Text
                    АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
ОТДЕЛ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА
РЕДКОЛЛЕГИЯ
академик | М. А. КОРОСТОВЦЕВ | (ответственный редактор) доктор исторических наук Г. М. БОНГАРД-ЛЕВИН доктор исторических наук И. М. ДЬЯКОНОВ доктор исторических паук Г. Ф. ИЛЬИН
кандидат исторических наук Э. А. ГРАНТОВО КИЙ кандидат исторических наук Т. В. СТЕПУГИНА
Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации
Часть первая
МЕСОПОТАМИЯ
Нод редакцией
II. М. ДЬЯКОНОВА
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА • 198.3
9(М)03
И 90
1.	Культовая глиняная статуэтка из Чатал-Хююка, первая половина VI тысячелетия до н. э.
(гл. I, ил. 12а)
2.	Каменные статуэтки из Теллъ ас-Сав-вана, VI тысячелетие до н. э.
(гл. I, ил. 16)
3.	Ритуальные каменные сосуды с инкрустацией, из Урука, XXVIII в. до н. э.
(гл. II, ил. 37)
4.	Шумерские ювелирные изделия, около 2500 г. до н. э.: убор знатной дамы из гробницы Пу-аби в Уре (гл. III, ил. 49а)
5.	Шумерские ювелирные изделия, около 2500 г. до н. э.: золотая голова быка, украшение арфы из «царского» рание-династического погребения в Уре (гл. III, ил. 496)
6.	Шумерское войско середины III тысячелетия до н. э. в бою (реконструкция М. В. Горелика), по изображениям на «штандарте» из Ура, «Стеле коршунов» из Нгирсу (Телло) и по археологическим находкам оружия (см. ил. 57—59) (гл. III, ил. 60)
7.	Победный пир, перламутровая инкрустация «штандарта» из Ура, середина III тысячелетия до н, э.
(гл. III, ил. 74а)
S. Праздник во дворе дома состоятельного горожанина в Уре, начало II тысячелетия до н. э. (реконструкция М. В. Горелика): костюмы и утварь по археологическим находкам, терракотовым рельефам, росписям и скульптуре из дворца Зимри-Лима в Мари (см. ил. 123, 1316, 1326); архитектурная реконструкция по Л. Вулли (гл. V, ил. 98)
И
0504010000-001
013 (О2)-83
БЗ-94-85-81
© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.
9.	Среднеэламская скульптура: золотая статуэтка царя-адорснта из Суз, вторая половина II тысячелетия до н. э.
(гл. V, ил. 112а)
10.	Среднеэламская скульптура: голова эламита, раскрашенный камень, конец II — начало I тысячелетия до н. э. (гл. V, ил. 1126)
11.	Стенопись в храмовом помещении дворца Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. э.
(гл. VII, ил. 123)
12.	Богослужение в святилище богини Иштар дворцовой во дворце Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н, э. (реконструкция М. В. Горелика), по материалам раскопок дворца в Мари: зала № 26, стенописи (см. ил. 123), скульптуры (см. ил. 131), находки утвари (см. ил. 125) (Рога—атрибут божества; предполагается, что жрицы выступают в роли богинь).
(гл. VII, ил. 124)
12а (гл. I)
16 (гл. 1)
37 (гл. II)

49а. (гл. Ill)
496 (гл. Ill)
00 (гл. Ill)
74а (гл. Ill)
98 (гл. V)
112а (гл. V)
1126 (гл. V)
123 (гл. VII)
124 (гл. VII>
ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
I
Развитие исторической науки — непрерывный поступательный процесс. Накапливается новый материал, возникают новые идеи, уточняются или пересматриваются прежние оценки и концепции. Это делает необходимым создание обобщающих работ, целью которых являются подведение итогов научных исследований, суммирование достижений, рассмотрение вновь открытого материала и переоценка уже ранее известного.
Предлагаемая вниманию читателя серия книг «История древнего Востока» — четвертый по счету обобщающий самостоятельный научный труд, посвященный древним цивилизациям Азии и Африки, изданный в Советском Союзе.
Замечательный труд акад. Б. А. Тураева «История древнего Востока», написанный в 1911—1913 гг. и с небольшими дополнениями переиздававшийся и после 1917 г. (3-е издание — 1924 г., 4-е — 1935—1936 гг.), не утратил своего значения и поныне: широкий научный диапазон автора, его глубокая эрудиция, мастерское изложение и огромная насыщенность книги фактическим материалом — все это и сейчас привлекает внимание ученых и всех интересующихся историей и культурой Востока.
Вторая «История древнего Востока», изданная в нашей стране, принадлежит основателю советской школы историков древнейших цивилизаций акад. В. В. Струве. Он был первым крупным ориенталистом, который подошел к осмыслению исторического процесса на древнем Востоке с позиций историко-материалистической теории и впервые на основании большого фактического материала поставил вопрос о рабовладельческом характере древневосточных обществ. Его труд выдержал два издания (в 1936 и 1941 гг.).
Из работ, которые стали новым шагом вперед в развитии науки, третьей по счету следует назвать коллективный труд Академии наук СССР «Всемирная история». Здесь в I и частично во II томе (1955—1956) в научно-популярной форме изложена вся история древнего Востока. В теоретическом отношении работа базировалась преимущественно на концепциях акад. В. В. Струве, развитых и уточненных в соответствии с научным уровнем, достигнутым ко времени издания.
В результате ускорения темпов развития науки в наши дни целый ряд из выдвигавшихся ранее выводов в значительной степени устарел: появилось множество новых источников, вещественных и письменных, расширивших и углубивших наши познания; значительно усовершенствовалась за прошедшие годы и методика исследования источников. Кроме того, в первых работах наших историков, как мы теперь понимаем, упрощалась задача теоретического объяснения отдельных фаз и этапов исторического процесса.
Предлагаемая читателю «История древнего Востока» отражает современное состояние советской науки о древнем Востоке. Книга основана на материалах но
2 Заказ Кв 1238
17
От редколлегии
вейших открытий в области древней истории, археологии, лингвистики и литературоведения и рисует картину наших научных знаний в концу 70-х годов XX в. Она предназначена для широкого круга читателей, интересующихся историей, адресуется также студентам и преподавателям высших учебных заведений исторического и вообще гуманитарного профиля. Но эта работа — не учебное пособие в собственном смысле слова. Ее цель — изложить достаточно полно накопленные к настоящему времени знания об истории цивилизаций Азии и Северной Африки в соответствии с требованиями современной науки. Поэтому редакционная коллегия и авторы надеются, что данный труд представит интерес и для специалистов по древнему Востоку и смежным дисциплинам.
II
Понятие «древний Восток» в науке менялось. Так во «Введении» к своему курсу Б. А. Тураев писал: «История древнего Востока — первая глава истории человечества, история цивилизаций, генетически предшествовавших эллинству и христианству». Географически он относил понятие «древний Восток» к району, который «простирается от Кавказского хребта и Средней Азии до Персидского залива, Южной Аравии, страны африканских озер, от рубежа Ирана и Индии до Геракловых столпов».
В. В. Струве, исходя из принципиально иных общих положений и новых фактов, ставших известными науке, включил во второе издание своей «Истории древнего Востока» Индию и Китай и тем самым широко раздвинул географические рамки «древнего Востока».
Затем в территориальные рамки «древнего Востока» были включены также Закавказье и Средняя Азия. Такое расширение границ «древнего Востока» закономерно опирается на фундаментальные положения исторического материализма: названные районы непосредственно входят в ареал древних цивилизаций и по характеру социально-экономического строя относятся в целом к тому же типу, что и «традиционные» древневосточные общества Азии и Африки.
Что же такое «древний Восток» в нынешнем понимании этого термина, какими рамками следует ограничить его историю и каково занимаемое им место во всемирной истории человечества?
История древнего Востока — это история древнейших классовых обществ на нашей планете. В Европе лишь цивилизации, возникшие на островах и полуостровах Эгейского моря, могут быть по древности сравнены с некоторыми относительно более поздними из древневосточных цивилизаций.
История древнего Востока — это вместе с тем и один из важнейших этапов в культурном развитии человечества, эпоха появления различных наук, литературы, философской мысли, изобразительного искусства. Именно здесь, на древнем Востоке, впервые была создана письменность, в том числе и алфавитное письмо, в измененном виде сохранившееся до сих пор. Письменность способствовала взаимному обогащению народов достижениями культуры. Не только античность и средневековье, но и новая и новейшая эпоха унаследовали от древневосточных цивилизаций многие открытия в астрономии, математике, географии, архитектурные и строительные приемы. Особенно велико было воздействие древнего Востока на античный мир, культура которого явилась, в свою очередь, основой современной европейской культуры.
Всемирно-исторический процесс есть последовательная смена общественноэкономических формаций, через которую проходит человечество в целом. Однако человеческие общества развивались в различных условиях и поэтому неравномерно. Это проявлялось и во времена первобытнообщинного строя, и при переходе к следующей формации, характеризуемой антагонизмом классов.
Почему же самые древние в мире классовые общества возникли на Востоке? Уже сама постановка этого вопроса предполагает, что ответ на него должен со
18
От редколлегии
держать в какой-то мере освещение влияния географической среды на исторический процесс.
Любое человеческое общество живет и развивается в конкретных природных условиях и находится с ними во взаимодействии, которое так или иначе проявляет себя на протяжении всей его истории; при этом, чем ниже технический уровень развития общества, тем сильнее влияет на него географическая среда. Раньше перешли от доклассовой структуры общества к классовой те народы, которые жили в условиях, более благоприятных для развития производительных сил. Под словом «благоприятные» надо в данном случае понимать прежде всего особенности природной среды, способствующие производству не только продукта, необходимого для поддержания жизни всего коллектива, но ж прибавочного продукта, который поступает сначала в распоряжение, а затем и в собственность тех, кто захватывает руководство обществом и его производственной деятельностью.
Прибавочный продукт создает возможность образования общественных классов, противостоящих друг другу в процессе производства и в своем отношении к собственности на средства производства. Безусловно, создание прибавочного продукта облегчалось там, где почва была мягче, плодородней и в достаточной мере увлажнялась дождями или разливами рек, а климат содействовал минимальным жизненным потребностям (не требовалось, например, теплой одежды, обуви, топлива и т. п.), где природа (при низкой технической вооруженности общества) щедрее вознаграждала человеческий труд, наконец, где существовала возможность наряду с земледелием развивать скотоводство, продукты которого способствовали быстрейшему и рациональному удовлетворению жизненных потребностей людей, и тем самым увеличивалась возможность создания прибавочного продукта.
Всем вышеперечисленным условиям удовлетворяли многие территории в зоне северных субтропиков Азии и Африки. В частности, население Ближнего Востока, родины многих полезных злаков и диких животных, поддающихся приручению, к концу IV тысячелетия до н. э. имело уже 4—5 тыс. лет земледельческого опыта. Это позволило использовать прибрежные, легкие для обработки наносные земли даже таких рек, как Нил и Евфрат. Именно долины этих рек и стали древнейшими очагами классовых обществ и цивилизаций. По-видимому, позднее цивилизации возникли также в долинах рек Инда и Хуанхэ.
Разливы рек облегчали организацию искусственного орошения. Создание крупных ирригационных сооружений требовало совместных усилий огромных масс людей, направляемых сильной властью, которую общинные органы управления контролировать уже не могли. Чем важнее становилась эта задача, тем больше отрывалась власть от народа. Накопление богатств по мере развития скотоводческого, земледельческого, ремесленного производства приводило к войнам, а войны — к усилению власти вождя и его вооруженных сил, противостоящих традиционной родоплеменной военной организации. Все эти обстоятельства способствовали тому, что в ряде обществ возникающие государства приобретали форму деспотии. Впервые древневосточная деспотия сложилась в Египте, затем в Месопотамии и других странах. Недеспотические формы государства также были известны древнему Востоку.
Население стран, примыкавших к бассейнам великих рек, хотя и создавало собственные цивилизации, естественно, воспринимало многие черты культуры и даже государственных институтов, созданных жителями долин этих рек.
В. В. Струве поставил перед собой задачу выяснить, обладают ли все эти общества типологическим социально-экономическим единством. В своих многочисленных работах он пришел к выводу, что общества древнего Востока с точки зрения формационной принадлежности действительно однотипны. Изучение источников позволило В. В. Струве показать, что рабство на древнем Востоке не только существовало, но и играло ведущую роль. Поскольку древний Восток хронологически предшествовал цивилизации Греции и Рима, рабовладельческий характер которых не вызывал сомнений, напрашивалось заключение, к которому он и пришел: общества древнего Востока принадлежали к той же, что и Греция и Рим, рабовла
19
2*
От редколлегии
дельческой социально-экономической формации. Концепция о рабовладельческом характере обществ древнего Востока породила многолетние бурные дискуссии. Против этой концепции выступали сторонники феодализма на древнем Востоке и те, кто придерживался гипотезы о «азиатском способе производств*а» *.
Противники концепции о древневосточных обществах как о рабовладельческих зачастую исходят из одной стандартной установки: раб обитает в казарме, лишен семьи и всякого имущества, работает в каменоломне, эргастерии или латифундии под бичом надсмотрщика, эксплуатируется на износ. Однако в действительности рабство, рассматриваемое во времени и пространстве, — явление многообразное. Рабы не были однородны даже в пределах западного античного мира: афинский скиф-стражник, римский виллик, раб на пекулии, раб-викарий, спартанский илот — все они были рабы, хотя и разные. Самые различные формы рабской зависимости существовали и в странах Востока.
Но было и нечто общее, присущее всем категориям рабов: все они занимали то место в производстве, которое определили им их хозяева, все были людьми с экспроприированной личностью, чужой собственностью (отдельного лица, храма, государства); экономически это означало, что раб не был собственником своей рабочей силы и результатов своего труда, а политически — что он стоял вне гражданского общества и не обладал правосубъектностью.
В древности при низкой технической вооруженности общества использование предметов и орудий труда происходило главным образом за счет мускульной силы человека. Это определяло особую заинтересованность в непосредственном захвате рабочей силы в ее натуральной форме. Этим же объясняется то, что ранние формы эксплуатации, как правило, сопровождались внеэкономическим принуждением, а главная из них — рабовладельческая — основывалась на прямом присвоении личности труженика: «В лице раба похищается непосредственно орудие производства» [Введ., 1, с. 724]. «В азиатской и классической древности преобладающей формой классового угнетения было рабство, то есть не столько экспроприация земли у масс, сколько присвоение их личности» [Введ., 8, с. 348—349].
Итак, для рабовладельческого способа производства характерна решающая роль собственности на основную производительную силу общества — человека, низведенного до уровня средства производства, одушевленного орудия труда.
К. Маркс выявил две основные формы рабства, определив их терминологически как «античное» и «патриархальное». Первую он связывал с товарным производством, вторую — с натуральным.
Из этого, надо сказать, следует, что патриархальное рабство — более примитивная форма, чем античное; оно было и стадиально ранним, хотя продолжало существовать наряду с античным даже в самых развитых рабовладельческих обществах. Термин «античное рабство» обязан своим происхождением тому обстоятельству, что древнее товарное производство до сих пор лучше всего изучено в странах античного мира — Риме и Греции. Патриархальное рабство названо так по типу хозяйства, в котором рабы входят в состав патриархальной семьи и участвуют в общем производственном процессе вместе с остальными ее членами. Отсюда вытекают определенные особенности в отношениях между свободными и рабами; обычно такое рабство имело место в тех случаях, когда производство велось только для удовлетворения нужд этой семьи.
И та и другая формы рабства могли существовать в любой стране на соответствующей стадии исторического развития. Однако обозначающие их термины приобрели со временем у некоторых историков не то значение, которое придавал им К. Маркс: античное рабство стало толковаться как рабство в античном мире, противостоящее патриархальному рабству восточных стран. Если встать на эту точку зрения, придется признать, что рабство в Европе повсеместно было одного
* Против этих концепций, как мы полагаем, убедительно свидетельствует изложенный в данном издании материал. К их оценке мы вернемся в заключении ко всему изданию.
20
От редколлегии
типа, а на Востоке — другого, и только в Европе существовало «настоящее», развитое рабство, а на Востоке — лишь примитивное.
Однако, как уже подчеркивалось, рабство в Европе не было однотипным. Даже в период расцвета рабовладения в маленькой Греции непохожими были, например, Афины и Спарта. Очень различными были формы рабства и в странах древнего Востока — от вполне развитых до весьма примитивных. Да и сами типы эксплуатации, охватываемые каждым из этих понятий, отличались большим разнообразием. Таким образом, в действительности рассматриваемые термины рабства не имеют регионального значения. Однако поскольку повод для превратных толкований все-таки остается, то будет уместным заменить термин «античное» на другой, также довольно употребительный в нашей литературе — «классическое» рабство.
Под классическим рабством мы понимаем форму рабства, связанную с товарным производством; при этом раб, используемый в хозяйстве господина, полностью лишен правосубъектности и непосредственных правовых связей как со средствами производства, так и с другими людьми. Под патриархальным рабством имеется в виду форма рабства, связанная с натуральным хозяйством; при этом рабы или используются в хозяйстве господина как члены рабовладельческой фамилии, или их допускают к ведению индивидуального хозяйства с уплатой господину части производимой продукции; в первом случае патриархальные рабы вместе со свободными членами семьи могли участвовать в одном производственном процессе, несмотря на то что свободный выступал здесь как собственник, а раб — как собственность; во втором случае собственники не обязательно были частными лицами, ими могли быть государство, община, храм. Естественно, что в государственном секторе характер эксплуатации принимал совершенно особые формы: рабы иной раз получали известную долю хозяйственной самостоятельности, государство могло переуступить право на их эксплуатацию должностным или даже частным лицам. Этот вид рабства, впервые открытый в странах Запада (Спарта, Фессалия) и обозначаемый там как илотия, имел, как полагают ряд советских историков, огромное и до сих пор недостаточно оцененное значение и на древнем Востоке, особенно на Ближнем Востоке, где своеобразные формы зависимости типа илотии уживались даже со значительным развитием товарного хозяйства в более поздний период рабовладельческого общества. На роль рабства типа илотии на Востоке первым обратил внимание в ряде своих научных выступлений В. В. Струве, однако он не развил эту теорию в своих печатных работах.
Следует отметить, что подневольные работники типа илотов в обыденной жизни нередко настолько отличались от частных рабов, что многие древние народы терминологически выделяли их из остальных рабов (например, вавилоняне), в то же время другие (например, греки, хетты) четко включали их в общее понятие «рабы». Однако, как ни важно осмысление какого-либо явления самими древними, для современного историка важнее выявить объективное экономическое содержание данной категории людей. С этой точки зрения рабов типа илотов, лишенных собственности на средства производства и обычно считавшихся собственностью государства — их господина, следует относить к тому же эксплуатируемому классу, что и частных рабов. При патриархальном рабстве формы рабовладельческой эксплуатации менее определенны и четки и классовые антагонизмы обычно не столь остры, как при рабстве классического типа.
Что касается количества «классических рабов» на древнем Востоке, то в отношении большинства восточных обществ мы не знаем, сколько было таких рабов, и потому не можем утверждать, что их было обязательно много. Именно это обстоятельство служило одним из аргументов для тех, кто подвергал сомнению рабовладельческий характер древневосточных обществ. Однако рабовладельческие отношения не могли быть всюду одинаковыми ни по своему характеру, ни по числу эксплуатируемых лиц.
Некоторые историки полагают, что раз нет достаточных данных о преобладании рабского труда классического типа непосредственно на полевых работах в земле
22
От редколлегии
делии — главном виде древнего производства, значит, общество нельзя считать рабовладельческим. Между тем домашнее хозяйство сельских жителей в древности в своей основе было натуральным и включало почти все производственные процессы, кроме непосредственно полевых работ: помол зерна и его предварительную очистку, доставку воды, уход за скотом, изготовление молочных продуктов, заготовку кормов и топлива, прядение, ткачество и т. п. Таким образом, даже утверждение, что рабский труд применялся главным образом в домашнем хозяйстве, не опровергает тезиса о рабовладельческом характере данного общества.
В древних классовых обществах Азии и Африки, а нередко и в Европе наряду с рабами было множество зависимых, подневольных людей разных категорий, оторванных от средств производства и работавших в силу внеэкономического принуждения; не будучи в* строгом смысле рабами, даже патриархальными или типа илотов, эти люди тем не менее в принципе могут рассматриваться как категория, близкая классу рабов. Хотя их личность еще не окончательно экспроприирована, но грань между ними и «полными» рабами очень нечеткая. Во всяком случае, продукт их труда создавался фактически в условиях рабовладельческого способа производства, и им в процессе социально-экономического развития было в дальнейшем уготовано подлинное рабство. Если по ряду причин господствующему классу не вюегда удавалось превратить их в «полных» рабов, то именно к этому рабовладельцы всегда стремились; именно «полное» рабство было для них оптимальной формой эксплуатации, определяло психологию общества, формировало общественные, семейные отношения и т. д.
Хорошо известно и то, что в составе эксплуатируемых рабовладельческого общества имелись разные категории работников, в том числе и такие, которые хотя и были лишены собственности на средства производства, но сохраняли весьма вначительную степень правоспособности. Некоторые историки предлагают обозначать всех эксплуатируемых рабовладельческого общества как «древних подневольных людей рабского типа», а термин «раб» применять только к тем эксплуатируемым работникам, которые считались прямой собственностью рабовладельца и были лишены не только собственности на средства производства, но и всякой юридической правоспособности. Однако эта точка зрения, хотя и поддерживается рядом советских историков, не может считаться общепринятой.
В странах древневосточных и в странах греко-римского мира существовала одна и та же общественно-экономическая формация, а также одни и те же фазы развития общества. Но эти фазы развития рабовладельческой формации те и другие страны проходили в разное время. Древневосточные классовые общества и цивилизации возникли из недр доклассового общества много раньше античных, на значительно более низком уровне развития производительных сил, и развивались они по сравнению с античными обществами и цивилизациями гораздо более медленными темпами. Именно в различии исходных уровней и темпах развития заключается объяснение того, что Греция и Рим дали образцы завершенности социальных процессов в эпоху древности. Но это вовсе не свидетельство того, что античный мир и древневосточный мир относились к разным формациям, а Восток и Запад качественно противостоят друг другу.
Даже в пределах такой более однородной общественно-экономической формации, как капитализм, наблюдаются разные типы развития. Тем более это верно в отношении древних обществ, гораздо более зависевших от природных и других внешних факторов существования. Разнообразие путей развития стран древнего мира вовсе не ограничивается противопоставлением Восток—Запад, восточная древность— западная античность, но вполне конкретно прослеживается и в пределах самого древнего Востока (как и в пределах древнего Запада). При этом рубеж между обществами разных типов нельзя провести по границе континентов. Так, общество Финикии типологически ближе к ряду олигархических и монархических обществ Греции, а у Карфагена больше сходства с Римом, чем с Египтом или Месопотамией, и т. д. Многообразие типов развития внутри одной и той же рабовладельческой формации обусловлено и характеризуется разной степенью участия в про
22
От редколлегии
изводстве «классических» или патриархальных рабов и свободных лиц; различным соотношением государственного и общинно-частного секторов экономики; местом, которое в данном обществе занимают подневольные труженики типа илотов и частные рабы; ролью товарного производства и обмена, частного рабовладельческого предпринимательства и централизованного распределения продукта рабовладельческого производства, а также темпами освоения ведущих производственных процессов; наличием или отсутствием сословно-кастовых перегородок в обществе и т. д.
Что касается временных границ древнего Востока, то их можно указать приблизительно — как эпоху между концом IV тысячелетия до н. э. и серединой I тысячелетия н. э. Точная и единая хронологическая грань между восточной древностью и средневековьем (т. е. временем, когда рассматриваемые страны и народы вступают в феодальную формацию) не может быть указана. В большинстве случаев это III—V вв. н. э.
По многим причинам практически невозможно излагать историю древних цивилизаций Азии и Африки во всех ее частях так, как излагается история Греции или Рима, не говоря уже о новой истории Европы. Разные периоды истории в странах Востока нам известны далеко не в равной степени. Имеются довольно продолжительные периоды, об истории которых наши сведения скудны или совсем отсутствуют. Это в высшей степени досадное обстоятельство объясняется состоянием источников и случайностью археологических находок. Например, о господстве гиксосов в Египте не сохранилось почти ничего достоверного, тогда как, скажем, от времени правления в этой стране XVIII династии дошло множество источников, дающих возможность изложить достаточно подробно историю Египта того времени. Экономическую историю городов Месопотамии начала II тысячелетия до н. э., в которых тексты документов записывали на глиняных плитках, мало поддающихся разрушению, мы знаем довольно хорошо; история Месопотамии последних веков до нашей эры, когда писали на быстро разрушающемся пергамене, нам почти неизвестна. Часто весьма неточны (в особенности для некоторых периодов и стран) наши сведения о древней хронологии, поскольку не существовало постоянных эр, т. е. точек отсчета времени, и нередко появление новых фактов заставляет исследователей полностью пересматривать, казалось бы, давно и точно установленные хронологические даты. Источники, особенно наиболее древние, часто написаны сложными и неоднозначными системами письмен; постоянно продолжающаяся работа над текстами нередко приводит к необходимости давать новые переводы источников, пересматривать ставшие привычными формы чтения имен собственных и названий городов и стран. Читатель должен иметь это в виду и не сетовать на то, что заученное им когда-то в прошлом приходится теперь переучивать.
В нашей «Истории древнего Востока» освещается в основном история стран древней цивилизации Азии и Северной Африки. История тех стран, в которых одновременно с этой цивилизацией еще не возникло гражданское общество с делением на классы и сформировавшимися государствами или где все это произошло только в самом конце периода древности (например, Япония, Корея), нами не рассматривается.
III
Изучение истории древнего Востока имеет не только академический интерес. Поскольку в ведущих странах древнего Востока процесс возникновения общественных институтов, характерных для классового общества, происходил ранее всего и, стало быть, без какого-либо взаимодействия с уже сложившимися до того цивилизациями (как это было в древней Европе), постольку он происходил здесь в наиболее чистом виде. Поэтому при изучении его мы сталкивались с вопросами, имеющими важнейшее общетеоретическое и практическое значение: здесь рассматриваются проблемы особенностей исторического развития народов Востока,
23
От редколлегии
появления имущественного и общественного неравенства, возникновения классов, государства, моногамной семьи, зарождения современных религий, этнических общностей, важнейших достижений культуры. То или иное решение любого из этих вопросов имеет отнюдь не отвлеченный характер: прямо или косвенно оно всегда связано с идеологией современных классов в странах Азии и Африки и политическими платформами их партий. Вокруг многих из этих вопросов идет острая и незатихающая идеологическая борьба.
К этому надо добавить, что многие факты истории древности, толкуемые произвольно, к сожалению, используются для оправдания и обоснования экспансионистских и гегемонистских устремлений в политических кругах некоторых современных государств. Как ни нелепы с научной точки зрения попытки обоснования претензий на те или иные современные национальные границы фактами вековой, а то и двух-, трех- и пятитысячелетней давности, такие попытки нередки в современном мире. Злободневной и ответственной задачей востоковедной науки является выяснение исторической истины и опровержение ее фальсификации и спекуляций, построенных на превратно истолкованных исторических фактах.
Далеко не каждому известно, что границ в современном смысле древние государства вообще не имели (если, конечно, исключить мелкие первичные государства, ограниченные естественными рубежами долины реки или даже небольшого оросительного канала); лишь временами предел суверенной власти государства совпадал с крайней точкой, до которой доходило его войско, и то только пока оно там находилось: уход завоевателей, как правило, сопровождался восстановлением независимости города или области, только что вынужденной было заплатить завоевателям дань. Показать преходящий, исторический характер этнических комплексов и политических объединений — царств и империй, необоснованность претензий на вечное превосходство одного какого-либо народа или одной культуры над другим народом или другой культурой — это задача всех ученых, ощущающих ответственность за прогресс и само существование человечества, за сохранение мира и безопасности народов.
Объективное исследование историко-культурного развития народов Востока в эпоху древности приобретает в наши дни особую научную и политическую значимость. Распад колониальной системы, создание в Азии и Африке независимых государств, играющих значительную роль в судьбах современного мира, обострили интерес в самых широких кругах общественности этих стран к их далекому прошлому. Передовые ученые Востока стремятся по-новому осмыслить ход развития своих стран, обращаются к культурному наследию своих народов, черпают вдохновение в тех замечательных достижениях, которых добились древневосточные цивилизации. Они выступают против попыток исказить подлинный ход исторического развития народов Востока, умалить их роль в истории мировой культуры.
Одной из важнейших задач советских востоковедов является борьба против ненаучных, тенденциозных взглядов на историю древнего Востока, объективный показ вклада каждого народа в общую сокровищницу человеческой цивилизации. «История древнего Востока» ставит своей целью также удовлетворить естественный интерес широких кругов советских читателей к древнему прошлому восточных народов, включая и народы нашей Родины.
IV
Предлагаемая вниманию наших читателей коллективная монография в трех книгах является обобщающим трудом, в котором объединили свои усилия многие советские востоковеды разных специальностей; у них различные творческие индивидуальности, они не всегда единодушны в оценке значения и характера некоторых социальных и культурно-исторических явлений, имевших место в древности. Каждый из них излагает и трактует основные факты и проблемы, разумеется, так, как он считает правильным и необходимым и как ему подсказывает его научная совесть; в тех случаях, когда в советской науке имеются расхождения по важным
24
От редколлегии
вопросам, они отмечаются в тексте или самими авторами, пли редакционной коллегией. Но читатель легко заметит, что, несмотря на известные расхождения во мнениях, авторы являются научными единомышленниками в основном и глав* ном — все они руководствуются теорией исторического материализма.
Авторам и редакционной коллегии казалось, что широкому и в то же время достаточно квалифицированному читателю, на которого рассчитано данное издание, будет поучительно ознакомиться с творческой лабораторией ученых и их индивидуальными мнениями и включиться в споры, в которых рождается истина.
Коллективный монографический труд «История древнего Востока» состоит, как мы уже говорили, из трех книг. Первая (в двух частях) — под названием «Зарождение классового общества и первые очаги цивилизации» — охватывает период от глубочайшей древности до конца II тысячелетия до н. э. Здесь рассказывается о возникновении и самом раннем периоде существования древнейших оча-roBi древневосточной цивилизации, расположенных в долинах Тигра и Евфрата (ч. I), Нила, Инда и Хуанхэ (ч. II). Несмотря на первоначальную относительную изолировнность этих очагов друг от друга, возникновение их было обусловлено общими причинами, а сами они имели много сходных черт. В этих очагах переход к более прогрессивным формам земледелия и скотоводства, к широкому использованию металлов, развитие профессионального ремесла и торговли, возникновение центров цивилизации — городов — раньше, чем где бы то ни было, определили перестройку архаической системы общественных отношений и возникновение классов и первых государств. В основном по внутренним причинам, но также и под значительным воздействием упомянутых древнейших очагов ускорялся процесс классо-образования и в странах соседних или близких к ним, особенно на Ближнем Востоке, а к концу рассматриваемого периода — и в Южной Европе.
Вторая книга будет посвящена периоду от XI—X до V—IV вв. до н. э., т. е. времени «возникновения и развития ранних древневосточных империй». Это время ознаменовалось очевидным прогрессом во всех областях материальной и духовной культуры, ростом рабовладения, возникновением классовых обществ и государств на новых территориях. Наиболее заметными чертами в политической истории этого периода были борьба за гегемонию в масштабах целых географических регионов, возникновение в процессе этой борьбы все более и более крупных государственных образований, а в конце эпохи — державы Ахеменидов, объединившей под своей властью почти все древние государства Ближнего и Среднего Востока.
Третья книга посвящена поздним древневосточным империям и начинается с истории образования и быстрого распада империи Александра Македонского (конец IV—III вв. до н. э.). Здесь в основном рассматриваются проблемы эллинизма и истории Ближнего Востока в эллинистический и римский периоды, включаются главы, посвященные тем странам Востока, в которых социальные и культурные институты эллинизма были усвоены и поглощены местными традициями и которые затем противостояли политическим и социальным силам эллинистического и римского «Запада». Вторая часть третьей книги посвящена образованию поздних империй в Индии, Китае и других странах Востока.
Важные события этой эпохи серьезно изменили политическую карту древнего мира и тесно связали историю народов всех трех континентов; история древнего Востока доводится здесь до III—V вв. н. э., иными словами, в третьем томе освещается последний период древности. В это время районы древневосточной цивилизации сливаются в сплошную зону от Атлантического до Тихого океана. Укрепляются и усложняются экономические и политические связи между ними. Культура древности достигает наивысшего расцвета. Вместе с тем в ведущих странах начинается кризис рабовладения и зарождение феодальных отношений. Осложнение внутренней социальной и политической обстановки приводит к ослаблению этих стран. До этого племенная периферия рабовладельческого мира была главным образом объектном грабежа и захватнической политики, хотя наносила и серьезные ответные удары. Теперь, казалось, весь племенной мир пришел в движение и рабовладельческие империи начинают «разваливаться» одна за другой.
25
От редколлегии
Мы оставляем древний мир в этой напряженной обстановке, когда многие события, знаменовавшие собой развитие нового общества, уже произошли, а другим, не менее драматическим, еще предстояло произойти. Формирование феодального общества в Азии и Африке лежит за пределами нашей темы.
Традиционным для книг по общей истории древнего Востока являлся прежде всего вводный раздел, посвященный истории науки. Однако накопление новых открытий, часто не только не уступающих по значению первым прославленньш открытиям, но и превосходящих их, делает написание такого раздела в рамках нашей «Истории древнего Востока» и в объеме, соответствующем характеру изложения в ней, практически невозможным. История открытий на древнем Востоке — это теперь уже тема отдельной большой книги.
Примечания к сообщаемым фактам даются (в виде ссылки на номер соответствующего исследования в библиографии к разделу) лишь в тех случаях, когда эти факты относятся к еще малоизвестным в литературе или считавшимся спорными обстоятельствами (некоторые авторы предпочли вовсе отказаться от примечаний). Остальные обоснования тех или иных приведенных в «Истории» положений читатель найдет в литературе, перечисленной в библиографии.
В наши дни стремительного научно-технического прогресса бурными темпами растут и углубляются знания и в области гуманитарных наук, в том числе по истории и культуре древнего Востока. Постоянно увеличивается приток научной информации, уточняются и пересматриваются ранее принятые положения и факты, применяются принципиально новые методы исследования уже имеющихся материалов. Осуществляется координация, взаимосвязь и интеграция различных гуманитарных дисциплин и общественных наук с естественными и техническими. Это закономер пое явление в развитии современной науки нашло свое отражение и при написание настоящего издания. В его подготовке приняли участие историки, филологи, лин гьисты и литературоведы, а также археологи, этнографы, искусствоведы и др.; были использованы выводы, полученные с применением методов математики, физики, биологии и т. д.
Издаваемая «История древнего Востока» — плод работы коллектива ученых Института востоковедения АН СССР, в ней принимали участие также ученые востоковедных институтов союзных республик, гуманитарных институтов АН СССР, других научных учреждений страны, профессора и преподаватели МГУ и ряда других высших учебных заведений. Предлагаемый читателю обобщающий труд «История древнего Востока» рецензировали акад. Б. Б. Пиотровский, акад. Ю. В. Бромлей и д-р ист. наук В. Н. Никифоров.
Редколлегия выражает глубокую признательность представителям советской научной общественности, чьи критические замечания и советы учтены при подготовке данного издания.
Понятно, что в выпускаемом нами издании не все вопросы истории и культуры древнего Востока освещаются одинаково подробно. Это объясняется не только характером издания, но и современным уровнем наших знаний о тех или иных явлениях и событиях далекого прошлого народов Востока. Многие проблемы еще ждут своей дальнейшей разработки, а некоторые изложены в качестве наиболее приемлемых в настоящее время гипотез. Мы надеемся, что данный труд будет способствовать дальнейшему развитию советской исторической науки и привлечет внимание как специалистов-историков и представителей смежных дисциплин, так и всех, кто интересуется древней историей и культурой народов Востока, внесших огромный вклад в мировую цивилизацию.
♦ * *
Авторами первой части первой книги — «Месопотамия» являются: д-р ист. наук И. М. Дьяконов (гл. I § 1, 8, 11, 12, 13; гл. II; гл. III § 1—8; гл. IV § 1—6; гл. V § 1—4, 6, 7; гл. VI; гл. VII), канд. ист. наук В. К. Афанасьева (гл. I § 9, 40, 13; гл. II § 7; гл. III § 9; гл. IV § 7, 8; гл. VII), д-р ист. наук В. М. Массон гл. I § 2—6, 9, 10), канд. ист. наук В. А. Якобсон (гл. V § 5), канд. ист. наук К. X. Кушнарева (гл. I § 7).
26
От редколлегии
Хронологическую таблицу выполнил В. А. Якобсон.
Библиография подготовлена авторами глав под редакцией канд. ист. наук Т. Н. Савельевой.
Карты составлены Т. В. Степугиной по эскизам И. М. Дьяконова (Передняя Азия), В. М. Массона и Э. А. Шмуйлович (эпоха первобытнообщинного строя).
Иллюстрации подобраны канд. искусств. М. В. Гореликом и Т. В. Степугиной по рекомендациям авторов глав; научно-художественные реконструкции на основе древних памятников исполнены М. В. Гореликом.
Научно-организационную работу осуществляла ответственный секретарь издания канд. ист. наук Т. В. Степугина.
Глава I

ПРЕДЫСТОРИЯ ДРЕВНЕВОСТОЧНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Началом истории человечества была эпоха первобытности, громадная по временной протяженности. В эту эпоху на Афро-Азиатском континенте произошло выделение человека из животного мира и формирование человеческого общества с присущими только ему закономерностями развития. То был очень длительный и сложный процесс, и постоянное ускорение его заметно только современным исследователям: изменения происходили слишком медленно, чтобы их могло почувствовать каждое поколение самих древнейших людей или даже несколько последовательных, еще близких друг к другу поколений.
Эпоха первобытного общества, предшествовавшая эпохе сложения общественно-экономических классов, делится на два этапа, которые было предложено назвать ступенями присваивающей экономики и производящей экономики. Обозначения эти неточны, так как уже на первой стадии (период дикости, по Л. Г. Моргану — Ф. Энгельсу) осуществляется производство в виде изготовления орудий, затем поиска и собирания растений, охоты, ловли рыбы и, наконец, первоначальной обработки добытого с целью превращения его в пригодный для потребления продукт (например, разделка туши, обработка огнем, раскалывание орехов и т. п.); мало того, даже и такая экономика предполагает не только производство, но и воспроизводство хотя бы части орудий.
Вторую стадию первобытной экономики (период варварства, по Л. Г. Моргану и Ф. Энгельсу) отличает производство и воспроизводство не одних только орудий, но и самого продукта, будь то в земледелии, скотоводстве, ремесле, в то время как раньше продукт непосредственно присваивался (охота, собирательство). Поэтому правильнее говорить о начальной стадии производства и воспроизводства только орудий при присвоении продукта (собирательство, охота) и стадии первобытного
28
Предыстория древневосточных цивилизаций
производства и воспроизводства как орудий, так и продукта (земледелие, скотоводство). Археологи обычно предпочитают периодизацию по технологическому признаку, так как характер технологии обнаруживается прямыми археологическими методами, между тем как экономический характер общества выявляется лишь путем исторической интерпретации найденного материала. Первой стадии первобытной экономики по археологической периодизации соответствуют древнекаменный век (палеолит, время от появления первого человеческого вида, изготовлявшего орудия труда, до окончательного становления человека современного типа), а также среднекаменный век (мезолит).
В период среднекаменного века на Африканском и Азиатском континентах, а также в некоторых частях Европы складываются предпосылки для перехода к земледелию и скотоводству. В IX—VI тысячелетиях до н. э. в азиатских, а затем и африканских областях Ближнего Востока и ближайших к нему регионах Балканского полуострова начинается переход ко второй стадии первобытной экономики — земледельческо-скотоводческой— и к новокаменному веку (неолиту), а затем и к веку металла; здесь же ранее всего, начиная примерно с 3000 г. до и. э., возникает первое классовое общество и цивилизация. В других областях Азии, а также Европы эпоха неолита, а затем и начало цивилизации наступали на одно, два, а то и три тысячелетия позже. Поэтому в настоящей книге, посвященной истории древнейших цивилизаций, нам предстоит обратить основное внимание именно на Ближний Восток.
1. География древнейшего Ближнего Востока
Начнем с описания природной среды. Главная трудность для исследователей здесь состоит, пожалуй, в том, что природные условия, господствовавшие на Ближнем Востоке до IV тысячелетия до н. э., не поддаются достаточно точной реконструкции, хотя археологические, палеонтологические и геологические исследования уже дают нам для этого некоторые опорные данные. Великое оледенение Северной Европы и Азии продолжалось, надвигаясь и отступая, вплоть до X—IX тысячелетий до н. э., и соответственно в более южных краях до тех пор климат был сухим и более прохладным, а уровень вод океанов и морей, вероятно, то стоял значительно ниже, чем теперь (на несколько десятков метров), то повышался; на месте пустынь часто были степи, распространение лесов имело иную конфигурацию, чем позже, а сухие русла посреди субтропических пустынь, сейчас лишь на время весенних дождей ненадолго заполняющиеся потоками, тогда еще нередко были настоящими реками. Иным был и животный мир; так, львы водились по всему Ближнему Востоку, а слоны, во всяком случае в Сирии, — вплоть до конца II—начала I тысячелетия до н. э. Широко были распространены ныне вымерший дикий бык (тур), а также, вероятно, дикие предки домашних овцы, козы, осла и т. п.
Более детальная характеристика природной среды этого района до IV тысячелетия до н. э., как мы уже говорили, носила бы весьма приближенный характер, поэтому описание, которое читатель найдет ниже, соответствует в основном состоянию природной среды в следующую эпоху— IV—II тысячелетий до н. э. и позже — время образования и развития древнейших цивилизаций.
Ближним Востоком условно называют земли между Каспийским, Черным, Средиземным морями и Индийским океаном, а также смежные земли Северной Африки. Он распадается на африканскую часть и азиат
29
Глава 1
скую часть, или Переднюю Азию; обе части отделены друг от друга длиннейшей сбросовой впадиной Красного моря, которое в северном своем продолжении, омывая жаркий, гористый и пустынный Синайский полуостров, разветвляется на два узких рукава — Суэцкий залив, отделяемый от Средиземного моря Суэцким перешейком (который теперь перекопан каналом), и залив Акаба.
Африканская часть древнего Ближнего Востока занимала северо-восточный угол Африканского континента, почти сплошь покрытый тропическими каменистыми и отчасти щебенистыми пустынями, которые пересекаются грядами песков — длиной в сотни километров — с барханами до 300 м в высоту. Эту пустыню с юга на север прорезает на тысячи километров узкая зеленеющая полоска вдоль огромной реки Нил, впадающей в Средиземное море широкой дельтой. От азиатской части Ближнего Востока Египет отделен пустынями Суэцкого перешейка, Синая и Южной Палестины.
Всю южную половину азиатской части Ближнего Востока (Передней Азии) занимает громадный Аравийский полуостров, лежащий между Красным морем, Индийским океаном и Персидским заливом. В центре его и вдоль побережья Красного моря, а также у Персидского залива, в том месте, где в него вдается полуостров Оман, тянутся горы; на юго-западе горной зоны водный режим более благоприятен (обусловленные регулярными муссонами периодические сезоны дождей, наличие подземных источников и горных потоков); земли здесь местами плодородны, растительный мир достаточно богат, и даже имеются небольшие леса. В остальном Аравийский полуостров, почти лишенный водных источников, сейчас занят огромными каменистыми или песчаными пустынями, и лишь там и сям у бьющих из-под земли ключей и в защищенных от песчаных бурь долинах встречаются маленькие обитаемые оазисы. Однако вплоть до IV тысячелетия до н. э. и на полуострове значительная часть территории была, видимо, занята степями, где паслись стада дикого рогатого скота; овцеводством на полуострове стали заниматься позже.
К северу от Аравийского полуострова, между Средиземным, Черным и Каспийским морями и Персидским заливом, расположена северная часть Передней Азии, издревле наиболее населенная; она и будет прежде всего привлекать наше внимание.
В сердцевине этой части Передней Азии лежит климатическая зона пустынь и полупустынь, которая делится на две неравные части Евфратом, текущим с северо-запада на юго-восток, с Армянского нагорья в Персидский залив. Восточнее, параллельно Евфрату, несет свои воды Тигр. Область между Евфратом и Тигром называется Месопотамией ♦; более протяженная часть зоны расположена к западу от Евфрата — это Сирийская пустыня.
Центральная пустынная и полупустынная зона севера Передней Азии окружена с трех сторон горными районами Палестины, Ливана, Сирии (к которой на северо-западе примыкает полуостров Малая Азия, или Анатолия), Армянским и Иранским плато.
Горы, расположенные вдоль Средиземного моря, образуют климатический заслон, у подножия которого, непосредственно на побережье, узкой полосой тянутся земли, обильно орошаемые приносимыми с моря дождями.
Побережье Палестины занято плодородной узкой полосой Саронской равнины; вдоль него к востоку тянется более сухое, но все же орошаемое и дождями, и подземными источниками плато, обрезаемое с севера поперечной долиной Ездраелон (Изреель) у подножия тянущегося в том же
* Месопотамия по-гречески значит «Междуречье».
30
Предыстория древневосточных цивилизаций
направлении хребта Кармел; к северу от него плато продолжается вплоть до подножия горы Хермон, почти всегда покрытой снегом. К востоку от плоскогорья, в очень глубокой и узкой впадине, изолированной от окружающей страны и в древности густо заросшей лесом, кустарником, папирусом, течет через два озера * с севера на юг река Иордан, впадая в большое густосоленое Мертвое море, лежащее в той же впадине, ниже уровня океана; берега его совершенно пустынны, а воды и в самом деле безжизненны. К востоку от впадины Иордана тянется гористая, а затем более ровная степь, постепенно переходящая в пустыню.
Более плодородно, чем Палестина, побережье к северу от нее (древняя Финикия). Низкие прибрежные горы сейчас, как и в древности, покрыты вечнозеленой средиземноморской растительностью: здесь всегда хватало влаги и тепла, росли дуб, лавр, олеандр, маслина, пиния, яблони. Параллельно побережью с юга на север тянется высокий горный хребет Ливан, еще восточнее — хребты Хермон и к северу от него — Антиливан; между Ливаном и Антиливаном замкнута долина реки Эль-Литани, впадающей в море на юго-западе (область Келесирия), а между Ливаном с его северным продолжением, горами Ансария, и отрогами Антили-вана — долина реки Оронт (Аси) * **, текущей с юга на север; нижнее течение Оронта в древности образовывало цепь озер и болот, окаймленных пышными лугами. Ливан и Антиливан, а также хребет Аманус к северу от впадения Оронта в Средиземное море были сплошь покрыты дубовым, пиниевым, сосновым, кипарисовым и кедровым лесом; выше, на границе альпийских лугов, рос древовидный можжевельник. По восточную сторону Антиливана расположены лавовые массивы и отдельные оазисы, тянущиеся в глубь пустыни (из них важнейшие — большой оазис Дамаска и менее значительный, но впоследствии знаменитый в истории оазис Тадмор, или Пальмира).
Если мы будем двигаться на северо-запад от Сирии, минуя жаркую, но плодородную Киликийскую низменность, лежащую напротив богатого в древности медью острова Кипр, и пройдем там, где с окружающих лесистых гор Тавра сбегают в залив Александретта (Искендерон) реки Джейхан и Сейхан, и далее через глубокие извилистые ущелья Тавра, мы попадем в глубь полуострова Малая Азия, или Анатолия, окруженного Средиземным, Эгейским и Черным морями. Полуостров этот представляет собой некоторое подобие перевернутой тарелки, где возвышенное плоское «донце» отрезано от моря на севере и юге ободком «поддона». «Поддон» этот образуют горы Понтийского Тавра на севере и Малоазийского на юге***; на западе долины рек Герм (Гедиз), Каистр (Карасу) и Меандр (Большой Мендерес) открывают Малую Азию теплым и влажным ветрам Эгейского моря, через которое ряды островов перебрасывают «мост» к Балканскому полуострову, мысам Греции и к большому острову Крит, лежащему к северо-западу от дельты Нила. В центре нагорья Малой Азии сухая степь. В самом засушливом районе центра полуострова, между изгибами реки Галис (Кызыл-Ирмак) на востоке и реки Сангарий (Са-карья) па западе, лежит соленое мелководное озеро Туз. Гористые северный и южный края полуострова, обращенные к Черному и Средизем-
♦ Хула (Мером), ныне в значительной мере осушенное, и Тивериадское, или Генисаретское (иначе Галилейское), озеро.
** Здесь и ниже, в тех случаях, когда приводятся двойные названия, вначале стоят древние названия, иногда заимствованные из трудов античных географов и историков. Современные географические наименования при этом даются в скобках. Использование в научной литераторе, посвященной древнему Востоку, названий, почерпнутых из сочинений представителей греко-римского мира, объясняется главным образом традицией.
*** На юго-востоке к горам Малоазийского Тавра изнутри примыкает высокий вулкан Аргей (Эрджияс).
31
Глава I
ному морям, точно так же как и долины, которые открыты на запад, к Эгеиде, представляют области средиземноморской вечнозеленой лесной растительности. У северо-западного угла полуострова очень узкие проливы Геллеспонт (Дарданеллы) и Босфор и расположенное между ними маленькое море Пропонтида (Мраморное) отделяют Малую Азию от Европы.
В древности Малая Азия была богата золотом (на западе), серебром, свинцом и открытым позже железом (на северо-востоке) и медью (на юго-востоке).
В восточной части полуострова горные хребты сближаются между собой, и начинается Армянское нагорье, которое собрано в складки высоких, местами снежных гор, тянущихся в общем широтном направлении и разделяемых продольными долинами рек: на юге — долиной Тигра (с запада на восток), в центре — долинами притока Евфрата Арацани (Мурад-су), самого Евфрата в верхнем течении (оба с востока и на запад) и Аракса (снова с запада на восток). Кое-где эти долины расширяются, образуя замкнутые высокогорные равнины, кое-где сужаются до труднопроходимых ущелий. В глубине древности часть долин и гор была сплошь покрыта лесом; сейчас лишь в складках южного края нагорья сохранились кустарниковая и лесная растительность типа маки, а также дубпяк, сосна; большая часть гор покрыта степной растительностью (астрагаловые, каменистые с почти безлистными кустиками, ковыльные и другие степи). Во впадине в центре нагорья большое горько-соленое озеро Ван. Уже в глубокой древности в равнинных частях долин, в том числе и в Ванской, условия были благоприятны для земледелия, а на степных нагорьях — для скотоводства. Высокие вулканические горы центра и севера нагорья служили местом добычи обсидиана (вулканического стекла) —важнейшего сырья для режущих изделий в VII—IV тысячелетиях до н. э.
На севере Армянского нагорья, над плодородной низменностью долины Аракса, возвышается величественная снежная шапка Арарата. За Араксом начинается самая северная из областей Ближнего Востока — Закавказье; хребет Большого Кавказа отделяет его от зеленых степей Восточной Европы. В природном отношении древнее Закавказье можно было бы грубо разделить на три зоны. На западе, вдоль всего черноморского побережья, тянулась полоса почти непроходимых субтропических лесов, перевитых плющом и лианами, уходившая на Понтийское побережье полуострова Малой Азии; в Черное море здесь текут небольшие речки: на севере — Кодори, в центре — Риони и на юге — Чорох. Сплошные заболоченные леса делали долину Риони — древнюю Колхиду — малопригодной для заселения. В центре Закавказья расположена горная страна, соединяющая Большой Кавказ на севере с Малым Кавказом на юге, в излучине Аракса. Через нее на восток бегут река Кура и ее притоки. В горах южнее Куры расположено пресноводное озеро Севан, которое соединяется рекой Занга (Раздан) с Араксом. Наконец, низменная, восточная часть Закавказья, соответствующая центральной и юго-восточной частям нынешней Азербайджанской ССР, рано превратилась в область сероземных полупустынь и пустынь, хотя ее и пересекают долины Куры и Аракса, вливающихся общей дельтой в Каспийское море.
Иранское плато входит в Ближний Восток только своей западной частью; восточная же часть, вплоть до краевых горных зон, которые, охватывая нынешний Афганистан, сбегаются к северо-востоку — к Пами-ро-Гипдукушскому высокогорному узлу, традиционно относится к Среднему Востоку. Здесь к Иранскому плато примыкают: с севера — степи и пустыни Средней Азии за Каспийским морем, пересекаемые великими реками Оке (Амударья)и Яксарт (Сырдарья), а с востока — долина Инда
32
Предыстория древневосточных цивилизаций
и его притоков, отделенная пустыней Тар и степями от тропических лесов остального Индостана.
Иранское нагорье по своему строению напоминает Малую Азию: сухое внутреннее «дно», занятое пустынями, солончаками и пересыхающими солеными озерами, отгорожено от морей и соседних стран горными хребтами; однако полосы горных хребтов здесь шире и выше. Реки или текут в центр нагорья и там пересыхают, или прорываются по узким ущельям — либо на запад, впадая в Тигр, текущий вдоль края плато к югу, в сторону Персидского .залива, либо на север, к Каспийскому морю (река Кызылузен — Сефидруд). Вдоль побережья Каспийского моря, отгороженного от внутренних пустынь огромной стеной хребта Эльбурз, растет густой субтропический лес. Эта северная краевая полоса гор сближается с западной краевой полосой гор в северо-западной части нагорья, образуя высокие горные узлы, глядящие в северном направлении на долину Аракса и Куры и на сухую низменность Восточного Закавказья. Южнее этих горных узлов, между обеими полосами гор, есть холмистое понижение, которое отгорожено от остального плато поперечным хребтом; здесь лежит большое горько-соленое озеро Урмия. Западная горная зона (горы Загроса), окаймляющая Иранское плато со стороны Месопотамии, тянется в общем юго-восточном направлении; она похожа по строению на горную страну Армянского нагорья, продолжением которой и является. Склоны гор, обращенные к закату солнца, до которых через седловины сирийских хребтов долетают влажные ветры Средиземного моря, покрыты колючими кустарниками и низкорослым лесом: дубняком, миндалем, фисташковым деревом, кизилом и т. п. Очень сходны и северные склоны Копетдага — краевого хребта, отделяющего Иранское плато от юго-западной части Средней Азии. У северного подножия этого хребта, между горами и пустыней, земледельческо-скотоводческие культуры развились почти столь же рано, что и в странах Передней Азии. Несколько восточнее Копетдага, в долине реки Теджен (Герируд), открывается понижение, через которое из северных степей в различное время двигались в Иран и Индию степные народы.
В юго-западной части Иранского нагорья краевые хребты Загроса отступают, образуя «подкову» вокруг жаркой низменности древнего Элама (Хузестан), через которую к Персидскому заливу текут, образуя общую дельту, реки Керхе, Диз и Карун. Отходя все далее к востоку, а затем к юго-востоку, горы Загроса переходят в горную зону, окаймляющую Иранское нагорье с его южной стороны; склоны гор, обращенные к внутренней пустыне, бесплодны; на тех же, что обращены к Персидскому заливу, сравнительно высоко в горах растут грабы и буки, а еще выше расположены альпийские луга и над ними — сухие степные нагорья; нижний, покатый край гор и холмистая низменность, тянущиеся вдоль залива, расположены в жаркой полосе с усиленным испарением, к тому же здесь летом дуют сильные сухие и горячие ветры из аравийской пустыни. Поэтому южное побережье Ирана — тоже пустыня, и лишь вдоль русел речек, сбегающих с гор, лежат оазисы, в которых к III—II тысячелетиям до н. э. стала распространяться культура финиковых пальм. Однако посреди горной зоны, в древней Персиде (Фарс), где текут небольшие реки и расположено пересыхающее озеро Нейриз, есть зеленые долины.
Столь же пустынно и низменное аравийское побережье Персидского залива с Бахрейном и полуостровом Катар, хотя в древности именно здесь, как считают, была родина финиковой пальмы*. Несколько менее
♦ По палеоботаническим и лингвистическим данным, финиковая пальма, вероятно, происходит из Африки и на побережье Персидского залива попала не ранее VI—IV тысячелетий до н. э.
3 Заказ № 1238	33
Глава I
бесплодным оно становится лишь кое-где на полуострове Оман, открытом зимнему муссону с Индийского океана и отгороженном высокими горами от пустыни.
Для развития первых цивилизаций Ближнего Востока наибольшее значение вначале имела полоса земли, окаймлявшая горные области Палестины, Сирии, Армении и Ирана, — так называемый Плодородный полумесяц. Вдоль полукольца гор, на западе — с обеих сторон, а затем — только с внутренней, расположены холмистые районы, покрытые травами, кустарниками и рощами, пригодные для развития земледелия и оседлого скотоводства, а в сторону широкого языка пустынь и полупустынь, вдающегося внутрь этого полукольца, тянутся и сейчас, как тянулись в древности, степи — все более сухие, лишь вдоль границы Плодородного полумесяца буйно цветущие ранней весной тюльпанами и крокусами, в остальное же время года выжигаемые солнцем, а ближе к пустынной полосе всегда покрытые лишь кустиками полыни и постепенно редеющими колючками, становясь, чем дальше, тем безжизненней. Кое-где можно встретить скопление комочков беловатого съедобного лишайника «манны» (леканоры), переносимых ветром по пустыне. Однако эти степи прорезаны сетью вади — почти круглый год сухих русел, прорытых редкими зимневесенними ливнями; здесь сравнительно близки подпочвенные воды. Такие степи, по крайней мере с VI тысячелетия до н. э., служили местом обитания скотоводов, полуоседлых и бродячих.
Чтобы представить себе весь Плодородный полумесяц, нужно мысленно обойти полукруг гор Ближнего Востока. От долины Нила на юго-западе Плодородный полумесяц отделен более чем двухсоткилометровой полосой пустыни, лежащей между восточным рукавом дельты Нила, Средиземным, Мертвым и Красным морями; отдельные зеленые участки начинались приморской Саронской равниной, пятнами растительности на нагорьях Палестины, плодородной диагональной долиной Ездраелон. К северу от Палестины, параллельно зеленому финикийскому побережью и горным лесам Ливана, тянулась плодородная долина Оронта, а за Антиливаном лежал Дамасский оазис; затем Плодородный полумесяц проходил через Северо-Западную Сирию — здесь зелено не только сирийское побережье и орошаемые части соседней Киликийской равнины, но плодородны и внутренние районы, где от устья Оронта со Средиземного моря веют влажные ветры; переправившись через Евфрат, мы попадаем в зону сухих степей и полупустынь, но в древности травяные степи и маки, возможно, занимали не только предгорья по левому берегу Тигра, но и холмистую местность в верховьях левых месопотамских притоков Евфрата — Белйха и Хабура; во всяком случае, зимой здесь выпадает достаточно осадков, чтобы цвела степь и возможно было неполивное земледелие; к тому же во многих местах близки и подпочвенные воды. От долины верхнего Тигра, образующей границу между Армянским нагорьем и Месопотамией, восточный «рог» Плодородного полумесяца раздваивается: удобные для земледелия земли тянутся к югу, с одной стороны — по Тигру, по нижним отрезкам долин левых притоков Тигра — Большого и Малого Забов, Адема (Эль-Узайма) и Диялы — и по «гумусовым» степям предгорий; с другой — по притоку Евфрата Хабуру и далее тонкой ниточкой вдоль Евфрата. Вся эта страна в древнейшее время была покрыта низкорослыми травами, а в предгорьях — и кустарниками; здесь уже с VII—VI тысячелетий до н. э. стали появляться земледельческие культуры.
Продолжением Плодородного полумесяца на юго-востоке считаются области нижнего течения Тигра и Евфрата (Нижняя Месопотамия) и Хузестан (эти страны особые по своим экологическим условиям, и их не нужно смешивать с другими плодородными землями Ближнего Востока).
34
Предыстория древневосточных цивилизаций
Все пространство между реками Евфрат и Тигр, т. е. Месопотамия в широком смысле этого слова, делится с севера на юг на несколько природных районов.
В пределах сухой субтропической зоны расположена Верхняя, или собственно, Месопотамия; она охватывает два природных района: на севере ее простирается холмистая страна, куда влажные ветры со Средиземного моря приносят достаточно обильные зимние дожди для ранних посевов и где в древности местами росли кустарники. Несколько далее к югу лежит второй район — сухие степи, но и здесь вдоль речных долин, у источников, с подветренной стороны холмов можно сеять хлеб, почти или совсем не пользуясь искусственным орошением, а в степи достаточно растительности для прокорма стад. Самая крайняя к югу, сравнительно увлажненная полоса этого района расположена по южным склонам поперечной гряды холмов Джебель-Синджар; тут проходит граница сухой субтропической и сухой тропической зон, а далее к югу начинается третий район Месопотамии — «гипсовая» пустыня с ничтожным количеством годовых осадков. Она тянется по обе стороны Евфрата на протяжении около 200 км.
За полосой «гипсовой» пустыни, примерно южнее широты нынешнего Багдада, начинается четвертый район — нанесенная реками (аллювиальная) низменность Нижней Месопотамии. Здесь Евфрат и Тигр резко сближаются и в древности текли почти параллельно друг другу, на близком расстоянии, поэтому Нижнюю Месопотамию часто называют также Двуречьем (или Южным Двуречьем) в отличие от Междуречья, т. е. Верхней, или собственно, Месопотамии. Для глаза переход к новому району малозаметен — и там и здесь тянется пустыня; однако здесь после земли совершенно бесплодной мы вступаем в область потенциально очень плодородных почв, по крайней мере такой эта земля была в глубокой древности. Но плодоносить она могла только при систематическом орошении речными водами; иначе нещадно палящее солнце превращало ее в пустыню уже в нескольких шагах от реки.
Таким образом, низовья двух больших рек — Евфрата и Тигра — целиком расположены в зоне пустынного климата. В эпоху, когда в Палестине и на склонах Загроса люди уже жали первые злаки деревянными серпами с кремневыми зубьями, значительная часть нынешней равнины Нижней Месопотамии находилась еще под покровом моря, поднявшегося после таяния ледников на севере; однако ежегодные разливы месопотамских рек постепенно заполняли северную часть Персидского залива илом. В низовьях Евфрата и Тигра из иссушенного ила создавалась плоская низменность. Перепад уровня реки между северным и южным пределами Нижней Месопотамии составлял 1 м на 1000 м русла, и гладкая поверхность равнины была причиной того, что Евфрат и его рукава, а в самых низовьях и Тигр при своих разливах часто меняли направление, затопляя огромные пространства и оставляя другие места без воды, так что болота и зарастающие тростником мелководные озера всюду соседствовали с иссохшими от палящего солнца просторами — пустынными, часто песчаными, развеваемыми ветром. Сама низменность с запада окаймлена обрывом — старым берегом моря, за которым дальше, вплоть до самого Иордана, тянется зимой и весной сухая степь, а летом — красновато-желтая пустыня. С северо-востока к Нижней Месопотамии (Двуречью) подступали такие же выжженные солнцем, лишь ранней весной кратковременно зеленевшие степи; их пересекала только долина самого южного из левых притоков Тигра — Диялы, где условия были пригодны для создания речного орошения.
Наводнение начинается в Двуречье весной (март—апрель), когда в горах Армении тает снег и обильно идут дожди. Первым разливается
35
3*
Глава 1
Тигр, на две недели позже — Евфрат. В отличие от Нила наибольший разлив рек Месопотамии наступает еще до созревания большей части хлебов, поэтому нормальный земледельческий цикл работ возможен здесь лишь в том случае, если воды своевременно будут отведены в каналы и бассейны, где они могут сохраняться для поливки хлебов после осеннего посева. Однако Тигр на значительном протяжении течет в высоких берегах, что требует для отвода воды водоподъемных устройств, которых у жителей Нижней Месопотамии не было еще ни в IV, ни в III, ни даже во II тысячелетии до н. э. Вследствие этого, а также ввиду большой скорости течения воды Тигра долгое время для орошения полей не использовались *, и первые селения, а затем и города возникли в Нижней Месопотамии только вдоль Евфрата и его рукавов и искусственных каналов и, кроме того, за Тигром, в долине Диялы.
Но должны были пройти тысячелетия, пока полуболотистые, полупустынные низовья Евфрата и Тигра, к тому же еще отрезанные от внешнего мира полосой пустыни, с трудом проходимой для двигающихся пешком мужчин, женщин и детей, вообще привлекли внимание человека: семь-восемь месяцев в году здесь не выпадает дождь, температура воздуха летом не падает ниже 30°, а часто достигает 50° и более, причем тени нет нигде; земледелие до укрощения рек было невозможно, в болотистые лагуны и озера приливы Персидского залива и муссонные ветры заносили горько-соленую воду, а в тростниковых зарослях кишели дикие звери и реяли мириады комаров. Однако, когда в результате развития скотоводства и земледелия население Плодородного полумесяца начало расти, а земледельческие поселения стали все более выдвигаться в сторону степи, некие, неизвестные нам племенные группы, может быть теснимые своими соседями-врагами, ушли из таких селений в Нижнюю Месопотамию, где им сразу же пришлось применить какой-то ранее накопленный опыт создания каналов, потому что без искусственного орошения полей в этом жестоком климате человек неминуемо бы погиб. Правда, возможно, что земледелие здесь велось первоначально путем отвода воды с залитых естественными разливами пространств и их засева, но и эти простейшие мелиорационные мероприятия требовали наличия предварительных навыков копки канав и полива всходов. Вероятнее всего, первые люди прибыли сюда через долину Диялы, а также из соседнего Элама.
Низовья переплетающихся русел рек Керхе, Диз и Карун (древний Элам) во многом очень сходны с низовьями Евфрата; здесь даже еще жарче. Существенная разница в том, что Элам окаймлен полукругом гор и поэтому был доступнее для заселения земледельчески-скотоводческими племенами, издавна жившими на их склонах. В период первого освоения низменности жители Элама, вероятно, могли также спасаться в этих горах от жары, засухи и наводнений и держать там свой скот.
Две из эламских рек — Карун и Керхе ** впадали в Персидский залив под углом в 90° по отношению к устьям Тигра и Евфрата, постепенно создавая перед ними барьер наносов, способствовавший образованию лагуны; затем уже ил из всех пяти рек постепенно заполнил эту лагуну; со временем мели превратились в плоские острова и перешейки, а сама лагуна — в цепи озер и болот; все это густо заросло непроходимыми тростниками, которые частично и отгородили Элам от Двуречья.
В настоящее время Двуречье и низменность Хузестана выглядят совсем иначе. Лагуна полностью занесена илом, и от нее остались лишь
♦	По аналогичным причинам и начало использования для земледелия вод Куры и Аракса в их нижнем течении, а также Амударьи и Сырдарьи задержалось по сравнению со временем освоения вод Нила и Евфата на тысячи лет.
♦	♦ Третья — Диз — вливается в Карун.
36
Предыстория древневосточных цивилизаций
отдельные пересыхающие озера; берег моря отступил далеко на юг. Евфрат и Тигр не текут, как в древности, параллельно, а от широты Багдада к югу расходятся в стороны и затем снова сближаются, так что Верхняя и Нижняя Месопотамия образуют как бы «восьмерку» и далее сливаются в одну реку Шатт эль-Араб, которая и впадает в Персидский залив. В Шатт эль-Араб впадает и Карун. Земли между Тигром и Евфратом по большей части превратились в мертвую пустыню — отчасти из-за постепенного разрушения оросительной системы за время длительного чужеземного владычества, отчасти из-за засоления почвы вследствие нерационального орошения начиная уже с древних времен: при увлажнении полей речными водами влага частью уходит в землю, частью испаряется, а содержащиеся в ней соли остаются в верхнем слое и постепенно покрывают землю коркой, на которой злаки расти уже не могут.
Такова была сцена, на которой разыгрывалась драма создания первых цивилизаций. Одновременно цивилизация сложилась и в долине Нила, отделенной Синайским полуостровом и пустыней от юго-западного конца Плодородного полумесяца. Степи и горы Средней Азии и Казахстана, степи и речные долины Северо-Западного Индостана, громадная, широкая стена великанских снежных хребтов Гималаев, огромные нагорья и пустыни Центральной Азии, лессовые равнины Северного Китая с их лиственными лесами, тропические леса Южного Китая, Индии, Бирмы, Таиланда, Вьетнама и Индонезии, острова Японии — все эти области начали свою историю цивилизации в разное время, но в большинстве случаев несколько позже Ближнего Востока.
Об этих остальных странах древнего Востока речь пойдет в других книгах «Истории древнего Востока».
На этих страницах география Ближнего Востока описана такой, какой она была в древности, и сам Ближний Восток разделялся нами на историко-географические области: Ливию, Египет *, Палестину, Сирию, Финикию, Малую Азию, Армению, Закавказье, Иран с Эламом, Верхнюю и Нижнюю Месопотамию, Сирийско-Аравийскую пустыню и Аравийский полуостров. Эти исторические области не совпадают с современным делением на государственные территории, в основном, хотя и не целиком, определяемые национальным, а не географическим размежеванием. Африканская часть Ближнего Востока — Египет и часть древней Ливии — занята ныне Арабской Республикой Египет. В Палестине че-респолосно расположены арабские территории и территории, принадлежащие государству Израиль, а ее степная заиорданская часть целиком входит в состав Иордании. Большая часть финикийского побережья и часть Ливанских гор с Келесирией входят в государство Ливан; государство Сирия занимает не всю историко-географическую область Сирии, зато включает часть финикийского побережья и большой клин в степях Месопотамии за Евфратом вплоть до реки Тигр. Полуостров Малую Азию, все Армянское нагорье, вплоть до Арарата, Котурского перевала и гор Загроса, включая часть горной страны Южного Закавказья, а также низменность, прилегающую к заливу Искендерон, часть историко-географической области Сирии и северный край Месопотамии теперь занимает Турция. Закавказье входит в территорию Советского Союза: западная зона и северная часть центральной — в состав Грузии, южная часть центральной — в состав Армении и отчасти Азербайджана, к которому преимущественно относится восточная закавказская зона. Ирану принадлежит вся та часть Иранского нагорья, которая входит в понятие «Ближний Восток», и некоторая область далее к востоку,
♦	Отнесение к Ближнему Востоку других стран в Северной Африке спорно.
37
Глава I
а также бывший Элам, но часть Загроса принадлежит Ираку, занимающему в основном пустынную область долины Тигра и Евфрата и Нижнюю Месопотамию, включая землю, нанесенную реками в течение поздней древности и средневековья у Персидского залива. Ираку же принадлежат восточная п центральная части Сирийской пустыни. Большую часть Аравийского полуострова занимает Саудовская Аравия, вплоть до Кувейта, граничащего с Ираком, а южная и юго-западная историко-географические области полуострова вошли в состав Йеменской Арабской Республики и Народной Демократической Республики Йемен. На восточном побережье ныне расположены Оман, Объединенные Арабские Эмираты и др.
2. Человек древнекаменного века на Афро-Азиатском континенте
Прежде чем рассказать о возникновении первых цивилизаций в Азии, и в частности в Передней Азии, которой посвящена настоящая книга, уместно, вероятно, было бы вначале рассмотреть вкратце вопрос о том, как шло становление п развитие человека и человеческого общества на этой территории до начала цивилизации. При этом, учитывая несомненно дальние передвижения первых сообществ человека в течение десятков тысячелетий первобытной эпохи, мы, естественно, не можем здесь ограничить наше изложение материалами лишь одной, интересующей нас части континента; такое изложение не дало бы представления об историческом процессе. Нам придется коснуться и Дальнего Востока и даже Африки: многие исследователи сейчас склонны думать, что именно Африка была едва ли не главным очагом возникновения человечества.
Для возникновения человека — существа, отличающегося от всех других видов животного мира способностью не только к биологическому, но и, главное, к общественному развитию, — нужны были условия среды, менявшиеся в направлении, благоприятном для возникновения и распространения семейства гоминид — наиболее высокоразвитых из всех млекопитающих. Такие условия сложились в геологическую эпоху так называемого плейстоцена в тропической зоне земли — на Индийском субконтиненте и особенно в Африке южнее Сахары. Так, в Африке около Ил. 1 3000 000—2 300 000 лет назад обитало несколько видов ныне вымерших человекообразных обезьян — австралопитеков. передвигавшихся чаще на двух задних конечностях, чем на четырех, и питавшихся в числе прочего и мелкими животными. Некоторые исследователи допускают даже, что австралопитеки в отличие от ныне живущих человекообразных обезьян широко и постоянно пользовались камнями и палками. Однако данных об изготовлении австралопитеками орудий труда, т. е. о производстве, нет.
Но здесь же, в Тропической Африке, в ущелье Олдувай, неподалеку от озера Танганьика, найдены были кости некоего человекоподобного существа, названного презинджантроп и жившего около 1750 000 лет назад. Изучение костных остатков показало, что это существо характеризовалось прямой походкой и обладало развитыми передними конечностями, близкими по строению руке современного человека. Более того, 2 в том же слое земли были обнаружены и каменные изделия из грубо-оббитых галек, изготовление которых, безусловно, предполагает целенаправленную трудовую деятельность. Последнее обстоятельство позволило дать виду презинджантропа также название Homo habilis («человек умелый»). Многие исследователи допускают, что именно этому существу
38
Предыстория древневосточных цивилизаций
принадлежит почетное место древнейшего подлинного человека (архан-тропа) *.
Со времени изготовления первых орудий труда начинается самый ранний период древнекаменного века (палеолита)—нижний палеолит. Орудия древнейшего галечного типа встречены по всей Африке, в Палестине и Сирии, в Венгрии, в Индии; допускается их наличие и в Малайе.
Австралопитеки — наиболее близкородственные древнейшему человеку виды гоминид — не исчезли с появлением Homo habilis, а продолжали существовать рядом с ним, и лишь позднее эта тупиковая ветвь развития полностью вымерла.
К сожалению, об общественных формах существования нижнепалеолитического человека мы ничего не знаем, однако ясно, что он, как и его предки, гоминиды, жил определенным образом организованными сообществами. Питался олдувайский человек животными (чаще небольшими), птицей, рыбой, вероятно, наряду с плодами и кореньями. Систематически охотиться на больших животных стали позднее, по мере совершенствования и самого человека, и его групповой организации, а также прогресса в формах орудий труда и способах их изготовления, но еще в эпоху нижнего палеолита. Со временем появляются двусторонне обработанные каменные ручные рубила, по-видимому универсальные по своему назначению орудия, применявшиеся, в частности, при разделке туш убитых животных. Возможно, уже с самого начала неизменным спутником охотника было деревянное оружие, остатки которого, естественно, не сохранились. Археологические культуры ручных рубил носят название шелля и ашеля — по местам их первых находок в Западной Европе, хотя эти орудия обнаружены с тех пор в самых разных местностях земли **. Однако и с их появлением галечные орудия исчезают не сразу. Многие исследователи даже выделяют Северную Индию, Китай и Юго-Восточную Азию в особую зону нижнепалеолитической эпохи по преимущественному распространению здесь галечных орудий наряду с ручными рубилами.
Именно в пределах этой зоны еще в 1891—1893 гг. была сделана на Яве (Индонезия) нашумевшая находка костных остатков питекантропа, или обезьяночеловека; в настоящее время антропологи классифицируют этот вид как Homo erectus («человек прямоходящий»). О жизни яванских питекантропов известно очень мало, поэтому для историка интереснее другие находки, сделанные в пещерах и гротах в местности Чжоу-коудянь под Пекином. Здесь около 300 000 лет назад обитали люди, получившие в науке название синантропов (букв, «китайский человек»)'; Ил. 3 это разновидность того же Homo erectus ***. Правая рука синантропа несла большую трудовую нагрузку, чем левая. Кострища очагов свидетельствуют об использовании огня. Синантропы употребляли в. пищу дикие ягоды и плоды, в том числе и дикую вишню, но основную пищу им доставляла охота. Множество костей, заполняющих их древние убежища и расколотых для извлечения костного мозга, служит ярким доказательством того, что они жили охотой. Из кварца эти древние люди изготовляли рубящие орудия галечного типа и использовали также обра-
* Некоторые исследователи считают Homo habilis одним из видов австралопитеков; находка в Олдувае датируется различно — вплоть до 2 000 000 г. до н. э.; недавно объявлено о находке в местности Канапой, в Кении, локтевой кости существа, близкого к Homo habilis, но предположительно жившего еще на 500 000 лет раньше. — Ре д.
** Археологические культуры, как правило, обозначаются по месту первой или наиболее важной находки.
♦♦♦ В Китае найдены и более древние остатки человека позднеплейстоценовон геологической эпохи; они старше синантропа, но моложе олдунайского человека п известны хуже, чем чжоукоудяньские.
39
Глава I
1.	Австралопитек (реконструкция по Р. Заллингеру)
2.	Орудия олдувайского человека
3.	Группа синантропов
4.	Орудия времени среднего палеолита и их изготовление (реконструкция)
5.	Образцы палеолитических каменных орудий
зующиеся при этом отщепы. Видимо, в общинах древних охотников уже сложились довольно сложные трудовые навыки и традиции. Усовершенствование орудии и приемов охоты позволило расширить круг возможной добычи. Здесь это были преимущественно олени, но встречаются также кости антилопы, лошади, кабана, бизона, буйвола и даже носорога и слона. Синантропы не гнушались и мясом своего «собрата» — человекообразной обезьяны, а судя по расколотым человеческим костям, им не был чужд и каннибализм.
Есть основания предполагать *, что и Индия была одним из очагов становления человеческого рода. Во всяком случае, простейшие каменные орудия, относимые археологами к периоду нижнего палеолита, свидетельствуют, что человек проживал во многих районах Индии по крайней мере полмиллиона лет назад. Основными центрами палеолитических культур здесь были районы внутренней части Деканского плоскогорья в Южной Индии и предгорья Гималаев в Северной. Характерное орудие южного ареала — рубило миндалевидной формы из кварцита; типичным (хотя и не единственным) орудием северного ареала являлось рубящее орудие, изготовлявшееся из крупных речных галек, обколотых с одного конца. Находки в нижнепалеолитических стоянках Южной Индии больших количеств золы указывают на использование огня. Техническая вооруженность была все еще очень низкой и давала возможность человеку жить здесь только простейшим собирательством (сбор плодов, ягод, яиц, выкапывание съедобных корней и пр.) и ловлей животных. Основными местами расселения человека были всхолмленные районы Южной Индии и предгорья Северной, потому что здесь было суше, чем в долинах крупных рек — болотистых, заросших джунглями, изобиловавших опасными хищниками, а животный и растительный мир был если не богаче, то разнообразнее; к тому же здесь было много поделочного камня, а пещеры представляли собой надежные естественные убежища.
На Африканском материке древний человек осваивал саванны, размещая свои стойбища у водных источников. Такова, например, стоянка Олортесайл в Кении, где жили охотники, промышлявшие гиппопотамов, диких лошадей, кабанов и павианов. На Ближнем Востоке и на Кавказе люди находили укрытие в многочисленных пещерах и под скальными навесами. Здесь мы обнаруживаем порой следы деятельности охотников,
* Текст данного абзаца составлен по материалам Г. Ф. Ильина. — Ред.
40
Предыстория древневосточных цивилизаций
41
Глава I
предпочитавших сосредоточить свои усилия на одном каком-либо виде животных, например на пещерном медведе. Человек освоил в эту эпоху и Среднюю Азию; сравнительно многочисленным по тому времени было, видимо, население Палестины и Сирии, где в некоторые периоды нижнего палеолита существовал более влажный климат по сравнению с современным и росло больше лесов. Здесь в то время водились носорог и трогонтериевый слон, многочисленные стада диких лошадей, газелей, ланей и оленей.
Технический опыт и трудовые навыки накапливались и передавались очень медленно, и весь период нижнего палеолита занимает огромный отрезок времени, по продолжительности составляя большую часть истории человечества. Все же темпы этого очень медленного развития постепенно нарастали, и уже в пределах палеолитической эпохи мы замечаем явственные черты некоторого убыстрения прогресса. Так, палеолитические охотники Сирии и Палестины времени ашеля высоко развили технику двусторонне обработанных орудий и начали переходить к новым приемам обработки камня — скалыванию длинных отщепов и пластин и их вторичной отделке. Эта техника знаменовала уже начало повой исторической эпохи — времени среднего палеолита, или мустье (в пещере Мустье, на юге Франции, были сделаны одни из первых находок орудий этого типа).
Эпоху мустье можно отнести приблизительно ко времени 60 000— 30000 гг. до н. э. Центр технического прогресса теперь явственно перемещается в зону между 30 и 50° северной широты. В Китае, в провинции Шаньси, раскопано несколько среднепалеолптических стоянок, что свидетельствует об интенсивности заселения этого района человеком в тот период. Лучше исследованы среднепалеолитпческие стоянки на Ближнем Востоке, в Южной Европе и в Северной Африке. Североафриканские культуры начинают оказывать заметное влияние на все более отстающую в своем развитии Тропическую и Южную Африку. В большинстве регионов прогресс человеческой культуры был отчасти осложнен, а частично и стимулирован холодным дыханием периодически повторяющихся оледенений, надвигавшихся на Северную Европу и Азию. Ухудшение природных условий потребовало от человека использования более совершенных орудий, призванных обеспечить ему выживание в этих новых для него условиях. В свою очередь, изготовление орудий, потребовавшее теперь постоянной целенаправленной деятельности и координации рук, глаз и мозга, сопровождалось дальнейшим морфологическим развитием человека. В это время появляются неандертальцы, или палеоантропы — как полагают многие исследователи, близкие предки человека современного типа (название «неандертальцы» происходит от долины Неандерталь близ Дюссельдорфа, где в 1856 г. была сделана первая из опубликованных находок останков человека этого вида) *.
Технический прогресс мустьерского времени особенно заметен в изготовлении кремневых орудий; теперь их делают уже из пластин и отщепов, скалываемых с каменного желвака, или ядрища, и подвергаемых затем дополнительной обработке с помощью ретуши (мелких насечек). По сравнению с грубыми гальками и даже с массивными ручными рубилами здесь налицо явная экономия и труда, и исходного материала. Пластинам и отщепам с помощью ретуши придавалась различная форма, приспосабливаемая к функциям орудий. Археологи насчитывают до
* Некоторые зарубежные ученые в настоящее время относят Homo neander-thalensis к особому вымершему виду, а непосредственным предком современного человека, Homo sapiens, считают нижнепалеолитического Homo erectus. Однако бесспорных останков раннего Homo sapiens времени среднего палеолита пока, по-видимому, не обнаружено. — Ред.
42
Предыстория древневосточных цивилизаций
60 разновидностей мустьерских орудий; в частности, так называемый остроконечник, вероятно, в ряде случаев использовался как наконечник копья или дротпка. Широкое распространение скребков указывает на систематическую обработку шкур; из них, как сейчас становится все более ясным, изготовлялась настоящая одежда. Это позволяло человеку уверенно чувствовать себя теперь уже не только в жаркой климатической зоне, но и в прохладных областях. Повсеместно мы находим охотничьи общины, специализирующиеся преимущественно на добыче одного-двух видов животных. Так, обитатели пещеры Тешик-Таш на юго-западе Узбекистана охотились главным образом на горного козла, а их современники из Аман-Кутана под Самаркандом добывали в основном муфлонов. Горные охотники Курдистана в эпоху мустье промышляли преимущественно животных, позднее подвергшихся одомашниванию, — барана и козла.
Охотничьи общины, располагавшие своп основные стоянки в больших светлых пещерах Палестины, Северного Ирака, Турции, Узбекистана, представляли собой относительно высокопроизводительные коллективы, каждый из которых был крепко спаян и организован на основе каких-то, неизвестных нам тесных внутренних связей. В этом отношении особенно интересны результаты раскопок в пещере Шанидар в Ираке, где были обнаружены скелеты трех неандертальцев, погибших под обрушившимся сводом пещеры. Один из них оказался принадлежащим однорукому мужчине в возрасте около 50 лет. Детальное изучение показало, что правую руку он потерял еще в юношеском возрасте и впоследствии, продолжая участвовать в трудовых действиях своего коллектива, постоянно переносил какие-то предметы в зубах, отчего они сильно стерлись с внутренней стороны. Охотничье хозяйство, таким образом, достигло уже уровня, позволявшего прокормить неполноценного члена коллектива, а если правильно восстановлена история этой жизни, она свидетельствует о сплоченности и чувстве товарищества, царивших в коллективе. Есть основания полагать, что отдельные охотничьи общины, связанные, очевидно, родством, объединялись (вероятно, также по принципу родства) в более крупные сообщества, условно называемые «предплеменами». Отдельное «предплемя» занимало пространство в 50— 200 км; такова, надо полагать, была охотничья территория, необходимая для поддержания существования и воспроизводства всего сообщества. Определить каждую такую территорию можно на основании единообразия технических приемов в обработке орудий в ее пределах. Это позволяет выделять всякий раз особую археологическую культуру или ее локальные варианты. Например, в Палестине и Сирии для мустьерского времени известно до 12 таких вариантов и подвариантов. Иногда общины различной производственной традиции попеременно посещали одни и те же места, удобные для временных стоянок. Между разными группами могли происходить как обмен производственными навыками, так и столкновения; у одного из погребенных в палестинской пещере Мугарет эс-Схул на бедренной кости сохранились следы раны, нанесенной деревянным копьем.
\ Одним из показателей повысившегося уровня развития неандертальского общества служит появление погребений. На террасе перед пещерой Мугарет эс-Схул было обнаружено десять погребений неандертальцев; тела захоронены в скорченной позе и, видимо, в специально вырытых могильных ямах; в Узбекистане погребение мальчика в пещере Тешик-Таш было обложено рогами горного козла, т. е. того самого животного, которое в основном и добывалось местными охотниками. Перед нами явное свидетельство зарождения погребального обряда и, возможно, также зачатков тотемистических представлений о животных-предках, по
43
Глава I
дателях охотничьей добычи, которым поэтому подобает почитание. Во всяком случае, человек уже начал размышлять о жизни и смерти.
Сосуществование многочисленных и высокоразвитых культур в Передней Азии поры среднего палеолита свидетельствует о медленном, но все более интенсивно шедшем процессе развития, накопления и дальней-Ил. 4 шей передачи общественного опыта в области технологии. Орудия из камня и кости становятся более разнообразными, специализированными и являются результатом вполне осознанной трудовой деятельности. Человек обнаруживает основательные познания технических свойств камня, дерева, кости. Лучшая техническая вооруженность позволяет ему переходить к более планомерной эксплуатации готовых природных пищевых ресурсов и к организованной охоте. Все это предвещает возникновение более сплоченных и устойчивых коллективов и в следующую эпоху.
Заключительный период в истории охотников древнекаменного века, так называемый верхний палеолит, относят приблизительно к 35 000— 10000 гг. до н. э.*. В этот период господствует уже человек современного типа — Homo sapiens, причем некоторые антропологи склонны придавать особую роль в процессе возникновения этого вида Передней Азии еще среднепалеолитического времени**.
Человек был первым и остается пока единственным на нашей планете живым существом, способным к труду и к производству орудий труда, а поэтому и к общественному развитию, но с возникновением производства еще не прекратилось действие фактора биологической изменчивости: от Homo habilis нижнего палеолита до Homo sapiens верхнего палеолита типы человека морфологически менялись настолько сильно, что с биологической точки зрения их приходится считать различными видами, хотя, возможно, и развивавшимися последовательно друг из друга. Изменения были вызваны благоприятными генетическими мутациями, закрепленными в ходе приспособления к условиям внешней среды. Но эти изменения сопровождались и все усиливавшимся влиянием на процесс формирования человека как самого труда, так и вызванного им общественного развития, которое постепенно делало биологические механизмы приспособления к меняющейся среде все менее необходимыми. Последним, биологически уже малозначительным, а в общественном отношении практически безразличным генетическим изменением морфологии человека было возникновение в эпоху верхнего палеолита больших рас внутри одного вида Homo sapiens, после чего сколько-нибудь существенных изменений в анатомии и физиологии человека не происходило. Общественное развитие человека в процессе производства полностью вытеснило биологическое развитие.
Современная советская антропология делит все нынешнее человечество на три большие расы: 1) экваториальную, или негроидно-австралоидную, 2) евразийскую, или европеоидную, 3) азиатско-американскую, или монголоидную***. В создании первобытных обществ, а затем и цивилизаций древнего Востока участвовали все эти три расы. Они, в свою оче-
* Естественно, что в некоторых областях земли верхний палеолит начался тогда, когда в других господствовала еще культура среднего палеолита.
*♦ См. примеч. на с. 42. Сопоставление верхнепалеолптического черепа, найденного недавно в большой пещере Ниа, на северо-западе острова Калимантан, с другими находками позволяет отнести и Юго-Восточную Азию пе только к зоне, где совершилось превращение гоминид в Homo erectus, но и к зоне сложения Ното sapiens. Такой точки зрения придерживается, в частности, советский исследователь Южной п Юго-Восточной Азии П. И. Борисковский.
♦♦♦ Таксономически к расам «первого порядка» следует, по-видимому, отнести и малочисленную бушменскую (палеоафриканскую) расу в Южной Африке. Некоторые антропологи, исходя из генетических особенностей (распространение групп крови и т. п.), выделяют не три-четыре, а шесть или восемь рас «первого порядка» [56]. — Ред,
44
Предыстория древневосточных цивилизаций
редь, делятся на целый ряд рас «второго порядка», или малых рас. В историческом развитии человечества народы почти всегда складывались из разных малых, а иногда и больших рас. В течение десятков тысячелетий происходила метисация человечества, и в своем творчестве в области материальной и духовной культуры ни одна из рас не имела преимущества перед другими. Временное ускорение или замедление исторического процесса, происходившее в отдельные периоды и в определенных областях, зависело от конкретного хода общественного развития, а также от природной внешней среды; географическая среда, в свою очередь, в зависимости от ее характера неодинаково воздействовала на жизнь людей на различных ступенях развития общественного производства. Для создания народных характеров, которые сами по себе подвержены изменениям, также имела значение не расовая принадлежность, а исключительно сами конкретные традиции истории, народа, постепенно складывавшиеся и менявшиеся в ходе развития народа от эпохи к эпохе.
Важная историческая роль Ближнего Востока, Северной Африки и Южной Европы в эпоху верхнего палеолита несомненна, но верхнепалеолитические памятники известны также и на Дальнем Востоке, и в Индии, и в других регионах Азии и Африки.
В это время наблюдаются значительные изменения в технике изготовления кремневых орудий. Теперь от исходного ядрища отделяются Ил- 6 тонкие прямые пластины правильной формы с параллельными сторонами, а обработка этих пластин значительно совершенствуется. Сами орудия состоят из тонких пластин различной формы, в том числе и в виде так называемых геометрических микролитов (треугольники, сегменты, трапеции), вставлявшихся в костяную или деревянную рукоятку. Такие наборные вкладышевые инструменты были намного совершеннее прежних орудий труда. Помимо того специально для обработки кости, дерева и рога начинают применяться многочисленные каменные резцы. На основе этих технических достижений совершенствуется охотничье оружие, появляются гарпуны, копьеметалки и, видимо, кое-где даже лук со стрелами.
Верхнепалеолитические культуры охотников и рыболовов, во многом различающиеся по своим особенностям, известны нам во всех основных областях Востока. Недавно появилось сообщение о том, что найдены стоянки племен, собиравших растения и растиравших их на зернотерках не позже XIV—XII тысячелетий до н. э. (если судить по данным радиоуглеродного анализа). Эти стоянки — Тушка, Баллана — обнаружены в долине Нила между 23 и 22° северной широты. К более позднему, но все еще верхнепалеолитическому времени относится себильская культура в Верхнем Египте и Нубии, известная по остаткам стоянок (Ком-Омбо), располагавшихся по берегам озер. Жители этих стоянок совмещали охоту на эквидов (животных из семейства лошадиных), быков и газелей с ловлей рыбы и собиранием моллюсков, а найденные здесь терочные камни указывают на использование и какой-то растительной пищи. В Палестине и Сирии специалисты насчитывают шесть фаз последовательного развития верхнепалеолитической культуры, на протяжении которых шло совершенствование кремневых орудий и постепенное изживание архаических традиций, унаследованных от мустьерского времени. Особая, так называемая барадостская культура, отличающаяся некоторой грубостью кремневых орудий, была распространена в Курдистане, где охотничьи общины занимали пещеры (Шанидар) и скальные навесы (Гари-Ард-жепё), освоенные еще в мустьерское время. Основной охотничьей добычей здесь, как и прежде, были козлы, бараны и олени, в горных речках ловили рыбу, собирали раков и съедобных улиток.
45
Глава I
Обычно считается, что в пору верхнего палеолита складывается родоплеменная общинная система организации людей. Нижне- и среднепалеолитические сообщества людей называют первобытным стадом. Однако несомненно, что даже самые первобытные из них были объединены родством, и наблюдение над современными обезьянами заставляет думать, что в этих сообществах существовали определенный порядок и дисциплина. В обезьяньем стаде шла борьба из-за самок, иногда кровавая, но промискуитета в нем не было, и нет оснований думать, что первым результатом очеловечения обезьяны было введение беспорядочных половых сношений, с которыми стадо начало мириться. Для верхнепалеолитического же времени нужно, очевидно, думать не о стаде, а о более высокой степени организации человеческих коллективов, объединяемых по принципу родства. Данные этнографии заставляют думать, что огромную роль в дисциплинировании коллективов п прекращении беспорядочных сражений из-за женщин сыграло установление брачных табу между определенными возрастными и родственными группами.
К сожалению, археология пока бессильна выяснить эти вопросы. Зато мы знаем, что верхнепалеолитическое время характеризуется наивысшим развитием таких хозяйственных процессов, как охота, рыболовство и собирательство. Максимум возможностей, которые давал достигнутый уровень развития орудий труда, обусловливавший именно эти виды экономической деятельности, был к тому времени уже создан, во всяком случае в передовых районах. И дальнейшее совершенствование подобной экономики могло идти лишь по линии все большей региональной специализации.
Пионерами новых, непроторенных дорог стали племена, обитавшие на территории Ближнего Востока.
В первобытную эпоху истории для определения путей развития экономики, равно как и темпов и самого характера развития человеческого общества вообще, огромное значение все еще сохраняла внешняя среда; поэтому естественно, что с конца верхнего палеолита нагорья и предгорья Ближнего Востока как родина целого ряда полезных злаков (однозернянка, полба, ячмень, позже мягкая пшеница) и легко одомашниваемых животных (крупный и мелкий рогатый скот) на долгий срок утверждают свое значение главного культурного центра Старого Света. Здесь исподволь подготавливается переход от начальной стадии производства и воспроизводства только орудий к стадии производства и воспроизводства также и продукта — к земледелию и скотоводству.
Касаясь вопроса развития мироощущения человека этой эпохи и одного из его существенных проявлений — искусства, следует отметить, что на Ближнем Востоке пока не обнаружены достоверные памятники верхнепалеолитических росписей на стенах пещер, которые так восхищают исследователей памятников Европы, относящихся к этому же времени. Пещерная роспись верхнего палеолита, характеризуемая высокой экспрессией и необычайной точностью в изображении животных, обнаружена пока помимо Европы только на Урале и в Монголии. Возможно, в этом нашли свое отражение местные различия больших культурных зон верхнепалеолитического периода. Дело в том, что изображения убиваемых животных, наносившиеся па стены скал глубоко во мраке пещер, имели в первую очередь магическое назначение (что никоим образом не должно мешать нам рассматривать эти изображения как памятники искусства, поскольку объективно они включают в себя специфически художественное начало; как известно1, определение объективной сущности того или иного явления не должно базироваться на субъективных представлениях его создателей [12, с. 175 и сл.]). Можно думать, что верхнепалеолитические племена других стран выработали другие об-
46
Предыстория древневосточных цивилизаций
ряды, с помощью которых они пытались сделать свою охоту более добычливой: могли, например, изготовлять фигурки животных из дерева или кожи или рисовать их прямо на земле, и тогда нельзя ожидать, чтобы они дошли до нас.
Магическое же значение наряду с эстетическим имели, очевидно, и верхнепалеолитические личные украшения, главным образом различные бусы и подвески из просверленных раковин, кости или зубов диких животных. Быть может, найденные, например, на себильских стоянках в долине Нила орудия для толчения и растирания охры свидетельствуют о существовании здесь обычая ритуальной раскраски тела.
3. Возникновение и становление экономики производства и воспроизводства продукта
С начала перехода Ближнего Востока к новому периоду своей истории — эпохе среднекаменного века (мезолита), которая характеризуется значительным усовершенствованием каменных орудий труда, изготовляемых путем скола и ретуши, и датируется временем приблизительно 10000— 8000 гг. до н. э., мы наблюдаем в ряде областей зарождение новых хозяйственных способов добывания пищи — земледелия и скотоводства. Раньше всего это удалось установить для Палестины и Сирии, где мезолит генетически развивался на основе местных верхнепалеолитических традиций. Здесь в тех же пещерах и гротах, которые давали еще в мустьерский период приют охотникам древнекаменного века, в X—IX тысячелетиях до н. э. размещались стоянки людей натуфийской культуры. Это были в основном по-прежнему охотники на газелей и рыболовы, о чем свидетельствуют как кости животных и рыб, находимые в культурных наслоениях, так и орудия труда, среди которых много костяных крючков и гарпунов. Но у натуфийцев появляется и новое орудие — жатвенный нож, рабочее лезвие которого образовывали тонкие кремневые пластины, вставлявшиеся в костяную рукоятку. В пещере ил. 7 Мугарет эль-Вад обнаружено свыше тысячи кремневых вкладышей от таких ножей. Имеются здесь и каменные терки и ступки. Совершенно ясно, что древние жители пещеры по меньшей мере практиковали сезонные сборы дикорастущего ячменя и пшеницы-однозернянки, широко распространенных в окрестных долинах и нагорьях. Такие сборы, вероятно, составляли важную сферу хозяйственной деятельности натуфийцев, а злаковые растения — существенную часть их пищевого рациона. Но не исключено, что натуфийцы уже делали и первые попытки выращивать злаки. К сожалению, сами остатки злаков, которые позволили бы окончательно решить этот вопрос, в натуфийских памятниках пока не обнаружены.
Собака становится теперь верным товарищем древних охотников, но вопрос о возможном приручении натуфийцами каких-либо других животных пока остается открытым.
Древние натуфийцы жили не только в пещерах. Известен целый ряд натуфийских стоянок открытого типа. На одной из них, расположенной на берегу озера Хула, в верховьях Иордана, даже найдены остатки жилищ, представляющих собой овальные полуземлянки диаметром от 5 до 6 м, стены которых облицованы внутри смесью глины с песком и мелкими камнями; поверх обмазки иногда находят остатки красной краски. Натуфийские памятники лучше всего изучены в Палестине, есть в Ма-
47
Глава I
6. Деревянный серп с кремневыми вклады-шами, IX тысячелетие до н. э. (реконструкция)
7. Роговая скульптурная ручка натуфийского пожа, IX тысячелетие до н. э.
лой Азии. На нагорьях Малой Азии и Загроса в изобилии росли съедобные дикие злаки.
Стоянки мезолитического человека в Египте обнаружены в Хелуане (Нижний Египет), Восточной пустыне, оазисе Лакейта (долина Вади-Хаммамат) и далеко на юге, в Эль-Кабе. И хотя следы начальных ступеней развития земледелия здесь проследить трудно, мезолитическая культура на территории Египта обнаруживает тесную связь с непосредственно следующей за ней земледельческой культурой неолита; так, длительность существования эль-кабской культуры определяется в 1500 лет, причем она продолжала существовать, как было установлено радиоуглеродным методом, и в VI тысячелетии до н. э., т. е. в эпоху неолита, когда она уже приобрела явные черты земледельческой культуры. Кроме того, кремневая индустрия эль-кабской культуры, характеризуемая в основном использованием геометрических микролитов, сходна с еще верхнепалеолитической себильской, которая была распространена там же в VIII—VII тысячелетиях до н. э. (селение Себиль отстоит от Эль-Каба всего на 60 км). Из этого со всей очевидностью следует, что земледельцы Египта эпохи неолита унаследовали все навыки по изготовлению и употреблению вкладышевых орудий — серпа, наконечников стрел и копий, — в свою очередь приобретенные их предшественниками еще в мезолите.
Животный и растительный мир мезолитической поры в Северной Африке был чрезвычайно богат. Нил и озера изобиловали рыбой и животными; в долине Нила (тогда еще сильно заболоченной) и в прилегающих к ней саваннах водились хищники, травоядные и птицы — добыча охотников. Человек собирал плоды сикомора и некоторых видов пальм, сладкие побеги папируса, семена льна и других растений, выкапывал корневища абиссинского банана; все это он подвергал обработке, растирая на терочных камнях. Охотникам-собирателям, знакомым с обработкой растений, было позже нетрудно перейти и к систематическому возделыванию злаковых — сначала, вероятно, однозернянки, а потом грубого ячменя и полбы.
Те же явления, но в иной историко-географической области прослеживаются и в окраинных горных областях Иранского нагорья — в Курдистане. В верхних слоях пещеры Шанидар найдены предметы культуры североиракского мезолита XI—IX тысячелетий до н. э., а в нескольких километрах от пещеры, в самой долине на берегу речки, располагалось и открытое поселение того же времени — Зави-Чеми-Шанидар. Вероят-
48
Предыстория древневосточных цивилизаций
4 Заказ № 123»
Глава I
но, это остатки летнего стойбища, тогда как в зимнее время его обитатели находили приют в традиционном убежище человека каменного века — в пещере. Основным занятием обитателей этого сезонного стойбища была охота на сравнительно крупных копытных животных — барана, бе-зоарового козла и оленя, — дополняемая собиранием улиток. Вместе с тем, по заключению зоологов, здесь уже начали приручать овцу [126, с. 2].
Итак, потомки мустьерских охотников Курдистана стали, по-видимому, первыми пастухами мира. Разумеется, скотоводство еще отнюдь не стало основой хозяйственной деятельности шанидарцев, но это был первый важнейший шаг па пути перестройки всей экономики в целом. Труднее судить о роли растительной пищи в их рационе. Скорее всего для ее обработки служили те зернотерки, песты и ступки, которые в изобилии найдены на стоянке Зави-Чеми-Шанидар. На целом ряде других стоянок североиракского мезолита обнаружены еще и кремневые вкладыши серпов.
Некоторое время происхождение этой североиракской культуры оставалось неясным. Но теперь, с открытием переходных памятников, прослеживается ее местное происхождение из барадостской культуры верхнепалеолитического времени. Все еще преобладающие многочисленные архаические кремневые орудия, обработанные скалыванием и ретушью, в североиракском мезолите дополняются уже шлифованными каменными изделиями, в частности теслами и топорами. Разнообразные бусы и подвески изготовлялись из шлифованного камня и кости, а одна бусина сделана даже из самородной меди. Как и в эпоху палеолита, кладбища располагались около пещер; скелеты нередко несут следы окраски тела охрой, а некоторых людей хоронили с украшениями и орудиями труда.
Натуфийская культура и североиракский мезолит — лишь два наиболее известных ранних археологических комплекса Ближнего Востока, в которых отмечено зарождение экономики производства и воспроизводства продукта; позже сложился аналогичный центр и в Египте (эль-кабская культура). Следует полагать, что при новых исследованиях будет открыт целый ряд других местных очагов этого процесса, который постепенно охватил одну за другой все области от Средиземноморского побережья до Каракумской пустыни. Так, весьма рано в юго-восточном Прикаспии была одомашнена коза; вкладыши серпов обнаружены в одном из мезолитических памятников Дагестана. Но именно стоянки Му-гарет эль-Вад и Зави-Чеми-Шанидар наиболее ярко характеризуют первые шаги экономики нового типа.
Вскоре огромные последствия этих, казалось бы, малозаметных перемен (первые злаки в пище, появление первых одомашненных животных) сказались в полной мере во всех областях жизни и быта древних людей. С VIII—VII тысячелетий до н. э. начинается эпоха неолита (новокаменного века) по археологической (технологической) классификации. Неолит характеризуется господством в материальной культуре шлифованных каменных, костяных и деревянных орудий, а позже и глиняной посуды. В эпоху неолита скотоводческо-земледельческая экономика производства и воспроизводства продукта начинает решительно преобладать.
Переход к этому типу экономики в период мезолита, а затем и неолита происходил также и в других областях Старого Света — на Индийском субконтиненте и в Юго-Восточной Азии, но о нем будет подробнее рассказано в другой книге, в связи с возникновением в этих регионах позднейших развитых земледельческих культур.
50
Предыстория древневосточных цивилизаций
4. Иерихон и Чатал-Хююк
Особенно замечательны культурные достижения двух групп раннеземледельческих неолитических племен древнего Востока — палестинской и анатолийской. Культура первой из них складывалась на основе местного мезолита натуфийского типа, который, как мы видели, уже далеко продвинулся в сложном и длительном процессе становления экономики производства и воспроизводства продукта. Блестящим отражением достигнутых успехов является так называемый докерамический неолит Иерихона VIII—VII тысячелетий до н. э., открытие которого археологом К. Кеньон в свое время стало научной сенсацией. Само поселение Иерихон в VIII тысячелетии до п. э. состояло из небольших, частично заглубленных в землю, овальных в плане глинобитных домов; характер сооружений определенно свидетельствует об их происхождении из хижин и полуземлянок предшествующей эпохи. В VII тысячелетии до н. э. здесь появляются уже прямоугольные строения с тщательно обмазанным полом, нередко окрашенным в красный и кремовый цвет. Но особенно примечательны укрепления Иерихона. Поселение окружала стена из бутового камня толщиной 1,7 м и сохранившаяся на высоту до 4 м. Перед нами, безусловно, один из древнейших образцов первобытной фортификации. Из бутового камня была возведена и башня высотой Ил. 8 8 м, имевшая, видимо, культовое назначение [98, с. 6—8].
Открытие укрепленного селения на рубеже между мезолитом и неолитом явилось для археологов большой неожиданностью: до тех пор предполагалось, что стычки между столь первобытными племенами были не более чем случайными драками из-за охотничьих угодий или из-за женщин, и это подтверждали и этнографические наблюдения над наиболее архаичными племенами земли. Но, как видно, в Палестине VIII— VII тысячелетий до н. э. условия жизни были настолько тревожными, что жителям приходилось тратить очень много времени и на сооружение мощных укреплений.
Возможно, возникновение их свидетельствует об определенном уровне разделения труда как внутри поселений, расположенных на границе тогда еще лесистой горной зоны и сухой степи, на подходах к воде, так и между жителями этих поселений и обитателями степи; различие в образе жизни могло приводить и к столкновению их жизненных интересов.
В прочих своих проявлениях, доступных археологам, культура Иерихона довольно архаична и бедна. В находках господствуют кремневые и костяные орудия труда. Использовались, вероятно, и деревянные орудия, но они не сохранились. Глиняной посуды еще нет, но и число каменных сосудов весьма невелико. Довольно невыразительна и мелкая скульптура. Правда, превосходны глиняные маски, которые в со- Ил. 9 ответствии с требованиями какого-то сложного погребального ритуала надевались на черепа. Хозяйственной основой этой своеобразной культуры были земледелие, охота и разведение мелкого рогатого скота, значение которого, видимо, со временем возрастало. Во всяком случае, в Иерихоне VII тысячелетия до н. э. кости козы имеют уже бесспорные вторичные признаки одомашненной особи. В одном из небольших поселков этого же времени найдены зерна ячменя — как дикого, так и окультуренного — и пшеницы однозернянки и двузернянки (полбы), еще близкой к диким видам. Однако уже и столь ранние формы экономики воспроизводства продукта позволяли, как видно, древним общинам уделять время и силы фортификационному строительству, так поразившему археологов.
4*
51
Глава I
8.	Культовая башня в Иерихоне, VIII тысячелетие до н. 9.
9.	Глиняная маска на черепе, Иерихон, VII тысячелетие до н. а.
Еще более разносторонней является культура группы раннеземледельческих племеп на юге Малой Азии. Здесь в VIII—первой половине VII тысячелетия до н. э. были распространены памятники иерихонского типа: поселки с лощеными полами в домах и захоронениями черепов под полом. В этих поселках найдены зерна как культурных, так и дикорастущих злаков. Малая Азия и отчасти Загрос были, видимо, родиной гибридных пшениц (полбы и мягкой), а также дикого и раннего культурного ячменя. Однако в течение VIII и части VII тысячелетия до н. э. преобладало еще собирание диких злаков, которыми и поныне изобилуют нагорья. Но из домашних животных представлена только собака.
На основе такой комплексной экономики, включавшей охоту, собирательство и земледелие, складывается оседлая земледельческая культура Чатал-Хююка второй половины VII—первой половины VI тысячелетия до н. э., открытая Дж. Меллаартом. Обнаруженные здесь памятники материальной культуры оставлены многочисленной группой племен, поселившейся на равнине Коньи, в центре Малой Азии. Древние земледельцы равнины выращивали 14 видов растений, среди которых главную роль играли разные виды пшеницы, ячмень и горох. В скотоводстве ведущее место занимало разведение овец и коз, но, по-видимому, уже началось и приручение крупного рогатого скота. Такая устойчивая земледельческо-скотоводческая экономика способствовала стремительному расцвету всей культуры в целом. Вся конийская равнина была густо заселена: известны остатки 22 поселков раннеземледельческих общин. Их центром, своеобразной древней столицей, и было скрытое двумя холмами селение Чатал-Хююк, руины которого занимают Ил. 10 территорию 12 га. Поселок состоял из многочисленных небольших глинобитных домов, тесно примыкавших друг к другу так, что образовывались значительные жилые массивы. Святилища, вероятно родовые, по своим размерам не отличались от жилищ и располагались вперемежку среди обычных строений. Как кажется, каждая группа из трех-четырех домов имела свое собственное святилище, богато украшенное росписями и глиняными рельефами.
Ил. 11 Оружие и орудия труда обитатели Чатал-Хююка изготовляли из камня и кости. Особенно популярен был обсидиан; острые режущие края обломков этого вулканического стекла, добывавшегося на Армянском нагорье, способствовали высоким рабочим качествам изделий. Обсидиан в большом количестве шел на кинжалы, наконечники дротиков
52
Предыстория древневосточных цивилизаций
8
9

Глава 1
10.	Реконструкция селения и одного из святилищ, Чатал-Хююк, VI слой, около 5900 г. до н. э. (по Меллаарту)
11.	Памятники культуры из Чатал-Хююка и Хаджилара:
а)	керамический расписной сосуд, Хаджилар, I слой, 5500—5200 гг, до н. э.;
б)	керамическая печать, Чатал-Хююк, около 6000 г. до н. э.;
в)	обсидиановый нож с рукоятью в виде змеи, дерево и чешуйки кремня, Чатал-Хююк, первая половина VI тысячелетия до й. э.
и стрел; мелкие пластинки из него вставлялись в роговые рукоятки серпов. Поразительно, что жители Чатал-Хююка уже были знакомы с медью и свинцом и изготовляли из них различные украшения [116, с. 217 и сл.]. Вероятно, каменные и костяные орудия по своей производительности еще полностью соответствовали уровню развития чатал-хююкской экономики, хотя «открытие металла», казалось бы, уже произошло — этому в немалой степени способствовало изобилие рудных месторождений, позже, в эпоху письменной истории, прославивших Малую Азию. Сравнительно мало была распространена глиняная посуда, Ил. 11 хотя мастерством керамистов чаталхююкцы владели. Глиняные изделия в домашнем обиходе заменяла деревянная утварь, обнаруженная на Ча-тал-Хююке в поразительном изобилии и разнообразии. Интересно наличие костяных ложечек — они впервые появляются как раз у раннеземледельческих племен, начинавших широко применять именно варку пищи, тогда как палеолитические охотники, видимо, в основном ограничивались поджариванием мяса на углях или на вертеле.
Чатал-Хююк является блестящим образцом высокого уровня развития культуры раннеземледельческих племен. Признаки увеличения благосостояния и даже досуга мы замечаем здесь буквально во всех областях. Недаром в женских погребениях обнаруживаются многочисленные и разнообразные украшения и предметы туалета. Среди последних имеются даже обсидиановые зеркальца, появление которых для земледельческой эпохи столь же показательно, как и появление первых ложек.
Многочисленные святилища поражают убранством интерьера, где многоцветные росписи сочетались с глиняными барельефами и горельефами, порой покрытыми затейливым орнаментом. В этой древнейшей настенной живописи как бы сошлись две эпохи, два мира представлений и образов. Многочисленные охотничьи сцены, где с трепещущей жизненной выразительностью проявились мастерство и наблюдательность анималистов, близко знакомых с жизнью животных, — это уходящая эпоха охотников каменного века. Вместе с тем в мир изобразительного искусства все решительнее вторгаются условный символизм и ритмичная орнаментальность, характерные для всего искусства ранних земледельцев. Фигуры животных схематизируются, теряют значение самостоятельного элемента композиции, становятся составной частью орнаментальных схем. О высоком художественном мастерстве свидетельствуют и превосходные глиняные и каменные статуэтки обнаженных пол-
54
Предыстория древневосточных цивилизаций
11В
I
55
Глава 1
12.	Культовые глиняные статуэтки:
а)	из Чатал-Хююка, первая половина
VI тысячелетия до н. э.;
б)	из Хаджилара, вторая половина VI тысячелетия до н. э.
ных женщин. И, что особенно существенно, все это не отдельные уникальные образцы: одних святилищ с богатым внутренним убранством в разных слоях Чатал-Хююка насчитывается свыше тридцати.
Вопрос о характере культовых представлений древних чаталхююк-цев еще недостаточно изучен. Важное место в них занимал образ пышнотелой плодовитой женщины-матери, покровительницы животных и растений. Нередко она изображается в круглой скульптуре то с молодым Ил. 12 леопардом у груди, то сидящей на троне из двух леопардов, а в одном случае и рожающей младенца. Огромную роль играл культ быка. Его изображения и символы — то в виде красочных фресок, то в виде глиняной бычьей головы, то, наконец, просто бычьих рогов и черепа — особенно часто встречаются в чаталхююкских святилищах [116—118].
5. Первые земледельцы гор Загроса
К VII тысячелетию до н. э. в горах Загроса, на территории Курдистана, когда-то освоенного еще палеолитическими охотниками, складывается неолитическая культура типа Джармо. Оставившие эту культуру племена были, бесспорно, земледельцами и скотоводами. Поселки культуры Джармо широко разбросаны по горным долинам и на плоскогорьях, в местах, удобных для посева злаковых культур п выпаса стад. Таковы поселения Джармо и Телль-Шемшара в Ираке, Тепе-Сохраб и Тепе-Гу-ран в Иране. Со временем отдельные общины появляются на окраинах Месопотамской низменности (Темир-хан в Ираке). Но подлинным очагом этой культуры явились именно горные районы, здесь была зона произрастания диких злаков, а довольно обильные на склонах осадки достаточно обеспечивали влагой также и первые культивируемые посевы ячменя и мягкой пшеницы. Здесь же находился и район обитания горного козла, барана и кабана, на которых человек охотился с незапамятных времен. Прирученные, эти животные со временем и образовали стада скотоводов Загроса. Итак, земледелие и скотоводство были основным источником существования загросских племен этого времени. Разумеется, такие традиционные отрасли хозяйства, как охота и собирательство, еще сохраняли, особенно на ранних этапах развития,
56
Предыстория древневосточных цивилизаций
57
Глава I
свое значение, но они уже не играли решающей роли в рационе питания.
В культуре Джармо интересным образом сочетается новое и старое, прогрессивное и архаическое. Кремневые и костяные орудия за-гросских племен — это почти полностью наследие североиракского мезолита. Тут и разнообразные проколки, иглы и вкладышевые орудия. Но среди последних на первое место выдвигается уже серп, не прямой жатвенный нож, как у патуфийских племен, а изогнутый серп — орудие^ приспособленное к его новой функции, достойный спутник первых земледельцев. Наследием прошлого является п многочисленный набор скребков, связанных с обработкой шкур. Видимо, плетение и ткачество, бесспорно уже существовавшие с появлением искусственно разводимого льна около 6000 г. до н. э., не смогли еще значительно потеснить традиционные занятия, связанные с выделкой кож. Но облик культуры в целом теперь определяли уже не архаические черты.
Переход к земледелию привел к оседлости, в связи с чем появля-Ил. 13 ется глинобитное строительство. Дома, построенные из глины с примесью соломы, становятся надежным убежищем загросских племен, которым теперь не было необходимости скрываться от стужи в горных пещерах. Пока еще очень скромное, но сравнительно устойчивое благосостояние и даже стремление к некоторому уюту характеризует интерьер этих домов. Массивные очаги служили и для обогревания помещений, и для выпечки хлеба; каменные подпятники для оси дверной створки в углу входного проема указывают на существование деревянных дверей; пол нередко окрашивался в красный цвет. Обработка растительной пищи требовала значительного количества посуды, в которой не нуждались палеолитические и мезолитические охотники. И эта посуда появляется — сначала каменная, а затем и глиняная, украшенная незатейливыми узорами, нанесенными краской *. Новые способы получения продуктов питания оставляли довольно много свободного времени, особенно в невегетационный сезон. Не удивительно, что появляются разнообразные каменные и, глиняные фишки, предназначавшиеся для какой-то игры. Показа! ельно и широкое распространение небольших фигурок, изображающих женщин, а также различных животных. Изготовлявшиеся, видимо, с культовыми целями, эти статуэтки вместе с тем указывают па начинающийся и здесь расцвет искусства малых форм.
Решающий рубеж в создании экономики воспроизводства продукта был пройден, и хотя еще медленно, но начинается процесс всестороннего использования открывшихся перспектив.
6. Среднеазиатские земледельцы и скотоводы
К числу древнейших очагов земледелия и скотоводства принадлежит и Средняя Азия. Здесь, на юго-западе страны, на узкой полоске предгорной равнины, зажатой между скалистыми отрогами Копетдага и бескрайним морем каракумских песков, в VI тысячелетии до н. э. располагались племена, оставившие культуру, названную археологами джей-тунской. Сейчас памятники этого типа найдены и в Северо-Восточном Иране, так что речь, очевидно, идет о целой большой племенной общности ранних земледельцев, аналогичной загросской группе [25, с. 177].
Как и у обитателей загросских поселений, в культуре джейтунских
* Лингвистические данные указывают на то. что по крайней мере в Африке первые сосуды делались из тыквы. —Ред.
58
Предыстория древневосточных цивилизаций
племен явственно сочетается новое и старое, прогрессивное и архаическое. Земледелие и скотоводство теперь уже стали прочной основой экономики нового типа. Отпечатки зерен ячменя и пшеницы на глине, сотни кремневых вкладышей серпов, важнейшего орудия древних земледельцев, говорят об этом со всей определенностью.
Джейтунские поселения располагались не на плоскогорьях и в горных долинах, где количество осадков обеспечивало устойчивый урожай, а в засушливой полосе, что вынуждало жителей прибегать к каким-то видам искусственного орошения полей. Скорее всего использовались паводковые разливы небольших речек й ручьев, стекающих с Копетдага. Определенные успехи были достигнуты и в скотоводстве. К основным домашним животным -- козам и овцам — на позднем этапе джейтунской культуры прибавился и крупный рогатый скот.
