие на Пет¬
роградской стороне. Громадный пожар пылал где-то между Мой¬
кой и улицей Халтурина. Во многих частях города горят громад¬
ные здания и сгорают дотла. Пожарные бессильны: замерзла вода
от сильных морозов. Причина пожаров — усиленная и неосторож¬
ная топка, особенно «буржуек». Еще бы! Сегодня, когда я ехал со
службы, наблюдал, как в некоторых домах прямо из оконных фор¬
точек торчали железные трубы, из которых валил дым. Что же де¬
лать ленинградцам — замерзать? Или подвергаться риску пожа¬
ра? Рискуют огнем и окончательным разорением, и потерей по¬
следнего очага. А. В. Цветникова, живущая по [улице] Халтурина,
около которой сгорел дом жилой дотла, рассказывает, что и все
жильцы из соседних домов покинули свои квартиры и вышли на
улицу, ожидая, что их дома также загорятся. Все повытаскали из
квартир то, что смогли захватить, а жильцы из горевшего дома
с тем, что попало под руку... Ночь была люто морозная, но, на сча¬
стье, тихая, без ветра. Только пламя в горевшем доме бушевало
и вихрем вырывалось из всех этажей.
В газетах приводится список награжденных рабочих и инже¬
нерно-технических работников ленинградских предприятий, пе¬
ред списком передовая:
«Ход военных событий поставил ленинградцев в особые
условия. Черной тучей нависли немцы над городом, стре¬
мясь ворваться в Ленинград. Надо было срочно быстро со¬
здать сеть оборонительных сооружений. На оборонные трас¬
сы вышли ленинградцы. Люди различных возрастов и про¬
фессий стали строителями-землекопами. В непогоду, часто
под артиллерийским обстрелом врага, рыли они противотан¬
ковые рвы, эскарпы, строили ДОТы и ДЗОТы, возводили бар¬
рикады...
В дни Отечественной войны ленинградцы приумножили
свои славные революционные традиции, вновь и вновь пока¬
зали стране, какими неисчерпаемыми силами обладают совет¬
ские патриоты, на какие подвиги способны во имя родины.
Награда шестисот семи — награда всех ленинградцев...
Трудящиеся Ленинграда доказали своим самоотвержен¬
ным трудом и мужеством безграничную преданность родине.
Они преодолеют все трудности, стоящие на пути к победе,
408

сделают все, чтобы приблизить дело окончательного разгро¬
ма ненавистного врага на подступах к Ленинграду».
Это в большом героическом плане.
А на малом нашем — безвестные мертвецы, десятки тысяч,
а может и сотни тысяч мертвецов, которых и имен никто никогда
не вспомнит. Ни один из них не попал ни в список шестисот семи
награжденных, ни в список погибших с честью... «Награда шести¬
сот семи — награда всех ленинградцев» — для мертвецов и уми¬
рающих в Ленинграде звучит больше, чем иронией. Каждая эпо¬
ха, каждый период, каждая очередная кампания имеет свою фор¬
мулу, свой лозунг, официально закрепленный, например: «Штык
в землю не воткнем», «Без аннексий и контрибуций», «Лордам
по мордам» и пр. Вот одна из таких формул сегодняшнего дня:
«Мы знаем, что враг еще силен, что раненый дикий зверь перед
издыханием очень опасен, но Красная Армия и народы Советско¬
го Союза будут систематически и безостановочно продолжать
уничтожение немецких оккупантов и их техники до тех пор, пока
советская земля не будет очищена от гитлеровских насильников,
грабителей и убийц».
И лозунг: «Истребим всех немецких оккупантов до единого».
211[-й] день войны.
1942. 18 января. Воскресенье.
Раз кругом валятся люди, стал и я приводить свои дела и бу¬
маги в порядок на всякий случай. Сегодня я закончил системати¬
зацию всех моих материалов — сперва на бумаге; по этой схеме
подберу все мои папки. Главная цель и значение моего архива —
материалы для истории быта среднего русского интеллигента в
дни войн и революций первой половины XX века. Среди этих ма¬
териалов на первом месте должны быть поставлены: «К истории
моего времени», записки и приложения к ним, как рукописные,
так и печатные. На втором месте среди своих литературных ра¬
бот я ставлю свои стихотворения «Мысли и образы»... Но не в
[том] плане, которому подчинены все материалы моего архива, а
в субъективном, в личном, я именно ставлю их или, точнее, по¬
ставил бы их на первое место. Они для меня (лично, субъектив¬
но) — «сокровенная сокровищница», упорный труд в течение
35 лет, квинтэссенция моих образов и мыслей, их отчеканенные
формулы.
409

О научных своих работах я не говорю здесь. Не мне судить
о них. Я не ученый, открывающий новые истины, пути и законы,
я ученый-собиратель, эрудит. И тем, быть может, мои труды и
собранные материалы могут быть полезны и нужны кому-нибудь.
Опись моего архива см. в приложении221.
212[-й] день войны.
1942. 19 января. Понедельник.
В Ленинградском отделении Института истории гибнут один
за другим научные сотрудники. Умер мой сотоварищ по универси¬
тету Лавров. Он также, как и я, служил в Центрархиве (в Област¬
ном ленинградском архиве), потом перешел на работу в Акаде¬
мию наук. Заведовал одно время Историческим архивом в Инсти¬
туте истории АН в Ленинграде. Много поработал над последним
академическим изданием «Русской Правды», был исключительно
скромен и как-то мало приспособлен к жизни. За страшную черту
перешел в начале января. Ослабевши, лежал беспомощным по¬
лумертвецом, покуда жизнь не оборвалась окончательно.
Умер молодой ученый, только что недавно защитивший дис¬
сертацию на степень кандидата, Микешин (может быть, переви¬
раю его фамилию). В Ботаническом институте умер талантли¬
вый ученый, ученик академика Любименко профессор Данилов.
Инна Ивановна пошла проведать его как ученика своего мужа.
Он жил с двумя братьями. Ей долго не открывали. Потом, как ока¬
залось, один из братьев, также ослабевший, с трудом дошел до
двери и отпер. Ученый-ботаник Данилов лежал на кровати, а над
ним с недоумением стояли его братья и щупали голову, ноги.
— Голова еще теплая, но ноги совсем холодные, — перего¬
варивались они. Прислушивались к дыханию.
— Дышит, кажется...
— Нет, грудь не поднимается.
Так и не могли еще некоторое время решить — умер или еще
жив их брат.
Брат их умер...
Не буду продолжать этого списка. Называли сегодня еще не¬
сколько фамилий, но я ничего не могу сообщить об этих людях,
так как их не знал. Сегодня 19 января. Продовольственное по¬
ложение Ленинграда по-прежнему критическое, несмотря на все
221 В рукописи дневников описи архива нет. Она хранится в ПФА РАН
в фонде Г А. Князева (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 37).
410

обещания. На рынке мена или покупка за сумасшедшие деньги
за отсутствием продуктов почти совсем прекратилась. Зарплату не
получили еще и за декабрь.
Вчера М. Ф. мне призналась, что она устает. Действительно,
она очень похудела, а за последние дни и побледнела. Только еще
темные глаза горят светлым огнем.
Сколько мы потеряли сил, на какой грани находимся, где черта,
та страшная черта, переступив которую, человек уже не возвра¬
щается назад. Взяли за нормальное состояние 100 %, провели страш¬
ную черту — 50 % жизненной энергии, и М. Ф. определяет свое
место между 40 % и 50 %, т. е. где-то около страшной черты... Пос¬
ле потери 50 % сил начинается быстрое затухание и после 60—
70 % утраты их — агония и смерть. «Надо как-нибудь выжить, —
настойчиво говорит М. Ф., — не перейти за роковую черту».
И. И. Любименко принесла мне, по моей просьбе, свои стихи,
посвященные событиям наших дней. Стихи ей удались. Они отра¬
жают переживаемое нами время и написаны с искренним чувством
и умудренностью много пережившего и передумавшего человека.
1
Над царством разума великих достижений
кровавым пологом раскинулась война;
померкнул свет, замолкнул шаг движений,
страданье человечество должно испить до дна.
Где люди верили, смеялись и любили,
Теперь лишь ненавидят, плачут и скорбят,
То когти голода сердца нам иссушили,
То мрак и холод тянут нас назад.
Жестоки жизни жуткие закаты,
И все же сердце новой ждет зари...
Пусть я умру! Для друга или брата
Зажгись и светлая, бескровная, гори!
Пусть вновь научатся любить, смеяться, верить
и позабудут ненавидеть и скорбеть;
ведь с жизнью смерти шаг не соразмерить:
коса пройдет, но семя будет жить!
2
Есть жизни серые, счастливые, быть может,
но не познавшие ни бури, ни огня;
ничто их в жизни сильно не тревожит
и не отличен день их ото дня.
411

Они пройдут, как тени над землею,
они угаснут, в сущности, не жив,
и их потомок новою чредою
пройдет, о предках позабыв.
Мы рождены под огненной зарею,
нам суждены страданья и борьба;
под грохот бомб, летящих с диким воем222,
творится наша жуткая судьба.
И пусть тяжел и труден путь наш крестный,
пусть кубок жизни через край бежит...
он полон был! И даже самый безывестный
из нас не будет скоро позабыт.
Потомки наших предков не забудут,
в сказаньях, песнях будут вспоминать,
и наша жизнь для них примером будет
того, что жить не значит прозябать223.
Эти два стихотворения написаны И. И. Любименко 7 и 13 ян¬
варя, когда кругом начали валиться скошенные смертью люди, и
в частности окружающие нас сотрудники, друзья и знакомые из
ученой интеллигентной среды.
И. И. Любименко, я писал о ней на днях, жива, энергична,
несмотря на свои 60 с лишком лет. И сегодня, передавая свои
стихи, говорила так искренне, бодро о жизни и смерти.
Наши войска продолжают наступление. Гитлеровская аван¬
тюра сокрушить нас чудовищно мощным ударом до зимних хо¬
лодов не удалась. Красная Армия, пережив столько поражений,
нашла в себе силы под стенами Москвы не только для защиты
столицы, но и перешла в наступление. Убийцы-грабители гиб¬
нут в тяжелейших условиях непривычной для них русской зи¬
мы и под ударами громящей их и все растущей мощи Красной
Армии...
Надежда есть — и верная, и крепкая. Гитлер будет уничтожен.
Омерзительнейшим тиранам не властвовать в мире. Ради этого
стоит жить и умереть!
222 У автора «под грохот выстрелов, в снарядов вое». Примеч.
Г. А. Князева (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101. Л. 66 об.).
223 Вложен автограф (чернила) стихотворения И. И. Любименко с пе¬
реписанными Г. А. Князевым в дневники стихами. Сверху карандашом
рукой Г А. Князева: Получено от И. И. Любименко 1942. I. 19 (Там же.
Л. 68—68 об.).
412

213[-й] день войны.
1942. 20 января. Вторник.
На моем малом радиусе. Утром.
Лютый мороз. За Съездовской линией где-то громадный по¬
жар. Клубы густого дыма плывут на юго-запад. Мертвые трам¬
вайные пути. Почти полное отсутствие транспорта на улице. Пе¬
шеходы кутаются в шарфы и косынки. Некоторые с санками, везут
домашний скарб, дрова. Провезли небольшой ящичек с цветком
из бумаги на крышке. Для младенца ящичек вместо гробика ока¬
зался как раз в меру.
На службе. Очень плох П. М. Стулов. Явно перешел за
страшную черту, дни его сочтены. Пытаемся поместить в ста-
ционарий, но таковой еще не готов.Умер Глейбер, заведующий
архивом Географического общества. Скромный и тихий чело¬
век, еврей по происхождению. Он пострадал в одну из бомбар¬
дировок, был под тяжелым обстрелом района Демидовского пе¬
реулка, но остался цел. Долго крепился, но декабрь подорвал
организм, а январь покончил все. Глейберу было не более 35—
37 лет.
Умер М. М. Соловьев, б[ывший] секретарь Комиссии по исто¬
рии знаний при председательствовании В. И. Вернадского и спе¬
циалист по биологии. Он много занимался Бэром, помог нам науч¬
но систематизировать и описать его архивный фонд, человек он
был уже в возрасте.
Узнал еще о тяжелом состоянии некоторых товарищей —
«кандидатов в квадрате».
Работал над своей темой по истории кафедр, читал цитаты
из Бэкона о классификации наук.
Наш путеводитель по Архиву, второй том, матрицируется.
Подписал сегодня последний корректурный экземпляр. Указате¬
ли, к сожалению, остались ненапечатанными: Лосева не смогла
кончить личный, [а] Стулов не успел отредактировать составлен¬
ный им предметно-географический. Л. Б. Модзалевский немало
потрудился над этим томом. Если первый том является моим де¬
тищем, то второй больше опекался им. Таким образом, если бы
«Путеводитель» не опоздал, мы имели бы полное обозрение всех
архивных материалов нашего Архива Академии наук. Сделан гро¬
мадный коллективный труд!
Сегодня проходила перерегистрация продовольственных кар¬
точек, выявлялись «мертвые души». По всему Ленинграду это
должна быть громадная цифра за январь.
413

Самое страшное сейчас — это утратить карточки. А. А. Тра¬
вина так и не может добиться восстановления потерянных карто¬
чек, измучившись в хлопотах. Рассказывает о величайших страда¬
ниях тех, кто потерял или у кого украли карточки. Некоторые хо¬
дят на пункт выдачи карточек с 5 января, продали и обменяли все,
что у них было, и стоят перед неизбежной гибелью. А. А. Травину
приходил обследовать инспектор: не спекулянтка ли она? Опра¬
шивались ее соседи. Но будут ли восстановлены ее карточки и
когда — не известно.
Комната, где я работаю на службе, отапливается макулату¬
рой. Поддерживается температура от плюс 5 до 9 градусов С. Пах¬
нет бумагой. Днем в сумерках ехал домой. От сильного мороза тя¬
жело катился мой самокат. Напрягать приходилось все свои силы,
особенно на уклонах. Когда уставало сердце, останавливался и от¬
дыхал. Смотрел на свою любимую невскую панораму и, конечно,
постоял перед заснеженными, серебристо-белыми от инея сфинк¬
сами. Конечно, пофилософствовал о дороге жизни и смерти, о
двух планах: вечной жизни народа («все умирает, один народ бес¬
смертен») и о той искорке жизни, которая так недолго горит во
мне, в моей оболочке («государство и личная жизнь не совме¬
стимы»). Поглядел на противоположную сторону Невы, туда, где
стоял «Гигант на бронзовом коне». Там видна только белая куча
(холм) и под ней какой-то деревянный колпак. Вспомнил, как
где-то на Сенатской площади прятался испуганный Евгений и
грозился: «Ужо тебе, строитель чудотворный...» Но увидел прова¬
ленный череп Лавалевского дома около Сената, [и] сразу потеря¬
лось очарование дивной панорамы Невы и сфинксов над нею...
Сразу увидел обезображенные здания на набережной и весь ужас
наших жестоких дней. Ехал последний кончик пути уже без вся¬
кой иллюзии красоты.
На парадной мне попалась А. В. Нехорошева-Карпинская, сту¬
дентка. Она сконфузилась, в руках у нее были сосуды — во всем
нашем доме не действует ни водопровод, ни уборные. Люди вы¬
носят свои испражнения прямо на двор, помои тоже выливают
на снег.
Иду по лестнице не спеша, из-за мороза под колоннами при¬
шлось постоять. Наконец-то дома. Скудный обед, созданный бук¬
вально из крох моей изобретательной М. Ф. Мигающие и коптящие
лампадочки. После обеда отдых, затем горячий чай с подсушен¬
ными 2—3 сухариками, возня с лампадочками. Читать утомитель¬
но, почти невозможно, но писать, ведя по листу лампадочку от
строчки до строчки, можно. Пишу. М. Ф. пытается что-то вязать.
414

День кончен, что делается в мире — не знаю. Газет не прино¬
сят (на почте говорят, что почтальонши больны). Радио что-то
бормочет, но трудно разобрать что. Только когда играет музыка,
кое-что слышно. Сейчас 11 часов, играют «Интернационал».
Живем сегодняшним днем, о завтрашнем стараемся не ду¬
мать. О том, что будет завтра, и представить себе не можем, и ос¬
мыслить не можем. Долгая черная ночь впереди, для многих-мно-
гих из нас уже вечная ночь!
214[-й] и 215[-й] дни войны.
1942. 21 и 22 января. Среда и четверг.
Ко всем бедствиям ленинградцев прибавились еще свирепые
морозы. И без того ослабленные силы с трудом борются с холо¬
дом. Целый день и ночь под всеми одеялами и пальто нет возмож¬
ности согреться. Это здесь, в домах, а что же там делается, в поле?
Второй день из-за морозов не езжу на службу; не идет коля¬
ска, масло стынет. М. Ф. проводить меня не может туда и обратно,
силы ее заметно слабеют, бодра только духом.
Вчера часть дня провел в своем кабинете, холод — ниже нуля
четыре-пять градусов. Везде слой пыли; нежилая комната, как
после смерти хозяина. Видел такую после смерти академика Пав¬
ловского. Разбирался в своих бумагах, подбирал их по состав¬
ленной схеме.
Неужели не доживем до весны? Кругом слишком много уми¬
рают и нигде-нибудь, а около, в нашем доме, на службе. Каж¬
дый из нас слышит лязг косаря. Поднять глаза к потолку не хо¬
телось: там крюк, такой добротный, обративший мое внимание
еще при входе в первый раз в комнату, лет 12 тому назад. Страш¬
ная мысль промелькнула тогда в мозгу: неужели он пригодится?
Если что случится с М. Ф., может быть, да, пригодится. Но кто
знает, как повернется судьба. Никто не знает, что будет не толь¬
ко завтра, но и сегодня, вот сейчас...
Разбирал свои бумаги, ненапечатанные, законченные и нача¬
тые работы; с любовью раскрывал и прочитывал из любимых
книг. Все это больше никому не будет нужно. А сколько тут в мо¬
их записях, картотеках неосуществленных замыслов. Все ждал,
когда выйду в отставку, закончу, приведу в порядок, для этого
года 3—4 потребовалось бы. А теперь многое еще не окончено,
литературно не оформлено. Очень озяб, разбираясь в бумагах,
но работал лихорадочно быстро. Кое-что успел сделать.
415

Вечером нашел в себе волю, несмотря на скуднейший источ¬
ник света, работать над своей последней темой по истории ака¬
демических кафедр. Сегодня обложился книгами, но читать нет
возможности. Только водя по бумаге маленькую лампадочку от
строчки к строчке, могу писать, и пишу. Иногда мне кажется, что
я и М. Ф. плывем среди необъятного океана ужасов и бедствий
войны, голода, холода, болезней от истощения, страданий, смер¬
тей, как на льдине. Берем друг друга за руку и ждем...
Сегодня Ленинский день и, конечно, мороз; теперь мы так и
говорим: «ленинские морозы», как прежде говорили «крещен¬
ские», «сретенские».
216[-й] день войны.
1942. 23 января. Пятница.
Ничего особенного. Мы голодаем и замерзаем. Кто-то спа¬
сается, получив легально особый паек; кто-то пользуется обстоя¬
тельствами и «охулки на руку не кладет». А мы — «второкате-
горники» и из ученой братии — «кандидаты в квадрате», смот¬
рим в глаза чудовищу-смерти.
Там где-то события происходят в мировом масштабе, вся пла¬
нета содрогается от взрывов, пожаров, человеческих передвиже¬
ний в виде моторизованных «армад»... Там государственные дея¬
тели, полководцы, герои вершат судьбы человечества. А здесь,
на малом радиусе, мы — ничтожные, слабые, не имеющие ника¬
кого значения для мировой истории, — гибнем массами.
Вчера, наконец, похоронили Шахматову с сыном, отвозил их
в сколоченном в Архиве гробу Л. Б. Модзалевский за килограмм
хлеба. Работа была нелегкая. Пришлось одному дотащить гроб
до санок из квартиры. Сил на это не хватило, конечно, и поэто¬
му пришлось гроб спускать по ступенькам и волочить по земле.
Похоронили на Смоленском. За рытье могилы после большого
торга кто-то согласился взять 800 грамм хлеба и 300 руб. день¬
гами. От Архива, кроме Л. Б. Модзалевского, исполнявшего,
собственно говоря, обязанности «похоронного бюро», никого
больше не было. Трупы оставались непогребенными почти три
недели.
В Ботаническом саду, рассказывает И. И. Любименко, в клу¬
бе скопилось до 12 покойников. Хотели их закопать в саду, но не
получили разрешения. Теперь ждут «кандидатов». И уж тогда
всех «гуртом» будут пытаться куда-нибудь сбыть.
416

На одном только пункте, в мертвецкой больницы Эрисма-
на, куда ходили разыскивать труп Вульфа его родственники, скоп¬
ляется за сутки несколько тысяч трупов... Сколько мрет каж¬
дый день народу в Ленинграде, никто сейчас сказать толком не
может. Называют чудовищные, «астрономические» цифры —
конечно, как всегда, преувеличенные. Но факт — гибнет много
народу. При этом очень характерный факт: гибнут преимущест¬
венно мужчины, о чем я уже не раз писал. И только 4—5 про¬
центов женщин. Ленинград постепенно вымирает. Покорно, по¬
винуясь воле роковой судьбы, люди один за другим падают в
пропасть...
Но «Коса пройдет, а семя будет жить»!224
И вот для тех, кто будет жить после нас, я и пишу эти запис¬
ки-письма. Мне хочется передать все, что мы переживаем в дни
чудовищно-жестокой и грандиозной войны, передать просто и
искренне, без ходуль, без маски, без «мантии и пера на шляпе»...
Просто рассказать, как мы жили и умирали.
217[-й] день войны.
1942. 24 января. Суббота.
Когда-то Анна Ахматова писала: «Еще на Западе земное
солнце светит и кровли городов в его лучах горят... А здесь
уж Белая дома крестами метит и кличет воронов, и вороны
летят» 225...
Так было в 1921 году, а в 1941[-м] и на Западе солнце в крова¬
вом тумане... Весь мир в смраде крови и чаду пожарищ... «И всю¬
ду Белая дома крестами метит»!
Повсюду жестокость, страдание и смерть. Нет больше ра¬
дости в мире. И надолго!.. Надолго!..
224 Строка из стихов И. И. Любименко, цитировавшихся Г. А. Кня¬
зевым в дневниковой записи от 19 января 1942 г.
225 Из стихотворения А. Ахматовой «Чем хуже этот век предшест¬
вующих?» (1919). Цитируется Г А. Князевым не совсем точно — по па¬
мяти. У Ахматовой:
Еще на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
14 Князев Г. А.
417

В газетах опубликован чудовищно жестокий приказ генера¬
ла Рейхенау (см. ниже). Вместо нового порядка, самое непри¬
крытое жестокое варварство двуногих зверей, вооруженных тех¬
никой.
То же, что у нас, немцы проделывают в Польше, Югославии
и других оккупированных странах. 10 европейских стран, окку¬
пированных немцами, подписали в Лондоне декларацию о неиз¬
бежном в будущем возмездии Германии за все ею содеянные пре¬
ступления.
Отступление немцев на нашей земле началось 8 декабря.
Они хвастливо говорят о передышке, о позиционном методе ве¬
дения зимней кампании... Но смена генералов, «экстренные» смер¬
ти, например Рейхенау, говорят о катастрофе в России с герман¬
скими армиями.
Возмездие придет!..
К истории моего времени. Приказ генерала Рейхенау. Основ¬
ная цель похода формулируется генералом Рейхенау как унич¬
тожение большевистской системы, полный разгром государст¬
венной мощи и искоренение азиатско-еврейского влияния на
европейскую культуру. Снабжение питанием местных жителей
и военнопленных объявляется «ненужной гуманностью». Пожа¬
ры должны тушиться только в тех зданиях, которые нужны для
немецкой армии. «Все остальное, являющееся символом бывше¬
го господства большевиков, в том числе и здания, должно быть
уничтожено». В приказе далее говорится: «Никакие исторические
или художественные ценности на Востоке не имеют никакого
значения». Указываются меры к привлечению на свою сторону
пассивных «многочисленных антисоветских элементов, занимаю¬
щих выжидательную позицию»... «Страх перед германскими ме¬
роприятиями должен быть сильнее угрозы со стороны бродячих
большевистских остатков».
Перед германским солдатом поставлена двойная задача:
1.	«Полное уничтожение большевистской ереси, советского го¬
сударства и его вооруженной силы». 2. «Обеспечение безопас¬
ности германских вооруженных сил в России». (Приказ от 10 ок¬
тября 1942 г., найденный среди остатков архива немецкой охран¬
ки после отступления немцев от Калинина («Ленинградская]
пр[авда]». [19]42. 1. 17)).
Все это освящается «исторической миссией по освобожде¬
нию навсегда германского народа от азиатско-еврейской опас¬
ности».
418

218[-й] день войны.
1942. 25 января. Воскресенье.
Опять мороз свыше 25 градусов. И временами леденящий се¬
веро-восточный ветер. Живем надеждами. На днях прибавили
хлеба до 300 граммов. М. Ф. без ужаса не может вспомнить, как
мы просидели с 20 ноября по 24 декабря, т. е. 34 дня, на 125 грам¬
мах. Выдача продуктов за январь все еще не может наладить¬
ся. Как я уже отмечал, недоданное за декабрь аннулировано. Сей¬
час нам дают в счет выдачи «авансы».
Наш дом вчера остался совсем без воды. Ходили в соседний.
Сегодня в одном из нижних этажей вода из крана чуть капала.
В других домах совсем нет воды. На набережную с линий и Боль¬
шого проспекта идут с ведрами на Неву. Много больших пожаров
в городе. Горят целиком многоэтажные здания, так как их нечем
тушить. Я уже писал о небрежности с «буржуйками». Но оказы¬
вается, что еще большее зло — лучинки, которые зажигают жите¬
ли в своих темных жилищах, чтобы осветить какой-нибудь угол, и
не гасят падающие тлеющие угольки со своего первобытного све¬
тильника... Помои и испражнения выливаются из всех квартир до¬
ма на двор. Из-за отсутствия воды в городе бездействуют бани...
Но мы живем надеждами! Сегодня распространились слухи, что
немцы, бросая все, бегут из Гатчины, боясь полного окружения.
Взяты Осташков, Великие Луки. Соседи уверяют, что наши вой¬
ска выгнали немцев из Пскова. Проверить все это негде. Газе¬
ты нам не подают. Мы сами теперь ходим за нею на почту; радио
не работает... Но мы живем надеждами! М. Ф. мечтает о солнце,
о тепле, о лете... О сытном обеде, чтобы не хотеть постоянно есть.
А на улице опять мороз крепчает. По нашей передней, где мы
живем, гуляет ветер. Значит, опять внизу с улицы оставили откры¬
той дверь. Простая вещь — закрывать двери, беречь тепло на лест¬
нице и в своих квартирах. И никто не закрывает. Я вывешивал объ¬
явление, его даже кто-то сорвал. Уговаривал встречающихся. Со¬
глашаются, ахают, охают, жалуются на холод — и забывают
все-таки закрывать двери.
От соседей, из их комнат, в которых они не живут, так как
там в окнах устроены бойницы, дует тоже. Холодно! А как же те,
которые на линии передовых позиций, в карауле, в разведке?..
Как те в городе, здесь, у которых нет дров?.. Позволю себе здесь
привести более отделанную редакцию записи от 15 и 16 января.
Люблю любоваться Невой с того берега, где стоят над ней се¬
дые от времени и посеребренные сейчас морозом строгие вещие
419

сфинксы... Перед ними раскинулась широким белым ложем за¬
стывшая величественная река. По ней снуют черными силуэтами
пешеходы. Падают редкие снежинки; и над Невой простерлась
белоснежная сетчатая ткань, словно фата невесты, из снежных
падающих мотыльков. Деревья стоят все белые от инея, как в ска¬
зочной декорации... И только бы жить, радоваться жизни, писать
стихи в очаровании красотой величественного города, философст¬
вовать перед вечностью сфинксов. И дышать, дышать чистым мо¬
розным воздухом, благословляя жизнь...
Но что это? Санки. На них... Что на них — не разобрал сра¬
зу. Женщина. Санки маленькие, и голова ее свесилась с них. Ка¬
кая-то тряпка накинута на тело, но ноги со спустившимися чулка¬
ми волокутся за санками. Рядом шагает, помогая везти, человек
высокого роста. Не сразу узнал его. Да это наш академический
извозчик, татарин, вывозивший со дворов, покуда была жива его
лошадь, всякий мусор из помоек. Все это было так неожиданно,
что я не успел ни поздороваться с ним, ни расспросить его...
На следующий день, встретившись с ним на дворе, я узнал, что это
увозили труп одинокой женщины, служившей уборщицей в Глав¬
ном академическом здании.
219[-й] день войны.
1942. 26 января. Понедельник.
Тяжело. Еле справляемся с голодом, добивают жестокие мо¬
розы. Замерзшие водопроводные трубы в домах с каждым днем
осложняют и без того бедственную жизнь ленинградцев. Сегодня
ночью проснулся от запаха гари. Как оказалось потом, громадный
дом по нашей линии около Среднего загорелся ночью и горел все
утро и днем. Тушить нечем!
Сегодня в довершение всего я ушиб ступню правой ноги и
лишился возможности ступать на нее. Еле добрался домой, на
свой третий этаж. Вечер весь пропал, пришлось лежать. И страш¬
ная тоска овладела мною. На службе хаос и разрушение. Уголь
на исходе. Поэтому и в 12-й комнате холодно, даже около са¬
мой плиты. Пришел дежурный Андреев. Он очень постарел, осу¬
нулся, но еще держится. Просил освободить его от дежурства.
Конечно, я не согласился. Он подчинился и стал выливать воду
из раковины, другие словно не могли это сделать. Прибрался,
навел относительный порядок, набрал в ведра воды на всякий
случай.
420

Опять объявлена эвакуация научных сотрудников и их се¬
мейств, не состоявшаяся в начале декабря. От нас записались:
Свикуль, у которой погибает пятнадцатилетний сын; Орбели, со¬
вершенно распухшая и, вероятно, безнадежная; Беркович, Урман-
чеева с тремя маленькими детьми и Травина. Всего с домочадца¬
ми, или, как принято теперь говорить, с иждивенцами, — 15 чело¬
век. Архивные сотрудники не включены в особый эвакуационный
список и приписаны на место убывших за декабрь и январь в Бота¬
ническом институте. Все опять собираются, но мало кто верит в
осуществление эвакуации и на этот раз.
Страдания ленинградцев слишком тяжелы, и многие готовы
на самые отчаянные предприятия. А мы? Или выживем, или по¬
гибнем. Ехать никуда ни я, ни М. Ф. не собирались и не собираем¬
ся. С моими ногами ехать мне никуда невозможно: это только
ускорить свою гибель где-нибудь в дороге. В нашем доме лежат
6 не погребенных покойников, умерших во второй половине янва¬
ря. Сегодня в ночь умер дворник, оставив четырех девочек. Мно¬
жество детей остается сиротами. Опять должны быть организова¬
ны «детские дома», так много спасшие детей в 1918—1921 годах
и потом выродившиеся в нечто худшее, чем пресловутые приюты
прежнего времени. Опять десятки, а может быть, и сотни тысяч
беспризорников будут во всех концах Союза напоминать о страш¬
ном социальном бедствии.
Наша комендантша дома Савченко в ужасе от некоторых
квартирантов-беженцев, поселившихся в квартирах эвакуировав¬
шихся жильцов. Беженцы — народ пришлый, им все равно — они
ничего не берегут, ни о чем не заботятся. В квартире, где жили
Боровковы, поселились люди, которые день и ночь палят три бур¬
жуйки. При этом не выносят золу. Буржуйки стоят прямо на полу,
а одна на старом чемодане. По квартире ходят с зажженными лу¬
чинами и роняют их на щелистый пол. Ничто не спасает и наш дом
от катастрофы — пожара до тла. Все хозяйство в доме разруше¬
но. Воду берут из Невы... Ни о каком дежурстве и т. д. и речи нет
никакой. На всех наших лестницах воровство ящиков, в которых
летом был насыпан песок.
Я все записываю, что попадает в мой кругозор. Но вот давно
уже в мой кругозор не попадает ни одной собаки, ни одной кошки,
ни одного голубя... Даже воробьев не вижу, хотя для них пища на
улицах имеется. Первых съели. Воробьи, должно быть, померзли
от сильных морозов. Правда, одну живую собаку я знаю, это у Ло¬
севой. Она держит ее в комнате, никуда не выводит. Потеряв¬
ши мужа, она привязалась к своему псу, как к другу. Сейчас она
421

взяла девочку Веру, дочку погибающей Орбели-Алексеевой. Де¬
вочкой она не совсем довольна. «Собака честнее», — говорит она.
Вера у ней временно, но и то делает ей честь, что она взяла ее к
себе в такое трудное время.
Сегодня громадные очереди за хлебом. Пекарни, лишившиеся
воды, не справляются с выпечкой хлеба; транспорт не успевает
развозить его по булочным. Сегодня мороз 26 градусов и за хле¬
бом надо было стоять до трех часов дня!
Прошел день, еще один день страшных испытаний, 219-й день
войны. Мы начинаем их отсчитывать с суеверным ужасом... До ка¬
кой же цифры продлится этот счет?.. И на какой цифре наконец
прервется наш личный счет?..
И. И. Любименко бегает по городу, читает знакомым свои
стихи. Сегодня свалилась на какой-то темной лестнице и ушиб¬
ла спину. «Только не лежать, — говорит она. — А уж если слечь,
то пролежать не больше двух-трех дней и покончить счеты
с жизнью».
Оправдана ли моя жизнь?
220[-й] день войны.
1942. 27января. Вторник.
Ночью, в абсолютной кромешной тьме, лежал и думал. Про¬
жита жизнь. Погибну ли теперь или немного позже — безразлич¬
но. Жизнь позади. Что я сделал? Всю жизнь свою я мечтал об
оправдании своего существования. Существовать просто я не мог.
Пожалуй, я имею право сказать, что я кое-что сделал. Прежде все¬
го, я всю жизнь был человеком. Пусть я не всегда был любве¬
обилен по-христиански, не любил ближнего своего, как самого
себя. К чему этот обман! Но я всегда относился к другому по-чело¬
вечески. Ни одного позорящего мою человеческую совесть по¬
ступка, бесчестного, подлого, низкого, я не совершил. По дол¬
гу службы мне пришлось иногда быть жестоким, но никогда ни
грубым, ни бесчестным. И увольнение Чернова, Базилевской и
Драмова — это мой долг был. Иначе это была бы дряблость, раз¬
гильдяйство, расхлябанность, мягкотелость. Даже в дикой и бес¬
смысленной травле меня со стороны Стулова и других я удер¬
жал, говорю это со спокойной совестью, свое человеческое до¬
стоинство.
Я искал оправдания своей жизни. И, действительно, несколь¬
ко лет моего преподавания в средней школе были этим оправда-
422

нием. Я отдал девушкам и юношам все свои знания и не только
это, но и сердце. С какой страстью я вел свои уроки-беседы. Каж¬
дая юная душа была мне близка, и я зажигал ее огнем человеч¬
ности. Как загорались глаза моих учениц и учеников, когда они.
слушали меня, идущий из глубины моего сердца голос... Человек,
человечность, борьба за лучшую будущность человечества. Обра¬
зы искусства, и в особенности наша великая гуманистическая
культура, были прекрасным материалом для таких бесед. Мно¬
гие понесли на всю жизнь то, что я посеял. И была у меня одна за¬
мечательная по-человечности, по чуткости ученица — Шура Са¬
вельева. Замечательный впоследствии школьный и общественный
работник, честнейшая коммунистка, сердце которой не выдер¬
жало всех тяжестей жизни, которые выпали на ее долю, и разор¬
валось. Одной этой ученицы достаточно было бы мне для оправ¬
дания жизни. Но не одна она была у меня. Итак, годы моего пре¬
подавания в средней школе, в самое тяжелое время революции,
Гражданской войны (1919—1925) — пожалуй, самое ценное, что
я сделал для оправдания моей жизни.
Потом я преподавал архивоведение в университете, в ка¬
честве доцента. И даже в этот скучный предмет я сумел вли¬
вать тот же интерес к общей гуманистической культуре. Та же
струя человечности всегда пробивалась в моих лекциях. Наибо¬
лее удачные выпуски 1927—1930 г[одов] мне дали немало удов¬
летворения.
Потом, когда университет разменяли на институты и предмет
мой потерял свою целеустремленность, стало скучнее. И студен¬
ты пришли мало склонные к человечности, все больше какие-то
дельцы, чуждые мне. Тяжело мне стало среди них. И я понемно¬
гу ликвидировал свои лекции в институте и в восстановленном
потом истфаке. Особенно на меня произвело тяжелое впечатление
в 1936 г[оду] событие, разыгравшееся на лекции, предшествовав¬
шей моей лекции. Группа студентов начала кляузу против профес¬
сора Кашина, позволившего себе какое-то неудачное сравнение
нашего времени с петровским. (Кашин впоследствии был уволен,
даже арестован, не только он, но и его жена, на которой он только
что женился, научный сотрудник Ленинградского] отделения]
Института истории. Судьба Кашина так и неизвестна, Сербина
была вскоре освобождена.) Я узнал во время [учебного] переры¬
ва о случившемся и, конечно, во время своей лекции был очень
нервно настроен. Мало ли что можно было извлечь из моих слов,
цементированных в конечном счете моими гуманистическими
идеями.
423

На историческом фронте шла жестокая борьба. Господство¬
вавшее направление, т. е. «школа Покровского»226, в своих пред¬
ставителях беззастенчивая, наглая и, самое главное, без доста¬
точного научного багажа, выезжавшая на готовых схемах «со¬
циологизма», ликвидировавшая историю как таковую, сменялось
другим, более правильным, более разумным, для чего потребова¬
лось вмешательство самого Сталина. Но и там и тут требовалось
не то, что я мог дать... Я это чувствовал и самоустранился. Оста¬
лось у меня истинное наслаждение только от эпизодических лек¬
ций студентам, посещавшим наш Архив в качестве экскурсантов.
Последнюю такую лекцию я читал 26 июня 1941 года, на 4-й день
после объявления войны. И до сих пор меня волнует тот подъем
и воодушевление, с каким я читал мою последнюю лекцию. Слу¬
шателями были москвичи-студенты Историко-архивного инсти¬
тута. Надеюсь, что и они запомнили эту лекцию.
Итак, главным, пожалуй, в моей деятельности для оправда¬
ния прожитой жизни я должен поставить свою педагогическую
работу; я педагог по природе, это призвание...
Но не на этом поприще развернулась вся моя работа жиз¬
ни в течение 29 лет без перерыва. Таковым моим поприщем
был Архив. Я создал за свою жизнь два архива. Один в 1917—
1926 г[одах] — Исторический отдел Морского архива и другой в
1929—1941 г[одах] — Архив Академии наук. От первого ничего
не осталось. В 1927—1928 г[одах] его постепенно, под влиянием
идей и «школы Покровского», как «не актуальный», свертывали,
не решаясь уничтожить, покуда я там был. И в 1929 [году], пос¬
ле моего перевода в Академию наук, поторопились окончательно
его уничтожить. Он был быстро разрушен, и все мои достижения
погибли. И я нашел в себе силы со всей энергией и накопленны¬
ми знаниями устраивать Архив Академии. Всю свою душу без
остатка я отдал этому детищу. Все свои силы, все свои помыс¬
лы, все свое время... И случилось так, что и этот замечательный
Архив сейчас находится в состоянии склада, в полуразрушенном
состоянии, и в читальном зале при морозной температуре недавно
стучал молоток и визжала пила, когда сотрудники мастерили са¬
модельный гроб. Если обстоятельства войны изменятся и могут
226 Речь идет о сложившейся в 1920-е гг. исторической школе
М. Н. Покровского, для которой было характерно рассмотрение истори¬
ческого процесса с классовой точки зрения. Покровский занимал высокие
руководящие посты в науке, где при нем проходили кадровые «чистки».
После его смерти в 1932 г. была развернута критика школы Покровского,
которую объявили базой вредителей и шпионов.
424

быть произведены восстановительные работы, много для этого
потребуется сил и энергии. Вряд ли я найду в себе силы для это¬
го и доживу ли до того времени?
Люблю ли я архивное дело? Тут диалектика: и да, и нет.
Без жизни не люблю. Архив для меня, в особенности Архив Ака¬
демии наук, — это хранилище культурных ценностей, научного
рукописного наследства ученых, их неосуществленных замыслов,
начатых и неоконченных работ или исправленных, дополненных,
переподготовленных к изданию. В листках рукописей и бесчис¬
ленных писем ученых — неиссякаемый кладезь мысли, пережи¬
ваний, материалов для прошлого нашей науки, самой Академии,
вообще культуры и прошедшей жизни и быта... Вот самое глав¬
ное. И кроме того, я люблю организацию, порядок, планирование.
Тут я не жалел своего времени, создавая картотеки, указатели,
планы...
Но не люблю я «сухого» архива, бездушных ненужных нико¬
му бесчисленных «отходов» жизни. Не люблю нудных учрежден¬
ческих материалов, по которым наводятся иногда только справки.
Бездушный пыльный материал, который если не уничтожать,
то он все забьет так, что дышать будет нечем. И мучает иногда не¬
объятное множество, количество и нужного, и полунужного, и
временно нужного материала. Это какое-то бездонное море бу¬
маги, в котором можно потонуть... И тогда я ненавижу свое архив¬
ное дело!
Жалею ли я в конце концов, что 29 лет своей жизни я отдал
этому делу? Нет, не жалею! Моей отдушиной и истинным оправ¬
данием моей жизни была педагогическая работа. Но ей я не мог
отдать всю свою жизнь в те годы, в которые мне пришлось жить.
Слишком часто ломалась школа, и я не мог со многим смириться,
принять. Можно сказать, что в течение последних 20 лет были
бесконечные эксперименты — и часто кончавшиеся очень не¬
удачно. Школа так и не успела наладиться, хотя в последние годы
и были сделаны решительные шаги к ликвидации всяких левац¬
ких заскоков и восстановлению нормального типа школы.
В 1919—1925 годах я спасался от «диалектики» архивной
работы в школьном преподавании, в педагогике. Там, в школе,
я был в жизни, среди живых, среди молодых!.. А архив ведь как-
никак — кладбище, где погребены и по временам только воскре¬
сают погребенные там мысли...
И наконец, последние две области моей деятельности, оправ¬
дывающие мое существование как человека, — ученая и литера¬
турная. Я не сделался ни большим ученым, ни писателем. По¬
425

чему? Я всю жизнь мечтал о писательстве и никогда об уче¬
ности. Ученым (теоретиком архивного дела и историком Акаде¬
мии наук) я стал поневоле. Так и остался со степенью кандидата,
никогда серьезно не думая о защите диссертации на [звание] док¬
тора. Ученость, связанная с сухостью, педантизмом, с миниму¬
мом эмоциональности, не давала мне простора, связывала, сковы¬
вала мою мысль. Но это только отчасти, а главное — у меня не
было природного таланта для ученого, не было надлежащих усло¬
вий в той семье, в которой я вырос, может быть, просто не хватило
сил, достаточной памяти и умения синтезировать. Я прекрасно
анализирую, но синтез всегда откладываю. Поэтому, как я уже от¬
мечал, из меня выработался небольшой ученый-эрудит, собира¬
тель. И еще одна причина: я был всегда в своем деле. И если бы
давали степени за такие работы, как создание мною двух архивов,
то за исторический отдел Морского архива я должен был бы
по полному праву получить магистерскую степень, а за Архив
Академии наук — докторскую. Странное дело — я должен при¬
знаться в этом — я даже не люблю своих напечатанных работ на¬
учных. Я почти никогда не перечитываю их и не люблю прочи¬
тывать даже по выходе. Мне все кажется, что это не то, не то, чем
я могу оправдывать свою жизнь.
Но вот писательство... Тут моя личная и мало кому ведомая
драма. Я сорок лет писатель для одного себя. Ни одной строчки
не напечатано мною в этой области. А писал я всю жизнь! И меч¬
тал страстно, мучительно, как о недоступной возлюбленной, о
том, чтобы быть писателем! Но я слишком был строг к себе и рано
увидел, что первоклассным писателем быть не могу, а каким-то
«эннописателем» быть не только не хотелось, но и прямо страшно
становилось. Большого таланта для писательского ремесла, кото¬
рое могло бы превратиться в сверкающее золото образов и глу¬
бину небесную мысли, у меня не было... Для [опознания этого
у меня хватило ума. Еще одно было обстоятельство: мне всегда
было противно «выдумывание, сочинительство», мне хотелось
«правды», преображенной огнем творчества. Вот почему я не сде¬
лался писателем.
Но из всего, что я сделал, кроме своего педагогического тру¬
да я ценю выше всего мои стихи, тетрадь с образами и мыслями
моими за сорок лет, которую я назвал «Сокровенная сокровищ¬
ница». В предисловии к ним я пытаюсь выяснить их значение как
документа к истории мысли среднего русского интеллигента,
проникнутого идеей человечности, пронесенной мною через все
испытания.
426

Но еще больше, может быть, имеют значение для будущего
мои вот эти записи того, что было подмечено на моем малом ра¬
диусе. Я честно записывал все, что волновало меня, на что я обра¬
щал внимание. Я много раз касался значения этих записей и здесь
могу больше об этом не распространяться. Всю жизнь я собирал
материалы по истории моего времени. Правда, разруха нынешней
зимы заставила нас многое из собранного бросить, сжечь, но
кое-что еще осталось. Может быть, мне все это и удастся органи¬
зовать, систематизировать. В течение января я пытался приводить
в порядок свой собственный архив. Составил для него и новую
окончательную схему. Но из-за холодов не смог работать с папка¬
ми в своем кабинете. Оставил эту работу для более теплого вре¬
мени, если, конечно, доживу до него... Схему архива я приложил
к своим записям на этих страницах227.
Итак, полностью восстановил я ночью, когда нездоровилось
и ныла нога, все то, что может служить оправданием прожитой
мною жизни. И через всю свою жизнь я пронес идею, которой ни¬
когда не изменял, — служение человеку, человечности.
Ночи длинные, темные и мучительные. Сон нервный, пре¬
рывистый и в промежутках думы, мысли... Будущего нет и на¬
стоящего тоже как бы нет. Есть какой-то кошмар, лихорадка, что
должно пройти, исчезнуть, перестать мучить. И остается только
прошлое — длинная-длинная история человечества, миллионы
лет: как двуногий зверь стал человеком. [Вот уже] несколько ты¬
сяч лет, как хитрый человек, не вытравивший в себе остатки зверя,
временами убивает, жжет, насилует, бесчинствует, что называет¬
ся войнами, и только отдельные единицы иногда пытаются под¬
нять человека на человеческую высоту, и тщетно! Сократ, Хри¬
стос, Лев Толстой... И другие единицы, которые насилием хотят
исправить насилие: Робеспьер, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин...
И рядом, среди этих единиц множество «гениев», «полуге-
ниев» и просто подлецов, вроде Гитлера, которые провозгла¬
шают принцип насилия, жестокости, звериного начала в человеке
за истинно человеческое. Две с половиною тысячи лет люди ищут
выход из своего полузвериного состояния. Казалось бы, что в
XIX веке люди достигли вершин своего человеческого развития
и победили или окончательно побеждают в себе зверя... Нет, ока¬
залось, что он сидит в человеке сильнее и глубже, чем можно было
ожидать. И страшнее стал человек со звериным нутром и совре¬
менной техникой.
227 В рукописи этой схемы нет.
427

Страшные испытания обрушились на человечество в XIX в.
На смену теории о мирном прогрессе, реформах, медленном, но
верном и неуклонном улучшении человеческой жизни, эволюции
явилось революционное учение. Октябрь 1917г[ода] провозгла¬
сил новую эру развития человечества. Была сделана отчаянная
попытка спасти человечество от новой катастрофы. Но катастро¬
фу не удалось предотвратить, она пришла через 20 с небольшим
лет. Страшная, еще небывалая по своим размерам катастрофа.
И нет никакой уверенности, что это последняя катастрофа. Про¬
тиворечия в мире потребуют еще много, слишком много крови.
И далеко еще, очень далеко то время, когда на таких людей, как
Гитлер, Муссолини и те германцы, которые поддерживают их,
будут надевать смирительные рубашки, изолировать от здоро¬
вых, когда человеку будет привит инстинкт отвращения к убийст¬
ву ближнего, как привито отвращение к поеданию человеческого
мяса... Когда это будет? И будет ли когда-нибудь? Маловеры гово¬
рят, что вряд ли это когда-нибудь будет, а изверги рода человече¬
ского прямо и категорически заявляют, что этого не будет. Где че¬
ловек, там и борьба, а значит и война, и одно мы то только знаем,
что при нас не будет нового человечества и при потомках будут
только передышки и неизбежные кровавые катастрофы... Но в бу¬
дущем, далеком будущем человек станет человеком, я этим живу.
Пусть я не увижу такого человека, но я верю в него, ради этого
готов переносить все испытания, все страдания и даже погиб¬
нуть... Но отнимите от меня веру в это, и что у меня останется? Ни¬
чего. Пустота... Вот такая же страшная, черная, бесконечная, как
эта ночь.
В 1917 году затеплилась свеча Октября. Казалось, что она раз¬
горится в яркое пламя. И свет московских кремлевских рубино¬
вых звезд действительно стал светильником мира. В 1941 году
дрогнуло это пламя, стало было потухать... Но невероятными уси¬
лиями все-таки удалось его сохранить. Оно не погасло! Оно све¬
тит! Оно будет светить!
И пусть мы погибнем, пусть погибну я, но гибель наша иску¬
пается, она не бессмысленна. Отнимите это от нас, от меня, и что
с нами, со мной станет? Октябрь — знамя нового человечества,
оно должно восторжествовать. И только в этом разрезе я при¬
нимаю ненависть и насилие к тем, кто жестокостью и террором
своих бредовых идей о высшей расе, господстве избранных хо¬
чет повернуть колесо истории вспять. Не за Россию, а за Совет¬
ский Союз я борюсь и, может быть, отдаю свою жизнь... За бу¬
дущий Советский Социалистический Союз и русских, и немцев,
428

и французов, и англичан, и американцев, и китайцев, и японцев...
Мечта? Но мечта реальная. И ради нее можно и жить, и умереть.
И как бы мне ни была дорога Россия, я всегда буду помнить,
что немцу также дорога его Германия. Тут ничего не поделаешь.
Кто сильнее, тот и одолеет, поработит другого, чтобы границы
раздвинуть, чужим добром поживиться и т. д.
Мировой Октябрь — вот мое знамя, под которым я стою.
Знаю, что этот путь труден. «Большевистскую заразу» не менее
немцев ненавидят англичане и американцы, сейчас наши времен¬
ные союзники. Потом будет неизбежная борьба и с ними, с их гос¬
подствующими классами.
Но Октябрь в конце концов победит! Иначе человечество
осатанеет от проливаемой им крови и чудовищных насилий. Не¬
скоро победит, но победит. И, конечно, формы его будут совер¬
шеннее, культурнее. Этим я живу...
И вот в этом свитке прошлого и далекого будущего нет толь¬
ко настоящего и близкого будущего, т. е. доступного нам буду¬
щего. Темная, черная кромешная, страшная ночь...
И вспоминается прошедшее. Ведь и моя личная жизнь —
тоже ведь история, пусть ничтожный ее отрезок, кусочек, но се¬
кунда, терция, деленная на миллиард или два миллиарда моих
современников. Более пол века жизни позади. Событий в ней было
мало, но мысли, исканий, страданий и радостей много. Так хоте¬
лось бы рассказать красочно и сочно о некоторых ее моментах.
Ведь верно кто-то сказал, что жизнь каждого человека интересна.
Ведь это тоже целый мир, микрокосм. Рождается этот мир, живет
и неизбежно погибает.
Ночью, в перерыве между дремотой, все время встают кар¬
тины из близкого и далекого прошлого. Вот я вижу себя совсем
маленьким, рисующим, как мне казалось, иконы, на самом деле
каракули. Но какое я испытываю наслаждение, подъем, волне¬
ние... Все еще спят. Никто не видит, что я делаю, а я весь дрожу
от волнения и вожу, вожу карандашом по бумаге в каком-то дет¬
ском экстазе. Мне не больше семи лет. Я ничего еще не пони¬
маю, конечно, в муже-женских отношениях, но почему-то так
бьется мое сердце, когда я вижу девочку из одного дома, девочку,
которая мне кажется ангелом, с которой я не смею ни загово¬
рить, ни дотронуться до нее и весь краснею, когда при мне упо¬
минают о ней.
Так началось во мне биение пульса жизни и творчества.
И, пожалуй, на всю жизнь осталось это не только в моей па¬
мяти, но и поступках: жажда творчества и жажда любви.
429

Далее жизнь развертывается как свиток. Не только радости,
но и много страданий, горестей. В особенности со своей нату¬
рой, с ее ленью, ложью, просыпающимися инстинктами самца.
Но в борьбе, иногда слишком изнурительной, побеждало разум¬
ное, светлое начало. Больше всего мне доставил страданий по¬
ловой инстинкт. Я не мог принять его во всем животном виде
и долго дожидался одухотворенной плоти пола. До 29 лет я не
знал ни одной женщины, покуда не прикоснулся к сокровенным
тайнам прекрасного нагого тела моей избранницы-жены, с кото¬
рой прожил 25 лет и переживаю текущий, полный испытаний,
26-й год. Она не ангел, не та девочка, которая так волновала меня
в детстве, но — человек, правда редкий человек, одна из миллио¬
на, честная, чистая, радостная, любвеобильная, готовая на жерт¬
ву, на лишения, на смерть ради любви. Женщина с далекого севе¬
ра, зырянка по происхождению. Я люблю ее глубокой хорошей
любовью и как женщину, и как человека безраздельно. Тут во¬
плотилась моя мечта о слиянии духа и плоти пола без всякого раз¬
деления. Воплотилась мечта всей моей жизни.
Но другая мечта с самого раннего детства только манила
меня, порой доставляла радость, но больше терзала. Это мечта о
творчестве. Правда, мечта творческая, ясная, звездная, спасала
меня в самые критические минуты. Немало было таких тяже¬
лых — и не минут, а дней и ночей — в прошлом. Я никогда не сде¬
лаю ошибки огульного восхваления прошлого по пословице: что
прошло, то становится мило. Много было в прошлом тяжелого,
иногда не менее страшного, чем и сейчас, как в общественной,
так и в личной жизни. Но мечта, мечта всегда была со мной, и она
всегда спасала меня. Мечта о возлюбленной до женитьбы, мечта
о писательстве и писании стихов, мечта об оправдании своей жиз¬
ни трудом, мечта о красоте, о радости жизни. Да, я всю жизнь был
неисправимым мечтателем, что, правда, не мешало быть и прак¬
тиком, реалистом в жизни. Но я всегда примешивал даже в самые
серые будни, даже в департаментские коридоры благоухание и
светлую радость своей мечты.
Помню, когда я кончал университет и переживал душевный
кризис, когда не было еще предо мной дороги. Ученая карьера с
оставлением при кафедре по истории искусства не удалась; писа¬
тельство также не сделалось моей профессией; педагогическая ра¬
бота в Петербурге была недоступна (надо было ехать в провин¬
цию; одно время я и собирался ехать в Ростов Великий); мой друг
А. П. Полубинский погибал, разлагаясь от охвативших его проти¬
воречий. Уцепиться не за что было. Дома нелады, неуютная жизнь
430

в захолустьях Языкова переулка Выборгской стороны... Неудов¬
летворенное, но горячее неустанное половое желание и борьба
насмерть со всяким компромиссным решением этого страшного
вопроса.
Я кончил университет. Для чего? Это был конец 1912 и
начало 1913 года. В обществе были все признаки разложения,
как результат гнойной реакции. Так жить больше было нельзя.
Но надо было жить и выбирать поприще жизни. И вот судьба за¬
бросила меня в Министерство путей сообщения, где мне выхо¬
дило место чиновника. И я сидел, дожидаясь приема у директора
департамента, в коридоре, на лавке... В эти минуты полной без¬
надежности и отчаяния я написал, точнее, сложил в уме, а по¬
том записал стихи: «Греза, мечта сладотканная, ты это делаешь
жизнь мою сказкою, полною трепета, полною музыки, ты окры¬
ляешь меня».
Определение меня в чиновники не состоялось. Не было
для сиятельного директора достаточной солидной рекомендации.
Он определил кого-то из своих. Неудача эта была неприятная и
болезненная для моего самолюбия, но счастливая в общем на¬
правлении моей жизни. Не удалась «карьера» чиновника на 150 р.
сразу, но зато осталась со мной мечта. И через неделю, окончив¬
ши университет, я поступил за 40 рублей вольнонаемным ра¬
ботником в Архив Морского министерства. Чиновничья карьера
навсегда миновала меня. Мечта спасла меня, а в архиве я, не¬
смотря на первые неудачи и трудности, нашел для себя прият¬
ную и полезную работу, написал и напечатал свой первый науч¬
ный труд (в 1914[-м]) и, самое главное, встретил 11 декабря
1913 года свою будущую жену-друга Марию Федоровну Ермоли¬
ну. Она пришла в Архив переписывать древние рукописи. И по¬
степенно вошла в сердце мое, все преобразив в моей жизни, все
освятив в ней.
В годы войны и революции было много испытаний, но с ней
мы преодолели их. Все ждали, что легче будет, и порой дейст¬
вительно становилось легче, но эти периоды сменялись труд¬
ными, тяжелыми, и, наконец, последний вихрь все сорвал с мес¬
та и опрокинул. Мы как на льдине плывем, дрейфуя. А выплы¬
вем ли, не знаем. Лампадка гаснет, и глаза устали. Кончаю. 9 часов
вечера.
Весь город в смятении. Жители не могут получить для по¬
давляющего большинства единственной пищи — хлеба. Стояв¬
шие за хлебом с ночи вернулись ни с чем. Сейчас снова ушла в
очередь М. Ф.
431

На дворе дивная морозная погода, полный месяц; наши пред¬
ки в такие вечера мчались на тройках за город, а в деревнях —
к соседям. В такой зимний вечер танцевали у Лариных; Ната¬
ша Ростова ездила к дядюшке... Потом приезжали домой в на¬
топленные комнаты, раздевались и мылись, и ложились спать в
теплую постель.
У соседей все сгрудились на кухне около плиты. Пришла из
Дибунов Саня, где она работает на заводе. С 25 января они пере¬
стали получать и приварок, и, самое главное, хлеб. Начальство ку¬
да-то исчезло. Положение становилось безнадежно отчаянным, и
она по такому морозу голодная пришла оттуда пешком. И здесь
не нашла даже кусочка хлеба. Сидит и плачет.
Татьяна Николаевна вся опухла. Маленький Гога сидит не¬
подвижно и, запрятав руки в рукава, дремлет. Он почти все время
в таком состоянии. Старушка-няня еще бодрится, даже приносит
воду с Невы, колет и носит дрова. Старуха — подвижница, истин¬
ная страстотерпица. Проживет свои дни, и никто, никто никогда
не узнает и не вспомнит о ней.
Наталья Николаевна Модзалевская напрягает все силы, что¬
бы продержаться. Она мать трех детей, которые сейчас в Тетю-
шах, под Казанью, и которых она не хочет оставить сиротами.
Ее сестра только стонет и понукает свою бывшую няню: «Няня,
дай то-то... Няня, пойди туда-то, я так слаба, истощилась». И няня
покорно, как раба, все делает.
На кухню приходят соседи: кто погреться, кто спросить
что-нибудь. Приходило одно несчастное существо, одинокая жен¬
щина — Менжинская. Больше не в силах приходить: лежит. При¬
ходил муж Александры Борисовны; не приходит больше — умер
от истощения. Сегодня пришла к ним дальняя родственница про¬
сить кусочек хлеба умирающему мужу, а дать было нечего. По¬
средине кухни где-то водружена коптилка. Но не только, сгрудив¬
шись около плиты, находящиеся там греются; они часто и визг¬
ливо переругиваются. Поводов к этому множество. Так борется
за жизнь ближайшая к нам семья, состоящая сплошь из женщин,
если не считать Гоги.
Внизу под нами борются за жизнь четыре женщины: три до¬
чери б[ывшего] президента Академии наук СССР и его внучка.
Борются упорно, настойчиво, особенно Александра Александров¬
на, в замужестве Нехорошева, музыкантша и любительница музы¬
ки до самозабвения. Сейчас у нее единственная цель — выжить и
спасти свою дочку-студентку. Все они мало приспособлены к жиз¬
ни, и борьба с трудностями каждый день обессиливает их. Сегод¬
432

ня они целый день, за исключением больной Татьяны Александ¬
ровны, стоят в очереди за хлебом.
Внизу живут замкнуто и изолированно Крачковские. Не знаю,
как они устроились. Не вижу теперь, чтобы и он, академик Игна¬
тий Юлианович, носил дрова. Во всяком случае, им тоже прихо¬
дится бороться с трудностями, но покуда еще не со смертью, как
остальным по нашей лестнице.
Тяжело живут напротив поселившиеся в квартире бежавшей
еврейки-спекулянтки Поляк беженцы из Пулкова. Тут идет по¬
следняя напряженная борьба рабочей семьи б[ывшего] водопро¬
водчика Пулковской обсерватории, его жены и троих детей. Смот¬
реть страшно на отца и мать, а детей, кроме старшей дочери, дав¬
но не вижу — ослабели.
Такова жизнь, вернее борьба за жизнь, в нескольких семьях
на моем малом радиусе в конце января 1942 года.
А. И. Андреев говорит, что у них в районе Обводного канала
против дома, в котором он живет, вот уже несколько дней лежит
умерший человек, которого некому убрать.
Через мост им. Лейт[енанта] Шмидта, как по главной магист¬
рали, соединяющей остров с центральными частями города, каж¬
дый день движется ручной транспорт: дрова, поклажа. Теперь на
набережной прибавилась носка воды, и, как всегда, через мост ве¬
зут покойников — теперь чаще без гробов, в виде обернутых тряп¬
ками мумий. Все это становится нашим бытом! Да, да, бытовым
явлением, привычным, обыкновенным.
Не записываю россказней, слухов, которыми полон город.
Я мало с кем вижусь, а те, с кем встречаюсь, молчат. Во всяком
случае, невыдача продуктов в январе после широковещательной
речи Попкова не содействовала его популярности. В чем дело,
никто толком не знает. Конечно, морозы, разбитый транспорт...
Но ведь ленинградцы погибают! Каждый в какой-то очереди не
только к лавкам, но и к смерти. Миллиону, не менее, смотрит
смерть в глаза.
Вот то, что выпало на долю Ленинграда и что я хоть отчасти
стараюсь запечатлеть здесь. Сколько погибло, никому не ведомо
точно. Называют чудовищные цифры. И боюсь приводить своих,
абсолютно неточных, гадательных. В моих записках не должно
быть неверных сведений.
433

221 [-й] день войны.
1942. 28 января. Среда.
Морозы продолжаются. Длинные очереди за хлебом — тоже.
Выдач нет, были только разовые. За весь январь служащие
получили кроме хлеба:
250 грамм мяса
800 грамм муки
50 грамм масла
250 грамм конфект из сои, вот и все!
«Иждивенцы» получили еще меньше.
Для государства существует только будущее, для нас — толь¬
ко настоящее. Поэтому противоречия разрешаются исторически
просто: для всякого будущего нужен перегной; вот мы и являемся
этим перегноем. В катаклизме небывалой по размерам борьбы
миллионы из нас погибают на полях сражений, в госпиталях, лаза¬
ретах от ран и болезней, и миллионы мрут от голода, истощения...
Исторически все это необходимость. Вечный и страшный закон:
все живое умирает, чтобы не прекращалась жизнь!..
223[-й] день войны.
1942. 30 января. Пятница.
Дня три мне пришлось просидеть дома из-за ушиба ноги. Се¬
годня на улице мороз легче, и М. Ф. провожала меня в Архив.
Набережная оживлена людьми, таскающими и везущими на сан¬
ках воду с Невы. За рекой слышна отдаленная канонада. Кто стре¬
ляет — определить не удалось: наши ли разрывают железное коль¬
цо, сковывающее Ленинград, или, наоборот, грабители рвутся
в город?
На службе в эти три дня без меня, к счастью, ежедневно бы¬
вает И. С. Лосева. Остальные настолько ослабели, что пришлось
прекратить ночные дежурства. Кроме Стулова, слегли: Цветни¬
кова, Орбели, вероятно, Беркович и Травина. Последняя, по край¬
ней мере, если еще и не слегла, то на службе не бывает, все куда-то
бегает и близка к психическому расстройству.
В Архиве не закрывается первая входная дверь. Сегодня в
нее ночью подбросили труп какой-то старухи. Лосева или кто-то
другой выбросили его на улицу обратно.
Эвакуация, о которой мечтали с такой страстью Травина и
некоторые другие сотрудники, отложена опять на неопределен-
434

ное время. Взорван какой-то мост. И те, кто думали как-нибудь
спастись, совсем упали духом. Стационарий, в который мы хло¬
потали поместить Стулова, еще не действует: нет топлива, темпе¬
ратура минус 4 градуса. Лосева полагает, что положение его без¬
надежно.
Без меня от моего имени Лосева послала телеграмму Вави¬
лову, чтобы Президиум вызвал Андреева. Таким случаем ему, мо¬
жет быть, удалось бы выехать из Ленинграда. Зарплаты не выда¬
вали, и нет еще никаких сведений, когда ее будут выдавать.
Такова жизнь во вверенном мне Архиве.
По-прежнему дикие очереди за хлебом. По-прежнему люди
суетятся, волнуются. Вечером организовали было соседи коллек¬
тивную получку хлеба, но в лавке обвесили на целый килограмм.
И все были в смятении. Мы отдали от себя, от своего пайка на день
100 грамм и обещали еще денег, если понадобится.
Утром Попков опять произносил по радио речь. «Надо... На¬
до... Надо...» Отеплить, оздоровить, привести в порядок улицы,
трамвайные пути, водопровод, дворы, построить на каждом дво¬
ре уборные общего пользования и т. д.
Когда милиционер пришел в наш дом с приказом, чтобы при¬
вести дворовое хозяйство в порядок и убрать снег с улицы, ко¬
мендантша наша Савченко встретила его отборной руганью: «На¬
кормите сперва, дайте кусок хлеба, тогда и требуйте. А сейчас не¬
кому работать, все валятся».
Речь Попкова вызывает не только недоумение. Он только что
на днях заверял ленинградцев: «Все худшее позади»... А настали
дни по голоду и разрухе, каких еще не бывало. Государственно¬
му человеку надо быть умнее и осторожнее.
Вот и все впечатления на моем малом радиусе! Что делается
на большом, знаю только понаслышке. Газет не имеем более не¬
дели. Почта, кажется, и письма не доставляет.
М. Ф. трудится сверх всех своих сил, но превозмогает уста¬
лость и только повторяет: «Как-нибудь переживем! Как-нибудь!»
Сегодня ее день рождения, 30 января 1942 года.
Сколько сил, сколько боли нужно, чтобы жить сейчас! М. Ф.
ведет себя, как истинная, но скромная героиня: «Переживем».
И она все тяготы жизни превозмогает: «Дождемся солнца и теп¬
ла...» Итак, существуем покуда, не будем думать о будущем. Сей¬
час у нас пиршество: топится плита, стакан горячего чая и кусо¬
чек хлеба на столе; мы празднуем все-таки день рождения моей
милой М. Ф.
435

224[-й] день войны.
1942. 31 января. Суббота.
Последний день тяжелого месяца.
Очень меня беспокоит Архив. Болезнь моей ноги от ушиба
не дает мне там бывать каждый день. Все предоставлено случаю.
Сегодня ночью испытывал большую тревогу, чувствую, что
выбываю из строя в самые критические дни, возможно, на про¬
должительный срок. Живу тем, что есть мысль, планы. Читать в
полутьме невозможно, и я осмысливаю в уме свой курс истории
культуры. Если переживу войну, обязательно объявлю в универ¬
ситете это чтение. Покуда мысленно систематизирую весь свой
громадный материал.
I.	Космическое прошлое.
II.	Геологическое прошлое.
III. Доисторические времена. Первобытные культуры (появ¬
ление первых орудий труда; камень, металл, огонь).
IV. Древнейшие речные цивилизации. Пятое—второе тыся¬
челетия до нашей эры.
В Никольской долине на севере Африки.
В Месопотамской долине Тигра и Евфрата в Передней
Азии. В долинах Инда и Ганга в Южной Азии. В долинах
Желтой и Голубой реки в Восточной Азии. Первые мор¬
ские цивилизации (до первого тысячелетия до нашей эры).
Средиземноморская (Эгейская) Крито-Микенская культура.
V. Первое тысячелетие до нашей эры.
Семитическая и арийская культура по берегам Средизем¬
ного моря.
Египет.
Вавилон.
Финикия.
Персия.
Гибель Крито-Микенской культуры.
Расцвет греческой культуры при Перикле.
Эллинистическая культура. А<...>трис.
Рим.
Верования и полуварварские народы Западной и Восточ¬
ной Европы, в Азии.
Индия.
Китай.
436

Первое тысячелетие н. э.
Римская империя. Расцвет эллинистической римской куль¬
туры по берегам Средиземного моря и проникновение ее на Се¬
вер Европы и в Азию в I—III веках.
Новые центры культуры в восточной части Средиземного
моря. Восточная Римская империя. Константинополь. Христиан¬
ство. Арабская культура. Багдад.
Схема для каждого века, начиная с XI.
Общие исторические сведения.
Западная Европа.
Ближний Восток и Восточное Средиземноморье.
Восточная Европа. Россия. Азия.
Государственное устройство. Королевская власть. Судебные
законы.
Государство и церковь. Папская власть.
Войны. Передвижение границ. Гибель государств и народов
и их культуры. Отражение (освободительные войны).
Классовая борьба. Восстание. Мятежи. Народные бедствия.
Мор. Голод.
Экономические условия. Пути сообщения. Торговля и про¬
мышленность.
Идеология. Религия. Ереси. Мракобесие.
Просвещение. Образованность. Письменность. Борьба за сво¬
боду мысли.
И особо.
Древние, замкнувшиеся в себе, культуры на Востоке.
Индия.
Китай. (Япония, Корея).
Второе тысячелетие нашей эры: по векам, например:
XI [век]. Глубокое средневековье в Западной и Восточной
Европе. Господство духовенства и схоластики.
Проникновение византийской культуры и обломков
античной науки в древнюю Русь. И т. д.
Весь накопленный мной материал — карточки с хроно¬
логическими датами, заметки, наброски, иллюстрации — рас¬
437

полагается по намеченным условным хронологическим пе¬
риодам.
Наука и техника (изобретения).
Искусство.
Литература.
Географические открытия.
Среди материалов — иллюстрации: современные события
или нашего времени: события, одежда (костюмы), портреты глав¬
ных деятелей, здания, interieur, быт. Карты по векам.
225[-й] день войны.
1942. 1 февраля. Воскресенье.
Из-за болезни ноги оторван от всего мира, даже от моего ма¬
лого радиуса. Осталось от него три шага. И все-таки не теряю воли
преодолевать все затруднения. С ангельским терпением помогает
мне во всем М. Ф.
Особенно длинны и тяжелы ночи. Вспоминаю недавно ушед¬
ших: Шахматову с сыном Алешей, Глейбера. Софью Алексеев¬
ну я видел в последний раз в конце декабря. На мой вопрос,
как она себя чувствует, она мне ответила: «Я-то что. Вот о дру¬
гих надо позаботиться». Вспоминаю, с каким она упорством в
октябре и ноябре в холоде разбирала архивный фонд Семе-
нова-Тян-Шанского. Для нее это были дни страшных испыта¬
ний: страшное горе, обрушившееся на их семью в начале нояб¬
ря, сжало, напружило ее волю... Стиснув зубы, она стойко пе¬
реносила все испытания и надорвалась. Лопнуло, разорвалось
дивное сердце прекрасной честной женщины. На днях умер¬
ла ее сестра, умирает другая сестра. Так кончается род Шах¬
матовых! Сам Алексей Александрович тоже погиб в разруху
1920 года.
Вспоминается и Глейбер, этот кроткий тихий еврей. Судьба
не пощадила его в сентябре, когда фугасной бомбой был разрушен
на Фурштадтской дом, в котором он жил, и его квартира. Он, об¬
сыпанный штукатуркой, щебнем, остался случайно цел на пороге
при входе в бомбоубежище. Январь доконал его на постели, осла¬
бевшего от голода и холода. Он часто приходил ко мне по поводу
архивных дел. В последний раз мы договорились в декабре, что
он каждую неделю будет приходить ко мне в Архив для реше¬
ния текущих дел. И с того времени пропал. Сотрудники не ста¬
ли видеть его и в столовой. Оказалось, что я видел его в послед¬
438

ний раз!.. И почему-то именно его глаза особенно, глаза крот¬
кого и скромного еврея, я часто вижу перед собой... Была в них ка¬
кая-то грусть, какая-то мысль, словно человеку хотелось лас¬
ки, тепла. И сколько других ушло! Незаметно. Словно в безд¬
ну свалились.
226[-й] день войны.
1942. 2 февраля. Понедельник.
Сузившийся до трех аршин из-за болезни ноги мой ма¬
лый радиус расширяю мысленно во все стороны настоящего,
прошлого и далекого будущего, только не близкого, не завтраш¬
него.
Делаю большие путешествия в глубь веков, перебираю год
за годом из прожитого мною полвека и те события в мире, которых
я сделался не участником, так современником, а иногда свиде¬
телем... Множество мыслей, соображений, образов приходит в
голову. Вчера весь вечер перебирал газетные вырезки. Попал¬
ся мне 1936 год. Великие перелеты. Самолеты на службе чело¬
вечеству, культуре. Ребенок поднял ручки кверху и улыбается ле¬
тящим в небе стальным гигантским птицам. Шахматный турнир.
Страсть к борьбе, к победам, преображенная в чистое радостное
искусство. Как некогда жертвоприношения людьми были заме¬
нены животными, а потом символами их — хлебом и вином.
Бескровные чистые жертвы! Сделанный из кружев, как из белой
паутины на черном поле, герб Советского Союза, самого дорого¬
го, что создано было человечеством за последние пятьдесят лет.
И вдруг события на Рейне... Когорта германцев, вступивших в
Кёльн, проходит мимо знаменитого собора. И слышен топот их
мерных шагов... Но немцы только собирают свои земли, они забо¬
тятся о своей безопасности, хотят, чтобы и у них было свое место
под солнцем... Тщетная оказалась иллюзия. Это был топот сапог
не собирателей своей земли, а новых завоевателей мира, страш¬
нее всех предыдущих, которых знала история. И простая кар¬
тинка, вырезанная из газеты, делается большим историческим
документом.
Что мне делать с моими вырезками? М. Ф. принесла мне раз¬
бирать их с определенной целью: топить ими печь. А я отобрал так
мало ненужного. Ведь вырезал я, что попадало в мой кругозор,
чем-либо поражало меня, привлекало мое внимание. Поэтому все
интересно, все отражает пережитое.
439

Вот и история Академии наук. Лузинщина228. Смерть акаде¬
мика И. П. Павлова. Смерть президента Академии наук СССР,
первого выборного бессменного при советской власти президента.
Вся страна, весь мир отозвались на эти события. Вот телеграмма
Сталина и Молотова вдове И. П. Павлова: «Ленинград Васильев¬
ский остров 7 линия дом 2 Серафиме Васильевне Павловой, Со¬
вет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Коми¬
тет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) выра¬
жает Вам и Вашей семье свое глубокое соболезнование по поводу
смерти Ивана Петровича Павлова — великого исследователя и
ученого. В. Молотов. И. Сталин». Траурное извещение от СНК
и ЦК ВКП (б) о кончине великого ученого академика И. П. Пав¬
лова, последовавшей 27 февраля [1936 года] в 2 часа 52 минуты
после непродолжительной болезни.
А вот замечательное письмо И. П. Павлова советской моло¬
дежи229, написанное им незадолго до смерти со словами, которые
надо вырезать золотыми буквами на мраморной доске, как скри¬
жали: «Никогда не пытайтесь прикрыть недостатков своих зна¬
ний хотя бы и самыми смелыми догадками и гипотезами... Научи¬
тесь делать черную работу в науке. Изучайте, составляйте, накоп¬
ляйте факты!» «Факты — это воздух ученого!» «...Но, изучая,
экспериментируя, наблюдая, старайтесь не оставаться у поверх¬
ности фактов. Не превращайтесь в архивариусов фактов. Пытай¬
тесь проникнуть в тайну их возникновения, настойчиво ищите
законы, ими управляющие». «...Третье — это страсть. Помните,
что наука требует от человека всей его жизни. И если бы у вас
228 В июле 1936 г. была организована кампания против математика,
академика Николая Николаевича Лузина, в ходе которой он был обвинен
в «фабрикации заведомо ложных похвальных отзывов» о школьниках в
московской школе, что вело к «линии на засорение советской математи¬
ческой науки людьми неподготовленными», в публикации своих работ за
рубежом, моральной нечистоплотности, научной недобросовестности,
плагиате, в том, что он — «один из стаи бесславной царской „Москов¬
ской математической школы”, философией которой было черносотенство
и движущей идеей — киты российской реакции: православие и самодер¬
жавие» («Правда». 3 июля. 1936 г.). В связи с публикацией в «Правде»
8 августа 1936 г. статьи «Покончить с „лузинщиной” в сельскохозяйст¬
венной науке» появился термин «лузинщина». См.: Юшкевич А. П. Дело
академика Н. Н. Лузина // Репрессированная наука. Л., 1991. С. 377—394;
Демидов С. С., Есаков В. Д. «Дело академика Н. Н. Лузина» в коллективной
памяти научного сообщества // «Дело академика Н. Н. Лузина». СПб., 1999.
229 В 1935 г. И. П. Павлов написал «Письмо молодежи», в которой
обращался к молодым людям, посвятившим себя науке.
440

было бы две жизни, то и их не хватило бы вам. Большого напряже¬
ния и великой страсти требует наука от человека. Будьте страстны
в вашей работе и в ваших исканиях!» «Наша родина открывает
большие просторы перед учеными, и нужно отдать должное —
науку щедро вводят в нашей стране. До последней степени щедро!»
Золотые слова... Алмазные слова! Я видел И. П. Павлова за
несколько дней до его смерти. Встречался с ним не раз, но толь¬
ко не разговаривал: не осмеливался быть назойливым. Я был со¬
временником И. П. Павлова и одновременно работал с ним в Ака¬
демии наук.
И. П. мечтал дожить до 100 лет, нормального предела чело¬
веческой жизни. В 1936 году он замышлял большие углубленные
работы в изучении высшей нервной деятельности и еще более кру¬
того поворота к изучению человека — психиатрии и психологии.
Он заявлял о себе: «Я уже не самозванец в психологии! Моя по¬
мощь ученого в борьбе за здорового, сильного и умного человека
станет ощутительной». Осенью он собирался поехать в Мадрид
на конгресс психологов... Так он планировал свой год в январе,
в конце февраля его уже не было в живых!..
Вот другой великий старик... Урну с прахом его несут к Крем¬
левской стене Сталин и Молотов. Телеграмма их трем дочерям230
великого старика с выражением глубокого соболезнования. Пра¬
вительственное сообщение. «...Советский Союз в лице академи¬
ка Карпинского потерял одного из крупнейших своих ученых,
выдающегося общественного деятеля и бессменного руководите¬
ля Академии наук начиная с 1916 года...» «Академик А. П. Кар¬
пинский, завоевавший своими научными работами мировую из¬
вестность, является основоположником советской геологии и
имеет крупнейшие заслуги перед Советской страной»...
Передовая в «Правде»: «Советская страна чтит своих уче¬
ных».
Торжественное погребение ученого в Кремлевской стене
было широким и красивым жестом правительства. А. П. был за¬
мечательный старик. Я с ним иногда встречался, разговаривал.
Мы жили несколько лет на одной лестнице. Я нередко видел его на
заседаниях, на улице (в конных дрожках или в санках). В 1935 го¬
ду он с семьей переехал в Москву, и в феврале 1936 года я видел
его в последний раз во время моего визита к нему. В свое время
я подробно записал эту навсегда памятную мне встречу с вели¬
230 Толмачева-Карпинская Евгения Александровна, Карпинская Татья¬
на Александровна, Нехорошева Александра Александровна.
441

ким стариком. Выборы нового президента ознаменовались сно¬
ва привлечением к Академии наук общественности. 23 декабря
Общее собрание АН избирает президентом академика В. JI. Ко¬
марова, получившего 68 избирательных (плюсов) и 2 неизбира¬
тельных (нолей) при общем числе поданных записок — 70.
Но в этот же год в Академии не прекращалась и внутренняя
борьба. Были исключены из членов Академии наук Чичибабин
и Ипатьев как невозвращенцы. Развернулась тяжелая Лузинская
история с печатанием его трудов за границей и его «антисовет¬
скими традициями». В 1936 году Щусев проектировал грандиоз¬
ное здание для Академии наук на берегу реки Москвы. В том же
году я с Черниковым организовал в Москве Отделение Архива,
ездил туда в феврале, мае и осенью...
Летом я и М. Ф. жили в Морье231, на Ладожском озере. Ме¬
сяц, проведенный мною там, один из счастливейших в моей жиз¬
ни. Не верится, что это было действительно, а не во сне, не в
сказке!.. Весь месяц я провел на лодке на дивной речке, широ¬
ким руслом впадавшей в озеро-море... Там, перед финской вой¬
ной232, деревню снесли и устроили форт, а во время теперешней
войны никто не расскажет, что сталось с теми дивными места¬
ми. 1936 год, пожалуй, последний вполне еще мирный год...
В 1937 году небо начало заволакиваться густыми черными туча¬
ми. Хотя еще были проблески, в которых было видно ясное, чис¬
тое, вечное, глубокое, синее небо...
Неужели выбрасывать все эти документные обрывки прош¬
лого? Не могу. Возможно, что они и погибнут, но пусть тогда
и погибают, уничтоженные случаем, обстоятельствами, сам не
могу их уничтожить полностью. Я переживаю прошедшее, и тот,
кто начнет перебирать их впоследствии, неизменно также пере¬
живет это прошедшее. Так я мысленно расширил свой малый ра¬
диус, пока на недавнее прошлое, на историю своей родной Ака¬
демии наук. Я и не знал, как я люблю ее, как мне дорого не только
ее прошлое, но и настоящее и как я волнуюсь за ее будущее...
Вот эту статую Пушкина233 работы скульптора Козлова я
мечтал видеть на берегу Невы напротив «Медного всадника», на
выступе бывшего Исаакиевского моста со стороны Васильевско¬
231 Деревня во Всеволожском районе Ленинградской области.
232 Советско-финляндская война 1939—1940 гг.
233 Вложена вырезка из газеты с фотографией Шпицера «А. С. Пуш¬
кин — эскиз. Работа ленинградского скульптора В. В. Козлова» (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 101. Л. 127). См. ил. 31.
442

го острова. Пушкин должен стоять над самой рекой в полуоборо¬
те к памятнику Петра и на Запад. Мне хотелось бы видеть еще
на Пушкине крылатку или плед, развевающийся на ветру. Краткая
надпись — «Люблю тебя, Петра творенье...» — должна была бы
украшать гранитную глыбу, постамент статуи, и под ней одно
слово: ПУШКИН.
Когда-то я об этом писал в газеты, еще, кажется, куда-то. Но в
1937 году ни с того ни с сего объявили Биржевую стрелку Пуш¬
кинской площадью и... потом забыли об этом. Васильевский ост¬
ров попал в опалу как низкий, затопляемый, и все строительство
на нем остановилось.
Не осуществилась и другая моя мечта — видеть на старейшем
академическом здании — б[ывшей] Кунсткамере — мраморную
доску с надписью: «Здесь с 1741 по 1765 год работал Михайло Ва¬
сильевич Ломоносов»234. У города не хватило денег, Академия
в лице начальника ЛАХУ Федосеева оказалась нераспорядитель¬
ной и нерадивой; член Ленсовета академик С. А. Зернов, к которо¬
му я обращался особо, стар и пассивен, и доску к зданию не при¬
готовили и не прикрепили. Виноват, конечно, и я, что не был энер¬
гичен до назойливости, до дерзости.
Я так люблю строгий, стройный вид моего родного города,
«Невы державное теченье, береговой ее гранит», что каждый ка¬
мешек, каждый уголок дорог мне, в особенности на моем пути,
который я проделываю почти ежедневно от Никольского моста
до Академии наук.
Две плохенькие из преплохоньких репродукций предо мной235.
Что же делать, если мне не удалось вместо них приобрести фото¬
графии!.. Но дело не в плохих репродукциях, а в том, что на них
изображено. У Леонардо да Винчи — высшее напряжение сце¬
пившихся в смертельной борьбе всадников, обезумевших от зве¬
риной злобы и ожесточения... Дерутся не только они, но и лошади.
Это предел человеческого падения в бездну кровавого кошмара
жестокой звериной борьбы.
234 Мемориальная доска на здании Кунсткамеры была установлена
в 1948 г.: «В этом здании, колыбели русской науки, с 1741 по 1765 г., ра¬
ботал Ломоносов». Архитектор Р. И. Каплан-Ингель. Автор текста на ме-
моральной доске — Г. А. Князев. Ср. его запись от 12 июля 1944 г.
235 Вложены две вырезки из газет: репродукция с гравюры Эделинка
по произведению Леонардо да Винчи «Битва при Ангиари» с коммента¬
рием проф. В. Лазарева (Там же. Л. 130) (см. ил. 30); репродукция с гра¬
вюры Ж. Калло, входящей в серию гравюр «Бедствия войны» (Там же.
Л. 131).
443

Вторая репродукция с гравюры Калло. Назовем ее «Распра¬
ва». На дереве десятки повешенных... На земле — ожидающие
своей участи.
Нам страшно настоящее, но вот и прошлое!..
227[-й] день войны.
1942. 3 февраля. Вторник.
Никаких выдач на февраль еще не объявлено; за январь поч¬
ти ничего не выдано. Вчера купили хлеба, чтобы сварить тюрю.
500 граммов стоят 275 рублей. К счастью нашему, наконец-то, с
1 февраля я получил карточку первой категории и, значит, хлеба
на 100 граммов в день больше. М. Ф. признается, разрешая себе
есть добавочный кусок хлеба, что временами чувствовала себя
очень голодной и утомленной.
Сейчас кусок хлеба — самое главное. Кусок хлеба — жизнь!
М. Ф. вернулась из распределителя ни с чем. Выдач нет и се¬
годня. В нашем неприкосновенном, аварийном запасе имеется
полкилограмма рису и 2 килограмма овса, банка какао и сахар.
Вот и все. Вчера и сегодня пришлось тронуть и этот неприкосно¬
венный запас. А дальше что? Когда съедим и это? Противно ду¬
мать, что впереди. Как оскаливший зубы волк, поджидает нас го¬
лодная смерть...
Не думать, не думать, не думать о будущем, близком буду¬
щем. У меня есть только далекое будущее и прошлое, начиная вот
с этой секунды, которая минула только что, и нет настоящего в
полном значении этого слова.
М. Ф. принесла известие о какой-то нашей неудаче на юге
под Феодосией236 и никаких других ободряющих известий.
Попков после своей речи «Все худшее — позади» потерял
всякое доверие и уважение. Теперь он с пафосом говорит об об¬
щественных уборных. Но голодным ни уборных, ничего другого
не выстроить. Сперва нужно накормить. Покуда люди только по¬
корно умирают, как обреченные на какую-то страшную жертву.
Уйдем от нашего кошмарного настоящего куда-нибудь в сто¬
рону. Вчера вечером я так хорошо занимался изучением прошло¬
го Передней Азии и хеттской культуры, перемежая эти занятия
с историей Академии наук. Уйдем и сегодня...
236 29 декабря 1941 г. Феодосия была освобождена от гитлеровских
захватчиков, но 17 января 1942 г. советские войска вновь оставили город.
444

Но еще несколько слов для будущего читателя этих строк.
Есть и такие «персонажи» даже на моем малом радиусе: у соседей
на кухне, где все они живут, сидит «оборонная дама», т. е. жена
инженера по оборонным работам. Она имеет возможность приоб¬
ретать вещи за хлеб, крупу, масло, свиную кожу. Ей нужны самые
изысканные вещи: белье, туфли, скатерти, полотенца, и за них она
дает: кило хлеба за большой, хорошо сохранившийся ковер, гор¬
сточку пшена и несколько кусочков сахару за лампу, за туфли —
500 грамм рису и 250 грамм хлеба, за какую-то вещь — кусок сви¬
ной кожи. Голодные соседи только этим и держатся. Дама же
«оборонных дел» себя не обижает... Значит, есть среди нас, го¬
лодных, в Ленинграде и сытые!..
Отнюдь не надо представлять себе, мой дальний друг-чита¬
тель, тяжелую, без преувеличения, нашу жизнь в трагическом
стиле. Если одни люди идут по улице и шатаются, то есть и такие,
которые еще улыбаются. Если везут мертвецов, то не сплошь, а
изредка, с большими интервалами, отнюдь не гужом. Если не
видно на улицах транспорта, то это не значит, что он отсутствует
совершенно, а то, что он редок. Если люди умирают, то другие
продолжают жить и даже шутить. Отнюдь не жизнь в трагиче¬
ских масках, а просто жизнь, тяжелая, иногда слишком тягостная,
действительно в полном смысле трагическая — как у Шахма¬
товых, у Глейбера, у Лаврова, у многих других... Но жизнь, как та¬
ковая, просто жизнь.
И вот кусочек нашего быта. В Архиве сегодня только двое
«присутствуют» — дневные дежурные (ночные дежурства, как я
уже отмечал, пришлось отменить из-за слабости сотрудников и
отсутствия топлива): доктор истории А. И. Андреев и Фаня, ис¬
топница и рабочая Архива, жена кочегара, взятого на войну. Си¬
дят они в 12-й комнате около плиты. Андреев читает диссертацию
докторанта Бауэра и готовится к диспуту. Фаня топит плиту и
охает. Тогда Андреев пытается ее чем-нибудь рассмешить и опять
продолжает свое чтение. Фаина, или Фаня, как ее зовут у нас, мать
троих детей, татарка, до сих пор, до середины января, не сдава¬
лась, я уже отмечал ее выдержанность и стойкость. Она давно не
имеет никаких известий о муже и писем от него. Ни разу она не по¬
жаловалась на свою судьбу. Теперь она постарела, потемнела, по¬
дурнела, а ей еще нет и тридцати. По-видимому, она была недурна
в молодости. Гибкая, тонкая, с природным умом и тактом она в
17—20-летнем возрасте, вероятно, была красивой и приятной де-
вушкой-татаркой. А еще помоложе, наверное, напоминала неза¬
бываемый образ девочки-татарки, нарисованный Львом Толстым
445

в «Кавказском пленнике». Жизнь у Фани сложилась и без того
нелегкая с тремя детьми, а сейчас и совсем сделалась тяжелой;
едва она справляется с семьей и службой. С ней живет старуха,
мать мужа, сама как дитя требующая за собой ухода. Фаня мечтала
эвакуироваться, уехать с детьми к себе на родину, в Пензенскую
область. Ни одна эвакуация, начиная с августа, не удалась. Сей¬
час Фаня, как и все мы, переживает особенно тяжелые дни. Поку¬
да ее крепкая натура выдерживала, выдержит ли теперь?
Андреев, тоже постаревший и потемневший, находит в себе
силы и волю преодолевать все затруднения. Когда М. Ф., по мое¬
му поручению, пришлось навестить Архив, она и нашла эту быто¬
вую картинку новой архивной жизни.
У М. Ф. и Андреева неожиданно разговор с Попкова перешел
на общественные уборные: «За килограмм хлеба пошел бы чис¬
тить уборные, — говорит Андреев, — а сейчас достаточно и того,
что выношу все это добро утром и вечером из квартиры». «А мы
не все выносим», — вставляет М. Ф. «То есть как же, разве у вас
действуют уборные?» — «Нет, ведь топят на юге кизяком; вот
и мы сжигаем».
Самый современный разговор, правда не салонный.
О зарплате ничего не слышно. О больном Стулове сведений
нет. Лосева сегодня выходная; другие отпущены или слабы. Ди¬
ректор, то есть я, принужден с ушибленной ногой сидеть дома.
Такова наша жизнь в Архиве Академии наук в начале февраля
1942 года.
Таня, племянница нашей б[ывшей] домработницы, говорит,
что у них на фабрике (она трикотажница) люди слабеют и мрут.
Многие у станка падают. В столовой удается обедать только че¬
тыре раза в декаду. А остальные 6 дней как-то надо пережить.
Вечер. М. Ф. устала и отдыхает. По нашей передней, где мы
живем, ходит ветер и колыхает пламя лампадок! В нашей комнате,
где мы живем в нормальное время, минус 4 градуса. Нас разделяет
одна щелистая дверь, по которой бежит вода от оседающего на
ней пара. Дует особенно по низу, по полу. И когда мы сегодня с
М. Ф. пили горячий чай с хлебом, то благодарили судьбу и за это
«счастье».
10 часов вечера. И вдруг мне стало жутко в той дыре, в ко¬
торую мы забрались и живем. Спим, не раздеваясь. Белье носим
по три недели. Сидим в полутьме с коптилками. Едим... об этом
лучше не говорить!
М. Ф. сегодня, как и все эти последние дни с середины января,
в особенности очень устает и сейчас, что совершенно необычно
446

для нее, лежит. И тоска заползла в мое сердце. Пережить можно
все! Но если такое время продолжится долго, если такая зима в
ухудшенном виде повторится и на следующий год? Тогда лучше
не жить. Лучше найти в себе волю — уйти из жизни. Для меня
один способ есть — крючок в моем кабинете, крепкая веревка
найдется. А М. Ф.? И мороз пробегает по коже. При ней, при ее
жизни я и помышлять не смею о каком-либо насильственном кон¬
це своей жизни. А вдвоем, даже в случае полной безнадежности,
это осуществить так трудно. И значит... Что же ставишь многото¬
чие? Гляди прямо в черную пасть страшной бездны. А покуда
танцуй на одной ноге танец жизни на старом дырявом рвущемся
канате настоящего... Так я сам себе говорю, смотря на темнеющие
углы того полу склепа, где мы переживаем зиму 1941—1942 года
при затухающей без масла лампадке.
228[-й] день войны.
1942. 4 февраля. Среда.
Еще один день войны. Ничего не знаю, что делается на зем¬
ном шаре. Те крохи сведений, что сообщают в газетах, по радио,
собственно, ничего не дают для уяснения происходящегов мире.
«Мы заняли пункт А, отдали пункт В... Трофеи такие-то», —
ничего действительно не говорит. Куда идет человечество?
Чем кончится эта жесточайшая бойня? Когда кончится? Страш¬
ные вопросы... И, быть может, сейчас ненужные еще, вследствие
полной невозможности их как-нибудь разрешить, предусмотреть
хоть отчасти их разрешение заранее. Несомненно то, что война
продлится еще несколько лет, а мы в Ленинграде не выдержим
и полгода!
Продолжать ли мне свои записки, раз ограничился еще более
мой радиус? Решаюсь продолжать. Мой дальний друг, читая эти
листки, выкинет или пропустит, что ему будет неинтересно, не
нужно? А я в точности не знаю, что нужно и что не нужно. Вот, на¬
пример, стоимость сейчас мужского костюма — полтора-два ки¬
лограмма хлеба. Кстати, соседка, променяв, таким образом, кос¬
тюм на одну четвертую часть хлебной карточки, чтобы не делить¬
ся ни с сыном, ни с теткой, объявила, что карточку потеряла.
Выдач и сегодня не было никаких.
Если удается покойника похоронить на кладбище, то не все
удостаиваются «индивидуального захоронения», т. е. своей от¬
дельной могилы, а зарываются в «траншеи». Так что теперь часто
447

говорят: «Как бы не попасть в траншеи» или — «Смотри, уго¬
дишь в траншею».
Это для языковеда. А вот для режиссера. Толпа на улице.
Все одеты очень плохо, но зато некоторые женщины «шикарят»,
выпустив из под юбки легализованные штаны в виде шароваров
красного, коричневого и даже голубого цвета. А другие просто без
юбки остались — в нижних штанах. Вместо головных уборов но¬
сят часто косынки. И мужчины, и женщины часто закрывают
платком или белой повязкой рот и нос. На ногах чаще всего вален¬
ки, иногда до чрезвычайности стоптанные. Остались еще «дамы»
в обношенных каракулях или потрепанных беличьих пальто, так
распространенных в последние годы. О военизированной одежде
мужчин и девушек я уже не раз писал. Много ходит по набереж¬
ной и «сухопутных моряков», самых настоящих штатских, оде¬
тых в военно-морскую форму. Некоторые и из женщин ходят в
морской форме, и им она чрезвычайно идет. Надо еще добавить
для общего колорита, если я уже не отметил этого, что, например,
Евгения Александровна Толмачева-Карпинская ходит в длинной
до пят юбке, как ходили женщины лет сорок тому назад, так что
подол волочится по земле. И на голове у нее неизменная шля¬
па-берет, почти той же давности.
229[-й] день войны.
1942. 5 февраля. Четверг.
Получил письмо от Нагоровой, оставшейся после Гетмана
заведующей Московским отделением [Архива] и оторвавшейся
от него в роковой день войны для Москвы — 16 октября, когда
все бежали оттуда и жгли и уничтожали свои дела и другие до¬
кументы.
Теперь, оказывается, в Москве (в Президиуме АН. —М. К.)237
есть какое-то начальство — Файланд. Он, как пишет Нагоро-
ва, горд оказанным ему доверием и ведет себя возмутительно
дерзко, заносчиво и своевольно. У теперешней заведующей Мо¬
сковским отделением Прокофьевой, очень прямой и честной
женщины, установились очень натянутые отношения. Файланд
не выносит Прокофьеву, а до дела... До дела ему, Файланду, на¬
плевать!
237 В круглых скобках примеч. М. Ф. Князевой, сделанное в машино¬
писи; в рукописи отсутствует.
448

Расстроило меня это письмо, хорошо бы Нагорову опять при¬
влечь к Архиву. Сегодня я, несмотря ни на что, набрасывал
план восстановительных работ в Архиве в Ленинграде и Москве.
Как хорошо можно было бы восстановить его, сделав истинным
Архивом науки, о чем я так страстно мечтал. Архив Академии
наук, которому я отдал 12 лет работы, действительно одно из бо¬
гатейших архивохранилищ по истории науки в мире.
В будущем мне хотелось [бы] развернуть его еще шире, еще
ярче. Создать не только хранилище, но и выставку — музей наи¬
более показательных документов по истории Академии, отдель¬
ных наук и их представителей — академиков, отдельных учреж¬
дений и предприятий: экспедиций и т. п. Развернуть картотеки
по имеющейся схеме с учетом того, что хранится и в других архи¬
вах, и в «рукописных собраниях» по истории нашей Академии
и вообще по истории науки. Устроить комнату — колыбель рус¬
ской науки с рукописным наследством Ломоносова, Ломоносо-
вианой, рукописями первых академиков и официальными доку¬
ментами первого периода по устройству Академии наук. Если бы
удалось возвратить рукописи Эйлера из-за границы238, то можно
было бы отдельную комнату посвятить и ему, присоединив и
архивные фонды других математиков-академиков. Особую ком¬
нату следовало бы отвести рукописному наследству Кеплера; в
этой комнате сосредоточить документы по истории астрономии
и вообще западноевропейской науки начиная с XVII века. Полу¬
чить из бывшей Пулковской обсерватории некоторые рукописи,
древние книги, например с рукописными заметками Коперни¬
ка. Присоединить документы первой академической обсервато¬
рии и кафедры, возглавляемой с начала возникновения ее Де-
лилем, а потом [документы] и других академиков-астрономов
вплоть до Белопольского. Может быть, даже нарушить чисто
архивный принцип и поместить несколько астрономических при¬
боров и инструментов...
Я мечтал бы сделать Архив не кладбищем не успевших впол¬
не оформиться в голове ученых задуманных ими трудов, а рассад¬
ником этих незавершенных мыслей для их окончания, усовер¬
шенствования. Большую комнату пришлось бы отвести для архив¬
238 С 1911г. в Швейцарии стало печататься полное собрание со¬
чинений JI. Эйлера — «Opera omnia», для подготовки которого значи¬
тельная часть рукописей ученого из Архива Академии наук в Петербур¬
ге была отправлена в Швейцарию. Рукописи были возвращены в Архив
в 1947—1948 гг.
15 Князев Г А.
449

ного (бронированного) экземпляра всех изданий Академии наук.
Пополнить это собрание теми книгами, которые из-за ведомствен¬
ной подоплеки я не мог получить в свое время из Библиотеки.
Как можно было бы оживить эти полки с книгами продукцией
научной и просвещенческой деятельности Академии наук! Я уже
не говорю о таких выигрышных объектах, как уцелевшие грави¬
рованные медные доски и оттиски с них для истории гравироваль¬
ного дела XVIII века. Целую комнату можно было бы занять их
образцами, а также оригинальными рисунками птиц, зверей, рас¬
тений, камней и карт. Опять по той же ведомственной причине
множество карт б[ывшего] Географического департамента так и
не были переданы нам в Архив из Библиотеки. Тут же можно было
бы сосредоточить медали, посвященные памяти великих ученых,
которые я накопил в Архиве довольно много, а также портреты
академиков и других ученых. Может быть, хорошо было бы раз¬
вернуть в отдельной комнате или трех комнатах материалы по ис¬
тории Академии наук в связи с общей историей науки: XVIII век,
XIX—XX век и советский период. Сосредоточить тут все копии
документов, картотеки и, быть может, некоторые предметы, кото¬
рые имеются у нас: зерцало, избирательные урны и портреты
маслом239.
Вероятно, мне не придется этим заняться: не доживу. Поэто¬
му и пишу здесь для моего дальнего друга, который, быть может,
прочтя эти страницы и имея отношение к академическому Архи¬
ву, загорится мыслью восстановить его. Все будет зависеть, ко¬
нечно, от средств, от реальных возможностей. Но устроить было
239 Зерцало — деревянная позолоченная трехгранная призма, увен¬
чанная двуглавым орлом; изготовлена в Академии наук в 1762 г. На гра¬
нях помещены три печатных указа Петра I. До 1918 г. такое зерцало уста¬
навливалось на всех столах в присутственных местах и являлось символом
законности. В 1929 г. было передано из Малого конференц-зала Главного
здания Академии наук на хранение в Архив. В 1948 г. передано на хране¬
ние в Музей М. В. Ломоносова (ПФА РАН. Ф. 7. On. 1. Д. 9. Л. 357; опись
Разряда XIV. Л. 1). Две избирательные урны с белыми и черными шара¬
ми, изготовленные в начале XIX в. и использоваашиеся при выборах чле¬
нов Императорской Академии наук, были переданы на хранение в Архив
АН СССР в 1929 г. из Малого конференц-зала Главного здания Академии
(ПФА РАН. Ф. 7. On. 1. Д. 9. Л. 357). В Архиве хранилось несколько де¬
сятков портретов отечественных ученых, выполненных в технике масля¬
ной живописи. Значительная их часть поступила в Архив в 1930-е гг. из
Административно-хозяйственного управления АН СССР. Часть портре¬
тов в послевоенные годы была возвращена в ЛНЦ АН СССР (ПФА РАН.
Дело разряда X).
450

бы хорошо! Особенно меня беспокоит судьба материалов совет¬
ского периода. Он должен бы быть представлен особенно полно и
ярко. Наука процветала под руководством советского правитель¬
ства, и никогда и нигде Академия наук не достигала такого почет¬
ного положения, как в СССР.
Принцип размещения архивных фондов — этих основных
и неделимых классификационных групп материалов — должен
быть хронологически-систематический: XVIII век, XIX—XX в[е-
ка], советский период. И в каждом периоде — архивные фонды
академиков, архивные фонды учреждений: научно-организацион¬
ных, административно-хозяйственных и научно-исследователь¬
ских. Архивные фонды академиков — по специальностям (нау¬
кам) в порядке номеров этих фондов. Так же и фонды учреждений.
Такие фонды, которые затрагивают и другой период, остаются
в том, в котором начались. Так же и разряды. Например: изда¬
ния АН XVIII— XX в[еков] и советский период сосредоточи¬
ваются в одном месте.
Поэтому я мыслил бы здание Архива в таком виде240. Слу¬
жебные помещения — [на] 2-м этаже. В первом — канцелярия,
приемная, кабинет директора. Раздевальная. Переплетно-рестав¬
раторская. Разборная. Буфет. Во втором этаже: читальный, он же
и для заседаний, зал, кабинеты для занятий сотрудников, спра¬
вочная библиотека, справочно-ориентирующий аппарат, описи,
картотеки, хранилища. Два крыла по 3 этажа; в них XVIII век и
продолжающиеся фонды и разряды, начавшиеся в XVIII веке (из¬
дания АН, протоколы и т. п.), XIX—XX [века], советский] пе¬
риод. В правом крыле — все три этажа. В первых этажах правого
и левого крыла — мемориальные комнаты, о которых упоми¬
налось выше.
Вход в хранилища только через служебные помещения. Обя¬
зательно должны быть закрыты запасные выходы. Никаких зако¬
улков, ненужных чуланов и т. п. План должен быть четкий и
ясный! Архитектор найдет место, вполне безопасное, для ко¬
чегарки, дезинфекционной камеры и временного хранения ма¬
кулатуры и запасов оформительных материалов. В нормальных
хранилищах стеллажи должны быть стандартные — на металли¬
ческих стойках деревянные доски. Длина полки в отделении (шка¬
фу) один метр, ширина 25 см (для вертикальной расстановки) и
высота 40 см. Стеллажи двухсторонние и в 2 яруса. Верхний ярус
240 Нарисована схема здания, которое Г А. Князев хотел бы построить
для Архива АН (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101. Л. 145). См. ил. 32.
451

от нижнего отделяется металлическим легким сетчатым перекры¬
тием, образуя удобные для ходьбы проходы. Ширина проходов не
менее одного метра. Полы должны быть гладкие, каменные или
покрытые веществом, не дающим пыли. Вентиляция должна быть
без особых сложных приспособлений, чтобы не превратиться в
свою противоположность. Отопление в хранилищах — водяное,
с обязательной изоляцией секций на случай аварий. В служеб¬
ных помещениях, там, где проходят водопроводные и пожарные
трубы, кроме водяного отопления должны быть поставлены ком¬
пактные печи для отопления дровами с приспособлениями и для
топки углем (на всякий случай).
Никакой роскоши, особенно матерчатых ковров, мягкой ме¬
бели и т. п. не должно иметь место. Но необходим комфорт, уют и,
главное, чистота. В разборочной и переплетно-реставраторской
должны быть оборудованы вытяжные установки пыли. Не нужно
и слишком больших претензий на видимый шик в читальном зале.
Он, для экономии, может служить и залом собраний, лекций, до¬
кладов. Одна или две комнаты в служебных помещениях долж¬
ны служить помещением для месткома и в то же время для буфе¬
та и клуба. И тут нужна экономия в помещениях и одновременно¬
го в разные часы функционирования в них разных организаций.
Вход в служебные помещения должен быть по существу единст¬
венный. Через дополнительные, одни из запасных дверец можно
только принимать или вывозить материалы, когда их большое ко¬
личество. В остальное время они, как и все другие запасные две¬
ри, должны быть закрыты.
Должна быть продумана мебель как в читальном зале, так
и в служебных кабинетах (рабочих) и разборочной комнате.
Должны быть разработаны простые и удобные рабочие столы-
станки и передвижные скамейки-станки для разборки мате¬
риала.
Труд должен быть дифференцирован, но с обязательным
соединением родственных профессий. Так, пожарник может от¬
лично выполнить обязанности и швейцара, и сторожа, а не си¬
деть целый день, курить, плевать. Так это было из года в год в
Ленинградском] отделении] Центр[ального] Архива. Уборщи¬
ца должна быть в то же время и работницей в Архиве, помо¬
гать при укладке, при переноске и пр. Штат Архива АН должен
состоять:
Директор Архива — 1
Ученый секретарь, он же заместитель директора — 2
Заведующий хозяйством, финансами и бухгалтерией — 3
452

Бухгалтер — 4
Делопроизводитель (секретарь) по приему заявлений архив¬
ных материалов и выдаче справок и помощник ученого секретаря
(по ведению делопроизводства и архива Архива) — 5
Заведующий архивными фондами XVIII в[ека] и его два по¬
мощника по научной и технической части — 6, 7, 8
Заведующий архивными фондами XIX в[ека] и его два по¬
мощника по научной и технической части — 9, 10, 11
Заведующий архивными фондами советского периода и его
три помощника по научно-технической части и по инспекторской
части — 12, 13, 14, 15
Заведующий читальным залом, он же библиотекарь и заве¬
дующий картотеками и другими видами СОА [справочно-ориен-
тирующий аппарат], по учету архивных материалов, и его по¬
мощники — 16, 17
Редактор изданий Архива и два его помощника — научный
и технический — 18, 19, 20
Пожарник, он же швейцар (гардеробщик) и сторож в вести¬
бюле — 21
Три уборщицы, они же работницы и сторожихи в служебных
помещениях и в хранилищах — 22, 23, 24
Переплетчик-реставратор с учеником — 25
Кочегар-истопник — 26
Заведующие архивными фондами, являясь в то же время
научными исследователями, не только хранят, систематизируют
и описывают материалы, но и приготовляют их к публикации и
разрабатывают их для истории Академии и вообще истории нау¬
ки. При этом заведующие фондами должны знать кроме русско¬
го французский, немецкий [языки], а для фондов XVIII века —
латинский язык и палеографию нового времени русского, латин¬
ского, французского и немецкого языков. Вполне рационально,
если для экономии сил директор возьмет на себя руководство
одним из этих отделов, а редактор издания по совместительству
тоже будет заведовать и фондами.
Организацию дела нужно построить так, чтобы один заменял
другого в случае отсутствия одного (болезни, отпуска) автомати¬
чески. Ни одна работа не должна откладываться, особенно по уче¬
ту архивных материалов.
Первому помощнику заведующего архивными фондами со¬
ветского периода присваивается наименование инспектора и
на него возлагаются кроме наблюдательных и инструкторские
функции. Учреждения все время должны быть на полном учете
453

в архиве и чувствовать эту зависимость от архива относительно
своих материалов, особенно научных.
Директор руководит всей научной работой и хранением архив¬
ных материалов, неся в то же время и все административные функ¬
ции по управлению архивом. Председательствует в ученом сове¬
те архива и является ответственным редактором всех архивных
изданий.
Ученый секретарь составляет планы, отчеты и вместе с ди¬
ректором принимает и контролирует работу сотрудников. Заве¬
дует кадрами и личными делами сотрудников, секретарствует в
Ученом совете. По совместительству является одним из заведую¬
щих отделом или по редакционной части. Во время отсутствия
директора заменяет его. Дает направление справкам, разрешение
на выдачу материалов в учреждения во временное пользование.
Разрешения на занятия в архиве (в читальном зале) даются обя¬
зательно и исключительно лишь директором.
Заведующий хозяйством отнюдь не должен превращаться в
какой-то бич под именем «хозяйственника», не понимающего
в том деле, которому он должен служить. «Хозяйственники» в
научных учреждениях были первыми разрушителями архива в
мое время! На случай болезни бухгалтера он должен выполнять
все его функции. Заведующий хозяйством в то же время является
и заведующим охраной, смотрителем здания, его комендантом.
Ему непосредственно подчиняются пожарник, уборщицы, коче¬
гар. Переплетчик-реставратор остается в непосредственном под¬
чинении ученого секретаря, но снабжение его всем необходимым
(бумагой, клеем) лежит на заведующем хозяйством.
Все сотрудники должны быть загружены в пределах, утверж¬
денных директором (в согласии с месткомом) норм. Сотрудники
получают зарплату несколько большую, чем если бы они испол¬
няли бы одну какую-нибудь дифференцированную работу. На¬
пример, уборщица получает не по тарифу своего класса, а как
архивная работница, выполняющая ряд и других функций архив¬
ной работы. Также и делопроизводитель, он должен квалифици¬
роваться как помощник ученого секретаря, а не просто канцеляр¬
ский работник. Специальные знания переплетчика-реставратора
должны и оплачиваться соответствующим образом. За каждые
пять лет службы должна производиться процентная прибавка к
зарплате. Особые удачно и быстро исполненные работы должны
премироваться. Но только премиальная система не должна пре¬
вращаться в формальность и нелегальную по существу в таком
случае надбавку к зарплате.
454

Производственные совещания должны быть созываемы по
специальным родам работы и отнюдь не превращаться в какие-то
законодательные органы, а оставаться совещаниями в пределах
своей компетентности и оказывать помощь дирекции в руководст¬
ве работами. Очень важно по каждой большой начатой работе и
при окончании ее созывать такие совещания. Директор никогда
не должен забывать, что он является, согласно неоднократным
указаниям партии и правительства, единоначальником. Но это не
значит, что он действует как ему заблагорассудится. Он должен
использовать весь опыт и знания своих сотрудников в органи¬
зации как научной, так и технической архивной работы.
Вот мое архивное завещание. Помещаю его здесь в моих запи¬
сках на всякий случай. В другом месте его смогут и не найти. На¬
меченная программа — дело далекого будущего. А вот что надо
будет сделать сразу, как только кончится война. Восстановитель¬
ные работы в архиве.
По зданию. Окна. Трубы. Отопление. Крыша. Третий этаж
(надстройка). Запасные помещения. Комната для сторожа (в пер¬
вом этаже башни). По специальному оборудованию: дополнитель¬
ные стеллажи. Перекрытия. Отдельный читальный зал. Отдель¬
ная разборочная комната. Отдельная канцелярия-приемная. Кар¬
тотечные шкафы. Шкафы для карт. По оформлению: папки,
обложки, коробки, ярлыки.
По правильному размещению материалов по своим местам.
(Большие переноски.) В будущем — по надстройке 3-го этажа —
размещение согласно схеме.
По возвращению в Архив эвакуированного материала. По воз¬
вращению владельцам принятого от них на временное хранение.
По приведению в порядок справочно-ориентирующего аппарата
и учету. Описи, картотеки. Формуляры фондов. Книги поступле¬
ний. Общий учет поступившего и выбывшего. Книга фондов и
разрядов. Учет материалов в учреждениях. По систематизации,
описанию, очищению от макулатуры и каталогизации новопо-
ступивших материалов. По пылеочищению материалов.
Так как я не выхожу на улицу и не бываю в Архиве, то не в кур¬
се всех новостей на моем малом радиусе. М. Ф. ходила туда и при¬
несла мне следующие новости. В течение последних дней умерли:
1)	заведующий Рукописным отделением Библиотеки АН
Александров, мой сотоварищ по университету, простой и скром¬
ный человек. Лет пять тому назад Чернов особенно ратовал за то,
чтобы определить его на вакантное место в Рукописное отделение.
Там все время менялись люди. 1929 год разметал старый состав.
455

Но Срезневский, создатель Рукописного отделения241, несмотря
на все бури, остался. Пришедшие новые люди как-то не устраи¬
вались там и искали лучшего, например Аннинский. Опекали в
то же время отделение воротивший всеми делами библиотеки,
определенный туда партией т. Викторов, правая рука ревизовав¬
шего в 1929 году Академию т[ов]. Фигатнера242, и ученый секре¬
тарь Библиотеки Гуковский Матвей, при хитром и гибком дирек¬
торе Яковкине. В 1930 году [Рукописное] отделение перестало
существовать как архив243. Его материалы частью были переданы
к нам, частью в Пушкинский Дом и Историко-археографический
институт. Все же политические материалы забрал к себе Центр-
архив. Остававшийся, вопреки всему происшедшему, Всеволод
Измайлович Срезневский играл жалкую «почетную» роль заве¬
дующего и ласково-хитро третировался Яковкиным и др. На¬
241 План создания Рукописного отделения Библиотеки Академии наук
как «хранилища рукописей Академии, не имеющих характера деловых бу¬
маг» был выдвинут А. А. Шахматовым 2 октября 1899 г. На должность
ученого хранителя рукописей 4 ноября 1899 г. был избран В. И. Срезнев¬
ский. С 1901 г. он начал свои археографические поездки на Север {Копа-
нее А. И. В. И. Срезневский — библиотекарь Библиотеки Академии наук //
Сборник статей и материалов по книговедению. Д., 1973. Вып. III. С. 220—
222).
242 В июле 1929 г. в Ленинграде началась кампания по чистке госаппа¬
рата. Центральную комиссию возглавлял член Коллегии ОГПУ Я. X. Пе¬
терс. Комиссию по чистке аппарата Академии наук возглавил Ю. П. Фи-
гатнер — член Президиума ЦК ВКП (б) и Коллегии Наркомата РКИ,
член ВЦИК и ЦИК СССР. По опубликованным официальным данным,
из 960 сотрудников АН было уволено по чистке 648 человек: 128 штат¬
ных и 520 сверхштатных сотрудников {Брачев В. С. Русский историк Сер¬
гей Федорович Платонов. С. 306); Научный работник. 1930. Т. 1. С. 36.
См. также: Академическое дело. Вып. 1. Дело по обвинению академика
С. Ф. Платонова. См. также примеч. 47.
243 В 1930 г. структура Библиотеки Академии наук была реорганизо¬
вана по функциональному признаку: «вместо существовавших в течение
века отделений по языковому принципу были созданы четыре чисто функ¬
циональных отдела <...> При переходе на функциональную систему не¬
изменными по характеру выполняемой работы остались Рукописное от¬
деление, кабинет инкунабул, отдел книг XVIII века» (История Библиоте¬
ки Академии наук СССР. 1714—1964. М.; Д., 1964. С. 386—387). С 1931 г.
Рукописное отделение получило официальное название Отдел рукопис¬
ной книги. В связи с изменившимися функциями — Отдел стал общеака¬
демическим хранилищем рукописной и старопечатной книги — в 1931 г.
из Отдела «были изъяты архивные фонды, литературные материалы, архи¬
вы ученых, акты <...>» (Копанев А. И. В. И. Срезневский — библиотекарь
Библиотеки Академии наук. С. 21А—245).
456

конец, он ушел на полный покой. Его сменила ученица акад. Пе-
ретца244. Принимала она большое участие в общественной жизни
и вдруг была арестована. После нее с правом и знанием управлял
отделением, превратившимся в то, чем он должен бы быть —
Отделом рукописной книги Библиотеки АН СССР, — пришед¬
ший из Центрархива хороший библиограф В. А. Петров, зять пре¬
зидента В. JI. Комарова. Но он совершенно неожиданно в 1935
или 1936г[оду] подвергся высылке. Он успел только устроить
очень хорошую выставку хранящихся в Отделении летописей.
И вот на освободившееся место был после долгих переговоров
определен Александров. Яковкин, по-видимому, согласился взять
его, видя, что может делать с ним что угодно.
Надо отдать справедливость Александрову, он кое-что сде¬
лал. Описал рукописные карты. Прибрался в хранилище. Боль¬
ше не знаю, что сказать о нем. В последний раз я видел его осенью,
когда Яковкин, точнее управляющие за него Юновская и К0,
упразднили Отделение. Александров, несмотря на свою чрезвы¬
чайную лояльность, пришел ко мне жаловаться. Я послал резкий
протест в комиссию Президиума в Ленинграде на имя академи¬
ка И. И. Мещанинова, тогда еще бывшего в Ленинграде. Но этим
дело и кончилось. Мещанинов не был способен на какую-нибудь,
даже небольшую активность!.. С тех пор я больше не видел
т. Александрова.
2)	Умерла б[ывшая] сотрудница того же Рукописного отделе¬
ния Богданова, неплохой знаток древнерусской литературы, но не¬
сколько сумбурный человек. В середине и в конце 1930 года, ког¬
да я председательствовал в Комиссии по распределению архивных
материалов, она пыталась поднять против меня группу правых
академиков во главе с Перетцом. Но из этого ничего не вышло.
Не получилось результата и из какой-то жалобы на меня в Прези¬
диум, подписанный также и ею. Я никак не реагировал на все это,
так как был, в сущности, исполнителем, хотя, правда, и актив¬
ным, что диктовали мне тогдашние условия реорганизации АН в
1929—1930 годы. И потому мы не имели столкновений. Впослед¬
ствии, наоборот, когда Богданова получше узнала меня, проник¬
лась ко мне искренним уважением, и я относился к ней хорошо.
244 Ошибка Г А. Князева. После ухода на пенсию В. И. Срезневского,
который возглавлял Рукописный отдел БАН с 1 октября 1928 г. по 1 нояб¬
ря 1931 г., главою отдела стал директор БАН И. И. Яковкин (приказ № 2
Административно-хозяйственной комиссии при Президиуме АН СССР
от 14 октября 1931 г.).
457

3) Умер научный сотрудник Ленинградского] отделения]
Ин[ститу]та истории Чулошников. Когда-то он, так же как и я,
работал в системе Центрархива. Потом он перешел в АН и зани¬
мался публикациями документов по истории поволжских наро¬
дов. Были у него какие-то неприятности с руководством: его обви¬
няли в каком-то уклоне, трепались его нервы как мочала на че¬
салке. Потом как будто все угомонилось. До самого последнего
времени он не переставал работать. Человек он был тихий, за¬
стенчивый, не назойливый, но немного угрюмый и замкнутый.
Слег недавно и больше уже не встал.
4) Умер сын нашей старейшей сотрудницы Архива Антони¬
ны Петровны Свикуль-Ковалевой, пятнадцатилетний подросток
Вова. Знаю его с трехлетнего возраста. Он всегда был слаб здо¬
ровьем, и мать принимала все меры к его поддержанию. Декабрь
и январь подкосили его, а февраль доконал... Мать в отчаянии.
Она только и жила им. Вова действительно был неплохой маль¬
чик, любил заниматься техникой, способен был к конструкциям:
сам сделал себе проекционный фонарь, научился хорошо снимать
и проявлять. К учению вообще, вследствие плохой памяти, не был
склонен, и оно давалось ему нелегко. Лентяем он отнюдь не был.
Если я ему здесь посвящаю целую страницу, то потому, что он был
очень хороший, честный мальчик, не нахал, не баловник; с хоро¬
шими, немного грустными глазами, с тихим голосом. И мне его
жаль сейчас более тех трех очередных, только что отмеченных
мною мертвецов: те хотя [бы] жили и прожили немалую жизнь
(Александрову было за 60, Богдановой и Чулошникову — за 50)...
А Вова? Умереть молодому — всегда катастрофа. Он был бы
хорошим техником, честным и порядочным человеком, которых
нам так нужно!
И из всех смертей, регистрируемых здесь, пожалуй, наиболее
болезненно пережита мною смерть Алеши, талантливого, несом¬
ненно, будущего, если бы он жил, [и] незаурядного ученого-астро-
нома, и вот этого скромного тихого юноши Вовы Свикуль.
230[-й] день войны.
1942. 6 февраля. Пятница.
Ровно месяц тому назад я сделал свой последний научный до¬
клад. С любовью я работал над своей темой по истории академи¬
ческих кафедр. Сегодня днем, несмотря на мороз в комнатах и в
моем кабинете, разбирал бумаги и вырезки. Многое уничтожал
458

как утратившее значение или незаконченное, все ждал, когда вый¬
ду в отставку и свободно возьмусь за окончание разработки своих
любимых тем. Пересмотрел вырезки за последние пять лет. Те¬
перь все это история. Страшные, потрясающие всю страну как
в лихорадке процессы. Перелеты. Конституция, ее обсуждение,
принятие. И предвестники войны. События в Австрии, Испании,
Китае, Чехословакии. В 1938 году появилась брошюра, изданная
политическим управлением РККА, — «Вторая империалистиче¬
ская война началась»245. Мне принес ее А. М. Черников; эпигра¬
фом к брошюре служат слова из «Краткого курса ВКП(б)»: «Го¬
сударства и народы как-то незаметно вползли в орбиту второй
империалистической войны».
«Ось Берлин—Рим—Токио» ввергла в войну ряд стран в Ев¬
ропе, Африке и Азии, важнейшие в экономическом и стратегиче¬
ском отношении моря, океаны и морские пути. Жесточайшие про¬
тиворечия между капиталистическими государствами неизбежно
ведут к войне. К ней ведут и непримиримые противоречия меж¬
ду буржуазией и рабочим классом. Первая империалистическая
война 1914—1918 годов, по словам Ленина, была «самая реак¬
ционная война современных рабовладельцев за сохранение и
укрепление капиталистического рабства». Вторая началась после
кризисов 1929 и 1937 г[одов]246, подорвавших до основания «рав¬
новесие сил», сложившихся в капиталистическом мире после пер¬
вой войны. Первые выстрелы второй войны раздались на Даль¬
нем Востоке (оккупация японцами Маньчжурии в 1931 году), и
в особенности с июля 1931 года.
Второй очаг войны — в Европе и Африке, созданный гер¬
манским и итальянским фашизмом (Абиссиния 1935 г., Испания
1936 г., Австрия 1937 г., наконец, Чехословакия 1938 г.). Так весь
земной шар был подожжен с разных концов. Основные узлы на¬
чавшейся войны:
1. Центральноевропейский.
2. Восточноевропейский.
3. Крайний запад Европы.
4. Восточно-Азиатский.
5. Восточно-Африканский.
245 Вторая империалистическая война началась. М.: Воениздат, 1938.
Издана в помощь пропагандисту РККА.
246 Мировой экономический кризис 1929—1933 гг. (Великая депрес¬
сия) сказался в резком спаде промышленного роста и росте числа безра¬
ботных. Во второй половине 1937 г. начался новый экономический кри¬
зис, захвативший Соединенные Штаты Америки и другие страны мира.
459

Не указаны только еще
6. Борьба за Атлантику, важнейшую коммуникацию Англии
и Америки.
7. Борьба за Тихий океан.
Пресловутый блок с пышным наименованием «оси»247 окон¬
чательно сформировался в ноябре 1937 года. Война развязывается
постепенно и варварскими методами, на которые так искусна в на¬
чале своих войн Япония, и наглостью, на которой держится гер¬
манская политика устрашения. Еще Эдуард Грей отмечал в начале
первой войны, что Германия сознательно старается придать войне
ужасный, страшный вид, «чтобы народы не смели сопротивляться
германскому владычеству». Грей добавлял: «Лучше уж всем нам
погибнуть, чем подпасть под такое иго». В 1938 году уже было со¬
вершенно ясно, что мы будем втянуты в войну. Но тогда предпо¬
лагалось, что на помощь Красной Армии и советскому народу
придут трудящиеся капиталистических стран и ударят в тыл сво¬
им угнетателям, затеявшим преступную войну против отечества
рабочего класса всего мира... Но никто не предвидел того, что слу¬
чилось в 1939 и 1941 г[одах]248. Верили в уничтожающий удар на
удар поджигателей войны, в революцию в ряде стран Европы и
Азии и разгром буржуазно-помещичьих правительств в этих стра¬
нах... С другой стороны, после таких страшных поражений Крас¬
ной Армии и потери громадных территорий и населения под уда¬
рами чудовищной германской военной машины никто в мире не
мог бы сказать, что советская власть выдержит все эти испытания.
Она их выдержала!
Итак, в течение стольких лет мы жили или в ожидании войны,
или в ее пламени, постепенно начинавшем охватывать земной шар
со всех сторон. И вот теперь весь земной шар горит!
Столько было извращений в преподавании истории! Если ста¬
рые учебники были часто скучнейшим каталогом имен королей,
царей, полководцев и хронологических дат, то после революции,
особенно под влиянием Покровского, учебник превращается в
историю прейскурантов хлебных цен и в лучшем случае в социо¬
логическую схему. Так вдалбливалась в головы учеников, пишет
247 25 ноября 1936 г. Германия и Япония заключили Антикоминтер-
новский пакт, направленный против 3-го Коммунистического Интерна¬
ционала. В ноябре 1937 г. во время визита Муссолини в Берлин к этому
пакту присоединилась Италия, что оформило ось Берлин—Рим.
248 1 сентября 1939 г. — нападение Германии на Польшу, начало Вто¬
рой мировой войны. 22 июня 1941 г. — нападение Германии на СССР, на¬
чало Великой Отечественной войны.
460

Б. Осипов в «Правде» [в] 1936 г[оду], «сквернейшая вульгариза¬
ция марксизма-ленинизма. От всей живой, пестрящей характер¬
ными индивидуальностями истории оставалось только собрание
скелетов, только груда костей, тщательно очищенных от вели¬
ких примесей личности. Бездарный „историк” не умеет раскрыть
классовую борьбу на ярких примерах, взятых из жизни людей
с именами. Он укрывается поэтому под надежную сеть общих
схем и абстрактных категорий». Он приводит и четверостишье
одного ученика, которым так восторгались сбитые с толку плохо
понятой теорией классовой борьбы без живых людей педагоги.
Но не царь нам в эпохе важен,
Не страна как его раба.
Нужно видеть в столетии каждом,
Как проходит в классах борьба.
Действительно, потребовалось вмешательство ЦК партии и
самого Сталина, чтобы покончить с этими скелетами вместо исто¬
рических людей и восстановить права истории.
231 [-й] день войны.
1942. 7 февраля. Суббота.
Несколько дней не был на улице. Только что открыл парад¬
ную, как из-за Невы стали долетать глухие далекие выстрелы.
Выпавший снег белел ослепительно и особенно казался белым
мне, привыкшему за эти дни к полутемноте или совсем тьме кро¬
мешной в нашем «каземате». Отгреб снег от парадной, напав¬
ший и наметенный сугробами. Всё по-прежнему. Полумертвый
город, занесенные снегом рельсы. «Транзитные» пешеходы, зем¬
листые лица. Потрепанная и сборная одежда, «что попало под ру¬
ку». Бесконечные саночки с ведрами на Неву и с Невы. Только по¬
койников не видел сегодня. Не в те часы, верно, был на улице.
На службе то же; холод, мерзость запустения. Около самых
входных дверей в Архив дворовые жильцы выливают испраж¬
нения. Снег желто-красноватый, обледенелый. Сотрудники уста¬
лые, осунувшиеся, ничего не делающие. Лосева чувствует себя
неважно, но бодрится: ее хлебом не корми, но дай административ¬
ную власть распоряжаться. И она распоряжается. Оказывается,
что завтра все-таки предполагается отъезд эвакуируемых первой
очереди. От нас попала в список только одна Фаня с тремя деть¬
ми и свекровью. Уезжает целый эшелон. Несколько научных со¬
461

трудников с семействами из ряда институтов. Фаня едет как жена
красноармейца. Лосева говорит мне: «А вы не поедете? В конце
февраля будет еще эшелон набираться». Я покачал головой, а она
продолжала: «Уезжайте. Может быть, Президиум вас и устроит
где-нибудь в Казани. Здесь плохо будет, очень плохо». Она по¬
низила голос: «Чума ожидается. Это, конечно, не для широкого
распространения. Но в госпиталях, среди врачебного персонала,
где мне приходится бывать, об этом говорят определенно. Пер¬
спектив на какое-либо улучшение в Ленинграде вообще ожидать
очень проблематично. Чума, тиф, голод». Я так и не понял, за¬
чем она меня так запугивала. Но смутный, горький осадок ее
слова оставили во мне. И самое неприятное: я не мог понять, де¬
лала ли она это искренне или подготовляла к чему-то хитро за¬
думанному, нечто вроде «плацдарма», как это она любит де¬
лать в своих дальновидных планах. Во всяком случае, сейчас она
единственный распоряжающийся «функционирующий» на служ¬
бе сотрудник. И это я ценю. А все эти ее хитрости жизнь все рав¬
но перехитрит.
Пришел и ушел постаревший и осунувшийся Андреев, он все
читает диссертацию докторанта Бауэра, который защищает ее в
скором времени, чтобы получить карточку первой категории.
Когда возвращался домой, выстрелы раздавались ближе, опять
где-то в центральных частях города, вероятно, разрывались стар¬
цы. Е. Г. Ольденбург советовала нам подождать, не ехать по на¬
бережной, пока не прекратится обстрел. Но что обстрел в сравне¬
нии с тем, что творится!
Встретил Свикуль, у которой только что погиб пятнадцати¬
летний сын, скромный юноша Вова. Безутешное горе, отчаяние —
все это жалкие слова в сравнении с тем, что выражают ее гла¬
за, впалые щеки, дрожащий подбородок. Обнял ее, прижал ее к
себе — вот и все, что я мог сделать. Пришел домой и затосковал.
Сколько страданий кругом. Выдержит ли и без того усталое, на¬
дорванное сердце! И слова Лосевой, как яд, отравили на некото¬
рое время бодрость духа. О будущем, недалеком будущем за¬
думался. А о будущем не надо думать, это правильно решено.
Не выдержим мы всех испытаний. И не это страшно, не смерть,
а постепенное приближение к ней и не одного, а многих, и в част¬
ности тебя и близкого к тебе человека.
Неужели весь настоящий ужас испытаний еще впереди? Поэ¬
тому психологически становится понятным то равнодушие при
мысли попасть под обстрел. Даже более того. Например, убитый
шрапнельной пулею на Сытном рынке ученый-ботаник Вульф,
462

по-видимому, даже не страдал: пуля прямо угодила ему в серд¬
це. Но другим дано испить чашу страданий до дна!.. Например,
С. А. Шахматовой с сыном.
232[-й] день войны.
1942. 8 февраля. Воскресенье.
Лихорадочно тороплюсь жить. Заполняю эти листки своими
мыслями, отображениями переживаемого и пережитого. Дивный,
редкостный около меня человек, жена-друг М. Ф. Сегодня она
именинница... А у меня утром вечерняя отрава еще сильнее чувст¬
вовалась. Напряг все свои силы, чтобы превозмочь хмару.
Дорогой мой дальний друг, читатель этих листков, ты выбе¬
решь, что не теряет своего значения и ценности, а остальное про¬
пустишь и выкинешь. А поэтому я даю себе свободу помещать
здесь все, что считаю необходимым запечатлеть не только из на¬
стоящего, но и из прошлого. Ничего не хотелось бы упустить, что
давало бы хоть один лишний штрих для истории моего исклю¬
чительного времени, точнее, для истории быта среднего русского
интеллигента.
Сегодня ночью, как всегда, проснулся в кромешной тьме и
обдумывал свою любимейшую тему о Христе, этом удивитель¬
ном учителе любви и милосердия из дальней Галилеи. Мы, собст¬
венно, ничего не знаем о нем, кроме красивой волнующей ле¬
генды о погибшем мечтателе. Всю жизнь я был связан с этим
образом — мечтой о счастье человечества, о любви, прощении.
Жизнь вносила все время поправки, рвала мечту и наконец снова,
еще раз, жестоко распяла ее. Ночью я обдумал даже что-то вроде
биографии учителя. Как уже многие писали о жизни великого
учителя любви, кроткого еврея из Назарета, Иисуса, впоследст¬
вии прозванного Христом, так и я попытался записать, что знаю о
нем. Иисус считается сыном плотника Иосифа, но на самом деле
он не был его отцом. Мать Иисуса, красивая еврейская девушка,
носила его уже под сердцем, когда Иосиф взял ее себе в жены.
Он не прогнал молодую женщину, когда узнал, что она до него
принадлежала другому и «имела в чреве своем»... Не осрамил,
не обесчестил и усыновил родившегося ребенка. Кто был его
отцом, так и осталось на веки веков никому не известным. Маль¬
чик рос в рабочей обстановке, но рано пристрастился к чтению
и вращался среди начетчиков. Один только факт известен из его
детства и отрочества. Маленький Иисус беседует с начетчиками
463

в храме и поражает их своим светлым умом, памятью и вдохнов¬
ленностью... И больше мы ничего не знаем о нем до 30-летнего
возраста. Нет никаких подтверждений, что он покинул родину и
путешествовал, был в Египте или Индии. Вероятнее всего, что
он нигде не был. Выполнял какие-то свои обязанности, помогал
сперва приемному отцу и многочисленной семье, детям его мате¬
ри Марии и плотника Иосифа. И вероятно, имел какие-то обязан¬
ности при храме. Может быть, он так и остался бы одним из мно¬
гих, о которых мы совершенно ничего не знаем. Но случай выдви¬
нул его на место проповедника. В груди у него был огонь; язык,
благодаря начитанности, был образный, доходчивый; вид обая¬
тельный: красота матери передалась ему по наследству. Он был
целомудрен с женщинами и производил на них сильнейшее впе¬
чатление своей чистотой и ясностью отношений. Он никогда не
впадал в грех самомнения, превосходства над другими; он, по-ви-
димому, как незаконнорожденный и рано узнавший об этом су¬
мел побороть в себе чувство и обиды, и унижения... И когда ка¬
кая-то женщина [была] поймана фарисеями в совершенном ею
грехе «прелюбодеяния», он, может быть, вспомнил свою мать и
спокойно сказал приведшим ее, подняв свои глубокие, задумчи¬
вые, полные любви к человеку, к его страданиям [глаза]: «Кто из
вас без греха, первый брось в нее камень».
Иисус вышел на проповедь в обаянии горячего страстного
вдохновенного «пророка», которыми и ранее была не бедна Иудея.
Но у него были не только обличение, страх, гнев, а нечто боль¬
шее и неожиданное: любовь и прощение, то, что мы теперь назы¬
ваем человечностью. Толпы народа стекались слушать вдохновен¬
ного пророка. И Иисус старался каждого утешить, каждому по¬
мочь. О нем стали распространяться легенды, что он обладает
чудодейственной силой. К нему стали приходить за исцелением...
И действительно, некоторые от одного его прикосновения исце¬
лялись. Иисус учил, что у всех есть один Бог, Бог-отец всех, и он
тоже сын Божий. Бог управляет миром, направляет жизнь челове¬
ческую. Всё в воле Господней, и все равны перед Богом, все силь¬
ные и добрые.
Иисус, ясно, принадлежал к какой-то наиболее прогрессив¬
ной религиозной секте своего времени. Он учил, что нет ни гос¬
под, ни рабов, ни варваров, ни эллинов, есть только дети единого
Бога... И покуда он так учил, его оставляли в покое. Но, выйдя
на широкую проповедь, Иисус уже не мог удержаться в рамках
вдохновенного учителя-моралиста: он становился реформатором,
вождем... Популярность его росла. Народ стал считать его своим
464

мессией. Такие страстные, жесткие еврейские проповедники-про¬
роки, как Иоанн, кропившие водой, очищавшие и умерщвлявшие
свою плоть, указывали народу на Иисуса. Но у Иисуса не было
цельного какого-нибудь учения, у него была только мечта, кото¬
рой он был предан. Бог — отец всех, все дети одного отца без вся¬
ких различий, все равны; один закон у Бога-отца — любовь. Бог —
сам любовь, любите Бога, будьте совершенны, как он, ибо и вы
ведь дети его; любите друг друга, любите близкого своего, как са¬
мого себя. Прощайте даже врагам своим. Не имейте собствен¬
ности, ибо она делает людей неравными. Раздайте имущество
свое нищим. И тогда люди наследуют жизнь вечную. Но где?
Очень смутно и непонятно учение Иисуса о царстве Божием.
Где его он мыслил? На земле или на небе? Царство земное или
царство небесное? Пожалуй, он как мечтатель верил в царство не¬
бесное. Но жизнь настойчиво требовала от него помощи людям,
людям здесь, на земле. Жизнь толкала его с горы, на которой он
говорил свою мирную проповедь людям, на улицы, площади го¬
родов, в самый Иерусалим, где он неминуемо втянулся в поли¬
тическую борьбу, сделался народным трибуном.
К этой роли Иисус совсем не был подготовлен. С этого вре¬
мени его проповедь принимает противоречивый характер. Изве¬
стен, по-видимому, действительно исторический факт, как учи¬
тель любви, кротости, милосердия, прощения, распалясь гневом
и обличением, в стиле традиционных еврейских пророков, изго¬
нял плетью торгующих из храма. Вполне возможно, что он гово¬
рил своим ученикам в критические дни борьбы, чтобы они поку¬
пали мечи... И Иисуса схватили как бунтовщика, как главаря ка¬
кой-то партии. Римский правитель не знал, что с ним делать.
Никакой политической программы в учении Христа он не видел,
а в его нравственной и религиозной проповеди он ничего не пони¬
мал. Но и он проникся уважением к Иисусу; его, верно, поразила
искренность и чистота сердца этого человека. И он, холодный,
рассудочный римлянин, сказал приведшим к нему злобным евре¬
ям кроткого еврея Иисуса: «Се человек...»
Так сказал или не сказал Пилат, но легенда вложила крепко в
его уста эти слова. Римлянин одно только понял во всей этой сбив¬
чивой проповеди, понял, что перед ним был человек. И на века это
осталось от великого мечтателя — нетленная человечность, не
надуманная, не философская, не рассудочная, а идущая из глуби¬
ны сердца.
Христос не оставил ни одной написанной строчки, как и Со¬
крат. И все, быть может, скоро забыли бы его, но враги Иисуса до¬
465

бились своего. Иисуса судили, приговорили к смертной казни и
распяли на кресте вместе с двумя разбойниками. Смерть невинно¬
го кроткого мечтателя потрясла современников. Вокруг его смер¬
ти стали расти легенды... Иисус так много говорил о царстве Бо-
жием, о Боге как своем отце, что среди пылких, увлеченных его
мечтой несчастных, обездоленных, среди рабов в особенности,
стала популярна весть о нем как о сыне Божием, пострадавшем
за всех, искупившем своею смертью все ужасы и несчастья угне¬
тенных, как о поправшем самую смерть... И наиболее пылкие,
экзальтированные стали видеть Иисуса живым, воскресшим пос¬
ле смерти на кресте. Мария Магдалина, когда-то грешница, про¬
щенная, когда-то понятая Иисусом, возвышенная, очищенная его
горячей проповедью и чистым сердцем, первая увидела его жи¬
вым, за ней якобы увидели и другие.
Весть о воскресшем учителе вначале была чудовищной, поку¬
да касалась живого человека, которого знали другие. Но тогда,
когда эта весть достигла тех, которые никогда не видели и не зна¬
ли живого Иисуса, но лишь слышали о нем из уст возбужденных
экзальтированных его приверженцев и учеников, они смогли со¬
единить с образом живого реального Иисуса образ надуманный,
философско-богословский, так сказать, нанизать на него свою ре¬
лигиозную концепцию. Так это и сделал Савл-Павел, истинный
создатель христианства, и тот неизвестный писатель-мыслитель,
мистик, который создал из живого, противоречивого вдохновен¬
ного человека — учителя любви к человеку, человечности — но¬
сителя учения о Логосе (так называемое Евангелие от Иоанна и,
быть может, Апокалипсис). Другие подчеркнули особенно чудес¬
ную сторону, то есть то, что так было популярно на Востоке, — ве¬
ру в чудеса праведника, мудреца, мученика. Так постепенно образ
кроткого вдохновенного еврея Иисуса превращался в символ, в
эмблему, наконец в божество, в самого Бога... И зерно, из которого
вырос христианский Бог, византийский, католический, лютеран¬
ский, рационалистический, было забыто. Даже встал вопрос: да
существовал ли когда-нибудь Иисус Христос. И некоторые уче¬
ные решили, что никогда не существовал. А те, которые верили и
верят в Бога-Христа, — даже и вопроса этого для них не сущест¬
вует. Пришел когда-то на землю воплотившийся в человека сам
Бог. Случилось это, как высчитал какой-то средневековый мо¬
нах, в царствование Августа, первого римского императора, в год
его царствования. И дату эту приняли за начало нового летосчис¬
ления, новую эру, как теперь говорят «нашу эру», а до революции
говорили — «от Рождества Христова». И праздник этот закрепили
466

за первым днем рождения нового солнца по Птолемею или пово¬
рота Земли к Солнцу по Коперниковой системе. Вокруг скромного
Иисуса разрослись ничего с ним не имеющие общего восточные
культы Митры, Озириса и т. д. Учение, созданное последовате¬
лями Павла и Иоанна, скоро сделалось ортодоксальным, жестким,
сухим, догматичным и кровавым. Сколько крови было пролито
за чистоту «веры Господней» и «славу Иисуса»! Моря крови и
океаны страданий. Христианство обросло культами, сектами и,
наконец диалектически превратившись в реакционное, иссушаю¬
щее соки жизни и ничего не сделавшее для превращения челове¬
ка в человека [учение], отживает свои последние если не годы, то
десятилетия. Служители Христа в разных армиях служат молебны
о даровании победы своему воинству. Папа римский, наместник
«Христа» на земле, благословляет братоубийственный меч и все
насилия человека над человеком, если они выгодны господству
католического учения. «Все простится, кроме хулы на Духа Свя¬
того!» Мрачно и страшно.
И маячит над миром до сих пор истерзанное тело человека,
кроткого, мечтателя о любви человеческой, осмеянного и жесто¬
ко уничтоженного, а затем самым неожиданным образом превра¬
щенного в Бога, страдавшего и искупившего своей смертью род
человеческий и воскресшего «в третий день по Писанию» и си¬
дящего «одесную от Отца» на небе... Так кончилась трагедия это¬
го весеннего человеколюбца — Иисуса из Галилеи, скромного
человека.
Вот я и подвел итог одной своей мысли за всю свою жизнь.
Пусть это всего несколько страничек, а не «фолиант», не «кир¬
пич», не солидная диссертация. Это итоги моих почти сорокалет¬
них мыслей о великом учителе любви, мечтавшем преобразить
мир и человечество любовью, только любовью. Несколько меся¬
цев назад я взял со стены любимейшие мои изображения Христа
и сложил их в папку с надписью: «Распятая мечта»... Мечта об
исправлении человечества любовью умерла надолго!
Вторая основная мысль, прошедшая через всю мою жизнь, —
это муже-женские отношения, любовь мужчины и женщины.
Тут так много передумано и пережито, что все можно расшифро¬
вать очень коротко: с ней, с любимой, это сближение, половое
общение — великое, чистое, святое таинство, особенно если оно
освящено зарождением или возможностью зарождения новой
жизни. Все остальное — без любви, без радости, без страсти,
без одухотворения плоти пола — животное, скотинное, слепой
инстинкт, «третья нужда», а насилие или покупка женщины, про¬
467

ституция — падение, мерзость, разврат вдвоем, в отличие [от]
еще более мерзкого разврата в одиночку — онанизма. На одном
конце — великая, духовно-плотская любовь мужчины и женщи¬
ны, освящающая и очищающая животный инстинкт размноже¬
ния, а на другом конце — этот инстинкт, превращенный в смрад
и клоаку человека, упавшего ниже всякого скота и зверя.
Вот и все; вот краткая формула многих сотен, если не тысяч,
исписанных мною страниц по этому вопросу. Их можно было бы
все уничтожить, за исключением нескольких страниц, что я и на¬
меревался все сделать, да не успел. Теперь вряд ли успею; в моих
папках есть и целый opus — «Дух и плоть пола». Много там ото¬
бражений пережитого мною и моими знакомыми юношами. Пи¬
сал я все эти страницы с надеждой найти выход из безнадежного
тупика. Выход я нашел в М. Ф., которую выстрадал. М. Ф. вопло¬
тила в жизни реально все мечты мои о чистом муже-женском
сближении. С ней все было целомудренно и свято. Вопрос, му¬
чивший меня так долго, потерял свою остроту и превратился в
источник утверждения жизни. Как не прав Толстой, утверждав¬
ший, что это при всяких случаях всегда скверно, гадко, это са¬
мое страшное в человечестве. Если это гадко, скверно, греховно
всегда, то, значит, опоганен источник нашей жизни, а следова¬
тельно, и вся жизнь. Отсюда аскетизм, отрицание жизни, осквер¬
нение, отсюда и два конца: аскетизм на одной стороне с вырыва¬
нием пола из себя, уничтожением своих половых особенностей,
ужасом мракобесия скопчества, муками св. Антония, а с другой
стороны — разнузданный разврат, извращение, мужеложство, са¬
дизм. Человечество в будущем освятит свой животный половой
инстинкт, очеловечит его. Не будут умные люди говорить о себе:
«Все мы до пояса люди, а ниже скоты!»
Природа непонятна была тут, в создании органов любви скупа
и соединила в мужских и женских органах сокровенных две не¬
совместимые функции — мочеиспускания и любовного совокуп¬
ления, самого интимного сближения, излияния мужского семени
в глубины женского лона в страстных касаниях эти двух нежней¬
ших органов. И рядом — постыднейшая с точки зрения таинства
чистого совокупления, но самая естественная функция мочеиспу¬
скания. И к тому примешался помимо полового инстинкта стыд
за свою наготу, за срамоту, стыд, часто возбуждающий не менее,
чем сам половой инстинкт. Как человечество сможет внести тут
свой «корректив», я не знаю, но оно внесет его, окончательно очи¬
стит все половое, ничего не изменяя, конечно, в природе своих со¬
кровенных органов.
468

Но вот второе, что допущено природой совершенно нерацио¬
нально в устройстве мужского органа, — я говорю о «крайней
плоти» — я не знаю, как поступит [с этим] в будущем челове¬
чество. Евреи несколько тысяч лет вмешиваются тут в природу и
обрезают крайнюю плоть у мальчиков при их рождении. Этим они
достигают того, что мужской член под мясистой частью головки
не накопляет пот, грязь, излишнюю мягкость и ненужную чувст¬
вительность. При обрезании, говорят, даже онанизм невозможен
у мальчиков. Но человечество в целом мирится с прирожденным
своим безобразием. В будущем, вероятно, никто не станет прибе¬
гать к операции обрезания, но обычай обмывания возведет в не¬
преложное правило. После каждого сближения, и вообще не реже
одного раза в неделю, должно производиться тщательное обмы¬
вание своих органов и мужчиной, и женщиной. Их органы любви
должны быть всегда чисты и не напоминать без нужды о навязан¬
ной им природой второй естественной, но для любящих, совокуп¬
ляющихся в любви, чистоте и радости излишней функции. Во¬
круг пола, вокруг рождения новой жизни все должно быть чисто,
радостно, свято. Только тогда человечество освободится от раз¬
врата и уродства пола. Изменившиеся социальные материальные
условия в корне уничтожат проституцию. Любовь покупная будет
так же стыдна, как онанизм, как болезненное явление. Это впере¬
ди, в далеком будущем, но это будет, будет...
И третья мысль. Грандиозная, подавляющая. Это смысл на¬
шей жизни. Я только что посвятил несколько страниц этому во¬
просу на прошлой или на позапрошлой неделе, когда я писал
об оправдании своей жизни. Никогда я не мог примириться с
мыслью о простом существовании — быть только существова-
телем, как не мог принять и другую крайность — быть навозом
для будущего. Тут много еще нерешенного, в особенности в наши
дни, когда десятки миллионов человеческих жизней должны по¬
гибнуть, чтобы жили их народы, к которым они принадлежат
по рождению.
Всю жизнь я решал вопрос о Боге, о природе. Признаюсь,
все эти вопросы так же остались открытыми. Правда, я неве¬
рующий. Но правильнее — отстранивший от себя решение этих
вопросов. Они свыше меня. Я знаю только, что Бога, управляю¬
щего миром согласно законам любви, нет. А другого Бога я не
знаю и знать не хочу. Я сам себе Бог... Бог же, как тождество с
природой, самотворчество природы, мне непостижим. Слишком
грандиозна Вселенная, велики и сложны ее законы, загадочно
начало жизни, так замысловато устройство животного тела и
469

страшна иррациональность природы. Часто природа и мой чело¬
веческий разум несовместимы. Природа непонятна мне. В осо¬
бенности теперь, в эти страшные годы и дни человеческой бой¬
ни разумных существ. Я преклоняюсь перед величием и красо¬
той природы, но и содрогаюсь от ее жестокости, от ее слепоты,
от ее иррациональности. Природа — диалектична и, повторяю,
иррациональна. Может быть, это только на земле случилось,
что произведение природы, называющееся человеком, осознало
эту самую природу и содрогнулось в страхе и ужасе перед не¬
изведанными тайнами природы. И тут мне непонятны те мыс¬
ли, которые звали от разума к природе, к отказу от культуры.
Вся моя жизнь — служение культуре, и весь смысл жизни — в
создании ее, в исправлении, в обработке культуры. Будущее че¬
ловечество — это культурное будущее, расцвет культуры. Чело¬
вечество достигнет этой степени своего развития и поистине ста¬
нет культурным человечеством. Вот что бодрит меня в тяжелые
мрачные дни, переживаемые человечеством. Вот что поднимает
меня на борьбу с теми вместе, кто борется за это будущее куль¬
турное человечество. «Наша эра», ведущая счет от «Рождества
Христова», или должна оправдать себя (а она не оправдала и
не может оправдать!), |или] должна смениться новой «нашей
эрой», рождением нового культурного (поистине культурного)
и гуманного человечества. Многим, и мне в том числе, каза¬
лось, что такая эра началась 25 октября (7 ноября) 1917 года. Бу¬
дущее покажет, так ли это. Во всяком случае для меня дру¬
гой эры пока нет. С этой же эрой у меня есть будущее, я гово¬
рю смело «у меня», пусть я даже завтра погибну. Тут «у меня»
сливается ,[с] «у нас». Будущее, и светлое будущее, человечест¬
ва есть. Оно победит, направит слепую, диалектически твор¬
ческую природу.
233[-й] день войны.
1942. 9 февраля. Понедельник.
Голод, самый настоящий, неприкрашенный. И не «стучит¬
ся», не «лязгает зубами», не подстерегает «волком», «шакалом»
и т. п. Эти образы ни к чему. Люди голодают, истощаются и
мрут. Некоторые умирают мучительно, другие тихо. Им делает¬
ся очень холодно, и они замирают. Потом наступает смерть, ти¬
хая, без агонии. Хуже умирают от голодного тифа. Стоимость
хлеба повысилась и теперь колеблется от 400 до 550 руб. за ки¬
470

лограмм; масло до 1500 руб.249 Масса случаев нападений на несу¬
щих хлеб. Заведующий Архивом Института истории А. Васильев
лежит уже несколько дней с поврежденной головой. Он купил и
нес хлеб, его ударили чем-то по голове и отняли и хлеб, и кар¬
точки. Когда сегодня М. Ф. покупала хлеб, поодаль стояли трое
голодных мужчин и циничными волчьими глазами смотрели на
покупающих хлеб, возможно, выслеживая и подстерегая добычу.
Голодные люди — те же волки. Неприятные, злые тогда делают¬
ся люди. В полном смысле тяжело видеть это животное обнаже¬
ние в человеке, когда вместо лица появляется звериная морда.
Просмотрел газеты сразу дней за десять. Ничего нет в них
что бы остановило внимание. «Ленинградская правда» выходит
на одном листе. Помещается только официальная информация
и агитационные статьи; опубликованы правила, как вести себя
во время вражеских налетов. Есть и такие параграфы: во время
воздушной бомбардировки вести точный учет находящихся в
убежищах, на чердаках, в квартирах. Вот теория, не связанная
с практикой. Вероятно, ожидают новых воздушных налетов на
Ленинград. Обстрелы города не прекращаются. Немцы где-то в
окрестностях Ленинграда, но где, нам точно не известно. Изве¬
стия из-за границы скудные, печатаются петитом. 25 миллиардов
долларов ассигновано в США на морские вооружения. Но покуда
Япония топит американские корабли и авианосцы. Становой хре¬
бет против «оси» — Англия, и мощный сокрушающий таран —
СССР; Америка — неисчерпаемые ресурсы денег и механизмов.
Особенно моторов. Калинин послал поздравительную телеграм¬
му Рузвельту, приветствуя его с днем 60-летия. Немцы запуги¬
вают финнов, что в случае победы СССР все финны будут пере¬
селены в Сибирь!.. Немецкая пропаганда работает неутомимо.
Но общей [картины] обстановки, какого-нибудь представления
о совершающемся у нас под Ленинградом, в России, в Европе, в
Америке, Азии, Африке мы, современники великих событии, не
имели. Поэтому перейду на свой отрезок малого радиуса.
Приехал сегодня в Архив, когда он был еще заперт. Ключи
сдаются в Институт этнографии, т[ак] к[ак] жившая на дворе
Архива Фаня вчера эвакуировалась. Первым делом затопили ма¬
кулатурой плиту. Бумага дымила, не раз вываливалась из печки.
Валя Костыгова, по-видимому, голодная, была очень зла. Другие,
подошедшие кто в 11, кто в 12 часов, сидели у плиты или поодаль
249 Цены такие существовали на частном рынке. (Примеч. автора в
машинописи. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 105. Л. 132).
471

и беседовали об эвакуации, о том, как добиться выезда из Ленин¬
града. Никто ничего не делал. Я указал, что в марте нужно приго¬
товить рабочую комнату. На меня зарычали. Зарплаты нет и се¬
годня. Все голодные и холодные, Лосева перевязанная. От плиты
шло некоторое тепло, с полу из дверей и из окна дуло. О ночном
дежурстве, которое я думал возобновить, не могло быть и речи.
Первая, входная дверь в Архив не запирается. Сжалось мое и без
того усталое сердце, но что я могу сделать! К тому же еще и не за¬
жила моя нога. Могу подниматься по лестнице только при помо¬
щи М. Ф. Я не могу даже оставаться в Архиве столько времени,
сколько бы надо было. И все-таки, напрягая все свои силы, я бы¬
ваю там. И видя все, что там делается, страдаю. Вчера из Акаде¬
мии наук эвакуировался довольно большой эшелон. Уехало мно¬
го сотрудников из Зоологического института. Уезжают все, кто
может, спасая только себя. И неприятный горький осадок остает¬
ся на душе. Наверное, такое чувство испытывают остающиеся
почему-либо на тонущем корабле.
М. Ф. устает, и это тревожит меня. Но находит в себе силы все
пережить. Она живет напряженной трудовой жизнью; но с другой
стороны, это спасает ее от излишней душевной тревоги. Сейчас
она только об одном мечтает — поесть сейчас побольше хлеба.
На улице снегопад, отдаленная канонада. За час моего на¬
хождения на улице встретилось 6 гробов. По одному в 10 минут.
Без гробов теперь редко хоронят, гроб сколачивают из старых
досок. Почти все ящики, деревянные щиты на окнах магазинов
расколочены и разворочены. Не помню, писал или нет о том, что
разворовали все бревна, которые моряки приготовили осенью
к обороне Васильевского острова против Николаевского моста.
На днях разворовали все деревянные части от грузового автомоби¬
ля, который стоит без передних колес перед сфинксами. Я часто
упоминал о нем в своих записках как [о] символе разбитой техни¬
ки перед вечными памятниками искусства... В разных направле¬
ниях везут дрова. Хлеб и дрова — вот самое главное теперь. Прав¬
да, прибавилась еще вода, которую так нелегко добывать из Невы.
Вот и весь мой большой и малый радиус впечатлений за день.
Опять сидел в своем холодном кабинете. Перебирал книги,
бумаги. Вчера я подвел итоги трем-четырем главнейшим своим
мыслям всей моей жизни: о Христе, о духе и плоти пола, о Боге,
природе и культуре. Сегодня я думал о жизни и смерти. Не страш¬
на смерть, когда ты господин ее, и страшна смерть, когда она на¬
сильно и неумолимо овладевает тобою, превращая тебя в ничто.
Пусть одно вещество превращается в другое, но мой дух — ум,
472

разум, сознание — ни во что не превращается. Они — мое созна¬
ние, мой мир — со мной прекращаются, погибают, исчезают на¬
всегда и безвозвратно. От тела тлен или пепел останется, от моего
сознания — ничего... Неужели так ничего и не останется? Пере¬
бирал книжки философов, поэтов, свои выписки, мысли, заметки,
перечитывал свои стихи. Мне стало жутко, что дважды пришлось
переживать то, что, казалось, и единожды не пережить.
голод
Приполз костлявый зверь, вонючий, безобразный,
Сорвал с засовов дверь своей когтистой лапой
и смотрит на меня. Он ждет.
Всё кончено. Ничто уж не спасет,
кругом и мрак, и холод,
И лязгает зубами зверь — зубастый голод.
СМЕРТЬ
Не мать уж нам земля — кроваво-красный ком.
Смерть в каждый дом вошла. Мы все умрем.
И солнце черное, в тумане, как мертвец.
Все, все мы обречены и ждем, когда конец.
ПУСТОТА
Увяли вы, мои цветы,
и не цвести вам будущей весною:
осыпались поблекшие листы...
Засохли вы... Вы умерли со мною.
Разбиты чистые мечты.
Живу один с своей тоскою.
И без любви, без красоты
и без цветов стою пред пустотою.
БЕЗДНА
Я вижу сонмища ладей, прошедших перед вами, сфинксы.
Они хотели жить, как мы. Искали радостей.
Мечтали, грезили — и всё о счастье!
Но счастья не было.
И многие устали, надорвались; мучились, стеная... С тоской
глядели в небо и молились, Бога призывали... Отчаявшись,
в вине топили свое горе, в разврате погрязали,
всё проклинали.
473

Но не сдавались! Боролись!
Боролись за химеры.
В отчаянье хватались за сучок, чтобы
не скатиться в пропасть.
И все-таки скатились. Умерли...
Исчезли, как звуки, родившиеся где-то, чтоб навсегда
растаять в бездне, откуда нет и эха, где ничего нет... Nihil.
Бездна.
Они прошли. Пройдем и мы,
да, зачем?
Молчат седые сфинксы.
МГНОВЕНИЕ
И жуткая тоска вползает в душу:
мгновенно всё. Дробит и рушит —
жизни забвенье — смерти колесо.
Проходят дни, проходят годы,
за веком век,
но тайну смерти у природы
не может вырвать человек.
Все существует лишь мгновенье
и ничего другого нет...
ЗАБВЕНЬЕ
...И проходят века. Но куда? [То ль] назад, [то ль] вперед?
Всё равно. И вдали, и вблизи лишь одно: вот рожденье,
вот смерть, словно нечет и чет чередуются, будь один
человек или целый народ.
Не спасут никого ни пророк, ни боец, ни любовь, ни вражда:
для всего и для всех неизбежны?! Конец — это смерть
и забвенье навек, навсегда...
ОДНА СУДЬБА
Хотелось бы спастись...
не слышать страшного ответа,
что в мире счастья нет
и нет любви завета,
и все мечты о счастье бред;
судьба для всех — одна,
страданье и терпенье,
И только смерть дана как избавленье...
474

КРОВЬ
Кровь, кровь, кровь...
Словно лопнула какая-то кровавая артерия
и кровью и гноем затопила всю землю.
Неужели конец всему человеческому?
И люди, создавшие величайшую культуру,
утонут в проливаемой ими крови,
захлебнутся в ее смраде и выродятся
в жесточайших омерзительных хищников?
Неужели таков конец мировой истории,
финал великой многовековой и гуманистической культуры?
Нет, нет, нет!
Разум человеческий победит,
здравый смысл одержит победу.
Солнце разгонит тучи.
Будет свет и радость!
Будет, будет, будет!
Но я не знаю, откуда и как придет спасение. Погибшую древ¬
нюю культуру возродили разрушившие Рим варвары. Неужели и
теперь должно повториться подобное? На сколько же веков над
миром повиснет черная ночь, зловещее «средневековье», чтобы
когда-нибудь запылать новым возрождением? Оно придет, придет
это возрождение! Но когда? Но где? Может быть, и не здесь на
Земле, а на другой планете это уже будет. А здесь, на опустошен¬
ной братоубийственной бойней Земле, останутся только немые
разрушенные памятники великой погибшей культуры, двуногие
звери, бывшие люди...
Таковы мои «формулы» жизни и смерти. Но это не безысход¬
ный пессимизм, не отчаянье, это скорбь мятущегося духа, «пред¬
чувствие» страшной беды... Но в корне я не пессимист. Меня все¬
гда спасала мечта, вера. Я мечтатель.
НЕ КОНЕЦ
И вечно люди будут жить,
и будут птицы гнезда вить,
Жизнь вечная не умирает!
Что в том, что я умру!..
Ведь на миру и смерть красна бывает.
Пусть только мысль моя, чем жил, что я носил в себе, тая,
в другом скорее воскресает. Ведь мысль моя не умирает!
475

НАДЕЖДА
Мой дальний друг, поймешь ли ты меня, простишь ли
ропот мой, что наша жизнь мрачна, отравлена враждой.
Но знал и радость я — мечту одну — Союз Советских стран,
творящий советский мир из ужасов войны и гнойных ран.
Казалось, выход найден. Личное и вечное, жизнь моя и
жизнь народа, человечества. «Все смертно, один народ
(человечество) бессмертен...
Побеждаемая смерть, разрушение, хаос, побеждаемое в стро¬
ительстве нового человечества под красной рубиновой звездой
Октября.
И вдруг катастрофа, неизмеримо страшней всех предыдущих
и той, которую мы пережили 20 лет назад.
вместо концовки
Свершилось то, что с ужасом давно мы ждали.
Война пришла, как ураган,
и смяла всё, чем жили мы, что созидали.
Поверженный во прах, я сил не нахожу
осмыслить черный хаос и об одном судьбу прошу —
остаток сил оставить мне,
чтоб не погас мой светлый разум.
Что же осталось у меня? Я стоял у своего рабочего стола в хо¬
лодной комнате, где все это было когда-то пережито, переделано...
На том месте стены, где висело изображение великого учителя
любви, было пусто. Его мечта не спасла мир. И не спасет никогда.
Мрак густел за окном. Озябли руки, ноги. Но человек не может
жить без мечты. Вот что у меня осталось. В дни новой бойни че¬
ловеческой.
Я знаю, будет светлый день. Сейчас же ночь спустилася
над нами, кровавый смрад кругом и зарево пожаров в
черной дали. Рассвет далек. Темно и жутко. Пути и
перекрестки сбились. Ведите ж нас, вожди, вам ведомы
дороги. «Веди же нас вперед, товарищ Сталин!»
Нет, я не пессимист и не оптимист. Уж если играть словами,
как я и отмечал это не раз, я — не пессимистический оптимист.
Не голый отрицатель, не нигилист, не отчаянник. Но я знаю, что
такое «стоять над бездной»... Я знаю диалектику жизни. Глубо-
476

ко она во мне, эта истина о двух страшных концах — один с плю¬
сом, другой с нулем.
Вот сегодня я и еще один итог подвел.
234[-й] день войны.
1942. 10 февраля. Вторник.
Февральский снежный день. Редкие орудийные залпы. Про¬
хожие. Саночки. Покойники. Сегодня за два часа моего пребыва¬
ния на улице я видел только двух мертвецов, и обоих без гробов:
одного завернутого в одеяло, другого — в тряпки в виде мумии;
так что мой вывод вчера о погребении теперь только в гробах
был преждевременен. Бурые пятна на снегу. Обвалившиеся упо¬
ры у дверей магазинов; фанерные листы вместо стекол в домах.
Разворованный кузов грузового автомобиля против сфинксов.
Столб со старыми афишами, оставшимися от лета. Стеклянная
витрина на университетской решетке с последним сообщением
Информбюро от 1 ноября и очень устаревшими карикатура¬
ми. Часы, показывающие фантастическое время... Вот и весь
мой путь.
В Архиве Лосевой сегодня не дождался, другие посиживают.
Так день за днем. На днях должна состояться вторая эвакуация
академических сотрудников. Почти целиком уезжает ИЯМ. Уез¬
жают все, кто может! «Петербургу быть пусту»250... Неужели ис¬
полнится старое и страшное пророчество?
М. Ф. начинает страдать от голода, она все время хочет есть.
Худеет, руки как щепки, личико маленькое. Но какая сила воли,
какая жажда жизни! И у меня еще силы воли достаточно.
Опять разбирался в своей холодной комнате и поглядывал на
черный железный крюк на белом потолке, кем и для чего он был
вбит? Если для висячей лампы, то почему не посредине, а несколь¬
ко сбоку? Во всяком случае, «сознание теряется почти мгновен¬
но от прекращения доступа крови к мозгу».
Ну, значит, жить еще можно, если на всякий случай обеспе¬
чен конец.
Диалектика! Читал свои старые записи, собранные материа¬
лы, брошюры.
25° фраза, приписываемая легендой первой супруге Петра I — Евдо¬
кии Лопухиной и взятая на вооружение противниками петровских преоб¬
разований.
477

235[-й] день войны.
1942. 11 февраля. Среда.
Сегодня радостный день для ленинградцев: прибавили хле¬
ба на 100 граммов. Обещают выдачи. Сообщают друг другу
счастливую весть о том, что блокада, т. е. главный узел желез¬
ного кольца, прорвана, распространился слух, что в Ленинград
приехали наводить порядок Микоян и Каганович, что Попков
смещен и отдан под суд. Словом, сегодня ленинградцы ли¬
куют. Вчера для многих был критический день, в частности для
М. Ф., вдруг так болезненно затосковавшей, а следовательно, и
для меня.
Перечитал вчерашние записи, захотелось уничтожить их,
чтобы скрыть свои минуты малодушия. Но не позволил себе это¬
го сделать. Пусть «документы к истории моего времени,> оста¬
нутся неприкосновенными. Прежде всего честность. Может быть,
и наряднее было бы, разукрасившись перьями, помахать этак
руками и крякнуть от удовольствия: «Какими, дескать, мы ге¬
роями были!»
Но и у героев бывают будни! Ничего не хочу скрывать. И са¬
моуничижение паче гордости: героем я был не раз и не героем
был... И этого я скрывать не смею.
А еще ночью сегодня, черной ночью, я слагал такие сти¬
хи — как отзвук последних дней и особенно вчерашнего, крити¬
ческого:
Гляжу на потолок. Там крюк.
Вот мне залог, когда свершится251 круг, —
на случай избавленье:
ведь иногда и крюк спасенье!
Пусть дрожь по телу пробегает,
и ум252 горит,
ведь все земное погибает,
судьба вперед не говорит.
А как? О том вперед никто не говорит253.
251 В рукописи сверху: сомкнется (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101.
Л. 192).
252 В рукописи сверху: мысль. Слева на полях: здравый смысл
(Там же).
253 В рукописи зачеркнуто: Судьба о том вперед молчит. На полях:
Судьба вперед не говорит (Там же).
478

И еще одно:
Мы все погибнем — рано ль, поздно:
Так жатва погибает под косой...
Потом придут другие и, возможно,
Вновь заживут с бодрящею мечтой.
И еще одно:
Над всем повисла254 тень,
как смерти приговор: «Что бы поесть?»
И как слепень жужжит и жалит, сея мор:
«Не может человек255 не есть».
И так весь день,
один лишь разговор256:
«Что бы поесть?»
Ни жизни сень, ни смерти тень,
один укор:
«Когда же будем есть?»
И отвечает тот, кому не лень:
«Когда умрем, погаснет взор257,
не надо будет есть!»
И еще одно, четвертое, пожалуй, наиболее удачно запечат¬
левшее виденное и пережитое:
Февралит вьюга,
метет сугробы...
На санках друга
везет без гроба
жена.
И горько
смотрит, зубы
стиснув...
А ветер бойкий,
<...>
и с шуткой грубой
как раз навстречу
ей в уши шепчет:
«О многоконных колесницах,
254 В рукописи сверху зачеркнутого: легла, как (Там же. JI. 192 об.).
255 В рукописи вместо зачеркнутого: мы (Там же).
256 В рукописи сверху зачеркнутого: так сужен кругозор (Там же).
257 В рукописи сверху зачеркнутого: и сгинет свет, позор (Там же).
479

о мавзолеях и гробницах,
не вспоминай, забудь!
Теперь и в ямах роскошь хорониться!
И мужа ты в последний путь
свезешь в траншею...
Там? для виду,
завьюжу, хочешь, панихиду?
Всему конец... И где твой милый?
Не будет и креста над безымянною могилой».
* * *
И ветер, с вьюгою играя,
пушинки снега всё бросал,
и труп на санках накрывая,
в белейший саван одевал.
236[-й] день войны.
1942. 12 февраля. Четверг.
Получил письмо от А. М. Черникова с фронта от 26 ноября.
Написал человек четыре страницы, но ничего вычитать из его
письма нельзя. Письмо содержит лишь общие фразы о том, что
мы победим, что, вероятно, в Ленинграде мы держимся, несмотря
на трудные условия, стойко, как и подобает советским гражда¬
нам... В таких случаях писать лучше коротко, как это и делал
отец: две-три фразы или даже несколько слов — и конец. Ни га¬
зеты, ни письма не отражают переживаемого нами времени. По¬
этому и письмо Черникова я не цитирую здесь и не прикладываю
к моим запискам. Честно выполняю свой долг бытописателя на
моем малом радиусе.
Встреча. Видел Григория А. Гуковского. Шел он по засне¬
женному в виде траншеи тротуару и, несмотря на мороз, на про¬
хожих, читал или просматривал какую-то иностранную книжку
в красном переплете с черными углами. Меня он тоже не видел,
да и мало мы знакомы. Вид у него постаревший, но по-прежнему
жуликоватый. Очень талантливый человек, но в то же время и
очень большой ловкач. На страницах моих записей он не раз упо¬
минается.
Поговорил я со встретившимся около университета Т. П. Кра-
вецом. Жалуется на боль в кишках, кивает на Неву. Многих она из
нас отправит на тот свет. Зимой так загрязнена вода, какая же
480

грязь будет весной и летом. Ехать никуда не собирается, хотя как
доктор он мог бы давно или теперь, вместе с университетом,
уехать. На днях несколько факультетов — и преподаватели, и сту¬
денты — уезжают. На барашковой шапке Т. П. привешен желто¬
ватый кружок. Это фосфоресцирующий щиток, светящийся в тем¬
ноте. Большинство встречающихся мне прохожих имеют такие
щитки разной формы на своей одежде. В темноте он излучает жел-
товато-синий свет и служит как бы сигналом движущегося или
стоящего человека, чтобы на него не налетели другие.
Прибегал на службу А. И. Андреев на минутку, идя в столо¬
вую. У него заболела жена, и он, по-видимому, утратил свойст¬
венную ему стойкость и выдержку. Долго беседовал с Беркович,
единственным у меня партийцем. Она хотела эвакуироваться, но
теперь из-за болезни матери раздумала. Уговаривал ее помочь мне
организовать возобновление работы в Архиве. Нельзя же сидеть
только около плиты и ковырять в ней кочергой! Но вряд ли что-ни¬
будь выйдет. Не только устали и ослабели люди, но и обленились.
Еще одна встреча. Маленькая Езерская, служившая в Ленин¬
градском отделении Института истории, оказывается, еще жива.
Живет на карточку иждивенки; после сокращения так нигде и
не получила работы. Беседуя со мной, расплакалась. Бледно-жел¬
тая маска на маленьком хрупком и без того, а теперь подавно теле
и намазанные кармином губы. Жуткое получается впечатление.
Она сообщила мне о смерти члена-корреспондента Майкова, умер¬
шего на днях. Хоронить его некому. Публичная библиотека на
замке, в Академии Федосеев отказывается.
Вдруг мода красить губы заразила чуть ли не всех молодых
и полумолодых женщин — лицо желтовато-сероватое, у иных
зеленовато-бледное и накрашенные яркие пунцовые губы. Впе¬
чатление получается отвратительное.
После почти трехмесячного перерыва вымели наконец нашу
лестницу. Считаю нужным отметить эту деталь. Может быть,
прибавка хлеба сразу дала и стимул для исполнения работы.
На улицах разгребают и свозят в Неву на фанерных щитах снег
мобилизованные для этого ленинградцы, преимущественно жен¬
щины.
Почта у нас совсем расстроилась. Ни газет, ни писем по квар¬
тирам не разносят, в отделении связи все время очереди. Кажется,
организовались сами жильцы в нашем доме, и почта будет достав¬
ляться раз в декаду в комнату штаба охраны дома.
Сегодня хороший безветреный морозный день. Но постоять,
подумать, полюбоваться открывающейся панорамой от портика
16 Князев Г А.
481

нашего академического дома у Николаевского моста не совсем
удобно и приятно. Прохожие за каждой из четырех вросших в
землю дорических колонн устроили по уборной.
Вот и все, что я видел на моем малом радиусе. А о большом
другие расскажут и, вероятно, post factum258 у них все гладко и
систематизировано будет поэтому. Я же пишу, что сейчас пере¬
живаю. Мои записи — непосредственные документы, пусть иног¬
да и ничтожные.
237[-й] день войны.
1942. 13 февраля. Пятница.
Величайший полководец, спасший Москву и русскую землю
от немецко-фашистского ига, — вождь народов и Красной Армии
тов. Сталин. К нему сейчас обращены все взоры, все надежды.
Он точка, вокруг которой вращается сейчас все в Советском Сою¬
зе: и маховое колесо заводов, и пропеллер аэроплана, кующие
победу над врагами-захватчиками. Сталин — это наше единство,
монолитность многонационального Союза, Сталин — это наша
крепчайшая советская сталь.
Победа под Можайском имеет очень большое значение для
обороны Москвы. Это поражение германской армии в великой
битве под Москвой, которую Гитлер начал 2 октября 1941 г[ода].
Наполеон дошел до Москвы, Гитлер потерпел разгром под Моск¬
вой, не дойдя до нее. Оказывается, были очень большие приготов¬
ления немцев, чтобы ознаменовать свое вступление в Москву.
О сталь Сталина разбилась чудовищная германская военная ма¬
шина.
Газеты полны сообщений о разгроме немецких дивизий, от¬
ступающих назад под ударами Красной Армии. Японские газетчи¬
ки начинают кампанию [п]о занятию Восточной Сибири. Япон¬
ское правительство говорит покуда о нейтралитете. Московская
«Правда» пришла на службу за несколько дней сразу. Мне ни на
дом, ни в отделение связи московскую] «Правду» не высылают.
Вообще, с почтой сейчас дело обстоит очень плохо, если не ска¬
зать прямо, что почта у нас в Ленинграде развалилась. Нет водо¬
провода, нет электричества, нет трамвая, нет бань, нет парикма¬
херских, нет и почты... После невыносимо провинциальной и ка¬
258 post factum {лат.) — после факта, после того как событие совер¬
шилось.
482

зенно-скучной «Ленинградской] правды» московская] «Прав¬
да» показалась мне в гораздо более выгодном свете. Но все же
в газете нет голоса самого общества, есть только газетчики.
Нарочно попытался здесь в нескольких словах суммировать
вычитанное. Тебе, мой дальний друг, это может пригодиться лишь
с той точки зрения, что [ты узнаешь, что] останавливало внима¬
ние современника великих событий, среднего русского советского
интеллигента, не связанного никакими шорами. Газеты допол¬
няются радио. Но мое, о чем я неоднократно отмечал, отобрано в
начале войны, а проведенный радиоприемник из-за плохого ре¬
продуктора ничего не вещает.
И наконец, слухи... К счастью, что тоже не раз отмечалось
мною, я мало слышу их. А есть люди, которые нервно заболе¬
вают, наслушавшись всякой дребедени. Во всяком случае, сейчас
масса хороших слухов об успешном прорыве блокады под Ленин¬
градом, об окружении немцев в Прибалтике и т. д. Это хорошо.
В Китае строится грандиозная дорога, соединяющая Чунцин
с Индией через возвышенности Тибета. Она должна заменить
перерезанную японцами дорогу из Бирмы в Китай. Временные
успехи Японии на море, в борьбе с Англией и с США, вскружи¬
ли японцам голову. Японцы, пользуясь ослаблением английского
флота и своим временным господством на море, ведут борьбу за
Сингапур. Предстоит величайшая битва за этот укрепленнейший
форпост Англии на Дальнем Востоке. В Японии гордо говорят,
что они сумеют поставить на колени Англию и США!
Покуда Черчилль ездил в Америку, против [н]его в Англии
начались интриги. События на Дальнем Востоке (гибель линкоров
«Принц Уэльский» и «Рипала») больно уязвили англичан. В борь¬
бе за Тихий океан возникли какие-то недоразумения между анг¬
лийским и австрийским правительствами. Черчилль поставил во¬
прос о доверии. Большинством всех против одного голоса он это
доверие получил.
Американские войска прибыли в Англию и высадились в
Сев[ерной] Ирландии. Премьер-министр Эйре выразил по поводу
этой высадки протест, а Рузвельт — полное свое недоумение. Гер¬
манские интеллигенты, антигитлеровцы, обратились с воззванием
к своему народу свергнуть Гитлера как виновника всех бедствий.
Пленные румыны обратились к своим соотечественникам с при¬
зывом о прекращении войны. В «Правде» опубликованы новые
документы об ужасах расправы немцев над мирным населением
в оккупированных районах. Помещены фотоснимки с массовых
виселиц.
483

Но и другие есть слухи о том, что в Ленинграде начались эпи¬
демии и с какого-то числа прекращается въезд и выезд из Ленин¬
града как находящегося в карантине. Слух этот упорный, потому
и записываю его. А другие — базарные сплетни и подлая под¬
рывная работа врагов. Может быть, и еще есть в Ленинграде люди,
как я, записывающие не свои только впечатления и переживания
день за днем, а слухи. С ними не стоит конкурировать...
Об эвакуировавшихся в воскресенье нет никаких сведений,
но оказывается, что «эвакуировались», т. е. сели в поезд, не все,
некоторые остались, а багаж их уехал; другие уехали, но багаж,
т. е. самые необходимые вещи, остались. И наконец, третьи поте¬
ряли свои пожитки независимо от того, удалось ли им уехать или
они остались. На каком-то пункте Ладожского озера эвакуирую¬
щимся не всем сразу приходится воспользоваться автотранспор¬
том. Иногда ожидать приходится в устроенных шалашах по не¬
скольку дней и ночей. Все эти сведения, к сожалению, мне не уда¬
лось проверить. Это надо принять к сведению: мои записки должны
быть честны и точны, насколько это возможно для человека.
Лосева сегодня совсем осовевшая. Она неимоверно много ку¬
рила и насквозь отравлена никотином. Без возбуждения папиро¬
сой (табака нет в городе) она чувствует себя как рыба, вытащенная
из воды на землю.
238[-й] день войны.
1942. 14 февраля. Суббота.
Величайшие события, современником которых я являюсь,
обязывают меня к их уяснению. А материалов для этого у меня ма¬
ло. Я часто жалею, почему судьба, например, не сделала меня сек¬
ретарем или просто суб-секретарем при каком-нибудь ответствен¬
ном государственном человеке или учреждении. Тогда я бы мог
многое знать и записать. Пожалуй, что это и делает кто-нибудь за
меня. А я поневоле сосредоточиваю свое внимание на малых де¬
лах, на своем малом радиусе. И моя маленькая жизнь, и жизнь тех
людей, сослуживцев и знакомых, которых я отмечаю здесь, ведь
тоже заслуживает внимания. И наверно, уж мало кто сейчас инте¬
ресуется и описывает жизнь маленьких людей...
На свете творятся сейчас большие кровавые дела, грандиоз¬
ные происходят общественные сдвиги, переоценка ценностей, по¬
литические, экономические события. Но в то же время рядом со
всем этим есть и моя, и других личная жизнь, ничтожная в сравне¬
484

нии с жизнью народов, государств, их армий, их партий, но полно¬
ценная и равноценная жизни целого общества, — жизнь индиви¬
дуума неповторима. Она тоже имеет свою историю, свои прису¬
щие ей особенности. Вот почему не кощунственно говорить и о
личности, когда, кажется, нужно и прилично говорить лишь о на¬
роде, родине. И личность, как бы она ничтожна ни была, имеет
свои права, прежде всего право на жизнь, на лучшее устройство ее.
Я горд тем, что я являюсь современником Ленина и Стали¬
на, и стыжусь, что в мое время в самой культурной и технически
развитой стране, Германии, явились такие негодяи человечест¬
ва, как Гитлер. Я окидываю мысленно пройденный путь челове¬
чеством за последние 40 лет, и мне делается невыносимо тяжело.
Единственное, что я могу отметить как, безусловно, положитель¬
ный факт, как «документ прогресса» — создание в Советском
Союзе базы для социалистического строительства. Но с каким на¬
пряжением и [такими] жертвами это достигалось! Не даром это
досталось нам — вписать во всемирной истории одну из замеча¬
тельнейших страниц попыток построить новое бесклассовое со¬
циалистическое общество.
И вдруг катастрофа, небывалая в мире по своим размерам.
И снова вписывается в мировую историю страница, которую чело¬
вечество не забудет тысячелетия. Бандитизм Гитлера и герман¬
ских нацистов расшибся на последних подступах к Москве и Ле¬
нинграду. Мы не знаем подробностей... Мы, современники, мень¬
ше всего знаем обо всем, что связано с военной тайной, но мы
чувствуем истинный героизм, подвиг русского народа — несмот¬
ря на столько поражений, подняться на последнюю решительную
битву чуть ли не под самыми стенами московского Кремля и дать
отпор, одержать победу над кровавыми извергами в образе «куль¬
турных» немцев... И этот подвиг удалось совершить русскому [на¬
роду] под водительством Сталина. И я современник всех этих со¬
бытий... Как же я могу молчать?!
239[-й] день войны.
1942. 15 февраля. Воскресенье.
Наши сообщения об отобрании у немцев населенных пунктов
Гитлер цинично поправляет. Русским достаются не населенные
пункты, а дотла сгоревшие и уничтоженные отступающими гер¬
манскими солдатами прежде населенные местности. Отступая, не¬
мцы сожгли в Полотняном Заводе и гончаровский дом, в котором
485

некогда жил Пушкин. Вырубили и рощу на дрова. Корреспондент
«Правды» 24 января 1942 года пишет: «Едем по Бумажной улице.
Всюду дымят руины, высятся трубы варварски разрушенных жи¬
лищ. Погорельцы, которым не удалось вынести из огня даже узел¬
ков, ютятся в отдельных, частично уцелевших домах. Слезы тума¬
нят их глаза. Пальцы сжимаются в кулаки. Проклятые, что они с
нами сделали! Товарищи красноармейцы, бейте их, проклятых!»
«Бейте их, проклятых!» — этот клич катится по всему наше¬
му необъятному Союзу. Сегодня под Ленинградом целую ночь и
утро велась ожесточенная артиллерийская дуэль. Казалось, что
стреляют только от нас, но в южных и юго-западных районах
города были разрывы снарядов противника.
«Бейте их, проклятых!» — вот, что хотелось бы крикнуть,
если я сам не могу их, воров и насильников, дорвавшихся до окра¬
ин Ленинграда, бить, уничтожать...
240[-й] день войны.
1942. 16 февраля. Понедельник.
И днем, и ночью вчера разные районы города обстреливались
из дальнобойных вражеских орудий. Много попаданий в дома,
разрушений квартир; в лучшем случае выбитые стекла, исковер¬
канная мебель. Стрельба была слышна и ночью... Значит, каждую
минуту и над нами мог бы разорваться шальной снаряд. Как хоро¬
шо, что об этом мы не думали вчера, как хорошо иногда чего-ни¬
будь не знать. И мог целый день работать и ночью спать. А вот се¬
годня прислушиваюсь, против воли. Иногда дом вздрагивает, но
слегка; когда лежишь, слышишь, словно земля гудет.
Сегодня мороз и солнце. И грустно, грустно почему-то. И у
других такие грустные лица. М. Ф. исхудала, самое страшное —
продолжает катастрофически худеть. И я худею. Мы все, как голо¬
дающие индусы, картинки которых занимали так нас в детстве.
Питаться мы стали лучше, но потребность организма в питании
возросла. И это полуголодное состояние для некоторых, в част¬
ности для М. Ф., доставляет много страданий. Сидит сейчас пере¬
до мной М. Ф. на диване и смотрит на меня своими грустными
лучистыми глазами. Щеку она подперла рукой, на голове синий
шелковый платок, из-под которого выбились пряди волос, и ли¬
чико такое маленькое, худенькое. Одни глаза, глубокие, темные,
ясные еще живут. Но зачем, зачем в них столько затаенной, не¬
сказанной грусти?
486

Где-то стреляют...
На службе... мешают в плите кочергой, сжигая старые «дела».
Разговаривают и больше ничего не делают. Покуда и делать-то,
правда, трудно. Во всех других помещениях минус 6—10 гра¬
дусов. Но можно было бы найти работу. Ведь все-таки принес кни¬
гу и читает Гюи де Мопассана. И можно было бы читать и до¬
кументы.
Из Москвы получил два письма: от Прокофьевой и одно от
Нагоровой. Надо послать телеграмму, а нести ее на почту некому,
все ослабели. Подбираю вожжи, но нельзя и слишком их натяги¬
вать в такой момент. Нужен очень большой такт. Трудно сейчас
управлять людьми, очень трудно.
Библиотека АН на замке. Директор Яковкин болен. В зда¬
нии нет ни одной отапливаемой комнаты. Институт востоковеде¬
ния из пятого этажа здания Библиотеки переехал в Главное зда¬
ние АН по набережной и занял одну комнату, которую можно
отапливать. Акад. И. Ю. Крачковский теперь во главе Ин[сти-
ту]та и во главе Комиссии Президиума в Ленинграде. Он, как и
все, похудел и постарел, но держится крепко. Сестра покойного
акад. С. А. Жебелева обещала сдать материалы своего брата, как
только наступит тепло.
Тут я просил Л. Б. Модзалевского охранить ценнейшие архив¬
ные материалы, оставшиеся в квартире-памятнике композитора
Направника. Его родственница, охранявшая до сих пор и музей,
и архив, была зарублена воспитанницей, сошедшей с ума на поч¬
ве голода. Все эти ценности перевозят сейчас в хранилище Му¬
зыкального общества.
Пушкинский Дом на замке. Встретившийся мне пом[ощник]
директора Канайлов, о котором я неоднократно здесь упоминал,
заверял меня, что он блюдет и охраняет Архив. Спрашивает меня,
когда я уезжаю. «Я никуда не уезжаю», — отвечаю ему я. Указы¬
ваю, что удивляюсь тому, как все директора и вообще начальство
бросают вверенные им учреждения, в особенности те, в которых
хранятся величайшие научные и культурные ценности, и улетают
как «птички небесные». Он только недоуменно развел руками:
«Но надо спасаться, спасать, кого можно, что там говорить о цен¬
ностях». Я, по-видимому, попал не в бровь, а в глаз. Канайлов
жаждет эвакуироваться и был, по-видимому, неприятно поражен
моими словами. Он был бы обязан, как помощник д[иректо]ра
по охране здания и имущества, оставаться на своем посту, покуда
существует это имущество — не столы, стулья, шкафы, а наше
национальное культурное богатство — архивные фонды многих
487

сотен писателей и музейные вещи, связанные с этими писателя¬
ми. Все это, оказывается, можно бросить на произвол судьбы.
И говорит это коммунист, депутат Районного совета. Что я ему
или он мне еще мог сказать? И мы разошлись, настороженные
друг к другу.
На нашей лестнице, в том доме, где я живу, продолжают еже¬
нощно и систематически разворовывать ящики, вешалки и все де¬
ревянные части. На дворе у самых дверей сперва были буро-жел¬
тые пятна на снегу и ямки, а теперь образовались зловонные кучи.
241 [-й] день войны.
1942. 17 февраля. Вторник.
Город обстреливается из дальнобойных крупного калибра
вражеских орудий. Ночью ощущал несколько раз содрогание
дома. Лежал в темноте и не знал, оставаться ли в постели или
вставать. Было холодно и знобило, не мог никак согреться. Утром,
когда вышел на улицу, за Невой гудела с небольшими перерыва¬
ми артиллерийская канонада. Мало было сил после бессонной
ночи и надо было много воли, чтобы владеть собой. Неужели и я
начинаю ослабевать?
Придя домой, лег и не мог долго согреться. Сейчас поздний
вечер. Собрал в себе все свои силы и опять сижу с лампадочками
за рабочим столом. М. Ф. тоже устала от гнетущего ее полуго¬
лодного состояния. Она смотрит иногда таким тоскующими го¬
лодными глазами, что вся душа во мне переворачивается. Мы хо¬
дили по лезвию жизни и гибели. Очень тонка и прозрачна стано¬
вится эта грань. М. Ф. все надеется на улучшение, а я ни на что
не надеюсь в ближайшем будущем для нас. Для СССР, для обще¬
го дела прогрессивного человечества победа обеспечена. Чудо¬
вищно сильный враг, наконец, после нескольких лет напряжен¬
нейшей борьбы будет сломлен, силы его уничтожены. Это в боль¬
шом плане. А в малом плане, т. е. в том, который касается нас, я
ни на что не надеюсь. Рано или поздно мы неминуемо должны по¬
гибнуть. Такой зимы нам больше не пережить. А на лучшую я не
надеюсь. Сейчас немцы отступают, летом они опять попытаются
наступать. Борьба ведь идет на смерть, на уничтожение того, кто
будет побежден. Немцы, конечно, предпримут отчаянные усилия,
чтобы спасти положение.
Ближайшее будущее не сулит ничего, кроме величайших ис¬
пытаний. И я тороплюсь жить. Мысли наполняют мой мозг. Хо¬
488

чется претворить их в слова, в образы, музыку... И я слагаю вдруг
стихи, записываю в них взволновавший меня образ или пережива¬
ние. Иногда позволяю себе рассказать и то, чего не было. Вот,
например, вчера и сегодня я набрасывал мысли о Монелле-Мгно-
вении. Есть такая поэма у Марселя Швоба, поразившая меня
еще лет 35 назад своей оригинальностью и изощренностью само¬
го изысканного упадочничества. Читал я ее, помнится, в изложе¬
нии А. Амфитеатрова. И мне почему-то захотелось изложить эту
поэму по-своему. Чтобы это сделать, я воспользовался формой
рассказа. Вот он... Опять вздрагивает дом. Снова обстрел? Или,
быть может, мне так показалось. Вот он, этот маленький рассказ.
МОНЕЛЛА
Я долго бродил в ненастный осенний ноябрьский вечер по па¬
рижским улицам. Тоска не покидала меня. Я был такой одинокий
среди толпы чужих мне людей в чужом городе. Тот поймет меня,
кто испытал хоть недолго вынужденную оторванность от родины.
Тоска гнала меня с площади на площадь, с бульвара на бульвар...
И на одном из таких бульваров, где было меньше народу, я присел
на скамейку отдохнуть. Я был тогда молод и полон противоречий.
Жажда личного счастья мешалась во мне с горячкой революцион¬
ного мечтателя. На родине затухали последние волны только что
прошедшего революционного шквала 1905 года... Одной такой
волной меня и отбросило сюда, далеко-далеко от родины. Но я
был молод и был поэт[ом]...
Усталый я сидел на скамейке и думал о взволновавшей меня
беседе с одним студентом из Сорбонны, тоже поэтом и страстно
влюбленным в поэзию, но не ту, которую я любил. Поэзию Вер¬
лена, Бодлера, Марселя Швоба я не понимал. Студент-француз
называл меня варваром. Он мне читал, захлебываясь от востор¬
га, стихи и прозу. Мне вдвойне было трудно понять и усвоить
их — по языку, который я плохо знал, и по смыслу, который
не всегда понимал. И он тогда мне старался что-то растол¬
ковать. То, что он говорил мне, было часто также мало понят¬
но, но ближе: ведь оба мы были молоды! И оба заблуждались
по-своему!
Я задумался и не заметил, как к моей скамейке подошла де¬
вушка. Не сразу расслышал, как она что-то сказала мне. Она улыб¬
нулась и, подойдя совсем близко, так, что хрупкое черное платье
ее коснулось меня, сказала так просто и ясно: «Я Монелла, мгно¬
вение». И опять улыбнулась.
489

Нет ничего удивительного, что я вздрогнул. Да ведь я толь¬
ко что думал о жизни-мгновении, вспоминая обрывки поэмы
Марселя Швоба, с которой меня знакомил приятель студент.
Я растерялся от неожиданности, и как-то разом в моей голове все
перепуталось. Незнакомка, стоявшая предо мною, была такая мо¬
лодая, гибкая, просто, но изящно одетая, и лукаво посмеиваясь,
тихо повторила: «Я Монелла, мгновение». Она говорила это на чи¬
стейшем французском языке с чарующими интонациями моло¬
дого женского голоса.
— Не верите или недовольны, что я подошла и заговорила
с вами на бульваре? Вам, быть может, показалось...
Она остановилась, и голос ее дрогнул.
— Вы, русские, слишком... — и она опять не докончила.
— Почему вы знаете, что я русский? — спросил я.
— Да только посмотреть на вас, и каждый парижский маль¬
чишка на улице скажет: «Вот русский революционер идет»...
И она задорно и просто рассмеялась.
Чувство большого волнения овладело мною. Неужели в этом
прекрасном образе передо мной некто иной, как профессиональ¬
ная бульварная жрица любви, ищущая добычу?
— Скажите, кто вы? — спросил я ее строгим, но чуть дро¬
жащим голосом. И она в третий раз ласково и нежно сказала:
— Я Монелла, мгновение... И пришла сюда, чтобы вы поняли
наконец всю прелесть французской поэзии. И запомнили бы это
мгновение. Она нагнулась ко мне совсем близко, такая гибкая,
страстная, и посмотрела мне прямо в глаза своими большими
и, как мне показалось в это мгновенье, грустными тоскующими
глазами.
Я был молод, но сумел сдержать в себе вспыхнувший в моей
крови огонь. Я не знал, кто предо мной, как мне отвечать ей, и
снова нетерпеливо спросил:
— Скажите мне, кто Вы?
— Монелла... Нет, точнее — артистка, исполняющая роль
Монеллы — мгновения, — чтобы русский революционер потом
всю жизнь жил этим мгновением.
И она сразу преобразилась. Встала в трагическую позу. На¬
кидка ее откинулась назад, волосы выбились из-под шляпы...
— Я Вам исполню эту роль. Это будет не настоящая шво-
бовская Монелла. Вы, русские, моложе и не так изощренны, как
французские декадентские поэты. Пусть это будет импровизиро¬
ванная поэма о Монелле по Швобу... Для русского революцио¬
нера.. Слушайте, слушайте...
490

И голос ее, до этого журчавший, как ручеек, сделался вдруг
строгим и вещим, но все же по-прежнему певуче музыкальным,
проникающим в самое мое сердце, при этом в горячее молодое
сердце... Вот этот голос и сейчас звучит в сердце моем...
Так говорила Монелла: живи для мгновения. Вот ты жи¬
вешь, и в этом смысл твоей жизни. Нет никакого другого смыс¬
ла. Не спрашивай, зачем живешь. Куда идешь... Не отравляй го¬
речью единственное свое счастье — мгновение...
Мгновение, как карандаш из двух частей — белой и черной.
И пишут сразу оба его конца — один начало, другой конец; на од¬
ном конце — жизнь, на другом — смерть. И нет ничего, кроме
мгновения.
Да будет каждый твой шаг жизни, созданный мгновением,
как вечность, и не страшна тогда тебе будет смерть...
Она стояла предо мной такая строгая и, изумительно владея
своим голосом, то повышая его, то понижая до шепота, говорила:
— Так сказала Монелла. Рассматривай все в природе с точки
зрения мгновения. Представь свое «я» на волю мгновении. Отдай¬
ся ему... Умей отдаться ему...
Последние слова она сказала, вдруг наклонившись к самому
моему лицу, так что я почувствовал ее теплое дыхание. Но она
мгновенно отпрянула назад и снова, в неприступно гордой позе,
запахнувшись в накидку, продолжала:
— Мысль — в мгновении. Если мысль длится — она уже про¬
тиворечие. Люби. Но люби одно мгновение. Если длится любовь,
она уже ненависть, мучение.
Она остановилась. Голос ее из металлически звонкого в по¬
следней фразе вдруг перешел в глухой и надломленный. Но быст¬
ро оправившись, он зазвучал снова с чарующей лаской:
— Будь искренним в данном мгновении. Если искренность
длится, она уже ложь.
И она вдруг неожиданно весело рассмеялась. Я хотел что-то
сказать ей, но она строго погрозила мне и продолжала, приняв
прежнюю позу трагической артистки:
— Будь справедлив сообразно мгновению. Если справедли¬
вость продлится, она уже несправедливость. Если действие длит¬
ся, оно превращается в свою противоположность.
И она задорно-задорно вдруг сказала на звонких высоких нотах:
— Будь счастлив мгновением. Если счастье длится, оно уже
несчастье!
Я был счастлив, действительно счастлив в это мгновение.
Скамейка наша была, к счастью, в том месте, где было мало прохо¬
491

жих и никто не мешал нам. Откуда-то издалека долетала музыка
и шум большого города. Она продолжала, подняв высоко голову:
— Мгновение... Долго ли длится мгновение?
Так говорила Монелла:
— Мгновение — та же вечность. И никто не знает и не сосчи¬
тает, сколько оно длится, это мгновение. Сумей жить мгновением!
Как торжественно и вместе с тем задорно она сказала послед¬
ние слова! Я хотел взять ее руку, приблизить к себе, но она отпря¬
нула назад и спрятала обе руки под накидку.
— Да скажите же, кто вы? — взмолился я.
— Я Монелла, Мгновение. — Так говорит Монелла. — Я од¬
на. И потому, что я одна, имя мое — Монелла. — Но ты должен
понять и помнить, что я вмещаю в себя и все другие имена. Я —
это и та, и я [же] — еще та, та, и та... безымянная.
С каким совершенством она передавала своим чарующим
голоском эту гармонию звуков.
— Я отведу тебя к ним, ведь они же — я сама.
И дрогнул ее голос, словно [она] перевела регистр. Он стал
такой грустный, надтреснутый.
— Ты увидишь, что они захотели продлить мгновение. Ты уви¬
дишь, как их мучит противоречие. Вместо преданности — эгоизм,
вместо любви — сладострастие, вместо человечности — жесто¬
кость, вместо дружбы — гордость... Как страдают они от терпе¬
ния и жалости! Потому страдают, что они не нашли самих себя.
И ты найдешь в них, во мне себя самого, а я найду себя самое.
На мгновение... А потом мы потеряем друг друга. Ведь мы, ведь
я — та, которую теряют, как скоро найдена, [которая] погибает,
лишь раз цветя.
И она, быстро выдернув из-под накидки свою руку, положи¬
ла ее на мои горячие руки [и] тихо-тихо, вкрадчивым голосом про¬
должала:
— Будет некогда день, когда маленькая женщина коснется ру¬
ки твоей и убежит прочь. Потому что все бежит в этом мире. И из
всего бегущего быстрее всего убегает Монелла-Мгновение.
Она быстро повернулась и пошла прочь. Я вскочил, чтобы до¬
гнать [ее], узнать, наконец, кто же она на самом деле. Она оберну¬
лась и деланно сердито, с гримасой, совершенно неожиданно для
меня сказала:
— Не приставайте к порядочной женщине, русский револю¬
ционер, идите своей дорогой...
И потом, когда я, ошеломленный, остался стоять посреди буль¬
вара, ласково и нежно добавила своим прежним в душу идущим
492

голоском: «Будь счастлив мгновение! Так говорила Монелла», —
и быстро скрылась в толпе.
Я остался один, опять один среди чужих людей в громадном
чужом городе. И это одиночество стало еще невыносимее после
такой неожиданной встречи.
Мой дорогой дальний друг, ты простишь мне эти вставки в за¬
писки о войне. Сейчас ночь. Где-то, и, по-видимому, не так далеко
от нас, падают тяжелые снаряды. Ахнет, вздохнет где-то земля от
удара, и заходят, дрогнут стены дома. Потом опять напряженная
тишина. Выстрелов мне не слышно в том коридоре-передней без
окон, где мы живем. И вот в эти напряженные минуты, когда до¬
статочно одного такого случайного попадания, чтобы ни от этих
листков, ни от нашего жилища, может быть, от нашего дома ничего
не осталось, я пишу поэму о Монелле. Увлекаясь, я не вслушиваюсь
в жуткую ночную тишину, прерываемую глухими ударами и вздра¬
гиванием стен дома. Вот почему дорога мне сейчас эта совсем как
будто не к месту здесь, в записках о войне, такая далекая тема.
Мы живем нервно. Многие от голодного или полуголодного со¬
стояния отупели или поглупели. Другие опустились, нервничают,
ругаются. Надо же как-то жить, подавать признаки жизни. Уж луч¬
ше сочинять поэму о Монелле, чем проклинать всех и вся и мучить¬
ся от бессилия что-либо исправить кругом, изменить в своей жизни.
Умереть не трудно, умирать очень тяжело.
Вот если сейчас меня пришибет до смерти упавшим снаря¬
дом — это счастье, а если искалечит, ранит, контузит, но не смер¬
тельно, это страшно. А еще страшнее умирать, заживо разлагаясь,
теряя образ человеческий... Это более чем страшно: не жизнь, не
смерть...
Итак, вернемся к моей поэме.
Невероятным казалось мне все происшедшее в этот нена¬
стный ноябрьский вечер, и я долго еще бродил по парижским ули¬
цам. Счастья, счастья любви мне хотелось. И оно пришло. Ведь
было со мной это счастье, но на одно мгновение...
Через несколько дней я встретил своего приятеля-студента.
Он весело заулыбался, встретив меня.
— А вы побледнели, и глаза такие томные. Уж не влюбились
ли в какую-нибудь артистку, скажем?
Я, сам не знаю почему, смутился, а он продолжал:
— Вы очень много ходите, а потом — все вас тянет посидеть
на одной скамейке в Люксембургском саду.
493

Я вздрогнул и поднял на него вопросительные глаза.
— Там вас и встретила моя кузина, артистка из француз¬
ской комедии. Она преизрядно надоела мне, расспрашивая о вас.
Вы произвели на нее впечатление, видите ли, своей чистотой,
искренностью убеждений и пламенными речами о русской рево¬
люции. Она вас иначе не называет, как «мой милый русский ре¬
волюционер». Она видела вас у меня, но вы не обратили на нее
внимания среди других женщин, более молодых.
— О ком вы говорите? Откуда вы знаете о Люксембургском
саде и так называемом мгновении?
— Когда она вам читала свою Монеллу? Видите, я все
знаю.
— Ну, что вы знаете еще?
— А то, что она искусно разыграла свою роль, хотя вместо
Швоба импровизировала свое собственное произведение. Она яви¬
лась к вам таинственной незнакомкой, укравши имя поэмы Шво¬
ба... Я ей не могу простить этого кощунства. И разыграла свою
роль и «разыграла» вас.
— Скажите, я действительно видел ее у вас? Могу ли я ее еще
увидать?
— Запрещено. Никогда и ни в каком случае. Сколько вам
лет? — Я сказал.
— А ей далеко за сорок, может быть, и все 50, — протя¬
нул он.
— Не может быть! — закричал я. Может быть, студент-прия¬
тель просто мистифицировал меня, и я спросил его:
— А та девушка с локонами, которая иногда так весело смея¬
лась, когда мы спорили с вами?
Он быстро прервал меня:
— Это ее дочь, тоже очень талантливая девушка, вероятно,
будущая актриса, задорная шаловливая девушка.
— Вы с ней видитесь?
Он, как мне показалось, нервно сдвинул брови и небрежно
скороговоркой ответил:
— Нет, она тоже с матерью вчера уехала, — и заговорил со
мною на свою любимую тему о новейшей французской поэзии.
Но я плохо слушал его.
Обстрел, кажется, прекратился. Можно и спать лечь. Темная,
долгая, страшная, напряженная думами, страданьями, томитель¬
ными ожиданиями... Еще одна ночь! Сколько будет таких но¬
чей впереди!
494

243[-й] день войны.
1942. 19 февраля. Четверг.
Днем сегодня по набережной тянулись одни за другими са¬
ночки с поклажей. Одни их везли, другие шли рядом. Около Глав¬
ного здания Академии наук стояли три грузовика с багажом и си¬
девшими там некоторыми сотрудниками Академии с семьями.
Это эвакуирующиеся. Сегодня уезжают из Академии наук и Ака¬
демии художеств очередные партии.
Грустная, за душу хватающая картина. Бегут люди из Ленин¬
града, как из зачумленного города. Кто что смог, то только и за¬
хватил с собой. Бегут, спасаясь от голода, холода, лишений, об¬
стрелов, эпидемий. Думают спастись. Немногим удастся найти
приют и средства к существованию. Восток России переполнен
беженцами. Многие десятки миллионов их там. И всем нужен
кров, всем необходим хлеб. А из тех, кто уезжает, немногие при¬
способлены не только к тяжелой, но и легкой физической работе.
На одном из автомобилей сидели три девочки Алексеевы-Орбе-
ли. Мать их обессилела и почти что накануне смерти от исто¬
щения. Отправила их одних. Старшей 15, средней 12, младшей 9.
Поговорил с ними. Старшая спрашивает меня, правильно ли они
делают, что уезжают. «Правильно», — ответил я, и она немно¬
го успокоилась. Младшая плакала. Алексеевой-Орбели осталась
одна смерть от истощения в полном одиночестве, ухаживать за
ней некому.
Уезжали и многие из татар-дворников, бывшие извозчики,
уборщицы и их семьи. Я уже отмечал неоднократно, что татары
в Академии образовали целую колонию. Обслуживающий пер¬
сонал почти сплошь состоял из них. Теперь они всеми силами ста¬
раются выехать из Ленинграда и пробраться к себе на родину, все
эти Кутыевы, Урманчеевы и т. п.
Прощалась со мной с автомобиля какая-то женщина, такая
знакомая, называла меня по имени, но лицо ее так постарело и
изменилось, что я не мог вспомнить, кто это. Так мы и распро¬
щались, и теперь не могу вспомнить, кто это был. Те, которые не
попали на грузовики, направлялись пешком и с поклажей на са¬
ночках дальше. Некоторые спрашивают меня: «А вы не уезжае¬
те?» — «Нет». И в ответ мне покачивают головой, дескать, обре¬
каете себя.
Ленинград пустеет. Одни умирают, другие покидают его.
Не привожу списка ушедших за последнее время. Как-то об этом
и говорить перестали. Такое обыкновенное явление... Не то что
495

очерствели люди, но беспомощны, бессильны что-либо сделать,
что-нибудь изменить.
Вчера я и М. Ф. были выбиты из колеи. К нам явилась Валя,
которую мы хотели сделать своей воспитанницей. Мы были на
службе, и она прошла к соседям. Там объявила, что голодна,
ослабла, [что] у нее нет сил и [что] пришла ночевать к нам.
Мы живем в передней, и у нас даже метра нет свободного, на ко¬
тором можно было бы положить человека. Сама Валя опусти¬
лась, не мылась несколько месяцев, черна от грязи, волосы слип¬
лись в комки, завшивела, глаза помутившиеся, лицо отекло от
большого употребления воды. Покуда сидела у них, свалилась
со стула. Что нам было делать? М. Ф. твердо объявила, что у нас
ночевать негде. Тогда она объявила, что у нее нет сил идти до¬
мой. Она пришла по делу. Они с матерью эвакуируются, и им
нужны деньги, вещи, продукты. С собой она хлебной карточки
не принесла. Пришлось накормить ее, дать денег, не столько, ско¬
лько просила она (600—700 руб.). Сперва М. Ф. дала 50 руб., но
та выпросила еще 20. М. Ф. предлагала свезти ее на санках до¬
мой, но оказалось, что мать ее куда-то должна была уйти, и Вале
все равно нельзя было бы попасть домой. Она осталась на ночь
у соседей. Рассказывала, что все вещи променяли или продали,
а то, что еще оставалось, погорело. К сожалению, пальто, кото¬
рое ей подарила М. Ф., было не на ней, несмотря на мороз. Паль¬
то не сгорело, но и неизвестно, что с ним стало. Пришла она
в рваной кофте, как жалкая нищенка, потерявшая образ чело¬
веческий.
Ужасная тоска и раздвоенность овладели мною и М. Ф.
Что мы могли бы сделать? Взять ее снова — это значит ускорить
свой конец и ничего, в сущности, не устроить. Отдать ей послед¬
ний кусок, деньги?.. Совесть, со-весть, то, что вместе ведает, со-
ведает, требовала ясного и честного решения. Мы ничего не мог¬
ли сделать, кроме того, что дали ей. И сегодня утром она ушла.
Я так и не видел ее.
Опять М. Ф. сегодня чувствует себя физически плохо, уста¬
лой. И все худеет с каждым днем. И она сегодня глядела на эвакуи¬
рующихся с тем же чувством, по-видимому, как и многие. Мо¬
жет быть, и лучше им будет. Я не могу уехать и по долгу службы,
и по своему здоровью. М. Ф. остается со мной. Но сегодня сказа¬
ла: «Если так будет продолжаться, мне хватит сил моих физиче¬
ских только до конца марта». Дрогнуло мое сердце. Сколько стра¬
даний, сколько страданий в мире! Вчера во время обстрела 8 или
9 снарядов легли неподалеку от нашего дома, на набережной, как
496

раз [на]против моста. Снаряд вырыл воронку и обломками облу¬
пил стену дома, и выбил еще раз и без того разбитые и заколочен¬
ные фанерой окна. Все-таки откуда-то насыпались стекла, кото¬
рые так блестели на солнце, когда я проезжал мимо.
На службе в Архиве то же. Около плиты, топящейся «дела¬
ми», сидят «дежурные» и поворачивают в топке бумагу кочергой.
Лосева, достав курево, несколько ожила, но ко всему равнодуш¬
на. Нет больше недели никаких известий о Травине и Цветнико¬
вой. К Стулову так и не сходил никто, даже «преданная» ему уче¬
ница Костыгова... О! Лучше не иметь учеников.
244[-й] день войны.
1942. 20 февраля. Пятница.
Жители нашего злополучного города бросают все свое иму¬
щество, жилища, где они все-таки имели крышу, близких, если
они слабы, оставляя их умирать, и покидают Ленинград. Поль¬
зуются моментом. И к Финляндскому вокзалу идут и идут моло¬
дые, старые, мужчины и женщины, везя на саночках захваченный
скарб — по нескольку пакетов на человека. Великое выселение.
А тот, кто остается, сжимает губы и молчит. В глазах затаенная
тоска и тревога. А у других, наоборот, полное равнодушие. Будь,
что будет!
Я честно исполняю свой долг бытописателя. Я в каждое лицо,
в каждые глаза встретившегося мне человека заглядываю. Си¬
люсь все заметить, все записать, что вижу на моем малом радиу¬
се. И мой поздний читатель не будет сетовать на меня и за то, что
я позволяю иногда писать и о себе как об одном из многих. Я ли¬
хорадочно тороплюсь жить. А сейчас предо мною задача подго¬
товить к сдаче в Архив Академии наук мои рукописные и пе¬
чатные материалы. Хочется и записать некоторые свои давно за¬
думанные литературные произведения, отрывки воспоминаний,
освещавших прошлое. Словом, подвести итоги. И я тороплюсь,
тороплюсь.
Достоевский не досказал нам, что сталось с маленькою Со¬
нею, бледною, тощею... Ни ты, ни я не знаем, удалось ли ей до¬
вести Раскольникова до свершения его искупительной цели. Я не
верю, что да, [удалось]. Я думаю, что, скорее, она тихо угасла на
его руках, после того как слишком много страдала, и оттого, что
слишком много любила. Но никогда ни Раскольников, ни Соня
не могли забыть того мгновения на бульваре.
497

245[-й] день войны.
1942. 21 февраля. Суббота.
Модзалевский сообщил «очередной» список умерших в по¬
следние дни до своей линии пушкиноведения и литературоведе¬
ния. Умерли: В. В. Гиппиус — знаток Гоголя, Комарович и др.,
которых я мало знал, и сказать мне о них нечего, а «мартиролога»
я все равно не собираюсь составлять. Такой список вышел бы в
виде изрядного справочника.
Ничего не выдают из продуктов в счет нормальной выдачи.
За весь февраль было две-три выдачи в «счет» того, что должно
быть выдано. Речь Попкова «Все худшее позади», сказанная в ян¬
варе, навсегда останется в памяти тех ленинградцев, которые вы¬
живут. Слухи о том, что Попков и с ним до 50 человек арестованы
приехавшими в Ленинград членами правительства, не оправда¬
лись. Теперь говорят, что Попков сумел перехитрить Кагановича
и Микояна, приезжавших по поручению Сталина обследовать по¬
ложение Ленинграда и причины необычайно высокой смертности
его жителей. Попков, дескать, указал, что ленинградцы больше
всего погибают от обстрелов. Есть наивные люди, которые не
только передают эти сведения, но и искренне в них верят. Во вся¬
ком случае, и члены правительства — Каганович и Микоян —
были в Ленинграде, положение же покуда не улучшили. Значит,
есть какие-то серьезные причины, которые не от них только зави¬
сят. Последнее решение принято: эвакуировать Ленинградский
университет в Саратов, а не в Елабугу, как это предполагалось
ранее259.
Доцент университета М. А. Лаврова сегодня сдавала нам свои
научные материалы (диссертацию и материалы для других ра¬
бот). Труды всей своей жизни. Докторская диссертация защищена
(по четвертичным отложениям на Кольском полуострове), но не
напечатана еще (она защищала ее в 1941 году). Много материалов
для начатых и почти законченных работ по палеонтологии. Хоро¬
шо, что есть еще Архив Академии наук, куда можно сдать на вре-
259 Эвакуация Ленинградского государственного университета в Са¬
ратов началась 26 февраля 1942 г., где 1 апреля 1942 г. университет возоб¬
новил работу на базе Саратовского университета. В Ленинграде деятель¬
ность университета возобновилась 1 июля 1944 г. См.: Ежов В. А., Мав-
родин В. В. Ленинградский университет в годы Великой Отечественной
войны. Л., 1975. С. 56, 222, 275; см. также: Летопись 1941—1945 // 275 лет.
Санкт-Петербургский государственный университет. Летопись. 1724—
1999. С. 332—337.
498

менное хранение такие материалы. А сколько таких материалов
никуда не сдается, бросается и погибает. «Спустите куда-нибудь
понадежнее в свои подвалы», — говорила Лаврова о своих руко¬
писях. «У нас подвалов нет», — пояснил я ей. И она покачала го¬
ловой: «Верно, и подвалы не спасают. Вот Русский музей имел
значительные подвалы, где хранил свои коллекции... А что теперь
от них осталось! Фугасные бомбы, попавшие в крылья здания,
проникли до самых подвалов, разрушили их и разбросали все кол¬
лекции; а одна бомба попала в Мраморный зал, знаете, наверное,
этот зал... Так он очень сильно разрушен. И подвалы не спасают.
Храните мои рукописи, если сможете. В них вся моя жизнь».
«Покуда Архив Академии наук будет цел, и ваши рукописи
будут в полной сохранности», — успокаивал я эвакуирующегося
с университетом доцента. Надо и мне торопиться приводить в по¬
рядок свои рукописи и бумаги. Холод мешает работать в моем ка¬
бинете, а в той дыре, где я сейчас живу, не повернешься. Мои ру¬
кописи, за малым исключением, никому не известный материал,
никогда не печатавшийся. Теперь, когда так много погибает мате¬
риальных и культурных памятников особой ценности, становятся
имеющими значение и менее важные документы. Мои рукописи,
пожалуй, тоже заслуживают в таком случае охранения и сохране¬
ния. В моих оконченных и неоконченных opus’ax260 тоже ведь вся
моя жизнь. В январе я создал окончательную схему для приведе¬
ния всех моих бумаг в порядок и принял решение сдать их на вре¬
менное, а в случае моей смерти на постоянное хранение в Архив
Академии наук. Сохранится ли только и он? Война принимает тя¬
желые затяжные формы. Много еще будет разрушений и многое
погибнет бесследно. Сейчас все мои мысли сосредоточены на том,
как бы сохранить затухающую жизнь в Архиве Академии, которым
я ведаю, и сохранить его как один из самых замечательных архивов
по истории русской культуры, и в особенности науки, за два с лиш¬
ним века. А сил становится и у меня, и у сотрудников все меньше!..
246[-й] день войны.
1942. 22 февраля. Воскресенье.
Худеет не по дням, а по часам М. Ф. Сейчас она в распредели¬
теле, где должны дать кусок мяса. Ушла с утра не евши. Вчера с
утра до вечера работала, бегала на рынок менять, в столовую за ка¬
260 opus {лат.) — сочинение, произведение.
499

шей. Боюсь, не хватит у нее сил. А у меня хватит? Креплюсь.
Но порою совершенно теряю силы. Если погибнет М. Ф., я не за¬
держусь долго здесь на этой страшной кровавой земле. Уйду и я.
Это решено. Только хватит ли воли для исполнения? Хватит.
Перейдем в таком случае к «очередным делам». Опять к войне,
к бедствиям ленинградцев, к скорби, страданиям, смертям без
конца? Нет! Покуда М. Ф. еще не вернулась, а мне так холодно в
нетопленой передней, что хочется забыться, воскресить в памяти
кое-что из пережитого и искусно сплести его с творческим вы¬
мыслом. Я люблю короткие вещи вроде «Стихотворений в прозе»
Тургенева или чеховских рассказов. Ничего в них лишнего и
столько мысли! Столько образов! Их искусства мне никогда не
достичь, на то они и великие художники. Я позволю себе записать
здесь несколько мыслей и образов, своих или навеянных, но пре¬
творенных мною. На днях я позволил себе такое отступление
от темы настоящих записок, написав новеллу о Мо^елле-Мгно-
вении, в то время, когда снаряды ложились совсем близко от на¬
шего дома. Теперь еще несколько мыслей и образов.
Зашла студентка А. В. Нехорошева-Карпинская. У нее оста¬
лось всего три экзамена, и она была бы свободна, университет
был бы закончен. Она не эвакуируется, и ее отчисляют. В уни¬
верситете очень много волнений: ехать, не ехать? Нехорошева не
едет из-за матери, которой трудна была бы дорога сама по себе.
Там не лучше будет, здесь не хуже. «Там мы нищие, беженцы.
Здесь у нас есть крыша, кое-какие вещи, которые мы можем ме¬
нять». Две ее тетки, мать и она борются цепко и крепко за жизнь.
Дед их, Александр Петрович Карпинский, вложил в них большую
волю к жизни, жизнеспособность. «Все мы полны энергией бо¬
роться с трудностями... Но одно меня сперва приводило в ужас, а
теперь лишь злит. Как вы думаете, сколько погибло? — спросила
меня она. — Мне знакомый студент-медик говорил, что не мень¬
ше одной трети всех ленинградцев, т. е. больше миллиона». Ста¬
ли подсчитывать, сколько жителей в Ленинграде было осенью.
Со всеми бежавшими из окрестностей при наступлении немцев —
не менее четырех миллионов. Значит, погибло не менее миллиона
трехсот тысяч. Так или не так, этого, пожалуй, никто не узнает.
По-моему, погибает еще лишь первый миллион. Мы так с женой
и решили, что если придется погибать, то, во всяком случае, во
втором миллионе.
«А почему вас теперь мертвецы на улице злят, как вы выра¬
зились?» — спросил я. «А потому, что я никак не могу прими¬
риться с тем, чтобы те, от кого зависит наша жизнь и смерть, так
500

равнодушно относились к этим смертям. И потому мой прежний
ужас сменился злостью. Когда я переживу войну и мне будет лет
50, я напишу воспоминания. Я все напишу, что люди забудут.
Или не захотят вспоминать. Ведь сейчас никто ничего не записы¬
вает: не время. А те, которые бегут из Ленинграда, будут только
о себе рассказывать. Поэтому я все стараюсь запомнить, чтобы
потом записать», — [пояснила А. В. Нехорошева].
Я ни словом, конечно, не обмолвился, что именно сейчас
пишу все, что вижу, что думаю, что переживаю. Сейчас, непосред¬
ственно, не боясь противоречий, длиннот, повторений. Ибо тако¬
ва жизнь. А то, что будет писаться потом в виде воспоминаний,
будет далеко не то, что мы переживаем сейчас.
247[-й] день войны.
1942. 23 февраля. Понедельник.
День Красной Армии. Кое-где на домах вывешены флаги.
Ждали каких-то сюрпризов к этому дню: объявления о победах
под Ленинградом, о прибавке хлеба и т. д.
День прошел, как и другие. Никаких особенно известий. Нет и
дополнительных выдач. Ночью гудел воздух, иногда вздрагива¬
ли стены дома от выстрелов. И сегодня почти непрерывная, но да¬
лекая канонада.
На службе полный развал. До Архива нет никому никакого дела.
Женщины — Лосева, Крутикова — сидят у плиты, хмурые,
озлобленные и потерявшие даже самую элементарную тактич¬
ность. Крутикова сегодня жгла «дела» в плите и поднимала ко¬
чергой такой фонтан пепла, что все кругом покрывалось им. Лосе¬
ва, закусив губы, курила. Ей удалось где-то достать все-таки на¬
стоящий табак. Узнал грустную новость, что Травину будто бы
арестовали за участие в продаже или перепродаже каких-то ве¬
щей, т. е. за спекуляцию. Пришла сообщить это ее сумасшедшая
мать. Источник очень плохой, но Лосева почему-то очень зло¬
радствует по этому случаю. В последнее время между ними отно¬
шения испортились. Мне стало так тяжело и противно в обсы¬
паемой пеплом кухне, около уборной, между злыми женщинами,
что я не выдержал и ушел. И долго-долго ходил около своего,
мною созданного замечательного Архива Академии наук СССР.
И сердце мое билось неровно, с перебоями. Людей охватывает
безнадежность. Кругом меня даже «оптимисты» начинают сда¬
вать. А больше всего меня тревожит М. Ф.: «Не вернется больше
501

к нам хоть мало-мальски сносная жизнь», — говорила эта креп¬
кая женщина. И мне ей нечего сказать в утешение. Наша нормаль¬
ная жизнь кончилась 22 июня 1941 года. Новой нормальной «ма¬
ло-мальски сносной жизни» мы не дождемся. Но если вырвать
у человека надежду на лучшее, на будущее, то человек, как птица
с перешибленным крылом, падает и разбивается. Последние на¬
дежды покидают людей. Некоторые думают спастись бегством.
И бегут, бегут из Ленинграда.
Ночь... Опять обстрел? Такое впечатление, что над домом пе¬
релетают снаряды. От сотрясения воздуха словно дрожит земля
и дом вздрагивает. И я пишу, пишу. Сегодня написал рассказ
о комсомольце, пораженном одной встречей со старым интел¬
лигентом — «свободомыслящим», ищущим на все свои ответы.
Для меня сейчас это отдушина. Я и М. Ф. сейчас даже не как на
островке, а как на тающей льдине в океане. Будет день и час, когда
эта льдина, подтаянная со всех сторон, обратится в кусочки льда и
совсем исчезнет. А родина? Я встречаюсь с окружающими меня
людьми, и никто ни разу не говорил со мной о родине, кроме за¬
шедшего после пребывания в госпитале, отправившегося добро¬
вольцем на фронт нашего сотрудника Архива Корявова. Но и он
сказал это в такой штампованной фразе: «Будем бить и бить фаши¬
стов». О родине никто со мной из окружающих меня ленинград¬
цев не говорит и не говорил. Одна мысль: скоро ли кончится го¬
лод, когда прибавят хлеба, когда будет объявлена следующая вы¬
дача, скоро ли лучше будет? И другая мысль: как бы скорее уехать,
спастись, бежать, бросив все... И больше ничего. А родина, а энту¬
зиазм патриотов, подвиги? Это где-то далеко за моим радиусом.
На моем радиусе не герои, а жертвы, и они умирают покор¬
но. Искупают словно чью-то вину или создают ту площадку, на
которой можно создать памятник действительно героическим за¬
щитникам Ленинграда, сдержавшим чудовищный напор немцев.
Этим, которые на моем радиусе, не приходилось быть на пере¬
довой линии огня, идти в атаку; им приходилось и приходится
лишь пассивно переживать и обстрел, и бомбежку, и холод, и го¬
лод, и отсутствие воды и уборных, и темноту, и болезни, голодные
поносы, перегорание тканей от истощения и прочие бедствия.
Они и переживают все это, кто сохраняя остатки силы воли, как
я и М. Ф., кто уже растеряв ее и превратившись в каких-то полу-
идиотов и грубых, неприятных в общежитии людей, или боль¬
ных, вконец истощенных. И всем этим исстрадавшимся людям,
жертвам героической обороны Ленинграда просто не приходится
говорить о родине. Одни страдают, другие умирают... За что?
502

В конечном счете за родину, за Ленинград. За будущее светлое
человечества. Но это, так сказать, пассивные жертвы, сами не со¬
знающие своего подвига.
248[-й] день войны.
1942. 24 февраля. Вторник.
Получили газеты, сразу пачку, словно [мы] где-нибудь на да¬
леком севере, на плавучей льдине.
Два тяжелых поражения пережила Англия. В самом начале
войны с Японией погибли два наимощных английских линкора
на Дальнем Востоке. Отчасти этим предрешено было второе, и тя¬
желейшее, поражение англичан — пал Сингапур. Это была перво¬
классная морская крепость, «Гибралтар» Дальнего Востока. Япон¬
цы занимают южные острова от Малакки, получая нефть и кау¬
чук, а теперь началась борьба за Австралию. К этому прибавилась
третья неудача. Германские линкоры, стоявшие в Бресте, сумели
пройти через пролив мимо берегов Англии. Завязавшееся в Па-де-
Кале сражение не вывело из строя германские линкоры. И они,
оставшись целыми, прошли на восток. Куда? Зачем? Ясно одно: на
нашем фронте немцы развернут новое наступление. Соберут все
свои силы и обрушатся, чтобы нанести нам сокрушительный удар.
Вероятно, Ленинграду впереди предстоят еще более страшные
дни испытаний, чем те, которые мы пережили. Усилив свои глав¬
ные морские базы и коммуникации переведенными на Восток
линкорами, они смогут выделить достаточно кораблей для борьбы
в Финском заливе и против Кронштадта. Ничего об этом, конечно,
не пишут в газетах, но осложнившееся положение наших союзни¬
ков требует от нас особой зоркости и бдительности к противнику.
Черчилль без обиняков, прямо говорит о тяжелых пораже¬
ниях Англии в метрополии и на периферии; неудача и у Америки.
Только на нашем фронте немцам приходится отступать под напо¬
ром Красной Армии. Впереди предстоит еще главная, чудовищ¬
ная борьба. Немцам не одолеть Советского Союза. Но сможем ли
мы сломать вконец их чудовищную военную машину? Вот уже
через два дня будет 250 дней, как на континенте мы боремся с
Германией и ее союзниками, и она имеет то, что так хотела, —
один фронт. Пожалуй, и в 1942 году Гитлер на европейском кон¬
тиненте не будет иметь второго фронта. Но кто знает? У нас, быть
может, второй фронт откроется на Дальнем Востоке. Мечты япон¬
цев идут далеко.
503

Вот и все, что мне известно о больших известиях. А кругом
меня малые события. И чтобы не сделаться захолустным пас¬
сивным обывателем, ждущим своей очереди в кладбищенской
яме, я стараюсь вырваться из затягивающих меня тенет. Сегод¬
ня трудный был день для нас. Мы живем в отвратительных усло¬
виях. Утром на М. Ф. вспыхнуло платье от буржуйки. И она, и я
руками, к счастью, успели потушить охватившее ее пламя. Сде¬
лали мы это мгновенно. Я стоял около нее и не растерялся, увидев
факел. Ожогов ни у нее, ни у меня нет. А сердце так заколотилось,
что я думал, оно лопнет. Вчера вспыхнул в коптилке лигроин,
купленный нами вместо керосина. М. Ф. в первую минуту расте¬
рялась, но потом опрокинула лампадочку в ведро с водой, стояв¬
шее неподалеку. Об этом так, к слову, для иллюстрации.
Сегодня я проехал по 7-й линии за Большим проспектом и
видел тот дом, который сгорел целиком от фундамента, громад¬
ный, шестиэтажный дом. Сохранились только наружные стены,
остальное все целиком выгорело. Я писал об этом пожаре не¬
сколько времени тому назад, когда дом горел больше суток. По¬
одаль еще погоревший дом. Проехал мимо «толкучки» у быв¬
шего собора Андрея Первозванного. Толпа небольшая. Главные
толкучки на Сытном, на Сенной; у нас лишь подобие толкучки.
А может быть, час был не подходящий. Неприглядное зрелище.
Одни вынесли что только можно променять, другие охотятся вы¬
менять за кусок хлеба, чашку крупы что-либо поценнее. Некото¬
рые вынесли простыни, другие сапоги, одна женщина стояла с са¬
моваром, какой-то мужчина предлагал настольное зеркало. Про¬
тив самой церкви у начинающегося бульвара от разорвавшегося
снаряда или просто от лопнувшей трубы водопроводной маги¬
страли образовался водоем. В нем стоят две железные кровати и
на одной из них безграмотная надпись о том, что тут запрещено
брать воду и полоскать белье, но какая-то женщина преспокойно
мыла белье, и проходивший милиционер не обращал на нее ни¬
какого внимания. Самая захолустная провинция.
249[-й] день войны.
1942. 25 февраля. Среда.
Из уст в уста передают радостную весть о разгроме окру¬
женной немецкой армии под Старой Руссой. Немцам предложе¬
но было сдаться, но они не сложили оружия и были уничтожены.
Одних убитых насчитывается до 17 тысяч. На выручку им были
504

брошены новые германские силы, которые сейчас и сосредоточи¬
ваются на разных направлениях к Ленинграду. Блокада, почти
прорванная, местами опять замыкается. И радость победы, и снова
нависшие грядущие испытания. О победе, говорят, передавали се¬
годня по радио, о прибывших подкреплениях немцев тоже. Запи¬
сываю так, как слышал. Впечатление у меня складывается такое,
что ближайшей своей задачей немцы поставили захват любой це¬
ной Ленинграда. Значит, впереди еще все худшее, а не позади, как
сказал злополучный Попков. И нам нечего, следовательно, рас¬
считывать на какое-нибудь улучшение жизни. Нам, ленинград¬
цам, надо будет снова отстоять наш родной город или таким, как
я, в пассивной, но по своему героической защите Ленинграда
и его культурных ценностей погибнуть.
Будем надеяться, что Ленинград и в 1942 году не погибнет.
250[-й] день войны.
1942. 26 февраля. Четверг.
Чувствую, что теряю стиль записок о войне. Много пишу о
том, что было раньше, и о себе. Нужно ли писать о себе? Если я
пишу о других, о той дюжине людей, начальником которой я
являюсь, или о той войне, с которой встречаюсь, то почему же
тогда исключать самого себя. Я и сам становлюсь из субъекта
объектом. Буду писать и о себе. Моему будущему читателю не
будет ни откуда известно о многих подробностях нашей жизни,
нашего быта. У других я не могу его проследить в личной до¬
машней обстановке, во всей его интимности. Здесь, в записках,
поэтому буду упоминать и о своих переживаниях, которые пере¬
стают в таком случае быть только моими личными и никому не
интересными. Я пишу не воспоминания о днях войны, а день за
днем, иногда час за часом, как мы, я и окружающие меня пере¬
живаем эту войну. Пусть не всегда эти записи будут героичные,
мужественные, насквозь оптимистичные (как это полагается сей¬
час и очень хорошо в общежитии), но они документируют жизнь,
как она есть на небольшом радиусе. Вот и все. Выживу, мне и
самому будет любопытно оглянуться назад, [на то], что было
пережито. Не выживу, то [кто-нибудь] другой, если записки со¬
хранятся, оглянет это прошлое во всей его неприкрашенной
интимности.
Героические, но пассивно защищающие родной город, покор¬
но и безропотно умирающие за него, — вот кто мы. И не больше.
505

Шостакович написал Седьмую симфонию. О ней дает вос¬
торженный отзыв Ал. Толстой. Поэма-симфония о торжестве че¬
ловека, человеческого после всех ужасов, переживаемых миром
бедствий войны. Первая часть — человеческое счастьице, кото¬
рым пробавляются люди. И вдруг врываются какие-то странные
звуки, похожие на дудку крысолова. Во второй части ощетинив¬
шиеся железные крысы обрушиваются всем своим визгом и воем
под звуки страшных ударов по ослиной коже барабанов и грома
других ударных инструментов. Третья часть — новое возрожде¬
ние, ренессанс. Замолкают постепенно барабаны, все сильнее, все
звучнее слышны скрипки и раздается человеческий голос фагота.
Четвертая часть — кровавый ужас позади и навсегда. Новое чело¬
вечество создает человеческую настоящую жизнь, человек стано¬
вится поистине человеком, строит голубые города, и симфония
кончается этим апофеозом побеждающего человека...
Ал. Толстой был на последней репетиции этой симфонии,
исполнявшейся оркестром московского Большого театра в Куй¬
бышеве. Он говорит о жутком впечатлении, когда в мирную жизнь
врывается дудка крысолова — Гитлера. И о величайшем подъеме
последней части — победе человеческого в человеке.
251[-й] и 252[-й] дни войны.
1942. 27 и 28 февраля. Пятница, суббота.
Сдвиг или нет? Вчера был такой критический момент спада,
а сегодня, мне кажется, начался подъем. Сидел я вчера в черто¬
вой дыре на службе и слушал разговор двух женщин и одного уче¬
ного. Они мешали поочередно кочергой бумагу в плите и подни¬
мали мельчайшую пепельную пыль, которая оседала повсюду и
лезла в глаза, в нос, а он стряпал какое-то варево, и все втроем
в продолжении двух с половиной часов говорили только о жрат¬
ве. Когда я заговорил о работе, настороженно указывали на объек¬
тивные трудности, ослабление от голода. Мои слова повисли,
выражаясь фигурально, на пепельной пыли, наполнявшей злопо¬
лучную комнату.
Сегодня тот же ученый уже развивал передо мной целую
программу будущей нашей деятельности и других призывал к
работе. Выходило так, что инициатива как бы исходила от него.
Ну и пусть! Лишь была бы возобновлена наша работа.
В понедельник состоится заседание Ленинградского] отделе¬
ния] Института истории, на которое и я пойду. Неужели сдвиг,
506

взаправду оживаем, воскресаем из полумертвых? Те, кто хо¬
тел эвакуироваться, остаются. Я еще вчера переживал весь ужас
нашего положения в Ленинграде, а сегодня весна, а с ней на¬
дежды.
Среди очередных смертей отмечу скончавшегося в феврале
Чаева. Прекрасный был человек, талантливый, с артистическими
наклонностями, а одно время, кажется, играл на какой-то сцене.
Но основной его специальностью была археография. Сперва он
работал в Центрархиве, а потом в Археографической комиссии
(теперь Ленинградское] отделение] Ин[ститу]та истории). Заве¬
довал историческим архивом в ин-те; привел в порядок его, точ¬
нее, часть наиболее древнюю — свитки-столбцы. Писал неболь¬
шие работы по исследованию подлинности документов. В уни¬
верситете преподавал палеографию. Всегда нуждался. Потерпев
около года великого перелома какое-то политическое крушение,
он надорвался. Это особенно сказывалось при его застенчивости
и скромной натуре. Хронически не хватало денег, прожиточного
минимума. У него жена и дочка. Устроиться мало-мальски они
сумели перед войной. А военный шквал, налетевши, не только
разрушил их едва наладившуюся жизнь, но и унес его в могилу.
Жена его, по происхождению армянка, когда-то молодая и кра¬
сивая, как все южанки, очень скоро состарилась, а теперь сдела¬
лась совершенной старухой. Бодрости не теряет, поднимает дочь.
О других умерших не говорю, т[ак] к[ак] мало знал их. Где-ни¬
будь впоследствии будет составлен такой список погибших, «пас¬
сивных героев», защитников Ленинграда.
Сдвиг или нет? Еще вчера черной ночью я модернизировал
стариннейший диалог, повторяемый не только в дни кровавых
вихрей и трупного смрада, как теперь, но и в дни безвременья,
как в годы моего студенчества.
Пессимист: «Жизнь ужасна».
Оптимист: «Жизнь не так ужасна, как нелепа».
Пессимист: «Нет выхода».
Оптимист: «Есть выход. Жизнь надо склеить. В будущем
люди научатся жить хорошо и брать от жизни все лучшее».
Пессимист: «Никуда не уйдет человек от страданий, болез¬
ней, войн, насилия, грабежей и смерти... Человек обречен на ужа¬
сы. Куда, куда, уйти от ужасов бытия?»
Оптимист: «В работу, в строительство новой человеческой
жизни, невзирая ни на что».
Пессимист: «Для чего? Для новых страданий и ужасов?
Мне жутко в этом мире кошмаров».
507