Новые виды хозяйственной деятельности, особенно земледелие с начальными формами искусственного орошения, в корне изменили весь облик жизни и быта. Временные стоянки, располагавшиеся в пещерах, или стойбища под открытым небом уступили место прочным, долговременным поселкам из глинобитных строений. Правда, эти поселения были Ил. 14 невелики: число их обитателей не превышало, самое большее, 150— 200 человек. Однако прогресс, достигнутый в постройке жилищ, очень показателен. Дома, раскопанные на самом городище Джейтун, да и в других поселениях джейтунской культуры, представляют собой однокомнатные строения площадью 20—25 кв. м. В каждом из них имелся массивный глинобитный очаг, пол покрывали известковой обмазкой, окрашиваемой в красный или черный цвет. Иногда так же окрашивали изнутри и стены жилищ. Появляется в сравнительно небольшом количестве и столь характерная для раннеземледельческих культур глиняная посуда, еще грубая, но уже украшавшаяся несложной росписью. Примесь мелкорубленой соломы к глине, шедшей на изготовление посуды, указывает на разностороннее использование земледельцами выращиваемых ими злаков.
Однако признаки относительного благополучия в условиях нового типа хозяйства не должны скрывать от нас и черт глубокого архаизма, пережиточных традиций, уходящих корнями в глубину каменного века. Архаизмом является большая роль охоты на джейранов и куланов, особенно на раннем этапе развития джейтунской культуры, соответствующая обычаям степных охотников эпохи мезолита и верхнего палеолита. Все орудия труда изготавливались джейтунскими племенами из камня и кости: перед нами яркий пример земледельческого неолита, но сами типы кремневых орудий и техника их изготовления тесно связаны с достижениями еще мезолитического времени. Наконец, весьма показательно продолжающееся изготовление большого числа специализированных орудий из кости и кремня — всевозможных скребков, проколок и т. п., предназначавшихся для обработки шкур, хотя ткачество, надо полагать, уже зародилось и здесь *.
Исследователи джейтунских памятников считают, что хозяйственной ячейкой общества в это время могла быть малая семья**. Во вся-
* Если были известны лен пли другие подобные растения; шерсть нельзя было ткать, пока не было орудий для ее стрижки, разве что овец и коз можно было «брить» обсидиановым или кремневым скребком. — Ред.
** С этим выводом автора трудно согласиться. Несомненно, что маленькие дома ранненеолитических земледельцев Джейтуна, Чатал-Хююка и т. п. служили жилищем для парных семейно-брачных ячеек, но хозяйственной и социальной ячейкой общества должна была быть большесемейная, или родовая, община. На это, между прочим, указывает и существование в Чатал-Хююке одного общего святилища на каждые три-четыре дома. — Ред.
59
Глава I
13. Аксонометрия и реконструкция неолитического жилища в Джармо, VII тысячелетие до н. э. (по Брейдвуду)
14. План раннеземледельческого поселения, Джейтун, VI тысячелетие до н. э.
ком случае, именно на нее рассчитаны небольшие дома, образующие древние поселки, а находки орудий труда свидетельствуют о том, что в каждом доме его обитатели занимались и обработкой шкур, и изготовлением кремневых орудий, и деревообделочными работами. Вместе с тем такой вид хозяйственной деятельности, как полуполивное земледелие, побуждал к развитию коллективных форм труда, что и обусловило существование земледельческих общин, остатками чьих поселков и являются исследуемые памятники. Скорее всего обитателей этих поселков связывали между собой какие-либо родственные узы. Своеобразными символами внутреннего единства общинных коллективов были святилища, использовавшиеся также и как места общих собраний. На Песседжик-депе, одном из городищ джейтунской культуры, такое святилище, обнаруженное почти в центре древнего поселка, по своей планировке было близко к обычным жилым домам, но почти вдвое превосходило их по своим размерам. В святилище сохранились остатки многоцветной стенной росписи, изображавшей различные геометрические фигуры, копытных животных и хищников кошачьей породы. Наряду с росписями Чатал-Хююка это один из древнейших в мире памятников подобного искусства. Терракотовые женские фигурки, находимые на джейтунских поселениях, свидетельствуют также о развитии культа женского божества — покровительницы плодородия. Окраска полов жилых строений и ряд элементов в глиняной посуде и кремневых орудиях указывают на связи джейтунской культуры с земледельцами загросской группы. Однако в целом джейтунская культура весьма своеобразна, что, надо полагать, объясняется ее формированием на основе культуры местного мезолитического населения Юго-Западной Средней Азии и Северного Ирана.
Джейтунские поселки представляли собой как бы северо-восточный фланг оседлых земледельческо-скотоводческих племен. В других областях Средней Азии столь древние памятники оседлой земледельческой культуры отсутствуют. Там в VI—IV тысячелетиях до н. э. были распространены архаические культуры охотников, рыболовов и собирателей. Правда, в ряде мест одомашнивание мелкого рогатого скота началось также и здесь, по крайней мере с VI тысячелетия до н. э. Об этом свидетельствуют результаты раскопок стоянок гиссарской культуры, распространенной главным образом в горных областях Западного Таджикистана [38, с. 146]. Но начавшееся одомашнивание животных ско-
60
Предыстория древневосточных цивилизаций
61
Глава I
рее всего было здесь лишь элементом хозяйства нового типа при продолжающемся господстве охотничье-собирательской экономики. Во всяком случае, гиссарская культура долго сохраняет весьма архаический облик. Для нее, в частности, характерно большое количество галечных орудий, притом что совершенно отсутствуют керамика и глинобитные строения.
7. Первые земледельцы Закавказья
Географическое расположение Закавказья в пределах северных границ огромного переднеазиатского мира в большой мере предопределило исторические судьбы населявших его племен. К сожалению, не все даже узловые звенья древней истории Кавказа могут быть сейчас восстановлены. Так, известные еще в малом числе неолитические памятники выглядят «булавочными уколами» на карте VII—VI тысячелетий до н. э. И все же мы знаем, что неолитические племена к этому времени перешли и здесь к новому типу хозяйства; однако по-прежнему большое место занимают охота, рыболовство и другие промыслы. Особую «статью дохода» составляла добыча обсидиана, месторождениями которого богато Армянское нагорье. «Обсидиановые пути» через горы и пустыни тянулись к поселениям Передней Азии, отстоящим на сотни километров от мест добычи. Наступала эпоха расширения обмена и укрепления межплеменных связей.
В V—IV тысячелетиях до н. э. в Закавказье складываются два комплекса с локальными чертами новой, энеолитической материальной культуры*. Особенности этих комплексов были обусловлены их географическим расположением и некоторыми особенностями хозяйства. Северный (типа Шому-тепе), локализующийся в бассейне реки Куры, характеризуется примитивной гончарной продукцией, изощренной техникой изготовления предметов из кости, широким набором каменных изделий для обработки шкур и разделки туш животных. Этот чисто местный комплекс выглядит более архаичным, чем южный, и несет на себе сильный отпечаток неолитической эпохи. Южный комплекс (типа Кюль-тепе), расположенный в бассейне реки Араке, имеет значительно более развитой характер. Наличие лощеной, иногда расписной посуды, медных изделий и т. п. приближает его по облику к энеолитическим культурам остального переднеазиатского мира.
В тот период в долинах и на равнинах Закавказья находились небольшие поселки, располагавшиеся группами недалеко от воды. Отсутствие оборонительных сооружений свидетельствует о мирном характере жизни. Дома строились из глины и сырца и имели форму маленьких круглых или овальных купольных построек, тесно лепившихся друг к другу. Иногда для увеличения полезной площади два таких дома, вероятно принадлежащих сородичам, соединяли дверным проемом (Ими-рис-гбра). Очаги и кладовочки размещались снаружи, подле домов. Со временем, когда старые дома рушились, площадки выравнивали и на них сооружали новые постройки. Из таких строительных горизонтов наращивался уровень поселений; на Шулаверис-гбра, например, пять строительных горизонтов составляли толщину культурного слоя в 6 м; 14 горизонтов на Кюль-тепе образовали толщину 9 м.
* Под энеолитом (медно-каменным веком), или медным веком, в науке обычно понимается довольно длительный исторический период (с VI тысячелетия до н. э.), предшествующий эпохе освоения бронзы (сплава меди и олова), в течение которого наряду с продолжающимся использованием каменных орудий стали применять п медные.
62
Предыстория древневосточных цивилизаций
Жители поселков занимались преимущественно земледелием, которое, судя по археологическим остаткам, предстает перед нами в достаточно развитой форме. Вокруг поселков засевались наиболее удобные участки. В местах, где для выращивания посевов влаги было недостаточно, сооружались искусственные каналы. Один из участков ирригационной сети распознан археологами около поселка Арухло; частью этой сети оказался глубокий «мокрый» ров, заполнявшийся во время паводковых разливов и служивший своеобразным водоемом. Поля засевали ячменем, пшеницей, просом, полбой, практиковались и смешанные посевы (ячмень—пшеница). Выращивались многолетние садовые культуры (виноград). Другим важным занятием было скотоводство; хотя в состав стада входили почти все виды домашних животных, преимущественно разводили крупный рогатый скот, который легче было обеспечить кормами на близлежащих угодьях. В местах, покрытых лесами, а их было еще много, большим подспорьем служила охота на кабанов, лисиц, косуль, оленей и др. Продолжалась интенсивная добыча обсидиана. Этот вид сырья все еще пользовался спросом в более южных странах. Оттуда в Закавказье шла красочная посуда (Техут, Кюль-тепе, Гпнчи), поделки из бирюзы, печати и др.
Глиняная посуда, найденная в раскопках, еще совсем примитивна; на этой стадии ее изготовление проходило в рамках хозяйства каждой семьи. Орудия были каменными, материалом для них служили обсидиан и кремень, в зависимости от близости месторождений. Изделия из металла еще очень редки [15; 16; 30; 35].
8. Мир в эпоху, предшествовавшую древневосточным цивилизациям
Приведенное выше описание культур Иерихона и Чатал-Хююка, предгорий Загроса, Средней Азии и Закавказья свидетельствует о том, что в эпоху мезолита и раннего неолита произошло отделение обществ, основанных на производстве и воспроизводстве не только орудий, но и продукта производства, от обществ с первичной производящей экономикой, где производились и воспроизводились лишь орудия производства, а продукт непосредственно присваивался из самой природы. Но внутри обществ, начавших создавать продукт в процессе скотоводческого и земледельческого производства, еще далеко не сразу полностью развилось общественное разделение труда; к тому же перед нами такие земледельческо-скотоводческие общества, которые не утратили еще связи и с охотой как видом производства и даже с собирательством.
Об окончательном становлении экономики нового типа можно твердо говорить только тогда, когда начинается первое великое общественное разделение труда: выделение пастушеских племен из массы земледельческо-скотоводческого и охотничьего населения. Это разделение не следует представлять себе в виде кратковременного события, совсем напротив, это был очень постепенный процесс, и мы на древнем Востоке застанем «чистых» скотоводов-кочевников но ранее как к концу II тысячелетия до н. э., а что касается земледельцев, то их производство так никогда полностью и не обособилось от элементов скотоводства; некоторые исследователи полагают, что, чем древнее земледельческое общество, тем большее место занимают элементы скотоводства как в самом производстве, так и в мировоззрении и общественном устройстве этого общества.
63
Глава J
В ряде областей Ближнего Востока культуры, которые принято называть собственно земледельческими, противостоящие культурам пастушеских племен, возникают, видимо, в VI—V тысячелетиях до н. э. Разумеется, все время надо иметь в виду, во-первых, что так называемые земледельческие культуры не были «чисто» земледельческими и скотоводческое производство создавало исключительно важную часть продуктов потребления (в частности, именно мясное и молочное питание наряду с регулярностью земледельческого производственного процесса и обеспечивало этим культурам уровень жизни, несравнимый с существовавшим в период первичной первобытной экономики), и, во-вторых, что пастушеские племена того времени не были и не могли быть кочевыми: не имея транспортных животных (кроме разве что осла), они не могли уходить далеко о г воды или совершать регулярные перекочевки и всегда концентрировались вокруг более или менее постоянной базы в каком-либо оазисе или у реки, где обычно имели и посевы. Но эти племена нельзя назвать и по-настоящему оседлыми, так как именно потому, что они были не способны на регулярные перекочевки, их скот постепенно уничтожал и вытаптывал скудные южные пастбища и сами эти племена время от времени вынуждены были отселяться на новые места — благо планета наша в те времена была населена очень редко.
В горных областях при благоприятных условиях позже стало создаваться скотоводство, основанное на регулярном летнем отгоне скота на горные пастбища, но этот тип хозяйства широко развился, по-видимому, лишь с введением коневодства во II тысячелетии до н. э., т. е. немногим ранее, чем кочевое скотоводство степей.
В VI—V тысячелетиях до н. э. и еще тысячелетиями позже на большей части суши, покрывающей земной шар, особенно в сплошных многотысячекилометровых пространствах лесов Северной Европы, Северной и Юго-Восточной Азии, в Африке южнее Сахары, на многих пустынно-степных просторах Старого Света и на всем протяжении обеих Америк и Австралии, люди еще множество поколений занимались собирательством и охотой. Лишь в полосе сухих субтропиков Северного полушария, как мы уже видели, никак не позже VIII тысячелетия до н. э. люди одомашнили овец и коз и стали употреблять в пищу дикие злаки; в благоприятных условиях, например на горных склонах, где было достаточно дождевой воды или влаЛ или можно было запруживать ручьи, а также в отдельных оазисах они стали переходить также к земледелию; они вскоре научились выращивать гибридные злаки — двурядный и шестирядный ячмень, а также эммер (полба — вид пшеницы). В VI тысячелетии до н. э. сеяли уже и лен, умели прясть льняную кудель и ткать на примитивном ручном станке; одежды из шкур стали отходить в прошлое. Примерно с VII тысячелетия до н. э. научились лепить, а позже и обжигать глиняную посуду. Это искусство постепенно распространилось по всему Старому Свету.
Освоение долин великих рек и возникновение здесь древнейших очагов цивилизаций стало возможным благодаря коренному изменению в технической вооруженности человека, изменению в орудиях труда, происшедшему с наступлением века металлов.
Первым металлом, который стал использоваться в производственных целях эпизодически еще с VI тысячелетия до н. э., была медь (а затем и ее сплавы), вследствие того что существовали ее месторождения в самородном виде; по этой же причине очень рано появились украшения из золота и серебра; очень долго продолжал использоваться и камень (эпоха энеолита). Даже при всем своем несовершенстве (мягкость, высокая температура плавления) медь дала возможность создать несравненно более совершенные орудия труда и оружие: лопаты, то
64
Предыстория древневосточных цивилизаций
поры, серпы, ножи, пилы, стамески, резцы, шилья, иглы, наконечники для копий и стрел, кинжалы — и принципиально новые конструкционные материалы: гвозди, заклепки, листовой металл, проволоку, трубы и т. д. Использование металлов вызвало применение ранее неизвестных технологических процессов: плавки, ковки, сварки, паяния. Они неизмеримо ускорили и облегчили производство самих орудий труда и позволили многократно переделывать (путем повторной отливки) испорченные изделия, тогда как сломавшиеся каменные почти всегда приходилось выбрасывать.
Появились новые возможности в обработке дерева, кости, кожи, камня, а это привело к перевороту во всей хозяйственной жизни. Возникли металлообработка, плотничье и столярное дело, резьба по дереву, кости и камню, решительно изменились гончарное дело (появление гончарного круга), производство транспортных средств (изобретение колеса. сооружение мореходных судов), строительное дело (деревянное и каменное зодчество). Именно с наступлением века металлов оказалось возможным второе великое общественное разделение труда — отделение ремесла от земледелия. Поднялись города, затем выделились общественные классы, и возникли государство, науки, литература, расцвели искусства, т. е. создалось все то, что и знаменует собой цивилизацию. Не везде наступление века металлов имело одинаковый эффект, но общее его значение в истории человечества было именно таким.
Как мы видели, переход от первичной экономики присвоения продуктов природы и производства и воспроизводства только орудий к земледелию и скотоводству произошел ранее всего в Передней Азии, преимущественно в ее горных районах и предгорной полосе. Здесь же отмечено самое раннее использование металлов. Однако отнюдь не эти области стали основным центром последующего прогресса. Урожаи в этих районах были и неустойчивы, и сравнительно невелики. Лишь выход земледельцев в плодородные долины великих рек сухой тропической зоны Азии и Африки привел к бурному расцвету производительных сил и к переходу на следующую ступень развития общества — на стадию цивилизации. И дело было не только в особом плодородии вновь освоенных здесь земель. В новой природной среде, при отсутствии достаточного количества осадков, человеком была создана принципиально новая форма сельскохозяйственного производства — ирригационное земледелие. Искусственное орошение полей по мере его постепенного совершенствования не только обеспечивало более устойчивые и обильные урожаи. В условиях ирригационного земледелия в результате оказавшихся жизнеспособными мутаций сформировались новые, более продуктивные сорта злаковых культур. Установлено, что древние зерна пшеницы и ячменя в областях поливного земледелия Нижней Месопотамии в несколько раз больше таких же зерен в районах без искусственного орошения.
Были значительно улучшены породы скота — по-видимому, частично за счет перехода на зерновой фураж, как об этом свидетельствуют уже самые ранние письменные документы (правда, дошедшие от времени лишь на несколько тысячелетий позже). Не удивительно, что накопления, достаточные для создания цивилизации, раньше всего начали возникать именно здесь, в долинах великих рек, и прежде всего в Нижней Месопотамии и в Египте. Археологические материалы достаточно определенно рисуют сложную картину освоения древними племенами этих областей и создания фундамента цивилизации.
Гораздо меньше, чем о так называемых земледельческих культурах, знаем мы по археологическим материалам о племенах пастушеских; первые сведения о них чаще доходят до нас из лингвистического анализа
3
Заказ № 1238
65
Глава 1
15. Каменные ступки из Телль ас-Саввана, VI тысячелетие до н. э.
16. Каменные статуэтки из Теллъ ас-Саввана, VI тысячелетие до н. э.
древнейших известных нам языков, и эти сведения датируются пе позже VI—V тысячелетий до н. э. Кроме того, начиная примерно с этого же времени в Малой Азии, Палестине, Сахаре и Аравии появляются наскальные изображения сначала дикого, а затем и домашнего скота.
9. Первые земледельцы Нижней Месопотамии и Элама
В VII тысячелетии до н. э. земледельческо-скотоводческие племена гор Загроса начинают расселяться в поисках новых пространств для своих полей и новых пастбищ для скота. Возможно, при этом впереди шли именно пастушеские племена, знакомые с земледелием, но занимавшиеся в основном выпасом стад. Их поселки первыми появляются на окраинах Месопотамской низменности. Таково, например, поселение Али-Кош в предгорьях Загроса в Юго-Западном Иране [93]. Его обитатели жили в неказистых глинобитных хижинах, разводили коз, а в качестве растительной пищи довольствовались в основном дикими растениями, хотя и были знакомы с окультуренными пшеницей и ячменем. Однако главная линия развития культуры проходила не здесь. В долинах притоков Тигра, а затем и в Верхней Месопотамии по Евфрату мы находим ту оседлую культуру земледельцев и скотоводов, которая, по существу, лежит в основе всех последующих достижений цивилизации Двуречья.
Эта культура, относящаяся к VI тысячелетию до н. э., получила название Хассуны. Долгое время уровень ее развития также представлялся весьма архаическим, но раскопки арабских археологов на поселении Телль ас-Савван, около Багдада, и советских ученых на Ярым-тепё, к западу от Мосула, позволили кардинальным образом пересмотреть это представление. Происхождение самой хассупской культуры довольно сложно. В ней отчетливо выступают западные элементы, восходящие к раннеземледельческой культуре Северной Сирии и Юго-Западной Малой Азии. Вместе с тем могут быть прослежены связи и с культурой древнейших земледельцев-скотоводов Загроса. Поселения хассунской культуры распространены на территории Северной Месопотамии и областей к востоку от Тигра, а их южная граница достигает района Багдада. Спускаясь вниз по течению Тигра, древние земледельцы вступали в зону, где количество осадков было недостаточно для выращивания устойчивых урожаев. В ре-
66
Предыстория древневосточных цивилизаций
67
5*
Глава I
17. Расписная керамика стиля Самарръц V тысячелетие до н. 8.
зультате именно здесь, едва ли не впервые в мире, начали применяться ранние формы искусственного орошения. Скорее всего это была задержка паводковых вод запрудами и плотинами, а также проведение первых, пока еще небольших каналов.
Ил. 15 При раскопках городища Телль ас-Савван обнаружено большое количество зерен культурных растений, в том числе четырех видов ячменя, трех видов пшеницы и одного вида льна. Показательно наличие шестирядного ячменя, характерного именно для областей поливного земледелия. На другом памятнике, расположенном на среднем течении Тигра, — Чо-га-Мамй — найдены даже остатки самих древних каналов. Высокого уровня достигло и скотоводство. Если горные пастухи довольствовались разведением коз и овец, то здесь был приручен и крупный рогатый скот. Таким образом, основу хозяйства составляли развитое скотоводство, а также земледелие, по крайней мере отчасти поливное. Орудия труда в большинстве своем еще изготовлялись из кремня, других камней и кости. Поля обрабатывались деревянными мотыгами с массивными каменными наконечниками, а урожай снимали с помощью серпов, у которых мелкие кремневые вкладыши образовывали зубчатый рабочий край. Появляются и медные изделия, но они еще не получили широкого распространения. Это были главным образом небольшие бусины, и лишь в одном случае найден медный ножичек.
Уровень жизни хассунских племен был все же достаточно высок, особенно по среднему течению Тигра. Дома в поселениях все чаще возводились из сырцового кирпича. На Телль ас-Савване раскопками было вскрыто последовательно пять слоев построек, имевших регулярный план. Отдельно располагалась крупная постройка, предположительно святилище. Богатым инвентарем отличаются и найденные на этом городище погребения. Почти в каждом из них находилось по нескольку сосудов, выточенных из камня, и каменных же женских статуэток. Сосуды, как и статуэтки, из желтовато-кремового слоистого алебастра теплого тона отличаются изяществом и разнообразием форм: миниатюрные грушевидные, реповидные, биноклеобразные, на ножках и без них, в виде различных предметов (например, лодочки) и животных. Выполненные с удивительным мастерством, они свидетельствуют о высокоразвитом художествен-Ил. 16 ном вкусе их создателей. Статуэтки трактованы суммарно и обобщенно. Древний мастер подчиняет формы, поверхности, объемы главной задаче — подчеркнуть в изображаемом объекте его функцию, передать его
68
Предыстория древневосточных цивилизаций
69
Глава I
18. Халафская культура:
а) распространение памятников халафской и других синхронных культур:
1)	халафские памятники,
2)	отдельные находки халафской керамики,
3)	памятники сиро-киликийской культуры, испытавшей халафское влияние,
4)	прочие памятники,
5)	область первоначального распространения сиро-киликийской культуры,
6)	южная граница территории сплошного распространения хур-ритского языка во II тысячелетии до н. э. (по И. М. Дьяконову);
б) глиняная статуэтка, V тысячелетие до н. э.
внутреннюю сущность и назначение. В фигурках подчеркнуто женское начало. Глаза инкрустированы битумом и белой раковиной, голову венчает высокий убор (видимо, связанный с фаллическим культом; можно сравнить обычай некоторых примитивных племен надевать на девушку, вступающую в брак, головной убор в форме фаллоса). Предположительно эти статуэтки, как и каменные фаллосы, найденные в тех же погребениях, были символами возрождения жизни и плодородия, т. е. имели чисто функциональное магическое назначение. В некоторых из могил были обнаружены амулеты-печатки, возможно свидетельствующие о стремлении к магическому обереганию собственности.
Однако наиболее типичным и характеризующим эту культуру явлением следует считать керамику. Керамические изделия, обнаруженные в самом поселке на городище Телль-Хассуна, довольно однообразны по форме: в большинстве своем это плоскодонные сосуды типа шаровидной амфоры с короткой прямой шейкой или же широкие чаши. По большей части они обожжены, но несовершенно и в результате этого имеют бледно-розовую окраску. Многие из них покрыты процарапанным узором «насечкой». Эту архаическую керамику в более поздних слоях сменяют сосуды так называемой стандартной хассунской керамики, покрытые ангобом * или лощеные, с простыми прямолинейными узорами, нанесенными черно-коричневой краской. Полосы узора могут сочетаться с нарезными линиями, треугольниками, колосьями.
Высшим этаном развития культуры Хассупы, однако, является ступень Самарры, которую некоторые исследователи даже выделяют в самостоятельную культуру, отличную от Хассуны.
Ил. 17 Расписная керамика из поселения Самарра была обнаружена в некрополе и, видимо, являлась частью погребального инвентаря. Опа анго-бирована, обожжена до бледно-розовой, часто зеленоватой окраски (обжиг производился при средней температуре, по встречаются как обожженные, так и необожженные вещи), украшена «плетеным» орнаментом, расположенным по зонам, — прием, присущий корзинному плетению и. возможно, выдающий происхождение здешней керамики.
* Ангоб — декоративное, часто цветное керамическое стекловидное покрытие, наносимое на поверхность глиняного сосуда и закрывающее цвет или сглаживающее грубость структуры его материала.
70
Предыстория древневосточных цивилизаций
71
Глава I
19. Полихромная керамика халафского стиля из Арпачии, V тысячелетие до н. э.
Посуда очень разнообразна по форме: тут и миски, и чашки, и горшки с горлышком и без него, с загнутыми и пезагнутыми краями. Особенно много тарелок. Узор значительно более сложный и изысканный, чем на керамике из Хассуны. Как бы по концентрическим кругам изображены птицы, козлы, женщины с развевающимися волосами, соединенные тонкими линиями с кружащимися скорпионами. Вихревое, центростремительное движение часто подчеркнуто не только односторонним направлением узоров, но и центральным изображением (розеткой, квадратом, свастикой). Безусловно, все эти изображения имели сложный магический смысл и были связаны с погребальными обрядами.
Именно племена самаррской группы начинают последний этап освоения Месопотамии; они двигаются дальше на юг по Тигру и Евфрату в заболоченные области Южного Двуречья.
Здесь, приблизительно на 31° северной широты, находится городище Абу-Шахрайн, раскопки которого позволили восстановить историю завершения этого процесса. Установлено, что в древности городище лежало на берегу Персидского залива, а самые ранние слои культуры Абу-Шах-райна (Эреду) — XIX—XV * — синхронны Хассуне III—V (так называемому хассунско-самаррскому периоду). Здесь в развалинах глинобитных домов была обнаружена керамическая посуда; характер и расположение узоров близки самаррскому стилю; преобладают мелкие формы сосудов — кубки, миски, тарелки. Керамика монохромна, изящна, обычно шоколадно-коричневого или черного, изредка красного цвета и покрыта прямоли-
* Как известно, археологи обычно именуют археологические культуры по месту первой находки ее памятников, но, к сожалению, пользуются иногда древним, а иногда современным названием места. Для историка это часто очень неудобно: например, говоря в дальнейшем об исторических городах Эреду или Уруке, пришлось бы каждый раз оговаривать, что этот Эреду и этот Урук не имеют отношения к археологическим «культурам Эреду» и «Урук»; нам даже довольно достоверно известно, что «Урук» периода археологической «культуры Урук» Уруком не назывался. Поэтому в целях единообразия мы называем в настоящем томе все культуры по названиям современных городищ и вместо «культура Эреду» пишем «культура Абу-Шахрайна», а вместо «культура Урука» — «культура Варки», и т. д.
Стоящие рядом с названием археологической культуры римские цифры обозначают каждая слой раскопок, соответствующий определенному уровню развития данной культуры, и датируют этот уровень в системе относительной хронологии. Обычно принято вести возрастание цифр последовательно от самого нижнего культурного слоя (I) вверх, однако бывает и наоборот (как в случае Абу-Шахрайна). — Ред.
72
Предыстория древневосточных цивилизаций
Глава I
нейным мелкоштриховым узором в виде решеток, маленьких треугольников или зигзагов между горизонтальными линиями.
К концу VI тысячелетия до н. э. освоение земледельцами Нижней Месопотамии было завершено и начался период развития ирригации и интенсификации производства.
В то время как в Нижней Месопотамии закладывались основы будущей шумерской цивилизации, обстановка на севере коренным образом изменилась. Первоначальных жителей — хассунские племена — в V тысячелетии до н. э. сменяет население, оставившее культуру, названную Ил. 18 археологами халафской. Помимо Северной Месопотамии халафские памятники распространены также на севере Сирии, встречаются они и на Армянском нагорье (Тилькй-тепё, около озера Ван). Происхождение халафской культуры не вполне ясно. Возможно, в Верхней Месопотамии ее носителями были частично ассимилированные местные хассунские племена. Во всяком случае, традиции оседлой земледельческо-скотоводческой экономики сохраняются. Халафские племена возделывали ячмень и пшеницу, разводили мелкий и крупный рогатый скот. Последний, судя по всему, приобрел особенно большое значение: изображения бычьих голов очень популярны в халафском искусстве. Не исключено, что бык олицетворял важное божество халафских племен.
Значительного развития достигают здесь различные ремесленные производства, особенно гончарное дело и металлургия. При раскопках одного из халафских поселений, Арпачйе, удалось проследить на протяжении пяти-шести последовательных слоев весь ход развития керамического производства; это развитие завершилось появлением в самом верхнем слое великолепной двуцветной керамики. В Арпачйе же были найдены остатки гончарных печей и раскопан даже «дом гончара», где, видимо, и работал мастер, вероятно получавший свою долю в урожае за то, что обслуживал всю общину; может быть, у него оставалось достаточно изделий и для обмена. (Керамика этого поселка, сделанная из прекрасно отмученной глины, отличается особо тонким черепком, что, возможно, определяется качеством местной глины.)
Ил. 19 Полихромная керамика, которая и определила первоначально название всего этого круга культур (все они обозначались как «культуры крашеной керамики»), удивительно изящная и тонкая по выделке, сменила в халафской культуре более древнюю группу халафской же монохромной керамики, значительно более грубой и неуклюжей, обычно серой, коричнево-черной, реже черной и красной расцветок. Она довольно разнообразна по форме, узоры па посуде преимущественно орнаментальны (преобладает цветочный и геометрический орнамент: ромбы, клеточки, кресты, розетки), но самое сильное впечатление производит не композиция узора, а использование богатства цветовых сочетаний. Теплые разнообразные оттенки желтых и коричнево-красных тонов фона в сочетании с черно-коричневым, красным, красно-коричневым, коричнево-желтым узором воспринимаются зрительно очень мягко и поражают изяществом. Обычно краски наносились на шероховатую неполированную поверхность и затем, в процессе обжига в печи, под воздействием химических процессов становились блестящими, глянцевыми. Состав красок по большей части известен: все это естественные красители и их сочетания. Фигуры животных и людей, которые также встречаются на халафской керамике, выполнены условно и обобщенно и большей частью образуют орнаментальный фриз. Попадаются сосуды в форме животных; встречаются и фигурки животных, вылепленные из глины, и очень условные фигурки женщин с преувеличенно подчеркнутыми признаками близящегося материнства (полные бедра, живот, налитые груди); но при этом нет головы или она едва намечена. Это говорит о функциональном, магическом на
74
Предыстория древневосточных цивилизаций
значении фигурок и о метафорической передаче с их помощью общей идеи плодородия, которое, по-видимому, пытались магически вызвать.
В эпоху культуры Халафа мы можем наблюдать еще одно интересное явление: некоторые предметы в форме розетки, пуговицы, квадрата и т. д., которые мы могли бы считать украшениями — подвесками и бусинами, оттискиваются на глине (и эти оттиски обнаружены); следовательно, перед нами не украшения, но печати или же украшения, но используемые и как печати; они, видимо, сочетали в себе магический амулет и знак собственности. Изготовлены эти печати-украшения из мягких пород камня, просверлены насквозь и украшены узором — геометрическим орнаментом или фигурой животного, выполненной в условной манере.
О прогрессе металлургии свидетельствуют довольно крупные медные изделия, в числе которых имеются кинжалы и долото, обнаруженные в самом поселении Телль-Халаф.
Одновременно происходит формирование сходной по уровню развития культуры и к востоку от Нижней Месопотамии, в Хузестане. Эта равнинная область, орошаемая крупными реками Карун и Керхе, географически является продолжением Месопотамской низменности, и недаром история располагавшегося здесь впоследствии государства Элам теснейшим образом была связана с историей Нижней Месопотамии. Спускавшиеся с гор общины пастухов и земледельцев стали, как уже упоминалось, появляться на окраинах этой равнины по крайней мере уже в VII тысячелетии до н. э.; поселение Али-Кош рисует картину постепенной эволюции культуры этих первых хлебопашцев. Во второй половине VII тысячелетия до н. э. у них появляются бусы из кованой меди, а в первой половине VI тысячелетия до н. э. — глиняная посуда, украшенная расписными узорами. На территории будущего Элама известен целый ряд памятников с остатками нарядной керамики, украшавшей быт скотоводческо-земледельческих общин или сопровождавшей этих земледельцев в загробный мир. По характеру орнаментации, достигающей все большей степени совершенства, археологи выделяют три фазы развития этой керамики — Джафарабад, Джовй и Бендебаль, — охватывающие вторую половину VI и все V тысячелетие до н. э. К сожалению, широких раскопок поселений этого времени в Хузестане не производилось. Но по распространению памятников можно заключить, что скотоводческо-земледельческие племена осваивают в этот период весьма обширную территорию, а это было бы здесь невозможно без применения искусственного орошения. В целом, как и в соседней Нижней Месопотамии, тут намечается коренной сдвиг в основе тогдашней экономики — в земледельческом и скотоводческом хозяйстве,
10. Сложение и расцвет убайдской культуры. Ранняя культура в Сузах
Основание древними земледельцами Нижней Месопотамии поселения на месте городища Абу-Шахрайн, па самом юге страны, означало, по существу, конец периода экстенсивного распространения земледельческой культуры. Дальше идти было некуда, дальше начинались соленые воды Персидского залива, и общественные силы были переключены на то, что современные экономисты именуют внутренними ресурсами. В результата начинается очень постепенное формирование той сложной системы ирригационного земледелия, которая явилась основой могущества и богатства исторического Шумера.
75
Глава I
20.	Распространение убайдской культуры: а) карта распространения убайдских памятников;
1)	убайдские памятники,
2)	отдельные находки убайдской керамики,
3)	халафские памятники, испытавшие влияние Убайда,
4)	прочие памятники;
б)	сосуд периода Убайд (IV тысячелетие до н. э.)
Равнина Нижней Месопотамии бескрайняя, совершенно плоская Х)т горизонта до горизонта; там, где ее заливает вода, она образует болотистые озера с тростниковыми зарослями, а где нет воды — она серая, бесплодная. Зеленеют лишь орошенные поля и ряды финиковых пальм, протянувшиеся вдоль валов, которые образуются из ила, извлекаемого со дна каналов при их почти ежегодной чистке. Среди нынешней равнины Ирака, как и Нижней Месопотамии два, три, четыре тысячелетия назад, на совершенно ровной поверхности через каждые несколько километров возвышаются глиняные холмы-геллгг. Это остатки городов, столетиями существовавших здесь, но вследствие заиливания близлежащего канала и засоления окрестных почв покинутых людьми. Древние вавилоняне верили, что эти города были разрушены великим потопом, и называли телли «холмами потопа» (тилъ-абубим). Но в VI—V тысячелетиях до н. э. теллей еще не было, селения едва приподнимались на пядь-дру-гую над плоскостью, и систематические разрушительные наводнения, впоследствии объединенные памятью людей в образ единого великого потопа, все еще продолжались. Чаще всего обиталища жителей Нижней Месопотамии эпохи начала культуры Абу-Шахрайна до культуры Варки образовывали небольшие открытые скопления глинобитных или тростниковых хижин на искусственном всхолмлении вокруг небольшого святилища.
Однако в конце VI тысячелетия до н. э. Абу-Шахрайн отнюдь не был -единственным обжитым местом в Нижней Месопотамии. Находки характерных фрагментов расписных черепков показывают, что аналогичные поселки располагались и выше по Евфрату, в районе Телль аль-Мукайяра и Варки. Поэтому можно заключить, что территория Нижней Месопотамии была освоена уже довольно широко. Правда, мы почти ничего не знаем о системе земледелия, но скорее всего оно могло давать уже сравнительно обильный урожай, хотя, вероятно, еще довольно непостоянный.
Своеобразным отражением роста получаемого продукта является неизменное увеличение размеров святилища в Абу-Шахрайне. В самых нижних слоях это небольшое однокомнатное строение с пьедесталом для .алтаря, подобное святилищам Чатал-Хююка, не отличающееся по размерам от жилых строений. В слое XVI планировка святилища становится более сложной; строение, обнаруженное в слое XV, по площади почти втрое превосходит предшествующие и с известными основаниями уже может быть названо настоящим храмом. Начиная со слоя XIV того же
76
Предыстория древневосточных цивилизаций
Глава I
21.	Убайдская 'культура на севере Месопотамии:
а)	план храма в Тепе-Гавре, XIII слой, около 3200 г. до н. э.;
б)	орнамент керамики из Тепе-Гаеры
городища (теперь будем называть его по-шумерски Эреду [г], пли Эреду), мы уже переходим от собственно абу-шахрайнского периода к следующему.
Дальнейший прогресс происходит в первой половине и середине V тысячелетия до н. э., когда в Нижней Месопотамии распространяется керамика типа Хаджи-Мухаммед. Генетическая связь ее с посудой древнейшего Абу-Шахрайна бесспорна, и мы, по существу, имеем два звена одной цепи. Многочисленные находки кремневых вкладышей серпов, сделанные на одном из поселений (Рас аль-Амийа), показывают, каково было главное занятие его обитателей. Заметим, что стадо поселка в основном составлял крупный рогатый скот, тогда как пастухи горных и предгорных районов в это же время по-прежнему разводили преимущественно овец и коз. Один из последовательно возводившихся на одном и том же месте храмов в Эреду (Абу-Шахрайне), относящийся к данному периоду, приобретает вид постройки с чередующимися выступами и нишами внешних стен, поставленной на искусственную платформу. Это свидетельствует о формировании характерных черт древней месопотамской архитектуры.
Так на основе традиций культур Абу-Шахрайна и Хаджи-Мухаммеда в Нижней Месопотамии в последней трети V тысячелетия до п. э. складывается убайдская культура, сыгравшая большую роль в истории древнего Востока.
Центрами убайдских поселений были монументальные храмы на платформах, возможно уже игравшие роль центров административной и хозяйственной координации. Храмы Эреду достигают особенно больших размеров и сложной внутренней планировки в период позднего Убайда — в первой половине IV тысячелетия до н. э. Так, храм Эреду (Абу-Шах-райн) VI (на платформе) имеет размеры 26,5X16 м. Мощное строение с толстыми стенами — храм или «дом вождя» — раскопано и в другом убайдском поселке — в Телль-Укайре.
Люди, жившие в хижинах вокруг святилища, кормились рыболовством и охотой, сеяли эммер (полбу), ячмень, лен, сезам (кунжут), может быть, и коноплю, сажали финиковую пальму, разводили овец различных пород, коз, свиней, ослов и крупный рогатый скот. Борясь с едва управляемой стихией ежегодно разливающейся реки, используя воду, оставшуюся после разлива в мелководных озерах, они еще в период Абу-Шахрайна впервые применили здесь принесенный ирригационный опыт,
78
Предыстория древневосточных цивилизаций
216
79
Г лава I
22.	Шумерская керамика периода Убайд из Южной Месопотамии, IV тысячелетие до н. э.
стали рыть в мягком грунте небольшие канавы и сеять хлеб. Исключительно тяжелые условия жизни между знойной пустыней и болотами и, вероятно, высокая смертность отчасти искупались для них невероятным плодородием почвы. Жилища их были не только глинобитные и из сырцового кирпича, но, по-видимому, часто и из тростника. Вплоть до настоящего времени в болотах низовьев Евфрата помещения для людей и хлева для скота сооружают таким образом: вырубают в середине участок тростника и образовавшееся пространство застилают циновками, а с боков несрубленные стволы тростника пригибают к середине и связывают в виде арочного потолка. Строят и просто небольшие тростниковые шалаши. В древности селения здесь часто разрушались разливами; чтобы наводнения не затопляли жилищ и для их большей сухости, стали из тростника настилать целые платформы (о них рассказывалось впоследствии в вавилонских легендах о сотворении мира) и уже на этих платформах возводить дома из сырцового кирпича. Соответственно городища здесь являются не глиняными (араб, телль), а зольными холмами (араб. ишан).
Наши знания о древнейших жителях Нижней Месопотамии еще очень ограниченны, потому что часть их поселений сейчас ушла на двухметровую глубину, под позднейшие аллювиальные наносы, и трудно определить, где находились древние постройки. На месте других поселений строились и позднейшие селения, и города. По мере того как сырцовые здания разрушались, новые возводились на выровненном слое сырцовой глины, и холм, на котором строились новые сырцовые дома, постепенно рос, иногда на десятки метров, поэтому докопаться до самых древних слоев холма, лежащих ниже уровня окружающей почвы, нелегко, к тому же эти слои сейчас нередко расположены ниже поднявшегося уровня грунтовых вод.
Тем не менее обнаруженный материал представляет надежное свидетельство того, что в этих древнейших поселках параллельно с развитием земледелия и скотоводства шел процесс развития ремесел. Превосходная Ил. 22 убайдская керамика, часто особого, зеленоватого оттенка (из-за пере-обжига) с коричневатым или коричнево-черным геометрическим орнаментом, характеризуется стандартными формами. Они предполагают наличие художественного канона, причем сам их набор чрезвычайно разнообразен; появляются и совершенно новые: сосуды типа «чайник», типа «черепаха» (с длинными ручками и широким сливом) и т. д. В конце
80
Предыстория древневосточных цивилизаций
6 Заказ № 1238
81
Глава I
23.	Печати из Тепе-Гавры, слои XIII—XI, вторая половина IV тысячелетия дон. а.
периода начинает использоваться ранняя форма гончарного круга — круг с медленным вращением. В ряде могил были обнаружены глиняные модели лодочек, по форме близкие наипростейшим лодкам, используемым и современным населением, а в данном случае, видимо, характеризующие определенную ступень развития мифологического мировоззрения Ил. 24 (переправа через воды смерти в загробный мир?). Но наиболее интересны в этом плане глиняные статуэтки убайдской культуры: неестественно вытянутые фигурки нагих стройных женщин и реже мужчин с деформированным лицом, напоминающим не то заячью, не то лягушечью морду. Руки отведены от туловища и либо положены на талию, либо — у женщин — прижимают к груди ребенка. На плечах — налепы-прорези, так же трактованы и глаза (как удалось установить К. Оберхуберу, в плечи вставлялись зерна кунжута, в глаза — финиковые косточки). Возможно, в этом образе уже представлена синкретическая идея плодородия всех зримых форм жизни на земле — растительного, животного и человеческого мира.
Ил. 23 Широко распространяется в этот период искусство глиптики, т. е. резьбы на каменных и других печатях. Появляются новые формы печатей-штампов (например, чечевицеобразная), новые варианты орнамента, изображения животных (главным образом козлов и собак); впервые в глиптике начинают изображать человека, но всегда только в связи с животными.
Украшения были из ракушек и цветных камней. Из кремня или обсидиана делали ножички, пилки, скребки. Несомненно, изготовляли различные шерстяные и льняные ткани, плели тростниковые циновки и корзины, а из больших тростниковых стволов сооружали ладьи с высокими форштевнем и ахтерштевнем. Щели между тростниковыми стволами промазывали естественным асфальтом — киром; он же употреблялся для закрепления рукоятей различных орудий.
Бесспорен прогресс и в области металлургии, хотя металл в низовьях Евфрата был труднодоступен и металлические предметы, еще в древности пускавшиеся в переплавку, до нас дошли в небольшом числе. От периодов культур Абу-Шахрайна и раннего Убайда медных изделий почти вовсе не найдено; позже появляются рыболовные крючки, шилья и т. п. из кованой меди, а также горн. Однако терракотовые модели убайд-ских проушных топоров самых различных форм свидетельствуют о широком распространении техники литья. Отсутствие рудных источников
82
Предыстория древневосточных цивилизаций
83
6*
Глава I
24.	Пультовые шумерские глиняные статуэтки периода Убайд, IV тысячелетие до н. э.:
а)	из Ура*
б)	из Эреду
на аллювиальной равнине приводило к усиленным поискам различных заменителей. Так, серпы, это важнейшее орудие древних земледельцев, изготовлялись обычно из терракоты с кремневыми или обсидиановыми зубцами. Специальное исследование таких серпов показало, что они были отнюдь не моделями орудий, а действенным и эффективным инструментом.
Как ни скромна эта утварь, создание ее требовало уже обмена с соседними странами: в Нижней Месопотамии, кроме как по кромке пустыни, не было камня и совсем не было металла и леса. На это обстоятельство всегда указывают, подчеркивая, что Двуречье издревле нуждалось в ввозе, но для получения ввозных продуктов нужен хоть какой-то встречный вывоз, а бедность страны сырьем делала на первых порах вывоз чего бы то ни было затруднительным. Общины Плодородного полумесяца сами были такими же скотоводческо-земледельческими, как и общины Двуречья, а при ненадежности раннего нижнемесопотамского земледелия вопрос о фондах для обмена разрешать, вероятно, было не так легко. Вот почему в слоях культур Абу-Шахрайна и Убайда в Нижней Месопотамии так мало меди, хотя эти культуры произошли от энеолити-ческих культур соседних стран Ближнего Востока. Однако совсем без обмена даже люди времен культуры Абу-Шахрайна прожить бы не смогли. Если рассматривать предметы убайдской культуры с точки зрения возможных мест расположения источников сырья и материалов, из которых они были сделаны, нужно отметить, что кремень имелся в Сирийской пустыне, обсидиан — не ближе Северной Месопотамии, главным же источником его добычи были вулканические горы Армянского нагорья; асфальт (битум) добывался на среднем Евфрате (около совр. Хита), на среднем Тигре (около совр. Мосула) и между реками Малый Заб и Адем (около совр. Киркука). Камень и худшие сорта леса можно было добыть в горах Загроса (а известняк — и в пустыне). Медь, вероятно, поступала с полуострова Оман в Аравии (из древнего Магана?) или из Малой Азии. Не позже V—IV тысячелетий до н. э. в Нижнюю Месопотамию попадают и предметы роскоши: серебро — из Малой Азии, золото — из Индостана, оттуда же прибывал красный камень — сердолик, а из Афганистана — синий камень — лазурит. Кое-что из этого можно было, вероятно, достать путем организации экспедиций в пустыню или в горы, но остальное, очевидно, надо было выменивать. Значит, с самого начала приходилось создавать какой-то обменный фонд, а он, пожалуй,
84
Предыстория древневосточных цивилизации
24а	24о
85
Глава 1
мог состоять только из продуктов земледелия. И в самом деле, если преодолеть трудности, вызываемые необходимостью дренажа почвы и ее ирригации, то земля Двуречья давала совершенно небывалые по тем временам урожаи. Уже упоминалось, что в новых условиях тропического аллювиального земледелия некоторые культурные растения дали стойкие полезные мутации: наряду с двурядным ячменем в VII—VI тысячелетиях до н. э. появился — очевидно, путем отбора мутировавших форм — шестирядный (сначала еще мелкий). Правда, нет данных о том, чтобы старым центрам земледельческих энеолитических культур, обладавшим запасами камня, дерева и металла, например культуре Самарры или Ха-лафа, требовался ввозной хлеб из Нижней Месопотамии (да и в последующие века она вывозила в другие оседлые районы Ближнего Востока больше ткани, чем хлеб), но весьма вероятно, что посредниками в обменной торговле были пастухи степной полосы, выменивавшие в расположенных далее на север селениях Плодородного полумесяца продукты скотоводства на металлы, обсидиан и т. п., а затем, в свою очередь, менявшие их на хлеб в Нижней Месопотамии, где его было больше. Кроме того, жители ее, несомненно, могли пускать на обмен свои льняные ткани, циновки и корзины.
Но независимо от состояния меновых сношений следует подчеркнуть, что древнейшее население Нижней Месопотамии составляло хотя и окраинную, но часть общей этнокультурной зоны, охватывавшей весь Ближний Восток, и развитие складывающегося здесь общества шло в едином русле с общественным развитием на всей его территории. Культура Убайда и последовавшая за ней культура Варки в различных местных вариантах были общими для всех земледельческих областей Передней Азии.
Мало того, в пору своего расцвета в IV тысячелетии до н. э. убайдская культура сама становится центром широкого культурного влияния, следы которого мы обнаруживаем почти повсеместно. В Верхней Месопотамии даже формируется своеобразный археологический комплекс, названный «северным Убайдом» и представляющий собой соединение местных, халафских традиций и южного влияния, которое прослеживается в керамике и Северной Сирии, и на юго-западе Ирана, а отдельные импульсы достигают Закавказья и как будто даже Средней Азии. Однако сам механизм этого воздействия остается не вполне ясным. В ряде случаев, возможно, сыграли свою роль упомянутые выше торговые связи с внешним миром, развивавшиеся обитателями убайдскпх поселков. Иногда с товарами, быть может, передвигались и люди, образовавшие небольшие колонии в чужеземных странах. Во всяком случае, в убайд-ское время культурный центр Передней Азии прочно и надолго закрепляется в Нижней Месопотамии. Обильный урожай, который могло давать ирригационное земледелие, позволил обитавшим здесь племенам создать культуру, в то время едва ли не наиболее значительную на всем Ближнем Востоке.
Как мы видели, целый ряд признаков, и прежде всего характер расписной керамики и некоторые черты мелкой терракотовой скульптуры, указывают па генетические связи Убайда с более ранними комплексами Месопотамии, в том числе с Самаррой. Однако наряду с такой преемственностью в области материальной культуры имеются и черты существенного различия, прежде всего в погребальных обрядах. И Хассуна, и Халаф, и целый ряд других ранних скотоводческо-земледельческих культур знают исключительно скорченное положение тела в погребениях. В убайдских некрополях умершие, напротив, лежат в вытянутом положении. В соседнем Эламе в конце V—начале IV тысячелетия до н. э. также распространяются погребения с вытянутыми костяками, тоже как бы
86
Предыстория древневосточных цивилизаций
прерывая более древнюю традицию верований о загробном мире. Возникает предположение, что эти перемены связаны с приходом нового населения, смешавшегося с аборигенами, носителями культуры хассунско-самаррского типа, и усвоившего, в свою очередь, целый ряд культурных достижений последних.
Ниже мы подробно рассмотрим гипотезу об идентификации этого пришлого населения с племенами ранних шумеров, сейчас же лишь отметим, что, кто бы ни были подлинные создатели убайдской культуры, достигнутый ими уровень развития постепенно начинал выводить общество за рамки первобытного строя. Создание и поддержание все усложняющихся оросительных систем требовали объединения усилий нескольких общин. Функцию хозяйственного руководства ими, видимо, принимала на себя, во всяком случае частично, храмовая организация, и без того уже объединявшая в культовом отношении ряд мелких общин. Способствуя их слиянию воедино, храм в то же время противостоял массе членов общины. Если судить по более поздним периодам, то и скотоводческое хозяйство концентрировалось главным образом вокруг храмов. Определенный рост общего благосостояния, развитие торговли и обмена способствовали первым начаткам накопления и имущественного расслоения общества. Этому в немалой степени способствовало ускорение экономического развития, особенно в результате отделения ремесла от земледелия. Изделия, изготавливавшиеся убайдскими мастерами, несут уже отчетливые признаки высокого мастерства ремесленников-профессионалов. Когда с середины IV тысячелетия до н. э. начинается новый период, так называемой культуры Варки, эти признаки становятся вполне очевидными. Нарядную расписную керамику сменяет гладкая серая и красная посуда четких форм, вся изготовленная на гончарном круге. Гончар-ремесленник уже не тратил времени на то, чтобы наносить па посуду магические узоры.
Сходные черты отчетливо выступают и в последовательно сменяющихся культурах соседнего Элама. Период расцвета скотоводческо-земледельческой культуры с зарождающимися ремеслами здесь представлен археологическими комплексами типа Сузы А (первая половина IV тысячелетия до н. э.). В долинах Каруна и Керхе в это время существует несколько десятков поселений. Центральное из них, Сузы, становится довольно крупным поселком, достигая в длину почти 800 м. Его окружала глинобитная стена, за которой располагалось кладбище. Керамика, Ил. 25 обнаруженная в некрополе, была вылеплена от руки и сделана специально для погребений: тонкие стенки сосудов пропускают воду. Вся керамика хорошо лощенная, светлого тона, переходящего от кремового в желтоватый или зеленоватый; орнамент черный, коричневый, фиолетово-красный: крест, вписанный в донышко, шашечный узор, свастика, ломаные линии, «гребенка» — стилизованное изображение козьего стада. Среди более редких изображений — копье на подставке (возможно, алтаре), собаки, птицы, есть даже сильно геометризированная фигура человека. Встречаются сложные комбинации животного, растительного и геометрического орнамента. Таким образом, в целом для росписи этих сосудов характерны геометризм, строго выдержанная орнаментальность, тонкое чувство формы и, по-видимому, достаточно глубокое содержание: изображения на сосудах дописьменного периода являлись для древнего человека (как при известных условиях и сейчас для нас) источником информации — роспись на сосудах можно воспринимать как рассказ древнего земледельца, скотовода, охотника о своих верованиях, непосредственно связанных с его жизнью и занятиями, рассказ, который может быть расшифрован.
Но древний обычай расписывать погребальные сосуды постепенно исчезает и здесь. Зато растут успехи металлообработки: из меди изготов-
87
Глава I
М, Сосуды периода Сузы
IV тысячелетия до н.
А, Элам, конец э.
лялись плоские топоры, долота, иглы и зеркала. Во второй половине IV тысячелетия до н. э. и в Эламе, как и в Нижней Месопотамии, происходит отделение ремесла от земледелия. Появляется гончарный круг, и гладкие сосуды форм культуры Варки полностью вытесняют расписные бокалы и чаши. Топоры с поперечным лезвием, бесспорно, отливались в специальных формах. Искусным произведением ремесленников-профессионалов были и медные булавки с навершием в виде фигуры какого-либо животного. Центрами поселений становятся монументальные культовые комплексы; остатки террасы храма были обнаружены в самих Сузах. Производственный фундамент цивилизации уже сформировался, и следующим шагом должны были стать коренные перемены в самой социально-экономической структуре общества.
Между тем в Верхней Месопотамии и к востоку от реки Тигр в IV тысячелетии до н. э. возможности земледелия и скотоводства в тех примитивных формах, которые сложились здесь в предшествующую эпоху, исчерпываются и темпы развития замедляются. Соответственно все более заметным становится влияние формирующейся цивилизации Нижней Месопотамии, основанной на более богатых возможностях речной ирригации на наносных землях.
В первой половине IV тысячелетия до н. э., как уже говорилось, складывается культура, получившая название «северного Убайда» и представляющая собой соединение местных, халафских традиций и южных, собственно убайдских элементов. По многим признакам этот период мало отличается от предыдущего. Как и в халафское время, посуда по-преж-Ил. 216 нему изготовляется от руки и покрывается расписным орнаментом. Металлические орудия продолжают употребляться наряду с каменными. Вместе с тем все более широкое распространение печатей пуговицеобразной формы может указывать на развитие каких-то видов оберегаемой собственности.
Однако, несмотря на начавшееся отставание Верхней Месопотамии от Нижней, и здесь заметны свидетельства происходящего общественного прогресса. В одном из сравнительно небольших поселков (городище Тепе-Гавра) наблюдается постепенное, но неуклонное увеличение размеров святилища, бывшего естественным центром всякой ранней скотоводческо-земледельческой общины. Первоначально небольшое здание, размером 10,5X7 м (Гавра XVIII), позднее превращается в своеобразный акрополь в центре поселка, где на площади около 1000 кв. м располагаются три храма, являющиеся яркими памятниками уже монументальной
88
Предыстория древневосточных цивилизаций
25
89
Глава 1
Ил. 21а архитектуры (Гавра XIII). Это свидетельствует и о возросших производственных возможностях местного общества, и о наличии в нем обособляющейся верхушки, осуществляющей в числе прочего жреческие функции.
Во второй половине IV тысячелетия до н. э. происходящие изменения становятся все более заметными и ощутимыми. Прежде всего это проявляется в развитии ремесел. Постепенно входит в употребление гончарный круг; использующие столь эффективный инструмент мастера-керамисты производят посуду стандартных форм, лишенную каких-либо украшений. К концу IV тысячелетия до н. э. заметно увеличивается число медных орудий, появляется даже медный серп. Становятся известными и сплавы меди с другими металлами. Мастера-ювелиры изготовляют различные золотые украшения. Наконец, весьма показательно распространение глиняных моделей двух- и четырехколеспых повозок, свидетельствующих о широком применении в быту и хозяйстве тягловой силы животных (ослов и волов).
Происходит и процесс социальной дифференциации общеетва: выделяется особый тип гробниц, сложенных из сырцового кирпича или каменных плит и содержащих богатый погребальный инвентарь, в том числе каменные сосуды, булавы, разнообразные украшения из золота и электра (сплава золота с серебром), бусы из лазурита, сердолика и бирюзы. В одной из гробниц было обнаружено 25 тыс. таких бус. Претенциозной роскошью отличается подвеска в виде насекомого, сделанная из золота и лазурита. Очевидно, это были могилы знатных; в отличие от них рядовых общинников хоронили в простых ямах. Следует иметь в виду, что даже по тому времени Гавра была сравнительно небольшим поселком или городком.
В конце IV тысячелетия до п. э. в бассейне верховьев реки Хабур (городище Телль-Брак) из простой деревни халафских земледельцев вырос крупный центр городского типа площадью 50 га. К концу IV—началу III тысячелетия до н. э. здесь был возведен монументальный «храм священного ока», интерьер которого украшал наборный фриз из сланца и известняка с золотой опояской, закрепленной серебряными гвоздями с золотыми шляпками.
Отметим, однако, что в III тысячелетии до н. э. в Нижней Месопотамии была уже развитая раннеклассовая цивилизация, между тем как Верхняя Месопотамия в начале этого тысячелетия, если не считать отдельных очагов, по-видимому, не перешагнула еще грани первобытной эпохи. Письменность (заимствованная из Шумера) появляется здесь (на среднем Евфрате) лишь к середине III тысячелетия до и. э.
Дальше по пути к цивилизации продвинулось тем временем общество другой речной долины Ближнего Востока — долины Нила, — о котором будет рассказано в другой книге.
11.	Создатели
земледельческих культур
Ближнего Востока: земледельцы, пастухи и первые ремесленники
Кто были создатели всех этих земледельческих культур, как они выглядели и на каких языках говорили? Ответить на эти вопросы пока довольно трудно. В основном они, очевидно, принадлежали к так называемой европеоидной большой расе и в составе нее — к средиземноморской
90
Предыстория древневосточных цивилизаций
малой расе *, но возможно и участие балкано-кавказской (ассироидно-арменоидной) малой расы ** и др. Но для историка расовая принадлежность этих народов и племен говорит мало, так как к этим же расам принадлежали все последовательно сменявшие друг друга народы Ближнего Востока вплоть до сего дня — результат слияния различных пришельцев с автохтонами. О языках же раннеэнеолптических земледельцев мы можем только догадываться. По всей вероятности, они принадлежали к архаическим, мало связанным между собой языковым группам. Подобные группы существовали изолированно и позже, вплоть до новейшего времени; так, письменные источники свидетельствуют о сохранении в Восточной Малой Азии вплоть до рубежа III и II тысячелетий до н. э. хаттского, или протохеттского, языка, по-видимому типологически близкого весьма архаическим реликтовым языкам Северо-Западного Кавказа и Западного Закавказья и лишь отчасти грузинскому; сохранение по сей день совершенно изолированного и такого же сложного и архаичного языка бурушаски в горах на границе Афганистана и Пакистана свидетельствует о том, что подобные языки были в прошлом очень широко распространены.
Некоторой аналогией языковой ситуации на Ближнем Востоке эпохи неолита и энеолита может служить обстановка, сложившаяся к XIX в. (и отчасти существующая по сей день) на Новой Гвинее и в Австралии. Европейские исследователи застали жившие здесь племена на стадии раннего неолита. И в то время как оседлые папуасы Новой Гвинеи говорили на множестве разных языков, родство которых между собой не удалось установить, принадлежность языков бродячих степных охотников-австралийцев к одной лингвистической семье еще явственно прослеживалась. В условиях многосотлетней изоляции оседлых общин их языки обособлялись настолько, что почти полностью теряли связь с языками соседей, между прочим, в связи с тем, что различные слова, входившие в состав собственных имен, после смерти их носителей табуировались.
Некоторые данные о языках племен, создавших культуры Хассуны и Самарры, Халафа и Убайда, а также Файюма в Египте, возможно, могут быть реконструированы.
Лингвисты, изучающие названия поселений Нижней Месопотамии шумерской эпохи (топонимику) и собственные имена божеств и людей (ономастику), считают возможным выделить на этой территории существование одного или даже двух языковых пластов, предшествовавших сложению шумерского языка раннеисторического периода (III тысячелетие до н. э.). Из тех же пластов заимствована и некоторая часть шумерской сельскохозяйственной и ремесленной терминологии. Если один из этих пластов, «протоевфратский», устанавливается очень ненадежно, то второй, «прототпгридский», выделяется более определенно: его следы особенно явственно прослеживаются в названиях и именах не только Северной Месопотамии и области за Тигром, но также и в ряде мест Нижней Месопотамии. «Прототпгридский» язык условно называют «банановым», так как многие принадлежащие к нему имена собственные имеют структуру, напоминающую английское слово banana «банан»: Кубаба, Бунепе, Забаба, Билулу и т. п. Откуда этот языковой субстрат мог проникнуть на территорию, впоследствии занятую шумерским языком?
Первые небольшие и редкие поселения в жаркой и в то же время почти отрезанной пустынями от окружающего мира низменности Нижней Месопотамии начали появляться, как мы видели, уже в VI тысяче-
* Смуглые люди с прямыми или волнистыми волосами, прямым носом.
** Смуглые люди с курчавыми волосами, выпуклым носом, развитым третичным волосяным покровом.
91
Глава 1
летии до н. э.; по своему характеру они были сходны с поселениями самаррской культуры предгорий Загроса и долин среднего Тигра и Диялы, хотя были много беднее их, в особенности медными изделиями, которые у первых жителей Двуречья почти отсутствовали. Впоследствии первые общины земледельцев низовьев Евфрата были, как полагают, поглощены пришельцами-шумерами; затем сюда из Верхней Месопотамии пришли восточные семиты. И в том и в другом случае речь идет не о завоевании с вытеснением прежних жителей, а скорее о мирном проникновении. Так, шумеры III тысячелетия до н. э. сохранили память о горном происхождении своих злаков, между тем злаки были занесены с пред-горьев в Нижнюю Месопотамию, несомненно, не шумерами, а еще самыми первыми ее обитателями, и, для того чтобы предания древнейших жителей стали достоянием шумеров, смешение шумеров с ними должно было произойти более или менее мирно. Впрочем, действительно ли шумеры были лишь вторыми пришельцами в Нижней Месопотамии и не говорили ли по-шумерски уже и самые первые его жители — вопрос, который не может считаться окончательно разрешенным. Если согласиться с мнением крупнейшего шумеролога А. Фалькенштейна, шумеры, видимо, пришли сюда, находясь еще на уровне каменного века, так как терминология металлического производства была заимствована ими из другого, более древнего языка-субстрата (уруду «медь», зимбар, забар «медный сплав», тибира «медник», симу (г) * «кузнец»; ср. также: нагар «ремесленник, плотник» и, может быть, мар «мотыга» и апин «плуг»). Не следует, впрочем, слишком увлекаться поисками «дошумерских» слов в шумерском: знания наши пока не всегда достаточны для того, чтобы их надежно выделить. Но то, что пока было предложено считать субстратными словами в шумерском, рисует нам носителей этого языка-субстрата— будь то «банановый» («прототигридский») или «протоевфрат-ский» народ — как оседлых земледельцев-скотоводов, хорошо знакомых и с металлургией. Вполне возможно, что с носителями «бананового» языка следует отождествить хассунские племена, во всяком случае их са-маррскую группу. Если субстратных языков действительно было два, то второй можно было бы отождествить с языком халафских племен. Однако в настоящее время все подобные отождествления не могут выходить за пределы самых первичных гипотез или даже простых догадок [II, 44].
Откуда появились сами шумеры, до сих пор остается еще совершенно загадочным. Их собственные предания заставляют думать о восточном или юго-восточном происхождении (древнейшим своим поселением они считали Эреду — шумер. Эре-ду[г] — «Добрый город» — самый южный из городов Двуречья, ныне городище Абу-Шахрайн; место возникновения человечества и его культурных достижений шумеры относили к острову Дильмун, т. е. к Бахрейну в Персидском заливе; важную роль в их религии играли культы, связанные с горой). С археологической точки зрения вероятна связь древнейших шумеров с территорией Элама, хотя не обязательно с историческими эламитами, а, возможно, с каким-то доэламитским населением; но ощущаются и точки соприкосновения с халафской и особенно самаррской культурами Северной Месопотамии. Об антропологическом типе шумеров можно до известной степени судить по костным остаткам, но не по их скульптуре, как полагали европейские ученые в прошлом, так как она, видимо, сильно стилизована и подчеркивание некоторых черт лица (большие уши, большие глаза, нос) объясняется не физическими чертами народа, а требованиями культа **. Изучение костных остатков позволяет заключить, что шумеры
* Ср. примем. па с. 114.
** Большие уши и глаза были символами мудрости.
У2
Предыстория древневосточных цивилизаций
IV—III тысячелетий до н. э. принадлежали к тому же антропологическому типу, который всегда господствовал в Месопотамии, т. е. к средиземноморской малой расе европеоидной большой расы. Если у шумеров в Южном Двуречье существовали предшественники, то, очевидно, и они принадлежали к тому же антропологическому типу. Это и не удивительно: в истории очень редко случается, чтобы новые пришельцы полностью истребляли старых жителей; гораздо чаще пришельцы брали жен из местного населения. Пришельцев могло быть и меньше, чем местных жителей. Поэтому, даже если шумеры в действительности пришли издалека и издалека же принесли и свой язык, это могло почти никак не отразиться на антропологическом типе древнего населения Нижней Месопотамии.
Что касается языка шумеров, то и он продолжает пока оставаться загадкой, хотя мало есть языков на свете, с которыми не пытались установить его родство: тут и суданские, и индоевропейские, и кавказские, и малайско-полинезийские, и венгерский, и многие другие. Долгое время распространена была теория, относившая шумерский к числу тюрко-монгольских языков, однако довольно многочисленные приводившиеся сопоставления (например, тюрк, тэнгри «небо, бог» и шумер, дингир «бог») были в конце концов отвергнуты как случайные совпадения, так как оказалось невозможным установить закономерные соответствия между отдельными фонемами сравниваемых языков; к тому же сравнение не подтверждается историческим изучением самих тюрко-монгольских языков. Также не был принят наукой и длинный список предлагавшихся шумеро-грузинских сопоставлений. Нет никакого родства и между шумерским и его сверстниками в древней Передней Азии — эламским, хур-ритским и др. Впрочем, поскольку шумерский язык отделен от почти любого «кандидата» в родственные с ним языки многими тысячами лет и километров, постольку статистическая вероятность нахождения достаточно надежных языковых «увязок» так или иначе весьма мала.
Культурная преемственность в той мере, в какой она прослеживается в материальных памятниках, заставляет считать, что шумерами были по крайней мере уже создатели убайдской культуры на юге Двуречья конца V—начала IV тысячелетия до н. э.; с возникновением иероглифической письменности на грани IV и III тысячелетий до н. э. мы имеем уже бесспорные доказательства, что население Нижней Месопотамии было шумерским*, и если некоторые ученые датируют появление шумеров более поздним временем, то эту точку зрения следует признать устаревшей.
По крайней мере со второй четверти III тысячелетия до н. э. в северной и центральной частях Нижней Месопотамии зарегистрированы и восточносемитские имена собственные, а в самом шумерском языке есть некоторое количество слов, которые были заимствованы из семитского языка, по-видимому, еще раньше, даже значительно раньше.
Восточные семиты говорили на одном из языков обширной семьи родственных между собой языков — афразийской, или, как ее еще называют, семито-хамитской. Все языки этой семьи восходят к протоафразий-скому языку, существовавшему не позже VII тысячелетия до н. э. на сравнительно небольшой территории, по-видимому в Северной Африке, но, во всяком случае, не по обе стороны Красного моря, как полагали
* Таким доказательством является применение ряда иероглифов, изображающих конкретные предметы, для передачи абстрактных шумерских слов, омонимичных названиям предметов, например знака GI «тростник» для gi4 «возвращать», GIG «черный» для gig «пшеница» и др. Однако встречающиеся указания на написание имени шумерского бога d En-lfl уже в иероглифике времени Джемдет-Насра неверны (по устному сообщению А. А. Ваймана).
93
Глава I
некоторые исследователи, так как море образовывало бы непреодолимый барьер между населением по обе его стороны п единого праязыка не могло бы сложиться.
Протоафразийский разделился на несколько ветвей в эпоху раннего неолита; так, мы знаем, что из него выделилась в числе прочих кушитская ветвь (происходящие из нее языки распространены сейчас в Судане, Эфиопии, Сомали, Кении и Танзании); нам известно, что эта ветвь отделилась от другой ветви протоафразийского — семитской (достоверно существовавшей уже как отдельная ветвь к IV тысячелетию до н. э. в Передней Азии) — в то время, когда протоафразийцы еще пользовались кремневым оружием, но знали пшеницу (вероятно, дикую) и некоторых домашних животных. Файюмская культура Египта второй половины V тысячелетия до н. э., вероятно, принадлежала еще к третьей ветви протоафразийцев — египетской. Если родиной протоафразийцев действительно была еще не окончательно опустевшая тогда Сахара, то к файюм-скому же или несколько более раннему периоду следует в таком случае отнести и прохождение носителей прасемитской ветви протоафразийского языка через Верхний Египет, пустыню к востоку от долины Нила и Суэцкий перешеек в Переднюю Азию. Еще не порванными египетско-семитскими контактами, возможно, отчасти объясняются и азиатские культурно-хозяйственные связи файюмской культуры. Амратская и особенно герзейская культуры Египта IV тысячелетия до н. э. были уже, несомненно, собственно египетскими и по языку (об этих культурах подробно рассказано в книге, посвященной истории древнейшего Египта).
Таким образом, древнейшую историю племен — носителей афразийских языков можно в порядке рабочей гипотезы представить себе следующим образом. Примерно в VIII—VII тысячелетиях до н. э. они жили скорее всего в степях, непосредственно прилегавших к Сахаре, еще не полностью превратившейся в пустыню; как все ранние охотники-пастухи, они не знали регулярных сезонных перекочевок, и у них существовало подсобное земледелие. Корни слов, сохранившиеся не в одном каком-нибудь, а в нескольких различных ветвях афразийских (семито-хамитских) языков, а стало быть, восходящие еще к протоафразийскому, показывают, что племена, говорившие на протоафразийском языке, имели домашний скот (по-виднмому, коров и коз), умели жать злаки и пользовались мотыгами. Но именно мясная и молочная пища, которую им •обеспечивало скотоводство, была, вероятно, определяющей для их хозяйства.
С высыханием и оскудением сахарских степей афразпйцы (семпто-хамиты) начали расселяться. Двинулись в глубь Африки и растворились в темнокожем населении тропиков, передав ему свой язык, так называемые чадцы, а затем кушиты *. На восток ушли племена семитской группы, еще сохранявшей контакты с крайними из кушитских племен, а затем от них отделились и между VI и началом IV тысячелетия до и. э. прошли далее на восток через долину Нила в Переднюю Азию.
Такая подвижность всех этих племен указывает на то, что скотоводство у них стало преобладать над земледелием **. Однако еще
* К чадским языкам принадлежит, например, хауса — один из важнейших языков Нигерии, Нигера и т. п.; к кушитским — сомалийский и многие другие языки.
** Еще раз подчеркнем, что ранних пастухов надо четко отличать от кочевников. Они были тесно связаны с определенными источниками воды, у которых они засевали свои поля и недалеко от которых пасли свои стада, не меняя пастбищ до истощения, и затем перемещались на новые места. В то же время легкая подвижность мешала длительной изоляции этих племен и способствовала созданию однородных говоров на большой территории.
94
Предыстория древневосточных цивилизаций
в IV тысячелетии земледелие у семитов, судя по лингвистическим исследованиям П. Фрондзароли [II, 25], было развито весьма высоко. Вслед за семитами ушли и затем осели в долине Нила египтяне; уже немного знакомые с неполивным земледелием, они осушили Нильскую долину и вскоре перешли к высокопродуктивному для того времени орошаемому земледелию. На территории Северной Африки, к западу от Нила, остались древние ливийцы, или берберы, также в основном перешедшие к скотоводству*. Так образовалось пять ветвей афразийской, или семито-хамитской, семьи языков.
На территории Передней Азии в течение V—IV тысячелетий до н. э. семиты почти повсюду находили условия, пригодные для возделывания полей п выпаса стад. Во второй половине IV тысячелетия до н. э. здесь оказался возможен массовый переход больших племенных групп к полукочевому овцеводству. Этому способствовало то, что в Передней Азии овца уже была давно приручена, а климат здесь хотя господствовал и более сухой, чем в предыдущие тысячелетия, однако степей-пастбищ пока было больше, чем пустынь, овцы же в условиях сухого климата — животные достаточно выносливые. В сравнительно более густонаселенных районах Плодородного полумесяца — на родине древнейших земледельческих культур — семитоязычные, преимущественно земледельческие или скотоводческо-земледельческие, племена, очевидно, смешивались с многочисленными древними этносами; как это обычно бывало в истории, однородный язык пастухов, переходивших к оседлости, быстро вытеснял языки ранних земледельцев. Это происходило оттого, что мелкие земледельческие общины меньше имели между собой контактов, вследствие чего развивались очень разнообразные и часто очень замысловатые по строению языки и говоры. Пастушеские же племена, хотя тоже занимались попутно земледелием, сохраняли в силу своей подвижности довольно единообразный язык и переносили его на большие пространства; он становился повсюду языком взаимного понимания, и одно это уже, в свою очередь, стимулировало в нем закрепление более простых и четких средств речевого общения. Чисто местные, изолированные говоры вытеснялись общепонятным языком пастушеских племен. Все это значит, что первоначальных носителей семитских языков нельзя прямолинейно отождествлять с предками народов, которые говорят на семитских языках сейчас (т. е. на арабском, иврит, эфиопском и пр.). Точно так же и праипдоевропейцев, живших в IV тысячелетии до п. э. в широколиственных лесах юго-восточной Европы **, нельзя считать пи единственными, ни даже главными предками народов, говорящих на индоевропейских языках ныне, — испанцев, итальянцев, французов, англичан, немцев, скандинавов, славян, греков, армян, иранцев и др. Нынешние народы, говорящие на этих языках, — в физическом смысле потомки не столько тех племен, которые говорили на протосемитском или протоиндоевропейском языке, сколько множества племен и народов, воспринявших семитские или индоевропейские языки в течение тысячелетий.
На основании применения специальной языковедческой методики (впрочем, еще недостаточно надежной), так называемой глоттохронологии пли лексикостатистики, некоторые ученые считают возможным, что носители семитских языков вплоть до середины IV тысячелетия до н. э. еще не распались на отдельные, потерявшие между собой контакт пле-
* Ныне берберы живут разбросанно во всех государствах Северной Африки. Некоторые исследователи относят берберский и даже египетский языки к семитским, отождествляя, таким образом, понятие «семитские языки» со всей северной группой афразийских языков. Однако эта точка зрения не принята большинством лингвистов.
** Таково мнение большинства лингвистов, хотя существуют и другие гипотезы.
95
Глава I
мена. Лишь в последней трети IV тысячелетия до н. э. из общей массы семитоязычных племен первыми выделились восточные семиты — вероятно, в связи с переселением на территорию Месопотамии.
Данные П. Фрондзароли показывают, что в IV тысячелетии до н. э. семитоязычное население не было чисто скотоводческим, но имело и высокую неолитическую земледельческую культуру (правда, сам Фрондзароли относит протосемитов к энеолиту, но общие протосемитские термины для металлов не могут быть реконструированы). Как неолитическую п в значительной мере земледельческую нужно представить себе и культуру восточных семитов, которые продвинулись в Месопотамию, однако именно степное скотоводство и приспособленность к странствиям отличали их от местных, более древних земледельцев. Об этом свидетельствует характер слов, заимствованных из семитских * в старошумерский язык: * накида «главный пастух», *капара «подпасок», *тамкара «торговый агент» (вероятно, тогда еще странствующий торговец), эра[д] «раб» [букв, «низведенный (с гор)»], *машкана «временный полевой стан», *тамхара «битва в открытой местности, схватка», *ракаба «гонец», *мата «равнина», *шаду «плоскогорье», *сум «честнок», а также *кара[м] «виноградная лоза» — растение, не росшее на юге Двуречья. Как видно, в Верхней Месопотамии и в Северной Сирии, где на холмах Плодородного полумесяца лоза произрастала, семитоязычные племена на рубеже IV и III тысячелетий до и. э. были уже оседлыми. Впрочем, и в Нижней Месопотамии первые носители восточносемитских имен (ясно читающихся в документах, особенно на севере и в центре страны, примерно с 2600 г. до н. э., но, вероятно, бытовавших тут и гораздо раньше) точно так же принадлежат к оседлому земледельческому населению, как и носители имен шумерских. (Достаточно ясно и шумерские имена читаются в текстах почти с того же времени, но в отличие от семитских они более широко распространены были во всех частях Нижней Месопотамии.)
Вот все, что пока можно сказать о древнейшем этническом составе населения Ближнего Востока.
12.	Общественный строй земледельческого населения Передней Азии накануне возникновения цивилизаций
Нам мало известно об общественном строе людей конца неолита и раннего энеолита; о нем можно судить лишь по позднейшим пережиткам у народов древности, обладавших письменностью, а главным образом по аналогиям с более отсталыми из племен, наблюдавшихся этнографами XIX—XX вв. Сами по себе такие аналогии законны, так как задержка в техническом развитии некоторых племен из числа известных к концу XIX в. вполне может быть объяснена неблагоприятными условиями внешней среды и не свидетельствует о принципиальном внутреннем различии между отставшими и передовыми **.
* Это мог быть восточносемитский язык, впоследствии называвшийся аккадским, а также самый северо-восточный из западносемитских языков—недавно открытый «эблаптский» (название условное), поскольку некоторые из приведенных слов (например, карам- в значении «лоза») отсутствовали в аккадском.
** Вспомним, что примерно из двух миллионов лет человеческой истории на всю эпоху цивилизаций приходится от пяти до полутора тысяч лет, так что в масштабах всей человеческой истории отставание было не столь уж значительным.
96
Предыстория древневосточных цивилизаций
Но в то же время следует учитывать, что на ранних ступенях развития человечества окружающая среда играла в развитии общественной жизни огромную роль, а эта среда, конечно, была далеко не одинакова для отсталых племен тропических лесов и пустынь XIX в. н. э. и для земледельцев VIII—IV тысячелетий до н. э. К тому же к XIX в. на земном шаре не оставалось ни одного племени, не испытавшего влияния других, часто более развитых племен и народов. Поэтому этнографические аналогии далеко не представляют для нас точных моделей развития собственно древних обществ. Все же на основании изучения технических возможностей раинеэнеолитических земледельцев по дошедшим памятникам их материальной культуры с привлечением упомянутых пережитков и аналогий мы можем прийти к следующим выводам относительно населения Ближнего Востока до конца IV тысячелетия до н. э.
Внутри каждой общины, несомненно, уже выделялись лица, различавшиеся по профессиональной деятельности и поэтому пользовавшиеся неодинаковыми ритуальными и материальными преимуществами, однако ни одно хозяйство не могло еще производить продукта сверх того, который необходим для поддержания и сохранения жизни всего коллектива, включая нужных коллективу руководителей и т. п., и затрат на расширенное воспроизводство; всякое хозяйство вообще с трудом создавало продовольственные резервы п в любое время легко могло погибнуть от природных или социальных бедствий (недород, болезни, стычки с соседями) . Следовательно, общество раинеэнеолитических земледельцев не могло делиться на антагонистические социально-экономические классы, из которых один жил бы за счет другого. Каждый человек, занимаясь хозяйством, был в тесной кооперации с теми людьми, которым скорее всего можно было доверять, прежде всего с теми, кто поклонялся общим предкам, т. е. с родичами. Род как совокупность лиц, ведущих родство от одного предка (по материнской или отцовской линии; на древнем Ближнем Востоке практически только по отцовской), определял наследование личного движимого имущества и осуществлял собственность на землю, отстраняя от нее всех, кто не входил в данный коллектив. Но для поддержания коллективной родовой собственности на землю необходим был и коллективный труд на земле, а он при индивидуальном характере орудий земледельческого труда был почти неосуществим, кроме как на копке каналов. С развитием земледелия центр хозяйственной жизни перемещался в большесемейные и соседские общины; последние объединялись уже не столько по родовому, сколько по территориальному признаку. Однако некоторые сохранявшиеся черты первобытного уравнительного землепользования (как это было в родовых общинах) требовали регулярных переделов общинной земли. Мы действительно застаем такие переделы в эпоху письменной истории, но более на неполивной, чем на искусственно орошаемой, земле. Вероятно, сеть оросительных каналов ограничивала возможности переделов крупных участков. Отметим, что для поддержания относительно высокого уровня жизни большое значение для земледельческих племен имело одновременное занятие скотоводством. Но оно тоже зависело от благоприятных природных и социальных условий и могло преуспевать только благодаря постоянной тесной кооперации между близкими группами людей.
7 Заказ № 1238
Глава 1
13.	Сознание людей накануне возникновения цивилизаций.
Познание мира и рождение искусства
Мы переходим к сложной и до сих пор весьма неоднозначно решаемой современными исследователями проблеме особенностей психики древних людей и их творческой жизни. Изложенное ниже выражает точку зрения авторов, но читатель должен ясно представлять себе, что она далеко не единственная.
Пережитки, сохранившиеся у позднейших народов древности, и аналогии с тем, что наблюдалось у первобытных народов, доживших до XIX в., в сопоставлении с дошедшими до нас изделиями людей раннего неолита северных субтропиков и с данными исторической лингвистики позволяют нам отчасти судить и об их сознании.
Сознание человека мезолита и неолита, а тем более раннего энеолита уже далеко продвинулось в эмоциональном и мыслительном восприятии мира. Однако выражение абстрактных обобщений, отчасти из-за неразработанности языковых средств, давалось еще с трудом. Основным способом обобщения оставалось эмоционально окрашенное сопоставление явлений по принципу метафоры, т. е. выделения обобщающего признака путем совмещения и условного отождествления двух или более явлений, для которых данный признак оказывается общим (солнце — птица, поскольку и оно и птица парят над нами; земля — мать). Так возникали мифы, ставшие не столько даже метафорическим истолкованием явлений, сколько эмоциональным переживанием их. В обстоятельствах, где проверка общественно признанным опытом была невозможна или недостаточна для тогдашних условий (например, за пределами технических приемов производства) или когда отношение к явлению было обусловлено нерассуждающей эмоцией, действовала, очевидно, и симпатическая магия, поскольку она засвидетельствована и в позднейшие исторические времена. Под симпатической магией здесь понимается неразличение (в суждении или в практическом действии) степени важности логических связей, Так, связи по сходству, по смежности и метонимические связи (например, связи части и целого) при известных обстоятельствах практически воспринимаются как равноценные причинной связи и даже как связи-отождествления (не уничтожай волос человека — убьешь самого человека; не разбивай медного зеркала — погибнет тот, чье изображение в нем было; или наоборот: сожги волос врага — умрет враг; пронзи рисунок зверя — убьешь зверя на охоте).
В то же время уже стал ощущаться факт существования некоторых закономерностей, имевших касательство к жизни и труду человека и определявших «поведение» природы, животных и предметов. Но этим закономерностям не было еще объяснения, кроме признания, что они поддерживаются разумными действиями каких-то могущественных существ, в которых метафорически обобщалось существование миропорядка. Сами же могущественные существа мыслились — или, вернее, эмоционально переживались — не как идеальное «нечто», не как дух, а как материально действующие, а следовательно, вещественно существующие, поэтому предполагалось возможным воздействовать на их волю, например задобрить. Важно отметить, что действия логически обоснованные и действия магически обоснованные тогда воспринимались как одинаково разумные и полезные для жизни человека, в том числе и для производства. Разница состояла в том, что логическое действие имело практическое, эмпирически-наглядное объяснение, а магическое (ритуальное,
98
Предыстория древневосточных цивилизаций
культовое) — объяснение мифологическое: оно представляло собой в глазах древнего человека повторение некоего действия, совершенного божеством или предком в начале мира и совершающегося при тех же обстоятельствах и поныне. Исторические изменения реально не ощущались в те времена замедленного общественного развития, и стабильность мира воспринималась как следствие правила: делать так, как делали боги или предки в начале времен. К таким-то раз навсегда созданным или создавшимся действиям и понятиям логический критерий практической проверки был еще неприменим. Магическая деятельность, т. е. попытки воздействовать на олицетворенные закономерности природы эмоциональным, ритмическим, «божественным» словом, жертвоприношениями, обрядовыми телодвижениями, казалась чем-то столь же нужным для жизни общины, как и та работа, которая только и представляется нам теперь рациональной.
Однако в эпоху новокаменного века (неолита), видимо, уже появилось и ощущение наличия неких общих, абстрактных связей и закономерностей в окружающей действительности. И не это ли обстоятельство выразилось, например, в преобладании геометрических абстракций в изобразительной передаче мира чловека, животных, растений, движений? В изображении ведущее место взамен беспорядочного нагромождения магических рисунков животных и людей, пусть даже очень точно и наблюдательно воспроизведенных, занял абстрактный орнамент. От этого оно не теряло еще своего магического назначения и в то же время не обособлялось и от повседневной деятельности человека: художественное творчество сопутствовало домашнему изготовлению нужных в каждом хозяйстве вещей — будь то посуда, одежда, цветные бусы или идольчики божеств либо предков, но особенно, конечно, вещей напоказ, например предназначавшихся для культово-магических праздников или изготовлявшихся для погребения (считали, что покойник сможет пользоваться ими в другом, загробном мире; понятие небытия еще долго было невообразимой абстракцией). Работа по изготовлению предметов как домашнего хозяйства, так и культового назначения была творческой, и древнего мастера эмоционально вело и направляло художественное чутье вне зависимости от того, осознавал он это или нет. Само это чутье, этот вкус развивались в процессе работы. Конечно, наши впечатления от памятников древнего искусства (а тем более размышления о них) подчас произвольны и субъективны. Мы невольно исходим в наших рассуждениях из ошибочных позиций — позиций нашего мировосприятия, при помощи наших критериев пытаемся решить, что же именно являлось тогда произведением искусства, а что нет. Но в наше время слишком велика и резка грань между рассудочным, научным познанием объекта и художественным, эмоциональным постижением своего отношения к нему, и мы слишком часто невольно расчленяем то, что тогда было нерасчленимо. И все же, как бы подчас мы ни ошибались, особенность искусства вообще, его «заразительность» такова, что чувство, зафиксированное в слове ли, в зрительном ли образе, способно уже заразить эмоцией и нас.
С ее помощью мы иногда можем проникнуть в чуждый нам мир восприятий, хотя его первоначальный смысл постигаем смутно. Именно поэтому те памятники древней материальной культуры, которые мы воспринимаем эстетически и эмоционально, духовны и эмоциональны в высшей степени, ибо они запечатлели, как бы законсервировали для нас эмоциональность давно ушедших людей.
Не касаясь специально разнообразных теорий возникновения искусства, поскольку это не входит в нашу задачу, мы хотим обратить внимание читателя на попытки объяснить некоторые решающие физиологиче-
99
7*
Глава I
ские предпосылки происхождения искусства так называемым «эффектом воронки», связанным с устройством нашей нервной системы.
«Мир вливается в человека, — пишет Вяч. Вс. Иванов в своей работе, составленной по материалам покойного советского психолога Л. А. Выготского, — через широкое отверстие воронки тысячью зовов, влечений, раздражений, ничтожная их часть осуществляется и как бы вытекает наружу через узкое отверстие. Эта неосуществившаяся часть Жизни должна быть изжита. Искусство, видимо, и является средством для такого взрывного уравновешивания со средой в критических точках нашего поведения» *. Иначе говоря, по выражению другого советского физиолога — Л. С. Салямона, «количество поступающих в кору головного мозга сигналов превосходит физическую возможность их словесного (или, добавим мы, даже изобразительного) выражения» [40, с. 286]. Все оттенки воспринятых ощущений не могут быть выражены протокольной характеристикой или зарисовкой воспринятого, это принципиально неосуществимо по многим причинам, в том числе в силу ограниченной скорости ответной реакции по сравнению с непрерывной изменчивостью мира и ограниченности каналов, по которым эта реакция следует, по сравнению с огромным количеством воспринимаемых ощущений. Простого обилия слов недостаточно для выражения каждого эмоционального состояния. «Избыток раздражений, характеризующий эмоциональную корковую реакцию, приводит к дополнительным рефлекторным ответам» [40, с. 303] — в виде пения, пляски, ритмического слова, создания красочного рисунка и т. п. При этом человек пытается косвенно передать свое первоначальное эмоциональное состояние, а именно вызывая у слушателя или зрителя побочные ассоциации с нужной ему эмоцией; эти ассоциации, хотя бы в виде тех же метафор, тоже эмоциональны. Однако в силу ограничения, налагаемого на человека «эффектом воронки», он может достаточно точно передавать только свои абстрактные понятия об объекте — для этого необходимо лишь создать нужные термины; свое же эмоциональное отношение к объекту он способен передавать в полноте только ассоциативно, т. е. с помощью искусства, косвенно вызывающего в зрителе или слушателе «наведенную» эмоцию. Вот почему в древности, когда рациональные средства познания мира еще были мало разработаны, мировоззрение носило эмоционально-метафорический характер и было так тесно связано с мифом, с обрядом, а также с культом, который ведь тоже строится на эмоциях страха или желания, на страстном стремлении вырвать желаемое благо у не управляемых человеком и рассудочно не постигнутых им мировых сил.
Мы, безусловно, должны признать, что восприятие мира древним человеком, жившим еще в нерасчлененном единстве с природой, было во многих смыслах эмоциональнее нашего (хотя эта эмоциональность и не осознавалась как нечто отдельное от познания). Мир, в котором жил древний человек, был гораздо необъятнее и загадочнее, чем наш мир. Угрожая и вознаграждая одновременно, он постоянно должен был воздействовать на нервную систему человека таким образом, что настоятельная потребность освободиться от этих впечатлений, вначале, может быть, бессознательно, а затем уже и сознательно (но оба эти состояния могут и сосуществовать), явилась одним из стимулов для самовыражения в искусстве — как коллективном, так и индивидуальном. Весьма вероятно, что ум и чувства древнего человека развивались таким образом, что восприятие мира, окружающей действительности было неравномерным: то, что имело более непосредственное отношение к жизненно важ-
* Сама идея «воронки» принадлежит известному физиологу Шеррингтону (см. [I, 10]).
100
Предыстория древневосточных цивилизации
ному в существовании человека и в соприкасавшейся с ним природе, воздействовало на воображение больше и яснее, а что-то, еще не понятое как жизненно важное, оставалось неувиденным, и, таким образом, на пути древнего человека предстояло великое множество открытий (как, впрочем, и на нашем сейчас). На каком-то этапе эти открытия обобщались как в художественных образах, так и мировоззренчески. Мы можем попытаться обозреть и определить с наших позиций некоторые этапы этих открытий и обобщений. Они будут очень расплывчаты и приблизительны не только потому, что наши знания неполны, обрывочны и факты часто неразличимы для нас в деталях, но и потому, что, как мы уже замечали, изменения в жизни древних людей происходили слишком медленно, чтобы одно или даже несколько поколений, связанных еще между собой памятью, сами могли их почувствовать. Здесь единственной путеводной нитью могла бы оказаться для нас возможность проследить развитие принимавшейся безоговорочно традиции, ибо роль ее на самых ранних порах была бесконечно велика: от соблюдения определенных правил, воспринимавшихся как установленные с начала мира (т. е. от соблюдения самого предусмотренного порядка действий, в том числе обрядов, словесных формул, затем композиций, пропорций, цвета и т. д.), зависела магическая действенность изображаемого. Но тут-то случайность и хронологическая прерываемость материала ограничивают нас снова.
Наиболее полный материал может дать, пожалуй, только керамика.
Искусство керамики, которая по самому своему происхождению, безусловно, имитативна и функциональна (ладони, сложенные горстями, половинка ореха, тыква, плетенка и т. д.), будучи самым простым п элементарным видом искусства, в процессе развития превращается в одно из искусств наиболее отвлеченных. Постепенно забывая о своем имитативном происхождении, оно поэтому становится гораздо более свободным в выражении форм, чем, скажем, скульптура. Недаром керамика была названа «кристаллизацией человеческой мысли».
Главное, что поражает нас в расписных глиняных изделиях периодов Хассуны — Халафа, — это богатство и разнообразие орнамента, игра красок, цвета, умение скомпоновать и соединить узор и цвет в наиболее гармоничные для восприятия сочетания. По сравнению с посудой Халафа керамика Убайда как будто несколько беднее в этом отношении — однообразнее вариации орнаментов, менее богата цветовая гамма. Но зато на первый план выступают бесконечное многообразие и причудливость форм. На смену игре красок — игра форм, любование формой, которое вызывает превращение утилитарного предмета в памятник искусства (причем важным стимулом оказывается в данном случае такой уровень развития мировоззрения, который заставляет лепить посуду специально для погребений, т. е. создавать предметы, не предназначенные для употребления в быту, перестающие существовать для живых зрителей).
Керамические изделия неолита и раннего энеолита демонстрируют нам, таким образом, одну из важных ступеней художественного обобщения. И основным показателем этого обобщения является ритм. Чувство ритма так же присуще человеку, как слух, зрение и осязание, но, видимо, открыл его в себе человек не сразу и тем более не сразу сумел воплотить его образно. В палеолитических изображениях мы почти не ощущаем ритма. Он появляется только в неолите как стремление упорядочить, организовать пространство. По расписной посуде разных эпох мы можем видеть, как учился человек обобщать свои впечатления от природы, группируя и стилизуя представавшие перед его глазами предметы и явления так, что они превращались в стройный геометризованный растительный, животный или абстрактный орнамент, строго* подчиненный
101
Глава 1
26. Культовое глиняное изображение фаллообразной головы из Ша'ар ха-Галан, Палестина, VI тысячелетие до н. э.
чувству ритма. Начиная от простейших точечных и штриховых узоров Хассуны и кончая сложными, симметричными, как бы движущимися изображениями Самарры и Халафа, все композиции органично ритмичны. Ритм красок, линий и форм как бы воплотил в себе двигательный ритм — ритм руки, медленно вращающей сосуд во время лепки (позднее — гончарный круг), и, может быть, ритм сопровождающего его напева. Искусство керамики дало также и возможность зафиксировать в условных образах свою мысль, ибо даже самый абстрактный узор несет в себе информацию. Информация эта, однако, если она не была поддержана устной традицией, уже через несколько поколений неминуемо должна была утратиться или передаваться уже в искаженном виде (что хорошо прослеживается, скажем, на керамике Сузы А, где мы видим, как «гребенка» — условное изображение козьего стада — постепенно превращается в схематический, орнаментальный узор, и этот процесс ускоряется неумелым, небрежным выполнением).
С еще более сложной формой обобщения (но уже не только художественного порядка) мы сталкиваемся при изучении неолитической и раннеэнеолитической скульптуры. Статуэтки, вылепленные из глины, смешанной с зерном, и найденные в местах хранения зерна и в очагах (как, например, в Калаат-Джармо), с подчеркнутыми женскими и специально материнскими формами, фаллосы и фигурки бычков, очень часто попадающиеся рядом с человеческими фигурками, синкретически вопло-Ил. 26 щали понятие земного плодородия. Наиболее сложной формой выражения этого понятия кажутся нам убайдские мужские и женские статуэтки со зверообразной мордой и налепами-вкладышами для вещественных образцов растительности на плечах и в глазах. Мы не можем еще назвать эти фигурки божествами плодородия, скорее это ступень, предшествующая созданию образа божества — покровителя общины. Существование такого образа мы можем предполагать в несколько более позднее время, исследуя развитие архитектурных сооружений, где эволюция идет по линии: алтарь под открытым небом — храм.
Печати и оттиски их на глиняных пломбах, закрывавших сосуды и корзины, демонстрируют развитие понятия о собственности и ее охране, где сложные магические ассоциации сочетаются с чисто практическим стремлением пометить особой меткой свое добро. Однако разрешаются все эти задачи, как мы видим, при помощи художественных средств, воплощаются в художественных образах и, подчиняясь религиозно-маги-
102
Предыстория древневосточных цивилизаций
Глава I
27. Нарты природных зон Ближнего Востока (по П. М. Долуханову): а) в VII—VI тысячелетиях до н. э.;
б)	в VI—V тысячелетиях до н. э.:
1)	селища неолитического типа,
2)	донеолитические стоянки,
3)	русла рек и береговая линия,
4)	сбросовая впадина с озерами,
5)	зона маки,
6)	сухая степь и полупустыня,
7)	горно-степная растительность,
8)	заболоченная местность с озерами,
9)	горная лесо-кустарниковая зона,
10)	степь,
11)	вечнозеленая растительность средиземноморского типа
ческому восприятию мира, с надеждою таким образом на мир воздействовать; одновременно эти образы служат и развитию эстетического чувства.
Если бы мы решили дать условное определение этому этапу художественной эволюции общества, то, может быть, его следовало бы назвать «природа, мир вокруг меня». Мы наблюдаем здесь в первую очередь развитие экстравертных сторон человеческого творчества — основной интерес направлен на окружающий мир, вовне. Интереса человека к самому себе, к собственному образу, несмотря на имеющиеся человеческие изображения, в этот период мы не встретим, ибо не всякое изображение есть образ.
Мы могли бы также назвать этот этап периодом бессознательной информации, сигналов, почти равных тем, которые посылает нам природа. Сознательных намерений эстетического воздействия по большей части вообще не было. Совершенно новый этап начнется с периода изобретения письменности, но и он не сразу и не исключительно будет тем периодом «сознательной передачи информации», с которым придут первые начатки отделения религиозно-магического воздействия на человека от эстетического, а эстетически-эмоционального познания — от познания рационалистически-научного. Пройдет добрая тысяча лет, прежде чем человечество сумеет только еще оценить и начать использовать могущество созданного им нового орудия передачи познания.
Ил. 27 Итак, в полосе сухих субтропиков Северного полушария люди прошли между IX и IV тысячелетиями до н. э. важные шаги по пути своего развития, намного обогнав своих сотоварищей, обитавших в лесной зоне как на севере, так и на юге.
Примитивное земледелие, которым занимались создатели всех упомянутых выше культур, требовало тяжелейшего труда, но вместе со скотоводством оно было большим благом для человечества, потому что, как ни скромен был все еще пищевой рацион, однако постоянный голод перестал быть в эпоху энеолита непременным спутником жизни людей; оседлая жизнь и более регулярное питание в течение многих столетий в конце концов приводили к довольно заметному превышению рождаемости над смертностью. Зона обитания скотоводческо-земледельческих племен стала сравнительно густо покрываться селениями и постепенно расширяться.
104
Предыстория древневосточных цивилизаций
276
105
Глава I
Однако, сколь ни относительно велик был прогресс, достигнутый раннеэнеолитическими культурами предгорий и Плодородного полумесяца, ни одна из них ни в VI, ни даже в IV тысячелетии до н. э. не смогла перешагнуть важнейший рубеж, за которым начинается создание прибавочного продукта. Если общество создает прибавочный продукт, то это позволяет части общества освободиться от тяжелого физического производительного труда, возложив его на остальную часть. За этим рубежом начинается эпоха цивилизации, которая была куплена ценой возникновения классового общества, антагонизма общественно-экономических классов. Наиболее благоприятные природные условия, которые позволили ранее всего перейти этот неизбежный в развитии всякого общества рубеж, как оказалось, были налицо именно в низовьях больших речных долин субтропической и тропической зон, несмотря на то что освоение их человеком вначале было делом очень трудным. Наносная, богатая илистыми минеральными отложениями, легкая почва при условии орошения исключительно благоприятна для выращивания злаков, в ней можно было рыть каналы и бассейны даже мягкими медными или деревянными орудиями; жаркий климат, способствующий высоким урожаям на увлажненной земле и снижению потребностей человека в одежде, в жилище и даже в питании, — все это позволяло уже на грани каменного и медпо-каменного веков обрабатывать сравнительно много земли, получать с нее большие урожаи и создавать запасы продуктов сверх строго необходимого для содержания самих работников и их малолетних детей. Но, конечно, сначала надо было укротить реки.
Так или иначе, история первых подлинных цивилизаций мира IV— II тысячелетий до н. э. — это в первую очередь история долины Евфрата (Нижней Месопотамии, или Южного Двуречья, ныне в Ираке), долины Керхе и Каруна (Элама) и долины Нила (в Египте), а затем уже сопредельных с ними стран. Немного позже или почти одновременно возникла классовая цивилизация в долине Инда (ныне в Пакистане), однако письменные памятники этой цивилизации скудны и до сих пор не расшифрованы. Недостаточно ясен ход создания китайской цивилизации, возникшей в бассейне реки Хуанхэ лишь с середины II тысячелетия до н. э. (а также догреческой, возникшей несколько раньше).
В которой из трех речных долин — в Эламе, в Двуречье или в Египте — рубеж цивилизации был перейден раньше всего, еще не совсем ясно (возможно, что в Египте), но так как ранняя история сложения такого классового общества, которое возникло спонтанно и без влияния более древних классовых обществ, яснее всего освещена документальными данными для долины Евфрата, то целесообразнее начать описание этого процесса на материале Месопотамии.
Глава II
ПРОТОПИСЬМЕННЫЙ
ПЕРИОД
В ДВУРЕЧЬЕ
1. Нижняя Месопотамия накануне переворота в технике ирригации
Как ни заметен для исследователей-археологов прогресс от уровня производства и культуры какого-либо одного, более раннего городища до культуры другого, отделенного от первого столетиями, все же нужно признать, что, начиная с первого заселения Нижней Месопотамии и почти до конца IV тысячелетия до н. э., т. е. в течение всей эпохи культур Абу-Шах-райна и Хаджи-Мухаммеда, Убайда и Варки, технологический прогресс в сельском хозяйстве и ремесле на знойной равнине рек Евфрат и Тигр был все еще медленным и недостаточным для решительных перемен. Правда, ко времени культуры Варки Нижняя Месопотамия дотянулась до уровня остальных энеолитических земледельческих областей и даже поднялась выше многих из них, однако качественного изменения еще не произошло.
Недавние археологические обзорные разведывательные работы [12; 13; 26; 31; 32] показали, в какой степени и каким образом страна была освоена людьми в середине IV тысячелетия до н. э. Так, по разные стороны городища Варки (шумерской Э-Аны * — центрального населенного пункта той округи, средоточием которой впоследствии стал город Урук) было разбросано свыше 100 мелких деревень или хуторов — вероятно, в каждом случае с населением порядка нескольких десятков человек.
* Поскольку для читателей правильное произношение древневосточных имен собственных часто представляет большую трудность, мы решили при первом упоминании имени и в указателе привести правильное ударение (в тех случаях, когда оно нам известно). Здесь и ниже ударения на аккадских именах собственных даются в соответствии с теорией Б. Ландсбергера, на шумерских — по А. Фалькен-штейну и И. М. Дьяконову, на хурритских — по И. М. Дьяконову, для ранних западносемитских имен мы исходили из теории ударения на предпоследнем слоге, кроме долгих; место ударения ряда имен собственных, в том числе части шумерских, неизвестно даже гипотетически.
107
Глава II
Поселения представляли собой несколько глинобитных или тростниковых хижин и располагались вдоль временных дамб и веерообразно расходящихся естественных проток, которые образовались на сравнительно небольших осушенных площадях. Со всех сторон они были окружены пространствами малярийных болот и выжженной пустыни. Каждая отдельная группа хуторов или деревень образовывала одно целое с центром в несколько большем населенном пункте такого же типа, а все группы населенных пунктов данной округи тяготели к общему культовому центру в Э-Ане. С небольшими различиями тот же^ тип расселения был характерен для всех освоенных местностей по течению нижнего Евфрата. Очевидно, система больших, отводимых от реки искусственных каналов еще не была создана.
О характере общества, населявшего такие округи из мелких хуторов или деревень, мы непосредственно сейчас не можем узнать ничего. Но путем экстраполяции сведений, дошедших из более позднего Шумера, с учетом аналогий из архаичных обществ, наблюдавшихся этнографами, можно сделать определенные умозаключения.
Прежде всего эти деревни, хотя и состояли, по-видимому, из отдельных хибарок, не могли быть скопищами малых изолированных семей, не связанных друг с другом родством. Хозяйство любой земледельческой семьи столь раннего периода было до такой степени уязвимо для всевозможного рода бедствий, что выстоять в борьбе с ними в одиночку, без поддержки других, ни одна из них не смогла бы. Исторически такую поддержку в период до создания более сложных организаций эпохи классов и государства могли давать только объединения хозяйств ближайших родичей на основе кровнородственных связей. Общины, объединяющие несколько родственных семей, известны нам документально из Шумера III тысячелетия до н. э. Тогда они были патрилинейными (т. е. основанными на счете родства по мужской линии), патрилокальными (т. е. жена селилась в общине мужа, а не наоборот) и патриархальными (т. е. подчинялись полной власти старшего мужчины в роде). Вероятно, то же самое нужно представить себе и в отношении предполагаемых родовых общин Шумера IV тысячелетия до н. э..
Это следует из некоторых явлений, наблюдавшихся у жителей Шумера исторической эпохи, но которые по самому своему характеру должны были возникнуть в результате длительного складывания традиций, например из некоторых особенностей шумерских терминов родства и из такой черты шумерского быта, как существование табу на «мужское» произношение для женщин. Несомненно, в частности, «женский» язык Шумера эме-саль сохраняет некоторые архаические черты, исчезнувшие в «мужском» языке шумеров исторического периода, и, значит, существовал еще в доисторический период *. Против толкования шумерских до
* Само выражение эме-салъ не значит буквально «язык женщин»; дословное значение спорно. По-аккадски этот говор назывался уммисаллу, что является простой транскрипцией шумерского слова, или лишан-целйтим «язык скособоченный». Многие современные исследователи переводят эме-саль как «изысканный язык» и т. п. и считают его социальным или даже локальным диалектом, не имеющим отношения к делению на мужской и женский пол. Однако эти исследователи игнорируют большой этнографический материал, показывающий, что среди отсталых народов довольно широко распространено табу на «мужское» произношение для женщин и что характер различия между «мужским» и «женским» языком в подобных случаях точно такой же, как в шумерском, и касается главным образом фонетики, в меньшей мере — лексики и в незначительной- морфологии. С этим согласуется и то, что в шумерской письменной литературе на эме-сале еоставлены в эпических текстах речи богинь и других женских персонажей, а также их услуг, по всей вероятности евнухов, а из гимнов — обращенные к некоторым женским божествам. Характерно также, что в аккадский язык из эме-саля .заимствованы главным образом термины повседневного быта и хозяйства. Тексты,
108
Протописьменный период в Двуречье
исторических общин как патриархальных и в пользу существования у шумеров матриархата в период, непосредственно предшествовавший историческому, приводят чаще всего два довода: во-первых, в шумерской религии исторического периода большую роль играли женские божества — создательницы мира, богов и людей, богини плодородия, которые впоследствии отошли на задний план; во-вторых, в историческом Шумере засвидетельствованы следы обычая многомужества. Однако при том образе мышления, когда господствовали метафорически-мифологические обобщения (о чем мы говорили выше), вполне естественно, что народ, в такой степени, как шумеры, зависевший от капризов природы, должен был придавать большое значение богиням плодородия независимо от того, был ли строй его общества патриархальным или матриархальным. Почему в дальнейшем, в семитский период истории Двуречья, богини были оттеснены на задний план — об этом речь пойдет ниже. Что же касается приобретения несколькими мужьями одной жены, то это вовсе не свидетельствует о высоком положении женщин; такой обычай известен как у некоторых матриархальных, так и у некоторых патриархальных племен и определяется экономическими соображениями, а в общественном мнении племени может быть связан как с подчеркнутым уважением к жене нескольких мужей, так и с подчеркнутым неуважением.
Мы склонны думать, что шумерские родовые общины в течение всего времени, насколько можно проследить в глубь веков их существование на осушенных территориях вдоль естественных ответвлений и русел дельты Евфрата, были общинами патриархальными.
Итак, более чем за три тысячи лет, прошедших со времен ас-Саввана, в Южном Двуречье в историческом отношении мало что изменилось. Протекло более ста поколений. За это время стали употреблять больше медных изделий, несколько изменялись формы глиняной посуды и с нее исчез расписной орнамент. Посуду стали делать на гончарном круге, что, может быть, указывает на начавшееся выделение в общине ремесленников-профессионалов. Возможно, приходили новые племена и менялся язык.
Но в этой стране вредоносных болотных болезней характер изнурительного земледельческого труда под палящим солнцем с помощью очень несовершенных орудий оставался прежним. Очевидно, на одном уровне существовал и характер взаимоотношений между людьми, а также понятий, унаследованных от бесчисленных поколений предков.
Однако в позднейших археологических слоях эпохи культуры Варки (конец IV тысячелетия до н. э.) уже можно наблюдать заметные и сравнительно быстрые изменения. Ранее селения были беспорядочно разбросаны вдоль ответвлявшихся от Евфрата естественных рукавов, воды которых, вероятно, частью разбирались на орошение полей, частью же бесполезно пропадали, заболачивая окрестную равнину. При этом не было разработанной системы отвода паводка в бассейны, и поэтому число и время возможных поливок зависели только от самого паводка, а не от нужд выращивания злаков. Урожаи были недостаточно высокими, а главное — недостаточно регулярными. Теперь же селения, обнаруживаемые археологическими методами, начинают то там, то сям вытягиваться в линию, несомненно, вдоль древнего искусственно прорытого канала, поначалу длиной в десяток-другой километров. Этнографические параллели
записанные на эме-сале, все поздние, но это, конечно, не доказывает позднее происхождение самого «женского языка»; напротив, он, несомненно, представляет собой очень архаическое явление, связанное с практикой магического табуирова-ния, что подтверждается рядом фонетических и других особенностей, сохранившихся только в языке эме-саль.
109
Глава II
показывают, что в легкой почве подобные каналы вполне могут быть прорыты кооперирующимися небольшими первобытными общинами или их группами.
Но одновременно с этим несколько уменьшается само число селений за счет роста некоторых из них, видимо более важных в каком-то отношении. Заметно начинает расти и изменяться центральное селение всей округи — именно то, где находилось главное святилище. В самом конце периода культуры Варки (VI слой) была обведена стеной Э-Ана — священный участок местной богини, известной в историческую пору Шумера под именем Иннин или Инаны — богини утренней звезды, плодородия и распри. В поселениях были крупные гончарные мастерские. Так, на одном из городищ найдены остатки специализированной мастерской, где трудились многочисленные профессиональные ремесленники-гончары. Она датируется еще самым началом культуры Варки. Здесь обнаружены обширные отвалы производственных отходов и даже сам гончарный круг — тяжелый диск из обожженной глины. Также и характер нерасписной, хорошо обработанной на круге посуды четких, вполне определенных типов указывает на отделение ремесла от земледелия в период Варки. Тогда же в значительном количестве на глиняных пробках сосудов, где хранились зерно и утварь, появляются откатки цилиндрических печатей с магическими изображениями, служившими как оберег для предметов собственности.
2. Образование первых ирригационных систем
Со слоями V и IV b на городище Варки (около 3000 г. до н. э.) мы Ил. 28 вступаем в новый исторический этап, условно называемый Протописьмен-ным периодом. Правда, первый найденный (в Э-Ане) архив письменных документов относится лишь к следующему слою IV а. По мнению виднейшего шумеролога А. Фалькенштейна, это первые памятники письменности вообще, которая, как он полагает, была изобретена именно тогда и именно в том виде, в каком предстает в этих документах. Однако, как нам кажется, не исключено, что данная письменность имела еще несколько более древний прототип. Во всяком случае, слои V и IV b на городище Варки по всей совокупности черт, характеризующих общественную, производственную и духовную жизнь и деятельность людей того времени, уже не относятся к тому, что археологи называют «культурой Варки» и о которой речь шла выше. Земледелие начинает основываться на использовании воды из специально прорытых длинных магистральных каналов и на продуманной постоянной системе орошения полей. На смену ручной мотыге приходит простейший плуг, в который, вероятно, запрягали ослов. Все это позволило увеличить площадь обрабатываемой земли. Магистральные каналы одновременно служили и транспортными путями, по которым на тростниковых ладьях перевозили людей и грузы. По-видимому, именно в это время шумеры начали получать со своих полей сказочные по тем временам урожаи. Благосостояние общин быстро росло, одновременно росла и концентрация населения к культовому центру всей округи, тяготевшей к каналу. Таким образом, резко меняется структура расселения — людям было, очевидно, безопаснее вместе: появилось богатство, которое можно было похитить и которое стоило защищать. Переселение жителей из мелких (родовых?) деревень под стены центрального храма всей окрути стало характерным процессом для всего Протопись-менного периода.
110
Протописьменный период в Двурепье
Как видно, историки древнего Востока напрасно раньше не принимали во внимание шумеро-вавилонскую традицию, согласно которой создание храмов предшествовало созданию городов.
Ко времени, соответствующему слоям V и IV b Варки, относятся и древнейшие, достаточно сохранившиеся части храмов в священной ограде Э-Аны. Это уже весьма значительные сооружения (одно из них — вероятно, храм Инаны, покровительницы округи Урука, — имело размеры 75X29 м).
На более низко расположенной примыкающей террасе находился еще один весьма интересный архитектурный комплекс — так называемое Красное здание. Это большой, замкнутый стеной двор (около 600 кв. м) с двумя (?) узкими обороняемыми входами, со стенами, украшенными трехцветной орнаментальной мозаикой, имитирующей плетеную циновку. Перед двором расположена своего рода возвышающаяся площадка из сырцового кирпича, как бы эстрада, вероятно крытая, на которой водружены приземистые круглые столбы или колонны, также с цветной «штифтовой» мозаикой.
Раскапывавшие Варку археологи не дали этому ансамблю никакого истолкования; он довольно неопределенно представлялся им «культовым». Ил. 29 Однако, может быть, перед нами место для народных собраний (двор) и заседаний общинного совета старейшин (приподнятая площадка-возвышение, или «эстрада»). Обстановка совершенно согласуется с тем, как рисуются эти органы самоуправления общины в позднейших шумерских литературных памятниках: правитель-жрец отдельно совещается с советом, а народ при этом лишь присутствует — видимо, в некотором отдалении — и, когда к нему обращаются, поддерживает предложение правителя криком хэам «да будет» (но, может быть, провозглашает и наам «да не будет») [30].
За исключением одного несколько схожего сооружения, о котором речь пойдет ниже, архитектура древнего Двуречья, насколько она нам известна, не дает аналогий описанному ансамблю. Он не имел будущего в этой архитектуре, что, быть может, стоит в связи с усилением власти вождя в ущерб власти народного собрания и даже олигархического совета. Эти общинные органы отнюдь не исчезли, и мы будем встречаться с ними на протяжении всей древней истории Передней Азии, но они вошли в общую систему уже государственной администрации, и в дальнейшем, надо думать, в Шумере более не считалось целесообразным так торжественно оформлять их заседания.
В слое IV а в Варке (Э-Ана) мы вновь видим остатки двух храмов примерно на том же самом месте и примерно того же самого плана, но иначе ориентированных. Методом анализа радиоактивного углерода один из них датируется с предполагаемой возможной ошибкой в 85 лет в ту или иную сторону около 2815 г. до н. э., но радиокарбонные даты пока еще не всегда абсолютно надежны, и более вероятной нам представляется дата не позже 2900 г. до н. э.*.
Однако между храмами теперь не было ни двора народного собрания, ни возвышения для совета.
Такие храмы в Протописьменный период имели уже обширные хозяйства, специально выделенные им общиной, хозяйства столь сложные, что понадобилось найти особое средство для ведения учета.
♦ При условии, если за основу принять (как мы это и сделали в настоящем томе) хронологическую «среднюю» систему С. Смита—М. Сидерского—В. В. Струве; при «краткой» хронологии У. Олбрайта возможна прямая увязка с радиокарбонной датой 2815 г. до н. э.±85.
111
Глава II
28. Древнейшие шумерские письменные документы: ранний этап Протописьменного периода, около 3000—2800 гг. до н. э.:
а)	Государственный Эрмитаж;
б)	из Урука, собрание О. Харрасовитца 29. Двор с «эстрадой» (может быть, место заседания совета старейшин?) в «Красном здании» в Э-Ане, первый этап Протописьменного периода, вскоре после 3000 г. до н. э.: а) деталь интерьера;
б) полуколонна с керамической мозаикой;
в) реконструкция
3. Изобретение шумерской иероглифической письменности
Идея передачи мыслей с помощью рисунков и условных значков приходила в голову независимо друг от друга и в самое разное время людям многих неолитических племен. Однако, казалось, не было возможности передавать этим способом стройное изложение мыслей так же систематично, как оно передается звуками речи, образующими слова и грамматические показатели языка. Отдельные значки или картинки долго еще, вероятно, изобретались произвольно, от случая к случаю. Но даже когда для передачи понятий и стало складываться нечто вроде постоянной си-Ил. 30а ст е мы знаковых обозначений, это не было еще настоящей письменностью, т. е. системой графической передачи связной звучащей речи.
В этом смысле не были письменностью и первые шумерские знаки [1; 5; 8; 21]: ими нельзя еще было ни однозначно передавать каждое слово речи, ни различать падежи, вид, лицо и другие грамматические формы слов, ни подсказывать их звучание в каждом отдельном случае, ни даже отличить одно слово от другого, сходного с ним по значению. Каждый знак был скорее приблизительной подсказкой говорящему, средством или сигналом для лучшего запоминания и воспроизведения какого-то сообщения. Знаки представляли собой конкретные рисунки предметов, животных и людей; с их помощью нельзя было, например, написать слово «принести» так, чтобы оно отличалось от «приходить»: то и другое подсказывалось «читающему» рисунком человеческой ноги. Тем более нельзя было написать «баран» так, чтобы отличить эту форму слова от формы «бараном» или «барану», либо «принес» от «принесу» или «принести», либо «прийти» от «приди», а «пошел» от «пойду» и т. д.