Оптимист: «А ты махни на эти кошмары рукой, плюнь...
Они и рассыпятся. Смейся. Обрати их в бегство насмешкой, из¬
девательством над уродством».
Пессимист: «Не принимаю бытия. Отвергаю бессмыслие
жизни».
Оптимист: «Ой-ой-ой! Вспомни, большие и мелкие Мефи¬
стофели или попросту большие черти и малые бесы учат нас ска¬
титься в сарказм. И им вторят даже поэты, даже ученые... Нас одо¬
лел крысолов Гитлер, мы залиты кровью, задыхаемся в дыму по¬
жарищ, опухли от голода, погибаем от истощения, страданий...
Но это еще не конец, ей-богу, еще не конец».
Пессимист: «Все кончено. Не в Гитлере дело. В самом чело¬
вечестве!»
Сдвиг или нет? Так хочется верить, что сдвиг.
Сегодня такой ясный солнечный день. Пушки палят, но где-то
далеко. Изредка провозят покойников на саночках, без гробов,
в простынях, в старой матрацной материи. И я все не могу при¬
выкнуть к этому зрелищу. Сегодня какой-то горемыка, возмож¬
но, наш брат, из ученых, опрокинул санки как раз против Акаде¬
мии художеств, неподалеку от сфинксов, где столб со старыми
объявлениями — «анонсами» (от мая 1941 года): «Не проходите
мимо»... «Последние сеансы Аркадия Райкина». Из корзины вы¬
валились книги. Он стал их подбирать, а они словно убегать от
него собрались, снова рассыпались. И он стоял посреди дороги
такой беспомощный, жалкий. Какие-то два узелка тут же валя¬
лись около санок на снегу. Я проехал было, но потом постоял
еще немного, а он все возился около своего скарба, в расстегну¬
том пальто, с каким-то шарфом или тряпкой на шее. Из-за Невы
ярко, по-весеннему, светило солнце. И так захотелось жить! При¬
ехал домой и записал:
С какой тоской гляжу я вдаль,
но ничего не вижу там.
Один туман, как черная вуаль,
лежит на всем.
Грущу. И я томлюсь, тоскую об одном...
Ведь где-то солнце, свет, тепло
и ясной жизни день!
Иль это все от нас ушло
и на земле лишь смерти тень?
И не вернется никогда
к нам снова жизнь и красота?
508

253[-й] день войны261.
1942. 1 марта. Воскресенье.
Сдвиг — подъем или спад?
Так я писал вчера. А сегодня случилось то, что я с такой за¬
таенной тревогой, и заглушая в себе эту тревогу, ожидал — забо¬
лела жена. Надорвалась от всех свалившихся на нее дел. Сегод¬
ня она не могла встать от боли в костях и слабости. Сейчас ле¬
жит... Надеюсь, что это припадок, и он, может быть, пройдет.
Но если серьезно, то начинается новый этап в моей личной жиз¬
ни: начало конца. Буду надеяться, что это еще не так и она спра¬
вится со своим недугом. Бедная моя, самоотверженная М. Ф.!
Сегодня дома полный хаос и все «вверх дном», «дыбом»...
Один только день! И в первый раз за 253 дня войны я не успел вы¬
мыться. ..
Нужны ли эти детали нашего печального быта? Пожалуй,
нужны.
Погибающих скидывают со счетов. Никто даже не вспоми¬
нает о них, а когда они выбывают из строя, предоставляются са¬
мим себе... умирать. Так погибла у нас Шахматова, погибают
Орбели, Стулов, Цветникова. Никто у них из сослуживцев не бы¬
вает, не помогает, не до того, самим бы как-нибудь выкарабкаться.
И это равнодушие, вынужденная черствость к горю, к страданиям
другого страшны. Такая же участь ждет и меня, и М. Ф. Поэто¬
му то, что я записываю, — не только личное, «никому не инте¬
ресное», нет, это сейчас общебытовое, тот «быт», который уно¬
сится с собой в могилу. Никому не известно, сколько пережила,
как умерла С. А. Шахматова. Да о ней уже [и] не вспоминают.
Смерть ее среди других смертей — самое обыкновенное бытовое
явление. А ведь она не лошадь была, не собака, а человек. У нее
была своя индивидуальность, свой мир, незаурядный интеллект,
чуткое женское сердце... Все минуло и рассыпалось прахом...
Полутьма в той дыре, в которой я сижу сейчас. Коптят лампа-
дочки. Тикают часы на столе. Три часа дня... И я сижу у изголовья
наконец уснувшей М. Ф. Если бы люди переживали пережитое
вторично, то ни один мозг, ни одно сердце человеческое не вы-
261 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 102. 271 л. 1 марта—30 апреля 1942 г.
Автограф. Карандаш. На папке запись: Князев Георгий Алексеевич. Запис¬
ки в дни войны. Дневники. Машинопись. Д. 106. 254 л. 10 марта—16 мая
1942 г. На папке запись: Князев Георгий Алексеевич. В осажденном Ленин¬
граде. Дневники.
509

держали [бы] пережитого горя и страданий, и своего, и чужого.
Просто устроила Природа. Панцирь, чешуя — в забвении, в черст¬
вости, в рассеянии. Потому человек и может смеяться, побывав
в аду сражений, видя оторванные руки, ноги, головы, раздроблен¬
ные кости, разорванные тела... Только потому, что «забывает»
смерть «пассивного героя», умирающего на своей кровати от го¬
лода, от истощения, медленного и мучительного перегорания тка¬
ней. Другой человек, узнавши об этом, может улыбаться и жить...
Не смог бы иначе. Сошел бы с ума, и лопнуло бы его сердце.
Может быть, это все «личное», что я пишу сейчас, и мои запи¬
ски после потрясшей меня смерти Ленина начали писаться не как
прежде, когда я был студентом, гимназистом; тогда я писал все
больше о себе262. Потом я стал писать так, чтобы записки мои были
интересны как материал для истории моего времени. Даже когда
умерли мои родители, сперва мать, потом отец, я почти не касался
этого «личного» в моих записках. Тогда это было действительно
личное. У всех умирают когда-нибудь отцы и матери. Но теперь
[то], что я записываю, не только личное. Это история нашего
страшного быта, это то, что, вероятно, почти никто не записывает.
Может быть, и не надо записывать? Тому, кто не лежал на поле
сражения с оторванными ногами, кто не умер от кровавого поноса
в госпитале или от истощения и голодной смерти, нужно ли все
это знать? Не помутится ли у него в глазах, не почернеет ли солнце?
Нужно, нужно знать, чтобы этого больше не могло повторить¬
ся, чтобы человечеству был привит инстинкт [отвращения] к про¬
литой крови другого человека, к причинению страданий одного
человека другому. Нужен этот «инстинкт», иначе нет спасения
человеку. Ведь привил же разум (совесть) отвращение к употреб¬
лению в пищу вкусного человеческого мяса. Привит же челове¬
честву инстинкт ужаса перед преступлением — индивидуальным
убийством. Ни один нормальный в половом отношении мужчи¬
на без страха и содрогания не может и подумать о совокуплении
со своей матерью или сестрой. Все это приобретенное. Этого не
было у человека в его первобытной звериной стадии. Теперь это
есть, и не только как указание разума, но и как веление совести,
как инстинкт. Когда-нибудь так будет и по отношению к массо¬
262 Первые дневниковые записи Г А. Князева относятся к 1895 г.
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 67. К истории быта моего времени. Мои дет¬
ские и гимназические годы (из моих первых записей 1895—1901 гг.). Нача¬
ло серии записей по теме: Как формировалось мировоззрение молодого
человека начала XXв.).
510

вому убийству (войне), насилию, нечеловеческому отношению
к другому. Это не мечта. Это прогноз будущего на основании
опыта прошедшего. Вот тут я был и остаюсь оптимистом263. Че¬
ловек в будущем, разум его, сумеет устроить лучшую, настоя¬
щую человеческую жизнь на земле. И для этого нужно, нужно,
чтобы он не забывал о горе и страдании, которыми полна жизнь,
наша страшная жизнь.
254[-й] день войны.
1942. 2 марта. Понедельник.
Продолжает эвакуироваться университет. Около подъезда на
набережной стоит автобус, облезлый, с фанерными досками вме¬
сто стекол, но сохраняющий еще былую мощь и в[о]споминание
об удобствах и комфорте. С обоих концов набережной на саноч¬
ках везут поклажу профессора и их семьи.
Евгеньев-Максимов тоже уезжает. Видел его дважды. Спер¬
ва возвращавшимся к себе домой, а потом волочащим, по-види-
мому, забытый чемодан прямо по снегу, на веревке; лицо покры¬
лось алыми пятнами, вид нервный, возбужденный. Мы с ним
не были знакомы, но остановились, попрощались, пожали друг
другу руки, как друзья. «Всего Вам лучшего, — сказал я. — Счаст¬
ливого пути». «А Вам здесь счастливо оставаться», — ответил он.
Автобус заполнен профессорскими семьями. Остальные, по-ви-
димому, пойдут на вокзал пешком.
И опять грустное-грустное чувство: уезжает университет,
alma mater, сосед Академии наук и центр научной жизни Ленин¬
града. А мы?
Мела метелица. Все побелело. Сплошная белая пелена на Не¬
ве и ее набережных... И пешеходы, запорошенные снегом.
Все бело, как в поле. И невыносимо грустно стало на сердце.
Нет слов, [чтобы] передать наши трудности. Ленинград никогда
за все время своего существования не испытывал стольких не¬
взгод, и никогда жители его так не бедствовали. Изматывают¬
ся люди. Сломалась и моя М. Ф. Вчера я пережил очень тревож¬
ный день. М. Ф. почувствовала очень большую слабость и легла.
К вечеру она лежала пластом, смерил температуру — не по¬
верил. Поставил градусник вторично. 40.2° показывал ртутный
столбик. Ночь была... Лучше не вспоминать пережитого. Но и
263 В тексте ошибочно: пессимистом.
511

нельзя заглядывать в будущее. Можно жить только настоящим.
Вот сейчас выдался час передышки. Сегодня температура 38.5°
утром, вечером как будто улучшение, а может быть, только вре¬
менная передышка. Никто ничего не знает. Я только что третьего
дня говорил о сдвиге, мне грезился подъем. А вчера вечером судь¬
ба, точнее, сегодняшней ночью, поставила перед такими страш¬
ными мыслями, что мне и сейчас жутко, все окидываю «внутрен¬
ним оком»...
Ночь в разоренном Ленинграде, у лежащей как пласт жены
и друга. И в перспективе — ничего... Нет, нет, это прошлое, это
прошло, это ночной кошмар, ну а будущее...
И метет, метет метелица, заметая прошлое, заволакивая и бу¬
дущее... Ну и мети, метелица, пой нам, ленинградцам, свои снеж¬
ные песни, сплетай белую бескрайнюю ткань-паутину из кружа¬
щихся снежинок.
Вчера мне казалось, что я уже никогда не буду сидеть за про¬
должением своих записок. Сегодня пишу. Буду ли писать зав¬
тра — не знаю. Среди людей, даже интеллигентных, оживает суе¬
верный страх. Как прежде, в лихие времена, когда жизнь была
такая неуверенная, полная неожиданностей и опасностей, возни¬
кали религиозные настроения, так и теперь создаются предпо¬
сылки для этого. Слишком сильно страдают люди и создают себе
броню. Возврат к прежней религии вряд ли осуществится, но
какое-то новое религиозное течение охватит людей в будущем.
Так эти страдания не пройдут бесследно.
255[-й] день войны.
1942. 3 марта. Вторник.
По набережной на санях везут эвакуирующиеся свой скарб.
Сегодня какая-то новая партия уезжает. Вероятно, заводские рабо¬
чие и их семьи. Путь на Финляндский вокзал с Васильевского ост¬
рова длинный. И невыносимо грустное чувство охватывает при
виде этого массового выселения. Как и вчера, над городом белая
пелена. Все бело и жутко от этой белизны. Словно в саван оде¬
вается город. Полумертвый, полуразрушенный... И люди уста¬
лые, искалеченные. Стоит ли писать и дальше об этом?
Я ехал по белой набережной над белой Невой и смотрел в бе¬
лое небо. Иногда проглядывало сквозь эту белизну солнце, и тог¬
да белизна делалась еще ярче и слепила глаза. Ветер гнал над
Невой мириады легчайших белых снежинок. Ехал на службу —
512

саночки с поклажей перегоняли меня, ехал обратно — саночки
катились мне навстречу. И вспоминалось мне: «От хорошей жиз¬
ни не полетишь». Тут уж даже не летят, а только уходят, ибо и бе¬
жать уже не могут. И я обобщил один свой образ, возникший
при виде жены, везущей без гроба труп своего мужа на санках.
Весь наш город сейчас словно в саване.
И ветер, с вьюгою играя,
снежинки снега все бросал,
и мертвый город засыпая,
в белейший саван одевал.
На службе мы вместо Травиной взяли новую сотрудницу —
Финкелыытейн. Она пришла сегодня в первый раз в эту страшную
«кухню» (двенадцатую комнату) и ужаснулась смраду и пепель¬
ной пыли, которая стоит в воздухе от подкидываемой беспрестан¬
но в плиту макулатуры. Никакой другой работы, конечно, при та¬
ких условиях делать невозможно. И она растерянно смотрела на
меня, когда я вызвал ее к себе на лестницу, чтобы побеседовать.
Оказывается, что у нее только что умер отец, лежит больная мать.
Сама она с надорванными силами. На глаза у нее навернулись
слезы. Действительно, тяжело жить людям. Пришла Свикуль —
лицо темное, зелено-землистое; болят ноги от слабости. Не стоит
больше писать.
Сдвиг? Как будто сдвиг для пассивных защитников Ленин¬
града — в общую могилу! Усталость, натянутые нервы, ослабле¬
ние воли — вот удел окружающих меня, того небольшого круга
лиц, о которых я так часто вспоминаю в этих записках. Вероятно,
и я в числе их не исключение. С болезнью жены вся моя жизнь
перевернулась вверх дном. Моя бодрость улетучивается. Дер¬
жусь волей. И все бы поборол, если б знал, что будет такой день,
когда настанет конец всем испытаниям.
Конца не видно! Никаких человеческих сил не хватит пере¬
жить еще такую зиму, даже эту зиму дожить!
256[-й] день войны.
1942. 4 марта. Среда.
Записки мои начинают терять свой стиль. Спокойствие, урав¬
новешенность покидают меня. Волей-неволей приходится еще
ограничить и без того свой малый радиус, говорить иногда боль¬
ше, чем нужно, о себе, о своем доме. Но, говоря о себе, я со¬
17 Князев ГА.	513

общаю те сведения, которые связаны с общим ходом событий.
Если иногда и собьюсь на слишком личное, это ничего.
Для меня в связи с болезнью жены, с моей полной беспомощ¬
ностью наступили критические дни. Сегодня я даже не могу вы¬
ехать из дома — пурга. По-старому — февральские, по новому
стилю — мартовские заносы. Все замело. На моем самокате одно¬
му без помощи не проехать. Топим, но холодно... Пришла помогав¬
шая нам старушка. Рассказывает, что в квартире номер такой-то
лежат, в квартире номер такой-то умерла целая семья: сперва
муж, потом жена, потом и дочка 16-ти лет; осталась одна младшая
девятилетняя. Печник Таткин, старый академический работник,
знавший все трубы, печи, подвалы, чердаки во всех академиче¬
ских домах, большой мастер своего дела, и его брат, тоже печник,
умерли. Умерли эвакуированные из Пулкова монтер Горский и
его жена; сын 16 или 17[-ти] лет умер у них еще в январе... Ста¬
рушка еще перебирала в памяти целый ряд квартир, и только в на¬
шем доме, где лежат больные или еще не погребенные покойники.
Еще два холодных месяца впереди. Не знаю, что делать со
службой. Чем будем топить, когда сожжем всю «макулатуру».
Кто будет охранять архив, когда свалятся последние работники.
Заботы об Архиве начинают тревожить меня не менее, чем здо¬
ровье М. Ф. Страшно жить становится. Я уже писал об этом не
раз, но тогда была только «прелюдия». Вот теперь начинается на¬
стоящая драма и, пожалуй, с неизбежной трагической развязкой...
Ветер сегодня резкий, холодный, вьюжный; проникает и в
комнаты, гудит в трубе. Сижу в пальто и зябну. Где-то есть у Лео¬
нида Андреева: «Всуе мятется всяк земнородный... Вырывалась
жизнь... оборвался жужжащий камень и полетел стремительно»...
И «сын человеческий», «не приближал событий, но и не отдалял
их, знал, что пройдут события в свое время и длинная череда их за¬
вершится искомым знаком»264.
Почему мне вспомнился Леонид Андреев, этот жуткий и, как
мне казалось, хотя и талантливый, но порою ходульный писатель?
Л. Андреев все нас пугал... А Лев Толстой, добродушно улыбаясь,
замечал: «Он меня пугает, а мне не страшно»265. Вот нас никакой
Л. Андреев больше не пугает, а нам по-настоящему страшно.
264 Цитаты из рассказа Леонида Андреева «Сын человеческий».
265 В своем дневнике 5 июля 1907 г. А. С. Суворин записал: «Заходил
Сергеенко, говорил о Толстом. Из новых он признает только Куприна.
Об Андрееве сказал: „Андреев... Андреев все меня пугает, а мне не страш¬
но”» {Суворин А. С. Дневник. М., 1992. С. 431).
514

257[-й] день войны.
1942. 5 марта. Четверг.
«Что вы отсчитываете, сколько дней прошло с начала войны;
вот вы сосчитайте, сколько дней осталось до конца войны, — ска¬
зала мне соседка. — Нет, этого никто не сосчитает! А мы здесь,
в Ленинграде, и так все перемрем без счету, если не будет изме¬
нений. А как же ждать изменений! Есть предел всякому напря¬
жению, но жить в такой грязи, без воды, без уборных, без бань,
без белья, без чистоты, без тепла и самое главное — без еды... Счи¬
таете, сколько прожили дней войны. Пустое занятие! Люди вы¬
мирают и в одиночку, и целями семьями...»
Мне нечего было ответить, но записки свои я начал сегодня
опять счетом дней войны — 257Г-Й1 день войны.
Соседи проели все, что было у них возможно достать в про¬
мен. Спекулянтов, пользующихся моментом, а таких немало, как
ни вылавливают, очень много. Диалектически они для многих
и «спасители». Получить за сворованный килограмм хлеба 300—
400, а одно время и 575 рублей, за золото — масло, за платье
или меховое пальто — полтора килограмма хлеба... Ведь это
двойной грабеж. Крадут продукты и за них даром берут у дру¬
гих все наиболее ценное. Многие, как [наши] соседи, обменяли
все, что можно было. Менять больше нечего. Значит, скоро сля¬
гут и займут очередь «эвакуирующихся навечно»...
Итак, все-таки зарегистрируем — сегодня 257Г-Й1 день войны.
Еды, еды, еды... Тепла, тепла, тепла... Чистоты, самой эле¬
ментарной, хоть минимум гигиены... Света, света, света! Вот наш
лозунг.
Как при плохой игре делают хорошую мину, так и я при
других людях стараюсь улыбаться, говорю только бодрые слова,
поднимаю «дух». Недаром меня академик Алексеев называл «ве¬
ликий оптимист». И только тут, на этих страницах, я позволяю
себе не сдерживать себя. Я весь тут, как есть. У «великого песси¬
миста» есть только исторические перспективы, но нет давно ни¬
каких личных. «Великий оптимист» я в веках. А на отрезке это¬
го [года] и следующих за ним лет у меня ничего нет, и надежд
никаких нет на какое-нибудь улучшение. Ввергнутое страшны¬
ми социальными и политическими противоречиями в кровавую
бойню, человечество переживет до конца свои страдания, дой¬
дет до отчаяния, до «тупика» в мировом масштабе, и тогда будет
какой-то сдвиг... Ближайшие годы — годы войн и революций,
кошмарных бедствий. Человечество должно переделать свою
515

общественную [жизнь], свои экономические и политические
условия. Одна идеология (христианская, социалистическая) ни¬
кого не спасла и не спасет!
257[-й] и 258[-й] дни войны.
1942. 5 и 6 марта. Четверг и пятница.
Ночью с 5 на 6 проснулся от неприятного шума. Прислушал¬
ся — над домом со свистом пролетают снаряды. Разрывов не было
слышно, значит, покуда «перелетные птицы».
Наша передняя, в которой мы жили ровно три месяца, так за¬
коптилась и отсырела, что оставаться в ней жить стало невоз¬
можно. Мы снова поселились в своей комнате, несмотря на хо¬
лод. М. Ф. собралась с силами, не лежит больше и хочет привести
в порядок комнату, потерявшую всякий уют и благоприличие.
Я уже писал о том, что на самом видном месте под портретом Ста¬
лина у меня висит наиболее удачный из всех других плакат —
«Мщения!»: мать среди ужасов разрушения и дыма пожарищ не¬
сет умирающего ребенка. А на другой стене так и остался висеть
портрет культурного, человечного, обаятельного Тургенева. Пол¬
тора окна занавешены. Очень дует от соседей, у которых в комна¬
тах вместо окон бойницы.
И вот ночью здесь, в нашей основной комнате, слышнее все
звуки улицы, чем в передней, где совсем нет окон. К тому же и ок¬
на у нас на эту зиму не замазывались.
Неожиданно утром сегодня, 6-го, опять обстрел из тяжелых,
по-видимому, очень дальнобойных орудий. Поехал на службу,
невзирая ни на что. Но ни вперед, ни назад, когда я ехал, не стреля¬
ли, все было тихо.
Очищаются трамвайные пути. Работают мобилизованные по-
бригадно. Сдвиг. Но очистку начинали уже раза два-три и прекра¬
щали.
Мороз. Кусающий ветер. Невыносимо ослепительный бе¬
лый снег на солнце. И от этого еще холоднее делается. Но ехал
тихо. И дорога нелегкая, и надо было отдышаться от копоти и
сырости. Все та же дорога — широкая набережная над Невой.
И все бело, бело... Пешеходы в самых разнообразных костюмах.
Как жаль, что я не владею кистью или карандашом! Обваливают¬
ся у окон магазинов лишенные деревянных щитов защитные соо¬
ружения от бомб. В б[ывшем] ректорском домике университе¬
та заложенные кирпичом окна в нижнем этаже раскрываются...
516

Люди хотят жить, люди задыхаются в смраде, темноте, холоде,
сырости, копоти...
На службе дежурные — доктор истории А. И. Андреев и Валя
Костыгова. Благо там есть вода и плита; доктор истории, когда я
вошел, занимался стиркой. Валя подкидывала в печку «дела» и ме¬
шала кочергой. Из плиты шел дым, и в воздухе стояла мельчайшая
пепельная пыль. Все то же, то же, о чем я писал здесь неоднократ¬
но. И при виде всего этого мне сегодня стало очень не по себе.
Гнетуще тяжело стало от этой обстановки. Еще март и апрель хо¬
лодные. И. С. Лосевой не было. За последнее время она какая-то
нервная, неуравновешенная, что-то обдумывающая и ничего не
делающая. Какой у нее в голове план — аллах ведает. Она наслаж¬
дается администрированием, но к Архиву как таковому не прояв¬
ляла и не проявляет никакого интереса. Да и никто из сотрудников
этой заботливости не проявляет. Ходят на службу, служат, чтобы
иметь карточку служащего. И только. Вот что осталось от моих ге¬
роев — сотрудников Архива, дежуривших ночью и днем, сидев¬
ших на крыше, не жалевших сил при первой нашей эвакуации в
июле. И многие уже не встают с постели: Орбели-Алексеева,
Цветникова, бедный, несчастный Стулов, которому так и не уда¬
лась ни в каком отношении жизнь. Не говорю уже о погибшей не¬
забвенной Шахматовой.
Мой приезд в Архив вызывает во мне большое волнение.
Я писал уже на днях о том, что он теперь по вечерам и по но¬
чам никем не охраняется. Плохо охраняется и днем. Я надеял¬
ся связаться с начальником пожарной дружины Зоологическо¬
го института, но оказалось, что «начальник» предпочел посту¬
пить в «гастроном». Когда он мне [это] говорил, рожа у него
была противно-хитрая, ухмыляющаяся. Сколько же он там на¬
ворует, покуда не попадется! На всем дворе, значит, нет ника¬
кой теперь организованной не только внешней, но и пожарной
охраны. Был милицейский пост на углу, [теперь] нет; нет и
дворников.
Пишу все это для того, чтобы во всех деталях нарисовать наш
быт на моем отрезке радиуса в сторону службы. Упоминаю и о жи¬
вых лицах по именам, потому что интересна ведь судьба того кол¬
лектива, в котором я живу, и сообщаю все, что знаю о нем. Хо¬
тел было сообщить обо всем этом в Комиссию Президиума, куда
пошел сегодня после трехмесячного перерыва. В последний раз
я был там в самом начале декабря. Комиссия заседает теперь
под председательством академика И. Ю. Крачковского. Он очень
постарел, оброс бородой, глаза воспаленные, но гордого вида и
517

польского гонора еще не потерял. Даже в холодном кабинете Фе¬
досеева сидел без шапки, но в пальто. Другие, и я в том числе,
сидели в шапках, поднявши воротники. Среди членов комиссии
из знакомых — заместитель директора ИМКа т[ов]. Бибиков.
Я сделал доклад о работе КИАН и охране Архива; коснулся
угрозы, в связи с наступающим потеплением в конце марта—на¬
чале апреля, разрыва водопроводных труб. Особенно это страшно
в здании Библиотеки, где в цокольном помещении сосредоточе¬
ны рукописные ценности мировой значимости. Академик Крач-
ковский отозвался о работе Архива и КИАН очень положитель¬
но. Он сказал: «Хотя Архив имеет всего два этажа, но он на высо¬
те». Я предупредил, что так было в январе, труднее в феврале и
ста[но]вится очень трудно в марте. Мне ответили: «Надо дер¬
жаться». Но есть ведь всему пределы. Сможем ли удержать Архив
на высоте? Узнал, что в середине февраля (14 или 16) три сна¬
ряда попали в крышу здания Библиотеки, там, где помещался
Институт востоковедения. Разрушены часть крыши, пострадало
помещение верхнего этажа; снег лежит на полу... Все здание не
отапливается; и на ночь в нем никого не остается, потому что не¬
где поместить дежурных. Весной предстоят аварии с лопнувшими
трубами. Словом, и здание, и сама Библиотека в самом плачевном
состоянии. Директор Библиотеки Яковкин очень часто болеет.
Ожидали его сегодня в Комиссии Президиума, но он не приехал.
Комиссия Президиума существует с того времени, как замыш¬
лялась прошлой ранней осенью общая эвакуация академических
учреждений, сперва под председательством JI. А. Орбели, потом
Байкова, затем Жебелева и, наконец, Крачковского. Функции ее и
полномочия мне не ясны. Собирается Комиссия сейчас три раза
в неделю (по понедельникам, средам и пятницам) в три часа. Сек¬
ретарем Комиссии Анна Ивановна (фамилии не узнал), женщина
бойкая и расторопная. Сегодня выдали зарплату за вторую поло¬
вину января. Я получил 280 рублей за полмесяца вместо 650, по¬
лагавшихся бы по штатному расписанию! Введен новый военный
налог — 10 процентов, удвоен еще какой-то... И опять парадокс:
зарплаты не хватает на прикупку одного килограмма хлеба, кото¬
рый на рынке стоит 360—450 р.
Все, кажется, записал. Нет, не все. Покойников не записал.
В доме из знакомых умер дворник Александр. Один из многих,
безвестный труженик, и о котором никто, никогда, нигде не
вспомнит, как не вспоминают об упавшем дереве, свороченном
с места камне. У него двое сыновей в Красной Армии. Умер один
б[ывший] сотрудник Зоологического института; фамилия его не
518

интересна, но упоминаю о нем, потому что он неоднократно упо¬
минается в моих записках 1939 и 1940 года как муж Ляли Боро¬
диной, приемной внучки академика. Он увлек молоденькую де¬
вочку Лялю, влюбил в себя и мучил. Она безумно любила его,
несмотря ни на что, была беззаветно ему предана, а он эксплуа¬
тировал ее. Человек он был непорядочный, противный, по-ви¬
димому, нечистоплотный в половом отношении. С августа меся¬
ца он лишился работы в ЗИНе, и карточка «иждивенца» оказалась
ему верным пропуском на тот свет. Зимой между ним и предан¬
ной ему Лялей что-то случилось, они разошлись. Она ушла к
своей больной приемной матери, за которой стала так же само¬
отверженно ухаживать, как прежде за мужем... О любящее жен¬
ское сердце! Но и оно не выдержало долгой совместной жизни
с «любимым человеком». В последний месяц этот злополучный
муж Ляли попал в секретари к Федосееву, получил карточку слу¬
жащего и пропуск в столовую. Но это его не могло уже спасти,
вконец истощенного, лежал он недолго и кончился. Никто ниче¬
го не потерял от этого, а только выиграл, хотя бы та же Ляля, ко¬
торая теперь свободна...
Вот и эпилог к тем моим записям в лесу в 1940 году. Толь¬
ко это не повесть, не роман, а сама жизнь, иногда нелегкая, очень
нелепая, как у этого эпигона каких-то ученых предков — отца и
деда. Одних книг оставили они ему до 4000 томов. А из него ниче¬
го не вышло — ни ученого, ни служащего. Был только жалким
существователем и развратителем чистых девочек.
Встретился сегодня с Елизаветой Ивановной Чаевой, только
что потерявшей своего мужа, о смерти которого я уже писал.
Не узнал ее: предо мною была старуха, но сохранившая свою ми¬
ловидность. Жаль мне ее стало. Не удалась им жизнь, они толь¬
ко начинали жить. Я с очень большим уважением относился к Чае-
ву и часто его вспоминаю. Простой, честный, скромный человек
ушел. И о нем тоже, как о дворнике Александре, никто, нигде и
почти никогда не вспомнит. Почти — делаю эту оговорку, пото¬
му что у Чаева есть несколько печатных работ, которые найдут
себе, хотя и редкого, читателя-специалиста. У Чаевых была де¬
вочка, красавица-дочка, тогда, когда Елизавета Ивановна служи¬
ла в Архиве. Жива ли дочка теперь? Ей должно было бы быть
лет 16—17...
Вот, кажется, и все из моих дневных впечатлений.
Еще несколько обрывков разговоров, слышанных во время
пути по набережной. Люди говорят мало; идут молча, сосредото¬
ченно. Проходили мужчина и женщина. Она: «Ослаб, ослаб, бо¬
519

лен, а как рассердится, так с топором за ней бегает». Два мужчи¬
ны. Один другому: «И все озноб... Словно кто холодной водицей
по спине поливает».
И наконец дома. М. Ф., бледная, похудевшая, подошла к окну,
запорошенному снегом. Посмотрела на белые крыши и белый
двор, освещенный косыми лучами холодного солнца, и сказала:
«Странно, с детства мне снится сон. Белое снежное поле. Нежи¬
вое, холодное, но яркое ослепительное солнце. Мороз. Снежинки
вьются на солнце, и идут люди, их засыпает снег. И вот нет одно¬
го, нет другого. Только снежный сугроб на том месте, где скрылся
человек, и я просыпаюсь в тревоге. Другой сон. Мертвый город.
Белый. И тоже холодное солнце. Никого. Ни души. Город вы¬
мер. Мертвый город...»
Хватит на сегодня. Уже поздно. А мне не совсем здоровится,
знобит, устал.
259[-й] день войны.
1942. 7 марта. Суббота.
Я и М. Ф. принялись разбирать бумаги, ненужными топим
буржуйку. Жжем и некоторые из книг. Решили пережить, если
удастся, март, апрель, май, а там, если живы будем, уедем из Ле¬
нинграда. Куда? Неизвестно. В апреле, мае, июне будем решать
этот вопрос. Уехать придется потому, что в Ленинграде ждать ка¬
ких-либо улучшений не приходится. Не придется уехать — оста¬
нется только погибнуть, как уже погибли сотни тысяч, а может
быть, и далеко уже миллион.
К чему ни приобщусь, все так интересно для истории моего
исключительного времени. 24 с половиною года насчитывает уже
период существования советской власти. И все, все интересно,
что относится к этому замечательному времени! А мы сужаем.
Вот предо мной «документы» прошлого. Не далекого, а близко¬
го. Всего март 1941 года. То есть год только назад, а словно века
прошли.
Шестнадцать знамен развевались на необъятной террито¬
рии Союза... Над ними «могучие песни гремят неустанно и сла¬
вят Союз трудовой. Да здравствует солнце, и ясные дали, и звез¬
ды над древним Кремлем, да здравствует мудрый любимый наш
Сталин, чье имя мы в сердце несем. Да здравствует свет лениниз¬
ма навеки. Он путь указал нам вперед. В нем радость, надежда,
мечта человека, в нем сила народа живет!»
520

«Солнцеворот настал, большой солнцеворот!» — так грези¬
лось еще в марте прошлого года.
«Слышите поступь весны, кто запретить ее может?»
И статьи такие бодрые, жизнерадостные — «Радостно стало
работать», «Сбылись мечты», «Машины поют о радости», «Хочет¬
ся еще лучше работать», «Воспитаем строителей коммунизма»...
Только год назад... А сегодня?
После почти трехмесячного перерыва опять над нашим истер¬
занным городом реют стервятники. Палят зенитки. Люди как оша¬
лелые снова мечутся и прячутся в подворотнях. Многие полагали,
что бомбежек более не будет! Над городом повисла снова угроза
жестокого и бессмысленного разрушения еще не разрушенного.
Вечер. Опять стреляют зенитки. Говорят о каком-то воздуш¬
ном десанте, высаженном немцами снова около Ленинграда. Оса¬
да, блокада, наступление, обстрел злополучного Ленинграда не
прекращается.
Будущего для нас нет. Станем заниматься прошлым и записы¬
вать настоящее со всею честностью современного летописца на
микроскопическом участке жизни. Очень болезненно чувствую
свою оторванность от больших масштабов. Разваливается поч¬
та — ни писем, ни газет не доставляют. Сегодня нашел на окне
на лестнице письмо ко мне от Черникова, а газеты [почтальон],
по-видимому, решил использовать сам, за доставку письма. Эва¬
куация, по-видимому, проходит в тяжелых условиях. Проф. Бо¬
гаевский, после очень тяжелых мытарств, возвратился обратно.
Бибиков из ИИМКа сообщает, что и его выехавшие сотрудники
очень страдают. Письма, доставленные от них с «оказией», очень
кислые, как выразился Бибиков.
260[-й] день войны.
1942. 8 марта. Воскресенье.
Сегодня Международный женский день. Я написал письмо
своим сотрудницам и завтра вывешу его в передней. Вот текст
его: «8 марта 1942 года. В Международный женский день позд¬
равляю моих сотрудников-женщин с их праздником междуна¬
родной женской и общечеловеческой солидарности. Недалек тот
день, когда человеческое право восторжествует над звериной си¬
лой и советская земля будет навсегда очищена от кровавых орд
крысолова Гитлера. В рядах Красной Армии, несущей нам осво¬
бождение, на разных постах немало женщин-героев. У нас в Архи¬
521

ве женщины с честью выполнили и выполняют свой долг. Толь¬
ко что на последнем заседании Ленинградской комиссии Пре¬
зидиума АН, на котором мною был сделан отчетный доклад,
Архив и КИАН получили высокую оценку своей деятельности.
Мой сердечный привет стойко отстаивающим наш родной Архив
скромным, но по-своему героическим женщинам-архивисткам:
И. С. Лосевой, М. В. Крутиковой, А. П. Свикуль, В. П. Костыго-
вой, Е. М. Беркович, А. В. Цветниковой, Т. К. Орбели и новым
сотрудникам, вошедшим в нашу семью, — Н. Н. Модзапевской
и Фельдштейн! Директор Архива АН».
Все в городе взволнованы слухами о высадившемся воздуш¬
ном десанте немцев, о котором начали говорить еще вчера. Никто
не знает, насколько опасен этот прорыв нашего фронта. Но уже
есть и худые признаки: разговоры о том, что с завтрашнего дня со¬
кратят норму выдачи хлеба.
Из дома вывозят сегодня давно залежавшихся покойников.
Умер очередной, по счету четвертый, дворник.
В булочной вывешен большой плакат с надписью: «Да здрав¬
ствуют советские патриотки героического города Ленинграда».
Покуда М. Ф. покупала хлеб, два раза у женщин выхватыва¬
ли куски купленного хлеба. Особенно была дерзка девчонка, со¬
всем обратившаяся в звереныша. Она у всех выхватывает хлеб.
Когда ее хватают, она дерется, кусается, ругается и с хлебом или
без хлеба вырывается и убегает. Уже около месяца я слышу об
этой девчонке, может быть, это не одна и та же. Может быть, это
уж не просто от голода, а новая и гнусная профессия, конечно,
кем-то эксплуатируемая.
Цена хлеба на рынке 50 рублей 100 граммов, а белого хле¬
ба — 100 рублей. Только бы не сбиться. Два плана: один — офи¬
циальный, молебный, митинговой, заседательский; другой — ин¬
тимный, свободный. И вот в этом втором плане нужно извлечь из
личного, интимного то, что имеет и больший интерес. Поэтому я,
например, сегодня уничтожил целую пачку своих писем к М. Ф.
В них я не нашел того, что характеризовало бы мое время, было
интересно и с общей точки зрения. Очень искренние, простые, но
самые обыкновенные и незначащие для другого письма. Пожалуй,
я поступил правильно. Таких писем пишут много; только, может
быть, письма исключительных людей представляют исторический
или литературно-художественный интерес. Обыкновенная перепис¬
ка обыкновенных людей никому не интересна. Другое дело, когда
освещаются какие-нибудь события, приводятся факты, мысли... Та¬
кой переписки мы с М. Ф. не вели, так как почти не разлучались.
522

С разборкой моего архива дело идет медленно. Все попадаю¬
щееся на глаза так волнует, напоминает, интересует. Вся жизнь
проходит предо мною, не моя только оторванная личная жизнь,
а связанная, сплетенная с событиями величайшей значимости...
Успею ли только привести в порядок свой архив? Сегодня мне
опять не здоровилось. Не хочется сдаваться раньше срока. Надо
еще многое сделать, закончить!..
261 [-й] день войны.
1942. 9 марта. Понедельник.
Ленинград защищается 54-й армией... Командует этой армией,
созданной в самые трудные дни для нашей родины, генерал-
майор, Г[ерой] Советского] С[оюза] И. Федюнинский266. Он ука¬
зывает в своем обращении к трудящимся города Ленинграда:
«Наша армия создана для защиты... важнейшего экономическо¬
го, культурного и политического центра нашей Родины, для раз¬
рыва вражеской блокады вокруг Ленинграда — города-героя.
54-я армия уже решила ряд важнейших задач. Она отстояла де¬
тище Ленина — Волховстрой267, сорвала план создания второго
кольца вражеской блокады вокруг Ленинграда, разгромила Вой-
бокальскую и Волховскую группировки противника и прорывает
теперь сильную укрепленную линию на одном из участков Ле¬
нинградского фронта».
Федюнинский заверяет, что бойцы 54-й армии, не жалея сил,
энергии и самой жизни, громят и разгромят немецких оккупантов
под Ленинградом. Он обращается к ленинградцам: «Дорогие мои
братья и сестры, ленинградцы! Все бойцы, командиры и полит¬
работники армии с восхищением следят за вашей небывалой в
истории самоотверженной борьбой с немецкими захватчиками.
Мы гордимся вашей героической защитой родного города, гор¬
димся стойкостью и мужеством, с которыми вы преодолеваете
266 54-я армия была сформирована 5 августа 1941 г. в Московском
военном округе и переброшена на северо-западное направление. Генерал-
майор И. И. Федюнинский командовал 54-й армией с октября 1941 г. по
апрель 1942 г.
267 Тихвинская наступательная операция, контрнаступление войск
54-й армии Ленинградского фронта, 4-й и 52-й отдельных армий, прове¬
денная 10 ноября—30 декабря 1941 г., в ходе которой было приостановле¬
но наступление противника на подступах к Волхову. Одна из первых круп¬
ных наступательных операций.
523

лишения и тяготы, вызванные вражеской блокадой. Беззавет¬
ная борьба ленинградцев вдохновляет нас на новые подвиги, на
беспощадное истребление всех немецких оккупантов».
Окруженные в районе Старой Руссы части 16-й германской
армии не сдаются. На транспортных самолетах немцы стараются
доставить необходимое снабжение и подкрепление.
Сегодня, когда я ехал по набережной, свистели снаряды и
где-то с треском рвались. Где же линия огня противника? Ниче¬
го не могу понять. В чем задача Красной Армии? В последнем
приказе Сталина так сформулированы эти задачи: «Задача Крас¬
ной Армии состоит в том, чтобы освободить от немецких захват¬
чиков нашу советскую территорию, освободить от гнета немецких
захватчиков граждан наших сел и городов, которые были свобод¬
ны и жили по-человечески до войны, а теперь угнетены и страда¬
ют от грабежей, разорения и голода, освободить, наконец, наших
женщин от позора и поругания, которым подвергают их немец¬
ко-фашистские звери. Что может быть благороднее и возвышен¬
нее такой задачи?»
Из газет за декаду:
В Клину восстановили изгаженный немцами Дом-музей Чай¬
ковского.
1 марта там был устроен концерт, выступали Мигай и другие.
С какой-то звериной злобой немцы надругались над святыней
русской культуры, может быть, потому, что в лице Чайковского
русская культура заявляла о своем мировом значении.
Красноармеец Владимир Диденко прислал на концерт свои
стихи:
Я буду мстить за русскую культуру,
За каждый на земле кровавый след,
За каждую разбитую скульптуру,
За Пушкина простреленный портрет...
И за страниц сожженной партитуры,
И за Чайковского я буду мстить.
Из действующей армии А. Коваленков пишет:
письмо к ЛЮБИМОЙ
Ты обо мне в слезах не вспоминай,
оставь свою заботу и тревогу.
Не близок путь, далек знакомый край,
но я вернусь к знакомому порогу.
524

По-прежнему любовь моя с тобой,
с тобою родина; ты не одна, родная,
ты мне видна, когда иду я в бой,
свое большое счастье защищая.
На, голос твой я сердцем отзовусь,
на верность верностью и подвигом отвечу.
Я далеко, но я еще вернусь,
и ты, как прежде, выйдешь мне навстречу.
«Ленинградские женщины».
«В дни тревог, в дни смертельной опасности ты всегда была
впереди, ленинградская женщина. Ты стояла в очереди за хлебом
и на боевой вахте, ты укачивала детей и трудилась за станком.
Ты была бойцом и хозяйкой очага. Твои хрупкие плечи вы¬
держали эту ношу.
В самые трудные дни ты, яростно стиснув зубы, молча пере¬
носила все тягости и воодушевляла других, звала к борьбе.
Родина, советский народ никогда не забудут тебя, ленинград¬
ская женщина. На страницах истории будет написано о величии
твоих подвигов. Благодарное советское потомство с благород¬
ным волнением вспомнит о тебе и скажет: „Да, это были герои¬
ческие ленинградские женщины. Слава и вечная благодарность
им”» («Ленинградская] п[равда]». [19]42. III. 8).
Девушка-партизанка Нина П., будучи в разведке, пробралась
на обстрелянную со всех сторон улицу и подожгла горючей жид¬
костью сараи и строения, в которых засели немцы. Спрятавшись в
темноте за бугорком, она, как только кто-нибудь появлялся из вра¬
гов на улице, скашивала их меткой пулей. Она насчитала 15 уби¬
тых ею фашистов в эту ночь. Нине П. 19 лет. Она с Донбасса.
На фронте:
Братья... Их шестеро. Варлам и Амрос Туркия, Нагий и Ке-
нисбай Мохановы, Иван и Алексей Коробнины — два чернобро¬
вых грузина, два широколицых казаха, два воронежских кудря¬
вых русака. Еще недавно каждый из них занимался своим, отлич¬
ным от занятий другого, делом. Грузины собирали на различных
плантациях в Соджиджао чайный лист. Один из казахов препода¬
вал в Кзыл-Ординской области, другой слесарил в далеком Казах¬
стане. Воронежцы водили трактора. И вот они в суровых снегах...
Немцы, потеряв высоту «Груша», стремились во что бы то ни ста¬
ло вернуть ее. Братья сумели постоять за себя в непрерывных боях
в течение 8 дней. И сжились еще дружнее. «Как живете-можете?»
525

Они отвечают: «Как одна семья». И ротный командир лейтенант
Донцов прибавляет: «И работаете, как артисты. Умеете, одним
словом, драться».
Отходящие хищники беснуются, лютуют. Серые полчища
огрызаются, но отползают. Сжигают дотла деревни, расстрели¬
вают жителей, издеваются над пленными. Оставшиеся в живых
жители со слезами встречают своих: «Родные, близкие!» А кру¬
гом головни догорающего пожара, разграбленное добро и еще
неубранные трупы.
На улицах Афин и [в] Пирее в среднем подбирают 330 тру¬
пов в день. Мертвых хоронят в общих могилах без гробов. То же
в Салониках, Потрасе, [на] Хиосе... Какой-то насадитель «нового
порядка» в Норвегии заявил: «Мы знаем, что 57 процентов нор¬
вежцев против нас, но мы так высоко подвесили корзины с хле¬
бом, что вам придется вытянуть шеи».
В Риоме, около Виши, начался процесс над виновниками
поражения Франции. Но Даладье на процессе в Риоме в свою
очередь обвиняет Петена в том, что он способствовал своими
действиями и распоряжениями военному разгрому Франции. Да¬
ладье имел смелость указать, что он гордится тем, что именно он
в свое время произвел де Голля в генералы. Петен в угоду Гитле¬
ру старается превратить риомский процесс в суд над республи¬
кой, над демократией, над всеми прогрессивными течениями по¬
следних десятилетий. Гитлеру же нужно одно — признание Фран¬
ции виновной в объявлении войны Германии и невиновности
«миролюбивого» Гитлера, что будет оправданием любого дого¬
вора и расчленения Франции.
«Национальный капитал нервов» — так называют в Германии
самое ценное сейчас для ведения войны. Давно сказано: выиграет
войну тот, у кого крепкие нервы. За убийство двух германских
часовых в Париже расстреляно 20 заложников и объявлено, что,
если убийцы не будут выданы, последует расстрел еще 20 залож¬
ников. В день похорон убитых часовых будут закрыты все театры,
кино и т. д.
Из Югославии и Греции немцы производят массовое выселе¬
ние. Из Чехии высылаются все евреи и будут содержаться в ка¬
ком-то концлагере. На заводах Г ермании работает множество ино¬
странных рабочих. Франция для Гитлера — плацдарм, арсенал,
здравница и житница. Знаменитый огромный автомобильный за¬
вод Рено в предместье Парижа Биянкур производит для Герма¬
нии грузовики, танки и авиационные моторы. Французская авиа¬
ционная промышленность выпускает «Мессершмитты», «Фок-
526

ке-Вульф», «Дорнье», «Юнкерсы» и другие самолеты первой ли¬
нии. И все, все это направляется немцами против нас, на наш
фронт. У Гитлера нет Второго фронта до сих пор.
Литвинов в Америке, и европейские и американские газеты
говорят о грандиозном весеннем наступлении на Восточном фрон¬
те. Значит, нам предстоят величайшие испытания, может быть, еще
более горькие, чем в 1941 году!
На Дальнем Востоке идут бои за Яву268. Индия в опасности269.
В Тихом океане упорная борьба морских и воздушных сил. Глав¬
нокомандующие американскими морскими силами и обороной
Гавайских островов отданы под суд270. Из записок какого-то уби¬
того немецкого ефрейтора: «3 октября 1941 г. Большое решаю¬
щее сражение началось позавчера... 29 декабря. Тревога, русские
нападают. Отходим. 1 января 1942 г. Взгляд назад, старый год
принес много неожиданностей... После войны наступит ужасное
пробуждение». Так думает даже немец-оккупант.
Действительно, должно наступить пробуждение, и оно, воис¬
тину, будет ужасное. Работница, провожая сына-ополченца, су¬
рово сказала: «Иди к победе! Благословляю тебя гневом моего
отечества».
268 К захвату Индонезии японские войска приступили в январе 1942 г.
В ходе морских боев 27—28 февраля англо-голландская эскадра была раз¬
бита. 9 марта голландские войска на о. Ява капитулировали.
269 3 сентября 1939 г. английский вице-король Индии объявил о вступ¬
лении страны в войну с Германией. В Индии шла национальная борьба
за освобождение страны от колонизаторов.
270 7 декабря 1941 г. японская авиация и военные корабли напали и
разгромили Тихоокеанский флот США, который базировался на амери¬
канской военно-морской базе Перл-Харбор в центральной части Тихого
океана на о. Оаху, что послужило началом войны на Тихом океане. Япон¬
цы завоевали господство на море и получили возможность проводить ши¬
рокие наступательные операции на Филиппинах, в Малайе и в Голландской
Индии. США вступили во Вторую мировую войну. 16 декабря президент
Ф. Рузвельт для расследования трагедии Перл-Харбора назначил следст¬
венную комиссию, которую возглавил заместитель судьи Верховного суда
О. Робертс. 17 декабря адмирал X. Киммель, командовавший Тихоокеан¬
ским флотом, и генерал У Шорт, стоявший во главе армейского гарнизо¬
на США на Г авайских островах, были сняты со своих постов. 24 января
1942 года доклад комиссии, в котором адмирал и генерал обвинялись в
невыполнении своего долга, был опубликован. 1 марта 1942 г. было объ¬
явлено, что Киммель и Шорт увольняются в отставку, а в дальнейшем, ког¬
да позволят «общественные интересы и безопасность», их предадут суду
военного трибунала. См.: Что произошло в Перл-Харборе. Документы о
нападении Японии на Перл-Харбор. М., 1961.
527

Ленинград — осажденный город. На форпостах его каж¬
дый день, каждый час происходят ожесточенные схватки. Ленин¬
град — город-боец, город-герой... Он переносит огонь, холод и
голод. И не пал духом. У ворот Ленинграда не менее 280 тысяч
нацистских насильников нашли себе могилу. Но впереди еще мно¬
го трудностей, еще не отошли тяжелые дни. И просмотрев пачку
газет за декаду, я понял одно — покуда «второго фронта» у Г ит¬
лера нет. Весной он готовит новую чудовищно мощную военную
машину против нас. Предстоят решительные и последние битвы,
потом будут только добиваться побежденные... Мы перед новы¬
ми великими испытаниями.
Без сомнения, Сталин готов к отпору всех замыслов страш¬
ного врага.
262[-й] день войны.
1942. 10 марта. Вторник.
Мартовский талый день. Температура опустилась до 0°. И не
столько холодно, сколько сыро, особенно в комнатах.
Сегодня мне... Не буду писать о себе. Типично это не выхо¬
дит, а лично только скучно. Кому какой интерес до моего здо¬
ровья, нервов и т. п. Буду записывать только то о себе, что мож¬
но обобщить или принять как эпизод, кусок нашего быта, неза¬
висимо от того, я или другой персонаж являются героем этого
эпизода.
Вчера М. Ф., узнав, что мы не получили спецпайка, очень упа¬
ла духом. «Я не выдержу, — сказала она мне. — Я устала, и силы
мои слабеют». И ужас охватил меня. Что я могу сделать? По фор¬
мальному признаку спецпаек дают только докторам [наук], а я
лишь кандидат. То, что я директор Архива Академии наук СССР
и зам. председателя Комиссии по истории ее, в бюрократических
инстанциях во внимание не принимается. И только по этой фор¬
мальной причине я должен видеть, как худеет М. Ф., и слышать
от нее эти тихие страшные слова... И ночи у меня как не бывало!
Нервы — как до предела натянутая тонкая струна.
Личное это? Писать дальше... Личное, но в то же время и
общее, современное. Это не то, что у меня болит живот и т. п.
Это наша жизнь — конкретная, реальная, о которой иначе не
расскажешь.
Оказывается, Биологическое отделение Академии наук СССР
заседает в г. Фрунзе. Там, под председательством акад. А. А. Бо-
528

рисяка, состоялось заседание, посвященное 50-летию откры¬
тия русским ученым Д. И. Ивановским фильтрующихся вирусов
(ТАСС. 42. III. 9).
Что может сделать только один танк в современной тактике
ведения войны! Танк мчался по деревне. Осколком снаряда рани¬
ло командира. Он приказал направить машину прямо на враже¬
ское орудие. Танк раздавил гусеницами две противотанковые
пушки, 4 миномета, 4 пулеметных гнезда. Ворвавшись на дере¬
венскую улицу, стальная махина обрушилась на хаты, в которых
засел враг, давя их гусеницами и расстреливая убегающих из пу¬
леметов. От зажигательного снаряда или брошенной бутылки с
горючим машина загорелась. Снаряды и пулеметные ленты были
на исходе. Танк ринулся из деревни прямо в поле к своей дороге,
но там ему встретился длинный вражеский обоз. Снарядов уже
не было, пулеметы молчали. Тогда водитель направил машину
прямо на обоз и, поворачивая танк то вправо, то влево, раздавил
и разметал 80 подвод.
Силу танков недооценили французы и бесславно погибли,
прячась за «неприступной» линией Мажино.
Покуда М. Ф. прибиралась в комнате, ходил в свою холод¬
ную комнату. Разбирал книги поэтов. И мировые, и только рус¬
ские авторы, как Некрасов, но какие близкие, волнующие. Чуть не
со слезами перелистывал пожелтевшие страницы, многие из ко¬
торых знаю почти наизусть. Байрон, Гейне, Гете, Шекспир, Пет¬
рарка, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Ал. Толстой, Фет, Тют¬
чев, Майков... Я с трепетом развертываю большие и маленькие
томики.
Ал. Блок, трепетный, нервный.
«...Вот срок настал. Крылами бьет беда, и каждый день оби¬
ды множит...»
«О, старый мир! пока ты не погиб, пока томишься мукой
сладкой, остановись...»
«В последний раз — опомнись, старый мир!»271
Кровавое пламя полыхает в мире. Никто не слышит. И не
услышит, пожалуй.
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
271 Цитаты из стихотворения А. Блока «Скифы» (1918).
529

Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...272
Мы на страшном пожарище «международного братства».
Мы — последние гуманисты-мечтатели.
Перечитал блоковские поэмы. С какой болью, страданием,
тоской написаны они! И какая поэтическая «путаница», в сущ¬
ности, эти замечательные документы. Блок по-своему понял ре¬
волюцию, по-интеллигентски. Он не знал мощи Сталина, строи¬
тельства сталинских пятилеток, создания социалистического об¬
щества, сталинского гуманизма... Самое страшное — я дважды
переживаю многое. И голод, и разруху, и войну... Невольно, в та¬
ком случае, как бы повторяешься. Когда это было — теперь или
23—24 года назад? Но есть что-то в настоящем, чего никогда еще
не было — грандиозность масштабов событий и сверхничтож¬
ность отдельных индивидуумов. Вот это ново. И страшно по-но¬
вому. Тогда была революция, теперь (покуда) только одна война,
человеческая бойня...
Гитлер и его орды не признают русскую культуру, считают
все, что на восток от Германии, не представляющим ни куль¬
турной, ни исторической ценности. А вот я стою в моем кабине¬
те, окруженный книгами, портретами русских писателей, поэтов,
мыслителей, и поражаюсь глубине и ширине русской культу¬
ры, выросшей на всем лучшем, что дали другие великие куль¬
туры. Великая миссия есть у России. Объединение Востока и
Запада.
На наш фронт приехали высшие чины монгольской армии и
принимались не только как союзники, но и как братья... А вот
с «Европой» в лице нацистов-германцев и их прихвостней деремся
не на жизнь, а на смерть.
И так века и века, по выражению Блока273, мы «держали щит
меж двух враждебных рас — Монголов и Европы»274.
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Чтобы наставить пушек жерла!
272 Из поэмы А. Блока «Двенадцать».
273 У Князева ошибочно: Пушкина.
274 Цитата из стихотворения А. Блока «Скифы», воспроизведенная
Г. А. Князевым не вполне точно.
530

Мы — скифы. Мы приняли то, что делает нас всечеловеч-
ными: «все „эллинское” европейской культуры», — «и жар хо¬
лодных числ, и дар божественных видений, ... и острый галльский
смысл, и сумрачный германский гений», «парижских улиц ад и ве-
нецьянские прохлады, лимонных рощ далекий аромат, и Кёльна
дымные громады».
У России есть великая миссия. Россия создала СССР. Это заря
нового человечества. И немудрено, что разгорелась такая страш¬
ная борьба. В каких противоречиях протекает эта борьба. Мы бо¬
ремся с нацистской Германией в союзе с плутократией Америки
и Англии. Конечно, это до поры до времени. Тут вопрос страшной
борьбы шире и глубже.
На что можно надеяться? Быть может только один конец в
этой страшной борьбе — революция, революция мировая. О ней
покуда молчат. Еще бы! Мы покуда в союзе с Англией и Амери¬
кой. Но она придет. Придет! И так современно блоковское обра¬
щение к западным братьям:
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — Братья!275
А если нет? Вся притаилась под пятой гитлеровцев на За¬
паде и Франция, великая свободная Франция; ограблена, уни¬
жена и порабощена. И немецкие рабочие массы молчат, будто
их и не существует. Все молчит, кроме железной чудовищной
военной машины нацистской Германии. И как близки и жутки
эти стихи Блока:
А если нет, — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века — вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
А нам, нет не нам, а тем, кто останется из нас, быть может,
придется уйти за Урал.
Блок умер рано. Надломилась его волнующаяся душа на сты¬
ке двух миров. И так или не так, он умирал на самом деле, но
как-то он сказал и, по-видимому, в большом смятении духа:
275 Эта и следующая цитаты — из стихотворения Блока «Скифы».
531

«Нет исхода из вьюг — и погибнуть мне весело»276. И вот мы,
тоже не видя «исхода из вьюг», погибаем, но... не весело.
Холодно в комнате, сыро. Темнеет. Жильцы ходят по двору
с ведрами, кувшинами и выливают помои и свои испражнения в
переполненные люки... Жидкий грязновато-бурый ледок кругом.
Падает снег хлопьями. М. Ф. на рынке. Взяла с собой белья и ме¬
няет его на какие-нибудь продукты. Ведь надо жить!.. Худы как
скелеты. И сил все меньше. Гаснет ранний весенний день. Зелено¬
ватым отблеском неба отражается снег на крышах. И тоска, не¬
уемная тоска на сердце. Но не столько о себе, не о своей гибели,
а о том: «А если нет?»
263[-й] день войны.
1942. 11 марта. Среда.
Вчера ночью стреляли зенитки. Была ли воздушная тревога,
не знаю. Но воздух содрогался и гудел, и стены дома дрожали.
Конечно, часть ночи прошла не в спанье, а в лежании. Обдумывал
в уме давно увлекавший меня образ начетчика, которого я встре¬
тил лет 40 назад в Троице-Сергиевой лавре. Сегодня я конспектив¬
но записал, что продумал ночью. Когда исправлю, прилажу к этим
запискам.
Умер А. П. Тян-Шанский, поэт и ученый, энтомолог. С ним
мы перед войной встречались каждый день в автомобиле, когда
нас увозили со службы. Он мне читал наизусть по-латински Го¬
рация и свои короткие стихи. Человек жил большой нервной
жизнью. Умер он в очень преклонном возрасте — 75 лет. И до по¬
следнего времени писал стихи!.. Некоторые из них я цитировал
в своих записях.
Большая часть его бумаг поступила к нам в Архив еще при
его жизни277. Среди них много неизданных стихов и громадная
корреспонденция. Разбирала архив Семенова-Тян-Шанского не¬
забвенная Софья Алексеевна Шахматова. В самые трудные мину¬
ты жизни она часами сидела над разборкой и систематизацией
бесчисленных листочков писем многих сотен деятелей начала
276 Цитата из стихотворения А. Блока «Нет исхода» (1907).
277 Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский умер 7 марта 1942 г. в
осажденном Ленинграде от воспаления легких и общего истощения. Боль¬
шую часть своего личного архива он передал в Архив АН СССР еще в сен¬
тябре—декабре 1941 г. См.: Дело фонда № 722. Л. 1—20.
532

XX века. Покойный просил меня озаботиться изданием, когда
представится возможность, его неизданных рукописей. Прожи¬
та большая и интересная жизнь ученого и поэта. Чем он был
больше? Ко мне он повернулся лицом поэта, оставив в тени свою
ученость. В случайном разговоре с акад. Зерновым я чувствовал
раздражение у него против Семенова-Тян-Шанского за его поэти¬
ческие увлечения, по-видимому вызванное профессиональным
пристрастием. Зоолог-энтомолог и вдруг какие-то стихи! В по¬
следние годы Андрей Петрович, как я уже отмечал в своем месте
в записках, совсем ослеп... Но иногда, на несколько мгновений,
к нему возвращались остатки зрения, скорее, иллюзия его. Так,
весной прошлого года, проезжая со мной в автомобиле, в лучах
весеннего солнца, увидал Неву, кусочек набережной и как-то
весь просиял. И тут же продекламировал мне одно из своих дву¬
стиший (диптихов). До самого последнего времени он сохранил
свой джентльменский вид и держался крепко и бодро. По-види¬
мому, его прежняя охотническая страсть и длительное пребыва¬
ние на воздухе, на природе, закалили его здоровье. Но ничто не
вечно. Осенью разбомбило его квартиру. Он жил где-то за шкафа¬
ми не то в передней, не то в ванной. Стал прихварывать. Потом я
потерял с ним связь после гибели Шахматовой. И вот теперь узнал
о его смерти. По небрежности одной нашей сотрудницы мое пись¬
мо к нему осталось недоставленным. Так и не узнал старик [д]о
смерти о судьбе своего собственного архива. По-видимому, как
об энтомологе о нем будут вспоминать лишь узкие специалисты,
но как замечательный переводчик Горация278 он останется на¬
долго в сокровищнице русской культуры.
264[-й] день войны.
1942. 12 марта. Четверг.
Неожиданно опять ударил мороз. И опять солнце, порхающие
снежинки и словно белым саваном покрытый город.
Покуда поднимался по лестнице, встретился с дочкой нашей
соседки справа, эвакуировавшейся из Пулкова вместе с недавно
умершим ее мужем, водопроводчиком в Обсерватории, и тремя
детьми. Вчера, оказывается, ее тоже похоронили. Осталось трое
сирот: 16, 9 и 5 лет... В глазах старшей сестры, на попечении кото¬
278 См.: Гораций Квинт Флакк. Избранная лирика / Пер. и коммент.
А. П. Семенова-Тян-Шанского. [М.; Л.]: Academia, 1936.
533

рой остались малыши, ни горя, ни уныния, одна покорность судь¬
бе и затаенная злоба. Против кого вырвется этот сдерживаемый
зверь злобы, тому плохо придется...
И я часто теперь вижу этот затаенный, запрятанный в зону
усталости и внешнего, до поры до времени, равнодушия, тлею¬
щий огонь дикой безудержной сумасшедшей злобы. Очень нерв¬
ны стали люди в своих отношениях друг к другу. Нехорошо,
неласково разговаривают. Некоторые свое несчастье пережива¬
ют, мучая других. Испытания не сблизили, а разъединили лю¬
дей. Всякий думает только о себе. А ослабел или умер — и со
счетов долой. Страдая сами, не сочувствуют в горе другого. Мо¬
жет быть, это и есть «защитный цвет» природы. Ведь если со¬
страдать по-настоящему, то больше ни минуты не проживешь.
Вот взять хотя бы трех оставшихся сирот в соседней кварти¬
ре по нашей парадной лестнице. И у соседей слева невесело.
Т. Н. [Барабанова] слегла. Остальные покуда переругиваются
между едой и в погоне за едой. Только и говорят об ожидающем¬
ся весеннем наступлении Гитлера. Он смену генералов за прош¬
логодние неудачи и верховное командование возложил на себя
с тем, чтобы победоносно окончить войну на нашем и покуда
единственном для него фронте.
Кольцо вокруг Ленинграда не удалось разомкнуть полностью.
Около Мги немцы так укрепились, что потребовалось бы много
жертв, чтобы выбить их оттуда. Их укрепления, ДЗОТы (деревян¬
но-земляные огневые точки), ДОТы, блиндажи устроены, и очень
искусно, на замерзших болотах. С весенними днями, когда нач¬
нет таять, все эти сооружения и люди должны очутиться в воде.
Кругом наши части. Таково будто бы решение высшего командо¬
вания нашей Красной Армии. Но фактом остается то, что Мга не
в наших руках.
Много противоречий. Рядом с подлинным геройством заячья
трусость, отупение и наглость голодной запаршивевшей кошки.
Так всегда было. Жизнь вся сплетена из противоречий. А беда моя
в том, что на моем малом радиусе, среди окружающих меня ма¬
леньких людей, мне заметнее не их геройство, а простая, обыден¬
ная жизнь голодных, истощенных, усталых людей. И теперь, и
особенно после, о многом забудется. В песнях, сказаниях, леген¬
дах останется одно героическое. Оно, конечно, и есть... Но не одно
оно, к сожалению! Вот, например, какие гимны пропеты женщине
в день 8 Марта. Правда и неправда. Но для истории ценнее всего
подвиг. Подвиги были. А все остальное может быть предано заб¬
вению! Останется одна героика.
534

Взглянем в газеты. Неожиданно на страницах «Правды»
имя Ахматовой.
МУЖЕСТВО
Мы знаем, что ныне лежит на весах
и что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
и мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
не горько остаться без крова, —
и мы сохраним тебя, русская речь,
великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
и внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
Вот и все. Это, кажется, первое выступление когда-то мод¬
ной поэтессы в органе Центрального Комитета партии. Стихи
не произвели на меня впечатления. Не будь они подписаны та¬
ким именем, я, пожалуй, и не остановился бы на них. От Ан¬
ны Ахматовой ожидалось большего. Ведь, навсегда запечатлелись
ее стихи 1918—1922 годов. «Двадцать восемь штыковых, огне¬
стрельных пять...»279. Или — «уж белая дома крестами метит»280.
С каким волнением мы читали ее стихи. Недели две назад я встре¬
тился с Н. Н. Пуниным, ее мужем. Он говорил, что эвакуируется
вместе с Академией художеств. Вероятно, успели уже добраться
до Москвы.
Героика. «Не страшно под пулями мертвыми лечь, не страш¬
но остаться без крова...». Да, три или пять миллионов совет¬
ских русских, украинцев, грузин, белорусов, казахов, евреев до¬
казали это за 270 дней войны... Не думали — страшно или нет.
Надо было остановить врага или умереть. И умирали. Это счаст¬
ливые. А те, кто искалечены, ослепли, сошли с ума?.. Об этом
героика молчит. А те, кто умер в холодной нетопленой комна¬
те, никому неведомый, всеми забытый, пассивный герой-защит¬
ник Ленинграда? Ведь, это тоже «героика»... Тут не скажешь:
«Не страшно». Страшно так умирать! Но что же делать. Эти смер¬
ти — живая стена из трупов вокруг Ленинграда, о которую раз¬
279 Из стихотворения А. А. Ахматовой «Не бывать тебе в живых...»
(1921).
280 Из стихотворения А. А. Ахматовой «Чем хуже этот век предшест¬
вующих? Разве...» (1919).
535

бились страшные полчища грабителей! И второе — «И мы сохра¬
ним тебя, русская речь, великое русское слово». Это очень хоро¬
шо. Но то же и с таким же правом говорит и немец о своем языке,
языке Гёте, Шиллера, Гейне, Маркса, Энгельса. Это можно [гово¬
рить], и говорят и о других языках. Не в этом смысл невиданной
борьбы. Одно только осмысливает совершающееся безумие. Ста¬
рый мир, разложившийся и нестерпимо воняющий гниющей кро¬
вью, смрадом трупов, должен сгинуть.
Впереди новый мир, новое человечество. И не «новый поря¬
док», а коренные изменения в экономике, в материальном базисе
общества должны изменить и идеологию, психику человеческую.
Человек должен стать человеком. Вот что спасает меня от полного
отчаяния. Мне не дожить до этого. Я и мне подобные неизбежно
погибнем, мы обреченные, пассивные герои... Страшно или не
страшно пассивно умирать — не берусь рассуждать заранее. Но я
знаю, за что я умираю, за что я страдаю. За твое счастье, за настоя¬
щую человеческую жизнь, мой дальний неведомый друг! Пото¬
му я живу сейчас — и работаю, и пишу, и спешу покончить мно¬
гие свои дела, — что глубоко верю в победу социалистического
общества будущего, далекого будущего.
Я уже неоднократно указывал, для меня и мне подобных ни¬
какого будущего нет. Жизнь кончена. Страшно или не страшно,
придется все равно умирать. Но есть далекое и великое будущее.
То, для чего стоит жить и умереть. А будет ли оно русское, т. е. на
русском языке или на каком-либо другом языке, — это другой во¬
прос. В эволюции языка на последнем этапе его развития после
языка жестов, нашего языка слов, стоит язык мышления. Никак не
соглашусь завязавшуюся мировую борьбу понять и принять как
борьбу наций и государств — ради торжества одного из них или
объединившейся группы. Тактически — мы сейчас за родину; на¬
ши союзники — англичане, американцы. Стратегически в ко¬
нечном счете [есть] мы, созидатели нового общества, и во всех
странах наши порабощенные единомышленники, и они, не же¬
лающие этого нового общества во всех странах, кроме нашей,
потому что у нас уже заложены основы нового общества...
Вот к каким мыслям меня привели старомодные стихи ста¬
рушки Анны Ахматовой.
Продолжу просмотр газетных столбцов. Опыт мне показал,
что не выхваченное вовремя из этих простынь потом уже труд¬
но разыскивается или совсем улетучивается, исчезает. Материала
много, и трудно его ухватить. Вот я писал о братьях. Теперь — се¬
стры. Маленькая сероглазая девушка в стеганом ватнике и огром¬
536

ных валенках, с пухлой санитарной сумкой через плечо. В тяже¬
лые часы боя она на передовой линии огня, сохраняющая полное
хладнокровие. Зовут ее Евдокия Зотова. Она прошла тысячи ки¬
лометров по трудным дорогам войны, ночуя в лесах, у костров, в
поле, в вырытом в снегу окопчике. И вот двое суток продолжался
страшный бой за деревню, имевшую стратегическое значение для
целого участка фронта. С улицы носили и [у]водили раненых.
Сухо рвались мины, слышались крики. И двое суток девушка
военный фельдшер, не разгибая спины, без сна, работала, пере¬
вязывала раны, подавала первую помощь. Когда кончился бой и
был перевязан и отправлен в тыл последний раненый, она заснула
тут же на ящике с медикаментами. Заснула глубоким каменным
сном. И благодарные бойцы постлали ей на лавке из своих ши¬
нелей мягкую постель и перенесли ее туда. У дверей постави¬
ли часового, чтоб никто не нарушил заслуженный покой сестры
Дуси Зотовой... «Сестра», «сестрица», «сестренка» — так ласково
зовут на фронте героических женщин и девушек-медиков.
Что это — «героика»? Да, героика, истинная и великая, чело¬
веческая! И мне хорошо, старому мечтателю, — вот и истинный
документ для моей коллекции, такой ж ал кой-жал кой, ничтож¬
ной, документов прогресса моего времени.
А остальное в газетах ко дню именин женщин (8 Марта), как
в кондитерской прежнего времени, — подсахарено. И остановить¬
ся не на чем.
Николай Тихонов помещает «Ленинградские рассказы».
...Она рожала. Рожала на снегу, в черную зимнюю ночь, осве¬
щенная вспышками рвущихся снарядов... Снег сыпался за ворот...
Все походило на угрюмый вымысел. Казалось, никакого Ленин¬
града нет, есть дикая темная пустыня, заметаемая зимней бурей
под вой вражеских снарядов... И тут, в этом мраке, на этом откры¬
том всем ветрам месте, рождается новая жизнь. ...Она (случайная
прохожая) высоко подняла ребенка, как бы показывая его всему
лежащему во мраке великому городу... Вьюга бросала им в лицо
пригоршни сухого снега. Где-то сыпались дождем стекла после
громового удара. Они шли, как победители ночи, холода, кано¬
нады... Случайная прохожая отнесла ребенка и привела родильни¬
цу в родильный дом.
Вот это — «ходульная героиня». Никогда этого автор не ви¬
дел, не переживал и все насочинил.
Еще один «рассказ».
Не могу... Обглоданный паточный леденец какой-то, скольз¬
кий, противный, приторный... Тошно от него. Ванда Василевская
537

говорит о советской женщине. Конечно, в стиле «героика»: «С За¬
пада шли угрюмые: немцы перешли Днепр... Женщину, шившую
мешки, спросили: „Будешь уходить?” Улыбнулась: ,Детей от¬
правлю... А я останусь” И она с винтовкой уходит партизанить.
Всюду на Украине, в Белоруссии, в занятых районах России, где
идет в бой партизан, рядом с ним выступает советская женщина.
Живые и погибшие — навсегда одинаково останутся нашей гор¬
достью, славой нашего народа».
Орденом Ленина посмертно обессмерчена батрачка Алек¬
сандра Дрейлюк, партизанка, замученная немцами. Ее поймали
немцы. В трескучий мороз они гоняли ее голую, требуя выдать
партизан. Голую заперли в сарай; там она родила сына. Нем¬
цы убили ребенка, не дознавшись у матери, где партизаны, и за¬
кололи ее штыками...
Орденом Ленина наградили после смерти двух студенток-
комсомолок из Москвы — Александру Луковину-Грибкову и Ев¬
гению Полтавскую, замученных немцами в Волоколамске.
Семьдесят молодых девушек, студенток-медичек, ушли из
Киева с красными дивизиями, спасая раненых бойцов...
Раиса Троян вынесла из-под огня шестьдесят раненых, спа¬
сая их во время вражеской танковой атаки.
Крестьянка Вильзон отправила в Красную Армию восьме¬
рых сыновей без плача и слез...
На нашей земле женщина — человек, свободная советская
женщина, и свою свободу она никому никогда не отдаст!..
Я пересмотрел очередные газеты нарочно так подробно, что¬
бы отдать себе отчет в том, как отображаются события моих дней
в документах моего времени. В большом героическом стиле. По¬
вторяю, это не неправда, не вымысел, не героическая романтика
только, это — правда, действительность, героика нашего времени.
Но не вся жизнь. Это не наш быт, не наши будни. В официальных
документах, все равно — деловых или литературных, фиксируют¬
ся лишь отдельные исключительные моменты. Получается карти¬
на, полная героики. Ведь время-то какое! И если будет одержана
победа над страшными гитлеровскими ордами, то наш народ вой¬
дет в историю как сверхгерой, богатырь. Все будет правда и в то
же время «святая легенда»...
Возвращаюсь к тому же: два плана — большой и маленький.
На большом радиусе и великие дела, героика, а на малом радиу¬
се — это то, что вокруг меня, вот тут рядом, и каждый день, и каж¬
дую минуту, все то, что я отразил на страницах своих записок.
И повторяю: и мое, и то, что пишут в письмах, говорят в речах,
538

печатают в газетах, лишь мелкие грани того сложного, что мы пе¬
реживаем — жизни, многогранной жизни. Только нужно будет
уметь отобрать характерное и отбросить случайное. Где свет, там
и тень, где есть верх, там должен быть и низ. Вот и все. Будем про¬
должать и далее наши записи в этих двух планах.
265[-й] день войны.
1942. 13 марта. Пятница.
Опять мороз, солнце и белая пелена Невы и набережной. Не¬
ожиданное в середине марта похолодание совсем истомило замерз¬
ших ленинградцев. Холодно на улице, холодно в комнате. У нас
6° по С. У других хуже. Около 0° и даже ниже! Последние силы
уходят у голодных людей на борьбу с холодом. Очень устали
и страдают люди! Внизу, под нами, в квартире покойного пре¬
зидента281, упорно борются за жизнь четыре женщины — три его
дочери и внучка. Болеют, встают, достают продукты, съедают,
выносят испражнения на двор, таскают дрова, и все время хотят
есть... Но бодры. У всех у них одна мысль — надо пережить.
Потом все хорошо будет. И откуда у них такая вера, энергия, сила
воли? Я уже писал как-то об этом, и даже не раз. В особен¬
ности когда мы отсиживаемся от бомб под лестничной клеткой.
До сих пор жив и их кот, которого они вытаскивали спасать в
каждую тревогу. На днях к ним зашел знакомый, студент. Уви¬
дел кота и умолял отдать его ему. Пристал прямо — отдайте, от¬
дайте. Еле-еле от него отвязались. И глаза у него загорелись. Бед¬
ные женщины даже испугались. Теперь обеспокоены тем, что он
проберется к ним и украдет их кота.
О, любящее женское сердце! Лишила судьба естественного
материнства студентку Нехорошеву, и она носится, как с ребен¬
ком, с котом. Л[осева] носится со своей собакой. Вот два экземп¬
ляра этих пород на моем радиусе. Все остальные давно съедены!
Живут Карпинские на кухне, но спят в своих нетопленых гро¬
мадных комнатах, где стоит мороз. Ни пол не подметается, ни
пыль не стирается; как какая вещь куда попадет, там она и стоит.
Об одежде их, особенно Е. А. [Толмачевой-Карпинской], я пи¬
сал. От М. Ф. узнал, что все-таки они раздеваются иногда и ме¬
няют белье. Надевают покуда то, что было чистого, а грязное
281 Речь идет о квартире президента Академии наук СССР А. П. Кар¬
пинского, умершего в 1936 г.
539

валяется под кроватями, под диванами, покуда не будет дей¬
ствовать водопровод. У А. А. [Нехорошевой-Карпинской] цинга,
у Е. А. — ноги (отек), у Т. А. [Карпинской] — легкие. У студент¬
ки — общее истощение. И все в один голос: «Ничего, надо пере¬
жить... Только бы пережить!»
М. Ф. слабеет. Жалуется, что сил мало, голодна. «Хочу
есть», — говорит она. Худоба ее меня пугает. Обтянутые кожей
кости — вот что осталось от М. Ф.! Можно ли передать то, что
переживаю я, глядя на нее.
Сегодня мне не работается. Чувствую, что устал и сдаю. Но не
сдаюсь! Мне надо привести в порядок еще свои бумаги, записки.
Это дома. Направить остановившееся дело в Архиве. Это на служ¬
бе. Нельзя сдаваться! Но сегодня — разочарование у меня ка¬
кое-то в целесообразности сохранения чего бы то ни было из моих
бумаг и моих записей. Кому они и для чего нужны? Для истории
моего времени? Не тешу ли я себя этим самообманом? Что чело¬
веку нужно в конце концов? Ничего! Жизнь прожита. Все конче¬
но. Из тисков судьбы не вырваться. Так или иначе, все равно уми¬
рать надо было. Мечталось, что останется годика три для личной
жизни, когда оставлю службу. Ничего не осталось. Все кончено.
Когда? Не знаю. Через месяц, к лету, к осени, к зиме?.. Но больше
такой зимы нам не пережить. Поэтому приходится готовиться,
приводить [в порядок] все свои бумаги. У меня ведь до сих пор
самое главное — бумаги! А может быть, и не хватит уже на это
сил, как у многих «навсегда эвакуировавшихся».
Нехороший сегодня день. Опять обстрел. Валя Костыгова рас¬
сказывала мне на службе, что в их районе (за Обводным каналом)
снарядами много раненых и убитых. Она не знает, что делать.
На днях отправляется очередной эшелон. Уезжать или оставаться?
Мать ее не может уехать, и с ней остается отец Вали; значит, сама
она свободна. Но куда ехать? Миллионы, десятки миллионов бе¬
женцев скопились на востоке. Пространства, правда, громадные,
но условия существования очень тяжелые. Спрашивал на службе
о Стулове. Никто ничего о нем не знает. И Валя, его ученица, ни
разу не была у него. Ослабел человек и сброшен со счетов жиз¬
ни. Спрашивал об Орбели. Ничего не знают о ней. Потом ока¬
залось, кто-то приходил сказать, что она очень плоха, умирает.
Никто даже и внимания на это не обратил. Все равно не помо¬
жешь! И просто, и жестоко... И без всякой «героики».
Такова наша жизнь без прикрас. И тоска, неуемная, гнетущая,
надавила сегодня на меня камнем. Неспокойно на сердце. Но на
службе я и виду не показал, что переживаю. Был бодр, оживлен,
540

беседовал с доктором истории Андреевым, что-то стряпавшим
у плиты. Пытался организовывать возобновление работ в Архиве.
Из плиты от горевших «дел», как всегда, летела зола, предо мною
сидели угрюмые, усталые, голодные люди, вроде полуумираю-
щей Цветниковой, пришедшей после болезни, и больно сжима¬
лось мое сердце.
Дома — и холод, и развал; и самое страшное — безнадеж¬
ность нашего положения. Но я еще не сдаюсь!
Идет смертная борьба не Запада с Востоком, не России с Гер¬
манией, не держав «оси» с коалицией во главе с Англией и Аме¬
рикой, не за передел границ, не за рынки только, а идет, точнее, на¬
чинается, разгорается война, которая поделит всех людей на две
неравные части. На одной стороне останутся обломки правя¬
щих классов, на другой — массы, руководимые авангардом ре¬
волюционной партии. И последние будут вести упорную борьбу
за окончательное освобождение. Сколько пройдет времени. Ни¬
кто не знает, когда окончится эта страшная борьба. Может быть,
десятки, а может быть, и сотни лет. Но человек устроит нако¬
нец себе на земле человеческую жизнь!
Вот то, чем я живу сейчас и с чем, если не хватит сил, умру
теперь или после. Был и остаюсь оптимистом, пессимистическим
оптимистом.
Так много передумано за это время. Записывалось мною мно¬
гое, но не все. Конечно, мои записи за январь—март требуют тща¬
тельной редакции. Но покуда мне хотелось успеть записать хоть
часть своих мыслей, переживаний, пусть без достаточной системы
и выдержанности стиля. Перечитывая некоторые страницы, я за¬
метил пропуски слов, неоконченные фразы... Это ничего. Моя то¬
ропливость оправданна. Не так часто я встречаю сейчас саночки с
трупами: не в те часы езжу, когда их возят. Но сегодня на тротуаре
мне нужно было пропустить встретившиеся сдвоенные саночки.
На них лежал чей-то труп, бережно и любовно зашитый в голубое
плюшевое одеяло. И сам не знаю почему, я как-то вздрогнул. По¬
чему? Ведь это такая привычная картина в Ленинграде наших
дней! Другие из проходивших и «глазом не моргнули»! Излишняя
нервность, чувствительность? Ну, как хотите называйте. Вздрог¬
нул. Именно от этого голубого плюшевого одеяла. На многие
трупы смотрел равнодушно — завернуты в холстину или тряпье.
Иногда — настоящая мумия; в некоторых случаях покрытая тряп¬
ками неуклюжая кукла. И голубой цвет одеяла на морозном солн¬
це был так ярок, что запечатлелся в глазах, как и тот голубой свет,
который слепил глаза за солнцем.
541

Встретились мы около университета — опустевшего, остав¬
ленного, родного моего старого здания... Так я и доехал в задумчи¬
вости до Академии художеств, тоже опустевшей и оставленной.
Около главного входа, запертого, снег, и кто-то на нем оставил
темно-бурые следы своих испражнений. Напротив — сфинксы,
мои неизменные спутники в течение этих 12-ти с половиной лет
моей жизни. Кругом них кучи снега. И сами они в снегу. Но стоят,
покуда стоят. И мне делается спокойнее. О трех с половиной
тысячелетней предыстории человечества говорят они мне. На¬
стоящая история человечества впереди!
266[-й] день войны.
1942. 14 марта. Суббота.
Ничего особенного. День, как день... Ночь, как ночь, в осаж¬
денном городе. Блокада не разорвана, и отсюда все качества.
Только какие-то звенья, по счастью, не в руках немцев, и мы еще
имеем какую-то, хотя и затрудненную, связь со страной. Дав¬
но решено у меня — о будущем не думать. Теперь вопрос ставится
снова: «Что будем делать?» У нас было бесповоротное решение
оставаться в Ленинграде и никуда не уезжать. Теперь сама жизнь
ставит вопрос о выезде из Ленинграда. Следующей зимы, если мы
и дожили бы до нее, в разрушенном городе, без дров, мы не про¬
живем. Нынешней зимой десятки, если не сотни тысяч истощен¬
ных голодом людей, просто захолодели и замерзли в своих нетоп¬
леных комнатах. Ждать такой перспективы с «философским спо¬
койствием» бессмысленно. Значит, надо решать вопрос о выезде
из Ленинграда. Но куда? А с Архивом как? И встало вдруг серой
стеной это грядущее, пришлось задуматься о будущем...
На службу сегодня не смог поехать из-за неисправностей
моего ручного самоката и слабости М. Ф., которой было бы не
справиться сегодня со своими обязанностями и слесаря, и шо¬
фера. И я целый день читал стихи Бодлера, Верлена, Верхарна
и других...
267[-й] день войны.
1942. 15 марта. Воскресенье.
Сегодня день моего рождения. Мне исполнилось 55 лет.
Я устал, истощен от голода и холода, измучен нравственно, смят
вихрем событий, но я не старик, я не «отсталый». Я еще доста¬
542

точно чувствую в себе сил, чтобы бороться, а если, если будет
нужно, неизбежно — умереть... Что ж делать! Жизнь прожита.
Не удалось, правда, три-пять лет прожить на покое, заняться свои¬
ми книгами, коллекциями, неоконченными замыслами... Ну что
же делать! Пришли лихие времена. Весь мир, вся наша планета
в пламени огня. И я спокоен сегодня. Встал рано. Одевался у печ¬
ки. Какое счастье греться в холодной комнате у теплой печки.
Она была стоплена на ночь и к утру еще не остыла. Сижу сейчас
за столом. Правда, в комнате развал; от затопленной «буржуйки»
идет едкий дым и ест глаза. Но какое счастье, что еще около меня
М. Ф. Она бодрится. Сейчас готовит кофе. Пусть у меня стынут
руки, и она, и я в зимних пальто (на дворе опять мороз — 19°!),
но мы живем. И она, и я любим друг друга... Будущее? Не будем
еще сегодня думать о будущем. Сегодня и не сегодня, а сейчас,
и не сейчас, а вот в это мгновение — настоящее. Только и можно
им жить сейчас. Кто знает, может быть, в следующее мгновение
влетит шальной снаряд.., и все изменится.
Настоящее. Оно еще есть. Вот дымит не только буржуйка,
но запахло и кофе. Куски хлеба поджариваются. Благословение
судьбе. Мы еще живем. И зачем судьбу испытывать — хныкать,
жаловаться?
Покуда есть настоящее...
Стреляют? Дом вздрагивает...
Ну и пусть стреляют.
Покуда есть настоящее! Прочь суеверный страх, все при¬
зраки...
Покуда есть настоящее.
— Дорогая моя Кичи (так я зову своего верного друга и жену
М. Ф.), — говорю я. — Подойди ко мне...
И я целую ее такую худенькую, состарившуюся... А она улы¬
бается мне своими все еще лучистыми глазами, ясными, лас¬
ковыми.
— Радость моя, оплот мой, друг мой, верная радостная жена
моя...
Я не заканчиваю [своих слов]. Я про себя думаю: «Неуже¬
ли кончилась наша жизнь? Все кончилось?..» И гоню, гоню эти
мысли. Не надо их. Не надо. Есть покуда настоящее. Мы садим¬
ся пить кофе. Я грею руки М. Ф. На столе у меня Петрарка, Вер-
харн, Ал. Блок... Сколько мыслей, образов!..
Мы еще живем!
В своем историческом приказе в феврале Сталин указывает
на необходимость отделять германский народ от гитлеровских
543

банд захватчиков282. По этому поводу высказался Иден. Он ука¬
зал, что у него нет принципиальных разногласий с формулировка¬
ми приказа, но война должна окончиться с полной гарантией, что
Германия в будущем не сможет снова вооружиться и угрожать
всему миру, что... И много еще оговорок, сводящихся к одному, —
Германия должна быть если не уничтожена, то совершенно обес¬
силена! Значит, борьба не только с гитлеровскими бандами, но и
с германским народом...
Но не надо забывать великих сталинских лозунгов. Величай¬
шая диалектика советского гуманизма звучит в его словах. Нель¬
зя забывать, что в классовом обществе нет единого народа —
есть классы угнетателей и угнетенных. И именно в Германии,
стране родившей научный социализм и давшей миру Карла Марк¬
са, это расслоение особенно сильно. Сейчас гитлеровская военная
машина все задавила. Но недалек тот день, когда в Германии мы
услышим и другие голоса, кроме гитлеровских душегубов!
Интересно, что у немцев часто правящим классом были мер¬
завцы, возглавляемые отъявленными негодяями, «рыцарями». Чу¬
жеземные завоеватели в течение нескольких веков прут на вос¬
ток. Особенно был силен напор в XIII веке. Завоеватели шли
«крестовым» походом против «язычников» и колонизировали за
восточными своими границами громадные пространства. Сопро¬
тивляющихся жителей они истребляли или обращали в рабство.
Проникая все далее на восток, они несли свою «христианско-гер¬
манскую» культуру: вырубали леса, осушали болота, основыва¬
ли замки, города, монастыри, сеньории и епископства немецкого
образца, уничтожая всякую свободу местного населения, его обы¬
чаи, памятники... В 1242 г[оду] Александр Невский преградил до¬
282 В приказе № 55 народного комиссара обороны, посвященном
24-й годовщине Красной Армии, опубликованном в газете «Правда» от
23 февраля 1942 г., И. В. Сталин высказался против отождествления не¬
мецкого народа с «кликой Гитлера»: «Иногда болтают в иностранной пе¬
чати, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и
уничтожить германское государство. Это, конечно, глупая брехня и неум¬
ная клевета на Красную Армию. У Красной Армии нет и не может быть та¬
ких идиотских целей. Красная Армия имеет своей целью изгнать немецких
оккупантов из нашей страны и освободить советскую землю от немец¬
ко-фашистских захватчиков. Очень вероятно, что война за освобождение
советской земли приведет к изгнанию или уничтожению клики Гитлера.
Мы приветствовали бы подобный исход. Но было бы смешно отождест¬
влять клику Гитлера с германским народом, с германским государством.
Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ герман¬
ский, а государство германское остается».
544

рогу на Русь «псам-рыцарям» на Чудском озере. Стойко сопро¬
тивлялась Литва. Но после долголетней кровопролитной изнури¬
тельной борьбы пруссы были покорены. «К концу XIII столетия
цветущая страна была превращена в пустыню, на месте дере¬
вень и возделанных полей появились леса и топи, жители частью
были перебиты, частью уведены, частью вынуждены выселиться
в Литву» — так характеризует Маркс «немецких варваров-бол-
ванов» XIII века283.
Что мы переживаем теперь? В новых исторических усло¬
виях-формах — то же самое по своей сущности. Почти 700 лет
прошло с того времени, и что изменилось? Сегодня я опять весь
в «пыли» исторических выкладок. Мысленно пробегаю по векам,
этим условным вехам, и ищу какие-то ответы на мучающие меня
вопросы. Маленькая, совершенно ненужная деталь для характе¬
ристики людских отношений, особенно обнажившихся в наши
тяжелые дни.
М. Н. [Варфоломеев] не был у нас с осени. Случайно с ним
виделась М. Ф. в январе. С тех пор ни мы, ни он не знали ни¬
чего друг о друге. Пойти просто справиться — как живете, жи¬
вы ли? — теперь лишняя сентиментальность, ненужная трата
сил, энергии!.. Не надо было — и не виделись. Ведь человеческого
так мало осталось в нас — один страх перед тяготами жизни, вы¬
павшими на долю, мысль о хлебе, порою злоба, отчаяние. Но вот
М. Н. вздумал эвакуироваться; надо сыну пакет с костюмом оста¬
вить: а вдруг, дескать, вернется. Сомнений много — стоит ли
ехать? Вот и пришел. Для себя пришел. Ну и что же. Он человек
простой и искренний. Что другие скрывают, воском натирают,
чтобы светилось, у него просто и грубо. Но в то же время искрен¬
не хоть... У других же эта черта обнажилась противно, гадко.
Мужчины напоминают несчастных, отупевших от лишений псов
с опущенными мордами и обнажившимися клыками. Женщины
(конечно, не все, как и мужчины; есть среди них и вполне сохра¬
нившие себя и свой дух, и свое здоровье) иногда напоминают
обнаглевших запаршивевших голодных кошек... Повторяю, не
надо только обобщать этого. Я говорю тут только о крайних пре¬
делах оскудения человеческого в некоторых «человеках».
283 Г А. Князев цитирует рукопись К. Маркса, названную Ф. Энгель¬
сом «Хронологические выписки». Это выписки, сделанные Марксом из
«Всемирной истории» Шлоссера. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Северные и
восточные государства Европы до середины XIV в. // Архив Маркса и Эн¬
гельса. М., 1938. Т. 5. С. 328—352.
18 Князев Г А.
545

Зашел к нам Михаил Никифорович Варфоломеев, наш ста¬
риннейший знакомый и, пожалуй, теперь самый старейший архив¬
ный работник в Ленинграде (с 45-летним стажем). В настоя¬
щее время он, чтобы иметь карточку первой категории, состоит в
должности кочегара в том же Морском Архиве. Черный, закоп¬
телый; отмываться негде. Живут с женой в Архиве, при коче¬
гарке. Слабеет и решил эвакуироваться. Пришел посоветоваться.
Посмотрел я на него, на потухающие глаза, на землистый цвет
кожи, выступающей из-под слоя сажи, и мне стало ясно: если
он останется в Ленинграде, то дни его сочтены, через месяц-пол-
тора его не будет. Если эвакуируется, может ослабеть и погиб¬
нуть в дороге или в поисках пристанища; в лучшем случае, про¬
живет еще годик-два. Ему за 60 лет. Каждый год за этим преде¬
лом или подарок судьбы, или страшное несчастье. Ничего у него
впереди. Конец. Терять, значит, нечего. Правда, сын, любимый,
единственный, смысл жизни для него в последние годы, на вой¬
не, но от него с конца прошлого года нет никаких известий.
Жив или нет, кто знает. И я посоветовал ему ехать. Некото¬
рое время у него будет подъем нервов, энергии, воля преодо¬
леть трудности. Неминуемо надорвется и без того ослабевшее
сердце, ну и что ж — тем будет меньше мучений и страданий
перед неизбежным концом всех концов. Я так и сказал ему все
откровенно.
268[-й] день войны.
1942. 16 марта. Понедельник.
Опять мороз. Неожиданные мартовские холода губят ленин¬
градцев. В течение недели упорно стоят двадцатиградусные мо¬
розы, и в жилищах температура, и без того низкая, упала еще
ниже. Люди коченеют. Сегодня очень мучительно. На службе я
весь продрог: макулатурные «дела» кончаются. Дома выстыло,
а «буржуйка» дымит. Холодно и дымно. А на улице все та же
белая пелена Невы, и набережных, и крыш на домах. Все бело...
И яркое, весеннее, но холодное солнце при 20° мороза! От этой
сверкающей белизны и яркого холодного солнца мне делается
еще холоднее телу и безотраднее душе. Дым, холодная комната,
посиневшие руки и неприятное ощущение голода в желудке...
Надел перчатки... А ноги так и не согрелись. М. Ф. готовит «син¬
тетическую» похлебку. Но проклятое варево никак не хочет заки¬
петь. Смотрю на нее и терпеливо жду...
546

На службе мне сообщили, что Т. К. Орбели-Алексеева на
днях (13. III) умерла. Она мучительно и долго погибала. Слег¬
ла она в январе. Перед эвакуацией детей (трех девочек) в нача¬
ле февраля добрела до Архива, держась за стенки домов, слегла,
и окончательно уже. Проводить детей ей не удалось. Они одни
уезжали. А она осталась... И умерла в холодной нетопленой ком¬
нате, всеми оставленная... Из сослуживцев так никто к ней ни разу
и не зашел. Нельзя и осуждать: ничем они, никто из нас, не могли
ей помочь. Такова теперь судьба ослабевших, слегших погибать в
одиночестве, оторванных от всех. Тяжело и долго погибала Орбе¬
ли: пухнуть она начала в декабре еще. Вид у нее был и тогда уже
ушедшего из жизни человека. Над ней тогда и дружески, и не дру¬
жески иронизировали: «Разнюнилась...» А она стукала по клави¬
шам пишущей машинки с остановившимся стеклянным взгля¬
дом потухших глаз и говорила: «Мне не выжить... Не пережить...»
Когда я видел ее в последний раз перед эвакуацией ее детей, у нее
еще теплилась надежда, что, может быть, и она сможет уехать.
Добравшись до дому (кто знает, как она добралась до него!) она
поняла, что никуда не сможет уехать. Надо спасти во что бы то
ни стало детей, а самой остаться умереть. Матери, матери, кото¬
рым попадут эти строчки, вы поймете, что должна была пережить
эта несчастная мать трех девочек. Вы никогда не допустите со¬
вершиться тому безумству в мире, которое называется войной!..
Я не знаю, как умирала Орбели-Алексеева. Никто об этом не мог
мне рассказать. Вероятно, закоченела, замерзла в остывшей от
неожиданных мартовских морозов своей нетопленой комнате.
Не знаю, в сознании или без памяти она умирала. Никого не уда¬
лось мне послать спроведать ее и теперь... «Спроведать»... Ка¬
кое неудачное и конфузное в данном случае слово. О смерти ее
пришли сообщить из того дома, где она жила. И. С. Лосева, уче¬
ный секретарь Архива, сказала, что служба не может ее хоронить,
пусть хоронит, как одинокую, жакт284. Не знаю, как будет решен
этот вопрос. Не все ли равно, как его решать — дело конченое!
«Смерть смежила очи и разрешила все противоречия...»
Сегодня мне очень неспокойно. Вторая трагическая смерть в
Архиве! Получил тяжелые, неприятные известия о положении
Московского отделения Архива. Новый уполномоченный Пре¬
зидиума в Москве т[ов]. Файланд очень недружелюбно, как адми¬
нистратор и хозяйственник, относится к Архиву. В два дня он хо¬
тел его выкинуть или переселить куда-то. При этом оскорбил
284 Жакт — Жилищно-арендное кооперативное товарищество.
547

и. о. заведующей Прокофьеву, [сказал], что под видом ценного
научного материала хранится в Архиве всякая дрянь. Прокофье¬
ва написала докладную записку Шмидту, но ответа не получила.
Файланд летал с докладом в Казань и, по-видимому, коснулся,
между другими, и архивных дел. Помещение Архива потребова¬
лось для устройства... детского сада, и Файланду хотелось особен¬
но выслужиться перед райкомом, как активному общественнику.
И откуда берутся такие деятели, позорящие и имя советского слу¬
жащего, и свое племя!.. Оказывается, что это именно им давались
директивы об уничтожении архивных материалов в учреждениях;
правда, такие директивы давались и нашим вице-президентом
О. Ю. Шмидтом. Он лично дал распоряжение в октябре об унич¬
тожении архива Института экономики. Вообще в Москве нет в
Академии наук никакого руководства, а получаемые директивы из
Казани часто нелепы и смехотворны. В Академии наук в Москве
говорят: «Академия наук не столько страдает от „Мессершмитта”,
сколько от распоряжений Отто Шмидта». Не удалось Академии в
самые трудные дни получить себе хорошего руководителя и на¬
стоящего хозяина и начальника. Глава 14-я истории Академии
наук285, открывшаяся 22 июня 1941 года, — тяжелая и печальная.
Прочел присланные письма, и еще неспокойнее стало. Пре¬
зидиуму до нас, собственно, нет никакого дела. Надеяться на
что-нибудь нет возможности. Без топлива и организованного хо¬
зяйства вся жизнь учреждений приостановилась. Впереди — про¬
вал. В Ленинграде катастрофа с академическими учреждениями,
и с Архивом в частности, в настоящих условиях непоправима.
Сотрудники Архива в очень тяжелом положении. Вряд ли мы
спасем Архив, так как нам не спасти самих себя.
Вздрагивает дом. Слышны по временам отдаленные глухие
уханья выстрелов. Холодно, дымно, неуютно в комнате. Подхо¬
жу к М. Ф., совершенно замучившейся от бездны дел и неурядиц
нашей жизни, и говорю:
— Доживем до лета!..
— Как-нибудь... — отвечает тихо она.
— Переживем все трудности. Если ничего лучшего не будет,
уедем.
285 Речь идет о 14-й главе не изданных «Очерков истории Академии
наук». См. примеч. 33, 184. В 1943 г. С. И. Вавилов и Г А. Князев в «Вест¬
нике Академии наук СССР» опубликовали обращение к ученым с прось¬
бой направлять в Архив материалы о деятельности Академии наук в годы
войны. См.: Вестник АН СССР. 1943. №9/10. С. 102.
548

— Уедем.
— Куда?
И мы обдумываем, куда ехать. Ехать, собственно, некуда.
У М. Ф. единственная мечта-отдушина — уехать, куда-нибудь
уехать вон из погибающего, вымирающего города. Она собирает
свои последние силы, чтобы жить. Кто знает, где ее предел, где
та «черта», о которой она мне говорила еще осенью.
Дорогая моя М. Ф.! Неужели, как Шахматову, как Орбели-
Алексееву, и тебя не пощадит судьба, а меня заставит быть не сви¬
детелем только издалека, со стороны, а близким соучастником,
ежедневно, ежечасно, ужасов безнадежности медленного угаса¬
ния твоего...
Зачем я пишу все это? Нужно ли записывать все это? Нужно,
нужно. Ведь это не мои только переживания. В одном Ленингра¬
де, так или иначе, то же самое переживают сотни тысяч... И сотни
тысяч пережили — умерли. Это отнюдь не личное, индивидуаль¬
ное; это массовое, общее и потому общественное бедствие. Вот у
меня покуда есть еще только силы записывать свои впечатления
и переживания, но вряд ли это, при существующих условиях, дол¬
го продолжится. Ведь я живу исключительно волей, духом, бо¬
рюсь, не сдаюсь! Но есть предел всякому напряжению.
Еще один «эпилог». Злотников, мой университетский това¬
рищ, о встрече с которым я упоминал в январе, умер от ослабле¬
ния и истощения. Сердце его не выдержало. Он был на два года
моложе меня. Итак, все «эпилоги», «концы» приходится вписы¬
вать на эти страницы записок... Отдохнуть бы.
И опять я за чтением и перечитыванием поэтов всех времен
и всех народов. Но так уж бывает! Каждый вычитывает самого
себя. И что я вычитал сегодня из Верлена, Верхарна, Метерлин¬
ка? Смерть. Снег. Несчастье, еще не узнанное, но уже случив¬
шееся («Там внутри»). И я позволю себе некоторые вещи прочи¬
тывать по-своему. Вот одно стихотворение Метерлинка, такое
условное, может быть когда-то создававшее эпоху, но потеряв¬
шее для нас свою силу и значимость («О, дитя, мне страшно!»).
И я позволил себе осмыслить его сегодняшними моими, вче¬
рашними переживаниями. Вот что получилось:
Кто-то мне сказал:
«Стало мне так страшно».
Кто-то мне сказал:
«Час ведь твой настал». Лампу я зажгла, —
было мне так страшно,
549

лампу я зажгла, встала и пошла.
В первых же дверях
стало мне страшнее,
в первых же дверях пламень задрожал.
У вторых дверей —
все страшней, темнее. У вторых дверей пламень зашептал.
У дверей последних —
не было мне страшно: у дверей последних
тихо и бесстрастно, вспыхнув только раз, пламень мой погас.
И еще одно, по Метерлинку, но не его целиком:
Настал печальный вечер
мой посох — прочь! Моя душа устала,
и скоро НОЧЬ.
Грустные стихи. Но что же делать! Какое счастье, что, сопе¬
реживая их, я могу забыться сам, как поэт, «в лирическом вол¬
ненье». Я люблю короткие, как формулы, стихи-мысли, и образы,
и чувствования (переживания). Что такое стих? В одной старой
книге я прочел ответ: «Краткая мысль». К этому я добавил бы:
«Воплощенная в образ». Возлюбленная, не дождавшись своего
жениха, умирает. Подруга спрашивает, что сказать ему.
«А если меня о последнем часе спросит он,
Скажи, что я улыбалась, чтобы не плакал он»286.
[Так] отвечает умирающая. Вот это любовь. И как кратко,
но полно о ней! Уметь выразить коротко свою мысль, образ, пере¬
живание — большое искусство, и не всем оно дано.
269[-й] день войны.
1942. III. 17. Вторник.
Опять мороз, опять белый слепящий снег, опять холодное
сверкающее солнце... И тихо, мертво кругом... И если бы не глухое
уханье пушек где-то на подступах к Ленинграду, можно было бы
повторять стихи поэта:
О снег! о чистый снег, брат ласковый молчанья...
Твой мягкий белый плащ, как тишины дыхание, ложится...
286 Здесь и чуть выше переработанный Г. А. Князевым перевод Г Чул-
кова стихотворений М. Метерлинка из сборника «Двенадцать песен».
550

И умираешь ты с задумчивостью ласки там,
в серой дымке крыш и улиц городских.
И смерть твоя легка! Увы, такой напрасно мы для себя хотим:
беззвучна смерть твоя, бесстрастна...287
Ухают проклятые пушки и портят дивный образ: «О чистый
снег, брат ласковый молчанья...»
Молчанья нет. Есть снег, смерть, но нет молчанья в мире...
Сегодня, как и все эти дни, я с упоением, с нервным подъемом
читаю стихи поэтов, пишу записки, работаю по истории Академии
наук, подготовляю, привожу в порядок свой собственный архив.
Никакого упадка духа, пессимизма, ломанья рук — ничего по¬
добного нет. Есть только большое внутреннее волнение, повы¬
шенная нервная энергия, желание сделать как можно больше.
Успеть сделать в несколько месяцев то, что рассчитывалось у
меня на годы. Если не все успею, так хоть часть.
М. Ф. собралась с силами. В комнате подметено, пыль стерта.
Правда, холодно. Но что-нибудь делать — это, в конце концов,
лучше, чем было... Сколько мыслей, образов, переживаний... Кру¬
гом меня — на столах, на стульях, на диване — книги и бумаги.
Надо успеть их привести в порядок. Европа перед Второй, точнее,
между Первой и Второй, мировой войной. «Профессор, когда мы
выйдем из этого средневековья?» — спросил акад. Н. Я. Марра
испанский консул в Париже.
Действительно, Европа, расколовшаяся на ряд феодаль¬
но-буржуазных хозяйств, именуемых в одном месте королевст¬
вом, в другом, тоже для профанации термина, республикой, на¬
поминает средневековье.
«Но ужас не в этом внешнем виде. Ужас в психологическом
падении правящих кругов и увлекаемых отжившими формами гос¬
подствующих слоев населения Европы, в их взаимной ненависти».
«Ни англичан, ни итальянцев, ни испанцев не объединяет ни¬
что общественно-творческое и мирно-созидательное».
Европу разъедает национальная ненависть.
(См. Марр. Поездка к баскам. 1928 г. Опубликовано в
«Изв[естиях]». [19]36. XII. 20 288).
287 Стихи атрибутировать не удалось.
288 Баски — народ, населяющий север Испании и юго-запад Франции;
баскский язык не принадлежит к индоевропейской группе. Акад. Н. Я. Марр
считал его родственным кавказским языкам, доказывая, что все они при¬
надлежат к одной стадии развития человеческой речи, которая предшест¬
вовала индоевропейской.
551

«И чтобы ее упразднить, нет иного средства, как перестроить
общество коренным образом».
Таково было наблюдение современной европейской жизни и
убеждение замечательного советского ученого-лингвиста, уче¬
ного и общественного деятеля академика Н. Я. Марра.
То, что случилось в Европе и во всем мире, — страшная, но
историческая и не предотвратимая необходимость. Из прежне¬
го хаоса обломков «средневековья» должно возродиться новое
общество!
Похлебка, дымящаяся похлебка на столе. И мы жадно хле¬
баем, лакаем, как голодные псы...
Но рядом у меня книга, полная мыслей, искристых, соч¬
ных, порою парадоксальных и спорных, — «О поэзии в Библии»
В. В. [Розанова]289 — и карандаш для заметок. Я беру из нее, что
мне нужно, — живое и не поблекшее до сих пор, а остальное, как
шлак, оставляю.
Похлебка из ... — я даже не знаю из чего! — кажется нам «пи¬
щей богов». Пожалуй, самое поэтичное в ней — это идущий пар,
тепло. М. Ф. принесла лишний кусок хлеба, который обменяла
на рынке за рубашку. Какое счастье еще жить так! И «буржуйка»
сегодня не дымит. М. Ф. вычистила от сажи трубы. Что еще нуж¬
но? Одно — хоть какая-нибудь уверенность в завтрашнем дне
или даже ближе — в сегодняшнем вечере. Нельзя же так жить
на самом деле — настоящим моментом, мгновением, без всякого
будущего (я, конечно, говорю о личном будущем).
270[-й] день войны.
1942. 18 марта. Среда.
Сегодня, неожиданно, во втором часу дня, наш [Васильев¬
ский] остров подвергся жестокому обстрелу. Я возвращался из
Архива по набережной со своими думами. Вдруг воздух над Не¬
вой стал рваться как шелк. И сразу где-то загрохотало. Впереди
меня прохожие уже лежали на снегу. Все это было ошеломляюще
неожиданно... Еще утром, открывая парадную и проходя [через]
нее, покуда М. Ф. приготовляла самокат, под порталом наше¬
го академического дома я думал — какая благодать, тишина, не
ухают пушки! И вдруг... Один свистящий снаряд через головы,
289 Имеется в виду статья В. В. Розанова «О поэзии в Библии», на¬
писанная в 1909 г. См.: Розанов В. В. Библейская поэзия. СПб., 1912.
552

другой, третий... И трах-тах-тах! Разрывы где-то близко. Кто не
лежал, бежали, пригибаясь к земле, вдоль домов. Оставаться на
открытом месте было слишком рискованно, и я заехал под воро¬
та б[ывшего] Кадетского корпуса со стороны набережной. Кон¬
войный пропустил меня. Там я и простоял минут 30—40, поку¬
да длился обстрел. Но я, еще не дожидаясь полного спокойствия,
выехал на набережную. Академик И. Ю. Крачковский стоял под
подъездом б[ывшего] Меншиковского дворца. Бледный, нервно¬
напряженный, молчаливый и гордый... Опять усилился обстрел.
Он сделал несколько шагов со мною, молча, сосредоточенно, и
опять остановился, но уже теперь за углом дома. Снаряды падали
где-то около Дворцового (Республиканского) моста и Стрелки.
В это время М. Ф. сидела в столовой в подвале под Зоологиче¬
ским музеем. Я был относительно спокоен за нее. Но оказалось на¬
прасно. Один из снарядов упал как раз между больницей Отта290 и
академической столовой. Оглушительным ударом взрывной вол¬
ны выбил в ней все стекла. А у одного из окон сидела М. Ф., и, по
счастью, шрапнельные пули или куски снаряда и осколки стекла
пролетели через ее голову, не поранив; только страшный взрыв¬
ной удар оглушил правое ухо. М. Ф. не потеряла присутствия
духа и осталась сидеть на том же стуле; другие оказались на полу.
Кругом поднялась суматоха. Первая мысль М. Ф., а что со мной.
Ведь я еду по набережной, под самым обстрелом... Но, к счастью,
не выскочила, осталась выжидать и получить все же обед, кото¬
рый во время суматохи перестали давать. Дома все выяснилось...
Целы. Невредимы. Чего же больше желать! Судьба дала еще от¬
срочку. Сегодня, сейчас — живем еще.
Это самая обыкновенная история, ничтожный эпизод на¬
шей жизни в Ленинграде. Рассказываю я его только как пример,
иллюстрацию пережитого самим, а не со слов других. Холод и
сегодня доканывает ленинградцев. Утром было 22 °С. В Архиве,
даже около самой плиты, холодно. И топлива совсем почти нет.
Опять обстрел! Весь дом дрожит...
290 Здание Императорского клинического повивально-гинекологиче¬
ского института (Менделеевская линия, 3). Построено по проекту архитек¬
тора Л. Н. Бенуа в 1899—1904 гг. Институт ведет свое начало от Импера¬
торской родильни, основанной в 1797 г. по инициативе и на средства импе¬
ратрицы Марии Федоровны. В 1893 г. его директором стал врач-гинеколог
Дмитрий Оскарович Отт, инициировавший постройку этого здания, спе¬
циально предназначенного для клиники (Памятники архитектуры и исто¬
рии Санкт-Петербурга. Василеостровский район / Под ред. Б. М. Кирикова.
СПб., 2006. С. 396—403).
553

271[-й] день войны.
1942. 19 марта. Четверг.
Вчера снаряды разорвались около нашего Архива. Выбиты
стекла в передней. На стене, [на]против окна, выбоина от уда¬
рившейся пули. Выбиты стекла в читальном зале и моем каби¬
нете. Снаряды попали в крышу Кунсткамеры и разломали па¬
рапет в карнизе здания Зоологического музея напротив моста.
Всюду разбитые или развороченные окна, отогнутая или разо¬
дранная фанера. На дороге и панели битое стекло и куски кир¬
пича и штукатурки. Не менее 15 снарядов (по счету одной на¬
шей сотрудницы) разорвалось невдалеке, до 50—100 метров от
Архива. И. С. Лосева в читальном зале забила разбитые стекла
фанерой. В передней гуляет ветер. На старинное здание Кунст¬
камеры, все израненное, с выбитыми стеклами или разодран¬
ной фанерой, тяжело смотреть. Колыбель русской науки —
мировой памятник культуры — в полном разрушении. Стены,
правда, целы. Но внутри хаос и мерзость запустения. В ста¬
ринных «покоях», «палатах», «залах» дует ветер из разрушен¬
ных окон, и стоят опустевшие разбитые витрины. Зоологиче¬
ский музей, т. е. его помещение, пострадало еще больше. Поч¬
ти все окна настежь...
272[-й] день войны.
1942. 20 марта. Пятница.
И опять мороз, и опять солнце. И опять мертвецы. Только что
вышел к колоннам, как увидел саночки. Маленькие, детские,
на которых теперь ленинградцы ухитряются все перевозить. Са¬
ночки опрокинулись на сугробе, и с них свесился на бок запе¬
ленатый в белую простыню остаток того, что было человеком.
Оказалось, водрузить его обратно на маленькие саночки не так
легко. Две женщины долго бились, укладывая его обратно. И по¬
койник лежал, как кукла, и никак не укладывался обратно. В это
время по большой магистрали, в сторону Смоленского кладби¬
ща, успели проехать еще одни саночки. Покойник был обернут
в зеленую клеенку. На маленькие саночки под него был поло¬
жен фанерный лист. Везли также две женщины... Покуда я хо¬
дил около колонн, за каких-нибудь четверть часа, кроме этих
двух «пассивных героев Ленинграда», увидел еще одного про¬
везенного, закрученного в мешок. Маленький шар — голова,
554

вздувшийся овал — туловище и две вытянувшихся из него пал¬
ки-ноги...
Ослепительно сияло холодное солнце над Невой. И мне сде¬
лалось не страшно, нет, а как-то не по себе. Солнце там, над Не¬
вой, и эти жалкие тряпочные куклы, «бывшие люди»... Особен¬
но мне была противна долгая возня как раз [на]против колонн с
незадачливым мертвецом, съехавшим с санок и не желавшим
снова на них лечь... Я так и уехал, не дождавшись, когда «про¬
цессия» возобновит свой «торжественный» путь к последнему
месту упокоения «раба Божия». Зато на большой магистрали по
набережной мне не попадались больше мертвецы. На салазках
везли или дрова, или скарб, какое-то жалкое имущество, или
ослабевших. Последнее зрелище тоже печально. Полусидит или
лежит человек, мужчина, а женщина (жена?) везет беднягу ку¬
да-то. Там с «куклой» путь определеннее. На кладбище или, по
крайней мере, в район кладбища. А тут... Куда тут? Впереди еще,
может быть, месяц, несколько недель умирания, угасания, исху¬
дания, перегорания, страдания. Все равно обреченные. Куда их
везут, зачем?
И опять это слепящее холодное мертвое солнце над Невой.
Сегодня утром было опять 20°!..
На службе сверхскучно. Прошелся по комнатам, где раз¬
биты третьего дня стекла. А дальше что? Охраню ли я Архив?
Да и сам-то сохранюсь ли? Ведь вот, выезжай я с архивного дво¬
ра на 15 мин. позже, и неминуемо попал бы под осколки рвав¬
шихся снарядов. Да что говорить об этом. Слабеют силы, ноги...
М. Ф. бледнеет и худеет с каждым днем. Март, третья декада мар¬
та, а весной и не пахнет. Морозы измучили голодных ленинград¬
цев. И нет ничего удивительного в том, что я заскучал — внутри,
скрытно. Внешне я бодр, светел. А внутри — не тоска, не отчая¬
ние, а полная беспомощность, как у человека на льдине, бро¬
саемой и перебрасываемой волной, — своеобразный, ум и душу
коробящий дрейф. И виноват ли я, что, придя домой невесело на¬
строенным, все повторяю прочитанное мною по-своему стихотво¬
рение Метерлинка о смерти, Бодлера о падали... Что я видел сегод¬
ня — падаль.
Беру сборник стихов «Искусство прежних веков в образах
поэтов»291 (архитектура, скульптура, живопись, музыка). И на¬
слаждаюсь. Я забываю, что и я падаль. Но на свете есть и другие
291 Стихотворного сборника с таким названием нам обнаружить не
удалось.
555

смерти. Сколько погибает ежедневно русских людей, истинно ге¬
ройски погибает! А сколько таких во Франции, Польше, Чехии,
Норвегии. Вот выдержка из письма французского коммуниста
Габриэля Пери, расстрелянного немцами.
«Воскресенье, 8 часов утра. Тюремный священник толь¬
ко что известил меня, что через несколько минут я буду рас¬
стрелян как заложник...
Пусть мои друзья знают, что я остался верным тому идеа¬
лу, который чтил всю жизнь. Пусть мои соотечественники
знают: я умер для того, чтобы жила Франция. В последний
раз спрашиваю свою совесть. У меня нет угрызений совести.
Я хотел бы, чтобы вы об этом сообщили всем. Я пошел бы
по тому же пути, если бы мне пришлось начинать сначала. Че¬
рез несколько минут я принесу свою жертву, которая при¬
близит наступление лучезарной зари. Я с твердостью смотрю
в лицо смерти. Прощайте! Да здравствует Франция!»
(ТАСС)
Из газет:
С захватом японцами голландской Индии разрушены поч¬
ти все нефтепромыслы и каучуковые плантации. Япония, если
сумеет восстановить их, делается богатейшей обладательницей
этих сырьевых сокровищ. Япония получает то, без чего она не
могла бы существовать как великая империалистическая держа¬
ва. Теперь у нее есть все и для ведения дальнейшей грандиозной
захватнической войны, и для своей индустрии. Америка и Евро¬
па понесли непоправимый ущерб, потеряв возможность получать
одного только каучука до 800 ООО тонн в год. Натуральный кау¬
чук предполагают заменить синтетическим.
Японцы пытаются захватить Мадагаскар. Япония угрожает
захватом Индии и полным вытеснением англичан с Востока.
Американцы ожидают воздушных нападений на свои берега и
активного действия подводных лодок германского и японского
флотов.
Главная цель «Оси» — изолировать Америку от участков
борьбы в Европе и Азии. Мы больше, чем когда-либо, предостав¬
лены самим себе. Величайшие исторические сдвиги совершают¬
ся на нашей планете.
Как хочется все знать вовремя! А газеты читаю с запозданием
на неделю и больше, словно я в какой-то и на самом деле ледя¬
ной пустыне.
556

В Москву пришел эшелон с углем из Донбасса. На груди па¬
ровоза гордая надпись: «Жив Донбасс»... Многие тысячи желез¬
нодорожников, бойцов, колхозников приветствовали славный
поезд в пути.
Некоторые вехи в истории обороны Ленинграда.
Немцев было брошено на Ленинград до 300 ООО солдат; свы¬
ше 6000 орудий, 19 000 пулеметов, 4500 минометов, 1000 танков
и более 1000 самолетов. Наступление велось с севера от Выборга,
с запада от Кингисеппа и Пскова, с юга в направлении Красно¬
го Села и с юго-востока.
Первое значительное поражение было нанесено противнику
на р[еке] Сестре, куда отошли наши части с Карельского пере¬
шейка. Группа германского генерала фонЛееба, дошедшая до
Невы, не дождалась остановленной армии с финской стороны.
Немцы меняют свой план и лезут прямо на Ленинград, заки¬
дывают его бомбами, снарядами, минами. Но им удается занять
лишь северную окраину города Пушкина. И дальше ни с места.
С 22 сентября бои под городом принимают местный характер.
Немцы выдохлись. Они бессильны сломить оборону Ленингра¬
да. Наша тактика изматывания живой силы противника уда¬
лась. Противник стал закрепляться на достигнутых рубежах. За¬
дача создать двойное кольцо вокруг Ленинграда не удалась. Нем¬
цы ищут место, где бы им соединиться с финской армией.
Для этого была назначена линия реки Свири. Немцы стали на¬
ступать на город Волхов и Тихвин. Пять пехотных дивизий дви¬
гались вдоль реки Волхов. Сперва их продвижение было успеш¬
но, но в середине ноября наши войска перешли в контрнаступ¬
ление. В ночь на 9 декабря немцам наносит удар часть армии
генерала Мерецкова. Части армии Федюнинского совершают глу¬
бокий обхват. С конца декабря инициатива переходит в руки на¬
ших войск. Путь сообщения с городом и его снабжение был най¬
ден и проложен. Немцы потеряли под Ленинградом не менее
250 тысяч солдат и офицеров.
В чем суть «нового порядка», торжественно объявленного
Гитлером как задача, которую разрешит война? «Понятие Герман¬
ская империя простирается далеко за пределы границ Германии.
В новой Европе независимое существование отдельных стран бу¬
дет сильно ограничено в пользу единого континентального руко¬
водства...» («Франкфуртер цайтунг»). Вот в крайней формуле вся
сущность пресловутого нового порядка.
557

273[-й] день войны.
1942. 21 марта. Суббота.
Судьба. Что такое судьба? Судьба — сумма, совокупность за¬
висимых и независимых от тебя причин и неизбежных их зако¬
номерных последствий. Никакой мистики, предначертания тут, в
судьбе, нет. Нужно различать судьбу и рок, fatum. В последнем
случае, что-то якобы заранее предназначено, предначертано и от
тебя ничего не зависит. «Что суждено, то и сбудется». Это фата¬
лизм. Нет, многое, очень многое зависит от тебя. Не все, но мно¬
гое. И как неизбежные следствия твоего и не твоего (внешних
обстоятельств, в том числе и здоровья, независимого часто от
тебя) складывается твоя судьба.
Я был и остался рационалистом. Самое высшее, ценное в че¬
ловеке — разум, сознание, совесть... Целый отдельный микро¬
косм. И когда я вижу нелепо закрученные в тряпки шар-овал и две
палки на детских саночках, мне, не скрою, жутко становится. Го¬
ворят, около кладбищ валяется много таких, не довезенных до мо¬
гилы «кукол». И кто — мужчина, женщина, молодой, старый —
не разберешь. Нелепая, безобразная «кукла»... И это все, что оста¬
ется от человека, разумного существа, микрокосма... Пишу об
этом, но ни с кем не говорю. Никто ведь не поймет меня.
Спрашиваю И. С. [Лосеву] на службе:
— Ну как, похоронили Орбели?
— А кто ее знает! — цинично ответила она.
— А Стулов?
— Кажется, жив еще...
Внизу, под нами, в подвале, вся семья печника Чижова вы¬
мерла. Сперва он. Потом, оказывается, как ни крепилась, его жена
с детьми. М. Ф. видела ее, когда она с детьми увозила мужа; тог¬
да она держалась бодро и стойко. Хорошая, порядочная, не вздор¬
ная была, простая и честная женщина, пассивная героиня защиты
Ленинграда! За нею умерли и дети... Комендант нашего дома Сав¬
ченко рассказывал обо всем этом М. Ф. просто и спокойно.
— Ну, а что же дальше будет?
— А то, что все перемрем...
И сказал он это без всякой аффектации, без надрыва, с великим
русским терпением, о котором так много писалось то с благогове¬
нием, то с проклятием! Терпение... И терпеливо несут свой крест
многострадальные ленинградцы. Страдают молча... и умирают.
Умирают тихо, незаметно. Планетная война развивает страшные
вихри. И что в этом вихре жизнь какого-нибудь индивидуума
558

исчезнет, как песчинка, как ничтожная щепочка, вполне законо¬
мерно.
На службе И. С. [Лосева] дала мне, молча, подписать приказ
об исключении из списка сотрудников П. М. Стулова как умерше¬
го... Оказывается, он умер 12 марта и уже погребен. К нам в Архив
пришли сообщить лишь сегодня. Это третья смерть в Архиве.
Умер большой труженик. П. М. Стулов — мой ученик по
университету. Я отметил его еще среди студентов в 1929—
30[-х] г[одах]. Он очень интересовался архивным делом. Пос¬
ле окончания университета он работал в Новгородском архиве.
Но рассорился с начальником и ушел из системы Центроархива.
Я взял его к себе в Архив Академии наук, где он и проработал
более 10 лет. Он много и упорно трудился. Сперва по Архиву.
Но как таковой он стал ему в конце концов скучен. Ему хотелось
научной работы... И тут много пришлось испытать ему. С аспи¬
рантурой в университете ничего не вышло. Задуманные им ра¬
боты — о Высшей школе в Париже, о «Русской науке» (по исто¬
рии изданий в первые годы после революции по инициативе
акад. Лаппо-Данилевского), о русских экономистах, о современ¬
никах Маркса — как-то не удавались. Помню, после его доклада
о Янжуле и Ковалевском покойный акад. Солнцев сказал мне:
«Слабенький реферат.., студенческая работа». «Высшая школа в
Париже» — была его любимой работой. Но она так и осталась не¬
законченной.
Последние три года он с увлечением работал над «Историей
Академии наук». Ему принадлежат три главы о 1889 по 1925 г[о-
ды]. Прочел он бездну первоисточников и литературы. Предмет
свой знал, но писал он трудно. Мысль никак иногда не уклады¬
валась в слова. Испытал, в буквальном смысле, все муки слова.
Чего-то не хватало... Таланта не хватало. Трудоспособность была
изумительная, но все это не зажигалось, не воспламенялось, не
спаивалось. И к тому [же] не хватало внутренней культуры.
Не было заложено основных знаний своевременно; не знал и язы¬
ков, что его всегда угнетало. Лучшее, что он мог сделать и сде¬
лал, это [на]писать обозрение архивных фондов292. Созданные им
292 За время работы в Архиве с ноября 1931 г. по март 1942 г. ученый-
архивист П. М. Стулов составил обозрения более чем девяноста фондов,
которые опубликованы в двух томах обозрений фондов Архива АН СССР
(Обозрение архивных материалов / Под ред. Г А. Князева. Л., 1933. Т. 1
(Труды Архива. Вып. 1. Архив Академии наук СССР); Обозрение архив¬
ных материалов / Под ред. Г А. Князева и Л. Б. Модзалевского. М.; Л.,
1946. Т. 2 (Труды Архива. Вып. 5. Архив Академии наук СССР).
559

главы по истории Академии наук все же более «материалы»,
чем окончательный макет вполне готового произведения. Вот его
научный облик. Великий труженик, но неудачник. И может быть,
это было причиной тому, что как человек он был иногда очень
тяжел. Маленького роста, всегда угрюмый, очень редко улы¬
бающийся, с больным старческим лицом темного цвета, со сла¬
бой впалой грудью, он производил неприятное впечатление.
Надо было привыкнуть к нему, чтобы увидеть и другие его качест¬
ва. А качества его были крайне противоречивы. Злой он был или
не злой человек? Кто он был в своей сущности — советский чело¬
век или анархист в душе, представитель мелкой буржуазии? У не¬
го было тяжелое детство. Родился он в Перми, а мальчишкой, во
время Первой мировой войны, почему-то оказался в Закавказье.
Неимоверными трудами добился того, что попал в Пермский, а от¬
туда в Ленинградский университет. Что у него случилось в Перм¬
ском университете (откуда он ушел), так и осталось для меня за¬
гадкой. Кто были его родители (не по анкете, а на самом деле)?
Я думаю, отец его был мелким торговцем. И Стулов, вероятно,
это скрывал; и это многое в нем объясняет. Он был всегда левее
большевиков, самый типичный «левый загибщик». Знал сочине¬
ния Маркса, Энгельса, Ленина. Но в партию не вступил и не стре¬
мился. Что его останавливало? Он был очень неискренен, подо¬
зрителен, ипохондричен. Понять его было трудно. И был в то же
время противоречив и в поступках, и в словах своих, и характе¬
ре. Никогда не забуду, когда я, лет 7 тому назад, приехал навес¬
тить его больного [и] застал играющим со своим маленьким сы¬
ном. У него было двое детей, и он беззаветно любил их. Тогда у
него и лицо было другое — кроткое, с теплыми глазами, и щеки
делались светлее, морщины расходились. Совсем другой чело¬
век был передо мной! Вдруг из-под роговых очков, угрюмой мас¬
ки проглядывали глаза умного, хорошего, честного, порядочно¬
го человека.
Но не всегда он был таким! П. М. Стулов, как я уже сказал,
был моим учеником. Сперва, когда я принял его с радостью в
Архив, несмотря на то что меня предупреждали об его тяжелом
характере, дело шло ничего. Но потом что-то случилось. Он воз¬
главил, и даже более того — организовал — склоку против меня
в Архиве. Делал это и открыто, и скрытно. С 1937 по 1940 год
продолжалась эта травля меня под всякими видами. Никто больше
во всей жизни не обидел меня, как П. М. Стулов, отказавшись,
один из всех сотрудников, дать свою подпись под адресом и де¬
монстративно уйдя с собрания в мой юбилейный день. Тем более
560

было это тяжело мне, что он тогда возглавлял наш коллектив как
профуполномоченный, т. е. фактически председатель месткома.
Было тяжело его выступление против меня и других сотрудни¬
ков, не шедших с ним, на Активе в 1937 году. Недоразумение обо¬
стрилось в 1938 году до того, что пришлось вмешаться парткол-
лективу и академической общественности.
И мне, и многим другим так и осталось загадкой, чего доби¬
вался Стулов. Мне говорили, что он добивался занять мое место.
Но мне думается, его угнетало другое. Самолюбив он был до
чрезвычайности, до болезненности. Раз в запальчивости он выпа¬
лил мне: «Ваш авторитет все подавляет». И он делал все, чтобы
расшатать, разбить мой авторитет. В Архиве он сколотил против
меня значительную группу сотрудников. Привлек к себе и одну из
активных комсомолок, привлекал одну партийную, но та колеба¬
лась. Стал противопоставлять мне как «администратору» себя как
представителя общественности. Гордость и самомнение у него
были в этой линии непомерные. Много было горя с ним, не как с
работником, а как с человеком. Хотя одно время, заскучав на архив¬
ной работе, он особенно досаждал мне и как работник. В 1940 г[о-
ду] была снова выставлена его кандидатура в председатели мест¬
кома. Я категорически восстал. Вопрос поставил тяжело: если он
будет избран, я уйду, работать с ним я могу как с сотрудником, но
не могу как с демагогом, председателем месткома. Сотрудники раз¬
делились. И оказались против него и 10 за него. Он оказался за¬
баллотированным. Общественная линия его потерпела катастрофу.
Он сразу сник, слинял, сделался дисциплинарен. Я всегда ценил
его как работника и поручил ему написание глав из начатой тогда
большой работы по истории Академии. Он всецело ушел в работу
и, потеряв под собой почву лидера группы сотрудников, перестал
ссориться со мной. Сделался опять лояльным и спокойным.
Никогда и ни при каких обстоятельствах он не был льсте¬
цом, подлаживающимся. Наоборот, многие его странные поступ¬
ки, вероятно, нужно объяснять этой боязнью его, как бы кто не
обвинил его в лести, подобострастии, подхалимстве по отноше¬
нию к начальнику. Он кому-то говорил, что всегда и везде со все¬
ми начальниками ссорился. Последнее время мы мирно с ним ра¬
ботали по истории Академии наук. Я предполагал привлечь его
к работе по второму изданию своего архивного руководства293.
293 Первое издание книги Г. А. Князева «Теория и техника архивного
дела (Опыт систематического руководства)» вышло в 1935 г. (Д., 1935.
122 с.), второе — в 1937 г.
561

В январе мы сидели в 17-й комнате. Он ежился от холода, но
работал понемногу над своей трудно удававшейся ему главой
(1889—1905 годы) и предметно-систематическим указателем ко
второму тому путеводителя по Архиву. Если так же будет, то в
феврале придется подвести некоторые итоги оставшихся ресур¬
сов, как-то сказал он мне. Он намекал на свои слабеющие силы.
И действительно, в конце января он ослабел на одном из ноч¬
ных дежурств в Архиве. Дома слег и больше не вставал. Все хло¬
потал о больнице. Горевал о своей оторванности от Архива, от
сотрудников. Жестоко его обижало, что никто не пришел на¬
вестить его, особенно его ученица, комсомолка Валя Костыго-
ва. Умирал медленно, перегорели ткани, ослабло сердце, остано¬
вилась кровь, перестала питать мозг, застыло изнуренное тело...
И вот все кончено! А мы даже и не знали в течение недели о
его смерти, хотя я и спрашивал ежедневно на службе: «А что
Стулов?» «Ничего не известно», — отвечала мне И. С. [Лосева]
и другие.
Подписывая сегодня приказ, я тяжело пережил эту смерть.
Записал здесь все, что вспомнилось о П. М. Стулове. Умер он
сравнительно молодым: ему было лет 40 с небольшим. Противо¬
речивое чувство он оставил по себе. По-видимому, [он был] и
сам мучивший себя человек, один из поздних эпигонов персо¬
нажей Достоевского («Человек из подполья»). Многое в нем,
при его скрытности, так и осталось для меня загадкой. Но, повто¬
ряю, умер большой труженик и один из крупных, редких у нас
специалистов-архивистов, один из лучших моих учеников.
Над городом громыхают самолеты. Вчера, говорит И. С. [Ло¬
сева], она видела воздушный бой в районе Невского. Стервятни¬
ки были отогнаны. В отдалении ухают и сегодня артиллерий¬
ские орудия. На улице множество мобилизованных ленинград¬
цев, скалывающих снег. Ходят по очищенным линиям служебные
трамвайные вагоны. Оказывается, что снаряды 18-го [марта] по¬
пали в здание Библиотеки АН и б[ывшую] Толмачевскую Ака¬
демию294. Словом, вся Стрелка Васильевского острова была жес¬
токо обстреляна!
294 Библиотека АН располагается в д. 1 по Биржевой линии. Воен¬
но-политическая академия им. Н. Г Толмачева была создана в 1919 г. на
базе существовавших в Петрограде при Смольном агитационных курсов
(в 1938 г. Академия была переведена в Москву). Располагалась в здании, в
котором ныне находится Военная Академия тыла и транспорта (наб. Ма¬
карова, 8).
562

Покойников сегодня не встретил, но ослабевших на саночках
везли по набережной. Также много шло народу с поклажей на са¬
ночках — эвакуирующиеся.
ЛЕНИНГРАДСКОЙ ЖЕНЩИНЕ
ДУША ЛЕНИНГРАДА
Их было много, матерей и жен,
во дни Коммуны, в месяцы Мадрида,
чьим мужеством весь мир был поражен,
когда в очередях был хлеб не выдан,
когда снаряды сотнями смертей
рвались над колыбелями детей.
Но в час, когда неспешною походкой
в историю вошла, вступила ты,
раздвинулись геройские ряды перед тобой,
советской патриоткой,
на ризу не склонившей головы
перед блокадой берегов Невы.
Жилье без света, печи без тепла,
труды, лишенья, горести, утраты —
все вынесла и все перенесла ты.
Душою Ленинграда ты была,
его великой материнской силой,
которую ничто не подкосило.
Не лаврами увенчан, не в венке пред мной
твой образ, ленинградка,
тебя я вижу в шерстяном платке,
в морозный день, когда лишь ты украдкой,
чтобы не стыла на ветру слеза,
утрешь, бывало, варежкой глаза.
Вера Инбер295.
Искренне и хорошо написанные стихи. Ленинградской жен¬
щине в эту страшную зиму много пришлось пережить и перестра¬
дать. Действительно, женщина — душа Ленинграда. Безвестные,
но истинные героини! Когда я читал эти стихи М. Ф. — она пла¬
кала. Но то были хорошие слезы.
295 Стихотворение вошло в сборник В. Инбер «Душа Ленинграда.
Стихи. Сентябрь 1941—июнь 1942» (Л., 1942).
563

274[-й] день войны.
1942. 22 марта. Воскресенье.
С утра, встав не поздно, засел за Гейне. Увлекся.
Звонок. Пришла снизу Т. А. Карпинская. Просит взаймы кру¬
пы. Нечего есть. Евгения Александровна и Александра Александ¬
ровна больны. «Киса» (студентка) вызвана в военный комисса¬
риат. Осталась одна беспомощная старушка Татьяна Александ¬
ровна. У нас никакой крупы нет. Есть только взятый в столовой
скудный обед на два дня. И все мое забытье пропало. Соседи
справа вымирают. На днях умер оставшийся сиротой после смер¬
ти отца, б[ывшего] пулковского водопроводчика, и его жены их
пятилетний мальчишка.
Соседи слева — Сара Аркадьевна Штернберг, жена знаме¬
нитого этнографа и сама сотрудник Института этнографии, умер¬
ла... Лежит при смерти ослабевшая старушка Татьяна Николаев¬
на296, тетка Моздалевских. Что это? Ведь так только в кошмар¬
ные дни и ночи черной смерти было в Европе в былые времена.
Смерть, смерть, смерть... Рядом, у соседей, на службе среди со¬
трудников, на улице... Какую нужно волю, чтобы жить и бороться!
Покуда боремся...
Подозвал М. Ф. и целую ее худенькие руки.
За окном — холодное яркое солнце. И сегодня мороз?
Но есть люди, которые живут! За крохи хлеба, граммы кру¬
пы скупают шелковое белье, скатерти, вазы, «изящные» вещи...
Какие-то «оборонные дамы», жены и родные содержателей сто¬
ловых, стационаров, распределителей. Даже рояли за кусок мас¬
ла покупают. Какой-то еврей за золото покупает «что угодно».
Значит, есть люди, которые живут и которые довольны судьбой.
Есть и просто грабители, мироеды. Одни умирают, другие «на¬
живаются». Такова диалектика нашей жизни. Не у всех значит
«во тьме души» сверкает слово «голод»... И это люди «другого
толка», «иной породы». Им не стыдно (и мысль им не придет та¬
кая), сытым, глядеть, как погибают голодные. Они не задумы¬
ваются над вопросом: «Где Авель?! Где твой брат?» Это они.
А что можем мы сделать, мы, стоящие «на очереди». Вот Т. А. Кар¬
пинская бегает по всем соседям за несколькими граммами кру¬
пы, и, так как выдач нет, ни у кого из соседей ничего нет, и у нас
в том числе. И все-таки мне почему-то вот больно и стыдно.
Вот мы все же будем сегодня есть принесенный вчера из столо-
296 Татьяна Николаевна Барабанова.
564

вой обед. А они, если не вернется из комиссариата Киса-студент-
ка, — они сегодня не будут обедать хоть как-нибудь!.. Если бы
эти строки прочитала И. С. [Лосева] (да и многие другие, напри¬
мер А. И. [Андреев]), воскликнула бы: «Интеллигентщина!» Да,
да, чем мы были, тем и останемся. Нас немного. У нас есть еще
стыд, совесть... Это старые «смертные» интеллигенты создали
великую русскую гуманистическую культуру и предпосылки ве¬
ликого Октября.
На черствое сердце слезой пролейся жгучей,
святым огнем сердца воспламени
и равнодушия дремоту разгони
молниеносной, грозной тучей.
Пади златым дождем на грудь родной земли;
в унылой тьме, как давняя зарница,
надеждой озари измученные лица,
надеждой скорби утоли!297
Так говорил когда-то поэт в дни народных бедствий, так хо¬
чется сказать и теперь. Я все силы напрягаю к тому, чтобы сохра¬
нить в отношениях к людям предупредительность, мягкость, что¬
бы легче было. У меня нет хлеба. Но есть покуда слово — бодрое
и доброе слово. Оно не заменит хлеба. Но как противно, когда
другие, не имея теперь хлеба, швыряются камнями и бьют гру¬
бостью, жестокостью, злостью, цинизмом прямо в душу другого.
275[-й] день войны.
1942. 23 марта. Понедельник. {Утром до службы).
Одной из целей моих записок в дни войны является просле¬
дить, как на моем малом радиусе переживают люди все ее тяже¬
сти. А теперь, оказалось, приходится записывать и то, как они
умирают. Интересно отметить, что из моих сотрудников, близких
знакомых и родственников покуда нет убитых на фронте, но зато
сколько погибших, как жертв героической пассивной обороны Ле¬
нинграда! И я, повторяю это в который раз, со всей честностью
бытописателя стараюсь записать все, что вижу, слышу, пережи¬
ваю на своем малом радиусе, и отмечаю те впечатления — как
отражаются во мне, в окружающих меня и те важные события
297 Нам не удалось атрибутировать текст этого стихотворения.
565

на большом радиусе. Если для первых записей у меня непосред¬
ственный источник — сама жизнь, [то для вторых то], что пре¬
ломилось сквозь газету, радио или «слухи»...
Я не раз писал и о том, что слухов почти не записываю. Мо¬
жет быть, это и делает кто-нибудь другой. Такие записи были и
раньше. Но то, что записываю я, — вряд ли кто-нибудь еще так
делает. Я стараюсь отобразить жизнь — свою и окружающих
меня — как она есть, даже со всеми мелочами, иногда, на пер¬
вый взгляд, совершенно незначительными, но из которых ткется
наша очень нелегкая жизнь... Вот некоторые из «мелочей». Пос¬
ле некоторого перерыва снова появились на улице постовые ми¬
лиционеры. Вчера был «воскресник». Ленинградцы «вычищали»
свои дворы. М. Ф. проходила по Большому проспекту и говорит
о вони, которая ее преследовала. Вместе со снегом с дворов на
улице оказались и замерзшие, вылитые и выкинутые человече¬
ские испражнения. В течение двух-трех месяцев трехмиллионное
население не могло пользоваться ни «уборными», ни «отхожими
местами». Все выкидывалось прямо на снег. У нас на дворе нача¬
ли, было, сливать нечистоты в люк, но он скоро замерз. Сейчас из
окна видна большая черно-бурая обмерзшая куча.
Все время предупреждают о возможности химической атаки.
В газетах говорят о необходимости держать в полной исправности
газоубежища. А у нас даже и бомбоубежище, даже в нашем срав¬
нительно благоустроенном академическом жилом доме, пришло
в разрушение. Окружающие меня очень равнодушны к призыву
держать наготове проверенные противогазы. (И я оказываюсь в
том же числе!)
Проснулся ночью, полчаса пятого. Бьется сердце. Лихорадоч¬
но работает мозг. Дом вздрагивает, словно опять снаряды проле¬
тают где-то. И долго-долго лежал со своими думами в темноте,
прислушиваясь к обманчивой тишине ночи... Стихи должны быть
короткие. Длинные стихи утомляют и портят мысль. Также пор¬
тят мысль каноны рифм и некоторых видов поэзии, например со¬
нетов. Хочешь не хочешь, подавай 14 строк. И сколько лишних
слов, надуманных фраз, лишь был бы соблюден канон. Хоро¬
шо еще не привилась мода к мадригалу в 17 стихов! Стихи —
прежде всего ритм, музыка слов. Стихи — мысли, образы, пере¬
живания. Стихи — кратко, как формулы, выраженные мысли.
И, может быть, только величайшие поэты могут позволять себе
длинные стихи-поэмы, романы в стихах. И в них столько не¬
нужного, лишнего для закругленности строф, для рифм. Стихи —
идеал их — две или несколько строчек, не больше. У Семено¬
566

ва-Тян-Шанского есть стихи в две строчки. В каждом таком про¬
изведении или ценная мысль, или красочный образ, или волную¬
щее переживание. Их он писал в 70-летнем возрасте!
Читаю много стихов. Но некоторые не могу читать из-за длин-
нот, из-за вымученных рифм, из-за канона строф и т. д. Некото¬
рые стихи я прочитываю по-своему, как бы перевожу. Ведь вся¬
кий вычитывает в том, что читает, самого себя. И многое тогда,
осмысленное мною, становится и близким, и волнующим. Пере¬
писывая некоторые стихи, я не сохраняю традиционно большие
буквы на каждой новой строчке, я даже собираю эти строчки в
смысловые абзацы. Не возражаю, что это спорно, против ортодок¬
сии. Но так разумнее.
Днем, после службы.
Страшное несчастье у нашей старушки, б[ывшей] домработ¬
ницы: у ее воспитанницы украли на заводе продуктовые и хлеб¬
ные карточки. Осталось восемь дней жить без хлеба, без про¬
дуктов, без обеда в столовой, т. е. голодная смерть. Воспитанни¬
ца нашей старушки рыдает. Зарыдаешь! Ей всего 18 или 19 лет.
И старушка наша, и без того заголодавшая (на иждивенческой
карточке), делится с ней хлебом. Другим делиться нечем — ни¬
чего не выдают покуда.
Сегодня у нас весьма «скудный» обед. Не только М. Ф., но и
я чувствую голод. Со службы возвращаясь, с трудом поднимался
по лестнице. Мелочи? Да. Но это наша жизнь!
Стреляют и сегодня. Значит, по-прежнему враг на расстоянии
всего пушечного выстрела от центра Ленинграда. Весна. Снег тает
сегодня, серебрится и сверкает. Но мне сегодня грустно.
Мелочь. Еще одна. Нужно ли ее записывать? Если с М. Ф. что
случится, мне без нее не жить. А потому я давно присматривал
крепкий шнур. Сегодня я приметил его. Крепок и надежен.
И. И. Любименко сообщила мне, что лиц, носящих немецкие
фамилии, срочно выселяют из города. В Бот[аническом] саду дол¬
жен был быть [выселен] в таком срочном порядке Траншель, но
он успел в это время умереть.
Сталинский приказ ко дню праздника Красной Армии совсем
не похож на бравурные полководческие приказы. Это человече¬
ский документ. Несомненно, он написан самим Сталиным или
подвергся его большой творческой обработке. Самое ценное в
нем — отсутствие «милитаристического угара». Цель борьбы —
отечественная война, защита родины, освобождение от оккупан¬
тов. Красная Армия ведет справедливую, не захватническую, не
империалистическую войну. В этом сила Красной Армии. Сила ее
567

и в том, что в ней нет расовой ненависти. «Красная Армия сво¬
бодна от чувства расовой ненависти. Она свободна от такого уни¬
зительного чувства, потому что она воспитана в духе расового
равноправия и уважения к правам других народов. Не следует,
кроме того, забывать, что в нашей стране проявление расовой
ненависти карается законом».
Дивные, историко-человеческие слова в устах коммунисти¬
ческого полководца и строителя нового человеческого общества!
Но «война есть война»: «Красная Армия имеет своей целью из¬
гнать немецких оккупантов из нашей страны и освободить совет¬
скую землю от немецко-фашистских захватчиков. Очень вероят¬
но, что война за освобождение советской земли приведет к изгна¬
нию или уничтожению клики Гитлера. Мы приветствовали бы
подобный исход, но было бы смешно отожествлять клику Гитлера
с германским народом, с германским государством. Опыт истории
говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а
государство германское остается...» «Конечно, Красной Армии
приходится уничтожать немецко-фашистских оккупантов, по¬
скольку они хотят поработить нашу родину... Красная Армия бе¬
рет в плен немецких солдат и офицеров, если они сдаются в плен,
и сохраняет им жизнь. Красная Армия уничтожает немецких сол¬
дат и офицеров, если они отказываются сложить оружие и с ору¬
жием в руках пытаются поработить нашу родину. Вспомните сло¬
ва великого русского писателя Максима Горького: „Если враг не
сдается, то его уничтожают”».
С величайшим волнением я читал этот человечнейший до¬
кумент. Он дорог мне, неисправимому гуманисту, своей диалек¬
тикой нового советского гуманизма и советского национализма.
Нет ничего удивительного, что не всем за границей, ведущим
борьбу с Германией — германским народом и государством, при¬
шелся по нраву этот приказ. Вот в моей коллекции «документов
прогресса» прибавился настоящий документ прогресса в полном
смысле этого слова.
276[-й] день войны.
1942. 24 марта. Вторник.
Еще одна смерть — уже в нашей полукоммунальной квар¬
тире: умерла соседка слева Т. Н. Барабанова, правда, человек уже
не молодой, но хорошая, незлобивая, честная женщина; ничем
она особенно не выдавалась. Существовала и перестала сущест¬
568

вовать, как трава в поле, как дерево в лесу. Кто их считал, кто
помнит!..
По христианскому обряду ее обмыли. М. Ф. дала чистую
рубашку (своей чистой не оказалось). Она хотела, чтобы ее по¬
хоронили с отпеванием. Но как это сделать? Для этого нужно
положить в гроб, отвезти в церковь. Так и не разрешен этот
вопрос.
Т. Н. прожила жизнь... Так трудно сейчас и молодым жить,
что я позволил себе дать совет: ничего этого не делать, сохранить
у живых силы для борьбы за жизнь. А мертвые уже больше ни
на что претендовать не могут, если и живым так трудно прихо¬
дится. Жестоко, но что же делать! Такова наша жизнь...
Я только тогда волнуюсь и переживаю смерть другого, ког¬
да это человек молодой и в полном расцвете своих сил, или ког¬
да человек приносил и мог принести еще свой вклад в науку,
в искусство, в практику жизни, или, если это мать, оставляю¬
щая детей-сирот. Остальные смерти меня не трогают. Такова и
смерть Т. Н. Но отмечаю ее, потому что близко, вот тут, за сте¬
ной...
Так как Т. Н. наша соседка, то я мог наблюдать, как уми¬
рают теперь. Поэтому записываю как очевидец, а не со слов дру¬
гих. Недели две тому назад у нее осложнилось общее состояние:
стал мучить голодный понос, появилась слабость. Начали опухать
ноги, слабеть сердце. Неделю тому назад она слегла. Лежала спо¬
койно, без особенных болей, страданий, «замирала». Третьего дня
стала «дремать», сознание ушло, но дышала. Сегодня в 7 часов
утра перестала дышать. Говорят, что большинство истощенных
теперь так умирают. Смерть — не мгновенный, не внезапный акт,
а медленный процесс, говорят физиологи. Для иных (Стулов,
Орбели) — весьма медленный. Для Шахматовой короткий, но
зато мучительный конец. Мечутся Карпинские в поисках пропи¬
тания: Евгения Александровна еле передвигается по лестнице;
Александра Александровна лежит; «Киса» — студентка — совсем
растерялась. Полубольная, после операции, после перенесенной
болезни, с «устремленными в пространство» глазами ходит по
всем «делам» одна престарелая Татьяна Александровна. «Забвен-
ная такая», — говорит о ней М. Ф.
Сегодня тает, выше 0°. Всюду, на улице, на дворе, — потоп и
грязь. Я никуда не мог выехать. Сижу дома и работаю в нервном
напряжении. В перерывы — заношу на эти страницы мои «сказа¬
ния». Нервен сегодня; напряженно работает мысль; может быть,
еще и потому, что голоден, что голодна М. Ф. Помещаю фоторе¬
569

продукцию298 с [изображеннием] председателя Исполкома Ленин¬
градского городского Совета депутатов трудящихся тов. Поп¬
кова. О нем в Ленинграде, среди населения, имеются самые разно¬
образные мнения. История разберет, кто прав, кто виноват. Я, как
современник, не знаю, точнее, не имею фактов, чтобы вынести ка¬
кое-либо суждение. Во всяком случае, он, безусловно, историче¬
ское лицо, поскольку Ленинградский Совет возглавляется им в
самые ответственные дни своего существования. Другими истори¬
ческими деятелями, связавшими свое имя с героическим Ленин¬
градом, являются командующий войсками Ленинградского фронта
генерал-лейтенант Хазин и члены Военного Совета: А. Жданов,
он же секретарь ЦК ВКП(б), А. Кузнецов, Н. Соловьев и С. Багаев.
277[-й] день войны.
1942. 25 марта. Среда.
Все течет... Дождь. Потопные лужи на дороге, на тротуа¬
рах. Ленинградцы преодолевают еще одно препятствие — настоя¬
щее «половодье грязи». Я не доехал до Архива. Застрял у зда¬
ния Кунсткамеры. Для связи послал в Архив М. Ф. Сегодня эва¬
куируется еще одна группа сотрудников Академии наук. От нас
уехала Валя Костыгова. Не плохой была работник, но неспокой¬
ный и нервный характер делал ее очень неприятной по временам.
Для Архива, во всяком случае, еще одна потеря.
Итак, трое умерло, двое эвакуировалось (Костыгова и истоп¬
ница Фаня Урманчеева), одна (Травина) пропала без вести, трое
на фронте (Корявов, Елисеев и Черников — все трое партийцы).
Итак, 50 % состава или отпало совсем, никем другим не замещен¬
ным, или пришли новые и совершенно чуждые Архиву работни¬
ки. О них не приходится мне много распространяться в моих «за¬
писках в дни войны». Но судьба моего основного коллектива про¬
слеживается мной с нарочитой подробностью. Так, интересно,
что станет с коллективом в 20 с лишком человек в дни войны.
Все это живые люди, и каждый из них заслуживал бы еще боль¬
298 Вложена вырезка из газеты «Ленинградская правда» от 19 марта
1942 г.: фотография Д. Трахтенберга с подписью: «Вчера Исполком Ле¬
нинградского городского Совета депутатов трудящихся наградил грамо¬
тами и денежными премиями лучших управляющих домами. На сним¬
ке: председатель Исполкома Ленинградского городского Совета трудящих¬
ся тов. Попков поздравляет управляющего домохозяйством комсомолку
Т. И. Молл» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 102. Л. 108).
570

ше внимания на этих страницах. Например, Травина. Что с ней
случилось? Более уже двух месяцев [прошло, как] она пропала.
Приходившая ее мать говорила, что будто бы Травину арестовали
за спекуляцию. Что-то невероятное! Но в наше время все воз¬
можно. Травина давно начала понемногу «разлагаться».
Первое ее горе было обвинение мужа ее в троцкизме, исклю¬
чение из партии, высылка. Второе — собственное ее личное горе.
Она — молодая, полнокровная женщина в полном соку, и ей без
физической любви было трудно прожить. Она сошлась с Коря-
вовым. Но не в радость. Все как-то «коряво» было в этой связи.
Она страдала от неудовлетворенности своего женского сердца, не
любила она его. Была только связь. И много неудобств, неприят¬
ность ложного положения. Третье горе, совершенно ее искале¬
чившее, — исключение ее из партии как жены троцкиста. Пре¬
ступлений за ней не было, наоборот, она была преданным членом
партии, энтузиасткой, иногда наивной, но несшей самое глав¬
ное — свое многолюбящее женское сердце — и сюда, в партий¬
ную работу, во взаимоотношения людей, далеких от всяких эмо¬
ций. Исключение ее оскорбило, измучило, измотало. Она стала
падать духом. Но была надежда на восстановление. Пришло та¬
кое время, но восстановить ее было некому. В первичной ячейке
отв. секретарем состоял Корявов, и он не решился дать своей
«пассии» хоть какую-либо характеристику, боясь, что его обви¬
нят в пристрастии. И без того нерадостная связь превратилась для
нее в тягость. Хотелось любить, а не только «состоять в связи».
После провала восстановления в партии для нее словно что обор¬
валось. Стержень, на котором держалась ее воля, треснул. Поте¬
рялся смысл жизни, осознание своей ценности, необходимости
для общества. С этого времени и нужно считать ее «откат» в лич¬
ное, сугубо женское, запутанное. Четвертое. Год тому назад вер¬
нулся из ссылки ее муж, от которого она имеет дочку. Приехал в
Ленинград встретиться с ней, звал ее к себе [туда], где он устроил¬
ся на работу (в Ярославскую губ[ернию]). Но почти десятилетняя
разлука наложила печать: для нее он был чужой человек. Рядом с
ней «сожительствовал» тоже «чужой» человек. Но вот был один
настоящий мужчина, которого она встретила в Доме отдыха, по¬
том в деревне, ездила туда... И полюбила она со всей своей не¬
удовлетворенной страстью повышенной в половом отношении
полнокровной женщины. Сразу трое!.. Партия была в стороне,
но была еще служба. Были мои зоркие, пронизывающие глаза.
Она часто говорила, что я для нее как бы олицетворенная совесть.
Но я никогда не позволял себе вмешиваться в ее личную интим¬
571

ную жизнь! Пятое. Дома семьи не было. Дочку она давно эвакуи¬
ровала с другими детьми. Была неуютная, холодная комната, в ней
психически больная, полусумасшедшая мать. Как она мучила ее
своими навязчивыми идеями преследования, подозрением и т. д.
Казалось, что от этого кошмара она сама психически заболеет.
Оставалась дочь, но часто, когда Травина возвращалась из Архи¬
ва, или с общественной работы, или от знакомых, заставала дочку
уже спящей. Семейного очага и в помине не было, а так хотелось
его иметь. Пыталась заменить его общественной работой. Но раз¬
ве можно женщине заменять свое сердце! Никакая обществен¬
ная работа не сможет ей заменить [того], что вложено в нее при¬
родой — брачность, семейственность, возню с детьми. Време¬
ни было много. Но оно уходило попусту. Да и работа в Архиве
требовала сосредоточения. А на чем-нибудь долго и внимательно
ей уже было все трудней и трудней остановиться. Шестое... И на¬
конец, после первых месяцев нервного напряжения войны, страш¬
ный голодный декабрь. Все соединилось: и голод, и любовь, и,
как застаревшая рана, затянувшаяся связь с безвольным и слабо¬
характерным человеком. Совсем растерялась. Сил все меньше
становилось, а бегала по-прежнему много. В Архиве ей была пору¬
чена хозяйственная функция. Она давала ей возможность часто
отлучаться. Никакой сосредоточенной работы она не могла уже
делать. Осунулась, щеки поблекли. Обтрепалась. Домой почти
не заходила. Где ночевала, неизвестно. Приходила ночевать и в
Архив, даже не в ночи своих дежурств. 1 января пошла к лежав¬
шему в госпитале Корявову. Шла долго и пробыла у него почти
весь день. Что между ними произошло, не знаю. Но это была их
последняя встреча. Возвращалась с Выборгской стороны через
весь город пешком, с переночевкой на пути у каких-то знакомых.
Когда я увидел ее после этого путешествия, первое что бросилось
мне в глаза — какая-то растерянность в глазах, страх...
— Что с вами? — спросил я.
— Устала.
А другим говорила, что ей жить хочется.., что с Корявовым
кончено. Он ни холодный, ни горячий... И сам беспомощный.
С ним надо возиться как с ребенком. А для чего?.. Она жить хочет,
а не страдать. Будет страдать!.. Жаловалась, что голодна, устала.
Почти совсем перестала бывать в Архиве, ссылаясь то на болезнь,
то на исполнение хозяйственных поручений. Меня избегала, а
встречалась — конфузилась, не глядела в глаза. Совсем потеря¬
ла здоровый цвет лица, потемнела. А может быть, и потому, что
не мылась. Нос отморозила, самый кончик, что обезобразило ее.
572

Весь вид ее стал какой-то жалкий. Она часто плакала. Седьмое.
Потеряла карточки. Это была катастрофа в полном смысле. Бега¬
ла по всем инстанциям, чтобы восстановить утраченные [карточ¬
ки]. И только вконец подорвала свои силы, простаивая, голод¬
ная, по нескольку часов на морозе. В это время она распродава¬
ла все свое имущество. Жила одной мыслью — скорей, скорей
эвакуироваться из Ленинграда, уехать с первым же эшелоном,
как возобновится сообщение со страной. В это время она приноси¬
ла знакомым по рыночным ценам хлеб. Откуда у нее, у честной,
искренней общественницы Травиной, хлеб в такое время? Она пе¬
репродает его или просто исполняет обязанности агента? Эти во¬
просы так и повисли в воздухе. Восьмое. На 23 января я поручил
ей осмотр вместе со мной запасных архивных хранилищ. Она не
явилась. Мне сообщили, уже задним числом, что Травина в сере¬
дине января вышла замуж за того... третьего. Он работал где-то
у Кировского завода, и она переселилась к нему. С ним она будет
эвакуироваться из Ленинграда. Теперь она не является, потому
что заболела. Стояли жестокие морозные дни. Решили, что бу¬
дем дожидаться от нее известий. Из Академии отправился пер¬
вый эшелон эвакуирующихся. О Травиной ни слуху ни духу.
Возможно, что она спешно эвакуировалась с новым мужем и
не успела заблаговременно сообщить об этом в Архив.
Дни шли. Девятое. Пришла в конце, кажется, февраля в
Архив мать Травиной — злая, полубезумная старуха — и объ¬
явила, что ее дочь арестовали за спекуляцию. Сперва ей никто
не поверил. Но она приводила какие-то факты, заставлявшие вни¬
мательнее, чем к бреду полубезумной, относиться к ее словам.
Так мы и не знаем, что с Травиной. Погибла ли она пассивной
жертвой героических защитников Ленинграда, эвакуировалась ли
поспешно с новым мужем, или действительно арестована и бес¬
славно, тяжело пала, разложилась, или случайно пострадала,
«влипла», что называется. Пожалуй, последнее всего вероятнее.
Она была очень доверчивый и сердечный человек, из любви, из
полноты своего женского сердца часто забывавшая самое себя, —
бескорыстная, безусловно честная женщина, «сердобольная», как
я часто называл ее... Ни в каких преступлениях она, конечно, не
повинна. Но по наивности своей, легковерию, доверчивости мог¬
ла попасть в какую-нибудь грязную историю. И до сих пор нет у
нас о ней никаких сведений больше. Приказом по Архиву она дав¬
но исключена из списка сотрудников. Так что к перечню погиб¬
ших смертью «пассивных героических защитников Ленинграда»
нужно прибавить еще одну жертву — без вести пропавшую Алев¬
573

тину Александровну Травину. И самое-то имя ее Алевтина — от
«умащать маслом» — так гармонировало с ее натурой. В Архиве
она до самого последнего времени несла по общественной линии
обязанности председателя месткома. Исполняла их, быть может,
неорганизованно, без достаточной определенности, как и все, что
она делала в последнее время, но много сердца вкладывала в свою
работу. И она, не кто другой, носил Шахматовой обед из столо¬
вой в последние дни ее жизни.
Недавно умер Стулов. Он в 1937—1940г[одах] вместе с
группой сотрудников травил не только меня, но и Травину. Пом¬
ню, как в 1937 г[оду] он клеймил ее как «оппортунистку», «хвос-
тистку» и т. д. А она только плакала. В последнее время у нее
испортились отношения с И. С. [Лосевой]. Это по временам тяго¬
тило Травину. Она не любила ссор, не участвовала ни в каких
склоках. «Алевтина — умащающая маслом!..»
И вот нет и ее в Архиве. И неизвестно, где она.
278[-й] день войны.
1942. 26 марта. Четверг.
Весь день лихорадочно работал. Опять долго и внимательно
обдумывал план восстановления Архива Академии наук СССР.
Написал много страниц. Все припомнил, что надо сделать, и сис¬
тематизировал по рубрикам. Потом читал свои выписки из поэтов
и, наконец, приводил в порядок свои бумаги, рукописи начатых
работ, картотеки по истории Академии наук, по истории культу¬
ры, к истории моего времени. Выехать сегодня из-за распутицы не
удалось. День ненастный. Всю ночь стреляли. И утром где-то
стреляли. Ночью проснулся около 4 часов и не мог заснуть. С тре¬
вогой смотрю на М. Ф. Худеет и чернеет. Сил все меньше и мень¬
ше. Бодрится. Бодрюсь и я. Но долго ли так можно жить?.. Без вся¬
кой паники смотрю прямо в глаза действительности. Она грозная.
Больше ничего... Буду благодарить судьбу, что еще сижу под кры¬
шей, окруженный книгами, бумагами, читаю поэтов...
279[-й] день войны.
1942. 27марта. Пятница.
Погибает под нами (мы живем этажом выше) семья Карпин¬
ских. Истощение и на почве его цинга, понос, ослабление сердеч¬
ной деятельности. Беседовал сегодня об этом с т[ов]. Федосее¬
574

вым, что он, как начальник ЛАХУ, может быть, примет какие-ни¬
будь меры к спасению семьи покойного президента Академии
наук СССР, прах которого покоится в урне в Кремлевской стене.
Он ответил, что меры уже приняты. Вчера он распорядился по¬
слать три обеда из столовой... Столовая, не знаю о других, но
наша Академическая — истинное «чистилище», или проще —
«проходящие казармы», «этапный пункт»... на тот свет. Но де¬
лать нечего. Приходится питаться крупяной водой из столовой,
раз ничего не выдают в распределителях по карточкам. Положе¬
ние большей части ленинградцев, в том числе и наше, печально.
С ужасом гляжу, как худеет и чернеет М. Ф. Затянувшаяся бло¬
када ставит очень резко вопрос о жизни и смерти многих новых
десятков и, пожалуй, сотен тысяч ленинградцев! Идет «игра» с
судьбой. Она сдает карты (независимые от нас причины). Нам на¬
до умно играть (зависимые от нас причины). Ставка — жизнь.
Сегодня неожиданно ударил мороз. Все вчерашние «по-
топные лужи» застыли, и я в Архив проехал спокойно. Объявле¬
на трудовая повинность для всех сотрудников по очистке горо¬
да. Мои сотрудники, отвыкшие за последнее время от дисципли¬
ны, должны явиться на работу завтра в 9 час. утра и проработать
полностью восьмичасовой рабочий день! Ходил к Федосееву со¬
гласовывать все вопросы об организации трудповинности для
архивных работников.
Получил очередные газеты за вторую декаду марта.
Могучим набатом звучат слова Сталина о приближающемся
освобождении на Украине, в Крыму, в Белоруссии, Литве, Лат¬
вии, Эстонии, Карелии, в Ленинграде...
Хлебная норма в Италии — 150 граммов. Положение в Евро¬
пе очень напряженное — в тылу Гитлера вулкан. Все газеты ука¬
зывают, что Германия и Япония сделают отчаянную попытку на¬
нести поражение своим противникам в 1942 году, так как в про¬
тивном случае они потерпят полный крах. Американский план
морской войны оказался расстроенным из-за утраты безопас¬
ных баз. Большая растерянность чувствуется среди американцев.
Японцы уже в Бирме299. Доверять газетчикам не всегда можно.
В «Правде» Г. Рыклин приводит выдержки из дневника семнад¬
цатилетнего гитлеровца. Исторический это или «литературный»
документ, в точности не знаю. Цитаты приведены в статье в ка¬
вычках. Назван автор Вертер Кунц, сын германского фабриканта.
299 Японские войска заняли Бирму 7 марта 1942 г., перерезав пути
сообщения с Китаем.
575

Он был захвачен в плен при поджоге колхозной избы. Самое «по¬
следнее слово» немецкой педагогики. Вертеру только 17 лет.
Вот найденные у него записи:
«Какая-то деревенька. Население нас встречает плохо. За вся¬
кую взятую вещь готовы дать в морду. Сегодня я двух баб при¬
вел к порядку. Они больше не будут кричать. Обошел все дома,
а взять нечего. Передовые части забрали все. Зло взяло. Решил
развлечь себя тринадцатилетней девочкой. Упиралась, кусалась.
Пришлось пристрелить».
«Ясная Поляна. Здесь жил какой-то граф Толстой. Должно,
большевик. Кое-что прихватили. В одном доме пришлось поскан¬
далить. Старуха никак не хотела расстаться со своим пальто. Убил,
конечно. А девчонок, которые подняли вой, прирезал ножом».
«Кажется, мы отступаем. Приказали жечь все деревни, стре¬
лять жителей».
«Село Матово. Поджег 5 домов... В одном сгорели старуха
и, кажется, несколько детей».
Чутье историка не изменяет мне — это не подлинный доку¬
мент или слишком вольный перевод в лучшем случае каких-то
действительных записей, а может быть, только беллетристическое
доказательство к тезису людоеда Гитлера: «Я хочу, чтобы она
(молодежь) походила на диких зверей». «Мы должны быть жесто¬
ки со спокойной совестью. Время благородных чувств миновало».
И вот перед нами гитлеровский выкормыш. Узенькие водя¬
нистые глаза торчат серыми пуговицами под крохотным лбом.
На лбу, как и на всем лице, прочно обосновались мокрые прыщи.
Сам он — коротыш, недомерок с кривыми ногами и сутулыми
плечами. Все это привлекательное строение увенчано такою же
крышей — на тонкой грязной шее торчит маленькая конусооб¬
разная голова. Вид Вертера Кунца вызывает отвращение и нена¬
висть. Это бешеный пес, обученный грамоте. Вот во что Гитлер
хочет превратить всю немецкую молодежь. «Вертер Кунц — это
гитлеризм», — заканчивает Рыклин.
И я не знаю, символ ли это или действительность, реальность.
Останавливаюсь потому, что есть конкретные черты. Семнадца¬
тилетний гитлеровец попадает в Ясную Поляну и упоминает имя
Толстого. Так или не так это, был ли такой на самом деле Вер¬
тер Кунц, но подобные ему, конечно, были. Только вряд ли пи¬
сали подобные «записки». Для такого прохвоста, каким должен
быть Вертер, записывать свои похождения было бы рискованно,
да и не сумел бы это сделать «бешеный пес», хотя и обученный
грамоте. Но Вертеры Кунцы, конечно, пришли с войной в Россию
576

как гитлеровцы. В первой трети XVIII в[ека] к нам шли также
совсем молодые немцы, но среди них были Леонард Эйлер и
Фридрих Миллер. И пусть Вертер Кунц не писал таких записок,
как и не пишут убийцы и громилы, но Вертер Кунц как тип, как
некое обобщение — страшная современная реальность морально¬
го разложения части германского народа. Идут бои на Донбассе.
Немцы с остервенением обороняют каждый населенный пункт,
каждый дом. Наши части методически «перемалывают» живую
силу и уничтожают технику врага. Ведутся ожесточеннейшие
артиллерийские, танковые и рукопашные бои. Донбасс пока еще
под немецким игом.
«Был случай, — пишет Шагинян, — когда советский танкист,
вернувшись с боя, расцеловал свой танк и крепкую броню за то,
что не подвели, выдержали, вынесли».
Стихи есть в газетах, но ни одного яркого образа! Трафареты
военной эпопеи.
А. Новиков-Прибой пишет о нравственной силе. Он указы¬
вает, что Наполеон говорил: «Успех сражения зависит, главным
образом, от нравственной силы армии. Мельяр («Элементы вой¬
ны») определял нравственную силу так: „Равнодействующая трех
сил: разум, который решает; воля, которая исполняет, и мужест¬
во, которое презирает смерть..” Разлившись в массах, эта сила
возбуждает, одушевляет их и делает способными к принесению
величайших жертв для победы».
Эта сила есть в русском народе с самого начала его государст¬
венного бытия. Она спасла его от многочисленных кочевников в
первые годы истории. Она сбросила с народа монгольское иго.
Она создала и объединила страну — от льдов Арктики до субтро¬
пиков, и от Балтики до просторов Тихого океана. Простая женщи¬
на, вагоновожатая Татьяна Дмитриевна Тарасевич, пишет: «По¬
шлите меня на защиту СССР. Больше сердце мое не терпит».
60-летний старик, Митрофан Прохорович Артемьев, когда ему
указали, что он стар для истребительного отряда, ответил: «Мы все
здесь однолетки — ровесники Октября».
Никогда не умолкнет слава о 28 гвардейцах из дивизии
им. Панфилова300, о подвиге кап[итана] Гастелло, о доблести лет¬
зоо Очерки о панфиловцах публиковались литературным секретарем
газеты «Красная звезда» А. Ю. Кривицким. 22 января 1942 г. он опубли¬
ковал очерк «О 28 павших героях», где подробно написал о подвиге пан¬
филовцев. 16 ноября 1941 г. 28 бойцов одного из батальонов 316-й стрел¬
ковой дивизии, командиром которой был генерал-майор И. В. Панфилов,
заняли оборону в районе разъезда Дубосеково около Волоколамска. В че¬
19 Князев Г А.
577

чика Супруна и потрясающей стойкости комсомолки-партизан¬
ки Тани301. Нравственной великой силой пропитана наша Крас¬
ная Армия, наш народ, давший и создавший эту Армию. «Мо¬
ральное состояние нашей армии, — сказал товарищ Сталин, —
выше, чем немецкой, ибо она защищает свою родину от чужезем¬
ных захватчиков и верит в правоту своего дела, тогда как немецкая
армия ведет захватническую войну и грабит чужую страну, не
имея возможности поверить, хотя бы на минуту, в правоту гнус¬
ного дела».
Я могу к этому добавить: нет никакого сомнения — советский
народ победит. Много будет жертв и испытаний. Но конечная
победа за советским народом, несущим в мир его новое устройст¬
во. Человечество спасет от окончательного загнивания (гитлериз¬
ма) грядущий коммунизм. К нему человечество идет, и придет.
Советские — русские, украинские, грузинские и другие народы
великого нашего Союза — несут обновление миру, освобождение
его от проказы капитализма и мракобесия «средневековья». Гит¬
леризм не может существовать долго. Никогда насилие, угнете¬
ние, террор, ненависть не станут законом человечества. В про¬
шлом у него было много мечтателей, пытавшихся преобразовать
человеческую жизнь И между ними три ярчайших имени — апос¬
толов любви, не считавшихся с «реализмом действительной жиз¬
ни»: Христос, Франциск Ассизский и Лев Толстой (тот самый,
о котором Гитлер будто [бы] сказал: «Тот народ, который считает
Толстого великим мыслителем, не может иметь исторического
значения»). Это в прошлом. А в настоящем мы имеем Сталина
и его предшественников — Ленина и Маркса, научно обосновав¬
ших строительство нового бесклассового общества. У советского
народа есть Сталин, есть Ленин. У советского народа позади толь¬
ко два десятка лет мирного строительства. А сколько сделано за
это время. Недаром гитлеровская чудовищная военная машина,
разгромив Польшу в 18 дней, а Францию в 47 дней, «сломалась»
о нравственную силу советского народа.
тырехчасовом бою они подбили 18 фашистских танков, по официальной
версии все погибли. Позднее, в 1990-е гг. и число бойцов, и сам ход со¬
бытий уточнялись и переписывались историками и публицистами. Имя
И. В. Панфилова было присвоено дивизии 23 ноября 1941г. (18 ноября
1941 г. И. В. Панфилов погиб).
301 Зоя Космодемьянская (Таня) была казнена гитлеровцами в селе
Петрищево Верейского района. 27 января 1942 г. в газете «Правда» была
опубликована статья П. Лидова «Таня», в феврале в той же газете появи¬
лась статья П. Лидова «Кто была Таня».
578

280[-й] и 281 [-й] дни войны.
1942. 28 и 29 марта. Суббота и воскресенье.
Вчера ничего не записывал. Что записывать? Записки мои в
некоторой своей части превращаются в сплошной реестр стра¬
даний человеческих. Записывать изо дня в день, как люди стра¬
дают, как на глазах тают, чернеют, валятся... Как моя близкая, ми¬
лая М. Ф. Но тихо и кротко говорит: «Если не придется уехать,
то придется умереть... Больше нет сил. Последние». И эта безжа¬
лостная зима! Опять пришли морозы и упорно держатся.
Обо всем этом я писал уже. И тебя нужно пожалеть, мой
дальний друг, которому я пишу эти записки-письма. Не надое¬
дать тебе, не мучить тебя! Не досаждать повторениями, слиш¬
ком личным, например о том, что я в последнее время слиш¬
ком нервен и говорю неспокойным, иногда крикливым голосом.
М. Ф. терпеливо указывает мне, чтобы я не горячился, не волно¬
вался. Я мгновенно успокаиваюсь, беру себя в руки. Вот не удер¬
жался и о себе сказал опять. Но это не о себе как таковом, а о том,
что по самому себе замечаю и у других. В данном случае мое лич¬
ное, т. е. «я», — не субъект, а объект. Ясно одно — так долго про¬
должаться не может, и участь ленинградцев из-за затянувшейся
блокады более чем печальна. Я не исключение. В числе перво¬
го миллиона погибших мы с М. Ф. не были. Будем во втором —
вот и все.
Лихорадочно работаю. Но на то, что задумано, надо не менее
трех лет, а у меня в запасе два-три месяца. В июле—августе, если
доживем до того времени, должен решиться вопрос, что делать
дальше? Решили с М. Ф., если положение не улучшится (чудом
разве!), уехать из Ленинграда. Куда? Не знаем! Такой зимы мы
больше не переживем.
Разруха полная. Жизнь разладилась. Многие годы, люди, сила
людей здоровых, нужны для восстановления всего разрушенного.
Мой родной город! Дважды ты переживаешь в своей истории (и на
моих глазах) невиданные страдания голода, холода, полной разру¬
хи. Только в первый раз все было легче... Враг не стоял 7 месяцев
вокруг города, не обстреливал ежедневно, не бомбил с воздуха.
Было голодно, но можно было доставать продукты. Теперь неиз¬
меримо тяжелее, грознее. Из продуктов ничего нельзя достать,
кроме тех крох, которые за белье, платье, сапоги, в редком слу¬
чае — за большие деньги, можно променять на рынке. Вот место,
которое выявляет то, что переживают ленинградцы. Все вывора¬
чивается из вещей теми, кто погибает от голода. Я писал о «торге»
579

против б[ывшей] Андреевской церкви. Там иногда стоит и мой
сослуживец JI. Б. Модзалевский, и его сестра (кстати, уже все об¬
менявшая!), и моя М. Ф. Часто они возвращаются «ни с чем»...
Родной мой город! Как ты искалечен, как устали твои жите¬
ли. И впереди предстоит тебе и им много, много, много испыта¬
ний. Кто в тебе останется, уцелеет?
Мне приходится многое переживать дважды. Почти то же,
но страшнее, резче, тяжелее во второй раз. После первой разрухи
я был свидетелем возрождения Ленинграда. Город наш стал об¬
страиваться, расширяться; сколько труда было вложено в его но¬
вое строительство и исправление разрушенного. То же будет и
после этой страшной разрухи. Ленинград возродится...
Ты, мой родной город, будешь еще жить полнокровной, нор¬
мальной жизнью большого культурного и промышленного цент¬
ра, но мы, я и многие, многие из окружающих меня, не увидим
этого. Не только мы, люди в возрасте, но и более молодые. Дру¬
гое поколение увидит твой новый могучий расцвет. Ленинград,
хоть и искусственное творение Петра I, но история сделала этот
город вечным — как Москву, Константинополь, Рим, Париж,
Лондон, Берлин, Нью-Йорк... Ленинград, город Ленина, Петер¬
бург — город Петра, Петро-Ленинград никогда не погибнет!..
Отсюда понеслись по миру могучие призывы Великого Октября.
В будущем еще большую роль сыграет Ленинград в возрожде¬
нии нашей советской родины как мировой порт, через который
возобновится наше общение со всем светом.
Родной мой город, ты будешь жить. Ты оправишься от ран,
очистишься от грязи, вырвешься из разрухи. Ты будешь жить.
55 лет я прожил на твоих улицах, каналах, речках, наконец на
набережной самой царицы твоей — Невы. Я твой верный сын.
И если мне суждено (не в фаталистическом смысле, а просто по
законам причин и следствий — необходимости) погибнуть, что ж,
я был твоим героическим пассивным защитником, мой родной
город! Но может случиться, что я и покину тебя, но это не будет
изменой. Может быть, уехав, я больше и не увижу тебя. Но вер¬
ным тебе навсегда останусь, если буду еще жив. И вот вчера и
сегодня я собираю мои книжки, вырезки, записки, стихи о моем
родном городе. Сохраню ли я их? Ведь хотелось всегда обрабо¬
тать все эти собрания, сделать их полноценнее для истории моего
родного города. Чувствую, что не успею написать исторические
очерки о Васильевском острове Петербурга в связи с историей
Академии наук. Не успею, пожалуй, систематизировать и собран¬
ные материалы. Жаль. Надо было бы отдать мою последнюю дань
580

родному городу! Сегодня и вчера, окруженный книгами, бумага¬
ми в холодной, неуютной комнате, я минутами блаженствовал...
Пусть, ложась спать вчера, я и М. Ф. испытывали очень неприят¬
ное чувство голода... Ведь мы «съели» все свои мышцы и внутрен¬
ний жир! И понемножку уже «перегораем». Потому-то нам теперь
голод становится болезненнее. Потом черта — есть не будет хоте¬
ться, значит, ткани перегорели. Останется какой-то период для по¬
степенного угасания, умирания. Так с большинством из ушедших
происходило... Пусть голод, холод, но покуда у меня есть еще
мысль, есть книги, трудоспособность, есть около меня верный, ис¬
пытанный, радостный друг-жена М. Ф. Покуда это есть — еще
можно жить и благословлять жизнь! А там... А там, будь что будет.
Не я один... Миллионы переживают то же... И миллионы погиба¬
ют!302
281 [-й] день войны.
1942. 29 марта. Воскресенье.
В освобожденных городах и селах не умолкая стучат топо¬
ры. Собираются заселять не меньше, чем в прошлом году. В шко¬
лах возобновляются занятия. Если бы дождаться возрождения
жизни и в нашем городе! Солнце. Весна. Но вот дрожит весь дом.
Опять обстрел? Ничего не пойму! М. Ф. ушла в распределитель.
Сперва взяла с собой менять на хлеб вещи, но вернулась: на рынке
облава. Сейчас ее нет дома.
Еще один... Еще. Словно снег сбрасывают с крыши.
Глухие удары.
В мире борется на одной стороне 26 объединенных стран
во главе с Советской Россией, Англией, США и Китаем, на дру¬
гой — до 10 стран во главе с Германией, Японией и Италией.
На одной стороне — все шансы на окончательную победу, у дру¬
гой — на временную, жестокую, страшную, кровавую... Рузвельт,
Чан Кайши, Черчилль и Сталин по одну сторону, Гитлер и его
клика и вассалы по другую сторону. «Мы будем бороться до са¬
мого конца, чего бы это ни стоило», — сказали обе стороны.
И мир — в дыму пожарищ, в крови и слезах — в размерах,
еще не виданных в мировой истории!
302 Вложены три вырезки из газет, помещенные в лист бумаги, на ко¬
тором написано: Уголки Ленинграда и его окрестностей. Ушедшее в прош¬
лое (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 102. Л. 133). См. ил. 33—35.
581

16 час. 30 мин. Наконец дождался М. Ф. Оказывается, была
воздушная тревога и происходил воздушный бой над Невой.
Опять началась бомбежка Ленинграда! М. Ф. простояла время
налета в булочной.
Заходила Е. А. Толмачева-Карпинская. Сообщила, что в Бо¬
ровом скончался акад. Щербатской, и спрашивала, что делать вдо¬
ве с бумагами. Я указал. Она обещала помочь вдове, оставшейся
в Ленинграде и не попавшей в Боровое, о чем я писал в свое вре¬
мя. Вдова его — простая женщина, жившая у него домработни¬
цей. За ее преданность, года два-три назад академик Щербатской
записался с ней, чтобы оставить ей пенсию, квартиру и обстанов¬
ку в случае своей смерти. Своеобразный и оригинальный был
ученый академик Щербатской, знаток буддизма. Последние годы
он держался особняком; жил в небольшом по количеству людей
окружении. Работал ли он последнее время, не знаю. Я нередко
встречал его на набережной и перекидывался с ним словами о по¬
годе и т. п. Он страдал одышкой, с трудом ходил, грузный, как-то
неладно скроенный, с некрасивым широким лицом. Впечатление
от него было такое: «Я никому не мешаю, не мешайте и мне».
Но он был не только ученый, но и любивший жизнь человек,
увлекавшийся до старости. Говорят, что он и записался со своей
домработницей, потому что кто-то им пренебрег. Но это к слову.
Удельный вес его в Академии был какой-то не определивший¬
ся. Никто за последнее десятилетие как-то внимательно к нему
не приглядывался. «Окаменелая реликвия», «ископаемое» —
так отзывались о нем, отмахиваясь, из молодежи. Но по-своему
Щербатской был выдающийся эрудит и работы его, безусловно,
[имеют] мировую известность. Но тематика его работ у нас, в
стране строящегося социализма, оказалась не ко времени, а увле¬
чение буддизмом, участие в постройке буддийского храма и т. д.
наложили, конечно, на него свою печать. Он был поэтому, как
мне кажется, последние годы слишком одинок.
Покуда я пишу о Щербатском, опять налетели стервятники.
Где-то в воздухе кружатся самолеты, стреляют зенитки. Опять на¬
чалось то, что временно прекратили морозы. Опять противное
омерзительное чувство полной беспомощности и ожидание — не
смерти, нет, к мысли о ней мы привыкли, — разрушения, хаоса.
Вот я пишу, так честно записывая все, что вижу, слышу, читаю,
чувствую, переживаю, и, может быть, все эти листки разнесет
взрывной вихрь. Скучно...
Е. А. Толмачева-Карпинская сообщила мне и еще ряд акаде¬
мических новостей кроме смерти в Боровом (Казахстане) Щер-
582

батского, но все эти сведения не имеют значения для истории.
Сами они немного оправились. В пятницу они, наконец, получи¬
ли спецпаек и подкрепились. По всем инстанциям были нажаты
кнопки, вплоть до телеграмм Калинину, Попкову, в Геологиче¬
ский комитет и т. п.
После почти трехмесячного перерыва отвык от впечатлений
во время бомбежки на своем верхнем (третьем) этаже. Во время
тревоги мы уходили в переднюю; сейчас остаемся в комнате с не¬
защищенными окнами, которые покуда были целы.
— Спокоен ты сейчас? — почему-то вдруг спросила меня М. Ф.
— Совершенно спокоен, — ответил я. Это так и есть на самом
деле, но в то же время мне нестерпимо скучно становится от одной
мысли, что для меня и таких, как я, ни бомбежка, ни обстрел, ни
голод, ни лишения так и не окончатся. А кончится лишь наша вко¬
нец измотанная жизнь либо окончательно надорвется сердце...
И я берусь за Петрарку. С величайшим волнением читаю его
сонеты и концоны.
А грохот зениток по временам сотрясает воздух, и дрожат
стены дома. Читаю:
...И вот из той страны своей ужасной
Потоком хлынули они на нивы нашей родины прекрасной.
...Кто давит нас! Народ, что в дикости погряз;
народ, которого в сраженье (предание о том живет доселе)
так Марий поразил жестоко, что из соседнего потока не
воду он, а кровь пил в утомленьи!
...Что сделал вам бедняк сосед, что гоните его неутомимо и
всем творите столько бед? Зачем вы жаждете его именья —
несчастных крох — и грабите без сожаленья?..303
Это написано о германцах в XIV веке!..
282[-й] день войны.
1942. 30 марта. Понедельник.
Утро. 17 марта по ст[арому] стилю, день Алексея, человека
Божия. Все мое детство связано с воспоминаниями об этом дне как
каком-то «поворотном», когда с гор начинает вода течь, снег тает.
В этот день праздновал свой день ангела отец. Было как-то тор¬
303 Канцона CXXVIII «Италия моя, судьбе коварной...» Франческо
Петрарки.
583

жественно; вечером приходили гости... Был украшенный, не буд¬
ничный в этот день быт, приподнятое настроение. Была жизнь...
Ночь прошла относительно спокойно. За прошедшие день и
ночь — вчерашние сутки — благодарение судьбе. Прожили. Сей¬
час утро... Ухожу на службу. Стараюсь думать о работе, об исто¬
рии культуры. Но только не о будущем, хотя бы и сегодняшнем
дне. Живу настоящим мгновением. Есть одно — благодарение
судьбе за дарованное счастье. Ну разве не счастье то, что я могу
еще читать, писать, думать об эпохе Возрождения, искать разре¬
шение вопроса об основании Академии наук в связи с другими
«новшествами» Петра, делать выписки, систематизировать их...
И не думать о будущем. Разве не счастье все это перед тем,
что грядет. Нет, нет, нет, не думать, не думать о будущем! Поку¬
да есть настоящее. Им только и надо жить.
Днем.
Получены сведения из г. Пушкина через сотрудника Степа¬
нова о судьбе Сергея Николаевича Чернова. Он погиб при на¬
ступлении немцев осенью прошлого года, разорванный снарядом,
с ним погибла его жена. Сын неизвестно где, пропал без вести.
Мир праху твоему, дорогой и неугомонный Сергей Николаевич!
Я часто вспоминал о тебе, думал, что все-таки встретимся, по¬
миримся. Ведь и ссоры-то никакой не было, а только необхо¬
димость служебного долга. В свое время я уже писал об этом
подробно... Наша историческая наука лишилась талантливого,
с большим размахом, оригинального историка своего прошлого.
Как он ненавидел немцев! И от немецкого снаряда погиб.
Получены также сведения о трагической смерти б[ывшего]
сотрудника Института истории науки и техники, углубленного
исследователя истории науки и культуры в Греции и Риме. Он в
г. Пушкине, где жил, был предан своей соседкой или хозяйкой
квартиры как еврей. Действительно, Лурье был еврей, и даже
внешний вид выдавал его с головой. Его замучили... Других по¬
гибших, убитых, замученных и повешенных, о которых сообща¬
лось, я не знал, а потому и записывать о них мне нечего.
Партизаны провезли через фронт и доставили в Ленинград
красный обоз продовольствия.
В Тихвине, при проезде через этот ставший историческим
после разгрома немцев [город]304, был митинг. Вчерашняя газета
304 Тихвин, Малая Вишера, Будогощь в ходе Тихвинской наступа¬
тельной операции войск Ленинградского фронта были освобождены 28 де¬
кабря 1941 г.
584

«Ленинградская] правда» всю передовую страницу посвящает
этому событию. Партизаны обратились к нашему городу с пись¬
мом: «Здравствуй, друг наш, богатырь-Ленинград!.. Более двухсот
подвод с продовольствием для вас собрали мы во временно окку¬
пированных районах, провели свой красный обоз через линию
фронта... Будьте стойкими до конца, упорными в труде и мужест¬
венными в бою... Горячий партизанский колхозный привет горо¬
ду Ленина...»
На митинге в Тихвине руководитель делегации сказал: «Под¬
линными хозяевами наших районов остались мы — партизаны и
колхозники, советские люди... Партизаны не сложат оружия до
тех пор, пока не будет вышвырнут с нашей земли последний не¬
мецкий оккупант».
«Спасибо вам! Где есть такие люди, такую землю покорить
нельзя», — приветствовала героических партизан Вера Инбер.
Привлеченные к трудовой повинности жители Ленинграда
колют лед и вывозят снег с дворов. Вся набережная оживлена сот¬
нями людей с лопатами, с листами железа или фанеры, на кото¬
рых и вывозится снег и лед. С линий на набережную непрерыв¬
ным потоком тянутся салазки с вонючим льдом с дворов, куда в
течение всей зимы выливались все нечистоты, в том числе и чело¬
веческие испражнения. И все это сваливается в Неву... Великую,
царственную, державную (Пушкин), таинственную Неву.
С утра вьюжило, снег шел; днем под лучами солнца все по¬
меркло. Встретил академика И. Ю. Крачковского. У него заболе¬
ла жена дизентерией. Еще бы!.. Какую воду мы пьем сейчас, бак¬
териолог, наверное, назвал бы «бульоном»... Кроме заболевшей
жены у Крачковского давно уже не встает с постели его сестра305,
а недавно слег и зять (муж сестры)306. «Весь строй жизни нару¬
шился с болезнью жены», — спокойно и тихо ответил мне И. Ю.
[на вопрос], как он живет. И все-таки точно в назначенный час он
идет на заседание ленинградской Комиссии Президиума [АН].
283[-й] день войны.
1942. 31 марта. Вторник.
По радио, в газетах:
«Могучей твердыней стоит Ленинград».
«Всенародная забота о городе Ленина».
305 Снитко Юлия Юлиановна.
30$ Снитко Сергей Константинович.
585

«Братские республики помогают Ленинграду».
«Ленинград дорог сердцу каждого киргиза».
Певец Казахстана Джамбул поет вдохновенную песню: «Ле¬
нинградцы, дети мои, ленинградцы, гордость моя».
«Нерушима дружба советских народов. Непоколебим свя¬
щенный союз Социалистических Республик».
Какое счастье на остатке дней своих, отдавши все свои силы
родине, родному Ленинграду, пережить и это!
Как хорошо даже в невероятно трудных условиях, когда
чувствуешь нравственное удовлетворение от приносимой тобой
пользы или окружающим, или сокровищнице будущего нового
человечества. Еще и еще раз весь хаос и ужас происходящего
осмысливается мною как «путь зерна» к созданию Союза Социа¬
листических Советских Республик всего земного шара, к созда¬
нию нового человеческого общества, к созданию нового настоя¬
щего человека! Этим только и живу.
Умер Николай Петрович Тихонов, директор Лаборатории
консервации и реставрации документов, последнее время на¬
ходившейся в системе Библиотеки Академии наук СССР. Я не
пишу здесь некрологов и «поминаний» об ушедших. Записываю
лишь то, что ассоциировалось с теми, кто уходит в небытие, от¬
мечая немногое из его бытия. Вот и Н. П. Тихонов — личность,
безусловно, незаурядная, но двойственная. Никак нельзя было
отличить, где у него кончается реклама, шумиха, пускание пыли
в глаза и где начинается настоящий большой знаток своего дела.
Он очень много шумел своими открытиями, достижениями, осо¬
бенно в создании вечного архива на миниатюрных платиновых
пластинках, запаянных в стекло. Носился с мыслью о микроско¬
пическом Архиве и библиотеке, где на 1 кв. сантиметре умещает¬
ся весь лист газеты «Правды» и прекрасно читается при помощи
лупы; много говорилось об изобретении способов сохранения на
многие века современных документов, предметов, если их пропи¬
тывать каким-то составом... Но реальности было мало. Как-то все
кончалось словами. Дела, настоящего, серьезного — не видели
и поэтому не всегда доверяли. Но он был и на самом деле искус¬
ный мастер. Его реставрации китайских, согдийских документов
в собраниях Академии наук изумительны. В свое время я писал
об этом. Он изучал заграничную литературу и многие западные
новинки выдавал за свои открытия. Они принадлежали ему, по¬
скольку вычитанное он умел превратить в реальность в наших
условиях. Я видел у него газетный лист из самой обыкновенной
древесной бумаги, который нельзя было разорвать; я видел у него
586

великолепно имитированные документы (например, диплом Ло¬
моносова, который почти нельзя было отличить от подлинника).
Он действительно был маг и кудесник, но жрец своего дела, не
любил делиться своими знаниями, даже скрывал, зашифровывал
свои рецепты. Руководимая им Лаборатория не превратилась в
научно-исследовательское учреждение, как он этого ни добивал¬
ся, и не стала производственной — он не хотел этого. Поэтому и
у академического руководства не было определенной линии в
оценке работы Лаборатории и самого Тихонова. Да и людей око¬
ло него, кроме одного-двух производственников, не было; осталь¬
ные были «служащими», в том числе и собственная его жена. По¬
мещалась Лаборатория в цокольном этаже Библиотеки по Бир¬
жевой линии. Надо отдать справедливость Тихонову, он сумел ее
оборудовать. Правда, всегда жаловался, что ему не дают нужных
средств на приобретение самых необходимых заграничных при¬
боров. Когда я приходил в Лабораторию, он любил чем-нибудь
шикануть особенным и действительно иногда удивлял каким-ни¬
будь достижением в области реставрации, выявления совершенно
выцветшего текста книг. В 20-[х] годах он работал в Академии
материальной культуры у Марра, но и там не ладил, ссорился и
ушел оттуда. Это был период расцвета его деятельности. Как че¬
ловек был он «себе на уме», иногда хитроват более чем надо. И как
я уже отметил, любил заноситься, пускать «пыль в глаза».
В последний раз я видел его осенью. Он пришел какой-то
взволнованный. Ленинград в те дни находился в смертельной
опасности. На улицах строились баррикады. Уходя из моего ка¬
бинета в Архиве, он вдруг вернулся, запер дверь и торжественно
сказал мне тихо, чтобы кто-нибудь не услышал: «Сегодня вечером
решается судьба Ленинграда. Он будет объявлен открытым го¬
родом. Сказали мне очень ответственные лица». Я выслушал и
промолчал. Не помню точно, сказал ли он «открытым» или «сво¬
бодным» городом. Лицо его выражало большое волнение, но он,
по-видимому, был весь под впечатлением им услышанного и пере¬
даваемого мне так торжественно, как великую сокровенную тай¬
ну, затаенную мечту многих тогда ленинградцев избежать таким
путем того, что было пережито потом и переживается теперь.
Немцы были отброшены от застав Ленинграда, и началась смерт¬
ная борьба с врагом, окружившим город. Бомбежки, обстрел, го¬
лод, холод и смерти, смерти, смерти...
С декабря Н. П. Тихонов никуда не показывался. В Лабора¬
тории не бывал. А с января там и вообще никто не бывал, так как
все здание Библиотеки замерзло, а потом частично были раз¬
587

рушены и некоторые помещения. В Лаборатории, кажется, толь¬
ко стекла в окнах вылетели. Не знаю, забивал ли их кто-ни¬
будь! Сотрудник, помощник Тихонова, т[ов]. Петров (ботаник,
специалист по бумаге) в феврале перешел на работу в ИИМК.
Остальные «служащие», те, что не умерли и не эвакуировались,
числились лишь при несуществующей фактически Лаборато¬
рии. Никто, даже этот самый Петров, ничего не могли мне ска¬
зать, где и что делает Н. П. Тихонов. Сегодня мне сообщили, что
он умер...
Зашел ко мне вернувшийся с фронта ст[арший] библиоте¬
карь-библиограф Шафрановский. Едва узнал его. Он ушел не то
добровольцем, не то полудобровольно; болел, поправился и воз¬
вращен по месту своей прежней работы в Библиотеку АН. А там
нет никакой работы, и там никого не бывает!.. Стоит громадное
здание с разбитыми стеклами, с пробитой в нескольких местах
крышей, насквозь промерзшее, брошенное... Одна из ценнейших
библиотек в Союзе, имеющая мировое значение вообще по своей
научной значимости, находится в крайне тяжелом состоянии.
Шафрановский пришел ко мне искать содействия в организации
какой-либо совместной (Архива и Библиотеки) работы. Я обе¬
щал, если хватит сил и здоровья. А их все меньше и меньше!
А. И. Андреев, например, стойко держащийся за работу и
давно получающий спецпаек, совсем почернел. Встречающий¬
ся со мной директор университетской библиотеки И. И. Король
с каждым разом, как я вижу его, слабее и худее, даже пошаты¬
вается. Он не получает спецпайка. И я не получаю, но покуда
как-то держусь волей и заботами М. Ф. Так вот, если хватит сил,
то будем работать. Я хочу, другие хотят. Как это трогательно и
по-своему героически для голодных и слабеющих ленинградцев!..
Все меры я принимаю к тому, чтобы натопить в помещениях
Архива одну комнату, имеющую печку, и начать там системати¬
ческую работу с сотрудниками. С новыми сотрудниками, заме¬
нившими умерших и эвакуированных, предполагаю вести прак¬
тические занятия по архивоведению. Только бы жить, только бы
работать. И я, работая дома, перемежаю работу по Архиву, архи¬
воведению, истории Академии наук с писанием вот этих записок
и разборкой своего собственного архива, библиотеки и коллек¬
ций. Иногда переживаю сладкие часы упоения мыслью филосо¬
фов, ученых или образами поэтов, а сегодня наслаждался, приво¬
дя в порядок репродукции с картин Серова и других художников.
Все хотелось бы сохранить, а этого нельзя сделать!.. И выбираю
главное, главнейшее...
588

В Архиве АН который день стоит в передней на столе опо¬
рожненный старый дырявый сундучок, в котором было собрано
рукописное наследство П. М. Стулова... Многое было им заду¬
мано и осталось незаконченным и даже не приведенным в ка¬
кую-либо систему, порядок. И мне нужно проходить мимо это¬
го сундучка. Стоит он в передней, где шрапнельными пулями,
разорвавшимися на крыше б[ывшей] Кунсткамеры, разбиты стек¬
ла и гуляет ветер; дрожит и шуршит на ветру спустившаяся тем¬
ная штора... Вот и все, что осталось от Стулова. Хоть это немно¬
гое, уместившееся в маленький чемоданчик, осталось. Нужно ли
оно кому-нибудь, это другой вопрос. Все надо сберечь сейчас,
все, что можно. События и люди многое еще уничтожат. От на¬
шей жизни, ее отображения в книгах, рукописях, вещах мало что
останется. Все будет дорого тем, кто будут жить после нас, и они
сумеют сами отбросить то, что окажется ни для чего ненужным.
Поэтому и в записях своих я не останавливаю себя и пишу обо
всем, чтобы можно было потом, при редакции, взять то, что не
утратит своего значения и интереса.
И после меня останется «сундучок»... Но если собирать все,
что я написал, собрал, — это целая комната! Конечно, всего этого
сохранить невозможно и не нужно! Сохранить бы только часть,
наиболее ценное, значительное... Сколько мне приходится иметь
дела с научным и литературным наследством ушедших!.. Ред¬
ко кто из них успевал привести свои рукописи и собрания в по¬
рядок. Успею ли я? Многое, многое нужно сделать!.. М. Ф. мне
помогает в разборке моих бесчисленных выписок по истории Ака¬
демии наук и истории культуры, а я все время отвлекаюсь инте¬
реснейшими своими задуманными темами работ и провожаю их,
как дорогих друзей, с которыми вряд ли придется снова встре¬
титься.
Такой зимы нам, и говорить нечего, больше не пережить, но
и подобной ей тоже... Или умереть, или уехать — вот перспекти¬
ва. И то и другое означает расстаться со своими «друзьями». С ка¬
кой я любовью, нежностью глядел сегодня на свои художествен¬
ные собрания, на выписки по истории культуры, на начатые или
только задуманные литературные произведения... Не хватило, не
хватило нескольких лет, ну годика три, что ли! М. Ф. подошла ко
мне и, улыбнувшись, спросила: «Все пишешь?» Напомнила мне
чей-то рассказ, как один счастливый человек в восторге водил пе¬
ром по бумаге, воодушевленный удачей, что он все написал, что
хотел и как хотел... А когда посмотрели, что он пишет, оказа¬
лось — ничего; одни линии из крючков и петелек, не походивших
589

ни на одну букву, или просто прочеркнутых линий... «Счастли¬
вец» же блаженствовал, что все он успел написать... Мы расхохо¬
тались.
— Ты следи за мной, — сказал я М. Ф., шутя... И мы опять
рассмеялись. Редко теперь смеются люди!
— Проживем? — спрашивает М. Ф.
— Продержимся апрель, май, а в июне... В июне, июле уедем.
— А если не удастся уехать?..
Молчим оба.
И оба, про себя, думаем: придется погибнуть. Но и виду об
этом не подаем об этой мысли... Не нужно.
— Будем бороться, — говорю я.
— Будем бороться... Ты знаешь, как я люблю жизнь, солнце,
лес, каждую веточку, — говорит М. Ф.
И мы улыбаемся хорошо и ласково друг другу.
Узнал сегодня, что эвакуация университета проходила с боль¬
шими трудностями и жертвами. Несколько профессоров не вы¬
держало тяжести пути. Не мог только узнать фамилий погибших
и пострадавших.
Сегодня у меня маленький праздник — я переоделся в чис¬
тое белье. Эту «роскошь» мы можем позволить себе лишь раз в
месяц. Грязное складываем, стирать негде и некому.
284[-й] день войны.
1942. 1 апреля. Среда.
Сегодня состоялось первое (организационное) заседание со¬
зданного объединенного Ученого совета ленинградских исследо¬
вательских институтов Академии наук СССР, входящих в состав
Отделения истории, языка и литературы307. Открыл заседание
Игнатий Юлианович Крачковский, председатель организован¬
ного объединенного Ученого совета. Он в кратких словах осве¬
тил деятельность Комиссии Президиума по делам ленинградских
307 1 апреля 1942 г. в Ленинграде под председательством
акад. И. Ю. Крачковского был создан Объединенный ученый совет остав¬
шихся в городе учреждений Академии наук (Институты востоковедения,
литературы, истории материальной культуры, Ленинградское отделение
Института истории, Институт языка и мышления, Архив) {Князев Г А.,
КолъцовА. В. Краткий очерк Академии наук СССР. С. 122. Научно-орга¬
низационные материалы Объединенного ученого совета за 1942—1943 гг.
см.: ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 19).
590

учреждений Академии наук и указал на необходимость создания
полномочного Ученого совета, который мог бы давать по защите
диссертаций докторские степени, направлять и контролировать
научную работу, ведущуюся в институтах. Из высказываний со¬
бравшихся выяснилось, что еще целый ряд функций должен при¬
надлежать Совету. Это охрана научных, библиотечных, музей¬
ных, архивных ценностей в учреждениях АН и у отдельных уче¬
ных (мое выступление); консультации по научным вопросам, в
частности по преподаванию истории в средней школе; руководст¬
во популяризаторской работой, особенно в области научно-воен¬
ной тематики, например по вопросам военной географии; коор¬
динирование больших, предпринятых в Академии наук, работ,
например по празднованию 450-летия открытия Америки и др.
Все приветствовали новосозданный ученый центр, пожалуй, сей¬
час единственный в Ленинграде, так как с эвакуацией универ¬
ситета, Политехнического института и других высших учеб¬
ных и научных учреждений научная жизнь в них прекрати¬
лась, но многие ученые остались в Ленинграде. Теперь Академии
наук приходится быть единственным научным центром в Ле¬
нинграде.
Надо отдать справедливость И. Ю. Крачковскому — он от¬
лично справился со своей задачей. Сказал прекрасную продуман¬
ную речь и отлично резюмировал высказывания собравшихся.
В своей речи он указывал на ту большую ответственность за все
дело культуры в таком большом центре, как Ленинград, где, не¬
смотря на умерших и эвакуировавшихся ученых, остались мощ¬
ные научные коллективы, имеющие под собой и научную базу.
Исключительная роль выпадает на долю оставшихся в Ленин¬
граде ученых по сохранению и продолжению научной работы.
Это дело культуры во всем государственном объеме. Ленинград
был и остается культурным центром страны. Создание объеди¬
ненного Ученого совета исследовательских институтов Акаде¬
мии наук СССР в Ленинграде — это веление долга и научной
совести... И. Ю. говорил просто, спокойно, без аффектации, и
это производило тем более сильное впечатление. Сам он был
внешне спокоен и, как всегда, предупредителен и деликатен, без
всяких «эмоций» по своему обыкновению. А дома у него жена
больна дизентерией, сестра и зять лежат. Никто, кроме сестры
его жены, не помогает. Никого не могут найти не только за день¬
ги, но и за хлеб... Это подвиг при таких условиях не только вес¬
ти, но и организовать научную работу. Сегодня вписывается
славная страница в историю Академии наук. Ее надо запомнить.
591

Страница из последней, творящейся в дни страшной войны,
14-й главы308.
Собралось немало народу. Это все те, кто выжил и пережи¬
вает великие испытания, оставшись в Ленинграде, героические де¬
ятели науки. Среди них — директор ЛО Института истории Ко¬
валев, директор Института ист[ории] материальной] культуры
Бибиков, дир[ектор] Института этнографии Абрамзон и Музея
этнографии — Ольдерогге. Из тех же и других институтов со¬
трудники-доктора: Андреев, Любименко и еще несколько чело¬
век, всего десятка три-четыре. Пришли и не члены Совета, в ка¬
честве гостей, так как заседание было открытое.
Главное здание не отапливается. Пытались подготовить для
заседания одну комнату, а печи задымили. Пришлось провести за¬
седание в комнате бухгалтерии. Туда и набились все пришедшие,
разместившись как попало. Узнал много новостей. Среди них —
совершенно невероятную вещь. На прошлой неделе было получе¬
но распоряжение выехать из Ленинграда в течение 24 часов —
Крачковскому, Карпинским, Павловой (вдова Ивана Петровича)
и самому начальнику ЛАХУ т[ов]. Федосееву. Это совершенно
невероятное распоряжение Федосеев поехал выяснять в комитет
партии. Когда там поняли «смысл» всего этого вопроса, то забили
тревогу. После долгих и упорных справок выяснилось, что тут
действительно произошла ошибка. Не к немедленному выселе¬
нию из Ленинграда предназначались эти лица, а к выдаче им в
экстренном порядке помощи продовольствием, т. е. пайка. Но все
это выяснилось только по явной парадоксальности и нелепости,
ввиду таких имен, как Павлова, как Крачковский. В противном
случае приказ должен был бы быть выполнен беспрекословно.
Но вот уже в другом случае ничего уже поделать нельзя — бух¬
галтер ЛАХУ получил сегодня предписание покинуть Ленинград
в 24 часа. Его фамилия Реддер. Оказывается, что всех жителей
с немецкими фамилиями выселяют из города. Реддер — не не¬
мец, а швед по деду или даже прадеду. Ехать по своему болез¬
ненному состоянию он почти не может; жена его тоже больна.
Она была преподавателем немецкого языка в Университете и не
могла эвакуироваться вместе с другими. Пропал без вести б[ыв-
ший] заведующий Рукописным отделом Института востоковеде¬
ния Ромаскевич; умер б[ывший] уч[еный] секретарь Пулковской
обсерватории астроном Берг, сдавший нам свои научные мате¬
риалы.
308 См. примеч. 285.
592

Ответственная партийная работница, работающая в Инсти¬
туте литературы, Перепич долго жала мне руку, выражая свое
удовлетворение и удивление перед моей стойкостью и предан¬
ностью советскому делу и вверенному мне Архиву АН.
285[-й] день войны.
1942. 2 апреля. Четверг.
На дворе запоздалая февральско-мартовская вьюга; все за¬
несло.
Получил телеграмму (вчера, 1 апреля) от Вавилова от 1 янва¬
ря (!). Поздравляет с Новым годом, чрезвычайно удовлетворен
работой Комиссии по истории Академии наук, возбуждает пе¬
ред Президиумом ходатайство о премировании сотрудников. Пос¬
ле заседания Ученого совета в меня влилась струя бодрости и
энергии. На службе сделал целый ряд распоряжений, организую
возобновление работ.
Заболел JI. Б. Модзалевский — цинга, слабость, к тому же
простудился. Лежит он на одной кровати с женой, в третий раз
больной поносом. Жизнь, за которую так стойко боролся Л. Б.,
повисла на волоске. Со страхом смотрю на свою М. Ф. Как она
тает на моих глазах!
Сегодня, возвращаясь домой, стоял у колонн нашего портика.
Прошла женщина, шатаясь и тихо рыдая... Прислонилась головой
к колонне, отдышалась и пошла дальше. По облику очень похо¬
жа на Орбели-Алексееву. Та так же, шатаясь и рыдая про себя,
добралась в феврале до Архива (в последний раз) перед эвакуа¬
цией своих детей...
286[-й] день войны.
1942. 3 апреля. Пятница.
Целый день приводил в порядок свои материалы по исто¬
рии Академии наук, архивоведению и другим моим темам. То¬
роплюсь!
Пообедали: «суп» (вода с отдельными лапшинками, за кото¬
рые вырезали на карточках 20 граммов), на донышке тарелки го¬
роховая жидкая кашица (за которую вырезали 40 граммов) и обе¬
денная порция хлеба, которую мы с М. Ф. тщательно соблю¬
даем, — 100—130 граммов. Больше ничего.
593

Оказывается, фронт под Ленинградом сразу за Колпином —
старый берег Балтийского моря, где стоит деревня Степановка
по Октябрьской железной дороге и Поповка (Подобедовка)309.
Эти возвышенности очень укреплены немцами. На западе фронт
сразу за Лиговом, немцы в Стрельне! Из этих укрепленных линий
они бьют из своих артиллерийских орудий по городу. Сегодня
ночью и днем несколько раз обстреливались центральные и дру¬
гие районы. За Поповкой Октябрьская линия в руках Красной
Армии. На Северной дороге до сих пор не взята Мга, где немцы
совершенно отрезаны, но продолжают быть непреодолимой пре¬
градой в занятом пункте для возобновления прямого транспорта.
287[-й] день войны.
1942. 4 апреля. Суббота.
Утром.
Снова заморозок, минус 9 градусов С; выглянуло солнце.
И там, где оно светит, — лужи; а в тени — мороз, щиплющий
лицо. Какой-то Эверест, где от солнца обжигается кожа с одной
стороны лица, а с другой — отмораживается! Метеорологи не
обещают теплой весны. Ленинградцам, не имеющим дров, при¬
ходится и апрель страдать от холода. На талом снегу, под лучами
весеннего солнца, так неожиданно приятно видеть целый выво¬
док — дети от 3 до 5-летнего возраста, одетые, обутые, откормлен¬
ные. Идут парами и так серьезно, чинно, важно! Милые птенцы,
крошки, будущие человеки, которым придется принять из рук
уходящего поколения страшное наследство. Поросль новой, гря¬
дущей жизни. И невольно вспоминаю стихи Пушкина...310
Прочел в газете, что английские бомбы сверхмощной раз¬
рушительной силы уничтожают целые кварталы. Так было уже и
в Кельне и других германских городах...
Днем.
Наискосок от нашего дома, у самого моста поставлены три
тяжелых морских артиллерийских орудия. На набережной опять
309 Речь идет о пос. Подобедовка и ж.-д. станции Поповка Тосненско-
го р-на Ленинградской обл. На их территории в 1935 г. создан поселок
Красный Бор (Даринский А. В. Ленинградская область. Л., 1975).
310 Вероятно, Г. А. Князев имеет в виду известное стихотворение
А. С. Пушкина «Вновь я посетил...» (1835), где есть слова «Здравствуй
племя, младое, незнакомое...».
594

военное оживление, напоминающее сентябрь. Все время, покуда
ехал на службу, стреляли. Снаряды разрывались где-то в районе
Невского, Садовой. Впечатление оставило все виденное очень тя¬
желое. Предстоят нам большие впереди испытания. И надорван¬
ный организм М. Ф., напряженная нервная воля ее, не выдержали
сегодня — заплакала... Я гляжу на нее с тихим, затаенным стра¬
хом — почернела, осунулась, вчера пожаловалась на нижнюю
десну. Сегодня она и утром встала весьма слабой, а сейчас ра¬
ботает: принесла дров из подвала на наш третий этаж, затопила
печку-буржуйку, поставила вариться менее полуфунта гороху на
двоих на два дня, все, что мы имеем по карточкам до конца первой
декады. «Пожалуй, и не выдержу», — говорит М. Ф. тихо и крот¬
ко. И слезы крупные катятся по маленькому, сморщенному, ста¬
рушечьему (!) лицу моей исключительно стойкой жены-друга.
Возможно, что и не выдержим! Спрашивал сегодня на служ¬
бе, чем мы можем помочь Л. Б. Модзалевскому. Оказалось, ни¬
чем!.. Жена его вряд ли выживет, возможно что и он обреченный.
Страшно об этом подумать вчуже! Гляжу на свои папки с рукопи¬
сями работ, материалами и улыбаюсь: кто знает, что будет с ними,
со мной сегодня, завтра... Может быть, все это будет разметано,
исковеркано! Жизнь наша осложняется с каждым часом. Из горо¬
да спешат уехать все, кто может. И впереди?.. «Впереди, — го¬
ворит моя М. Ф., — полная безнадежность». Я ее успокаиваю.
Беру себя в руки. Достаю книжки стихов. Упиваюсь ими. «Ты фи¬
лософски смотришь на жизнь, — говорит мне М. Ф., — а я ее
люблю просто... Понимаешь, люблю жизнь...»
После полудня ослепительно сияет солнце над белой пеленой
Невы и ее набережными, покрытыми только что выпавшим све¬
жим снегом. Ехал, закрывая лицо от слепящего солнца, и думал...
На обратном пути хоть не стреляли, тихо было.
Сейчас сижу за столом, заваленным книгами, и об одном
думаю: у меня есть еще вот это настоящее мгновение. Оно есть!
И о будущем не нужно думать! Пред [о] мной газета и книжечка
«Радуга», альманах Пушкинского Дома, в котором напечатано
знаменитое стихотворение «Пушкинскому Дому»311. Но в газете
читаю то, что невольно заставляет меня отодвинуть книжечку:
«Неудачи на земле могут толкнуть гитлеровских захватчиков на
новые авантюры в воздухе»... «Они могут применить против нас
311 Стихотворение А. Блока (1921). Опубликовано: Радуга. Альманах
Пушкинского Дома. Петербург [sic!]: Кооперативное издательство писа¬
телей и ученых, 1922. С. IX—XI.
595

отравляющие вещества... Нужно мужественно отразить хими¬
ческую атаку врага...» И еще, еще о противохимической защи¬
те. Ну что же! Будем ждать событий, а пока читать публика¬
ции документов архива Пушкинского Дома в «Радуге». Не при¬
шлось пока. Не докончивши приготовления «обеда» (гороховой
каши-похлебки), М. Ф. неожиданно слегла. Сейчас она лежит.
И опять вся моя жизнь остановилась. Все остановилось. На¬
деюсь, она справится со своими силами. Слишком она сегодня
разволновалась.
Нужно ли записывать все это? Не знаю. Но запись меня от¬
влекает. Я могу думать о другом, а не о том кошмаре, в котором
мне и окружающим меня приходится кончать свою жизнь... Да,
все теперь явственнее становится — кончать. Наступают реши¬
тельные и более страшные дни испытаний для моей советской ро¬
дины, чем когда-либо!.. Победа впереди и, несомненно, за моей
родиной! Но мы — конченые...
Безнадежность? Нет, просто реальный взгляд на вещи. Все
преходяще, бессмертен лишь народ!..
Вечером.
М. Ф. пересилила себя и встала... И снова — жизнь!.. Еще
«одно мгновение» живу, живем...
Вера Инбер написала поэму «Пулковский меридиан» (очень
удачное заглавие). Она описывает события на разных пунктах
его. Главная мысль поэмы:
Мы ощутили вдруг, что мы — громада, мы — сила.
Что сияние идей, к которым мы приобщены, — бессмертно.
Пусть ночь. Пускай еще не видим черт мы лица победы.
Но ее венка лучи уже восходят перед нами.
Нас осеняет ленинское знамя, нас направляет Сталина рука.
Мы — будущего светлая стезя, мы свет.
И угасить его нельзя!
Мы — народ. Мы — человечество... Мы — я, ты, он, вы, они...
Но не я отдельно, как ребро грани, как прут метлы, листок на де¬
реве. «Я»-то, как таковое, угасить можно. «Я» пропадает бес¬
следно, а «мы» остается. Все это банально до скуки и правильно,
как геометрическое тело.
7 час. 30 мин. вечера.
Началась пальба из орудий, стоящих у моста на набережной.
Сперва, когда задрожал и осел дом, думали, что падают бомбы
или разрываются над нашим домом снаряды. Но слишком час¬
ты были удары, и все в одном месте. Догадались, что это открыли
596

стрельбу наши орудия. Почва под нашим домом насыпная, зыб¬
кая. После каждого удара, казалось, весь дом завалится.
8 час. Стрельба прекратилась. Но слышно, как воют в воздухе
перелетные «транзитные» снаряды противника.
Оправились от неприятного первого впечатления и стали пить
«чай», т. е. горячую воду с разведенной в ней ложкой кофе...
288[-й] день войны.
1942. 5 апреля. Воскресенье.
Ночь была очень неспокойная. На город, и в частности на
наш Васильевский остров, налетали большими группами само¬
леты стервятников и сбросили множество бомб. За всю войну я
в первый раз испытал такое беспомощное чувство перед совер¬
шающимся. Дом ходил ходуном, дрожал, как бы проваливался,
подпрыгивал, звенела посуда. В кусочек открытого окна видно
было, как черкалось небо огненными линиями снарядов зенитных
орудий и падающих бомб. Особенно тяжело отдавались на стены
дома взрывные волны от стрельбы зенитных орудий, в особен¬
ности тех, которые поставлены у моста. И порою было трудно по¬
нять — бомба ли разорвалась где-то рядом, или это укреплен¬
ные на берегу орудия зенитной батареи стреляют... Оказывается,
и вечером была не наша стрельба из поставленных у моста ору¬
дий по Стрельне, где упорно сидит противник, а первый, тоже
жестокий, налет стервятников. То, что мы этого не знали, и ду¬
мали, что стреляют только от нас, спасло нас от излишней нерв¬
ной напряженности и суетни. Я говорил М. Ф., что падают бом¬
бы; она успокаивала меня, что это стреляют от нас. На этом и
самоуспокоились, а ночью даже не встали с кроватей посмот¬
реть на небывалую еще в нашей практике боевую обстановку. Со¬
седи все сбежали вниз; после ночного налета вернулись лишь
в 4 час. утра. Сегодня все собираются уезжать из Ленинграда.
М. Ф. указывает мне, что и нам во что бы то ни стало необходи¬
мо уехать. Куда? Куда забросит судьба. В Ленинграде невоз¬
можно оставаться.
На улице еще не был. Куда попали бомбы, не знаю. День
опять морозный и солнечный. Все кругом под впечатлением ужа¬
сов минувшей ночи, ждут с повышенным нервным напряжением
налетов сегодня вечером и ночью. К сожалению, и мы не сможем
сегодня самообманываться. Возможно, что теперь будет так каж¬
дый день, каждую ночь!
597

Опять сидим за приведением в порядок моих рукописей и
материалов. Один вопрос — успеем ли? И другой, вдруг встав¬
ший так болезненно и жутко: нужно ли? Может ли спастись хоть
что-нибудь в Ленинграде, если он подвергнется ожесточенному
и систематическому разрушению?
Нахожу в себе волю «продолжать игру» со своим страшным
партнером — «Судьбой»... Сдача плохая. Ни одного «козыря».
Не говорю: «Пас». Продолжаем игру. Может быть, в «прикупе»
попадется хорошая карта!.. А покуда только выдержка... Не па¬
дать духом!
Сегодня Пасха у христиан (православных). Вот им немцы и
отпустили ночью «пасхальную заутреню»! Я и не знал об этом
отошедшем в прошлое празднике, если бы не наша старушка.
Она и в без того голодное время ухитрялась еще поститься,
Т. е. почти совсем не есть. Конечно, совсем отощала, превратив¬
шись в «живые мощи». Но духом, волей бодра: «Здешняя жизнь
временна, пострадать надо. Зато Господь там, на небесах, примет
чад своих с любовью и откроет им райские двери». Ее даже ноч¬
ная бомбардировка не слишком испугала. Не знаю, выходила ли
она вниз, под лестницу, вместе с другими. Спит она в холодной
нетопленой комнате. Отживающий тип «странницы», гостьи на
грешной «земле», терпеливицы: «Все перетерпеть нужно!».
На улице солнце... Но холоднее от него!
Лихорадочно работаю я, мне помогает М. Ф. Укладываем в
папки работы по истории Академии наук. Очень торопимся, кто
знает, что принесет вечер. Быть может, ничего не останется от на¬
шего дома, стоящего на набережной, на виду, наискосок от моста
и мощной зенитной батареи на берегу и на судах.
11 час. 50 мин.
Вот налетели снова стервятники. По-видимому, разведчики,
чтобы заснять местность. Проверить вчерашние разрушения, на¬
метить «объекты» на сегодня. Опять неистово палят береговые зе¬
нитки, потрясая почву и содрогая весь наш несчастный дом...
Продолжаю свое дело и отвечаю вслух смрадным стервят¬
никам словами великого Гёте, вложенными им в уста Прометея:
Закрой, о Зевс,
ты небеса свои
парами туч
и тешься, как мальчишка,
что обивает у волчка головки,
круши дубы и выси гор!
598

Мою ты Землю не пошатнешь,
и хижину мою:
не ты ее построил, —
и мой очаг, которого огонь
тебе завиден312.
Но гитлеровские стервятники не дадут нам покоя. И о Гёте
им, с бомбами, танками, не приходится напоминать. Что их может
обуздать? Тоже только самолеты-бомбардировщики, танки, толь¬
ко сила. Значит, Ленинград или ценой страшных жертв и раз¬
рушений защитится, или, истекая кровью, в развалинах, падет...
И судьба сделала меня современником таких событий!.. Стре¬
лять перестали. На улице яркое-яркое солнце... И все потекло кру¬
гом, куда попадают солнечные лучи.
Продолжаю разборку глав по истории Академии наук.
Тяжело смотреть на М. Ф. Она голодна, не совсем здорова,
переотягчена работой. И вообще у нее страх и злость. Не по от¬
ношению ко мне, нет, а просто как-то происходит в недрах ее
души и пробивается этим жгущим пламенем через глаза наружу.
И у меня, в свою очередь, замечает М. Ф. тот же нехороший
огонек презрения, отвращения, брезгливости, пробивающийся в
иные мгновения в моих глазах. И глаза наши, встречаясь, отра¬
жают ту бурю, которая за ними в глубине. Мы сдерживаемся,
сдерживаем друг друга в порывах нервности, которые проры¬
ваются независимо от нас, как лава из вулкана. Сколько у моей
милой М. Ф. такта, выдержки, но и она начинает сдавать. Наше
нервное напряжение достигает своей предельной черты. Записы¬
ваю все это не как личное, а [как] то, что переживается и други¬
ми, но остается незаписанным. Если эти листки не развеет ура¬
ган войны, они многое расскажут о том, как погибали ленинград¬
цы в 1942 году.
Хватит ли сил? Покуда хватает... Но их все меньше.
Пообедали. А как будто и не ели ничего — так есть хочется.
М. Ф. варила похлебку из овса, вынутого из нашего аварийного
мешка! Так, вероятно, как мы сейчас, чувствовали себя погибаю¬
щие в ледяных пустынях потерпевшие крушение путешественни¬
ки. Старушка наша, наконец, разговелась: выпила спитого кофе
у нас... У себя у нее был припасен кусочек масла, не съеденный
раньше. Купила 100 граммов хлеба... Сегодня она праздничная!..
312 Цитата из третьего действия драматического отрывка И.-В. Гете
«Прометей» (1773).
599

М. Ф. не хватает пищи. Она собирает вещи, идет на рынок
«отоваривать» их. Опять «вспылила», покрылась вся красными
пятнами, когда я посомневался, что при ее слабости и простуде
вряд ли целесообразно, по моей теории «разумной экономии»,
ей будет стоять на ветру на рынке. Хлеб-то или крупу она, мо¬
жет быть, и добудет, но зато и совсем сляжет. Говорили друг с
другом в нервном напряжении, все силы напрягая, чтобы сдер¬
жаться. Так люди сходят с ума. Умно или безумно они тогда по¬
ступают, поди разбирайся! Вот М. Ф. ушла на рынок, а я снял с
себя пояс, давно припасенный, и примерил его... Так, на всякий
случай.
Продолжаю разбирать папки с главами по истории Академии
наук. Вот глава 9-я, над которой работал покойный Стулов313.
Он так ее и не успел закончить! Что он переживал, прикованный
к кровати, так любивший работать, оторванный от своих ребя¬
тишек, от всего мира!..
М. Ф. вернулась. Принесла 100 граммов (V4 фунта!) хлеба
за платье. И счастлива. Глаза повеселели. А мне легче, что ей
лучше стало, и еще больнее, грустнее от сознания, от чего мы,
наше состояние, настроение, отношения зависят!.. От четверти
фунта хлеба!..
Может быть, не будут бомбить сегодня. Ложимся спать. По¬
работал я сегодня более 10 часов! Хватит. Только бы заснуть:
слишком много нахлынувших мыслей. И то надо обдумать, и дру¬
гое, и явившемуся образу хочется дать словесную формулу, и
все записать!
Сегодня я даже слишком много записал! И если были у меня
минуты упадка духа, то это оттого, что я беспомощен что-нибудь
сделать истинно-героическое для защиты Ленинграда. Я — пас¬
сивный герой по защите своего родного города и могу лишь пас¬
сивно-геройски умереть за него, как многие сотни тысяч моих со¬
граждан. Но, признаюсь, мне не кажется это истинно героиче¬
ским... И потому я заскучал.
313 П. М. Стулов работал над тремя главами «Очерка по истории
Академии наук»: девятой — посвященной истории Академии наук кон¬
ца XIX—начала XX в.; десятой — о периоде истории АН между двух ре¬
волюций, и одиннадцатой — об истории АН в 1917—1925 гг. (ПФА РАН.
Ф. 7. Оп. 3. Д. 64. Л. 174; Ф. 702. On. 1а. Д. 9, 10, 11). См. также при¬
меч. 33, 183, 285.
600

Утром 6 апреля.
Не бомбили! Ночь проспали спокойно. Проснулся рано. За¬
работала опять мысль. Она на полном ходу!.. Какое счастье, что
покуда со мной есть моя мысль. Мысль — осознавшая себя при¬
рода, Прометеев огонь, все освещающая. И, как огонь, диалекти¬
чески, на другом конце все уничтожающая, сжигающая дотла.
289[-й] день войны.
1942. 6 апреля. Понедельник.
Вся Украина залита кровью. Но жив дух народа!
В «Правде» помещено воззвание «К украинскому народу»,
подписанное украинской интеллигенцией: академиками, профес¬
сорами, артистами, деятелями искусства, композиторами, писате¬
лями. Среди подписей академиков (украинских): А. Богомолец,
Бродский, А. Палладий, Калинович, Воблый, Сапегин, Гришко,
Яворский, Дынник, Булаховский, Сельский, Лаврентьев, Будни¬
ков, Доброхотов, Проскура, Пфейфер, Серенсен, Синцов, Соко¬
ловский, Третьяков, Федоров, Яснопольский, Патон, Стракеско,
Корчак-Чепурковский, Крылов, Леонтович, Т. Лысенко. Все они
заявляют: «Легче вырвать сердце из груди украинца, нежели пре¬
вратить его в раба немецких помещиков и баронов». «Враг увидел
провал своих коварных расчетов на то, что ему удастся разъ¬
единить украинский советский народ, поколебать его верность
союзу братских советских народов. Он увидел это, ужаснулся и
обезумел». «52 ООО замученных людей в Киеве. 6 ООО во Львове.
10 500 в Днепропетровске. 25 ООО в Одессе»... и т. д.
«Жестоким террором, разорением, опустошением украин¬
ской земли немецкие, итальянские, венгерские и румынские за¬
хватчики пытаются поработить и украинский народ».
«Разграблены музеи, опустошены книгохранилища... Осквер¬
нена могила Шевченко над Днепром — святыня Украины».
«Но враг не смог уничтожить украинскую культуру. Рабо¬
тает Украинская Академия наук...»
«Живет Украина, трудится, сражается».
«Ей не страшна кучка мерзавцев-выродков, которая пошла к
гитлеровцам в услужение. Желтоблокитные продажные души —
враги и палачи Украины еще более подлые, еще более трусливые
и злые. За кусок гнилой немецкой колбасы они готовы продать
Украину, ее честь, ее свободу, ее культуру».
601

«Но пусть помнят выродки, что Украина не продается, она
борется с поработителями, она уничтожит их — и немецких па¬
нов, и их петлюровских ублюдков».
«Народ наш, дорогой и прекрасный, отцы наши, братья и се¬
стры любимые... Мы счастливы, что стали с тобой и с великим
русским народом в авангард человечества и что нет у нас перед
историей человечества зерна неправды за собой...»
«Мы идем».
Родные, дорогие наши, мы идем... Мы идем с нашей Крас¬
ной Армией вперед, в наступление, под гордым знаменем Лени¬
на—Сталина! Время пришло! В наступление!
«Народ наш! Народ-воин, народ-рыцарь! К оружию!»
«Пусть же почувствуют фашисты-немцы и их желтоблокит-
ные прихвостни нашу священную ненависть до дна! Пусть они
погибнут!»
«Разжигайте до неба огонь священной ненависти к прокля¬
тому оккупанту!»
«Пусть же пропадет пропадом кровавая гитлеровская шайка,
чтобы не осталось от нее и следа на земле!»
«Пусть очистится от Гитлера земля».
«Пусть посмотрит на себя человечество человеческими гла¬
зами».
Такова воля украинского народа, выраженная устами украин¬
ской интеллигенции.
А в это время в другой славянской земле, Болгарии, решает¬
ся вопрос, на чьей стороне ей выступить314. Царь Борис и его
правительство склоняют народ к тому, чтобы выступить про¬
тив СССР, повторяя протухшие слова фюрера о том, что больше¬
визм является заразой для Европы и, покуда он существует, ника¬
кого нового порядка в Европе нельзя устроить. Болгарское прави¬
тельство признает и то, что грядущий новый порядок в Европе
должен быть во главе с Германией и ею организуемый... Когда это
говорят побежденные, то можно понять, если не простить, но
если это говорят еще не покоренные, не рабы, то это, значит,
просто мерзавцы.
Посередине Средиземного моря до сих пор держится крохот¬
ная Мальта315. Она выдержала 1600 воздушных налетов. Сколь¬
ко налетов выдержал защищающий Ленинград Кронштадт?!
314 Присоединившись к Тройственному пакту 1 марта 1941 г., Бол¬
гария в декабре 1941 г. объявила войну Англии и США.
315 На о. Мальта базировалась английская авиация.
602

Американцы наконец начинают осознавать, что война при¬
няла мировой характер. Японцы высадили десант в 150 км от ин¬
дийской границы, т. е. в 550 км от Калькутты. Вдоль американ¬
ских берегов патрулируют военные корабли, ожидая противника.
У меня создается такое впечатление, что англичане и американ¬
цы ждут решающих боев на русском фронте. Они покуда «в сторо¬
не». Они могут лишь готовиться. В 1941 году Германия на Вос¬
точном фронте надорвалась. В 1942[-м] она должна там обесси¬
леть. А что касается нас, русских, советских русских, украинцев,
белорусов как таковых, то какое дело до них американцам и анг¬
личанам. Они борются с Гитлером. Мы боремся с Гитлером. По¬
куда по пути. Даже выгодно для них. Льется-то кровь нашего
советского народа в страшной смертельной схватке. Англия остает¬
ся верна своей теории: «Побеждает тот, кто выигрывает послед¬
нюю битву».
Ленинград не забудет страшную пасхальную ночь с 4 на
5 апреля 1942 года. Немецкие стервятники тучами кружились над
городом и сбросили множество бомб. На моем малом радиусе
лежат оборванные провода, зияют новые черные пасти выворо¬
ченных окон. Особенно ожесточенной бомбежке на этот раз под¬
вергли Васильевский остров. Но и в других местах, например в
Ботаническом саду, было сброшено до 7 бомб. Много, говорят,
было сбито вражеских самолетов. Враг, по-видимому, не ожидал
встретить такое энергичное сопротивление. Бомбами стервятни¬
ки бросались на этот раз в очень большом количестве, но мало¬
го, по-видимому, веса. Вероятно, это была своеобразная «пси¬
хическая атака» на ленинградцев. Действительно, ленинградцы
взволнованы, но по-прежнему стойки и герои в своей пассивной
обороне.
На улицах большое оживление. Возят в Неву со дворов ско¬
лотый лед и снег. Много военных — и моряков, и сухопутных,
как в сентябре... Через Неву, по льду, прокладывают себе дорогу
«транзитные пешеходы». Трамваев еще нет, хотя рельсы очище¬
ны и грузовые трамваи ходят. На мосту очень большое оживление:
с грузовиков, поставленных у решетки моста, сбрасывают приве¬
зенный лед и снег прямо в реку. Распространился слух, что из Ле¬
нинграда начнут эвакуировать жителей в принудительном поряд¬
ке. Ленинград, как и Кронштадт, будет исключительно военным
городом. Во всяком случае есть много желающих эвакуировать¬
ся и без всякого принуждения. Что ждет ленинградцев? Вымира¬
ние. Начнутся неизбежные эпидемии. Сейчас свирепствует цин¬
га. Но куда ехать? В особенности тем, у кого нет пристанища,
603

кто слаб, немощен, истощен... Умереть здесь или где-то там —
вот и все решение вопроса для многих, в том числе и для меня
с моими больными никудышными ногами.
В объяснение некоторых вчерашних «упадочных» записей.
Если бы М. Ф. уехала сейчас, она спаслась бы. Я не могу уехать;
и она может погибнуть. Поэтому, если бы не было меня, она мог¬
ла бы уехать... Но из этого противоречия нет никакого выхода, и
немудрено, что мне приходится переживать тяжелые часы, осо¬
бенно когда позволишь себе подумать о будущем. Пишу здесь о
себе, но не как [о] субъекте, а как [об] объекте, которого я держу
теперь в поле своего наблюдения на малом радиусе.
Так жаль, что мне не удалось увидеться с А. П. Семено-
вым-Тян-Шанским перед его смертью. Теперь, когда Академия
наук наложила свою печать по охране его имущества, особен¬
но относящегося к памяти его отца, знаменитого путешествен¬
ника316, сотруднице Архива М. В. Крутиковой пришлось узнать
некоторые подробности жизни А. П., о которых я не знал. Оказы¬
вается, что он скрывал от всех, что живущая у него экономка-до¬
мохозяйка — его фактическая жена. Она такая же древняя старуш¬
ка, как и покойный, [ей] за 70 лет. Сорок лет он жил с ней, таясь,
скрывая эту «позорящую» его связь с «рабой». И оставил ее без
всяких средств к существованию, даже не записавшись с ней пе¬
ред смертью. Больше всего он боялся, чтобы кто-нибудь не узнал
об этой связи. А знали все, но щадили старика. После его смерти
свидетелями было доказано, что жившая у него старушка — его
фактическая жена, сорок лет верно и честно ухаживавшая за ним,
а следовательно, и [его] прямая наследница, имеющая право на
пенсию. Советский суд признал этот незарегистрированный юри¬
дически в свое время брак фактическим — с вытекающими отсю¬
да всеми последствиями для старушки, как вдовы покойного ее
мужа. И — «Старец-юноша, Андрей Петрович, переводчик Го¬
рация и сам поэт и ученый, мыслитель, — хотелось бы мне обра¬
титься к покойнику, — ты писал хвалебные гимны комсомолу, го¬
ворил панегирики представителям советской власти и не сделал
самого простого, человеческого, не признал в другом человеке
равного тебе. Советская власть исправила твою ошибку. А ты,
влюбленный в Горация, в звучную бронзу латинского стиха так
316 Речь идет об энтомологе Андрее Петровиче Семенове-Тян-Шан-
ском и документах его отца, географа и путешественника Петра Петрови¬
ча, изучавшего в 1856—1857 гг. горы Тянь-Шаня и получившего через
50 лет в признание этого дополнение Тян-Шанский к фамилии Семенов.
604

и не смог уйти от „вольного или невольного” деления людей
на господ и рабов».
Вот несколько строк из его обращения к комсомолу в
1938 году.
КОМСОМОЛУ
Надежда всей страны,
оплот всех сил народа,
источник трезвости, на доблестном пути,
от всяких бед и зол ограда и свобода
Великий Комсомол
— цвети.
И так понятно делается то настроение старика, когда он, сог¬
бенный всем пережитым, в том числе в начале войны, написал о
себе: «В старости горбит не груз, а тяжесть всего пережитого».
290[-й] день войны.
1942. 7 апреля. Вторник.
Выслушал сегодня длинный рассказ об агонии Главной аст¬
рономической обсерватории Академии наук в Пулкове от одной
из научных сотрудниц, эвакуировавшейся и оставшейся в Астро¬
номическом институте в Ленинграде. Она мне сообщила много
любопытных черт из поведения директора обсерватории Беляв¬
ского. Она также расценивает его невысоко ни с научной, ни тем
более с общественной, политической и моральной точки зрения.
И она указывает, что он больше всего заботился о личном благо¬
получии и мало принимал мер к спасению научного имущества и
живой научной силы. Правда, новых фактов она мне не привела,
но, значит, действительно в деятельности Белявского было что-то
отрицательное. Она очень тепло отзывалась о покойном Берге,
Викторе Рудольфовиче, скромном ученом-труженике. Он, между
прочим, ездил в Пулково на грузовике зимою раздобывать из под¬
валов оставленные там книги и между ними ценнейшие инкуна¬
булы. Делалось это под самым носом неприятеля, в полутора ки¬
лометрах от него. Во время пути пришлось все-таки спасаться,
бросившись из автомобиля в канаву. Но, к счастью, снаряды рва¬
лись по другую сторону дороги. Подвалы, в которых хранилась
ценнейшая библиотека Пулковской обсерватории, были сводчатые
и настолько крепкие, что они считались совершенно не поддаю¬
605

щимися какому-либо разрушению. В одном подвале был даже двой¬
ной изолированный подвал для службы времени. И все это было
разрушено!.. Книги перемешались (я уже писал об этом в своем
месте). Берг, добравшийся все-таки до Пулкова с риском для жизни
на военных грузовиках, в темноте откладывал наиболее ценные,
известные ему книги, которые и были оттуда вывезены. По спа¬
сению другой части библиотеки работал сотрудник Циммерман.
С какой любовью все они относились к своей обсерватории, пре¬
данные науке скромные труженики-ученые, и очень болезненно
переживали пожар и разрушение ее. Берг одно время был ученым
секретарем обсерватории, хранителем научных ценностей ее.
Но еще ранее гибели обсерватории от бомб и снарядов она пе¬
режила тяжелую внутреннюю «борьбу классов». Столкнулись там
самые разнообразные группы — ученые, верные традиции тгарой
науки, старому Пулкову, «ученые немцы» или их выученики, и
ученые новые, русские, которым дорого приходилось платить за
«немецкие уроки» и пробивать себе и русской науке дорогу. Нако¬
нец, явилась третья группа, совершенно неожиданная для ученых
старой формации, — советская. Последняя группа, в свою оче¬
редь, не была однородной. С одной стороны конца, это были моло¬
дые настоящие ученые, партийцы, комсомольцы и беспартийные,
желавшие учиться и воспринять опыт старших товарищей. К ним
присоединились и особенно крупные ученые — специалисты, че¬
стно принявшие советскую власть и ставшие сами советскими
учеными. С другой стороны конца — «искатели», «карьеристы»,
новые или старые, не заинтересованные кровно ни в судьбах аст¬
рономии, ни обсерватории. Весь этот клубок спутался, сматываясь
и разматываясь. «Немцы», «русские», реакционеры, скрытные, да¬
же перекрасившиеся, как раки, в красный цвет или затаившие ку¬
лак в кармане и показывавшие его при случае советские ученые,
искренние, честные и примазавшиеся, случайные, все разрушав¬
шие. 30-е годы, особенно 1935—1938[-е], были особенно тяжелы
для обсерватории. Когда-нибудь историк попытается разобраться
в этом «переплете»... Но оставалось самое главное — одна из са¬
мых лучших в мире обсерваторий, ее инструменты, библиотека,
накопленные ценнейшие научные материалы, вычисления. Берг
не хотел эвакуироваться, чтобы не лишиться своих накопленных и
еще не обработанных материалов. Он сдал их к нам в Архив в кри¬
тические дни обсерватории, надеясь, что у нас они сохранятся и он
сможет над ними работать. Не смог. Скоро сказалась надорван¬
ность организма, и он быстро перешел «роковую черту». Дальше
его уже ничто не могло спасти.
606

Я слушал рассказ моей собеседницы, принесшей материалы
также погибшего пулковского астронома Циммермана, которого
я не знал, слушал... И мне вдруг стало нестерпимо больно, жутко.
Как они любили свою астрономию, астронометрию, астрофизику
и т. д., всю жизнь отдавали науке, надеялись, чаяли... И погибли!
Сколько имен погибших назвала мне моя собеседница — и уче¬
ных, и технических работников, сколько я вспомнил их, прихо¬
дивших ко мне или сдавать свои материалы, или побеседовать по
научно-организационным вопросам... И нет этого, нет другого,
нет и третьего... Я не мог дослушать мою собеседницу, прервал ее
рассказ. Все равно мне трудно было бы записать его здесь цели¬
ком, а растравлять свои раны не нужно и очень опасно сейчас.
На службе, в Архиве, никак не могу наладить работу. Слиш¬
ком устали, духом и физически ослабели сотрудники. Особен¬
но моя партийная часть не на высоте — Е. М. Беркович и новая
С. С. Фельдштейн. Но что и спрашивать с них. Бедная Беркович
чернеет, Фельдштейн почернела, и у нее мать при смерти. Цвет-
никова потеряла девятнадцатилетнюю дочь, в последнее время
совсем сбившуюся с пути. Н. Н. Модзалевская слабеет с каждым
днем, держатся еще Крутикова и Свикуль, несмотря на то что
первая потеряла мужа, а вторая сына. Да выглядит совсем бодро,
по крайней мере внешне, И. С. Лосева. Что я могу поделать?!
Не опускаю рук. Надеюсь, что удастся хоть отчасти наладить ра¬
боту. А. М. Черников, давно не получавший от нас писем, вол¬
нуется, почему мы молчим. О Ленинграде он пишет:
«Все мы следим с живейшим волнением за жизнью и борь¬
бой нашего великого Ленинграда и его отважных ленинград¬
цев. Всегда Вас вспоминаю и горжусь тем, что я работал и
воспитывался в героическом Ленинграде».
Это так. И в газетах пишут о долге каждого ленинградца по¬
могать фронту, крепить оборону, твердо выполнять порученную
работу. Это и делается... И мои сотрудники, вот скоро две недели,
чистят набережные, дворы академических домов, дежурят — си¬
дят в 12-й комнате, топя макулатурой плиту. Но какой-либо на¬
стоящей продуктивной работы наладить не удается! Ждем тепла.
Говорю только о своем, маленьком кусочке радиуса.
Два дня после налета в пасхальную ночь затишье. И, не
скрою, жутко становится от этого ожидания. Безусловно, налет
повторится, бомбить будут еще неоднократно. У моста поставили
четвертое зенитное орудие. На выступе старого Исаакиевского
607

моста, на нашем правом берегу Невы также поставили зенит¬
ную батарею. Приготовления не останавливаются, чтобы до¬
стойно встретить стервятников.
Немцам предписано безропотно «перенести все трудности и
лишения». Того же, кто выражает сомнение и недовольство, «ждет
суровая кара, вплоть до смертной казни».
Немцы объявили о создании «фронта духа». Их страшит
изменившееся настроение солдат на фронте, испытавших горечь
и разочарование страшных поражений под Москвой, Ленингра¬
дом и Ростовом, когда немецкие полчища были остановлены и
отброшены! Их смущает положение народа, несущего столько
жертв. Геббельс советует чаще слушать легкую музыку своим
уставшим согражданам.
291 [-й] день войны.
1942. 8 апреля. Среда.
Мы пока спасены: получено разрешение на выдачу мне спец-
пайка. Теперь я могу подкормить М. Ф. А там будь что будет!
Видел девочку-сиротку, дочку пулковского водопроводчика,
который после эвакуации из Пулкова жил против нас. Она весело
и приветливо улыбалась мне, а я едва узнал ее, худую, черно-си¬
нюю. Она еще может улыбаться, несчастный ребенок, потерявший
отца, мать, братишку, оставшись на всем «Божием свете» теперь
одна... Нет, не одна. Она, кажется, определена в детский дом.
За нее хлопотала Е. А. Карпинская. Нет, не останутся у нас бес¬
призорными дети-сироты, не будут просить милостыню на улице,
не пойдут девочки в проституцию!..
На набережной по-прежнему оживление. Сотни мобили¬
зованных по очистке города работают, много военных... Око¬
ло сфинксов свалка снега. И стоят они, как где-нибудь на дале¬
ком севере, в ледяных торосах.
Соседям нечем топить, и они жгут все, что горит. Сейчас
жгут книги. Под плитой пылают глянцевитые листы «Столицы
и усадьбы»317.
Когда я подъезжаю к Архиву и вижу израненную шрапнель¬
ными пулями стену Зоологического института, развороченную
крышу над восточным крылом Кунсткамеры, вижу зияющие чер¬
3,7 Журнал «Столица и усадьба» издавался в Санкт-Петербурге в
1913—1916 гг. В. П. Крымовым.
608

ные пасти неоднородно разбитых окон и как на ветру трепещет
отрывающийся в каком-то окне фанерный лист, которым это окно
было заколочено, когда вхожу в мрачный, с закрытыми или раз¬
битыми окнами Архив, мне делается жутко: да не сон ли это! Хо¬
чется пощупать себя, проснуться, нет, не сон. Реальность. Дей¬
ствительность. То, что есть.
В Главном здании Академии, в полутьме вестибюля, остано¬
вила меня женщина.
— Вы, конечно, меня не помните, но я вас знаю; и муж мой,
вахтер в Центрархиве, Блохин, знал хорошо вас, и вы его знали...
Так вот, просто хотелось сказать вам — он помер.
И она рассказала мне, по-женски, как верная жена своего
мужа, об его последних днях и часах: заскучал, затосковал он
вдруг. Подзывает к себе жену свою и говорит: «Будь мне как пас¬
тырь. Положи руку на лоб. И сними с меня все грехи мои вольные
и невольные». И замолк. «Поняла, — рассказывала мне дальше
его жена, — что пришел его смертный час. Так он и умер, спокой¬
но, тихо, как праведник, с моей рукой на лбу...»
В холодном, пустынном, неуютном вестибюле Академии
наук, с заложенными кирпичом окнами, кирпичной стеной, защи¬
щающей мозаику Ломоносова, на верхней площадке знаменитой
академической лестницы я стоял и слушал тихий напевный рас¬
сказ незнакомой женщины. Да не сон ли это? Точь-в-точь так во
сне бывает. Вот скрипнули двери на улицу, кто-то прошел. Нет,
не сон. Я стал прощаться. «Простите, что задержала, — извини¬
лась она. — Так хотелось поделиться с кем-нибудь своим го¬
рем... А вы ведь знали моего мужа... Хорошо, хорошо умер он,
как праведник».
292[-й] день войны.
1942. 9 апреля. Четверг.
Тороплюсь жить. Проснулся сегодня рано утром, и заработа¬
ла мысль. Надо сделать это, кончить то, успеть в несколько ме¬
сяцев хоть частично выполнить [то], на что и трех лет было бы
мало! И записать многое хочется. О женщине, простой жене-дру-
ге, хотелось бы писать гимны, поэмы. О моей М. Ф., о женах, бо¬
ровшихся и спасавших, но все же в большинстве потерявших
своих мужей — астронома Берга, археографа Чаева и многих
других, вплоть до этой простой женщины, которая мне расска¬
зывала о последних часах своего мужа — центрархивского вахте¬
20 Князев Г А.
609

ра Блохина. Будущий поэт, которому, быть может, попадутся на
глаза эти мои исписанные листки, вдохновится и напишет такой
гимн или поэму жене, беззаветно и самоотверженно переносящей
все тяготы и отстаивающей всеми своими силами своих мужей...
Тем, что я покуда жив, всецело обязан М. Ф. Какая она у меня,
без всяких красных слов, самоотверженная труженица и скром¬
ная героиня.
Узнал, что хранитель Менделеевского кабинета в универси¬
тете проф. Фридман умер. Принимаю все меры через проф. Кра-
веца об охранении менделеевских рукописей.
В квартире, где живет Цветникова, население состояло из
11 семейств и 35 человек. Теперь осталось 7. Остальные или
умерли, или эвакуировались. Налет стервятников в пасхальную
ночь, по официальным сведениям, закончился с таким результа¬
том. Большинство самолетов было рассеяно на подступах к Ле¬
нинграду. В город удалось прорваться лишь самолетам-одиноч¬
кам. Наша зенитная артиллерия сбила 13 бомбардировщиков,
истребителями сбито 5; всего 18. Кроме того, 13 подбитых вра¬
жеских бомбардировщиков спланировали на территорию, заня¬
тую немцами. Наши потери — 1 самолет. Бомбы были сброшены
стервятниками на жилые кварталы. Имеются жертвы.
То, что пятый день не появляются над городом немецкие
стервятники, весьма подозрительно и напрягает, независимо от
разума и воли, нервную систему. Как только подсохнут аэродро¬
мы и накопятся в нужном количестве бомбы, мы опять будем
переживать тяжелые напряженные часы. Я уже тысячу раз писал:
не страшна смерть, страшно быть изуродованным, смятым в ле¬
пешку и не умереть!..
Трудно узнать, что больше всего пострадало в последний на¬
лет в городе. Но разрушения весьма значительны.
В Москве состоялся второй Всеславянский митинг318.
«Славяне — боевой отряд великой армии свободолюбивого
человечества...»
«Час решающих битв наступил».
«Все силы на разгром кровавого Г итлера, заклятого врага сла¬
вянства!»
«Славяне! На священную войну!»
318 Обращение к славянским народам участников второго Всесла¬
вянского митинга было опубликовано 6 апреля 1942 г. в газете «Правда».
Участники митинга призывали все славянские народы подняться на осво¬
бодительную войну с фашизмом.
610

К сожалению, один славянский народ — болгарский — может
быть вовлечен своими правителями в войну против своих брать-
ев-славян, и прежде всего — русских. В Болгарии царь Борис и
его правительство, я уже упоминал об этом, организуют в своей
стране выступление на стороне Гитлера как борьбу против боль¬
шевизма.
Весна в полном разгаре... Очень много воды. Там, где разли¬
ваются реки, половодье нынче будет богатое.
Весна 1942 года. Была ли такая весна в истории человечест¬
ва, в истории России? Решиться должна через несколько дней
судьба многих миллионов людей и народов!
«Победа будет за нами!» — так сказал товарищ Сталин. Зву¬
чит по радио:
И рокочут трубы золотые,
и плывут знамена боевые,
и бойцы идут за ними следом
к новой славе, к боевым победам.
Говорит отчизна их устами:
«Сталин с нами — и победа с нами!..»
ТАСС приводит перевод одного немецкого стихотворения,
напечатанного в газете «Берлинер Берзенцейтунг»319; автор гер¬
манский, лейтенант Шуман: «Во Франции мы пели, в России
онемели. Перед нами безмолвно шагал ужас. Он часто огляды¬
вался назад. Свинцовое бесчувственное небо, в котором больше
не скрывалось никаких чудес, мрачно и грозно нависло над нами
чудовищным гробом... Чутко, насторожившись, вслушиваясь в
зловещий шум ночи, мы стояли на сторожевом посту, покинутые
богом. Безжалостная пустота вгрызлась в наши сердца, давила
нас со всех сторон, мы знали только одно — человек одинок».
Не совсем понимаю, как германская цензура могла пропус¬
тить такое не «бравурное» стихотворение, да еще лейтенанта!..
Но одно можно сделать заключение, что недаром немцы выду¬
мывают «фронт духа». Партизаны в тылу германских войск не
дают им покоя, особенно по ночам, изматывают нервы супоста¬
тов. Вот лейтенант Шуман и затосковал малость.
Встретился с В. Г. Гейманом. Он был тяжело болен и сейчас
еще не оправился. Скоро сорок лет, как мы с ним знакомы. Прият¬
но было встретить живым старого товарища.
319 «Berliner Borsen-Zeitung» — ежедневная газета, выходившая в Бер¬
лине с 1855 г.
611

293[-й] день войны.
1942. 10 апреля. Пятница.
По радио, в газетах неумолчные напоминания, призывы, при¬
казания: «...Суровые, трудные дни переживает город Ленина.
Под самым городом — фронт... Бойцы героически выполняют
свой долг перед родиной, перед трудящимися нашего города».
Очередные задачи: «Условия блокады, воздушные налеты, артил¬
лерийские обстрелы обязывают ленинградцев не забывать о не¬
обходимости повышать мобилизационную готовность, неустанно
крепить противовоздушную и противохимическую защиту горо¬
да.., привести в полную боевую готовность все бомбоубежища
и газоубежища...
...Восстановить водопровод, канализацию.
...Поддержать в городе элементарную чистоту и порядок».
Я проехал сегодня по Невскому, до б[ывшего] Екатеринин¬
ского сквера. Шел дождь. Было серо и хмуро. А то, что видел кру¬
гом себя, похоже было на сон. Так плыли предо мной грязные
страшные улицы с заколоченными или вывороченными окнами в
домах; застрявшие в пути еще зимой троллейбусы, так и оставшие¬
ся стоять на улицах до сих пор; кучи грязного снега, озера воды, и
самое страшное — разрушенные дома. Их, к счастью, немного по¬
палось на моем пути. Но один дом на Невском (№ 30), около церк¬
ви св. Екатерины, с прямым попаданием бомбы, разрушившей
самую середину здания от крыши до фундамента и выбившей пе¬
реднюю стену, произвел на меня особенно жуткое впечатление.
«Снятая» передняя стена показывает разрез дома. В разных эта¬
жах торчат еще двери, висят над пропастью части полов и потол¬
ков уцелевших частей — крыльев здания. В одном из этажей на
стене остался висеть портрет Ворошилова в раме. Когда я ехал
обратно и мог остановиться, мне еще более жутко было смотреть
на этот страшный дом. На циферблате часов на бывшей Думской
каланче или артиллерийским снарядом или взрывной волной раз¬
рушены все цифры и зияет круглая дыра. Копотью покрыт забар¬
рикадированный пустынный грандиозный Гостиный двор. По-ви-
димому, пламя долго бушевало в нем. Но Невский не пустынен,
наоборот, ввиду отсутствия трамваев и троллейбусов, днем по¬
лон транзитными пешеходами, так же как ив 1918 году, идущими
и по тротуарам, и посередине проспекта.
Мы ездили с М. Ф. в б[ывший] Елисеевский магазин за пай¬
ком. Я не отпустил одну М. Ф., ввиду ее неважного здоровья. По¬
жалуй, месяцев семь я не был на Невском и попал на него в самый
612

неблагоприятный момент — в дождь, слякоть, грязь. И без того из¬
раненный, он произвел на меня в этот дождливый день еще более
тягостное впечатление. Мой родной, любимый город, где не толь¬
ко улицы, площади, дома, но и каждый камешек мне знакомы!
И что с ним сталось! «Вот Невский, вот Морская», — писал я в дни
первой блокады во время Гражданской войны, пораженный раз¬
рухой города и пустотой. Лишь стаи псов иногда можно было ви¬
деть тогда на улицах, куда-то стремительно мчавшихся даже по
Невскому, когда он затихал от транзитных пешеходов к вечеру.
Теперь нет ни одной собаки на улицах... И вот снова Невский,
Морская... Страшный срез бомбой целого угла с крыши до основа¬
ния на б[ывшей] Малой Морской, теперь улице Гоголя320. Не тор¬
гующие магазины с забитыми витринами. Нижние этажи или це¬
лые дома, пострадавшие от артиллерийского обстрела. Город сно¬
ва в разрухе. Я второй раз переживаю то же самое. И сегодня, как
20 с лишним лет [назад], я был в оцепенении, почти в отчаянии.
И успокаивал себя — ведь оправился город от той разрухи, опра¬
вится и теперь! Будет жить и процветать мой родной город.
Дни страшной бойни пройдут, а город останется. Мы умрем, а го¬
род останется. Город Петра и Ленина, двух гениев русского наро¬
да, никогда не погибнет. Петр приобщил через Петербург Россию
к Европе, Ленин привлек Европу и весь мир к Советской России.
Через десять лет после своего стихотворения о разрушенном
Ленинграде мне пришлось написать другое — «И стыдно мне».
Да, мне стало стыдно потом за маловерие. Ленинград тогда вос¬
крес. Воскреснет он и теперь, когда кончится эта война. Но эти
мысли я записываю сейчас дома, а там, на Невском, на Морской,
на бульваре Профсоюзов, я, признаюсь, по-другому думал. Не¬
уемная тоска вдруг овладела мной, и много надо было разума и
воли, чтобы совладать с ней. Нет, пожалуй, просто для истории
быта ученого моего времени, буду, как условился, упоминать о
личном, как примерном, о себе не как субъекте, а как об объекте.
Полученный с таким большим трудом спецпаек состоит из
муки — 2 кило, мяса — 2 кило, гречи — 1 кило, рису — 1 кило,
гороху — 1 кило, сахарного песку — 1 кило, масла — У2 кило, па¬
пирос — 2 пачки. За все это уплачено 70 руб. 50 коп., и что по ры¬
ночным ценам (которые устанавливает сам господь Бог, как ска¬
зал какой-то экономист) стоит 4800 рублей.
320 Малая Морская улица была переименована в улицу Гоголя в
1902 г., после того как было отмечено 50-летие (1852 г.) со дня смерти пи¬
сателя. С 1993 г. улица опять стала называться Малой Морской.
613

А.	И. Андреев, давно получающий спецпаек, искренно позд¬
равлял меня, узнав, что и мне его выдали. А для многих и эти пол¬
пуда, полученные с таким трудом, были уже поздним подарком
и не спасли их. Все мои заботы — уберечь и подкормить М. Ф.,
так стойко борющуюся со всеми невзгодами, а главное, голодом...
Ну, и будет о хлебе насущном. Кстати, я никогда не вдумы¬
вался в великий смысл слов этой молитвы о хлебе насущном. Зна¬
менательные слова!
Во всем том сумеречном, что я видел, как во сне, на Нев¬
ском, около Казанского собора, мне повстречался выводок детей
из каких-то яслей. Я уже отмечал на днях, какое отрадное произ¬
водят впечатление откормленные ребятки. И сегодня мне, утомлен¬
ному, нервному, вдруг словно солнечный луч блеснул, и я даже
улыбнулся. Как только перестал дождь, детишек повели гулять.
И никто, никто из них (они еще в таком возрасте) не замечал того,
что кругом них сделано людьми в их кровавой жестокой борь¬
бе друг с другом, и никто из них — детишек — не задумывается
(не может еще задуматься!), что будет сделано для еще большего
разрушения и убийств себе подобных... Вся надежда на детей.
Недаром пишут в газетах о детях: «Ленинградцы могут с гор¬
достью сказать: отказывая себе в самом необходимом, мы спасли
наших детей, будущих борцов, строителей и продолжателей на¬
шего дела... Что заставляет отцов идти в бой, принимать смерть
от врага, разрушающего нашу страну, наши очаги? — Самое до¬
рогое, самое любимое у страны — ее дети».
Дети шли мимо памятника Кутузову по направлению к за¬
дымленному Гостиному двору. Они в будущем восстановят его!..
Много, много работы предстоит им...
Немцы, отступая с берегов Волхова, беспощадно все унич¬
тожали и жгли. В одном только селении Остров из построе¬
ний немцы сожгли 179...
294[-й] и 295[~й] дни войны.
1942. 11 и 12 апреля. Суббота и воскресенье.
Ровно неделя, как стервятники не появлялись над городом.
По-видимому, все аэродромы покрыты талой водой. Затишье,
страшное и гнетущее. Перед бурями. Вторая половина апреля и
май будут очень тяжелыми для ленинградцев. Сегодня один стер¬
вятник — разведчик, — когда я ехал со службы, где-то мелькнул
высоко-высоко в облаках, и по нему началась стрельба из зениток.
614

Поднялся еще выше и скрылся! Значит, часы испытаний прибли¬
жаются.
На улице, точнее, на набережной, и особенно у Николаевского
моста, большое пешеходное оживление. Пути и переходы по льду
через Неву прекратились. Потоки транзитных пешеходов направ¬
ляются по моему островку малого радиуса. Вместо саночек теперь
катят с поклажей детские колясочки. Совсем не вижу покойни¬
ков — их уж никак не уложишь на миниатюрные колясочки!
По-видимому, нашли какой-нибудь другой способ транспорта.
Все берега окаймлены черным (грязным) талым снегом, который
стекает в Неву. Усилились желудочно-кишечные заболевания. За¬
болел акад. И. Ю. Крачковский; на службе больна И. С. Лосева.
Это на моем малом радиусе.
Карпинские перестали метаться по лестнице, и, кажется, все
лежат, кроме студентки.
У акад. И. Ю. Крачковского умерла давно болевшая его се¬
стра321, из-за которой он, собственно, и остался в Ленинграде.
Из газет и по радио.
В воинских частях выпускаются рукописные окопные жур¬
налы: «За Ленинград» и «Навесным огнем». В них помещаются
статьи, очерки, стихи и рисунки бойцов и командиров Красной
Армии. Особой популярностью пользуется «Навесным огнем»
со своими сатирическими очерками, стихами и рисунками. Ти¬
раж журналов 4—5 экземпляров.
В некоторых домохозяйствах Свердловского района выпу¬
щены боевые листки и бюллетени «Поход за чистоту». Как я жа¬
лею, что не имею возможности собирать эти летучие издания для
истории моего времени!322 Кто их собирает теперь? Ведь Пуб¬
личная и Академическая библиотеки закрыты, Музей города тоже.
Во мне говорит страсть архивиста. Собирать, собирать докумен¬
ты для истории моего времени. Но мой Архив — академиче¬
ский, архив науки. А сколько документов величайшей ценности,
отражающих историю героической защиты Ленинграда, требова¬
ли бы своевременного охранения. Надеюсь, их кто-нибудь охра¬
няет. К сожалению, мои помощники в Архиве ослабели или, как
321 Речь идет о Юлии Юлиановне Снитко.
322 Сбором всех ленинградских изданий военных лет занималась Го¬
сударственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне
Российская национальная библиотека). Собирался и так называемый ли¬
стовой материал. В 1947 г. была опубликована библиография по обороне
Ленинграда: Каратыгина В. А., КоцЕ. С. Героическая оборона Ленингра¬
да. Указатель лит-ры / Под общ. ред. Л. С. Франкфурт. Л.: Лениздат, 1947.
615

JI. Б. Модзалевский, больны. Возможно, что и в других архивах
так же.
Вот выдержки из вахтенных журналов о боевых действиях
«Стойкого» и других кораблей Балтийского флота в пересказе:
«Шли во мгле, едва не натыкались на соседние корабли.
Люди не покидали постов по 24 часа. Лед стягивал реки... Толь¬
ко за один час в непосредственной близости от „Стойкого” про¬
шло 15 плавающих мин... Когда возвращались, тяжелый лед то¬
росами вставал на пути. Широким фронтом с берега финны откры¬
ли огонь по нашим кораблям; вице-адмирал Дрозд дал короткий
приказ — подавить вражеские батареи. Работа артиллеристов
была безукоризненной — батареи замолчали...»
Поручение было выполнено — Ленинграду доставлено под¬
крепление и живой силой, и вооружением. На кораблях творят¬
ся поистине великие подвиги, и о них должны знать потомки.
Об этих подвигах могут рассказать или сухие официальные доку¬
менты, или письма и записки современников. Все, все дорого для
истории нашего времени, небывалого по своей грандиозности и
грядущим результатам в мире! Дорог каждый газетный лист, пла¬
кат, объявление, листовка! Особенно я жалею, что мало зарисовок
и почти совсем нет фотографий. Репродукции в газетах очень
плохие и случайные, к сожалению.
Не хватает дня. Работаю с большим нервным подъемом. Все
хочется успеть сделать, закончить. Упиваюсь в перерывы вечными
образами и мыслями. Некоторые из них, позволяю себе эту дер¬
зость, [хочу] понять, прочесть по-своему. Ведь давно сказано: каж¬
дый вычитывает в книге самого себя. Вот я и «вычитываю себя».
Вчера и сегодня, вперемежку с историей Академии наук, читал
Уитмена в переводе Корнея Чуковского, и некоторые вещи чи¬
тал по-своему.
Вот, например:
Если я умру, и мою вы опишите жизнь? Будто кто-нибудь
знает, в чем моя жизнь была?
Нет, я и сам ничего не знаю о моей настоящей жизни:
несколько темных следов, разбросанные знаки, намеки...323
Вот так и мне самому хотелось бы написать! Вечные образы
и мысли рядом с сегодняшними фактами, которые я регистри¬
323 Цитата из стихотворения У Уитмена «Отвечайте мне, отвечай¬
те...» в переводе К. И. Чуковского. Ср.: Уитмен У. Избранные стихотво¬
рения и проза / Пер., примеч. и вступ. статья К. Чуковского. М., 1944. С. 59.
616

рую как честный летописец, особенно интересны и порою выиг¬
рывают в контрастности, ибо главная моя тема обнимает и то и
другое: «по культурным вехам и кровавым провалам».
296[-й] день войны.
1942. 13 апреля. Понедельник.
Кто-то сказал: «Слишком широк, не мешало бы его су¬
зить...»324 Всю эту зиму я живу лишь настоящим мгновеньем, но
в то же время живу в прошлых веках, тысячелетиях, создавая хро¬
нологическую канву для истории культуры: «по культурным ве¬
хам и кровавым провалам». Какая необъятная широта в возмож¬
ностях человека: взлеты, падения; гении, подобные космическим
звездам первой величины, и изверги, негодяи, чьи имена знает
история, и миллиарды тех, безвестных, никому неведомых, ко¬
торых никто никогда не может вспомнить, потому что ничего не
знает о них, но которые жили и умирали, которые, в сущности, и
есть человечество. У каждого свое сердце, свой мозг, своя жизнь,
свой мир, свой микрокосмос... Широта необъятная, но диалекти¬
ческая. Один конец есть, значит, должен быть и другой. А что на¬
чало, а что конец, в точном смысле этого слова, поди разбирайся!..
Очень много противоречий в человеке. На одном конце плюс, на
другом... Что на другом, ноль или минус? Если минус, то плюс и
минус дают в результате тот же ноль! Не может быть... А миллиар¬
ды безвестных, никому неведомых, живших и умерших, т. е. вы¬
страдавших свою смерть... Разве это не нули? А сумма нулей,
ведь тот же нуль!..
И остаются в моей истории культуры единицы «гениев», осо¬
бенных людей, слишком, слишком порой широких. И как к ним
подойти, где мера вещей — где истинный гений, где гений-из¬
верг, подлец, где гений светлый и яркий, как огонь разума, и где
дымящий и одуряющий, как пламя из кратера, — гений полубезу-
мец, заражающий и всех других около себя смрадом скептициз¬
ма, суеверия, «дыма» разума? Оглядываясь назад, я теряюсь. Че¬
ловек стал человеком недавно, но не изжил в себе и страшного
хищника, хитрого, похотливого, жестокого зверя... И, озираясь
кругом себя, теперь я вижу то же страшное противоречие, диалек¬
тику, сразу вижу оба конца.
324 Неточно процитированные слова Мити Карамазова из романа
Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: «Нет, широк человек, слиш¬
ком даже широк, я бы сузил».
617

Вот жизнь, как она есть; вот люди, как они есть... И жут¬
ко, жутко делается. Что они сделали с дарованной для их жизни
землей, во что они превратили ее!.. Кровь, слезы, пожарища, на¬
силия, виселицы, расстрелы, грабежи и страдания, страдания во
всем мире! И сделали это те люди, которые имели среди себя
и Христа, и Сократа, и Блаженного Августина, и Конфуция, и
Jlao-Тая325, и Будду, и Толстого!.. Но, может быть, эти люди, ге¬
нии, — «выродки» или «выскочившие за пределы человеческо¬
го ряда»? И вообще, по ним ли нужно равняться? Не ошибка ли
они природы? Может быть, люди — полузвери, такими и остать¬
ся должны. И быть нулями. Плодиться и множиться.., и покор¬
но умирать, как мириады других существ, порожденных приро¬
дой? Есть люди, которые ни во что не верят, ничему не радуются
слишком, ни над чем особенно не задумываются. Гоголь называл
их «существователями». Может быть, они и есть «соль земли»...
И зачем тогда заниматься историей культуры, то есть [изучать],
как человек переделывал, обрабатывал все кругом себя и себя
самого? Страшные мысли! И еще, может быть, страшнее то, что
они не новые. Ведь все ново, что хорошо забыто! Но все-таки
страшно: + - 0.
Не может быть! Не может быть, что мой разум — ошибка, за¬
блуждение осознавшей себя природы. Нет, разум — светлый, все
освещающий огонь. И он, разум, создает мерило ценностей, чтобы
отличить доброе от злого, хорошее от дурного, как наш глаз разли¬
чает цвета, как ухо — звуки, как нос — запахи, как рот — вкус...
Мы знаем, что горько, что дурно пахнет, что гниет. И война, наси¬
лие, убийство других не «вечные категории», а еще не изжитая от¬
рыжка зверя в человеке. Далекое будущее человечества не будет
знать войны...
И не изверги — аттилы, наполеоны, гитлеры — истинные
гении человечества, а те мечтатели, нежные цветы человечества,
и строгие крепкие строители нового будущего человечества, как
Ленин и Сталин.
Оглядываюсь назад, скольжу мысленно по культурным вехам
и кровавым провалам в веках и вижу одно — борьбу людей за су¬
ществование, за свой очаг, за свою жизнь и жизнь близких. А по¬
том только, или в связи с этим, — борьбу идей, желание разумно
или безумно устроить не только свою жизнь, но и жизнь других —
государство, религия, культура. Все прошлое (как и настоящее) —
325 Jlao-Тай — другое имя китайского философа Лао-Цзы (нач. VI в.
до н. э.), основоположника даосизма.
618

сплошное противоречие! Особенно противоречивы гении — цве¬
ты среди травы человечества. И все они, под знаком вечности,
лишь ступени куда-то, а куда — часто неведомо, иногда невероят¬
но, в иных случаях безумно или, если угодно, заумно — как хри¬
стианство. Это все тупики человечества. И только один путь, диа¬
лектический, более противоречивый и трудный, чем все осталь¬
ные, открывается перед человечеством, единственно возможный
в данных исторических условиях, это путь, указанный Лениным
и указываемый Сталиным.
Чем бы я жил и жив сейчас? В каком бы тупике погибал бы,
если бы не было передо мною открытого, но извилистого пути, пу¬
ти к новому человечеству? Сам бы я его не нашел. Среди тысяч
тысячей путей и тропинок, где же найти тот путь, по которому,
и единственному, можно выйти на простор. Правда, выйду не я,
я не успею, выйдет человечество. Когда, в какие сроки? Тоже не¬
ведомо. Но выйдет, выберется из своих тупиков бесчисленных:
религиозных, философских, социальных, государственных, на¬
циональных, и самого страшного тупика — национал-социализ¬
ма (тож гитлеризма, фашизма и т. д.). Этим открывающимся пу¬
тем в будущее только и живу. Иначе нет, кажется, никаких сил
пережить все, что выпало и падает на нашу долю.
Но я никогда не мог бы войти в партию. Всю жизнь я не при¬
надлежал ни церкви, ни какой-либо корпорации, ни какой-либо
философской школе, ни тем более партии. «Шор» никогда не было
на моих глазах. Это не значит, что я не заблуждался, был одинок,
как «гений». Нет, я слишком много ошибался, спотыкался, но ни¬
когда не ходил связанный по рукам или ногам какой-нибудь дог¬
мой. В партии, как тысячу лет назад в монашеском ордене, я дол¬
жен утратить свое «я». А этого я не хочу и не могу сделать.
Для этого я слишком «испорчен» всеми мечтами своими и тем, что
я впитал в себя от других. [Не хочу терять] свободной мысли.
Пусть слово, тактически, в силу исторических условий, будет не
всегда свободно, мысль не должна ничем сковываться, мысль сво¬
бодна... Потому мне дорого всякое проявление мысли. Но реаль¬
ный путь к действию мне укажет партия. Это тактика, это реаль¬
ность, это маяк на пути. Вот почему я честно и заявлял иногда, что
я беспартийный большевик. Партия, Ленин, Сталин спасают меня
из провалов, из страшных противоречий, осмысливают, объяс¬
няют события в прошлом, настоящем и будущем. Предо мною
история — не хаос, а процесс медленный, но неуклонный к
устройству на земле истинно человеческого общества. Этим и
живу среди окружающих меня страшных противоречий.
619

Получили на службе от А. А. Травиной, этой «сердцеобиль¬
ной», доброй, честной женщины, о которой я недавно писал здесь
на этих страницах, письмо из тюрьмы. Просит прислать постель¬
ное белье и не оставить ее девочку. Значит, слухи об ее аресте
были правильны. И как все это могло случиться. Героиня, защит¬
ница Ленинграда в пассивной обороне, общественница, сердечно
относившаяся ко всем ее окружающим, недалекая по уму, но не
глупая; не широкая, но и не тупая, не «баба»; как могло случиться,
что она попала в тюрьму за «спекуляцию», как передавали рань¬
ше! Не выходит у меня из головы и щемит сердце это известие.
От эвакуировавшихся детей Орбели-Алексеевой получили
телеграмму с просьбой сообщить о состоянии здоровья матери.
Все три девочки в пути заболели и лежат в Вологде в госпитале.
На службе все еще не могу возобновить регулярную работу.
Остались у меня одни ослабевшие женщины. Особенно удручает
то, что партийные совсем отошли от работы.
Сестру акад. И. Ю. Крачковского зашили в синий холст, и
комендант нашего дома на тележке отвез ее, вероятно, в морг для
захоронения в общем порядке.
Вся наша жизнь из противоречий. Вот героиня в истинном
смысле этого слова, ленинградская женщина, стоящая на страже
обороны города в домовом хозяйстве, в госпиталях; жена, отстаи¬
вающая своего мужа... И она же — бранчливая, крикливая, злая в
очередях, на общей кухне, в общежитии и даже дома. Больше того,
например, Травина — и честная героиня Ленинграда, [женщина],
и за какое-то бесчестное дело попавшая в тюрьму. Вот напротив
нас по лестнице оставшаяся в живых после смерти отца (пулков¬
ского водопроводчика), матери, сводного брата девушка, про¬
явившая пассивное геройство при посетивших их семью несча-
стиях, успела разграбить все вещи в квартире, в которой они посе¬
лились, эвакуировавшись из Пулкова. Теперь она в военной форме
и, может быть, проявит себя где-нибудь каким-либо подвигом,
а может быть, и окончательно свихнется.
297[-й] день войны.
1942. 14 апреля. Вторник.
Объявлено о присуждения Сталинских премий по 200 тысяч
и 100 тысяч рублей. Многие из академиков получили премии
за работы, напечатанные в 1941 году. Между ними В. Л. Кома¬
ров, А. Е. Ферсман, С. Н. Бернштейн, А. Ф. Иоффе, Л. И. Ман-
620

делынтам, Н. Д. Папалекси, Н. Д. Зелинский, И. В. Гребенщиков,
JI. И. Прасолов и др. Из историков на этот раз получили коллек¬
тивную премию авторы «Истории дипломатии», в том числе ака¬
демик Е. В. Тарле326. Еще раз, даже в труднейшие дни войны, пра¬
вительство и партия не забывает фронта творчества — научного
и технического. С большим волнением читал длинный список
награжденных.
Сегодня прошла в несколько часов подписка на новый заем.
Подписались на полный месячный оклад.
Открыл сегодня комнату, где помещается на службе наш чи¬
тальный зал, и приводил его в порядок. Устал напоминать о необ¬
ходимости возобновления работы, хочу подействовать личным
примером. Надо отдать справедливость И. С. Лосевой. Она хоть
и не оправилась от болезни, но пришла в Архив и даже принесла
с собой материалы после покойного проф. Вульфа.
Мучительный встает перед[о] мной вопрос о премировании
сотрудников к 1 Мая. Чем премировать, кого?
Заведующему Рукописным отделом Публичной библиотеки
И. А. Бычкову 84 года, но он жив, здоров (относительно) и нахо¬
дит в себе сил[ы] работать. А. И. Андреев был у него и поразился
его бодрости.
На солнышке у профессорского подъезда университета сидит
директор университетской библиотеки327. Около него сотрудни¬
цы... Оказывается, их положение в библиотеке очень тяжелое.
Выбито 102 окна (не только стекла, но и рамы), снег лежит в кни¬
гохранилищах; коридор, где тоже лежат книги, промок до потол¬
ка, и библиотекари не знают, что делать с ними! Все отсырело,
начинает плесневеть.
Как широк, широк человек! Страшно за его широту и за про¬
тиворечия. Никаких незыблемых вечных вех, семафоров, уста¬
новленных на пути. Временные знаки для опознания пути рас¬
ставляются, но путь-то оказывается тупиковым, как это было поч¬
ти в продолжение 2000 лет с христианством! Множество путей
326 В 1942 г. Сталинскую премию первой степени за книгу «Исто¬
рия дипломатии» (Т. I), опубликованную в 1941 г., получили С. В. Бахру¬
шин, А. В. Ефимов, Е. А. Косминский, A. JI. Нарочницкий, В. П. Потем¬
кин, В. С. Сергеев, С. Д. Сказкин, Е. В. Тарле и В. М. Хвостов. За после¬
дующие, второй и третий тома «Истории дипломатии», опубликованные
в 1945 г., коллективу авторов была присуждена в 1946 г. Сталинская пре¬
мия первой степени.
327 Директор университетской Фундаментальной библиотеки И. И. Ко-
рель.
621

впереди, но история учит, что ни один из них никуда не ведет.
Кроме одного — извилистого, «диалектического», указанного Ле¬
ниным. Как никогда, я понимаю это сейчас в абсолютном беспу-
тии человечества... Сколько заблуждений в прошлом, часто иск¬
ренних, прекрасных, но диалектически превратившихся в свою
противоположность!..
Я все вбираю в себя, взвешиваю. Еще одно подмечаю — не¬
прерывное заимствование. Только у гениев это гениально выхо¬
дит, а у нас, простых смертных, аляповато, и когда скрыт источ¬
ник, пахнет плагиатом. Я уже много раз повторял: новое только то,
что хорошо забыто. Я вот мыслю, и кто-то до меня уже так или
почти так, иногда глубже, лучше, сильнее думал. Где мое и где
не мое? Кто тут проведет грань? Я читаю и вычитываю из книг са¬
мого себя, свои мысли, более удачно или сильно выраженные.
Я радуюсь. Я узнаю самого себя.
А иногда я позволяю себе кощунство, страшную дерзость: я
по-своему стараюсь передать некоторые мысли, образы, пережи¬
вания, встреченные мною — особенно в книгах поэтов. У них,
ради звучности стиха, канона формы (рифм, ритмики, строфики,
например в сонетах) много лишних слов, воды, травы, случайных
образов, неярких мыслей. Многое я беру в сокращении. Иног¬
да позволяю понять произведение по-своему, в особенности если
оно слишком оригинальное, до «заумности», как например поэмы
Швоба, Уитмена и др. Беру, что нахожу в себе созвучного в их
творчестве, делаюсь как бы их сотворцом. Меня не пугает «зна¬
менитость» автора. Я ни на что не претендую, кроме одного —
понять, усвоить, пережить то, что часто без такой работы сотвор¬
чества проходит незаметно, скользит по поверхности, не трогает,
не волнует. В эти тяжелые дни я особенно заворожен мыслями
гениальных поэтов прошлого, но я беру из них [то], что сродни и
понятно мне и [что] волнует меня сейчас. Ведь в какое время
мне жить пришлось! Не бывало еще таких дней на старушке-зем-
ле. А хотелось бы успеть узнать и понять из мудрости и безумия
прошлого о том, что ждет человечество в будущем!..
298[-й] день войны.
1942. 15 апреля. Среда.
Затишье на фронтах. Страшное, жуткое. Все поля, леса, овра¬
ги в талой воде, реки ломают свой лед. Солнце с каждым днем
все горячее греет землю. А на земле готовится что-то не поддаю¬
622

щееся восприятию, превосходящее все, что может нарисовать са¬
мое разгоряченное воображение. Должна пролиться кровь мил¬
лионов людей, пылать еще не сожженное, превращаться в пусты¬
ню то, что являло собой остатки жизни.
Сегодня на улицах празднично и оживленно. Возобновилось
трамвайное движение. Глядя на карликовые вагоны трамвая, я ра¬
довался как ребенок — трамваи! Не сегодня-завтра забурлит вода
из кранов. Можно будет вымыться. Белье выстирают.
И покуда не бомбят! Сегодня такая мирная весенняя погода.
Мир и радость. Но в стороне ухают проклятые разрывы снарядов,
где-то, правда, не близко, но резко и настойчиво. И когда я садился
на свой самокат, прислуга зенитчиков подбегала к своим орудиям.
К счастью, была только тревога; приготовились и не стреляли.
«Мирное» настроение не рассеялось окончательно, но пол¬
ного мира, даже относительного покоя, ждать не дождаться. Поку¬
да не бомбят — значит, мир и покой!
Сегодня состоялось заседание директоров и их заместите¬
лей учреждений Академии наук в Ленинграде для заслушива¬
ния сообщения представителя городского комитета партии. Соб¬
рались представители Архива, Библиотеки, Институтов востоко¬
ведения, истории, литературы, истории материальной культуры,
языка и мышления и этнографии. Еще были представители от
Зоологического института. От остальных институтов никто не
пришел. Представитель партии указала на то, что обследование
ряда учреждений АН дало неблагоприятные результаты. Наблю¬
дается полная бесхозяйственность, невнимание к своим учреж¬
дениям. В некоторых институтах сотрудники там не бывают, и
неизвестно, делают ли они что-нибудь. Не принимается мер к
ликвидации происшедших разрушений. Особенно неблагоприят¬
ное впечатление производит Библиотека. На полу лежат кучи му¬
сора, битого стекла. Никто, по-видимому, там и не бывает из ра¬
ботников Библиотеки. В Институте истории материальной куль¬
туры ни в первое, ни в повторные посещения никого не нашли.
Хозяйственная жизнь в Академии совершенно разрушена и ее
необходимо быстрейшими темпами наладить. О научной же жиз¬
ни представитель партии просил[а] бы высказаться директоров,
чтобы иметь представление, насколько работа приближена к обо¬
ронной тематике. Это тем более важно, что для восстановления
научной и хозяйственной жизни назначен т. Фомин как уполно¬
моченный по управлению Академией в Ленинграде.
Действительно, с представителем партии пришел мужчина,
на которого сперва и внимания никакого не обратили. Оказалось,
623

что это наш новый начальник. Помнится, таковым уполномо¬
ченным после 1934г[ода] был назначен Пашуканис, потом еще
кто-то, и после должность уполномоченного в Ленинграде была
упразднена. Он сидел и молчал и в продолжение всего заседания
не вымолвил ни слова. Какой это Фомин? Вероятно, из Обкома
Союза ВШ и НУ.
Выступления от учреждений начал я и сообщил о положении
в Архиве и перспективах. То же сделали и представители дру¬
гих учреждений. Безотрадная картина развернулась. Жаль, что
никто не записывал сообщений. Бомбы, снаряды, холод, голод,
блокада, вырвавшие многие десятки жертв и давшие многие сот¬
ни истощенных, ослабевших. Эвакуация руководителей учреж¬
дений и многих-многих сотрудников действительно нарушила
научную жизнь академических учреждений. Но все же жизнь
продолжается, и научная работа ведется. Самое необходимое сей¬
час — это рабочее место. Надо дать научным и техническим ра¬
ботникам и улучшение их питания, чтобы спрашивать с них ра¬
боту. Нужна техническая помощь, точнее рабочая сила, для очи¬
щения помещений, перемещений материала. Кроме Библиотеки
особенно безотрадное впечатление производят Институт исто¬
рии и Институт литературы. Во главе последнего сейчас стоит
т[ов]. Городецкий, который там почти и не бывает. В Инсти¬
туте истории научная работа восстанавливается благодаря ново¬
му руководству т[ов]. Ковалева и энергии и инициативе сотруд¬
ников.
В обмене мнениями выяснилось, что «Президиальная» Ко¬
миссия остается в качестве совещательного органа при уполно¬
моченном. Объединенный Ученый совет гуманитарных институ¬
тов остается тем, чем он есть, т. е. Ученым советом. Всю хозяйст¬
венную и административную работу по-прежнему ведет ЛАХУ
во главе с тов. Федосеевым.
Итак, весьма знаменательное событие. Партия заинтересова¬
лась Академией наук вплотную. Интересно, что представитель
партии великолепно знаком с академическими делами, структу¬
рой учреждений и даже многими частностями из жизни учреж¬
дений АН. Например, был задан вопрос про Б АН: в каком по¬
ложении находится Рукописное отделение БАН после смерти
т[ов]. Александрова. То, что стала проявляться так энергично рука
партии, указывает мне на укрепление всего нашего государст¬
венного аппарата. Тот «анабиоз» зимы и крайняя растерянность
осенью, к счастью, миновали.
624

299[-й] день войны.
1942. 16 апреля. Четверг.
Литвинов в Америке изо всех сил старается создать реальный
второй фронт для гитлеровских армий. Покуда такого фронта все
еще нет. Наш Союз ССР по-прежнему имеет несколько [фронтов],
тысячекилометровую линию фронта против полчищ Гитлера, со¬
средоточившего всю свою мощь против нас. В речи своей в Фи¬
ладельфии Литвинов выдвигает следующие аксиомы.
1. Нельзя добиться победы без уничтожения Гитлера.
2. Нельзя уничтожить Гитлера при помощи блокады Герма¬
нии или же при помощи одних лишь бомбардировок германских
городов. Этого можно добиться лишь на поле сражения.
3. Основным полем сражения в настоящее время является
Советский Союз, где сосредоточено подавляющее большинство
германских дивизий и дивизий, добытых у ее сателлитов.
4. Красная Армия показала, что эти дивизии могут быть по¬
беждены и уничтожены.
5. Полное уничтожение и окончательный разгром Гитлера
требуют определенных объединенных усилий Советского Союза
и Англии и дополнительной помощи со стороны Соединенных
Штатов.
«Нужны реальные объединенные усилия, а не абстрактные
усилия в будущем», — говорит Литвинов. Сейчас мы гадаем, где
на нас нападет Гитлер. Надо сделать так, чтобы он гадал, где на
него нападут. Объединенные силы нужны не только для побе¬
ды над Гитлером, но для конечной цели борьбы — «с корнем
вырвать фашистское дерево с его отравленными плодами». Это¬
го можно будет добиться, «когда участники борьбы будут прино¬
сить равные жертвы».
А пока что мы одни... Гитлер приобрел всю промышленность,
сырье завоеванных стран и заставил целые народы работать для
вооружения германской армии. Сейчас Гитлер старается перетя¬
нуть на свою сторону нейтральные страны. Расширяя, удлиняя
мысленно свой малый радиус во все стороны, я вижу, точнее, ос¬
мысливаю, одно — борьба принимает более затяжной и тяжелый
характер, чем предполагалось ранее. Я принадлежал к тем, кто с
самого начала войны говорил о том, что она затяжная. Но я не
ожидал, что так она осложнится в связи с вступлением в войну
Японии и первыми ее успехами, некоторой растерянностью Аме¬
рики и нежеланием Англии приносить равные жертвы с другими
своими союзниками. Опять вся моя надежда на Сталина и партию.
625

Я многого не понимаю, недооцениваю. Там, в Кремле, знают, что
надо делать. Гитлеру и его полчищам не быть победителю, а нам
не быть рабами!
«Во имя родины, во имя всех свободных народов мира», —
вот клич, наш пароль на данном этапе истории борьбы. Узнаю из
газет, что антигитлеровский пакт держав «Оси» в конце прошло¬
го года продлен еще на пять лет.
Японские военные деятели все время говорят о захватниче¬
ской войне на севере. Наш Дальний Восток после головокружи¬
тельных успехов на юге больше, чем когда-либо, в опасности
перед разбойным нападением.
Отмечаю все, что волнует меня, что дает мне материал для по¬
нимания, освоения происходящего. И для истории моего време¬
ни, и на малом радиусе.
Как приятно отметить еще одно достижение. Газеты стал до¬
ставлять письмоносец каждый день!
На службе идет приборка. Но трое больны и четвертый выхо¬
дит из строя! JI. Б. Модзалевского на тачке повезли в больницу.
300[-й] день войны.
1942. 17 апреля. Пятница.
Когда пала Батаанская оборона на Филиппинах328, тогда
только американцы поняли, что положение очень серьезно и в
борьбе с Японией и Германией необходима мобилизация всех
ресурсов Америки.
В Германии предложено для устрашения населения ввести
личные казни (ТАСС).
Заем проходит с большим подъемом под лозунгом: «Отда¬
дим все силы и средства родине в час решающих битв». Что там о
выигрышах сейчас толковать. Все мы живем одной мыслью, од¬
ним стремлением. Нужно быстрее сломать шею ироду Гитлеру,
лучше и больше помогать нашей Красной Армии. Все, как один
человек, подписываются на месячный заработок, а кто и больше.
Некоторые вносят всю сумму полностью или частично тут же,
при подписке.
328 Японские войска высадились на Филиппинах, где находилась аме¬
рикано-филиппинская армия, 10—12 декабря 1941 г. Заняв в январе 1942 г.
Манилу, японцы оттеснили защитников Филиппин на полуостров Батаан,
но и он был занят японцами в апреле 1942 г.
626

Лауреату Сталинской премии, гордости советской хирургии
профессору Николаю Николаевичу Петрову посвящена в газете
статья, рассказывающая о его делах и днях, особенно в последние
месяцы войны. Как всегда в таких случаях, все написанное под¬
тверждает только один заданный тезис: в данном случае [речь
идет о] профессоре-герое, действительном настоящем ленинград¬
ском герое. В очерке много риторики, но образ хирурга Петрова
от этого не проигрывает.
На фронтах затишье...
300-й день войны...
Одна мысль: грядущие недели, месяцы должны решить исход
той войны на нашем фронте.
Когда я вышел из дома, шла куда-то воинская часть с музы¬
кой. И я так взволнованно смотрел им вслед. Напротив нас укреп¬
ляется зенитная батарея; на набережной, на выступе б[ывшего]
Исаакиевского моста, все инструменты обложены стенками из
песчаных мешков... На улице оживление; двигаются трамваи; мно¬
го пешеходов, военных; везде караулы солдат или посты мили¬
ции. Сверкает яркое весеннее солнце. И только бы жить, жить
и жить!
Но скоро... Не буду пророком... Покуда живу и наслаждаюсь
жизнью. На службе распахнуты окна, впущен весенний воздух.
Но с сотрудниками все печальнее. Когда возили JI. Б. Модзалев-
ского на медицинский осмотр, ему сделалось худо. А возили его
с 1-й линии В[асильевского] 0[строва] от Среднего проспекта
в Дом ученых три женщины на тяжелой обыкновенной тележке.
Измучились. Возили И. С. Лосева, Е. М. Беркович и А. В. Цвет-
никова. Остальные не могли помочь, а единственный у нас муж¬
чина, А. И. Андреев, обещал, но не пришел. Ему напомнили,
но он снова увильнул. На слабосильных женщин, выполнивших
свой долг, смотреть было страшно, как они устали после этого.
Даже сестра родная Л. Б. Модзалевского, Александра Борисовна,
отказалась помогать, ссылаясь [на то], что она занята.
Итак, истинный подвиг, геройство, диалектически перепле¬
тается с черствостью, шкурничеством, исключительным эгоиз¬
мом. Кстати, у этой пресловутой сестры Л. Б. Модзалевского дома
на днях был мелкий, но тяжелый случай. Кто-то съел селедоч¬
ные головки у бедной слабеющей старушки, бывшей няни. По¬
том «кто-то» стащил друг у друга деньги... Плач, крики, руготня.
Сегодня оказалось, что у той же няни была чашка с вареньем из
выданной в январе клюквы. Когда она хватилась, то оказалось,
что варенье съедено ее воспитанницей Лялей, в девичестве Гра¬
627

ве, дочерью сенатора, этой деклассированной и никчемной жен¬
щиной, мнящей себя аристократкой. И рядом эти три женщины,
напрягающие свои последние силы, чтобы помочь своему обес¬
силевшему товарищу. «Трудно, — говорят они, — было вкатить
тележку на мост». JI. Б. [Модзалевский] признан тяжело и угро¬
жающе ослабевшим. В понедельник его повезут в стационар в
«Астории». Опять те же женщины, если они не свалятся к тому
времени. Другому некому!
301 [-й] день войны.
1942. 18 апреля. Суббота.
От Совинформбюро: «На фронте чего-либо существенного
не произошло». Но бои и стычки местного значения не прекра¬
щаются. Все упорнее говорят о том, что внезапным ударом немцы
выбиты из Поповки и деревни Степановки, откуда они обстрели¬
вали Ленинград. На днях в газетах перечислялись трофеи, взятые
на нашем ленинградском фронте; сегодня говорится о новых тро¬
феях и 2000 убитых немецких солдат и офицеров.
С пасхальной ночи, которую вряд ли забудут пережившие ее
ленинградцы, стервятники не появляются над городом. Это дол¬
гое затишье начинает не на шутку волновать. Значит, готовятся
силы, запасы для какого-то страшного удара. Никто только не зна¬
ет где. Если у нас, в Ленинграде, то, может быть, живем последние
дни. И я радуюсь каждому мгновению, не омрачающемуся катаст¬
рофой. И умом-разумом спокоен перед всем грядущим, но у меня
есть сердце, кровь, подсознательное «я»... И не скрою, подчас,
особенно проснувшись ночью, я бываю очень неспокоен и упо¬
требляю всю силу воли, чтобы восстановить и удержать душевное
равновесие.
Сегодня мне рассказывали, что С. В. Павлова очень тяже¬
ло пережила страшную бомбежку в «Святую» ночь. Она очень
религиозна, всецело отдалась на волю бога, но тут не выдержа¬
ла. Хотела на следующий день уехать из Ленинграда... Но куда
уедешь!
Ходил сегодня по архивным хранилищам. За зиму, когда там
нельзя было работать, накопилось много вынутых и не положен¬
ных [на место] материалов. Некоторые описи не на месте; ящи¬
ки с карточками вынуты... Все это прибирал. Рассматривал но¬
вые поступления. Вот несколько пачек с «рукописным наследст¬
вом» от Стулова. Неровный, некрасивый, неприятный почерк
628

на листках разного формата напомнил мне и его противоре¬
чивый неприятный характер. Много начатых работ; труженик
он был большой... Нет его. Теперь уходит J1. Б. Модзалевский.
И. С. [Лосева] полагает, что он не выживет, погибнет. В храни¬
лищах окна заколочены, и свет проникает только через отверстие,
где форточки. Мрачно, как в старинном храме... Полки, беско¬
нечные исписанные листки... Все мысли, мысли, многие неокон¬
ченные, неиспользованные многие. С какой любовью все собира¬
лось, разобрано! Все это живет в веках. И все это проходит через
меня. Целая эпоха культуры. Останется ли это целым, сохра¬
нится ли?
На обратном пути я долго стоял у здания Академии худо¬
жеств. Грелся на солнышке и смотрел на сфинксов. Они еще
стоят... Стоит и Исаакий. И «Медный всадник» в песочном фут¬
ляре. И ангел с крестом на монолитном колоссе перед двор¬
цом...329
Пока стоят!
Встретил сегодня Петрову, жену (вдову) одного из сотрудни¬
ков И. П. Павлова. Квартира ее в б[ывшей] Демидовской шко¬
ле разрушена дважды330. В сентябре — взрывной волной от бом¬
бы, в начале этого года снарядом, упавшим прямо в комнату и
уничтожившим все, бывшее там. Петрова живет где-то у знако¬
мых. Все ее родные, друзья, близкие сотрудники по работе — вы¬
мерли. «Одна я осталась!» — говорит она с глубокой грустью.
Слушал ее с большой грустью. Сколько еще впереди бомб и сна¬
рядов, и сколько еще разрушений готовит судьба...
Напротив нас, на зенитной батарее, только часовые. Жер¬
ла орудий глядят в чистое, ясное, весеннее, залитое солнцем не¬
бо... Затишье... Жуткое затишье!..
Все, что я записываю здесь, изгладится из памяти пережив¬
ших зиму 1941—1942 года. Только эти листки, если их не развеет
взрывная волна или не испепелит бомба или снаряд, хоть отчас¬
ти, день за днем, воскресят пережитое. До сих пор я честно, как
умею, выполнял свой долг.
329 Александровская колонна (1829—1834), возвышающаяся на Двор¬
цовой площади в Санкт-Петербурге, создана по проекту французского
архитектора и скульптора О. Монферрана как памятник Александру I
в честь победы в Отечественной войне 1812 г. Этот гранитный монолит
стоит под тяжестью собственного веса в 600 тонн. Высота его, включая
постамент и фигуру ангела с крестом, — 47.5 м.
330 Демидовская гимназия на наб. Мойки, 108.
629

302[-й] день войны.
1942. 19 апреля. Воскресенье.
Заем перевыполнен в течение двух дней. К 15 апреля под¬
писка достигла 10.068 миллионов, т. е. на 68 миллионов рублей
больше заданного. Такова воля народа к полной победе над Гит¬
лером и его ордами.
А на Западе Франция полностью капитулировала перед Г ер-
манией. К власти вернулся Лаваль. Петен остался «главой госу¬
дарства», но вся полнота власти у Лаваля, агента Гитлера. В Анг¬
лии, и особенно в Америке, встревожены этим событием. Со¬
трудничество Франции с Германией чревато слишком большими
последствиями. Прежде всего стоит вопрос о французском флоте
и колониях. Американцы порывают дипломатические отношения
с капитулировавшей Францией. Для нас это означает, что вся про¬
мышленная мощь Франции теперь целиком, «без вуалирования»,
будет обслуживать военные нужды Германии.
Новый начальник Академии в Ленинграде т[ов]. Фомин вче¬
ра пробыл около 3 часов в ИИМКе. Предполагается создание
Комитета или Комиссии по охране архивных ценностей во главе
со мной.
Много дела, хватило бы только сил. Сегодня в первый раз
с начала войны не было воскресного дежурства в Архиве. Неко¬
му было дежурить!
303[-й] день войны.
1942. 20 апреля. Понедельник.
Видел Фомина. Сговорились, что завтра он посетит Архив.
Пожарная труба, замерзшая в январе, все-таки дала течь. К сча¬
стью, нет подачи воды из магистрали, и вытекло только то, что
оставалось в трубах. Все-таки пол оказался смоченным. Слу¬
чилось это, по-видимому, вчера, в воскресенье, когда И. С. [Ло¬
сева] отменила дежурство и даже не организовала наблюдения.
Я вчера около полутора часа прождал около Архива и никого не
дождался. Оказалось, что И. С. забыла или не смогла предупре¬
дить Свикуль о моем приезде и необходимости на это время от¬
крыть Архив.
Записываю и это в своих записках для полноты. Если отра¬
жать жизнь, то надо коснуться и того, как мы работаем, выходим
из затруднений.
630

Предварительное обсуждение диссертации одного научного
сотрудника Института истории происходило сегодня в комнате,
где помещается бухгалтерия и канцелярия Административно-хо¬
зяйственного управления [АН]. Туда все время приходили люди
по разным делам. Обстановка для научного заседания была весь¬
ма неудобная.
На улице тепло, в помещениях холодно и сыро. Все условия
для нового испытания — простуды. Сегодня мне нездоровится и
слишком повышенное нервное напряжение.
На «нашей» зенитной батарее, что расположилась у само¬
го поста, какой-то праздник сегодня. Орудия выкрашены; кру¬
гом них возведен невысокий бревенчатый сруб. Посредине, на
площадке грузового автомобиля, фронтовые артисты давали
какое-то представление. Так все это было необычно, как во
сне...
7 часов вечера. Жестокий обстрел города. Слышно, как с воем
летят и разрываются где-то не так далеко снаряды. Дом слегка
словно оседает от каждого такого удара.
Самые противоречивые сведения передают о засевших нем¬
цах в Поповке и Степановке. По одним сведениям, они вышибле¬
ны оттуда, по другим — именно оттуда они, зарывшись на 10 мет¬
ров в землю, вылезают, когда нужно, и палят по городу. По дру¬
гим сведениям, они до сих пор в Стрельне и оттуда обстреливают
город. Во всяком случае, мы по-прежнему на расстоянии пушеч¬
ного выстрела от неприятеля!..
К вечеру выяснилось, что обстрел был непродолжительный,
но по всему городу и весьма интенсивный.
304[-й] день войны.
1942. 21 апреля. Вторник.
Тов. Фомин очень внимательно знакомился с состоянием
Архива. Я сделал ему обстоятельный доклад по всем вопросам
хранения архивного материала. Сотрудники сегодня начали зани¬
маться в читальном зале Архива; работали в хранилищах... Сно¬
ва началась жизнь!
Я работал в своем служебном кабинете. В нашем домохо¬
зяйстве, где я живу, отогревают трубы и обещают воду.
На службе меня отрадно порадовал рабочий-слесарь, по про¬
фессии электрик, не отказавшийся починить нашу аварию с по¬
жарным краном. Он не отказывался от порученной ему работы,
631

как другие, а, наоборот, сам, по своей инициативе, нашел все де¬
фекты и исправил их.
Все записываю, чтобы полнее отразить нашу жизнь во всех
ее мелочах, иногда таких обыкновенных, будничных, но сейчас,
порою, все же многозначительных и знаменательных.
Не все о смерти. И о жизни есть что сказать!
Встретил Серафиму Васильевну Павлову. Не видел ее с ав¬
густа. Жива, бодра; несмотря на свой очень преклонный возраст,
вышла прогуляться со своей племянницей. Приветствовал ее.
Она мне ответила, подняв глаза кверху: «Живу... Такова Его во¬
ля...» На мой вопрос, как она переживает бомбардировки и обстре¬
лы, она опять ответила мне: «Вы ведь знаете, как я религиозна...
Я верующая. И я всецело полагаюсь на волю Божью».
Как раз совпадение. Я видел в последний раз С[ерафиму]
В[асильевну], когда было обращение к женщинам всего мира.
Сегодня через полгода с лишком новое обращение «К женщи¬
нам всего мира». На митинге в Москве 19 апреля 1942г[ода],
под председательством О. Чкаловой, выступили многие жен¬
щины и мужчины. Митинг прошел под лозунгом «Защитим де¬
тей от фашистского варварства». Среди подписей: академики
Лина Штерн, Ем. Ярославский. Воззвание заканчивается слова¬
ми: «Пусть узнают коричневые бандиты, как силен гнев мате¬
ри. Пусть он спалит фашистскую нечисть, занесшую меч над
материнством и детством. Пусть наш гнев воодушевит народы
на борьбу с детоубийцей — Гитлером...» А во вступлении го¬
ворится: «Пока существует Гитлер и его банда детоубийц, ни
одна мать в мире не может быть спокойна за судьбу своего ре¬
бенка...»
Интересно, что сейчас выставляется для объединения всех —
различных по расе, религии, политическим убеждениям, иму¬
щественному положению — одна могучая сила, любовь к роди¬
не. В воззвании так и говорится: «...Любовь к родине, к детям объ¬
единит все народы на борьбу против общего врага — Гитлера
и его преступной банды».
В обращении, особо выделенном к женщинам Германии,
говорится: «Война, начатая Гитлером и его кликой, принесла
страшные мучения и вашим детям. Миллионы немецких детей
лишились отцов. Преступное гитлеровское правительство скрыва¬
ет от вас эти потери, которые несет немецкая армия... Если вы хо¬
тите спасти своих детей, боритесь против преступной войны..,
свергайте Гитлера и его разбойничью клику».
632

305[-й] день войны.
1942. 22 апреля. Среда.
6 час. утра.
Два где-то недалеко упавших снаряда, содрогнувших дом, за¬
ставили меня встать. Я уже и так не спал, а прислушивался к не¬
приятному вздрагиванию дома. За эти дни я чувствую очень боль¬
шую утомленность, вызванную общим ослаблением организма.
И нет прежнего нервного подъема. Много стало и срочного дела
на службе. Мне нужно обследовать до 1 мая состояние, в кото¬
ром хранятся все научные рукописные и архивные ценности в
Академии наук. А сил-то, как нарочно, стало меньше.
Дом продолжает вздрагивать, правда, слабо, но все же не¬
приятно. Жить и работать приходится в самой военной фронто¬
вой обстановке, под артиллерийскими снарядами.
Работа по службе задержала дальнейшее приведение в поря¬
док моего личного архива. Успею ли? Такая уж судьба нашего
брата — ученых — оставлять после себя груды бумаг, которые не
приведены в надлежащую систему.
...Пасмурный день. Писать темно. В комнате развал, неуютно.
М. Ф. не успевает переделать всего за день, а я, со своими ногами,
плохой ей в хозяйстве помощник. Все ждут и готовятся к 1 Мая...
Но «с другой стороны»... Ждут повторения «пасхальной ночи»,
устроенной немцами в ночь с 4 на 5-е, в еще большем масштабе
в ночь на 1 Мая — праздник («пасху») большевиков...
Ну, что ж! Если не разорвет бомбой, не задавит балкой, еще
поборемся, найдем еще в себе силы для этого.
Прекрасную статью написал Илья Эренбург — «Душа наро¬
да», перепечатанную в «Ленинградской] пр[авде]» из «Красн[ой]
звезды». Он цитирует «размышления» обер-лейтенанта Готтхард-
та, напечатанные в немецкой газете «Ангрифф»331 от 2 апреля
и озаглавленные: «Народ без души». Обер-лейтенант провел не¬
сколько месяцев в захваченных областях России, и наши люди
ему не понравились. Он пишет: «То, что здесь не смеются, можно
объяснить бедствием, но отсутствие слез действует ужасающе.
Всюду и всегда мы наблюдаем упорное безразличие даже пе¬
ред смертью. Безразличными люди остаются не только тогда,
когда умирают их товарищи, но и когда речь идет об их собствен¬
ной жизни. Одного приговорили к смерти. Он равнодушно выку-
331 Газета «Дер Ангрифф» (Der Angriff — «Атака») издавалась Й. Геб¬
бельсом с 1926 г. в Берлине.
633

рил папироску... Разве это не ужасно? Откуда у этих людей бе¬
рется сила упорно обороняться, постоянно атаковать? Это для
меня загадка».
И Илья Эренбург отвечает обер-лейтенанту: «С какой гор¬
достью мы читаем признания немецкого офицера!.. Заповедное
сокровище — русские слезы: они не для презренных гитле¬
ровцев... Щедра наша земля и щедры наши люди, они презирают
скупость, и только в одном случае слово „скупая” русские про¬
износят с одобрением: „скупая слеза”, может быть, одна, самая
страшная, слеза матери... Не дано немцам увидеть эти слезы.
В темноте ночей плачут матери Киева и Минска, Одессы и Смо¬
ленска... А днем палачи видят сухие глаза, и в них огонь нена¬
висти... Не безразличие в нас, но страстная, неукротимая любовь
к своему народу, к своей жизни и столь же страстная, столь же
неукротимая ненависть к захватчикам, к обидчикам, к палачам...
Готтхардт спрашивает, откуда у русских сила? Почему бойцы
Красной Армии не отдали Москвы? Почему они идут на вели¬
кие подвиги, стремясь освободить плененные немцами горо¬
да? И Готтхардт сам себе отвечает: „Это для меня загадка”».
«Еще бы, — замечает Эренбург, — разве понять презренному
вешателю силу русской души... Он знает, что Гитлер приказы¬
вает, а фриц стреляет. Но вот перед ним русский крестьянин, ко¬
торый убил немецкого офицера. Партизану никто не приказал
идти на виселицу. Он подчинялся своей совести. Его вела лю¬
бовь к родине. И это для немца „ужасно” Бездушный палач, он
уверяет, что у нашего народа нет души. Он читает разные книги,
в том числе, может быть, и русские... Но есть книга, написанная
для него на непонятном языке: это душа нашего народа. Вели¬
кая душа! Она в каждом русском слове, в каждом взгляде, в каж¬
дой травинке. Она теперь возмущена, она бушует, как море в не¬
погоду. Она в каждом выстреле русской винтовки. Она в грохоте
орудий, жужжании моторов. Она в легком шорохе, когда ползут
по земле наши разведчики. Она в грозном „Ура”, и она в грозном
молчании — за час до боя, за день или за месяц до великих ве¬
сенних битв...»
Я нарочно привел все эти выдержки из статьи, которая, быть
может, и не будет прочтена, как и многое, многое другое, то¬
бою, мой дорогой дальний друг! Знаю из опыта, как трудно из¬
влечь впоследствии из газетных листов живое и неотцветающее.
Эта статья Ильи Эренбурга принадлежит к никогда не вянущим
произведениям.
634

306[-й] день войны.
1942. 23 апреля. Четверг.
Вынырну или нет? Начали опухать ноги. Возможно, это цин¬
готный процесс. Кругом меня продолжают валиться люди. Страш¬
но смотреть на Свикуль (черна); вряд ли выживет. Совсем исхуда¬
ла и сморщилась И. И. Любименко. Карпинских — всех четве¬
рых — давно уже не вижу: трое лежали; возможно, что теперь и
все четверо лежат.
Вчера целый день палили — от нас и в нас.
Вчера, когда я вышел из дома, увидел темно-свинцовое зер¬
кало вскрывшейся Невы.
В связи со своим физическим состоянием не так бодр и тру¬
доспособен, как был все это время. И это меня больше всего удру¬
чает. Все же вчера на заседании сотрудников Щнститута] восто¬
коведения] выступил с обстоятельным изложением своих взгля¬
дов на то, какие нужно принять меры к охранению ценнейших
восточных рукописей, архива и библиотечного материала. Гово-
рил хорошо и убедительно. А придя домой, увидел, что мое само¬
чувствие хуже. И самое неприятное — ноющая боль в ногах. Не¬
ужели сдаваться придется? Нет, нет, нет... Сейчас иду на работу
в Архив. Там в 12 часов назначено заседание по обследованию
академических архивохранилищ и библиотек. Нужно бороться.
Пусть тяжелые испытания посетили нас. Но с нами правда. В на¬
шем доме воры, насильники, палачи, убийцы. Их надо выгнать.
Вот наша сейчас единственная и священная задача. Когда-то Уолт
Уитмен писал в дни гражданской войны Севера и Юга в Америке:
Я славил мир во время мира,
но теперь у меня боевой барабан.
Алая, алая битва — ей мои гимны теперь.
Я не буду петь гимны алой битве, крови и слезам, пулям и ви¬
селицам, чьи[ми] бы они ни были, но я знаю, что пуля, пущенная в
грабителя, насильника, захватчика и палача, — священная пуля...
Ненависть к убийству у нас так сильна, что мы не можем не унич¬
тожать убийц!..
Когда-то Репин писал: «Культура и процветание — великое
счастье человечества только тогда, когда и самые гениальные
силы его не забывают обездоленного брата».
Вот кто для нас истинно-культурные люди, а не изверги-ду¬
шегубцы, бездушные гитлеровские звери, полонившие нашу зем-
635

лю, терзающие наш народ, уничтожающие нашу великую культу¬
ру... Вот они откуда-то с расстояния в несколько десятков кило¬
метров палят «почем зря» по городу, и летят шальные снаряды со
свистом над нашими головами, разрываясь где попало. Никто из
ленинградцев не застрахован и не уверен в том, что сегодня, мо¬
жет быть вот сейчас, когда я пишу эти строки и дом вздрагивает
от где-то падающих снарядов, наша комната не разлетится со
всем находящимся в ней вдребезги. Никто не уверен, но и не ду¬
мает об этом! [Не думает], доживет ли он до завтра. Это не безраз¬
личие (мои записки — прекрасный документ для доказательст¬
ва этого тезиса!), а высшее напряжение воли. Грабители и на¬
сильники должны быть прогнаны с нашей земли, вышиблены из
окрестностей Ленинграда, уничтожены... Ради этого мы готовы
на все жертвы (это не фраза, да и не говорят об этом) — многие,
многие десятки тысяч ленинградцев...
Ну и что же, что у меня начинают отекать ноги! Другим еще
хуже приходится. Сегодня утром я записывал свое впечатление
от так страшно почерневшей Свикуль. Л. Б. Модзалевского, со¬
вершенно беспомощного, со скрюченной ногой, на грузовой руч¬
ной тележке отвезли в стационар. Страшно? Или безразлично?
Страшно. Но что же делать. Идет 306[-й] день войны и не ме¬
нее чем двести пятидесятый [день] блокады многомиллионного
города, обреченного на страшные испытания. Нужно бороться и
выжить, дождаться, когда насильники разомкнут, наконец, свое
огненно-стальное кольцо.
Набираю в себе сил[ы] для сопротивления трудностям жиз¬
ни. Бодрю других. Особенно своих подчиненных; ту же Свикуль,
например. Чем могу я помочь фронту? Бодростью, организован¬
ностью, стойкостью. И я солдат, хотя и без винтовки и не в серой
шинели. Хватило бы только воли. Ума (разума) для направления
воли покуда хватает! Были бы ноги, лекции бы пошел читать
красноармейцам, зажигать их пламенем любви к человеку и быть
стойкими в уничтожении насильников и грабителей... Мы без¬
различны, мы без души?!.. А вы с душой, обер-лейтенант насиль¬
нической армии грабителей? А вы, бездушно расстреливающий
моих братьев и сестер, забравшись к нам, к самым заставам на¬
шего города, вы с душой?
Жизнь наша полна противоречий. Героизм, подлинный и ис¬
тинный, рядом живет с низостью и трусостью. Но когда я, на
своем малом радиусе, вижу академика Крачковского, подобран¬
ного и молчаливого, бледного немного от внутреннего волнения,
когда кругом Академии наук рвутся снаряды, а он идет туда
636

на очередное заседание, и [когда], как только начинает затихать
шквальный огонь, [он] покидает свое место случайного прибежи¬
ща под открытым подъездом Меншиковского дворца и твердым
шагом идет не назад, домой, а туда, в Академию, где только что
пробиты снарядами крыши, вышиблены окна, изранены оскол¬
ками стены, — [я вижу], вот подлинный и безвестный героизм!
Вот русские люди, вот ленинградцы в дни войны!..
Вера Инбер поместила статью, посвященную поэту Нико¬
лаю Тихонову, Сталинскому лауреату.
«Ленинград гордится им. И поистине символической являет¬
ся картина: засыпанная снегом, безлюдная ленинградская улица
в декабре 41 года, номер „Ленинградской правды” на деревянном
щитке и закутанный ленинградец, неотрывно читающий в осаж¬
денном городе огненные строки своего поэта: „Отнять Ленинград
у России... Такого вовеки не будет на невском святом берегу”
Н. Тихонов в своей поэме „Киров с нами”332 как бы перекликает¬
ся с „Медным всадником”:
В железных ночах Ленинграда
по городу Киров идет...
Он перед войной в царскосельском парке слушает прозрач¬
ную тихую ночь... Но поэта не обманывает тишина:
Лишь я один
в каком-то чудном гуле
у снов чужих
стою на карауле
и слушаю:
какая в мире тишь!
И черен день: Париж сдается на милость победителя!.. Поэт
знал, что приближаются большие испытания для всех нас:
„Мы свой урок еще на партах учим, но снится нам экзамен по
ночам”».
В последний год Н. Тихонов писал только об одном — о вой¬
не, об обороне города Ленина, «города-воина, города-бойца, горо¬
да-героя». Я уже отмечал как-то в своих записках письмо казнен¬
ного французского коммуниста. Вот еще одно (выдержка из него):
«Дорогие друзья! Неожиданный случай дает мне возмож¬
ность передать вам мое последнее слово, так как через несколько
332 Поэма «Киров с нами» написана Н. Тихоновым в ноябре 1941 г.
637

мгновений я буду расстрелян. Я жду смерти со спокойствием
и покажу моим палачам, что коммунисты умеют умирать как
патриоты, как революционеры... Я знаю, что гитлеровцы, кото¬
рые меня расстреливают, уже побеждены... Пьер Селеар, член
ЦК французской Коммунистической партии, железнодорожник».
307[-й] день войны.
1942. 24 апреля. Пятница.
Так бывает в весенний или летний день. Вдруг заволокут все
небо черные тучи и разразится страшная гроза. А то бывает и
«не из тучи гром»... Сегодня в 1 час дня, среди «бела дня», при
полном солнце и редких облаках, разразилась над нашим остро¬
вом гроза. Налетели стервятники и набросали бомб. В воздухе
стояли гул и грохот от падающих бомб, выстрелов тяжелых зени¬
ток, строчащих пулеметов. Я стоял в читальном зале Архива, и все
здание дрожало как в лихорадке. Стервятники бросили где-то
близко бомбу. Из окон был виден поднявшийся дым пожара. В от¬
крытые окна долетали и частые сигнальные гудки мчавшихся по¬
жарных машин... Не скрою, что сердце мое работало в эти мину¬
ты с большими перебоями. Разум один не справлялся с волей.
Но что же делать! Бежать в бомбоубежище? За всю войну я ни разу
там не был. Простоял всю грозу на своем посту.
Когда кончилась тревога, И. С. Лосева влезла на крышу.
Мы боялись, что горит Библиотека АН. Нет, что-то левее. Кры¬
ша наша в одном месте оказалась пробитой осколком снаряда —
или нашей зенитки, или вражеского разорвавшегося снаряда. Се¬
годня, одновременно, и артиллерийскому обстрелу подвергся го¬
род. Оставлял Архив в величайшем волнении. Воды в водонапор¬
ных кранах мы так до сих пор и не имеем!
На обратном пути меня перегоняли пожарные машины, на¬
правлявшиеся в конец Васильевского острова, к Балтийскому за¬
воду. Белый дым стлался над домами линий, включительно до 6-й.
Около нашего дома лежала обвалившаяся штукатурка; посереди¬
не дороги несколько вывороченных из мостовой камней. Зенитчи¬
ки на батарее были при орудиях, но уже без шлемов. Узнал от ко¬
менданта нашего дома, что от сотрясения сыпалась штукатурка,
когда разорвался снаряд где-то тут, неподалеку, что дым на ли¬
ниях (тот самый, который мы видели в Архиве) — от пожара [в]
универмаге на Большом, в который попала бомба... Пожары в Га¬
вани, на заводах Балтийском, Марти...
638

Комендант подбирал собранные куски, подметенную извест¬
ковую пыль около наших исторических четырех колонн дориче¬
ского ордера. На тротуаре и мостовой сверкали на солнце брыз¬
ги от вылетевших и разбившихся в мелкие кусочки стекол из
оконных рам в квартирах Карпинских, Алексеева, Крачковского,
Щербатского... Стекло на парадной [двери] за дорическими ко¬
лоннами, несмотря на то что забито фанерой, тоже разбилось и
выпало...
Стоял у колонн, покуда М. Ф. помогала ввозить в парадную
мой «монумобиль», и смотрел на стелющийся дым от пожарищ,
на подметенную известковую пыль. Дул холодный северо-восточ¬
ный ветер и рябил темное зеркало Невы. По ней, «державной»,
плыли «островки» грязного льда... По набережной свешивались в
воду целые стены еще не растаявшей черной грязи. И мне стало
невыносимо грустно... К чему мы идем, чему мы должны быть
еще свидетелями? Несомненно, нас, ленинградцев, ждут впереди
очень большие испытания. И, придя домой, я почувствовал очень
большую, болезненную усталость... Писать или нет дальше? Ли¬
рика? Ненужная сентиментальность? Жалобы?
Нет, это документ. Не о себе пишу как субъекте, а как об
объекте. Ведь не безынтересно будет, дочитывая эти листки,
которые я исписывал, не ленясь, в дни войны, [узнать], что же
сталось не только с теми, кто упоминается тут, но и с их авто¬
ром. Совершенно ясно, если будет продолжаться так и даль¬
ше, придется погибнуть. Ноги уже болят... У меня и М. Ф. все
мышцы съедены, гипертрофия перешла уже из первой стадии во
вторую.
Надо только разумом направить свою волю к дальнейшему
сопротивлению.
По дополнительным сведениям, принесенным соседями, бом¬
ба попала на двор Академии художеств, несколько бомб разор¬
валось на Большом проспекте в жилых домах. Все ждут перед
майскими днями еще больших испытаний.
Остановилась моя работа с приведением в порядок моего
личного архива. Вряд ли я спасу его. И эти листки вряд ли сохра¬
нятся. А если сберегутся, то это будет почти что чудом.
Когда над нами в Архиве Академии бушевала гроза, я бесе¬
довал с Шафрановским, старшим библиотекарем БАН. Дым от по¬
жарища, наблюдаемый нами из окна, оказался левее, чем Биб¬
лиотека АН.
— Надеюсь, что не дом, где я живу, горит, — сказал он за¬
думчиво.
639

— А дома кто-нибудь у вас есть?
— Дочь, пятнадцатилетняя девочка.
— А еще кто?
— Никого больше... Ведь, когда я вернулся с военной служ¬
бы, я не нашел дома жены и матери. Они умерли в начале этого
года... Встретила меня одна дочка. Сейчас и живем с ней, но она
ведь еще девочка, и бытовые условия вследствие этого очень
тяжелы.
Я не удержался:
— Так как же Вы не сказали мне этого, когда были у меня?
— Зачем же? Не у одного меня такое горе...
Над нами гремел «гром», раздавались дальние и близкие раз¬
рывы бомб. Я предложил перейти в одну из наших комнат в «баш¬
не». Он улыбнулся и просто сказал: «Зачем?» Мы стали продол¬
жать деловую беседу о дальнейшем плане обследования акаде¬
мических хранилищ...
Провел сегодня очередное собеседование с сотрудниками
Комиссии по истории Академии наук. Предложил им предста¬
вить отчеты о проделанной работе. Все силы напрягаю, чтобы
организовать и наладить нашу работу по Архиву и КИАН. Со¬
трудники Архива (некоторые) перешли работать в читальный зал,
служащий для нас и рабочей комнатой. Сегодня, к сожалению,
ветрено и сильно дуло в разбитые окна, но зато было много воз¬
духа. Повторяю, уходил из Архива с большим волнением. Он,
после окончания службы, остается без охраны!.. Организовать
сейчас ночное дежурство нет возможности. И приходится сми¬
риться с неизбежностью!
Вечер. Опять «поют» в воздухе пролетающие снаряды, но
где рвутся, не слышно.
После обеда выспался и вечером нашел в себе силы для
работы.
308[-й] день войны.
1942. 25 апреля. Суббота.
Опять налет стервятников и опять на наш Васильевский ост¬
ров. Опять кругом падали бомбы (в это время я был в Архиве,
а М. Ф. дома). Одна из бомб попала в Николаевский мост, оско¬
лок влетел в квартиру покойного академика Щербатского. Трам¬
ваи остановились из-за сорванных проводов. Опять осколки сте¬
кол на улице. Опять.., опять...
640

И так до бесконечности!..
Вчера разбомблена квартира нашей сотрудницы Беркович
на 9-й линии. Живут сейчас они в полуразрушенной комнате без
единого стекла, с осыпавшейся штукатуркой и пробитым потол¬
ком. Бомбы попали вчера в Типографию Академии наук на углу
9-й линии, а также в аптеку на нашей 6-й линии, в 150—200 мет¬
рах от нас.
Листки, листки мои, на которых я записываю все это, что бу¬
дет с вами в эти страшные для Ленинграда дни! Пишу с большим
волнением об этом; о том, что ждет нас, меньше думаю. Хотя, не
скрою, думаю и об этом...
Разбирал сегодня на службе «рукописное научное наследст¬
во» покойного Стулова. Так и не успел, бедняга, окончить свои
задуманные работы! Развертывал и перелистывал большую кни¬
гу в потрепанном желтом переплете — «Капитал» Карла Маркса.
Истории этого издания Стулов посвятил много своих страниц.
Работа эта почти закончена. На многих листах «Капитала», зачи¬
танного «до дыр», много отметок красным, синим и черным ка¬
рандашами. Действительно, в прежнее время так читали только
«Священные книги»! И эта книга для Стулова была Новым Еван¬
гелием «от Карла»... На вкладном листе вклейка со стихотворе¬
нием Константина] Симонова «Маркс».
Был весь город затянут дождливой, сырой синевою.
На Хайгетском холме, молча, глядя на Лондон, на юг,
Старый Энгельс стоял с обнаженной седой головою
Над открытой могилой, в которой покоился друг.
Энгельс видел отсюда весь Лондон: дома и конторы,
и казалось минутами — можно заметить сквозь дождь
узкий лондонский садик и маленький домик, в котором
умер старый товарищ, соратник и вождь.
Вот его кабинет. Там, казалось, всегда беспорядок,
а на деле порядок — и каждая мелочь видна.
Два огромных стола, кипы книг, корректур и тетрадок,
деревянное кресло и старый диван у окна.
Маркс курил по ночам, подавляя и сон, и усталость.
На камине коробка с любимым его табаком.
На рабочем столе две протертых полоски остались,
там, где Маркс, наклоняясь, касался стола сюртуком.
Здесь он жил и писал. Все последние годы был болен,
он урывками спал, постарел, поседел и устал;
но последним дыханьем, великим усилием воли
он за этим столом корректировал свой «Капитал».
21 Князев Г А.
641

Так он книгу писал, так пером он водил по бумаге,
что на целой эпохе каленое ставил клеймо!
Эта книга — разгневанный, к бою поднявшийся лагерь.
Эта книга — борьба. Эта книга — восстанье само.
До последнего часа казалось, что сил еще хватит,
ни на миг своих мыслей и планов своих не прервал...
Перед смертью своей, через силу поднявшись с кровати,
сел в рабочее кресло и больше уже не вставал.
Энгельс молча стоял на Хайгетском холме, над могилой,
нависала над Темзой холодная сетка дождя.
Маркса не было рядом. Какою огромною силой
и оружьем каким наделил он людей, уходя!
Умирая, он видел, как ночь из востоке светала,
умирая, он знал — старый мир никому не спасти.
И на все языки переводят листы «Капитала»,
чтоб на всех языках этот общий язык обрести.
Старый Энгельс стоял на Хайгетском холме, над могилой.
Было горько ему. Но он видел сквозь долгие дни
облик новой земли, бесконечно желанной и милой,
для которой вдвоем поработали с Марксом они.
Читал я это стихотворение, перелистывал влажные от сыро¬
сти страницы «Капитала» и нервно прислушивался к «грозе»...
Прыгал пол подо мною, дрожали стены Архива.
«...Но он видел сквозь долгие дни облик новой земли».
И я вижу, вижу сквозь дым от пожарищ, через разбитые стек¬
ла, под грохотом бомб и снарядов — этот «облик новой земли».
Но вот «персонально» ни Стулов, ни я не доживем до этого,
т. е. точнее — Стулов не дожил до этого, как и мне не дожить. Но
мы видели «облик новой земли»! После такого страшного несча¬
стья, обрушившегося на весь мир, человечество, несомненно, пе¬
рестроит свою жизнь.
«Облик новой земли» — не призрак, не утопия, а реальность.
А покуда будем «чашу» свою испивать до дна, горькую чашу
испытаний и страданий.
Зашел к нам П. Сопетин, мой дядя. Он еще жив! Но, оказы¬
вается, все мои двоюродные братья по материнской линии пере¬
мерли. Из его родных тоже много умерло. Он как-то уцелел еще,
хотя и чувствует себя плохо, одышка, слабость.
Маленький, занятный факт узнал от него. Его зять недавно
умер — в наши дни! — объевшись. Да, да. Случилось так, что, ког¬
да умерла от истощения у него жена, он так испугался, что стал все
продавать (а вещей у него было много, одних серебряных подста¬
642

канников более 30 штук), а потом поступил на хлебозавод. Там ел
хлеба до отвала, запивая кофе. До 15—20 стаканов выпивал в
день. После одного такого пиршества, его прямо с завода при¬
шлось отправить в больницу, где он через день и умер.
Такова «судьба» человека. Всю жизнь гнался за деньгами, за
вещами. Женился на нелюбимой и ничтожнейшей женщине ради
ее богатства. Сумел остатки этого богатства сберечь во все дни
революции... Чего-чего только у него не было реализовано, «ото¬
варено» в вещах из тех денег, которые достались ему, а много ве¬
щей, как таковых, досталось ему и удалось сохранить до самого
последнего времени. И несмотря на это, жена его, скряга и бо¬
лезненная особа, погибла от истощения, а он, испугавшись подоб¬
ной перспективы, — погиб от обжорства! Жалкие люди, сущест-
вователи, бывшие люди, отрепья сгнившего у нас капитализма.
Жена его — младшая дочь одного из братьев Парфеновых, куп-
цов-колбасников, миллионщиков, владельцев колбасных магази¬
нов и заводов, домов во всех частях Петербурга (чуть ли не бо¬
лее двух десятков было их у обоих братьев). Муж этой богатой
дочки был жалкий стяжатель, неудачник, сын виноторговца, всю
жизнь мечтавший стать миллионщиком, владельцем домов, мага¬
зинов... Ему помешала развернуться революция. Нет, точнее, вна¬
чале помогла. Иначе ему как собственных ушей не видеть бы доч¬
ки Парфенова, но «революция неожиданно затянулась», при¬
шлось устраиваться, перестраиваться, подстраиваться (что он и
делал все последние годы) и, наконец, так бесславно умереть.
Считаю долгом своим, обязанностью бытописателя, записать и
этот мелкий факт.
Вечер. Закатывается солнце. Возобновляем с М. Ф. работу
по приведению в порядок моего личного архива. Кто знает, что
будет дальше... Те, кто видел, как все бумаги разлетаются под
ударами бомб и снарядов, рисовали мне печальные перспективы!
В 20—30 метрах от нас — зенитная батарея; на Неве, по обеим
сторонам, военные корабли. Все это, по-видимому, и является
сейчас объектом разрушения для стервятников, а попадают они
в дома мирных жителей Ленинграда. Хотя, по правде сказать,
[это] не мирные жители, а те же бойцы, но не активной, а пассив¬
ной обороны.
Кончился трудовой день. Затемнили окна. Зажгли ночники.
На днях нам выдали по 1/4 литра керосину; это после двухмесяч¬
ного или более перерыва. М. Ф. все хлопочет, что-нибудь делает.
Сейчас мне разогревает кашу... А над домом снова с воем проно¬
сятся снаряды. Летят куда-то «транзитом» стальные «гостинцы».
643

309[-й] день войны.
1942. 26 апреля. Воскресенье.
Весь день работал над разбором своих папок с готовыми и
незаконченными трудами.
Не бомбили.
По официальным данным, во время налетов 24 и 25-го
уничтожено 35 немецких самолетов. Наши потери — 5 само¬
летов.
Объявлены лозунги к 1 Мая. Ярких, запоминающихся я не
нашел.
Анализ сообщений в газете, по радио приводит меня к пе¬
чальной мысли, что и в 1942 году мы останемся одни перед пол¬
чищами гитлеровских разбойников. Второго фронта так и не соз¬
далось. В Америке и в Англии, по-видимому, некоторые круги
обеспокоены тем, что помощь оружием дается коммунистам.
По этому поводу характерна речь лорда Бивербрука, в которой
он о коммунистах отзывается очень тепло: «Коммунизм под ру¬
ководством Сталина создал самую доблестную боевую армию
в Европе. Коммунизм под руководством Сталина показал такие
примеры патриотизма, которые соответствуют лучшим образцам,
известным в истории человечества. Коммунизм под руководст¬
вом Сталина заслужил одобрение и восхищение всех западных
стран. Коммунизм под руководством Сталина создал лучших ге¬
нералов этой войны».
Таков отзыв английского лорда о коммунизме. Бивербрук по¬
вторил то, что сказал Девис в Америке о расстрелянных «троцки¬
стах», «зиновьевцах», «бухаринцах». Если бы их не расстреля¬
ли, они предали бы Россию.
Итак, Сталину — апофеоз, заранее в речах словоохотливо¬
го англичанина: «Сталин обладает огромными военными и поли¬
тическими знаниями. Он является мастером тактики, и он добьет¬
ся разгрома противника. Он убежден в том, что наилучшей фор¬
мой обороны является наступление. Именно такое решение он
принял в тот самый момент, когда противник оказался в окрест¬
ностях Москвы. В разгар катастрофы Сталин отдал приказ о
наступлении, решительном наступлении всюду, в каждом сек¬
торе фронта». Но, хваля Сталина, лорд не забыл и своего Чер¬
чилля:
«В настоящее время Черчилль олицетворяет английский дух.
Англичане преисполнены доверия к своему министру. Даже в са¬
мые тяжелые часы испытаний у него никогда не появляется мыс-
644

ли о компромиссе», — заявляет лорд. И прибавляет: «Возможно,
что мир наступит не скоро...»
И очень осторожно еще добавляет:
«Мы уверены в том, что в конце концов нас ожидает победа».
И продолжает: «...сознаю, что Россия может решить для нас исход
войны в 1942 году. Сдергивая немцев, а возможно, даже при по¬
мощи разгрома их, русские, быть может, сумеют подорвать всю
структуру оси».
Итак, анализ мой мало утешительный. Вся тяжесть борьбы
по-прежнему падает на один СССР, и прежде всего на Совет¬
скую Россию.
310[-й] день войны.
1942. 27 апреля. Понедельник.
Дважды налетали стервятники. В первый раз утром, около
11 часов, и сейчас, вечером, около 7 часов. Утренняя тревога за¬
стала нас (меня и М. Ф.) на Невском. Около 2-х часов простояли
под воротами на Морской. Вечерняя застала дома. К сожалению,
прямо невозможно стало в нашем 3-м этаже переживать содрога¬
ние и качание дома от выстрелов тяжелых морских зениток и
сброшенных где-то близко стервятниками бомб.
Вся Нева заставлена по берегам военными морскими суда¬
ми. Как раз [на]против нас стоит какое-то военное боевое судно.
Совершенно очевидно, что стервятники охотятся за военными
кораблями. Мы на берегу, невдалеке от объектов их вожделе¬
ния. Куда шлепнется бомба, зависит от десятых долей секун¬
ды при расчете высоты, умноженной на скорость движения
самолета.
Очень сегодня устали за день, особенно М. Ф. Много ходи¬
ли, много стояли; на дворе, под воротами, на Морской так дуло,
что М. Ф. забралась на высокую тумбу и стояла на ней, чтобы
хоть немного избавиться от сквозного [ветра], пронизывающе¬
го особенно с ног, по мерзлой земле. Сегодня вдруг с ночи со¬
всем зимняя погода установилась; минус три, замерзшие лужи,
местами не стаявший выпавший вчера снег и шквальный се¬
веро-восточный ветер. М. Ф., кроме того, целый день на ногах
по всем домашним делам. Немудрено, что она продолжает ху¬
деть и сильно устает, у нее 15—16[-ти]часовой трудовой день!
До сих пор нет еще водопровода, не действуют фановые
трубы. Стряпать приходится на буржуйке. Для нее надо заго¬
645

товить мелких дров. И так без конца!.. Это на моем самом ма¬
лом радиусе (pro domo sua)333.
А на большом — вот что творится. Англичане ставят памятник
В.	И. Ленину в Лондоне! На митинге, собравшем тысячи англичан,
говорятся речи: «Имя Ленина будет жить в веках. Ленин создал
себе величайший памятник — великий непобедимый Советский
Союз, воодушевляющий все демократические народы» (какой-то
английский деятель Пол лит). «Ни один великий человек во всей
мировой истории не заслуживает в такой степени всеобщего уваже¬
ния, как Ленин. Из его примера и из его учения возникла стальная
решимость советских народов защищать свою родину» (лейборист
Вуд). На митинге выступал и советский посол т[ов]. Майский.
Он сказал, что Советский Союз, следуя примеру Ленина и руко¬
водимый Сталиным в этой великой борьбе наших дней, выполнит
до конца свой долг. И выразил надежду, что народы Великобри¬
тании, США и других союзников также выполнят свой долг...
311[-й] день войны.
1942. 28 апреля. Вторник.
Встал очень рано... Но не успел еще одеться, как без всякого
объявления по радио тревоги заухали зенитки, и весь дом затряс¬
ся, как в лихорадке, а потом его качнуло так, что все мои папки,
сложенные в углу, рассыпались по полу. Первые мгновения ни¬
чего не мог понять, что случилось. Выскочили в переднюю. Че¬
рез несколько минут все успокоилось. Возможно, что зенитчики
заметили скрывавшегося за облаками стервятника-разведчика и
дали по нему залп.
Всю ночь просыпался от глухих выстрелов. От нас ли, в нас ли
стреляли, не знаю.
Встал не отдохнувшим, а сейчас нервен не в меру. Всю силу
разума направил на волю, чтобы полностью владеть собой, но
сдает сердце и за ним ноги. Еще раз — пишу о себе не лично, а как
об объекте наблюдения. Что я переживаю, переживают и мно¬
гие-многие другие, только степень интенсивности переживаний
различная, в зависимости от ума и сердца и их равнодействую¬
щей — воли. «Все можно пережить, если видишь или знаешь,
что впереди берег, пристанище, спасение, освобождение», — ду¬
мает вслух М. Ф. и не договаривает. Не договариваю и я... А про
333 pro domo sua (лат.) — букв, «в защиту своего дома», т. е. о себе,
о своих личных обстоятельствах.
646

себя думаю — для нас нет берега, на который мы бы могли вы¬
браться. Мы еще до поры до времени плывем на остатках льди¬
ны. Нужна вся наша сила воли, чтобы спокойно и просто понять
это. А покуда есть возможность пользоваться подарком судь¬
бы — жить настоящим мгновением, превратить его в самодов¬
леющую ценность...
Почему неспокойно мое сердце? Ведь для разума моего все
ясно, но в мозг все время приливает неспокойная кровь. Каж¬
дый толчок, каждый «нырок» этой бьющейся неритмически в
сердце крови создает настроение, ненужные мысли... Они ведь,
как и кровь в сердце, ни на мгновение не прекращают своей дея¬
тельности. Мозг регулирует всю нервную систему — и чувства, и
мысль. Он имеет два состояния: бодрствующее, активное, когда
действует особый регулятор — разум («душа»), и сонное, пас¬
сивное, когда этот «регулятор» не исправляет продукта мозга —
мысли, и она, как кровь в сердце, в венах и артериях, «свободно»,
т. е. независимо от регулятора, предоставлена самой себе. Тог¬
да снятся сны; тогда безмятежно спишь и ни одного сна не пом¬
нишь; или наоборот — кровь надавливает на мозг и чудятся
страшные кошмары; тогда сон тяжел и неспокоен...
Так все просто, кроме одного — «регулятора», направляю¬
щего мысль, продукт мозга, нервную деятельность, создающего
волю, т. е. то, что принято называть «душой». Нет мозга и серд¬
ца — нет и «души». Но все же, что такое этот «регулятор» — са¬
мосознание, разум? До 55 лет прожил, прочел массу книг, пере¬
думал много и, уходя из жизни, не узнал и, вероятно, конечно,
так и не узнаю. Осознавшая самое себя природа. Как это могло
случиться? Недаром во всемирной литературе так глубок и дра¬
матичен миф о Прометее!
Вчерашняя бомбежка и обстрел наделали около нас немало
разрушений. Напротив нашего дома лежит на боку небольшой
военный кораблик; разрушены верхние этажи дома [на]против
моста, где помещается часть лечебницы водников. Когда я утром
шел на службу, дворники собирали разбросанные взрывом кир¬
пичи и строительный мусор. Как всегда в таких случаях, валя¬
лось множество битого мелкого стекла на дороге. Остатки нового
Андреевского рынка (универмага, ларьков и прочих строений)
дымились еще и сегодня, догорали какие-то завалившиеся остат¬
ки. Во время падения бомбы 26. IV на рынке был народ; есть
убитые и раненые.
Записываю один сверхисключительный случай, быть может
и нельзя такие случаи обобщать, ссылаться на них; я просто реги¬
647

стрирую его как случай. К и. о. директора И[нститу]та истории
материальной культуры т. Бибикову пришла его сестра или ка¬
кая-то очень близкая родственница, беременная, на 9-м месяце,
очень нервно перенесшая лишения, обстрелы, и в особенности по¬
следние налеты стервятников. Ей неожиданно сделалось худо.
Хлынула из носу кровь. Почти мгновенно она лишилась зрения,
ослепла и потеряла рассудок. В таком полутрупном положении
она еще живет и должна, чуть ли не на днях, родить.
У самого Бибикова воспаление паховой железы и мучитель¬
ные боли. Но он еще ходит иногда в свой Институт и Прези-
диальную комиссию.
312[-й] день войны.
1942. 29 апреля. Среда.
Дни 1 и 2 мая объявлены рабочими днями. Опубликована но¬
вая, третья по счету, нота Молотова о чудовищных злодеяниях,
зверствах и насилиях немецко-фашистских захватчиков в окку¬
пированных советских районах и об ответственности герман¬
ского правительства и командования за эти преступления. Доку¬
ментально доказывается — всеобщее ограбление нашей страны,
полное разрушение городов и деревень, захват земли, рабско-кре¬
постнический труд для наших рабочих и крестьян, насильствен¬
ный увод в Германию на принудительные работы, ликвидация
русской национальной культуры и национальных культур наро¬
дов СССР и насильственное онемечивание, истребление совет¬
ского населения. Страшно читать этот документ. Поистине за че¬
ловека страшно!
Цитировать мало, надо читать, и полностью, всю ноту. Сви¬
детелем какой мерзости довелось мне быть на старости! Почи¬
нил радио. Хоть тихо, но оно звучит и вещает.
Слушал музыку, пение, речи, но только чаще радио едва
слышно и слов не разобрать. Сейчас вот явственно звучит рояль,
аплодисменты... Какая радость — жизнь, жить бы!
Оказывается, все не так было, как мы предполагали, третье¬
го дня около нашего дома. Подробности узнал только сегодня.
Приехав со службы, я уже не увидел перед нашим домом четы¬
рехорудийной зенитной батареи. Осталось только одно орудие,
обнесенное бревенчатым заборчиком в рост человека и не подме¬
тенную еще площадку, где стояли орудия. Спрашиваю подвер¬
нувшегося под руку коменданта нашего дома (к другим я и поду¬
648

мать не могу обратиться с подобным вопросом, оттого ничего и
не знал, что случилось).
— А где же батарея?
— Спешно переброшена в неизвестном направлении...
И от коменданта [же] я узнал, что третьего дня во время нале¬
тов стервятников батарея была обстреляна вражескими орудия¬
ми, стрельбу которых корректировали носившиеся над Невой
аэропланы. Шквальным артиллерийским огнем на батарее было
повреждено орудие и убито шесть бойцов, а семь ранено. Снаря¬
ды рвались на набережной, под мостом. Это артиллерийским сна¬
рядом, а не бомбой завален набок около берега небольшой воен¬
ный кораблик, пробита крыша и карниз в доме лечебницы водни¬
ков [на]против Николаевского моста и т. д. В наш дом угодил
только осколок в окно квартиры Щербатской. Вот какая драма
произошла в тот страшный вечер около нас по радиусу в ка¬
ких-нибудь 50 метрах!..
Разговорились с В. А. Петровым, сотрудником ИИМК.
Он говорил мне: «В конце января, когда я потерял жену и дочь,
когда квартира была разбомблена, книги (у меня специальная
библиотека до 6000 томов) лежали, выкинутые взрывной волной
из шкафов, на полу, мебель, одежда, платье, белье погибли и я
стоял в морозной разрушенной комнате в оцепенении с начинаю¬
щимся воспалением легких; я сам не знаю, откуда найдя в себе
силы, приказал себе: жить и кончить свои начатые труды. И поги¬
бающий, с похеренной жизнью, я вдруг начал оживать. И живу.
Все поборол, все превозмог. Сейчас я одинок, у меня никого нет.
И у меня ничего нет. В чем остался в январе, [в том и сейчас], —
вот в этом пальто, шапке, пиджаке и белье... И ничего больше.
Правда, когда я перешел жить в Библиотеку, покуда она оконча¬
тельно не замерзла, у меня там оказался запас чистых воротнич¬
ков». Сейчас он пишет, заканчивает свои труды. «Смеяться, — го¬
ворит он, — я действительно разучился, но не плакал и не плачу».
313[-й] день войны.
1942. 30 апреля. Четверг.
И последнее орудие зенитной батареи убрали. Перед нашим
домом около моста пусто, только мусор валяется. Все, живущие
в нашем доме и поодаль, облегченно вздохнули. Жить при отно¬
шении +50 % -50 % можно, но при -75 %, и даже выше, тяжко.
Мы, ясно, были обреченные; неизвестно, конечно, что и теперь
649

еще будет. Приказано бомбить В[асильевский] [остров] — раз¬
бомбят. Приказано уничтожить батарею — уничтожат вместе с
окружающими домами и жителями! Значит, нужно быть гото¬
выми ко всему! Но я не фаталист, полагающийся всецело на судь¬
бу. Какая-то есть доля, и немалая, и от меня зависящая. Поэтому
пошел в ту комнату в квартире покойного академика Левинсо¬
на-Лессинга в 1-м этаже, которая предоставлена нам на всякий
случай. Она оказалась заваленной вещами Павловой, живущей
в той же квартире. Так что там и повернуться даже негде. Зашел в
другую комнату, которую занимал умерший дворник; теперь в
этой комнате умирает от истощения и цинги его дочь... Оду¬
ряющий затхлый воздух, ужасающая общая картина исхудавшей
страшной девушки. Остановился на пороге. Комната мрачная,
маленькая, невероятно загрязненная. Переехать даже на время
нам оказалось некуда. Остаемся на своем 3-м этаже; над нами
чердак и крыша.
Сегодня 30 апреля. Ночью был жестокий обстрел города.
Между 12 и 2[-мя] часами дня налетели стервятники. Тревога нас
застала в пути; пришлось некоторое время находиться под разры¬
вами зенитных снарядов, т. к. некуда было укрыться. Будет ли се¬
годняшний вечер и ночь повторением того, что устроили немцы
в страстную субботу перед Пасхой православных, или нет, мы не
знаем. Зная повадки двуногих зверей гитлеровских орд, можно
ожидать всего самого худшего. Ожидать придется налета, но когда?
Ожидание это не из приятных... Есть люди, верующие или поло¬
жившиеся всецело на судьбу,—те ни о чем не думают, спокойны!
Не могу лгать и говорю откровенно — порою бываю неспо¬
коен, а во время самой бомбежки нервное напряжение достигает
высокого градуса. И в то же время я был совершенно спокоен на
улице, и спокойнее бываю во время бомбежки в Архиве. Там я на
своем посту, на «корабле», как «капитан»... А тут вот дома, под
крышей, чувствую себя несчастным тараканом, которого кто-то
невидимый хочет прихлопнуть или обварить кипятком!
С утра в квартире покойного академика Федора Ипполито¬
вича Щербатского отбирал его рукописное наследство — архив.
Когда-то, по-видимому, прекрасная комната с великолепным ви¬
дом на Неву, замысловатым освещением, вероятно, гармониро¬
вавшим с синим цветом стен, теперь обезображена, запущена, за¬
пылена, стекла выбиты, в косяке двери засел осколок снаряда.
Выбирал из ящиков столов, шкафов, шифоньерок все, что там
было рукописного. Набралось до 80 пачек и один большой ме¬
шок переписки и отдельных исписанных листков. Никакого по¬
650

рядка в рукописях; множество нераспечатанных пакетов с кор¬
ректурами. Удивительное это свойство ученых — содержать в
хаосе все свои рукописи и собранные к ним материалы. Ника¬
кой системы. Все перепутано, перемешано. На всем мохнатая
пыль. Множество листков на санскритском языке; имеются лист¬
ки с переводами; карточки для словаря... И все в хаосе!.. Рабо¬
тал там все утро. Как всегда бывает в таких случаях, обещанный
транспорт начальник ЛАХУ т[ов]. Федосеев не прислал; при¬
шлось звонить, наконец ехать самому... В конце концов материа¬
лы все же удалось перевезти в Архив. И только тогда я успокоил¬
ся! Ценнейшие материалы одного из больших мировых ученых
по индологии спасены. Библиотека остается у вдовы Щербатско-
го. По указанию Президиума АН она лишь должна быть учтена
покуда, а вопрос об ее передаче пока остается нерешенным.
Тороплюсь занести на эти листки все отображение нашей
сложной жизни, просто как она вот тут течет около меня. Я часто
теперь вижу людей, которые передвигаются вдоль стен домов,
держась за них. Вижу множество исхудавших, страшных, чер-
но-желто-зеленых лиц. По-видимому, выбыла из строя, совсем
ослабшая и почерневшая А. П. Свикулъ.
Е. М. Беркович, имеющая больную мать, недавно потеряв¬
шая отца, сама начавшая чернеть, принуждена была покинуть
нас, получив место контролера в столовой... Наши кадры редеют.
Пять сотрудников больны или нетрудоспособны. Две вакансии...
Остается четыре — со мной пять человек. Сегодня встретился со
мной П. Ю. Шмидт, до сих пор все собирающийся лететь и до сих
пор не улетевший (с января!). «Улечу, улечу, — говорит он. —
Разве здесь можно оставаться. Такой зимы еще раз не пережить».
И действительно, продолжают уезжать все, кто может; не знаю,
есть ли сейчас налаженная массовая эвакуация с вскрытием Ла¬
дожского озера и рек, но отлеты из Ленинграда происходят еже¬
дневно. Сегодня должна была улететь вдова акад. Ольденбурга,
сопровождающая детей какого-то важного человека (слышал от¬
рывок телефонного разговора в кабинете у Федосеева). Уезжают,
улетают, покидают Ленинград все, кто может... И рядом — неза¬
метные герои отстаивают его своей жизнью в активной или пас¬
сивной обороне.
М. Шувалова в «Ленинградской] правде» дает интересный
обзор писем в редакцию.
«Он живет сейчас — город Ленина — в мыслях народа, как са¬
мый близкий друг, как город-герой, как город-богатырь, на могу¬
чие плечи которого легли бедствия войны и тягчайшие испыта¬
651

ния, вызванные блокадой. Но непоколебимо стоит Ленинград, об¬
стреливаемый вражескими снарядами, и слава о нем идет по всему
свету. К нему обращены сердца советских людей, и мысли их,
как нити, протянуты к нему».
«...Чуешь сердцем — он рядом...»
Мы ясно слышим: волны Невы
ударяют в гранит Ленинграда.
Мы ясно видим: громите вы
врагов огневой канонадой...
И малого камня вы врагу не сдадите,
где твердо ступала нога Ильичева.
Это пишет башкир Сайфи Кудаш с вершины Уральских гор,
откуда не видать Ленинграда.
Из Грузии пишут:
«В столице Грузии мы слышим голос твой...»
Вся страна, весь мир смотрит с затаенным горячим дыханием
на небольшой кружок на карте в углу длинного узкого Финско¬
го залива, где в дельте Невы раскинулся великий город Петра
и Ленина... И я живу в этом замечательном героическом миро¬
вом городе. Неужели я не дождусь его освобождения, не увижу
радостных и счастливых ленинградцев!.. Сколько впереди еще
испытаний! Не дожить, пожалуй, до лучших дней. Но город все
переживет и возродится.
Канун 1 Мая. Радио звучит громче обыкновенного. Даже мой
испорченный репродуктор «вещает»... Но я больше прислуши¬
ваюсь сегодня не к тому, что поют, говорят, играют, а жду вою¬
щей сирены — сигнала «первомайской воздушной тревоги».
На улице появились новые плакаты. Не успел рассмотреть их под¬
робно. Только сейчас, зажигая коптилку, заметил на спичечной
коробке надпись «Наше дело правое! Враг будет разбит! Побе¬
да будет за нами!» Кстати, коробка спичек военного времени
сократилась в объеме. Спичек в коробке всего 50; номинальная
стоимость 5 коп. Марка: Наркомлес РСФСР. Ф[абри]ка «Красная
звезда», г. Киров. Ост. 282... Некоторые спички не зажигаются,
длина спички 43 миллиметра.
По радио, как в прежние блаженные времена, звучит музы¬
кальный мужской голос, поющий «Метелицу»... Не верится пря¬
мо. Ведь мы и сегодня еще под артиллерийским обстрелом бата¬
рей врага, корректирующего стрельбу своих орудий по Ленингра¬
ду с самолетов... Вот выступает Краснознаменный ансамбль...
652

Заливается бодрая народно-солдатская песня с пляской, — зву¬
чит из репродуктора.
Сегодня у меня накопилось так много впечатлений за день,
что сейчас мысли мои возвращаются то к одному, то к другому
эпизоду. Вот я вижу сверкающие (при свете солнца) выстрелы из
зениток вдоль всей Невы с военных кораблей и береговых бата¬
рей. Грохот, трескотня. Особенно зловеще вспыхивают огни как
раз напротив Академии наук, где-то около покрытого футляром
памятника Петру I... Вижу, как бежит, выскакивая из трамваев,
народ и прячется за выступом академической (кваренговской)
лестницы. Какая-то высокая женщина, при каждом залпе, низко,
низко опускает голову и в таком положении пробегает несколько
шагов... Мне почему-то делается смешно. Я иду по набережной,
жду М. Ф. оставшуюся с коляской, не нахожу ее на том месте, где
оставил... До угла надо пройти мне с больными ногами не менее
50 метров. Иду спокойно и бодро. Мне не страшно. Кто-то кричит
мне, чтобы я укрылся. Я продолжаю свой путь... Так почему же я
тут дома бываю иногда так неспокоен? Не понимаю!
Еще мелькает одно впечатление, случайное. Когда я разби¬
рал бумаги Щербатского, в углу предо мной маячило мрамор¬
ное изваяние Христа [работы] Торвальдсена, а надо мною —
прикрепленный к электрической арматуре торс балерины. Сре¬
ди книг множество, посвященных искусству и истории танца,
много снимков балетных актрис. Покойник был одинок, и ба¬
лет, точнее балерины, возможно, и одна из них, были усладой для
него. Я уже писал в своем месте, что с кем-то разорвав свою связь,
он записал своей женой и наследницей свою экономку Шарлот¬
ту Ивановну, полунемку, полупольку... Не ее ли это торс висит
на электрической арматуре?.. И тут же рядом изображения Буд¬
ды, целая картотека — «тысяча имен Будды»...
Я по природе своей писатель, «сочинитель», и в голове моей
зародились мысли, образы... Не хватало только одного — зани¬
мательной фабулы. Я никогда не мог выдумывать такую нить,
которая развивалась бы в увлекательную повесть или роман.
Мне всегда было страшно сочинительствовать. Только очень
большим талантам это позволено. А третьестепенным писателям
и нашей братии это должно быть строжайше запрещено. Вы¬
думывать неталантливо — преступно растрачивать свое время...
И я остановил себя... Точнее, останавливал себя, потому что по¬
павший мне в руки альбом с зарисовками дал образ миловидной,
а может быть, и обаятельной женщины, гибкой, изящной... И в
комнате старого, одинокого ученого с синими стенами и ориги¬
653

нальным убранством, около камина послышался тихий женский
голос и шелест шелкового платья... Ученый был стар и уродлив.
Так хотелось бы ей — молодой, красивой, страстной — тоже мо¬
лодости, страсти... А тут... Тут только торс балерины, так игриво
прикрепленный к причудливой электрической арматуре... Но в
комнате было холодно, пыльно, в разбитые стекла дуло. В косяке
торчал зловещий кусок снаряда... Мы считали: ...31, 32, 33 пачки.
Я давал распоряжения: эти невыясненные листки — в мешок с
россыпью. Шарлотта Ивановна суетилась, вытряхивая все ящики,
ящички и коробки... И где-то за рекой трещал иногда пулемет.
И еще одно впечатление. Павлова на прогулке. Словно вдов¬
ствующая императрица. Надменная. Гордая. Фанатичная. Нетер¬
пимая к другим мнениям и верованиям. Сделавшая своего бога
каким-то тираном. Все ее оправдание для своего существования
сейчас, быть может, в том, что около нее кормится немало лиц.
Жизнь прошла, и никому больше не нужна эта древняя забившая¬
ся старуха, так и не сумевшая подняться хотя бы чуточку выше,
чем миллиарды таких же «существовательниц». А ведь она была
женой величайшего мирового ученого. На ней никак не отобрази¬
лась эта близость. А он, вероятно, не раз испытывал на себе этот
тяжелый тормоз для его светлой свободной мысли исследователя...
Кончаю. Первомайский концерт в полном разгаре! Даже мое
испорченное радио звучит сегодня.
М. Ф. прибирает комнату. Хочет встретить праздник, ведь
это наш советский и в то же время международный праздник тру-
да. Праздник свободного трудового человечества!.. Какой-то ра¬
достный бодрый гимн звучит. Не разбираю слов. Но кровь моя
бьется в унисон с бодрящими звуками.
314[-й] день войны334.
1942. 1 мая. Пятница.
1 Мая — наш великий праздник труда и мира... Но в середи¬
не дня город жестоко обстреливался. Мира не было. На улицах
алые полотнища флагов, прикрепленных к стенам домов; убран¬
334 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 103. 200 л. 1 мая—30 июня 1942 г.
Автограф. Карандаш. На папке запись: Князев Георгий Алексеевич. Запис¬
ки в дни войны. Дневники. Автограф. Приложение: письмо М. Ф. Князевой
А. М. Черникову от 19 июня 1942 г. Копия. Машинопись: Д. 107. 209 л.
На папке запись: Князев Георгий Алексеевич. В осажденном Ленинграде.
Дневники. Машинопись. 1942 г. 18 мая—11 авг.
654

ные под метелку набережные и площади. Это результат большо¬
го коллективного труда! Демонстраций, шествий нынче не было,
чтобы не отвлекать трудящихся от их труда. Я целый день на ра¬
боте, несмотря на еще низкую температуру на службе. Тяжело
было с уставшими сотрудниками налаживать дело. Налицо толь¬
ко половина состава, другая больна.
Вечером, к величайшему сожалению, не выдержали мои
нервы. От всех противоречий, трудностей стало вдруг невыно¬
симо тяжело, до слез... Да, слезы катились... Редкие, «сухие», но
слезы. Но победил себя. Лег спать с мыслью о том, что надо
сделать, что успеть в первую очередь... С мыслью о работе.
С мыслью о жизни во чтобы то ни стало, как бы трудна она
временно ни была для нас.
Я все еще под впечатлением разбора архива академика Щер-
батского и его квартиры: обстановки, разрушений и его так запом¬
нившейся неуклюжей фигуры. Сегодня, продолжая на службе раз¬
борку его бумаг, я нашел несколько стихотворений, перепи¬
санных на прекрасной бумаге на машинке. Не знаю, чьи они.
Подарены ли они ему или написаны самим. Стихи переводные
и оригинальные. Вот одно из них, написанное очень сильно.
Знавал я сад. В нем много без названий
цвело весной причудливых цветов —
цветов любви и смутных ожиданий,
цветов зари и юношеских снов...
Я знаю сад. В косых лучах заката
хранит порой он прежний пышный вид,
но много там цветов без аромата —
пионов огненных, мучительных обид.
И вот еще два других: переводы 1) из Верлена, 2) из Бодлера.
Я приведу их. Смутно, но я постигаю жизнь ушедшего академика,
интимную, личную, с ним ушедшую.
Из Верлена335.
Я часто женщину в мятежном вижу сне,
мне неизвестную, но все же дорогую,
не ту же всякий раз и не совсем другую,
но полную любви, родную сердцем мне.
Родную сердцем мне: души моей прозрачной
она лишь глубину способна постигать,
335 Перевод стихотворения П. Верлена «Сон, с которым я сроднился»
из книги «Сатурнические поэмы».
655

слезами лишь она умеет освежить
мой бледный лоб,
пылающий и мрачный.
Я цвет ее волос назвать вам не сумею.
Что имя сладостно — одно сказать я смею —
у ней, как у подруг, ушедших навсегда,
И взгляд ее такой, как взгляд у изваянья,
а голос, издали звуча,
мне иногда умолкших голосов живит
воспоминанья.
Из Бодлера.
К ПРОХОЖЕЙ336
Ревела улица вокруг, не умолкая.
Вдруг женщина, изящною рукой
одежды край слегка приподнимая,
вся в трауре мелькнула предо мной.
Как статуя стройна. Исполнен восхищенья,
и с жадностью, из огненных очей, зловещих,
как гроза во тьме ночей, я пил, безумствуя,
отраву наслажденья.
Блеск молнии... и снова мрак вокруг.
Увижу ль вновь тебя — сомнение тревожит, —
не здесь, не вовремя. О, никогда, быть может.
Меня на миг ты оживила вдруг и путь
неведомый свой дале продолжала...
О, я б тебя любил.
О, ты, ведь, это знала!..
Канва для повести готова. Только бы садиться и писать... Но у
меня сегодня такой тревожный день, и опухающие ноги трево¬
жат. М. Ф. устала. Как она почернела, сморщилась, постарела.
Гляжу на нее и на сердце мое ложится словно тяжелый громад¬
ный камень. Начинаются перебои в подаче крови, нарушается
ритм. И сегодня устал на службе, оставаясь там дольше обыкно¬
венного: так хочется многое сделать, доделать, показать другим,
как нужно делать.
Читал с большим волнением написанный сочным, понятным,
доходчивым сталинским языком приказ Народного комиссара
336 Перевод стихотворения Ш. Бодлера из сборника «Цветы зла»
(1842—1844).
656

обороны — И. Сталина. Так просто и ясно. Кто же они, наши
враги, немецкие фашисты? Не националисты, а империалисты.
Не социалисты, а реакционеры-крепостники. Не носители евро¬
пейской культуры, а враги ее; немецкая армия — армия средневе¬
кового мракобесия, призванная разрушить европейскую культуру
ради насаждения рабовладельческой «культуры» немецких бан¬
киров и баронов.
«Таково лицо нашего врага, вскрытое и выставленное на свет
опытом войны. Так говорит опыт войны. За время войны про¬
изошли большие изменения. Германия и ее армия стали слабее,
мы сильнее...»
«Для германского народа все яснее становится, что единст¬
венным выходом из создавшегося положения является освобож¬
дение Г ермании от авантюристической клики Г итлера—Г еринга».
«Наша страна объединена и сплочена теперь вокруг своего
правительства больше, чем когда бы то ни было... Тыл и фронт на¬
шей страны объединены в единый боевой лагерь».
Мы вступили в новый период — «период освобождения со¬
ветских земель от гитлеровской нечисти».
«Офицерские кадры закалились в боях и ее (армии. — Н. К.)
генералы стали опытнее и прозорливее. Произошел перелом так¬
же в рядовом составе Красной Армии. Исчезли благодушие и бес¬
печность в отношении врага. Болтовня о непобедимости немец¬
ких войск является сказкой».
Выводы:
«Мы можем и должны бить и впредь немецко-фашистских за¬
хватчиков до полного их истребления, до полного освобождения
советской земли от гитлеровских мерзавцев».
«Нельзя победить врага, не научившись ненавидеть его все¬
ми силами души».
Сталин приказывает: «...Всей Красной Армии — добиться
того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немец¬
ко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитле¬
ровских мерзавцев».
«...Под непобедимым знаменем великого Ленина вперед к
победе!»
И Джамбул из Казахстана поет:
В чем победы нашей залог?
— В нашем солнце, в нашем вожде,
в жажде мести, в дружном труде,
в неразрывности всех частей
657

благородной нашей земли.
Так пропел Джамбулу ручей,
так шепнули соки корней,
так ответили журавли.
Никогда ни один народ
не признает в немцах господ!
Разве реки иной страны
для Дуная мелеть должны?
Разве ходят липа и клен к можжевельнику на поклон?
Разве смолкнет перед совой сокол горний и луговой?
Кто отважен и кто силен, тот не будет порабощен!
В блеске чистой голубизны
встретим светлый праздник весны,
с новой мощью ринемся в бой!
С нами Сталин, мои сыны, знамя чести над головой.
У бойцов имеются «личные боевые счета». Так у героя Совет¬
ского Союза Голиченкова этот счет достиг цифры 153 убитых фа¬
шиста. Тешибай Адыков убил сотого немца.
Севастопольцы пишут Ленинграду:
«Дыхание вашего великого города на Неве чувствует вся на¬
ша страна, весь советский народ...» «Враг никогда не пройдет в
наш город! Севастополя, овеянного славой героической обороны
1854—1855 годов, врагу не видать! И как прежде, так и ныне нас
врагу не задушить, Севастополя твердыни немчуре не сокрушить.
И стоит на страже Крыма, на семь запертый замков, Севастополь
наш любимый, город славы моряков».
Стражем нашего ленинградского неба является генерал-
майор Г. Зашихин.
ЗАЩИТНИК ЛЕНИНГРАДА337
За ним был город дорогой,
за ним был город милый,
а перед ним леса дугой
набиты вражьей силой.
И через голову идут
куда-то вдаль снаряды.
Не вдаль враги куда-то бьют,
а бьют по Ленинграду.
337 Отрывок из стихотворения Н. Тихонова, вошедшего в сборники
его стихотворений под названием «Мальчики». См.: Тихонов Н. Стихи
и проза. М., 1947.
658

И он, сжимая кулаки,
сквозь все пространство слышал,
и стон стекла, и треск доски,
и звон разбитой крыши.
Он представлял себе до слез
так ясно это пламя,
что рвется там и вкривь и вкось
над мирными домами.
Над домом, где родился он,
над школой, где учился,
над парком, где в снегу газон,
где в первый раз влюбился...
Кричал он пересохшим ртом:
«Огонь!» — кричал, зверея,
стегал он огненным кнутом
по вражьей батарее.
Из Н. Тихонова. Баллада о лейтенанте. Ленинградская прав¬
да. 1942.V.1.
315[-й] день войны.
1942. 2 мая. Суббота.
Большие события произошли в Академии наук. Сталин сме¬
стил вице-президента Отто Юльевича Шмидта, оттершего от
управления Академией наук президента В. Л. Комарова. Сегодня
в Свердловске, где находится президент, открывается очередная
сессия Академии наук. Должны быть произведены перевыборы
Президиума и выборы новых членов. Судьба О. Ю. Шмидта неиз¬
вестна. По словам т[ов]. Федосеева, он не только смещен, но, ве¬
роятно, будет исключен из членов АН. Последним поводом к кра¬
ху был план работ на 1942 год, представленный Шмидтом без
подписи и визы президента. И. В. Сталин, возмущенный дейст¬
виями Шмидта, о котором говорили в Москве, что Шмидт делает
больше бед для Академии, чем «Мессершмитт» (германский бом¬
бардировщик), лично приказал снять его немедленно с занимае¬
мого поста. С ним вместе были уволены секретарь Президиума
Светлов, управляющий (или помощник, не знаю) делами (по хо¬
зяйственной части) Носов и многие другие из окружения времен¬
щика. Все это случилось для нас совершенно неожиданно. Пе¬
чальная для Академии эпопея Шмидта и его присных кончилась.
Где теперь будет находиться Президиум, неизвестно.
659

В Ленинград, на адрес Академии наук, прибыл к Ладожскому
озеру вагон с продовольствием из Казани. К сожалению, доставка
груза задержалась, и только часть его, именные посылки, были
перегружены на самолеты и воздушным путем доставлены в Ле¬
нинград 1 мая. Прибыло много бутылочек с витаминами, кото¬
рых, правда, не хватит на всех; комиссия решила выдавать их
тем, кто представит медицинское свидетельство. Остальной груз,
оставшийся на конечной станции на Ладожском озере, город буд¬
то бы взялся компенсировать равноценными продуктами, на¬
деясь получить застрявший груз в возмещение несколько позже.
От Казани до Ладожского озера груз пробыл в пути 23 дня. Со¬
провождал его т[ов]. Кондратович.
Предполагалось, что на сессию в Свердловск вылетит на са¬
молете т[ов]. Фомин. Вылет его почему-то не состоялся. Ожив¬
ление деятельности Академии наук в Ленинграде очень боль¬
шое. К сожалению, болен И. Ю. Крачковский. Так мне и непонят¬
но, как сложатся их взаимоотношения. Интересно, что до сих пор
не все знают в Академии наук о назначении уполномоченным
по ленинградским академическим учреждениям т[ов]. Фомина!
Он как-то раздваивается в своей деятельности между Союзом
и Академией и часто бывает неуловим.
Прибытие посылок и предстоящее получение присланного
или замененного продовольствия создали в Академии наук боль¬
шое волнение. Вероятно, много будет ссор, неприязни, грызни...
Еще не поделена шкура медведя, а «дележка» с оскаливанием зу¬
бов уж началась. Говорят, что комиссия приняла мудрое реше¬
ние — не дифференцировать выдачу, а все присланное раздать
между всеми сотрудниками, как научными, так и техническими,
поровну. У меня в Архиве уже «море взволновано». Просят меня
пойти в понедельник в Управление, чтобы там не обделили архив¬
ных работников. Про себя говорят, что они не должны быть срав¬
нены с теми или другими сотрудниками иных академических
учреждений. Предстоят тяжкие дни дележки!..
Пытался беседовать по научным и научно-организационным
вопросам с И. Ю. Крачковским, но он еще слаб, и утомлять его
нельзя, как сообщила мне его жена.
Налаживаю с величайшим трудом работу в Архиве. Сегодня
его открывали утром я и новая сотрудница. Потом только подо¬
шла Крутикова и в середине дня Лосева. Больных 5, налицо 4...
Продолжал, несмотря на холод в помещениях, работу по приведе¬
нию в порядок всего запущенного зимой. Также, по-прежнему,
двое из четверых сидели в 12-й комнате у плиты и топили ее «де¬
660

лами»... Так надымили при этом, что дым пополз по всему Архи¬
ву. «Это наш кухонный мужик перестарался, много сразу поло¬
жил», — сказала мне новая сотрудница. Так она называет нашего
сотрудника КИАН доктора истории А. И. Андреева. Он, как при¬
дет в Архив, немало времени проводит у плиты, стряпает, ест,
подтапливает; потом бежит в столовую. И все-таки худ, чернеет,
нервен... Беседовал сегодня с ним по вопросам о дальнейшей
работе Комиссии по истории Академии наук. Предполагали на
будущей неделе созвать заседание Комиссии, но, как я отметил
выше, состояние здоровья И. Ю. Крачковского не позволяет этого
сделать. В последний раз пришла в Архив Е. М. Беркович, пере¬
шедшая на работу в столовую... Хороший человек, но неспособ¬
ный к упорному труду, а сейчас и физически ослабший. Отпус¬
тил ее, как отпустил бы, если она эвакуировалась бы. Через нее я
поддерживаю связь с парткомом. Теперь опять «пустое место».
Взятая Лосевой партийка С. С. Фельдштейн во всех отношениях
оказалась нулем — ни плюсом, ни минусом.
316[-й] день войны.
1942. 3 мая. Воскресенье.
Встал в 5 часов... А в 7 и 8 часов весь дом содрогался от вы¬
стрелов зениток. Дважды стервятники пытались проникнуть в го¬
род. Не знаю, удалось ли им это. К счастью, хоть не стреляли те
тяжелые морские зенитки, которые стояли у моста перед нашим
домом и которые так быстро убрали. Но утро было испорчено!
Потом я весь день, встав рано, не мог согреться. Поэтому из мно¬
гого задуманного успел сделать мало.
Заславский в «Правде» (IV. 29) цитирует из речи Гитлера,
произнесенной им 26 апреля:
«Поражение в этой войне означало бы конец Германии. Ази¬
атское варварство обрушилось бы на Европу, как во времена гун¬
нов или во времена монгольского нашествия».
Вот чем пугает Гитлер, захвативший большую часть Европы
и ведя себя там так, что «бледнеют зверства и злодеяния Чингис¬
хана, Батыя, Мамая» (из ноты т[ов]. В. М. Молотова 27. IV. 1942).
Гитлер выступил с самозащитой — «весенний» Гитлер:
«...Испытание, которое эта зима принесла фронту и родине,
должно быть для нас всех уроком». Гитлер же «осенний» гово¬
рил в 1941 году другое: «Создана, наконец, предпосылка к по¬
следнему и огромному удару, который еще до наступления зимы
661

должен привести к уничтожению врага... Сегодня начинается по¬
следнее большое решающее сражение этого года. В этом сраже¬
нии будет уничтожен этот враг».
Миф о непобедимости немецкой армии потерпел крах. По¬
терпел крушение и миф о непогрешимости «фюрера». Он хвастли¬
во заявляет, что не боится новых фронтов, но, замечает Заслав¬
ский, он тайно страшится больше всего внутреннего фронта. Нем¬
цы потеряли инициативу в войне. Гитлер «ждет».
Заславский, цитируя речь Гитлера: «События по своим исто¬
рическим масштабам и политическому значению таковы, что,
возможно, только столетия спустя они могут быть познаны во
всем их объеме». Заславский замечает по этому поводу, что Гит¬
лер апеллирует к потомству. Напрасно. Он затеял поработить Ев¬
ропу и весь мир. Он задумал покорить великий русский народ и
другие народы советской страны. Это не исторические масштабы,
а бред, который не знает никаких масштабов. Гитлер закончил
свою речь, на кого-то жалуясь, требуя себе права с кем-то распра¬
виться: «Я еще больше убеждаюсь в будущем, когда не шуты, а
мужчины будут делать историю». И Заславский называет Адоль¬
фа Г итлера «кровавым шутом на трибуне».
317[-й] день войны.
1942. 4 мая. Понедельник.
Напряженнейшее положение — выжидание — продолжает¬
ся. В сводке Информбюро трафаретное для последнего времени
сообщение: «На фронте ничего существенного не произошло».
До дней великих битв остались, может быть, часы, но кто знает
об этом! Германские главные силы выжидают нападение; совет¬
ские главные силы ожидают нападения... А у нас, современников,
не участников на поле сражения в предстоящих битвах, но все же
находящихся при исполнении своих обязанностей на линии огня,
дух захватывает, как и у настоящих бойцов.
Лето 1942 года должно решить исход войны. Давно и пра¬
вильно сказано, [что] Германия может выиграть сто сражений,
но последнее она проиграет. Много, быть может, будет еще бед
и испытаний, но Советский Союз не может быть побежден. Я в
это верил и верю. А мы? Стоит ли говорить о нас в перспекти¬
вах мировых событий! Для Ленинграда затишье на генеральном
фронте нарушается «весенними» грозами-обстрелами и бом¬
бежками.
662

Говорят об успешном наступлении на дьявольски укреплен¬
ные доты под самым Ленинградом. Но мы ничего толком не зна¬
ем... Одно только ощущаем — дух захватывает, да и то не у всех.
Есть совсем равнодушные к событиям люди; но есть и такие, ко¬
торые только и способны еще жить, что тешут себя разными меч¬
тами. Сейчас очень распространено мнение, что скоро будет за¬
ключен мир. Это чудо будет... Но почему же и не случиться чуду.
Другие ждут улучшений, независимо от чуда. Просто не задумы¬
ваются, не взвешивают события. Войну переживают как болезнь
и верят в скорое выздоровление. Вот и весь их «анализ» и «про¬
гноз» событий.
Вот я сейчас с нетерпением беру в руки газетный лист, только
что принесенный. «...На фронте ничего существенного не произо¬
шло». Но под Ленинградом идут бои. Тысячи убитых и раненых...
Только за один день 1 мая уничтожено 47 немецких самолетов и по¬
гибло 12 наших. Ленинград стоит непоколебимо. Если бы он смог
до победного конца отстоять себя! Не обидно было бы тогда и уме¬
реть, пусть «пассивным» героем его обороны. Эренбург пишет:
«Защитники Ленинграда! Вы стали живой эпопеей, вы стали
гордостью России, ее любовью... Гитлер много говорил о весне...
Он пообещал весной сто побед и мир. Немцы жили у календаря.
Немцы молились на термометр, немцы занимались метеороло¬
гией. Немцы, как заклинание, повторяли: весна... весна... весна.
И весна пришла. Но она не будет весной Гитлера. Весенний ве¬
тер несется над кладбищем Европы. Гитлер испуганно повора¬
чивается к западу: в Европе сквозняк. С побережья Атлантики
дует... Фельдмаршал фон Рунштедт спешно послан из Украины
в Париж... Лист — с Донбасса в Норвегию... В норе зверя за¬
пахло гарью и кровью... Весна пришла. Она не будет весной Гит¬
лера... Он уж бормочет о новой зимней кампании. Он обещает
немцам в мае теплые рукавицы и валенки!.. Не бывать этому...
Весна будет шумной. Весна будет трудной... Но весна будет на¬
шей весной. Защитники Ленинграда! Солдаты великого города!
Скоро вас обнимет Россия... За Ленинград теперь сражается вся
страна — от Севастополя до Мурманска... Нет на свете города
краше, чем город, который вы защищаете, — Северная Пальми¬
ра, Питер, Ленинград. И эта весна будет весной Ленинграда!»
Итак, покуда «на фронте ничего существенного».
Узнал, что у В. К. Лукомского, единственного в СССР спе¬
циалиста по геральдике, все его книги и коллекции сгорели.
Свой замечательный архив он успел сдать осенью в Центрархив.
Заскребло на сердце: а я со своим архивом все медлю!
663

Заходила одна родственница сообщить о смерти отца —
моего дяди. Почти все мои родственники перемерли. Большая
семья Князевых осталась в нескольких единицах; родственников
по матери осталось очень мало. Каждый день кто-нибудь умирает
из знакомых или родных. Дядя служил на заводе; ходил туда и
тогда, когда не было трамваев. Надорвал в конец свое сердце;
умер, пролежав всего два дня, а за неделю до этого заходил к нам,
словно для того, чтобы проститься. Род Сопетиных (моей ма¬
тери) кончился.
Пред[о] мной в старинном кожаном переплете книжка
«из книг монаха Харлампия, 1839 года» — «Уединенное бого-
мыслие, или Наставление христианской премудрости, воскрыля¬
ющее душу к селениям небесным. С одобрения Московской цен¬
зуры. Москва. В Университетской типографии у Радигера и Клау¬
дия, 1798». «Материя» книги:
О вредных следствиях соблазна.
О сердечных и вредных следствиях наших желаний.
О совершенном предании себя в руци божий.
О смерти грешника... праведника.
О служении богу.
О благости божией.
О приверженности к миру (Mipy).
О совести; о мучениях совести.
О выгодах веры.
О промысле.
О смерти.
О приготовлении к смерти. Наставление XVII.
Дело самое нужнейшее в сей жизни есть приготовление ко
смерти. Первый тезис: мы умрем. Вся земля представляет собой
обширный театр, всегда покрывающийся новым каким ни есть
трупом, или есть неизмеримая пучина, непрестанно разверзаю¬
щаяся для поглощения мертвых тел. «Все люди смертны и всег¬
да умирают... Когда бы надлежало нам всего опасаться, мы жи¬
вем, ничего не боясь; живем подобно тем отчаянным осужденни-
кам, которые, когда их ведут на место казни и когда лишают
живота, нимало не страшатся.
Тезис второй. Мы умрем все. Смерть всех нас призовет на
свое судилище... Мы к одному стремимся, центру.
Тезис третий. Смерть разрушит все наши намерения и расто¬
чит все наши помышления... «Что вы делаете, занимаясь единст¬
664

венно собою, светом, украшением, богатством? Вы изготовляете
жертву смерти; вы смотритесь в зеркало суеты, не видите позади
себя смерти».
Тезис четвертый. Смерть лишит нас всего. Всякий человек
дойдет до состояния, до какого дошел Иов. Для человека под ко¬
нец в наследие должен остаться единый гроб.
«Прошу же гроба и не обретаю» (Иов, XVII, I). «Я все
оставлю».
«Итак, одр и гроб, черви и нетление... се мое неотъемлемое
имущество».
Тезис пятый. Смерть решит жребий наш навсегда. На всю веч¬
ность мы тем остаемся, чем будем в конце жизни. Смерть... О ми¬
нута! Страшная минута! Кто может перевесить тяжесть твою?
«По вся дни умираю». Истинная жизнь состоит в отверже¬
нии от всего, что непременно должно разрушиться и исчезнуть.
«Мы по все дни умираем, то для чего нам прилепляться к миру
сему. Некогда обо мне скажут: „Он умер”. Для чего по сему не го¬
ворить мне самому себе заблаговременно, что я умираю по все
дни. Будем жизнью своею непрестанно жертвовать богу: не на
слабости и болезни телесные станем взирать, а на спасительные
средства, руководствующие нас к животу безболезненному... Вся¬
кий день наступающий будем почитать оно последний в своей
жизни; при сих охранениях аще и умрем, живы будем...»
Целое отжившее мировоззрение.
Читал пожелтевшие страницы с каким-то странным чувст¬
вом, словно читал их я по-другому сто или двести лет назад. Вспо¬
миная что-то. Книгу эту я привез в 1903 году из Заозерья. Пом¬
ню, что целый чемодан, вместо белья и платья, набил книгами,
отысканными на чердаке в доме, где мы жили с бабушкой у ее
родственницы Буслаевой...
318[-й] день войны.
1942. 5 мая. Вторник.
Есть люди, которые живут одной мыслью о чуде — о мире.
Так трудно жить, что одна только мечта-греза о таком чуде под¬
держивает их едва тлеющие силы. Мир, мир — что может быть
сладостнее этих слов! Но покуда — война. Покуда страшное ожи¬
дание наступления, «весеннего наступления». Покуда лозунг —
«Смерть за смерть!»... И действительно, только чудо может спасти
нас, обреченных индивидуумов, когда борются народы.
665

Большое опять похолодание. Езжу в зимнем пальто, подняв
меховой воротник! Это в мае!
На службе из-за холода опять остановилась только что
начавшая налаживаться работа. Сотрудники опять у плиты в
«12[-й] комнате», и пепел от горящих «дел» покрывает их го¬
ловы и плечи. Пятый день при входе в Архив, в передней, ле¬
жит притоптанный окурок, и никому нет дела! Один только день,
16-го апреля, после речи приехавшего в Академию члена обко¬
ма партии, чистились, прибирались. Теперь опять все останови¬
лось. И работа также. Крутикова даже рассердилась на меня, что
я стал спрашивать у нее план работ на май! Кое-что делают, прав¬
да. И за это спасибо. Люди устали. Я уже писал, что у меня бо¬
лее половины наличного состава больны. И мое положение ди¬
ректора-руководителя должно сочетаться с большими затрудне¬
ниями чисто человеческого подхода к своим товарищам.
319[-й] день войны.
1942. 6 мая. Среда.
Сегодня Юрьев день — весенний, голодный. Есть еще осен¬
ний — тот холодный. Мой «день ангела» — Георгия-Землепаш-
ца, мифического героя, поразившего Змия-дракона, пожиравшего
людей. Святой Георгий на коне с копьем, пронзающий чудови¬
ще-гадину, был очень распространен в изображении иконописцев
и художников (живописцев). Изображение это было древним гер¬
бом Москвы и находилось на государственном гербе — посере¬
дине двуглавого орла.
С этим весенним Егорьевым днем в крестьянском быту свя¬
зан обычай первого выгона скотины в поле весной и печальная
память о кабале, связанной с осенним Георгием. Помню этот день
за 50 лет. 25 праздничных и 25 простых будничных дней, когда
я окончательно отказался от «дня ангела», перенес свой «празд¬
ник» на 3 (15) марта — день моего рождения. Но сегодня милая
М. Ф. захотела устроить праздник. Из полученной муки испекла
булку, испекла калач! Разве не праздник! И я чувствую себя так,
как в детстве, в этот, как мне казалось, особенный такой день.
Да он, с 1894 года, и был к тому же «царским днем». Царица была
именинница в этот день. Город украшали флагами, вечером горе¬
ла иллюминация, все были нарядные и праздничные. И я был
праздничный. У нас собирались родственники, знакомые. Я был
666

вне себя от радости, когда видел в руках приходящего сверток
с подарком... Ушедший быт...
Днем. В Академии (в Ленинграде) бедовое время. Делят по¬
лученные продукты, т. е. еще не делят, а дерутся за дележку, кото¬
рая предстоит. Никто не знает, кто и сколько должен получить; все
покрыто мраком тайны. Но «акулы» тут как тут. Есть индивиду¬
альные и общие посылки для учреждений; они находятся уже
в Гл[авном] здании Академии. О них никто ничего не говорит.
Но есть 10 тонн продуктов, еще не доставленных с Ладожского
озера, о чем я упоминал. И за них идет генеральный бой между
доставившими и представителями города; параллельно идут мел¬
кие стычки, которые ведутся партизански «кандидатами» на по¬
лучение ожидаемой выдачи. Итак, сейчас это «самое главное».
Нет, точнее, еще более главное — получение разрешения на уси¬
ленное питание. Но чтобы пройти через комиссию, нужно поте¬
рять много времени, сил и здоровья. Одному сотруднику так и от¬
ветили, когда тот заявил, что он истощен и может не дождаться
усиленного питания, что он не может стоять в очереди: «Ну, упа¬
дете в таком случае в очереди, а потом получите пропуск на уси¬
ленное питание». Витаминов прислано в Академию очень мало и
получат флакончики единицы. За них также идет тяжелая «драч¬
ка». Что ж делать! Такова наша горемычная жизнь. Не защита ро¬
дины сейчас вливает во многих энергию, а самая неприкрашенная
борьба за свое бренное существование. Как историк должен и эти
будни осветить. Скучно писать об этом. Но нельзя и умалчивать.
В «Ленинградской] пр[авде]» напечатано письмо В. Л. Ко¬
марова, президента нашей Академии, с приветствием ленинград¬
цам ко дню 1 Мая. Он пишет о героическом труде и ожесточен¬
ных битвах с врагом ленинградцев.
«Ленинград стал символом непревзойденного мужества,
упорства и отваги».
Ленинградцы защищают не только свой город-красавец,
«они защищают общее важное дело всего человечества, его нау¬
ку, культуру, цивилизацию».
Я все записываю. Когда я выходил из Главного здания, подъ¬
ехал чистенький автомобиль — ЗиС338. Из него выскочили двое
хорошо одетых и упитанных мужчин. Как оказалось потом, это
приехали за именными пайками, присланными из Казани от «род¬
338 Автомобили 1-го государственного автомобильного завода
им. И. В. Сталина (ЗиС); с 1956 г. автомобильный завод им. И. А. Лиха¬
чева.
667

ных и знакомых». Индивидуальные посылки не для нас оказа¬
лись! То же, что мы должны получить, еще не «отоварено»...
6 часов вечера. По радио завыла сирена — тревога. Облачно.
Вероятно, стервятники прорываются к городу над облаками. Че¬
рез полчаса — отбой... Не выходили из-за стола, продолжали обе¬
дать... И все-таки оказалось, что бомба или снаряд, попавшие в
дом на углу 14-й линии и Большого просп[екта], зажгли его. По¬
жар продолжается. Вот и разбирай тут не спеша свои коллекции
и рукописи!
320 и 321[-й] дни войны.
1942. 7 и 8 мая. Четверг и пятница.
Много впечатлений за два дня. Прежде всего по линии мало¬
го радиуса. Ходили на обследование на получение усиленного пи¬
тания. Все, конечно, вперегонки доказывали, что именно они осо¬
бенно нуждаются в витаминах и продуктах питания. Ходил за¬
чем-то и я. Так настояла М. Ф. У меня нашли общее истощение и
более неприятное — ослабление деятельности сердца. Даже про¬
писали какое-то лекарство для улучшения сердечной деятель¬
ности. Но этого оказалось мало, теперь нужно еще идти на обсле¬
дование в общегородскую поликлинику, т. е. очереди с ночи. Го¬
ворят, что для нас, прошедших предварительное обследование,
не придется стоять в очереди, а нас примут сразу. И когда все это
мы переживем, тогда нас прикрепят к столовой, куда нужно бу¬
дет приходить три раза в день (завтракать, обедать, ужинать).
Для меня это совершенно невозможно. Нас свидетельствовали
на медицинском пункте при госпитале в переделанном здании
Гостиного двора напротив больницы для рожениц б[ывшего]
проф. Отта. Там, оказывается, военный лазарет. То-то немцы все
время обстреливали и бомбили этот квартал!
Идет дележка полученного витамина. На Архив приходится
два флакона [витамина] С и два флакона [витамина] А. «С» отда¬
ли Модзалевскому и Свикуль. «А» поделили между Андреевым,
Князевым, Крутиковой и Модзалевской...
В управлении идет грызня по распределению еще не полу¬
ченных грузов с продовольствием для академических служащих.
Откуда-то нахлынула на Ленинград холодная волна воздуха.
Ветер, снег, температура около 0°, а ночью и ниже. На службе
очень холодно, дует, особенно с ног. Пробыть там три-четыре часа
очень мучительно. И вчера, и сегодня я захолодел и устал. Сотруд¬
668

ники опять сидят в 12-й комнате и топят «делами» плиту. Кое-что
делается. Но, в общем, работа стоит. Я сижу в кабинете, пытаюсь
работать, но в конце концов только изматываюсь. Мне одному
Архива не поднять, а сотрудники или ослабели, или замерзли и
не могут покуда работать. Но всего требуют. И прежде всего пер¬
вой категории. И вчера, и сегодня я хлопотал по этому делу. Вы¬
ходит так, что боремся за свое существование. Вот сейчас наша
главнейшая работа.
Из Москвы приехал т. Мухамедов и придет к нам с обследо¬
ванием завтра. Сегодня, 8-го, мы ездили за спецпайком. И да¬
ром — еще не выдают за май!
Опять проехал часть центральных районов. Много страданий
город вынес в районе бульвара Профсоюзов. Даже с того време¬
ни, как месяц тому назад я проезжал там. По-видимому, «Новая
Голландия», флотские казармы, гараж НКВД были главными объ¬
ектами. Везде следы снарядов, осколков, бомбежки. Жуткое и
гнусное впечатление остается от всех этих развороченных стен,
крыш, окон, пожарищ... По Невскому, хоть и очень редко, но дви¬
гаются трамваи, а потому транзитных пассажиров «на своих на
двоих» мало. Невский пустынен. Когда я проезжал мимо Думской
башни, где-то, как мне показалось, вверху били часы. Но от ба¬
шенных часов остались только одни дыры и громадные стрелки
без циферблата. Так было странно услышать бой с детства знако¬
мых колоколов. Было 10 часов утра, но пробило всего 4 удара.
На обратном пути дул хлесткий встречный ветер, редкие пе¬
шеходы ежились от холода; мне было холодно в пальто с бобро¬
вым воротником. Сейчас эти неожиданные майские холода —
новое бедствие для ленинградцев. Мы боремся, но не прямо,
а косвенно с врагом; боремся с трудностями, преодолеваем их.
Иногда людьми овладевает отчаяние — все равно не пережить.
Все дело в очереди. Сегодня одни, завтра другие, и мы где-то тут,
«в порядке живой очереди»... Кстати, не вижу в те часы, когда
езжу, покойников на улицах. Сколько их везли на саночках в
январе, феврале, марте... Умирает не меньше, но способ захоро¬
нения, по-видимому, изменился.
Несколько фрагментов-впечатлений. Часто вижу взводы (ко¬
манды) выздоравливающих красноармейцев. А тут молодцевато
прошла, по-видимому, какая-то, вероятно, только что сформиро¬
вавшаяся часть. У каждого бойца за голенищем поблескивала
алюминиевая ложка. Так что это у меня больше всего и запечатле¬
лось... Мерно двигающиеся ложки... Фрагменты впечатлений!..
Девушки маршировали на площади перед Исаакиевским собо¬
669

ром. Безусый юноша лихо командовал ими и силился быть серьез¬
ным. А они, в коротеньких юбчонках и стеганках, были такие
серьезные, но очень тонкие, хрупкие... Дорогие мои героини без¬
вестные... Теперешние поэты уже пишут о вас, а в будущем о вас
будут слагаться легенды!
Кончается день. М. Ф. устала и лежит на диване. Кругом меня
кучи книг и бумаг... Кому они нужны? Мир трясет страшная лихо¬
радка, и я слышу по ночам, как гудет земля — лихорадит ее кро¬
вью, огнем, слезами. Проснусь ночью и больше уже не могу за¬
снуть, заработает мысль, забьется сердце и покажутся образы,
мысли... И нет никаких сил остановить это биение крови и огнен¬
ные молнии мысли. Вот так, возможно, когда-нибудь и оборвется
моя жизнь, когда не выдержит напряжения сердце или мозг.
Теперь о том, что на большом радиусе делается. В сводке
трафаретное: «Ничего существенного не произошло». А все мы
чувствуем, как звенит туго натянутая тетива, с которой вот-вот
должна сорваться стрела урагана крови, огня, смерти, разруше¬
ний, быть может, еще невиданных и неслыханных в мировой
истории. Люди, обманываясь временным замедлением объяв¬
ленного «весеннего наступления», поговаривают шепотком о
мире. Мир, перемирие, дескать, быть может, будет объявлено.
Чем только люди себя не тешат в эти страшные дни!..
Японцы снова возобновили свои наступательные действия
на Филиппинах и в Индийском океане. Англичане оккупировали
остров Мадагаскар, боясь, что он попадет в руки японцев339.
Немцы объявили конкурс — выявить в Берлине 40 человек,
остающихся вежливыми и не теряющими самообладания, не¬
смотря ни на какие тяжелые переживания. Значит, трудненько
приходится и немцам... А каково же нам, ленинградцам, более
полугода находящимся в кольце блокады? Сколько же нам нуж¬
но выдержки и стойкости характера, чтобы оставаться вежливы¬
ми и не терять самообладания. Злоба — дикая, неумолчная, горла-
нистая — овладела многими, как инфекционная болезнь. Особен¬
но страдают от этой болезни женщины. И не только в очередях
и на рынке проявляется эта несдержанность, но и у нас, в быту.
Например, И. С. [Лосева] не стесняется в проявлении своей нерв¬
ности, и если не ругается, то часто говорит резкости и бестакт¬
ности. Конечно, этого она сама не замечает, даже, наоборот, до¬
вольна собой. Измучились люди. И действительно, вежливые,
339 Мадагаскар был базой снабжения японских подводных лодок в
Индийском океане. Англичане вторглись на остров 5 мая 1942 г.
670

выдержанные люди сейчас редкость. Не буду и себя исключать
из списка не всегда владеющих собой. Иногда я ничего не могу
поделать с собой, но бывает это всего несколько секунд. Я спо¬
хватываюсь, напрягаю все свои силы воли и овладеваю собой.
До сих пор мне стыдно, как я [отнесся к] без конца врывавшимся,
(по ошибке, вместо Собеса), в нашу парадную, где я на сквозном
ветру в морозный вьюжный февральский день ставил свой само¬
кат. Вдруг [я] не выдержал и сказал какой-то женщине, не слу¬
шавшей и не обращавшей внимания на мои указания, что Собес
не здесь, а дальше: «Куда же вы прете?!» Она презрительно пожа¬
ла плечами и процедила зло и насмешливо: «И как грубо — так и
видно, как культура прет из вас!» Это была [моя] вспышка на
мгновение, и мне нестерпимо стыдно, что я не сумел быть до кон¬
ца выдержанным. Сейчас я все силы напрягаю к тому, чтобы быть
вежливым и не терять самообладания!
Есть страшные впечатления в жизни. На прошлой неделе, в
поисках комнаты в нижних этажах нашего дома, я попал в страш¬
ный тупик — комнату б[ывшего] дворника Курганова, в которой
он недавно умер и [где] теперь лежит его умирающая дочка —
заживо разлагающийся человек. Предо мной был страшный ту¬
пик, в который я случайно попал. Все эти дни меня преследовал
ужас — этот тупик, в который упираются десятки тысяч, а может
быть, и сотни тысяч ленинградцев. Сегодня я узнал от комендан¬
та дома, что несчастная девушка умерла! Выхода из тупика не на¬
шлось и не могло найтись. Тут уже не «судьба», а «ананке»340 —
необходимость, обреченность... Тупик341.
322[-й] день войны.
1942. 9 мая. Суббота.
Приехавший из Москвы сотрудник Московского] Управ¬
ления делами Академии наук т[ов]. Мухамедов знакомился с со¬
стоянием Архива и нашими нуждами. Я сделал подробный до¬
340 Ананке (’Avavicr|), в греческой мифологии божество необходи¬
мости, неизбежности: мать мойр — вершительниц судьбы человека.
341 Вложена вырезка из газеты «Ленинградская правда» от 6 мая
1942 г.: фотография Г. Коновалова (ТАСС) «Действующая Красная Армия
(Ленинградский фронт). Вручение гвардейского знамени 14-му гвардей¬
скому артиллерийскому полку». На снимке: клятва гвардейцев. Справа —
член Военного Совета Ленфронта дивизионный комиссар А. А. Кузнецов;
ниже статья «Вручение гвардейских знамен» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 103. Л. 32).
671

клад, он очень внимательно все выслушивал. Узнал от него, что в
Свердловске состоялись выборы нового Президиума. По-прежне¬
му во главе Академии президент В. JI. Комаров. Вице-президен¬
тами избраны Иоффе, Л. А. Орбели, В. П. Волгин, Бардин и Бан¬
ков. Удивление всех вызвало «воскресение» Волгина. Никаких
подробностей сообщивший мне эти сведения не передал. Так¬
же и все сообщенное требует еще уточнения. Я как историк Ака¬
демии наук все-таки считаю нужным записать, покуда хотя бы
со слов, этот знаменательный факт обновления, активизации и
восстановления в полных своих правах нашего заслуженного пре¬
зидента, так недобросовестно оттиравшегося все это время на
«задний план».
Посетил также Архив т[ов]. Фомин, которому И. С. Лосева
доложила об обследовании специальных научных архивов при
Институтах Академии наук. Я все время указывал пришедшим
«начальникам» на притесненное и бедственное положение со¬
трудников, все еще остающихся с карточками второй категории.
Никакого ответа не получил по этому вопросу. А сотрудники вол¬
нуются. Еще бы! На сегодняшний день у меня более 50 % боль¬
ных и ослабевших. Сейчас мы все прикреплены к нашей столовой
на усиленное питание.
Забота о населении у города очень большая. Если есть труд¬
ности в снабжении, то они вызываются исключительными об¬
стоятельствами. Поэтому я и отметаю все слухи и непроверенные
сведения. Не в этом суть моих записок. Пусть занимается этим
кто-нибудь другой.
Печальный случай рассказала мне М. Ф. В столовой сегод¬
ня она была свидетельницей крика, визга, слез. Оказалось, что
одна женщина отнимала у другой хлеб. Когда разобрались в чем
дело, оказалось, что хлеб принадлежал той женщине, которая
плакала и отнимала у другой, а та молчала и пыталась не отда¬
вать. М. Ф. к ужасу своему увидела в этой несчастной женщи¬
не жену нашего академического работника — географа и кар¬
тографа Каратаева. Он недавно умер; она осталась без всяких
средств [к] существованию и теперь погибает. Хлеб у нее отняли.
Она молча осталась сидеть на том же месте; потом подъела все
крошки на столе и упавшие под столом. Уходя из столовой, за¬
глядывала под все столы и что-то клала в рот, поднимая прямо
с пола.
672

323[-й] день войны.
1942. 10 мая. Воскресенье.
Когда-нибудь историки и поэты расскажут о единственной
дороге по льду Ладожского озера, соединявшей Ленинград со
страной в самые страшные дни его блокады. Сегодня опубликова¬
ны списки награжденных, и в «Ленинградской] пр[авде]» поме¬
щена перепечатка статьи из центральной «Правды». Этот ценный
документ для истории моего времени и моего города я сохраняю
в приложении к запискам342.
Гитлер выступил в начале ноября с речью, заявил, что он бу¬
дет спокойно выжидать, пока Ленинград, сдавленный голодом,
покорно не упадет в протянутые руки немцев, как спелое яблоко...
Осажденному Ленинграду на помощь пришла страна. По во¬
дам Ладожского озера плыли корабли и баржи с продуктами и
боеприпасами. Через линию фронта летели самолеты граждан¬
ского и военного воздушных флотов, нагруженные продовольст¬
вием и оружием.
Город-воин продолжал жить, бороться, поддерживать непре¬
рывную связь со всей страной.
В ноябре Ладожское озеро замерзло. Враг торжествовал, пред¬
вкушая голод миллионов людей, находящихся в окопах Ленин¬
градского фронта, в домах осажденного города. Фашисты обстре¬
ливали Ленинград. Немецкие самолеты бомбардировали город,
сбрасывали провокационные листовки, пытались посеять смяте¬
ние в рядах ленинградцев, сломить их волю к борьбе. «По льду
Ладожского озера, — злорадствовали гитлеровцы, — невозмож¬
но снабжать продовольствием миллионное население и армию».
[Но] невозможное совершилось. В конце ноября по ледяному
покрову Ладожского озера была проложена знаменитая автомо¬
бильная магистраль — ледовая дорога343. Это было грандиозное
сооружение, не имеющее примера в истории гражданского и
военного строительства. Ледовая дорога стала жизненной арте¬
342 Этот документ в рукописи отсутствует.
343 Ледовая дорога через Ладожское озеро — «Дорога жизни» — была
единственной связью блокадного Ленинграда со страной, летом осущест¬
влявшаяся по воде и по льду зимой. У маяка Осиновец ныне имеется му¬
зей «Дорога жизни». В рукопись вложена вырезка из газеты: На ледяной
трассе через Ладожское озеро. На снимках (слева направо): 1 — по сигна¬
лу воздушной тревоги зенитчики направляются к орудиям; 2 — машины
с продовольствием идут в Ленинград; 3 — один из постов связи на доро¬
ге через озеро (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 103. Л. 36—38).
22 Князев Г А.
673

рией, связывающей город Ленина со всей страной. Пульс этой
артерии не затихал ни на минуту, бился ровно и ритмично. Ни на
минуту не прекращалось движение по ледяной трассе. В морозы,
в бураны, под артиллерийским обстрелом и бомбежкой с воздуха
советские люди везли помощь осажденному городу. Тысячи рей¬
сов, тысячи тонн различных грузов — вот цифровые показатели
каждого дня работы этой дороги. Машины доставляли в Ленин¬
град муку, крупу, сахар, масло, мясо, овощи, рыбу, табак, бензин,
уголь, боеприпасы, медикаменты, письма, газеты... На время дей¬
ствия дороги по ней были перевезены миллионы пудов груза.
История Ладожской дороги — это поэма о мужестве, настойчиво¬
сти и стойкости советских людей. Славные шоферы-красноармей¬
цы делали по 2—3 рейса в день. Водители не прекращали своей
работы ни при 40° морозах, ни в пургу, ни в бураны, ни ночью,
ни весной в полую воду. Дорога была двусторонней: с востока
везли по ней продукты и боеприпасы; обратно машины уходили с
ценными эвакуировавшимися грузами и людьми. Когда-нибудь
поэты и писатели сложат песни о ленинградской Дороге жизни.
Героическая оборона Ленинграда вызывает восхищение во
всем мире. К городу герою обращено внимание всей нашей ве¬
ликой страны. Указом Президиума Верховного Совета СССР за
образцовое выполнение заданий правительства по снабжению го¬
рода Ленина и Ленинградского фронта награждено несколько че¬
ловек — среди них орденом Ленина генерал-майоры Лагунов и
Шилов и бригадный комиссар Шикин.
Статья, помещенная в центральной «Правде» 9 мая и пере¬
печатанная в «Ленинградской ] правде» 10 мая, приведена здесь
в моем изложении.
Фрагменты впечатлений.
Когда я ехал по Невскому, вспоминал стихи Верхарна:
Гулы глухие орудий (кашель чугунный
безжалостных грудей)
Мерят печальные вздохи минут.
Циферблаты разбиты на башнях высоких;
не льется на площади ровный их свет
(словно очи столицы сменили ресницы);
времени более нет для сердец,
опьяненных, жестоких...344
344 Верхарн Э. Восстание. Пер. В. Я. Брюсова // Верхарн Э. Избранные
стихи. М.; Л., 1929. С. 143—147.
674

Не могу забыть и все вижу перед собой израненные дома
на бульваре Профсоюзов. Сколько раз, проезжая по набереж¬
ной на свою службу, я слышал разрывы на той стороне Невы.
И вдруг мелькнет в памяти запечатленная зрением где-то в моз¬
гу страшная дыра в стене, развороченная крыша здания б[ывше-
го] Синода (там, где помещался его архив), искалеченные шрап¬
нельными пулями и осколками фасады домов... И еще, еще раз
невольно вспоминаю страшное впечатление от виденного мною
тупика. Не смерть страшна, а вот такой тупик.
Сегодня все время тревоги. День «пасмурный, с прояснением
солнца» в разрывах облаков; этим, пожалуй, и пользуются стер¬
вятники.
Весь день работаю и к вечеру устал.
Мелочь: коробок спичек стоит 25 рублей. И покупают. Я не
курю, и у нас пока спички есть.
Фрагменты.
«Человек живет целой колонией через 200 лет, целым селом
через 400 лет, целым народом через 1000 лет.
Я не умираю вовсе, а умирает только мое сегодняшнее имя.
Тело же и кровь продолжают жить — в детях, в их детях снова, и
затем опять в детях — вечно!» Так думал В. В. Розанов345. И не
один он. Так думал и Уитмен:
...Я живу в детях, внуках в сотом поколении — я тысячею
рук работаю в человечестве.
Адам — я, бесконечный потомок и пращур, меняющий лишь
лица, ремесла, обитаемые страны... но все тот же, один...
Один.., но в то же время «он не один, он отец тех, кто станут
отцами и сами, многолюдные царства таятся в нем, гордые, бога¬
тые республики, и те миллионы, кто придет от потомков потом¬
ков его!»
Смерти нет. Умирает лишь имя, «мое сегодняшнее имя».
«Тело же и кровь продолжают жить... вечно»346.
Ну, а с тупиком-то как же быть? С тупиками-то?
345 Г А. Князев приводит слова из произведения В. В. Розанова «Тре¬
тий пол». См.: Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика христиан¬
ства. СПб., 1913.
346 Ссылаясь на сходство мыслей У Уитмена и В. В. Розанова,
Г А. Князев цитирует слова из произведения В. В. Розанова «Лунный
свет». См.: Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика христианства.
СПб., 1913. С. 1—26.
675

324[-й] день войны.
1942. 11 мая. Понедельник.
Большое возбуждение среди сотрудников, недовольных за¬
медлением и неправильным принципом распределения. Как я уже
отмечал, продукты остались на берегу Ладожского озера и заме¬
няются другими — «эквивалентными», но «с учетом отсутствия
некоторых на складах». Ленинградцы, во главе с Федосеевым,
предложили все привезенное поделить между сотрудниками Ака¬
демии наук поровну. Казанцы имеют директиву: академикам, чле-
нам-корреспондентам, докторам и кандидатам — по 11/2 пай¬
ка, мл[адшим] научн[ым] сотрудникам и всем остальным — по
1/2 пайка. В число получающих присланные продукты должны
быть включены семьи умерших и эвакуированных сотрудников.
Таким образом, количество 900 увеличивается до 3000 человек,
а паек уменьшается до 4—2 килограммов на одну выдачу. Выхо¬
дит так, что гора родила мышь. Спецпаек почему-то задержан, и
все ученые в очень печальном положении. Андреев опять по¬
чернел. «Голодаю», — говорит он нервно-раздраженно, но работа¬
ет. На службе волчий холод дезориентирует всю нашу работу.
Мои усилия наладить ее покуда тщетны. И меня холод и невоз¬
можность выполнять в намеченные сроки что надо сделать уто¬
мили. Прихожу домой совсем разбитым...
325[-й] день войны.
1942. 12 мая. Вторник.
Оказывается, у меня есть современник, который записы¬
вает слухи. Я, как уже отмечал, не записывал их, брал лишь фак¬
ты, и только тогда записывал слух, когда он касался какого-ни¬
будь факта, который я не мог проверить. Этот мой современ¬
ник — Е. Г. Ольденбург.
Сегодня она мне помогала снять со стены дома плакат с над¬
писью о защите родного города. Плакат этот провисел всю зиму
под дождем, снегом, метелями, обстрелом: «Не сдадим родного
города». Ленинградцы отстояли свой город. Через несколько лет,
через 50—100, плакат этот будет музейной редкостью. Пред ним
потомки наши преклонят свои головы. Этот лоскут бумаги, бе¬
режно сохраненный, будет рассказывать о пережитом в Ленин¬
граде больше, чем сотни написанных страниц. Он — живой до¬
кумент своего времени... И вот когда Е. Г Ольденбург помогала
676

снимать со стены этот плакат, то и сказала, что она исписала не¬
сколько тетрадок, записывая все свои впечатления день за днем,
и все, что она слышит — слухи.
Итак, не один я пишу, но так, как я пишу, другой не пишет.
Мы видим и переживаем все ведь, по-своему, не одинаково.
Е. Г. Ольденбург возможно что сейчас сидит и записывает обо
мне, собирателе, архивисте, энтузиасте. Действительно, я разви¬
вал ей мысль о том, что каждый клочок нашей современной исто¬
рии будет впоследствии иметь большое значение. Многие не при¬
дают таким «мелочам» значения, если эти мелочи около них, но
удивляются, проникаются уважением к таким же «мелочам», если
они овеяны временем, «обветшали», стали «ветхими». Я говорил
Е. Г. Ольденбург о героизме ленинградцев, пассивном и актив¬
ном сопротивлении, о «пассивных» героях... Она даже прослези¬
лась и похлопала меня по плечу. В это время как раз над Невой
плыли густые облака, и за ними где-то в синеве неба прокрадыва¬
лись стервятники. Наши зенитчики с разных батарей «щупали»
вражеские самолеты. Мы не знали, объявлена ли тревога. Трам¬
ваи двигались. Значит, не было тревоги. Но мы мало обращали
внимания на все это. Только когда «заговорили» ближние к нам
батареи и стала [реальной] опасность от осколков зенитных сна¬
рядов, где-то рвущихся в облаках, мы поспешили укрыться.
Та батарея, что так нелепо «примостилась» было наискосок
от нас, теперь размещена на самом берегу, против Румянцевского
сквера, где приставали баржи с дровами. Место для батареи пре¬
красное. Орудия замаскированы, против Морского училища еще
одна батарея. На Исаакиевском выступе еще одна. Я даже стихи
начал чеканить, стоя под портиком с четырьмя колоннами акаде¬
мического дома:
— Батареи на Неве,
корабли у берегов,
самолеты в синеве...
И не кончил. Началась канонада. Народ побежал по набереж¬
ной. Я поспешил запереть парадную. Когда поуспокоилось, от¬
крыл дверь опять. Над Невой плыли по-прежнему тяжелые густые
облака. Где-то вдалеке продолжали «ворчать» железные чудища.
На набережной было почти безлюдно. На противоположной сто¬
роне вспыхивали синие искры электросварки на чинящемся у бе¬
рега каком-то корабле. Домой идти не хотелось. М. Ф. ждала в
столовой обед, и без нее неуютная наша комната была бы еще не¬
приятней. Ходил за колоннами и думал, думал... Налево от меня,
677

за мостом, притаились сфинксы, свидетели 30 веков истории че¬
ловечества...
Устаем мы. Дух-то бодр, но тело немощно. Вряд ли удастся
стоять мне под портиком с этими колоннами через год, видеть
темно-свинцовую воду Невы, думать, глядя на сфинксов, о трех
тысячелетиях. Не выдержать!..
На открытой парадной показалась тень человека — это
шла б[ывшая] домработница семьи академика Ферсмана, «няня
Дуня», старушка. Совсем почернела, осунулась, еле передвигает¬
ся: «Прощусь скоро с вами. Совсем плоха стала. Голодная...»
И голос ее задрожал.
Нас, ученых и служащих с иждивенцами, прикрепили с се¬
годняшнего дня на три недели на усиленное питание. Видеть го¬
лодного человека самому голодному (в воскресенье нам почти
нечего было приготовить на обед) — страшно. Сегодня мы на¬
чинаем питаться, положение было тяжелое, покуда устроились.
А там, что будет, не загадываем!
«Няня Дуня» прошла, точнее проковыляла, как жуткое при¬
видение...
Опять задумался, поглядывая на немых свидетелей почти
всей т[ак] н[азываемой] всемирной истории... Вдруг снова загро¬
хотали выстрелы. Пришлось быстро закрыть парадную. От со¬
трясения воздуха дрожали разбитые стекла в дверях. Поднял¬
ся к себе домой на 3-й этаж и бухнулся в кровать. Встал. Тревога?
Ну, и пусть!
Наверное, Е. Г. Ольденбург по-другому описывает свои сегод¬
няшние впечатления. Она была поражена моим «оптимизмом»,
но она не заметила, не могла и не должна была заметить, что этот
«оптимизм» только на большом моем радиусе, а на малом — мо¬
ем, личном — почти безнадежность.
В газетах появилось коротенькое сообщение о том, что на юге
немцы стали применять отравляющие вещества. Итак, притаив¬
шиеся духи, которые должны же были когда-нибудь вылезти из
своих баллонов, начинают заволакивать и без того затуманенный
кровью и гарью горизонт. Эти проклятые духи придут кончать
страшную человеческую бойню. У нас опять встал вопрос о про¬
верке противогазов. Где-то уже отдано распоряжение не допус¬
кать на работу без противогаза. К довершению многих бедствий
прибавляется еще одно — возможность химической атаки.
И. С. Лосева получила сведение из Ташкента, что там свиреп¬
ствует сыпняк. Косит он свои жертвы и в Казани. В Ленинграде
покуда нет ожидавшихся весной эпидемий. Необычные холода
678

в апреле и мае не способствовали, к счастью, этому. Но это не зна¬
чит, что эпидемий не будет; они просто отодвинулись сроком, как
и с такой тревогой ожидаемое «весеннее наступление». В газетах
и по радио в информационных сводках по-прежнему: «На фрон¬
тах ничего существенного не произошло». И люди уже с удиви¬
тельным легковерием стали говорить, что никакого наступления
не будет, что скоро мир, что все будет кончено к лету. И этими
иллюзиями живут. Вот чем живут кругом меня люди! Иначе,
лиши их этой легкой веры, они не могли бы жить! Разочарова¬
ние им не мешает создавать новые иллюзии, самые разные надеж¬
ды. Так создан человек!
Кончился день, точнее, потухает майский вечер. Идет теплый
весенний дождь. Небо все в тяжелых серых тучах. Грохотанье же¬
лезных чудищ не слышно. И то хоть хорошо! Горят предо мною в
скляночках два жалких светильника. Радио, чуть слышное в моем
репродукторе, передает какой-то очередной музыкальный номер.
Певица справляется со своей партией, голос ей еще повинуется.
Город живет своей необычной прифронтовой жизнью — насторо¬
женный, притаившийся. Кто знает, что будет ночью, завтра утром!
И ленинградцы живут каждый по-своему. И каждый по-своему
все воспринимает и переживает. Вот я, вбирающий в себя все впе¬
чатления дня, вижу сейчас перед собой портрет проф. Вульфа, бо¬
таника, переданный нам на хранение в Архив с надписью: «Убит
при обстреле города в декабре 1941 года». Вот пришедший со¬
трудник ЛАКОРЕДа т[ов]. Петров, конфиденциально высказы¬
вающий свои соображения, что применяемые немцами стойкие
химические газы уничтожают бумагу. Нужно принимать какие-то
меры к сбережению наших архивов и библиотек от этого нового
бедствия. И вот коротенькое сообщение из Вологды, что из троих
лежавших там в госпитале эвакуировавшихся из Ленинграда в
один морозный февральский день девочек Алексеевой-Орбели
одна, средняя, умерла. Другие две еще находятся в госпитале и
умоляют сообщить, что с мамой. Можно все это забыть и пере¬
жить. Так и будет, все это будет забыто... Но иногда, невзначай,
без всякого видимого повода, вдруг мелькнут живые глаза одного
из тех, кого уже нет, но которые так недавно были. Разве мож¬
но забыть взгляд погибавшей Орбели-Алексеевой, добравшейся,
держась за стены домов, до Архива, взгляды ее трех девочек на
грузовике в день эвакуации, уезжающих одинокими, без матери,
которая уже ослабла настолько, что не смогла встать с кровати...
Никто не провожал их. Крупные слезы катились из глаз их и за¬
стывали льдинками на морозе. Можно ли забыть это? Человек так
679

устроен. Можно. Но невольно, невзначай, память воссоздает все
пережитое и тогда вторично и, пожалуй, даже еще сильнее пере¬
живает пережитое прежде.
Вот сейчас я живо чувствую это пережитое, может быть даже
сильнее чувствую, чем тогда. Много пережили эти несчастные
девочки, и что еще им придется пережить!
Иду спать, но знаю, что скоро не засну. Буду прислушиваться
к призрачной тишине ночи, вздрагиванию дома, вспоминать пере¬
житое, силиться освоить, понять совершающееся безумие и ко¬
вать, ковать из последних усилий ослабевающего сердца, почти
одной нервной энергией, свою последнюю волю — жить...
326[-й] день войны.
1942. 13 мая. Среда.
Получил письмо из Москвы от Гетмана, б[ывшего] заведую¬
щего Московским] отделением Архива, который снова присту¬
пил к исполнению своих обязанностей. Он ушел добровольцем
в армию и теперь отпущен на 6 месяцев. Письмо привез Радов-
ский. Он прилетел в Ленинград на самолете с разными поруче¬
ниями от издательской части Академии наук. Вид у него — упи¬
танного, здорового человека. Ни одного не видел за последнее
время в такой «форме» среди нас. [А] на что мы похожи, исхудав¬
шие, почерневшие, ковыляющие от общего истощения и ослабле¬
ния? Завтра он придет — обещал рассказать о жизни Академии
наук в Казани.
А.	И. Андреев предлагает начать [писать] новую главу исто¬
рии Академии наук, пятнадцатую по счету, [о] свердловском пе¬
риоде Академии наук. Четырнадцатую он предлагает закончить,
как связанную с тяжелым для Академии безвременьем, казан¬
ским периодом. Я все же полагаю, что можно периодизировать
как угодно, но «Академия наук в дни Отечественной войны» —
определение, начавшееся 22 июня [1941 года] и продолжающая¬
ся глава.
К моему величайшему сожалению, я не имею достаточной
информации о всем происходящем в Академии. Приходится огра¬
ничиваться отрывочными сведениями и тем, что коротко сообщает¬
ся в газетах. В Свердловске состоялось Общее собрание Академии
наук СССР. Открылось оно 4 мая. Собралось до 70 действитель¬
ных членов и свыше 40 членов-корреспондентов. Общее собра¬
ние открылось речью президента Академии наук В. JI. Комарова.
680

Он говорил об исключительном времени, в которое происходит
Общее собрание Академии и выразил большую благодарность и
признательность главе советского правительства т[ов]. Сталину
за исключительное внимание, которое он уделяет деятельности
Академии. Правительство расширяет деятельность институтов
Академии, направленную на укрепление мощи Советского Союза.
Тов. Сталин поставил перед Академией задачу возглавить дви¬
жение новаторов в области науки и производства. Нужно обсу¬
дить, как организовать работу Академии, чтобы она прежде всего
помогала производству и фронту.
Академия наук послала приветствие тов. Сталину с завере¬
нием, что она выполнит задачу возглавить движение новаторов в
области науки и техники, в мобилизации неисчерпаемых ресур¬
сов страны на нужды обороны, в разрешении научно-технических
комплексных проблем расширения производства и освоения при¬
родных богатств Урала, Сибири, Казахстана и Средней Азии.
Наука поможет быстро восстановить районы запада [страны],
освобождаемые от оккупантов.
«Советские ученые дадут новые открытия, новые методы и
лечебные средства военной медицине».
«Работники общественной науки и все ученые Советского
Союза на основе учения Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина,
на основе замечательных образцов — исторических выступлений
нашего вождя и полководца, будут разоблачать фашизм, враж¬
дебный жизни и свободе человечества, враждебный прогрессу,
культуре и разуму».
«Академия наук торжественно и нерушимо обещает Вам под¬
нять против врага безграничные силы современной, идущей впе¬
ред, не знающей границ, переступающей через все пределы пере¬
довой науки. „Если враг не сдается — его уничтожают”, — мы
помним этот девиз и будем уничтожать упорствующего в своей
звериной злобе фашистского зверя мощными силами научной
техники».
На вечернем заседании проф. Александров выступил с боль¬
шим докладом «Отечественная война советского народа и зада¬
чи общественных наук»347. На заседании 5 мая был утвержден
план научно-исследовательских работ на 1942 год. Тематика —
важнейшие народно-хозяйственные проблемы военного времени.
347 Опубликован: Александров Г Ф. Отечественная война советско¬
го народа и задачи общественных наук. М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР,
1942. 28 с.
681

Научно-технические институты разрабатывают новые технологи¬
ческие процессы [в] крупнейших отраслях производства, [ре¬
шают] проблемы интенсификации производства, такие вопросы,
как получение высококачественного бензина, изыскание новых
металлов для машиностроения. Другие институты работают по
своей специальности в направлении наибольшей возможности
помочь фронту, победе. Советские историки, экономисты, право¬
веды работают над трудами, посвященными 25-летию Великой
Октябрьской Социалистической революции. Большое место в их
работах занимает история славян и разоблачение фашизма. С до¬
кладами выступали: акад. Т. Д. Лысенко «О некоторых основных
задачах сельскохозяйственной науки», Д. Н. Прянишников «Пу¬
ти подъема сельскохозяйственной продукции в восточных райо¬
нах в условиях Отечественной войны», Е. В. Тарле «Тевтонский
орден, его первоначальный успех и конечное поражение», Минц
«Исторические документы Великой Отечественной войны». В Ака¬
демии наук создана комиссия по собиранию и изданию докумен¬
тов Великой Отечественной войны. Одна из главнейших задач ко¬
миссии — составление истории крупнейших операций, и прежде
всего истории обороны Москвы.
6 мая на утреннем заседании Общего собрания Академии
наук, в связи с истечением срока полномочий, были произведены
выборы нового Президиума АН СССР. Президентом единогласно
переизбран В. Л. Комаров. Вице-президентами (теперь имею точ¬
ный список и оставляю порядок фамилий, как в информации
ТАСС): В. П. Волгин, Л. А. Орбели, И. П. Бардин, А. Ф. Иоффе,
A. А. Байков, А. А. Богомолец. Членами Президиума: А. Н. Бах,
B. А. Обручев, Е. С. Варга, И. И. Мещанинов, А. Я. Вышинский,
Т. Д. Лысенко, В. Н. Образцов, Н. С. Державин, Э. В. Брицке,
А. Е. Ферсман, Е. А. Чудаков, М. Б. Митин, П. И. Степанов и
Н. Мусхелишвили. Академиками-секретарями Отделений [из¬
браны]: истории и философии — В. П. Волгин; биологических
наук — Л. А. Орбели; технических наук — И. П. Бардин; фи¬
зико-математических — А. Ф. Иоффе; химических — А. Н. Бах;
геолого-географических — В. А. Обручев; экономики и права —
Е. С. Варга; литературы и языка — И. И. Мещанинов.
На заседании 7 мая выступали с докладами о неотложной по¬
мощи и задачах науки в мобилизации ресурсов восточных райо¬
нов на нужды обороны председатель Комиссии мобилизации ре¬
сурсов Урала, Западной Сибири и Казахстана президент Акаде¬
мии В. Л. Комаров и заместитель председателя вице-президент
И. П. Бардин. Послано приветствие тов. Молотову.
682

На последнем заседании 8 мая обсуждался вопрос об упро¬
щении структуры и реорганизации аппарата Академии наук в со¬
ответствии с требованием военного времени.
Избраны новые действительные члены Академии наук СССР:
А.	Е. Арбузов, Я. О. Парнас, А. В. Палладии, С. И. Спасокукоц¬
кий, Н. Г. Бруевич. Почетными академиками — два английских и
три американских ученых: физиолог Генри Дейл (председатель
английского Королевского общества); биолог Дж. Холдейн —
профессор Лондонского университета; физиолог Вальтер Кен¬
нон; химик Гильберт Льюис; физик Э. Лоуренс (изобретатель пер¬
вого циклотрона).
Общее собрание единогласно приняло обращение к ученым
всего мира.
Получил много газет. Впоследствии их будет невозможно
все перечитывать; нет времени это сделать и сейчас, когда их не
так много на столе. Историк ex officio348, конечно, будет их ли¬
стать и выписывать то, что ему нужно, я же здесь, благодаря га¬
зетам, мысленно расширяю свой радиус, силюсь понять события
в мировом масштабе, подмечаю то, что сейчас меня, нас особен¬
но трогает, волнует, интересует. Вот фрагменты-отрывки впе¬
чатлений.
В Коралловом море произошел морской бой британских и
английских кораблей с японскими349. Очень активное участие в
сражении приняли американские пикирующие самолеты-бомбар¬
дировщики, они нанесли чувствительные потери японскому фло¬
ту. Особенно пострадали японские авианосцы. Японские моря¬
ки бросались в море с объятых огнем и окутанных дымом ко¬
раблей.
Иден вспоминает о прошлогоднем из ряда вон выходящем со¬
бытии, «когда заместитель Гитлера, некто Гесс, неожиданно спу¬
стился с воздуха в прекрасной Шотландии». Гесс, как известно,
перед самым походом гитлеровских орд на Россию, по-видимо-
му, пытался, по поручению Гитлера, склонить Англию к выступ¬
лению против СССР и обманулся в своих надеждах. Англия пол¬
на решимости продолжать борьбу. После войны дружественные
348 ex officio (лат.) — по обязанности.
349 7—8 мая 1942 г. в Коралловом море произошло сражение между
американским флотом и японской эскадрой. Противники потеряли с каж¬
дой стороны по авианосцу и десятки (США — 89, Япония — 105) само¬
летов. Удары наносились только авиацией, корабли не сделали ни одного
выстрела. Обе стороны считали себя победителями в этом бою.
683

отношения должны поддерживаться четырьмя военными держа¬
вами: Британией, США, СССР и Китаем — чтобы никакие агрес¬
сии не были бы больше возможны.
Декларации Гитлера о весеннем наступлении называют в Ев¬
ропе и Америке истошными криками и дымовой завесой. В Гер¬
мании неблагополучно. В мире есть надежда, что гитлеровский
режим будет взорван изнутри. Вспоминают, что до 6 ООО ООО нем¬
цев голосовало за компартию в 1932 г[оду], а всего за социал-де¬
мократию и другие антифашистские партии до 15 миллионов че¬
ловек350. Также все утверждают, что теперь германская армия
совсем не та, которая была в 1941 году. Новые пополнения ока¬
зались слабыми, и в настоящее время армия Гитлера, по общим
отзывам, теперь гораздо слабее Красной Армии.
Дорога наша — на Запад. «Дорога лежит перед нами в три ты¬
сячи верст шириной...»
«Не могут не громить врага — в любой нужде, при временной
любой невзгоде — народ, уверенный в вожде, и вождь, уверенный
в народе», — заявляет в «Правде» Демьян Бедный...
«Сила Сталинская с нами, слово Сталина средь нас».
Одна мечта перед каждым из нас: «И на полях, растоптан¬
ных войной, пшеница встанет золотой стеной, и с песней в поле
выедут колхозы... Все зацветет от Мурманска до Крыма... Стра¬
на большевиков непобедима»!
В резолюции Исполкома Индийского конгресса говорится,
что Англия не разрешила Индии организовать оборону силами са¬
мого народа. «Мы не можем склонить головы перед агрессором
так же, как не можем подчиниться приказаниям».
Японские войска теснят англичан и китайцев в Бирме. Борь¬
ба за Индию в полном разгаре.
Фото в газете: Крым[ский] снайпер А. Николаев уничтожил
73 фашиста. Партизанская борьба разгорается все ярче и ярче.
«Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда, партизан¬
ские отряды занимали города». Рабочие некоторых предприятий,
работающих на оборону, заявляют: «Наше обязательство — пять
норм». Страна мобилизует все силы на выполнение сталинского
приказа.
350 В 1932 г. в Германии прошла серия выборов. На выборах в рейх¬
стаг 31 июня 1932 г. гитлеровская партия получила 13.7 млн голосов, ком¬
партия — 5.3 млн, а социал-демократы — около 8 млн. На новых парла¬
ментских выборах в сентябре 1932 г. за коммунистов голосовали 6 млн че¬
ловек {Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1967).
684

327[-й] день войны.
1942. 14 мая. Четверг.
Днем немецкие стервятники кружились над городом и кор¬
ректировали обстрел центральных районов из дальнобойных ору¬
дий. Несколько снарядов разорвалось на Невском, у Главного
штаба, в Главном Адмиралтействе, против Иорданского подъезда
Зимнего дворца на набережной. Во время обстрела мы на службе
оставались на своих местах и работы не прерывали.
После тяжелых зимних дней пытаемся в Архиве все приво¬
дить в порядок. Много неполадок накопилось. Я готовлюсь к
научному докладу в Комиссии по истории Академии наук по со¬
ветскому периоду. Сотрудники перешли работать в читальный
зал — нашу общую рабочую комнату. В нем светло и просторно.
Прямо не верится, что тут в январе, в мучительные морозные дни,
стучал молоток и сколачивался из ящиков гроб для двоих Шахма¬
товых — матери и сына. Не верится, что вот мы сидим и работаем!
Новая сотрудница т[ов]. Фельдштейн теряет сестру, 20[-ти] лет,
и совсем устала, все плачет. Глаза такие странные, болезнен¬
ные. Она у нас в настоящее время единственный представитель
партии — покуда ни плюс, ни минус, просто ноль. Посмотрим,
что дальше будет.
328[-й] день войны.
1942. 15 мая. Пятница.
Генерального «весеннего» наступления нет, но бои идут на
юге и у нас под Ленинградом. Особенно сильные сражения раз¬
вернулись на Харьковском направлении и идут для нас успеш¬
но351. Но под Керчью, под натиском превосходящих сил про¬
тивника, наши войска принуждены были отступить, что дало
немцам возможность вопить о нашем поражении на том участке
фронта352. Надеюсь, что там, на крайнем юге, наши части успеш¬
351 12 мая 1942 г. войска Юго-Западного фронта перешли в наступ¬
ление в районе Харькова и за первые три дня прорвали оборону противника.
352 8 мая 1942 г. началось наступление фашистских войск на Керчен¬
ском полуострове, и 16 мая немцы захватили Керчь. Массированные авиа¬
ционные и артиллерийские удары нанесли тяжелые потери советским вой¬
скам. Дезорганизация советских войск при их эвакуации на Тамань приве¬
ла к тому, что почти вся боевая техника осталась на захваченной врагом
территории.
685

но справятся с врагом и не пустят его на Кавказ, куда он рвется
из всех сил.
Под Ленинградом инициатива в наших руках, каждый день
наши войска «выметают» немцев из дзотов и дотов, уничтожают
живую силу и технику. Нашими частями захвачена сильно укреп¬
ленная высота Н. Большего мы ничего не знаем.
Германия использует против нас все ресурсы захваченных ею
стран: Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Дании, Югосла¬
вии, Польши, Чехии, не говоря уже об Италии, Венгрии, Румы¬
нии и Финляндии. Из одной только Бельгии Германия выкачала
свыше 30 миллиардов франков, забрала 74 ООО из 114 ООО вагонов
и 1 800 барж из 4200 имевшихся в Бельгии до войны. С какой ко¬
лоссальной по мощности военной машиной приходится бороть¬
ся СССР! Надо дивиться тому, как мы можем противостоять поч¬
ти против всей Европы, мобилизованной Германией против нас.
329[-й] день войны.
1942. 16 мая. Суббота.
Сейчас многие взялись за перо и записывают то, что видят,
слышат. Я могу быть спокойнее. Мои записи не единственные,
если они и погибнут. Правда, они оригинальные и «по-своему»
веденные. Но это относится больше к форме, а не к фактической
стороне дела. И хорошо, что записывают и другие; это будет кор¬
рективом.
А записываю я изо дня в день все 329 уже истекших дней,
ни на один день не прерывал записок. Я ничего в них не доказы¬
вал, а только передавал свои переживания, записывал, что слышал
и видел. Я очень дорожу своими записями.
На корабле, который стоит у здания Сената и из-за которого
так пострадал разбомбленный б[ывший] дом Лаваля (Управле¬
ние ГАУ), между тремя трубами корабля натянуты декорации.
На полотнище нарисованы окна, желтые стены и белые колонны.
Получается впечатление фасада дома.
После долгого перерыва видел сегодня покойника на мосто¬
вой магистрали. Четыре женщины несли труп, завернутый в тряп¬
ки, на носилках. Я уже писал о том, что «транспортируют» теперь
покойников как-то иначе, чем зимой, — и не прямо, кажется, на
кладбище, а в ближайшие морги. Узнал, что в нашем доме в тече¬
ние зимних месяцев из 200 жильцов умерло 65, т. е. около 35 %.
Спецпаек почему-то так и не выдается за май месяц. Если бы
686

не усиленное питание в столовой, которое мы сейчас имеем, труд¬
но бы пришлось. На том, что дают карточки, прожить нельзя, а
купить сейчас ничего невозможно. Кормят нас очень прилично,
многих это усиленное питание спасает от неминуемой гибели.
В газетах вспоминают, что история войн знает немало приме¬
ров, когда крупнейшие города мира подвергались осаде: Троя,
Карфаген, Мадрид, Варшава, Париж... Но ничто не может идти
в сравнение с «дерзновенным мужеством верных сынов города
Ленина». Город не удалось врагам взять штурмом. «Защитники
Ленинграда грудью преградили дорогу врагу, заставили зарыться
его в землю. Окруженный вражеским железным кольцом Ленин¬
град имел одну узкую полоску — Ладожскую дорогу, соединяю¬
щую город со страной. Страшная угроза возникла перед ленин¬
градцами, когда моторизованный корпус генерала Шмидта бро¬
сили в наступление на Тихвин, чтобы соединиться с финскими
маннергеймовскими войсками и окончательно замкнуть кольцо
блокады, задушить ленинградцев голодом. Под Тихвином немцы
потерпели поражение... «На озере тысячи людей строили ледя¬
ную дорогу, расчищали городу путь к жизни». И по этой дороге
шли машины... На трассе, в землянках, в домах висели расклеен¬
ные лозунги, напоминавшие: «Водитель, помни! Каждые два рей¬
са обеспечат десять тысяч ленинградских жителей! Борись за
два рейса!»
В январе ладожская дорога зажила полнокровной боевой
жизнью.
«Через леса и болота, через раскинувшееся широкое снежное
поле проходила Ладожская магистраль. По блестящей, гладкой,
как асфальт, дороге мчались машины... Все они были до отказа на¬
биты грузом. Когда темнело, на озере зажигались огни. На много
километров тянулся фарватер из мигающих электрических лам¬
почек; он указывал путь машинам, позволял шоферам увеличи¬
вать скорость».
«Короткий день сменялся длинной ночью; в темень, пургу и
мороз несли свою боевую вахту водители машин, регулировщи¬
ки, зенитчики, летчики, ремонтники, связисты...»
«На трассе хорошо знают шофера Ивана Кавязина. Он привез
в Ленинград большое количество груза. Меньше двух рейсов за
смену не делал. Много раз Иван Кавязин попадал под вражеский
обстрел и всегда благополучно выводил машину. Он не только
отлично работал сам, но и помогал товарищам. В январе вра¬
жеский самолет долго преследовал машину Ивана Кавязина. Пи¬
рат с фашистской свастикой выпустил несколько очередей зажи¬
687

гательных пуль. Машина загорелась. Иван Кавязин не покинул
кабины, не бросил груза, а быстрыми и точными движениями стал
тушить охваченную огнем машину. Груз в Ленинград был до¬
ставлен полностью».
«В суровую зиму 1941—1942 года ремонтный бригадир
Яков Мороз на своей „Летучке” выезжал на трассу по восемь-де-
сять раз в сутки, отремонтировал и вернул к жизни сотни машин».
«Снег заносил дорогу. Круглые сутки дежурили на трассе
люди в белых халатах, они жили и спали в палатках, заботливо
ухаживали за каждым метром дороги, очищали ее от снега. Иног¬
да фашистским стервятникам удавалось сбросить на трассу не¬
сколько бомб. Люди в белых халатах немедленно ограждали во¬
ронку, прокладывали новый объезд».
Люди в белых халатах «Овчинников, Попов, Петров и десятки
других эксплуатационников, не жалея сил, трудились над тем,
чтобы содержать трассу в образцовом порядке. Они складывали
из льда стенки против снежных заносов, возводили мосты, строи¬
ли объезды, дорога становилась шире, глаже».
У людей в белых халатах был лозунг, который они свято вы¬
полняли: «По вине дороги ни минуты простоя машин».
«По всей трассе через каждые 200—300 метров стояли на по¬
стах регулировщики. Они давали справки водителям, указывали
объезды, красным флажком предупреждали об опасности».
«Ледяная дорога! Это подвиг тысячи людей, это волнующая
поэма о беспримерном мужестве, стойкости, упорстве защитни¬
ков осажденного Ленинграда. По масштабам и замыслу, по сме¬
лости осуществления этого замысла, никогда не было ничего по¬
добного в истории...»
Вот кому мы обязаны нашим спасением. В свое время мы
подробностей не знали. Узнаем их только теперь.
Эксплуатация дороги была продумана до мельчайших дета¬
лей генерал-майором интендантской службы Лагуновым и Ши¬
ловым и бригадным комиссаром Шикиным с их ближайшими по¬
мощниками.
А.	А. Жданов писал работникам Ладожской магистрали:
«Дорогие товарищи!..
...От лица Ленинграда и фронта прошу вас учесть, что вы по¬
ставлены на большое и ответственное дело и выполняете задачу
непосредственной государственной и военной важности. Все, от
кого зависит нормальная работа дороги: водители машин, регули¬
ровщики, работники по расчистке дороги, ремонтники, связисты,
командиры, политработники, работники Управления дороги, —
688

каждый на своем посту должен выполнять свою задачу, как боец
на передовых позициях. ...Ваших трудов родина и Ленинград не
забудут никогда».
Действительно, трудов героев Ледовой дороги история не за¬
будет, а мы, оставшиеся в живых ленинградцы, должны знать, что
именно им обязаны тем, что встретили май, что снова приветст¬
вуем солнце, воодушевляемся работой...
Но... Но борьба еще не кончена. Трудности остались. Их мно¬
го. Ленинград по-прежнему в опасности. Каждый день нам угро¬
жает смерть. Правда, Красная Армия «выметает» стервятников
из-под Ленинграда, но они все-таки каждый день дают о себе
знать, обстреливая город из дальнобойных орудий. Что пред¬
стоит нам пережить еще?
И, обозревая труд и геройство тех, кто по Ледовой дороге
спасал Ленинград, его защитников и жителей, хочется верить в
конечную победу над ворвавшимися к нам оккупантами — на¬
сильниками и грабителями. Когда узнаешь историю Ледовой до¬
роги, так становится понятным такое воззвание:
«Ленинградец!
Боец ленинградского фронта!
Получая свой паек,
Закладывая в орудие снаряд,
подумай,
каких трудов стоило доставить
это тебе.
Экономь во всем!»
Битва за Ленинград не окончена. Предстоят еще жестокие
бои... Будем стойкими до конца. Фашисты несут смерть и разру¬
шение. Но смерть никогда не может одолеть жизнь.
«Мы хотим жить, мы победим». Так заканчивается статья
В.	Грудинина, посвященная истории Ледовой дороги. В то вре¬
мя, когда я, на краю гибели, писал в феврале свою «Монеллу»,
там на трассе — под обстрелом, в темные морозные ночи, в бу¬
ран — люди делали свое дело, порученное им, — спасали осаж¬
денный город, его бойцов и жителей. И люди там, на трассе, испы¬
тывали во много раз больше трудностей и опасностей, чем мы.
То были активные герои, защитники Ленинграда, настоящие и
незабываемые герои. Сколько таких активных, но незаметных,
скромных героев создала война в этот страшный минувший
год.
689

331 [-й] день войны.
1942. 18 мая. Понедельник.
После 6 часов вечера вражеская артиллерия сосредоточила
свой огонь на районе Октябрьского вокзала. На Невском и вок¬
зальной площади есть убитые и много раненых. Ночью был на¬
лет стервятников. Проснулся от страшного гула зенитных орудий
и вздрагиваний дома. Не знал, что делать — вставать или оста¬
ваться в постели? Поднял с подушки голову и просидел в таком
положении 30—40 минут, покуда не стихли выстрелы... Но ночи,
как не бывало!
Дивный день сегодня. Вдоль набережной разрыхляют грядку
для цветов, ту самую, о которой я с такой безнадежной грустью
писал осенью. Я не думал, что доживу до того времени, когда на
этой грядке снова зацветут цветы. Как взволновала меня длинная
полоска черной, подготовленной для посадки цветов земли.
В Румянцевском сквере василеостровцы устроили огород.
Разбили сад на участочки. К сожалению, много места занимают
траншеи.
На солнце жарко. Сидеть бы и греться, наслаждаться жизнью!
Мне сейчас очень хочется жить, мыслить, творить...
Сегодня, после 6-месячного перерыва, снова работал в своей
комнате, за своим письменным столом, и не верилось этому, сном
казалось это. Светло, тепло, уютно... И, может быть, через час или
даже минуту все это может превратиться в кучу разбитого и обго¬
ревшего мусора!..
Радовский передал мне предложение Вавилова эвакуировать¬
ся. Я отказался; коли я поеду, то уж к зиме, но отнюдь не сей¬
час. Лето я должен пробыть здесь, в Ленинграде. Меня окружают
горы бумаг, книг, коллекции, как на службе, так и дома. Я все еще
не привел их в порядок. Тороплюсь, тороплюсь... Но теперь служ¬
ба отнимает от меня все мое время и берет все мои силы, прихо¬
жу домой совсем обессиленным... И дома работаю мало —
и с трудом.
Написал длинное, на 6[-ти] страницах большого формата,
письмо акад. С. И. Вавилову. Сообщил ему о всех наших рабо¬
тах, достижениях и затруднениях.
Вечером пошел дождь, но теплый... И стало еще сильней же¬
лание жить и мыслить.
По радио передают об успешном наступлении наших войск на
Харьковском направлении. Наши войска продвинулись на 20—
60 километров на глубину территории, оккупированной врагом.
690

Захвачено в плен 1200 солдат и офицеров и около 12 ООО унич¬
тожено. Наступление продолжается.
Солнце... Теплый весенний дождь... Вспаханная грядка чер¬
ной земли... И... «двумя снарядами было разрушено два дома, под
обломками которых погибли находившиеся... Остальные бежали,
но осколки снарядов настигали и косили их...»
Луга, моя родная Луга353 более чем наполовину разорена и
сожжена. Немцы «хозяйничают» там уже восемь месяцев. На ба¬
зарной площади вешают партизан...
332[-й] день войны.
1942. 19 мая. Вторник.
Отправил с т[оварищем] Радовским в Казань один экземп¬
ляр (первые 8 глав «Истории Академии наук») акад. С. И. Ва¬
вилову. Теперь в Ленинграде остался один основной — у нас,
и другой — «рабочий» — у А. И. Андреева. Третий экземп¬
ляр, неполный, у меня. Имел несколько малоприятных бесед с
А.	И. Андреевым. Он очень нервен, осунулся и почернел. И без
того грубый и неотесанный, он порой бывает совершенно невы¬
носим. Терплю все его выходки. Устал человек.
Узнал от Радовского, что Лурье, античник, бывший сотруд¬
ник ИИНИТ, вовсе не погиб, не замучен, как еврей, немцами в
Пушкине, а эвакуировался и читает где-то лекции. Сведения о
Лурье были присланы в Архив доцентом университета товари¬
щем] Степановым. Может быть, он сообщал не об этом Лурье,
а о партийном работнике, историке, моем ученике, служившем
в Центрархиве. Во всяком случае, сведения мои, приведенные в
своем месте на страницах этих записок, должны быть прове¬
рены. Очень и очень нужно осторожно относиться к сообщае¬
мым сведениям, даже если они и исходят из определенного ис¬
точника. Если эти листки сохранятся и кто-то будет их читать
и изучать, то пусть он обязательно выпустит, похерит, записан¬
ное сведение о мучительной гибели Лурье, если я не успею
это сделать сам. Мои записки должны быть точными и досто¬
верными.
353 В дер. Шалово под Лугой Г А. Князев выезжал еще с родите¬
лями. Город Луга был захвачен врагом 24 августа 1941 г.
691

333[-й] день войны.
1942. 20 мая. Среда.
Сделал научный доклад на очередном заседании КИАН:
«О задачах Комиссии по истории Академии наук в связи с 25-ле-
тием Октябрьской социалистической революции и Отечественной
войной». Собралось человек пятнадцать. Предложения мои одоб¬
рили — собирать материалы и составить картотеку, особенно об
Академии наук в Ленинграде в дни войны. Необходимо будет за¬
вязать связи с[о] Свердловском, Казанью, Москвой, Ташкентом,
Боровым, со всеми теми местами, где есть учреждения АН и ее ра¬
ботники.
Народу я ждал больше; к сожалению, одновременно проис¬
ходило экстренное партийное собрание, посвященное скандаль¬
ным недоразумениям с раздачей прибывших грузов продовольст¬
вия для сотрудников Академии наук. Много народу «примаза¬
лось», по вине чего «паек» сокращался до комического минимума.
Стали распространяться очень неблагоприятные слухи об Акаде¬
мии. Экстренное партийное собрание должно было покончить ра¬
зом с этим неприлично затянувшимся вопросом. Когда будут вы¬
даваться «пайки», запишу все, что узнаю и услышу.
В.	И. Ромишовский сообщил мне, что он всю зиму прожил в
служебном кабинете в здании Географического общества в Деми¬
довом переулке. Температура выше 0° не поднималась. Иногда и
день, и ночь приходилось жить при температуре -5° Квартира его
находилась рядом с Главным телеграфом, в д[оме] № 13 по Поч¬
тамтской линии, куда упала 1000-килограммовая бомба. До 160 че¬
ловек было убито и ранено при этом. Ромишовский случайно
остался цел, вся его квартира, книги, белье, одежда погибли, пос¬
ле чего он и поселился в служебном кабинете в Географическом
обществе. Остававшаяся часть вещей сгорела при пожаре дома в
январе; большая же часть была разворована самими пожарными.
В.	И. Ромишовский с начала войны вел регулярную запись
тревог (таковых он насчитал до мая 1942 г[ода] — 359), а во
время дежурств — всех случаев. То же, оказывается, записывал
и В. А. Петров, б[ывший] сотрудник ЛАКОРЕДа. Кое-что запи¬
сывал я. Значит, материалы у нас выявляются, и их немало! На¬
до только зарегистрировать бы их, сохранить, изучить.
Там будь что будет, а покуда есть силы, живу и бодрствую,
и работаю...
Ленинградцы используют каждый сантиметр живой земли.
Копают всюду гряды. Что-то сажают.
692

Грядку, которую готовили для цветов вдоль набережной, пе¬
рекапывают для посадки овощей. Варят и парят молодую зелень,
траву. К сожалению, есть уже случаи отравления, когда в пищу
была употреблена вредная растительность.
По Неве идет битый ладожский лед; туман стоит над рекой.
День ни теплый, ни холодный. Зенитчики на своих батареях все
время наготове. Воздушные бои в апреле, в мае для немцев закон¬
чились неудачами. По-видимому, они собирают силы для нового
массированного удара по Ленинграду. Некоторые из зенитных ба¬
тарей устроили непроходимые зоны для немецких стервятников.
Иногда мечтается: Гитлера убрали с дороги. Германский народ
выбирает другое правительство. Ведутся переговоры о мире. За¬
ключается перемирие. Война [о]кончена!..
Сон, золотой несбыточный сон. Покуда кошмар жестокости,
террора, убийств и крови, крови... В Польше идут свирепые кро¬
вавые расправы, в Голландии тоже, в Норвегии тоже, в Югосла¬
вии тоже...
Широкой лавиной двинулись в наступление наши войска
на Украине — на Харьковском направлении, ожесточенные бои
идут около города Керчи... Каждый час, ежеминутно выбывают
из строя десятки жизней, а за день — тысячи, за месяц — десятки
и сотни тысяч. За 11 месяцев войны с обеих сторон, наверное,
выбыло более 10 миллионов.
И мы еще можем улыбаться, радоваться теплу и солнцу, спря¬
танному в тумане!
Все настойчивее повторяют ленинградцы свою другую меч¬
ту усталых людей, а именно — об объявлении Ленинграда воль¬
ным городом. Не понимают, что в современных условиях это бес¬
смыслица, «сапоги всмятку».
Пред нами один исход — отстоять Ленинград или погибнуть.
Восемь месяцев назад, когда немцы подошли к заставам Ленин¬
града, была у нас страшная растерянность. У немцев не хватило
силы докончить начатый штурм. Теперь не те времена. Немцы не
стали сильнее, а мы, наоборот, окрепли. Нужно отстоять Ленин¬
град во чтобы то ни стало. Я принес с улицы тот плакат, о кото¬
ром писал на днях, и повесил его на стене в комнате.
Сижу в своей комнате за письменным столом. И снова рожа
улыбающегося черта предо мной. И я читаю: В яме в лесу... 11 тру¬
пов красноармейцев. На всех трупах видны следы чудовищных
пыток... Вскрыты черепа, туловища изрублены, животы вспоро¬
ты... На лице, руках и ногах много ножевых ран. У одного раз¬
давлены пальцы рук, у другого раздавлены половые органы...
693

Но мой черт, чертенок — ехидный, добродушно-насмешливый...
Он и то немножко сконфужен, отвернулся в сторонку и спрятался
за чернильницу. Чему, чему пришлось нам быть свидетелями!
И не дикие [люди], не варвары, а представители самой культурной
нации, породившей Гёте, Шиллера, Гейне, Маркса, Энгельса, со¬
вершают эти страшные преступления. Многие из окружающих
меня так обтерпелись, что даже особого внимания не обращают на
все это, а я покуда не оброс еще такой броней жесткости, и сердце
мое надрывается. Еще бы! Всю жизнь я собирал по крохам следы
прогресса, я, вечный, неисправимый мечтатель о человечестве,
человеческом... И что же обрел в конце своей жизни? Можно, ко¬
нечно, оставаться и безучастным. Когда находишься на опера¬
ционном пункте, то, говорят, привыкаешь к самым страшным кар¬
тинам. Вот и мы, словно в операционной. Шлепаются отрезанные,
обрубленные куски тела, льется фонтанами или ручьями кровь,
воняет гниющим мясом, гноем... Ничего, привыкли. Не надо лиш¬
них нервов. Соберитесь с силами... Но ведь есть всему пределы.
334[-й] день войны.
1942. 21 мая. Четверг.
«Эпопея» с привезенными в Ленинград, точнее на Ладожское
озеро, продуктами из Казани, бесконечно затянувшаяся, закончи¬
лась скандалом. Пришлось созывать экстренное партийное собра¬
ние. Страсти на нем разгорелись до пределов, но все-таки было
вынесено решение. Паек будут выдавать на днях в пропорцио¬
нальном отношении: старшие научные сотрудники — 1 У2 пайка,
прочие — 1 паек и все остальные — У2 пайка. Список последних,
одно время разросшийся до беспредельности, сокращен и уточ¬
нен. Страсти, разгоревшиеся в Академии, понемногу утишаются,
но слухов еще много, возбуждения, ненависти, злобы целое море
или, правильнее, целые кипящие котлы.
Казанцы, доставлявшие продукты в Ленинград, живут еще
здесь. Если подсчитать, сколько они съели, и те, кто около [н]их,
то вряд ли они заслуживают благодарности. Но буду осторожен в
своих суждениях, памятуя, что на этих страницах я должен быть
особенно беспристрастен, sine ira354... Когда узнаю что-либо бо¬
лее достоверно, запишу.
354 Часть высказывания sine ira et studio {лат.) — без гнева и пристра¬
стия, т. е. хладнокровно, без полемики.
694

Мы закончили обследование состояния хранения научных —
архивных и библиотечных — материалов в учреждениях АН в Ле¬
нинграде. Сегодня инструктор партийного райкома Соболева взя¬
ла от нас все материалы для доклада. Особого неблагополучия
нет, но неполадок много.
Сотрудники в страхе перед наступающими опять голодными
днями, когда кончится срок «усиленного питания». У некоторых
случилось так, что несколько дней не будет совсем обеда. В та¬
кое положение, между прочим, попала и М. Ф., у которой с 25-го
по 1-е ничего, кроме 300 граммов хлеба, не будет.
Андреев сменил свое зимнее пальто и барашковую шапку
(20 мая!) на кепку и поношенное (с дырами) желто-серо-грязное
«демисезонное» пальто и выглядит не доктором исторических на¬
ук, а весьма невзрачным «типом» неопределенного положения.
Лицо осунулось, сморщилось, глаза поблекли, голос нехороший,
неспокойный, движения нервные. Стоит он сегодня утром, прило¬
жившись головой к стене Кунсткамеры, и смотрит куда-то безуча¬
стно вдаль. Поговорили. Очень утомляет его и его жену хождение
три раза в день в столовую, утром до 10 часов, днем между 1 и 3,
вечером около 7 часов... Вся энергия уходит на это «трепыхание».
Научная работа от этого очень страдает. Еще бы!.. Люди изматы¬
ваются. Сужу по себе, по М. Ф. Она только и ходит взад и впе¬
ред — в столовую и обратно. Дома даже вымести некогда. Всюду
развал. Придет домой усталая, разбитая; нужно сделать массу мел¬
ких дел. Где тут думать о чистоте. Не до жиру, быть бы живу.
Андреев, и без того человек без эмоций, еще более огрубел,
даже перестал быть вежливым...
В моих записках на малом радиусе — живые лица, те, которые
меня окружают. Они живут, как и я, как и все другие ленинград¬
цы, нервной напряженной жизнью. У каждого из них, из нас,
своя судьба. Так интересно проследить эту судьбу. «Сочинители»
изображают (выдумывают) своих героев, типов; мне нечего сочи¬
нять и выдумывать. Жизнь творит небывалую по жуткости и тра¬
гизму быль с живыми людьми. О них я и пишу все, что знаю.
Будущему читателю, без сомнения, многие часто упоминаю¬
щиеся здесь лица не будут чуждыми, случайными. Он, как в по¬
вести-были, живой, действительной будет видеть их, сопережи¬
вать все с ними. Мое дело только успевать записывать...
Вот где-то забухали, покуда в отдалении, зенитные орудия.
Опять, значит, прорываются стервятники к городу.
Корабль с тремя трубами и повешенной на днях декорацией
дома с колоннами между ними для маскировки, стоявший [на]про¬
695

тив здания Сената, куда-то ушел. Обнажилась набережная, и на
ней целиком стал виден обезображенный бомбой и обстрелом
б[ывший] дом Лаваля, потом называвшийся «Поляковский», при¬
надлежавший до революции Сенату и, наконец, в котором поме¬
щалось Управление Ленинградского Центрархива (наб. Красного
Флота, 4). Весь фасад дома обезображен. В нижнем этаже черные
дыры вместо окон, из которых вылетели не только стекла, но и ра¬
мы; [вылетели и] разрушенные двери парадной. Интересно, что в
верхнем, третьем, этаже сохранились в окнах даже стекла! С боль¬
шой болью в сердце смотрел на обезображенный исторический
дом, один из лучших особняков на невской набережной. Дом этот
для меня словно живой человек; судьба его меня так же волнует,
как и [судьба] тех людей, с которыми я встречаюсь. Я вижу, как
человек страдает, хиреет, тускнеет, а потом узнаю, что [он] умер.
Наступление на Харьковском направлении неослабно разви¬
вается. В районе Керчи идут ожесточенные бои... Что скрывается
за этими короткими строчками?! Немцы, не щадя своей живой
силы, любой ценой стараются остановить наступление. Но на За¬
паде нет второго фронта!
Хорошо пишет в «Красной звезде» И. Эренбург: «Весна при¬
шла. В Крыму уже жарко. Над Мурманском белые ночи. Душные
предгрозовые дни стоят в Средней России. Наша страна прислу¬
шивается к голосу орудий. В сводках Советского Информбюро
проступили грозные слова: в них гнев и надежда народа». Керчь...
наша временная тут неудача, [продолжает Эренбург]. Харьков...
«Надежда раздувает наши сердца, как кузнец меха. Скоро год, как
мы живем в походе... Мы жили работой, книгой, песней. Мы жи¬
вем одним — боем. Прежде мы выращивали столетние деревья,
теперь мы знаем — „в шестнадцать ноль ноль — минометный
огонь”». Враг думал сразить страну, у которой душа нараспашку.
Враг увидел Россию, у которой сердце в броне... «Мы знаем, что
весенние бои будут трудными. Они только начались. Мы знаем,
что в этих боях могут быть отдельные неудачи. Они не заслонят
от нас той победы, к которой мы, начиная с декабря, идем твер¬
дым шагом... Мы шли к ней по глубокому снегу. Весна окрыляет
героев, и мы идем к ней теперь по весенней, цветущей земле...»
Немцы переименовывают в оккупированных ими русских го¬
родах улицы. Появляются Герингштрассе, Гитлерплатцы, Розен-
берггуферы... «Дойче цайтунг ин Остланд»355 сообщает, что в за¬
355 «Deutsche Zeitung in Ostland» — газета, издававшаяся в оккупи¬
рованной Риге, редактор Фриц Михель.
696

хваченные районы России будут переселены 750 ООО немецких
колонизаторов.
Вот кусочек воззвания к бойцу (из той же цитированной
выше статьи И. Эренбурга):
«Боец, перед тобой плененные советские города. Вот Геринг-
штрассе; ее имя — Пушкинская, на ней публичный дом, и в нем
творят мерзости немецкие офицеры. На Розенберггуфер немцы
жгут книги Пушкина, Шевченко, Толстого, Горького. На Гит-
лерплатце они поставили виселицу, и сейчас они ведут на казнь
новых мучеников. Советские города они превратили в застен¬
ки, в кладбища, в города горя и слез... Спеши, боец: тебя ждут!
Тебя ждут, как ждут в глубокой шахте струю воздуха. Тебя ждут,
как ждут в пустыне глоток воды, тебя ждут, как можно ждать
только жизнь...»
«По отношению к польскому народу — немцы могут быть
только гегемонами» — так пишет немецкий деятель Грейзер. «Не¬
мец — господин в этой стране... Нам, господам, принадлежит вся
страна...»
Черт на моем письменном столе сегодня высунулся из-за чер¬
нильницы и весело улыбается. Он доволен искренне или зло¬
радствует? У него пустая башка, и в нее воткнуто перо и каран¬
даш. Он, значит, не просто безделушка, игрушка, а вещь из обихо¬
да. Как-то попал он осенью ко мне на стол и остался. Очень,
по-видимому, доволен. Еще бы! Он видит, как я морщусь, читая:
«У двух красноармейцев в предплечье и на коленях полностью
срезаны мышцы до самых костей...» Он видит, что я склонился
над этими листками и пишу, пишу, чтобы запечатлеть переживае¬
мое, прочитанное, услышанное, отображающее наше страшное
время... И порою мне кажется, что он хихикает: «Ну, как ваше са¬
мочувствие, товарищ гуманист... искатель документов прогрес¬
са?!» Проклятый черт!
Висел у меня в комнате на стене Учитель любви; убрал его
изображение в осенние дни, чтобы не разбило взрывной волной.
А вот этот чертенок остался и очень доволен. Но это мелкий чер¬
тенок — наш, доморощенный. А его господин, настоящий черт,
или диавол по рангу, без ехидства, с сознанием своего превос¬
ходства и достоинства пытается установить свою силу и власть
во всем мире.
Бедный мой жалкий чертенок на письменном столе — жал¬
кое, ничтожное, отдаленное отображение того зла, неприкрытого
и зловонного, которое царит сейчас в мире...
697

335[-й] день войны.
1942. 22 мая. Пятница.
Пустынная зимой наша набережная сейчас оживлена. Про¬
ходит много военных: сухопутных, моряков и женщин-санита-
рок в серых комбинезонах; идут и обычные прохожие — слу¬
жащие и иждивенцы. Очень мало детей. Весьма редки старики;
но старух попадается немало. Сегодня 22 мая, а многие в зим¬
нем пальто. На углу, [на]против университета, стоял и разговари¬
вал с кем-то не эвакуировавшийся профессор в бобровой шапке
и меховом пальто. По черной глади Невы плывут редкие глы¬
бы льдин. Сечет мелкий дождь. И сперва глухие, потом звонкие
разрывы где-то в районе Невы. Опять рвутся снаряды над го¬
родом.
Доехал до Архива благополучно и уже там, в своем кабинете,
слушал музыку воющих снарядов, перелетающих через здания.
Один где-то разорвался на близком расстоянии, и здание покачну¬
лось немного. В это время я с новыми сотрудниками проводил
техминимум. Те пересели подальше от окна, и занятия наши про¬
должались. Потом все затихло.
На обратном пути на зенитной батарее под падающим дож¬
дем орудия были закутаны в чехлы; часовые закрылись в плащи
с головой. Над Невой сыпался мелкий дождь, и было почему-то
безнадежно грустно. На службе много работал, но всего, что запу¬
щено за зиму, долго не переделаешь. Да и нужно ли? Июнь на
носу, июль придет, за ним август, а в сентябре начнется снова
свертывание работы, начнутся все испытания зимы... Подобной
минувшей, мы новую зиму не выдержим... И вся моя работа впус¬
тую. Сейчас у всех одна забота — добыть минимум пропитания.
Я иногда прихожу в большое смущение, отмечая, на что затра¬
чивается вся наша энергия. Наметил на завтра работу, но она
срывается.
Объявлено, что в столовой не будут кормить, у кого не будет
привита противотифозная сыворотка. Завтра все скопом идем в
амбулаторию, оттуда — в другую. Нас прикрепляют с 1-го в одну
из запасных столовых, куда мы должны сдать наши карточки и
приходить туда два раза в день обедать и завтракать; сейчас М. Ф.
принуждена, как и другие, ходить три раза в день. С пропита¬
нием полная неуверенность. Спецпаек за май так и не выдали. По¬
говаривают, что и совсем не выдадут. Значит, рано или поздно —
голодная смерть! Сотрудники все еще надеются; они еще в более
худшем положении со своей 2-й категорией. Надеются, что полу-
698

чат первую. А новое руководство в лице т[ов]. Фомина, которому
я не даю покоя по этому вопросу, бегает от меня. Крутикова угрю¬
ма и молчалива, по-видимому, страдает от цинги и малокровия...
Новая сотрудница, партийка Фельдштейн, носится как угорелая
со своими кастрюлями и всех умоляет дать ей карточки, одол¬
жить то-то и т. д. Вид у нее черной вороны, охотящейся за пожи¬
вой. Сама голодна, и дома при смерти сестра. Перед трудностя¬
ми жизни не выдержала, сдала, опустилась, растерялась, а, гово¬
рят, была активная и деловая партийка. Вот, проезжая домой по
набережной по своей обычной дорожке, я и затосковал. Не вы¬
держать!
Сейчас вечер. М. Ф. опять, в третий раз, ушла в столовую.
Пасмурно на улице. Зажег коптилки. Электричества так и нет с
3 декабря, и не предвидится. Пишу. Ну, хоть тепло в комнате,
не знобит от холода, не мерзнут ноги и руки не зябнут. Это уже
счастье. А прочие бытовые условия не улучшились. Водопро¬
вод до сих пор не действует, канализация тоже. Белье не стирает¬
ся с осени и его накопилось много; все-таки хоть в 21—24 дня мы
меняем его, надеваем то, что было уже брошено. Так как поху¬
дели, то все оказывается впору, даже мои юношеские рубашки...
И самое трудное еще впереди — это вопрос с топливом. По¬
жалуй, после вопроса о еде, вопрос о дровах — самый тяжелый.
Если не погибнем от голода, захолодаем...
На службе сожжены все «ресурсы»; сейчас топили дублет¬
ными экземплярами протоколов Академии наук. Значит, на служ¬
бе всякая жизнь прекратится нынче в конце октября и возобновит¬
ся не ранее середины апреля 1943 г[ода]. Что же делать, какой
план работ строить — реальный или «абстрактный» (формаль¬
ный)? Я убиваю свои последние силы, но для чего? Все равно
Архив придется законсервировать. Так, быть может, и работать
сейчас [нужно] в плане этой неизбежной консервации, а не раз¬
вертывания работы? С грустью думаю и о том, что, не будет меня,
не станет и Архива Академии наук как такового, — души не бу¬
дет. Временно продержится — по инерции — заведенный по¬
рядок, и все разрушится, придет в упадок. Хорошо, если еще
все-таки сохранится. Какие-то грозные события созревают для
Ленинграда — это чувствуется по всему. Мы перед большими
испытаниями. И кто знает, какая судьба ожидает Архив нашей
русской науки!
Объявлено, что за спекулятивный обмен продовольственных
товаров виновные будут караться заключением в тюрьму на срок
не менее 5 лет. Установлен Орден Отечественной войны 1-й и
699

2-й степеней за военные заслуги356. Знак ордена из золота для пер¬
вой степени и из серебра — для второй.
Заходил Радовский, приезжавший с поручением взять руко¬
писи из издательства и доставить в Казань, [и] чтобы попро¬
щаться.
— Остаюсь при своем мнении, — сказал он, прощаясь. —
Вам следует уехать из Ленинграда, и Президиум должен Вам
помочь в этом. Иначе Вы не выдержите, а Академия потеряет од¬
ного из своих редких специалистов.
— Но куда же я поеду без Архива, — снова повторил я ему,
что уже говорил. Он только руками замахал...
Дезертировать? Нет, нет! Если уж ничего нельзя будет по¬
делать, то надо приготовить Архив к консервации и попытаться
на зиму уехать из Ленинграда. Вот мой план. М. Ф. согласна со
мной. Нужно дожить до октября в Ленинграде.
Узнал сегодня от сестры Шуры Савельевой, что ее две до¬
чурки, благодаря горкому партии, в апреле эвакуированы на Се¬
верный Кавказ. Узнал это с большим удовлетворением перед па¬
мятью этой светлой души женщины, так безвременно погибшей
еще до войны.
336[-й] день войны.
1942. 23 мая. Суббота.
Сегодня мне сообщили, что Сергей Александрович Аннин¬
ский, эвакуировавшийся в середине февраля (кажется 18-го),
умер в дороге. С. А. работал в Ленинградском отделении Инсти¬
тута истории. Великолепно знал латинский язык (до революции
он был учителем 3-й гимназии), переводил «Хронику Генри¬
ха Латвийского» и другие документы. Перешел на работу в Ака¬
демию наук почти вместе со мной в 1929 году или немного поз¬
же, в 1930-м. Сначала работал в Рукописном отделении БАН,
а потом заведовал Западным «фондом» («коллекциями») Лихачев¬
ского собрания в Музее (Институте) книги, документа и пись¬
356 Орден Отечественной войны — военный орден СССР, учрежден
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 мая 1942 г. для на¬
граждения отличившихся в боях за Советскую Родину в Отечественной
войне против немецких захватчиков. Орден Отечественной войны со¬
стоит из двух степеней: I и II. Высшей степенью ордена является I сте¬
пень. Первая военная награда, установленная во время Великой Отечест¬
венной войны.
700

ма357. Принимал очень деятельное участие в Секции научных ра¬
ботников, делая себе дорогу... Но продвигаться, собственно, по
служебной лестнице некуда было, нужна была докторская сте¬
пень. Вот последнее время он и домогался ее. Свой Западный
Архив он давно оставил. Характер у него был неспокойный, че¬
ловек он был трудный в общении и даже иногда малоприятный.
По своему внешнему виду, по образованию, по образовавшимся
еще до революции [чертам характера], он был бы идеальным чи¬
новником по Министерству народного просвещения, ну окруж¬
ным инспектором или чиновником особых поручений, а судьба
сделала его советским работником, направила по другой работе,
надо было на ходу приспособляться. Знал я его с 1918-го по служ¬
бе в Центрархиве, он был архивистом в Архиве Министерства на¬
родного просвещения, а потом, завоевав себе положение, пере¬
шел в управленческий аппарат Ленинградского отделения Центр-
архива. Очень умело обходил все Сциллы и Харибды. В свое
время навлек на себя большое нарекание подхалимством перед
управлявшей ленинградскими архивами, ничего не смыслившей
в порученном ей деле, но имевшей какие-то политические заслуги
в прошлом, сумбурной и больной женщиной Раевой.
Вижу перед собой его фигуру в жестокий морозный фев¬
ральский день. Он закутался в шарф и обвязал фланелью все лицо,
оставив только глаза. Я узнал его лишь по фигуре, по походке.
Он почему-то не подошел ко мне, стоявшему поодаль от автомо¬
биля, на котором сидели три несчастные и плачущие девочки
Алексеевой-Орбели, одни, без матери, эвакуировавшиеся из Ле¬
нинграда. Аннинский поджидал дополнительную грузовую ма¬
шину. Он незадолго до этого встретился со мной и был очень пес¬
симистично настроен. По-видимому, здоровье его было подорвано.
Уезжая, он рисковал, но у него был шанс на спасение. Не спасся!
Узнал также, что погиб молодой доктор-историк Мавродин,
мой ученик по университету. Он эвакуировался немного ранее,
357 Фонды и коллекции Архива ЛОИИ АН СССР (ныне Санкт-Пе¬
тербургский Институт истории РАН) разделены на две секции: Русские
фонды и коллекции и Фонды и коллекции западноевропейской секции,
которые Князев и называет «Западный фонд», «Западный архив». В со¬
став западноевропейской секции Архива входят в основном документы,
письма и рукописные книги, собранные Н. П. Лихачевым, поступившие в
Архив в 1936 г. Собрание Н. П. Лихачева передано Академии наук 1 авгу¬
ста 1925 г. как палеографический кабинет, ставший Музеем палеографии,
а с 1930 г. — Музеем книги, документа и письма. (Путеводитель по Архи¬
ву Ленинградского отделения Института истории. М.; Л., 1958).
701

чем университет в целом. Его убили в Казани грабители358. Мав-
родин, несомненно, мог бы стать большим исследователем-исто-
риком, он много и упорно работал. Редеют наши кадры! Истори¬
ков остается наперечет...
Эпопея с «казанской милостыней ленинградским сиротам»
на сегодняшний день находится в следующей стадии. В Глав¬
ном здании выдаются ордера на получение продуктов, которые
будут выдаваться в магазине Елисеева на Невском359 завтра.
Раздаватели (члены казанской комиссии) ведут себя, если ве¬
рить имевшим с ними дело, и в том числе А. И. Андрееву, по-хам¬
ски: грубы и заносчивы. Выходит, действительно, что мы полу¬
чаем не должное, не подарок в лучшем смысле слова, а «мило¬
стыню».
Опять ходили сегодня в амбулаторию. Указано, что нельзя
будет столоваться, иметь усиленное питание тем, у кого не бу¬
дет сделана противотифозная прививка. Я указывал, что и по воз¬
расту, и по состоянию здоровья мне прививки делать не нужно.
Безучастно и формально ко всему относящаяся докторша сказала
мне, что нужно. «Знаю, — добавила она, — что наука говорит
о вреде прививки после 45-ти лет, но имеется распоряжение с воз¬
растом не считаться, хотя было [бы] и сто лет. Состояние здо¬
ровья тоже не освобождает, кроме случаев тяжелой болезни».
Докторша не слушала, не осматривала меня, давая лишь направ¬
ление в районную амбулаторию. Прививок тоже никому не дела¬
ли — иглы переломали, а других нет! Ушел с этого «медицинско¬
го осмотра» с тяжелым и мучительным чувством бессилия перед
чудовищной бюрократической машиной, с которой так страшно
иметь дело, когда она начнет действовать, не принимая во внима¬
ние никаких «частных» случаев. Приводы пущены — кроши и
точи по изготовленному трафарету!
Из газет и по радио.
358 В. В. Мавродин находился в эвакуации в Саратове. Вероятно, до
Г. А. Князева дошли недостоверные слухи о его гибели. См.: Дворничен-
ко А. Ю. Владимир Васильевич Мавродин: Страницы жизни и творчества.
СПб., 2001.
359 Торговый дом братьев Елисеевых на Невском пр., 56, построен¬
ный архитектором Г В. Барановским в 1900—1903 гг. К 1917 г. здесь на¬
ходились торговый дом, банк, казино и театр «Фарс». В дни ленинград¬
ской блокады здесь работал «Городской театр», получивший название
«блокадного». См.: Исаченко В. Г Архитектура Санкт-Петербурга. Спра¬
вочник-путеводитель. СПб., 2004. С. 62—64.
702

Есть такие песенки, которые распеваются на фронте:
Ганс прислал вчера по почте
два загадочных письма:
вместо строчек только точки!
Догадайся, мол, сама...
В одном немецком документе, который должен свидетельст¬
вовать, что жители, забранные из оккупированных местностей
России на принудительные работы, [не голодают], написано ка¬
кой-то русской девушкой: «питаемся хорошо». Но дальше при¬
писано: «по 15 раз в день», что, вероятно, и не разобрали со¬
стряпавшие этот документ плохо знающие русский язык авто¬
ры-немцы.
«Любовь к родине и ненависть к врагу» (передовая в «Прав¬
де»):
«Красная Армия стала злее... Сожженные жилища, изуродо¬
ванные трупы, искалеченные дети, поруганные женщины — все
это взывает к мести, к борьбе не на жизнь, а на смерть. Нет и не
может быть на земле места для немецко-фашистских захватчи¬
ков... Наступление продолжается. Рожденная любовью к совет¬
ской родине неумолимая ненависть к врагу с каждым днем, с каж¬
дым часом удваивает наши силы».
В Архиве АН есть трогательное «интеллигентское» письмо
академика А. А. Шахматова президенту АН К. К. Романову, пи¬
санное в начале Первой мировой войны. А. А. [Шахматов] опа¬
сается, что как бы воззвание верховного главнокомандующего к
[полякам] не было бы неправильно истолковано как призыв к ра¬
совой войне, к войне против германского народа.
Сталин уже прояснил этот вопрос, указав, что война ведется
не против германского народа, а против фашистских разбойни-
ков-гитлеровцев и преступного германского правительства. Но в
жизни все-таки борьба принимает характер расовый. Все время
противопоставляются германцы и славяне как вековечные враги.
Пред[о] мной лежит перевод стихотворения литовского поэ¬
та А. Венцловы (в переводе А. Глоба), напечатанный в «Правде».
ГРАБИТЕЛЯМ ИЗ БЕРЛИНА
По кровлям наших сел века в пожарах плыли,
топтали кони золото полей,
по нашей вы крови, несытые, ходили
и забирали в рабство женщин и детей.
703

Хотели сделать нас своими вы рабами,
чтоб вольный край тюрьмою нашей стал.
Недаром наш народ назван вас палачами
и в гневе месть свою ковал.
Трава и пыль дорог проклятья вслед вам слали,
когда вы их топтали каблуком.
И предки наши вас без счету истребляли
косой, дубиной, луком и мечом.
При Дурбе белыми устлали вы костями
долины рек и тропы сумрачных лесов;
при Грюнвальде ворон кормили вы глазами,
глодали ваши трупы стаи псов [...]
И вот опять...
Опять непрошеные гости,
пришли вы, топчете наш край родной.
Опять пожарища, опять, как на погосте,
рыдания вокруг и вновь разбой [...]
Какая ненависть сердца нам наполняет!
Растили вы ту ненависть века,
теперь не усмирить — пожар ее пылает,
как огненная бурная река.
Пройдет, как страшное поветрие чумное
война, с которой вы к нам в дом пришли;
исчезнете и вы, отребие людское,
сметенное, как сор, с лица земли!..
И выходит, что вершится вековечная вражда двух особых
миров — народа германского и тех народов, которые живут во¬
круг. Всегда, значит, были «грабители из Берлина», но германцы
насильничали и грабили и тогда, когда не было Берлина. Тяже¬
лый и запутанный вопрос о борьбе разрешен только теоретически.
Стоит особенно остро по-прежнему вопрос — ответственен ли
германский народ за все злодеяния и бедствия, причиненные в
происходящей небывалой людской бойне, или он ни при чем, а
во всем повинна гитлеровская шайка... Но ведь на фронтах, под
ружьем, не менее 10—12-ти миллионов немцев, не считая не¬
скольких миллионов погибших. Кто же они, эти миллионы?
Мы знаем, что в 1932 году за коммунистов голосовало более пяти
миллионов, а за социал-демократию — более десяти.
Кто же германский народ? Мы знаем «псов-рыцарей», немец¬
ких баронов-помещиков в Прибалтике, управляющих из немцев
в наших помещичьих хозяйствах, прославившихся своей жесто¬
костью и бездушием, все знаем из истории о целой эпохе биро¬
704

новщины в молодой Русской империи, у нас в Академии наук
[о] Шумахере и его приспешниках, отравлявших жизнь Ломо¬
носова... Мы знаем Клейнмихелей, Каульбарсов, Ренненкамп-
фов и проч. Это у нас. [Знаем] этих агентов авангарда великой
воинствующей Германии — Вильгельма II, Гинденбурга и, нако¬
нец, всех превзошедшего «людоеда» Гитлера и его клику... Это ли
германский народ? Ведь мы знаем и Гёте, и Шиллера, и Гейне,
и Гауптмана, и Вагнера, и Вирхова, и Эйнштейна, и Геккеля, и
Энгельса, и Маркса... Все это цвет мировой культуры! И может
быть, это — германский народ?
И оказывается, нет германского народа. Есть классы господ¬
ствующие, эксплуататорские и классы подчиненных, устрашен¬
ных, порабощенных — массы, и единицы тех, кто не уклады¬
вается ни в какие классы. С кем мы боремся? С германским наро¬
дом? Нет! С господствующим классом, терроризирующей силой
идей (агитацией, пропагандой, школой, литературой, театром)
массы, которые и выполняют волю своих сегодняшних господ.
Так до 1917 г[ода] наши массы выполняли волю царского прави¬
тельства, но те же массы вот уже 25 лет выполняют волю совет¬
ского правительства. И эти массы сумели под ударами всей мощи
германской техники и организации отстоять Москву и Ленин¬
град. Когда большевики брали власть в свои руки, их было не бо¬
лее нескольких сотен тысяч, а может быть, и десятков тысяч.
И массы, возглавленные ими, пошли по указанной дороге. Сей¬
час в Германии массы («народ») идут за Гитлером. Массы не
знают другого пути. Но путь есть. И когда исторические условия
сложатся так, что они поймут это, увидят, что есть и другой путь
и другие вожди, они сбросят Гитлера, как скинули в свое время
Вильгельма...
Я живу, как неисправимый мечтатель, мыслью, когда и гер¬
манские массы («народ») найдут выход из тупика и пойдут с нами
по одной дороге к светлому будущему человечества. Мне тогда
ничего не страшно, даже негеройская «типичная» смерть от исто¬
щения для меня и смерть миллионов на полях сражений. Борются
не «народы», а массы, у нас руководимые строителем нового со¬
циалистического общества, мирового Советского Союза равно¬
правных национальных республик товарищем Сталиным, а у нем¬
цев массы, терроризованные кровавым Гитлером во имя новой
великой Германской империи и господствующих эксплуататор¬
ских классов.
23 Князев Г А.
705