Знаки выдавливались на плитке из чистой глины (так называемой таблетке или табличке) тростниковой палочкой; выдавленные ребром ее среза черточки складывались в рисунок бараньего рога («баран»), или ноги («приходить, ходить, идти, пойти», «приносить»), или колоса, или плуга, или звезды, или головы человека, или полукруга (изображавшего небосвод), заштрихованного черточками; обратной, закругленной стороной палочки или отдельной круглой палочкой выдавливались на глине кружки и полукружия, означавшие цифры. Лицо, принимавшее
112
Протописьменный период в Двуречье
28а
286
29а	296
29в
8 Заказ № 1238
113
Глава II
30а. Шумерская письменность: развитие клинописи
отчет о расходе в храме, должно было сообразить, что знак ноги, четыре полукружия и знаки колоса и бараньего рога намекают (только намекают!) на сообщение «принес четыре меры ячменя для баранов» — это вытекало из обстоятельств, из того, кто и в чем отчитывался. Если же на глине были выдавлены кружок, грубое изображение козьего вымени и зачерненный полукруг, то можно было понять, что сообщение здесь такое: «десять черных (темных) коз». Неважно, что тот же зачерненный полукруг мог бы в других случаях означать «ночь», «чернота», «болезнь» (а также «болеть», «заболел», «болею») и многое другое, — в данном случае по самой обстановке, в которой происходило дело, становилось ясно, что речь идет об отчете за расход коз, и потому не возникало сомнений в выборе нужных для соответствующего сообщения слов и их падежей и т. п.
Однако и при общей ясности обстоятельств дела возникали трудности, для разрешения которых нужно было идти на некоторые ухищрения. Как, например, по грубому рисунку на глине отличить колос ячменя (ше) от колоса пшеницы (г^[г]) *? Или как передать содержание глагола «вернули, возместили (недостачу)»? (Корень этого глагола — ги\ что касается лица и числа, то заботиться об их выражении пока еще не приходило в голову.) И тогда вместо колоса пшеницы рисовали все тот же зачерненный полукруг, изображавший «ночь» (нги[г]); но так как в отчетном документе о зерне ни о какой ночи речи быть не могло, то условно принимали этот знак за знак «пшеницы» (ги[г], или гиб). А чтобы привести на ум читающего слово мунанебги «там ему их вернул», рисовали тростник (ги). Таким образом, иногда прибегали к способу ребуса. Это очень важно для историка, так как показывает, на каком языке говорили пользовавшиеся этой протописьменностью. Звучание слов «вернуть» и «тростник» может случайно совпадать и не в одном языке, но если используется одинаковое звучание многих пар разных по значению слов, то это возможно только, если пишущие говорили на том языке, где все эти пары слов совпадают по звучанию. Таким языком был шумерский.
* В транскрипции шумерских слов мы помещаем в квадратных скобках те звуки, которые к концу существования шумерского языка произносились лишь перед следующим гласным (или, напротив, перед согласным), но в ранние периоды языка они произносились всегда, и мы не знаем, в какой именно период шумерской истории они начали отпадать.
114
115
00
								<				ПРОТОПИСЬМЕННЫЙ ПЕРИОД	
	««		>>									РАННЕ- ДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД	
									R			ВАВИЛОНСКАЯ СКОРОПИСЬ	II - 1 ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ДО Н. э
	ч	t	V VV	ж		fl		fl		ц		АССИРИЙСКАЯ СКОРОПИСЬ	
к Плуг	Колос	Тур	Горы	Рыба		Звезда		Колышек для крепления циновки	Левая рука	Нога		ЧТО ИЗОБРАЖЕНО	
„Плуг" „Земледелец" „Пахать"	„Ячмень"	„Герой"	„Гора" „Страна"	„Рыба"		„Небо" „Бог"		„Колышек" „Строить"	„Левый"	„Ходить" „Стоять" „Приносить"		ЧТО ОЗНАЧАЕТ	СЛОВЕСНОЕ ЗНАЧЕНИЕ
Апин Энгар У РУ	Ше	Шул	Кур Гин Кур	ЗНАМЕН ПОСЛЕ НАЗВАНИЙ РЫБ	Куа Ха	ЗНАМЕН ПЕРЕД ИМЕНАМИ БОГОВ	Ан Дингир	Гаг Ду	Каб Куб Губ	Ду Гин Ара Губ Тум		ПО-ШУМЕРСКИ	
Эпинну Иккару Эрешу	Шеу	Этлу	Шаду Мату		Нуну		Шаму Илу	Сиккату Бану	Шу мел у	Алану Узуззу Вабалу		ПО-АККАДСКИ	
Пин	Ше	Шул	Кур Гин Шад Шат Мад Мат Над Нат Лад Лат		Ха		Ан	Г аг Нан Ду	Каб Кап Губ Гуп Хуб Хуп	Ду Гин Губ Гул Ра Тум		СЛОГОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ	
Протописьменный период в Двуречье
Глава II
Существовали и другие трудности для передачи или, вернее, для подсказывания сообщений. Например, иногда бывало удобнее помещать два простых рисунка рядом, чем вырисовывать один сложный. В дальнейшем, когда пришлось вводить в систему письменности обозначения новых понятий, новых рисунков старались не создавать, а соответствующее слово писали комбинацией уже существовавших рисунков, которые передавали содержание нужного слова косвенно, описательно. С появлением титула правителя — энси — это слово стали воспроизводить на письме сочетанием знаков: 1) для «жезла, палки» (что означало также «начальник»), 2) для «углового кирпича» (?) и 3) для «рога» (слово рог» — си звучало так же, как корень глагола «насыпать, закладывать основание»). Таким образом, вождь-энси описательно обозначался как «начальник, закладывающий краеугольный камень», хотя само слово «энси» точно такого значения в прямом смысле не имело.
Ил. 306 Знаки были идеограммами, т. е. передавали понятия: либо отдельное понятие, либо любое из некоторой группы понятий. Звучащие слова, как таковые, эти знаки в принципе не передавали, хотя, конечно, каждое понятие по-шумерски выражалось определенным и по-определенному звучавшим словом. Не понятийными, а словесными знаками (логограммами) являлись только те, которые применялись, когда какое-либо слово приходилось передавать по способу ребуса, т. е. только исходя из его звучания, сходного с каким-нибудь другим словом, которое можно было передать конкретным рисунком (как если бы мы для слова «мука» изобразили бы куль муки). Если же ребусный способ передачи слова оказывался ненужным, то о воспроизведении его звучания совершенно не заботились.
В шумерском языке много одинаково звучащих слов — омонимов, но они обычно передавались разными знаками, в зависимости от их значения, а не звучания. Например, глаголы ду «строить», ду «идти», ду[г] «говорить», ду{г] «быть хорошим» и ду[я] «открывать» писались разными рисунками; зато тум «приносить», ара «ходить», ду «идти», ген «идти, направляться» изображались одним и тем же рисунком ноги.
По мере того как требовалось записывать все более сложные сообщения, рисуночное письмо усложнялось; этот процесс происходил уже в следующий за Протописьменным период, но имеет смысл коснуться его здесь же, чтобы уже больше не возвращаться к сложной теме древне-шумерского и аккадского письма.
Для передачи простейших хозяйственных сообщений хватало и описанных выше простейших средств. Но более сложное сообщение иногда может оказаться совершенно непонятным, если не передать на письме падежей существительных, приставок и окончаний глагола, а также наречий, выражающих обстоятельства действия. Тогда опять стали прибегать к принципу ребуса; например, если глагольная форма (от ген «идти») звучала инеген «пришел туда» или гена «пришедший», то в первом случае писец мог нарисовать сосуд для «кунжутного масла» (и) перед знаком «ноги» (в смысле ген «идти»), а во втором — после знака «ноги» нарисовать знак «камень» (на); здесь эти знаки применялись в их звуковом значении (как силлабограммы). Однако корень слова писали всегда только идеографически, если только это было возможно (причем идеограмма могла быть простой или составной), а из грамматических показателей еще очень долго обозначали (ребусным способом) далеко не все, а только те, которые почему-либо казались более важными для подсказки правильного прочтения сообщения. Лишь после 2500 г. до н. э. стали отмечать уже большинство грамматических показателей, так что и мы можем более или менее связно читать и переводить довольно
116
Протописьменный период в Двуречье
сложные повествовательные и даже поэтические тексты *. Но в шумерском тексте только тогда стали писать в принципе все морфологические показатели (однако же с непоследовательными пропусками и ошибками), когда сам живой шумерский язык вымер и сохранялся лишь как ученый язык грамотеев. Тогда знание этого языка перестало впитываться с молоком матери, и человек не мог уже в процессе чтения сам автоматически подставлять все не обозначенные специальными начертаниями префиксы, суффиксы п т. д. Но одновременно писцы стали делать грамматические ошибки в шумерском языке, который был для них уже не родным. Однако произошло все это только во II тысячелетии до н. э.
Поэтому, чем древнее шумерская надпись или документ, тем труднее нам их читать, т. е. труднее подставить отрезок шумерской речи под далеко не полно отражающие ее рисунки. Но чем позднее период развития шумерской письменности, тем содержание текстов становится сложнее и разнообразнее, а тем самым все труднее выбрать единственно правильное чтение для каждой идеограммы из двух-пяти, а иногда даже десяти возможных, труднее и толковать эти идеограммы, несмотря на сравнительно более точную передачу грамматической стороны шумерской речи.
Одновременно с усложнением системы письма с точки зрения содержания ее знаков происходило упрощение их форм. Вырисовывать каждый знак со всей необходимой для его узнавания подробностью было нелегко, а писать приходилось со временем все больше и все быстрее. К тому же на вязкой глине плохо получались кривые линии. Постепенно каждый знак превратился в комбинацию прямых черточек. Черточку делали нажимом ребра среза прямоугольной палочки, которую держали не вертикально, а так, что один угол среза входил глубже и оставлял более широкий след на одном конце нажима; поэтому черточки превратились в клинообразные углубления, а шумерские иероглифы — в клинопись. На камне еще некоторое время продолжали вычерчивать рисунки, но на глине шумерские иероглифы стали клинописью почти тогда же, когда сама система знаков обратилась в подлинную письменность, иначе говоря, когда стали систематически обозначать знаками не только понятия, но и грамматические показатели тех слов, которые эти понятия выражали, т. е. примерно с середины III тысячелетия до н. э.
Рисунки в их «клинописном» облике стало невозможно отождествлять с изображенными предметами, да это и не пытались делать: любой знак стал просто условным сочетанием особым образом расположенных углубленных клиньев, причем с каждым столетием их сочетания все более упрощались — до полной неузнаваемости; возникали различные пошибы, скорописи, разные почерки, но принципы сложившейся шумерской письменности более не менялись.
Такое письмо было придумано для шумерского языка. Однако уже в первой половине III тысячелетия до н. э. его стали приспосабливать и для чтения по-восточносемитски, или по-аккадски, как этот язык стал называться позже, а затем и для чтения на одном из западносемитских языков — «эблаитском» (в Северной Сирии). Сплошь рисуночную запись можно было, в сущности, использовать для подсказывания сообщения в принципе на любом языке, чему мешали лишь отдельные ребусные знаки, понятные только на том языке, где, например, «вернуть» и «тростник» звучало одинаково (ги), но по-восточносемитски эти слова зву-
* К этому же времени условились также при некоторых словах писать, но не произносить знак, обозначавший более общую категорию понятий, к которой данное слово относится. Например, писали «дерево 4-плуг» для слова «плуг», но «человек 4-плуг» для слова «пахарь». Такие знаки называются детерминативами.
117
Глава II
Зоб. Шумерская письменность: структура клинописного текста
чали туррум и канаум, и, не зная шумерского языка, понять было бы невозможно, почему они изображены одним и тем же знаком. Написанный таким образом текст подсказывал лишь шумерское чтение. Поэтому для чтения по-восточносемитски стали более широко пользоваться ребусными написаниями для служебных слов и грамматических показателей. Например, в надписи одного из древнейших царей города Ура, где знаки еще не клинописные, а представляют собой линейно упрощенные рисунки, встречается выражение «его жена» — по-шумерски это было бы дам-ани. Если бы надпись предназначалась для чтения по-шу-мерски, писец нарисовал бы знак женщины слитно со знаком, восходящим к изображению почетного места для сидения, и это значило бы «жена» дам, а потом нарисовал бы сосудик для масла — ни. Но так как было задумано, чтобы надпись читалась по-семитски, где выражение «его жена» звучало ассат-су, то вместо сосудика ни писец пририсовал другой значок, о котором теперь уже неизвестно, что именно он первоначально изображал, однако его употребляли для шумерского глагола зу «знать» или су. Поэтому можно было догадаться, что составной знак «жена» надо читать не дам (по-шумерски), а ассат (по-семитски), а все вместе — ассат-су.
Постепенно для писания по-аккадски ребусные (звуковые, фонетические) знаки стали применять все шире, причем даже и для корней.
Ведь если написано а-са-су, то гораздо легче догадаться, что это аккадское ассат-су «его жена», чем если написано ЖЕНА-sz/, и нужно еще ломать голову, значит ли это ассат-су «его жена» или что-нибудь по-шумерски, например дам-зу «жена твоя».
Однако вплоть до конца существования клинописи любой писец имел право вставить в аккадский текст шумерскую идеограмму или целое шумерское выражение, которое всякий раз надо было, однако, читать по-аккадски (такие написания называются гетерограммами). Причина заключалась в том, что аккадские слова в фонетической (силлабографической) записи много длиннее шумерских идеограмм, а когда писали на тяжелых и громоздких глиняных плитках, то приходилось экономить место. К тому же шумерский язык был и оставался священным языком культа и знания. И вот молодым писцам приходилось наизусть заучивать огромные шумеро-аккадские словари. Полный список всех шумерских гетерограмм с их аккадскими соответствиями, составленный современным ученым, занимает на бумажных страницах несколько томов, а древние словари
118
Протописьменный период в Двуречье
306
.ЕСЛИ У ЗАВИСИМОГО ЧЕЛОВЕКА РОДИТСЯ ХОРОШИЙ ОСЕЛ. ЕСЛИ ЕГО СТАРОСТА	
СКАЖЕТ ЕМУ: Я ХОЧУ ЕГО У ТЕБЯ	КУПИТЬ..."
1 sub-lugal-ra	2 ansu Sag5-(g) а	3 й - па - tu
„подверженного-	осел добрый	пусть ему родится
хозяину“-для	
4 ugula-ni	5 ga-S6-Sam	6 u-na-dugd
староста-его	да-у-(тебя)-куплю	пусть-ему - скажет
6	5	4	3	2	1	
U	да	ugula	и й	anSu	<V> Sub	
па	se И	,ni	па	¥ Sag	lugal	
	ад		м			jlj
dug4	Sam		tu	да		га
Y Й й	па слоговые знаки(см. в третьем столбце	да слоговой знак(см. во втором	had „ палка” gidru „скипетр“	/ч Y Й т? й	па слоговые знаки; пиктографи* ческая основа	anSu „осел”	ru „метательная палица” Sub „кидать” „(подвергать*	
	столбце внизу)	sig ft бить		ER ¥ gtSimmar „финиковая	I	
вверху)	se слоговой	ugula „староста “	неясна		лигатура из	
	знак;как идеограмма -eSe „канат”	ni слоговой		пальма ”, Sag5 „сладкий”	№ gal „большой” и	
ка						
„рот inim „ слово “ dug.	л м §ат	знак; как идеограмма -рисунок сосуда для	tud „рожать” (упрощенная идеограмма	да слоговый знак;как	1й „чел	овек”
„ говорить ” (голова человека с заштри -кованным I	ртом)	„покупать” (рисунок мерной лопатки + рисунок ячменного колоса)	масла	родов)	идеограмма-„молоко” (рисунок горшка)	га слоговой знак; как идеограмма-„ударять” (рисунок ба -рана+ рисунок рога)	
119
Глава 11
записывались на глиняных «таблицах», более похожих на кирпичики.
Аккадские клинописные тексты, если они записаны достаточно четким почерком, обычно читать довольно легко, но многозначность силла-бограмм и гетерограмм и здесь создает для современного исследователя известные затруднения, и иногда ученым приходится вновь и вновь отказываться от ставших уже привычными чтений слов и собственных имен, когда они оказываются ошибочными.
Описанное нами развитие клинописи относится к позднейшим временам по сравнению с теми, которые занимают нас сейчас, поэтому вернемся к Нижней Месопотамии рубежа IV и III тысячелетий до н. э. — начала Протописьменного периода (ПП I).
4. Начальный
этап
Протописьменного периода
Хотя шумерская иероглифическая письменность Протописьменного периода — еще не вполне письменность и мы еще не можем читать любой отдельно взятый шумерский иероглифический документ того времени, однако из всей совокупности таких документов в сочетании с изображениями на печатях и рельефах уже можно извлечь довольно определенные исторические выводы. Прежде всего само существование архива показывает, что хозяйство общины и ее храма настолько усложнилось, что понадобился его учет. По-видимому, большинство документов из городища Варки слоя IVa — расходные записи с изображением предметов расходования: ячменя, эммера, пшеницы *, шерсти, кунжутного масла, овец и другого скота разного возраста и пород, рыбы и т. п. — с указанием количества израсходованного и объектов, на которые оно было израсходовано, или лиц, которым оно было выдано. Наряду с этим есть и записи учебные, предназначавшиеся для зазубривания: перечни знаков и их сочетаний, объединенные по характеру значений, например перечень знаков, обозначающих профессии и должностных лиц.
Изучение рисуночных знаков и первые результаты расшифровки отдельных документов, проделанной в Ленинграде А. А. Вайманом, дали историкам многое. Так, мы узнали, что шумеры наряду с ячменем сеяли много эммера и пшеницы. Это показывает, что воды орошения еще не привели, как позже, к засолению почвы, которое пшеница плохо переносит, а значит, и урожаи должны были быть очень высокими. Уже сажали финиковую пальму, хотя широкое распространение ее в Нижней Месопотамии относится к более позднему времени, разводили крупный рогатый скот (причем коровы были комолые), а также овец, ослов, коз, свиней, собак, большое значение имело рыболовство в реках, каналах и соленых лагунах, меньшее — охота на газелей, оленя, на дикого быка — тура, на льва. Иероглифы, изображающие сосуды, перекликаются с археологическими находками керамики, но здесь мы узнаем, какие именно сосуды предназначались для молока, какие — для пива, для благовоний, для жертвенных возлияний, для сыпучих тел; как их переносили — иногда на голове, иногда во вьюках. Иероглифические рисунки сохранили нам изображения металлических орудий и горна, найденных также и ар-
* Различать в архаических текстах виды злаков по употребленным рисункам нельзя; это стало возможным лишь в результате довольно сложных логических операций, проделанных дешифровщиком (для каждого вида злаков существовали свои обозначения мер).
120
Протописьменный период в Двуречье
хеологами, но главное — они сохранили для нас внешний вид предметов из давно разрушившихся материалов, а следовательно, не поддающихся реконструкции на основе археологических данных: прялок, лопат и мотыг с деревянными рукоятями, примитивного плуга, саней для перетаскивания груза по заболоченным местам, четырехколесных повозок на сплошных колесах, канатов, рулонов ткани, тростниковых ладей с высоко загнутыми носами, тростниковых загонов и хлевов для скота, тростниковых эмблем богов-предков и многого другого.
Исследование содержания документов, насколько оно нам доступно, показывает, что мы имеем дело с обществом, в котором уже произошло не только первое разделение труда (на земледельцев и пастухов), но и второе (выделение из общей массы земледельческого населения ремесленников, специализирующихся в различных областях производства). Однако еще и тысячелетием позже ремесленники не столько продавали свои изделия, сколько сдавали их храму или дворцу, а в вознаграждение получали паек продуктами или земельный надел. На раннем этале Прото-письменного периода ремесленники в документах упоминаются сравнительно редко — возможно, потому, что они еще не были сосредоточены в храмовом хозяйстве и не полностью профессионализировались. (Заметим, что названия ремесленников в шумерском языке по большей части заимствованы из другого, дошумерского языка неолитической эпохи.)
В столь уже сложно организованном обществе надо предполагать и начавшееся расслоение на социально-экономические классы, однако более определенные данные об этом дошли до нас только от второго этапа Протописьменного периода. На первом этапе это расслоение, по-видимому, не приняло еще отчетливых форм. Как социальную категорию люден более высокопоставленных, чем прочие, можно выделить лиц, обозначаемых идеограммой «ткань»; они, видимо, назывались ник (?) *. Действительно, на печатях этого времени боги и знатные воины изображены одетыми в полотнище-юбку на голое тело, с повязкой на голове, а вождь или правитель-жрец (которого, вероятно, тогда называли эвен, а позже — эн) — Ил. 31 в особой, торчащей вперед, словно накрахмаленной, полупрозрачной, как бы клетчатой юбке, между тем как рядовые воины и охотники нередко изображаются нагими. Впрочем, нагими, бритыми и бритоголовыми изображаются и все участники различных культовых действий, — очевидно, выбривание волос было условием культовой чистоты. (Интересно, что бритыми уже изображены и мужские культовые фигурки эпохи Убайда и даже ас-Саввана; бриться тогда приходилось, несомненно, обсидиановыми или кремневыми скребками.)
Как недавно доказал А. А. Вайман, рабы многократно упоминаются уже в документах Э-Аны IVb; они обозначаются знаком «гора» (или «чужая страна»), иногда с добавлением знака «мужчина» или «женщина». Таким образом, «раб» и «рабыня» — это, собственно, «чужестранцы» (по-шумерски эра[д], или урду и нгёме). В отдельных документах Э-Аны (следующего периода) упомянуты сотни рабов и рабынь [2, с. 138—148], хотя чаще в документах названо от одного до пяти рабов или рабынь. Пока неясно, было ли хозяйство храма целиком обособлено от хозяйства общины, существовало ли оно за счет собственной рабочей силы или же обслуживалось (поочередно или другим каким-либо порядком) всем населением вообще, как это предполагал А. И. Тюменев [9, с. 63]. Неясно также, в какой мере использовался рабский труд. По-
* Как нин в классической шумерской клинописи читается знак «женщина 4-4-ткань» со значением «госпожа», но, как видно из ряда имен божеств, в древнейшем шумерском «нин» могло означать «господин». Возможно, в этих случаях первоначально и рисовали только знак «ткань». Другие исследователи предлагают читать этот знак, когда он применяется к мужчине, как нам.
121
Глава II
31.	Ритуальные сцены с участием, жреца-вождя , изображения на печатях из Урука, второй этап Протописьменного периода, около 2800 г. до н. э.: а) жрец на^праяднике урожая;
б) жрец-вождь в священной лодке Инаны
32.	Избиение пленных, оттиск печати второго этапа Протописьменного периода, около 2800 г, до н. э.
хоже, что в храмовых документах Протописьменного периода рабы упоминаются только в связи с их пригоном (например, с острова Дильмун) или с передачей из рук в руки, а не в связи с процессом труда. Относительно труда рабов-мужчин ничего не говорится и в более поздних шумерских текстах. Быть может, это указывает на то, что пригнанные рабы по прибытии на место вливались в ряды рабочего персонала храмовых хозяйств, который, надо полагать, и тогда, как и позднее, строго говоря, не находился на рабском положении.
В последнем обстоятельстве нет ничего удивительного. Шумерское войско Протописьменного периода не знало никакого оборонительного оружия * (судя по изображениям, воины выходили сражаться нагими или в одних набедренных повязках), а из оружия наступательного применялись каменные булавы и медные топорики или тяпки, реже дротики, метательные палицы (?) и медные кинжалы. Был, правда, также и лук со стрелами, но по каким-то причинам он не пользовался большой популярностью в Шумере (по всей вероятности, для изготовления луков достаточной убойной силы не было хорошего гибкого и прочного материала в этой безлесной стране, да и по соседству с ней).
Такое оружие не могло обеспечить содержание пленных мужчин в рабстве; любое орудие труда, доверенное пленному, — мотыга, лопата, кирка — могло бы в его руках превратиться в оружие, мало уступавшее в эффективности вооружению войска победителей. Следовательно, чтобы Ил. 32 удержать в повиновении работающих пленных мужчин, понадобилось бы по меньшей мере вдвое-втрое превосходящее число вооруженной стражи. Поэтому рабов было мало: пленных мужчин почти поголовно убивали, проламывая им головы (что и изображено, между прочим, на храмовых печатях этого времени), а в рабство уводили по большей части женщин и подростков. Дети от рабынь, рожденные в домах их новых господ или в храмовом хозяйстве, подрастая, вливались в число прочих работников на равных основаниях: только это могло заставить их трудиться и не бунтовать. Но так как рост производительности труда, вообще говоря, позволял власть имущим пользоваться постоянно увеличивающимся при-
* На изображениях этого времени не видно ни шлемов, ни щитов. По А. А. Вайману, идеограмма сах&р (видимо, из восточносемитского цухар-аът-рок, оруженосец»), возможно, обозначает большой тростниковый щит, однако и такой щит, конечно, был не очень надежной защитой.
122
Протописьменный период в Двуречье
31а
32
123
Глава II
33.	Реконструкция храма в Теллъ-Укайре, второй этап Протописъменного периода, около 2800 г. до н. э.
34.	Остатки настенной росписи храма в Теллъ-Укайре, около 2800 г. до н. э.
бавочным продуктом, то, как мы увидим ниже, изыскивались и другие способы эксплуатации труда помимо прямого обращения в рабство.
Однако в Протописьменный период рабы и рабыни все-таки были и существовало хоть и плохо вооруженное, но все же как-то обученное войско (и надо думать, что оно было организовано не хуже храмового персонала, а в его среде уже имелась система рангов, носители которых получали значительно различавшиеся нормы вознаграждения как продуктами, так и металлом). Все это говорит о многом, и прежде всего об изменившемся характере взаимоотношений не только внутри общества Южного Двуречья (это ясно само собой), но и между каждой его общиной и окружающим миром. Конечно, и раньше возникали ссоры с соседями и драки, кончавшиеся убийствами, скажем по подозрению в колдовстве, сглазе или из-за женщин. Но особых материальных ценностей, из-за которых могли бы возникать побоища, не было, и притом каждая община — вся — была слишком занята непрерывным тяжелым трудом для поддержания жизни. Если в общину заходил странствующий ремесленник или торговец, то, во всяком случае, не как враг. Конечно, степень царившего между общинами мира не следует и преувеличивать, но скорее всего вплоть до периода культуры Варки включительно войны едва ли были постоянным явлением. Вблизи друг от друга — это мы знаем документально об отношениях между близкими соседями в Передней Азии более позднего времени — селились, вероятно, лишь родичи, связанные друг с другом совместным происхождением, совместным культом и необходимой взаимопомощью. Более отдаленные соседи в Нижней Месопотамии обычно были защищены друг от друга достаточным пространством труднопроходимой пустыни и болотами. Не случайно еще в течение всего Протописьменного периода, т. е. когда зачатки классового общества и государства уже сложились, шумерские поселения не окружались стенами. Но рост производства и увеличение прибавочного продукта уже привели к усложнению общественной жизни; появились, с одной стороны, группа людей, связанных с управлением и т. п. и не участвующих непосредственно в производстве, но приобретших тем или иным способом больше благ, чем другие, с другой — определенные группы населения, по той или иной причине не удержавшиеся в составе общин и готовые отдать себя в услужение первой группе. Значит, было не только что охранять и что грабить, но было кому охранять и кому грабить. Межобщинные драки и побоища стали превращаться в военные походы. Это, в свою очередь, в корне меняло характер жизни.
124
Протописьменный период в Двуречье
125
Глава II
Правда, среди некоторых исследователей существует мнение, что в пределах Нижней Месопотамии в Протописьменный период еще царил мир, а военные походы, изображенные на храмовых печатях, были направлены в чужие страны. Это мнение основывается на отсутствии в тот период городских стен вокруг поселений Двуречья. Но поселения могли остаться без стен по самым различным причинам, например потому, что уровень сельскохозяйственного производства не позволял надолго отрывать много рабочих рук от земледельческих и оросительных работ, а набеги соседей-врагов (как это было еще и много позже) были немноголюдными и т. п. И в то же время весь горький опыт прошлой истории человечества показывает, что вражда всегда начиналась между ближайшими соседями. С возникновением имущественного неравенства мир между соседями становится очень редким явлением.
5. Второй этап Протописьменного периода.
Возникновение общественных классов
Второй этап Протописьменного периода (-2850—2750 гг. до н: э.) представлен на городище Варка (т. е. в Э-Ане) археологическими слоями Ш/П; тот же этап хорошо известен также по городищу Джемдет-Наср на севере Южного Двуречья — это городище навсегда было покинуто жителями в конце периода и потому оказалось в наше время легкодоступным для непосредственного изучения. Древнее название его неизвестно, а современное употребляется археологами иногда для обозначения всего Протописьменного периода в целом, а иногда — его второго этапа. На севере страны расположено еще одно городище того же вре-Ил. 33 мени — Телль-Укайр, с храмом на возвышенной террасе и с древнейшими Ил. 34 стенными росписями, изображающими зверей и культовую процессию.
Сохранились также храмы в поселениях долины Диялы — в Эшнуне и Тутубе. Кроме того, второй этап Протописьменного периода (ПП II) представлен древними слоями и на многих других городищах, однако эти слои по большей части обнаружены археологами только в шурфах.
На юге страны Э-Ана в период ПП II достигла расцвета, .заняв до 9 га площади. На месте распавшейся от времени сырцовой архитектуры храмов V и IV слоев был воздвигнут сначала небольшой, но затем увеличенный храм, помещенный на высокой платформе, подобно храмам в Эреду и Телль-Укайре. По-видимому, этот так называемый Белый храм был посвящен богу неба Ану.
Хозяйственные документы храмовых архивов из Э-Аны Ш/П слоев и из Джемдет-Насра представлены теми же типами, что и раньше. В числе обозначений получателей продовольственных и других выдач теперь часто встречаются названия кузнецов, плотников, камнерезов, строителей и других ремесленников. Имеются также записи о выдаче земельных наделов. Группа таких текстов недавно была расшифрована А. А. Вайманом. В одном из них говорится о распределении лежащих вдоль канала земель общей площадью 233 бур, или, если считать, что меры земельной площади имели в этот период то же значение, что и в более позднем Шумере, около 1500 га; две трети земли, т. е. около 1000 га, были выделены верховному жрецу-правителю (эвен, позже эн); оставшаяся треть, т. е. около 500 га, предоставлена пяти лицам: верховной жрице (по-старошу-
126
Протописьменный период в Двуречье
мерски, вероятно, эвенмин) — около 122 га, затем второму по старшинству жрецу — прорицателю или шаману (ишйб) — около 64 га, главному торговому посреднику (шаб-галь) — около 103 га, главному судье (??) [нин (??)-ди(?)] — около 95 га и еще около 100 га, возможно, военачальнику или начальнику лиц, добровольно или иначе отдавших себя под покровительство храма, которых мы с известной долей условности будем называть «клиентами» (чтение титула неясно).
По имеющимся данным, с таких площадей держатели наделов должны были получать ежегодные урожаи соответственно порядка до 2 млн. л (около 12 тыс. ц) на верховного жреца и от 300 тыс. л (около 1800 ц) до 130 тыс. л (около 980 ц) на остальных должностных лиц; не исключено, что огромный надел эвена, с которого могли кормиться десятки и сотни лиц, именно и составлял собственно храмовую территорию или ее основную часть. Кем были выданы остальные наделы — храмом или непосредственно общиной, неясно. Но зато ясно другое. Если урожай с собственно храмовой земли мог расходоваться в значительной мере на то, что считалось общинными нуждами (например, на умилостивление общинных богов плодородия, межобщинный обмен, содержание работников, занятых общественно полезным трудом, скажем во время копки каналов или строительства), то нет сомнения, что урожай с наделов должностных лиц, не состоявших на службе храма, оставался в распоряжении самих держателей наделов. Однако пока трудно установить, куда шел излишек дохода с таких наделов: на содержание родичей данных лиц, или на содержание просто подчиненных им людей одной с ними профессии, или же на содержание работников, занятых в земледелии или ремесленном производстве в хозяйствах держателей наделов. Именно последнее представляется нам наиболее вероятным, хотя при этом в составе людей, кормившихся с надела, могли быть не только пахари, па' стухи и ремесленники, но и другие люди, подчиненные должностному лицу, например у жрецов — младшие жрецы и дружинники, у главного торгового посредника — странствующие торговцы; не исключено, что с тех же наделов кормились и родичи самих должностных лиц — держателей земли и что они-то, собственно, и составляли ядро людей, подчиненных им.
При любом решении этих вопросов, даже если пересчет цифр документов на наши меры площади оказался бы правилен только приблизительно, документы времени второго Протописьменного периода с бесспорностью открывают историку, что уже началась новая эра в истории человечества.
Для обработки площади в десятки и сотни гектаров при существовавших тогда орудиях труда (если даже использовался плуг с упряжкой ослов или волов, медный, а не глиняный, с кремневыми вкладышами серп и тому подобные усовершенствованные по тому времени орудия труда) нужны были многие десятки и сотни людей. Это означает существование в то время простейшей, но широкой по охвату кооперации. Естественная кооперация в первобытном обществе организовывалась общинно-родственными коллективами, но здесь дело идет уже явно о чем-то ином: о кооперации большой массы работников, подчиненных хозяйству, которое они не могут контролировать, будь то хозяйство храма или видного должностного лица общины. Были ли эти работники выделены этому храму или должностному лицу самой общиной или вербовались из младших членов своей же или других семейных общин, либо из числа беглых жителей соседних «номов», либо из пленных — установить это сейчас пока трудно. Но наличие таких громадных владений указывает на весьма далеко зашедшее имущественное расслоение общества. Ведь ясно, что рядовые жители в округе Э-Аны и Джемдет-Насра
127
Глава II
имели тогда, каки вовсе позднейшие времена, лишь ровно столько земли, сколько могли обработать вместе со своими близкими и сколько требовалось им для поддержания жизни. Но и этого мало. Наличие зависимых работников в больших хозяйствах храма и должностных лиц, какова бы ни была форма их зависимости (определить ее в настоящее время трудно), указывает также на уже очень существенное социально-классовое расслоение, на появление слоя общества, исключительно занимающегося культом, организацией военного дела, обменом и администрацией и живущего за счет труда другого слоя общества, создающего наряду с необходимым и прибавочный продукт.
Существенные изменения в общественной жизни, наблюдаемые в Протописьменный период, явились результатом резкого повышения урожайности п производительности труда, достигнутых в сельском хозяйстве в результате успешного орошения больших пространств очень плодородной наносной почвы (причем не только в земледелии, но и в скотоводстве). Это позволило не только улучшить рацион питания людей и создавать накопления, но, вероятно, и начать кормить часть скота ячменем. Однако надо подчеркнуть, что речь идет не вообще об орошении (земля здесь орошалась уже тысячелетиями, без орошения здесь просто не могло быть хлеба), а о продуманной и эффективной ирригационной системе или системах. Такая система была основана, с одной стороны, на создании бассейнов для накопления вод весеннего паводка, а во-вторых, на создании магистральных каналов большого протяжения с постоянными узлами плотин. Другими словами, это была система, благодаря которой воды весеннего паводка регулярно (раз в три-пять недель) могли использоваться для поливки возделываемой земли, а пе расходовались бесцельно [43, с. 212 и сл.].
Документальные данные свидетельствуют о происшедшем социальном перевороте лишь для второй половины Протописьменного периода, но, как мы уже упоминали, надо полагать, что классовое расслоение шумерского общества началось уже с этапа ПП I. Границы образующихся классов были еще, конечно, крайне нечеткими. Даже дети рабынь еще и много позже вливались в храмовых хозяйствах в общую массу работников, которые за рабов не считались. В бытовом отношении между различными категориями трудового населения и даже людьми, принадлежавшими к возникавшей верхушке общества, было очень мало разницы. Ил. 35 Мужчины, как и прежде, чаще всего ходили босыми и нагими: юбка-на-бедренник, видимо, служила у них признаком состоятельности или даже знатности. Все они носили бороды (брились только перед жертвоприношениями в храмах) и длинные, отброшенные на плечи волосы, перевязан-Ил. 36 ные на лбу тесьмой. Женщины обворачивали бедра куском полотна, а иногда носили еще и накидку, оставляя правое плечо открытым; волосы они тоже откидывали назад. Бусы из раковин и чаще мягких (стеатит), но изредка (особенно в соседнем Эламе) и из более твердых и полудрагоценных, привозных каменьев — сердолика и лазурита — свидетельствуют Ил 39 0 Дальних обменных связях. О том же говорят и найденные образцы оружия, орудий труда и сосудов из привозной меди и других металлов, хотя п каменные орудия вовсе еще не вышли из употребления. Большую роль в быту и в культе играла наряду с керамической и каменная посуда. Ил. 37 Очень скромными были жилища, по большей части, вероятно, типа хижин, ясно сохранившиеся остатки которых — правда, нечасто — обнаруживаются до сих пор археологами.
Таким образом, бытовой и технический уровень развития общества Шумера Протописьменного периода по сравнению с позднейшими историческими эпохами был весьма невысок, и только исключительно благоприятные почвенные условия и низкий прожиточный минимум позволили
128
Протописьменный период в Двуречье
при новой системе орошения добиться создания прибавочного продукта. Как только он стал создаваться, появились и первые признаки сложения классового общества. Одновременно наблюдаются и первые признаки сложения государства.
Как известно, государство есть организация, создаваемая для поддержания существующего социально-экономического порядка в обществе, разделенном на классы с противоположными интересами, причем создаваемая тем классом, который в этом обществе господствует, и в его интересах. Характерными чертами государственной организации являются территориальный, а не кровнородственный принцип организации населения, наличие отделенной от народа администрации и отделенной от народа вооруженной силы, а также налогов на их содержание.
Преобладание территориального принципа организации над еще долго сохраняющимся кровнородственным было подготовлено в Протописьменный период происходившим в это время интенсивным сселением жителей из деревень (вероятно, родовых) в центр округи — в то, что стало в дальнейшем «городом» [12, карта; 13], хотя следует учитывать, что «город» в древности всегда был центром не только и даже не столько ремесла и торговли, сколько сельскохозяйственного производства.
Наличие в это время отделенной от народа администрации непосредственно подтверждается самим существованием храмового архива и перечнем упоминаемых в нем должностных лиц. Высшим из них был эвен, или эн, верховный правитель-жрец, обязанностью которого было представительствовать за общину перед божеством (а не наоборот, как часто утверждают и как, может быть, было позже) и возглавлять ирригационные и культовые действия общины для обеспечения плодородия. Наряду с ним, как мы уже знаем, действовали и другие важные должностные лица общины. Можно также предполагать наличие совета старейшин — вероятно, из представителей основных патриархальных родов общины.
Далее, наличие отделенного от народа войска (в виде дружины вождя-правителя) лишь угадывается гипотетически; быть может, косвенным свидетельством его существования является упоминание в документах порабощенных мужчин и женщин, хотя, конечно, они могли быть захвачены и ополчением в составе всех общинников, способных носить оружие.
Что касается налогов, то в тех условиях не только о денежном, но, пожалуй, и о регулярном натуральном налоге вряд ли приходится думать. Возможно, что были какие-либо поборы и что жертвоприношения могли носить более или менее обязательный характер. Однако, по всей вероятности, существовал налог отработочный — в виде обязанности населения (в целом или только лиц, специально выделяемых от каждо!1 семьи или группы семей) обслуживать своим трудом храм и должностных лиц администрации. Здесь, конечно, не имеется в виду труд на ирригационных работах, безусловно существовавший и отнимавший немалую часть сил и времени населения. Но это были не отработки на содержание администрации или господствующего класса в целом, а труд на поддержание самого существования общества. Впрочем, следует заметить, что в сознании людей того времени отработочный налог в пользу общинных вождей и храма вряд ли противопоставлялся общественно полезным повинностям, которые мы причислить к налогам не можем.
Для правильного понимания общества Протописьменного периода истории Шумера, и в особенности складывавшейся, по-видимому, классовой структуры, нам нужно было бы иметь представление о существовавших тогда отношениях собственности. К сожалению, о них нам пока ничего определенного не известно, и приходится базироваться на этнографических аналогиях — несколько шатком основании, ибо аналогия,
9 Заказ № 1238	129
Глава II
35.	Мужские костюмы Протописьменного и начала Раннединастического периода (реконструкция М. В. Горелика): а) жрец или храмовой слуга, с изображения на сосуде из Урука (Э-Аны) (см. ил. 46);
б)	вождь-жрец, с печати из Урука (см. ил. 31а);
в)	вождь-жрец, с рисунка на глиняной табличке из Нгирсу (Телло), около 2700 г. до н. э.;
г)	знатный мужчина, по каменной статуэтке из храма Аб-у в Эшнуне, начало Раннединастического периода; д) борец, по каменному рельефу из долины р. Диялы, начало Раннединастического периода;
е) знатный мужчина, по медной статуэтке, хранящейся в Лувре, начало Раннединастического периода
36.	Женские одеяния Протописьменного периода (реконструкция М. В, Горелика):
а) знатная женщина, по каменным статуэткам из Тутуба (Хафадже), начало 3000 тысячелетия до н. э.; б) жрица в одежде богини, по изображению на сосуде из Урука (Э-Аны) (см. ил. 46);
в) повседневный костюм, по каменной статуэтке из Тутуба (Хафадже), начало III тысячелетия до н. э.
как известно, не доказательство, а образцов общества, в точности аналогичных раннешумерскому, этнография не знает.
Судя по имеющимся все же некоторым аналогиям и по косвенным данным из более позднего Шумера и соседних наиболее архаических обществ, вся плодородная земля и вода вплоть до конца первобытного общества обычно считались собственностью всей общины (тем более что сделать землю плодородной можно было только общим трудом на ирригационных работах, повторяемых так или иначе ежегодно). Пищевые продукты же, одежда и другое движимое имущество были собственностью отдельных членов общины — не только глав большесемейных общин, но и отдельных мужчин, глав малых семей, составлявших большую семью. Причина этого лежит в том, что труд в это время, несомненно, носил уже в основном индивидуальный или мелкогрупповой характер (например, плуг обслуживался двумя-тремя работниками) и этим работникам (или, вернее, старшему мужчине) доставались и плоды их труда. (Речь идет, конечно, не о рабском труде.) Можно с довольно большой уверенностью считать, что к началу письменного периода так же обстояло дело и в шумерском обществе. Следовательно, те огромные наделы, которые стали выдаваться важнейшим должностным лицам общины, точно так же как и небольшие наделы ее рядовых членов, должны были в принципе считаться частью общинной собственности, лишь выделенной им во владение из общего фонда. Общность фонда могла идеологически осмысляться как принадлежность богу или богам общины, хотя ясных данных об этом нет.
Во всяком случае, вся земля общины, даже если она действительно мыслилась как принадлежащая богу, была вовсе не тождественна земле, особо выделенной храму: начиная с этапа ПП II время от времени встречаются отдельные документы, обычно написанные на камне или на глиняных предметах особенной, заметной формы, содержание которых отлично от содержания учетных документов храма; в них, по-видимому, речь идет о передаче земли от храма частным лицам или от одних частных лиц Ил. 38 другим. Есть в числе прочих камень, где изображен сопровождавший подобную передачу обряд. Эти документы для нас пока малопонятны, но из аналогичных текстов последующих периодов выясняется, что речь идет о земле больших семей, находившейся за пределами храмовых хозяйств. Уже в Протописьменный период в таких документах упоминаются (видимо, как часть платы за землю) и рабы мужского пола, которые в хра-
130
Протописьменный период в Двуречье
35г	35д
131
9*
Глава II
37.	Ритуальные каменные сосуды с ин-крустацией, из Урука, XXVIII в. до н. э.
38.	Таблетка Блау — древнейший документ об отчуждении земли, с изображением обряда ее передачи, 2900—2800 гг. до н. э.
39.	Изображение культовых сцен на печатях Протописьменного периода, 2900— 2800 гг. до н. э.
мовых хозяйствах ни тогда, ни много позже заняты не были. (Даже если в храм и приводили рабов, их там не содержали в прямом смысле как рабов.) Слово «раб» (эрг[д], уру[ду]) было заимствовано в шумерском из семитского йарду [л*], уарду [л*], что значило, как уже говорилось, примерно «нисшедший», «низведенный» (с гор).
Таким образом, патриархальные большие семьи (как мы увидим^ образовывавшие более крупные объединения родового характера), очевидно, имели свои хозяйства за пределами храмов. Но уже с самого раннего времени храм и его хозяйство играли центральную экономическую, политическую и идеологическую роль в Шумере.
6. Конец
Протописьменного периода.
Люди и общество
Быстрый расцвет Шумера в Протописьменный период и переход его обществом грани, за которой начинаются цивилизация, классовое общество и государство, были, как мы видели, обусловлены созданием правильной эксплуатации больших магистральных каналов. Однако, пока постройка таких каналов с соответствующей системой бассейнов и плотин не была завершена — а строилась она, очевидно, стихийно, без единого плана и цели, — разрушительные наводнения время от времени еще происходили; отложения ила, нарушающие последовательность археологических слоев даже начала III тысячелетия до н. э., наблюдались археологами на нескольких городищах. Но при этом с несомненностью видно, что единой катастрофы одновременно по всей стране не былой если шумеры сохранили эпическую легенду о великом потопе, то лишь вследствие того, что в легендах подобного рода исторический опыт многих поколений всегда конденсируется, сосредоточивается в виде одного драматического сказочного события.
Согласно позднейшей шумерской традиции их государственность восходила ко времени до великого потопа. В конце III тысячелетия до н. э. был составлен «Царский список» — нечто вроде истории Шумера в виде перечня царей, правивших страной, образуя династии *, якобы последо-
* См. примеч. к с. 163.
132
Протописьменный период в Двуречье
37	37
38
39	39
133
Глава 11
вательно существовавшие в различных городах с того момента, когда в начале времен «царственность спустилась с неба». История эта делится на эпоху перед Великим потопом, когда «царственность» будто бы временно опять было «вознеслась на небо», и после потопа. Первые «после-потопные» династии отождествляются на основании находки подлинных надписей некоторых перечисляемых в списке правителей уже с тем периодом, который следовал за Протописьменным — с так называемым Раннединастическим. Таким образом, для древних шумеров Прогописьменный период был «допотопным» и отделялся от последующих времен легендарным событием потопа.
Современные историки нередко просто отбрасывают «допотопную» часть «Царского списка», как лишенную всякого значения. Действительно, с одной стороны, не все города, где якобы правили «допотопные» династии (Эреду, Бад-тйбира, Ларак, Сйппар, Шуруппак), представляли сколько-нибудь значительные поселения в Протописьменный период, а с другой — в списке не упомянуты другие, самые важные центры этого периода, такие, как У рук — Э-Ана, Киш, Лагаш и неизвестные по названию города, находившиеся на месте городищ Джемдет-Наср, Телль-Укайр и др. Царям приписаны баснословные числа лет правлений, вплоть до 43 200, а между тем нам известно, что сам титул «царь» (шумер, лугалъ «большой человек», «хозяин») до второй половины Раннединастического периода в государственной практике не употреблялся. Последним «допотопным» царем в списке назван герой эпической поэмы-сказки о потопе Зиусудра, царь малозначительного в Протописьменный период Шуруп-пака. Цредполагается, что «допотопная» часть «Царского списка» была досочинена к нему позднее с целью включить в пего героев различных популярных мифов и легенд.
Однако все же в одном историческая традиция шумеров, отразившаяся в создании «допотопной» части «Царского списка», оказалась права: шумерская государственность старше Раннединастического периода, с которым отождествляются первые «послепотопные» династии.
Между Протописьменным и Раннедипастическим периодами в большинстве областей общественной жизни и культуры Шумера проходит довольно явственная грань. Исследователи отмечают к концу этапа Джем-дет-Насра определенный культурный упадок, который нередко предположительно связывается с переселением новых племен в северные и центральные районы Южного Двуречья, а именно племен, говоривших на восточносемитском языке. Некоторые ученые заходят так далеко, что считают миф о великом потопе простым иносказанием для восточносемитского вторжения, «затопившего» страну, что, однако, лишено всякого основания: уж очень отдаленной, притянутой за волосы кажется подобная метафора. Несомненно, древние верили в реальность водного потопа. Если действительно на рубеже Протописьменного и Раннединастического периодов происходили какие-либо социальные или стихийные бедствия, то они могли привести к повреждению ирригационной сети или к запущенности оросительных и мелиоративных работ и уже как следствие этого могли возникать местные затопления, которые, быть может, и заставили вспомнить сказание о потопе, несомненно гораздо более древнее.
Но никаких определенных данных о социальных катастрофах, случившихся в это время (вроде массового этнического передвижения), у нас нет, а об упадке культуры к концу Протописьменного периода можно говорить лишь с большими оговорками. Менее тщательное исполнение резных амулетов и изображений па одной группе печатей, вероятно, объясняется просто все большей массовостью изготовления этой продукции в связи с повышением благосостояния; изменения в архитектуре, воз
134
Протописьменный период в Двуречье
можно, связаны с техническими и отчасти социальными новшествами; разрушение отдельных храмов или их перемещение может объясняться местными военными действиями и т. п.
Заметим, что у нас нет решительно никаких данных в пользу того, что восточносемитские племена появились в Месопотамии лишь на рубеже следующего, Раннединастического периода. Напротив, применение к сравнительному изучению семитских языков лексико-статистического (глоттохронологического) метода X. Рабином [42] и — что важнее, поскольку глоттохронологический метод не очень надежен, — определение лингвистическими методами характера материальной и социальной культуры общесемитского периода в работах П. Фрондзароли [25] показали, что восточносемитский обособился от общесемитского праязыка уже около 3300 г. до н. э.; именно к этому времени следует отнести отселение восточных семитов в Месопотамию. Правда, нам действительно известно, что отдельные восточносемитские имена собственные появляются среди шумерских впервые лишь на первом этапе Раннединастического периода в храмовом архиве из Ура. Но так как и шумерские имена собственные впервые надежно читаются тоже только в этом же архиве, то мы не можем утверждать, что семитоязычного населения не было в некоторых частях Двуречья уже и раньше.
Лингвистическими исследованиями П. Фрондзароли установлено, как мы уже видели, что протосемитские племена не были просто бродячими скотоводами. Как ни важно было скотоводство в их хозяйстве, они занимались и подсобным земледелием: такие термины, как «мотыга», «пшеница», «виноград» и др., восходят к протосемитскому периоду. Возможно, что отделение восточных семитов совпало — по времени, если не в точности по племенному членению, — с отделением «чистых» скотоводов сирийской степи от скотоводческо-земледельческих племен Месопотамии. Во всяком случае, достоверно известно, что к середине Раннединастического периода население, по языку восточносемитское, вполне мирно и оседло жило вместе с шумерами на всей территории от центральной части Нижней Месопотамии и к северу, полностью слившись с местным населением во всех отношениях, кроме языка. Вот все, что мы знаем положительно. Хотя при таких условиях, конечно, нельзя исключить, что некое вторжение семитоязычных полускотоводов на юг Двуречья произошло действительно именно на рубеже Протописьменного и Раннединастического периодов, но это не кажется особенно вероятным. Конечно, вряд ли можно сомневаться, что в разных местах страны происходили стычки между общинами, в том числе шумерскими и шумерскими, семитскими и семитскими и шумерскими и семитскими, но вражды между этносами не было и не могло быть, потому что целостные этнические массивы такого масштаба просто не осознавались как единства и совместная принадлежность могла восприниматься только на уровне общины или группы родственных родов — племени.
Нужно сказать, что в последующие времена пастушеские племена неоднократно вторгались в Нижнюю Месопотамию. Чем далее, тем более массивными оказывались подобные вторжения и тем более важные имели они исторические последствия. Очевидно, это зависело и от средств передвижения вторгшихся пастушеских племен (в конце III—начале II тысячелетия до н. э. они передвигались пешком и на ослах, в конце II—начале I тысячелетия до н. э.— на верблюдах, в I тысячелетии н. э.— на верблюдах и лошадях), от их вооружения, совершенствовавшегося от тысячелетия к тысячелетию, и, пожалуй, самое главное, от их численности. Численность же зависела от характера производства. До одомашнивания верблюда и лошади подвижные пастушеские племена были вынуждены держаться в узкой полосе вдоль рек и в оазисах, часто были не чужды
135
Глава II
40. Изменения в расположении системы каналов Евфрата в Нижней Месопотамии в IV—начале III тысячелетия до н. э.: 1) городища и каналы Протописьменного периода;
2) городища и каналы конца III— начала II тысячелетия (О н. э.;
3) городища и каналы касситского времени
подсобному земледелию и в благоприятных случаях легко переходили к оседлости. Степь и пустыня могли прокормить лишь очень малочисленное население. С одомашниванием верблюда и особенно лошади стали возможны регулярные перекочевки, стали доступны отдаленные оазисы, отрезанные широким поясом пустыни, и число кочевников стало расти. Однако все это произошло лишь двумя тысячелетиями позже. Итак, численность пастушеских племен возрастала от тысячелетия к тысячелетию.
Говорившие в IV—III тысячелетиях до н. э. па восточносемптском языке предполагаемые бродячие пастухи должны были бы быть пешими, слабо вооруженными и вряд ли в тех экономических условиях были многочисленны. Значит, то обстоятельство, что вся северная часть Нижней Месопотамии в течение III тысячелетия до п. э. приняла их язык, должно объясняться не массовостью вторжения восточных семитов-скотоводов, а какими-то особыми причинами.
Можно высказать следующую гипотезу: восточносемитские по языку племена жили в стране очень рано, по крайней мере со второй половины IV тысячелетия до н. э., фактически до полного завершения первого разделения труда; поэтому, подобно всем ранним пастушеским племенам, в том числе своим предкам — протоафразийцам, они были не только скотоводами, но и земледельцами. (Это и подтверждается исследованием прото-семитского языка, реконструируемого лингвистическими методами.) Правда, они были земледельцами особого рода — непрочно оседлыми. Но именно полуземледельческий род занятий позволил восточпосемитским племенам какой-то своей частью вместе с шумерами принять участие в технологическом перевороте в области орошения, ознаменовавшем переход к Протописьменному периоду, и с самого начала они составили часть оседлого населения северной области Нижней Месопотамии. Это не мешает тому, что часть не только западпо-, по и восточпосемптских племен могла оставаться пастушеской и что на рубеже Раннедипастпческого периода могли происходить их передвижения, временно нарушавшие ход истории отдельных оседлых общин, и т. д. Заметим, однако, что в III тысячелетии до н. э., даже в свете письменной истории, пастушеских восточносемитских по языку групп пока не обнаружено.
Необходимо иметь в виду, что для долины реки Диялы и примыкающих к пей районов Южного Двуречья вполне можно допустить сохранение в Протописьменном периоде и еще одного этноса, а именно того
136
Протописьменный период в Двуречье
137
Глава II
субстратного энеолитического этноса, которому шумеры были обязаны многими словами своего языка, связанными с ремеслами и металлургией [44]. Как уже упоминалось, это, по-видимому, были носители «прототиг-ридского», или так называемого «бананового», языка. На «банановом» языке все еще говорили в Верхней Месопотамии и в предгорьях Загроса в конце III—начале II тысячелетия до н. э.; весьма вероятно, что на нем же говорили создатели культуры Самарры. Несколько населенных пунктов с названиями, возможно, именно на этом языке сохранилось в Нижней Месопотамии III—II тысячелетий до н. э. Интересно, что к тому же языку принадлежат имена некоторых божеств Нижней Месопотамии, в особенности северной ее части (Забаба — главный бог важной общины Киш и др.), но также, возможно, и южной (Инана, или Иннин [и], — главная богиня Э-Аны, т. е. Урука).
Таким образом, представляется вероятным, что на рубеже IV и III тысячелетий до н. э. в северной части Южного Двуречья и в долине Диялы (в стране Ури, или Ки-Ури, по шумерской терминологии) соприкасались три совершенно разных языка: восточносемитский, «банановый» и шумерский (возможно, даже четыре, если считать предполагаемый «протоевфратский»). В подобных случаях обычно возникает потребность в языке взаимного понимания — lingua franca; на основании же других исторических примеров известно, что в качестве lingiia franca, как правило, избирается язык, понятный на наибольшей территории, а на такой территории чаще всего понятен язык наиболее подвижного населения, в частности пастушеского. Вот почему к середине III тысячелетия до в. э. «банановый» язык перестал быть в Нижней Месопотамии живым: видимо, его носители с течением времени полностью слились здесь с населением, говорившим по-восточносемитски (как это позже случилось и с шумерами). По той же причине в Раннединастический период мы застаем восточносемитский язык в качестве языка оседлого населения северной части Нижней Месопотамии наряду с шумерским, пока тоже сохранявшимся на севере благодаря тесным связям с югом. Конечно, надо еще раз подчеркнуть, что приведенное объяснение представляет собой лишь гипотезу.
Мы не знаем, как далеко на северо-запад простирался ареал распространения восточносемитского языка, но представляется весьма вероятным, что почти вся Северная Месопотамия говорила по-восточносемитски. В настоящее время, как выяснилось в результате работ итальянской экспедиции П. Матиэ и его группы в Сирии к западу от Евфрата и исследований И. Е. Гельба, западносемитское или промежуточное между западно- и восточносемитским по языку оседлое население обитало в III тысячелетии до н. э. в Северной Сирии и отчасти на среднем течении Евфрата.
Так или иначе, общий ход развития Нижней Месопотамии не был задержан предполагаемыми передвижениями восточносемитских племен в первой четверти III тысячелетия до н. э. Определяющим для дальнейшей истории страны явилось окончательное сложение сети магистральных каналов, которая просуществовала без коренных изменений до середины II тысячелетия до н. э.
В самом общем приближении можно предполагать, что эта система каналов имела во второй половине Протописьменного периода следующие Ил. 40 очертания [31; 32; ср. 12; 13; 26]: те места, по которым ныне несут свои воды Евфрат, ниже г. Хилле, и Тигр, ниже города Кут аль-'Амара, были, по-видимому, либо совершенно пустынцы, либо заболочены, либо заняты лагунами; если часть речных вод сюда и проникала, то они текли дальше к морю среди сплошных тростниковых зарослей и болот. Древнее русло Евфрата приблизительно совпадало с нынешним только до точки на
138
Протописьменный период в Двуречье
против современного Багдада; далее главное русло Евфрата поворачивало по сравнению с нынешним восточнее и шло затем на юго-восток, примерно посередине между Тигром и современным руслом Евфрата. При этом только в средней части Нижней Месопотамии, выше Ниппура, древний Евфрат (шумер. Буранун) тек по одному руслу, а выше и ниже разветвлялся. В северной части страны он разделялся в Протописьменный период по крайней мере на два протока: Буранун западнее и Ир-пина восточнее (а позже — даже на четыре параллельных протока, не считая двух или трех магистральных каналов, отходивших на юго-запад, воды которых разбирались на орошение, не доходя до лагун). В южной части страны Евфрат разветвлялся тоже на два протока: Буранун западнее и Итурунгаль восточнее. Между ними была расположена пустыня — «Высокая степь» (шумер. Ан-эден). Оба русла затем соединялись в заболоченном пространстве или озерах (?) ниже нынешнего городища Варки; ниже этих болот или озер (?), через которые протекал южный отрезок Евфрата, была расположена система плотин, управлявшая стоком евфратской дельты, состоявшей из нескольких русел, на самом западном из которых находился город Эреду, а на среднем — Ур. Далее, гораздо севернее нынешней береговой линии Персидского залива, начиналась морская лагуна.
Кроме того, был еще канал, отходивший от Итурунгаля к юго-востоку. В позднейшие времена он назывался И [д]-Пина-гена и орошал область Лагаш. В раннединастпческое время он был (приблизительно посередине) соединен другим каналом, шедшим в направлении север— юг (примерно вдоль нынешнего русла Шатт аль-Хай—Шатт аль-Кар), с современным основным руслом Тигра; в древности же этот канал сам считался нижним течением Тигра; существовал ли он уже и в Протописьменный период или же возник только в Раннединастический, не вполне ясно.
С сетью главных каналов были связаны и основные центры образования государств—«города». Они вырастали на месте первоначальных групп деревень (родовых?), которые концентрировались па отдельных осушенных и орошенных площадях, отвоеванных у болот и пустыни еще в предшествующие тысячелетия. «Города» образовывались путем сселения жителей покидаемых деревень в центр. Однако до полного переселения всей округи в один «город» дело чаще всего не доходило, так как жители такого «города» не могли бы обрабатывать поля в радиусе более чем 15 км и уже освоенную землю, лежавшую за этими пределами, пришлось бы бросать. Поэтому в одной округе обычно возникало три-четыре или более связанных между собой «города», но один из них всегда был главным: здесь располагались центр общих культов и администрация всей округи. Такую округу по образцу соответствующего греческого термина, привившегося в египтологии, можно условно назвать «номом»; по-шумерски она называлась ки. Концентрация жителей к центрам «номов» была большей на юге и меньшей на севере, особенно в долине Диялы, где, по-видимому, система орошения носила несколько иной характер (множество более мелких каналов?) и где поэтому деревни и в последующий период не только не исчезали, но количество их росло в связи с освоением новых территорий.
Каждый «ном» был полем образования первичного государства — того, что принято обозначать как «город-государство», но что, может быть, правильнее было бы называть «номовым государством», так как оно включало не один город, а чаще несколько соподчиненных больших территориальных общин-«городов». Каждый «ном», по-видимому, еще до концентрации населения в «городах» создавал собственный магистральный канал (или продолжал уже проложенный выше канал на еще один
139
Глава 11
значительный отрезок далее вниз в том случае, если расположенные выше общины не могли полностью использовать всю его воду). И каждый «ном» существовал как экономическая и политическая единица до тех пор, пока этот канал поддерживался.
Важнейшая для существования «нома» задача централизованного руководства ирригационной системой обусловила возрастающую социально-экономическую роль храма в жизни общества Протописьменного периода.
Для более позднего времени истории Шумера у пас есть документальные данные о том, что организация оросительных работ входила в обязанности жреца-правителя. Есть все основания полагать, что так обстояло дело и в Протописьменный период. Хотя в хозяйственных архивах храмов различных периодов нет сведений о непосредственной связи храмового хозяйства с большими ирригационными работами, но у нас есть косвенные данные о наличии такой связи: чем больше значения в каком-либо обществе древности имела речная ирригация, тем более важными оказываются и жреческие функции вождя и тем более значительную социальную и экономическую роль играл в таком обществе храм.
Однако социально-экономическая роль древнейших шумерских храмов не ограничивалась тем, что верховный жрец стоял и во главе администрации «номовой» общины, и во главе ирригационной системы. Храмы имели обширное земледельческое, скотоводческое и ремесленное хозяйство, которое позволяло создавать большие запасы хлеба, шерсти, тканей, каменных и металлических изделий, и все это, может быть, в тот период, как и позже, еще пополнялось добровольно-обязательными жертвенными дарами (а фактически родом налога). Но не нужно себе представлять древнейший шумерский храм как некое подобие средневекового монастыря: скапливавшиеся в нем богатства в виде хлеба и весьма многочисленного скота не шли в пользу жрецов. Напротив, все главнейшие должностные лица, выполнявшие культовые обязанности, получали свои особые значительные земельные участки либо по должности, либо просто как знатные члены своей общины. Ценности же, которые скапливались на храмовых складах, предназначались для других целей: можно предположить, что они служили, во-первых, запасным фондом для всей общины на случай неурожая или войны; во-вторых, безусловно, обменным фондом для международной торговли; в-третьих, для жертвоприношений; в-четвертых, для содержания служебного и рабочего персонала храма. Содержание персонала было, однако, даже и позднее лишь наименьшей из статей расхода храмового хозяйства.
Что за лица (в смысле социального положения) получали выдачи от администрации храмов Протописьменного периода и получали ли они их за свою службу или трудовую деятельность на пользу только храма или же всей общины, пока не вполне ясно. Среди них существовала известная иерархия; так, помимо уже упоминавшихся высоких должностных лиц «нома» имелись старосты или начальники в каждой профессии, а работники делились на группы по три человека во главе со старшим («головой» cam).
Многочисленность выдач показывает, что в храмах были накоплены уже довольно значительные богатства. Конечно, они постепенно становились сильной приманкой, на которую зарились знать и жрецы-правители, но захват храмовых хозяйств удался правителям лишь много столетий спустя.
Следует при этом заметить, что и жертвоприношения не были простой непроизводительной тратой продуктов труда, имевшей целью идеологическое воздействие на население. Только часть жертвенных животных, во множестве скапливавшихся в хозяйствах храмов, сжигалась для
140
Протописьменный период в Двуречье
богов и предков (на городище Варки найдены специальные ямы для всесожжении такого рода); остальное съедали сами участники жертвенного ритуала. Мало того, жертвоприношения были еще в течение тысячелетий вообще почти единственным источником мясного питания: ни мясо, ни даже по большей части рыба не входили в нормальный повседневный рацион подавляющего большинства населения древнего Востока — как свободных, так и рабов *. Поэтому жертвоприношения, например подобные изображенному на гигантском алебастровом кубке из Э-Аны слоя П1, всегда были подлинным праздником для людей. А сам обычай регулярно жертвовать животных богам, вероятно, возник оттого, что питаться одному, а особенно есть такую редкую и лакомую пищу, как мясо, и не поделиться с могущественными и капризными божествами казалось и непристойным и опасным. Таким образом, храм и соответственно правитель-жрец были для того времени как бы «подателями» столь существенной для жизни мясной пищи.
В остальном общество «номов» Протописьменного периода характеризуется еще крайней нечеткостью социального расслоения. Из общей массы равноправных членов общин только еще начал выделяться тонкий слой знати, имевшей большие наделы земли, па которых трудились не только члены патриархальных семей этой знати, но, как мы видели, очевидно, и вспомогательная рабочая сила. Однако всем этим знатные люди обладали лишь в качестве должностных лиц общины. Рядовые граждане общин, как правило, принадлежали к тем же родам, что и знать (или к аналогичным), и вряд ли могли считать себя социально чуждыми знати.
К Протописьменпому периоду могут быть отнесены следующие «номы»: (1) «ном» долины Диялы, центр — Эшнуна (ныне городище Телль-Асмар; общинное божество — Тйшпак); сюда же входил еще целый ряд «городов»; (2) предположительно сложившийся уже в это время «ном» Сиппар [ныне Абу-Хабба; общинное божество — Уту (Шамаш)] выше раздвоения Евфрата на собственно Евфрат и Ирнину; он включал несколько поселений и примыкал к центральномесопотамским степям; (3) безымянный «ном» на канале Ирнина, позднее имевший центр в городе Куту [ныне Телль-Ибрахйм; общинное божество — Неунугал (Нёргал)]; в Протописьменный период центрами этого «нома» были города под нынешними городищами Джемдет-Наср и Телль-Укайр; (4) «ном» Киш па Евфрате, где тот протекал параллельно Ирнине, центр — Киш (ныне Телль-Ухаймир; общинное божество — Забаба); сюда же относился несколько более поздний город Хурсанг-калама; (5) «ном» Кеш(?), центр — современное городище Абу-Салабих на отрезке Евфрата ниже его соединения с Ирниной; (6) «ном» Нйппур [ныне Нйффер; общинное божество — Энлйль (Эллиль)] в верхней части отрезка Евфрата, ниже отделения Итурунгаля; (7) «ном» Шуруппак (ныне Фара; общинное божество — Шуруппак) на средней части этого отрезка; он, по-видпмому, всегда зависел от соседних «номов»; (8) «ном» Урук на нижттей части этого отрезка с центром в Э-Ане;Урук [ныне Варка; общинные божества — Ан (Ану) и Иннин, или Инана (Иштар)] состоял из слившихся поселений Э-Ана, Урук и Куляба; к этому же «ному» относились возникшие позже (?) города Ларса [м] у соединения с Итурунгалем (ныне Сёнкере;
* Надо полагать, что вне храмовых хозяйств, у членов общин, как и в III— II тысячелетиях до н. э., могли иметься в ограниченном количестве рабочий скот, козы, овцы, а также свиньи (на употребление свиного сала отнюдь еще не было наложено табу, хотя, возможно, оно шло не столько в пищу, сколько на умащение). Но и этого скота было недостаточно для сколько-нибудь регулярного мясного питания членов общин, и в лучшем случае он мог обеспечить мясо для редких праздничных жертвенных пиршеств.
141
Глава 11
общинное божество — Уту (Шамаш), Куталлу (ныне Телль-Сыфр), а также Бад-тибира на Итурунгале; (9) в дельте Евфрата, ниже Урука, находился «ном» Ур (ныне Телль аль-Мукайяр; общинное божество — Нанна [р]) с центром в городе Уре и с меньшими поселениями — Муру, Эреду [ныне Абу-Шахрайн; общинное божество — Энки (Хайа, позже Эйя)], безымянным поселением на городище Убайд и др.; (10) на верхнем отрезке Итурунгаля, выше отделения И-Нина-гены, находился «ном» Адаб [ныне Бисмайя; общинная богиня — Дингирмах]; (11) на нижнем— «ном» Умма (ныне Йоха; общинный бог—Шара), смыкавшийся с «номом» Урука около Бад-тибиры; (12) на русле канала между собственно Тигром и И-Нина-геной, вероятно, уже тогда находился «ном» Ларак; (13) на И-Нина-гене был расположен обширный «ном» Лагаш с городами Нгирсу, Лагаш, Нина, или Сираран, гаванью Гуаба на берегу лагуны и др.
До сих пор не совсем ясно местоположение (14) «нома» Акшак, или Укушук; обычно его отождествляли с позднейшим Описом и помещали на реке Тигр, против впадения Диялы, а также с Кешем. Шумерские надписи Раннединастического периода называют еще не менее десятка городов, имевших собственных правителей, но из них большинство входило в уже перечисленные «номы»; часть же была расположена на каналах, вырытых уже после конца Протописьменного периода.
Из городов шумеро-восточносемитской культуры, находившихся вне Нижней Месопотамии, важно еще отметить (15) Мари на среднем Евфрате (около современного города Абу-Кемаль, ныне в Сирии) (ныне Телль-Харйри; общинные божества — Даган и Иштар?); (16) Ашшур на среднем Тигре (ныне Кала'ат-Шеркат; общинный бог — Ашшур) и (17) Дер по дороге от долины Диялы в Элам (ныне аль-Бадра; общинное божество — Иштаран).
Общие очертания лагуны Персидского залива, к которой несли свои воды реки Нижней Месопотамии, также вырисовываются в результате новейших исследований. Она в целом приблизительно соответствовала современным болотистым озерам (хор) эль-Хаммар и Саннйя, но занимала несколько большую площадь; так, берег ее находился в 45 км южнее Нгирсу (городище Телло), а затем она подходила с востока двумя рукавами почти к самому Уру и к Эреду, обходя длинный полуостров. Южный конец лагуны, вероятно, соединялся с широкой морской протокой, которая в уменьшенном виде существует и ныне и обходит остров Бубиян.
Район, где сейчас стоят иракские города Басра и Фао, был занят барьерной мелью, нанесенной водами эламских рек.
Важно обратить внимание на то, что наряду с «номовыми» центрами государствообразования в Двуречье еще и в последующий период сохранились следы существования объединения другого типа, характерного для позднепервобытной эпохи, но из которого государство обычно непосредственно не вырастает, а именно союза общин или племен.
Действительно, несмотря на отсутствие государственного единства Южного Двуречья, несмотря даже на отсутствие полного культурного единства (что проявляется в существовании местных противоречивых культов, местных мифологических циклов, местных и часто сильно различающихся школ в скульптуре, глиптике, художественном ремесле, в местных диалектах), есть и черты культурной общности всей страны, распространявшиеся даже не только на шумеров, но отчасти — и с течением времени все более — и на людей семитского языка. К этим чертам принадлежат общее самоназвание — «черноголовые» (по шумерски санг-нгйга, по-восточносемитски (цалъмат-каккадим) общий для всего Двуречья культ верховного бога Энлиля в Ниппуре, с которым были (с са-
142
Протописьменный период в Двуречье
мого начала или постепенно?) соотнесены все местные общинные культы и все генеалогии божеств; распространение больших, по-видимому, храмовых цилиндрических печатей с реалистичными изображениями охоты, религиозных процессий, умерщвления пленных и т. п. и известные общие типологические черты стиля в глиптике вообще, а также в скульптуре. Наиболее интересно, что система шумерской письменности при всей ее сложности и при разобщенности отдельных политических центров практически тождественна * на юге Нижней Месопотамии, в Э-Ане, на севере, в Джемдет-Насре, и даже еще севернее, на шумерском по культуре известном городище Хабуба-Кабира, у крупной плотины на Евфрате. Тождественны и использовавшиеся учебные пособия — перечни знаков, без изменений переписывавшиеся вплоть до второй половины III тысячелетия до н. э. Создается впечатление, что письменность была изобретена единовременно, в одном центре и оттуда в готовом и неизменном виде распространена по отдельным «номам» Двуречья. На территорию «бананового» и семитских языков письменность в этот период еще не дошла.
Создание письменности было вызвано нуждами хозяйственного учета в храмовых хозяйствах. Древнейшие учебные пособия позже приписывали авторам, носившим титул «санга» * **. По-видимому, сама система храмов с их хозяйствами была связана с общешумерским культовым союзом, который, очевидно, координировал разнообразие местных культов и при этом повсюду распространял письменность. Зону влияния союза, если исключить более северные поселения шумерских колонистов, можно соотнести с зоной интенсивного сселения родовых (?) деревень к местным культовым центрам, т. е. с местностями в пределах от ответвления канала Ирнина на севере до «нома» Ура-Эреду в дельте древнего Евфрата на юге. По-видимому, на эту зону и распространилось название Шумер или Ки-Шумер (по Т. Якобсену, Шумер — только форма языка эме-саль, а на «основном» шумерском языке страна называлась Ки-Нйнгир, Ки-Энги; это, однако, спорно).
Таким образом, уже в Протописьменный период, а может быть, и еще раньше существовало некое полуофициальное межобщинное, а потом межгосударственное *** объединение — культовый союз всех общин Шумера. Возможно, первоначально это был племенной союз шумеров; в историческое время племенное деление шумерского этноса уже не ощущалось, но, вероятно, следы его сохранились в некоторой неоднородности местных шумерских диалектов, хотя возможно и то, что диалекты в шумерском языке — просто результат большой изолированности отдельных «номов».
Центром культового союза был Ниппур (шумер. Нибуру, ныне Ниффер); возможно, что первоначально именно «ном» Ниппура и назывался Шумером. В Ниппуре находился Э-кур — храм общешумерского бога Энлиля. Энлиль чтился как верховный бог еще в течение тысячелетия всеми шумерами и восточными семитами, хотя Ниппур никогда не представлял собой политического центра ни в историческое время, ни, судя по шумерским мифам и легендам, в доисторическое.
♦ Если отвлечься от частных особенностей, складывавшихся постепенно в местных писцовых школах.
** Впоследствии это был титул верховного жреца, но в периоды ПП и РД Т и II он, по-видимому, означал просто «писец-учетчик» (по устному сообщению Л. А. Ваймана), возможно, знак читался шита.
*** Высказывались мнения о существовании в период ПП II первой общемесопотамской империи; однако нет никаких реальных данных о политическом единстве Верхней и Нижней Месопотамии в этот период, да оно и теоретически невероятно.
143
Глава II
7. Идеология, культура и искусство Протописьменного периода
Когда мы употребляем выражения «земля, принадлежащая богу» и т. п., мы тем самым как бы a priori предполагаем, что к этому времени в Шумере уже была развита идея индивидуального божества. Хотя прямых данных для подобного суждения применительно к описываемому времени у нас мало, однако есть косвенные соображения в пользу правомерности такого предположения. Антропоморфные фигурки женщины-матери и подобные им, восходящие к неолиту и энеолиту, еще не обязательно рассматривать как отражение сложившегося мироощущения, в котором могущественные сверхчеловеческие существа — боги — управляют силами природы. Места находок таких фигурок (очаг, хранилище зерна и т. п.) указывают скорее всего на попытку магически, через смутно сознаваемую метафорическую ассоциацию, повлиять на рождение злаков с помощью образов людского материнства. Но антропоморфизация сил природы даже в этом случае свидетельствует и о первых попытках осмыслить или, пожалуй, скорее эмоционально прочувствовать ее закономерности.
Только в человеческой деятельности древнейшие люди наглядно усматривали признаки целесообразной закономерности действий и отсюда принимали как нечто естественное, что там, где ощущается, по-видимому, целесообразная закономерность, там и в природе нужно предполагать наличие человекоподобной воли и поступков. Поэтому обожествление природных сил в виде их антропоморфизации есть одна из первых ступеней осознания их закономерности; в то же время этнографические параллели подсказывают, что представления о надмирных, индивидуальных божествах существовали уже в эпоху неолита — эпоху, когда осознание закономерностей мира проявилось и в изобразительном искусстве (в виде ритмизации и орнаментализации воспроизведения окружающей действительности). Все это заставляет думать, что представления об индивидуальных божествах, во всяком случае и в Протописьменный период, и ранее, уже* существовали в Шумере. На это указывают характер культа божества вод в последовательно возводившихся храмах Абу-Шахрайна (в частности, остатки жертвоприношений в виде рыбы), однородный с культом почитавшегося здесь же в III тысячелетии до н. э. и позже антропоморфного божества Энки, символом которого была рыба; наличие в Э-Ане Протописьменного периода антропоморфного скульптурного изображения богини Э-Аны — Иннин-Инаны наряду с ее символическим изображением (фетишем) в виде тростниковой или соломенной эмблемы; принципиально сходное архитектурное оформление храмов времен культуры Абу-Шахрайна и позднейших храмов шумерских антропоморфных божеств.
Мы можем с некоторой осторожностью предположить, что антропоморфные божества плодородия к концу IV тысячелетия до н. э. имелись в каждой общине Шумера, обладавшей собственным храмом, и в каждой из них было особое, свое божество, как это имело место и позже, в III тысячелетии до н. э. Какие бы атрибуты ни приписывались тому или иному «главному» местному богу или богине — покровителям общины, любой из них был непременно и божеством, обеспечивавшим общине плодородие; именно благодаря этому бог играл ведущую роль в обрядовой жизни общины, а его храм — центральную политическую и экономическую роль в ней. Так как плодородие было залогом жизни, то его именно как раз и нужно было в первую очередь добиваться от божества путем молитв и обрядово-магических действий. Однако имена различных божеств пока еще ненадежно читаются в ранних хозяйственных текстах храмов Ниж-
144
Протописьменный период в Двуречье
ней Месопотамии, а перечень их имен нам известен лишь с периода Рап-недипастического II (из раскопок на городище Фара).
К сожалению, письменных источников собственно Протописьменного периода совершенно недостаточно для построения всех необходимых нам выводов о религии и культах Нижней Месопотамии того времени. Здесь приходится прибегать к экстраполяции фактов, известных нам о шумерской религии и храмах в последующие периоды, и к аналогии с некоторыми наблюдениями этнографического характера над типологически более или менее сходными обществами. Действительно, в шумерских исторических, религиозных и других текстах, дошедших до нас в записях второй половины III и начале II тысячелетия до н. э., мы находим данные о местных общинных мифах, культах и пантеонах, об отсутствии взаимной нетерпимости, магические запреты, предшествовавшие идее запретов этических, а также данные о характере питания населения и о характере жертвоприношений. Так как все это еще очень похоже на первобытные верования и культы, насколько они нам известны по этнографическим данным, то мы вправе предположить то же положение и для того промежуточного между развитой древностью и первобытностью периода, каким являлся Протописьменный. Риск ошибиться сравнительно невелик, ибо все изложенное верно в общих чертах и для всех других древнейших религий Западной Азии.
К тому же у пас не только нет оснований предполагать коренные различия между мировоззрением и верованиями шумеров в Протопись-менпый и в следующий, Ранпединастический период, но, напротив, если отвлечьёя от возвышения или упадка отдельных культов в связи с возвышением или упадком той или иной общины или других второстепенных, главным образом политически обусловленных, изменений, есть все основания считать мировоззрение и культовые обычаи шумеров в эти два периода принципиально сходными, если не тождественными. А так как роль храма и храмового хозяйства была в социально-экономической жизни Шумера важнейшей уже в Протописьменный период, то мы не можем откладывать рассмотрение вопроса о шумерской религии до той главы, где в пашем распоряжении уже будет вполне адекватное количество источников по этой проблеме, а вынуждены, допуская некоторый анахронизм, рассмотреть вопрос культа и верований в первом приближении уже здесь.
Колыбелью своей культуры шумеры считали остров Дильмуп (по-аккадски Тельмун, ныне Бахрейн в Персидском заливе), а древнейшим центром собственно Шумера слыл Эреду[г] —«Добрый город», расположенный при впадении Евфрата в Персидский залив (ныне городище Абу-Шахрайн); господином и покровителем Эреду был Энки, владыка мирового пресноводного океана и подземных вод, а также владыка всяческой мудрости, бог-творец. Расцвет города Эреду падает на начало IV тысячелетия до и. э.; затем постепенно, может быть, потому, что залив все время медленно отступал, а устье Евфрата и Тигра заиливалось и заболачивалось, Эреду терял свое реальное значение, но до самого конца древнемесопотамской цивилизации оставался культовым центром *, а Энки — одним из главных шумерских божеств. Следующим крупным центром вверх по Евфрату был Ур, где почитали бога Луны Наннара, он же Нанна, или Зуэн. Севернее Ура, в Э-Ане-Уруке-Кулабе, чтили сразу трех богов (каждый из них, возможно, первоначально был богом какой-то определенной территориальной общипы), позднее слившихся — Инану, или Иннин, олицетворение планеты Венеры, богиню плодородия, плотской любви и рас-
* По крайней мере считался таким теоретически; на практике центр культа Энки был, видимо, перенесен па окраину соседнего Ура.
Ю Заказ № 1238	45
Глава II
при; Ана, владыку небосвода, отца Инаны, и брата ее Уту, бога Солнца. Все они, так же как и Энки, были одновременно космическими божествами и потому почитались всюду, где жили шумеры. Богом одного из древнейших шумерских городов, Ниппура (который, как уже упоминалось, во второй половине IV тысячелетия до н. э., видимо, стал центром древнейшего культово-племенного союза в Нижней Месопотамии), был Энлиль — «Господин Дуновение (Ветра)», хозяин всего, что находилось на земле. Он также почитался в стране повсюду.
Наряду с этими главнейшими общешумерскими божествами, к которым можно отнести еще богиню-мать всего живого Нинхурсанг (имевшую, впрочем, параллели в различных других «номовых» богинях), существовали божества чисто местные — покровители отдельных общин, как правило почитавшиеся каждый вместе со своей супругой (или супругом) и сыном. Упоминая какой-либо шумерский «город» (общину), мы нередко будем называть и его главное божество.
Все упомянутые божества кроме прочих мифологических свойств обязательно обладали даром порождать изобилие и плодородие, а некоторые из них были еще и покровителями (может быть, считались и предками) того или иного рода. Но наряду с этими богами почитались и низшие божества — боги—прислужники главных божеств, боги — олицетворения отдельных явлений и даже священных предметов. Кроме того, каждый человек имел свою богиню-хранительницу лама, культ которой, возможно, был связан с культом плаценты, «рождающейся» вместе с человеком, и сверхъестественного спутника, часто злого (уду [г]). Существовали также антропоморфизованные Несчастья и Болезни (асак и др.). Вся жизнь человека была поэтому окутана сетью магических обрядов, оберегов и кол-доьства. Правда, в письменной литературе эта сторона жизни древних жителей Месопотамии впервые находит отражение на многие столетия позже, но не приходится сомневаться, что верования такого рода жили и до того.
Древний миф был не только попыткой понять и прочувствовать мир, не только и не столько метафорой, передающей его закономерности, но часто и попыткой воздействовать на мир с помощью вытекающих из мифологических, метафорических ассоциаций магических действий, которые тогда казались в определенных областях жизни равноценными средствам рациональным. Поэтому и в верованиях и в культе — как дома, так и в храме — наиболее важную роль играл магический ритуал.
Идеологическое воздействие храма, мифа, обряда, жертвоприношения, жреческого авторитета на население (нельзя сказать на «верующее население», потому что неверующих не было ни тогда, ни еще тысячелетиями позже) имело в древнейшие периоды истории Ближнего Востока совсем иной характер, чем в позднейших религиях. Само собой понятно, что религия освящала существующий порядок. Иначе и быть не могло, хотя бы потому, что во главе всех культов стоял правитель государства. Но это не могло быть иначе еще и потому, что при медленности общественного развития того времени мысль об общественных переменах вообще никому не приходила в голову и что, наконец, религии как продуманной системы взглядов, противостоящей какой-то другой системе или системам, не существовало: то, что мы называем религией шумеров, было совокупностью довольно беспорядочных и смутных представлений относительно существующего мироустройства и эмоций, связанных с этими представлениями (главным образом страха и желания получить какие-либо блага), а также действий, которые, по тогдашнему убеждению, были необходимы для сохранения каждым человеком своего места в этом мироустройстве. Следует, однако, иметь в виду, что имеющиеся источники
146
Протописьменный период в Двуречье
не позволяют современным исследователям со всей ясностью разобраться в особенностях мировоззрения и мироощущения древних.
Во всяком случае, и представления, и обрядовые действия были унаследованы ими от бесконечных поколений предков, и этого наследия не мог разрушить индивидуальный опыт: несоответствие опыта вере свидетельствовало для древних лишь о нарушении каких-то магически важных условий совершения определенного действия, а не об ошибочности веры. Убеждал только коллективный опыт всего общества, а он считался воплощенным в традициях предков. Древний человек был обращен лицом к прошлому: «чужой день» (у[д]-кур) значило по-шумерски то, что еще неизвестно, что где-то таится и может настигнуть нас, это то, что мы называем «будущим», а «убежавший день» (у[д]-рйа) означало то, что нам уже известно, но что обогнало нас и ушло туда, куда идем и мы, т. е. «прошедшее» *. Итак, вера не столько освящала и отражала существующий порядок, сколько сама была неотъемлемой частью этого порядка. Отказаться от совершения тех или иных действий, предписываемых культом, показалось бы столь же нелепым, как отказаться от того, чтобы есть, пить, рожать детей и возделывать землю.
Если официальные культы что-либо и освящали, то прежде всего само существование именно данной территориальной общины или объединения территориальных общин со своими пределами и обычаями, в том числе государственными и правовыми установлениями. Главный местный бог мыслился одновременно и как создатель мира и жизни на земле вообще, и как создатель данной общины, ее устройства и плодородия ее полей. Все члены общины и все те, кто был причастен к службе в ее храмах, были само собой разумеющимися участниками культа ее богов, чужакам же в этом культе делать было нечего. Религия еще не ставила себе целью идеологически воздействовать на эксплуатируемый класс с целью сохранять его в покорности, напротив, во многих древних обществах религия прямо отлучала рабов от общинных культов как чужаков, в подчинении же их держали прямым принуждением. Так ли обстояло дело в самом древнейшем Шумере, мы не знаем, но принцип «Общинный культ — только для членов общины», несомненно, существовал и здесь. Религиозный культ являлся тем началом, которое идеологически объединяло всех, пользующихся благами в общине, против всех враждебных им природных и социальных сил. Это идеологическое объединение зиждилось на том, что культ, основу которого составляло умилостивление бога или богини, и прежде всего пропитание их жертвами, сулил общине благосклонность этого могущественного божества, а значит, процветание и благополучие во всех делах и начинаниях. И именно как начало, объединяющее всех пользующихся в данной общине социальными и имущественными благами, которые пе должны быть доступны другим, религиозный культ и выполнял свою специфическую социальную роль. Но из этого вытекала и такая характернейшая черта древних религий, как полная терпимость к не своим культам, коль скоро они совершаются не на территории своего божества. Отсюда — факт существования в более позднем Шумере множества божеств, совершенно сходных по своим функциям. Например, демиургами (творцами мира, богов и людей) были и Энки в Эреду, и Энлиль в Ниппуре, и богиня Дингирмах в Адабе, и богиня Нгатумду[г] в Лагаше, и богиня Нинхурсанг. Как мы знаем, они же были и божествами плодородия, но не только они: божествами плодородия, нередко убиваемыми, но затем возрождавшимися, были Ду-
* По-аккадски и того яснее: махрйу «передний» значило «прошлый», а вар-кйу «задний» значило «будущий». Ср. по-русски: «предки» — это те, кто обогнал нас и находится «впереди».
147
10*
Глава II
му-зид-ана, или Думузи (позже Таммуз) в Бад-тибире и Кулабе, Шара в Умме, богиня Инана, или Ипнин, — в Уруке и др., а по существу, все главные общинные божества. Хотя боги различных общин Шумера связывались мнимыми генеалогическими узами, а некоторые космические божества почитались повсюду, однако божества каждой общинной округи составляли отдельный пантеон во главе со своим особым «городским» главным богом-покровителем, свой особый цикл сказаний и свои особые религиозные культы. При этом ни одна община не отвергала и не отрицала культа соседней, а, напротив, стремилась у себя уделить место и соседским богам, чтобы обеспечить и их благосклонность.
Сосуществование и признание одновременно самых различных космогонических и иных мифов в соседствующих общинах, а при их слиянии сосуществование этих мифов в пределах одного объединения кажется нам нелогичным и противоречивым. Но тогда это никого не смущало, так как объяснение мира мифом было чем угодно, но только не рационалистическим построением; в нем преобладали эмоциональные и ассоциативные моменты.
Поскольку в области идеологии пока еще ничего, кроме освящения нарождающегося строя общины-государства, не требовалось, в том числе не требовалось еще и особого идеологического давления па широкие массы, и религия сохраняла преимущественно свои первобытные магические функции, постольку не выработались и религиозно-этические понятия; например, вместо понятия «грех» мы находим в шумерской религии лишь понятия «ритуальная нечистота» или «нарушение магического табу».
Необходимо учесть еще одно обстоятельство, важное для понимания всей идейной жизни древности. Исторически прогрессивными во все эпохи мы считаем те идеи, которые содействовали развитию нового, более совершенного экономического строя, создававшего простор для развития производительных сил и для подъема благосостояния и раскрытия духовных возможностей более многочисленной части общества, чем это было возможно при предшествующем социально-экономическом строе. Но в эпоху возникновения первого классового общества — и распада нераздельной первобытной массы всех членов общины — этим новым, более совершенным экономическим строем, который позволил по крайней мере части общества вырваться из тисков изнурительного труда и вечно угрожавшего всем голода, был строй эксплуататорского древнего общества, которое мы называем рабовладельческим. Поэтому все, что содействовало укреплению этот о-т о строя, было исторически прогрессивно, а не то, что тянуло назад, к первобытности (хотя ей и было свойственно первобытное равенство — перед голодом).
Но лишь тысячелетиями позднее создались особые философские учения— как материалистические, таки идеалистические, — соответствовавшие нуждам прогрессировавшего рабовладельческого строя; разница же между магическими обрядами первобытности и культами древнего Шумера была невелика. Она заключалась прежде всего в том, что этими культами утверждалось особое благоволение богов к власти представителя общины — жреца-правителя, чей род даже возводился к богам (как, впрочем, и многие другие роды). Правда, об этом у нас имеются прямые данные только от периода, последовавшего за Протописьменным.
Если, как было отмечено выше, можно предположить, что вся земля считалась божьей, ибо она была общей, то, во всяком случае, очевидно, божьей, а поэтому общей считалась и земля храмов. Следует сразу же оговориться, что в храме того времени еще нельзя видеть организацию, лишь паразитирующую на обществе и имеющую целью внушить ему ложные идеи к вящей пользе господствующего класса. Прежде всего
148
Протописьменный период в Двуречье
храмы и храмовые хозяйства возникли, как мы видели, задолго до сложения общественно-экономических классов. Нужно ясно представлять себе, что природа для древних была местом приложения закономерных действий божеств и потому, естественно, все функции воздействия на природу в масштабе территориальной общины, воздействия рационального или магического, поручались одним и тем же должностным лицам — представителям всей общипы. По той же причине и глава любого «дома», т. е. любой семьи или рода, обязательно имел и жреческие функции в пределах своего «дома». Следовательно, культы, совершавшиеся как дома, Ил. 39 так и в храмах, были идеологической деятельностью, отражавшей интересы всех граждан общины, а складывающиеся социально-экономические классы с фактически уже противоречивыми интересами идеологически еще не противопоставляли себя друг другу. Это наступило позже.
Важнейшей частью осуществления культа богов в храмах являлись жертвы заклания, о которых мы уже говорили выше. Во всем остальном он состоял из прочих жертвоприношений, магических обрядов, песнопений. В этом продолжались традиции, выработавшиеся еще в эпоху первобытности. Не было ни «народного» мировоззрения, ни «народных» культов, противостоящих официальной религии, разве что мелкие культики, не отразившиеся в обрядности главных храмов. Что касается рабов, то они вообще не принимались в расчет в религиозно-магической организации шумеров, пока они не входили в состав патриархальной семьи или храмовой клиентуры наряду с прочими.
Таким образом, шумерская религия основывалась на общинных культах, т. е. принадлежала к древнейшему типу религий. Но ко времени первых династий в Нижней Месопотамии и на протяжении дальнейшей истории страны эти культы, видимо, претерпевали известные, постепенно все более существенные изменения.
Характер общества Шумера Протописьменного периода и его мировоззрение нашли соответствующее отражение в области художественного творчества. Правда, словесное художественное творчество этого периода (и почти всего следующего) нам совершенно неизвестно, по зато у нас есть довольно много сведений об изобразительном и прикладном искусстве.
Начало периода Варки археологи условно определяют находкой керамики нового типа в XIV слое пробного шурфа, заложенного во дворе Э-Апы, т. е. храмового комплекса на городище Варка. Здесь на смену расписной, монохромной убайдской керамике с типичным белым или зеленоватым (из-за переобжига) фоном, по которому коричневой или черно-коричневой краской выполнен геометрический или растительный орнамент, приходит нерасписная красная, серая или желтовато-серая посуда, покрытая стекловидным поливом (ангобом). В отличие от керамики предыдущего времени, сделанной вручную или на медленно вращавшемся Ил. 41 гончарном круге, керамика раннего периода Варки выполнена уже на быстро вращавшемся гончарном круге и очень скоро полностью вытесняет посуду, вылепленную от руки. Меняется и форма керамики: типичные убайдские сосуды в виде «чайника» и «черепахи» уступают место чашкам и кувшинам с ручками.
Если бы так случилось, что до нас дошла только керамика и по ней одной пришлось бы судить о культуре новой эпохи, могло бы создаться впечатление, будто в период Варки наряду с несомненным техническим прогрессом наблюдается упадок художественного гончарного мастерства по сравнению с предшествующей, убайдской эпохой, не говоря уже о вершинах, достигнутых гончарами в период культуры Халафа. И если говорить только о керамике, то, возможно, так оно и есть. На
149
Глава II
протяжении всей эпохи древности мы не встретим такой сочной и богатой полихромной росписи, с таким сложным и причудливым разнообразным орнаментом, как на изделиях из Самарры и Халафа, не обнаружим и такого изобилия форм, которым поражает эпоха Убайд. Но если об искусстве неолитического и раннеэнеолитического периодов мы имеем представление в первую очередь и почти исключительно по керамике, то новую эпоху знаменует расцвет искусства во многих областях сразу.
Наивысшего расцвета эта новая археологическая культура, которую мы уже можем уверенно назвать в своей основе шумерской или по крайней мере протошумерской, достигает в Протописьменный период. Памятники ее, отличающиеся необычайным обилием и разнообразием, находят по всей Нижней Месопотамии *, захватывают они и Верхнюю Месопотамию, и район по Тигру **.
К крупнейшим достижениям Протописьменного периода следует отнести расцвет храмостроительства и искусства глиптики, появление новых форм пластики, новых принципов изобразительности и изобретение письменности.
Самым древним культовым помещением, которое нам известно в настоящее время, был крошечный «храм» в Абу-Шахрайпе XVI, построенный из длинных, призматической формы глиняных кирпичей — одна только целла божества, вокруг которой под открытым небом собирались его почитатели. К периоду Убайд (Абу-Шахрайн, или Эреду VII) в результате семи последовательных перестроек это святилище превратилось в обширный храм размером 24x12,5 м, который стоял на искусственной платформе, включавшей в себя остатки более древних святилищ. Наружные стены храма и платформы были украшены равномерно отстоящими друг от друга выступами (этот прием впервые встречается в Абу-Шахрайне XII слоя, в начале периода Убайд, и повторяется при каждой последовательной перестройке). Сам храм состоял из трех частей: центральной — длинного двора-целлы, где помещалось изображение божества, и двух боковых по обеим сторонам нефа, состоявших из четырех симметричных приделов. На одном конце целлы располагался алтарь, на другом — стол для жертвоприношений. Примерно такую же планировку имеет храм, обнаруженный на севере, в Тепе-Гавре (храм Тепе-Гавра XIX, очень близкий храму Абу-Шахрайна VII, но гораздо меньшего размера — предельная длина целлы составляла 8,15 м).
Таким образом, уже к концу периода Убайд на севере и на юге Месопотамии формируется определенный тип культового строения, где закрепляются некоторые строительные принципы, которые становятся традиционными для почти всей позднейшей месопотамской архитектуры, а именно: 1) постройка святилища на одном месте (т. е. все более поздние перестройки включают в себя все предшествующие, и здание, таким образом, никогда не переносится); 2) высокая искусственная платформа, на которой стоит центральный храм и к которой с двух сторон ведут лестницы или пандусы; впоследствии, может быть именно в результате обычая строить храм на одном месте, взамен одной платформы мы уже встречаем три, пять и, наконец, семь, одну над другой, с храмом на самом верху — так называемый зиккурату возможно, превращение храма
* Памятники культуры периода ПП IT найдены в Абу-Шахрайне (Эреду), Телль аль-Мукайяре (Уре), Варке (Э-Апе—Уруке), Телло (Нгирсу), Зургуле (Нине— Сираран), ал-Хиббе (Лагаше), Фаре (Шуруппаке), Бисмайе (Адабе), Ниффере (Ниппуре) и севернее — в Джемдет-Насре, Телль-Ухаймире (Кише), в долине Диялы — в Телль-Асмаре (Эшнуне) и Хафадже (Тутубе) и др.
** Джераблус (Каркемиш), Хабуба-Кабира, Телль-Брак, Телль-Ахмар (Тиль-Барсиб), Чагер-Базар, а также Куюнджик (Ниневия) и Тепе-Га^ра.
150
Протописьменный период в Двуречье
на платформе в зиккурат в значительной мере связано как с этим строительным моментом, из которого и возникло стремление строить высокие храмы, подчеркивая тем самым древность и исконность происхождения общины, так и с желанием приблизить святилище к небесному обиталищу бога; 3) трехчастная планировка храма с центральным помещением, представляющим собой открытый сверху внутренний дворик, вокруг которого группируются боковые пристройки (на севере Нижней Месопотамии такое помещение могло быть крытым нефом); целла божества сначала была частью двора, а потом отдельным помещением на его продолжении, также с боковыми помещениями; 4) членение наружных стен храма, а также платформы (или платформ) контрфорсами или пилястрами, выступающими на равном расстоянии друг от друга и образующими правильное чередование ниш и выступов.
Уже для архитектуры периода ПП I вполне типичен длинный трехчастный храм с центральным двором, который фланкируется по обеим сторонам лестничными клетками и серией однообразных боковых помещений. Двор, целла перед ним и боковые помещения объединялись в разных комбинациях.
Храмы могли возводиться на цоколе из привозного известняка. Та- Ил. 42 ков был Белый храм в священном округе Э-Аны (слой V), о котором выше уже шла речь. Он имел в длину 75 м (название было дано ему раскапывавшими его археологами из-за белой известняковой террасы и такой же цокольной части его стен).
В Э-Ане слоя V плоскости стен из сырцового кирпича разбиты нишами; внутри храма длинный Т-образный двор, в головную часть которого открываются замкнутое помещение — святая святых божества — и два боковых помещения (в них, видимо, находились лестницы, ведшие на плоскую крышу); между двором и наружными стенами храма ряд закрытых помещений, вероятно хозяйственного назначения; снаружи во двор ведут входы, по четыре с каждой стороны. Перпендикулярно к Белому храму был расположен второй, несколько меньший храм, на более низкой террасе, а также соединяющий эти храмы двор с «эстрадой» — так называемое «Красное здание», предположительно, как мы уже говорили, двор для народных сходок и совета; часть его стен с орнаментальными массивными полуколоннами, а также столбы на «эстраде» были украшены трехцветной (черной, красной и белой) мозаикой из конусообразных «гвоздей» или «штифтов». Их узор имитировал связки тростников и тростниковое плетение. На «эстраду» со двора вверх вели лесенки, а с нее по бокам — выходы, один из них — в соседний храм, составлявший еще одну часть архитектурного ансамбля. Интересно, что этот соседний храм хотя и был по своему устройству совершенно аналогичен описанному выше, но его восемь боковых входов вели только на террасу, лежавшую выше двора с мозаикой, вровень с приподнятой площадкой, поэтому практически войти в храм можно было только с «эстрады» или из строений позади нее (они, к сожалению, не сохранились). Другая особенность этого храма — довольно большое замкнутое помещение позади главной культовой целлы (размером около 45 кв. м), сообщавшееся не с собственно храмом, а только с «эстрадой». По-видимому, для происходивших на ней действий это помещение играло роль вспомогательного.
В последующем слое IVa опять обнаруживаем два стоящих рядом храма, один из которых имеет размеры 83X53 м, а второй (сохранившийся гораздо лучше) — 55X22 м. Фасад большего из храмов украшен чередованием выступов и ступенчатых ниш. В стороне находился еще один храм, стены которого, возведенные на известняковом фундаменте, были сложены из глыб природного гипса, причем снаружи и внутри
151
Глава II
41.	Керамика IV тысячелетия до н. э.: а) из Тутуба (Хафадже) и Теллъ-Аграба;
б)	из X ассуны
42.	Белый храм в Э-Ане, ранний этап. Протописьменного периода, вскоре после 3000 г. до н. э.:
а) реконструкция внешнего вида; б) реконструкция интерьера
украшены «штифтовой» мозаикой. Это едва ли не единственное каменное культовое здание в истории древней архитектуры Двуречья (напомним, что на всей равнине Нижней Месопотамии камня нет).
Таким образом, от святилищ убайдского времени эти храмы отличаются в первую очередь размерами (Белый храм почти в 7 раз больше убайдских), более сложной и архитектоничной планировкой, что выражается в отказе от замкнутости убайдского плана с четырьмя угловыми комнатами и в стремлении создать монументальный и величественный комплекс сооружений.
По-видимому, уже в период Варки IV начинают применяться «рим-хены» (плоские, топкие кирпичи), получившие наибольшее распространение в период Варки III. Впервые постройка из «римхенов» была обнаружена на городище Джемдет-Наср.
В это же время появляются кирпичные колонны и полуколонны, большей частью украшенные мозаикой из каменных или глиняных раскрашенных обожженных конусов, вставленных в сырцовые степы. Так были украшены стены ряда храмов округи Э-Апы (где разноцветные конусы втыкались не только в поверхность колонн, но и в стены храма; по такому же принципу было сооружено упоминавшееся «Красное здание» — помещение для собраний?).
Монументальные храмовые постройки периодов Варки IV и Варки III (или Джемдет-Насра) были обнаружены не только в Э-Ане,. но, как уже упоминалось, в Эреду, в Джемдет-Насре, а также в ряде других городов; так, в Телль аль-Мукайяре (Уре), в районе террасы зиккурата, были найдены развалины здания, декорированного цветными конусами, в Телль-Укайре был обнаружен храм, на стенах которого сохранились следы росписей — геометрический орнамент фигуры барса, часть культового шествия.
К сожалению, гораздо меньше нам известно о частных домах этого времени, но; судя по имеющимся скудным данным, они представляли собой глинобитные многокомнатные дома с открытым внутренним двориком, которые довольно беспорядочно группировались вокруг храмовой ограды и главного храма. Последний, таким образом, доминировал над селением.
С возникновением цивилизации в Двуречье развитие изобразительного искусства вступает в новую фазу. Не случайно наш рассказ об искусстве Протописьменного периода начинается с описания керамики: появление керамики нового типа и ее особенности свидетельствуют о пе-
152
Протописьменный период в Двуречье
153
Глава II
43.	Сцены с изображением животных на печатях Протописьменного периода, первая половина III тысячелетия до н. э.
44.	Шумерская цилиндрическая печать с навершием в виде баранчика и с изображением бога Пастуха, 2900— 2800 гг. до н. э.
45.	«Стела охоты» из У рука, первая половина III тысячелетия до н. э.
реходе от лепки и росписи посуды как одного из промыслов патриархальной семьи, которым занимались наряду с прочими делами, видимо, женщины, более склонные к работе, требующей спокойной сосредоточенности, к изготовлению керамики в специальных гончарных мастерских (об остатках таких мастерских в Арпачии, а позже в Телль аль-Мукайяре мы уже говорили), т. е. к появлению особой отрасли хозяйства, которая почти целиком оказывается в руках мужчин (кроме’ мелкой гончарной работы по дому). Этот переход, начавшийся уже к концу периода Халаф, знаменует наступление эпохи отделения ремесла от земледелия и специализации ремесел, оказавшей огромное влияние и на развитие искусства.
Искусство нового периода, разумеется, не ограничивается керамикой как основной (хотя уже и в эпоху неолита не единственной) областью художественного творчества; оно становится богаче и разнообразнее в целом. Глиптика, искусство резьбы на печатях, — «открытие, честь которого принадлежит человеку эпохи Халаф», а расцвет ее «как искусства самостоятельного, сознающего свои возможности, датируется только эпохой Убайд, точнее, концом этой эпохи» [14, с. 17],— вступает в новый знаменательный этап своего развития. С концом периода Убайд, в слое Варки V, появляется новая форма печатей — цилиндрическая, которая в Протописьменный период получает все большее распространение, с тем чтобы к началу III тысячелетия до н. э. окончательно вытеснить печати-штампы почти на два тысячелетия.
Ил. 43 В цилиндрической глиптике Протописьменного периода обычно различают четыре группы печатей (как по содержанию, так и в стилистическом отношении).
К первой группе относят большие печати, выполненные очень тщательно, с пластичными, глубоко врезанными изображениями. Тема печатей этой группы — культовые сцены перед храмом, изображение животных, идущих рядами друг за другом из хлева или в него, нападение диких зверей на стада. Печати с такого рода сценами характерны для Нижней Месопотамии, особенно для Варки (Э-Аны).
Вторая группа печатей, также распространенная в Варке, но, видимо, включившая в себя и многие чужие мотивы, содержит геральдические, тяготеющие к орнаментальным композиции, где изображены фантастические существа, например львы со змеиными головами или другие смешанные существа.
154
Протописьменный период в Двуречье
43
43
44	45
155
Глава II
46.	Культовый каменный сосуд из Э-Аны (Урука), с изображением процессии жертвоприношения богини Инаны, второй этап Протописьменного периода, около 2800 г. до н. э.
Третья и четвертая группы распространены исключительно на севере Нижней Месопотамии, и главным образом в районе реки Диялы,, хотя печати третьей группы встречаются также и в Э-Ане. Это, как правило, очень маленькие, большей частью из коричневого, красноватого или белого камня, довольно широкие и короткие цилиндры, на которых весьма схематично изображаются однородные группы: звери, рыбы, сосуды или скорчившиеся фигурки, по-видимому женщины, занятые какой-то работой. Все эти глубоко врезанные изображения выполнены круглым сверлом (бутеролью) почти без последующей обработки. Печати четвертой группы, наоборот, тонкие, продолговатые, напоминающие длинные бусины. Они покрыты геометрическим или цветочным и также глубоко врезанным орнаментом. Чаще всего в основу композиции берется четырехлепестковый цветок или «мальтийский крест».
Любую из этих печатей можно было откатать на глине столько раз, сколько нужно, и получить при этом многократно повторяющуюся и в то же время законченную композицию — геральдическую, симметричную или тянущуюся в виде фриза-ленты. Изобретение цилиндра оказалось, таким образом, не просто удачной находкой новой, необычной формы. Именно эта форма обеспечила глиптике длительное самостоятельное существование как одного из наиболее распространенных и массовых видов искусства Месопотамии. Действительно, сравнительно маленькие размеры печати позволяли использовать любой попадавшийся под руку кусочек мягкого камня или раковины, что было очень существенно для страны, бедной камнем. Далее, форма цилиндра позволяла мастеру на сравнительно небольшой поверхности разместить большое число фигур, которые к тому же можно было бесконечно увеличивать благодаря откатке по глине. И есть все основания думать, что именно глиптика, ее сюжеты и мотивы, а также техника работы с мелкими фигурами оказали влияние и на развитие «большой пластики» Месопотамии: па всем протяжении шумерской истории в рельефе сохраняется рассказ-повествование, который как будто бы берет свое начало от повторяющегося узора глиптического фриза.
Пластическое искусство раннего Шумера тесно связано с глиптикой. Печати-амулеты — фигурки или головки животных, — которые были так распространены в Протописьменный период, можно считать формой, соединяющей глиптику, рельеф и круглую скульптуру. Функционально все такие предметы — печати. Но если печать сделана в виде фигурки
156
Протописьменный период в Двуречье
46
157
Глава II
47.	Каменная голова богини Инаны из храма Э-Аны, второй этап Протописьменного периода, около 2800 г. до н. э.
животного, то одна ее сторона плоско срезана и на ней в глубоком рельефе вырезаны дополнительные изображения, предназначенные для отпечатывания на глине и, как правило, связанные с главной фигурой; так, на обратной стороне головы льва, исполненной в довольно высоком рельефе, вырезаны маленькие фигурки львов, на обороте фигуры барана— рогатые животные или человек (видимо, пастух). Есть случаи, когда большую цилиндрическую печать венчает скульптурная фигура Ил. 44 животного. Но подобного рода фигурки появляются и отдельно, вне связи с глиптикой.
Стремление как можно точнее передать изображаемую натуру, особенно когда речь идет о представителях животного мира, характерно для искусства Нижней Месопотамии этого периода. Маленькие фигурки домашних животных — телят, бычков, баранов, коз, — выполненные в мягком камне (серпантин, известняк, песчаник и т. д.), разнообразные сцены из жизни домашних и диких животных на рельефах, культовых сосудах, печатях поражают прежде всего точной передачей пропорций и форм тела, так что легко определяется не только вид, но и порода животного, а также позы, движения, переданные живо и выразительно, а часто и удивительно лаконично. Однако настоящей круглой скульптуры в искусстве раннего Двуречья почти нет — большинство фигур сзади плоско срезаны, тяготеют к горельефу (исключение составляют как раз маленькие фигурки животных), скульптор не отрывается от плоскости, поэтому объем и плоскость большей частью соединены: фигуры львов поставлены на тулово сосуда но краям носика-слива, как бы охраняя его, баранчик лежит на плоском верхнем срезе большой цилиндрической печати, как на земле, и т. д. Наиболее излюбленная форма — фигуры в очень высоком рельефе, а отдельные части — даже в рельефе, приближающемся к круглой пластике; это создает видимость постепенного отрыва от плоскости. Благодаря такому приему, при небольших размерах изображений, они тем не менее кажутся тяжеловатыми, монументальными.
Другой характерной чертой раннешумерского искусства является его повествовательность. Каждый фриз на печати, каждое рельефное изображение — рассказ, который можно прочесть по порядку. Рассказ о природе, о животном мире, но главное — рассказ уже о человеке. Ибо только в период Джемдет-Насра появляется в искусстве тема человека и только тогда это искусство становится особо привлекательным и для нас. Мы
158
Протописьменный период в Двуречье
159

Глава II
уже говорили о ранних изображениях человека — они встречаются даже в палеолите, — равно и о том, что еще нельзя воспринимать такие изображения как образ человека в искусстве. Человек присутствует в неолитическом и энеолитическом искусстве как часть природы, его сознание еще не выделило его самого из природы, он еще не всмотрелся в самого себя. Поэтому для раннего искусства и характерен синкретический образ чсловеческо-животно-растительный (как, скажем, уже упомянутые фигурки с лягушачьими чертами и ямочками для зерен и косточек на плечах или женщина, кормящая звереныша) или человеческо-фаллический (т. е. человек-фаллос или просто фаллос как символ размножения).
В раннем шумерском искусстве Протописьменного периода мы уже можем наблюдать, как человек начал выделять себя из природы. Отделив себя от нее и сосредоточив на себе внимание, он рассказал себе самому о себе. Человек появляется в сценах обыденной жизни, и мы видим его ухаживающим за коровами — пасущим и доящим их; он появляется как охотник-пастух, защищающий свои стада от нападения хищников, и как строитель храмов, как владыка-победитель и как жрец, совершающий культовые действия. Как будто бы человек сказал о себе впервые «я», точнее, «мы — люди», выделив себя из мира природы. Но это «я — мы» было не чисто человеческим, индивидуализированным «я», но «мифологизированным». Оно было божеством, увиденным в образе человека, героем-предком, и тем самым каждое «я» состояло с ним в родстве.
Образ человека отныне преобладает в искусстве, и, естественно, перед нами встает проблема: можем ли мы понять принцип древнего Ил. 45 изображения человеческой фигуры на плоскости, в рельефе, в скульптуре?
Одним пз лучших дошедших до нас памятников ранпешумерского Ил. 46 искусства является культовый алебастровый сосуд из Урука размером около 1 м в высоту. Поверхность сосуда разделена пустыми полосами на три регистра, и изобразительное повествование читается снизу вверх. Двумя волнистыми линиями изображена река. По берегам ее крупные колосья — поле. Рядком идут бараны. Они изображены в профиль, однако глаза даны в фас. В следующем, втором ряду — вереницы обнаженных людей с дарами и жертвами, в последнем — культовое празднество: богиня-жрица и жрец в парадном одеянии встречают процессию, возглавляемую, видимо, другим жрецом в длинной одежде со шлейфом, который несут слуги. Большинство фигур дано однотипно: лицо в профиль, туловище в трехчетвертном пли полном развороте, ноги в профиль, но глаз в фас.
Есть, однако, и чисто профильные изображения. Оттиск одной печати времени Джемдет-Насра представляет группу обнаженных людей в различных позах: одни скорчились будто от удара, другие распластались ниц, третьи присели на корточки. Позы, движения людей переданы очень живо и непринужденно. Тут же рядом стоит человек в длинной юбке с палкой. Его фигура выполнена в позе, более обычной для искусства того времени: лицо и ноги — в профиль, глаз — в фас. Таким образом, в изображении подчеркнуто и передано существенное и типическое, наиболее четко и недвусмысленно воспринимаемое и воспроизводимое, и объект передан художником не буквально, а обобщенно. Художник передал его легко узнаваемые признаки, подчеркнул наиболее типическое и характерное, избежал случайного поворота и позы. То же самое происходит в изображениях животных, ландшафта: река — две волнистые линии, рыба — в профиль, птица — в профиль, по с двумя крыльями. Итак, канон? Да, во всяком случае, путь к нему. Как мы уже видели, условные «канонические» изображения чередуются с фигурами, выполненными в ином приеме, со свободными позами, живыми поворотами, слу-
160
Протописьменный период в Двуречье
чайными ракурсами. Наряду с идеализирующей, обобщенной манерой в передаче черт можно увидеть подчеркивание конкретных, может быть, даже индивидуальных черт, как это мы встречаем в знаменитой скульптурной женской голове из Урука, вероятно, в изображении богини Ил. 47 Инаны, где соединение типизации, обобщения с определенной индивидуальностью облика и делает это произведение привлекательным для нас *. Время зарождения цивилизации в Месопотамии представляется нам как время поисков, нащупывания своего пути, накопления опыта, и поэтому памятники этого искусства иногда производят впечатление относительной «свободы» творчества от канона, который только еще складывался.
Искусство Нижней Месопотамии Протописьменного периода предстает перед нами, таким образом, как качественно новый этап в отношении человека к окружающему его миру. Не случайно памятники культуры этого периода оставляют впечатление пробуждения человеческой энергии, осознания человеком своих новых возможностей, попытки утвердить себя в этом мире, который он осваивает все больше и больше.
Новый период, новый этап в открытии мира, кажется, можно определить формулой «я и мир». Но это «я» было в то же время божеством, божеством антропоморфным, т. е. таким, которое можно было мысленно создать, только остановив внимание на себе самом. Таким образом, на смену неолитическому мировосприятию, которое нам кажется преимущественно экстравертным, т. е. обращенным вовне, приходит мировосприятие более интровертное, обращенное на самого себя (это, естественно, не следует понимать как голую и хронологически последовательную схему). Даже в стремлении конкретизировать и копировать формы, окружающие человека, мы видим зачатки интроверсии, которая переносится и на окружающее, ибо взглянув на себя более пристально, человек начинает смотреть и на окружающее другими глазами и ему на какое-то время кажется: мир понятен, его можно передать, воспроизвести более или менее точно. Может быть, здесь и лежит причина отхода от абстрагирующей, условной стилизации, характерной для памятников неолитического изобразительного искусства? Другое дело, что через некоторое время человек снова поймет, что мир непонятен и гораздо сложнее, чем ему показалось на какое-то мгновение (это мгновение могло длиться несколько столетий!). И все же идея ясности, осязаемости мира, как бы воздвигнутого руками человека, присутствует и в искусстве Протописьменного периода явственно и зримо.
* Весьма вероятно, что фигура богини была просто нарисована на стене святилища и лишь голова, сзади плоско срезанная для пригонки к стене, выступала рельефно из плоскости.
И Заказ № 1238
Глава III

РАННЕДИНАСТИЧЕСКИЙ
ПЕРИОД В ДВУРЕЧЬЕ
И ЭЛАМЕ
1.	Исходные данные для относительной и абсолютной хронологии периода
Единство культурного развития Южного Двуречья от Протописьменного и еще более ранних периодов к Раннединастическому и последующим очевидно; однако, как мы уже отмечали, на грани между этими двумя периодами лежит явственный и довольно резкий археологический рубеж. Помимо отмирания прежних художественных стилей в области изобразительного искусства наиболее заметны изменения в области архитектуры. Вместо прежних тонких сырцовых кирпичей правильной формы («римхен») начинают применяться странные плоско-выпуклые («плано-конвексные») кирпичи. Меняется план храмов, причем святая святых и примыкающие вспомогательные помещения становятся как бы менее доступными для массы почитателей божества. На городище Варки были разрушены «нижние» (т. е. не поставленные на террасы) храмы и более не восстановлены. Конец первого этапа Раннединастического периода знаменуется сооружением оборонительных стен вокруг города.
Все эти изменения едва ли могут быть объяснены массовым вторжением семитоязычных пастушеских племен, да и само такое массовое вторжение вряд ли вероятно, хотя, конечно, какие-то племенные передвижения могли происходить и сыграть свою роль в исторических событиях того времени. Однако нам представляется, что главными причинами изменений, происшедших между Протописъменным и Раннединастическим периодами, были две: первая — это более резкое расслоение общества, приведшее к первым социальным конфликтам, вторая — наступление периода войн «номовых» государств друг против друга — либо с целью грабежа, так как в это время происходит громадный рост богатства, либо с целью овладения головными плотинами каналов и источниками водоснабжения.