337[-й] день войны.
1942. V. 24. Воскресенье.
Наконец-то мы получили «казанскую милостыню»:
муки 2250 г
крупы (разной) 1800 г
печенья 1800 г
сыра 750 г
масла сливочного 450 г
масла постного 450 г
По государственным ценам — на 64 р. 60 к.; по спекулянт¬
ским — на 5200 руб. Всего 7500 граммов на три ордера («полу-
пайка»). Продукты выдавались по зелененьким билетам с напе¬
чатанной надписью: «подарок Академии наук», и наверху номер
чернилами — «627». Получали расфасованный и завернутый в па¬
кет «подарок» в магазине Елисеева на Невском. Отпускали очень
быстро и организованно, без всякой очереди и сутолоки. Счи¬
таю это своим долгом отметить, потому что «подарок» в руках
членов академической комиссии действительно превращался в
«милостыню».
Эпопея с «подарком Академии наук» закончилась; теперь
только будут расходиться во все стороны затихающие круги не¬
довольства обделенных или не получивших. У нас в Архиве, к
счастью, все получили по 1 пайку и двое, Андреев и я, по 1 1/2; в
других учреждениях имеются младшие сотрудники, получившие
по 1/2 пайка. Стаж, к сожалению, не принимали во внимание: по¬
ровну получили и те, которые поступили в Академию до войны
и имеют многолетний стаж, и те, которые только что приняты
на работу.
Вечер. 7 ч[ас]. 30 мин. Стервятники обстреливают Васильев¬
ский остров. Снаряды ложатся где-то близко, на соседних линиях...
По приказу Советского Главного Командования наши войска
оставили Керченский полуостров... И вся вторая половина дня за¬
волоклась как туманом от этого известия.
И на Харьковском направлении, где началось наше наступле¬
ние, немцы оказывают упорное сопротивление и местами пере¬
ходят в контратаки.
Сколько же нужно жертв, чтобы прорвать и опрокинуть их
фронт!
Пьем чай под обстрелом. Удар... близко... Удар... дальше.
Еще — где-то очень близко... Через минут 30—35 разрывы па¬
дающих снарядов стали глуше, и наконец, по-видимому, обстрел
706

прекратился. Так и живем уже более пол угода на расстоянии пу¬
шечного выстрела от врага.
10 часов вечера. Разрывов не слышу, но дом вздрагивает. Ве¬
роятно, обстреливают перелетающими через нас снарядами дру¬
гие районы.
Сегодня утром много и интенсивно поработал, но потом по¬
терял настроение и затосковал... Керченская неудача больно, боль¬
но отозвалась в сердце. Днем ездил на службу проверять охрану
Архива. Никакой охраны нет... И даже наружная дверь, одна из
двух, с испорченным замком, была приоткрыта. Архив без вся¬
кого охранения.
Долго стоял и ходил у колонн нашего дома. Пустынна набе¬
режная. Даже по мостовой магистрали бывают перерывы в 4—
5 минут, когда не проезжает ни одна автомашина. Редко-редко про¬
бегают трамваи. Мало прохожих. «Транзитных» зимних пешехо¬
дов теперь, с возобновлением трамвайного движения, нет; своих
же, василеостровских, очень мало. Тихо, как в захолустье. Смот¬
рел на Неву, на курчавые облака на небе, прислушивался к об¬
манчивой тишине и ждал...
И дождался, но только уже дома. Тишину разорвали свист и
грохот... Я так и знал, что тишина, к которой я прислушивался,
призрачная. Вот и сейчас тишина, но «земля гудет», дрожит... Зна¬
чит, где-то стреляют.
Мы начали наступление, а у немцев так и нет до сих пор вто¬
рого фронта. Многие полагают, что война кончится в этом году;
с таким лозунгом люди идут в бой... Но войне конца не видно.
Сегодня воскресенье. Люди, прикрепленные к академической
столовой, должны быть в ней три раза, некоторые же живут очень
далеко. Поэтому в Таможенном переулке, на солнечной стороне,
образовалась «стоянка». Люди после завтрака дожидаются обеда,
а потом будут дожидаться ужина. И наш Андреев сегодня так про¬
водит свой воскресный день.
338[-й] день войны.
1942. 25 мая. Понедельник.
Умерла О. А. Крауш. Женщина очень странная, по происхож¬
дению не то немка, не то еврейка. Она служила в 20-х годах в Сов¬
наркоме. Была бойка и энергична — «делец-баба». Ведала вопро¬
сами, касающимися Академии наук. Познакомившись с академи¬
ком Ферсманом, вышла за него замуж и прижила от него ребенка.
707

Переехала жить в Петербург вместе со своим первым сыном от
первого брака (связи) и с только что родившимся сыном Ферс¬
мана. Поселилась у него в квартире. Но вскоре у них все разлади¬
лось, и она уехала с его квартиры, разошлась с Ферсманом. По¬
селилась тут же в доме, т. е. в доме, где и я живу и где жил Ферс¬
ман. Все эти 10—12 лет она крутилась около Библиотеки АН,
выполняла какие-то поручения и, в сущности, ничего полезного
не делала. Одно время [крутилась] перед И. С. Лосевой, судьба
чуть не занесла ее в Архив. Она, не будучи партийкой, пользова¬
лась каким-то доверием власть имущих и, вероятно, имела особые
функции. Но потом ее карьера окончательно спотыкнулась, и она
оказалась не у дел. Зная языки, имея какое-то отношение к восто¬
коведению, она сумела завоевать расположение Крачковских и
одно время работала в Институте востоковедения. Потом она по¬
теряла там штатное место и работала, по-видимому, приватно.
В начале войны она проявила в нашем домохозяйстве большую
энергию. Благодаря ей было организовано дежурство, устроено
бомбоубежище, очищены чердаки и т. д. Она целыми днями на¬
ходилась на дворе, в штабе, несмотря на свою больную (туберку¬
лезную) ногу и хромоту. Но обладая неровным характером, за¬
носчивостью с младшими и заискиванием пред власть имеющи¬
ми, она нажила массу неприятелей. Ее никто не любил, а самое
главное — не доверял. В ее деятельности не видели искренности.
Не могу судить о том, насколько было справедливо такое недоб¬
рожелательство, но, несомненно, основания к этому были. Вся ее
деятельность и ранее не была ясной, определенной; сказывалось
это и в ее работе по дому. Много было и шумихи. Все же она была
и несчастная женщина. Сын ее от Ферсмана был с туберкулезом в
костях и лежал как пласт. Помню, как она его на доске, прикреп¬
ленной к детской коляске, возила во время осенних бомбардиро¬
вок в бомбоубежище, ухаживала за ним, совершенно беспомощ¬
ным. Она была страдающая, несчастная мать, как и женщина, не
устроившая своей личной семейной жизни. Говорили про нее, что
она свободна в половом отношении, но это, вероятно, сплетни
или ее дополнительное несчастие — половая неудовлетворен¬
ность темпераментной женщины. К зиме она совершенно охладе¬
ла к общественной работе. Голод и холод заставили ее приспо¬
собляться, устраиваться, всякими средствами бороться за жизнь.
Она потеряла сына. Переехав из 3-го этажа, где жила, в квартиру
эвакуировавшегося академика Орлова, не брезговала пользовать¬
ся его вещами, как устанавливал это не раз наш домовой комен¬
дант Савченко. В середине зимы, когда не стало хватать топлива,
708

она «реквизировала» имевшиеся запасы у других, захватывала
на лестницах всякое дерево для сжигания, в том числе и ящики
из-под песку, которые осенью по ее инициативе и расставлялись
всюду. Поведение ее было явно антиобщественное; о ней говори¬
ли, что она, как немка, должна была выселиться в 24 часа... Но здо¬
ровье ее было на самом деле надорвано. Она с трудом ходила,
отекла и перешла за «черту». В последний раз я видел ее два меся¬
ца назад на объединенном Ученом совете институтов Историче¬
ского отделения Академии наук в Ленинграде. Она пришла на это
организационное заседание, руководимое акад. И. Ю. Крачков-
ским, по-видимому, с какой-то надеждой на возможную роль в
Институте востоковедения, а может быть, и другими какими-ни¬
будь руководясь целями, не исключая и чисто научных. Кто ее
знает! Она была темна и с потухшими глазами, совсем старуха, но
не сдававшаяся недугу. Потом пропала с горизонта. Слегла и не
встала. Недавно ее все-таки отвезли в больницу, но вырваться ей
к жизни не удалось, на днях она скончалась. У нее осталась пере¬
писка с Ферсманом, которую она все хотела сдать к нам в Архив,
но так и не успела или недостаточно хотела сделать это.
Мне сообщили о полученной телеграмме [от] жены нашего
кочегара Урманчеева и матери троих детей, очень честной и поря¬
дочной женщины-татарки, служившей у нас в Архиве уборщи¬
цей, Фани, что она доехала домой, но из троих ребят довезла толь¬
ко одного: двое умерли в дороге.
Очень много хлопотни с питанием в столовой. Три похода в
день очень утомляют М. Ф., и она еле сегодня встала... и опять
весь день в походах... На службе моя помощница все время бегала
в медицинские комиссии и ничего не добилась. Все взволнованы
распоряжением получить новые продовольственные карточки с
предварительным решением — или прикрепиться к столовой, или
получать продукты из распределителя. Столовые всех измучили,
но все же они дают готовую пищу. В лавках полученное нужно
приготовлять дома. К тому же к столовым будут прикрепляться
только те, кто имеет противотифозную прививку.
Из газет и по радио.
Бои идут на Украине. Бои в Китае360. Японцы повели ре¬
шительное наступление, чтобы окружить китайскую армию, но
360 Японское командование стремилось использовать время до нача¬
ла дождей (май—октябрь), чтобы выйти к границам Китая и создать угро¬
зу вторжения. Преследуя отходившие китайские части, японские войска
3 мая вступили в провинцию Юньнань и до 11 мая продвигались на Кунь¬
мин, заняв ряд городов. Бои продолжались до конца мая.
709

не достигли своей цели. Бои в Тихом океане. Бои в Средиземном
море361. Над Мальтой зарегистрировано за один месяц 5000 само-
лето-налетов! Этот клочок земли в море каждый день и каждую
ночь подвергается воздушным атакам...
Англичане и американцы собираются с силами и покуда до¬
вольствуются тем, что весь натиск германских армий сдерживает¬
ся Красной Армией. Второго фронта для германцев нет.
В «Правде» помещена поэма Сергея Васильева «Москва за
нами» с эпиграфом из Лермонтова: «И помнит вся Россия про
день Бородина» и из Сталина — «Артиллерия — бог войны». На¬
писана поэма простым языком и звучным стихом, но скучновато.
Сохраняю ее с двойным чувством. Двойным, потому что все же
это не поэма, а патриотическое стихотворение. А поэтому и цити¬
ровать, как я люблю это делать, мне трудно. Не знаешь, на чем
остановиться. Но, безусловно, это интересный документ для исто¬
рии нашего времени. Помечен он апрелем 1942-го и местом —
«Западный фронт».
339[-й] день войны.
1942. 26 мая. Вторник.
По-разному переживают люди наши трудные дни. Одни ге¬
ройски, другие шкурнически; одни болеют душой за родину про¬
сто или за советскую родину, за культуру, человечность, другим
до этого мало или совсем нет дела, только бы прожить, только бы
ухватить свой кусок — это в лучшем случае, а в худшем —
устроить свое благополучие на несчастьи других; одни восприни¬
мают все глубоко взволнованно или, разумно взвешивая все об¬
стоятельства, имеют пред собой какую-то перспективу, другие
питаются слухами, не имеют никакой линии поведения, нервны
не в меру, злобны иногда или цинически равнодушны, бездушны
к другим. Вот два полюса и между ними все промежуточные
звенья... Можно поэтому говорить очень осторожно об общем на¬
строении «масс», «общества» и т. д. То, что вижу, подмечаю я, —
это впечатления на моем малом радиусе и часто касается отдель¬
ных индивидуумов; я остерегаюсь делать какие-либо обобщения.
Иногда я отмечаю «дуновение ветра и настроения» или «шквал»
361 В начале 1942 г. коммуникации на Средиземном море были взяты
под контроль итало-германскими флотами. Полное изгнание Германии и
Италии из бассейна Средиземного моря произошло только в мае 1943 г.
710

волнения, паники по отдельным окружающим меня людям, и
прежде всего по моим сотрудникам и в других учреждениях Ака¬
демии наук. Но и тут я осторожен в выводах. Ведь все, что запи¬
сываю я, преломляется сквозь призму моего восприятия, моего
сознания. Иногда, правда, чувствуешь — «гроза» или «вёдро» в
настроении меня окружающих, и даже больше — в массах; вос¬
принимаешь интуитивно, «предчувствием». Но это уже область
психологии. Делаю эти оговорки, чтобы не вводить никого в за¬
блуждение.
Когда я отдыхал у колонн нашего дома, подсчитывал, сколь¬
ко прошло пешеходов и проехало автомобилей. В минуту по ма¬
гистрали, в направлении на мост и с него, к нам проходило на
круг 5—7 человек, тогда как прежде проходило не менее 100 че¬
ловек. Автомобили пробегали с большими интервалами, еще
реже показывались трамваи. Иногда мост и подъем к нему были
пусты! Неужели так опустел город? Это какой-то Новгород,
а не Петербург, не Ленинград, многомиллионный, суетливый,
кипучий.
Плохо здоровье академика физиолога Ухтомского. У него на
почве запущенной цинги началась гангрена. Врачи считают его
положение безнадежным. Здоровье акад. И. Ю. Крачковского все
время колеблется, как пламя свечи. На днях у него был консилиум
врачей. Его взяли под особое наблюдение лучшие в городе докто¬
ра. Ученого-арабиста, одного из мировых ученых и почти единст¬
венного академика, если не считать Ухтомского, недавно ставше¬
го академиком, и Иосифа Орбели, которого нет сейчас в Ленин¬
граде, партия и общественность твердо взялись охранить, создать
все условия для восстановления здоровья.
Я, как историк Академии наук, все записываю о ней, что
узнаю, но, к сожалению, не обо всем я все-таки осведомлен.
340[-й] день войны.
1942. 27мая. Среда.
Снова поднимается вопрос об эвакуации. Покуда об этом
говорят шепотом. Предполагается вывозка людей и ценностей
водой через Ладожское озеро. Сообщил мне об этом член Пре-
зидиальной Комиссии тов. Бибиков. Он в большом смущении
перед тем, что предпринимать в будущем. Возглавляемый им
Институт истории материальной культуры ничего ранее не эва¬
куировал и сейчас не в состоянии этого сделать. К тому же Биби¬
711

ков считает по-прежнему вывозку материалов (архива, библиоте¬
ки, коллекций) сверхрискованной. Он очень озабочен и тем, что
такой зимы нам никому больше не пережить. Боится он и того,
что нас снова забудут, поставят в отчаянные бытовые условия.
Поэтому помимо забот о хранении материалов, что является на¬
шей священной обязанностью, он старается развить и научно-ис¬
следовательскую работу на оборонные темы. С этой целью и был
создан объединенный Ученый совет институтов, входящих в От¬
деление истории. Нужно такой работой доказать, что Академия
наук в Ленинграде нужна стране, что в учреждениях идет науч¬
но-исследовательская работа, а не одно хранение научных цен¬
ностей. Уехавшие из Ленинграда пытаются вырвать к себе из Ле¬
нинграда некоторые материалы, чтобы оправдать там свое суще¬
ствование, как например проф. Артамонов, б[ывший] д[иректо]р
Института. Бибиков материалов ему не послал. Таково положе¬
ние в ИИМКе и такое же в других академических учреждениях
в Ленинграде.
Институт истории материальной культуры Академии наук
СССР работает сейчас над трудом «Героическая оборона древне¬
русских городов». Проф. М. А. Тиханова является автором всей
книги или отдельных ее глав (точно этого не знаю), касающихся
обороны Козельска, Троице-Сергиевой лавры, Пскова и Киева362.
Работа эта служит Институту защитой от нападок в бездеятель¬
ности и дает ему право на существование.
В Академии очень часто, почти каждый день, бывает член
горкома партии т[ов.] Волкова. Она живо интересуется всеми
вопросами — научно-исследовательской работой, издательством,
охраной научных ценностей. Сегодня беседовали с ней о постав¬
ленной мною теме — «Академия наук в дни Великой Отечест¬
венной войны». Сейчас эта тема очень многих интересует. Но у
меня не хватает сил одному справиться и с восстановлением
Архива, и с работой по истории Академии наук. Во всяком слу¬
чае, я все силы напрягаю, чтобы поставить эту работу.
Видел А. А. Фомина, уполномоченного Президиума по Ле¬
нинграду. Доложил ему коротко о результатах обследования и
просил более длительной аудиенции, чтобы разрешить ряд вопро¬
сов по охране научных ценностей в Академии наук. Он сообщил
мне, что двое из наших сотрудников, Лосева и Крутикова, будут
получать первую категорию.
362 Речь идет о книге «Оборона древнерусских городов» (Л., 1942.
104 с.), написанной М. А. Тихановой в соавторстве с Д. С. Лихачевым.
712

Очень трудно определить курс нашего «корабля» в дальней¬
шем. Конец мая. Осталось три месяца — июнь, июль, август...
А там? Волосы на голове поднимаются при этом.
В Архиве с трудом налаживаю нормальную работу. Все очень
запущено за зиму, и я раскапываю залежи, очищаю ящики, возоб¬
новляю элементы порядка, дисциплины. Особенно трудно с уче¬
том и картотеками. Новые сотрудники еще с трудом ориенти¬
руются в архивных порядках. Надо, не дожидаясь лета, готовиться
к зиме. Теперь совершенно ясно, война никак не может закончить¬
ся в текущем году и потребует от нас очень много жертв.
Сижу сейчас в своем кабинете среди книг и рукописей. Пос¬
ле дождливого дня глянуло солнце. Но тепла все еще нет. Поежи¬
ваюсь. И все время пред[о] мною мысль о войне, о том гигант¬
ском напряжении, которое должен проявить наш народ в страш¬
ных боях 1942-го года. Немцы укрепились, забравшись глубоко в
землю на всех рубежах, и выбросить их оттуда представляет ко¬
лоссальные трудности, иногда почти непреодолимые, как это и
имеет место под Ленинградом, под Мгой, где-то у Гатчины, у По-
повки и в других местах. Впечатление у меня такое, что наше
начавшееся наступление на Украине встретило упорнейшее со¬
противление немцев. Нужны сверхусилия и жертвы людьми и
техникой, чтобы опрокинуть врага. И гляжу на заходящие косые
лучи солнца с большой глубокой грустью.
Встретил тщедушную слабенькую старушонку — сморщен¬
ную, желтую.
— Не узнаете?
— Нет.
— Гиппиус...
Я не нашелся, что ответить. Лет 10—12 [назад] это была цве¬
тущая красивая женщина, «львица». Она была сотрудницей Пуш¬
кинского Дома и проявляла себя крайне активной деятельницей
во время чистки Академии наук в 1929 году и после. По милости
ее многие оплакивали день и час своего рождения. Ее мило¬
видность, приятный голос, женственность, сквозившая в каждой
складке платья, делали ее привлекательной для мужчин и развра¬
щали ее. Она не была univira363, для многих пояс ее был слишком
слаб... Она жила со многими влиятельными лицами и пользова¬
лась поэтому положением. Был момент, когда ее обвиняли в хи¬
щении документов в Щушкинском] Д[оме], но дело как-то заглох¬
ло. Из Архива же ей все-таки пришлось уйти. Потом я потерял ее
363 univira (лат.) — жена одного мужа.
713

из виду. И когда встретил сегодня, был не только удивлен, но и ис¬
пуган: нимфа, превратившаяся в ведьму, стояла пред[о] мной.
Этой зимой она была на краю гибели. Три месяца проболела. Вы¬
шла на инвалидность. Не человек, а тень... Мне даже жутко стало.
Фамилию Гиппиус она носит по мужу, с которым давно разо¬
шлась; девичья ее фамилия, кажется, Васильева. История Акаде¬
мии не может не посвятить ей хотя бы одну строчку в связи с ее
деятельностью по развалу Щушкинского] Д[ома].
341 [-й] день войны.
1942. 28 мая. Четверг.
Ночью пришлось встать: налет и обстрел. Остановился у из¬
головья М. Ф. и дожидался, когда затихнет канонада. Так и про¬
вел часть ночи. М. Ф. спала, и я не будил ее.
Сегодня первый по-настоящему теплый день, но я еще в теп¬
лом белье, калошах и гетрах!
Так просто: «За три дня истребители подразделения т[ов]. По¬
пова уничтожили 39 фашистских мерзавцев».
Моряки геройски защищают Севастополь. Отстаивая один
дзот, сдерживавший наступление пехоты врага, полегли девять ге¬
роев. Они не сдались даже тогда, когда не оставалось уже патро¬
нов и они «огрызались» ручными гранатами. И все до одного были
перебиты, обороняясь два дня... В противогазе одного пулеметчи¬
ка нашли клочок бумаги. На нем неровным почерком слабеющая
рука написала: «Родина моя! Земля русская! Любимый товарищ
Сталин! Я, сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался
так, как подсказывало мне сердце, уничтожал гадов, пока в груди
моей билось сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим. Врагу не
бывать в Севастополе! Моряки-черноморцы! Уничтожайте фа¬
шистских бешеных собак. Клятву воина я сдержал. Калюжный».
342[-й] день войны.
1942. 29 мая. Пятница.
Ленинградский писатель Евгений Федоров закончил книгу
очерков о ледяной трассе «Дорога в Ленинград»364. В ней описы¬
вается беспримерное мужество водителей и путевиков. К сожале¬
364 Федоров Е. А. Ледовая дорога. Записки командира. Л.: Гослитиз¬
дат, 1943.
714

нию, некоторые очерки — не действительная быль, простая, но
поистине героическая, [а быль], обсосанная сочинителем. Все ге¬
рои только об одном и думают — о подвиге. Так этого не было.
Была жизнь — сложная, страшная, как всегда противоречивая.
Прочел один из очерков. И позволил себе его поредактировать.
Один из многих случаев на Ледовой трассе.
Свирепствовала пурга. Грузы застряли в дороге. В Ленингра¬
де ждали их. Водитель Болотин бесстрашно в ночь, в пургу, со¬
вершал свой очередной рейс по озеру. Упорный леденящий ветер
наметал огромные сугробы. Пурга яростно штурмовала дорогу.
Но грузовик врезался в снежные валы, подминал их, преодолевая
ветер — мчался вперед.
На трассе померкли фонари, вихрь разметал опознаватель¬
ные знаки. Все вертелось, металось, бушевало в бешеной снеж¬
ной буре. Исчезла трасса, исчезло все. Остался белоснежный
хаос, леденящий холод. Машина вздрагивала как огромный зверь.
Стиснув зубы, водитель чутко прислушивался к шуму мотора.
Он уловил тревожные перебои — машина задыхалась. Вот она
рванулась на огромный вал, вздрогнула и смолкла. Стальное серд¬
це ее не выдержало, остановилось. Человек вступил в страшную
схватку со стихией.
Сон слипал глаза; сладкая усталость сковывала тело. Человек
понимал, что это ледяная смерть. Жестоким шорохом пурги она
настойчиво стучалась в крышу и окна кабины.
Водитель Болотин не уступал, не поддавался оцепенению.
Под вой метели он пел песни, кричал. Этот крепкий, жилистый
человек имел медную звучную глотку. Но разве перекричишь бе¬
лого дьявола — пургу? Наступили и медленно потянулись страш¬
ные часы одиночества. Мутный серый день сменялся длинной
черной ночью. Холод пронизывал до костей, но упрямый человек
не сдавался. Оцепенение коварно подкрадывалось к нему. Слад¬
кий сон сковывал члены. На мгновение он овладевал им, и в дре¬
ме грезились ему дом, очаг, тепло. Он даже слышал знакомые го¬
лоса родных... Так хорошо прилечь на теплой постели. И он с на¬
слаждением вытянул ноги...
Как искра, мозг пронизала мысль: «Галлюцинация!..»
Он вылезал из кабины, брался за лопату и, чтобы согреться,
отчаянно работал. Потом отдыхал. Когда мороз делался нестер¬
пимым, он разжигал огонек и в нем сжигал мусор. И веселенькое
белое пламя радовало его в эти минуты...
Шли дни и ночи... Шесть долгих суток. Никто не приходил.
Пурга продолжалась. Трасса передвинулась на север. Там грейде¬
715

ристы дрались за дорогу жизни. Они вели свои машины в бой и не
знали о машине среди белой пустыни.
Водитель съел все свои дорожные запасы и голодал. С ним
были грузы для Ленинграда, в них было продовольствие, но он
не решился к ним прикоснуться. Совесть не позволяла...
Полузанесенную машину нашли на седьмые сутки, а в ней
окоченевшего полуживого водителя Болотина.
Наше наступление остановилось. Наступают немцы. И опять
хотят смять нас танками, опрокинуть психическими атаками.
Идут во весь рост, сомкнутым строем, даже с музыкой. Неисто¬
во кричат. Стреляют из автоматов. За первой волной встает дру¬
гая, третья... Первая внезапно залегает, чтобы перезарядить авто¬
маты, и снова появляется во весь рост в свой новый черед... Сталь¬
ные чудовища набрасываются ураганным скопищем и изрыгают
тонны раскаленного металла. Наши бойцы, не выдержавшие в
прошлом году таких атак, теперь научились их отражать. И нем¬
цы не имеют так быстро достававшихся им молниеносных окру¬
жений и побед. Они встречают упорное и мужественно-спокойное
сопротивление.
343[-й] день войны.
1942. 30 мая. Суббота.
С величайшим вниманием всматриваюсь в лицо событий.
Как историк хочу понять их, но события очень сложны, и совре¬
меннику трудно разобраться в них. Он может только констатиро¬
вать факты, что я и делаю. И даже, точнее, не факты, а их отраже¬
ние в прессе, в общественном сознании, в моем собственном вос¬
приятии.
Гитлеровская Германия принуждена ощетиниться как желез¬
ный еж. Все порабощенные ею народы стремятся сбросить нена¬
вистных насильников и ненавидят их всей страстью своей души.
Великие трагедии разыгрываются в порабощенных странах. Каж¬
додневно немцы принуждены для устрашения расстреливать мир¬
ных граждан, часто видных деятелей. Сейчас, после покушения
на жизнь германского палача в Чехии Гейдриха365, по всей стра¬
365 Р. Гейдрих (Heydrich) в качестве заместителя имперского протек¬
тора Богемии и Моравии, которые перешли под немецкий протекторат
после оккупации Чехословакии в 1938 г., с сентября 1941 г. жил в Праге.
27 мая 1942 г. на него было совершено покушение чешскими и словацки¬
ми солдатами, подготовленными в Англии и вошедшими в контакт с чеш¬
716

не прокатился террор против местного чешского населения. Гер¬
манские власти объявили регистрацию всего мужского населе¬
ния начиная с 15-летнего возраста. Уклонившиеся от регистрации
будут расстреливаться, также и их укрыватели. Покушавшиеся
успели скрыться. За головы их назначены миллионные премии.
Они стреляли по гейдриховскому автомобилю на шоссе из авто¬
матов. Чехия переживает тяжелые часы своего исторического
существования.
Мексика была выведена из нейтрального положения разбой¬
ными нападениями германской подводной лодки на мексикан¬
ские корабли366. Президент Мексики Авила Камачо при объявле¬
нии войны указал в своей речи: «Остался один путь для свободно¬
го народа встретить безжалостную агрессию — это объявить...
состояние войны с державами оси».
Совершенно очевидно, что Германия поставила себя перед
всем миром как жестокая и агрессивная страна. Все порабощен¬
ные страны ненавидят насильников. Никаких сомнений нет, что
Германия проиграет войну. Общими усилиями ее мощь будет
сломлена, железные когти срезаны и ядовитые зубы выбиты.
Так приятно читать в докладе Г. Александрова, сделанном
в Свердловске на Общем собрании Академии наук367 на тему
«Великая Отечественная война и наука»: «Несмотря на бес¬
конечные зигзаги и изломы исторического развития, вопреки
временным движениям вспять, отливам и застоям, прогрессив¬
ное развитие в конечном счете неизбежно пробивало себе доро¬
гу...»
ским подпольем. Гейдрих был тяжело ранен и 4 июня умер. 9 июня в Бер¬
лине прошли пышные похороны, на которых с речью выступил Г. Гимм-
лер. В ходе карательных операций фашисты уничтожили около 5000 чехов.
Заподозренная в связи с покушением деревня Лидице была стерта с лица
земли. Мужское население старше 16 лет уничтожено, женщины и дети
отправлены в концентрационные лагеря. См.: Подъяполъский А., Непом¬
нящий Н. Несостоявшиеся фюреры. Гесс и Гейдрих. М., 2004.
366 Из-за нападения немецких подводных лодок на мексиканские тан¬
керы с нефтью 22 мая 1942 г. Мексика объявила, что с 1 июня находится в
состоянии войны с Германией, Италией и Японией. 12 ноября 1942 г. были
восстановлены дипломатические отношения между Мексикой и СССР,
разорванные в 1930 г.
367 На одном из заседаний Общего собрания АН СССР, проходивше¬
го 3—8 мая 1942 г. в Свердловске, с докладом «Отечественная война со¬
ветского народа и задачи общественных наук» выступил Г Ф. Александ¬
ров. См.: Материалы к истории Академии наук СССР за советские годы
(1917—1947). С. 262—263.
717

И я как историк жадно, мучительно, пристально всматри¬
ваюсь в ход истории, в события небывалых масштабов. Чего я до¬
биваюсь? Понять, осмыслить события. Интуитивно я и прозре¬
ваю их. На крови и трупах миллионов, на пожарищах городов
и сел, на всеобщем страдании и отчаянии рождается новое чело¬
веческое общество. Созидается прогрессивный процесс на кро¬
вавых провалах...
Пустынно на улицах. Даже на мостовой магистрали бывают
интервалы не только в движении транспорта, но и в движении пе¬
шеходов.
Промелькнуло известие, что в Саратове окончили находя¬
щийся там Ленинградский университет 140 историков, физиков,
биологов, географов. Они направляются учителями в села. Прила¬
гаю для истории моей alma mater вырезку из газеты, когда универ¬
ситет был еще в Ленинграде, — «Зимняя экзаменационная сессия
в Ленинградском университете»368. Сведения эти относятся ко
второй половине января. Начавшаяся экзаменационная сессия не
могла быть закончена из-за эвакуации Университета... Страшные
зимние дни, о которых нельзя вспоминать без содрогания...
Как мы выжили! И сколько нам осталось жить? Если не убь¬
ют, не ранят, то июнь, июль, август, сентябрь и половину октября.
А там что будет? Вторая зима страшнее минувшей.
Но покуда живем. Я всю работу планирую в Архиве на эти
оставшиеся 4 Ч2 месяца. Также и в жизни своей рассчитываю все
на ближайшие полгода. А поэтому лихорадочно тороплюсь жить.
344[-й] день войны.
1942. 31 мая. Воскресенье.
И защемило сердце. Да, за Керчью новая неудача на Харь¬
ковском направлении369. Наше наступление остановлено. Оно
368 Вложена вырезка из газеты «Ленинградская правда» от 20 янва¬
ря 1942 г. со статьей «Зимняя экзаменационная сессия в Ленинградском
университете (Беседа с проректором университета по учебной части
тов. А. М. Комаровым» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 103. Л. 113). См.:
ил. 36.
369 12—29 мая 1942 г. с целью разгрома харьковской группировки
противника было начато Харьковское сражение. Однако поставленные
задачи выполнены не были. Стянув резервы к району боевых действий,
немецкое командование 17 мая 1942 г. двинуло свои войска в наступ¬
718

стоило больших жертв. Информбюро дает справку, что в боях мы
потеряли убитыми до 5000 человек, пропавшими без вести —
70 ООО человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета.
Немцы расписывают бои под Харьковом как свою крупную
победу и приводят фантастические цифры захваченных в плен и
уничтоженной советской техники.
Справка Информбюро указывает, что бои на Харьковском на¬
правлении были предприняты, чтобы отвлечь сосредоточенные
германские дивизии на Ростовском направлении, что и удалось
вполне. Еще несколько таких немецких «побед» и немецко-фа¬
шистская армия будет окончательно обескровлена, говорится в
справке, и даются цифры германских потерь: убитыми и пленны¬
ми не менее 90 000 человек, 540 танков, не менее 1511 орудий,
до 200 самолетов...
Итак, пред нами впереди большие испытания, великая
борьба.
Целый день сегодня под впечатлением этих известий; сдави¬
ли они и без того усталое мое сердце. Работал. В труде искал спо¬
койствия.
Ленинградский балет в городе Молотове370. Галина Уланова
описывает в «Ленинградской правде» постановки на местной сце¬
не и отмечает: «В театре обычно бывало много красноармейцев,
командиров. Мне хотелось передать славным защитникам роди¬
ны, уходящим на фронт или временно вернувшимся оттуда, всю
красоту, искренность искусства, которое должно и может подни¬
мать дух бойца, воодушевлять его на новые подвиги... Мысль о
грядущей победе над врагом — вот что придает нам силы, рож¬
дает творческое вдохновение!»
Все мы живем этой мыслью... Но к победе мы должны прийти
через невиданные по грандиозности испытания и жертвы.
К вечеру — обстрел. Где-то опять вокруг нас рвались сна¬
ряды,,
С большим трудом, но, кажется, все же удалось поднять рабо¬
ту в Архиве на надлежащую высоту. Распутал все узлы запущен¬
ной за зиму работы.
ление. 19 мая немецкие войска вошли в тылы советских армий, насту¬
павших на Харьков. Оказавшиеся в окружении советские войска по¬
несли тяжелейшие потери, лишились важного плацдарма на северном
Донце.
370 Молотов — название г. Пермь в 1940—1957 гг.
719

345[-й] день войны.
1942. 1 июня. Понедельник.
Предложил в госпитале при университете использовать меня
в качестве лектора для чтения лекций по историко-культурным
темам: «Наука и война», «Академия наук в дни Отечественной
войны», «Великие русские ученые Ломоносов, Менделеев, Пав¬
лов и их значение в мировой науке», «Наш город в произведениях
писателей и поэтов», [а также для] чтения художественных про¬
изведений (в отрывках) из всемирной литературы и русских клас¬
сиков. Заведующий клубом как будто заинтересовался.
Хорошо бы применить свои силы хотя бы и не непосредст¬
венно для подъема настроения наших бойцов. У меня еще доста¬
точно огня и страсти, не остыло еще сердце!
346[-й] день войны.
1942. 2 июня. Вторник.
В Академии нужно было собрать 100 человек для отправки
на трудовой фронт. С большим трудом уговорил т[ов]. Федосеева
не включать Архив в этот список. У нас осталось на работе 5 че¬
ловек!
Приводил в порядок хранилища Архива. Тороплюсь, тороп¬
люсь... Осталось только четыре месяца, немногим более 100 дней.
Кончилось наше усиленное питание. Много было хлопот с
троекратным беганьем в столовую М. Ф., но мы подкрепились. Те¬
перь перешли опять на «комбинированное» питание. М. Ф. взве¬
силась; она потеряла до 20 килограммов.
Когда отдыхал у колонн нашего дома, мимо «галопом» пром¬
чались в райком партии т[ов.] Федосеев, Строганов, Смотрицкая
и еще один партиец. Что-то экстренное, по-видимому, заставило
их так спешить.
Война начинает принимать фантастически грандиозные раз¬
меры. Над Германией свыше 1000 бомбардировщиков в течение
90 минут сбросили 10 000 бомб. Объектом бомбардировки был
Кёльн371. Над ним стоит сплошной дым высотою в 15 тысяч фу¬
тов... «Это является, — заявляет Черчилль, — предвестником
того, что ожидает отныне германские города». В Америке бу-
371 30—31 мая 1942 г. более 1000 бомбардировщиков Королевских
военно-воздушных сил Великобритании сбросили на Кёльн 1455 тонн бомб.
720

дет изготовлено в 1942 году значительно больше 50-ти тысяч са¬
молетов... Голова кружится от этих цифр... Но зато рождается
полная уверенность в более быстром разгроме гитлеровской Г ер¬
мании, чем предполагалось ранее..
347[-й] день войны.
1942. 3 июня. Среда.
Принимали в Архив Академии наук рукописные материалы,
оставшиеся после смерти акад. Жебелева и вдовы Д. И. Менде¬
леева, Анны Ивановны. Последняя жила в Доме ученых. Для нее
была оборудована особая бетонированная комната. От бомбы
убереглась, от смерти нет. Древняя старуха давно выбыла из жиз¬
ни и доживала последние 35 лет вдовства за счет славы своего
мужа. Еще доживает на такой же счет вдова академика Павлова.
Сейчас она в Колтушах. За ней ухаживают... А она давно потеряла
все человеческое, превратившись в развалину... От А. И. Менде¬
леевой поступил весьма случайный материал художницы в про¬
шлом. От акад. С. А. Жебелева поступили оставшиеся материа¬
лы, которые не успели растащить. Плохо, ненаучно ведут свои
материалы ученые! И архив Жебелева без всякой системы! Листо¬
вая россыпь...
Сейчас у нас скопились ворохи пыльных бумаг, тетрадок,
листочков из архивов академиков И. М. Гревса, С. А. Жебелева,
Ф. И. Щербатского и др. Приводим их рукописное наследство в
порядок.
Из учреждений Академии наук откомандировано на окопные
работы несколько десятков человек.
Сегодня состоялось заседание объединенного Ученого сове¬
та, на котором я сделал обстоятельный доклад о плане работ на
1942-й год. План одобрен. Тов. Фомин отозвался о нем с похвалой.
Мой доклад и конец заседания проходили под «аккомпане¬
мент» обстрела...
348[-й] день войны.
1942. 4 июня. Четверг.
В моих записках отражаются отдельные куски жизни, то,
что попало в мой кругозор, преломилось в моем сознании, взвол¬
новало меня, остановило мое внимание. Не больше. Я не за¬
721

даюсь целью что-то систематически излагать, описывать под¬
робно. Не моя это задача.
Время от времени стоит пред[о] мной вопрос — то ли я за¬
писываю, что надо. Может быть, иначе следовало бы вести свои
записи. И каждый раз продолжаю по-старому. Руковожусь од¬
ним — непосредственностью; передавать непосредственно то,
что переживаю. Пусть иногда повторяюсь, бывают случаи, гово¬
рю не то, что следовало бы, размениваюсь на мелочи. Пусть!
Не «мемуары» я пишу, где все «систематизировано» памятью, по¬
догнано под какую-то схему, приведено для доказательства или
опровержения какого-то тезиса... Пишу без всякой предвзятой
мысли. Пишу обо всем, что так или иначе воздействовало на мой
мозг и заставило карандашом водить по бумаге. Но я не для себя
пишу только. Пишу для того, кто будет моим первым читате¬
лем, не праздным, не просто любопытствующим, но тем, кто бу¬
дет искать материалы о моем времени... Я пишу для того, что¬
бы записки мои сделались документами для истории быта моего
времени.
Казахстанцы напечатали в газетах «Балладу о бессмертном
городе». Так теперь называют наш Ленинград.
Уже известно: протекут века, прихлынет мир,
таинственный пока...
Но будет он, чуть видный вдалеке, повествовать
на новом языке о том,
как Ленин с молнией в руке
в свой город въехал на броневике.
И в этом мире красочном, как сад,
и днем и ночью будут стар и млад
оглядываться с гордостью назад,
на то, как Киров строил Ленинград.
Уже известно: как несносный стыд,
земля сотрет следы фашистских гнид,
и раскрошится камень пирамид,
и даже небо переменит вид.
Но между звезд, каких сегодня нет,
пребудет та, чей не померкнет свет,
чьи пять лучей на много славных лет
пришли держать со Сталиным совет.
И хор созвездий, чей грядущий склад
теперь мы видим только наугад,
все будет петь про то, как бил впопад
и как добил фашистов Ленинград.
722

К тебе навек прикован будет взгляд,
с тебя, кто в дни тягчайшей из осад
поверг в унынье гитлеровский ад
и вынес все, о сильный Ленинград. <...>
И чтим мы первой из своих баллад оплот
Петра — священный Ленинград.
Итак, «героическая баллада». А вот набережная Невы. Сфин¬
ксы. Храм Академии художеств. И вот среди бела дня у самого
портала Храма женщина поднимает юбки, присаживается и со¬
вершает естественную требу. Ни на кого не обращает внимания...
Приспичило!
Около нашего Архива разломаны ворота на дрова. Свешнико¬
ва сообщила, что у них выломали массивные крепкие двери на па¬
радной. Некоторые «охотники» выпиливают балки на чердаке...
Самый страшный для быта ленинградцев вопрос — как просу¬
ществовать зиму? Все задумались. До сих пор еще нет воды в во¬
допроводе; около моста течет рекой по дороге вода из лопнув¬
шей магистрали. На дворе у нас работает уже вторую неделю
бригада по восстановлению водопровода, но покуда ничего сде¬
лать не могут.
В стороне где-то урчат выстрелы. Наиболее свирепую
210-миллиметровую пушку, установленную на железнодорожной
платформе и метавшую по Ленинграду тяжелые снаряды, на¬
шим артиллеристам пришлось уничтожить. Где сейчас враг под
Ленинградом, где его батареи — не представляем. Не верим
[тишине] и немного суеверно нервны долгим оставлением нас
немцами в покое от воздушной бомбежки. Они чем-то заняты
усиленно в другой части своего огромного фронта...
И Германия буквально держится остриями своих штыков и
террором. «Тот, кто хоть сколько-нибудь действует против Гер¬
мании, будет уничтожен», — грозят заместители фюрера.
Пражское радио сообщило о казни еще 27-ми чехов. 31 мая
и 1 июня было казнено 62 чеха.
349[-й] день войны.
1942. 5 июня. Пятница.
Очень неровно работает и противоречиво отзывается на фак¬
ты жизни И. С. [Лосева]. Я останавливаюсь преимущественно на
тех, кто меня окружает. Писатели сочиняют (выдумывают) рома¬
723

ны, повести, пред[о] мною сама жизнь. И мне часто хочется ска¬
зать И. С., которая порой меня очень нервит и досаждает: «Отда¬
ваясь всей душой мгновенным порывам к добру, Вы часто быст¬
ро падаете духом и обратно пропорционально благому порыву
делаетесь жесткими и даже жестокими и бездушными».
К сожалению, это удел не одной ее.
Какой-то немецкий солдат пишет в письме: «О, эта страшная
русская артиллерия. Каждый снаряд — это новые вдовы и сироты
в Германии, потоки крови и слез. <...> Смерть здесь бьет в лицо,
как снег в пургу, лезет в ноздри, в рот. От нее не увернешься».
О, та воинствующая часть германского народа, которая носит
самую презрительную и мерзкую кличку «фашистов» и «гитле¬
ровцев», должна до конца будет испить чашу крови, слез и неви¬
данных страданий человечества. Мерзость человеческая должна
быть уничтожена с корнем, чтобы не прорастала больше.
350[-й] день войны.
1942. 6 июня. Суббота.
Получил письмо от академика С. И. Вавилова. Между про¬
чим, он пишет:
«В Казани, как Вы, вероятно, знаете, раскрываются но¬
вые страницы истории Академии наук. Снят Шмидт, пред¬
стоит Общее собрание для перевыборов Президиума и прези¬
дента. За всем этим много нехорошего и закулисной работы
нескольких Остапов Бендеров. Все это было бы смешно и по¬
хоже на веселую французскую комедию, если бы не происхо¬
дило в такое страшное время. Но для ловли рыбы в мутной
воде, разумеется, это наилучшая погода. Живем мы тут (в Ка¬
зани и Йошкар-Оле) неважно. Люди похудели и занимаются
продажей старых штанов и пальто. Но работа идет и делает¬
ся немало хорошего. Сам я порядочно работаю. За последние
месяцы сдал в печать пять научных статей, в лабораториях
тоже дело идет. Но настроение, конечно, в лучшем случае,
тревожное. Из ума не выходит Ленинград... Надеюсь, что хотя
в будущем Академия не забудет сделанного Вами и Ваши¬
ми сотрудниками».
Письмо от 21 апреля. Это первое письмо от С. И. Вавилова,
полученное мною со дня его отъезда из Ленинграда.
724

Ездил в Архивный отдел НКВД по вызову тов. Михайлович,
начальницы отдела. Ее особенно интересовал вопрос, как быть с
охраной материалов писателей, художников, деятелей, оставших¬
ся за смертью владельцев на их квартирах. Сейчас много предло¬
жений купить рукописные материалы того или иного писателя
или деятеля, но государственные архивы не покупают, так как не
имеют разрешения на это. Отобрать такие материалы у продаю¬
щих их прямых наследников — незаконно. И материалы прохо¬
дят мимо, не попадают в хранилища государственных архивов.
Встреча была весьма любезная. Михайлович спрашивала даже,
не нуждаюсь ли я в чем-нибудь! Я ответил, что особых пожеланий
не имею, но для Архива хотел бы иметь на зиму хоть 10 [кубо]-
метров дров...
В нижних этажах здания Синода, куда не проникли ни бом¬
бы, ни снаряды, образцовый порядок и чисто.
Видел В. К. Лукомского. Он жив. На днях уезжает в Москву.
Узнал подробности гибели его коллекций372 и 20-ти приготов¬
ленных к печати рукописей трудов!.. Сердце сжалось у меня.
Получил известие, что, по распоряжению из Казани, Ленин¬
градское] отделение] И[нститу]та истории эвакуируется туда как
учреждение, т. е. Отделения в Ленинграде больше не будет.
Опять в Академии начались эвакуационные настроения, дез¬
организующие всю начатую только что работу. На днях, кажется,
8-го, эвакуируется в Саратов последняя партия в 100 человек из
университета. Остается в Ленинграде только охрана здания. Биб¬
лиотека хотя и остается, но находится в очень плачевном со¬
стоянии. Директор ее Ив. Ив. Корель совсем ослабел, занемог и
помещен в госпиталь. Оставшиеся две сотрудницы (третья эва¬
куируется) должны охранять эту ценнейшую библиотеку, находя¬
щуюся сейчас не в порядке после страшной пережитой зимы.
Кабинеты [университета] с их библиотеками и учебными по¬
собиями в очень плачевном состоянии. Ленинградского универси¬
тета покуда нет. Он замер, и много надо сил, воли и средств для
будущего его воскресения. Проезжая, с грустью смотрю на витри¬
372 В. К. Лукомский обладал большой коллекцией матриц гербовых
печатей, оттисков печатей архивных документов, экслибрисов, посуды,
пуговиц с гербовыми изображениями, которую он рассматривал как важ¬
нейший геральдический источник и использовал в своей преподаватель¬
ской деятельности в Петербургском (с 1914 г. — Петроградском) археоло¬
гическом институте. См. об этом: Пашков А. М. В. К. Лукомский и Архео¬
логический институт // Геральдика сегодня. Материалы и исследования.
Л., 1987.
725

ну с разбитыми стеклами на университетской решетке у профес¬
сорского подъезда — там болтаются листы со сводкой Информ¬
бюро от... 1 ноября 1941 года, висят поблекшие устаревшие кари¬
катуры. Само здание очень обветшало. В садике много мусора,
теперь копают там гряды. Главный вход заперт, и площадка перед
ним, замощенная булыжником, и тротуар из каменных плит за¬
растают зеленой порослью. Моя мать-кормилица, мой родной
университет в полном запустении.
Немцы раздувают свои успехи под Керчью и Харьковом.
Что там случилось на самом деле, мы точно не знаем. Факт тот,
что сухопутного второго фронта против Германии, который оття¬
гивал хотя бы часть ее основных сил, до сих пор нет. Англичане
создают воздушный фронт и массовыми налетами уничтожают
промышленные центры в Западной Германии.
По приказу Германии Болгария, Венгрия и Румыния объяви¬
ли войну США... Последние принуждены были сделать то же са¬
мое, оговорившись, что, конечно, они понимают, кем продиктован
приказ этим маленьким народам вступить в войну с США.
В Чехии страшный террор. Диктатор «протектората» Чехии
палач Гейдрих умер от полученных ран. Стрелявшие в него до сих
пор не обнаружены. Под расстрел идут виднейшие деятели чеш¬
ского народа.
С большой тревогой слежу за событиями. Мне, современни¬
ку этих страшных потрясений, трудно понять и освоить многое.
Но одно очевидно мне — взаимное истребление вступает в самую
критическую фазу... Чем я живу? Сознанием, что кошмар чудо¬
вищной тирании во имя «высшей германской нации (расы)» бу¬
дет рассеян. Восторжествуют те принципы, ради которых стоит
жить и бороться. И, несмотря на все трудности и испытания, я
борюсь. Впереди, в далеком будущем, пред[о] мной не тупик,
не ночь, а светлый день человечества.
351[-й] день войны.
1942. 7 июня. Воскресенье.
Холодно. Резкий пронизывающий ветер. Я в пальто, кало¬
шах, теплом белье. И нисколько не тепло, наоборот, даже еще за¬
стегиваюсь на все пуговицы. Жестокая морозная зима и из ряда
выходящая вон холодная, запоздавшая весна. Кое-кто поговари¬
вает, что теплое течение, омывающее Европу, отошло. Возмож¬
но. Кажется, и раньше так периодами бывало. Но если надолго
726

и течение снова не приблизится, не миновать тогда Европе пере¬
жить еще один Ледниковый период. Не вступаем ли мы в него?
Кто знает! Ведь для того, чтобы почувствовать [его] реально,
нужны многие тысячи лет. А мы живем лишь десятки...
Весь день работал. К вечеру утомился. И нехорошие мысли
забродили в голове.
Заходила Ел. Гр. Ольденбург. Завтра она уезжает с универ¬
ситетом. Узнал, что она потеряла сына под Мгой, которого лю¬
била без памяти. «Бойня, в которой погибнут», — безнадежно го¬
ворит она. Но держится стойко, цепко за жизнь. Эвакуируется в
Саратов. Ей около 70-ти лет. Решительная старуха!
[352-й день войны].
1942. 8 июня. Понедельник.
Последняя партия университетских эвакуировалась.
Ленинградское] отделение] Ин[ститу]та истории, которо¬
му предложили эвакуироваться в Казань, не нашло среди своих
сотрудников желающих и принуждено было отказаться от эва¬
куации. Итак, решительно делятся ленинградцы на две группы —
уезжающих и остающихся. Остаемся и мы. Но ужас пробегает
по спине, как вспомнишь о зиме, об отсутствии топлива...
Устаю на службе. Поздно возвращаюсь домой. Сотрудники,
не получив первой категории, бегут из Архива. Уходит тов. Фельд¬
штейн, член партии. Не везет мне на партийных: или никудыш¬
ник, или «убегун»... Фельдштейн не была находкой для Архива.
Но мы все-таки остаемся еще без одного сотрудника. И неприят¬
но, что бегут на более выгодные места члены партии, бросая на
произвол то дело, которому они призваны служить.
С большим вниманием прочел отрывки из поэмы Веры Ин-
бер «Пулковский меридиан». Вырезку прилагаю373. Для исто¬
рии моего времени это интересный документ. Глава первая на¬
зывается «Мы — гуманисты»:
«Но гуманизм не в том, чтобы глядеть с одною лишь гор¬
чайшей укоризной, как враг глумится над твоей отчизной <...>.
Избавить мир, планету от чумы. Вот гуманизм. И гуманисты —
мы».
373 Вклеены вырезки из газеты с главами из поэмы Веры Инбер
«Пулковский меридиан. (Отрывки из поэмы)» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 103. Л. 131—133).
727

[353-й день войны].
1942. 9 июня. [Вторник].
Совершенно неожиданно узнал, что «подарок Академии наук»
послан ленинградцам академиками Иоффе, Орбели (Леоном), Со¬
болевым и Хлопиным. Они на свои средства приобрели продук¬
ты и добились того, чтобы Президиум организовал пересылку их
в Ленинград. Молодые сотрудники вызвались это сделать и до¬
ставили нам посылки. Сообщил мне это сотрудник Ботаниче¬
ского института Палибин. Я написал письмо с благодарностью
В. Л. Комарову, но, оказывается, он тут ни при чем. И Палибин
отозвался о Вл. Леонтьевиче не совсем одобрительно, указав, что
он ничего не сделал для Академии наук в Ленинграде, в част¬
ности для Ботанического института, носящего его имя374. Запи¬
сываю все как историк. Проверить это мне, к сожалению, не удаст¬
ся. Какова же истинная роль нашего руководства Академии в дни
войны? Слишком отрывочна и случайна получаемая мною инфор¬
мация.
Приходила в Архив Лидия Ивановна Полянская, инспектор
УГА (так теперь называется Управление государственными архи¬
вами, ранее Главное архивное управление — ГАУ, еще ранее
Центрархив — ЦАУ и т. д.!). Жестоко пострадали здания государ¬
ственных архивов, много умерло сотрудников, другие разбежа¬
лись. Сама Полянская была тяжело больна и даже была одно вре¬
мя отделена ширмочкой от других. Но выжила и — «в форме».
Она пришла выяснить труднейший вопрос: можно ли поку¬
пать частные архивы, что, дескать, запрещено законом. Я указал,
что, покуда не отменено нашими законами авторское право и пра¬
во наследования, покупка продаваемых рукописей трудов писа¬
телей, художников и их писем вполне возможна. Всякое запре¬
щение приведет к тому, что такие материалы будут уничтожать¬
ся. Формальное толкование буквы закона тут гибельно для нашей
культуры.
Умерла Татьяна Александровна Карпинская. Тяжело болела
и не выдержала испытаний и лишений. Остальные члены семьи
больны.
Не спокоен. Нужно много воли, чтобы жить...
С тоской внимаю бури звуки и, мнится мне, стихий в борьбе
я слышу голос тайной муки о человеческой судьбе.
374 Имя В. JT. Комарова Ботанический институт носит с 1940 г.
728

О, мир проклятый, мир страданий, мир властелинов и рабов!
Когда ты отдохнешь от браней, когда ты сбросишь гнет оков?
Иль вечно, полны неприязни, презрев свободу и любовь,
осуждены все люди казни — лить человеческую кровь?
Увы, в грядущем, полном горя, не вижу я пределов зла;
а в настоящем...
Так писал чуть ли не сто лет назад Виктор Гюго375. «А в на¬
стоящем...» — сверхмыслимый ад.
354[-й] день войны.
1942. 10 июня. Среда.
Подлый стервятник, пользуясь облачной погодой, крадучись
пробрался к самому центру города и сбросил четыре бомбы в
районе Невы, около Адмиралтейства и где-то на Васильевском.
Я выходил на службу и шел по лестнице, когда весь дом тряхну¬
ло. Потом видел на набережной кучи битого стекла, которые под¬
метали дворники. На зенитных батареях толпились красноармей¬
цы, слушая говорившего им речь или что-то пояснявшего коман¬
дира. Дул ветер. По небу плыли разорванные облака. И невесело
было так на душе.
На чем нас воспитывали? На гуманизме, на сострадании к
угнетенным, к униженным, обиженным. И мы приняли револю¬
цию, поняв ее смысл. Мы испытали большие лишения, чтобы соз¬
дать на земле справедливую жизнь. А что получили?! Все раз¬
рушено и разрушается. И самое страшное — все повторяется из
того, что происходит, только масштабы другие. Жестокость, чер¬
ствость, кровь, слезы, ужасы, стенания — те же, вечные и старые
как мир... Невыносимо тяжело мне сегодня.
И прежде, и теперь:
Безумно страшная война! Вослед победе — казнь.
Пощада молчит и всюду месть слышна:
«Избить всех недовольных надо...»
Смерть воцарилася. Кругом убийства...
Вот привели толпу к стене расстреливать...
375 Строки из стихотворения «Когда позор и угнетенье...» из сборни¬
ка «Кара» (Les Chatiments; 1853). Перевод В. Буренина. См.: Собрание
стихотворений Виктора Гюго в переводах русских писателей. Вып. VIII.
Тифлис, 1895. С. 197.
729

Раздался залп ружейный; дым рассеялся; лежит ряд трупов
близ окровавленных уступов разбитой бомбами стены...
Треск выстрелов глухой повсюду. Расстрелянных
за грудой груду
кладут в телеги — и потом в могилу общую бросают.
Рыданий не слыхать кругом: без жалоб люди умирают...
О, люди-братья! тайный страх ужель вам души не тревожит.
Нет, человечество не может, не смеет далее идти
на этом роковом пути!..376
Когда это написано? Почти сто лет назад, тем же человеко¬
любцем Виктором Гюго.
И он же в песнях о прогрессе успокаивает: «Проходит ночь;
встает заря на небесах!»377
Для нас покуда еще далеко до зари... Какая тоска, жалящая,
неуемная рана в сердце!
Прикладываю к ране целительный бальзам из [стихов] того
же человеколюбца: «Завеса тьмы с небес сорвется скоро... К рас¬
свету человечество спешит»378.
Покуда очень мрачно. Тоска смертная. Знают об этом только
стены моей комнаты да эти вот страницы, по которым бегает
мой карандаш. Никакой радости. Никакой зацепки. Отстоять Ле¬
нинград, мою социалистическую родину. Святое благородное де¬
ло. Но я «пассивный герой»... Могу лишь только умереть, но не
сражаться с врагом. Могу лишь пассивно умирать.
Все, что я записал сегодня, — малодушие. Но так на самом де¬
ле. Не хочу лжи. Я и тысячи, тысячи других, таких же, пережи¬
вают то же. Только молчат об этом. И я молчу. А потом и мы,
и другие будут вспоминать о нас как о героях... Мы и на самом
деле герои. Но мы не артисты, не деланные герои, а герои-люди,
простые и обыкновенные.
376 Строки из стихотворения «Расстрелянные» из сборника «Ужас¬
ный год» (L’annee terrible; 1872). Перевод В. Буренина. См.: Собрание сти¬
хотворений Виктора Гюго в переводах русских писателей. Вып. XII. Тиф¬
лис, 1896. С. 328—332.
377 Строка из стихотворения «Пред рассветом» из сборника «Кара»
(Les Chatiments; 1853). Перевод А. Барыковой. См.: Собрание стихотворе¬
ний Виктора Гюго в переводах русских писателей. Вып. X. Тифлис, 1895.
С. 249.
378 Строка из стихотворения «Нет нужды; будем ждать...» из сбор¬
ника «Ужасный год» (L’annee terrible; 1872). Перевод Дм. Минаева. См.:
Собрание стихотворений Виктора Гюго в переводах русских писателей.
Вып. XIII. Тифлис, 1896. С. 334.
730

Устал даже сегодня. Положил сейчас голову на руки и сижу,
задумавшись, — надо найти в себе силы все преодолеть. Мы все
многострадальные Иовы. Проблема страдания — вековечная, и
страшная.
Процвесть и умереть...379
355[-й] день войны.
1942. 11 июня. Четверг.
Немецкие армии перешли в наступление. Бои на Харьков¬
ском направлении. Бои на Калининском направлении. Бои в Кры¬
му под Севастополем. Бои на подступах к Ленинграду. О послед¬
них покуда устные сведения. Немцы якобы возобновили ярост¬
ные атаки на Тихвинском и Волховском направлениях, чтобы
замкнуть кольцо блокады.
Дует холодный северо-западный ветер. И когда утром выхо¬
жу из парадной, жмусь от холода; гляжу на пустынную набереж¬
ную. Одинокие редкие прохожие идут по той магистрали, где
проходили и проезжали многие. Мост иногда остается совершен¬
но пустым!
Оказывается, что тов. Молотов был в Лондоне и Вашингто¬
не и подписал договор об укреплении боевого содружества Со¬
ветского Союза с Великобританией и США и взаимной помощи
после войны380. Большую долю бодрости вливает этот договор.
Он еще раз доказывает незыблемость принятых решений бороть¬
ся до победного конца. Я никогда не сомневался в конечной по¬
беде. Германия будет разбита. Это так же очевидно, что сегодня
пятница, а завтра будет суббота... Но нелегко дается эта победа
над гитлеровской Германией! И вряд ли мы, отдельные индиви¬
дуумы, дождемся ее, увидим ее... Но Советский Союз настолько
оказался прочным и могучим, что за него нет никаких опасений.
Будущее за ним.
379 Слова из стихотворения С. А. Есенина «Не жалею, не зову, не пла¬
чу...» (1921).
380 Советско-английский договор о союзе в войне против Германии
и ее союзников в Европе, а также о сотрудничестве и взаимопомощи пос¬
ле войны был заключен в Лондоне 26 мая 1942 г. 11 июня в 1942 г. в Вашин¬
гтоне было подписано советско-американское соглашение.
731

356[-й] день войны.
1942. 12 июня. Пятница.
На моих глазах от голода погибает Матрена Ефимовна, наша
бывшая домработница, которую я взял временной работницей на
службу. Она на иждивенческой карточке. Сегодня она вся почер¬
нела. У нее, как она призналась мне, начался голодный понос.
Сотрудники мои, не получая первой категории, не могут про¬
жить по второй: обедов хватает всего на 16 дней. Смотрят на меня
вопросительными глазами. Опять подали ходатайство в Обком
Союза. Сообщил обо всем этом начальнику ЛАХУ тов. Федо¬
сееву. Он только плечами пожал.
Сейчас дело не в отдельных индивидуумах, а в массах. Мы —
листья, ветки, трава... Сейчас их никто не считает.
В Тихом океане грандиознейшие в мировой истории морские
сражения за обладание островом Мидуэй381, что на полпути к
Америке. Голова кружится от грандиозности событий. И что тут
чернеющая и погибающая старушка, что только что погибшая
Т. А. Карпинская и обреченные ее сестры... Что мы, ничтожные,
жалкие!..
Тов. Федосеев показал мне официальный документ о снятии
с поста вице-президента О. Ю. Шмидта и об исключении его из
состава Президиума Академии наук по распоряжению Совнар¬
кома от 24 марта 1942 года382. Президент АН В. Л. Комаров сей¬
час находится в Алма-Ате. Где же Президиум? В Свердловске,
в Казани?383
Наступивший период в истории Академии наук требует от
меня более интенсивной деятельности по собиранию материалов.
Историку впоследствии будет трудно разобраться в том, что тво¬
рится. Но материалы собираются плохо.
381 Японское командование в районе острова Мидуэй (в составе Гавай¬
ских островов) надеялось навязать флоту США генеральное сражение и
разбить его. Однако американское командование стянуло к Мидуэю три
авианосца, перебросило туда авиацию, и в бою 4—6 июня 1942 г. японский
флот потерпел поражение, потеряв 4 авианосца и 1 крейсер.
382 На расширенном заседании Президиума АН СССР 3 апреля 1942 г.
на основании решения СНК СССР от 24 марта было принято постановление
об отстранении акад. О. Ю. Шмидта от обязанностей вице-президента АН
СССР и об исключении его из состава Президиума АН СССР (ПФА РАН.
Ф. 4. Оп. 2-1942. Д. 1. Л. 18).
383 10 мая 1942 г. Президиум АН СССР вынес постановление о перево¬
де аппарата Президиума из Казани в Свердловск (Материалы к истории
Академии наук СССР за советские годы (1917—1947). С. 264).
732

Вечер. Пасмурное небо. Ветрено. Дома сижу в пальто! Опять
пришлось зажечь коптилки. Я не видел электрического света с
3 декабря! В коптилках горючей смеси на донышке. Купить сей¬
час на рынке ни продуктов, ни горючего нет возможности. Ког¬
да передвигал чашку с двумя поставленными в нее склянками со
«светильниками», стоявший за чернильницей мой черт, с пустой
головой для вставки перьев, опрокинулся и глядит на меня свои¬
ми язвительными глазами.
— Да, черт, невеселое времечко! Иди на свое место, за чер¬
нильницу. И не мучай меня. Я и так устал. Не издевайся. Не язви!..
Думал ли я, гуманист и мечтатель, что сделаю своим настоль¬
ным предметом чертягу с выпученными глазами и рожками на
лбу!.. Но это — добродушно-ехидный, цинический черт, а там,
в мире, воцарился сам диавол — свирепый, хищный стервят¬
ник, без всякого добродушия, один сплошной мрак и ужас, кро¬
вавый, гнойный, вонючий, безобразный, чудовищный, кошмар¬
ный... Мой чертяга не из его свиты. Он просто циник...
357[-й] день войны.
1942. 13 июня. Суббота.
Долго ходил за колоннами портика нашего академического
дома. Смотрел на обезлюдевший пустынный родной город. На¬
право — батарея, налево, за сфинксами, скрытая за спуском к
Неве — еще батарея. Холодный порывистый ветер дул с севе¬
ро-запада; облачное тусклое небо обесцвечивало все краски...
И грустно, грустно было на сердце.
Смотрел налево, где за предмостовою площадью притаились
тысячелетние сфинксы. Почти каждый день в течение последних
12-ти лет я проезжал мимо них дважды и часто простаивал пред
ними подолгу. И сегодня, глядя на них издалека и обозревая ход
всемирной истории, я думал:
Неси в душе своей
безропотно
все страсти и страданья.
Молчи,
свою тоску
не изливай другим:
понять тебя
не захотят.
733

А если б пожелали,
то не смогут.
Душа твоя
другим чужда, неведома,
как дальняя
планета.
И ты один
среди людей,
и ты один
среди милльонов
таких душ,
как и твоя...
И слиться ты
ни с кем
не можешь безраздельно.
Ты капля —
микрокосмос,
отдельный малый мир.
Ты жил и должен умереть
один.
Останутся
и будут жить
другие капли —
микрокосмы,
но твой-то мир,
твоя душа,
твой разум, сердце —
все погибнет.
Таков закон...
О чем тут говорить!
Молчать лишь надо,
молчать об этом,
как о страшной тайне.
И жить...
Покуда ты живешь —
ты капля,
отличная от всех...
Но смерть
соединит тебя
с другими каплями — водой.
И я твое
исчезнет, растворится.
Как океан,
734

жизнь вечна,
но капля — миг один,
мгновенный взлет,
чтоб снова
слиться с бездной.
Редкие одинокие прохожие проходили мимо меня. Еще реже
проносились автомобили, и совсем редко полупустые трамваи.
На набережной [на]против нас женщины, призванные на трудо¬
вые работы, приводили в порядок прошлогодние и рыли новые
траншеи. Выстрелов, обычной канонады где-то далеко за рекой
не было слышно. И страшно было прислушиваться к этой обман¬
чивой тишине... Суда на реке раскрасились в разные защитные
цвета, затянулись брезентом и получили вид каких-то бесформен¬
ных чудовищных масс... И ходил я от колонны к колонне, глядел
на свой родной город, вторично на протяжении моей жизни вы¬
мирающий и опустошенный, и тосковал.
Получил сегодня еще одно письмо от С. И. Вавилова из
Свердловска от 5 мая 1942 года. Туда С. И. ездил на Общее соб¬
рание Академии наук. Он пишет: «Вы, наверное, знаете, что в Ака¬
демии очередная „смена декораций” Президиума еще не выбра¬
ли, но состав его почти достоверен. Выводят из прежнего состава
Шмидта, Колмогорова, Деборина и Никитина. Вводят (в качест¬
ве вице-президентов) Волгина, Иоффе, Обручева384, в качестве
просто членов — Брицке, Державина (!!). De facto восстанавли¬
вается непременный секретарь, на роль коего выбирают некоего
Н. К. Брускевича385, сидевшего до сих пор заместителем Кафта-
нова в Москве. Для Деборина такой поворот событий, разумеется,
большой удар». Далее С. И. пишет, что он беседовал с В. П. Вол¬
гиным «как новым человеком, которому поручаются историче¬
ские и прочие гуманитарные дела. Изложил ему положение дел в
Архиве, в Комиссии по истории Академии и Ваши личные дела».
Обещал он мне сделать «все, что в его силах <...> Отношение
прежнего Президиума к Ленинграду вообще было трудно пости¬
жимым». Письмо оканчивается предложением выслать «Историю
Академии наук». «Она очень нужна. Люди (включая значительное
384 Ни один из академиков Обручевых не был вице-президентом АН.
В. А. Обручев с 1942 по 1946 г. был академиком-секретарем Отделения гео-
лого-географических наук АН СССР.
385 Так в рукописи. Вероятно, имеется в виду Н. Г Бруевич, специа¬
лист в области машиноведения, избранный академиком и вице-президен¬
том АН 8 мая 1942 г.
735

большинство академиков) совершенно не осведомлены о том, что
такое Академия. Книга должна и может сыграть очень большую
роль». Подписал письмо: «Желаю Вам лучших времен...». Ве¬
роятно, дошли до сердца мои запоздалые письма.
358[-й] день войны.
1942. 14 июня. Воскресенье.
Затишье бывает перед бурей. И буря грянула. Ночью завязал¬
ся воздушный бой с прорвавшимися к центру города стервятника¬
ми. Воздух сотрясался от беспрерывной стрельбы всех зенитных
батарей на Неве — береговых и корабельных. Стервятники броса¬
ли бомбы, но где-то в стороне от нас. Вдруг учащенно запалили
орудия, застрекотали резкой, сухой строчкой пулеметы... Я стоял
в изголовьи М. Ф., у которой очень болела голова с вечера; она
проснулась. И в эту минуту — багрово-красноватый блеск за
окном на фоне белой ленинградской ночи, звон разбитых стекол,
вихрь, ворвавшийся в комнату через распахнувшиеся рамы окна
против дивана, на котором лежала М. Ф. Мы поспешно вышли в
переднюю, где нет окон. Открыл двери на лестницу. Все стекла
громадного окна вылетели и осколки валялись на площадке.
Стрельба стала затихать, потом снова усилилась, и в такт вы¬
стрелам билось и без того усталое сердце.
Пронесет? Или пришел час?..
В передней было темно. Зажгли «светильник» (коптилку).
И, взявшись за руку с М. Ф., ожидали своей «судьбы».
На этот раз она отсрочила наши испытания. Через час все
смолкло и, подойдя к радио, мы услышали не учащенное дыха¬
ние хронометра, а радостные (самые сладостные из всех!) звуки
сигнала «Отбой воздушной тревоги».
Прошли по комнатам. У нас разбилось одно стекло. Осталь¬
ные рамы, остававшиеся незапертыми, распахнулись. На дворе
в белесом полусвете утра суетились какие-то тени у подъездов.
Не видно было, чтобы кто-нибудь шел из бомбоубежища. Да и
уходил ли кто-нибудь туда? Там сыро и загрязнено после зимы.
М. Ф. сбегала к соседям. Они спускались вниз, прячась на ле¬
стничной клетке. Взрывная волна их опахнула. Поздравляли друг
друга с... новым рождением.
Записываю, как все было. Теперь это «бытовое явление».
Во всем мире происходит то же. Мне хотелось записать случив¬
шееся ночью более подробно, потому что мои записки главным
736

образом отображают то, что происходит на моем малом радиусе.
Сомнение берет — зачем я пишу эти листки? Ведь, может быть,
взрывной ветер развеет их или испепелит огонь от разорвавшей¬
ся бомбы или артиллерийского снаряда! И все-таки пишу.
В газетах время от времени появляются стихи, посвященные
вопросам войны. Александр Прокофьев, под влиянием заключен¬
ных с Америкой и Великобританией договоров о боевом содру¬
жестве, которые были заключены во время посещения Молото¬
вым Лондона и Вашингтона, так отзывается на это историческое
событие:
Такие вести окрылили
Союз народов. Он — велик.
Конец приходит Гитлерии,
победы нашей ясен лик.
Оружье славя боевое,
ударят грозные полки,
и тварь коричневая взвоет,
совсем зажатая в тиски.
Новое слово «Гитлерия», пожалуй, очень удачное; напоми¬
нает вид какой-то страшной болезни, вроде «летаргии», но в об¬
ратном смысле — вроде «виттовой пляски».
Я уже отмечал такие слова, как «коричневая чума», теперь
новое ругательное слово — «тварь коричневая».
Общий вывод: «на благо народов всего мира гитлеризм бу¬
дет разгромлен».
Известие о том, что в Европе [против] Германии будет соз¬
дан второй фронт, всех нас очень подняло.
Мы вне большой политики. Нам мало что известно и что по¬
нятно. Но, как «обыватели», мы судим так: англо-американские
войска через Норвегию проникают в Финляндию и нависают над
Балтийским морем, сжимают и ликвидируют финскую армию в
восточной части Финского залива и у Ладожского озера. Дру¬
гая часть англо-американских войск проникает через Архан¬
гельск для выполнения той же задачи. На Средиземном море на¬
чинается наступление на Италию, и ведутся снова военные опера¬
ции в Греции. Немецко-итальянско-венгерско-румынско-финские
полчища получают два фронта. Наши армии устремляются впе¬
ред и освобождают Украину, Крым, Ленинградскую область, Бе¬
лоруссию, Прибалтийские страны. В последних должны опера¬
ции вестись в самом тесном единстве с англо-американскими вой¬
сками, переправляющимися туда через залив из Финляндии...
24 Князев Г А.
737

Мы, по-обывательски, думаем о том, как было бы важно на¬
нести решительные удары германской живой силе и технике на ее
территории. Это можно сделать только при помощи воздушных
сил. Кажется, это не мечта, и она уже осуществляется...
Германия — «коричневая», гитлеровская, должна быть сде¬
лана безвредной для будущего мира во всем мире. В этом лозун¬
ге заключается сейчас программа всей нашей деятельности. Су¬
ществует сейчас только одна эта задача всемирно-исторического
значения. Завоевания, достигнутые свободным человечеством,
должны быть спасены. Диалектически — разрушением всего, что
является базой военной мощи гитлеровской Германии.
Как обыватели, мы молча, не говоря вслух, обдумываем те
трудности, которые выпали на долю тов. Молотова при посеще¬
нии Вашингтона. О борьбе с Японией в договорах нет ни слова.
С большим волнением мы прочитали короткие строчки, кото¬
рыми обменялись Рузвельт и Сталин386. В «послании» президента
говорится: «Я очень благодарю Вас за посылку господина Моло¬
това с тем, чтобы повидать меня, и я с нетерпением ожидаю сооб¬
щения о его благополучном прибытии обратно в Советский Союз.
Визит к нам был весьма удовлетворительным».
И. В. Сталин ответил: «Советское правительство так же, как
и Вы, господин Президент, считает, что результаты визита
В.	М. Молотова в США были вполне удовлетворительны. Поль¬
зуюсь случаем, чтобы от имени Советского Правительства выра¬
зить Вам, господин Президент, искреннюю благодарность за тот
сердечный прием, который Вами был оказан В. М. Молотову и
его спутникам за все время их пребывания в США. В. М. Моло¬
тов сегодня вернулся в Москву».
Передовая «Правды» кончается следующими словами: «Впе¬
реди еще трудные дни борьбы — жестокой, непримиримой, бес¬
пощадной». Но Молотов в своей речи твердо и уверенно заявляет:
«Недалеко то время, когда наше правое дело одержит полную
победу».
Ни на секунду я не сомневался и не сомневаюсь в этом. Пусть
я погибну, как миллионы таких же, как я, пусть я тоскую, стра¬
даю и, бог весть, что еще переживу, но впереди мир в мире и но¬
вое устройство человечества. Стараданье сотен миллионов, ги¬
бель многих миллионов создадут невозможность повторения
случившегося.
386 Письмо Ф. Рузвельта И. В. Сталину от 8 июня 1942 г. Письмо
И. В. Сталина Ф. Рузвельту от 12 июня 1942 г.
738

И ты, мой дальний друг, для которого я пишу эти письма-за¬
писки, простишь меня, что я, как гражданин вселенной, как убеж¬
денный советский человек, не всегда бываю выдержанным до
конца и вдруг затоскую, как просто живой человек, как инди¬
видуум, как «капля-микрокосм» с отдельным своим внутренним
и неповторимым миром. Ты простишь мне неуемную смертную
тоску... Не по-обывательски я воспринимаю события. Слиш¬
ком они волнуют меня. Задумываюсь я над многим, хочу понять,
освоить, предвидеть. Иногда я слепо заблуждаюсь, подчиняясь
тем настроениям, которые создаются ограниченным отрезком
моего малого радиуса, отсутствием непосредственной возмож¬
ности принять участие в борьбе.
Все это ты поймешь, мой дальний друг, распутывая мои
противоречия. Я ничего не сглаживаю, не стираю, не стремлюсь
обратить в систему. Предо мной жизнь и страшные страницы ее
истории. Моя задача — запечатлеть то, что по моим соображе¬
ниям может помочь тебе, мой дальний друг, для восстановления
прошлого не в широких схематических исторических обобще¬
ниях, а в живой противоречивой конкретной действительности.
Один западный политический обозреватель так оценивает
англо-советский договор: «11 июня 1942 года Европа, находя¬
щаяся в разгаре войны, получила хартию безопасности. Две мощ¬
нейшие державы заключили полный военный союз, являющийся
базой постоянного послевоенного устройства».
Один из самых трудных вопросов — об отношениях СССР
и Японии — во всех документах обойден полным молчанием.
Не может быть, чтобы и по этому вопросу не было полной дого¬
воренности. Вероятно, до поры до времени такое соглашение
останется неизвестным.
Поездка Молотова в Лондон и Вашингтон совершалась в пол¬
ной тайне. И даже договоры были опубликованы после того, как
Молотов вернулся в Москву. Теперь вполне понятны заботливые
слова Ф. Рузвельта об его благополучном возвращении.
Интересно, что в английском парламенте старейший член пала¬
ты Ллойд Джордж заявил, что если бы этот договор был заключен
несколько лет тому назад, то «эта война никогда бы не произошла».
Иногда я очень жалею, что судьба не дала мне быть прямым
очевидцем (если не активным участником) великих исторических
событий. Я имею о них сведения, пущенные только для общего
сведения, не больше; и если я записываю все же их здесь, то толь¬
ко [чтобы] зафиксировать, как реагировала на них окружающая
меня среда (в том числе и я) на моем малом радиусе.
739

359[-й] день войны.
1942. 15 июня. Понедельник.
Жизнь идет своим чередом. Дни проходят очень быстро. Мно¬
го дела, и нет ни одной свободной минуты. Жизнь идет рывками.
Словно по очень плохой дороге едешь в дырявом поломанном та¬
рантасе. Так тряхнет иногда, что вот-вот и дух вон. Нет, ничего,
дальше поехали.
В субботнюю ночь, когда часть вражеских самолетов проник¬
ла в Ленинград, другая, большая, бомбила Кронштадт. Наши лет¬
чики не остались в долгу и бомбили в Финском заливе порты про¬
тивника.
По-прежнему пасмурно, «с просиянием солнца», холодный
противный ветер... И на службе, и дома сижу в пальто!..
Много противоречий. Принимаю их философски. Вся ведь
жизнь соткана из противоречий! Беру себя в руки. Дисциплини¬
рую себя работой. Жалею только, что работа моя — опосредован¬
но оборонная. Так хотелось бы непосредственной помощи ско¬
рейшему уничтожению стервятников. Они по-прежнему где-то
тут, около нас, недалеко. А на юге лезут снова вперед — остерве¬
нело, не считаясь с потерями!
360[-й] день войны.
1942. 16 июня. Вторник.
С величайшим трудом, но все-таки, после кошмарной зимы
и опущений в работе Архива, поднял его почти на прежнюю вы¬
соту. «Самоуничижение паче гордости». Сделал много, и моя со¬
весть советского ученого спокойна. Но я не успокаиваюсь. При¬
нимаю сейчас все меры к охранению рукописных архивных мате¬
риалов после смерти ученых и тех материалов, которые отражают
деятельность Академии наук в Ленинграде в дни войны.
Сегодня был в Архиве тов. Фомин. Доложил ему о всех на¬
ших текущих делах и передал проект текста обращения в учреж¬
дения АН с просьбой охранять и передавать в Архив АН мате¬
риалы, отражающие их деятельность в дни войны, а также факты
фашистских злодейств — уничтожение научных ценностей, ги¬
бели ученых и т. д. Фомин взял с собой проект для тщательного
его изучения.
Покуда таких материалов, отражающих историю Академии
наук в наши дни, еще не поступало к нам. Очень трудно разбу¬
740

дить людей, пробить их косность, заинтересовать. Но дело это
должно быть поставлено и доведено до конца. Это мой долг.
Академики А. Ухтомский и И. Крачковский (теперь за отъ¬
ездом Иосифа Орбели осталось всего два академика в Ленингра¬
де!) выступили в «Ленинградской] пр[авде]» с заявлением по
поводу договора СССР с Великобританией и США: «Все силы
мировой науки — на разгром фашистских варваров»:
«Мы, работники советской науки, горячо одобряем муд¬
рую политику нашего правительства, направленную к моби¬
лизации всех сил прогрессивного человечества на борьбу с
фашистскими варварами. <...> Работая в осажденном горо¬
де, отдавая все свои силы подготовке близкой победы над
немецкими захватчиками, мы, ленинградские ученые, при¬
зываем научных работников Великобритании и США по¬
ставить все силы мировой науки на помощь единому фронту
борьбы за разгром гитлеровской Германии в 1942 году...»
361 [-й] день войны.
1942. 17 июня. Среда.
Все-таки, несмотря на свои затруднения при передвижении,
решил пойти на заседание Ученого совета. Доктор истории Кова¬
лев делал смелый доклад о том, чем должна быть история. Глав¬
ный его тезис — история должна стимулировать наш патриоти¬
ческий подъем и воспитывать в этом духе молодежь. Для этого
нужны этические и эстетические подходы при изложении фактов
истории. Если искусство никак не отображает действительность
как она есть, то история максимально приближается к отобра¬
жению этой действительности. В этом принципиальная разница
между историческим трудом и произведением искусства. Но исто¬
рия должна быть эмоциональна и обязательно cum ira387, со стра¬
стью. История должна быть партийна, и если партийность фор¬
мально субъективна, то советская партийность, как ее понимают
марксисты-историки, — по существу объективна.
Передаю прослушанный доклад, быть может, не совсем точ¬
но, не в формулировках автора, а так, как он дошел до моего соз¬
нания. Вопросы, поставленные докладчиком, очень спорные и
387 cum ira (лат.) — в сопровождении.
741

волнующие. Не есть ли это возвращение mutatis mutandis388 к фор¬
муле Покровского: «История — это политика, обращенная к про¬
шлому»389. У докладчика — этика, эстетика, воспитание, патрио¬
тизм.
Многострадальные мои родные предметы работы всей моей
жизни — история и вспомогательная историческая дисциплина
архивоведение. Если естественники никогда не спорят, наука ли
тот предмет, которым они занимаются, то мы, многострадаль¬
ные «гуманитарии», время от времени возвращаемся к этому
вопросу.
Я спросил докладчика — сказанное им относится вообще
к историческим исследованиям — монографиям, диссертациям
и т. д., или к учебной литературе? Вразумительного ответа не по¬
лучил; докладчик уклонился от прямого ответа.
Прения были отложены.
Заседание происходило в старом кваренговском, бывшем
Главном здании Академии наук, на третьем этаже, там, где рань¬
ше помещался Физико-математический институт, а потом Архео¬
графический институт, и где теперь, с 1938-го г[ода], разместил¬
ся Институт истории материальной культуры. Поднимался по
внутренней лестнице мимо прежнего входа в Секретариат, те¬
перь наглухо закрытого. На лестнице, крутой и мало удобной, спа¬
сали меня перила. В окнах ни одного стекла и сквозной ветер об¬
дувал меня все время, покуда я поднимался по бесконечным сту¬
пеням. В передней третьего этажа темно и нестерпимое зловоние.
Заседание было назначено в «комнате палеолита и неолита»390.
Пришлось искать таковую. В коридоре на столах и прямо на полу
сушились вымокшие в подвальном помещении при разрыве тру¬
бы книги. Наконец, мне показали комнату... Она оказалась ря¬
дом с той, где я две недели назад делал доклад на очередном засе¬
дании Ученого совета о плане работ Архива. Та комната поче¬
му-то имела номер пятнадцатый, эта была без номера. Несколько
столов. Посредине — с мраморной доской. По стенам шкафы.
Один с деревянными скульптурными украшениями на евангель¬
ские темы... Совсем не палеолит!.. На стенах портреты Маркса
и Энгельса. Между ними — открытые полки. На них черепа и
388 mutatis mutandis (лат.) — с изменением того, что подлежит измене¬
нию.
389 Покровский М. Н. Империалистическая война. М., 1928. С. 8.
390 Речь идет о помещениях Института истории материальной куль¬
туры, находившегося в это время в здании на Университетской наб., 5.
742

реконструкции человеческих голов древнего человека из гипса.
Глядел во время доклада на полулицо одного такого звероподоб¬
ного предка и сравнивал его с львиной головой Карла Маркса.
На другой стене — портрет Ленина и рядом на шкафу бюст како¬
го-то опять далекого предка (реконструкция). В комнате неуют¬
но, нет жизни, души. Стекла целы; вместо вторых рам деревян¬
ные ставни.
Несмотря на середину июня, все в пальто. Присутствова¬
ло человек 20 историков, оставшихся в Ленинграде. Предсе¬
дательствовал Ив. Ив. Толстой. Не видел его более 30-ти лет.
В 1910 году я работал в его просеминарии по греческому языку,
и он обворожил меня своей воспитанностью, культурностью, эру¬
дицией. Сейчас ему за 60, но он сохранил еще бодрость и яс¬
ность ума. Только, принимая председательствование, почему-то
немного волновался, и первые его слова были нервны и напря-
женны. Потом он овладел собой. В рядах остался сидеть доктор
А. И. Андреев, который, вероятно, предполагал, что ему будет
предложено председательствовать, т[ак] к[ак] Ковалев, заместитель]
больного председателя Ученого совета акад. Крачковского, был
сам докладчиком. А. И. Андреев кисло и скептически улыбался,
жался в углу талантливый, но леноватый В. Г. Гейман, жмурился
как кот и, по-видимому, скучал. Предо мною сидели доктор исто¬
рии И. И. Любименко и ученый секретарь Института востокове¬
дения Пигулевская; они все время наклонялись друг к другу и
что-то говорили шепотом. Пигулевская — очень нервный, напря¬
женный, неспокойный человек, но, кажется, в И[нститу]те сей¬
час единственный деятельный, не утративший если не трудоспо¬
собности, то нервной энергии. Смотрел на все время курящую
М. А. Тиханову, ученого секретаря ИИМКа, бойкую, но, по-види-
мому, умную, хотя и своеобразную женщину... А докладчик все
бубнил и бубнил, читая слово в слово свой написанный доклад.
Оказывается, он читал уже его неоднократно в своем Институте.
Сотрудники не раз уже обсуждали выдвинутые им тезисы. Этим и
объясняется, по-видимому, почему В. Г. Гейман сидел с таким
скучающим видом. Но было и приятно то, что собравшиеся гово¬
рили не о делах столовой, не о том, где бы достать крупу или мас¬
ло, не просто сидели, обязанные по службе, а добровольно и чест¬
но выполняли свой долг советского ученого.
«Самоуничижение паче гордости». Забраться на верхний
этаж старинного здания мне, например, с моими ногами было не¬
легко... Около меня сидела молодая женщина, только что недавно
защитившая кандидатскую диссертацию, в чистенькой кофточке,
743

с вымытой шеей, миловидная и женственная. Даже А. И. Андреев
подтянулся, побрился, почистился и «помолодел», если можно
так выразиться. И. И. Толстой старался сохранить свою культур¬
ную привычку вежливости и деликатности, что, к сожалению,
у него выходило не так легко; чувствовалась некоторая напря¬
женность, к которой нужно было привыкнуть. На заседании ку¬
рили. Так как нет спичек, то закуривали друг от друга, переходя
для этого, даже во время самого доклада, через всю комнату. Ку¬
рильщики не могут обойтись без возбуждающего их курева. И эту
сторону нельзя забывать и ставить им в вину... Многим курево за¬
меняет недостаток еды.
Сам докладчик с оживлением и горячностью относился к
своей теме... И порой забывалось, что мы в осажденном городе,
что на расстоянии пушечного выстрела где-то закопался и палит
по Ленинграду враг...
Нарочно остановился так подробно на этом заседании, что¬
бы будущему историку Академии наук было легче представить
себе «конкретную действительность». Как всегда она диалектич¬
на, имеет лицевую и оборотную сторону и много-много оттенков.
Но судить надо в целом, и для итога могу сказать одно — как важ¬
но, что ленинградцы, и в частности ленинградские ученые, сохра¬
нили такую волю к своему труду.
362[-й] день войны.
1942. 18 июня. Четверг.
Около 2-х часов неожиданно был обстрелян центр города из
дальнобойных вражеских орудий с северо-запада, т. е. с финской
стороны. Снаряды летели через крыши домов Васильевского ост¬
рова со свистом и воем и рвались с грохотом за Невой. Узнал по¬
том, что были попадания на Невском около Фонтанки, на Мар¬
совом поле; есть убитые и раненые.
Все время обстрел производился с юго-запада, и сегодняш¬
нее направление для нас было совершенной неожиданностью. Не¬
ужели произошла какая-нибудь катастрофа на Карельском пере¬
шейке? Или это результат какой-либо хитроумной комбинации
для устрашения ленинградцев?
Получил письмо с фронта от А. М. Черникова и весь вечер пи¬
сал ему ответ. М. Ф. тоже написала ему; прилагаю здесь ее пись¬
мо, небезынтересное для истории нашего времени.
Копия письма. Послано 19.VI.1942.
744

«Дорогой Александр Митрофанович.
Очень рада была узнать, что Вы здоровы и что все у Вас
обстоит хорошо. Мы несколько раз писали Вам, так что не
получали Вы писем не по нашей вине. Довольна за Н[ину] В.
и Таню, что они уехали осенью. Мы много чего хватили
здесь, не стоит и писать. Но мой Г. А. был молодец. Во 1) не
жаловался, и не стонал, и не ныл от всех ниспосланных нам
испытаний даже и тогда, когда он очень сильно разбил себе
правую ногу на обледенелой и выбитой лестнице Этногра¬
фического] ин[ститу]та. Во 2) даже под обстрелом, в моро¬
зы -28°, ездил на своей коляске на службу, не пропуская,
кроме того периода, когда не мог ступить на ногу. Что ска¬
зать о себе? Думаю, достаточно, если скажу, что из своих
60 килограмм весу потеряла почти 20 килограмм, но энер¬
гии у меня еще много. И я даже поступила на работу в Архив,
т. к. не хватает квалифицированных работников. Теперь у
меня 3 заботы: Г. А., работа и домохозяйство. Последнее не
в важном состоянии. Сил пока немного.
Мне кажется, ни один враг, нападавший на нас, не вы¬
звал такой ненависти, презрения, как теперешние немцы-
гитлеровцы — это какие-то „марсиане”, которых только во¬
ображал Фламмарион в романах. Но и у него не хватило фан¬
тазии: его марсиане, хотя и железо-каменные, [но] не та¬
кие бесчеловечные изверги, как наши теперешние враги.
Шлю сердечный привет Вам и бойцам около Вас, от всей
души благодарю их за защиту нашей родины. Уничтожайте
[врагов], бейте, и чем будете решительнее, тем скорее будет
конец.
Когда я узнала, что в договоре с Англией и Америкой
стоит такой важный пункт, как желание устроить мир без
войны, агрессий и нападений, так захотелось жить, чтобы
увидеть это долгожданное и только в мечтах людей сущест¬
вовавшее событие.
Будьте здоровы, бодры, скорее возвращайтесь в нашу
архивную семью.
Крепко Вас целую, очень часто вспоминаю.
Любящая Вас М. Князева.
P. S. Был здесь зимой П. Н. Корявов. Здоровый, толстый
и краснощекий. Недавно писал.
19 —VI— 1942 г.»
745

364[-й] день войны.
1942. 20 июня. Суббота.
Отправил со старшим сержантом из той части, где служит
А. М. Черников, письма ему. Это сейчас, после М. Ф. и Коли, ка¬
жется, мне самый близкий человек.
Принимаем в Архив много материалов — частных архивов;
сегодня поступили к нам архив Книповича, Майкова и др. Рань¬
ше — Жебелева, Гревса, Щербатского и многих других.
В Москве состоялось заседание Верховного Совета Сою¬
за ССР391. Заседание происходило в Кремлевском дворце. Рати¬
фицирован договор между СССР, Англией и США. После до¬
клада Молотова выступал Жданов. Он, между прочим, сказал:
«В Ленинграде нет границ между фронтом и тылом... Каждый ле¬
нинградец, мужчина и женщина, нашел свое место в борьбе и че¬
стно выполняет свой долг советского патриота».
А. Фадеев приезжал в Ленинград. Он пишет, как летел на са¬
молете над той трассой, которая была проложена зимой по озе¬
ру — «Дорогой жизни», и потом на грузовой машине въезжал
в Ленинград:
«...В неясном рассеянии света ночи открылись пред нами
величественные и прекрасные перспективы Ленинграда: Не¬
ва, спокойно и величаво катившая свои холодные воды; набе¬
режные, каналы, дворцы, громада Исаакия, Адмиралтейство
и Петропавловская крепость, вознесшие острые шпили к ноч¬
ному небу.
В иных местах, зияя темными провалами окон или пол¬
ностью обнажив развороченные внутренности, стояли дома,
обрушенные фугасными бомбами или поврежденные артил¬
лерийскими снарядами. Но эти, то одиночные, то более час¬
тые следы покушений не могли изменить облик города вели¬
ких зодчих...
Несокрушимый, он стоял, мощно раскинувшись в про¬
странстве. Он был необыкновенно чист. Его площади, набе¬
режные, улицы, поблескивали в ночи, как стальные.
На другой день я услышал волнующую повесть о том,
как жители Ленинграда очистили свой город от страшных
следов зимней блокады. Жестокой была эта зима для ленин-
391 Заседание Верховного Совета СССР, на котором был ратифици¬
рован Англо-советский договор, состоялось 18 июня 1942 г.
746

градцев... Город восстал из мрака и холода — строен, величав
и непоколебим. ...Женщины Ленинграда! Найдутся ли ког¬
да-нибудь слова, способные передать все величие их труда, их
преданность родине, городу, армии, труду, семье, их безмер¬
ную отвагу! ...С какой застенчивостью показывала мне на од¬
ном из участков Ленинградского фронта санитарный инструк¬
тор Ольга Маккавейская свой комсомольский билет, проби¬
тый пулей...
...На этом гребне истории в советском человеке, даже са¬
мом рядовом, с невиданной силой раскрылась частица того
светлого гения, который вдохнули в душу народа величайшие
преобразователи народной жизни — Ленин, Сталин».
Очень удачно А. Фадеев сопоставляет наших врагов-стервят-
ников и ленинградцев, с честью отражающих натиск врага:
«В то время, когда враг, дошедший до последнего мараз¬
ма, до зверства, до скотства, враг, не раз уже побитый, обо¬
вшивевший, обросший земляной коростой, напрасно в бес¬
сильной ярости пытается запугать ленинградцев бомбами и
снарядами, в Ленинграде стоят июньские белые ночи, рас¬
пустились тополя, и в переполненном зале Филармонии зву¬
чат мощные звуки Шестой симфонии Чайковского, звучат
на весь мир, как символ величия человеческого духа...»
И автор вглядывается в зловещее будущее:
«Ленинградцы знают, что им предстоят впереди суро¬
вые дни борьбы и еще немалые трудности. Но они, — добав¬
ляет он, — смело и гордо смотрят в будущее. Они знают, что
победа будет за нами. Ибо ленинградцы прошли через все
и победили все, даже смерть...»
Всё ли мы победили? Многое победили, но не всё. И никто
не знает, что нас ждет впереди. Окончательная ли гибель или спа¬
сение. Я говорю о нас, ленинградцах, жителях многострадально¬
го города.
Сегодня А. П. Свикуль получила официальное сообщение из
череповецкого госпиталя, что ее муж после перенесенной им тя¬
желой болезни умер. На бедную женщину обрушилось за эту
зиму и весну много несчастий. Умер от истощения сын, потом
умерла сестра, сама она чуть не погибла от дистрофии и вот те¬
перь получила известие о смерти мужа. Осталась одна-одине-
747

шенька, жалкая и беспомощная, слабая физически... И. С. [Лосе¬
ва] советует ей уезжать. Я ничего не могу советовать. Послед¬
нее горе ее добило...
На заседание Ученого совета, где должен был обсуждаться
доклад Ковалева, А. И. Андреев, чтобы не высказываться, не по¬
шел, но случайно встретил у трамвайной остановки его и получил
следующее замечание: «Вот член Ученого совета, но не посещаю¬
щий его заседаний».
Конец июня. Остались июль, август и сентябрь, три месяца
жизни... А там пять с половиной месяцев еще более страшной
зимы, чем минувшая — без дров, без электричества, без, возмож¬
но, какого-либо освещения... Три месяца жизни, если не разбом¬
бят за это время. Как никогда хочется работать, читать отложен¬
ное, закончить начатые работы.
С большим удовлетворением констатирую — в работу у ме¬
ня в Архиве вошли все сотрудники. И даже очень неровно рабо¬
тающая И. С. [Лосева] спохватилась и с увлечением сейчас тас¬
кает с бесхозяйных частных квартир материалы.
365[-й] день войны.
1942. 21 июня. Воскресенье.
Сегодня ночью будет ровно год страшной войны.
День выдался хмурый, ветреный, дождливый. Холодно, сижу
в пальто. И читаю стихи: антологию поэтов первой половины
XIX века. Ничего другого сейчас делать не смог — устал за неде¬
лю. И все время, между строчками, мелькают другие... Под Сева¬
стополем идут ожесточеннейшие бои. Немецкие и румынские пол¬
чища штурмуют город. Тысячи бомб рвутся, рев пропеллеров, раз¬
рывы мин и артиллерийских снарядов сотрясают землю и воздух.
Враги не считаются с жертвами, и наших, по-видимому, гибнет
немало... Что 1855-й год! Сейчас в Севастополе кромешный ад392.
Сингапур пал в несколько дней, Севастополь, как и Мальта,
держится много месяцев393.
392 С 13 сентября 1854 по 27 августа 1855 г. англо-французская армия
начала осаду Севастополя, которая продолжалась 349 дней. В период Ве¬
ликой Отечественной войны оборона Севастополя от немецко-фашист¬
ских захватчиков продолжалась с 30 октября 1941 до 4 июля 1942 г.
393 Сингапур и Мальта являлись важными стратегическими пункта¬
ми в ходе Второй мировой войны. В Сингапуре располагалась английская
военно-морская база, которая подверглась нападению со стороны япон¬
748

И рядом тут у нас в таком же положении Кронштадт. Он бом¬
бится врагом 10 месяцев. И только ослабей он, наша крепость на
северо-западе, как дни Ленинграда будут сочтены. Но покуда де¬
сять месяцев идет блокада громаднейшего города. Я живу в Ле¬
нинграде и переживаю с ним все его страдания.
Ровно год — неповторимый, мучительный, противоречивый
в своем геройстве и падении — минул... Страшно оглядываться,
еще страшнее — смотреть вперед.
366[-й] день войны.
1942. 22 июня. Пятница.
Пошел второй год войны! Позади 365 кровавых дней, на¬
полненных ужасом, небывалым по размерам в мировой исто¬
рии. Мы в осажденном городе. Впереди, может быть, еще более
страшные кровавые дни. Что дает нам силу для борьбы? Созна¬
ние, что мы ведем справедливую войну, мы выгоняем или унич¬
тожаем кровавых разбойников из нашей Родины, и не просто Ро¬
дины — России, не просто выгоняем германцев, которые могут
оправдываться тем, что они только защищают тоже свою роди¬
ну, но предупредительной, наступательной войной, нет, — мы за¬
щищаем Великую Священную Многонациональную Советскую
Родину и ведем войну против гитлеровской Германии, против
той части преступников, которая заставила биться с нами и весь
германский народ.
Только так я и понимаю происходящее и нахожу в себе силы
для жизни и борьбы. Это действительно страшная борьба, не на
жизнь, а на смерть...
Начинается второй год войны. Я каждый день вел свои запи¬
си; постараюсь это делать и впредь. Записи эти не могут не быть
полезными для того дальнего неизвестного друга, которому я по¬
свящаю их.
12 часов. На службе.
Все-таки стервятники захотели отметить годовщину войны.
Снаряды летят со свистом и воем над нашими крышами. Бедная
Н. Н. Модзалевская, мать троих детей, при каждом свисте вздра¬
ских вооруженных сил. Оборона Сингапура продолжалась 15 дней, 15 фев¬
раля 1942 г. он был сдан. Остров Мальта весной и летом 1942 г. подвергал¬
ся многочисленным налетам немецко-итальянской авиации, которая стре¬
милась блокировать остров.
749

гивает и оставляет свою работу. Она удивляется тому, что ни я,
ни другие в Архиве не прекращаем своей работы. Это так просто
и естественно... Бах!.. Совсем где-то близко разорвался недалеко
перелетевший снаряд. Н. Н. убежала в более безопасную комна¬
ту. Во время перерыва, когда стрельба как будто затихла, читал
эмоционально написанную статью о выдержке англичан. Мо¬
жет быть, в Эренбурге говорит больше сочинитель, но что он пи¬
шет, то красочно и сочно. Вот отрывки из этой статьи: «Лондон.
О Лондоне трудно сказать: город Лондон — большой и сложный
мир. Он длинный, как жизнь: выйдя утром, не пересечешь его
до ночи. В нем много контрастов: логики и классических тума¬
нов, черной сажи и необычайно яркой девственной травы. В нем
чувствуешь поступь истории, и не только в седых камнях аббат¬
ства — в траве Гайд-парка, в играх детей, в бледном, как бы
пастелью обозначенном небе. Лондон — Вена государственной
культуры.
Гитлеровцы долго калечили Лондон. Они причинили ему
много зла. Жизнь в Лондоне продолжалась. Выходили литера¬
турные журналы, в магазинах продавали хрусталь и цветы; анг¬
личане противопоставили смерти свое, много раз описанное и
все же неописуемое упорство.
Англичане не сразу поняли размеры опасности... Но когда
англичанин повторяет слова песни, говорящей о том, что он ни¬
когда не будет рабом, это не бахвальство, это даже не пламенный
призыв, это — короткая протокольная справка...
Выдержка англичан.
Мало народов упорнее английского. Они спокойно выходят
из себя, спокойно ожесточаются, спокойно, но яростно дерутся.
В прошлую мировую войну в битве на Сомме394 под невы¬
носимым артиллерийским огнем англичанам пришлось удержи¬
вать развороченные снарядами окопы. Как-то английский сер¬
жант сказал Эренбургу: «Уйти нельзя, а убежать — это мне не
по вкусу».
«Под снарядами каждое утро англичане в окопе брились.
Дюнкерк. В начале второй мировой войны англичане терпе¬
ли неудачи. Дюнкерк был трагедией, но именно в Дюнкерке ска¬
залась сила англичан. Бельгийцы капитулировали, французская
армия распалась. У англичан не было настоящей армии: солдатам
тогда приходилось расплачиваться за давние иллюзии некоторых
394 Наступательная операция англо-французских войск на р. Сомме
и северо-востоке Франции в период с 1 августа по 18 ноября 1916 г.
750

дипломатов. И все же они, англичане, вывезли из Дюнкерка свы¬
ше трехсот тысяч солдат...»
Эренбургу говорил один очевидец: «Там было все: ошибки,
поражение, гибель, — словом, там был ад, там не было одного —
паники».
Еще раз о выдержке.
Это было в ночь под Новый год. Английский транспорт при¬
ближался к берегам Шотландии. В каюте капитан, его жена и не¬
сколько человек из команды ужинали. Раздался взрыв: немецкая
подводная лодка настигла транспорт. Капитан надел спасатель¬
ный пояс на свою жену и потащил ее к борту. Она упиралась. Он с
размаху бросил ее в воду. Потом он также бросил двух матросов,
которые не хотели расстаться с капитаном. Он погиб. Те, что ока¬
зались в море, спаслись. Все это продолжалось одну минуту.
«Я часто вспоминаю капитана, — говорит Эренбург, — кото¬
рый швыряет в черное, бушующее море, маленькую женщину: та¬
кие люди умеют решать и умеют выполнять то, что решили».
«Сражайтесь, как русские» — так пишут своим мужьям, [на¬
ходящимся] на фронте, женщины Англии.
Зимой по пояс в снегу рабочие Москвы, колхозники Украи¬
ны и Сибири помогли Англии. Если англичане теперь могут гово¬
рить о втором фронте, это только потому, что зимой выдержал
первый и единственный фронт — наш.
5 часов. Дома.
Сегодня я весь день под впечатлением страшной годовщины.
К сожалению, радио у меня замолчало или что-то бормочет
очень невнятно.
Приходила к нам в Архив уч[еный] с[екрета]рь Б[иблиоте]ки
Снимщикова. Она только что похоронила мужа, убитого на аэро¬
дроме в первой половине июня; я об этом писал. Сама она в полу¬
военной форме.
По странному стечению обстоятельств мне пришлось провес¬
ти параллель между ней и только что умершей Крауш. Она в
таком же возрасте играла большую роль, служа в Совнаркоме,
в академических кругах. И в середине 30-х годов была уче¬
ным секретарем Академической библиотеки. Кого только не
было на местах уч[еного] с[екрета]ря и заместителя директора!
Я разбирал сегодня бумаги, переданные О. А. Крауш в Архив.
Покойный вице-президент Стеклов, очень грубоватый человек,
пишет ей ласковые письма: «Милая О. А...», «Дорогая О. А.».
С.	Ф. Ольденбург посылает ей почтительно отчет Академии наук
(за 1926 год) и телеграфирует о смерти вице-президента; он же
751

в прочувственных выражениях благодарит ее за оказанное содей¬
ствие Академии наук при праздновании 200-летия. Несколько пи¬
сем А. Е. Ферсмана, сперва официальных, потом полуинтимных
и множество фотографий их совместного где-то пребывания. На¬
конец, несколько писем Коллонтай из Норвегии. Она пишет, что
очарована О. А. и просит не прерывать с ней связи и хоть изредка,
но писать ей. В общем О. А. — persona grata395 и в академической
среде, и в дипломатических кругах. Ей было тогда лет 23—25, и
она цвела. По-видимому, темпераментность, достаточное образо¬
вание, умственная одаренность и какое-то положение в Совнар¬
коме создавали вокруг нее ореол. Ею интересовались, и, быть мо¬
жет, искренне. Она и на самом деле, по-видимому, могла быть
интересна, может быть даже по молодости, в цветении, по-свое¬
му обаятельна. Я уже отмечал о ней, что она не была univira. Плю¬
са в ее поле было больше, чем надо... Но она сделала карьеру в
свое время очень удачную: вышла замуж за вице-президента
А.	Е. Ферсмана. Я писал, когда умерла О. А. [Крауш], об этом ее
неудачном романе. Писал и о том, что она имела двух сыновей:
одного семнадцати лет, другого не более 10—12-ти. Который из
них сын Ферсмана, я так и не разобрался. Тот ли, который был
с ней, туберкулезный, и умер незадолго до нее, или тот, взрослый,
которого она отправила из Ленинграда в начале войны... Когда я
увидел Снимщикову, невольно вспомнил Крауш. Последнюю я
видел в период увядания, первую — в период расцвета. О. А. рас¬
теряла все к концу своей жизни, и была, в сущности, пренеприят¬
ное существо — навязчивая, беззастенчивая, беспринципная...
Никогда она не доводила никакого дела до конца, запутывала.
И произведя блестящее впечатление — первое, мгновенное, —
потом теряла всякое расположение. У нимфы быстро отрастал
хвостик ведьмы. В Библиотеке Академии наук после Гуковского
и других она стала было играть большую роль, но скоро утрати¬
ла всякое значение. Перешла на работу в Инст[итут] востоко¬
ведения, успела сделать перевод с французского и под редак¬
цией акад. И. Ю. Крачковского одной работы об арабских геогра¬
фах...396 Все просилась к нам. И я уже писал об этом, что одно
время предполагалось ее назначение к нам, в Архив, а И. С. Ло¬
севой — в Библиотеку. Последнее время она была сотрудницей
395 persona grata (лат.) — желательное лицо.
396 Речь идет о книге Бернара Карры де Во «Арабские географы», ко¬
торая была опубликована в Ленинграде в 1941 г. в переводе с французско¬
го Ольги Крауш под ред. акад. И. Ю. Крачковского.
752

Инст[итута] востоковедения по договору и, как я уже неоднократ¬
но отмечал, принимала в первые три-четыре месяца самое живей¬
шее участие по МПВО нашего дома, но потом охладела. Так и во
всех других своих делах, и в отношениях с людьми — ее внешней
темпераментности, активности хватало ненадолго. Ее очень не
любила И. С. [Лосева], что-то знала о ней; всегда меня предосте¬
регала не доверять О. А. [Крауш].
И вот теперь молодая и не лишенная обаятельности по мо¬
лодости своей Снимщикова — в той же Библиотеке. Вспомнил
я все это как историк Академии наук. Целая галерея женщин
прошла за эти годы пред[о] мною в Академии, и все они были
какие-то странные по своему появлению и своему положению.
Некоторые из них быстро поблекли и потухли, другие совсем
потерялись, как Крауш, как Гиппиус. Немало они зла принесли
Академии, разваливая, волей и неволей, ее работу. Вносили и мо¬
ральное разложение: пред ними раболепствовали. Иногда они,
покатясь по наклонной плоскости, опускались еще ниже. Пос¬
ледний «хахоль» [sic!] О. А. [Крауш] был какой-то врач Берлин,
с которым она жила в начале войны.
Вот и теперь Снимщикова, оставшись вдовой, по-видимому,
не останется univira, как не была таковой, по-видимому, и до это¬
го. Если не в Академии, то в других местах есть кого словить в
свои сети. Такие женщины не остаются одни. Они оплетают жизнь
паутиной.
Я невольно остановился на этих двух женщинах, чтобы дать
бытовую сторону истории Академии наук. Мы все еще помним
эпизод 1931-го или 1932-го г[одов], когда б[ывший] управляю¬
щий делами Академии наук, беспринципнейший, своевольный,
нахальный и сумбурный человек Волынский пришел защищать
одну красавицу (на самом деле обаятельную по внешности жен-
щину-хищницу), кажется, по фамилии Юновскую, обвинявшуюся
в товарищеском суде в утайке и просто хищении каких-то вещей.
Все знали, что она — любовница Волынского, и после его выступ¬
ления никто не решился поддерживать выдвинутого против нее
обвинения. Для примера достаточно и этих трех женщин, о чет¬
вертой — Гиппиус — я уже писал под впечатлением встречи
с жалкой противной старушонкой.
«Сочинители» пишут повести, романы, выдумывают то, чего
не было. Мне приходится только записывать факты, и, конечно,
читать такие записи и характеристики скучнее, чем жизнь сюжет¬
ного персонажа из какого-нибудь рассказа или романа. У меня
сама жизнь — повесть. Вот я невольно остановился на академи¬
753

ческих женщинах типа хищниц... А вот предо мною просто две
труженицы. Одна подошла ко мне сегодня и говорит, что она го¬
лодна, голодает. Усиленное питание кончилось, паек из Казани
съеден, в столовой дают слишком ничтожные порции, на карточ¬
ках почти ничего не осталось. Другая подошла ко мне, блед¬
но-черная, землистая, и говорит, что питается травой и 3/4 фунта
хлеба, что нет больше сил работать... Все мои хлопоты о кар¬
точках первой категории для них не увенчались успехом. Пер¬
вая, Цветникова, просит отпустить ее... Я только что получил
замечание, что неправильно, дескать, отпустил тов. Фельдштейн.
Что делать теперь, не знаю.
Смотрел на измученные грустные лица одной и другой и ви¬
дел на них печать обреченности...
8 часов вечера. Дома.
Опять вой пролетающих над нами снарядов.
Дует северо-восточный ветер, но небо почти безоблачно. По¬
явиться стервятникам среди бела дня над городом теперь, при
усилившейся нашей воздушной мощи, очень затруднительно, вот
они [и] палят. Не пойму, куда летят снаряды. Разрывов покуда
не слышно, значит, рвутся где-то далеко... Но где? Прислуши¬
ваюсь и не пойму.
Я все отмечаю, в особенности на моем малом радиусе.
На грядах в Румянцевском сквере поднялись всходы. По на¬
бережной иногда проходят группы красноармейцев или матросов
с песнями. Совершенно не встречаю транспорта с покойниками —
ни ручного, ни автомобильного. Вероятно, не в те часы провозят,
когда иду на службу или возвращаюсь с нее. Вижу немало людей,
и не старых, с трудом передвигающихся; некоторые держатся
даже за стены дома. Напротив нашего дома, на самом берегу, про¬
должают женщины с заступами рыть траншеи.
В городе, по крайней мере на моем участке, трассе, малом
отрезке радиуса, — очень чисто; каждый день подметают. Двор¬
ники — сплошь женщины.
В Академии художеств в одном окне сегодня маляр встав¬
лял стекло!..
О, только бы жить и жить. Наслаждаться жизнью!
И я тороплюсь жить. Беру от нее, что могу, — интеллек¬
туальное наслаждение: читаю, просматриваю книги, брошюры,
оттиски, рукописи; вдумываюсь в пришедшие мысли, рисую
образы.
Живу в веках... Не знаю, как историк больше или как худож¬
ник, поэт...
754

9 час. 15 мин.
Стервятники над городом. Хотя мое радио и испорчено, но
сигнал воздушной тревоги я услышал. Воет сирена... Выстрелов
зениток покуда не слыхать.
По небу плывут разорванные облака. Нехорошо. Тре¬
вожно.
Да, на чем я остановился?
Живу в веках... Образы, образы. Прометей. Диоген. Сократ.
Христос. Будда. Культ солнца...
Слышна канонада далеких зенитных батарей. Воздух задро¬
жал, и вздрагивает дом...
В веках... Семьдесят столетий истории человечества по куль¬
турным вехам и кровавым провалам. Пред[о] мною лежат десятки
папок с исписанными листками, книги на полках, картинки. И,
спрятавшись за чернильницей, выглядывает рожа чертенка с пус¬
той головой, в которую воткнут карандаш. Как он рад, как он язви¬
телен в эту минуту.
В веках?!
Небо занесло тучами. Пошел дождь. Зенитки смолкли. Но ра¬
дио еще не постукивает учащенным «сердцебиением». По-види-
мому, налет не удался или задел Ленинград стороной, бомбится
другой какой-нибудь объект. Сейчас на земле три клочка земли
выдерживают непрерывную бомбардировку с воздуха — Сева¬
стополь, Мальта и, вероятно, Кронштадт... Четвертая могущест¬
веннейшая морская крепость — Сингапур, как известно, быст¬
ро пала.
Потемнело. Писать трудно, но еще можно. Ведь сегодня
самый длинный день! «Одна заря сменить другую спешит, дав
ночи полчаса»397. Полгода прошло, как я встречал в суровый мо¬
розный декабрьский день невидимое солнце. Сегодня оно нач¬
нет удаляться от нас, обливая горячими июльскими и ласковыми
августовскими лучами... А там? Там ледяная стужа и весь ужас
грядущей зимы.
Идет дождь, но тепло. Летний дождь. И тихо. Хотя, нет. Гу¬
дет земля, и дрожит воздух. Стервятники, по-видимому, где-то
ведут артиллерийский обстрел... В ушах у меня — шум, и я не
слышу воя или свиста снарядов, но иллюзирую. Дневное впечат¬
ление врезалось в слуховую память, и режущий воздух звук пре¬
следует меня.
397 Цитата из поэмы А. С. Пушкина «Медный всадник».
755

— В веках?! — смотрит на меня язвительными глазами из-за
чернильницы чертяга.
— Да в веках...
— И веришь, что «народы, распри позабыв, в великую семью
соединятся»398?
— Верю.
— И веришь в то, что не мой верховный повелитель, его вели¬
чество Диавол, воплощенный нынче в лице герра Гитлера, будет
побежден?
— Знаю.
— И веришь, что на земле будет торжествовать правда? Прав¬
да-истина и правда-справедливость?
— Да, через лет двести-триста, как пророчил Чехов399.
— Ну а через год, десять, двадцать, что ты думаешь будет?
Ведь война принимает характер взаимного самоуничтожения!
Разрушить царство Диавола никогда никому еще не удавалось!
Я молчал, а чертяга из-за чернильницы продолжал:
— Я у тебя не в чести. Отворачиваешься. А напрасно. Лег¬
че было бы «по-чертовски» смотреть на жизнь. Плевать на все.
Добиваться одного — устроиться лучше других — на крови, на
слезах, на костях других. Зачем сентиментальничать. Так было,
так будет.
— Так не будет!
— Будет. Ты неисправимый и жалкий мечтатель. Но дни ведь
твои на исходе... Грядущие события сомнут тебя. И не на крюке,
сам повесив себя, повиснешь, а отойдешь похуже, пожестче, в на¬
казание, что не с нами, что презирал чертей.
— Убирайся к черту!..
— Для нас это не ругань, а почет. Но вот ты-то куда уберешь¬
ся. Наивный, жалкий, неужели ты думаешь выжить эту зиму?
— Да что ты все каркаешь да обо мне об одном говоришь...
— Других мне отсюда не видно. А ты вот, ведь, все пишешь,
пишешь. Ну и запиши то, что от меня тут слышишь. Из-за чер¬
нильницы. Исподтишка. На ушко. Поставил к себе на стол и спря¬
тать хочешь. Не придется, драгоценнейший мечтатель. Всему ко¬
нец приходит. И пришел конец твоей европейской гуманисти¬
398 Г. А. Князев цитирует стихотворение А. С. Пушкина 1834 г.
«Он между нами жил...», которое было написано под впечатлением кни¬
ги стихотворений А. Мицкевича.
399 Князев приводит слова одной из героинь пьесы А. П. Чехова «Чай¬
ка» Маши, которая говорит: «Через двести, триста лет жизнь на земле бу¬
дет невообразимо прекрасной, изумительной».
756

ческой культуре. Круг сомкнулся. Потом он опять будет повто¬
ряться. Нам, чертям, даже скучно бывает. В который раз!.. По су¬
ществу ничего нового, только формы и имена меняются.
— Убирайся...
— Некуда. Да и бессилен ты убрать меня, хоть я и с пустой
головой у тебя. Не ты, а я, и не ты и не я, а мой господин повеле¬
вает нами. Мы — выполнители его воли. Все нарушители этой
воли жестоко караются...
И долго, долго что-то еще бормотал чертяга и куда-то пока¬
зывал глазами.
На газетном листе я прочел: «В Югославии на площадях на¬
чались показательные порки жителей, заподозренных в симпатии
к Москве или англичанам; заподозренные в помощи партизанам
расстреливаются на месте».
И все-таки впереди свет, солнце... Не может быть, чтобы че¬
ловечество вечно пребывало в этом ужасе крови, слез и невероят¬
ных страданий.
И все-таки наша борьба — священная. Мы боремся за свой
дом и вместе с тем за свою свободу, и самое главное — за светлое
будущее...
Впереди жизнь!..
Не хихикай, черт! Убирайся за чернильницу, покуда я не
раздробил твою пустую башку с мерзкой харей и выпученными
глазами. Не тревожь ты мой и так измученный мозг и утомлен¬
ное сердце.
Ночью, на рассвете...
Немцы, поработив чуть ли не большую половину Европы,
хотят удержаться жестоким террором. Особенно зверски рас¬
правляются они с нашими партизанами в захваченных областях;
бесчинствуют в Норвегии; каждый день газеты сообщают о мас¬
совых расстрелах в Чехии, в Польше. Там, где много евреев, их
переселяют в особые кварталы — гетто или уничтожают. Для лю-
доедов-гитлеровцев евреи — «люди низшей расы». Имущество
евреев конфискуется или разграбляется.
Таковы наши «дела и дни»400...
И нет поэтому ничего удивительного, если я, гуманист, не¬
исправимый мечтатель о человечности, с удовлетворением чи¬
таю снайперский «личный счет»: «уничтожил 123», «уничто¬
400 «Дела и дни» — название периодического издания, выходившего
в Петрограде в 1920—1922 гг.
757

жил 169»... Так уничтожают дикое зверье — волков, крыс, змей...
Так уничтожают забравшихся в наш дом воров, насильников
и убийц...
Какая огневая линия вокруг Ленинграда, мы так и не знаем.
Те, кто ездит на огороды, в окрестности Ленинграда, привозят
кое-какие сведения. Много немцев сосредоточено на Финской
стороне. Солдаты — прибывшие из Германии подростки, недоста¬
точно еще окрепшие и плохо обученные. Они думали на прошлой
неделе придвинуться к Ленинграду, но это не удалось. Кроме на¬
ших войск, на севере, за железным кольцом блокады, говорят, на¬
ходятся американские и канадские войска. Наступление немцев
покуда сдерживается. Зато стервятники ожесточенно бомбят вся¬
кий транспорт, нацравляющийся в Ленинград. То, что вывозится
из города, враги почти оставляют в покое: «Уезжайте, дескать, по¬
скорее»...
Писатель Фадеев, посетив Ленинград, пишет: «В то время,
когда враг, дошедший до последнего маразма, до зверства, до
скотства... напрасно в бессильной ярости пытается запугать ле¬
нинградцев бомбами и снарядами, в Ленинграде стоят июньские
белые ночи, распустились тополя, и в переполненном зале Филар¬
монии звучат мощные звуки Шестой симфонии Чайковского, зву¬
чат на весь мир, как символ величия человеческого духа».
И дальше он пишет: «Ленинградцы знают, что им предстоят
впереди суровые дни борьбы и еще немалые трудности. Но они
смело и гордо смотрят в будущее.
Они знают, что победа будет за нами. Ибо ленинградцы про¬
шли через „все”, и победили все, даже смерть».
367[-й] день войны.
1942. 23 июня. Вторник.
Один финский прихвостень гитлеровцев Карл Гадолин, как
передает Илья Эренбург, написал статью, в которой, м[ежду] про-
ч[им], говорится: «Остается важная деталь — Ленинград. Фин¬
ляндия хотела бы, чтобы он был полностью разрушен, но вряд ли
такое искусственное разрушение осуществимо. Скорей всего, Ле¬
нинград будет „вольным портом”, вроде Данцига или Шанхая
под немецким контролем. Преобладающим языком в Ленинграде
будет, конечно, немецкий... От Урала до Москвы будет простирать¬
ся своего рода русское генерал-губернаторство под германским
управлением...»
758

И это говорится от имени Финляндии. Гитлеровцы говорят от
имени Германии. Где же рабочий класс этих стран, пролетариат?
Недаром один английский деятель, Бевин, обращается к герман¬
ским рабочим с такими словами: «Может ли это быть, чтобы вы,
трудящиеся Германии, могли добровольно мучить ваших товари¬
щей? Как долго вы намерены предоставлять ваше сотрудничество
и поддержку человеку, который смел с лица земли ваши организа¬
ции, уничтожил вашу свободу, разрушил все, что вы создали, и
принес в жертву крупным германским военным промышленни¬
кам? Чем больше вы будете допускать это, тем дороже, я опа¬
саюсь, будет цена, которой придется вам расплачиваться...»
368[-й] день войны.
1942. 24 июня. Среда.
Когда я ехал домой, на набережной стояли трамваи. Буше¬
вавший обстрел повредил где-то на проспекте Пролетарской По¬
беды (Большом) провода. И снова, как зимой, по набережной, та¬
кой обычно теперь пустынной, шли группами и цепочкой «тран¬
зитные» пешеходы. Все сплошь женщины и из мужчин только
военные. Некоторые из женщин сохранились и, одетые в летние
платья, не производят отталкивающего впечатления скелетов или
ходячих мертвецов. Правда, уже около нашего дома, попалась мне
навстречу желто-черно-серая, с трудом двигающая ногами, золов¬
ка акад[емика] Б. М. Ляпунова и сообщила мне, что академики
должны покинуть Боровое, где живет с прошлого года и Б. М. Ля¬
пунов, так как санаторий передан другой организации.
Под воротами море воды. Наконец-то оттаяла водопроводная
труба, но, оттаявши, оказалась лопнувшей. Принимаются экстрен¬
ные меры, чтобы вода не залила подвалы.
Долго стоял у колонн. Обстрел Васильевского острова пре¬
кратился, но какая-то часть города на юго-западе обстреливалась,
слышались глухие разрывы снарядов.
Напротив нас, около ретирадного места, почти на том месте,
где в прошлом году упала бомба, а в этом году рвались снаряды,
строится на самом берегу реки дзот. Призванные на трудовую
повинность женщины лопатками носили песок. Жгло по-летне¬
му солнце и, несмотря на близость Невы, было душно, а может
быть, просто сжималось более нужного предела надорванное
сердце.
759

369[-й] день войны.
1942. 25 июня. Четверг.
Наконец-то пришли настоящие летние дни. Тепло и ветра
нет. Уже четвертый день второго года войны; вспоминаю про¬
шлогодние дни конца июня. В те дни мы обклеивали полосками
бумаги стекла окон... Тщетное занятие оказалось! Тревожно было
в эти дни в прошлом году, еще более беспокойно в нынешнем.
Тобрук в Африке окончательно сдали401...
Под Севастополем бои «с превосходящими силами против¬
ника». Значит... Не будем ничего предрешать.
Под Харьковом ожесточенные бои с наступающими немец¬
кими полчищами. Вероятно, очередь за страшными боями под
Ленинградом. 300 дней мы в осаде...
Сегодня подошла ко мне на службе Цветникова и попросила
отпуск на три дня без сохранения содержания. Есть нечего. Тало¬
нов на карточках не осталось. Поедет за город собирать траву.
Наша старушка Матрена Ефимовна уже вторую неделю пи¬
тается травой и погибает. Сегодня принесла ведро воды и упала
на стул в передней, совсем обессилевшая.
У М. Ф. на карточке уже который день нет талонов. Питает¬
ся моими карточками и пайком. Усиленное питание, немного
подкрепившее нас, отошло в область предания. Опять начался
естественный отбор наиболее сильных, выносливых и удачных.
Был подъем, чувствовалось, что оживаем; сейчас снижение, опять
покатились по наклонной плоскости.
Говорю только о том, что переживаю и вижу на моем малом
радиусе...
На большом — о нем могу только знать по газетам, по ра¬
дио — все одни покуда разговоры о втором фронте. Декларации
и ратификации.
В статьях сочинения на тему о героическом Ленинграде.
Приятно... Но еще приятнее было бы не слышать визга летящих
снарядов над головами.
Вчера происходило очередное заседание Объединенного уче¬
ного совета. Два молодых ученых защищали свои кандидатские
401 Тобрук, город в Ливии, в области Киренаика, опорный пункт в Се¬
верной Африке в ходе Второй мировой войны. 22 января 1941 г. после
9-дневной осады занят австралийской дивизией. С 11 апреля по 10 декаб¬
ря 1941 г. Тобрук выдержал 8-месячную осаду итало-немецких войск.
21 июня 1942 г. был захвачен немецко-фашистскими войсками. Освобож¬
ден английскими войсками 13 ноября 1942 г.
760

диссертации. Защита проходила как раз в то время, когда стер¬
вятники обстреливали Васильевский остров. Простой, но герои¬
ческий факт. Никто никуда не ушел с заседания до его закрытия
по исчерпании повестки дня. И поэтому рядом с «сочинения¬
ми» о геройстве города-бойца встают скромные, но трогатель¬
ные факты.
Вот, например, Всеволод Вишневский написал прочувство¬
ванную статью402, посвященную «Родному городу». В ней у него
не хватило красок на палитре, пришлось подливать подкрашен¬
ной водицы. Но местами он пишет ярко, на то он и писатель:
«Ленинград. Город с железной волей, глубоким, сильным
умом, город с широкой, знаменитой историей, город, к кото¬
рому тянутся сердца, души миллионов людей на советской
земле, во всем Старом и Новом Свете. Последний год, год
войны, обострил стократно все наши чувства по отношению
к городу. Он стоит непоколебимо, гранитный, железный и
бронзовый. Он раскинулся сейчас, как величайшая крепость в
мире. Он вобрал в себя историю всех осад, по-своему про¬
чел их, смял, как глину мнет скульптор, и стал творить свой
осадный год, свою оборону. И каждый вспоминает: ядром,
основой города была именно крепость на Неве, где река ши¬
рока, как озеро, и прекрасна. Заложенная в 1703 году, подня¬
ла сигнальный огонь восстания в октябре 1917 года.
Город стоит величественный, с потемневшим от пороха
ликом, покрытый шрамами... Враги у его стен, а город стоит.
Над арками и воротами его бешеные квадриги и шестерки
бронзовых коней, летящих на Запад и Север. Бурно дышат
эти кони, летящие в будущее.
Копыта коней раздавят фашистских карликов...
Не оглянутся воины города, сверкнут бешено мелькаю¬
щие спицы колес, история помчит дальше — вперед и впе¬
ред».
Я пишу проще, может быть, скучнее, почему и не стал писа¬
телем. Жалею или не жалею? Пожалуй, что нет. Я не писатель
по профессии, но писатель истинный, бескорыстный... Тысячи ли¬
стов исписаны мною без всякой выгоды для себя!
402 Вс. Вишневский 21 июня 1942 г. выступил по радио с речью «Ду¬
ша Ленинграда», текст которой был опубликован в «Ленинградской прав¬
де» 23 июня 1942 г. под заголовком «Родному городу».
761

370[-й] день войны.
1942. 26 июня. Пятница.
Получил письмо от П. Г. Шидловского из Казани. Пишет
о том, что в марте был вызван в Свердловск, к президенту.
В поезде почувствовал себя нездоровым. По приезде в Сверд¬
ловск выяснилось, что он заболел сыпным тифом, пролежал
там около месяца в больнице. Все-таки, несмотря на слабость,
в мае присутствовал на заседании Общего собрания Академии
наук.
Итак, значит, тяжелая болезнь, а не что-либо другое — при¬
чина его столь длительного молчания. Сын его, 17-ти лет, рабо¬
тает в Казани на оборонном заводе. Живут они по-прежнему в
Казани, но Президиум должен переехать в Свердловск. Пись¬
мо грустное. По-видимому, Шидловский еще недостаточно хо¬
рошо себя чувствует.
Всеми делами в Академии сейчас ведает вице-президент,
наш старый знакомец В. П. Волгин, занявший место О. Ю. Шмид¬
та. Совершенно для нас неожиданная перемена в карьере этого
слишком умного [человека], более дипломата, чем ученого. Это¬
го, конечно, нет в письме. Оно написано для военной цензуры.
Читаю это между строк.
Мое дело о профессорском научном звании уткнулось в
Волгина и заглохло403. Ко мне он всегда был холоден и
слишком осторожен. В одном нельзя отказать В. П. Волгину —
в уме.
Сегодня написал и отослал ответное письмо.
Ждали приезда в Ленинград академика, вице-президента
Леона Абгаровича Орбели, но сегодня он не приехал.
На службе не было Цветниковой — ездила за травой
для пропитания, и Модзалевской — распухла рука, ушиблен¬
ная на огородных работах в воскресенье. Полазившая по пол¬
кам, только что назначенная комендантом Свикуль сегодня
еле передвигается. Старушка Матрена Ефимовна на глазах
тает, делается прозрачной и тоненькой, как высохший клоп.
И с таким трудом налаженная мною работа опять разлажи¬
вается...
403 Научное звание профессора Г А. Князеву присвоено не было.
В 1960 г. ему была присуждена степень доктора исторических наук hono¬
ris causa в связи с большими научными заслугами в области архивоведения
и истории отечественной науки.
762

С чувством очень большой горечи сознаю это, но с еще боль¬
шим упорством продолжаю налаживание работы. аНа четыре дня
уже прошло лето. В большом страхе ленинградцы пред наступаю¬
щей зимой. Беседовал с М. Ф.
— Переживем? — спрашивает она.
— Переживем, — отвечаю.
— А, может быть, и погибнем?
— А может быть, и погибнем, — отвечаю я.
Диалог наш на этом заканчивается3.
Сегодня опять стервятники обстреливали город. Проклятая
музыка — визг и вой летящих где-то над крышами домов снаря¬
дов — продолжалась, к счастью, недолго.
371[-й] день войны.
1942. 27 июня. Суббота.
Германскими властями в Париже расстреляны 7 видных
французских ученых, в том числе профессора Левицкий и Виль-
де. Кроме того, приговорены к смертной казни три женщины, ра¬
ботавшие в научных учреждениях404. Все они обвиняются в анти¬
гитлеровской деятельности.
В конце апреля арестованы 12 членов французской Академии
литературы. Среди арестованных — постоянный секретарь Ака¬
демии, бывший хранитель восточных древностей в Лувре Рене
Дюсо, профессор Научного института в Париже Анри Масперо,
профессор ассириолог Франсуа Тюро и другие. Арестован также
и Президент Академии литературы. (Сообщение ТАСС из Лон¬
дона 25 июня, полученное там через агентство АФИ.)
372[-й] день войны.
1942. 28 июня. Воскресенье.
Большая тревога в сердце. Под Севастополем непрерывные
ожесточенные бои. Город и крепость засыпаются бомбами, ми¬
нами и снарядами. Тысячи самолетов, десятки и, м[ожет] б[ыть],
а—а В машинописи отсутствует.
404 Сотрудники парижского Музея человека (Musee de Г Homme) Бо¬
рис Вильде, Анатолий Левицкий, Леон Морис Нордман, Жорж Итьер,
Пьер Вальтер, Жюль Андрие и Рене Сенешаль, одни из первых участни¬
ков движения французского Сопротивления, были расстреляны фашиста¬
ми 23 февраля 1942 г.
763

сотни тысяч вражеских войск с танками штурмуют укрепления...
20-й день продолжается штурм, это третье по счету наступление
на Севастополь.
Англичане, потеряв Тобрук, не могут остановить лавину тан¬
ков врага, рвущихся в Египет. Под угрозой Суэц!
Судьбу Кёльна разделил Бремен405... Но это все не «Второй
фронт». Нет такого. Немцы делают то, что хотят, и накапливают
там свои силы, где выгодно, без особой помехи.
Писать ли дальше записки? Слишком они становятся тяже¬
лыми. Нам, современникам, не видно всего, а то, что мы видим,
б[ыть] м[ожет], совсем не то, что должно войти в историю. Нуж¬
ны ли такие записи, как мои, не очень ли они односторонни, субъ¬
ективны?..
И все-таки продолжаю писать. Я уж десятки раз пояснял, что
веду свои записи как современник великих событий, но не актив¬
ный их участник. Я обязан и должен сделать свое дело, записы¬
вать до тех пор, покуда в состоянии буду писать.
М. Ф. катастрофически худеет. Карточек не хватает. Паек не
выдают. Купить по спекулянтским ценам ничего не удается. Сжи¬
маю зубы и гляжу судьбе в глаза...
Вот как у Веры Инбер отразилась речь Сталина в Москве в
ноябре 1942 года. Она пишет от лица красноармейца:
Вчерашний день мы провели в лесу на наших дальнобойных
батареях, и я его забуду не скорее, чем собственное имя.
Пронесу его в глубинах сердца. Никогда туда не проникают
холода.
...Звук голоса, который из Москвы мы слушали на берегу
Невы.
В безмолвии мы слушали его. Сигнал тревоги в середине
фразы из тишины не вывел никого. Над городом шел бой.
Потом на базы (мы поняли) вернулись ястребки, но наши
мысли были далеки.
Речь продолжалась. И такая в ней уверенность была, такая
сила, что эта ночь, которая гасила тревогами созвездия
огней, — от сталинского голоса редела.
«Мы победим, — сказал он, — наше дело есть дело правое».
Был напоен овациями воздух. Будто стая крылатых красных
с золотом знамен над нами бушевала, пролетая...
405 В бомбардировке Бремена 26 июня 1942 г. приняли участие свы¬
ше тысячи самолетов стратегической авиации Великобритании.
764

Пришлось прервать выписку. С воем и визгом проносятся
над крышей снаряды и где-то рвутся недалеко. Подошел к окну.
В дворовом садике копаются в песке ребятишки; кто-то идет с
кувшином. Яркое солнце, почти безоблачное небо. М. Ф., к
счастью, только что вернулась домой. Мы вместе. Чего же бес¬
покоиться? Продолжаю:
Казалось нам, что где-то высоко победный пурпур плещет
о древко...
И мы, десятки, тысячи людей, в настороженном мраке
Ленинграда, мы ощутили вдруг, что мы — громада.
Мы — сила. Что сияние идей, к которым мы приобщены,
бессмертно. Пусть ночь. Пускай еще не видим черт мы
лица победы. Но ее венка лучи уже восходят перед нами.
Нас осеняет ленинское знамя, нас направляет
Сталина рука...
Мы — будущего светлая стезя, мы — свет. И угасить его
нельзя.
(Из поэмы «Пулковский меридиан»).
Так детишки и не ушли со двора, покуда продолжался об¬
стрел. И я писал свои «материалы для истории быта нашего вре¬
мени».
Страшные опять приходят мысли в голову... Неполучение
пайка поставило нас в тяжелое положение. М. Ф. плохо себя чув¬
ствует.
Борюсь. И буду бороться. Еду сейчас проверять дежурство в
Архиве. Исполню свой долг до конца...
373[-й] день войны.
1942. 29 июня. Понедельник.
Зреют какие-то события. Должно же что-то решить лето
1942 года; весной были только попытки с нашей и с вражеской
стороны начать наступление. Сейчас в центре внимания всего
мира Севастополь. Я просыпаюсь, живу и засыпаю ночью с
мыслью об его судьбе.
Большая тревога в сердце. И ум мало помогает. Слишком бе¬
зумны события! Вчера с нашей лестницы унесли очередную по¬
койницу, сторожившую квартиру акад[емика] Алексеева, домра¬
ботницу. Последние два месяца она заживо разлагалась, и ухажи¬
вать за ней почти было некому. Истощение у нее было тяжелое,
765

осложнившееся голодным поносом и цингой... На двери кварти¬
ры прикрепили печать...
Погибнуть от пули, снаряда, бомбы, даже быть расстрелян¬
ным — все это счастье в сравнении с этой медленной смертью,
разложением заживо, концом в «тупике».
Но это личное, преходящее, «лирическое». А что с Севастопо¬
лем?.. И опять, и опять: что с Севастополем? И далее, что с Егип¬
том? Ведь если немцы овладеют Суэцким каналом, они оконча¬
тельно поразят воображение колеблющихся на Ближнем Восто¬
ке Турции и других народов и стран. От Суэца не так далеко до
Бирмы, где уже действуют армии Японии, наступая на Индию.
Гудет земля... По крайней мере, я чувствую, как вздрагивает
дом от сотрясений его стен как при пролетающих «транзитных»
снарядах, так и при приближающихся или патрулирующих на¬
ших самолетах... И тревога, тревога...
374[-й] день войны.
1942. 30 июня. Вторник.
Были стихи в такие грустные дни у меня отрадой, была мысль,
образ. Сегодня — тоска смертельная, и в сердце — усталость.
И больше ничего, что бы будило, поднимало, направляло.
И грусть моя не беспричинная. Слишком большой ценой мы
должны купить свое освобождение; мы — в большом масшта¬
бе — победить; а мы — в малом масштабе — неминуемо по¬
гибнуть.
Не беспричинна сегодня моя грусть. Вот то, о чем доходили
до нас смутные вести, вот чем болело наше сердце. На нашем Ле¬
нинградском фронте что-то случилось, и вот как об этом сооб¬
щает наше Информбюро406.
Город пустеет. Многие продуктовые лавки закрыты: в них
нет надобности, народу мало. Нормированные выдачи «грам-
миков» и без очереди производят немногие из оставшихся ма¬
газинов.
Утром, перед службой, я стою под портиком нашего дома и
гляжу с тоской на пустынную набережную, на пустынный мост,
на пустынную Неву... Поодаль меня, влево за мостом, лоснящие¬
ся рыжими спинами на солнце пустынные сфинксы...
406 Вклеена вырезка из газеты с сообщением Совинформбюро
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 103. Л. 199 об.). См. ил. 37.
766

Рядом с нами одно из самых страшных учреждений — Собес,
убогое и печальное место, своеобразная «Мекка» всех обездо¬
ленных и плывущих на обломках своего потонувшего корабля —
«инвалиды труда», тупичные люди... Долго сегодня со мной бе¬
седовал Андреев: ехать не ехать. Сейчас, к сожалению, вся
Академия снова только этим и занимается.
Говорят, что обстрел города третьего дня повлек много жертв
в районе Таврического сада, где ленинградцы работали на устро¬
енном ими огороде.
375[-й] день войны.
1942. 1 июля. Среда407.
И снова в газетах, по радио: «Происходят бои, невиданные
по своему ожесточению». Это под Севастополем...
«Он — враг — все еще не отогнан от Ленинграда».
«Атака крупных сил пехоты и танков противника на Курском
направлении...» Бои, бои, бои...
«Враг должен быть разгромлен в 1942 году...» — таков на¬
каз вождя.
А покуда фронт только наш, советский, другого — «второ¬
го» — нет. И все удары принимаем только мы одни...
В передовой «Правды» напоминается: «Пусть каждый про¬
верит себя: правильно ли он исполняет свой долг как защитник ро¬
дины... Пусть каждый проверит себя».
Я выполнял свой долг, выполню ли его в дальнейшем?
Сил хватит ли?
Около 4-х часов начался жестокий обстрел города. При¬
шлось на 15—20 минут прекратить работу и пойти в более за¬
крытую со всех сторон комнату Архива.
Возвращаясь домой, встретил идущего мне навстречу около
здания Кунсткамеры уполномоченного Президиума АН в Ленин¬
граде тов. А. А. Фомина (он же председатель Профсоюза в[ыс-
шей] ш[колы] и н[аучных] учреждений]). Буквально за десять
шагов, чтобы не встречаться со мной, он свернул с тротуара на до¬
407 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. 1942. 1 июля—31 декабря. 149 л.
Автограф. Карандаш, чернила. На обложке папки запись: Князев Геор¬
гий Алексеевич. Записки в дни войны. Дневники. Приложение: 1 откр.
С портретом J1. И. Толстого и заметка Г А. Князева о нем «Последний
гимн» (июль). Титульный лист: 1942. Июль 1—10. Записки в дни войны.
Дни 375—384. Георгий Алексеевич Князев. Ленинград. В. О. 7 — 2 — 29.
767

рогу под резким углом в 90°. Вероятно, он боялся моего вопроса
о пайке, который еще не выдавали за июнь и, возможно, что не
всем выдадут его в июле. Вероятно, я исключен из списка, и у
него не хватило смелости встретиться со мной. А может быть,
причина этому и та, что он не выполнил ни одного из своих обе¬
щаний по улучшению положения сотрудников Архива. Во вся¬
ком случае, случай этот очень неприятно поразил меня.
В Академии получено предписание от вице-президента [Ака¬
демии наук] Л. А. Орбели институтам — Истории, Зоологическо¬
му и Этнографии — выехать из Ленинграда. Опять упаковывают¬
ся и готовятся к отъезду указанные учреждения. Музеи и библио¬
теки остаются. Уезжают только люди.
Посередине Невы, [на]против Меншиковского дворца, стоит
военный корабль, всю зиму чинившийся у набережной Красно¬
го Флота, по которой было даже прекращено движение экипажей
и пешеходов. Корабль в полной боевой готовности. Сегодня, ве¬
роятно, мерзавцы и пытались обстрелять его. Снаряды ложились
близко.
На нашей пустынной теперь набережной кроме редких пе¬
шеходов много военных. Батареи, военные корабли — фронт.
И даже — линия огня.
Мой родной город, что еще ожидает тебя? Может быть, камня
на камне не останется от него. Ведь вот разбомбили же немцы
Кентербери408, в отместку за Кёльн, за Бремен, за Эссен, которые
надо строить заново.
Задумались ленинградцы о своей судьбе. Зимы боятся.
До сих пор ведь нет воды, нет электричества и даже хоть 1/4 лит¬
ра керосина, нет спичек, и самое главное — нет дров!..
376[-й] день войны.
1942. 2 июля. Четверг.
Научная жизнь Академии в Ленинграде, только что наладив¬
шаяся, снова разваливается. Только и разговоров, что об эвакуа¬
ции. Такое предписание получили ЛО Института истории, ИЭ
и ЗИН. Институты, т. е. коллектив научных сотрудников-иссле-
дователей, должны ехать в Казань или Ташкент; музеи при них,
а также библиотеки консервируются...
408 Английский город Кентербери в 1942 г. подвергся мощным бом¬
бардировкам немецкой авиации.
768

Заседание Объединенного ученого совета за отсутствием
кворума вчера не состоялось.
«Академия не нужна в Ленинграде, — заявляют в руководя¬
щих кругах. — При учреждениях должна остаться лишь охрана
для охранения материального и научного имущества». Не муд¬
рено, что тов. Фомин вчера сбежал от меня. Положение его сейчас
в Академии очень неопределившееся и поведение неясное.
Возвратившийся после болезни Л. Б. Модзалевский произво¬
дит жалкое впечатление. Дома и домашних нет — жена и теща в
больнице; ребенок был болен дифтеритом. Живет сейчас в квар¬
тире своей первой жены. Она привезла его из госпиталя, ухажи¬
вает за ним. Он, к счастью, бодрится, борется с трудностями, не
потерял еще воли к жизни.
И. С. [Лосева] зла как ведьма. Обнаглела. Ничего не делая в
течение многих месяцев, сейчас работает нервно и лихорадочно.
Заставил я и других работать. Сегодня мне Шарыпова сказала:
«Вижу первого директора, который работает наравне с сотрудни¬
ками». Сейчас я работу всю веду на службе, прихожу раньше дру¬
гих и ухожу, когда и другие уходят.
377[-й] день войны.
1942. 3 июля. Пятница.
В Севастополе бои на улицах.
В английском парламенте обсуждался вопрос о недоверии
правительству в связи с разгромом в Ливии и падением Тобрука.
25 человек голосовало против правительства; остальные 475 —
за правительство.
Приехал сын Драмова. Он где-то около Пулкова. На фронте,
говорит, очень бодрое настроение. Красноармейцы рвутся в бой,
но сдерживаются высшим командованием. Сын Драмова рас¬
сказал несколько эпизодов рукопашной схватки с немцами.
— Ну мы их лупить, а они утикать. Одного поймали. Надо бы¬
ло языка раздобыть. Хлыбостнул я его прикладом по самой го¬
лове, а он хоть бы что. Другие подскочили. Веревку на шею [ему]
накинули и сдавили, чтобы не кричал. Застонал, заохал, пова¬
лился. Связали ему руки и потащили...
Просто так все. Просто, как в зверином царстве...
Весь день в большом угнетении духа... Севастополь... Сева¬
стополь!..
25 Князев Г А.
769

378[-й] день войны.
1942. 4 июля. Суббота.
Севастополь пал409...
Страшным ударом отразилось это известие в сердце у каж¬
дого из нас. Оборона продолжалась 250 дней. Последние 25 дней
были напряженно-критическими... Немецкая авиация, произво¬
дившая массовые налеты на город, почти разрушила его. Оста¬
лись одни руины.
У немцев освободилась громадная армия. Куда они ее бросят?
Севастополь сделал свое дело: он сбил планы противника, не
дал развернуть пресловутое весеннее наступление и уничтожил
массу живой силы и техники противника. Так нас успокаивают.
Сегодня трудный день. В 3 часа в кабинете уполномоченного
Президиума тов. А. А. Фомина состоялось собрание, посвященное
эвакуации из Ленинграда сотрудников институтов Академии наук.
Уезжают в Казань. Остаются лишь центральный Архив, Библио¬
тека и архивы, библиотеки, музеи и лаборатории при институтах.
Собралось много народу, но выступали немногие. У меня, к со¬
жалению, болела голова и было тяжелое подавленное настроение.
Встает вопрос об отъезде последнего академика из Ленингра¬
да — И. Ю. Крачковского. Он, вероятно, вылетит в Москву.
А мы? Вероятно, переживем Севастополь. И умрем. На посту.
Что же нам еще осталось?
Пришел домой совсем удрученный. Надо взять в руки себя.
Надо выпрямить свою линию во что бы то ни стало. Напрячь по¬
следние силы!..
379[-й] день войны.
1942. 5 июля. Воскресенье.
Опять условия на фронте сложились так, что жизнь наша в
Ленинграде становится весьма проблематичной. Только и разго¬
воров, что об эвакуации; множество слухов, и, как всегда, самых
нелепых, например о возможной сдаче Ленинграда и принуди¬
тельной эвакуации всех жителей в будущем, при обнаружившей¬
ся определенной угрозе.
409 Героическая оборона Севастополя продолжалась 250 дней. В кон¬
це июля 1942 г. в городе стали кончатся продовольствие, питьевая вода,
боеприпасы. 4 июля советские войска оставили Севастополь.
770

Многие уезжают; другие не знают, что им делать. Впереди
темно и страшно.
3 часа. Обстрел нашего района.
7 часов. Палили зенитки. Вероятно, по разведчику.
Около 10-ти часов вечера пришел комендант нашего дома.
Боится, что всех будут эвакуировать в обязательном порядке.
Успокоил его, что слухи такие распускают паникеры.
В нашем доме совсем пусто становится. И когда уезжают,
всегда тоскливо. Вечером увлекся чтением поэтов; с наслажде¬
нием перечитывал свои любимые произведения. «И много, мно¬
го звезд мерцало [...]», но «мне виделось так мало, мало лучей
любви над бездной зла»410. Совсем не осталось лучей любви,
лишь бездна зла!
Перефразируя слова одного поэта, можно сказать: «Пред на¬
ми смерть, и гибель, и стенанье, а позади — весь наш родной
Союз»411. У поэта сказано «вся Русь». Не в Руси дело, не в Герма¬
нии. Вся сущность в старом реакционном и новом революцион¬
ным устройстве человечества. Пусть германские солдаты уми¬
рают за великую Германию, мы боремся за советскую родину!
Всякая победа того или иного народа, как такового, несет се¬
мена нового ужаса и кошмаров. Первая империалистическая вой¬
на создала бездарный, позорный, порочный Версаль412... И через
23 года Европа и весь мир опять запылали в огне войны.
Поражает в эту войну дисциплина, сознательность. Совет¬
ские бойцы знают, осознали цели войны. Их стойкость и крепость
духа поразительна. Ни в какое сравнение не может идти та на¬
строенность вооруженных крестьян, боровшихся неизвестно за
что в 1914—1917 г[одах], с тем крепким и ясным анализом проис¬
ходящей борьбы.
410 Цитаты из стихотворения Я. Полонского «Мой ум подавлен был
тоской...».
411 Г. А. Князев перефразировал строки из стихотворения А. Голе¬
нищева-Кутузова «Орлы», написанное в 1877 г. и посвященное борьбе
русских и болгар против турок за Шипкинский перевал. У Голенищева-
Кутузова:
Пред нами смерть, и гибель, и стенанье,
Над нами — Бог, а позади — вся Русь!»
412 Версальский мирный договор, подписанный 28 июня 1919 г. в Вер¬
сале (Франция), официально завершил Первую мировую войну. Договор
имел целью закрепление передела капиталистического мира в пользу Ве¬
ликобритании, Франции, Италии и Японии. Россия в Версале представле¬
на не была.
771

380[-й] день войны.
1942. 6 июля. Понедельник.
Город полон слухами. Они всех волнуют. Все ожидают на¬
ступление немцев на Ленинград, полного его окружения и всех
ужасов новой, на смерть удушающей ленинградцев блокады.
По улицам везут на детских колясках поклажу, и идут жен¬
щины с детьми. Это выселяющиеся в принудительном порядке.
Врач, живущий на нашем дворе, отправил в Башкирию свою жену
с двумя ребятишками. Весь потный, красно-багровый катил на
мальпосте414 тюк с вещами, а мать с ребенком на руках и с дру¬
гим около ее подола шла неровным, усталым шагом.
На службе только и разговоров, что об эвакуации. Каждый со¬
общает «новости».
Нужно много нервов и воли, чтобы не поддаться упадниче¬
скому настроению. В учреждениях составляются списки эвакуи¬
рующихся. К нам в Архив ученые несут свои рукописи.
Собрался с силами и, насколько могу, спокойно гляжу в глаза
будущему... Даже мой чертяга отвернулся сегодня от меня, и за
чернильницей я вижу прикрепленный к затылку его пустой голо¬
вы, в виде ручки, голый чертовский хвост.
Ожесточенные бои на Курском направлении продолжаются.
На одном участке наши части отступили.
И черт как-то уже высунул свой длинный нос из-за черниль¬
ницы и слушает...
Говорит Черчилль: «Военные неудачи последних двух не¬
дель в Киренаике415 и Египте полностью изменили положение не
только в этом районе, но и во всем бассейне Средиземного моря...
В настоящее время мы находимся перед лицом такого удаления
от наших надежд и перспектив на Ближней Востоке и в Среди¬
земном море, какого мы не испытывали со времени падения
Франции...»
Но вот чертяга показал опять свой затылок.
Черчилль продолжает: «Совершенно несомненно, что рус¬
ские удивили Гитлера. Я думаю, что они еще больше удивят
его. Это кардинальный факт, характеризующий настоящий мо¬
мент».
414 мальпост (от фр. malle-poste) — здесь в значении «детская коляс¬
ка с одним или двумя сиденьями».
415 Киренаика — историческая область в Ливии, на северном берегу
Африки.
772

Сейчас решается судьба битвы в Египте, и это будет иметь
величайшие последствия.
«В конце концов мы все еще боремся за свою жизнь; мы не
имеем права полагать, что победа обеспечена».
Я уже отмечал — только 25 человек из 400 высказались за не¬
доверие национальному правительству; 375 оказали главе прави¬
тельства Черчиллю полное доверие.
Мое радио неожиданно распелось, разоралось. После ре¬
чей — музыка, пение. И чертяга мой улыбается — как весело!
Помнишь: «А завтра будет веселей»415 [?]
Вот снова чья-то речь: «Севастополь. Имя этого города вхо¬
дит в жизнь Ленинграда, как сигнал боевой тревоги. Севасто¬
поль... Это имя будет жить, как вдохновение в бою. Как самоот¬
верженность в труде».
Я задел чернильницу, и с нее скатился чертяга с карандашами
и глазел плутоватыми глазами, помирая со смеху, пробормотал,
захлебываясь: «А тебе, между прочим, так, к случаю, как частный
и ничтожный случай, известно, что заведующий Академической
столовой, известный вам (а нам еще лучше — из нашей братии!)
отъявленный вор и мошенник, успевший ожиреть на голодной
смерти других, насобиравший и бриллианты, и золото, тот самый,
которому была отдана квартира № 6 на той площадке лестницы,
где ты живешь и куда же начали перевозить мебель, ремонтиро¬
вать комнаты (и мастера, и материалы — все нашлось!)... Тебе,
наверное, известно, что этот товарищ (черт залепетал еще быст¬
рее!) эвакуируется из Ленинграда среди ученых Академии наук.
С собой он берет и повара...»
— А самоотверженность в труде?! — крикнул я, неистов¬
ствуя.
— А это для других!
381 [-й] день войны.
1942. 7 июля. Вторник.
Стоял на своем самокате на площади перед мостом словно в
каком-то оцепенении: так поразила меня пустынность города, по
крайней мере этой прежде всегда оживленной артерии. И в та¬
ком состоянии меня застала М. Ф. Я даже вздрогнул.
415 Слова из припева песни В. И. Лебедева-Кумача «Ну как не за¬
петь!» (1936).
773

На службе новый развал: сразу уезжают несколько сотрудни¬
ков, и все с таким неимоверно большим трудом восстановленное
и налаженное дело снова заваливается. Остающиеся сотрудники
в страхе перед возможностью насильственной эвакуации.
Город заметно пустеет. Невыносимо грустно становится.
Все силы собираю, чтобы справиться со своим упадком воли
[к] жизни и слушаю диалог:
— Зачем же, зачем же так упорно цепляться за жизнь, когда
начал скользить по наклонной плоскости?
— Ты должен цепляться; ты должен жить; ты нужен родине;
ты не имеешь права дезертировать.
— Но если впереди не смерть на поле [брани], не в битве,
не в борьбе, а «тупичная смерть» от дистрофии или скорбута,
перегорание тканей или сгнивание заживо?..
— Преступные мысли упадочника. У порядочного и честно¬
го советского деятеля не может быть таких мыслей.
— А если они есть?..
— Они должны караться, преследоваться. Жизнь всегда —
борьба, а сейчас вдесятерне борьба...
— Я и борюсь. Все, без всякой гордости и самоуничиже¬
ния говорю об этом, я делаю для преодоления всех трудностей.
Исполню свой долг. Но я чувствую, что последние это мои силы...
А дальше — «тупик». Говорю тут только о личности, о единице,
о малом радиусе.
— Не имеешь права. Твоя жизнь не принадлежит тебе. Ка¬
кой стыд и позор думать о выходе из жизни. Ты — нужный че¬
ловек.
И я сижу пристыженный.
По радио кто-то щелкает соловьем; звучит какой-то инстру¬
мент, пародирующий человеческий голос.
— Итак, или жизнь до победного конца, или смерть, не при¬
званная, а сама пришедшая! Хорошо. Пусть будет покуда так.
На службу, в Архив, уезжающие ученые несут свои материа¬
лы. Принимаю архивы, незаконченные труды на временное хра¬
нение (депозит).
Умерла Евгения Александровна Магнус, преподавательница
истории и сотрудница БАН. Знал ее с 1918 г[ода]. Хорошей была
души человек и больших знаний. Жизнь ее сломалась на 5 лет в
1929 г[оду]. Без всякой вины она была задета «рикошетом», по¬
том возвращена в Ленинград и снова работала в той же Академии
наук, как и до 1929 г[ода].
Мир ее праху!
774

382[-й] день войны.
1942. 8 июля. Среда.
Бои на Южном фронте — тяжелые, упорные, танковые, с час¬
тичным успехом противника.
Полное затишье в воздушных налетах на Ленинград. По-ви-
димому, все самолеты противника сконцентрированы где-либо в
другом месте.
На углу 8-й линии, на набережной — пункт для складывания
вещей эвакуирующихся (беженцев?). Тюки, подушки, домашние
люди; около — потные усталые люди.
На набережной попались два-три автобуса, наполненные
детьми. Увозят детишек.
Мне задают вопрос: «Разве так печально положение Ленин¬
града?» Но что я могу ответить, ведь я ничего не знаю. А те, кто
будто бы что-то знают, или «красноречиво молчат», или просто
и спокойно указывают, что никакой непосредственной угрозы
нет, а просто есть необходимость избавиться от лишних ртов и
обузы — стариков, больных инвалидов-пенсионеров.
В.	А. Петров сообщил мне, что И. Ю. Крачковский колеблет¬
ся, ехать или не ехать ему. Со мной он избегает вести разговоры
на какую-либо тему, по-видимому, боится, что я буду претендо¬
вать на его архив!
Л. Б. Модзалевекий, в связи с отъездом, ожил. Пред ним от¬
крывается новая жизнь. Ему 40 лет. Действительно, есть еще в за¬
пасе 12—15 творческих лет.
383[-й] день войны.
1942. 9 июля. Четверг.
Ив. Ив. Толстой, оформляя свои документы перед отъез¬
дом, говорил в Управлении, что уезжает, выполняя лишь приказ.
Он иначе ни за что бы не уехал.
— Но ведь о вас, ученых, так заботятся, — заметили ему.
На это он ответил:
— Забота эта немного напоминает ту, которую дети прояв¬
ляют иногда из любви к мухе: зная, что она любит сладкое, кла¬
дут ее в банку с вареньем.
На службу приходил сегодня с обследованием наших хо¬
зяйственных нужд уполномоченный от горкома партии. Осве-
775

тил ему все наши нужды и заявил, что перспектива холодной
зимы без топлива нас очень пугает.
Крайне нервна, неровна и порой тяжела И. С. [Лосева]. То она
месяцами сидела и только курила, то вдруг, как теперь, нервно и
лихорадочно работает; даже таскает на себе материал, не жалея
своих сил. Так как и я нервно напряжен, то чувствую иногда эту
повышенную ее нервность вдвойне болезненнее.
Заходил сегодня один коллекционер416. Он собрал все иллю¬
стрированные письма, вышедшие в России. В коллекции более
3000 альбомов. Весит она до 2-х тонн. И теперь он не знает, что
делать со своей коллекцией. Живет он на углу 11-й линии и Боль¬
шого] проспекта. Начиная с апреля, четыре раза выбивались все
стекла, рамы, фанера в окнах, выходящих на Большой проспект.
Коллекция — смысл его жизни. Из-за нее он остался и остает¬
ся в Ленинграде. Просил меня посоветовать, что ему делать со
своим любимым детищем. Продавать свою коллекцию он не хо¬
чет. Я посоветовал передать ее в дар Академии наук и поместить
на хранение в надежные помещения Пушкинского Дома или БАН.
Рыбак рыбака чует издалека — я переживал горе своего кол¬
леги. Ведь мои-то собственные коллекции погибают!.. Време¬
ни на их обработку так и не хватило!
Андреев приходит на минутку на службу; глаза хитрые, себе
на уме. Ко мне не заходит. Сидит в 12-й комнате, около уборной.
Теперь никто никого не стесняется, и все наши женщины, уходя
со службы, хлопали пред его носом дверями в уборную...
Когда я из коридора заглянул в 12-ю комнату, Андреев сперва
не видел меня. И вдруг такие знакомые глаза показались мне —
более знакомые, чем самого Андреева! Глаза моего чертяги, кото¬
рый живет на моем письменном столе за чернильницей. Взял чер¬
тову голову за хвост и поставил пред собой... Да, что-то общее
было во взгляде, «чертовское»...
На большом радиусе.
В воззвании Чан Кайши к армии и китайскому народу по слу¬
чаю пятилетней годовщины Японо-китайской войны говорится
между прочим: «Мы не только являемся авангардом в мировой
борьбе против агрессоров, но также неоспоримым авторитетом
в деле установления принципа справедливости для всего чело¬
вечества и символом непобедимости и силы духа. Наша война
является борьбой добра со злом, справедливости с грубой си¬
лой. За 5 лет войны, несмотря на бесконечные страдания и труд¬
416 Речь идет о филокартисте Н. С. Тагрине.
776

ности, мы доказали бесстрашие и устойчивость революционно¬
го духа китайского народа, который преодолевает любые труд¬
ности и препятствия».
384[-й] день войны.
1942. 10 июля. Пятница.
Ленинградцы переживают неспокойные дни, превращаясь в
беженцев. Вся западная часть России, кажется, хлынула бежен¬
цами на восток.
Иосиф Уткин в «Из фронтовой тетради» пишет:
Вся жизнь — на маленьком возке!
Плетутся медленные дроги
по нескончаемой тоске
в закат простершейся дороги.
Воловий стон и плач колес:
но не могу людей обидеть:
я не заметил горьких слез,
мешающих дорогу видеть.
Нет, стиснув зубы, сжавши рот,
назло и горю и обидам
они упрямо шли вперед
с таким невозмутимым видом,
как будто, издали горя,
еще невидимая многим,
ждала их светлая заря,
а не закат в конце дороги.
Так поэт отражает свои впечатления в стихах, находя, точнее,
желая найти, отображение в глазах беженцев, даже беженцев!
не заката в конце дороги, а светлой зари.
Я жадно ищу хороших стихов и так редко их нахожу. Не по¬
тому выписал это стихотворение, чтобы оно заслуживало того, а
для того, чтобы дать представление, как отображают поэты нашу
действительность.
Вот у меня нет стихов о беженцах. Еще в феврале я напи¬
сал стихи о верной жене, везущей в вьюгу на саночках без гро¬
ба своего умершего мужа. А теперь я не могу вылить в форму
стиха грустные образы.
Две древних старушки. Обе в зимних пальто с меховыми во¬
ротниками (это в жаркий июльский полдень). На спине по мешку,
777

и в руках тоже. Один мешок, потяжелее, несут вдвоем. Идут ти¬
хой походкой усталых людей. Лица их видел лишь вскользь и
долго смотрел вслед. Что-то шевельнулось во мне, словно воспо¬
минание; я видел где-то две такие скорбные фигуры. Не пом¬
ню, наяву или на картине какого-то художника. Они проходили
мимо меня и медленно удалялись, уходящие.
На юго-востоке синела громадная туча, а над Невой ослепи¬
тельно блистало солнце. Все здания на набережной, на темном
фоне тучи освещенные солнцем, создавали изумительную кар¬
тину неповторимого петро-ленинградского пейзажа.
И скорбно, тихо, медленно удалялись высокие тени двух жен¬
щин в зимних пальто под палящими лучами июльского солнца.
Со всех сторон на набережную, угол 8-й линии, стекаются
беженцы со своими вещами.
Матрена Ефимовна, наша бывшая домработница, пришла по¬
прощаться. Живой мертвец! Никуда она не доедет! Посмотрел ей
в глаза и стало страшно: сколько я видел таких глаз в последний
раз. Жутко это осознавать. Жаль чистую старушку, в полном
смысле «праведницу», в старинном смысле слова. Она — ве¬
рующая, и все, что делается на свете, ею осмысливается как воля
божия: «бог знает, что делает...» Но «его пути неведомы».
Приходила очень взволнованная Инна Ивановна Любименко.
В самый последний момент перед оформлением документов по
своей эвакуации она получила сведение, что не числится в штате
ЛО И[нститу]та истории и остается без места, без положения и
при таких условиях никуда, конечно, выехать из Ленинграда не
сможет. Пыталась снова перейти к нам на службу. Я покуда ниче¬
го не обещал и предложил ей обратиться к Фомину. Телеграмма,
полученная в Ленинграде, гласит, что в штате ЛО И[нститу]та
истории имеются пять с половиной ставок и перечисляются: Кова¬
лев (У2 ставки), Гейман, Болтунова и еще трое. Вообще в И[нсти-
ту]те истории делается что-то несусветное.
Вечер. Висевшая на юго-востоке туча заволокла все небо.
Льет дождь. Пришлось зажечь коптилку. Но и с ней темно, да
и горючего на донышке. А впереди — перспектива многих-мно-
гих таких вечеров. И опять назойливая и отчетливая мысль: не
уйти ли вовремя, самому? Замолкаю.
Заведующего столовой Сергейчука, пытавшегося выехать с
эшелоном ученых, не выпустили. Вчера ему четыре или пять жен¬
щин, служащих в столовой, мыли полы в квартире [на]против
нас, которую он получил и отремонтировал. Так что моему черту
не приходится злорадствовать до конца. Он и сидит сегодня, при¬
778

таившись за чернильницей; только выставил одно ухо, как зву¬
коулавливатель, и прислушивается.
Сотрудники Академии (не все) получили «остатки» подарка
Академии наук — бутылку вина, бутылочку клюквенного экст¬
ракта и баночку сгущенного молока. Говорят, что некоторым вы¬
давали еще изюм, а еще некоторым какие-то дополнительные
продукты.
Наша мечта занять временно на зиму внизу в квартире Крач-
ковских комнату не увенчалась успехом. Крачковские, уезжая из
Ленинграда, свою квартиру запирают и опечатывают.
Сегодня мы приобрели кубометр дров за 700 грамм хлеба
и 240 руб. деньгами. Перед этим купили у соседей мебель на топ¬
ливо. Но где будем жить, не знаем.
За эти дни разладилась вдруг с таким трудом воссоздавав¬
шаяся жизнь в Архиве. Ходил сегодня по хранилищам опять с
чувством большой подавленности. Но не хочу сдаваться!
385[-й] день войны.
1942. 11 июля. Суббота.
Академия наук в Ленинграде перестает быть: завтра все ин¬
ституты, точнее, их живая сила — научный персонал — остав¬
ляют родной город науки. Остаются лишь научные и материаль¬
ные ценности...
Целый день сегодня прошел в предотъездной суматохе. Хотя
Архив остается на месте, но я отпустил Модзалевского и Андрее¬
ва. Последний все время хитрил и всю неделю избегал встреч со
мной. Глаза у него были все время, когда мы случайно встреча¬
лись, как у чертяги, что живет на моем столе за чернильницей.
И Модзалевский чувствовал себя неладно; он никак не ожидал,
что к нему будет проявлено с моей стороны столько внимания
и доброжелательства.
Около четырех с половиной часов пришла И. И. Любименко.
Ее присутствием воспользовались Модзалевский и Андреев и во¬
шли в мой служебный кабинет, чтобы попрощаться. Все прошло,
как они и хотели, по-видимому, на скорую руку, и чтобы не бьт
затронут какой-нибудь вопрос, например, что же будет делать
в Казани член Комиссии [по истории Академии наук] Андреев.
Он подал руку и быстро смылся. Даже в своей работе не отчитал¬
ся. Л. Б. Модзалевскому я все-таки успел дать краткую инструк¬
цию, но по глазам видел, что ему не до того и что у него есть свои,
779

и достаточно созревшие, планы. И. И. Любименко была молча¬
лива и глядела вдаль часто останавливающимися, словно без мыс¬
ли, глазами и была сдержанно суха. Распростились быстро, мо¬
жет быть, навсегда. Что они переживали, не знаю, но я, выйдя из
Архива и прислушиваясь к отдаленной канонаде, долго смотрел
на зеркальную Неву и родное мое Адмиралтейство, где 29 V2 лет
тому назад началась моя научная архивная работа417, смотрел
на колонны бывшего Главного здания Академии наук...
Нет больше Академии в Ленинграде!
Я, ее историк, дописываю последние страницы ее ленинград¬
ско-петербургского периода.
Мимо меня пробегали сотрудники Зоологического института
с какими-то свертками и баулами. Кое-кто из академических ра¬
ботников сидел на панели около Дворцового моста, дожидаясь
трамвая. Палило жаркое июльское солнце... И было невыносимо
грустно, тоскливо... Нажал рычаги и дал ходу своей машине, чтоб
разрядить свое нервное напряжение. За углом Главного здания
увидел стоявшего Андреева. Заметив меня, он стал смотреть в
другую сторону...
Ну что же! Он всем своим благополучием с 1935-го, и осо¬
бенно с 1940 г[ода] обязан мне, но хорошо, что он еще открыто
не решался мне делать гадости. Скатертью дорога, хитроумный
товарищ!
По дороге мне попадались все беженцы или инвалидные
команды. Теперь я часто вижу на набережной группы прихрамы¬
вающих и ковыляющих красноармейцев. По-видимому, большой
госпиталь расположился и в Академии художеств.
Не хотелось идти домой. Потом взял себя в руки. Послушал¬
ся М. Ф. — не думать о будущем. Не думал [и] прежде, как в
страшном феврале, когда писал свою «Монеллу». Не думать о бу¬
дущем! И все-таки:
— Бои на улицах в будущем у нас неизбежны; все бойцами
будем! Дома, разрушенные бомбами и снарядами, сгорят. Оста¬
немся без крова... Хорошо — убьет наповал пуля или снаряд, а ве¬
роятнее, искалечит, тяжело ранит, заставит невероятно мучитель¬
но страдать...
Так говорит рассудок. И кто-то, забыл [кто], на днях груст¬
но смотря на меня, говорил: «А зря не едете, ошибку делаете...»
Сказал искренне, что теперь так редко бывает.
417 Речь идет об Архиве Морского министерства, который распола¬
гался в здании Адмиралтейства.
780

Ну, что бы там ни было! Принимаю судьбу. В том смысле, как
я понимаю ее: сумму всех слагаемых — и от меня зависящих, и
от меня не зависимых.
Написал короткие письма в Казань Шидловскому и в Йош¬
кар-Ола акад. С. И. Вавилову.
Вечером нашел в себе сил немного поработать.
386[-й] день войны.
1942. 12 июля. Воскресенье.
Как историку Академии наук, мне необходимо было бы по¬
ехать сегодня провожать уезжающих, но этого я не в силах сде¬
лать. К сожалению, нужная и интересная страница из моих за¬
писок выпадает.
Андреев и Модзалевский сдали нам свои архивы. К моему
удивлению, сотрудники из других учреждений, за исключением
двух-трех, не приносили перед своим отъездом материалов.
Давно не видел Фомина. Крачковский держится очень замк¬
нуто. Никакого «верховного» руководства нет. Пожалуй, что более
других распоряжается Федосеев. В институтах много неполадок.
В злополучном ЛОИИ многовластие. Та паника, о которой я
на днях упоминал, улеглась там. И. И. Любименко, пытавшаяся
чуть ли не отравиться (об этом мне говорила И. С. Лосева!), вос¬
становлена в своих правах Ковалевым. На телеграмму заместите¬
ля директора Института тов. Левченко, раз имеется определенная
телеграмма самого директора, просто не обратили внимания. Со¬
трудники, которые уезжают, настроены по-разному. Одни очень
оптимистично настроены и ждут, что их на местах, как героиче¬
ских ленинградцев, примут с распростертыми объятиями; во вся¬
ком случае, надеются, что сразу на полтора-два месяца получат
возможность поселиться в санатории.
Уехали. Всего с семьями 367 человек. Отправлялись с Мос¬
ковского вокзала. Вещи и наиболее престарелые и слабые сотруд¬
ники и их родные доставлялись от Академии наук на автобусе.
Но на вокзале все-таки получилась бестолочь. Некоторым не уда¬
лось попасть в вагоны со своим эшелоном в 7 часов: все ходы и
проходы оказались забитыми не академическими работниками.
Модзалевский и другие остались; им удалось добиться посадки
на следующий поезд, около 10-ти часов вечера. И. И. Любименко
видели мечущейся по платформе, всю в слезах, нервную, воз¬
бужденную.
781

Почти целый день академические работники (с 10-ти часов
утра) грузились, перевозились, дожидались на вокзале, сидели в
вагоне. Вышло так, что почти ни с кем из уезжающих не виделся.
Сегодня мне нездоровилось к тому же. Ко мне никто не пришел
попрощаться.
Итак, в анналах истории Академии наук еще одна страница
дописана — нет больше Академии наук как таковой в Ленингра¬
де... Не стучи, сердце!.. Академия наук в Ленинграде перестала
быть. Переживи и ее конец!
Гляжу в окно. Мокрые крыши. Затянутое тучами небо... Серд¬
це, не стучи так!
387[-й] день войны.
1942. 13 июля. Понедельник.
Спокойно и просто: не пережить всех испытаний. Придет¬
ся перестрадать и погибнуть, уйти, как ушли уже многие мил¬
лионы из жизни. И о чем писать в таком случае? О том, как чело¬
века оставляли силы, как он слабел... Никому это не нужно.
Стоял я сегодня на набережной около батарей, неподалеку от
сфинксов и чувствовал смертельную тоску. Когда-нибудь, мой
дальний друг-читатель, ты хоть на мгновение, быть может, сопе-
реживешь это страшное чувство конца, обреченности, увидевши
перед собой древних фиванских сфинксов над Невой.
Западнее Воронежа сверхожесточенные бои. Наши армии от¬
ступают, отдавая снова города и территорию418. Все это произво¬
дит очень тяжелое впечатление на население нашего города.
Сегодня живущий на нашем дворе доктор жаловался, что он
голоден, что у него нет никакой надежды на благополучный ис¬
ход, что опять сдают немцам города, что отбирать их обратно от
врага очень затруднительно... Это тот самый доктор, который на
днях эвакуировал семью в Башкирию. Его самого не пустили.
Действительно, наше положение начинает принимать очень
трагический характер.
И я собираю в себе остатки воли, чтобы превозмочь упадок
сил, [необходимых для] сопротивления трудностям и грядущим
еще более горшим испытаниям.
418 В начале июля 1942 г. немецко-фашистские войска прорвались к
Воронежу, стремясь окружить войска Юго-Западного фронта, которые обо¬
ронялись в Донбассе. По приказу Ставки наши войска отошли за Дон в его
нижнем течении.
782

388[-й] день войны.
1942. 14 июля. Вторник.
Получены сведения, что наш академический эшелон стоит
где-то недалеко от Ленинграда. На Ладоге неспокойно, и передви¬
жение эвакуирующихся сейчас небезопасно. Сведения эти при¬
несли к нам из бухгалтерии ЛАХУ.
9 часов вечера.
Пришла комендантша нашего дома и сказала, что у них си¬
дит регистраторша из райкома и выписывает всех на выселение,
кому за 40 лет.
Положение на фронте значительно ухудшилось. Осложне¬
ние на Калининском фронте, опять раздутое немцами в боль¬
шую победу. По-видимому, Ленинград решено защищать для
изматывания врага до последней возможности. Все лишнее на¬
селение должно быть удалено, конечно, чтобы не было обу¬
зой.
Итак, выселение... Придется испытать судьбу беженцев.
Для меня грядущее путешествие, конечно, больше, чем испыта¬
ние. С моими больными ногами и крайней затрудненностью при
передвижении — это мой конец.
Сегодня был критический день по скованности моей воли и
мысли. Сейчас пред большими событиями и слишком обнажив¬
шимися опасностями я на все гляжу проще и спокойнее.
Враг ворвался на улицы Воронежа419.
389[-й] день войны.
1942. 15 июля. Среда.
В Ленинграде производится перерегистрация паспортов. Се¬
годня была наша очередь. Все сделано было очень быстро.
Спросил утром тов. Федосеева, нет ли каких-либо измене¬
ний в порядке дальнейшего пребывания в Ленинграде оставших¬
ся учреждений. Он заявил мне, что никаких изменений нет, все
покуда по-старому впредь до особого распоряжения.
Немного успокоился. Есть еще в запасе несколько деньков
жизни!
419 Уличные бои в Воронеже начались 6 июля 1942 г.
783

390[-й] день войны.
1942. 16 июля. Четверг.
И писать нечего. Опустошена душа.
Еще покойник на нашей лестнице.
Тайное намерение у М. Ф. — уехать. Все уезжают, вольно и
невольно... Но куда ехать?!
Решаем покуда так: прикажут — уедем. Сами не будем под¬
нимать этот вопрос. Бросить на произвол судьбы Архив я не могу.
Я предпочел бы погибнуть вместе с ним, если так нужно было бы.
391 [-й] день войны.
1942. 17 июля. Пятница.
Город снова готовится к боям на улицах. Во всех угловых до¬
мах в первых этажах делаются бойницы. В старом здании Кунст¬
камеры — тоже. Утро. 9 часов. И на набережной, на площади пе¬
ред мостом — пустыня. Одинокие редкие прохожие; совсем ред¬
кие грузовые или военные автомобили.
Очень напряженная нервность. М. Ф. была у врача. «Не уеде¬
те — погибнете, — сказал ей доктор. — Крайнее истощение,
дистрофия 2-й степени».
Целый день дождь и холодно. В пальто в июле!
На службе работаем, но [делаем] не то, что надо.
Вечер. Дождь. Темно. Опять коптилка. Вместо керосина ка¬
кая-то смесь. Писать трудно.
Очередной обстрел... Но где рвутся снаряды — не пойму,
в стороне где-то.
Страшные бои на улицах Воронежа...
Гаснет мой неудачный «светильник»...
392[-й] день войны.
1942. 18 июля. Суббота.
Умерла Александра Александровна Нехорошева-Карпинская.
Как она боролась за жизнь ради своей дочери в начале войны!
И надорвалась. Сил своих не рассчитала. Думала, что «бегом» все
преодолеет, ну километр, ну пять километров бега, а оказалось —
их сотни... И не выдержало сердце. Летом ей стало временно по¬
лучше. Даже к нам поднялась, правда, держась за перила, и проси-
784

дела у нас с полчаса. Это было три недели назад, в воскресенье,
в самом конце июня. Глядел на нее и видел пред собой живо¬
го мертвеца... А. А. [Нехорошева-Карпинская] была музыкальна,
очень тонко чувствовала музыку, сам Ершов ценил ее вкус и тон¬
кость слуха. И душа у нее была нежная, женская, любвеобильная,
материнская. Лучшие свои душевные качества передались ей от
А. П. Карпинского. Болела она долго, с февраля. Надорвалась в
январе. Но боролась, боролась, боролась!.. Если мои вот эти запис¬
ки сохранятся, то на листках, написанных мною, — в память —
имена четырех женщин из семьи Карпинских, так стойко боров¬
шихся. Но вот у двоих уже сил физических не хватило... А. А. [Не-
хорошевой-Карпинской] было 55 лет. Умерла она сегодня в ночь
с пятницы на субботу. Узнал об ее смерти от коменданта дома.
Записки мои принимают характер «эпилогов»... Редеют ряды
кругом, весною и зимой — мужчины, сейчас — женщины «пач¬
ками» уходят из жизни.
393[-й] день войны.
1942. 19 июля. Воскресенье.
Смерть А. А. Нехорошевой-Карпинской тяжело восприня-
лась М. Ф. Она невольно проводила все время параллель между
нею и собою в той борьбе за жизнь, по преодолению трудностей.
А. А. надорвалась и умерла... М. Ф. еще больше сегодня почер¬
нела и сморщилась.
У меня упадок сил. Напрягаю всю свою волю, чтобы побо¬
роть, преодолеть, превозмочь все невзгоды и противоречия жизни.
Сегодня воскресенье, но мы работали. Из Академии отправ¬
лялись оперативные материалы эвакуировавшихся институтов.
Начальник ЛАХУ очень волновался: во всех институтах оказа¬
лось все брошенным. Никто ни в чем не может разобраться. Осо¬
бенно неблагополучно в ЛО Института истории. Имена руково¬
дителей его должны быть заклеймены как не радевших о своем
деле: Левченко, Бочкарева («Бочкариха»), Ковалев, Болтунова
(«Болтуниха»). Это в Ленинграде. Сейчас там полный хаос, и
оставленная «уполномоченным» Стеблин-Каменская находится
в самом беспомощном состоянии, т. к. не получила никаких ука¬
заний, инструкций. Никто ничего ей не передавал, а кругом раз¬
вал, все перемешано — и научные, и деловые, и архивные, и опе¬
ративные материалы, и частное имущество, и просто бумажный
мусор, пыль и объедки... Так и в других институтах!
785

394[-й] день войны.
1942. 20 июля. Понедельник.
Снова стоит вопрос о полной или частичной эвакуации Архи¬
ва. Третьего дня получено предписание — дать сведения о том, ка¬
кое количество ящиков подлежит вывозу.
Вчера был у Федосеева. Выяснил, что из 120 имеющихся
тонн мы могли бы вывезти не больше 100 ящиков, т. е. около
5 тонн.
Встал болезненный вопрос, а что же делать с остальными ма¬
териалами Архива?
Пишу докладные записки, подсчитываю. Никакого выхода не
нахожу.
9 часов утра. Надо идти на службу. Где-то в нашем районе,
но не в нашем квадрате, рвутся снаряды — очередной обстрел...
И вчера, и третьего дня. Я в беседе с Федосеевым сказал, что
очень большой риск сейчас вывозить материалы.
— А разве не больший риск оставлять их здесь, чтобы они
погорели?.. — ответил он, раздувая потухавшую папиросу.
Вся наша набережная — сплошной укрепленный рубеж.
В окнах — бойницы, на берегу — траншеи. Вместо грядки с цве¬
тами, были с весны посажены овощи, теперь там вырыты глубо¬
кие траншеи.
Самолеты поднялись в воздух: полетели засекать вражеские
точки!
Иду на работу.
395[-й] день войны.
1942. 21 июля. Вторник.
Вчера после долгого перерыва была длительная воздушная
тревога. Соседи прятались в бомбоубежище. Так как в нашем
квадрате стервятников не появлялось, мы пили чай, а потом дела¬
ли свое дело.
Получили в поликлинике направление на усиленное питание.
Главный врач, выдававшая нам разрешение, орала на нас. Мне хо¬
телось даже спросить ее, почему она не лечится у психиатра.
Приходили ко мне сотрудники из институтов в связи с при¬
казом представить эвакуационные планы. В учреждениях, напри¬
мер в ЛОИИ, все брошено в полном хаосе. Тяжелая картина пол¬
ной разрухи!
786

Упадок моих сил продолжается. Если бы не М. Ф., ушел бы
из жизни. Теперь этого не мог сделать, и нужно ждать конца в
естественном виде, через неизбежные страдания и «тупичную»
смерть.
Отослал сегодня начальнику ЛАХУ ответ о подлежащих
эвакуации материалах.
Целый день слышна артиллерийская стрельба. Под этот
«аккомпанемент» проходит вся наша работа, служба и жизнь
дома.
Идет страшная кровавая битва за Дон420.
Дмитрий Левоневский
БИТВА ЗА ДОН
Степь открыта, как древняя книга,
и не сказка, а страшная быль:
словно призрак татарского ига,
танк со свастикой топчет ковыль.
Приходили на Русь печенеги,
налетали хазары на Дон.
Ржали кони... скрипели телеги...
Крики, стон...
Снова в черном небе бездонном,
словно уголь, горящий в ночи,
над державным разгневанным Доном
огневые скрестились мечи.
Где склонялись прибрежные ивы,
снова кровью окрасился Дон...
Враг сжигает деревни и нивы,
односельцев уводит в полон...
Нет, не пустим!
Не стерпим!
Не будет!
Лютый враг, отпрянь,
Умри!
Поднимайтесь же русские люди,
наши славные богатыри.
Степь донская не бездыханна.
Научились мы смерть презирать.
420 В июле 1942 г. под ударами превосходящих сил врага советские
войска оставили Донбасс, правобережье Дона. Противник форсировал Дон
и создал ряд плацдармов на его левом берегу.
787

Против нового черного хана
вышла русских ратников рать.
Мать-Россия на битву любимых
провожает своих сыновей.
Наше войско неисчислимо,
как ковыль бескрайних степей.
Пусть в броню наш недруг закован,
не сберечь его латам стальным.
Знамя славного Войска Донского
в жаркой сече не посрамим!
Ты ль, казак, эту славу уронишь?
Жарко бьется сердце твое:
ведь в кровавых боях за Воронеж
здесь решаются судьбы ее.
За свободу,
за счастье,
за волю —
наша кровь недаром лилась.
И, как встарь, Куликовское поле
станет солнцем победы для нас.
396[-й] день войны.
1942. 22 июля. [Среда].
Бои в районе Воронежа приняли решительный характер.
К счастью, инициатива вырвана из рук противника. Переправы че¬
рез Дон опять в руках Красной Армии.
«Родине клятву принес я святую — мстить до последнего
вздоха врагу», — клянутся русские люди, поляки, латыши, все те,
чью землю разорил и опозорил враг.
Так ли это было или не так в деталях, не в этом суть. Но это
было.
Лидице
В 30-ти километрах от Праги, у дороги Кладно-Рожице, ле¬
жит село Лидице. По последней переписи в нем было 483 жите¬
ля. Это один из горняцких поселков крупного Кладненского гор¬
но-промышленного района. Живут в нем стойкие крепкие чехи —
горнорабочие. Кладно — цитадель чешского рабочего движения,
оплот освободительного движения чешского народа. Кладно —
символ непримиримости чешского народа. Лидице было одним
из самых стойких оплотов Кладно...
788

И вот на четвертую ночь после покушения на Гейдриха фа¬
шистские войска оцепили Лидице. Солдаты ходили из дома в
дом, переворачивая и перетряхивая все. Они никого не щадили.
Они хотели показать устрашающий пример. Хотели расправиться
с Лидице, чтобы вся Чехия застонала. Все жители, согнанные на
площадь, были разделены на три группы: 1. Мужчины с 14 лет —
на казнь; 2. Женщины — в пожизненное заключение в концла¬
герь; 3. Дети — в воспитательные заведения с особым режи¬
мом. Начальник государственной полиции объявил приказ Гит¬
лера: «На милость могут рассчитывать только те жители Лидице,
которые не позднее чем через два часа сообщат сведения о лю¬
дях, покушавшихся на Гейдриха, или сведения об организации,
которая их послала». Было 10 час. 10 мин. В каком-то жутком
оцепенении все прощались друг с другом... Прощались с людь¬
ми — родными, близкими, соседями, с домом, с родными места¬
ми, со всем и со всеми. Старый деревенский учитель запел погре¬
бальную песню. Он хоронил деревню. И жители подхватили по¬
хоронный гимн... Его пели люди, никто их пение не транслировал
по радио, но пение их услышала вся Чехия, весь мир...
12 час. 10 мин. Прошло два часа. Никого не нашлось в Лиди¬
це, чтобы купить себе милость. Прозвучала труба, отдана ко¬
манда. Началась сортировка: мужчин отгоняли в одну сторону,
женщин и детей — в другую. Солдаты вырывают из рук мате¬
рей их маленьких ребят. Мужчины пошли... Пошли на смерть.
Пошли женщины на вечное заточение. Увели детей... Дерев¬
ню Лидице подожгли. Она запылала. Дотла сгорело селение.
А когда догорели последние головешки, на тракторных плугах
распахали то место, где жили лидицкие горнорабочие. И следа
не осталось от Лидице. Так был выполнен страшный приказ:
«Чтобы преподать устрашающий пример, признать поголовно
всех жителей Лидице ответственными за вину чешского наро¬
да — за покушение на Гейдриха ... Всех жителей деревни — муж¬
чин старше 14 лет — казнить; женщин... детей... Дома в дерев¬
не сравнять с землей и самое название „Лидице” изъять из всех
списков...».
Я пересказал (в более спокойных тонах) то, что вычитал в
статье Зольтана Вейнбергера в «Правде».
Судьба подарила еще один день. Спасибо. Сегодня я бодр.
Разум одолел перебои усталого сердца и напружинил волю. Не¬
сусь на крыльях мысли. Не поддаюсь никаким «пессимизмам».
Человечество, создав Христа, имея Сократа, Толстого, никогда
не вернется вспять — «в поле» черных ханов — Цезарей, На¬
789

полеонов, Гитлеров. Порукой тому и то, что человечество создало
Ленина и Сталина, «новый завет» в истинном смысле слова. От¬
берите от меня эту веру в будущее коммунистическое общество,
бесклассовое и свободное, и я закрою глаза тогда, чтобы не ви¬
деть больше опостылого мира...
Я историк. Специально и много занимаюсь хронологией. Со¬
бираю материалы в папку: семьдесят веков по культурным вехам
и кровавым провалам человечества. Всю жизнь я искал докумен¬
ты прогресса. Всегда был мечтателем, гуманистом. Твердо верил,
что люди лучше делаются с каждым столетием. Развитие науки,
техники мне казалось прямо пропорциональным развитию че¬
ловечности.
И все опрокинулось. Все века, все лица смешались.
«...Словно призрак татарского ига, танк со свастикой топчет
ковыль» в донских степях.
Лидице — селение в Чехии — сжигается, распахивается,
мужское население убивается, дети вырываются от матерей. Ког¬
да это происходит? В незапамятные времена до нашей эры, во
время римского владычества, в мрачные дни Средневековья, в
кровавую пору Чингисхана?.. Нет — в 1942 году. И от моей лест¬
ницы прогресса остаются только щепки. Ассирийцы, римляне,
испанцы в Америке, монголы, германцы... Кто раньше, кто поз¬
же, не все ли равно!
И я сижу, прислушиваясь в своей комнате к обстрелу како¬
го-то из районов, и все в моей голове принимает совсем не хро¬
нологический порядок. Вот пред[о] мною перевод рассказа Ана-
толя Франса «Певец из Кумы». Переводил в «блаженные време¬
на» один из замечательных русских деятелей, тогда, в 90-х годах
XIX века, молодой, темпераментный начинающий ученый, при¬
ват-доцент, впоследствии академик и Непременный секретарь
Академии наук С. Ф. Ольденбург. Рассказ-фантазия; перевод не
поэта, а ученого. Но я невольно остановился на этих нескольких
страничках, воссоздав по навеянной канве совсем другой образ
и другую картину.
По странной случайности мне попался на глаза портрет — го¬
лова старца — Льва Толстого работы художника Гринмана421. И я
увидел этого старца певцом времен Древней Эллады на одном
из островов Ионического моря. Когда жил Лев Толстой, Гомер,
421 Вклеена открытка — открытое письмо — с портретом Л. Н. Тол¬
стого художника И. А. Гринмана (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104.
Л. 42). См. ил. 38.
790

Христос, Франциск Ассизский, Тургенев — не все ли равно! Ког¬
да погибла Троя, пал Карфаген, разграблен Рим, сожжена Моск¬
ва, срыта с лица земли Лидице — не все ли равно!
Есть на земле злодеи — изверги рода человеческого, и есть
светлые гении. Я все старался расставить их в веках, по ступеням
лестницы прогресса. Тщетная задача. Кто выше? Сократ или Тол¬
стой? Кто мерзостнее? Цезарь или Наполеон, Аттила или Гитлер?
Тут время, оказывается; не при чем.
Последний гимн
Он шел по тропинке, по берегу моря. За ним поднималась вы¬
жженная солнцем холмистая земля. Но тут, около воды, было мно¬
го изумрудной зелени и ярких цветов.
Он шел спокойно, опираясь на посох. Морской ветер разме¬
тал на висках белые кудри волос. Лицо его было покрыто глубо¬
кими морщинами, но глаза были полны огня и мысли. Белые вол¬
ны бровей наползали на них. Его хитон и босые ноги были по¬
добны цвету тех дорог, по которым он прошел, сам не зная куда.
Он давно вышел из дома... Вышел тогда, когда его родной город
пылал и рушились здания...
Его звали Старцем, иногда певцом. Дети, которых он обучал
поэзии и музыке, дали ему это прозвище...
Пройдя, не останавливаясь, всю ночь, чтобы не быть застиг¬
нутым врагами, он изнемогал, от усталости. За ним шел послуш¬
ный преданный пес.
Огненная колесница Феба поднималась по воздушному океа¬
ну. И лучи ее золотили скалистые, рассеянные на море опустев^
шие острова. С некоторых из них еще тянулись по ветру черные
клубы дыма потухающих пожарищ. Все было кончено. Родина
Старца подверглась страшному опустошению. Города, селения
были разорены и сожжены, жители перебиты или уведены в
плен...
Старец отсчитал у одного склона, где открывался дивный
вид на море и ближайший островок с холмами, увенчанными
терпентинными и маслиновыми деревьями, двенадцать раз на
двенадцать длину своего посоха и вышел налево от себя в ущелье.
Там, между двумя скалами-близнецами узкий вход вел в свя¬
щенную рощу. На берегу журчащего ручья, сразу за скалой, воз¬
вышался жертвенник, сложенный из грубых камней. Олеандр на¬
половину скрывал его своими гибкими ветвями, усеянными крас¬
ными цветами. На вытоптанной площадке перед жертвенником
791

белели кости жертвенных животных. Дальше, в зловещей тени
ущелья, высились два древних дуба; к их стволам были приби¬
ты черепа быков... Это было то условленное место, где он дол¬
жен был дождаться вестей о том, что сталось с его семьей, с жи¬
телями родного города.
Старец углубился в лес, снял с пояса висевшую на нем не¬
большую чашу, наклонился к ручью, зачерпнул чистой, прозрач¬
ной как кристалл воды и утолил свою жажду.
Долго он прислушивался к таинственной песне — журча¬
нию ручейка и забылся...
Он видел пред собой на морском берегу родной город, опоя¬
санный белыми стенами. Горная дорога, выложенная плоскими
камнями, вела к воротам города. Эти ворота были выстроены еще
в те времена, о которых исчезло уже всякое воспоминание: по
сказанию, это было делом богов. Над воротами в камне были вы¬
сечены какие-то знаки, смысла которых никто не мог объяснить,
но все считали их приносящими счастье. Недалеко от этих ворот
тянулась площадь, а за ней под деревьями белели скамьи ста¬
рейшин. Близ этой площади стоял его дом... За домом тянулся сад,
в нем играли его дети. Вот он видит и других детей, весело бегу¬
щих к нему. Друзья пришли его приветствовать. Старейшины го¬
рода прислали ему, певцу, бедро быка в подарок. Его песни рас¬
певали и молодые, и старые, и особенно дети...
Еще несколько сновидений или каких-то неясных мыслей по¬
сетили его. Он видел много лиц... Но заметил, что это все умер¬
шие давно, которых он знал в цветущей юности... А вот и те, ко¬
торые его только что окружали, но погибли один за другим от го¬
лода и лишений во время длительной осады города... Все они
обступали его такими, какими он видел их в последний раз, —
спрашивали о чем-то, толкали его.
Он очнулся. Пред ним стояла женщина, уже не молодая, но
еще живая и быстрая. Он где-то видел ее.
— Мне сказали, что ты тут. Тебя ищут. Ты новых почестей
дождешься, больших, чем прежде. От тебя ждут новых песен те,
кто занял место прежних старейшин. Это достойные люди.
И Старец узнал соседку, рабыню прорицателя, дом которого
был с ним рядом. Он слушал ее удивленный и задумчивый.
— Как ты узнала, что я здесь?
— Мне дети твои проговорились...
— А они где?
— Взяты заложниками. Как только ты вернешься и просла¬
вишь героев, они возвратят тебе твоих детей...
792

Рабыня склонилась к нему и [про]говорила:
— Война дает людям богатства, но она и отнимает их. Отец
мой Киф владел в Милете дворцом и бесчисленными стада¬
ми. Но вооруженные люди все отняли у него, а самого убили.
Меня увели в рабство, но со мной не обходились жестоко, так
[как] я была молода... Красива была. Вожди разделяли со мной
ложе, и я никогда не нуждалась в пище. Прорицатель был моим
последним властелином.
— А где твой господин теперь?
— Он в почести как искусный прорицатель у новых власти¬
телей, и я больше не его рабыня. Меня вспомнил более достой¬
ный человек. Вот я и пришла к тебе, чтобы и тебе помочь. Ты меня
никогда не обижал, хотя и не любил моего господина... А я люби¬
ла тебя и еще больше томилась, что ты был горд и славен... Пой¬
дем, тебе приносили бычье бедро в благодарность за песни, те¬
перь ты будешь осыпан золотом. Прославь только моего нового
господина...
— И ты пришла ко мне с этим...
Старец вдруг смолк. Потом тихо спросил:
— Моих детей ты предала. Предаешь и меня... Ну, пойдем.
Он ждал засады. Никого кругом не было. Ему так захотелось
убежать скорей, скрыться, но не было сил в ногах.
— За тобой послана погоня, тебя везде ищут. Я сказала, что
ты горд и тебя нельзя словить, тебя уговорить нужно. Мой вла¬
стелин согласился и послал меня одну. Ты идешь не пойманный
врагом, а свободным гражданином, певцом... Пред тобой сно¬
ва откроется жизнь и слава. Ты славил одних, будешь славить
других.
— А где живет твой новый господин? — спросил Старец.
— Пойдем, я проведу тебя близкой тропинкой. К нему не¬
возможно проникнуть со стороны моря тем, кто не знает пути
более близкого. Помнишь, мыс около города, где жил богатый
Мегес, мыс, врезывающийся в середину волн и доступный одним
буревестникам?.. Если идти от города, то надо долго подниматься
в гору, по лестнице, высеченной в скале... Там неспокойно... В го¬
роде еще не потухли пожарища.
— Веди, — сказал Старец, — тайной тропинкой. И он с уси¬
лием пошел за торжествующей рабыней, покорившей беспо¬
мощного гордого певца. Вот они уже высоко-высоко над морем.
Вот отвесная скала, спускающаяся прямо в бездну.
— Постой, — сказал Старец. — Дай дух перевести. Как хо¬
рошо здесь.
793

И он, как очарованный, смотрел, вниз, в пропасть.
— Пойди, скажи моим новым властителям, что певец при¬
шел... Он сложил уже песню. Скорее, скорее. Видишь, тучи набе¬
гают. Потемнело синее море, закурчавились гребни волн.
— Пойдем вместе, — взмолилась рабыня. — Я не оставлю
тебя. Тут самое опасное место. Один неосторожный шаг — и
ты скатишься в пропасть, а ты устал. И глаза твои, как у безум¬
ного.
Она хотела взять его за руку, но он ее отстранил.
— Постой, — сказал он, — я спою ту песню, которая сло¬
жилась сама собой, покуда я поднимался на эту крутизну. И он
запел:
Стар я и немощен телом,
но не устал я душой.
Смерти в глаза без боязни и смело
прямо смотрю пред собой.
Время мое миновало.
Всё позади. Я один.
Песни мои отзвучали...
Но пою я последний свой гимн:
Люди, живите свободно,
светлую радость творите.
Бремя тиранов народных
с трепетом вы прокляните.
Здесь над пучиной морской
с радостью смерть принимаю.
Честь и свобода со мной...
Их я себе сохраняю.
Слезы радости катились из глаз Старца. Седая борода его сду¬
валась ветром в сторону и поднималась как парус.
А там, внизу, бушевало разъяренное море и слышался все на¬
растающий грохот и шум.
— Идем скорее. Иначе нас ветер сбросит отсюда, — кричала
рабыня. — Нас буря застала на самом опасном месте... Хоро¬
шо, что нас стража заметила. Они узнали меня и помогут тебе.
Крепче держись на ногах, прижмись к скале.
— Хорошо, — ответил Старец. — Я все исполню, как
ты указываешь. Стража нас потеряла из вида, дай ей знак вон с
того выступа. А я тут постою, упершись на посох, вот за этим
камнем.
Она пошла, крепко держась за скалу...
794

Когда она вернулась со стражей, чтобы помочь Старцу, то
на том месте, где его оставила, нашла лишь пса, который жалоб¬
но и протяжно выл, упершись передними лапами и глядя в бу¬
шующую внизу бездну...
Г[еоргий] К[нязев]
Каждый вычитывает в книге самого себя. Так вот и «Илиа¬
да», которую я перелистывал, легла пред[о] мной на одну из
своих многочисленных граней, необычную, но меня и волную¬
щую, и бодрящую сейчас:
Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит.
И как мы ни грустны, скроем в сердца и заставим
безмолствовать горести наши.
397[-й] день войны.
1942. 23 июля. Четверг.
Итак, оказывается, наши войска в эти дни и ночи на одном
из участков фронта вели наступление и захватили вражеский
узел сопротивления422. В официальных сообщениях фигурирует
пункт П. — Пушкин? Петергоф? Поповка? Во всяком случае, Ли-
гово, говорят, очищено от разбойников.
Прощался сегодня с акад. И. Ю. Крачковским. Хорошо рас¬
стались. Он должен лететь сегодня вечером. Узнал от него, что
управляющим делами АН снова назначен Зубов. Уполномочен¬
ным в Москве состоит академик Митин. Приходил прощаться
Т. П. Кравец. Он также улетает сегодня... Улетает сегодня и Фо¬
мин, уполномоченный Академии наук в Ленинграде, но так и не
утвержденный Президиумом; жалкая и ничтожная личность. По¬
следний выезд сотрудников институтов Академии показал его
полную неспособность к какой-либо организации. Улетают еще
некоторые — и ученые, и неученые.
По набережной везут тюки с вещами беженцы на пункты,
где их забирают в трамвайные вагоны или на грузовики. С каж¬
дым днем Ленинград пустеет.
Все настойчивее слухи, что в городе останутся лишь способ¬
ные к обороне, а всех остальных эвакуируют. Город — фронт.
Мы остаемся на фронте, покуда нас не погонят.
422 В эти дни войска 55-й армии Ленинградского фронта начали на¬
ступление в районе Пуртолово.
795

398[-й] день войны.
1942. 24 июля. [Пятница].
Утром прибежала ко мне соседка наша, сотрудница в бухгал¬
терии Управления АН в Ленинграде, и сообщила, что получена те¬
леграмма о моей эвакуации.
Через полчаса пришел ко мне Федосеев и принес телеграмму
из Казани от 20 июля за подписью вице-президента Л. А. Орбели.
Федосееву и Фомину: «Обеспечьте эвакуацию директора Архива
Князева Боровое. Андреева, Любименко, Модзалевского Ташкент».
Федосеев считает телеграмму приказом и настаивает на ис¬
полнении распоряжения. Обещает вылет на самолете до Москвы,
обещает выхлопотать возможность везти багаж до 70—80-ти ки¬
лограммов на двоих. Стращает меня тем, что здесь, в Ленинграде,
будет плохо, может быть придется драться на улицах, оставлять
город и все уничтожать... Архив той же участи должен подверг¬
нуться. Теперь он будет законсервирован, мною назначен упол¬
номоченный для наблюдения за сохранностью материалов. Срок
выезда — 3—4 июля423.
Я попросил разрешения на обдумывание ответа до понедель¬
ника. Что мне ответить?
Мучительнейший вопрос. Я обратился к М. Ф. Она мне отве¬
тила письменно. Прилагаю ее записку424. Она искренна и ясна.
Значит, уезжать! Ходил по Архиву словно кто мне по голо¬
ве обухом ударил. Имею я право покидать Архив, не являюсь ли
я дезертиром?
И. С. [Лосева] считает, что я обязан подчиниться приказу и
всячески меня стращает грядущими трудностями в Ленинграде.
Когда заговорили о возможном захвате города немцами и унич¬
тожении всех материальных ценностей, у ней даже глаза забле¬
стели...
Осталось счетом каких-нибудь дней 10 до отъезда, если он
состоится. Растерялся, что брать с собой, что оставлять. Не в ба¬
рахле дело, а в тех бесчисленных исписанных мною листках —
материалах. Что с ними делать?
Вчера акад[емик] И. Ю. Крачковский не мог улететь и утром
вернулся с аэродрома. Не могли нигде найти Фомина; за ним вы¬
езжал автобус с вещами, опоздавший к отлету самолета.
423 Так в рукописи. Уполномоченным в Архиве АН СССР после отъез¬
да в эвакуацию Г А. Князева осталась И. С. Лосева.
424 В рукописи дневника записка отсутствует.
796

Сегодня все-таки, кажется, улетают акад[емики] Крачков-
ский, Кравец и др. Во второй половине дня появился и пропадав¬
ший Фомин. Я так и не мог узнать, что произошло. В общем, самая
печальная и преступная наша черта оказалась — неорганизован¬
ность и расхлябанность.
Заходил к Крачковским. Они нервны и напряженны. Ожида¬
ют отъезда сегодня. Действительно, когда я проезжал со службы,
автобус уже стоял у Главного здания.
Все время один пред [о] мною вопрос: имею ли я право поки¬
дать Архив, или свой «корабль», как я его называю? Мне хоте¬
лось, если уж суждено погибать, то вместе с ним. Выходит так,
что я оставляю Архив.
«Вам приказывают так поступить, — говорит мне тов. Фе¬
досеев, — и вы обязаны подчиниться».
Итак — в поход!
И вдруг неожиданно, в восьмом часу вечера, быстрый, лихо¬
радочный обстрел нашего района. Снаряды воют и где-то с трес¬
ком и грохотом рвутся. Невский весь в огневых точках — дотах.
Набережные тоже. Город готов к уличным боям.
На окраинах — передовая линия фронта. Улицы города неза¬
метно переходят в сплошной защитный пояс из бетона, металла,
песка и камня.
С тоской смотрю на обезлюдевший родной город... Трава про¬
растает на мостовой; даже на площади наискосок от нас, перед
мостом.
Часовые у зенитных батарей. Милиционеры с ружьями на
углах. Патрули. И почти во всех домах по набережной — бой¬
ницы.
«На улицах не миновать драчки», — говорит мне жена ко¬
менданта дома.
Да, все готово к уличным боям. В случае несчастья, балтий-
цам-морякам отступать некуда!
Тревога, большая, неуемная, за судьбу нашей родины сжи¬
мает сердце... В опасности родина и мы, ее дети.
399 и 400[-й] дни войны.
1942. 25 и 26 июля. Суббота и воскресенье.
Тише, сердце...
Вот и мы, беженцы, покуда организованные; бежим куда-то
на восток, в Сибирь.
797

Тише, сердце!
Не мы одни. Десятки миллионов с котомками на плечах
отодвигаются на восток, вырванные вихрем войны со своих мест.
Не пришлось погибнуть здесь, оберегая Архив; все равно
где-нибудь придется свести последние счеты с жизнью вне Архи¬
ва, вне родного города... Не нужно думать о себе. Мои записки —
записки к истории моего времени, а не для моей биографии.
Вот документ моего времени — 1942, июль425.
Перечитываю его в третий, четвертый, пятый раз... Да, так
написано, в 1942[-ом], в июле...
401 [-й] день войны.
1942. 27 июля. Понедельник.
И помочь нам собраться некому. М. Ф. одна возится. А серд¬
це у нее стучит с перебоями...
В саду, посередине двора, на кровати лежит ослабевший серд¬
цем комендант нашего дома Ф. Е. Савченко. Вероятно, обре¬
ченный.
Младшие сотрудники смотрят мне в глаза, как бы спраши¬
вая: «А мы-то как же?» Зашел в Архив Палибин, ученый-бо-
таник. Никуда не хотел ехать. Говорит теперь: «Страшновато
оставаться. Замерзнем зимой. Кажется, придется сниматься с
места».
Черников прислал письмо с фронта. К сожалению, не нашел
простых и искренних слов — сплошная агитка. И неспокойное,
истеричное письмо. И это печально. Не надо нервничать тем,
кто с оружием на линии огня — бойцам. Это нам, романтикам,
интеллигентам старой гуманистической традиции пускать слезу
дозволяется. Черников слезы не пускает, нет. Он очень воинст¬
венен, но в этом и кроется провал — шуму больше, чем нужно.
Конечно, не напишешь ему этого. Ему хочется ободрить нас,
поднять, заверить, что все лучше будет...
Опять обстрел. Рвутся опять не очень далеко снаряды.
425 Вклеена вырезка из газеты со статьей И. Эренбурга «Убей!». Ввер¬
ху на листе карандашом рукой Г А. Князева: Вот документ моего време¬
ни: «1942, июль». Внизу карандашом: «Перечитываю его в третий, чет¬
вертый, пятый раз... Да, так написано, в 1942, в июле...» (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. Л. 25 об.). См. ил. 39.
798

402[-й] день войны.
1942. 28 июля. Вторник.
«...После упорных боев наши войска оставили Новочеркасск
и Ростов...»426. В районе Воронежа ожесточенные бои. Под Ле¬
нинградом бои местного значения.
В Ленинграде... Сейчас 6 часов вечера. В нашем районе рвут¬
ся с треском снаряды. Лихорадочно быстро палят вражеские
орудия, по-видимому уже подавляемые огнем нашей авиации.
На улицах — пустыня. Преобладающие встречные на улице —
военные. Всюду огневые точки. И ветер необыкновенно холод¬
ный для июля. В пальто не жарко. Собираемся. Взвешиваем каж¬
дую вещь. Сколько дадут увезти — по 20 или по 40 кг на челове¬
ка? У меня одних научных материалов по истории Академии наук
набирается до десяти килограммов!
М. Ф. сегодня всю ночь не спала. Встала с рассветом. Я тоже
проснулся и не мог более заснуть...
И что бы мы ни делали, в мозгу колотит как молотом: «На¬
ши войска оставили Ростов и Новочеркасск». Родина в страшной
опасности!
И вспоминается мне чье-то изречение: «Среди людей остать¬
ся человеком». И вспоминается мне, что один поэт с Диогеном
искал человека и нашел одного, но и он оказался не человек, а
бог, сын божий, сошедший на землю, «Esse Homo»427...
И вспоминается мне: «Человек — это звучит гордо!»428
И читаю: «Убей». И слушаю по радио: «Убей»... И всюду:
«Убей!».
Отдаленная артиллерийская перестрелка. Ночник вместо
лампы, вместо электричества; в комнате хаос... И в мозгу — «Ро¬
дина в большой опасности...»
«Убей...». Мы убиваем. Нас убивают. Бойня — смертная, сви¬
репая, небывалая по размерам и жестокости... Гигантская мясо¬
рубка.
Не думать? Не могу...
Куда-то едем. Зачем?!
Надо бить врага... Убей. Вот сейчас — оправдание и смысл
твоей жизни!
426 Советские войска оставили Новочеркасск и Ростов 27 июля 1942 г.
427 «Esse Homo!» (лат.) — «Се, Человек!». Слова, сказанные римским
прокуратором Иудеи Понтием Пилатом об Иисусе (Ин. 19:5).
428 Слова Сатина, героя пьесы М. Горького «На дне».
799

По радио призывают к бодрости, стойкости. Крепимся.
Необходимо отметить, что в конечную победу и я, и окру¬
жающие меня продолжаем верить по-прежнему, но в жизнь и
судьбу свою личную уже мало кто верит. Слишком грандиоз¬
ны события, и перед ними особенно мелки и ничтожны наши
личности...
Иду спать... Но усну ли?
403[-й] день войны.
1942. 29 июля. Среда.
Такое темное, ненастное, дождливое утро, что писать труд¬
но. Нужно собирать вещи, распоряжаться, а я бы вот так и остал¬
ся сидеть на этом месте.
Куда мы едем, зачем?
Личные это переживания? Но записываю их не для себя, и
не о себе говорю как таковом, а об одном из миллионов, пишу о
себе как о современнике, как о живом реальном человеке — не
как о субъекте, а как об объекте.
Еще раз повторяю: не о себе пишу как таковом, а как [об] объ¬
екте, чрез личную призму которого преломляются все пережива¬
ния от окружающего мира. Поэтому многое тут, в записях, как
будто и сугубо личное, на самом деле — в известной мере —
и не личное.
Десятки миллионов, если не сотни, переживают все не¬
взгоды войны, и все по-своему. И очень, очень немногие записы¬
вают свои впечатления. И все — по-своему. Я — один из этих
немногих.
405[-й] день войны.
1942. 31 июля. Пятница.
Перевозили мой архив в Архив Академии наук — 217 па¬
пок. На тележке увезли Цветникова и Модзалевская все мои
сокровища в ветреный, не по-июльски холодный и непривет¬
ливый день. Стоял у колонн нашего старого дома, покуда они
носили и укладывали [мои бумаги], и глядел на пустынный го¬
род.
800

Мимо проходили только редкие прохожие, больше военные
да женщины с ведрами и кувшинами за водой.
Взволнованно и искренне пишет Эренбург: «Забудем обо
всем, кроме одной мысли, одной страсти: спасти Россию, спасти
Родину».
«Враг идет за краденым салом. Мы защищаем колыбель на¬
ших детей. Враг идет, чтобы захватить чужую землю, какое-то
«пространство». Мы защищаем самое дорогое — поля, которые
нам знакомы как лицо матери, нашу историю, наш язык, наше
будущее. Мы должны победить в этой беспримерной жестокой
борьбе...»
Немцы откровенно мечтают «об уменьшении народонасе¬
ления России на тридцать-сорок процентов», — так пишет не¬
мецкая газета «Ост-фронт». Немцы теперь вывозят в Германию
жителей Украины, Белоруссии, из захваченных ими русских об¬
ластей. В Германии рабы должны носить на рукаве позорную по¬
вязку с буквой «О» («Остарбейтер» — «рабочий из восточного
пространства»).
Вторжение немцев — это вторжение смерти. Если мы не
уничтожим немцев, немцы уничтожат нас.
«Недооценивать силы врага — это значит помогать врагу.
Германия — страна развитой военной индустрии, и немец —
образец механической дисциплины... Он воспитан для того, что¬
бы не думать. Это не человек, но автомат. Его нельзя переубе¬
дить: слово над ним не имеет власти, он чувствителен только в
доводах силы, к снарядам и пулям. Что движет им кроме пови¬
новения? — Голод и страх».
Одна еще теплилась у нас надежда, что «немецкий народ
проснется и поймет... Мы излечились от этих сладостных иллю¬
зий», — пишет Оренбургу старший лейтенант Морозов.
Итак, борьба с ненавистными немцами как таковыми, с гер¬
манским народом!..
«Гитлер бросил тысячи новых танков на наши южные степи...
Они ищут победы, чтобы избежать расплаты.
Для немецкого солдата война — это заработок: он зараба¬
тывает грабежом хлеб для себя и для своего выводка. Он не счи¬
тает, что он грабит...
Теперь немцы прорвались в еще не разграбленные ими цве¬
тущие земли Дона. Они ожили от разбоя. Голод, алчность, азарт
разбойника ведет в атаку немецкую орду».
Там, где жгли и уничтожали всё 700 лет тому назад татар¬
ские орды, теперь топчут германские танки.
26 Князев Г А.
801

Неужели снова над нашей страной легла страшная тень ино¬
земного жестокого ига. Враг угрожает Сталинграду, низовьям
Волги, рвется на Кубань, где зреет золотая пшеница...
И несется один клич: «Забудем обо всем, кроме одной мысли,
одной страсти: спасти Россию, спасти Родину!»
406[-й] день войны.
1942. 1 августа. [Суббота].
аВсе сбились со своего пути, вся жизнь — и других, и моя,
словно сон. Переживаем предотъездную горячку, но отъезд, ка¬
жется, откладывается. Боюсь теперь, что и не выедем: ждут со дня
на день нового наступления на Ленинград. Оно, вероятно, будет
стремительное и жестокое. Один генерал в газете пишет, что на¬
ступление начнется с воздушных налетов. Вероятно, немцы по¬
пытаются зажечь город. Ни у кого нет уверенности, что город
удастся отстоять. Наоборот, ждут больших и страшных событий3.
Приходила в Архив Лидия Ивановна Полянская, старший
инспектор Архивного отдела НКВД и сотрудник ОГА НКВД
(Отделение Государственных Архивов НКВД). Она остается в
Ленинграде только потому, что ее не выпускают. Мрачна. Ни¬
каких радужных надежд не питает. По-видимому, ей тяжело в
своем Архивном отделе. И без того нервная и больная женщи¬
на — ее начальник тов. Михайлович — теперь, после того как она
потеряла 19-летнего сына (умер от ран, полученных в сражении
где-то под Курском), сделалась совершенно невыносимой. Ве¬
роятно, у Полянской была тонкая мысль: нельзя ли ей перейти
в систему Академии наук... Эвакуировать свои материалы они
не собираются. Народу в архивах остается все меньше и меньше,
и некому было бы поднять эту эвакуацию! Распрощались очень
тепло429.
а а Текст, ограниченный буквами а, зашифрован. См. ил. 40. Рус¬
ский текст записан буквами греческого алфавита. Мягкий и твердый зна¬
ки выражены через апостроф, буквы «ю», «я» — через буквы греческого
алфавита с дополнительными значками «|» сверху и снизу соответственно,
буквы «ш», «ж», «з» — через буквы древнерусского алфавита, буква «ч» —
через символ «_1_», буква «и» — через символ «+», буква «ы» — через сим¬
вол «+» с дополнительным значком «л» сверху. Дешифровка произведе¬
на А. Г Абайдуловой.
429 Вложена вырезка из газеты: рисунок Владимира Гальбы «Столпы
германского фашизма» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. JI. 34). См. ил. 41.
802

Весь вечер собирались. Взвешивали каждую вещь и до сих
пор не знаем самого главного: сколько нам разрешат везти бага¬
жа — по 20 или по 40 кг. Страшное чувство тоски испытываю,
проезжая по набережной, обходя хранилища Архива. Стою пе¬
ред сфинксами в каком-то оцепенении. Гляжу на величественную
державную Неву с Исаакием, Сенатом, Адмиралтейством, Зим¬
ним дворцом, с ангелом с крестом на Александровской колонне
и чувствую, как учащенно бьется мое сердце... Говорю: «Тише,
сердце...» Но тоска сжимает его.
Жизнь рушится. Судьба России, а с ней и Советской родины
решилась... И все-таки в уголке мозга теплится мысль с надеж¬
дой, это — не конец. Ведь решается судьба не только наша, но
и Англии, и Америки. Германия будет сломлена. Она принуж¬
дена будет очистить занятые ею наши необъятные территории.
Снова будет жизнь там, где сейчас смерть... И надежда эта вы¬
растает в глубокую уверенность, когда взвесишь все происходя¬
щее в мире в свете истории.
Но личная наша жизнь погашена, уничтожена. Сейчас та¬
ким, как я, больше не для чего жить. Нужны только те, кто с ору¬
жием в руках могут бороться с врагом, убивать...
Покуда я фактически возглавлял Архив, я тоже боролся,
пусть не активно, а пассивно: охранял научные ценности. А те¬
перь я что? Лишний рот и обуза для государства. аВсе время на¬
зойливо сверлит в мозгу мысль о самоубийстве. Только обяза¬
тельство перед М. Ф. не дает мне так поступить, как я задумал.
Ведь ничего у меня не осталось. Опустошена душа!.. И как страш¬
но читать3:
С кровавых полей Европы, обугленных, неживых,
идут эти люди — не люди, будь проклято имя их!
Муштрованные машины, делатели войны,
единственному закону, закону убийц, верны.
Бездумные автоматы, забывшие честь и труд,
стяжательствуя и воя, они на Восток идут...
Я ненавижу их мыслью, которая мстить зовет.
Я ненавижу их сердцем, что, гневаясь, в ребра бьет.
Я ненавижу их кровью, которая в гневе чиста,
за то, что попрана ими земли моей красота.
Нет в языке моем слова для ненависти такой, —
я их ненавижу за брата, убитого их рукой,
а—а Текст, ограниченный буквами а, зашифрован. См. примеч. а—а
на с. 802.
803

за всех друзей невозвратных, сгоревших в огне войны,
с которыми вместе пели и славили день весны,
за всех неповинно ввергнутых в огненную грозу,
за вдовствующих и сиротствующих, за каждую их слезу.
К мести, к мести, к мести взывают слова мои.
Я ненавижу их волосы, цвета пивной струи,
и выцветшие глаза их, мутные от вина,
и душу их воровскую, и даже их имена,
и даже слова их речи, острые, как игла,
и землю, что их вскормила, и мать, что их родила...
К ненависти и к мести взывает народа кровь, —
за все им воздастся, дважды и трижды воздастся вновь.
Так пишет поэт Николай Браун. Тут уже прямо говорится
о немцах, а не только о фашистах.
После долгого перерыва вечером была объявлена воздушная
тревога, но батареи на невских берегах молчали. До нашего райо¬
на стервятники не добрались!
Получил письмо от А. И. Андреева с пути из Арзамаса. Едут
хорошо. Теперь, вероятно, давно уже в Казани.
У нашей сотрудницы М. В. Крутиковой пропали карточки.
На целый месяц она осталась необеспеченной ни хлебом, ни
продуктами. Ужас гладит из ее глаз. Она сразу постарела еще
на несколько лет и сникла. Еще бы! Гибель неминуемая грозит ей,
если как-нибудь не восстановят ее карточки.
Пусто на нашей лестнице: все жильцы или уехали, или умер¬
ли. И видел сегодня на площадке большую противную крысу.
Учреждены ордена Суворова, Кутузова и Александра Нев¬
ского430. Они будут выдаваться за боевые заслуги.
407[-й] день войны.
1942. 2 августа. Воскресенье.
Опять воздушная тревога!.. Зловеще воет проклятая сирена
по радио...
Покуда тихо. Только учащенно часто стучит радио.
430 Ордена Суворова 1, 2 и 3-й степеней; Кутузова 1-й и 2-й степе¬
ней; Александра Невского были учреждены 29 июля 1942 г. Указом Пре¬
зидиума Верховного Совета СССР; Кутузова 3-й степени — 8 февраля
1943 г.
804

Алексей Сурков из действующей армии печатает «Песнь
гнева»:
От чужого полона степь полынная стонет.
Возле берега Дона ржут железные кони.
Взгляд мой меркнет от боли, сердце сушит страданье.
Друг мой! Брат мой! доколе нам терпеть поруганье?
Не согнутся покорно наши русские спины.
Ярость облаком черным накрывает равнины.
По донским перекатам зреют страшные грозы.
Отольются проклятым материнские слезы.
Друг мой! Брат мой! Товарищ!
Наше дело нетленно,
хоть над пеплом пожарищ, хоть в крови по колено...
Второй час продолжается тревога, но над Невой покуда тихо.
Только издалека слышны глухие раскаты залпов зениток...
После первой тревоги, продолжавшейся более двух ча¬
сов, — вторая.
408[-й] день войны.
1942. 3 августа. Понедельник.
Сегодня третье августа. На этот день назначался наш отъезд,
но он не состоялся почему-то. И даже неизвестно, когда мы вы¬
едем.
Всю ночь стреляли и сегодня весь день, и сейчас вечером не
прекращается стрельба где-то там, за рекой, в районе Лигова.
Под городом идет ожесточенный бой. Иногда вздрагивает дом
от более сильного выстрела и потом опять почти непрерывная,
глухо передающаяся по воздуху артиллерийская канонада.
Все делают свое дело. И на службе, и дома. Вот я сейчас при¬
шел в свой кабинет. Надо собираться, но не могу складывать свои
вещи, бумаги... Невольно прислушиваюсь к далеким уханьям же¬
лезных чудовищ, от которых земля гудет. Предо мной книги, ко¬
торых, быть может, я больше не увижу никогда, мой «рабочий
станок», т. е. письменный стол, за которым я просидел без ма¬
лого 50 лет. Мне было лет 7—8, когда я завладел им у отца...
Вот журнал ИГ431 от 1 июня 1941, когда страна жила полной
431 Журнал «Иллюстрированная газета» выходил как приложение к га¬
зете «Правда» с 1938 по 1941 г.
805

жизнью. Молодежь играла в футбол, каталась на парусных яхтах,
в Александрийском театре ставили со всей тщательностью ре¬
жиссерского и театрального искусства «Дворянское гнездо» Тур¬
генева...
А четыре страшных всадника уже были на границах нашей
земли...
Я вспомнил эти апокалипсические образы, потому что мне
попался на глаза роман Бласко Ибаньеса «Четыре апокалипсиче¬
ских всадника». Хотя он был написан в период Первой мировой
войны, но можно было бы сказать, что он написан сегодня; сно¬
ва так же развертываются мировые события; снова, но шире и
страшнее шарахается из стороны в сторону всадник на рыжем
коне, и всюду за ним собирает свою жатву всадник на бледном
коне... Казалось, такие устарелые образы, и вдруг они ожили —
такие живые, реальные, символы того, что делается в мире...
Идет дождь. Темно. Зажег «лампаду» — просто, без всякой
поэзии, коптилку. Прислушиваюсь к гулу канонады... Я человек.
Человеческим живу. У меня есть разум, но у меня есть и сердце,
кровь, пульсируемая им, и нервы. И больно, тяжело сжимается
мое сердце... Никому, конечно, до этого нет дела. И здесь я пишу
не столько о себе, сколько о своем современнике. Я не знаю, что
переживают другие. Но что я переживаю, как современник, я хочу
записать. У меня нет страха, нет чувства отчаяния... Есть тоска,
смертная, неуемная и страшная усталость. И я в такие минуты
пишу. В феврале—марте, в самые страшные дни, я также писал
в такие минуты с увлечением. Вот и сейчас. Роман Ибаньеса,
статьи Покровского (юриста) о праве и силе, книга Бузескула о
германских историках432, бесконечные выписки о Первой миро¬
вой войне и личные переживания и отображение второй войны —
вот мои материалы. Пишу о своем современнике как alter ego433.
«И он повторял в каком-то надрыве своей смятенной
души.
— И еще раз... И еще раз... И еще раз... Зло остается нена¬
казанным. На земле торжествует зло. Мир — призрачный кос¬
мос и реальный хан. Вся жизнь — иллюзия, самообольщение;
религия, философия, наука, искусство — святая ложь, пустые
слова утешения, для того и придуманные, чтобы человек на
время забывал про ужасы своего существования...
432 Возможно, имеется в виду работа «Генрих Зибель, как историк-по¬
литик» (Харьков, 1896).
433 alter ego (лат.) — второй я, другой я.
806

И ему показалось, что он видит реальность — зло, в обра¬
зе зверя, древнего, апокалипсического, зверя из бездны...».
Без всякой мистики, просто, как образ поэта.
Тело зверя подобно барсу, лапы, как у медведя, а пасть —
львиная. У него семь голов с десятью рогами. На головах зверя —
кощунства против человечества, против всего, что делает жизнь
пригожей и привлекательной... И слова кощунства на головах
многоликого зверя меняются в веках — в языке, в оттенках, в
формулах, но не в смысле. Их «вечный» смысл таков: «Будь жес¬
ток, чтобы быть великим», «Выше всего сила», «Есть только свя¬
щенное право — право сильного», «Война является высшей фор¬
мой прогресса», «Для силы не существуют ни истина, ни ложь...».
И вот эти слова теперь читаются так: миром должна управ¬
лять высшая раса. Таковой является германская. Германскому на¬
роду должно принадлежать господство в мире. Он устанавливает
новый порядок; остальные народы должны повиноваться, выпол¬
нять волю высшей расы — германцев, господ... Самое главное
и важное — сила и повиновение этой силе. Всех неповинующих-
ся нужно истреблять. Таково право сильного. Это высшая циви¬
лизация, новый порядок.
В незапамятные времена, в Междуречье, в этой плавильне
народов, в жестоком воинственном Риме, в кочующих ордах гун¬
нов, монголов — везде, всегда торжествовала эта идеология...
И в XIX веке ее по-научному формулировали германские поли¬
тики, историки и мыслители:
«Право есть политика силы» (Меринг). «Высшая нравствен¬
ная обязанность государства — развивать свое могущество... По¬
этому лучшая проба этого могущества — война» (Трейчке). «Вой¬
на есть неотъемлемый член божьего мироздания — «Ein Glied
in Gottes Weltor[d]nung» (Мольтке). «Война... в ней перед ли¬
цом истории происходит суд над народами, и каждый народ
должен доказать свое право на существование. Если вообще
борьба за существование есть непременный фактор прогресса,
т. е. благо, то таковым же благом является и война... Война и му¬
жество совершили больше великих дел, чем любовь к ближне¬
му» (Ницше).
В 1914 году идеологом этой «философии» был не в меру про¬
славленный Кайзер, теперь в 1941—1942 г[одах] — хвастливый
жестокий зверь, воплощение зверя — Гитлер...
История повторяется... Кто они? Те же Аттилы, Чингисханы,
Мамай, только с радио, самолетами, автоматами и танками.
807

Генерал Ретценгофер (еще в Первую мировую войну) так
по-солдатски прямо и заявлял: «Проповедуемая женщинами обое¬
го пола идея всеобщего мира является вздорной фантазией, ха¬
рактерной для современного „декадентского гуманизма”»...
И германский народ — не кучка «фашистов», народившихся
как черви на гниющем трупе, в особенности в лице пруссаков,
удачными войнами (с Данией в 1864г[оду], Австрией в 1866-м
и Францией в 1870-м434), — основал свое единство сначала в
Германии, что было его законным правом. Но потом он стал меч¬
тать о гегемонии в Европе и во всем мире. В 1914 году было ре¬
шено покончить молниеносным ударом с Францией и бросить¬
ся на Россию... Не удалось выполнить этого плана неудачливо¬
му Вильгельму, выполняет его покуда более удачливый и более
жестокий Гитлер. С неудержимой и страшной силой — «Wille zur
Macht» — германцы лезут в «Восточное пространство». С не¬
слыханной жестокостью испепеляют и истребляют все на пути,
что мешает...
«Wille zur Macht...» Таков современный «зверь из бездны»...
И этот зверь из бездны, несмотря на всю свою уродливость и
смрадность, желает властвовать на земле и требует от людей, что¬
бы они ему безусловно повиновались. И даже создал (в XX веке!)
новых бесправных рабов с повязкой на руке со знаком «О» (Ostar-
beiter — рабочий из восточного пространства). И всех, кто сопро¬
тивляется, топчут мчащиеся как вихрь танки со свастикой.
Вот он, современный апокалипсис без всякой мистики. И ему,
моему современнику, казалось, что он слышит вдали и вот тут
близко около себя топот апокалипсических коней со страшными
всадниками. Они — посланцы страшного зверя... Вот он видит
грубого коренастого юношу, размахивающего мечом, затем луч¬
ника, готового спустить отравленные стрелы эпидемий, плеши¬
вого старика, прогнившего и зловонного, с весами в руках —
Царя Голода, отвешивающего крохи («граммики») гнилого хле¬
434 1 864 г. — война Пруссии, Австрии и ряда государств Северной
Германии против Дании. Начало объединения Германии под главенством
Пруссии. 1866 г. — австро-прусская война. По Пражскому мирному до¬
говору, Австрия признала роспуск Германского союза, согласилась на «но¬
вое устройство Германии» (без участия Австрии) и обещала признать но¬
вый Северо-Германский союз во главе с Пруссией. 1870 г. — германские
войска окружили и разбили около города Седан французскую армию мар¬
шала Мак-Магона, которая капитулировала во главе с императором На¬
полеоном III. 18 января 1871 г. в Версале прусский король Вильгельм I
был провозглашен германским императором.
808

ба, и всадника на бледном коне, которому дана «область на чет¬
вертой части земли, [которая] убита оружием и голодом и смер-
тию и зверьми земными...».
Современник мой, словно на самом деле, видел их перед со¬
бой... Он узнал их:
Войну.
Эпидемии и страдания.
Голод.
Смерть.
Вот они — единственные божества, дающие человечеству
чувствовать свое страшное существование... Все остальное —
сон, призрак, марево... Обольстительная и лживая иллюзия. Толь¬
ко «Зверь» и эти посланцы его, всадники — на рыжем коне, на
белом коне, на вороном коне и всадник на бледном коне... Толь¬
ко они — реальность. И бешеная кавалькада мчится как вихрь.
Нет для них ни времени, ни пространства. Позади всех — всадник
на бледном коне. Острые как шпоры колени его подгоняют коня.
Кожа на теле всадника высохла как пергамен, и из-под нее торчат
все очертания костей — скелета.
С лица кожа совсем сползла, и видна зияющая пустотой
улыбка черепа. В высохших руках всадник держит косу и ею ко¬
сит, косит, косит все живое... За плечами у него вместо плаща раз¬
веваются по ветру лоскутья савана... Над головой его вьется ядо¬
витое облако кровавого смрада. Бедное человечество, обезумлен¬
ное ужасом, рассыпается во все стороны, заслышав зловещий
топот коней. Мужчины и женщины, старые и молодые, топчут
друг друга, стараясь убежать скорее, скорее!..
Но бежать некуда!..
И моему современнику казалось, что он слышит стон и вопли
миллионов людей... И ему казалось, что он слышит лязг и хруст
раздробленных костей их под копытами коней страшных всадни¬
ков... Вот храпят в агонии младенцы, верещат по-заячьи старики.
И ему, моему современнику, казалось, что он сходит с ума.
Ведь не «апокалипсис», не сказка, не легенда это, а действи¬
тельность, страшная реальность. И она кругом, вот тут... Всех,
кто сопротивляется и кто не сопротивляется, топчут мчащиеся
как вихрь всадники во имя Страшного зверя из бездны...
И он видел пред собой жизнь как она есть, без всяких при¬
крас и иллюзий:
— Ты родился, чтобы отстрадать положенное тебе от века и
погибнуть под копытами коней страшных всадников. Минуют
первые трое, не минует последний на бледном коне... Он несется
809

в безумной бешеной скачке. Так много жатвы — нужно успеть
скосить все, что попадается по дороге и по обочинам ее, и кру¬
гом... И моему современнику казалось, что нет никакой исто¬
рии, нет никакого прогресса, есть один «порочный круг», топ¬
тание на месте: созидание для разрушения, иллюзия жизни для
реальности смерти. Нет ни радости в мире, нет ни счастья. Ска¬
чут во все стороны страшные всадники, и стоит над миром не ми¬
лосердный, любящий бог, бог-любовь, а страшный, смрадный,
зловещий Зверь из бездны... И моему современнику хотелось вы¬
рваться из этого кошмара, не слышать топота копыт страшных
всадников, избавиться от страшного чудовища. Но не находил он
выхода... И вспомнил мой современник страшную сказку велико¬
го русского писателя о Вие... Красота жизни в гробу...
Под городом продолжается бой. Земля гудет, и по време¬
нам вздрагивает дом... Или то топот копыт коней страшных
всадников?
409[-й] день войны.
1942. 4 августа. [Вторник].
Грустный день... Свинцовые тучи над Невой. Дождь. Ветер.
Словно не август, а сентябрь. Так лета и не было. Долго стоял пе¬
ред сфинксами, возвращаясь со службы, ходил под портиком
своего дома, прислушивался к непрекращающейся канонаде.
Прощался с родным городом.
«Бог-любовь»... «Над миром властвует любовь, а не смерть».
«Все, кружась, исчезает во мгле, неподвижно лишь солнце люб¬
ви». Вот другой тезис — противоположный тому, который разви¬
вал вчера мой современник: «В мире господствует, и безнаказан¬
но, зло — право силы. Жизнь — иллюзия, смерть — реальность.
Нет никакого прогресса»...
Ходил за колоннами портика нашего дома и беседовал вслух
со своим современником. Никто не мешал мне: прохожих поч¬
ти не было. За водой тоже не проходили; водопроводный кран
устроен у нас теперь под воротами.
«Нет истории, т. е. развития?» «Есть только замкнутый круг?»
Но с таким взглядом на жизнь нельзя жить.
Вздрогнул. Выстрел. Другой. Третий. Где-то близко...
«Бог-любовь»... «Над миром властвует любовь, а не смерть!»
Получил сегодня повестку явиться завтра на заседание в гор¬
ком партии. Повестка дня мне неизвестна.
810

Стреляют. Не пойму — обстрел или зенитки бьют по про¬
рвавшимся самолетам стервятников? Тревожные дни и ночи!..
И думы, мысли без конца... Продолжаю вести беседу со своим
современником. Напомнил ему, что когда-то немец Гёте писал:
Будет проклят тот, кого, как вал,
гордыни буйство одолеет,
кто, немцем будучи, затеет,
что корсиканец затевал! [...]
И вспомнит он, поздней иль рано,
мои слова — поверит им:
он обратит весь труд страданий
во зло себе и всем своим435.
Теперь немцы говорят другое. При занятии какой-то деревни
немецкий солдат схватил мальчишку и, подняв его за ногу, с кри¬
ком «русс... партизан... капут...» бросил его в реку. Завоеванное
«восточное пространство» не должно иметь более 30—40 % ко¬
ренного населения — таково задание, выполняемое с точностью
идиотов... Как прав Чехов, сказавший, что на 100 немцев-идиотов
приходится один немец — гений, волю которого те и выпол¬
няют без размышления436.
410[-й] день войны.
1942. 5 августа. [Среда].
Опять хмурое, дождливое, темное утро... И ночь была чер¬
ная, бурная, с ветром и дождем.
По радио сообщили, что где-то наши войска отошли на но¬
вые рубежи; не расслышал место.
В газетах сообщение, что за границей, в Англии и Амери¬
ке, поднята кампания за немедленное открытие второго фронта.
Ведь исполнилась заветная мечта германских стратегов — иметь
один фронт и бить врагов поодиночке. Разбита Франция на За¬
паде, разгромлены срединные славянские государства, громится
13 У2 месяцев СССР.
435 Заключительная строфа драматической поэмы Гёте «Пробужде¬
ние Эпименида» (1814) в переводе В. Фишера.
436 Несколько видоизмененная Г. А. Князевым реплика героини рас¬
сказа А. П. Чехова «Он и она»: «Я не люблю господ немцев. На сто нем¬
цев приходится девяносто девять идиотов и один гений. Последнее я узна¬
ла от одного принца, немца на французской подкладке».
811

На юге, кроме немцев, стянувших туда все свои резервы,
дерутся вместе с ними и их вассалы — венгры, итальянцы, ру¬
мыны, отбросы французов, испанцев и даже норвежцев...
Опять поднят в Америке вопрос об объявлении войны Фин¬
ляндии как сражающейся на стороне Германии...
Всё вопросы, пожелания... Разговор идет уже о том, что раз¬
гром гитлеровской Германии начнется в 1943 году, продолжит¬
ся [в] 1944, 1945 годах...
А Советская Россия что будет делать, один на один борясь
с немецкими полчищами, подкрепленными войсками вассалов?
Истекать кровью? Отодвигаться к Волге, за Волгу, к Уралу, за
Урал?..
Случится несчастье с нами — несдобровать Англии, а за ней
и Америке. У Германии ведь тогда будет опять один фронт!..
Я не о себе пишу, а о своем современнике. Многие пережи¬
вают то же, но все и кончается «трепыханием» сердца, смутно от¬
ражаясь, без ярких образов, без ясной мысли в мозгу. Сколько пе¬
реживаний! И все они забываются, затухают, испаряются. По¬
том все кажется по-иному, так, как надо после. И какими героями,
умниками становятся многие, многие, на самом деле обыкновен¬
нейшие люди. Котурны, ходули, являются лишь на сцену, куда
смотрит зритель. Но никто не знает, что делается в душе челове¬
ка, когда на него не смотрят, когда он сам с собой, со всеми свои¬
ми противоречиями, подъемом и упадком духа. Вот мне и хочется
запечатлеть такого человека, о героях будут рассказывать дру¬
гие, и сейчас газеты полны очерками об их отваге. Отдадим им
должное и преклонимся пред их отвагой. Сколько их сейчас ге¬
ройски погибает на фронте и тут, близко, под нашим городом.
Какими, в полном смысле, должны быть бесстрашными и креп¬
кими люди — наши летчики, ведшие на днях семичасовой воз¬
душный бой на подступах к Ленинграду...
Мы, неактивные участники великих битв. Мы просто гражда¬
не, живущие в городе-фронте, часто просто «обыватели». Случаи
заставляют и нас быть иногда героями, даже активными, но чаще
пассивными, очень часто платящимися безропотно своей жизнью.
Самое позорное для воина — малодушие, трусость; то же и
для нас, невоенных. Но 24 часа в сутки «обывателю» никак не
удается остаться в натянутом как стальная струна положении.
Всякую струну нужно настраивать.
Итак, просто и искренне записываю то, что переживаю я или,
что интереснее — переживания и мысли моего думающего совре¬
менника. У него есть мысль и воображение. Кровь, сжимаемая
812

в сердце, колотит в мозг не страхом, не бесформенным тупым
«угнетением духа», не «трепыханием», а острою мыслью, иногда
слишком — до боли — острою, и образами, волнующими душу...
Около меня М. Ф. Она с каждым днем худеет. Невзгоды жиз¬
ни задувают ее бодрость, ясность, но она не сдается. Борется.
18 часов на ногах, и все время в работе. Только темнеет иногда,
и глаза вдруг сделаются на некоторое время такими грустны¬
ми, скорбными... А потом опять возьмет себя в руки и опять кру¬
жится, и опять напрягает свои последние силы.
Святая женщина. Никому неведомая героиня!
Вот другая. Совсем иного покроя — интеллекта, образова¬
ния, душевного склада — А. П. Свикуль. Она потеряла сына,
мужа, сестер, близкую подругу. Осталась одна как бобыль. И на¬
ходит в себе силы, несмотря на дистрофию 2-й степени, цингу,
распухшие ноги и больное сердце, волю к жизни. Не хнычет,
не жалуется. Правда, опустилась, как все, грязна, не ухаживает
ни за собой, ни за своей комнатой (нет сил!). Но работает. Каж¬
дый день в Архиве, выполняет свои обязанности. Герой, настоя¬
щий честный безвестный герой...
Вот мои современники. И я их современник. И если у меня
больше эмоций, то это от излишка привычки к анализу. Я все
взвешиваю, обсуждаю, обдумываю и стараюсь запечатлеть. Вот
почему я и пишу эти записки, никем не читанные и не читае¬
мые (ведь это своего рода жертвенность!). Вот почему я — архи-
вист-собиратель, хранитель, а не ученый-исследователь, не сочи¬
нитель-писатель.
Не запиши вот здесь я о своих современниках, то никто и не
узнал бы о них. Сами о себе они не пишут. Итак, раз много есть че¬
го записать, буду продолжать записи, а зачеркнуть, выбросить
многое всегда успеется; это сделаем или я, или ты, мой далекий
друг, воображаемый читатель, исследователь моего времени. Ко¬
нечно, это возможно будет сделать, если судьба пощадит эти лист¬
ки и их не развеет по ветру взрывная волна или не испепелит.
Сегодня мне очень беспокойно. Вот Д. И. Менделеев своей
энергией, своей волей, своей мыслью, потоком своих чувств кру¬
шил на своем пути все препятствия. Нужно следовать его примеру
в прошлом. В настоящем — многим, многим тысячам безвестных
героев, жизнь свою отдающих за ближних, за родину.
Говорят, что эвакуация временно остановлена. Что делается
кругом, никто толком не знает. Происходят какие-то большие со¬
бытия, мировые сдвиги, и я лишь прислушиваюсь к ним, вгля¬
дываюсь в невидимое, пытаюсь что-то осмыслить, понять.
813

К задуманной мной работе по истории культуры
№ столетия до (или после) н. э.
Карта мира.
Красками и линиями:
территории,
изменения границ (войны).
Главенствующие народы:
второстепенные и подчиненные.
Политические центры.
Культурные центры.
Пути сообщения.
Главные путешествия.
Главнейшие события и движения:
политические,
экономические,
бытовые,
культурные,
религиозные,
философские,
войны и народные бедствия,
социальные, национальные, языковые,
научные,
технические.
Искусство.
Литература.
Географические открытия.
•Исторические разыскания.
Выдающиеся личности, их биографии и портреты.
Синхронистические таблицы событий:
десятилетия или годы/страны (народы).
Образцы, примеры, иллюстрации, современные событиям,
позднейшие, современные нам, реконструкции, схемы, таблицы
(например, народонаселения, социального состава и т. п.).
Отрывки из законодательных памятников, произведений ли¬
тературы, философии, истории, научных сочинений, религиоз¬
ного и мифологического творчества.
Какую дату признать первоначальной для истории челове¬
чества? В пятом или четвертом тысячелетии до н. э.?
Заглавие в зависимости от этого — «Семьдесят или столь-
ко-то веков по культурным вехам и кровавым провалам».
814

В каждом веке должно быть отмечено главнейшее, имеющее
значение для будущего.
Замкнувшиеся в себе цивилизации должны быть отмечены
условной краской и обведены замкнутой линией лишь на карте.
Каждое историческое великое событие должно быть по¬
яснено.
Точка зрения для перспективы — развитие человечества
от первобытного полузвериного состояния к истинно-челове¬
ческому обществу — свободному и бесклассовому — через все
кровавые провалы и периоды реакций... (Три шага вперед, два
назад!)
Безусловный примат тезиса: бытие определяет сознание,
сознание, в свою очередь, влияет на бытие. Человек — осознав¬
шая себя природа, исправляющий ее иррациональность, проти¬
воречия. Человек — Мастер, Фабер. Судьба — 50 % свободной
и 50 % несвободной воли человека, народа, человечества.
Не должно быть никакой предвзятой схемы, теории, кроме
прогресса, эволюции, развития... Все в мире живет и развивается,
совершенствуется, умирает совсем или перевоплощается, вос¬
кресает, возрождается... Поэтому нет смерти (конца) прогрес¬
са, эволюции, развития. Есть смерть (конец, небытие, провал),
естественная или насильственная, отдельного человека, класса,
нации (народа), государства, но нет конца культуре, цивилиза¬
ции, несмотря на часто извилистый и кровавый путь истории.
Вот моя программа большой, большой работы.
Громадные собранные мной материалы не едут со мной,
остаются в Ленинграде. К сожалению, я не Бокль, который наи¬
зусть, будучи на лечении в Египте, написал «Историю цивили¬
зации Европы»437. У меня, правда, более скромная, очень скром¬
ная цель — хронологические замечания к истории человечества.
Век (сто лет) — условный период, ступень для обозрения.
Цель и задача работы — развернуть в хронологическом ряде
веков историю (развитие) человечества.
Даже несмотря на страшные события наших дней, я остаюсь
неисправимым эволюционистом, с признанием законности рево¬
люционных сдвигов и справедливых войн (борьбы с оружием в
руках).
Работа должна была бы доказать, что человечество, хотя и
медленно, но движется все-таки вперед, и настоящая человече¬
437 «История цивилизации в Англии» (1857—1861) — незакончен¬
ный двухтомный труд английского историка и социолога Г Т. Бокля.
815

ская жизнь впереди. Поэтому особенное внимание должно быть
уделено реформаторам общественного устройства в прошлом и
настоящем и экономо-географическим факторам.
Никакой узкой тенденции не должно быть в труде.
Есть (был) соблазн дать только перечень фактов, но самый
подбор их уже требует, обусловливает известную идеологию. По¬
этому не приходится никого вводить в заблуждение иллюзией
бесстрастной абсолютной объективности.
Кто был Наполеон? Ответы разные. Какая может быть приме¬
нена к нему мерка оценки: этическая, эстетическая, политическая,
военная, человеческая (гуманистическая)?
Наполеон — исторический факт. Этот факт должен быть за¬
регистрирован. А куда он отойдет в балансе — в рубрику крова¬
вых провалов или в рубрику культурных вех (прогресса)? У «бес¬
страстного» историка этого вопроса не может быть, но таких
историков на самом деле нет. Приходится разбираться. Удав или
гадина, вошь или тифозная бактерия у естественника изучают¬
ся «объективно», но и он их оценивает по степени полезности
и вредности для человека, для общества. Тем более к живым
людям необходима такая мерка.
История — худо ли, хорошо ли — оценка прошлого. Ме¬
няется точка зрения и изменяется весь взгляд на прошлое челове¬
чества. Ведь прошлое как таковое не восстановимо. Мы никогда
не узнаем, не восстановим, что было на самом деле в Риме, в Кар¬
фагене, в Ленинграде; мы сможем только реконструировать про¬
шлое с какой-то точки зрения.
Наука ли история? Наука, поскольку прошлое требует для
изучения научных методов, но не наука в смысле химии, физи¬
ки, астрономии. В истории нет, не открыты законы, подобные
физическим, химическим — или они еще не открыты. Этим пы¬
тались заниматься социологи, но покуда безуспешно.
История — это реконструкция прошлого, добываемая науч¬
ным (исследовательским) методом, анализом, классификацией,
объяснением, оценкой, с определенной точки зрения, фактов и
явлений прошлой жизни человечества или отдельных его групп
по разным признакам.
Все, что я написал здесь, — конспект моей статьи (введение)
к моей любимой работе. Мысли, высказанные мною, очень спор¬
ны. Они требуют развития, доказательства, но не мешают самой
работе быть выполненной...
816

411[-й] день войны.
1942. 6 августа. [Четверг].
Выбирали объединенный местком. Я предложил кандидату¬
ру И. С. Лосевой. Из 6-ти кандидатов (состав комитета был опре¬
делен в 5 человек) она собрала из 52 голосов 50.
Выяснил у Федосеева, что наш отъезд, вероятно, состоится
10-го, в ночь на 11-е. Прощаюсь, прощаюсь с городом. Впереди...
Ничего не вижу впереди. При мне Федосеев разговаривал по
телефону с «Марьей Ивановной», имеющей какое-то отноше¬
ние к спецпайкам. Их не выдают до сих пор, так как не могут по¬
лучить подписи Кузнецова (забыл его важную должность).
Из разговора я узнал о подробностях быта последнего ака¬
демика, оставшегося в Ленинграде, Ухтомского. Он совсем опус¬
тился. Болен. Никуда уезжать не хочет. Живет в отвратительных
антисанитарных условиях в кухне, которая не проветривается.
Окна и форточки не открываются. Воздух совершенно испор¬
ченный. С Ухтомским живут до сих пор три кота. Сам он ходит
в одной рубахе, которая вся в заплатах, и на животе заплата даже
красного цвета. Он не умывается, не причесывается. Оброс воло¬
сами, которые торчат во все стороны. Наотрез отказался впус¬
тить к себе уборщиц, которых хотел прислать Федосеев для убор¬
ки его жилища.
Все это Федосеев передавал Марье Ивановне, прося уско¬
рить выдачу пайка, так как Ухтомскому нечего есть. Федосеев по¬
слал ему из столовой сгущенного молока из казанских запасов,
витамин С, еще что-то. Ухтомский все домогался получить мяс¬
ных консервов, по-видимому для того, чтобы кормить своих ко¬
тов. Ничего ужаснее, пояснял Федосеев Марье Ивановне, он в
своей жизни не видел.
Выехать он, действительно, в таком состоянии не может. Са¬
мое лучшее было бы поместить его в больницу, но он ни за что
не хочет, и это можно сделать, только применив силу.
Так кончает свою жизнь последний академик в Ленин¬
граде.
Акад[емик] Крачковский очень удачно прилетел в Москву и
хорошо устроился в гостинице «Савой». В скором времени он
будет отдыхать в подмосковной санатории, а оттуда поедет в Бо¬
ровое.
Внимание к ученым сверхисключительное, и этого не дол¬
жен пропустить историк нашего времени.
817

412[-й] день войны.
1942. 7 августа. [Пятница].
Получил анкету для заполнения. Значит, действительно, вы¬
летаем. Все собрано только еще вчерне. Не знаем, сколько кило¬
граммов можем везти. И я, и М. Ф. бываем каждый день на служ¬
бе. Поэтому и дома еще не успели многого сделать. А я просто не
могу этими сборами заниматься — и пишу, и читаю... Все откла¬
дываю на последние дни и часы.
Ко мне приходят прощаться, правда, очень немногие: По¬
лянская из Центрального архива, Ромишовский и Шокальский из
Географического общества, Шафрановский из Библиотеки АН.
Очень это приятно» но чую, что не столько приходят они со мной
попрощаться, сколько узнать о чем-то, сообразить, взвесить...
Ну что ж — люда, дел© житейское!..
И даже в последние дни в Ленинграде я не выпускаю каран¬
даша: ш рук, стараясь успеть все записать...
На набережной какое-то военное оживление. Строят дзоты,
перевозятся орудия...
413[-й] день войны.
1942. 8 августа. Суббота.
Кажется, выяснилось, что едем, но не 10-го, а 12-го. Была ка¬
кая-то неразбериха с анкетами. Нет четкости в работе нашего аппа¬
рата. Отправляя столько эвакуируемых, ни Федосеев, ни его секре¬
тарь не знали, какую нужно заполнить анкету. Ходил в Управление
два раза, чтобы добиться толку. Секретарь — Алейникова — ди-
строфична и теряется в затруднительных случаях; другим — без¬
различно. Записываю и эту мелочь для полноты светотени.
Самый наш страшный враг — недостаточная организован¬
ность. За нее мы жестоко платимся.
После долгого перерыва видел гроб, который везли на тележке
две женщины. И даже венок на гробу лежал!.. Я уже писал о том, что
как-то по-иному, чем зимой, хоронятся покойники, но не видел, как.
Заходила М. Н. Мурзанова. Совсем старуха. Почернела. Ди¬
строфик полный и явно обреченная. Она сдает на хранение к нам в
Архив рукопись своего друга-мужа Сергея Петровича Семенова,
историка и философа права, очень скромного человека... Руко¬
пись в 9-ти томах, это все, что от него осталось. У М. Н. умерла
мать, невестка... Распрощались, может быть, навсегда.
818

Из газет улетучилось слово «фашист». Вместо него везде —
немец. Немцы!.. Сквозь грохот войны, исполненный стонами ра¬
неных, предсмертными воплями вздергиваемых на виселицы лю¬
дей, сквозь пламень горящих деревень и городов, сквозь кровавую
пелену звучит это короткое, как проклятие, несмываемое, как тав¬
ро, короткое слово — «немец». Перед сознанием людей, перед со¬
знанием человечества встает существо в мундире грязно-мышино¬
го цвета, залитое кровью и отдающее мертвечиной, озаренное пла¬
менем и дымом пожарищ. Иногда это существо носит офицерский
мундир, иногда солдатский френч. Оно бывает высоким или низ¬
корослым, усатым или безусым, старым или молодым... Но как
гады бывают разные, оставаясь гадами, так и они все одинаковы.
Они все — немцы. Какая разница, что Эрнст Любек — офи¬
цер, а Ганс Форель — рядовой? Что Иоганну Гуммеру двадцать
лет, а Вольфу Динклеру — сорок пять? Что Пауль Пильнер — из
Мюнхена, а Фриц Виннер — из Ганновера? Что Антон Тышлер —
приказчик, а Симон Вернер — крестьянин?.. (Автор этих строк не
решился добавить, что Фридрих Вольф — рабочий?) Они все от¬
шлифованы до взаимозаменяемости. Они все подогнаны друг к
другу, как стандартные детали одной и той же тупой и страшной
машины убийства, грабежа и разрушений. Они все — разруши¬
тели. Со сладострастием дикарей они разрушали то, что было
создано многими годами человеческого труда — жгли города и
села, оскверняли святыни, разбивали памятники...
Где созрели и воспитались эти существа, о которых никто и
никогда не решится сказать, что они люди, и назовет их, чтобы
не осквернять живой и благородный язык, латинским термином
«птеродактили» или «ихтиозавры». Они пришли не из пустынных
глубин, неизвестных краев. Их логово обозначено на всех картах.
Оно называется — Германия. Они не скороспелки. В девять лет
не вырастишь таких. У них были предки и предшественники.
Их корни давно таились в немецкой почве. Мир знал, как страшен
немецкий филистер, как жесток немецкий юнкер, как бесшаба¬
шен немецкий бурш, как беспощаден пруссак. Семьдесят два года
назад немцы с величайшей жестокостью разгромили французов
и удушили Парижскую Коммуну. Усмиряя боксерское восстание
в Китае438, немцы открыли миру, что такое немецкая методич¬
438 Боксерское, Ихэтуаньское восстание в Китае — восстание крестьян
и городской бедноты Северного Китая против династии Цин и иностран¬
цев (1899—1901). Начато тайным обществом Ихэцюань («Кулак во имя
справедливости и согласия», отсюда название «боксерское»). В июне 1900 г.
819

ность в применении к войне. Во всю ширь проявилась их чудо¬
вищная жестокость в войне 1914—1918 г[одов]. Гитлер обдуман¬
но, планомерно организовал и вырастил то, что таилось в глуби.
Чувство любви к фатерланду, жившее у немцев, он превратил в
человеконенавистничество. Гордость немцев за свой народ — в
звериный национализм. Немецкую методичность — в тупое без¬
душие. Немецкую дисциплину — в автоматичность. Немецкую
чувствительность — в садизм убийц. Он вооружил буршей авто¬
матами. Сделал филистеров законодателями. Он разжег стяжа¬
тельскую жилку бюргеров. Он окрылил прусских юнкеров. То,
чего немцы стыдились в себе, он сделал их гордостью; то, что
было их позором, он выставил на славу. Ученые раскроют ког¬
да-нибудь механику этого отравления целого народа. Они опи¬
шут, как зоологическое явление, тип немца гитлеровской Герма¬
нии. Немцы напоминают людей, ибо у них есть головы... И автор
[газетной статьи] по поводу этого замечает, пусть их мозг не вос¬
приимчив к человеческим мыслям, не способен на раздумье, но
пуля легко пробивает черепную кость. И мы будем метить в голо¬
вы немцев. У немцев есть сердца, но косматые, звериные. Они го¬
нят их грязную кровь по телу. Этим сердцам недоступны обычные
человеческие чувства. Но граненая сталь штыка пронизывает
сердце без труда. И мы будем направлять штыки прямо в чер¬
ные сердца немцев.
— Бей немца! Этот клич рвется из нашей груди. Это — зов
миллионов людей. Это мольба женщин и детей. Это — требование
родины. Это — голос разума.
Возмущено сердце свободного человека. Венгерец пишет
о своих же сородичах-венгерцах, продавшихся германским
злодеям:
Венгерец я — мадьяр душой и телом, в какой тоске стрем¬
люсь к родным пределам!..
Там феи колыбель мою качали, там все былые радости,
печали, венгерский воздух, краски, запах, звуки, мое це-
ленье в час тягчайшей муки, но все-таки теперь я кровью
сердца взываю: — Русский! не щади венгерца!
Хозяев подлых подлый прихлебатель, он грабежом пресы¬
щен до отвала, каблук на грязных сапожищах прусских,
пришел он, раб, рабами сделать русских...
— Убей венгерца, храбрый русский воин!
ихэтуани вступили в Пекин. Войска Германии, Японии, Великобритании,
США, Франции, России, Италии и Австро-Венгрии подавили восстание.
820

За то, что, раболепный и покорный, растлить себя позволил
шайке черной, что цепь он дал надеть себе на шею... Сам
обратился в бешеного зверя, смакующего смрад
кровавых боен, —
— Убей венгерца, храбрый русский воин!..
Убей его — убийцу, мародера!
Избавь мою отчизну от позора! Не дай живьем ей сгнить
в навозной яме, предстать зловонным трупом пред веками.
Убей его, чтоб мог я, не рыдая, любить и помнить ширь
родного края, равнины, реки, дорогие сердцу...
Мой русский брат, пощады нет венгерцу!
Так пишет Андор Габор. Но он, один, что может сделать,
только бессильно сжимать кулаки и рыдать от боли и досады...
414[-й] день войны.
1942. 9 августа. Воскресенье.
Последние дни в Ленинграде. Вот-вот он пред[о] мной, мой
родной город... Петро-Ленинград или Ленин-Петроград...
Рабочий М. Андреев, теперь депутат Верховного Совета, пи¬
шет: «15 лет я был чернорабочим. Сейчас я технолог одного из
крупнейших заводов. 15 лет назад — политически незрелый юно¬
ша, теперь — член нашей Коммунистической партии. Теперь я
депутат Верховного Совета РСФСР. Все это дал мне Ленинград.
Великий город поднял меня на ноги. Его могучая промыш¬
ленность, его многочисленные учебные заведения, исследова¬
тельские институты, его богатейшие библиотеки, его прекрасные
музеи, театры явились для меня и миллионов других советских
людей неисчерпаемым родником прогресса и культуры... Нем¬
цы окружили Ленинград. Они изранили его бомбами и снаря¬
дами. Они попытаются еще штурмовать Ленинград, залить его
кровью советских людей... Идет великая решительная схватка не
на жизнь, а на смерть. Вложим же в нее всю нашу ярость, всю
ненависть, жажду мщения. Будем бить врага смертным боем!..»
Работница Невской фабрики Прасковья Сурничева пишет:
«...с 1908 г. я живу в Ленинграде на Васильевском острове. 30 лет
работаю на одной фабрике. Тяжела была наша молодость. А в
семнадцатом году великий Ленин сказал нам:
— Вы — хозяева города, вы — его труженики, мастера.
Каким счастьем, какими надеждами озарились наш труд,
наша жизнь».
821

Она обращается к защитникам города: «Ускоряйте победу,
каждый день, каждый час истребляйте коричневых гадов! С глу¬
бокой верой в вашу стойкость работаем мы на фабрике, на огоро¬
дах, оберегаем дома, дворцы, заводы, институты.
Не для немцев, а для вас наши прадеды, деды, отцы и вы са¬
ми создадим все это. Пусть собачьей смертью умрут пришель¬
цы за чужим добром».
Член-корреспондент Академии наук Петров пишет:
«Здесь, на нашем Ленинградском фронте, нам как зени¬
цу ока надо беречь наш великий город, каждую пядь у ворот
его. Никаких уступок здесь быть не может.
Мы помним и чувствуем, что здесь колыбель наших „за¬
говоров мысли” — первых идейных революционных движе¬
ний нашего народа, от декабристов до петрашевцев, от народ-
ников-семидесятников до большевиков; ддесь в Петербургском
университете получили высшее .образование Чернышевский
и Ленин; здесь колыбель всей русской современной цивили¬
зации, -возникшей на почве петровских преобразований ста¬
ринного русского быта. Здесь наше окно в Европу, через ко¬
торое наши глаза привыкли видеть весь окружающий мир.
Здесь колыбель самостоятельной русской науки — много¬
численные учреждения двухсотлетней Российской Академии
наук; здесь же колыбель нашего флота, .наших железных дорог
(одна из первых железных дорог в Европе соединила в 1836 го¬
ду Петербург и Царское Село), нашей несравненной авиа¬
ции, открывшей Северный полюс и новый путь в Америку.
Здесь колыбель нашей поэзии: на наших улицах жили
создатели русской современной поэзии, литературного рус¬
ского языка — Жуковский и Пушкин, Лермонтов и Некрасов
(Крылов и Гоголь, Достоевский и Чехов, Блок и Маяковский).
Здесь Менделеев поднял на мировую высоту русскую
химию, Сеченов и Павлов — русскую физиологию, Пиро¬
гов — русскую хирургию.
Сюда присылали донесения о своих победах Суворов
и Кутузов.
Здесь — несравненные памятники нашего зодчества,
здесь — красивейшие в мире дворцы и парки...
Над нашим городом занесен меч врага, но „извлекший
меч от меча и погибнет”, и безмерно великая честь выпала на
долю воинов родины, обороняющих Ленинград — прекрас¬
нейшее творение великих людей России».
822

Ленинградец пишет: «Есть в Ленинграде уголок, его пока¬
жет тебе любой встречный, где ты, откуда бы ты ни был родом,
снимешь шапку, исполненный священного уважения.
Это черный квадрат Невы у моста Лейтенанта Шмидта.
Здесь в историческую ночь на 25 октября 1917 года встал
крейсер „Аврора”439... Пушки „Авроры” возвестили миру но¬
вую эру».
Этот квадрат — [на]против нашего дома. Я каждый день,
стоя у колонн и любуясь широкой Невой, вижу этот квадрат вод¬
ного зеркала пред собой...
Я помню этот выстрел «Авроры» вечером. Тогда я жил на
Среднем проспекте Васильевского острова. Гулко и волнующе
содрогнул он воздух и сердце... Мы ведь тогда ничего не пони¬
мали, но одно поняли, что «началось что-то»...
Вот другое место. Площадь перед Финляндским вокза¬
лом440. «...Позеленевшая бронза памятника сохранила облик
вождя. Но ленинградцы помнят, как стоял здесь живой Ильич;
Он прошел сюда прямо с вокзала. Толпа узнала своего вождя.
Рабочие подняли его на руки и понесли! Он взошел: на броневик,
как на трибуну. Отсюда он произнес речь, кончающуюся знаме¬
нитыми словами: „...И да здравствует Социалистическая рево¬
люция во всем мире...”»
Так хаос революции получил свое осмысление,, и лозунг этот
стал «символом веры» миллионов, стремившихся построить но¬
вый мир.
Вот он, мой город. Город Ленина. Город Петра, основавшего
его на берегах своего моря и создавшего его в жестокой борьбе
с врагами, в злом и упорном труде.
439 Крейсер «Аврора» в 1916 г. встал на ремонт у Галерного островка,
арендованного Обществом: франко^русского завода. 25 октября 1917 г. его
экипаж, перешедший в подчинение Петроградскому совету, принял учас¬
тие в революционных событиях, дав холостой залп по Зимнему дворцу
(.Поленов Л. J1. «Аврора»: Тайны столетней истории. СПб., 1997).
440 Здание Финляндского вокзала, было построено в 1870 г. (проект
П. С. Купинского) севернее Симбирской ул. (ныне Комсомола). 7 ноября
1926 г. у южного фасада здания был открыт один из первых в Ленинграде
памятников В. И. Ленину (авторы С. А. Евсеев, В. А. Щуко и В. Г Гель-
фрейх). В 1945—1960 гг. шла реконструкция улиц вокруг вокзала, аллея
Ленина стала площадью Ленина, в центр которой был перенесен памят¬
ник, при этом скульптура была установлена на более высокий постамент.
В 1955—1960 гг. было построено новое здание вокзала, в новые корпуса
которого была включена центральная выступающая часть (ризалит) старо¬
го здания.
823

Вот и люди моего города... Вот мое поколение, пережившее
в нем три революции; пережившее и критические дни и ночи,
когда враг почти врывался на улицы города...
Ленинградец пишет:
«Когда немцы в сентябре прошлого года шли на Ленин¬
град, ленинградский рабочий, минометчик Курбатов, бил
по врагу, не зная страха. Весь расчет был убит. Но Курба¬
тов продолжал стрелять. Его ранили. Но и раненый, он про¬
должал вести огонь по врагу, выпустив 15 мин. Шестнадца¬
тую, последнюю, он опустил взрывателем на боек, взорвав
себя и миномет.
Войди в цех завода — и ты почувствуешь, что такое му¬
жество ленинградских рабочих. Гляди — стена пробита сна¬
рядом. Он пронесся над головами людей, но никто не ото¬
шел от станков. Раненых унесли. Остальные продолжали ра¬
ботать. Ты видишь — в цехах немного мужчин. Все больше
женщины и подростки. Рабочие стали бойцами. Их жены и
дети стали рабочими.
Вот у ворот дома сидит женщина — Прасковья Галы-
шева. Взгляни в ее простое лицо. Оно, может быть, напомнит
тебе лицо твоей матери. Трое сыновей ее на фронте. Дочь —
в госпитале. Муж — убит. Но ты не увидишь на ее лице и
тени страха...»
Это правда, действительность, а не обычная риторическая
литературная прикраса пишущего.
Прасковья Галышева не только мать. Она воин...
Скоро год, как мы живем в осажденном городе. Грохот ору¬
дий стал привычнее звонков трамвая. Гул разрывов знаком даже
детям...
Мы пережили зиму, о трудностях которой и героизме сла¬
гают песни и пишут книги...
Наше детище — Ленинград.
Мы перестали быть штатскими с первыми залпами пу¬
шек. Фронт пролег по пригородам и окраинам Ленинграда. Ле¬
нинградцы стали воинами... Каждый на своем деле, на своем
посту.
Старые производственники одного из военных заводов
пишут:
«Ленинград дорог нам, как свой дом, как свой очаг.
Но он — и твой родной дом, сибиряк, и твой родной очаг,
824

украинец! Защищая Ленинград, ты защищаешь свою жену от
немецкого рабства, своих детей — от растерзания, свою сест¬
ру — от гнусных насильников, свою старуху-мать — от го¬
лодной смерти.
Мы клянемся вам, дорогие товарищи, работать еще луч¬
ше, работать, не зная усталости, давать все больше огненной
продукции фронту. Не бывать своре немецких псов хозяева¬
ми земли русской».
И общий клич, лозунг, обращение к защитникам Ленин¬
града:
«Боец, ты защищаешь город Ленина! Сражайся мужественно
и стойко! Беспощадно громи и уничтожай врага. <...> Ленин¬
град — гордость и слава страны!»
Родной мой город, и я принужден покинуть тебя. Сегодня
мне надо было бы собираться, а я с карандашом в руках исписы¬
ваю страницу за страницей. Я не хочу получить упрека, что я не
выполнил своего долга — не записал того, что видел, слышал, чи¬
тал, пережил в дни осады моего замечательного города. Посиль¬
но я свой долг исполняю. Везу с собой целый портфель записок
в дни войны в Ленинграде...
Прощайте, сфинксы!
Перед вами
стою, быть может, я в последний раз.
Гроза над нами,
немногие в живых останутся
из нас.
Но вы в веках, бесстрастные,
немые...
Что вам Нева, пустынный
Ленинград...
Во прахе и пыли лежат родные
ваши Фивы без ста врат.
И много царств разрушено, развеяно
народов
за те века, что вы живете.
И вы в плену, но гордые и полные свободы...
И смерть и ужасы и все невзгоды —
вы пережили всё и всё переживете...
И теплится надежда у меня,
что в светлый день мы встретимся
когда-то...
825

Пусть буду то не я,
а тот, мой дальний друг, несущий
мысль мою, как брата.
Г[еоргий] К[нязев]
415[-й] день войны.
1942. 10 августа. Понедельник.
Тише сердце...
Не о себе пишу как о таковом, а об одном из многих миллио¬
нов, которым выдалась такая судьба — переживать величайшую
в истории народов бойню.
Тише, сердце, не стучи так...
Завтра покидаю Ленинград.
В комнате хаос. М. Ф. складывает вещи в тюки и вешает, ве¬
шает, чтобы не превысить данной нам нормы.
Легли спать очень поздно; ночью мылись. Напоследок горе¬
ла лампа; все равно полученный нами керосин от Крачковских
приходится оставлять. Лампа! Так непривычно было видеть ее
свет в наших ленинградских условиях.
416[-й] день войны.
1942. 11 августа. Вторник.
Последний день в Ленинграде.
Прощался с городом. Прощался со сфинксами... Пустынно
на набережной. Утром от нашего дома до Академии навстречу
мне попалось не больше трех человек — военные, и две женщи¬
ны на плечах пронесли гроб...
На службе обходил хранилища с глубоким волнующим чувст¬
вом. На время или навсегда их оставляю?
Дома суматоха. Как всегда, еще много не собрано. 4 часа. А в
7 часов придет автобус за вещами и за нами!441
441 По окончании дневниковой записи от 11 августа 1942 г. идет сле¬
дующий текст, предваряющий записи, сделанные Г А. Князевым в эва¬
куации в Боровом: 1942. Август—сентябрь. Записки в дни войны. Ленин¬
град—Москва—Казань—Свердловск—Петропавловск—Боровое (Акмолин¬
ская] обл.). Г[еоргий] К[нязев].

сентябрь!942
май 1944
В ЭВАКУАЦИИ

444[-й] день войны.
1942. 8 сентября. Вт[орник].
Курорт Боровое.
Пора подводить итог всему виденному, слышанному и пере¬
житому за месяц. Записи мои прервались на 416[-м] дне войны
при вылете из Ленинграда. Много впечатлений. Пересечена в вос¬
точном направлении Европейская Россия и часть Юго-Западной
Сибири. Я где-то в преддверии Средней Азии. Из окон моей ком¬
наты видны озеро и окаймляющие его горы, камни. Природа ка¬
кая-то мне незнакомая, новая, первозданная. Кругом сосновый
лес и камни. А за ними степи, беспредельно бескрайние. Я на ку¬
рорте Боровое Акмолинской области, в Казахстане... Судьба вы¬
рвала меня из Ленинграда и привела в какой-то дивный горно-ле-
систо-озерный край в безбрежных казахских степях. Здесь тихо
и спокойно; почти три тысячи километров отделяют нас от Ле¬
нинграда... Здесь о нем мало что знают, можно сказать, ничего не
знают. А сегодня — знаменательный день в истории Ленингра¬
да. Ровно год назад, в Натальин день442, запылали склады продо¬
вольствия и горючего в районе Волкова кладбища. Клубы черно¬
го дыма и бушующего пламени встали над городом. Гляжу те¬
перь здесь, в Боровом, в окно и неуемная грусть наполняет мое
неспокойное сердце. Зачем я здесь? Что с моим Ленинградом
творится сегодня? Будем подводить итоги впечатления за пос¬
ледний месяц.
442 По православному календарю 8 сентября — день святых мучени¬
ков Натальи и Адриана.
829

1942. 9 сентября. Ср[еда].
Вот несколько фактических сведений из нашего путешествия.
11 августа мы вышли из своей квартиры, оставив ее на произвол
судьбы. На автобусе собирали по городу попутчиков и их багаж.
Стоял дивный августовский вечер. Два раза мы пересекли город.
Панорама Невы особенно была красива и трогательна. Ботаниче¬
ский сад, куда мы заезжали трижды, багрянел в лучах заходяще¬
го солнца. Было тихо (ни бомбежки, ни обстрела) и пустынно на
улицах. В испорченном автобусе нас подбрасывало, раскидывало
вещи. Наконец попутчики (директор Б[иблиоте]ки АН Яковкин
и ст[арший] научный сотрудник Ботанического института Лин-
чевский) были собраны, и мы направились через Петроградскую
и Выборгскую стороны на аэродром (Смольнинский) за Ржев-
кой. Катились по «Белой дороге» в предместьях Ленинграда...
Вот остался позади и родной город. Прощай, Ленинград!
Остановились около какого-то невзрачного домика. Уже стем¬
нело. Вошли в затемненную, с тусклой лампой комнату. Это и ока¬
зался «вокзал» аэропорта. Два военных сидели за столом и прини¬
мали пропуска. Часовой дремал на стуле. На стенах висели старые
плакаты: «Буденновцы, вперед!» и др. Дверь в «сторожку-вокзал»
иногда отворялась, и входили и выходили военные. Мы сидели
на жестком диване и ожидали списков, которые еще не были по¬
лучены. В 12 ч. ночи списки были продиктованы по телефону.
Мы могли взвесить и сдать багаж и платить за билеты. Багажа
(весового) оказалось 93 килограмма]; за багаж и билеты пришлось
уплатить 768 руб. Нас предупредили, что вылет состоится между
4 и 8 час. утра. Когда ночью открывалась дверь, в душную комна¬
ту врывалась струя свежего воздуха, и в серых сумерках видне¬
лось поле. Так просидели мы до 5 часов, не смыкая глаз, в том на¬
пряженном состоянии, какое бывает перед какими-нибудь вы¬
дающимися событиями в жизни, ну, например, перед операцией.
В 5 часов нам объявили, что надо готовиться к посадке. Погрузи¬
ли нас и наши вещи на грузовик и приблизительно в расстояние
километра пути подвезли к одному из стоявших на поле самолетов.
За спиной у меня была «История Академии наук» с материа¬
лами к ней, не менее 10 килограммов. Предстояло взобраться по
трапу в кабину аэроплана. Задача для меня была непосильная.
Как-то меня подняли и втолкнули в открытую дверь. Первое впе¬
чатление того же автобуса. Самолет транспортный, человек на 30,
посередине багаж. Два раза ревели пропеллеры и умолкали. С вы¬
летом что-то медлили. Около 6 час. в кабину поднялись пилот и
830

пулеметчик; первый прошел в носовую часть и закрыл за собой
дверь, второй устроился на помосте и ремнях [на]против нас в
остекленном куполе над кузовом самолета, где находился пуле¬
мет, и привел его в боевое положение. Встали с места наши те
двое взятых (один оказался провожающим). «Ну, если что... ска¬
жи, что вылетели в 6». Заревели пропеллеры. Подняли трап, за¬
крыли дверь. Самолет задрожал, заколыхался и побежал по взлет¬
ной дорожке. Я не уловил того момента, когда мы оторвались от
земли. Только взглянувши в маленькое окошечко, я увидел, что
земля под[о] мною причудливо наклоняется, кривится, принимает
причудливые очертания, и понял, что мы в воздухе.
Действительно, внизу уже были видны, как травинки, де¬
ревья и, как игрушечные, домики... Через несколько минут под на¬
ми была зеркальная гладь водного пространства. Мы летели над
Ладожским озером! Над нами кружили два военных самолета-ист¬
ребителя. Пулеметчик стоял, зорко вперив свой взгляд на юг, туда,
где на чуть видном берегу где-то проходит линия немецких укреп¬
лений. Видел под собой светящуюся воду и был удивительно спо¬
коен. Не знаю, сколько времени длился перелет через озеро: не¬
сколько минут, 7, 10, 15, полчаса... Я был в особенном, торжест¬
венном настроении... И вдруг замелькали опять зеленые пятна
внизу. Болота, леса, перелески. Никто нас не обстреливал, не пре¬
следовал. Так мы летели до Хвойного. Охранявшие истребители
где-то нас покинули. Оказалось, что с нами рядом летит и второй
еще транспортный самолет. По зеленому фону лесов, болот и лу¬
гов бежали две тени фантастических чудовищ в виде единоро¬
гов — нашего и сопутствующего нам самолета. Глядя вниз, пора¬
жались дикостью края и чахлостью природы... Людей совсем не
было видно, распаханных полей, какой-нибудь культуры тоже.
В Хвойном была короткая остановка. Посадка происходила
искусно, мягко. Через несколько минут самолет наш опять резал
пространство в воздухе на высоте 50—100 метров. И опять тень чу¬
довища бежала под нами по зеленому фону. В стороне виднелись
озера, летели через болота, перелетали через черные ленты рек...
И все тот же однообразный пейзаж мелькал перед глазами. Только
потом, спустя часа два, стало заметно оживленнее. Зажелтели по¬
ля, чаще стали попадаться селения, люди. Вот и какая-то большая
река. Да это Волга! Приподнял фуражку. Волга! Не узнал только
места, где мы ее пересекаем. Дома, церкви, сады, дороги, овраги,
леса, перелески, луга, поля... Люди и лошади маленькие как му¬
равьишки. Стояло прекрасное солнечное прозрачное утро с далекой
видимостью по горизонту. И скоро мы стали забирать в высоту.
831

Внизу блеснула опять вода. Какая Волга — Москва. Вот предме¬
стья Москвы, заводы, здания. Мы пролетаем высоко над каким-то
многоэтажным зданием, самолет делает вираж, накреняется, и мы
идем на посадку. Москва! Второй раз приподнимаю фуражку.
На вокзале аэропорта (в настоящем смысле слова) мы долго
ожидали академическую машину. Часа через три-четыре я, как
воскресший из мертвых, всматривался в жизнь московских улиц,
в лица встречных пешеходов, прислушивался к шуму большого
города. Москва жила, словно и нет никакой войны, своей обыч¬
ной жизнью. Пересекли весь город. Думал ли я в Ленинграде, что
буду когда-нибудь в Москве во время войны.
В Нескучном пустынно — Президиума нет, но порядок, как
прежде, дорожки, ковры, на дворе цветы, только тихо и пустынно.
Встретили нас очень ласково. К ленинградцам у москвичей созда¬
лось особенное отношение. Успел побывать у вице-президента
Л. А. Орбели, который должен был вечером лететь в Свердловск
на заседание Президиума. Доложил ему о своем прибытии и полу¬
чил словесные указания для дальнейшего моего пути. Обедали в
Доме ученых. Там все по-прежнему. Уютно. Встретился с Фоми¬
ным. Ни словом не обмолвились о Ленинграде, о неполученном
мною ответе на предложение проекта обращения в эвакуируемые
учреждения АН о сохранении научных материалов. Проходимец.
По крайней мере, для Академии наук. «Сегодня здесь, а завтра там».
Так началась моя двухнедельная жизнь в Москве (с 12 по
26 [августа]). Ф. Д. Гетман, заведующий Московским отделением
Архива, раненый и контуженный, выглядит плохо и смотрит груст¬
но. Между Прокофьевой и им какие-то недоразумения. Надо было
все сглаживать, улаживать. На следующий день уполномоченный
Президиума АН в Москве Ямпольский завез меня в Дом ученых и
там оставил. Пришлось мне выбираться оттуда на трамваях (с пе¬
ресадкой) и пешком. Пришел домой полчаса двенадцатого. Шел
по затемненной Москве в прекрасный августовский вечер.
Остановились мы в общежитии в самом Нескучном. Окна наши
выходили прямо в сад. Комнатенка была маленькая, так что повер¬
нуться негде было, грязноватая, с клопами, но хорошо, что рядом
с Архивом, куда я и ходил ежедневно заниматься. Туда М. Ф.
приносила и обеды из Дома ученых. Вечером глядел в окно, и
не верилось мне, что я в Москве...
В подвальном помещении Нескучного дворца, рядом с Архи¬
вом, помещается детский сад. Как-то меня позвали на детский
праздник. Детишки пели, танцевали, читали стихи... И мне было
особенно приятно находиться среди детворы, отцы которой, в
832

большинстве своем, на фронте. Дети пели, играли, резвились...
А там на северо-западе, за немецким кольцом, ощетинился осаж¬
денный Ленинград; на юге кровавые битвы — оставлен Май¬
коп443; нефть из него вывезена или уничтожена! Немцы и венгер¬
цы упорно продвигаются дальше на юг, к Баку!..
Москвичи ожидают тяжелой зимы для себя. Купить почти
ничего нельзя. Плохо с питанием, с топливом. Много рассказы¬
вали мне москвичи из своей жизни и особенно о прошлом октяб¬
ре, когда жители Москвы, побросав все, бежали «куда глаза гля¬
дят». (Об этом после расскажу.) Расспрашивали меня о ленин¬
градском житье, и я им или коротко, или подробно и красочно
рисовал жуткие картины Ленинграда в декабре—марте. У неко¬
торых слезы навертывались на глазах.
21 августа вспоминал я годовщину начала штурма Ленингра¬
да; 356 дней я пробыл на боевом фронте и более 11 месяцев
в осажденном городе! Чувствовал я себя в Москве весьма не¬
важно. Вероятно, моя обессиленность в Ленинграде сказалась.
Самое главное — мне было трудно работать, сосредоточиться.
Не мог я писать и своих записок. Все же надо было продолжать
раз начатый «прыжок в океан», ехать дальше. С трудом получи¬
ли билеты и 26-го выехали из Москвы. Проехали через Красную
площадь, священную из священных, и я преклонил голову под
древними московскими стенами и мавзолеем Ленина... Там ли он
или вывезен? Стены Кремля замаскированы нарисованными на
них фасадами домов — окнами, колоннами... Над Спасскими во¬
ротами часы показывали десять... Отряд красноармейцев с заго¬
релыми, скуластыми (восточного типа) лицами проходил по пло¬
щади. На Комсомольской площади смотрел, как на церковь без
пения, на Ленинградский вокзал без свистков. Около Казанского
вокзала много уезжающих и приезжающих. Чистота и порядок
на площади и в самом вокзале. Организованная посадка. Нас про¬
вожал Гетман. Тепло распрощались... В 12 час. 15 мин. дня я и
М. Ф. тронулись в безбрежный океан...
В пути. Вначале скучный, утомительный, «стандартный» пей¬
заж. Пыль. На станциях продают молоко, яйца, ягоды. Мно¬
го встречных товарных и санитарных поездов; платформы с эва¬
куированными. В 8 час. вечера — Муром. На следующий день,
27-го, утром подъезжали к Волге. Татарские селения около стан¬
ций с названиями: «Каным», Вар — Нар — Вур — Нур... И вот
она — священная Волга. Еще раз мы пересекли ее. Поезд движет¬
443 Советские войска оставили Майкоп 10 августа 1942 г.
27 Князев Г А.
833

ся по мосту. И я приветствую родную реку! На берегу видна брат¬
ская могила воинов — татар и русских, павших сотни лет назад
в битве под Казанью. Вот и длинная Казанская дамба на волж¬
ском притоке. Вдали Сумбекина башня?444 Долго стоял наш поезд
на Казанском вокзале. Кругом оживление. Надписи на незнако¬
мых восточных языках... За Казанью — предместья, первобыт¬
ность, пыль. И опять скучный, однообразный пейзаж из окна поез¬
да. К вечеру пересекли р. Вятку. Родные места М. Ф. Станция
«Вятские поляны». Оживление. Огни горят! Затемнений здесь
уже нет. Молоко дешевое (20 руб. литр; под Москвой и Казанью
50 руб.), ягоды, помидоры... Пейзаж стал веселее. Дивный вечер.
Полная луна. Гористая (холмистая) местность. Поезд идет не по
прямой линии, а кружит; луна то с левой стороны смотрит к нам
в окно, то с правой, то ее совсем не видно — светит в лоб поезда.
Необъятные просторы. Но мало культуры. Посевов мало. Не вид¬
но садов. Нет красивых зданий. Домишки селений часто крыты
соломой! На станциях и полустанках встречные поезда; много
железного лома, разрушенных легковых и грузовых машин, поез¬
да с ранеными. На одной станции матери провожали своих моло¬
дых сыновей — почти мальчиков... Радуют незатемненные огни
на пути, цветные семафоры. Чувствуется биение жизни, могуще¬
ство необъятной родины. Но что делается кругом — не знаем; мы
оторвались от событий; ничего не известно, что делается на фрон¬
те; но есть некая общая уверенность в конечной непобедимости
нашей воли, непреодолимости наших пространств!..
Едущие вместе с нами в поезде военные молчаливы и сдер¬
жанны. Трое из них все время дуются в преферанс. Один высокий
черный — неприветлив, другой низкий, юркий, шустрый, «себе
на уме». Какой-то штатский — с орденом, держится совсем в сто¬
роне, он ни с кем не разговаривает...
И на следующее утро (28. VIII) мы любовались разнообра¬
зием природы. Урал. К сожалению, не заметили столба с над¬
писью «Европа—Азия». Поезд часто взбирался наверх, скрывал¬
ся в туннели, иногда весьма длинные, до километра и больше.
Из ложбин глядели на нас деревни. «Высоки крутые склоны...»445
444 Сумбекина башня, башня Сююмбике, четырехгранная пятиярусная
башня в Казанском кремле; общая высота — 58 м; одна из «падающих» ба¬
шен мира с отклонением от вертикали 1.98 м; названа по имени последней
казанской царицы Сююмбике, вдовы хана Сафа-Гирея (см.: Республика Та¬
тарстан: Памятники истории и культуры. Каталог-справочник. Казань, 1993).
445 Цитата из стихотворения С. Городецкого «Весна (монастырская)»
(1906).
834

Сжатые хлеба на полях, люди выносливые и сильные. Едем по бе¬
регу реки. Холмы и долины. Горы, туннели. Станция Красно-
уфимск. Заводская местность. У ворот на станцию модель Кремля
(Спасские ворота), герб СССР и красный флажок.
Великая, святая моя советская родина! Нет, ты непобедима!
Вспоминаю Красную площадь, через которую проехал два дня
назад.
Навстречу нам движется поезд с воинским эшелоном. Еще
пред нами ручеек неиссякаемого человеческого потока. На стан¬
ции оживленно... В предвокзальном садике бюсты Ленина и Ста¬
лина; над синей вывеской с подписью черными буквами «Крас-
ноуфиМск» — портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.
Под ними лозунг: «Все для фронта! Все для победы». Две фигу¬
ры — железнодорожник и красноармеец в шлеме бодро идут,
обнявшись, вперед. Город расположен, по-видимому, на боль¬
шой высоте; дует порывистый ветер; пыль поднимается с земли.
На вокзале — павильоны: «Кипяток», «Парикмахерская», «Амбу¬
латория», «Уборная». За станцией новостройки. Много подсолну¬
хов, и, кажется, есть забота о культуре, по крайней мере, тяга к ней.
Когда тронулись в путь, открылось селение в глубине, прямые
улицы, домики. Но опять пошли печальные окраины, невзрачные
домишки, пыльные улочки... Как скоро кончился оазис! В вагоне
вспыхнуло электричество. Длинный туннель... За ним еще и еще.
Взбираемся наверх. Так интересно смотреть на гряды холмов,
уходящих на север, обросших лесами; стоят они целых конусов
или пирамид. Поезд идет зигзагами. Проезжаем мимо какого-то
богатого и благоустроенного совхоза... И вдруг опять домишки,
и опять убогие, с соломенными крышами. И в каждом из них, ко¬
нечно, тараканы, блохи, клопы... На одном из разъездов мелькну¬
ла надпись: «Привет защитникам города Ленина». Началась мест¬
ность, так похожая на ту, что под Лугой. Станция «Ключевая»...
Вот холм, обросший лесом; под ним долина; лентой вьется река;
за нею селение; белая церковь без креста с кладбищем. Мосты че¬
рез речку; заводы; утки плавают. Около чистеньких домиков —
службы и огороды; золотятся на солнце шапки подсолнухов.
Мы едем в двухместном купе; в вагоне уютно и чисто. Про¬
водник нам доставляет кипяток. Не «эвакуация», а культурное пу¬
тешествие. Один из соседей (военных), попривыкнув ко мне, рас¬
спрашивает меня о Ленинграде. Он с февраля по июнь был на
Волховском фронте. «В воде и грязи по грудь, а иногда и по горло;
так днем и ночью...», — вот все, что я узнал от него, очень скупо¬
го на слова. Сейчас он болен и едет лечиться.
835

Станция «Бисертский завод». Пассажиры побежали за моло¬
ком. Дальше разъезд «Солдатка». По обочинам полотна видны
красные ягоды шиповника. И опять холмы, обросшие лесом, леса,
перелески. Вдоль полотна бегут нарядные белые березки, слов¬
но молодые белокурые девушки... Их сменяют тоненькие елочки.
За станцией Барановка опять длинный туннель. Скоро Сверд¬
ловск. Мы на Урале, становом хребте нашей необъятной страны.
Вот и Свердловск. Направо из окна видно какое-то большое
озеро. Проводник сообщает, что пересесть на следующий поезд
мы не успеем, и нам придется ехать дальше только завтра. Совер¬
шенно неожиданно встречаем внимательное отношение со стороны
проводника и железнодорожной администрации. Нам разрешают
переночевать в вагоне в Свердловске. Ночью нас переводят на за¬
пасные пути, и мы стоим где-то около станции. В город не попасть.
Мешает состав на путях. Сидим в вагоне. Проводник рассказывает
о себе. Он пострадавший. За отца во время ежовских расправ446 и
он попал в переделку; его допрашивали, преследовали. Обиделся.
Затаил в себе злобу. Когда началась война, даже через фронт хотел
перейти. Но вот что случилось: в тех местах, где жила его семья,
немцы из мести, что младший братишка его ушел партизанить, уби¬
ли его трех сестер и повесили мать. Теперь у проводника открылись
глаза. Лютая злоба и ненависть точат его сердце против зверя-вра-
га. Только порок сердца удерживает его, что он не в рядах сражаю¬
щихся, не держит в руках винтовки. Помощник проводника —
семнадцатилетний мальчик Алеша, кончил 8-летку, хороший,
добродушный юноша. Проводник жаловался на пассажиров. «Но¬
вые господа, нас за людей не считают; разговаривают по-хамски.
Вот Вы, сразу видно, другой человек, ученый... Я тут тоже ехал с
одним академиком, совсем особенный человек, без всякой важ¬
ности... А эти.., сардельки», — и он махнул рукой. Много интерес¬
ного он рассказывал мне. Между прочим, как целый год, во время
действия договора с Германией, перевозил в международном ва¬
гоне через Кавказ техников, инженеров, врачей, потом просто ока¬
завшихся офицерами и солдатами германской армии. Их вовре¬
мя успели обезвредить в Иране, после того как началась война...
В Президиум в Свердловске я так и не попал. Целый день
просидел в вагоне. Писал письма, рапорты в Академию. Прихо¬
446 Период массовых репрессий — «ежовщина» — 1936—1938 гг.,
когда наркомом внутренних дел СССР (1936) и генеральным комисса¬
ром госбезопасности (1937) стал Н. И. Ежов. См.: Полянский А. Ежов.
История «железного» наркома. М., 2003.
836

дил между делом (убрать вагон) проводник и говорил: «Рабами
не будем. Одолеем. Была двойственность к советской власти. Те¬
перь одна воля». Рассказывал он об октябрьских днях в Москве
в 1941 г. Была полная растерянность. Ему, в международном ва¬
гоне, пришлось везти (сверх всякой нормы) 36 человек, из кото¬
рых большинство были евреи. Их всех в 200[-х] км от Москвы
заградительный отряд снял с поезда. Ехал между ними один с че¬
моданами. Задрожал он как осиновый лист, когда стали вскры¬
вать его чемоданы. Один из них был целиком набитым пачками
денежных знаков. Оказалось, что их вез директор какого-то мос¬
ковского магазина. На вопрос, почему он их никуда не сдал, он
дал ответ, что некому было сдать деньги. Его тут же арестова¬
ли. Вдогонку и с боков вражеские самолеты сбрасывали бомбы.
Крыльями рвали провода высокого напряжения, передававшие
электроэнергию с Шатуры; бомбили самую станцию. Интересно
отметить, что когда мы проезжали Шатуру теперь, то бросаю¬
щихся в глаза разрушений не видели. Немецкие самолеты разбой¬
ничали по всем дорогам — от Тулы и кругом Москвы, — налетали
волнами, с перерывом в два часа. Москва была спасена горстью
бесстрашных бойцов, не пропустивших ударную танковую колон¬
ну в Москву447. Большую роль сыграл и приказ Сталина.
Попалась мне под руку случайная книжка — записи посети¬
телей на Международной выставке в Нью-Йорке. Прочел:
«Лучшей европейской республике долгой жизни».
«СССР — яркий светоч для трудящихся всего мира».
«Истинной целью человечества является обеспеченность и
счастье.
Единственной страной, которая показывает к тому путь, яв¬
ляется СССР».
Генерал В. Блюм, осмотрев выставку, написал: «Сожалею,
что в 1914—1918 гг. я воевал против России».
СССР — «свобода, равенство, удовлетворенность».
Кто-то написал: «Дорогой Иосиф Сталин! Ты делаешь хорошее
дело». И далее: «Волнующий новый мир, где человек ценнее денег.
СССР — маяком стоит для всего человечества. Дух захватывает».
«Мир всегда будет признателен советскому народу за то, что
он указал путь к строительству лучшей жизни, которая будет су-
447 Речь идет о героях-панфиловцах, воинах 316-й стрелковой дивизии
(позднее — гвардейской), героически сражавшихся под командованием ге¬
нерал-майора И. В. Панфилова в битве за Москву. 28 героев-панфиловцев
16 ноября 1941 г. в четырехчасовом бою восточнее Волоколамска подбили
18 танков противника и почти все погибли, но не пропустили врага к Москве.
837

шествовать долго и после того, как Гитлер и остальные фашисты
сгниют как падаль».
СССР — «Веха в истории человечества и перекресток на пу¬
тях человеческого развития».
Долгий томительный день на запасных путях станции Сверд¬
ловск продолжался бесконечно. С одной стороны стоял состав са¬
нитарного поезда; по путям с другой стороны проходили товар¬
ные поезда. Иногда состав вагонов растягивался в линию до кило¬
метра. Куда тут выйдешь! Так и не суждено было увидеть мне
столицы Урала!
Продолжал перевертывать страницы попавшейся мне книжки:
СССР — «За двадцать лет это великое достижение. Это в са¬
мом деле лишь минута во времени».
«Шапки долой перед народом, который построил свой мир».
«Не может погибнуть страна, претворяющая такую красоту
[показанное на выставке]».
СССР — «Мир будущего... Пусть защищает себя СССР от
своих врагов».
«Страна труда и надежд».
«Я пришел, увидел и поверил».
«Одно ясно. Народ — это главное в СССР».
«СССР — символ науки, культуры и прогресса».
«Дружба народов СССР вдохновляет весь мир».
«Я думаю, что СССР никто не победит».
Один американский рабочий пишет: «Исполинская Россия,
с твоею помощью спасем весь мир»... «Сталин — народ»...
И я задумался. Вот страна, союз советских стран, истинная моя
родина, мой светоч, маяк на кровавых путях человеческой истории.
Все впереди у моей родины. В прошлом ведь лишь героические го¬
ды становления, незабываемые по трудностям и борьбе за свобод¬
ную власть и строительство будущего бесклассового общества.
Все в будущем. И моя страна сейчас — в смертельной опасности!..
В 4 часа проводник, выбрав удобный момент, перевел меня
с вещами в поезд, отправляющийся в Курган, где мне предстоя¬
ло сделать еще новую пересадку, чтобы следовать далее. Ника¬
кого сквозного вагона (о котором так много говорили) в Боровое
не было! Кончилось европейское путешествие. Попали в местный
поезд (Свердловск — Курган). С каждой минутой наш вагон на¬
полнялся пассажирами, бравшими места с боя. Скоро сгустились
сумерки. В душном, переполненном вагоне, накуренном махор¬
кой, мы двинулись в путь. Останавливались на всех разъездах и
полустанках. Питаться можно было только остатками еды: до¬
838

стать в дороге ничего нельзя было. Выйти в уборную нечего было
и думать. В сутолоке приходилось зорко охранять и вещи.
Утром 29-го были в Кургане. Испытали все прелести переса¬
док. На поезд, на который нам необходимо было сесть (Челя¬
бинск — Омск), чтобы доехать до Петропавловска, объявили, что
посадки не будет, так как нет мест. На мои вопросы был получен
ответ: «Не рассуждайте, может быть, и завтра не уедете». Я отпра¬
вился к военному коменданту, и тот, после долгих разговоров,
компостировал все же мне билет. Познакомившиеся с нами и
ехавшие также в Боровое академические сотрудники из Радиево¬
го института так и не попали в поезд. Записываю этот эпизод по¬
тому, что потом, когда поезд тронулся, я узнал, что в вагоне было
несколько свободных мест!
Соседи оказались очень доброжелательными и особенно пре¬
дупредительными после того, как узнали, что мы из Ленинграда.
До Петропавловска ехала одна семья инженера, переселившегося
из Сталинграда. Жена и двое детей, трехлетняя Ирочка и месяч¬
ный ребенок. Узнал от инженера, что немцы бомбят Волгу, топят
и зажигают нефтяные баржи. Нефть плывет по Волге и горит, и
Ахтуба вся в дыму. Бомбежка производится от Саратова до Аст¬
рахани. Немцы находятся в нескольких километрах от Сталингра¬
да. Но настроение у инженера спокойное, и [он] уверен в полной
нашей победе, для которой требуется время и время. Весь вагон,
узнавши, что я из Ленинграда, интересуется его состоянием, на¬
перерыв меня расспрашивают, уступают место, бегают нам за ки¬
пятком. Едем по низменности. Уже спустились с Урала. Вот и
Петропавловск. Новая пересадка! Чисто на вокзале. Но вымыть¬
ся негде! Предложили выйти на площадь и там помыться!
С подошедшего ранее нас санитарного поезда на площадь
выносили раненых на носилках. Наш поезд должен был отойти
через несколько часов. Времени было много. Приглядывался к
новым местам, к новым лицам. Я в Западной Сибири! Разница по
поясному времени с ленинградским и московским три часа.
Зорко охраняли багаж: нас неоднократно предупреждали,
чтобы мы «смотрели в оба». Семья инженера поместилась на ска¬
мейке возле нас. Им оказалось необходимым переночевать на вок¬
зале, так как жилище еще не было приготовлено тем заводом, на
который переводился инженер. Месячный ребенок сладко спал.
Ирочка подбегала ко мне и обратно к матери. А мать, молодая
хорошая женщина, только улыбалась своим малышам...
Посадка на поезд была неудачной; организация не удалась;
носильщица бросила наш багаж на полпути. Проводница не пуска¬
839

ла М. Ф. в вагон (билет был у меня). Но ночь в поезде провели при¬
лично. Утром в 5 час. 13 мин. (по московскому времени) были на
станции «Курорт Боровое», конечный пункт нашего пути по желез¬
ной дороге. Но не так легко оказалось попасть на курорт. Мы це¬
лый день прождали на станции и, наконец, впали в безнадежность,
стали устраиваться на ночь на вокзале. Все-таки около 9 час. при¬
шла за нами машина, и в первом часу мы, голодные, холодные и
усталые, вышли из машины на курорте у главного здания. Еха¬
ли мы, когда уже было темно, и только фонари автомобиля осве¬
щали часть дороги. Все казалось в неком фантастическом освеще¬
нии. Камни, огромные, встречавшиеся нам на пути, близ дороги,
казались некими залегшими и уснувшими великанами. Внизу бле¬
стело от лунного света озеро. При въезде на курорт заметил белев¬
шие статуи Ленина и Сталина... Нас встретили какие-то женщины.
Как потом оказалось, это были врач и Образцова, жена известного
академика. Поместили нас в кабинет[е] врача, где все было так
необычно для ночлега. Но, пользуясь присутствием умывальника,
я отмывался до полуночи за все трое суток со Свердловска...
Утром был у уполномоченной Академии наук в Боровом Орло¬
вой, очень важной дамы-администраторши. Она все обещала, а по¬
том, как оказалось, ничего не сделала. Врач также ничего не пред¬
принимала со своей стороны. Поместили меня на крытом балконе в
даче № 24, где я и прожил 8 дней, дожидаясь, что будет выполнено
распоряжение Орловой и меня поместят в главном корпусе. Покуда
стояли теплые дни и ночи, там было сносно, но потом подул ветер,
стало сыро, и М. Ф. простудилась. Наконец, только вчера после мое¬
го вторичного посещения [Орловой] и большого волнения среди
академиков и их жен, особенно Фаворской и Образцовой, удалось
получить одну из двух комнат, занимавшихся семьей почетного
члена [Академии] Бурденко. Комната уступлена мне временно.
Впереди предстоят новые неизбежные испытания и неприятности.
Итак, моя одиссея «Ленинград — Боровое» закончилась.
Смотрю сейчас в окно. По-видимому, облако село на ту возвышен¬
ность, где находится корпус 11-й, где меня поселили. Все бело, и
озера даже не видно. Только сосны под окном качают верхушками.
М. Ф. лежит. Силы ей изменили; покуда нужно было крепить¬
ся, держалась; сейчас сдала; боюсь, не разболелась бы. А я жду
багажа. Там редакторский экземпляр «Истории Академии наук»,
оправдание моего существования в Боровом. До Москвы я вез
этот ценный груз на себе, но потом мне это оказалось не под силу.
Курортная жизнь мне не нравится. Много толстых дармоедок
и бездельников. Все кормятся за счет государства.
840

Более 3500 километров отделяют меня от Ленинграда! А все
мои мысли там. Что с моим Архивом? Проснусь ночью и не могу
больше заснуть. Не могу успокоиться. Переговорил со своими
академиками. Им от скуки было интересно переговорить с новым
человеком. Теперь я уже не «новинка», привыкли и не замечают.
Не могу до сих пор увидеться с Вернадским и переговорить по ис¬
тории Академии наук. Впереди — полная неизвестность. Порой
чувствую себя куда тревожнее, чем в Ленинграде... Зачем я здесь?
446 и 447[-й] день войны.
1942. 10 сентября. Ч[етверг].
1942. 11 сентября. П[ятница].
«К истории моего времени» записывать здесь, в Боровом,
мне нечего. Описывать жизнь свою или скучающих академиков
и их родных, природу, озеро, скалы и т. п.? Кому это нужно? Ба¬
гаж мой не пришел. Историей Академии наук еще не могу зани¬
маться. Пытался гулять. Все горы и горы. Только утомился. Дол¬
го лежал, скорее, томился. Утром в столовой слушал по радио
сводку Информбюро: уличные бои в Новороссийске, бои около
Сталинграда. Наступление немцев продолжается.
«Сжал русскую землю немец, — сказал с грустью один ста¬
рик в разговоре с М. Ф. — Погибает родная земля...»
Утром в 9 часов около радиоприемника сидят и внимательно
слушают передачу академики Г. М. Кржижановский, Маслов,
Бернштейн, Зернов. Другие прислушиваются со своих мест в на¬
пряженной тишине. Только некоторые углублены в свое дело на¬
сыщения и не утомляют своего слуха. Помещение, где мы живем
сейчас, великолепное. Коридоры, просторные комнаты с боль¬
шими окнами на озеро; стены белые, побеленные известкой. Ког¬
да-то здесь был туберкулезный санаторий, и, может быть, пото¬
му здесь осталось так много тоски. Я ее чувствую — вот она ви¬
сит и давит меня... Не радует меня и природа. Куда закинула
меня судьба!
448[-й] день войны.
1942. 12 сентября.
Утром в белой столовой с волнением слушали радиопереда¬
чу. Наши войска оставили Новороссийск. Академики Кржижа¬
новский, Бернштейн и другие опустили головы... Узнал о смерти
841

Ухтомского, последнего, остававшегося в Ленинграде академика.
Все мои сведения теперь отрывочны и случайны, неинтересны.
А.	С. Орлов рассказывал мне о жизни академической среды
в Боровом. Гнусная жизнь — склоки, сплетни, скандалы, обиды,
заносчивость, зазнайство. Все это не для истории Академии наук.
И сам А. С. О. не лучше. Чувствую страшную оторванность и
одиночество. И кругом непривычные горы и камни.
1942. 22 сентября.
Покуда я «не в истории»... Не история же это — мои лич¬
ные переживания, «трепыхание» или такие наблюдения, как за¬
дворки жизни ссорящихся, враждующих и злопыхательствующих
академиков (Алексеев, Орлов и др.)448... Не «быт» же это, что
Орлову449 иногда проносят клистирную банку. Любит он поку¬
шать, а природа не позволяет... И тоска, тоска, смертная...
Были тут два дня, когда М. Ф. 30 часов находилась в пути,
уезжая на станцию за багажом; в дождливую и ветреную ночь ей
пришлось заночевать в овраге... Но и этот ведь эпизод, хотя и очень
памятный для меня, вряд ли интересен кому-нибудь другому.
Сейчас стоят светлые лунные ночи... Жаль, нет гитары, а то
запеть бы:
Звучи, звучи, моя гитара,
семиструнная
Тоска!
...А ночь такая лунная!..
В Сталинграде уличные бои.
1942. 1 октября.
Сегодня ровно месяц, как я живу здесь. Сперва на балконе,
потом во временной комнате с большим окном с видом на озеро,
во втором — «аристократическом» — этаже корпуса № 11 Пан¬
сионата Академии наук. Теперь нас перевели в отведенную нам
комнату на 3-й этаж, скромную, но удобную для жилья и работы,
с видом на лес, разросшийся на уходящей вверх скалистой горе.
448 В тексте слова «академиков (Алексеев, Орлов и др.)» даны в за¬
шифрованном виде.
449 В тексте имя академика Орлова зашифровано.
842

Пережил я за этот месяц много горьких дней и часов, но это все
личное, преходящее, не для истории моего времени. Записывать,
собственно, нечего, точнее, нет надобности. Жизнь идет очень
своеобразно здесь. Люди собрались из всех центров страны —
Москвы, Ленинграда, Казани, Киева и друг[их мест] — и, отор¬
ванные от своего дела, скучают и томятся.
На днях я читал в собрании академиков и других ученых,
а также их жен доклад о подготовленной Комиссией при Архи¬
ве «Истории Академии наук». Сообщение произвело большое
впечатление. Все очень заинтересовались. Председательство¬
вал акад. В. И. Вернадский. На заседании присутствовала и
М. Ф. Андреева, еще хорошо сохранившаяся женщина. Г. М. Кржи¬
жановский выступил с большой речью, приветствуя сделанную
работу и указывая, что не надо бояться трудностей!
Сейчас мы с М. Ф. читаем по вечерам Горького, и я пора¬
жаюсь его большому художественному таланту. Случилось так,
что некоторые вещи, написанные после 1905 [года], мне не при¬
велось читать. Я знал больше Горького времени «Буревестника»
и «Фомы Гордеева», а потом — по его публицистическим статьям.
И теперь Горький встает пред[о] мной во весь рост величайше¬
го художника.
Днем и утром мы работаем. Пред[о] мною 1211 страниц под¬
готавливаемой к печати «Истории Академии наук». За окнами все
ярче день ото дня становятся бледнеющие березки на фоне тем¬
но-зеленых ветвей сосен, уходящих вверх по горе. Мокрые от
дождя, потемневшие камни лежат между деревьями. По ночам
слышно, как свистит ветер и заливаются собаки. Все так непри¬
вычно здесь. Учусь ходить по возвышенностям и спускам. Забре¬
ли тут с М. Ф. в глубину леса. Пред нами, на фоне крутой скалы
с нагроможденными камнями открылась вдруг небольшая бере¬
зовая рощица с необыкновенно тонкими, прозрачными тенями
от вдруг выглянувшего из-за облаков солнца. Стоял в давно не
бывалом у меня смутном волнении, словно слушал какую-то ти¬
хую музыку из света и теней... Стоял, как завороженный, и не ве¬
рилось, что после всего пережитого я вот здесь, вдали от всех со¬
бытий, в лесу, в горах... На три часа по меридианной параллели
на восток передвинулось для меня время. Большие пространства
отделяют меня от Ленинграда. Навсегда или на время?
Ложимся мы рано. В 10 час. по местному времени, в 7 час.
по московскому. Мы жадно прислушиваемся к последним изве¬
стиям по радио. Слушаем скупые слова об ожесточенных боях в
районе Сталинграда, Моздока, Сенявина... В столовой уже темно.
843

В большие окна видно внизу горное озеро. Когда сквозь тучи про¬
резывается луна, на взрыхленном ветром зеркале воды ложится
чешуйчатый серебряный столп. И грустно так становится. Кото¬
рый день и ночь, не переставая, льется кровь на улицах Сталин¬
града. Немцы пытаются перейти Волгу... Немцы на Волге!..
В пансионате, где мы живем, длинные коридоры, двери в па¬
латы (в наши комнаты), как в больнице. Да здесь, в этом доме, и
была санатория для туберкулезных больных. Они здесь доживали
свои последние дни и умирали в безнадежности, в тоске, в по¬
рывах к жизни, в ожидании радостей, любви... Их горе словно не
ушло отсюда... Что нас ожидает, мы тоже не знаем. Все тихо. Го¬
рит электричество, то тускло, то ярко вспыхивая; читать, писать
трудно. В 11 часов оно погаснет. День кончился...
1942. 2 октября.
Наша комната похожа на келью. И впрямь, мы как отшельни¬
ки. Утром — работа над «Историей А[кадемии] н[аук]», после
обеда прогулка в лес, вечером чтение. Кругом горы, леса, озера,
а за ними бескрайние степи...
Ни с кем не сближаемся, но и не отдаляемся. Я уже отме¬
чал, что мои попытки вести беседу с некоторыми академиками
не удались мне: слишком много «быта», болотного, вонючего,
оказалось в них. И соприкасаюсь с другими только поклонами
около радио в столовой или при встречах в коридоре, или на доро¬
ге. Люди кругом меня очень испуганные, нервно-напряженные.
Одна мысль у них — когда же кончится война? Не то, что будет
с родиной, вообще с людьми, а когда можно будет отсюда уехать,
начать снова жить по-прежнему. У всех теперь это прежнее — ка¬
кой-то «золотой век» в прошлом. Грустно, что я не чувствую себя
бодрым и добрым. Мне неспокойно здесь, однообразно и мучи¬
тельно от оторванности от всего — от своего Архива, от своего
круга занятий, наконец, от страны. В Ленинграде было очень тя¬
жело, но я был пассивный герой, а здесь — ничто...
Выбегаю вместе с другими в 9 час. (в 6 час. по московскому
времени) слушать последние новости по радио. А сегодня, как на¬
рочно, оно «перестало вещать» в тот самый момент, когда диктор
начал свое сообщение. Так мы не знаем здесь, что творится в мире.
Едим, спим... Некоторые, в том числе я и М. Ф., работаем. Но мы
выбиты из колеи, мы «ни то ни се». И мне трудно найти стиль
моих записок в новых условиях. Прерывать их мне не хочется.
844

1942. 7 октября.
Какая тоска!.. Темно, работать нельзя. Гулять пошли, и лес
не успокоил. Валятся оранжевые листья с берез и стелятся по
дорожкам. Сечет мелкий дождик; озеро в белой дымке. И дома
опять коридоры, наш номер — «палата № 13». Кто-то из детей
разучивает гаммы. И вскоре электричество совсем потухло.
Наступила тьма...
1942. 8 октября.
По утрам много работаем. Но хотелось бы еще большей
продуктивности. Так и не могу найти стиля для своих записей.
Где я живу! За тысячи километров от Ленинграда, где-то в Сиби¬
ри, почти в Средней Азии. Второй день нет радио; нет газет. Пол¬
ная оторванность от всего мира, от того, что делается на фрон¬
те. Одиночество... Академический пансионат — своеобразное
учреждение. Слишком много здесь «корпоративности». Нет про¬
стоты. Люди живут замкнуто, очень подозрительны, осторожны...
Мы ни с кем не ведем близкого знакомства; не чуждаемся, но
встречаемся только в коридорах или на прогулке; говорим боль¬
ше о погоде. Я старался расширить тематику бесед, ну, например,
по истории Академии, но не удалось. Наша соседка по комнате,
поговорив со мной об академиках, вдруг испугалась. Мы разго¬
варивали в коридоре. «Тут нельзя говорить ничего, везде уши;
всюду прислушиваются», — торопливо спохватилась она. И я
перестал с ней разговаривать.
Пансионат или просто академический птичник? Просто уди¬
вительно, что в такое трудное время у правительства находит¬
ся возможность так заботиться о своих ученых. Этого историк
нашего времени не должен пропустить. И обидно, что человек,
по слабости своей, всегда недоволен: некоторые жалуются, в
претензии на недостаточное питание, снабжение и сжимают ку¬
лачки в кармане. Индюки какие-то и индюшки с птичьего дво¬
ра! Не о них же писать мне. Они могут остаться и вне исто¬
рии. Очень озабочен тем, что не имею писем из Ленинграда. Ско¬
ро будет два месяца, как я покинул его, и ничего не знаю о его
судьбе.
845

1942. Октябрь. Боровое.
«Среди степей Казахстана гордо красуется горно-лесистый
оазис Кокче-Тау»450. В этом замечательном по красоте оазисе
среди необъятных степей и находимся мы, в полном смысле это¬
го слова оазисе. Как-то в злости я назвал Боровое Академи¬
ческий птичника, точнее и справедливее назвать его в настоя¬
щий момент «академический оазис». Красота и природные богат¬
ства Кокче-Тау, и в особенности ее «жемчужины» — урочища
«Боровое», расположенного на возвышенности, разделяющей у
подножия горы Буйлюк-Тау два больших озера Боровое и Боль¬
шое Чебачьи, давно привлекали сюда путешественников, ху¬
дожников, ученых-натуралистов; вероятно, здесь побывал и Пал-
лас... Вот тут, на перешейке двух озер, в сосновом бору, на
большой сравнительно высоте (до 400 м) и живем мы, совер¬
шенно отрезанные от всего мира. Наши географические коор¬
динаты: 53°5' с. ш. — 70°Г в. д., т. е. на 7° южнее и на 40° вос¬
точнее Ленинграда. Когда-то в Боровое со станции ходили
автобусы; теперь сообщение очень затруднено. Когда-то были
замечательные дороги; теперь, осенью, в дождливые дни, не¬
пролазная грязь... Но остается дивный лес-парк по склонам горы
«Буйлюк-Тау», где мы живем. Остаются дивные осенние крас¬
ки. На фоне темно-зеленых сосен ярко пылают в заходящем
солнце вянущие березки с оранжевой листвой. Я хожу перед
вечерним чаем на прогулку. В лесу, словно в сказке, в самых
причудливых нагромождениях лежат камни. И под ногами гра¬
нит, лишь сверху покрывшийся перегноем игл, шишек, листьев,
корней и крупного песка — гравия. Сосны растут, закрепляясь
в расщелинах камня. Иногда сразу не понять, как могла вы¬
расти громадная сосна на каком-нибудь гранитном обнажении.
И крепко стоит, обвеваемая ветрами! Кругом нас горы и на раз¬
ных плоскостях, то выше, то ниже, озера с чистой, изумрудно¬
синеватой водой. Вода здесь прекрасная. А там, за горами и до¬
линами — бескрайние степи, беспредельный простор... Странно,
что в этом оазисе так мало птиц; нет и наземных животных, даже
змей, кроме редких гадюк; и видов рыб мало. В полном смысле —
оазис.
450 Гора Кокче-Тау, или Кокшетау, с группой Кокчетавских озер.
а а Текст, ограниченный буквами а, зашифрован.
846

1942. 14 октября.
Сегодня состоялось собрание живущих в Боровом академи¬
ков и других ученых. Выбирали Бюро. Выступал Г. М. Кржи¬
жановский. Указал на то, что предстоящая зима будет очень тя¬
желой, необходима организация, помогающая администрации в
снабжении, в поддержании порядка и т. п. Выбрали тройку —
академика С. А. Зернова, чл.-кор. JI. С. Берга и М. Ф. Андрееву.
Пришли почти все здесь живущие ученые, 34 человека, но пода¬
ли записки почему-то не все. Видел пред собой собравшихся в
«оазисе» многих заходящих светил науки — В. И. Вернадского
(очень состарившегося), химика Зелинского, микробиолога Га¬
малея (за 80 лет!), Б. М. Ляпунова, Ротштейна, Маслова, Орлова
и друг[их]. Перечислять скучно.
Хожу по вечерам в столовую и слушаю последние известия
по радио. Это единственная связь с миром в том оазисе, где я жи¬
ву. Но каждый день слышу одну и ту же трафаретную короткую
формулу о боях под Сталинградом и Моздоком...
1942. 17 октября.
По ночам тьма кромешная. Проснусь среди ночи и лежу в
темноте со своими думами... Узнал от Винникова, директора Ин¬
ститута этнографии, что сотрудники, эвакуированные в Казань
и застрявшие в Елабуге, теперь переправляются в Ташкент. Но с
транспортом так тяжело, что они не могут выехать из Елабуги и
живут на пристани. Многие заболели. Не имею никаких сведе¬
ний о Модзалевском и Любименко, находившихся в Елабуге. Ото¬
всюду надвигаются черные вести. Они залетают в наш оазисг как
и редкие здесь птицы.
Мы работаем по специальной редакции «Истории Академии
наук» с зоологами. Вчера акад. Зернов, чл.-кор. Берг и три докто¬
ра зоологии читали очередные главы. Сделали много указаний и
замечаний. Один из докторов, Н. Я. Кузнецов, придя домой, по¬
чувствовал, что он опять нужен, и работает с большим подъемом.
До этого скучал и томился, оторванный от своих занятий в Ле¬
нинграде.
В Президиуме спохватились и шлют телеграммы о срочном
изготовлении статей по истории наук. Зернов получил поручение
написать статью по истории советской гидробиологии за 25 лет.
Материалов у него нет, и он ходит растерянный. Я помогал ему
847

библиографическими справками. Получил от Гетмана сообщение,
что Бруевич, секретарь Президиума, пытался поручить ему напи¬
сание истории Академии наук за 25 лет. Гетман, конечно, не мог
выполнить этого поручения. И историю пишет одна из академиче¬
ских дам, Лидия Алексеевна Бах, референт по отделу информации
и пропаганды.
Хожу по кривым дорожкам. Думаю. О чем? И отчета дать
не могу. Вот пришел домой. «Домой»?.. Куда забросила нас судь¬
ба... Разве это дом мой родной?!.. Горно-озерный оазис среди бес¬
крайних степей где-то в Сибири! И лютая, давящая тоска грузно
давит сердце. Берусь за перо. Писать? Зачем, кому это нужно? И о
чем писать? Как-то Лев Толстой говорил Горькому: «Кому же по¬
лезно знать, как я вижу эту башню или море, татарина — почему
интересно это, зачем нужно?»451 И вываливается перо из рук.
В Ленинграде осталось свыше 200 папок моих писаний! И еще
вспоминается, когда залюбуешься красотою — синеватой гладью
озера, синими горами, уходящей в небо горой «Синюхой», фиоле¬
тово-синей землей, посыпанной опавшими оранжевыми листья¬
ми; вспоминается, как тоже великий из великих мыслителей и
гимнопевцев жизни выкрикнул раз при виде человеческого без¬
образия:
— Господи, ты — творец красоты; как тебе не стыдно?452
А кровь льется и льется...
Без пяти минут десять — семь по-московскому. Иду слушать
«Последние известия»: «Ожесточенные бои в районе... Убито...
Уничтожено...» Гляжу на озеро. Луна превратила его в сказочную
декорацию. У радио стоят в тревожном раздумье двое ученых:
один беспокойный, нервный геофизик Лейбензон, другой знаме¬
нитый хирург Петров — оба члены-корреспонденты. Другие не
пришли. Оставаться в оазисе и для радиоволн спокойнее.
1942.	18 октября.
И опять с середины ночи проснулся и не мог спать. Я еще на
постели, а другие на полу, в теплушках, прямо на земле. Смогу ли
я передать хоть чуточку того, что переживается вокруг меня?
451 Цитата из очерка М. Горького «Лев Толстой».
452 Слова Л. Н. Толстого, приведенные М. Горьким в очерке «Лев Тол¬
стой».
848

Нет. Пережитое исчезнет, как все прошедшее — невозвратно и
неповторимо. И все-таки я пишу... Мечтали — каждый колхоз
сделать зеленым оазисом, а город — садом. Мечтали о расцвете
культуры, об изобилии. Все, что кругом нас, — это плоды пос¬
ледних двух десятилетий. Близится великий из великих праздни¬
ков — рождение новой эры на земле. И вдруг нагрянули оголте¬
лые орды культурных зверей, и все смято, разрушено.
— Господи, ты — творец красоты; как тебе не стыдно?!
1942.	4 ноября.
Я так и не нашел стиля для моих записок в Боровом. К тому же
и нравственное мое состояние крайне неустойчивое. Направилась
было моя жизнь, как вдруг нарушилась ничтожным эпизодом —
моим очередным переселением (в четвертый раз!) в связи с приез¬
дом академика А. Н. Крылова. Он потребовал себе вторую ком¬
нату, которую занимал я. Зашел ко мне и ничего не сказал, а вече¬
ром я узнал, что меня переселяют в самом спешном порядке, что
отдано уже распоряжение коменданту. И нервы мои не выдер¬
жали. Так капля переполняет доверху наполненный сосуд, и я [на¬
чинал вдруг] переживать, особенно по ночам, всю неопределен¬
ность своего положения «прыгнувшего в океан». Писать об этом?
Кому это нужно. Скучно. Не имеет значения. Только вспомнить,
как живут сейчас мои товарищи в Ленинграде, в Елабуге, где-то
в пути между Казанью и Ташкентом; все мои переживания ни¬
чтожны и нехарактерны. Не имеет значения и то, что я теряю вре¬
менами всякую «базу» и словно проваливаюсь в бездну. Так и слу¬
чилось на днях: провалился. Тяжелые дни, страшные, черные, бес¬
сонные ночи. Ничто не поднимает, не за что уцепиться. Страшно
так жить. Ходил в дивные осенние дни после обеда гулять, а
мысль неотступно сосредоточи[ва]лась на бесцельности и бес¬
смысленности дальнейшего существования, искусственно про¬
дленного отрезка жизни после Ленинграда.
В новом своем помещении не сразу обжился; в прежней ком¬
нате мне было очень удобно. Приходя с прогулки, когда зажи¬
гается электричество в коридорах нашего большого «корпуса», я
вдруг испытываю какую-то тоску. Словно громадный корабль с
каютами, и я плыву в нем по океану. Покуда в удобных условиях
с необходимым комфортом, но почему-то я бегу ото всех, забира¬
юсь в свою каюту и готов, как Мартин Иден, уйти из этого мира,
открыть «иллюминатор» и скрыться в океанских волнах! Пы¬
849

таюсь много работать, читать. Не всегда это удается. Так и идут
день за днем, ночь за ночью... Самое страшное — ночи. Поза¬
прошлой ночью страшный лай подняли собаки; потом оказалось,
что волк загрыз одну из них, мать, оберегавшую своих щенят.
Остальные только лаяли! Жители нашего «корабля» ходили смот¬
реть на остатки полусъеденной собаки. Разыскивали щенят.
Сегодня принесли известие, что где-то недалеко от поселка
обнаружена задушенная и ограбленная, раздетая догола вось¬
милетняя девочка. Самые «обыкновенные» события. Но они де¬
лают «фон»*
В пансионате нашем, плывущем в «океане», это разнообра¬
зит впечатления. Тут своеобразная жизнь. Ее мне не хочется ка¬
саться. Я не писатель, а для истории моего времени тут мало чего
интересного*. Вот и все. По вечерам собираемся в столовой слу¬
шать «последние известия» по радио. И глухой голос передает
очередные скупые сводки. И кругом горы, озера, леса, а за ними
беспредельные степи без конца. И сжимается сердце.
1942.	6 ноября. Щятница].
Канун праздника в Боровом453. Пришел с «торжественного»
заседания. Тяжко. Не сумели отметить должным образом наши
ученые знаменательнейшую дату. Даже элементарно не сорга¬
низовались, и заседание прошло беспорядочно. Выступила одна
Мария Федоровна Андреева. Потом наступила неловкая пауза:
никто не пожелал выступить. Ни Кржижановский, ни другие...
И когда уже стали расходиться, вдруг Зелинский захотел гово¬
рить. Он обрушился на слово «немец», объявив его самым пре¬
зренным и унизительным из всех слов, потому что самые отврати¬
тельные и подлые люди на свете немцы. Произошла большая не¬
ловкость. Пришлось прервать престарелого академика, и Зернов
и Мария Федоровна пытались указать, что* конечно, речь идет не
о немцах вообще, а о фашистах, гитлеровцах, нацистах. Но ста¬
рик упрямился. Все переживали крайнюю неловкость. И так было
напряженно, а в связи с этим нелепым выступлением и совсем
скверно.
Заседание прошло без всякой торжественности. Столовая,
где происходило заседание, не была подготовлена. Стулья при¬
таскивали во время заседания. Стола для президиума не было по¬
453 7 ноября — день Октябрьской революции 1917 г.
850

ставлено, да и президиума, собственно, не было. Все сидели или
стояли, сгрудившись по углам. Открыл заседание JI. С. Берг и
шмыгнул в сторону. Мария Федоровна говорила голосом, не со¬
измеряя его с малым размером помещения, и на высоких «нотах»
голос ее срывался. Говорила она не гладко. И я сидел весь потный
и красный от волнения и напряженности. Кругом меня сидели
очень равнодушные люди, исполнявшие долг вежливости и не¬
обходимой лояльности. И только, не больше. По углам сидели,
словно прятались, собравшиеся. Позади меня в самый угол за¬
брался акад. Зернов и на мое нежелание, чтобы он сидел сзади
меня, ответил мне, что так он любит, ибо страдает (тут он назвал
какой-то термин, который не помню) боязнью открытых пло¬
щадей. Я напомнил, что это более употребительным термином
обозначается — агорафобия. В другом углу сидел вечномолча-
щий Гамалей, недалеко от него Кржижановский, сбоку у окна
М. Ф. Андреева, недалеко от меня — по диагонали — А. С Орлов
и Винников. Посередине комнаты оказались позднее других при¬
шедшие Зелинский и Алексеев. Где-то в сгрудившейся толпе
у дверей и в коридоре стояли все остальные. Из академиков толь¬
ко Алексеев и Орлов были в некотором параде, остальные в обыч¬
ном, «затрапезном» платье. Орденоносцы почему-то не надели
для такого действительно торжественного случая свои регалии.
(Они надевают их всегда, когда им нужно придать больше авто¬
ритета своей личности при беседах с «властями на местах», в ва¬
гоне железной дороги. Говорят, что Зелинский, чем-то рассер¬
женный, надел все свои ордена и в полном параде отправился
как-то вести переговоры в Управление курорта в поселке.) Пос¬
ле окончания «митинга» было предложено остаться и прослушать
коллективно передачу по радио выступления Сталина. Но не до¬
ждались. Толпились группами по коридору. И было до болезнен¬
ности тоскливо. «Академический ковчег», своеобразный корабль,
плыл в безбрежном океане казахстанских степей. Там, где-то да¬
леко-далеко, кроваво-огненная линия фронта, и за нею в желез¬
ном кольце родной Ленинград — колыбель Октябрьской рево¬
люции. Сегодня о нем никто и не вспомнил, не было упомянуто
(в волнении, за краткостью времени) и имя Ленина. Долго я не
мог, придя в свою «каюту», оправиться от тягостных впечатле¬
ний. И вспоминался мне еще приткнутый, для прилику что ли,
красный флажок у закрытого на зиму входа в наш корпус. Его даже
не у дверей, а на ближайшем дереве пристроили. Когда я днем
выходил гулять и увидел такую «декорацию», мне и стыдно и
смешно стало... Служащих на митинге не было. Ни повара, ни ис¬
851

топника, ни уборщиц («Нюш», «Маш», «Ксюш», как их здесь,
вне зависимости от возраста, называют) не пригласили. А некото¬
рые маститые почему-то отсутствовали — академик А. Н. Кры¬
лов, живущий тут же, не пришел и именитый старичок Б. М. Ля¬
пунов... Не дождавшись выступления [Сталина] по радио, все
скоро попрятались по своим «каютам».
ВЫСТРЕЛ «АВРОРЫ»
(К 25-ЛЕТИЮ ОКТЯБРЯ)
1917—1942
Посвящается многострадаль¬
ной русской интеллигенции.
Октябрь расколол ее и мно¬
гих слепых сделал зрячими, а тех,
которые мнили себя всевидя¬
щими, обратил в слепцов...
Мы не могли понять тогда, что
значит этот залп «Авроры».
Была кровавая454 страда — бои,455
внутри страны раздоры.
Казалось, погибает вся страна,
и выстрел этот — погребальный...
Высоко вздыбившись, волна
смывала все, дул ветер шквальный.
Но в черных тучах Октября,
в дыму и выстрелах456 «Авроры»
рождалась новая457 заря...
А мы, слепцы, таились в наших458 норах.
Примечание: стихи эти начаты были мною в Ленинграде, на
набережной Невы, [на]против того места, где «Аврора» 25 октяб¬
ря 1917 года возвестила своим выстрелом новую эру в истории
человечества; кончил я эти стихи за три с половиной тысячи ки¬
лометров от того места, здесь, в горно-озерном степном крае,
оазисе Боровое, в холодный и ветряный вечер, в смертной тоске
за судьбу моей родной и священной советской родины. Геор¬
гий] К[нязев].
454 Кровавая написано поверх зачеркнутого смертельная.
455 Бои написано поверх зачеркнутого война.
456 Написано поверх зачеркнутого грохоте.
457 Карандашом сверху надписано — «светлая».
458 Карандашом сверху надписано — «темных».
852

1942. 6 ноября. Боровое.
В отчете-докладе Президиуму АН акад. И. Ю. Крачковский
между прочим сообщал в августе 1942 г.: «Деятельность Архива,
его Ученого совета и Комиссии по истории Академии продол¬
жалась неустанно полным темпом до самого отъезда из Ленин¬
града. Поддержание ее на исключительной высоте является вы¬
дающейся заслугой директора Г. А. Князева, стойко сохранявше¬
го свой пост при самых трудных условиях».
1942.	8 ноября.
В поселке 7 ноября был митинг и «демонстрация». Я лично,
к сожалению, не мог побывать там. Жена была и участвовала
в «торжествах». На трибуне, сложенной из камня, произносили
речи местные деятели, вокруг стояли ученики школы, старше¬
классники с ружьями. Из академиков присутствовали только Зер¬
нов и Ротштейн и чл.-кор. Берг. Ротштейн выступил с короткой
речью. После митинга была «демонстрация». К сожалению, наро¬
ду было очень мало. Но зато много военных из санатория. Чувст¬
вовался порядок, организация. «Там, где рабочие и военные, —
всегда инициатива и порядок, — заметила М. Ф., — не то, что
среди нас, мягкотелой интеллигенции». М. Ф. и я неприятно пе¬
режили (о чем я уже писал) «торжественное собрание» членов
Академии, научных сотрудников и их семей. На нашем «кораб¬
ле» ничего не сумели «соорганизовать»!
Итак, корабль в степи не вполне оторван от жизни! Даже на
демонстрацию некоторые выходили.
1942.	10 ноября.
Академики должны были поехать на сессию, но не все смог¬
ли сегодня уехать. Первая группа отправилась утром; заносы за¬
держали в пути автобус, и вторая партия не успела выехать к
поезду из Борового. Академики второй партии долго ожидали
автобус в холодной даче на пути, [но] принуждены были вернуть¬
ся. Г. М. Кржижановскиий, который уезжал из Борового [насо¬
всем и оставил комнату, возвратившись, сидел в столовой и пос¬
ле ужина читал вслух газету. По коридорам шагал взволнован-
853

ный и хмурый А. С. Орлов. Академикам предоставили отдельный
вагон для доставки их в Свердловск, в котором, вероятно, уже
расположилась для ночевки первая партия.
1942.	11 ноября.
Сегодня дивный зимний день. Академики второй партии
уехали. Любовался зимним пейзажем. Наш «корабль» заметно
опустел, но зато столовая наполнилась теми, кто раньше столо¬
вался по своим комнатам. Все сходятся и молчат!..
1942.	13 ноября.
Во время ужина в столовой мы услышали страшный крик
в вестибюле: «Товарищи, спасите. Меня арестуют... Товарищи...»
Все повскакали с мест. Посередине столовой стоял вбежавший в
заснеженном пальто и шапке возбужденный академик А. А. Рих¬
тер и, размахивая руками, кричал: «Защитите меня... Я прошу
вас». За ним бежали люди — доктор и служащие пансионата, и
из поселка — монтер, шофер, истопник, еще какие-то люди. Рих¬
тер размахнулся и ударил близко подошедшего к нему доктора.
Находившиеся в столовой, не окончивши своего ужина, стреми¬
тельно покидали ее. А Рихтер бушевал: «Вы ответите, задержи¬
вая меня... Мне надо в Щукинск но государственному делу».
Жена Рихтера, Красносельская Татьяна Абрамовна, упрашивала,
умоляла его успокоиться, но он отстранял ее: «Отойди. И ты
с ними, ты предаешь меня...» Он в изнеможении сел на стул у
окна. Никакие уговоры не могли подействовать на него. Он тре¬
бовал одного, чтобы его отвезли в Щукинск, что у него есть дело
государственного значения. Потом он пошел искать комнату Га¬
малея и, зайдя туда, взволнованно что-то доказывал, покуда не
впал в глубокий обморок.
Как я узнал, Рихтера нагнали на лошади по дороге в Щу¬
кинск, куда он пошел пешком. Возвращенный в поселок, он бу¬
шевал в конторе, оказав сопротивление. Но его все-таки, приме¬
нив силу, довезли до нашего корпуса №11, где он и живет. Тут он
вырвался и с криком бросился из саней в вестибюль и попал в
светло освещенную столовую. Печальный эпизод этот неприят¬
но взволновал всех нас. Оказывается, что с Рихтером это проис¬
ходит не в первый раз. В прошлом году во время наступления
854

немцев на Москву он также бушевал в припадке безумия. На этот
раз поводом к его нервному возбуждению было то, что он не
получил приглашения на сессию (так мне говорили) или про¬
изошло какое-то затруднение с его поездкой. Утром видели
его недвижно сидевшим несколько часов на скамейке в глу¬
боком сосредоточении.
1942.	14 ноября.
Припадок безумия у Рихтера прошел. Он часто теперь си¬
дит на скамеечке и пристально смотрит на застывшее озеро. Кру¬
гом снег, зимнее солнце расцвечивает великолепный горный
пейзаж. Что думает он? Может быть, зреет в больном мозгу страш¬
ная мысль о конце всех концов. Ведь озеро так близко^
Корабль наш плывет теперь в снежной пустыне. Три раза в
день из «кают» вылезают «пассажиры», чтобы пить и есть. Схо-
дятся в столовой и молча жуют. Остались почти [одни] старухи
и дети, старики; уехали на сессию. Несказанно скучно делается
при виде этого beaumond!a. Так и хочется выкинуть, какую-ни¬
будь штуку 	 Ну	ВЫСунуТЬ ЯЗЫК ЧТО ли!
Самое страшное — по-прежнему ночи. Проснешься и ко¬
нец сну. Выползут спрятанные днем: мысли — дикие, нелепые.
Что такое* делается! в, мире? Бессмыслица в прошлом!, то же в на¬
стоящем; значит, и в будущем- бессмыслица. А как же с прогрес¬
сом, со смыслом жизни, с золотым- веком не позади, а впере¬
ди, точнее, без всякого золотого века? Не пустой это вопрос!
Не «философия» какая-нибудь. Ведь не может человек жить без
завтрашнего дня, а завтрашнего дня у многих, многих из нас, точ¬
нее, например, у меня, нет. И ночью охватывает «двойная тьма»,
без всякого привета. Исторический процесс... Отрицание отрица¬
ния... И ничто не спасает. Надо жить. И живу... Целиком зары¬
ваюсь в работу.
— Но для чего работать? — спрашивает кто-то.
— Чтобы забыться, — отвечает ему другой голос. А я слу¬
шаю этот диалог, раздирающий мое сердце.
Гулять по снежным или обледеневшим косогорам мне не¬
легко, и поэтому я иногда хожу по коридорам нашего корабля.
Мне попадаются навстречу престарелые жены академиков, скуч¬
ные и замкнувшиеся в себе, иногда со стульчиками в руках, как
Орлова и Гамалей.
855

[Без даты]
Оказалось, что у нас есть духовенство: митрополит Нико¬
лай Киевский и Галицкий; патриарший местоблюститель, митро¬
полит Сергий Московский и Коломенский; католикос патриарх
Грузии Калистрат. Все они обратились с приветствием к Стали¬
ну. Последние двое составили письма в довольно оригиналь¬
ном стиле. Калистрат пишет: «...и прошу имеющего в руке своей
силу и могущество продлить жизнь Вашу, на многие годы сохра¬
нить крепость духовных и телесных сил, даровать вскорости ли¬
цезреть сокрушение хребта вероломного врага и очищение от
него священных пределов великого отечества нашего». Но Сер¬
гий Московский пошел далее: «Сердечно и молитвенно привет¬
ствую в Вашем лице богоизбранного вождя наших воинских и
культурных сил... Да благословит Бог (с большой буквы в пер¬
вый раз за все 25 лет советской власти печатается это слово в со¬
ветской прессе!)... да благословит Бог успехом и славою Ваш ве¬
ликий подвиг за Родину». Итак, не бог, а Бог...
В столовой все сбегаются к радио слушать последние изве¬
стия, ждут с нетерпением сведений о событиях на африканском
континенте. Проф. Н. Н. Петров особенно нервно слушает пере¬
дачи. Северные берега Африки занимаются американцами.
Вслед за христианскими «культ-служителями» и мусуль¬
манский муфтий призывает Аллаха (тоже с большой буквы) до¬
вести войну до победоносного конца и заключает свое письмо
словом «аминь».
1942.	22 ноября.
Очень трудно писать. Слишком многочисленны события, но
я совершенно теперь в стороне от них, и слишком ничтожна
моя личная и окружающая меня здесь жизнь. Я был на фронте,
каждый день и каждую ночь мог быть убитым или искалечен¬
ным артиллерийским снарядом или бомбой, мог умереть от го¬
лода, как погибали в[о]круг меня тысячи и тысячи... Здесь от всего
я далеко, но по-прежнему близко, по-прежнему вместе со свои¬
ми неотступными мыслями. Записывать их? Но лучше, талант¬
ливее все это уже кем-то записано. Все передумано и записано!
И как талантливо порою. Вот одна из таких мыслей. Леонид Анд¬
реев «торопливо, возмущенно» говорил Горькому: «...Закрыть
книгу, не дочитав ее до конца! Ведь в книге твой обвинительный
856

акт, в ней ты отрицаешься — понимаешь? Тебя отрицают со всем,
что в тебе есть, — с гуманизмом, социализмом, эстетикой, лю¬
бовью — все это чепуха по книге. Это смешно и жалко: тебя при¬
говорили к смертной казни — за что? А ты, притворяясь, что
не знаешь этого, не оскорблен этим, — цветочками любуешься,
обманываешь себя и других».
Перечитываю свои стихи. Никому они не нужны. Никому.
Я только тешил сам себя. Прятал в свою «сокровенную сокро¬
вищницу» свои лучшие мысли, наиболее яркие образы, сильные
переживания, — вот что я делал. Но, может быть, было бы еще
хуже, если бы я стал печатать что-нибудь. Чтобы сказать свое
слово, надо быть или Пушкиным, или Маяковским. Но Маяков¬
ский выдохся до срока и покончил с собой. Да что тут говорить!
Они были гениальны, а я даже не талантлив. Просто не совсем
заурядный думающий человек, но светящийся часто отражен¬
ным светом. Только то начинает ярко светиться во мне, на что
блеснет чей-нибудь луч мысли. И самое лучшее, что у меня есть,
это действительно «мысли и образы». Но среди других произве¬
дений настоящих поэтов они ничтожны. Я сам говорил себе час¬
то, что мои «мысли и образы» могут быть документом для исто¬
рии быта моего времени. На большее я и не претендую. Но и тут
события складываются так, что многое, многое из накопленных
ценностей вряд ли сохранится. Если не все, то еще многое погиб¬
нет. И приходится мириться с неизбежностью не только своей
неминуемой гибели, но и всего того, что должно было бы пере¬
жить меня. Мне смерть никогда не была страшна (мне страшно
страдание, процесс разрушения, умирание), никогда я не верил
(говорю о сознательном возрасте) в существование какого-то по¬
тустороннего мира, но я всегда страдал [из-за того], что, как и все,
рано или поздно должен буду превратиться в ничто, быть за¬
бытым, бесследно исчезнуть... И через творчество мне хотелось
остаться в жизни живых людей. Вот это настоящее, истинное бес¬
смертие. Но жизнь сложилась по-иному. Теперь осталось одно —
погибнуть просто, без фраз, без позы. В Ленинграде я много раз
прямо глядел в глаза смерти... Но была все-таки какая-то надеж¬
да, что после меня что-то останется. Теперь я пока еще жив и
не гляжу прямо в глаза смерти, но она здесь, за углом, близко, и
здесь более страшное — конец всего и всему. Гибнет все, не
только мое «я». И еще более страшное встает — бессмыслица.
Но ведь и это не ново. Лучше замолчать.
857

519-й день войны.
1942. 22 ноября. В[о]с[кресенъе].
Утром все у радио. Все слушают о разгроме немецких полчищ
под Сталинградом459. У некоторых слезы на глазах. Весь Союз
слушает... И бьются миллионы сердец. Чувствуется перелом. Нем¬
цы начинают сдаваться в плен. Сообщается о большом количест¬
ве пленных.
Стоят необыкновенной красоты дни и ночи. Днем солнце,
вечером полная луна. В горном прозрачном воздухе они неизме¬
римо ярче, чем в Ленинграде. Черные, как тушь, ночи с тьмой кро¬
мешной — сменили серебряные, именно серебряные, а не белые
ночи. Всю ночь светло в комнате, как это бывает рано утром на
рассвете. Проснулся вчера и вижу, что по мне скользит ослепи¬
тельно серебряный луч месяца, и простыни, и подушка мои сереб¬
ряные... Не мог больше заснуть.
Получено известие, что академики вернулись с сессии и но¬
чуют сегодня в вагоне, т. к. нет автотранспорта.
Работал сегодня 9 часов. Все свои силы отдаю работе. В ней
нахожу удовлетворение и сопротивление обступающим иногда
страшным думам.
1942.	23 ноября.
Академики вернулись. А. С. Орлов чернее ночи. «Раз пять
чуть не умер, — мрачно говорит он, — больше никуда не поеду».
В.	М. Алексеев, наоборот, весел, даже помолодел. Он торжест¬
венно говорит: «Сессия прошла великолепно. Кормили отлично.
Мне надо было починить четыре пары очков; в полчаса починили,
и стоило это три рубля. Из Перми приезжали артисты. Все свои
книги получил. Всем я доволен. Не видел ни одного грустного
лица; все, несмотря на то что у кого сын пропал без вести, у кого
жена больна, все имеют бодрый вид. У всех уверенность в победе.
Ехали долго. В Свердловск даже на банкет опоздали. Но, одним
словом, война словно не коснулась науки. Отделения работали
по нескольку часов в день; у всех накопилось много работы. Нау¬
ка в Союзе неприкосновенна». От других мало чего удалось до¬
биться. Зернов молчит. Берг коротко, с большой вежливостью
отвечает на вопросы. Я не надоедаю.
459 Контрнаступление советских войск в ходе Сталинградской битвы
началось 19 ноября 1942 г.
858

1942. 27 ноября.
С. И. Вавилов прислал коротенькое письмо. Он едет в Москву
и оттуда обещает написать. Предлагает переговорить с В. И. Вер¬
надским и другими о написании воспоминаний о советском вре¬
мени в Академии наук. Через М. Ф. вел переговоры с Вернад¬
ским. Он колеблется, но и не отказывается.
Выхожу дышать свежим воздухом перед ужином и проха¬
живаюсь у крыльца как узник. Днем, до сумерек, работаю. Ни¬
каких давно не имею известий ниоткуда и томлюсь. Но это мое
личное и никому не интересное. Знают о них только мои ночи...
Кстати, серебряные ночи сменились бледными ночами. Небо в об¬
лаках, за ними луна, и на земле рассеянный бледный отсвет. Де¬
ревья стоят на белом снегу без тени.
Утром все собираются у радиоприемника в столовой и на¬
пряженно слушают о победах наших войск под Сталинградом.
Десятки тысяч немцев попали в плен, десятки тысяч уничтоже¬
ны. Все возбужденно, с горящими глазами ловят каждое слово
диктора. Ближе всех к приемнику сидит Н. Ф. Гамалей, почетный
член, 80-летний старец; около него сосредоточенный и напряжен¬
ный, как всегда, С. А. Зернов; пришли и другие — JI. С. Берг,
С. Н. Бернштейн. За столиками сидят и стоят академические
жены и другие члены семьи. Тишина.
— Разгром, разгром немецких полчищ начался, — говорит
Г амалей.
— Только бы не вырвались из окружения, — вставляет кто-то.
Зернов сосредоточенно смотрит куда-то в пространство и
вертит попавшуюся ему в руки вилку.
1942.	28 ноября.
Мусульманский духовный деятель Средней Азии заканчивает
свое обращение к Сталину такими словами: «Коран обязывает
мусульман бороться с врагами. Он указывает: „Разите их везде,
где найдете их, изгоняйте их, откуда они вас изгнали”». «Мо¬
люсь Богу460 и прошу здоровья и помощи Вам, великому полко¬
водцу, в борьбе за освобождение от фашистского ига всех угне¬
тенных народов и победы в отечественной войне». «Питаю на¬
460 Начальные буквы в словах Бог и Он (здесь и ниже) подчеркнуты
Г А. Князевым.
859

дежду, что молитвы мои дойдут до Бога, и Он поможет в разгроме
ненавистного врага. Аминь».
Юбилейная сессия АН обратилась к Сталину с приветствием:
«... За 25 лет выросла в могучую силу советская интелли¬
генция. В невиданных доселе масштабах развернулась науч¬
ная деятельность в СССР. За годы Советской власти Академия
наук СССР, умножая главные традиции русской науки, доби¬
лась крупных успехов во всех областях знания».
«В эти грозные дни советские ученые, как никогда, сплочены
вокруг большевистской партии и советского правительства. Со¬
ветские ученые, истинные патриоты своей родины, поклялись
отдать все свои силы и знания, чтобы каждодневно увеличивать
обороноспособность нашей страны и совершенствовать оружие
Красной Армии».
«Своими мудрыми указаниями Вы определили задачи Ака¬
демии наук СССР — всемерно укреплять военную мощь со¬
ветской страны, возглавить движение новаторов в области нау¬
ки и производства. Ваши указания являются для нас боевой
программой. В научно-исследовательских институтах Академии
наук СССР разработано немало эффективных средств, усиливаю¬
щих боевое оружие Красной Армии и Военно-морского флота.
Советские ученые выполняли ряд важных заданий, направленных
к усовершенствованию некоторых видов оружия. Интенсивно
ведется работа по мобилизации ресурсов в восточных районах
Советского Союза».
Ученые обещают еще более усилить свою деятельность в мо¬
билизации ресурсов советской страны на нужды обороны. Сес¬
сию открыл 15 ноября президент АН В. J1. Комаров. «...В войне
участвуют, — сказал он, — не только армия, но и весь совет¬
ский народ, его интеллигенция и мы, работники советской нау¬
ки». Вспоминая, какой была Академия наук в первые годы со¬
ветской власти, он указал: «Тогда наша Академия состояла из
одного научного института и нескольких музеев и лаборато¬
рий, насчитывая всего 45 академиков и 212 научных работников.
В 1941 году мы имели 76 институтов, в них работали 118 акаде¬
миков, 182 члена-корреспондента и 4700 научных и научно-тех¬
нических сотрудников. Академия достигла своих больших успе¬
хов, идя по пути, указанному великим Лениным». «... Совет¬
ская наука, бесспорно, достигла крупных успехов. Они были
наглядно продемонстрированы на международных съездах по
биологии, физиологии и т. д. Мы достигли этих успехов благо¬
даря неустанной заботе нашей Коммунистической партии, со-
860

ветского правительства и лично товарища Сталина о науке и
ученых».
Был избран, по предложению академика Соболева, почетный
Президиум в составе: Сталина, Молотова, Ворошилова, Кага¬
новича, Калинина, Андреева, Микояна, Жданова, Хрущева, Бе¬
рия, Шверника, Маленкова, Щербакова, Вознесенского. Посла¬
на приветственная телеграмма Сталину. Текст телеграммы за¬
читал акад. Байков. Академик Капица огласил приветственную
телеграмму, полученную от Лондонского Королевского общества.
С докладами выступили акад. Е. Ярославский и Байков: первый
на тему «Место и значение В. О. С. Р. в истории человечества»
и второй — «Академия наук СССР за 25 лет».
1942.	28 ноября.
На утреннем заседании 16 ноября выступил с докладом461
«Развитие точных наук в СССР и их роль в Отечественной вой¬
не»; он указывает, что с первых же дней Отечественной войны
советские физики, химики, математики поставили все свои зна¬
ния на службу борьбе с фашистскими захватчиками. Часто эти
работы велись в боевой обстановке под обстрелом и бомбарди¬
ровкой. Благодаря этому энтузиазму десятки проблем были раз¬
решены в короткие сроки.
Акад. Бардин посвятил свой доклад технике горного дела и
металлургии за 25 лет советской власти. Ввиду болезни акад. Чу-
дакова акад. Бардиным был зачитан доклад о развитии техники
машиностроения, представленный в письменном виде Чудаковым.
О советской энергетике сделал доклад акад. Винтер. На вечер¬
нем заседании проф. Г. Ф. Александров прочел доклад «25 лет
В.	О. С. Р. и Отечественная война советского народа» и А. Я. Вы¬
шинский: «Советское государство — новый тип государства».
Был послан ряд приветствий. «С исключительным вооду¬
шевлением сессия приняла приветствие героическим защитни¬
кам Ленинграда». Английские деятели заявляют по поводу упре¬
ков об отсутствии Второго фронта в Европе: «...у нас очень мало
оснований испытывать чувство стыда в свяэи с тем, что мы сде¬
лали для России». Приводятся цифры. Из Англии в Россию
за 12 месяцев было послано Северным путем: 3052 самолета,
4084 танков, 20 031 мотомашин, 42 тыс. тонн авиационного бен¬
461 Имя выступающего не названо.
861

зина, 66 тыс. тонн горючего и нефти. Не все отправленные мате¬
риалы достигли своего назначения, но «значительная часть их
благополучно прибыла».
Только из Ленинградского университета ушли на фронт
2500 студентов и преподавателей.
Сегодня в Боровое приехал Председатель Совнаркома Ка¬
захской ССР. В столовой устроили совместное заседание пред¬
ставителей Казахской Республики и академиков, проживающих
в Боровом. На заседании я не присутствовал (не пригласили).
Узнал, что члены правительства интересовались, нет ли каких
претензий у академиков. Передают, что акад. Крылов пожало¬
вался на то, что поздно дают электричество, Зелинский указал
на то, что ему голодно. М. Ф. Андреева и Рихтер заявили, что уче¬
ные пользуются всем, что возможно иметь сейчас, и бесконеч¬
но благодарны правительству и партии. Говорят, что Зелинский
выступал взволнованно, даже кричал. Члены правительства буд¬
то бы пожалели о потерянном времени, т. к. все дело ограни¬
чилось пустяками и никто не выступил с каким-либо дельным
заявлением. В вестибюле, после заседания, происходили долго
кулуарные разговоры с Председателем Совнаркома и группой
товарищей, сопровождавшей его, с некоторыми членами АН —
Бергом, Вологдиным и другими. На борту нашего «корабля» было
большое оживление.
Опубликованы документы о расхищении культурных цен¬
ностей фашистскими разбойниками. В инструкциях им говорит¬
ся, что при занятии городов отряды особого назначения должны
«прочесывать» все культурные учреждения: библиотеки, музеи,
архивы; все ценное отправлять в Германию, а остальное унич¬
тожать. Немцами обворованы научно-исследовательские инсти¬
туты Украинской Академии наук.
Но «грабеж исторических ценностей не лишит советский
народ его высокой культуры... Нельзя отнять у народа его куль-
туру. Она жива и будет жить — великая культура советских на¬
родов», — заявляет передовая «Известий». Насильники уничто¬
жают культурные памятники, чтобы они не напоминали лишен¬
ным свободы народам их прошлого, их тысячелетнюю историю,
их национальное самосознание. Они хотят иметь духовно обез¬
оруженных людей, чтобы скорее онемечить их, сделав послуш¬
ными рабами немецких баронов.
Меня окружают старики, «престарелые академики». Ста¬
рость не радость. Очень тяжело смотреть на одряхлевших уче¬
ных, в которых ослабела память, нет давно искристости, не¬
862

принужденности мысли, «звучащего и сияющего» интеллекта.
Все тускло, все поблекло. Все в прошлом. Живут «процентами»
с накопленного капитала. Акад. Маслов, значительно «престаре¬
лый академик», живет здесь второй год и, кажется, ничем не за¬
нят. Впрочем, он — чуть ли не прадед — женился нынче. На ста¬
рости лет наши ученые не прочь отхватить у судьбы еще краешек
жизни. Вот 70-летний Зелинский даже отец двухгодовалого ре¬
бенка. Правда, не все этому верят, но это меня не касается. Не об
этом я начал писать, а о том, что старики, умственно и физически
разложенные, действуют на меня отвратительно и удручающе.
Все они замкнулись в себя, в свои личные интересы, растеряли
всю бодрость и ясность духа, если у них таковые были. Вра¬
щаясь среди них, боюсь походить на них. Неужели это неизбеж¬
ность, рок? И я буду таким же. Зачем же я тогда не погиб в Ленин¬
граде честью пассивного героя.
Кстати, никто не вспоминает о них (героях. — Я. К.) здесь;
более того — ничего не понимают из того, что происходит в Ле¬
нинграде... А там опять недостаток продовольствия, отсутствие
топлива, водопровода, канализации, освещения и ежедневные
снова обстрелы и частые налеты самолетов-стервятников...
В горно-озерно-лесистом оазисе среди бескрайних степей
киргиз-кайсакских мне, несмотря на замечательные, удобные
бытовые условия, делается нестерпимо тоскливо, одиноко. Ста¬
рики и старухи, словно в царстве мертвых, пьют, едят, ходят по
коридорам со стульчаком в одно место. Но ради справедли¬
вости нужно отметить, что глубокий 70-летний старик В. И. Вер¬
надский все время работает. Боится, что не успеет закончить свои
работы. Всем интересуется, но очень встревоженным становит¬
ся. Говорит тихо; многое забывает; повторяется. Другой глубо¬
кий 70-летний старик, А. Н. Крылов, сморщился, высох, говорит
тихо, но все еще цепко и ядовито смотрит своими глазами. Ста¬
рость и тут наложила свой отпечаток: он, как все старики, повто¬
ряется. Третьего знатного старика, химика Фаворского, я так и
не видал здесь ни разу. Казахстанское правительство отвело ему
целую дачу, где он и живет целой семьей в 12 человек. Несмот¬
ря на свою глубокую старость, он все же ездил на сессию. Стари¬
ки Вернадский, Крылов, Зелинский, Ляпунов не ездили на сес¬
сию. Акад. А. С. Орлов, возвратившийся из Свердловска, лежит
больной. Другие пережили трудности путешествия легче. Ляпу¬
нова называют «иконописный старичок».
863

1942. 30 ноября.
Еще один месяц только остался до конца года. А конца края
войны так и не видно.
Подошла ко мне Ш. И. и говорит: «Вот взялись за Бога, и сра¬
зу победа за победой... Бог-то знает, что делает». Ш. И. же 71 год.
Я не стал ей возражать. Все-таки проживающие здесь академики
работают! О Вернадском я уже говорил. Ротштейн закончил свою
большую работу «Политическая история империализма».
27 ноября трагический день для Франции. Немцы вторглись
в Тулон, и французские моряки взорвали свой флот, находив¬
шийся там. Командиры всех судов оставались на мостиках до тех
пор, пока корабли не погрузились в воду. Большинство команди¬
ров погибли. Гитлер отдал приказ о разоружении всех француз¬
ских войск. Достаточно иметь хоть чуточку воображения, что¬
бы представить себе, что должны были переживать, например,
командиры кораблей в урагане взрывов и бушующего огня на ту¬
лонском рейде.
Война достигла какого-то критического момента. Черчилль
сказал, что это «конец начала». «Советский народ ведет священ¬
ную борьбу за свое существование, за существование многона¬
ционального Советского Союза».
В одной заметке сообщается, что танк, поврежденный на ми¬
не, сопротивлялся в течение четырех часов окружившим его гит¬
леровцам, сперва в 60 человек, а потом в 200. И все-таки, рас¬
стреляв все снаряды и патроны, наши танкисты, выскочив из го¬
рящего танка, гранатами пробили себе дорогу и вырвались из
окружения. Экипаж танка состоял из четырех человек... Подпи¬
сано: Н. Рощупкин, старший политрук. Следовательно, доку¬
мент официальный.
Организовано районное общество краеведения в Щучинске
с секциями: геолого-почвенное, ботаники и растениеводства, фау¬
ны и животноводства, истории казахского и русского фольклора.
Проживающая в нашем пансионате дочка акад. Зернова во
время уборочной кампании в качестве политрука вела свою ра¬
боту не только словом, но кистью и красками. Она нарисовала не¬
сколько портретов стахановцев, перевыполнявших свои нормы.
Теперь эти портреты выставлены в райпарткабинете.
Писать не о чем... Точнее, не нужно никому. Наступление
наше, по-видимому, встретило большое сопротивление. Также на¬
ступление союзников в Африке. Каких еще жертв потребует
война!
864

[1942]. 3 декабря.
На Ученом совете заповедника «Боровое» П. Ю. Шмидт сде¬
лал доклад о своей поездке на оз. Балхаш за рыбой. Говорил боль¬
ше часа и половину доклада посвятил бытовым подробностям,
рассказав о злоключениях своей поездки. Рыбы он для разводки
в наших озерах не привез из-за многих неполадок и пропуска сро¬
ка улова. Рихтер выступил с протестом против «потери» времени
на слушание такого доклада. Председательствовавший Н. Ф. Га¬
малея никак не реагировал на этот инцидент, и все обошлось бла¬
гополучно. Рихтер и его жена уезжают в Москву на сессию Сель¬
скохозяйственной академии. Он будет там делать доклад о поло¬
жительных результатах опыта выращивания картофеля в Боровом
по способу Лысенко. Его жена — выступать по вопросу о разве¬
дении в Боровом лекарственных растений.
Получил телеграмму от Л. Б. Модзалевского с запросом, дол¬
го ли я останусь в Боровом. Ответил. А. Н. Крылов и С. Н. Берн¬
штейн беседовали со мною о содержании разделов глав «Исто¬
рии АН» по математике. Сделали очень много замечаний.
Очень удручает неуверенность в завтрашнем дне. Живем по¬
куда в санаторных условиях. Но сколько продлится эта жизнь —
до конца недели, до конца месяца и нынешнего года, до весны?
И страх охватывает от бездомности в перспективе... Но это ведь
удел миллионов сейчас, «бытовое явление».
Перечитал свои стихи. Они — труд всей моей жизни. И пони¬
маю, что они никому не нужны. И эти записки тоже... И страшно
становится жить!
1942.	15 декабря.
Ежедневно писать не о чем. Живем как на корабле в океане,
оторванные от мира.
По-прежнему сходимся три раза в день в столовой. По-преж¬
нему молчим. Особенно тяжело глядит акад. С. А. Зернов. У него
всегда такой напуганный вид, словно кто-то должен его схватить
допрашивать. В столовой он сидит, сгорбившись, спиной ко всем
остальным, всегда хмурый, взъерошенный, молчаливый. Надел
на себя коричневую шапочку и превратился в какого-то наря¬
женного старика. Иногда приходит в пустую столовую, садится
у молчащего радио и долго, сосредоточенно, подпершись рукою,
думает, думает; иногда сидит, откинувшись на стуле, с закрыты-
28 Князев Г А.
865

ми глазами... За много дней мы не сказали ни слова друг другу,
не о чем говорить! С. А. 3. ни с кем почти не разговаривает, даже
со своими, по крайней мере, когда они сидят вместе с ним в сто¬
ловой. Он настолько нервен, что спасается бромом. Гляжу на него
и вижу ушедших в вечность моих предков — так похожих на него
лабазников, зеленщиков. С. А. из торговой семьи, купеческий
сын. Одному удивляюсь, как он стал членом партии. При такой
боязни всего даже как-то странно, что он был «политическим»
до 1917 года. Возможно, что тогда и стряслось с ним что-нибудь,
что ушибло его на всю жизнь. Как отпрыск стяжателей, он за¬
вистлив и мелочен; рассказывают много забавных вещей об его за¬
глядываниях в чужие тарелки и стаканы. Но вот и маленький
штрих-факт. М. Ф. свивала в клубки шерсть. Он подошел и ска¬
зал: «И откуда у вас столько шерсти, даже зависть берет». Но в об¬
щем он очень порядочный и честный человек, хотя иногда внеш¬
не очень грозный. Но внучка его, избалованная и невоспитанная
девочка, совсем его не боится. Приходят они в столовую обыкно¬
венно гуськом, один за другим: он, жена старуха, дочь, высокая
белобрысая, хотя и художница, но всегда безвкусно одетая и та¬
кая невежественная, неуютная, и девочка, ее дочь, то есть внуч¬
ка С. А. 3. Глядя на него, не могу отдать себе отчета в удельном
весе его как ученого. Почему он академик? Что он сделал для
Зоологического института? Не знаю. Но Зоологический музей
при нем совсем заглох, замер. Что он делает теперь здесь в Боро¬
вом, когда его институт переведен в Асхабад462, тоже не знаю.
Что-то делает, носится с очень деловым видом; в одной из дач
имеется даже лаборатория у него для изучения местной озерной
фауны. С. А. 3. — специалист-гидробиолог. С. А. 3. состоит чле¬
ном «тройки» местного бюро. Когда кому что-нибудь нужно, ред¬
ко идут к нему; выбирают для переговоров другого члена [бюро].
Дочка его — художница-любительница, с претензией на про¬
фессионального художника. Рисует, большей частью, портреты;
кое-что ей удается. Я уже писал об устроенной здесь выставке
картин местных «художников». Портрет Фаворского ей даже удал¬
ся. Остальные меньше, особенно неудачен вышел отец. Она кан¬
дидат партии. На уборочной кампании осенью она рисовала порт¬
реты стахановцев, чем поднимала успех соревнующихся в выпол¬
няемой работе. Чья она жена и где ее муж — не знаю. В столовую
она всегда приходит с книжкой и читает даже во время обеда.
462 Так в рукописи. Асхабад — название г. Ашхабада до 1919 г. В ру¬
кописи присутствует также и новое название города.
866

Я пробовал с ней говорить об искусстве, об Академии — ничего
не вышло. Или не хочет, или нечего сказать. Мать добродушнее,
но тоже замкнута и живет в себе. Помещаются они на третьем
этаже нашего корпуса в большой просторной комнате с окнами
и балконом, с открывающимся из них видом на озеро.
С.	А. 3. покинул Ленинград в прошлом году, должно быть, в
октябре. О его деятельности в Ленинграде я писал не раз в своих
записках. Особенно он был растерян при наступлении немцев на
Ленинград в августе—сентябре. Тогда им и другими партийцами
уничтожались личные дела и документы. Я предупредил его тог¬
да, что таких директив от Управления государственными архива¬
ми НКВД не имеется. Указал ему и на то, что о принадлежности
того или иного лица к партии имеются сведения в любой анкете,
а все такие документы все равно не уничтожить.
Зоологического института сотрудники выехали из Ленинграда
12 июля. Остались только те, которые должны были охранять зда¬
ние и научные ценности — коллекции. Из этих последних некото¬
рые уехали спустя несколько времени. Сейчас в Ленинграде упол¬
номоченным по Институту является т[ов]. Портенко. Научные со¬
трудники, не попавшие в Асхабад, расселились по разным местам.
В Боровом, кроме С. А. 3., живут чл.-кор. Л. С. Берг, доктора гео¬
логии Н. Я. Кузнецов, М. Н. Римский-Корсаков и П. Ю. Шмидт —
целая колония. Они, под руководством и по инициативе С. А. Зер¬
нова, помогали мне в редактировании специальных разделов глав
«Истории Академии наук» по зоологии.
К 9 часам утра в столовой собираются академики Зернов,
Маслов, член-корреспондент Берг, почетный член Гамалея и на¬
пряженно слушают радио. Гамалея сидит у самого приемника, по¬
крывшись пледом. Наступили морозы, в доме холодно; в столо¬
вой, где много окон, особенно прохладно. Перед передачей по ра¬
дио передают какой-нибудь марш. Гамалея в такт помахивает
кистями рук. Несмотря на свои 80 лет, он бодр, спокоен, сохранил
слух, зрение и полную трудоспособность. Только ходит как-то
смешно. Сам такой большой, грузный, а ноги маленькие. В столо¬
вой они сидят за сдвоенным столом всей семьей: жена, две доче¬
ри, внук и внучка, а когда приходят из детсанатория еще внучата,
то получается целая колония. Одна дочка не замужем и вянет на
корню, хотя и очень молодится, подкрашивается, но время берет
свое. Тип ее — смесь украинской, турецкой и польской крови. Мо¬
жет быть, она и могла бы быть интересной, но располнела, раз¬
мякла, но, в общем, неплохая женщина. Ее сестра, замужняя, про¬
сто обыкновенная женщина, еще в соку. Жить им на «корабле»
867

скучно как в монастыре. Надо отдать справедливость старику —
он много работает. Пишет статьи, книжки, руководит Советом за¬
поведника и т. д. Ему помогает в качестве секретаря незамужняя
девочка. Живут они здесь более года. Раньше жили в Ленинграде,
где у них прекрасная квартира. Привыкли жить хорошо; живут
и здесь отлично.
Ровно к 9-ти прибегает взъерошенный академик Маслов.
Поблескивая своими очками, садится на первый свободный
стул, слушает напряженно-внимательно. Ему семьдесят пять лет.
Не знаю, делает ли он что-нибудь по своей научной специаль¬
ности. Но несмотря на свой возраст, он, овдовев весной, летом
уже женился. Вышла за него замуж некая Габрилович, сестра мо¬
лодой жены престарелого академика Зелинского. Сестра не имела
права на пребывание в Боровом и, будучи вдовой, сумела выйти
замуж за академика Маслова. Сына отправила в детсанаторий.
Не пойму этой женщины. Глаза у нее очень красивые, и сама она
миловидная, женственная, хотя и в возрасте, с седыми волосами.
Не лежит к ней сердце. Не верится ей почему-то. Во всяком слу¬
чае, она и ее «молодой» супруг, академик 75 [-ти] лет Маслов,
окружены также семьей. За стол, кроме них, садятся невестка с
дочуркой; приходит по субботам сын из детсанатория. В столо¬
вой они много едят, добавляя свое, всегда молча. Только глаза Ла¬
рисы Евгеньевны (супруги Маслова) поблескивают и все заме¬
чают. Она жила в Ленинграде. Вышла замуж за Габриловича,
также очень пожилого, за 70 лет!.. И имеет от него сына, доволь¬
но странного мальчика, из которого выйдет что-нибудь серьез¬
ное, если не возьмет верх дегенератство, явно у него заметное.
У ее сестры, Зелинской, тоже сын, лет 8[-и], и другой — лет 2-х.
Интересно проследить бы их судьбу, если они действительно дети
семидесятилетних старцев!..
Третий постоянный слушатель радио — академик-математик
С.	Н. Бернштейн. В мягких валенках, в куртке, в черной шапоч¬
ке, закрывающей совершенно лысый череп, он всегда молчалив,
сдержан, но деликатен. Слушает очень регулярно и напряженно.
Всегда выходит по точно сверенным часам к самому началу пере¬
дачи. Обедает он также в кругу своей семьи: жены, невестки и се¬
стры. Жена очень нервная и болезненная; живет она с невесткой
и золовкой отдельно. Академик живет в комнате один. Заходил к
нему. Письменный стол с книгами и листами писчей бумаги, ис¬
писанными формулами. Бернштейн — очень видный математик.
Его весьма ценит А. Н. Крылов. Оригинально строение черепа
Бернштейна. Когда он сидит без шапочки, всегда занимает меня.
868

Особенно поражает какая-то возвышенность на самой макушке.
Во время обеда, ужина в столовой они сидят вчетвером и почти не
разговаривают. Академик смотрит на сидящую [на]против него
невестку и иногда деланно, сказал бы я, принужденно улыбается.
Невестка называет его папочкой. Она высокая, худая, с черными
большими глазами, с глубокими кругами под ними, и черными во¬
лосами. Иногда она старается быть интересной, жеманится, не¬
вестится. Иногда глаза ее потухают и руки опускаются как плети.
Она нынешней зимой потеряла мужа, молодого математика, сына
академика Бернштейна. Смерть 35-летнего ученого и любимого
сына и мужа наложила тяжелую печать на всю семью — отца,
мать и жену покойного. Акад. Бернштейн осенью уезжал в Моск¬
ву. Там он прожил больше месяца. Когда он вернулся, то сделался
более сдержанным, замкнутым; физически — пополнел и побелел
лицом, но в глазах меньше жизни и больше какой-то официаль¬
ной вежливости. Раньше он мне больше нравился. Начали мы с
ним работать по разделам глав «Истории АН» по математике,
но работа почему-то покуда остановилась. Когда я сидел у него
в комнате, редактируя страницы со сведениями из истории кафед¬
ры математики в Академии наук, то заметил, что комната его по¬
хожа на жилище холостяка. Он, по-видимому, не перестает и до
сих пор заботиться о себе. Около письменного стола у него устро¬
ен туалет с зеркалом и всякими принадлежностями. Он всегда
гладко и чисто выбрит. Начинал я с ним беседовать в столовой,
в коридоре — ничего не выходит. До своей поездки в Москву
он разговаривал охотнее и даже рассказал мне о смерти своего
сына. В столовой они занимают столик около радио. Когда долго
не подают, я наблюдаю за напряженной улыбкой академика, за¬
стенчивой любезностью его невестки, больным, капризным ли¬
цом его жены, и особенно — молчаливой, входящей в старческий
возраст его сестры. С. Н. Бернштейн — еврей по происхожде¬
нию, но в наружности его и его семьи нет ничего семитического.
Нет у них и назойливости.
Наконец, утром у радио, а также и вечером сидит угрюмый,
сосредоточенный С. А. Зернов, о котором я уже упоминал. Иног¬
да приходит и, наклонившись, слушает JI. С. Берг. Его белая кур¬
чавая голова, острые глаза из-под очков, худощавая фигура запо¬
минаются. У него внимательный сосредоточенный взгляд, когда
он разговаривает с собеседником, тихий голос, иногда порыви¬
стый. JI. С. Берг — еврей, но, глядя на него, ничего специфическо¬
го не замечаешь. Только тогда многие и узнали об его еврейском
происхождении, когда дочка Зернова, художница, выставила его
869

портрет. Нарисовала она его без очков и сильно подчеркнула ка¬
кие-то линии лица, сразу превратившие его в ярко выраженный
еврейский тип. Знания у JI. С. Берга колоссальные. Пожалуй, пос¬
ле В. И. Вернадского — это образованнейший здесь член Ака¬
демии. Совершенная случайность, что он не действительный член.
В последний раз он был выдвинут в академики, но после статьи
Келлера и Баха о Кольцове и Берге как лжеученых кандидатура
их, конечно, не была поддержана. Но, наверное, при новых выбо¬
рах он пройдет в действительные члены463.
Мне пришлось убедиться из работы с ним в его громадной
эрудиции. Он ученый двух специальностей — географ и зоолог.
После ареста Н. И. Вавилова состоит президентом Географиче¬
ского общества. Есть у него и недостаток — трусость некото¬
рая, испуганность. Возможно, это атавистическое. Мне известно,
что ему, как еврею, в молодости не было разрешено проживать
в Петербурге. Он сумел своими научными трудами в провин¬
ции завоевать себе это право. Из Ленинграда в прошлом году
он выехал одним из первых. Казалось, что он бросил Геогра¬
фическое общество; на самом деле, ему, как и другим, ничего дру¬
гого не оставалось делать. Здесь у радиоприемника собрались
члены Академии, живущие на 2-м этаже нашего корпуса и вы¬
ходящие в столовую. Но большинство остаются в своих комна-
тах-«каютах».
Я посетил на днях академика Орлова. Он только что оправил¬
ся от болезни, простудившись во время поездки с сессии. На¬
строен он всегда агрессивно. Всегда кого-нибудь ругает. На этот
раз я старался перевести разговор на более интересную тему.
Я спросил его, как и когда он стал работать по своей специаль¬
ности. И он рассказал мне некоторые эпизоды из своей ранней мо¬
лодости. Учился он неважно. Но всегда любил литературу и язык.
В университете он увлекся этими предметами у своих учителей
и навсегда сделался верным русскому. Чистый, образный рус¬
ский язык и его литература, особенно древняя, стали его стихией...
463 1 1 января 1939 г. перед выборами в Академию наук, объявленны¬
ми на 15—16 января, в газете «Правда» академики А. Н. Бах, Б. А. Келлер
и шесть молодых сотрудников Института генетики АН СССР опубликова¬
ли статью «Лжеученым не место в Академии наук», направленную про¬
тив Н. К. Кольцова и Л. С. Берга. Кольцов и Берг, которые выдвигались
в действительные члены Академии, избраны в Академию не были (см.:
Бабков В. В. Н. К. Кольцов и борьба за автономию науки // Философские
исследования. 1993. № 4. С. 382—398). Н. К. Кольцов скончался в 1940 г.,
Л. С. Берг был избран в Академию в 1946 г.
870

Теперь он изучил казахский язык и занимается казахским фольк¬
лором.
Ему за 70 лет, он стар и желчен. Я все время должен был
корректировать нашу беседу. В свои фразы он вставляет цвети¬
стые «народные» выражения. Бичует тех, кто искажает русский
язык. Часто повторяет, что Ленин понимал ценность русского
языка и заботился о его чистоте. Орлов нападал особенно на тех,
кто позволяет себе небрежность в ударениях. Но когда я спро¬
сил, как же вернее — профессоры или профессора, он уклонил¬
ся от ответа, сказав, что иностранные слова его не интересуют.
Когда он сказал «извиняюсь», я не решился спросить его, что же
правильнее — «извините» или «извиняюсь». Я помню, как неко¬
торые знатоки русского языка восставали против этого послед¬
него слова, видя в нем полонизм. Но, в общем, беседа велась
напряженно, с оглядкой, без всякой непосредственности и иск¬
ренности.
А. С. Орлов живет замкнуто и выходит только в уборную и на
прогулку. Жизнь прожита. Позади семь десятилетий... Этим все
сказано. Но он любит еще жизнь. Радуют его и молоденькие де¬
вушки. Но они бегают от него. А. С. Орлов безобразен по виду.
К нему нужно привыкнуть, забыть его страшный картошкообраз¬
ный нос. Есть в его лице что-то от подьячего XVI—XVII веков.
Как я уже отметил, старость сковывает его волю к творчеству, но
все-таки он что-то делает или пытается делать. У него две полки
книг по специальности; кроме того, он перечитал почти всю мест¬
ную библиотеку. Жена его неплохая женщина, но очень тоже
ушедшая в себя и ограниченная женскими интересами, но в мо¬
лодости, вероятно, прельщавшая своею женской молодой ду¬
шой. Об А. С. Орлове ходит множество анекдотов, любитель
и он сочинять анекдоты о других. Здесь его не любят и не держат в
чести, честят. Но не отрицают в нем природный ум, необыкновен¬
ную начитанность и сочность, смачность яркой русской речи. Ис¬
тории древней русской литературы, мастерские пересказы древне¬
русских повестей и один из удачнейших переводов «Слова о пол¬
ку Игореве» делают его незаурядным ученым. Спрашивать с него
сейчас что-нибудь трудно: и по возрасту, и по состоянию здо¬
ровья. «Склерозный-то процесс сказывается», — говорит он сам
о себе. Как жаль, что он усталый и больной, а то он мог бы быть от¬
личным собеседником.
Зима. Морозы. В доме холодно. По ночам лунные сказоч¬
ные пейзажи. Прозрачные серебряные ночи. Зимнее солнце¬
стояние. Начинается новое Солнце, новый год, рождество ново¬
871

го года. И у радиоприемника мы сосредоточенно слушаем, как
развивается наступление наших войск к западу от Среднего Дона.
Получил письмо, что заболел заведующий Московским] от¬
делением Архива Гетман. После ранения и контузии головы здо¬
ровье его все ухудшалось; в последнее время он был очень грус¬
тен, стал уединяться, наконец, слег. Он очень заботится о судьбе
своих детей. Послал ему 600 рублей.
Продолжаю работу над «Историей Академии наук». Мно¬
го вношу исправлений. Живу мыслью о возможности присоеди¬
нить к ней собранные и оставшиеся в Ленинграде материалы.
На воздухе почти не бываю. Потопчусь около крыльца ми¬
нут 10-15 и бегу домой.
Наступление продолжается. Скольких героических усилий
оно стоит! Впереди же громадные пространства, занятые врагом.
Его надо оттуда выгнать. Чтобы прожить, нужны невероятные
усилия, почти чудо. Многие только на чудо и надеются, т. е. на
разложение вражеских армий.
Очень трудно живут люди. У нас была учительница из дет-
санатория АН, издерганная, неудовлетворенная своей работой.
Живут без света; водяное отопление испортилось; холодно; ни
книг, ни культурной обстановки нет; живут по нескольку чело¬
век в комнате, причем без всякого подбора — старые и молодые,
интеллигентные работники и уборщицы. Временно поселились и
как-то не считают нужным устроить свое жилище. Многие начи¬
нают испытывать состояние, близкое к отупению.
Из Москвы получил еще письмо от Нагоровой. Пишет, что
Гетман, несмотря на болезнь, изредка заходит в Архив. В преды¬
дущем письме она писала мне, что он стал сторониться людей, за¬
думываться. Контузия головы, по-видимому, очень повлияла на
его психику. Выдержит ли? Чувствую, что настали самые крити¬
ческие дни. Надо выдержать испытания. Нужно крайнее напряже¬
ние воли. Выдержим ли? Я принимаю все меры к тому, чтобы
укрепить свою волю и стараюсь это сделать в разговоре с другими.
1942.	Декабрь.
В протоколе № 22 заседания Президиума Академии наук СССР
21—22 ноября, состоявшегося в Свердловске, в постановлении
отчета о работе Отделения истории и филологии АН СССР, до¬
ложенного академиком В. П. Волгиным, под пунктом «4» зна¬
чится: «Президиум АН СССР отмечает мужественную работу
872

сотрудников ленинградских учреждений Отделения, особенно
Архива Академии наук СССР в условиях блокады Ленинграда,
и считает необходимым премировать их». Все поздравляют меня.
1942.	27 декабря.
Так трудно писать. О чем? О чем можно писать сейчас? И я
складываю лист бумаги, отбрасываю перо. Правда, пишу страни¬
цы по истории Академии наук, пишу письма. Это по обязанности.
Но вот просто независимо, для себя, не могу писать. Не выходят
мои записки. Нет стержня, и самое главное — стимула. Все рав¬
но эти записи погибнут. Как погибло то, что создавалось мной
десятками лет в Ленинграде.
И неуемная тоска. Сегодня долго не было электричества, хо¬
дил по коридорам. Все люди превратились в ходячие силуэты, а
потом, когда уже совсем стемнело, в шмыгающие тени. В конце
коридора нашего этажа громадное, во всю стену окно с решет¬
кой... Где я? Почему я здесь? И безнадежность... В письмах, в раз¬
говорах [я] весь порыв к жизни, борьбе, всех призываю к воле, вы¬
держке. А останусь один, сам с собой, и вижу, что, получив вре¬
менную отсрочку, доживаю свою жизнь... Не только свою, но и
всего, чем жил, о чем мечтал. И замолкаю. Множество противоре¬
чий крутится в моем мозгу. И тяжко, тяжко становится. Мир за¬
хлебнулся в крови и страданиях. Сейчас в мире нет ничего, кроме
смерти и слез... И наша жизнь кончена. Кончена. Мы думали убе¬
жать от судьбы, а она вот тут стоит над нами. Судьба! Быть или не
быть — не мне, не индивидууму, не жалкому листку, упавшему
с дерева, а государству, народу, культуре, созданным тысячеле¬
тием...И не о том говорю я, что эта чаемая победа нужна нам как
русским, как России... Я говорю о советском народе, о советской
культуре. Самое ценное для меня — это то, что создавалось у нас
в последние 20 лет. Вот это все под страшным сомнением. Неуже¬
ли все это погибнет? И в мире будет опять то же. Вчера Рим, по¬
завчера Карфаген; вчера Франция, сегодня Германия... Вчера Рос¬
сия, сегодня Германия... Вчера Англия, сегодня Германия... А по¬
том сегодня Германия, а завтра Соединенные Штаты Америки
или Япония... И так без конца. Тяжело и мучительно это. И не
имеет смысла. Да. Не имеет смысла. Потому я и впадаю иной раз
почти в отчаяние при виде всего совершающегося. Окружение, в
котором я нахожусь, не советское. Никому и дела нет до великой
мечты, затепленной в СССР. Внешне — безусловно лояльные,
873

подчиняются всецело, ничего другого не предлагают и не умеют,
но в душе чужаки. Они родились и умрут русскими, православны¬
ми, хотя бы и без попов, украинцами, немцами или почти обру¬
севшими немцами, поляками, евреями, хотя бы и без синагоги...
Но они не принимали и никогда не примут, не поймут, что есть
что-то превыше всего на Земле — национальное по форме, социа¬
листическое по существу... Можно бороться, можно жизнь отдать
за это, можно считать убитых врагов этого... Но бороться за то,
что было целью войн тысячелетия — захват территории и бо¬
гатств другого — это убийственно скучно, потому что бессмыс¬
ленно. С ума можно сойти от этой кровавой мясорубки истории!
Вот я исписал, по старой привычке, три страницы. Но кому,
для чего они нужны?.. Мне попались стихи В. Бенедиктова464.
Много грусти в них.
...Кипевший жизнью мир теперь — седая древность...
и память, наконец, как хладный рудокоп,
врываясь в глубину, средь тех развалин бродит,
могилу шевелит, откапывает гроб
и мумию любви нетленную находит...
У мертвой на челе оттенки грез лежат,
есть прелести еще в чертах оцепенелых,
в очах угаснувших блестят
остатки слез окаменелых.
Из двух венков, ей брошенных в удел,
один давно исчез, другой все свеж, как новый:
венок из роз давно истлел...
И лишь один венок терновый
на вечных язвах уцелел...
1942.	28 декабря.
Когда по вечерам нет долго электричества, хожу по коридору
и вестибюлю. Вспоминаю Ленинград и свои прогулки под порти¬
ком академического дома. Сколько передумал я на набережной
Невы, созерцая неповторимую по красоте панораму...
Здесь природная красота, если подняться на горы, спуститься
к озеру. Внутри же нашего корпуса, где я прогуливаюсь, конечно,
никаких видов, одни только думы... В столовой, как только за¬
жглось электричество, сидит уже у радиоприемника С. А. Зер¬
464 Стихотворение В. Бенедиктова «Могила любви» (1841).
874

нов — сосредоточенный, ушедший в себя. Семь часов. По ра¬
дио мелодично перезванивают часы. Семь — по нашему, четы¬
ре — по московскому времени.
Вчера беседовал с академиками А. Н. Крыловым и С. Н. Берн¬
штейном о разделах глав по математике в нашей «Истории Акаде¬
мии наук». Они раскритиковали написанное. Особенно им не по¬
нравилось то, что авторы пытаются говорить о математике в связи
с общими философскими направлениями эпохи. «Никакой фило¬
софии математика не знает, — говорил А. Н. Крылов. — Матема¬
тика и идеологическое или материалистическое направление не¬
зависимы [друг] от друга. Самое худшее, когда с математикой
соединяют то, что ей не свойственно». Он, по-видимому, хотел
сказать «политику», но был осторожен, не сказал. Я только мог
между слов понять, какой они ересью и чушью считают все, что
относится к марксистской философии.
Беседовать с ними было очень трудно, но я, как иногда это
бывает со мной, был необычайно спокоен. «Как же нам посту¬
пить? — спрашивал я. — Совсем не печатать написанное по мате¬
матике? Но это невозможно — какая же будет история АН, если
выпустить все о математике». Я долго доказывал им, что мы пи¬
шем научно-популярный очерк, доступный для интеллигента ши¬
рокого профиля, а не только для узких специалистов по их спе¬
циальности. Ничего не помогло. Порешили так: печатайте все,
что напишете, а мы писать не будем, и не вмешивайте нас. В пре¬
дисловии так и напишите, что «математиками не просмотрено».
То же повторял и Бернштейн. Они умывали руки. Бернштейн го¬
ворил, что вместо написанного нужно было бы дать только справ¬
ки, когда какой академик работал в Академии и его главные тру¬
ды без оценки, так как время составления полной истории мате¬
матики в Академии еще не настало. Он добавил, что согласен
с мнением Александра Николаевича: при решении печатать на¬
писанное, не вмешиваться в это дело официально, но он не про¬
тив помочь, по возможности, просто «по-товарищески», нигде
не упоминая об этом.
Надо сказать, что вся беседа была проведена в очень коррект¬
ных формах, хотя я и видел по временам, как вздрагивают ноздри
у А. Н. и съеживаются глаза. В такую минуту он любит говорить
свои знаменитые «словечки». На этот раз он сдерживался поче¬
му-то. Расстались очень радушно. Но мне стало очень грустно.
Целый месяц держали рукопись, испестрили ее десятками вопро¬
сительных знаков и отметками волнистой линией и не дали ниче¬
го положительного, определенного, ничего не уточнили, не напи¬
875

сали ни одного слова, кроме трафарета: «уточнить»... Я даже за¬
метил, что им было неприятно, что их вовлекают в это дело.
В последней главе их особенно смутило выражение о стихийном
материализме у некоторых представителей из новых математи¬
ков. Также они восстали против утверждения, что А. М. Ляпунов
покончил жизнь самоубийством в 1918 [году] на почве всего
пережитого тогда русской интеллигенцией. А. Н. указывал, что
причина самоубийства была чисто личная. А. М. Ляпунов и его
жена договорились, что если один умирает раньше, то другой
кончает жизнь самоубийством.
Нерадостное, повторяю, осталось у меня чувство от этой бе¬
седы. Нет ничего поэтому удивительного, что я иногда не иду к
тому или иному живущему здесь рядом на «корабле» академику.
Они боятся быть искренними, и по этой причине или молчат, или
говорят не так, как надо. Они между собою почти не разговари¬
вают... Вот Маслов, всегда молчащий, нашел себе компаньона
и сражается в шахматы.
Порою бывает очень тяжко на «корабле», несмотря на то
что кормят хорошо, комнаты отапливаются, свет есть... А так и
открыл бы иллюминатор.
На фронте продолжается наступление.
Последний день тысяча девятьсот сорок второго года.
558[-й] день войны.
1942.	31 декабря. Четверг. Боровое, Акмол[инская] обл. КССР.
Вечер. До Нового года остались считанные минуты. Неволь¬
но вспоминается пережитое. Двояко можно обозревать его — в
общей исторической перспективе и как личное, индивидуальное.
С первой точки зрения, пережитое — один из эпизодов кровавой,
полной страданий истории; со второй — катастрофа, гибель все¬
го личного, интимного; для себя, в частности, временная отсроч¬
ка неизбежного конца. В такие минуты люди живут отчаянной
жизнью — пируют во время «чумы».
Я не пирую, не живу отчаянной жизнью, а, путаясь в противо¬
речиях, все хочу осмыслить события и свою жизнь. Не удается
это, к несчастью! Поэтому не буду говорить о себе. Постараюсь
разобраться в волнующем меня в последнее время вопросе — есть
ли всемирная история человечества, есть ли прогресс? Не правы
ли те, которые утверждают, что есть замкнутые исторические
круги развития — параллельного или размещенного во времени,
876

и никакой единой каймы линии развития нет, т. е. никакого в сущ¬
ности прогресса нет. Я с трудом справляюсь с этой мыслью при
виде всего, что совершилось в последние годы, и особенно в толь¬
ко что минувший. Мне страшно думать об этом. Если нет, тогда
ничего не понять, тогда или «пир во время чумы», или уничто¬
жение самого себя, или еще худшее — ни то, ни другое, а прозя¬
бание, нудное — холодное, поганое, постыдное — ни жизнь,
ни смерть. Минувший год поставил много страшных вопросов.
Ни на один из них нет прямого ответа. Живу по инерции, старой
верой в торжество жизни, но, признаюсь, испытываю большое
смущение. Тут личное отходит в сторону, встают лишь, как ока¬
менелые и жесткие, перспективы истории.
Замыкается ли еще один круг в бесконечной сутолоке мира —
параллельной, повторяющейся по сущности своей, хотя и отлич¬
ной по форме?.. Кончается ли — до скуки — одно и то же в перс¬
пективе «вечности», без всякого прогресса человечности, без бу¬
дущего золотого века на земле, без реальности бесклассового
общества?.. Встают страшные вопросы, и нет на них ответа...
Вот с этими вопросами я и ходил по коридорам нашего акаде¬
мического корабля-ковчега в пустыне необъятных киргизских
степей перед Новым годом, смотрел, как минутная стрелка полз¬
ла к 12-ти... Но в Москве было только 9 час. вечера, и по радио
передавалось очередное, еще не новогоднее. Где-то наверху го¬
товились к встрече, передвигали столы... И ровно в 12 вдруг по¬
тухло электричество; все погрузилось в кромешную тьму. Прав¬
да, через четверть [часа] электричество опять зажглось и горело
всю ночь.
Засыпал все с той же напряженной думой. И все повторял, все
повторял про себя, полушепотом, покуда не забылся: «Смерть и
время царят на земле...»465. И чем-то чудовищно нелепым каза¬
лось мне окончание этого удивительного четверостишья при обо¬
зрении потока так называемой всемирной истории и того отрез¬
ка, который выдался на мою долю. Миллионы людей умирают
в страшных мучениях, убивая миллионы других, одни нападая,
другие защищаясь... И так всегда. И так нелепо, наперекор всему,
противоестественно звучит утверждение: «Ты владыками их не
зови», т. е. смерть и время, царящие на земле. Почему? Пото¬
му что: «Все, кружась, исчезает во мгле...» Все, все кружится и
исчезнет. Конец всему. Хаос черный, безнадежный. Жизнь —
465 Из стихотворения Вл. Соловьева «Смерть и время царят на зем¬
ле...».
877

бессмыслица. Бытие — бессмысленное круговращение... Но...
И вдруг — неожиданно, в каком-то другом плане, из какого-то
другого измерения — такое отрицание отрицания:
Неподвижно лишь Солнце Любви.
Какое Солнце? Какая Любовь?.. Вне Земли, вне времени, вне
пространства!.. Но тогда нет и меня. Ничего нет... Ни времени, ни
пространства466. И я повторял, повторял до утомления, вспоминал
всех погибших в минувшем году родных, друзей, знакомых:
Смерть и время царят на Земле...
А усталый мозг словно рассеивает мертвенно-бледные лучи
неведомого, потустороннего, какого-то не вмещающегося в со¬
знании нелепого, вечного в неподвижности «Солнца Любви!..»
1943.	Январь. Записки в дни войны. Боровое461.
Дни войны 559—568468. 1943. 1—10 января. Боровое.
Наши армии наступают сразу на нескольких фронтах. Идут
ожесточеннейшие сражения. Обе стороны несут громадные поте¬
ри. По утрам академики и другие обитатели нашего «корабля»
напряженно прислушиваются к словам диктора: «В последний
час...». При известии о захваченных пленных и трофеях Гамалей
радостно кивает головою. Но наступление, начавшееся в ноябре,
развивается медленно. Немцы оказывают отчаянное сопротивле¬
ние. Гарнизон Великих Лук не захотел сдаться и был уничтожен.
В Сталинград все время летят немецкие транспортные самолеты
на выручку с живой силой, продовольствием, боеприпасами. Ста¬
линград все еще в руках немцев. И встает мучительный вопрос —
когда же? М. Ф. говорила мне сегодня: «В 1943 г[оду] нам, ко¬
нечно, не вернуться в Ленинград... Нужны невероятные усилия,
жертвы, чтобы освободиться от немцев». И она, и все почти кру¬
гом живут надеждой на чудо: «Только чудо, какой-то неожидан¬
ный поворот нас может спасти».
466 Текст написан синим карандашом, далее одна строка между двух
неразборчиво.
467 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. 94 л. 1 января—20 декабря 1943 г.
Автограф. Чернила, карандаш. На обложке папки запись: Князев Георгий
Алексеевич. Записки в дни войны. Дневники. Автограф. Приложение: пись¬
мо Н. В. Князева к М. Ф. Князевой от 13 июня 1943 г.
468 Вписано красным карандашом.
878

Из Ленинграда пишут, что там сравнительно тихо, но пус¬
тынно до жути. Стоит громадный город, полуразрушенный, без
воды, без света, с разбитыми стеклами в окнах... И ждет своей
участи. «Если и вернемся в Ленинград, — говорят живущие здесь
ленинградцы, — то не ранее 1945 года». Так стали думать теперь
с тоской в глазах.
Наступление продолжается, но оно вместе с тем вскрывает
все трудности изгнания или уничтожения немцев. Только и
остается одна надежда на то, что какой-нибудь неожиданный
поворот повернет события по-иному.
На нашем «корабле» — хорошая еда, много времени для сна,
весь день для работы. Прямо стыдно становится, что в то же время
люди в других местах живут очень плохо. А многие из живущих
недовольны, жалуются!..
Очень тяжело быть оторванным в такие дни и ночи от собы¬
тий. И радиус моих наблюдений очень незначителен — все, что
вокруг меня, так обыкновенно, буднично. Конечно, беллетрист
мог бы много насочинительствовать. Но для истории моего вре¬
мени, для истории Академии тут мало [событий]; даже нет поч¬
ти ничего для истории быта маленькой Академии в Боровом.
Но все-таки хорошо бы хоть по крохам собрать кое-какие мате¬
риалы для очерка в будущем «Академия в Боровом».
1943.	11 января.
От президента АН В. JI. Комарова получена телеграмма с
предложением вносить свои сбережения на оборону. Было со¬
звано совещание, которое продолжалось более полутора часов.
Выясняли вопрос, что ответить президенту. Акад. А. Н. Крылов
предлагал сообщить, что ни у кого никаких сбережений нет и
взносы сейчас сделать трудно, так как уплаты за звание академи¬
ки в срок не получили. Другие подняли вопрос о сберегательных
книжках и возможности брать с них не по 200 рублей, а весь
вклад целиком. В таком случае, говорили они, можно было бы
дать и из своих сбережений. Сговорились на том, что каждый
даст, сколько может.
Сейчас идет кампания по мобилизации всех средств на про¬
должение войны. Столбцы газет сплошь заняты письмами к Ста¬
лину с сообщением [о] иногда очень больших взносах. Между
прочим, один из представителей духовенства пожертвовал пана¬
гию, оцененную в 500 ООО рублей. Многие отдают все накоплен¬
879

ные ими сбережения. В Боровом, на нашем «корабле», боль¬
шое волнение. Сколько же давать? С. А. Зернов дал 1500 руб.,
JI. С. Берг 500 руб., кто-то еще 500 руб., на четвертом месте в спи¬
ске оказался я — внес 600 руб. Заседание вела М. Ф. Андреева.
Кстати, она получила приглашение Президиума вернуться к ис¬
полнению своих обязанностей в Москву.
Предо мною книга, которую акад[емик] Зернов назвал «ве¬
селой книгой». Это «Мои воспоминания» акад[емика] А. Н. Кры¬
лова469. Написал он ее «одним взмахом», осенью 1941 года, в Ка¬
зани. Издали ее тоже «одним взмахом», быстро и неряшливо.
Построение книги — случайный набор воспоминаний. Первые
главы отведены впечатлениям детства, почему-то много сведе¬
ний о собаках. Есть и оригинальные зарисовки типов — поме¬
щиков и чиновников того времени. Главное внимание уделено
службе в Морском ведомстве, в опытовом бассейне470, в Морском
техническом комитете и Морской академии. Есть страницы, по¬
священные и деятельности в Акционерной компании (РОПИТе)
и Главной физической обсерватории. Совсем немного места отве¬
дено деятельности в Академии наук. Книга производит, в общем,
странное впечатление. Человек любуется собой, своим умом,
своей хитростью (плутоватостью). Недаром он вспоминает слова
Грибоедова, что нет умного человека без плутовства471. На мно¬
гих страницах пестрят сочные словечки, иногда с многоточием.
Действительно, местами «вес-с-елая» книга! Умело лягайте кого
нужно лягнуть, без оглядки, без помехи и, наоборот, вовремя го¬
ворите нужное похвальное слово сильным мира сего. Все, что
скользко и обоюдоостро, умалчивается. Главная тема, повто¬
ряю, — посмотрите, полюбуйтесь, какой я незаурядный, ориги¬
нальный человек, практик и ученый... С этим чувством любова¬
ния [автора] собой и приходится мириться, читая двести с лиш¬
ком страниц убористого шрифта.
Но я никогда не отношусь ни к какой книге «принципиально
однобоко». Всегда можно найти немало и интересного, и поучи¬
тельного, особенно когда автором является действительно такой
469 Крылов А. Н. Мои воспоминания. М.; Л., 1942. 238 с. В 1984 г.
вышло 8-е изд.
470 Опытовой бассейн — испытательный бассейн, созданный в 1894 г.
по инициативе Д. И. Менделеева как исследовательское учреждение для
испытания моделей кораблей. А. Н. Крылов проводил в нем опыты, рабо¬
тая над теорией непотопляемости корабля.
471 Слова Репетилова, героя комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»:
«Да умный человек не может быть не плутом».
880

большой и оригинальный человек, как А. Н. Крылов. Оставим его
анекдотцы, возьмем то, что характеризует людей его времени, с
которыми он встречался. Их тут целая галерея, и весьма живопис¬
но нарисованная. Люди даны не в характеристиках, а в дейст¬
вии — например, морской министр Воеводский или изобрета¬
тель Джевецкий, инженер-самоучка Титов. Все это дано выпукло,
большим стилем, напоминая «мазки» Писемского. Хотелось бы
многие места процитировать, многое выпустить и, наоборот, опу¬
щенное автором вставить, дополнить. Язык, кроме нескольких
спешно написанных страниц, яркий, сочный, образный и в то же
время простой, краткий и точный. Человек умеет записывать то,
что думает; умеет и резюмировать. Приведенные им «тезисы»,
конспект доклада С. О. Макарова, в краткой форме передающие
в пять минут все содержание полутора или двухчасового доклада
знаменитого адмирала-ученого и практика, изумительны по свое¬
му искусству формулировки. Но, кстати сказать, образ С. О. Ма¬
карова как-то остался недописанным А. Н. Крыловым. Зато он в
нескольких словах сумел передать портрет ученого-немца, ака¬
демика] Вильда, которого он «рисует» не с натуры, а по его рабо¬
там и постановке дела в Обсерватории, которую А. Н. [Крылов]
получил в заведывание совершенно случайно, как он сам выра¬
жается, «на бесптичьи и ж-a соловей». И признается, что там, в
Физической обсерватории, он походил на одного из персонажей
произведений Салтыкова-Щедрина. Но оправдывает себя тем,
что метеорология — не наука, как и магия, и проч.
1943.	15 января.
В Боровом состоялось научное заседание, посвященное па¬
мяти Ньютона, в связи с трехсотлетием со дня его рождения. До¬
клад читал А. Н. Крылов. К сожалению, очень почтенный его
возраст и нездоровье не дали ему возможность читать хотя бы от¬
носительно громко и внятно. Почти 90 % доклада не были рас¬
слышаны слушателями, по крайней мере мною. На заседании
присутствовали почти все члены и научные сотрудники, находя¬
щиеся в Боровом. Пришли даже и те, которые, как очень пре¬
старелый Б. М. Ляпунов, еле передвигают ноги. Заседание было
устроено в столовой, откуда были унесены все столы. Сидел я,
ничего не слыша, и изучал своих соседей. Акад[емик] А. С. Ор¬
лов, от нечего делать, достал перочинный ножик с ножницами и
стал стричь и чистить ногти. И так все старались сохранить пол¬
881

нейшую тишину, чтоб что-нибудь услышать из читаемого, но
А.	С. не обращал внимания на производимый сухой, правда чуть
слышный, треск при отскакивании отрезаемых ногтей. Одна из
жен (старушка Белоновская) старательно вязала крючком круже¬
ва. Остальные напряженно слушали и почти ничего не слышали.
На улице сегодня крепкий мороз, и В. И. Вернадский из-за
холода не смог прийти. Кое-кто еще, из живущих на дачах, не
пришел. А. Н. Крылов был в пиджаке с орденом Ленина на левой
стороне груди. Зелинский пришел тоже в орденах и в каком-то
жилете с золотыми пуговицами — чуть ли не времен Министерст¬
ва народного просвещения. В первом ряду сидел акад. С. Н. Берн¬
штейн, к которому иногда как бы и обращался А. Н. Крылов в тех
местах, которые хотел подчеркнуть.
Во время перерыва (доклад продолжался 45 плюс 45 минут)
Б. М. Ляпунов громко кому-то говорил, что он каждый день вы¬
ливает по ведру воды... Другие улыбались. Дело в том, что третий
день, как засорились и замерзли все уборные в нашем корпусе, и
положение живущих очень неприятное: приходится бегать в
уборную на открытом воздухе. Вчера бедный старик совсем
оскандалился в незапертой испорченной уборной... Он сидел на
докладе в шубе, с поднятым воротником, конечно не разобрав
ни одного слова. Сидел я в кругу стариков и старух и с ужасом
думал: неужели и я старик, и я престарелый, и я догорающее
пламя... За столом сидел президиум, наша боровская тройка —
председатель М. Ф. Андреева, С. А. Зернов и Л. С. Берг. Все трое
жмурились на солнце, а на стене отражалась как-то причудливо
искаженная тень угрюмого старика С. А. Зернова, стойко отбы¬
вающего свою «вахту».
Судьба меня свела близко со многими учеными, к сожале¬
нию, в их закатном возрасте. Хотелось бы видеть «маститых»,
учителей-старцев, патриархов. Но не нужно близко знать многих
людей. Это давнишняя и прописная истина. Какой, говорят, не¬
ожиданный эффект производят записки камердинера «великого»
Наполеона472. Каким жалким и совсем невеликим оказывается
он в мелочах повседневного быта в своей жизни. Эту черту и раз¬
вил, между прочим, Лев Толстой в своем романе «Война и мир».
Потому и не заглядывать лучше в «потемки» души человека.
472 Речь идет о мемуарах Л.-К. Вери, побывавшего в России с Напо¬
леоном в ходе войны 1812 г. На русском языке изданы в 2002 г. См.: На¬
полеон. Годы величия. (Воспоминания секретаря Меневаля и камердине¬
ра Констана). М., 2002.
882

Вот я вглядываюсь, вдумываюсь в окружающих меня не ве¬
ликих, но больших людей, и вдруг они делаются такими малень¬
кими, неинтересными. Даже встает вопрос — да для чего нужно
знать их биографию? Читай, что он написал, чем ценен и дорог,
а как жил — проходи мимо: он был человеческой породы, а сле¬
довательно, и отражал все присущие достоинства и недостатки
этой породы... Но это почти парадокс... И если я записываю, что
подмечаю, то по старой неискоренимой привычке. Недаром в Ле¬
нинграде осталось больше 200 папок моих писаний! По вечерам
я читал жизнеописание Лапласа и Гумбольдта. Оба ученых вовсе
не отличались гражданскими доблестями. Особенно Лаплас — за¬
вистливый, своенравный, хитрый (плутоватый), сумевший ужить¬
ся и с королями, и [с] революцией, и с консулом Бонапартом,
и [с] императором Наполеоном, и с новым королем реставриро¬
ванной династии Бурбонов... А Гумбольдт, с ног до головы укра¬
шенный орденами, — верноподданный прусский чиновник...
Скучно. Но это в книгах. Кругом же меня жизнь, т. е. бо¬
лее рассеянное впечатление, не собранное воедино автором для
очерка. Поэтому более бесцветное, но в сущности то же. И когда я
вижу знаменитого химика Зелинского и вспоминаю, как у него
осенью с горя, после какого-то напрасного обвинения, покуша¬
лась на самоубийство домработница, прислуживавшая в их семье,
предо мною встает старый ученый феодально-крепостнической
эпохи, хотя в его петлице на пиджаке красуется орден Ленина...
[1943]. 16 января.
Акад. Мандельштам сделал очень интересный и доступный
для слушателей доклад — «Оптика Ньютона»473. Два часа, с деся¬
тиминутным перерывом, прошли совершенно незаметно. Неожи-
данен был конец. Победившая волновая теория в самый послед¬
ний момент сменяется квантовой; говорят о синтезе старой кор¬
пускулярной теории с волновой, т. е. в физике, в старой ее час¬
ти, которая считалась безупречной и кристально точной, ока¬
залось много и неясного, и нерешенного. И оказалось, что гений
Ньютона, его достижения в области той же оптики являются
до сих пор краеугольным камнем. Доклад пришли слушать мно¬
473 Доклад опубликован в 1945 г.: Мандельштам Л. И. Оптические ра¬
боты Ньютона // Известия АН СССР. Сер. физ. 1945. Т. 9. Вып. 1—2.
С. 99—121.
883

гие академики и другие научные работники. Не было сегодня
только АСО (Орлова) и «божьего человека» (Ляпунова). «Diable
d’homme»474 (А. Н. Крылов) сидел в первом ряду и напряжен¬
но-внимательно слушал. Голова его все время нервно подерги¬
валась, но глаза были глубокие и полные мысли.
Акад. Мандельштам свой доклад не читал, а говорил. Это
очень оживляло изложение. Своим предметом он владел превос¬
ходно и излагал свои мысли точным языком, словно пред его гла¬
зами развертывался заранее написанный текст. Он не искал слов,
не впадал в излишние длинноты, не обрывал мысли. Поэтому, по¬
мимо содержания, в докладе было и то, что принадлежит искусст¬
ву, — возможность наслаждения человеческой речью.
Заходила ко мне мадам Шестакова. Она пишет биографии
здешних академиков для детей, собирает материалы.
Я боюсь быть надоевшим, а то мог бы собрать интересные ма¬
териалы о находящихся здесь в Боровом ученых. Можно было по¬
ставить несколько вопросов: самые ранние воспоминания; годы
учения; когда впервые проявился интерес к избранной специаль¬
ности и под чьим влиянием; первая научная работа и как она была
написана; диссертации; встречи с выдающимися людьми своего
времени, особенно учеными; избрание в члены Академии наук;
главнейшие моменты ученой, организационной и общественной
деятельности; изобретение, открытие и другие достижения.
[1943]. 17января. В[оскресенье].
Слушали о продолжающемся наступлении наших войск под
Сталинградом475. Окруженные гитлеровцы отказались сдаться.
Кольцо, которым они зажаты нашими войсками, сжимается.
На Воронежском фронте нами осуществлены новые успешные
прорывы. Напряжение боев в тяжелых зимних условиях застав¬
ляет поражаться человеческой выносливости.
Видел я у приезжавшего сюда товарища Радовского книгу
акад. С. И. Вавилова о Ньютоне476. Книга произвела на меня
474 Diable d’homme (фр.) — дьявол, а не человек.
475 Наступательная Сталинградская операция — 19 ноября 1942—
2 февраля 1943 гг.
476 Книга С. И. Вавилова «Исаак Ньютон» вышла в 1943 г. к 300-ле¬
тию со дня рождения Исаака Ньютона. Предисловие к ней написано
С. И. Вавиловым в ноябре 1942 г. в Йошкар-Оле, где в это время находил¬
ся руководимый им Государственный оптический институт. В предисло¬
884

очень большое впечатление своим прекрасным оформлением.
Книга эта, вышедшая в дни войны, является в то же время ценней¬
шим документом для истории Академии наук, так как доказывает
своим появлением непоколебимость нашей науки и всей нашей
культуры.
Получил письмо от своего старинного знакомого М. Н. Вар¬
фоломеева. Он потерял сына. «Игорь погиб, — пишет он, — и тем
самым для меня в жизни все кончено. Не надо ни песен, ни слез.
Вы меня знаете. Жена всеми силами стремится в Ленинград, я же
подальше от него. Подальше от всех дорогих мне воспоминаний,
связанных с жизнью сына. Личная моя жизнь стала пустой, бес¬
цветной и бесцельной; осталась только одна животная сторона
жизни... Мне хотелось бы забыться, уехать куда-нибудь дальше и
работать, работать. Хочу хлопотать куда-нибудь в колхоз или
совхоз или какое-нибудь предприятие в качестве кого угодно,
лишь бы мне была возможность иметь для обработки хотя бы
несколько квадратных метров земли для огорода или какого-ни¬
будь подсобного хозяйства». Сейчас он служит в Главархиве в
Чкалове (Оренбурге) и работой там тяготится. Ему 63 или 64 го¬
да. Квартира и имущество в Ленинграде пропали; что было с со¬
бой — все прожито. Жить в Чкалове очень трудно.
И больно, тяжко сжалось сердце. Сколько таких людей на
свете, для которых нет больше никакой цели жизни. Уничтожить
себя не решаются, не хватает силы воли. Не так-то легко покон¬
чить с собой! Как часто я ловлю себя на мысли о таком конце.
Жизнь так неопределенна и страшна, и все тяжелее с каждым
днем становится. Покуда мы в оазисе в полном смысле [слова].
Покуда нас тут кормят, мы имеем комнату, отопление, но каж¬
дый день, каждый час все это может оборваться. В Президиуме
покуда оставляют меня в покое, так как не знают, вероятно, что
со мной делать. Но какое-то решение будет принято, конечно,
раз освобождение Ленинграда задерживается и нам туда нельзя
возвратиться. Придется испытать все до конца и погибнуть. Вот я
и ловлю себя на мысли — не ускорить ли свой конец.
вии автор благодарит М. И. Радовского, в 1942—1943 гг. секретаря Ко¬
миссии Президиума АН СССР по ознаменованию трехсотлетия со дня рож¬
дения И. Ньютона, доставившего ему необходимые для работы книги из
Ленинграда, Москвы и других мест. «В наше сложное время, — писал Сер¬
гей Иванович, — это граничит с подвигом». Второе издание книги вышло
в 1945 г., она включена в «Собрание сочинений» С. И. Вавилова (Т. 3. М.:
Изд-во АН СССР, 1956. С. 288—467); четвертое издание вышло в 1989 г.
885

[1943. 25—26 января].
Вчера и сегодня (25 и 26 января) мне очень неспокойно. Ни¬
какой перспективы... Сильный ветер взметает снег, возможно, что
буран разыграется. По радио передавали о продолжающемся на¬
ступлении наших войск, но отвоевано назад покуда очень мало
в сравнении с тем, что потеряно. Отовсюду идут самые тяжелые
вести о положении с продовольствием. В нашем «оазисе» живу¬
щие здесь не осознают этого и всем недовольны и иногда бурно
выражают свое недовольство. А мне стыдно. Вот сейчас я иду
обедать — сытный суп, на второе жаркое, к ужину полстакана
молока, вдоволь хлеба, кусочек масла, немного сахарного песку,
утром завтрак... Да, мне почему-то стыдно... Стыдно потому, что
кругом голодают. На утренний завтрак сегодня подали пшенную
кашу. Член-корреспондент Белоновский отказался ее есть; чем
накормили его взамен каши, не знаю, но вот отказавшемуся так¬
же есть кашу акад. Баранникову на кухне особо приготовили яич¬
ницу из трех яиц на сливочном масле...
1943.	21 января477.
Ленинские дни прошли на нашем «корабле» никак не отме¬
ченными. Странное и непонятное возвращение к старому у неко¬
торых проявляется даже очень глупо: вдова академика Щербат-
ского и кто-то еще праздновали не только старое рождество, но
и новый год по старому стилю.
Здесь живет Шестакова, вдова историка и сама историк и
корреспондент, кажется, «Известий». Видная и мало стесни¬
тельная дама. Она сейчас поставила задачей написать очерки
«Мои современники», т[о] е[есть] академики, живущие в «Бо¬
ровом». Сперва она думала это дать в живых биографиях для
детей, теперь, кажется, намерение ее расширилось, и она собира¬
ется написать их полные биографии. В руках у нее я видел альбом.
В нем автографы В. М. Алексеева на китайском языке, А. П. Ба¬
ранникова на каком-то индийском языке, А. А. Фреймана на сог¬
дийском языке; потом идут записи других академиков и один
рисунок карандашом А. С. Орлова. Шестакова бегает от одного
академика к другому и записывает в блокнот собранные ею све¬
дения. Ну и хорошо, что это будет сделано! А моя задача другая.
477 Так в рукописи.
886

Я пишу, что вижу, не заботясь о том, что написанное не будет
напечатано.
В моих ленинградских собраниях газетных вырезок сохрани¬
лось множество сведений и высказываний академиков, но все это
официальные, парадные их обрисовки. Я же позволяю себе боль¬
ше свободы и интимности в своих заметках о моих современни¬
ках. Вот В. М. Алексеев — полный, тучный, вероятно, получив¬
ший бы приз в клубе стокилограммников (есть такой клуб в Анг¬
лии!), не потерявший в весе и теперь. Его специальность —
китаеведение, преимущественно литература, но древняя. Он зна¬
ток китайского языка. Но вся его деятельность напоминает мне
старого кастового ученого. Он принадлежит к тем редким теперь
членам Академии, которые в душе и даже на словах наплеватель¬
ски относятся к советской власти. Она им органически чужда.
Они берут от нее все, не заботясь о полезном эквиваленте. Не¬
сколько лет тому назад даже разыгрался тяжелый инцидент. Алек¬
сеева; назвали лжеученым. Он, после долгих и тяжелых перегово¬
ров и уговариваний, согласился участвовать в особенно нужной
работе по составлению словаря китайского языка и в подготовке
молодых китаистов. Сейчас он живет в Боровом и всегда предъг
являет какие-либо требования. Ни одной встречи у меня не было
с ним без его выкриков против кого-нибудь или чего-нибудь.
Он всем недоволен — и комнатой (у него одна из самых больших
комнат в пансионате), и едой, и тем, что с него берут большую
плату, и т. д. Он очень большого мнения о себе и требователен по¬
этому без учета всякой действительности. Он действительно ред¬
кий специалист, но продукция его, да простит мне его ученость*
приводит меня в большое смущение. Его переводы с китайского,
которые мне приходилось читать, может быть, и имеют научное
значение, но так же неактуальны в тематике наших дней, как пе¬
ревод Библии со славянского языка на русский, которым тоже не¬
давно занималась Академия наук. Особенно сейчас, когда почти
все китаисты в Академии или вымерли прошлой зимой, или были
вырваны как члены оппозиции, деятельность Алексеева могла бы
быть очень полезна. Надо быть справедливым — он работает
много. Но кому сейчас нужна его работа. Претензий у него еще
больше, чем у многих других, и он считает себя ущемленным,
обиженным. Хуже всего, что он сеет это недовольство среди своей
семьи и среди тех, с кем общается. Жена его, дочь академика
Дьяконова, совсем потерявшая голову и, в сущности, неплохая,
но недалекая женщина. Сын на войне. Старшая дочь была сту¬
денткой, комсомолка. Есть еще дочка — подросток. Вот мои впе¬
887

чатления от жизни и творчества этого академика. Я отнюдь не
претендую [на то], что не ошибаюсь. Пишу о том, что вижу. По¬
смотрим, что напишет Шестакова. Во всяком случае, мои записи
сделаны на другой стороне медали, на оборотной стороне порт¬
рета одного из моих современников.
Совсем ребеночком становится древний наш академик —
«иконописный старичок» Б. М. Ляпунов. Крепкий организм бо¬
рется со старческими немощами. Занеможется — отлежится и
опять бродит по коридорам.
1943.	31 января.
Мы слушали по радио, а потом прочли в газетах о проры¬
ве нашими армиями блокады Ленинграда. Волховские и ленин¬
градские группы войск под общим командованием маршалов
Жукова и Ворошилова, прорвав оборону немцев, соединились.
Бои на Неве были жестокие и упорные. Информбюро нам сооб¬
щило об этой исторической битве после того, как она, продолжав¬
шаяся до 10 дней, наконец закончилась нашей победой. Теперь,
вот уже более недели нет никаких сведений с Ленинградского
фронта...
Промелькнуло какое-то сообщение о воздушной бомбарди¬
ровке Ленинграда 3-2[-х] тонными бомбами. Сегодня Белонов-
ский (член-корреспондент) получил известие, что его квартира и
имущество погибли в Ленинграде. Что же там делается?
Не думаю о своей квартире и имуществе; все мои мысли
об Архиве. Неужели я никогда больше его не увижу! Зачем же
тогда меня оторвали от него? Погибать бы, так вместе. Жизнь моя
настолько связана с Архивом, что без него почти нет смысла в
моем существовании.
Хорошо пишут некоторые военные корреспонденты. Один дал
незабываемый образ ползущего через фронт старичка. Он полз
на восток, не желая оставаться у немцев; его видели с военного
самолета умоляющим взять его с захваченной врагами террито¬
рии на еще [не захваченную] родную землю на востоке.
Другой эпизод... Был он или нет, оставляю на совести Алек¬
сея Толстого. В каком-то занятом немецкими войсками селении
бравый гитлеровец топтал каблуками тело несчастной девушки,
выдавив ей глаза... За что? Оказалось, он приказал ей взять лампу
и светить ему, когда он пошел «до ветру» и расстегнул уже шта¬
ны, чтобы присесть. Но девушка не выдержала такого надруга¬
888

тельства и бросила на его голову бывшую в ее руках горящую
лампу. Факт страшный и позорный, если он имел место. Вот пе¬
ред какими унижениями в покоренных немцами местностях ока¬
зывается русский, превращенный в раба, в живой инвентарь!
На улицах Ленинграда, сообщает заехавший в Боровое ди¬
ректор Лесотехнической академии, еще стало пустыннее; в Лес¬
ном почти все деревянные строения снесены, но лесной парк цел.
По другим сведениям, он весь вырублен.
Очень плохо приходят газеты. Но когда придут, почти и чи¬
тать нечего. Изредка только обращают на себя внимание воен¬
ные корреспонденции и краткие сообщения из-за границы. Захо¬
дивший ко мне Римский-Корсаков сообщил, между прочим, что
«Times» по-прежнему выходит в полном своем виде и имеет ил¬
люстрированные приложения, где помещены между другими ма¬
териалами и рецензии на некоторые вышедшие у нас издания478.
1943.	1 февраля.
Письмо из Ленинграда кончается словами: «Началась трево¬
га, здание содрогнулось, посыпались где-то стекла». Письмо от
6 января.
Все собрались утром у радио и слушали о пленении немец¬
ких войск и 16 генералов под Сталинградом479. Впервые, кажет¬
ся, попали к нам в плен генералы и даже один фельдмаршал.
Надеяться на то, что нам удастся вернуться в Ленинград в
1943 году, не приходится. Отовсюду идут вести, что с продоволь¬
ствием плохо. И в нашем «оазисе» на февраль не будет выдачи
сахара и масла. Нет и соли. Едим бессолый суп, несоленый хлеб
и пресную кашу. За обедом дают по кусочку мяса, но и то, ка¬
жется, из последних запасов.
По-прежнему работаем над историей Академии наук. Сей¬
час в работе VII глава.
478 Вложена вырезка из газеты со статьей майора С. Фарфеля от 18 ян¬
варя 1943 г. «Блокада Ленинграда прорвана! Первый удар» (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. Л. 12). См. ил. 42.
479 25 января 1943 г. войска Донского фронта, которые вели бои по
уничтожению окруженных войск противника, ворвались в Сталинград.
26 января в районе Мамаева кургана соединились войска 21-й и 62-й армий
Донского фронта, расчленив группировку противника надвое. Началась
массовая сдача немцев в плен. 31 января вместе с солдатами сдался в плен
генерал-фельдмаршал Паулюс и его штаб.
889

По вечерам, когда зажжется электричество, сажусь за чтение.
Сейчас перечитываю Короленко. Будет ли когда-нибудь такой
писатель на нашей земле? Если Толстой наша совесть-мыслитель,
то Короленко наша совесть плюс деятельная вера в человека, в че¬
ловеческое.
«А ты посмотри на себя... И все взгляды устремились на Ма¬
кара, и он устыдился. Лицо твое темное... глаза мутные и одежда
разорвана. А сердце твое поросло бурьяном и тернием, и горькою
полынью. Сердце Макара сжалось. Он чувствовал стыд собствен¬
ного существования. Он было понурил голову, но вдруг поднял
ее... А между тем, разве он не видит, что и он родился, как дру¬
гие, — с ясными, открытыми очами, в которых отражались земля
и небо, и с чистым сердцем, готовым раскрыться на все прекрас¬
ное в мире? И если теперь он желает скрыть под землею свою
мрачную и позорную фигуру, то в этом вина не его... А чья же? —
Этого он не знает... Но он знает одно, что в сердце его истощилось
терпение... В сердце его вливалось слепое отчаяние. Вот он огля¬
дел всю свою горькую жизнь. Как мог он до сих пор выносить это
ужасное бремя? Он нес его потому, что впереди все еще маячи¬
ла — звездочкой в тумане — надежда. Он жив, стало быть, мо¬
жет, должен еще испытать лучшую долю... Теперь он стоял у кон¬
ца, и надежда угасла.
Тогда в его душе стало темно, и в ней забушевала ярость, как
буря в пустой степи глухой ночью. Он забыл, где он, перед чьим
лицом предстоит, — забыл все, кроме своего гнева»480.
Чаша с грехами Макара поднималась все выше и выше...
Не виноват Макар в своем ничтожестве. Не по своей вине он дик
и безобразен. Это правильно о Макаре. Но кто же сделал куль¬
турных европейцев злодеями, кто повинен в современном канни¬
бальстве? И сколько миллионов людей потеряли всякую надежду
вернуть человеческий облик людям, убивая и умирая на беско¬
нечных пространствах разрушенной и окровавленной земли. По¬
куда они были живы, стало быть, могли, должны еще были испы¬
тать лучшую долю. Но погибли. О чем тут говорить. А мы, жи¬
вые, стоящие у конца, чем живем? На что надеемся? Иногда я
чувствую, что в сердце моем истощилось терпение. Но что я могу
поделать. Призывать к убийству немцев? Формулировать этот
призыв по-другому — [призывать] к убийству гитлеровцев?
Но ведь завтра нужно опять по-иному формулировать клич —
480 Цитата из произведения В. Г Короленко «Сон Макара. Святоч¬
ный рассказ» (1883).
890

призывать к убийству, к уничтожению совместно с немцами не¬
мецких буржуев, потом английских, американских, французских,
итальянских, японских...
Убийство, убийство, убийство... И так без конца. Еще год,
еще десятилетие, еще столетие, еще несколько столетий, быть мо¬
жет целое и даже более чем тысячелетие... Рост техники и рост
изощренного зверства. И это история будущего? И это то, что
должно быть на самом деле, вместо солнца любви, радости чело¬
веческой? Зачем же все это? Макар устыдился себя. Культурные
европейцы не стыдятся своих страшных язв. А разве не видят они,
что и они родились с ясными открытыми очами, в которых отра¬
жались земля и небо, и с чистым сердцем, готовым раскрыться
на все прекрасное в мире? Если не видят, то мы, действительно,
у конца. И мы, гуманисты, в таком случае жалкие и никчем¬
ные утописты, обманщики самих себя и других. И люди были —
и останутся — зверями, но изощренными зверями, и только...
Страшно с такими мыслями!
1943.	1—10 февраля.
Еще взяты пленные и уничтожены немецкие войска под Ста¬
линградом. Одних генералов взято в плен 24. Много офицеров,
свыше 90 тыс[яч] солдат. Под Сталинградом было до 320 ты¬
сяч немецких солдат и офицеров. Убито не менее 50 тысяч,
остальные ранены или пленены. О наших потерях не объявлено.
Закончилась одна из величайших битв в истории войн. Совет¬
скими войсками одержана полная победа. Слушали сообщения
по радио с затаенным дыханием. На глаза навертывались сле¬
зы. Кто-то подошел и сообщил, что умерла жена акад[емика]
В.	И. Вернадского481. Никто и внимания не обратил. До того ли!
Выдался погожий зимний день. Светлую старушку проводи¬
ли в дальний путь. Вернадский сам смог только проститься с гро¬
бом на дороге, около дома, куда он и ушел, покуда заколачивали
гроб и готовились к выносу. К вечеру он и сам захворал. На моги¬
ле короткую речь сказал Берг... И всё... Навсегда. Старик Вер¬
надский мечтает о выезде в Америку к детям482.
481 Наталия Егоровна Вернадская (Старицкая).
482 В семье В. И. Вернадского было двое детей — Георгий и Нина, в
замужестве Толль. Г В. Вернадский жил в США с 1927 г., Н. В. Толль —
с 1938 г.
891

Дивный зимний день. Ни ветра, ни большого мороза — одна
зимняя сказка. И на западе, там, где алело небо в лучах ушедшего
с горизонта солнца, над изломанной линией хребта Кокче-Тау,
встала двурогая молодая луна и рядом с нею ярко блистающая
в прозрачном горном воздухе Венера... Даже А. Н. Крылов не вы¬
держал и пришел в столовую поделиться восторгом от замеча¬
тельного зрелища. П. П. Маслов стоял в раздумье у окна. Сколь¬
ко миллионов людей на полях битв, увидев эти небесные свети¬
ла, глубоко и взволнованно вздохнуло483.
Звезды... Помню картину Чурлёниса. На темно-синем небе
яркая звезда, и к ней откуда-то снизу простирающаяся в отчая¬
нии, в изнеможении рука. В чем же это обаяние звезд? Один поэт
еще до революции как-то сказал: «Вся красота, все священное
значение звезд в том, что они бесконечно далеки от Земли и ни
с какими успехами авиации не станут ближе»484.
Похоронили светлую старушку Вернадскую... И забыли!
Наступление наших войск продолжается, и немцы отсту¬
пают. Акад[емик] С. А. Зернов предложил мне возглавить редак¬
цию местной стенной газеты, т. е. создать ее, так как до сих пор
таковой не было. Я отказался.
Приехавшая из Алма-Аты комиссия проверяет хозяйство Бо¬
рового. Наконец суп стали давать посоленным, и даже вместо ки¬
пятка появился чай. Значит, тут надо было делать поправку не на
условия войны, а на безалаберность и неорганизованность управ¬
ления. Сегодня в нашем корпусе впервые за несколько месяцев
была директор курорта тов. Орлова.
Я опять без газет. Нас лишили права получать выписанные
газеты. Читаю опять урывками. Много работаю, пишу, читаю.
В конце дня, перед чаем, хожу прогуляться и любуюсь зимними
пейзажами... Оазис... Корабль в степи... Академический ковчег.
И не верится, что все это наяву после всего пережитого в Ленин¬
граде.
Под Ленинградом идут бои. Хотя и прорвана блокада, но пе¬
ререзанное железнодорожное сообщение еще не восстановлено.
Следя за развивающимися событиями, почти никто не надеется
уже на помощь «союзников». Действительно, только одни декла¬
рации!..
483 Г А. Князев. Набросок рисунка. Чернила (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 108. Л. 15 об.). См. ил. 44.
484 Цитата из статьи Н. Гумилева «Наследие символизма и акмеиз¬
ма». См. современное изд.: Гумилев Н. С. Сочинения: В 3 т. М., 1991. Т. 3.
С. 19.
892

[1943]. 14 февраля. Утро. Воскресенье.
На нашем корабле заметное оживление: взят Новочеркасск,
станция Лихая и другие населенные пункты. Вчера взят Крас¬
нодар485.
По вечерам читаю Короленко. Осталось в памяти из очерка
«Пленные», как одна мать, потерявшая мужа, оставшись с двумя
малолетними детьми, бросилась к проводившимся через город
пленным германцам и, потрясая кулаками, кричала об их зверст¬
вах. Один германский солдат, которому она показывала своих де-
тей-сирот, поднял руку и загнул пять пальцев, поднял другую и за¬
гнул один палец. Потом головой показал на запад. Там, дескать, в
Г ермании у него осталась таких вот сирот шесть человек! Вся тол¬
па замерла, и обезумевшая мать отступила в молчании. Этот гума¬
низм был возможен еще какие-нибудь 30 лет назад!
1943.	15 февраля. В[оскресенье].
Получили очередные газеты. В «Правде» фотоснимок — до¬
прос взятого в плен генерал-фельдмаршала Паулюса. Все с инте¬
ресом заглядывают в газету. Другой снимок — пленные генералы
куда-то идут по снежному полю. Слева — румын в бараньей шап¬
ке и меховом пальто, в ряд с ним еще четверо или пятеро герман¬
ских генералов. Никакой стражи на фотографии не видно; оружия
при генералах тоже нет.
Сегодня в праздничном настроении — под впечатлением взя¬
тия нашими войсками Ростова и Ворошиловграда486. Встает во¬
прос: не ударили бы японцы по нашим границам на Дальнем Вос¬
токе в этот критический для Г ермании час.
1943.	18 февраля. Ср[еда].
Все собрались в столовой раньше 9-ти. Уже распространи¬
лось по всем комнатам нашего «корабля» известие о взятии Харь¬
кова. 9 часов. По радио раздается бравурный марш. Короткая пау¬
за. «В последний час». Нашими войсками после ожесточенного
485 Краснодар был освобожден 12 февраля, станция Лихая — в ночь
на 13 февраля, Новочеркасск — 13 февраля 1943 г.
486 Ростов-на-Дону и Ворошиловград были освобождены войсками
Южного фронта 14 февраля 1943 г.
893

штурма взят Харьков. Сидящий ближе других к радиоприемни¬
ку Н. Ф. Гамалея, накрытый пестрым пледом, улыбается и ки¬
вает, по своей привычке, головой. У С. Н. Бернштейна чуть ожив¬
ляются и поблескивают из-под стекол пенсне глаза, более нерв¬
но реагируют пальцы на руках. П. П. Маслов смотрит в одну
точку, словно затаив дыхание. Как всегда, несколько наклонив¬
шись вперед, стоит весь превратившийся во внимание JI. С. Берг.
Его белая голова склонена набок, и он переступает с ноги на ногу.
С.	А. Зернов сидит довольный и обстоятельный, как хозяин, у
которого большая удача. Водит по бумажке карандашом жена
акад[емика] Баранникова. Она всегда записывает быстро-быстро
мелким почерком все названия и цифры, переданные по радио.
Голос диктора звучит торжественно, но бесстрастно. И среди слу¬
шателей большое затаенное волнение, но внешне все спокойны.
Никакой эмоциональности. Прослушавши, молча разошлись по
своим столам или комнатам. Целый день ходим «именинниками».
Более эмоциональные — женщины — ждут теперь возвращения
Киева, чуть ли не завтра. Но только история расскажет нам, что
стоило нашим войскам это наступление!
1943.	20 февраля. С[уббота].
Лечащийся здесь подполковник, участник боев под Ленин¬
градом, сделал нам сообщение о положении на фронте. Собра¬
лись все академики и другие научные работники. Слушали с боль¬
шим вниманием. Особенно ценно было то, что сообщение сопро¬
вождалось указанием места боевых действий на карте.
Наступление наших войск продолжается. Все мы крайне
взволнованы небывалым, грандиозным наступлением! «Даже
страшно становится, — сказала мне одна из живущих здесь и по¬
яснила, — хватит ли сил для продолжения такого наступления
в дальнейшем?»
1943.	21 февраля. В[оскресенъе].
Утром три часа продолжалось совместное заседание Распо¬
рядительного бюро, обследовательской комиссии ЦК партии Ка¬
захстана с академиками и научными сотрудниками, проживающи¬
ми в Боровом. Администрация курорта в лице Орловой делала до¬
клад о хозяйственном положении. Член ЦК партии поделилась
результатами обследования комиссии. Выступали многие акаде¬
894

мики и другие. Разбирались бытовые вопросы. Узнали о решении
разбить питание на категории — академиков и всех остальных.
Долго и много говорили о разных неполадках и улучшении обще¬
го положения быта академиков.
Необыкновенная, исключительная забота проявлены прави¬
тельством и партией об академиках. Это не должно быть забыто!
Но, как всегда бывает, некоторым и все, что делается в этом на¬
правлении, кажется недостаточным. Дело дошло до того, что не
только члены семьи, но и домработницы академиков имели то,
чего не имеет никто другой среди ученых в стране. Председатель¬
ствовавшая член ЦК партии очень умело вела заседание и с искус¬
ством выходила из создававшихся затруднений. Иметь дело с ака¬
демиками нелегко. Она пояснила, что правительство и партия
особенно заботятся об академиках как цвете нашей науки, но не
могут распространять все эти преимущества на членов их семей
и других. Около меня сидело 8 академиков, я сложил их годы и
получилась сумма — 600 лет.
Нас отлично питают. Даже сливки стали давать! Это тогда,
когда отовсюду пишут, что с питанием плохо. Мне даже стыдно
так питаться в такое время. Но некоторые из нашего коллектива
недовольны! Особенно претенциозны супруги чл[енов]-кор[рес-
пондентов] Фреймана и Белоновского.
Плохо с газетами. Иногда только приходится читать, и урыв¬
ками. Наши радиослушатели начинают изредка высказывать свои
мнения. Недовольны союзниками. Правда, тон дал подполковник,
делавший у нас сообщение. На вопрос [академика] Зелинского о
помощи союзников тот ответил, что на Сталинградском фронте
таковой не было. Кто-то «из пассажиров» нашего «корабля» заме¬
тил, что «англичане будут биться до последнего русского солдата».
1943.	22 февраля. Пон[еделъник].
Умер академик Б. М. Ляпунов. Вчера он присутствовал еще
на происходившем здесь заседании и даже выступал. Сегодня
в 5 час. утра он, после очень долгой агонии, перестал жить.
1943.	23 февраля. Вт[орник].
Сегодня его похоронили. Утром я зашел в его комнату. Он ле¬
жал на кровати, одетый и прикрытый простыней, на которой ле¬
жали ветви сосны и ельник. Удивительно спокойное лицо. Слов¬
895

но из мрамора вылепленное каким-то гениальным художником.
Выпуклый лоб, набегающие на него седые волосы, словно вы¬
точенный подбородок, покрытый седой бородкой. Закрытые гла¬
за заснувшего человека. Никакого чувства разрушения смерти.
Одно торжество вечного покоя. Прожита долгая, трудовая жизнь.
Б. М. шел 81-й год. И жизнь прервалась, нет, проще — окончи¬
лась. В изголовье стояла его вдова, спокойно и стойко переживая
свое горе. В комнате было все прибрано. Гроба еще не было при¬
несено; его ожидали.
В три часа выносили. Гроб поставили в вестибюле на столы.
Кругом собрались все живущие в нашем корпусе. Гражданскую
панихиду открыл академик В. М. Алексеев. К гробу подошел
А. С. Орлов и начал свою речь. Он очень волновался. Но говорил
задушевно. Он отметил научные заслуги покойного и особенно
его цельность духовного облика, его благорасположенность к лю¬
дям. Отошел от гроба А. С. Орлов совсем взволнованный. Гово¬
рили еще член-корр[еспондент] А. А. Фрейман и ученица по¬
койного. Последнюю речь сказал В. М. Алексеев. Он особен¬
но подчеркнул значение Б. М. [Ляпунова] как ученого с большим
кругозором и, пожалуй, последнего из больших знатоков славян¬
ской филологии, соединившего в себе громадные знания. Он ра¬
ботал до последних дней. У него множество учеников. И как че¬
ловек Б. М. был исключительной чуткости к людям, деликатный.
Им руководила при этом не какая-нибудь дипломатия, а самое
живое и непосредственное чувство. Но это не значит, что он не
был строг и требователен. В своей научной специальности он
был строг к себе и другим. С каким вниманием он слушал науч¬
ные доклады и выступал с обоснованными и всегда вескими сооб¬
ражениями, замечаниями или возражениями по поводу им выслу¬
шанного или тщательно заранее проработанного при разборе дис¬
сертации какого-либо из своих учеников.
Гроб стоял под часами. Успели поставить горшки с цветами...
Подняли крышку. Подошли в последний раз проститься. Вдова,
истово перекрестясь, поцеловала лоб усопшего, за ней родствен¬
ники. Затем подошел к гробу академик Зелинский, сам глубочай¬
ший старик, но крепкий и статный. Он остановился и несколько
секунд внимательно и сосредоточенно глядел в лицо усопшему...
Поодаль, среди других, стоял А. Н. Крылов. Он не подошел к гро¬
бу. Глаза его были грустные и застывшие. Крышку опустили. За¬
стучал молоток по крепкому дереву. Подняли гроб и понесли.
Сам не знаю, почему произвела на меня какое-то впечатление
величественности и торжественности эта смерть. Я хорошо узнал
896

Б. М. Ляпунова именно здесь, в Боровом. Но по своей сдержан¬
ности не решался надоедать ему. И вот теперь, когда его не стало,
мне показалось, что я потерял что-то, упустил невознаградимо.
Он и как человек, в таком глубоком возрасте, сохранял свою обая¬
тельность. Было в нем что-то детское, наивное, но задушевное,
трогательное... Он был младшим из замечательной семьи Ляпу¬
новых. Старший его брат — гениальный математик Александр
Михайлович; средний — выдающийся композитор; и наконец,
он, младший, — замечательный ученый-славист, необыкновенной
чуткости и мягкости человек, Борис Михайлович. Славная семья!
Похоронили на Боровском кладбище, за поселком. Дул фев¬
ральский ветер, наметая сугробы снега в низинах и обнажая до
земли высокие места. На кладбище могила Б. М. Ляпунова при¬
шлась рядом с только [что] похороненной светлой старушкой —
женой В. И. Вернадского.
Я долго и внимательно смотрел на исхудавшее и осунув¬
шееся лицо Б. М. Ляпунова на заседании третьего дня. Он си¬
дел [на]против меня, придя в теплой шапке с наушниками и ко¬
сынкой на плечах. Ему нездоровилось. Он сидел с закрытыми
глазами, но, оказывается, все внимательно слушал и слышал.
Даже встал и попросил слова. И сказал кстати то, что хотел
сказать. Никак я не ожидал, что вижу его в последний раз. Бо¬
лее двух часов лицо его было предо мною, и я словно изучал его.
Каждой своей черточкой [оно] врезалось в мою память. А сегод¬
ня я видел его глубоко уснувшим.
1943.	1 марта**1.
Буран. В некоторых местах намело горы снега, а в других
ветер сдул все и обнажил голую землю.
Работаю. В комнате тепло; кормят. В такую погоду жутко в
поле, одному. Смотрю в окно, как несется снежная пыль. Все бело.
Вот уже скоро неделя, как по радио скупо передают: «Наступле¬
ние продолжается в прежних направлениях», — и больше ниче¬
го. Из последних старых газет узнал, что американцы потерпели
487 Вложена газета «Социалистический труд». Орган Щучинского
РК КП(б)Каз. и райсовета депутатов трудящихся. 23 февраля 1943 г. № 5
(1187). В газете опубликован приказ Верховного Главнокомандующего
№ 95 от 23 февраля 1943 г. о праздновании 25-летней годовщины сущест¬
вования Красной Армии (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. JI. 22).
29 Князев Г А.
897

в Африке поражение и понесли большие потери в людях и артил¬
лерии.
Снова напряженное настроение и томительное ожидание со¬
бытий. А у нас, на «корабле», заняты больше тем, что кому пола¬
гается. Все живущие разделены на категории. Одним дают пол¬
ный паек (это академику), другим неполный паек — (это члены
семьи академиков), и третьим — часть пайка (это все остальные).
К какой категории я принадлежу — не знаю. Когда сижу в столо¬
вой, мимо меня проносят некоторые «деликатесы», как напри¬
мер творог и сливки. Дня два, по недоразумению, и я получал их.
Было как-то стыдно в такое время пить сливки. Теперь, когда их
проносят мимо меня, я спокойнее.
К 8 Марта на нашем «корабле» производится генеральная
уборка. Белят стены, потолки. Работает женская бригада. Выда¬
ли канцелярские принадлежности: бумагу, чернила, конверты, ка¬
рандаши и, кроме того, одеколон и пасту для бритья. Академи¬
ки получили, кроме того, какао, печенье...
Буран продолжается. Долго не давали электричества; видно,
из-за непогоды не успели доставить топливо. Сейчас свет есть...
А там, за окном, темная, безлунная и бурная ночь...
1943.	3 марта.
Поляки ничему не научились. Они, сидя в Лондоне, требуют
восточных границ до Днепра и до Черного моря488. Советского
Союза они не признают, указывая, что существует одна мать-Рос-
сия... Геббельс, стремясь после поражений Германии внести раз¬
дор в среду союзников, говорит о «красной опасности», а своему
народу указывает потерпеть еще немного, ибо недалек день, ког¬
да англосаксы и русские разойдутся.
Все чаще повторяют у нас, что англичане будут биться до по¬
следнего русского солдата. А сами? О Втором фронте только раз¬
говаривали! Поляки из Лондона даже проболтались, что это толь¬
ко одна пустая демагогия.
Американские войска в Африке потерпели серьезную неуда¬
чу, тяжелое поражение — ив людском составе, и в технике, и в
территории. Они оправдываются тем, что остались одни. 8-я бри¬
танская армия переформировывается; другая английская армия
488 С началом Второй мировой войны правительство Польши эмигри¬
ровало в Лондон.
898

застряла в грязи... Мы боремся одни! Вчера по радио сообщили
о нашем наступлении и захвате очень укрепленных позиций
у оз. Селигер (Демянской крепости). Поражение было нанесено
16-й германской армии. Остатки ее ушли на запад. Операция¬
ми там руководит маршал Тимошенко.
С величайшей тревогой следим за событиями. Они разверты¬
ваются неожиданно для всего мира после последних побед Крас¬
ной Армии. В Г ермании руководители ее судьбами объявили, что
теперь они будут вести войну всеми средствами. Что это значит?
Значит то, что, вероятно, будут употреблены газы. Будут выпуще¬
ны духи. О них с самого начала войны говорилось, что именно
они закончат войну. Здесь, в оазисе Боровом, эти духи покуда
не страшны. Оазис в глубоком тылу. Но Ленинград, но большая
часть европейской части Союза в большой опасности! Одна на¬
дежда на партию, организовавшую народ, на Сталина, возглавив¬
шего этот народ.
Сталин! В этом имени великом
все вместилось, весь народ...
И пусть там себе польские паны говорят, что русские, как они
называют, т. е., по-нашему, советские народы, не европейские,
дескать, а евразийские! И покуда они не будут изгнаны из Евро¬
пы, до тех пор мира в ней не будет! И это говорят паны, погубив¬
шие (в который раз!) свою многострадальную родину. Ничему не
научившиеся, в несколько дней распыленные германским «мол¬
ниеносным ударом» и порабощенные немцами... О немцах, своих
теперешних господах, они даже и не говорят. Все они «свои», а
вот «русские», т. е. советские, не свои.
Мир миру может принести лишь национальная политика Ле¬
нина—Сталина. Вряд ли я дождусь полного умиротворения, но
устройства нового мира на началах, близких к нашим, вероятно,
дождусь. На арену всемирной истории выступает Сталин—совет¬
ский народ. Вот новое начало в истории. Дело Гитлера, в какие бы
тоги он ни рядился, проиграно. Гитлер обнажен и в наготе своей
омерзителен. Бутафорские костюмы «спасителя цивилизации
Европы» с него стащены. Пред нами гнуснейший дегенерат, во¬
зомнивший о себе под влиянием болезненной мании величия.
Но Гитлер не одинок, он тоже «концентрат», но не народа, а час¬
ти народа, зараженного, как и он, нездоровыми идеями, гнилой
идеологией. Гитлеровщина обречена на гибель. А там, впереди,
[еще] много трудностей у нас и у наших союзников по установ¬
лению мира во всем мире!
899

1943. 4 марта.
Итак, полное классовое разделение: 1 — члены Академии,
2 — семьи их и 3 — все остальные. Я, кажется, причислен к
семьям академиков. Точно не знаю, но догадываюсь. В столо¬
вой официантка обносит нас некоторыми кушаньями, ставя их
исключительно перед академиками, а мы получаем то, что и их
члены семьи. Глупое положение академика, сидящего перед та¬
релкой творога со сливками. Эти «деликатесы» полагаются толь¬
ко ему. Остальные члены семьи смотрят ему в рот. Вчера вышло
недоразумение с супом. Один суп — для академиков, другой —
для остальных. Но почему-то я получил «академический» суп, а
жене академика Маслова его не дали... На кухне каждый день
происходят недоразумения. Академик Алексеев требует, чтобы
ему полностью выдавали все молоко, все сливки, все масло, ни¬
чего не оставляя на кухне. Следовательно, другие категорники
тогда должны лишиться молока и значительной части масла или
есть пищу без этих продуктов.
Сегодня Белоновская, жена чл[ена]-корр[еспондента], не
имеющего никакого отношения к Академии наук, подняла целый
скандал, что ей подали картофель без масла, а когда помаслили, то
ей показалось мало. Слишком много думают на нашем «корабле»
о пище. Это всегда бывает, когда людям нечего делать. Никакого
понимания переживаемого момента! Как я рад, что в такое страд¬
ное время мне перестали давать сливки, лишили и прочих «зем¬
ных благ», без которых при здешнем питании очень хорошо мож¬
но прожить, даже слишком хорошо! Грустно все это. Жратва,
жратва, жратва... Словно больше ничего и не существует на свете!
По утрам перестали давать электричество и нет радио. А со¬
бытия на фронтах большие! Вчера, говорят, сообщили о взятии
Львова и Ржева489. Захватили много вагонов и паровозов.
1943.	8 марта.
На нашем «корабле» женский праздник никак не был отме¬
чен. В военном санатории накануне был митинг и вечер, посвя¬
щенный празднику. Очередной вопрос, около которого сосредото¬
чились интересы моих сообитателей, — распределение молока...
489 Ржев был освобожден 3 марта 1943 г., а Львов — только 27 июля
1944 г.
900

В это время героическими усилиями наша Красная Армия
опрокидывает немецких захватчиков и отбирает от них опор¬
ные пункты.
1943.	9 марта.
Сегодня Н. Ф. Гамалея, почтенный и приятный старик, сооб¬
щил мне с радостью известие о захвате у немцев одного из важ¬
нейших опорных пунктов — ж[елезно]д[орожной] станции Сы-
чевки (около Вязьмы)490. Захвачено много трофеев, между ними
310 танков. Убито 8 тысяч немецких солдат и офицеров. Наши
войска рвут коммуникации врага.
Тяжело заболел акад[емик] Зелинский. У него было такое
трагическое лицо, когда он прощался с лежавшим в гробу ака¬
демиком Ляпуновым! Я сказал бы — даже красивое, овеянное
глубокою скорбью лицо. [Скорбь], не за ушедшего Б. М. Ляпу¬
нова, конечно, а за неизбежность последовать, и в очень недале¬
ком будущем, туда же, в неизвестность, делала лицо Зелинского
таким прекрасным в своей скорби. Смерть, созерцание ее, осо¬
бенно для тех, кто сам скоро должен смежить свои очи, тяжела.
Вчера вечером выходил из дома полюбоваться звездным не¬
бом. Здесь, на горе, в прозрачном воздухе они очень ярки... И вот
еще звезды, их созерцание, делает нас философами... Смерть и
вечные далекие звезды. Потом была ночь, тяжелая и многодум¬
ная, не спалось.
Рихтеры сообщили мне, что академики Виноградов и
Ник. Ив. Вавилов избраны членами английского Королевского
общества. Я не стал спрашивать о судьбе Ник. Ив. [Вавилова].
В 1939 или 1940 году он пропал из нашего поля зрения, и куда
делся — неизвестно491. Я уже несколько раз отмечал этот при¬
скорбный случай. Оказывается, что он теперь и член старинного
ученого общества. Вероятно, и у нас он снова член Академии
наук СССР?
490 Сычевка была освобождена советскими войсками 8 марта 1943 г. в
ходе Ржевско-Вяземской операции. К 22 марта был освобожден весь Ржев-
ско-Сычевский плацдарм.
491 Русский ученый, биолог, генетик Н. И. Вавилов был арестован в
1940 г. и осужден по обвинению в принадлежности к антисоветской орга¬
низации «Трудовая крестьянская партия», во вредительстве и шпионаже.
26 января 1943 г. умер в тюрьме, в Саратове. Реабилитирован в 1955 г.
901

Президент английской ассоциации развития науки сэр Ричард
Грегори указывает: «Демократическая и вместе с тем дисципли¬
нированная Красная Армия достигла превосходных результатов в
борьбе против сильного противника. Ее борьба поразила весь мир
и создала новый этап в истории цивилизации». Ректор универси¬
тета Глазго профессор Хетерингтон492 приносит поздравление
Красной Армии от себя, от своих коллег и от студентов. Профес¬
сор анатомии Манчестерского университета Вуд Джонс шлет свой
привет мужественным народам Советского Союза, которые про¬
никнуты высшими идеалами человечества и борются вместе со
своей славной Красной Армией за сохранение своих идеалов и за
свободу своей страны. (ТАСС).
Ученым так и подобает словесно и письменно приветствовать
истекающий кровью советский народ. Что они могут сделать бо¬
лее? Но и все военные и государственные деятели — англичане и
американцы — продолжают только восхищаться. Даже Рузвельту
пришлось где-то заявить, что этого мало, чтобы рухнули стены
крепостей врагов под трубными звуками победного ликования,
ибо нет между нами Иисуса Навина... А один американский дея¬
тель договорился до того, что не для чего американским гражда¬
нам проливать кровь, так как русские одни сумеют победоносно
закончить войну; им нужна только помощь боеприпасами и про¬
довольствием.
1943. 10 марта.
Мы все так привыкли за последние месяцы каждое утро слы¬
шать по радио приятные известия, что сегодня сообщение об остав¬
ленных нами Краснодаре, Павлограде, Крематорской, Лозовой,
Красноармейской и других ошеломило нас493.
«Ну что сегодня сообщили?» — с ожидающей улыбкой
[спросил] вышедший к завтраку акад[емик] Бернштейн у записав¬
шего передачу радио Зернова и, услышав тяжелое известие, весь
вздрогнул и сжался. Понурили головы и другие. Борьба очень тя¬
жела. Немцы, как и надо было ожидать, рванулись в отчаянное на¬
492 В 1943 г. ректором университета Глазго был А. Г. М. Синклер.
Г. Дж. Р. Хетерингтон был руководителем администрации университета.
493 Краснодар был освобожден 12 февраля 1943 г. Во второй половине
февраля сопротивление противника возросло. Советские войска, выйдя к
новому оборонительному рубежу фашистских войск, в 60—70 км западнее
Краснодара, прорвать этот рубеж не смогли и перешли к обороне.
902

ступление. На днях еще сообщалось, что им удалось перебросить
с Западного фронта до 30 дивизий. К сожалению, в 9 часов у нас
передачи нет, и из вторых, третьих уст сведения неполны и не¬
точны. Не может быть, чтобы мы потерпели стратегическую не¬
удачу. Наверное, это тактическая неудача. Дрогнуло сердце, но
еще крепче напряглась воля.
Зернов получил телеграмму из Ленинграда, что его личные
вещи направляются в Ашхабад. Он не давал такого распоряже¬
ния и крайне смущен известием. Не может понять, в чем дело, в
Ашхабад он ехать не хочет. Живущие там пишут об отчаянно тя¬
желых условиях своей жизни; никакой работы не ведется; много
больных тифом. Зернов предполагает, что не новое ли начальство
так распорядилось. Директором Зоологического института сейчас
вместо Зернова академик Павловский. Зернов получил в свое
заведование лишь гидробиологическую лабораторию Институ¬
та. Другие живущие здесь сотрудники Зоологического института
также не хотят ехать в Ашхабад, но они и не получили никакого
еще предписания, так же как не получил такового и Зернов.
На нашем «корабле» сегодня все ходят грустные. О. Н. Ба¬
ранникова, жена академика, резко и решительно сказала мне:
«Да ведь это же крах», — и не договорила.
1943. 11 марта.
Не так, по-видимому, страшны события на Южном фронте.
На Западном направлении наши войска продолжают продвигать¬
ся вперед. Нет сил, чтобы вполне осознать все совершающееся.
Происходит взаимное самоуничтожение. Немцы указывают на
страшную цифру потерь — не своих, правда, а наших. Они на¬
зывают 18 милл[ионов] 200 тыс. взятых в плен, ранеными и уби¬
тыми. В это число они включают, вероятно, и тех пленных, кото¬
рые захвачены ими в оккупированных местностях среди мирного
населения. Молодежь они всю забирают с места и угоняют на ра¬
боту в Германию.
Что-то сказочное: теплая комната, готовая еда, уборщица,
подтирающая пол, вечером электрическое освещение, лампочка,
прикрытая колпаком и прозрачной бумагой, дающая ласковый
рассеянный свет. На улице, правда, ветер, но он за стенами, за
стеклами окон... В окна виден лес, уходящий кверху по горе. Мо¬
лодой месяц следит из-за деревьев... И небо в звездах. В руках
работа, кругом книги... И работать, и работать бы! И ничего дру¬
903

гого не надо. Дожить бы последние годы хорошо и честно. Нет.
Жить так не придется. Эта временная сказка не сегодня завтра
прервется. Кругом другая жизнь — полная лишений, тяжелая,
как и подобает во время страшной войны. Вспоминается та кош¬
марная зима и весна, которую мы провели в прошлом году в Ле¬
нинграде. Судьба нам дала передышку, но не избавление... Сегод¬
ня нам стало ясно, что до конца войны еще далеко, а испытаний
много. И снова на сердце навалился тяжелый камень тоски за ис¬
терзанную родину, за погибающих братьев и сыновей и за разру¬
шенную жизнь.
1943. 12 марта.
Сегодня восьмидесятилетие со дня рождения академика
В.	И. Вернадского. Поднесли ему адрес, составленный Л. С. Бер¬
гом.
Вечером погасло электричество. Обдумывал свои работы.
Сейчас, помимо истории Академии наук, я занимаюсь опять очер¬
ком, «самым сжатым очерком всемирной истории».
1943. 13 марта.
В.	И. Вернадский отказался от празднования своего юбилея.
Было устроено научное заседание, на которое собрались живу¬
щие здесь академики и другие ученые. Доклад сделал профессор
А. П. Виноградов на тему «Биогеохимические провинции». Пе¬
ред докладом Л. С. Берг выступил с кратким приветственным
словом. Вл[адимир] Ив[анович] несколько запоздал. Идти при¬
шлось по скользким косогорам. Когда он вошел в зал, его встре¬
тили аплодисментами. Молча он занял свободный стул около ака¬
демика А. Н. Крылова. Доклад слушал с вниманием, но часто за¬
крывал глаза. Лицо его (я сидел у стены сбоку) показалось мне
очень утомленным, с обострившимися линиями — строгое, со¬
средоточенное, ушедшее в себя. До сих пор еще [статный], вы¬
сокий, сохранившийся физически, хотя уже «ветхий денми»494,
величественный старец. Сидел он, восьмидесятилетний, рядом
А. Н. Крылов, тоже восьмидесятилетний, дальше П. П. Маслов,
494 Ветхий денми (деньми) — один из эпитетов Бога (Предвечный).
Здесь: очень старый.
904

семидесятилетний, и за ним А. С. Орлов, тоже семидесятилет¬
ний. Итого — 300 лет на четверых...
Докладчику задавали много вопросов. Тема оказалась очень
интересной, изложенной живо и доступно. 90 известных элемен¬
тов, из которых состоит природа, в том числе животные орга¬
низмы, в известной дозе содержатся в человеке. Нарушения этой
пропорции, даже едва заметные, вызывают расстройства и болез¬
ни. Больший или меньший процент того или иного нужного для
организма элемента оказывается причиной необъяснимых ранее
заболеваний. Например, скот питается на почве, которая настоль¬
ко промыта, что в ней и в производящейся] ею растительности
отсутствует йод. Это отражается на питающихся с этой почвы
животных. Природа едина. Все состоит из нескольких десятков
элементов. И человек с его высокоразвитой духовной организа¬
цией — не исключение. Не знаю, о чем думал В. И. Вернадский.
Но мне хотелось за него думать — как писателю за своего героя.
Может быть, я запишу когда-нибудь эти мысли в полубеллетри-
стической форме.
Закрывая заседание, Берг огласил полученные телеграммы.
Их было немного, так как никакого официального чествования
не было. Поздравляли президент, секретарь Президиума, некото¬
рые академики, отдельные учреждения. В лице В. И. Вернадско¬
го мы имеем мирового ученого, основателя новой науки биогео¬
химии. Он создал школу. Ученики продолжили и развили его
учение. Одна из особенностей Владимира] Ивановича] — его
сдержанность, отсутствие необоснованных гипотез, тщательная
постановка опыта и строжайшая его проверка. Это ученый стро¬
гой научной школы. Свою методику он передал и ученикам. Пос¬
ле заседания Вл[адимир] Ив[анович] молча встал и поклонился
на раздавшиеся снова приветствия. Так как поблизости оказался
я, то он пожал мне руку и руки сидевших рядом со мною Гама-
леев. Я успел поблагодарить его за оказываемую нам помощь
в чтении и консультации текста «Истории Академии наук».
С А. П. Виноградовым перекинулся несколькими словами о
том, как хорошо бы уговорить В. И. Вернадского продиктовать
свои воспоминания. Вл[адимир] Ив[анович] — старейший член
нашей Академии наук (с 1906г[ода]). Вл[адимир] Ив[анович],
кажется, не отказывается теперь от этой работы. Я тоже дого¬
ворился с его секретарем — А. Д. Шаховской — о поддержа¬
нии этого предприятия перед Владимиром Ивановичем. Заседа¬
ние было научное и очень оригинальное, а не банально-торжест¬
венное с парадными речами и т. д. Вл[адимир] Ив[анович] так
905

и остался строгим и ушедшим в себя, и скоро ушел, перебро¬
сившись несколькими словами с встретившимися на пути ака¬
демиками.
1943. 14 марта.
Сегодня 30-летие моей служебной и научной работы. Здесь,
в Боровом, никто об этом не знает, а мои сотрудники, сослуживцы
и знакомые, конечно, забыли. Тридцать лет, отданных одной спе¬
циальности, — архивному делу! Неблагодарному делу. И вот судь¬
ба оторвала меня от него, отбросила куда-то в Западную Сибирь,
в казахские степи!
Утром работал над очередной главой «Истории Академии
наук», отдал несколько времени и теоретическому архивоведе¬
нию. Надо же было как-нибудь отметить и мне свой юбилей. Зав¬
тра мне исполняется 56 лет495... И впереди ничего не видно. Меч¬
тал, что этим летом возвращусь в Ленинград. Последние события
на фронте показывают, что это не осуществится нынче. Значит, в
этом году я не увижу своего Архива. Нужно будет как-то устраи¬
ваться, чтобы быть полезным, нужным моей советской родине.
1943. 15 марта.
Вот и 56 лет прожито...
Идет снег, но тепло. Чувствуется весна... А там, на фронте —
«ожесточенные бои под Харьковом», бои за Вязьмой. Огром¬
ные потери в людском составе. Люди перемалываются как в
мясорубке.
Вчера был у Н. Я. Кузнецова. Беседовали об истории. Он со¬
общил мне любопытный случай. Он слышал, что при Николае I
академику Гельмерсену было поручено составить историю Пе¬
тербурга. Тот принялся за дело и представил историю Петербурга,
в которой указывал, что город тут находился и до Петра, в нем
было немало строений и усадеб. Никакого, значит, основания но¬
вого города не было. Петр только продолжил начатое раньше и
перенес в завоеванный город свою резиденцию. Представленная
рукопись, конечно, не увидела свет. Н. Я. Кузнецов спрашивал
меня, был ли в действительности такой факт и не знаю ли я
495 15 марта — день рождения Г. А. Князева по новому стилю.
906

что-либо о судьбе этой рукописи. Я высказал свое мнение, что
тут все перепутано. В свое время Куник подготовлял к печати
перевод труда «Нева и Ниеншанц». Издание это было прекраще¬
но как неудачно начатое. Вот это обстоятельство, по-видимому, и
послужило материалом для легенды. В 1900-х годах академику
А. С. Лаппо-Данилевскому удалось полностью издать этот труд
с приложением атласа496. Ничего подобного там о городе на мес¬
496 Речь идет о трудах, подготовку к изданию которых начал акад.
А. А. Куник и продолжил А. С. Лаппо-Данилевский, занявший в Академии
наук возникшую после смерти Куника вакансию. Среди них была работа
А. А. Гиппинга о Неве и Ниеншанце. Финский пастор, историк Ингерман-
ландии, Андрей Иоганн Гиппинг (1788—1862) занимался историей швед¬
ского города Нюена с крепостью Нюенсканс. Первую часть исследования,
содержавшую обзор ижорской истории, он издал в 1836 г. в Гельсингфорсе
на шведском языке. Вторую — на русском — под названием «Нева и Нюен¬
сканс, или Введение в историю С.-Петербурга» он представил на конкурс
по присуждению Демидовской премии. От премии он отказался ради того,
чтобы Академия напечатала его труд. Подготовка издания велась под на¬
блюдением акад. А. А. Куника и продолжена А. С. Лаппо-Данилевским,
который в статье «Андрей Иоганн Гиппинг и судьба его исторического
труда о Неве и Ниеншанце» (СПб., 1909) писал, что работа Гиппинга уста¬
рела, особенно после появления в 1891 г. капитального исследования на
эту тему — труда К. фон Бонсдорфа: «...переработать сочинение Гиппинга
или сделать из него извлечения оказалось затруднительным, так как все
три части давно уже были отпечатаны почти целиком. Ввиду того, что
это сочинение все же представляет некоторый интерес для истории науки
и содержит несколько полезных указаний относительно предмета, еще
очень мало разработанного в русской исторической литературе, Истори¬
ко-филологическое отделение постановило выпустить его в свет, вместе
с приложенными к нему любопытными картами и планами, но не для про¬
дажи, а для рассылки в библиотеки и другие учреждения и для раздачи
некоторым ученым». А. С. Лаппо-Данилевским был издан труд Гиппин¬
га и материалы А. А. Куника: Нева и Ниеншанц / Сост. А. И. Гиппинг.
С вступительной статьею А. С. Лаппо-Данилевского. СПб., 1909. Ч. 1;
Нева и Ниеншанц / Сост. А. И. Гиппинг. СПб., 1909. Ч. 2; Лаппо-Данилев-
скийА. С. Карты и планы Невы и Ниеншанца, собранные А. И. Гиппин-
гом и А. А. Куником. СПб., 1913; Сборник документов, касающихся исто¬
рии Невы и Ниеншанца. Приложение к труду А. И. Гиппинга «Нева и Ниен¬
шанц» с предварительной заметкой А. С. Лаппо-Данилевского. Пг., 1916.
В 2003 г. труд Гиппинга был переиздан: Гиппинг А. И. Введение в исто¬
рию Санкт-Петербурга, или Нева и Ниеншанц. М., 2003. См. также: Прий-
мак Н. И. Материалы по истории Санкт-Петербурга в археографической
деятельности А. С. Лаппо-Данилевского // Петербургские чтения 97. СПб.,
1997. С. 410—413; Шаблаева Н. К. Планы и карты Ниеншанца (Канцев):
историко-библиографическое обозрение // Петербургские чтения 98—99.
СПб., 1999. С. 428; Ростовцев Е. А. А. С. Лаппо-Данилевский и Петер¬
бургская историческая школа. Рязань, 2004. С. 152, 154, 214.
907

те теперешнего Петербурга-Ленинграда не говорится; шведский
город был на месте теперешней Охты. Находившаяся там же
крепость Петром была разрушена и срыта; город тоже перестал
существовать. Там же, где Петр задумал основать новый город, —
были острова, леса, болота, да редкие «чухонские» деревушки
и отдельные хибарки. В нашем академическом собрании не вы¬
шедших в свет изданий хранится экземпляр не оконченного изда¬
нием труда Куника, так что можно полностью убедиться в том,
что заключено в этом труде, и сравнить его с текстом и атласом,
изданным А. С. Лаппо-Данилевским.
Так создаются легенды! Разговорились также с Н. Я. Кузне¬
цовым о «древности» человеческой истории. Он указал мне на
один факт — нахождение остатков гигантских (мегалитических)
построек. Что это значит? Геологически это эпоха 140 тысяч [лет]
до н. э. Биологически и исторически это значит, что человек раз¬
вился гораздо ранее. По установившимся данным, это могло быть
не ранее 14 тыс. [лет] до н. э. «Вот поди и разберись тут, — за¬
метил Н. Я. [Кузнецов], — что такое „древность”».
1943. 16 марта.
Около 9-ти часов в столовой у радио собрались обычные слу¬
шатели — Зернов, Маслов, Бернштейн, Гамалей, и пришли сверху
Крылов и другие. По корпусу № 11 (так называется здание, в ко¬
тором мы живем) уже распространился тревожный слух... Выби¬
вают грустную мелодию куранты по радио, раздается музыка, ка¬
кая-то заглушенная... Не до нее! 6 часов по московскому времени.
И голос диктора: «...Наши войска, по приказу высшего командо¬
вания, оставили Харьков». Грустные молчаливые лица кругом.
Солнце прорывается в светлую столовую, на окна которой только
что повесили занавески. Молча и сосредоточенно слушает стоя
Крылов, также и другие, сидя ближе к репродуктору. Целый день
сегодня под впечатлением этого известия, так подкосившего нас.
Вечером закончил составление конспекта своей последней
лекции небольшого цикла «Экономическо-географический и по¬
литический обзор истории мира», или «Краткий обзор истории
цивилизаций». Я после своих дневных занятий с увлечением ра¬
ботал над этой темой. Мне надо иметь ответ, что совершается в
мире. Происходит грандиозная кровавая борьба, взаимоуничто-
жение народов. В этой свалке трудно современнику быть «бес¬
страстным наблюдателем». Весь мир экономически должен быть
908

единым, а политически он раздроблен на мелкие кусочки, сопер¬
ничающие друг с другом. Этому хаосу со временем должен быть
положен конец. Вот и идет смертная борьба между «новым по¬
рядком» Гитлера и коммунизмом Ленина—Сталина. Третьи —
буржуазные демократы Англии и Америки — покуда поддержи¬
вают противников Гитлера (но отнюдь не коммунистов).
Борьба между первыми двумя системами идет смертельная,
тотальная, на взаимоуничтожение. По-видимому, этого и ожи¬
дают втайне третьи. Но никто не знает, чем кончится борьба.
Вот мне и хочется ответить себе и кое-каким другим о грядущих
судьбах человечества на основе прошедшего. И, заканчивая свои
лекции, я твердо уверен, что трудным путем, но человечество идет
к единой мировой трудовой федерации — Союзу Советских со¬
циалистических республик всего мира.
1943. 17 марта.
Очень жуткое настроение. Выдержим ли мы такое напряже¬
ние сил? Опять все приуныли. «Началась та же история, что и в
прошлом году», — сказала мне с безнадежностью сегодня одна из
обитательниц нашего «корабля». «Да, в 1943 году нам в Ленин¬
град не попасть», — сказал другой.
Взаимоуничтожение борющихся принимает сверхчудовищ-
ные размеры. Обе стороны дерутся с невероятным упорством.
Все разорено, где прошла война; нищета кругом. Экономика Евро¬
пы трещит по всем швам и лопается даже на крепких местах.
«Правда» перестала выходить один раз в неделю (по втор¬
никам). Газетный материал сух и официален, как иначе и быть не
может во время войны. Мы получаем «Известия», и часто в них
нечего читать. Поэтому и делать какие-либо заключения очень
трудно о нашей экономике. Пишут давно, что экономика Финлян¬
дии и Румынии развалилась, а они все действуют и активно помо¬
гают Германии! Италия потерпела столько поражений и все-таки
цела и не развалилась! О «втором фронте» совсем замолчали.
Англичане и американцы по-прежнему заняты больше всего де¬
кларациями. Им что! Взаимоуничтожение дерущихся насмерть
противников им только выгодно. Пусть дерутся фрицы и иваны
до полного изнеможения. Ведь так повелось, что последнее сра¬
жение всегда выигрывает Англия.
Сегодня целый день работал по истории Академии наук, а ве¬
чер посвятил своим лекциям по исторической географии мира.
909

Все пытаюсь отдать себе отчет в прошлом и настоящем нашей ци¬
вилизации и о грядущих судьбах человечества.
Диалог с одним ученым:
— Какая роскошная природа здесь. Звезды какие ясные! Лес,
скалы, внизу налитое до краев озеро. Тишина и безмятежность.
У природы нужно учиться...
— Чему?
— Простоте и ясности. Природа — великий учитель.
И собеседник вдруг неожиданно рассердился.
— Природа — чертова перечница, — сказал он со злобой. —
Природа все перемалывает. Крутится, вертится, создает и разру¬
шает, невзирая на объекты — будь то муха цеце или штурмовик из
отряда СС, ихтиозавр или Александр Македонский, чумная
бацилла или светлая мысль о любви к людям такого чистого меч¬
тателя, как Иисус или Лев Толстой... И ничего природе не близко
и не далеко. Только бы двигалось, вертелось. И всего меньше
дела до ее величайшего «достижения» — человека с его чудес¬
ным мозгом... Все движется, все вертится, все кружится, создает¬
ся и разрушается. Это и есть природа. Это и есть Природа, если
хотите, с большой буквы. Мозг Ньютона или Аристотеля не цен¬
нее павлиньих перьев или клыков мамонта... И Мадонна в выс¬
шем обоготворении своей женственности и самка клопа с точки
зрения природы только разновидности... И так положено, чтобы
жить, т. е. двигаться, нужно питаться, преодолевать препятствия,
а все, что мешает этому, — убивать, уничтожать, съедать. Океан
бросает[ся] на землю, земля ежится в складках, клокочет проры¬
вающейся лавой, трясясь, разрушает все, что было на поверхнос¬
ти... Будь то младенцы и матери, седые, умудренные опытом стар¬
цы или пылкие, жаждущие жизни юноши или девушки! Волна
океана или страшное землетрясение — все смывает или испепе¬
ляет. Один народ бросается на другой. И умные, образованные,
культурные, нравственные, стыдливые люди убивают, насилуют,
грабят, мучают, пытают, издеваются, разрушают... Такова приро¬
да. И вот это бесконечное небо, полное таинственных мерцаю¬
щих лампад-звезд — не храм, а арена-«цирк» огромных размеров,
где не жалкие особи на какой-то ничтожной Земле, а целые необъ¬
ятные миры сталкиваются, горят, разлетаются вдребезги, рож¬
дают новые миры... И так без конца... И так без конца.
Собеседник вдруг сразу умолк, точно сник. И грустно улыб¬
нулся:
— Простите за вспышку, — сказал он как бы в оправдание. —
Наболело. И он глубоко вздохнул.
910

— Так как же вы живете?
— Живу, потому что не могу сам умереть. Ничто не может
самоуничтожаться. Уничтожает тот, кто создает — Природа.
Но человек вышел из ее повиновения и осознал самого себя.
Это непредвиденное исключение. Поправка природы человеком.
Вот я и живу мечтой об этой поправке. Не для себя, не для свое¬
го времени, а для других, для будущего. Вот почему я не пес¬
симист — черный и мрачный, не отрицатель, не циник... Я — не¬
исправимый тихий и наивный мечтатель...
1943. 20 марта.
Попался мне в руки сатирический журнал «Крокодил» за
январь—февраль 1943 года. Очень ответственное дело рисовать
карикатуры на военные события. Все просмотренные мною ри¬
сунки и текст не удовлетворили меня. Все они и текст к ним были
изготовлены после успехов зимней кампании и пленения герман¬
ских дивизий под Сталинградом, но до падения Харькова. Неко¬
торое чувство неловкости я всегда чувствую в таких случаях, ког¬
да вижу изображение каких-либо событий в таком виде, что, пе¬
ревернись страница, даже строчка истории, и что высмеивалось
у другого, высмеивается противником у тебя. Но агитационное
значение некоторые рисунки и текст все же могут [иметь] успех
в массах. Из всех рисунков более других произвел на меня впе¬
чатление забинтованный, исполосованный, с кровоподтеками раз¬
ных «колеров» на лице немец из-под Сталинграда или других
мест, откуда его выбили пушки нашей артиллерии. Рисунок имеет
подпись: «Продукция самоцветов Урала налицо». Но красочное
выполнение Бор[ису] Ефимову менее удается, чем штриховое
исполнение. Есть еще один или два рисунка, удачных по изобра¬
жению, прислужников Гитлера—Петена, Лаваля и других.
Ко мне подошел А. С. Орлов. Давно не виделись, хотя наши
комнаты почти рядом. «Буду жаловаться прокурору, — обратился
он ко мне. — За прошлый год не выплатили за четыре месяца...
Подсчитал уведомление и вижу, что нехватка. Никакого порядка.
Тоже, когда ехали в поезде, академикам полагалось по пять пли¬
ток шоколада, а нам пришлось по полторы... Куда делся шоколад?
Безобразие!» Мне стало невыразимо скучно и тошно.
В январе—феврале, после наших побед, заговорили о том, что
все живущие в Боровом академики будут перевезены в Москву.
Теперь, после потери Харькова, снова замолчали об этом. Пришли
911

газеты. Сталин — маршал497. Значит, теперь и он ничем не будет
отличаться по своему костюму. Мы же так привыкли к его демо¬
кратическому платью. В. И. Вернадский в ознаменование заслуг
перед наукой получил орден Трудового Красного Знамени. Он не
оставляет мысли уехать в Америку. Я принимаю все меры, чтобы
организовать запись его воспоминаний. Он все еще колеблется.
С.	А. Зернов получил телеграмму об отправлении своих ве¬
щей из Ленинграда в Ашхабад и волнуется: он никуда не хочет
уезжать из Борового. Фрейман уже окончательно определил, что
возвращаться в Ленинград можно будет не ранее 1944 года. Что он
сейчас делает, не знаю. Его племянник, семнадцатилетний юно¬
ша, взят в армию; также и сын Баранникова. На нашем «корабле»
остались только мальчики и девочки. Врач-администратор, так
плохо встретившая нас осенью, смененная комиссией, приезжав¬
шей из Алма-Аты, покинула наш «корабль». Никто не пожалел,
точнее, мало кто пожалел об ее отъезде. Она очень угождала
одним и не обращала никакого внимания на других.
С большой тревогой ожидаем будущего. Слишком сильно
напряжение страны! И не только у нас — во всей Европе.
И все так просто со стороны: экономика перекрыла полити¬
ческие формы и ломает их. Ломает самым жестоким и варвар¬
ским способом — войной. Всегда так было и долго еще будет,
до тех пор, покуда не образуется мировая федерация трудящихся
с единым мировым правительством. А покуда мы живем в оче¬
редной и страшной по размерам и чудовищности преступлений
кровавой войне народов. Забравшись сюда, в оазис, я сбоку, со
стороны, смотрю на совершающиеся события. Они потрясающе
грандиозны, и я не постигаю их; я только присматриваюсь, при¬
слушиваюсь. Пред[о] мной из глубины встает прошлое и прохо¬
дит настоящее...
Вот я опять за страницами мировой истории. И отсюда, из
оазиса, и современность мною воспринимается как история. А что
такое история? Это осознание настоящего.
1943. 22 марта.
Дрогнул какой-то мускул на уставшем лице Бернштейна,
ниже наклонился Зернов, когда диктор коротко сообщил: «Пос¬
ле ожесточенных боев, по приказу высшего командования, наши
497 Звание маршала Советского Союза было присвоено Сталину 6 мар¬
та 1943 г.
912

войска оставили Белгород»498. Что же творится на Украинском
фронте? Мечты о возвращении в Ленинград в 1943 году оконча¬
тельно рухнули.
Очередные газеты. Сухие и неинтересные. Но ясно, что-то
у нас неладно с союзниками. Имеются взаимные неудовольствия.
Кроме того, в Америке все сильнее становится группа изоляцио¬
нистов. И самое противное — покорность теории неизбежности
войн. Всякое новое поколение ведет войну. Для меня эта «тео¬
рия» особенно тяжела. Если она верна, то, значит, нет прогресса.
Круг, замкнутый круг — и ничего больше. Если эта теория вер¬
на только для капиталистического общества, особенно в его выс¬
шей стадии империализма, то я еще рьянее делаюсь советским.
Только единая трудовая социалистическая федерация может обес¬
печить если не вечный, то долгий прочный мир. Но этого можно
достигнуть опять только через войну, революцию, гражданскую
бойню. И опять, значит, замкнутый круг, но не абсолютный, а
временный круг.
1943. 23 марта.
Сегодня утром не было электричества, и мы не могли слу¬
шать радиопередачу. Вчера, говорят, передавали сообщение о
массовом налете вражеских самолетов на Ленинград. Алексеев
схватился за голову при этом известии. Он заходил ко мне с пись¬
мом от И. Ю. Крачковского из Москвы. Письмо привез при¬
ехавший к нему аспирант-докторант, дипломат из советского по¬
сольства в Китае.
Можно ли вносить в историю этический принцип? Ведь про¬
шлое полно жестокости, разврата, жадности, предательства, эго¬
изма, суровости и убийств, убийств, убийств...
Один историк утверждает, что древние китайцы презира¬
ли войны и походы и предпочитали пользоваться всеми блага¬
ми мира. Императоры, великие люди, имена которых памятны
народу, были или законодателями, или учеными; воины же за¬
быты, и память их презирается...
498 Во время Харьковской наступательной операции советские войска
9 февраля 1943 г. освободили Белгород. В ночь на 10 марта город подвергся
сильной бомбардировке и 18 марта был вновь занят фашистскими вой¬
сками. Окончательное освобождение пришло в Белгород 5 августа 1943 г.
913