Для восстановления истории Раннедпнастического периода (РД I — около 2750—2615 гг. до н. э.; РД II — около 2615—2500 гг. до н. э.;
162
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
РД III — около 2500—2315 гг. до н. э.) у нас имеются наряду с археологическими и более разнообразные, чем в предыдущий период, письменные источники, а главное — более удобочитаемые. Сюда относятся: от времени РД I, II, III—хозяйственные архивы и юридические документы, причем к концу периода поддающиеся уже вполне связному переводу; от времени РД II и III — надписи правителей, сначала посвященные только храмостроительству и оросительным работам, потом, сперва бегло, а затем и подробнее, упоминающие также военные и другие события. Кроме того, в нашем распоряжении есть составленный позже (XXI в. до н. э.) уже упоминавшийся «Царский список» [46].
«Царский список» мог бы дать нам хронологическую канву для истории Раннединастического периода, однако, для того чтобы его вообще можно было рассматривать как исторический источник, необходимо понять его происхождение и построение. Для этого надо ответить на следующие вопросы: зачем был составлен «Царский список», каковы были источники, которыми пользовался его автор, как он их использовал (т. е. каков был метод, примененный им при составлении списка), каково соотношение «Царского списка» с другими сохранившимися данными, какова вероятность наличия в нем ошибок и каков их характер.
Целью составления «Списка» было внушение мысли, будто единая царская власть, осуществлявшаяся над всей страной царями III династии Ура (2111—2003 гг. до н. э.), божественного происхождения, что она якобы в начале времен спустилась с неба как некая эманация и через непрерывную последовательность законченных династий *, каждая из которых была всякий раз единственной, перешла в конце концов к тому царю, при котором был составлен «Список» (вероятно, Ур-Намму, 2111—2094 гг. до н. э.; позднее «Список» был доведен до следующей династии — Ис-сина, — правившей в XX—XIX вв. до н. э.). В действительности же даже самого царского титула в начале Раннединастического периода не существовало и различные династии, упоминаемые «Списком» как правившие последовательно друг после друга, чаще всего правили параллельно. Это, несомненно, было в какой-то степени известно и автору «Списка», и он пользовался условным приемом: если из эпоса или из доступных надписей явствовало, что некий царь В из династии М победил царя А из династии N, то вся династия М помещалась в «Списке» после династии N. Правители, носившие в действительности другие титулы, всегда тоже названы в «Списке» «царями». Вообще же схема, по которой составлен «Царский список», следующая:
Б городе N А стал царем, х лет правил,
В — у лет правил, С — z лет правил и т. д. п царей s лет правили.
Город N был поражен оружием, царственность его перешла в город М. В городе М D стал царем и т. д.
Иногда рядом с именем царя приводится краткое описание его деяний, главным образом по эпическим преданиям, например: «Этана, пастух, поднявшийся на небо, стал царем, 1500 лет правил», или «Эн-Мен-барагесй, который согнул оружие Элама, стал царем, 900 лет правил», или: «В Э-Ане Мескианггашер, сын (бога) Уту, стал жрецом (эн) и
* Здесь и ниже в главах об истории древней Месопотамии мы пользуемся общепринятым в ассириологической историографии термином «династия». Однако следует иметь в виду, что этот термин означает не обязательно какой-либо единый царский дом, но и любой последовательный ряд царей, правивших подряд в одном городе или местности. «Династию» может составлять и один царь, если следующий перенес столицу в другое место.
163
11*
Глава 111
царем (лугаль), 324 года правил» и т. д. Конечно, чем позже, тем реже встречаются фантастические цифры продолжительности правлений и «справки» о царях сказочного содержания.
Заметим, что «Список», сообщая о переходе «царственности» от «пораженного оружием» города N к городу М, никогда не утверждает прямог будто это событие произошло именно при последнем царе города N, хотя большинство читателей, несомненно, понимали дело именно таким образом. Но избранная формула не могла считаться бы искажающей истину и в тех случаях, если читатель знал точно, что столкновение между городами N и М задолго предшествовало окончательному падению династии N.
Далее, если один представитель династии N заведомо потерпел поражение от царя династии О и лишь другой, более поздний — от царя династии М, то составитель «Списка» помещал династию О после династии N и до династии М, но при этом указанная в «Списке» продолжительность правлений либо последних царей династии N, либо первых царей династии М искусственно «удлинялась», с тем чтобы они могли как бы «дотянуться» друг до друга «через голову» династии О. При этом, однако, синхронность О с концом N и с началом М прямо не оговаривалась. Любыми средствами автор «Царского списка» стремился добиться впечатления непрерывности единой линии правителей от потопа до III династии Ура («допотопные» династии, как полагают, были добавлены к «Списку» позднее). Источниками для составления «Списка», несомненно, послужили эпические и вообще устные предания отдельных «номов», однако не всех: правители такого важного «нома», как Лагаш, не были включены в «Список» по политическим соображениям, о которых будет сказано в гл. IV *. Лагашиты попытались впоследствии составить свой собственный царский список [IV, 73]. Он очень интересен для понимания того, как вообще составлялись подобные списки, так как действительная последовательность правителей Лагаша нам хорошо известна по многочисленным найденным там подлинным надписям и архивным документам. Оказывается, что к XIX в. до н. э. в Лагаше уже не помнили точного порядка своих древних правителей XXVI—XXII вв.: некоторые были забыты вовсе, а имена или последовательность других перепутаны. Надо думать, что и устная традиция прочих «номов», которой пользовался составитель на полтораста лет более древнего урского «Царского списка», была ненамного достовернее.
Вероятно, автор «Царского списка» использовал также и надписи древних правителей, особенно те, которые хранились в самом Уре и в центральном святилище Шумера — Э-куре в Ниппуре; списывание древних надписей в Ниппуре считалось, по-видимому, и позже деломг достойным благочестивого и ученого писца. Но насколько недостаточен сам по себе этот источник, мы можем судить опять-таки по лагашскому списку: ведь в Лагаше сохранялось множество древних надписей — даже до нас дошли десятки!
Наконец, автор «Царского списка» мог в некоторых случаях пользоваться списками «датировочных формул». Начиная с РД III (а может быть, и раньше) в некоторых «номах» (например, в Уруке) была введена система датировки деловых документов по наиболее важному событию каждого года; чтобы разбираться во взаимном соотношении датированных таким образом документов, приходилось вести списки событий-датировок («датировочных формул») —нечто вроде первичной летописи.
* Нам известно о вражде Ура с Лагашем в начале правления III династии Ура (XXI в. до н. э.), но ничего не известно о причинах, которые заставили бы исключить Лагаш из «Списка» в более ранний или более поздний период. Поэтому нам кажется невозможной более поздняя дата «Царского списка», предлагаемая некоторыми исследователями.
164
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
Есть основание думать, что еще раньше, чем был составлен дошедший до нас «Царский список», составлялись по тем же (или таким же) источникам и более ранние списки правителей. Они-то главным образом и легли в основу канонического «Царского списка».
Анализ его показывает, что составитель использовал по крайней мере пять источников, которые могут быть реконструированы следующим образом.
А. Кишский список царей. Видимо, он включал разнородные материалы и первоначально открывался эпическим героем Этаной. Затем к началу кишского списка (перед Этаной) был прибавлен перечень местных семитских родоначальников и тотемов (?), который по своему происхождению, видимо, не имел отношения к перечню «царей». Для всего кишского списка — как до, так и после Этаны — характерны фантастические цифры продолжительности правлений. Современному историку приходится заменять эти цифры приблизительным подсчетом по поколениям. К кишскому списку мы предположительно относим кроме I—IV династий Киша также династии Авана и Хамази.
Б. Урукский список энов и царей. Ранняя часть списка, очевидно, легендарна, но в дальнейшем для него характерны правдоподобные цифры продолжительности правления «царей». Список базировался в основном на счете поколений с некоторыми поправками, где это было возможно и необходимо, а в конечной части (но не позже II династии Урука), вероятно, был использован перечень введенных к тому времени «датировочных формул».
К этому списку мы предположительно относим все династии Урука я Ура; к нему же восходит и один из вариантов списка царей Аккаде, правивших всей страной, в том числе и Уруком. Урукский и кишский списки, использованные в окончательном «Царском списке» вперемежку, в основном правильно отражают, каждый в отдельности, северную и южную исторические традиции, но перечисленные в том и другом списке лица правили в действительности параллельно.
В. Какие-то дополнительные северные источники для династий Мари, Акшака, Аккаде. Это могли быть частично местные списки того же типа, что (А) и (Б), а также отдельные надписи, хранившиеся либо вНиппуре, либо в Уре, либо в Кише, а для династии Аккаде — «датировочные формулы». Эта линия (или линии) традиции, использованной составителем «Царского списка», наименее ясна.
Г. Официальный список вождей племени кутиев, господствовавших над Двуречьем. Он не входил в состав источников (А), (Б) и (В), так как отсутствует в некоторых изводах «Царского списка».
Д. Эпический и другой литературный материал, хронологически не привязанный к документальным источникам.
Современный историк может использовать лишь даты, восходящие к источнику (Г) и к источникам (Б) и (В) в их поздней части, да и то с осторожностью, памятуя о возможных ошибках составителя и искажениях при переписке. Пример исключения из «Царского списка» всех династий Лагаша заставляет подозревать, что в исходных данных «Списка» могли быть произведены и другие купюры по политическим мотивам. Там, где «Царский список» не основан на списках «датировочных формул», возможны пропуски отдельных имен, забытых устной традицией.
Дошедшие до нас подлинные надписи и документы, относящиеся к рассматриваемому периоду, позволяют установить одновременность (синхронизм) многих правителей, упомянутых в разных местах «Царского списка». При сопоставлении его реконструируемых источников с этими синхронизмами выясняется, что как кишский, так и урукский
165
Глава 111
источники, каждый в отдельности, дают практически непрерывный ряд правителей, если не считать небольших пробелов, которые образовались потому ли, что какие-то имена были забыты устной традицией, или потому, что какие-то правители были преднамеренно пропущены по тем или иным соображениям.
Таким образом, «Царский список» наряду с известными в настоящее время подлинными надписями и другими независимыми источниками позволяет в некотором приближении воссоздать сопоставительный список правителей различных «номов» и соответственно относительную хронологию Раннединастического периода.
Точкой отсчета для всей абсолютной хронологии Нижней Месопотамии и остальной Передней Азии начиная с середины II тысячелетия до н. э. и в глубь веков является древнее астрономическое наблюдение над восходом планеты Венеры по отношению к восходу Солнца, относящееся к правлению вавилонского царя Аммицадуки. Наблюдения вавилонских астрономов могут быть привязаны к абсолютной астрономической дате, но, к сожалению, одна и та же конфигурация отношения планеты Венеры к Солнцу повторяется каждые 275 лет, а кроме того, запись наблюдения позволяет толковать ее несколько по-разному, что дает дальнейшее расхождение на 64 года в ту или другую сторону. В настоящее время для определения даты правления Аммицадуки приняты астрономические датировки 1646—1626 гг. до н. э. ±64 (сдвиг на 275 лет неприемлем, по данным археологии) *. В этой книге, следуя предложению западных исследователей С. Смита и М. Сидерского и советского ученого В. В. Струве [V—VII, 13; 90] и учитывая археологические данные синхронизмов с царями Ассирии и Египта, для времени правления Аммицадуки принята средняя датировка, т. е. именно 1646—1626 гг. до н. э. Конечно, неточности древних хронологических записей и наших документальных сведений допускают еще дополнительные небольшие колебания в определении более ранних дат; например, для Саргона Древнего, царя города Аккаде, на основании веских соображений нами принята датировка 2316—2261 гг. до н. э. [IV, 28, рец. Ь], хотя некоторые исследователи, опираясь даже на ту же исходную дату для Аммицадуки, находят возможным датировать его несколько раньше, например 2340—2285 гг. до н. э. Таким образом, начало царствования Саргона, по разным хронологическим системам, может определяться приблизительно от 2340 + 64 = 2404 гг. до н. э. до 2316—64 = 2252 гг. до н. э. Даты более ранние, чем правление Саргона, определяются либо радиоуглеродным методом, дающим довольно большой предел ошибок, либо приблизительно, по поколениям. Между Саргоном Древним и временем самого раннего пз установленных синхронизмов в пределах РД периода (между Гильгамешем из I династии Урука и Акой, или Агой, последним правителем I династии Киша) в урукском источнике помещается 16—18 имен, а в кишском—15—16. Сравнение с разными позднейшими достоверными списками царей показывает, что 15—20 правлений обычно занимают, если исключить особо бурные и смутные времена, приблизительно 250—300 лет (т. е. 15—17 лет на одно правление). Это означает, что конец I династии Киша относится (если исходить из системы Смита—Сидерского—Струве) к какому-то моменту между ~2615 и —2550 гг. до н. э. (или между [2340 + 64 = 2404] +300 = = 2704 г. до н. э., что не вяжется с данными радиоуглеродных датировок, и [2316—64 = 2252] +250 = 2502 г. до н. э., что с археологической точки зрения, пожалуй, слишком поздно). Мы, вероятно, менее всего ошибемся, если условно примем для конца I династии Киша (он соответствует примерно также и концу периода РД I) округленную дату
♦ Предложены и некоторые другие определения даты правления Аммицадуки.
166
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
— 2615 г. до н. э., которая неплохо согласуется и с радиоуглеродной датой для Протописьменного периода (слой IVa в Уруке —2815 г. ±85, но скорее ближе к 2900 г. до н. э., причем не исключена и несколько более ранняя дата).
2.	Первый этап Раннединастического периода
Анализ как «Царского списка», так и археологических данных показывает, что двумя главнейшими центрами Нижней Месопотамии с начала Раннединастического периода являлись: на севере — Киш, господствовавший над сетью каналов группы Евфрат — Ирнина, а на юге — поочередно Ур или Урук (город, возникший на месте Э-Аны). По-видимому, ирригационные системы этих двух южных «номов» были тесно связаны между собой, так что возвышение Ура происходило только в периоды господства его и над расположенным выше Уруком: в периоды гегемонии Урука Ур терял свое самостоятельное значение. В то же время Урук обычно доминировал над сетью каналов группы Евфрат — Итурунгаль. Вне влияния как кишского, так и урукского центров обычно находились Эшнуна и прочие города долины Диялы, с одной стороны, и Нгирсу-Ла-гаш и другие подчиненные ему города на канале И-Нина-гена — с другой.
Как раз в начале РД I Урук либо в результате социальных смут, либо, может быть, и племенных передвижений находился в упадке, а Ур переживал пору своего первого возвышения, не сохранившуюся в памяти позднейших поколений и потому не отраженную в «Царском списке», — так называемый период Архаического Ура. Он освещен в документах двух храмовых архивов, из которых один найден в самом Уре, в священной ограде бога Нанны [16; 68], а другой — в небольшом, еще существовавшем к тому времени невдалеке от Ура поселении сельского типа [69].
Археологическое обследование древней дельты Евфрата («пома» Ура) интересующего нас времени [II, 32] показало, что непосредственная округа самого города Ура, расположенная по одному с ним руслу, занимала около 90 кв. км. На этой территории кроме Ура (около 20 га площадью) находились городок, обнесенный стенами (Муру, около 8 га), и один — без стен (городище Убайд), а также ряд хуторов или деревушек из нескольких домов. Население округи предположительно составляло около 6 тыс. человек, из них 2/3 жили в Уре, почти 7з — в Муру и на месте нынешнего городища Убайд и лишь сотни две людей жили на хуторах. Район древнего центра Эреду, расположенного несколько в стороне, был уже почти оставлен жителями из-за изменения русла каналов и береговой линии, но здесь все же продолжалась кое-какая жизнь, поскольку Эреду еще сохранял значение важного культового центра особо почитаемого бога Энки — божества подземных вод и того Мирового океана, на котором, как предполагалось, плавала Земля.
Во главе храмового хозяйства, видимо, стоял писец-санга, имевший собственный, отдельный от храмового штат ремесленников и т. п. В составе хозяйственного персонала храма существовала довольно развитая иерархия; упоминаются также различные культовые должности, в том числе женщины-иеродулы, а также врачеватели (а-зу). Хозяйство обслуживалось постоянным персоналом работников — земледельцев, садоводов, рыбаков, пивоваров и различных ремесленников; пастухов в храме было мало. Всего персонал храмового хозяйства насчитывал несколько сот человек. Сохранился список 23 рабов и 12 рабынь, по возможно, что это были частные рабы управителя храма. Поля храма (или бога Нанны, аша[г]-Наннара} делились на «жреческие» (ашаг-эна), «поля-кормления»
167
Глава III
(аша[г]-шукум} или аша[г]-курум) и «поля возделывания» (ашаг-уру). Это подразделение храмовых земель характерно для всего РД периода, причем доход с жреческих полей шел непосредственно храму, «поля-кормления» раздавались мелкими наделами членам хозяйственного персонала за службу или работу, а «поля возделывания» — разным лицам за небольшую долю урожая. По-видимому, сходное подразделение храмовых земель существовало и в Архаическом Уре, хотя, возможно, там в состав «жреческих полей» входили и большие наделы видных культовых и административных должностных лиц. При этом, однако, наделы ряда довольно высокопоставленных людей хотя и упоминаются в том же храмовом архиве, но не обозначены ни как «поле бога Нанны», ни как «жреческие поля» (например, надел главы народного собрания — кен-галя). Во всяком случае, земельные владения храма были в принципе уже отделены от земельного фонда общины; так, среди старост артелей работников встречаются «старосты храма» (ну-банда-э-галъ) и «старосты общины» (ну-банда-уру) *, вероятно, последние возглавляли группы общинников, трудившихся на храм в порядке повинности. Но связь храма с общинной администрацией все еще была самая тесная. Титул «царь» пока неизвестен (слово лу-галъ, которое впоследствии стало значить, между прочим, и «царь», тогда еще означало «большой человек» и специально «хозяин», например дома, раба; неясно, употреблялось ли оно и как термин для должностного лица, но, во всяком случае, сколько-нибудь важного сановника с таким титулом не было).
Если верить «Царскому списку», то современниками Архаического Ура были правители I династии Киша, якобы основанной легендарным Этаной, летавшим, согласно сказанию, на небо. Возможно, что именно правители Киша впервые приняли на себя титул «хозяин» (лугаль), что впоследствии стало значить «царь», и попытались установить военную гегемонию над другими «номами», вплоть до юга страны; по крайней мере позже титул «лугаль Киша» был равнозначен понятию «царь-гегемон», стоявший выше правителей отдельных «номов». Лугали были военными вождями, а не жрецами, хотя, приняв функцию правителя, всякий вождь, в том числе и военный, тем самым принимал на себя ответственность за благополучие общины, неотделимую от жреческих обязанностей.
От предпоследнего из царей I династии Киша — Менбарагеси — дошли две надписи — первые царские надписи в истории [34]. Обе они найдены в долине Диялы; по данным «Царского списка», «Эн-Мепбара-гесй» ходил в поход и на Элам, куда дорога шла из долины Диялы через город Дер (ныне Бадра), а затем горные перевалы в эламскую область Аван — по-видимому, в долине реки Сеймерре.
Сын Менбарагеси, Ака, или Ага, был согласно эпической традиции современником легендарного Гильгамеша, правителя Урука. По легенде, Ака через послов потребовал, чтобы Урук принял участие в предпринятых Кишем ирригационных работах. Совет старейшин Урука предлагал Гильгамешу примириться и исполнить требование Аки, но Гильгамеш, поддержанный народным собранием, отказался покориться. Народное
* Следует различать шумерские слова uru «поселение», «община», «город» и uru4 «возделывать», особенно «возделывать чужую землю из доли урожая». Эти термины не имеют между собой ничего общего, кроме случайного созвучия. Согласно принятому среди шумерологов правилу значки ударений и цифровые знаки условно сопровождают транскрипцию клинописных знаков, омонимичных по звучанию, но обозначающих различные понятия. Из приведенного примера читателю должно быть ясно, что в шумерском языке было по крайней мере четыре различных знака, звучащих предположительно одинаково — «уру», но обозначающих четыре совершенно несхожих понятия.
168
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
собрание объявило эна * Гильгамеша военным вождем — лугалем. Ака прибыл с войском на ладьях, спустившись вниз по Евфрату, но начатая им осада Урука кончилась поражением кишцев. Гегемония над Нижней Месопотамией перешла к Гильгамешу.
В «Царском списке» Гильгамеш (Бйльгамес) принадлежит к I династии Урука. Ко времени правления ее первых пяти полумифических царей легенда отнесла все события, память о которых сохранилась из глубокой древности до позднейших времен. Так, первый из них, Мескианг-гашер, по легенде сын бога Солнца Уту, правил в качестве эна (эвена) будто бы еще не в Уруке, а в Э-Ане, т. е. когда уже существовала священная ограда с храмами, ио не было еще самого города: историческая обстановка, известная нам в действительности от гораздо более раннего периода культуры Варки и начала Протописьменного периода. Титул лу-галя, которым в добавление к титулу эна величает его «Царский список», вероятно, приписан составителем последнего. Сын Мескианггашера, Эн-Меркар, построил будто бы уже город Урук и был в нем царем (но в эпосе он — эн). Далее «Царский список» помещает другого эпического героя или полубога—«пастуха» Лугальбанду, а затем еще божество — «рыбака» Думузи из города Кувари (или Шубари) в «номе» Ура («Список», видимо, отличает его от канонического Думузи-Таммуза, который, согласно «Списку», тоже был пастухом, но правил в «допотопные» времена в Бад-тибире); наконец, следует «Бйльгамес, чей отец был демон (инкуб), эн Кулабы» (одного из поселений в «номе» Урука).
Обо всех этих персонажах были сложены и в конце III тысячелетия до н. э. записаны полуэпические, полусказочные ритмизованные песни-легенды; некоторые из них теперь найдены. Из них известно, например, будто бы Эн-Меркар тягался с эном города Аратты (далеко к востоку, где-то между Эламом и Индией), требуя от него поставки материалов для постройки храма Инаны в Уруке, а тот, в свою очередь, требовал в обмен хлеба. Оба жреца-вождя через своих послов загадывали друг другу хитрые загадки, обещая исполнить требование, если загадка будет решена. Одна из загадок Эн-Меркара оказалась столь трудной, что его посол не смог ее запомнить, и пришлось изобрести письменность (на самом деле, как мы знаем, письменность была изобретена в предшествующий, Протописьменный период).
Известно также несколько сказочных повествований о приключениях Лугальбанды. Особенно многих сказителей вдохновляли подвиги Гильгамеша; именно о нем, между прочим, говорилось, что он обнес Урук стеной — для этого его граждане были вынуждены нести небывалую еще повинность — и ходил походом в Сирию, на Ливан («Гору бессмертного») за кедрами. Действительно, городская стена Урука длиной 9 км, возможно объединившая три первоначально самостоятельных поселения — Уну [г], или собственно Урук, Э-Ану и Кулаб, была построена именно около этого времени, на рубеже РД I и РД II.
До нас дошло также позднейшее шумерское сочинение о последовательных разрушениях и восстановлениях храма Тума-аль, или Туммаль, посвященного богине Ниплиль в Ниппуре, возможно опиравшееся на подлинные надписи, находившиеся в этом храме. Среди строителей Тум-маля названы Гильгамеш и его сын Урнунгаль, или Урлугаль. Однако различные версии «Истории Туммаля» перечисляют царей-строителей в разном порядке, и одна из версий помещает Гильгамеша гораздо позже, чем в «Царском списке».
Ясно, что устная эпическая традиция шумеров сгущала и концентрировала воспоминания о давних исторических событиях, которые в ней
* Э н — культовый глава «нома», то же, что ранее эвен.
169
Глава 111
связывались с именами небольшого числа героев — от Зиусудры, героя сказания о потопе, через Эн-Меркара и Лугальбанду и до Гильгамеша. Большая часть этих героев была искусственно соединена в «Царском списке» или его источнике в одну династию, однако в эпосе у них другие генеалогии; например, Гильгамеш здесь сын Лугальбанды и второстепенной богини или жрицы Нинсун.
Начиная с сына Гильгамеша, «Царский список» дает царям I династии Урука правдоподобную продолжительность правлений, а со времени постройки стен Урука археологи начинают второй этап Раннединастического периода, вместе с которым мы с почти исключительно легендарной почвы переходим на почву исторически более достоверную. По-видимому, речь идет о конце XXVII в. до н. э.
3.	Второй этап
Раннединастического периода
Поражение Аги под стенами Урука вызвало, как кажется, нашествие эламитов, покоренных было его отцом: кишская традиция помещает после I династии Киша династию эламского города Авана, которая, очевидно, установила свою гегемонию помимо Элама и в северной части Двуречья. Та часть «Списка», где следовало бы ожидать имена царей династии Авана, повреждена, но возможно, что одним из этих царей был Месйлим, или Месалим, оставивший довольно заметный след в истории. В нескольких подлинных рапнединастических шумерских надписях Меси-лим выступает как гегемон, стоявший над правителями Адаба, Уммы и Лагаша. Он носил титул «лугаль Киша», хотя, по-видимому, в действительности правителем собственно Киша не был: его божеством-покровителем называется Иштаран, божество города Дер, лежавшего на пути из долины Диялы в Аван; здесь, вероятно, и была родина Месилима независимо от того, в каком «номе» он установил свою «лугальскую» власть. (Некоторые исследователи думают, что Месилим принадлежал к семитоязычному населению Двуречья, однако это очень спорно; но если это так, то он не мог принадлежать к эламской династии Авана, п остается предположить, что по каким-то причинам его вообще не упоминал «Царский список».)
На юге параллельно династии Авана продолжала осуществлять гегемонию I династия Урука — потомки легендарного Гильгамеша. К концу ее правления относится еще один важный архив, найденный на этот раз в Шуруппаке (на Евфрате, между Уруком и Ниппуром, ныне городище Фара). Среди текстов из Шуруппака имеются документы, перечисляющие военные отряды, стоявшие в ряде городов: Уруке, Адабе, Ниппуре, Лагаше, Шуруппаке, Умме и Кулабе. Отряд, который размещался в Уруке, стоит в начале списка и выделяется своей численностью. Интересен и другой документ — перечень богов, где на первом месте упомянуты общешумерские боги: Ан («Небо», почитался в Уруке), Эплпль (почитался в Ниппуре), Инана (почиталась в Уруке), Энки (почитался в Эреду), Нанна («Месяц», в виде синебородого быка с большими рогами, почитался в Уре) и Уту («Солнце», почитался в Ларсе — в «номе» Урука, равно как и в Сиппаре) и др.; в этом же списке в качестве божеств названы и прежние правители Урука — Лугальбанда и Гильгамеш. И список богов, и список военных отрядов, видимо, свидетельствуют о том, что Шуруппак был включен в большой военный союз во главе с Уруком, объединявший государства, расположенные в южной части Нижней Месопотамии по Евфрату ниже Ниппура, по Итурунгалю и И-Нина-гене. Если принять во внимание территории, охваченные этим союзом, можно, веро
170
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
ятно, отнести время его существования к периоду до Месилима, поскольку известно, что при Месилиме два последних канала находились уже под его гегемонией. То был именно военный союз небольших государств, а не объединенное государство, ибо в документах архива нет данных о вмешательстве правителей Урука в дела Шуруппака или об уплате им дани. Даже в изобразительном искусстве различных городов, которые, очевидно, входили в союз (например, в глиптике), заметно отсутствие единообразия.
Правители «номовых» государств, включенных в военный союз, титула «эн» в отличие от правителей Урука не носили, а обычно называли себя энси или энсйа[к], по-восточносемитски ишшиаккум, ишшаккум (раньше исследователи ошибочно читали этот титул как «патеси»). Термин этот, видимо, означал «господин (или же «жрец») закладки сооружений». В действительности, однако, энси имел и культовые и даже военную функции; так, он возглавлял дружину из храмовых людей. На этапе РД II (около 2615—2500 гг. до н. э.) энси был еще довольно незначительной фигурой; в частности, в Шуруппаке он обладал сравнительно небольшим наделом — 23 га.
Некоторые правители «номов» стремились присваивать себе титул военного вождя — лугаль. Часто это отражало претензию данного прави* теля на независимость, однако не всякий титул «лугаль» свидетельствовал о гегемонии над страной: военный вождь-гегемон называл себя не просто лугалем своего «нома», а либо «лугалем Киша», если претендовал на гегемонию в северных «номах», либо «лугалем Страны» (лугаль Калама) ; для получения такого титула необходимо было признание военного верховенства данного правителя в Ниппуре как центре общешумерского культового союза. Остальные лугали по своим функциям практически мало отличались от энси. В некоторых «номах» бывали только энси (например, в Ниппуре), в других — только лугали (например, в Уре), в третьих — и те и другие в разные периоды (например, в Кише) или даже, может быть, одновременно; в ряде случаев (в Уруке, в Лагаше, или, вернее, в Нгирсу, куда в это время была перенесена столица «нома» Ла-гаш) правитель временно получал титул лугаля вместе с особыми полномочиями — военными или другими.
Документы храмового архива из Шуруппака ясно различают, что относится к «общине» (уру} и что относится к «храму» (а, э-галъ) или «богу» (дингир). Большинство земель храма было, по-видимому, роздано в виде отдельных наделов разным лицам из числа административного и рабочего персонала храма, с которых за это взимался небольшой побор из урожая—«ячмень выхода» (ше э[д]). Держатели наделов объединялись в группы под начальством «земледельца» (эмгар), причем храм выдавал им как посевное зерно, так и рабочий скот (преимущественно ослов). Храм имел большие табуны ослов (порядка 10 тыс. голов), использовавшихся, возможно, частью на пахоте, а частью для перевозок. Вероятно, хотя из документов это прямо не видно, держатели наделов наряду с другими членами персонала обрабатывали и земли, урожай с которых шел непосредственно храму.
Храм производил и натуральные выдачи ячменем (процент земель, отводившихся под пшеницу и эммер, в это время значительно сократился, что указывает на начавшееся засоление почвы вследствие нерационального орошения). Натуральные выдачи получали «люди насыпания (зерна)»—лу-сй, в число которых входили главным образом ремесленники, рыбаки, пастухи овец и мелкие служащие храмовой администрации, а также люди нун-кур-гу, положение которых неясно (клиенты правителя?). В число нун-кур-гу входили и сыновья рабынь, трудившиеся отрядами под наблюдением старост-надзирателей.
171
Глава III
48. Храмовое молочное хозяйство, мозаика из Убайда, середина III тысячелетия до н. э.
49. Шумерские ювелирные изделия, около 2500 г. до н. э.: а) убор знатной дамы из гробницы Пу-аби в Уре;
б) золотая голова быка, украшение арфы из «царского» раннединастического погребения в Уре
Наряду с собственно храмовыми людьми выдачи от храма в некоторых случаях получали и граждане города, в состав храмового персонала на входившие. Они назывались гуруш— примерно «(молодой) мужчина», «молодец». Термин этот не носил социального характера — иногда «молодцами» (гуруш) называли все работоспособное население вообще, включая и храмовой персонал. Поэтому, чтобы уточнить, кто имелся в виду в данном документе, говорили иногда о «гурушах, ходящих на войну» или «на народное собрание». Для народного собрания (ункёк), созыв которого по традиции сопровождался пиром, довольствие выдавал тоже храм. Важной функцией храма было кормление лиц, во множестве бежавших в Шуруппак из соседних городов (уру-рим, уру-ген); по прибытии их зачисляли в лу-си храма. Упоминаются и люди (так же как и в позднейших храмовых архивах), пожертвованные в храм по обету (а-руа) *. Весьма вероятно, что из таких беглых и пожертвованных постепенно и составлялся храмовой персонал. По крайней мере в дальнейшем члены такого персонала, видимо, не считались полноправными членами городской общины. Документы отмечают также людей, бежавших, наоборот, из храма или общины Шуруппака в другие «номы» (они назывались «беглецами»—зах). Бежали ли они из-за голода, войны или притеснений — неизвестно, но ясно, что за всеми этими побегами скрывается какое-то возникшее социальное неблагополучие в общинах.
В документах из Шуруппака имеются интересные данные о численности населения этого «нома». «Гурушей, ходящих на войну» и входивших в состав уже упоминавшихся гарнизонов, размещенных по городам урукского военного союза, было человек 670—680. Еда участникам народного собрания выдавалась на 1612 человек, но сюда входили лица, сопровождавшие своих господ: 39 мальчиков, 47 слуг-оруженосцев и 39 рабынь; итого полноправных мужчин (возможно, глав семей) было 1487; вероятно, сюда не включены воины гарнизонов, хотя, как показывает один из документов, и они относились к числу «ходящих на народное собрание». Таким образом, общее число последних могло доходить до
* В храм жертвовали большей частью, хотя и не всегда, членов своих большесемейных общин — неполноценных работников и работниц, калек, старух, хронических больных, а также подкидышей и внебрачных детей; состоятельные люди могли жертвовать рабов и рабынь.
172
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
48
48
173
Глава III
2150 и более. В других документах приведены общие цифры гурушей — 6580 и 8970; это, вероятно, общее число мужчин, включая и не являвшихся самостоятельными хозяевами, а также храмовой персонал. Общее население «нома» обоего пола и всех возрастов должно было составлять тысяч пятнадцать-двадцать, из которых, несомненно, более половины было связано с храмом.
С точки зрения шумеров, храм составлял такое же «домашнее хо-Ил< 48 зяйство» (э), как и всякое другое, только принадлежавшее богу, а не людям. Частные же «дома» включали обычно большие семьи из двух-трех поколений. Из таких частных «домов» Шуруппака до нас дошло несколько сделок о «купле-продаже» земли — речь идет о земле внехра-мовой. Условия такой сделки были всегда невыгодны для продавцов. Продавцы («люди, едящие цену») — большей частью группы братьев — получали за землю плату хлебом в объеме, равном одному-трем урожаям продаваемого поля, или эквивалентом в меди, продуктах и т. п., а родичи продавцов получали различного рода небольшие приплаты, угощения,, подарки.
Таким образом, если от храма наделы выдавались всегда строго индивидуально, то внехрамовая земля принадлежала целым родственным группам. Покупатель в подобных сделках всегда индивидуальный (очевидно, потому, что наличная движимость, которой приходилось расплачиваться, находилась в личной собственности отдельных лиц; это, однако, не мешало тому, что купленная земля цо смерти покупателя должна была бы перейти к группе его родичей). Некоторые покупатели были членами храмового персонала. Дешевизна продаваемых участков объясняется рядом причин: тут и бедственное положение, в котором, надо думать, находились продающие хозяйства; тут, может быть, и стремление покупающих хозяев получить не меньшую прибыль, чем та, какая была бы возможна, если распорядиться средствами иначе (например, вложив их в ремесло, в торговлю и т. п.). Существенно, однако, следующее: нам известно, что в Нижней Месопотамии еще и тысячелетием позже время от времени объявлялась «справедливость» (ни[г]-си-са), или «возвращение к матери», т. е. к исходному положению (ама-р-ги), причем аннулировались не только все долговые сделки, но иной раз и все сделки отчуждения людей и земли: общественное мнение древности плохо мирилось с продажей земли, которая казалась вечным атрибутом самой общины и всего ее членства. Поэтому надо полагать, что и в данном случае о «продаже» земли можно говорить только условно. В отличие от всех остальных документов эпохи в сделках «купли-продажи» приводится род даты — по-видимому, очередь (бала) представителей того или иного рода, поселка или храма участвовать в суде или совете на данный год (?). Может быть, это связано именно с тем, что сделка фактически заключалась на срок.
Сказанное касается только сделок частных лиц с частными лицами. Из «нома» Лагаш того же или несколько более раннего времени дошел камень с записью нескольких подобных сделок. Они, однако, отличаются тем, что все участки скупает * одно лицо — лугаль Лагаша по имени Эн-хёнгала.
Вероятно, именно поэтому сделки записаны не па глиняной плитке, а на долговечном камне в расчете на их необратимость. Так же и позже цари и другие могущественные должностные лица, приобретая землю, записывали сделки на заметных и долговечных предметах — и чаще всего без даты.
* Текст очень темен и толкуется по-разному, поэтому полной уверенности в том, что именно лугаль — скупщик земли, нет.
174
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
4. Третий этап Раннединастического периода
После эпохи, к которой относится архив из Шуруппака, наступает этап РД III, характеризующийся бурным ростом богатств в стране и имущественным расслоением, обострением социальных противоречий и неустанной войной всех «номов» Двуречья и Элама друг против друга с попытками правителей каждого из них захватить гегемонию над всеми остальными. К этому же времени относится набег на южные районы Двуречья, предпринятый из города Мари, лежавшего в долине среднего течения Евфрата, вне пределов Нижней Месопотамии.
По-видимому, город Мари был основан уже несколькими поколениями раньше. Хотя пахотной земли здесь было немного, зато город господствовал и над переправами через реку, которыми пользовались подвижные пастушеские племена, и над тропой вдоль реки, по которой проходили странствующие торговцы — пешие или, может быть, с караванами ослов. Здесь же шел путь к городам и хвойным лесам Сирии, к медным и серебряным рудникам Малой Азии, к плодородным долинам в верховьях реки Хабур и на сирийской реке Оронт, к местам добычи обсидиана на наюрье к северу от истоков Тигра. Возможно, Мари и возник как выдвину 1ая вперед торговая фактория, однако ко времени РД III это было самостоятельное «номовое» государство. Несмотря на тесные культурные связи Мари с югом Двуречья, шумерская прослойка среди его населения если и была, то небольшая: жители города в основном говорили по-семитски, причем первоначально на западносемитском языке, а позже по-восточносемитски. Здесь найдены и древнейшие из надписей, в которых шумерские знаки приспособлены для чтения на семитском языке (XXVI в. до н. э., если не раньше).
Составитель «Царского списка» знал о династии Мари из какого-то самостоятельного источника, который он, однако, не сумел правильно связать с другими своими сведениями, и поэтому поместил в «Списке» эту династию не на месте, намного позднее по порядку, чем следовало. В действительности один из царей, ставший гегемоном в Южном Двуречье (и возглавляющий династию Мари в «Царском списке»), как видно, был современником последних царей из династии Гильгамеша (I династия Урука). Написание его имени нам известно, но, к сожалению, прочесть знаки, передающие это имя, мы не умеем. Если они читаются по-восточносемитски, то, может быть, его звали Илйшир, однако возможно, что их надо читать по-шумерски, но как — неясно. Печать с его именем найдена на самом юге, в Уре, и это, может быть, свидетельствует о влиянии Мари вплоть до лагуны Персидского залива. «Царский список» называет в составе той же династии Мари еще несколько правителей, но с хронологической точки зрения сомнительно, чтобы все они действительно могли править на юге Месопотамии.
Набег из Мари приблизительно совпал с концом гегемонии эламского Авана на севере (и востоке?) Нижней Месопотамии и I династии Урука на юге страны (была ли тут причинная связь — сказать трудно). После того на севере страны стали соперничать две местные династии: как видно, одна — на Евфрате, другая — на Тигре и Ирнине. Это были II династия Киша и династия Акшака. Половина сохраненных «Списком» имен правивших лугалей восточносемитская; вероятно, обе династии были семитскими по языку, а то, что часть царей носили шумерские имена, объясняется силой культурной традиции. Но обе эти династии имели мало зи< чения по сравнению с новыми гегемонами юга — лугалями Ура, род которых принято называть I династией Ура, так как источникам
175
Глава III
50.	Игральная доска сУфишками^из погребения в Уре, середина III тысячелетия до н. э.
51.	Ритуал священного брака, оттиск печати второй половины III тысячелетия до н. э.
«Царского списка» уже не были известны более ранние правители Архаического Ура. Да и перечень лугалей I династии Ура в «Списке» изобилует пропусками и ошибками.
По подлинным надписям мы знаем шесть царских имен этой династии: Мескаламду[г], Акаламду[г], Месанепада, Аанепада, Мескианг-нуна и Элили. «Список» называет только четырех из них, а последнего именует Элулу и прибавляет, может быть ошибочно, еще царя Балулу. Жили все они, вероятно, около 2500—2425 гг. до н. э.
Ко времени I династии Ура относится одна из самых поразительных археологических находок, условно называемая царскими гробницами. Наиболее знамениты из них две: гробница Мескаламдуга и гробница жрицы или царицы, имя которой мы не умеем еще с уверенностью прочитать; если читать его по-семитски, оно, вероятно, звучало бы Пу-аби *. Семитские имена известны здесь еще со времен Архаического Ура. Один из царей I династии Ура, Мескиангнуна, оставил надпись шумерскими знаками, предназначенную для чтения по-восточносемитски (см. с. 118). Замечательна также гробница царицы или жрицы Абараге.
Пу-аби была погребена в подземном сводчатом склепе, где она лежала Ил. 49а на спине на деревянном ложе, в плаще из синих лазуритовых бус, в пышном головном уборе из золотых листьев, венков и заколок в виде цветов. Вокруг склепа было выкопано довольно обширное помещение, в котором с серебряными лентами в волосах и в цветных плащах сидели трупы десятков женщин свиты, музыкантш и т. п., видимо усыпленных или доб-Ил. 496 ровольно отравившихся. Тут же найдены поразительной работы арфы; к резонаторам были приделаны золотые или серебряные головы быков с лазуритовой бородой (быка бога Нанны) или священной коровы богини Нингаль; найдены были также золотые туалетные приборы, доски Ил. 50 для игры в кости (вроде нардов) и разная драгоценная утварь. В засыпанном землей пологом спуске-коридоре, ведшем с поверхности земли в склеп, были обнаружены повозки, скелеты волов и их погонщиков, а также воинов в шлемах-шишаках и с копьями, как бы охранявших вход. Все эти люди, сопровождавшие Пу-аби в загробный мир, вряд ли могли быть рабами и рабынями, хотя, может быть, по каким-либо другим основаниям находились под патриархальной властью царицы (и царя?).
* Археологи первоначально прочли это имя как «Шуб-ад», и под ним она известна в прежней литературе; однако это чтение, безусловно, ошибочно.
176
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
50
12 Заказ № 1238
177
Глава 111
Для понимания этого обряда погребения необходимо иметь в виду, что в Уре были не только царицы, но и женщины-эны. Дело в том, что верховный жрец-мужчина с титулом «эн» бывал обыкновенно в тех «номах», где верховное божество было женского пола, например богиня Инана в Уруке. Напротив, в Уре, где верховным божеством был бог Луны Нанна, титул «эн» был присвоен женщине — верховной жрице. При I династии Ура верховной жрицей-эн бога Нанны, возможно, была жена лу-галя (чем и объясняется тот факт, что жены правителей нередко упоминаются в это время и в надписях) *. Позже ею всегда становилась дочь царя. Такое распределение жреческих ролей связано, вероятно, с тем, Ил. 51 что эн в любом случае был партнером божества в обряде «священного брака». Этот обряд письменно засвидетельствован пока лишь для гораздо более позднего времени, но его архаическое происхождение не подлежит сомнению.
Действительно, среди изображений, сохранившихся в виде оттисков печатей из Архаического Ура, имеются несомненные сцены обряда «священного брака», совершаемого в присутствии арфисток и певчих (?). При этом, так как в Уре местный «номовый» бог почитался в виде дикого быка, лицо, игравшее его роль (правитель?), представлено в бычьей маске, в то время как жрице-эн ее прислужницы надевают на голову причудливый убор, воспроизводящий, очевидно, коровьи рога и уши. Есть и другие изображения обряда «священного брака», начиная с Архаического Ура и до Старовавилонского периода, но сам обряд, несомненно, уходит в глубочайшую древность истории ранних земледельцев. Возможно (хотя сейчас многие этнографы это оспаривают), он был связан с мифами о божествах плодородия (нередко мыслившихся уходившими в землю, а иногда и воскресавшими вместе с растительностью и животной жизнью) и когда-то служил магическим средством обеспечения изобилия в общине. Характерно, что во время обряда «священного брака» жрица на изображениях обычно держит во рту тростинку, опущенную в сосуд, стоящий на земле (или опущенный в землю), — может быть, это магическое средство передачи плодородия земле.
Высказывалось мнение, что погребение Пу-аби и некоторые подобные — не просто могилы умерших жриц-цариц, а скорее следы обряда «священного брака». Однако в позднейшие времена, когда этот обряд засвидетельствован письменными памятниками, участники ритуала не умерщвлялись. Против объяснения урских женских погребений как части обряда «священного брака» говорит и другое: погребение, требовавшее таких огромных расходов, не могло просто входить в ежегодный весенний праздник возобновления плодородия. Если это обрядовое, а не обычное погребение, то оно должно было бы отражать какой-то особо значительный ритуал, совершавшийся, может быть, раз в поколение. Подобный обряд, редко совершавшийся, известен, например, из древнего Египта (праздник тридцатилетия правления фараона), где он, как часто полагают, знаменовал магическое восстановление мужских сил царя и тем самым плодородия подвластной ему страны, заменив более древний обряд убиения состарившегося вождя. Но вполне возможно, что в Уре перед нами просто погребение умершей своей смертью жрицы-эн, и его необычность объясняется своеобразным положением самой погребенной при ее жизни.
Независимо от того, как решится загадка погребения Пу-аби и сходного погребения Абараге, следует заметить, что и в несомненно обычных
* Это не значит, что жрица всегда была женой лугаля — она могла быть вдовой предыдущего лугаля или, как позже, дочерью царствовавшего или уже умершего лугаля.
178
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
погребениях царей, и не только в Уре, но и в Кише того времени, хотя 52 они и устроены иначе, тоже содержалась богатая утварь, а в Кише, возможно, вместе с царем хоронили людей из его свиты. Если те и были, как считают некоторые, рабами, то это лишь показывает, что рабство еще не получило сколько-нибудь значительного развития: позже общественно необходимую рабскую силу не расходовали столь расточительно, даже и в целях магического обеспечения плодородия. Зато, пожалуй, можно рассматривать массовые погребения в урских гробницах как свидетельство складывания рабовладельческой идеологии внутри патриархальных отношений. Впрочем, поскольку шумеры были убеждены в продолжении жизни и в загробном мире, постольку перспектива остаться там в свите властителя или властительницы едва ли особенно удручала тех, кто обречен был следовать за ними в смерти.
На основании находок времени урских гробниц можно сделать несколько исторических выводов. Прежде всего лугали Ура и отчасти их вельможи обладали поистине огромными богатствами, причем в условиях отсутствия сколько-нибудь значительного внутреннего товарообмена они скапливались в виде сокровищ. О происхождении их можно строить довольно правдоподобные предположения: золото, столь обильное в урских гробницах, могло поступать только из Индии (шумер. Мелаха), с которой, очевидно, портовый Ур с каких-то пор вел прибыльную прямую торговлю. Через Индию же из нынешнего Афганистана, несомненно, доставлялись и куски лазурита, которые пошли на плащ Пу-аби, бороду быка бога Нанны со священной арфы и на многочисленные бусы; индийским же был и сердолик для бус. Медь, по-видимому, шла с полуострова Оман (шумер. Маган) *, но в гробнице Пу-аби была найдена и бронзовая чаша, т. е. сделанная из сплава меди с оловом. До недавнего времени происхождение олова, применявшегося для изготовления бронзы на древнем Ближнем Востоке, оставалось неясным; на указание древнегреческого географа Страбона, что оно добывалось в Дрангиане (совр. Афганистан), не обращали достаточного внимания, ошибочно указывали на район Тебриза в Иране как на возможный источник олова, что противоречило геологическим условиям этого района. Недавно советской экспедицией были обнаружены два истощившихся месторождения, разрабатывавшиеся в Афганистане в глубокой древности (дата точно неизвестна): одно, видимо более древнее, к северо-западу от озера Хамун, где имелись как олово, так и медь и откуда вывозились готовые бронзовые слитки; другое в долине реки Хильменд, более обширное чисто оловянное месторождение, соседствовавшее с месторождениями золота. Возможно, это страна Арали шумерской поэзии. Ур времени I династии, вероятно, получал бронзу из первого месторождения. Серебро, конечно, привозили с севера, с полуострова Малая Азия.
Чем торговал Ур в обмен на все эти товары? Скорее всего тканями, как и в позднейшие столетия, но, может быть, в то время и хлебом, потому что земледелие в Раннединастический период получило в Шумере повые возможности для развития: наряду с плугом для предварительной глубокой вспашки был введен плуг-сажалка, запрягавшийся двумя или четырьмя волами и соединенный с трубкой для сеяния. Посев во время самой вспашки имел, по-видимому, определенные преимущества, уменьшая потери зерна и обеспечивая его попадание в более влажную почву.
* Мелахой (Мелуххой), по-видимому, назывался северный берег Персидского залива п Индийского океана к востоку от Элама и до долины Инда или далее, Маганом — юго-западный берег Персидского залива, включая Оман. Со II тысячелетия до н. э. из-за прекращения прямых связей с Индийским океаном эти названия, употреблявшиеся отныне лишь в высоком стиле, были перенесены на Нубию-Эфиопию (Мелухха) и Египет (Маган).
179
12
Глава 111
52.	План гробницы Абараге, Ур, около 2500 г. до н. э.
Плуг-сажалка обслуживался тремя-четырьмя работниками и был особенно выгоден там, где земельные участки были велики, а рабочей силы имелось много. По-видимому, были усовершенствованы и другие сельскохозяйственные орудия, а также сам земледельческий производственный процесс. По подсчетам Т. Якобсена и Р. М. Адамса [IV, 48], в это время снимали до 2 тыс. л. (около 12 ц) ячменя с гектара *. Такой рост производительности труда и позволил, вероятно, резко увеличить ввоз ценностей путем международного обмена.
Богатства доставляли, очевидно, как и встарь, храмовые торговые посредники или их подручные, снаряжавшие либо тростниковые ладьи, либо караваны ослов. Но вымененные в дальних странах ценности, сосредоточивавшиеся в храмах, видимо, не поступали уже в собственность общины в целом, и храмы перестали быть общинными хозяйственными складами и казной.
Богатели не только храмы, но также правители и другие хозяева больших должностных наделов. Они, по-видимому, могли выменивать продукцию своих хозяйств на заморские товары через храмовых торговых Ил. 53 посредников. О богатстве знати свидетельствуют изменения в одежде и Ил. 54 обиходе: входят в употребление металлическая утварь и сложная одежда Ил. 55 в виде колоколообразных юбок, покрытых рядами бахромовидных укра-Ил. 56 шепий. Одно время полагали, что такие юбки шили из пальмовых листьев или козьих шкур, но, по всей видимости, они все-таки представляли собой длинное, обернутое вокруг тела полотнище материи, на которое нашивались ряды бахромы или оборки в виде отдельных фестонов-флажков. Иногда конец полотнища перекидывали через плечо. Носили также плащи и накидки.
* При всех расчетах здесь и ниже мы исходим из определения месопотамской меры емкости сила как равной 0,75—0,77 л (по А. А. Вайману). Существуют и другие определения (например, 0,97 л, по Ф. Тюро-Данжэну). Следует заметить, что в основополагающей для изучения месопотамского земледелия книге [II, 43] допущена серьезная ошибка: используя материал [31], автор уменьшил в графе таблицы «отношение урожая к посеву» все числа в 10 раз. Истинные соотношения между посевным зерном и урожаем в период РД III, согласно данным [31], колеблются в пределах между 1 : 31,5 и 1 : 104,5, т. е. в среднем 1 : 68, при условии, что посев был равен примерно 32 1/3 сила (около 25 л) на гектар. Расчет, однако, не вполне надежен, так как цифры для посева и урожая взяты в [31] из разных документов, а нам известно, что в Месопотамии во все времена норма засева колебалась в зависимости от характера земли. Во II тысячелетии до н. э. урожаи в Месопотамии снизились раза в три.
180
Раняединаетический „
52
I

181
Глава III
53.	Мужские ритуальные костюмы Месопотамии Раннединастического периода (реконструкция М. В. Горелика):
а—в) представители высшей знати [а — с перламутровой инкрустации, из Мари',
б — с инкрустации «штандарта» из Ура (см. ил. 74а);
в — с каменной статуэтки правителя Мари Эбих-Иля (см. ил. 7 0в) ]; г) храмовой певец-евнух, с каменной статуэтки «великого певчего» Ур-Нини из Мари;
д) храмовой музыкант с лирой, с инкрустации «штандарта» из Ура (см. ил. 74а)
Покрой одежды менялся от поколения к поколению. Менялись прически и головные уборы — и женские и мужские. Знатные мужчины на юге бороду брили, а в храме выступали перед божеством бритыми с ног до головы, вероятно, нагими, но вне храма носили накладную бороду и парик — забавный компромисс между уважением к бороде как символу мужского достоинства и стремлением избежать вшивости в стране, где еще не было мыла, а для стирки употребляли золу или мыльный корень. Парик к тому же заменял и шапку. На севере страны носили свои волосы и бороды, а голову покрывали беретом.
Итак, богатела шумерская знать, однако главным средоточием почета и богатств был и оставался храм. Не случайно Месанепада, самый могущественный из лугалей Ура, носил в числе прочих титул «супруг храмовой блудницы (ну-ги[г])». По наиболее вероятному толкованию, под ну-ги[г] здесь подразумевается сама богиня плодородия, небесная блудница, урукская Инана, по отношению к которой Месанепада был эном. В самом деле, нам известно, что главным титулом жены Месане-пады, Нинбанды, было нин «хозяйка», а не ну-ги. Так или иначе, в своем странном титуле «супруг блудницы» урскпп лугаль заявляет о своих особых обязанностях и правах по отношению к земной или небесной управительнице важнейшего храма и храмового хозяйства. Лугаль — мы теперь, пожалуй, по праву можем назвать его царем — уже накладывал руку на богатство храмового хозяйства, стремясь также встать во главе его людей, которые не только были его работниками, но и составляли внушительную военную силу. Это был общий процесс для «номов» Шумера, как мы увидим и из дальнейших примеров.
Помимо титула «лугаль Ура» Месанепада носил и титул «лугаль Киша». Следовательно, он претендовал па гегемонию не только на юге страны, но и на севере. Действительно, с могуществом и богатством Ура не могли соперничать северные гегемоны, что видно и по царским гробницам из Киша, более скромным, чем в Уре.
Скопление богатств в руках царей и правителей, которые выделились из среды общинной должностной знати и жрецов, и в меньшей степени в руках самой знати не могло не приводить к разжиганию социальных страстей среди населения «номов» и к борьбе за власть также и внутри складывавшегося имущего и господствующего класса. Не случайно лугальский дворец под холмом «А» в Кише (вероятно, времен II династии Киша) построен в виде крепости, способной отразить нападе-
182
Раннединаотический период в Двуречье и Эламе
183
Глава III
54.	Мужские парадные, ритуальные и обыденные костюмы Месопотамии Раннединастического периода (реконструкция М. В. Горелика): а) храмовой арфист, с глиняной статуэтки из храма Иштар в Мари; б) царский парадный ритуальный костюм, с каменной статуэтки правителя Мари Ламги-Мари (см. ил. 71а);
в)	царский или храмовой слуга, с инкрустации «штандарта» из Ура (см. ил. 74а);
г)	храмовой или царский слуга, с каменной стелы из Тутуба ( Хафадже) (см. ил. 746);
д)	знатный мужчина, с каменной статуэтки из Тутуба
55.	Ритуальные и парадные костюмы знатных женщин Месопотамии Раннединастического периода (реконструкция М. В. Горелика): а, б, г) с каменных статуэток Иштар в Мари; в) с мраморной статуэтки из Британского музея
ние не только внешних, но и внутренних врагов, ожидаемых из самого города. Возвышение, возможно служившее местом заседаний старейшин, вместе с замкнутым двором для представителей народа (?) находилось уже внутри крепостных стен дворца, по-видимому, под постоянной охраной личной дружины правителя. Как только правитель становился фактическим хозяином храмовых владений, все те члены храмового персонала, которым можно было доверить оружие, автоматически становились и воинами его дружины. Но не забудем, что правитель имел и личное обширное хозяйство с домочадцами, приверженцами и патриархально подчиненными ему работниками.
Создание правительских (храмовых) дружин совершенно изменило характер войска и войн. Сохранившиеся шумерские изображения боевых сцен времени РД III и остатки подлинного оружия показывают, что войско делилось теперь по родам оружия: колесничие, тяжелая и легкая пехота. От поколения к поколению вооружение быстро совершенствова-Ил. 58 лось. Колесница сначала представляла собой седлообразное сооружение, прилаженное над сплошными колесами; в него впрягались ослы или онагры, которых погонял пеший погонщик. Потом появляется колесница в форме ящика на четырех сплошных колесах, на котором скрестив ноги сидел возница, с приступкой сзади, на которой стоял метатель дротиков или копьеносец. Наконец, была введена повозка, где и возница и боец были ограждены своего рода перилами и на передке которой укреплялись два больших колчана для дротиков; колесничий, кроме того, был вооружен и длинным копьем. На колесницах выезжали царь и ближайшая Ил. 57 к нему знать. Царь носил золотой шлем, надевавшийся поверх войлочного подшлемника. Он был выкован в виде женской (?) прически с оплетенной вокруг головы косой. Воины сражались простоволосыми или в медных Ил sg шлемах-колпаках. Основную ударную силу войска составляла тяжелая Ил 60 пехота — по всей видимости, из храмового персонала, с хорошей строевой подготовкой и с определенной организационной структурой (отряды по 60 и 600 человек); ее единообразное вооружение выдавалось воинам со складов храма. Оно состояло из медного шлема, длинного копья и длинного толстого войлочного плаща с нашитыми на нем медными бляхами; позже эти плащи были заменены огромными, обитыми медью щитами. Сражалась тяжелая пехота в сомкнутом строю, причем передний ряд щитоносцев прикрывал копьеносцев задних рядов. Наконец, была легкая пехота, состоявшая, видимо, из ополченцев, т. е. из всех граждан общины,
184
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
185
Глава III
56. Женские ритуально-парадные одеяния Месопотамии Раннединастического периода (реконструкция М. В. Горелика): а—б) жрицы (вероятно, храмовые блудницы), с гравированных костяных пластинок из храма Иштар в Мари;
в) зна?пная женщина в зимнем одеянии, с каменной статуэтки из храма Иштар в Ашшуре;
г) унатная женщина, с каменной статуэтки из храма Иштар в Мари; д) женщина в ритуальном одеянии и прическе, с каменной плакетки из Ура (реконструкция спорна; возможно, изображена была женщина в тонкой тунике, а не обнаженная по пояс. — Ped.J;
е—ж) жрицы-царицы (?) с каменных статуэток из храма Иштар в Мари; з) знатная женщина, с каменной статуэтки из Тутуба ( Хафадже)
способных носить оружие: они были вооружены только короткими дротиками или медными топориками-тяпками на длинной рукояти. Все воины носили также медные кинжалы. Боевая сеть и булава, по-видимому, отошли в область мифологии, став оружием богов. Лучников па изображениях нет вовсе.
Ополченцы, вероятно, далеко не всегда участвовали в битвах, которые часто бывали немноголюдны, так что число убитых оказывалось невелико. У пленных воинов после боя, как видно по шумерским изоб-Ил. 61 ражениям, немедленно отнимали оружие и одежду, и им почти всем пробивали головы. В случае взятия города, вероятно, уже тогда, как п тысячелетием позднее, умерщвляли и детей. Что касается женщин, то они, надо думать, поголовно подвергались бы насилию, если бы этому не противостояла готовность большинства из них заранее примириться со своей участью как естественной и неизбежной. Поэтому их обычно просто делили между победителями и - уводили в плен как рабынь-наложниц. Иногда уводили в плен для зачисления в состав персонала храмовых п правительских хозяйств также подростков, не участвовавших в битве. Правда, о способах ведения войны в шумерское время мы знаем еще довольно мало, по описанный здесь образ действий на войне был общим правилом среди древних народов в течение очень долгого времени. О нем все еще свидетельствуют памятники конца II—начала I тысячелетия до и. э., такие, как Библия, «Илиада», хеттскпе и урартские анналы и др. Все считали такой порядок естественным и правильным; об этом свидетельствуют и надписи и изображения. Даже сами пленные женщины, как мы знаем из множества позднейших источников, скорее винили в своей судьбе неблагосклонность богов и вызванное ею невезение, чем победителей: женщины знали, что их мужья в случае победы делали и сделали бы и теперь то же самое. Конечно, такой способ ведения войн порождал желание мести, вызывавшей ответную месть, и т. д. Лишь начиная с середины I тысячелетия до н. э. учители морально-религиозной философии будут пытаться разорвать порочный круг человеческого разобщения, а пока, в III и II тысячелетиях и большей части I тысячелетия, никто не оспаривал правомерность существующих отношений среди людей.
РД III с его непрерывными войнами между общинами и положил начало такому характерному социально-психологическому отношению к событиям войны в древности. Даже дети того времени, наверное, играли в войну именно такого рода. Если все мужчины в мирное время на
186
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
56аб
56г
56д
56еж
56з
187
Глава III
57.	Шумерский военачальник и его вооружение, Раннединастический период, середина III тысячелетия до н. э.:
а)	фигура военачальника, резная перламутровая плакетка из Мари;
б)	золотой шлем Мескаламду[.г}а, из царских погребений в Уре\
в)	каменное навершие булавы Эанатума, Нгфрсу ( Телло);
г)	золотой кинжал с лазуритовой рукоятью и золотые ножны, из царских погребений в Уре
праздничных жертвоприношениях выполняли роль мясников, а во время войн (которые начали уже вестись ежегодно: постепенно выработалась даже традиция воевать в определенный месяц года) принимали после боя участие в массовом умерщвлении пленных, не исключая и детей, то понятно, что кровопролитие, как таковое, не считалось безнравственным, хотя при некоторых обстоятельствах могло считаться действием, магически оскверняющим человека, ибо крови приписывались сильные магические свойства. Даже за убийство согражданина можно было откупиться подарком. Жестокие наказания за убийство и за преступления против собственности порождены более поздней эпохой, когда окрепшее государство увидело в них опасность для существующего строя.
Разделение войска на тяжеловооруженную дружину и легковооруженное ополчение соответствовало делению общества периода РД III на храмовых или правительских клиентов и на свободных общинников ьве храмового хозяйства или хозяйства правителей. Огромное большинство письменных памятников этого периода, исчисляющихся тысячами, составляют документы учета из храмовых архивов; поэтому до сравнительно недавнего времени отождествляли общинное хозяйство с храмовым и видели в «городах-государствах» Шумера «теократии» и даже образцы «теократического государственного социализма» (!). Однако на самом деле здесь случай исследовательской аберрации, обусловленной односторонним и отчасти случайным характером источников. В частных хозяйствах — даже и в хозяйствах большесемейных (домашних) общин — документального учета не велось, но отсюда никак не следует, что не было самих частных хозяйств; наличие их подтвердилось изучением сделок «купли-продажи» земли, которых от периода РД известно около полусотни. Кроме того, оказалось возможным применить к исследованию рап-нединастического шумерского общества метод, давно с успехом используемый при изучении древнейшей истории Греции, — анализ сообщений эпоса и ритмизованной сказки, а также религиозных текстов — сообщений, рисующих устройство «общества» в мире богов, но, конечно, переносящих туда привычные, земные условия своего времени или времени ближайших предков [II, 30; III, 3; 32; 34].
Шумерские «былины» дошли до нас в копиях начала II тысячелетия до н. э., а впервые были записаны, вероятно, в конце III тысячелетня до н. э., однако сложение их, несомненно, по крайней мере частично, относится к РД II и III. Из них мы узнаем, что лугаль или эн не мог
188
Раинединастичеокий период в Двуречье и Эламе
57а	576
189
Глава III
58.	Месопотамские колесницы середины III тысячелетия до н. э.:
а)	двухколесная колесница, деталь рельефа из Ура;
б)	серебряный распределитель вожжей, из гробницы Пу-аби, Ур;
в)	четырехколесная боевая колесница, деталь перламутровой инкрустации «штандарта» из Ура;
г)	четырехколесная боевая колесница, реконструкция по глиняным моделям из Ниша и перламутровым инкрустациям из Мари;
д)	реконструкция колесницы по рельефу из Ура (см. ил. 58а) (реконструкции М. В. Горелика)
принимать важных решений без ведома и согласия совета старейшин и одобрения народного собрания; есть основания предполагать, что назначение нового вождя или жреца-правителя, хотя и производилось из числа членов определенного знатного рода, нуждалось в утверждении органов «номового» самоуправления, а при случае он мог быть этими органами и низложен. Совет старейшин и народное собрание были органами общинными, а храмовое хозяйство и его люди ко времени РД III обособились от них и находились уже вне их компетенции; поэтому ни совет, ни народное собрание отныне никогда более не упоминаются в документах храмовых архивов.
«Былины» дают нам представление и о вербовке военных отрядов. Первоначально они формировались из свободных общинников, добровольно следовавших за лугалем в поход. Так, в песне о походе Гильгамеша против чудовища Хувавы за кедром добровольцы — «граждане (букв, сыновья) общины» (думу-уру), но набирались они не из «имеющих дом» (э-туку) и «имеющих мать» (ама-туку), а из «одиночек», «мужчин одной головы» (нитах-санг-аш), очевидно холостяков, оторвавшихся от большесемейного хозяйства—«дома» (э), или тех, без которых «дом» почему-либо временно мог обойтись. Дружины добровольцев, вероятно, содержались лугалем за его счет; по мере учащения военных столкновений они становились постоянными. Не с этой ли необходимостью содержать собственных воинов связана скупка земель лугалями и другими людьми из самой крупной знати (сравните, например, упоминавшийся уже документ лугаля Энхенгалы из Лагаша)? Есть и другие подобные документы. По мере того как вожди прибирали к своим рукам и храмовые хозяйства, дружинники стали набираться и из персонала (клиентов) храма, который тоже не имел «дома», поскольку наделы выдавались не большой семье («дому»), а каждому индивидуально. Ополчение всех мужчин общины выступало, как уже упоминалось, по-видимому, в редких, особо важных случаях.
Укрепление знати неизбежно должно было сопровождаться резким обеднением массы членов общин. Признаки социального неблагополучия в общинах, как мы видели, заметны уже на этапе РД II. А значит, отдача себя под покровительство храма и лугаля, считавшаяся вполне почетной, должна была явиться выходом из положения для все более многочисленных маломощных лиц — младших сыновей, уходивших из-под патриархальной власти большой семьи, людей, разоренных стихий-
190
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
191
Глава III
59.	Месопотамское войско Раннединастического периода, середина III тысячелетия до н. э.: а) щитоносная фаланга, деталь «Стелы коршунов», Нгирсу (Телло); б) тяжелая пехота в плащах с бляхами, деталь перламутровой инкрустации «штандарта» из Ура; в) пехота, деталь «Стелы коршунов», Нгирсу (Телло)
60.	Шумерское войско середины
III тысячелетия до н. э. в бою (реконструкция М. В. Горелика), по изображениям на «штандарте» из Ура, «Стеле коршунов» из Нгирсу (Телло) и по археологическим находкам оружия (см. ил. 57—59)
ными и общественными бедствиями или просто ожидавших от работы в храме больших материальных благ, а от участия в походах дружины — почестей и наживы. Под защиту храмов стекались, как уже говорилось, и люди из соседних общин. Все такие люди попадали в полную хозяйственную зависимость либо от храма, либо от лугаля. Может быть, сначала часть из них сохраняла землю также и в общине, но в конечном счете все они отрывались от общины совершенно. Таким образом, создавалась значительная общественная группа служащих храму или лугалю землепользователей, лишенных собственности на все средства производства и получавших их только под условием службы. Эта группа зависела от лугаля и до поры до времени являлась его основной опорой и ядром войска, независимым от общины.
Однако во времена РД III этот процесс еще не завершился. Большое значение продолжала иметь общинная олигархия, надо думать представленная в совете; сюда входили в первую очередь служители культа, которые все еще контролировали храмовые хозяйства. Так назревало соперничество между военным вождем-правителем (царем), опиравшимся на дружинное войско из своих клиентов, и общинной олигархией, включавшей остальных общинных должностных лиц и жрецов. Правитель сам был и жрецом, и военачальником «номовых» сил и поэтому в какой-то степени был связан органами общинного самоуправления, если не прямо подчинен им; зато в качестве союзного военачальника он уже не был связан с хозяйственными и политическими «внутриномовыми» обязанностями и полномочиями. Этим, вероятно, объясняется падение престижа титула «эн», а затем и «энси» и стремление правителей носить титул «лугаль». Военное объединение не имело и по самому своему существу не могло иметь коллективных органов общинного самоуправления; такие органы были связаны с нуждами каждого отдельного «нома», исторически складывались внутри них и освящались местными «номовыми» религиозно-магическими событиями и культами, поэтому они не могли влиять на деятельность союзного военачальника-гегемона. Правитель начинал понемногу противопоставлять им должностных лиц, назначенных им самим и ответственных только перед ним.
Не следует забывать, однако, что внутри «номов» помимо борющихся групп — общинной олигархии и жречества, с одной стороны, и правителя, опирающегося на дружину из своих, а позже и храмовых клиентов, — с другой, — имелся еще один общественный фактор: рядовые члены об-
192
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
59а
596
13 Заказ № 1238
193
Глава 111
щин, образовывавшие ополчение. Победа той или иной группы во многом зависела и от их позиции.
В свете этих соображений станут более понятными события периода РД III. За это время в стране произошло много важных хозяйственных и политических изменений. Мы уже говорили об усовершенствовании сельскохозяйственных орудий. В течение этого же и начала последующего периода была расширена ирригационная сеть страны, особенно в ее северной части. Здесь помимо существовавших двух рукавов — Евфрата и Ирнины — было прокопано (а может быть, частично возобновлено) несколько новых.
Теперь от Евфрата ответвляются в юго-западном направлении рукава Арахту, Апкаллату и Ме-Энлйла, часть которых достигает полосы западных болот, а часть полностью отдает свои воды орошению. Затем шли собственно Евфрат, Ирнина и параллельно Ирнине — канал Зуби, бравший начало от Евфрата, выше Ирнины, и тем самым ослаблявший значение «номов» Киша и Куту. На этих рукавах образовались новые «номы»: на Арахту — Вавилон [ныне ряд городищ у города Хилле; общинный бог — Амаруту (Мардук)], на Апкаллату — Дйльбат (ныне городище Дейлем; общинный бог — Ураш), на Ме-Энлиле — Марад (ныне городище Ванна ва-ас-Са’дун; общинный бог — Лугаль-Марада) и Казаллу (общинный бог — Нумушда), на Зуби, в его нижней части, — Пуш. Новые каналы были отведены и от Итурунгаля, а также прорыты внутри «нома» Лагаш. Соответственно возникли и новые города. На Евфрате, ниже Нип-пура, вероятно базируясь на прорытые боковые каналы, также выросли города, претендовавшие на независимое существование и боровшиеся за источники воды. Можно отметить такой город, как Кисура (по-шумерски «граница», скорее всего граница зон северной и южной гегемонии?), ныне городище Абу-Хатаб. Некоторые «номы» и города, упоминаемые надписями времени РД III, мы еще не можем локализовать.
Почти каждый правитель «нома» рвался теперь к установлению собственной гегемонии в стране. Однако на юге в начале периода РД III прочно господствовала I династия Ура, несмотря на ее временные неудачи; по-видимому, ей подчинялся и Ниппур. Лишь после Злили его сын Эн-Шакушана перенес столицу из Ура в Урук — может быть, в связи с захватом Ура Эанатумом, правителем юго-восточного «нома» Лагаш. Эн-Шакушана начинает собой II династию Урука (она же, видимо, и II династия Ура?), цари которой носили титул «лугаль Страны, эн Шумера (или Урука)»; это, кажется, первое упоминание термина «Шумер» в исторических надписях. Титул показывает, что и на новом месте потомки богатых царей Ура продолжали претендовать на гегемонию над территорией всего шумерского культового союза. Судя по надписи, Эн-Шакушане удалось разгромить II династию Киша и взять в плен ее царя с семитским именем 'Энби-'Астар (около 2400 г. до н. э.?); «из имущества злого Киша» Эн-Шакушана принес дары храму Эилиля в Ниппуре. С этим эпизодом, видимо, связано кратковременное возвышение на севере города Хамази (о котором более ничего не известно), а особенно династии соседнего с Кишем Акшака, царь которого Зузу *, вероятно, присвоил титул «лугаль Киша». Из «датировочной формулы» Эн-Шакушаны видно также, что он воевал с городом Аккаде, эго первое упоминание в истории этого города, сыгравшего в дальнейшем важную роль.
Но в целом об истории различных «номов» Двуречья в это время и их недолговечных объединений то тем, то другим гегемоном у нас
* В «Царском списке» — Урур, видимо, описка (в скорописи II тысячелетия до н. э. знаки ур и зу могут быть похожи).
194
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
имеются лишь отрывочные сведения. Исключение составляет только «ном» Лагаш, от которого дошло много надписей и документов; они позволяют довольно полно представить его внешнеполитическую и внутреннюю историю примерно с 2500 по 2312 г. до н. э. Правда, из Ура и Урука до нас дошло почти столько же надписей, однако они короче и не подкреплены архивными документами, которыми богат Лагаш. Его история позволяет нам получить некоторое представление о том, что творилось тогда в Нижней Месопотамии вообще.
Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что «ном» Лагаш был несколько изолирован от остальной страны. Поэтому, в частности, здесь еще долго совсем не встречаются восточносемитские надписи и почти нет восточносемитских имен собственных, столь распространенных в остальном Двуречье, особенно на севере; между тем мы знаем имена сотен лагашитов.
О древнейшей истории Лагаша нам известно мало. Поселения, а значит, и канал существовали здесь, однако, уже не позже чем на рубеже V и IV тысячелетий до н. э. Несколько надписей времени ПП II и РД I пока не поддаются чтению. В Раннединастический период столица «нома» была перенесена иЗ собственно Лагаша в Нгирсу. До начала РД III нам известны всего два правителя Лагаша: лугаль Энхенгала и один энси, подчиненный лугалю Месилиму.
Новая династия, при которой количество письменных источников резко возрастает (условно называемая I династией Лагаша), начинается с Ур-Нанше (или Ур-Нази) — может быть, младшего современника Ме-санепады в Уре (после 2500 г. до н. э.). На своем рельефе Ур-Нанше изображен не один, как это стало обычным при правителях позднейшего времени, а в окружении сыновей, родичей и высшей знати. Ур-Нанше, который был родом из маленького села, принял титул лугаля. Его отец правителем вообще не был, а сам он получил свой титул, очевидно, в связи с передачей каких-то временных чрезвычайных полномочий, потому что его сын и внуки носят только титул «энси». Основная деятельность Ур-Нанше состояла в восстановлении старых и сооружении новых каналов и плотин, в постройке городских стен, а также храмов в разных общинах лагашского «нома». Ур-Нанше вел морскую торговлю со странами по Персидскому заливу, вероятно, через гавань Гуаба связанную с Лагашем и Нгирсу каналом (по которому можно было бурлачить груженые ладьи), а с морем — лагуной. В одной своей надписи Ур-Нанше сообщает, что «избрал жребием... мужа (или: ,,мужей“) богини Нанше», возможно, для осуществления «священного брака» (как видно, в Лагаше этот брак еще не стал прерогативой правителя). Не был Ур-Нанше и верховным жрецом главнейших храмов Лагаша: ими управляли особые жрецы-санга (титул «санга» отныне становится культовым).
«Выходить» за пределы «нома» лагашские правители начинают при внуке Ур-Нанше — Эанатуме (около 2400 г. до н. э.), вступившем в соперничество за гегемонию в стране с Уруком-Уром, Кишем, Акша-ком и другими «номами». В правление Эанатума произошел конфликт между Лагашем и соседней Уммой из-за плодородной полосы Гуэден, разграниченной когда-то третейским судом еще кишского гегемона Ме-силима. Современник Эанатума, Уш*, энси Уммы, прибег к помощи Киша, под гегемонией которого к тому времени находился его город, а формально, вероятно, также и Лагаш. В период войны с Уммой Эана-тум имел титул лугаля, как видно свидетельствовавший о получении им чрезвычайных (военных) полномочий. Эанатум в этой войне, несомненно, возглавлял не только свою дружину, но и ополчение всех граждан Ла-
* Чтение имени условно.
195
13*
Глава 111
61.	Бог Нин-Нгирсу умерщвляет пленных, деталь «Стелы коршунов», Нгирсу (Телло), около 2400 г. до н. э.
гаша: битва с Уммой была столь кровопролитной, что погибли тысячи вражеских воинов (о большом числе сражавшихся свидетельствует и изображение на так называемой «Стеле коршунов», воздвигнутой в память битвы). В дальнейшем Эанатум носил всегда только титул «энси», зато в его титулатуре впервые начинает подчеркиваться родство правителя с богами: «Эанатум, энси Лагаша, имя, призванное (богом) Энли-лем, наделенный силой (богом) Нин-Нгирсу, избранный (богиней) Нанше, вскормленный священным молоком (богини) Нинхурсанг, названный добрым именем (богиней) Инаной, наделенный разумом (богом) Энки, любимый (богом) Думузи, слуга (бога) Хендурсанга, любимый друг (бога) Лугальуруба *». Перечисленные боги — либо общешумерские (Энлиль, Нинхурсанг), либо боги отдельных общин «нома» Лагаш.
В результате войны против Уммы Эанатум расширил территорию Лагаша, а также заставил присягнуть ему на верность Энакале, нового правителя Уммы, и обложил уммийцев данью примерно в 300 тыс. л ячменя в пользу храмов богов Нин-Нгирсу и Нанше (или Нази).
Военные походы энси Эанатума продолжались и после. Его надписи называют целый ряд покоренных им городов; к сожалению, большинство из них не поддается пока локализации, но среди них были, во всяком случае, Адамдун, одно из важнейших «номовых» государств Элама, а также Урук и Ур. В Уруке Эанатум не удержался, но зато закрепил за собой Ур, судя по найденной там его надписи. На Итурунгале кроме Уммы ему подчинялся Адаб, вероятно вступивший с Эанатумом в союз. Нам известны по надписям лугали и энси Адаба, но никто из них не отличался особым могуществом. Герой Лугальанемунду, царь Адаба, который, согласно «Царскому списку», жил приблизительно в это время и, по легенде, покорил «четыре страны света», видимо, относился к области мифологии, подобно Лугальбанде, Этане и т. д. Эанатуму удалось, вероятно, уже в конце своего правления разгромить Акшак и убить его царя Зузу, после чего он присвоил себе кроме звания энси Лагаша еще и титул «лугаль Киша». Однако Ниппуром и отрезком Евфрата от Нип-пура до Урука Эанатуму овладеть не удалось. Тем не менее каким-то признанием в Ниппуре он пользовался, потому что уже гораздо позже ему оказывалось посмертное почитание в этом священном городе вместе с Хатанишем, единственным царем династии Хамази.
♦ Чтение имени условно.
196
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
61
197
Глава 111
62.	Шумерский гражданин на строительной повинности, деталь рельефа правителя Ур-Нанше, Нгирсу (Телло), XXVI в. до н. э.
Несмотря на победу Эн-Шакушаны над 'Энби-’Астаром, царем Киша, а Эанатума — над Зузу, царем Акшака, оба северных царства сохранили свое существование. Новую, III—IV* династию Киша основала некая Ку-Баба, оставившая по себе яркую память в легенде, которая считала, что первоначально она была содержательницей питейного заведения. Возможно, что некоторые черты ее образа впоследствии легли в основу сказаний о вавилоно-ассирийской царице Семирамиде. Шумерская историческая традиция считала Ку-Бабу современницей акшакского царя Пузур-Сумукана, сына Зузу, а поскольку известно, что внук ее жил в последней четверти XXIV в. до н. э., то, вероятно, время ее правления приходится на период вскоре после 2400 г. (отсюда и следует, что Эанатум, живший примерно на поколение раньше, начал править около 2400 г.).
В Лагаше при Эанатуме и его преемниках продолжается строитель-Ил. 62 ство городских стен, каналов, бассейнов и храмов, а также хозяйственных сооружений при храмах. Могущество правителя во внутренней жизни Лагаша явно растет.
После Эанатума в Лагаше правил его брат Энанатум I, а за ним — энси Энметена **, оставивший, между прочим, довольно длинную надпись на глиняном конусе, посвященную истории взаимоотношений Лагаша с соседней Уммой со времен Месилима. Из Ниппура дошла другая надпись Энметены, повествующая об избрании его «рукой бога» (Эн-лиля) «из 3600 мужей» ***. По-видимому, и эта формула, и другие подобные имеют в виду избрание народным собранием с утверждением избрания оракулом бога; но так как надпись найдена в Ниппуре, то не совсем ясно, идет ли речь об избрании Энметены в «номе» Ниппур или в «номе» Лагаш. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу.
Надпись «Конуса Энметены» сообщает, что уммийцы, так и недоплатив обещанной Эанатуму дани, уничтожили межевые камни и заняли спорную территорию на поле Гуэден. Началась война между Энанату-мом I и Ур-Лумой, сыном Энакале, лугалем Уммы (впрочем, лагашские надписи всегда называют уммийских правителей только титулом
* Важнейшие изводы «Царского списка» разделяют эту, несомненно, единую династию на две части.
** Раньше это имя, по-видимому, ошибочно читалось «Энтемена».
*** Так как в шумерском языке господствовала шестидесятерпчная система счета, то это звучит, как по-русски, например, «из тысячи мужей».
198
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
199
Глава III
«энси»); эту войну после Энанатума I продолжал его сын Энметена. Расправившись с Ур-Лумой, он поставил править в Умме некоего Иля, жреца из общины Забалам, расположенной выше Уммы, у ответвления от Итурунгаля лагашского канала И-Нина-гена, но и Иль недолго оставался в покорности.
С Уруком Энметена жил в дружбе; он называет своим «братом» ур-ского царя и урукского эна Лугалькингенешдуду, который носил также и титул «лугаль Киша», хотя в Кише в это время (т. е. еще до воцарения Ку-Бабы) был собственный правитель, правда только с титулом «энси» (некий Ухуб, победитель царя династии Хамази). «Царский список» упоминает отдельно II династию Урука (Эн-Шакушана, сын Элили) и II династию Ура (Лугалькингенешдуду, Лугалькисальсй и еще одного царя), но все эти цари носили одинаковый титул урских лугалей и энов Урука (или Шумера). Возможно, столица урукско-урского государства время от времени переносилась то в тот, то в другой город. На севере кроме правителей Киша продолжали действовать и цари Акшака, несмотря на гибель Зузу в войне с Эанатумом. Помимо Лагаша, Киша, Акшака и Ура-Урука, правители которых все претендовали на гегемонию, в стране существовало множество других городов, имевших своих энси и лугалей.
В самом Лагаше Энметена не был полным хозяином: рядом с ним еще возвышается фигура Дуду, верховного жреца-санга главного бога Нин-Нгирсу; Дуду даже составлял надписи от собственного имени; некоторые документы имеют двойную датировку: по именам и Энметены и Дуду. Но и Энметена имел прямое отношение к храмам: до нас дошел текст об учреждении Энметеной нового храма (богу Энлилю) на ранее не осваивавшейся земле.
Возможно, как мы увидим ниже, Энметена провел некоторые мероприятия, направленные главным образом на (временное?) ослабление тягот поборов и повинностей, а также долгов и недоимок, лежавших на известных группах населения, а может быть, и некоторые законодательные реформы (реформировалось, несомненно, обычное, неписаное право).
Энметена правил лет двадцать и умер около 2340 г. до н. э. или несколько позже. После короткого правления его младшего (?) сына*, Энанатума II, правителем Лагаша с титулом «энси» становится Энен-тарзй, преемник Дуду на должности верховного жреца, заступивший его место еще при Энметене, и, вероятно, сын Дуду. С этого времени происходит слияние храмовых хозяйств важнейших богов Лагаша — Нин-Нгирсу, его жены Бабы, их детей — богов Игалима и Шулыпагана, а также, возможно, богини Нгатумду — с личным хозяйством энси и его жены. Такое положение вызывало в некоторых кругах жителей Лагаша недовольство, которое в конце концов привело к попытке переворота.
* При жизни Энметены в документах очень видное место занимает его другой сын — Лума-тур, или Хума-банда (имя читается по-разному, но значит оно «Младший, или юный, Лума (Хума)»; Лума, или Хума, было прозвищем Эанатума,. По-видимому, именно этот сын был первенцем Энметены.
200
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
5. Социальная структура Лагаша как образец структуры общества третьего этапа Раннединастического периода
От времени Энентарзи и его сына Лугальанды дошел обширный архив храмового хозяйства богини Бабы, в то время считавшегося «собственностью» (у-рум) жены энси. Учетные документы выписывались клинописью очень четко и обстоятельно, с датами и ясным указанием цели расхода и т. п., и потому ни об одном хозяйстве древнего Двуречья мы не знаем так много, как о хозяйстве храма этой богини во второй половине XXIV в. до н. э.
К у-рум храма или царицы (нин) считались принадлежащими поля, скот, инвентарь и люди храмового хозяйства (при этом все люди — от воинов до рабынь). Земли храма, как и прежде, делились на три категории.
1.	«Жреческая земля» (аша[г]-ниг-эна), которая возделывалась храмовыми сельскохозяйственными работниками, использовавшими скот и орудия, выдаваемые им храмом. За это они получали земельные наделы и натуральные выдачи. Доходы от этой земли шли на нужды самого храма, обеспечивая: а) жертвоприношения; б) праздничные пиршества, в которых иногда принимали участие и лица, вероятно не входившие в состав его персонала, особенно женщины * — жены общинных должностных лиц и ремесленников; в) крупные выдачи служащим культа и храмовой администрации; г) корм скоту; д) наконец, по расчетам А. И. Тюменева, не более 4—5% урожая шло на натуральные выдачи работникам и служащим храмового персонала, а остальное шло на международный обмен или хранилось про запас.
2.	«Земля-кормление» (аша[г]-кур, или аша[г]-шуку[м]), которая раздавалась в виде отдельных наделов размером от 0,3 до 18 га должностным лицам храмовой администрации (но не служителям культа, видимо получавшим наделы непосредственно от общины) и различным ремесленникам — медникам, кожевникам, плотникам, плетельщикам, строителям, судостроителям, горшечникам, скульпторам, резчикам по камню и многим другим, а также старостам (угула) групп сельскохозяйственных работников: «подверженных хозяину» — шуб лугала и «погонщиков [пленных]?» — ага-уш, обрабатывавших землю ниг-эна. Надел выдавался их старостам сразу на целую группу, отдельные люди считались «подчиненными», или «клиентами» (лу-шула, или лу-дуна) своих старост. Все люди этой категории назывались «людьми, получающими кормление» (лу-шуку[м]-даба) или, в просторечии, «подверженными хозяину» (шуб-лугала) в широком смысле. Они получали также и натуральное довольствие, но только четыре раза в год; они же и составляли в военное время основной контингент дружины правителя. В качестве сельскохозяйственных работников они подчинялись начальникам определенных участков сельскохозяйственных работ (санг-энгар). В эту же категорию земель стали входить и поля (шукум-энсиака), выдававшиеся (вероятно, не только в- храме Бабы, но и во всех храмах) лично энси как должностному лицу, и если во всех храмах Лагаша энси имел примерно тот же процент земли, что и в храме Бабы, то его личный надел должен был составлять 5 тыс. га или больше (т. е. десятки квадратных километров).
* Поскольку храм был посвящен богине.
201
Глава III
3.	«Земля возделывания» (аша[г]-нам-уру-лалъ), которая выдавалась из храмового земельного фонда также отдельными наделами, но не за службу или работу, а за «зерно установленное» (ше губа), т. е. за долю в урожае. Брали ее храмовые служащие и работники (иногда, по-видимому, даже рабы) в дополнение к своему служебному наделу или пайку, культовые должностные лица, а также родичи правителя, члены персонала других храмов и, может быть, вообще все желающие граждане Лагаша, имевшие рабочую силу или досуг для обработки дополнительного надела. Размеры участков по большей части колебались в пределах от 1 до 3 га, но иногда доходили и до 12 га. Наделы из «земли возделывания», как и из «земли-кормления», выдавались строго индивидуально, а не по семьям, и держатели их в родстве между собой могли не состоять.
Лиц, связанных с храмом, мы разделим на четыре категории.
А. Должностные лица, совершавшие в нем богослужение, но жившие за счет собственных наделов в общине, а не полученных от храма, а также, конечно, за счет различных праздничных выдач, поборов за требы и т. п.
Б. Храмовая администрация — формально патриархально-зависимые члены «дома» бога, а фактически имевшие значительные наделы (от 3 до 18 га), а также, вероятно, державшие собственных рабов и участвовавшие в различных специальных угощениях и выдачах за счет продукта труда прочего персонала. Сюда относились управляющий хозяйством, заведующий житницами, главный и прочие торговые посредники, писцы, начальники рабочих отрядов и начальники определенных участков сельскохозяйственных работ.
В. Те патриархально-зависимые члены «дома» бога, которые действительно были подневольными лицами: ремесленники, слуги и земледельцы (они же в военное время — воины дружины), получавшие за труд либо (1) земельные наделы, хлебные выдачи четыре раза в год и другие отдельные выдачи, либо (2) только ежемесячный индивидуальный натуральный паек. К первой подгруппе относились сельскохозяйственные работники храма, большая часть ремесленников, рыбаков, судовщиков и лодочников, т. е. лу-дуна людей предыдущей категории; размер их наделов составлял от 7з до 3 га (а сельскохозяйственные работники вообще не получали наделов отдельно от своих старост); при этом местоположение наделов постоянно менялось. Во вторую подгруппу входили тоже некоторые ремесленники, но наряду с ними и люди, по характеру работы которых нежелательно было, чтобы они подолгу отлучались на -свои наделы, например слуги и служанки, повара, цирюльники и т. п.
Г. К низшей категории относились рабыни (нгёме), занятые в прядильных и ткацких мастерских, на кухнях и скотных дворах, и дети рабынь, еще не достигшие того возраста, когда их распределили по профессиональным категориям; затем так называемые «незрячие», по-шумерски иги-ну-ду[х] (может быть, «те, которым не подобает глядеть» на культ?, или «те, которые работают не разгибаясь и не подымая глаз»?). К числу их относились садовые работники и др.; и, наконец, носильщики и носильщицы (иль). Все они получали такой же натуральный паек, как и вторая подгруппа предыдущей категории (ячменем, растительным маслом и шерстью, а по праздникам — эммером), но не индивидуально, а по спискам. Лишь очень редко, если они работали где-нибудь на отлете, они получали «землю-кормление», но им не возбранялось при случае взять и «землю возделывания».
В храме («доме» —а) Бабы в среднем работало около 200 женщин (рабынь-нгеме и носильщиц) и от 40 до 90 детей рабынь; взрослых
202
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
мужчин в нем работало около 750 (из них приблизительно 7з получала наделы на «земле-кормлении»).
К собственно рабскому состоянию без колебания можно отнести только рабынь-нгеме. Однако путем купли (например, у безмужней женщины, скорее всего уличной блудницы, у главы патриархальной семьи, иногда за рубежом) могли приобретаться также иги-ну-ду[х] и мальчики-евнухи (?), становившиеся жрецами-певчими (гала) *. Некоторые члены храмового персонала сами держали рабов (эре [д]) и особенно рабынь, но, кажется, в ряде случаев их выдавала им опять-таки храмовая администрация, особенно вдовцам и бобылям, нуждавшимся в помощи по хозяйству.
Земли храмового хозяйства Бабы (второго или третьего по величине храма в Лагаше) занимали площадь порядка 50 кв. км. Все храмы вместе, по нашим подсчетам, владели землями площадью около 500 кв. км, в то время как общая площадь обрабатываемых земель в Лагаш-ском государстве была в 3—4 раза больше. Численность населения государства была около 100 тыс. человек, и из них лишь 15—20% проживали в Нгирсу. С храмами было связано менее половины населения.
Представители общинной знати (за исключением правителя и его семьи) — начальник землеустройства (санг-сук), служители культа (кроме певчих) и т. п. — наделов на земле храма или вообще не имели, или располагали лишь небольшими наделами, преимущественно на «земле возделывания». Однако из документов «купли-продажи» времени династии Ур-Нанше мы знаем, что эти лица, как и родичи энси, имели большие земельные владения, в том числе и служебные наделы, но, вероятно, полученные непосредственно от общины, а не от храма. Кроме того, из тех же документов известно, что в Лагаше была и не храмовая, «продажная» земля (аша[г]-сйм), принадлежавшая большесемейным, патриархальным общинам — «домам» (э), во главе которых стояли патриархи, полновластно распоряжавшиеся жизнью членов семьи, хозяйством и всеми его доходами. После смерти главы большой семьи в «доме» хозяйничали его вдова или (впредь до раздела) сыновья и сыновья сыновей совместно. Именно эти «дома» были, видимо, представлены в совете и народном собрании. Напротив, лица храмового персонала, принадлежавшие к «дому» бога (т. е. находившиеся под патриархальной властью бога в лице храмовой администрации или правителя), по-видимому, не участвовали в органах общинного самоуправления. В документах храмового архива, как мы уже отмечали, органы общинного самоуправления никогда не упоминаются.
Несомненно, что во внехрамовых частных (большесемейных) хозяйствах имелись рабы, но об их численности мы судить не можем. Вероятно, даже в большесемейных хозяйствах знати основную рабочую силу составляли младшие родичи, а также лица, отдавшие себя от разных бедствий под защиту знатного лица; такие «клиенты» могли быть подобны лу-дупа более значительных храмовых служащих.
Итак, в принципе земля делилась на храмовую и внехрамовую. Храмовая, в свою очередь, состояла из собственно храмовой («жреческой») и раздававшейся в наделы за работу, службу или долю урожая. Внехрамовая земля находилась во владении большесемейных коллективов, составлявших часть еще больших патриархально-общинных коллективов и их совокупностей — территориальных общин — и, наконец, «нома».
* Что певчие часто были евнухами, видно, как нам кажется, из шумерских пословиц о них.
203
Глава III
Что же касается людей, то, с точки зрения самих шумеров рассматриваемого периода, они прежде всего делились на тех, кто находился под патриархальной властью «дома» или, вернее, его главы, и на тех, кто осуществлял патриархальную власть. Соответственно в домашних большесемейных общинах младшие члены семей — мужчины, а также, конечно, женщины были патриархально-подвластными. Но в перспективе мужчины здесь могли в конце концов возглавить новую семейную общину и тем самым обрести полноправие.
Рабы (эре [д], нгеме) были бесправны, хотя и рассматривались как члены «домов», только низшие по положению. Рабы выполняли самую черную и тяжелую работу. Если судить по несколько более поздним источникам, взрослые рабы подвергались постоянным побоям, что вряд ли верно в отношении других взрослых мужчин — членов большой семьи, не достигших статуса самостоятельного патриарха; рабов могли содержать отдельно от других членов семьи и кормить хуже; с рабынями взрослые мужчины — члены семьи, вероятно, сожительствовали. И, конечно, для рабов не было никаких перспектив социального продвижения ни в общинно-частном, ни в храмово-государственном секторе.
Как мы помним, к числу «домов» шумеры относили не только большесемейные общины и группы родственных большесемейных общин, но также «дом» правителя с его хозяйством и даже «дом» бога, т. е. храмовое хозяйство. Если за вычетом рабов мужское население общинночастного сектора состояло либо из глав семейств, обладавших полным гражданским полноправием, либо из членов семейств, полноправных, так сказать, в перспективе, то иное дело — члены персонала правительского или храмового хозяйства, даже самые высокопоставленные. Они пожизненно и наследственно оставались людьми патриархально-зависимыми от «дома», т. е. в данном случае от храма или дворца (разве что им удалось бы приобрести себе хозяйство еще и на стороне, в общинном секторе). Их неполноправие выражалось, в частности, и в том, что они, как правило, не участвовали ни в каких общинных органах самоуправления, хотя более значительные из храмовых и царских людей могли рассчитывать на приобретение политического влияния и власти, но только в составе государственного (лично правительского) или храмового аппарата, поскольку он существовал помимо общинных органов самоуправления (народного собрания, совета старейшин и суда). Таким образом, делению земельной собственности на общинную, находившуюся во владении частных большесемейных коллективов, и на государственно-храмовую, считавшуюся собственностью «бога» (а фактически бесконтрольно управляемую храмовой, а позже царской администрацией), соответствовало и правовое, точнее, обычно-правовое деление общества на общинников и храмовых (а позже царских) людей.
Следует заметить, что важнейшая часть знати относилась в Раннединастический период к общинно-частному сектору. Обратим внимание на тот уже упоминавшийся факт, что все сколько-нибудь значительные служители культа, такое важнейшее должностное лицо, как землеустроитель (санг-сук), и даже сам энси или лугаль получали либо храмовую землю, либо, во всяком случае, по преимуществу непосредственно из общинного, а не из храмового фонда. То же самое верно относительно главы собрания (кенгаль), судьи (5и-кг/[5]) и т. п.
Историк, однако, не может ограничиться изложением социально-психологических и правовых взглядов самих шумеров на свое общество, а обязан заглянуть глубже и выяснить характер отношения различных трупп населения к собственности на средства производства и к эксплуа
204
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
тации — иначе говоря, установить объективную классовую структуру раннединастического шумерского общества. Когда мы конструируем разделение общества на (1) реально или в перспективе полноправных граждан, непосредственно участвующих в коллективной, семейно-общинной и территориально-общинной собственности на средства производства, и прежде всего на землю и воду, и (2) на неполноправных, получающих от храма и дворца средства производства (землю, воду, скот, орудия) лишь во владение под условием службы (или даже получающих только один паек), то это еще не дает нам картины классовой структуры общества. Действительно, из общинников кто-то вел весь производственный процесс своими силами вместе с семьей, а кто-то эксплуатировал подневольный труд. Точно так же и в составе персонала храмового или правительского хозяйства были самые различные слои, включая как рабов и других лиц, не только лишенных собственности на средства производства, но и эксплуатируемых, занятых подневольным производственным трудом, так и лиц администрации, торговых агентов, крупных ремесленников, руководителей сельскохозяйственных работ, которые пользовались продуктом труда эксплуатируемых подневольных людей в составе того же храмового и дворцового персонала, иначе говоря, принадлежали к эксплуатирующему классу.
Заметим, однако, что в этот ранний период все различия в правах и обязанностях и в юридическом статусе людей и земли основывались не на каком-либо писаном законе, а только на обычае и привычке. Так, служебный надел в принципе принадлежал не его держателю, а храму (или общине) и поэтому, казалось бы, не подлежал продаже, тем более что мелкие наделы постоянно заново перераспределялись администрацией. Но давность длительного ненарушимого владения наделом из поколения в поколение фактически наследственными должностными лицами приравнивала такой надел к «собственному» (он мог даже в виде исключения являться объектом продажи). Такое промежуточное положение было свойственно крупным наделам; и сама администрация, по-видимому, не всегда четко осознавала, принадлежат ли они храму (э-галь) или общине (уру). Вдумавшись в изложенное выше, мы не преминем заметить, что антагонизм между основными классами именно того общества, которое мы привыкли обозначать как рабовладельческое, в Раннединастический период начал определенно выкристаллизовываться. Конечно, антагонизм этот пока еще нечеток; так, некоторые лишенные собственности на средства производства патриархально-зависимые и эксплуатируемые работники (например, шуб-лугала) могли даже образовывать вооруженные отряды, которые являлись военно-политической опорой правителя; однако и они все более сливаются с общей массой подневольных людей храмового и правительского хозяйства, близких к рабам не только по отсутствию у них собственности на средства производства, но и по характеру их эксплуатации.* Правда, бывало, что сами эти работники или же их предки добровольно отдавались под власть знати и храмов, быть может гонимые экономической необходимостью, но далее их пребывание под этой властью в любом случае носило уже принудительный характер. Многие из них создают прибавочный продукт, изымаемый у них господствующим классом, и все они, подобно рабам, не обладают собственностью на средства производства, поэтому любой из них может в принципе быть лишен всего произвольным актом власти и приравнен к низшей категории
* Эта эксплуатация была внеэкономической, поскольку под экономическим характером эксплуатации следует понимать эксплуатацию рабочей силы, приобретаемой через рынок.
205
Глава III
эксплуатируемых. Другое дело, что правители обычно остерегались это делать, а перед некоторыми из храмовых людей, как мы уже упоминали, иной раз и открывалась служебная или политическая карьера.
Разумеется, от столь раннего общества нечего и ожидать четких форм классового расслоения. Людей, принадлежавших храму, можно разбить на множество мелких категорий в зависимости от имущественного и социального положения; в свою очередь, переход из одной категории в другую вовсе не исключался, да и внехрамовые люди могли в случае нужды укрыться под власть храма, а те, кто возглавлял храм, занимали почетное положение и имели свои наделы также и в общине.
Не составлял монолитного целого и складывавшийся господствующий класс. Напротив, в его среде шла ожесточенная борьба за ключевую экономическую, идеологическую и политическую позицию в обществе — за господство над храмами и храмовыми хозяйствами. Напомним, что храмовое хозяйство первоначально было организацией общины в целом и управлялось ее должностными лицами — жрецами, а на первых порах, быть может, и старейшинами. Военные вожди до начала периода РД стояли совершенно в стороне от администрации храмов. Но по мере того как они брали на себя функцию управления «номом» в целом, на них ложились и известные культовые обязанности и они пытались наложить руку на богатые храмы. Мало того, в «номах» начало складываться своего рода двоевластие или даже многовластие: были должностные лица общины, ответственные перед советом (к ним относился, вероятно, главный землеустроитель — санг-сук, управляющий орошением — гугалъ, «мудрецы» — абгалъ и до некоторой степени сам вождь — лугаль или энси); были и храмовые должностные лица, ответственные перед верховным жрецом-санга (к ним относился, например, управляющий храмовым хозяйством — ну-банда), и, наконец, были должностные лица лично энси или лугаля, ответственные только перед ними (сюда, видимо, относились сборщик судебных пошлин [?] —машким, советник или посланец военного вождя — суккалъ и др.). Правитель собирал собственные поборы с населения, минуя общинные административные органы. Должностные лица, связанные с правителем, были, надо полагать, особенно сильны при лугалях-гегемонах, которые в своем качестве военачальников целых объединений из нескольких «номов» были неподотчетны «номовым» органам самоуправления. Вероятно, в обществе не было недостатка в людях, готовых поддержать правителей-военачальников против традиционной общинной знати. К сожалению, источники молчат о политическом расслоении шумерского общества, и нам остается только строить догадки. Более зажиточные клиенты храма, которые при правителях-военачальниках становились дружинниками и имели право рассчитывать на добычу и славу, могли считаться одной из возможных опор нарождающейся царской власти. В то же время рядовые общинники, вероятно, с тревогой смотрели на усиление знати и ее своеволие, не сдерживаемое законами (ибо писаных законов не существовало) ; сильная власть одного военного вождя могла им казаться предпочтительнее произвола многочисленной знати. Ведь еслп верховная жрица могла покупать у бедняков и беднячек детей для храма, а родичи энси скупали у «домов» общинников за бесценок их землю (что засвидетельствовано подлинными документами), то это же, надо думать, делала и остальная знать *. Служба у сильного царя, кроме того, порождала надежду на защиту, на выдвижение и достижение благосостояния.
* Документально известно, что этим занимался, например, санг-сук и др. Любопытна дошедшая до нас шумерская пословица, дата которой, к сожалению, неизвестна: «Обездолен город, чей санг-сук стал торговцем!»
206
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
Естественно, могла назревать и мысль о необходимости объединения страны под единой властью: от постоянных войн между «номами» страдали и рядовые хозяйства, и нормальная работа ирригационной сети, и международный обмен, что, в свою очередь, грозило быстрым упадком всему обществу.
В какой мере ход развития дальнейших событий подтверждает наши догадки о политических настроениях в стране, мы увидим ниже.
6. «Реформы» Уруинимгины
В Лагаше, как мы уже знаем, начиная с Энентарзй, функции правителя и верховного жреца сосредоточились в руках одного лица; одни важные жреческие должности были попросту упразднены, назначение на другие стало полностью зависеть от воли правителя; не менее 2/з храмовых хозяйств (если считать по площади и по числу персонала) перешли во владение правителя, его жены и детей. В то же время ни Энентарзй, ни сын его Лугальанда не делали ничего для укрепления военной мощи Лагаша, а обстановка в стране продолжала быть тревожной: многие «номы» боролись за верховную власть.
Недовольство лагашитов вылилось в низложении Лугальанды. Однако, как впервые показал русский шумеролог В. К. Шилейко [IV, 16, с. XXI], он пе только не был убит, как думал известный исследователь Лагаша А. Даймель, предполагавший даже уничтожение всех его слуг, но и он сам и его жена продолжали жить в Лагаше в относительном почете и мирно умерли несколько лет спустя. По-видимому, совет знати просто воспользовался своим правом низложения правителя (2318 г. до н. э.). В должность энси был возведен свойственник Лугальанды — Уруинимгина (раньше его имя шумерологи неправильно читали Урука-гина). Согласно его надписи, он был избран «рукой бога Нин-Нгирсу» «из 36 000 мужей». Чем же объясняется различие в цифрах при описании избрания Энметены (3600) и Уруинимгины? Обе цифры (при шумерской шестидесятеричной системе счисления) — округленные, но почему они расходятся по порядку величины? Одно из объяснений состоит в том, что цифра Энметены обозначает число «мужей» не «нома» Лагаша, включавшего более десятка крупных поселений, а Ниппура*; возможно и другое: в выборах Уруинимгины участвовали и члены храмового персонала, в принципе обычно не имевшие гражданских прав, и именно в этом проявился «мятежный» характер выборов. Наконец, существует мнение, что Энметену выбирала только зажиточная часть свободных граждан, а Уруинимгина распространил право участия в выборах и на бедняков. Однако, с пашей точки зрения, такое мнение противоречит характеру проведенных Уруинимгиной «реформ». Данных для решения поставленного вопроса пока, видимо, недостаточно, и не исключено, что «36 000» значит просто «многие тысячи», «великое множество».
На следующий год после избрания в энси Уруинимгина, очевидно, получил чрезвычайные полномочия с титулом лугаля и начал счет годов правления заново. К этому времени внешнеполитическая обстановка еще более усложнилась, и потребовались серьезные оборонные мероприятия; кроме того, Уруинимгина взялся за проведение «реформ» и нового законодательства — может быть, следуя примеру Энметены? Дошедшие до нас надписи (три из них, несомненно, принадлежат Уруи-
* Соответствующая надпись Энметены найдена в Ниппуре.
207
Глава III
нимгине, но одна, возможно, Энметене) * не дают нам самого текста новых законов, — вероятно, они были провозглашены лишь в устной форме, — а только их изложение; к сожалению, оно весьма неясно и с точки зрения правовой науки составлено крайне неумело; к тому же мы пока еще недостаточно хорошо знаем старошумерский язык, поэтому все попытки связного перевода надписей о «реформах» Уруинимгины (и Энметены?) пока не очень убедительны. Процитируем лишь некоторые, более понятные отрывки:
«С прежних дней, издавна — тогда корабельщик пользовался (?) ладьями (т. е. извлекал из них доход? — И, Д.), ослами пользовался (?) главный пастух, баранами пользовался (?) главный пастух, рыболовными сетями (?) пользовался (?) надзиратель рыбаков;
жрецы-зуду отмеряли в Анбаре «установленное зерно» (ше губа) (на «Овальной пластине» тот же текст и еще добавлено: эти жрецы-гуду должны были строить свой «дом установленного зерна» в Анбаре);
пастухи рунных баранов за белого барана должны были выкладывать там серебро; землемер, главный певчий, абриг, изготовитель пива и благовоний и все (артельные) старосты (храмового персонала) за... ягненка должны были выкладывать там серебро (на «Овальной пластине» сказано иначе: все старосты, певчие, земледельцы, изготовители пива и благовоний, если они приводили барана, если обстригали его в э-гале, то, когда баран был бел, эту шерсть забирали в э-галь, чтобы было выложено 5 гин серебра; э-галь — это храмово-правительское хозяйство, очевидно имевшее монополию на белую шерсть. — И. Д.);
волы богов возделывали огород энси **, на лучшем поле богов (т. е. храмовом.— И. Д.) были огород и бахча энси; упряжные ослы, рабочие волы отбирались у всех жрецов-санга, ячмень всех жрецов-санга раздавался людьми энси.
(Далее перечисляются разные натуральные поборы, собиравшиеся со всех жрецов-санга.)
Назначаемый (правителем)? жрец-санга в саду соседа мог рубить из его деревьев и забирать у него плоды.
(Далее перечисляются поборы, собиравшиеся на похоронах в пользу жрецов и плакальщиков; следуют два неясных параграфа, может быть относящиеся к поборам с храмовых (?) ремесленников и к ирригационной (?) повинности***.)
дом энси был объединен с полем энси, дом «женского дома» (т. е. храма богини Бабы, соединенного с резиденцией жрицы — жены энси. — И. Д.) —с полем «женского дома», дом «детства» (хозяйство, посвященное культу божеств — детей главного лагашского бога Нин-Нгирсу. — И> Д.) —с полем «детства»;
* Уруинимгине принадлежат надписи на глиняных конусах (А, В и С; тексты В и С совпадают). Имеется еще один фрагмент надписи аналогичного содержания на так называемой «Овальной пластине»; в отношении ее идет спор, принадлежит ли она Уруинимгине или Энметене, так как начальный и заключительный ее разделы разрушены, а в сохранившейся части введения упоминаются события из политической истории Лагаша времен Энметены; но, с другой стороны, текст, относящийся к некоторым (но не всем) упоминаемым в «Овальной пластине» реформам, дословно совпадает с текстом на «Конусах А» и «В/С» Уруинимгины. В настоящее время найдена новая надпись Энметены [51], в которой упоминается, что и этот правитель, подобно Уруинимгине, провел мероприятие, названное им «освобождением» (ама-р-ги); поэтому все же более вероятно, что текст «Овальной пластины» передает сведения о реформах Энметены, а не Уруинимгины.
** Тот же текст и на «Овальной пластине».
*** В тексте на конусах Уруинимгины речь идет о повинности (?) с «(каждых?) Двух молодцов» (гуруш); «Овальная пластина» упоминает ту же повин-ность (?), но с шуб-лугалы.
208
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
от (канала) «Граница Нин-Нгирсу» до моря приказывали сборщики пошлины (?);
шуб-лугала строил на широкой стороне своего поля свой колодец, а иги-ну-ду [х] пользовался им; арычной водой, бывшей на поле, (тоже) пользовался иги-ну-ду [х] *: это был прежний закон».
(Текст «Овальной пластины» упоминает, кроме того, поборы, собиравшиеся на свадьбе и при разводе в пользу энси и его личных чиновников; произвольное похищение рыбы из частных рыболовных садков; случаи полиандрии и др.)
Далее идет текст:
«Когда (бог) Нин-Нгирсу, воитель (бога) Энлиля, дал Уруинимгине лугальство Лагаша, (и) из 36 000 мужей его рука взяла (его), судьбу былую он восстановил; слово, которое Нин-Нгирсу, его хозяин, ему сказал, он воспринял:
от ладей он отстранил корабельщика, от ослов, от баранов он отстранил главного пастуха, от рыболовных сетей (?) он отстранил надзирателя рыбаков;
от „установленного зерна44 жрецов-гуду он отстранил начальника (ка~ зенной) житницы;
сборщиков уплаты серебра за белого барана и... ягненка он отстранил;
сборщиков приношения, которое все жрецььсанга приносили в э-галь, он отстранил;
в доме энси и в поле энси он поставил (бога) Нин-Нгирсу их хозяином, в доме „женского дома44 и в поле „женского дома“ он поставил (богиню) Бабу их хозяйкой, в доме „детства44 и в поле „детства44 он поставил (бога) Шулыпагана их хозяином...»
(Точно так же перечисляется отмена и других «несправедливостей»; заметим, однако, что при сокращении поборов в пользу заупокойных жрецов и плакальщиков устанавливаются некоторые новые поборы в пользу разных других, главным образом мелких, жрецов, а также на содержание людей иги-ну-ду [х].)
Затем следует важное указание **:
«Если дом начальника прилегает к дому шуб-лугалы и этот начальник скажет: „Я хочу (его) у тебя купить", то, когда он будет у него покупать, пусть (шуб-лугала) скажет: „Отвесь мне хорошее серебро по моему желанию... ячменя за это насыпь мне"; а когда он у него не сможет купить, то этот начальник на шуб-луталу не должен гневаться».
(Далее указывается, что были установлены законы против долговой кабалы, грабежа, воровства и убийства и отменены долговые и продажные сделки — так надо, по-видимому, понимать шумерский термин ама-р-ги «освобождение»; вероятно, аналогичные постановления были и на «Овальной пластине».)
В конце текста стоит: «Чтобы сироте и вдове сильный человек ничего не причинил, он заключил с Нин-Нгирсу этот завет».
Таково древнейшее в мире известное нам законодательство. Как видно из приведенного текста, в нем многое неясно и непонятно. Свои
* О том, что иги-ну-ду [х] ранее пользовался арычной водой на участке шуб-лугалы, возможно, для общехрамовых садовых работ упоминает также «Овальная пластина».
** Перед этим идет еще установление, запрещающее старосте группы шуб-лу-галей бесплатно вымогать у своих подчиненных рабочий скот (ослов) и обязывающее платить за него серебром, и то лишь при условии добровольного согласия подчиненного.
14 Заказ № 1238	2 09
Глава Ill
«реформы» Уруинимгина преподносит своим подданным не как нововведение, а как возвращение к мнимому былому веку справедливости.
Нам представляется, что мероприятия Уруинимгины в основном сводились к следующему: была упорядочена оплата жрецов и отменены поборы с них; сокращены поборы с более значительных членов храмового персонала (не ниже старост рабочих отрядов); отменено самовольное взимание в свою пользу доходов со стад, рыбной ловли и ладей чиновниками, заведовавшими этими отраслями хозяйства, — очевидно, сверх нормы официальных поставок храмовому хозяйству; держателям служебных наделов (шуб-лугала в широком смысле) было предоставлено, во-первых, неограниченное право отчуждения имущества (но только движимого имущества и домов, а не земли, которая была собственностью храма) с запрещением начальникам шуб-лугалы произвольно отбирать у подчиненных имущество или принуждать их к его продаже; во-вторых, неограниченное право пользования колодцами и арыками на служебных наделах с запрещением работникам храма и членам храмового персонала, не имеющим своих наделов (= иги-ну-ду [х]), пользоваться оттуда водой для нужд храма или своих. Затем было восстановлено право собственности богов на те храмовые хозяйства, которые присвоили было энси и члены его семьи (впрочем, это право, как явствует из документов храмового архива, было восстановлено только чисто номинально). Были восстановлены также должности жрёцов-санга тех же храмов, но тоже только номинально. Кроме того, были введены некоторые уголовные законы, охранявшие частную собственность и устои патриархальной семьи.
Мимоходом в текстах Уруинимгины говорится о мерах против долговой кабалы и распродажи земли общинников — такие мероприятия регулярно проводились самыми различными правителями в Двуречье (в частности, очевидно, и Энметеной в Лагаше) в целях укрепления социальной опоры государства.
Демократичность мероприятий Уруинимгины как защитника «вдов и сирот» не следует преувеличивать. Судя по данным архива храма Бабы, льготы, данные им некоторым членам храмового персонала, не имели большого значения; отмена долговых сделок без устранения причин, порождающих их, тоже не могла решить никаких серьезных общественных вопросов. Кроме жрецов и отчасти храмовых дружинников, от «реформ» Уруинимгины мало кто что-либо выиграл. Подобно многим позднейшим указам месопотамских царей о «справедливости», эти «реформы» имели целью задержать процесс исторического развития. Но они были предприняты слишком поздно.
7. Конец
Раннединастического периода
Еще при предшественниках Уруинимгины в Нижней Месопотамии было некое подобие политического равновесия. Династия Акшака сошла на нет, и гегемонию в стране разделяли «лугаль Киша» на севере (видимо, Ур-Забаба, внук Ку-Бабы) и «лугаль Страны», правивший в Уруке или Уре, на юге (вероятно, Лугалькисальси из II династии Ура или его преемник) .
Это равновесие нарушил Лугальзагеси, правитель Уммы, унаследовавший царство «Страны», созданное урукско-урскими правителями Эн-Шакушаной, Лугалькингенешдуду и Лугалькисальси. Согласно «Царскому списку», правление Лугальзагеси длилось 25 лет (с 2336 г. до н. э.?), но мы не знаем, включены ли сюда только годы его правле
210
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
ния в Уруке (где он один составляет III династию) или также годы его правления только в Умме.
Мы не можем судить, при каких обстоятельствах Лугальзагеси получил власть в Уруке — вследствие ли своего родства со II династией Ура или в результате простого захвата — и какую роль здесь играл город Адаб, который, по «Царскому списку», победил II династию Ура (и Урука) еще до Лугальзагеси. (Во всяком случае, при Лугальанде, предшественнике Уруинимгины, в Адабе правил скромный энси, а не мифический завоеватель мира Лугальанемунду «Царского списка».) Мы знаем лишь, что отец Лугальзагеси, которого, может быть, звали Бубу (написание его имени не поддается однозначному прочтению), был «волхвом» или «шаманом» (ишйб) в Умме, а сам Лугальзагеси носил и этот титул, и титул «энси»; но были ли они оба в родстве с предшествующим правителем Уммы, Илем, — неизвестно.
Порядок событий в правление Лугальзагеси реконструируется исследователями по-разному, но, с нашей точки зрения, его можно приблизительно восстановить, исходя из перемен в титулатуре. Поскольку в Лагаше, враждовавшем с Лугальзагеси, признавался его титул «энси Уммы», но не признавались все прочие его титулы, полученные в результате захвата власти в различных городах Двуречья, постольку можно считать, что он ранее всего приобрел именно этот титул. В одной своей надписи из Ниппура Лугальзагеси называет себя уже «эном Урука и лугалем Ура», и, следовательно, он после Уммы овладел сначала Уруком и Уром, а затем и Ниппуром. Признание его Ниппуром было огромной политической и не меньшей стратегической победой, ибо отдавало в руки Лугальзагеси все города по нижнему Евфрату и Итурупгалю. С этих пор Лугальзагеси стал называть себя «лугалем Урука и лугалем Страны» (таков титул в его стандартной надписи, дошедшей в нескольких экземплярах). В числе городов, над которыми он тогда господствовал, в этой надписи названы также Ларсам (часть «нома» Урук), Эреду (часть «нома» Ур) и Адаб, но не названы ни Лагаш, ни Киш, поэтому нередко высказывающееся предположение, будто война с Лагашем приходилась на начало правления Лугальзагеси, несомненно, ошибочно.
Однако для Лугальзагеси на очереди, конечно, стояла война с Кишем, господствовавшим над сетью северных каналов Нижней Месопотамии, и с Лагашем, чувствовавшим себя независимым на И-Нпна-гене, имевшем свои собственные выходы к Эламу и к морю. По-видимому, Лугальзагеси начал с войны против Киша, и, может быть, именно падение соперника Лугальзагеси — кишского гегемона — оказалось подходящим поводом для принятия Уруинимгиной на втором году правления лугаль-ского титула. Если же исходить из предположения В. В. Струве, что Уруинимгина принял титул лугаля в связи с начатой им самим войной против Лугальзагеси, то и для этого не могло быть более подходящего момента, чем поход уммийского правителя на север, против Киша.