1943. 24 марта.
«Бои на прежних направлениях»... Значит, напор немцев про¬
должается. С полночи, проснувшись, не мог заснуть. Серебря¬
но-белый, словно бледный меч, страшный как смерть лунный луч
передвигался медленно по комнате. Жизнь — движение, а всякое
движение — преодоление препятствий, борьба. Значит, так без
конца, иначе остановка движения, застой, и если не смерть, то
омертвение. Значит, и война, т. е. борьба всеми средствами, бес¬
конечна. Вот Китай создал замечательную своеобразную циви¬
лизацию, отгородившись от всего мира, и окостенел в своих
застывших формах. А потом все-таки ворвались завоеватели,
сперва варвары, а потом представители высшей цивилизации —
европейцы — и за ними свои же, воспринявшие европейскую
культуру азиаты (японцы). Ни от чего не уберегся Китай. Четы¬
ре сотни миллионов китайцев находятся в переходном состоя¬
нии, приобщены к общей европейской культуре. Китайская циви¬
лизация, возможно, древнейшая на земле. Ни от Месопотамской,
ни от Нильской ничего не осталось, кроме разрушенных памятни¬
ков. А Китай как стоял, так и стоит, подчинившись в XIII веке
монголам, в XVII — маньчжурам, в XIX — европейцам и в XX —
японцам. Ничтожное в сравнении с общим количеством населе¬
ния Китая число завоевателей растворялось в нем, и Китай оста¬
вался по-прежнему Китаем. Последние сдвиги сильнее, но кто
знает, к чему они приведут!
1943. Март.
Написал длинное письмо Шидловскому с просьбою отве¬
тить, что мне делать: ждать ли распоряжения Президиума и рабо¬
тать в Боровом, или самому взять инициативу в руки и просить
разрешение на въезд в Москву, покуда не смогу возвратиться в
Ленинград. Лосевой написал, что приеду в Ленинград, как толь¬
ко откроется железнодорожное сообщение.
Итак, 1943 год — год продолжающихся скитаний и полной
неопределенности. Целый день работал сегодня и устал. Вече¬
ром, как всегда, читал по общей истории. Все собираю материалы
для своих лекций по общему курсу культуры или давно задуман¬
ного очерка «По культурным вехам и кровавым провалам».
Одна из книжек по всемирной истории так резюмирует ко¬
нечный пункт исторического процесса: «Громкие крики замолк-
914

ли в прошлом: драма кончилась... Из этого спокойствия и мол¬
чания мысль извлекает ужасный закон: надо бороться, убивать,
разрушать, с тем, чтобы созидать еще, чтобы торжествовать во
что бы то ни стало... Этот ад и есть прогресс». Я сократил эту
мысль, но автором она выражена еще безнадежнее: «Победи¬
тель всегда прав, и то, что уничтожено, не может возбуждать
даже и сожаления: полнота настоящего уничтожает всякую дру¬
гую мысль и занимает весь наш ум; надо все принимать, все
хвалить, всем восхищаться... Но настоящее всегда полно горя...
Этот ад и есть прогресс».
1943. 1 апреля.
Целый вечер пробеседовал с А. С. Орловым. Он много сооб¬
щил мне сведений о своей научной работе, но так отрывочно, что
записать их трудно. Видимо, скучает старик. Иногда он говорил
так тихо, что я едва мог расслышать его слова, а порою и совсем
ничего не разбирал. Потом он предоставил мне говорить, и я рас¬
сказывал ему о Ленинграде в зиму 1941/42 года. Глядел на его
усталое, измученное лицо, на грузную фигуру в стеганом ватни¬
ке и видел пред собой уходящее прошлое, догорающее пламя.
Прожита долгая жизнь, много было надежд, чаяний, достижений,
даже блесток таланта — и ничего не осталось!
На нашем «корабле» новый пассажир — присланный к Алек¬
сееву в качестве аспиранта молодой китаевед — б[ывший] секре¬
тарь советского посольства в Чунцине499. Алексеев очень доволен
и торжествует, что у него есть ученик. В беседе с молодым ди-
пломатом-ученым узнал самое главное — Китай никогда не под¬
чинится Японии. Последняя принуждена будет уйти из Китая.
Китайский народ переживает время незавершившейся рево¬
люции. Будущее Китая — советский Китай. Не удержать Японии
499 С 1936 по 1946 г. Чунцин был временной столицей Китая, где
размещались органы власти и посольства иностранных государств, в том
числе СССР. Возможно, в качестве «секретаря советского посольства в
Чунцине» в описываемый период Г. А. Князев имел в виду Евгения Фе¬
доровича Ковалева. См.: Панюшкин Л. С. Записки посла. Китай. М., 1981:
«17 января 1943. С нашей стороны в качестве переводчика присутствовал
1-й секретарь посольства Е. Ф. Ковалев». Впоследствии он стал исследо¬
вателем Китая. Однако то, что он был аспирантом В. М. Алексеева, под¬
твердить не удалось, как и то, что в числе аспирантов В. М. Алексеева был
кто-то, работавший в Чунцине.
915

также и Корею. Нет в мире более упорного и выносливого народа,
чем китайский.
Вышла книга о Китае Чан Кайши500. В ней он дает краткий
исторический очерк Китая с его пятитысячелетней историей,
современное состояние и перспективы.
Недалеко от Цусимского пролива потоплен японской под¬
водной лодкой советский пароход501. Японцы заявляют, что паро¬
ход потоплен американской подлодкой (!). С большой тревогой
читаю скупые прорывающиеся вести с Дальнего Востока.
Черчилль, в то время, когда наши войска, не имея второго
фронта, бьются насмерть с врагом, разглагольствует о перспекти¬
вах мира после войны, о создании двух советов («Лиг наций»?) —
европейского и азиатского — для решения всех спорных вопро¬
сов. Советы будут иметь вооруженную силу.
1943. 5 апреля.
Кончил статью для «Архивного дела», или сборника к 25-ле¬
тию архивной реформы — «Некоторые итоги и новые задачи
научных архивов»502.
По радио вчера слушали итоги зимней кампании. Сегод¬
ня бесцветное — «на фронте существенных перемен не про¬
изошло».
Появившийся новый директор курорта проявляет большую
активность в аккуратном... съедании того, что не подают и акаде¬
микам. Значит, «экстра-категория». Такова неизбежная диалек¬
тика действительности!
500 В 1943 г. вышла книга Чан Кайши «Судьбы Китая».
501 17 февраля 1943 г. по пути из Владивостока в Петропавловск-
Камчатский был потоплен пароход «Ильмень». В тот же день вблизи
Цусимского пролива двумя торпедами был потоплен пароход «Кола» (Ши¬
тое Л. В. Россия и Япония. История военных конфликтов. М., 2001).
502 Возможно, работа Князева «Некоторые итоги и очередные задачи
научных архивов» не была опубликована к юбилею декрета о централиза¬
ции архивного дела, так как 2-й, последний, номер журнала «Архивное де¬
ло» (создан как научно-методический орган Центрархива РСФСР в 1923 г.)
был подписан к печати 16 мая 1941 г. Далее архивную тематику с большим
интервалом освещали следующие издания: «Информационный бюллетень
ГАУ МВД СССР» (1956—1958), «Вопросы архивоведения» (1959—1965),
«Советские архивы» (с 1966 г.), с 1992 г. — «Отечественные архивы».
В списке опубликованных работ Г. А. Князева, составленном им самим,
такой работы нет.
916

Опять беседовал с Орловым. Скучно старику. Вспомнил он,
как замещал в Институте литературы Горького, который никог¬
да в Институте не был. А. С. Орлов так и не видел Горького.
Это была «шикарная» вывеска, хотя в моей статье в Малой со¬
ветской энциклопедии (издание 2-е) и говорится с гордостью,
что институты Академии возглавляются такими замечательны¬
ми деятелями науки, как И. П. Павлов, и литературы — [как]
А. М. Горький503. В конце 1935 или начале 1936 [года] у Горько¬
го, кажется, в Горках, под Москвой, были представители Инсти¬
тута — заместитель директора или что-то в этом роде Оксман
Юлиан Григорьевич и Десницкий, не имевший отношения к
институтским делам, но знакомый с Горьким. Сперва, говорит
Орлов, у них беседа с Горьким не налаживалась; встречи проис¬
ходили за обедом и завтраками, но выручила «Белая лошадь»,
особенный сорт виски, так и валивший с ног. Тогда и Горький стал
податливее, но от руководства изданием сочинений Пушкина и
прочего наотрез отказался. Много ли бы прожили Оксман и Дес¬
ницкий у Горького — неизвестно (выпивали изрядно, и Горький
даже хвалил Оксмана, хорошо расправлявшегося с виски), но
кто-то из живших с Горьким предупредил рьяных помощников
Горького, если не по Институту, то по выпивке, что ждут каких-то
высоких гостей и им нужно скоропалительно убираться восвоя¬
си. Так и кончилось это единственное паломничество дирекции
Пушкинского Дома к своему директору.
503 М. Горький способствовал передаче в Пушкинский Дом ценней¬
ших архивных и музейных материалов, а также ходатайствовал о выделе¬
нии денежных субсидий для приобретения коллекций; в 1918 г. он передал
туда ту часть своего личного архива, которая хранилась в его петроград¬
ской квартире, предполагая в будущем сосредоточить там весь свой архив.
24 марта 1935 г. он был единогласно избран директором Института рус¬
ской литературы. В 1932 г. в связи с 40-летием М. Горького постановле¬
нием правительства в Москве был создан Институт мировой литературы,
которому после смерти писателя 18 июня 1936 г. было присвоено его имя.
Постановлением ЦИК СССР от 14 февраля 1937 г. Институт был опреде¬
лен местом хранения рукописей Горького и материалов о нем; в соответст¬
вии с постановлением, в 1940—1953 гг. Пушкинский Дом передал в Архив
М. Горького все его рукописи и большинство материалов, относящихся
к его биографии. Акад. А. С. Орлов с февраля 1932 г. был заместителем
директора Пушкинского Дома и одновременно руководителем созданно¬
го им в это время Отдела древнерусской литературы, который возглавлял
до конца жизни. Возможно, в течение года, с избрания Горького дирек¬
тором и до его кончины, Орлову приходилось выполнять директорские
функции.
917

Фигура Оксмана в освещении А. С. Орлова встает очень не¬
симпатичной. Он жил свыше своих средств. Откуда-нибудь нуж¬
но же было добывать эти средства! Вел себя, как упив[ав]шийся
административным восторгом сверхначальник, всем говорил дер¬
зости, высмеивал. В чем он был обвинен — Орлов точно не знает;
не отрицает и того, что Оксман был талантлив и что его привлек
в академию Волгин.
Вспомнил А. С. Орлов и Максакова с Вишневским. Послед¬
ний слишком нагло вел себя в Московском университете, куда
являлся явно с какими-то провокационными поручениями. Пе¬
чальна судьба Вишневского. Его никто не уважал. Помню, с ка¬
ким презрением к нему относились партийцы, а он был левее ле¬
вых. И некролог, составленный Максаковым и напечатанный в
«Архивном деле», мало имеет общего с действительностью504.
Будущий же историк будет иметь в руках лишь этот напечатан¬
ный источник, не имея других сведений!
Вода с гор побежала. Солнце. Весенний ветер рябит лужи. От¬
куда-то много появилось сорок, все такие важные, с белыми бока¬
ми, словно дамы в трауре. Детишки строят плотину из снега, за¬
пруживая ручей, текущий с гор. Во многих местах, в особенности
на косогорах, обнажилась земля... Пахнет землей. А на сердце тос¬
ка. Большую часть ночи и почти весь день я боролся с этой тяже¬
стью, сжимавшей мозг. Куда идет человечество? Изживет ли оно
катастрофу, потому что за этой катастрофой последуют другие, и
так без конца?! Война, убийство — в природе человека. По край¬
ней мере, на многие десятки, а может быть, сотни и даже тысячи
лет! Все должно перемолоться, все два миллиарда людей, челове¬
чество должно пережить эту кровавую окрошку, и, может быть,
тогда появится что-либо новое в качественном отношении, дейст¬
вительно новый человек. А теперь, сейчас и на многие годы впере¬
ди — кровь, кровь. Кровь... Передышка. И опять кровь, кровь,
кровь... И испарение крови, ужас страданий (я читал на днях об
ужасающих муках раненных в голову или [тех,] у которых оторва¬
ны куски тела). Террор насильников, ожесточение людей... Пяти¬
летний Миша Деборин ходит с ружьем и лучиной-кинжалом.
— Ну, как дела, Миша? — спрашивают его.
— Фашистов убиваю, — отвечает он.
— Сколько же ты их перебил?
504 Некролог памяти М. С. Вишневского, скончавшегося после тяже¬
лой болезни 28 сентября 1938 г., был написан и опубликован В. В. Мак¬
саковым в журнале «Архивное дело» (1938. №4. С. 139—141).
918

— 605.
— Много же... Где же ты их находишь?
— Вы не знаете, где, не видите их, а если бы увидели, испу¬
гались. Страшные они.
И он скорчил гримасу, закатив глаза и высунув язык. Стало на
самом деле страшно...
«Гады, гады, гады... И уничтожать их надо, как бешенных
волков», — говорят совсем недавние гуманисты.
И немцы, со своей стороны, не остаются в долгу: расстрели¬
вают, вешают, сжигают всякого, кого хоть косвенно заподозрят в
неподчинении их силе, диктатуре злой воли. Медики рассказы¬
вают, что германская, медицина стоит на той точке зрения, что
война — естественное явление, побеждают сильные, что детская
смертность — мудрость природы. Право на жизнь имеют только
полноценные. Индивидуум сам по себе ничто, он только часть це¬
лого и только тогда представляет ценность. Все неполноценные
должны быть стерилизованы (т. е. искалечены духовно и физиче¬
ски) и не могут иметь право на семью, на продолжение потомст¬
ва. Родильные дома должны быть упразднены, и роды произг
водиться в домашних, семейных условиях. Излишек населения
должен завоевывать новые пространства и закаляться в борьбе
с неполноценными.
И меркнет солнце перед[о] мной, не бодрит, а утомляет и
свежий весенний воздух. И жить становится очень страшно.
Наш «корабль» по-прежнему в безбрежной степи Казахстана,
вдали от фронта и крупных населенных центров. Люди как-то
привыкли к своей довольно легкой (все приготовлено!) жизни.
Не с кем разговаривать на такие темы. У всех маска. И еще тя¬
желее становится.
Мы вступили в самую критическую полосу истории челове¬
чества. Пользуясь исключительно благоприятными здесь усло¬
виями для научных занятий, я помимо своей плановой работы по
истории Академии наук, по вечерам, так сказать, для отдыха,
успел подготовить несколько лекций по истории общей культуры.
В частности, меня давно интересует тема, для которой в Ленин¬
граде у меня собрано множество материалов (больше десятка объ¬
емистых папок). Тема эта — «По культурным вехам и кровавым
провалам истории человечества». Труд этот не исследователь¬
ский, но и не компилятивный, а сводка накопленных мною зна¬
ний за мою тридцатилетнюю научную деятельность. А если при¬
бавить и студенческие годы, когда я начал собирать материалы,
то и за еще более долгий срок. Накапливал я их — эти материа¬
919

лы — в какой-то надежде, что использую их в своих лекциях, но
Архив, архивоведение, а потом история Академии наук взяли все
мое время целиком. Оглядываясь назад, я удивляюсь, как успевал
соединять свои работы по Архиву и по истории Академии наук...
Все ждал, что, воспитав помощников, смогу крепко опереться на
них. Война все опрокинула. Вырвала от меня Архив. Но не отор¬
вала от работы по общему руководству им и от работы по истории
Академии наук и архивоведению. Пользуясь исключительно бла¬
гоприятными бытовыми условиями для работы здесь, в Боровом,
я и вспомнил о своей давнишней работе по общей культуре. Не¬
большие конспекты я успел захватить из Ленинграда. Вот мне и
хочется поделиться с вами несколькими мыслями. Может быть,
они и вам пригодятся для чего-нибудь. План задуманных лекций
следующий... Но скоро одиннадцать часов вечера, электричество
два раза мигнуло — это сигнал, что через несколько минут будет
выключен ток. До завтра.
1943. Апрель.
А. С. Орлову предложили прочесть лекцию в рабочем клубе
о Горьком. Он очень волнуется. Приходил даже ко мне несколь¬
ко раз консультироваться. Ему не хочется повторять, что всем и
так из газет хорошо известно. Он ищет своего синтеза и спотыка¬
ется. Его, как литературоведа, знатока древней нашей литера¬
туры, интересует особенно генезис творчества Горького. Я на¬
помнил ему о поразившем меня образе бабушки, и он ухватился
за эту мысль. Бабушка как раз и есть то, что больше всего интере¬
сует Орлова в творчестве Горького. Бабушка — это и есть исто¬
ки творчества Горького. Никакой на самом деле такой бабушки
не было. Ее Горький воссоздал... Я напомнил Орлову, что не
только русская художественная литература, но и французская
была образцом для молодого Горького. Он сам говорит об этом.
Вот это-то и замечательно, что Горький сумел соединить в себе
все это и претворить в своем творчестве!.. А. С. Орлов с хитрень¬
кой улыбкой слушал меня.
— А вы много думали о Горьком? — спросил он меня.
— Думал.
— То-то я вижу у вас синтез, но все же несколько предвзятый
и схематичный... А Горький был шире, противоречивее.
Орлова беспокоит аудитория: «Ведь всего не скажешь о
Горьком. С точки зрения политики у него были „провалы” И вот
920

тоже отношение Горького к войне». А. С. [Орлов] сморщился,
свернул потухшую папироску, разорвал ее на клочечки и спря¬
тал в карман. Что тут скажешь? Я напомнил ему слова самого же
Горького о том, как он перестал быть пацифистом во время Граж¬
данской войны и интервенции. Интересно следить за стариком,
как он обдумывает свою тему. Оказывается, он и [у] других кон¬
сультируется с такой же хитроватой улыбочкой простака. Он ко
мне в самом начале разговора обратился с просьбой напомнить
кое-что из биографии Горького, которую он подзабыл... Я не по¬
пался на эту удочку. А. Н. Крылов сказал Орлову, что если бы
ему нужно было читать такую лекцию, то он не готовился бы, а
выступил бы прямо, непосредственно и обязательно говорил бы,
а не читал. У меня давно готова лекция о Горьком, и неплохая,
именно для рабочей или ученической аудитории, и мысли есть,
свои мысли, а вот поди же, не выступаю почему-то, молчу! Ког¬
да меня слушал Орлов, то он и спросил вдруг меня: «А вы мно¬
го думали о Горьком?»
Да, много думал. Человек из грязи, из смрада смог подняться
до вершин человеческой культуры, не получив систематического
образования, [смог] сделаться образованным и начитаннейшим
человеком своей эпохи. Сделаться человеком! Горький укрепил
во мне веру в человека. Не все я люблю у него, например Самги-
на, Булычева и прочее, но выше всего у него, из многого, что мне
известно, ценю его «Детство». Горького я понимаю. Как вели¬
чайшего из гуманистов, но не просто, а, так сказать, диалекти¬
ческого гуманиста (великая любовь к человеку создала в нем и
могучую ненависть к тем, кто унижает в себе человека, порабо¬
щая другого человека). Горький для меня реальный романтик,
бодрящий, зовущий. Для Орлова он прежде всего писатель, а о чем
он пишет — это интересно только с точки зрения анализа его
творчества, истоков направления и т. д. Орлов, например, осо¬
бенно интересуется вопросом, почему Горький избежал сетей
народничества, как это он мог пройти мимо, и больше того —
так рано отнестись к нему критически по-своему.
Зашел вечером после чая к Орлову. В комнате неуютно.
На столе, без скатерти, тарелки с кашей, картофелем, капустой,
куски и крошки хлеба; тут же два тома избранных сочинений
Горького. Сам А. С. в замасленном пиджаке, пыхтит папироской.
Так же, погасивши ее, разрывает на части и прячет по карма¬
нам. Опять разговорились о Горьком, о его практицизме. Вспом¬
нили о купце Бугрове, с которым Горький водил знакомство.
Вспомнили его «босячество». «Горький своими произведениями
921

любил давать оплеухи „благовоспитанным людям”, — говорил
А. С. [Орлов]. — Что такое его так называемая „романтика”? Глу¬
пое слово. Горький был бунтарем и сам не знал, что надо делать.
Это он потом узнал от Ленина». А. С. вспомнил, [что] как раз Ле¬
нин обратился к Горькому [с просьбой] дать в газету душеподъ¬
емную вещицу. Вот в чем секрет успеха Горького — душеподъ-
емность. «И чем только мог увлечься Горький? Что такое его
юношеская мечта — королева Марго? Блядиха!.. А он ее укра¬
сил, поднял на высоту. И самое главное, верил в свой вымысел.
Вот откуда его душеподъемность!»... А. С. курил папиросу за па¬
пиросой (жены его не было дома, и он наслаждался свободой
курения). «Это я все так, между прочим, говорю; на лекции это¬
го не скажешь. Там Горький — определенная, вымышленная
фигура... А вот на самом деле...» И он не докончил, замолчал.
«Вот хорошо было бы, если [бы] Вы не лекцию, а как гото¬
вились к лекции записали бы» — [сказал я]. Он ухмыльнулся.
Очередная вынужденная папироска разрывалась им на мелкие
части. Глаза смотрели на меня — такие лукавые, себе на уме,
таящие что-то про себя. «И чертов сын же был этот ваш Горь¬
кий, и стоит ли меня, старика, так тревожить на старости лет.
Наговоришь еще чего на свою голову», — как бы говорили его
глаза.
Лекция должна состояться в субботу в клубе рабочих по¬
селка.
Быстро с гор сошел снежный покров, как-то незаметно сбе¬
жали ручьи. Можно гулять в лесу. Ходил и наслаждался лесом
ранней весной. Озеро еще сковано льдом, только вдоль берегов,
позеленевших в ложбинах, еще лежит снег местами. И грустно,
грустно на душе делается, когда прислушаешься к окружающей
тишине и призрачной безмятежности... Началась посевочная кам¬
пания. С нашего «корабля» ушли 8 женщин-служащих. Никто из
дочерей и родственников академиков не мобилизованы. По-преж¬
нему пресмыкаются.
Опубликована карта с результатами наступления от 10. XI
по 31. III. Отвоевана у врага наша территория в 480 ООО кв. км.
Успех колоссальный! Впереди — новые, страшные бои. Мой дво¬
юродный брат Сергей Владимирович Князев награжден орденом
Красной Звезды. Он, оказывается, состоит заместителем началь¬
ника Госречпароходства.
Ловим каждую весточку о Ленинграде. Слухи такие, что вра¬
ги нещадно бомбят его. То 20, то 30 вражеских самолетов, сбитых
на подступах к городу, указывают в информации. Блокада про¬
922

рвана, но не снята505. В этом году нет надежды на возвращение в
Ленинград. А. С. Орлов подошел ко мне сегодня вечером и груст¬
но сказал: «Опять все остановилось... А летом снова немцы на¬
ступать будут. Союзники в Африке одолеть 70 тыс. не могут, а
пред нами на громаднейшем фронте три миллиона вражеской
силы, плотно закопавшейся в землю... И что дальше будет!»
1943. 20 апреля.
Дивное утро. Солнце еще раннее, застенчивое. Ласкающие
лучи. Свежий ветерок, бодрящий, «душеподъемный». Поднялся
на гору позади нашего дома. Вот и «пик», когда-то высоко еще
поднимавшийся, а теперь обвалившийся. Уютная каменная пло¬
щадка с широким видом на еще замерзшее озеро внизу, на си¬
ние горы за ним. Вьется тропинка. Вот крутой спуск. С трудом
преодолеваю его, но почему-то так бодро и радостно на душе.
И вдруг вспоминаю — где я! Плывут одна за другой мысли.
Вот изрешеченный бомбами и снарядами Ленинград. Газеты со¬
общают, что в ночь с 4 на 5 апреля был большой налет враже¬
ских самолетов. Нашим зенитчикам и истребителям удалось сбить
42 самолета... Сколько же их налетело! И в прошлом году был
массовый налет с 4 на 5 апреля, тогда в пасхальную ночь. Как мы
тогда удивились тому, что остались целы. Незабываемая ночь.
И сколько было их пережито нами, сколько переживается дру¬
гими.
И темные мысли неожиданно прибежали откуда-то. Вот фев¬
раль, сколько надежд на полный разгром нахлынувших [на] нас
механических орд. Каждое утро бодро по радио разносились сло¬
ва: «В последний час». Все воспрянули духом. И на плечах сол¬
дат и офицеров заблестели, заискрились новые знаки различия
и чести — погоны. Сталин — великий маршал; Сталинград. Рос¬
тов. Курск. Харьков... Уж близок Днепр с Киевом. И вдруг март.
Тон сводок другой. Умолчания... И наконец, сообщение о вто¬
ричной катастрофе Харькова, за ним Белгорода. Еще несколько
усилий на Центральном и Западном фронтах. И все остановилось.
Опять инициатива перешла в руки врага. Конец войны опять в со¬
вершенном тупике, ничего не видно. 21 месяц войны, величай -
505 Набросок карты местности вокруг Ленинграда. Синий, красный,
графитный карандаш (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. Л. 51 об.).
См. ил. 43.
923

шего напряжения сил, разорения, потерь людьми... Предстоят еще
и еще испытания. Враг напрягает все свои силы, может быть,
последние; но и мы напрягаем все свои силы, возможно, тоже
последние. Происходит чудовищное взаимоуничтожение наро¬
дов русского, немецкого, украинского, румынского, белорусско¬
го, венгерского, казахского, итальянского, финского и многих
других... И главнейшие участники этой бойни — русские, сбра¬
сывая с себя насевших гитлеровских немцев, страдают и теряют
больше всех. Англичане и американцы почти в стороне от этих
чудовищных кровавых мясорубок, они ведут войну с малыми по¬
терями и должны быть довольны тем, что живая сила сохраняет¬
ся, а силы врага и «союзника», который, по существу, для них
тоже враг, только с другой стороны, уничтожаются, их армии и
народ обессиливают.
Вчера мы слушали здесь доклад полковника Фадеева о меж¬
дународном положении. Ничего он особенного не сказал. Надо
готовиться к новым испытаниям. Немцы набирают большие по¬
следние резервы. Точнее, их должны поставить вассалы. Одна Ру¬
мыния — до 26 дивизий; всего не менее 50—60 дивизий чуть ли
не из всех стран Европы. Докладчик очень спокойно взвесил по¬
ложение наше и врага к марту 1943 года и констатировал, что Гер¬
мания в настоящее время гораздо слабее, чем в 1941 году, а мы
сильнее. Поэтому говорить о завоевании СССР теперь не прихо¬
дится. О конце войны докладчик ничего не говорил. Конца ведь
войны не видно...
И вот в это прекрасное свежее утро, бродя по горным дорож¬
кам, я видел пред собою не только красоту природы, но и ее кро¬
вавые провалы... Кто-нибудь будет наслаждаться впоследствии
красотою полностью, а наша мысль и чувство отравлены.
Вечером луна. Полная, серебряная, в здешнем прозрачном
воздухе изумительно яркая, почти ослепляющая своим металли¬
ческим блеском. Здесь много военной молодежи, тоскующих мо¬
лодых девушек и женщин — жен фронтовиков. И, конечно, много
парочек. Возможно, что некоторые из полувдов и «прирабаты¬
вают», более молодые, не находящие себе мужей, просто флир¬
туют. Одна из дочерей живущего здесь академика, девица в воз¬
расте, очень томится своей девственностью. Сегодня, даже не
стесняясь, крепко-крепко целовалась с каким-то молодым крас¬
ноармейцем или офицером у крыльца, при луне... Ну, она хоть мо¬
лодая. Кровь играет. Природа знает тут, что делает. Смерть мно¬
гих покосила, нужна новая поросль. Но вот я встречаю часто и
другую женщину, в возрасте за 30—35 лет, в обществе высокого
924

военного с золотыми погонами со звездой, т. е. с генералом.
В лесу они не стесняются. Он очень ухаживает за ней. Она не
красива, но не потеряла прежней миловидности и для мужчины
притягательна... Женщина с опытом, знает как действовать на
мужчину. У нее сын, хороший мальчик лет 11-ти. Осенью они
эвакуировались из Ленинграда, где погибали; мать ее умерла от
истощения в дороге. Сама она была худая, желтая, сморщенная,
словно высохшая булка. Теперь все забыто; сама она раздобрела,
округлились ее бедра, и глаза стали такие масляные...
Генерал, по-видимому, в угаре. Я видел их днем. А вечером,
при луне, они, наверное, уж совсем не стесняются. Вряд ли тут
со стороны ее бескорыстное увлечение... Ну, бог с ней. Имени ее
не записываю. Не нужно. Не как судья, а как бытописатель я под¬
мечаю это. И еще один маленький бытовой факт. Все в нашем
академическом коллективе очень заинтересованы, [а] некоторые
очень шокированы тем обстоятельством, что здешний один член-
корреспондент, т. е. академик 2-го разряда, бросает свою жену и
сходится с другой женщиной — «старой девушкой», по-видимо¬
му, страстно мечтающей освободиться от мук своей вынужден¬
ной девственности. Ему 71 год... Ей за 35. Имен их тоже не на¬
зываю. Не нужно. Не в имени дело. Назвать — на сплетню будет
похоже. Они пользуются всевозможными уловками для свида¬
ний. Наверное, в эти весенние дни полное, сытое, раздобревшее
тело с увядающей молодостью очень тревожит немолодую де¬
вушку. Она все вспыхивает, и за обедом и чаем в столовой у нее
бывают такие странные глаза «пьяной вакханки». Но никакой
поэзии, ничего не вижу я, кроме животного инстинкта. И даже
не оправдываемого желанием иметь ребенка. Ну на что способен
такой 71-летний козел! Просто неприкрытая физиология у нее
и «бес в ребре» у него. Жена плачет и всем «по секрету» расска¬
зывает, что он ее выгоняет.
И эта же луна глядит сейчас на кровавые поля Украины, Смо¬
ленщины... Сколько миллионов людей молодых, полных сил, с
тоской глядят на нее. Некоторым вспоминается семья, люби¬
мая жена, ребенок, другим оставленная невеста, окрашенный в
поэтический ореол образ славной ласковой женщины, у которой
в каждой складочке платья столько уюта и трепетного счастья.
Горнист где-то заливается, выливает свою душу в звуках —
«словно плачет душа»... И где-то вдали ухают пушки. Нажимает
враг. Зарево поднимается за освещенным луной лесом. Утром в
бой... Кто знает, придется ли увидеть еще эту луну... Тоскует
душа. «И для чего, бог весть, ты жил, и ненавидел, и любил».
925

11 часов. Погасло электричество. Вышел в вестибюль, где
яркий меч луны воткнули через громадное окно на лестнице в про¬
тивоположную стену. Еще покрытое льдом озеро сверкает, как се¬
ребряная чаша. В темной столовой две фигурки видны у окна.
Это два подростка в том возрасте, когда «девочка уже не ребенок,
а девушка еще как девочка», две подруги, дочери академиков,
прижались друг к другу и смотрят на луну. Им не хочется спать.
Трудно заснуть в таком сиянии молодому расцветающему су¬
ществу...
Сколько убитых, искалеченных, потерявшихся без вести,
сколько крови, слез, страданий. Но все забывается. И все ужасы
забудутся... А вот луна будет будить юные сердца и звать куда-то,
томить чем-то, заставлять снова и снова повторять то, что назы¬
вается кругом жизни. И так без конца.
Попались мне стихи. Неплохие. На ту же тему, о которой
я только что задумался, — о любви на войне. Они так и назы¬
ваются — «На войне».
Мне хочется назвать
тебя женой
за то, что бесконечны
дни разлуки,
что слишком многим,
кто сейчас со мной,
должны глаза закрыть
чужие руки.
За то, что ты правдивою
Была,
Любить мне не давала
Обещанья,
И в первый раз, что любишь,
Солгала
В последний час солдатского
Прощанья.
Кем стала ты? Своей
Или чужой?
Отсюда сердцем мне не дотянуться...
Прости, что я зову тебя
Женой,
По праву тех, кто может
Не вернуться506.
506 Из стихотворения К. Симонова «Мне хочется назвать тебя же¬
ной...» (1941).
926

1943. 21 апреля.
Подснежники, нежные и хрупкие, на коротеньких ножках,
стоят у нас в комнате на столе, на окне. Первые весенние цветы на
чужбине! Какие-то птички прилетели в необыкновенно пестром,
но приличном для хорошего вкуса одеянии. Хлопочут парами...
И деревья, и ласковое солнце им улыбается. Нет еще почек на бе¬
резах, но они еще белее стали, а побуревшие за зиму сосны зазеле¬
нелись, словно их вымыли и подкрасили. Чуть колышутся их иг¬
листые ветви. Из нашего окна видны освещенные солнечными лу¬
чами темно-зеленые сосны, убегающие вверх по круче. Ведь наш
дом стоит на склоне горы, и с западной и восточной стороны не
горизонт открывается, а наклонная линия, словно берег с крутым
спуском. Падают тени от сосен на чуть зеленеющую молодой по¬
рослью землю507.
Только что вернулся с утренней прогулки. Любовался опять
с ближайшей к нам вершины на открывающуюся на юго-западе
цепь холмов со «спящим витязем» в середине. Лежит громадный
великан со строгим профилем; так резко очерчены нос, рот, под¬
бородок, что иллюзия полная — спит окаменевший витязь... Кру¬
гом по холмам — темно-зеленые сосны и еще бурая без травы
земля. А ближе к северу голая скала — Кокше-Тау — Синюха.
В синих складках ее видны белые пятна — еще не стаявший снег.
Какая благодать! Не верится, что вот в такое радостное утро где-то
рвутся снаряды и искалеченные люди ползут в предсмертных му¬
ках. Я не могу представить себе, что они должны испытывать.
Мертвые не рассказывают. Жизнь, жизнь!.. Кто о ней расскажет?
И вот эти строчки. Для кого я их пишу? И будет ли кто-нибудь
читать их, да и нужно ли, чтобы их читали? Вот эти дивные пер¬
вые весенние цветы... Для кого они цветут? Так и мои цветы —
записанные мысли...
1943. 22 апреля. Ч[е]т[верг].
Великий четверг. Привык этот день отдавать мыслям о вели¬
ком учителе любви, мечтателе, погибшем за свои мечты на крес¬
те. Мы так и не знаем, был ли он или не был. Мы, собственно, ни¬
чего не знаем о нем. Образ его — наша мечта мечты. Мечта о том,
507 Набросок рисунка с видом из окна. Чернила. (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 108. Л. 57). См. ил. 45.
927

что люди — братья, что не должно быть ни господ, ни рабов,
ни богатых, ни бедных, ни кровавых войн, ни насилий... Но где?
На земле или ... «на небе». Царство ли это божие здешнее, земное,
тогда его нужно достичь, тогда борьба за эту мечту... Или царст¬
во это небесное, нездешнее, неземное, не от мира сего, и тогда
отрицание борьбы, не надо ни пахать, ни сеять, не надо борьбы,
ибо всякая борьба — насилие, а насилие — зло. «Прощайте вра¬
гам». «Ничего не имейте». «Ничего не желайте». «Если что-ни¬
будь имеете — раздайте нищим». «Там, в Царствии небесном,
последние здесь будут первыми». «Грешники поплатятся за свои
грехи на земле вечными муками, а праведники награждены бу¬
дут вечным блаженством».
Итак, мы даже хорошо не знаем, чем было первоначально
христианство. Был ли его создателем «безумец», который «наве¬
вал человечеству сон золотой»508, или это был мечтатель — бо¬
рец, пламенный, страстный... Мечтатель только потому, что не
знал действительных средств воплощения своей реальной меч¬
ты. Мы ничего не знаем.
В прошлом году я сложил в папку мои любимые изображения
великого мечтателя и написал на ней — «Разбитая мечта». Так
трудно, нелепо говорить сейчас о любви, милосердии, братстве,
равенстве. Чудовищная жестокость овладела людьми; по праву
войны все оправдывается — самые страшные и позорные пре¬
ступления; и прежде всего сама война, массовое убийство. И как
никогда, становится очевидным, что христианство с «царствием
небесным» — зловредный обман, а христианство с «царством
божиим» здесь, на земле — далекая, очень далекая мечта. Мо¬
жет быть, пройдут еще не сотни, а тысячи лет, пока люди пере¬
станут воевать. А покуда будет кровь и кровь.
Есть еще одно христианство, так сказать, личное, индиви¬
дуальное. Много думали о нем в XIX веке. У нас апостол его —
Лев Толстой. Царство божие в душе, в сердце, внутри человека.
Его бессмертная душа. Так думал и Пьер Безухов в кровавую
годину наполеоновских войн... Потом многие интеллигенты ле¬
леяли эту мечту «цельного внутреннего мира». Мечтали о преоб¬
разовании таким путем — через совершенствование отдельных
людей — постепенно всего человечества. И вдруг «неожидан¬
но» получили фашистско-гитлеровских башибузуков (головоре¬
зов), людей «высшей расы», «полноценных»... извергов. Такова
диалектика исторического развития.
508 Слова из стихотворения П.-Ж. Беранже «Безумцы».
928

Ходил я сегодня в лесу. В сосновом бору не то просека, не
то аллея вела меня к серым скалам, перед которыми светились,
как восковые свечечки, белые березы — еще без листвы. Ласко¬
во улыбались на полянке скромные подснежники. И чьи-то кости
валялись. Тут, рядом с нежными мечтательными первыми весен¬
ними цветочками! Съел кто-то кого-то зимой. Не остатки ли это
собаки, которую выбежавший голодный волк загрыз зимою? Поч¬
ти символика: объеденные кости и рядом дивной красоты без¬
злобные, ласковые, чистые, как невинные расцветающие юные
девушки, эти лилии полевые. Ветер покачивал верхушки сосен, и
они словно шептались между собой. «Весенний шум»... Был седь¬
мой час вечера. В это время я любил, бывало, прислушиваться
к тягучим ударам колокола из какой-нибудь соседней церкви и
отсчитывать, которое евангелие читают... Тогда еще впереди
была жизнь и мечта.
1943. 26 апреля.
Буря. Снегопад. Опять все бело от снежного покрова. Мно¬
го деревьев выворочено с корнем.
[1943]. 27 апреля.
Вчерашняя буря наделала много бед. Посевную кампанию
пришлось временно приостановить: почти всех находившихся там
лошадей зарезали, так как они на сильном морозном ветре стали
замерзать, а укрыться негде было. Волы разбежались. Сегодня их
разыскивают. Вчера не было электричества (порваны провода);
сегодня не было и радио.
[1943]. 29 апреля.
Опять хорошая погода. Опять почти лето. Снег растаял. Озе¬
ро освобождается ото льда; ледяные обломки плывут по нему, а
те, кто подходили близко к нему, слышали как они звенят.
Долго сидел на скамеечке над озером и любовался краска¬
ми — сочетанием темно-зеленой хвои, перламутрового талого
льда, за ним — ярко-синей воды с чуть заметной рябью и опять зе¬
леной хвои, перемежающейся с бурыми пиками уходящих вдаль
холмов. Сидел в каком-то оцепенении, в удивлении перед проти¬
30 Князев Г А.
929

воречиями жизни. Пред[о] мной лежали поверженные бурей не¬
сколько еще густо зеленых сосен, почти живых, дышащих своими
бесчисленными иглами.
Опоздал к чаю... И входя на свой «корабль», столкнулся с
приехавшим сюда моим заместителем в Московском отделении
Архива Гетманом. Он рассказал грустную повесть о том, что ви¬
дел в дороге. «Не погибает ли наша страна?» — был его тре¬
вожный вопрос. Недоедание, голод, нищета, упадок дисциплины,
отсутствие какого-либо желания соорганизоваться, грубость, гра¬
ничащая с озверением... Вот его впечатление от месячного путе¬
шествия. Он ездил за своими детьми из Москвы в Пензенскую гу¬
бернию и оттуда привез их сюда в детсанаторий. Очень неспокой¬
но стало. Выдержим ли все испытания? Слишком они велики.
[1943]. 2 мая.
Слушали вчера по радио первомайский приказ Сталина.
Крепкий, поистине стальной приказ: «Не уступать ни пяди земли
нашей». На юге идут кровопролитные бои. На всем остальном
фронте — «без существенных перемен». Близятся новые страш¬
ные кровавые дни и ночи боев миллионов.
[1943]. 4 мая.
И устало сердце. Не то ли, что я вздумал походить по горам
и надорвался немного, не то ли занездоровилось просто, но стал
чувствовать сердце, в особенности по ночам. Проснусь — стучит.
И не могу уж больше уснуть.
Отослал написанную в апреле статью для журнала «Архив¬
ное дело» — «Некоторые итоги и очередные задачи научных
архивов» — в связи с 25-летием декрета о централизации архив¬
ного дела 1 июня 1918 года. Много поработал, чтобы в сжатом
виде изложить свои мысли.
[1943]. 5 мая.
Долго обсуждали с Гетманом, что мне делать. Раз невозможно
вернуться в Ленинград, то, может быть, поселиться временно в
Москве? Отослал письмо вице-президенту Л. А. Орбели с вопро¬
сом о своей дальнейшей судьбе.
930

М. Ф. вечером была в одной семье в поселке. Поразила ее ни¬
чем не прикрытая бедность и трехлетний ребенок ростом и ви¬
дом годовалого...
А наш «корабль» плывет в пустыне. «Пассажиры» иногда
одинаково волнуются от известий с фронта и оттого, что чего-то
не додали к полагающемуся порциону. Ждут событий. Очень бо¬
ятся, что придется ехать в Москву.
Прислал письмо С. И. Вавилов. Он хотел бы видеть меня
на московской сессии Академии наук. Сессия предполагается
в июне.
1943. 6 мая.
Ненастье. Ожидают бурю. Вечер. Занимался с детьми геогра¬
фией. Много им рассказывал. Долго не зажигалось электричест¬
во. Сидели в сумерках. Вот дети ушли. Опять со своими думами.
Льет дождь. Может быть, мне так чудится — земля гудет. Нехоро¬
шее сердце. Нехорошие думы. Устал. Никому не скажу того, что
записываю здесь. О том, что жизнь кончена. Нечем больше жить.
Много работал утром. Готовлю сразу два доклада. Один чи¬
таю здесь в научном кружке, другой для прочтения на сессии.
[1943]. 9 мая. В[оскресенье].
Читал доклад в здешнем академическом коллективе об осно¬
вании Академии наук. Докладом, кажется, остались довольны.
Вечером гроза.
[1943]. 10 мая. П[онеделъник].
По радио сообщили, что последнее сопротивление немцев
в Бизерте ликвидировано509. Пришел ко мне А. С. Орлов и долго
со мной толковал о том, что теперь будет. Он очень беспокоится
тем, что наступление союзников не состоится: «Будут методиче¬
ски готовиться и выжидать, как наши войска снова будут исте¬
кать кровью».
509 Американские войска захватили Бизерту 7 мая 1943 г., сломив со¬
противление немецко-итальянских войск.
931

Опять пасмурный день и реакция после нервного подъема.
И опять неуверенность и неясность.
М. Ф. приносит цветы и любуется ими, живет их красотой.
Вечером выходил на лесную дорогу. Двурогая луна освещала
мне путь, и уже звезды начинали становиться в свои хороводы.
Освещенные дома будили какие-то смутные мысли об уюте, о
жизни. Когда-то и у нас вот так ярко и призывно светились окна
в Ленинграде.
Под горой блестело озеро, словно чаша, налитая до краев
серебряной ртутью, ровное и спокойное... Потом ночь много¬
думная.
Опять в боях встречаем праздник мая,
земля в воронках, города черны, —
и мы, над временем приподымаясь,
глядим, глядим за дымный край войны...
А там просторно, там светло столетьям,
там каждая былинка на виду.
Но мы живем в военном, сорок третьем,
еще в боях не пройденном году.
Еще земля в крови и гарью дышит...
И не для всех весна цветет...
Сейчас всех радостей земных превыше
в бою красноармейский шаг вперед.
Я это стихотворение Степана Щипачева осмыслил несколь¬
ко по-своему (переделал конец). И оно мне дорого и созвучно ста¬
ло.
Читал Чехова, и слезы навертывались на глаза. Вот самый ре¬
волюционный писатель! Уставши от всех переживаний, вдруг не¬
вольно начинаешь думать: «Как прежде хорошо было! Какая лег¬
кая радостная жизнь была!». Но стоит только перечитать неко¬
торые страницы Чехова, как от этой романтики прошлого ничего
не остается. Сколько пошлости, глупости, затхлости было в этом
«прекрасном» прошлом!
Прошел по лесу в утренней ласкающей прохладе. Хорошо.
Ну и что же, если жизнь прожита, спасибо, что вот хоть такая ми¬
нута осталась!
Кругом меня старики, «инвалиды умственного труда», скле-
розники, слишком обремененные «ветхие денми». Старик Мас¬
лов как-то тут за обедом неожиданно обратился ко мне не то с во¬
просом, не то с утверждением, очищая поданную ему рыбу: «А вот
слово — „окунь” рифмы не имеет». Я сперва не сообразил (от не¬
932

ожиданности), о чем идет речь, а потом улыбнувшись, ответил:
«Окунь — с окон». Маслов даже растерялся немного. «А пожа¬
луй», — начал он и не докончил. Оказывается, Маслов пишет сти¬
хи. Об этом я узнал от Шестаковой. Как экономист, он не мог по¬
мочь мне в правильной оценке стоимости денег в исторической
перспективе, т. е. сколько стоил петровский рубль в начале девя¬
ностых годов. И даже, к ужасу моему, который я сумел скрыть,
он начал вспоминать, сколько бы мог стоить фунт хлеба при Пет¬
ре, и сказал невероятную глупость: «5 копеек»... Тем и кончилась
моя консультация у него.
Один только академик Рихтер подошел ко мне после мое¬
го доклада и горячо поблагодарил за «прекрасно сделанный до¬
клад». Жена его нашла, что мой доклад напоминал ей по своему
построению... картины Левицкого. Я даже не понял сперва, о чем
это она говорит.
Беседовал с Н. Я. [Кузнецовым]. Он 70-летний старик, но
не потерял еще способности мыслить. Большой ученый — энто¬
молог, но стоит [не] на материалистических позициях; более чем
идеалист, исповедующий просвещенное христианство. Беседую
с ним осторожно, чтобы не обидеть, не задеть. У него своеобраз¬
ный взгляд на мир религиозного человека. Интересно отметить,
что среди сотрудников Зоологического института долго не мог¬
ли найти место материалистическое миропонимание и диалек¬
тический метод.
1943. 18 мая.
Какое-то недоразумение происходит с понятием «Бог», или
«бог», все равно. На протяжении тысячелетий оно не сходит с
уст человека. Это прежде всего какая-то неведомая, таинствен¬
ная сила, сотворившая мир и или «почившая от дел своих» после
творческого акта, «первого толчка», или управляющая миром по
неведомым нам и часто для нашего разума «сверхумным» зако¬
нам. Это какая-то неведомая, космическая сила, энергия, воля, дух
или материал вне времени и пространства... То, перед чем нуж¬
но только «склонять выю» и трепетать, и молиться, и льстить.
Все равно что перед Владыкой, именно «Владыкой живота наше¬
го». Промысел божий (Божий) неисповедим. Недаром у древних
евреев был даже запрет как-нибудь называть эту страшную и не¬
ведомую силу. И вдруг явилось христианство с личным антро¬
поморфным богом. Богом Отцом. Богом — мудрым и любящим
933

старцем. Богом — синонимом справедливости, милосердия, тер¬
пимости, всепрощения. И это рядом с Голгофой, с pollice verso510
на кровавой арене религиозного цирка, с vae victis511 на обагрен¬
ных кровью полях сражений с тысячами трупов... И это рядом с
кострами инквизиции, непрерывающейся бойней людей, эксплуа¬
тацией одних другими... Это рядом с природой, где все живое жи¬
вет за счет другого живого, т. е. борется всеми средствами за свое
существование... И как могло случиться, что в XIX веке один из
величайших апостолов любви поклонился Богу-Любви, видя и
зная, как никто, всю «подноготную» нашей жизни, всю страшную
жестокую действительность! И получилось невероятное противо¬
речие. Бог-Любовь и рядом что-то с этой точки зрения совер¬
шенно противоположное в действительности.
Чудовищное противоречие! Разум человеческий не прини¬
мает такого бога. Недаром где-то у апостола Павла говорится о
«безумии» христианского миропонимания. Человек создал себе
идеал — Любовь — и назвал это богом. Но тут слово «бог» значит
другое, не то, что связано с могуществом и первопричиной. Поэ¬
тому так кощунственно-нелепо с христианской точки зрения зву¬
чит, например, благодарение богу за удачное убийство множества
людей при одержанной победе одних и моление богу побольше
убить других людей. Тут выступает не христианский, толстов¬
ский Бог-Любовь, а та страшная, таинственная, неведомая, не¬
умолимая, безразличная, неразумная (с нашей точки зрения) сила,
чудовищная, непостижимая... Но ни просить, ни умолять ее не¬
возможно. Никакие поправки для «правых» и «неправых», «доб¬
рых» и «злых» абсолютно невозможны. Господствует сильный.
Царствует сила. Молиться такому богу нелепо. Можно только
трепетать... Или покорно подчиняться этому страшному закону
борьбы. Бороться, нападать, защищаясь. Уничтожать, чтобы не
быть самому уничтоженному.
Не принимает мой разум ни Бога-Любви, ни бога — кроваво¬
го чудовища. Мой разум говорит мне, что существует природа
и осознавший ее мой человеческий разум. Со многим не мирит¬
ся мой разум. Он творит новые ценности — культуру, поправ¬
ляет природу... Конечно, человек (человечество) часто сбивается
с пути, но все же он (оно), хоть и по кровавым правилам, идет все
510 pollice verso (лат.) — «Добей его!» (букв.: поворотом большого
пальца). Опущенным вниз большим пальцем публика требовала добить
раненого гладиатора.
511 vae victis (лат.) — горе побежденным.
934

вперед и вперед к устройству на земле единого государства тру¬
дящихся, Соединенных Штатов Мира, Союза Советских Социа¬
листических Республик всего Земного шара...
1943. 19 мая.
Весело, боженька! Немцы уничтожают славян, славяне не¬
мцев. Но и между славянами — болгары уничтожают сербов, сер¬
бы болгар, поляки кровно, пожалуй, больше, чем немцев, ненави¬
дят русских. Читаю о всеславянском митинге, происходившем
в Москве512.
На моем письменном столе в Ленинграде остался за чер¬
нильницей добродушно улыбающийся забулдыжный чертяга.
Если наша квартира еще не разгромлена и дом не разрушен, как
черт, наверное, хохочет, вспоминая всю ту «галиматью» о любви,
о Боге-Любви, о котором грезили люди, и как немцы уничтожают
ленинградцев. Невольно переношусь мыслями к прошлому чело¬
вечества и не могу найти ни одного момента, который был бы
мрачнее переживаемого нами. Там была надежда, мечта, пусть
даже безумная мечта, «о царствии Божием»... на небесах. На что
можем надеяться мы? На то, что через 20—25 лет будет еще бо¬
лее страшная бойня, и так без конца?
Но все же я живу, живу, потому что у меня есть остаток меч¬
ты, пусть для многих даже безумной мечты, что в конце концов
человечество избавится от ужасов братоубийственной бойни, соз¬
дав новое устройство общества — бесклассовое, свободное, ком¬
мунистическое общество. Может быть, в это время, когда я пишу
эти строки, наш дом в Ленинграде содрогнулся от разрыва снаря¬
да или бомбы и мой чертяга свалился со стола... Но, как он, на¬
верное, ухмыляется: «Ищи ветра в поле».
День сегодня ласкающий, светлый, благодатный. Вот, поис-
тине, когда может родиться мечта о Боге-Любви. Сидел долго над
озером и занимался... убийством, убийством... комаров. Вот тебе
и «Бог-Любовь»... Ну чем, с точки зрения вот этой Природы, ко¬
мар отличается от другого живого существа? Не боясь парадокса,
можно сказать: чем он отличается в происходящей в природе
борьбе за существование, смены одних индивидуумов другими
512 9 мая 1943 г. в Москве прошел III Всеславянский митинг, органи¬
зованный Всеславянским комитетом. Митинг был посвящен обмену опы¬
том борьбы славянских народов и призыву к вооруженному наступлению
славянских народов против немецких и итальянских оккупантов.
935

без прекращения вида, т. е. вечного рождения и неизбежной смер¬
ти всего, что родится? И, не боясь парадокса, можно спросить,
чем отличается человек от комара, если многие миллионы счи¬
тают своим священным долгом убийство других? Лежат и гниют
в земле одинаково и трупы людей.., и комаров. Одни только по¬
больше и организованнее, как «венец природы», другие помень¬
ше и не имеют «разума»... Вот и все. Но «ведь человек создан по
образцу и подобию божьему»!.. Видя все окружающее, я ничего не
могу ответить. Ничего не понимаю, «разум за разум» заходит.
И остается одна «безумная» мечта — выйдет, найдет же когда-ни¬
будь человечество выход из этого тупика. Иначе нельзя жить!
Жене приснился «вещий» сон, будто бы я, никогда не пью¬
щий, напился пьяным. «Что с тобой, зачем ты это сделал!?» —
ужаснулась во сне она. А я будто бы ответил: «Иначе жить нель¬
зя». Я не напьюсь; вряд ли покончу с собой сам... Так уж устроен
человек: буду цепляться за каждый кустик на той крутизне, по ко¬
торой скачусь. Внизу бездонная пропасть... То есть та же Приро¬
да — круговорот жизни и смерти. Вечная жизнь и неизбежная
смерть всего, что рождается... 90 элементов. А мой разум, мое со¬
знание, мое я?.. Несчастное и страшное заблуждение человека,
что он чем-то отличается в самой сущности своей от комара или
слона. Ничем: и тот, и другой, и третий умирают...
Но все-таки... все-таки у человека, как человечества, есть
прошлое и будущее, а у комаров и слонов этого нет. Да, я уми¬
раю, но мысль моя остается. Это все, что есть у меня бессмерт¬
ного. Больше ничего. Но, может быть, и это иллюзия, «безумная
мечта», в конце концов та же «водка», только благородная.
1943. 20 мая.
Смотрю из окна. На фоне бездонной прозрачной лазури бе¬
зоблачного неба чуть колышутся седовато-зеленые ветви осве¬
щенных солнцем сосен. Внизу, за зеркальной гладью озера, свет¬
ло-зеленые, бурые, песочные, синие полосы — лугов, лесов, хол¬
мов, горных хребтов. И все освещено льющими свет и жизнь
солнечными лучами... На окне букеты полевых цветов. Они так
волнующе пахнут и будят несметный рой мыслей. А о чем —
не знаю. «И в небесах я вижу бога», — сказал поэт513 в такую
513 Цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Когда волнуется
желтеющая нива...».
936

минуту. Почему так сказал? Потому что не знал сказать что-ни¬
будь другое.
Красота!.. Но что такое красота? Есть ли она сама по себе
или она мое создание, моя нервная восприимчивость, эстетиче¬
ское переживание? Ведь вот пробежавшая, высунувши язык, со¬
бака никакой красоты не ощущает... Вот и прошедший мимо окна
здешний слесарь вряд ли эстетически сейчас что-нибудь чувст¬
вует — у него угрюмое, сосредоточенное лицо, совсем другие
думы — не до цветов ему! А человек он неплохой и смышленый.
Что для них красота? Есть удовлетворенность — хорошо, если
нет — плохо...
Никакой красоты самой по себе нет. Мы сами создаем ее.
И потому идеал красоты не одинаковый... Но так стара эта мысль...
Вот записываю эти мысли. Зачем? Не знаю. Просто, быть мо¬
жет, потому, что мозг мой мыслит вот так же, как эти цветы из¬
дают благоухание.
Прочел статью Тарле о советской историографии514. Бойкая
статья! И почему-то несказанно грустно стало. Хамелеон! А та¬
лантлив, черт возьми.
На фронте — ожидание. Каждый день слышим по радио:
«Существенных перемен на фронте не произошло».
Славяне вдребезги рассорились между собой. Война еще не
кончена, и ей конца не видно, а национальная рознь и спор о гра¬
ницах приняли самый нетерпимый характер. Не только больно все
это, но и скучно! Очень скучно порой становится.
Оказывается, что сейчас пишется много стихов. Люди выли¬
вают свою тоску в стихи. В Ленинграде подруга М. Ф., служа в
ЗАГСе, пишет стихи для стенгазеты, но тоску свою претворяет в
стихи-призывы к стойкости, к борьбе. За эти стихи, как обще¬
ственную работу, она получает «стахановский обед», наряду с
другими отличниками. На днях мне прислала стихи из Ташкента
И. И. Любименко. Она пишет о Ленинграде:
В душе томительно и властно
шумит глухой прибой тоски;
так одиноко, безучастно
текут изгнанья злые дни.
514 Тарле Е. В. О советской историографии // Под знаменем марксиз¬
ма. 1942. № И—12. С. 127—135; Он же. О советской историографии //
Юбилейная сессия Академии наук СССР, посвященная 25-летию Вели¬
кой Октябрьской социалистической революции. М.; Л., 1943. С. 150—159;
То же // Вестник АН СССР. 1943. № 1—2. С. 70—78.
937

В далеком, милом Ленинграде,
Где смертью каждый день грозил,
Мы были часу жизни рады
И страха враг в нас не будил.
Там, в Ленинграде, жизнь осталась,
здесь, на чужбине, лишь тоска.
И радость наша потерялась,
Хоть смерть от нас и далека.
Там все, кого мы так любили,
Живут тяжелою борьбой;
И мы боролись там и жили
Надеждой тайной на покой.
Но здесь не радует отрада,
Покуда город наш в огне...
Забыть не можем Ленинграда
В далекой сердцу стороне...
Стихи эти я несколько переделал и сократил на одну строфу,
но смысл оставил почти без изменения.
Беспощадная месть врагу!
«Мстить беспощадно немецким захватчикам за кровь и слезы
наших жен и детей, матерей и отцов, братьев и сестер» (Сталин).
«Много еще серо-зеленых фашистских гадов копошится на
советской земле, измываясь над советскими людьми, грабя и
разоряя наши города и села. Стонет, тяжко стонет обильно по¬
литая кровью наших отцов и братьев, матерей и сестер еще не
освобожденная советская земля. Она ждет освобождения, она
требует мести, жестокой и беспощадной, такой, которая полной
мерой воздала бы гитлеровцам за их неслыханные, нечеловече¬
ские преступления». («Правда» [19]43. V. 15).
«Смерть немецким захватчикам!». (Сталин).
Немцы сменили лозунг «Великая Германия» на «Великая Ев¬
ропа». Европа, дескать, ими, немцами, защищается от СССР и
Англии. Мерзкие лживые басни о «большевистской заразе» они
могли проповедовать дуракам, но что они могут сказать об Анг¬
лии? Получается чепуха. Славяне продолжают ссориться между
собой. Теперь какие-то украинцы в Канаде подняли снова вопрос
о самостийности Украины, т. е. выходе ее из Советского Союза
и, значит, присоединении к Германии!.. Работает не только пуле¬
мет, но и хорошо привешенный язык дипломатов и пропаган¬
дистов, и надо отдать справедливость дьявольской изобретатель¬
ности Риббентропа и Геббельса.
938

Никто не знает, что будет завтра. Все «прогнозы» оказались
чепухой. Стойкость русского народа, возглавляющего СССР, ока¬
залась неожиданной для всех и изменила все планы и расчеты
и врагов, и... друзей. Покуда зловещее затишье на фронте.
1943. 28 мая.
Получена телеграмма за подписью первого вице-президента
АН А. А. Байкова с вызовом меня в Москву. Итак, едем. Сейчас у
меня определенное настроение — ехать, скорее ехать. Здесь хо¬
рошо. Впереди неизвестность. Но чем я оправдываю в такое труд¬
ное [время] свое существование? И мысль эта не дает мне покоя.
1943. 6 июня.
Ждем пропусков. Новая телеграмма — «выезжайте» — от
секретаря Президиума Бруевича. Стали хлопотать о получении
пропуска в здешней милиции. Не так-то просто, оказывается, вы¬
ехать. На наши телеграммы Бруевич и ответил — «пропуск по¬
стоянное жительство оформите Москве». А здесь не дают желез¬
нодорожного билета без пропуска!
1943. 12 июня515.
С Дебориным-сыном, уехавшим отсюда, послал рапорт сек¬
ретарю Президиума Бруевичу о причинах задержки выезда.
[1943]. 15 июня.
Пропуски еще не получили.
Получил телеграммы от начальника Архивного отдела в Ле¬
нинграде т. Михайлович с благодарностью за поздравление с юби¬
леем Ленинского декрета об архивах516. Называет меня славным
работником, энтузиастом архивного дела.
515 В рукописи ошибочно V.12.
516 Декрет «О реорганизации и централизации архивного дела в
РСФСР» от 1 июня 1918 г., подписанный В. И. Лениным, В. Д. Бонч-Бруе¬
вичем, Н. П. Горбуновым.
939

Последние дни доживаем в Боровом. Хожу по сосновому
бору, смотрю на изумрудное блюдце озера, убегающие синие,
палевые, зеленые дали... Прощаюсь.
Из Ленинграда пишут, что в Архиве покуда все благополуч¬
но, но очень неспокойно: и днем, и ночью налеты и обстрелы.
Вера Инбер приводит стихи б[ывшей] ученицы 33-й школы
Зины Ворожейкиной (не племянницы ли нашего коменданта дома
в Ленинграде Савченко?):
...Письмо пойдет, пути пересекая,
найдет их в самых дальних уголках.
Друзья мои, где б ни были, — я знаю:
Душой вы здесь, на невских берегах.
Вот школа:
Стена изранена, доскою дверь закрыта,
фанерой окна — пусты и слепы!..
Но ленинградцы вернутся в свой родной город:
И как нам будет радостно смеяться,
сплотившись всем в единый дружный ряд,
что все мы вновь, как были, ленинградцы,
и Ленинград — навеки Ленинград!
В мае Ленинград отпраздновал свое 240-летие. В письмах
из Ленинграда много страдания. Замучили налеты и обстрелы;
на фронте каждый день «без существенных перемен». Действует
только очень крупными силами авиация.
Изменилась погода. Поблекли краски. Холодно; дождь пере¬
падает. Лужи появились даже на горах. Где-то ворчит отдаленный
гром. Напоминает канонаду517.
М. Ф. во что бы то ни стало захотела отпраздновать наш день
свадьбы, правда, совсем не юбилейный — 27-летие. Собралось
маленькое общество — доктор зоологии Н. Я. Кузнецов с же¬
ной и три вдовы академиков — Б. М. Ляпунова, Ф. И. Щербатско-
го и почетного члена Ильинского. Принялись за воспоминания.
Узнал, что Б. М. Ляпунов был очень горяч, ссорился с Н. Я. Мар-
ром, не принимая и не понимая его учения, в спорах они даже
517 Вложена вырезка из газеты с изображением перевернувшегося на
земле самолета и рядом погибшего летчика. Наверху карандашом рукой
Г. А. Князева: На подступах к городу N 1943 (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 108. Л. 75).
940

кулаками стучали, а однажды Марр даже портфель швырнул.
Присутствовавший при этом споре А. П. Карпинский уговаривал
их и в конце концов ушел. Б. М. Ляпунов не терпел никакой пере¬
держки, особенно его сердили иногда газетчики, и он рвал и топ¬
тал газеты. Очень огорчался Б. М. Ляпунов, что у него мало до¬
стойных учеников было в последние годы, и рвался отдать все
свои силы и знания другим.
Ильинская вспомнила, что ее муж тоже был очень вспыль¬
чивый; когда он сердился, то хлопал ладонями по столу в нетер¬
пении. Однажды, когда не работал лифт в их доме в Москве, он
кричал, что поедет ночевать в служебный кабинет вице-прези¬
дента О. Ю. Шмидта... Вспомнили, что вспыльчив был и Ив[ан]
Петр[ович] Павлов. Взгляд у него был «хищной птицы», при¬
вел чьи-то слова Н. Я. Кузнецов. Я сказал, что мне не нравят¬
ся на портрете Нестерова сжатые кулаки Ив[ана] Петровича].
Н. Я. [Кузнецову], наоборот, кажется, что в этом жесте обрисо¬
ван Павлов со всей присущей ему волевой энергией. Сжатые ку¬
лаки перед собой — характерный Павлова жест. Остановились
на книге Андрея Белого «На рубеже двух столетий» с [зарисов¬
ками] многих профессоров Московского университета и акаде¬
миков 80-х и 90-[х] годов XIX века. Книга эта по-своему примеча¬
тельная, но достаточно вычурная. Есть и гротески, но рядом и ве¬
сьма удачные зарисовки. Главная мысль, которую я подчеркнул
бы в воспоминаниях А. Белого, это то, [что] среди ученых нема¬
ло ярких, удивительных, благородных, талантливых фигур, но
«деформированных, как ноги в мозолях, чудачеством, бесси¬
лием, перепугом, рассеянностью и круговою порукою: не ко¬
лебать устоев». И теперь то же самое, с прибавкой — побольше
лояльности: «как бы чего ни случилось!».
Посидели за разговорами часа два; я даже оживился и снова
захотелось обратиться к своим запискам.
Все те же лица кругом. Зернов, Маслов, Бернштейн, Берг —
в столовой, Крылов, Зелинский, Баранников, Алексеев, Фрейман,
Ротштейн, Мандельштам — в коридорах или на улице. Писать их
портреты не хватает материала, но схватывать отдельные чер¬
точки можно...
На днях был доклад Н. Я. Кузнецова на тему «Обмен веществ
у насекомых». Для меня это была не то лекция, не то доклад, не
то просто несколько времени для созерцания здешних индиви¬
дуумов академического коллектива... Но вот записать что-нибудь
яркое, запомнившееся не удается. Вот если начать «сочинять»,
тогда можно было бы написать портреты. Оказывается, Н. Я. Куз¬
941

нецов набрасывает такие «портреты». Он был близко знаком с
Ухтомским, например, и дал его характеристику. Из здешних уче¬
ных внимание его привлекает Вернадский.
Мне очень часто приходится беседовать со скучающим АСО
[А. С. Орловым]. Особенно по вечерам, когда он ищет собеседни¬
ка, чтоб[ы] высказаться, он многоречив. Слушать же других не
любит. Старость много разрушила в нем живости и яркости мыс¬
ли, но он все-таки еще иногда бывает остроумен, хотя часто не
знаешь, чего более в нем — остроумия или цинизма. У него мно¬
го «словечек», крепких и жестких; много скепсиса; много опыта
и отсюда наивной, на первый взгляд, хитрости. Я всегда, бесе¬
дуя с ним, «корректирую» тематику. В противном случае он сей¬
час же собьется на какое-нибудь бытовое «явление нашего кол¬
лектива» — недодачу продуктов, получение одними большего,
чем другие, и т. д. Он особенно ласков был со мною (как студент
перед экзаменом с профессором-экзаменатором), когда ему хоте¬
лось, чтобы я напомнил о нем Волгину, теперь вице-президенту.
Бедный старик, он все боится, что его куда-нибудь вызовут и
ткнут в условия жизни, непосильные для него.
Сегодня у них побелка комнаты; все вещи выставлены в ко¬
ридор. И как «знамя» или «герб», красуется на видном месте пере¬
носный стульчак518. Кругом барахлишко, несколько книг, коте¬
лочки. Не в осуждение, не в насмешку, не в укор я записываю
здесь свои некоторые впечатления. Ну что же делать, если уче¬
ный вместо кафедры больше на рундуке сидит! Да простит меня
тень АСО и его доброй старушки, милой и застенчивой Ма¬
рии Митрофановны. Она какая-то своеобразная; сохранила дели¬
катность, не сварлива, не сплетничает... Доживает она свой век,
ни на что не претендуя, кроме минимума удобств, которые она
имеет в здешнем пансионате.
1943. 20 июня.
В газетах публикуется много писем германских солдат.
Они мало что мне говорят, но вот в «Правде» опубликовано одно
письмо из Германии Марии Вильдомек на фронт ефрейтору
Францу Крамеру:
«У нас много иностранцев. По пятницам и субботам они мас¬
сами устремляются на улицу и выпрашивают хлеб. Этот народ
518 В этом месте в рукописи набросок рисунка чернилами «переносно¬
го стульчака» («ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 28 об.).
942

работает за грошовую оплату. Они гибнут среди нас в грязи. Ког¬
да по воскресеньям идешь по улице, едва услышишь немецкое
слово, — так много у нас чужого, нищего, голодного, завшивев¬
шего народа. Иные взоры устало устремлены мимо, другие страш¬
ны; когда видишь эти глаза, понимаешь, что нас ожидает впере¬
ди... Горе нам, когда они сорвутся и кинутся на нас».
Это письмо остается в памяти. Недаром «теоретик фашизма»
Альфред Розенберг признался: «Германия противостоит сегод¬
ня такой ненависти, сильнее которой невозможно себе предста¬
вить». Немцы хотели всех запугать страхом и проявили действи¬
тельно неслыханную «методическую» жестокость. Но добились
как раз обратных результатов!
Академик В. М. Алексеев сделал доклад о Китае и агрессо¬
рах. Оказывается, история Китая — сплошное сопротивление
агрессорам. До утомительности одно и то же: кочевники напа¬
дают, Китай защищается. Кочевники устанавливают свою вер¬
ховную власть, но Китай подчинить себе не могут. Они, как вол¬
ны; нахлынет волна и скатится; за нею другая... И так без конца.
А Китай временами, чтобы отвязаться от кочевников-завоевате-
лей (агрессоров), строит «китайскую стену» или выходит за ее
пределы и преследует хищников, углубляясь в Среднюю и Север¬
ную Азию. В каком-то веке, кажется в XV, чтобы отвязаться от
морских разбойников — японцев, Китай сооружает два громад*
ных флота «армады». Но китайские корабли погибают во вре¬
мя бури в море, не достигая японских берегов. Не случись та¬
кой катастрофы с китайскими флотами, история Японии и Китая,
б[ыть] м[ожет], были бы иными. Кочевники ненавидели китайцев
за их «лукавство» и «вероломство». Дело в том, что Китай часто
боролся с хищниками не столько оружием, сколько хитростью,
дипломатией, искусно ссоря захватчиков между собою и с сосед¬
ними народами — кочевниками. Такая борьба казалась смелым
наездникам «нечестной». Они набегали, убивали, жгли, грабили и
убегали. Это было просто. Китайцы имели большие богатства, ко¬
чевники отбивали часть этих богатств (особенно шелк) себе. Так¬
же считалось за великую честь иметь в гареме какого-нибудь хана
китайскую принцессу. Свои-то жены были уж очень примитивны.
Китай не отгораживался «китайской стеной» от остального мира,
а оборонялся. Он жил своею жизнью сотню за сотней, тысячу за
тысячей лет. У него было свое великое учение, созданное Кон¬
фуцием. Развитие мирной жизни, порядок. Военные никогда не
были в Китае на первом месте. Агрессия, как таковая, была чужда
всегда Китаю.
943

Делая свой доклад, Алексеев испортил его чтением своих пе¬
реводов некоторых китайских литературных произведений. Слу¬
шать их было утомительно. Перевод он сделал с памятников ты¬
сячелетней и столетней давности, утверждая, что стиль китайских
произведений оставался без изменения. Прочесть переводы са¬
мому, может быть, и было бы полезно, но слушать было труд¬
но. Присутствовавший на докладе академик Зелинский заснул, и
был момент, когда он так наклонился, что казалось упадет со сту¬
ла. К счастью, проснулся и овладел собою. Но все мое внимание
в это время поглотило не чтение академика Алексеева, а весьма
рискованное положение престарелого академика Зелинского на
стуле. Алексееву следовало бы дать нам эти переводы не цели¬
ком, a in extenso519. Так было бы удобнее.
После доклада Маслов совершенно справедливо указал, что
сделанные Алексеевым обобщения по истории Китая страдают
расплывчатостью. Он говорит о Китае как о каком-то неизменяе¬
мом в веках народе и делает заключение об отсутствии у него вся¬
кой агрессии и [присутствии] самых мирных настроений, припи¬
сывая это конфуцианству. Но это неверно. Китайский народ, как
и всякий другой, возглавлялся господствующими классами, кото¬
рые и навязывали ему ту или иную идеологию. Говорить о китай¬
ском народе как носителе каких-то вечных идей, не зависимых от
экономических, политических и других условий, весьма неверно.
Алексеев защищался, но не защитился. Доклад его был чисто фи¬
лологическим, а он придал ему черты исторические и политиче¬
ские. Получилось нелепое впечатление: как протекал истори¬
ческий процесс, докладчик объяснить не сумел. Его концепция
филолога просто снимала этот вопрос. Уже в кулуарах спор про¬
должился. Алексеев в пылу задора наговорил много несообразно¬
стей. Восхваляя китайскую литературу, он стал чернить русскую
(Тургенева, Толстого), французскую и даже древнегреческую (Го¬
мера) за их «размазывание» военных сцен, смакование убийств
в бою, а также за эротизм. Китайская литература никогда не уни¬
жалась до описания первой ночи новобрачных (как у Гюи де Мо¬
пассана на 50 страницах), признания героя, что у него «кровь ки¬
пит», и ответа героини: «Возьми меня» (Инсаров и Елена у Турге¬
нева). Мне пришлось напомнить Алексееву, что им переведены
519 in extenso (лат.) — полностью, без сокращений. Скорее всего,
ошибка Г А. Князева. Из контекста замечания следует, что переводы ки¬
тайских текстов докладчику следовало давать в сокращении, кратко (лат. —
in brevi).
944

китайские рассказы, которые полны эротизма (мне хотелось ска¬
зать — почти порнографии). Но я промолчал. Говорили другие.
«От меня хотели доклада — „даре по мардаре”, — говорил он, —
чтоб я отхлопал агрессора... Но задача моя была рассказать, как
Китай относился к агрессорам на протяжении веков».
Потом говорили в кулуарах, что Маслов обвинял Алексеева
в антимарксизме. Действительно, в докладе не только не пахло
марксизмом, но он был «агрессивно» не марксистский, точнее, в
исторической своей части просто не научен.
Опять сидели старцы, «ветхие денми». Я даже не смог сосчи¬
тать суммы слагаемых их лет. [На доклад] пришел даже Вернад¬
ский, но ничего не сказал. О казусе с Зелинским я уже рассказал;
о других нет надобности повторяться. «Трогательные старцы».
Еще бы! В 80 и больше лет сохранить силы и остатки былой тру¬
доспособности — заслуга большая. Но скучно около их поту¬
хающего солнца ума и мысли...
1943. 22 июня.
Два года войны. Пошел 731-й день величайших испытаний.
На фронте какое-то страшное затишье; все с глубоким волне¬
нием прислушиваются к этой «тишине». По радио передавалась
не сводка, а итоги двух лет, по-видимому, составленные Стали¬
ным (его стиль), но сообщенные от имени «Совинформбюро».
Никаких прогнозов и обещаний, кроме одного — драться до пол¬
ной победы... Слушали выступление по радио с глубоким внима¬
нием — и Зернов, и Бернштейн, и Баранников (пришел специаль¬
но). Конечно, никто ничего не сказал. Удивительно, как это вошло
«в плоть и кровь», — не говорить «лишних слов». Зернов особен¬
но труслив в этом отношении. За старость ему нужно простить
это. Но неужели он всегда был таков? Угрюмый, замкнутый, не¬
искренний, трусливый. Гляжу на него и удивляюсь, что судьба
поблизости от меня посылает всегда таких коммунистов... Поче¬
му Зернов в партии? Это загадка. Бернштейн слушал задумчиво
и что-то словно формулируя себе. Почему-то в последнее время
Гамалей перестал интересоваться сообщениями по радио. Дру¬
гие слушают мало.
Нас начинают все лучше и лучше питать. Считаю, что ме-
сяц-два для отдыхающих — это полезно, но все время вредно для
трудоспособности питаемых — жиреют и глупеют.
945

1943. 22 июня.
Сегодня, в день второго года войны, я получил письмо с фрон¬
та, с передовых позиций, от двоюродного брата, Николая Ва¬
сильевича Князева:
«...Скоро два года, как я нахожусь на передовых. За все
это время [в] прошлом году в октябре м[еся]це я был один
раз ранен пулей в ногу. Теперь все прошло, и ничего не чув¬
ствую, остался только шрам. Так я вообще здоров и чувствую
себя бодро. Готов к решающим и завершающим боям. Труд¬
ности боевой жизни и лишения я переношу легко, сознавая,
что главной задачей и основной целью моей жизни сейчас
является полный разгром и уничтожение кровавого фашизма
и гитлеровской военной машины, захватчиков и поработи¬
телей, осквернивших нашу Родину. Месть и месть! Нет боль¬
шей ненависти, как к вшивым фрицам и гансам. Это для меня
главное, это руководит моими действиями. Прошлый год я
занимался истреблением фашистов, выходил пять раз, прав¬
да, было все неудачно — убил всего одного фашиста и при
последней охоте... 18 октября был ранен немецким снайпе¬
ром... Будьте здоровы! Храните бодрость и уверенность в на¬
шей победе. Помогайте фронту!»
В настоящее время он находится на передовых позициях,
где-то под Ораниенбаумом ([на]против Кронштадта) в специаль¬
ности топоисчислителя. Ему минуло 25 лет в мае. Ушел он доб¬
ровольцем с четвертого курса ВТУЗа. Пишет, что все наши родст¬
венники (старшие) умерли, сейчас очень слаба его мать, остав¬
шаяся в Ленинграде520.
1943. 23 июня.
Война замедлилась в своем темпе. И сегодня по радио:
«На фронте без существенных перемен». Из немецких источни¬
ков, судя по нашим газетам, в нейтральных странах распростра¬
няется мнение: «война бесперспективна», «война зашла в тупик»,
нужен мир, компромиссный мир. Внутри же Германии говорит¬
ся другое. Там сознают отчаянное положение, создавшееся для
520 Вложено письмо Е. Р. Скориковой, адресованное Марии Федоров¬
не. 13 июня 1943.
946

стран оси, трепещут перед неизбежной капитуляцией. Союзники
по-прежнему говорят о безоговорочной капитуляции для Герма¬
нии и Италии. В это время работают самые темные силы — пан¬
германисты, пантюркисты, панполонисты, пан... и т. д. В общем,
всякий хочет обеспечить себе наивыгоднейшее положение. Ко¬
нечно, идет, по-видимому, игра за счет нас. Но у меня, у всех поч¬
ти нас, несокрушимая надежда на ум партии и стальную волю
Сталина. Они все учтут.
Знамя. «...При утрате знамени вследствие неорганизован¬
ности, малодушия и неустойчивости в бою, командный состав,
виноватый в таком позоре, подлежит суду Военного трибунала».
Последние дни в Боровом. Настроение прощальное. Никог¬
да не было и не будет более благоприятных условий для жизни
и работы. При существующей кругом нужде и затруднениях,
жизнь в Боровом какая-то сказка. Так, вероятно, будут жить люди
в будущем коммунистическом обществе. Конечно, аналогия эта
смелая, но действительная. И жить бы... А совесть зазрит: что ты
сделал для фронта? Брат пишет: «Помогайте фронту». Письмо его
не выходит у меня из головы. Брат мой убил (сознательно, обду¬
манно) одного фашиста, и сам был чуть не убит в последней «охо¬
те», получив ранение в ногу. Ему 25 лет. Жить бы и работать.
Из него должен был выйти хороший инженер. Сейчас же единст¬
венная цель его жизни — убить как можно больше врагов, из¬
гнать их с нашей земли, очистить родину от нечисти, восста¬
новить ее честь. «Месть, месть!», — пишет он. Такова действи¬
тельная жизнь сейчас. И я не нахожу точек опоры. Как-то все
проваливается куда-то. Может быть, рассуждать не надо, интел-
лигентничать. Но мне трудно исправиться на шестом десятке лет.
Да и не нужно. Всякий живет по-своему. Не может быть шабло¬
на, ранжира.
Вот я все чаще беседую с АСО. Он весь из противоречий.
Можно прямо рисовать карикатуру. Но присмотришься — очень
неплохой и весьма умный человек, но странный, смешной, чу-
доковатый. Он сам о себе говорит: «Я человек робкий». Робость,
как всегда, перемежается с ухарством, в особенности на словах.
А самое главное — возраст. Сегодня милая, застенчивая Ма¬
рия Митрофановна упала. Она уже не первый раз падает. На¬
верное, старик расстроился. Не гулял сегодня. АСО очень мет¬
ко назвал А. П. Семенова-Тян-Шанского — «балующийся барин».
Он строго судит иногда о других. А. П. он не пощадил. «Графо¬
ман». «Эстетствующий». «Всю жизнь баловался». «Ни поэт, ни
ученый...»
947

Сразу три письма от И. С. Лосевой. В одном пишет, что ухо¬
дить она не собирается, но имеет моральное право на это. Зарпла¬
та прежняя, премии не получила (обещанной Президиумом), ни¬
кто не заботится, а работ, забот много, слишком много. Надо бы
поехать в Ленинград и отпустить ее отдохнуть. Но как это сде¬
лать. Много мне предстоит забот в Москве. А здесь... Здесь рай
земной. Только бы и жить. Но человек так уж устроен. Не спо¬
коен я от этого спокойствия здесь в такое время.
Одному 23-летнему наборщику по профессии раздробило
осколками мины обе руки, которые пришлось ампутировать. При¬
вычка к труду руками превозмогла невозможное: он выучился,
привязывая карандаш к обрубку руки, без пальцев, писать, а по¬
том и рисовать. Оказалось, что у него замечательный талант рисо¬
вальщика. Его приняли в Союз художников и отправляют в Моск¬
ву учиться. Вот что делает воля к жизни с человеком!
Сидим в столовой три раза в день и молчим. Вот где я научил¬
ся молчать! Молчит Бернштейн, молчит Зернов, молчит Мас¬
лов, молчит Гамалей, молчит Белоновский, молчит Берг... И так
всю зиму, всю весну, начавшееся лето... Какое умение молчать!..
Мне так и хочется иногда среди торжественной тишины и чав¬
канья пропеть петухом или высунуть язык... И все время в голо¬
ве строчка из письма брата: «Помогайте фронту».
Патриотизм. На протяжении моей жизни пришлось много пе¬
редумать о таких понятиях как Бог, загробный мир, козни диаво-
ла, бессмертие души, любовь мужчины и женщины, красота, при¬
рода, культура, прогресс, война и родина (патриотизм). Было ка¬
кое-то свое мировоззрение, пусть нелепое, фантастическое, но
созданное годами. Сейчас многое изменилось, сбилось как-то.
Особенно меня волнует вопрос о патриотизме. Я должен был при¬
знать его, как и войну, за нечто положительное. А мне казалось,
что именно патриотизм, превращающийся в зоологический на¬
ционализм и шовинизм, и порождает войну. Сейчас всюду толь¬
ко и говорят о родине, и совершенно это понятно. Но ведь и нем¬
цы только и говорят, что о родине, и англичане, и турки, и италь¬
янцы, и французы, и поляки... Значит, «перманентная» война.
Кто сильнее, тот и будет больше способствовать своей родине.
Плохо, когда терзают мою родину. Но могу ли я терзать роди¬
ну другого?.. Были прежде какие-то мысли об интернациональ¬
ном, супернациональном и т. д. Но сейчас это очень несвое¬
временно.
А я войну могу принять лишь как борьбу за советскую ро¬
дину, родину всех трудящихся. Тактически об этом сейчас мол¬
948

чат: о превращении мировой бойни в гражданскую войну, за объ¬
единение народов в социалистический союз. Тактика сейчас
иная — отступление. А отступая, часто забывают о главной цели,
ради чего делается это отступление. Я не забываю этой цели.
Все искупает у меня лишь Советская Родина. Иначе нет оправ¬
дания совершающемуся. Бойня народов так и остается непри¬
крытой бойней; только одним повезло, другим нет. В одной
статье, посвященной Горькому, я прочел, что «Горький был рус¬
ским патриотом в самом высоком смысле слова»... Но как Горь¬
кий любил Россию? Не так же, как немец Германию. Не потому,
что русский народ лучше других. Подчинюсь «тактике момен¬
та». Понимаю, что сейчас нужно говорить только о Родине, чтобы
потом говорить полным голосом о Советской Родине. Ею только
и живу. Было это или нет — на совести автора остается приво¬
димая ниже цитата.
«... Вечером, при свете луны, полковник вызвал к себе гвар¬
дии лейтенанта Усынбаева, зарубившего в этом бою двадцать
семь немцев, и вручил ему клинок, предназначавшийся для по¬
бедителя.
— Пусть в ваших руках, — заявил он, — старый клинок по¬
кроется новой славой. Выражаю вам благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — ответил лейтенант. И до¬
бавил:
— Когда-то один ученый составил таблицу развития живых
существ от амебы до человека. Немцы хотят принизить человека
до уровня какого-нибудь звероящера. Клянусь биться этим клин¬
ком, не щадя жизни, за достоинство человека!
Никто не удивился этим словам. Все знали, что прославлен¬
ный рубака лейтенант Усынбаев до войны был доцентом Алма-
Атинского института по кафедре биологии. Усынбаев поцело¬
вал старинное оружие, как бы скрепляя свою решимость с этим
клинком в руках охранять великие права человека». («Известия».
Братья Тур. «Конный праздник» (рассказ)).
Добролюбов так понимает патриотизм. Он указывает, что
патриотическое сознание народа проходит в истории такое же
развитие, какое проходит человек от младенчества до мужествен¬
ной зрелости. Сначала оно проявляется в неясном, бессознатель¬
ном, эгоистическом чувстве любви ко всему «своему» и в своем
раннем проявлении не имеет иной формы, кроме пристрастия
к родным полям и холмам, к златым играм детства. Но доволь¬
но скоро патриотизм формируется более определенным образом,
включая в себя исторические и гражданственные понятия. Нако¬
949

нец, он развивается в тот мужественный, зрелый патриотизм, ко¬
торый единственно достоин человека. «Настоящий патриотизм
выше всех личных отношений и интересов и находится в тес¬
нейшей связи с любовью к человечеству». Он «не уживается с не¬
приязнью к отдельным народностям». Живой и деятельный, он
«развивается с особенной силой в тех странах, где каждой лич¬
ности представляется большая возможность приносить созна¬
тельную пользу и участвовать в его предприятиях». Добролюбов
с презрением говорил о тех нравственных недорослях, которые
за риторическими фразами о патриотизме прячут собственную
неспособность к действию, к самоотверженности, даже самоот¬
речению; «их развитие не так высоко, чтобы понять значение
своей родины в среде других народов; их чувства не так сильны,
чтобы выразиться в практической деятельности...»
Газета, приводящая эти цитаты, говорит о патриотизме Горь¬
кого. Понять значение своей страны среди других народов, выра¬
зить овою любовь к родине в практической деятельности, стать
выше всех личных отношений и интересов — этот зрелый, сфор¬
мировавшийся патриотизм отразился в самой живой, деятельной
форме >в творчестве и жизни Горького.
В сообщении Совинфорбюро 22. VI, вероятно, написанном
самим Сталиным, говорится: «...без второго фронта невозможна
победа над гитлеровской Германией».
1943. 25 июня.
«Никаких существенных изменений на фронте не про¬
изошло». Очень сильное напряжение нервов от затянувшегося
«затишья» на фронте. Еще раз повторяю свою грустную форму¬
лу: «Неси в душе своей безропотно все думы и страданья. Мол¬
чи. Свою тоску не изливай другим — понять тебя не захотят, а
если б пожелали, то не смогут: душа твоя другим чужда, неведо¬
ма, как дальняя планета. И ты — один среди людей, и ты один
среди без [счета] душ, как и твоя... И слиться ты ни с кем не мо¬
жешь безраздельно; ты капля — микрокосмос, отдельный малый
мир; ты жил и должен умереть один. Ведь капля — миг, мгно¬
венный взлет, чтоб снова слиться с бездной... Твой мир, твоя ду¬
ша, твой разум, сердце — все должно погибнуть. Смерть соеди¬
нит тебя с другими, и Я твое исчезнет, растворится, как капля
в океане. Покуда ты живешь — живешь один...»
950

1943. VI. 26.
Записки мои в Боровом заканчиваются. Не все я записал, что
хотелось. Но кое-что я все-таки записал; пригодится. Неплохие
люди встретились мне и среди академиков, и среди других уче¬
ных, и среди обслуживающего персонала. А. С. Орлов при про¬
щании был трогателен и даже ласков! С. А. Зернов улыбался.
С.	Н. Бернштейн проявил вдруг заботливость...
Не стоит записывать, сколько хлопот стоило достать пропуск
акмолинской милиции для въезда в Москву. Секретарь Президиу¬
ма, присылая мне телеграмму с распоряжением выезжать в Моск¬
ву, предлагает оформить все документы по приезде в Москву!..
В общем, телеграмма с вызовом меня в Москву получена 28 мая,
и только сегодня, 26 июня, наконец Кирпичников после второй
поездки в Акмолинск привез мне пропуск. Как только будет
вагон — выезжаем.
1943. 27 июня.
Последний день в Боровом. Завтра едем. Опять «новая» жизнь.
Прощался со всеми, тепло и радушно. Даже с Зелинским, даже
с Крыловым. С ними и другими, например Вернадским^ уста¬
новились в самое последнее время очень хорошие отношения.
Все жалеют, что мы уежаем. М. Ф. собирается. Ей помогают. Ве¬
чером пришли к нам Вологдины и другие прощаться. Наш вы¬
зов Президиумом произвел впечатление. Значит, я нужен, Пре¬
зидиум вызывает меня. А других не вызывает...
Без трех дней десять месяцев мы прожили в Боровом. Про¬
щай, Боровое! Никогда больше не придется увидеть этих дивных
мест. Сказка кончилась. Прощайте «Синие горы»...
1943. 20 июля. Москва.
Вот и Москва... Из моего окна виден кусочек реки Москвы и
на противоположном берегу между новыми громадными камен¬
ными зданиями — церковка с колокольней, оказавшейся ниже
крыш соседних каменных исполинов, и перед церковкой несколь¬
ко низеньких деревянных домишек. Не знаю еще точно топогра¬
фии Москвы, кажется, это квартал Хамовников. Колокольня ста¬
ринная, уступчатая; наверное, она когда-то господствовала над
951

местностью, а теперь, словно забытая искусная игрушечка, такая
миниатюрная, напоминает мне о старой Москве. Река одета в ка¬
мень и около нас пустынна. Набережные тихие, лишь изредка
промчится автомобиль. Ближе к нам, почти под окном б[ывший]
Нескучный сад, теперь Парк культуры и отдыха. К сожалению,
какой-то павильон («служба») закрывает от нас вид в сад. На дво¬
ре сторожка с вечно спящим сторожем (за павильоном располо¬
жены склады). Комната, завоеванная мною в решительном сраже¬
нии с хозяйственниками, просторная, с дубовым полом времен
Фамусова, помещается тут же во флигеле во дворе, где и здание
Президиума. Преимущество ее — близость от службы, но недо¬
статки — отсутствие в этом флигеле воды, недействующие убор¬
ные, сломанные ступеньки на крыльце и двадцать деревянных
ступеней вверх. Преодоление этой лестницы все же мне удобнее,
чем ходить в академический дом по Калужской 13, где в шестом
этаже (без лифта!) здешние академические чиновники из жи¬
лищно-коммунального отдела отвели было мне комнату.
За две недели мы приняли много бытовых мытарств. До сих
пор еще не удалось прописаться. М. Ф. чуть ли не ежедневно хо¬
дит в милицию и долго дежурит там в очереди. Но эти бытовые
неурядицы испытываем не одни мы. Также мы не устроились по¬
куда и с питанием. Бывают дни, когда остаемся и без обеда, а по¬
лучая «обед», все время вспоминаем Боровского шеф-повара Ни¬
колая Семеновича, мага и чародея своего дела...
На службе очень много нервной и напряженной научно-орга¬
низационной работы, а также приходится преодолевать много
препятствий. С секретарем Президиума, которого мне рисова¬
ли падишахом, встретились хорошо. Был с докладом у вице-пре¬
зидентов JI. А. Орбели и В. П. Волгина. Сейчас многие акаде¬
мики разъехались из Москвы; некоторые находятся в санато¬
рии «Узкое».
Ехали мы из Борового шесть суток. Нигде, кроме Свердлов¬
ска, не задержались. Даже в Кургане нас прицепили в тот же день
к проходившему поезду, правда, после больших хлопот и на¬
стойчивости сопровождавшего нас Кирпичникова, представителя
Президиума. Академик Бернштейн, выехавший вслед за нами, на¬
ходился в пути десять суток. Они два дня прожили на станции
в Боровом, день в Кургане и день в Свердловске. Мы не захотели
дожидаться в Свердловске, где была пересадка, удобных мест и
рискнули ехать в первом уходящем поезде в Москву в общем
(комбинированном) вагоне. Ехать было нелегко, но зато вместо
10 дней мы доехали в 6 дней. Было много интересных встреч и бе¬
952

сед в поезде с молодыми лейтенантами (только что произведен¬
ными), со студентками Педтехникума из Красноуфимска (толь¬
ко что окончившими). Я даже целую лекцию прочел о нашей рус¬
ской литературе; и студентки, выбежавши из вагона на каком-то
разъезде, успели нарвать цветов и преподнести их Марии Федо¬
ровне. Какая деликатность!.. Так что, хотя мы и ехали в страш¬
ной тесноте и на жестких скамейках (без постельного белья), но
с цветами. Молодые лейтенанты, с которыми мы разговорились,
были уже до военного училища на фронте, и некоторые были
ранены. Настроение их крепкое, уверенное. Скромные совет¬
ские офицеры произвели на меня самое отрадное впечатление.
Мы проезжали по прекрасным местам в полном смысле ста¬
нового хребта нашей родины — Уралу. Этот хребет никому не
сломать. Глядел из окон на горные кряжи, зеленые пади и как-то
спокойнее делалось.
Приехав в Москву, узнал о немецком наступлении на Цент¬
ральном фронте. Настроение москвичей тоже крепкое и спокой¬
ное. Иногда даже забывается, что в нескольких стах километрах
фронт. Даже бытовые неполадки как-то переживаются с большой
долей юмора. Самое главное — непоколебимая вера в мощь Крас¬
ной Армии и стойкость Вождя. Это самое главное, остальное все
мелочи.
Неласковой погодой встретила нас Москва — холодно, ве¬
тер, дожди. Непохоже, что июль. Сегодня меньше облачность
и чаще проглядывает солнце. Но это другое солнце, совсем
не то, что в Боровом; там оно прозрачное, яркое. И воздух не
тот, светотени не те... Вспоминаю Боровое как дивную при¬
снившуюся сказку...
1943. 22 июля.
Н. Н. Модзалевская пишет из Ленинграда от 18. VI: «В Архи¬
ве работа кипит, в чит[альном] зале чисто и светло; на днях закон¬
чили громадный архив Ухтомского; все время поступают мате¬
риалы от институтов и от частных лиц — ездим и забираем архи¬
вы на частных [квартирах]. Вчера попали под жуткий обстрел, но
вернулись благополучно целы и невредимы. Сегодня была реак¬
ция — слабость и вялость. Живем дружно, дежурить каждому
приходится через два дня на третий. Рационим в нашей академи¬
ческой столовой, довольно сносно стало, теперь новый директор,
а в Доме ученых еще лучше».
953

1943. 4 августа.
Может быть, пора подводить итоги впечатлений нового пе¬
риода моей жизни — московского. Конечно, первая тема — война
и ее влияние на всю нашу жизнь, а около меня на Академию наук.
«Академия наук в дни Великой Отечественной войны» — вот моя
главнейшая сейчас тема. В своих записках я могу останавливать¬
ся на всем, что во многих частностях и эпизодах не будет до¬
стоянием широкой гласности...
О войне. В Москве она не чувствуется. Тревог и налетов нет.
Газет мало, и не всегда есть возможность прочесть их вовремя.
С питанием неплохо, но безалаберно, и потому получаются неко¬
торые бытовые нелепости; много суматошности, недостаток орга¬
низованности, культуры... Но об этом потом.
Как буря, как огненно-кровавый ураган налетела и прогрохо¬
тала великая июльская битва521. Никакие ухищрения немцев не
помогли на этот раз опрокинуть наши войска. Наоборот, немцы
поддались под нашим напором. К Курску не прорвались враги,
зато мы в нескольких километрах стоим сейчас от Орла. Бит¬
ва была жестокая, кровопролитная, стоившая многих жертв. Но,
странное дело, в моем окружении в Москве об этой битве гово¬
рилось весьма мало; окружающие меня были заняты малыми де¬
лами и больше всего — бытовыми, насущными... Даже как-то не¬
ловко становится — неужели мы так привыкли к войне или так
крепко уверены в Красной Армии, что всю тяжесть войны пере¬
ложили на нее, а сами даже и мало думаем о войне... Не обстре¬
ливают, не бомбят, не угрожают, значит, можно жить как-то,
устраиваться... Устраиваются многие... Но и об этом после.
Сейчас не могу не записать одного страшного впечатления.
Опубликован приказ главного немецкого командования о клей¬
мении советских военных пленных. Клеймо ставится на ляжке, в
расстоянии ладони от заднего отверстия, в виде знака — острого
угла, расширяющего[ся] книзу, со сторонами в 1 сантиметр522.
Немецкий документ составлен со всей тщательностью культур¬
ных мерзавцев.
Пишут в газетах, что обезглавленную статую Муссолини
протащили по улицам Милана. Где павший «дуче» — неизвест-
521 Курская битва — 5—23 июля 1943 г. — одна из крупнейших битв
в ходе Второй мировой войны, важнейший этап в победе Советского Сою¬
за над фашистской Германией.
522 Здесь в рукописи Г А. Князев дает изображение описываемого
клейма (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. Л. 52).
954

но. В Италии хаос. Все с нетерпением ждут «выхода» Италии из
войны. Союзники даже замедлили темпы наступления на Сици¬
лию и перестали наносить удары по таким центрам, как Рим.
Но итальянцы заявили: «Война продолжается». Наши войска во¬
рвались в Орел523.
1943. 31 августа.
Г ерманец
«Я, только я, призванный Великим Одином, народ.
В древнегерманских сагах начертано мое будущее;
Только в моей силе мое право;
В мече моем и честь, и будущее.
В огне моих заводов куется этот меч из стали и огня.
Прочь с дороги все, кто мешает сделать его самым
твердым из твердых,
самым гибким из гибких, самым сверкающим из мечей
неба и земли...
Мне нужно сырье ваших недр и я его возьму, хотя бы
силой.
Право мое в моей силе, мощи арийского гения, в моем мече».
Итальянец
«Я великий наследник Великого Рима; многотысячная
история смотрит на богом избранный народ... Неувядаемой
славой покрыты мои легионы, как покрыты они железной
броней. В неувядаемой славе прошлого и величии наук и
искусств растет мой мир. И у ног его будут скоро лежать
покорные воды Средиземного моря и даже пески Африки.
Моим будет легендарный Офир, там, где в верховьях Нила,
в горах спрятаны несказанные богатства, моими будут
изумрудные копи Клеопатры, в песках Нубийской пусты¬
ни, моими будут родники меди на прекрасных островах
великого Средиземного моря... Что вы плачете в своих
нищенских хибарках над разобранными трупами ваших
младенцев, сыновей и отцов? Им на смену придут другие,
но камень и металл не родится вновь в старых рудниках,
523 Вложена вырезка из газеты с фотографией М. Калашникова «Моск¬
ва. 30 августа. 19 час. 30 мин. Салют в честь доблестных войск, освободив¬
ших Ростовскую обл. и город Таганрог». (Там же. JI. 53 об.). См. ил. 46.
955

и потому он должен быть моим. Я — Великий Рим, и
великий народ. На костях варваров я построю свою
культуру и свое величие...»
Так строился фашистский мир... в борьбе за богатства земли.
Смерть свою он найдет в самом себе... А если нет, то уже растет та
сила, которая отрубит змеиные руки...
Это будет народный гнев всего человечества.
(По Ферсману. 1941. VII. 10).
1943. 3 октября.
Записки мои, которые я вел в продолжении почти 40 лет, с
того дня как я приехал в Москву, прекратились. Я пережил боль¬
шой душевный кризис и понимал, что это мое, личное — не тема
для моих записок. Записки мои — это не отправленные письма
к моему неведомому дальнему другу, записки мои — это мате¬
риалы-документы к истории моего времени, точнее быта моего
времени. А записывать в минувшие три месяца пришлось бы слиш¬
ком личное — свою личную усталость, крайнее падение бодрости
духа, отсутствие желания жить, работать, бороться. Ясно — бо¬
лезненное состояние: не хотелось жить... Почему, причины? Не
стоит в этом разбираться, если это связано с увяданием моего ор¬
ганизма, разложением каких-то клеток. Слишком многое было пе¬
режито в Ленинграде, и словно сгорела, опустошилась моя душа.
Не оправился еще и сейчас. Но борюсь. И вот сегодня, через три
месяца, снова берусь за перо. Выздоравливаю? Не знаю. Ничего не
знаю. Буду продолжать свои письма к дальнему [другу], посколь¬
ку они не будут узко-личными, никому не интересными жалоба¬
ми... Тысячи тысяч живут хуже и страшнее меня... И тысячи тысяч
умирают. Постараюсь то записывать из личных своих пережива¬
ний, что может быть кому-то нужным.
На схеме-карте М. Ф. красным карандашом закрывает отвое¬
ванную от врага территорию. Каждый квадратный метр, действи¬
тельно, красный от пролитой крови. Наши войска, ломая упорное
и ожесточенное сопротивление врага, рвутся на запад. Передо¬
вые части уперлись в Днепр, и все мы притаили дыхание — идет
великая битва за Киев, за древнюю русскую святыню, исконно
наш родной город. Целый день ждали сегодня, не будет ли ору¬
дийного салюта. Не дождались. Поздний вечер уже. Битва про¬
должается. Неделю тому назад, в субботу 25 сентября, был взят
956

штурмом Смоленск524. Я слушал салют на заседании Общего со¬
брания Академии наук. Сессия АН открывалась под гром ору¬
дийных выстрелов. Президент АН В. Л. Комаров, встретившись
со мной, сказал: «Два года назад я чуть не умер при известии за¬
хвата у нас Смоленска, и вот сегодня я счастлив, как никогда, что
дожил до того дня, когда Смоленск опять наш». В. Л. Комаров по¬
старел, осунулся, сгорбился; за стол Президиума шел тяжелой
походкой, опираясь на палку. Глаза у В. Л. как-то остеклянились.
После окончания заседания мы опять встретились в гардероб¬
ной. В. Л. спросил меня о состоянии эвакуированных архивов.
Я быстро и точно постарался его информировать. Около В. Л.
в качестве его «помощника» очень подходящий для этой роли
Б. А. Шпаро. Во время заседания В. Л. подсказывали, что нужно
делать. Так было когда-то с Карпинским.
В Президиуме два генерала — вице-президент генерал-лей¬
тенант медицинской службы Л. А. Орбели и генерал-майор сек¬
ретарь Президиума Н. Г. Бруевич; много «штатских» — Байков,
Иоффе, Волгин, Образцов, Лысенко, Мещанинов, Степанов, Дер¬
жавин и др. Без конца производились при свете ослепляющих
юпитеров фото- и киносъемки. С энтузиазмом выбирали в по¬
четный президиум Сталина, Молотова и других членов Полит¬
бюро. Список читал акад. С. И. Вавилов. Перед открытием сессии
происходили заседания Отделений. На них слушались доклады
и обсуждались кандидатуры. Выборы проходили напряженно и
иногда нервно, но, к сожалению, я не мог собрать нужных мне
материалов. На заседании химиков престарелый академик Фа¬
ворский не уходил с заседания, длившегося больше 6 часов.
Большая политическая ошибка (на мой взгляд) была допу¬
щена с устройством банкета. Вино, фрукты, самые лучшие за¬
куски и т[ак] д[алее] не должны были растрачиваться в эти на¬
пряженнейшие дни боев и страданий народных на фронте и не
на фронте. Слишком тяжко приходится с питанием в тылу, с пита¬
нием населения. Кое-кто, как это и полагается, перепил и переел
на этом банкете.
Встретившийся со мной боровчанин академик А. С. Орлов
расцеловался со мной!.. И с другими боровчанами встречался
как с родными. В Дом ученых, где происходила сессия, возили
на военных машинах. Возили хорошие парни — шоферы-красно-
армейцы.
524 Смоленск был освобожден 25 сентября 1943 г. войсками Западно¬
го фронта.
957

Возвращаясь по двору домой, смотрел на полыхающее про¬
жекторными вспышками небо и испытывал какую-то тревогу ду¬
шевную... Такую страшную, неизбывную тревогу, от которой, ка¬
залось, сгорает вся моя душа и страшная тьма опустошает мой
мозг, мое сознание...
1943. 17 октября.
Когда-то я так сформулировал свое отношение к родине-ма-
тери — это было до 1917 г[ода]:
Русь... язык мой немеет,
сердце сильнее стучит,
если думы мои вдруг навеют
это слово. Оно говорит
много сердцу — священное слово.
Им именуется
Родина-Мать.
Нет и не будет другого,
чтоб заставило сердце сильнее
стучать.
Потом я понял, что то же и с тем же правом мог бы написать
немец о Германии, француз о Франции, англичанин об Англии.
Трудно разобраться, почему итальянец хуже или лучше испанца,
грек турка... Почему Русь — слово священное, а Рим не священ¬
ное. У каждого есть своя родина-мать, и каждый должен бороть¬
ся с другим, имеющим другую мать. Кто сильнее, тот и прав...
И я потерял, казалось, родину. Но я нашел истинную священную
родину после 1917 года.
ПОСЛЕ 1917 ГОДА
Русь... Родина-
Мать. Нет и не
будет другого, чтоб
заставило сердце силь¬
нее стучать.
Но есть еще священнее слова:
«Союз Советских стран»...
Не только Русь,
а вместе с ней Украйна и Литва,
958

и Белорусь,
и братский Казахстан,
Армении и Грузии сыны,
Туркменистан, Азербайджан...
Огонь войны
не распаял моей родной страны.
И впереди — маяк средь мглы —
Союз народов всей Земли...
Так я осмысливал свою Родину. Война, которую ведет Совет¬
ский Союз, вдвойне справедливая: мы выгоняем из нашего дома
убийц и грабителей и защищаем, спасаем советскую родину, роди¬
ну всех трудящихся; мы несем миру грядущий мир. Иначе разве
можно оправдать то, что делается? Случилось так, что немцы схва¬
тили нас за горло, но могли и их схватить русские или англичане.
Почему с точки зрения истории победа одних лучше или пораже¬
ние хуже и наоборот? И если есть действительно священные сло¬
ва, то это слова: Союз Советских стран, в будущем — всего Земно¬
го Шара.
Идут страшные бои на Днепре. Бои за будущее Земли. Быть
или не быть на Земле настоящему человеческому обществу. Уми¬
рают тысячи и тысячи людей за будущее человечества. Так я
осмысливаю эту кровавую бойню.
Вот и опять, как прежде, сижу далеко за полночь со своими
думами над этими листками и силюсь осмыслить совершающееся
в мире. Тоскует душа...
1943. Октябрь.
«В дни великих битв на Днепре»... Так бы мне хотелось на¬
звать ненаписанную поэму великих страданий народа русского,
украинского и других. Идет кровавая сеча невиданных размеров.
Вся страна с содраганием следит за тем, что делается там, на бере¬
гах Днепра, под Киевом... Но мы только догадываемся, мыслью и
душой проникаем туда, на линию огня и смерти. И тоска обнимает
сердце. Молчит темное небо Москвы. Который день люди в смер¬
тельной тоске ждут салюта... Нет еще сигнала победы! Борьба при¬
няла сверхожесточенный характер. Только в поэме можно было бы
передать переживания этих страшных дней. Историк нашего време¬
ни не забудет отметить тоску этих страдных дней октября 1943 года.
До 500 воинов от рядового до генерала объявлено героями
Советского Союза за овладение правым берегом Днепра во мно¬
959

гих местах. Жертвенность ради родины, превзошедшая все преж¬
ние образцы величия народного при защите родных рубежей, по¬
ражает, волнует...
Тишина. 12-й час. Нет выстрелов. И в тишине мне начинает
казаться, что я слышу раскаты чудовищной канонады... Это кровь
стучит в голове. Тьма и молчание.
1943. 30 октября.
Не пишется как хотелось бы. Не передать того, что пере¬
живаешь, о чем слышишь. В сущности, я в стороне от собы¬
тий. Они задевают меня рикошетом. В сравнении с миллионами
страдальцев моя судьба, моя жизнь — счастливое исключение.
И если бы я не привык к анализу всего того, что происходит во¬
круг меня с самых юных лет, я, может быть, реагировал бы на все
спокойнее, грубее, безразличнее. Но слишком много я разбирал¬
ся в условиях окружающей меня жизни. Не мог проходить мимо
многих фактов и всю жизнь собирал «документы прогресса»; нуж¬
ны мне они были для того, чтобы понять, что наша жизнь не зам¬
кнутый повторяющийся круг, и если и не прямая линия вверх,
то спираль, кругообразное, но неуклонное стремление вверх.
Куда? К созданию истинно человеческого общества. Впереди —
светлый мир счастья человечества, высший просветленный гу¬
манизм — humanitas.
Много было испытаний. На нашу долю история не поску¬
пилась событиями. Но то, что произошло в последние годы, пре¬
взошло все фантазии самых мрачных пессимистов. И перо вы¬
валивается из рук, не пишется. Зачем писать? Встает самый
страшный вопрос: а не иллюзии ли все наши мечты о высшем гу¬
манистическом обществе, не круги ли в одной плоскости весь ход
истории. В разное время, при разных обстоятельствах, но все одно
и то же, только форма другая; существо все то же и вечно то же...
Человек — мыслящий зверь, и больше ничего.
Можно ли не только писать, но и жить с такими мыслями?
Вот я и ужаснулся перед той пустотой, которая открылась предо
мной. Порой я чувствовал, что испепелена, опустошена моя ду¬
ша... Нужно ли писать об этом? Писать для «дальнего друга», как
я это делал всю мою жизнь, вдруг не стало сил. Я даже от ближ¬
них, от жены скрывал свое душевное состояние. Порой мне каза¬
лось, что я сойду с ума или покончу с собой. Как-то окреп немно¬
го. Очень уж много у меня было веры в человека, в человечество.
960

Ил. 34. Ушедшее в прошлое. Уголок Ленинграда.

Ил. 35. Ушедшее в прошлое. Окрестности Ленинграда.

По Ленинграду и области
ЗИМНЯЯ ЭКЗАМЕНАЦИОННАЯ СЕССИЯ
В ЛЕНИНГРАДСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
(Беседа с проректором университета по учебной части
тоа. А. М. Комаровым)
всё!
снтета началась зимняя экзаме¬
национная зачетная сессия.
Регулярно, строго по распи¬
санию профессора появлялись
перед аудиторией, начинали лек¬
ции. Университет продолжал свою
учебную жизнь, однако, условия
города-фронта отложили на ней
своеобразный отпечаток. Иногда
лекционным залом служили бом¬
боубежище, теплая канцелярия,
переоборудованная буфетная или
другое подсобное помещение.
Большую помощь ректорату и
деканатам оказывала партийная
организация. Она мобилизовала
студенчество на выполнение
учебных заданий, помогая им со¬
четать учебно-производственную
работу с общественно-оборонной.
Партийная организация требова
ла от коммунистов и комсомоль¬
цев быть передовиками в учебе
партийный актив вел за собою
студентов.
Важную роль в серьезной и
глубокой подготовке в сессии сы¬
грали консультации. Они воспол¬
нили лекция для тех студентов,
которые uq ряду уважительных
причин вынуждены были пропу->
стить занятия. Для самоетоятель*
ной учебы студентов при фа-}
культетах были организованы ра-»
бочяе комнаты.
Первый день сессии характерен
особым оживлением на факуль¬
тетах. Переполнены читальни, ра¬
бочие комнаты, повысился спрос
иа учебную литературу. Быстро
и четко производится предвари¬
тельная запись на экзамены
по опубликованному расписанию*
Еще более широко ведутся кон¬
сультации.
Экзаменационная сессия
должитея до П февраля.
про-
Ил. 36. Вырезка из газеты «Ленинградская правда»
(20 января 1942 г.) со статьей «Зимняя экзаменационная сессия
в Ленинградском университете. (Беседа с проректором университета
по учебной части тов. А. М. Комаровым)».

28 июня ставка Гиг л ера выну* .
стала в свет еще одну очередную
фальшивку. На этот раз фашист*
ские борзописцы «уничтожили» на
бумаге, немного-немало, 3 на¬
ших армии — 2-ю ударную, 52-ю
и 59-ю армии Волховского фронта,
якобы окруженные немцами на за¬
падном берегу реки Волхов. При
этом гитлеровские писаки приводят
астрономическую цифру в 30 тысяч
якобы захваченных пленных, а
также о том, что число убитых
превышает число пленных во много
раз. Разумеется, эта очередная гит¬
леровская фальшивка не соответ¬
ствует фактам.
В феврале текущего года наша
2-я ударная армия глубоко бклини-
ласъ в немецкую оборону, отвлекла
на себя большие силы немецко-фа¬
шистских войск и в течение зимы
и Еесны вела упорные бои с про¬
тивником и нанесла ему крупные
дотерз. Много раз противник делал
.попытки перерезать коммуникации
2-й ударной армии и каждый раз
после понесенных больших потерь
вынужден был отступать. В первых
числах июня немецким войскам
удалось в одном месте прорваться
на коммуникации 2-й ударной ар¬
мии. Совместными ударами 59-й и
52-й армии с востока и 2-й удар¬
ной армии с запада части против¬
ника, прорвавшиеся на коммуника¬
ции 2-й ударной армии, были боль¬
шей частью уничтожены, а остатки
их отброшены в исходное положение.
В ходе этих боев немцы понесли ог¬
ромные потери в литой силе и
технике. По неполным данным, в
этих боях немцы потеряли только
убитыми не менее 30 тысяч чело¬
век. Особенно большие потери в
этих боах понесли 1, 126, 254,
285, 291 пехотные дивизии, поли¬
цейская дееизня «СС» и иностран¬
ные легионы «Надерланд» и
«Фландрия», причем полицейская
дивизия «СС» и иностранные летио-
ны почти полностью уничтожены.
Части_2-й ударной армии отошли
на заранее подготовленный рубеж.
Ваши потери в этих боях -—"до
10 тысяч человек убитыми, около
10 тысяч человек пропавшими без
вести, потеряно 102 орудия, 12
танков и 200 пулеметов. Следова¬
тельно, ни о каком уничтожении
2-й ударной армии не может быть
и речи. Что касается 52-й и 59-й
армий, то они в клин, вбитый в
немецкую оборону, не вводились, и
на их коммуникации противник не
выходил. Наоборот, эти армии на¬
носили серьезные удары по войскам
противника, прорвавшимся на ком¬
муникации 2-й ударной армии, и
обеспечивали отвод ее частей на
новый рубеж.
Таковы факты, начисто опровер¬
гающие очередную гитлеровскую
фальшивку.
ООВИНФОРМБЮРО
Ил. 37. Сообщение Совинформбюро с опровержением немецкой
информации о разгроме трех советских армий Волховского фронта
(2-й Ударной, 52-й и 59-й) на западном берегу р. Волхов.

Ил. 38. Открытка с портретом JI. Н. Толстого.
Худ. И. А. Гринман.

'‘J/Z. и
/
ш
Увей!
Вог отрывки из трех шеей, най¬
денных на убитых немцах:
Управляющий Рейнгардт пишет
лейтенанту Отто фон Шираху:
«Французов от нас забрали на за¬
вод. Я выбрал шесть русских из
Минского округа. Они гораздо вы¬
носливей французов. Только о.ш
из них умер, остальные продолжают
работать в поле и на Ферме. Содер
жание их ничего не стоит, и мы
не должны страдать от того, что
эти звери, дети которых может быть
убивают наших солдат, едят немец¬
кий хлеб. Вчера я подверг легкой
экзекуции двух русских бестий, ко¬
торые тайком пожрали снятое мо¬
локо, предназначавшееся для сви¬
ных маток...».
Матаес Цимлих пишет своему
брату ефрейтору Генриху Цимлиху:
«В Лейдене имеется лагерь для
русских, там можно их видеть. Ору¬
жия они не боятся, но мы с ними
разговариваем хорошей плетью...».
Некто Отто Эссман пишет лейте¬
нанту Гельмуту Вейганду:
«У нас здесь есть пленные рус¬
ские. Эти типы пожирают дожде¬
вых червей на площадке аэродрома,
они кидаются на помойное ведро. Я
видел, как они еда сорную траву.
И подумать, что это — люди...».
Рабовладельцы, они хотят пре¬
вратить наш народ в рабов. Они вы¬
возят русских к себе, издеваются,
доводят их голодом до безумия, до
того, что, умирая, люди едят тра¬
ву и червей, а поганый немец с
тухлой сигарой в зубах философ¬
ствует: «Разве это люди?..».
Мы знаем все. Мы помним все.
Мы поняли: немцы не люди. От¬
ныне слово «немец» для вас са¬
мое страшное проклятье. Отныне
слово «немец» разряжает ружье. Не
будем говорить. Но будем возму¬
щаться. Будем убивать. Если ты не
убил за день хотя бы одного немпа,
твой день пропал. Если ты ду¬
маешь, что за тебя немца убьет
твой сосед, ты не понял угрозы.
Если ты не убьешь немца, немец
убьет тебя. Он возьмет твоих и
будет мучить их в своей окаянной
Германии. Если ты не можешь
убить немца пулей, убей немца
штыком. Если на твоем участке
затишье, если гы ждешь боя, убей
немца до боя. Если ты оставишь
немца жить, немец повесит русско¬
го человека и опозорит русскую
женщину. Если ты убил одного нем¬
ца, убей другого — нет для нас
ничего веселее немецких трупов. Ее
считай дней. Не считай верст. Счи¬
тай одно:	убитых тебтй немцев.
Убей немпа! — это просит старуха-
мать. Убей немца!—это молит тебя
дитя. Убей немца! — .го кричит
родная земля. Не щиш\:.,,ль. Не
пропусти. Убей!
Илья ЗРЕНБУРГ
(«Красная Звезда»)
V
Ил. 39. Статья И. Эренбурга «Убей!».
Вырезка из газеты «Красная Звезда».

ъъ
_ /<nr#£.
У У У/Л у
ffa	fA/ЛсуЛ^ ^//^ ж/7>х
/л. Ik + rgyy +ф *&%■
г^гфф;ФугЛф
/> w>. д*>г V^y! -^ / 7 ^Г^"".
/>// • ^//r fUfr* Г+ fi*	^	r&~
вмф "•''/'Wf
fi-fYt*>	yStff/tJ
tuocj ЯФf' >
foiro yeftinAfvrf r&.rjtjf ' V f*f~
jy^yty Гб/jfTt+y?. Jy^cO&Tyi^ yy/iL/*
'71сотг*тфт{Г& y^yi' у
УФ kJ/Cojt	yryj^
Jlco^cof Ы^ТУГСО^zr , -
potj	уФтгуЗо/^/туС	-У
firtyy
Ил. 40. Дневниковая запись от 1 августа 1942 г. с зашифрованным
Г. А. Князевым текстом (с применением букв греческого и древ¬
нерусского алфавитов, а также дополнительных знаков для переда¬
чи некоторых букв русского алфавита). Дешифрован А. Г Абай-
дуловой.

Риеунек Владимир» ГАЛЬВА
Столпы гормоне и or о фашизма
Ил. 41. Столпы германского фашизма.
Рис. В. Гальбы.

Блокада Ленинграда прорвана!
Первый удар
ЯйМЦЧ <11* V* tjeei. (ЖИГГК 500 до1.1 ШЖМКМЯ з^х Нмм * Я* W,»« СЯ*§* ! **я я « яреетжм* гжегиюмЯН* овал¬
ом шли* май у» та хм&пмчяК ммтй, т агееяаа* »pw jeujrwi,, л**	*е*л*»*Ж1*лчш1 гжрл***. (ммп
пт и^кш елт Шрту *r*N, Ьг* 1	Тряярея «о утла жгмшт^жш** ършшт «чттяют Jwiu
ж й*ш п МММ*», питчи*. т м«ыглу i Недриделжкяя. к*гжрм«ж юимщу*"* t. См-1 яержы* тршл.т m- шщжн*ш* tpa*»*»
жежтхаег HTUM.miftff ааджа* й«лв \ #*•»*. *и*вд<иед* 1е*г » 7—10 яа«?а пшидг**# кууягём 10 ягжае» (Име¬
ете мадиям**?**»* д.?* *«»** **йе« * дуг. На >»*** 1е*и т *»*$г м «м|. мш* 1ц9€)м»«^ &е*»уц а* Л****м ш
а* ап шик imiVM«it»N Фим* w* s bur?v>tA ш тжя*тш*штге еерглр**« ***** «шамм* ежеа* я^лиш n,
П« яла»* уеаежшжх юямШШЯ с Над- | OMMMMMtt метшее леш* «ерт с e-ares. I !»р»п**га«ь я глубже у *р*ж??я»1 т<
tww-кж*	»*.*дм;,**а яетфжх*. ймгуяятедм»ыб I рты
К кг щ ммаа» Mtiruki* »т wmr ищи* «ми т ?м«.	«• д*** мм-j Ог> »*#кк§ mafct Гя*тзл*«*«* *с< жре-
twi унт гожи»*** »»fcr«. У par*» *т*|#ме «кЗ«м кмямжм* щтмя &’«-:** шёл шит* * мят#. ,1я амиаш
•ity—Tffn» «а лея*ж берегу Нежм * р»г-|у**1 Из*** мня* а» «мидинлея, С •»- нгулежв»* мкрмм era**. «м> ммжя ггрм*
зел»***»® яггшях НИ,- Кип «мпм- per* «мл* мпв*. мк «марка****» лиг- j к»ж, Гишнп «ежей*»*»	»*»ГМ4 %
доя* lyswuww 1до*а»*ж.ж*лд амёрлвул' и» рымл* * «п *»м ** Мим, т. i а**к » (Ыг * а**Кл «** кулкжет*.
яшм. » я*гдоу«в ж*рш*е* *е*ч«. »W«*
M ЖОМУ* И* ДЖИЩ. (ияиля **л-
\вгя* >«ж|«гпимм адммгсгг***. mm•«
«иг яр*»**
Ингам 1ч4* мшаечлеми *тж* тиран
8* эиялсжям мдоитглекжых ВЛГИЖШ,
эн* jwtyewu* жммжжат ядебего im-
SPnUttMt. WI <1*4* ЯРНШбрлЛ-иСЛГ»
*аег«г*в®д* ягжжджшжв! ялставг'яя. ж и»?
хп штт егж*
млтибаж.
3|»т*«иге ж#*
ри, >ичгг«ижу, 9* ^1*»лм*»д глн’- Нг«;ш «арушжДя м аоуджг *r*i*x*i
к	Мигт.	жя»#*(*т«ы1	мшк т Гялгмшжа. г**М5
i|r«r«tKs» .тжнжа ««(ядяджг». щц жру» {.рягимК, жредоалил кгггж жгажь ж »дя-
*»•♦* »чт*,<>ч %нгу pry я |>пм s Kr-lii* )t* ЙГЯГШКЖХ яжяяжёт*.
wry щмгяжияж i«m«W8sw поддал зи- \ Т« урмяс» «ми» ЫИци.
•мниямяж алгржжлгжжшп». щ «яж ш т»~ I ¥ж* * ягркыг ямы torn штщ я*т*-
4«tr*w»«li жг{* (м« р*1жгт»>8м яшиж |»леяя» я&ичт иагпя.лкь за .trawl М>-
аргядлмм^гжяж «пн*ж. я гг«ш*г?« яе |кг prti, «издеж «гжжг* «д нггжелмиШ
'<'« яагтулмаажг Ivlnu *yS>ww- »с««них я)*»т*ж ж сгллш «радмткел Ш
ыгдукшж# итжсл п»1*>гы Ьшп для т\ txsn мл жжх ядла-идлта». ежягля «{гцФюг <тж**ьбй «Щти, Этгя гтря-
Ж«*хжд*яяи*я и* етп*! яр«»мг»Л1К1. шм(р.	11МШПМ т ш*жг арнхтлмжп жжгг*»
Berrtr « iwxn*S я гг <•*»*« mpxi- >	«»»*{ки1гтяы* #гж«а*я жз • глуМ-
ш тшшш'ж «pwwiKpirm Solw *« j***#* В mi п шнирп* мшги
ТйШЯЛм fftM «рудял nr 1МТ «Л ру«* ’ йропигя 16	К31**р«г
ш t	ппаджжяяж	luctiu	акдтя-1 «аднагаук * ядшг! кик Эт удар apt*
ля пуюуж - »* ,1рук>1 itptt pm*. Та*.: «**щ ееяиккт ярягдлярити. СИмг к?#*
ГДО (кижг ш» <ежткш Ъ»П, 9U	веди*-	!	С ТММЖК,	xfytM** Щ>я*91 **-
тин »1я •тк’ьяяазж «руджл ««	мрев- j жеукеЙ-	Пяезг «гг,	как адралдеркеты
sat, диманнгрзЕгкЯа №ф#Ш»М	ГЯПёри.	■ р*з«яа*.	6 яежгйажз t»ww, «-тмавм*
■рмдиши »«*»» И|т* щт	уг«т«е	I wmin * укмю «	дам* Ш Ямлмк
чаяжмг ж«да. Уяши 4uts мсиялвщ ш-1 и** м ги«тв* виз* шиет*««**т*в, .* п»
сш* еле*.* «дт. (ШИЗ ** Шля я**);»» .ячдразделе*** яяежь щ»ХШПЖк
чгя »»•«*..***. я« «пйрм клхжгши 0»*) iKtt&t.
Д9*а«я«л *»тдж «и«1 яаереш» живы- fas шаилел	шкм як***-
tut mere*, ж дитя боЗям «|#едм*л* I *а! Кеша*»*, *атарг» итимгт»* тимш-
яжяяев №ч.дг 6п коягрл,	длмеже вз »«« ж*с еА’жвшлл яггткллв-
— Йаежгд за кцхн Деями! — *т#т I дммЛ.
Л^зуяг I«rf*n.t*»a ГР?ч*л аду зжзе* б**.	Мл<И»	& #АЙТЕЛЬ,
С яяа lelau иклдлггч т ищх&е.*** .	(Гии* «Н* <т»ж«е рел*««К
— 0* кое! ркти. кажете*, яяжег» ж»
еткеь, — раггержкя» гемркт саяжгар
Гаке Петер,-. — Я |*иже* 6ш у {-яр* и
pueawx, т круга* turn Ш м» тру»».
*е« тех., жяжу «мн биле я««яяь. Я
ГМЬК« хетл втягиггъ Дву». * »ТТ «а-
лттелж им. * *:*• уж» жгкмго же «етл-
легь. tut (АЛМГК*.
Каша артжлдерв а обрабатывала яежгя-
жж* гт*и*ж два ч*аа дмлпатв яжжут.
Совете*** жмаяниш стоял* * »w *к*
ж* » TWMnw*t, в шермяжеж «ж»-.**
ипш ж атаве. Й «*гд* м*т «ягжад
прошу**», п*лш ЬьЬгт type* жил ем
брееял*п, *я*9Г1,
О*» шииия яв тршве! жа и- i гглжвдеж * дралмк в деаодммм 3 ЛЕНИНГРАДСКИЙ ♦РО.НТ. JS «гау«
Ил. 42. Статья майора С. Фарфеля «Блокада Ленинграда прорвана!
Первый удар».

(lu/zu. frrcr/ttcs •fa^ йЬиьрн	djauCbnts
**Z	*	J &Ф#/^~Г/<:ггЛ),.
£Ф& .	~	/r^	~tj&2*rrz>	y,	£	(/*£$&*.
$ Д-
Л"Л /-г^Гггг^ггл^. л tajttfj;-
и,ЛC/tUyOUCO^L,‘l •	£1с*Усл Л7/<-1Са&А^-ЛЛ/
*~tc с-И'Л'*гМ>
Д
огЩ*> 2к,
К.
(
/3 ^7ju< Ifi-fy /<• <•>•’"'	гсА Ztffat—
и^елл**' ^
— ^ * г*аМг<~ "Т
н^уггллла	Ь*ь*«	-
ы еАл****»ъ**м* /ЛЗйи*i	*>?*■?
£fULfa(H*y?	/Я	л§*рС*	fa *&*&/***&**	6 fa^6£**t. *	*?/*
?/»>/^**« /$■	**
Ил. 43. Лист дневниковой записи, датированной апрелем 1943 г.
(без указания числа), с наброском карты местности вокруг Ленин¬
града. Синий, красный, графитный карандаш.

S&c-yMf...
Ил. 44. Рисунок Г. А. Князева. Чернила.
Ил. 45. Рисунок Г А. Князева с видом из окна.
Чернила.

Ил. 46. Салют в Москве 30 августа 1943 г. в честь освобождения
Ростовской области и г. Таганрога.
Фото М. Калашникова.

Рисунки Влад. Гальба
Фонари
в Ленинграде
Ил. 47. Зажигающиеся фонари в Ленинграде.
Рис. В. Гальбы.

Ленинград сегодня. Школьники на набережной.
Фото Д. Трахтенберга
Ил. 48. Ленинград сегодня. Школьники на набережной Невы.
Фото Д. Трахтенберга.

/£Л-?€*ГГГ*<~/	'
far**'	fiSfr*'*’	tryttAfytybes;
ДЙдковтиЕ Генлейн
0йятл: «Мне 57 лег,
нальвый офвиар и М п£Щ$ рф—
был уверен, что Германия гАшит.
Катастрофа аемецк# дар^яод
Сталинградец поколебала мою веру,
а последовавши? затем события раз*
рушшш ее до основания. Для меня
стало ясно, что Германия беспово¬
ротно проиграла войну. Яо при¬
знаюсь, что такого поражения, ка¬
кое немецкая армия потерпела за
последние месяцы па Восточном
фронте, я все-таки не ожидал. Гер¬
мания вела много войн и не раз
имела неудачи. Однако такого не¬
виданного поражения, такого бан¬
кротства немецкой стратегии псто|
ряя Германии ещё не зналаэ, jjr
Ил. 49. Заявление немецкого офицера.

Леммжрм — фроягу. Hi И «ом я*»оде. Бмш мъшт*
Ил. 50. «Ленинград — фронту... Боевая машина готова к сдаче».
Фото В. Федосеева (ТАСС).

Ил. 51. Работы по освобождению памятника Петру I в Ленинграде.
Фото Д. Трахтенберга.

Ил. 52. Слева: Тела замученных пленников концлагеря Освенцим. Справа: узницы концлагеря, освобожденные
Красной Армией.

Ил. 53. Семь тысяч килограммов женских волос, снятых немцами со 1 400 ООО женщин, убитых в лагере Освенцим.

Кr At*
ПОДПИСАНИЕ АКТА О БЕЗОГОВОРОЧНОЙ
КАПИТУЛЯЦИИ ГЕРМАНСКИХ
ВООРУЖЕННЫХ СИЛ
АКТ О ВОЕННОЙ КАПИТУЛЯЦИИ
1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского
Верховного Ком в пловами*!, соглашаемся на безоговорочную капитуля¬
цию всех наших вооруженных сил па суше, на море и я воздухе,
ш также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким
командованием, —Верховному Главнокомандованию Красной Армии
к одновременно Верховному Командованию Союзных экспедиционных
сил,
2. Германское Верховное Командование немедленно издаст прк-
мж»ы всем немецким командующим сухопутными, морскими к возаушг
наши силами к всем силам, находящимся под германским командова¬
нием, прекратить военные действия в 23-01 часа по центрально-евро¬
пейскому Времени 8-го мая 1945 года, остаться на своих местах, где
они находятся в это время, к полностью разоружиться, передав все их
оружие н военное имущество местным1 союзным командующим или
офицерам, выделенным представителями Союзного Верховного Коман¬
дования, не разрушать и не причинять никаких повреждений парохо¬
дам, судам в самолетам, их двигателям, корпусам и оборудованию,
а также машинам, вооружению, аппаратам и всем вообще военно-
техническим средствам ведения войны.
3. Германское Верховное Командование немедленно выделит со¬
ответствующих командиров к обеспечит выполнение всех дальнейших
приказов, изданных Верховным Главнокомандованием Красной Армии
я Верховным Командованием Союзных экспедиционных сил.
4. Этот акт «е будет являться препятствием к замене его другим
терадькым документом .о капитуляции, заключенным Объединенными
Нациями или от их имени, применимым и Германии и германским
вооруженным силам в целом,
5. В случае, если немецкое Верховное Командование или хакяе-
лнбо вооруженные силы, находящиеся под его командованием, не
будут действовать » соответствии с этим актом о капитуляции, Верхов¬
ное Командование Красной Армии, а также Верховное Командование
Союзных экспедиционных сил’ предпримут такие карательные меры,
или другие действии, которые ош сочтут необходимыми.
6. Этот акт составлен на русском, английском и немецком языках.
Только русский и английский тексты являются аутентичными
Подписано 8 мая 1945 года в гор. Берлине.
От имени Германского Верховного Командования:
КЕЙТЕЛЬ, ФРИ ДЕВ У РГ, 11/ТУМПФ
В присутствии:
По уполномочию Верховного	По уполномочию Верховного
Главнокомандования	Командующего	Экспедиционными
Красной Армии	Силами Союзников Главного
Маршала Советского Союза	Маршала	Авиации
Г. ЖУКОВА	ТЕЛЛЕРА
При подписании также присутствовали в качестве свидетелей!
Командующий Стратегическими	Главнокомандующий
Воздушными Силами США Французской Армией Генерал
Генерал	ДЕЛ	АТ Р де ТАССИИЬН
СПААТС
Ил. 54. Акт о военной капитуляции Германии.

Ил. 55. Москва сегодня. У здания Президиума Академии наук СССР.

Ил. 56. Праздничная панорама Ленинграда.
Дни празднования Победы.

Катер*»**, ф|4хш»м« a Smi » Роз**?; гланетарамм И. А. вемеаанежаиА. **гр*жл*шм» ордгмм*
Красного Зл|«е*« Красной Засади « иезалме «За «ворону ЛяняхуСИ»: старшей «раснофлонеа И, И-
Ьвчдарц, награждён»** орденом Красного Знамен», иедааыо «За «ворону Ленинграда»; **чм** М. Г. Ж»*
им*, шмтцжМыши* орденом Отееестеснно* аоАнм И степей*. орденом Красно* Заеааы не заднем «3*
птгр я «За оборону Ленинграда».	Фото	Д.	Трахтенберга
Ил. 57. Катерники-орденоносцы, отличившиеся в боях за Родину:
главстаршина И. А. Беневаленский, старший краснофлотец
Н. И. Бондарь, мичман М. Г. Михалев.
Фото Д. Трахтенберга.

ИЗВЕСТИЯ СОВЕТОВ ДЕПУТАТОВ ТРУДЯЩИХСЯ СССР,
Прослжлтмы* тттш^катт Гцю* Сотпшт Оты- tmpi**	М.	в
Cmmpwtm Ж Ш Пяш» гтртт мШнтти Цф Щтт* ш 2	\	Жщужшг
/*4 Г/А М	Фт<>	Л	Г*р*т~с*
JгХф мн>	;
H#
Ил. 58. Прославленные летчицы-воины, Герои Советского Союза:
М. В. Смирнова, А. В. Попова, гвардии лейтенанты Н. Ф. Меклин
и Е. А. Жигуленко.
Фото JI. Бернштейна.

Ил. 59. Уинстон Черчилль.

/с*	м^
4 ^&&^*sr7*f*S4**g**+/ J2/i+?*m+s г*
jQ&C&S	^^С1^Э£££г*пгЪЛ?
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
Оперативная сводка за августа
В течение 11 августа на Дальнем Востоке советские а о йен а под
главным командованием Маршала ВАСИЛЕВСКОГО продолжали наступле¬
ние в Маньчжурии, •"“■	'■■■■ 1 1	111	^
В Приморье войска 1*fo ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ФРОНТА под коман¬
дованием Маршалу MEP£UKQBA1 преодолевал сопротивление противнике
и тяжёлые условии горно-лесистой местности, овладели городами
БАКЬЦЗЕХЗ, ПИНЯНЧЖЗНЬ. ЛИШУЧЖЗНЬ, МУЛИН (БАМЯНЬ ТУНЬ),
СЯЧЭНЦЗЫ. СИНЮАНЬЧЖЗНЬ (МОНЮХЗ). МУЛННЧЖАНЬ (МУЛИН).
ТУМЫНЬЦЗА, а также замяли крупные населённые пункты УЖЗН-
БЗР. ГАОЛИН, МАИНЗА. 8АНБАБОЦЗЫ. ДУНСИНЧЖЗНЬ. ТАЙПИН-
ЧУАНЬ, МАДИДА и железнодорожные станции СЯЧЗНЦЗЫ. МУЛИН-
ЧЖАНЬ, продвинувшись вперёд на 35—25 километров.
Войска 2*го ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ФРОНТА под командованием ге¬
нерала а руин ПУРКАЕВА. юго-западнее и южнее ХАБАРОВСКА, е ре¬
зультате Стремительного наступления, с боем овладели городом и реч¬
ным портом ФУГДИН (ФУЦЗИНЬ) мз реке СУНГАРИ, а также заняли
город СЯОЦЗЯХЗ — на западном берегу УССУРИ и продвинулись впе¬
рёд на 30 километров.
Юго-восточнее БЛАГОВЕЩЕНСКА наши войска, форсировав АМУР,
с боем заняли город ЦИКЗ и населённые пункты СЬЩЗИТУНЬ, ХА-
ДАЯНЬ, ГАНЮХУ. ГАОТАНЬ.
Войска ЗАБАЙКАЛЬСКОГО ФРОНТА, под командованием. Маршала
    КОГО ^ продолжая наступление, заняли в районе " сзеЬз
лАЙ-НУР железнодорожную станцию ЦАГАН и крупные населённые
пункты ДАМУБ0 СУМЗ. ГАНЬЧЖУР. АМУГУЛАНЬ.
За день 11 августа наши подвижные войска в Забайкалье, пре¬
одолевая перевалы через БОЛЬШОЙ ХИНГАН. продвинулись вперёд ив
80 нияеметрсв.
Наше авиация продолжала наносить удары по железнодорожным
узлам Маньчжурии.
Корабли и авиация Тихоокеанского флота, под коиандоваинем
адмирала ЮМАШЕВА* в течение 9 и 10 августа fизносил* удары пе
транспортам прГтивн^ка в пертах СЕЙСИН, РАСИН и ЮКИ. 8 резуль-
тате этих ударов потоплено одиннадцать японских транспортов.
СОВИНФОРМБЮРО
Ил. 60. «От Советского Информбюро. Операционная сводка
за 11 августа [1945 г.]».

Ил. 61. Пулковская обсерватория. Разрушенная снарядами башня
30-дюймового рефрактора. Июнь 1944 г.

Ил. 62. Руины Пулковской обсерватории. 1944 г.

Я понял диалектический путь исторического развития, принял, как
единственный путь к будущему Обществу на Земле, власть Сове¬
тов и создание Великого Советского Союза. Я принял не абстракт¬
ный, а социалистический гуманизм, гуманизм Ленина—Сталина.
Вот этот огонь и греет меня, и спасает. Как никогда, я пони¬
маю великое историческое значение всего совершившегося на
моей земле, на которой я родился. Единственный путь спасения
и развития истинно человеческой культуры — через социалисти¬
ческую революцию. От Союза Советских стран, от Приднепровья
до Тихого океана, — к Союзу Советских республик всего мира.
Вот, что возвращает меня к жизни, к действию... Иначе слишком
все безнадежно в мире. Но не мечта ли это, не самообман ли?
А что если человек «очерчен» и выйти из «круга» ему не дано?
«Мыслящий зверь» — вот и вся формула для человека. А что,
если [это] так, тогда разве возможно в будущем что-либо другое,
отличное от современного по существу? Круги, круги и все в од¬
ной плоскости. И национальные войны, и гражданские войны,
и всякие революции — все одно и то же — разновидности зве¬
риной борьбы. И никогда человек не выйдет за пределы очерчен¬
ного для него круга...
И все-таки я живу. Не могу не жить. И пишу. Не могу не пи¬
сать. Не пессимист я, неисправимый я «пессимистический опти¬
мист». Я мечтатель, но трезвый мечтатель. Спасает меня моя меч¬
та, великая светлая мечта о том, что человечество развивается
не по замкнутым кругам, а по спиралям. Есть в природе то, что,
медленно развиваясь, вдруг «перескакивает» в другое качество.
Вот она моя мечта. Прежде я был «постепеновец», «реформатор»,
потом принял, и бесповоротно, огонь революции как единствен¬
ный путь к устроению нового бесклассового общества на земле.
Но я человек не борьбы, а мысли. И воля моя не бойца, а мысли-
теля-созерцателя. Да и поэт я к тому же в душе, с обнаженными,
натянутыми, как струны, нервами. И я часто задумываюсь, более
чем надо, болезненнее реагирую на многое, чего не замечают или
отбрасывают другие.
Я опять пишу. Значит, победила во мне живая струя, побе¬
дила жизнь. Много противоречий, слишком много противоречий.
Не буду скрывать их. И буду записывать, что попадает в мой кру¬
гозор, — без всякой предвзятости и системы. В. JI. Комаров, наш
президент Академии, обратился с такими словами «к советской
молодежи»:
«Дорогие юные сердца! Позвольте старому русскому учено¬
му присоединить свой голос к хору дружеских приветствий, кото¬
31 Князев Г А.
961

рые несутся к советскому юношеству со всех концов мира в день
двадцатипятилетия Ленинского коммунистического союза мо¬
лодежи. Первая мысль направлена к молодым воинам Красной
Армии. О вас, товарищи, я думаю каждый день, каждый час и все
время изыскиваю способы, чтобы помочь вам воевать и побеж¬
дать, чтобы наши ученые дали больше новых, грозных для врага
открытий в военной технике, больше изобретений и научных тру¬
дов для промышленности, изготовляющей все нужное для фрон¬
та. Цвет нашего народа, презирая, бьется с фашистами, спасая че¬
ловечество от фашистского разбоя. Я не могу ни думать, ни пи¬
сать о наших юных воинах — юных годами, но зрелых боевым
опытом, — без сердечного волнения и гордости. Бейте врага, то¬
варищи! Вы наша надежда, наша слава, наше будущее. Послед¬
ние недели я все время нахожусь под впечатлением легендарного
героизма донецких молодых подпольщиков525. Никакие века не
знают такого бесстрашия и готовности к жертвам, какое проявили
эти юноши и девушки, так просто, без колебаний отдавшие роди¬
не свою только что начатую жизнь. Пусть же их пример воспи¬
тывает у нашей молодежи стремление к подвигу во имя народа.
Хочу сказать несколько слов учащейся молодежи. В течение по¬
лувека я вижу перед собой русских студентов. Они всегда были
преданы родине, народу, идеалам, науке. О значении науки писал
вам в свое время мой покойный друг Иван Петрович Павлов, че¬
ловек великого ума и горячего русского сердца. Лучше его об
этом не скажешь. Прибавлю только одно. Я знал Ивана Петрови¬
ча много лет, и сам он до глубокой старости сохранил то чувство
долга перед народом, которое делало русскую молодежь такою
благородной, чистой, идейной. А теперь это чувство должно быть
намного глубже, — ведь нигде нет такого овеянного славой наро¬
да, как наш, и ни один народ в мире так много не создал для свое¬
го молодого поколения. Любите же свой народ, мои юные друзья,
изучайте его историю, его культуру, его науку, его искусство,
гордитесь русским вкладом в сокровищницу мысли, а прежде все¬
го и раньше всего — учитесь защищать свой народ от врагов.
У нас, товарищи, есть великие образцы любви к народу. Это Вла¬
525 Подпольная комсомольская организация «Молодая гвардия» в
г. Краснодоне Ворошиловградской обл. была создана после оккупации го¬
рода в июле 1942 г. В январе 1943 г. выданные провокатором «молодо¬
гвардейцы», пытками и истязаниями замученные до смерти, а некоторые
еще живые, — были сброшены в шурф шахты; руководители организации
расстреляны. О подвиге героев-подпольщиков А. А. Фадеевым написан
роман «Молодая гвардия», по которому снят одноименный фильм.
962

димир Ильич Ленин и Иосиф Виссарионович Сталин — гениаль¬
ные корифеи науки и гуманизма. Все мы — старые и молодые —
ученики этих великих учителей, все мы преданы им душой и те¬
лом, разумом и сердцем. Учитесь у них любви к родине, ненависти
к ее врагам, мужеству, стойкости. Желаю вам еще больше сил и
знаний, еще больших подвигов во славу нашей родной земли».
Я нарочно выписал этот документ целиком. Глубокий ста¬
рик, замечательный человек и ученый, истинный демократ и гу¬
манист находит, несмотря на свой возраст, в себе силы для не¬
устанной борьбы за лучшее будущее для народа. Это «документ
прогресса». С какой радостью я подбираю эти крупицы в свою
мошну. Надо же что-нибудь противопоставить тому ужасу, ко¬
торый кругом. На свете многое забывается. Иначе жить нельзя
было бы. Взять хотя бы родовые муки женщины. Если бы жен¬
щина помнила их, никогда не согласилась бы на деторождение...
Если бы не забыть о пролитой в прошлом крови, человечество со¬
шло бы с ума от ужаса перед совершившимися преступлениями.
Прошлое хорошо забыто. И настоящее, и только что про¬
шедшее забывается. А можно ли его забывать? Вот что видел на
линии фронта мой современник, талантливый писатель И. Эрен¬
бург. Ему удалось быть многому свидетелем и в Западной Евро¬
пе, и у нас.
1943.	8 ноября.
Несколько брошюрок со стихами пробежал глазами. Кое-что
осталось в памяти. И позволю себе, по своеволию своему, привес¬
ти здесь несколько образов и мыслей, навеянных авторами, — ко¬
нечно, созвучные мне. И по моему плану.
1
Неизвестный боец...
Он среди ночи
Здесь лежит, одинок.
Кто закроет угасшие очи?
Кто возложит венок?
Ветер плачет, летя над
Поляной, —
Плачет юность моя...
Знай, что этот боец безымянный —
Это я, это я!
963

Ты накрой меня знаменем алым
И запомни с тоской,
Как любимое сердце молчало
Под твоею рукой.
(<Саломея Нерис)
(Литовская поэтесса, род. [в] 1905 г.;
автор «Поэмы о Сталине»)
2
Литовская девушка, потерявшая родину, ждет не дождется
освобождения родного края.
Солнце! Завидно, когда ты
Запад ласкаешь огнем.
Там, за чертою заката,
Ждут меня ночью и днем.
Там — незабвенное детство,
Нежные мать и сестра.
Солнышко, ты их приветствуй,
Им озаряй вечера!
Там н друзья-партизаны, ты их усталых согрей.
И от врагов за туманы
Скройся, родное, скорей!
Снова ты близишься к милым,
Но в предзакатной тиши
Ты не одним ли могилам
Светишь?
О, солнце, скажи!
(Саломея Нерис)
3
И тяжела разлука с родиной,
С родными:
Протянул пырей листочки
Из-под снега к свету.
Милый, от тебя ни строчки
Так давно уж нету...
Там, где люди жили, города сверкали, —
Кровь струится щедро.
Мчатся вестники печали, —
Воронье да ветры.
964

Тянется пырей пушистый
К солнцу, к милой жизни...
Ветка сердца пустит листья
Только на отчизне.
4
Откуда же ждать спасенья?
Москва,
Разбилась вдребезги о стены эти
Фашизма разъяренная волна.
Я вижу Кремль в красе тысячелетней,
Звучат в тех стенах
Сталина слова!
Я верю, скоро и в моей отчизне
Вздохнется вновь до самой глубины.
Москва, ты — сердце нашей вольной жизни!
Я слышу песнь весны.
Ты руки протянула мне с приветом,
Ты мне даришь дочерние права,
Ты озаряешь мир бессмертным светом,
Любимая Москва!..
5
Ленин. Сталин.
По его следам,
к его высотам
мы ведем иные поколенья.
Ленин — в них, и с ними
не умрет он,
Никогда ему не знать забвенья!
Он навек любим и незабвенен.
Сила сердца нас ведет все та же:
Сталина оставил миру
Ленин,
Нашу правду и бессмертье
наше.
965

6
И звучит янтарная песнь
Славной советской Литвы.
Маленький мой край!
Его просторы —
Золотого янтаря чудесней,
Где его веселые узоры, где его задумчивые
песни.
Ленин!
В горе край мой лучезарный,
Край, где море — неба голубее.
Имя легкое Литвы янтарной, словно солнце,
подношу я.
В мощный хор народов — нежным звоном
Песнь Литвы... О, ей не быть убитой!
Не звучать над ней предсмертным стонам,
Весь СССР — ее защитой!
7
И последний образ — Вечной Матери.
Ее везде я вижу —
с младенцем на руках,
с растрепанной косой,
с окаменелым взглядом...
Быть может, вихрь осенний
Над нею крутит прах,
Быть может, смерть стальная
Шагает с нею рядом.
Ни проволока колючая,
Ни грохоты гранат,
Ни воющая гибель
Ее не остановят,
Чудовища ничем
ее не устрашат.
Идет она сквозь дым
Через потоки крови.
Вот иоле, где могилам
Давно потерян счет,
И ни одной она
Прощанья не прошепчет,
Через могильный холм,
Не глядя, перейдет,
966

Лишь к сердцу своему
Прижмет ребенка крепче.
Но близок день, когда
Враги падут во прах.
Замолкнет пушек вой,
Звучавших грозным хором.
Грядущее придет
С младенцем на руках,
С улыбкой радостной
И просветленным взором.
И все о родине.Стихи Саломеи Нерис — о Литве, Андрея Ма-
лышко — [о] родине своей — Украине.
У Днепра я спрошу: — Слушай,
Старый, ты видывал виды, — что,
Забомбленный сталью,
сегодня ответишь врагам?
И рокочет мне Днепр:
— Не забыл я и старой обиды,
а уж новую эту — вовек не прощу палачам!
Украина моя! Твоищали грозою пропахли.
Молодая степнячка! Росинка на грани весла!
Я отдам свою кровь, свою силу и юность до капли,
чтоб из пепла ты встала, чтоб тополем в небо росла!
Запылали огни. За отрядом проходят отряды.
Самолеты гудят, — ведь на запад фронты и фронты.
Украина моя!
Покидали родимые берега Днепра
«Прощай, мой Днепр, и жди...»
И Днепр синел вдали долинами, дубами, волной шумел.
А нам казалось — он рыдал.
«Так что, мама, прощайте!»
Идем! И пошли.
Перед Киевом древним, высоким долины
все изрыты окопами.
Небо в дыму и огне. Ну, а мать — как и каждая мать...
Синеокая! Многострадальная матерь моя!
Поклонись ты Днепру...
Поискал бы детей твоих,
бей ему в землю челом.
И стоишь ты одна, как на древней стене Ярославна,
на триполыном валу, над седеющим старым Днепром.
967

Пожара марево очам
Отныне помнишь вечно.
Кто там идет —
— по всем путям
Не мать ли?
Мать, конечно.
Седой ковыль, дубов ряды,
Поля за дымкой мглистой.
Мать ищет милые следы
Сыновний путь тернистый.
Нелегко идти к родному дому
Через мертвых, через вспышки
Грома,
Через ночь — прожекторов мечи,
Быть всегда в бою, всегда в дороге...
Ты еще накличешься в тревоге,
Наглядишься из окна в ночи!
1942 ГОД
Идут, идут... Возы, арбы, двуколки, житейской клади до¬
верху на них. И неба синего прохладные осколки в глазах
у коней вороных.
Худые запыленные ребята
Жуют лепешки — ох, круты они...
Сквозная осень, чуть жнитвом почата, в дыму и битвах
провожает дни...
Над тихим, вольным и широким Доном скрипит война куз¬
нечным мехом злым. И кланяются поясным поклоном дуб
в[о]след хозяевам своим.
А те идут, забравши упряжь, коней, — забрали б двор и хату
в три окна, забрали б землю в теплые ладони, да в горьком
пепле вся лежит она.
И вот отвоеванный ее кусок.
Вьюга треплет вихри снеговые,
Сытый ворон садится на прах,
На широких просторах России,
На соленых каспийских ветрах.
968

У воронок не выцвела рута,
Громыхая ползут тягачи,
Где заря над побоищем лютым
Золотые сломала ключи,
Где звучало: «Расстреливай, вешай»,
Где ребята голодные шли...
...И лежит кладом наисвятейшим
Отвоеванный угол земли.
Отвоеванный угол земли, шаг за шагом, метр за метром,
сожженной, политой потом, слезами и кровью земли...
Когда б, собрав невинных плач,
Их горе вытрубил трубач,
когда б всю боль и всю тоску
соединить в одну реку,
то мир, что к горестям привык,
от плача б тяжкого поник.
Луга у золотых берез
Завяли б навсегда от слез.
Всем, кто склонился на мечи,
Всем, кто расстрелян был в ночи,
Всем, кто убит в моем краю, — свою печаль я отдаю.
Ее разбивши на куски
Так, чтобы поровну тоски
И гнева каждому из нас
Досталось на отмщенье час.
За меру — меру! Кровь — за кровь.
Мы, истребив своих врагов,
В родимом поле, по весну,
Поднимем плугом целину.
Вставай, палимая огнем,
Мужающая с каждым днем,
Ты, кто не хочет умирать,
Кто будет жить, — родная мать,
Мать Украина!
Идут полки. Горит рассвет.
И в каждой хате у дверей
Я вижу ждущих матерей.
969

1943. 12 декабря.
Много событий, слишком много, голова кружится, если огля¬
нешься и попытаешься глубоко вдуматься. На глазах творится
история. Военные небывалые столкновения — отвоевание Киева,
почти 2/3 Украины и части Белоруссии. Но враг еще не разбит.
Он жестоко кусается. Под Житомиром он успел собраться с си¬
лами и нанести крепкий удар по нашим наступающим частям.
Грандиозные события в дипломатической жизни. В историю
вошла на многие века Тегеранская конференция — встреча трех
«премьеров» — Рузвельта, Сталина, Черчилля526.
Время от времени палят пушки в Москве, и зимнее небо рас¬
цвечивается ракетами. Усиленнее тогда бьется сердце и деятель¬
нее работает мысль. Хочется тогда воплотить эти мысли в стихи,
в музыку, в философский трактат. Ограничусь немногим, про¬
стой записью своих мыслей и некоторых переживаний. Как всег¬
да, просто и безыскусственно, постараюсь отобразить на этих
страницах наиболее запечатлевшееся.
«Дело совести». Илья Эренбург проехал тысячу километ¬
ров — от Орла до Сожа, от Рыльска до Киевской слободки. «Нет у
меня слов, — пишет он, — чтобы сказать, какое горе принес на¬
шей стране враг. Возле Гомеля мы ехали ночью мимо сел, недав¬
но оставленных немцами. Краснели головешки. Белорусские села
Васильевка, Горностаевка, Тереховка умирали среди дыма и пла¬
ча. Я видел Чернигов в прозрачный осенний день. Он казался на¬
важдением: обгоревшие камни на бледно-голубом небе. Женщи¬
на беззвучно повторяла: „Вот сюда везли, раздевали, зарывали”
Снова десятки сожженных сел, одно за другим, и всюду те же ви¬
дения человеческого несчастья: в холодные ночи у головешек
греются бездомные дети, днем они копошатся в мусоре, разыс¬
кивая искалеченную утварь. Ютятся в ямах, в землянках, в ша¬
лашах... Жители Васильевки прятались в лесу. Немцы схвати¬
ли тридцать семь человек, повели на полянку и расстреляли.
Они убили глубокого старика Семена Каллистратовича Полож-
ного, и они убили тринадцатилетнего Адама Филимонова. Я го¬
ворил с Мефодием Ивановичем Васьковцевым. Немцы его вели
526 Конференция руководителей трех союзных государств — СССР,
США и Великобритании — проходила в Тегеране с 28 ноября по 1 декаб¬
ря 1943 г. По итогам конференции была принята Декларация о совмест¬
ных действиях в войне против фашистской Германии и о послевоенном
сотрудничестве держав.
970

на расстрел, ранили — не добили. Он смотрит на мир чересчур
понимающими, страшными глазами, он говорит: „Жить я, ка¬
жется, не смогу, душа не выдержит”. Среди пепла голосила Ма¬
рия Селицкая: немцы убили ее сына Ваню. Она простирала руки
к серому пустому небу, и в черном платке, пораженная горем,
она казалась изваянием безутешной матери — Ниобеи. Село Ва-
сильевка было умерщвлено 26 сентября. Жгли и убивали солда¬
ты 6-й пехотной дивизии, которой командует генерал-лейтенант
Гросман. Пленные равнодушно говорят: „Приказ”. Вот пепелище
другого села — Семиполки. Мне кажется, что до самой смерти
меня будет преследовать этот запах гари, тени бесприютных под
осенним небом. В маленьком Козельце немцы расстреляли во¬
семьсот шестьдесят человек. В один день 19 марта 1943 года они
расстреляли двести семьдесят четыре человека. Тюрьма поме¬
щалась в здании банка. Там обреченных раздевали и в белье вели
за город. Убили всех евреев Козельца. Старик-портной перед
смертью плюнул немцу в лицо и что-то крикнул». «Что еще доба¬
вить? — спрашивает Эренбург... — Сотни тысяч детей убиты
немцами... Армия, вооруженная усовершенствованным оружием,
офицеры с биноклями Цейса, с фотоаппаратами „Лейка”527, с мо¬
ноклями и вечными ручками убивали грудных детей. Может быть,
когда-нибудь люди об этом забудут. Нам, которые это видели,
не дано ничего забыть... Уходя, немцы все уничтожают. Разру¬
шения производятся специальными частями... Я разговаривал с
двумя преступниками. Они не упираются, подробно, с немецкой
педантичностью, рассказывают о своих злодеяниях. Курт Рюшер
повторяет: „Я получил приказ”. Они не лучше и не хуже сотен
тысяч гитлеровцев: стандартные палачи, рядовые грабители,
старательные поджигатели».
Эренбург слышал не раз, как люди проклинали немцев.
«Но самое простое слово, — говорит он, — кажется мне самым
убедительным. Я слышал его от старухи: ее внучку немцы угна¬
ли, а хату сожгли. Едва шевеля запавшими губами, старуха по¬
вторяла: „Бессовестные...”. Лучше не скажешь.
Возмущенная совесть народа прорвала фронт мощной гитле¬
ровской армии, пронеслась от Волги к Днепру и перешагнула че¬
527 В 1889 г. оптик Э. Аббе и химик Ф. Шотт создали в Йене фир¬
му по производству оптического стекла «Карл Цейс-Йена». Фотоаппарат
«Лейка» (нем. Leica, сокращенное название от Leitz Camera) — фотоап¬
парат конструкции австрийца О. Барнака, производство которого в 1924 г.
начала немецкая фирма «Ernst Leitz Wetzlar».
971

рез широчайшую реку, как через ручей. Совесть народа кипит
день и ночь».
«Мое поколение, — пишет Илья Эренбург, — пережило мно¬
гое. Не первую войну вижу я. Но вот я не могу спокойно писать
обо всем, что я вижу здесь. Не перо нужно — автомат. Мы не сме¬
ем умереть, мы, старшие, не сказав себе перед смертью: это не по¬
вторится. Совесть требует возмездия, искупления, торжества по¬
руганной, окровавленной, опаленной справедливости».
Несколько раз, и каждый раз с величайшим волнением, пере¬
читывал я эти строки. Мы не смеем умереть.., не сказав себе перед
смертью: «Это не повторится».
Но в том-то и ужас, что повторится. Мечта пацифистов раз¬
бита в клочки. Покуда на Земле будут изолированные народы,
все, желая расшириться за счет другого, будут нападать друг
на друга. Будет повторяться то, что позорит имя человеческое.
Одна у меня мечта и последняя — Союз Советских стран. В бу¬
дущем — Союз Советских стран всего Земного шара. И в та¬
ком случае мы не смеем умереть, не сказав себе перед смертью:
«Это не повторится!» Тлеет еще искра поруганной и осквернен¬
ной мечты о человеке, о человеческом, о человечестве. Через все
испытания, изнемогая и падая, я продолжаю нести через всю
свою жизнь священное знамя Humanitas. И мне, гуманисту, при¬
ходится говорить: «Бей немца. Смерть немецким захватчикам».
С удовлетворением читать о том, что боец такого-то подразделе¬
ния убил столько-то «фрицев».
Когда-то Микеланджело вложил в уста своей «Ночи»:
Во времена позора и паденья
Не слышать, не глядеть —
Одно спасенье...528
Нет никакого спасенья от того ужаса, в котором мы живем,
кроме одного — его уничтожения, полного уничтожения. Я ког¬
да-то написал:
слова излишни...
Стук сердца — вот слова,
И эхо — пулемет!
И Эренбург говорит: «Не перо нужно — автомат...»
528 Цитата из стихотворения Микеланджело Буонарроти в переводе
В. С. Соловьева.
972

О том, что происходит в наши дни, потом будут писать во
многих, многих книгах. Но не все удается записать, и могут исчез¬
нуть из памяти некоторые подвиги безвестных обыкновенных
людей, советских простых людей. Предо мною письмо одной ма¬
тери из Ленинграда, города поистине героического и священ¬
ного всем советским людям. В этом письме приведены безыс¬
кусные стихи. Мать вложила в них всю свою душу и читать их
нельзя без волнения. «Мы ленинградцы, милый сын», — пи¬
шет мать, обращаясь к своему сыну, и благословляет его на бой.
Таких матерей у нас не одна — много. И многие из них узнают
себя в этой безвестной скромной героине — матери, прочтя
эти стихи. Я не называю ее имени. Она мать. И этим все сказа¬
но. Но не только мать, но и гражданка, советская женщина, без¬
вестный, но запечатленный в веках герой. Стойкость самоотвер¬
женных бойцов — краснофлотцев и красноармейцев — и наря¬
ду с ними стойкость советских женщин-ленинградок преградили
своим мужеством и непоколебимой волей путь врагу к городу
великого Ленина.
СЫНУ
Родился ты у мамы третьим
июньской ночью в Петергофе.
Семнадцать лет промчались быстро —
Мой сын подходит уж к Голгофе.
Да много, много матерей
Своих сынов уж не дождутся;
Но есть счастливые из них,
К которым дети их вернутся.
Я буду крепко, твердо верить,
Что ты вернешься, мой родной!
И знай, моя любовь и сердце,
пока жива, всегда с тобой.
Хотелось бы с тобой проститься,
Не плакать, нет.., а приласкать.
Мы — ленинградцы, милый сын,
Нам не к лицу с тобой роптать.
Твоя коротенькая жизнь
Передо мной, как на ладони:
Вот едем мы с тобой на дачу
В электропоезде, в вагоне.
973

Ты беленький, кудрявый мальчик
И очень любишь «эскимо»,
А я ворчу: «Простудишь горло,
Будь умник и смотри в окно».
Ты в школе, стриженый проказник,
Нередко маму огорчал:
Любил шалить, подчас ленился,
Зато с охотой рисовал...
Потом другой портрет мелькает:
Озябший, бледный и худой
В блокады дни и ночи Ленинграда,
Но, к счастью, вдруг оставшийся живой...
И сердцу матери приятно,
Что парень вырос хоть куда!
Ну, в добрый час! До скорой встречи!
Благославляю на врага!529
Я не назвал имя автора. Может быть, нужно было бы назвать:
Окорокова. Она не поэт, а скромный труженик, совслужащая в
ЗАГСе в одном из ленинградских районов.
Вот что пишут в Новгороде:
«С рухнувших сводов храма глядят суровые иконописные
лики князей и святителей Древней Руси. Они заметены снегом,
529 Вложены переписанные синим карандашом рукой Г. А. Князева
стихи Окороковой с датой — 22 ноября 1943 г. Здесь же карандашом за¬
пись: «О том, что происходит в наши дни, потом будут писать во многих,
многих книгах. Но не все удается записать, и могут исчезнуть из памяти
некоторые подвиги безвестных обыкновенных людей, советских простых
людей. Пред [о] мною письмо одной матери из поистине героического и свя¬
щенного всем Ленинграда. В этом письме приведены безыскусственные
стихи. Мать вложила в них всю свою душу и читать их нельзя без волнения.
«Мы ленинградцы, милый сын», — пишет мать, обращаясь к своему сыну, и
благословляет его на бой. Таких матерей у нас не одна, много. И многие
из них узнают себя в этом безвестном герое—матери, прочтя эти стихи.
Я не называю ее имени — она мать. И этим все сказано. Но не только
мать, но и гражданка, советская женщина, безвестный, но запечатлен¬
ный в веках герой, Ленинграда. Ведь стойкость самоотверженных бой¬
цов — краснофлотцев и красноармейцев и наряду с ними стойкость совет¬
ских женщин — безвестных героинь — отстояли от врага город великого
Ленина. Сообщил Г А. К-в». Вероятно, эту запись и стихи Г А. Князев
предполагал послать для публикации в газету. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 108. Л. 56—58 об.). Эта же запись вошла в дневниковый текст Г. А. Кня¬
зева от 12 декабря 1943 г.
974

разбиты и выщерблены осколками тяжелых снарядов. Глыбы кам¬
ня и груды щебня — вот все, что уцелело от памятника древней
русской культуры — церкви Спаса-Нередицы под Новгородом.
Могучие стены храма, воздвигнутого неведомым зодчим, просто¬
яли семь с половиной веков. Огонь немецкой артиллерии превра¬
тил их в каменные обломки. Сквозь пролом в обвалившейся стене
видны за Волховом очертания Великого Новгорода, где свыше
1000 лет назад было положено начало русскому государству. Ку¬
пол собора Софии пробит... Золоченые листы купола собраны и
увезены в Германию. Они распилили и увезли в Германию коло¬
кола новгородских церквей и бронзовый памятник тысячелетия
России. От многих старинных новгородских церквей сохрани¬
лись только фундаменты».
Наступают решающие бои на Ленинградском и Волховском
фронтах. Немцы и финны усилили артиллерийский обстрел Ле¬
нинграда и разрушают жилые кварталы и памятники. Информбю¬
ро напечатало предупреждение финским офицерам, мечтающим
разрушить Ленинград, чтобы СССР нечего было защищать на
своей северо-западной границе. Не будет Ленинграда, не нужно
будет и отдавать захваченной финнами и немцами территории.
Из уст в уста передают, что генеральное наступление начнется,
как только морозы скуют реки, озера и болота.
Вдруг Тегеран на несколько дней стал «центром» мира.
Три могущественнейших человека, которые держат в своих ру¬
ках судьбы мира и будущего человечества, — Сталин, Рузвельт
и Черчилль — съехались туда на совещание. Очень короткие и
написанные оригинальным языком документы мало что говорят
нам, современникам. Будущие историки станут изучать эту кон¬
ференцию в связи с тем, что последует за ней. Кажется, догово¬
рились, что наступление будет концентрированным с юга, запада
и востока. В одном из документов говорится, что совещавшиеся
«премьеры» расстались друзьями. Акад. Е. В. Тарле указывает,
что Сталину удалось одержать в Тегеране величайшую дипло¬
матическую победу. План создания барьера против Советского
Союза из малых государств — Финляндии, Эстонии, Латвии, Лит¬
вы, Венгрии, Чехословакии, Югославии, Греции, Турции, воз¬
можно, Румынии и Болгарии — разметан в клочки, разбит в кус¬
ки. На конференции было много англичан и американцев, а со
стороны Советского Союза только Сталин, Молотов и Вороши¬
лов. Телеграммы отметили любопытную бытовую деталь. В день
69-летия Черчилля был устроен ужин и, по старинному англий¬
скому обычаю, на именинном торте горело 69 восковых свечей.
975

Что сулит будущее? Как соединить наши стремления к со¬
циальному переустройству мира через социалистическую рево¬
люцию и американскую и английскую буржуазную капиталисти¬
ческую цивилизацию? Как соединить коммунизм и капитализм?
Много нужно ума и умения нашим вождям, чтобы найти общий
и верный путь, хоть на время. Где-то там впереди все равно наши
дороги расходятся.
Целый день сегодня работал. Вечер. Взялся за свои записки.
И как всегда, записывал свои мысли и впечатления, хочется по¬
нять совершающееся в мире. Трудно понять. Позволю себе не¬
сколько образов, своих и заимствованных, но переработанных...
Огромные, железные, наглухо закрытые врата.
За тяжелыми вратами, угнетающими Землю своей непомер¬
ной тяжестью, в безмолвии и тайне обитает
Неведомое.
По мнению одних, хаос — черный и мрачный; по разумению
других — Космос, светлый и радостный, все устрояющий Разум.
Ворота тяжелы и громадны. Никто не знает, что за ними.
Может быть, и нет ничего: Nihil. Бездна.
Так думают отчаянные, потерявшие веру, отрицающие Ве¬
ликий Разум Вселенной.
Другие верят в Непостижимое, Неизъяснимое, с простой че¬
ловеческой точки зрения — Безумие, в какой-то высший боже¬
ский промысел — Логос.
Что же там?
Вот останавливается пред вратами человек и, стеная, спра¬
шивает:
— Что же там?
Великое молчание. Бездонное небо, сверкающие звезды, бес¬
численные миры... И молчание.
Ветер шевелит волны. И слух галлюцинирует. Словно кто-то
стоит пред вратами и говорит... Да нет, это ветер!
— Дай ответ... Имя! Назови имя. Все в мире хочет жизни, а
встречает только смерть. Дай заглянуть в вечность. Назови мне
имя — Вечной Жизни, начала начал, беспечности. Ты видишь, я
устал и изнемогаю. Я пришел к последним вратам. Что за ними?
Молчание.
— Нет у меня числа, которым можно исчислить, нет весов,
которыми можно взвесить, нет слова, которым можно высказать.
И я, сказавший слово жизнь, — солгал. И я, сказавший слово
смерть, — солгал. Ведь я ничего не знаю. И я, сказавший слово
вечность, — солгал; и я, сказавший слово конец, — солгал. Ниче¬
976

го, ничего я не знаю... А я уже прошел путь своей жизни. Я пред
вратами...
Молчание.
И только ветер шевелит волосы...
— Пойму ли я или подобный мне — несчастный заблудив¬
шийся путник — этот язык безмолвия. Откроются ли когда-ни¬
будь эти врата?
И ничего не слышит человек в ответ. Снежные тучи закрыли
звездное небо. И прямо в нависшее серое небо уперлись громад¬
ные железные врата.
Что за ними?
Последние шаги. Изнемогает человек.
Ответа нет... Да и ворот-то нет никаких. Просто — снежная
Мгла. И вечное молчание — Смерть.
Все, все кончается смертью... Но есть ведь и кусочек жизни.
Зачем же портить его? Пусть там за вратами — смерть, но до
врат — жизнь, единственная, многогранная живая жизнь. И надо
сделать эту жизнь еще лучше, еще красивее, еще теплее. «Жизнь
для жизни нам дана!» И хорошо проживши жизнь, и умирать
не страшно. Истины же полной мы никогда не узнаем. Истина.
Что такое истина? Старый вопрос. На него могла бы ответить сама
истина.
— Мое лицо открыто, но тебе не дано его видеть;
Моя речь громка, но тебе не дано ее слышать;
Мои веления ясны, но ты их не знаешь...
И никогда не увидишь, и никогда не услышишь, и никогда
не узнаешь всю истину полностью, до конца...
Не узнаешь потому, что и нет никакой такой истины.
Истина то, что я существую, живу. Истина то, что я должен
и умереть.
И больше ничего.
Есть мое «я» и есть «я» других. Есть жизнь моя и других.
Ее мы должны сделать и лучше, и чище, и светлее, и радостнее.
Живите живые!
Кусочек хорошей красивой доброй жизни — вот истина, ку¬
сочек истины.
Много мимолетных впечатлений. Вот одно из них. Сталин в
генеральском мундире, Молотов в расшитом золотом диплома¬
тическом мундире... Непривычно покуда.
Мало пишу об академических делах. Многое надо бы запи¬
сать. Но трудно найти верный подходящий тон. Поэтому пишу по¬
куда по истории Академии наук — о прошлом.
977

Кровь, кровь, кровь... Страдания и ужасы. Траншея с трупа¬
ми. Ямы замученных. Тела повешенных. Груды сожженных, зажи¬
во погребенных... С каждым днем вскрывается на Харьковском
процессе какое-то человеческое помрачение.
1943.	19 декабря.
Подлых преступников — фашистских извергов и их пособни¬
ка — изменника Родине, четверых животных, по решению суда,
повесили в Харькове на выжженной площади, окаймленной раз¬
валинами города. «В туманном утре высоко на холме виднелся
сожженный величественный профиль Дома проектов. Он будет
скоро* восстановлен. И снова дерзкие планы советских ученых и
строителей, одушевленных идеей добра, будут осуществляться
и претворяться в жизнь». (А. Толстой).
1943.	20 декабря.
И вот приговор, окончательный, не подлежащий обжалова¬
нию. Фашистские злодеи повешены. «На городской площади во
время приведения в исполнение приговора Военного трибуна¬
ла присутствовало свыше 40 ООО трудящихся города Харькова и
колхозников близлежащих районов Харьковской области, бойцы
и офицеры Красной Армии, представители советской и иностран¬
ной прессы. Оглашение и приведение в исполнение приговора
было встречено... с большим удовлетворением, бурными и дол¬
го несмолкаемыми аплодисментами». Так передает свою очеред¬
ную информации ТАСС. Это первый в России после 50-летнего
перерыва случай публичной всенародной казни.
Харьков, 19 декабря. Люди пришли на площадь и неумоли¬
мой грозной стеной стали вокруг виселиц. «Не потому мы яви¬
лись сюда530, — пишет Ел. Кононенко, — чтобы поглазеть, как
530 Предложение не закончено. Его продолжение в Д. 109 (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 109. 113 л. 1 января—25 декабря 1944 г. Автограф. Чер¬
нила, карандаш. На папке запись: Князев Георгий Алексеевич. Записки
в дни войны. Дневники. Автограф). После слов «Не потому мы явились
сюда», завершающих текст в папке, следует текст в новой папке: «1944.
Январь—май. Записки в дни войны. Москва», и далее окончание предло¬
жения предыдущего текста — «пишет Ел. Кононенко, — чтобы поглазеть,
978

дернут шеями четыре животных. Да и не только трех злодеев-фа-
шистов и бандита-предателя пришел казнить народ. Мы пришли
казнить подлость, весь гитлеровский разбой, все бесстыдные за¬
мыслы германского фашизма. Мы пришли сказать с этой харь¬
ковской площади, окруженной некалечеными домами, всей фаши¬
сткой Германии: мы не шутим, немцы! И еще мы пришли сюда от
имени тех советских людей, чьи кости лежат в земле... Пло¬
щадь молчала и потом вдруг зашумела, как бор в грозу. Это подъ¬
ехали машины с преступниками. И толпа пришла в движение,
и раздался чей-то женский голос, гневный, страстный:
— Вот они, ох, немецкие мерзотники!
Раздался и погас. Слезы застилали глаза женщины.
— Ой, Галя, моя Галя.
— Вы что, мамаша?
— Дочку мою повесили, изверги, Галю мою}
Может быть, и не Риц, и не Лангхельд, и не Рецлав (осуж¬
денные преступники) расправились с Галей. Не все ли рав¬
но. Это сделали они, гитлеровцы. И мать пришла сюда хоть на
мгновение утешить свое окровавленное сердце. Таких было на
площади много. И для них то, чему суждено было свершиться,
было непосредственно актом священной мести врагам. Свер¬
шилось. Сорок тысяч харьковчан одной сильной, не прощаю¬
щей рукой накинули петли на преступников. Одним рывком
свершилось»531.
1944. 1 января.
Тысяча девятьсот сорок четвертый... Два с половиной года
страшной войны. Второй год нашего беженства. Каков будет но¬
вый год? Вот отдельные мысли в наступившем году. Восприни¬
маю события как историк, но все же я не только историк, я живой
человек, современник великих событий. Слишком печальны они.
Иногда тяжко бывает, слишком тяжко. Рушилась одна из великих
надежд, что люди, «распри позабыв, в великую семью соединят¬
ся». Теперь никто об этом уже не мечтает. Через 20—25 лет, когда
подрастет молодая поросль, снова в мире разразится страшная
как дернут шеями четыре животных»... Вложена вырезка из газеты: фото¬
графия М. Калашникова «Москва салютует доблестным войскам Крас¬
ной Армии, освободившим от немецких захватчиков город Нежин».
531 Продолжение цитаты (л. 2 об.) зачеркнуто Г А. Князевым.
979

бойня. А в промежуточные годы везде будут воспитываться не
граждане, а солдаты.
Мой родной город532. Немецкие и финские тяжелые снаряды
каждый день и каждую ночь наносят раны красавцу городу. В ав¬
густе 1942 года, в один из дивных вечеров, я покинул Ленинград.
Полтора года прошло с тех пор, и, как-то странно, словно вчера
это было, и словно это было вечность тому назад.
Получил известие, что снаряд разрушил комнату — 15-ю —
в нашем Архиве. Там хранились, к счастью, материалы времен¬
ного хранения. Другой снаряд попал опять в здание Института ли¬
тературы. В Архиве, сообщают, заведующая Крутикова заболела;
по пути в Архив от сердечного припадка упала и разбилась. Ко¬
мендантша Цветникова взята на огородные работы (зимой!). По¬
сланный отсюда в Ленинград Красновский не может устроить сво¬
их бытовых условий и переживает острый кризис. Таково поло¬
жение с Архивом в Ленинграде.
1944. 8 января.
Окруженный со всех сторон Кировоград взят нашими насту¬
пающими войсками. В это время мы были на концерте, на вече¬
ре, [посвященном] ударника[м] [труда] в Академии наук. Поч¬
ти под окнами громыхали пушечные салюты. Певец в это вре¬
мя пел куплеты Тореадора. После концерта был ужин. Пили, ели
с достоинством, как «ударники». Мне, кажется, тоже постанов¬
лено выдать грамоту отличника...
Шутили, что в Академии наук открывается 9[-е] Отделение
с новым академиком — сыном академика Образцова — виртуо¬
зом ручного кукольного театра. Он опять подвизался, показывая
удивительное «академическое» мастерство ловкости рук и уме¬
ния создать замечательно исполненные куклами сцены. Пос¬
ле ужина управляющий делами грузный И. В. Зубов плясал рус¬
скую, как когда-то на купеческих свадьбах плясали сановитые
тузы. Он даже и по внешности напоминал мне покойного купца
Гусева из Пантелеймоновского рынка в Петербурге, который лет
50 тому назад иногда выступал, правда, уже навеселе, перед со¬
бравшимися гостями...
532 Вклеена вырезка из газеты: фотография Б. Кудоярова «Ленинград
вечером. Набережная Невы. Июль 1943 года». ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 109. Л. 4.
980

В концертном зале, том самом, в котором когда-то давала
балы Анна Орлова-Чесменская, танцевали и плясали всякий на
свой лад «циповцы» (служащие Центрального аппарата Президи¬
ума Академии наук). В конце зала стояла елка с навешенными
на нее игрушками и хлопушками; под елкой стоял Дед Мороз...
И снова вспомнилось то, что было 50 лет тому назад, когда меня
водили на елку в городскую Думу или к богачу Лукину.
Я заношу лишь штрихи. Вот один из них. Привлекли мое вни¬
мание военные музыканты. Очень опрятно и нарядно одетые в но¬
вую форму. На вид — молодые, крепкие и какие-то красивые.
За ужином старались они, исполняя музыкальные вещи. А мы ста¬
рались есть, а некоторые и выпить. Ужинать под музыку как-то
мне не приходилось давно, пожалуй, тоже со времени купече¬
ских свадеб.
Так как многие питаются неважно, то закуски расхватыва¬
лись. Нужно было не зевать. Сладкого (мороженого или крема)
так нам и не досталось. Не получили его и первый вице-пре¬
зидент533, сидевший на почетном месте с академиком-секрета-
рем Академии наук СССР — академиком Н. Г. Бруевичем и
артистами.
Когда я вышел на улицу, т. е. на академический двор, сияла
полная луна. Сиял ослепительным серебряным отблеском снег.
Но здание было темно. Все окна тщательно завешены. И глубокая
тишина, обманчивая и страшная, стояла над заснеженной землей.
Где я? Мне стало жутко.
И опять в газетах читал дома то, от чего должны были бы под¬
ниматься волосы на голове, но читал с какой-то давящей тоской
на сердце, с притупленным чувством.
Немцы сожгли 250 детей в домановичской школе, недалеко
от реки Случь, в Белоруссии. И прах их развеяли по ветру. «Нем¬
цы думают: сожгли белорусских людей, прах развеяли по ветру,
и конец. Нет! Вечно в душе сына живет образ матери, в памяти
отца — лицо погибшего ребенка, пред глазами брата — муче¬
ница-сестра. Не сжечь в огне, не зарезать ножом, не удавить ве¬
ревкой памяти народной... И сын, и внук, и правнук придут на эту
могилу и вспомнят немца-разбойника, немца-пса. Будет день —
проведут рыжего немца этим путем, проведут „факельщика” и
палача. Камни закричат, кровь на земле выступит пятнами, де¬
ревья поднимут руки-ветви, кресты зашевелятся. Узнают гитле¬
ровцы места своих злодеяний. Выпьют до дна чашу расплаты».
533 Речь идет о вице-президенте АН СССР акад. JI. А. Орбели.
981

«Убить немца — святое дело», — так думают многие рус¬
ские люди, воины... «Никакого чувства гуманности не могут вы¬
зывать „восточные рабочие” (захваченные на каторгу в Гер¬
манию русские, украинские, белорусские мужчины и женщи¬
ны)», — так говорят немцы у себя дома. А на полях сражения, на
захваченных землях предают огню и смерти все, что мешает им.
Чем меньше будет людей — не немцев — тем лучше. «Восточ¬
ное пространство» должно быть расчищено для торжества не¬
мецкого народа.
Болгары с тою же целью вырезают в занятых областях греков,
и т. д., и т. д. Мира нет на земле. И долго, очень долго не будет...
Я живу той иллюзией, что он все-таки когда-нибудь будет... Но,
может быть, никогда не быть этому миру на земле. Всегда твор¬
чество и разрушение будут чередоваться. И я опять ухожу в изу¬
чение «всемирной истории», я — «гражданин мира» и на дан¬
ном п^еходном этапе — гражданин Советского Союза. Вся моя
надежда на то, что дело Ленина—Сталина никогда не умрет.
Не идея всемирной,империи с народом-победителем, гегемоном,
а свободная федерация братских народов, создавших новое ком¬
мунистическое общество, — вот будущее, м[оже.т] б[ыть], и не¬
близкое будущее, но то, к чему мы стремимся, ради чего проли¬
ваем кровь, страдаем. В ночь на 1 января передавали по радио но¬
вый гимн. Музыки я не слыхал, слова же певучи, но приурочены
к моменту войны. Это не гимн Мирового Союза трудящихся,
это боевая песня сражающегося народа.
1944. 20 января.
Наступление под Ленинградом развивается. Прорвано «коль¬
цо», блокировавшее город534, захвачено штурмом Красное Село,
превращенное в крепость, и те тяжелые орудия, которые отту¬
да обстреливали Ленинград. Бои идут упорные... Новгород взят
штурмом535.
534 14 января 1944 г. советские войска перешли в наступление с Ора¬
ниенбаумского плацдарма на Ропшу, а 15 января от Ленинграда на Крас¬
ное Село. 20 января была ликвидирована петергофско-стрельнинская груп¬
пировка противника. 27 января, в день окончательного снятия блокады
Ленинграда, в городе был дан салют.
535 Новгород был освобожден от фашистских захватчиков 20 января
1944 г.
982

В «Правде» напечатаны слухи из Каира о переговорах анг¬
личан с Риббентропом о заключении сепаратного мира. Известие
это произвело на всех очень тяжелое впечатление. Никто больше
не верит в мир на земле: «За этой войной придет другая, еще бо¬
лее страшная...»
Итак, все для новой войны! Видел снимок — партбюро в ге¬
неральских мундирах. Мои двоюродные братья — в орденах и
со звездами. Один главный инженер в к[омите]те гражданского
флота, другой — секретарь какой-то ответственной партийной
организации в Белоруссии. На днях меня наградили почетной
грамотой «За успешное выполнение заданий Президиума». Вы¬
ступал с лекцией «Ленин и Академия наук»536.
1944. 27 января.
Салют в Ленинграде, переданный по радио по всей стране...
Ленинград окончательно освобожден! Последние выстрелы из тя¬
желых орудий из Пушкина по Ленинграду были 22 яцваря. Теперь
нет больше обстрелов и нет пределов ликованию ленинградцев.
1944. 5 февраля.
Площади, прямые как стрела
проспекты,
толпы, толпы, грохот над толпой.
Северным сиянием победы
озарилось небо над Невой.
Гром орудий, но не грохот боя...
Лица, лица!.. Не забуду вас!
Счастье, радость в этих взорах...
Слезы катятся из глаз.
Слава вам, которые в сраженьях,
Отстояли берега Невы!
Ленинград, не знавший пораженья,
новым светом озарили вы.
Слава и тебе, великий город,
Сливший воедино фронт и тыл.
536 В 1945 г. Г. А. Князев в соавторстве с П. Н. Корявовым опублико¬
вал статью «Ленин и работа академических комиссий по изучению естест¬
венных производительных сил России» (Природа. 1945. №3. С. 15—16).
983

В небывалых трудностях
Народных — город Ленина
Стоял,
боролся,
победил!
Это несколько переделанные мною стихи Веры Инбер.
1944. 14—18 февраля.
Сессия. Не получил почему-то удовлетворения. И скучно
было. Беседовал с очень многими академиками. Меня занимают
особенно мысли о создании заповедника «колыбели русской нау¬
ки» в старинном здании Кунсткамеры в Ленинграде. Очень пло¬
хо работает Музейная и архивная комиссия. Никак не могут сра¬
ботаться два академика — председатель П. И. Степанов и зам¬
председателя Н. С. Державин.
Выступал с лекцией «220-летие Академии наук». Очень
удачно.
Возвращаясь с работы по академическому двору и вгляды¬
ваясь в темное зимнее небо, рассекаемое, как молниями, зарница¬
ми мощных прожекторов, «прощупывающих» небо, испытываю
иногда страшную гнетущую тоску... И не пишу — ни записок,
ни стихов! Только иногда взволнуюсь каким-либо удачным обра¬
зом, вычитанным среди вороха другого, бесцветного... Вот остал¬
ся один образ. Я переработал его по-своему. Теперь я часто чи¬
таю по-своему те или иные произведения. Вот одно перерабо¬
танное мною стихотворение Переца Маркиша.
РИМ И МОСКВА
Ночь лежит — глубоко недвижима.
— В какой стороне Рим?
— Не найдешь ты нынче Рима,
черный призрак простерся над ним.
Вместо форума — римская плаха
И могилы среди площадей.
Вместо стяга чернеет рубаха
Угнетателей и палачей.
И над пеплом развеянной славы,
Извергая пламя и дым,
Он плывет, словно призрак кровавый,
Когда-то прославленный Рим.
984

— На созвездья взгляни,
соплеменник,
все дороги ведут на Москву.
Корсунь-Шевченковский537. Кровавое месиво. До 75 ООО нем¬
цев и, по-видимому, столько же наших полегло на этом месте на
берегу великого Днепра. Гусеницы танков подминали и давили
людей, пулеметные очереди разрывали бойцов на части и осколки
снарядов разрывали их тела на куски... Много в русском языке
слов: сражение, битва, бой, стычка, драка, драчка, сеча, бойня,
схватка, баталия, но то, что иногда происходит на фронте, требует
какого-то еще нового слова. Бедные, жалкие, ничтожные мечта¬
тели-гуманисты !
О чем писать? Посланный от Музейной и архивной комиссии
тов. Красновский, оказывается, совершил подлог — представил
поддельный документ о присвоении ему ученой степени. Федо¬
сеев передал о нем дело военному прокурору.
1944. 25 февраля.
Умер академик А. А. Борисяк, известный палеонтолог. Знал
его давно. Говорят, что он очень не хотел умирать, стойко борол¬
ся со своим недугом. Очнувшись от забытья в последнюю ночь
своей жизни, он в ужасе закричал: «Вот она и пришла!..»
Ушел большой ученый... Сегодня он уже в истории науки,
где ему будет отведено несколько строчек... И больше ничего.
1944.
«Не сжечь в огне, не зарезать ножом, не удавить веревкой па¬
мяти народной...» Народ собрал из пепла белые кости сожженных
и похоронил их. Недалеко от реки Случь, на высоком каменном
фундаменте домановичской школы, в которой сожжено 250 детей,
в открытом поле насыпан народом земляной курган. На деревян¬
ном памятнике надпись: «Вечное народное проклятие немецким
палачам. Вечная память погибшим мучительной смертью».
537 Корсунь-Шевченковский (до 1944 г. Корсунь) был оставлен Крас¬
ной Армией 30 июля 1941 г. Освобожден 14 февраля 1944 г. войсками 1-го
и 2-го Украинского фронтов в ходе Корсунь-Шевченковской наступатель¬
ной операции (24 января—17 февраля 1944 г.). 10 дивизий из состава не¬
мецкой группы армий «Юг» были окружены и разгромлены.
985

Едут мимо немцы. Останавливаются и сбивают деревянный па¬
мятник. Но через некоторое время, будто из земли, возникает новый
с такой же надписью. И сын, и внук, и правнук придут на эту моги¬
лу и вспомнят немца-разбойника, немца-пса. Будет день — прове¬
дут рыжего немца этим путем, проведут факельщика и палача. Кам¬
ни закричат, кровь из земли выступит пятнами, деревья поднимут
руки-ветви, кресты зашевелятся. Узнают гитлеровцы места своих
злодеяний. Выпьют до дна чашу расплаты». (Известия. [19]44.1. 5.).
1944.
Народов дружная семья —
От светлой северной Невы
До моря нежной синевы —
Воскликнем сообща:
«За нашу родину, друзья,
за нашего вождя!»
Навеки будет новый год
Прославлен и воспет —
Великий год побед.
Когда вздохнет народ.
«За нашу армию, друзья,
за нашего вождя!»
И там, на невском берегу
Удар смертельный по врагу
Он нанесет —
Грядущий гад...
«За город Ленина, друзья,
за нашего вождя!»
(По стихотворению Веры Инбер, 1943)
1943.	XII. 37.538
Вера Инбер
НОВОГОДНИЙ ТОСТ
От нашей северной Невы
До южного Днепра,
От моря яркой синевы
До гор из серебра, —
538 Так в рукописи.
986

Народов дружная семья,
Воскликнем сообща:
«За нашу Родину, друзья,
за нашего вождя!»
Он наступает, он идет —
Великий год побед.
Навеки будет этот год
Прославлен и воспет.
Народов дружная семья,
Воскликнем сообща:
«За нашу Армию, друзья,
За нашего вождя!»
И здесь на невском берегу,
Всё ближе торжество.
Мы нанесли удар врагу,
Мы сокрушим его.
Народов дружная семья,
Воскликнем сообща:
«За город Ленина, друзья,
За нашего вождя!»
Зап[иски] Г[еоргия] Алексеевича] К[нязева]
1944. 12 мая.
Румыны во время оккупации юга Украины издали учебник
на двух языках: румынском и русском, по которому дети долж¬
ны были учиться грамоте. На обложке значится: «Настоящий бук¬
варь напечатан заботами господина профессора Алексиану, пер¬
вого губернатора Транснистрии539 в дни славного царствования
его величества короля Михая I, при вожде румынского государст¬
ва господина маршала Иона Антонеску». Азбука начинается та¬
кими «упражнениями»: «Рана. Ам, ам! Ррр. Мама, тут рак. Нина
539 Транснистрия — зона румынской оккупации на территории Со¬
ветского Союза в ходе Второй мировой войны — была образована в соот¬
ветствии с немецко-румынским договором в августе 1941 г., по которо¬
му земля между Южным Бугом и Днестром со столицей в Тирасполе (с ок¬
тября 1941 г. в Одессе) переходила под юрисдикцию Румынии. 20 марта
1944 г. территория была полностью освобождена советскими войсками от
румынских и немецких войск.
987

на руку. Крот роит яму. На реке нем тени. У Сени три сома. Зина,
займи таз. Крым имеет крепости. Даша идет по шоссе. Зуб на бан¬
ке (!)...» Далее идут «сложные сочинения». «Маршал Антоне-
ску много боролся для страны. Он одержал победу, как витязь.
Его великие дела незабвенны. Штефан Великий княжил в Молдо¬
ве. Войско его было непобедимо». «Всегда помните о румынах,
которые прославили свой народ!» «Румынский народ произошел
от даков и римлян». «Румынский солдат, благодаря своей храб¬
рости, соединит всех братьев друг с другом в Объединенную Ве¬
ликую Румынию». «Транснистрия — Румынская земля между
Днестром и Бугом. Все румыны, родившиеся в Транснистрии,
называются транснистрианами». «Однажды три русских пара¬
шютиста снизились недалеко от леса и Феди...» и т. д. Перлом ру¬
мынского букваря является стихотворение для русских детей
на русском языке, восхваляющее румынский язык:
румынский язык
О, как сладостно прекрасен
Наш язык родной.
Лучше, краше сладкозвучней
Есть ли где другой:
Словно душу, крепко любит
речь свою румын.
Что же, чти язык румынский,
Верный добрый сын!..
После изгнания румын из Одессы, из Крыма, из «Транснист¬
рии» кончились и их педагогические «шедевры». Из ст[атьи]
И. Оренбурга. 1944. V. 12.
Москва.
1943.	20 июля—31 мая 1944.
Плохо велись мои записки в Москве, не было «стержня»,
на что можно было бы нанизывать свои мысли, да и много было
другого дела540. Г[еоргий] Алексеевич] Щнязев].
540 После этой записи, завершающейся инициалами имени Г. А. Кня¬
зева (ГАК), следует предваряющая новый — ленинградский — период за¬
пись: «1944. Июнь. Записки в дни войны. Снова в Ланинграде! Возвраще¬
ние. Георгий Алексеевич Князев. Ленинград-34. В[асильевский] о[стров]
7 — 2 — 29. ГК».

июнь 1944
май 1945
Снова в ЛЕНИНГРААЕ.
Возвращение

1944. 2 июня. Ленинград.
После почти двухлетнего отсутствия вернулись в Ленинград.
Вылетели на самолете из Ленинграда в 6 часов утра 12 августа
[1942 года], в то же утро были в Москве. Прожили там две недели
и 26 августа направились по железной дороге в Казахстан в Бо¬
ровое Шучинское. 1 сентября прибыли туда и прожили в Боро¬
вом до 28 июня 1943 г.
Вызванные Президиумом в Москву, находились в дороге
6 дней и 4 июля приехали в столицу. Почти 11 месяцев прожили
в ней и 2 июня [1944 г.] возвратились обратно, откуда выехали.
1944. 22 июня.
Ехали новой дорогой; частично устроенной в годы войны,
проходящей по б[ывшему] Волховскому фронту. С Октябрьской
дороги свернули где-то у Окуловки и тихим ходом шли по боло¬
там. Видел эти знаменитые Синявинские болота. Поклонился го¬
роду Тихвину, где были остановлены немецкие полчища, стре¬
мившиеся замкнуть мертвую петлю вокруг Ленинграда. Да, в ту
страшную зиму 1941/42 года мы были спасены под Тихвином!
По обочинам пути видели разбитые колеса пушек, повозок; у
одного полустанка лежал разрушившийся самолет, точнее, его ча¬
сти... Видел могучий Волхов и первое детище моей великой Со¬
ветской Родины — Ленинский Волховстрой! Любовался прекрас¬
ной плотиной. Гидростанция работает. А на берегах Волхова мно¬
го разрушенных строений.
991

Ехали долго — 36 часов. В Волховстрое стояли с 8 час. вече¬
ра до 1 1/2 часа ночи, чтобы не приехать ночью в Ленинград.
Путь наш лежал на Петрокрепость — б[ывший] Шлиссель¬
бург. Переправились через Неву по деревянному мосту, оставив
справа и город с той колокольней, на которой в 1943 году взвился
снова советский флаг, и древнюю крепость. Проехав по правому
берегу, уже в части города мы снова пересекли Неву и высади¬
лись на Октябрьском вокзале.
Родной город! Мы снова оказались в нем. Двух страшных
лет как не бывало. Автомобиль мчался по Невскому. Разруше¬
ний не видно. Чисто. Только малолюдно. Впереди Адмиралтей¬
ская игла, так хорошо знакомая с самого раннего детства, более
50 лет. Вот и Дворцовая площадь... Нева... Пересекаем ее в третий
раз сегодня, теперь уже на автомобиле. Остановил машину воз¬
ле Архива. Рядом старинное здание Петровской Кунсткамеры —
колыбели русской науки. Новых разрушений не видно. Зияют толь¬
ко старые раны и царапины. Входил по своей лестнице, как во
сне. Не верилось, что это наяву. Все, как и было...
Квартира наша сохранилась. Посередине висит плакат, ког¬
да-то прикрепленный к нашему дому. Он и обстрелян, опален, и
смочен дождями и снегом. На плакате — женщина, несущая уби¬
того ребенка. Позади нее зарево пожаров. Она в порыве великого
отчаяния взывает о мщении. Другой плакат — «Не сдадим Ленин¬
града...». Теперь это не лозунг, не призыв, а реальная действитель¬
ность. Не верится, что мы дома, что это наша комната, мои книги...
Фронт далеко. В Ленинграде тихо. И окна без наклеенных на
них бумажек. Чисто, светло. Всего двух стекол не хватает; осталь¬
ные все целы. Без нас только один снаряд попал на двор и, по
счастью, не разорвался.
С третьего июня началась наша трудовая жизнь в Ленингра¬
де. Я работаю не только у себя в Архиве, но хожу и по другим
академическим архивам. Все, в общем, более или менее в поряд¬
ке. В Архиве у меня чисто и по-прежнему уютно. Подвожу пер¬
вые итоги только сегодня, через 20 дней, под впечатлением побед
на Карельском перешейке. Советские войска в десять дней раз¬
громили противника541 там, где в 1939—1940 годах для этого по¬
требовалось 250 дней.
541 В июне 1944 г. в ходе Свирско-Петрозаводской операции нача¬
лось освобождение оккупированной части Карелии. 28 июня был освобож¬
ден Петрозаводск, в конце июля советские войска вышли к границе СССР
и Финляндии, с которой 19 сентября 1944 г. было подписано соглашение
о перемирии.
992

Стоят белые ночи, но они холодные — с проходящими дож¬
дями; небо заволочено облаками; все время дует холодный ве¬
тер. Сфинксы — мои старые друзья — в деревянных футлярах.
Не удалось их увидеть «в лицо». Не пришлось и произнести им
приветствие.
По-прежнему стою или хожу по утрам вдоль нашего тротуара,
где стояли дорические колонны у подъезда, вросшие в землю.
И все, как прежде, но нет грохота где-то рвущихся поблизости
снарядов. Тихо. Мало прохожих. Три года бойни человеческой,
невероятных страданий.
Сижу сейчас вечером за письменным столом, за тем же своим
старым письменным столом, которому более 50 лет! Не сон ли все
пережитое и переживаемое?
1944.	Июнь.
Сидел на дворе и разбирал корзину с выброшенными книга¬
ми и бумагами из квартиры акад. Ф. И. Успенского, оставшимися
после смерти его вдовы. Прожита жизнь, и то, что когда-то входи¬
ло в нее как «обстановка», как «база» — в мусорный корзине, как
барахло. Среди книг — несколько брошюр самого Ф. И. Успен¬
ского, среди бумаг — разрозненные случайные клочки, по-види-
мому, его жены Надежды Эрастовны; несколько икон, среди них
одна очень странного содержания: какие-то три горы и больше
ничего не изображено; на другой — архангел. Валялись и фото¬
графии. Вот Ф. И., еще молодой, на каком-то конгрессе, среди
других ученых-археологов, вот он с женой на улицах Константи¬
нополя. Рядом с этими фотографиями какой-то святой в изображе¬
нии XI века, с провалившимися щеками и громадными, устрем¬
ленными на зрителя глазами. Строгий, мучительный лик... Накра¬
пывал дождь и мешал мне перевертывать страницы бумажного
«барахла»... Всего, что осталось как вещественная память о ми¬
нувшей жизни. Немногое входит в историю. Остальное развевает¬
ся прахом по ветру, сгорает в печке или гниет под дождем...
1944.	8 июля.
Ленинград.
Не пишется. Нет оправдания запискам: никому они не нуж¬
ны. И откладываю перо. Вот уже больше месяца, как живу в
Ленинграде, но не могу направить своей прежней привыч¬
32 Князев Г А.
993

ки — все записывать. Многое пропустил. Все же попробую
писать.
Какое впечатление от города? Город, словно сказочный — пу¬
стынный и прозрачный. В минуту один человек на том месте,
где прежде в минуту проходило от 20 до 30 человек.
Некоторое оживление принес возвратившийся в Ленинград
университет. Его чистят, моют, убирают баррикады, песок...
Понемногу освобождают от кирпичей окна в Главном здании
[Академии наук]. В нашем доме, в квартирах академиков, встав¬
ляют стекла. Убрали против нашего дома один дот.
Я обязан продолжать ведение своих записок. В них я должен
писать о том, чего не пишут в газетах, не всегда касаются в пись¬
мах, скоро забывают. А если и стану приводить выдержки из га¬
зет, то с комментариями и дополнениями. Стоит отметить и то,
как мы устали, как я устал. Не только подвиги и геройство самая
крайняя противоположность!..
1944.	12 июля542.
Ленинград сегодня.
Дивный северный город в июньские белые ночи кажется ка¬
ким-то сказочным. Из окон академических домов хорошо видна
невская перспектива — за нею громадный купол Исаакия, выкра¬
шенный в защитную серую краску; запечатленный в слове поэта и
в изображении на медали «За оборону Ленинграда», когда-то бли¬
ставший позолотой, а теперь также закрашенный — шпиль Адми¬
ралтейства; закрытый громадным деревянным футляром Медный
всадник на Петровской площади; подпертые массивными брев¬
нами два досчатых футляра, охраняющие двух сфинксов из древ¬
них Фив напротив Академии художеств.
Золотится солнце утра. Город оживает... Но поражает его
пустынность. Против прежнего на улицах, где утром проходи¬
ло не менее 20—30 человек в минуту, теперь проходит один—два.
Чистенькие трамваи бегут по рельсам. На набережной чисто и
опрятно. Разросшиеся кусты вдоль тротуара подстрижены; вмес¬
то грядок с овощами тянется линия с посаженными цветочными
растениями. Девушки-милиционеры на углах наблюдают за по¬
рядком.
542 Перед записью помета Г. А. Князева: «Записки Г[еоргия] Алек¬
сеевича] К[нязева]. Отослано президенту Академии наук СССР В. Л. Ко¬
марову».
994

Но здания вдоль набережных, если присмотреться к ним,
стоят израненные, с фанерой вместо стекол или совсем с пусты¬
ми рамами. На участке между мостами Лейтенанта Шмидта и
Дворцовым нет ни одного здания, которое не пострадало бы от
взрывной волны и осколков снарядов, но разрушений от прямого
попадания фугасных бомб и арт-снарядов здесь не так много.
Один только Сенатский дом на левом берегу Невы стоит переко¬
шенный и заплатанный деревянными щитами — в него еще в
1941 г[оду] попала огромной силы фугасная бомба, разрушила
фронтон и обезобразила фасад. Дом как бы вдруг сморщился, со¬
старился, обветшал и стоит сейчас свидетелем страшных дней и
ночей над величественной красавицей Невой... Остальные здания
по обе стороны Невы стоят пораненными, изрешеченными оскол¬
ками бомб и снарядов, но не разрушенными.
Вот и священное для нас здание на берегу Невы — старин¬
ная Петровская Кунсткамера, ставшая колыбелью русской науки;
здание, в башне которого помещалась первая русская обсервато¬
рия; здание, где почти 200 лет (1727—1924) находилась замеча¬
тельнейшая академическая Библиотека и первые научные каби¬
неты, между ними Минералогический, в котором в 1741 году
наш необъятный Ломоносов начал свою научную работу в Ака¬
демии наук...
Священное место для всякого русского. Здание цело. Но как
оно изранено! Почти ни одного сохранившегося стекла. Забот¬
ливой рукой вместо стекол в рамах вставлена фанера. Несколь¬
ко артиллерийских снарядов разорвалось над зданием, повредили
крышу (сломан парапет), осколками изъязвило стены. На одной
из них я считал эти раны и, досчитав до ста, сбился со счету. Там,
где когда-то была первая обсерватория, на башне старинного зда¬
ния, в 1941 году от зажигательных бомб начался пожар, но он,
к счастью, был немедленно потушен сотрудниками Института
этнографии, которому принадлежит теперь это здание. Глубокое
волнующее чувство охватывает, когда смотришь на него — изра¬
нено, но цело; целы и его замечательные коллекции... А раны бу¬
дут залечены!..
Вот уже и сейчас чувствуется заботливая рука людей, любя¬
щих свое здание. Многие окна открыты, и помещения проветрива¬
ются, просушиваются; сняты щиты с подвальных окон. У дверей,
где когда-то был вход в Рукописное отделение Библиотеки АН
(до перемещения ее в 1924 г[оду] в другое здание), стоит часовой
с ружьем. В будущем, конечно, все здание будет приведено в по¬
рядок. Приезжающие в Ленинград как в героический город воен¬
995

ной доблести и самоотверженной стойкости перед страшными
испытаниями, выпавшими на его долю, конечно, захотят увидеть
и тот дом, где началась русская наука, где расцвела наша нацио¬
нальная культура, где работал наш первый великий русский уче¬
ный — Ломоносов. Ведь мы сильны не одной только военной
мощью, но и нашей великой культурой и наукой. Советский на¬
род доказал свое боевое мужество, убедил весь мир своей воен¬
ной доблестью; он должен удержать в будущем ведущее место в
мировой культуре, в мировой науке. Нам не на пустом месте
строить это наше великое будущее!
К сожалению, сейчас не только приезжий в Ленинграде, но
и не всякий ленинградец знает историческое значение старинно¬
го здания на набережной Невы... Должны знать!.. До сих пор, к
сожалению, на здании нет никакой надписи. Автором этих строк
несколько раз предлагалось прикрепить на фасаде здания, посе¬
редине, на самом видном месте, мраморную доску с надписью:
«В этом здании с 1741 по 1765 г. работал ЛОМОНОСОВ».
Надпись должна быть очень короткой, чтобы каждый проходя¬
щий и проезжающий мимо, даже не останавливаясь, успел про¬
честь ее. Может быть, можно было бы только добавить: «В этом
здании — колыбели русской науки — с 1741 по 1765 г. и т. д.».
На дворе позади здания необходимо было бы убрать конюш¬
ню и сараи и устроить дворик-сад. Посередине поставить бюст
Ломоносова. В башне, которая сейчас пустует, можно было [бы]
устроить небольшой музей543 — поместить там некоторые астро¬
номические и физические инструменты XVIII в[ека], портреты
Ломоносова и других первых русских ученых. Экскурсанты с вы¬
шки башни смогли бы обозревать под углом в 360° расстилаю¬
щийся под ними легендарно-героический город и вспоминать,
что вот на этом месте начала быть великая русская наука.
Другие академические здания также изранены, но разрушен¬
ных нет. Здание Архива Академии наук, защищенное соседними
громадными домами, выходящими на набережную, совсем не по¬
страдало, кроме стекол и частично крыши (теперь починены).
Почти не пострадало и Главное здание Академии наук, возведен¬
ное в 80-х годах XVIII в[ека] по рисункам Кваренги; лишь кое-где
на массивных колоннах и стенах отскочила штукатурка. Конечно,
543 Сейчас здесь располагается Музей М. В. Ломоносова — как часть
Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН.
996

выбиты стекла; некоторые окна зафанерены и заложены кирпи¬
чом. Сейчас они понемногу приводятся в порядок. Утром, проез¬
жая на работу, вижу, как открывается окно за окном, вставляют
стекла и промывают оставшиеся целые. В вестибюле главного
входа стало светлее. Наверху лестницы, там, где находится мону¬
ментальная мозаика Ломоносова «Полтавская баталия», еще тем¬
но: плотная массивная кирпичная стена, возведенная в 1941 г[о-
ду] для сохранения мозаики, закрывает ее. Величественная ака¬
демическая лестница покуда еще пустынна и в полумраке.
Другие академические здания на Васильевском острове —
Зоологический институт, Физиологический институт, Институт
литературы (Пушкинский Дом), Библиотека пострадали от артил¬
лерийских снарядов, а некоторые (Физиологический институт)
и от фугасных бомб, но, к счастью, разрушения оказались невели¬
ки, многое из пострадавшего уже восстановлено и, самое главное,
находившиеся в помещениях научные ценности не пострадали.
К сожалению, два наших замечательнейших академических
учреждения — Ботанический сад, и в особенности Пулковская
обсерватория — понесли большие жертвы. Сейчас в Ленингра¬
де работают архитекторы, которым поручено восстановление раз¬
рушенной Обсерватории. В Архиве Академии наук хранятся
чертежи, планы, схемы, расчеты, сметы и т. п. материалы, помо¬
гающие при проектировании восстановительных работ. Мы при¬
нимаем все меры к тому, чтобы помочь этому великому делу.
На днях будет произведена фотосъемка остатков Обсерватории.
Я привлек одну художницу к зарисовкам того, что она увидит
на том холме, на котором когда-то красовалась замечательная
Пулковская обсерватория. Предварительно я подробно рассказал
ей о той роли в русской и мировой астрономической науке, кото¬
рую играла разрушенная фашистами-варварами Обсерватория.
В настоящее время Архив Академии наук и основанная по Ва¬
шей инициативе Комиссия Академии наук работают над темой
«Академия наук в дни Великой Отечественной войны». Мы соби¬
раем, систематизируем, изучаем материалы и составляем хроно¬
логические записи о научной деятельности Академии наук в дни
войны. К настоящему времени составили уже до 3000 хронологи¬
ческих записей.
Моя и моих сотрудников работа в Ленинграде, главным обра¬
зом, состоит в сохранении научных ценностей. Этой работе мы
отдаем все наши силы и заверяем Вас, Владимир Леонтьевич, что
сделаем все, что в наших силах и возможностях, для сохранения
научной базы Академии наук Советского Союза.
997

Зная Ваши заботы об этих научных ценностях, я почел дол¬
гом, по приезде в Ленинград, изложить Вам свои впечатления.
О том, в каком состоянии находятся научные академические цен¬
ности в Москве и в других городах, я кратко рапортовал Вам при
встрече на сессии осенью 1943 г[ода]. Существенных перемен с
того времени не произошло. Кроме Москвы, архивные научные
ценности находятся еще в Казани (материалы Института литера¬
туры), в Новосибирске (пушкинские рукописи), в Томске (архи¬
вы Толстого и Горького), в Ташкенте (материалы Института ми¬
ровой литературы), в Свердловске (рукописи Ломоносова, Кеп¬
лера и друг[их]). Все эти города (причем Томск и Новосибирск
дважды) посещены ст. научным сотрудником Архива Л. Б. Мод-
залевским с целью обследования условий находящихся там эва¬
куированных ценностей. Первое обследование не обнаружило ка¬
ких-либо существенных недостатков в режиме хранения; ре¬
зультаты второго обследования мне покуда неизвестны, так как
Л. Б. Модзалевский еще не возвратился в Ленинград из коман¬
дировки.
Искренне Вас уважающий и преданный, Георгий Князев.
1944.	Июль.
Л[енингра]д.
Кто-то, встретив меня на набережной, сказал: «Ну, теперь все
в порядке». С большим удовлетворением проезжаю утром на ра¬
боту вдоль грядки с цветами, тянущейся от Первой линии до Уни¬
верситета. Помню эту грядку в самые страдные дни Ленинграда.
Осенью 1941 года ее вскапывали, как будто никаких немцев и не
было под Ленинградом. Помню, что это умиляло меня тогда и ус¬
покаивало... И действительно, я опять еду вдоль грядки с цветами!
1944.	3 августа. Ленинград.
Я совершил два больших путешествия по городу. На другом
конце диаметра моего первого круга был Таврический сад, на кон¬
це диаметра второго круга — Ботанический сад. Видел десятки
улиц, площадей, множество домов и тех мест, где были когда-то
дома. С большой болью всматривался в знакомые места и с тру¬
дом узнавал их иногда. Шквальный артиллерийский обстрел изъ¬
язвил стены почти каждого дома, а фугасные бомбы разрушили
998

много зданий частично или целиком. В последнем случае два ва¬
рианта: внутри стен все провалилось — иногда от крыши до под¬
вала; в других случаях — все развалилось, лежат одни груды
кирпича. На Петроградской стороне особенно много разруше¬
ний; в некоторых местах образовались пустыри. Я пытался, было,
записывать свои впечатления, но не смог. Обидно и тяжело:
строить, созидать, чтобы потом разрушить...
В Ботаническом саду (куда уже ездил с обследованием архив¬
ных материалов) видел издали исковерканную разрушенную оран¬
жерею. В саду много воронок от снарядов и авиабомб. К счастью,
здание Гербария цело. На обратном пути из Ботанического сада
испортилась моя починенная машина («манумобиль» на собст¬
венном бензине), и сопровождавшая меня М.Ф. без конца помо¬
гала мне надувать, увы, уже не надувающуюся камеру...
Первое путешествие (в воскресенье) было удачнее. Выдался
теплый, ласкающий июльский день. Город, особенно широкая
гладь державной Невы, освещенные солнцем улицы и площади,
были сказочно красивы. Издали ран, царапин, разрушений не вид¬
но, а органических повреждений такие здания, как Адмиралтей¬
ство, Исаакий, Сенат и другие архитектурные шедевры не полу¬
чили. Только не блестели золотом ни Адмиралтейская игла, ни
купол Исаакия, закрашенные в серую краску. На Сенатской пло¬
щади Медного всадника скрыл громадный деревянный футляр...
Но общий вид, грандиозная панорама в этой части города не изме¬
нились. И когда я стоял на Дворцовой площади и смотрел на
Александровскую колонну с ангелом победы на вершине ее и
на шестиконную медную колесницу с вестниками о той же побе¬
де, стоящую на грандиозной Арке Главного штаба, я ощущал ка¬
кое-то волнующее чувство. Пред[о] мной была величественная,
но пустынная Площадь победы 1812 года544. Какая же должна
быть площадь и колонна тому, кто спас нашу Советскую, поисти-
не, священную Родину!..
Окна Зимнего дворца зафанерены; стены изъявлены оскол¬
ками снарядов; на асфальте теперь залеченные рубцы и следы во¬
ронок... Эрмитаж цел и кариатиды по-прежнему поддерживают
парадное крыльцо.
На Марсовом поле — грандиозный огород инвалидов; раз¬
росся густой зеленой листвой Летний сад; за ним, сохранивший
544 Речь идет о Дворцовой площади с Александровской колонной.
После убийства М. С. Урицкого (1918) и до 1944 г. именовалась пло¬
щадью Урицкого.
999

старинную окраску, строгий, я сказал бы, жесткий архитектур¬
но Инженерный замок. Лебяжий канал вычищен и полон воды.
На улице Пестеля я искал ворота дома, в котором жили мои родст¬
венники. Не нашел их. Груда камней и кирпичей лежала на том
месте, где был дом и ворота. Но церковь Св. Пантелеймона на¬
против этого дома осталась целой, только пострадали стены от
осколков снарядов и выбиты взрывной волной не только стекла
в окнах, но и рамы. На стене храма сохранилась, правда, простре¬
ленная в двух местах мемориальная мраморная доска в память
Гангутской победы 27 июля (по ст. ст.) 1714 года545. 30 лет тому
[назад] я составлял эту надпись, которая была принята Юби¬
лейной комиссией и выгравирована на мраморе...
Бомба попала и в здание 3-й Гимназии546, где я когда-то учил¬
ся. Я заехал на двор и рассматривал с каким-то жутким чувством
обнаженные классы младшего отделения, где я когда-то сидел
за партой... Одна стена (со двора) обвалилась сверху до низу, и
дом оказался срезанным по этажам. Около гимназии (на Гагарин¬
ской) еще и еще оказались разрушенными знакомые с детст¬
ва дома. Много разрушенных домов на Сергиевской ул. (теперь
улице Чайковского). Вот когда-то великолепной постройки дом-
особняк. Я хорошо помню, как он строился лет 47 тому назад.
Я часто стоял, проходя в гимназию, около этого строящегося зда¬
ния, глядя с удивлением, как рабочие на блоках поднимали мас¬
сивные камни. Он весь был построен не из кирпича, а из камня.
И, помню, тогда говорили, что дом этот стоит миллионы. Те¬
перь на том месте, где был этот замечательный дом, груда разва¬
лин. Строить, созидать... Разрушать... И опять созидать, строить!
Весь город в плакатах: «Восстановим свой любимый город».
«Все на восстановление...»
545 Церковь святого великомученика и целителя Пантелеймона —
православный храм в Санкт-Петербурге — находится на пересечении ули¬
цы Пестеля и Соляного переулка (ул. Пестеля, д. 2 а). Построена в честь
победы русского флота над шведским при Гангуте. Памятник архитекту¬
ры XVIII в.; автор проекта архитектор И. К. Коробов. В 1914 г. по инициа¬
тиве Императорского Российского военно-исторического общества на фа¬
саде церкви были укреплены мраморные мемориальные доски с перечнем
полков, сражавшихся при Гангуте и Гренгаме. В 1936 г. церковь была за¬
крыта. В 1982 г. здесь открылся музей «Гангутский мемориал». В 1991 г.
здание возвращено епархии. Все экспонаты музея переданы в Музей обо¬
роны и блокады Ленинграда.
546 3-я гимназия располагалась в Соляном переулке, 12; открыта в
1823 г. Ныне школа № 181 Центрального района Санкт-Петербурга.
1000

И, действительно, город залечивает свои страшные раны и
чуть видные язвы и царапины... На всех улицах, по которым я
проезжал, пустынно, непривычно тихо; на некоторых улицах,
словно в мертвом городе... Но вот на Литейном, на Невском —
жизнь, на тротуарах масса пешеходов... Солнце клонится к зака¬
ту и ласковые лучи его золотят ту сторону Невского, на которой
до сих пор еще остались надписи — «Во время артобстрела эта
сторона наиболее опасна»... Теперь дети, девушки, офицеры —
все, не озираясь по сторонам, не боясь внезапного артиллерий¬
ского шквала, идут своей дорогой. Вот тут, на перекрестках, на
трамвайных остановках в дни блокады сколько погибло народу!
Соседка по дому (с нашей площадки лестницы), погибла где-то
тут на одной из остановок; труп ее распознала дочка в больнич¬
ном морге по знакомой брошке... Головы же на плечах не было.
Снесло снарядом.
На Аничковом мосту на постаментах, где стояли знаменитые
клодтовские кони, которых я помню, как только начал осознавать
себя и окружающее меня, поставлены ящики с цветами. Массив¬
ные бронзовые кони сняты и где-то спрятаны, засыпаны песком.
На постаментах следы осколков рвавшихся снарядов. И опять,
вдали, в конце Невского, силуэт Адмиралтейства, чернеющий на
фоне залитого последними солнечными лучами на редкость для
Ленинграда прозрачно-лазурного неба.
Вот и опять Дворцовая площадь. Круг моего путешествия
замкнулся. Осталось немного доехать до дома. Но не оторваться
от панорамы Невы с видом на стрелку Васильевского острова, где
старинные здания Академии наук величественны, как храм, фа¬
сад томоновской биржи, Петропавловская крепость с устремлен¬
ным вверх шпилем колокольни... Широчайшая в этом месте Нева,
скорее похожа на озеро, чем на реку... Пред [о] мною грандиозная
историческая площадь. В Зимний дворец попало немало снаря¬
дов, статуи же на крыше его стоят целехоньки. И захаровский
шедевр — Адмиралтейство — цел...
Какие родные и волнующие картины города, ставшего горо-
дом-героем, священным городом для каждого, кто боролся с ко¬
ричневой чумой с оружием в руках или был безвестным героем,
побеждавшим своею стойкостью все потуги врага задушить город
голодом, зажечь его, разрушить, напугать бомбами и артобстре¬
лом... Теперь это прошлое, «plusquamperfecticca...»547.
547 Так в рукописи. От лат.: plusquamperfectum — здесь в значении
«в высшей степени прошлое».
1001

Я могу спокойно закрывать дверь парадной в доме, в котором
живу, не ожидая, что начавшийся артобстрел не даст мне запереть
вздрагивающую и распахивающуюся дверь. Никто не бежит по
улице, ища, где бы укрыться... Золотятся под последними лучами
солнца здания по набережной Невы. Около нашего дома нет преж¬
него оживления. Тихо и пустынно. Стою и всматриваюсь вдаль.
Там, слева, одетые в деревянные футляры, стоят древние сфинк¬
сы из Фив. Много они видели всего на своем 35-вековом пути,
но то, что произошло в последние три года, не идет ни в ка¬
кое сравнение с тем, что им приходилось видеть на своем долгом
веку. И я, отперев дверь парадной, не могу уйти с улицы; я хожу
вдоль четырех колонн нашего старинного академического жило¬
го дома на углу набережной Лейтенанта Шмидта и 7-й линии
В. О., дома, на котором несколько мемориальных досок (в па¬
мять Карпинского, Марра, Павлова...)548. Хожу и думаю. Хожу и
рассуждаю вслух, благо мало, почти совсем нет прохожих. Хожу и
повторяю чьи-то стихи:
Мы путники усталые, в пыли,
о солнце ярком позабыли.
Лазурный свод тоской земли
и лютой злобой подменили.
Кругом развалины, пожарища и жуть...
И смерть царит на бранном поле...
Но жизнь зовет нас из неволи
на светлый позабытый путь.
Там, впереди, так много света;
Там будет радостью согрета тоской
и ужасом придавленная грудь549.
И еще:
Кругом лишь кровь.
И ничего не видно...
Не ищем света — свет погас.
548 В 1935—1937 гг. на академическом доме были установлены три
мемориальных доски, посвященные академикам Н. Я. Марру, И. П. Павло¬
ву и А. П. Карпинскому. В декабре 1948 г., в связи с необходимостью уста¬
новки семи новых досок — В. И. Вернадскому, Я. К. Гроту, Ф. Ю. Левин¬
сону-Лессингу, М. В. Остроградскому, В. В. Петрову, П. Л. Чебышеву и
Б. С. Якоби, — первые три были заменены однотипными, выполненными
гальванопластическим способом по проекту Р. И. Каплан-Ингеля.
549 Нам не удалось атрибутировать эти стихи, цитируемые Г. А. Кня¬
зевым.
1002

Не ищем счастья;
И обидно, мечты покинули всех нас...
А счастье там, где рдеют зори;
А свет вверху, где солнца блеск...
И за туманами, в синеющем просторе
Я вижу жизнь и слышу жизни плеск...
Не вечна ночь, не вечно горе!550
Уже девять часов. Дома, наверное, заждалась меня М.Ф. Ведь
уехал из дома я еще утром и обещал быть к обеду, а теперь и к
ужину опаздываю. Иду по своей лестнице домой. Лестница ста¬
ринная, сводчатая, надежная. Помню, поднимаясь по ней под
уханья где-то недалеко рвущихся снарядов, чувствовал себя в
безопасности. Наивный человек! От прямого попадания бомбы
или тяжелого снаряда не спасла бы и наша фундаментальная лест¬
ница. Во время своего путешествия я видел на Петроградской
стороне семиэтажный дом, разрушенный внутри от крыши до
подвала! Каким-то чудом наш дом уцелел.
Я возвращаюсь в свою квартиру, в свое жилище, к своим
книгам... В комнате уютно, чисто... Все, как было. И думаешь —
да не сон ли это, что видел на улице, не сон ли и все эти три страш¬
ных года?.. Нет, к сожалению, не сон... Но скоро, скоро конец
коричневому кошмару!..
1944. 24 августа.
Так спокойно в ответ: «Пожил. Пора и умирать». И в глазах
ни страха, ни упрека, ни тоски. Простой человек. Ветеран Первой
мировой войны. Переживший все ужасы блокады Ленинграда...
«Но прежде, чем умирать, хорошо бы увидеть, как заживут люди
после войны. Довольно, настрадались». И опять тишина.
Приходил А. И. Дмитриев, академик Архитектурной акаде¬
мии. Он хочет передать в Архив свои «Записки», которые вел
всю свою жизнь551. Оказывается, что не я один веду таковые. Те¬
перь стоит вопрос — как сохранить их. Обещал ему принять их
на хранение. А. И. Дмитриев принес дагерротип жены Бутлерова,
когда она была его невестой (40-е годы XIX в[ека]). Серебряный
550 Нам не удалось атрибутировать эти стихи, цитируемые Г. А. Кня¬
зевым.
551 Очевидно, «Записки» инженера и академика архитектуры Алек¬
сандра Ивановича Дмитриева в Архив Академии наук приняты не были.
1003

снимок до сих пор сохранил луч молодости давно уже проживше¬
го свою жизнь человека.
Часто, возвращаясь со службы, сидим на набережной, по¬
одаль от сфинксов, на бревнах, и любуемся заходящими ласковы¬
ми лучами августовского неба. Около меня дивной духовной кра¬
соты мой верный и преданнейший друг, любимая жена... На на¬
бережной тихо. И я словно в вечности. Маршируют девушки.
В гимнастерках, в черных юбках до колен, в высоких сапогах.
С ружьями. Молодые, загорелые, похожие на парней; есть та¬
кие женоподобные... С претензией на молодцеватость; даже в по¬
ступи, в движениях... И все-таки женщины... Им бы береме¬
неть, детей растить, материнствовать. А жизнь заставила их мар¬
шировать с ружьями.
1944. 28 августа.
Опять ты предо мной, мой дальний друг. Тебе пишу. Читай...
Не могу не писать. В такое время все черточки, точечки имеют
значение, даже очень маловажные.
Сегодня на нашем доме, после трех лет, открыли закрытые
мемориальные доски. Опять останавливаются прохожие. Читают:
Карпинский... Павлов... Марр... Это, кажется, единственный дом в
нашем городе, на котором прикреплены три мемориальные доски.
К нам на службу вернулся П. Н. Корявов, ушедший в 1941 го¬
ду в Красную Армию добровольцем. Он демобилизован.
JI. Б. Модзалевский в г. Пушкине собирает брошенный архив
Иванова-Разумника552. Говорят, что он сотрудничал с немцами
и ушел в Германию. Бесславный конец жалкого и презренного
ренегата!
Университет в лесах. Ремонт в полном разгаре. Когда я
приехал, на набережной было пустынно, — теперь, по крайней
мере, в той части, где университет, людно, как прежде, до войны.
У Академии художеств привал. Отдыхают, усевшись на подокон¬
нике подвальных окон, девушки-красноармейки. В стороне ру¬
жья. Они на учении. Вот другая группа — молодцевато марши¬
552 Иванов-Разумник (Разумник Васильевич Иванов), живший в кон¬
це 1941 г. в г. Пушкине, оказался в зоне оккупации, был вывезен немцами
в Восточную Пруссию, до лета 1943 г. содержался в концлагере и в Рос¬
сию больше не вернулся; после освобождения г. Пушкина в январе 1944 г.
его архив поступил в Пушкинский Дом. Л. Б. Модзалевский в это время
был сотрудником Архива и заведующим РО ИРЛИ.
1004

рует. Около зенитной батареи на посту — девушка с ружьем.
На перекрестке стоит девушка-милиционерка. Промчавшийся гру¬
зовик ведет шофер-женщина.
Вечер. Август; стало темно, но окна затемнены плохо.
Нет больше строгостей — немцы далеко. Каждый вечер слушаем
важные сообщения. Сегодня вечером передается уже второе важ¬
ное сообщение. Сейчас раздаются мелодичные звуки — «при¬
зывные»... Взяты штурмом Браилов, Тульча, Сулим. Позавче¬
ра мы с величайшим волнением слушали сообщения о выходе из
войны Румынии и Болгарии553. Наступление Красной Армии на
юге грандиозно и сокрушительно!
Все с нетерпением ждут конца войны. Очень устали. Вооду¬
шевляет близкая победа. Все живут одной этой мыслью.
Разбирал на службе бумаги Ухтомского. Поражает меня это
противоречие в большом, очень большом и сложном человеке.
Опять теплый, ласкающий августовский вечер... Залпы слыш¬
ны по радио. Москва салютует Красной Армии и Черноморско¬
му флоту...
1944.	30 августа.
Война нарушила, точнее, совершенно разрушила нормальные
половые связи миллионов мужчин и женщин. Как удовлетворяют
свою страсть многие сотни тысяч здоровых молодых мужчин —
я не знаю. Как-нибудь находят выход для удовлетворения самой
сильной потребности, но как? Этот вопрос один из самых страш¬
ных, и последствия его очень могут быть тяжелыми. Прави¬
тельство принимает все меры к увеличению деторождения. Уста¬
новлены ордена и медали для многодетных матерей554. Уста¬
новлено почетнейшее звание — Мать-героиня. Около нас живет
внучка покойного президента Карпинского. Она была на фронте и
забеременела. Сейчас на сносях, ждет двойню. Это у нее вторая
беременность. Первую она прервала. На фронте ей пришлось не¬
легко. Какому-то своему начальнику ей пришлось дать пощечи¬
ну. Ей угрожал военно-полевой суд. Но никакого суда не было...
553 Фашистские режимы — А. Цанкова в Болгарии (с 1923 г.) и Й. Ан-
тонеску в Румынии (с 1940 г.) — пали 9 сентября 1944 и 23 августа 1944 г.,
изменив политическую ориентацию этих государств в ходе войны.
554 Почетное звание и орден «Мать-героиня», орден «Материнская
слава» I, II и III степеней, а также «Медаль материнства» I и II степеней
были учреждены 8 июля 1944 г.
1005

Дело замяли. Случай, вероятно, не единичный и не исключи¬
тельный.
В Боровом, где мы жили, солдатки не дождались возвращения
своих мужей. Сбились с пути многие и «крутят» то с одним, то с
другим. Приехавшие оттуда рассказывают, что даже Таня-извозчик,
мать нескольких ребят, «гуляет»; «гуляет» и Лена, не уберегла се¬
бя и ходит с животом, а двух своих ребят совершенно забросила.
На дворе у нас, где Архив, живут две уборщицы, работающие
в Зоологическом институте. Одна статная, высокая, полногрудая,
с крепкими бедрами; другая — маленькая, круглая, пухлая — баба
в полном смысле, но «лакомая баба». Обе зарабатывают, пуская
к себе на ночь военных. Сейчас там какой-[то] полковник. Бла¬
годаря военным они имеют дрова, продукты, все, что их теле¬
сам угодно...
Скромные девушки на корню вянут, не имея женихов. На бес¬
порядочные половые связи они не способны, нормальных поло¬
вых отношений нет. Вчера приехали боровчане. Поезд опоздал,
и они ночевали в вагоне. Привезли с собой множество продук¬
тов, живности — кур и проч[ей] снеди; из домашних животных —
кошек, собак и т. д. Вагон их шел через Киров—Вятку. Приеха¬
ли академики: Алексеев, Баранников, Орлов, Зернов, Фаворский,
члены-корреспонденты — Фрейман и друг[ие].
Около нашего дома № 2 по 7-[й] линии, или № 1 по набереж¬
ной Лейтенанта Шмидта, останавливаются прохожие и читают
надписи на мемориальных досках.
За три месяца, как мы приехали, очень заметно прибавилось
населения в городе. Теперь нет той пустынности, которая так
угнетала в июне.
1944.	1 сентября.
Все оживленнее становится наша набережная. Прибывают и
прибывают островитяне — ученые, студенты, профессора, ху¬
дожники; много военных. Сегодня за углом здания Академии ху¬
дожеств прятался от ветра. На 4-й линии маршировали курсанты.
Начальник, по-видимому, принимал зачеты.
Вода поднялась в Неве настолько, что орудие зенитной бата¬
реи подняли со спуска на набережную. На ветру бешено трепа¬
лись повешенные на веревку принадлежности женского белья,
по-видимому, только что выстиранные... Видел только что при¬
ехавших историков Валка, Предтеченского, Данилевского.
1006

1944. 4 сентября.
Набережная делается все оживленнее. Приехало за три меся¬
ца много народу. Каждый день встречаю знакомых — одни при¬
ехали совсем, другие временно, в командировку. Видел Валка и
Предтеченского — историков, Шишмарева — языковеда, Зерно¬
ва, Кузнецова — зоологов и т. д. Все академики, доктора и про¬
фессора. Первыми вернулись в Ленинград академик Крачковский
и новый академик, о котором я уже писал, Козин. Сейчас в Ленин¬
граде Струве, Алексеев, Баранников, Орлов, Иосиф Орбели, Зер¬
нов, Бернштейн и другие.
На службе перед занятиями делал доклад о положении на
фронтах. В Ленинграде, среди наших младших сотрудников, нет
никаких, даже приблизительных представлений о том, что де¬
лается на фронте. «Некогда; не успеваем газеты читать», —
отвечают. Слушали с большим вниманием. Обещал по поне¬
дельникам выступать с краткими сообщениями о положении на
фронте.
Наступил наивысшего напряжения момент — германские
войска вслед за разгромом в Белоруссии потерпели полное по¬
ражение на юге. Теперь почти вся Румыния освобождена от не¬
мецких фашистских войск. Наши войска стоят под Варшавой
и на границах с Восточной Пруссией. Союзники, заняв Па¬
риж, Верден, Намюр, находятся уже далеко на бельгийской тер¬
ритории.
1944.	5 сентября.
Живу напряженной и нервной жизнью. Пользуюсь тем, что
еще тепло, целыми днями работаю в Архиве. Но скоро будет хо¬
лодно. Всей моей налаженной работе грозит новое испытание.
Если не будут отапливать Архив, то вся наша научная работа
остановится... Стекла еще не вставлены; вместо стекол во мно¬
гих рамах фанера. Борюсь за свое учреждение, за право, в част¬
ности, иметь застекленные окна, борюсь за дрова, за уголь, за по¬
рядок, правильный режим хранения. Отвоевываю и кусок време¬
ни для научной работы. Сейчас, кроме истории Академии наук,
у меня и архивоведческая тема. Когда дело ладится и спорится,
все хорошо; когда останавливается — временно падаю духом и
вновь поднимаюсь...
1007

1944. 6 сентября.
JI. Б. Модзалевский передал мне слух, что Ленинград объяв¬
ляется столицей РСФСР, а из Академии наук СССР выделяется
Академия наук Российская с местопребыванием в Ленинграде, а
в Москве остается преобразованная Всесоюзная Академия наук.
В Институт литературы из г. Пушкина (с квартиры писателя
Иванова-Разумника) привезли архив его и собранные им коллек¬
ции автографов. О самом Иванове-Разумнике имеются разноре¬
чивые сведения. По одним — он активно сотрудничал с немцами,
как озлобленный с-p555, раненый, вместе с ними бежал; по другим
сведениям, он увезен немцами. Во всяком случае, никто ничего
толком не знает. Кто-то, кажется, встретившийся мне Балухатый
сообщил, что Иванов был в Пятигорске, а не в Пушкине во вре¬
мя войны и из Пятигорска ушел сам к немцам или был уведен
последними. Во всяком случае, темное пятно вокруг тени Ива¬
нова-Разумника не вытравимо. Как мог честный, порядочный,
мыслящий человек мириться с чудовищной жестокостью и пре¬
ступлениями нацистов, гитлеровских палачей!
Видел Зернова вчера, Орлова сегодня — академиков, вер¬
нувшихся из Борового. Зернову вчера привозили на грузовом мо¬
торе с четырьмя грузчиками полкубометра дров, которые он по¬
лучил на даровщину в Зоологическом институте. Купить дров по
вольной цене он не захотел... Орлов бодрее и спокойнее, чем в
Боровом. «Плохо, — говорит, — там кормили последнее время».
Алексеева еще не видел. Он занят устройством своей квартиры.
А кто же занимается наукой, научным творчеством? И вы¬
ходит так, что покуда мало кто. Архив до сих пор не застеклен.
Стеклят квартиры академиков и тех, кого ублажает Федосеев,
заместитель Управляющего делами. Новая беда у нас: теперь
имеются т. Федосеев — заместитель Управляющего, и особый
начальник ЛАХУ — новый человек, Солдатенков. Один отсылает
к другому или решение второго отменяет первый. Уполномо¬
ченного Президиума в Ленинграде академика Л. А. Орбели так и
нет. По последним сведениям, он в Узком. Управляет Федосеев.
Мой двоюродный брат Коля из под Нарвы переброшен на
какой-то другой фронт, но на какой — не знаем. В газетах дав¬
но нет ни интересных очерков, ни многозначительных статей,
ни запоминающихся стихотворений. Сводки Информбюро стали
скупее.
555 Эсер — член Партии социал-революционеров (создана в 1901 г.).
1008

На набережной — жизнь. Ремонтируют фасад университета.
[На]против Румянцевского сквера срывают дзоты. Приходил се¬
годня в Архив Белявский, б[ывший] директор Пулковской обсер¬
ватории. Он разыскивал свой труд (копию), так как оригинал по¬
гиб на его временной квартире, на Петрозаводской. Там пропали
все его вещи.
Несколько отрывочных впечатлений. Папа Римский призы¬
вает англичан простить немцам бомбежки Лондона. Ни одним
словом он не осуждает немцев. Чувство горькой обиды и нена¬
висти рождается против этого ублюдка выродившейся культуры
христианства, католического мракобеса. Говорят, что у Папы на¬
шлись слова благословления [для] удушения газами и аэроплан-
ных бомб, которые позволяли себе итальянцы во время разгрома
абиссинского народа...
Какая-то доля неудовлетворенности осталась у меня от акта
объявления войны Болгарии. Не слишком ли мы далеко забираем¬
ся на Балканы? Впрочем, о чем могу судить? Я не политик, а поч¬
ти провинциальный захолустный обыватель. Непонятно нам и то,
что происходит под Варшавой, в Прибалтике. У меня есть одно —
полное доверие правительству, возглавляемому Сталиным. Я по¬
нимаю диалектику истории. У меня есть непоколебимая мечта —
Союз Советских стран всего мира.
В какой-то римской газете бывший американец Буллит
предостерегает мир: «Через 15 лет вся Европа будет биться с
Советским Союзом». Опять страхи американских, английских
и других империалистов перед «Красным империализмом»...
Так представляется будущее некоторым европейцам и амери¬
канцам, т. е. неизбежность новой мировой войны.
Германия, Гитлер и его палачи надеются на одно «чудо» —
рознь среди союзников, которая привела бы к распаду коалиции.
1944.	8 сентября.
Сегодня три года, как начались бомбежки Ленинграда. Неза¬
бываемый по переживаниям день. Вижу, как сейчас, черную поло¬
су за Невой — это горели бадаевские склады продовольствия для
Ленинграда за Волковым кладбищем556. В этот день покойная Со-
556 Бадаевские склады — продовольственные склады, получившие свое
название по имени А. Е. Бадаева, советского государственного деятеля, в
1921—1935 гг. возглавлявшего потребкооперацию, а в 1937—1938 гг. —
Наркомат пищевой промышленности. Бадаевские склады представляли со¬
1009

фья Алексеевна Шахматова была на могиле своей матери и скры¬
валась между могилами от разрывавшихся бомб и бушевавшего
кругом огня.
Все-таки не совсем уясняю себе создавшиеся отношения
с Болгарией. На Балканах сплетается чреватый многими по¬
следствиями узел. Стратегически — мы снова расширяем
фронт.
Оказывается, что акад. Державин в Ленинграде, а мы и не
знали. В Архив он не заходил. По-видимому, устраивает свои
домашние дела. Все устраивают свои домашние дела...
Необыкновенное атмосферное явление. Очень теплая струя
воздуха при дожде дала повышенную влажность — испарину.
На улице гораздо теплее, чем в помещениях. Ступеньки на лест¬
нице почернели от влажности, сделались скользкими. Такое по¬
тепление осенью весьма опасно — юго-западный ветер может на¬
гнать воду в Неву и вызвать наводнение.
12 часов. Может быть, это шум в моих ушах или на самом
деле бушует ветер, а может быть, это отдаленный гул крова¬
вых битв — залпы орудий, минометов, разрывы бомб, стоны
умирающих...
1944.	9 сентября.
Речь уже идет теперь не о штурме «европейской крепос¬
ти» Гитлера, а уже о штурме «гитлеровской крепости в Евро¬
пе». В «Правде» карикатура худ. Кукрыниксы: «Скоростное раз¬
валивание». Башня. На ней отстреливающийся Гитлер. Башня
разваливается. От нее отлетели глыбы: Финляндия, Румыния,
Италия...
Статья б[ывшего] первого посла США в СССР и последне¬
го посла США в Париже Буллита, полная антисоветских выпа¬
дов, произвела впечатление. Она явно рассчитана на развал един¬
ства союзников. Ее главный тезис, о котором я уже упоминал:
через 15 лет вся Европа и Америка будет обороняться против
агрессии СССР. Сейчас ведется ожесточенная борьба не только
на полях сражения, но и на идеологическом фронте. Вторая по¬
бой деревянные складские помещения, где хранились основные продо¬
вольственные запасы Ленинграда. Они были расположены в Московском
районе (Киевская улица, 5). В сентябре 1941 г. в результате немецких
бомбежек склады с продовольствием сгорели.
1010

ловина XX века не сулит мира миру! Сейчас подозрения, потом
козни, и снова — бойня...
На нашем архивном дворе военизированная охрана. Смена
караула. 18-летнего мальчика сменяет 53-летний ветеран... По¬
следний, беседуя со мной, говорит: «Скоро ли это кончится и
нас отпустят?..»
1944.	11 сентября.
Еще одно отображение. Взвод девушек в серых шинелях у
стен Академии художеств на привале. Также все одинаковые,
одну от другой не отличить, скромные и тихие, ласковые... Хле¬
щет дождь... Вот построились и маршируют.
На архивном дворе опять разговаривали с махоньким восем¬
надцатилетним красноармейцем с большим ружьем... Совсем еще
ребенок — безобидный и наивный.
Наши войска продвигаются в Карпатах. Преодолевают боль¬
шие трудности и, конечно, терпят немалый урон. В Польше и у
границ Западной Пруссии неизвестно что делается. Нет сведе¬
ний и о Прибалтике.
Газеты полны сведениями о восстановительных работах в
городе. Действительно, приводятся в порядок фасады, ремон¬
тируются внутренние помещения. На набережной — леса на фа¬
садах домов. Работа кипит. Еще несколько дзотов разобрали
вдоль берега.
Сквозь бегущие тучи, нет-нет да и проглянет солнце, осен¬
нее, но все еще греющее солнце. И тогда как-то еще груст¬
нее становится. Гляжу на увядающую листву и твержу: про¬
ходит жизнь, проходит... Но:
Мы замолкнем...
Придут с песнью на устах
Наши дети.
А не дети, так придут
С песнью внуки...
И опять будет то же... То же. И они умрут, уступая дорогу дру¬
гим. «Процвесть и умереть!» А каково же тем, кто еще не успел
[по]жить и умер за Родину, за ее грядущее!.. Говорят, что в
окрестностях Ленинграда еще в ямах и оврагах валяются тру¬
пы убитых, которых не удалось отыскать сразу и похоронить.
1011

На мертвых немцев смотрят как на дохлую падаль... А и у них
ведь была душа, т. е. мысль, у них билось сердце, и они мечтали
весной, и они были когда-то людьми и превратились вдруг в ме¬
ханизированных зверей, «цивилизованных» завоевателей-граби-
телей!.. И все это они делали ради своей Матери-Родины. И мы
тоже защищали свою Родину. В чем же дело?
И опять еще раз повторяю себе: они дрались за свою роди¬
ну — Германию, они нацисты. Мы отстаивали Советскую ро¬
дину, родину всех трудящихся, будущую единую семью челове¬
чества на Земном шаре...
Чертяга, мой антогонист, выпучил, выглядывая из-за чер¬
нильницы, свои наглые глаза и хохочет: «Gaudeamus igitur!»...557
1944.	11 сентября.
Ни одного дня не пропускать для записей впечатлений —
снова стало моим правилом. Эти странички — отображения моей
жизни, отображение общей жизни. Пусть в них много повторе¬
ний. В очень многом сама жизнь повторение. Многое уже было
и повторяется в каком-то варианте. На этих страницах я — я.
Никакой роли, ходуль, кожуры, «тоги» мне не надо. Пишу, что
думаю, что переживаю.
Ранняя осень. Ветер, дождь. Поблекла моя грядка цветов и
травы вдоль дороги. Скучно ехать по мокрому асфальту. За высо¬
ким парапетом лишь изредка мелькает в проемах набережной
свинцовая чешуя чуть волнующейся Невы. Я уже писал — набе¬
режная оживлена, как прежде. За три каких-нибудь месяца она
наполнилась старыми и новыми ленинградцами.
Сегодня она оживлена еще более. По набережной марши¬
руют только что произведенные в офицеры, лейтенанты. Но¬
венькие погоны блестят даже в дождь. Молодые, сильные, заго¬
релые, здоровые и, я сказал бы, жизнерадостные юноши, на
вид очень скромные и сдержанные. Новое поколение командо¬
вания армии. Кто знает, может быть им и придется заканчи¬
вать где-нибудь в Германии, может быть, самом Берлине эту
страшную войну.
557 Gaudeamus igitur (лат.) — «Давайте же веселиться!», начальные
слова студенческого гимна.
1012

1944. 13 сентября.
Брат (двоюродный) пишет с фронта558: «...Враг на ряде участ¬
ков еще силен. Вы знаете, где я нахожусь и что представляет со¬
бой данный участок, где противник дерется за каждый милли¬
метр земли; так что предстоят еще большие битвы. Но уверен¬
ность в успехе все же доминирует в моем сознании, а желание
усиливает и укрепляет веру.
Я вспоминаю конец 1941 и начало 1942 года, когда положе¬
ние было критическое, особенно на нашем, трижды отрезанном
блокадой, участке — я вступил в коммунистическую партию,
прежде оценив общую обстановку и соотношение потенциальных
сил нашей страны.
Без колебаний верил, что мы должны победить. Правда,
теперь это бесспорно [ясно]559 любому ребенку, да и самому
убийце Гитлеру... Но и тогда я не боялся за жизнь. Тогда нужна
была борьба не на жизнь, а на смерть. Другого выхода не было.
Либо ты убей, либо тебя убьют. Теперь, когда общая картина ста¬
ла ясной и потенциальные силы дали определенное направле¬
ние — движение военного механизма, который работает с по¬
стоянным ускорением, — хочется уже не только побеждать, но
и быть живым...»
Ему только что минуло 25 лет!..
1944.	14 сентября.
Напряжение на фронте достигает крайних пределов. Нем¬
цы сопротивляются отчаянно. Но союзники уже на германской
территории. Наши войска сегодня взяли Ломжу.
Опубликованы результаты Кишинево-Ясской операции.
Оба победителя — Малиновский и Толбухин объявлены марша¬
лами. Тимошенко, о котором мы так давно не слыхали, коорди¬
нировавший взаимодействие фронтов, награжден орденом Су¬
ворова первой степени.
Интересно отметить, что нет ни одного военного ордена в
честь военных деятелей Гражданской войны — ни ордена Чапае¬
ва, ни Щорса, ни Фрунзе, ни других.
558 речь идет о Николае Васильевиче Князеве, двоюродном брате
Г. А. Князева. Погиб 27 сентября 1944 г., похоронен в Латвии.
559 Квадратные скобки — в рукописи.
1013

Кису ночью увезли в родильный дом. Я уже писал о ней
(внучке покойного президента Карпинского), что она забереме¬
нела на фронте от связи с женатым красноармейцем. Он, говорят,
все-таки приезжал с фронта навестить ее и недовольный упре¬
кал, зачем она растит живот, живет в грязи, в неряшестве. Роды,
вероятно, будут тяжелыми. Доктор установил биение двух серде¬
чек, т. е.ожидается двойня. Там, на полях смерти, зарождались
эти новые жизни.
Я уже отмечал, что в Ленинграде существует скрытая рознь
между остававшимися и эвакуировавшимися. Те, кто оставались,
приписывают себе все геройство и предвидение, что город не бу¬
дет взят немцами, [говорят], что они пережили все лишения. На¬
ходившиеся в эвакуации указывают, что в большинстве случаев
они сделали это по приказу правительства, что, выехав, потеряли
все имущество и настрадались, и укоряют оставшихся: «А вы
оставались, чтобы спасти свое имущество». И колко добавляют:
«Кто знает! Быть может, и ожидали немцев». Оказывается этот
антагонизм особенно болезненен среди артистов. Замечается он
и во всех других группах населения.
Я успокоил Л. Б. Модзалевского на одном вечере — имени¬
нах его сестры: «Вы страдали, уехавши, где-то в Елабуге; Ваша
сестра — под обстрелами в Ленинграде... О чем тут говорить!..»
Очень много волокиты с карточками. Предписано строго со¬
блюдать правила и, конечно, умелые люди принимают все меры,
чтобы обойти эти правила. Об одном мечта — чтобы был для всех
трудящихся прожиточный минимум, ну хоть то, что теперь соот¬
ветствует первой категории, а потом можно повышать продоволь¬
ственные блага по табелю о рангах в арифметической или даже
геометрической прогрессии.
1944.	15 сентября.
Опять пишу каждый день. Сегодня мы все под впечатления¬
ми о боях на Висле. Взята Прага! Холодно в сентябре. По ночам
морозы. В молодости я любил эти хрустальные осенние дни, а
сейчас только тоскливо и холодно... Гляжу на падающие желтые
листики на асфальт и грежу бессловесными стихами.
По радио передают концерт из Филармонии; у соседей «бал»,
т. е. после выпивки пляс под патефон. А на фронте, на Висле, в При¬
балтике миллионы молодых мужчин ждут своей судьбы... И многие
тысячи их никогда уже не вернутся... У соседей пляшут. Через де¬
1014

сять-двадцать лет будут рассказывать внукам... «В те дни страшных
испытаний мы страдали вместе с нашими братьями и отцами».
Внучку Карпинского («Кису») навестили в больнице. У нее
родилась не двойня, как ожидали, а семифунтовая хилая девочка.
Последние дзоты разобрали на набережной. Осталась только
зенитная батарея [на]против Румянцевского сквера.
Утром, подъезжая к Архиву, слышу постукивания молотка.
Это отбивают замазку в рамах* чтобы приготовить окна к вставке
стекол. И мне невольно вспоминается другой стук в начале янва¬
ря 1942 г[ода]. В читальном зале Архива Лосева из двух ящиков
сколачивала гроб для матери и сына Шахматовых. И в ушах
на всю жизнь запечатлелись эти удары молотка по мерзлому де¬
реву... Тогда мы умирали* теперь живем.
1944.	16 сентября.
В Архиве справили 25-летие работы А. П. Свикуль-Кова-
левой. Ее отец прослужил в Архиве 4Q лет. Итого 65 лет560.
М.Ф. устроила маленький банкет. Были все сотрудники и при¬
ехавший из Москвы А. И. Андреев. Говорили речи...
Ехал домой в темноте. Силуэты домов на набережной вырас¬
тали, как декорации на сцене. Бесшумно катились с затемненными
фарами автомобили; дребезжали едва освещенные мертвенным
фиолетовым светом трамваи. Где-то за рекой вспыхивали не то
зарницы, не то прожекторы. И тоскливо как-то было в вечерней
осенней мгле над широкой водной гладью Невы с вспыхивающи¬
ми и потухающими огнями приближающихся или удаляющихся
автомобилей. Все это уж было когда-то!..
Опять мысль о бессмыслице всего сущего. Стихи без слов...
Прежде хоть стихи успокаивали. Теперь ни песен, ни слез! Одна
порой неуемная, клокочущая тоска, молчаливая, изнурительная...
1944.	18 сентября.
Мало у меня записей для истории Академии наук в дни вой¬
ны после моего возвращения в Ленинград. То, что происходит во¬
круг меня и в самом Архиве, материал для записей в журнале ра¬
560 А. П. Свикуль поступила в Архив в 1919 г., и в 1944 г. исполнилось
25 лет ее работы в Архиве АН. Ее отец, П. И. Ковалев, работал в Академии
наук 37 лет, из них 16 лет — в Архиве.
1015

бот, а не на этих страницах. Получаемые мною письма тоже очень
деловые.
И волей-неволей превращаюсь в провинциала. Могу отметить
только, что отмена пропусков создала невероятные затруднения
для многих. Целые эшелоны академических работников остались
в Казани. Они должны были в сентябре приехать в Ленинград.
Ленинградскими учреждениями управляет на правах заме¬
стителя Уполномоченного Президиума М. Е. Федосеев, он же —
заместитель управляющего делами. «Маленький Шумахер».
Каждый день рано утром уезжаю на работу. Вижу, по-преж¬
нему к 10 часам бежит к себе в институт академик С. А. Зернов —
как всегда суетливый и нервный, с сумочкой и портфелем. Со¬
всем не вижу других академиков — они ходят в середине дня,
когда я на работе.
У нас в Архиве бывает Крачковский; сегодня были Держа¬
вин и Обнорский, приехавшие из Москвы. Но это редкие гости...
Здание университета опять окрашивается в свой нарядный
традиционный цвет. Во время войны ведутся грандиозные вос¬
становительные работы. Невольно удивляешься силе и могущест¬
ву нашей страны. На набережной разбираются последние дзо¬
ты. «Войны-то словно и не бывало», — сказал мне наш комен¬
дант дома.
Началось наше решительное наступление в Прибалтике.
Живем большими ожиданиями. Музей безбожника стал Му¬
зеем истории религии561. Возможно, что Казанский собор будет
восстановлен в своем первоначальном назначении562.
На улицах учатся сплошь красноармейцы-девушки; окончив¬
шие училище молодые лейтенанты, по-видимому, разъехались —
не встречаю их больше.
561 Возможно, в памяти Г. А. Князева объединилась история двух
однотипных музеев. В Москве, после закрытия в 1928 г. Страстного мо¬
настыря, в его помещениях был открыт Центральный антирелигиозный му¬
зей Союза безбожников СССР. В Ленинграде в 1931 г. на базе антирели¬
гиозной выставки был создан и торжественно открыт в 1932 г. в помещении
Казанского собора Музей истории религии при АН СССР, чья ведомст¬
венная принадлежность неоднократно менялась. Во исполнение распо¬
ряжения Совета министров СССР от 14 декабря 1946 г. московский музей
был закрыт, а его экспонаты переданы в музей в Ленинграде.
562 Казанский собор был заложен в 1801г., построен по проекту
А. Н. Воронихина и освящен в 1811 г. в честь Казанской иконы Божией Ма¬
тери. В 1929 г. был закрыт, с 1932 г. в нем размещался Музей истории ре¬
лигии (с 1954 г. — истории религии и атеизма). Только в 1998 г. он был
вновь освящен и стал кафедральным собором.
1016

Борты панелей и нижние части трамвайных столпов окра¬
сили в белый цвет, чтобы можно [было] видеть их вечером, в
темноте.
Множество дров везде разгружают. Во многих домах осте¬
кленные рамы.
1944.	19 сентября.
Американские войска начинают брататься с германскими.
Это вызвало протест со стороны англичан. Немцы начинают во¬
пить, что они защищают свою родину.
Находятся сердобольные люди, которые жалеют немцев, «ко¬
паются» в их душе — как дошли они до жизни такой. Нельзя за¬
быть фотоснимок с специального крематория в лагере Майданек.
В нем горело более 1000 трупов ежесуточно. Для удобства сжи¬
гания конечности трупов отрубались. Были такие «спецы»! Ла¬
герь так и назывался — лагерь уничтожения. Теперь немцы вопят
о «справедливости»! Эренбург в «Красной звезде» приводит фо¬
тоснимок — пропуск германским автомашинам для продвижения
по улицам Ленинграда за подписью немецкого генерала Кнута.
И фамилия-то хороша!..
В Лондоне составили список на 350 человек военных пре¬
ступников, но точно неизвестно, внесен ли в этот список Гитлер,
Геббельс, Гиммлер и другие из ближайшего гитлеровского окру¬
жения.
Советское командование в Румынии арестовало группы мар¬
шала Антонеску и представителей германского командования
в Румынии — всего 10 человек. Война близится к концу, но сколь¬
ко осложнений несет ее конец в отношении союзников.
1944.	Осень563.
Лягут спать однажды дети, —
Окна все затемнены, —
А проснутся на рассвете,
в окнах свет и нет войны!
563 Стихи, следующие за этой хронологической записью, а также
ниже — до 25 ноября 1944 г. — написаны карандашом на отдельных ли¬
стах меньшего формата.
1017

Города вздохнут свободно, —
Ни налетов, ни тревог!
Поезжай, куда угодно
По любой из всех дорог!..
Помогай советской власти
В городах и на селе —
Добывать народу счастье
На израненной земле.
(По Маршаку564)
1944
Пыль... Пыль... Пыль... Пыль.
Облаками пыль клубится.
По дорогам там и тут
Францы, Морицы и Фрицы —
Душегубы и убийцы
Под конвоем в плен бредут.
Пыль... Пыль... Пыль... Пыль.
(По Михалкову)
Щебень, пепел, п[о]рох...
Тут были немцы565.
1944.	25 сентября.
В Академии готовятся к юбилею — 75-летию президента
В. JI. Комарова. Встретил Айрапетьянца. Он сообщил, что
JI. А. Орбели был болен, его оперировали, теперь он уже попра¬
вился, но в Ленинград еще не смог приехать. Воеводой в Ленин¬
граде по Академии М. Е. Федосеев... Но об этом скучно писать.
564 Здесь и ниже Г. А. Князев использует для своих стихотворений
поэму С. В. Михалкова (у Князева ошибочно в первой цитате вместо Ми¬
халкова указан Маршак) «Быль для детей». Первоначальные ее варианты
печатались под названием «В том краю, где ты живешь» // Михалков С. В.
Стихи для детей. М.; Л., 1943; под названием «Быль для детей» в газетах,
например в «Правде» (1944. 11 февраля), а также в журнале «Красноар¬
меец» (1944. № 3/4). Отдельными изданиями поэма вышла в Москве и Пен¬
зе в 1944 г.
565 Так у Г. А. Князева: за стихотворением С. В. Михалкова следует
отдельный лист с этими двумя фразами.
1018

В Архиве вставляют стекла. Руководящие работники соби¬
раются на сессию. Я не поеду. С. Н. Валк беседовал со мной об
университетском курсе архивоведения. Не знаю, хватит ли моих
физических сил для преподавания.
1944.	4 октября. Ленинград.
Да простит меня мой дальний друг. Не могу писать. Не могу,
потому что записи не будут отражать того, что отражало бы исто¬
рию моего времени. А переживания, настроения — личные — ма¬
ло кому интересны. И я с большой тревогой слежу за событиями,
силюсь осмыслить их и не могу. Будущего передо мною лично
нет. Какое будущее у того народа, к которому я принадлежу? Бу¬
дущее других народов? Готовиться к новым, еще более страш¬
ным и ожесточенным боям!
И приходит все та же старая гостья — злая фея, сморщенная
старуха с ножницами... Но только зло и ехидно ухмыляется. Вре¬
мя еще не пришло, но придет... Придет... А потом будет все то же,
только в новом варианте с поправкой на психику, технику, эко¬
номику, идеологию... Предоставляю будущему историку зани¬
маться всем этим... А я... Ну и для чего я пишу это, если на первое
место выпятило «я». Лучше ему быть на последнем. Сколько де¬
сятков миллионов ушло за эти три-четыре года в вечность... И нет
их «я». На реке, где перевозчиком древний Харон, давно длинней¬
шие очереди — как в наших распределителях. И устал бедный ста¬
рик. Всех не перевозишь, не запомнишь, не поговоришь, как преж¬
де. И скоро я буду в очереди. Вот и все... А потом... Потом опять
будет тоже, но с кем-то другим, подобным мне, с тобой, мой даль¬
ний друг, кому я пишу это письмо...
1944.	7 октября. Ленинград.
Горят вдоль Невского огни...
Немая мгла томила нас
В вечерний поздний час
Три года страшные подряд...
И вот — горят
Созвездьям утренним сродни
Опять вдоль Невского огни.
Опять дробит огнистый спектр
Стройнейший Кировский проспект.
1019

Опять просторная Нева
Зажглась огнями. Синева
В венце лазорейых лучей...
И бьется сердце чаще и сильней:
Горят огни!
В веках оставят след они.
(Из цикла: «Не мое, но мною переработанное
и по-иному осмысленное»).
1944.	11 октября.
А сегодня днем над городом, по-видимому, летал вражеский
разведчик. Рокотал пулемет, палили зенитки. Видел, как высоко
в небе образовывались облачки от разрывавшихся зенитных сна¬
рядов. Насчитал их семь или восемь. Потом загудели моторы на¬
ших высоко мчавшихся стальных птиц — дозорных. Некоторые
говорили, что это учение. На все глядел — также и другие — со¬
вершенно спокойно. Вечером город в огнях, правда, замаскиро¬
ванных сверху. Окна домов тоже затемнены.
С величайшими трудностями добился ремонта и пуска ото¬
пления в Архиве. Вся Академия разгружает баржу с дровами. Чи¬
нят на углу нашей линии мостовую, плохо починенную в 1941 го¬
ду после падения бомбы, образовавшей воронку. Чинят жен¬
щины.
На Неве много военных кораблей. Имеется решение — «Авро¬
ру» как памятник Октябрьской революции поставить [на]против
Нахимовского училища на Большой Невке566.
На улицах, по крайней мере на набережной, народу стало го¬
раздо больше, но транспорта меньше. И военный гараж куда-то
выбыл.
566 С 1940 г. крейсер «Аврора» был флагманским кораблем бригады
подлодок в Ораниенбауме, в сентябре 1941 г. он получил первую пробои¬
ну и был поставлен «на грунт», т. е. находился в затопленном состоянии;
20 июня 1944 г. поднят с грунта и отбуксирован в Ленинград для капи¬
тального ремонта. 17 ноября 1948 г. установлен как памятник Октябрьской
революции у Петроградской набережной Большой Невки напротив На¬
химовского Военно-морского училища. В 1948—1956 гг. — учебная база
училища. В 1956 г. открыт Корабельный музей как филиал Центрального
военно-морского музея {Поленов J1. Л. «Аврора»: Тайны столетней исто¬
рии. СПб., 1997).
1020

1944. 23 октября. П[о]н[едельник].
Всю неделю был занят по раскрытию мозаичной картины Ло¬
моносова и его учеников «Полтавская баталия» в Главном здании
Академии наук. Картина, заложенная кирпичной стеной с мягкой
прокладкой и слоем песка между стенами, была с принятием всех
мер предосторожности постепенно раскрыта. В комиссию под
моим председательством входили Петров Всеволод А., директор
Лаборатории консервации и реставрации документов, и коопти¬
рованные проф. М.В. Фармаковский, А. Н. Тарьн и др. Все рабо¬
ты по вскрытию выполнял красноармеец товарищ Авилов (инва¬
лид войны). Сегодня был торжественный просмотр картины в
присутствии представителей Академии художеств, Эрмитажа, Рус¬
ского музея, Союза художников, Комитета по охране памятников
искусства и др. Присутствовал академик И. Ю. Крачковский и
лауреат Сталинской премии Данилевский. Было признано, что
картина сохранилась хорошо. Присутствующие сделали несколь¬
ко предложений о дальнейшем ее хранении и популяризации.
1944.	29 октября.
На «товарищеской встрече» с президентом [АН] В. Л. Ко¬
маровым, то есть на банкете, было очень прилично и уютно. Мно¬
го было выпивки, закусок, фруктов, сладкого. Говорились речи,
можно сказать, лились речи. Больше всех говорил академик
Иосиф Абгарович Орбели. На многие спичи отвечал В. Л. Ко¬
маров. На этом можно было поставить точку. Но хочется записать
и то, что было моими мимолетными впечатлениями.
Банкет во время бедствий войны — неоправданная затея.
Чествование президента обошлось очень дорого. Чтобы нато¬
пить Большой конференц-зал, пришлось истратить чуть ли не
месячный запас дров, чтобы вставить стекла и замазать их, потре¬
бовалось около тонны замазки... Все другие учреждения АН си¬
дят без замазки. Банкет, как сказал мне б[ывший] директор ака¬
демической столовой т[ов]. Сергейчук, стоил около или свыше
50 ООО рублей. Положение же с питанием населения нужно при¬
знать не только жестким, но и тяжелым. И сам не знаю, почему, но
у меня создалось не теплое отношение к президенту на этот раз.
Конечно, я и не выступал ни с какой речью. Слова у меня пропали
как-то, заглушились. Пред[о] мной был сановник, старик, весьма
дряхлый. И больше ничего. Это, конечно, субъективное впечат-
1021

ление и, может быть, не стоило бы записывать его. Нет, надо от¬
метить свои впечатления; надо уже потому, что все будут мол¬
чать об этом.
В субботу было торжественное заседание в том зале, который
еще две недели [тому назад] был с заложенными кирпичами окна¬
ми, грязный, холодный, неуютный. Около 100 красноармейцев
работало по восстановлению Главного здания АН. К сроку все
было готово. Действительно, достигнута была большая победа
по восстановительным работам. Большой конференц-зал и вся
анфилада прилегающих к нему комнат сияла чистотой и была за¬
лита электрическим светом. Во время торжественного заседания
говорилось много речей. Всем ораторам долгой речью отвечал
В. JI. [Комаров], но говорил он тихо, и многие [не слышали] ниче¬
го или мало слышали. Я почти ничего не разобрал в его речи, ког¬
да он говорил о чем-то очень тихо, и все слушатели сразу почувст¬
вовали томление и усталость. Помощник президента А. Г. Чернов
два раза подавал заговорившемуся президенту записки и даже по¬
дергал его за рукав. Но В. JI. откладывал записки в сторону и го¬
ворил... говорил...
Почти во все время заседания (конечно, с интервалами) про¬
изводилась киносъемка. Прожекторы ослепляли глаза. И без того
глядящий останавливающимся взглядом В. JI. под утомляющим
светом прожекторов совсем скривил свои глаза. Как выйдут из
этого затруднения киносъемщики, не представляю себе: с таким
взглядом В. JI. кадры фильма вряд ли смогут быть удачными.
Перед началом концерта мне удалось немного побеседовать
с президентом. На этот раз мне нечего записать об этой встрече.
Он узнал меня и был внимателен. Рядом с президентом все время
его помощники — жена его, Надежда Викторовна, А. Г. Чернов —
так и называющийся официально, помощником президента, и
Т. А. Шпаро — секретарь (референт) президента. Все это окруже¬
ние, как свита, вьется вблизи или чуть в отдалении от президента.
Возвращусь к банкету. В. Л. Комаров в конце ужина с бока¬
лом вина обошел всех гостей и со всеми чокался. Я приветство¬
вал его как создателя КИАН и сказал, что поднимаю бокал за
успешную работу по истории Академии наук. Осталось еще одно
мимолетное впечатление. Из проходных комнат смотрели в зал
(как 70—100 лет назад) «люди» на пиршество «господ»... Смот¬
рели с завистью на еду. Какой-то феодализм наизнанку!
Погиб на фронте брат (двоюродный) — Николай Василье¬
вич Князев. В извещении о смерти, врученном несчастной матери
в военкомате, указан день смерти — 27 сентября 1944 [года] и
1022

место погребения в какой-то латвийской деревне. Тяжело пережил
эту утрату, очень тяжело. Коля умер 25-ти лет. Он кончал ВТУЗ.
Учился отличником. Был бы прекрасным инженером. Учился он
в Институте точной оптики и механики. До окончания ему остава¬
лось два экзамена. Погиб нужный человек для будущего моей Со¬
ветской Родины. Об отчаянии матери не приходится говорить —
никаких слов нет. Она даже не плачет. Пришла к нам... Ничего не
осталось у нее, для чего бы она могла жить.
— Для чего жить?!... — тихо спрашивает она с затаенным
ужасом в глазах. —И, может быть, это ошибка... Он вернется,
вдруг вернется мой милый мальчик...
Погибнуть в 25 лет — это трагедия. Прожить такую нелег¬
кую жизнь — большое и несправедливое испытание. Коля не ви¬
дел жизни, которая ему улыбалась бы. Он испытал много и мно¬
го жестокой несправедливости. Все перенес с величайшей стой¬
костью. Ждал будущего. Выбрал себе чистую девушку-невесту,
которой остался верен и на фронте. Ждал ее. До 25-ти лет сохра¬
нил свою мужскую чистоту, мечтал о счастье любви, о работе
по своей специальности, о жизни... И простерлось над ним веч¬
ное Ничто — Смерть.
1944.	31 октября.
Еду уже в сумерках по набережной, возвращаясь со службы.
Маячат редкие огни над пустынной и темно-свинцовой Невой.
Кое-где светятся еще незатемненные окна в домах. И неуемная, до
слез гнетущая тоска наполняет душу. Что же это делается в мире?
Зачем это безумие? Тысячи, много тысяч смертей каждый день.
Страдания. Мать погибшего на латвийском фронте Коли [Кня¬
зева] вчера дежурила перед получением повестки в госпитале.
Она видела, как сажали в ванну обрубки человеческих тел, и дол¬
го не могла опомнится от ужаса... Счастливы еще те, как Коля, ко¬
торые умерли сразу. А сколько таких, у которых вытекли гла¬
за, отняты ноги, висит клочьями на незаживающих ранах мясо...
Зачем все выдумки — реальный ужас страшней всех выдумок!
Кто виноват во всем этом страдании многих, многих миллионов
людей? Если Гитлер, его окружение, то почему же он до сих пор во
главе германского народа? Значит, виноваты и немцы. Значит, они,
немцы, виновники всех бедствий... И как все это могло случиться?
Темная Нева, темные силуэты зданий, редкие огни, ветер
пронзительно холодный и сырой с моря... И тоска, холодная,
1023

черная дрожь во всем теле... Холодно не только снаружи, но и
изнутри...567
ЛЕНИНГРАД НОЧЬЮ ОСЕНЬЮ 1944 ГОДА
Последний лист отряхивают клены на каменный холодный
парапет.
По вечерам Ростральные колонны голубоватый окружает свет.
Торжественна медлительность прихода седых ночей на эти берега,
Когда окаменевшая природа по-зимнему печальна и строга.
Причудливые тени от решеток сплетаются с тенями от ветвей.
Луна в зените.
Одиноко четок неторопливый окрик патрулей.
По мостовой процокали копыта; куранты отзвенели, не спеша.
Спит Ленинград.
Передо мной раскрыта его неповторимая душа.
(По Дудину. 1944)
1944.	Осень.
Из действующей Армии за границами Союза.
ОСЕНЬ
В России багряная осень,
Прозрачная синь, листопад,
И ветер туда не доносит
Тяжелых орудий раскат.
Печальные наши подруги
К семи затемняют окно;
Четвертую осень в разлуке
Им верить и ждать суждено.
Но время счастливое близко:
Там ветер недаром кружил —
Багряный листок, как записку,
На каждый порог положил.
Он будет приметою доброй —
Ведь здесь, средь нерусских равнин,
Подруги и родины образ
Сливаются в образ один.
567 Вложены две вырезки из газеты; на обеих фотографии сидящих ря¬
дом У Черчилля и И. Сталина (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 109. Л. 80,81).
1024

Тоска заполняет нас силой,
И мы ненаглядным своим,
Тоскуя о родине милой,
Сквозь тысячу верст говорим:
Скучайте о ваших солдатах,
Ушедших с советской земли,
О тех, кто сегодня в Карпатах,
О тех, кто в балканской дали.
О тех, кто в варшавских предместьях...
Пусть слышит родная страна
Под полночь в «Последних известьях»
Чужих городов имена.
А мы, зарядив автоматы
И снова припомнив свой дом,
За Вислу, за Сан, за Карпаты
Все дальше и дальше пойдем...
Вокруг перелески чужие,
Осенних полей красота,
А в сердце —
Россия, Россия,
Любовь,
И судьба, и мечта.
Евг. Долматовский.
«Правда». [19]44. XI.
1944.	Октябрь, ноябрь.
ОГНИ В ЛЕНИНГРАДЕ
Цепочкой фонарей в ночное небо брызнув,
Отряхивая камни баррикад,
Над немцами заслуженную тризну
Справляет легендарный Ленинград.
Стой и красуйся, праздничный и ясный,
Салютом радости звени!
В столетиях грядущих не погаснут
Твои зажженные огни!
(По Дудину, 1944)568
568 Вложены две вырезки из газет: рисунок Влад. Гальбы «Фонари в
Ленинграде» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 109. Л. 85). См. ил. 47; а так¬
же: фотография Д. Трахтенберга «Ленинград сегодня. Вечером зажигают¬
ся огни...» (Л. 86).
33 Князев Г А.
1025

1944. Ленинград.
НАЧАЛО НОЯБРЯ...
Давно с деревьев желтый лист опал, —
уже его сожгли в садах и парках...
И крыша по утрам уже бела;
И на хребте засыпанной траншеи осенней астры
краска отцвела.
Но красками иными дома и улицы полны.
В кумач пунцовый зашивают стены,
И краской голубой закрашено фанерное окно.
И фонари по вечерам висят — неугасимы
вдоль панелей,
Чтоб мы на них — счастливые — глядели,
Три года пребывавшие во тьме.
И радио разносит
сквозь наступивший сумрак серебристый
салют Москвы...
Идут полки на запад...
В Берлин идут...
...Но знаем мы, что это только веха, перепутье.
Мы на пути к другой — заветной цели.
Огни, огни... Бегут они цепочкой чрез мосты туда,
Где Смольный, где зажглись огни
Семнадцатого года...
Кружит осенний ветер над Невою...
И полыхают красные знамена!
1944.	4 ноября.
Кончилась «комаровская» неделя в Ленинграде. Неделя бес¬
прерывных заседаний — в Главном здании Академии наук, в Бо¬
таническом институте, в университете, в Географическом общест¬
ве... И все с докладами о Комарове. Говорят, что не выдержал бед¬
ный старик и, слушая доклад на тему «Комаров — популяризатор
науки», взмолился: «Товарищи! Нужно и меру знать».
Как всегда, бездна противоречий. Особенно бросалась мне
в глаза одна мелочь. К нам в детстве приезжал слепой богач —
Лукин — в сопровождении лакея, с которым мы не знали, что де¬
лать: оставлять ли его в передней или сажать за общий стол. Та¬
кое впечатление осталось у меня от помощника президента Чер-
1026

нова и референта Шпаро... Они мне живо напоминали лакея Лу¬
кина. Чернова посадили позади стола, где сидел Комаров, но
в Президиуме; Шпаро остался в передней, то есть среди публи¬
ки. Я уже писал о том, что шпаргалку, приготовленную для пре¬
зидента Черновым или Шпаро, В. Л. [Комаров] отложил в сто¬
рону и, только уходя с кафедры, вспомнил о ней и процитировал
несколько строчек. Говорил В. Л. очень тихо, но те, кто слыша¬
ли, передают, что он очень живо излагал свою биографию, воз¬
можно, что эта «живость» и некоторые старческие обмолвки
(вроде «разгром Академии в 1924 году»569) и побудили Чернова
бесцеремонно класть перед президентом записки и чуть ли не
дергать его за рукав. Мое личное — субъективное — впечатле¬
ние: «пересолили». Много было лишней «помпезности». Со¬
вершенно лишней в страдные военные дни была «встреча» с
жратвой и обильной выпивкой. Уехали, как и приехали, скопом,
в особом вагоне3.
1944.	6 ноября.
Ленинград. Вечер.
Ноябрьский праздник в освобожденном Ленинграде. Вол¬
нующая всех речь товарища Сталина. Митинги. На Кировском
заводе... Вся смена, выслушавшая речь, встала на сталинскую
вахту. Люди, вставшие к станкам, продолжают непрерывный труд
для фронта. «Ленинградская] пр[авда]». Г[еоргий] К[нязев].
[19]44.
Когда-то было великой честью носить звание — civis roma-
nus570; я имею великое счастье наименовать себя — гражданин
Советского Союза. Г[еоргий] К[нязев]. [19]44.
569 Вероятно, имеется в виду разгром Академии наук в 1929—1931 гг.
См. примеч. 47.
а—а В рукописи текст, ограниченный буквами а, — на об. Л. 93 —
датирован уже 7 ноября 1944 г. Возможно, листы перепутаны при напи¬
сании текста Г. А. Князевым. Вставлены по смыслу записи.
570 civis Romanus — гражданин Рима, звание, употреблявшееся пос¬
ле победы Рима в Латинской войне 340—338 гг. до н. э.; в соответст¬
вии с этим, быть гражданином, означало пользоваться большими пра¬
вами, чем прочие жители города, не принадлежавшие к гражданской об¬
щине.
1027

7943.571 6 ноября.
Ноябрьский праздник в Ленинграде — городе-фронте... Зло¬
веще свистят на улицах города вражеские снаряды. На седьмой
остановке от ворот Кировского завода уже укрепления немцев...
«Ленинградская] пр[авда]». Г[еоргий] К[нязев]. [19]44.
1944.	6 ноября.
Он, Сталин, все обдумал и четко сформулировал. И как-то
спокойнее стало. Все так ясно и реально. Есть мудрое руководство
к действию. Трудно было слушать его речь по радио. Говорил он
быстро и с акцентом. Волнующее чувство испытывали многие,
многие миллионы сердец. Говорил Сталин. Вчера ему вручили ор¬
ден Победы. Перечитываю:
«Советские люди ненавидят немецких захватчиков не потому,
что они люди чужой нации, а потому, что они принесли нашему
народу и всем свободолюбивым народам неисчислимые бедствия и
страдания. В нашем народе издавна говорят: „Не за то волка бьют,
что он сер, а за то, что он овцу съел”». «В ходе войны гитлеровцы
понесли не только военное, но и морально-политическое пораже¬
ние». «Утвердившаяся в нашей стране идеология равноправия
всех рас и наций, идеология дружбы народов одержала полную
победу над идеологией звериного национализма и расовой нена¬
висти гитлеровцев»...
1944.	7 ноября.
Вчера в Архиве устроил короткий митинг. Сегодня сотрудни¬
ки, по традиции, собрались у нас. Речей говорить не пришлось.
Сидели три матери, у которых погибли во время войны мужья и
сыновья... Нет никаких сведений и о Черникове...
Наши армии, перешедшие немецкие границы, выдерживают
яростные контратаки врага под Гольдапом в Восточной Пруссии.
Черчилль, поздравляя Сталина, молится, чтобы «англо-советский
союз был источником многих благ для наших обеих стран, для
объединенных наций и для всего мира...»
571 Вложена выписка, сделанная Г. А. Князевым из газеты «Ленин¬
градская правда», датированная 6 ноября 1943 г.
1028

На «товарищеской встрече» с президентом Академии наук
В. Л. Комаровым академик Иосиф Абгарович Орбели говорил
много речей, но одна из них особенно запомнилась мне, запала в
душу. «Встреча» подходила к концу. Многие встали со своих мест
из-за столов и вели беседы стоя. Вдруг прогремел повелительный
голос: «Сядьте. Я хочу сказать слово, которое никто из русских не
скажет: не в характере русского народа говорить о себе. Я не рус¬
ский. Во мне нет ни единой капли русской крови. Я армянин. Но я
горжусь тем, что работаю среди великого русского народа. Велик
русский народ. Он имеет в истории много великих имен. Их на¬
звал в своих речах наш великий вождь Сталин. И я, армянин, под¬
нимаю свой бокал за великий русский народ, за великих русских
людей и за того, чей бюст стоял, стоит и будет стоять в этом за¬
ле — за созидателя нашего города, за основателя нашей Акаде¬
мии — Петра Великого!..»
Сталин... Узбек считает его узбеком, но в нем нет и капли
узбекской крови. Армянин считает его армянином, но в нем нет
армянской крови. Русский считает его русским, но в нем нет рус¬
ской крови. Грузин считает его грузином... Но сам он не считает
себя ни грузином, ни русским, ни узбеком... Он — гражданин Со¬
ветского Союза. Он и русский, и армянин, и украинец, и грузин...
Он первый советский человек — товарищ Сталин... Приблизи¬
тельно в таких словах охарактеризовал Сталина Иосиф Абгаро¬
вич Орбели на «встрече» в честь Комарова 29. X. [19]44 в Ленин¬
граде. Позади Президиума, на заседании 28. X, за бронзовой ста¬
туей Ленина алел красный шелк с надписью золотыми буквами:
«Вперед к коммунизму». Иосиф Абгарович Орбели, со свойст¬
венным ему темпераментом, увлекся. Он призывал к ненависти,
к священной ненависти к немцам. Его прервал голос.
— Позвольте мне слово.
Встал один из ученых (забыл его фамилию).
— Вношу поправку, дополнение. За что мы ненавидим нем¬
цев? За то, что они попирают то, что священно для нас, — любовь
к человеку, человечеству. Поднимаю бокал за любовь.
Иосиф Абгарович идет через весь зал и под общие аплодис¬
менты целуется и чокается со своим оппонентом.
На краю стола сидели только что вернувшиеся из экспеди¬
ции ботаники. Они выполнили какое-то ответственное задание
и выполнили его особенно успешно. Но путешествие их было
очень тяжелое. За столом они много пили, но вино не валило их.
По-видимому, привычка. Когда Влад[имир] Леонтьевич [Кома¬
ров] обходил гостей, он, дойдя до них, долго беседовал с ними и
1029

дружески трепал по плечу ученых-путешественников и — как го¬
ворят — героев. А на другом конце стола сидели другие научные
работники — только что демобилизованные, тоже герои. Один —
старший лейтенант — б[ывший] командир бронепоезда, вынес¬
ший на плечах всю тяжесть войны, и раненый, и контуженный...
Но сохранивший трудоспособность и волю к науке. Они также
много пили, но пьяны не были... Держались крепко, как и в бою...
1944.	15 ноября.
Попалась мне в руки иллюстрированная Библия с рисунка¬
ми Доре. Глубоко задумался. «Вечная книга». Вот уже около 3 ты¬
сяч лет она владеет умами, можно сказать, миллиардов людей,
живших когда-то и живущих. Книга книг — отображение всей
жизни древнего-древнего народа, который теперь называют ев¬
реями. Своеобразная энциклопедия, антология, хроника, кодекс
законов... Но сегодня меня поразило другое. Не сказки и легенды,
а то, что почти на каждой странице кровь и жестокость. Особенно
страшен жестокий библейский бог. Пред[о] мною картинка, иллю¬
стрирующая библейский текст об Иисусе Навине, останавливаю¬
щем солнце: «И сказал... стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над
долиною Аналонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, до¬
коле народ мстил врагам своим» (Кн. Иис. Нав., X, 12—13). Вот
для чего останавливались солнце и луна.
Через всю Библию проходят «казни и наказания божии»
(у меня не поднимается рука написать об этом кровавом библей¬
ском боге с большой буквы): казнь Ахона; казнь Агава; избиение
аммолитян. Убийство, убийства, казни и избиения без конца —
единичные и массовые.
Всемирный потоп. Казни египетские. Содом и Гоморра.
«...И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь
от Господа с неба. И ниспроверг города сии, и всю окрестность
сию, и всех жителей городов сих, и (все) произростения земли»
(Быт. XIX, 24—25).
И... «Господь бросал на них (людей) с небес большие камни
(град).., и они умирали» (Кн. Иис. Нав. X, 11). Это деятельность
самого бога, а вот деяние с его позволения: «Они схватили друг
друга за голову, вонзили меч один другому в бок, и пали вместе»
([Вторая] кн. Царств, И, 16). «...А народ... он вывел, [и] положил
их под" пилы, под железные молотилки, под железные топоры,
и бросил их в обжигательные печи» ([Вторая] кн. Царств, XII, 31).
1030

В этой «Вечной Книге» запечатлелась вся жизнь древнего на¬
рода, сумевшего запечатлеть в веках и радости свои, и страдания,
и чаяния милосердия, и ужас перед тем, перед кем они трепета¬
ли, и имя которого было запрещено произносить вслух. Но вот за¬
гадка — как эта Книга могла стать «священной» для христиан,
и учить, как жить, миллиарды людей?!...
И еще одно приходит на ум. А ведь, по существу, люди оста¬
лись такими же, как они изображены в Библии, в этой «Вечной
Книге». За 2 1/2 тысячи лет жестокость людей не утихла. И силь¬
ней еще разгорается ярость людей друг против друга. И многие
еще говорят: «Так Богу угодно. Пути его неисповедимы...»
1944.	19 ноября.
Жил когда-то формулой: «Христос. Нравственное совершен¬
ство. Работа. Ум (все ясно)». Мне было тогда 17 лет (в 1904 году).
Не пил, не курил, не развратничал, но и не был святошей, был
задумавшимся мальчиком. В страхе и ужасе переживал биение
пола, приливы крови, безудержные страсти, влечение к друго¬
му — женскому — существу, к ее таинственным частям тела, к же¬
ланию видеть их, чувствовать близость, касаться... И никого не
любил. А покупная, продажная, захватанная женщина казалась
мне омерзительнее падали... Вот и родилась тогда эта форму¬
ла. Хотелось работать, но не умел работать. Не хватало и воли
с упорством до конца преодолеть, например, языки. И наконец,
борьба с темным мистическим началом, наследством многих-мно-
гих предков. Борьба с анимизмом, фетишизмом, фанатизмом, ту¬
маном религии, обманом веры, суеверием, косностью... Ужасал
мрак и рабство мысли. Подавлял авторитет церкви, бога... Свобо¬
ды хотелось. Освободиться стремился от всех пут. И один был
путь пред[о] мной — разум, мой разум, все разъясняющий, все
указывающий, все направляющий... Тогда и создалась последняя
часть формулы «Ум (все ясно)»...
Но чем же руководиться, где вехи, истинный путь? И я со
всею страстностью молодого ума и сердца ухватился за светлый
образ Христа. Не за мистического, богословского, казенно-цер¬
ковного Сына Божия, Спасителя, а за простого смертного, но ге¬
ниального человека, величайшего Учителя любви, добра и мило¬
сердия. Поразил меня этот образ своей красотой. Был такой чело¬
век среди людей. Понял смысл жизни, говорил людям в своем
учении о добре, красоте, радости... И я стал вчитываться в то, что
1031

он говорил. Мучило меня Евангелие своей скорлупой сказок и ле¬
генд. Не беспорочного зачатия, не исцеления слепорожденного,
не воскресения из мертвых в третий день по Писанию — [не] всей
этой ерунды хотелось мне найти в Новом Завете, а именно этот
новый завет. Брал карандаш. Черкал неприемлемое. Выписывал
нужное... Но что я делал? — творил своего Христа. Я не сознавал
тогда, что это разномастный Христос, заимствованный у Репи¬
на, Толстого, священника Григория Петрова... Это была мечта.
Мечтой я жил тогда. И мечта спасала меня, влекла меня к себе,
как маяк...
А потом я все больше начинал понимать, что этот маяк лишь
в моем воображении. Пришли 1905[-й] год, реакция, предвоенные
годы, мировая война... Пришел 1917[-й]год. Случилось в мире
что-то новое, небывалое. Трудно было сначала во всем этом не¬
обычном разобраться и страшно было. Сбились пути. Оказы¬
валось, у мечтателя Ленина было больше правды, реальности,
чем у мечтателя Христа... Лучшую часть своего сердца [я] отдавал
молодежи — преподавал историю литературы и историю ис¬
кусств. Около меня была любимая и умная жена-друг. Половой
вопрос ею был снят... Оставался только один — где же истина,
где же правильный путь, где освещение, освящение и оправдан¬
ность жизни? Где путь, по которому нужно идти? Не менее семи
лет читал его: Ленин был чужд мне сначала. А те, кто окружали
меня и называли себя членами партии, основанной Лениным,
были нечистоплотные, наглые люди (Цвибак, Татаров и прочая
зиновьевско-троцкисткая сволочь). Смерть Ленина в 1924 году
всколыхнула нас всех. Пожалуй, лишь с этого года я могу на¬
зывать себя советским. До этого времени я принимал совет¬
скую власть лишь как историческую необходимость, как неизбеж¬
ность.
Еще прошло пять лет напряженной мысли и борьбы про¬
тиворечий. Как я приветственно был задавлен в Центрархиве!
Это было страшное рабство. Много нужно было воли и сил, что¬
бы не опуститься, не потерять своей веры в грядущее светлое бу¬
дущее человечество. Не хватало и метода — диалектики Лени¬
на—Сталина.
С 1929 года, с переводом меня в Академию наук, началась но¬
вая для меня жизнь. Я целиком отдался строительству научного
архива Академии. Первые 10 лет прошли в этом неустанном тру¬
де. Создан научный архив. Созданы научные труды. Начата исто¬
рия Академии наук... И не менее важное — пережив непонятое
мною жестокое и тяжелое, что происходило в партии с 1934 г[од]
1032

по 1938 г[од]572, я закалился в понимании противоречий, в диа¬
лектическом объяснении истории... Я стал безоговорочно совет¬
ским человеком, беспартийным большевиком в полном смысле
этого слова. Христос остался мне дорог своей мечтой, той же са¬
мой мечтой, которая у Ленина и Сталина. Но у Христа была толь¬
ко мечта, а у последних — реальный путь к достижению этой меч¬
ты. И у Христа, и у Ленина, и у Сталина — одна цель: ценность
человеческой личности, грядущее коммунистическое общество.
Его будут строить продолжатели дела Ленина—Сталина. Не до¬
ждутся такие, как я, тех грядущих дней. А покуда — смерть и
хаос, дым пожарищ, кровь и страдания, жестокость и страшная
месть... Во имя чего? Во имя любви к Человеку!
Живу этой диалектикой. Спускаюсь по ступеням к неизбеж¬
ному закату и благословляю грядущий день человечества!.. Я ко¬
му-то писал в 1904 году, сорок лет назад: «Христос воскрес! По¬
здравляю Вас с праздником торжества правды и света над кривдой и
тьмой. 2000 лет тому назад воскресли любовь, свобода и истина. Я
верю в их воскресение и полное торжество! Как ни распекают Ис¬
тину, как ни удушают Свободу, как ни терзают Любовь, они живут
и покоряют все больше и больше „чистым сердцем”, о котором го¬
ворил всевышний мечтатель Христос... Христос воскрес!»
Истина, свобода, любовь — вот та «троица», которой я под¬
чинялся. Нашел в своих записках и правила поведения:
подчинение своей воле всех своих чувств;
недопустимость низости поступков и мыслей;
всегда ясный отчет во всех своих поступках и мыслях;
полное отрицание таинственности, сверхъестественности;
полный рационализм и ясность;
то, чего мы не знаем, — область неузнанного, а не сверхъесте¬
ственного, мистического, божественного;
все объяснимо; все существующее реально; ничто не [сущест¬
вует] скрытно от нас абсолютно, но только еще неизвестно;
изучение наук — особенно биологических и социальных;
специализация по истории (социологии);
оправдание своей жизни трудами.
572 Политический террор, поводом для которого стало убийство 1 де¬
кабря 1934 г. С. М. Кирова. Другая дата — 1938 г. — связана с появле¬
нием Постановления ЦК ВКП(б) от 20 января 1938 г. «Об ошибках парт¬
организаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюро¬
кратическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах
по устранению этих недостатков».
1033

Склон. Ступеньки пошли книзу. Взволнованно смотрю вверх
и туда — вниз. Наверху — безграничная будущность, внизу —
беспредельная бездна, ничто. Жизнь прожита. Песня не допета и
обрывается. Много, много было чаяний и надежд. Но поднялся
лишь на небольшую высоту. И то — уже счастье, что всю жизнь
поднимался. Много работал над собой, старался помогать другим.
Свою жизнь прожил. Пожалуй, не просто коптил небо. Что-то де¬
лал. Пусть малое, незаметное, но делал. Хотелось, правда, сделать
больше. Не удалось. По многим причинам. Но все же сделано не¬
мало. Итак, ступеньки вниз.
Ну и что же! Всю жизнь поднимался куда-то. Вершины все
равно не достиг бы, а предельную для себя высоту преодолел.
Теперь надо умно и осторожно спускаться, покуда с последней
ступени не перейду прямо в землю... И вспоминается мне ви¬
севшая у нас когда-то народная картина — «Жизнь человече¬
ская»... Вспоминается и другая из моего собрания — «Парабо¬
ла жизни». Идут ступеньки вниз... А казалось, что настоящая-то
жизнь так и не начиналась. Зачем же у меня слезы на глазах?
Не надо. Не надо...
1944.	1 декабря.
На службе не действует центральное отопление. В моем ка¬
бинете 0°. Вся работа развалилась. Пришлось принимать герои¬
ческие меры по устройству печного отопления. Свой кабинет
устроил в «башне», где сидел в 1941—42г[одах]. Так как вход
туда ведет через Зоологический институт, то пришлось прорубить
дырку в потолке и устроить лестницу-трап.
1944.	2 декабря.
Снова в башне; почти в тот же день три года назад я вошел
в нее...
Академия предполагает праздновать в 1945 [году] какой-ни¬
будь свой юбилей. Это нужно, чтобы правительство могло награ¬
дить сотрудников АН орденами и т. д. Приехавшая И. И. Люби¬
менко передавала мне, что об этом намекнул сам И. В. Сталин
в беседе с Комаровым. Празднеству предполагают придать меж¬
дународный характер.
Меня хотели вызывать для консультации в Москву. Написал
письмо секретарю президента, отвечая на все поднятые вопро¬
1034

сы, — об юбилее, о брошюре к юбилею, о своем затруднении вы¬
ехать в зимних условиях в Москву.
Много приходит ко мне народу для консультаций. Помощ¬
ник мой М. В. Крутикова больна. Другие не имеют достаточной
квалификации. Много научных справок. Много работы по хо¬
зяйству Архива... Чувствую, что разрываюсь на части, но поде¬
лать ничего не могу.
1944.	5—16 декабря.
Еще одна поездка в Москву. Вызывал президент по поводу
предполагаемого празднования юбилея Академии наук. 220-ле-
тие основания минуло в текущем году573; в будущем, 1945[-м],
можно бы отмечать другую дату — 20-летие преобразования Ака¬
демии наук во Всесоюзную (27 июля). На совещаниях с Бруе¬
вичем, Волгиным, Вавиловым, Черновым, Зубовым и другими
решили, что будет праздноваться 220-летие существования Ака¬
демии наук и 20-летие преобразования ее во Всесоюзную. Тор¬
жественные заседания и выставки намечены на середину мая.
Вопрос о праздновании юбилея Академии поставлен Стали¬
ным. Он предложил сделать это с приглашением иностранных
гостей.
В Москве я остановился в самом Архиве и в течение 9 дней
не выходил из здания Президиума Академии наук. Написал не¬
сколько исторических справок и докладных записок для прези¬
дента, для Бруевича, для Волгина, для Вавилова. В докладной за¬
писке на имя президента изложил, по просьбе помощника прези¬
дента Чернова, все свои мысли для проекта правительственного
постановления об юбилее.
Поездка в Москву в зимних условиях не была для меня лег¬
кой, но все же легче, чем я предполагал... Самой же Москвы так я
и не видел, если не считать проезда по ней с вокзала и на вокзал.
А поэтому и писать о своих впечатлениях о Москве в декабре
1944 года не приходится.
573 В начале 1945 г. для празднования 220-летия со дня основания
Академии наук был создан Всесоюзный комитет, который возглавил
акад. В. Л. Комаров. Первое заседание комитета состоялось в феврале
1945 г. Сессия Академии наук, посвященная юбилею, проходила с 15 июня
по 3 июля 1945 г. в Москве. Материалы сессии опубликованы: 220 лет
Академии наук СССР. Юбилейная сессия. М.; Л., 1948. Т. 1—2.
1035

1944. 22 декабря.
Солнце... Сегодня 22 декабря, самый короткий, самый тем¬
ный день в году. Я с большой тяжестью переживаю эти темные,
какие-то безнадежные по своей мрачности дни.
И сегодня, как три года назад, когда написал поэму о жреце
Солнца, увиденного у сфинксов, встретил незнакомца. Он был в
тулупе, какие носили прежде дворники, в шапчонке, скорее дет¬
ской, из лоскута материи. Встретил он меня, улыбаясь. Успел рас¬
сказать, что умирал в зиму 1941/42 [года] в Ленинграде, пережил
многое потом в Казани и Ташкенте, немногим отличное от пере¬
житого в Ленинграде — возвратился в свой родной город, нашел
разграбленной и полуразрушенной свою квартиру, потерял почти
все имущество, главное, книги. Сейчас живет в нетопленной ком¬
нате (дров еще не достал), вместо стекол фанера... Но не унывает.
Работает над своей научной темой... И даже глаза горят, когда го¬
ворит об этом. Ну, чем же не жрец Солнца! Опять встретились!..
Когда мы разошлись в разные стороны, я никак не мог вспомнить
фамилию этого знакомого незнакомца. А когда разговаривал с
ним, был так уверен, что вот сейчас вспомню, — ведь я его так
хорошо знал, виделся не раз с ним. Кто же он на самом деле?..
Приближающаяся ли старость тут виною или что-либо дру¬
гое, но наш климат мне становится несносен. Лета почти нет;
и остальное время — то осенняя (все равно и весенняя) сырость,
то неровная, с оттепелями и гололедицами, с холодными сырыми
ветрами, зима. И холодно, и неприветливо. Очень мало солнца.
И зимой, весной и осенью — холодно не только на улице, но и
в комнатах, и на службе, и дома. Я все время зябну. Я уже несколь¬
ко раз возвращался к этой теме — об изменении нашего климата.
В прошлое лето, говорят мои сослуживцы, они почти все время
ходили в пальто. И нынче лето было короткое — какой-нибудь
месяц с небольшим. И до, и после — дожди, туманы, сквозные,
сырые, ветреные дни.
1944.	25 декабря.
Христианское Рождество Христово... «Слава в вышних Бо¬
гу и на земле мир». Трудно понять совершающееся в мире.
Пред[о] мною несколько фотоснимков массовых убийств, —
организованных, обдуманных. Это не убийства в бою, в смер¬
тельной схватке борющихся врагов — в ярости, в аффекте, в борь¬
1036

бе за существование, а систематическое беспощадное, умственно
холодное, продуманное уничтожение себе подобных, но мешаю¬
щих, занимающих ту территорию, которая должна быть очищена
для более близких по крови, расе — для своих. Уничтожение лю¬
дей массовое, чудовищное, небывалое в мире...
Как это могло случиться в XX веке? Как это могло случить¬
ся в центре европейской культуры? Как мы можем читать об
этом, рассматривать фотоснимки с изображением совершивше¬
гося — и не сходить с ума?! Можем жить и даже заботиться о раз¬
влечениях!
1945.	Январь—февраль574.
Два месяца напряженнейшей работы, когда создана была моя
книга: «Краткий очерк истории Академии наук СССР»575. Эта ра¬
бота явилась итогом всей моей работы в Архиве Академии и как
результат более чем десятилетних занятий по изучению истории
Академии наук за все время ее существования.
1945.	5 февраля.
Каждую ночь ленинградские обыватели варварски расхища¬
ли бревна и доски деревянных футляров, которыми были закры¬
ты невские сфинксы. Почти две недели я добивался того, чтобы
падающие верхушки футляров были убраны организованно, и все
мои хлопоты оставались тщетными. Сфинксы стоят перед Ака¬
демией художеств, мимо них проходят тысячи и тысячи ленин¬
градцев, и никому словно нет дела до того безобразия, которое
творится на их глазах. И Комитет по охране памятников не при¬
нимал никаких мер...
Сегодня я торжествовал. Сфинксы, во всей красе, стояли от¬
крытыми над Невой. К счастью, они целы и невредимы. Вьюж-
574 ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. 217 л. 5 февраля—28 августа
1945 г. Автограф. Чернила, синий карандаш. На папке запись рукой Кня¬
зева: Князев Георгий Алексеевич. Записки в дни войны. Дневники. Авто¬
граф. На титульном листе: Записки ГАК. 1945. Георгий Князев. Ленинград.
Нумерация дней войны и указание на дни недели отсутствуют.
575 Работа Г. А. Князева «Краткий очерк истории Академии наук СССР.
1725—1945» была выпущена издательством «Наука» в 1945 г.; дополнен¬
ное издание в соавторстве с А. В. Кольцовым вышло в 1957 и 1964 гг.
1037

ная погода последних дней запушила их серебряным инеем, и
древний камень их сделался светлым, как мрамор. И снова они
над Невой — спокойные, устремившие свои взоры друг на дру¬
га, величавые и молчаливые свидетели более чем 37 столетий и
только что минувших событий, невиданных за их долгую-долгую
жизнь. Более 900 дней рвались вокруг них снаряды, бомбы; со¬
трясали воздух зенитчики находящейся близ них батареи... Сот¬
ни тысяч людей, миллионы погибших вокруг — а они стоят. И бу¬
дут стоять. В веках... Поклонился сфинксам... Старые мои совре¬
менники! Древние, древние... Я пройду... А они будут стоять.
И также безмолвно, в великой бесчувственности, в веках... Слов¬
но про них сказано — времени нет. Они стоят, а проходим мы,
смертные. Они — бессмертные. Вечные. Нет для них времени.
Снег запорошил их древние лики... Но чуялось, что ... Я хотел бы
думать, что им что-то «почуялось». Может быть, это иллюзия.
И ничего не изменилось для них.
Так было тысячелетия назад над Нилом;
так же теперь, через тысячелетия, над Невой;
то же будет через тысячелетия над какой-то другой рекой.
Страдание и смерть для смертных.
Рождение, страдание и смерть...
Таков закон жизни.
Не гордись, Человек.
Наполовину ты Зверь.
И свободный, светлый разум в тебе,
и вечный инстинкт хищного зверя.
Человеко-Зверь... Звере-Человек.
И в замкнутом круге.
Смертное земное существо —
жалкое и ничтожное, как индивидуум, и непреходящее
в постоянной сменяемости
вид; сумма, масса, народ.
«Все смертно, один народ бессмертен...»
И то бессмертно, что создано народом.
Каким народом?
Человечеством.
А есть ли это человечество?
На протяжении тысяч и тысяч веков
льется кровь, кровь и кровь.
И проходят и уходят не только люди,
но и народы.
И нет человечества.
1038

Будет ли оно когда-нибудь?
Будут ли другие века на земле,
Века обретенного счастья?
Или была, есть и будет
только одна иллюзия будущего счастья?
Дивный морозный день. После бури, нанесшей горы пуши¬
стого белейшего снега, вдруг тихо, необыкновенно ясно и спо¬
койно. И седые от инея «ветхие денми» сфинксы над Невой. Стоял
пред ними, как зачарованный. По привычке в такт ритму кро¬
ви зазвучали вдруг слова в стихотворном размере. Но жалкими,
ненужными и лживыми показались мне эти слова. Я стоял в
молчании. И тем сильнее чувствовал, чуял грохот битв и ужас
страданий, и отчаяние миллионов — в прошлом, и теперь... И в
будущем576...
1945.	8 февраля.
Все газеты отметили 220-летие со дня смерти Преобразо¬
вателя России577. В «Ленинградской] правде» выступил Мав-
родин со статьей, заглавие которой напечатано особо жирным
шрифтом — «Петр Великий». Статья явно написана по данной
директиве578.
1945.	15—16 февраля.
В газетах помещен снимок Рузвельта, Сталина, Черчилля.
Очень большое впечатление производит фигура Рузвельта и его
красивое лицо бодрого старика-американца. Наши ленинградские
женщины в восторге от этого изображения Рузвельта. По-раз¬
576 Вложены две вырезки из газет: фотография Университетской на¬
бережной у Академии художеств (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 6),
а также фотография Д. Трахтенберга «Ленинград сегодня. Школьники
на набережной» (JI. 7). См. ил. 48.
577 Петр I скончался 28 января (8 февраля) 1725 г.
578 В. В. Мавродин еще в 1944 г. выпустил небольшую книгу о Петре I
двумя изданиями: Мавродин В. В. Петр Первый. М., 1944. 32 с.; Он же.
Петр Первый. М., 1944. 36 с. В 1945 г. вышла его книга «Петр Первый».
Л., 1945. 143 с.
1039

ному встретили в мире решения конференции «Большой Трой¬
ки»579. Поляки-эмигранты и гитлеровцы — с воем: одни кричат
о пятом разделе Польши, другие заговорили о «морали»... Да,
о нарушении всех принципов морали войны.
Лично так занят, что смешались день и ночь. Готовлю очерк
по истории Академии наук к 220-летнему юбилею580. Какие со¬
бытия! Голова кружится. Наши бойцы бьются на подступах к
Берлину. На одной фотографии видел надпись: «Вот она, про¬
клятая земля». Наши танки идут через какое-то немецкое се¬
ление.
Сегодня устал. А с усталостью и смертельная тоска. Преж¬
де бы писал или записки, или стихи. Сейчас — пусто. Знаю —
упадок. Пройдет...
Не будет мир знать еще тысячелетия, что такое мир, красота,
радость, любовь... Да и будет ли когда-нибудь знать?!
1945.	Март.
«Пощады не будет». «Настал час возмездия». «Мир спасен
героизмом Красной Армии, гениальной стратегией великого Ста¬
лина». «Грозен счет свободолюбивых народов гитлеровской Гер¬
мании»581.
И солнце, и луна стояли, покуда народ мстил врагам своим.
Иисус Навин остановил солнце... «И сказал стой, солнце,
579 Конференция глав правительств СССР, США и Великобритании
работала в Крыму с 4 по 11 февраля 1945 г. На конференции были рас¬
смотрены военные планы трех союзных государств. Предусматривалось за¬
нятие Берлина советскими войсками. Была достигнута договоренность о
планах принудительного осуществления условий безоговорочной капиту¬
ляции Г ермании, об оккупации Г ермании и контроле над ней, о распреде¬
лении зон оккупации между СССР, США, Великобританией и Францией.
Было принято решение об организации Международной организации для
поддержания мира и безопасности. Ряд решений конференции касался
Польши и Югославии. СССР принял на себя обязательства через два-три
месяца после капитуляции Германии вступить в войну с Японией на сто¬
роне союзников при условии возвращения Советскому Союзу южной части
о. Сахалин и всех прилегающих к нему островов, а также передачи Со¬
ветскому Союзу Курильских островов.
580 Возможно, речь идет о статье «Академия наук СССР (1725—1945).
(Из истории русской науки)», опубликованной в «Хронике советской нау¬
ки». 1945. №6. С. 1—3.
581 Цитаты из газет.
1040

над Гаваоном, и луна, над долиною Аналонскою! И останови¬
лось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим»
(Книга Иисуса Навина. Гл. X. Ст[ихи] 12—13).
1945.	12 марта.
ТРЕХСОТЫЙ
Еще один победный гром
летит к подоблачным высотам.
Цветной, веселый дождь сечет
Холодный сумрак над Москвою...
Вокруг зима, но нет зимы —
Москва в цвету, как терем в сказке.
Вечерний час, но нету тьмы —
Живые, утренние краски.
Трехсотый Маршала приказ.
Он набран буквами стальными.
И под приказом, как алмаз,
Стоит сверкающее имя.
В нем — нашей правды торжество,
В нем — наше грозное согласье.
(По Сергею Васильеву,
1945.	III. 13. «Ленинградская] пр[авда]»).
«Все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь,
не зная ни страха, ни нужды». Из постановлений «Крымской
Конференции».
1945.	14 марта.
Жгучий страшный вопрос — милосердие?
Вы — христиане и должны прощать своим врагам.
МАТЬ ПРЕСВЯТАЯ БОГОРОДИЦА
Заря — зарница,
красная девица,
Мать Пресвятая Богородица!
По всей земле ходила,
все грады посещала, —
в одно село пришла
1041

все рученьки обила —
под окнами стучала
приюта не нашла.
Мать Пресвятая Богородица!
Ее от окон гнали,
толкали и корили,
бранили и кляли.
И бабы ей кричали:
«Когда б мы всех кормили,
так что б мы сберегли».
Мать Пресвятая Богородица!
Огонь небесный жарок;
высок, далек, да зорок
Илья, святой пророк.
Он встал, могуч и ярок,
и грозных молний сорок
связал в один клубок.
Мать Пресвятая Богородица!
По облачной дороге,
на огненной телеге,
с зарницей на дуге, помчался он в тревоге,
у коней в бурном беге
по грому на ноге.
Мать Пресвятая Богородица!
И вихри закружились,
и дубы зашатались,
и молнии зажглись,
и громы разразились, —
и люди испугались, молиться принялись.
Мать Пресвятая Богородица!
Напрасные рыданья,
напрасные моленья, —
гневлив пророк Илья.
Не будет состраданья
для грешного селенья, —
конец его житья!
Мать Пресвятая Богородица!
Детей людских жалея,
сказала Пресвятая:
«Уймись, пророк Илья.
1042

Грешат, не разумея,
грешат, не понимая,
но всем простила я».
Мать Пресвятая Богородица!
Перед Ильею стала,
словами не смирила,
да с плеч своих сняла
святое покрывало
и все село покрыла,
всех людей спасла...
Мать Пресвятая Богородица!
Заря — зарница,
красная девица,
Мать Пресвятая Богородица!
Федор Сологуб.
1945.	15 марта. День моего рождения5*2.
Разговорились о смерти. Глубокий старик — ученый-энтомо-
лог — сказал: «Когда умирала моя мать — это была торжествен¬
нейшая и, если хотите, поэтическая минута. Она умирала в пол¬
ном сознании, спокойно и стойко. Она сказала перед смертью:
„Это очень важный момент и в моей, и в вашей жизни” И она
умерла. И мы не чувствовали тяжести смерти».
Смерть на каждом пути и перепутье. Каждый день уходят
«эшелонами» — и не старики и старухи, а цвет жизни — моло¬
дежь, которой бы жить и жить!..
1945.	18 марта.
На что надеются немцы? Вот заявление одного пленного
офицера583.
582 Вложена вырезка из газеты со статьей И. Эренбурга «Рыцари спра¬
ведливости», опубликованной в «Красной звезде» 14 марта 1945 г., о чувст¬
ве справедливости, которым советские воины руководствуются, вступив
на территорию Германии. На вырезке Г. А. Князев написал: «Пусть это
только «desiderata», но, читая газетные строки, легче жить» (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 17). Desiderata {лат.) — пожелания, намерения.
583 Вклеена вырезка из газеты с заявлением немецкого офицера
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 19). См. ил. 49.
1043

1945. 20 марта.
Идут на Запад. К Берлину! Сегодня второй приказ. Грандиоз¬
ная битва на Одере584. Вечная слава погибшим... И все сильнее,
страшнее слова: «Смерть немецким захватчикам!»
1945.	25 марта.
Оказывается, директива отметить 220-летие со дня смерти
Петра Первого имеет отзвук по всему Союзу. И в г. Фрунзе в газе¬
те «Советская Киргизия» помещена статья ст[аршего] н[аучного]
сотрудника филиала Академии наук под заглавием «Преобразо¬
ватель России»585. Написана в стиле: столбы — цитаты, между
ними щебень. Своего ничего. Даже и цитаты приведены по-казен¬
ному, как в прежних писаниях со ссылкой на авторитет священ¬
ных книг и святых отцов. Тезис один для всех: «Мы вспоминаем
Петра как пламенного патриота своей родины, талантливейшего
полководца и гениального преобразователя. Его реформы возве¬
личили нашу страну, сделали ее одной из могущественных дер¬
жав Европы, надолго предопределили весь ход дальнейшего раз¬
вития Русского государства».
1945.	27марта.
В то время, когда сентиментальный немецкий буржуа писал
на стенах своего дома: «Лучше мало, но с правдой, чем много, да
с ложью», распевалась и другая песенка:
«Для нас, германцев, всякая война — это набег. Удался он —
мы возвращаемся с добычей! Не удался — мы уходим без добы¬
чи, но и враги не смеют к нам сунуться, и мы можем поотдохнуть
и снова на них нагрянуть божьей грозой» (цитирую по Тарле).
584 Берлинская наступательная операция (16 апреля—8 мая 1945 г.),
в ходе которой советские войска с боями форсировали Ост-Одер и Вест-
Одер. Последним этапом этой операции стало уничтожение берлинской
группировки фашистских войск и взятие Берлина.
585 Речь идет о статье ст. н. с. Киргизского филиала АН СССР Г. Са¬
марина «Преобразователь России (220 лет со дня смерти Петра Перво¬
го)», прославляющая главным образом полководческий талант царя; опуб¬
ликована в газете «Советская Киргизия» (1945 г. 18 февраля. № 33 (5382).
С. 4).
1044

Бисмарк заявлял (1866): «Мы, немцы, никого, кроме бога,
не боимся». И немецкие публицисты вторили ему: «Враги так не
могут проникнуть в Германию, как палец не может войти в по¬
верхность мраморного стола, как бы ни давить им!»
1915. По Опочинину586.
«Слава в вышних Богу и на земле мир».
Были светлые виденья.
В небе ангелы летали.
Шли цари путем заветным
за таинственной звездой...
Можно ль верить в дни раздоров,
под удары тяжкой стали,
в эти чудные сказанья
нашей древности седой?
В эти дни земных раздоров
можно ль верить песням рая,
возвестившим обновленье
очарованной земле?
Разделенные враждою
люди гибнут, умирая;
каждый день твердит о смерти,
о жестокости и зле.
Кровь и стоны; гул снарядов;
призрак смерти многоликой...
Черным трауром несчастья
облаченный скорбный мир!
И евангельская песня —
песня радости великой:
«Слава в вышних Богу
и на земле мир!..»
1945.	29 марта.
Очень трудный вопрос: все ли немцы должны быть наказаны,
или немцы как таковые не виноваты, а преступны те из немцев,
которые развязали войну и «воспитали» в сентиментальной не¬
мецкой душе все худшие стороны двуногого зверя... Все чаще
586 Стихотворение В. П. Опочинина «Были светлые виденья...» (1914),
опубликованное в сборнике «Грезы и жизнь» в Петрограде в 1915 г.
1045

раздается обвиняющий голос: все немцы виноваты в тех бед¬
ствиях, которые они навлекли на мир. Тарле приводит цитату
из статьи (книги?) английского публициста сэра Джона Поллока
«Что мы сделаем с Германией?»: «Немцы не только бараны, они
пьяные бараны... Они повинуются беспрекословно, как бараны,
не рассуждая, гитлеровской бандитской шайке именно потому,
что эта шайка сумела опьянить их заманчивыми словами и обе¬
щаниями обильного и, главное, безнаказанного грабежа».
1945.	Март.
Страда. Перед юбилеем587. Пишем статьи, исторические
справки, обзоры. На неделе иногда несколько телеграмм с запро¬
сами. Кроме того, консультации, руководство работой в Архиве,
КИАН. Писать записки некогда.
1945.	30 марта.
Газеты передают, что на Западе немцы не бегут из тех горо¬
дов, которые занимаются союзными войсками, в особенности аме¬
риканцами. Мангейм, например, был сдан бургомистром города
по телефону. Тогда американское командование предложило вы¬
весить белые флаги. Через несколько минут весь город разукраси¬
ли белыми простынями, наволочками и даже женским бельем...588
1945.	31 марта.
Все, что я хотел бы написать, было бы только одной сторо¬
ной, одной гранью диалектической действительности. Для бу¬
дущего останется только одна сторона — героика; быт, будни,
накипь, муть осядут... И горе, ужас отчаяния растают, забудутся.
Если бы все помнить — не жить тогда; и не было бы тогда улыб¬
ки на лице человека.
587 См. примеч. 573.
588 Один из американских корреспондентов писал: «Города падали,
как кегли. Мы проехали 150 км, не слыша ни одного выстрела. Город Кас¬
сель сдался через посредство бургомистра. Оснабрюкк 5 апреля сдался
без сопротивления. Мангейм капитулировал по телефону» {Орлов А. С.
За кулисами второго фронта. М., 2001. С. 289).
1046

1945. 1 апреля.
Военный корреспондент сообщает, что в Восточной Пруссии
перед приходом русских все население покидает свои жилища.
В некоторых старинных уютных городах тихо и пустынно. Толь¬
ко слышно, как из раскрытых окон доносятся ночью бой часов,
кукованье кукушек и мелодии старых немецких песенок. Оказы¬
вается, немцы большие любители часов, и в[о] многих домах на¬
ходят наши солдаты большое количество часов.
1945.	2 апреля.
Немцы грозят тем, что уйдут в подполье и превратятся в
«вервольфов» — оборотней. Их целью будет борьба, продолже¬
ние борьбы всеми средствами.
1945.	3 апреля.
Уходят и уходят в вечность те, кто жил вот тут рядом, на дво¬
ре. Уж более десяти лет не горит по ночам лампа с зеленым колпа¬
ком и не видна склонившаяся над столом голова Марра, засижи¬
вавшегося до поздней ночи, точнее, до утра. Он лихорадочно ра¬
ботал, спешил закончить начатые им труды... Многое не успел
закончить. Несколько лет после его смерти горел по вечерам в
другом окне огонек и гас ровно в 12. Там доживала последние дни
его вдова и верный помощник589. И ее давно уже нет. Не прохо¬
дит по двору нервной торопливой походкой отдавший всю свою
жизнь Академии и принесший в жертву ее организации, управ¬
589 Александра Алексеевна Марр (урожд. Жуковская; (1864—1940))
в молодости была надзирательницей во 2-м Воронежском Александров¬
ском двухклассном женском училище. В 1920 г. числилась на временной
работе в Азиатском музее, в 1921—1931 гг. — научный сотрудник КИПС
(ИПИН). Помогала Н. Я. Марру в обработке материалов научных экспе¬
диций. После смерти мужа, постановлением президиума Ленсовета от
29.03.1935, ей была оставлена в пожизненное пользование квартира в
«академическом доме», в которой она и скончалась. Была похоронена
3 января 1941 г. на «Волковской дорожке слева» на Волковском, пред¬
положительно, лютеранском кладбище (тогда записи о захоронениях де¬
лались в общую книгу, без разграничения на лютеранскую и православ¬
ную части).
1047

лению на посту непременного секретаря свою карьеру незауряд¬
ного ученого неутомимый труженик, не нашедший еще должной
оценки Сергей Федорович Ольденбург. Нет В. И. Вернадского.
Он когда-то переживал болезненно и тяжко непонятные ему со¬
бытия в Академии в 1929 году590, а потом передачу основанной и
взлелеянной им Комиссии по истории знаний пришедшему в Ака¬
демию бойкому и беззастенчивому Н. И. Бухарину591. Помню, как
вот тут проходил торопливой походкой полуслепой Б. М. Ляпу¬
нов. Помню, как в июльский день 1941 года он в последний раз
прошел по двору с каким-то узелком в руках, отправляясь с эва¬
куацией. «Вот этот уже не вернется», — подумалось мне и запом¬
нилось это. Действительно, он не возвратился. Судьба соединила
меня с ним в Боровом, я видел его на заседании за несколько часов
до смерти, повязанного косынкой (ему было холодно), и видел по¬
том в гробу, такого спокойного и красивого в своем последнем
сне. Недавно ушел [из жизни] академик С. А. Зернов. Еще нака¬
нуне, как всегда нервный, взъерошенный, он прибегал ко мне в
Архив за справкой по истории Зоологического музея и института.
Я все приготовил ему на следующий день и разложил докумен¬
ты. Но он не пришел. Возвратясь домой, я узнал, что его увезли
в больницу, а через несколько дней он скончался. Я не был на его
погребении. И странное дело — вижу его как живого, дожидаю¬
щегося справки...
И вот сегодня пришло известие, что умер член-корреспон¬
дент Балухатый, видный историк литературы, знаток Чехова и
Горького. Видел его недели две [тому назад] под [аркой] ворот.
Он был, по-видимому, уже очень болен, но крепился. С трудом
говорил, обещал передать мне в Архив какие-то документы...
И не успел. Нет уже его больше. А дома лежит, не вставая не¬
сколько месяцев, еще недавно, до эвакуации, красивая предста¬
вительная женщина592. После эвакуации ее было трудно узнать.
Она не знает, вероятно, о смерти своего мужа... И, может быть,
590 В. И. Вернадский скончался 6 января 1945 г. События 1929 г. —
«Академическое дело». См. примеч. 47.
591 В. И. Вернадский возглавлял Комиссию по истории знаний с 1921
по 1930 гг. Бухарин был избран председателем Комиссии 3 октября 1930 г.
(Из стенографического отчета заседания Общего собрания АН СССР о вы¬
борах председателя КИЗ // Комиссия по истории знаний. 1921—1932 гг.
Из истории организации историко-научных исследований в Академии наук.
Сб. документов / Сост. В. М. Орел, Г. И. Смагина. СПб., 2003. С. 346—347;
ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1—1930. Д. 162. Л. 73—74.
592 Лидия Федоровна Балухатая.
1048

судьба будет милостива. Смерть освободит ее от страданий и
от того, чтобы услышать страшную весть. А как они добивались
полученной им летом квартиры в нашем академическом доме,
как обставляли свою квартиру, устраивались. Перед Балухатым
было почетное и любимое им дело — издание полного собрания
сочинений Чехова593 по поручению правительства. Теперь — ти¬
шина. Иду по лестнице. Вот тут жил А. П. Карпинский — заме¬
чательный, кристальной честности, светлый старик... Нет его, но
он был стар... По другую сторону площадки жил сдержанный
А.	А. Борисяк... Нет его.
В квартирах Карпинских и Крачковских нет четырех че¬
ловек, погибших в голодную блокаду, но еще живых и бодрых
осенью 1941 года, когда все мы собирались под сводами нашей
лестницы, думая, что они спасут нас от падающих кругом бомб
и от смерти...
1945.	4 апреля.
Газеты сообщают, что союзники сбросили на Германию в
марте месяце 250 тысяч тонн авиабомб.
1945.	5 апреля.
В своих записках я стараюсь избегать записывать то личное,
что не типично, чего нельзя обобщить.
Сегодня день смерти отца. 10 лет тому назад я смотрел на
его труп в больнице. Кончилась жизнь человека. Вот я умру, и
через какой-нибудь десяток лет некому будет вспомнить, что
жил когда-то на земле Алексей Меркурьевич Князев. Пожил и
умер. И — как от летошних сухих листьев — останется горсть
праха... И ничего больше. Глядел в последний раз на него, и не
было ни тревоги, ни жалости, была покорность: то же будет и
со мной...
Никому не надо знать, что переживает иногда человек в ми¬
нуты усталости. Сегодня не выходит у меня из головы мысль о
593 Поли. собр. соч. и писем А. П. Чехова / Под ред. А. В. Луначарско¬
го и С. Д. Балухатого. В 12 т. М.; Л., 1930—1933. С. Д. Балухатый вы¬
полнил сверку текста, подготовил примечания и комментарии к нему.
1049

старости, о грядущем конце. Ну и пусть! Все умрем. И все же ра¬
ботаю. Делаю все, что в силах моих. Для чего? Для оправдания
моей жизни. Для пользы человечеству, поскольку крупицу этой
пользы я могу принести. Для грядущего бесклассового челове¬
ческого общества, для человечества, которое будет жить по-че¬
ловечьи...
А черт из-за моей чернильницы прищурился и кричит:
«И чего это ты врешь так беззастенчиво, да еще „наедине с со¬
бой”!»
Вечером по радио сообщили о денонсации пакта СССР и
Японии о ненападении, заключенного в апреле 1941 года594. В мо¬
тиве прекращения договора указывается, что за минувшие годы
вся политическая обстановка в корне изменилась. Кроме того,
Япония, состоя союзницей Германии, помогает ей в войне с
Россией. И наконец, СССР состоит в союзных отношениях с
Англией и США, на которых Япония напала и ведет против них
войну.
На месте начисто выгоревших кварталов Токио устраиваются
огороды для прокормления остающихся не эвакуированных еще
граждан.
1945.	6 апреля.
Настолько велики и мучительны диалектические противоре¬
чия, что надо много ума и веры для преодоления их, для осмысли¬
вания страшной действительности. Сегодня у витрин на улицах
толпы народа. Взволнованно читают о денонсации договора с
Японией.
— Неужели еще война?
Вот один новый страшный вопрос.
Мой заместитель в Москве Гетман сошел совсем с ума. За¬
бросил всю главную работу по Архиву и занят только подготов¬
кой к юбилею. Также и другие. Почти вся нормальная работа
в Академии остановилась. Академик Крачковский все это вре¬
мя писал статьи для юбилея, теперь, ввиду недостатка бума¬
594 13 апреля 1941 г. СССР и Япония подписали пакт о ненападе¬
нии, который был денонсирован Советским Союзом 5 апреля 1945 г. вви¬
ду того, что Япония являлась союзницей Германии, находящейся в со¬
стоянии войны с СССР, а также вела военные действия против союзни¬
ков СССР—США и Англии.
1050

ги, статьи сокращают наполовину, на четверть, на две трети.
«Так Вы хоть подпись академика Крачковского под заглавием
оставьте», — сострил кто-то из членов редакторской коллегии
в Юбилейном комитете.
Заходил и.о. ученого секретаря Геофизического общества
В.	И. Ромишовский. От него узнал, что не все на верхах соглас¬
ны с приготовлениями юбилеев в такие решающие дни битв и
крайнего напряжения по восстановлению разрушенных райо¬
нов. Справлять столетний юбилей Географического общества595
с предполагавшимся широким размахом признано нецелесооб¬
разным.
— А как с юбилеем Академии наук?
— Вот об этом я и пришел узнать у Вас.
Я ответил, что покуда все по-старому: Академия готовится
к юбилею, мы к выставке. Так и расстались. Задумался. Вот уже
который месяц Академия бросила все свои дела и занимается
только юбилеем. Правильно ли это?
1945.	7 апреля.
Вызывает недоумение тактика германского главнокомандо¬
вания: войска союзников с Запада продвигаются почти без вы¬
стрела, все силы немцев переброшены на Восточный фронт, и
здесь немцы сопротивляются с ожесточением. В Америке и Анг¬
лии все чаще раздаются голоса за мирные переговоры с немцами;
правительства союзных стран и СССР требуют безоговорочной
капитуляции... Наши армии в 50 километрах от Берлина и на под¬
ступах Вены. Идут жестокие кровавые бои.
Ехал на службу мимо сфинксов, как обычно. Стоят они, с ры¬
жими лоснящимися от мокрого снега спинами. Около них учатся
военному строю девушки. Серые шинелишки совсем обесцветили
их. Не разберешь сразу, не отличишь одну от другой... Но как не
свойственен им этот подчеркнуто жесткий военный шаг. И даже
принимающим парад офицерам как-то не по себе. Но впереди
595 Русское Географическое общество было создано в 1845 г. Среди
его учредителей — вице-адмирал Ф. П. Литке, контр-адмирал Ф. П. Вран¬
гель, академики К. М. Бэр, П. И. Кеппен, В. Я. Струве и др. См.: Семе-
нов-Тян-Шанский П. П. История полувековой деятельности Русского Гео¬
графического общества. 1845—1895. Ч. 1—3 / Сост. П. П. Семенов при
участии А. А. Достоевского. СПб., 1896.
1051

не мир. Поэтому все для войны. Передают чудовищно-нелепые
факты из взаимоотношений между полами на фронте. Как хоро¬
шо, что у меня нет взрослой дочери!!!
1945.	Апрель.
Мой очерк истории развития Академии наук за 220 лет одоб¬
рен президентом и другими членами правительственного] Юби¬
лейного комитета. Об этом мне сообщает JI. Б. Модзалевский.
Заведующий Секретариатом В. П. Чоплиев пишет: «Мы все вос¬
торгаемся Вашим творчеством». Боюсь, что восторги прежде¬
временны; найдутся и другие ценители.
Приезжавший в наш Союз осенью прошлого года ксендз из
Америки потом оправдывался перед соотечественниками, что он
беседовал со Сталиным, как равный с равным.
Мучительно неразрешимый вопрос! Что такое равенство и не¬
равенство?596
Документы войны. 1942.
Я — сын моей страны,
той, что своею кровью
всем племенам земным
несет свободы свет.
Ведь каждый злак в полях
преклонится с любовью,
советского бойца встречая в час побед.
Я — сын моей страны,
той, что мечом и словом
сметет противника
со всех своих дорог;
еще чело ее горит
в венке терновом,
но слава уж плетет
лавровый ей венок!
Дым от пожарища
вздымается все выше,
596 Вложены две вырезки из газет. JI. 45 — вырезка из газеты с фото¬
графией С. Гурария; внизу подпись Князева: «Похороны Шапошникова.
III. 1945». Л. 46 — вырезка из газеты «Правда» от 7 апреля 1945 г. с фото¬
графией В. Федосеева «Ленинград — фронту»; вверху надпись Г А. Кня¬
зева: «Документы прогресса». См. ил. 50.
1052

но встретит гибель враг
средь вековых равнин —
о светлая заря,
тебя я вижу, вижу!
Страны Советов сын —
я нашей правды сын.
Максим Рыльский597.
Ломоносов оправдывал войну с Фридрихом, [которая] «нау¬
ки с вольностью от зверства защищает». (Приведено у П. Берко-
ва598. 1945).
1945.	11 апреля.
П. Н. Корявов, наш единственный член партии в Архиве,
очень остро переживает все события. Сегодня он сказал мне без
всяких комментариев: «Сталин принял патриарха Алексия и бе¬
седовал с ним». Больше ничего не добавил.
1945.	12 апреля.
Умерла и жена С. Д. Балухатого. На несколько дней она пе¬
режила своего мужа. Говорят, что в день его смерти, когда еще
не знали об этом, она, тяжело больная, вдруг сказала: «Его боль¬
ше нет». И действительно, в эти часы муж ее скончался в боль¬
нице.
С Медного всадника снимают предохранявший его чехол
из дерева и песка. Уже видны фигура всадника и вздыбившийся
конь. Опять он поднял высоко свою голову над созданным им го¬
родом. Скалу еще покрывает гора насыпанного песка.
597 Отрывок из перевода с украинского языка стихотворения М. Рыль-
ского «Я — сын страны советов» (1942). См.: Рыльский М. Слово о мате¬
ри-родине. Стихи. 1941—1942 гг. М., 1943. С. 6—7.
598 Берков П. Н. Ломоносов и наша современность. Л., 1945. С. 46.
Приведена строка из героической поэмы М. В. Ломоносова «Петр Вели¬
кий» (1761). Ломоносов М. В. Собр. соч. Поэзия. Ораторская проза. Над¬
писи. 1732—1764. М.; Л., 1959. Т. 8. С. 732.
1053

Рузвельт Ф.
Наша (советская) формула: «12 апреля скончался... вели¬
кий политик мирового масштаба, один из руководителей борьбы
свободолюбивых наций против гитлеровской Германии, глаша¬
тай мира и безопасности после войны... великий президент».
1945.	24 апреля599.
В речи 24. IV в Верх[овном] Сов[ете] т[ов]. Шверник ска¬
зал: «Пусть же и впредь расцветает выдержавшая испытание
войны дружба между нашими народами, как истинно величест¬
венный памятник отошедшему безвременно в могилу великому
президенту Рузвельту».
1945.	13 апреля.
Вечером по радио слушали другое волнующее сообщение:
Вена взята нашими войсками.
Все мировые события! Творится новое что-то, чего мы, со¬
временники, не можем еще осознать. Я лишь «прислушиваюсь»
к событиям.
Все, с кем я сегодня встречался, были встревожены вестью
о смерти Рузвельта: «Умер наш друг». Рузвельт умер от кровоиз¬
лияния в мозг. В соболезнованиях правительства говорится о том,
что умер один из величайших политиков в мировом масштабе
и глашатай послевоенного мира. Я и М. Ф. пережили известие о
смерти Рузвельта как личное горе.
Почти вся наша армия за пределами Союза, в старой Евро¬
пе. В пятый раз (Семилетняя война, Итальянский поход Суворо¬
ва, Тринадцатый год, Венгерская компания, Балканская война600)
599 Вероятно, записка от 12 апреля 1945 г. (JI. 52) вложена Г. А. Кня¬
зевым позднее: она написана на другой, чем предыдущие и последующие
записи, бумаге и в отличие от них карандашом, а не чернилами. На обо¬
роте JI. 52 запись от 24 апреля 1945 г. Следующий лист — 53-й — про¬
должает записи в хронологическом порядке.
600 1) Семилетняя война (1756—1763) — война европейских госу¬
дарств, начавшаяся из-за столкновения интересов Австрии, Франции и
России, с одной стороны, и политикой прусского короля Фридриха II —
с другой, а также из-за столкновений Англии и Франции за колонии в Се¬
верной Америке и Ост-Индии. В ходе военных действий русской армии
1054

русские офицеры и солдаты поражают весь мир своей стойко¬
стью и выносливостью. Почти во всех столицах побывали рус¬
ские войска.
Мы между Европой и Азией. Нас часто не хотели признавать
европейцами. Но мы и не азиаты. Мы евразийцы. И без всякой те¬
ни «самохвальства» мы несли и несем новый светоч человечест¬
ву, идеал настоящей человеческой жизни, то, что мы называем
сейчас бесклассовым обществом.
1945.	Апрель.
Осталось ли что-нибудь на свете от того, что мы называли гу¬
манностью, humanitas, человечностью? Какое же зло принесли на¬
цисты Германии, Италии и Японии миру. Всех упорнее Герма¬
ния, и все чаще раздается голос, что повинны во всех ужасах, об¬
рушившихся на человечество, не только германские нацисты, но
и германский народ, не только породивший этих уродов, но и
поддерживающий их до последней возможности. Значит, ответ¬
ственен за преступление весь германский народ? Начиная с вой¬
ны Бисмарка и Первой мировой войны немцы только и знали, что
«Германия превыше всего». И Гитлер — прямой продолжатель
Гогенцоллерна, Вильгельма...
1945.	18/? апреляш.
Передавалось по радио в Москве и Ленинграде мое сообще¬
ние корреспонденту ТАСС об Архиве Академии наук «Старей¬
ший научный Архив в Союзе».
Восточная Пруссия отошла к России, в 1759 г. был взят Франкфурт-на-Оде-
ре, а в 1760 г. — Берлин. 2) Итальянский поход Суворова 1799 г. — бое¬
вые действия русско-австрийских войск под командованием фельдмарша¬
ла А. В. Суворова против французских войск в Северной Италии во время
войны 1798—1802 гг. Франции с коалицией европейских держав (Велико¬
британия, Австрия, Россия, Турция, Королевство обеих Сицилии). 3) За¬
граничные походы русской армии 1813—1814 гг. — боевые действия рус¬
ской армии по изгнанию войск Наполеона из стран Западной Европы, в
ходе которых русские войска вошли в Париж. 4) В ходе русско-турецкой
войны 1877—1878 гг. русская армия штурмовала крепость Плевен, обо¬
роняла перевал Шипка, совершила зимний переход через Балканский хре¬
бет и марш к Стамбулу.
601 Так в рукописи.
1055

1945. 17 апреля.
У нового президента Америки Трумэна, кажется, нет и тени
сомнения в радужности устройства мира. Всем руководит Бог. Он
взял в самый ответственный момент Рузвельта... И хотелось бы
добавить — чего не сказал Трумэн — и оставил Г итлера. И дозво¬
ляет литься крови человеческой и совершаться неслыханным пре¬
ступлениям.
1945.	18 апреля.
ПЕТЕРБУРГ—ЛЕНИНГРАД
Медный всадник.
Нева.
Исаакий.
Сенат.
Сфинксы.
Храмы
художеств,
наук.
Я гляжу —
предо мной
Петербург...
Но за ним
вижу я
Ленинград.
Вижу даль!
На путях мировых
маяки
в Ленинграде
стоят!
1945.	19 апреля.
Ремонтируют «колыбель русской науки» — здание Кунстка¬
меры. Стучат молотки, падают куски ржавого железа с крыши...
Но около здания в «Архивном переулке» еще горы щебня, земли
и грязи — свалка сухого мусора. Разбирают остатки дотов и дзо¬
тов в подвалах Зоологического института. Работают женщины и
подростки-мальчики.
1056

Ил. 63. Георгий Алексеевич Князев в своем кабинете в Архиве
АН СССР. 1947 г.

Ил. 64. Петр Николаевич Корявов.

Ил. 65. Мария Владимировна Крутикова.

Ил. 66. Антонина Петровна Свикуль.

Ил. 67. Петр Михайлович Стулов.

Ил. 68. Анна Викентьевна Цветникова.

Ил. 69. В читальном зале Архива АН СССР.
Ч f*4

Ил. 70. Александр Митрофанович Черников.

Ил. 71. Мария Федоровна и Георгий Алексеевич Князевы. 1961 г.

Ил. 72. Мария Федоровна Князева. 1950-е гг.

Ил. 73. Георгий Алексеевич Князев. 1956 г.

Ил. 74. Научно-методический кабинет Архива АН СССР,
созданный Г. А. Князевым.

1945. 21 апреля. 23 час. 30 мин.
По радио сообщили: наши войска завязали бои на подступах
к Берлину — в его пригородах.
1945. 23 апреля.
«Все равно, весь мир полон коварства...» Так утверждают бла¬
гочестивые католики.
Есть на свете разум и совесть! Есть!602
Наши войска (Белорусский фронт маршала Жукова) ворва¬
лись в столицу Германии Берлин с востока. Войска (Украинско¬
го фронта маршала Конева) ворвались в Берлин с юга. Красная
Армия в Берлине!603 По радио — музыка, речи. Трансляция из
Москвы. Музыка.
Десятилетняя девочка, соседка наша, быстроглазая любими¬
ца Мариночка вбежала к нам и закричала: «Слушайте! Слушайте!
Берлин берут!»
До поздней ночи прислушивались, не будет ли еще каких-ли¬
бо известий. Был еще приказ, но о победе в Чехословакии604.
1945. 25 апреля.
«Пылающий Берлин является символом приговора истории
над Гитлером и его деяниями».
«Сердце Берлина едва бьется».
«Сердце Берлина уже почти не бьется».
Американская газета сообщила, что якобы американские
патрули достигли Берлина 13 апреля, но отступили «ввиду про¬
теста Сталина», якобы настаивавшего на том, что по достиг¬
нутому соглашению русские должны первыми занять Берлин.
ТАСС опровергает это вымышленное от начала до конца из¬
вестие.
602 «Есть!» написано красным карандашом и подписано «Г[еоргий]
К[нязев]».
603 Подчеркнуто красным карандашом.
604 Советские войска вошли в Прагу 9 мая 1945 г.
34 Князев Г А.
1057

Митрополит православной церкви в Ливане сообщил, что все
православные церкви во всем Ливане отметят победу под Берли¬
ном трехдневным торжественным звоном колоколов. (ТАСС)605.
1945. Апрель.
Из Москвы мне пишут: «У нас „Нескучный” выглядит так,
точно готовится кинофильм о разрушениях, причиненных немец¬
кими захватчиками. Если присмотреться, однако, то можно заме¬
тить, что люди заняты не разрушением, а созиданием: даже у по¬
толка в Конференц-зале работает художник над восстановлением
художественной росписи»606.
1945. 27 апреля.
Петен — герой Франции в неприступном Вердене и предатель
свободной Франции во Вторую мировую войну, создатель пре¬
ступного Вишистского правительства607, некоронованный па¬
лач — «мы, Петен, божьей милостью... и т. д.» — своих не поко¬
рившихся гитлеровцам сограждан, наконец, после изгнания не¬
мцев из Франции в Германию, теперь, с разрешения Гитлера,
возвращается во Францию, передает себя в руки теперешнего
французского правительства. Некоторые французские деятели на¬
605 Вложена вырезка из газеты: фотография Д. Трахтенберга «В Ле¬
нинграде в дни блокады и воздушных налетов были созданы специальные
укрытия для исторических памятников и произведений искусств. Сейчас
эти защитные сооружения разбираются. На снимке: работы по освобожде¬
нию памятника Петру Первому от земляной насыпи» (ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 110. Л. 67). См. ил. 51.
606 Нескучный дворец (Александринский дворец) в Москве, памят¬
ник архитектуры классицизма. Построен в 1756 г. архитектором П. Иес-
том для П. А. Демидова. В 1839 г. выкуплен императором Николаем I.
После Октябрьского переворота 1917 г. здесь находился Музей мебели.
С 1935 г. во дворце размещается Президиум АН СССР, ныне РАН. Распо¬
ложен на территории Нескучного сада (Москва. Энциклопедия. М., 1980.
С. 454).
607 Вишистский режим — коллаборационистский режим во Фран¬
ции с центром в г. Виши в июле 1940—августе 1944. Возглавлялся мар¬
шалом А. Петеном.
1058

зывают этот поступок Гитлера — бомбой замедленного действия
в республику Франции.
Не стучи, мое сердце, так болезненно при мысли о том,
сколько крови сейчас проливается, сколько ее пролилось и
сколько еще прольется. С величайшим волнением читаю о
том, что происходит в последней стадии войны — в Берли¬
не. Последняя отчаянная схватка, но требующая огромнейших
жертв. И в эти дни в Сан-Франциско собрались народы мира
вырабатывать устав мировой безопасности608. Много надежд
возлагается на Бога и на разум человеческий. Но вряд ли все
это поможет. Речи нового президента США, государственного
секретаря, скорее, напоминают речи пасторов, чем речи дей¬
ствительных строителей во всем мире. Передо мной лежат
«Апрельские тезисы» Ленина609. Два пути: «Сан-Францисский» —
мирного постепенного прогресса, и путь социалистической рево¬
люции — «ленинский» (Ленинградский). Апрель 1945 года и ап¬
рель 1917 года... Впереди полная неизвестность. Но есть надежда.
Вот этой надеждой мы и живем. Но и надежда у нас неодина¬
ковая. Страдания, трупы и трупы [вместо] молодых цветущих
жизней. За что? За светлое будущее... А будет ли это светлое бу¬
дущее?
И стучит, и стучит кровь в мозгу. Ведь вот это частное упоми¬
нание о «непостижимой мудрости Творца» — ведь это от отчая¬
ния! Иначе с ума можно сойти. Или [нужно] понять и принять то,
что заложено в учении Ленина.
1945. 29 апреля.
Весь день и вечер ждали сообщение об окончании войны и
не дождались... В Берлине продолжаются кровопролитнейшие
бои. Гиммлер предложил командованию военными силами США
608 25 апреля—26 июня 1945 г. в Сан-Франциско проходила конфе¬
ренция, созванная от имени СССР, США, Великобритании и Китая, кото¬
рая завершилась созданием Организации Объединенных Наций и приня¬
тием Устава ООН.
609 «Апрельские тезисы» — тезисы доклада В. И. Ленина «О зада¬
чах пролетариата в данной революции»; опубликованы в газете «Прав¬
да» 7 (20) апреля 1917 г. В докладе представлен план перерастания ре¬
волюции буржуазно-демократической в социалистическую, предложен¬
ный Лениным после возвращения в Россию из Швейцарии в апреле
1917 г.
1059

и Англии безоговорочную капитуляцию. Предложение это не
было принято и указано, что капитуляция должна быть перед все¬
ми объединенными нациями, в том числе и СССР. По этому слу¬
чаю сегодня в городе все передают друг другу эту весть и с ми¬
нуты на минуту ожидают конца войны. Как, наверное, страшно
погибнуть тем, кто должен умереть в последние часы войны в ка¬
нун Победы...
1945. 30 апреля.
Отменено затемнение в Ленинграде. 1410 дней и ночей сотни
тысяч ленинградских окон скрывались по вечерам во тьме... Снова
свет! Вновь заблестела Адмиралтейская игла, освобожденная из
маскировавших ее покровов.
1945. Апрель.
...Удар, что нанесен под Ленинградом,
на Эльбе продолжается теперь!
А.	Прокофьев.
1945. 1 мая. Вечер.
Нева полна военными судами. Горит иллюминация. Толпится
праздничный народ. Радио сообщает об очередных победах в Цен¬
тральной Германии... С минуты на минуту ждут падения Берлина.
Вчера, в 14 часов, советские бойцы прорвались в центр Берлина и
захватили здание Рейхстага, водрузив на нем Сталинское знамя
победы! Какой
...праздник на просторах наших улиц,
тот, который Сталин обещал!
Ольга Берггольц.
Из цикла «Не свое»
1 МАЯ 1945 ГОДА
Светло на площади Дворцовой;
и в окнах свет; и до зари
в воде тяжелой и свинцовой,
1060

дробясь, сверкают фонари.
Вся в золото опять одета
и светла,
опять до самых звезд
воздета
Адмиралтейская игла.
Циклопий глаз прожектор пялит,
седое небо режет вкось.
Весь Ленинград огнями залит,
пронизан светом радужным насквозь.
Крепка гранитная ограда
и вьются флаги, чуть шурша...
На сердце радости отрада
и так взволнованна душа!
Не мое, но прочитанное мною по-своему
(см. Дудин).
1945. 2 мая. Ср[еда]. 23 час. 15 мин.
Слушаем радио. Сообщение о взятии Берлина. В приказе
Верховного Главнокомандующего сообщается, что сопротивле¬
ние прекратилось в 15 час. Комендант Берлина и его штаб сда¬
лись в плен; к 21 часу сдалось в плен до 70 ООО солдат и офицеров,
оборонявших Берлин...
23 ч. 30 м[ин].
Салют в Москве... Залп... Залп... Залп... И нет сил сдержать
слез радостного волнения.
Каких мировых событий являюсь я современником! Нет у
меня слов, чтобы отобразить переживаемое в моих чувствах и
мыслях. Играют марш. И по всему миру с быстротой молнии не¬
сется весть о падении Берлина.
1945. 8 мая.
Очень много затруднений с устраиваемой юбилейной выстав¬
кой. Но скучно и противно писать об этом; в особенности тяжела
эта «диалектика истории» в дни крайнего напряжения всех народ¬
ных сил.
Нервные, напряженные дни. Сегодня в середине дня рас¬
пространился слух о капитуляции Германии. Все ожидали у
1061

репродукторов сообщение об окончании войны и не дожда¬
лись. И в 3, и в 4, и в 6 [часов] по радио передавались обыч¬
ные передачи.
1945. 8—9 мая. Ночь.
Ложусь спать... Так и нет никаких известий! Смотрю на фо¬
то — наши войска в Берлине у Бранденбургских ворот. На перед¬
нем плане лежит труп, вероятно, немца. Думал быть завоевателем
мира, а лежит на развороченном снарядами асфальте своей по¬
верженной столицы610.
610 По окончании этой записи — на отдельном титульном листе —
идет следующая запись: «К истории моего времени. 1417[-й] день войны.
1945. Май. 9 мая 1945 года — день завершения Великой Отечественной
войны советского народа. Из записок Г[еоргия] Алексеевича] К[нязева]»
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 82).

май 1945
август 1945
K0HEL1 ВОЙНЫ

1945. 9 мая.
Утром узнал, что радио ночью сообщило об окончании вой¬
ны. Акт о военной капитуляции подписан поздно вечером 8 мая
в Берлине. В 2 ч[ас]. 10 м[ин]. 9 мая мы, ленинградцы, узнали о
конце войны611. Сегодня объявлен праздник победы. В Академии
наук был митинг. Так как здание ремонтируется, то предполагали
устроить митинг на улице, но было решено все же митинг провес¬
ти хоть и в ремонтируемом, но кабинете президента. Все поздрав¬
ляли друг друга. Долго пришлось дожидаться акад. JI. А. Орбели.
(Других академиков почему-то не было.) В ожидании толпи¬
лись на внешней площадке лестницы. Смотрели, как подходили
по Неве военные корабли. По набережной прошло в полном со¬
ставе Военно-морское училище им. Фрунзе. Впереди шел оркестр
и бежали мальчишки.
Речь JI. А. Орбели на митинге не была красочной; ничем не
взволновали его слова. Лучше сказал Плоткин. Горячо и ясно;
слов, и удачных, рассыпал он пригоршнями. Потом выступали
двое, но без подъема, без сердца, говорили лишь слова. Один из
них — Н. Н. Степанов. В кабинете было тесно, но, несмотря на
пыль и беспорядок, чувствовалось приподнятое настроение. Я был
внутренне взволнован. Хотел выступить. Но не решился. Хоте-
611 Акт о безоговорочной капитуляции был подписан в пригороде Бер¬
лина Карлсхорсте представителями немецкого главнокомандования в при¬
сутствии маршала СССР Г. К. Жукова, маршала авиации Англии Артура
В.	Теддера, генерала К. Спаатса и генерала Ж. Делатра де Тасиньи. Испол¬
нение акта началось с 24 час. 00 мин. Президиум Верховного Совета СССР
принял Указ об объявлении 9 мая праздником Победы.
1065

лось сказать не простые официальные слова, а что-то от сердца.
Не сказал.
На обратном пути встретили много народу. Еще год тому на¬
зад на этой набережной было пустынно! Три года назад часто я
проезжал под ближние или дальние разрывы вражеских снарядов.
Вот она — вдоль набережной, от 1-й линии до университета —
грядка для цветов. Я зову ее «грядкой надежды». В самые кри¬
тические дни в конце сентября 1941 года ее тщательно распахива¬
ли и подготавливали для новой весенней посадки цветов. Вес¬
ной посадили, но не цветы, а овощи... И «грядка надежды» звала
и указывала путь к будущему... И вот теперь я глядел на эту гряд¬
ку, «не обманувшую надежды»... Навстречу мне шли курсанты
пехотного военного училища — молодые и торжественные.
8 часов вечера. Неожиданно — призывные. Приказ. Войска мар¬
шала Конева ночью освободили Прагу. Салют в 24 залпа. И гроз¬
ный конец приказа по-прежнему: «Смерть немецким захватчикам».
К нам днем приходили знакомые, чтобы поделиться радостью
об окончании войны. По радио — марши, песни, речи на митин¬
гах. И вспоминается воскресенье 22. VI, когда также весь день зву¬
чало радио — марши, речи на митингах, и трепет на сердце не да¬
вал ни на чем сосредоточиться. Будущее казалось страшным. Оно
и оказалось страшным. О себе тогда я определенно думал, что не
доживу до лучших дней. И вдруг я переживаю не только 22 июня,
но и 9 мая. Для истории прикладываю к этим страницам докумен¬
ты, вырезанные из газет о том, как произошла капитуляция612.
Мои записки, веденные во время войны, можно считать закончен¬
ными.
Сегодня 1417-й день войны и первый день мира.
612 Вложены вырезки из газет (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110):
JI. 86 — «Подписание Акта о безоговорочной капитуляции Германских
Вооруженных сил. Акт о военной капитуляции»; карандашом рукой
Г. А. Князева: «К истории моего времени. 1945. V. 9. Утро» (см. ил. 54).
На обороте: Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об объявлении
9 мая праздником Победы». Внизу карандашом рукой Г А. Князева:
«Ленинград. 1945. V. 9. Утро». JI. 87 — вырезка из газеты со статьей
Б. Афанасьева и К. Сухина «Перед подписанием акта о военной капиту¬
ляции»; JI. 88 — вырезка из газеты с «Обращением» Шверни фон Крозика
к германскому народу по поводу капитуляции; Л. 89 — вырезка из газе¬
ты с заметкой «Необыкновенная ночь»; Л. 90 — вырезка из газеты с фо¬
тографией Д. Трахтенберга «В ночной смене сталелитейного завода име¬
ни Ленина слушают сообщение о победном завершении Великой Отечест¬
венной войны советского народа против немецко-фашистских захват¬
чиков».
1066

Но так неожиданно раздающийся салют напоминает еще о
последних часах войны. Вероятно, приказ об освобождении Пра¬
ги будет последним военным приказом. Если так, то это будет
приказ № 368.
1945. 9 мая. 8 час. 58 мин.
Сейчас будет говорить Сталин... Ровно 9 часов.
Товарищ Сталин выступал как Председатель Совета Народ¬
ных Комиссаров. Он коротко сообщил дорогим «соотечественникам
и соотечественницам» о капитуляции германских войск, о том,
что в Чехословакии некоторые германские части еще нужно при¬
вести в чувства, поздравил с победой и помянул павших за свобо¬
ду и независимость родины. Речь была очень короткая... А хоте¬
лось услышать чего-то большего. Победа... Но ведь чем-то надо
жить завтра! Восстанавливаем... Но для чего? Для новых жертв?
Опять — гимн, марш, песни.
21 час. 50 мин.
Приказ Верховного Главнокомандующего Красной Армии и
Флоту. Сталин поздравляет красноармейцев, краснофлотцев, сер¬
жантов, старшин, офицеров, генералов, адмиралов и маршалов с
победоносным окончанием Великой Отечественной войны. Гер¬
мания полностью разгромлена. Москва салютует Армии и Флоту
30 залпами из тысячи орудий.
Бьют Кремлевские куранты... Крики «ура» на Красной пло¬
щади... Залпы. Вчера слушавшие заграницу говорили, что в Лон¬
доне целый день звонили колокола.
ПОБЕДА
Дано насладиться покоем
за сотни мучительных дней, —
мы выйдем навстречу героям,
мы встретим победных друзей!
Дороги устелем цветами,
все зори для них мы зажжем,
счастливые, гордые, сами
мы с ними в бессмертье войдем613.
Так кончаются стихи одного поэта...
613 Нам не удалось атрибутировать это стихотворение.
1067

Но у нас живет мать погибшего на фронте единственного ее
сына. И сегодня, когда у всех такое торжество, у нее скорбь. Он не
придет. Не вернется... И она, слушая радио, наши беседы, закусы¬
вает губу. Бедная мать. Сколько таких на свете, потерявших своих
сыновей...
И еще одно сегодняшнее впечатление. По Менделеевской ли¬
нии шли две девушки в военной форме. Обе на костылях. И у од¬
ной вместо ноги из под юбки торчит забинтованный обрубок.
Что впереди? Сегодня не к месту этот вопрос. Но то, что про¬
исходит на Мировой конференции в Сан-Франциско, не вселяет
большой уверенности, что кончившегося кровавого кошмара не
повторится.
Сталин сказал: «Отныне над Европой будет развеваться ве¬
ликое знамя свободы народов и мира между народами».
1945. 10 мая.
Сегодня в газетах длинная сводка о военных действиях. На не¬
которых фронтах продолжались бои (в Чехословакии); на дру¬
гих происходила капитуляция не сдававшихся ранее германских
войск (в Либаве, за Данцигом). Как будто бы нужно было бы се¬
годня начать счет мирных дней. Так ли это?
Вчера, в радостный и торжественный день Победы, многие-
многие, потерявшие близких, плакали... К сожалению, в городе
вчера было очень много пьяных, и в особенности моряков. Се¬
годня на набережной в первый раз по возвращении в Ленинград
видел просящего нищего в полувоенной форме. Жутко стало.
— Почему Вы просите милостыню? — спросил я.
— На хлеб, — ответил он мне.
Военные корабли на Неве за сутки приняли нарядный вид.
Их выкрасили в белый цвет, как в мирное время. В газетах порт¬
реты маршалов-победителей. На первом месте Жуков — завер¬
шитель Отечественной войны.
1945. 12 мая.
Первые дни мирной жизни. Чем они отличаются от военных?
Покуда ничем, но психологически большая разница: больше нет
стимула [к] подвигу, жертве. Нужно обосновать новый жизнен¬
ный путь и новые жертвы. Конечно, лозунг-призыв есть — вос¬
1068

станавливать разрушенное. Но это святое дело пусть делают те,
кому надо жить — молодые. А нам на склоне лет, неужели опять
только подвиг, только жертвы? Высказываю не свои только мыс¬
ли, а то, что обобщаю из окружающих меня впечатлений.
Лично я немного растерялся. Захотелось покоя. До 9 мая же¬
лание такое было бы преступным, а теперь оно вполне законно.
Юбилей Академии наук отложен до 15 июня. Жаль. Страда,
горячка и трепка нервов по подготовке к выставке будет продол¬
жаться еще месяц.
Военные корабли, покрасившись в мирный нарядный цвет,
ушли из Невы. В городе сняли праздничные флаги и начались
будни... Страница истории перевернута...
Я — историк культуры, историк Академии наук. Была гла¬
ва (четырнадцатая) — «Академия наук в дни Великой Отечест¬
венной войны». Кончилась эта глава или еще продолжается? По¬
жалуй, ее окончанием будет юбилей. Тогда начнем пятнадцатую
главу.
Сделал ли я хоть отчасти что-нибудь нужное для истории
моего времени? Говорю не об истории Академии наук, а о своих
«Записках» — вот этих страницах. И где мне поставить точку
по военному периоду? Написано немало, но после того как я по¬
кинул Ленинград в августе 1942 [года], записки мои крайне отры¬
вочны. Может быть, кому-нибудь и пригодятся. Буду вести их и
дальше. Не могу не вести, потому что они дают мне осмысление
происходящего, ставят вопросы, регистрируют факты, мысли и
впечатления.
Сегодня суббота. Отложил все дела. Впервые за семь месяцев
хоть на несколько часов принадлежу сам себе. Взялся за свои кол¬
лекции иллюстративного материала. Думаю. Пред[о] мной иллю¬
страции по векам — по культурным вехам и кровавым провалам.
Много мыслей, и самых противоречивых. Почему я не стал в пол¬
ном объеме ученым? Да потому, что не охватил вот этих проти¬
воречий, не справился с ними. И еще потому, что моя наука —
история, в сущности, не наука. Она как была, так и остается сум¬
мой подобранных фактов и измышлений по поводу этих фак¬
тов морально-политического свойства. История призвана что-то
оправдать, обосновать, показать пример, образец доблести и при¬
меры низости, мерзости... При этом то, что у одних мерзость,
у других оправданная необходимость, у третьих категория доб¬
ра... Только на страницах этих записок могу говорить эти ере¬
тические мысли. Иначе за такую «ересь» мне не поздорови¬
лось бы.
1069

Истории, как таковой, т. е. восстановления, реконструкции
прошлого, как оно было в действительности, нет и не может быть.
Прошлое не восстановимо. И все, что мы знаем о прошлом, это
представление о нем, нанизанное на стержень того мировоззре¬
ния, к которому принадлежит исследователь. История, написан¬
ная пусть в самом «беспристрастном» и «строгом» научном духе,
все-таки не что иное, как попытка автора осмыслить прошлое с
той точки зрения, которой он держится как человек своего класса,
нации, племени, религии, философского мировоззрения — идеа¬
лизма, материализма, позитивизма, марксизма — политики и т. д.
Историк прежде всего художник (плохой или хороший — особый
вопрос). И воскрешает он прошлое, объясняет, осмысливает его
со своей, современной точки зрения. От науки, учености он бе¬
рет только форму.
Снова и снова — нужны ли мои записки. Что записывать
мне? Противоречия, недоумения? Они всегда были и всегда бу¬
дут! Так, случайные мысли. Псалом CXXXVI (ст. 8—9): «...бла¬
жен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возь¬
мет и разобьет младенцев твоих о камень!». (Это говорится о ва¬
вилонянах614.)
И вот то, что было несколько тысяч лет [назад], происходит и
теперь. Голова кружится. Ужас на ужас. Страдания без конца.
Есть ли предел им? И избавительница — смерть. Но прежде —
страдания, страдания и страдания. Предо мною фото615 — «заму¬
ченные немцами пленники Освенцима». И это только частичка
ада. Кто-то, кажется, Уайльд, рассказал о том, как Бог пугал греш¬
ника адом. А грешник ответил, что он из ада пришел, и нет более
страшного ада, чем тот, из которого он пришел — земной жизни.
И все-таки живем! Не сходим с ума. Не убиваем себя, по край¬
ней мере... И вопрос — что дальше? Знаю, верю — вдали челове¬
ческая жизнь, жизнь по образу и подобию человека. А в ближай¬
шие времена? То же, то же, что и теперь, а может быть, и хуже!
Но надо жить.
Итак, да здравствует Победа.
614 У Князева: вавилонах.
615 Вклеена вырезка из газеты с фотографиями: 1) Замученные нем¬
цами пленники Освенцима; 2) Узницы лагеря, освобожденные Красной
армией; 3) Семь тысяч килограммов женских волос, снятых немцами со
1 400 ООО женщин, убитых в лагере Освенцима, приготовленные к отправ¬
ке в Германию. Внизу на вырезке карандашом рукой Г А. Князева: Доку-
менты «прогресса»... К истории моего времени (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 110. Л. 101—103). См. ил. 52—53.
1070

На набережной перед невскими сфинксами:
Всю жизнь стоять над краем бездны;
всю жизнь мечтать о счастье звездном...
И знать, что все мечты твои обман:
Один закон нам в жизни дан —
«Родиться, чтобы умереть».
Все принимаю, даже смерть!
Да, я умру. Придут другие.
И повторится мерный ход...
Придут, уйдут...
Спадут, как листья осенью сухие.
Бессмертен только лишь народ.
В Берлине под нашим контролем создано самоуправление
из немцев-антигитлеровцев. Бургомистр в своей речи благодарил
Красную Армию за освобождение от гитлеризма, за свободу...
Продовольственное положение Берлина сверхтяжелое. Туда ездил
Микоян. Теперь налаживается вопрос с питанием.
Маленькая деталь. Немцы облепляют военные кухни и вы¬
прашивают пищу. В голодную блокадную зиму мы не присасыва¬
лись к военным походным кухням...
Победители и побежденные. Так было; так есть... Что остает¬
ся побежденному? Смерть или бессмысленная жизнь. Меня уди¬
вило, что так много видных германских генералов предпочло
смерти плен!
Говорят, что освобожденным из плена наши власти предъяв¬
ляют требование ответить, почему данное лицо предпочло плен
смерти. Требовалось — или избежать пленения или умереть. Быв¬
ших в плену не пускают в Ленинград и некоторые другие места.
По этому поводу много скорби и страданий у людей, попавших
в несчастье...
«Да, через 15—20 лет неминуема новая война», — говорят
кругом.
«Восстанавливайте разрушенное», — призывает всех партия,
правительство и общественность.
И неизбывная тревога в сердце.
1945. 21 мая.
«Мирные» дни. Чем они отличаются от военных? Покуда
ничем особенно. Правда, нет сводок; нет сводок, нет приказов
Сталина и московских салютов. Радио стало сразу неинтерес¬
1071

ным. И самое отлич[итель]ное — нет стимула, нет нервного подъ¬
ема — «все для войны, для войны за будущее человечества, за
коммунизм...» Сейчас будни. Но отовсюду сообщают, что эше¬
лоны войск идут на Дальний Восток. Неужели опять война, теперь
с Японией? А потом опять война... С кем? Англией? Миром?
И так без конца. Становится нестерпимо грустно. Бесперспектив¬
но хотя бы на тот отрезок жизни, который нам, пожилым людям,
осталось жить. Да, неизбывное чувство тоски в груди и какого-то
разочарования.
Наши войска в Берлине празднуют победу. В еще тлеющем
здании рейхстага устроили казачью пляску и поют песни: вол¬
жские, калужские, украинские. «Напою коня я в Шпрее» — поют
казаки616.
1945. 21 мая. 20 час. Ленинград.
Крыши покрылись снегом... Снег лежит тонким слоем и не
тает.
12 час. Снег лежит на крышах и на земле.
1945. 22 мая. 10 час. утра617.
Облачно, с просиянием солнца. На дворе лужи и нет уже
снега; на крышах еще кое-где видны белые полоски. Темпера¬
тура 4 °С. Слухи ходили, что сегодня будет минус 12° по С, мо¬
роз!..
«Каждый человек живет чем-то своим. Верно. Дурным или
хорошим, малым или большим, это разговор другой, но что-то
греет его в жизни; часто мы и сами не знаем, что именно».
Из цикла «Не свое».
616 Вложены вырезки из газет (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110):
JI. 106 — вырезка из газеты «Известия» со статьей М. Долгополова «Рус¬
ская песня в Берлине». Сверху карандашом рукой Г А. Князева: Победи¬
тели 1945. V. в Берлине; JJ. 107 — вырезка из газеты со статьей «Про¬
довольственное положение в Берлине и Дрездене». Сверху карандашом
рукой Князева: Победители в Берлине; J1. 108 — вырезка из газеты с фото¬
графией Н. Макарова героев Советского Союза С. В. Петренко и М. И. Бу¬
ден кова. Надпись карандашом рукой Князева: В Москве!
617 Запись на JI. 109 об. Следующая запись на JI. 110 датирована 21 мая
1945 г.
1072

1945. 21 мая.
Опять обязательные работы: восстановительные, лесозагото¬
вительные. Сегодня моей тетке приказано было явиться на работу
по печному цеху, она не пошла. На вопрос, почему, она ответила,
что после пережитого ею горя (потери единственного сына на
фронте), она занемогла и не может, кроме своей службы, еще вес¬
ти дополнительную работу. Ей ответили: «Личное горе не горе.
Все должно быть забыто ради Родины».
«Справедливость остается величайшей силой на земле. Толь¬
ко этой грандиозной силе мы и покоримся» (из речи Трумэна
1945. IV. 26).
1945. 29 мая.
Круг замкнулся. В школах — экзамены. Экзамены и на «атте¬
стат зрелости». Получившие один неудовлетворительный балл к
дальнейшим экзаменам не допускаются. Неуспевающие ученики
остаются на второй год. Эксперименты, продолжавшиеся почти
25 лет, привели к тому, с чего начали, правда, круг не концент¬
рический в одной плоскости, повторяющийся, а в другой пло¬
скости — спиралеобразный.
Так хочется верить.
1945.
Да, «личное» никого не интересует, но личное-обобщенное
не может не интересовать.
1945. Май.
Моя книжка по истории АН просматривается чуть ли не сот¬
ней авторитетнейших лиц. Каждый вносит изменения и дополне¬
ния или сокращает, вычеркивает целые куски... Что-то останется
от моей книги?618
618 Вложены вырезки из газет с цитатами из речей Сталина: «Това¬
рищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной побе¬
дой. Период войны в Европе кончился. Начался период мирного разви¬
тия. С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!»
(ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 116); «Отныне над Европой будет раз¬
1073

1945. 30 мая.
То, что делают с моей книгой, — если характеризовать одним
словом, — вивисекция. Встретил Воскресенского, автора боль¬
шого труда о законодательных актах Петра619... Несколько раз пе¬
ределывали: то Великого, то Первого (I). Вчера Волгин разрешил
«Великого», сегодня он же дал указание «Первого» (I). Мо¬
жет быть, завтра назовут «Петр длинный», «Петр большой»...
Так пошутил когда-то Пушкин620.
Ко мне ходят корреспонденты. Трачу на них много времени.
Настает самая страдная пора621.
1945. Май. Ленинград.
Теперь,
на обратном пути
из Берлина —
и птицы,
поющие
в небе высоком,
веваться великое знамя свободы народов и мира между народами» (Там же.
JT. 116 а); «Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и незави¬
симости нашей родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые
нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, от¬
данный на алтарь отечества, не прошли даром и увенчались полной побе¬
дой над врагом» (Там же. JI. 117).
619 Речь идет о Н. А. Воскресенском и его труде «Законодательные
акты Петра I» (М.; Л.: АН СССР, 1945).
620 Эти слова принадлежат не А. С. Пушкину, а К. Н. Батюшкову.
В своей эпиграмме «Совет эпическому стихотворцу» (1810) на поэму
С. А. Шихматова «Петр Великий. Лирическое песнопение в осьми пес¬
нях» Батюшков написал:
Какое хочешь имя дай
Твоей поэме полудикой:
Петр длинный, Петр большой, но только Петр Великий —
Ее не называй.
(Батюшков К. Н. Сочинения / Ред., ст. и коммент.
Д. Д. Благого. М.; Л., 1934. С. 146).
621 После этой записи, вне хронологической последовательности, идет
следующая: «1944/45. Зима. Зимою на танках, на бронемашинах писали из¬
весткой „Дойдем до Берлина” Иосиф Колтунов. Ленинградская] пр[ав-
да]. [19]45. VII. 20».
1074

и поезд,
летящий по рельсам
к востоку,
И родины милой
березы в сережках
И дети...
И гул ленинградских
торжественных улиц —
Приветствуют тех, что
с победой
вернулись.
(По Иосифу Колтунову)
1945. Май.
Иногда наши ученые пишут неплохо. Вот академику Н. Д. Зе¬
линскому удалось найти свои слова по случаю Победы: «Луч с
востока гением Сталина озарил мир и гением его победил нашест¬
вие гуннов-нацистов. Немецкий народ должен понять, что он сло¬
жил оружие не только перед силой союзных армий, но и склонил
голову свою перед силой тех идей, которые непобедимы никаким
оружием, — идеей общечеловеческого счастья».
1945. Май.
Сталин.
Он
в эти дни победы всенародной сроднился с нами ближе, чем отец,
и хочется сказать
Ему
сегодня от миллионов радостных сердец:
Вы
никого из нас не позабыли и оттого, как в праздник, нам светло!
Как будто с каждым
Вы
поговорили и с каждым поздоровались тепло.
В Вас —
наша гордость,
слава
и свобода,
что день и ночь, как солнце, светит нам.
1075

Спасибо
Вам
от нашего
народа, тысячекратное спасибо
Вам.
(По стихотворению
Марии Комиссаровой. 1945)
1945. 2 июня.
Сегодня ровно год, как мы вернулись в Ленинград. Возврати¬
лись, когда фронт проходил в 30 километрах от нашего города;
теперь нет никакого фронта! Последний фронт был в Берлине
и за Берлином! За год лик города преобразился. Если не при¬
сматриваться к деталям, все, как и до войны... И сегодня так
ослепительно в лучах заходящего солнца горела золотом «Адми¬
ралтейская игла». На улицах много народу. После холодных дней
наступило тепло. Вечером на набережной много гуляющих. Де¬
вушки, юные моряки, будущие морские офицеры, конечно, маль¬
чишки, неугомонные и озорные на всех перекрестках, прицеп¬
ляющиеся] к автомобилям или висящие на буферах и подножках
вагонов трамваев, скучающие милиционерши в беретах, уставшие
свистеть прохожим, переходящим улицу не по правилам, моло¬
дые матери с грудными детьми (много вижу женщин с детьми).
На набережной встречаю и сотрудников Академии наук, только что
реэвакуировавшихся из Ташкента. Последняя партия! В прош¬
лом месяце вернулись находившиеся в эвакуации в Казани. Пом¬
ню, как они покидали Ленинград в июле 1942 года. Некоторые за¬
стенчиво прощались со мной: я оставался и было очевидно, что я
не переживу трудностей второй блокадной зимы. Некоторые из
уезжавших это хорошо осознавали, но молчали.
Очень большое оживление около Главного здания Академии
наук. Там трамвайная остановка и всегда много народу. Встречаю
каждый раз знакомых и веду с ними беседу. Здание ремонтирует¬
ся; возводятся монументальные грандиозные металлические леса.
Так как до юбилея остались считанные дни, фасад серьезно никак
нельзя успеть отремонтировать, я предложил бы оставить к юби¬
лею здание в лесах. Они бы говорили, что здание восстанавливает¬
ся добротно и прочно. Да и самые леса такой конструкции, что
хоть выставляй в качестве экспоната на выставку. Внутри здания
покуда хаос и кучи мусора. Некоторые помещения уже отремон-
1076

тированы, в том числе и Малый конференц-зал. На днях будем
размещать там экспонаты.
С выставкой хлопот больше, чем нужно было бы! Как все¬
гда, много неудобиц и неладиц. И писать о них скучно. Самое
главное — витрины получены. Выставка к сроку будет. О ху¬
дожественном оформлении заботимся: одна бригада художников
отказалась; другая не справилась; третья, возможно, справится.
Из Эрмитажа, из Музея Ленина и др[угих] учреждений доста¬
вим портреты, бюсты и т. д. Когда выставка откроется и нас будут
критиковать, как полагается, хотелось бы одного, чтобы хоть чу¬
точку поняли наш затраченный труд и большие показатели воле¬
вой энергии.
О книге своей почти ничего не знаю. И странное дело — не
волнует она меня. Я сделал свое дело, и очень большое дело, а что
из этого выйдет — судить не мне! Забочусь об одном — собрать
все и всеми написанное по истории Академии наук в связи с юби¬
леем. Многое останется из написанного ненапечатанным. Хоте¬
лось бы и собрать все материалы по периоду Отечественной вой¬
ны, рассеянные по учреждениям и находящиеся на руках у отчис¬
ленных сотрудников. Многое бы хотелось сделать, а помощников
мало. Л. Б. Модзалевский так и не приступил к архивной работе
после приказа из Москвы (был болен). Нашел двух студенток,
окончивших исторический факультет университета, членов пар¬
тии и моих учениц, но они могут приступить к работе после того,
как сдадут государственные экзамены, не ранее осени. Надеюсь,
что сумею создать себе смену, новые кадры622.
Особенно беспокоит меня недостаток помещения и в Архиве
в Ленинграде, и Московском отделении Архива. Принимать мате¬
риалы некуда. Хочу снова поднять вопрос о надстройке 3-го этажа
в Ленинграде. Работаю над предварительным проектом. Не знаю,
что делать с Московским отделением Архива. Отнятая недавно
комната поставила архив в величайшее затруднение. Все загро¬
мождено. До сих пор многое лежит штабелями на полу и т. д.
Иногда я прихожу почти что в отчаяние.
622 Среди делопроизводственных материалов Архива АН СССР за
1945 г. сохранились отпуски двух писем Г. А. Князева от 19 июля 1945 г.
на имя ректора Ленинградского государственного университета проф.
А. А. Вознесенского с просьбой направить окончивших в 1945 г. истори¬
ческий факультет Нину Дмитриевну Овсянникову и Надежду Ивановну
Трошкову на работу в Архив в качестве м. н. с. (ПФА РАН. Ф. 7. On. 1.
Д. 503. Л. 93, 94). Однако в списках сотрудников Архива за последующие
месяцы 1945 г. эти фамилии не встречаются.
1077

С большой тревогой думаю о поездке в Москву. Встанет
вплотную много неразрешимых вопросов. Было бы идеально по¬
строить для Архива Академии наук отдельное достойное Архива
науки здание в Москве623. Но выполнимо ли это? Боюсь быть
«прожектером». А так хорошо было бы разрешить этот вопрос
именно так. При Архиве должен был бы быть устроен и Музей по
истории Академии наук. Союз Советских стран создан гением Ле¬
нина—Сталина навеки. Академия наук Союза будет праздновать
не только 220-летний, но и 250, и 500-летний юбилей, и, может
быть, 1000-летний, кто знает! Как нам надо сберечь то, что было
началом. Надо сохранить потомкам те культурные и научные цен¬
ности, которые созданы нашим временем и нашими предшест¬
венниками.
Сейчас я с увлечением работаю над картограммой «Академия
наук СССР, ее филиалы и базы, и Академии наук в союзных рес¬
публиках». Художники на карте Союза должны показать могучий
рост высших научных учреждений в стране. И Академии наук
СССР принадлежит ведущее место. А значит, и ее Архиву, храни¬
телю научных ценностей, запечатлевшихся как в печатных тру¬
дах, так и в неопубликованных рукописях.
Надо организовать это сохранение в полном масштабе для
истории культуры и науки, для истории Академии наук в целом.
С этой целью нужна мощная инструкторско-инспекторская сеть
по всем 150 учреждениям Академии, и особенно в филиалах, где
эта работа совсем не налажена. Нужна энергичная организатор¬
ская работа в Центральном академическом архиве как штабе.
И здесь один из главнейших вопросов, что нужно хранить и что
не надо хранить. Хранению должно подлежать лишь действитель¬
но нужное, ценное, имеющее научный и исторический характер.
Прежде всего должен отсеиваться утративший практическое зна¬
чение и не имеющий научного делопроизводственный, бухгал¬
терский и проч[ий] материал. Это следовало бы рационализиро¬
вать строго и точно. Я подсчитал, что в 92 бухгалтериях Акаде¬
мии ежегодно откладывается до 150 погонных метров, т. е. не
менее 1 ООО ООО листов бумаги. Что делать с этой уймой материа¬
лов? Хранить из этой массы нужно было бы после 3—5 лет не бо¬
лее 10 %, а то и того меньше. Московское] отделение] Архива
давно не принимает, за недостатком места, этих материалов; да
если бы и принимало, то было бы завалено бумагой. Но что делают
623 Новое здание для Архива АН СССР в Москве площадью 5 тыс.
кв. м было построено и сдано в эксплуатацию в 1984 г.
1078

в учреждениях с этой документацией, я точных сведений не имею.
В прошлом году беседа моя с Поярковым осталась безрезультат¬
ной. А до тех пор покуда не будет налажена система оформления
этих материалов в учреждениях, дающая возможность отделять
нужное от ненужного, ничего поделать невозможно.
Разбирать сотни тысяч листов для отсеивания нескольких со¬
тен — дело нерентабельное ни для Академии, ни для ее учреж¬
дений и невозможное для Архива. Штат Архива весьма ограни¬
ченный, но при существующих условиях его нельзя расширять.
В Москве и то количество, которое там работает, не имеет над¬
лежащего рабочего места, и условия работы там очень тяжелы,
особенно летом. В Ленинграде помещения для занятий весьма
ограниченны. К тому же и рабочая комната, и читальный зал по¬
мещаются в одной комнате! А зимой создаются совершенно не¬
удобные условия для работы. Четвертый год сотрудники Архива
проводят зиму в единственной отапливаемой плитой комнате —
«дежурке», или, точнее, кухне. Чтобы спасти положение, я проло¬
мал дыру в потолке в другую комнату над «кухней», в выступе
(башне), примыкающем к Зоологическому институту (об этом я
не раз уже писал). И минувшей зимой, тем спасая положение, по¬
садил туда часть своих сотрудников. Наши штаты упираются в
недостаток рабочих мест, т. е. возвращаюсь к тому же, с чего на¬
чал — нужна надстройка 3-го этажа над зданием Архива в Ленин¬
граде или постройка особого отдельного здания Архива в Моск¬
ве. Только обязательно отдельного, так как Архив должен иметь
обязательно целиком изолированное помещение.
Еще один вопрос нужно было бы разрешить. Как будет функ¬
ционировать в будущем никак сейчас не проявляющая себя Музей¬
но-архивная комиссия. Есть проект (кажется, Державина) разде¬
литься комиссии на две — Архивную и Музейную. Председателем
Архивной хотел остаться Державин; председателем второй — Сте¬
панов. Таким образом, в Академии наук было бы три комиссии:
Библиотечная, Музейная и Архивная. Может быть, это было бы и
неплохо, если они действительно бы работали! Одна только коор¬
динация библиотечной, архивной и музейной работы в учрежде¬
ниях Академии наук могла бы уже оправдать их существование!
Ведь сейчас в Академии две центральных самостоятельных биб¬
лиотеки плюс 12 при учреждениях; два самостоятельных музея
и до 20 при учреждениях; один центральный самостоятельный
плюс до 25 специальных научных архивов при учреждениях и до
150 архивных частей ([с] делопроизводственными, бухгалтерски¬
ми и другими научно-организационными и деловыми материала¬
1079

ми) при учреждениях. Есть над чем задуматься неравнодушному
к академическим делам человеку. Но я одинок. Даже JI. Б. Модза¬
левский, считающийся секретарем Музейной и архивной комис¬
сии, не находит ни времени, ни доброй воли помочь в решении
поставленных вопросов. Это не значит, что нужно сложить руки
и ничего не добиваться. Рук я не сложу и буду преодолевать
встающие на пути трудности. Только бы хватило сил и здоровья!
Поставлены на свои места фигуры Петра Клодта, украшав¬
шие Аничков мост. Помню эти каменные изваяния с самых пер¬
вых лет своей жизни. Трудно представить себе Невский проспект
без этих четырех фигур. На улицах много народу. За один год Ле¬
нинград приблизили к своему довоенному облику.
1945. 9 июня.
Не представляю себе будущего, но ближайшее будущее от¬
дам целиком той работе, на которой стою, чтобы подготовить
достойную смену и подходящие условия для работы. Я, как и
все мы, пройду, а руководимый мною Архив будет стоять и че¬
рез 100 лет, и через 200 лет! И он должен хорошо и полно отра¬
жать жизнь Академии наук Советского Союза. При Архиве дол¬
жен быть музей по истории Академии и библиотека по истории
науки; вокруг Архива должен быть актив преданных интересам
истории Академии людей, в каждом академическом учреждении
должен быть такой человек. В Архиве Академии Союза должны
быть отражены, по возможности, и деятельность младших сес¬
тер — республиканских академий. Об этом особенно должен по¬
заботиться Совет по координации.
1945. 10 июня.
Много чаяний. А жизнь проходит. Хотелось бы в последние
годы своей деятельности успеть многое сделать. До 35 лет моей
«служебной и научной деятельности» осталось три года, а преж¬
де за 35 лет давался полный оклад жалованья и, в случае желания
или по состоянию здоровья, — заслуженный покой, или, по край¬
ней мере, время для писания мемуаров. Время до «мемуаров» еще
не дошло. И надо много-много еще сделать.
Всецело занят выставкой. Если справлюсь — хорошо; не
справлюсь — значит, никуда не гожусь.
1080

В Академии все очень заинтригованы сменой вице-президен¬
тов. Вместо бывших шести оставлены три. Первым вице-прези¬
дентом, фактически президентом, ввиду постоянной болезни по¬
следнего, утвержден JI. А. Орбели. Вторыми — Бардин и Волгин.
Таким образом, во главе Академии Комаров — ботаник, Орбе¬
ли — физиолог, Бардин — техник и Волгин — гуманитар[ий].
«Ликвидированы» Байков, Иоффе, Богомолец...
У меня осталось впечатление, что во множестве они никак
не могли договориться о деле, и всегда им не хватало отдельных
кабинетов.
Приближается 22 июня, годовщина начала Отечественной вой¬
ны. Помню, что я следил по газетам за раскопками и раскрытием
гробниц Тимуридов. Вскрывали гробницу ученого хана-астронома.
Но результатов я так и не узнал — грянул у война! Интересную под¬
робность сообщил мне востоковед Боровков. Оказывается, что
мусульманское духовенство относилось к этому вскрытию как к
осквернению. Из Турции поступил даже протест... В народе ходили
упорные слухи, что прикосновение к священным гробницам не
пройдет безнаказанно — явится новый Тимур, еще более страшный.
Разразится война... Гробницы вскрыли. И пришел новый «Тимур»,
и разразилась небывалая война. Не только дни, но и часы совпали.
На 22 июня назначено начало сессии Верховного Совета
СССР. День будет исторический. А как же с юбилеем Академии
наук? Прошел слух, что юбилей опять будет отложен (сообщил,
предположительно, Крачковский). Во всяком случае, 21-го гости
из Москвы ожидаются в Ленинграде. К этому времени должна
открыться наша выставка. Если юбилей в эти числа состоится,
то это будет время больших торжеств.
Многие покачивают головой. Как бы не закружилась голова
от успехов. Действительно, маршал Жуков из Берлина управляет
большой частью Германии!..
Очень мало знаем, что делается на свете. Жадно ловлю в га¬
зете каждую строчку. Вычитываю, что Черчилль ненавидит со¬
циализм, что социализм не может обойтись без государственной
полиции, что он убивает самодеятельность, что он партиен, не¬
свободен; вычитываю, что часть американцев обсуждает возмож¬
ность войны с СССР, что и американцы, и англичане, и многие
другие испугались успехов Советского Союза...
А.	М. Черников прислал письмо из Чехословакии. Пишет, что
в разных странах их встречали по-разному, но в Чехословакии
встретили их очень хорошо. Вина виноградного очень много, хоть
купайся.
1081

Наша многомиллионная армия за границей, в Европе. Пре¬
бывание русских людей в Чехии, Германии, Австрии, Венгрии
должно, конечно, как-то отозваться, иметь какой-то значитель¬
ный результат.
Вчитываюсь в строчки, [читаю] между строк и волнуюсь, что
многого не знаю, не охватываю, не понимаю.
Получили известие, что в Штеттине, за несколько дней до
окончания войны, скончался от ран Коля Костыгов, моряк...
По словам одного американского сенатора, война в Европе
продолжается, хотя военные действия кончились, остается раз¬
решить трудную задачу устранения побежденных фашистов в
Европе. Какие-то два американские сенатора, путешествуя по
Италии, выступали с антисоветскими речами.
Что же все это значит?
1945. 12 июня.
Не успеваю записывать своих впечатлений.
Очень много пишу в связи с юбилеем для периодической
печати624. Занят и выставкой.
Газеты полны сведениями о награжденных по Академии
наук. Чуть ли не сто награжденных орденом Ленина. К нашему
удивлению — и И. И. Яковкин, директор Библиотеки. И какая
ему бабушка ворожит, везет ему как утопленнику.
1945. 13 июня.
Сегодня меня поздравили телеграммой из Москвы Дани¬
левский (какой?) и по телефону корреспондент ТАСС. Послед¬
ний сообщил, что поздравляет меня с получением ордена Тру¬
дового Красного Знамени!.. И я стал, значит, орденоносцем!625
624 В 1945 г. Г. А. Князевым были опубликованы статьи: Академия
наук СССР (1725—1945). (Из истории русской науки) // Хроника совет¬
ской науки. 1945. № 6. С. 1—3; Научные ценности архивов Академии наук
СССР // Вестник Академии наук СССР. 1945. № 5—6. С. 236—247; По му¬
зеям и архивам // Наука и жизнь. 1945. № 5—6. С. 46—47; Ленин и работа
академических комиссий по изучению естественных производительных
сил России//Природа. 1945. № 3. С. 15—16 (в соавт. с П. Н. Корявовым).
625 Вложена вырезка из газеты с фотографией Г Широкова (ТАСС)
«Москва сегодня. У здания Президиума Академии наук СССР» (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 141 об.). См. ил. 55.
1082

1945. 15 июня.
Идет юбилей Академии наук СССР. Это первый научный кон¬
гресс после войны. Я не поехал на торжества. Знаю о нем только
по газетам. Собираю как историк все фактические сведения по
подготовке к празднованию юбилея.
Мне прислано несколько поздравительных телеграмм. Меж¬
ду ними получил т[елеграм]му от Шидловского, в которой он пи¬
шет, что моя награда — всенародное признание моих заслуг, и
«как итог добросовестного труда на пользу Родины эта награда
венчает Ваш многолетний труд». Получил телеграмму от Отделе¬
ния химических наук и др.
Такова мирная обстановка. Но вот и другие документы626.
Оказывается, что не только немцы, но и поляки, и другие народы
носят в себе страшную заразу «фашизма». Может быть, это нуж¬
но называть и не фашизмом, а русским словом «черносотенст¬
во». Во всякой стране, у всякого народа есть своя «черная сотня».
Русский народ не поддался и сбросил с себя вовремя царское
самодержавие, когда оно превратилось в черносотенное. Герма¬
ния вильгельмовская, без особых колебаний, перешла в другую
стадию черносотенства — гитлеризм. Это высшая стадия утон¬
ченного наукой и техникой звериного начала в человеке. Сей¬
час Польша переживает свой вековечный кризис — быть народ¬
ной или черносотенной.
1945. 16 июня.
Получил только что вышедшую в свет мою книгу «Краткий
очерк истории Академии наук». Напечатали и издали типограф¬
щики в Москве неплохо. Жаль, что мало иллюстраций, и выпу¬
щены все приложения и указатель. Книга украшена виньетками
и заставками.
626 Вклеена вырезка из газеты «Ленинградская правда» от 17 июня
1945 г. со статьей Агентства Польпресс о преступлениях членов орга¬
низации «Народовы силы збройне». Под вклейкой карандашом рукой
Г. А. Князева: «Что это такое?» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 142 об.). На Л. 143 вклеена вырезка из газеты со статьей о гибели рус¬
ского военнопленного в Швейцарии. Вверху карандашом рукой Г. А. Кня¬
зева: «Еще один „документ прогресса ”».
1083

1945. 20 июня.
Четыре года тому назад в этот день состоялся последний пле¬
нум Комиссии по истории Академии наук. На заседании были
академики А. Н. Крылов и др. Когда вышли в переднюю, С. И. Ва¬
вилов сказал: «На нашей западной границе стоят два миллиона
немцев, более 200 дивизий...» Сжалось сердце. Но никто не ожи¬
дал того, что случилось через два дня!.. Теперь, после всех испы¬
таний, получает по заслугам великий русский народ — совесть
человечества.
Хочется сохранить неплохую статью о русском народе627.
С величайшим волнением переживаю в полном смысле вели¬
кие мировые исторические события. Каждый день полон ими. Ря¬
дом с ужасами, иногда еще продолжающимися, есть и радостные
замечательные факты. Действительно, что может быть священнее
и прекраснее сталинской дружбы народов! Есть завтра! Можно
чем-то жить, ради чего жить!
В Москве идут заседания мирного торжества — первого пос¬
ле войны Международного конгресса ученых628. В газетах развер¬
нулась большая кампания, посвященная этому событию. Мы го¬
товим большую выставку по истории Академии наук.
Спешно заканчивается ремонт в Главном здании Акаде¬
мии наук. Сегодня разбирают леса, на которых ремонтирова¬
ли колонны величественного портика старинного академическо¬
го здания.
1945. 20 июня.
Скучно, более — противно, омерзительно все то, что раскры¬
вается на суде поляков в Москве. Вот один из эпизодов:
Прокурор: Против кого? (речь идет о спрятанных боепри¬
пасах, вооружении, радиостанциях).
Окулицкий: Против того, кто будет угрожать.
627 Вклеена вырезка из газеты «Известия» от 15 июня 1945 г. со статьей
Е. Ермилова «Совесть человечества». Над заглавием статьи карандашом
рукой Г. А. Князева: «Русский народ» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 145).
628 Речь идет о юбилейной сессии Академии наук, посвященной
220-летию со дня ее образования.
1084

Про курор: Назовите государство, которое, как вы считали,
будет угрожать?
Окулицкий: Советский Союз.
Прокурор: На кого вы ориентировались?
Окулицкий: На блок государств против СССР.
Прокурор: Из кого должен был, по-вашему, состоять этот
блок: Польша, а еще какие государства?
Окулицкий: Англия.
Прокурор: Еще?
Окулицкий: Еще — немцы...
Генерал Окулицкий прибыл в Польшу 25 марта 1944 года.
Он был сброшен на парашюте с английского военного самолета
«Либерейтор». Вместе с Бур-Комаровским он возглавлял Армию
Крайову, в декабре распущенную, но сохранившую свой штаб
в подполье. С этого времени началась подрывная работа в ты¬
лу Красной Армии. Собственно, она была и ранее. Так, в дни
17—18 сентября 1944 [года], в пятилетнюю годовщину вступле¬
ния советских войск в Южную Украину и Западную Белоруссию,
прокатилась в этих местах волна жестокого польского террора.
Было много жертв...
Впереди — не мир, а подготовка к неизбежным новым
бойням.
1945. 21—22 июня.
Ночь, точнее раннее утро с 21 на 22 июня. Вот в такое утро
четыре года тому назад начался ураган стали и огня на нашей
земле. Ложусь спать взволнованный нахлынувшими воспомина¬
ниями. Как сжались тогда наши сердца при этом коротком изве¬
стии по радио: «Германские войска вторглись в пределы на¬
шей родины...» Казалось, что жизнь наша — моя, близких — кон¬
чилась. В том, что не умрет наша родина, сомнений не было;
были лишь только ожидания неизбежных больших испытаний.
И они пришли. Родина была в смертельной опасности. И мно¬
гие, многие, многие сыны и дочери ее погибли. Их страданиями
и смертью достигнута невиданная в истории победа над самым
гордым и жестоким завоевателем. Ко многому нас обязывает
эта победа...
Мои, наши маяки — Ленин, Сталин. Не ради России проли¬
лась так обильно кровь наших братьев и сестер, а в борьбе за Со¬
1085

ветский Союз народов, в грядущем — за Союз народов всего Зем¬
ного Шара, за грядущую Мировую Федерацию!.. Иначе нет [ни]
оправдания, ни смысла в совершившемся629.
1945. 30 июня.
Дни, которые мы переживаем, — исторические. Торжество
победы великого оружия совпало с торжеством советской науки.
В Москве и Ленинграде идут великие торжества. Сейчас на вы¬
ставке портретов, документов и реликвий по истории Академии
наук за 220 лет я читаю лекции посетителям — ученым. Во вре¬
мя юбилейных торжеств в Ленинграде выставку посетили и ино¬
странные гости. Подробно знакомился с выставкой Президент
Академии и члены Президиума (Волгин, Бардин, Бруевич и др.).
Выставка наша небольшая, но хорошо оборудованная и неплохо
оформленная. Она имеет свой стиль. Посетители оставили очень
ценные записи.
Из иностранных гостей французский ученый Камилл Блох630
посетил и наш Архив. Я подарил ему, по выраженному им жела¬
нию, свою книгу — «Теория и техника архивного дела».
«Винтики». Сталин назвал нас любовно «винтиками»631.
Без этих «винтиков», сказал он, мы, стоящие наверху, «ни черта
не стоим». Вот теперь я и нашел себе чин и звание — «винтик».
Слово это теперь пойдет гулять по свету!
Minimus ex multorum!632
629 Вложена цветная иллюстрация из журнала «Ленинград» (1945.
№ 7—8) с изображением здания Академии наук, Кунсткамеры, Петропав¬
ловской крепости. Внизу рукой Г. А. Князева: «1945. VI. Дни победы, сов¬
павшие с Юбилеем Академии Наук СССР» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 148 об.). См. ил. 56.
630 Речь идет о французском историке Камилле Блоке (Camille
Bloch).
631 25 июня 1945 г. в речи на приеме в Кремле, устроенном Советским
правительством в честь участников Парада Победы, И. В. Сталин сказал:
«Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за „винтики”,
которые держат в состоянии активности наш великий механизм». «Прав¬
да». 1945. 27 июня.
632 Minimus ex multorum {лат.) — меньшее из многого.
1086

1945. Июнь.
Он
в эти дни победы всенародной сроднился с нами ближе,
чем отец.
И хочется сказать
ему
сегодня от миллионов радостных сердец:
Вы
никого из нас не позабыли
и от того,
как в праздник, нам светло!
Как будто с каждым
Вы
поговорили и с каждым поздоровались тепло.
В Вас —
наша гордость,
слава
и свобода,
что день и ночь,
как солнце,
светят нам.
Спасибо
Вам
от нашего народа,
тысячекратное
спасибо
Вам.
Мария Комиссарова.
«Ленинградская] пр[авда]». 1945633.
1945. 8 июля.
В Ленинград пришли победители-гвардейцы. Весь город вы¬
шел на улицы и площади встречать их. Не вышла только Е. А.,
мать погибшего на фронте сына. Он не пришел, не придет. Весь
день она плакала. А по улицам шли в шлемах загорелые мужест¬
венные бойцы. Шли молча, сосредоточенно. Мы долго их ждали.
День выдался очень жаркий. Идти им было трудно. Вдоль их пути
633 Повторное цитирование Г. А. Князевым в своих записках этого
стихотворения М. Комиссаровой.
1087

стояли шпалерами ленинградцы и приветствовали проходящих.
Бросали цветы, передавали подарки... Среди проходивших бойцов
иногда мелькали женские головы — это встретившие своих сыно¬
вей, братьев, мужей счастливые матери, сестры, жены... Немно¬
го таких.
Не вышел ни на улицу, ни [на] балкон и академик Алексеев,
у которого пропал без вести сын... Сколько еще таких сегодня
осталось наедине со своим горем ленинградцев!
1945. 14 июля.
Война прошла. Жили нервным напряжением — кончить вой¬
ну, «водрузить знамя победы над Берлином». Все достигнуто,
даже больше, чем ожидалось. Чем же теперь жить? Был под¬
виг; настали будни и потребность еще чего-то — небудничного,
праздничного, своего, личного, того, что скрашивало бы жизнь,
что отодвигалось на второй план...
А жизнь ничего не скрашивает, по крайней мере, для тех,
как я. Работа была, и работа впереди. Ничего, кроме работы.
Жизнь — работа. И вот — реакция. Сижу в этот необыкновенно
тихий и теплый июльский вечер за какими-то непонятными ду¬
мами. По привычке беру перо в руки, вожу им по бумаге. За¬
чем пишу? Кому нужны многие тысячи исписанных мною лис¬
тов? Так много, много на свете исписанных листов и напечатан¬
ных листов. Потоп! Порой у меня бывает отвращение к моей
профессии — «ученого-писателя» и «хранителя рукописей архив¬
ных документов». Вдруг неуемная тоска начинает меня обуре¬
вать. Что же это за работа! И не радует меня вышедшая из печа¬
ти моя книга по истории Академии... Не подняли меня и пере¬
читанные мною никогда нигде не напечатанные мои стихи...
На дворе пилят дрова... Пильщики, они же печники, работа¬
ют. И у них есть цель в два вечера заработать тысячу рублей.
(Мы купили дров, и за распилку с нас берут тысячу.) Не знаю,
сколько им радости доставит этот заработок в два вечера того, что
я получаю за месяц. Таков парадокс нашей экономики! Ради спра¬
ведливости, нужно сделать поправку: тысяча рублей немного
сможет принести им радости... Где же тогда эквивалент труда?
Где стимул работы? Остается — подвиг труда. А на подвиг, по¬
стоянный подвиг, вряд ли способен человек!
С каждым днем рождается все больше и больше противо¬
речий. Из них и творится жизнь. Трудно понять линию развития
1088

нашей общественной жизни в бесконечных противоречиях в на¬
циональном и мировом масштабе. Многие в Европе и в Аме¬
рике говорят о неизбежном в будущем вооруженном столкнове¬
нии США и Англии с СССР. Конечно, если это и произойдет,
то нескоро. Но характерно это черное карканье в самые светлые
дни Победы союзников. Передышка. Что же дальше? Никто не
знает...
«Как-то не верится, что война кончилась», — неуверенно ска¬
зал мне сегодня один средний человек. Что он этим хотел сказать?
1945. 15 июля.
Долго стоял у колонн нашего дома. Любовался городом. Но в
то же время проклинал и пыль. Ее могло не быть в таком коли¬
честве. Нужна, по-видимому, еще большая культура. Удивитель¬
ная косность: мостить рельсовые пути булыжником и засыпать
густо песком. Ветер поднимает песок и несет его на асфальтовую
дорогу, тротуары. Всем это очевидно, но изменить налаженный
способ дурацкого мощения — не под силу. Нужны «смелость» и
«новаторство»!
Прошел мимо меня демобилизованный, нагруженный сверт¬
ками, узелками, сапогами с подбитыми гвоздями подошвами како¬
го-то особого фасона, вероятно, из трофейных. Загорелый, уста¬
лый, но улыбающийся.
1945. 17 июля.
Вчера должно было состояться экстренное Общее собрание
Академии наук СССР. Все академики и многие члены-корреспон¬
денты выехали в Москву. На повестке дня — один вопрос: выбо¬
ры нового президента... В. Л. Комаров подал в отставку по бо¬
лезни.
Называют несколько кандидатур. Гетман пишет мне из Моск¬
вы об одной очень определенно — о кандидатуре академика
С. И. Вавилова. Сегодня только и говорят в Академии наук о пере¬
менах в руководстве.
Акад. И. Ю. Крачковский не поехал в Москву. Заходил к
нему, но не застал дома; акад. Алексеев звонил из Москвы до¬
мой сегодня утром, когда избрание нового президента еще не со¬
стоялось.
35 Князев Г А.
1089

Днем хоронили академика Галеркина. Гроб его стоял в Боль¬
шом конференц-зале Академии наук, откуда и был вынесен под
звуки траурного марша. Было много моряков-инженеров. Курсан¬
ты в строю замыкали шествие. Ни одного академика не видел на
похоронах.
Получил из Москвы сразу целую пачку писем. В них много
грустных сведений об Архиве... Не разорваться мне между Ленин¬
градом и Москвой!...
1945. Июль.
Все мы очень взволнованно пережили избрание президен¬
том академика С. И. Вавилова, состоящего нашим ближайшим
руководителем, — председателем Комиссии по истории Акаде¬
мии наук. Интересно отметить, что покойный Сергей Федоро¬
вич Ольденбург, по словам его вдовы Елены Григорьевны, по¬
знакомившись с С. И. Вавиловым, сказал: «Вот кому бы я мог
с полной уверенностью за судьбу Академии передать управле¬
ние ею». И все-таки — избрание именно С. И. Вавилова — было
для нас совершенно неожиданным и потому особенно взволно¬
вавшим нас.
1945. 21 июля.
Новый президент утром посетил Пулковскую обсерваторию,
днем был у нас в Архиве.
Всего прошло каких-нибудь десять дней, как я провожал
его — еще просто академика. Теперь и я, и мои сотрудники чувст¬
вовали некоторое волнение. Сперва нам было передано, что около
часу дня приедет президент; около двух мне сообщили, что прези¬
дент приехал. Он вошел свободно и просто, как и прежде, только
чуточку был возбужден. Я приветствовал его. Он улыбнулся и
сказал: «А Вы оказались пророком, ожидая после юбилея собы¬
тий. Вот и произошли события. Многое Вам нужно было бы рас¬
сказать, и расскажу при случае, — заметил он. — Все случилось
весьма неожиданно... Но я приехал к Вам вот по какому поводу.
Я просил, чтобы конференц-зал после выставки был оставлен в
порядке. Это не сделано». Я сказал, что не успели все сделать.
С. И. дал мне целый ряд указаний.
Под руку подвернулся Л. Б. Модзалевский.
1090

— Ну как Лобачевский? Когда сдается сборник в печать?634
Тот начал что-то мямлить.
— Нет, нет, Вы уж постарайтесь. Не откладывайте...
Нарочно записываю этот второй день пребывания президен¬
та в Ленинграде как один из будничных, но начальных в новых
судьбах Академии.
Одно время нельзя было писать историю по царствованиям,
нельзя было писать историю Академии по президентам. Но на са¬
мом деле новое президентство — новый период в истории Ака¬
демии. Я сказал об этом С. И. Вавилову и процитировал ему его
собственную речь, сказанную после выборов. Он улыбнулся.
Итак, новый период в истории Академии наук... Для очень
многих избрание С. И. Вавилова совершенно неожиданно. Мож¬
но сказать, сверхнеожиданно! И поэтому очень много различных
толков. С. И. Вавилов на 24-е объявил первый прием. К нему за¬
писался уже целый ряд лиц. Оказывается, 21-го С. И. Вавилова
уже успели чествовать в Оптическом институте!.. С какой по¬
чтительностью жмут его руку. Л. Б. [Модзалевский], которого он
пробрал в моем кабинете, дождался его в передней и поскакал за
ним по лестнице. С любопытством слежу — сохранит ли С. И. Ва¬
вилов свой демократизм. Даже интересно стало наблюдать.
С. И. Вавилов — третий выборный президент. Смерть
A. П. Карпинского не была вехой в истории Академии наук, если
не считать, что он, собственно, закончил ленинградский период
истории Академии. Период этот закончился на два года ранее
смерти Карпинского. Московский период не совпал с избранием
B. Л. Комарова, но закончился с его уходом635. Много у меня впе¬
чатлений от замечательного старика Карпинского и от некоторых
634 Имеется в виду книга: Материалы для биографии Н. И. Лоба¬
чевского / Собрал и ред. Л. Б. Модзалевский. М.; Л.: Изд-во АН СССР,
1948. (Труды Комиссии по истории Академии наук СССР под общей ред.
С.	И. Вавилова).
635 Первым выборным президентом Академии наук после Октябрьско¬
го переворота был акад. А. П. Карпинский, возглавлявший Академию в
1917—1936 гт. 15 июля 1936 г. А. П. Карпинский скончался. За два года до
его смерти Постановлением СНК СССР от 25 апреля 1934 г. Академия наук
была переведена в Москву. Этот факт и имеет в виду Г. А. Князев, говоря об
окончании ленинградского периода истории Академии. В Москву были пе¬
реведены Президиум Академии и физико-математические, химические,
геологические и частично биологические учреждения. В Ленинграде оста¬
лись учреждения Отделения общественных наук и некоторые биологиче¬
ские институты и лаборатории. 29 декабря 1936 г. на пост президента Ака¬
демии был избран акад. В. Л. Комаров.
1091

встреч с В. JI. Комаровым. Последняя моя встреча была с ним на
выставке в Малом конференц-зале. Он приехал перед отходом по¬
езда посмотреть выставку. Сопровождающие его делали мне зна¬
ки, чтобы я не задерживал его. Но старик внимательно знакомил¬
ся с каждой витриной. Ничто не могло нарушить его внимания.
Я давал объяснения. Невольно увлекался. А мне делали знаки,
шептали: «Президента ждет Попков». Осмотрев последний экс¬
понат, В. JI. Комаров в книге посетителей написал: «Восхищен
выставкой. Сколько труда положено!» Его взяли под руки, и он
стал спускаться с лестницы, утомленный, совсем больной, но ста¬
равшийся держаться бодро и крепко.
Провожал его с лестницы и никак не предполагал, что вижу
его в последний раз как президента!.. Также, провожая С. И. Ва¬
вилова в Москву, никак не думал, что встречу его через несколько
дней как президента. Власть, особые полномочия меняют облик
человека. В. JI. Комаров, если не изменился лично, то окружение
его сильно изменилось. Вечно следующий за ним Чернов, това¬
рищ, или помощник президента, следил за каждым его шагом, за
каждым его словом. Сидел в президиуме позади него. На чество¬
вании осенью 1944 года, когда В. JI. увлекся своей ответственной
речью и говорил больше, чем следовало бы, подкладывал ему
на кафедру записочки, напоминал, что надо кончить говорить...
Все это было очень нервно и неприятно. Все время около В. JI. на¬
ходился и Шпаро. Это он, неутомимый, писал, писал по вся¬
ким разным случаям, статьи в газетах с мнениями президента.
Надо отметить, статьи талантливые, а подчас и весьма удачные.
Третья, или первая, спутница президента была его супруга На¬
дежда Викторовна. Она самоотверженно выполняла свой долг
жены и помощника президента. Держалась она корректно, скром¬
но. Состояла председательницей объединения жен академиков,
вела общественную работу, шефствовала над яслями, над госпи¬
талями. Нигде не видел ее не на своем месте. Она значительно мо¬
ложе его, тоже ботаничка по специальности. И. И. Любименко,
хорошо знающая Комаровых, на мой вопрос, как переживет На¬
дежда Викторовна свое ех-президентство, заметила: «Она никог¬
да не стремилась к высшим должностям и особому положению.
Вот Владимир Леонтьевич, наоборот, всегда очень стремился к
высоким положениям». Историк Академии наук не может не от¬
метить огромной роли, сыгранной Владимиром Леонтьевичем в
самые ответственные годы жизни нашей страны и мировой исто¬
рии. Академия наук выполнила свой долг перед советской ро¬
диной. Полубольной старик много поработал. Он, по-видимому,
1092

очень страдал, когда нездоровье не позволяло ему лично управ¬
лять Академией. Его ближайшие помощники не оказались на вы¬
соте: управление Академией оказалось им не под силу. Это спер¬
ва Шмидт, потом Байков...
С. И. Вавилов обещал продиктовать машинистке обстоятель¬
ства, при которых произошла смена президента. Возможно, что
один экземпляр этой записи он передаст на хранение в Архив.
Эти строчки, может быть, тоже пригодятся будущему истори¬
ку. Я останавливаюсь на некоторых бытовых моментах, которые
в будущем бесследно исчезнут, «канут в вечность». Несомненно,
что новый период в истории Академии чреват многими больши¬
ми событиями. Большая доля ответственности лежит и на мне, так
как по моему служебному положению я близко стою к прези¬
денту, являясь его заместителем как председателя [Комиссии]
по истории Академии наук.
1945. Июль.
Создана Коммунистическая партия США. В 1944 г[оду] преж¬
няя Компартия была преобразована в беспартийную организацию,
базирующуюся на рабочем классе, коммунистической, политиче¬
ской ассоциациях. В уставе Компартии говорится: «Компартия
Соединенных Штатов является политической партией американ¬
ского рабочего класса, основывающейся на принципах начала со¬
циализма. Она борется за непосредственные основные интересы
рабочих, фермеров и всех работников физического и умственно¬
го труда, против капиталистической эксплуатации и угнетения».
Компартия оказывает поддержку демократическим достижениям
США, выраженным в их Конституции.
1945. 22 июля.
Когда загрохотал салют с военных кораблей и понеслось мо¬
гучее эхо по линиям, сжалось вдруг сердце от воспоминаний.
Три года тому назад вдруг налетал артобстрел на наш «квадрат».
Тогда мы считали время не часами, не минутами, а секундами,
мгновениями... Жили мгновением! Нельзя было думать о сле¬
дующем мгновении!
На Неве расцвеченные флагами корабли; бегают матросы по
палубам. Сегодня в Кронштадте и Ленинграде парад Балтийского
1093

флота. Славно потрудились моряки по защите Ленинграда, и ле¬
нинградцы приветствуют их.
Вечером — фейерверк, музыка...
Радио целый день передавало из разных мест, как идет празд¬
нество. Почему все это так меня волнует? Если это было бы толь¬
ко личное, то не следовало бы и записывать, думаю, что это на¬
строение не только у меня одного. Поэтому и записываю свои
впечатления.
В городе очень много военных. У нас на Васильевском остро¬
ве — моряков. Военный город!
Так странно видеть в полной боевой готовности зенитную
батарею на набережной Невы у Румянцевского сквера. И часовые
в бинокль наблюдают за небом... Поблизости безмолвные сфинк¬
сы. И я греюсь на солнце около них, глядя в мирный день на хо¬
бота пушек.
1945. Июль.
Историческая наша набережная. Дворец Меншикова насчи¬
тывает уже 235 лет; Кунсткамера — 220 лет... Это в прошлом.
А вот и недавнее прошлое: место батареи против Филологическо¬
го переулка. Круг с показанием прицелов. На гранитных камнях
и асфальте — надписи. В прошлом году их можно было еще чи¬
тать; сейчас они почти стерлись от дождей и солнца.
Каждый день езжу по этой набережной со своими думами.
Медленно, медленно еду вдоль «грядки надежды», нынче засеян¬
ной календулой, мелкими желтыми цветочками. Особенно мне до¬
рога эта дорожка с «грядкой надежды» сбоку. Но не только «гряд¬
ка надежды» предо мной. Я вижу на асфальте громадную заплату
из булыжника. На этом месте большую воронку образовала упав¬
шая вражеская бомба. Вот еще шрам, еще, еще... и так до самого
Дворцового моста, до места моей службы... И я по этой набереж¬
ной в дни обстрелов и бомбардировок в первые четыреста дней
блокады Ленинграда проезжал дважды (туда, на службу, и обрат¬
но) каждый день. Теперь мне это кажется невероятным.
1945. 23 июля.
Я вдруг потерял какую-то точку, с которой глядел на все окру¬
жающее. Не отдаю себе отчета во многом, что вижу, что пережи¬
ваю. Прямо скажу — ошеломлен событиями. И снова берусь за пе¬
1094

ро. И пишу. Это всегда бывает, когда я хочу в чем-то разобраться,
что-то понять.
С величайшим волнением смотрел на германских военно¬
пленных. Они небольшими колоннами в сопровождении наших
конвойных проходили по набережной с работы. Впереди шел со
светлыми погонами рослый молодцевский немец и лихо козырял
встречным советским офицерам. Все шли в ногу и без уныния.
Более того — или мне так показалось — с задором: дескать, на
этот раз не вышло, выйдет в другой...
Прохожие с любопытством смотрели на тех, кто так недавно
с оружием в руках топтал нашу землю и обстреливал дома и ули¬
цы Ленинграда. Смотрели сосредоточенно и молча. Так же смот¬
рел и я. А на набережной толпился у пристани народ. Пароход от¬
чаливал в Кронштадт. Посередине Невы стоял большой военный
корабль. Ослепительно сияло солнце и золотило шпиль Адмирал¬
тейства. Ленинград жил своей мирной жизнью!
1945. 24 июля.
Академик В. М. Алексеев, встретившись со мной, между
прочим, сказал: «Вот это, действительно, мы президента выбра¬
ли! Такого еще не бывало. И молодой, полный сил, и знает Ака¬
демию, и ее историю знает». Он шел на прием (первый прием
у президента сегодня). На прием потащились (видел на набе¬
режной) и вдовы академиков (между ними Щербатская: ей все
мало!) и ех-президентша — дочь Карпинского (почему-то очень
скучная, но одетая парадно). Так как президент был у меня, то я
на прием не пошел и просил вычеркнуть меня из списка запи¬
савшихся.
Виделся с Кравецом, очень хорошо знающим Вавилова.
У Кравеца тоже мечтания — возможность работать и издавать
книги по истории науки. Интересно отметить впечатление у од¬
ной моей младшей сотрудницы, находившейся в отпуску и узнав¬
шей теперь об избрании президентом С. И. Вавилова. Она виде¬
ла его не раз, заходившего к нам, такого скромного. Она никак
не ожидала, что он может стать президентом... Действительно,
для очень многих это было совершенно неожиданным собы¬
тием.
1095

1945. 25 июля.
Президент выехал в Москву. На всех, имевших с ним дело, он
произвел очень благоприятное впечатление. Все вопросы, имею¬
щие особо важное значение, им обсуждались и разрешались на
месте — в Пулкове, в Физико-техническом институте.
Следующий приезд он намеревается посвятить Васильевско¬
му острову.
С. И. Вавилов уделяет очень большое внимание и ленинград¬
ским академическим учреждениям. Возможно, что теперь оживет
Академия в Ленинграде!
Слушал утром доклад Е. В. Тарле о внешней политике Ека¬
терины II636. Делал он доклад на очередном заседании в Институ¬
те истории. Собрались сотрудники гуманитарных академических
учреждений. Председательствовал С. Н. Валк. Доклад не произ¬
вел на меня большого впечатления.
Осматривал архив Института истории. Мерзость и запусте¬
ние! Дела при трех работниках на полгода, чтобы привести хоть
во внешний упорядоченный вид. Налицо один сотрудник!
На днях были перевыборы месткома. До сих пор еще не мо¬
жет наладиться наша профсоюзная жизнь. В Архиве нет никакой
общественности. И в передней висит стенная (убого составлен¬
ная) газета от 1 мая!
1945. 28 июля.
Листок за листком... Тысячи листков с мыслями, образами,
впечатлениями. В этом году исполняется 50 лет, как я веду свои
записи. Сперва они были личные, интимные, слишком субъектив¬
ные, юношеские; потом — с потугой на оригинальность, писа¬
тельство... Но всегда в них пробивалась струя и отражение пере¬
живаемого — революций, войн...
С 1917 года записи принимают исключительный характер —
отображение революционных лет. Многое понималось мною не-
636 Е. В. Тарле начал исследование «Внешняя политика России при
Екатерине II» в 1943 г. Этот труд остался незавершенным. Рукописи этой
работы хранятся в Архиве РАН (Ф. 627. On. 1. Д. 22—58, 180). См.: Кага¬
нович Б. С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков.
СПб., 1995. С. 85—93; Тарле Е. В. Екатерина II и ее дипломатия. I. Стено¬
грамма лекции, читанной 7 мая 1945 г. М., 1945; Тарле Е. В. Екатерина II
и ее дипломатия. II. Стенограмма лекции, читанной 12 мая 1945 г. М., 1945.
1096

правильно, но искренне. И записи мои из личных постепенно пре¬
вращаются в материалы для истории или, точнее — истории быта
(духовного и материального) моего времени.
С особенным волнением я пережил смерть В. И. Ленина, и с
того времени записи мои стали почти протоколом моих отобра¬
жений действительности. Записи эти, конечно, не претендуют на
[звание] «протоколов», на «историю», они лишь отображение, от¬
нюдь не претендующее на неоспоримость высказанных суждений
и сделанных оценок. То, что переживал, думал, видел, слышал, на
что обращал внимание, — то и записывал. Для чего? Для истории,
для какого-то неведомого читателя, исследователя — бескорыст¬
но, самоотверженно, без всяких предвзятостей. Написано много
страниц. Были моменты, когда казалось ненужным это записы¬
вание, «протоколирование» отображений. Но что-то было силь¬
нее меня, и я не мог не писать!
Хоронили еще академика и генерала Заварзина. Опять у зда¬
ния Академии наук происходила печальная церемония. Народу
было больше, чем на похоронах Галеркина. Присутствовали и
академики. Жгло июльское солнце; моряки-музыканты играли
траурный марш. Впереди траурного шествия несли венки, орде¬
на, белый гроб покачивался на катафалке... Все так, как и бывает
в таких случаях.
Из 150 академиков, по списку 1943 года — осталось те¬
перь 137. По этому поводу академик Линник заметил: «Это ре¬
зультат перенапряжения. Переработали люди. Казалось, можно
было и передохнуть, раз кончилась война. Нет, передышки не бу¬
дет. Очень напряженное положение в Европе. „Почить на лаврах”
не придется». Линник в беседе со мной и другими, между про¬
чим, указал на достижения оптики во время войны. «В битве под
Москвой, — сказал он, — победа над численно превосходящим
врагом была одержана не только благодаря воинской доблести,
но и благодаря нашей технике». И он привел один яркий пример.
Оптические приборы на германских орудиях не смогли действо¬
вать в сильные морозы зимы 1941 года, на советских орудиях дей¬
ствовали, т[ак] к[ак] и при 40° по С они работали безотказно.
1945.
Сталин.
«Грядущее мира в твоих стальных руках». Аветик Исаакян.
«Пр[авда]». 1945. VII. 25.
1097

1945. 30. июля.
Очень тяжело ссорятся между собою президент Географиче¬
ского общества член-корреспондент АН СССР Л. С. Берг и док¬
тор истории А. И. Андреев. Ссора их имеет длинную историю.
Берг обвиняет Андреева в том, что последний в дни войны подме¬
нял его в издании «Известий», в том, что Андреев без разрешения
Берга использовал одну из его работ, и в другом месте, без под¬
писи, раскритиковал эту же работу и т. д. Встретившийся со мною
бывший исполняющий обязанности ученого секретаря 0[бщест]-
ва В. И. Ромишовский на мой вопрос, что происходит между Бер¬
гом и Андреевым, ответил коротко: «Берг ведет себя как идиот,
а Андреев — как хам. Страдает же только Общество и дело». По¬
том он спохватился, но слово не воробей... Метко он пришпилил
обоих спорщиков!..
Когда беседую с некоторыми лицами о новом президен¬
те, чувствую, что для многих из них назначение, т. е. избрание,
С.	И. Вавилова было совершенно неожиданным, если можно так
выразиться, — сенсационным... Много слухов об обстоятельст¬
вах ухода прежнего президента, но ничего достоверного.
Газеты создают «прессу» новому президенту. Президент при¬
ехал, президент уехал, президент посетил, президент указал... Не¬
забываемое на меня впечатление произвел В. Л. Комаров, посе¬
тивший нашу выставку перед отъездом в Москву. С каким он
вниманием слушал мои объяснения и разглядывал экспонаты! Пе¬
редают, что он остался очень доволен нашей выставкой.
Кто-то написал: «ЛАХУ всему предпочитая, я вам скажу, как
на духу: люблю ЛАХУ в начале мая и в ноябре люблю ЛАХУ».
«... мы, ваши подчиненные, имеем ни с чем не сравнимое
счастье каждодневно с восхищением лицезреть Вас в вашем слу¬
жебном кабинете...»
1945. 31 июля.
Очень устал. Прихожу в Архив и чувствую, что нет у меня
сил делать Сизифову работу. Дела столько, что никогда его не
кончить, живи хоть два века. Таково уже свойство нашего архив¬
ного дела! Километры полок, сотни тысяч архивных единиц,
миллионы листов... И, если заниматься всем этим, нужно всего
целиком отдать себя этой никому неведомой жертвенной ра¬
боте... В такие периоды я теряюсь. Передо мной самое большее
1098

пять-семь лет жизни. Хотелось бы сделать что-нибудь за это вре¬
мя, чтобы подвести итоги жизни. Ведь жизнь-то прожита! И не
знаю, что делать, за какой конец взяться. Отпустил сегодня в от¬
пуск своего заместителя Крутикову; другие тоже в отпуску или,
как Корявов, взят партийной организацией, и оттуда его не воз¬
вращают, Модзалевский в нетях. Следовательно, и научная, и
техническая (по хранению и использованию), и организацион¬
ная, и административная работа лежит почти единственно на
мне. Покуда шла война, долг повелевал. Откуда теперь брать
силы?
Записываю это не только как личное, свое, никому не инте¬
ресное; нет, это может быть обобщено. Так переживают после
войны первые месяцы мирной жизни многие, многие.
Встретил сегодня сотрудницу Института истории материаль¬
ной культуры т[ов]. Миханкову, партсекретаря нашей организа¬
ции. Лица на ней нет, совсем измоталась. «Стала так легко раздра¬
жаться», — заметила она мне. Вот, вот... Самый ничтожный по¬
вод и меня приводит в раздражение. Устали мы. А передышки
нет и не будет!
1945. Июль.
Опубликованы итоги парламентских выборов в Англии. По¬
беда лейбористов и поражение консерваторов — мировое со¬
бытие. Лейбористы имеют абсолютное большинство в Палате
общин. «Нынешнее голосование можно сравнить с революцией
чувств, происходящей по всей Европе, против старых режимов и
старого образа мыслей», — так характеризует исторический акт
одна из английских газет. Английский народ показал своими вы¬
борами, что он хочет внутренних реформ... Черчилля все ценят
как военного руководителя, но не как лидера консерваторов. Не¬
которые из его единомышленников ставят ему на вид ряд допу¬
щенных оплошностей и неудачных выступлений во время изби¬
рательной кампании637.
637 Вклеены вырезки из газет (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110):
Л. 177 — вырезка из газеты со статьей «Воззвание и клятва Генеральных
Штатов Французского возрождения». Вверху карандашом рукой Г. А. Кня¬
зева: «Документы прогресса». Л. 177 об. — вырезка из газеты со статьей
«Состав Генеральных Штатов французского возрождения».
1099

1945. 1 августа.
Перед[о] мною статья, помещенная в газете «Правда»
(30. VII. 45), — «Моральный облик советского человека». Итак:
«Личное подчинено общественному, и только в этом залог наи¬
большего расцвета личности, творческой индивидуальности в со¬
циалистическом обществе». «Высшим принципом нашей морали
является борьба за укрепление советского строя. Это значит, что
самым важным, самым святым для советского человека является
служение родному народу. Но вместе с тем строительство социа¬
лизма — это служение всему человечеству, интересам прогресса,
культуры. Говоря о морали и нравственности советского челове¬
ка, Ленин указывал в знаменитой своей речи на III съезде комсо¬
мола: „Нравственность служит для того, чтобы человеческому об¬
ществу подняться выше”. Клеветой на социализм является всякое
противопоставление общественных и личных интересов, утверж¬
дение о том, что они противоречивы.
Честь советского человека требует от него непрестанного со¬
вершенствования, стремления к знанию, к постоянному движе¬
нию вперед. Мораль советского человека подсказывает ему дру¬
жеское чувство к человеку другой национальности. Эта мораль
указывает, что труд — дело чести, доблести, святой долг каждого
человека перед народом. Еще эта мораль требует: мужество и
стойкость в борьбе с врагами; русский революционный размах и
большевистская деловитость при выполнении любой задачи пар¬
тии. Партия кует советскую мораль».
Вот они русские люди, советские люди638. И герои, и...
Кто знает, что они представляют собой в будничном быту. Диа¬
638 Вклеены четыре вырезки из газет (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110).
Л. 179 — фотография Д. Трахтенберга «Катерники, отличившиеся в боях
за Родину: главстаршина И. А. Беневаленский, награжденный орденами
Красного Знамени, Красной Звезды и медалью «За оборону Ленинграда»;
старший краснофлотец Н. И. Бондарь, награжденный орденом Красного
Знамени, медалью «За оборону Ленинграда»; мичман М. Г Михалев, на¬
гражденный орденом Отечественной войны II степени, орденом Красной
Звезды, медалями «За отвагу» и «За оборону Ленинграда» (см. ил. 57);
Л. 179 об. — фотография Л. Бернштейна «Прославленные летчицы-воины.
Герои Советского Союза: гвардии капитаны М. В. Смирнова, А. В. По¬
пова, гвардии лейтенанты Н. Ф. Меклин и Е. А. Жигуленко (см. ил. 58);
Л. 180 — фотография Д. Трахтенберга «Ленинград в первомайские дни.
Бойцы МПВО Т. Н. Бернер и Е. И. Быкова дежурят на посту»; Л. 180 об. —
фотография Н. Колли «Железнодорожники ст. Перово Московско-Рязан¬
ской ж[елезной] д[ороги] завоевали первое место в соревновании ж.-д. стан¬
1100

лектика слишком острая. У каждой медали есть оборотная сторо¬
на. И с каждым человеком то же. Вот те, кто выдержали все тяже¬
сти войны. И простые, и герои, и такие обыкновенные и в то же
время замечательные люди, советские люди...
Это те, кто добились победы. Но, может быть, вернее бы¬
ло бы показать не портреты тех, которые остались жить побе¬
дителями, а тех, кто умерли, побеждая! Их было много, очень
много!..
1945. 2 августа.
Из трех партнеров «Большой Тройки» остался один лишь
Сталин: Рузвельт умер, Черчилль народом Англии заменен лейбо¬
ристом Эттли. Черчилль пал политически не как военный руко¬
водитель, а как консерватор.
И опять в Берлине возобновились совещания, решающие
судьбы мира на ближайшее будущее.
Смотрел сегодня на фотогруппу и что-то хотелось прочесть в
лицах новых партнеров — Трумэна и Эттли; но ничего не прочи¬
тал. Заметил только, что лицо Сталина веселее, и мундир не так
мешковато сидит, как на предыдущем снимке. Все совещания про¬
ходят без гласности. Только по снимкам и узнаем, что Берлинское
совещание продолжается.
Меня интересует судьба Черчилля639. Большую трагедию,
мне кажется, переживает этот замечательный человек. В то же
время он несет в себе и все противоречия сегодняшнего капитали¬
стического мира. Можно сказать, политическое поражение Чер¬
чилля и его партии — поражение старого порядка в Европе и ста¬
рой политики в мире.
Нет ничего удивительного, что всех волнует то, что делается
в Берлине. Снова Берлин в центре внимания, только не воинст¬
венный нацистский Берлин, а поверженный, разрушенный и соз¬
дающий новую жизнь на земле. Берлин будущего.
ций Советского Союза, закрепив за собой знамя Государственного Коми¬
тета Обороны. На снимке: начальник ст. Перово директор-подполковник
движения Е. М. Данилин, награжденный Указом Президиума Верховного
Совета СССР от 31 июля орденом Ленина (справа), и начальник горки
инженер-капитан А. П. Прокопенков».
639 Вложена вырезка из газеты с фотографией У Черчилля (ПФА
РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 182 об.). См. ил. 59.
1101

Так любопытно видеть, как немецкие пленные мирно рабо¬
тают среди тех, с кем так ожесточенно дрались еще несколько ме¬
сяцев назад, а четыре-три года назад так надменно и дерзко пре¬
зирали!
Странное впечатление производит в мирное время зенитная
батарея на Неве [на]против Румянцевского садика. Против кого
направлены дула пушек над Невой? И вспоминаются слова ака¬
демика Гребенщикова: «Отдыхать не придется, передышки не
будет!..»
Много, слишком много впечатлений. Но вот одно не выхо¬
дит из головы. Жаркий июльский день, редкий для Ленинграда.
Толпы на улицах, красочно, по-летнему одеты женщины, дети;
краски в одежде тоже необычны для Ленинграда. Все дожидают¬
ся прихода солдат, возвращающихся с фронта — победителей.
И вот они идут загорелые, черные, в шлемах; идут железной по¬
ступью, серьезные, невозмутимые... Их осыпают цветами, суют
папиросы. Сквозь ряды обступивших бойцов ленинградцев, вижу
только движущиеся шлемы и ружья. Воины сходили с моста Лей¬
тенанта Шмидта и заворачивали к нашему дому по набережной.
За ними виднелась панорама невских берегов и седые сфинксы
над Невой...
И невольно пред[о] мной встали другие картины, свидетеля¬
ми которых, как мне казалось, я когда-то был... Все это я уже пере¬
живал, так же видел возвращающихся воинов... Видел римских
легионеров, возвращающихся из Африки, видел русских солдат,
побывавших в Париже... Вот теперь вижу советских воинов, вод¬
рузивших знамя победы над Берлином!
Меркнут многие сказания о геройстве древних пред теми
подвигами, которые совершили мои современники — советские
русские люди. Сколькими страданиями куплена достигнутая по¬
беда! Если бы взвесить, измерить, представить себе материально
эти страдания! И как только можно забыть их? Но так устрое¬
ны люди — все страшное забывается, замалчивается, не упоми¬
нается во всей обнаженности. Страдание — как оно есть — со¬
кровенная страшная тайна. Вспоминают лишь одну сторону стра¬
дания — героику, подвиг, величие и красоту какого-либо одного
мгновения.., а то, что за ним, — об этом молчание, страшное
молчание...
Вот знаменитый зал в Центральном музее Красной Армии.
На высоком постаменте в центре, под стеклянным колпаком, вы¬
сится Знамя Победы. В 14 часов 25 мин. 30 апреля 1945 года бой¬
цы старшего сержанта Сьянова, со знаменем в руках, пробились
1102

на крышу здания и достигли купола германского рейхстага. Зна¬
мя установили красноармеец Егоров и младший сержант Канта-
ров640. Через два дня пал Берлин.
В знак поражения Германии в том же знаменитом зале Музея
перед Знаменем Победы повержены ниц двести германских зна¬
мен, которые в день Парада Победы были брошены перед Мавзо¬
леем на Красной площади. У самого постамента со Знаменем
Победы брошен наземь личный штандарт Гитлера. Это теперь му¬
зейные экспонаты, но где выставлена та сумма крови, страданий
(ужасов, мучений, кошмаров) и трупов?
Молчание.
1945. 6 августа.
К старости время стало не идти, а бежать; не часы, не дни,
а недели, месяцы и годы не проходят, а летят. Мелькают дни, как
телеграфные столбы, когда смотришь из вагона поезда. Где-то, и,
может быть, и скоро, конечная станция. Не заметишь, как дока¬
тишься... И все кончится. Все. Для меня как личности. Все со мной
кончится.
Но вечная жизнь останется, и все будет то ж[е], но только в
других формах. Были греки и римляне, были вавилоняне и фини¬
кийцы, были византийцы и германцы, арабы и славяне, русские
и поляки... И будут, будут и впредь, и всегда. Только не римляне,
а итальянцы, только не русские, а советские люди... А сущест¬
во останется то же...
Кто-то сказал, что после Версаля, хоть прошло немного вре¬
мени, мир повзрослел. Так ли это? Осталось и останется в мире на¬
силие и массовые убийства — война. Останется иррациональ¬
640 Так в рукописи. Знамя Победы — штурмовой флаг 150-й ордена
Кутузова II степени Идрицкой стрелковой дивизии, водруженный в ночь с
30 апреля на 1 мая 1945 г. на здании Рейхстага в Берлине Алексеем Бере¬
стом, Михаилом Егоровым и Мел Итоном Кантария. Позднее знамя было
торжественно отправлено в Москву и специальным распоряжением Глав¬
ного Политического Управления Советской Армии от 10 июля 1945 г. пе¬
редано на вечное хранение в Центральный музей Красной Армии, ныне
Центральный музей Вооруженных сил. Президентом России В. В. Пути¬
ным подписан федеральный закон «О знамени Победы», принятый Го¬
сударственной думой 25 апреля и одобренный Советом Федерации 4 мая
2007 года.
1103

ность пола, и священный огонь и зловонная копоть в одно и то же
время. Любовь и разврат. Материнство и проституция. Останется
и ревность, и животная страсть, и бессилие... Все останется, что
свойственно человеку-животному. Никуда ему не выпрыгнуть из
своего круга. И только круги будут разных радиусов, но в той же
плоскости.
Зачем я записываю это, прочтя Берлинское соглашение? Мол¬
чать бы, если не говорить иное!
1945. 7 августа.
М. Ф. ездила в Петергоф. Кругом Ленинграда хаос и разру¬
шения. Чтобы восстановить разрушенное, нужны не годы, а деся¬
тилетия...641	*
И гляжу я на пленных немцев, четко марширующих ежеднев¬
но мимо нашего дома, возвращаясь в казармы с работ. Что заста¬
вило их причинить миру столько страданий? Какой все уничто¬
жающей лавой устремлялись они на соседей и сметали с[о] звери¬
ной, но помноженной на человеческое умение, жестокостью все,
что мешало им на пути! Я с болью, с тревогой всматриваюсь в их
641 Гуляя по великолепным петербургским пригородам, любуясь двор¬
цами и парками, восхищаясь искусством архитекторов и мастеров XVIII в.,
нужно помнить о тех, кто вернул нам все это великолепие после чудовищ¬
ных разрушений в годы Великой Отечественной войны: о реставраторах,
музейщиках, инженерах, садовниках. Гитлеровские войска ворвались в Пе¬
тергоф 20 сентября 1941 г. и продержались здесь до 19 января 1944 г. В эти
годы они уничтожали, разворовывали, жгли, взрывали петергофские двор¬
цы, вырубали деревья, вывели из строя подземные водоводные магистрали.
Большой дворец был взорван и сожжен, был взорван дворец Марли. Боль¬
шой ущерб был нанесен Монплезиру, Эрмитажу, Большому каскаду и кас¬
кадам «Золотая гора» и «Шахматная гора». Фашисты вывезли статуи Сам¬
сона, Волхова, Невы, тритонов, свинцовые барельефы Большого каскада,
тысячи музейных ценностей. Реставрационные работы начались в 1944 г.
17 июня 1945 г. был открыт для прогулок Нижний парк; 25 августа 1946 г.
введены в строй 38 водометов; 14 сентября 1947 г. перед Большим каска¬
дом заняла свое место золоченая бронзовая группа «Самсон, разрываю¬
щий пасть льва»; в 1956 г. открылся первый музей в Петергофе — Эрми¬
таж. В 1965 г. были открыты для посетителей первые три зала Большо¬
го дворца. Восстановление и реставрация памятников истории и культуры
Государственного музея-заповедника «Петергоф» продолжается по на¬
стоящее время (Помпеев Ю. Творцы Петергофа // Нева. 2005. № 9. С. 158—
182).
1104

лица, в их твердую военную (даже у пленных) походку... Впере¬
ди и позади шагают с винтовками наши мужички в военной фор¬
ме. Совсем «мирная идиллия». Походная тележка, запряженная
парой бойких лошаденок. Кучером немец. В тележке красноарме¬
ец с каким-то бидоном и по бокам два ребятенка, торжествующие
и довольные. Как-то на днях, когда проходили пленные немцы
по набережной, с ними поравнялся демобилизованный с цепоч¬
кой медалей на груди и упорно сосредоточенно смотрел на «мир¬
ных» немцев. Что он думал в это время!..
Мальчишки, завидя пленных, кричат:
— Немцев, немцев ведут!.. Прохожие, встречаясь с немцами,
очень сдержанны в своих чувствах.
Сверхсенсационное сообщение. Если бы оно исходило не
от самого президента США, то посчитал бы это известие са¬
мым беззастенчивым вымыслом. В Америке разрешена задача
использования атомной энергии. Изобретенная новая атомная
бомба сброшена в Японии на важную военную базу Хиросима
(остров Хонсю)642. По сообщению Трумэна, она обладает боль¬
шей разрушительной силой, чем 20 тысяч тонн взрывчатых ве¬
ществ, т. е. в 2000 [раз] превосходит разрушительную силу са¬
мой крупной бомбы, каковою является английская бомба «Грэнд
Слэм»643.
Оказывается, что в Германии были большие надежды на то,
что немцам удастся использовать атомную энергию и с атомны¬
ми бомбами завоевать весь мир...
Теперь с сопротивлением Японии будет покончено реши¬
тельно и быстро. Трумэн заявил, что в дальнейшем атомная энер¬
гия может стать мощным и действительным фактором, способст¬
вующим сохранению всеобщего мира. Но может случиться и так,
что тот, кто будет владеть этой силой, сделается властелином
мира. Страшно то, что величайшее из величайших достижений
человеческого гения используется не для соз[и]дания, а для раз¬
рушения.
642 6 августа 1945 г. американский бомбардировщик В-29 Энола Г эй
(Enola Gay) сбросил атомную бомбу на японский город Хиросиму. 9 авгу¬
ста 1945 г. атомной бомбардировке подвергся город Нагасаки.
643 Британская бомба «Гранд Слэм» («Grand Slam»), находившаяся
на вооружении Королевских ВВС, — самая крупная из применявших¬
ся во время Второй мировой войны: она весила 9980 кг и была 7.74 м в
длину.
1105

1945. 8 августа. 10ч[ас]. 30м[ин]. веч[ера].
Сейчас узнал, что по радио было объявлено о состоянии вой¬
ны СССР с Японией644.
11 ч[ас]. 30м[ин]. По радио повторили сообщение. Состоя¬
ние войны начинается 9 августа. Мотив объявления войны — от¬
каз Японии от безоговорочной капитуляции и решение продол¬
жать сопротивление. СССР принял предложение трех держав —
США, Англии и Китая — выступить против Японии ввиду того,
что после разгрома Г ермании осталась одна ее сообщница — Япо¬
ния, продолжающая борьбу.
12 ч[ас]. 00 [мин.] и 00 [час.] 01 мин. 1945. 9 августа.
Первый день новой войны.
Все предполагают, что война продолжится очень недолго.
Положение Японии совершенно безнадежное.
Я только что писал, как кружится голова от водоворота собы¬
тий; действительно есть от чего ей закружиться!
10 час. вечера. По радио передали первую оперативную свод¬
ку. Наши войска уже в Маньчжурии. Японцы ожесточенно со¬
противляются645. Снова льется кровь на маньчжурских полях.
Мне очень грустно сегодня.
1945. 10 августа. Ленинград.
Как близки, созвучны моим мыслям и настроениям эти строчки:
Воспомяни, что мой покоя дух не знает,
воспомяни мое раченье и труды.
Меж стен и при огне лишь только обращаюсь;
отрада вся, когда о лете я пишу,
о лете я пишу, а им не наслаждаюсь,
и радости в одном мечтании ищу...
644 8 августа 1945 г. правительство СССР заявило правительству Япо¬
нии о том, что с 9 августа будет считать себя в состоянии войны с Японией
в связи с ее отказом прекратить военные действия против США, Англии
и Китая, а также с целью обезопасить свои дальневосточные границы. Заяв¬
ление опубликовано в «Правде» 9 августа 1945 г.
645 С 9 августа по 2 сентября 1945 г. советскими войсками была про¬
ведена Маньчжурская наступательная операция.
1106

Кто это и когда написал? В XVIII веке Ломоносов (Соч.
Т. I. С. 211). Все с большим вниманием и уважением я изучаю
жизнь и творчество Ломоносова. Какое счастье для нашей Ака¬
демии, что на заре своей деятельности она имела этого русского
гения!646
Народ бежал по улицам. «Важное правительственное сооб¬
щение...». Японцы согласились на капитуляцию647. Все сразу по¬
веселели. Нависшая кровавая туча рассеялась... Мир во всем мире!
Грядущий еще, правда, мир. Но какова мощь Советского Сою¬
за — только что выступил на стороне союзников, как и получен
самый решительный результат.
К соседке заехал по пути из Ейска в Севастополь сын, де¬
вятнадцатилетний младший лейтенант-летчик. Взяли у нас пате¬
фон, на радости танцуют.
На улице несколько человек останавливали меня — и зна¬
комые, и незнакомые, и радостно передали мне приятную весть.
На зенитной батарее без перемен. На вышке или никого,
или кто-то, как сегодня, греет спину на солнце... Мирная идиллия!
Но война еще не прекратилась. Военная гроза в полном раз¬
гаре на Амуре и Уссури. 9 час. 10 мин. — очередная оператив¬
ная сводка Информбюро. Идут большие бои по всему фронту,
наши войска стремительно нападают и ломают сопротивление
врага.
Продолжается прерванный концерт — Шаляпин поет «Дуби¬
нушку». Мальчишкам надоели пленные немцы:
— А скоро ли поведут японцев? — спрашивает бойкий маль¬
чуган.
1945. Август.
Трумэн сказал: «Мир зафиксирует, что первая атомная бомба
была сброшена на Хиросиму, являющуюся военной базой». Он до¬
бавил: «Я призываю японское гражданское население немедленно
покинуть промышленные города и спастись от уничтожения».
ТАСС.
646 Вложена вырезка из газеты с фотографией В. Федосеева «На Ад¬
миралтейской набережной вечером» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 190 об.).
647 Акт о капитуляции Японии подписан в Токийской бухте 2 сен¬
тября 1945 г.
1107

1945. 11 августа.
Хоронили академика А. Е. Фаворского. Около Университета
стояли белые дроги и четыре лошади, покрытые белой сеткой. Че¬
тыре поводыря в белых пальто перед тем, как повести лошадей,
долго укладывали цветы и венки на установленный на дроги бе¬
лый глазетовый гроб. Играл оркестр духовой музыки. Струился
теплый летний дождик, но никто не обращал на него внимания...
Впереди выстроились несшие ордена, портрет и венки. Ректор
Вознесенский давал последние распоряжения. У колесницы стоя¬
ла вдова, дети покойного, родственники, знакомые, ученики, това¬
рищи по работе, профессора, академики. Грустно смотрел по сто¬
ронам академик — генерал-полковник JI. А. Орбели. Суетился
около автомобилей академический администратор в Ленингра¬
де — М. Е. Федосеев. Наконец, печальное шествие тронулось. По¬
водырь дернул зазевавшуюся лошадь, и та отмахнулась, но быстро
выровнялась... И все пришедшие проститься зашагали по успев¬
шим уже просохнуть лужам...
Покойному было 85 лет; он долго умирал. Лет пять уж, соб¬
ственно, не жил. Пожалуй, смерть для него была настоящей из¬
бавительницей. Еще в Боровом он никуда не выходил, и с ним я
не виделся. Правда, он развил энергию на выборах на сессии
1943 года в Москве. Это было, кажется, его последнее выступ¬
ление на научном поприще.
1945. Август.
«Сдохнешь, тогда песни не услышишь. Гуляй!», — говорил
дядя Ерошка Оленину в «Казаках» [Л. Н.] Толстого.
Песня-думка. Сколько в ней и радости, и тоски, когда она
складывается, сама по себе.
Вот я и не заметил, как, стоя около Университета в ожидании
выноса гроба покойника-академика, при виде также ожидавших
выноса [тела] молодых девушек-студенток и миловидных жен¬
щин, возможно, начинающих или уже работающих для науки
ученых, может быть, учеников покойного академика и профес¬
сора, при виде случайно проходивших — по-видимому, на кон¬
сультации в то здание, где прежде была лечебница Отта, — мо¬
лодых матерей с младенцами на руках, стоя под теплым летним
дождем, пролившемся из набежавших на яркое, жгучее солнце
1108

тучек. «Золото, золото падает с неба!»648, и не заметил я, как
промокший на плечах, под дождем, потом высохший под солн¬
цем, складывал из своих и чужих слов, из своих и чужих образов
думку-песенку:
— Ты умрешь, — пытает дума злая.
— А в полях шептаться будет рожь...
— Собирать цветы и поцелуи будет молодежь...
— И рождаться будут дети, чтобы жить и умереть...
Жалит, жалит дума злая:
— Жизнь и смерть — земля и плоть людская, —
не одно ль и то ж?!
Белые клячи с перьями на голове, покрытые белыми сетя¬
ми-попонами, потащили белую колесницу-дроги с белым гробом
в цветах, в котором лежал труп старого престарого человека-уче-
ного, прожившего длинную-длинную жизнь, когда-то, в молодо¬
сти, замечательного певца и музыканта, так что даже не знал он,
что выбирать ему — карьеру певца или ученое поприще... Про¬
ходили за гробом провожающие. Я стоял, погруженный в свои
думы: «...Земля и плоть людская — не одно ль и то ж?!» Брош¬
ка «гулял» в такие минуты, а я «философствую».
ВОЗВРАЩЕНИЕ (1945)
Война. Случайная солома,
шинель под головой.
Четыре года! Отвык от дома
и забыл покой.
И не найду себе я места, я огрубел
в пыли дорог...
Четыре года — это срок!
В тиши квартиры — непривычно, тесно;
Вернулся, но в быту еще незрячий;
командую во сне;
и вынув вещи, вновь их прячу
в мешок походный вещевой.
Я не старик, но весь седой...
Длинны военные дороги.
Я — дома, но еще в пути.
В покое, но еще в тревоге...
Моя родимая, прости!
648 Строка из стихотворения Аполлона Майкова «Летний дождь» (1856).
1109

Поверь, я снова буду прежний,
Отвыкну, к дому приучусь...
Моя заботливая нежность
из глаз твоих прогонит грусть...
Из цикла «Не свое, но по-своему прочитанное»
(По Н. Сидоренко. 1945).
На улице встречаю много демобилизованных, вернувшихся
домой, к своим женам, невестам, возлюбленным. И сколько сча¬
стливых женских глаз смотрят на своих мужей и женихов и тех,
кого они так ждали!..
1945. 12 августа.
Война на Дальнем Востоке не прекращается. Капитуляции
Японии еще нет. Вот сводка за 11 августа649. За 12-е августа такая
же длинная сводка. Война в полном разгаре! Дело не кончилось
малой кровью, как мечталось...
Сегодня ровно три года, как мы покидали обреченный тогда
Ленинград. Такой же был дивный вечер с золотыми лучами захо¬
дящего солнца. Никогда не казался мне и прекраснее, и роднее,
как в тот вечер, мой родной город. С какой тоской я покидал его!
И в 10 часов утра, пробыв около 4 часов в воздухе, мы были уже
в Москве, на аэродроме!
Незабываемый вечер, ночь и утро.
Нарочно вышел сегодня вечером на набережную. Много наро¬
ду, женщин, мужчин-военных, детей. И за Невой тихо, не слышно
разрывов падающих снарядов. Как будто ничего и не было. Слов¬
но все забыто... А можно ли забыть!..
1945. 15 августа.
Япония заявила о своей безоговорочной капитуляции. Об этом
было объявлено рано утром. Странное дело — известие это не
произвело должного впечатления. Возможно, что все запутались
в уже высказанных ранее решениях японцев капитулировать.
Все уже поздравляли друг друга... В то же время читали свод¬
649 Вырезка из газеты: «От Советского Информбюро. Операционная
сводка за 11 августа» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 196). См. ил. 60.
1110

ки о кровавых боях на громадном протяжении от Забайкалья до
Приморья...
Итак, мир во всем мире!? Но зенитная батарея на берегу Невы
под Румянцевским обелиском по-прежнему напоминает о бди¬
тельности, хотя больше и не стоит дозорный на вышке. Одни но¬
мера отделений или дежурных прикреплены к стенкам рубки,
с которой так тщательно проглядывалось все небо день и ночь.
Стоят жаркие душные августовские дни и ночи. В Архиве ра¬
ботаю долго; дома перечитываю Толстого и Чехова. Очень быст¬
ро проходит день... И все короче жизнь!
Приехал президент. Он регулярно проводит одну половину
месяца в Москве, другую в Ленинграде.
«В каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, вид¬
ны эти главные черты, составляющие силу русского, — простота
и упрямство». Лев Толстой «Севастопольские] рассказы», 1855.
1945. 18 августа.
Отдельные мысли.
За всю войну я не прочел ни одного описания посещения ла¬
зарета-госпиталя с тяжело ранеными. На картинках не видел ни
одного трупа наших солдат на поле сражения. Их как будто и
не ранили, и не убивали. Читателя оберегали от ужасов войны,
чтобы он не боялся ее. Но много читал и видел картинок с изо¬
бражением зверств... Не читал я и писем с фронта, где описы¬
вались бы ужасы боя, горы рваного мяса... Только в предсмерт¬
ном письме погибшего двоюродного брата промелькнули слова:
«День смешался с ночью»... Это было под Ригой. И скоро его не
стало. И теперь, возвратившись с войны, участники ее как-то
скупы на рассказы.
Не прочел я ни разу и таких слов:
«У сердца гхорить»650.
Не прочел:
«... а увидите войну в настоящем ее выражении, —
в крови,
в страданиях,
в смерти...»
Описывались только чудовищные зверства немецких извер-
гов-гестаповцев, пытавшихся запугать весь мир.
650 Так у Г А. Князева. Возможно, «в сердце горит» (укр.).
1111

Не прочел и таких слов:
«Что значит смерть и страдания такого ничтожного червя¬
ка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими стра¬
даниями».
«...moritur...».
«Запах мертвого тела наполняет воздух»651.
Одно превалировало над всем: любовь к родине. Смерть за ро¬
дину. Святая месть захватчикам.
Как мне не по себе сегодня. Отчаянно устал.
1945. 19 августа.
Страничка за неделю. Новая польская граница проходит, деля
Восточную Пруссию между СССР и Польшей. Кроме того, за¬
падная польская граница отодвинута далеко вглубь Германии.
По этому поводу Черчилль высказал «свое собственное мнение»:
«Согласованная временная западная граница Польши, заключаю¬
щая одну четверть пахотных германских земель, не возвещает ни¬
чего доброго будущей Европе».
Под гром аплодисментов английского парламента Черчилль
отозвался с высокой похвалой о преданности и мужестве марша¬
ла Сталина и его армий.
Общие потери США в войне: всего 922 757 человек + 147 281
из них:
Морские силы Сухопутные силы
убитых	152963	199183
раненых	80178	570997
пропавших	33653
пленных	3694	118924
Иностранная пресса обсуждает вопрос, что поставило на ко¬
лени японского агрессора — атомные бомбы или вступление в
войну Советского Союза? Черчилль заявил, что, по его мнению,
было бы ошибочным предполагать, что объявление Россией вой¬
ны Японии было ускорено применением атомной бомбы.
Оказывается, в 1940 г. был проект объединения в одну нацию
Англии и Франции. Теперь английские лейбористы дожидаются
победы французских социалистов, чтобы возобновить этот проект.
651 Цитаты из «Севастопольских рассказов» (1855) JI. Н. Толстс
moritur {лат.) — умирает.
1112

Следует вспомнить, что в 1940 г. и Англия, и Франция бря¬
цали против Советского Союза оружием.
Объявлена новая послевоенная восстановительная «пяти¬
летка»652. В пятилетием плане (1946—1950) предусмотрено пол¬
ное восстановление народного хозяйства в б[ывших] оккупиро¬
ванных районах, послевоенная перестройка народного хозяйства
и дальнейшее развитие всех районов СССР653.
1945. 20 августа.
Наивный я человек. Пишу и думаю, что кто-нибудь станет
читать мои записи. Никто не станет! Для чего же я пишу? Выхо¬
дит, что только себя тешу.
И странное дело — так много ненужным кажется из того,
что я делаю. Очень многое. И порой, я «теряю управление». Слов¬
но со сломанным рулем несусь по зыби по воле ветра, или, точ¬
нее, кружусь на месте, представляя себе, что двигаюсь вперед.
Самое скучное для другого — то, что ему не интересно. Что
тебе будет интересно узнать, мой дальний друг, в моих записях?
Прости меня за личные отступления. Может быть, ты сумеешь
подметить в этом личном и нечто большее, общее. Если я не со¬
всем так, как следовало бы, отображал свои переживания в мыс¬
лях и образах, то сделал это не по лени, а по неумению, недоста¬
точной талантливости.
И прости мне, мой дальний друг, если я вдруг не выдержу
и скажу, напишу, повторяясь:
— Тоскует дух мой. Ничего не понимаю...
И простит [мне] мой дальний друг мои невольные повторе¬
ния. Ведь радиус мой очень короткий, поле зрения весьма ограни¬
ченное, а мне хочется быть гражданином мира, знать не только
прошлое, но и понимать настоящее и предвидеть будущее...
А я в очередном кругу!
652 18 августа 1945 г. было принято Постановление СНК СССР и
ЦК ВКП(б) о разработке Пятилетнего плана восстановления и развития
народного хозяйства страны. 19 августа в газете «Правда» объявлялось о
поручении, данном СНК СССР и ЦК ВКП(б) Госплану СССР совместно
с наркоматами и союзными республиками, составить Пятилетний план вос¬
становления и развития народного хозяйства на 1946—1950 гг.
653 Вложена вырезка из газеты «Советско-польская государственная
граница по договору от 16 августа 1945 г.». Частично раскрашена синим и
красным карандашом (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. JI. 201).
1113

У меня новый объект наблюдений и размышлений — плен¬
ные немцы. Вижу их каждый день, возвращающихся с работы
в то же время, как и я. Идут они ровным молодцеватым шагом,
словно и не пленные. Воображаю, как они шагали бы по улицам
Ленинграда победителями! Кто они? Что переживают теперь?
Как могли так упорно стремиться к безумной мысли — завладеть
всем миром? Как случилось то, что они разгромлены в пух и прах.
И на карте нет Германии! Какие судьбы славянства, других на¬
родностей — соседей немцев? Прежде всего, что впереди — тор¬
жество победителей надолго ли? И кто победители — русские,
англичане, американцы или неизмеримо большее — новое со¬
циалистическое общество, состоящее не из эксплуататоров и экс¬
плуатируемых, не из победителей и побежденных, а всех наро¬
дов, больших и малых?..
Можно ли успокоиться на том, что достигнуто? Конечно, нет.
Ведь, нового по существу, еще ничего не достигнуто. И может ли
быть компромиссное новое в старой борьбе, национальной борь¬
бе? Побеждена Германия. Побеждена Япония. По-видимому,
история продолжит этот список. Кто же будет последним побе¬
дителем?
Советский Союз во главе с Советской Россией... Так будет.
Но какой это диалектический путь развития! Какие кручи! Голо¬
ва кружится. И я путаюсь в противоречиях, как путник в горах,
не зная хорошо, куда ведут тропинки, по которым он шагает, кру¬
жась по ним и не достигая скрывающейся во мгле вершины.
1945. Август.
О старости.
— Позвольте мне взять слово.
— Говорите.
— Тема моя о старости... Не протестуйте, выслушайте.
— Мы слушаем Вас.
— Позвольте поделиться с Вами результатом моих научных
изысканий. Я изучил вопрос по первоисточникам — документам,
использовал и всю имеющуюся литературу. Было бы долго и уто¬
мительно, да и прямо невозможно, в речи изложить подробно все
плоды моих разысканий. Поэтому разрешите быть кратким и не
слишком следовать за точностью и научной обоснованностью
формулировок, выдвинутых, скорее, в виде иллюстраций к конеч¬
ным выводам...
1114

Итак, что такое старость? Неспособность быть более полез¬
ным обществу, бесполезное существование для него. Этот тезис
подтверждается многими достоверными фактами.
Один путешественник рассказывает об одном виденном им
шествии, где-то на островах Тихого океана. Двигалась большая
толпа, с бубнами, криками. Жрецы и воины сопровождали едва
плетущегося впереди них согбенного старца. Когда он спотыкал¬
ся от слабости и немощи, все весело смеялись и сильнее били в
бубны, громче раздавались крики... Старец был бывшим много лет
славным вождем племени — дерзким, воинственным, сильным,
недоступным, гордым, жестоким не только к врагам, но и к своим
соплеменникам, когда они преступали обычай, и все уважали его,
преклонялись перед ним. Но он состарился, ослабел. И обычай
указывал, что за бесполезностью старец должен [был] быть убит.
И лучше других знал этот обычай сам старец. Вот шествие и со¬
провождало его в последний путь, перед его убийством... Не по¬
мню на память, указывает ли цитируемый путешественник, что
после убийства старца, как бесполезного члена племени, съели
или не съели они его, чтобы извлечь последнюю пользу из того,
кто никакой пользы уже не мог приносить, оставаясь в живых.
Так понимается старость у тех, кого мы высокомерно назы¬
ваем дикарями.
Но вот цивилизованные народы. У одного американского пи¬
сателя рассказывается, как поступают со стариками в некоторых,
правда особенных, условиях борьбы за существование. Старика
свезли в далекое пустынное место, снабдили его пищей, водой,
топливом и оставили одного. Они поступили человечно — они не
убили его, не оставили его без куска хлеба, без полена дров, без
кружки воды... Нет, даже бутылка вина была оставлена!.. Что ж
если через некоторое время, когда кто-то заехал в одинокое забро¬
шенное жилище, [он] нашел там давно разложившийся труп ка¬
кого-то старика.
Так поступают там, где царит жестокий закон борьбы за су¬
ществование, но уже борющиеся [с этим] — христиане, понимаю¬
щие, что всякое убийство ближнего своего [есть] преступление.
Как же поступают со стариками в высококультурном капита¬
листическом обществе — в Англии, в Америке? Конечно, [их]
не убивают, не съедают и не оставляют умирать в одиночестве,
снабдив всем необходимым на какой-то промежуток времени,
чтобы человек знал, что с ним поступили по-христиански, по-бо¬
жески. В американском быту, мы знаем, что рабочий после 40 лет
считается уже стариком, т. е., если не бесполезным, то мало
1115

полезным... Но американец к этим годам, если он «растороп¬
ный янки», сумеет — должен суметь — приобрести капиталец.
Он даже может сделаться фермером, рантьером. Пенсии он не по¬
лучит. Но страховые. Только не нужно зевать... Неудачник кон¬
чает жизнь свою или под забором, или на койке больницы для
больных. А у нас... Оратор остановился. Обвел всех своими ост¬
рыми глазами молодого старика и продолжил:
— А у нас все отлично от только что сказанного. У нас не уби¬
вают «бесполезных» стариков, не избавляются от них с соблюде¬
нием всех христианских правил любви к ближнему, не остаются
равнодушными к судьбе другого «неудачника», как в капитали¬
стическом обществе. У нас каждый достигший известного возрас¬
та старик как инвалид обеспечивается пенсией в пределах, доста¬
точных [чтобы] спокойно [прожить до своего ухода из жизни]...
— Позвольте спросить, что Вы этим хотите сказать?
— Ничего особенного. Я — профессор, ученый. Привык к на¬
блюдениям, к исследованиям, к констатированию фактов и очень
осторожен в обобщениях... Я не рабочий, не колхозник; я трудо¬
вой интеллигент — пролетарий в полном смысле, целиком про¬
дающий свой труд, ия — 68-летний старик, не знающий ста¬
рости... Ну, а если я завтра сделаюсь, действительно, стариком,
что тогда?.. Я буду получать пенсию.
Разговор заглох как-то сам собой, как потухает иногда само¬
вар, когда наложат в трубу сразу много угля...
1945. 21 августа.
Сдаются японские Квантунские армии. Война и на Дальнем
Востоке окончена. Итак, мир во всем мире! Что испытываю я,
рядовой гражданин СССР? Чувство громадной ответственности.
Не упоение победой, не торжество национальной гордости, а
именно ответственность за правильное использование победы ра¬
ди переустройства мира на новых началах. Поэтому я, имеющий
в своем распоряжении лишь одну информацию — газету, вчиты¬
ваюсь в каждую строчку. Что-то силюсь понять, усвоить. Боль¬
шая политика мне неведома. Нет ничего удивительного, что иног¬
да я бываю наивен, но таких, как я, множество. Будущему истори¬
ку моего времени будет не безынтересно знать, что думал человек
в великие исторические дни мира.
Эттли пишет Сталину: «Пред нами перспектива создания но¬
вого духа среди наций, который устранит подозрение и боязнь
1116

войны и заменит их доверием и сотрудничеством, без которых
для мира не может быть надежды».
Англия надеется на тесное сотрудничество с СССР. СССР...
Это не Россия в том смысле, как Англия — Англия, Франция —
Франция. СССР — это новый мир.
1945. 22 августа.
На моем малом радиусе. На набережной ликвидируется зе¬
нитная батарея. Больше трех с половиной лет она стояла на Неве,
на правом берегу, у Румянцевского сквера, против Сената и Исаа-
кия на другом берегу. Срывают заросшие дерном землянки; ва¬
ляется колючая проволока... Остался только один дощатый зеле¬
ный нужник на самом берегу да какие-то пустые ящики. Война
кончена — и на Западе, и на Востоке.
Но началась новая страда — пятилетка восстановления. Моби¬
лизуется всякий, кто может нести физическую работу. Люди пар¬
тиями отправляются на лесозаготовки. Большой политикой нам,
средним людям, не приходится заниматься. Ее делают большие
люди. Более того — я, например, не знаю, не понимаю того, что
должны мы, Советский Союз, теперь делать. Есть у меня беспри¬
чинное беспокойство; не спокоен мой дух. Словно жду каких-то со¬
бытий. Я — историк Академии наук, но я не знаю истинных причин
смены президента. Говорят, что на верхах были недовольны расхля¬
банностью в Академии; новый президент должен навести порядок.
Устал от событий.
1945. Август.
«Звезда Победы, что Запад озарила, озарит Восток».
1945. 23 августа.
Вечером большой приказ о достигнутых результатах на Даль¬
нем Востоке. Москва салютовала победоносной Красной Армии
и Флоту 24 залпами. Наиболее отличившиеся части названы Мук¬
денскими, Порт-Артурскими и проч. Ровно через сорок654 лет
654 Речь идет о Русско-японской войне (1904—1905), в ходе которой
20 декабря 1904 г. гарнизон Порт-Артура после тяжелейшей осады кре¬
пости и четырех штурмов ее, предпринятых японцами, капитулировал.
1117

русские солдаты проходят по тем местам с победоносным мар¬
шем, где отступали тогда...
И еще большую ответственность я чувствую как гражданин
Великого Советского Союза.
Очень взволнованно переживаю величайшие мировые собы¬
тия. Зреют еще большие события!
1945. Август.
Войска отборной Квантунской японской армии во главе с вы¬
сшими генералами сдаются в плен. Японские солдаты — фана¬
тики. Они верят, что смерть их делает святыми, и потому они идут
на смерть с конвульсивной гримасой смеха. Среди них есть смерт¬
ники. Семья уже похоронила их в день проводов в армию и при¬
числила к лику святых. Это обреченные. Они идут на смерть, как
в райские врата, ведущие к блаженству и радости. Все эти солда¬
ты слепо повинуются воле императора (микадо). Для них он зем¬
ное божество. Теперь, выполняя волю императора, они сдаются в
плен. Если бы не было такого приказа — они бы бились насмерть
и, не добившись победы, умирали бы.
Из корреспонденций] «Известий». 1945. V. 22. Из разных
статей.
1945. Август.
Ничего не выходит с торжественностью оформления актов
гражданского состояния, в особенности бракосочетания. Кто-то
придумал устраивать торжественные митинги перед записью пе¬
ред райисполкомом — с речами, с духовым оркестром. И на этот
раз ничего не вышло. Высмеяли смелого инструктора районного
загс-бюро, все-таки успевшего сорганизовать ряд таких браков
где-то в Сталинградской области.
1945. 25 августа.
Читал как-то на днях выдержки из дневника одного научного
сотрудника, погибшего в голодную блокаду. Мои слушатели (док¬
тор истории И. И. Любименко и член-корреспондент Т. И. Кра¬
вец) остались странно равнодушны... Правда, они и сами пережи¬
1118

ли блокаду, но тем страннее их не только малое внимание, но
именно равнодушие.
Если бы мы все помнили! Какой бы это был ужас. А мозг
наш — эти бесчисленные клеточки («извилины») — хранят все пе¬
режитое. Только очень немногое остается в сознании, в активном
состоянии; остальное как бы хранится про запас, в пассивном со¬
стоянии, в состоянии «анабиоза»... Лишь во сне иногда вдруг во¬
влекается в смутный сбивчивый процесс сновидений многое из
того, что, оказывается, где-то сохранилось в мозговых извилинах.
Иду своей тропинкой... Дойду до конца. А там пропасть:
Ничто. Другие верят, что есть высшая жизнь — духовная, незави¬
симая от материальной. Горды этим. На этой неделе я три раза пе¬
речитал «Манфреда» Байрона. Чуждо мне это чувство раздвоен¬
ности смертного и бессмертного. Покуда бьется сердце, мыслит
мозг мой — я живу. Не будет кровь питать мой мозг — и все кон¬
чится. Все. Для меня. Я, мой мир, погибнет со мной. Я не раз пи¬
сал об этом. Но горд человек. Ему хочется верить, что тело — не
сущность, а форма; а сущность — дух. Тело — смертно, оно прах;
дух — бессмертен и потому может не иметь формы... Мне не
понятно это, неприемлемо. Не стараюсь что-нибудь утверждать
или отрицать. Хочу одного — уяснить себе, просто без создания
иллюзий, что значит моя жизнь как сознающего самого себя су¬
щества...
Байрон был слишком сын[ом] своего века; не мирилась его
гордыня с тем, что он пожил и должен умереть... Гений не уми¬
рает! А Байрон был ведь подлинный гений. Читая монологи Ман¬
фреда, я поражался их глубоким содержанием, но раздвоенности
его и борьбы с духом не мог уяснить. Если это поэтическая мета¬
фора («форма») — это тогда приемлемо, но если это потусторон¬
ность, то мне тогда и не понятно, потому что чуждо.
[Вы]скажу кощунственную мысль: мне хотелось прочесть
«Манфреда» по-своему, для себя. И это мне не удалось.
М. Ф. пришла и поставила мне на стол цветы. Красота. Сама
по себе красота — без всякой мысли... Но ведь никто, кроме че¬
ловека, ими не любуется. Значит, не без мысли это любование,
не само по себе! Без мысли нет ни красоты, ни безобразия...
И Байрон говорит о «проклятии», его гнетущем, — «мысли»,
«живущею во мне и вкруг меня»655.
655 Вклеена вырезка из газеты: фотография М. Мицкевича «Ленин¬
град сегодня. В Александровском саду» (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 216 об.).
1119

1945. 28 августа.
Академик В. В. Струве заметил в разговоре со мной о доклад¬
чике на торжественном заседании при открытии мемориальной
доски Ломоносову: «Я очень одобряю Ваш выбор. Берков отлич¬
но справится со своей задачей. Но предупреждаю Вас, мой голуб¬
чик, что, может быть, Вам нужно будет искать другого докладчи¬
ка — с русской фамилией. Теперь в таких ответственных случаях
требуется обязательно русский».
Бедный Струве! Он, должно быть, очень страдает от своей
нерусской фамилии, а если вспомнить, что в университете 35 лет
тому назад мы звали его не Василием Васильевичем, а Вильгель¬
мом Вильгельмовичем... С другой стороны, я уже упоминал об
этом, он истинно русский по жене — дочери священника. Как все
спуталось!
Давал справку сегодня об исключении из состава академи¬
ков С. Ф. Платонова656. В его личном деле между многими слу¬
жебными документами имеется одна весьма интересная записка
(с протестом) против запрещения его книги о Петре Первом657.
Платонов указывает, что его труд не панегирик, не памфлет, а
спокойное историческое исследование. Написано оно было под
впечатлением того, что некоторыми писателями (А. Н. Толстым,
Пильняком658) образ Петра искажается: его изображали пьяным,
грубым солдатом, отказывая ему в здравом смысле. Это допуска¬
ется по невежеству, по совершенному незнанию истории.
Опять сижу над планами, теперь на 1946 год. А людей нет!
656 9 ноября 1929 г., в связи с вопросом о хранении политических до¬
кументов в АН СССР и с учетом постановления СНК от 5 ноября 1929 г.,
которое обвиняло в этом и С. Ф. Платонова, фактически давая указание
приступить к арестам, ученый был отстранен от должностей, занимае¬
мых им в АН (ПФА РАН. Ф. 4. Оп. 4. Д. 1592. JI. 40), и 12 января 1930 г.
арестован («Академическое дело»). 2 февраля 1931 г. чрезвычайное Об¬
щее собрание АН СССР постановило исключить из числа действительных
членов С. Ф. Платонова, Е. В. Тарле, Н. П. Лихачева и М. К. Любавского
(ПФА РАН. Ф. 4. Оп. 1—1931. Д. 257. Л. И).
657 Платонов С. Ф. Петр Великий. Личность и деятельность. Л., 1926.
Книга была сдана С. Ф. Платоновым в издательство «Время», однако ее
публикация была запрещена цензурой. Разрешена к печати после обраще¬
ния Платонова к Д. Б. Рязанову.
658 Речь идет о произведениях А. Н. Толстого «Наваждение» (Одесса,
1922) и «День Петра» (Берлин, 1922), а также Б. А. Пильняка «Санкт-Пи-
тер-Бурх» и «Его Величество Kneeb Piter Komandor», которые составили
книгу «Повесть Петербургская, или Святой-камень-город» (М.; Берлин, 1922).