Лугальзагеси, несомненно, добился определенного успеха в борьбе против Киша. В своей уже упоминавшейся стандартной надписи он утверждает, что бог Энлиль «от Нижнего моря по Тигру и Евфрату до Верхнего моря предоставил ему путь». Правда, это не значит, что его войска прошли по Тигру и Евфрату от Персидского залива до Средиземного моря: на Тигре путь к заливу преграждал Лагаш, а на Евфрате надпись Лугальзагеси не называет ни одного завоеванного города не только севернее Киша, но даже и на каналах северной части Южного Двуречья. Мы знаем, что IV династия Киша еще долго не прекращала своего существования и что город Мари на среднем Евфрате попал под власть сирийского государства Эблы. Весьма вероятно, что правители и Киша, и, возможно, гораздо более северных городов прислали Лугальза-
211
14*
Глава III
63.	Хлебные амбары и гончары, оттиски протоэламских печатей начала
III тысячелетия до н. э.
64.	Эламская повозка первой половины
III тысячелетия до н. э.:
а)	изображение повозки на керамическом сосуде;
б)	реконструкция повозки
(реконструкция М. В. Горелика)
геси дары и пропустили его торговых посредников к серебряным и медным рудникам и кедровым лесам севера. О ввозе кедра говорит надпись некоего Мескигалы, который примерно в это время был энси в Адабе. Однако само государство Лугальзагеси фактически объединяло лишь города по течению Евфрата ниже нынешнего городища Абу-Салабих, что чуть севернее Ниппура, а также по Итурунгалю.
Успех Лугальзагеси, вероятно, объясняется тем, что население Южного Двуречья устало от междоусобиц и жаждало объединения и упорядочения ирригационной сети. Но интересно, как Лугальзагеси подошел к своей объединительной задаче. Текст его стандартной надписи гласит: «Когда (бог) Энлиль, хозяин всех земель, дал Лугальзагеси лугаль-ство над Страной (Калам), тогда... все земли он успокоил, для Страны он провел радостную воду; все святилища Шумера, энси всех земель и „ном“ (ки) Урука ставят его верховным волхвом (ишиб)»*. И далее Лугальзагеси перечисляет «номовых» богов, особо упоминая о своем выполнении жреческих обязанностей перед каждым из них. Итак, речь идет о том, что Лугальзагеси был выбран жрецом в каждом «номе» по отдельности! Иначе говоря, он сам подчинился властям отдельных «номов», а его государство представляло, таким образом, только конфедерацию «номов», объединенных персоной общего верховного жреца в порядке личной унии. Многие из «номов», несомненно, сохраняли собственных правителей: впоследствии окажется, что Лугальзагеси поддерживало «пятьдесят энси», причем, судя по его надписи, не он их ставил на власть, а они — его. Возможно, что даже в родной Умме он сохранил за собой только звание «волхва богини Нисабы», а в качестве энси действовало другое лицо. Особые правители были также в Адабе, в Уре и т. д. Такое объединение страны, недалеко ушло еще от военных союзов, складывавшихся под гегемонией лугалей первых династий Киша и Урука.
* Текст этот, как и большинство более пространных текстов периода РД III, труден для понимания, поэтому разные исследователи дают ему различные истолкования; в частности, новейший (1971 г.) перевод Э. Солльберже значительно отличается от нашего, что, конечно, влияет и на исторические выводы. В свете того, что выше (с. 116) говорилось о характере древнейшего шумерского письма, читатель не должен удивляться существенным расхождениям в современных толкованиях текстов и в исторических реконструкциях, делаемых на их основании.
212
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
213
Глава 111
65,	Эламские сосуды:
а)	алебастровая ваза в виде птицы, 3000—2900 гг. до н. а.;
б)	сосуд керамический, расписной, с крышкой, 2500—2400 гг. до н. э.
66.	Оттиски древнеэламских печатей:
а)	3000—2900 гг. до н. э.;
б)	2500—2400 гг. до н. э.
В свете изложенного кажется маловероятным, чтобы война между Лугальзагеси и Уруинимгиной лагашским велась из-за политических принципов. И тот и другой были связаны с жреческой знатью «номов», Лугальзагеси, может быть, больше, так как Уруинимгина по крайней мере разыгрывал роль реформатора и защитника бедняков.
Однако при всех своих слабостях государство Лугальзагеси могло, видимо, выставить более многочисленное войско, чем Лагаш; к тому же лагашитов, вероятно, раздирала внутренняя борьба. В течение 5-го и 6-го «лугальских» годов правления Уруинимгины война бушевала на ла-гашской территории и уммийцы с урукитами подходили к стенам Нгирсу.
К 6-му(?) году были разрушены и разорены все общины и храмы, лежавшие между каналом, составлявшим границу с Уммой, и пригородами собственно Лагаша и Нгирсу.
До сих пор в литературе можно встретить утверждение, будто Лугальзагеси завоевал Лагашское государство и разрушил храм Бабы, в руинах которого и был найден архив, давший нам сведения об Уруинимгине и его времени. Это, однако, не соответствует действительности. Если бы дело обстояло так, то в том же самом архиве едва ли мог бы быть найден документ, подводящий итоги злодеяниям и хищениям уммийцев и известный под условным названием «Плач об Уруинимгине». Писец, составивший его, завершает свое сочинение горькими словами: «Нет вины на Уруинимгине, лугале Нгирсу; на Лугальзагеси, энсп Уммы, пусть возложит эту вину его богиня Нисаба!» В перечислении разоренных храмов и селений отсутствуют главные храмы Нгирсу и городов, расположенных южнее его, и сам факт, что официальный титул Лугальзагеси не признается писцом, показывает, что тот не подчинил себе Лагашское государство; очевидно, Уруинимгина отсиделся в Нгирсу. Северная часть «нома» Лагаш, разорение которой упомянуто в «Плаче» и составлявшая добрую половину его территории, однако, отошла к Лугальзагеси. Документы архива храма Бабы 6-го и 7-го годов Уруинимгины-лугаля рисуют картину оскудения и потерь в людях; столицу «нома» Лагаш, по-видимому, пришлось перенести из Нгирсу ближе к морю, в городок Э-Нинмар.
После 7-го года документы храма Бабы, датированные правлением Уруинимгины, действительно внезапно иссякают, и храм был, видимо, разрушен, но виной этому был уже не Лугальзагеси.
214
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
666
215
Глава 111
67.	Древнеэламское изобразительное искусство:
а)	львиноголовое чудовище, каменная статуэтка из Суз, начало III тысячелетия до н. э.;
б)	глиняная фигурка обезьяны, середина III тысячелетия до н. э.;
в)	лошадь, гравировка на кости, середина III тысячелетия до н. э.
В стране совершались гораздо более грозные события. Постигшее Лагаш новое бедствие (2312 г. до н. э.), по-видимому, причинил ему некий Шаррумкен, с именем которого связано начало новой эпохи в истории Ближнего Востока.
8.	Элам
и Верхняя Месопотамия в первой половине III тысячелетия до н. э.
Путь развития, совершенно аналогичный тому, который проходило Южное Двуречье, наблюдается, хотя, по-видимому, с небольшим запозданием, и в соседнем Эламе, столь похожем на Двуречье своей наносной, местами заболоченной, плоской, знойной равниной. Особенностью Элама была тесная связь между населением равнины, орошаемой реками, и жителями обступавших ее с трех сторон гор, где имелись пастбища и леса. Горы и равнину, вероятно, населяли племена, говорившие на одном и том же языке (эламском; если когда-то, может быть, на территории Элама и говорили по-шумерски, то к III тысячелетию до н. э. этот язык здесь, во всяком случае, давно исчез). И горы и равнина составляли часть одного природного комплекса, в пределах которого вызревал процесс перехода к классовому обществу и цивилизации. Условия для этого здесь были, пожалуй, даже благоприятнее, чем в Шумере: в частности, у земледельцев не было недостатка в камне и дереве. Если же тем не менее образование классов и государства здесь несколько задержалось, то это объясняется, вероятно, какими-то конкретными особенностями режима эламских рек, потребовавшего больших, чем в Нижней Месопотамии, усилий и времени для создания крупных магистральных каналов и освоения Ил. 63 больших пространств земли под посевы*. К сожалению, Эламская низменность изучена гораздо хуже древней Нижней Месопотамии, и о ее центрах государствообразования, исключая Сузы на русле Шаур, соеди-
* Б. Б. Пиотровский приписывает особое значение тесной связи эламской равнины с горными пастбищами и предполагает существование зависимости между архаическими порядками, сложившимися в эламской государственности (о чем см. ниже, гл. V), и влиянием традиций древнейших вождей, которым он склонен приписывать пастушеское происхождение.
216
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
67а	676
67b
217
Глава III
68.	Шумерская архитектура третьего этапа Раннединастического периода первая половина III тысячелетия до н. э.:
а)	овальный храм в Туту бе (Хафадже) , реконструкция по Г. Дерби;
б)	дворец А в Kuiuet аксонометрия
няющем реки Керхе и Диз, пока ничего не известно, кроме нескольких более поздних и нелокализуемых названий «городов». Элам в широком смысле охватывал кроме низменности также обширные пространства гор и долин между ними; важнейшим центром этой области был Анчан (иначе Аншан, Анзан), ныне городище Тепе-Мальян, в 80 км от современного иранского города Шираза. Раскопки Анчана только начаты, и результаты их еще не могли быть использованы в этой книге.
О ранних стадиях развития городища Сузы говорилось выше. Ко времени слоя Сузы С, примерно одновременно с Протописьменным периодом в Двуречье, в Эламе тоже появляется иероглифическая письменность, но иная, нежели в Южном Двуречье, хотя и созданная, вероятно, под влиянием идеи идеографической шумерской письменности [2]. Документы, написанные эламской иероглификой, дошли не только из Суз, но и из пунктов в пределах Иранского нагорья, расположенных далеко от этого центра (они известны на городище Тепе-Сиалк, в центре нагорья, около современного города Кашана; есть сведения о находке эламских табличек довольно далеко к северу, близ современного Хамадана; эламские документы найдены и на городище Тепе-Яхья на юго-востоке, к югу от города Кермана, ближе к границе современного государства Иран с Пакистаном).
Ил. 64 Это свидетельствует об очень широком распространении эламской культуры: во всяком случае, археологические слои на Тепе-Сиалк и Тепе-Яхья времени письменных памятников как будто не обнаруживают признаков, говорящих о вторжении сюда чуждого культурного элемента, и поэтому едва ли следует считать эти поселения только эламскими торговыми форпостами среди чуждого населения. Но, с другой стороны, несомненно, ошибочно и мнение К. Ламберг-Карловского, раскапывавшего Тепе-Яхья, согласно которому именно здесь находился центр эламской культуры, тогда как Сузы якобы были лишь периферией [48; 49]. Дело в том, что знаки на документах из Тепе-Яхья могут быть выведены из знаков на документах из Суз, но не наоборот [2]. Радиокарбонные датировки Тепе-Яхья (чуть ли не середина IV тысячелетия до н. э.) явно ошибочны. Все документы и из Суз, и из других городищ, так же как и в раннем Шумере, учетно-хозяйственные и, вероятно, тоже принадлежали храмовым хозяйствам. К сожалению, к их расшифровке пока не создано почти никаких подходов. Можно отметить, что в числе знаков эламской иероглифики есть один, изображающий лошадь; она по-видимому, была
218
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
68а
686
219
Глава III
6 9. Шумерская южная скульптура третьего этапа Раннединастического периода, около середины III тысячелетия до н. а.: а) голова статуи богини, из Уммы (?); б) статуя мужчины, из Убайда;
в)	статуя стоящей женщины, из Нгирсу (Телле)
известна и шумерам, во всяком случае с III тысячелетия до н. э., хотя и не как транспортное животное.
Скачок в развитии технологии земледелия, приведший в условиях Ил. 65 легких наносных почв исключительного плодородия к значительному ро-Ил. 66 сту сельскохозяйственного производства, образованию прибавочного про-Ил. 67 дукта, а следовательно, и к выделению особых групп профессий, не связанных прямо с производством, и далее — к имущественному, а затем и классовому расслоению общества, с созданием государства произошел в Передней Азии к началу III тысячелетия до н. э. не только в пределах Нижней Месопотамии и Элама.
Начатки цивилизации распространялись также в Верхней Месопотамии и довольно далеко в глубь нагорий по долине верхнего Евфрата. Так, на городище Телль-Брак, лежащем на богарных землях в верховьях реки Хабур в Верхней Месопотамии, обнаружен очаг культуры, археологически почти тождественной с культурой Протописьменного периода Нижней Месопотамии (особенно ее северной части), хотя некоторые частные особенности найденных материальных предметов, вероятно, выработались на месте. Предполагается, что этот очаг культуры был создан переселенцами из Нижней Месопотамии. Памятников архаической шумерской письменности в Телль-Браке не найдено, но они обнаружены на городище того же времени — Хабуба-Кабира на Евфрате, около его излучины.
Аналогичное городище, но без следов письменности вскрыто экспедицией А. Пальмиери и на верхнем Евфрате, близ современного города Ма-латья, а к западу от излучины Евфрата, в Сирии, обнаружен торговый город Эбла (городище Телль-Мардих), населенный в XXIV—XXIII вв. западными семитами, которые пользовались шумеро-семитской клинописью. Влияние его распространялось от Гублы (Библа) на побережье Средиземного моря до Мари, управлялся он вождем-жрецом, носившим титул «маликум» (по-эблаитски) или «эн» (по-шумерски); они имели также особых военачальников — лугалей.
Вне Месопотамии и Северной Сирии на неполивных землях и землях ручьевого орошения часть земледельцев энеолитических культур Передней Азии по-прежнему продолжала жить первобытнообщинным строем, как и в предшествующие тысячелетия, хотя количественные изменения, подготовлявшие скачок в мир цивилизации, несомненно, накапливались и тут.
220
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
69а	696
69в
221
Глава III
70.	Шумерская северная скульптура третьего этапа Раннединастического периода, около середины III тысячелетия ) о н. э.:
а)	предположительно бог Аб-у и богиня (или адорант и адорантка?)* из храма Аб-у в Эшнуне ( Теллъ-Асмаре) ;
9. Искусство Раннединастического периода
Если об искусстве Протописьменного периода мы могли судить главным образом по материалам раскопок в Варке и Джемдет-Насре, то памятники Раннединастического периода представлены значительным числом археологических комплексов (не считая случайных, единичных находок), которые позволяют уже более смело говорить о некоторых общих тенденциях в искусстве этого времени.
Наиболее массовый материал происходит из раскопок на юге. В Уре и Убайде найдены скульптурные памятники, рельефы, глиптика, памятники ювелирного искусства (из «Царских гробниц» в Уре); в Лагаше — скульптура, рельеф, в меньшей мере глиптика; в Шуруппаке — главным образом глиптика. На севере, в Эшнуне и Тутубе (в районе реки Диялы), при раскопках в большом количестве обнаружены скульптура, глиптика; найдены также рельефы. Из Мари дошли скульптура, глиптика; из Киша — мозаичные инкрустации.
Ил. 68 Почти во всех упомянутых местах найдены также памятники монументальной архитектуры. В ней окончательно утверждается тип храма па высокой платформе, который иногда (а весь храмовой участок даже обычно) обносился высокой стеной. Храм как архитектурное сооружение к этому времени принимает уже более лаконичные формы: подсобные помещения четко отделены от центральных культовых и число их уменьшается, исчезают колонны и полуколонны, а с ними и мозаичная облицовка, возможно, также и росписи, поскольку никаких следов от них в храмах как будто не обнаружено (об этом, впрочем, трудно судить определенно, так как в климатических условиях Двуречья роспись сохраняется плохо). Основной формой художественного оформления памятников храмовой архитектуры остается членение наружных стен выступами. Храмы на севере Нижней Месопотамии строились, как полагают, нередко с закрытыми центральными помещениями (соответствующими двору на юге), и, быть может, некоторые из них перекрывались сводом (так по крайней мере считал археолог А. Франкфорт). Не исключено, что уже в период РД утверждается и другой тип храмов — многоступенчатый зиккурат; эта архитектурная форма, видимо, является дальнейшим развитием типа храма на платформе. Правда, наиболее ранний из обнаружен-
222
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
70а
223
Глава III
б)	голова статуэтки царицы-жрицы (?), из храма Иштар в Мари;
в)	статуэтка Эбих-Иля, правителя Мари из храма Иштар в Мари
71.	Скульптура из Мари:
а)	статуэтка из храма Иштар
в Мари;
б)	надпись на плече статуэтки с именем и титулом правителя Мари Ламги-Мари
ных к настоящему времени и хорошо сохранившийся зиккурат относится только к концу III тысячелетия до н. э., но изображения многоступенчатого храма в глиптике и на керамике восходят к более раннему периоду — РД III. Храм на платформе, как впоследствии и зиккурат, посвящался главному общинному божеству, но одновременно с ним существовали и храмы второстепенных божеств, которые обычно не строились на платформах, имели меньшие размеры и, как правило, помещались неподалеку от храма главного божества, внутри общего храмового участка.
Необычный памятник архитектуры обнаружен в Кише — светское здание, представляющее собой первый известный образец соединения дворца и крепости в шумерском строительстве, причем характерно, что система оборонительных стен защищала дворец не только от врага вне города, но, как мы уже говорили, и от самого города. Дворец строился и совершенствовался в течение длительного времени: более ранняя постройка (в плане прямоугольник 75X40 м) была обнесена крепостной стеной со слабовыраженнымп зубчатыми башнями; внутри, за небольшим квадратным двором (15X15 м), располагались жилые и хозяйственные помещения. Более поздняя постройка (55X30 м) имела своеобразную композицию: в западной ее части находился узкий зал (21,7X7,6 м) с четырьмя колоннами (диаметр 1,5 м) по центральной оси, служившими опорами крыши. В восточной части здания располагалась галерея с колоннами на парапете и с раковинной стенной мозаикой, изображавшей боевые сцены. Точное назначение этого помещения не выяснено, но, как уже упоминалось, очень возможно, что перед нами, как и в «Красном здании» древнейшего Урука, зал народных городских собраний с галереей для совета.
С точки зрения стиля, очень условно, мы можем объединить дошед-ИЛ> ед шие до нас памятники скульптуры в две основные группы — северную Ил. 70 и южную. В большинстве своем все они представляют собой небольшие (25—40 см) фигурки из местного алебастра и более мягких пород камня (известняка, песчаника и т. д.). Помещались они обычно в культовых нишах во внутреннем дворе храма. Для северной группы характерны преувеличенно вытянутые, для южной группы, напротив, преувеличенно укороченные пропорции.
Вот угловатая, вытянутая, как будто бы выполненная не очень умелой рукой фигура женщины со сложенными на груди маленькими, неестественно тонкими руками. Впечатление такое, как будто бы она не мо-
224
Раппсдинастичеекий период в Двуречье п Эламе
15 Заказ № 1238
225
Глава III
72.	Образцы оттисков печатей Раннединастического периода, около 2600—2300 гг. до н. э. из Ура, Шуруппака и других мест
73.	«Фризы сражающихся» на печатях третьего этапа Раннединастического периода около середины III тысячелетия до н. э.:
а)	Берлинский музей;
б)	из Эшнуны (Телль-Асмара)
жет оторвать их от тела. Черты лица утрированны: нос похож на птичий, огромные, широко открытые глаза. Это скульптура северной группы.
Другая статуэтка — сидящий мужчина. Его пропорции как бы приплюснуты, огрублены. Лицо маловыразительно, неподвижно; небольшая фигурка кажется массивной и тяжелой. Перед нами образец скульптуры юга.
При всей разнице между скульптурой юга и севера бросается в глаза то общее, что объединяет их, — преднамеренное сильное искажение пропорций человеческого тела и черт лица с резким подчеркиванием одной-двух черт, особенно часто носа и ушей; по сравнению с правильными и обладающими жизненным правдоподобием чертами лица богини из Урука лица таких статуэток, да и сами они кажутся неприглядными.
Ил. 71 У некоторых фигурок па спине или на плече имеется надпись. Такие фигурки ставились в храмах как представители того, кто их поставил, с тем чтобы они молились за него. Для них не требовалось конкретного сходства с оригиналом, как, скажем, в Египте, где раннее блистательное развитие портретной скульптуры было обусловлено требованиями магии: душа-двойник могла бы иначе перепутать хозяина; здесь же было вполне достаточно короткой надписи (лишь к концу III тысячелетия до н. э. иногда появляется и более подробное начертание той просьбы, с которой адорант обращался к божеству). Особо подчеркнутые черты лица, видимо, соответствовали магическим требованиям: глаза и уши — вместилища мудрости [по-шумерски, например, «ухо» и «мудрость» обозначаются одной и той же идеограммой — нгешту[г]; «ясные глаза» (иги-ку[г]) — тоже метафора магического прозрения].
Широко раскрытые глаза, в которых выражение просьбы сочетается с удивлением, или подчеркнуто просительный жест, молитвенное положение рук часто делают фигурки живыми и выразительными при всей их нескладности и угловатости. Передача внутреннего состояния, какой-то общей единой внутренней задачи оказывается, таким образом, гораздо важнее передачи телесной формы, и она разрабатывается лишь в той мере, в какой отвечает поставленной задаче.
Ил. 72 Тот же отказ от точной передачи форм тела и его пропорций мы встречаем и в глиптике. В ней к первой четверти III тысячелетия до н. э. полностью начинает преобладать печать-цилиндр; глиптическое искусство достигает высокого мастерства. Окончательный переход к форме цилиндра требовал новых стилистических и композиционных
226
Раннединастический период в Двуречье п Эламе
227
15*
Глава III
74.	Ритуальное пиршество, изображена, середины Ill тысячелетия до н. э.: а) победный пир, перламутровая инкрустация «штандарта» из Ура;
б)	священный пир, рельеф из Ту ту ба ( Хафадже)
приемов в изображении. Все фигуры начинают изображаться не поперек, а вдоль по оси цилиндра, занимая при этом всю его поверхность; животные изображаются стоящими на задних лапах, и их головы оказываются вровень с человеческими (прием изокефалии). Фигуры тесно сплетаются, и тем самым заполняется все пустое пространство на печати. Узор на ней начинает тяготеть к орнаменту, но этот орнамент представляет собой фриз из тесно переплетенных между собой фигур животных и людей. Он наполнен определенным содержанием: хищники нападают на стада, а странные, фантастические существа — полулюди, полуживотпые — защищают их или борются между собой; тут же и антропоморфные фигуры божеств (?) —мужчины в фас и в профиль — в разных сочетаниях присоединяются к той или иной группе: поражают хищников кинжалами или участвуют в нападении на беззащитных животных. Так же как и в скульптуре, естественные пропорции искажены, черты лица утрированны, и скорее мы можем назвать такие фигуры человекоподобными, чем человеческими. Из чисто фантастических образов наиболее характерны человекобык (мужская фигура с рогами и бычьим торсом) и бык с человеческим лицом.
Весь этот фриз в научной литературе так и носит название «фриза сражающихся». Наибольшее распространение он получил в РД II («изо-Ил. 73 бразительно-линейный стиль») и РД III («декоративно-рельефный стиль») *; почти 80% всех изображений относится к типу «фриза сражающихся». Разнообразие и многочисленность глиптических образов как бы соответствуют бесчисленным младшим божествам шумерской мифологии, созданным верховными богами-творцами, которым последние судили владеть какой-либо областью хозяйства на земле.
Кроме «фриза сражающихся» в глиптике периода РД популярны сцены священного пира, изображения божества, плывущего в фантастической лодке в окружении фантастических же фигур. Но и эти темы в большинстве случаев решены в орнаментальном плане, так что даже и сюжетный рисунок тяготеет к орнаменту.
Орнаментальность и повествовательность композиций — не новые черты в искусстве Двуречья. Орнаментальный фриз широко использо-
* Существуют и более подробные классификации глиптики времени РД как по периодам, так и по местным художественным школам; однако для целой настоящей книги приводимая нами классификация А. Франкфорта представляется достаточной.
228
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
74а
746
229
Глава III
75.	Лиры из царских гробниц Ура, около 2500 г. до н. э., дерево, обложенное серебром:
а)	с головой коровы;
б)	с фигуркой онагра
вался уже в прикладном искусстве неолита. Исчезнув в раннешумерский период на керамике, он возникает как чисто декоративный элемент в убранстве раннешумерских культовых и общественных сооружений (ср. мозаичные облицовки урукских храмов и росписи Телль-Укайра). В РД основной сферой его применения становится глиптика.
Ил. 74 Рассказ-повествование, знакомый нам уже по раннешумерскому рельефу, сохраняется и в рельефе периода РД. Искусство рельефа не получает в Шумере такого широкого развития, как, например, в Египте (возможно, сказывался недостаток камня). Памятники шумерского рельефа — это небольшого размера доски, плакетки, палетки из мягкого камня или глины, изготовленные в честь какого-либо торжественного события: закладки храма, победы над врагами. Вероятно, они висели на стенах храмов; стелы с более крупными каменными рельефами иногда ставились на местах событий, по случаю которых они были изготовлены; например, знаменитая рельефная «Стела коршунов» Эанатума лагаш-ского, воздвигнутая в честь его победы над Уммой, по-видимому, стояла на границе Лагаша. Основные характерные черты раннединастического рельефа — горизонтальное членение плоскости, порегистровый рассказ-повествование, читаемый снизу вверх, выделение фигур правителей или должностных лиц (их рост зависит от важности их общественного положения). В большинстве своем фигуры выполняются по шаблону. Для сегодняшнего зрителя ценность таких памятников, за редким исключением, больше историко-культурная, нежели художественная, что, возможно, в значительной степени объясняется не всегда доступной нашему пониманию идеологической нагрузкой, которую несли эти произведения.
С того времени, когда в обществе выделяется особая группа людей, которая берет под свой контроль хозяйство храмов, культ и ритуал, официальное искусство, естественно, начинает все более подчиняться идеологическим требованиям (изображаются только божества и их адоранты, образы наделяются сверхъестественными свойствами). Не случайно мы уже не встречаем той своеобразной, порой свободной трактовки, которая отмечала лучшие произведения искусства времени ПП II, не случайно и столь разнообразные группы скульптуры шумерского севера и юга кажутся подчиненными одной идее — создать образ, наделенный сверхъестественными свойствами («всевидящий, всеслышащий»). Мы, конечно,
230
Раннединастический период в Двуречье и Эламе
75а
231
Глава III
не должны, да и не можем подходить к древнешумерским канонам красоты с современных или античных позиций, но одно несомненно: человеческая плоть и телесные пропорции сами по себе не интересовали в данном случае скульптора; изображение тела служило для него как бы намеком, считалось необходимой условностью, средством подчеркнуть образно выраженную абстрактную сущность, функцию (что особенно явственно ощущается в фигурках адорантов-просителей; важна не фигура, как таковая, а поза, жест, выражение: молю тебя, не откажи!). Поэтому скульптурные фигуры периода РД, даже если они иногда и изображают божеств плодородия, лишены полностью чувственности; их идеал — стремление к сверхъестественному, сверхчеловеческому и даже нечеловеческому. Мы могли бы, опять-таки очень условно и упрощенно, назвать этот период «мои боги и я», ибо если человек и приходит к образу божества через свое собственное «я», как мы это наблюдали в Протописьменный период, то следующим этапом будет уже некоторое отвлечение, некоторая абстрактность образа.
Однако вплоть до конца III тысячелетия до н. э. единых идеологических требований и, следовательно, общего для всей страны жесткого канона, видимо, еще не существовало. Возможно, сказалась разрозненность и самостоятельность этих, постоянно воюющих между собой «но-мов»-государств, где были разные пантеоны, различные ритуалы, не было единообразия в мифологии. Существовали, конечно, некоторые общие приемы изображения: брови и глаза почти всегда инкрустированы, борода передается при помощи незначительно варьирующихся, но в общем однообразных приемов, подчеркиваются огромные уши и глаза как символ мудрости и т. д. Но в этих пределах позы, одежда, прически, характер передачи форм человеческого тела и его сложения, а в глиптике и детали узора бесконечно разнообразны и никак не унифицированы.
Ювелирное искусство периода РД, известное главным образом по материалам раскопок урских гробниц (но материалам богатейшим), особенно наглядно опровергает бытующее иногда мнение о неумении или неспособности шумерских мастеров пользоваться языком изобразительного искусства. Шумерские ювелиры, пользуясь главным образом комбинацией трех цветовых сочетаний (синего — лазурита, красного — сердолика и желтого — золота), достигают такой изысканности форм, что их произведения по праву могут быть отнесены к шедеврам ювелирного творчества.
Глава IV
йй
ПЕРВЫЕ
ДЕСПОТИИ
В ДВУРЕЧЬЕ
1. Династия Аккаде
Для последующих времен личность основателя царства Аккаде—Шаррум-кёна (в современной историографии обычно называемого Саргоном Древним) — была окутана сказочной дымкой преданий; нам и сейчас нелегко отделить легенду от истории, хотя от Саргона дошли и подлинные надписи, к сожалению довольно скупые по содержанию. Помимо них о событиях его жизни и царствования рассказывают поэмы на шумерском и аккадском языках, то превозносящие его как любимца богини Иштар, то осуждающие за гордыню и пренебрежение к воле богов; время возникновения некоторых из этих поэм отстоит, видимо, лишь на немногие поколения от периода жизни Саргона, другие сложились столетиями позже. Затем царствование Саргона и его потомков нашло отражение в так называемых Omina * [43; 50] и в исторической традиции «хроник» и ритмических произведений, составленных в форме якобы подлинных царских надписей (нару}. «Хроники» и нару в значительной мере опираются на выписки из Omina.
Omina — это записи, сделанные древними прорицателями о природных явлениях, а в особенности о конфигурациях печени жертвенного ягненка, наблюдавшихся перед каким-либо важным событием в жизни страны, а также о самих событиях. Предполагалось, что будущие поколения прорицателей, встретившись с подобными же явлениями, смогут безошибочно предсказать наступление точно таких событий: считали, что между ними существует причинная магическая связь. События, регистрируемые (без какого бы то ни было хронологического порядка) в сводах Omina, обычно представляют собой нечто, вообще говоря, возможное (например, смерть царя от гангрены, вызванной занозой на ноге, и т. п.)'.
* Omen, мн. ч. omina (лат). — предзнаменование.
233
Глава IV
К сожалению, иногда один и тот же Omen оказывается связанным с именем то одного, то другого царя, и в любом случае у нас, как правило, нет действительного критерия подлинности упоминаемых в Omina сообщений. Поэтому, если историк ссылается только на Omina или на составленные по ним «хроники» в подтверждение того или иного факта, это означает, что факт, о котором идет речь, малодостоверен. Конечно, нет никакой гарантии и в истинности событий, упоминаемых в поэтических текстах.
Согласно одной из самых старых традиций (но все же возникшей на 150 лет позже Саргона), традиции «Царского списка», «Шаррумкен» был «садовником, чашеносцем Ур-Забабы», лугаля IV династии Киша, внука Ку-Бабы. Низкое происхождение Саргона стало впоследствии общим местом клинописных исторических сочинений. Поздняя эпическая традиция утверждала, что Саргон был незаконным сыном безбрачной жрицы (?), приемным сыном водоноса и по особой милости к нему богини Иштар (шумерской Инаны) прямо из садовников попал в цари. Ввиду такой настойчивости традиции мы едва ли вправе сомневаться в том, что либо Саргон действительно вышел из народа (собственно, из членов персонала царско-храмового хозяйства), либо в его деятельности или в сопутствовавшей ей исторической обстановке было нечто, позволившее сложиться такому мнению о нем. Столь неожиданное возвышение могло произойти в критической обстановке крушения царств, народного восстания или общей смуты, но едва ли просто вследствие одного из тех дворцовых переворотов, десятки которых история Двуречья знала и до и после Саргона. Поскольку, по «Царскому списку», Саргон был слугой Ур-Забабы, царя Киша, постольку его внезапное возвышение кажется возможным связать с поражением Киша, понесенным от Лугальзагеси. Во всяком случае, в течение некоторого времени Саргон правил одновременно с Лугальзагеси.
Настоящее имя Саргона неизвестно, а имя Шаррумкен, что значит по-восточносемитски «царь истинен», он, по всей вероятности, принял уже по восшествии на престол. Поздняя аккадская поэма, известная в науке под названием «Легенда о Саргоне» [50], соообщает, что его родиной был Азупирану («Шафрановый городок», или «Городок крокусов») на Евфрате. Местоположение его неизвестно, но полагают, что он находился на среднем течении этой реки, т. е. в пределах нынешней Сирии, где к тому времени выросли тат;ие же города-государства, как и на юге Двуречья. Во всяком случае, Саргон, судя по его имени, был восточным семитом; возвысился же он в области Киша, на севере Нижней Месопотамии.
Многие историки придают непомерное значение восточносемитскому происхождению Саргона и полагают, что тем самым с Саргона начинается некий новый, а именно семитский период в истории Двуречья. Это, однако, не так; в Верхней и в северной части Нижней Месопотамии (в стране Ки-Ури) задолго до этого преобладал, по-видимому, восточносемитский язык; уже династия Акшака и II—IV династии Киша были, как упоминалось выше, в основном семитоязычными; писали клинописью по-восточносемитски раньше времени правления Саргона, например, в Мари, в Дильбате и даже в Уре и по-западносемитски в Эбле и в Мари. Саргон, естественно, приближал к себе своих земляков-северян, среди которых было много семитов, и потому при нем стал шире входить в официальное употребление восточносемитский язык; однако и шумерский продолжал употребляться как в быту, так и в делопроизводстве.
Из большой историко-дидактической поэмы о внуке Саргона — На-рам-Суэне, составленной впоследствии по-шумерски жрецами Ниппура, по-видимому, следует, что, воспользовавшись поражением Киша, Саргон овладел Верхней Месопотамией или ее частью (поэма говорила: «до
234
Первые деспотии в Двуречье
Верхнего моря», т. е. до Средиземного) и затем разгромил «дом области (ки) Урука», иначе говоря, династию «нома» Урук.
Но еще до этого Саргон, выбирая столицу, решил не жить ни в одном из традиционных северных центров вроде Киша, Акшака или Мари, а выбрал город без традиций, почти безвестный, возможно, в «номе» Сиппар, там, где на севере Ки-Ури начиналось разветвление каналов между Евфратом и Тигром. Город носил название Аккаде; по нему и область Ки-Ури стала с тех пор называться Аккадом, а восточносемитский язык — аккадским *.
Уже здесь мы видим коренное различие между политикой Саргона и политикой Лугальзагеси: тот не только перебрался из Уммы в традиционную твердыню гегемонов — Урук, но даже позволил местным жрецам и энси избрать себя лугалем (вероятно, традиционным способом) и тем самым отдал себя в руки местных олигархических клик. Саргон, напротив, создает новую столицу, не связанную с древними традициями ни лугалей-гегемонов, ни, вероятно, особо значительных олигархических родов, город, в котором он мог быть полным хозяином. Саргону—«новому человеку», человеку без прошлого — предстояло по-настоящему выполнить стоявшую перед обществом историческую задачу — сломить общинную олигархию с ее узкоместными традициями и создать единство ирригационных общин Шумера. Именно это обстоятельство сделало Саргона первым объединителем страны, а то, что он был восточным семитом, — простая случайность; семитское происхождение Саргона нисколько не подчеркивалось ни им самим, ни его идеологическими противниками, создателями уже упоминавшейся историко-дидактической поэмы.
Только политическое единство страны могло, во-первых, обеспечить согласованное действие местных ирригационных систем и прекращение вечных ссор между общинами, сопровождавшихся бесконечными трудоемкими переделками каналов и произвольным перераспределением жизненно необходимой воды (что так ярко рисует историческая надпись на «Конусе Энметены»); а во-вторых, обеспечить ликвидацию зависимости как храмовых хозяйств, так и рядовых общинников от аристократических родов.
Чрезвычайно показательным для понимания политики Саргона и ил. 76 его династии является характер его войска. Здесь, как и во всем, Саргон резко порвал с традицией поры РД III: при Аккадской династии мы более не встретим изображений тяжеловооруженной фаланги дружинников энси и лугалей прежнего времени. Основу войска теперь составляет Ил. 77 легкая пехота, действующая рассыпным строем и делящаяся на лучников, копейщиков и воинов, вооруженных боевыми секирами. Каждый воинский отряд имел только один вид наступательного оружия; одеты воины были, как во времена ПП II, в одно лишь легкое препоясание, иногда из достаточно длинной полосы ткани, чтобы перебросить один ее конец через плечо. Из оборонительного оружия применялся только остроконечный медный шлем. Сам царь в сражении отличался от своих воинов лишь перевязью да сандалиями или бахромчатой одеждой вместо гладкой.
* До сих пор считалось, что сам Саргон впервые и построил Аккаде, но недавно молодому датскому ученому О. Вестенгольцу удалось показать, что с этим городом воевал еще Эн-Шакушана урукский. Правда, Саргон правил, по традиции, очень долго (55 лет), но, даже если считать, что война его с Лугальзагеси и завоевание Южного Шумера относятся к последним годам его жизни, трудно предположить, что он мог быть хотя бы в ранней молодости современником Эн-Ша-кушаны. Как известно, Эн-Шакушана воевал с 'Энби- Астаром, правившим в Кише намного раньше Ур-Забабы.
235
Глава IV
76.	Парадные и боевые облачения царей династии Аккаде (реконструкция М. В. Горелика):
а)	с рельефа Нарам- Суэна в Пир-Ху сейне, булава из археологических находок, с именем Нарам-Суэна;
б)	с изображения на стеле Нарам-Суэна (см. ил. 81), рога обозначают обожествление царя; топор, из археологических находок;
в)	с изображения на стеле Римуша (см. ил. 78)
77.	Воины династии Аккаде (реконструкция М. В. Горелика):
а) лучник, с аккадской печати; топор, из Тепе-Гавра;
б—в) знаменосец и копейщик, с изображения на стеле Нарам-Суэна (см. ил. 81);
г) секироносец, с изображения на стеле Римуша (см. ил. 78), секира, из Ура
Чтобы побеждать в боях тяжеловооруженную дружинную пехоту, такое войско должно было быть прежде всего очень многочисленным. Поэтому мы вряд ли ошибемся, предположив, что это было массовое ополчение свободных. Создать такое войско Саргон, начавший буквально на пустом месте, мог только благодаря широкой народной поддержке. Новое войско требовало и новой тактики и стратегии. Важную роль в победах Саргона и Саргонидов, несомненно, сыграло и введение подвижных стрелковых частей.
По имеющимся источникам можно в общих чертах восстановить ход событий в правление Саргона Древнего. Наиболее достоверные сведения дает сопоставление изменений в титулатуре Саргона в его различных надписях с упоминаемыми в них же событиями. (Правда, сами эти надписи, как правило, до нас не дошли, но существуют очень точные копии с них, сделанные писцами Ниппура * еще в древности [47].)
Так, именуя себя «царем Аккаде» и «царем Киша», Саргон упоминает о поражении Лугальзагеси, а также о втором своем походе против его сторонников (в том числе о завоевании Лагаша); под титулом «царь (лугаль) Страны» он, кроме того, сообщает о своей деятельности в Ниппуре и своей гегемонии «от Верхнего до Нижнего моря», о восстановлении разрушенного Киша, а затем о покорении Мари и Элама. Наконец, опять титулуя себя «царем (лугалем) Киша», он говорит об организации заморской торговли и завоевании областей вплоть до Сирии и Малой Азии. При этом несомненно, что титул «царь Аккаде» он не мог носить до занятия этого города и превращения его в столицу, титул «царь Страны» — до признания в Ниппуре. В Omina упоминается не менее двух походов Саргона на «Запад», т. е. в Сирию, в 3-м и 11-м годах его правления. Очевидно, поход в Сирию, упоминаемый в надписях Саргона, — это поход 11-го года (перед этим говорится о прибытии заморских судов к пристани Аккаде, что могло произойти лишь после установления власти Саргона до «Нижнего моря», в частности как результат второго из походов против сторонников Лугальзагеси и завоевания Ура и Лагаша у «Нижнего моря»; между тем еще до первого из походов в Сирию Саргон уже должен был укрепиться в Кише, и, таким образом, скорее всего первый поход к «Верхнему морю» состоялся еще
* К сожалению, это значит, что у нас нет надписей Саргона Древнего, высеченных на камне до признания или до появления его в Ниппуре.
236
Первые деспотии в Двуречье
76абв	77абвг
237
Глава IV
до войны с Лугальзагеси). Завоевание Лагаша, по всей видимости, падает на 7-й год Уруинимгины-лугаля — последний год, отраженный в его архиве, в то время как бедственное положение Лагаша в два предыдущих года, надо полагать, являлось результатом предшествовавшего похода Лугальзагеси. Это дает уже абсолютные хронологические рамки для событий правления Саргона-Шаррумкена, которых мы и будем придерживаться.
Согласно нашей реконструкции, Саргон начал править не позже 2-го года Уруинимгины-лугаля и 20-го года Лугальзагеси, т. е. 2316 г. до н. э. В течение трех-четырех лет он обеспечил себе гегемонию на Евфрате, вероятно признанную в Сирии эном Эблы, открывшим Саргону дорогу к Средиземному морю, и затем отстроил свою новую столицу, после чего начал войну против Лугальзагеси; по легенде, поводом к ней был отказ урукского лугаля породниться с Саргоном. Лугальзагеси выставил против него мощную коалицию в традиционном роде военных союзов общин и правителей. По словам надписей Саргона, в бою с Лугальзагеси он захватил в плен или убил 50 энси. Едва ли в Шумере было больше «номовых» общин. Был захвачен и сам Лугальзагеси и в «медных оковах» проведен в «ворота Энлиля» в знак посвящения его ниппурскому гегемону богов; одна из надписей прибавляет, что Саргон отдал Лугальзагеси «Энлилю, судье его»; без сомнения, суд оракула приговорил Лугальзагеси к смерти.
Как и его погибший предшественник, Саргон хорошо понимал необходимость религиозного обоснования своей власти; поэтому естественно, что он опирался не только на культ Абы, бога Аккаде (может быть, своего родового бога?), и Забабы, бога Киша, но и на общешумерский культ Энлиля в Ниппуре; в его храме он соорудил несколько статуй и, вероятно, богато одарил храм; позднейшие утверждения нравоучительных вавилонских жреческих хроник, будто Саргон относился к богам с пренебрежением, несомненно, тенденциозны, так же как и утверждение, будто Саргон разрушил Вавилон, чтобы из его кирпичей строить пригород своей столицы; город Вавилон тогда не имел ровно никакого значения.
Несмотря на сокрушительное поражение, нанесенное Саргоном Уруку и его союзникам, и разрушение стен Урука, по-видимому, уже на следующий год победителю опять пришлось иметь дело с энси и лу-галями юга, продолжавшими дело Лугальзагеси без Лугальзагеси. Во главе коалиции на этот раз встал «человек (=правитель) Ура». Разбив его, Саргон направился по Итурунгалю против Уммы, а затем и против Лагаша. Двигаясь от собственно города Лагаша до моря, Саргон занял временную лагашскую столицу Э-Нинмар и всю лагашскую территорию, после чего его воины, достигнув после «Верхнего моря» теперь уже и «Нижнего моря» (лагуны Персидского залива), совершили обряд омовения оружия. Мес-э(?), энси Уммы, был взят в плен; судьба Уруинимгины, лугаля Лагаша, а также судьба правителя Ура неизвестны. Стены всех трех городов были разрушены. Подводя итог, Саргон говорит, что, если считать этот поход, он сражался в 34 битвах.
Власть Саргона простиралась теперь от Сирии до Персидского залива; это было самое большое из когда-либо существовавших до тех пор государств! Следующие годы Саргон, по-видимому, посвятил задаче организации того совершенно нового образования, каким явилось его царство.
Лишь на 11-м году своего правления (судя по Omina) он предпринимает большой поход вверх по Евфрату через Туттуль* (ныне Хит),
* Здесь имеется в виду Нижний Туттуль; был еще Верхний Туттуль у устья реки Белих.
238
Первые деспотии в Двуречье
Мари (ныне Телль-Харири, на границе современного государства Сирии), Яримуту (местоположение неясно) и Эблу (городище Телль-Мар-дих в Северной Сирии за Евфратом) к Кедровому лесу (горы Аманус в Северной Сирии) и Серебряным горам (Малоазийский Тавр). Позднейшая традиция считала, что в этом походе Саргон «переправился через Море захода солнца» *, покорил и объединил «Страну захода солнца», поставил там свои изображения и «добычу ее переправил на сушу». Что из этого является подлинным историческим фактом и где следует искать «Страну захода солнца», неясно. Впоследствии сплелась легенда (сохраненная в эпосе II тысячелетия до н. э. «Царь битвы») о призвании странствующими восточносемитскими купцами Саргона и его воинов в Малую Азию (в город Пурушханду) против (?) некоего царя и героя Нурдаггаля, или Нур-Дагана, однако археологические данные не подтверждают столь давнего проникновения аккадских торговцев в глубь Малоазийского полуострова; как полагает Н. Б. Янковская, в легенде смешаны Саргон Древний, царь Аккада, и его внук Нарам-Суэн с Саргоном I, царем города Ашшура на реке Тигре, и его внуком (?) Нарам-Сином, жившими лет на четыреста позже. Однако сюжетная основа эпоса — сам поход Саргона Аккадского в горы Малой Азии, — безусловно, древняя; сюда же, возможно, относится и такая деталь эпоса, как обсуждение важных вопросов сходкой воинов Саргона; вероятно, и это подлинная историческая черта [7].
Дальнейшие военные события долгого царствования Саргона Древнего (55 лет, 2316—2261 гг. до н. э.) значительно менее ясны. Вероятно, предпринимались новые походы на Запад.
Еще в ранний период царствования Саргон совершил поход на Элам, где в то время существовало два крупнейших центра: собственно Элам, или Адамдун, и Варахсе. Поход увенчался успехом: были заняты города Аван, Сузы и другие, менее известные и взяты в плен в числе прочих правитель и судья города Варахсе, энси города Хухнури, а также энси и царь (или сын царя) Элама и др. Однако Элам не был, видимо, превращен просто в область Аккадской державы, и там продолжали править местные правители. Из добычи упоминается строительный лес. Кроме того, нам известно и о походе Саргона на Симуррум — город-государство на реке Нижний (ныне Малый) Заб, между нынешними городами Эрбиль и Киркук.
Об остальном мы знаем только по Omina или «хроникам», составленным на их основании [50]. Из упоминаемых ими событий к концу правления Саргона относится, видимо, поход против Каштам-бйлы, мятежного энси города Казаллу на канале Ме-Энлила. Город был полностью разрушен. Во время этого похода Саргон успешно отразил натиск на Аккаде из Субарту — по-видимому, области по среднему и верхнему течению реки Тигр и его притокам, где тогда еще, возможно, жили племена, говорившие на упоминавшемся выше «банановом» языке. Впрочем, около этого же времени за Тигром и по Тигру с Армянского нагорья появились уже в большом числе и новые племена хурритов, которых аккадцы по крайней мере с начала III тысячелетия до н. э., а может быть, и раньше также называли «субареями».
Во второй половине царствования Саргона произошло одно событие, которое традиция относит к времени до похода на Субарту. В Omina оно изложено так: «Все старейшины страны возмутились против него и осадили его в Аккаде. (Если в хронике написано иначе: „В старости его все страны возмутились против него и осадили его в Аккаде“, то
* Более достоверна хеттская традиция, считавшая, что Саргон переправился лишь через Евфрат, немного ниже выхода этой реки из нагорной области.
239
Глава IV
это, несомненно, позднейшее искажение текста. — И. Д.) Но Саргон вышел (из города), нанес им поражение, учинил им разгром...»
Что заставило всех этих старейшин и энси столь упорно сопротивляться власти Аккаде и в то же время столь единодушно держать сторону Лугальзагеси, защищая его дело даже после его гибели?
Причина заключается, вероятно, в том, что власть Лугальзагеси была для них менее опасной, чем власть Саргона. В пределах своих «номов» многие энси, несомненно, боролись со своей знатью и жречеством, стремясь завладеть всей полнотой власти; некоторые были ставленниками знати и жречества. Но, как и в случае с Уруинимгиной, ни те ни другие не представляли собой чего-то совершенно чуждого традиционной знати общин, и, во всяком случае, их честолюбие было ограничено рамками традиционных политических условий. Те же из них, кто претендовал на гегемонию, видели в Саргоне более страшного соперника, чем в Лугальзагеси и в собственной олигархии, которая, бывало, раньше ограничивала их власть. В борьбе со знатью никто из них не пытался, как это, по-видимому, сделал Саргон, опереться на широкие массы населения и создать народное ополчение. Поэтому в дальнейшем, когда претензии на соперничество с Аккаде в борьбе за гегемонию стали явно невозможными, энси отдельных городов начинают непосредственно отстаивать интересы местных олигархов в борьбе с центральной властью.
Победа таких энси означала бы возврат к сепаратизму, распад страны на отдельные «номовые» общины, на ирригационные системы местного значения и борьбу за водоснабжение, восстановление господства жречества местных богов в политическом и экономическом отношении, сохранение значения пережиточных органов самоуправления конца первобытной эпохи и политической роли олигархии.
Победа Аккаде означала централизм, укрепление политического и экономического единства страны, согласованно и рационально используемые ирригационные сети, подчинение храмовых хозяйств царскому хозяйству, ослабление пережиточных органов самоуправления, уничтожение традиционной олигархии и выдвижение на первый план повой знати из предводителей царского войска и царской бюрократии.
Иной характер и значение имело объединение Саргоном Верхней Месопотамии и Сирии. Ко второй половине III тысячелетия до и. э. вдоль Евфрата и Тигра, вплоть до гор, в верховьях Хабура в Северной Месопотамии и в оазисах Северной Сирии, между Евфратом и Средиземным морем, — повсюду уже существовали города-государства. Однако лишь часть из них образовалась в зоне поливных земель, другая часть расположилась на богарных землях, но и там, где пользовались искусственным орошением, по характеру географических условий не было ни пужды, ни возможности создавать единую ирригационную систему. Соответственно и роль жречества как коллективного организатора земледелия здесь была меньше, чем в Шумере, храмовые хозяйства занимали меньшие земельные массивы и требовали меньшего объема труда, власть местных правителей еще долго, вероятно, ограничивалась городским или «номовым» самоуправлением. Поэтому и вхождение этих областей в державу Саргона было не объединением, вызванным насущными историческими нуждами страны, а насильственным подчинением для уплаты дани победителю. Тем не менее насаждавшаяся аккадскими царями политическая система имела глубочайшее влияние и в этих северных районах.
В Нижней же Месопотамии создание централизованной монархии, а, скажем, не олигархической или другой какой-либо республики, причем монархии деспотической, в которой власть царя не исходила ни
240
Первые деспотии в Двуречье
от какого другого законного органа и где рядом с этой властью не существовало никакой другой независимой и ограничивающей ее законной власти, было обусловлено всей историей страны. Ход исторических событий показал, что благодаря имевшимся у царя не только собственно государственным, но и культовым функциям он мог контролировать ирригацию страны, а стало быть, и всю ее экономику. В течение XXV— XXIV вв. до н. э. царской власти, таким образом, удалось захватить в свои руки также и обширнейшие храмовые хозяйства, т. е. 40—50% земельной территории. Это на века вперед определило политические формы, слагавшиеся не только в Месопотамии, но и (под его большим или меньшим влиянием) на всем Ближнем Востоке. В то же время поразительные успехи Саргона объясняются, вероятно, и народным характером его войска, что указывает на широкую поддержку его (во всяком случае, на первых порах) рядовым населением страны. Для народных масс первым, ясным и известным врагом была своя, местная городская или «номовая» знать; опасность деспотизма выяснилась лишь позднее.
Как было показано выше, общество древней Нижней Месопотамии III тысячелетия до и. э. состояло из независимой знати, занимавшей ведущие места в «комовой» общине и включавшей высшее жречество; из членов большесемейных общин — свободных, полноправных глав патриархальных семей и отчасти временно неполноправных членов этих семей, составлявших основное население общин территориальных и их совокупности, — той же «номовой» общины; из служащих храмового персонала; из подневольных работников как храмового хозяйства, так и хозяйства знати (клиенты, младшие родичи и др.) и, наконец, из рабынь, их детей и мужчин-рабов. Как отразилось новое положение в стране на каждой из этих социальных групп?
Саргон очень рано осознал необходимость обеспечить себе поддержку той прослойки населения, в руках которой был культ; и вообще он все же не полностью порывал с политической традицией прошлого. Отбрасывая из нее то, что ему было не нужно, он приспосабливал ее к своим целям. Заняв, например, Ниппур в 6—7-м году своего правления, он заботится о культе Энлиля, и по восстановлении разрушенного Киша помимо нетрадиционного титула «царь Аккаде» и титула южных гегемонов «царь Страны» он принимает и титул северного гегемона «царь множеств» (шар кишшатим — так теперь стали переводить по-аккадски шумерский титул «лугаль Киши» — «лугаль Киша»). Таким образом, политика Саргона и его потомков по отношению к знати и жречеству была двойственной: хотя Саргон подавлял вооруженной рукой сопротивление местных энси и, по свидетельству его собственной надписи, назначал на должности энси «сынов (т. е. граждан) Аккаде», т. е. своих сторонников, вероятно, незнатного происхождения, однако часть семейств прежних энси продолжала господствовать па местах и при Саргоне, и при его сыновьях. Так, при втором преемнике Саргона правителем-энси Лагаша был Энгйльса, видимо родич Уруинимгины, так как дал имя Уруинимгины своему сыну; последний же оказывается «гражданином Аккаде», поскольку находился при царском дворе — возможно, первоначально как заложник.
Двойственным было, в свою очередь, и отношение знати и жречества к Саргону. Несмотря на начальное ожесточенное сопротивление, остатки старой знати постепенно дали втянуть себя в окружение Сар-гонидов, и не какая-либо «народная», а именно храмовая писцовая традиция поведала будущим поколениям о том изумленном почитании личности Саргона, которое создалось в народе, несомненно, уже при еге жизни. Однако та же храмовая традиция осуждала Саргона якобы за
16 Заказ № 1238	241
Глава IV
его гордыню в отношении Энлиля и других богов; правда, этот мотив более подчеркивался в связи с его внуком Нарам-Суэном.
Между Саргонпдами, пришедшими к власти, по-видимому, на волне какого-то движения масс, и самими этими широкими массами свободных общинников и клиентов теперь уже царско-храмового хозяйства со временем произошло отчуждение. От переворота Саргона выгадали верхушка военной и гражданской администрации, по-видимому, как и сам Саргон, вышедшая из низов, по быстро превратившаяся в новую знать (от старой она отличалась тем, что в большей степени зависела лично от правителя), и, вероятно, круги, связанные с посреднической торговлей; ее развитию на первых порах благоприятствовали и значительно расширившиеся границы нового государства, и введение единого календаря и единой системы мер и весов по всей стране, и, может быть, создание сети дорог (по крайней мере так считала поздняя традиция, сохранившая приписывавшийся времени Саргона Древнего «псевдоити-нерарий» — список областей и городов якобы его царства с указанием расстояний между ними). Бесспорно, благоприятствовали международной торговле и наладившиеся при Саргоне связи с заморскими странами. Аккаде торговал не только с Сирией и Малой Азией, но и с Дильмуном, или Тельмуном (Бахрейном), Маганом (аравийским побережьем Персидского залива и Оманом) и Мелахой (северным побережьем Персидского залива и долиной Инда). Об этом нам сообщает подлинная надпись Саргона, скопированная древним писцом и в его копии дошедшая до нас: корабли из Индии подходили к самой пристани Аккаде, для чего, вероятно, пришлось провести некоторые работы на Евфрате и каналах. В шумерской историко-дидактической поэме о Саргоне и Нарам-Суэне об этих годах правления Саргона говорится как о времени наступившего в городе Аккаде изобилия еды и питья и заморских товаров, в числе которых упомянуты «огромные слоны, обезьяны и зверье дальних стран», какие-то особые собаки, «кони и тонкорунные бараны», и все они бродили, если верить поэме, прямо по улицам Аккаде. По словам поэмы, в Аккаде для торговли приходили и «не знавшие хлеба» западносемитские пастухи, и «люди черной страны» — Мелахи, и эламиты, и субареи.
Несомненно, приход к власти Саргона и его династии позволил разбогатеть людям из его окружения и вообще выдвинуться отдельным личностям из незнатных слоев общества; не случайно в литературе и искусстве периода династии Аккаде замечается известный разрыв с условностями старых жреческих традиций, интерес к индивидуальной героической личности.
Однако большая часть как свободного, так и подневольного населения в конечном счете ничего не выиграла от создания государства Саргона. Купчие на землю времен царства Аккаде свидетельствуют о постепенном размельчении больших семей и значительном росте частнособственнических тенденций и денежных отношений. Об обеднении земледельцев говорит появление наемного труда, несколько учащаются случаи продажи или заклада детей. Все храмовые хозяйства были, видимо, подчинены царскому контролю, причем положение работников этих хозяйств нисколько не улучшилось, скорее, напротив.
Несмотря на размах походов' при Саргонидах и многочисленность взятых пленных, количество рабов, по-видимому, возросло не слишком сильно, так как значительное число пленных по-прежнему умерщвлялось.
Монархия Саргонидов явилась государством не широких масс свободных общинников и царско-храмовых клиентов, а верхушки общества, эксплуатировавшей труд подневольных лиц, лишенных собственности на средства производства, верхушки, лишь изменившей свой персональный
242
Первше деспотии в Двуречье
состав, но не свое существо. Чтобы стать прочным, государство династии Аккаде должно было опираться либо на безоговорочную поддержку свободного населения, либо на устойчивую социальную базу в экономически господствовавших слоях общества. Аккадская же монархия боролась с традиционной частью господствовавших слоев, пытаясь опираться на войско из того самого народа, которому она дала очень мало и положение которого она все больше ухудшала. Поэтому рассматриваемый период — это период острейшей классовой борьбы и неустойчивого равновесия сил; в таких условиях аккадская монархия не смогла создать устойчивых форм нового деспотического государственного строя и обеспечить длительность своего существования.
Уже в Omina имеются сведения о народном восстании против Саргона и о том, что ему пришлось прятаться от восставших во рву. Правда, мы склонны считать это сообщение легендарным и связанным с позднейшей жреческой традицией о наказании Саргона Древнего богами за гордыню; в самом деле, судя по сохранившимся изображениям, войско даже внука Саргона было все еще тем же народным ополчением легковооруженных, и, стало быть, Саргониды продолжали пользоваться поддержкой достаточно широких кругов населения (или считали, что пользуются,— вербовка в ополчение была, вероятно, принудительной). Однако несомненно, что эта поддержка уже к старости Саргона была далеко не такой безоговорочной, как в дни поражения Лугальзагеси.
Когда на престол вступил сын Саргона, Рймуш (2260 г. до я. э.), Ил. 78 весь Шумер вновь охватило восстание. Сначала Римушу пришлось столкнуться с неким Каку, которого надпись Римуша называет «лугалем Ура», но который в действительности, видимо, принял также и звание «лугаль Страны», — Римуш в дальнейшем отказался от последнего титула, хотя его в числе прочих носил отец его Саргон. Некоторые исследователи полагают, что Каку был отпрыском еще II династии Ура. Каку подчинились «города Шумера» и ряд энси; по-видимому, государство его по типу было сходно с государством Лугальзагеси, но социальная база была шире. Размах военных действий Римуша показывает, правда, что в его распоряжении все еще было многочисленное ополчение, однако характер войн говорит о том, что Римуш не ограничивался карательными мерами против знати, но стремился стереть с лица земли все население мятежных городов. Вероятно, часть самодеятельного населения, в храмах и вне их, теперь поддерживала Каку и подобных ему претендентов.
Каку и его союзники были захвачены в первом же походе Римуша. Сохранился поэтический плач о гибели Ура, приписывавшийся жрице Ура, дочери Саргона. Стены Уммы и некоторых других городов были срыты, и войска Аккаде вышли к Персидскому заливу. По данным древней копии с надписей Римуша, было убито свыше 8 тыс. и взято в плен свыше 5400 воинов, не считая «5700 мужей из городов Шумера» (главным образом из Лагаша), которых победитель «вывел и предал на истребление» *. На обратном пути с юга был разрушен город Казаллу, расположенный в области давнего господства семитского языка, захвачен! его энси, убито свыше 12 тыс. воинов Казаллу и пленено почти 6 тыс.; вероятно, таким образом было уничтожено почти все мужское население «нома». Надпись Римуша сообщает о взятии в плен и умерщвлении в общей сложности 54 тыс. человек.
Во время второго похода Римуш, совершив набег на государство Хишепратепа, или Хишепрашера II, одного из царей Элама, разрушил несколько городов. Затем он предпринял более серьезный поход на юго-
* Предлагаемый некоторыми исследователями перевод «и заключил в лагерь» не представляется нам правильным.
1в*
243
Глава IV
78.	Стела Римуша с изображением избиения пленных, из Нгирсу (Телло) , се** -дина XXIII в. до н. э.
восток Двуречья: в Дер, Умму, Лдаб, Халлаб и Лагаш; энси и суккали этих городов были убиты или захвачены в плен; число убитых только в Дере и Умме достигало 9 тыс., не считая 3600 казненных; в плен, по-видимому, было уведено тысяч до двадцати.
Ил. 79 Замирив таким образом Нижнюю Месопотамию, Римуш совершил третий поход — против Элама, точнее, против царя Варахсе Апалка-маша и шаганы (военачальника?) города Варахсе Ситкау(?), а также их союзника — шаганы города Захары Ункапи *. Войско Варахсе потерпело поражение в битве на реке между Аваном и Сузами. Число убитых и пленных также и в этом походе было очень велико.
Жертвами зверских расправ Римуша, в которых, вероятно, погибла большая часть старой шумерской общинной знати, были, однако, далеко не одни знатные. Основной целью расправ было устрашение населения и пресечение мятежей против династии Аккаде. Достигнутое таким образом временное замирение страны свидетельствует лишь о шаткости власти Римуша. Существенно при этом, что, несмотря на захват большого числа пленных, говорить о возникновении прямого рабства в большом масштабе в пределах царско-храмовых хозяйств, видимо, пе при-Ил. 80 ходится. Римуш, например, увековечил специальной надписью на статуе дарение храму Энлиля в Ниппуре 15 кг золота и 1,8 т меди из эламской добычи, но всего шести рабов и рабынь**.
О дальнейших действиях Римуша мы не знаем, но, по-видимому, он ходил походом также на север, чтобы и здесь поддержать аккадскую власть в прежних границах, вплоть до гор и Средиземного моря. По сообщению Omina (относимому, впрочем, иногда не к Римушу, а к более
* Или Сакарпи?
** Видимо, большинство пленных по-прежнему уничтожалось; часть же их вливалась в царско-храмовые хозяйства. При этом, по-видимому, они еще не составляли особой категории «рабов» в терминологическом и правовом отношении, но в зависимости от отведенного им места в системе хозяйства приравнивались по своему положению к той пли иной категории подневольных работников (напомним, что в РД III среди храмового персонала рабов-мужчин вообще нс было). Разумеется, пополнение персонала хозяйств за счет пленных — людей, полностью лишенных не только орудий и средств производства, по и (главное) всякого права распоряжаться своей личностью, т. е. удовлетворяющих необходимым условиям действительно рабского состояния, — не могло не отразиться и на положении всего трудящегося персонала царско-храмовых хозяйств вообще, и на развитии рабовладельческих отношений в обществе в целом.
244
Первые деспотии в Двуречье
245
Глава IV
79.	Привод пленных, аккадский рельеф из Насирийе
80.	Одеяние жриц богини Иштар, с изображений на печатях эпохи династии Аккаде (реконструкция М. В. Горелика) :
а)	жрица в роли богини;
б)	жрица
позднему царю — Шаркалишарри), царь был в конце концов убит своими «великими», закидавшими его каменными печатями. Из текста «Обелиска» его брата и преемника Манйштушу мы знаем, что среди вельмож, находившихся при особе царя, были и представители старой «номовой» знати, возможно содержавшиеся как почетные заложники. Этим, может быть, объясняются и само убийство, и странный выбор его орудия: вероятно, царь хотя и старался держать старую знать поближе к себе, однако вельможи не допускались к его особе вооруженными.
По-видимому, первый поход Манйштушу был направлен против восточноэламских областей Аншана, или Анчана, и Шерихума (из них удаленный Анчан, ныне Тепе-Мальян на севере современного Фарса, впоследствии играл важную историческую роль; западные и центральные области Элама, очевидно, были покорены царями Аккаде еще ранее). В другом своем походе, по славам его надписи, Манйштушу «спустил на Нижнее море ладьи, а 42 правителя поселений по ту сторону моря собрались на битву; он их победил и из гор по ту сторону Нижнего моря наломал камня, погрузил его на ладьи и к пристани Аккаде причалил, статую свою изготовил». В другом варианте этой надписи говорится, что царь добрался «до самых серебряных рудников», но, к сожалению, местоположение их неизвестно. Можно лишь предполагать, что морской поход имел целью укрепление аккадской власти над Эламом и прочими странами на восток от Месопотамии (нам известна статуя Манйштушу, посвященная эламскому божеству Наруте местным энси города Суз). Манйштушу приписывалось также строительство в храме богини Иштар в Ниневии. После сравнительно кратковременного правления Манйштушу, подобно своему брату Римушу, умер насильственной смертью (2237 г. до н. э.), и на престол вступил внук Саргона — Нарам-Суэн, при котором государство династии Аккаде достигло наивысшего расцвета (2236—2200 гг. до н. э.).
Подобно Саргону, Нарам-Суэн—фигура очень популярная в позднейшей традиции, причем далеко за пределами Двуречья. Помимо дошедших от него скупых надписей о его правлении рассказывают Omina и историко-дидактические поэмы на шумерском, аккадском и хеттском языках, весьма неравноценные по своей исторической достоверности [27; 43].
Начало правления Нарам-Суэна было вновь ознаменовано восстанием в городах Нижней Месопотамии; на этот раз, если верить одному
246
Первые деспотии в Двуречье
247
Глава IV
81.	Стела Нарам-Суэна, посвященная его походу на луллубеев, из Суз, вторая половина XXIII в. до н. э.
аккадскому поэтическому тексту, сохранившему некоторые, безусловно достоверные сведения, восстание возглавил город Киш.
Когда Саргон покорил всю Нижнюю Месопотамию, он из тех или иных соображений оставил Кишу известную автономию; об этом свидетельствует и «Царский список»: он относит к IV династии Киша пять царей с аккадскими именами уже после Ур-Забабы, которому в юности служил Саргон. Им приписывается общая продолжительность правлений в 66 лет, т. е. они должны были жить и править с 2316 по 2251 г. до н. э. (если считать, что Ур-Забаба погиб около 2316 г. в войне против Лугальзагеси). Таким образом, последний из царей IV династии Киша сошел со сцены, вероятно, при Римуше или Манйштушу. Аккадская поэма о Нарам-Суэне сообщает: «В округе Энлиля, между, (храмом) Э-сабад и храмом (богини) Гулы (город) Киш собрался, и Ипхур-Кйша, мужа кишского, сына [...], они подняли на царство». Далее перечисляются девять городов, восставших вместе с Кишем; о части из них известно, что Нарам-Суэн действительно воевал с ними. Из городов Двуречья упомянуты Ниппур, Умма, Урук, а также Мари. Все они, конечно, были, согласно поэме, побеждены Нарам-Суэном.
Отношения Нарам-Суэна с местными правителями Двуречья были действительно не из лучших; это видпо из того, что он стремился заменить представителей старой знати на должностях энси своими родичами или ставленниками. Так, в Туттуле, на среднем Евфрате, сидел один его сын, в Мараде, на канале Ме-Энлила, — другой, еще два сына имели, во всяком случае, собственный штат чиновников и, вероятно, тоже были местными правителями, одна дочь была главной жрпцей в Уре, две дочери — жрицами в Мари, внучка — жрицей-плакальщицей в Уре, а в Лагаше сидел чиновник Лугальушумгаль, человек незнатного рода. Это было важным шагом в сторону укрепления деспотии п бюрократического режима. Все энси и наместники (шаганы) еще со времен Саргона должны были, согласно шумерской историко-дидактической поэме, «ежемесячно и в Новый год поставлять жертвенные дары», т. е. род налога.
Подлинные надписи Нарам-Суэна рассказывают о его победе «в девяти походах за один год», что соответствует девяти союзникам Ипхур-Киша в аккадской поэме, и о пленении трех царей; особенно подчеркивается победа над правителем Магана с семитским именем Маниум, упоминаемая также и в Omina. В других его надписях отмечаются завоева-
248
Первые деспотии в Двуречье
81
249
Глава IV
82.	Договор Нарам-Суэна с Элалюл, первый в истории письменный международный договор:
а)	основное положение договора: «враг Нарам-Су она — мой враг, друг Нарам-Суэна — мой друг»;
б)	лицевая сторона
ние и разрушение Арманума и Эблы * — городов-государств в Северной Сирии (где Нарам-Суэн доходил до гор Аманус и до Уллизума, или Ул-лазы, на Средиземном море), победа над западносемитским скотоводче-Ил. 81 ским племенем Диданум, поход против луллубеев — горцев Загроса к северо-востоку от Двуречья, а также походы в Верхнюю Месопотамию, на город-государство Тальхатум (причем правители страны субареев доставляли его войску провиант). К сожалению, о его войне или войнах с северо-восточными и северными городами-государствами (Варахсе, Навар, Симуррум, Мардаман, Аписаль и даже будто бы Пурушханда в глубине Малой Азии) имеются только легендарные известия. Однако на городище Телль-Брак, в верховьях реки Хабур в Северной Месопотамии (предположительно на месте древнейшей колонии Южного Двуречья), наряду с остатками построек, возведенных Римушем, найден и дворец Нарам-Суэна, а его наскальная надпись обнаружена недалеко от истоков реки Тигр (район современного Диярбакыра). Нарам-Суэн разрушил важный торговый центр Северной Сирии — город-государство Эблу (Телль-Мар-дих), имевший широкие политические и торговые связи, в том числе с Гублой (Библом) в Финикии и даже с Египтом времени VI династии. В результате этих завоеваний вся Месопотамия и Северная Сирия стали органической частью Аккадского государства, но зато ряд нитей, связывавших путем торгового обмена Аккад с внешним миром, был оборван.
Союз царя со жречеством, по-видимому, еще более укрепился к середине царствования Нарам-Суэна. И он, и его сыновья — местные правители — строили много храмов, в том числе в Ниппуре; верховный жрец Энлиля называл себя «рабом» Нарам-Суэна, как любой другой чиновник. Вероятно, жрецам предоставлялись различные льготы и материальные блага. В лагашском храме бога Нин-Нгирсу местный верховный жрец распоряжался царской землей, сдавая ее большими участками (до 25 га) из доли урожая (уру-ла[лъ]у отмеряли эту землю общинный землеустроитель (санг-сук) совместно с царским писцом. Во всяком случае, когда Нарам-Суэн предпринял новый важнейший шаг, направленный на укрепление деспотии, он предполагал, что поддержка жрецов ему обеспечена. Более ранние цари династии Аккаде иной раз, правда неофициально, уже пользовались божескими почестями, подобно героям древности. Как из-
* Точное местоположение Арманума пока не установлено. Разрушение Эблы сейчас подтверждено археологически.
250
Первые деспотии в Двуречье
82а
826
251
Глава IV
вестпо, на древнем Востоке имена собственные (кроме уменьшительных) обыкновенно представляли собой целые предложения с подлежащим, сказуемым и иногда с второстепенными членами*; начиная со времен Саргона мы встречаем такие имена, как «Саргон — мой бог» (Шаррумкён-йли),«Мой бог — Римуш» и т. д. Но только Нарам-Суэнначинает присоединять к своей титулатуре титул «бог Аккада» и начинает ставить знак божества перед своим именем в надписях. Это означало введение официального культа Нарам-Суэна при его жизни. Вместо обычной формулы надписей на печатях чиновников, например: «Нарам-Суэн, царь Аккада— Шуилйшу, судья, твой раб», теперь пишут, скажем, так: «Бог Аккада— Урда, писец, твой раб» или: «Бог Нарам-Суэн могучий, бог Аккада, царь четырех стран света — Лугальушумгаль, писец, энси Лагаша».
Таким образом, Нарам-Суэн отбросил не только титул южных гегемонов — «царь Страны» (это сделал еще Римуш после восстания Каку), нои титул северных гегемонов—«царьмножеств» (или «Киша»), очевидно, после восстания Ипхур-Киша. Он вообще отказался от традиционных титулов, приняв новый, но зато действительно всеобъемлющий титул «царь четырех стран света». В полную титулатуру, кроме того, включались титулы «царь (или ,,бог“) Аккаде, энси бога Абы» и жреческие звания, связанные с культом верховных божеств Анума, Эллиля и Хайа (т. е. шумерских Апа, Эплиля и Энки) и аккадских богинь 'Астар (позже Иштар) и Анунйт. Действительно, царство Нарам-Суэна было по тем временам огромно, превосходя по размерам даже державу царей Старого царства Египта. Своему внуку и наследнику Нарам-Суэн дал имя Шаркалишарри («Царь всех царей»), а своему второму сыну — Бин-калишарри («Потомок всех царей»).
Но, создавая собственный культ, Нарам-Суэн, по-видимому, сильно переоценил степень прочности своего союза с жрецами и в конце концов вызвал озлобление жречества центрального святилища Энлиля в Нип-пуре. Ниппурская шумерская историко-дидактическая поэма обвиняет его даже в разрушении и осквернении храма Энлиля; за это царь и его город Аккаде были якобы прокляты богами. Несомненно, в стране и помимо жреческих кругов должно было накопиться немало недовольства, вызванного суровым правлением Аккадской династии.
Не все было благополучно и на окраинах державы Нарам-Суэна. По-видимому, не случаен был его поход па перевалы Загроса против луллубеев (это было тогда довольно общим обозначением для горных «варваров»): возможно, были попытки горцев вторгнуться на богатые Ил. 82 низменности; Элам, полностью подчинившийся было Римушу и Маниш-тушу (хотя и сохранявший для внутреннего управления союз собственных династов), при Нарам-Суэне приобрел фактическую самостоятельность, и аккадскому царю пришлось довольствоваться заключением договора, в котором правитель (или правители) Элама (предположительно Хита, предпоследний царь II династии Авана) заявлял: «Враг Нарам-Суэна — мой враг, друг Нарам-Суэна — мой друг» [45]. Этот документ, составленный аккадской клинописью, но на староэламском языке, — древнейший дошедший до пас в подлиннике письменный международный договор.
Однако царь эламской области Варахсе был уведен Нарам-Суэном в плен в оковах, да и в Сузах наряду с эламским царем некоторое время сидел наместник Аккаде.
* Например, шумер. Мес-ане-пада «Муж, избранный небом»; Лугаль-ане-мунду «Царя (бог) неба создал»; Э-ана-тум «В храм неба приносимый»; Лугаль-кинги-ниш-дуду «Царь в труде (?) своем превосходен»; Лугаль-ушумгаль «Царь-дракон» (в смысле «неограниченный господин»); аккад. Шу-или-шу «[Он принадлежит]
252
Первые деспотии в Двуречье
В конце правления Нарам-Суэна начинается вторжение в Месопотамию с северо-востока горного племени кутиев (в легенде называемого также «умман-манда»), в битве с которыми Нарам-Суэн, видимо, и пал. Вождь кутиев Энридавизир достиг Сиппара (по соседству с Аккаде) и приказал там местным писцам высечь ему надпись. Однако преемнику Нарам-Суэна, Шаркалишарри, удалось восстановить власть династии в пределах собственно Нижней Месопотамии; он ведет какое-то строительство в храме Энлиля в Ниппуре и, по-видимому, в Сиппаре, сооружает храмы аккадских божеств Апупнт и Абы в Вавилоне (который впервые упоминается в этой связи), по-прежнему получает дань от Лу-гальушумгаля из Лагаша, а также, вероятно, из Уммы, но походы его носят более или менее оборонительный характер. Так, он отражает набег эламитов на Акшак, берет в плен Сарлага (Сарлагаба), вождя кутиев, совершает поход против скотоводческих западпосемитских племен амо-реев в степи между Месопотамией и Сирией (в области Басар, ныне Дже-бель-Бишри). Все это, однако, известно лишь из «датировочных формул» на хозяйственных документах из Лагаша; победных надписей от Шаркалишарри не дошло; в строительных надписях он довольствуется титулом «царь Аккаде».
После смерти Шаркалишарри (2176 г. до н. э.) в стране начинается междоусобица, в результате которой берут верх недавно вторгшиеся горцы — кутии. Они же около этого времени подчинили, видимо, и Элам.
Подводя итоги общественным отношениям, сложившимся в Двуречье в результате возникновения первой деспотической монархии — царства Аккаде, мы должны констатировать, что сведений о государственном (царско-храмовом) секторе экономики для этого периода у пас меньше, чем от предшествующей поры РД III. Наиболее содержательные данные происходят из Уммы, но в документах оттуда отсутствуют аккадские «датировочные формулы» и употребляется местная, а не общеаккадская система мер, и, таким образом, они могут относиться и к следующему после династии Аккаде периоду владычества кутиев. В целом материалы храмовых архивов Лагаша, Уммы, Тутуба, Эшнуны и Гасура (последний находился около нынешнего Киркука и был населен, если не считать администрации, людьми «бананового» языка) дают картину организации хозяйств, во многом очень сходную со временем РД III. Отличие состоит в том, что известный нам еще из Шуруппака периода РД II неопределенный термин для работников «молодцы» (гуруш), в принципе применимый не только к храмовому персоналу, но и к любым мужчинам, употребляется теперь как обозначение трудового персонала в государственном секторе — признак подчинения храмовых хозяйств центральному царскому контролю; что появляются документы о выдачах в отдельных храмах довольствия царским представителям и воинам; что имеется больше данных о рабах в прямом смысле слова (эре[д]), занятых в царско-храмовых хозяйствах, однако это либо личные рабы местного прави-теля-энси, хотя и привлекаемые к общим работам в этих хозяйствах, либо частные рабы отдельных, более зажиточных членов администрации или ремесленников; наконец, меньше становится данных о вознаграждении членов царско-храмового персонала за их труд земельными наделами вместо натурального довольствия. Это свидетельствует скорее всего об ухудшении положения государственного хозяйственного персонала: система только натурального довольствия работников оставляла простор для продления рабочего времени и увеличения нормы эксплуатации.
Из Уммы дошли интересные данные о привлечении «молодцов, хо-дящих в отряды» (гуруш эрён-а ду), к строительной или ирригационной
своему богу»; Ман-ишту-шу «Кто с ним (равен)?»; Нарам-Суэн «Любимец (бога) Луны»; амор. 'Амму-рапи (Хаммурапи) «Бог-предок (букв. ,,дядя“) — врачеватель».
253
Глава IV
повинности. Речь идет об использовании нескольких тысяч работников на сроки от двух до десяти месяцев; среди них были, видимо, как работники храмов, так и внехрамовое население, а также рабы энси; они получали регулярно (иногда ежедневно) довольствие хлебом (лепешками) и пивом через своего представителя (эрен-мах). В отдельные моменты на эти работы бывало привлечено по четыре-пять больших отрядов общей численностью до 5 тыс. мужчин (между тем как во всех государственных хозяйствах Уммы, по-видимому, было не более 3 тыс. работников).
Довольно полные сведения имеются у нас об «общинно-частном» секторе экономики, т. е. о хозяйствах, относившихся к сфере действия частного права в пределах общинных структур вне царско-храмового хозяйства.
Эти данные, как и прежде происходят преимущественно из документов купли-продажи земли. Они дошли из Сиппара, из городов долины реки Диялы и других мест; это частью отдельные сделки, частью большие сводки множества покупок, совершенных казной у больших семей вне государственного сектора, записанные на каменных памятниках. Наиболее значительный из них—«Обелиск Маништушу», на котором зафиксированы сделки купли земли царем — по-видимому, принудительной — в «номах» Дур-Суэн (ряд участков, всего около 465 га), Марад (ряд участков, всего свыше 2 тыс. га), Киш и еще одном, название которого точно не прочитано (может быть, Актап?). Продавцы каждого отдельного участка — сородичи, главы отдельных семей, происходящих от общих предков, иногда прослеживаемых чуть ли не до седьмого колена или даже до мифических родоначальников; но кроме них известные доплаты получают и другие члены тех же родов («братья хозяев»), играющие двоякую роль: во-первых, они участвуют в сделке потому, что входят в тот же «дом», что и главы тех семей, которые, собственно, и продают свои земельные доли в семейно-общинном или родовом имуществе (в данном случае «дом» — шумер, а, аккад. битум — это группа родственных больших семей или род, восходящий к общему реальному или мифическому предку); родства «братьев хозяев» с продавцами в принципе давало им преимущественные перед прочими лицами права на отчуждаемую землю; от этих прав они отступаются в силу своего участия в сделке; а во-вторых, «братья хозяев» участвуют в этой сделке как свидетели со стороны продавцов. На «Обелиске» указаны границы отчуждаемых участков; оказывается, земли большесемейных общин и земли храмовые и царские располагались чересполосно.
Чем больше был отчуждаемый участок, тем больший коллектив лиц вовлекался в сделку: иногда это большесемейная община, иногда целая группа, объединяющая до десятка родственных большесемейных общин; в исключительных случаях (например, в Мараде) в число свидетелей со стороны продавца вовлекаются представители местных территориальных общин и даже старейшины всей «номовой» общины — главы самых знатных родов, жрецы, а также наиболее видные члены местного храмового персонала. Помимо этого сделки должны были утверждаться еще «номовой» народной сходкой; так, граждане Марада в числе 600 человек обсуждали сделку дважды: один раз — в соседнем городе Казаллу, другой — на урочище одного из царских чиновников; граждане одной из составных территориальных общин «нома» Киша также явились для обсуждения дела в Казаллу, где в это время, очевидно, находился сам Маништушу, и т. п. Со стороны царя все сделки засвидетельствовали 49 его приближенных: племянник царя, начальники стрелков и копейщиков, писец и скульптор, изготовлявшие «Обелиск», представители шумерской «номовой» знати, находившиеся при царском дворе. Угощение народной сходке выставлял царь.
254
Первые деспотии в Двуречье
Несмотря на гораздо более грандиозные размеры сделок, «Обелиск Маништушу» рисует точно ту же картину внехрамового, домашне-общинного землевладения граждан территориальных общин и их объединений— «номов», что и более ранние документы времени РД III, дошедшие из Дильбата, Адаба, Лагаша и Уммы, а также еще более ранние аналогичные документы времени РД II, РД I и ПП II.
Сам факт покупки земли царем показывает, что царь по-прежнему не был верховным собственником всей земли в государстве. Но в то же время крайне низкая цена, уплаченная им за землю (около 1000 л — примерно 600 кг — ячменя за гектар поля, не считая подарков хозяевам и свидетелям!), вероятно, отражает принудительный характер покупки (производившейся к тому же в районе, разгромленном карательными операциями Саргона и Римуша), а запись сделок на большом обелиске из твердого камня, возможно, подчеркивает необратимость сделки (в отличие от аналогичных сделок между частными лицами, записывавшихся на обыкновенных глиняных плитках—«табличках» и датировавшихся). Целью скупки земли было скорее всего увеличение царского фонда земель и средств на содержание персонала и войска. Уже в надписях Саргона говорится, что «5400 мужей (ежедневно) ели перед ним хлеб»; возможно, это было связано и с желанием царя создать свое постоянное и привилегированное войско, несмотря па первоначальную опору Саргони-дов па широкое народное ополчение. Последнее со временем должно было становиться все менее надежным; после Римуша и Нарам-Суэна пи работникам государственных хозяйств, пи общинникам вне их не было особых оснований стремиться к поддержанию династии; но и жречество, как мы видели, в конце концов было ею недовольно.
2. Владычество Элама, кутиев и II династии Лагаша
«Царский список» начинает перечень тех лиц, которые условно объединяются как «династия кутиев» фразой, выпадающей из обычной стандартной схемы; эту фразу позднейшие переписчики не поняли; поэтому в каждой из дошедших до нас версий она звучит по-разному и довольно невнятно; но, кажется, первоначальный текст гласил, что «племя Кутиум не имело царя». О том, что кутии «не знали, как управляться законами и (божественными) установлениями», говорит и «Хроника Вайднера» [43]. Соответственно с этим первый вождь кутиев, Энридавизир, в «Царский список» не включен, хотя в своей сиппарской надписи он принял титул Нарам-Суэна — «царь четырех стран света».
Кутии (гутеи) были племенем либо группой племен западной части Иранского нагорья; они представляли одну из ветвей энеолитических «культур расписной (крашеной) керамики». Точный район их расселения нам неизвестен. Что побудило их вторгнуться в Двуречье — желание пограбить богатые по тем временам земледельческие города или еще какие-либо причины, мы не знаем. Первые упомянутые в «Списке» цари кутиев были современниками аккадского царя Шаркалишарри; они не владели еще всем Двуречьем, но, вероятно, уже захватили окраины Аккадской державы. Есть основание полагать [68], что первоначально они осели на среднем Евфрате и его притоке Хабуре и здесь быстро аккади-зировались, хотя и сохраняли память о своем особом происхождении очень долго. Группы кутиев имелись, возможно, и в долине Диялы, не говоря уже о том, что основная их масса, как кажется, вообще не участвовала в набеге на Месопотамию и осталась на нагорье Ирана.
255
Глава IV
83.	Надпись Кутик-Иншушинака, царя Элама, выполненная протоэламской иероглификой, начало XXII в. до н. э.
84.	Рельеф Анубанини, царя луллу беев, вторая половина XXIII в. до н. э.
После смерти Шаркалишарри в Двуречье началась междоусобица (может быть, в известной степени отражавшая накопившееся в стране недовольство), и «Царский список», перечисляя по имени четырех претендентов па власть, прибавляет: «Кто был царем, кто не был царем?» Из них возобладал четвертый, кутийский вождь Элулумеш, и страна перешла под власть кутиев. Затем в течение 67 лет сменилось 14 путинских «царских» правлений, причем некоторые вожди, возможно, правили дважды и даже трижды(?). Казалось бы, это должно свидетельствовать о многочисленных смутах и междоусобицах, но сохранившиеся источники указывают как будто на мирную жизнь населения Южного Двуречья в то время и, во всяком случае, на прочную власть кутийских «царей» в стране. Секрет, по-видимому, заключался именно в том, что «племя Кутиум не имело царя», т. е. все «цари», упомянутые в «Царском списке», были лишь племенными вождями, выбранными на срок. Это не мешало им, однако, титуловать себя в своих аккадских надписях «царями Кутиума, царями четырех стран света».
Каково же было действительное положение после смерти Нарам-Суэна в 2200 г. до н. о.?
Как мы видели, его наследник Шаркалишарри отказался от гордого титула «царь четырех стран света», несомненно сделав вынужденную уступку какому-то сопернику. Однако этим соперником, видимо, было не племя кутиев, ибо хотя Энридавизир и принял нарамсуэновский титул, но затем, когда один из его преемников, Сарлагаб, попал в плен к аккадскому царю и, казалось бы, Шаркалишарри мог вернуть себе потерянное звание, ничего подобного пе произошло. Значит, оно было уступлено им пе кутиям, а кому-то другому.
Можно предполагать (несмотря па некоторые сомнения в отношении датировки), что титул «царь четырех стран света» Шаркалишарри уступил эламскому царю Кутик(?)-Иншушинаку I (или Пузур(?)-Иншуши-паку I). Однако известий о войне между Аккадом и Эламом нет ни с аккадской, ни с эламской стороны, хотя Кутик-Иншушинак I оставил несколько надписей. Возможно, уступка громкого титула эламиту была следствием его победы не над Аккадом, а над кутиями, о чем и упоминает его подлинная надпись. В этой аккадской надписи Кутик-Иншушинак I, который в действительности был последним правителем из II Царской династии Авана, скромно называет себя «ишши'аккум (энси) Суз и шакка-наккум (шагана) Элама». Вероятно, этот титул оп носил еще при жизни
256
Первые деспотии в Двуречье
17 Заказ № 1238
257
Глава IV
85.	Скульптурные изображения лагашской знати, из Нгирсу (Телло):
а)	статуя Гудеи, XXII в. до н. э.;
б)	статуя знатной женщины, конец III тысячелетия до н. э.;
в)	статуя Ур-Нин-Нгирсу, сына Гуден
Нарам-Суэна, не отваживаясь объявить себя царем. Но в ходе предпринятой кампании, упомянутой в той же надписи, Кутик-Иншушинак I захватил, по его словам, около 60 местностей и городов, и среди них Хухнури и страну кутиев, а царь города-государства Симашки «обнял его ноги». Вероятно, именно эту победу, совпавшую с целым рядом военных неудач аккадского царя (но в то же время обеспечившую Шаркалишарри временную передышку), и счел Кутпк-Иншушинак I достаточным основанием, чтобы присвоить себе наконец титул Нарам-Суэна — «царь четырех стран света».
Ил. 83 Надпись Кутик-Иншушинака I — первая надпись правителя Элама, составленная по-аккадски, если не считать посвящений в честь царей Аккаде. Аккадский язык, культура и письменность делали в это время быстрые успехи в Эламе; исподволь начинают наряду с эламскими богами поклоняться и аккадским. Однако аккадизации эламский народ не подвергся, да и тот же Кутик-Иншушинак I оставил наряду с аккадскими также и надписи, составленные не только на эламском языке, но и (в отличие от договора с Нарам-Суэном) не клинописью, а эламской иероглификой. правда, по-видимому, реформированной и упрощенной до почти полностью слогового пи’сьма. Это последний случай применения эламской иероглифики, известный нам. Попытка расшифровать эламские иероглифические надписи Кутик-Иншушинака I сделана В. Хинцем [46].
Царство Кутик-Иншушинака I в Эламе было не единственным государственным образованием, созданным на обломках державы Саргона. Примерно к этому же времени следует отнести упоминание некоего ак-Ил. 84 кадца Анубанини, называющего себя «царем страны луллубеев» в принадлежащей ему надписи на скале Сарипуль, около современного города Зохаб, у перевала, ведущего с равнины Диялы на Иранское нагорье, а также хуррита Арижена в аккадской надписи, посвященной «(богу) Нергалу, царю (города) Хавилума». Арижен называет себя царем Ур-киша (в Верхней Месопотамии, около современного Мардина?) и Навара (в долине реки Диялы), т. е. всей страны Субарту—территории вдоль верхнего и среднего Тигра. Несколько позже датируется, вероятно, надпись какого-то Лишир-пир’ини, сына Иккиб-шахмада (по имени аккадца, но с хурритским отчеством!), найденная недалеко от надписи Анубанини. Из Уркиша дошла и первая надпись аккадской клинописью на хурритском языке от имени жреца (или скорее жрицы?) Тишари. Около того же времени были разгромлены Ашшур и другие города на
258
Первые деспотии в Двуречье
85а
259
17*
Глава IV
86. Стела Ур-Намму, деталь с изображениями религиозных ритуалов, около 2112—2094 гг. до н. э.
среднем течении Тигра, но кутлями или же хурритами — неясно. Во всяком случае, все эти «державы» — Субарту, луллубеев и даже Элам — были, по-видимому, лишь весьма непрочными военными союзами, а некоторые из них — союзами племен.
В самом Двуречье после усобицы между четырьмя претендентами на престол, вызвавшей недоуменное замечание автора «Царского списка», приведенное нами выше, государство Аккад было восстановлено неким Дуду, но в гораздо меньших размерах, чем прежде, хотя Дуду признавали даже в Лагаше. Не исключено, что фактически Дуду зависел от кутиев. Последний аккадский царь, Шу-Туруль, сошел со сцены лишь около 2137 г. до н. э. Одновременно (?) с восстановлением царства Аккаде на юге возникает эфемерная IV династия Урука, павшая, возможно, еще раньше окончательной гибели Аккадской династии.
Действительными хозяевами в Двуречье после смерти Шаркалишарри и, уж во всяком случае, со смертью Дуду стали кутии. Изображения кутиев до нас не дошли, п нам ничего не известно об их вооружении и организации их войска. Вероятно, племенное ополчение горцев того времени представляло собой легковооруженную пехоту, мало чем отличавшуюся от аккадской, и если кутии одержали столь решительную победу над аккадцами, то основную роль здесь, надо думать, сыграло их численное превосходство, а может быть, и поддержка со стороны определенных групп внутри Аккадского государства. Однако данных на этот счет у нас нет, да и сохранившийся литературный текст — плач о гибели городов Аккада — никаких подробностей не сообщает.
Племя кутиев само не правило Двуречьем; это было поручено чиновникам из аккадцев и шумеров; кутийские вожди были заинтересованы только в дани. По-видимому, опорой кутиев в Нижней Месопотамии были северные районы и полоса вдоль канала Итурунгаль (надпись кутийского «царя» Лахараба найдена в Сиппаре; надписи в честь кутийских «царей» Ярлагана и Сиума происходят из Уммы); в какой мере их власть распространялась па «ном» Лагаш и на «номы» по нижнему Евфрату*, неясно. Во всяком случае, после окончательного падения Аккада Лагаш приобрел фактическую независимость, в то время как большая часть остального Двуречья перешла под прямую власть кутиев.
* Известна еще надпись на печати предшественника Ярлагана, Пузур-Суэна, в которой он называет себя «вечным работником (храмов города) Ура». Все или большинство перечисленных кутийских «царей» были современниками Гудеи ла-гашского (см. ниже).
260
Первые деспотии в Двуречье
86
261
Глава IV
Первые послеаккадские правители Лагаша (II династия Лагаша) были довольно незначительными фигурами, оставившими о себе мало памяти. Новый период расцвета Лагашского государства начинается с Ур-Бабы. Начало его правления примерно совпадает с окончательной гибелью Аккадской династии. Ур-Бабе удалось присоединить к Лагашу также урско-урукский «ном»; дочь его была жрицей в Уре. Преемником его стал муж его другой дочери Гудеа, сын жрицы богини Нгатумду[г], по-видимому, от ее «священного брака» со жрецом или правителем (богиню во время этого обряда заменяла жрица нин-дингир). Гудеа оставил после себя множество пространных надписей, тем не менее о политических событиях его довольно длительного правления (оно продолжалось не менее 16 лет, вероятно, в последней трети XXII в. до н. э.) мы знаем мало. Иногда для характеристики политики Гудеи привлекаются такие сообщения его надписей:
«Опасных колдунов. . . женщин, произносящих заговоры, из города он (Гудеа) вывел. . . ремень не бил, плеть не била; мать сына своего ничем не ударяла; наместник, управляющий, надзиратель, сборщик налогов, находящиеся на страде или при чесании шерсти, — в руках их было бездействие; на городском кладбище не копали (могил), мертвых земле не предавали, певчий не приносил арфы, не зачинал плача, плакальщица не произносила причитаний; в пределах Лагаша человек, имевший тяжбу, никого не приводил к месту клятвы, ростовщик не входил в дом человека... Когда (храм) Э-Нинну, любимый храм (бога Нин-Нгирсу), он ему построил, он облегчил душу, руки омыл. Семь дней ячмень не мололся, рабыня со своей госпожой сравнялась, раб шел рядом со своим хозяином. . . он устранил в этом храме вражду, почтил справедливость (богов) Нанше и Нин-Нгирсу; сироте имущий ничего не причинял, вдове сильный ничего не причинял; в дом, не имевший возлиятеля масла *, входила его дочь как возлиятельница масла» [61].
Или в другом тексте: «Энси в своем городе (всех), как одного человека, сделал (ритуально) чистыми, „ном“ Лагаша, как дети единой матери, становится един сердцем. . . мать с сыном не бранилась, сын матери своей не дерзил(?); рабу, заслужившему побои, хозяин его не наносил удара по голове; если рабыня совершит проступок, ее хозяйка ни за что не ударяла ее по лицу. . . Во время входа в храм его хозяина (т. е. бога Нин-Нгирсу) в течение семи дней рабыня со своей госпожой сравнялась, раб шел рядом со своим хозяином» и т. д. [III, 3, с. 114].
Однако ясно, что в этих и всех подобных текстах речь идет не о политических мероприятиях, а об обрядовых: ведь блаженное состояние равенства рабов и господ продолжалось всего семь дней, пока длилось освящение нового храма Нин-Нгирсу! Перед нами хорошо известный этнографам и историкам древнего мира ритуал «сатурналий», временного обрядового классового мира. . . Чтобы представить себе жизнь Лагаша до и после этих семи дней, надо увидеть нарисованную Гудеей картину как бы с обратным знаком: ростовщик входит в дом человека, сильный обижает сироту и вдову, хозяйка бьет рабыню по физиономии и т. п.
Несомненно, вся деятельность Гудеи была подчинена задаче храмо-строительства. Для этого не жалели никаких средств: надписи перечисляют не только великолепное по тем временам убранство храмов, материал для которого часто привозился издалека — от Индии до гор Армении, яо и значительно увеличенные нормы жертвоприношений. При этом обязательные жертвоприношения предписывались не только мужчинам, но и женщинам, все это, конечно, сверх обычного налога (ни[г]-ку[д]), от которого, однако, специально освобождались храмовые хозяйства.
* То есть наследника, обязанного возливать масло в жертву предкам.
262
Первые деспотии в Двуречье
Многочисленные надписи Гудеи почти ничего пе говорят о каких-либо военных мероприятиях; и тем не менее влияние Лагаша в Шумере распространилось при нем шире, чем при Ур-Бабе. Несмотря на скромный титул энси Лагаша и сообщение об избрании его «рукою бога Нин-Игирсу» из «36 000 человек»*, т. е., как уже упоминалось, по-видимому, об избрании «помовыми» органами самоуправления, в действительности Гудеа был неограниченным повелителем всей области собственно Шумера— от Ура вплоть до Ниппура. В его подчинении находились местные энси ряда шумерских городов. Кроме того, Гудеа сообщает, что для участия в храмостроительстве «эламит приходил из Элама, житель Суз приходил из Суз», и нам известно о его походе против Элама и Анчана.
Но наибольший интерес представляют данные надписей Гудеи о тех местах, откуда он доставлял материал (лес, камень и металл) для постройки храма Э-Нинну в Нгирсу. Люди Гудеи имели свободный доступ не только к Персидскому заливу и Эламу, но и вверх по Евфрату (здесь в Нижнем Туттуле приобретался природный асфальт) и даже по Тигру, по которому вывозили камень и лес из района Мадга (около нынешнего Киркука) и других мест. Наиболее отдаленные области, откуда шли материалы для храма Э-Нинну, находились: па северо-западе — в горах Ама-пуса и Тавра, в Малой Азии, на севере — в областях Армянского нагорья, на юго-востоке — в Индостане.
Как все это было возможно, притом что кутин продолжали господствовать над Аккадом и. мало того, также п над Шумером и при Гудее, и при его ближайших преемниках? Совершенно очевидно, что Гудеа имел с кутиями соглашение. В своих официальных надписях он, правда, ни разу не упоминает о кутийских или вообще каких бы то ни было лу-галях или царях, и виднейший знаток этой эпохи А. Фалькенштейн полагал, что власть кутиев простиралась только до Уммы. Однако известно, что Гудеа строил в Адабе, выше Уммы по Итурунгалю, и даже в Нпп-пуре, а в то же время из хозяйственных документов времени его правления явствует, что он регулярно посылал ладьи, груженные золотыми слитками и изделиями, мебелью с инкрустацией, дорогим оружием и т. п., какому-то царю, царице и их детям. Кто были эти царственные особы? Несомненно, это могли быть только кутни, как указал уже давно В. К. Ши-лейко [16, с. XXX и сл.]. Из других хозяйственных документов видно, что при дворе Гудеи находился представитель кутиев — суккаль — и что из Лагаша кутиям отправляли скот и растительное масло; из Ура дошла и вотивная печать кутийского царя Пузур-Суэна — современника Гудеи. Все свидетельствует о том, что Гудеа платил кутиям дань; за это они, Ил. 85 в свою очередь, предоставили ему полную свободу действий и в Шумере, и на всех важнейших торговых путях. Можно даже предположить, что Гудеа был просто-напросто кутийским наместником в Шумере.
Для оценки внутриполитической позиции Гудеи существенно, что он никогда не рассматривал храмовое хозяйство как свое и в надписях бесчисленное множество раз называет хозяином его пе себя, а бога; таким образом, он целиком разделяет воззрения авторов «реформы» Уруинимгины. В то же время организация храмового хозяйства при Гудее более напоминает традиции Аккадской династии. Вместо десятка разрозненных хозяйств отдельных храмов теперь имеется централизованное управление храмовым хозяйством всего Лагаша, где применяется труд сведенных в отряды гурушей, по большей части, по-видимому, лишенных собственности на средства производства и получавших, как правило, одно лишь
* Обычно читают 216 000, но, возможно, здесь орфографическая разновидность знака 36 000 (по устному замечанию А. А. Ваймана).
263
Глава IV
натуральное довольствие. Широко практиковался обмен с другими «номами» [II, 7].
Ярким выражением централизаторских устремлений Гудеи была его храмостроительная политика. Хотя он возводил кое-какие святилища и в других местах, но подавляющая масса средств и трудовых усилий была вложена в один грандиозный новый храм — Э-Нинну, храм Нин-Нгирсу в городе Нгирсу; а при нем как бы «дублировались» и другие важнейшие святилища Лагаша и вообще Шумера с целью концентрировать их культы вокруг лагашского бога в Нгирсу [28].
Некоторые историки рисуют правление Гудеи как эпоху процветания шумерского народа, расцвета литературы, искусства и наук. Но, как кажется, это только зрительный обман; историка не должны вводить в заблуждение ни монументальные, испещренные надписями статуи и стелы Гудеи, которые при своем техническом совершенстве являются лишь вульгаризацией достижений периода Аккаде, ни высокопарная богословская риторика поэмы-гимна, созданной по желанию Гудеи и написанной клинописью на двух гигантских глиняных цилиндрах. Нам, напротив, кажется, что правление Гудеи было временем жреческой реакции: строительство храмов вело к увеличению обязательных жертвоприношений, налогов и, по всей вероятности, поборов в пользу иноземных завоевателей — кутиев, а также особо тяжелой трудовой повинности (и если к ней не привлекались женщины, то пе по соображениям гуманности, а из-за того, что женщины считались ритуально нечистыми).
Каковы были политические взаимоотношения Гудеи с органами «номового» самоуправления, нам неизвестно, но ему приходилось считаться с возможностью низложения энси «в совете», что вполне вяжется с его общей олигархической ориентацией, свойственной еще эпохе до Саргона [III, 3, с. 140]. Правда, художественный интерес к личности человека, зародившийся при династии Аккаде, не исчез полностью и при Гудее (хотя он и проявлялся лишь в скульптурных портретах самого Гудеи и членов его семьи); но в глиптике опять стали преобладать ритуальные сцены, а в скульптуре художники возвращаются к неестественным пропорциям времени РД II и III.
Смешение особенностей Ранпедпнастического и Аккадского периодов в хозяйстве, политике и искусстве вообще характерно для времени Гудеи, когда олигархическая ориентация правителя тесно уживалась с попыткой сохранить черты деспотизма, введенного Аккадской династией.
Гудеа умер около 2117 г. до н. э. (во всяком случае, не ранее 2124 г.); на престол Лагаша взошел его сын Ур-Нпн-Нгирсу, правивший около четырех лет; при нем не произошло никаких существенных изменений по сравнению со временем Гудеи. Затем совсем недолго правил (и, кажется, умер своей смертью) внук Гудеи—Ппри[г]ме. После этого Лагашем овладел некто Урнгар (чтение имени ненадежное), который, как и Гудеа, был зятем Ур-Бабы (а Ур-Баба, как мы помним, был приблизительно современником окончательного падения Аккаде — события, от которого, стало быть, Урнгар был отделен не более как одним поколением). Но и Урнгар правил очень недолго, и где-то между 2113 и 2107 гг. до н. э. его сменил Наммахани — видимо, племянник Ур-Бабы, сын его брата (?) и предшественника Каку (не смешивать с одноименным правителем Ура при Римуше!).
После Ур-Нин-Нгирсу, сына Гудеи, в положении правителей Лагаша произошла какая-то перемена; по-видимому, они уже не господствовали за пределами своего «нома», однако можно подозревать, что по крайней мере Наммахани был связан с кутиями.
К 2117—2111 гг. до н. э. кутии, несомненно, властвовали над всем Двуречьем, возможно за исключением лагашского «нома»; так, два энси
264
Первые деспотии в Двуречье
Уммы оставили надписи в честь кутийского «царя» Ярлагана (2123— 2117 гг. до н. э.?) ив честь предпоследнего кутийского «царя» Сиума, правившего предположительно с 2116 по 2110 г. до н. э.; фактическую власть в стране осуществляли, по-видимому, ставленники кутийского «царя» — аккадец Наби-Энлиль и шумер Ур-Ниназу. Даже Ур и Урук, не-давно еще находившиеся в руках Гудеп и его сына, возможно, теперь перешли под прямую власть кутиев *.
Крутое изменение, наступившее в жизни Месопотамии к концу III тысячелетия до н. э., связано с именами двух лиц: Утухёнгаля, ставшего царем Урука, и Ур-Памму, ставшего царем Ура. От первого из Ил. 86 них подлинных надписей сохранилось мало, но зато дошел текст в более позднем клинописном списке, выдававшемся его составителями за копию с подлинной надписи, имевшей форму победной песни или краткой героической поэмы [78]; некоторые сомневаются в ее подлинности, но вопрос об этом окончательно пе решен. Утухенгаля упоминают и Omina, и поздние «хроники». От Ур-Намму дошли как подлинные надписи, так и запись изданных им законов — к сожалению, в виде фрагментов, — а также посвящеппые ему литературные произведения его времени.
Утухенгаль — фигура, во многом напоминающая Саргона Древнего. Подобно ему, он выступает в «хронике» как человек из народа, по рождению вялилыцик рыбы. В падписи-поэме, составленной от его имени, говорится, что своим решением пойги войной на кутиев он «обрадовал граждан Урука и Кулаба; город его, как один человек, встал за ним».
Эта надпись-поэма интересна, между прочим, тем, что в ней высказано отрицательное отношение к целому племени или даже этносу — явление крайне редкое в древней Передней Азии, где человек чувствовал себя либо членом своей общины, либо подданным своего царя или божества, либо же (если речь шла об обществе первобытном) членом рода или племени, но солидарность целых этносов, как правило, не ощущалась ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Осуждение всего «племени кутиев» объясняется, может быть, тем, что жители Шумера и Аккада — «черноголовые», как они сами себя называли, независимо от того, говорили ли они по-шумерски или по-аккадски, — имели против себя именно племя, стоявшее на более низком уровне хозяйственного и культурного развития, а не территориальную общину или царя, да и тяготы, наложенные властью кутийских завоевателей и их местных ставленников, видимо, были очень обременительны. В уста Утухенгаля вложены такие слова о «племени кутиев»: «жалящий змей гор, насильник против богов, унесший лугальство Шумера в горы, наполнивший Шумер враждой, отнимавший супругу у супруга, отнимавший дитя у родителей, возбуждавший вражду и распрю в Стране».
Выступление шумеров было приурочено к моменту смены правителей у кутиев: согласно традиции последний кутийский правитель, Ти-рикан, успел процарствовать всего сорок дней. Войско, выступавшее против Утухенгаля под начальством Набп-Энлиля и Ур-Ниназу, к этому времени по своему составу уже вряд ли было действительно кутийским. Возможно, на их стороне был и Наммахапи лагашский, что имело для Лагаша роковые последствия. Войско Утухенгаля действовало с большим воодушевлением, и он одержал легкую победу. Тирикан бежал с поля боя и был выдан на расправу победителю жителями селения Дубрум, где он пытался укрыться вместе с женой и сыном (значительно более поздняя традиция объясняла поражение Тирикана неблагоприят
* На это, быть может, указывает упоминавшаяся выше печать кутийского «царя» Пузур-Суэна из Ура (предположительные годы правления — 2130—2124 гг. до н. э.).
265
Глава IV
ным для него предзнаменованием — лунным затмением; быть может, речь идет о затмении 2109 г.*, однако использовать данный факт для датировки самого события следует с большой осторожностью).
Утухенгалю удалось, таким образом, впервые после царей династии Аккаде объединить области, лежащие в плодородной низменности Нижнего Двуречья. При этом он принял титул «царь четырех стран света». Непокоренным оставался Лагаш. До нас дошла надпись о разрешении Утухенгалем спора между правителем Лагаша и неким «человеком Ура» по поводу размежевания границ (незадолго до того, воспользовавшись смутным временем, энси Ура Лусага расширил свои границы). Утухен-галь решил спор в пользу Лагаша, хотя этот город в качестве неофициальной столицы Шумера в течение всего последнего поколения был до известной степени соперником Урука. Кто был «человеком Ура» в тот момент — Ур-Памму ли, назначенный в Ур Утухенгалем в качестве наместника (шаганы), пли его предшественник, энси Лусага, — из текста неясно, но скорее всего Ур-Намму. Уступленная им по третейскому решению Утухенгаля спорная территория была, очевидно, одной из причин жестокой ненависти Ур-Намму к Наммахани и вообще к Лагашу. Возможно, тогда же произошел разрыв Ур-Намму и с Утухенгалем, его родичем или, во всяком случае, земляком.
Утухенгалю не удалось воспользоваться плодами своей победы, и вскоре после нее, по сообщению Omina и поздней «хроники», он случайно утонул при осмотре строившейся плотины, процарствовав, согласно «Царскому списку», семь с половиной лет. Чтобы определить, когда происходили только что описанные события, необходимо иметь в виду следующее. В гимне, сочиненном несколько позже в честь Ур-Намму, утверждается, будто он участвовал в победе над кутиями, будучи уже царем Ура. Очевидно, впоследствии Ур-Намму считал годы своего царствования задним числом с того времени, когда он фактически начал править Уром (но на самом деле еще лишь в качестве наместника Утухенгаля). Так как он царствовал всего, согласно «Списку», 18 лет, а умер в 2094 или 2093 г. до н. э., то год его назначения в Ур — 2112 или 2111-й. Стало быть, Утухенгаль начал править не позже 2111 г. до н. э. и не раньше 2116-го, если считать, что он умер между 2109 и 2104 гг. до н. э.
Власть в Двуречье перешла к Ур-Намму. «Царский список» говорит об этом стандартной формулой: «Город Урук был поражен оружием, царственность его перешла к городу Уру», но это не более как формула; она означает лишь, что центр государства переместился, и ничего более; она может вовсе и не отражать какое-либо реальное событие, а может и означать лишь подавление каких-либо претендентов-соперников при вполне законном переходе власти к новому царю. Нельзя исключить ни то, что Ур-Намму силой покорил Урук и захватил власть в свои руки, хотя, кроме формулы «Царского списка», данных у нас об этом пока нет, ни то, что он, будучи урукцем по происхождению (он возводил свою легендарную генеалогию к Гильгамешу), получил власть в законном порядке — либо в силу избрания, либо в силу родства с Утухенгалем.
Нам известно достоверно только одно, что Ур-Намму немедленно расправился с Наммахани лагашским; само имя его и имена его ближайших родичей стирались с памятников, а в «Царском списке», сочиненном, вероятно, при Ур-Намму или его сыне по имени Шульги [р], Лагаш исключен из числа тех городов Шумера, где якобы пребывала
* См. [28, рец. Ь]: расчет даты сделан в Институте теоретической астрономии АН СССР.
266
Первые деспотии в Двуречье
в прошлом предвечная «царственность». В первый год единовластия Ур-Намму (в год «датировочной формулы» «Царь Ур-Намму направил свои стопы снизу доверху», т. е. от Йерсидского залива до Средиземного моря?) наместником Ур-Намму в Лагаше был уже некий чиновник Ургтба, до того верховный сановник (суккалъ-мах) у Наммахани. Другие «датировочные формулы» Ур-Намму (тоже одни из самых первых после установления его единовластия) гласят: «Сын Ур-Намму был призван эном в Урук» и «Корабли Магана и Мелахи возвращены в руку бога Нанны», другими словами, порт для индийской и аравийской торговли был перенесен из Лагаша обратно в Ур. Так начала свой путь следующая после царства Аккаде великая деспотическая монархия Двуречья.
3. Царство Шумера и Аккада: III династия Ура
Первый царь нового государства — Ур-Намму (2112?—2094/93 гг. до и. э.) начал с организации оросительных работ, в которых, очевидно, давно уже нуждалась разъединенная страна. При нем был построен ряд мелиоративных и оросительных каналов в Уре и Эреду, в Йиппуре, в Лагаше и т. д. Но подлинным создателем экономической и государственной системы нового царства Шумера и Аккада стал его сын — Шульги (2093—2046 гг. до н. э.).
Для царей новой династии — III династии Ура — консолидация деспотической монархии облегчалась не только тем, что страна нуждалась в восстановлении и упорядочении оросительной системы, но и рядом исторических обстоятельств, связанных с предшествующим владычеством Аккадской династии и господством кутиев и II династии Лагаша. На пути нового государства уже не стояли традиционные олигархические порядки в отдельных «номах» и традиционные династии правителей: в большинстве случаев к моменту прихода к власти Ур-Намму здесь правили назначенные сверху чиновники, а внехрамовая общин-пая структура была настолько расшатана и сами общинники настолько разорены, что воссоздание твердой системы государственного хозяйства должно было казаться крайне желательным. Ее воссоздание было не только экономической необходимостью для возрождения страны; оно позволило бы обеспечить политическое и материальное благополучие для множества людей, которые могли надеяться на замещение должностей многочисленных администраторов, ремесленников или надзирателей царско-храмовых имений. Отсюда — широкая поддержка, которой, несомненно, пользовались как Утухенгаль, так и Ур-Йамму и Шульги.
В таких условиях легко понять, почему основой внутренней политики повой монархии явились принцип безусловной собственности царя на все храмовые и правительские земли и принцип централизованного управления всеми областями страны. Энси в это время превращается в назначаемого и сменяемого царского чиновника. Нередко царь произвольно перебрасывал энси из одного «нома» в другой и обратно. На таком положении был даже и энси самого Ура. Исключение составляли окраинные земли, где иногда сохранялись местные династии правителей (подчиненные, однако, насколько мы можем судить, урским наместникам), а также священный Ниппур, где долго сохранялся наследственный энси.
В государственно-правовом отношении царство III династии Ура представляло типичную древневосточную деспотию. Во главе ее стоял царь, носивший титул «муж сильный, царь Ура, царь Шумера и Ки-Ури» (или по-аккадски «Шумера и Аккада»; иногда применялся и ти-
267
Глава IV
тул «царь четырех стран света»). Титул характерен: в нем нет ничего от старых общинных традиций (когда в тптулатуре приводились титулы и звания правителя в каждом из подчиненных ему городов), кроме слов «царь Ура», которые здесь означают, впрочем, только то, что этот город является столицей государства. Государство же — это «Шумер и Аккад», все Двуречье в целом. Термины, ранее имевшие чисто географическое значение, положены здесь в основу определения объема и политического характера этого государства. «Аккад» в этом титуле — это не город Аккаде, давно лежавший к этому времени в руинах, а северная часть плодородной равнины Нижней Месопотамии и долина Диялы, страна Ки-Ури. Только в семитском переводе оба названия звучат сходно.
В высшей степени неправильно называть период III династии Ура «шумерским возрождением», а государство этого периода — «Шумером» или «Шумерским государством». Уже сами титулатуры показывают, что это было государство всего Нижнего Двуречья, а не одних только шумеров. Шумерский язык, правда, стал официальным языком канцелярий III династии Ура, как и последующих семитских династий (при династии Саргона в канцеляриях употреблялся и аккадский). Однако многие официальные надписи царей III династии Ура составлялись как на шумерском, так и на аккадском языках. Ни в одном из предшествующих периодов проникновение восточносемитского языкового элемента в шумероязычные области Двуречья не было столь интенсивным, как при III династии Ура; все больше появляется аккадских имен собственных как на севере, так и на юге страны и даже в самой царской династии. Шумерский язык все более оттесняется в канцелярию и храм, а обиходным языком становится аккадский. Однако нужно подчеркнуть, что процесс этот вовсе не предполагает большего физического проникновения семитов-аккадцев в Двуречье, чем это уже имело место до сих пор; речь идет только об усвоении населением аккадского языка. Во всяком случае, нет ровно никаких оснований трактовать создание Царства Шумера и Аккада III династией Ура как результат какой-то реакции на двухсотлетней давности аккадское засилье и вообще рассматривать историю древнего Двуречья с точки зрения сознательной борьбы различных этносов.
Как владыки всей страны, цари Шумера и Аккада из III династии Ура были совершенно неограниченны. Никакой независимый законный орган не стоял рядом с ними. Их окружали лишь чиновники, свободно сменяемые и назначаемые по царскому усмотрению. Одним из крупнейших чиновников был «великий посланец» (суккаль-мах). Нам известна целая династия суккаль-махов, действовавших при Шульги и двух его преемниках. Третий из этих суккаль-махов, Варад-Нанна (иначе Эре-Нанна, или Урду-Нанна), был одновременно энси Лагаша, энси ряда городов в Загросе, включая Хамази и Карахар, энси Сабума и страны кутиев, а также шаганой людей су (=субареев) п целого ряда пограничных крепостей, включая Урбиллум (иначе Арбела, ныне Эрбиль); таким образом, он фактически командовал всем восточным «фронтом» царства Ура от реки Нижний Заб до Персидского залива. По-видпмом\, предшествовавшие ему суккаль-махи были не столь могущественны: полномочия Варад-Нанны обусловливались особо сложным внешнеполитическим положением, которое, как мы увидим ниже, сложилось при его повелителе — царе Ура Шу-Суэне.
Что касается энси (аккад. ишши аккум, ишшаккум), то они, как уже упоминалось, превратились в рядовых чиновников. Правда, вступление их в должность сопровождалось каким-то обрядом, совершавшимся местными сановниками (вероятно, старейшинами), однако это была лишь
268
Первые деспотии в Двуречье
формальность, пустой пережиток. Само территориальное деление страны стало определяться не традициями «номовых» общин, а чисто административным удобством. Очертания каналов уже подсказывали разграничение административных районов, однако это были теперь не «номы», а просто округа или наместничества, и их границы вовсе не обязательно должны были совпадать с границами прежних «номов». Скудные известия о специальных чиновниках рабианумах, или хазианумах, назначавшихся над собственно общинами внутри округов и, видимо, не имевших отношения к царскому хозяйству, а также о шаганах, которые, вероятно, в это время были окружными военачальниками, показывают, что полномочия энси были сильно урезаны. В функции энси входило теперь наряду с религиозными, судебными и административными обязанностями (объем которых не всегда нам ясен) прежде всего управление хозяйством царя в данном округе. Об автономии государственного хозяйства каждого отдельного «нома» нет и речи: по указанию из царской канцелярии рабочая сила, фонды и прочее произвольно перебрасываются из округа в округ, от одного энси к другому.
Шульги, по-видимому, попытался вообще ликвидировать всякие следы общинного самоуправления. При нем все сколько-нибудь существенные судебные дела решал единолично царский чиновник — энси; лишь со 2-го года правления его сына Бур-Суэна I (или Амар-Зуэна) был восстановлен коллегиальный суд — возможно, из общинных старейшин; иногда в нем принимал участие и глава общинного совета аба-уру. Должность судьи не была профессиональной; большинство судей одновременно являлись жрецами, крупными чиновниками и т. п. Иногда дела решал сам энси, а иногда даже суккаль-мах (в каких именно случаях — еще неясно, но, без сомнения, энси разбирал все дела, непосредственно касавшиеся интересов казны). В судебном заседании участвовал также машким, чаще всего из чиновников, менявшийся от процесса к процессу. Он получал плату, носившую, по-видимому, характер обязательного судебного сбора. Однако в мелких общинах судом по-прежнему оставалась сама община, т. е. собрание ее старейшин или всех взрослых мужчин. Таким образом, несмотря на крайнее ослабление органов самоуправления независимой общины, они не исчезали и при III династии Ура.
Сохранились и сама община, и некоторый общинный фонд земель, годных под обработку, но он, безусловно, не мог идти ни в какое сравнение с царской земельной собственностью, достигшей при III династии Ура колоссальных размеров (сюда включались и храмовые земли, полностью перешедшие в систему царского хозяйства).
Организация царского хозяйства при III династии Ура являла картину удивительно развитого и четкого бухгалтерского учета и контроля; до нас дошли десятки тысяч учетных документов, а архивы царских имений этого времени представляют настоящий триумф бюрократизма.
Вся земля страны была определена по своему качеству, обмерена и сведена в земельные кадастры по округам, границы которых были точнейшим образом обозначены. В то же время государственные хозяйства или имения отдельных округов должны были поддерживать между собой тесные связи и контролироваться из Ура. По рекам и каналам бурлаки тащили из города в город бесчисленные высоконосые тростниковые баржи с хлебом, мукой, связками тростника, сеном, финиками, лесом, камнем, кожами, тушами животных и т. п. По мере надобности из города в город перебрасывались и отряды царских работников. Постоянно разъезжали «посланцы», «вестники» и «гонцы» различных рангов, возившие с собой крошечные глиняные продовольственные аттестаты
269
Глава IV
с записью полагавшегося им пайка в хлебе, масле, зелени и т. п.; разъезжали с царскими поручениями и энси. Речь идет здесь не о торговле (которая была в основном международной — преимущественно с Восточной Аравией и Индией), а о распределении и перераспределении продукции самих государственных имений. Велся подробнейший учет и рабочей силы государственных хозяйств; при этом совершенно исчезает разнообразная номенклатура подневольных лиц периода РД. Теперь все работники мужского пола обозначаются как «молодцы» (гуруш) или как «люди, объединенные в отряды» (эрен), а все работницы называются «рабынями» (нгеме). И лишь внутри общей категории гурушей выделяются старшие полевые работники (энгар), виноградари, садовники, хлебопеки, мясники, ткачи, носильщики, смотрители за рощами и т. д. и т. п. и даже воины или стражники (ага-уш). Вместе с тем ничто не мешало центральной или окружной администрации государственных хозяйств в любой момент перебросить любую группу работников или даже работниц, невзирая на их профессиональную квалификацию, на другую работу. Всем гурушам велись поименные списки с целью учета возможного наличия рабочей силы для тех или иных трудовых кампаний (причем для каждого вида труда существовали раз навсегда установленные нормы выработки [II, 7; IV, 11, 35; V, 1]), а также с целью учета предстоящих к выдаче пайков (трудящийся персонал теперь, как общее правило, не получал земельных наделов); велись списки также больным и умершим. О наличии рабочей силы, о расходе продукции и неизрасходованных остатках, о произведенных сельскохозяйственных и ремесленных работах, об операциях торговых посредников и т. п. делались рапортички, на основании которых каждый окружной центр составлял годовые отчеты. Самый малейший расход, вплоть до выдачи двух голубей к столу царицы или туши сдохшего барана на корм охотничьим собакам, фиксировался документом на глиняной плитке и закреплялся печатями ответственного чиновника и государственного контролера. Существовала сложная система перекрестного контроля деятельности каждого чиновника [IV, 11].
Термин «гуруш» не применяется теперь (за исключением литературных текстов) к боеспособным и работоспособным мужчинам вообще, но лишь к работникам государственного хозяйства. По-видимому, гу-руши были, как правило, потомками прежнего персонала царско-храмовых хозяйств, и только небольшая часть была приобретена государственным хозяйством путем покупки рабов (которые, переходя в состав персонала хозяйства, становились гурушами) или захвата военнопленных. (Лишь в столице, Уре, впредь до распределения по отдельным храмовым хозяйствам скапливались довольно большие группы рабов-пленных.) Официальная документация строго отличала гурушей от «рабов» (урду, или эре[д], аккад. вардум), т. е. в действительности от частных рабов *. Из них только рабы энси принимали участие вместе и наравне с гурушами в государственных работах, по преимуществу в наиболее еррчных: жатве, починке плотин и т. п.
Тщательное исследование, произведенное В. В. Струве и затем повторенное на более обширном материале А. И. Тюменевым [II, 9], с несомненностью показало, что гуруши, сведенные в большие отряды, под начальством надзирателей трудились в этом хозяйство от зари до зари круглый год на полевых, огородных, садовых, землекопных и погрузочных работах, на бурлацкой работе, на рыбной ловле, па пастьбе скота, гусей, уток и в различных ремесленных мастерских. Все они были ли-
* Пленные до распределения по отдельным хозяйствам могли также считаться урду, т. е. частными рабами (очевидно, царя).
270
Первые деспотии в Двуречье
шены собственности на средства производства. Эксплуатация их носила уже, без всякого сомнения, чисто рабовладельческий характер, а работницы женского пола (сведенные в такие же отряды, как и гуруши, и освобождавшиеся от работ любой тяжести только на дни месячной ритуальной нечистоты [11]), как мы уже говорили, прямо и назывались «рабынями» (нгеме). Все так называемые «дни отрыва» (у[д]-ду[х] * ), т. е. дни, проведенные нгеме или гурушем не на работе в своем отряде (например, когда гуруш был уступлен надзирателю другого отряда или когда нгеме была нездорова), тоже строго учитывались. Гурушу или нгеме, работавшим в отрядах, выдавался паек (iue-ба), причем на одного, так как они не имели семьи. Этот паек оставался формально на том же уровне прожиточного минимума, что и в период РД II и III: в среднем 1,5 л ячменя в день на мужчину и 0,75 л на женщину, 3—4 л кун-гжутного масла в месяц и 2 кг шерсти на мужчину и 1,5 кг на женщину в год; иногда выдавалось также пиво, изредка финики, хлеб, рыба, в единичных случаях — туши павших овец. Однако, учитывая беспощадную эксплуатацию труда гурушей, нгеме и детей нгеме на работах любой тяжести независимо от действительной квалификации работников, отсутствие каких-либо данных об их участии в мясных жертвоприношениях и, следовательно, о потреблении ими мясной пищи и чрезвычайно высокую смертность, можно со всей определенностью заключить, что положение работников царско-храмовых хозяйств сильно ухудшилось со времени, например, Уруинимгины и фактически ничем не отличалось от положения рабов; мало того, оно, несомненно, было гораздо хуже положения рабов в частных патриархальных семьях.
Помимо постоянной рабочей силы государственное хозяйство пользовалось и трудом наемных работников (гуруш-хунга, лу-хунга — очевидно, из обедневших общинников, живших на негосударственной земле). Применение наемного труда было невыгодно: наемнику приходилось содержать семью и его наемная плата в ячмене (а) была в 3—4 раза выше пайка гуруша. Поэтому, естественно, наемников использовали только па срочных, временных работах (жатва и т. п.).
Царские хозяйства обладали множеством больших мастерских, устроенных па принципе простой кооперации. Из документов известны мастерские кузнецов, золотых дел мастеров, плотников, резчиков по дереву, Кожевников, ткачей, изготовителей одежд, корзинщиков, канатчиков, гончаров, парфюмеров, пивоваров, хлебопеков; кроме того, в царских хозяйствах работали судостроители, кирпичных и строительных дел мастера п т. д. В одном Лагаше насчитывалось 816 рабынь-ткачих, подчиненных четырем надзирателям, и действовали три мукомольни, из них в мукомольне местечка Сагуб постоянно работало 325 гурушей и нгеме. В особые государственные мастерские были объединены и художники — резчики по камню, создававшие цилиндрические резные печати и скульптуру. В связи с их полным подчинением государственной власти как в организационном, так и в идеологическом отношении они отныне выпускали тысячами печати одного-единственного утвержденного образца — с изображением личного бога владельца печати, подводящего его к главному божеству, и с надписью по типу: «Бог Шульги, царь Шумера и Аккада — такой-то чиновник, твой раб». Как мы уже говорили, в случае срочной необходимости работники любой мастерской, так же как и все другие гуруши п нгеме, могли быть направлены на жатву, на погрузку или разгрузку баржей или на бурлачество.
По-видимому, государственное хозяйство в целом испытывало затруднения с воспроизводством рабочей силы, особенно в связи с огромной
* u(d)-du8 (ранее читалось ud-gab).
271
Глава IV
детской смертностью; но, как показал А. И. Тюменев и как мы отметили выше, число купленных рабов и военнопленных, зачислявшихся в гу-руши, хотя и было больше, чем в предыдущие периоды, все же оставалось сравнительно незначительным: большинство гурушей по-прежнему составляли, очевидно, потомки раннединастических шуб-лугал и иги-ну-ду [х]; больше было пленных женщин, чем, возможно, и объясняется то, что все женщины — работницы государственных хозяйств классифицировались как «рабыни» (нгеме), тем более что и по традиции шумерские свободные женщины никогда не подлежали призыву на повинностные и служебные работы на храм и царя.
Официально вся земля каждого округа считалась собственностью «номового» божества, однако в действительности все государственные хозяйства находились под довольно жестким центральным контролем* В пределах округов управление государственными хозяйствами, а также распределение орудий труда, скота, сельскохозяйственной продукции и т. п. были также строго централизованы. Формально сохранялось прежнее деление на собственно царскую (или храмовую) землю, землю наделов, выдаваемых за службу, и землю наделов, выдаваемых из доли урожая любым лицам, преимущественно, видимо, из нецарских людей, т. е. членам общин. Однако урское правительство не поощряло самостоятельного ведения хозяйства на царской земле не только работниками, но и чиновниками царского хозяйства и даже жрецами; «надельная» земля (аша[г]-кур, или аша[г]-шуку[м]) чаще всего только числилась за теми или иными чиновниками, а фактически она обычно обрабатывалась отрядами царских гурушей наряду с собственно царской землей, и лишь доход с нее поступал этим чиновникам. Так, на содержание, или «кормление», главного жреца храма Нанше в Лагаше выделялось около 36 га, на каждого надзирателя рабочего отряда (так называемого «начальника волов» — ну-банда-гу[д]) —по 15 га, на рядовых работников — мепее 2,5 га на почти 300 человек, причем выдача и таких наделов отнюдь, видимо, не являлась правилом. В переводе на урожай ячменем и учитывая значительное падение урожайности со времени Уруинимгины. это означало соответственно около 42 тыс. л (~250 ц), около 17 400 л (~100 ц) и 2800 л (^-"17 ц) *. Следовательно, чиновники кроме семьи могли содержать и собственную челядь, а для простых работников урожай с их наделов был только «приварком» к пайку. Изредка, однако, чиновники и воины вели хозяйство на царском наделе и сами.
Несмотря на громадное преобладание государственного хозяйства при III династии Ура (общее число царских работников, вероятно, доходило до полумиллиона или более), частное хозяйство общинников на нецарской, т. е. общинной, земле, как мы уже видели, не исчезло. Правда, купля-продажа полей была запрещена, поэтому мы лишены главнейшего источника, который обычно свидетельствует нам о частных хозяйствах, — документов купли земли. Однако есть достаточно свидетельств того, что внегосударственный сектор экономики Двуречья сохранялся. Так, на существование частной земли, по-видимому, указывают законы этой эпохи (Законы Ур-Намму, § 27—29). Затем у нас имеются документы, касающиеся купли-продажи домов и финиковых плантаций, а в одном случае — дарения поля. Широкое использование наемного труда в государственном хозяйстве тоже указывает на то. что часть населения, а стало быть, и земли находилась за пределами этого
* Урожай составлял, таким образом, несколько более 1000 л на гектар при повышении густоты засева примерно вдвое против РД III (порядка 50 л на гектар, не считая зерна, шедшего на корм упряжному скоту). Итак, урожайность упала примерно е 1 : 70 в период РД III примерно до 1 : 30 при III династии Ура. В дальнейшем снижение урожайности происходило все более круто.
272
Первые деспотии в Двуречье
хозяйства (ибо при полной загрузке обязательным трудом членов царского персонала трудно представить себе, чтобы царская администрация брала их же еще и внаем). Вместе с тем распространение наемного труда говорит о далеко зашедшем разорении заметной части общинников.
Этот же вывод подтверждается и анализом юридических документов— записей судебных решений (ди-тйла), из которых мы черпаем основные сведения о жизни шумерского населения в городах вне государственных хозяйств. Наиболее многочисленная часть документов (из общего числа дошедших до нас от этого времени) посвящена узаконению сделок по продаже детей в рабство или судебным процессам, возбуждавшимся обращенными в рабство с целью попытаться оспорить свое рабское состояние. Разорение одних, естественно, сопровождалось обогащением других, на что косвенно указывает рост числа частных рабов.
По данным этих же документов, частные рабы были обычно даже в самых рядовых хозяйствах, например у кузнецов или пастухов, вероятно гурушей (может быть, администрация государственных хозяйств предоставляла им как специалистам во временное пользование рабов-помощников, о чем есть сведения уже и из Лагаша времени РД III [III, 3, с. 21]), а лицо среднего царского хозяйственно-административного персонала или храмовой музыкант могли купить целую семью рабов. Возможно, главным источником рабства была война, но документы говорят только о купле рабов у прежних хозяев или детей у обедневших родителей. В последнем случае продажа их за пределы государства была запрещена — не потому ли, что и тогда, как и в раннединастическом Ла-гаше, а также и несколькими столетиями позже, время от времени провозглашались царские указы об отмене долговых обязательств и всех связанных с ними последствий, включая самопродажу и продажу детей. Ведь во исполнение указа такие рабы должны были или возвращаться в свое первоначальное состояние, или переходить в руки прежнего владельца, а продажа их в чужую страну и невозможность получить их обратно лишали такой указ действенной силы.
Относительно области применения труда частных рабов нам ничего пе известно, но, вероятно, они занимались тем же, чем все ранние патриархальные рабы, — более тяжелыми видами домашнего производственного труда. Частный раб имел свой пекулий, из которого мог делать подарки, а при случае и выкупить себя на волю. Рабы могли оспаривать по суду законность своего обращения в рабство (правда, обыкновенно безуспешно), жаловаться в суд на кражу своего имущества, отводить свидетелей и требовать приведения к клятве даже собственного хозяина, сами выступать свидетелями по делам, касавшимся других рабов. Даже рядовые частные рабы могли иметь семьи. Нередки были и случаи отпуска рабов на волю, но при этом до смерти своего бывшего владельца раб оставался на положении «естественного (—внебрачного?) сына» (думу-ги) своего господина и в его патриархальной власти; после его смерти он мог стать гражданином общины {думу-уру). Все указывает на большой приток рабской силы в этот период, скорее всего в результате войн; поэтому и цена па раба была невысока (в среднем 9 сиклей, т. е. 75 г серебра, за мужчину и вдвое меньше за женщину, или соответственно 1500 и 750 л ячменя).
Несмотря на относительно легкое положение частных рабов (сравнительно со многими другими периодами древности), бегство рабов было явлением нередким.
Наличие большесемейных общин и патриархальных отношений клиента и патрона в документах, дошедших от этого времени, не отражено; правда, они касаются исключительно городского населения, и хотя
18 Заказ № 1238
273
Глава IV
в ряде случаев, видимо, речь идет о людях негосударственного сектора (о котором у нас очень мало других источников), но большинство упоминаемых и в этих документах людей — царские люди, т. е. занятые (в том ли, в ином ли качестве) в государственном хозяйстве.
Но Царство Шумера и Аккада включало не только города, по и сельские поселения. Именно в это время в результате установления царями Ура жесткого полицейского режима по всей стране безопасность и за городскими стенами возросла, и впервые спустя много столетий после Протописьменного периода начинают появляться разбросанные повсюду вдоль рек и каналов поселения деревенского типа. Это были, по-видимому, именно большесемейные поселения, возможно укрепленные (шумер. э-дуру).
В стране сложились социально-политические отношения, требовавшие законодательного регулирования, так как нормы традиционного обычного права общин переставали удовлетворять новым условиям. С одной стороны, появились сравнительно устойчивые индивидуальные семейные хозяйства — отчасти вместо большесемейных общин, отчасти наряду с ними, и некоторые из них начали богатеть (в частности, замечается усиление частнорабовладельческого уклада); с другой — сложились новые взаимоотношения между государством и территориальной общиной, при которых государство все более брало на себя ранее принадлежавшие общине функции, в том числе и судебные. Все это требовало создания новых общегосударственных законов и их письменной фиксации.( Первые известные нам письменно сформулированные законы были изданы Ур-Намму (как мы помним, тексты Уруинимгины дают только общее изложение. содержания его законов, а не их дословную формулировку). Вводная часть Законов Ур-Намму составлена под явным влиянием надписей Уруинимгины (или аналогичных, но не дошедших до нас); здесь говорится о прекращении произвольных поборов, взимавшихся «главным мореходом» с морской торговли, «главным пастухом» со скота и ослов, и сбора нйскум с (частных?) полей, а также о победе над Наммахани, о переводе маган-ской торговли в порт Ура и учреждении единой системы мер и весов; другие части текста введения повреждены и пока не могут быть прочитаны, кроме места, содержащего стандартные заверения относительно заботы царя о сиротах и вдовах.
Собственно, сборник законов состоит из 30—35 положений, часть которых из-за разрушения текста не дошла до нас; сохранившиеся положения регулируют, во-первых, семейное право (§ 4: если замужняя женщина по доброй воле отдастся любовнику, муж вправе убить ее, но не любовника; § 6—8: в случае заключения брачного договора — устного пли письменного? — муж, если захочет развестись, должен уплатить жене 1 мину * серебра, если она замужем впервые, и */2 мины, если она замужем вторично, по не обязан ничего платить, если имело место лишь фактическое сожительство без договора; § 12: в случае уплаты женихом брачного дара будущий тесть, если он отдаст свою дочь другому лицу, должен вернуть жениху цену дара вдвойне); во-вторых, рабское право (§ 5: за изнасилование девушки-рабыни ее хозяину платится возмещение в сумме 5 сиклей серебра; § 14: хозяин беглой рабыни [и раба?] обязан уплатить 2 [?] сикля серебра нашедшему и вернувшему беглых; § 21: за похищение [?] или умерщвление [?] чужой рабыни виновный должен возместить другую рабыню или заплатить 10 сиклей серебра; если у него нет средств, то никакое возмещение не взимается [и, вероятно, виновный
* В древнем Двуречье основной мерой веса была мина (несколько более 0,5 кг), делившаяся на 60 сиклей, или шекелей. Таким образом, 1 сикль (шумер, гин) равнялся приблизительно 8,7 г.
274
Первые деспотии в Двуречье
сам отдается в рабство?]; § 22: рабыня, позволившая себе равняться с госпожой [например, на том основании, что она родила господину сына?] и проклинать ее, должна «промыть рот одной мерой соли» [около килограмма]); в-третьих, рассматривается случай лжесвидетельства перед судом (лжесвидетели облагаются различными высокими штрафами); в-четвертых, случай членовредительства в драке (карается не по принципу «око за око, зуб за зуб», а штрафом, исчисляемым в серебре).
Но, может быть, наиболее интересны аграрные Законы Ур-Намму, так как явно касаются частных, а не государственных полей (§ 27: конфискация доходов и штраф в сумме производственных затрат с лица, незаконно захватившего чужое поле; § 28: за затопление чужого поля [по небрежности] возмещение в 3 гура [около 900 л] ячменя за 1 ику [0,3 га] поля; § 29: то же возмещение, если арендатор не возделает арендованное поле и оно превратится в пустошь).
Картина социально-политического устройства Южного Двуречья этого периода стала бы намного яснее, если бы нам была известна существовавшая в то время налоговая система. К сожалению, вопрос о налогах остается довольно темным. Мы не знаем даже, собирались ли вообще с населения какие-либо налоги в прямом смысле этого слова, в особенности с населения вне государственного хозяйства. Те сборы, о которых нам известно, с одинаковым успехом могут быть и сборами налогового типа, и простой сдачей продукта по выполнении работы на царской земле. Возможно, налоги носили характер обязательных жертвенных даров, в первую очередь скотом. Дошедший до нас огромный архив городка Пузриш-Даган, или Цйллуш-Даган (ныне городище Дрёхем), основанного в 39-м году правления Шульги, где сосредоточивался скот, пригоняемый для ниппурских святилищ со всех концов страны, от Уршума и Эблы в Сирии до Элама и Лагаша, дает нам довольно определенное представление об этих жертвенных дарах {са-ду[г] и т. п.; отдельный взнос назывался му-тум). Существовали обязательные ежегодные поставки на праздничные жертвы в храм Нанны и в храм Энлиля от отдельных округов государства — по одному месяцу в году {бала— «очередь») *, а с Лагаша — два месяца. За все поставки любого рода отвечали энси; доставляемый ими скот вряд ли отбирался только из стада местного царского хозяйства, скорее всего он собирался в порядке определенной разверстки и с отдельных лиц, имевших собственные хозяйства, как на государственной земле (члены царского персонала), так, вероятно, и за ее пределами (?).
Чрезвычайно важно для понимания дальнейшей истории, что ремесло и торговля в сколько-нибудь значительных масштабах были фактической монополией царского хозяйства.
Несомненно, что все отдельные хозяйства того времени должны были сами производить необходимую продукцию ремесленного производства (орудия труда, посуду). Но специализированное ремесло существовало только как царское ремесло, и царские ремесленные мастерские были поставлены в столь исключительно благоприятные условия, что параллельное развитие каких-либо иных мастерских, тем более таких, продукция которых могла бы идти на продажу, совершенно исключалось. Тем самым надолго закрывался путь к развитию самоуправляющихся торгово-ремесленных городов. Ремесло могло развиваться только в царском хозяйстве, если не территориально, то, во всяком случае, политически не зависевшем от общины, да и эта община была фактически в полной зависимости от царя.
* Это не значит, что округов было 12, так как до некоторых округов «очередь» доходила не каждый год [44].
275
18*
Глава IV
К тому же изделия ремесла изготовлялись в основном из привозного сырья. Частные хозяева не имели возможности организовывать за ним дальние экспедиции и к тому же не имели фондов товара, свободного для рыночного обмена. Как и в Раннединастический период, торговые посредники — тамкары (шумер, дам-гар, аккад. тамкарум) оставались царскими чиновниками, хотя, вероятно, по-прежнему брали единичные поручения и от частных лиц. Конечно, богатое, гигантское царское хозяйство всегда имело в избытке товары для международного обмена. С внедрением в быт бронзы международный обмен стал особо необходимым, так как готовые бронзовые слитки или олово для последующего сплавления с медью привозились издалека (из современного Афганистана). Не случайно именно при III династии Ура происходит окончательная унификация и упорядочение системы мер, веса и т. п. Продолжает поддерживаться морская торговля с Маганом (и через посредников с Индостаном). Сведений о западных связях Двуречья в дошедших письменных памятниках, к сожалению, нет — быть может, по случайным причинам. Лишь Северная Сирия (Уршу[м], Эбла) и Губла (Библ) на финикийском побережье Средиземного моря входили в сферу влияния царства Шумера и Аккада [71].
Если в критические годы создания этого царства, в годы борьбы с кутийскими завоевателями и с олигархическим государством Лагаш основатели державы опирались на поддержку широкой, но нечетко очерченной социальной базы, то при Шульги и его преемниках становится совершенно ясно, кто был социальной опорой династии. Этой опорой была непомерно разросшаяся группа господствующего класса — царская высшая и средняя бюрократия. Число чиновников, надсмотрщиков, надзирателей и контролеров разного рода и ранга, несомненно, составляло многие десятки, если не сотню тысяч; сюда же, очевидно, надо отнести и командный состав войска, хотя о нем мы очень мало осведомлены. Все они получали от царя довольствие натурой, а иногда земельные наделы; напротив, общинам и общинному самоуправлению они никак не были подчинены. Царская же власть защищала их от их подчиненных, умиравших от непосильного труда, тяжелого климата и недостаточного питания.
В составе бюрократии была своя аристократия, были и менее высоко стоящие группы, но по отношению к царю все они пе в меньшей степени, чем трудовой персонал царских «латифундий» (как их называл В. В. Струве), были царские люди — «рабы царя», по терминологии эпохи.
Исключительно важное место в бюрократической системе царства Шумера и Аккада занимало жречество — одна из главнейших опор государства. Жрецы в это время полностью находились на положении царских чиновников, также получая от царя натуральное довольствие и иногда земельные наделы. Правда, жречество было связано с общинами службой в общинных по своему происхождению культах и, как и все вообще царские люди, наверное, по-прежнему могло владеть в общине недвижимым имуществом наряду с тем, что они получали от царя. Однако при могуществе бюрократии того времени это делало пе столько их зависимыми от общины, сколько общину — от них; недаром в суде (по всей видимости, общинном) заседали преимущественно все те же царские чиновники и жрецы.
Остановимся вкратце на том значении, которое имеют документы времени III династии Ура для теоретического осмысления социально-экономической и культурной истории Востока. Дело в том, что изучение именно этих документов привело В. В. Струве к выводам, определившим направление исследований и господствующую концепцию в историографии древ-
276
Первые деспотии в Двуречье
него Востока в СССР. Выводы эти заключались в том, что государство III династии Ура базировалось на беспощадной эксплуатации царских работников — гурушей и нгеме, — которая носила явно и безусловно рабовладельческий характер. Рабовладельческий способ производства В. В. Струве видел и во все другие периоды истории древнего Востока, не документированные такой массой источников, как период III династии Ура.
В какой мере классические работы В. В. Струве сохраняют свое значение сейчас, когда паши знания о древнем Востоке, и в частности о времени III династии Ура, весьма умножились, и как влияют на его концепцию данные о частных рабах в Шумере того времени, оставшиеся вне поля зрения В. В. Струве?
Только в том случае мы можем безоговорочно считать все древние общества рабовладельческими, если признаем, что с экономической точки зрения рабовладельческой эксплуатацией следует считать всякую эксплуатацию путем прямого, внеэкономического принуждения людей, лишенных собственности па средства производства. С этой точки зрения гуруши царских хозяйств III династии Ура подвергались, бесспорно, рабовладельческой эксплуатации. Иногда в определение рабовладельческой эксплуатации вводится понятие присвоения самой личности, эксплуатируемой господствующим классом или его представителями. И с этой точки зрения, вероятно, гурушей можно считать подвергавшимися рабовладельческой эксплуатации. Гуруши не только не имели собственности на средства производства. Некоторые — правда, далеко не все — гуруши могли быть куплены, и их можно считать находившимися в состоянии личного присвоения их хозяином — государством, а их эксплуатация осуществлялась, безусловно, путем принуждения внеэкономического.
В то же время древние шумеры сами явственно отличали гурушей от рабов — урду, или эре [д]. Различие между ними было не мнимым, важным только для самих древних, но и объективно существовало. Различие это было прежде всего юридическим: раб-урду был рабом-товаром, полной собственностью своего господина. На него в полной мере распространялось определение юридической собственности как права собственника ио своей воле и в своих интересах отстранять любого несобственника от владения, распоряжения и пользования объектом собственности. В самом деле, не только право владения и пользования рабом было у его господина полным, но также и право распоряжения им, ибо его можно было продать.
Гуруши, раз приобретенные государственным хозяйством (а только с этого момента они и считались гурушами), товаром не являлись, и, хотя с экономической точки зрения власть их хозяина — государства — над ними и возможность их эксплуатировать путем внеэкономического принуждения были не меньшими, чем хозяина над рабом-урду, юридически это никак не было оформлено.
Нельзя вставать на ту распространенную, но наивную точку зрения, что право есть не более как фикция, которую историк может игнорировать. Правовой статус есть объективная общественная реальность. Класс, как известно, отличается от класса по месту в процессе производства и по отношению к собственности па средства производства (в смысле обладания ею или необладания). Признаки различия в правовом статусе между урду и гурушами, разумеется, недостаточны для утверждения об их различном положении в процессе производства и по отношению к собственности на средства производства, и поэтому они не составляют два разных класса. Но эти признаки достаточны для отнесения их к двум разным общественным прослойкам внутри одного и того же класса подневольных работников рабского типа. Отличаются они, впрочем, и не
277
Глава IV
87.	Печать Хашхамера, служителя храма Ишкун-Сина, время Ур-Намму
88.	Зиккурат в Уре, построенный Ур-Намму (реконструкция по Л. Булли)
89.	Схема представлений шумеров об устройстве мироздания
только в правовом отношении. Положение гурушей при III династии Ура было в целом хуже, чем положение урду, но, как мы увидим, их дальнейшая историческая судьба отличалась от судьбы урду скорее в лучшую сторону.
То обстоятельство, что не рабы-урду, приближающиеся к типу рабов классического типа, а именно гуруши были определяющей группой внутри эксплуатируемого класса того времени, не должно отражаться на определении классовой принадлежности общества Шумера и Аккада конца III тысячелетия до н. э., так как те и другие так или иначе принадлежали к одному общественному классу. Рабы классического типа, т. е. люди, которые рассматриваются как чья-то отчуждаемая собственность и, более того, как не люди, как вещь, как товар (характерные и определявшие картину общества в более позднюю эпоху древности, по лишь при том пути развития древнего общества, при котором наибольшее развитие получило именно частное товарное производство), были другой разновидностью тех же подневольных людей рабского типа, которые и составляли основной эксплуатируемый класс древнего (рабовладельческого) общества. Итак, вывод о рабовладельческом в принципе характере древневосточного, и в частности шумерского, общества верен, но прямолинейное отождествление гурушей с рабами, как их понимало античное общество (и даже шумерское, если под рабами разуметь только частных рабов-урду), является неточным*. Это, конечно, видел и отмечал В. В. Струве, хотя бывшие в его распоряжении материалы и не позволяли осветить этот вопрос достаточно полно.
Необходимо отметить также, что факты истории древней Месопотамии III тысячелетия до и. э. со всей ясностью показывают, что первоначальные представления о ней требуют многих уточнений. Мы знаем теперь, что цари не сразу стали деспотами, что они никогда не были здесь Ил. 87 верховными собственниками всей земли государства, что царско-храмовое хозяйство никогда не совпадало здесь с гражданской («номовой», город-
* Таким образом, автор считает гурушей принадлежащими к тому же классу, что и урду, но из-за различий между ними общий термин «раб» применить к ним он считает возможным лишь с известными оговорками. Между тем ни один класс никогда не бывает вполне однородным: он всегда состоит из различных прослоек, фракций и групп. Наименование свое класс получает по прослойке, наиболее полно воплощающей в себе его самые характерные черты, например раб, крепостной, пролетарий. — Редколл.
278
Первые деспотии в Двуречье
279
Глава IV
ской, сельской) общиной свободных земледельцев и что общество делилось на свободных граждан, участвовавших в общинной собственности на землю, п на царских людей, владевших имуществом, выданным храмом или государством не на праве собственности, и точно так же, что в классовом отношении общество разделялось па рабовладельцев (собственников и несобственников земли), па весьма многочисленных лиц, живших своим трудом (собственников и несобственников земли), на подневольных людей рабского типа, т. е. на класс, включавший в себя рабов в юридическом смысле как одну из прослоек.
4. Идеология царства Шумера и Аккада
Ил. 88 Все храмы находились на иждивении царского хозяйства, а цари вели повсюду интенсивное храмостроительство. Так, Ур-Намму возводит в Уре трехъярусную башню с храмом наверху. Не совсем ясно, когда возникли впервые подобные сооружения (зиккураты), но, вероятно, архитекторы Ур-Намму следовали гораздо более древним образцам. В позднейшие времена зиккураты строились уже в каждом «номе» в честь главного городского божества.
Именно в это время, вероятнее всего, впервые возникло и начало распространяться характерное для древнего Двуречья учепие, согласно которому единственным назначением людей, ради чего они и созданы богами, было обслуживание культа богов жертвоприношениями и трудом, а также содержание царя как представителя общины перед богами и его хозяйства. В соответствии с этим учением и любые действия царской власти должны были восприниматься как осуществление божественных предначертаний: идея о том, что не люди существуют для государства, а государство — для людей, родилась тысячелетиями позже [15].
При III династии Ура был упорядочен и систематизирован общешумерский пантеон во главе с ниппурским Энлилем, рядом с которым стояли бог Неба Ан и бог подземных вод и мудрости Энки и еще семь или девять богов, составлявших небесный совет, в том числе бог Солнца Уту, бог Лупы Нанна или Зуэн *, богиня утренней звезды Инана, бог преисподней Не-уну-галь и др. Каждый город имел своего бога-покровителя с женой и сыном; например, в Ниппуре таким богом являлся Энлиль с женой Нпнлиль и их сыном Нипуртой. Тем же божествам поклонялись и аккадцы, потому что к этому времени и аккадцы и шумеры, несмотря на двуязычие, составляли уже один парод. Исследователи немало потрудились, чтобы выяснить, в чем заключался специфический вклад аккадцев в общую культуру и религию Двуречья, по установить это оказалось нелегко. Отождествление в древности восточносемитских божеств с шумерскими удалось тем легче потому, что семиты издревле избегали называть богов собственными именами. Каждое племя или общипа называла своего бога-покровителя «господином» — басал, или бел, а богиню-покровительницу — «богиней» — 'астар, или йштар (у южных семитов это было, напротив, имя мужского божества). При слиянии с шумерами «Белом» стал называться верховный бог — сначала Энлиль, потом Мардук, а «Иштар > стала называться любая богппя. Особые имена богинь — жен отдельных общинных и других богов продолжали бытовать главным образом в грамотной, особенно в жреческой, среде, а для большинства населения все они слились в образе одного из величайших божеств — великой воительницы Иштар, богини любви и плодородия, более всего отождествлявшейся
* Аккад. Суэн (ранняя форма), Син (поздняя форма).
280
Первые деспотии в Двуречье
с урукской Инаной-Иннин Помимо этого лишь немногие семитские боги вошли в пантеон: таков был Адду, пли Ад ад, бог бури, отождествленный с второстепенным шумерским (или дошумерским) богом Ишкуром, бог Солнца, называвшийся и по-шумерски и по-аккадски нарицательным именем «солнце» (шумер. Уту, аккад. Шамаш), его почитали в Ларсе и в Сиппаре, причем в Сиппаре он был отождествлен с каким-то божествохм «бананового» языка, судя по тому, что к тому же языку принадлежали имена его жены (Айа) и его сына (Бунёне). Некоторые старые имена божеств были заменены аккадскими, другие переиначены на аккадских! лад (шумер. Энки — аккад. Хайа, или, по принятому в науке, по неправильному чтению, Эа; шумер. Ан — аккад. Ану [м]; шумер. Не-уну-галь — аккад. Нёргал и др.).
Имелось множество «специализированных» божеств, господствовавших над отдельными явлениями природы или даже, например, над предметами храмовой обстановки. Некоторые из них, по-видимому, связаны < древними мифами, но большинство было обязано своим существованием домыслам храмовых писцов.
При III династии Ура складывается и каноническая картина мироздания: земля плавает на поверхности мирового пресноводного океана, Ил. 89 окруженного плотиной, или фундаментом небес; в океане есть неведомые острова, а на плотине покоятся три или семь небес, где обитают боги из рода Игйгов; другой род богов, Ануны, или Ануннаки, живет преимущественно на земле и под землей. Под землю уходит великая Гора, внутри которой — преисподняя, заполненная вечно жаждущими и голодными мертвыми и управляемая богиней Эрешкпгаль и ее мужем Нергалом. Преисподнюю охраняют привратник Нёти и полчища злобных демонов-зала. Нергал, супруг царицы преисподней, носит первоначально черты солнечного бога. Однако в это же время еще сохранялось и представление о том, что само Солнце — бог Уту — уходит в преисподнюю каждую ночь, а Луна — бог Нанна — раз в месяц; они определяют судьбу мертвых и, вероятно, их долю в жертвоприношениях живых. Все люди, обитающие на земле, кормят своими жертвоприношениями богов, а те за это могут оказывать им милости и иногда спускаются с неба в свои храмы, особенно в «высокие» храмы на платформах, пли зиккураты. В то же время они живут и в «нижних» храмах в образе своих статуй. Судьбы людей записаны у Энлиля клинописью на табличке судеб, но в конце за каждым приходит из преисподней бог судьбы Намтар, и всех ждет вечное пребывание в преисподней, поэтому потомки должны кормить и поить жертвоприношениями также и своих мертвых предков. Продолжало сохраняться верование в личных и родовых богов-покровителей и в злые сверхъестественные существа — божества болезней и т. п.
В это же время было создано учение о божественной, единой и вечной «царственности» (нам-лугала), возникшей в начале времен и передававшейся от одного царя к другому без перерыва из века в век, учение, положенное, как мы уже говорили, в основу «Царского списка», в первой редакции составленного, вероятно, при Ур-Намму *.
Начиная с Шульги возрождается введенное Нарам-Суэпом обожествление живого царя. Правда, обожествление не было (как, например, в Египте) свойством самой царской власти: один царь мог быть обожествлен (как Шульги и три его преемника), другой — нет. Суть, по-видимому, заключалась в том, что обожествленный царь, как мыслилось, мог на равных правах с общинными божествами предстательствовать за
* Представление о некоей «субстанции», пли «сиянии», окружающей как божество, так и земных представителей власти, было широко распространено у самых разных народов мира; новым в данном случае является идея о непрерывной преемственности этой «субстанции» как вечно существующей.
281
Глава IV
свою страну перед великими богами — правителями мира. Специальных храмов царям не строили, но строили часовни или притворы в больших храмах, где им или их статуям приносились жертвы, точно так же как их умершим предкам. Сохранились культовые гимны в честь царей Ура: до нас дошло, например, целых восемнадцать гимнов, составленных в честь Шу-Суэна (Шу-Сйна); найдена также интересная культовая поэма, описывающая уход Ур-Намму в загробный мир, где он одаряет подношениями судью в тяжбах мертвых — героя Гильгамеша — и другие божества преисподней [51]. При III династии Ура — кажется, в первый и последний раз в истории Нижпей Месопотамии — сооружались и мавзолеи над умершими царями.
Представительство царя за страну и его ответственность за ее плодородие выражались наиболее ярко в обряде «священного брака», в особенности «брака» между царем и урукской богиней Инаной *, совершавшегося в связи с ритуалом восхождения на престол нового властителя Шумера и Аккада. В этом обряде царь выступал как ипостась бога Думузи, умирающего и воскресающего супруга Ипапы, а Инана была, вероятно, представлена жрицей нин-дйнгпр. Поскольку цари Ура обожествлялись, постольку обряд «священного брака» совершался ими не только с Инаной в качестве заместителей ее возлюбленного — Думузи, но, по-видимому, и по собственному праву как божества; в этих случаях как подруга царя-бога выступала, насколько можно судить, жрица-лг/яг/р или лукур-ка-скала («дорожная наложница»). Мы знаем по имени некоторых лукур царей Ура, пользовавшихся большим почетом и материальными благами; сохранились и свадебные песни, певшиеся перед первой брачной ночью жрицы и царя [54].
Не менее важной была и роль жрицы-aw (аккад. энтум} бога Луны Панны в Уре — ею всегда была дочь правящего или предшествовавшего ему царя страны.
5. Политическая история Царства Шумера и Аккада
при III династии Ура
О политических событиях времени III династии Ура мы знаем довольно мало. В надписях царей этой династии говорится лишь об их храмостроительной деятельности: подобно всем своим предшественникам и преемникам, они приказывали составлять такие надписи на кирпичах храмовых зданий и на специальных глиняных конусах пли цилиндрах или же каменных плитках, которые вместе с жертвенными дарами закладывались в фундамент здания; ибо пройдет время, и сырцовые кирпичи здания начнут разрушаться, будущий царь велит его снести и восстановить или построить на его месте новое, и тогда будет найдена надпись прежнего царя, имя его будет прочитано, и ему принесут жертву, которая пригодится ему в преисподней. Но в этих надписях и речи нет о военных и других событиях; мало сообщают о них и Omina. Зато у пас есть много «датировочных формул»; вместе они составляют очень краткую летопись Царства Шумера и Аккада, но, разумеется, не все фиксированные ими события, безусловно важные для шумеров (например, ритуальные дей-
* Вообще говоря, «священный брак» царя мог совершаться не обязательно с одной какой-либо богиней, но и с различными. Так, в аккадском эпосе о Гильгамеше, сложившемся (по крайней мере в устной форме) около этого времени. Гильгамеш вступает в Уруке в «священный брак» с нешумерской, древнейшей богиней Ишхарой, которая заменяет здесь Иштар (аккадское имя Инаны), поскольку в эпосе Иштар играет роль враждебного герою персонажа.
282
Первые деспотии в Двуречье
ства), могут оказать нам помощь при реконструкции политической истории страны в этот период.
Первое военно-политическое мероприятие Шульги зарегистрировано под его 20-м годом (2074 г. до н. э.): «Граждане Ура были обязаны службой копейщиков*»; видимо, до этого они были освобождены от военной службы. Затем в «датировочных формулах» перечисляются различные походы и разрушение крепостей и городов, расположенных почти исключительно в Эламе и по предгорьям Загроса. Походы продолжались в течение правлений Шульги и его сыновей — Амар-Зуэна (или, по-аккадски, Бур-Сина I, 2045—2037 гг. до н. э.) и Шу-Суэна (Шу-Сина, 2036—2028 гг. до и. э.). Объектами походов, нередко разорявшимися по нескольку раз, были Анчан (ныне Тепе-Мальян в Фарсе), Элам, или Адамдун, Хухнури, Запшали, Гасур (около нынешнего Киркука), страна луллубеев, Кимаш, Симуррум (ныне Алтынкепрю на реке Малый Заб), Урбиллум (ныне Эрбиль), Ашшурум (или Ша-Ашшурум, также Шаш-рум, позднейший центр Ассирии Ашшур, ныне Каласат-Шеркат), Харши, Хумурти и Карахар, или Ганхар, — может быть, восточнее главных хребтов Загроса. Из других источников нам известно, что цари Ура строили па городище Телль-Брак, в верховьях реки Хабур, и некоторое время владели городами-государствами Эблой и Уршу, на запад от большой излучины Евфрата; следы их влияния ведут до Библа на финикийском побережье. Бесспорно, им принадлежали Мари и другие города на среднем Евфрате.
Высказывалось предположение, что походы царей Шумера и Аккада против загросских крепостей были отчасти вызваны угрозой продвижения хурритов. Действительно, в Кимаше, в Карахаре и некоторых других городах в это время правили хурритские царьки. В то же время, судя по сохранившимся именам некоторых пленных, пригонявшихся в Шумер, эти пленные были не хурриты, а, вероятно, кутии. Вряд ли хурритское продвижение было столь массивным, чтобы представлять серьезную опасность для Шумера; пожалуй, наоборот, Шумер был опаснее для хурритов и кутиев. Более достоверно, что эти походы преследовали цель захвата добычи и пленных; так, нам точно известно, что из походов пригоняли во множестве скот, рабов, а иногда доставляли и другие ценности; например, Шу-Суэн привел в Двуречье караван ослов, груженных золотом.
Если в горах Загроса урские войска попросту громили крепости и уводили пленных, то в Эламе цари Ура пытались сочетать военное насилие с мирными договорами. Так, брачный союз царя Мархаши ( = Варахсе) с дочерью царя Шульги был достаточно важным событием, чтобы попасть в «датировочную формулу» 2076 г. до н. э., точно так же как и брак энси Анчана с другой его дочерью (2063 г. до н. э.; впрочем, апча-нец сразу же поссорился со своим тестем, и тот в 2060 г. разорил Анчан). Полного покорения Элама цари Ура не добились, и еще до падения III династии Ура там начала править II династия Симашки, правда временами зависимая от Ура; из эламского царского списка нам известны цари этой династии по именам, но, кажется, в списке порядок их дан неправильно.
Ко времени царствования Шу-Суэна государство III династии Ура выглядело исключительно прочным, так как не было никаких явных социальных сил, которые могли бы его поколебать и разрушить. Ненависти к нему в стране должно было накопиться достаточно. Чудовищная эксплуатация царских работников, разорение общинников, вынужденных наниматься в царское хозяйство в самую страдную пору, а нередко и прода-
* Так, а не «лучников», как часто переводят.
283
Глава IV
90. Одеяние месопотамской знати эпохи II династии Лагаша и III династии Ура (реконструкция М. В. Горелика): а) мужское (царское) одеяние, с изображений эпохи правления Гудеи и позднее (см. ил. 85а, 85в, 86);
б) женское одеяние, по статуарным изображениям конца III тысячелетия до н. э. (см. ил. 856)
вать своих детей в рабство, усиленная деятельность ростовщиков — храмов, жрецов и тамкаров, политическое бессилие общин и всего народа — все это составляло чрезвычайно легко воспламешшый горючий материал. Но силы, способные его поджечь, могли явиться лишь извне.
Первым свидетельством для нас, что на внешних границах Царства Шумера и Аккада дела приняли неблагоприятный для него оборот, является событие, отмеченное «датпровочной формулой» под 2033 г. до н. э. — в этот год была построена стена, по-видимому ограждавшая Аккад со стороны степи — с запада и с севера. О сооружении этой стены рассказывают и надписи царя Шу-Суэна: опа имела длину 26 бэру (примерно 200 км!) и получила название «Отдаляющая дида-нов». Диданум, или Дйднум, — так называлось одно из западносемитских (аморейских) скотоводческих племен, которое, надо полагать, около этого времени переправилось с запада через Евфрат в Месопотамию, что, очевидно, рассматривалось в Шумере и Аккаде как серьезная опасность. Быть может, подчинение упоминавшемуся выше суккаль-маху Варад-Нанне войск восточного «фронта» царства должно было дополнить оборонительные мероприятия Шу-Суэна против западных племен.
6. Аморейское вторжение, падение III династии Ура п возвышение
I династии Иссина
В 2027 г. до н. э. на престол взошел молодой Ибби-Суэн (Ибби-Син), сын Шу-Суэна. После мер, принятых его отцом, царство казалось по-прежнему прочным, но эта прочность была обманчивой. Катастрофа Царства Шумера и Аккада приближалась.
Стена «Отдаляющая дпданов» оказалась, видимо, бесполезной: через гипсовую пустыню севернее Аккада до Нижней Месопотамии все равно могли добираться только отдельные маленькие бродячие группы скотоводов ради обмена или поступления на царскую службу, и довольно много западных семитов, которых шумеры называли лу-мар-ту^ а аккадцы— амурру «амореями», т. е «западными», находилось к этому времени в числе царских людей как воины, стражники и даже чиновники. Но путь, по которому могло произойти действительно массовое передвп-
284
Первые деспотии в Двуречье
90а
906
285
Глава IV
женпе пастушеских племен на плодородные земли Двуречья, лежал совсем не здесь, и о нем амореи могли разузнать через своих земляков, служивших в Шумере: этот путь шел поперек Северной Месопотамии через пастбища на склонах холмов Джёбель-Синджар, а после переправы через Тигр — по южным склонам гряды Джёбель-Хамрйн, оттуда — к пастбищам вокруг города Дер (Бадра), у подножия гор, ограждавших Элам, а уже оттуда — в Юго-Восточный Шумер, на заболоченные пастбища нижнего Тигра и «нома» Лагаш. Путь амореев мы можем проследить по исчезновению документов с датировками, основанными на событиях царствования Ибби-Суэна: с 3-го года они исчезают в Эшнуне, в долине Диялы, с 4-го — в Сузах, с 5-го — в Лагаше (где еще в 3-м году сошел со сцены суккаль-мах Варад-Нанна), в 6-м — в Умме, в 7-м — в Ниппуре. Вначале Ибби-Суэн не придавал перекочевке амореев большого значения и принимавшиеся им меры не носили чрезвычайного характера. Для укрепления восточных границ он выдал в 5-м году правления свою единокровную сестру (?) за энси города-государства Запшали, где-то на пограничной хурритско-эламской территории, а позже совершил также походы против ряда городов Элама и Анчана, показавшиеся ему успешными. Возможно, эти походы были связаны с усилением фактической независимости II династии Симашки, возникшей за несколько лет до этого и, несмотря на меры, принятые Ибби-Суэном, вскоре оказавшейся во главе Элама. В то время как походы на Элам еще продолжались и Ибби-Суэн захватывал эламские города, амореи окружали важнейшие города в самом Шумере.
Уже в 6-м году правления Ибби-Суэна «датировочная формула» говорит об укреплении стен Ниппура и Ура, и, как мы знаем, враги в следующем же году взяли Ниппур — священный центр Шумера. С 6-го же года энси страны перестали слать в Ур ежемесячные жертвенные поставки (бала). Правда, шумеро-аккадским вооруженным силам удалось удержать в своих руках долину Евфрата, однако вся сложно сбалансированная бюрократическая система эксплуатации гурушей на царских полях в масштабе всей страны вышла из строя. «Плач о гибели Ура», исполнявшийся впоследствии в храмах Двуречья, вкладывает в уста урской богини Нингаль такие слова:
Вола моего из хлева не гонят пастись — ушел его погонщик, Барана моего из загона не гонят пастись — ушел его пастух, В каналах моего города воистину набрался песок, воистину они обращены в жилища лисиц, Не текут в них проточные воды — заботившийся о них ушел, На полях моего города нет ячменя — энгар их ушел...
Работники, видимо, просто разбежались; не исключено, что кое-кто из них заодно расправился со своими надсмотрщиками, и похоже, что гуруши вместе с амореями приняли участие в грабеже:
Мое добро пришедший снизу унес вниз * (мое добро! — скажу я), Мое добро пришедший сверху унес вверх* (мое добро! — скажу я), Мое серебро и каменья разбросаны (мое добро! — скажу я), Мои сокровища разорены (мое добро! —скажу я), Моим серебром, кто не знал серебра, воистину наполнили руки, Моими каменьями, кто не знал каменьев, воистину украсили шею...
Таким образом, нашествие амореев принимало характер социального переворота и краха гигантского хозяйства царей III династии Ура. Пока еще Ур и другие города по Евфрату держались, но дезорганизация государственного хозяйства, разорение и уничтожение хлебных складов на всем востоке страны привели к голоду в оставшихся городах: ведь
* По реке.
286
Первые деспотии в Двуречье
в царстве III династии Ура не поощрялись самостоятельные хозяйства «царских людей», сельские общины были разорены и огромное множество городского населения целиком зависело от царских пайков.
До нас дошел любопытный литературный памятник — переписка Ибби-Суэна со своими энси. Подлинность ее проверить трудно, так как текст дошел до нас лишь в виде школьных копий последующих веков, но звучит она достоверно. Возможно, переписку сделали достоянием широкого круга писцов для того, чтобы оправдать отпадение страны от Ибби-Суэна. По данным этих писем, Ибби-Суэн поручил, по-видимому, в 6-м году своего правления, т. е. в 2022 г. до и. э., одному из своих военачальников с аккадским именем Ишби-Эрра* закупить в северо-западных округах большое количество ячменя (свыше 10 млн. л) — конечно, не в собственном царском хозяйстве (для этого не нужно было бы тратить серебро), а в хозяйствах общинников вне этого хозяйства. Недорого купив зерно — по 1 гину, или сиклю (1/120 кг), серебра за 225 л — и свезя его в маленький окружной центр Иссин на одном из каналов, ответвлявшихся от Евфрата выше Ниппура, Ишби-Эрра почувствовал себя хозяином положения. Он отказался доставить зерно в Ур и потребовал от Ибби-Суэна 600 барж. У Ибби-Суэна такого количества барж не было, и он посоветовал Ишби-Эрре попросить их у других энси. обещав заплатить за ячмень двойную цену, если тот доставит его в Ур. Ишби-Эрра, видимо, действительно обратился к другим энси, но с другим предложением — сначала «союза», а затем потребовал, чтобы они признали его царем. Уже с 2021 г. Ишби-Эрра фактически царствовал (сначала осторожно называя себя «лугалем, т. е. хозяином, своей страны»), а с 2017 г. принял полную царскую титулатуру и ввел собственные да-тировочные формулы. Его примеру последовал и новый правитель Эш-нуны. Энси Итурйя, правивший этим городом под властью Ибби-Суэна, перестал ему подчиняться уже с самого начала вторжения амореев, а его сын Ильшуилйя, еще недавно всего-навсего царский писец, объявил себя «царем сильным, царем страны Ва’рпум» (т. е. Ки-Ури; однако в это время Ва’риумом называлась уже не вся северная часть Нижней Месопотамии, а лишь долина Диялы).
Фактически же в Нижней Месопотамии хозяйничали между тем аморейские пастухи. Следует подчеркнуть, что, в противоположность часто встречающимся утверждениям, Ишби-Эрра был не амореем и не вождем амореев, а аккадцем, родом из Мари. Главой же амореев с 2025 г. являлся, видимо, некто Напланум, возможно ранее тоже находившийся на службе царей Ура; впоследствии он считался основателем династии города Ларсы, но возможно, что на самом деле этим городом, расположенным в «номе» Урук, у слияния Итурунгаля и Евфрата, завладели лишь его потомки. Во всяком случае, под контролем Наплапума, а позже его сына и внука определенно находились Лагаш и, вероятно, часть тех городов, которые перечислены как погибшие в «Плаче о гибели Ура»: Умма, Ларак, может быть, Кеш.
Между тем в Уре положение становилось трагическим: за 1 сикль серебра продавался уже не 1 гур (225 л) ячменя, а 7бо гура (менее 7 л), или, поскольку доступ к морю был открыт, около 12 кг рыбы. Однако Ибби-Суэн продержался в Уре еще до 2004 или 2003 г. В этом году амореи пропустили через контролируемую ими территорию войско Элама (вероятно, под командованием Хутрантемта, царя Симашки) и его союзников — народа су; под этим названием по-шумерски, по-видимому, были
* Маленькая черта быта: имя Ишби-Эрра значит «Насытился бог чумы» — такое имя давали ребенку, родившемуся после того, как старшие дети умерли от «поветрия».
287
Глава IV
известны субареи (люди страны Субартум по-аккадски, или страны Су-бир — «пространства Су» [?] по-шумерски). Вероятно, в это время так назывались хурриты, и именно они имеются в виду и в данном случае. Союзники захватили Ур, и «Плач о гибели Ура» так описывает его трагическую судьбу:
Людьми, а не черепками покрыта окрестность, Стены зияют, ворота и дороги завалены телами, На улицах, где собирались веселые толпы, разбросаны, они лежали, На всех улицах и дорогах лежали трупы, На открытых полях, что были пляшущими полны, Кучами они лежали...
Кровь страны заполнила трещины земли, как медь свою форму, Тела разлагались, как жир на солнце...
Ур еще в течение жизни нескольких поколений после этого лежал в руинах; Ибби-Суэн был уведен в оковах в Анчан. Несколько лет эламский гарнизон еще стоял в разрушенном городе, но, видимо, и этот гарнизон стало трудно содержать, и эламиты ушли. С 1996 г. до н. э. Ур перешел под власть Ишби-Эрры.
По идее царство I династии Иссина, основанное Ишби-Эррой, не должно было ничем отличаться от царства III династии Ура. Ишби-Эрра принял титул «царь четырех стран света» еще при жизни Ибби-Суэна, а вскоре его писцы стали ставить детерминатив божества перед его именем (это делалось позже и при его потомках). Хотя в его царстве, видимо, уже мало кто, кроме грамотеев, говорил по-шумерски и аккадский полностью возобладал, однако шумерский оставался официальным языком школы, храма и канцелярии, в то время как аккадским в письменной практике пользовались мало. В изобразительном искусстве, правда, не существовало больше жесткой регламентации сюжетов, но художники царских мастерских по-прежнему следовали в основном ур-ским традициям.
Полностью сохранялась урская хозяйственная система в обширных ремесленных мастерских Иссина (до нас дошел архив царских кожевенных мастерских времени Ишби-Эрры и его сына Шуилйшу). В принципе все государственные хозяйства страны, как и раньше, подчинялись централизованному управлению, и между ними курсировали царские «посланцы» и «гонцы». Но в целом систему единого царского хозяйства, охватывавшую поля, сады, места рыбной ловли, стада и мастерские по всему царству, очевидно, сохранить не удалось. Чтобы не отягощать царское хозяйство выдачей пайков — дело, ставшее ненадежным, когда кругом бродили шайки амореев, — все чаще стали, по-видимому, прибегать к предоставлению чиновникам земельных наделов из царского фонда, на которых они затем уже хозяйствовали на свой страх и риск. Источники не позволяют нам судить, как было организовано сельское хозяйство, но, вероятно, после краха урских царских рабовладельческих «латифундий» система эксплуатации отрядов бесправных гурушей, фактических рабов, вряд ли могла быть восстановлена в полной мере. Документов отчетности по сельскохозяйственным работам до нас, во всяком случае, не дошло, а позже возобладала уже совсем иная организация производства на землях царского фонда. Вообще, при тогдашнем уровне развития производительных сил, с одной стороны, и средств насилия — с другой, удивительно не то, что урская царская «псевдолатифундиаль-ная» каторжная система рухнула, а то, что она смогла при всей своей дорогостоящей громоздкости и бюрократичности вообще просуществовать около ста лет.
Существенно не изменилась при царях Иссина и идеологическая жизнь страны. В честь новых царей сочинялись гимны по образцу ста
288
Первые деспотии в Двуречье
рых, в э-дубе («высшей школе») Ниппура переписывались и сводились в канон произведения шумерской литературы: эпические сказки, молитвы, гимны, пословицы, списки клинописных знаков и терминов, математические задачи. В числе прочего были сочинены и переписывались «Плач о гибели Ура», предназначенный служить частью храмового богослужения, и «Плач об Ибби-Суэне», но о роли Ишби-Эрры в этих событиях, конечно, умалчивалось. Впрочем, переписывались и письма, которыми обменивался Ибби-Суэн с Ишби-Эррой и другими энси: видимо, считалось, что беспомощность Ибби-Суэна и плохая организация дел при нем оправдывают Ишби-Эрру. К установленному при царях Ура единому пантеону богов была прибавлена лишь богиня — покровительница Ис-сина — Нин-Инсина, местная ипостась богини врачевания Гулы, и большое значение получил родовой бог династии — среднеевфратский Да-ган. Многие чиновники переменили свои имена на имена-благопожелания, имена-предложения, включавшие имя Ишби-Эрры как бога.
Годы правления первых царей Иссина — Ишби-Эрры (2017—1985 гг. до н. э.), Шуплишу (1984—1975), Иддин-Дагана (1974—1954), Ишме-Дагана (1953—1935) — были периодом относительного расцвета и усиления нового государства. Отстраивался разрушенный Ур, оттеснялись в степь амореи, строились крепости, совершались походы против Элама и субареев. Шуилишу удалось временно подчинить долину Диялы, сделать потомков Илыпуилии своими энси и добиться возвращения статуи урского бога Нанны из Элама. Однако прежних границ царство Шумера и Аккада (как оно продолжало называться) при I династии Иссина не достигло: не только Лагаш, Умма и соседние с ними города, но также Ашшур и вся Верхняя Месопотамия — возможно, за исключением Мари — Лесину не принадлежали. Тем не менее именно от периода I династии Иссина дошли первые со времен Нарам-Суэна и завоевания им Эблы достоверные сведения о связях Месопотамии с Египтом, вероятно, через города Сирии и Финикии: в местечке Тод, в Египте, найден клад времени фараона Аменемхета II (Аман-ма-хи), а в нем несколько южно-месопотамских резных цилиндрических печатей из лазурита и других каменьев периода I династии Иссина.
По-видимому, лишь много лет спустя после падения Ура в Дере, на границе Элама, стал независимо править некто Нйднуша. Он или его преемник объявили своим единственным лугалем божество своего города, а сами сохранили за собой лишь скромный титул шаганы (аккад. шакканак-кум). Однако же Нйднуша ставил перед своим именем детерминатив бога, а его преемник (?) Ануммуттаббиль ходил самостоятельно в поход против Элама, Анчана, Симашки и Варахсе и, возможно, занял главный город Элама — Сузы. Д. О. Эдцард приводит веские данные в пользу того, что и Эшнуна перешла под власть Дера. Но Иддиц-Даган иссин-ский покорил Дер, причем наместником там стал царевич-наследник Ишме-Даган: как видно, этому завоеванию, изолировавшему аморейские племена на юго-востоке Двуречья, придавалось большое значение. Позже Эшнуна вновь отпала, и поставленный ранее Дером наместник Уцуравассу объявил себя независимым правителем, хотя иссинский царь некоторое время удерживал одну крепость в долине Диялы.
Ишме-Даган благополучно закончил свои дни бесспорным властителем Нижней Месопотамии. Ему принадлежит любопытная реформа. Он смог освободить жителей (эрен) священного Ниппура от налога-десятины и от воинской повинности, заменив ее службой исключительно на храмы; речь идет, видимо о царских людях, а не об общинниках. Такую меру Ишме-Даган мог провести, вероятно, потому, что рассчитывал на наемных воинов из амореев. Впрочем, по-видимому, от какой-то аморейской же группы Ишме-Даган понес и серьезное поражение под Кишем.
19 Заказ № 1238	289
Глава IV
Последний из потомков Ишби-Эрры на престоле Иссина — Липит-Иштар (1934—1924) более всего известен составленными при нем законами (Законы Липит-Иштара — ЗЛИ). Издание их свидетельствует о дальнейших сдвигах в общественном развитии Двуречья, о все большем значении, которое приобретали частные хозяйства, и о необходимости правового регулирования как этих отношений, так и в особенности взаимоотношений частных лиц с государством.
Законы Липит-Иштара начинаются введением, впоследствии довольно точно имитированным при составлении знаменитых Законов Хаммурапи. Из него мы узнаем, что бог Ан, отец всех богов, и бог Энлиль, хозяин всех стран, отдали богине Нин-Инсине Иссин и царскую власть над Шумером и Аккадом (Ки-Ури) и затем поручили эту царскую власть Липит-Иштару для искоренения зла и пороков; что Липит-Иш-тар, царь Шумера и Аккада, исполнял обязанности культового вождя в «номах» Ниппура, Ура, Эреду, Урука и Иссина; что он установил «справедливость», заключавшуюся в том, что граждане и гражданки Ниппура, Ура, Иссина и всего Шумера и Аккада, попавшие в рабство, были освобождены, и что согласно давнему обычаю он установил ответственность родичей в пределах каждого «дома» (э) за несение повинностей: «Раньше „дом отца“ и „дом (неразделенных) [братьев] “ (т. е. большесемейная община до и после смерти патриарха — И. Д.) целиком несли повинность, я же, Липит-Иштар... (так приказал): в „доме отца" и в „доме (неразделенных) братьев" 70 (человеко-дней в году) пусть несут повинность, а в доме, где только один мужчина, месяц (и) 10 дней * пусть несет повинность». К сожалению, не вполне ясно, относится ли это постановление к царским людям или к гражданам общин, но, судя по общему контексту, скорее к последним. Норма не слишком высока, учитывая непременную необходимость для жизни в стране поддерживать ежегодной копкой проходимость каналов для воды. Любопытно, что для царских людей (мушкёнумов) ** норма общегосударственной повинности была установлена значительно меньше — всего 48 дней в год на семью, что оставляло больше времени для работы на собственные нужды и на нужды дворца. Правда, неизвестно, при ком именно из царей Иссина такая норма была установлена — возможно, несколько позже, уже при Бур-Сине II (после 1896 г. до н. э.).
Вслед за введением в Законах Липит-Иштара излагались 43 статьи законов (не все из них сохранились) и, наконец, следовало заключение, в котором говорится, что по велению богов эти законы были высечены на каменной стеле (до нас дошли только фрагменты их копий на глиняных плитках), и призываются проклятия на голову возможного разрушителя надписи.
Существенны законы, касающиеся царских людей. Согласно § 23 ***, если «хозяин дома или хозяйка дома» в течение трех лет не платили гун (аккад. бйлътум «доход, взнос») со своего «дома», а за них платил кто-то другой, то они теряют право на «дом», а плативший приобретает его. Э. Шлехтер, видимо, справедливо считает, что речь идет о держателях царских наделов; появление этого закона, вероятно, связано с массовой раздачей царского земельного фонда чиновникам, жрецам и разным другим лицам после падения III династии Ура. Статьи § 20 и 21 гласят: «Если мйктум — дар царя, то его нельзя отнять; если же сам человек себя привел, то этого человека нельзя трогать: куда хочет, он может
* Формально возможный здесь перевод «в месяц 10 дней» вряд ли дает удовлетворительный смысл.
** О них см. подробнее на с. 374—376.
*** Разумеется, разбивка ЗЛИ на статьи и параграфы чисто условна и проведена современными исследователями.
290
Первые деспотии в Двуречье
идти». Исследователи спорят по поводу того, кто такой или что такое мпктум; с нашей точки зрения, это перевод шумерского шуб ( = лугала) и означает здесь неродственного данной семье патриархально-зависимого человека — клиента или должника. Его господин имеет право удерживать его только в том случае, если он дан ему царем. Таких отношений не возникало при III династии Ура; закон, если мы его правильно понимаем, свидетельствует, с одной стороны, об усилении частных хозяйств (в данном случае неважно — на своей или на царской земле), с другой — о продолжающемся разорении общинного крестьянства (потому что вряд ли царские люди могли отдавать себя в кабалу частным лицам).
Другие законы Липит-Иштара посвящены опять-таки частной хозяйственной деятельности и регулируют наем работников, волов, телеги, ладьи, аренду финиковой плантации и т. п. (§ 4, 9—13); имеются также законы, охраняющие частную собственность (§ 6, 7, 14—19: кража со взломом карается смертью — виновного зарывают на месте преступления; другие случаи кражи караются многократным возмещением украденного; укрывательство беглого раба в течение месяца карается уплатой раба за раба или 25 сиклей серебра; рабу, несправедливо оспаривающему власть господина, налагается клеймо [?]).
Еще одна группа законов относится к семейному праву (§ 25—37). Это наиболее раннее, сравнительно полное свидетельство о семейной жизни в Шумере и Аккаде. Согласно им отец семейства может либо выдать замуж свою дочь, отдав ей в долю приданое, либо сделать ее жрицей нин-дингир (аккад. энтум или угбабтум), лукур (аккад. нади-тум) или ну-ги[г] (аккад. кадиштум); став жрицей, она остается жить в доме и является сонаследницей своих братьев (§ 27). Жрицы энтум и надптум хотя и были различным образом связаны с обрядом «священного брака», но помимо него обязаны были блюсти целомудрие; напротив, жрица кадиштум была обязана принести в жертву свою девственность, что, по-видимому, не мешало ей впоследствии выходить замуж. Приданое замужней женщины наследуют только ее дети; ни муж, ни его дети от другого брака права на него не имеют (§ 29). Если при живой и родившей сыновей жене хозяину дома родит детей также и рабыня, то он может отпустить рабыню и ее детей на свободу, но они не наследуют вместе с его законными детьми (§ 30); если после смерти жены он возьмет рабыню замуж, то наследниками являются только дети первой жены, а дети рабыни приравниваются к вольноотпущенникам и должны работать на дом отца (§ 31). Если жена бесплодна, муж может «создать себе» наследника от блудницы (кар-кйда, аккад. харймтум) и тогда обязан давать ей содержание ячменем, маслом и шерстью, но не может вводить ее в дом при жизни жены (§ 32). Он может (в подобном же случае?) взять в дом при живой жене вторую, но если он ни в чем не может обвинить первую, то обязан ее содержать пожизненно (§ 33). После уплаты женихом брачного дара * за невесту ее нельзя отдать другому, даже если возвратить дар (§ 34). Жена может обратиться в суд с жалобой на сожительство мужа с блудницей, и суд может запретить ему общаться с той; если же муж предпочтет развестись с женой, то должен уплатить ей «серебро развода» (§ 35). Это, по-видимому, был для жены единственный способ разойтись с мужем не по его желанию. Отец вправе дать одному из сыновей прижизненный дар, который не поступает в раздел наследства (§ 36—37).
* Возможно, в данном случае это не калым, т. е. цена, уплачиваемая за невесту ее семье, а лишь оплата расходов на брачный пир. Однако позже в Двуречье появляется выкуп за невесту (тер хату м), хотя не называется «платой».
291
19*
Глава IV
Упомянем еще закон (§ 22), налагающий на лжесвидетеля ту же кару, которую понес бы обвиняемый, если бы свидетельство было обоснованным. Несколько законов (§ 39—43) касаются ущерба, нанесенного взятому внаем имуществу; текст остальных или не сохранился вовсе, или только частично, и поэтому понять их смысл невозможно.
Отметим, что ни в этих законах, ни в более ранних Законах Ур-Намму, по-видимому, не было санкций против обычного убийства свободного или простой кражи у него; очевидно, эти дела решались общинным судом по стародавнему обычному праву, которое не было причин менять.
В Законах Ур-Намму нет принципа талиона («око за око, зуб за зуб»), а в сохранившейся части ЗЛИ он проведен лишь в § 22 о лжесвидетельстве — возмещение за преступление, хотя и регулируется государством, рассматривается как частное дело, подлежащее улаживанию между «домом» виновного и «домом» пострадавшего путем материального возмещения ущерба.
Если уже при Ишме-Дагане, как мы видели, царство Иссина испытало серьезные потрясения, то при Липит-Иштаре положение становится еще более серьезным.
Плодородные земли Юго-Восточного Шумера, занятые западносемитскими овцеводами — амореями, были вовсе не приспособлены под пастбища *. Они лежали в климатической зоне пустыни и без регулярного орошения неизбежно должны были вновь превратиться в пустыню. Говоря словами богини Нингаль из «Плача о гибели Ура»:
Мои поля, как поля, с которых изгнана (?) мотыга, выращивают нечистые сорные травы (?);
Мои пальмовые рощи и сады, где было много меда ** и пьянящего напитка, воистину выращивают тернии;
Моя равнина, где веселились и пировали, воистину высохла (?), как печь (?)...
Аморейским овцеводам нечего было делать в такой стране. Вместо того чтобы пасти овец на равнине, высохшей, как печь, они предпочитали наниматься воинами к царям и правителям городов, получая за это небольшие участки земли. Кому это в государстве могло быть выгодно, видно из военно-повинностной реформы Ишме-Дагана: от нее выиграли царские люди, освобожденные от воинской службы, которые теперь могли уделять больше времени собственным хозяйствам. Вскоре амореев в войсках различных царств Двуречья оказалось так много, что вакилъ амур-рим («начальник западных») стало официальным воинским званием всякого крупного военачальника. В число таких «амореев» по должности попадает немало и аккадцев или по крайней мере амореев, полностью перенявших аккадский язык и культуру.
В 1932 г. до н. э. аморей Гунгунум, потомок Напланума, вероятно находившийся на службе у Липит-Иштара, царя Иссина, захватил власть в маленьком, но стратегически важном городе Ларсе, в месте, где канал Итурунгаль соединяется с Евфратом, и объявил себя царем Шумера и Аккада. Вслед за ним в течение двух поколений аморейские наемники захватывают по всей Месопотамии город за городом. Начинается совершенно новый в социальном и культурном отношении этап истории Междуречья Евфрата и Тигра.
* В тростниковых зарослях по краям болот и лагун можно было разводить крупный рогатый скот, но для овцеводства они были малопригодны.
** Точнее, финиковой патоки.
292
Первые деспотии в Двуречье
7. Искусство периода первых деспотий в Двуречье
Для времени династии Аккаде, пожалуй, более всего характерна идея обожествления царя, которая сначала воплощается в титулатуре, вводимой по царской воле, а затем и в идеологии и в искусстве.
Сначала герой в истории и легендах — это человек не царского рода, который сумел достичь власти, собрал огромную армию и впервые за все время существования государств-«номов» в Двуречье подчинил себе весь Шумер и Аккад по воле божества; в искусстве это мужественный человек, с подчеркнуто энергичными чертами сухощавого лица: правильные, четко очерченные губы, небольшой нос с горбинкой — порт- Ил. 91 рет идеализированный и в какой-то мере обобщенный, а в какой-то мере передающий достаточно точно этнический тип; портрет, вполне соответствующий сложившемуся из исторических и легендарных данных представлению о герое-победителе Шаррумкене Аккадском (ср. так называемую портретную голову из Ниневии — предполагаемое изображение Шар-румкена). Но это же и обожествленный царь, совершающий во главе войска победоносный поход. Он карабкается по кручам впереди воинов, изображен крупнее своих спутников, именно его действиями обеспечена победа, и символы-знаки его божественности — Солнце и Луна — сияют над его головой, украшенной атрибутом бога — турьими рогами (стела Нарам-Суэна в честь его победы над луллубеями). Или это могучий Ил. 92 герой с кудрявой бородой и в локонах. Он сражается со львом, его мускулы напряжены, одной рукой он сдерживает вздыбившегося льва, чьи когти в бессильной ярости царапают воздух, а другой вонзает кинжал хищнику в загривок (излюбленный мотив аккадской глиптики).
В какой-то мере изменения в искусстве Аккадского периода связаны с традициями северных центров страны; и в Раннединастический период на севере Нижней Месопотамии в угловатых статуэтках чувствовалось меньше скованности, чем в приземистых и более топорных скульптурах юга, ощущался навык и умение работать в камне — материале, редком на юге. Естественно, что аккадцы, хлынувшие на юг, принесли с собой эти черты, как принесли многие свои местные сюжеты и стилистические приемы, что особенно сказалось в искусстве резьбы на печатях. Художники времен Аккадской династии уже не стремятся заполнить всю плоскость печати — часть пространства остается свободной; фигуры от этого получают воздух, что побуждает художника иначе строить композицию. Важной ее частью становится надпись.
Надписи на печатях встречались и в Раннединастическое время, но обычно они терялись среди узоров и сами как бы являлись средством заполнения пространства. Надпись на аккадской печати свободно входит в композицию, становясь ее центром. Композиция начинает тяготеть к геральдической симметрии (иногда надпись заменялась какой-нибудь фигурой или предметом в центре, но на большинстве печатей надпись есть или оставлялось для нее место). По сравнению со стремительным, все время как будто движущимся изображением Раннединастического времени аккадское изображение несколько статично. Последнее, однако, искупается точной передачей изображаемого, что заставляло даже говорить о «реализме в искусстве Аккадского периода». Конечно, о реализме в том смысле, как мы сейчас понимаем этот термин, не может быть и речи: видение и принципы изобразительности мастеров Аккадского периода не выходят за рамки общего «концептуального» подхода к изображаемому объекту: фиксируются не непосредственно видимые (хотя бы и
293
Глава IV
91.	Голова царя династии Аккаде, возможно Саргона (Шаррумкена) Древнего, медъ, из Ниневии, вторая половина III тысячелетия до н. э.
типичные), а существенные для концепции данного предмета черты. Однако впечатление жизнеподобия создаваемой обстановки, определенной конкретности изображаемого очень остро. Глубоко врезанные фигуры прекрасно моделированы, тщательно проработаны каждый мускул, каждая мелкая деталь. Формальный принцип выравнивания фигур животных и людей по уровню их голов (изокефалия) получает свое жизненное осмысление — животное вздыблено от ярости в борьбе с человеком. Причем осязаемость, которую в результате тщательной моделировки и проработки деталей получает каждая фигура, делает даже фантастические существа, такие, как человекобык, семиголовая гидра, человек-птица, настолько достоверными, что можно как будто бы поверить в их реальное •существование. «Фриз сражающихся» Раннединастического времени в очень измененном виде (в соответствии с новыми композиционными и стилистическими приемами) сохраняется и в аккадское время, ио теперь это лишь один среди множества других сюжетов: впервые в истории изобразительного искусства Двуречья в него активно вошел мир «былины», сказки, эпоса. Описательность изображения часто позволяет понять, кто изображен. Бородатый мужчина с рогатой тиарой (атрибутом божественности), восседающий на троне, со струйками воды, бьющими из его боков, п плавающими в них рыбами — это Энки, бог мировых вод; божество с лучами за спиной — Уту-Шамаш, бог Солнца; богиня с колчаном, полным стрел, — Инана, или Иштар-воительница. Фольклорное происхождение многих других фигур и сцен тоже несомненно, даже если мы не всегда находим аналогии в дошедших шумеро-аккадских письменных источниках (однако такие аналогии могут быть известны по памятникам мирового фольклора): бой с многоголовой гидрой, полет на орле, путешествие на лодке-змее или крылатом драконе, суд над фантастическими животными.
Разумеется, изменения, происшедшие в искусстве аккадского времени: динамичность композиции, правильная передача пропорций человеческого тела, отказ от искусственной ритмизации и стилизации, интерес к героической личности — были вызваны более серьезными причинами, нежели простое умение резчиков Аккада лучше обращаться с камнем, чем их более южные предшественники Раннедпнастического периода. Сказались, видимо, те перемены, которые произошли в политической и социальной жизни страны. Одним из серьезных мероприятий Саргона
294
Первые деспотии в Двуречье
91
295
Глава IV
92.	Оттиски печатей времени династии Аккаде:
а)	борьба героя (Гильгамеша?) и его помощника в образе полу зверя-полу человека (Энкиду?) со львом, печать писца Каку, Государственный Эрмитаж;
б)	борьба героя с быком;
в)	полет героя Этаны на орле;
г)	герой, поящий быков;
д)	битва богов (ил. в, г, д см. на с. 299)
Древнего и его преемников была борьба с шумерской знатью, выразившаяся в стремлении назначать на административные должности близких себе людей. Большей частью ими оказывались аккадцы, люди не обязательно знатного происхождения, но отличившиеся, скажем, в военных походах Саргона. Легенда о его низком происхождении не случайна, даже если это только легенда, поскольку она отражала господствовавшее мнение о нем. Сказались также и открывшиеся на некоторое время большие возможности выдвижения для каждого свободного и даже неимущего.
Все это не могло не расшатать сложившиеся жреческие шумерские традиции, хотя формально Саргон и действовал в согласии с ними, о чем свидетельствуют назначение им своей дочери главной жрицей шумерского храма в Уре и передача побежденного Лугальзагеси на суд бога Энлиля.
Процессы, наблюдаемые в развитии искусства, отразили, таким образом, интерес к отдельной личности; произошло, если можно так выразиться, некоторое «укрупнение личности» по сравнению с предшествующим периодом. Подобное явление, конечно, нельзя называть «свободой творчества» в искусстве, но стремление царя, пусть даже и царя-деспота, как-то изменить традицию сказалось и на искусстве этого периода.
Памятников изобразительного искусства аккадского времени сохранилось очень немного, основным материалом наших наблюдений явились печати. Характерно, что на многих аккадских печатях с надписями (особенно на печатях хорошего качества) часто указывается не только имя владельца, но и имя его отца, а также и должность или профессия; таким образом, круг должностных лиц, на который работали художники, очерчивается довольно четко. В большинстве своем это писцы, надсмотрщики, посланцы, т. е. та самая новая администрация, которая выдвинулась при Саргоне, а при его преемниках, видимо, получавшая уже свои должности по наследству. Она могла заказывать печати по своему вкусу и выбирать сюжеты из круга тем, наиболее ей близких и знакомых. Печать постепенно утрачивала свою роль амулета-оберега, которую она сохраняла в течение почти двух тысяч лет. Забывается смысл прежних иконографических образов, созданных шумерским искусством, они переосмысляются на свой, более понятный лад, хотя и в рамках прежних традиций, так как иконография оказывается прочнее ее устного истолкования.
О том, в какой мере в шумерском искусстве послеаккадского времени сохранились аккадские традиции, лучше всего можно судить по памят-
296
Первые деспотии в Двуречье
92а
92б
297
Глава IV
никам лагашского правителя Гудеи. Период правления Гудеи не может считаться этапом в истории культуры Двуречья. Такая его оценка — скорее лишь один из примеров представлений, основанных на археологических случайностях. Лагаш послеаккадского времени раскапывался больше других шумерских городов и, естественно, дал большее количество памятников материальной культуры; только поэтому одпо время об искусстве позднего Шумера в целом судили по искусству «периода Гудеи» (этот термин так и вошел в историю науки, хотя правильнее говорить о периоде II династии Лагаша). Однако и сейчас искусство времени II династии Лагаша остается важнейшим звеном, по которому можно судить и о других звеньях в искусстве Двуречья конца III тысячелетия до н. э.
Особенно много дошло до нас скульптурных портретов Гудеи, его жены и сына. В отличие от небольших шумерских скульптур Раннединастического периода это уже нередко подлинно монументальные памятники — в рост человека и даже больше. Выполнены они главным образом в диорите — привозном материале.
В скульптурных портретах Гудеи намечаются два типа: один — приземистые статуи с несколько укороченными пропорциями, т. е. выполненные в южношумерских традициях, другой — более стройные, «аккадского» типа. И те и другие изображения очень тщательно отделаны, все детали подчеркнуто проработаны, но и в позе, и в передаче мускулатуры «аккадских» фигур ощущается больше смелости и свободы, в то время как фигуры «шумерского» Гудеи более скованны, руки несколько судорожно прижаты к телу и во всем исполнении чувствуется некоторая сухость. Возможно, что п в самом деле в мастерских правителя работали мастера-аккадцы и мастера-шумеры, но и последние, безусловно, пытались работать с учетом новой, «аккадской» манеры *. Принципы «аккадского» искусства, как мы видим, не исчезли бесследно с исчезновением династии Аккаде — это искусство оказало ощутимое влияние, которое будет сказываться вплоть до середины II тысячелетия до н. э. Умение правильно передавать пропорции человеческого тела, чувство материала, тенденция передавать индивидуальное (не в рамках портрета отдельной личности, но в рамках типажа), свобода и гармоничность композиций — это наследие периода Аккаде, которое можно обнаружить и в памятниках последнего периода шумерской истории — III династии Ура, и в памятниках более позднего, старовавилонского искусства.
Ил. 93 От времени III династии Ура до нас дошли и скульптура (но уже не монументальная, как от периода Гудеи), и рельеф, и большое количество глиптики. К этому периоду относятся многие прекрасные памятники архитектуры: довольно хорошо сохранившийся зиккурат основателя династии Ур-Намму, а также комплекс подземных и наземных сооружений — склепы, где покоились представители царствовавшей династии, и ряд других зданий.
Лучшие памятники III династии Ура можно отнести к шедеврам шумерского искусства: такова, например, небольшая скульптурная женская голова; предполагается, что это богиня Нингаль. Мягкая тонкость правильных черт создает образ почти античный. Очень изящны и маленькие статуэтки правителя Ур-Намму, равно как и некоторые терракотовые рельефы. Но в целом памятники этого времени оставляют впечатление однообразия и стереотипности. При очень сильно ощутимом влиянии аккадского искусства, той внутренней экспрессии и динамичности,
* Правильнее, вероятно, говорить о мастерах аккадской выучки независимо от этнической принадлежности и мастерах, продолжавших доаккадскую традицию, с учетом, однако, технических достижений аккадского времени. — Ред.
298
Первые деспотии в Двуречье
92В
92г
92д
299
Глава IV
93.	Месопотамская скульптура конца III— начала II тысячелетия до н. э.:
а)	голова богини * конец III тысячелетия до н. э.;
б)	скульптурная голова времени Гудеи, около XXII в. до н. э.
которая отличала лучшие произведения аккадских мастеров, в памятниках позднешумерского искусства уже нет. Многие черты аккадского искусства оказались восприняты чисто формально: тщательная проработка деталей доведена до предела, чересчур мелкая разделка поверхности дробит восприятие. Поэтому большинство памятников послеаккадской пластики при безукоризненном внешнем исполнении кажутся безжизненными и сухими. Печати гладко отшлифованы, выполнены с большим мастерством и в более твердом, чем раньше, материале (в это время для печатей начинают применяться главным образом гематит, а также аметист, горный хрусталь, яшма). Но и в рельефе и в глиптике преобладает один-единственный сюжет — поклонение божеству или обожествленному царю; этот сюжет повторяется с таким постоянством, что печати могут показаться отштампованными, если бы не надписи с разными именами. Впечатление в какой-то мере соответствует действительности, ибо над ними трудились мастера огромных царских ремесленных мастерских III династии Ура, набившие себе руку на воспроизведении одной предписанной темы.
С падением державы Ура ухудшается техническое мастерство, но возрастает разнообразие главным образом мифологической тематики изображений.
8. Шумерская литература
Хотя начатки аккадской литературы, несомненно, восходят уже к рассматриваемому нами сейчас периоду, однако памятников ее до нас от этого времени дошло ничтожно мало; ведущая роль в Месопотамии в течение всего III тысячелетия до н. э. принадлежала литературе шумерской.
Наше первое, хотя и косвенное, знакомство с образцами шумерского искусства слова, по существу, произошло еще при изучении памятников пластики Двуречья, ибо, несомненно, оба вида искусства питались из одного источника — мифологии и фольклора; в основе и традиции литературной, и традиции изобразительной лежит устное словесное творчество. Синкретизм древнего искусства заключается не только в единстве действия, музыки, пения, речитатива; слово и пластика также тесно взаимосвязаны и взаимозависимы. И коль скоро до нас дошли образцы пластического искусства (хотя бы и только официального), мы не можем
300
Первые деспотии в Двуречье
93b

301
Глава IV
считать безвозвратно исчезнувшим и словесное искусство. Мы только потеряли ключ, которым открывается волшебный сундучок, но не сам сундучок. Это не значит, что образы пластики являются калькой образов литературных и когда-нибудь дадут нам возможность восстановить и подлинник — древнее устное творчество (этого не сможет сделать и древняя литература). Единственное, на что мы можем надеяться, — это восстановить общие контуры древнего синкретического искусства, которому, впрочем, именно литература нанесла в свое время один из самых тяжелых ударов. Таким ударом явился процесс выделения литературы в самостоятельный вид искусства, когда слово-образ, часто ассоциировавшееся с конкретно-пластическим образом, было заменено образом графически фиксированным, предназначенным для чтения и потому более абстрактным. Этот процесс мы можем считать законченным тогда, когда мы встречаем памятники письменности, предназначенные для чтения только глазами, «про себя» (некоторые формальные критерии могут доставить нам бесспорные тому свидетельства, например акростих, образцы которого относятся, однако, к значительно более позднему времени).
Периоду возникновения письменного искусства только для чтения предшествует длительный переходный период, в котором для читающего все еще доминирует образ пластический, более привычный и знакомый, за которым будет скрываться все тот же устный словесный образ. Какие бы средства для его запоминания и сохранения ни искала и ни находила устная традиция, например постоянный эпитет, образ в устной художественной речи был более зыбким, более разнообразным по своим эмоционально-ассоциативным возможностям, чем образ пластики. Письменность в этот период занимает лишь второстепенное, подчиненное место в наборе художественных средств, являясь на первых порах лишь фиксатором устного слова. Сама фиксация не ставит себе целью более или менее полного воспроизведения всего многообразия устной поэтической речи. И ограниченность пространства для фиксации речи размерами глиняной плитки, и сложность шумерского письма определяют тенденцию упрощения при записи устного творчества, так что письменная фиксация частично играет лишь мнемоническую роль, вызванную необходимостью запоминания, удержания в памяти сценария действа или сказания, рассчитанного на публичное исполнение, а не на роль вполне адекватного воспроизведения живого творчества.
Этот переходный этап в Двуречье и демонстрирует шумерская литература. Хотя письменность и была изобретена исключительно для хозяйственных, практических нужд, первые шаги в направлении создания литературы были сделаны очень рано. С самого начала изобретения письменности начинают появляться и пособия для ее изучения: списки слов для заучивания наизусть, списки имен и т. д. Очень рано выяснилось, что памятники народной мудрости — побасенки, притчи, пословицы, поговорки, шутки, лаконичные и выразительные, — очень удобны для заучивания: тексты из Шуруппака (современная Фара) и материалы недавно найденного и известного пока лишь по предварительным публикациям клинописного архива из некоего шумерского города, лежавшего на месте нынешнего городища Абу-Салабих, датируемые XXVI в. до н. э., содержат среди других записей также образчики народной мудрости — жанра, который в других странах обычно попадал в письменную традицию довольно поздно. Так с момента своего возникновения шумерская школа, сама рожденная письменностью, способствовала развитию этой письменности, а вместе с тем и созданию нового вида искусства — литературы.
Вторая побудительная причина развития литературы оказалась связанной с потребностями культа. Одни из первых нехозяйственных тек
302
Первые деспотии в Двуречье
стов — списки богов из архива Фары. Клинописный архив из Абу-Сала-биха также содержит культовые и литературные тексты — гимны и, возможно, песни мифологического содержания. Но тем не менее до начала I тысячелетия до н. э. мы не встречаем полных текстов богослужений, хотя гимнов и очень много. Видимо, все богослужение долгое время было устным и отдельные произведения, создававшиеся для культа писцами и в письменном виде, заучивались наизусть и включались в храмовую службу как второстепенные элементы. И еще очень долго, несмотря на развитие письменности и школы, в обыденной жизни преобладало устное словесное творчество: большая часть записей литературных текстов происходит из периода династии Иссина и позднейшего старовавилонского, т. е. относится к тому времени, когда шумерский язык практически уже вымер и его в народе не знали. Даже от времени III династии Ура число дошедших записанных произведений невелико.
Записи начала II тысячелетия до н. э. принято называть копиями более ранних письменных памятников, но вполне возможно, что во многих случаях «оригиналов», с которых эти «копии» были списаны, никогда в действительности и не существовало. Так или иначе, сам характер языка показывает, что тексты подвергались значительной обработке во время записи. Таким образом, шумерская словесность дошла до нас, как правило, в очень поздних литературных записях, и, конечно, в эти записи попала лишь небольшая часть произведений устного творчества.
Всего в настоящее время нам известно около 150 памятников шумерской литературы, многие из которых сохранились в виде фрагментов. Среди них — стихотворные записи мифов, эпические сказания, псалмы, свадебно-любовные песни, связанные со «священным браком» обожествленного царя и жрицы-лукур, погребальные плачи, плачи о социальных бедствиях, гимны в честь царей (начиная с III династии Ура), псевдонадписи (пару); широко представлена и дидактика — поучения, назидания, споры-диалоги, сборники басен, анекдотов, поговорок и пословиц.
Такое деление на жанры, конечно, условно, мы не всегда можем определить, к какому жанру следует отнести тот или иной памятник, а в одном и том же произведении, с нашей точки зрения, можно найти черты нескольких жанров в современном понимании. Так, понятие лирики в древней литературе очень условно, ибо по большей части это лирика культовая. Точно так же почти невозможно провести деление между литературой светской и культовой, ибо не было деления на литературу, предназначенную для чтения ради собственного удовольствия и назидания, и на литературу, предназначенную для обрядовых целей. Чтение эпоса или дидактического спора, несомненно, было рассчитано на публичное исполнение, быть может, в школе, а то и на пиру или в собрании, быть может, в храме, но лишь в первом случае произведение читалось по записи, в остальных — наизусть, хотя, вполне вероятно, и после предварительного ознакомления с записью. Плачи о социальных бедствиях, так широко распространенные в шумерской литературе, включают в себя и лирические моменты, и зачатки хроники, а иногда и эпос. К тому же в большинстве случаев, если не всегда, они составляли часть богослужения. К какому жанру их следует отнести?
Сами шумеры имели собственный принцип подразделения текстов, которые они относили к произведениям литературы, но принцип этот для нас не всегда ясен. До нас дошли тексты, представляющие собой описи литературных памятников; мы, опять-таки условно, называем их «каталогами», хотя они входят в общую категорию терминологических перечней, заучивавшихся наизусть в школе. Самый древний известный нам «литературный каталог» датируется лишь временем III династии Ура, самый поздний — серединой I тысячелетия до н. э. По существу,
303
Глава IV
это списки текстов, входивших в школьный литературный канон, точнее, перечни первых строк произведений, ибо первая строка служила названием сочинения. Такие списки-«каталоги» сохранили для нас названия 87 литературных памятников, из которых дошла примерно треть — 32 произведения (другие дошедшие до нас памятники — главным образом гимны царям и т. п. — в известные нам «каталоги» не попали). Любопытно, что для многих из этих произведений указаны авторы, правда большей частью легендарные: сочинение некоторых приписано богам и другим мифическим персонажам. Но встречаются и имена, которые с полным основанием можно отнести к каким-то реальным людям, хотя и здесь нет полной гарантии, что это имена подлинных авторов, так как то или иное сочинение часто произвольно приписывалось какому-либо авторитетному мудрецу древности, главе школы или писцового рода. Здесь речь отнюдь не идет о сознательной фальсификации: определенный тип афоризмов, дидактических сочинений, сказаний или песнопений мог приписываться традиции, восходящей к какому-либо мудрецу древности, которого помнили по имени; а то обстоятельство, что записан был не дословно текст в том точно виде, в каком его мог сотворить этот мудрец, не воспринималось как неправильное указание авторства. Лицо, указанное как автор произведения, представлялось ответственным не за всю его словесную ткань, а за его дух и замысел, развивавшиеся сказителями и писцами. Но, конечно, не исключено, что часть имен принадлежит и авторам в нашем, современном смысле слова.
Из всех памятников шумерской литературы наиболее полно представлены гимны. Самые ранние образцы их записи восходят, как уже упоминалось, не позже чем к периоду РД II. Безусловно, гимн—один из наиболее древних способов коллективного обращения к божеству. Запись такого памятника должна была производиться с особой педантичностью и пунктуальностью, ни одного слова нельзя было изменить произвольно, ни один троп гимна не являлся случайным, каждый имел мифологическое содержание. Гимны рассчитаны на чтение вслух отдельным жрецом или хором *, и эмоции, возникавшие при исполнении такого произведения, — это коллективные эмоции. Огромное значение стихотворного слова, вернее, ритмической речи**, эмоционально воспринимающейся как магическое воздействие на богов и окружающий мир, выступает в таких произведениях на первый план. Обычно в гимне восхваляют божество и перечисляются деяния, имена и эпитеты бога. Большинство гимнов, которые дошли до нас, сохранились в школьном каноне Нип-пура *** и чаще всего посвящены Энлилю, богу-покровптелю этого
* Конечно, читали вслух текст не с глиняной таблички, а предварительно заученный наизусть, «из уст» какого-нибудь писца. Виднейший ассириолог Б. Ландсбергер указывал, что жрецы III—II тысячелетий до н. э., как правило, были неграмотны [V—VII, 27, с. 98].
** Для шумерской поэзии главным организующим началом является ритмикосинтаксический параллелизм с использованием многократных повторов, особенно в начальных частях стиха. Сравнительная слабость силового ударения при вероятном наличии ударения мелодического и длинные, но не равносложные цепочки неударных префиксов и суффиксов не способствовали систематическому возникновению аллитераций и рифм, а сложность синтаксических конструкций, по-видимому, препятствовала выработке равносложности стихов в пределах каждой тирады. См. об архаическом стихосложении [V—VII, 6, с. 644—680].
*** Так называемый Ниппурский канон — собрание произведений, записанных, а чаще всего и составленных в Ниппуре и представлявший обязательный круг чтения обучавшихся и зрелых писцов. Этот канон, видимо, подвергся специальной обработке ниппурскими жрецами. Одно время считали этот канон храмовым, но недавно выяснилось, что помещение, в котором была обнаружена ниппур-ская библиотека, — не храм, а школа, так называемая э-дуба. Хотя школа эта была светской и в основном готовила писцов для светской администрации, однако
304
Первые деспотии в Двуречье
города, и другим божествам его круга. Но есть и гимны царям и храмам (например, известны два гимна Э-куру — храму Энлиля). Однако царям гимны посвящали лишь в случае их обожествления, а в Шумере обожествлялся не каждый царь.
Богослужебными текстами являются также плачи, широко распространенные в шумерской литературе, особенно плачи о народных бедствиях. Однако самый древний памятник подобного рода, известный нам, видимо, не богослужебный. Это плач о разрушении Лагаша царем Уммы Лугальзагеси. В нем перечисляются разрушения, произведенные в Ла-гаше, и проклинаются их виновники. Остальные же дошедшие до нас плачи имели, безусловно, ритуальный характер: плач о гибели Ура, плач о гибели Шумера и Аккада, лирико-эпический плач «Проклятие городу Аккаде» (и царю Нарам-Суэну), плач о гибели царя Ибби-Суэна и т. д.
К Ниппурскому канону относятся и девять сказаний о подвигах героев, принадлежащих, согласно «Царскому списку», к полулегендарной I династии Урука, — Эн-Меркару, Лугальбанде и Гильгамешу. Ниппур-ский канон, видимо, начал создаваться в период III династии Ура, цари которой были тесно связаны с Уруком: ее основатель возводил свой род к Гильгамешу. Включение в канон урукских легенд произошло скорее всего потому, что Ниппур был культовым центром, всегда связанным с главным городом господствующей в данное время династии. Его канон изучался и в других школах. При III династии Ура и I династии Иссина единообразный Ниппурский канон был введен и в э-дубах других городов державы.
Несмотря на то что все дошедшие до нас героические сказания находятся на стадии сложения их циклов, что обычно характерно для эпоса (группирование героев по месту их рождения — одна из ступеней этой циклизации), они очень разнородны и поэтому с трудом поддаются объединению под общим понятием «эпос».
Сказание о Гильгамеше и Аге (или Аке), например, можно назвать дружинно-героической песней. В ней нет или почти нет событий, которые не могли бы иметь места в действительности, нет фантастических сцен и образов. Возможно, это историческая песня-былина. Памятник не мог быть создан ранее XXVII в. до н. э., времени описываемых в нем событий, но вряд ли он возник и намного позднее времени правления I династии Урука, во всяком случае в своей устной форме. Образ главного героя, Гильгамеша, отличается от его образа в других памятниках, посвященных ему же: в них Гильгамеш наделен волшебно-сказочными чертами, здесь же перед нами могучий вождь, победитель вражеского войска. Текст, как уже упоминалось выше (с. 168), рассказывает о борьбе правителя Урука Гильгамеша с правителем Киша Агой и начинается словами:
Послы Аки, сына Эн-Менбарагесй, Из Киша в Урук к Гильгамешу явились. Гильгамеш перед старцами своего города Держит речь, говорит слово...
Послы требуют, чтобы урукиты участвовали в постройке ирригационных сооружений, затеянных Кишем, угрожая в противном случае войной; ради блага города Гильгамеш предпочитает войну; однако старейшины придерживаются иного мнения. Гильгамеш собирает народное собрание — воинов-гурушей *, и те согласны воевать. Воины выбирают Гильгамеша
естественно допустить (особенно для такого культового центра, как Ниппур), что жрецы имели на нее огромное влияние.
* Напомним, что гуруш РД — это любой мужчина, а не только «илот» царско-храмового хозяйства, как при III династии Ура.
20 Заказ № 1238	305
Глава IV
лугалем (военным вождем), восклицая хором: «Ты лугаль, герой!» Ага осаждает Урук, и Гильгамеш отправляет к нему посла (непонятно зачем— может быть, парламентером?). Весь текст почти целиком построен на диалогах; прямая речь занимает около 60 строк текста из 150. Поэтому развитие действия для нас не совсем понятно, оно не всегда кажется оправданным содержанием предшествующего диалога (возможно, что те, перед кем это произведение исполнялось, были хорошо осведомлены о событиях и не нуждались в комментариях и объяснениях; возможно также, что часть действия разыгрывалась в мимической форме). Кульминационный момент — появление Гильгамеша на городской стене, ужас и смятение врагов при виде его и победа над войсками Аги. В заключение звучит хор воинов, возносящий хвалу У руку и Гильгамешу.
Более всего этот текст напоминает песни скальдов, которые складывались и исполнялись певцами в присутствии вождя.
Два текста рассказывают о спорах Эн-Меркара, эна Урука, с эном Аратты, города, расположенного «за семью горами». В обоих текстах важную роль играют сказочные элементы — волшебные загадки и колдовство. Тема состязания и вражды двух городов-государств, однако, могла отражать и, видимо, отражала и реальные события, и, судя по многим другим данным, сказочная Аратта — реальный город, расположенный на Иранском нагорье, с которым у Урука были торговые отношения. Форма споров, в которую облечены эти сказки-поэмы, характерна для шумеро-аккадской литературы развитого периода, так же как усложненный и несколько искусственный язык этого текста, обычный для жанра словопрений. Возможно, эти два памятника — наиболее поздние из известных нам пока так называемых эпических шумерских произведений (см. о споре Эн-Меркара с эном Аратты также выше, с. 169).
Пять сказаний посвящены героям Лугальбанде и Гильгамешу — согласно мифу, сыну Лугальбанды. Во всех них говорится о походах в чужедальные страны, причем в трех случаях рассказывается о походе за деревом (Лугальбанда собирается на плоскогорье Хуррум рубить дерево хашхур — т. е. яблоню, а Гильгамеш в одной песне отправляется за кедром-эрем, а в другой — за деревом хулуппу); один из текстов повествует о сражении с чудовищем (Гильгамеш борется с небесным быком, посланным в Урук богиней Инаной как месть Гильгамешу за отказ разделить ее любовь), а другой — о приключениях, в которых важнейшую роль играет чудовищная птица, орел Анзу [д]: Лугальбанду, изображенного в рассказе не зрелым мужчиной, а ловким и находчивым юношей, бросили больным в горах его спутники. Благодаря своей хитрости и смекалке он добивается милости орла Анзу (он кормит его орленка лакомствами и наряжает его), и Анзу наделяет его за это способностями скорохода. Вернувшись к войску, Лугальбанда оказывается в силах выполнить и другую задачу — отправиться послом к богине Инане.
В сказании о походе Гильгамеша за кедром * ему тоже приходится бороться с чудовищем — Хувавой, стражем кедрового леса, обладающим семью волшебными и страшными лучами-молниями, власть которых пропадает, если срубить кедры. Гильгамеш отправляется в поход в сопровождении отряда добровольцев-холостяков, и ему, как и Лугальбанде, помогает его родовой бог Уту-Солнце, который снабжает Гильгамеша на
* Исследователи нередко пытались датировать создание этой поэмы (и даже самого мифа) временем династии Аккаде, исходя из упоминания Ливана в ее поздней аккадской версии и из факта экспедиций за кедром, совершавшихся Саргоном Древним и Нарам-Суэном. Однако «банановое» имя Хувава скорее указывает на глубокую древность мифа, вероятно гораздо более древнего, чем сам исторический Гильгамеш, независимо от времени сочинения данной поэмы. Кроме того, кедр добывался в западных горах и до Саргона.
306
Первые деспотии в Двуречье
дорогу семью чудесными помощниками — не то живыми существами, не то амулетами-фетишами. В пути, перед тем как достичь своей цели, отряд должен преодолеть семь препятствий — горных перевалов.
Поход является, таким образом, испытанием моральных и физических сил героя, которому помогают или родовой бог, или чудовищная птица, т. е., следуя терминологии В. Я. Проппа, волшебные помощники. Мотивы волшебного помощника, волшебных даров, вручаемых на дорогу, благодарного животного, спасения при помощи «живой воды» хорошо знакомы мировому фольклору и связывают шумерские эпические произведения с мифологической волшебной сказкой. Следовательно, истоки таких сказаний восходят к глубокой древности, к эпохе первобытнообщинного строя. Композиция этих произведений также не производит впечатления эпической в полном смысле слова. В них почти нет развернутого, обстоятельного, образного действия, нет вкуса и внимания к деталям, к «эпическим» подробностям (таким, как тщательное описание вооружения или колесницы героя, например). Действие скорее происходит по принципу «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», т. е. чаще демонстрируется результат действия, чем само оно.
Конечно, все эти композиции разновременные, одни более совершенны и законченны (как, например, в песне «Лугальбанда и Анзу»), другие — менее. Однако на основании такого материала невозможно составить даже примерное представление о времени их создания; разновременные мотивы могли включаться в них на разных этапах их развития, сказания могли и обрастать ими на протяжении веков. Для нас пока реальны лишь древность мотивов как terminus post quem и поздняя дата их записи как terminus ante quem. Определенно можно сказать одно: перед нами не эпос, а более ранний жанр — форма, из которой эпос впоследствии и разовьется. Поэтому-то герой такого произведения — еще не эпический герой-богатырь, личность монументальная и часто трагическая, а скорее удачливый молодец из волшебной сказки, родственник богов, но не бог, могучий царь с чертами бога.
Очень часто в литературоведении героический эпос (или праэпос) противопоставляется так называемому мифологическому эпосу (в первом действуют люди, во втором — боги). Такое деление вряд ли следует признать логичным, ибо миф — не жанр, но мировоззрение. Особенно же оно неуместно по отношению к шумерской литературе, так как шумерские боги настолько антропоморфизированы, что иногда даже в большей степени кажутся людьми, чем обожествленные герои-цари. Но если говорить о героических деяниях богов, то оказывается, что образ бога-героя менее свойствен шумерской литературе, чем героя-смертного. Пока нам известны только два эпических или праэпических сказания, где героями являются божества: песня о борьбе богини Инаны с олицетворением подземного мира Куром, названным в тексте «гора Эбех», и бога Нинурты со злым демоном Асаком, также обитателем подземного царства, причем Нинурта одновременно выступает и как герой-первопредок: он сооружает плотину-насыпь из груды камней, чтобы отгородить Шумер от вод первозданного океана, которые Асак удерживал и которые разлились в результате его смерти. А воды, уже затопившие поля, Нинурта отводит в Тигр. Затем Нинурта проклинает камни, боровшиеся против него, воздвигает Хурсанг—«Лесистую гору», названную так в честь его матери, благословляет эту гору и делает свою мать ее хозяйкой (Нин-хурсанг дословно и обозначает «Хозяйка лесистой горы») *.
* Заметим, что в «каноническом» пантеоне богов, сведенном воедино при III династии Ура, бог Нинурта — сын не Нинхурсанг, а Нинлиль.
307
20*
Глава IV
Более распространены в шумерской литературе произведения, посвященные созидательным деяниям божеств, так называемые этиологические, т. е. объясняющие, сказания; одновременно они дают представление и о космогоническом мировоззрении. Правда, собственно произведений, отражающих космогонические шумерские мифы, мы не знаем. Все наши сведения о том, как представляли себе шумеры образование и устройство Вселенной, почерпнуты из зачинов перед сказаниями, возможно являющихся чем-то вроде традиционной запевки: давным-давно случилось то-то и то-то. Так, сказание о Гильгамеше и дереве хулуппу начинается запевкой:
Когда небеса отошли от земли, вот когда,
Когда земля отошла от небес, вот когда,
Когда семя человечества зародилось, вот когда,
Когда Ан забрал себе небо, вот когда,
Когда Энлиль забрал себе землю, вот когда,
Когда Эрешкигаль подарили Куру, «Большой Земле», вот когда...
Запевка перед другим сказанием (о создании мотыги) говорит, кто именно из богов разделил небеса и землю: это был бог Энлиль.
Возможно, что более цельных космогонических сказаний в Шумере и не было, хотя трудно предположить, чтобы представления о борьбе титанических сил природы (богов и титанов, старших и младших богов и т. д.) так и не нашли отражения в шумерской мифографии, тем более что тема умирания и воскрешения природы (с уходом божества в подземное царство) в ней разработана подробно.
Олицетворением умирающих и воскресающих сил природы в шумерских мифах являются Инана, богиня любви, плодородия и распри, ее супруг, пастуший бог Думузи, а также верховный бог Энлиль в песне, посвященной его женитьбе на Нинлиль и рождению его первенца — ур-ского лунного бога Нанны.
Сказания о нисхождении в подземное царство богини Инаны, как и о странствиях Энлиля в преисподней, в отличие от более поздних вавилонских произведений как будто бы прямо не связывают события, происшедшие с главными героями, с умиранием и воскрешением природы; оба представляют собой драматические, с острым сюжетом поэтические повествования-поэмы (или действа), во многом неясные для нас (слишком мало пояснений), но, безусловно, абсолютно понятные древнему слушателю (а может быть, и зрителю).
Инана собирается в подземное царство и тщательно готовится к путешествию; она знает, что оттуда не вернется. (Зачем она туда отправляется? Почему она догадывается, что ее там ждет? На все эти вопросы ответа текст не дает.) Уходя с земли, Инана покидает сразу девять храмов Шумера, где существует ее культ. В подземном царстве ее божественная сестра, владычица Эрешкигаль, встречает пришедшую весьма злобно, опять-таки без всякой мотивировки:
На нее взглянула — в глазах ее смерть, Слова изрекла — в словах ее гнев, Вопль издала — проклятия вопль, Ту, что вошла, превратила в труп И труп подвесила на крюк...
На помощь Инане приходит Энки, который из грязи, что под ногтями, создает загадочные существа — видимо, шутов или уродцев, дает им «травы жизни и воды жизни» и отправляет в преисподнюю. В подземелье посланцы Энки застают хозяйку подземного мира в муках родов. (Опять-таки почему? Имитирует ли она эти муки, или ее состояние лишь
308
Первые деспотии в Двуречье
сравнивается с родовыми муками? Быть может, ей не удается разродиться, оттого что мертва Инана — богиня всеобщего плодородия?)
Предварительно наученные Энки, его посланцы произносят благо-пожелательные слова (может быть, заклинания?), после чего Эрешки-галь клянется выполнять все их просьбы. Они требуют труп Инаны. Но когда та, оживленная водой и травой жизни, хочет покинуть подземный мир, боги подземного мира Ануны хватают ее со словами:
Кто из спустившихся в мир подземный выходил невредимым из мира подземного?
Если Инана хочет подняться на землю, За голову голову пусть оставит...
Чтобы получить выкуп за Инану, ее сопровождают на землю злые демоны богини Эрешкигаль — галла. Мужские божества, пары Инаны, в каждом из местных «номовых» храмов, где она почиталась, падают перед нею ниц и оказывают ей почтение. Но пастух Думузи, занявший в ее отсутствие престол своей супруги, перед ней не склонился, и он-то и становится выкупом, «головой» за «голову» Инаны. После долгой погони и многократных превращений Думузи Инана выдает его вместо себя страшным демонам подземного мира.
Идея «за голову — голову» господствует, конечно не выраженная прямо, и в сказании об Энлиле. Бог Энлиль воспылал любовью к юной Нинлиль и овладел ею, за что разгневанные боги изгоняют его в преисподнюю. Но Нинлиль, которая уже носит в своем чреве будущего владыку небес, бога Нанну, решает последовать за своим супругом. И тогда Энлиль, которого мучает мысль, что его первенцу суждена жизнь под землей, совершает, казалось бы, странные поступки: он поочередно принимает вид трех стражей подземного царства — стража ворот, «человека адской реки» и перевозчика, соединяется в обликах этих существ с Нинлиль и зачинает таким образом еще трех богов подземного царства. Что представляют собой эти боги, как не жертву-замену Энлилю, его супруге и его первенцу?
Уход в преисподнюю Инаны, а также Энлиля и Нинлиль мы можем рассматривать как определенную стадию развития представлений об умирающих и воскресающих силах природы. Эта же идея воплощена в образе бога Думузи, второго героя песни о нисхождении Инаны, которому, кроме того, посвящены еще несколько текстов, рассказывающих о его трагической гибели*, а также целый ряд плачей о его безвременной смерти. Из всех божеств, пожалуй, именно Думузи воплощает метафору умирания и воскресания природы наиболее совершенно **. В песнях о Думузи рассказывается о сватовстве его к Инане и об их юной любви, о вещих снах героя и предчувствиях скорой гибели, об отчаянной попытке с помощью солнечного бога избегнуть ее и о мучительной смерти от рук злобных демонов. У Инаны, которая по отношению к Думузи является носителем злого начала (впрочем, последнее не мешает Инане скорбно оплакивать смерть Думузи), есть двойник-антипод—сестра Думузи, Нгештинана («Виноградная лоза небес»), олицетворение доброго начала, спасительница Думузи и искупительная жертва за него, которая добровольно согласна спуститься в преисподнюю взамен люби
* Они, по-видимому, составляют единый цикл с текстом о нисхождении Инаны в преисподнюю.
** Правда, существует и сказание, по содержанию противоречащее основной идее песни об Инане и Думузи, в котором Инана пытается отвергнуть пастуха Думузи, предпочитая бога-земледельца Энки-Имду, но это сказание имеет совсем иную идеологическую окраску, его цель — противопоставить земледелие и скотоводство, а затем примирить их.
309
Глава IV
мого брата. Третейское решение богов оказывается вполне традиционным: полгода будет проводить на земле Думузи, полгода — его сестра.
Устройство жизни на земле, установление на ней порядка и благо* действия — едва ли не любимая тема шумерской литературы: она наполнена рассказами о сотворении божеств, которые должны следить за земным порядком, о распределении божественных обязанностей, об установлении божественной иерархии, о заселении земли живыми существами и даже о создании отдельных земледельческих орудий. Главными действующими богами, творцами (демиургами) обычно выступают Энки и Энлиль. Энлиль, как мы видели, порождает бога Нанну (Луну) и ряд божеств подземного царства. В другом сказании он создает богов Эмеша и Энтена (Лето и Зиму, а точнее, летнее и зимнее скотоводство), которые спускаются на землю, чтобы сделать ее обильной и плодородной. За милостью к Энлилю отправляются с богатыми дарами другие божества, прося его наделить их реки, финиковые рощи, поля плодородием и богатством или же освятить построенное для них святилище. Так же как и Энлиль, благодетельствует человечество и Энки, странствуя по земле и определяя судьбу многих городов и стран: благословляя их, он создает плуг, мотыгу, форму для кирпича, поручает каждую область хозяйства заботам какого-нибудь мелкого божества.
Энки и Энлиль — творцы человечества. О появлении на земле человека сохранились два шумерских мифа. В одном из них создание людей— как бы второстепенный мотив: здесь рассказывается о богине скота Лахар и ее сестре, богине зерна Ашнан, которых сотворили Энки и Энлиль для того, чтобы божества земли и подземного мира Ануны могли бы воспользоваться продуктами земледелия и скотоводства. Но Ануны никак не могут научиться пить молоко и есть хлеб. Тогда-то боги и решают создать человека, который, очевидно, и должен будет приносить Анупам жертвы. Вторая версия содержится в поэме, посвященной исключительно теме создания человека, и выглядит болео органичной (хотя и в ней есть искусственные мотивы, например цель, с которой был создан человек: трудиться на богов и кормить их своими жертвами). Согласно этой поэме, в акте творения человека участвуют богиня-мать Дингирмах (или Нинмах) и Энки. Они лепят человека из глины, замешенной на крови какого-то убитого бога, а затем устраивают на радостях пир. Захмелев, они снова пытаются лепить из глины людей и вдохнуть в них жизнь, определив им судьбу, но у них получаются одни уроды и калеки: вторично создать человечество оказывается невозможно.
Как божество-первопредок и носитель культуры выступает в сказаниях и богиня Инана, причем эти ее функции — явно позднего характера. В песне об Инане и ме рассказывается, как богиня, желая облагодетельствовать родной Урук, отправляется в Эреду, к богу Энки, и хитростью заставляет его подарить ей ме— «божественные силы», воплощающие в этой песне достижения цивилизации, которые к тому же представляются, видимо, не только образно, но и вещественно: Инана погружает в свою ладью верховную власть, силу богов, власть «пастыря» (правителя) , жреческие должности, долю священной блудницы ну-гигг разного рода ремесла и т. д.
Многие этиологические сказания составлены в форме споров. Спорят либо представители той или иной области хозяйства, либо сами хозяйственные предметы, пытаясь доказать друг другу свое превосходство. Возможно, что в распространении этого жанра, типичного для многих литератур древнего Востока, большую роль сыграла шумерская школа — э-дуба.
О влиянии шумерской школы на процесс развития и становления литературы уже говорилось. О том же, что представляла собой эта
310
Первые деспотии в Двуречье
школа на ранних этапах ее создания, мы знаем очень мало сверх самого факта, что в каком-то виде она существовала (о чем свидетельствует наличие пособий уже с периода ПП II). Видимо, как особое учреждение э-дуба складывается не позже середины III тысячелетия до н. э. Первоначально цели обучения были чисто практическими: школа готовила писцов, землемеров и т. д. По мере развития школы обучение становилось все более универсальным, и в конце III — начале II тысячелетия до н. э. э-дуба превращается в нечто вроде «академического центра» того времени, где преподавали все отрасли знаний, тогда существовавшие, — математику, грамматику, пение, музыку, право — и изучали как учебные пособия перечни правовых, медицинских, зоологических, ботанических терминов, списки литературных произведений и т. д.
Большинство рассмотренных выше текстов сохранилось именно в виде школьных или учительских записей э-дубы. Но есть и особые группы текстов, которые принято специально называть «Текстами э-дубы»: к ним относятся произведения, рассказывающие об устройстве школы и школьной жизни, дидактические сочинения (поучения, нравоучения, наставления), специально адресованные школярам, очень часто составленные в форме диалогов-споров, и, наконец, памятники народной мудрости: афоризмы, пословицы, анекдоты, басни и поговорки. Через э-дубу до нас дошел и единственный пока образец прозаической сказки на шумерском языке.
Фольклорные тексты особенно трудны для понимания, так как они больше, чем другие памятники, используют игру слов, разговорные выражения, опираются на непонятные нам реалии, бытовые подробности. Тем не менее они одновременно и более всего международны и общечеловечны в том плане, в каком общечеловечны юмор, лукавство и меткая наблюдательность. Поэтому оказалось возможным не только перевести многие из этих текстов, но и подобрать к ним параллели из современного фольклора разных народов: «Не отрубай голову тому, у кого она уже отрублена» (ср. «Не бей лежачего» или «Не толки воду в ступе»?); «Не переспав — не забеременеешь; не поев — не разжиреешь» (ср. «Нет дыму без огня»); «В Забаламе потонул паром, а в Ларсе подбирают бревна» («Не узнаешь, где найдешь, где потеряешь»); «Мой бык тебе молоко принесет» («Толку, как от козла молока» или «Как же, дожидайся!»); «Слон в осевшей лодке» («Слон в посудной лавке»); «В прошлом году жевал чеснок — в нынешнем дерет горло» («Как аукнется, так и откликнется»).
Через э-дубу дошли до нас и хранящиеся в СССР две погребальные элегии, вложенные в уста человека по имени Лудйнгира, который оплакивает в них смерть своего отца Нанны и жены Навйртум. Тексты эти, безусловно, не подлинные плачи, а литературные произведения. Возможно, они были написаны кем-то из педагогов шумерской школы и использовались в качестве учебных текстов: в Ниппуре была найдена школьная табличка, содержащая двадцатую строку одной из элегий, написанную рукой учителя и переписанную рукой ученика.