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ*
А.	Н., см. Крылов Алексей Николаевич
АСО, А. С. О., см. Орлов Александр Сергеевич
Абайдулова Анна Галиевна (р. 1982), м. н. с. СПФА РАН 802
Аббе Эрнст (1840—1905), немецкий физик-оптик, руководитель
оптических заводов К. Цейса в Йене 971
Абрамзон Саул Матвеевич (Менделевич) (1905—1977), этнограф-
тюрколог, к. и. н., научный сотрудник (с 1931), в годы Вели¬
кой Отечественной войны, и. о. директора ЛО Института этно¬
графии АН СССР, начальник эшелона АН, эвакуировавшегося
в Казань 356, 592
Август (Гай Октавий) (63 до н. э.—14 н. э.), римский принцепс (с 27
до н. э.), получивший почетное прозвание Август (Возвеличен¬
ный богами) 466
Августин Аврелий Блаженный (354—430), христианский теолог и
церковный деятель, автор «Исповеди» 618
Авель, библ., младший сын Адама и Евы, из зависти убитый бра¬
том Каином 564
Авила Камачо Мануэль (1897—1955), президент Мексики 717
Авилов, красноармеец 1021
Аврелий Марк (121—180), римский император, философ, последова¬
тель школы стоиков 160
Адамович Александр (Алесь) Михайлович (1927—1994), литерату¬
ровед, белорусский и русский писатель, чл.-кор. АН БССР (1980)
3, 12, 19
* Составитель Именного указателя — О. В. Иодко.
36 Князев Г А.
1121

Адыков Тешибай, красноармеец 658
Азадовский Марк Константинович (1888—1954), фольклорист, ли¬
тературовед, этнограф, окончил С.-Петербургский универси¬
тет, преподавал в Иркутском, Томском и Ленинградском уни¬
верситетах 92
Айсор, чистильщик сапог 260
Айрапетьянц Эрванд Шамирович (1906—1975), физиолог, профес¬
сор, зав. кафедрой высшей нервной деятельности и психофизио¬
логии Биолого-почвенного факультета ЛГУ (с 1956) 1018
Алейникова Вера Константиновна (1899—?), экономист, ответст¬
венный секретарь ЛАХУ 818
Александр, дворник, см. Снетков Александр Васильевич
Александр I (1777—1825), российский император (с 1801) 155,629
Александр II (1818—1881), российский император (с 1855) 40
Александр Македонский (356—323 до н. э.), царь Македонии (с 336),
завоеватель, создатель крупнейшей мировой империи древно¬
сти, распавшейся вскоре после его смерти 368, 910
Александр Невский (1220—1264), князь Новгородский (1236—1251),
великий князь Владимирский (с 1252) 544, 804
Александра Борисовна, см. Модзалевская Александра Борисовна
Александров Борис Владимирович (1882—1942), историк, окончил
С.-Петербургский университет, сотрудник Главного архивно¬
го управления (1918), преподаватель Иваново-Вознесенского
политехнического института (1919—1922); ст. библиотекарь
(с 1934), и. о. (с 1937), главный библиотекарь, заведующий
РО БАН (с 1940) 455, 457, 624
Александров, см. Александров Георгий Федорович
Александров Георгий Федорович (1908—1961), философ, директор
Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б) (1939—1946), зав.
Управлением агитации и пропаганды ЦК КПСС (1940—1947),
автор и редактор статей в газете «Правда», академик АН СССР
(с 1946), директор Института философии АН СССР (1947—
1954), министр культуры СССР (1954—1955), сотрудник Институ¬
та философии АН БССР (1955—1961) 106,272,305,681,717,861
Алексеев Василий Михайлович (1881—1951), филолог, китаист,
академик АН СССР** (1929), преподаватель С.-Петербургско-
** За период с 1725 г. Российская Академия наук несколько раз меня¬
ла свое название: Академия наук и художеств (1725—1803), Император¬
ская Академия наук (1803—1836), Императорская Санкт-Петербургская
Академия наук (1836—1917), Российская Академия наук (1917—1925),
Академия наук СССР (1925—1991), Российская академия наук (с 1991 по
настоящее время). С первых лет существования и до 1917 г. Академию наук
часто называли Петербургской, что нашло отражение в справочной лите-
1122

го (Ленинградского) университета (1910—1951), Географиче¬
ского института и РИИИ (1919—1924), ИЛЯЗВ (1924—1927),
ЛИЖВЯ—ЛВИ (1928—1938), ЛИЛИ—ЛИФЛИ (1930—1938),
Московского института востоковедения (1937—1941); научный
сотрудник, зав. китайским кабинетом Азиатского музея—Ин¬
ститута востоковедения АН СССР (1902—1951) 55,93,132,136,
138, 164, 167, 171, 205, 260—262, 276, 286, 298, 319, 639, 765,
780, 842, 851, 858, 886, 887, 896, 900, 913, 915,916, 941, 943, 944,
945, 1006, 1007, 1088, 1089, 1095
Алексеева Любовь Васильевна (р. 1921), окончила филологический
факультет ЛГУ (1947), во время эвакуации работала медсестрой
(1941, 1943—1944), на Военно-металлургическом заводе в Ка¬
раганде (1942), библиотекарь БАН (1947—1953), в связи с под¬
готовкой кандидатской диссертации в 1953 г. перешла на рабо¬
ту экскурсоводом в Городское экскурсионное бюро, дочь ака¬
демика В. М. Алексеева 55, 169, 887
Алексеева Марианна Васильевна, см. Баньковская Марианна Ва¬
сильевна
Алексеева Наталья Михайловна (1891—1973), жена академика
В.	М. Алексеева 55, 167, 887
Алексеева Нина (1929—1942), дочь Т. К. Орбели 131
Алексеева-Орбели, см. Орбели Татьяна Константиновна
Алексиану Георге (1897—1946), румынский политический дея¬
тель, профессор права Бухарестского университета, губерна¬
тор так называемой Транснистрии, сын маршала Й. Антонеску
987
Алексий I (в миру Симанский Сергей Владимирович) (1877— 1970),
Патриарх Московский и всея Руси (1945—1970) 1053
Алехин (Масловский) Глеб Викторович (1907—1994), прозаик, вы¬
пускник Института истории искусств в Ленинграде (1930); со¬
трудник БАН (1947—1951); в годы Великой Отечественной
войны добровольцем вступил в Кировскую дивизию, воевал на
Ленинградском фронте; военкор, печатал очерки, повести и
корреспонденции в армейской газете «Удар по врагу»; за бое¬
вые заслуги награжден двумя орденами Отечественной войны
и многими боевыми медалями 315
Алеша, помощник проводника в поезде Москва—Свердловск 836
Алимджан Хамид (настоящие фам. и имя Азимов Хамид Алимджа-
нович) (1909—1944), узбекский поэт 295
Аменхотеп III, египетский фараон в 1405—1367, по другим данным
1455—1419 до н. э. 32, 361
ратуре. В настоящем указателе мы будем следовать сложившейся тради¬
ции и называть Академию наук периода 1725—1917 гг. — Петербургской.
1123

Аменхотеп IV, египетский фараон в 1368—1351 до н. э., сын Амен¬
хотепа III, религиозный реформатор, ввел новый культ бога
Атона, перенес столицу в город Ахетатон (совр. Амарна), при¬
нял имя Эхнатон 361, 362, 364
Амфитеатров Александр Валентинович (1862—1938), писатель,
журналист 489
Ангелы, династия византийских императоров (1185—1204); дина¬
стия правителей Эпирского государства (1204—1318) 122
Андреев Александр Игнатьевич (1887—1959), историк, археограф,
архивист, д. и. н., профессор, ст. н. с. КИАН при Архиве АН
СССР, с 1943 зав. кафедрой Историко-архивного института,
с 1944 — в Институте истории АН СССР (Москва) 15—17, 63,
92, 138, 143, 228, 245, 270, 292, 300, 304, 307, 333, 364, 367, 389,
406,420,433,435,445,446,462,481, 517, 541, 565, 588, 592, 614,
621, 627, 661, 668, 680, 691, 695, 702, 707, 743, 744, 748, 767, 776,
779, 781, 796, 804, 1015, 1098
Андреев Леонид Николаевич (1871—1919), писатель 514, 856
Андреев М., рабочий, депутат Верховного Совета СССР 821
Андреева Мария Федоровна (1868—1953), актриса, общественный
деятель, директор Московского дома ученых, вторая жена
А.	М. Горького 843, 847, 850, 851, 862, 880, 882
Андрей Белый (наст. фам. и имя Бугаев Борис Николаевич) (1880—
1934), русский писатель-символист 941
Андрей Первозванный, один из первых апостолов, ученик Христа,
считается покровителем России; по преданию, был распят в Гре¬
ции на косом кресте, нашедшем отображение в русском воен¬
но-морском «Андреевском» флаге 504
Андрие Жюль (?—1942), сотрудник парижского Музея человека 763
Аникин Николай Андрианович (1904—?), филолог, учился в Ленин¬
градском историко-лингвистическом институте (1925—1931),
до 1934 в аспирантуре АН СССР, научный сотрудник, заведую¬
щий Архивом (с 1937) ИР ЛИ, в 1939 призван в ряды РККА 404
Анна Ивановна, см. Болтунова Анна Ивановна 404
Аннинский Сергей Александрович (1891—1942/1943), лингвист,
историк, палеограф, окончил ЛИФЛИ, работал в БАН, Инсти¬
туте документа, книги и письма, ИЯМ, ЛОИИ 221, 365,456, 700,
701
Ансель, немецкий военнопленный 240
Антинг Иоганн Фридрих (1753—1805), богослов по образованию,
писатель, рисовальщик-портретист и силуэтист, адъютант и
биограф фельдмаршала А. В. Суворова; прожил в России око¬
ло 20 лет, умер в Петербурге 64, 156
Антонеску Йон (1882—1946), маршал, фашистский диктатор Румы¬
нии (1940—1944), казнен 987, 988, 1005
1124

Антоний Великий св. (ок. 250—356), отшельник, основатель хри¬
стианского монашества; причислен к лику святых 468
Араки Садао (1877—1966), японский военный и политический дея¬
тель, военный министр (1931—1934), министр просвещения
(1938—1939) 141
Арбузов Александр Ерминингельдович (1877—1968), химик-орга-
ник, академик АН СССР (1942) 683
Аристотель (384—322 до н. э.), древнегреческий философ и ученый,
ученик Платона 910
Артамонов Михаил Илларионович (1898—1972), археолог, исто¬
рик, музейный деятель, д. и. н., сотрудник ЛГУ (с 1925), про¬
фессор (с 1935), проректор (1948—1951), в 1950 — и. о. рек¬
тора ЛГУ, зав. кафедрой археологии (1951—1972), научный
сотрудник ГАИМК (с 1929); директор ИИМК (1939—1945),
Государственного Эрмитажа (1951—1964) 209, 286, 712
Артемьев Митрофан Прохорович, герой газетного очерка 577
Архимед (ок. 287—212 до н. э.), древнегреческий математик 161,
162
Асеев Николай Николаевич (1889—1963), поэт 43
Аттила (ум. 453), вождь гуннов (434—453); в годы Второй мировой
войны его имя стало кодовым названием плана фашистского
командования по превентивному захвату так называемой не
оккупированной зоны Франции 42, 43, 56, 791, 807
Афанасьев Б., журналист 1067
Афиногенов Александр Николаевич (1904—1941), драматург 370
Ахматова (наст. фам. Горенко) Анна Андреевна (1889—1966), поэ¬
тесса 417, 535, 536
Ахун Михаил Ильич (1890—1942), историк, библиограф, заведую¬
щий библиотекой ЦГИАЛ 389
Бабель Исаак Эммануилович (1894—1940), писатель; репрессиро¬
ван, реабилитирован посмертно 26
Бабков Василий Васильевич (1945—2006), д. б. н., ведущий н. с.
ИИЕТ РАН 870
Багаев Сергей Иосифович (1902—1977), 1-й заместитель народного
комиссара путей сообщения СССР (1939—1941), член Военного
Совета Ленинградского фронта (1941—1942), заместитель на¬
родного комиссара путей сообщения СССР (1942—1944), на¬
чальник Свердловской, Московско-Рязанской железных дорог
и Центрального округа железных дорог (1944—1953), заве¬
дующий Отделом железнодорожного транспорта СМ СССР
(1953—1954), заместитель председателя Бюро СМ СССР по
транспорту и связи (1954—1955, 1-й заместитель министра пу-
1125

тей сообщения СССР (1955—1957), заместитель министра путей
сообщения СССР (1957—1959) 570
Бадаев Алексей Егорович (1883—1951), государственный и пар¬
тийный деятель, председатель Президиума Верховного Совета
РСФСР (1938—1943), зам. председателя Президиума Верхов¬
ного Совета СССР 1009
Базилевская Екатерина Васильевна (1892—?), библиограф, историк
литературы, окончила Варшавские и Петроградские ВЖК, отде¬
ление общественных наук I МГУ (1922), научный сотрудник
Архива АН СССР (1933 — уволена 20 ноября 1939); ст. н. с.
Словарного отдела ИЯМ (с 1 января 1940) 422
Байков Александр Александрович (1870—1946), металлург, метал¬
ловед, академик (1932), вице-президент АН СССР (1942—1945)
27, 201, 212, 236, 248, 250, 286, 303, 371, 518, 672, 682, 861, 939,
957, 1081, 1093
Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788—1824), английский поэт-роман¬
тик, пэр, член Палаты лордов (с 1809) 529, 1119
Балухатая Лидия Федоровна (1887—1945), жена чл.-кор. АН С. Д. Ба-
лухатого 1048, 1053
Балухатый Сергей Дмитриевич (1893—1945), историк литерату¬
ры, библиограф, текстолог, чл.-кор. АН СССР (1943), профес¬
сор ЛГУ 1008, 1048, 1049, 1053
Баньковская Марианна Васильевна (р. 1927), дочь академика
В.	М. Алексеева, издатель его трудов 55, 887
Барабанова (урожд. Гувениус) Татьяна Николаевна (1874—1942),
пенсионерка, соседка Г. А. Князева по «академическому дому»
432, 534, 564, 568, 569
Баранников Алексей Петрович (1890—1952), востоковед, филолог,
специалист по индийской литературе, языку, фольклору, исто¬
рии быта цыган, академик АН СССР (1939), директор ИВ
(1938—1940), зав. сектором индийской филологии (1946—1952)
886, 894, 912, 941, 945, 1006, 1007
Баранников Петр Алексеевич (р. 1925), индолог, м. н. с. ЛО ИНА
(1959—1966), к. ф. н., м. н. с. ЛО ИЯ (с 1966), ст. н. с. (с 1982) 912
Баранникова О. Н., см. Никонова Ольга Николаевна
Барановский Василий Рафаилович (1872—1942), ст. библиотекарь
Б АН 136
Барановский Гавриил Васильевич (1860—1920), архитектор 702
Бардин Иван Павлович (1883—1960), специалист в области метал¬
лургии, академик АН СССР (1932), вице-президент АН СССР
(1942—1960) 672, 861, 682, 1081, 1086
Барнак Оскар (1879—1936), немецкий механик и изобретатель, в
1911—1913 создал первый миниатюрный фотоаппарат «лейка»,
уже в 1924 поступивший в продажу 971
1126

Барыкова Анна Павловная (1840—1893), поэт, переводчик 730
Баскаков Владимир Николаевич (1930—1995), литературовед, окон¬
чил филологический факультет ЛГУ (1955), научно-технический,
м. н. с., ст. н. с., зам. директора, зав. РО ИР ЛИ (1956—1995) 46
Батт Арчибальд В. (ум. 1912), майор, военный советник президен¬
та США; отправлен с особым поручением к Папе римскому;
погиб при крушении «Титаника» 281
Батый (1208—1255), монгольский хан, внук Чингисхана, завоевав
в 1236 половецкие степи, возглавил поход в Восточную Евро¬
пу (1237—1243), сопровождавшийся массовым истреблением
людей и уничтожением городов 42, 661
Батюшков Константин Николаевич (1787—1855), поэт 1074
Бауэр, докторант А. И. Андреева 445, 462
Бах Александр Николаевич (1857—1946), биохимик, академик АН
СССР (1929) 214, 285, 682, 870
Бах Лидия Алексеевна, дочь академика А. Н. Баха 848
Бахрушин Сергей Владимирович (1882—1950), историк, чл.-кор.
АН СССР (1939) 621
Бевин Эрнест (1881—1951), британский профсоюзный лидер и го¬
сударственный деятель, накануне Второй мировой войны вы¬
ступал против пацифистов, был противником Мюнхенского
соглашения и сторонником вооружения Великобритании, в
начале войны министр труда в коалиционном правительстве
У. Черчилля, после войны министр иностранных дел в лейбо¬
ристском правительстве К. Эттли 759
Бедный Демьян (наст, имя и фам. Ефим Алексеевич Придворов)
(1883—1945), писатель, поэт 684
Бежанов Алексей Гаврилович (1777—1823), архитектор, ученик
А. Д. Захарова 28
Беккариа Чезаре (1738—1794), маркиз, просветитель, юрист и пуб¬
лицист, считал, что повышение уровня культуры способствует
предупреждению преступности 58
Белинский Виссарион Григорьевич (1811—1848), литературный
критик, публицист 294
Белоновская (урожд. Соколова) Людмила Семеновна, выпускница
Педагогических курсов СПб женских гимназий (1896), жена
чл.-кор. АН Г. Д. Белоновского 882, 900
Белоновский Георгий Дмитриевич (1875—1950), микробиолог,
чл.-кор. АН СССР (1929) 886, 895, 948
Белопольский Аристарх Аполлонович (1854—1934), астроном, ди¬
ректор ГАО (1917—1919), академик Петербургской АН (1903),
Российской АН (1917), АН СССР (1925) 216, 449
Белявский Сергей Иванович (1883—1953), астроном, специалист в
области астрофизики и астрометрии, директор ГАО (1937—
1127

1944), чл.-кор. АН СССР (1939) 134, 174, 175, 179, 201, 205,
1009
Беляева Надежда Александровна (1892—?), сотрудник Московско¬
го отделения Архива АЛ СССР 189
Беневаленский И. А., красноармеец 1100
Бенедиктов Владимир Григорьевич (1807—1873), поэт, чл.-кор. Пе¬
тербургской АН (1855) 874
Бенуа Леонтий Николаевич (1856—1928), архитектор 533
Беранже Пьер Жан (1780—1857), французский поэт 928
Берг Виктор Рудольфович (1891—1942), астроном, окончил Юрьев¬
ский университет (1913), работал вычислителем на Юрьевской
сейсмической станции, ассистент Юрьевской астрономической
обсерватории, преподаватель Воронежского государственного
университета (1918—1925), с 1925 научный сотрудник ГАО
592, 605, 606, 609
Берг Лев Семенович (1876—1950), географ, зоогеограф, ихтиолог,
академик АН СССР (1946) 92, 847, 851, 853, 858, 859, 862, 867,
869, 870, 880, 882, 891, 894, 904, 905, 941, 948, 1098
Берггольц Ольга Федоровна (1910—1975), поэтесса, прозаик 1060,1061
Берест Алексей Прокопьевич (1921—1970), заместитель комбата
«по политчасти», вместе с М. Егоровым и М. Кантария вод¬
рузил над Рейхстагом Знамя Победы, однако к награде пред¬
ставлен не был; в 1953 был арестован, после освобождения
работал в сталелитейном цехе комбайнового завода в Росто¬
ве-на-Дону. Погиб 3 сентября 1970 г., спасая ребенка из-под ко¬
лес проходившего поезда; посмертно удостоен звания Героя
Украины 1103
Беринг Витус (1681—1741), датчанин, мореплаватель, капитан-ко¬
мандор русского флота; в 1725—1730 и 1733—1741 гг. руково¬
дил 1-й и 2-й Камчатскими экспедициями; прошел между Чу¬
коткой и Аляской, достиг Северной Америки и открыл ряд ост¬
ровов Алеутской гряды 16, 17, 251, 364, 367, 406
Берия Лаврентий Павлович (1899—1953), политический и госу¬
дарственный деятель, на руководящих постах ЧК—ГПУ Закав¬
казья (с 1921), 1-й секретарь ЦК КП(б) Грузии (1931—1938),
нарком (1938—1945), министр внутренних дел СССР (1953),
зам. председателя СНК (СМ) СССР (1941—1953). Один из наи¬
более активных организаторов массовых репрессий 1930—на¬
чала 1950-х гг.; в июне 1953 арестован по обвинению в загово¬
ре с целью захвата власти, в декабре расстрелян по приговору
Специального судебного присутствия Верховного суда СССР
861
Берков Павел Наумович (1896—1969), литературовед, чл.-кор.
АН СССР (1960) 194, 1053, 1120
1128

Беркович Елена Михайловна (р. 1912), архивариус, и. о. ученого сек¬
ретаря КИАН при Архиве АН СССР, младший ученый архи¬
вист Архива АН СССР (с 17 февраля 1941 по 2 мая 1942) 17, 76,
133,139,189,242,277,292,343, 345, 350, 358,360, 395,406,407,
421, 434, 481, 522, 607, 627, 640, 651, 661
Берлин Лев Борисович (1896—1955), врач 753
Бернштейн Л. О., фотокорреспондент 1100
Бернштейн Сергей Натанович (1880—1968), математик, академик
АН СССР (1929) 620, 841, 859, 865, 868, 869, 875, 882, 894, 902,
908, 912, 941, 945, 948, 951, 952, 1007
Бертельс Евгений Эдуардович (1890—1957), востоковед-иранист,
чл.-кор. АН СССР (1939); преподаватель ЛИЖВЯ—ЛВИ (1921—
1938), ЛГУ (1924—1941), САГУ (1941—1946); зав. Отделом
Ирана Азиатского музея—Института востоковедения АН СССР 289
Берн-Джонс Эдуард Коли (1833—1898), английский живописец и
рисовальщик 44
Бернер Т. Н., боец МПВО 1100
Бибиков Сергей Николаевич (1908—1988), историк, археолог, окон¬
чил географический факультет ЛГУ, сотрудник ГАИМК, ди¬
ректор Института археологии АН УССР (1955—1969), чл.-кор.
АН УССР (1958) 521, 592, 648, 711, 712
Бивербрук Уильям Максуэлл Эйткен (1879—1964), английский га¬
зетный магнат, член правительства (1918, 1940—1945) 644
Бисмарк Отто, фон (1815—1898), канцлер Германской империи 1045,1055
Благой Дмитрий Дмитриевич (1893—1984), литературовед 1074
Бласко Ибаньес Висенте (1867—1928), испанский писатель 806
Блок Александр Александрович (1880—1921), поэт 73, 529,
530—532, 543, 822
Блок Камилл (1865—1949), французский историк 1086
Блох Камилл, см. Блок Камилл
Блохин (ум. 1942), вахтер в ЦГИАЛ 609, 610
Блюм В., немецкий генерал 837
Блюментрост Лаврентий Лаврентьевич (1692—1755), лейб-медик
Петра I, первый президент Петербургской АН (1725—1733) 395
Богаевский Борис Леонидович (1882—1942), историк древнего мира,
окончил историко-филологический факультет С.-Петербургско¬
го университета (1907); приват-доцент Пермского (1916—1919),
профессор Томского (1920—1922) университетов, с 1922 —
профессор Петроградского-Ленинградского университета; пре¬
подавал также в ЛИФЛИ, Академии художеств 521
Богданова Надежда Григорьевна (1892—1942), историк, окончила
историко-филологическое отделение ВЖК (1915), библиотекарь,
ученый секретарь, н. с. РО БАН (1920—1931), м. н. с. Истори¬
ко-археографического—ЛО ИИ (с 1931) 457
1129

Богомолец Александр Александрович (1881—1946), биолог, пато¬
физиолог, академик АН УССР (1929), академик АН СССР (1932),
вице-президент АН СССР (1942—1945) 214, 601, 682, 1081
Бодлер Шарль (1821—1867), французский поэт 542, 655, 656
Бок Теодор, фон (1880—1945), немецкий военачальник 122
Бокль Генри Томас (1821—1862), английский историк и социолог 815
Болотин, шофер 715, 716
Болтунова Анна Ивановна (1900—1991), историк, к. и. н., окончи¬
ла историческое отделение факультета общественных наук
Петроградского университета (1922), научно-технический со¬
трудник ГАИМК (1921—1923), научный сотрудник краевед¬
ческого кабинета Коммунистического университета в Тифли¬
се (1931—1932), н. с. Закавказского филиала АН СССР (1932—
1935), ученый секретарь Комитета по охране памятников куль¬
туры при Президиуме ЦИК Грузии (1933—1935); аспирантка,
ст. н. с. ЛО ИИ (1936—1951) 518, 778, 785
Бонапарт, см. Наполеон I
Бондарь Н. И., краснофлотец 1100
Бонсдорф Карл, фон (1862—?), историк, профессор Гельсингфор¬
сского университета 907
Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873—1955), партийный и го¬
сударственный деятель, управляющий делами СНК (1917—
1920), д. и. н. 939
Борис III (1894—1943), царь Болгарии (1918—1943), проводил про¬
германскую внешнюю политику 602, 611
Борисяк Алексей Алексеевич (1872—1944), геолог, палеонтолог,
инициатор создания и первый директор Палеонтологического
института АН СССР, академик АН СССР (1929) 985, 1049
Борисяк Никифор Дмитриевич (1817—1882), геолог, профессор
Харьковского университета 119, 217, 528
Боровков Александр Александрович (1929—?), сын чл.-кор. АН
А.	К. Боровкова 421
Боровков Александр Константинович (1904—1962), востоковед,
тюрколог, чл.-кор. АН СССР (1958) 421, 1081
Боровкова Александра Федоровна (1907—?), жена чл.-кор. АН
А.	К. Боровкова 421
Бородина Ляля, см. Бородина Мелитина Александровна
Бородина Мелитина Александровна (1918—1994), филолог-линг¬
вист, д. ф. н., ведущий н. с. ЛО ИЯ—Института лингвистиче¬
ских исследований; приемная внучка академика И. П. Бородина
519
Бочкарева Екатерина Ивановна (1899—?), историк, к. и. н., окончила
Институт Красной профессуры (1931); м. н. с., ст. н. с., замести¬
тель заведующего ЛО ИИ (1938—1946) 356, 785
1130

Братья Тур (коллективный псевдоним), см. Рыжей Петр Львович,
Тубельский Леонид Давыдович
Брачев Виктор Степанович (р. 1947), историк, д. и. н. 7, 456
Браун Николай Леопольдович (1902—1975), поэт, переводчик 804
Браун Федор (Фридрих) Александрович (1862—1942), историк, фи¬
лолог-германист, окончил историко-филологический факультет
С.-Петербургского университета (1885), с 1888 читал лекции, с
1900 профессор; декан историко-филологического факультета
(1905,1908—1910 и с 1911), проректор (1906—1908), иностран¬
ный чл.-кор. АН СССР (1927), умер в эмиграции 368
Браухич Вальтер фон (1881—1948), немецкий генерал-фельдмар¬
шал, главнокомандующий сухопутными войсками (1938—1941),
отправлен в отставку за провал молниеносной войны с СССР
и разногласия с Гитлером 364
Бредихин Федор Александрович (1831—1904), астроном, академик
Петербургской АН (1890) 216
Бредун Л., капитан-лейтенант линкора «Октябрьская революция» 251
Бренна Викентий (Винченцо) Францевич (1745—1820), художник-
декоратор и архитектор, в 1783—1802 работал в России 49
Брицке Эргард Викторович (1877—1953), химик-технолог, метал¬
лург, академик АН СССР (1932), вице-президент АН СССР
(1936—1939) 682, 735
Бродаты Лев Григорьевич (1889—1954), график, автор сатириче¬
ских рисунков на международные темы, с 1918 сотрудник га¬
зеты «Правда», с 1932 — журнала «Крокодил» 70
Бродский Александр Ильич (1895—1969), физико-химик, академик
АН УССР (1939), чл.-кор. АН СССР (1943) 601
Бруевич Николай Григорьевич (1896—1987), специалист в облас¬
ти теории механизмов, машин и точной механики, академик
АН СССР (1942), академик-секретарь АН (1942—1949) 683,735,
848, 939, 957, 981, 1035, 1086
Брускевич Н. К., см. Бруевич Николай Григорьевич
Брюсов Валерий Яковлевич (1873—1924), поэт, прозаик, перевод¬
чик, литературный критик, историк 674
Бугров Николай Александрович (1837—1911), купец, промышлен¬
ник инженер, благотворитель, старообрядец 922
Будда (просветленный), имя, данное основателю буддизма Сидд-
хартхе Гаутаме (623—544 до н. э.) 618, 653, 755
Буденков Михаил Иванович (1919—1995), снайпер, с января 1942
на фронтах Великой Отечественной войны; участвовал в боях
на Западном, Калининском, 2-м Прибалтийском фронтах, в
1944 — снайпер 59-го Гвардейского стрелкового полка 1072
Буденный Семен Михайлович (1883—1973), военачальник, коман¬
дующий 1-й Конной армией (1919—1923), маршал Советско-
1131

го Союза (1935); в период Великой Отечественной войны глав¬
нокомандующий войсками Юго-Западного направления, Се¬
веро-Кавказского направления, Северо-Кавказским фронтом,
с 1943 — командующий кавалерией Советской Армии 68, 143,
299
Будников Петр Петрович (1885—1968), специалист в области химии
и технологии неорганических материалов, чл.-кор. АН СССР
(1939), академик АН УССР (1939) 601
Бузескул Владислав Петрович (1858—1931), историк, академик Рос¬
сийской АН (1922), АН СССР (1925) 806
Булаховский Леонид Арсеньевич (1888—1961), филолог-славист,
чл.-кор. АН СССР (1946), академик АН УССР (1939) 601
Буллит Уильям (1891—1967), первый посол США в Советском Сою¬
зе после его официального признания Соединенными Штатами
в 1933 1009, 1010
Бунин Михаил Самойлович (1899—1974), автор книг по архитекту¬
ре Петербурга 64
Бур-Комаровский, см. Комаровский Тадеуш
Бурбоны, королевская династия во Франции (1589—1792, 1814—
1830), в Испании (1700—1808,1814—1868,1874—1931, с 1975),
в Королевстве обеих Сицилий (1735—1805, 1814—1860) 883
Бурденко Николай Нилович (1878—1946), нейрохирург, академик
АН СССР (1939) 214, 840
Буренин Виктор Петрович (1841—1926), поэт, прозаик, переводчик
729, 730
Буслаева, родственница Г. А. Князева 665
Бутлеров Александр Михайлович (1828—1886), химик-органик,
экстраординарный академик (1871), ординарный академик Пе¬
тербургской АН (1874) 235
Бухарин Николай Иванович (1888—1938), государственный, пар¬
тийный деятель, академик АН СССР (1929); репрессирован,
реабилитирован посмертно 1048
Буш Николай Адольфович (1869—1941), ботанико-географ, фло¬
рист-систематик, чл.-кор. Российской АН (1920), АН СССР
(1925) 92
Быкова Е. И., боец местной противовоздушной обороны 1100
Быховская Сара Абрамовна (София Львовна) (1887—1942), окон¬
чила Бестужевские ВЖК, лингвист, кавказовед, ученый секре¬
тарь ИЯМ 177
Бычков Иван Афанасьевич (1858—1944), историк, археограф, биб¬
лиограф, чл.-кор. Петербургской АН (1903), Российской АН
(1917), АН СССР (1925) 621
Бэкон Френсис (1561—1626), английский государственный дея¬
тель, философ 413
1132

Бэр Карл Максимович (1792—1876), естествоиспытатель, академик
(1828), иностранный почетный чл.-кор. (1830), вторично орди¬
нарный академик (1834), почетный академик с правом присут¬
ствия и голоса в заседаниях (1862) Петербургской АН, один
из учредителей Русского географического общества, работал в
России 1829—1830 и с 1834 413, 1051
Вавилов Николай Иванович (1887—1943), биолог, генетик, осново¬
положник современных учений о биологических основах се¬
лекции и о центрах происхождения культурных растений, ака¬
демик АН СССР (1929) и АН УССР (1929), академик (1929) и
первый президент (1929—1935) ВАСХНИЛ; репрессирован,
реабилитирован посмертно 781, 870, 901
Вавилов Сергей Иванович (1891—1951), физик-оптик, историк и
популяризатор науки, государственный и общественный дея¬
тель, академик АН СССР (1932), президент АН СССР (1945—
1951), председатель КИАН при Архиве АН СССР 52, 58, 60, 77,
82, 92, 93, 104, 111, 189, 194, 277, 308, 336, 400, 435, 548, 593,
690, 724, 735, 859, 884, 885, 931, 957, 1035, 1084, 1089,
1090—1093, 1095, 1096, 1098
Вагнер Рихард (1813—1883), немецкий композитор, дирижер, ре¬
форматор оперного искусства 705
Вайнант Джон Гилберт (1889—1947), государственный деятель
США, участник Первой мировой войны, сенатор (с 1920), губер¬
натор Нью-Хемпшира от Республиканской партии (с 1930), в
1935 помощник директора Международной организации труда
(МОТ) в Женеве, посол США в Лондоне (с марта 1941), участ¬
вовал в подготовке конференции в Москве в 1943, член комис¬
сии, определившей оккупационные зоны в послевоенной Гер¬
мании, представитель США в ООН (1946) 275
Валк Сигизмунд Натанович (1887—1975), историк, археограф,
д. и. н., профессор ЛГУ 265, 301, 1006, 1007, 1019, 1096
Вальк Генрих Оскарович (1918—1998), художник 114
Вальтер Пьер (?—1942), сотрудник парижского Музея человека 763
Валя, воспитанница Г. А. и М. Ф. Князевых 3,210,267,339,357,496
Варга Евгений Самуилович (1879—1964), экономист, академик
АН СССР (1939) 682
Варфоломеев Игорь Михайлович (?—1942), красноармеец, сын
М. Н. Варфоломеева 885
Варфоломеев Михаил Никифорович (1879—?), историк-архивист,
окончил Петроградский археологический институт (1914), со¬
трудник Архива Морского министерства—ЦГАВМФ (1897—
1953), в годы Великой Отечественной войны боец МПВО и по
1133

совместительству кочегар Архива, первым был внесен в Почет¬
ную книгу Архива; награжден орденами Св. Станислава III сте¬
пени, Св. Анны III степени, медалями «В память 100-летия Оте¬
чественной войны 1812 г.», «В память 300-летия царствования
дома Романовых», «За оборону Ленинграда», «За доблестный
труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» 545, 546,
885
Василевская Ванда Львовна (1905—1964), польская и советская
писательница, общественный деятель 537
Васильев Александр Александрович (1867—1953), историк, арабист,
византинист, чл.-кор. Российской АН (1923), АН СССР (1925);
с 1925 в США 122, 371
Васильев Александр Семенович (1868—1947), астроном, геодезист,
ст. астроном, ст. н. с. ГАО, профессор 194, 195
Васильев Аркадий Иванович (1891—1942), учитель, историк, окон¬
чил Василеостровское коммерческое училище в Петербурге
(1908) и курсы по подготовке учителей для глухонемых (1909);
м. н. с. Историко-археографического—ЛО ИИ (с 1931), зав. Ар¬
хивом ЛО ИИ (с 1940) 471
Васильев Сергей Александрович (1911—1975), поэт 710, 1041
Васильева В. П., медсестра 120
Васнецов Виктор Михайлович (1848—1926), художник 152
Васьковцев Мефодий Иванович, житель белорусского села Василь-
евка 970
Вася, приятель Н. В. Князева 116
Вейган Максим (1867—1965), французский генерал, член Француз¬
ской академии (1931); участник Первой мировой войны; в 1939
назначен главнокомандующим французскими войсками в Си¬
рии и Ливане; министр национальной обороны правительства
Виши (июль—сентябрь 1940); в ноябре 1942 был арестован не¬
мецко-фашистскими властями и до 1945 находился в лагере.
После освобождения из плена и возвращения во Францию был
предан военному суду, в 1948 оправдан 321
Вейнбергер Зольтан (р. 1903), венгерский журналист, корреспон¬
дент «Правды» 789
Великжанин Леонид Андреевич, фотокорреспондент ТАСС 120
Величко Василий Арсеньевич (1908—1987), писатель 257
Венцлова Антанас (1906—1971), литовский поэт 703
Вера, дочь Т. К. Орбели 422
Вери Л.-К., см. Констан
Верлен Поль (1844—1896), французский поэт 542, 549, 655
Вернадская Наталия Егоровна (1860—1943), жена академика
В.	И. Вернадского 892, 897
Вернадская Нина Владимировна, см. Толль Нина Владимировна
1134

Вернадский Владимир Иванович (1863—1945), естествоиспытатель,
геолог, минералог, мыслитель, экстраординарный (1908), орди¬
нарный (1912) академик Петербургской АН, Российской АН
(1917), АН СССР (1925); основоположник учения о биосфере,
ряда наук о Земле — геохимии, биогеохимии, радиогеологии,
гидрогеологии; учредитель и председатель КЕПС (1915), орга¬
низатор ряда научных институтов, первый президент АН УССР
(1918); член КИАН при Архиве АН СССР 13, 35, 119, 214, 285,
413, 841, 843, 847, 859, 863, 864, 870, 882, 891, 897, 904, 905, 912,
942, 945, 951, 1002, 1048
Вернадский Георгий Владимирович (1888—1973), историк, сын
В.	И. Вернадского 891
Вернер Симон, немецкий крестьянин, персонаж газетного очерка 819
Верхарн Эмиль (1855—1916), бельгийский поэт, драматург, критик
542, 543, 549, 655, 674
Веселовский Александр Николаевич (1838—1906), историк литера¬
туры, экстраординарный (1880), ординарный (1881) академик
Петербургской АН 47, 140
Викторов Владимир Павлович (1889—?), окончил историко-фило¬
логический факультет Казанского университета (1911), зав. I от¬
делением БАН (с 1929), зам. директора БАН (1930—1931), от¬
ветственный секретарь Лен. Обл. Бюро СНР (с 1931), член Комис¬
сии по чистке аппарата Академии наук СССР, назначен в БАН
решением Обкома ВКП(б), один из организаторов спецхрана 456
Вильгельм I Гогенцоллерн (1797—1888), прусский король (с 1861),
германский император (с 1871) 808
Вильгельм II Фредерик Георг Лодевейк (1792—1849), великий гер¬
цог Люксембургский, сын Вильгельма I, с 1840 король Нидер¬
ландов 44, 56, 72, 705
Вильде Борис Владимирович (1908—1942), этнограф, участник дви¬
жения Сопротивления, казнен фашистами во Франции 763
Вильдомек Мария 942
Вильзон, крестьянка 538
Вильямс Альберт Рис (1883—1962), американский журналист, в
июне 1917—августе 1918 работал в России 50
Виннер Фриц, персонаж газетного очерка 819
Винников Исаак Натанович (1897—1973), филолог, этнограф, вос¬
токовед, д. ф. н., директор Института этнографии (1941—1942),
научный сотрудник Института востоковедения АН СССР
(1943—1953), преподаватель восточного факультета ЛГУ
(1925— 1973) 392, 847, 851
Виноградов (?—1941), летчик, политрук 204
Виноградов Александр Павлович (1895—1975), геохимик, академик АН
СССР (1953), вице-президент АН СССР (1967—1975) 904, 905
1135

Виноградов Иван Матвеевич (1891—1983), математик, академик
АН СССР (1929), почетный член Лондонского королевского
общества (1942) 214, 901
Винтер Александр Васильевич (1878—1958), энергетик, академик
АН СССР (1932) 861
Винтергальтер Елена Ивановна (1890—1974), заведующая библио¬
текой Главной (Пулковской) обсерватории 174
Вирхов Рудольф Людвиг Карл (1821—1902), немецкий медик, ана¬
том, иностранный чл.-кор. Петербургской АН (1881) 705
Вишневский Всеволод Витальевич (1900—1951), драматург 761
Вишневский Михаил Станиславович (1890—1938), окончил С.-Пе¬
тербургский университет (1916), историк литературы, архивист,
преподаватель архивоведения в Ленинградском (1923—1924),
Московском (1926—1930) университетах, Институте истории
Комакадемии (1929—1930), профессор, руководитель кафедры
теории и техники архивного дела в Историко-архивном инсти¬
туте (с 1931) 918
Владимир Кириллович (1917—1992), великий князь 40
Воблый Константин Григорьевич (1876—1947), экономист, стати¬
стик, экономико-географ, академик Всеукраинской АН (1919) 601
Воеводский Степан Аркадьевич (1859—1937), вице-адмирал, член
Государственного совета, директор Морского корпуса и Мор¬
ской академии (1906—1908), товарищ морского министра
(1908—1909), морской министр (1909—1911) 881
Вознесенский Александр Алексеевич (1898—1950), экономист; про¬
фессор, ректор (1941—1948) ЛГУ; репрессирован, реабилити¬
рован посмертно 861, 1077
Волгин Вячеслав Петрович (1879—1962), историк, академик АН СССР
(1930), непременный секретарь АН (1935), вице-президент АН
(1942—1953) 52, 369, 402, 672, 682, 735, 762, 872, 918, 942, 952,
957, 1035, 1074, 1081, 1086
Волков 155
Волков Федор Иванович (1755—1803), архитектор 73
Волкова, член Ленинградского горкома ВКП(б) 712
Волкова Анна Ивановна (1880—?), архивариус Архива АН СССР
(1940—1941) 189
Вологдин Валентин Петрович (1881—1953), физик, чл.-кор. АН СССР
(1939) 862, 951
Волынский Сергей Борисович (1890—?), управляющий делами
АН СССР (1930—1933) 753
Вольф Каспар Фридрих (1734—1794), немецкий эмбриолог, в Рос¬
сии с 1766, академик Петербургской АН (1767) 64
Вольф Фридрих (1888—1953), немецкий писатель и общественный
деятель 819
1136

Ворожейкина Зинаида Николаевна (р. 1925), иранист-филолог, пе¬
реводчик, д. ф. н., ст. н. с. ЛО ИВ; ныне проживает в США 940
Воронихин Андрей Никифорович (1759—1814), архитектор 1016
Ворошилов Климент Ефремович (1881—1969), государственный,
партийный и военный деятель, маршал Советского Союза; в го¬
ды Великой Отечественной войны — член Государственного
Совета Обороны, главнокомандующий войсками Северо-За¬
падного направления, уполномоченный Ставки Верховного
главнокомандования на Ленинградском, Волховском фронтах
и в Отдельной Приморской армии, в 1943 участник Тегеран¬
ской конференции 68, 91, 139, 180, 186, 299, 861, 888, 975
Воскресенский Николай Алексеевич (1889—1948), юрист 1074
Врангель Фердинанд Петрович (1786—1870), полярный исследова¬
тель, мореплаватель, адмирал (1856) 1051
Вуд Джонс Фредерик, английский биолог и анатом, создавший по¬
дробно разработанную гипотезу о происхождении человека 902
Вуд Кингсли (1881—1943), британский государственный деятель,
государственный секретарь по авиации в кабинете Н. Чембер¬
лена (1938—1940), лорд-хранитель печати (с 1940), вошел в со¬
став кабинета У. Черчилля в качестве канцлера казначейства
в 1940 646
Вульф Евгений Владимирович (1885—1941), ботаник, профессор.
В 1903—1906 учился в Московском университете; окончил
Венский университет (1909); работал в Никитском ботани¬
ческом саду близ Ялты (1914—1926); с 1926 в Ленинграде
во Всесоюзном институте растениеводства и с 1934 про¬
фессор Педагогического института им. М. Н. Покровского
(ныне Российский педагогический университет им. А. И. Гер¬
цена) 360, 392, 417, 462, 621, 679
Вургун Самед (наст, имя и фам. Самед Юсиф оглы Векилов)
(1906—1956), народный поэт Азербайджана 296
Вышинский Андрей Януарьевич (1883—1954), юрист, историк,
зам. прокурора и прокурор СССР (1933—1939), академик АН
СССР (1939), директор Института права АН СССР (1937—1941),
выступал как государственный обвинитель на политических
процессах (1936—1938) 682
Габор Андор (1884— 1953), венгерский писатель, поэт, антифашист 821
Габрилович Лариса Евгеньевна, супруга академика П. П. Маслова 868
Гадолин Карл, финский политик пронацистской ориентации 758
Галеркин Борис Григорьевич (1871—1945), специалист в области
строительной механики и теории упругости, академик АН СССР
(1935), инженер-генерал-лейтенант 1090, 1097
1137

Галицкий Б., мотоциклист-разведчик 320
Галкин Александр Абрамович (р. 1929), историк, политолог 864
Галышева Прасковья, героиня газетного очерка 824
Гальба Владимир Александрович (наст. фам. Гальберштадт) (1903—
1984), художник, график, карикатурист 116, 802, 1025
Гамалей, см. Гамалея Николай Федорович
Гамалея Николай Федорович (1859—1949), микробиолог, эпидемио¬
лог, чл.-кор. АН СССР (1939), почетный член АН СССР (1940),
академик АМН СССР (1945) 847, 851, 854, 859, 865, 867, 878,
894, 901, 905, 908, 945, 948
Гамсун Кнут (наст. фам. Педерсен, 1859—1952), норвежский писа¬
тель 280
Ганнибалы, род, ведущий начало от предка А. С. Пушкина Ганни¬
бала Абрама Петровича (ок. 1697—1781), русского военного
инженера, генерал-аншефа 68
Ганс Иозеф, немецкий солдат, герой газетного очерка 393
Гаранин Анатолий Сергеевич (1912—?), фотожурналист 270
Гармаш 138, 139, 324
Гастеклу Эдм, в 1770 приглашен из Франции в Императорскую
Академию художеств для руководства чеканно-литейным клас¬
сом, возглавлял литейное дело в 1775—1883 и 1790—1805;
после ухода в отставку переехал в 1807 из Петербурга в Полоцк
58
Гастелло Николай Францевич (1908—1941), летчик, Герой Совет¬
ского Союза 577
Гауптман Герхард (1862—1946), немецкий писатель 705
Геббельс Йозеф Пауль (1897—1945), глава пропагандистского аппа¬
рата фашистской Германии (с 1933), имперский уполномочен¬
ный по тотальной военной мобилизации (1944); один из глав¬
ных военных преступников, покончил жизнь самоубийством 75,
112, 608, 633, 938, 1017
Гейдрих Рейнхард (1904—1942), шеф политической полиции фа¬
шистской Германии (с 1936), с 1941 «имперский протектор Бо¬
гемии и Моравии», занимался массовым уничтожением мир¬
ного населения Чехословакии; убит участниками Сопротив¬
ления 716, 717, 726, 789
Гейман Василий Георгиевич (1887—1965), окончил юридический
факультет С.-Петербургского университета (1911), учился в
Петербургском историко-археологическом институте (1912—
1914), главный библиотекарь РО ГПБ (1918—1937), ст. н. с.,
(1925—1951), к. и. н. 356, 611, 743, 778
Гейне Генрих (1797—1856), немецкий поэт и публицист 114, 529,
536, 694, 705
Геккель Эрнст (1834—1919), немецкий биолог-эволюционист 705
1138

Гельмерсен Григорий Петрович (1803—1885), геолог, экстраорди¬
нарный (1847), ординарный (1850) академик Петербургской АН
906
Гельфрейх Владимир Георгиевич (1885—1967), архитектор 823
Генлейн Конрад (1898—1945), основатель и лидер фашистской Су¬
дето-немецкой партии в Чехословакии, наместник в оккупиро¬
ванной Германией Судетской области (1939—1945); покончил
жизнь самоубийством 307
Генрих Латвийский (ок. 1187—1259), священник латышского при¬
хода в Паппендорфе (с 1208), идеолог немецких крестоносцев
и участник их походов в Ливонию 700
Георги Иван Иванович (Иоганн Готлиб) (1729—1802), этнограф, пу¬
тешественник, в России с 1768, академик Петербургской АН
(1783) 64
Гесс Рудольф (1894—1987), один из главных немецко-фашистских
преступников, личный секретарь (с 1925), заместитель (с 1933)
Гитлера; на Нюрнбергском процессе приговорен к пожизнен¬
ному заключению 683, 717
Гесслинг Г. 161
Гетман Филипп Дмитриевич (1897—1992?), окончил экономиче¬
ский факультет Института народного хозяйства им. Г. В. Пле¬
ханова, ученый архивист (с 1936), заведующий Московским
отделением Архива АН СССР (1939—1956), переведен в Инсти¬
тут географии АН СССР 39, 221, 680, 832, 833, 848, 872, 930,
1050, 1089
Гете Иоганн Вольфганг (1749—1832), немецкий писатель, естество¬
испытатель и мыслитель, почетный член Петербургской АН
(1826) 303, 529, 536, 598, 599, 694, 705, 811
Гиммлер Генрих (1900—1945), один из главных политических и во¬
енных деятелей фашистской Германии; рейхсфюрер СС (1929—
1945), рейхсминистр внутренних дел (1943—1945) 1017, 1058
Гинденбург Пауль фон (1847—1934), с 1925 президент Германии,
в 1933 передал власть в руки НСДАП, поручив Гитлеру фор¬
мирование правительства 705
Гиппинг Андрей Иоганн (1788—1862), финский пастор, историк
Ингерманландии, автор исследования «Нева и Нюэсканс, или
Введение в историю С.-Петербурга» 907
Гиппиус Василий Васильевич (1890—1942), литературовед, пере¬
водчик, д. ф. н. 498
Гиппиус Елена Борисовна (1899—?), библиограф, окончила соци¬
ально-исторический факультет I высшего Петроградского го¬
сударственного педагогического института (1921); н. с ИРЛИ
(1920—1931), библиограф в Книжной палате (1919—1920), уче¬
ный секретарь Русского музея (1930—1932) 402, 712, 714, 753
1139

Гитлер Адольф (наст. фам. Шиклырубер) (1889—1945), вождь На¬
ционал-социалистической немецкой рабочей партии в Герма¬
нии, с 1933 рейхсканцлер, с 1934 рейхспрезидент Германии;
организатор массового истребления мирного населения на окку¬
пированных территориях и военнопленных; покончил жизнь са¬
моубийством; на Нюрнбергском процессе (1945—1946) при¬
знан главным нацистским военным преступником 29—31, 34,
35, 40, 42, 43, 46, 49, 56, 71, 72, 74, 75, 85, 88, 89, 94, 97, 99,
100—103, 109, 111, 114, 124, 125, 128, 197, 211—213, 219, 226,
233, 237, 239, 240, 241, 247, 253, 254, 257, 264, 266, 269,
271—275, 279, 281, 302, 303, 309, 320, 321, 329, 342, 347, 348,
373, 379, 397,428,482,483,485, 503, 506, 508, 521, 526, 527, 530,
534,544, 568, 576, 578, 581,602,603,610, 611,625,626, 630,632,
661—663, 683, 684, 693, 705, 756, 772, 789, 790, 791, 807, 808,
864, 899, 909, 911, 1009, 1010, 1013, 1017, 1055, 1056—1059,
1103
Глейбер Евгений Израилевич (1910—1942), зав. Архивом ВГО 154,
159, 165, 326, 413, 438, 445
Глинка Василий Алексеевич (1790—1831), архитектор 73
Глинка Михаил Иванович (1804—1857), композитор 294
Глоба Андрей Павлович (1888—1964), драматург, поэт, переводчик
703
Гнучева Вера Федоровна (1890—1942), окончила Бестужевские
ВЖК, историк, ученый архивист Архива АН СССР (1934—1940),
была уволена по сокращению штатов, до конца 1941 внештат¬
ный сотрудник 270
Гога, мальчик, сосед Г. А. Князева по квартире в «академическом
доме» 86, 432
Гоголь Николай Васильевич (1809—1852), писатель 46,498,810,822
Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич (1848—1913), граф, поэт
771
Голиченков Петр Иванович (1921—1976), снайпер отдельной раз¬
ведывательной роты 1-й стрелковой дивизии войск НКВД Ге¬
рой Советского Союза 658
Голль Шарль де (1890—1970), генерал, основатель патриотического
движения «Свободная Франция» (1940), примкнувшего к анти¬
гитлеровской коалиции, президент Франции (1959—1969) 226,
526
Гольц, немецкий генерал 259
Гомер, легендарный эпический поэт Древней Греции, которому при¬
писывают авторство поэм «Илиада» и «Одиссея» 303,790,944
Гон, барон 188
Гопкинс (Хопкинс) Гарри Ллойд (1890—1946), государственный
деятель США, в 1938—1940 министр торговли, в 1939—1945
1140

советник и специальный помощник президента Ф. Рузвельта,
член делегаций США на Тегеранской (1943) и Крымской (1945)
конференциях 103, 117
Гораций (Квинт Гораций Флакк) (65—8 до н. э.), римский поэт 533,
604
Горбунов Николай Петрович (1892—1938), государственный дея¬
тель, секретарь СНК (1917), управляющий делами СНК РСФСР
(с 1920), СНК СССР (1922—1923), химик, академик АН СССР
(1935), непременный секретарь АН СССР (1935—1937); репрес¬
сирован, реабилитирован посмертно 939
Городецкий Борис Павлович (1896—1974), историк литературы,
пушкинист, научный сотрудник, зав. РО ИРЛИ (1935—1972),
зам. директора ИРЛИ (1941—1942) 45, 48, 209, 624
Городецкий Сергей Митрофанович (1884—1967), поэт 834
Горский Сергей Алексеевич (1899—1942), дворник в ГАО (с 1930)
514
Горький Максим (псевдоним, наст. фам. и имя Пешков Алексей
Максимович) (1868—1936), писатель, почетный академик Пе¬
тербургской АН (1902), избран вторично 20 марта 1917 26, 37,
52,128,284,401,402, 568,697,799, 843, 848, 856,917,920—922,
949, 950, 998, 1048
Готтхардт, немецкий обер-лейтенант, герой газетного очерка 633
Готье Юрий Владимирович (1873—1943), историк, археолог, ака¬
демик АН СССР (1939) 234
Граве Ляля 627
Гранин (наст. фам. Герман) Даниил Александрович (р. 1919), пи¬
сатель 3, 12, 19
Гребенщиков Илья Васильевич (1887—1953), физико-химик, специ¬
алист в области химической технологии, академик АН СССР
(1932) 308, 621, 1102
Гревс Иван Михайлович (1860—1941), историк-медиевист, профес¬
сор ЛГУ 721, 746
Грегори Ричард Арман (1864—1952), историк науки, журналист 902
Грей (оф Фаллодон) Эдуард виконт (1862—1933), английский госу¬
дарственный деятель; с 1885 член парламента от Либеральной
партии; заместитель министра иностранных дел (1892—1895),
министр иностранных дел (1905—1916); заключил соглашение
с Россией, способствовавшее оформлению Антанты; полити¬
ка Грея фактически содействовала подготовке и развязыванию
Первой мировой войны 460
Грейзер Артур Карл (1897—1946), группенфюрер СС, президент
сената Данцига (Гданьск) и управляющий Познаньским райо¬
ном оккупированной Польши, нацистский военный преступник
697
1141

Грибоедов Александр Сергеевич (1795—1829), писатель и дипло¬
мат; убит религиозными фанатиками во время дипломатической
миссии в Персии 880
Гринман Илья Абрамович (1875—1944), художник 790
Гришко Николай Николаевич (1901—1964), ботаник, селекционер,
академик АН УССР (1939) 601
Гросман, генерал-лейтенант немецкой армии 971
Грот Яков Карлович (1812—1893), филолог, экстраординарный
(1856), ординарный (1858) академик, вице-президент (1889—
1893) Петербургской АН 1002
Грудинин В. 689
Грум-Гржимайло Алексей Григорьевич (1894—1966), библиотекарь
РГО (1939—1951); в 1941—1946 в эвакуации 201
Гуковский Григорий Александрович (1902—1950), ст. н. с. ИРЛИ,
с марта 1942 эвакуирован в Саратов, профессор ЛГУ, Сара¬
товского университета; в 1949 уволен из ИРЛИ и арестован,
умер во время следствия в Лефортовской тюрьме в Москве,
реабилитирован посмертно 92, 133, 289, 290, 401, 402, 480
Гуковский Матвей Александрович (1898—1971), историк-медие¬
вист, д. и. н., библиотекарь, ученый секретарь БАН 456, 752
Гумбольдт Александр (1769—1859), немецкий естествоиспытатель,
географ, путешественник, иностранный почетный член Петер¬
бургской АН (1832) 883
Гумилев Николай Степанович (1886—1921), поэт-акмеист, расстре¬
лян как участник контрреволюционного заговора; в 1991 дело
в отношении Гумилева прекращено за отсутствием состава
преступления 892
Гуммер Иоганн, немецкий солдат, персонаж газетного очерка 819
Гурарий Самарий Михайлович (р. 1916), фотокорреспондент, в го¬
ды Великой Отечественной войны фронтовой корреспондент
«Известий», в издательстве и профсоюзных журналах (с 1946),
в газете «Труд» (с 1956), заслуженный работник культуры
РСФСР, кавалер орденов Красной Звезды, Отечественной вой¬
ны II степени, «Знак Почета» 1052
Гус Михаил Семенович (1900—1984), писатель, публицист, критик 36
Гусев, купец 980
Гюго Виктор Мари (1802—1885), французский писатель 729, 730
Дакэ Эдгар (1878—1945), французский палеонтолог 303
Даладье Эдуард (1884—1970), французский партийный и госу¬
дарственный деятель, лидер Республиканской партии ради¬
калов и радикал-социалистов, премьер-министр (1933—1934,
1938—1940); подписал Мюнхенское соглашение (1938) 526
Д’Аламбер Жан Лерон (1717—1883), математик, механик, фило¬
соф-просветитель, иностранный почетный член Петербургской
1142

АН (1764), один из редакторов «Энциклопедии, или Толкового
словаря наук, искусств и ремесел» 58
Данилевский Виктор Васильевич (1898—1959), историк техники,
академик АН УССР (1948) 1006, 1021, 1082
Данилин Е. М., начальник железнодорожной станции Перово 1101
Данилов Афанасий Николаевич (1879—1942), окончил естественное
отделение физико-математического факультета С.-Петербург¬
ского университета, ботаник, профессор, консерватор Тифлис¬
ского ботанического сада (с 1911), Императорского ботаниче¬
ского (с 1914), Главного ботанического сада РСФСР (с 1917),
позднее ученый секретарь, помощник директора Главного бота¬
нического сада СССР; зав. Биологической лабораторией Бота¬
нического института АН СССР (с 1938); преподаватель Воен¬
но-медицинской академии (1925—1935) 410
Даринский Анатолий Викторович (1910—2002), действительный
член РАО (1995) 595
Дворниченко Андрей Юрьевич (р. 1957), историк 702
Дебабов Дмитрий Георгиевич (1899—1949), фотожурналист; актер
Первого рабочего театра Пролеткульта (1921—1925), одним из
руководителей которого был С. М. Эйзенштейн, познакомив¬
ший его с фото- и кинематографической техникой; окончил Го¬
сударственный институт кинематографии (1930), работал в «Из¬
вестиях» (с 1933); в годы Великой Отечественной войны участ¬
вовал в экспедициях в Баренцевом и Беринговом морях 26
Деборин (наст. фам. Иоффе) Абрам Моисеевич (1881—1963), фило¬
соф, академик АН СССР (1929) 210, 217, 735
Деборин Миша 918
Девис (Дэвис) Джозеф Эдвард (1876—1958), государственный и по¬
литический деятель, посол США в СССР (1936—1938); член де¬
легации США на Потсдамской конференции 1945; коллекцио¬
нер; собрал в России и вывез с разрешения советского руковод¬
ства в США большую коллекцию антиквариата, картин и
предметов культа. Единственный из западных дипломатов за
всю историю Советского государства, награжденный указом
Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1945 орденом
Ленина «За успешную деятельность, способствующую укрепле¬
нию дружественных советско-американских отношений и со¬
действовавшую росту взаимного понимания и доверия между
народами обеих стран» 268, 307, 644
Дейл Генри Халлетт (1875—1968), английский физиолог, фармако¬
лог, президент Лондонского королевского общества (1940—
1945)	234
Делатр де Тассиньи (Де Латр де Тассиньи) Жан (1889—1952), фран¬
цузский генерал, вместе с Шарлем де Голлем возглавлял движе-
1143

ние Сопротивления, ветеран Второй мировой войны, 8 мая 1945
в качестве свидетеля от Франции принимал капитуляцию фа¬
шистской Германии; в 1945 удостоен Ордена Суворова I степе¬
ни 1065
Делиль Жозеф Николя (1688—1768), французский астроном, акаде¬
мик, работал в России (1725—1747), первый директор астроно¬
мической обсерватории Петербургской Академии наук; руко¬
водил составлением Генеральной карты России 449
Демидов Прокофий Акинфиевич (1710—1786), владелей горнопро¬
мышленных предприятий 1058
Демидов Сергей Сергеевич (р. 1942), физик, д. ф.-м. н. 440
Державин Николай Севастьянович (1877—1953), филолог, акаде¬
мик АН СССР (1931) 139, 182, 194, 201,231,234, 308, 371,682,
735, 957, 984, 1016, 1079
Державина Мария Ивановна (1876—1959), жена академика Н. С. Дер¬
жавина 139
Десницкий Василий Алексеевич (1878—1958), литературовед,
профессор Государственного педагогического института
им. А. И. Герцена 917
Джамбул Джабаев (1846—1945), казахский поэт-акын 172, 657
Джевецкий Степан Карлович (1843—1938), изобретатель, создатель
конструкций ряда лодок, в том числе с электрическим двигате¬
лем 881
Джерманетто Джованни (1885—1959), итальянский писатель, дея¬
тель рабочего движения; с 1906 до 1921 член Итальянской со¬
циалистической партии, с 1921 член Итальянской компартии;
в январе 1927 эмигрировал, в 1930—1946 жил в СССР; во вре¬
мя Второй мировой войны выступал как публицист-антифа¬
шист; в 1946 вернулся на родину, в конце жизни приехал в СССР
для лечения, умер в Москве 185
Дивайн А. 316
Диденко Владимир, красноармеец 524
Дидро Дени (1713—1784), французский философ-просветитель, пи¬
сатель, иностранный почетный член Петербургской АН (1773),
основатель и редактор «Энциклопедии, или Толкового словаря
наук, искусств и ремесел» 58
Динклер Вольф, немецкий солдат, персонаж газетного очерка 819
Дичаров (наст. фам. Дич) Захар Львович (р. 1912), прозаик 289
Диоген (ок. 400—ок. 325 до н. э.), древнегреческий философ-киник
755
Дмитриев Александр Иванович (1878—1959), инженер, академик
архитектуры (1912) 1003
Добролюбов Николай Александрович (1836—1861), литературный
критик, публицист 949
1144

Доброхотов Николай Николаевич (1889—1963), металлург, акаде¬
мик АН УССР (1939) 601
Долгополов М., журналист 1072
Долматовский Евгений Аронович (1915—1994), поэт 1024
Донателло (Донато ди Николо ди Бетто Барди) (ок. 1386—1466),
итальянский скульптор 100
Донцов, лейтенант, командир роты, герой газетного очерка 526
Доре Гюстав (1832—1883), французский график 1030
Дорфман Яков Григорьевич (1898—1974), физик, окончил Ленин¬
градский Политехнический институт (1925), сотрудник ЛФТИ
(1921—1931), д. ф.-м. н. (1934), руководитель сектора физики
в Азербайджанском филиале АН (1937—1943) 234
Достоевский Андрей Андреевич (1863—1933), секретарь РГО 1051
Достоевский Федор Михайлович (1821—1881), писатель, чл.-кор.
Петербургской АН (1877) 45, 125, 138, 188, 497, 617, 822
Драмов Евгений Никанорович (1917—?), учился в школе по подго¬
товке научно-технического персонала АН СССР (1931—1933),
сын Н. П. Драмова 769
Драмов Никанор Петрович (1883—?), архивист, учился в Ленин¬
градском университете на факультете общественных наук (1923—
1925), делопроизводитель Департамента народного просвеще¬
ния Министерства народного просвещения, с 1912 работал в
системе Академии наук: делопроизводитель, архивариус, науч¬
ный сотрудник Архива (1925—1934), Пушкинского Дома (1920—
1926), архивариус Издательства «Наука» (с 1938) 769
Дрезен Арвид Карлович (1900—1938), историк, начальник Центр¬
архива, профессор, декан ЛГУ, арестован в 1937, расстрелян
в феврале 1938; реабилитирован посмертно 48
Дрейлюк Александра, батрачка, партизанка, замучена фашистами
538
Дудин Михаил Александрович (1916—1993), поэт 1024,1025,1061
Думан Лазарь Исаевич (1907—1979), историк, китаист, научный сот¬
рудник Института востоковедения АН СССР (1935—1940, 1952—
1956 и с 1962); в 1941—1952 служил в Советской Армии 916
Дуня, см. Петрова Евдокия Михайловна
Дынник Александр Николаевич (1876—1950), специалист по тео¬
рии упругости, академик АН УССР (1929) 601
Дьяконов Михаил Александрович (1855/1856—1919), историк, экст¬
раординарный (1909), ординарный (1912) академик Петербург¬
ской АН 887
Дюрер Альбрехт (1471—1528), немецкий живописец, гравер, теоре¬
тик искусства 44
Дюсо Рене (1868—1958), востоковед, хранитель коллекций в Лувре
763
1145

Евгеньев—Максимов (наст. фам. Максимов) Владислав Евгеньевич
(1883—1955), литературовед, окончил историко-филологический
факультет С.-Петербургского университета (1906), ст. н. с. ИРЛИ
(1929—1932,1936—1937,1946—1953), д. ф. н., профессор ЛГУ 511
Евсеев Сергей Александрович (1882—1959), скульптор 823
Егоров Михаил Алексеевич (1923—1975), сержант, водрузил над
Рейхстагом Знамя Победы, Герой Советского Союза (1946) 1103
Ежов Виктор Анатольевич (1929—2000), историк 498
Ежов Николай Иванович (1895—1940), государственный деятель,
нарком внутренних дел (1936—1938), генеральный комиссар
госбезопасности (1937). Растрелян 836
Езерская Евгения Францевна (1901—?), филолог, окончила Ленин¬
градский историко-лингвистический институт (1930), секретарь
Археографической комиссии (с 1930), м. н. с. в Архиве ЛО ИИ
(с 1936) 481
Екатерина II (1729—1796), российская императрица с 1762 58,1096
Екатерина Ивановна 229
Елисеев Алексей Александрович (1908—?), окончил Тверской пед¬
институт, физик; учился в аспирантуре ГАИМК, научный со¬
трудник Института истории науки и техники, Архива АН СССР
(1936—1938), с 1938 и. о. ученого секретаря КИАН 41, 48, 60,
367, 570
Елисеев Григорий Григорьевич (1858—1942), наследник петер¬
бургской торговой фирмы Елисеевых (основатель фирмы —
П. Елисеев) 702, 706
Елисеев Константин Степанович (1890—1968), художник-карика¬
турист 70
ЕрмиловЕ., журналист 1084
Ермолаев Н. К., помощник управляющего АН СССР, муж И. С. Ло¬
севой 370
Ермолина Мария Федоровна, см. Князева Мария Федоровна
Ершов Иван Васильевич (1867—1943), певец, народный артист
СССР (1938) 785
Есаков Владимир Дмитриевич (р. 1932), историк, д. и. н., веду¬
щий научный сотрудник Института российской истории РАН 440
Есенин Сергей Александрович (1895—1925), поэт 731
Ефимов Алексей Владимирович (1896—1971), историк, чл.-кор. АН
СССР (1939) 621
Ефимов Борис Ефимович (наст. фам. Фридлянд, 1900—2008), гра¬
фик, автор политической, в том числе антифашистской карика¬
туры, с 1922 сотрудник газет «Правда», «Известия», журнала
«Крокодил», народный художник СССР, академик Российской
Академии художеств 70, 911
Ефимов Никандр, крестьянин, герой газетного очерка 315
1146

Жданов Андрей Александрович (1896—1948), государственный и
партийный деятель, в 1934—1944 секретарь Ленинградских об¬
кома и горкома ВКП(б) 91, 139, 172, 570, 688, 746, 861
Жебелев Сергей Александрович (1867—1941), историк античности,
академик АН СССР (1927), член КИАН при Архиве АН СССР
110, 122, 180, 182, 183, 201, 246, 250, 286, 298, 355—357,
367—371, 381, 390, 487, 518, 721, 746
Жигуленко Евгения Андреевна (1920—1994), летчица, майор, окон¬
чила курсы штурманов при Военной авиационной школе пило¬
тов и курсы усовершенствования летчиков (1942); на фронтах
Великой Отечественной войны с мая 1942 1100
Жирмунский Виктор Максимович (1891—1971), языковед, литера¬
туровед, академик АН СССР (1966) 289
Жуков Георгий Константинович (1896—1974), маршал Советско¬
го Союза, начальник Генштаба, зам. Наркома обороны СССР
(январь—июль 1941), командующий войсками Резервного, Ле¬
нинградского и Западного фронтов (1941—1942), 1-й зам. Нар¬
кома обороны и зам. Верховного главнокомандующего (с 1942),
командующий войсками 1-го Украинского и 1-го Белорусского
фронтов (1944—1945); 8 мая 1945 от имени Верховного Глав¬
нокомандования принял капитуляцию фашистской Германии
180, 246, 888, 1057, 1065, 1068, 1081
Жуковский Василий Андреевич (1783—1852), поэт, академик Пе¬
тербургской АН (1841) 822
Жуковский Николай Егорович (1847—1921), основоположник со¬
временной аэродинамики, чл.-кор. Петербургской АН (1894),
Российской АН (1917) 232
Журавлев Николай Павлович (1891—1942), историк, архивист, окон¬
чил ЛГУ (1924), по договорам занимался описанием документов
в Архиве АН, Институте востоковедения и БАН (1938—1939) 350
Забелло А., штурман линкора «Октябрьская революция» 251
Заварзин Алексей Алексеевич (1886—1945), гистолог, один из осно¬
вателей эволюционной гистологии, академик АН СССР (1943)
и АМН (1944), генерал-майор медицинской службы 1097
Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852), русский писатель, по¬
четный член Петербургской АН (1841) 198
Зайцев 382
Зайцев В., красноармеец 387
Заславский Давид Иосифович (1879—1965), журналист 662
Захаров Адреян Дмитриевич (1761—1811), архитектор 28
Зашихин Гавриил Савельевич (1898—1950), генерал-полковник
артиллерии (1944), в годы Великой Отечественной войны по-
1147

мощник командующего Балтийским Флотом, командир корпу¬
са ПВО, командующий Ленинградской армией, с августа 1943
командовал рядом фронтов ПВО 658
Зверев, командир орудия на линкоре «Октябрьская революция» 251
Зеленко Василий Адамович (1878—?), педагог, профессор, первый
заведующий Институтом внешкольного образования, секретарь
Государственного комитета по народному образованию, заве¬
дующий Секретариатом АН (с 1929), зам. председателя СОПС 369
Зелинская, жена академика Н. Д. Зелинского 868
Зелинский Николай Дмитриевич (1861—1953), химик-органик, ака¬
демик АН СССР (1929) 13, 119, 621, 847, 850, 851, 862, 863, 868,
882, 883, 896, 901, 941, 944, 945, 951, 1075
Зернов Сергей Алексеевич (1871—1945), зоолог, гидробиолог, ака¬
демик АН СССР (1931), директор ЗИН АН СССР, член КИАН
при Архиве АН СССР 62, 75, 142, 154, 156, 177, 190, 191, 224,
225, 298, 324, 400, 443, 533, 841, 847, 850, 851, 853, 858, 859,
865—867, 869, 874, 880, 882, 892, 894, 902, 903, 908, 912, 941,
945, 948, 951, 1006—1008, 1016, 1048
Зернова Екатерина Сергеевна (1900—1995), заслуженный худож¬
ник РСФСР, дочь академика С. А. Зернова 864
Зибель Генрих фон (1817—1895), немецкий историк и политиче¬
ский деятель, сторонник «малогерманцев», политического тече¬
ния в Германии (XIX в.), стремившегося к объединению Гер¬
мании под началом Пруссии (без включения Австрии в объ¬
единенное германское государство) 806
Злотников Михаил Федотович (?—1942), университетский това¬
рищ Г. А. Князева 364, 549
Зотова Евдокия (Дуся), военный фельдшер, героиня газетного очер¬
ка 537
Зубов И. В., управляющий делами АН СССР 795, 980, 1035
Зуйков Петр, крестьянин, герой газетного очерка 393
Иван IV Грозный (1530—1584), Великий князь (с 1533), русский
царь (с 1547) 68
Иванов, комиссар 338
Иванов-Разумник (Разумник Васильевич Иванов, 1878—1946), исто¬
рик литературы; во время Великой Отечественной войны вы¬
везен немцами с оккупированной территории в Восточную
Пруссию, до лета 1943 содержался в концлагере; в Россию
больше не вернулся, умер в Мюнхене 1004, 1008
Ивановская, заведующая секретным отделом АН в Ленинграде 403
Ивановский Дмитрий Иосифович (1864—1920), физиолог расте¬
ний, микробиолог, один из основоположников вирусологии 529
1148

Игнатовский Владимир Сергеевич (1875—1942), математик, физик,
специалист в области оптической техники, чл.-кор. АН СССР
(1932) 303
Иден Антони (1897—1977), премьер-министр Великобритании
(1955—1957), министр иностранных дел в коалиционном пра¬
вительстве Черчилля (1940—1945) 102, 396, 544
ИестП., архитектор 1058
Иисус, см. Христос
Иисус Навин, библ., предводитель еврейского народа 902, 1030,
1040, 1041
Искюль Якоб фон (1864—1964), немецкий биолог, зоопсихолог,
философ, один из основателей зоосемиотики 304
И. С., см. Лосева Ирина Сергеевна
Ильинская Екатерина Владимировна 941
Ильинский Михаил Александрович (1856—1941), химик-органик и
технолог, почетный член АН СССР (1935); с 1899 работал в Гер¬
мании. В начале Первой мировой войны отказался принять гер¬
манское подданство, был выслан под надзор полиции в Мюн¬
стер; в конце 1916 бежал в Россию 940
Ильич, см. Ленин Владимир Ильич
Инбер Вера Михайловна (1890—1972), поэтесса 294, 296, 563, 596,
727, 764, 940, 984, 986
Иоанн Богослов, апостол, автор одного из канонических Евангелий,
Апокалипсиса и трех Посланий 466, 467
Иов, библ., праведник, выдержавший жестокие испытания, кото¬
рым подверг его Бог 731
Иосиф (Иосиф Обручник), согласно Новому Завету, супруг Марии,
матери Иисуса Христа 464
Иоффе Абрам Федорович (1880—1960), физик, академик Россий¬
ской АН (1920), АН СССР (1925), вице-президент АН СССР
(1942—1945) 214, 308, 620, 672, 682, 727, 735, 957, 1081
Ипатьев Владимир Николаевич (1867—1952), химик, академик Петер¬
бургской АН (1916), Российской АН (1917), АН СССР (1925); ор¬
ганизатор химической промышленности; с 1930 работал в США 442
Ирод I Великий (ок. 73—4 до н. э.), царь Иудеи, в христианской ми¬
фологии ему приписывается «избиение младенцев» при полу¬
чении известия о рождении Христа 56
Исаакян Аветик Саакович (1875—1957), армянский поэт, академик
АН АрмССР (1943) 1097
Исаченко Валерий Григорьевич (р. 1939), архитектор, художник,
историк архитектуры С.-Петербурга 179, 702
Итьер Жорж (?—1942), сотрудник парижского Музея человека 763
Иуда Искариот, согласно Евангелиям, один из апостолов Христа,
предавший его за 30 сребреников 56
1149

Кавязин Иван, шофер 687, 688
Каганович Борис Соломонович (р. 1952), историк, д. и. н. 1096
Каганович Лазарь Моисеевич (1893—1991), государственный дея¬
тель, занимавший ряд партийных и министерских постов; член
Политбюро ЦК (1930—1957), входил в ближайшее окружение
Сталина 478, 498, 861
Каин, библ., старший сын Адама и Евы, из зависти убивший брата
Авеля 44, 56
Калашников М., фотожурналист 320, 955, 979
Калинин Михаил Иванович (1875—1946), государственный и пар¬
тийный деятель; с 1938 председатель Президиума Верховного
Совета СССР; входил в ближайшее окружение Сталина 583, 861
Калинович Михаил Яковлевич (1888—1949), литературовед, пере¬
водчик, академик АН УССР (1939) 601
Калистрат (Цинцадзе), католикос-патриарх Грузии (1932—1952) 856
Калло Жак (1592 или 1593—1635), французский график, автор двух
серий «Бедствий войны» (1632—1633) 443
Калюжный Алексей Владимирович (ум. 1941), матрос-пулеметчик,
защитник Севастополя 714
Канайлов Алексей Филиппович (1907—?), комендант (с 1934),
помощник директора по АХЧ (с 1937), заместитель директо¬
ра ИРЛИ (1942), эвакуировался из Ленинграда 74, 324,400,402,
487
Кантария Мелитон Варламович (1920—1993), младший сержант,
водрузивший над Рейхстагом Знамя Победы, Герой Советско¬
го Союза (1946) 1103
Капица Петр Леонидович (1894—1984), физик, математик, академик
АН СССР (1939); в 1921—1934 работал в Англии, в Кавендиш-
ской лаборатории; по приезде на родину организовал в Москве
Институт физических проблем и возглавлял его в 1935—1946
и после вынужденной отставки — с 1955; лауреат Нобелев¬
ской премии по физике (1978) 214, 231, 234, 861
Каплан-Ингель Роберт Исаакович (1884—1951), архитектор; учился
на математическом отделении физико-математического факуль¬
тета Варшавского университета (1903—1906), окончил архи¬
тектурное отделение Петербургского Института гражданских
инженеров (1914), слушал лекции в Археологическом институ¬
те (1911—1913); с 1940 — в системе АН СССР: зав. отделом
художественного оформления, архитектор-археолог, помощник
директора по АХЧ Института этнографии, с июля 1942 в связи
с эвакуацией Института назначен уполномоченным дирекции
по Институту, первый заведующий Музея М. В. Ломоносова и
хранитель музейной коллекции (1946—1949), м. н. с. Музея
(1949—1951) 443, 1002
1150

Карасев Александр Васильевич (1913—1968), историк, д. и. н. 118
Каратаев Николай Михайлович (1875—1942), географ, картограф 672
Каратыгина Вера Александровна (1896—1966), библиограф, сотруд¬
ница ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне РНБ) 616
Карман Теодор фон (1881—1963), специалист в области механики, ав¬
тор трудов по самолето- и ракетостроению, аэро-, гидро-, термо¬
динамике, строительной механике; в 1930—1949 жил в США 232
Карпинская-Толмачева Е. А., см. Толмачева-Карпинская Е. А.
Карпинская Татьяна Александровна (1876—1942), художница, окон¬
чила Академию художеств, дочь президента АН, академика
А. П. Карпинского 55, 433, 441, 540, 564, 569, 728, 732
Карпинские, семья академика А. П. Карпинского 173, 198, 399, 539,
569, 574, 592, 639, 1049
Карпинские-Нехорошевы, родственники академика А. П. Карпин¬
ского 171, 178, 181, 208, 219, 229, 285
Карпинский Александр Петрович (1846—1936), геолог, экстраор¬
динарный (1886), ординарный (1896) академик, и. о. вице-пре¬
зидента (1916—1917) Петербургской АН, первый выборный
президент Российской АН (1917—1925), президент АН СССР
(1925—1936) ИЗ, 441, 500, 785, 941, 957, 1002, 1049, 1091
Карра де Во Бернар (1867—1953), барон, французский востоковед,
профессор арабского языка в Католическом институте в Париже 752
Карсева Ольга Ивановна (1885—?), с 1926 технический сотрудник
Б АН 136
Катла Жан (ум. 1941), французский патриот 218
Каульбарсы, баронский род выходцев из Вестфалии, в XVIII в. со¬
стояли на русской военной службе 705
Кафтанов Сергей Васильевич (1905—1978), государственный дея¬
тель, с 1937 председатель Комитета по делам высшей школы
при СНК СССР, уполномоченный Государственного комитета
обороны по науке, руководитель переориентации науки на нуж¬
ды военной промышленности (1941—1945), в 1951 снят с поста
и назначен директором НИФХИ, после смерти Сталина — зам.
министра культуры СССР, с мая 1959 — председатель Госкоми¬
тета по радиовещанию и телевидению при СМ СССР, в янва¬
ре 1963 снят и назначен ректором МХТИ 735
Кашин Владимир Николаевич (1890—1937), историк, д. и. н. (1935),
ст. ученый хранитель БАН (1929—1930), сотрудник Госу¬
дарственного Русского музея (1931—1933), директор библиоте¬
ки ГАИМК (1934), ст. н. с. Археографического сектора ЛО ИИ
(1934—1937). Уволен по решению общего собрания сотрудни¬
ков Института за «политически неверное» высказывание на сту¬
денческом семинаре на истфаке ЛГУ; репрессирован в 1937,
реабилитирован посмертно 423
1151

Кваренги Джакомо (1744—1817), итальянский архитектор, работал
в России с 1780 38, 996
Квислинг Видкун (1887—1945), организатор (1933) и лидер фашист¬
ской партии в Норвегии, содействовал захвату Норвегии фа¬
шистской Германией, премьер-министр (1942—1945); казнен
как военный преступник 307
Келлер Борис Александрович (1874—1945), биолог, геоботаник,
почвовед, эколог растений, академик АН СССР (1931), акаде¬
мик ВАСХНИЛ (1935) 232, 234, 870
Кеннон Уолтер (Вальтер) Брэдфорд (1871—1945), американский
физиолог и общественный деятель, иностранный почетный член
АН СССР (1942) 683
Кеплер Иоганн (1571—1630), немецкий астроном; его архив был
приобретен Екатериной II 76, 129, 391, 998
Кеппен Петр Иванович (1783—1864), экономист, статистик, акаде¬
мик Петербургской АН (1843) 1051
Кира Кирилловна (1909—1967), дочь великого князя Кирилла Вла¬
димировича 40
Кириков Борис Михайлович (р. 1948), искусствовед, архитектор
553
Кирилл Владимирович (1876—1938), великий князь, внук Александ¬
ра II, контр-адмирал, командир Гвардейского экипажа (1915—
1917), в 1917 эмигрировал, в 1922 провозгласил себя Блюсти¬
телем престола, а в 1924— императором Кириллом I; скон¬
чался в Кобурге, где был похоронен, в 1995 перезахоронен в
великокняжеской усыпальнице Петропавловской крепости в
Санкт-Петербурге 40
Киров (Костриков) Сергей Миронович (1886—1934), государствен¬
ный, партийный деятель, 1-й секретарь Ленинградского обкома
ВКП(б) (с 1926) и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б), секре¬
тарь ЦК ВКП(б) (1934) 333, 637, 722, 1032
Кирпичников 951, 952
Кирсанов Семен Исаакович (1906—1972), поэт 43
Клейнмихели, русский графский род 705
Клеопатра (69—30 до н. э.), последняя царица Египта, из династии
Птолемеев 955
Клодт Петр Карлович (1805—1867), скульптор 1080
Клыков Николай Кузьмич (1888—1968), генерал-лейтенант, с де¬
кабря 1942 помощник командующего войсками Волховского
фронта, с июня 1943 — заместитель командующего войсками
военного округа 180
Клюзере Гюстав Поль (1823—1900), французский генерал, воен¬
ный делегат (министр) Парижской коммуны, депутат француз¬
ского парламента 184
1152

Книпович Николай Михайлович (1862—1939), гидролог, гидробио¬
лог, чл.-кор. АН СССР (1927), почетный член АН СССР (1935),
заслуженный деятель науки и техники РСФСР 746
Кнут Герман (убит в 1943), фашистский генерал, заместитель Эри¬
ха Коха по общим вопросам на Украине; убит во Львове совет¬
ским разведчиком Н. И. Кузнецовым 1017
Князев Алексей Меркурьевич (ум. 1935), отец Г. А. Князева 3,1049
Князев Георгий Алексеевич (1887—1969), историк-архивист,
д. и. н., директор Архива АН СССР (1929—1963), старший на¬
учный сотрудник-консультант ЛО Архива АН СССР 3—21, 25,
26, 28, 34, 35, 39, 45, 52, 53, 55, 96, 115, 116, 137, 141, 146, 147,
156,161,179, 182, 187,189,191,250,258,270,292,297, 320, 376,
377, 384,404,410,412,417,443,451,457,509, 510, 530, 545, 548,
550, 559,561, 590, 594,654,668,675,691,702, 745, 756,762, 767,
771,795,796,798, 811, 826, 853, 859, 878, 892,906,915,916,940,
944,974,978,979, 983,987,988,994,998,1002, 1003, 1013, 1016,
1018, 1027, 1028, 1037, 1043, 1052, 1054, 1057, 1061, 1062, 1066,
1067,1070,1072,1077,1082—1084,1086,1087,1091,1099,1111
Князев Николай Васильевич (?— 1944), двоюродный брат Г. А. Кня¬
зева, участник Великой Отечественной войны, погиб 27 сентября
1944 25,40,115,116,135,267,878,946,947,1008,1013,1022,1023
Князева Александра Яковлевна (ум. 1926), мать Г. А. Князева 3
Князев Сергей Владимирович, двоюродный брат Г. А. Князева 922
Князева Мария Федоровна (1890—1990), жена Г. А. Князева, окон¬
чила историко-филологический факультет Казанского универ¬
ситета, в архивах Петербурга начала работать с 1913, в Архиве
АН СССР —с 1 июня 1942 по 1947 5,11,14,19,21,36,37,39,40,
46, 55, 64, 65, 68, 74, 79, 94, 98, 101, 115, 116, 124, 132, 136, 144,
148, 152, 153, 162—164, 167, 169—171, 173, 174, 191, 198, 209,
211, 213, 219, 223, 224, 227, 229, 245, 260—263, 265, 267, 269,
274,277,284,291,298, 301, 302,307, 319, 322,325, 329, 330, 332,
335,340,341, 343, 346, 349, 351,355, 359, 366,385, 389, 390, 394,
400, 403, 404, 411, 414—416, 419, 421, 431, 434, 435, 438, 439,
442,444,446,447,455,463,468,471,472,477,478,486,488,496,
499—502, 504, 509, 511, 514, 516, 520, 522, 528, 529, 532, 539,
540, 542, 543, 546, 548, 549, 551—553, 555, 558, 563, 564, 566,
567, 569, 574, 575, 579—583, 588—590, 593, 596—600, 604, 608—
610, 612,614,633,639, 640, 643, 645, 646,653,654, 656,666,668,
670, 672, 677, 695, 698—700, 709, 714, 720, 736, 744, 745, 760,
763—765, 773, 780, 784, 785, 787, 796, 798, 799, 803, 813, 818,
826, 832—834, 840—844, 850, 851, 853, 859, 866, 878, 931, 932,
937, 940, 946, 951—953, 956, 999, 1003, 1015, 1054, 1104, 1119
Ковалев Евгений Федорович (р. 1907), 1-й секретарь посольства
СССР в Чунцине (1943), научный сотрудник Института востоко-
37 Князев Г А.
1153

ведения, Института Китая, Института Дальнего Востока, к. э. н.
915
Ковалев Петр Ильич (1863—1928), технический сотрудник Конфе¬
ренции АН (с 1891), Архива Конференции АН (с 1912), техниче¬
ский помощник Архива Академии наук (с 1919), отец А. П. Сви¬
куль 1015
Ковалев Сергей Иванович (1886—1960), историк античности, со¬
трудник ГАИМК (1930—1937), ЛО ИИ (1937—1950), зав. ка¬
федрой истории древнего мира на историческом факультете
ЛГУ (1934—1956), директор Музея истории религии и атеиз¬
ма (1956—1960) 592, 624, 743, 778, 781, 785
Ковалевский Александр Онуфриевич (1840—1901), биолог, акаде¬
мик Петербургской АН (1890) 235
Ковалевский Максим Максимович (1851—1916), историк, юрист,
социолог, академик Петербургской АН (1914) 559
Коваленков Александр Александрович (1911—1971), поэт, автор пе¬
сен и работ по теории поэзии; репрессирован, впоследствии реа¬
билитирован; преподавал стихосложение в литературных ин¬
ститутах 524
Коган, офицер Красной Армии 116
Козин Сергей Андреевич (1879—1956), филолог, монголовед, ака¬
демик АН СССР (1943) 1007
Козлов Василий Васильевич (1887—1940), скульптор 442
Козлов Гавриил Игнатьевич (1738—1791), художник 58
Коковцов Павел Константинович (1861—1942), окончил факультет
восточных языков С.-Петербургского университета, востоко¬
вед-гебраист, семитолог, экстраординарный (1906), ординар¬
ный (1912) академик Петербургской АН, Российской АН (1917),
АН СССР (1925) 286, 355, 381
Колли Николай Григорьевич, фотограф 1100
Колло Мари Анн (1748—1821), французский скульптор, ученица
Э. М. Фальконе, работала в России в 1766—1778 49
Коллонтай Александра Михайловна (1872—1952), партийный и го¬
сударственный деятель, дипломат, публицист, первая в мире
женщина-посол 752
Колмогоров Андрей Николаевич (1903—1987), математик, акаде¬
мик АН СССР (1939) 735
Колтунов Иосиф Григорьевич (1910—1949), поэт, очеркист 1074,1075
Кольцов Анатолий Васильевич (1927—2000), историк, д. и. н., зав.
сектором Истории Академии наук и академических учрежде¬
ний ЛО ИИЕТ 35, 69, 110, 175, 183, 248, 258, 289, 590, 1037
Кольцов Михаил Ефимович (наст. фам. Фридлянд) (1898—1940),
писатель, журналист; репрессирован, реабилитирован посмерт¬
но 26
1154

Кольцов Николай Константинович (1872—1940), биолог, генетик,
чл.-кор. Петербургской АН (1916), АН СССР (1925), академик
ВАСХНИЛ (1935), организатор и первый директор Института
экспериментальной биологии (ныне Институт биологии раз¬
вития им. Н. К. Кольцова РАН) 870
Коля, см. Князев Николай Васильевич
Комаров А. М., проректор ЛГУ 718
Комаров Владимир Леонтьевич (1869—1945), ботаник, академик АН
СССР (1920), и. о. непременного секретаря (1929—1930), вице-
президент (1930—1936), президент (1936—1945) АН СССР,
член КИАН при Архиве АН СССР 217, 231, 264, 285, 298, 308,
442,457,620, 659, 667, 672,680, 682, 728, 732, 860, 879, 957, 961,
994, 997, 1018, 1021, 1022, 1026—1029, 1034, 1035, 1081, 1089,
1091, 1092, 1098
Комарова Матрена Ефимовна (1880—?), архивариус Архива АН
СССР с 6 июня по 8 июля 1942 325, 403, 732, 760, 762, 778
Комарова (урожд. Старк) Надежда Викторовна (1890—1962), вто¬
рая жена академика В. Л. Комарова 1022, 1092
Комарович Василий Леонидович (1894—1942), литературовед,
научный сотрудник ИРЛИ, Института языка и письменности
народов СССР, к. ф. н. 498
Комаровский Тадеуш (1895—1966), польский генерал, участник
Первой мировой войны, сражался в составе австрийской армии
на русском и итальянском фронтах, с 1918 в польской армии;
во время Второй мировой войны руководил Армией Крайовой
под кличкой Бур. 1 августа 1944, при подходе Красной Армии к
Варшаве, отдал приказ о начале Варшавского восстания, 2 ок¬
тября 1944 подписал с немцами соглашение о капитуляции, по
которому повстанцы получали статус военнопленных; нахо¬
дился в немецком плену до освобождения американцами 4 мая
1945. В 1947—1949 и. о. премьера правительства Польши в изг¬
нании; с 1954 наряду с Владиславом Андерсом и Эдвардом
Рачинским — член Совета Трех (руководящий орган польской
эмиграции) 1085
Комиссарова Мария Ивановна (1903—1994), поэтесса, переводчица
1075, 1087
Комков Геннадий Данилович (р. 1925), директор издательства
«Наука» 111, 149
Комнины, династия византийских императоров (1081—1185), в
1204—1461 правили в Трапезундской империи под именем
«Великих Комнинов» 122
Кондратович 650
Конев Иван Степанович (1897—1973), генерал-полковник, мар¬
шал Советского Союза (1944), Герой Советского Союза (1944);
1155

участник Первой мировой войны; во время Великой Оте¬
чественной войны командующий 19-й армией, войсками Запад¬
ного, Северо-Западного, Калининского, 1-го и 2-го Украинско¬
го, Степного фронтами 230, 1057
Коновалов Г., фотограф 671
Кононенко Елена Викторовна (1903—1981), публицист 237, 978
Констан Вери Луи (1778—1845), главный камердинер императора
Наполеона (1800—1814), участник похода Наполеона в Россию
(1812) 882
Конфуций (ок. 551—479 до н. э.), китайский мыслитель, основопо¬
ложник учения, провозглашавшего святость власти, ставившего
в основу социального устройства нравственное самоусовершен¬
ствование; подчеркивал добрую природу человека и его право
выступать против несправедливых правителей; учение отлича¬
ло почитание грамотности, учености, поэзии и музыки 9, 618
Копанев Александр Ильич (1915—1990), историк 456
Коперник Николай (1473—1543), польский астроном 449
Коплан Алексей Борисович (1926—1942), сын С. А. Шахматовой-
Коплан 378, 382, 385, 388, 391, 438, 1015
Коплан Борис Иванович (1898—1942), историк литературы, окон¬
чил историко-филологический факультет С.-Петербургского
университета, н. с., ученый секретарь и хранитель Пушкинско¬
го Дома (1919—1929), с 1938 н. с. ИЯМ, арестован по «акаде¬
мическому делу», умер в тюрьме 289, 290, 388
Корель Иван Иванович (1882—1954), историк, библиограф, окон¬
чил историко-филологический факультет С.-Петербургского
университета (1920); ученый секретарь Комитета научной кон¬
сультации и пропаганды АН СССР (1931—1932), заведующий
учебной частью Комитета по кадрам АН СССР (1932—1934),
директор библиотеки ЛГУ (1934—1942), с 1943 по 1954 рабо¬
тал в ГПБ 133, 621, 725
Корнатовский Николай Арсеньевич (1902—1977) историк, научный
сотрудник Ленинградского Истпарта, профессор исторического
факультета ЛГУ (с 1940), зав. кафедрой основ марксизма-ле¬
нинизма (1949); репрессирован (1949), реабилитирован (1954).
И. о. зав. кафедрой истории КПСС (с 1964), профессор кафедры
истории советского общества ЛГУ (с 1968) 303
Коробнин Алексей, красноармеец 525
Коробнин Иван, красноармеец 525
Коробов Иван Кузьмич (1700/1701—1747), архитектор, инженер
1000
Короленко Владимир Галактионович (1853—1921), писатель и пуб¬
лицист, почетный член Петербургской АН (1900—1902), почет¬
ный член РАН (1918) 890, 893
1156

Корчак-Чепурковский Авксентий Васильевич (1857—1947), украин¬
ский гигиенист и эпидемиолог, академик АН УССР (1921) 601
Корявов Петр Николаевич (1905—?), окончил литературный факультет
Смоленского университета, работал в Архиве АН СССР (1936—
1941, 1944—1972); младший, старший научный сотрудник, уче¬
ный секретарь, с 1951 заместитель директора, после реорганиза¬
ции Архива в 1963 заведующий JIO Архива АН СССР 45,48, 59,
221, 367, 378, 502, 570—572, 745, 983, 1004, 1053, 1082, 1099
Косминский Евгений Алексеевич (1886—1959), историк, академик
АН СССР (1946) 621
Космодемьянская Зоя Анатольевна («Таня») (1923—1941), комсо¬
молка-партизанка, разведчица в годы Великой Отечественной
войны, казнена фашистами, Герой Советского Союза — по¬
смертно (1942) 446, 578
Костыгов Николай Петрович (1909—1945), моряк, брат В. П. Ко-
стыговой 1082
Костыгова Валентина Петровна (р. 1913), архивариус и младший
ученый архивист Архива АН СССР (1934—1942, 1946— 1968)
17, 166, 242, 292, 345, 395, 471, 497, 517, 522, 540, 570
Косяков Василий Антонович (1862—1921), архитектор 73
Котельников Семен Кириллович (1723—1806), математик, автор
первого русского учебника механики, академик (1760), почет¬
ный член (1797) Петербургской АН 64
Коц Елена Семеновна (1880—1967), переводчик, библиограф 615
Кочаков Борис Михайлович (1906—1965), историк, популяризатор
науки 364, 367
Кравец Торичан Павлович (1876—1955), физик, чл.-кор. АН СССР
(1943), в 1939 по договору с Архивом АН СССР готовил к печа¬
ти переписку изобретателей фотографии Даггера и Ньепса, ко¬
торая вышла в свет в 1949 под его редакцией и с его вступитель¬
ной статьей 228, 480, 481, 610, 795, 797, 1095, 1118
Крамер Франц, немецкий ефрейтор 942
Красильникова Евгения Николаевна (1891—?), сотрудница НКВД
(1925—1936), технический секретарь парткома АН СССР
(1936—1938), научно-технический работник Института рус¬
ской литературы (1938—1940), зав. секретной частью ленин¬
градских учреждений АН СССР (с 1940) 46, 76
Красновский 980, 985
Красносельская Татьяна Абрамовна (1884—1950), биолог, ученый
специалист ВИРа по физиологии растений, в 1935 выслана из
Ленинграда в Саратов, профессор Московского педагогическо¬
го института (1940) 854
Красуцкая Глафира Александровна, майор медицинской службы,
врач Приозерского военного санатория 150
1157

Крауш Ольга Александровна (1902—1942), н. с. ИВ АН СССР 55,
151, 162, 707, 751—753
Крафт Логин Юрьевич (Вольфганг Людвиг) (1743—1814), физик,
адъюнкт (1768), академик Петербургской АН (1771) 64
Крачковская Вера Александровна (1884—1974), востоковед, эпигра¬
фист, д. и. н., художница, жена акад. И. Ю. Крачковского 55,
1049
Крачковский Игнатий Юлианович (1883—1951), востоковед-ара¬
бист, академик Российской АН (1921), АН СССР (1925), препо¬
даватель С.-Петербургского университета—ЛГУ (1910—1951),
научный сотрудник Азиатского музея—ИВ (1916—1951), член
КИАН при Архиве АН СССР 12, 16, 55, 105, 110, 136, 142, 170,
181—183, 194, 205, 236, 245, 246, 260, 270, 286, 298, 312, 337,
352, 355, 389, 400, 433, 487, 517, 518, 553, 585, 590—592, 615,
620, 639, 660, 661, 709, 711, 741, 752, 770, 775, 781, 795—797,
817, 853, 913, 1007, 1016, 1021, 1049, 1050, 1051, 1081, 1089
Крачковские 181, 384, 433, 708
Кржижановский Глеб Максимилианович (1872—1959), политиче¬
ский деятель, академик АН СССР (1929), вице-президент АН
СССР (1929—1939), директор Энергетического института АН
СССР (с 1930), автор песен «Варшавянка» и «Беснуйтесь, ти¬
раны» 841, 843, 847, 850, 851, 853
Кривенко, боец саперного батальона 274
Кривицкий Александр (наст, имя Зиновий) Юрьевич (1910—1986),
писатель, автор очерка о панфиловцах «Бессмертие» 577
Криппс Ричард Стаффорд (1889—1952), посол Великобритании в
СССР с мая 1940 по 1942. От имени Великобритании подписал
в июле 1941 соглашение с СССР о совместных действиях про¬
тив фашистской Германии; член правительства (1942—1950);
лейборист 37
Кружков Владимир Семенович (1905—1991), философ, чл.-кор.
АН СССР (1953) 99
Крузенштерн Иван Федорович (1770—1846), русский мореплава¬
тель, адмирал, начальник первой русской кругосветной экспе¬
диции (1803—1806), чл.-кор. (1803), почетный член Петербург¬
ской АН (1806), член-учредитель Русского географического об¬
щества 202
Крутикова Мария Владимировна (1889—1974), окончила курсы ино¬
странных языков Лохвицкой-Скалон, с 1919 работала заведую¬
щей информационно-статистическим подотделом Центрархи-
ва, в Архиве АН СССР (1925—1960) в должности ученого архи¬
виста, старшего научного сотрудника, заместитель директора
Архива (1943—1951); награждена медалями «За оборону Ле¬
нинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной вой-
1158

не 1941—1945 гг.», орденами «Знак почета» и «Трудового Крас¬
ного Знамени» 16, 17, 38, 79, 128, 169, 201, 220, 284, 354, 389,
395,501,522,604,607,660,666,668,712,804,980,1035,1099
Крылов Алексей Николаевич (1863—1945), математик, физик, спе¬
циалист в области механики и кораблестроения, академик Пе¬
тербургской АН (1916), Российской АН (1917), АН СССР
(1925), участник проектирования и постройки первых отечест¬
венных линкоров 93, 98, 849, 852, 862, 863, 865, 868, 875, 876,
879, 880—882, 884, 892, 896, 904, 908, 921, 941, 951, 1084
Крылов Иван Андреевич (1769—1844), писатель, баснописец, ака¬
демик Петербургской АН (1841) 72, 822
Крылов М., мотоциклист-разведчик 320
Крылов Николай Митрофанович (1879—1955), математик, академик
АН СССР (1929) 601
Крымов Владимир Пименович (1878—1968), писатель, журналист,
издатель журнала «Столица и усадьба»; после Февральской ре¬
волюции 1917 перевел капитал в Швецию и через Японию от¬
правился в кругосветное путешествие; в 1921 поселился в Бер¬
лине, где стал владельцем и редактором газеты «Голос России»;
после установления в Германии фашистской диктатуры пере¬
ехал во Францию, умер в Париже 608
Кудаш (Кудашев) Сайфи Фаттахович (1894—1993), башкирский
поэт 651
Кудояров Борис Павлович (1898—1974), фотокорреспондент мно¬
гих газет и журналов, в годы Великой Отечественной войны все
900 дней на посту фотожурналиста в осажденном Ленинграде,
заслуженный работник культуры РСФСР, кавалер ордена Крас¬
ной Звезды 980
Кузнецов Алексей Александрович (1905—1950), партийный и госу¬
дарственный деятель, генерал-лейтенант, с 1938 2-й секретарь
Ленинградских обкома и горкома ВКП(б); репрессирован в свя¬
зи с «Ленинградским делом», реабилитирован посмертно 570,
671, 817
Кузнецов Николай Яковлевич (1873—1948), биолог, д. б. н. 847, 867,
906, 908, 933, 940—942, 1007
Кулик Григорий Иванович (1890—1950), маршал, заместитель нар¬
кома обороны и начальник Главного артиллерийского управ¬
ления (с 1939); в авг. 1941 командовал армиями (54-й и 4-й гв.
в апреле—сентябре 1943) 180, 186
Куник Арист Аристович (1814—1899), историк, филолог, акаде¬
мик Петербургской АН (1850) 907, 908
Кунц Вертер, немецкий солдат 575—577
Купинский Петр Станиславович (1838—1923), инженер-архитектор
823
1159

Курбатов, минометчик 824
Курганов О., см. Эстеркин-Курганов Оскар Иеремеевич
Курганов Петр Николаевич (1895—?), дворник «академического
дома» (1923—1931) 671
Курда Федор Матвеевич (1886—1942), вахтер, швейцар, дворник
в АН (1915—1934) 17, 382
Кустанович, учительница 186
Кутузов Михаил Илларионович (1745—1813), князь Смоленский,
полководец, генерал-фельдмаршал, ученик А. В. Суворова; в
Отечественной войне 1812 главнокомандующий русской армией,
разгромившей армию Наполеона 294, 614, 804, 822
Кутыев Жерулла Мухамеджанович (1891—?), возчик ОЖКХ (1931—
1941), дворник (1941—1942), 9 февраля 1942 эвакуировался 403
Кутыев Ибрагим Керимдатович (1907—1942), шофер при АН, участ¬
ник советско-финляндской (1939—1940) и Великой Отечествен¬
ной войн, погиб под Ленинградом в начале 1942 403
Кутыевы 495
Л., см. Лосева Ирина Сергеевна
Лаваль Жан (Иван Степанович) (?—1846), французский эмигрант,
муж А. Г. Лаваль 306, 686, 696
Лаваль Пьер (1883—1945), французский государственный деятель,
адвокат по профессии, премьер-министр 1931—1932, 1935—
1936), премьер-министр коллаборационистского правительства
«Виши» (1942—1944) 630
Лаврентьев Михаил Алексеевич (1900—1980), математик, механик,
академик АН УССР (1939), академик АН СССР (1946), вице пре¬
зидент АН СССР (1957—1975), инициатор создания и первый
председатель СО АН СССР (1957—1975) 601
Лавров Николай Федорович (1891—1942), историк, архивист, науч¬
ный сотрудник ЛО Института истории АН СССР 390, 445
Лаврова Мария Алексеевна (1887—после 1969), геолог, д. г.-м. н.,
профессор ЛГУ 498, 499
Лагунов Феофан Николаевич (1896—1965), генерал-лейтенант ин¬
тендантской службы (1942), начальник тыла Ленинградско¬
го фронта, заместитель командующего 3-го Прибалтийского,
2-го Белорусского фронтов по тылу 674, 688
Лазарев Виктор Никитич (1897—1976), искусствовед 443
Лангхельд Вильгельм (казнен в 1943 в Харькове), капитан немецкой
военной контрразведки, нацистский преступник 979
Лао-Тай, см. Лао-Цзы
Лао-Цзы (VI—V вв. до н. э.), древнекитайский философ, автор
средневекового трактата «Дао-дэ цзин» («Книга о дао и дэ)
1160

(4—3 вв. до н. э.), канонического сочинения даосизма — фи¬
лософского течения, со временем превратившегося в одно из
традиционных китайских учений; почитается как Тай Шан Jiao
Цзюнь — высшее божество даосского пантеона 618
Лаплас Пьер Симон (1749—1827), французский астроном, матема¬
тик, физик, почетный член Петербургской АН (1802) 883
Лаппо-Данилевская Елена Дмитриевна (1868—?), жена академика
А. С. Лаппо-Данилевского, в 1939—1940 по договору с Архи¬
вом составляла картотеку личного состава АН 171
Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич (1863—1919), историк,
экстраординарный (1902), ординарный (1905) академик Петер¬
бургской АН, академик Российской АН (1917) 171,559,907,908
Лебедев-Кумач Василий Иванович (1898—1949), поэт 773
Лебедев-Полянский Павел Иванович (псевд. Валерьян Полянский)
(1881/1882—1948), литературовед, академик АН СССР (1946),
заведовал Главлитом (1921—1932), директор ИРЛИ (1937—
1948) 401
Леблон Жан-Батист Александр (1679—1719), французский архи¬
тектор, в 1716 по приглашению Петра I приехал в Петербург,
был назначен «генерал-архитектором» 58
Левинсон-Лессинг Франц Юльевич (1861—1939), геолог, минера¬
лог, академик АН СССР (1925) 58, 650, 1002
Левитан Юрий Борисович (1914—1983), диктор Всероссийского ра¬
дио (с 1931), читал важнейшие официальные сообщения, в том
числе в 1941—1945, народный артист СССР (1980) 36
Левицкий Анатолий Николаевич (1909—1942), этнограф, сын русско¬
го эмигранта, участник Сопротивления во Франции, один из орга¬
низаторов газеты «Резистанс»; казнен фашистами в Париже 763
Левицкий Дмитрий Григорьевич (ок. 1735—1822), художник 933
Левман Семен Семенович (1896—1943), писатель, переводчик 193
Левоневский Дмитрий Анатольевич (1907—1988), поэт, прозаик,
переводчик, критик 787
Левченко Митрофан Васильевич (1890—1955), историк-византи¬
нист, д. и. н. 781, 785
Лееб Вильгельм Йозеф фон (1876—1956), немецкий генерал-фельд¬
маршал (1940), в годы Второй мировой войны командовал груп¬
пами армий «Центр» — во Франции и «Север» — на совет¬
ско-германском фронте (до 1942) 557
Лейбензон Леонид Самуилович (1879—1951), ученый, основатель
подземной гидравлики, академик АН СССР (1943) 848
Лексель Андрей Иванович (1740—1784), астроном, швед по проис¬
хождению, в России с 1768, академик Петербургской АН (1771) 64
Лемус Нина Владимировна (1907—1994), библиотековед, библио¬
граф, училась на экономическом факультете Ленинградского
38 Князев Г А.
1161

сельскохозяйственного института, научный сотрудник ГПБ, в
Архиве АН СССР работала по договору (1934—1937, 1940), за¬
нимаясь описанием картографических материалов; с августа
1941 в эвакуации, весной 1946 вернулась в Ленинград, работала
в ГПБ до 1983; жена А. М. Черникова 116, 146
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870—1924), государственный и
политический деятель, вождь Октябрьской революции в 1917,
основатель Советского государства 37,63,74, 109,127,128,139,
172,174, 183, 184,187,200,207,219,294, 300, 307, 373,427, 560,
578, 602, 613, 618, 619, 637,646, 652, 657, 674, 681, 743, 747, 790,
823, 835, 840, 860, 871, 909, 922, 939, 961, 963, 966, 973, 983,
1029, 1032, 1033, 1059, 1082, 1085, 1097, 1100
Леонардо да Винчи (1452—1519), итальянский художник, скульп¬
тор, архитектор, ученый, инженер 100, 443
Лепехин Иван Иванович (1740—1802), натуралист, путешественник,
академик Петербургской АН (1768) 64
Леонтович Александр Васильевич (1869—1943), физиолог, акаде¬
мик АН УССР (1929) 601
Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841), поэт 45—47, 297, 298,
529, 710, 822
Лесгафт Петр Францевич (1837—1909), педагог, анатом, врач, осно¬
ватель научной системы физического воспитания, архивный
фонд был принят в ГИАЛО (ныне ЦГИА Санкт-Петербурга) 146
Лёвшин Борис Венедиктович (р. 1926), историк, д. и. н., окончил Мо¬
сковский историко-архивный институт (1951), м. н. с. (с 1951),
ученый секретарь (с 1952), и. о. заведующего Московским от¬
делением Архива АН СССР (с 1956), директор Архива АН
СССР—РАН (1963—2003), ст. н. с. (с 2003) 111, 149
Лидов Петр Александрович (1905—1944), писатель, журналист 268,
274, 578
Линдберг Георгий Устинович (1894—1976), зоолог, ихтиолог и зоо¬
географ, д. б. н. (1937), профессор 357, 358
Линник Владимир Павлович (1889—1984), физик, академик АН
СССР (1939) 1097
Линчевский Игорь Александрович (1908—1997), ботаник 830
Литвинов Максим Максимович (наст, имя и фам. Макс Валлах)
(1876—1951), государственный и партийный деятель, нарком
иностранных дел СССР (1930—1939), заместитель наркома ино¬
странных дел и посол СССР в США (1941—1943) 625
Литке Федор Петрович (1797—1882), мореплаватель, почетный член
(1855), президент (1864—1882) Петербургской АН 1051
Лихарев Борис Михайлович (1906—1962), поэт 294
Лихачев Дмитрий Сергеевич (1906—1999), литературовед, культу¬
ролог, академик АН СССР (1970), РАН (1991) 289, 712
1162

Лихачев Иван Алексеевич (1896—1956), государственный деятель,
директор Московского автомобильного завода (1926—1939,
1940—1950), носящего его имя 667
Лихачев Николай Петрович (1862—1936), историк, искусствовед,
академик АН СССР (1925), собиратель рукописных книг, доку¬
ментов XVII—XX вв., автографов деятелей науки и культуры,
создатель частного историко-культурного музея, переданного
им государству (с 1925 — Музей палеографии АН СССР), и бес¬
сменный директор его до момента ареста в 1930 по «академиче¬
скому делу»; член Археографической комиссии АН; профес¬
сор ЛГУ 63,210, 701, 1120
Ллойд Джордж Дэвид (1863—1945), премьер-министр Великобри¬
тании (1916—1922) 739
Лобачевский Николай Иванович (1792—1856), математик, созда¬
тель неевклидовой геометрии, ректор Казанского университета
(1827—1846) 1091
Лозовский А. (наст. фам. и имя Дридзо Соломон Абрамович)
(1878—1952), государственный и партийный деятель, участник
революционного движения, зам. министра иностранных дел
СССР (1939—1946), с июня 1941 заместитель начальника, в
1945—1948 — начальник Совинформбюро 190, 258
Ломоносов Михаил Васильевич (1711—1765), ученый-энциклопе¬
дист, поэт, ревнитель развития отечественного просвещения и
науки, академик Петербургской АН (1745) 16,45,58,64,76,129,
225, 270, 277, 293, 300, 391, 395, 443, 449, 450, 609, 705, 720,
995—998, 1021, 1107, 1120
Лопухина Евдокия Федоровна (1669—1731), русская царица
(1689—1698), первая супруга Петра I 477
Лосева Ирина Сергеевна (1904—?), училась в 1-м МГУ по специаль¬
ности литературоведение, с 1929 работала в АН СССР в Ленин¬
граде, в том числе ученым секретарем Комиссии по базам; в
Архиве АН СССР (1935—1943) — научный сотрудник, ученый
секретарь; после отъезда директора Архива Г. А. Князева в
июле 1942 в Боровое исполняла обязанности директора Архи¬
ва; 23 сентября 1943 мобилизована, пропала без вести 16,17, 38,
39,41, 48, 53, 55, 59, 78, 92, 99, 126, 135, 180, 199, 229, 238, 250,
263,279,289,292, 336,341,343, 350, 358, 360, 370, 372, 392, 395,
396,406,407,413,421,434,435,446,461,462,472,477,497, 501,
517, 522, 539, 547, 554, 558, 559, 562, 565, 574,607, 615, 621, 627,
629,630,638, 660, 661,670,672, 678, 708, 712,723, 724, 748, 752,
753, 769, 776, 781, 796, 817, 914, 948, 1015, 1053
Лоуренс Эрнест Орландо (1901—1958), американский физик, дирек¬
тор Радиационной лаборатории Калифорнийского университета
(с 1936), предложил идею (1930), а затем построил, совместно
1163

с Н. Эдлефсеном, первую модель циклотрона; иностранный
член АН СССР (1942) 683
Луи Фердинанд Прусский (1907—1994), внук последнего герман¬
ского императора и короля Пруссии Вильгельма II, зять рус¬
ского великого князя Кирилла Владимировича 40
Лузин Николай Николаевич (1883—1950), математик, академик АН
СССР (1929) 440
Лукиан (ок. 120—ок. 190), древнегреческий писатель-сатирик 368
Лукин 981, 1026
Луковина-Грибкова Александра (погибла в 1942), студентка Москов¬
ского художественно-промышленного училища им. М. И. Ка¬
линина, казнена фашистами 538
Лукомский Владислав Крескентьевич (1882—1946), историк, архи¬
вовед, специалист по вспомогательным историческим дисцип¬
линам и истории книги; управляющий Гербовым отделом де¬
партамента герольдии Сената (1915—1917), Гербовым музеем
(1918—1931), сотрудник архивов в Ленинграде, собиратель ма¬
териалов по генеалогии и геральдике 47, 663, 725
Луначарский Анатолий Васильевич (1875—1933), государственный
и партийный деятель, литературовед, драматург, поэт, искусст¬
вовед, критик, академик АН СССР (1930) 401, 1049
Лурье Соломон Яковлевич (1890—1964), историк античности, фило¬
лог, д. и. н., д. ф. н., профессор Самарского, Ленинградского,
Львовского университетов, ст. н. с. ЛО ИИ (1938—1949) 584,
691
Лурье, сотрудник Центрархива 691
Лысенко Трофим Денисович (1898—1976), агроном, академик АН
УССР (1934), АН СССР (1939), академик (1935) и президент
(1938—1956 и 1961—1962) ВАСХНИЛ; автор насильственно
внедрявшейся антинаучной концепции наследования приобре¬
тенных признаков, «перерождения» одного вида в другой; на¬
нес большой ущерб развитию отечественной генетики и био¬
логии 234, 601, 682, 865, 957
Льюис Гилберт Ньютон (1875—1946), американский физико-химик,
иностранный почетный член АН СССР (1942) 683
Любавский Матвей Кузьмич (1860—1936), историк, академик АН
СССР (1929), ректор Московского университета (1911—1917)
63, 1120
Любек Эрнст, немецкий офицер, персонаж газетного очерка 819
Любименко Владимир Николаевич (1873—1937), ботаник, чл.-кор.
Российской АН (1922), АН СССР (1925), академик АН УССР
(1929) 410
Любименко Инна Ивановна (1878—1959), историк, архивист, окон¬
чила Бестужевские ВЖК, ст. н. с. КИАН при Архиве АН СССР
1164

(1939—1946), д. и. н. 138, 142, 270, 312, 352, 377, 379, 405, 411,
412, 416, 422, 567, 592, 635, 743, 778—781, 796, 847, 937, 1034,
1092, 1118
Лютер Мартин (1483—1546), христианский теолог, инициатор Ре¬
формации 383
Ляля Бородина, см. Бородина Мелитина Александровна
Ляпунов Александр Михайлович (1857—1918), математик, механик,
академик Петербургской АП (1901), академик Российской АН
(1917), брат Б. М. Ляпунова 876, 897
Ляпунов Борис Михайлович (1862—1943), языковед-славист, акаде¬
мик Российской АН (1923), академик АН СССР (1925) 86,90,93,
119, 285, 759, 847, 852, 863, 881, 882, 884, 888, 895—897, 901,
940, 941, 1048
Ляпунов Сергей Михайлович (1859—1924), композитор, пианист,
дирижер 897
Ляпунова (урожд. Сеченова) Наталия Рафаиловна (?—1918), двою¬
родная сестра и жена академика А. М. Ляпунова 876
М. Ф., см. Князева Мария Федоровна
Мавродин Владимир Васильевич (1908—1987), историк, д. и. н.,
профессор ЛГУ 303, 498, 701, 702, 1039
Магнус Евгения Александровна (1884—1942), педагог, архивист,
библиотекарь, окончила историческое отделение С.-Петербург¬
ского женского педагогического института (1907), историчес¬
кий факультет С.-Петербургского университета, преподавала
историю в гимназии и Смольном институте, работала архивис¬
том справочного отдела I отделения IV секции ЕГАФ (1920—
1921), сверхштатным сотрудником БАН (1926—1929) 774
Мажино Андре (1877—1932), генерал, военный министр Франции
(1922—1924, 1929—1932) 244
Майков Аполлон Николаевич (1821—1897), поэт, чл.-кор. Петербур¬
гской АН (1853) 143, 529, 1109
Майков Владимир Владимирович (1863—1942), историк-археограф,
чл.-кор. АН СССР (1925) 481, 746
Майский Иван Михайлович (1884—1975), историк, дипломат, ака¬
демик АН СССР (1946), полпред в Финляндии (1929—1932), по¬
сол в Великобритании (1932—1943), зам. наркома иностранных
дел СССР (1943—1946) 321, 646
Мак-Магон Патрис (1808—1893), маршал Франции, президент
Французской республики (1873—1879) 808
Макаров Степан Осипович (1848/1849—1904), флотоводец, океано¬
граф, вице-адмирал, руководитель кругосветных плаваний 1886—
1889, 1894—1896 881
1165

Макаров Н., фотограф 1072
Маккавейская Ольга, санинструктор 747
Максаков Владимир Васильевич (1886—1964), историк, архивист,
профессор Историко-архивного института 918
Маленков Георгий Максимилианович (1902—1988), политический
и государственный деятель, секретарь ЦК (1939—1946, 1948—
1953), зам. председателя (1946—1953, 1955—1957), председа¬
тель СМ СССР (1953—1955), министр электростанций СССР
(1955—1957), один из организаторов массовых репрессий в
1930—начале 1950-х 861
Малиновский Родион Яковлевич (1898—1967), маршал, в годы Ве¬
ликой Отечественной войны командовал войсками ряда армий
1013
Малышко Андрей Самуилович (1912—1970), украинский поэт 967,
1013
Малютин А., журналист, корреспондент газеты «Правда» 278
Мамай (ум. 1380), татарский темник, фактический правитель Золо¬
той Орды, организатор походов в русские земли, потерпел по¬
ражение от князя Дмитрия Донского, утратив власть, бежал
в Крым, где был убит 42, 240, 807
Мандельштам Леон Исаакович (1879—1944), физик, специалист в
области радиотехники, академик АН СССР (1929) 620, 883, 884,
941
Манн Эрика (1905—1969) актриса, писательница, дочь писателя То¬
маса Манна 207
Маннергейм Карл Густав (1867—1951), барон, маршал, главноко¬
мандующий финской армией в войнах против СССР в 1939—
1940 и 1941—1944, в 1944—1946 президент Финляндии 82,108
Марий Гай (ок. 157 до н. э.—86 до н. э.), римский полководец 583
Мариночка, см. Модзалевская Марина Львовна
Мария, библ., Богородица, мать Иисуса Христа 464
Мария Магдалина, библ., раскаявшаяся грешница, последователь¬
ница Христа, удостоившаяся первой увидеть его воскресшим 466
Мария Федоровна (1847—1928), вдовствующая императрица, мать
Николая II, последнего русского царя 553
Маркиш Перец Давидович (1895—1952), еврейский писатель, поэт;
репрессирован, реабилитирован посмертно 193, 196, 984
Маркс Карл (1818—1883), философ, экономист, общественный дея¬
тель, создатель коммунистического и социалистического дви¬
жения; главный труд — «Капитал», содержит критический ана¬
лиз капитализма 114, 427, 536, 544, 545, 559, 560, 578, 641, 642,
681, 694, 705, 742, 743, 835
Марр Александра Алексеевна (урожд. Жуковская, 1864—1940), в
молодости была надзирательницей во 2-м Воронежском Алек-
1166

сандровском двухклассном женском училище, в 1920 числилась
на временной работе в Азиатском музее, в 1921—1931 — науч¬
ный сотрудник КИПС—ИПИН, жена академика Н. Я. Марра,
помогала ему в обработке материалов научных экспедиций 1047
Марр Николай Яковлевич (1864—1934), археолог, филолог, линг¬
вист, этнограф, академик Петербургской АН (1912), Российской
АН (1917), АН СССР (1925), вице-президент АН СССР (1930—
1934), создатель «яфетической теории» в языкознании 209, 551,
552, 587, 940, 1002, 1004, 1047
Марти Андре (1886—1956), судовой механик, член Компартии
Франции 168
Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964), поэт, переводчик 34, 83,
114, 148, 1018
Маслов Петр Павлович (1867—1946), экономист, академик АН СССР
(1929) 841, 847, 863, 867, 868, 876, 892, 894, 900, 904, 908, 932,
933, 941, 944, 945, 948
Маслова А., соседка Г. А. и М. Ф. Князевых по «академическому
дому» 55
Маслова-Габрилович Лариса Евгеньевна (1895—?), жена ленинград¬
ского врача Н. Е. Габриловича, жена академика П. П. Маслова
900
Масперо Анри (1883—1945), французский китаевед, специалист по
языкам и истории Индокитая, сын знаменитого египтолога Га¬
стона Масперо; погиб в фашистском концлагере 763
Матрена Ефимовна, см. Комарова Матрена Ефимовна
Махаев Михаил Иванович (1718—1770), рисовальщик и гравер, ав¬
тор рисунков для гравирования альбома «План столичного горо¬
да Санкт-Петербурга», видов дворцов Петергофа, Ораниенбау¬
ма и Царского Села 58
Мацуока Ёсукэ (1880—1946), министр иностранных дел Японии
(1940—1941), при его содействии был заключен пакт между
Германией, Италией и Японией; после вторжения Германии на
территорию СССР выступил за немедленное начало Японией
войны против СССР 81, 88
Маяковский Владимир Владимирович (1893—1930), поэт 328, 822,
857
Маяковский Илья Лукич (1878—1954), историк-архивист, окончил
историческое отделение Петербургского историко-филологи¬
ческого института (1903), профессор ЛГУ (с 1927), сотрудник
ИРЛИ: консультант, ученый секретарь, зав. Рукописным отде¬
лом (1934—1936), совместно с Г. А. Князевым создал Архив¬
ный кружок, где читал курс архивного дела на Западе и в СССР,
за монографию «Очерки по истории архивного дела в СССР
(Опыт систематического руководства)» в 1943 ученым сове-
1167

том МГУ ему была присуждена ученая степень доктора истори¬
ческих наук 403, 404
Медведев Иван, слесарь Путиловского (Кировского) завода 315
Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874—1940), театральный ре¬
жиссер-новатор; репрессирован, реабилитирован посмертно 47
Меклин Н. Ф., гвардии лейтенант 1100
Мельяр Луи-Адольф (1838—1901), французский генерал и военный
писатель 577
Менделеев Дмитрий Иванович (1834—1897), химик, педагог, про¬
фессор С.-Петербургского университета (1865—1890), чл.-кор.
Петербургской АН (1876) 206, 228, 235, 720, 813, 822, 880
Менделеева Анна Ивановна (1865—1942), художница, жена
Д. И. Менделеева 721
Меневаль Клод-Франсуа (1780—1842), секретарь Наполеона 882
Менжинская 432
Меншиков Александр Данилович (1673—1729), государственный
деятель, светлейший князь, генералиссимус, сподвижник Пет¬
ра I, военачальник в Северной войне (1700—1721); при Петре II
был сослан в Березово 15, 382, 1094
Мерецков Кирилл Афанасьевич (1897—1968), генерал армии, с 1940
начальником Генштаба, с 1941 зам. наркома обороны СССР; в
июне 1941 арестован в Москве как участник военного заговора
«врагов народа», в сентябре 1941 освобожден, возглавил 7-ю, за¬
тем 4-ю отдельную армии, в декабре назначен командующим
Волховским фронтом 557
Меринг Франц (1846—1919), немецкий философ, историк, критик,
публицист, основатель Компартии Германии 807
Метерлинк Морис (1862—1949), бельгийский драматург, поэт 549,
550
Мешалин Иван Васильевич (1901—1942), историк, к. и. н.; учился
в Костромском университете (1920—1923), окончил Ленин¬
градский педагогический институт им. А. И. Герцена (1925); со¬
трудник Историко-археографической комиссии—Л О ИИ (1931—
1941); умер от голода в Ленинграде в январе 1942 404, 410
Мещанинов Иван Иванович (1883—1967), языковед, археолог, ака¬
демик АН СССР (1932) 62, 65—67, 101, 110, ИЗ, 157, 169, 177,
190, 236, 246, 247, 285, 308, 457, 682, 957
Мигай Сергей Иванович (1888—1959), певец, народный артист
РСФСР (1939), солист Большого театра (1921—1924), Ленин¬
градского театра оперы и балета (1924—1927), солист и руко¬
водитель вокальной группы Всесоюзного радио (1941—1946),
профессор Московской консерватории 524
Микеланджело Буонаротти (1475—1564), итальянский скульптор,
художник, архитектор, поэт 972
1168

Микешин, см. Мешалин И. В.
Микоян Анастас Иванович (1895—1978), государственный и по¬
литический деятель, в 1926—1946 нарком внешней и внут¬
ренней торговли, нарком снабжения, нарком пищевой про¬
мышленности, нарком внешней торговли, в послевоенные годы
занимал ряд других высоких государственных постов; входил
в ближайшее окружение Сталина, в середине 1950-х вместе
с Н. С. Хрущевым выступил с критикой культа личности Ста¬
лина 478, 498, 861, 1071
Миллер Герард Фридрих (Федор Иванович) (1705—1783), исто¬
рик, академик Петербургской АН (1730), конференц-секретарь
Петербургской АН (1728—1730, 1754—1765); с 1765 главный
надзиратель Московского воспитательного дома с оставле¬
нием при Академии Наук в звании историографа, с 1766 началь¬
ник Московского архива иностранной коллегии (ныне в соста¬
ве РГАДА) 577
Мильтон Джон (1608—1674), английский поэт и политический дея¬
тель 13, 120
Минаев Дмитрий Дмитриевич (1835—1889), поэт, переводчик 730
Минц Исаак Израилевич (1896—1990), историк, академик АН СССР
(1946) 682
Митин Марк Борисович (1901—1987), философ, академик АН СССР
(1939) 234, 682, 795
Михай I (р. 1921), король Румынии (1927—1930, 1940—1947) из ди¬
настии Гогенцоллернов—Зигмарингенов, находился в оппози¬
ции режиму Й. Антонеску, в 1944 вывел страну из гитлеровской
коалиции 987
Михайлова Анна Николаевна (1904—1968), окончила Воронежский
пединститут по отделению русского языка и литературы (1931),
научный сотрудник архива ИРЛИ (1934), зав. научно-справоч¬
ным аппаратом РО ИРЛИ, окончила двухгодичные архивные
курсы при Архиве АН СССР (1936), тогда же уволена по обви¬
нению «идеологической комиссии»; библиотекарь ОР ГПБ
(1936—1950). Награждена медалями «За оборону Ленинграда»
и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—
1945 гг.» 402, 403
Михайлович Зинаида Зельмановна (1902—?), историк, начальник
Архивного отдела УНКВД по Ленинградской области. Органи¬
затор (1943) семинара для сотрудников архивов, осенью того же
года содействовала работе в Архиве АН СССР семинара истори¬
ков под руководством профессор Ю. П. Францева; репресси¬
рована, реабилитирована 46—48, 802, 939
Михалев М. Г., мичман 1100
Михалков Сергей Владимирович (р. 1913), поэт 1018
1169

Миханкова Вера Андреевна (1892—1952), историк, ст. н. с. ИИМК
1099
Мицкевич Адам (1798—1855), польский поэт, деятель националь¬
но-освободительного движения Польши 756
Мицкевич М., фотограф 1119
Мичурина, см. Мичурина-Самойлова Вера Аркадьевна
Мичурина-Самойлова Вера Аркадьевна (1866—1948), актриса Алек¬
сандрийского театра (Театра драмы им. А. С. Пушкина), народ¬
ная артистка СССР 200
Младенцев Михаил Николаевич (1872—1941), метролог, заведую¬
щий Менделеевским музеем Всесоюзного института метроло¬
гии и стандартизации 206, 228
Модзалевская Александра Борисовна (1899—1971), гл. бухгалтер
ОЖКХ и Музея истории религии и атеизма, сестра Л. Б. Мод¬
залевского, соседка Г. А. и М. Ф. Князевых по «академическо¬
му дому» 171, 432, 627
Модзалевская Марина Львовна (с 1956 — Лансере) (р. 1934), фи¬
зик, окончила ЛГУ, ст. н. с. ЦКТИ им. И. И. Ползунова,
к. т. н., соседка Г. А. и М. Ф. Князевых по «академическому
дому» 1057
Модзалевская Наталья Николаевна (1905—1989), училась в Фоне¬
тическом институте иностранных языков на отделении англий¬
ского языка, ученый архивист Архива АН СССР (10 января
1942—1 мая 1946), работала лаборантом на юридическом фа¬
культете ЛГУ; награждена медалями «За оборону Ленинграда»
и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—
1945 гг.», жена Л. Б. Модзалевского 135,432, 522,607, 668, 749,
800, 953
Модзалевский Борис Львович (1874—1928), окончил юридический
факультет С.-Петербургского университета (1898), работал в
Архиве Государственного Совета (1899), в Академии наук —
делопроизводитель, затем председатель Комиссии по изданию
сочинений А. С. Пушкина при ОРЯС АН (1902—1925), в 1907
приглашен для разборки, систематизации и каталогизации архи¬
ва Канцелярии АН, зав. архивом Конференции АН (1912—
1921), один из инициаторов создания и организаторов Пушкин¬
ского Дома, где работал в 1919—1928 как ученый хранитель, ди¬
ректор (1922—1924) 290
Модзалевский Лев Борисович (1902—1948), литературовед-пушки¬
нист, библиограф, архивист, окончил факультет общественных
наук ЛГУ, д. ф. н., работал в АН СССР с 1919 г., ученый архи¬
вист Архива (1925—1948), с 1933 — по совместительству —
ученый специалист ИРЛИ, в 1943 был назначен заведующим
РО ИРЛИ, трагически погиб во время служебной командировки
1170

в Москву; награжден медалью «За оборону Ленинграда» и орде¬
ном «Знак почета» 16, 17, 38, 60, 86, 92, 133, 134, 151, 154, 155,
164,174,176, 194,220,221,225,228,229, 270,278,292, 344, 358,
372,389, 395,402,404,407,413,416,487,498, 559, 580, 593, 616,
626,628,629, 636, 668, 762,769, 775, 779, 781,796, 847, 865, 998,
1004, 1008, 1014, 1052, 1077, 1080, 1090, 1091, 1099
Модоров Федор Александрович (1890—1967), живописец, народ¬
ный художник РСФСР (1966), чл.-кор. АХ СССР (1958) 282
Молл Т. И., управляющая одним из домохозяйств г. Ленинграда 570
Молотов Вячеслав Михайлович (наст. фам. Скрябин; 1890—1986),
государственный и партийный деятель, в 1930—1941 предсе¬
датель СНК СССР и СТО СССР (до 1937). В 1939—1940 и
1953—1956 нарком иностранных дел; входил в ближайшее
окружение Сталина, выступал против критики культа личности
Сталина в середине 1950-х 25—27, 31, 37,44, 197, 332, 396,440,
441, 648, 661, 682, 731, 738, 739, 861, 957, 975
Мольтке Хельмут Карл (старший) (1800—1891), граф, германский
генерал-фельдмаршал (1871) и военный теоретик. В 1858—1888
начальник Генерального штаба, фактически главнокомандую¬
щий в войнах с Данией, Австрией и Францией; один из идеоло¬
гов германского милитаризма 807
Монигетти Ипполит Антонович (1819—1878), архитектор 202
Монтескье Шарль-Луи (1689—1755), французский просветитель,
философ, правовед 58
Монферран Огюст Рикар де (1786—1858), архитектор, француз по
происхождению, с 1816 работал в России 629
Мопассан Ги де (1850—1893), французский писатель 487, 944
Морозов Александр Антонович (1906—1992), окончил литератур¬
ное отделение этнологического факультета 1-го МГУ (1929),
ученый секретарь Комиссии по изучению сатирических жан¬
ров при ИРЛИ (1930—1933) 401
Морозов Александр Федорович, актер одного из московских теат¬
ров, в 1941 ушел на фронт, стал артиллеристом, ст. лейтенан¬
том, в 1941—1942 корреспондент И. Эренбурга 801
Мороз Яков, бригадир ремонтников на Ледовой дороге через Ла¬
дожское озеро 688
Морфорд Валентина Клавдиевна (1898—1951/1952), юрист, зам. ди¬
ректора (1932—1936), и. о. директора (1936—1943) Астроно¬
мического института АН, руководитель Ленинградской груп¬
пы, созданной для организации восстановления ГАО, зам. ди¬
ректора по АХЧ ГАО (29 янв. 1944—1949) 66
Моханов Кенисбай, красноармеец 525
Моханов Нагий, красноармеец 525
Мочалов Инар Иванович (р. 1932), историк науки 119
1171

Муравьев Андрей Николаевич (1806—1874), писатель, драматург,
поэт, в 1823—1827 на военной службе, в конце 1820—начале
1830-х совершил путешествие по Ближнему Востоку, доставил
в Петербург две фигуры древнеегипетских сфинксов, установ¬
ленных в 1832—1834 на набережной перед зданием Академии
художеств. С начала 1830-х служил в Министерстве иностран¬
ных дел, в 1833—1842 секретарь обер-прокурора Синода, с 1845
и. о. директора С.-Петербургского попечительного комитета о
тюрьмах; собиратель русских икон и древних реликвий 33
Мурзанова Мария Николаевна (1893—1981), окончила Архивные
курсы при Петроградском археологическом институте, высшие
курсы библиотековедения при ГПБ, работала в Сенатском архи¬
ве (с 1911), разных отделах Ленинградского отделения Центр-
архива, в Архиве АН СССР с 15 октября по 31 декабря 1937,
м. н. с., зав. архивом ГАО в Пулково (1938—1941), с 1938 до
1 января 1941 — консультант 818
Мусоргский Модест Петрович (1839—1881), композитор, член со¬
дружества русских композиторов «Могучая кучка» 300
Муссолини Бенито (1883—1945), фашистский диктатор Италии
в 1922—1943 40, 114, 348, 428, 460, 954
Мусхелишвили Николай Иванович (1891—1976), математик, спе¬
циалист в области механики, академик АН СССР (1939) 682
Мухаммедов 669
Мухин Николай, красноармеец 314
Нагорова Зинаида Николаевна (1895—1954), окончила Московские
ВЖК, работала в Центральном архивном управлении РСФСР
и СССР (1921—1937), в МО Архива АН СССР (1937—1941,
1942—1954) в должности ученого архивиста, научного сотруд¬
ника, ученого секретаря, заведующего (с 7 июля по 23 августа
1941) 119, 216, 217, 312, 449, 487, 872
Надсон Семен Яковлевич (1862—1887), поэт 227
Напалкова Клавдия Степановна (1901—?), общественный и партий¬
ный работник, с 1939 помощник начальника отдела кадров по
ленинградским учреждениям АН СССР 41, 324, 326, 330, 341,
356
Наполеон I Бонапарт (1769—1821), император Франции (1804—1814,
март—июнь 1815) 35,42,56,72,123,179,279,393,577,790,791,
816, 882, 883, 1055
Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт) (1808—1873), император
Франции (1852—1872) 808
Направник Эдуард Францевич (1839—1916), дирижер, композитор,
с 1861 в России, с 1863 — в Мариинском театре в Петербурге 487
1172

Нарочницкий Алексей Леонтьевич (1907—1989), историк, академик
АН СССР (1972) 621
Невирович Е. И., врач 120
Некрасов Николай Алексеевич (1821—1877/1878), поэт 70,529,822
Немилов Антон Витальевич (1879—1942), биолог, профессор ЛГУ
304
Непомнящий Н. 717
Нерис Саломея (наст. фам. Бачинскайте-Бучене) (1904—1945), ли¬
товская поэтесса 964, 967
Нестеров Михаил Васильевич (1862—1942), художник 54, 941
Нехорошева Александра Александровна (1886—1942), окончила Ле¬
нинградскую консерваторию, по специальности не работала,
дочь академика А. П. Карпинского 55, 229, 400, 432, 441, 540,
564, 569, 784, 785
Нехорошева Александра Васильевна (с 1945 — Балтаева) (р. 1920),
внучка академика А. П. Карпинского 55, 169, 181, 208, 217, 219,
414, 500, 501, 539
Нехорошева-Карпинская А. А., см. Нехорошева Александра Алек¬
сандровна
Нехорошева-Карпинская А. В., см. Нехорошева Александра Василь¬
евна
Никитин Василий Петрович (1893—1956), специалист в области
электромеханики и электросварки, академик АН СССР (1939)
735
Никитин Петр Васильевич (1849—1916), филолог-классик, архео¬
лог, экстраординарный академик (1892), ординарный академик
(1898), вице-президент Петербургской АН (1900—1916) 285
Никитинский Иосиф Илларионович (1905—1974), историк, к. и. н.,
окончил Московский историко-архивный институт (1941), на
комсомольской работе (1926—1927), с 1929 в органах ОГПУ—
НКВД—МВД, заместитель, и. о. начальника, начальник ГАУ
НКВД СССР (1939—1941), начальник Управления гос. архи¬
вов НКВД (МВД) СССР (1941—1947), в 1958 уволен из МВД;
научный сотрудник НИИ информации по тяжелому машино¬
строению (1964—1966) 217
Никифоров Александр Исаакович (1893—1942), филолог-фолькло¬
рист, исследователь сказки, профессор; репрессирован, умер во
время блокады от истощения 289
Николаев А., снайпер 684
Николай, митрополит Киевский и Галицкий (в миру Ярушевич Бо¬
рис Дорофеевич) (1892—1961), в годы Первой мировой вой¬
ны полковой священник, возведен в митрополичий сан в 1941,
член Чрезвычайной комиссии по установлению и расследова¬
нию злодеяний фашистов (1942), выезжал на фронт для переда-
1173

чи войскам танковой колонны «Дмитрий Донской», построен¬
ной на средства Церкви 856
Николай I (1796—1855), сын Павла I, российский император с 1825
906, 1058
Николай Семенович, повар в Боровом 952
Никонова Ольга Николаевна, жена академика А. П. Баранникова
894, 903
Нина Владимировна, см. Лемус Нина Владимировна
Нина П., партизанка 525
Ницше Фридрих (1844—1900), немецкий философ 125, 807
Новгородова Елена Семеновна (р. 1924), преподаватель ЛГУ, дочь
М. П. Новгородовой 78
Новгородова Мария Павловна (1894—?), библиотекарь БАН (1910—
1941, 1947—1958), препаратор Института этнографии АН СССР
(1942), в годы Великой Отечественной войны зав. отделом
Научной библиотеки Якутска (1943—1946) 78
Новиков-Прибой (наст. фам. Новиков) Алексей Силыч (1877—1944),
писатель 577
Нордман Леон Морис (?—1942), сотрудник парижского Музея чело¬
века 763
Носов, управляющий (или помощник управляющего) делами по хо¬
зяйственной части Президиума АН СССР 659
Ньютон Исаак (1643—1727), английский математик, механик,
астроном, физик, создатель классической механики, прези¬
дент (с 1703) Лондонского королевского общества 881, 883, 884,
910
Обнорский Сергей Петрович (1888—1962), филолог, славист, акаде¬
мик АН СССР (1939) 191, 201, 1016
Образцов Владимир Николаевич (1874—1949), специалист в облас¬
ти железнодорожного транспорта и транспортной техники, ака¬
демик АН СССР (1939) 682, 840, 957, 980
Образцов Сергей Владимирович (1901—1992), театральный дея¬
тель, актер и режиссер, народный артист СССР (1954), руко¬
водитель Центрального театра кукол (с 1931) 980
Обручев Владимир Афанасьевич (1863—1956), геолог, географ, ака¬
демик АН СССР (1929) 682, 735
Овсянникова Нина Дмитриевна, выпускница исторического факуль¬
тета ЛГУ 1077
Овчинников, инженер 688
Огородников Кирилл Федорович (1900—1985), астроном, профес¬
сор, д. ф.-м. н. 216
Окорокова, служащая одного из ленинградских ЗАГСов 974
1174

Оксман Юлиан Григорьевич (1895—1970), литературовед, источ-
никовед, археограф, окончил историко-филологический фа¬
культет Петроградского университета (1917), сотрудник ИРЛИ
(1933—1936), в 1936 работал над академическим изданием со¬
чинений А. С. Пушкина, в том же году репрессирован; после
ссылки — профессор Саратовского университета (1947—1957),
ст. н. с. ИМЛИ (1958—1964) 402, 403, 917, 918
Окулицкий Леопольд (1898—1946), последний комендант Армии
Крайовой; принимал участие в Первой мировой и советско-
польской войнах; в 1941 арестован НКВД, после начала Ве¬
ликой Отечественной войны выпущен на свободу, занял пост
начальника штаба создававшейся на территории СССР поль¬
ской армии генерала Андерса, командир 7-й пехотной ди¬
визии; после подготовки в Лондоне направлен на конспира¬
тивную работу в оккупированной Польше; в 1944 — главный
комендант Армии Крайовой; в 1945 повторно арестован НКВД
и 27 марта 1945 года на «процессе шестнадцати» (судебный
процесс о подрывной работе против Красной Армии и СССР
над 16 высокопоставленными представителями польской вла¬
сти, который проводился советскими властями в Москве в
1945), приговорен к 10 годам лишения свободы; убит в тюрьме
1085
Ольга Ивановна, см. Карсева Ольга Ивановна
Ольденбург Елена Григорьевна (1877—1956), жена академика
С. Ф. Ольденбурга 462, 676—678, 727, 1090
Ольденбург Сергей Федорович (1863—1934), востоковед, экстраор¬
динарный (1903), ординарный (1908) академик Петербург¬
ской АН, академик Российской АН (1917), АН СССР (1925), не¬
пременный секретарь Петербургской АН, Российской АН,
АН СССР (1904—1929) 63, 651, 751, 790, 1048, 1090
Ольдерогге Дмитрий Алексеевич (1903—1987), этнограф, окончил
ЛГУ, один из основоположников советской африканистики,
специалист по этнографии, истории, языкам и культуре народов
Африки, чл.-кор. АН СССР (1960) 180, 392, 592
Опочинин Владимир Петрович (1878—не ранее 1939), поэт, про¬
заик, драматург, журналист 1045
Орбели Иосиф Абгарович (1887—1961), востоковед, академик АН
СССР (1935), директор Государственного Эрмитажа (1934—
1951), президент АН Армении (1943—1947), декан восточно¬
го факультета ЛГУ (1955—1960), инициатор создания и заве¬
дующий ЛО ИВ (1956—1961) 30, 35,131,181, 325,329,407, 711,
741, 1007, 1021, 1028, 1029
Орбели Леон Абгарович (1882—1958), физиолог, академик АН СССР
(1935), вице-президент АН СССР (1942—1946) 62, 63, 66, 67,
1175

110, 113,157, 177,189,247,285, 308, 311, 518,672, 682, 728,762,
768, 832, 930, 952, 957, 981, 1008, 1018, 1065, 1081, 1108
Орбели-Алексеева Т. К., см. Орбели Татьяна Константиновна
Орбели Татьяна Константиновна (1904—1942), работала в Архи¬
ве АН СССР в должности младшего ученого архивиста с 15 ян¬
варя 1941 по день смерти 13 марта 1942; жена академика
И. А. Орбели (после развода сохранила его фамилию) 17, 79, 82,
131, 147,200, 270, 313, 322, 335, 354, 358, 395,406,407,421,434,
495, 509, 517, 549, 558, 569, 593, 620, 679, 701
Орлов Александр Сергеевич (1871—1947), литературовед, исто¬
рик русской литературы, зам. директора ИРЛИ (с 1932), ака¬
демик АН СССР (1931) 62, 63, 69, 86, 90, 93, 119, 285, 403,
842, 847, 851, 854, 858, 863, 870, 871, 881, 882, 884, 886, 896,905,
911,915, 917,918, 920—923, 931, 942, 947, 951,957,1006—1008,
1046
Орлова (урожд. Грачева) Мария Митрофановна (*1874—?), жена ака¬
демика А. С. Орлова 855, 942, 947
Орлова, директор санатория в Боровом 840, 892
Орлова-Чесменская Анна Алексеевна (1785—1848), камер-фрейли¬
на, графиня, дочь А. Г. Орлова 981
Осипов Б., журналист 461
Остроградский Михаил Васильевич (1801—1861/1862), математик,
механик, экстраординарный академик (1830), ординарный ака¬
демик Петербургской АН по прикладной математике (1831),
по чистой математике (1855) 1002
Отт Дмитрий Оскарович (1855—1929), выпускник (1879), при¬
ват-доцент (1884) Медико-хирургической Академии, профес¬
сор Клинического института великой княгини Елены Павлов¬
ны, директор Клинического повивального, впоследствии Инсти¬
тута акушерства и гинекологии в С.-Петербурге (1893—1929),
которому в 1989 присвоено его имя 553, 1108
Павел, в Новом Завете один из апостолов, не входивший в число две¬
надцати; первоначально гонитель христиан, затем горячий про¬
поведник христианства 466, 467, 934
Павлов Дмитрий Васильевич (1905—1991), автор книг о блокаде Ле¬
нинграда и продовольственном снабжении в годы Великой Оте¬
чественной войны 162
Павлов Иван Петрович (1849—1936), физиолог, академик Петербур¬
гской АН (1907), Российской АН (1917), АН СССР (1925), пер¬
вый в России лауреат Нобелевской премии (1904) 44, 45, 54, 83,
85, 193, 235, 294, 300, 311, 440, 441, 592, 629, 720, 822, 917, 941,
962, 1002, 1004
1176

Павлова Серафима Васильевна (1859—1948), по образованию учи¬
тельница начальных классов, жена академика И. П. Павлова 44,
45, 54, 83—85, 173, 440, 592, 628, 632, 650, 694
Павловский Евгений Никанорович (1884—1965), зоолог, паразито¬
лог, академик АН СССР (1939), председатель Президиума Тад¬
жикского филиала АН СССР (1951) 177, 194, 201, 903
Палеологи, последняя династия византийских императоров
(1261—1453) 123
Палибин Иван Владимирович (1872—1949), ботаник, д. б. н.,
ст. н. с. БИН 728, 798
Палладии Александр Владимирович (1885—1972), биохимик, акаде¬
мик АН УССР (1929), президент АН УССР (1946—1962), ака¬
демик АН СССР (1942) 601, 683
Паллас Петр-Симон (1741—1811), естествоиспытатель, немец по
происхождению, в России с 1767, руководитель экспедиции
Академии наук (1768—1774) по исследованию России, акаде¬
мик Петербургской АН (1767) 64
Панасчишин, командир мотоциклистов-разведчиков 320
Панфилов Иван Васильевич (1893—1941), генерал-майор, коман¬
дир дивизии, оборонявшей подступы к Москве; погиб в бою
19 ноября 1941 577, 837
Панюшкин Александр Семенович (1905—1974), дипломат, один из
руководителей органов госбезопасности, генерал-майор, упол¬
номоченный СНК СССР в Чунцине (июль 1939), полпред в Ки¬
тае (с августа 1939), посол в США (с 1947), в Китае (с 1952), с
1955 на партийно-правительственной работе 915
Папа римский, см. Пий XI
Папалекси Николай Дмитриевич (1880—1947), физик, радиофизик,
радиотехник, академик АН СССР (1939) 621
Парнас Якуб Оскарович (1884—1949), биохимик, академик АН СССР
(1942)	683
Парфеновы, купцы 643
Патон Евгений Оскарович (1870—1953), специалист в области мос¬
тостроения и сварки, академик АН УССР (1929) 601
Патрушев А. И., историк 185
Паулюс Фридрих (1890—1957), немецкий генерал-фельдмаршал, в
1942—1943 на советско-германском фронте, командовал 6-й ар¬
мией, окруженной и капитулировавшей под Сталинградом;
в 1944 в плену вступил в антифашистскую организацию немец¬
ких офицеров; с 1953 жил в ГДР 889, 893
Пашков Александр Михайлович, историк 725
Пашуканис Евгений Брониславович (1891—1937), юрист, нарком
юстиции СССР (с 1936); репрессирован, реабилитирован по¬
смертно 624
1177

Перепеч Анна Ивановна (1902—?), филолог, к. ф. н., окончила фило¬
логический факультет ЛГУ, научный сотрудник ИРЛИ (1931—
1958, с перерывами), в 1942 эвакуирована с Институтом в Таш¬
кент; зам. начальника Управления кадрами АН СССР (1945—
1946); награждена медалями «За оборону Ленинграда» и «За до¬
блестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
402, 593
Перетц Владимир Николаевич (1870—1935), филолог, историк лите¬
ратуры, академик Петербургской АН (1914), Российской АН
(1917), АН СССР (1925), академик АН УССР (1919) 457
Перетяткович Марьян Марьянович (1872—1916), архитектор
Пери Габриель (1902—1941), один из организаторов коммунистиче¬
ского движения французской молодежи, редактор газеты «Юма-
ните» (с 1924), герой Сопротивления; расстрелян фашистами
556
Перикл (490—429 до н. э.), афинский политический деятель, полко¬
водец 436
Петен Анри Филипп (1856—1951), маршал, глава коллаборацио¬
нистского правительства «Виши» (1940—1944) во время окку¬
пации Франции немецкими войсками; в 1945 приговорен к
смертной казни, замененной пожизненным заключением 219,
226, 526, 630, 911, 1058
Петерс Яков Христофорович (1886—1938), партийный и государст¬
венный деятель, член Коллегии ОГПУ 456
Петр I (1672—1725), русский царь (с 1682), император (с 1721) 49,
57, 58, 64, 67, 72—74, 155, 178, 195, 200, 202, 250, 334, 395, 443,
450,477, 580,584, 613,652, 563, 823, 908,1029, 1039, 1044, 1053,
1058, 1074, 1120
Петрарка Франческо (1304—1374), итальянский поэт 529, 543,
583
Петренко Степан Васильевич (1922—1984), снайпер, командир ро¬
ты; с начала Великой Отечественной войны принимал участие
в боях за Гатчину, Невель, Новосокольники, с 1944 — снайпер
59-го Гвардейского стрелкового полка 1072
Петров, шофер академика А. Н. Крылова 68
Петров, инженер 688
Петров Аполлон Александрович (1907—1949), историк, китаист,
к. филос. н., научный сотрудник, ученый секретарь, зам. ди¬
ректора ИВ АН СССР (1936—1941), сотрудник МИД СССР
(1941—1949), сотрудник посольства (1942—1945), посол СССР
в Китае (1945—1947) 916
Петров Василий Владимирович (1761—1834), физик, электротех¬
ник, экстраординарный (1809), ординарный (1815) академик Пе¬
тербургской АН 1002
1178

Петров Владимир Алексеевич (1893—1967), библиограф, сотруд¬
ник БАН (1929—1952), н. с., зам. директора по научной части
(с 1947) 775
Петров Всеволод Алексеевич (1896—?), окончил естественное отде¬
ление физико-математического факультета ЛГУ, к. б. н., с 1921,
научный сотрудник КЕПС; доцент кафедры географии расте¬
ний ЛГПИ, ассистент Главного ботанического сада СССР
(1927—1931), ст. н. с. Института истории материальной куль¬
туры; работал ст. н. с. и ученым секретарем ЛКРД до ее закры¬
тия в 1942, с 1 марта 1946 постоянный консультант Архива АН
СССР по вопросам хранения документов в учреждениях АН 76,
384, 588, 649, 679, 692, 1021
Петров Григорий Спиридонович (1866—1925), протоиерей, учил¬
ся в С.-Петербургской духовной академии, профессор богосло¬
вия С.-Петербургского политехнического института, участник
религиозно-философских собраний в Санкт-Петербурге, редак¬
тор различных церковных периодических изданий (с 1898); в
1906 решением С.-Петербургской консистории был сослан в Чере-
менецкий монастырь; после избрания в Государственную думу
(1906) покинул монастырь, лишен сана (1906); редактировал
газету «Правда Божия» (1906), путешествовал по России, вы¬
ступая с лекциями на духовные темы; эмигрировал в Сербию
(1920), затем переехал во Францию, скончался в Париже 1032
Петров Николай Николаевич (1876—1964), медик-хирург, онколог,
один из основоположников отечественной онкологии, чл.-кор.
АН СССР (1939), академик АМН (1944) 627, 822, 848, 856
Петров-Драмов Н. П., см. Драмов Никанор Петрович
Петрова Евдокия Михайловна (1879—?), домработница академика
А.	Е. Ферсмана, соседка Г. А. и М. Ф. Князевых по «академи¬
ческому дому» 55, 678
Петрова Марфа Гавриловна (1914—?), домработница В. И. Срез¬
невского, соседка Г. А. и М. Ф. Князевых по «академическому
дому» 55
Петрова, жена одного из сотрудников И. П. Павлова 629
Петрова Тамара Давыдовна (1915—?), научно-технический сотруд¬
ник Архива АН с момента окончания семилетней школы до эва¬
куации в Удмуртию (1932—1941) 168, 189, 200
Пигулевская Нина Викторовна (1894—1970), историк-византинист,
востоковед, чл.-кор. АН СССР (1946) 743
Пий XI, в миру Акилле Рати (1857—1939), Папа римский (1922—
1939), при нем были заключены Латеранские соглашения с фа¬
шистской Италией (1929) и конкордат с фашистской Герма¬
нией (1933), в 1930 призывал к «крестовому походу» против
СССР 1009
1179

Пилат (Понтий Пилат), римский прокуратор (правитель) Иудеи
(26—36), согласно Новому Завету, в его правление Иисус Хрис¬
тос был приговорен к распятию 465
Пильнер Пауль, персонаж газетного очерка 819
Пильняк (наст. фам. Вогау) Борис Андреевич (1894—1941), писа¬
тель; репрессирован, реабилитирован посмертно 1120
Пиотровский Борис Борисович (1908—1990), археолог, востоковед,
академик АН АрмССР (1968), АН СССР (1970), директор Эрми¬
тажа (1964—1990); заведующий J10 ИА (1953—1964), перво¬
открыватель государства Урарту 58, 76
Пирогов Николай Иванович (1810—1881), анатом, хирург, осново¬
положник военно-полевой хирургии, чл.-кор. Петербургской АН
(1846) 822
Писемский Алексей Феофилактович (1820—1881), писатель 881
Платон (428 или 427—348 или 347 до н. э.), древнегреческий фило¬
соф 368
Платонов Сергей Федорович (1860—1933), историк, академик РАН
(1920), АН СССР (1925), председатель Археографической ко¬
миссии (1918—1929), директор Пушкинского Дома (1925—
1929), БАН (1925—1928), арестован по «академическому делу»,
приговорен к высылке в Самару, умер в ссылке 7,63,456,1120
Плеханов Георгий Валентинович (1856—1918), философ, деятель
международного социал-демократического движения 294, 300
Плоткин Лев Абрамович (1906—1978), литературовед, с 1938 и в
первые годы войны зам. директора ИРЛИ, преподаватель ЛГУ
(1945—1971) 46, 48, 62, 92, 401—403, 1065
По Эдгар Алан (1809—1849), американский писатель, критик 137
Подъяпольский А. Г. 717
Покровский Иосиф Алексеевич (1868—1920), юрист, историк права
806
Покровский Михаил Николаевич (1868—1932), историк, партийный
и государственный деятель, академик АН СССР (1929), с 1918
зам. наркома просвещения, руководитель Коммунистической
Академии, Института красной профессуры 424, 460, 742
Поленов Лев Львович 823, 1020
Поллит Гарри (1890—1960), деятель английского и международного
Коммунистического движения, генеральный секретарь (1929—
1956), председатель исполкома Компартии Великобритании
(с 1956) 646
Поллок Джон, английский публицист 1046
Положный Семен Каллистратович, убитый фашистами житель бело¬
русского села Васильевки 970
Полонский Яков Петрович (1819—1898), поэт, чл.-кор. Петербург¬
ской АН (1886) 771
1180

Полтавская Евгения (?—1942), студентка Московского художест¬
венно-промышленного училища им. М. И. Калинина, казнена
фашистами 538
Полубинский Александр П., друг Г. А. Князева 430
Поляк Роза Ильинична (1902—?), соседка Г. А. Князева по «акаде¬
мическому дому» 55, 146, 433
Поляков Самуил Соломонович (1837—1888), миллионер, желез¬
нодорожный деятель, построил ряд железных дорог, осно¬
вал железнодорожное училище в Ельце, в 1882 пожертвовал
200 тыс. руб. на общежитие для студентов Санкт-Петербург¬
ского университета, один из владельцев (1872—1910) «дома
Лаваль» на Английской наб. 696
Полянская Лидия Ивановна (1892—?), окончила Женский педаго¬
гический институт, работала в архиве МНП, в 1917 начала фор¬
мировать Единый государственный архивный фонд, собирая с
помощью четверых матросов документы текущего делопроиз¬
водства в департаментах министерства; работала инспектором
и начальником оргметодотдела Архивного отдела УНКВД в Ле¬
нинграде 148, 728, 802, 818
Полянский Алексей Иванович 836
Помпеев Юрий Александрович (р. 1938), доктор культурологии,
профессор, академик РАЕН, прозаик, член Союза писателей
России 1104
Пономарева Надежда 55
Попков Петр Сергеевич (1903—1950), партийный и государствен¬
ный деятель, с 1939 председатель Ленсовета, один из органи¬
заторов обороны города в годы Великой Отечественной войны;
с 1946 — 1-й секретарь Ленинградских обкома и горкома пар¬
тии; репрессирован, реабилитирован посмертно 139, 288, 399,
435, 478, 498, 505, 570, 583, 1092
Попов, руководитель воинского подразделения, герой газетного
очерка 251
Попов, инженер 688
Попова А. В., летчица, гвардии капитан 1100
Попова Людмила Михайловна (1898—1972), поэтесса 193, 196
Портенко Леонид Александрович (1896—1972), орнитолог, д. б. н.,
ст. н. с. ЗИН (1926—1930, 1940—1972), научный сотрудник
Арктического института (1930—1940) 867
Потемкин Владимир Петрович (1874—1946), историк, дипломат,
нарком просвещения (1940—1946), академик АН СССР (1943),
создатель и с 1943 президент Академии педагогических наук 621
Поярков 1079
Прандтль Людвиг (1875—1953), немецкий ученый в области ме¬
ханики, один из основателей экспериментальной аэродина-
1181

мики, профессор Высшего технического училища в Ганновере
(с 1901), Геттингенского университета (с 1904), директор Ин¬
ститута гидроаэродинамики кайзера Вильгельма в Геттингене
(1925—1947) 232
Прасолов Леонид Иванович (1875—1954), почвовед, географ, ака¬
демик АН СССР (1935) 621
Предтеченский Анатолий Васильевич (1893—1966), историк, д. и. н.
(1941), профессор ЛГУ 301, 1006, 1007
Придан, доцент 368
Приймак Нинель Ивановна, историк 907
Прокопенков А. П., инженер 1101
Прокофьев Александр Андреевич (1900—1971), поэт 192, 387, 737,
1060
Прокофьева Александра Николаевна (1891—?) окончила гимназию,
училась на курсах иностранных языков, работала в Центрар-
хиве, в Центральном (позднее Главном) архивном управлении
СССР (1929—1941), младшим научным сотрудником МО Архи¬
ва АН СССР (1941—1951) 217, 448, 487, 548, 832
Проскура Георгий Федорович (1876—1958), специалист в области
аэрогидродинамики, академик АН УССР (1929) 601
Прянишников Дмитрий Николаевич (1865—1948), физиолог, агро¬
химик, растениевод, академик АН СССР (1929) 214, 234
Пунин Николай Николаевич (1888—1953), искусствовед, один из
организаторов системы художественного образования и музей¬
ного дела своего времени, преподаватель АХ СССР, ЛГУ
(1930—1940-е); репрессирован, реабилитирован посмертно 535
Путин Владимир Владимирович (р. 1952), государственный дея¬
тель, Президент России (2000—2008), председатель правитель¬
ства РФ (с 2008) 1103
Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837), поэт 45, 46, 49, 68, 73,
294, 300,442,443, 524, 530,594,697, 755,756,795, 822, 857, 917,
1074
Пфейфер Георгий Васильевич (1872—1946), математик, академик
АН УССР (1920) 601
Пыпин Александр Николаевич (1833—1904), литературовед, ака¬
демик Петербургской АН (1898) 140
Раева 701
Радлов Эрнест Леопольдович (1854—1928), философ, директор Го¬
сударственной Публичной библиотеки (1917—1924, чл.-кор.
РАН (1920) 140
Радовский Моисей Израилевич (1903—1964), историк науки 680,
691, 700, 884, 885
1182

Райкин Аркадий Исаакович (1911—1987), актер, народный артист
СССР, руководитель Ленинградского театра миниатюр (1982—
1987) 508
Райт, профессор Чикагского университета 235
Растрелли Бартоломео Карло (1675—1744), итальянский скульптор,
с 1716 работал в Петербурге, автор конного памятника Петру I,
установленного в 1800 перед Инженерным замком 57, 155
Реддер Николай Федорович (1883—?), окончил два курса физи¬
ко-математического факультета С.-Петербургского универси¬
тета; бухгалтер ЛАХУ (с 1934) 592
Реетц Эрнст, немецкий летчик 120
Рейнольдс Осборн (1842—1912), английский физик и инженер 232
Рейхенау Вальтер (1884—1942), немецкий генерал-фельдмаршал, в
годы Второй мировой войны командовал армией при нападении
на Польшу, Францию и СССР; с декабря 1941 командующий
группой армий «Юг» на советско-германском фронте, проводил
массовое уничтожение советских военнопленных и мирного
населения 418
Ренненкампфы, немецкий дворянский род, восходящий к началу
XVII в.; один из его представителей — Павел Карлович Реннен-
кампф (1854—1918) — российский генерал от кавалерии в на¬
чале Первой мировой войны был одним из главных виновни¬
ков поражения русских войск в Пруссии (1914) 705
Репин Илья Ефимович (1844—1930), художник-передвижник 188,
294, 300, 635, 1032
Ретценгофер, немецкий генерал 808
Рецлав Рейнгард (казнен в 1943 в Харькове), старший ефрейтор, на¬
цистский преступник 979
Решетов Александр Ефимович (1909—1971), поэт 388
Ржешевский Олег Александрович (р. 1924), историк, профессор,
президент Ассоциации историков Второй мировой войны 28
Риббентроп Иоахим (1893—1946), министр иностранных дел Герма¬
нии (1938—1945), один из главных фашистских военных пре¬
ступников; казнен по приговору Нюрнбергского международ¬
ного трибунала 197, 938, 983
Римский-Корсаков Михаил Николаевич (1873—1951), зоолог, энто¬
молог, профессор Лесотехнической академии 867, 889
Римский-Корсаков Николай Андреевич (1844—1908), композитор
396
Рихтгофен Вольфрам фон (1895—1945), немецкий барон, летчик, с
1943 генерал-фельдмаршал, командир авиационного корпуса,
с 1942 командовал 4-м воздушным флотом, который поддержи¬
вал наступление немецко-фашистских войск на Сталинград и
Кавказ 203
1183

Рихтер Андрей Александрович (1871—1947), физиолог, биохимик
растений, академик АН СССР (1932), ВАСХНИЛ (1935) 854,
855, 862, 865, 901, 933
Риц Ганс (казнен в 1943 в Харькове), заместитель командира ро¬
ты СС, унтерштурмбанфюрер 979
Робертс О., заместитель судьи Верховного суда США 527
Робеспьер Максимилиан (1758—1794), деятель Французской рево¬
люции, один из руководителей якобинцев 427
Родченко Александр Михайлович (1891—1956), дизайнер, график,
один из основоположников советской рекламы, фотомонтажа,
художник театра и кино 26
Рождественский Всеволод Александрович (1895—1977), поэт 387
Розанов Василий Васильевич (1856—1919), писатель, публицист,
мыслитель 552, 675
Розенберг Альфред (1893—1946), один из главных нацистских пре¬
ступников, с 1923 редактор центрального органа национал со¬
циалистической партии «Фёлькишер Беобахтер», в книге «Миф
20 столетия» (1930) изложил расистскую программу германского
фашизма, возглавлял Министерство по делам оккупированных вос¬
точных территорий (1941—1945), казнен по приговору Нюрнбер¬
гского международного трибунала 106, 114, 128, 341, 342, 943
Романов Борис Александрович (1889—1957), историк, окончил ис¬
торико-филологический факультет С.-Петербургского универ¬
ситета (1911), до 1924 преподавал в гимназиях и средних шко¬
лах, затем в Центрархиве, с 1940 — научный сотрудник J10 ИИ
АН СССР, с 1944 — профессор ЛГУ 301
Романов Константин Константинович (1858—1915), великий князь,
литератор, поэт (псевдоним К. Р.), почетный член (1887), пре¬
зидент (1889—1915) Императорской С.-Петербургской АН 703
Ромаскевич Александр Александрович (1885—1942), филолог-ира¬
нист, профессор ЛГУ 592
Ромишовский Виталий Иванович (1876—1951), юрист, историк,
окончил юридический факультет С.-Петербургского универ¬
ситета (1902), ученый секретарь ВГО (1942—1944), автор бло¬
кадных дневников 692, 818, 1051, 1098
Ромен Жюль (1885—1972), французский писатель 50
Росси Карл Иванович (1775—1849), архитектор 179
Ростовцев Евгений Анатольевич, историк 907
Ростовцев Михаил Иванович (1870—1952), историк античности,
археолог, академик Российской АН (1917); с 1918 в эмигра¬
ции (с 1920 — в США) 368
Ротштейн Федор Аронович (1871—1953), историк, общественный
деятель, дипломат, академик АН СССР (1939) 847, 853, 864
Рощупкин, политрук 864, 941
1184

Рудаки Абу Абдаллах Джафар (ок. 860—941), таджикский и пер¬
сидский поэт, родоначальник поэзии на фарси 30
Рузвельт Франклин Делано (1882—1945), президент США (1933—
1945) 36,137,303, 397,471,483,527,581,738, 739,902,970,975,
1039, 1054, 1056, 1101
Румянцев Николай Петрович (1754—1826), граф, государственный
деятель, дипломат, собрал большую библиотеку и коллекцию
рукописей, этнографических и нумизматических материалов,
положивших основу Румянцевского музея, сын российского
полководца, графа П. А. Румянцева-Задунайского 73
Румянцев Петр Александрович (1725—1796), полководец, генерал-
фельдмаршал 49
Рундштедт Герд фон (1875—1953), немецкий генерал-фельдмаршал
(1940), в годы Второй мировой войны командовал группой ар¬
мий «Юг» на советско-германском фронте (до ноября 1941),
главнокомандующий войсками на Западном фронте (1942—
1945) 663
Рыжей Петр Львович (р. 1908), писатель, соавтор Л. Д. Тубельско-
го (общий псевдоним — «Братья Тур») 949
Рыклин Григорий Ефимович (1894—1975), писатель, сотрудник га¬
зет «Правда», «Известия», журнала «Крокодил» 71, 575
Рыков Алексей Иванович (1881—1938), государственный и партий¬
ный деятель, в 1924—1930 председатель СНК СССР, также в
1926—1930 — председатель СТО, нарком связи, член Политбю¬
ро (1922—1930); репрессирован, реабилитирован посмертно 63
Рыльский Максим Фаддеевич (1895—1964), поэт, литературовед 1053
Рычкова Нина Алексеевна (1902—?), окончила курсы иностранных
языков, научный сотрудник Архива АН СССР (1931—1941), по¬
сле увольнения по сокращению штатов работала подсобным ра¬
бочим на кирпичном заводе им. Я. М. Свердлова, в 1944 предсе¬
датель КИАН акад. С. И. Вавилов ходатайствовал перед Управ¬
лением стройматериалов о возвращении ее в АН 86, 189
Рюшер Курт, фашистский каратель 971
Рязанов (наст. фам. Гольдендах) Давид Борисович (1870—1938), об¬
щественный и государственный деятель, один их организаторов
Социалистической (позже Коммунистической) Академии, ди¬
ректор Института К. Маркса и Ф. Энгельса (1921—1931); ре¬
прессирован, реабилитирован посмертно 1120
С. А. 3., см. Зернов Сергей Александрович
Савельева Шура (Александра Сергеевна) (1895—?), училась на исто¬
рическом факультете Юрьевского университета, машинистка
ЗИН (1935) 423, 700
1185

Савл (имя апостола Павла до его обращения в христианство), см. Па¬
вел
Савченко Анна Андреевна (1884—?), дворник «академического
дома», жена Ф. Е. Савченко 421, 435
Савченко Федор Ефимович (1880—1958), с 1921 рассыльный
при Комитете правления АН, с 1928 вахтер «академического
дома», с 1936 комендант при Отделе коммунального хозяйст¬
ва АН 54, 182, 205, 353, 558, 798, 940
Садовский (Садовской) Борис Александрович (1881—1952), про¬
заик, поэт 327
Сакулин Павел Никитич (1868—1930), литературовед, академик АН
СССР (1929) 401
Салтыков-Щедрин (наст. фам. Салтыков, псевд. — Н. Щедрин) Ми¬
хаил Евграфович (1826—1889), писатель-сатирик, публицист
46, 881
Самарин Георгий Александрович, фольклорист, ст. н. с. Киргизско¬
го филиала АН СССР 1044
Самойлович Александр Николаевич (1880—1938), востоковед-тюр¬
колог, академик АН СССР (1929), профессор ЛГУ (1917—1930),
директор ИВ АН СССР (1934—1937); репрессирован, реаби¬
литирован посмертно 369
Сапегин Андрей Афанасьевич (1883—1946), ботаник, цитолог, генетик,
академик АН УССР (1929), вице-президент АН УССР (1939—
1945), зам. директора Института генетики АН СССР (1933—
1939) 601
Саррис, греческий ученый, специалист в области психики животных 304
Сафа-Гирей (1510—1549), Казанский хан 834
Сверковская, путевая обходчица, героиня стихотворения С. Я. Мар¬
шака 83, 84
Светлов Петр Андреевич (1898—1946), партийный и хозяйствен¬
ный деятель, в 1936 окончил Московский электротехниче¬
ский институт по специальности «инженер-электрик», в мар¬
те 1936 назначен наркомом коммунального хозяйства РСФСР;
в сентябре 1938 направлен на работу в УД АН СССР, в 1939—
1942 секретарь Президиума АН СССР, затем научный сотруд¬
ник Энергетического института им. М. Кржижановского АН
СССР 210, 217, 659
Свешникова 723
Свикуль, муж А. П. Свикуль 174
Свикуль Антонина Петровна (1901—?), архивариус Архива АН
(1919—1963) 38, 74, 166, 242, 246, 421, 458, 462, 513, 522, 607,
630, 635, 636, 651, 668, 747, 762, 813, 1015
Свикуль Владимир Константинович (1924—1942), сын сотрудницы
Архива А. П. Свикуль 458, 462
1186

Свикуль Вова, см. Свикуль Владимир Константинович
Свикуль-Ковалева, см. Свикуль Антонина Петровна
Селеар Пьер, член ЦК французской Компартии, железнодорожник
638
Селицкая Мария, жительница белорусского села Васильевка 971
Селицкий Ваня, убитый фашистами житель белорусского села Ва¬
сильевка 971
Сельский Владимир Александрович (1883—1951), геофизик, гео¬
лог, академик АН УССР (1939) 601
Семенов, см. Семенов Тян-Шанский Андрей Петрович
Семенов Георгий Витальевич (1931—1992), писатель 195
Семенов Лев Константинович, к. э. н., начальник Главного управ¬
ления кадров АН СССР 111, 149
Семенов Сергей Петрович (1874—1942), юрист, историк-архивист,
сотрудник ЦГИАЛ 818
Семенов Тян-Шанский Андрей Петрович (1866—1942), зоолог,
энтомолог, почетный президент Русского энтомологического
общества 191, 250, 376, 438, 532, 533, 604, 947
Семенов Тян-Шанский Петр Петрович (1827—1914), географ, путе¬
шественник, в 1856—1857 изучал горы Тянь-Шаня и в при¬
знание этого через 50 лет получил дополнение к фамилии
«Тян-Шанский»; почетный член Петербургской АН (1873),
вице-председатель РГО (1873—1914), член Государственно¬
го совета (1897); знаток нидерландской живописи, автор тру¬
да «Этюды по истории нидерландской живописи на основании
ее образцов, находящихся в публичных и частных собраниях
Петербурга», в 1910 передал Эрмитажу свою коллекцию гол¬
ландской и фламандской живописи (700 картин и 3500 гравюр)
604, 1051
Сенека Луций Аней (ок. 4 до н. э.—65 н. э.), римский политический
деятель, философ, писатель 160
Сенешаль Рене (?—1942), сотрудник парижского Музея человека
763
Сербина Ксения Николаевна (1903—1990), историк, специалист по
истории Древнего мира, ст. н. с, уполномоченная по ЛО ИИ
во время его эвакуации (1943—1944), зам. заведующего (1944—
1945, 1947), и. о. заведующего ЛО ИИ (1945—1947) 423
Сергеев Владимир Сергеевич (1883—1941), историк 621
Сергейчук Дмитрий Яковлевич (1892—?), директор столовой № 23
(«академической») 778, 1021
Сергий (в миру Старгородский Иван Николаевич) (1867—1944),
митрополит, заместитель местоблюстителя патриаршего пре¬
стола, 8 сентября 1943 избран Архиерейским собором Патриар¬
хом Московским и всея Руси 856
1187

Серенсен Сергей Владимирович (1905—1977), механик, специалист
в области машиностроения, академик АН УССР (1939) 601
Сеченов Иван Михайлович (1829—1905), физиолог, чл.-кор. (1869),
почетный член Петербургской АН (1904) 294, 300, 822
Сидоренко Николай Николаевич (1905—1981), поэт, переводчик
1110
Сикорский Владислав (1881—1943), генерал, премьер-министр и воен¬
ный министр Польши (1922—1923), премьер-министр польско¬
го эмигрантского правительства в Лондоне (1939—1943) 108
Симонов Константин Михайлович (1915—1979), поэт, писатель 641,
926
Синклер Арчибальд Генри Макдональд (1890—1970), британский
государственный и политический деятель, ректор Университета
Глазго (1938—1945) 902
Синцов Дмитрий Матвеевич (1867—1946), математик, академик АН
УССР (1939) 601
Синельникова Наталья Петровна (1905—?), лингвист, окончила
ЛИФ Л И, сотрудница ЛИФ Л И, директор средней школы, с 1935
м. н. с. ИЯМ, с 24 июня 1941 в Василеостровском РК ВКП(б),
в феврале 1942 эвакуировалась 209
Сказкин Сергей Данилович (1890—1973), историк, академик АН
СССР (1958) 621
Скиапарелли Джованни Вирджинио (1835—1910), итальянский аст¬
роном, обнаружил (1877) на Марсе сеть тонких линий, так на¬
зываемых «каналов», иностранный почетный член Петербург¬
ской АН (1904) 216
Скорикова Екатерина Романовна (1855—?), дочь чиновника Коми¬
тета правления Академии наук 946
Слободзинская Мирра Николаевна 146
Слободской Морис Романович (1913—1991), писатель 148
Слуцкая Берта Брониславовна (Вера Климентьевна) (1874—1917),
революционерка 136
Смагина Галина Ивановна, историк науки 1048
Смарт Уильям Маршалл, астроном 216
Смирнова Мария Васильевна (р. 1920), летчица, в 1939—1941
инструктор Калининского аэроклуба, в годы Великой Оте¬
чественной войны командир эскадрильи, Герой Советского
Союза 1100
Смотрицкая 720
Снетков Александр Васильевич (1884— 1942), дворник 353,518,519
Снимщикова Галина Яковлевна (1908—1991), окончила факультет
немецкой филологии Ленинградского педагогического институ¬
та иностранных языков (1940); ст. библиотекарь, ученый секре¬
тарь, заместитель директора БАН (1941—1943) 751—753
1188

Снитко Сергей Константинович (1868—1942), инженер, муж
Ю. Ю. Снитко (сестры акад. И. Ю. Крачковского), сосед Г. А. и
М. Ф. Князевых по «академическому дому» 55, 181, 585
Снитко Юлия Юлиановна (1874—1942), сестра акад. И. Ю. Крач¬
ковского 55, 585, 615
Соболев Сергей Львович (1908—1989), математик, академик АН
СССР (1939) 728, 861
Соболева, инструктор РК ВКП(б) 695
Соколовский Алексей Никанорович (1884—1959), специалист в об¬
ласти агротехники, академик АН УССР (1929) 601
Сократ (ок. 470—399 до н. э.), древнегреческий философ 303, 427,
465, 618
Солдатенков 1008
Солнцев Сергей Иванович (1872—1936), экономист, академик АН
СССР (1929) 559
Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900), религиозный фило¬
соф, поэт, публицист, почетный академик Петербургской АН
(1900) 877, 972
Соловьев Михаил Михайлович (1877—1942), окончил физико-мате¬
матический факультет С.-Петербургского университета, с 1926
ученый секретарь Комиссии по истории знаний, с 1931 научный
сотрудник КЕПС 413
Соловьев Николай Васильевич (1903—1950), окончил Ленинград¬
ский коммунистический сельскохозяйственный университет,
секретарь Ленинградского областного комитета ВКП(б) (1937—
1938), председатель Исполкома Леноблсовета (1938—1946),
член Военного совета Ленинградского фронта по тылу (1941—
1944), генерал-майор, генерал-лейтенант, 1-й секретарь Крым¬
ского областного комитета ВКП(б) (1946—1949); арестован
(1949) по так называемому «Ленинградскому делу», расстре¬
лян, впоследствии реабилитирован 570
Сологуб (наст. фам. Тетерников) Федор Кузьмич (1863—1927), пи¬
сатель, поэт, переводчик 1043
Сомова Светлана Александровна (1911—1989), поэтесса, перевод¬
чица 295
Сопетин П. Я. (?—1942), дядя Г. А. Князева с материнской стороны
642
Сопетины, родственники Г. А. Князева по материнской линии 664
Спаатс Карл (1915—1974), генерал, командующий стратегически¬
ми воздушными силами США; удостоен Ордена Суворова
II степени 1065
Спасокукоцкий Сергей Иванович (1870—1943), хирург, академик
АН СССР (1942) 683
Спенсер Джонс Гарольд (1890—1960), английский астроном 216
1189

Сперанский Александр Дмитриевич (1887/1888—1961), патолог,
физиолог, академик АН СССР (1939) 214
Спиноза Барух (Бенедикт) (1632—1677), голландский философ, пан¬
теист 303
Срезневский Всеволод Измайлович (1867—1936), историк литера¬
туры, археограф, палеограф, чл.-кор. Петербургской АН (1906),
Российской АН (1917), АН СССР (1925), с 1901 старший уче¬
ный хранитель Рукописного отделения БАН, зав. РО БАН
(1928—1931), организатор первых археографических экспе¬
диций 456, 457
Сталин (наст. фам. Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1878—
1953), партийный и государственный деятель, член Политбюро
(1919), ген. Секретарь ЦК РКП(б) с 1922, председатель СНК
(Совета министров) СССР с 1941, почетный член АН СССР
(1939); в годы Великой Отечественной войны председатель ГКО,
нарком обороны, Верховный Главнокомандующий 27, 37, 51,
61, 63, 103, 108, 128, 155, 172, 219, 237, 258, 268, 272, 278, 279,
281,282,287, 292,	294,	295,	300, 303, 307, 319, 341, 373, 374,	393,
398,424,427,440,441,482,485,498, 516, 524,528, 530, 543,	544,
578, 581, 602, 611,	618,	619,	625, 644, 657, 659,667, 681, 684,	705,
722,738, 747, 764,	790,	835,	837, 838, 840, 851, 852, 856, 859,	861,
899, 909, 912, 923, 930, 938, 947, 950, 957, 961, 963—965, 970,
975,1009,1024,1027—1029,1032—1035,1039,1040,1052,1053,
1060, 1067, 1073, 1075, 1078, 1085, 1086, 1097, 1101, 1116
Стариков Иван Александрович (1883—1942), истопник Г АО (1924—
1941), дворник ЛАХУ (с 1941) 353
Стеблин-Каменская Мария Ивановна (1894—1943), научный со¬
трудник ИАИ (1934), м. н. с. ЛО ИИ (с 1937), уполномоченная
по ЛО ИИ 785
Степанов Николай Николаевич (1905—?), историк, ст. н. с. Инсти¬
тута народов Севера (1933—1941), ст. н. с. Института этногра¬
фии АН СССР (1942—1948), зам. директора Института (1943—
1948), д. и. н., профессор (1946) 584, 691, 1065, 1079
Степанов Павел Иванович (1880—1947), геолог, академик АН СССР
(1939)	66, 67, 75, 110, ИЗ, 157, 177, 214, 308, 957, 984
Степанова Варвара Федоровна (1894—1958), художница 26
Стражеско Николай Дмитриевич (1876—1952), медик-терапевт, па¬
толог, патофизиолог, академик АН УССР (1934), АН СССР
(1943)	601
Строганов Сергей Ульянович (1904—1960), зоолог, зам. директора
ЗИН (1939—1941) 720
Струве Василий Васильевич (1889—1965), востоковед-египтолог,
историк, академик АН СССР (1935), заведующий Египетским
отделом Государственного Эрмитажа (1914—1933), препо-
1190

даватель ЛГУ (1916—1934), директор ИВ АН СССР (1941—
1950)	62, 201, 1007, 1120
Струве Василий Яковлевич (Фридрих Георг Вильгельм) (1793—
1864), астроном, геодезист, академик Петербургской АН
(1832), основатель и первый директор Пулковской обсерва¬
тории 216,1051
Струве Вильгельм, см. Струве Василий Яковлевич
Струве Отто Васильевич (Отто Вильгельм) (1819—1905), астроном,
экстраординарный (1856), ординарный (1861—1889) академик
Петербургской АН, сын В. Я. Струве 216
Струнников Сергей Николаевич (1907—1944), известный в 1930-х
московский фотограф, работал в газетах «Водный транспорт»,
«Комсомольская правда», «Известия»; в декабре 1942 команди¬
рован в осажденный Ленинград, подготовил макет фотоальбо¬
ма «Ленинград в борьбе», который не вышел; погиб в 1944 при
выполнении служебного задания 278, 348
Стулов Петр Михайлович (1899—1942), окончил историко-фило¬
логический факультет ЛГУ, с 1931 по 12 марта 1942 ст. ученый
архивист Архива АН СССР 16, 17, 39, 92, 128, 134, 154, 155, 174,
220,221,225,263,270,292,341, 344, 354, 356, 389, 395, 396,406,
413, 422, 434, 446, 509, 517, 540, 558—562, 569, 574, 589, 600,
628, 641, 642
Суворин Алексей Сергеевич (1834—1912), журналист, издатель,
драматург 514
Суворов Александр Васильевич (1730—1800), граф Рымникский,
князь Италийский, русский полководец, генералиссимус 111,
294, 804, 822, 1055
Судаков, сотрудник Главархива 389
Супрун Степан Павлович (1907—1941), летчик, командир полка
истребительной авиации, погиб в бою 578
Суриков Василий Иванович (1848—1916), художник 294, 300
Сурков Алексей Александрович (1899—1983), поэт 805
Сурничева Прасковья, работница Невской фабрики 821
СухинК., журналист 1067
Сьянов Илья Яковлевич (1905—1988), ст. сержант, участник бит¬
вы за Берлин, Герой Советского Союза 1102
Тагрин Николай Спиридонович (1907—1981), филокартист, в 1983
его гигантская коллекция открыток была передана в Музей ис¬
тории Петербурга 776
Талалихин Виктор Васильевич (1918—1941), летчик, Герой Совет¬
ского Союза, одним из первых во время Великой Отечественной
войны применил ночной таран; погиб в бою под Москвой 238
1191

Тамара, см. Петрова Тамара Давыдовна
Тамерлан (Тимур) (1336—1405), среднеазиатский полководец, эмир,
создатель степной империи со столицей в Самарканде; совер¬
шил завоевательные походы в Закавказье, Индию, Иран, Ма¬
лую Азию 30, 56, 1081
Танечка (р. 1927), дочь Н. В. Лемус 130
Таня, см. Космодемьянская Зоя Анатольевна
Таня, племянница бывшей домработницы Г. А. Князева 446
Тарасевич Татьяна Дмитриевна, вагоновожатая 577
Тарасенков Анатолий Кузьмич (1909—1956), литературовед, кри¬
тик, поэт, библиофил; до войны — заместитель главного редак¬
тора журнала «Знамя»; в годы Великой Отечественной войны
военный журналист, редактор газеты Ладожской военной фло¬
тилии в штабе, расположенном в Новой Ладоге; с 1950 — за¬
меститель главного редактора журнала «Новый мир» 251
Тарасов Василий Григорьевич (1920—?), шофер, в фашистском пле¬
ну выдавал себя за сына В. М. Молотова 332
Тарле Евгений Викторович (1874—1955), историк, академик АН
СССР (1927), профессор С.-Петербургского (Ленинградского)
университета; арестован по «академическому делу» и в 1931 вы¬
слан в Алма-Ату; возвратился в Ленинград в 1937, в 1938 вос¬
становлен в звании академика; реабилитирован в 1967 30, 35,
214, 621, 682, 937, 975, 1044, 1046, 1096, 1120
Тарловский Марк Ариевич (1902—1952), поэт, переводчик 172
Татаров Исаак Львович (1901—1938), историк 48, 63, 1032
Таткин Михаил (Матвей) Кузьмич (1883/1890—1942), печник, в
Академии наук (с 1918), до Первой мировой войны 10 лет слу¬
жил печником у купцов Елисеевых 514
Татьяна Николаевна, см. Барабанова Татьяна Николаевна
Теддер Артур Уильям (1890—1967), командующий Королевски¬
ми ВВС Великобритании в годы Второй мировой войны на
Ближнем Востоке и Средиземноморье, командующий союзны¬
ми ВВС на Средиземноморском театре военных действий, с
1944 зам. главнокомандующего союзными экспедиционными
силами в Западной Европе 1065
Тейлор Джефри Инграм (1886—1975), английский ученый в области
механики, иностранный член АН СССР (1966) 232
Тимирязев Климент Аркадьевич (1843—1920), естествоиспытатель-
дарвинист, ботаник-физиолог, чл.-кор. Петербургской АН (1890),
Российской АН (1917) 238, 300
Тимошенко Семен Константинович (1895—1970), маршал, государ¬
ственный и военный деятель, нарком обороны СССР (1940——
1941), в годы Великой Отечественной войны командующий
Западным, Юго-Западным, Сталинградским и Северо-Запад-
1192

ным фронтами; с 1943 — представитель Ставки на фронтах
(1940)	68, 293, 899, 1013
Тимур, см. Тамерлан
Титов Петр Анкидинович (1843—1894), кораблестроитель-самоуч¬
ка, разработчик технологии кораблестроения 881
Тиханова Мария Александровна (1897—1981), историк, археолог,
палеонтолог 712, 743
Тихонов Николай Семенович (1896—1979), поэт 286, 537, 637, 658,
659
Тихонов Николай Петрович (1882—1942), с 1932 директор Институ¬
та исторической технологии ГАИМК, зав. ЛКРД (1934—1942)
76, 140, 142, 144—146, 379, 586—588, 1095
Толбин Сергей Васильевич (р. 1947), астроном, к. ф.-м. н, ст. н. с.,
зав. музейно-архивным отделом ГАО 195
Толбухин Федор Иванович (1894—1949), маршал, в годы Великой
Отечественной войны начальник штаба ряда фронтов, коман¬
дующий армиями 1013
Толль Нина Владимировна (1898—1985), психиатр, дочь академика
В.	И. Вернадского 891
Толмачев Николай Гурьевич (1895—1919), участник Гражданской
войны, организатор первых военно-политических учебных за¬
ведений 562
Толмачева-Карпинская Евгения Александровна (1874—1962), гео¬
лог, дочь академика А. П. Карпинского 55, 113, 140, 441, 448,
539, 540, 564, 569, 582, 608
Толстой Алексей Константинович (1817—1875), поэт 529
Толстой Алексей Николаевич (1883—1945), писатель, обществен¬
ный деятель, академик АН СССР (1939) 101, 112, 120, 251, 252,
506, 888, 978, 1120
Толстой Иван Иванович (1880—1954), филолог-классик, специалист
по древнегреческой литературе и языку, академик АН СССР
(1946) 303, 368, 743, 744, 775
Толстой Лев Николаевич (1828—1910), писатель, почетный акаде¬
мик Петербургской АН (1900) 45, 138, 188, 224, 294, 300, 302,
303,427,468, 514, 576, 578,618, 697, 767,789,790, 848, 882, 890,
910, 928, 944, 998, 1032, 1108, 1111, 1112
Тон Константин Андреевич (1794—1881), архитектор 130
Торвальдсен Бертель (1768/1770—1844), датский скульптор 653
Травина Алевтина Александровна (1904—?), младший ученый архи¬
вист Архива АН СССР (1935—1942) 17, 86, 228, 274, 335, 378,
389,395,407,414,421,434,497, 501,513,570,571, 573,574,600
Траншель Вольдемар Генрихович (Владимир Андреевич) (1868—
1941), ботаник, миколог, д. б. н. (1936); окончил естественное
отделение физико-математического факультета С-Петербург-
39 Князев Г А.
1193

ского университета (1889), ученый хранитель ботанического ка¬
бинета университета (с 1891), ассистент по кафедре ботаники
С.-Петербургского лесного института (1892—1897), лаборант,
затем преподаватель Варшавского университета; сотрудник Бо¬
танического сада АН (1900—1941) 567
Трахтенберг Давид Михайлович (1906—1980), фотокорреспондент,
по образованию художник, в годы Великой Отечественной вой¬
ны вел фотолетопись блокады Ленинграда; автор уникальной
серии «Прорыв Ленинградской блокады», после войны — кор¬
респондент «Ленинградской правды» и издательств Москвы
и Ленинграда 570, 1025, 1039, 1058, 1067, 1100
Трейчке Генрих (1834—1896), немецкий историк националистиче¬
ского направления, сторонник объединения Германии под гла¬
венством Пруссии 807
Третьяков Дмитрий Константинович (1878—1950), зоолог, акаде¬
мик АН УССР (1929) 601
Трошкова Надежда Ивановна, выпускница ЛГУ (1945) 1077
Троян Раиса, медсестра 538
Трубецкой Сергей Петрович (1790—1860), князь, полковник, участ¬
ник Отечественной войны 1812 и восстания 14 декабря 1825 47,
306
Трумэн Гарри (1884—1972), президент США (1945—1953), отдал
приказ об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, один
из инициаторов создания блока НАТО 1056, 1073, 1101, 1105,
1107
Тубельский Леонид Давидович (1905—1961), писатель, писал в со¬
авторстве с П. Л. Рыжеем (общий псевдоним — «Братья Тур»)
949
Тургенев Иван Сергеевич (1818—1883), писатель 45, 138, 791, 806,
944
Туркия Амрос, красноармеец 525
Туркия Варлам, красноармеец 525
Тышлер Антон, приказчик, персонаж газетного очерка 819
Тюро, см. Тюро-Данжен Франсуа
Тюро-Данжен Франсуа (1872—1944), французский ассириолог,
шумеролог 763
Тютчев Федор Иванович (1803—1873), поэт, дипломат, чл.-кор. Пе¬
тербургской АН (1857) 529
Уайльд Оскар (1854—1900), английский писатель 1070
Уитмен Уолт (1819—1892), американский поэт, публицист 616,622,675
Уланова Галина Сергеевна (1909/1910—1998), балерина, педагог
719
1194

Урицкий Моисей Соломонович (1873—1918), государственный дея¬
тель, убит эсерами 999
Урманчеев Каюм Ибрагимович (1912—1941), кочегар, с 1931 рабо¬
тал при ленинградских учреждениях Академии наук, с сентября
1938 по август 1941 при Архиве АН СССР; пропал без вести
во время Великой Отечественной войны 118, 124, 173, 709
Урманчеева Равиля Каюмовна (р. 1938—?), дочь К. И. Урманчеева
124
Урманчеева Ханифя Батрахановна (1915—2005), жена К. И. Урман¬
чеева, работала истопницей в Архиве с 25 августа 1941 по 8 фев¬
раля 1942; была эвакуирована на родину мужа в Мордовию; на¬
граждена медалью «За оборону Ленинграда» 189, 335, 445, 446,
461, 462, 471, 570, 709
Усова Александра Семеновна (1854—1916), переводчица, жена про¬
фессора М. М. Усова 140
Успенская (урожд. Ващенко) Надежда Эрастовна (1862—1942),
жена академика Ф. И. Успенского 164, 382, 993
Успенская Софья Львовна (1903—1965), библиограф 48
Успенский Федор Иванович (1845—1928), историк-византинист,
директор Русского археологического института в Константи¬
нополе (1894—1914), академик Петербургской АН (1900), Рос¬
сийской АН (1917), АН СССР (1925) 17, 164, 368, 382, 993
Устинов Александр (1909—1995), мастер фоторепортажа; в 1938
сделал первый репортаж о подготовке к дальнему перелету эки¬
пажа самолета «Родина», корреспондент газеты «Красная звез¬
да», с июня 1941 — «Правды», фотографировал летчиков, кос¬
монавтов, военачальников 278
Усынбаев, лейтенант 949
Уткин Иосиф Павлович (1903—1944), поэт, погиб на фронте во вре¬
мя Великой Отечественной войны 777
Ухин Николай Тимофеевич (1891—1956), зам. директора по хо¬
зяйственной части ИЯМ (1938—1939), ЗИН (1939—1956) 190,
191
Ухмылова Татьяна Константиновна (1893—1970), филолог; аспи¬
рант, научный сотрудник, и. о. ученого секретаря, и. о. зам. за¬
ведующего РО ИРЛИ (1929—1934, 1936—1938); ученый спе¬
циалист Научно-исследовательского сектора, зам. заведующего
ОР ГПБ 402
Ухтомский Алексей Алексеевич (1875—1942), физиолог, академик
АН СССР (1935), создатель учения о доминанте 236, 711, 741,
817, 942, 953, 1005
Ушаков Федор Федорович (1744/1745—1817), адмирал, один из соз¬
дателей Черноморского флота, с 1790 его командующий, одер¬
жал ряд крупных побед над турецким флотом 30
1195

Фаворский Алексей Евграфович (1860—1945), химик-органик, ака¬
демик АН СССР (1929) 285, 863, 866, 1006, 1108
Фадеев, полковник 924
Фадеев Александр Александрович (1901—1956), писатель 746, 747,
758, 962
Фаина, см. Урманчеева Ханифя Батрахановна
Фаня, см. Урманчеева Ханифя Батрахановна
Файланд Сергей Михайлович, уполномоченный Президиума АН
СССР в Москве 448, 547, 548
Фальконе Этьен Морис (1716—1791), французский скульптор, ра¬
ботал в России (1766—1778) 49
Фаренкрог Людвиг (1867—1952), немецкий поэт и художник 303
Фармаковский Мстислав Владимирович (1873—1946), археолог, ис¬
кусствовед 1021
Фарфель Семен Самойлович (псевд. Самойлов Ф.) (1907—1985),
прозаик, очеркист, окончил Институт народного хозяйства
им. Ф. Энгельса (1930), служил в армии (1940—1952), началь¬
ник отдела фронтовой газеты «На страже Родины» 889
Федоров Евгений Александрович (1897—1961), писатель 197, 714
Федоров Михаил Михайлович (1867—1945), механик, академик
АН УССР (1929) 601
Федосеев В., фотограф 1052, 1107
Федосеев Михаил Ефимович (1891—?), полевод, окончил Все¬
союзную академию социалистического земледелия, начальник
ЛАХУ, зам. управляющего делами АН по Ленинградским
учреждениям (1936—1947), зам. директора Ленинградского фи¬
зиологического института им. И. П. Павлова (1947—1950), зам.
директора Института физиологии им. И. П. Павлова (1950—
1951); награжден орденами «Знак Почета» и «Красной Звезды»
38, 47, 62, 64, 67, 86, 165, 177, 189—191, 326, 339, 355, 356,443,
481,574, 592, 624, 651, 676, 720, 732, 783, 786, 796, 817, 818, 985,
1008, 1016, 1018, 1108
Федюнинский Иван Иванович (1900—1977), генерал, в годы Вели¬
кой Отечественной войны командующий несколькими армия¬
ми, зам. командующих Волховским и Брянским фронтами 523
Фейхтвангер Лион (1884—1958), немецкий писатель 50, 280
Фельдштейн Сара Самсоновна (1910—?), окончила биологический
факультет ЛГУ, с 1 марта по 9 июня 1942 работала в Архиве АН
СССР в должности младшего ученого архивиста 513, 522, 607,
661, 685, 727
Фердинанд Болгарский, см. Фердинанд I Кобургский
Фердинанд I Кобургский (1861—1948), из немецкого княжеского ро¬
да, с 1887 князь, в 1908—1918 царь Болгарии, основатель ди¬
настии Кобургов, содействовал усилению германского влияния
1196

в Болгарии, вовлек Болгарию в Первую мировую войну; отрекся
от престола 44
Ферсман Александр Александрович (1913—?) инженер Институ¬
та радиовещательного приема и акустики, сын академика
А. Е. Ферсмана, сосед Г. А. и М. Ф. Князевых по «академиче¬
скому дому» 55
Ферсман Александр Евгеньевич (1883—1945), геохимик, минералог,
академик Российской АН (1919), АН СССР (1925), и. о. ви¬
це-президента АН СССР (1926), вице-президент АН СССР
(1927—1929) 59,214,234,236,620,678,682,707—709,752,956
Ферсман Бронислава Антоновна (1916—2003), соседка Г. А. и
М. Ф. Князевых по «академическому дому», окончила Ленин¬
градский электротехнический институт связи им. М. А. Бонч-
Бруевича, впоследствии доцент этого института (ныне Санкт-Пе¬
тербургский государственный университет телекоммуникаций
им. профессора М. А. Бонч-Бруевича) 55
Фет (наст. фам. Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820—1892),
поэт, чл.-кор. Петербургской АН (1886) 529
Федоров Евгений Александрович (1897—1961), писатель 197, 714
Фигатнер Яков Исаакович (Юрий Петрович) (1889—1937), рабо¬
чий-металлист, партийный и государственный деятель; возглав¬
лял Комиссию по проверке аппарата Академии наук; репресси¬
рован, реабилитирован посмертно 7, 456
Филимонов Адам, убитый фашистами житель белорусского села Ва-
сильевка 970
Филимонов, столяр в АН 246, 355
Финкельпггейн, см. Фельдштейн С. С.
Финн (наст. фам. Хальфин) Константин Яковлевич (1904—1975),
беллетрист, драматург 36
Фишер Владимир Михайлович, литературовед, переводчик 811
Фишер Гельмут, немецкий солдат 275
Фламмарион Камиль (1842—1925), французский астроном, писатель
745
Фомин Александр Антонович (1902—?), председатель Ленинград¬
ского обкома профсоюза работников высшей школы и научных
учреждений (1940—1942), уполномоченный Президиума АН
СССР по Ленинградским учреждениям (январь—июль 1942);
награжден орденами Трудового Красного Знамени, медалями
«За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в период Ве¬
ликой Отечественной войны 1941—1945 гг.» 623, 624, 630, 631,
672, 699, 712, 721, 740, 767, 769, 770, 778, 781, 796, 797, 832
Фонтон Надежда Николаевна (р. 1918), архитектор, соседка Г. А. и
М. Ф. Князевых по «академическому дому» 55
Форель Ганс, немецкий солдат, персонаж газетного очерка 819
1197

Франко Баамонде Франсиско (1892—1975), генерал, глава испанско¬
го государства (1939—1975), пришел к власти, возглавив в 1936
мятеж против республиканских властей Испании и развязав
гражданскую войну 320
Франс Анатоль (наст, имя и фам. Анатоль Франсуа Тибо) (1844—
1924), французский писатель 303, 790
Франц Иосиф (1830—1916), император Австрии и король Венгрии
(с 1848) 44
Франциск Ассизский (1181 или 1182—1226), итальянский пропо¬
ведник, основатель ордена францисканцев, автор религиозных
поэтических произведений 578, 791
Фрейман Александр Арнольдович (1879—1968), филолог-иранист,
окончил факультет восточных языков С.-Петербургского уни¬
верситета, чл.-кор. АН СССР (1928), преподаватель ЛГУ (1917—
1950), научный сотрудник (1934—1968), зав. Иранским кабине¬
том (1946—1950) ИВ АН СССР 886, 895, 896, 912, 941, 1006
Фридпянд Семен Осипович (1905—1964), фотограф, в годы Великой
Отечественной войны фотокорреспондент Совинформбюро 147
Фридман (ум. 1942), профессор, хранитель Менделеевского каби¬
нета в ЛГУ 610
Фридрих II (1712—1786), прусский король (1740—1786) 1053,1054
Фриц Михель, редактор издававшейся в оккупированной Риге не¬
мецкой газеты «Deutsche Zeitung in Ostland» 696
Фрицман Эрнест Христианович (1879—1942), профессор кафедры
аналитической химии химического факультета ЛГУ 206
Фролов, полковник 338
Фрумкин Александр Наумович (1895—1976), физико-химик, элект¬
рохимик, академик АН СССР (1932) 214, 231, 234
Фрунзе Михаил Васильевич (1885—1925), партийный, государст¬
венный и военный деятель, военный теоретик 1013
Фусс Николай Иванович (1755—1825/1826), математик, по проис¬
хождению швейцарец, академик Петербургской АН (1783), не¬
пременный секретарь АН (1800—1825) 64
Харлампий, монах 664
Хвостов Владимир Михайлович (1905—1972), историк, академик
АН СССР (1964) 621
Хетерингтон Гектор Джеймс Райт (1888—1965), философ, руково¬
дитель администрации (Principal of the University) Университета
Глазго (1936—1961) 902
Хлапов, командир орудия на линкоре «Октябрьская революция» 251
Хозин Михаил Семенович (1896—1979), командующий войска¬
ми Ленинградского фронта (октябрь 1941—июнь 1942), гене-
1198

рал-полковник (1943), начальник Военно-педагогического и
Военного институтов (1946—1956), начальник Высших ака¬
демических курсов и факультета Военной академии Генштаба
(1956—1963) 338
Хилл Арчибалд Вивиен (1886—1977), английский физиолог, член
Лондонского королевского общества 234
Хлопин Виталий Григорьевич (1890—1950), химик, физико-химик,
радиохимик, академик АН СССР (1939) 33, 728
Холдейн Джон Бердон Сандерсон (1892—1964), биолог, член Лон¬
донского королевского общества (1932), преподаватель Кемб¬
риджского университета (1922—1932), зав. кафедрой генети¬
ки и биометрии колледжа Лондонского университета (1933—
1957), иностранный почетный член АН СССР (1942—1948), с
1957 в Индии, зав. лабораториями генетики и биометрии в Каль¬
кутте (1957—1961), в Бухубанешваре (1961—1964) 683
Хоменко Василий Афанасьевич (1899—1943), генерал-майор (июнь
1941), генерал-лейтенант (1943), погиб в бою под Никополем
252, 268
Хорхордина Татьяна Иннокентьевна, историк, д. и. н. 5, 6, 176
Христос (Иисус Христос) (4 до н. э. ?—ок. 30 н. э.), согласно христи¬
анскому вероучению, Богочеловек, в котором соединены
божественная и человеческая природы; добровольно принял
смерть на кресте ради искупления первородного греха Адама
и Евы. Учение Иисуса Христа легло в основу религии христиан¬
ства 100, 224, 303, 365, 427, 463—467, 470, 472, 578, 618, 653,
755, 789, 791, 910, 1031—1033
Хрущев Никита Сергеевич (1894—1971), политический и государст¬
венный деятель, 1 -й секретарь ЦК КП(б) Украины (1938—1949),
председатель СНК (СМ) Украины (1944—1947); в годы Вели¬
кой Отечественной войны член Военных советов ряда фрон¬
тов; 1953 1-й секретарь ЦК КПСС, председатель СМ СССР
(1958—1964), один из организаторов «оттепели» во внешней и
внутренней политике, реабилитации жертв политических ре¬
прессий 861
Цанков Александр (1879—1959), организатор фашистского пере¬
ворота 1923 в Болгарии, премьер-министр (1923—1926), в 1944
бежал за границу 1005
Цветникова Анна Викентьевна (1903—?), архивариус, комендант,
истопник, младший научный сотрудник Архива АН СССР
(1936—1953), в сильные морозы января 1943 с группой сотруд¬
ников доставила в Архив документы скончавшегося академика
А.	А. Ухтомского, награждена медалями «За оборону Ленингра¬
1199

да», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне
1941—1945 гг.» 17, 220, 228, 233, 298, 313, 322, 326, 343, 382,
394—396, 406—408, 434, 497, 509, 517, 627, 754, 760, 762, 800,
980
Цвибак Михаил Миронович (1899—1937), историк, профессор Уз¬
бекского университета, зам. директора Исторического музея в
Самарканде; репрессирован в Ленинграде, реабилитирован по¬
смертно 1032
Цезарь Гай Юлий (102 или 100—44 до н. э.), римский император,
полководец 789, 791
Цейс Карл Фридрих (1816—1888), немецкий оптик, конструктор
оптических приборов 971
Цикмунд Генрих (?—1941), немецкий солдат 275
Цикмунд Людвиг, немецкий солдат 275
Циммерман Николай Владимирович (1890—1942), астроном 606,607
Цыганов Виктор Викторович (1896—1944), генерал-лейтенант
(с 1943), в годы Великой Отечественной войны командовал ар¬
миями Юго-Западного, Южного фронтов и Московского воен¬
ного округа 265
Чаев Николай Сергеевич (1897—1942), окончил факультет обще¬
ственных наук ЛГУ, историк-архивист, археограф, ст. н. с., за¬
ведующий архивом ЛО Института истории; в 1920—1922
артист Мастерской передвижного общества общедоступного
театра 364, 390, 507, 609
Чаева Елизавета Ивановна (1895—?), окончила гимназию в Астраха¬
ни, училась на Высших женских педагогических курсах Лох-
вицкой-Скалон (1915—1916), артистка Мастерской передвиж¬
ного театра Гайдебурова и Скарской (1917—1924), временно ра¬
ботала в архиве АН по выявлению и описанию документов по
истории Академии наук, библиотекарь БАН (25 февраля—
9 июля 1942); жена Н. С. Чаева 519
Чайковский Петр Ильич (1840—1893), композитор 188, 294, 396,
524, 747
Чан Кайши (1887—1975), глава гоминьдановского режима в Китае,
свергнутого в результате революции 1949 322, 581, 776, 916
Чаплыгин Сергей Алексеевич (1869—1942), специалист в области
теоретической механики, гидро- и аэромеханики, академик АН
СССР (1929) 35
Чебышев Пафнутий Львович (1821—1894), математик, экс^аор-
динарный (1856), ординарный академик Петербургской АН
(1859) 1002
Чевакинский Савва Иванович (1713—177471780), архитектор 28
1200

Черников Александр Митрофанович (1907—2002), окончил истори¬
ческий и юридический факультеты ЛГУ, работал научным со¬
трудником Архива АН СССР (1930—1941), участник Великой
Отечественной войны; после демобилизации (1945) и партий¬
ной работы — в должности ученого секретаря Архива АН СССР
(1960—1963), в октябре 1963 в связи с реорганизацией Архива
переведен на должность заведующего архивом Ботанического
института АН СССР, к. и. н. 14,25,27,28, 30, 115, 116, 130, 146,
221, 367, 442, 459, 480, 570, 607, 654, 744, 745, 798, 1028
Черникова, см. Лемус Нина Владимировна
Чернов 150
Чернов А. Г., помощник в аппарате президента АН СССР В. Л. Ко¬
марова 1022, 1026, 1027, 1035, 1092
Чернов Сергей Николаевич (1887—1942), окончил историко-фило¬
логический факультет С.-Петербургского университета, приват-
доцент; профессор Саратовского университета (1917—1922), с
1922 преподаватель ряда Ленинградских ВУЗов; ст. н. с. КИАН
при Архиве АН СССР (1939—1940), профессор Ленинградско¬
го государственного института народов Севера 142, 220, 239,
301,319, 422, 455, 584
Чернышев Василий Ильич (1866/1867—1949), языковед-русист, диа¬
лектолог, фольклорист, этнограф, чл.-кор. АН СССР (1931) 246
Чернышева София Александровна (1885—1971), жена В. И. Черны¬
шева 171
Чернышевский Николай Гаврилович (1828—1889), революционер-
демократ, публицист, литературный критик, писатель 176, 294
Черчилль Уинстон Леонард Спенсер (1874—1965), премьер-ми¬
нистр Великобритании (1940—1945, 1951—1955), один из
инициаторов создания антигитлеровской коалиции с США и
СССР, писатель (лауреат Нобелевской премии по литературе,
1953) 28, 29, 32, 35, 101, 102, 137, 266, 374, 581, 644, 720, 772,
864, 970, 975, 1024, 1028, 1039, 1081, 1099,1101, 1112
Чехов Антон Павлович (1860—1904), писатель, почетный член Пе¬
тербургской АН (1900—1902) 138, 294, 396, 756, 811, 822, 932,
1048, 1049, 1111
Чибряков, заместитель начальника ГАУ НКВД 217
Чижов Василий Дмитриевич (1881—?), маляр 558
Чингисхан (ок. 1155—1227), основатель и великий хан монгольской
империи (с 1206), организатор завоевательных походов против
народов Азии и Восточной Европы 42, 43, 661, 790, 807
Чичибабин Алексей Евгеньевич (1871—1945), химик-органик, ака¬
демик АН СССР (1929); с 1930 жил за границей 442
Чкалова Ольга Эразмовна (1901—1997), жена летчика-испытателя
Валерия Павловича Чкалова (1904—1938) 632
1201

Чоплиев Василий Пантелеймонович, заведующий канцелярией Пре¬
зидиума АН СССР 1052
Чудаков Евгений Алексеевич (1890—1953), специалист в области
машиноведения и автомобильной техники, академик АН СССР
(1939), вице-президент АН (1939—1942) 90, 214, 861
Чудов Владимир, лейтенант Красной Армии 203
Чуковский Корней Иванович (наст, имя и фам. Николай Ва¬
сильевич Корнейчуков) (1882—1969), писатель, литературовед,
д. ф. н. 616
Чулков Г еоргий Иванович (1879—1939), поэт, прозаик, издатель 551
Чулошников Александр Петрович (1894—1942), историк, помощ¬
ник директора ДО ИИ 458
Чюрленис Микалоюс Константинас (1875—1911), литовский ху¬
дожник и композитор 892
Шаблаева Наталия Корнильевна (1917—2009), учитель географии,
библиограф, сотрудница ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
(РНБ) 907
Шагинян Мариэтта Сергеевна (1888—1982), писательница, чл.-кор.
АН АрмССР (1950) 577
Шаляпин Федор Иванович (1873—1938), русский певец, с 1922 жил
за границей (умер во Франции) 1107
Шапиро Федор Борисович (1892—1951), хозяйственный работник
Института этнографии (1932—1934, 1939—1940), помощник
директора по АХЧ (1940-—1945), зам. директора (1945—1949),
директор гостиницы (1950—1951) Ленинградского Дома уче¬
ных 396
Шапошников Борис Михайлович (1882—1945), маршал, участ¬
ник Первой мировой войны; начальник Генштаба (1937—
1940, июль 1941—май 1942), зам. наркома обороны СССР
(1937—1943), начальник Военной академии Генштаба (1943—
1945)	1052
Шарлота Ивановна, см. Щербатская Шарлота Эвальдовна
Шарыпова Евгения Николаевна (1886—?), филолог-русист, окончи¬
ла С.-Петербургский женский педагогический институт (1908),
младший ученый архивист Архива АН СССР (с 28 марта по
9 июля 1942) 769
Шафрановский Константин Иларионович (1901—1973), библио¬
граф, с 1924 — сотрудник БАН, соавтор Г. А. Князева 818
Шахматов Алексей Александрович (1864—1920), филолог, линг¬
вист, археограф, историк русского летописания, адъюнкт (1894),
экстраординарный (1897), ординарный (1899) академик; дирек¬
тор 1-го отделения БАН (1899), преподаватель Петербургско-
1202

го университета (1908), редактор академического «Словаря рус¬
ского языка» 134, 438, 456, 703
Шахматов-Коплан Алеша, см. Коплан Алексей Борисович
Шахматова, см. Шахматова-Коплан Софья Алексеевна
Шахматова Екатерина Алексеевна (1903—1942), историк, окончила
ЛГУ, помощник библиотекаря БАН (1921—1932), дочь акаде¬
мика А. А. Шахматова 351
Шахматова Ольга Алексеевна (1897—1942) библиотекарь БАН,
дочь академика А. А. Шахматова 351
Шахматова-Коплан Софья Алексеевна (1901—1942), литературо¬
вед и библиограф, окончила ЛГУ, в Архиве АН СССР выполня¬
ла договорные работы в 1936—1942, дочь академика А. А. Шах¬
матова 16, 128, 134, 163, 183, 201, 220, 255, 270, 289, 350, 351,
358, 378, 382, 385, 388, 390—392, 404, 405, 416, 438, 445, 463,
509, 517, 532, 533, 549, 569, 1010, 1015
Шаховская Анна Дмитриевна (1889—1959), сотрудник биогеохи-
мической лаборатории АН СССР (с 1938), секретарь-референт
В.	И. Вернадского 905
Шверник Николай Михайлович (1888—1970), государственный и
партийный деятель; в 1925—1927 — секретарь Ленинградско¬
го обкома и ЦК ВКП(б), с 1930 — 1-й секретарь ВЦСПС, с
1944 — председатель Президиума ВС РСФСР 149, 861, 1054
Швоб Марсель (1867—1905), французский писатель 489, 490, 622
Шевченко командир орудия на линкоре «Октябрьская революция»
251
Шевченко Тарас Григорьевич (1814—1861), украинский поэт, ху¬
дожник 396, 697
Шекспир Уильям (1564—1616), английский драматург, поэт 303
Шестаков Андрей Васильевич (1877—1941), историк, чл.-кор. АН
СССР (1939), автор первого учебника истории СССР для на¬
чальной школы 886
Шестакова (урожд. Барсова) Нина Михайловна (1900—1962), выпу¬
скница Смольного института благородных девиц (1917), литера¬
турный критик, жена А. В. Шестакова 884, 886, 888, 933
Шидловский Павел Гаврилович (1900—?), зав. плановым отделом,
начальник финансового отдела Президиума АН СССР (1934—
1955), начальник планово-финансового отдела Президиума АН
СССР (1955—1966) 98, 277, 762, 781, 914, 1083
Шикин Иосиф Васильевич (1906—1973), политработник, гене¬
рал-полковник (1945). Во время Великой Отечественной вой¬
ны член Военного совета Северного фронта, начальник по¬
литотделов Ленинградского и Волховского фронтов. С июля
1942 — зам. начальника Главного политического управле¬
ния РККА 674, 688
1203

Шиллер Иоганн Фридрих (1759—1805), немецкий поэт, драматург
536, 694, 705
Шилов Алексей Алексеевич (1881—1942), окончил историко-фило¬
логический факультет С.-Петербургского университета, исто¬
рик, литературовед, археограф, архивист, библиограф, ученый
консультант, с 1938 — заведующий отделом личных фондов
ЦГИАЛ 389
Шилов Афанасий Митрофанович, генерал-майор интендантской служ¬
бы (1940), в годы блокады руководил коммуникацией зимнего
времени (ВАД-2), включавшей Ледовую дорогу жизни 674,688
Широков Г., фотокорреспондент 1082
Шихматов (Ширинский-Шихматов) Сергей Александрович (1783—
1837), поэт, писатель, иеромонах (Аникита) Российской Право¬
славной церкви, академик Петербургской АН 1074
Шишмарев Владимир Федорович (1875—1957), филолог-романист,
ст. н. с., зав. Литературным музеем ИРЛИ, академик АН СССР
(1946) 140, 1007
Шишов Алексей Васильевич, военный историк, писатель 916
Шмидт Отто Юльевич (1891—1956), геофизик, математик, астро¬
ном, географ, путешественник, академик АН СССР (1935), ви¬
це-президент АН (1939—1942), один из основателей и глав¬
ный редактор Большой Советской Энциклопедии 62, 66, 113,
214, 548, 659, 732, 762, 941, 1093
Шмидт Петр Петрович (1867—1906), лейтенант Черноморского
флота, руководитель Севастопольского восстания (1905) 73,
823, 995, 1002, 1006, 1102
Шмидт Петр Юльевич (1872—1949), зоолог, ихтиолог, занимался
проблемами анабиоза 399, 400, 651, 865, 867
Шмидт Фейко Лейбовна (1871—?), пенсионерка, соседка Г. А. и
М. Ф. Князевых по «академическому дому» 55
Шлоссер Фридрих Кристоф (1776—1861), немецкий историк 545
Шнитков Илья, красноармеец 274
Шокальский Юлий Михайлович (1856—1940), океанограф и карто¬
граф, почетный член АН СССР (1939), президент Географиче¬
ского общества СССР (1917—1931) 818
Шорт Уолтер Кемпбелл, британский генерал 527
Шостакович Дмитрий Дмитриевич (1906—1975), композитор, док¬
тор искусствоведения, профессор Ленинградской (с 1939) и Мос¬
ковской (с 1943) консерваторий, автор 7-й (Ленинградской) сим¬
фонии, исполненной впервые в блокадном Ленинграде 506
Шотт Фридрих Отто (1851—1935), немецкий химик, в 1884 осно¬
вал стекольную фирму в Йене 971
Шпаро Б. А., юрист, референт президента АН СССР В. Л. Комаро¬
ва (с 1938) 957, 1022, 1026, 1027, 1092
1204

Шредер Иван Николаевич (1835—1908), скульптор 202
Штерн Лина Соломоновна (1878—1968), физиолог, академик АН
СССР (1939) 214, 632
Штернберг Лев Яковлевич (1861—1927), этнограф, языковед,
чл.-кор. Российской АН (1924), АН СССР (1925), один из осно¬
вателей Высших географических курсов (1916) и Географиче¬
ского института (1918) в Петрограде 228
Штернберг Сара Аркадьевна (1870—1942), окончила ВЖК, научный
сотрудник, зав. отделом Института этнографии (1910—1942)
137, 194, 564
Штефан (Стефан) III Великий (ум. 1505), господарь Молдавии с
1457, заключил союз с Россией браком дочери Елены с сыном
Ивана III Иваном Молодым 988
Шувалова М., журналист 651
Шуман, немецкий лейтенант 611
Шумахер Иоганн Даниил (1690—1761), библиотекарь, советник
Канцелярии Петербургской АН 705, 1016
Щербаков Александр Сергеевич (1901—1945), партийный и госу¬
дарственный деятель, с 1942 начальник Главного политуправле¬
ния Советской Армии, заместитель наркома обороны СССР, на¬
чальник Совинформбюро 36, 212, 861
Щербатская Шарлота Эвальдовна (Ивановна) (1870—1959), жена
академика Ф. И. Щербатского 653, 654, 940, 1095
Щербатской Федор Ипполитович (1866—1942), востоковед, санскри¬
толог, тибетолог, академик Российской АН (1918), АН СССР (1925),
преподаватель С.-Петербургского—Ленинградского университета
(1901—1930), заведующий индотибетским кабинетом ИВ (1930—
1942)	173,285,582,639,640,649—651,653,721,746,886,940
Щипачев Степан Петрович (1898/1899—1980), поэт 127, 932
Щуко Владимир Алексеевич (1878—1939), архитектор 823
Щусев Алексей Викторович (1873—1949), архитектор 442
Эгертон Альфред Чарльз Глен (1886—1959), специалист в области
физической химии, секретарь Лондонского королевского обще¬
ства 235
Эделинк Герард (1640—1770), фламандский гравер 443
Эйлер Иоганн-Альбрехт (1734—1800), математик, физик, астроном,
академик (1766), конференц-секретарь (1769—1800) Петер¬
бургской АН 64
Эйлер Леонард (1707—1783), математик, механик, астроном, акаде¬
мик (1733—1741), иностранный почетный член (1742) Пе-
1205

тербургской АН, действительный член Петербургской АН
(1766) 64, 449, 577
Эйнштейн Альберт (1879—1955), физик-теоретик, автор теории
относительности 114, 705
Энгельс Фридрих (1820—1895), мыслитель и общественный дея¬
тель, один из основоположников марксизма 536, 545, 560, 641,
681, 694, 705, 742, 835
Эпиктет (ок. 50—ок. 140), римский философ-стоик 160
Эренбург Илья Григорьевич (1891—1967), писатель, общественный
деятель 109, 225, 226, 309, 633, 634, 696, 697, 750, 758, 798, 801,
963, 970—972, 988, 1043
Эрисман Федор Федорович (Гульдрейх Фридрих) (1842—1915),
врач, основоположник научной гигиены в России; по проис¬
хождению швейцарец 351, 360, 417
Эстеркин-Курганов Оскар Иеремеевич (псевд. Оскар Курганов)
(1907—1997), очеркист, драматург, кинодраматург, спецкор га¬
зеты «Правда» в 1934—1949 288
Эсхил (ок. 525—456 до н. э.), древнегреческий поэт, драматург 303
Эттли Клемент Ричард (1883—1967), лидер Лейбористской пар¬
тии (1935—1955), премьер-министр Великобритании (1945—
1951)	1101, 1116
Эхнатон, см. Аменхотеп IV
Юзефович Андрей Никифорович (1892—1941), научный сотрудник
Института этнографии (1931—1941) 392
Юновская—Виленкина Евгения Эммануиловна (1909—2006), окон¬
чила Высшие курсы искусствоведения при ГИИИ, сотруд¬
ник ИРЛИ (1931—1933), БАН (1939—1942), зав. Отделом
комплектования, ученый секретарь (1940), вр. и. о. директора
(1941)	209, 457, 753
Юрадо К. К., историк 266
Юшкевич Адольф Павлович (1906—1993), д. ф.-м. н., автор книг о
жизни математиков 440
Яворский Владимир Поликарпович (1876—1942), химик-органик,
академик АН УССР (1934) 601
Якоби Борис Семенович (Мориц Герман, 1801—1874), физик, элект¬
ротехник, экстраординарный (1842), ординарный (с 1847 по От¬
делению технологии и прикладной химии, с 1865 по Физико-
математическому отделению) академик Петербургской АН 1002
Яковкин Иннокентий Иванович (1881—1949), правовед, библио¬
тековед, библиограф, профессор ЛГУ, директор БАН
1206

(1929—1949) 62, 136, 140, 157, 209, 339, 456, 457, 487, 518, 830,
1082
Яковлев 320
Яковлев Всеволод Иванович (1884—1950), окончил Академию худо¬
жеств (1912), архитектор, искусствовед, музейный работник;
хранитель дворцов и музеев Детского Села (1918— 1931), в годы
оккупации преподавал в школе г. Кингисеппа, после войны ра¬
ботал над созданием памятников в Ленинграде 320
Ямпольский, уполномоченный Президиума АН СССР в Москве 832
Янжул Иван Иванович (1846—1914), экономист, юрист, историк,
профессор Московского университета, академик Петербургской
АН (1895); умер в Германии 559
Янушайтис Марианн Юзеф Жегота (1889—1973), польский генерал
120
Ярослав Мудрый (ок. 978—1054), великий князь Киевский (1019) 30
Ярославский Емельян Михайлович (наст. фам. и имя Губельман Ми¬
ней Израилевич) (1878—1943), историк, публицист, государст¬
венный и партийный деятель, академик АН СССР (1939) 109,
234, 302, 632, 861
Ярославцев Б. Н., фотокорреспондент 96
Яснопольский Леонид Николаевич (1873—1957), юрист, экономист,
академик АН УССР (1925) 601

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АМН
— Академия медицинских наук
АН УССР
— Академия наук Украинской Советской Со¬
циалистической Республики
АН
— Академия наук
АрмССР
— Армянская Советская Социалистическая Рес¬
публика
АХ
— Академия художеств СССР
АХЧ
— Административно-хозяйственная часть
БАН
— Библиотека АН СССР
БИН
— Ботанический институт АН СССР
ВАСХНИЛ
— Всесоюзная ордена Ленина академия сельско¬
хозяйственных наук имени В. И. Ленина
ВЖК
— Высшие женские курсы
ВИР
— Всесоюзный институт растениеводства
ВКП(б)
— Всероссийская коммунистическая партия
(большевиков)
ВМА
— Военно-медицинская академия
ВЦСПС
— Всесоюзный центральный совет профессио¬
нальных союзов
ГАИМК
— Государственная академия истории матери¬
альной культуры
ГАО
— Государственная астрономическая обсерва¬
тория
ГАУ
— Главное архивное управление
ГДР
— Германская Демократическая Республика
ГИАЛО
— Государственный исторический архив Ле-
нинградской области
1208

гиии
— Государственный институт изобразительных
искусств
ГК
— Городской комитет
ГКО
— Государственный комитет обороны
Г орком
— Городской комитет
ГПБ
— Государственная Публичная библиотека
им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
ГПУ
— Главное Политическое Управление
ГЭ
— Государственный Эрмитаж
ГЭБ
— Городское экскурсионное бюро
д. г.-м. н.
— доктор геолого-минералогических наук
д. и. н.
— доктор исторических наук
д. ф.-м. н.
— доктор физико-математических наук
д. ф. н.
— доктор филологических наук
ДЭП
— дорожно-эксплуатационный полк
ЕГАФ
— Единый государственный архивный фонд
ЗАГС
— Запись актов гражданского состояния
ЗИН
— Зоологический институт АН СССР
ИА
— Институт археологии АН СССР
ИАИ
— Государственный историко-архивный инсти¬
тут (Москва)
и. о.
— исполняющий обязанности
ИВ
— Институт востоковедения АН СССР
ИГ
— Институт географии АН СССР
идв
— Институт Дальнего Востока АН СССР
ИИ
— Институт истории АН СССР
ИИЕТ
— Институт истории естествознания и техники
АН СССР
ИИМК
— Институт истории материальной культу¬
ры
ик
— Институт китаеведения
или
— Институт литературы АН СССР (1935—
1949 гг., ныне — ИРЛИ)
ИНА
— Институт народов Азии
ИРЛИ
— Институт русской литературы РАН
Истпарт
— Комиссия по истории Октябрьской револю¬
ции и РКП(б)
ИЭ
— Институт этнографии АН СССР
ИЯМ
— Институт языка и мышления АН СССР
к. б. н.
— кандидат биологических наук
к. и. н.
— кандидат исторических наук
к. филос. н.
— кандидат философских наук
КЕПС
— Комиссия по исследованию естественных
производительных сил СССР
1209

КИАН
КИЗ
кипе
КПСС
ЛАКОРЕД
ЛАХУ
лви
лгпи
ЛГУ
Ленсовет
ЛИЖВЯ
ЛИЛИ
ЛИФЛИ
ЛКРД
ЛО
ЛФТИ
м. н. с.
МВД
МГУ
мнп
МО
мпво
мхти
н. с.
НАТО
НКВД
НСДАП
ОГПУ
1210
— Комиссия по истории АН СССР при Архиве
АН СССР
— Комиссия по истории знаний АН СССР
— Комиссия по изучению племенного состава
СССР
— Коммунистическая партия Советского Союза
— Лаборатория консервации и реставрации до¬
кументов АН СССР
— Ленинградское административно-хозяйствен¬
ное управление АН СССР
— Ленинградский восточный институт
— Ленинградский государственный педагогиче¬
ский институт
— Ленинградский государственный университет
им. А. А. Жданова
— Ленинградский совет народных депутатов
— Ленинградский институт живых восточных
языков
— Ленинградский историко-лингвистический
институт
— Ленинградский институт философии, литера¬
туры и лингвистики
— Лаборатория консервации и реставрации до¬
кументов
— Ленинградское отделение
— Ленинградский физико-технический инсти¬
тут
— младший научный сотрудник
— Министерство внутренних дел
— Московский государственный университет
имени М. В. Ломоносова
— Министерство народного просвещения
— Московское отделение
— Местная противовоздушная оборона
— Московский химико-технологический инсти¬
тут
— научный сотрудник
— Организация Североатлантического договора
— Народный комиссариат внутренних дел
— Национал-социалистическая немецкая рабо¬
чая партия
— Объединенное государственное политическое
управление при Совете Народных Комисса¬
ров СССР

ОЖКХ	—	Отдел жилищно-коммунального хозяйства
ОР	—	Отдел рукописей
ОРЯС	—	Отделение русского языка и словесности
ПВХО	—	Противовоздушная и противохимическая обо¬
рона
ПД	—	Пушкинский Дом
ПФА	—	Санкт-Петербургский филиал Архива РАН
РАН	—	Российская академия наук
РАЕН	—	Российская академия естественных наук
РГАДА	—	Российский государственный архив древних
актов
РГО	—	Русское географическое общество
РИСО	—	Редакционно-издательский совет
РК	—	районный комитет
РКК	—	Рабоче-крестьянский контроль
РККА	—	Рабоче-крестьянская Красная Армия
РКП(б)	—	Российская коммунистическая партия (боль¬
шевиков)
РО	—	Рукописное отделение
РСФСР	—	Российская Советская Федеративная Социа¬
листическая Республика
РФ	—	Российская Федерация
САГУ	—	Средне-Азиатский государственный универ¬
ситет (1923—1960, Ташкент)
СМ	—	Совет министров
СНК (Совнарком) —	Совет народных комиссаров
СО АН	—	Сибирское отделение Академии наук СССР
Собес	—	отдел социального обеспечения
СОПС	—	Совет по изучению производительных сил
СССР
СПбУ	—	Санкт-Петербургский университет
СС	—	охранные отряды, войска особого назначения
в фашистской Германии (1925—1945)
СССР	—	Союз Советских Социалистических Респуб¬
лик
Ст. н. с.	—	старший научный сотрудник
СТО	—	Совет труда и обороны
США	—	Соединенные Штаты Америки
ТАСС	—	Телеграфное агентство Советского Союза
УД	—	Управление делами
УзССР	—	Узбекская Советская Социалистическая Рес¬
публика
У НКВД	—	Управление Народного комиссариата внут¬
ренних дел
1211

ЦГАВМФ
— Центральный государственный архив Воен¬
но-морского флота
ЦГИА
— Центральный государственный исторический
архив
ЦГИАЛ
— Центральный государственный исторический
архив в Ленинграде
Центрархив
— Центральный государственный архив
ЦК
— Центральный комитет
цкти
— Центральный котло-турбинный институт
им. И. И. Ползунова
чк
— Чрезвычайная Комиссия

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Фронтиспис. Георгий Алексеевич Князев.
Ил. 1. Экстренный выпуск газеты «Ленинградская Правда» (22 июня
1941 г.) (Приложение к дневниковой записи от 22 июня 1941 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 6).
Ил. 2. Репродукция рисунка Ф. Берн-Джонса «Faterland». (Приложе¬
ние к дневниковой записи от 1 июля 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 95. Л. 32).
Ил. 3. Г. А. Князев. Рисунок падающей бомбы в конце дневниковой
записи от 3 июля 1941 г. (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95.
Л. 45 об.).
Ил. 4. Список жильцов лестницы № 3, д. 2 по 7-й линии Васильев¬
ского острова (кв. 1, 2, 3, 4, 6, 29). (Приложение к дневнико¬
вой записи от 5 июля 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95.
Л. 48).
Ил. 5. Один из разрушенных бомбардировкой домов в Лондоне с со¬
оруженной рядом виселицей. Надпись на виселице: «Приготов¬
лено для Гитлера». Фотовырезка из советский газеты военного
времени. (Приложение к дневниковой записи от 5 июля 1941 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 49).
Ил. 6. После бомбардировки в Лондоне. Фотовырезка из советской
газеты военного времени. Вверху рукой Г. А. Князева надпись:
«Документы „прогресса” Финал великой гуманистической ев¬
ропейской культуры». (Приложение к дневниковой записи от
5 июля 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 50).
Ил. 7. Обращение Московского общества испытателей природы
«К ученым-естествоиспытателям Великобритании». Вырезка
1213

из газеты (19 июля 1941 г.). (Приложение к дневниковой записи
от 19 июля 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 86).
Ил. 8. Во время боя. Фото Б. Ярославцева из газеты «Правда»
(27 июля 1941 г.). Вверху рукой Г. А. Князева надпись: «Доку¬
менты „прогресса” (К истории моего страшного времени)». Вни¬
зу рукой Г. А. Князева: «Чье это лицо — человека или зверя?
Все равно — дрожь охватывает спину, когда вглядишься в это
искаженное судорогой злобы, ненависти, ужаса смерти и нерв¬
ного напряжения лицо». (Приложение к дневниковой записи от
28 июля 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л.115).
Ил. 9. «Столпы фашистского порядка». Рис. Г. Валька. Вырезка из
газеты. (Приложение к дневниковой записи от 9 августа 1941 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 144).
Ил. 10. Письмо с фронта Н. В. Князева (погиб 27 сентября 1944 г.),
двоюродного брата Г. А. Князева, датированное 5 августа 1941 г.
(Приложение к дневниковой записи от 10 августа 1941 г. ПФА
РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 148—148 об. Карандаш).
Ил. 11. Письмо с фронта А. М. Черникова, сотрудника Архива АН,
датированное 24 июля 1941 г. (Приложение к дневниковой за¬
писи от 10 августа 1941г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95.
Л. 146—147 об. Карандаш).
Ил. 12. «Британия, Британия, владычица морей». Рис. В. Гальбы.
Вырезка из газеты (1940 г.). (Приложение к дневниковой за¬
писи от 10 августа 1941г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95.
Л. 149).
Ил. 13. Колхозники угоняют скот, чтобы он не достался фашистам.
Фото Л. Великжанина (ТАСС). (Приложение к дневниковой
записи от 12 августа 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95.
Л. 153 об.).
Ил. 14. Памятник английскому поэту Дж. Мильтону, разрушенный
в результате немецкой бомбардировки. Фотовырезка из журна¬
ла «Огонек» (август 1941 г.). Вверху рукой Г. А. Князева над¬
пись: «К моей коллекции „Документы прогресса”». (Прило¬
жение к дневниковой записи от 12 августа 1941 г. ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 154).
Ил. 15. Пленному немецкому летчику Эрнсту Реетцу оказывают пер¬
вую помощь доктор Е. И. Невирович и медсестра В. П. Василье¬
ва. Фотовырезка из газеты. (Приложение к дневниковой записи
от 12 августа 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 154).
Ил. 16. Вверху: Сбитый фашистский самолет. Фотовырезка из жур¬
нала «Огонек» (август 1941 г.). Внизу: Обломки сбитого фаши¬
стского бомбардировщика Ю-88. Фотовырезка из журнала
«Огонек» (август 1941 г.). (Приложение к дневниковой записи
от 12 августа 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 157).
1214

Ил. 17. Вверху'. Пленные немецкие солдаты и офицеры. Фотовырез¬
ка из журнала «Огонек» (август 1941 г.). Внизу: Допрос не¬
мецкого пленного. Фотовырезка из журнала «Огонек» (август
1941 г.). (Приложение к дневниковой записи от 12 августа 1941 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 95. Л. 157 об.).
Ил. 18. Немецкие пленные. Фотовырезка из журнала «Огонек». Ввер¬
ху надпись рукой Г. А. Князева: «Это те, кто принесли столько
горя, страданий человечеству...» (Приложение к дневниковой
записи от 25 августа 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96.
Л. 11).
Ил. 19. Сожженный фашистами белорусский поселок. Фотовырез¬
ка из журнала «Огонек». Вверху надпись рукой Г. А. Князе¬
ва: «Вот следы их злодеяний». (Приложение к дневниковой
записи от 25 августа 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96.
Л. И об.).
Ил. 20. «В эти дни». Стихотворение Г. А. Князева. (Из дневниковой
записи от 3 сентября 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96.
Л. 26).
Ил. 21. Спокойная старость. Вырезка из журнала. (Приложение к
дневниковой записи от сентября 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 96. Л. 33).
Ил. 22. Схематический план центра города с указанием мест, куда
упали снаряды при бомбардировке города 18 сентября 1941 г.
(Дневниковая запись от 19 сентября 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 96. Л. 64 об.).
Ил. 23. Набросок схематического рисунка набережной Невы и
«академического дома» на углу 7-й линии Васильевского ост¬
рова, где жил Г. А. Князев, с обозначением мест падения бомб
(19 сентября 1941 г.). (Дневниковая запись от 20 сентября 1941 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 96. Л. 68).
Ил. 24. Вырезка из газеты «Правда» (6 ноября 1941 г.) с заметкой
А. Малютина «Ночной таран», посвященной тарану в ленин¬
градском небе немецкого бомбардировщика ночным истреби¬
телем мл. лейтенанта Севастьянова. (Приложение к дневнико¬
вой записи от 6 ноября 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97.
Л. 50).
Ил. 25. Вырезка с репродукцией картины Ф. Модорова «Политбю¬
ро» (1939 г.). (Приложение к дневниковой записи от 7 ноября
1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 57).
Ил. 26. Вырезка из газеты «Правда» (20 ноября 1941 г.) с заметкой
«Кровавые злодеяния немецко-фашистских мерзавцев продол¬
жаются». Вверху карандашная надпись Г. А. Князева: «К исто¬
рии моего времени». (Приложение к дневниковой записи от
22—23 ноября 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 121.
1215

Ил. 27. Листок с расчетами рукой Г. А. Князева дней войны (с пер¬
вого до сто восемьдесят восьмого). (Приложение к дневниковой
записи от 31 декабря 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97.
Л. 226).
Ил. 28. Пропуск на декабрь 1941 г. в столовую № 23 Академии наук
СССР на имя Г. А. Князева. (Приложение к дневниковой записи
от 31 декабря 1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 231).
Ил. 29. Карточка на хлеб на декабрь 1941 г. на имя Г. А. Князева.
Внизу надпись рукой Г. А. Князева: «Выдавалось по 125 грамм
на день». (Приложение к дневниковой записи от 31 декабря
1941 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 97. Л. 232).
Ил. 30. Репродукция с гравюры Эделинка по произведению Леонар¬
до да Винчи «Битва при Ангиари» с заметкой-комментарием
проф. В. Лазарева. Вырезка из газеты. (Приложение к дневнико¬
вой записи от 2 февраля 1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101.
Л. 130).
Ил. 31. Эскиз памятника А. С. Пушкину скульптора В. В. Козлова.
Фото Шпицера. Вырезка из газеты. (Приложение к дневниковой
записи от 2 февраля 1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101.
Л. 127).
Ил. 32. Дневниковая запись от 5 февраля 1942 г. с планом-схемой
здания Архива АН, которое Г. А. Князев хотел бы построить.
(Приложение к дневниковой записи от 2 февраля 1942 г. ПФА
РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 101. Л. 145).
Ил. 33. Ушедшее в прошлое. Уголок Ленинграда. Фотовырезка из
газеты. (Приложение к дневниковой записи от 28—29 марта
1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 102. Л. 133).
Ил. 34. Ушедшее в прошлое. Уголок Ленинграда. Фотовырезка из
газеты. (Приложение к дневниковой записи от 28—29 марта
1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 102. Л. 135).
Ил. 35. Ушедшее в прошлое. Окрестности Ленинграда. Фотовырезка
из газеты. Надпись карандашом рукой Г. А. Князева: «Сосна —
современница Петра I на Финском заливе у Лахты». (Приложе¬
ние к дневниковой записи от 28—29 марта 1942 г. ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 102. Л. 134).
Ил. 36. Вырезка из газеты «Ленинградская правда» (20 января
1942 г.) со статьей «Зимняя экзаменационная сессия в Ленин¬
градском университете (Беседа с проректором университета по
учебной части тов. А. М. Комаровым)». (Приложение к дневни¬
ковой записи от 30 мая 1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 103.
Л. 113).
Ил. 37. Сообщение Совинформбюро с опровержением немецкой ин¬
формации о разгроме трех советских армий Волховского фронта
(2-й ударной, 52-й и 59-й) на западном берегу р. Волхов. Вырез¬
1216

ка из газеты. (Приложение к дневниковой записи от 30 июля
1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 103. Л. 199 об.).
Ил. 38. Открытка с портретом Л. Н. Толстого. Худ. И. А. Гринман.
(Приложение к дневниковой записи от 22 июля 1942 г. ПФА
РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. Л. 42).
Ил. 39. Статья И. Оренбурга «Убей!». Вырезка из газеты «Красная
звезда». Вверху надпись рукой Г. А. Князева: «Вот документ
моего времени: 1942, июль». (Приложение к дневниковой запи¬
си от 25—26 июля 1942 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104.
Л. 25 об.).
Ил. 40. Дневниковая запись от 1 августа 1942 г. с зашифрованным
Г. А. Князевым текстом (с применением букв греческого и древ¬
нерусского алфавитов, а также дополнительных знаков для
передачи некоторых букв русского алфавита). Дешифрован
А. Г. Абайдуловой. (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. Л. 33).
Ил. 41. Столпы германского фашизма. Рис. В. Гальбы. Вырезка из
газеты. (Приложение к дневниковой записи от 1 августа 1942 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 104. Л. 34).
Ил. 42. Статья майора С. Фарфеля «Блокада Ленинграда прорвана!
Первый удар». Вырезка из газеты (18 января 1943 г.). Перепе¬
чатка из газеты «На страже родины». (Приложение к дневни¬
ковой записи от 1 февраля 1943 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 108. Л. 12).
Ил. 43. Лист дневниковой записи, датированной апрелем 1943 г.
(без указания числа), с наброском карты местности вокруг Ле¬
нинграда. Синий, красный, графитный карандаш. (ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. Л. 51 об.).
Ил. 44. Рисунок Г. А. Князева в тексте дневниковой записи от
1—10 февраля 1943 г. Чернила. (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 108. Л. 15 об.).
Ил. 45. Рисунок Г. А. Князева с видом из окна. Чернила. Дневнико¬
вая запись от 21 апреля 1943 г. (ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 108.
Л. 57).
Ил. 46. Салют в Москве 30 августа 1943 г. в честь освобождения Ро¬
стовской области и г. Таганрога. Фото М. Калашникова. Вырез¬
ка из газеты. (Приложение к дневниковой записи от 31 авгу¬
ста 1943 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 108. Л. 53 об.).
Ил. 47. Зажигающиеся фонари в Ленинграде. Рис. В. Гальбы. Вы¬
резка из газеты. (Приложение к дневниковой записи от 31 октяб¬
ря 1944 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 109. Л. 85).
Ил. 48. Ленинград сегодня. Школьники на набережной Невы. Фото
Д. Трахтенберга. Вырезка из газеты. (Приложение к дневнико¬
вой записи с датой октябрь—ноябрь 1944 г. ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 110. Л. 7).
1217

Ил. 49. Заявление немецкого офицера. Вырезка из газеты. (Прило¬
жение к дневниковой записи от 18 марта 1945 г. ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 19).
Ил. 50. «Ленинград — фронту... Боевая машина готова к сдаче».
Фото В. Федосеева (ТАСС). Вырезка из газеты «Правда»
(7 апреля 1945 г.). Вверху надпись рукой Г. А. Князева: «Доку¬
менты „прогресса”». (Приложение к дневниковой записи с да¬
той апрель 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 46).
Ил. 51. Работы по освобождению памятника Петру I в Ленинграде.
Фото Д. Трахтенберга. Вырезка из газеты. (Приложение к днев¬
никовой записи от 25 апреля 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2.
Д. 110. Л. 67).
Ил. 52. Слева: Тела замученных пленников концлагеря Освенцим.
Справа: узницы концлагеря, освобожденные Красной Армией.
Фотовырезки из газеты. Внизу рукой Г. А. Князева карандашная
надпись: «Документы „прогресса”». (Приложение к дневнико¬
вой записи от 12 мая 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 101, 102).
Ил. 53. Семь тысяч килограммов женских волос, снятых немцами
со 1 400 000 женщин, убитых в лагере Освенцим. Фотовырезка
из газеты. (Приложение к дневниковой записи от 12 мая 1945 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 103).
Ил. 54. Акт о военной капитуляции Германии. Вырезка из газеты.
Вверху надпись рукой Г. А. Князева: «К истории моего вре¬
мени». (Приложение к дневниковой записи от 9 мая 1945 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 86).
Ил. 55. Москва сегодня. У здания Президиума Академии наук СССР.
Фотовырезка из газеты. (Приложение к дневниковой записи от
13 июня 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 141 об.).
Ил. 56. Праздничная панорама Ленинграда. Дни празднования побе¬
ды. Вырезка цветной иллюстрации из журнала «Ленинград»
(1945. № 7—8). Внизу рукой Г. А. Князева надпись: «Дни побе¬
ды, совпавшие с юбилеем Академии наук СССР». (Приложе¬
ние к дневниковой записи от 21—22 июня 1945 г. ПФА РАН.
Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 148 об.).
Ил. 57. Катерники-орденоносцы, отличившиеся в боях за Роди¬
ну: главстаршина И. А. Беневаленский, старший краснофло¬
тец Н. И. Бондарь, мичман М. Г. Михалев. Фото Д. Трахтен¬
берга. Вырезка из газеты. (Приложение к дневниковой записи
от 1 августа 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Д. 179).
Ил. 58. Прославленные летчицы-воины, Герои Советского Союза:
М. В. Смирнова, А. В. Попова, гвардии лейтенанты Н. Ф. Мек-
лин и Е. А. Жигуленко. Фото Л. Бернштейна. Вырезка из газеты
«Известия» (8 августа 1945 г.). (Приложение к дневниковой за¬
1218

писи от 1 августа 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110.
Л. 179 об.).
Ил. 59. Уинстон Черчилль. Фотовырезка из газеты. (Приложение к
дневниковой записи от 2 августа 1945 г. ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 110. Л. 182 об.).
Ил. 60. «От Советского Информбюро. Операционная сводка за
11 августа [1945 г.]». Вырезка из газеты. Вверху надпись рукой
Г. А. Князева: «Война на Дальнем Востоке не прекращается...»
(Приложение к дневниковой записи от 12 августа 1945 г. ПФА
РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 110. Л. 196).
Ил. 61. Пулковская обсерватория. Разрушенная снарядами башня
30-дюймового рефрактора. Июнь 1944 г. (Из фонда Г. А. Кня¬
зева).
Ии. 62. Руины Пулковской обсерватории. 1944 г. (Из фонда Г. А. Кня¬
зева).
Ил. 63. Георгий Алексеевич Князев в своем кабинете в Архиве АН
СССР. 1947 г. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 195. Л. 1.
Ил. 64. Петр Николаевич Корявов. ПФА РАН. P. X. Оп. 2. Д. 33.
Л. И.
Ил. 65. Мария Владимировна Крутикова. Там же. Л. 12.
Ил. 66. Антонина Петровна Свикуль. Там же. Л. 15.
Ил. 67. Петр Михайлович Стулов. ПФА РАН. Ф. 7. Оп. 3. Д. 641.
Л. 4.
Ил. 68. Анна Викентьевна Цветникова. ПФА РАН. P. X. Оп. 2. Д. 33.
Л. 8.
Ил. 69. В читальном зале Архива АН СССР. Ленинград. 1946 г. Там
же. Л. 13.
Ил. 70. Александр Митрофанович Черников.
Ил. 71. Мария Федоровна и Георгий Алексеевич Князевы. 1961 г.
ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 200. Л. 3.
Ил. 72. Мария Федоровна Князева. 1950-е гг. На обороте фотогра¬
фии надпись рукой Г. А. Князева: «Наши счастливые годы пе¬
ред наступлением старости». ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 200.
Л. 2.
Ил. 73. Георгий Алексеевич Князев. 1956 г. ПФА РАН. Ф. 929.
Оп. 2. Д. 200. Л. 1.
Ил. 74. Научно-методический кабинет АН СССР, созданный
Г. А. Князевым. ПФА РАН. Ф. 929. Оп. 2. Д. 218. Л. 5.

СОДЕРЖАНИЕ
Копанева Н. П. «Письма дальнему другу» 	 3
Дни великих испытаний. Война с Германией. Впечатления
на моем малом радиусе	 23
В эвакуации 	 827
Снова в Ленинграде. Возвращение	 989
Конец войны	 1063
Именной указатель	1121
Список сокращений	1208
Список иллюстраций	1213

Научное издание
Князев Георгий Алексеевич
ДНИ ВЕЛИКИХ ИСПЫТАНИЙ.
ДНЕВНИКИ 1941—1945
Утверждено к печати
Санкт-Петербургским филиалом Архива РАН
Редактор издательства И. Е. Петросян
Художник Е. В. Кудина
Технический редактор Е. Г Коленова
Корректоры Н. И. Журавлева, Ф. Я. Петрова и Е. В. Шестакова
Компьютерная верстка О. В. Никитиной
Лицензия ИД № 02980 от 06 октября 2000 г.
Сдано в набор 16.10.08. Подписано к печати 29.04.09.
Формат 60 X 90 1/16. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс.
Печать офсетная. Уел. печ. л. 81.0. Уч.-изд. л. 74.1.
Тираж 800 экз. Тип. зак. № 3924. С 155
Санкт-Петербургская издательская фирма «Наука» РАН
199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 1
E-mail: main@nauka.nw.ru
Internet: www.naukaspb.spb.ru
Первая Академическая типография «Наука»
199034, Санкт-Петербург, 9 линия, 12
ISBN 978-5-02-025213-4

АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ
ТОРГОВОЙ ФИРМЫ «АКАДЕМКНИГА»
Магазины «Книга — почтой»
121009 Москва, Шубинский пер., 6; 241-02-52
197137 Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., 7Б; (код 812) 235-40-64
Магазины «Академкнига» с указанием отделов
«Книга — почтой»
690088 Владивосток-88, Океанский пр-т, 140 («Книга — почтой»);
(код 4232) 5-27-91
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 («Книга — почтой»);
(код 3432) 55-10-03
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 298 («Книга — почтой»);
(код 3952) 46-56-20
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03-90
220012 Минск, пр-т Независимости, 72; (код 10-375-17) 292-00-52,
292-46-52, 292-50-43
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; 124-55-00
117192 Москва, Мичуринский пр-т, 12; 932-74-79
103054 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; 921-55-96
103624 Москва, Б. Черкасский пер., 4; 298-33-73
630091 Новосибирск, Красный пр-т, 51; (код 3832) 21-15-60
630090 Новосибирск, Морской пр-т, 22 («Книга — почтой»);
(код 3832) 30-09-22
142292 Пущино Московской обл., МКР «В», 1 («Книга — почтой»);
(13) 3-38-60
443022 Самара, пр-т Ленина, 2 («Книга — почтой»);
(код 8462) 37-10-60

191104 Санкт-Петербург, Литейный пр-т, 57; (код 812) 272-36-65
бук. 273-13-98
197110 Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., 7Б; (код 812) 235-40-64
199034 Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 1; (код 812) 328-38-12
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9 линия, 16; (код 812)
323-34-62
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18; (код 3822) 22-60-36
450059 Уфа-59, ул. Р. Зорге, 10 («Книга — почтой»); (код 3472) 24-47-74
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 22-91-85

ДЛЯ ЗАМЕТОК