Близко к этому жанру примыкает и текст, условно названный «Человек и его личный бог». Он содержит рассказ о некоем смиренном и мудром праведнике, которого внезапно поразил недуг и который обращается к своему личному богу-хранителю с мольбами, с жалобами на слепоту судьбы, подвергающей тяжелым, несправедливым испытаниям такого достойного и ревностного исполнителя ритуалов, каким был он.
Так же как и некоторые богослужебные тексты (гимны, плачи и т. д.), эти памятники с известной осторожностью могут быть причислены к жанрам лирическим. Не без натяжки к этому жанру можно
311
Глава IV
отнести и несколько так называемых любовных песен, которые в действительности являются ритуальными свадебными песнями, включавшимися в обряд «священного брака» царя III династии Ура со жрицей*. Тексты называют имя царя Шу-Суэна, но им мог бы быть и любой другой царь, олицетворявший в обряде бога Думузи. У нас есть основание думать, что существовали и настоящие любовные песни, но, вероятно, только устные.
Даже по такому неполному обзору можно судить о том, насколько богаты и разнообразны памятники шумерской литературы. Этот разнородный и разновременный материал, большая часть которого, как мы видели, была записана только в самом конце III (если не в начале II) тысячелетия до н. э., еще в очень небольшой мере носит следы специальной «литературной» обработки и во многом сохраняет приемы, которые скорее характерны для устного словесного творчества. Основной стилистический прием большинства мифологических и праэппческих рассказов — многократные и дословные повторения, например, одних и тех же диалогов между разными персонажами. Причем это не только художественный прием троекратности, также характерный для эпоса и сказки (в шумерских памятниках он может быть увеличен и до девяти; ср. начало песни о нисхождении Иннин в преисподнюю), это еще и средство, способствующее лучшему запоминанию произведения, когда оно произносится вслух, — наследие устной передачи мифа, эпоса, передачи характерных особенностей ритмической, магической речи, по форме напоминающей шаманское камлание. Композиции, составленные в основном из таких монологов и диалоговчповторов, среди которых и без того не развернутое действие почти теряется, кажутся нам сейчас рыхлыми, необработанными, «неотжатыми» (хотя в действительности они могли такими и не быть, могли, например, дополняться мимикой, танцем, действом); рассказ на табличке представляется иной раз просто конспектом рассказа (или действа?), где записи являлись для такого рассказа как бы опорными мнемоническими вехами. Но если это так, то какой смысл имело педантично, до девяти раз выписывать одни п те же фразы? Это кажется особенно нерасчетливым, если учесть специфический характер материала, на котором производилась запись, — тяжелая глина. Как будто бы материал сам должен был навести на мысль о лаконичности и экономности фразы, на стремление к более сжатой композиции (что в конце концов и происходит, но только к Средневавилонскому периоду). Это-то обстоятельство и наводит на мысль, что шумерская литература в какой-то мере не что иное, как письменная запись устной словесности. Не умея, да и не стремясь оторваться от живого слова, она фиксировала его на глине, сохраняя все стилистические приемы и особенности устной поэтической речи.
Мы никогда не воспринимаем устную словесность — былину, сказку и т. п. (хотя бы и древнюю) — как нечто застывшее, в раз и навсегда найденной обязательной форме; напротив, каждый сказитель может и должен вести сказ по-своему; так и молодая шумерская литература была явлением развивающимся: с одной стороны, на нее влияло живое слово, постоянно находящееся в движении, развитии, но которое она стремилась фиксировать, а с другой — параллельно она искала и постепенно нахо-
* И. Ренгер (личное сообщение) считает, что «священный брак» был частью коронационного обряда царей III династии Ура. Не исключено, однако, что этот обряд, как впоследствии вавилонский ритуал утверждения царя, повторялся ежегодно. Как уже упоминалось, несомненно, существовали «священные браки» и-с другими божествами, кроме Инаны (Иштар), и также, видимо, и жрицы с царем в его качестве божества.
312
Первые деспотии в Двуречье
дпла свои собственные пути, которые в конце концов и сделали литературу вполне самостоятельным видом искусства (хотя и питаемым постоянно живым словом).
У нас нет заведомо разновременных памятников одного и того же жанра на шумерском языке, по которым мы могли бы проследить ход и направление эволюции литературы. Тем не менее один жанр, который сами шумеры к литературе не относили и который не имел поначалу к пей прямого отношения, мы можем рассмотреть в развитии, что поможет разобраться и в стилистической эволюции, и собственно литературных жанров.
Царские надписи — жанр, самим существованием обязанный возникновению письменности, что и позволяет нам проследить его эволюцию с момента возникновения от самой колыбели. Они появляются в Шумере во второй четверти III тысячелетия до н. э. (РД II), незадолго до так называемой I династии Ура. Первые надписи связаны со строительством храмов и каналов и обычно представляют собой одну фразу: «такому-то богу такой-то такое-то сооружение построил» (или «такой-то предмет посвятил»). Размеры надписи со временем увеличиваются: перечисляется несколько сооружений, потом начинают упоминаться войны, и формуляр надписи несколько меняется: «когда такой-то разгромил то-то, то такое-то сооружение он построил». Постепенно надписи становятся еще пространнее: в «Стеле коршунов» Эанатума лагашского уже содержится описание битвы, а надпись одного из его ближайших преемников, Энметены, дает краткую историю взаимоотношений между Лагашем и Уммой; в ней рассказывается о войнах и договорах между этими городами. В надписи Уруинимгины излагается его строительная и законодательная деятельность. Из царских надписей, так же как из Omina, царских списков и списков «датировочных формул», впоследствии разовьется жанр исторической хроники, но пока это не художественное произведение, а только сухое и сжатое перечисление фактов.
Но вот перед нами надпись Гудеи, лагашского правителя послеак-кадского времени (XXII в. до н. э.). Она также рассказывает о постройке храма. Но это уже совсем иная надпись, и дело тут совсем не в личности или особых вкусах правителя, а в элементах возникновения определенного жанра. Надпись начинается с поэтического и образного описания сна Гудеи *. Во сне Гудее являются прекрасные загадочные образы, и он получает приказ совершить нечто, но до конца смысла сна он не понимает. Тогда мать правителя вызывается истолковать этот сон (здесь мать — образ поэтически-мифологический: Гудеа был, видимо, отпрыском «священного брака», но под матерью в тексте имеется в виду сама богиня Нгатумду, а не ее жрица-заместительница). Оказывается, что во сне Гудее явились боги во главе с Нин-Нгирсу, божественным покровителем Лагаша, которые дали Гудее приказание построить храм этого бога. Затем описываются подготовка и ход строительства, восхваляются красота и убранство возведенного правителем здания, разнообразие и ценность материалов, привезенных из дальних стран для постройки. Текст записан в ритмической форме, изобилует образными сравнениями, живыми диалогами. Таким образом, проследив эволюцию стиля царских надписей с момента их возникновения, мы обнаруживаем подлинно литературное произведение.
Конечно, мы не можем, да и не должны, сравнивать надписи Гудеи с литературными текстами тех жанров, памятники которых мы знаем
* Надпись не вместилась на одной глиняной таблице или каменной стеле: до нас дошли два гигантских глиняных цилиндра (А и В). Существует мнение, что их было три, а сохранились только второй и третий; таким образом, «сон Гудеи» составлял бы середину повествования.
313
Глава IV
столетием-двумя позже, — слишком разные традиции их породили; тем не менее поэтизация хроникального жанра, видимо, одна из вех становления литературы и показатель шедшего процесса ее возникновения как самостоятельного вида искусства.
Картину эволюции иного рода представляют нам сказания этиологического характера. Произведения такого рода возникают, когда надо что-то оправдать и доказать. Они всегда продукт спекулятивного мышления, попытка идеологического воздействия (чаще всего какой-то замкнутой группы на более широкие слои населения). В этом смысле шумерские этиологические сказания — не исключение. Мифологические идеи, проводимые в них (генеалогическое упорядочение разных групп богов, создание системы божественной иерархии, установление роли человека по отношению к богам и т. д.), ближе всего идеологии времени III династии Ура — времени канонизации идеологических форм и сложения пантеона. Но все эти произведения не могли создаться на пустом месте, за ними должно было что-то стоять, и этим «что-то» скорее всего были древние сказания о героях-первопредках, «культурных героях», распространенные среди первобытных народов.
Вряд ли сказания о сотворении человека, о подземном царстве, месте мрачном и безрадостном, откуда даже боги не могут вернуться, не заменив себя кем-то другим, были созданы только в конце III тысячелетия до н. э. Они могли быть лишь соответствующим образом «досказаны»; к повествованиям о жизни в подземном царстве добавлено, например, рассуждение о том, что только тот, кто на земле совершает обряды, регулярно приносит жертвы, может добиться более сносной участи, чем тот, кто небрежен к своим богам (ср. рассказ о подземном мире, излагаемый умершим слугой Гильгамеша, Энкиду, своему хозяину в праэпосе «Гильгамеш и дерево хулуппу»); к повествованию о сотворении богами человека из глины добавлено: «чтобы он работал на богов» и т. д. Однако при этом основная идея мифа, заложенная в прежнем содержании сказания и часто противоречащая новой его трактовке, не подвергалась редакции и помогает при разграничении более архаических и более поздних пластов в текстах. Так, в качестве главного божества утверждается владыка Энлиль, покровитель Ниппура, но существует еще один бог-предок, «отец всех богов», Ан—Небо. Как и Энлиль, благодетели человечества — Энки и Инана. Дублирование одним богом деятельности других (свидетельство одновременности древних культов) как бы не замечается и механически фиксируется — очевидно, потому, что миф не подлежит оспариванию, так как в нем концентрируется опыт традиционного познания мира. Интересно, какими представляли себе всемогущих богов шумеры. Мир чувств этих богов подчеркнуто низмен и груб. Они не только велики, но и ужасны. Как и боги античности, они наделены всяческими человеческими слабостями. Они создают людей в пьяном виде, из-за одного каприза они способны погубить все живое, они грязны и неопрятны; так, бог Энки из-под ногтя, окрашенного в красный цвет, извлекает глину и создает непонятное, мерзкое существо.
Энки, Энлиль, Инана, подобные богам-первопредкам первобытных народов амбивалентностью своего культа *, так и перешли в литературу. И удивительно не столько то, что они продолжали сохранять земные, человеческие черты, сколько то, что эти черты не были сглажены поздней обработкой. Мало того, даже степень архаичности божества нередко отражается в тексте.
* Амбивалентностью в истории мифов называется двойственность, противоречивость свойств, приписываемых мифическому персонажу (например, злобность и доброта, дарование жизни и смерти и т. п.).
314
Первые деспотии в Двуречье
Как будто бы великие боги, Ан, Энлиль, Инана и Энки должны быть примерно равнозначны. Но даже Энлиль при всем его величии (или благодаря ему) оказывается гораздо менее активно действующим богом, чем Инана и Энки. И уж совсем далек от людей Ан. Он более всех остальных богов приближается к тем небесным богам первобытных народов, которые живут в заоблачных высях, не вмешиваясь в земную жизнь, и к которым люди обращаются за помощью только во времена всенародных бедствий. И этп, по всей видимости, стадиально или по крайней мере типологически разнородные боги были объединены и канонизированы в одновременных текстах. Причина подобных явлений кроется в тех закономерностях развития шумерской литературы, о которой мы сказали: это еще не столько «литература», сколько фиксация устного словесного творчества.
Важно, однако, заметить, что шумерские писцы-«литераторы» не ставили себе задачу фиксировать все устное творчество или все его жанры. Отбор определялся интересами школы и отчасти культа. Но наряду с этой письменной протолитературой продолжалась жизнь устных произведений, оставшихся незафиксированными, быть может гораздо более богатая.
Глава V

СТАРОВАВИЛОНСКИЙ
ПЕРИОД
В ДВУРЕЧЬЕ
1. Захват городов
Нижней Месопотамии западными семитами (амореями)
До недавних пор историческая полоса, наступившая в Двуречье после падения III династии Ура, называлась «периодом Иссина и Ларсы» или «I Старовавилонским периодом» («II Промежуточным периодом», по Д. О. Эдцарду*); а с момента, когда оба царства — Иссин и Ларса — перешли под власть Хаммурапи вавилонского, историки начинали «II (или собственно) Старовавилонский период», длившийся до падения дома Хаммурапи. Сравнительно недавно выяснилось, что Иссин и Ларса не были, как предполагалось раньше, царствами, основанными одновременно на развалинах государства III династии Ура: царство Ларсы было создано позднее. Более того, как оказалось, все историко-экономические и историко-культурные признаки, считавшиеся характерными для I Старовавилонского периода, возникли уже только после основания царства Ларсы и других аморейских царств. Поэтому мы и отнесли время падения царства Ура и возвышения царства Иссина к периоду «первых деспотий в Двуречье» как его завершающий этап, а время от возникновения царства Ларсы, за которым всего через одно поколение последовало и возникновение царства Вавилона, к новому, Старовавилонскому периоду истории Двуречья.
Источники для этого периода те же, что и для предшествующего, только теперь «датировочные формулы» составляются обычно по событиям не текущего, а предшествовавшего года и в нашем распоряжении
* Д. О. Эдцард называл «I Старовавилонский период» («период Иссина и Ларсы») «II Промежуточным периодом» потому, что «I Промежуточным периодом» он считал время РД II и III, предполагая в еще более ранний период политическое объединение всего Двуречья, времени которого он приписывал создание клинописи и более или менее однородной шумерской культуры и к концу которого он относил I династию Урука и I—II династии Киша; но, как мы видели выше, такого политического объединения, по-видимому, никогда не существовало.
316
Старовавилонский период в Двуречье
имеется гораздо больше частноправовых документов и писем и меньше учетных документов царских и храмовых хозяйств, которые в этот период снова обособились друг от друга. Конечно, играет роль и случайность археологических находок: от одних городов клинописных плиток дошло много, от других — мало; один семейный архив представлен хорошо, другой — совсем не представлен (а у большинства семей и вообще не велось документов); к тому же и археологи более интересуются храмами и дворцами, а городские кварталы либо остаются нераскопанными, либо уничтожаются при земляных работах неосведомленными местными жителями.
Царство Ларсы возникло при довольно необычных обстоятельствах. Позже в официальные списки царей династии этого города включались Напланум, современник падения III династии Ура, и его потомки, предшественники Гунгунума (Эмйцум, Самиум и Забайя), однако Напланум, Эмицум и Самиум не оставили никаких следов в Ларсе, хотя нам известно, что именно Самиума, а не царя Иссина того времени признавали правителем в Лагаше. Но, очевидно, это объясняется тем, что Напланум и его род были вождями пастухов-амореев, базировавшихся на водные ресурсы «нома» Лагаш и других восточных районов Двуречья, а не тем, что они действительно были царями Лагаша или Ларсы. Еще Ишме-Даган иссинский (1953—1935 гг. до н. э.) строил в Уре, а попасть в «ном» Ура, минуя Ларсу, иссинцы никак не могли. Впрочем, есть косвенные данные о том, что власть Ишме-Дагана, по крайней мере номинально, признавалась и в Лагаше; это означало бы, что амореи Юго-Восточного Двуречья (вероятно, племя амнанум), окруженные владениями Иссина от Дера на севере до Ура на юге, вынуждены были признать верховенство Ишме-Дагана над собой хотя бы на словах, так что их вожди стали как бы иссинскими представителями или наместниками в тех краях. Но тогда не было бы ничего невероятного и в том, что такие вожди жили не в шатрах посреди разоренной равнины, а устроили себе резиденцию на иссинской территории в городских условиях маленькой Ларсы. Действительно, уже Забайя, нося лишь титул вождя амореев, а не царя, вел храмовое строительство в этом городе.
Приход к власти в Ларсе Гунгунума, брата Забайи, не носил характера восстания против Иссина и отпадения от него. Гунгунум (1932— 1906 гг. до н. э.) действительно пользовался собственными «датировоч-ными формулами» вместо формул Иссина или по крайней мере был первым из властителей Ларсы, чьи «датировочные формулы» включались и позже в официальные списки. Мало того, он вел активную культовую деятельность ь Ларсе и активную военную политику: известны его походы против Вашими (Мишиме) и далекого Анчана в Эламе в 1931 и 1929 гг. до н. э. Однако, как фактический властитель лагашского «нома», он мог предпринимать такие походы, быть может и не выходя из-под номинального верховенства Иссина. Дочь Ишме-Дагана, некая Эн-Ана-тума, оставалась верховной жрицей-энтум в Уре, хотя и посвящала надписи «за жизнь (т. е. «во здравие») Гунгунума», а не «за жизнь» своего (единокровного?) брата Липит-Иштара, царя Иссина. Еще в 1930 г. в урских храмах строил Липит-Иштар, и, по-видимому, даже и позже здесь велись большие работы по повелению непосредственно жрицы Эн-Анатумы. Но в 1925 г. до н. э.7 т. е. незадолго до смерти Липит-Иштара, Гунгунум уже решился не только сам начать храмовое строительство в Уре, но и назвать по этому строительству свою следующую «датировоч-ную формулу».
В 1924 г. до н. э. в Иссине умер (или был изгнан амореями?) Липит-Иштар. На престол взошел некто Ур-Нинурта, называвший себя «сыном Ишкура» (бога грозы и бури), скорее всего не родственник
317
Глава V
бывшего царя; около этого же времени Гунгунум, видимо, уже отважился принять титул «царь Шумера и Аккада». При этом он, очевидно, все же стремился создать видимость законного преемства власти, и когда в 1921 г. до н. э. умерла Эн-Анатума, на ее место Гунгунум возвел не свою дочь, а дочь покойного Липит-Иштара, Эн-Нинсунзй, предназначенную для этого еще при жизни своего родителя специальным обрядом «избрания жребием» (с помощью гадания по жертвенному козленку?). Гунгунуму удалось сохранить и с новым иссинским царем Ур-Нинуртой столь добрые отношения, что тот в эти же годы мог посылать через власти Ларсы посвятительные дары в храм уже фактически потерянного им Ура. Видимо, Ур-Нинурта хотел иметь в усилившейся Ларсе союзника. Может быть, он и Гунгунум уже и были союзниками по низвержению Липит-Иштара?
Большинство «датировочных формул» Гунгунума начиная с 1932 г. говорит о культовых и храмостроительных мероприятиях в Ларсе, а позже — также о прорытии новых каналов и сооружении укреплений. В 1915 г. Гунгунум разорил Малгиум на Тигре, близ устья реки Диялы; еще по крайней мере в 1917 г. и, возможно, позже он продолжал властвовать в Эламе (в Сузах) и в 1911 г. — в Лагаше. При Гунгунуме царство Ларсы возобновило через Ур активную торговлю с Индией, правда теперь уже не непосредственно с Мелахой, а через перевалочный пункт в Тёль-муне (Дпльмуне), первые контакты с которым были налажены еще при ранних царях Иссина.
Что касается иссинского Ур-Нинурты (1923—1896 гг. до н. э.), то он какое-то время еще владел Уруком (чуть выше Ларсы по Евфрату), но нет никаких данных о том, чтобы его власть распространялась за пределы «нома» Иссин дальше Ниппура. Известно, что он освободил царско-храмовых людей Ниппура от долгов и недоимок по сбору-налогу гун. При нем в Ниппуре состоялся громкий процесс: дело шло об убийстве, о котором знала жена убитого, но не донесла на убийцу. Все виновные были казнены; протокол этого процесса переписывался в школах как учебное пособие; может быть, дело сохраняло значение прецедента? Как мы увидим, законы с течением времени становились все суровее и все реже суды и законодатели шли на материальное возмещение за преступление, вместо того вводя калечащие наказания и казни.
Сила царства Ларсы значительно возросла при сыне Гунгунума — Абисарихи (1905—1895 гг. до н. э.); войска его разбили войско Ур-Нинурты в 1898 г., и граница Ларсы придвинулась по Итурунгалю вплотную к Ниппуру. Деятельность по рытью и улучшению каналов в царстве Ларсы усердно продолжалась. Впервые от Абисарихи до нас дошло уже довольно значительное количество хозяйственно-учетных и частноправовых документов из Ларсы, Ура и Лагаша.
Между тем по примеру рода Гунгунума и другие вожди пастушеских племен начинают предпринимать попытки стать аккадскими царями. Переломными были годы после 1900 г. до н. э.: в 1898 г. возникла война между Ларсой и Иссином, в 1896—1895 гг. почти одновременно умерли Ур-Нинурта и Абисарихи, и, как обычно, бурные дни смены правителей ознаменовались мятежами, набегами и военными походами. Преемник Ур-Нинурты на престоле Иссина Бур-Син II на короткое время захватил в свои руки Ларсу, но успехи его были сведены на нет действиями пастушеских племен в северных «номах».
Не нужно думать, будто племена западных семитов (амореев) в Месопотамии образовывали какое-то единство. Напротив, так называемые амореи разделялись на множество совершенно независимых друг от друга и родственных, но нередко и враждовавших племен. На реке Хабур обитала одна часть племени идамарац, на среднем Евфрате пасли своих
318
Старовавилонский период в Двуречье
овец среди прочих бини-сим’ала, ханейцы ('анейцы) и бини-ямйна, причем их ответвления под особыми названиями держались также и гораздо южнее; так, между Евфратом и Тигром в Южном Двуречье кочевали племена амнанум, яхрурум, рабабум, а может быть, и ряд других, и в то же время они составляли часть бини-ямина и ханейцев. Часть племени амнанум пасла скот даже далеко на юге страны, возможно в степи Ан-эдена, между Уруком и Уммой, а севернее их, в Центральном Двуречье (восточнее и западнее Ниппура?), держалось племя нумхум; пастбища же вдоль Тигра и за Тигром были заняты ниже долины Диялы племенами мутиябаль и ямутбала, а выше Диялы, до гряды Джебель-Хамрин, — второй частью племени идамарац. Термин «амореи» теперь к ним всем обычно более не применялся, это стало, как мы уже отмечали, скорее обозначением наемников (воинов и др.) на царской службе, а также жителей далекой Сирии, куда тянулись родственные связи месопотамских овцеводческих племен. Сами же племена теперь чаще называли сутиями — по-видимому, по имени *Сутума (библейского Шета, или Сифа, сына первочеловека Адама)*, легендарного предка-эпонима всех или большинства западносемитских степных племен — не только в Месопотамии, но и в Сирии, вплоть до границ Палестины и Аравии Впрочем, одна определенная группа сутийских племен, в которую входили амнанум, яхрурум, нумхум и др., продолжала называть себя «амо-реями» в собственном смысле, хотя одновременно и считала себя ветвью ханейцев.
Все эти скотоводческие племена еще, разумеется, нельзя считать кочевыми: не имея ни верблюда, ни лошади, они не могли в то время откочевывать далее чем на один-два перехода от воды, но они не образовывали, конечно, и постоянных территориальных общин — ни городских, ни сельских, хотя всем им требовались постоянные места для водопоя и подсобных посевов, и потому они при необходимости довольно легко совсем оседали на земле. Обычно их группы были связаны помимо общего производства лишь кровным патриархальным родством; каждый человек хранил в памяти пространные генеалогии своих родичей и предков, так что, например, еще не только цари Вавилона Старовавилонского периода, но и цари Ашшура аморейского происхождения, жившие многими столетиями спустя, числили среди своих предков («царей, живших в шатрах») даже Диданума, предка-эпонима исчезнувшего из Месопотамии еще на грани III и II тысячелетий до н. э. племени диданов. Предкам приносились посмертные жертвы, чтобы они не голодали в потустороннем мире, и поэтому нет ничего удивительного в том, что разница между божеством и племенным предком ощущалась неясно, п ребенку также могли дать имя Суму-Нумхим [«Имя (или отпрыск) Нумхума»] или Суму-Ямутбала, давали имя Суму-Эль—«Имя (отпрыск) Эля» (прозвищем Эль, или «Бог» с большой буквы, по-аккадски Иль-Амур-рим—«Бог амореев», пли просто Амуррум, обозначался верховный бог сутиев-амореев).
В начале XIX в. до н. э. вожди сутийско-аморейских племен, следуя правителям Ларсы, стали захватывать один за другим почти все города, в которых их люди служили наемниками, как в Сирии и Верхней Месопотамии, так п в Южном Двуречье. О Верхней Месопотамии нам пока известно мало, да и речь о ней пойдет в следующей книге; упомянем
* Среди легендарных предков аморейских (сутийских) царей мы действительно встречаем п Адама — правда, не как первого человека: он принадлежит к одному из поколений, живших якобы несколько позже «начала мира». Любопытно, что среди этих сутийских легендарных предков встречается также и Арам: отделение «арамеев» от прочих западных семитов относится к гораздо более позднему времени.
319
Глава V
94. Одеяния месопотамских военачальников конца III—начала II тысячелетия до н. э. (реконструкция М. В. Горелика), с изображений на терракотовых таблетках:
а)	из Эшнуны (Телль-Асмара);
б)	из Нгирсу (Телло);
в)	из дворца Зимри-Лима в Мари 95. Терракотовая статуэтка военачаль-
ника из Лагаша, конец III тысячелетия до н. э»
только захваченные этими племенами богатый город Мари на среднем Евфрате, где правили после 1900 г. до н. э. амореи Яггид-Лйм, а затем Яхдун-Лйм, и город Рапикум, тоже на Евфрате, но ближе к Аккаду (мы отмечаем именно их только потому, что они в дальнейшем сыграли определенную роль в истории юга).
В Нижней же Месопотамии нам известны следующие города, где между 1900 и 1850 гг. до н. э. образовались самостоятельные царства во главе с сутийско-аморейскими династиями: по Евфрату (с севера на юг), к северу от Иссина и Ниппура, — Сиппар и Киш (может быть, самое древнее из всех)*, к югу от них — Кисура—Шуруппак и (позже прочих) Урук; по Арахту и Ирнине — Вавилон; по Ме-Энлиле — Казаллу—Марад; по Тигру — Малгиум (тут же находился неизвестный независимый город, богом-покровителем которого был Нанна, как и в Уре, может быть, Акшак?); по Дияле — Тутуб. Наряду с ними продолжали существовать аморейское царство в Ларсе и аккадские в Иссине и Эшнуне (хотя и в последнем городе временами тоже правили амореи), а также, о чем мы уже говорили, многочисленные города-государства Верхней Месопотамии и Сирии, в большинстве также управлявшиеся аморейскими династами.
Но если в Верхней Месопотамии множество приобретших независимость царств носило, в общем, скорее характер именно городов-госу-Ил. 95 дарств, или «номовых государств», то в Нижней Месопотамии (Южном Двуречье), где каждый захвативший власть принимал возможно более пышные титулы, тщась слыть преемником династий Иссина и Ура, происходили беспорядочный дележ страны и всеобщая борьба за власть над нею всею. Установить сферу влияния каждого отдельного царства часто вообще невозможно: в одном и том же городе нередко датировали документ по годичной формуле одного царя, а приносили присягу именем другого, соседнего и более могущественного, или наоборот. Понятно, что в Нижней Месопотамии большинство аморейских царств оказались непрочными; так, царства в Кисуре (созданное вождем аморейского пле мени рабабум) или в Тутубе были совсем эфемерными, а царства в Сип-
* Любопытно, что аморейский царек Киша Ашдуниярим сообщает в своей надписи, что он восемь лет выдерживал осаду «четырех сторон света», пока противник не был обращен «в солому», а от его собственного войска осталось 300 человек. Это дает представление, между прочим, о преувеличенно-выспреннем стиле царских надписей того времени.
320
Старовавилонский период в Двуречье
94а____________ 94бв
95
21 Заказ Кв 1238
321
Глава V
паре, Кише и, видимо, в Малгиуме переходили из рук в руки и были независимыми лишь в течение коротких периодов времени. Если не считать некоторых верхнемесопотамских государств (по ту сторону «гипсовой» пустыни), то укрепиться удалось только царствам Вавилона и отчасти Казаллу (оба на каналах—ответвлениях от Евфрата), причем действительно сильным стал лишь Вавилон, который по своему стратегическому положению мог со сравнительно меньшей затратой воинских сил контролировать верховья важнейших каналов, питавших всю Нижнюю Месопотамию.
Захват амореями городов преимущественно северной части Южного Двуречья больше всего ударил по царству Иссина; хотя преемники Ур-Нинурты — Бур-Син II, Липит-Эллиль и Эрраимитти — и продолжали числить в своей титулатуре Ур и Эреду, Урук и Ниппур и даже иногда делали довольно безуспешно попытки на самом деле овладеть Уром, однако фактически значение Иссинского царства поддерживалось теперь уже только былым престижем, а главное — тем, что на его территории находился священный центр Двуречья — Ниппур. Вероятно, попыткой укрепить свое положение среди местного населения было предпринятое (может быть, Бур-Сином II?) сокращение трудовой повинности для царских людей до 48 дней в году на семью и налога ни-тара * для остального (?) населения с 1/5 до 1/10 валового дохода.
В 1860 г. до н. э. в Иссине, если верить более поздней легенде,, по-видимому восходящей к Omina, произошло курьезное событие. В области шумеро-аккадской культуры существовал обычай в весенний праздник Нового года подвергать царя неприятному и даже унизительному обряду — пережитку ритуального убиения состарившегося вождя первобытного племени; также и помимо этого иногда гадатели могли предсказать царю те или иные близко грядущие неприятности бытового характера. На такие случаи на место царя временно возводился «подменный царь» — бедняк, раб или помешанный, чтобы отвести беду от настоящего царя (вспомним восходящую к этому обычаю арабскую сказку о халифе на час). В царствование Эрраимитти, царя Иссина, произошло, однако, событие, о котором позднейшая хроника рассказывает так: «Эрраимитти посадил на престол Эллильбанп, садовника, в образе подмены и возложил на главу его тиару царственности. Эрраимитти, заглотив во дворце своем горячей каши, умер, а Эллильбани не сошел с престола и был поставлен на царство». Если это сказка, мораль которой может быть разве только та, что государственным деятелям не следует чревоугодничать, то кем и как она была создана, почему связана именно с этими именами? Если это действительное событие, то какие силы стояли за Эллильбанп? Ответить на эти вопросы трудно. Известно одно: Эллильбани правил царством нисколько не хуже, чем Эрраимитти, последний царь из дома Ур-Нинурты. Источники говорят, что в 1-й свой год Эллильбани простил сбор гун жителям Ниппура, что он строил в этом городе различные храмы, а также чинил разрушенное — то ли после оккупации города Суму-Элем, царем Ларсы, то ли после катастрофического разлива,, о котором речь пойдет ниже. Хотя Эллильбани еще включал (последним из царей Иссина) в свой титул Ур, Эреду и Урук («сделавший обильным хлеб Ура» и т. п.), маловероятно, чтобы его владения простирались далее Ниппура и за пределы самого «нома» Иссина. Умер он в 1837 г. до н. э.
Между тем царство Ларсы, менее, чем Иссин, затронутое аморейским завоеванием и само по происхождению аморейское, поначалу справилось с кризисом и даже окрепло. Как и цари Иссина, его цари тоже часто называли себя «царями Шумера и Аккада», ставя, однако, впереди этого
* То же, что ни [г] -ку [5] ?
322
Старовавилонский период в Двуречье
титула либо звание «царь Ура», либо «царь Ларсы», либо оба вместе. Преемник Абисарихи, Суму-Эль (1894—1866 гг. до н. э.), завоевал город Пи-Наратим *, по-видимому, по южную сторону лагуны, у самого Персидского залива, возможно, недалеко от современной Басры или даже Фао **, и — что, может быть, существеннее — успешно воевал с царствами Казаллу и Киша, оставив Иссин в тылу. Года за два до своей смерти он даже овладел Ниппуром. Незадолго до этого он посадил свою дочь жрицей-энтум в Уре (по-видимому, ее предшественница была пссинян-кой, во всяком случае, скорее дочерью Ур-Нинурты, чем Абисарихи, иначе последний не преминул бы отметить ее возведение в сан особой «датировочной формулой»). Суму-Эль же первым из царей Ларсы принял прижизненное обожествление; его преемники долго еще не смели следовать этому примеру.
Жрецы Ниппура составили в честь следующего царя Ларсы, Нур-Адада (1865—1850 гг. до н. э.), литургический гимн — честь, которой до тех пор удостаивались только цари Ура и Иссина. При Нур-Ададе произошел катастрофический разлив Евфрата и Тигра, приведший к изменению русел рек и каналов. Разлив был вызван, несомненно, необычно сильным таянием снегов в горах Армении. Но в какой-то мере, возможно, тут сказалось и отсутствие общего контроля за проведением новых каналов (новых, стало быть, не огражденных многолетними выбросами ила, образовывавшимися при их очистке из столетия в столетие); уже при первых трех царях Ларсы, судя по одним только «датировочным формулам», в царстве Ларсы было прорыто на новом месте или переделано и заново введено в действие не менее И каналов; кроме того, несколько каналов было вырыто царями Иссина, Киша и Вавилона. В создавшемся трудном положении, когда разоренное население разбежалось с насиженных мест, Ларсе не удалось сохранить прежние, сравнительно обширные границы. Однако в целом государственные власти при Нур-Ададе справились с бедствием, причиненным наводнением, хотя полностью его последствия были ликвидированы лишь при его сыне; во всяком случае, деловая жизнь в Ларсе и Уре продолжалась. В Ларсе был впервые построен кирпичный царский дворец (до этого цари Ларсы, видимо, пользовались обветшавшим зданием, сооруженным еще при III династии Ура); в Уре — воздвигнуто несколько храмовых зданий и новых хозяйственных помещений при храмах.
Может быть, уже при Нур-Ададе создал в соседнем Уруке отдельное царство некто Синкашид — глава пастушеского западносемитского племени амнанум, по имени аккадец, с титулом «царь». Возможно, он был в родстве со следующими царями Ларсы. О царстве Синкашида еще придется упомянуть ниже. В нем велось бурное храмостроительство, несомненно требовавшее больших средств, и, по утверждению царской надписи, царила баснословная дешевизна на сырье в пересчете на серебро; причины этого «процветания» пока не вполне ясны; секрет, по-видимому, заключался в дороговизне самого серебра.
Вслед за Нур-Ададом в Ларсе правили три царя с одинаково образованными именами, по-видимому три его сына: Синиддинам, Синэрибам и Синикишам. Наиболее значительным их них был первый (1849— 1843 гг. до н. э.). Он завершил восстановительные работы, начатые его отцом, п вел успешные войны с Вавилоном, Эшнуной и в районах вдоль Тигра, а также вновь овладел утерянным во время катастрофы Ниппуром; погиб он, согласно Omina, от несчастного случая. При его братьях (?) начинается временное ослабление Ларсы: Синикишам захватил
* Букв. «Устье рек».
** Араб, «устье».
323	21*
Глава V
на время Казаллу, но снова потерял Ниппур, воевал на территории, давно, казалось бы, принадлежавшей Ларсе на юге, и перед смертью (в 1836 г. до н. э.) одержал сомнительную «победу» над эламитами. Таким образом, к 30-м годам XIX в. до н. э. и Ларса, подобно Иссину, тоже начала клониться к упадку; между ней и Иссином как буферное государство образовалось еще царство Урук, заключившее союз с третьим из важных царств Нижней Месопотамии — Вавилоном.
В 1894 г. до н. э. в Вавилоне создал отдельное царство некий аморей Сумуабум, имевший за собой, как все аморейские вожди, длинную генеалогию пастушеских предков. Впрочем, в этой генеалогии не все имена легендарные: предшественник Сумуабума, Дадбанайа (?), и еще пять-семь его предков, вероятно, действительно существовали и правили, правда, не обязательно Вавилоном, а скорее всего только племенем яхрурум, которое иногда, вероятно, подчиняло своей власти и какой-либо из окрестных городов, но в обычное время владело только шатрами своих пастухов и их стадами и водопоями. Новое царство Вавилон включало весь «ном» вдоль каналов Арахту и Апкаллату, т. е. города Вавилон, Борсиппа и Дильбат, а также Куту (шумер. Гудуа) на канале Ирнина. Однако Киш, отстоявший всего в 15 км от Вавилона вниз по Евфрату, был уже центром другого царства.
Правление Сумуабума и его сына (или племянника?) и преемника Суму-ла-Эля (1880—1845 гг. до н. э.) прошло в ожесточенных войнах с переменным успехом против соперничавших с Вавилоном аморейских царьков Казаллу, Киша, Сиппара и др. и в сооружении крепостей и укреплений. Несмотря на поражение, которое стареющий Суму-ла-Эль понес от ларсского царя Синиддинама, ему удалось окончательно изгнать соперников из Киша, а также из Сиппара. В этом важном для всего Двуречья пограничном «номе» он, видимо, посадил правителем своего сына Сабиума; кроме того, воинские силы Вавилона близко подступили к Иссину и Ниппуру. Помимо военных мероприятий Суму-ла-Эль приступил к прокладке новых каналов и провел отмену долгов. Успешно продолжал после его смерти ту же политику и Сабиум. К концу его правления (1831 г. до н. э.) царство Вавилона не только не уступало по силе государствам Верхней Месопотамии, а также таким царствам Двуречья, как Эшнуна, Малгиум, Казаллу, Иссин, Ларса, но и смогло уничтожить и поглотить два соперничавших царства (Киш и Сиппар).
Что касается долины реки Диялы, то она сохраняла свою самостоятельность в течение всего рассматриваемого нами периода, но большого исторического значения не имела, хотя иногда и участвовала в военно-политических интригах с Иссином, Казаллу п т. п. Однако в истории Месопотамии Эшнуна еще сыграла в дальнейшем некоторую роль.
2. Общественно-политические изменения в аморейских царствах
Очерк истории Двуречья времени первых аморейских династий создает впечатление хаоса: на игральной доске слишком много фигур и все фигуры спутаны. Однако в недрах этого хаоса складывались совершенно новые для своего времени отношения.
Каждое завоевание шумеро-аккадского города в Месопотамии отрядами воинов из пастушеских племен вносило беспорядок в ее хозяйственную жизнь, причем прежде всего разрушалось царское хозяйство, в новых условиях совершенно потерявшее экономическую эффективность. Аморейские вожди и их дружинники не только не хотели, но и не могли
324
Старовавилонский период в Двуречье
поддерживать существование сложного организма государственного хозяйственного управления: для этого у них не было ни традиций, ни собственной выучки, ни специальных чиновников. По всей вероятности, они ограничивались выжиманием из населения поборов. Поэтому им проще было раздавать захваченную царскую (да и общинную) землю отдельным лицам, чем сколачивать отряды работников, которые трудились бы в сельском хозяйстве или ремесле под надзором царских чиновников. Однако же ни завоевания, ни распад государственного хозяйства не могли остановить жизнь: надо было пахать землю, выращивать и убирать урожай. Дело обеспечения страны пропитанием перешло поэтому в руки отдельных частных хозяйств. Но так было не только в сельском хозяйстве. Многочисленные государственные начальники мастерских, торговые агенты и всякого рода надзиратели оказались в положении, когда им не перед кем было отчитываться, и, коль скоро они платили завоевателю известный побор, ничто не мешало им обращаться с доверенной их управлению частью государственного хозяйства как со своею собственной и стремиться к развитию производства уже ради своей выгоды. Кроме того, и владельцы негосударственной, общинной земли, уцелевшие от погромов и платившие побор, могли теперь заняться — на свой страх и риск — любым родом деятельности, в том числе ремеслом на продажу и торговлей.
Разделение труда зашло достаточно далеко, чтобы образовался хотя бы небольшой внутренний рынок: даже безземельные наемные работники вынуждены были покупать часть пищи и одежды, когда не получали необходимого им от хозяев; а если даже хозяева и выдавали им натуральный паек, то уже, во всяком случае, только на срок найма, ведь в самом хозяйстве, где эти работники были заняты, продукт создавался не все время, а у хозяев часто не было достаточно больших складов для постоянного хранения лишнего продовольствия. Богатые же люди, занимавшиеся специализированным земледельческим (производство фруктов, фиников и т. п.), ремесленным и торговым хозяйством, еще более нуждались в покупке всего того, чего они не производили сами. Заметное оживление произошло и в частной международной торговле: как ни опасны были в такое время пути сообщения между городами и царствами, но уклониться от разорительной встречи с мелким царьком либо вождем наемных грабителей или же обойти его местопребывание было все же легче, чем спрятаться от всевидящего ока тоталитарного полицейского рабовладельческого государства (типа III династии Ура или даже Иссина времени его расцвета), которое стремилось организовать торговлю само и получать львиную долю дохода.
Между тем свободных наличных денег (например, серебряного лома) в обращении было очень мало, а при сезонном характере поступления любых доходов (урожая, наемной или другой платы, прибыли с торгового путешествия) все хозяева нуждались в ссудах, а бедная часть населения — в особенности. Поэтому широко расцветает ростовщичество: рост в V5 и даже в Уз считался умеренным.
В создавшихся условиях в стране, с одной стороны, оказалось множество людей, готовых с голода идти внаем, в долговую кабалу либо продать часть своего надела общинной земли, а иной раз п весь надел; появляются люди, вовсе лишенные имущества. Но, с другой стороны, часть населения сумела нажиться в этой сложной и бедственной обстановке и продолжала вести и даже всячески укреплять и расширять собственное хозяйство (либо на «своей», т. е. общинной, либо на царской земле), могла приобретать со стороны рабочую силу и производить хлеб, финики, овощи и изделия ремесла как впрок, так и на продажу и таким образом создавать накопления.
325
Глава V
Почти всюду начинается купля-продажа финиковых плантаций, а затем и полей. В Иссине известны случаи продажи частными лицами даже заведомо дворцовой земли, что прямо и указано в самой сделке; в других, менее «традиционных» городах, возможно, продавали такую землю и без всяких оговорок. Тем более появляются и все более множатся случаи продажи «своей» земли. Широкое применение получает частная аренда.
Общественное мнение, однако, как видно, продолжало считать землю любого рода неотъемлемой собственностью общины и ее бога и столь же неотъемлемым владением «домов», которые эту территориальную общину составляли. В связи с повсеместным ростом числа частных хозяйств — притом, что основой подлинной собственности на недвижимость могло быть лишь членство в общинах, — снова усиливается влияние общинных органов самоуправления, прежде всего общинного совета старейшин и выделявшегося из его состава общинного суда; иногда упоминается и общинная сходка всего поселения (особенно в поселениях мелких) или же квартальная. Продажа земли была равносильна отказу продавца от гражданских прав в общине, превращению его в бездомного изгоя, и на такую сделку, по-видимому, люди шли только уж в случае крайне бедственного положения.
Но и с точки зрения государства, каким бы паразитическим оно ни представлялось, продажа земли, закабаление и обезземеление бедной части населения должны были казаться нежелательными явлениями: лишенный гражданских прав раб-должник или безземельный бродяга не были уже более для государства источником поборов и с трудом могли бы быть использованы в военном ополчении и даже на строительных и ирригационных повинностях. Конечно, задержать ход общественно-экономического развития было нельзя, но многие цари (а может быть, и все?), как видно, по стародавнему обычаю объявляли, чаще всего в первый же год своего правления, «освобождение» (андурарум, шумер, ама-р-ги) или «справедливость» {мйшарум, шумер. ни[г]-сй-са), что означало отмену всех долговых обязательств и сделок о кабальном рабстве, а также прощение недоимок по налогам и сборам, а иногда и отмену сделок купли-продажи полей и возвращение их первоначальным владельцам. Последние, однако, к этому времени нередко оказывались до такой степени без средств, что не могли уже надеяться организовать производство даже на своей прежней земле и поэтому снова уступали участок тому же покупателю за более или менее номинальную плату; по крайней мере такие случаи известны нам от несколько более позднего времени. Богатые люди расширяли свое хозяйство путем купли, обмена и аренды земли. Целью такого расширения было прежде всего повышение жизненного уровня своей семьи, включая обеспечение ее «на черный день», а также, очевидно, накопление ценностей ради престижа. При этом наиболее выгодным способом вложения средств были, по-видимому, кредитные сделки, и само расширение площади частных имений за пределы, необходимые для содержания семьи, возможно, в значительной мере и осуществлялось для того, чтобы иметь средства для ростовщических сделок. Конечно, свободные средства вкладывались также в ремесло, но оно не давало столь быстрого эффекта в смысле доходов, и отчасти в торговлю, но торговые пути были тогда очень небезопасными, и, несомненно, торговать без поддержки собственных сильных торговых организаций, которые тогда еще только складывались, на международных путях было очень рискованно. Наиболее важными центрами международной торговли в Нижней Месопотамии, которая велась с помощью ладей и караванов ослов, были, по-видимому, Сиппар в царстве Вавилона (к этому городу перешла роль Аккаде после его упадка), затем, возможно, Эшнуна и, уж несомненно, Ур в царстве Ларсы. Отсюда и особое богатство, и сила
326
Старовавилонский период в Двуречье
именно этих царств. Что касается ростовщического капитала, то он находил применение повсюду.
При расширении частного хозяйства необходимы были рабочие руки. Старовавилонский период был временем расцвета частного рабовладения, когда правовое положение рабов все больше начинает напоминать положение рабов в античном мире: их лишают права свидетельствовать в суде и — что важнее — настолько фактически ограничивают возможность искать себе в суде защиты, что подобные судебные процессы, еще хорошо известные от времен III династии Ура, теперь редкость; рабы как частная собственность хозяев уже не охраняются законом от хозяйского произвола. Нередко рабов содержали в оковах; кроме того, их метили специальным «знаком рабства» (аббуттум— вероятно, им регулярно сбривали волосы на висках и на части головы, оставляя чуб или челку; клеймо на теле раба тогда еще, кажется, не выжигалось). В отдельных разбогатевших частных хозяйствах могло быть до двух десятков рабов и более, но чаще всего число рабов и рабынь пока по-прежнему исчислялось единицами, а во многих хозяйствах рабов вообще не было. Сельскохозяйственный труд, как и раньше, ложился преимущественно на плечи самого хозяина и его семьи, раб же был подсобником, хотя и очень выгодным в хозяйстве. Нам следует помнить, что старовавилонское рабство — все же еще только патриархальное рабство: уровень производства ненамного возрос со времен III тысячелетия до п. э. и вооружение войска не отличалось от того, что было введено еще в аккадское время, а такое войско не могло обеспечить безопасную эксплуатацию больших масс бесправных людей, которые являлись бы безусловной собственностью своих хозяев, подверженной их неограниченному произволу. Поэтому и теперь из походов приводили в рабство главным образом женщин *, а из рабов-мужчин в хозяйстве держали по возможности «рожденных в доме» (йлид-бйтим).
Большую роль в качестве рабочей силы играли кабальные. При этом имеются в виду как лица из числа членов семьи или рабы должников, задержанные кредитором у себя в доме в обеспечение уплаты должником просроченного долга (непутум), так и отданные должником в кабалу (кйшшатум) для отработки процентов, а иногда и самого долга взамен его уплаты; однако и кабальные второй категории в принципе подлежали отпуску на волю по объявлении указа о «справедливости» **.
Именно теперь впервые массовый характер приобретает наемный труд, в том числе, и даже в особенности, в частных хозяйствах. Часто нанимали «от хозяина» — его рабов или рабынь (это был неплохой источник дохода для сдававшего внаем, причем рабынь отдавали внаем не только как работниц, но п как временных наложниц и проституток. Впрочем, и независимо от этого сожительство господина со своими рабынями было почти правилом). Кроме рабов и рабынь нанимали и другую* рабочую силу, почти всегда неквалифицированную. «От хозяина» нанимали и его собственных детей, а «от самого себя» — и взрослых бедняков. Особенно часто внаем брали жнецов, иногда целыми артелями; бывало, что должник, беря серебро или хлеб взаймы, обязывался кредитору
* Известен, правда, случаи использования на царской работе довольно значительного числа пленных мужчин, содержавшихся в особой тюрьме (бит-асйрим)9 по это, видимо, пока еще было редкое исключение.
** В долговую кабалу мог попасть и поручитель неоплатного должника (ман-зазанум). Кроме того, были лица, продавшиеся сами в рабство или проданные своим мужем либо отцом третьему лицу для выручки суммы на уплату долга. Свободнорожденные лица, переданные в кабалу за долг, формально «рабами» не назывались и подлежали возврату по указу о «справедливости»; рабы, проданные пли отданные за долги хозяина, возврату по указу не подлежали.
327
Глава V
вместо процентов предоставить целую группу жнецов к месяцу жатвы, может быть рассчитывая на родичей или односельчан. Ремесленники нанимали себе мальчиков в помощь и для обучения, многие люди нанимали за себя подмену на трудовые повинности и даже, возможно, на военную службу и т. д.
Бедняк, имевший хоть какой-то клочок земли, нанимался обычно на месяц; хотя по условиям такого найма оплата работника могла даже превышать 10 сила (свыше 7 л) ячменя в день, перед ним по-прежнему стояла задача, как прокормить семью по окончании сезона работ. Но в то же время он не мог наниматься и на более длительный срок из-за необходимости обрабатывать свое поле, и лишь повышенная плата могла в какой-то мере возместить ему убытки от потерь при уборке урожая на собственном поле без его участия или не вовремя. Безземельный бедняк мог наниматься и на год, и хотя плата в таком случае была ниже (примерно по 5—10 сила, т. е. 3,75—7,5 л* ячменя в день, если перевести всю плату на хлеб), зато он был обеспечен на весь год и даже, пусть и впроголодь, с семьей.
Интересно, что нормальная цена хорошего раба составляла примерно 20—30 сиклей серебра, т. е. 6000—9000 сила (4500—6750 л) ячменя, что в среднем равно пятилетнему пропитанию раба-мужчины или двух-че-тырехлетней плате наемного работника. Следовательно, через пять-семь лет труд купленного раба начинал оправдывать себя по сравнению с трудом наемника; даже если учесть, что с возрастом труд раба становился менее производительным, все же при длительном ведении хозяйства труд раба был выгоднее. При малочисленности рабов в хозяйстве и при участии в труде самого хозяина вряд ли рабам удавалось избежать жестокого телесного наказания при попытках облегчить свой труд путем снижения его производительности; и не случайно вавилонская прикладная математика знает только единые рабочие нормы вне зависимости от социального положения работающего. Судя по отчетным документам, именно эти нормы и применялись во всех случаях. Итак, не было пока никаких причин, почему бы раб работал хуже, чем наемник, к тому же мы не знаем случаев, чтобы наемные работники жили в семье одного хозяина много лет подряд; они всегда нанимались на строго определенный срок, так как наемный труд в большинстве случаев не был их главным и единственным источником существования; но даже безземельные люди предпочитали ютиться у родичей и работать на них (что мы часто видим позже по документам вавилонской периферии), ибо в соответствии с нравами той эпохи отношение к безземельному наемному работнику и обращение с ним хозяина определялись наличием в обществе рабства. Наемный работник, например, обычно не имел права ни в каком, даже самом уважительном случае отлучаться от работы под страхом огромного штрафа, сразу превращавшего его в раба-должника. Таким образом, судьба наемника, особенно в частном хозяйстве, была крайне бедственной и унизительной, чем-то таким, чему в последующие столетия, когда разорение земледельцев еще более усилилось, люди решительно стали предпочитать судьбу бродяг и разбойников.
Рассмотрим теперь в связи с вышеизложенным вопросы, касающиеся уровня производительности труда в земледелии, и приведем некоторые расчеты, относящиеся к полевому хозяйству (для финиковых плантаций их сделать труднее по недостатку данных). К сожалению, и по полевому хозяйству нам известны только некоторые из рабочих норм, главным образом принятые в государственных хозяйствах; на практике же многое
* Определение древних мер емкости здесь, как и всюду, по А. А. Вайману. Другие исследователи считают 1 сила почти равной 1 л.
328
Старовавилонский период в Двуречье
могло различаться в зависимости от местных условий, качества почвы и т. и.; урожаи могли тоже быть из года в год далеко не одинаковыми. Поэтому приводимые ниже данные могут считаться более или менее верными только по порядку величины.
Исходя из существовавших в Нижней Месопотамии начала II тысячелетия до н. э. норм урожайности, из рабочих норм на пахоту и бороньбу с волами и из известной нам по источникам средней численности в пять человек * для индивидуальных семей, сидевших на государственной земле, а также горожан, можно считать, что такая семья вообще вряд ли могла бы держать волов на участке, скажем, менее 1 бура (=6,4 га) земли.
Надо учесть, что земледелец на территории современного Ирака ни тогда, ни позже не применял для повышения плодородия почвы навоз, а лишь в лучшем случае (к величайшему огорчению археологов) улучшал ее землей «развалин потопа» (тилъ-абу бим), т. е. разрушенных городов. Такая земля состояла из развалившихся и размытых сырцовых кирпичей с некоторой примесью тысячелетнего мусора улиц и отхожих мест. Это, конечно, не заменяло современных удобрений. В результате, по данным Р. М. Адамса и Т. Якобсена, в условиях уже к этому времени сильного засоления почвы, вызванного нерациональной ирригацией, земля в освоенных районах Нижней Месопотамии могла теперь давать лишь около 7000 сила (5250 л) ячменя на 1 бур (6 га) при посеве 500— 900 сила на 1 бур. Аналогичные цифры по порядку величины приводит и исследователь месопотамского земледелия А. Салонен. Взрослому мужчине требовалось 2 сила (1,5 л) ячменя в день, немного чесноку, зелени, кунжутного масла и 1 кг шерсти в год. Предположим, вся семья съедала 7,5 сила в депь, что вместе с посевным зерном составит в год [365X7,5 = = 2737,5]+900 = 3637,5 сила. На уплату налогов уходило в лучшем случае 10%, по были сборы и помимо десятины, в общей сложности, скажем, 1000 сила. Два вола съедали еще около 4400 сила; таким образом, расход (около 9000 сила) превышал доход. Обрабатывая свой участок при помощи мотыги и экономя 4400 сила на волах, такая семья могла жить без долгов, если налоги (или арендная плата) не превышали предположенных нами 20%. Но так как мотыжная обработка участка отнимала гораздо больше времени, чем плужная, то семья не могла обработать больше земли, чем 1 бур (6 га), и лишь сводила концы с концами. Имея же двух рабов (еще 4 сила в день) и двух волов (4400 сила ячменя в год по государственным нормам), та же семья могла возделать 3 бура (18 га) поля (1500—2700 сила посевного зерна и 21 000 сила урожая). Расход увеличивался максимум на 1400 сила на рабов + лишних 1800 сила посевного зерна + до 3000 сила налога, итого около 7000 сила; 7000 + 9000 = 16 000, и семье оставался еще излишек в 5 тыс. сила, или более 15 сиклей серебра. На один такой годовой излишек можно было купить восемь-девять овец или корову, а за два-три года можно было бы скопить на раба. При обработке большего участка земли с помощью большего количества рабочей силы создавался уже заметный излишек, и из него можно было давать взаймы бедным соседям в рост. Но держать много более десятка рабов было бы уже небезопасно для хозяина.
Здесь мы всюду исходили из того, что хозяин с семьей участвуют в сельскохозяйственных работах. Чтобы составить себе картину трудо
* Из пяти человек в средней индивидуальной семье было два-три работоспособных. Указанное отношение (2—3:5), учитывая высокую детскую смертность, в целом подтверждается скудными данными о составе семей трудящегося населения на Ближнем Востоке III—I тысячелетий до н. э. К сожалению, о численности большесемейных общин в Нижней Месопотамии этого времени ничего не известно.
329
Глава У
вой жизни в Нижней Месопотамии, надо учитывать, что ирригационное земледелие требует не только пахоты, бороньбы и жатвы, но и круглогодичной работы на поле (укатывание зерна в землю во избежание высыхания, многократный полив, очистка хлеба от сорняков и многое другое) и дома (тяжелейший труд ручного помола на зернотерках, доставка воды, иногда за много километров, стряпня, уборка). Все это верно как при культуре ячменя и кунжута, так и при культуре эммера, пшеницы и льна, все хуже родившихся в условиях засоления почвы. Не забудем также, что все большее хозяйственное значение приобретала финиковая пальма — еще более трудоемкая культура. Прибавим сюда уход за скотом, стрижку овец (без ножниц — медным ножом!), ручное прядение и ткачество, и нам станет ясно, что даже в среднезажиточной семье хватало работы и рабам (а их было не так много!) и хозяевам.
Читатель, вероятно, заметил также, что мы все время ведем расчеты, основываясь на данных об индивидуальной земледельческой семье, между тем как в III тысячелетии до н. э. в Месопотамии вне царско-храмовых хозяйств господствовала не индивидуальная семья, а большесемейная община. За пределами городов так, вероятно, было и в Старовавилонский период: хозяйствование большесемейной общиной и кооперация в ее пределах, несомненно, должны были облегчать положение более бедных семей (и укреплять, разумеется, положение богатых). Действительно, когда в архивах старовавилонских горожан встречаются сделки о купле земли за пределами городов, то продавцами в 7з случаев оказываются группы лиц, хотя на их родство между собой в эту эпоху не всегда указывается *. Но частные архивы документов — правда, небольшие — вели почти исключительно горожане, в том числе занимавшиеся земледелием. -Это были люди, почти сплошь связанные с дворцом и особенно с храмами; к ним-то и относятся в первую очередь наши расчеты. Заметим, что и среди дворцовых людей работники, получавшие совсем малые наделы, обычно брали их не индивидуально, а группами — очевидно, с целью облегчить себе хозяйствование путем хотя бы самой простой кооперации.
Чтобы правильно представить себе общество, сложившееся к началу Старовавилонского периода, необходимо восстановить также и картину существовавших в нем налогов и поборов. К сожалению, это трудно сделать; в своих письмах и документах древние, по-видимому, имели обыкновение разные поборы называть одинаково, поскольку их номенклатура и предназначение с повседневной точки зрения были безразличны. Так, с точки зрения царя, все, что он получал с населения, было «приношением», «данью» (бйльтум, шумер, гун), с точки зрения сборщика— «сбором» (мйксум, шумер. ни[г]-ку[д], ни[г]-тара), а плательщик интересовался размером побора и поэтому называл его «пятиной» (хамйштум, шумер, заг-йа) или «десятиной» (эшёртум, шумер, заг-у). Лишь редко упоминается баматум («половина»?).
Кроме того, были еще поборы, обозначавшиеся термином «шибшум».
Вероятно, на самом деле (правда, наше объяснение является пока гипотезой, и к тому же надо учитывать местные различия в терминологии) положение было таково: бйльтум (гун) платила часть собственно царских людей, обязанная поставкой царю непосредственно материальных благ (будь то изделия ремесла, продукты земледелия или другое); кроме того, царь называл бйльтум все поступления с завоеванных территорий,
* Продажа небольшого участка отдельным лицом вовсе не свидетельствует о том, что он не мог входить в определенный коллектив, — такая продажа могла быть ему разрешена этим коллективом. В то же время продажа маленького участка группой отдельных, не состоящих друг с другом в родстве индивидов маловероятна.
330
Старовавилонский период в Двуречье
не входя в вопрос о том, из чего они складывались. Все население в целом платило со своих земель царю шибшум; что касается миксум («сбора»), то им могло быть все, что собирал налоговый сборщик (ма-кисум, шумер. за [г]-ха}', так, кое-где «миксум (ни [г]-тара)» могло употребляться и в смысле «шибшум», и в смысле «бильтум», и по аналогии даже в смысле частной арендной платы, которая тоже могла называться и «бильтум».
Но в строгом употреблении термина миксум означал не налог, а пошлину, например, с ввозимых на территорию царства купеческих товаров; эта пошлина составляла в Мари 5—10% местной цены товара. Если караван или ладьи шли через несколько царств, то пошлины, уплачивавшиеся до получения выручки за товар, могли оказаться непомерными; к тому же разбойники (да и цари) грабили купцов и без всякой пошлины. Не удивительно, что купцы всегда старались миновать центры особенно могущественных царств. И если тем не менее международная торговля была возможной и даже прибыльной, то лишь вследствие того, что в основе ее всегда лежал неэквивалентный обмен. Использовалась разница в ценах на товар в стране-производителе и в стране-потребителе. Чем больше пошлин, тем дороже продавали купцы свой товар в месте назначения; для этого было нужно, чтобы данный товар там не производился и принадлежал бы либо к предметам крайней необходимости (например, олово, бронза), либо, напротив, к товарам, создававшим престиж для их обладателей (топкое полотно, крашенная пурпуром шерсть, благовония и т. п.).
Поборы с купцов (как и с других лиц) нередко собирали и храмы. К всеобщим храмовым сборам принадлежали саттуккум (шумер, саду 1г1) «постоянное (обязательное) приношение»*; но, кроме того, существовало а-руа «приношение по обету, добровольное приношение», очевидно, с люден не храмовых, хотя «добровольность» его сомнительна. Для купцов был установлен определенный процент на отчисление а-руа. Однако даже принудительные отчисления храмам были для купцов, может быть, более выгодными, чем зависимость от царского хозяйства, так как храмы не обладали теми средствами насилия и вымогательства, которыми были так сильны цари **.
Первый вопрос, который встает в связи с выявляемой системой налогов и поборов, — вопрос о размере всех этих приношений. В письмах и сделках отчуждения недвижимости перечисленные только что нами термины применяются редко, чаще других говорится о «десятине», реже о «пятине»; при этом одна недвижимость (дома, сады п т. п.) оказывается обложенной ею, а другая, такая же, нет; причины этого неясны. Что касается баматум, то, если этот термин действительно значит «половина», он, как нам кажется, может относиться только к сбору с дворцовых издольщиков (в качестве обозначения размера их бильтум). Соотношение подобных долевых обозначений налога с общей налоговой терминологией нам не очень ясно. Мы знаем, однако, что а-руа с купцов-мореплавателей в Уре в одном случае было «десятиной» и что в другом неизвестный нам по имени царь Иссина (Бур-Син?) снизил ни [г]-тара (миксум) с зерна (здесь, видимо, то же, что шибшум) с Vs до 1/ю-
Второй вопрос: платили ли одни и те же люди лишь один сбор или
* Как кажется, в Ниппуре гун было то же, что са-ду[г] в других местах.
** Документально известны и некоторые другие поборы, например: шикум — натуральный налог с торговли пивом; неметтум — налог, обычно натуральный, с содержательниц питейных домов, пекарей и, вероятно, других торговцев, а также с частных доходов царских должностных лиц; пикиттум — обязательная жертва мясом жриц-надитум; сбор игису (серебром) с торговых агентов — тамка-ров (?), жрецов, общинников и др.
331
Глава V
несколько (два или больше), например бильтум и шибшум, или шибшум и саттуккум, или бильтум и а-руа? Достаточных данных для ясного ответа на этот вопрос пока не собрано, но на основании уже имеющихся нам кажется, что царские работники (в собственном смысле) платили только бильтум (гун). Царские служащие высшей категории, возможно теперь уже включая и храмовых, платили царю службой (илъкум) * и вследствие этого бильтум не платили, как не платили его и не царские люди. Напротив, вполне допустимо предположить, что саттуккум платили не только собственно храмовые люди, но и прихожане определенного храма из числа как царских, так и общинных людей; если же они платили еще и другому какому-либо храму, то это, возможно, считалось уже а-руа. Впрочем, вполне вероятно, что могли существовать дополнительные (например, разовые) поборы на те или иные храмовые и царские мероприятия под различными наименованиями (и, в частности, под названием «саттуккум»), в том числе и сборы на разные, а не на один определенный храм для каждого лица. Остается неясным, платили ли шибшум только общинники, т. е. не царские и не храмовые люди, или же, скажем, все, кто не платил царю бильтум (и храму — саттуккум), в том числе и высшие царские и храмовые служащие, или же, наконец, все вообще подданные государства? Но так как обычный размер побора, упоминаемого в документах, — это «десятина» (редко «пятина»), то даже если подданные платили и царю и храму, их налог, видимо, не превышал 20%, максимум — 40% их валового дохода, если не считать единичных сборов и действительно добровольных пожертвований в храм от случая к случаю.
Эта цифра может показаться заниженной, но в действительности здесь нет ничего удивительного. Вспомним, что свободные общинники древнего Ближнего Востока, владевшие землей, полноправные и выступавшие перед внешним миром как безраздельные хозяева подвластных им коллективов, главы и старшие члены больших семей — не эксплуатируемый класс и что в их число, а также и в число людей, зависимых от царя и храма, входило немало рабовладельцев, членов господствующего класса общества того времени. Перед нами — не средневековые крестьяне, и налог с них — не рента-налог. Эксплуатируемым был класс подневольных работников -рабского типа, а с рабов налог непосредственно не собирается. Конечно, при оценке налогов надо еще учитывать, что кроме всего прочего существовал и отработочный налог (однако, насколько нам известно, отрабатывавшийся только на оросительных и строительных, т. е. общественно необходимых, работах) —в объеме до 70 дней в году на семью. Размер отработочного налога являлся, вероятно, еще одной причиной устойчивости земледельческой большесемейной общины, а наличие рабов в любом случае содействовало повышению уровня жизни всей фамилии. К тому же нужно учитывать и жертвоприношения скотом (овцами, редко быками). Участие в жертвоприношениях было своего рода участием в налоге (хотя жертвовался не только скот прихожан, по и храмовой — пожалуй, даже по преимуществу), но оно же было и важной прибавкой к рациону питания.
У нас есть свидетельство о том, что лет па пятьсот позже в государствах по Тигру и за Тигром с населения брался еще особый налог за воду: дворцовое хозяйство брало в свою пользу 10% земли большесемейной общины или урожая с нее; но из Вавилонии таких данных пока нет; возможно, отработочный налог и был здесь единственным налогом за воду.
* В Сиппаре, а иногда и в других городах от службы илъкум можно было иной раз откупиться серебром.
332
Старовавилонский период в Двуречье
Поскольку мы рассматриваем основы хозяйства частных семей, целесообразно будет остановиться еще раз, и несколько подробнее, на их питании. Хлебный паек был для всех почти одинаков (1,5 л ячменя в день на взрослого мужчину; на женщину и детей значительно меньше); ели ячмень в виде каши или лепешек, выпеченных на стенках глиняного очага; к нему шли чеснок, лук, горчица и душистые травки, соль, а иногда соленосная зола некоторых растений пустыни. Горох, бобы и особенно финики (из которых готовилось множество блюд, а также патока и крепкий напиток) были доступны не всем семьям. Все хозяева приносили жертвы в храм и пользовались вместе с семьей мясом жертвенных животных, но у состоятельных людей появилась и своя постоянная скотина, главным образом овцы, от которых получали шерсть и молочные продукты (брынзу и род масла). Настриг шерсти был очень мал. В гораздо большем количестве овец разводили пастушеские племена, меняя, вероятно, шерсть и сыр на хлеб, медные изделия и бусы. Коз и коров всюду было меньше, а газели к этому времени совсем выбыли из домашнего стада; гусей и уток в частных хозяйствах обычно, видимо, не содержали. Зато (в земледельческом хозяйстве в отличие от пастушеского) еще пе отказывались от свиней, и топленое сало охотно употребляли — то ли в пищу, то ли для умащения — наряду с кунжутным маслом. Запивали еду по возможности не арычной водой, безусловно опасной для здоровья, а сикерой (шумер, каш, аккад. шикарум). Так назывался любой алкогольный напиток, от слабенького п часто плохо очищенного от зерен и шелухи ячменного пива, которое тянули из кувшина через соломинку, до очень крепкой ячменной же браги, которую пили из глиняного кубка (а царь и знать — из серебряного); было много сортов сикеры.
Еще раз подчеркнем, что земледельческая индивидуальная семья, не имевшая рабов, влачила жалкое существование, но вне стен городов по-ирежнему жила и большесемейная домашняя община, где было больше работников па единицу площади и можно было несколько экономить на расходах. Как нам представляется, несмотря па то что за пределами городов документальные источники со временем все более иссякают, есть основания думать, что большесемейная домашняя община никогда совсем пе исчезала в древнем Двуречье — ни в III—II тысячелетиях до н. э., ии, может быть, и позже.
Другое дело — город. Здесь уже в III тысячелетии до и. э. типичными стали индивидуальные семьи, хотя, по-видимому, часто сохранявшие крепкие родственные связи между собой. Мы уже упоминали, что по отношению к этим-то семьям мы и делали наши расчеты; нам давало на это право то обстоятельство, что город II тысячелетия до и. э., конечно, жил далеко не одним ремеслом и торговлей, по также и земледелием. Надел был обычным вознаграждением членам городских семей за ремесленную работу, за поручения от царя по сбору налогов и ведению торговли, а также за храмовую и придворную службу; в пределах царского (и храмового) хозяйства надел выдавался и за прямую сельскохозяйственную работу на дворец или храм. И здесь, в городе, индивидуальная семья без использования труда рабов неизбежно тоже вела печальное существование; по уже небольшое число рабов позволяло жить если пе безбедно, то, во всяком случае, сносно. Состоятельной считалась семья, у которой было два-четыре раба, но и пяти-десяти рабам всегда хватало производственной работы; зато их хозяин был уже солидным рабовладельцем; его хозяйство производило достаточно продукции, чтобы он мог давать взаймы беднякам под немалый процент, и в том не было ничего зазорного: этим занимались и боги (т. е. либо храм в целом, либо от имени бога храмовые служащие).
333
Глава V
Это подводит нас к вопросу о храмовых хозяйствах. Непосредственно царские хозяйства были разорены амореями, заменившими доход с них прямыми поборами с населения, но с храмами обстояло дело иначе. Во-первых, они в меньшей степени подверглись разгрому, так как шумероаккадских богов почитали и амореи; во-вторых, их хозяйства восстанавливались быстрее, потому что благосклонность богов должна была в любом случае представляться важнейшим делом для всех — от земледельца и до царя. Однако в организации храмов произошли большие перемены. В Уре и Ларсе царское хозяйство оказалось частью храмового, но надежных свидетельств о контроле царей над экономикой храмов мало; в какой-то степени храмы вернули себе положение центров своих общин и, во всяком случае, фактически стали опять гораздо самостоятельнее от царской власти, чем в эпоху ранних деспотий. Это заметно прежде всего по замещению храмовых должностей. Обладатели их очутились в таком же положении, как и торговые агенты, начальники мастерских и т. д.: доходные должности оказались в их неподотчетном владении, ничем с точки зрения того времени не отличавшемся от собственности. Поэтому эти должности немедленно стали предметом купли-продажи: продавалось, скажем, исполнение должности жреца-гуду (аккад. пашишум) на месяц, на три дня в месяц, на один день, на полдня. . . В этом не было ничего противоречащего мировоззрению того времени: древний жрец не был священником в средневековом понятии, т. е. лицом, на котором «почиет особая духовная благодать». Ни в шумерском, ни в аккадском языке вообще не было понятий «жрец» и «жречество» в смысле некоего духовенства, отличного от светских лиц; был санга или шита (аккад. шангу) «главный исполнитель необходимых божеству обрядов», был эн (аккад. энум, энтум) «земной супруг или супруга божества», был ряд других женщин — служительниц культа (шумер, нин-дйн-гир, лукур, ну-гйг, ну-бар = ШхКЭ]\. укбабтум, надйтум, кадиштум, кулъ-машйтум), о функциях которых мы расскажем в связи с изложением старовавилонских верований, был ишйб (аккад. ишйппум) «волхв», или «шаман», а также гуду (аккад. пашишум), гудапсу и другие должностные лица, совершавшие в храме менее важные обряды; например, обязанностью пашишума было, вероятно, совершать обряд помазания статуй и священных предметов освященным маслом; были затем и другие эриб-бйтим «входящие в храм», в том числе некоторые мастера-ремесленники, имевшие, однако, право на участие в ритуальных действиях; были зала (аккад. калу) —певцы, нередко, по-видимому, кастраты, и многие другие. Далее были абрй[г] (аккад. абрйккум)—лица, вероятно сочетавшие обрядовые обязанности с административными, шатам (аккад. шатам-мум) — хозяйственные надзиратели, угула (аккад. ваклум) — старосты профессиональных групп или рабочих отрядов и т. д., вплоть до шу-й (аккад. галлабу) —цирюльника и рагаб (аккад. ракбум) —курьера. Специально в культе Инаны-Иштар служили различные шуты, шутихи (например, женщины, обряженные мужчинами), уроды, плясуны и плясуньи и т. п. Мы перечислили здесь далеко не всех членов храмового персонала. Очень трудно при этом провести черту между персоналом храма жреческим и административным, хотя последний чаще получал вознаграждение не в серебре, а в виде земельных наделов, однако и это отнюдь не было общим правилом. Кроме того, были лица, совершавшие по профессии более или менее связанные с культом богов сакральные действия, но не принадлежавшие, собственно, к храмовому персоналу (они могли существовать при дворце, при войске или практиковать частным образом): аккад. асу «врачи-практики», бару «гадатели», ашипу «знахари», машмашум «прорицатели». Но не было термина, охватывавшего бы их всех (разве что применительно к данному конкретному
334
Старовавилонский период в Двуречье
храму— «люди такого-то бога»), и тем более не было термина, которым обозначались бы специально только лица, посвятившие себя обрядовым, богослужебным действиям. И это понятно: ведь целью любых действий, происходивших в храме, было прежде всего обслуживание божества, конечно, такое обслуживание, которое могло бы снискать его милость, но весь род человеческий по шумерскому учению был создан только для обслуживания и кормления богов, а раз так, то между сайгой и рагабом различие было только в ранге: они оба служили «дому» бога. Именно поэтому никого не занимало, будет ли лицо, купившее право на 1/360 должности (и доходов) гудапсу, обладать какой-либо специальной благодатью *. Другое дело, что приступать к священнодействию любой служитель божества должен был в ритуально чистом состоянии: весь выбритый, умащенный, без телесных изъянов и т. и.
Некоторые конфликтные гражданские дела среди храмового персонала, за решением которых в прежнее время, вероятно, обратились бы к царю или к его представителю в храме, стали теперь рассматриваться совместно собранием храмовых людей от санги до рагаба. Таким образом, и храмовая организация, подобно территориальной общине, начинает приходить к собственному коллективному самоуправлению; но так как и в городском общинном самоуправлении важнейшую роль играло жречество — люди храмов, а храмовые должности могли свободно покупаться общинниками, то тем самым была создана предпосылка для будущего слияния храмового и городского общинного самоуправления. Правда, до этого дело дошло лишь через много столетий.
Плата служителям храма выдавалась и в виде земельных наделов, но особенно в серебре и в натуре. Именно последние виды оплаты и позволяли продавать и делить по наследству храмовые должности и их части. Доходы храма составлялись в известной (и немалой) мере из пожертвований — тем более частых, чем опаснее было время, — и из ростовщических операций, простодушно совершавшихся от лица самого божества; но, кроме того, храмы по-прежнему имели и свое хозяйство, по своему устройству не отличавшееся от хозяйства дворца. По-видимому, в начале Старовавилонского периода храмовые организации были обширнее и значительнее дворцовых. Не только в таком священном городе, как Ниппур, но и в других больших городах подавляющее большинство населения было связано с храмами и имело соответствующие звания — иногда связь эта была почти номинальной, иногда же служба или работа на храм являлась основным занятием людей и основным источником их пропитания.
Дворцовые звания встречаются в документах гораздо реже. Этому было несколько причин: во-первых, сворачивание непосредственно царского хозяйства, так как главную роль в государственных доходах стали играть прямые поборы на царя; во-вторых, то обстоятельство, что дворец при назначении на служебные должности все более отдавал предпочтение евнухам, число которых не могло множиться естественным путем. На евнухов же полагались отчасти потому, что царь как мужчина, пользовавшийся ничем не ограниченной властью, мог иметь любое число жен и наложниц и меры по обеспечению их неприкосновенности составляли нелегкую задачу для администрации; отчасти же потому, что использование евнухов в качестве государственных чиновников до некоторой степени гарантировало царство от развития сепаратизма и попыток создания этими чиновниками собственных династий. К XVIII в. до н. э.
* В связи с раздачей храмовых должностей по дням составлялись специальные календари-расписания дежурств обладателей этих частичек подобных должностей.
335
Глава V
все термины, когда-то означавшие придворных [герсёккум — примерно «последователь (?)», манзаз-пани «стоящий перед (царем)», ша-рёши «приближенный», рёшум «голова, начальник»], стали в быту чаще всего» вежливым обозначением евнухов (кроме занятых в культе богини Иштар и т. п.). Евнухами делали, вероятно, пощаженных во время походов неприятельских мальчиков; некоторые рабовладельцы, видимо, кастрировали детей своих рабынь — для себя или на продажу. Кастрация поручалась коновалам. Лишенные семьи, евнухи зато могли сделать большую служебную карьеру.
Царское, дворцовое хозяйство, конечно, не вовсе исчезло после падения власти Ура, а затем и Иссина. Но вместо гурушей, объединенных в отряды и работавших круглый год от зари до зари под наблюдением надсмотрщиков, появляется новая категория — наши-бильтим «приносящие доход». Им также, подобно жрецам и чиновникам, было предоставлено вести хозяйство на выделенных им участках по их разуму и пониманию, лишь бы они поставляли с этих участков дворцу (или соответственно храму) установленный «доход», или «приношение» (гун, бйльтум) в зависимости от профессии — изделиями ремесла, скотом или хлебом. Наделы, связанные только со службой (йлькум), можно было свободно продавать при условии, что покупатель примет на себя исполнение соответствующих обязанностей (разумеется, администрация следила за тем, чтобы приобретатель такого надела мог реально выполнять соответствующую службу; впрочем, в Старовавилонский период значительная часть дворцовых служб фактически заменялась материальной уплатой побора в серебре и т. п.). Но наделы, связанные с доходом дворца,— бйльтум — были абсолютно неотчуждаемы. Они и выдавались часто не отдельным работникам, а сразу на группу. Положение наши-бйльтимг таким образом, изменилось к лучшему с тех пор, как они были гурушами: отдельные, более удачливые из них могли иметь своего раба или рабыню или даже наемника, и все они имели нормальные семьи (в отношении же гурушей последнее сомнительно). В отличие от рабов (аккад. вардум) они не были лишены защиты закона (что, впрочем, видимо, относится и к их предшественникам — гурушам). Любопытно, что наши-бильтим — сельскохозяйственные работники — стали около этого времени носить, надо думать, почетное прозвание энси (аккад. пшшаккум). Они были как бы представителями бога или царя на своем крохотном участке, подобно энси III династии Ура в их округах (более ранние энси, как уже упоминалось, были скорее, наоборот, представителями общины перед богом).
Несмотря на некоторое облегчение положения низшего разряда работников царских хозяйств, они все же с экономической точки зрения оставались подневольными работниками рабского типа, подвергавшимися эксплуатации путем внеэкономического принуждения (прямого, а в храмах отчасти и идеологического) *. Они принуждались к труду в силу своего положения, и у них пе было выбора между одним или другим видом труда, одним или другим хозяином; они были лишены возможности создать свое собственное хозяйство и отторгнуты от собственности на средства производства (по-видимому, не только на землю, но и на орудия труда, скот и т. п.). В западной науке наши-бильтим (как, впрочем, и гурушей) считают крепостными, что, однако, неправильно именно потому, что они были лишены какой-либо собственности на средства производства. В большинстве своем они были, очевидно, потомками гурушей,. но часть их имела другое происхождение. В эти тревожные и опасные времена появилось множество людей, оторвавшихся от своей общины или
♦ См. примеч. на с. 278.
336
Старовавилонский период в Двуречье
(если они эту связь еще имели) от своей земли. Многие из них прибегали иод покровительство царя или храма и поступали к ним на службу за участок земли. В их числе были и люди из пастушеских племен, бежавшие к царям в годы падежа овец, или засухи, или грабительского набега соседнего племени, и цари охотно давали этим воинственным людям участки своей земли, вероятно, в этот период большей частью пустовавшей. Все они назывались старинным восточносемитским термином, известным еще с поры ПП II, — мушкёнум «падающий ниц (перед царем)». Этим термином в наиболее общем смысле стали называть вообще лиц, не имевших своей земельной собственности, а лишь надел от царя (или храма) под условием службы или работы. В противоположность этому граждане общин (городских, ибо о сельских общинах мы от этого времени данных не имеем), которые в качестве таковых были и собственниками земли (по крайней мере главы их патриархальных семей участвовали в собственности на землю), назывались «сынами города» (мар-алим) или «людьми» (авилум). Впрочем, обыкновенно авилум называли и тех царских людей, которые обладали отчуждаемыми наделами, ибо они чаще всего имели также и землю в общине или по крайней мере ничто не мешало им ее приобрести. Тем более к категории «авилум» относились храмовые служащие, поскольку большинство храмовых должностей могло быть приобретено любым лицом за деньги, в том числе и любым общинником, который от этого, конечно, не переставал быть общинником (мар-алим). Поэтому со временем слово «авилум» стало и вообще просто вежливым и почетным обращением к лицу с известным положением и достатком. Кроме того, в аккадском языке слово «авилум» продолжало означать и «человека» вообще, т. е. в противоположность божеству или животному.
Таким образом, важнейшими общественными чертами начала Старовавилонского периода было, во-первых, значительное усиление частного экономического сектора, причем как на земле общинного фонда, так и па земле государственного фонда. Развитие этой тенденции сопровождалось разорением немалой части населения и в то же время ростом применения в частных хозяйствах рабовладельческой эксплуатации, а также ростом обмена и товарно-денежных (но и кабально-фостовщических) отношений. Дворцовые и храмовые хозяйственные организации продолжали существовать, по более как начало, координирующее и регулирующее (в интересах государства господствующего класса) деятельность частных хозяйств; напротив, как самостоятельные крупные предприниматели, приближавшиеся к рабовладельческому типу, дворцы и храмы теперь уже далеко не имели прежнего значения. Заметим, в частности, такой уже упоминавшийся нами важный факт: дворец стал предпочитать поступления в серебре поступлениям натурой. Зутум («пот») и тому подобные денежные выдачи взамен натуральных с ремесленников или с рыбаков (а позже и с содержательниц питейных домов и торговых агентов-тамка-ров, обязанных продавать царскую продукцию) стали одними из предпочитаемых поборов, хотя тамкары, пользуясь тем, что продукция рыбаков была скоропортящейся, сдавали дворцу всего Уз ее номинальной стоимости (а остальное, надо думать, продавали в свою пользу в гавани — карум’е).
Итак, Нижняя Месопотамия в эту эпоху сделала заметный шаг в направлении рабовладельческого общества античного типа. Однако до него было еще далеко: рабство Старовавилонского периода все еще было в соответствии с уровнем развития производительных сил рабством патриархального типа, при котором рабы и хозяева участвуют в общем производственном процессе. Производственной ячейкой была все еще патриархальная домашняя община (не всегда большесемейная — в городах на
22 Заказ М 1238
337
Глава V
чали было преобладать индивидуальные семьи). Для создания классического рабства необходимо было образовать во всем хозяйстве страны индивидуальные, частные производственные единицы, которые являлись бы товаропроизводящими, т. е. работали бы на рынок, но развитие товарного производства тормозилось как уровнем развития самих производительных сил, так и особенно бурным развитием ростовщического капитала.
В социально-политическом и юридическом отношении общество четко делилось на: 1) полноправных граждан, прежде всего собственников — авилумов, 2) получавших средства производства во владение только при условии работы на государство — мушкенумов, а также 3) бесправных рабов — вардумов, которые были собственностью своих хозяев. В классовом же отношении старовавилонское общество следует делить па: 1) рабовладельцев (сидевших как на своей, или общинной, так и на служебной земле; к ним же примыкали и свободные, не эксплуатировавшие чужого труда) и 2) людей, подвергавшихся эксплуатации путем внеэкономического принуждения и лишенных собственности на средства производства, т. е. эксплуатируемых рабского типа; сюда входило как большинство мушкенумов, так и все собственно рабы.
Помимо существенных социально-экономических изменений, несомненно, также наступили изменения и в идеологической области — и это несмотря на сознательные попытки государственной власти и людей храмов сохранять в полной неизменности идеологическое наследие царства Шумера и Аккада времени III династии Ура. Естественно, например, что гораздо большее значение, чем раньше, получили местные культы, особенно бога Солнца Шамаша (шумерского Уту) в Сиппаре и в Ларсе, Мардука в Вавилоне, Нумушды в Казаллу, Нин-Инсины в Иссине и городах, которые исторически были с ним связаны, бога Луны Сина в Уре, Ларсе и на всем юге. Большим уважением, как и прежде, пользовался ниппурский Энлиль (по-аккадски Эллиль), но также и бог амореев-сутиев Эль (по-аккадски Иль-Амуррим; он отождествлялся с богом бури — шумерским Ишкуром и аккадским Ададом, или Адду). Вместе с общим ростом и укреплением не просто патриархальных, но патриар-хально-р абовладельческих отношений, наложивших свой отпечаток на все семейные связи и особенно повлиявших на положение в доме женщин, хиреют культы большинства древних шумерских богинь.
Общим языком населения Месопотамии в это время стал аккадский, хотя школы Южного Двуречья продолжали учить только шумерскому языку *, а писцы употребляли в документах шумерские правовые формулы (правда, когда готовых формул не хватало, чтобы выразить смысл документа, то писцы вставляли окончания слов, целые слова и фразы по-аккадски). Памятники литературы, переписывавшиеся в школе, тоже были еще по преимуществу все те же традиционные шумерские, хотя здесь начали записывать и аккадские сочинения, отчасти уже давно устно передававшиеся в народе (например, восточносемитская версия «Эпоса о Гильгамеше»). Даже царские надписи все чаще пишутся по-аккадски. Во множестве начинают составляться шумеро-аккадские словари и грамматические, а также терминологические справочники (в том числе ботанические, минералогические, правовые и др.). Грамотность, как шумерская, так и аккадская, была довольно широко распространена: даже некоторые цари утверждали, что знают грамоту (хотя, несомненно, знали ее неважно), а какой-нибудь старший пастух сам вел клинописные ведомости на овец, вверенных подчиненным ему пастухам, и притом
* Однако математику преподавали по-аккадски.
338
Старовавилонский период в Двуречье
не делал орфографических ошибок, разумеется пока имена этих пастухов совпадали с теми, что числились в зазубренном им справочнике аккадских имен собственных: все обучение строилось на зазубривании, и мы не должны предполагать, будто грамотности того же старшего пастуха хватило бы даже на то, чтобы составить правовую сделку, а уж тем более записать или хотя бы прочитать молитву или эпос. Это был, как говорили тогда, «хурритский писец», т. е. как бы «горец, деревенщина», знавший одни только слоговые знаки; напротив, вполне образованный человек, который с затратой огромного труда зазубрил все шумерские идеограммы и мог ими активно пользоваться, назывался «шумерским писцом» или просто «шумером» и пользовался большим почетом. Но здесь речь идет отнюдь не о какой-либо этнической розни между писцами, а скорее о социальном статусе: «поступить как шумер» означало «поступить благородно».
Люди, служившие в храме, часто давали шумерские имена тем пз своих сыновей (обычно старшим), которым предстояло унаследовать их должность, а остальным детям давали имена аккадские, но и шумерские имена этого времени нередко звучат как переводы с аккадского. Число говоривших по-шумерски быстро сокращалось уже в III тысячелетии до н. э. и при династии Иссина, а теперь говорить по-шумерски, по-видимому, могли только писцы, да и то высшей выучки. Постепенно шумерский все более начинает вытесняться и в качестве официального языка аккадским, особенно в северных царствах. Кто-то уговорил одного из царей второй половины XX в. до н. э. ввести упорядоченную аккадскую орфографию — старая уже мало соответствовала потребностям эпохи: население говорило по-аккадски «с шумерским акцентом», утеряв множество фонем, свойственных древнейшему семитскому [II, 8, с. 268 и сл.]; впрочем, древнее произношение и прежняя орфография передавала очень и очень неточно. Новая орфография, вероятно, и на этот раз была введена сначала в Ниппуре, так как только этим можно объяснить, почему она распространилась очень быстро по всем царствам, включая города по Евфрату от низовий вплоть до самой Сирии; лишь на Тигре (особенно в Ашшуре) продолжали еще некоторое время сохраняться орфография и формы знаков, восходившие к староаккадским, минуя даже формы III династии Ура.
Что касается амореев, то, судя по именам собственным, их число в составе городского населения, не считая правящие династии, не превышало 1—2%; они, несомненно, быстро аккадизировались, и сами аморейские цари в официальном обиходе и быту пользовались более или менее понятным для западных семитов аккадским. Даже если допустить, что часть городских амореев давала детям аккадские имена, то все же вряд ли эта этническая группа составляла здесь более 5% жителей. Незаметно также, чтобы они занимали среди населения городов сколько-нибудь выдающееся социальное положение. Влияние их на культуру страны было ничтожным; лишь в царстве Вавилона (где и западносемитские имена держались долее всего) можно, пожалуй, проследить слабые следы влияния их воззрений в Законах Хаммурапи.
Другое дело — степь, в том числе и внутри междуречья Тигра и Евфрата: здесь западных семитов (амореев, сутиев) могло быть и не так уж мало. Эти спаянные крепкой внутренней организацией племена, очевидно, и были главной силой, позволявшей держаться в городах и мелким, и более крупным аморейским династам.
339
22*-
Глава V
3. Царство Ларсы при Варад-Сине и Рим-Сине I. Эшнуна
После смерти царя Ларсы Синикишама (1836 г. до н. э.) в царстве произошел переворот, сущность которого нам неясна. На престол в 1835/34 г. до и. э. вступил Цилли-Адад, вероятно внук Нур-Адада, о чем оповещает «датиро-вочная формула»: «Цилли-Адад стал царем»; но уже в конце того же года она была заменена формулой: «Цилли-Адад был извергнут с царствования» (т. е. низвергнут) или: «Цилли-Адад не стал царем».
В единственной дошедшей надписи Цилли-Адада он не носит титула царя, а называет себя только «энси Ура, Ларсы, Лагаша и Ку-таллу», из чего видно, однако, что он продолжал владеть — или считал, что владеет, — всей основной частью царства Ларсы, но, очевидно, признал кого-то другого царем, стоящим выше себя (было ли это так с самого начала пли только с тех пор, как Цилли-Адад «был извергнут», неясно, но надпись его посвящена мирному занятию — реставрации зиккурата в Уре). Следующий год имеет в Ларсе «датировочную формулу» не царя Ларсы, а царя Казаллу, и Ларса оказывается занятой вооруженными силами Казаллу — города, который всего несколько лет назад был покорен Синикишамом.
Затем судьбой Ларсы начинает распоряжаться некто Кудурмабуг. По имени и по отчеству — эламит (элам. Кутурмапук, сын Симтишильхака), по положению — вождь аморейского овцеводческого племени ямутбала, дававший, однако, своим сыновьям аккадские имена. Он был, по-видимому, по складу характера и способностям степным рыцарем удачи международного размаха. Связи его с Ларсой или Уром, возможно, восходили еще к 40-м годам XIX в. до н. э. Затем, когда Элам и Иссин в последний год царствования Синикишама (1836) выступили против Ларсы, Кудурмабуг, как вождь племени, расположенного на самом пути между Иссином и Эламом, вряд ли мог не принять участия в этой войне. В ней Синикишам потерял Ниппур, перешедший в руки Иссина. Однако уже па следующий год хозяином Ниппура оказался так и «не ставший царем» Цилли-Адад, а вскоре его иссинский соперник (Замбия) умер. Кто поддержал претензии Цилли-Адада на Ниппур? Не тот ли, в пользу которого он поступился царским званием? Был ли это царь Казаллу или царь Элама, или же это был Кудурмабуг? Впрочем, Кудурмабуг, как мы увидим ниже, проявлял странное для древнего Востока отсутствие чес-, толюбия по части титулов и предпочитал царскому званию и царскому дворцу пастушеский шатер и прозвище «отца» своего племени; очевидно, именно здесь он чувствовал верную опору своему могуществу. Так или иначе, во второй половине 1834 г. до н. э. Кудурмабуг в Уре и в Ларсе покончил и с Цилли-Ададом (если тот еще был жив), и с войсками Казаллу, а также войсками их союзников — племени мутиябаль. Затем Кудурмабуг в союзе с Сабиумом, царем Вавилона, взял и подверг разрушению и сам город Казаллу; «ном» Казаллу, впрочем, скоро оправился и еще участвовал в дальнейших усобицах в Двуречье. В ходе войны Итерпиша, новый царь Иссина, выступил против Кудурмабуга, в результате чего священный Ниппур несколько раз переходил из рук в руки, пока в 1826 г. до н. э. не оказался окончательно в руках Ларсы. Независимым оставался соседний с Ларсой Урук, все еще процветавший под властью преемников Синкашида — вождя племени амнанум.
Кудурмабуг, хотя был полным и неоспоримым господином над крупнейшим из царств Двуречья, как мы уже упоминали, не принял никакого звания; на престол Ларсы он возвел своего малолетнего сына Варад-Сина
340
Старовавилонский период в Двуречье
(1834 г. до и. э.), а несколько позже (в 1828 г.) ввел в Уре в сан жрицы-энтум бога Нанны свою дочь, которой по традиции было дано шумерское имя — Эн-Анеду; по-видимому, она сменила дочь Нур-Адада. Ва-рад-Син мирно процарствовал до 1823 г. до н. э., и в его последние годы уже составлялись надписи непосредственно от его имени, а не от имени его отца, который, однако, все еще здравствовал; в 1823 г., когда Варад-Син был уже при смерти, при заключении сделок стороны стали клясться наряду с именем смертельно больного царя для верности также еще и именем Кудурмабуга, очевидно считая, что теперь-то он не преминет принять на себя царскую власть, но Кудурмабуг и на этот раз предпочел бродячую жизнь овцеводов, а на царство посадил своего второго сына, тоже малолетнего, Рим-Сина I (1822—1763 гг. до н. э.). Кудурмабуг был еще жив в 1819 г., когда от имени его и Рим-Сина была составлена надпись о построении храмов богинь Инаны и Нанайи. Умер он как будто лишь несколько лет спустя, и его титул «отца амореев» унаследовал, по-видимому, его сын Рим-Син, но уже только формально, как дополнение к его действительному званию царя Ларсы и Шумера и Аккада.
В начале правления Рим-Сина Ларса ничего не предпринимала против ничтожных царьков Иссина, и последний из них, Дамикилйшу (1816—1794 гг. до н. э.), решился на новый захват Ниппура (скорее всего с 1813 по 1808 или с 1808 по 1803 г. до н. э.). Но, войдя в возраст, Рим-Син начал вести более активную военную политику, приумножая владения Ларсы. В 1809 г. он вновь занял Пи-Наратим у Персидского залива, а в 1808 г. разбил большую, направленную против него коалицию, состоявшую из Урука, Иссина, Вавилона, Рапикума (на среднем Евфрате) и каких-то сутийских племен, причем взял в плен в бою урукского царя Ираданене; затем в 1803/2 г. до н. э. Рим-Син завоевал Кисуру и Урук (Уруком до конца его независимости правил некий архивариус Анам), тем самым освободив для Ларсы все течение Евфрата — от Ниппура до устья; он также взял Дер на границе Элама *. «Ном» Лагаш все это время прочно оставался во власти Рим-Сина — здесь он, между прочим, приказал построить храм в городке Э-Нинмар, когда-то временной столице «нома». С 1801 г. до н. э. Рим-Син принял прижизненное обожествление (божеские почести и раньше оказывались и его брату, и ему самому в Ниппуре по иссинской традиции, но этот обычай ранее не распространялся на другие города царства Ларсы). В 1800 г. у Ларсы была стычка с Вавилоном. Затем начался захват одного за другим иссинских укреплений, пока наконец в 1794/93 г. не был окончательно взят Иссин. Царь Рим-Син, особенно любивший необыкновенно пышные «датировочные формулы», теперь сразу отказался от пих и повелел отныне считать взятие Иссина постоянной эрой (т. е. событием, с которого ведется отсчет лет), поэтому, между прочим, мы очень мало знаем о дальнейших событиях его правления. Рим-Син неоднократно подчеркивает, что он не обращал жителей Иссина в рабство — они лишь влились в состав единого царства Шумера и Аккада. Вместе с Иссином к Ларсе, по-видимому, отошел и соседний «пом» Казаллу**.
* Как полагает Д. О. Эдцард, в этой войне Рим-Син был союзником Рим-Анума, царя Малгиума (?). Но, по-видимому, Рим-Анум был не царем Малгиума, а предпоследним царем Урука. Вскоре после этого, судя по его «датировочной формуле», Рим-Анум воевал с союзом, состоявшим из ямутбалы (т. е. царства Ларсы?), Иссина, Казаллу и Эшнуны.
** Царствование поздних царей Иссина (Замбия, 1836—1834 гг.; Итерпиша, 1833—1831 гг.; Урдулькуг, 1830—1828 гг.) не было ничем замечательно, но предпоследний из них, Синмагир (1827—1817 гг.), как кажется, овладел «номом» Казаллу, так как вел строительство в Актапе, — по-видимому, одном из городов этого «нома» на канале Ме-Энлила. В войне с Малгиумом Казаллу, вероятно, выступал в подчинении у Иссина. К тому же времени относится, возможно, и временный
341
Глава V
Тем самым (поскольку Малгиум и Эшнуну можно было считать внешними по отношению к Двуречью царствами) в пределах Нижней Месопотамии кроме Ларсы (нового царства Шумера и Аккада) оставалось в ее северной части только царство Вавилона, по площади раз в пять меньшее, чем Ларса. Поэтому цари Вавилона Апиль-Сйн (1830—1813 гг. до н. э.) и Синмубаллит (1812—1793 гг.) усердно укрепляли свои границы. Впрочем, с Синмубаллитом Рим-Син, кажется, вступил после 1800 г. в союз против Иссина, а с новым царем Вавилона, Хаммурапи (или, по-аморейски, 'Амму-рапи), взошедшим на престол в год после падения Иссина (1792), Рим-Син тоже вскоре установил наилучшие отношения.
Рим-Син был, несомненно, выдающимся государственным деятелем, хотя у нас и нет свидетельств о таком же энергичном его личном вмешательстве во все внутренние дела государства, каким отличались его современники в Мари, Ашшуре и Вавилоне. Неясно, какие причины не позволили ему развить далее внешнеполитический успех, достигнутый в результате завоевания Иссина. Но он преждевременно счел и этот успех всемирно-исторической вехой, достойной стать даже общей основой летосчисления, поэтому не ему выпало на долю вновь объединить Месопотамию в одно государство и заложить основы новой эпохи в ее истории.
Однако именно царствования Варад-Сина и Рим-Сина I были временем наивысшего развития, на которое оказалась способна Западная Азия раннего периода древности. Количество частных документов быстро растет, свидетельствуя о развитии деловой жизни. Они дошли до нас из Ларсы и соседней с ней Куталлу (ныне городище Телль-Сыфр), из Ура, Ниппура п в меньшем количестве из некоторых других городов. Помимо этого в пашем распоряжении имеются и археологические данные о жизни города Ура.
И на этот раз изменив однообразному пристрастию археологов к храмам и дворцам, Л. Вулли и М. Л. Маллован раскопали два больших городских квартала в Уре, в том числе около полусотни жилых домов, литейную мастерскую, три храмика и школу, причем почти в каждом доме были найдены утварь, деловые документы, а нередко письма и даже литературные (религиозные) сочинения. Поэтому мы имеем возможность рассказать и о городе в целом, и об истории отдельных семейств, живших при Варад-Сине, Рим-Синс I и их преемниках, и надеемся, что это будет не только хорошо иллюстрировать то, что говорилось в предшествующих разделах о новых условиях общественного развития, сложившихся в Двуречье, но и даст более живое представление об общественной, хозяйственной и духовной жизни страны, чем какой-либо общий сводный очерк. Мы расскажем об Уре этого времени и некоторых его жителях, а также и о семьях некоторых граждан Ларсы: к сожалению, развалины Ларсы практически уничтожены любительскими раскопками, судить о самом городе почти невозможно.
Город Ур времени династии Ларсы представлял собой возвышающийся над равниной овал, укрепленный по склону толстым слоем слежавшихся рядов сырцовых кирпичей. При III династии Ура вокруг всего овала шла стена из обожженного кирпича, но она была снесена при взятии города эламитами, и жилые дома, по мнению Вулли, доходили прямо до обрыва, так что два этажа их глухих стен и плоские крыши заме-
союз Иссина с Ларсой. Последний царь Иссина, Дамикилишу, как уже упоминалось, на некоторое время овладел Ниппуром. После Ниппура, отошедшего к Рим-Сину, Дамикилишу вскоре потерял было и свою столицу (занятую в 1797 г. до н. э. Синмубаллитом вавилонским), затем снова вернул ее себе, а в 1794 г. он лишился и столицы, и царства, захваченных Ларсой, и, вероятно, жизни.
342
Старовавилонский период в Двуречье
няли городскую стену. Овал имел длину 1030 м и ширину 685 м. За его пределами, на равнине, также было много жилья, правда, надо полагать, окруженного полями, а не в виде сплошной застройки, как думал Л. Вулли, приписывавший поэтому Уру население в четверть миллиона жителей. По всем расчетам, в пределах городского овала могло жить до 50 тыс. человек, а жилища на равнине к городу относить нельзя, и население их было, несомненно, во много раз меньшим, чем считал раскопщик.
С западной и северной сторон город обтекал Евфрат, а на севере от реки отходила искусственная протока, тянувшаяся вдоль города с востока. С западной же и с северной сторон, в глубь возвышения, на котором стоял город, через узкие ворота (шириной 8—15 м) па уровне реки втекала вода, заполнявшая два * затона — искусственные гавани площадью 6800 и 16 000 кв. м, где борт к борту могли стоять, вероятно, по нескольку десятков мореходных парусных ладей или речных барж; те и другие были связаны из огромных, загнутых к носу и корме стволов просмоленного тростника. Гавань и пространство вокруг нее назывались по-шумерски кар, по-аккадски — карум\ это же слово обозначало «рынок» и «купеческую организацию» с ее самоуправлением. Около главного урского карума — почти единственного места в городе, где была пресная вода, если не считать отдельных колодцев, — находился принадлежавший храму сад с финиковыми насаждениями. На пристани карума, видимо, происходила торговля, мелкая и крупная, толкались проститутки (по-шумерски кар-кйда «шляющиеся по рынку»); неподалеку, по всей вероятности, по решению храмового суда совершались водные ордалии, и тут же, надо полагать, стражникам суда случалось казнить, окуная головой в воду, женщин, осужденных за то, что в те времена считалось наиболее тяжкими преступлениями (осужденных преступников-мужчин убивали топориком и, надо думать, не здесь, а у ворот суда, ближе к храму).
Западный карум отделялся от священной ограды Ура 100-метровым пространством.
Здесь дома мало отличались от домов периода династии Ларсы, найденных в других частях Ура. Мимо этих домов улочка вела к боковым воротам внутренней священной ограды городской общины — этой цитадели городов Южного Двуречья.
Сами стены священного участка сохранились только от гораздо более позднего времени, хотя, несомненно, существовали еще в III тысячелетии до н. э. Внутреннее устройство священной ограды Ура тоже во многом менялось от поколения к поколению; но мы, занятые не историей архитектуры, а условиями жизни людей древнейшей цивилизации, можем позволить себе отвлечься от деталей, тем более что основные сооружения в священной ограде были всегда, в общем, одни и те же: храмы, зерновые склады, канцелярии.
Священная ограда Ура занимала наиболее древнюю и потому (если мы вспомним, как нарастали городища-«теллп» древнего Двуречья) и наиболее высокую часть города. Это был обнесенный сырцовой крепостной стеной не совсем правильный прямоугольник длиной почти 400 м и шириной около 200 м, с несколькими воротами, которые охранялись башнями с привходными помещениями. У одних из ворот собирался суд. В пределах священной ограды находились главные храмы городской общины, прежде всего храм бога Луны Нанны с большим (почти 100-
* Из опубликованных пока данных нельзя почерпнуть твердой уверенности, что оба затона уже были в это время; несомненно лишь, что западная гавань в Старовавилонский период существовала.
343
Глава V
метровым в длину) двором для молящихся и с примыкавшей к нему огражденной площадью, на которой возвышалась многоярусная громада зиккурата: если в «нижнем» храме совершались основные моления иг стояли статуи и эмблемы не только бога Нанны, но и многих других божеств и царей, украшенные серебром и золотом, то в «верхний» храм, куда допускались только некоторые наиболее доверенные храмовые чины, бог, как считалось, иногда самолично спускался с небес; возможно, здесь же совершался и обряд «священного брака». Наклоненные,, подобно скошенным граням усеченных пирамид, стены ярусов зиккурата заключали в себе сплошной массив из сырцового кирпича, лишь облицованный обожженным. Со стороны фасада три прямые лестницы вели спереди и с боков, как на небо, на высокий первый ярус сооружения через ворота наверху; другие лестницы поднимались по сторонам меньшего в объеме второго яруса и вели на третий, где и стоял «верхний» храм.
Плоскости стен зиккурата и ворот, как и всех вообще храмоводворцовых строений Двуречья, делились вертикальными нишами. Ярусы были, вероятно, черного, красного и белого цвета; озеленялись ли их уступы, как иногда предполагается исследователями, сомнительно.
Площадь вокруг зиккурата составляла ограду в ограде; в стене, окружающей площадь, были устроены помещения — видимо, хозяйственные. Позади зиккурата была «кухня», где жарились жертвенные ягнята. Сама площадь предназначалась, как и двор «нижнего» храма, для молящихся. Снаружи помимо «нижнего» храма бога Нанны к ограде зиккурата примыкали различные строения, отделенные от внешней стены улочками и промежуточными воротами. У юго-восточной степы ограды зиккурата возвышались большое здание, восстановленное жрицей Эн-Анатумой, дочерью» иссинского царя Ишме-Дагана; дворец жрицы-энтум и одновременно «нижний» храм Нанны и его жены богини Нингаль, однако этот храм не был рассчитан на массовое посещение. Рядом с ним находились ига-нун-мах— зернохранилище храмов Нанны и Нингаль и дуб-ла-мах— место приема жертвенных поборов и хранения хозяйственного архива храма; здание это считалось священным, и в честь него даже давали имена детям; ранее сквозь него проходил главный вход на террасу зиккурата, и тут же в эпоху III династии Ура заседал царско-храмовой суд, но при царях Иссина этот проход был заложен. В южной части большой общей священной ограды ранее стоял царский дворец (площадью около 3 тыс. кв. м), уже не существовавший ко времени Кудур-мабуга и его сыновей.
Под юго-восточным углом той же самой священной ограды были мавзолеи царей Ура, но, с тех пор как они были разорены эламитами, весь этот район был застроен жилыми домами — возможно, жилищами храмовой и царской администрации. Разумеется, все эти здания, строившиеся не всегда и не целиком из обожженного, а часто и из сырцового кирпича, довольно быстро ветшали и теряли необходимый импозантный и монументальный вид; каждый царь, владевший Уром, если только он претендовал хоть на какой-либо престиж и могущество, приказывал здесь что-нибудь строить, чинить или хотя бы белить.
Вся остальная площадь города была застроена, по-видимому, сплошь. Раскопаны два жилых квартала времени династии Ларсы. Они Ил. 96 составляли менее Vso части общей площади Ура, однако, вероятно, дает довольно верное представление о городской застройке и о жизни в любой крупной городской общине Старовавилонского периода. В этом квартале жили люди и зажиточные, и среднего достатка; нищая голь здесь не жила, хотя найденные документы дают представление и о ней. Документов найдено много; они позволяют в некоторых случаях не только уста-
344
Старовавилонский период в Двуречье
ловить имена владельцев домов, но и их родство, взаимоотношения с соседями, вид занятий и служебную карьеру; кое-где на полу перед домашними алтарями сохранились терракотовые рельефы с изображением божества — покровителя семьи, а близ алтаря — чашка для жертвоприношений. Некоторые из найденных здесь домов были построены еще при III династии Ура, и все они стояли еще во времена Хаммурапи; значительная часть из них была при Хаммурапи отремонтирована и прослужила еще одному поколению.
Постройки внутри городских пределов теснились настолько вплотную, насколько это было возможно; между домами оставались лишь узкие, кривые, то сужающиеся, то расширяющиеся улицы шириной в 1,5— 2, редко 3 м, а то и совсем узенькие, неправильные проходы и тупички, едва достаточные для двух встречных пешеходов или для одного вьючного осла: на колесницах по улицам Ура ездить было нельзя! Все остальное было беспорядочно застроено неправильной формы домами (в зависимости от того, как позволяла уже существующая застройка). Эти дома выходили на проулки белеными или облупленными глухими стенами; более богатые снаружи были выложены обожженным кирпичом до второго этажа, но у иных из-под побелки можно было видеть лишь несколько рядов обожженного кирпича в самом низу; обожженный кирпич предохранял дом от размыва, когда весенние дожди превращали улочки в потоки грязи.
Вторые этажи жилых домов и внутренние стены по большей части строились из кирпича-сырца серо-желтого цвета. Глухие стены построек — в этих кварталах чаще двухэтажных — только кое-где прерывались низенькими дверцами, да иногда виднелось под потолком маленькое окошко-отдушина, либо забранное керамической с круглыми отверстиями или тростниковой решеткой, либо оставленное открытым, но тогда такое маленькое, что в него нельзя было пролезть и мальчишке. Крыши были, как и теперь на Ближнем Востоке, плоскими. Кое-где стояли маленькие квартальные храмики, но стены их выделялись не членением на выступы и ниши, как у храмов в священной ограде, а разве что более аккуратной побелкой; для таких храмиков выбиралось место по возможности на перекрестке улиц. А иногда сплошные стены домов вдоль переулка сменялись руинами: полурухнувшие стены, наполовину заваленные глиной помещения; это хозяин дома почему-либо покинул Ур и вывез с собой ценный материал — потолочные балки и двери; но и такие руины, так же как и маленькие пустыри-дворики, образовавшиеся кое-где между домами, имели высокую ценность в переполненном жителями Уре.
Зелени, кроме как у речных затонов, в городе не было; не было и садов при домах.
Планировка целиком зависела от того, какой формы место можно Ил. 97 было выкроить между уже построенными домами, но почти все дома имели определенные обязательные части. В жилище более или менее состоятельного человека дверца с улицы вела в сени, где стоял кувшин с водой для омовения ног и хранился хозяйственный инвентарь, а оттуда, наискосок от уличной, другая дверь вела во внутренний дворик ил, 98 площадью метров двадцать; он, как и сени, по возможности был мощен обожженным кирпичом, на двери у выхода из сеней во двор могли укреплять апотропей (оберег от злого духа) — фигурку демона; в середине дворика могло находиться углубление-бассейн. На уровне второго этажа по внутренней стене дома, обращенной во дворик, тянулась деревянная галерейка (обыкновенно не кругом, а только с одной стороны). Со двора мог быть ход в людскую — помещение для рабов с глинобитной общей лежанкой, в кухню с врытым в землю очах ом (здесь же храни-
345
Глава V
96.	Планы жилых кварталов в Уре эпохи династии Ларсы, первая четверть II тысячелетия до н. э.:
а)	квартал около священного участка: М) дом начальника храмовой канцелярии Ур Нанны впоследствии храмового служащего Ну-Нингаля;
б)	жилой квартал:
А) школа,
Б) дом большой семьи,
В) зерновой склад,
Г) храмики,
Д) дом Думузигамиля.
Е) литейная мастерская,
Ж) хлебопекарная печь
И—К—Л) дом купца Эйянацира, разделенный на три части
97.	Планы жилых домов в Уре эпохи династии Ларсы: а) скромный дом;
б) богатый дом;
1)	хозяйственный двор,
2)	священный дворик
98. Праздник во дворе дома состоятельного горожанина в Уре, начало II тысячелетия до н. э. (реконструкция М. В. Горелика): костюмы и утварь по археологическим находкам, терракотовым рельефам, росписям и скульптуре из дворца Зимри-Лима в Мари (см. ил. 123, 1316, 1326); архитектурная реконструкция по Л. Вулли
лпсь и каменные зернотерки) и в кладовку *. В подавляющем большинстве домов, однако, ни помещения для рабов, ни кухни не было (очаги для стряпни устраивались во дворе). Однако в любом доме напротив выхода из сеней обязательно располагалась дверь в парадную горницу; она могла быть различной длины, в зависимости от возможностей владельцев дома, но во всех домах имела стандартную ширину — 2 м (4 локтя), так как здесь, по-видимому, после обрядового семейного или родового пиршества вповалку укладывали спать гостей. Лишь в очень редких домах при горнице устраивали кладовку для постельных вещей (скорее всего циновок или паласов) и умывальную. Чаще же всего мылись просто во дворе (конечно, только перед жертвоприношениями и т. п. Напомним, что мыла еще не изобрели: пользовались речным песком, золой и некоторыми мылящимися растениями). Сквозь горницу был проход во второй, меньший двор, недоступный посторонним; часть его, по-видимому, имела крытый навес, и здесь находился домашний алтарь; в этом же дворике по возможности хоронили умерших членов семейства, впоследствии здесь же получавших посмертные жертвоприношения и возлияния воды от оставшихся в живых родичей. Время от времени эпидемии, как видно, заставляли переносить кладбища за городские стены, но затем обычай хоронить своих мертвых в своем доме возрождался снова: сказывалось могущество древней традиции домашней общины. Младенцев хоронили в глиняных сосудах, взрослых — в плетеных циновках.
Из первого — не священного — дворика на галерейку вела лестница, а под лестницей всегда находилось еще одно нужное помещение. Нечистот не оставляли в доме, их старались вывести дренажными трубами на улицу, остальное было уже дело собак, коршунов, жгучего солнца и ветра из пустыни.
На втором этаже находились собственно жилые помещения, но о них мы знаем меньше всего: почти ни один раскопанный дом не сохранился до уровня второго этажа. По-видимому, надстройка (ругбум) почти
* Кладовка встречается почти в каждом доме; здесь обычно находят орудия женского труда (например, зернотерки) и посуду для кухонных припасов и воды. Возможно, что эти кладовки служили также и местом заключения женщин в «нечистые» дни. О женской «нечистоте» вавилонские канонические тексты храня! почти полное молчание, но есть косвенные данные, заставляющие думать, что с женщинами в их «нечистые» дни избегали соприкасаться.
346
Старовавилонский период в Двуречье
347
Глава V
всегда была меньше по площади, чем первый этаж; для размещения взрослых и детей обычно семье хватало, думается, одной-двух горниц площадью до 18—30 кв. м, имея в виду семью средней состоятельности. Число обитателей могло быть и немалым — часто уже взрослые и создавшие собственную семью братья делили дом только номинально, а фактически не расселялись из него. Правда, спать можно было и во дворе и на крыше, поскольку крыша, как мы уже отмечали, была плоская, а не скошенная внутрь, как предполагал Л. Вулли; на ней могли ночью спать, днем — сушить финики, зерно и овощи, а в прохладное время делать ручную работу и переговариваться или переругиваться с соседями.
Наряду с описанным типом дома существовал и другой, меньшего размера; в нем сени занимали всю ширину постройки, а из узкого дворика дверь вела в крошечную парадную горницу и оттуда на такой же маленький задний, священный двор; галерейка имелась только наверху, над входом в горницу. Похоже, что в домах подобного типа было не более одной горенки на втором этаже и что их обитатели иногда пользовались одним нужником на два-три дома (если вообще не просто переулком-тупиком). Видимо, такой тип домов возник в результате раздела первоначального семейного жилища.
Уровень улиц быстро повышался от пыли и отбросов, и крыльцо,, первоначально состоявшее из ступенек вверх, вскоре приходилось заменять на ступеньки с улицы вниз.
Ради удобства ориентировки археологи давали откопанным переулочкам названия лондонских улиц; так, один из них получил условное наименование «Патерностер-роу» — лондонской улочки, где до второй мировой войны было скопление антикварных и букинистических магазинов. По-видимому, название, данное улочке британскими археологами, и навеянные им воспоминания настолько загипнотизировали британских археологов, что Л. Вулли счел довольно многочисленные находящиеся здесь при домах маленькие, совершенно замкнутые помещения за. . . магазины. Однако в них нет ни места для хранения товаров, ни хода в дом, ни элементарных удобств для продавца, ни окна или прилавка для покупателей; часто такой «магазин» был зажат в тупик между двумя-тремя входами в чужие жилые дома. На самом же деле это вовсе не магазины, а овечьи хлева; нам и из текстов известно, что горожане держали овец„ пасли их вне городских стен п перед закрытием городских ворот, вечером, загоняли их домой. Тем не менее на территории квартала раскопано несколько, по-видимому, действительных лавок, где торговали через’ широкое окно, а на маленькой площади сохранилась печь для хлебаг вероятно принадлежавшая пекарю-торговцу (существование таких хлебопеков засвидетельствовано документами [48]).
Кроме вышеописанных построек при раскопках первого квартала археологами также найдены казенный склад зерна, видимо собиравшегося с населения, и рядом с ним частный дом учителя, который выделил дворик под школу. Вокруг него найдено множество выброшенной врагами при взятии города клинописной литературы и учебных пособий. В другом месте найдена литейная мастерская, о которой еще пойдет речь. Очевидная перенаселенность кварталов, а значит, и города объясняется, по-видимому, тем, что в это опасное и тревожное время выселяться из: него было рискованно; наоборот, скорее сельское население стремилось укрыться в городе. Но в Уре, с тех пор как он был построен еще при III династии, жилая площадь существенно не увеличилась, население же росло, и документы показывают, что не только сыновья, разделявшие’ хозяйство после смерти отца, часто не расселялись по разным жилищам^ но что в некоторых домах поколениями жили вместе совершенно посто-
348
Старовавилонский период в Двуречье
ронние лица. До нас дошло много сделок покупки и найма недвижимости в городах, но это чаще всего покупки не домов (как почему-то думают западные историки права), а «застроенной площади» (э-дуа), или «заброшенной площади» (э-шуба), или «дворового пространства» (э-кин-галъ) размером по большей части в 18, 15, 6 и даже 3 кв. м, редко 36 кв. м и больше, т. е. покупали либо комнаты, либо части комнат в соседнем доме, передвигая в последнем случае разделявшую оба дома глинобитную стенку, что засвидетельствовано и археологически. Время династии Ларсы было периодом постоянных войн между мелкими государствами, когда жить в Уре стало тесно, а вне города, не под защитой городских стен и укреплений, небезопасно (нам, например, известны в этом царстве укрепленные загородные поселения— «башни», принадлежавшие отдельным семьям, группам семей, а также царской и храмовой знати). Не в этом ли отчасти одна из причин необычайных успехов Хаммурапи в деле объединения страны?
Трудно говорить и читать о жизни людей какой-либо исторической эпохи, не представляя себе, как они выглядели. Физический тип жителей Двуречья был тот же, что и по сей день: это были смуглые люди с курчавыми или волнистыми волосами, с выпуклым или прямым носом и обильной растительностью на лице и на теле. Но чтобы представить их себе более живо, целесообразно немного рассказать об их модах в то время *.
Основным одеянием мужчин были набедренная повязка и туника, Ил. 94 т. е. рубашка — либо безрукавка, либо с очень короткими рукавами, Ил. 99 в талию — из отбеленной на солнце шерсти или (редко) из отбеленного полотна; такую тунику носили значительно выше колен; ворот мог быть с вышитым кантом или гладким. Распространенной одеждой, которую носили поверх туники, было либо прямоугольное, либо выкроенное полотнище, чаще всего из шерстяной ткани, с бахромой с одной стороны или без бахромы; ширина его определялась обычным размером ручного горизонтального ткацкого станка (нормальная ширина была 1 локоть, или 50 см; набедренники-юбки, сзади более длинные, до 1 м, после III династии Ура почти перестали носить); длина ткани могла быть различной— 5—6X2,5 м и более; такая одежда либо просто обматывалась вокруг бедер (поверх туники или на голое тело) и тогда, как правило, закреплялась поясом в виде длинного шнура с кисточкой, либо могла представлять собой нечто более роскошное и замысловатое; например, обмотав один конец трехметровой ткани вокруг бедер, мужчина складывал оставшуюся часть пополам вдоль и пропускал спереди назад справа под мышку и затем перебрасывал конец ткани сзади через левое плечо. Если ткань была достаточно широка, то ее конец охватывал и левый локоть и мог придерживаться левой рукой; образовывалась пазуха, куда можно было что-нибудь положить. Различная длина, форма и расположение бахромы и разные способы перебрасывания ткани через плечо или левую руку создавали значительное разнообразие внешнего вида и позволяли следовать за модой. Ткани, за исключением просто отбеленной, окрашивали в красный, коричневый или светло-голубой цвет, однако краски (привозные!) стоили дорого. Были известны и сандалии (твердые подметки с прикрепленным шнуром, причем его пропускали между большим и остальными пальцами ноги и привязывали вокруг щиколотки), но в храме и дома даже самые знатные люди ходили босиком. Весьма разнообразны и оригинальны были войлочные шапки, шляпы и (чаще всего) колпаки; цари носили круглую шапку с полями или
* Описание старовавилонской одежды основано на изучении изображений:, глиптики, терракот, статуй и росписей.
349
Глава V
отворотом, войлочную или из бараньего меха; воины иной раз толстым войлоком не только несколько раз обвязывали голову, но и подвязывали лицо и челюсть.
В плохую погоду надевали плащ-накидку в виде прямоугольного полотнища, в верхней части которого были прикреплены с обеих сторон по одной пли по две лямки, завязывавшиеся узлом на груди.
Женская одежда сравнительно мало отличалась от мужской; только женщины никогда не ходили без туники, а свободные женщины, по-видимому, обычно носили поверх туники еще другую одежду. Женская туника, в верхней своей части шившаяся в обтяжку, могла доходить до колен и ниже, иной раз с разрезами сбоку; но иногда она превращалась в сплошное, слегка приталенное, иногда полосатое платье до полу; тогда его можно было носить и одно, без всей прочей одежды. Известна, но, кажется, не в моде была и юбка, сшитая из нескольких полуметровых в ширину горизонтальных полотнищ, причем верхнее сворачивалось в жгут-пояс. Изредка сверх туники набрасывался некий предок блузки: перед и спинка до талии, соединенные только воротом и открытые сбоку. Но знатная женщина, если только она была не в платье и не в юбке, непременно носила поверх туники такую же точно ткань-«завертку» (вроде индийского сари), которую мы описали выше как одежду для мужчин; в зависимости от местности и моды могли меняться цвет ткани, характер бахромы и переброски через плечо. Кроме того, знатная женщина имела плащ-покрывало — большой широкий шерстяной плат с бахромой, закрывавший ее от плеч до полу.
Любопытно, что у нас нет ни изображений, ни достаточно ясных текстов, которые свидетельствовали бы о том, что вавилонские женщины закрывали лицо *, хотя в соседней Ассирии за этим следили очень строго; однако при необходимости можно было легко прикрыть лицо, накинув плащ на голову.
Характерная особенность старовавилонского богатого женского убранства — тесный «воротник» из прилегавших друг к другу нитей бус, от подбородка до выреза туники. И мужчины и женщины иногда носили на шее шнур с большим серебряным или бронзовым кольцом и металлические браслеты на руках (и на ногах), были в ходу и другие побрякушки. Волосы у женщин свободно спадали до плеч, слегка подвитые на концах, а иногда надо лбом прикалывали косичку, свешивавшуюся концом у одного уха, или оплетали голову двумя косичками. Мужчины по большей части носили бороды, но не очень длинные; обычай выбривать верхнюю губу, которому следовали знатные, возможно, ввели амореи. В каких случаях брили голову, неясно (при исполнении жреческих обязанностей?). Ио начисто сбривать волосы по всему телу, как это делали служители богов в III тысячелетии до н. э., перестали.
Нижнего белья не было ни у мужчин, ни у женщин; но и те и другие до самой смерти ни при каких обстоятельствах не снимали надевавшегося на голое тело магического двойного шнурка.
О примерной обстановке дома мы можем судить на основании договоров о разделе имущества между детьми умершего отца. Обычно в семье была одна кровать (для хозяина и хозяйки; прочие спали на циновках), несколько складных или цельных табуреток (но часто обходились вязанками тростника; интересно, что обычай сидеть на земле скрестив ноги был занесен на Ближний Восток впервые в средние века кочевниками-арабами). В доме могли быть еще каменные сосуды, каменная ступка с пестиком, зернотерки, пряслица, деревянные и тростниковые изделия — ларец или два, кадушка, прялка, ткацкий станок, лодка, корзины и не-
* Кроме невесты во время свадебного обряда.
350
Старовавилонский период в Двуречье
сколько медных вещей — нож, мотыга, лопата и т. д.; глиняной посуды и всякого плетения было много, и их даже в акты о дележе наследства не включали. Зато делили, например, двери: одному брату принадлежала дверь на кухню, другому — на галерейку и т. п. В зажиточном доме, обслуживавшемся одним-двумя, а то и десятком рабов, обычно имелось несколько медных и серебряных вещей и с полкилограмма, а то и больше серебряного лома, т. е. наличных денег. Но встречались и дома, в которых даже и одной кровати или табуретки не было и, конечно, не было и рабов.
При одном дележе наследства, акт о котором дошел до нас, одному из братьев (скорее всего рыбаков, так как каждый получил по лодке) досталась в наследство корзина с клинописными текстами. Вообще, грамотных среди всяких слоев населения было не так мало, и дубсар (аккад. тупшаррум) «писец» было таким же почетным званием, как в некоторых странах сейчас «доктор философии», и его нередко предпочитали действительному званию и должности.
Для того чтобы живо представить себе картину жизни в городе Старовавилонского периода, необходимо обрисовать еще и господствовавшие здесь семейные нравы. Главным нашим источником являются законы; чем повторять более или менее одинаковые положения последовательных законодательств, лучше собрать все эти данные вместе, тем более что ни одно из этих законодательств не было сводом законов и в каждом из них выбирались для руководства судей то одни, то другие казавшиеся типичными казусы; расхождения же в существе характера отношений были только незначительные.
Уже в первобытном Двуречье, вероятно, господствовали более или менее патриархальные нравы; с течением времени черты патриархата усиливались; это вызывалось, с одной стороны, ростом имущественных накоплений и все большим значением, которое получали вопросы наследования власти и имущества патриарха, а с другой — увеличением значения мужских видов труда (плужной пахоты, металлургии и т. п.). В идеологической области это, как мы уже говорили, выразилось в виде постепенного ослабления почитания женских божеств, которые все более становились лишь женами божеств-мужчин. Утверждению такого представления содействовало и то, что патриархальные скотоводы-семиты (в хозяйстве которых мотыжное земледелие — когда-то типично женский труд — давно играло совсем второстепенную роль) хорошо различали шумерских богов, но богинь обычно называли всех одним общим прозвищем— Тастар, 'эштар, иштар, т. е. «богиня».
И на земле положение женщины становилось все более приниженным.
По библейскому законодательству I тысячелетия до н. э. невеста, оказавшаяся недевственной в брачную ночь, должна была подвергнуться смертной казни — ее побивали камнями перед домом ее отца; зато за ложное обвинение невесты жених должен был уплатить почти килограмм серебра. Старовавилонское законодательство таких строгостей еще не знает; лишь по Законам Липит-Иштара (§ 33) жених-клеветник уплачивал пеню, но в сумме в десять раз меньшую, а о наказании невесты не говорит ни один закон: по-видимому, наказание домашними средствами считалось достаточным. Даже изнасилование незамужней девицы* не считалось большим преступлением: виновный должен был лишь уплатить отцу девушки сумму брачного выкупа, чтобы возместить
* Выражение «незамужняя девица» не должно вызывать недоумения, поскольку обычно выдавали замуж девочку 7—9 лет, но она, хотя и считалась, таким образом, замужем, продолжала еще в течение нескольких лет жить в доме отца, см. ниже.
351
Глава V
99.	Костюмы Старовавилонского времени (реконструкция М. В. Горелика): а—в) одеяния высшей знати [а — по статуарному изображению Иштуп-Иля из дворца Зимри-Лима в Мари, начало II тысячелетия до н. э. (см. ил. 1316), б — по статуарному изображению Иди-Илума, из дворца Зимри-Лима в Мари, начало II тысячелетия до н. э., в — с изображения женщины из дворца Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. э.];
г)	знатный мужчина, по изображению на вавилонской победной стеле XIX— XVI вв. до н. э. из Лувра;
д)	дворцовый работник, по изображению на стенописи дворца Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. э.
100.	Старовавилонские документы:
а)	документ в «конверте»;
б)	документ с описанием судебного процесса о краже раба
понесенный семьей хозяйственный ущерб (поскольку семье не удастся более выдать ее обычным порядком замуж); кроме того, отец или в его отсутствие мать могли потребовать, чтобы виновный женился на девушке без права в будущем развестись с ней.
Изнасилование девушки признавалось совершившимся только в случае, если даже по косвенным обстоятельствам было вполне ясно, что она не только не давала своего согласия, но при всем желании не могла бы дозваться на помощь. На улице или в другом общественном месте порядочная девушка или женщина могли появляться только в сопровождении отца, брата, сына или других надежных провожатых и лишь во время праздника — в компании других девушек. Девушка, оказавшаяся на улице одна, уже тем самым давала повод считать ее «гулящей», и, если овладевший ею мужчина клятвенно подтверждал, что он не знал, кто опа такая, вина с него снималась. О наказании девушки в законах и тут нет речи — это было делом ее отца.
Старая дева, живущая в отцовском доме, — такое явление было неизвестно обществу Двуречья; если девушку не удавалось выдать замуж в юном возрасте, то ее отдавали в жрицы — надитум, кульмашйтум или кадйштум, а то и просто в блудницы-харимтум; профессия харимтум, как кажется, не считалась особенно зазорной для незамужних. Конечно, высшие жреческие должности, как, например, энтум, были уделом царевен или девушек лишь самых знатных родов. Профессия жриц-надитум (и, возможно, другие подобные), по-видимому, требовала грамотности.
Девочку обыкновенно выдавали замуж в очень раннем возрасте, хотя «браки с трехлетними», как говорили в шутку, осмеивались общественным мнением (в пословицах). В любом случае обрученная, за которую был получен выкуп, с правовой точки зрения была уже женой своего мужа, хотя нередко еще годами жила в доме своего отца — вероятно, до достижения половой зрелости. Брак был сделкой между патриархальным господином девушки — отцом или братом (в некоторых случаях девушкой распоряжалась ее вдовая мать) —и женихом (или его родителями); согласия девушки не требовалось. Прелюбодеяние замужней женщины (в том числе и «жены», жившей еще в отцовском доме) каралось смертью и ее и любовника. Муж, застигший любовников на месте преступления, мог их тут же убить; если же он обращался в суд, то и в этом случае любовник в точности разделял судьбу виновной жены: решив ее помиловать, муж не мог требовать наказания любовника. Жена могла
352
Старовавилонский период в Двуречье
99а	996
1006
99д
23 Заказ № 1238
353
Глава V
доказывать в суде, что была изнасилована, но только при условиях, что она немедленно сообщила о случившемся и что преступление было совершено, когда она не могла бы дозваться помощи. В случае оговора в прелюбодеянии, не доказанном на месте преступления, жена была все же обязана очиститься перед мужем с помощью водной ордалии (утонувшая считалась виновной).
Столь различное отношение к, казалось бы, одинаковому проступку девушки, находившейся под патриархальной властью отца, и женщины, находившейся под патриархальной властью мужа, объясняется, по-видимому, не столько тем, что эта власть приравнивалась к собственности мужа на жену (ибо это было бы в той же мере верно и в отношении власти отца), сколько стремлением сохранить целостность и чистоту родовой преемственности и прав на наследование имущества в домашней общине — этой первичной ячейке, из которой строилось общество.
Муж имел право только на одну законную жену (сожительство со своими рабынями в счет не шло, но за сожительство с чужой рабыней иногда приходилось возмещать «убыток» ее хозяину). Если жена была надитум (что, может быть, имело два значения: 1) бесплодная по природе и 2) бесплодная по обету как жрица*), то либо муж мог сразу взять себе наряду с ней и свободную наложницу (например, ее младшую сестру; такая наложница несла тоже известные жреческие обязанности), либо жена могла впоследствии дать мужу одну из своих рабынь, дети которой считались тогда законными детьми жены; если же жена отказывалась выбрать мужу рабыню, то муж мог взять себе наложницу по своему желанию, заключив о ней брачный договор с ее семьей, как и в случае полноправной жены. Но в любом случае наложница не имела права равнять себя с законной женой; ей поручали черную работу в доме; и хотя даже рабыню, родившую хозяину детей, в принципе запрещалось продавать, но если она дерзко вела себя по отношению к хозяйке, на нее можно было наложить «знак рабства» (аббуттум) и держать на общем основании как рабыню, а не как члена семьи в узком смысле, какой была наложница; рабыню — любовницу мужа, не родившую детей, жена могла и продать.
Жених, сговариваясь о невесте, вносил своего рода «задаток» (бйблум «взнос») на свадебное пиршество, а затем начиная с аморейских времен и брачный выкуп — терхатум (буквальное значение этого термина слишком натуралистично для перевода). Хотя терхатум по своему юридическому оформлению и не был платой за покупку женщины, но фактически величина его держалась на уровне цены женщины-работницы (например, рабыни) — 20—30 сиклей серебра. Со своей стороны, родители выделяли невесте приданое (нудунну), которое было ее наследственной долей в отцовском доме и служило ей также содержанием на случай развода. При совместной жизни им распоряжался муж, но после смерти жены оно доставалось ее братьям, если она умерла бездетной, а если у нее были сыновья (родные или приемные), то им, но не мужу и не детям мужа от другой жены или наложницы.
Муж мог развестись с женой по своему произволу («прогнать» ее), но если она ни в чем не провинилась, то он обязан был вернуть ей приданое, а иногда еще и отдельную разводную плату. Однако если в квартале считалось, что она «гулящая» и к тому же проматывает мужние средства, то по жалобе мужа суд мог приговорить ее к смертной
♦ Подавляющее большинство ассириологов признают за термином «надитум» только одно значение -- жрицы, давшей обет целомудрия (формально в качестве наложницы бога). Надитум бога Шамаша не могли выходить замуж, но, например^ надитум бога Мардука — могли. Детей, однако, она иметь не могла, и принимались меры для предотвращения ее беременности.
354
Старовавилонский период в Двуречье
казни; в лучшем случае муж обращал ее в рабство. Жена же могла разойтись с мужем (только по суду) лишь в том случае, если муж ложно поклялся в ее неверности, или, пользуясь ее тяжелой болезнью, ввел в дом другую жену, или если он бежал из своей общины (однако пребывание его в плену при условии, что в доме было чем прокормиться, не прекращало брак). Суд мог расторгнуть брак и в том случае, если жена не допускала мужа осуществить его супружеское право на том основании, что он ведет беспутный образ жизни (однако в этом случае соседи должны были подтвердить ее собственную беспорочность; иначе попытка жены отлучить мужа от ложа оканчивалась для нее смертной казнью).
Брачный договор оформлялся письменно только в северных царствах, в Ларсе же — устно. В сельских местностях, вероятно, нравы были проще и положение женщин несколько легче.
Патриархальная власть мужа и отца распространялась равно на жену и на детей. Он мог отдать жену в залог за свои долги (но не за добрачные, если так было установлено в брачном договоре), мог заложить и даже продать своих детей и в некоторых случаях в порядке возмездия равным за равное должен был расплачиваться жизнью членов своей семьи за смерть, причиненную его действиями жене или детям другого.
Даже взрослые и женатые дети обычно до смерти отца оставались под его властью. Приемный сын мог быть продан за отрицание отцовства и материнства приемных родителей, но и родной сын — за «тяжкое преступление» против отца. Усыновление своих детей от собственной рабыни не составляло большой трудности.
Существенно, что большинство жриц, а также блудницы-харимту выходили из-под патриархальной власти и по правоспособности были близки к мужчинам.
Такова была повседневная жизнь старовавилонского общества, по крайней мере городского; условия жизни, господствовавшие в царстве Ларсы, могут быть показаны нагляднее на примере судеб отдельных жителей ее городов, о которых мы узнали из раскопок и найденных археологами документов. Сам город Ларса раскопан хуже, Ур лучше, поэтому мы начнем с Ура.
В Уре наряду с домами, имевшими свои архивы, были такие, где хранились лишь единичные частноправовые документы, свидетельствовавшие о сделках, почему-либо особенно важных для хозяев, а также и о том, что даже дома, хозяева которых не были дельцами, не могли стоять вне складывавшейся системы товарно-денежных отношений на основе рабовладения. Таких домов, конечно, было большинство; нам известно из Ура менее десятка подлинно частных архивов, хотя раскопано более полусотни домов. Кроме того, при просмотре старовавилонских документов из Ура перед нашими глазами проходят мелкие ремесленники, мелкие храмовые служащие и во множестве неизвестные, только по разу или по два встречающиеся в документах лица, названные не по профессии, а по имени и отчеству, следовательно, рядовые граждане общины, не связанные ни с какой придворной, жреческой или ремесленной профессией. Все они упомянуты в качестве берущих взаймы у ростовщика или как свидетели сделок более влиятельных и богатых соседей (от которых они по большей части и зависели, и в силу родства, и в силу задолженности, и других причин).
Жреческие и ремесленные профессии были все традиционно уделом людей царско-храмового персонала. Хотя, как мы видели, и эти профессии стали теперь доступны общинникам, если у них на то были средства, но в целом человеческий фон, на котором протекала деятельность адми
355
23*
Глава V
нистраторов вроде Экигалы, Ку-Лугальбанды и Ур-Нанны, жрецов наподобие Ку-Нингаля, купцов и промышленников-ремесленников, как Эйяна-цир и группа Имликума, ростовщиков вроде Думузигамиля, составляли люди с очень низким жизненным уровнем.
Об уровне жизни городских семей этого времени мы можем судить главным образом по уже упоминавшимся документам о разделе наследства.
Конечно, такие документы относятся не к самым бедным семьям — тем, в сущности, и делить было нечего; по случайности не дошло записей о дележе наследства и из тех домов, где имелись архивы, т. е. из самых богатых. Среди делившихся семей встретилась только одна, владевшая 22 рабами (возможно, семья работорговцев). Мы знаем, что были семьи и более богатые; об одной из них свидетельствует документ о дорогих предсвадебных угощениях и подарках своякам; есть и юридические сделки, заключавшиеся, видимо, тогдашними богачами. Однако характер и этих сделок не указывает на особо легкий и роскошный быт даже самых зажиточных семей.
Тот уровень жизни, о котором можно заключить по наиболее обычным описям делимого имущества, скажем в акте дележа между писцом Нигеной (Младшим) и его братьями-рыбаками, весьма скромен, но и он был, видимо, выше уровня жизни значительной массы жителей города Ура и вообще царства Ларсы, людей, о которых мы мало знаем, потому что они вовсе не могли заботиться о письменной фиксации своих общественных отношений и не составляли никаких письменных документов. Среди них важно привлечь особое внимание к земледельцам — групповым владельцам земли, которые известны нам по многим сделкам покупки финиковых плантаций (поля в это время хотя иногда и продавались в царстве Ларсы, но не в Уре) и аренды полей и садов *. Это прямые потомки членов большесемейных общин IV и III тысячелетий до н. э. — социальной организации, которая к этому времени далеко еще не сказала своего последнего слова в истории Двуречья.
Самые низы общества, голодная голь, тоже не выпали из поля зрения изучаемых документов. Мы встречаем в них упоминания и нищенок, и проституток и т. п. Вот еще пример крайней бедности, извлеченный из двух документов, относящихся к более раннему времени — к царствованию Суму-Эля (1887 и 1886 гг. до н. э.).
Первый: «Одну голову-раба, Абуни по имени, от (некоей) Гула-та-банни купил Шумиабйя; 8 сиклей серебра как его полную цену он отвесил. В том, что в будущем друг к другу они не будут предъявлять иска, именем царя они поклялись».
Второй: «Абуни по имени, сына Ахутума, у него самого (т. е. у Абуни), (ибо) за серебро он себя отдал, и по его доброй воле у Бира-тум, его матери, Шесипад, сын Убар-Сйна, в рабство его купил; 8V2сикля серебра как его полную цену он отвесил. Из его серебра [8?] сиклей серебра— долг Шумиабии, и рА?! сикля серебра — долг с Биратум, его матери; в том, что о своем [рабе], своем [сыне], они не предъявят перед ним иска, не скажут Шесипаду: „Этот человек-де по слову моему не стал рабом, никто за серебро тебе его не продал... и полную цену тебе ** не уплатил44, именем (бога) Нанна и (царя) Суму-Эля они поклялись». Писал этот документ Нигена Старший, может быть дед упоминавшегося Нигены Младшего из семьи рыбаков.
* Коллективные продавцы земледельческих угодий встречаются примерно в одной трети случаев, арендодатели — более чем в половине случаев.
** Описка в документе — надо*: «... и полную цену ты не уплатил».
356
Старовавилонский период в Двуречье
Что произошло? По-видимому, следующее. Абуни был свободным общинником, скорее всего внебрачным ребенком женщины Биратум (Ахутум, упомянутый во втором документе для того лишь, чтобы подчеркнуть правоспособность Абуни, продающего самого себя, был на самом деле не его отцом, а отцом его матери, что видно из текста надписи на ее печати, приложенной к этому же документу). Молодой человек пошел в услужение к женщине Гула-табанни, возможно, для того, чтобы выручить свою мать из лап ростовщика Шесипада (судя по месту находки документа, одного из старших родичей Имликума). Но Гула-табанни перепродала Абуни Шумиабии как раба. Сделка, вероятно, была фиктивной, так как Шумиабия сам был в долгу у Шесипада (если только не задолжал ему уже после покупки) *. Однако выяснилось, что Абуни фактически не был рабом, и дело пришлось «переиграть». Тем не менее в результате вместо безнадежного долга за неимущей одинокой женщиной ростовщик получил в свое распоряжение молодого раба, а мы уже знаем, как ценилась рабская сила. Связанный бедственным положением матери, Абуни, конечно, не станет ни бежать, ни бунтовать **.
Итак, мы сделали обзор населения Ура времени династии Ларсы от почти богачей до нищих и рабов; он показал нам частную деловую жизнь в условиях едва начинающего развиваться товарного рабовладельческого общества.
Весьма сходную картину можно нарисовать для самой Ларсы, Ку-таллу, Ниппура и т. д. Кое-какое различие между городами все же заметно.
В Ниппуре почти вся жизнь сосредоточивалась вокруг дел культа. Здесь, например, как нигде, велась бойкая торговля мелкими частями храмовых должностей: нам известен архив некоего Аттайи (правда, несколько более позднего времени — 40-х годов XVIII в. до н. э.), посвященный многим десяткам подобного рода сделок. В Ларсе и особенно в Куталлу — городе, который начал застраиваться лишь с XIX в. до н. э., — не было такой жилищной нужды, как в Уре, и оставалось много пустырей.
Известные нам документы из Ларсы относятся к еще меньшему числу архивов, чем документы Ура. Из социально характерных персонажей города Ларсы времен Варад-Сина и Рим-Сина I мы остановимся только на одном — Бальмунамхё, хозяйственная деятельность которого хорошо изучена рядом исследователей (Ш. Ф. Жаном, В. Ф. Леемансом, Л. Матоу-шем, Н. В. Козыревой).
Семья, к которой принадлежал Бальмунамхе, во многом походила на богатые семьи из Ура. По имени отца Бальмунамхе (его звали Синнур-матим) было названо большое селение недалеко от Ларсы, и в этом селении имелась дворцовая земля, выдававшаяся служащим в наделы и сдававшаяся в аренду. Все ли селение входило в состав дворцового земельного фонда, сказать трудно — по-видимому, нет. Какие-то поступления, полученные как с Синнурматима, так и с сына его Бальмунамхе, упоминаются в дворцовых ведомостях, но являлись ли эти поступления общегражданским налогом или поступлением с них как с дворцовых служащих или как с администраторов, мы не знаем. Сам Бальмунамхе вел частную торговлю и занимался ростовщичеством в Ларсе и других городах.
* Текст изложен неясно; может быть, именно Абуни был должен Шумиабии 8 сиклей отступного за признание его правоспособным, а не рабом.
** Цена 8V2 сиклей за раба, конечно, низкая, но не забудем, что дело происходило в начале XIX в. до н. э., период дороговизны серебра. Кроме того, может быть, учитывалась возможность освобождения Абуни при очередном акте «справедливости».
357
Глава V
Он нажил крупное имение путем скупки, обмена и аренды финиковых плантаций и полей.
Бальмунамхе, естественно, очень нуждался в рабочей силе, и во многих работах по истории древнего Двуречья он выступает в качестве типичного рабовладельца и скупщика рабов. Однако сделки его, связанные с рабами, носили своеобразный характер (данные Н. В. Козыревой).
Обыкновенно составлялись почти сразу два документа. По одному из них, какое-нибудь лицо (надо полагать, должник Бальмунамхе?), скажем Шу-Амуррим, продавал ему себя; при этом имелись поручители, отвечавшие своим имуществом и личностью за то, что новоявленный «раб» действительно имел право собой распоряжаться, что он не сбежит, ни укроется во дворце или в царском гареме, в храме или у «почтенных людей» (старейшин). По второму документу, Бальмунамхе уступал того же приобретенного им «раба» этим же самым поручителям «внаем». Самое любопытное, что поручители оказываются не кем иным, как родичами продавшегося: отцом, братьями и т. п. Значит, фактически обе сделки сводились к тому, что должник лишь терял статус свободного общинника, а фактически оставался жить и работать (конечно, на Бальмунамхе, но, очевидно, и на себя и своих тоже) в собственной домашней общине. Затем через несколько лет мы встречаем новый документ, в котором «продавшийся», например тот же Шу-Амуррим, выступает как ... свободный поручитель за кого-то другого из своих родичей (по-видимому, за дядю). Очевидно, в промежутке был объявлен акт «справедливости», по которому долговые и связанные с ним сделки были отменены, или просто истек срок, в течение которого свободный человек мог считаться продавшимся в кабалу.
Таким образом, перед нами рабовладение не только патриархальное, но и временное. Мы все еще в пределах раннего этапа рабовладельческого общества, даже если учесть, что были и рабы-пленные, и перекупленные, и рожденные в доме от рабыни и т. д.
Таким образом, царство Ларсы сделало шаг в сторону создания рабовладельческого общества античного, т. е. товарного, типа. Но для этого все еще недостаточно были развиты производительные силы, в особенности в области ремесла, вследствие чего не только не повышался в достаточной степени уровень техники производства, но и, в частности, доступное господствующему классу вооружение не обеспечивало необходимой безопасности для массовой эксплуатации рабов-«вещи», рабов-товара. В то же время разделение труда как между областями, так и внутри каждой данной области было еще недостаточным для широкого развития товарно-денежного хозяйства и возникновения рабовладельческого производства на рынок; и, наконец, для создания общества античного типа нужно было положить конец долговому закабалению сободных ростовщиками, подрывавшему основу развития и отдельных частных хозяйств, и всего общества в направлении товарного производства. Само ростовщичество было вызвано к жизни потребностями и условиями времени, и прежде всего недостаточной денежностью хозяйств, сезонностью поступления наличных средств, и притом преимущественно в натуральной форме. Разорвать этот порочный круг было нелегко, для этого явно еще не созрели условия.
Во второй половине своего правления, после учреждения «эры Иссина», Рим-Син I попытался, однако, изменить слагавшееся экономическое положение. В. Ф. Лееманс заметил, что начиная примерно с 1793 г. до н. э. прекращается поток документов, свидетельствующих о деловой и торговой деятельности частных лиц, таких, как Бальмунамхе в Ларсе, Эйянанир, группа Имликума в Уре и многие им подобные, хотя сами эти люди или их семьи, как в некоторых случаях удается установить, продол
358
Старовавилонский период в Двуречье
жали существовать и пользоваться значительным достатком. По-види-мому, были проведены какие-то реформы, ограничивавшие частнособственническую деятельность и развитие товарно-денежных отношений. Это, вероятно, казалось мерой защиты беднейшего населения от эксплуатации торговцами и ростовщиками, но может рассматриваться и как попытка задержать естественный ход историко-экономического развития.
Между тем развитие частного рабовладения не было особенностью одного только царства Ларсы; оно было характерно для всех ближневосточных государств этой эпохи, по крайней мере тех, которые строили свою жизнь на речной ирригации разных типов. Об этом свидетельствуют, между прочим, довольно примитивные законы, хотя написанные уже не по-шумерски, а по-аккадски, изданные в царстве Эшнуны. Царство это, хотя и периферийное по отношению к Нижней Месопотамии, лежало на основном пути, ведшем по долине реки Диялы в Элам и в глубь Ирана, и было достаточно богатым и довольно высоко развитым. Мы уже видели, как его более ранние цари, такие, как Итурия и Иль-шуилия, в годы падения Ура пытались соперничать с Иссином и принимали громкие титулы; более поздние, такие, как Билалама, сын Кири-кири, хотя уже не претендовали на великодержавную роль, опять создали незадолго до возвышения Гунгунума в Ларсе свое государство. Эшнуна была солидным царством в долине Диялы и находилась в союзе с Эламом (дочь Билаламы была замужем за правителем Суз в Эламе — Танрухура-тером). Позже Эшнуна на короткое время вошла в недолговечное царство города Дер, а затем здесь правили слабые, хотя и самостоятельные энси, делившие власть над равниной Диялы с аморейскими правителями Тутуба. Однако в дальнейшем, по-видимому, Эшнуна вновь усиливается — может быть, вследствие расширения торговли с Востоком. Во всяком случае, ее последующие правители — Ипик-Адад II, Нарам-Син, Дадуша и Ибаль-пи-Эль II, примерно современники Варад-Сина, Рим-Сина I и Хаммурапи, — вновь приняли царский титул и даже прижизненное обожествление.
Законы Эшнуны раньше приписывались Билаламе, теперь — Дадуше, младшему брату Нарам-Сина. Они представляют интерес как свидетельство о характере общества на окраине Двуречья периода его расцвета в раннюю эпоху древности и во многом совпадают с Законами Хаммурапи (ЗХ), которые мы будем подробно рассматривать дальше. Поэтому здесь отметим только некоторые оригинальные черты Законов Эшнуны.
Начинаются они с тарифа цен на ходовые товары и на наем работников, людей, повозок и т. п.; как и другие тарифы подобного же рода, он вряд ли соблюдался в повседневной практике, а служил лишь ценником для судов при решении конфликтных дел по вопросам уплаты за товары или по найму. Некоторые цены все же стоит отметить: за 1 сикль серебра (!/12о кг) можно было по тарифу купить 300 сила (225 л) ячменя, или 3 кг шерсти, или 600 сила соли, или 1,5 кг меди; месячная плата наемного работника без прокорма составляла тоже 1 сикль серебра (здесь тарифная цена, по-видимому, несколько выше средней реальной); гак, некто Думузигамиль нанял раба за 1 сикль в год! Это, правда, был исключительный случай.
Интересен следующий закон (§ 40): всякий продавец обязан быть в состоянии указать происхождение продаваемой вещи, иначе он отвечает как за кражу. «Указать» — значит предъявить свидетелей или договор.
Семейное право Эшнуны мало отличалось от тех правовых положений в этой области, которые действовали в других государствах
359
Глава V
Передней Азии, где существовала патриархальная семья. Интересна норма, предоставляющая родичам преимущественное право покупки отчуждаемого земельного надела (§ 38), как и у хурритов и, возможно, у эламитов.
Законы Эшнуны знают особую категорию — мушкенумов; интересы их тесно связаны с интересами дворца, и закон защищает их имущество, предоставляя защиту имущества полноправных граждан — авилумов — обычному праву. Так, человек, вломившийся в дом мушкенума ночью или во время дневной сиесты, должен быть казнен; если в дневное время — «должен отвесить» 10 сиклей серебра, если у вора они есть (§ 12—13). В то же время считается само собой разумеющимся, что мушкенум — бедняк: в случае займа предполагается, что он отдаст в залог кредитору жену, в то время как авилум отдаст рабыню (§ 22—24). Но если кредитор дурным обращением доведет жену мушкенума до смерти, он должен быть казнен, в то время как авилуму он отдает только двойную цену уморенной нм рабыни. Продажа дома обедневшим лицом обратима, если он сможет впоследствии уплатить его цену (§ 39, ср. указы о мишарум).
Интересны законы о рабах: рабы или рабыни, прогоняемые (на продажу или переселение) через Эшнуну, должны иметь на себе «рабский знак» (аббуттум), кандалы и шейную колодку; местные рабы также не могут выходить за ворота Эшнуны иначе как закованными и с особого разрешения хозяина (§ 51—52). Если должностное лицо задержит у себя беглого раба дворца или мушкенума долее недели (или, согласно другому варианту, месяца), то дворец привлекает это лицо к ответственности в судебном порядке (§ 50). Принуждение чужой рабыни к сожительству влечет за собой возмещение хозяину в размере 40 сиклей серебра (§ 31). Сын рабыни, даже от свободного человека, — раб (§ 33); если рабыня дворца даст его на воспитание мушкенуму (т. е. дворцовому же человеку), то и в этом случае дворец может его отобрать как своего раба и еще взыскать его цену с воспитателя (который на самом деле мог быть и его родным отцом — § 34—35).
Правило талиона («око за око, зуб за зуб») не действует: за причинение вреда полагается лишь денежное возмещение; даже в случае кражи (?) на сумму до 60 сиклей (0,5 кг) серебра дело решает общинный суд, который, очевидно, может установить размер возмещения; мало того, и кража раба или рабыни карается лишь возмещением равного за равное. Но кража сверх суммы в 60 сиклей, а также убийство, видимо, отнесены к юрисдикции царя, который, по-видимому, был вправе присуждать к смертной казни (§ 48—49).
Вкратце можно охарактеризовать общество Эшнуны по ее законам, во-первых, как несомненно рабовладельческое (притом, что дворцовое хозяйство наряду с рабами применяло и труд мушкенумов, т. е., как мы постараемся показать ниже, людей, не находящихся в чужой собственности, но лишенных своей собственности на средства производства и эксплуатируемых путем прямого принуждения); во-вторых, как общество, где денежные отношения были достаточно развиты для того, чтобы серебро стало всеобщим эквивалентом, а цены на обычные товары колебались в нормально поддающихся учету пределах. Однако для сколько-нибудь значительного развития товарно-денежных отношений имелись некоторые существенные препятствия, и главным из них, как, впрочем, и повсюду в известных нам для этого времени странах Передней Азии, была широкая практика ростовщического кредита.
Конечно, общество в царстве Ларсы стояло выше по своему развитию, но разницу между Ларсой и Эшнуной нельзя считать принципиальной.
360
Старовавилонский период в Двуречье
Если мы обратимся к историческим перспективам дальнейшего развития этих наиболее передовых обществ своей эпохи, то должны помнить одно трагическое обстоятельство, как призрак стоявшее позади всего бурного развития общественной жизни в Двуречье, и особенно в царстве Ларсы. Из-за примитивного, нерационального способа орошения почва продолжала засоляться; урожайность земли падала все ниже, для пропитания каждой семьи требовалось все больше орошенной земли, а ее не было; прорытие все новых ответвлений от старых каналов только откладывало катастрофу и усиливало засоление. Все больше земледельцев попадало в лапы ростовщиков не потому только, что такова природа самого ростовщичества, но и потому, что с имевшейся земли все труднее было выплачивать долги, не говоря уже о процентах.
Наступит момент, когда города Двуречья, восходившие корнями чуть ли не к «допотопным» временам, будут покинуты и неимоверными усилиями людей новые русла рек прорежут совершенно новые места, сейчас еще занятые степью или пустыней и не засоленные благодаря орошению. Но об этом пока никто не думал; как обычно, в Ларсе тешили себя мыслью о благоприятной политической ситуации, и никто не задумывался над тем, что таило будущее.
4. Старовавилонское царство Хаммурапи
Хаммурапи, царь Вавилона, как и многие цари Двуречья до него, Ил. 102 начал свое царствование с традиционного мероприятия — установления «справедливости», т. е. с отмены долгов и прощения недоимок. Обряд объявления «справедливости» в царстве Вавилона заключался в том, что царь (на городской стене или на вершине зиккурата?) зажигал «золотой факел»; завидев его, окрестные города и селения передавали весть дальше, зажигая факелы у себя; с этого момента должники освобождались по всей стране от своих долгов; затем из столицы рассылался текст указа с угрозой смертной казни тому, кто его исказит или ему воспротивится.
Первые пять лет Хаммурапи посвятил храмостроительству и, вероятно, подготовке военных действий против соперников. На шестой год (1787 г. до н. э.) Хаммурапи решился нанести удар по Ларсе. Были взяты Иссин и Урук: вавилонские войска стояли в одном переходе от ил. 101 столицы Рим-Сина. Однако торжество молодого вавилонского царя было преждевременным. На следующий год война с Ларсой продолжалась (так надо понимать указание на «страну ямутбалы» в «датировочной формуле» 8-го года Хаммурапи; враги династии Кудурмабуга обычно называли царство Ларсы страной племени ямутбалы), но военные действия шли уже гораздо ближе к Вавилону, чем к Ларсе, на берегах «Свекольного канала» (И[д]-шумундар), прокопанного еще по приказу Апиль-Сина, деда Хаммурапи, и, значит, не на территории царства Ларсы. С этих пор надолго между Хаммурапи и Рим-Сипом устанавливается мир. Наступательные действия Хаммурапи ведет теперь в других направлениях: в 1783 г. до н. э. он разорил (но не занял) город Малгиум, близ устья Диялы, в 1782 г. расширил вавилонскую территорию на севере, присоединив город Рапикум (несколько ниже по Евфрату, чем совр. Рамади). Затем Хаммурапи ведет длительную подготовку к дальнейшим наступательным войнам, но, учитывая силу соперников, строит и у себя мощные укрепления, из которых особо важной была, вероятно, «Главная стена против горной страны», т. е., надо думать, обеспечивавшая тыл Вавилону против пастушеских племен высокой степи.
361
Глава V
Это была эпоха создания союзов и оживленной деятельности дипломатических посольств, о которых мы кое-что узнаем из царского архива этого времени, найденного в Мари. «Нет царя, — пишет один из чиновников Зимри-Лима, царя Мари, — который был бы силен сам по себе: за Хаммурапи вавилонским идут десять-пятнадцать царей, за Рим-Сином ларсским — столько же, за Ибаль-пи-Элем эшнунским — столько же, за Амут-пи-Элем катнинским (=царем города Катны в Сирии. — И. Д.) — столько же, а за Ярим-Лимом ямхадским (тоже в Сирии. — И. Д.) идут двадцать царей». Не следует, разумеется, понимать эти слова буквально: ни у одного из перечисленных здесь государственных деятелей не было такого числа царей в союзниках, но «царями» в эту эпоху нередко называли и вождей подвижных пастушеских племен, и если причислить и их, то положение, обрисованное автором письма, не только правдоподобно, но и близко действительному числу союзных царств и племен.
Известно, что Хаммурапи отверг предложение союза со стороны Эшнуны и в 1783 г. до н. э. лично встретился и заключил союз с ее заклятым врагом — Шамши-Ададом I. Это был аморейский вождь, который с конца XIX в. до н. э. обосновался в Ашшуре на Тигре, но владел, кроме того, обширным и могущественным царством, включавшим Мари на среднем Евфрате и Катну в Сирии. За союз с ним Хаммурапи выговорил себе у Шамши-Адада города Хит и Рапикум на среднем Евфрате, вверх по его течению, по направлению к Мари. А прежде чем Рапикум перешел к Шамши-Ададу, он был самостоятельным городом-государством и союзником Эшнуны.
Гонцы разных царей сновали по путям Месопотамии, плелись политические интриги, и готовилось большое дело, видимо давно исподволь задуманное Хаммурапи.
Около 1768 г. Хаммурапи провел важнейшую административную реформу, сводившуюся к значительному укреплению царской власти я царского хозяйства (подробнее о ней будет сказано ниже). Был ли тогда же издан и первый вариант его законов, неясно
Лишь в 1764 г., умудренный опытом, Хаммурапи начинает серию своих больших походов, на этот раз, бесспорно, победоносных. В этом году он разбил соединенную армию Эшнуны, Малгиума и Элама вместе с подкреплениями, присланными горскими племенами (текст называет суба-реев и кутиев, но это, возможно, только традиционные обозначения горцев, которые могли принадлежать к какой угодно этнической группе; скорее всего речь идет о хурритах). Утверждение Хаммурапи (в его да-тировочной формуле) о победе над Эламом не было простым хвастовством, так как из его переписки мы узнаем, что в конце жизни он действительно осуществлял реальную власть в этой стране. Победой над этими врагами, как он сам считал, Хаммурапи «утвердил основание царства Шумера и Аккада», впервые объявив свое Вавилонское царство объединением всей Нижней Месопотамии и отождествив свое государство с основанным еще III династией Ура. Это было равносильно признанию власти Рим-Сина незаконной.
Обеспечив себе фланг со стороны Тигра и гор, Хаммурапи двинулся против престарелого Рим-Сина I и занял Ниппур, а на следующее лето подошел к стенам Ларсы. От конца месяца элула (август—сентябрь) 1763 г. до н. э. у нас есть документ о расходах царского хозяйства города Ларсы, ныне хранящийся в Эрмитаже. Из него видно, что в этом году за первое полугодие (или несколько меньше) в связи с войной расходы дворца на выдачи царскому персоналу возросли в Ларсе в 1,5 раза, а на собственно дворцовые нужды сократились в 6,5 раза; зато иа экстренные нужды за время осады (по-видимому, за месяц) из запасов дворца было взято больше, чем за весь прошлый год, а именно 26 тыс. л
362
Старовавилонский период в Двуречье
ячменя, и это все же очень немного.— меньше, чем месячный паек на 300 воинов! Отсюда видно, во-первых, что персонал дворца царя Ларсы сам по себе был невелик, во-вторых, что из дворцовых запасов во время осады содержали очень небольшой отряд (а если большой, то на мизерном пайке). Почему это произошло? Потому ли, что недооценивали опасность, или потому, что пользовались не только дворцовыми запасами? Или, напротив, осады не ожидали и провианта не запасли? Сколько времени осажденные продержались, точно неизвестно, но, во всяком случае, документы стали датировать по правлению Хаммурапи в Куталлу не позже чем с нисана (марта—апреля) и в Ларсе — не позже чем с сивана (мая—июня) 1762 г. Но надо заметить, что с элула 1763 по нисан 1762 г. до нас вообще не дошло документов из этих городов.
Каким образом было покончено с самим Рим-Сином, неизвестно.
Хаммурапи унаследовал от Рим-Сина титул «отца амореев»; свое царство он уже ранее провозгласил царством Шумера и Аккада. Но на покорении Ларсы он не успокоился: в 1762 г. до н. э. он вновь столкнулся с Эшнуной и ее союзниками, занял город Манкисум на Тигре и закрепился вдоль берега этой реки между устьями Диялы и Адема; в 1761 г. он успел поочередно (?) завоевать и Малгиум вместе с некоторыми хурритскими (?) поселениями за Тигром, и царство Мари, незадолго до того (в 1782 г.?) освободившееся из-под власти Шамши-Адада I апппурского, и подчинил при этом своего былого верного союзника — царя Мари Зимри-Лима. Он известен нам по дошедшему его архиву как довольно энергичный и, во всяком случае, вникавший в дела своего государства правитель *.
Два года спустя Хаммурапи отдал приказ срыть стены как Малги-ума, так и Мари; Зимри-Лим, видимо, был казнен. В условиях окружения этих городов кочевыми племенами снос их стен был равносилен уничтожению самих городов, хотя Хаммурапи и утверждал впоследствии, что «укрыл людей Малгиума во время бедствия, и утвердил в богатстве их жилища» (где — неизвестно), и «помиловал людей Мари»; однако Малгиум уже более никогда не возродился, а Мари потерял значение. Наконец, в 1757 г. (когда, возможно, он покорил Ашшур и Ниневию, о чем молчат «датировочные формулы», но говорит его стела с законами**), а также в 1755 г. (судя по формулам годов, следовавших за этими) Хаммурапи воевал против «сутиев», Субарту и горцев Загроса и, кроме того, в 1756 г. он разгромил и, видимо, в конце концов покорил Эшнуну. Умер Хаммурапи в 1750 г. до н. э.
Законы, изданные по приказу Хаммурапи, были, по-видимому, ил. 103 в окончательной редакции обнародованы в самые последние годы его царствования как завершение дела всей его жизни — политического, правового и идеологического объединения Месопотамии. Во введении к законам сказано, что верховные боги Ан и Энлиль (Ану и Эллиль аккадцев) навсегда передали власть над миром местному вавилонскому богу Мардуку. Мардук вскоре и в самом деле оказывается (и остается до конца существования вавилонской культуры) во главе всего нижнемесопотамского пантеона с титулом «бел» — «господин», оттеснив и нпппурского Эллиля, и своего мифического отца — бога мудрости и подземного всемирного пресноводного океана Хайя (позже Эйя, или Эа). Что касается Ана, бога Неба, то за пределами его родного Урука он и раньше был богом, который представлялся далеким от людей и мало пользовался почитанием.
* О самом этом государстве и порядках в нем, введенных при Шамши-Ададе I ашшурском и изменившихся при Зимри-Лиме, будет рассказано в следующей книге.
** См. об этом ниже.
363
Глава V
101.	Месопотамские воины XVIII в. до н. э.:
а)	терракотовая таблетка из дворца Зимри-Лима в Мари;
б)	реконструкция по ней;
в)	с изображения на стенописи дворца Зимри-Лима в Мари (реконструкция М, В. Горелика)
102.	Голова статуи царя Старовавилонского времени, так называемая «голова Хаммурапи», из Суз
Итак, в результате многолетней военной и государственной деятельности Хаммурапи создалось единое государство *, охватывавшее Нижнюю и часть Верхней Месопотамии. Несмотря на то что объединение продержалось в своем полном объеме в течение всего одного поколения, оно надолго сохранилось в памяти людей. Вавилон остался традиционным центром страны до конца существования клинописной культуры, и сама страна еще два тысячелетия спустя называлась Вавилонией. Правда, объединяя Двуречье в одно государство, Хаммурапи начинал не с пустого места: в значительной мере основа объединения была наложена деятельностью Кудурмабуга и Рим-Сина I, поэтому мы по праву включаем и время расцвета царства Ларсы в понятие «Старовавилонский период».
Законы Хаммурапи хорошо известны. Но чтобы понять рисуемую ими картину в нужном свете, необходимо прежде всего рассказать о государственных мероприятиях Хаммурапи, не отразившихся в его собрании законов.
Пожалуй, наиболее важной реформой Хаммурапи помимо его законодательства было новое полное подчинение храмов в административном и хозяйственном отношении царю. Начиная с 1768 г. всякий жрец или должностное лицо храма — и даже женской жреческой обители в Сип-паре — на своих официальных печатях перестает называть себя «рабом такого-то бога» (или храма), а именует себя «рабом царя». Царь и фактически взял дело назначения жрецов и администраторов храма в свои руки, а хозяйственные надзиратели храмов обязаны были являться к нему с отчетом о своей деятельности в Вавилон.
Была упорядочена, по-видимому, и общая административная система страны. При Хаммурапи существовал постоянный главный советник, звание которого нам неизвестно (может быть, «великий посланец» — суккальмаххум? Звали его Авиль-Нинурта); царь при желании мог делегировать ему всю полноту своей власти. Страна была разбита на об-
* Следует оговорить, что хотя во Введении к законам Хаммурапи подчеркивает свою роль покровителя культа местного божества в каждом отдельном «номе» Месопотамии, подобно Липит-Иштару и еще раньше Лугальзагеси, но в отличие от последнего Хаммурапи приписывает свою власть решению богов о провозглашении вавилонского Мардука царем над ними всеми, а не своему избранию советами отдельных «номов».
364
Старовавилонский период в Двуречье

Глава V
ласти, вероятно более или менее соответствовавшие бывшим царствам; в каждую область назначался чиновник, отвечавший за административное управление в целом и начальствовавший над лицами, поставленными над общинами, — рабианумами, этот же начальник отвечал за повинности, за сбор налогов, за явку граждан в ополчение, за доставку обвиняемых и свидетелей в суд и т. д.; был в области и другой чиновник, специально управлявший царским земельным фондом; он же замещал первого в его отсутствие Мы знаем звания обоих, но, к сожалению, не знаем, кто из них какое из двух званий носил. По-видимому, первый назывался шапир-матим «ведающий страной»*, второй — шакканаккум (шумер, шагана). Трудно сказать, были ли в царстве Хаммурапи также и чиновники, известные нам из Эшнуны и управлявшие всей водой и ирригацией, — шапир-нарим [«ведающие рекой (каналом)»]. В пределах царского (и храмового) земельного фонда имелась еще целая иерархия царских чиновников, но в пределах общинного фонда царь не претендовал на назначение должностных лиц ниже рабианума (он же хазианум). Совет старейшин общины, состоявший, вероятно, из глав наиболее почтенных семейно-родственных объединений, и тем более народная сходка всех полноправных членов общины (алум, пухрум) пли отдельного квартала (бабтум) продолжали существовать по-прежнему, и в их дела царь не вмешивался.
При Хаммурапи была проведена и судебная реформа. Если при III династии Ура в соответствии с крайне урезанными тогда правами свободных общин и их органов главную роль играли судьи, назначавшиеся царем, которые лишь в некоторых случаях привлекали себе в помощь общинных представителей, то после краха государственной системы Ура— Иссина цари выпустили из своих рук судебную власть (конечно, это не мешало им при желании отрубить кому-нибудь голову). Судебные функции оказались, по-видимому, по преимуществу в руках храмовых людей, представлявших либо храм непосредственно, либо общину, центром которой он являлся; они преобладали в суде совета старейшин или судебной коллегии, выделенной старейшинами, но встречаются также и суд народной сходки, суд соседской сходки и т. п.
Реформа Хаммурапи сводилась, с одной стороны, к усилению элемента единообразия в судоустройстве, а с другой — к усилению роли царя. Главой (реш-диним) коллегиального суда в общинах стал рабиа-нум — глава общины по царскому назначению, который отвечал за поддержание общественного порядка, или же его непосредственный начальник, глава области — шапир-матим, или шакканаккум (младший по должности из этих двоих мог замещать старшего). Судебная коллегия состояла по-прежнему из совета старейшин общины или выделялась из него, и в ее число обычно входило несколько жрецов. Один из судей давал разрешение на прием иска (динам шухузум) как (в соответствии с нынешней классификацией) по гражданским делам, так и по уголовным, коль скоро дело не начиналось по непосредственной инициативе государственных органов. Этим судам были подсудны не царские люди, а царские — лишь по делам, не относящимся к царскому имуществу (но, видимо, в таких случаях в суде заседал представитель царского хозяйства). Руководствовались эти суды больше обычным, чем писаным, правом и своим знанием местных условий; перед судьями-старейшинами как коллективными свидетелями заключались все сколько-нибудь важные сделки и акты. В ряде случаев стороны, кажется, могли и не принять решения низшего, общинного суда.
* Был еще шапир-редё «ведающий воинами»; возможно, это то же, что шапир-матим. Воины имели свою четкую систему чинов. Высшим воинским чином было звание вакилъ-амлурри.
366
Старовавилонский период в Двуречье
Существенным нововведением в судоустройстве было назначение при Хаммурапи царских судей (дайяну-шаррим). После падения III династии Ура такие судьи в документах упоминались редко. Теперь Хаммурапи ввел их во всех больших городах (в числе 6—10 чиновников, подчиненных непосредственно царю), а также, видимо, всюду, где ранее действовали храмовые суды (например, в обители жриц-надитум). Эти судьи действовали в соответствии с царскими установлениями, в том числе по писаным законам и указам (цимдат-шаррим) или по аналогии с приведенными в этих законах казусами, и в первую очередь, конечно, по делам царских людей или в конфликтах между царскими и не царскими людьми. Были ли они также апелляционной или кассационной инстанцией по отношению к судам общинным, неясно. Их решение (или приговор — пуруссу) было, по-видимому, окончательным. Судьи города Вавилона могли функционировать как царские судьи и по делам, возникшим первоначально в других городах.
За храмовым судом были оставлены функции приведения к ордалии (испытанию водой) и к присяге или клятве — тоже ордалии своего рода, так как вполне серьезно предполагалось, что бог поразит смертью клянущегося ложно.
У нас нет четких данных о месте царя в судебной системе. Кассационной или апелляционной инстанцией он не был. Хаммурапи всячески поощрял подачу ему жалоб всеми желающими по любым вопросам, но каждую жалобу он в соответствии с установленными обычаями, положениями и законами передавал на решение в определенные административные или судебные органы; и если он даже и высказывал при этом свои соображения, то не о желательности того или иного решения по данному конкретному делу, а только о применимости в этом деле тех или иных существующих норм. Лишь в одной статье его законов (§ 129) проскальзывает намек на традиционное царское право помилования (если муж пощадит свою прелюбодейку-жену, то царь автоматически дарует помилование любовнику). Тем не менее трудно сомневаться, что царь при желании мог бы казнить кого хотел, не прибегая к суду, так сказать, в административном порядке, как командир мог казнить пленного или не исполнившего приказ воина на поле боя.
При Хаммурапи были упорядочены сборы налогов и вызов на повинности, а также (как мы увидим ниже) организация военного дела. Сборщик назывался «заставляющим давать» (мушаддинум), а ответственный за повинности—«заставляющим делать» (мушёпишум). Какие именно чиновники были «заставляющими делать» — не вполне ясно, но «заставляющими давать» были специальные сборщики (макисум) и торговые агенты (тамкарум) во главе с их начальником (вакилъ-там-кари). Это связано с еще одной важнейшей реформой Хаммурапи: он, видимо, полностью запретил торговлю по частной инициативе и всех купцов в качестве тамкаров превратил в царских чиновников (чиновником Хаммурапи был, например, сын Бальмунамхе в Ларсе). Конечно, это не значит, что купцы, даже и будучи зачислены в чиновники, не могли и впредь наживаться сами, но попытка подчинить торговый оборот государственному контролю была сделана. Мало того, во всяком случае, при преемниках Хаммурапи тамкары были обязаны в первую очередь реализовать продукцию царского хозяйства и гарантировать от ее продажи определенный доход царю, что, конечно, могло быть убыточно для купцов. О попытках контролировать торговый оборот свидетельствует и введение законодательно установленных тарифов оплаты за наем.
Наконец, следует упомянуть и еще об одной чрезвычайно важной реформе Хаммурапи: он совершенно запретил продажу земли (кроме
367
Глава V
городских участков), во всяком случае на всей территории царства Ларсы. По-видимому, немало земли на завоеванных территориях было взято в царский фонд, а их владельцы превратились в царских людей.
Можно высказать догадку, что еще ко времени Хаммурапи или его ближайших потомков относится получение важнейшими городами Нижней Месопотамии первых, еще незначительных привилегий *.
Впоследствии среди привилегированных городов Нижней Месопотамии на первом месте стояли Сиппар, Ниппур и Вавилон. В старовавилонское время привилегии Ниппура, возможно, заключались в том, что его храмовые земли не были или были не в такой степени, как в других городах, подчинены царскому управлению. О самом Вавилоне мы, к сожалению, практически ничего не знаем: повышение грунтовых вод в связи со строительством одной из плотин новейшего времени сделало здесь слои II тысячелетия до н. э. недоступными для археологов. Больше известно о Сиппаре, особенно после выхода в 1975 г. большой монографии Р. Харрис «Древний Сиппар».
Сиппар в старовавилонское время был не городом, а «номом», состоявшим из более чем полудесятка небольших поселений: Сиппар-Ам-нанум, Сиппар-Яхрурум, Сиппар Большой, Кар-Шамаш и др. Отдельным укрепленным поселением была также обитель при Э-баббаре, храме бога Шамаша и его жены Айи, включавшая дома жрицы укбабтум (нин-дин-гир), жриц-надитум и служебного персонала, мужского и женского (причем некоторые профессии, традиционно мужские, вплоть до управляющего хозяйством, могли занимать и женщины; писцами также нередко были женщины, однако и служащие-мужчины могли жить внутри стен обители).
Жрицы-надитум [51—54], по-видимому сравнительно мало обремененные культовыми обязанностями, занимались также частной хозяйственной деятельностью (через братьев или нередко через агентов, так как свобода их передвижения за пределами обители была ограничена). Эта деятельность нисколько не изменилась и после того, как с 1768 г. вся обитель вошла в состав царского хозяйственного сектора, а ее люди стали царскими слугами. Почти все надитум происходили из богатых фамилий, среди них и царевны. Освобожденные от мук деторождения в антигигиенических условиях — удела их современниц — и от домашних забот, они, бывало, доживали до глубокой старости, а свой достаток, «вплоть до иголки в стене», передавали приемным дочерям (не обязательно из родственниц), которые тоже должны были принять сан надитум. При вступлении в обитель надитум получали приданое в виде кольцевидных слитков серебра, дальних предшественников монеты. За время жизни в обители они покупали в свою частную собственность (в одном случае даже у царя) и сдавали внаем поля, дома и финиковые плантации, давали в рост серебро, а также участвовали в торговле. К сожалению, несмотря на цепные исследования Р. Харрис, мы знаем об их домах, нравах и самой обители бесконечно меньше, чем могли бы знать, потому что и обитель, и сам храм Э-баббар срыты и уничтожены без каких бы то ни было зарисовок, без ясных описаний и чертежей при «раскопках», произведенных в Сиппаре в 1894 г. нашей эры аббатом В. Шейлем.
Нам теперь известно, что совершенно аналогичные обители жриц-на-дитум различных богов существовали во всех важнейших городах Вавилонии. По-видимому, эта категория безбрачных жриц была нововведением Старовавилонского периода; причиной ее возникновения послужило, возможно, то обстоятельство, что, как указывает Р. Харрис, не
* Впрочем, есть также основания думать, что эти привилегии (в более полном объеме) были дарованы указанным городам при следующей, Касситской династии.
368
Старовавилонский период в Двуречье
движимое имущество надитум фактически оставалось в пользовании и владении братьев этих жриц и поэтому до их смерти не выходило ив состава фамильной недвижимости.
Другое важнейшее учреждение Сиппара этого времени — торговая организация — карум. По-видимому, большинство месопотамских городов Старовавилонского периода имело свой карум, который являлся и гаванью (если город стоял на реке), и рынком, и организацией купцов вместе. Сиппар не составлял исключения. Сиппар служил отправным пунктом торговых путей, шедших на север, и, по-видимому, основным местом обмена с пастушескими племенами. Отсюда вверх по Тигру и Евфрату уходили главным образом грузы шерсти и тканей, а вниз, вероятно, грузы металла и леса. Однако карум Сиппара имел гораздо большее политическое значение, чем карум, скажем, Ларсы или Ура.
Благодаря исследованиям Р. Харрис, мы знаем об административном устройстве Сиппара больше, чем о строе любого иного города или «нома» старовавилонского времени. При эфемерных правителях XX в. до н. э. он не отличался от других городов; в дальнейшем его устройство претерпевало изменения. Город делился на «кварталы» (бабтум), каждый со своим местом сходки, где председательствовал хазианум. Во главе всей городской администрации вначале стояли старейшины (шпбутум) и глава их совета — рабианум, избиравшийся (по жребию или голосованием, неизвестно) на один год; кроме того, имелось народное собрание (алум, пухрум), собиравшееся редко и только по важнейшим случаям; все чаще, по-видимому, от его имени выступало единолично особое лицо — «глава совета» — кенгалъ. Хотя в Сиппаре имелось «дворцовое» имущество (земли, работники, зерновые склады), но дворца, как такового, не было и в отличие от других «номов» Нижней Месопотамии рабианум и старейшины управляли по поручению царя и государственным сектором, хотя имущество дворца и его люди четко отличались от имущества города. Лишь в пригороде Сиппар-Амнанум царским имуществом, как и в других городах, ведал чиновник-шакканаккум. Судьи выделялись, видимо, из числа старейшин, от случая к случаю. Самостоятельное управление имела торговая организация (карум), которую возглавляли четыре, вероятно, периодически сменявшихся лица.
Со времени Хаммурапи каруму, число членов которого было увеличено, были переданы судебные функции и наряду с этим был введен постоянный «царский» суд для города. Одновременно все должностные лица храмов, а также тамкары были переведены в категорию царских людей.
Дальнейшая реформа была проведена при Самсуилуне. Должности рабианума и старейшин были упразднены: функции старейшин (включая сбор царских налогов и управление царским имуществом) были переданы каруму, а функции рабианума — разделены между царским начальником области (шапир матим; ирригацией ведал шапир нарим) и карумом во главе с начальником торговых агентов (вакиль тамкари): первые ведали областью, второй — собственно Сиппаром. Вакиль тамкари переизбирался ежегодно, как и рабианум. Судебные функции старейшин перешли к царским судьям. Таким образом, в Сиппаре со времен Самсуилуны произошло сращение царской администрации с городской; надо думать, что на этом выиграла богатая верхушка горожан.
Однако деловая активность, протекавшая в Сиппаре, за исключением имевшей скорее местное значение, например деятельности жриц-надитум, не выходила из-под бдительности верховного контроля царской власти, ибо тамкары и здесь, как и везде в Вавилонском царстве Хаммурапи, были царскими служащими и агентами, несмотря на сохранявшиеся для них возможности частного обогащения.
24 Заказ Ко 1238
369
Глава V
Таким образом, тенденция к восстановлению во всей Месопотамии тоталитарной по своим полномочиям, деспотической по своему правовому характеру царской власти чрезвычайно отчетливо наблюдается в мероприятиях Хаммурапи: в подчинении храмов царю, превращении торговцев в царских чиновников, запрещении частного предпринимательства, в унификации администрации. Главное же состоит в том, что при Хаммурапи не существовало никаких органов, ограничивавших власть царя или независимых от него (более или менее независимым оставалось общинное самоуправление городов и сел, но даже органы управления сельской общиной контролировались представителями царя).
5. Законы Хаммурапи
Теперь мы можем перейти к изложению собственно Законов Хаммурапи. Текст их доступен для читателя, ибо не раз переводился на русский язык [II—VII, 6; IV, 4], поэтому целесообразно будет излагать лишь главные их положения. При чтении нижеследующего нужно учитывать, что и от времен Хаммурапи, и от времен его преемников дошло много документов деловой практики, во многом углубляющих и даже изменяющих впечатление, складывающееся от законов. Нужно также все время помнить, что эти законы, как и вообще любые законы, рисуют идеализированную картину, так как реальные общественные отношения отражены в них лишь в преломлении через правовые взгляды того времени. Кроме того, эта картина неполная, потому что писаные, законы были рассчитаны, очевидно, только на царские суды и они вовсе не представляют свода всего действовавшего права. К тому же, хотя воля господствующего класса, выраженная в законах, уже в достаточной мере обеспечивает односторонность правосудия, мы не имеем сведений о том, в какой степени суды еще больше искажали его под влиянием взяток тяжущихся или под давлением административных властей. Но уже сам факт юридической абстрагирующей идеализации, присутствующей в Законах Хаммурапи, заставляет историка с особым вниманием отнестись к его подлинным письмам, подробно рисующим его административную деятельность, а также к другим письмам — как дворцовым, так и частным — и к документам этого времени. Пожалуй, они во многом яснее показывают общественную и политическую позицию знаменитого вавилонского царя и историческое значение его деятельности. Хаммурапи придавал исключительно важное значение переписке с чиновниками на местах и своему личному вмешательству даже в мельчайшие вопросы управления; только таким образом он рассчитывал обеспечить бесперебойное функционирование всего созданного им большого государственного механизма. В этом он брал пример со своего соседа и современника Шамши-Адада I ашшурского, а может быть, и других выдающихся государственных деятелей тех времен. Поэтому, разумеется, многие из приводимых нами ниже сведений почерпнуты и из писем Хаммурапи.
Законы Хаммурапи (сокращенно ЗХ) представляют собой крупнейший и важнейший памятник права древней Месопотамии. Об уважении, которое он вызывал в самой Месопотамии, говорит тот факт, что даже полторы тысячи лет спустя после их «обнародования» текст законов все еще переписывался. В западной науке утвердилось мнение, что ЗХ представляют собой не сборник действующего права, а скорее некие «благие пожелания», выражающие намерение Хаммурапи предстать перед современниками и потомками, а особенно перед богами в качестве мудрого и справедливого судьи. На практике же эти законы, по мнению ряда исследователей, не применялись.
370
Старовавилонский период в Двуречье
Однако эта точка зрения, по-видимому, неверна. Прежде всего следует указать, что цари в древней Месопотамии, как правило, вообще не выполняли судейских функций. Они лишь назначали тех судей, чья юрисдикция распространялась на царских людей. Что же касается общины, то осуществление суда над своими членами было той из ее прерогатив, которую община сохранила до конца периода древности, даже и тогда, когда общинная собственность отмерла. В этом отношении показательно, что и в месопотамском пантеоне судьей богов был не верховный бог Эллиль (или Мардук), а бог Солнца Шамаш. Среди многочисленных писем, адресованных Хаммурапи, и его писем различным чиновникам нет ни просьб о суде или апелляций на неправильное решение суда, ни случаев решения царем каких-либо судебных тяжб. Все жалобы, содержащиеся в таких письмах, как и все решения по этим жалобам, относятся к административной, а не к судебной сфере. Далее, недавние исследования советских и иностранных ученых показывают [IV, 4; V—VII, 21; 22; 34; 35; 38; 69], что и ЗХ, и отдельные царские указы, например так называемые указы «справедливости» (мишарум), имели вполне реальную силу и их проведение в жизнь обеспечивалось принудительной силой государства. Все это позволяет нам рассматривать и ЗХ именно как законы в точном смысле этого слова. Другое дело, что при применении этих законов (как и обычно в древности) пределы судейского усмотрения и толкования могли быть весьма широкими. Но на юридической практике того времени мы остановимся особо.
Текст ЗХ начинается с торжественного вступления, стиль которого напоминает культовые эпические поэмы:
«Когда славнейший Анум, царь Ануннаков, и Эллиль, владыка небес и земли, устанавливающий судьбы страны, вручили Мардуку, первородному сыну Эйи, главенство над всеми людьми, возвеличили его среди Игигов *, назвали Вавилон его славным именем, возвысили его над четырьмя странами света и установили в нем вечное царствие, чьи основания прочны, подобно небесам и земле, тогда-то меня, Хаммурапи, правителя заботливого и богобоязненного, дабы справедливость в стране была установлена, дабы погубить беззаконных и злых, дабы сильный не притеснял слабого, дабы, подобно Шамашу, над черноголовыми я восходил и страну озарял, Анум и Эллиль, дабы плоть людей была ублаготворена, назвали по имени».
Таким образом, провозглашается религиозно-правовое основание власти царя и цель издания им законов. Затем Хаммурапи перечисляет своп благочестивые деяния, которые он совершил в качестве представителя каждой общины своего государства в отдельности перед богом этой общины, и тем самым утверждает законность своей власти над каждой из них. Иначе говоря, он рассматривает свое царство как своего рода личную унию между всеми «номовыми» общинами — от Ура и Эреду у Персидского залива до Ашшура и Ниневии на среднем Тигре. В то же время ново и важно, что подчеркивается «вечность» царской власти в Вавилоне. Характерно, что, перечисляя все эти общины, он первыми упоминает Ниппур и Эреду — древнейшие культовые центры Двуречья, а затем уже Вавилон, бог которого Мардук был отождествлен с богом Асал-лухи, сыном Энки, главного божества города Эреду. Здесь же приводится и длинная, чрезвычайно пышная титулатура Хаммурапи: «Накопитель богатства и изобилия, Семя царственности, Царь благоразумия, Сень страны, Ярый телец, забодавший противника, Укротитель врагов,
♦ О двух родах, или фратриях, богов — Игигах и Ануннаках — и роли богов Анума, Эллиля, Эйи и Мардука см. выше, с. 281.
371
24*
Глава V
Пастырь людей» и т. п. Наконец, вводимый словом «отныне», начинается собственно текст законов.
Законы Хаммурапи представляют собой результат тщательного обобщения и систематизации разновременных писаных и неписаных норм права. Они не содержат исчерпывающего свода таких норм (отсутствуют, например, нормы, устанавливающие наказание за простую кражу, за умышленное убийство, за чародейство и т. п.), но такая задача, видимо и не ставилась. Подобного рода простейшие случаи предполагались общеизвестными и не вызывающими разногласий. ЗХ рассматривают лишь те случаи, по поводу которых действующие нормы писаного или обычного права различных областей страны расходились между собой. Впрочем, и нормы, регулирующие «простейшие» случаи, текстом законов подразумеваются как существующие: нетрудно даже указать, исходя из внутренней логики построения сборника законов, места в тексте, где они могут быть вставлены.
Законы Хаммурапи содержат несколько сот правовых норм, относящихся, если употреблять современную терминологию, как к уголовному, так и к гражданскому (а также и к процессуальному) праву. Сами же вавилонские юристы такого различия не проводили, и его не знает ни одна древняя система права. Каждая норма вводится словом «если», после чего следует изложение возможной ситуации и вытекающих из нее юридических последствий. При издании текста ЗХ современными учеными он был разбит на «параграфы», или «статьи», снабженные нумерацией (сам текст, разумеется, никакого деления или нумерации не содержит, так как, вероятно, выучивался наизусть) *. Предложенное ныне разделение далеко не во всех случаях можно признать удачным, но оно вошло во всеобщее употребление, так что и мы будем его придерживаться. Всего таких параграфов получилось 282.
Исследователи уже давно работают над выявлением внутренней системы ЗХ, логики расположения отдельных норм внутри текста. Предлагалось много разных подразделений ЗХ на группы параграфов, однако при этом всегда исходили из современных юридических категорий, которые, разумеется, не полностью соответствуют юридическим представлениям и категориям Старовавилонского периода. Из-за этого текст казался разделенным грубо механически, отсутствовала видимая связь между группами норм, неясен был сам принцип деления, ибо оставался непонятным порядок, в котором вавилонские юристы расположили отдельные нормы. Сейчас можно считать установленным, что нормы внутри ЗХ группируются по «предмету» регулирования, а расположение норм внутри групп и переходы от группы к группе осуществляются по принципу ассоциации. Так, первая группа норм (§ 1—5) устанавливает кару за важнейшие правонарушения: ложные обвинения в убийстве или чародействе, лжесвидетельство и «изменение» судебного решения судьей. Очевидно, молчаливо предполагается, что нормы обычного права, карающие собственно убийство и чародейство, как бы присутствуют впереди этих параграфов. Особенно интересен последний из них. Он гласит, что судья, вынесший решение по делу и выдавший соответствующий документ, а затем «изменивший свое решение», должен уплатить (потерпевшему) сумму, равную двенадцатикратной исковой сумме по этому делу, и быть с позором отрешен от должности (возможно, даже подвергнут телесному наказанию). Прежде всего отсюда следует, что судебное дело считалось законченным лишь после выдачи документа. Важно также понять, за что, собственно, несет кару судья. Общепринятой является точка зрения, согласно которой судья в этом случае повинен во
* То же верно и в отношении всех остальных древневосточных законов.
372
Старовавилонский период в Двуречье
взяточничестве, склонившем его изменить первоначальное решение. Однако поднесение «подарков» судьям в древности вовсе не обязательно считалось предосудительным, а кроме того, непонятно, почему не карается случай, когда за взятку судья сразу же выносит неправосудное решение. В действительности, по-видимому, речь идет о том, что уже законченное дело не подлежит новому рассмотрению, т. е. приходится признать, что принцип non bis in eadem re («по одному делу два раза не выносится решение») был усвоен вавилонянами за много веков до римских юристов.
Следующие статьи (§ 6—25) посвящены охране собственности царя, храмов, общинников и царских людей. Последний параграф этого раздела касается противоправного завладения чужим имуществом. Поэтому следующий раздел (§ 26—41), касающийся имущества, полученного от царя за службу, начинается с параграфа, согласно которому воин, не пошедший в поход или пославший вместо себя наемника, подлежит смертной казни (не за «дезертирство», как обычно считают, а за то, что, не выполнив свою службу и утратив тем самым право на служебный надел, продолжает им пользоваться, т. е. как бы за «кражу»). Последний параграф этого раздела касается вопроса о противоправном использовании чужого поля а § 42 (первый в следующей группе) — тоже об использовании чужого поля, но в другом аспекте. Эта четвертая группа норм (§ 42—88) регулирует операции с недвижимостью и ответственность за правонарушения, касающиеся этого имущества. Такие переходы «по ассоциации» от группы к группе можно проследить и дальше, но здесь не имеет смысла этого делать. Укажем лишь следующие группы: § 89—126 — торговые и коммерческие операции; § 127—195 — семейное право; § 196—214 — умышленные и неумышленные телесные повреждения; § 215—282 — операции с движимым имуществом, включая наем имущества и личный наем (эти два вида правоотношений вавилонские юристы рассматривали как один).
Тот же переход «по ассоциации» от нормы к норме можно проследить (не всегда вполне последовательно) и внутри каждого раздела. Возьмем для примера раздел, посвященный семейному праву. Он начинается с параграфа, трактующего о ложном обвинении «жены человека» в каком-либо преступлении. Казалось бы, странное начало: для нас привычнее было бы начать с установления общих принципов. Однако в системе права, не знающей разделения на уголовное, гражданское и т. п., никакие «общие принципы», кроме тех, которые содержатся в § 1—5, выделить, собственно говоря, и невозможно. Но логика в таком начале есть: предшествующая норма (замыкающая раздел о коммерческих операциях) тоже касается ложных обвинений. В § 128 разъясняется, кого, собственно, следует считать «женой человека». Для понимания дальнейших норм важно отметить, что в ЗХ женщина может быть субъектом или объектом преступления только именно как жена или дочь (за исключением редких особых случаев — см. ниже). Поэтому естественно, что после § 128 следует норма, устанавливающая ответственность за прелюбодеяние. Далее, опять-таки вполне логично, следуют нормы об ответственности за изнасилование и об опровержении ложных обвинений в прелюбодеянии. Далее (§ 133) устанавливается, что, в случае если муж попал в плен, но жена его не испытывает материальной нужды, она «не должна входить в дом другого». Этот проступок приравнивается к прелюбодеянию и карается так же. Далее устанавливаются правила на случай, если попавший в плен муж не оставил в доме достаточных средств или умышленно покинул свою общину (и тем самым жену, не дав ей развода). Затем следуют нормы, касающиеся различных случаев развода и связанных с ним проблем, а также нормы на случай,
373
Глава V
103. Диоритовая стела с законами Хаммурапи, из Суз, около 1750 г, до н. э. а) общий вид;
б) фрагмент текста законов на стеле
если брак окажется бесплодным. Следующая норма запрещает мужу покидать заболевшую жену: он должен содержать ее в своем доме до смерти. Однако, если она пожелает, она может уйти из его дома, забрав свое приданое. После этого следуют нормы, регулирующие имущественные взаимоотношения супругов и их раздельные и совместные права и ответственность в отношении третьих лиц. В § 153 таким «третьим лицом» является «другой мужчина», ради которого жена позволила умертвить своего мужа. По этому случаю законодатель вновь возвращается к вопросу о преступлениях против семьи (§ 154—158), а отсюда переходит к установлению норм, касающихся приданого и семейного имущества.
Пожалуй, этого достаточно, чтобы показать, что расположение отдельных норм в тексте ЗХ отнюдь не хаотично, а подчинено строгой^ хотя и непривычной для нас логике. Перейдем теперь к общей характеристике старовавилонского права и отдельных его разделов, какими они представляются на основе текста ЗХ и документов правовой практики.
Субъектом права в рассматриваемый период является, как общее правило, свободный мужчина, не находящийся под патриархальной властью. Он может быть либо свободным общинником (главой патриархальной семьи — авилум «человек»), либо царским служащим (мушкенум «падающий ниц», т. е. «бивший челом», имеется в виду — царю с просьбой о принятии на службу). Авилум — собственник определенной части общинной земли, мушкенум — держатель участка царской земли под условием выполнения определенной службы. На социальной лестнице мушкенум стоит определенно ниже авилума: его честь, жизнь и личную неприкосновенность ЗХ оценивают «дешевле» (см. § 196 и сл.). Вместе с тем имущество мушкенумов охраняется более строго, подобно имуществу храма или дворца (§ 8). Это и не удивительно, ибо имущество мушкенума тесно связано с дворцовым (т. е. царским), как бы является его частью. Рабы мушкенумов пользуются, подобно дворцовым рабам, известными привилегиями (например, раб мушкенума или дворца может вступать в брак со свободной— § 176). Следует заметить, что царские служащие высших (а иногда и средних) категорий никакой социальной приниженности не испытывали, ибо наряду с большими служебными наделами владели (или, во всяком случае, в принципе могли владеть) также участками общинной земли, да и пожалованной от царя землей могли распоряжаться достаточно свободно. По этим причинам энп относились к авилумам. Следовательно, мушкенумамп в точном смысле этого слова были только царские служащие низших категорий.
374
Старовавилонский период в Двуречье
Глава V
Они вербовались из людей, утративших по тем или иным причинам связь с общиной (разорившиеся, изгои, беглецы), а также осевших на землю членов пастушеских племен, пришельцев и т. п. Вероятно, часть из них была потомками гурушей шумерской эпохи. Естественно, что на таких людей свободные общинники смотрели свысока, а доля мушке-нума считалась весьма незавидной. Позже, в Новоассирийский период,, этот термин означает просто «бедняк». С таким значением он попал затем в арабский (мискйн), а оттуда — в современный французский язык (mesquin). До нас дошло письмо, в котором некто пишет влиятельному лицу, которое он почтительно именует «отцом»: «Как известно моему отцу, я стал мушкенумом. Пусть мой отец вернет меня под власть общины таким образом, чтобы против меня не возбуждали жалобы».
В некоторых случаях субъектом права может быть женщина, прежде всего если она — жрица. В отношении имущественных прав жрицы почти ничем не отличались от мужчин. Замужняя женщина тоже может иметь в некоторых случаях отдельное от мужа (полученное на отцовского дома) имущество (§ 150) и обезопасить себя от ответственности за его долги, сделанные до женитьбы (§ 151). Известными имущественными правами пользуется также вдова (§ 171, 172). Из документов известны случаи, когда женщины выступают контрагентами в различных сделках, но, за исключением жриц (и гетер — они тоже считались служащими богине любви Иштар), они всегда выступают в этих сделках совместно с мужем, братом или сыном.
Обычно дети становились полноправными лини, после смерти отца и наследования семейного имущества. Но известны случаи, когда престарелые отцы при жизни передавали детям свое имущество в обмен на обязательство со стороны детей выдавать отцу, «пока он жив», определенное содержание. Такие же договоры заключали иногда со своими детьми и матери, очевидно передавая им свою «вдовью долю» (свое приданое, а также, если были, подарки мужа).
Весьма интересно и важно, что в этот период некоторые остатки правоспособности сохраняют также и рабы. Так, за оскорбление действием, нанесенное свободному, раб карается отрезанием уха (§ 205). Таким же образом карается и раб, оспаривающий свое рабское состояние (§ 282). В более ранний период известны судебные процессы, в ходе которых рабы пытались отстаивать свою свободу. Как правило, они их проигрывали. Видимо, и теперь раб мог, по крайней мере теоретически, оспаривать свое рабское состояние в суде, но проигрыш процесса уже грозил ему наказанием. Интересно, что в обоих случаях наказание назначается по суду (вместо непосредственной внесудебной расправы со стороны хозяина) и, будучи мучительным и позорным, вместе с тем не снижает ценности раба как рабочей силы. Кроме того, дворцовый ра& или раб мушкенума могли жениться на свободных, и их дети считались свободными (§ 175). Вдова такого раба, если она была свободной, имела право забрать свое приданое и половину совместно нажитого имущества «для своих детей» (§ 176). Вторая половина отходила господину умершего раба. Характерно, что дети в этом случае именуются не «детьми раба», но «ее детьми». Прочие рабы, видимо, не имели и этих скромных привилегий. Наконец, рабыню, родившую своему господину детей, после его смерти полагалось отпустить на свободу вместе с детьми, даже если они не были официально признаны отцом. Если же они были признаны, то имели право на долю в наследстве наряду с детьми от законной супруги (§ 170—171). Раб, купленный в чужой стране и приведенный затем в Вавилонию, подлежал отпуску на свободу без выкупа, если выяснялось, что он «сын Страны», т. е. вавилонянин. Так как свободнорожденный вавилонянин в принципе не мог быть обращен навсегда
376
Старовавилонский период в Двуречье
в рабство и тем более продан в другую страну, то здесь, надо полагать, речь идет о жертвах вражеских набегов *.
Субъектами права могли быть, по современной терминологии, не только физические лица, но и лица юридические — храм и дворец (т. е. государство). И в этом отношении ЗХ далеко опередили не только свою, но и дальнейшие эпохи (мусульманское право и ныне не знает института юридических лиц). Правда, практика была здесь не всегда вполне последовательна. Храмы, например, занимались ростовщической деятельностью, но в документе писалось, что заем получен «от (такого-то) бога». Возможно, что такая редакция считалась просто более обязывающей для должника. В ЗХ храм и дворец выступают непосредственно лишь в редких случаях: либо когда речь идет о похищении храмового или дворцового имущества (§ 6 и 8; разница между этими статьями заключается, видимо, в том, что параграф 6 имеет в виду кражу, совершенную непосредственно па священной территории дворца или храма, т. е. святотатство, а потому карается смертью)? либо когда речь идет о выкупе пленного воина (§ 32). Земельные же владения дворца и храмов уже были розданы различного рода держателям, которые и выступали как представители дворца пли храма. Охране этой собственности посвящены параграфы 26—41. Лишь попутно п случайно эти нормы содержат также и сведения о служебных обязанностях держателей. Подобные сведения мы находим в письмах п некоторых административных и частноправовых документах.
Всякий царский служащий или работник владел землей из дворцового фонда лишь условно, в зависимости от выполняемой им службы. Царь мог в любое время отнять такую землю у владельца или заменить ему один надел на другой. В случае смерти владельца земля не переходила по наследству, если па наследника нельзя было возложить ту же службу (илькум); однако по мере того как во множестве случаев эта земля все же переходила к сыну владельца и так как администрация редко считала нужным менять условия землепользования, то надельная земля со временем все более становилась прочным достоянием ее владельца и его семьи (§ 27—29, 31—32) п в письмах этого времени часто называется, так же как собственная земля, «владением отцовского дома» (цйбит бит-абим). Тем не менее земля эта, а также дом и огород, расположенный на ней, не могли отчуждаться по произволу владельца (§35— 38). Степень свободы распоряжения надельной землей из царского фонда была различной для членов администрации, крупных ремесленников, жриц ** и т. п., которые могли отчуждать эту землю с передачей покупателю своей службы (§ 40), и для работников дворцового хозяйства (нашшбпльтим), которым совершенно запрещались отдача надела за долги и дарение его частей жене и детям (§ 38) и, конечно, также его продажа; в аналогичном положении находились и наделы воинов.
Из числа лиц, имевших служебные наделы из царского земельного фонда, в ЗХ особое внимание уделяется воинам. ЗХ знают две категории
* Не раз задавался вопрос: кто станет покупать за рубежом такого раба себе в убыток? Но вспомним, что при Хаммурапи торговля была подчинена государству и торговые агенты были государственными служащими. Таким образом, очевидно, расход за выкуп из-за рубежа своих граждан несло государство. Из частных писем нам известно, что таких выкупленных поглощало царское хозяйство. Ср. также § 32, где говорится о том, что выкуп за царского воина, попавшего в плен п не имеющего средств в собственном хозяйстве, должен платить местный храм (при Хаммурапи тоже подчиненный государственному хозяйству) или непосредственно дворец.
** Жрецы в ЗХ не упомянуты; судя по тому, что жреческие должности могли распродаваться по частям, служба жреца обычно оплачивалась серебром или натурой.
377
Глава V
воинов, различие между которыми до сих пор неясно: реду\м\ (шумер. ага-уш) «погонщик» * и ба’ирум (в Мари бё'рум, шумер, шу-пёш) «ловец»; объяснить и сами эти названия мы тоже пока не можем.
Государство Хаммурапи опиралось не столько на ополчение свободных, сколько на постоянное войско (воины получали от царя за службу наделы земли). Этот способ довольствования воинов был наиболее удобен для создания профессионального войска в условиях господства в основном еще натурального хозяйства и наличия большого фонда царской земли. Такое войско было независимо от местных общинных влияний и служило наиболее надежным оплотом единства государства и деспотической царской власти. Чтобы сельскохозяйственные работы не отрывали воина от службы, существовал институт «подсобников» (таххум): воин брал в товарищество другое лицо, обычно воина же, младшего по чину или сроку службы; они по очереди занимались и сельским хозяйством, и повседневными воинскими обязанностями. Однако наем постороннего лица воином взамен себя для участия в военном походе карался смертью и передачей воинского надела нанятому (§ 26); также и воинский командир, принявший наемника или использовавший воина или членов его семьи не для воинской службы, подлежал смертной казни. Таким образом, закон защищал воина от злоупотреблений со стороны его командира и от эксплуатации им в своих интересах, что, конечно, противоречило бы стремлению государства поддерживать боеспособность армии (§ 33—34). Царская земля под воинскими наделами полностью исключалась из оборота; лишено было законной силой всякое частноправовое распоряжение землей воина (продажа, обмен, дарение, завещание и передача за долги). Всякая сделка относительно земли воина или наши-бильтим считалась ничтожной, и предполагавшийся приобретатель «терял свое серебро», а при мене участков — полученную воином приплату (§ 35—38, 41). Правило это действительно проводилось в жизнь. Вернувшемуся из плена воину был обеспечен его надел (§ 27), а в случае гибели воина его надел передавался его совершеннолетнему сыну, если же совершеннолетнего сына не было, то на воспитание несовершеннолетних выделялась часть надела. Зато если воин ради избавления от службы бросал надел, то ему предоставлялось время, но не более года, в течение которого надел за ним сохранялся при условии возвращения его к своим обязанностям (§ 30—31). Если взятый в плен воин был выкуплен за рубежом царским торговым агентом, а у его семьи не хватало средств для возмещения выкупа агенту, расходы там-кара возмещал местный храм (как представитель царского хозяйства в данной общине) или непосредственно дворец, но воинский надел отдавать в возмещение выкупа запрещалось (§ 27—29). Эти законы преследовали цель предотвратить расхищение царской земли, размельчение воинских наделов и разорение воинов.
Небезынтересно привести данные о размерах служебных наделов, которые содержатся в переписке Хаммурапи с неким Шамашхазиром, управляющим царским хозяйством в Ларсе. Эти размеры соответствовали званию и должности держателей.
Мы уже знаем, что высшая группа держателей царской земли — тамкары, жрицы-надитум, представители администрации и крупные мастера-ремесленники не были обязаны пожизненно нести службу (которая к тому же в ряде случаев заменялась денежными взносами): они могли в любой момент продать свой надел вместе с обязанностью служить по
* Реду исполняли, в числе прочих, и полицейские обязанности, поэтому имелись реду не только царские, но п при общинном совете и суде.
378
Старовавилонский период в Двуречье
данной должности и, возможно, также поэтому не охватывались понятием «мушкенум», а считались авилумами, как и граждане общины, не связанные с царем или храмом. Размеры их наделов составляли от 12 до 75 га (а при Рим-Сине и 300); они, несомненно, принадлежали к классу рабовладельцев. Если (как чаще всего и бывало) им трудно было по характеру своей службы отлучатцся для личного участия в работах на наделе, они сдавали его в аренду; иначе же вели хозяйство самостоятельно с помощью дополнительной рабочей силы — наемников, должников и, конечно, в первую голову собственных частных рабов. К сожалению, имеющегося документального материала недостаточно для того, чтобы судить, что было употребительнее — самостоятельное ведение хозяйства на наделе или сдача его в аренду. Любопытно, что арендная плата (рента) частного арендатора называлась тем же термином, что и натуральный побор с работников, сидевших на царской земле, — бильтум или миксум. Очевидно, отношения арендодателя с арендатором мыслились как аналогичные отношениям между царем и людьми, работавшими на него за надел, хотя первые заключали между собой договор как равные стороны, а зависимость работников от царя определялась в значительной степени произволом царской власти.
Царские служащие и ремесленники средней категории получали наделы размером 9—12 га; надел воина составлял обычно 12 га; по мере возможности и они применяли рабский труд, а также прикупали или приарендовывали землю дополнительно.
Служба воина считалась «вечной». Точно так же «вечной» считалась и служба низшей категории работников царского хозяйства, лиц, создававших материальные блага. Терминология в законах и документах тут колеблется: иногда все царские люди, по-видимому, охватывались термином «мушкенум», и тогда вся низшая категория обозначалась как «нашп-бпльтим» — «приносящие доход» и подразделялась более дробно по разным профессиям; иногда же в соответствии со словоупотреблением в реальной жизни только люди этой низшей категории называются «мушкенум»; в таком случае они подразделяются на «приносящих доход» в виде материальных предметов, пли собственно «наши-бильтим» (термин, под которым в данном случае подразумеваются прежде всего рядовые ремесленники), на земледельческих работников — ишшаккум и пастухов — ре ум. Люди этой категории обычно получали групповые наделы, не превышавшие 18 га на группу. Если иметь в виду, что все они либо являлись земледельцами-издольщиками (может быть, даже испольщиками?), либо были обязаны кроме работы на своем наделе заниматься рще какой-либо ремесленной или другой работой на дворец, то станет ясно, что они могли существовать лишь впроголодь. Нс в отдельных случаях даже и ишшаккум мог нанимать работника, а иной раз и владеть рабом. Воинской службе люди этих категорий не подлежали.
Служащим царя не возбранялось приобретать частную землю из общинного фонда (§ 39), п большинство служащих высшей и даже средней категории так и делали* Глава индивидуальной семьи мог иметь в своем частном распоряжении участок на общинной земле размером, по имеющимся данным, от 1 до 60—80 га. Хотя в ЗХ об этой земле и ее собственниках почти ничего не говорится, но из частноправовых документов мы знаем, что она существовала и временами свободно отчуждалась (если на такие сделки не распространялся временный запрет или очередной мишарум, но столь радикальные указы о «справедливости», видимо, издавались редко и, вероятно, действовали только тогда, когда можно было доказать, что земля была продана именно в связи с задолженностью). Собственники такой земли должны были выставлять людей на общегосударственные повинности и платить налог.
379
Глава V
Частная собственность на землю в этот период еще только складывается под влиянием экономического развития, но социальная психология не перестроилась соответствующим образом. Отчуждение земли рассматривалось как несчастье, а покупка чужой земли — как «несправедливость». Хотя ЗХ ничего не говорят о продаже земли, но такое отношение к этому акту характерно и для них: параграфы 36—73 запрещают продажу служебных наделов, а в случае если она состоится, объявляют акт продажи ничтожным. Но из их текста видно, что продавец и здесь рассматривается как пострадавшая сторона. Продажа земли в каждом отдельном случае была, как правило, результатом экономического или иного давления на продавца со стороны покупателя. Земля не стала еще в этот период обычным предметом купли-продажи, чем и объясняется очень большой разнобой (до 2000%) в ценах на землю: цена определялась в каждом конкретном случае в зависимости от взаимоотношений покупателя и продавца. Цари, со своей стороны, пытались ограничить отчуждение земли п разорение общинников путем издания указов «о справедливости», на основании которых отчужденные земли в ряде случаев могли вернуться к их прежним владельцам.
ЗХ уделяют большое внимание аренде недвижимости (в первую очередь полей и садов), а также закладу ее в обеспечение ссуд. Существовало два вида земельной аренды: с уплатой определенной денежной суммы вперед или с уплатой доли урожая (при аренде сада — до 2/з) после уборки. Льготные условия предоставлялись в том случае, если в аренду отдавался необработанный участок (речь идет о пустоши, или так называемой «мертвой земле», подвергшейся затоплению во время одного из больших половодий). В этом случае арендная плата взималась только начиная с четвертого или пятого года.
Кредиторы, видимо, нередко принуждали своих должников отдавать им в «аренду» землю в счет уплаты долга, причем даже и землю, на которой уже зреет урожай. Доход кредитора от такой «сделки» мог значительно превышать сумму долга вместе с процентами. Такое злоупотребление ЗХ запрещают (§ 49—51 и 66). ЗХ содержат также положение, согласно которому должник в случае неурожая может переписать долговую расписку на следующий год и освобождается от уплаты процентов за этот дополнительный год. В ЗХ имеется также и ряд других статей, направленных на ограничение ростовщичества и защиту свободных общинников от злоупотреблений со стороны кредиторов. Так, устанавливается предельный размер ссудного процента: ЗЗ1 /3% с хлеба и 20% с серебра (§ 89). Кредитор, взыскавший более высокий процент, «теряет то, что дал» (§ 91). Определена также ответственность кредитора за всякого рода мошеннические махинации при расчетах (§ 92—94), причем в некоторых случаях спорная сумма может быть взыскана с недобросовестного кредитора в двойном размере. Должник имел право расплачиваться с кредитором любыми материальными ценностями, а не только теми, которые взял в долг (т. е., например, зерном вместо денег и т. п. — § 96). Самоуправное изъятие имущества в счет долга карается утерей прав на получение долга с возвращением должнику всего изъятого (§ ИЗ). ЗХсодержат также статьи, ограничивающие долговое рабство. Так, свободнорожденный человек, отданный в долговую кабалу или проданный в рабство, подлежит освобождению через трп года (§ 117). Характерно, что ЗХ избегают употреблять термин «раб» по отношению к таким людям. В Старовавилонский период для обеспечения уплаты долга существовал особый институт непутум «заложников». В отличие от случая долговой кабалы такой «заложник» брался насильственно заранее п содержался как бы в частной долговой тюрьме в обеспечение уплаты. Здесь тоже происходили различные злоупотребления, которые ЗХ запрещают (§ 114
380
Старовавилонский период в Двуречье
и 116). В частности, если заложник умрет в доме кредитора «от дурного обращения», то кредитор отвечает как за убийство, а также теряет право на взыскание долга. К сожалению, не все статьи, посвященные ростовщичеству, сохранились.
Тут же речь идет и о торговых и кредитных сделках содержательниц питейных домов (§ 108—111). За обвешивание они караются «женской» смертной казнью — утоплецием. Казнь грозит им и в случае, если они не донесут о сговоре между посетителями их заведений с целью совершения преступления.
Законы показывают с несомненностью, что Хаммурапи стремился несколько облегчить положение задолжавшей свободной бедноты и ограничить ростовщичество. С одной стороны, это можно рассматривать как мероприятия, предпринятые в русле его общей экономической политики, направленной против частной рабовладельческой хозяйственной деятельности вообще; с другой же — здесь явственно прослеживается попытка Хаммурапи, поставившего перед собой задачу прочного объединения страны, расширить социальную базу, на которую он мог бы опереться. Но также ясно, что его законы о ростовщиках носили половинчатый характер и никак не могли решить, вопрос о кабальных займах, который начал вырастать в главную проблему эпохи. Положения о недействительности заемных сделок на условии процента свыше Уз (!) основной суммы носили явно утопический характер: человек, чья семья и хозяйство гибнут, не станет отказываться от предлагаемого ему займа или доносить на недобросовестного кредитора, если рискует более никогда не получать взаймы. К тому же основными ростовщиками как раз и являлись царские чиновники (те же тамкары), а также храмы, и апеллировать от одного бюрократа к другому было бы явно безнадежно. Закон об освобождении заложника на четвертый год тоже не решал никаких проблем: заложник уходил от кредитора тем же неимущим бедняком, каким он к нему попадал, и ему предстояло либо сейчас же вновь идти в кабалу, либо прибегнуть к «защите» царского или храмового хозяйства.
В связи с вопросами займа в Законах Хаммурапи рассматриваются и вопросы поручения и хранения, а также регламентируются соглашения о товариществах, главным образом торговых (§ 99); все подобные дела были тоже связаны с деятельностью государственных торговых агентов (§ 99—107). Здесь отражены отношения, возникавшие в связи с внешнеторговыми предприятиями (известными также по письмам и документам), осуществлявшимися разъездными агентами (шамаллум, из шумерского «женского» языка: шаман-ла «разносчик»*). Такой разъездной агент зависел от тамкара — государственного служащего, находившегося, как правило, в метрополии. Хотя тамкар, по ЗХ, и был чиновником, но в данном случае он выступает и как частный купец-предприниматель, поскольку он сам рискует предприятием: подчинив тамкара царскому хозяйству, Хаммурапи не лишил его и прежней его сферы частной деятельности. Тамкар поручал шамаллуму товары для продажи; вырученное за эти товары серебро шамаллум должен был записывать и затем, по возвращении, отдавать своему принципалу; полученная прибыль поступала тамкару, за вычетом расходов шамаллума во время путешествия. Убыток не по вине разъездного агента нес сам тамкар. Законы (§ 102) предусматривают также и беспроцентную ссуду («вспомоществование») тамкара своему агенту, — вероятно, она фактически включала помимо суммы ожидаемого тамкаром дохода и содер
* Собственно «несущий перекидной мешок».
381
Глава V
жание шамаллума, сверх того, надо полагать, скромного вознаграждения, которое последний мог получать от государственного хозяйства. Тамкар мог требовать обратно «вспомоществование» с агента по суду, как обычный кредитор данные им взаймы деньги, с угрозой кабалы для неоплатного должника; зато шамаллум, раз выплатив ссуду, был не обязан отчитываться ни в убытках, ни в прибылях.
Выше упоминалось, что уже при династии Ларсы купцы брали на откуп поставку продукции царскими рыбаками и уплачивали дворцу Уз стоимости рыбы, а остальное реализовали в свою пользу. Из этого, между прочим, видно, что существовала не только внешняя, но и внутренняя торговля, в том числе продуктами питания. Встречается утверждение, будто древняя Передняя Азия не знала базаров; но на самом деле роль рынка играла здесь речная гавань (или торговая фактория, иногда и не у реки) — карум. Реки и каналы были главными транспортными дорогами, а карум — местом встречи гонцов, купцов, рыбаков и скотоводов, и здесь же, несомненно, происходила торговля, и крупная и мелкая. Но. кроме того, нам известно, что в питейных домах (они же, вероятно, и постоялые дворы), содержавшихся чаще всего женщинами (со времени Хаммурапи причисленными к царским людям), торговали не только алкогольными напитками (сикерой), но и продуктами питания; известны также хлеботорговцы [48]; в ЗХ, в письмах и документах упоминается о купле-продаже рабов, скота, лодок; в Сиппаре были зла-чокузнечный и другие ряды; продавалась, вероятно, и разная бытовая утварь. Однако уровень товарно-денежных отношений был еще сравнительно низким. Меновая торговля играет по-прежнему весьма значительную роль, и рядовые хозяйства носят натуральный характер и в торговом обороте участвуют лишь изредка.
Вслед за законами о торговле в ЗХ приводятся нормы, регулирующие отдачу вещей на хранение, также обычно связанную с торговыми путешествиями. Но важнейшая функция тамкаров в качестве сборщиков поборов с царских людей в законах не затронута п, очевидно, регулировалась внутренними распоряжениями дворцовой администрации. Были ли тамкары также и сборщиками общих государственных налогов, неясно.
Начиная с § 127, ЗХ переходят к изложению вопросов семейного права. Брак считается законным лишь при наличии брачного договора (§ 128). Такие договоры заключались в большинстве случаев устно, а к письменным контрактам прибегали, видимо, лишь когда необходимо было зафиксировать какие-либо особые условия. На территории бывшего царства Ларсы письменные брачные контракты вообще не составлялись. Из литературных памятников видно, что заключение брака сопровождалось также особыми церемониями и произнесением определенных фраз. Так, невеста говорила: «Ты лишь да будешь моим мужем, я же буду твоей женой». Глава семьи считался собственником пе только всего семейного имущества, но и всех членов семьи. Однако в некоторых случаях, как уже отмечалось, жена могла иметь известные имущественные права. Брак был моногамным фактически лишь для женщины. Муж мог невозбранно сожительствовать с рабыней, а дети от такого сожительства могли быть им узаконены посредством простого словесного волеизъявления. Другие старовавилонские семейно-брачные обычаи описаны нами выше, на с. 351—354.
Большое внимание ЗХ уделяют также решению различного рода имущественных проблем, связанных с браком («брачные дары», приданое, наследование и т. п.), а также вопросу об усыновлении.
Далее следует раздел об умышленных и неумышленных телесных повреждениях, а также о неумышленном убийстве. Эти проблемы будут рассмотрены ниже, в очерке уголовного права.
382
Старовавилонский период в Двуречье
Последний из разделов ЗХ посвящен найму рабочей силы и движимого имущества для разных работ, а также ответственности нанятых лиц за различные правонарушения, связанные с выполнением ими своих обязанностей. Весьма интересно, что авторы ЗХ рассматривали наем рабочей силы как разновидность имущественного найма, снова опередив свою эпоху, на сей раз уже на многие тысячелетия. Раздел содержит «тарифы» наемной платы, более или менее соответствующие тем, которые выявляются на основе изучения других документов. (Однако то обстоятельство, что наемная или арендная плата в живой юридической практике не всегда соответствовали нормам ЗХ, вовсе не доказывает, будто они не имели характера обязательных законов. Эти нормы, как они изложены у Хаммурапи, рассчитаны на применение при решении конфликтных дел судами, а не на все случаи жизни — для этого они слишком жестки и неизменны.) За убытки, причиненные хозяину, наемник отвечает в зависимости от характера убытков: возмещает материальные потери, а в более серьезных случаях (а также если его действия имели «злостный» характер) отвечает в уголовном порядке. Завершается этот раздел статьями, касающимися покупки рабов.
Как уже отмечалось, нормы, которые с точки зрения современной теории права являются уголовно-правовыми, в ЗХ не выделены в особый раздел, а разбросаны среди других.
ЗХ устанавливают суровые наказания за похищение чужой собственности (особенно за кражу рабов, грабеж, кражу со взломом и кражу во время пожара), за прелюбодеяние и другие преступления против семьи, за злоупотребление властью, за телесные повреждения и т. п. Карательная система ЗХ предельно проста: почти за все преступления полагается смертная казнь. Это наказание применяется либо из-за особой, с точки зрения вавилонских правоведов, опасности того или иного преступления (напрвмер, против собственности), либо по принципу талиона — воздаяния равным за равное (в случае даже неумышленного, но неосторожного причинения смерти). Талион применялся также и в большинстве случаев других правонарушений: преступивший закон возмещал тот самый ущерб, который он нанес или (при лжесвидетельстве, ложном доносе и т. п.) только пытался нанести потерпевшему. Принцип талиона был известен месопотамскому законодательству и раньше, но только в ЗХ он проводится столь широко и последовательно. К другим видам наказания прибегают очень редко. Денежное возмещение, ранее занимавшее важное место в законодательстве Двуречья, ныне применяется главным образом, когда потерпевшим является мушкенум, а не общинник.
Приговоры о смертной казни или членовредительном наказании приводились, видимо, в исполнение немедленно и публично. Только в случае прелюбодеяния муж имел право «простить» жену и тем самым даровать ей жизнь. Но тогда помилованию подлежал и ее сообщник. Мужчин, вероятно, как и раньше, умерщвляли оружием, а женщины подвергались утоплению. Особые виды смертной казни (сожжение, сажание на кол) применялись лишь в редких случаях наиболее тяжких преступлений женщин.
Суд как по гражданским, так и по уголовным делам происходил публично. Процесс носил состязательный характер, т. е. заинтересованные лица сами должны были возбуждать дело и поддерживать свои претензии или обвинения. В качестве доказательств могли служить письменные документы, свидетельские показания и ордалия — «суд божий». Ордалия могла состоять в испытании водой: обвиняемого бросали (или он сам бросался) в реку. Если Река (т. е. бог реки) «забирала» его, он признавался виновным. Если же обвиняемый выходил из реки невреди-
383
Глава V
мым, он считался оправданным. Отказ подвергнуться испытанию был равносилен признанию вины. Другим видом ордалии была клятва богами: считалось, что ложная клятва навлечет неминуемую кару богов. Отказ от клятвы тоже считался равносильным признанию. Никаких сведений о применении пыток или о каких-либо началах розыскного процесса до нас не дошло *.
Давая общую характеристику карательной системе ЗХ, следует отметить, что, будучи в целом более суровыми, чем предшествовавшие им, эти законы все же значительно мягче многих более поздних. Они также превосходят многие позднейшие законодательства по логичности и последовательности.
Вместе с тем Законы Хаммурапи — первые в истории законы, в которых с такой последовательностью отражено классовое и сословное деление общества, столь сурово охраняются частная собственность и рабовладение. Полной последовательности здесь еще пет: рабы сохраняют остатки правоспособности, а развитие частной собственности на землю встречает противодействие. Из этого следует, что Законы Хаммурапи показывают нам общество древней Месопотамии в один из чрезвычайно важных и интересных моментов его развития, развития долгого, трудного и отнюдь не прямолинейного.
Теперь мы можем подвести итоги деятельности Хаммурапи — одного из наиболее значительных государственных деятелей древней Передней Азии. В основном опа была направлена на всемерное усиление государственной власти в политическом и хозяйственном отношении и па всемерное ограничение частной хозяйственной инициативы (ростовщичества, торговли и т. и.). Недаром мы имеем основание думать, что идеалом Хаммурапи и его потомков был Шульги — создатель рабовладельческого тоталитарного государства III династии Ура [43].
Нет сомнения в том, что в своих законах, так же как и в многочисленной переписке с чиновниками, посредством которой он контролировал повседневное функционирование государственного аппарата и хозяйства, Хаммурапи исходил из интересов значительной части свободного населения страны. По отношению к нему законы его по тем временам справедливы, хотя бы потому, что логичны и последовательны, хотя и суровы; в письмах он также всегда стремится к разумному и справедливому решению. Нет сомнения и в том, что деятельность частных торговцев и ростовщиков, которых пытался обуздать Хаммурапи, была подлинным бичом для бедной части населения. Однако именно частное рабовладельческое хозяйство, против укрепления которого он столь активно боролся, находилось на магистральном пути развития древнего общества, ведшем в конечном счете, хотя и через бесчисленные страдания народа, к созданию высокоразвитого в хозяйственном и культурном отношении античного рабовладельческого общества того типа, какой впоследствии возник в Афинах и Риме. Политика Шульги, Рим-Сина и Хаммурапи объективно являлась попыткой затормозить историческое развитие.
Если при умном и деятельном правителе, каков был Хаммурапи, основная масса населения, огражденная от произвола частных хозяев, могла жить, казалось бы, относительно благополучно, то насаждавшаяся Хаммурапи государственная система деспотизма безотносительно к личным качествам практически бесконтрольно действовавшего монарха вела в то же время к всеобщему бесправию, к развитию бюрократизма и в конечном счете к экономическому застою.
* В одном из писем этого времени, возможно, идет речь о пытке раба.
384
Старовавилонский период в Двуречье
6. Старовавилонское царство от смерти Хаммурапи до падения его дома
Сын Хаммурапи, Самсуилуна, вступил на престол в 1749 г. до н. э. Программа его состояла в продолжении дела отца: поддержании единства страны при господствующей роли государства и царского хозяйства с подчинением храмов царю и возможным сокращением торговой и ростовщической частной активности в общинах. Поначалу все и шло в соответствии с этой программой: как и при Хаммурапи, в первые годы Самсуилуны документы частноправовой и частнохозяйственной деятельности встречаются значительно реже, чем при Рим-Сине I; правда, зато нет и свидетельств об энергичном и целенаправленном вмешательстве царя в хозяйственную жизнь на местах. В Ларсе торговый человек Ибни-Амуррум из дома богача Санума снова начинает постепенно прибирать к рукам чужие поля и сады, выполняя, однако, в качестве царского торгового агента и поручения по приемке поставок рыбы от царских рыбаков и т. п.
Граждане северных городов, с самого начала входивших в царство Хаммурапи и, вероятно, с самого начала поддерживавших установленный им режим, были как при самом Хаммурапи, так и при его сыне Самсуилуне гораздо менее стеснены в своей деловой и хозяйственной активности, чем жители бывшего царства Ларсы. При Самсуилуне более всего расцвела частнохозяйственная деятельность в северном торговом городе Сиппаре, правда главным образом связанная с жрицами-надитум.
Согласно обычаю Самсуилуна в 1-й год своего правления издал указ о «справедливости», фрагменты которого дошли до нас. В дальнейшем, вплоть до падения династии, все потомки Хаммурапи отмечали свое вступление на престол актом «справедливости» (мишарум), который затем, по-видимому, повторялся каждые 7—8 лет (периодичность установить трудно, так как не всякий раз объявление «справедливости» было поводом для составления соответствующей «датировочной формулы»; иногда же дату, названную в честь акта мишарум, хотя и вводили, но передвигали на год или даже два, если, с точки зрения составителей формул, были более важные события, по которым следовало назвать тот год, который в действительности был годом мишарум или следовал за ним). Нам известно об актах «справедливости» по «датиро-вочным формулам» 2-го года Самсуилуны, 2-го года Абиешу' и, вероятно, еще двух неуточненных годов этого же царя, от 2-го, 3-го (?) и 21-го годов Аммидитаны, от 2-го и 10-го годов Аммицадуки и, как кажется, от двух неуточненных годов Самсудитаны. Более или менее регулярное проведение актов мишарум было, видимо, обусловлено, с одной стороны, стремлением положить пределы разорению бедноты частными хозяевами-рабовладельцами нового типа, а с другой — пониманием, что неожиданное, нерегулярное проведение таких актов может привести к полному хозяйственному хаосу в стране. Впрочем, ряд исследователей (например, Ф. Р. Краус) все же считают, что регулярности в проведении указов мишарум, или андурарум, не существовало [22; 34; 35; 38; 68; 69].
Первые семь лет правления Самсуилуны (1749—1743) отмечены в списке «датировочных формул» помимо издания акта «справедливости» только работами по копке каналов (как кажется, второстепенных) и изготовлением украшений из золота и серебра для различных храмов. Но
25 Заказ № 1238	385
Глава V
в 1742—1741 гг. начались бедствия. Племя касситов (аккад. кашшу) — горных скотоводов центральной части хребтов Загроса (в районе нынешнего Лурестана) — вторглось с востока в Месопотамию *. Возможно, они воспользовались уничтожением царств Эшнуны и Ашшура, своих равнинных соседей, и тем, что пространное царство Вавилонии не могло уже уделять столько внимания охране перевалов, сколько уделяли им те меньшие царства, которые всецело от этих перевалов и зависели. В отличие от всех предшествующих скотоводческих племен, проникавших до тех пор на равнину, касситы были коневодами; обучились ли они коневодству от индоиранских племен, которые как раз около этого времени, по-видимому, начали со своими стадами медленное продвижение в Иран из евразийских степей, или коневодство являлось у них исконной отраслью хозяйства — все еще неясно; во всяком случае, лошадь была давно известна жителям Месопотамии, ее даже умели, по крайней мере с XXI в. до н. э., запрягать в легкую колесницу, но разводить ее в массовом масштабе здесь еще не научились, и езда на коне все еще считалась чем-то неблагородным по сравнению с ездой на муле или осле. Вопрос о том, поклонялись ли касситы, говорившие на одном из древних автохтонных языков Западной Азии, некоторым, как иногда полагают, индоиранским божествам, автор настоящей главы склонен решать отрицательно.
Самсуилуне удалось отстоять важнейшие части своего царства; основная масса касситов, повторив путь амореев в обратном направлении, пересекла реку Тигр, прошла вдоль склонов хребта Джебель-Синджар и вышла к притоку среднего Евфрата Хабуру, как до них горцы-кутии. Несколько ниже впадения Хабура в Евфрат в связи с их вторжением было воссоздано старое Ханейское царство с центром в Терке. Воцарившаяся здесь династия, по-видимому, первоначально была аккадско-аморейской и лишь опиралась на вооруженные силы касситов. Однако в XVII в. до н. э. мы обнаруживаем во главе Ханейского царства кас-ситского династа Каштилиаша
Второй удар по царству Самсуилуны был в своем роде не менее тяжелым. Хотя точная дата его не может считаться окончательно установленной, он тоже, по-видимому, был нанесен в 1742 или 1741 г. Вероятно, не без влияния поражений вавилонян на севере восстал весь юг страны, практически все бывшее царство Ларсы: Ур, Ларса, Куталлу, Урук, Кисура, вероятно, Лагаш, а затем также Ниппур и Иссин; их поддержали племена идамарац и ямутбала. Восстание возглавил человек, в имени которого — Рим-Син — одновременно содержалась и его программа. Был ли Рим-Син II и в самом деле родичем Рим-Сина I (в таком случае он был не единственным его родичем с этим именем — сын Варад-Сина, племянник Рим-Сина I, тоже, по-видимому, звался так* ** ***) или же всего лишь самозванцем, в данном случае безразлично.
♦ Надпись, составленная от имени вождя этих племен Гандаша, найдена в Ниппуре, но маловероятно, чтобы он действительно достиг этого города; соответствующий текст скорее всего позднейшая, хотя и древняя, подделка.
** Ассирийская «Синхроническая история» (о которой будет рассказано ниже) знает в этот период двух Каштилиашей; если это верно, то известный нам по подлинному документу царь Ханы — Каштилиаш II, поскольку его нельзя датировать раньше чем концом XVII в. до н. э., между тем как Каштилиаш I, согласно позднему царскому списку, был вторым преемником Гандаша (после Агума I; какой-то Агум с титулом «бугаш» побывал около этого же времени при вавилонском дворе). Следовательно, Каштилиаш I жил около 1700 г. Поздний вавилонский царский список (дополнительный к классическому шумерскому) вместо Каштилиаша II называет Ушши (чтение имени ненадежное).
*♦♦ Маловероятно, чтобы Рим-Син II, как иногда предполагают, был именно этим сыном Варад-Сина, ибо тогда к моменту восстания ему исполнилось бы не менее 80 лет.
386
Старовавилонский период в Двуречье
Можно все же представить себе, кто поддержал его: очевидно, те хозяева, которых Хаммурапи и Самсуилуна против их воли сделали царскими слугами и потому только условными владельцами собственных хозяйств. Пожалуй, не случайно из двенадцати датированных частноправовых документов, дошедших до нас из Ура от 1750—1740 гг., три относятся к одному-единственному мирному году Рим-Сина II. Во всяком случае, трудно сомневаться в том, что не только в богатых, но и во многих других слоях общества было немало недовольных строгостями, наступившими при Хаммурапи; на это указывает единодушная поддержка Рим-Сина II по всему югу и в центре страны.
Девятый год Самсуилуны (1741 г.)—как нам кажется, очередной для датировки по формуле об издании акта «справедливости» — не удалось назвать по этому акту; сначала он носил название «Следующего после», обозначенного формулой 8-го года, а потом — очевидно, когда была достигнута победа над касситами или хотя бы стабилизация, — переименован в год «Войско касситов [было разбито]». На юге тот же, год, по-видимому, назывался «Рим-Син стал царем». Следующий год (1740 г.) в списке Самсуилуны с середины лета назывался «Войско (племени) идамарац, (племени) ямутбала, Урука и Иссина [было разбито]», а в списке Рим-Сина—«Рим-Син, царь Ура, превратил в пустыню добрые поля горной страны» (под «горной страной» здесь подразумевается высокая степь за западными пределами Нижней Месопотамии, которую Рим-Син, очевидно, считал настоящей родиной враждебной ему аморейской династии Вавилона, чьи поля он на самом деле опустошал). «Датировочная формула» 1739 г., которая, вероятно, отражает события 1740 г., в списке Самсуилуны звучит так: «По велению Ана и Энлиля стены Ура и Урука были разрушены». И действительно, уже в 1740 г. в Уре вновь появляются датировки Самсуилуны. Рим-Син II назвал этот год «Богиня Нинмах величественно возвела царя Рим-Сина на царство в городе Кеше, основании Неба и Земли, но злой враг не во всех странах был отброшен», что, по-видимому, означает, что Самсуилуна полностью овладел положением, а Рим-Син II бежал и заперся в незначительном Кеше, недалеко от Ниппура; однако он продолжал удерживать Урук и Ларсу и в этот год.
Мало того, уже замиренный было Ур снова в 1739 г. присоединяется к общему восстанию всего юга. Однако безуспешно: на повторное восстание Самсуилуна отвечает таким погромом в Уре, Уруке, Ларсе и других городах, какого Двуречье не видывало со времен Римуша. 1738 год получил название «После того как все страны снова восстали, [царь Самсуилуна поразил их] великой мощью, которую даровал ему бог Мардук».
Южные города надолго обезлюдели; пустело и постепенно обрушивалось и большинство домов описанных нами выше кварталов Ура и таких же кварталов Ларсы; в этих городах очень редко встречаются, да и то лишь разрозненные, документы, датированные после 11—12-го годов Самсуилуны (1739—1738 гг. до н. э.). В Уре за все время до падения дома Хаммурапи их наберется не более чем три-четыре; в Ларсе их, кажется, и того меньше. Кто-то еще ютился в менее разрушенных домах этих городов, но, по-видимому, значительная часть их многочисленного населения была вырезана. Из тех людей, жителей Ура и Ларсы, судьбы которых могут быть прослежены, до страшного погрома времени Самсуилуны дожили лишь немногие: почерпнутые из архивов сведения о семействах Думузигамиля, Эйянацира, группы Им-ликума, Бальмунамхе вообще обрываются еще при жизни Рим-Сина I; из семьи Ку-Нингаля бедствие постигло только его внуков и, может быть, младших сыновей и дочерей, а из семьи Бальмунамхе — его внука,
387
25*
Глава V
тоже Бальмунамхе; очевидно, участь их была обычной для жителей захваченного вражеского города...
Восстание, однако, и на этом не кончилось. Лишь в 1738 г. до н. э. была взята маленькая Кисура (датировка 1737 г.), и только в 1737 г. погиб сам Рим-Син II. 1736 год назван так: «Великою силой он ( = Сам-суилуна) поразил оружием дерзкого самозваного царя, возмутившего людей Ура».
С этого года Самсуилуна начинает предпринимать шаги для восстановления мира и порядка в стране. 15-й год (1735 г.) назван в честь восстановления стен Иссина, а 17-й (1733 г.) — «ямутбалы», т. е., вероятно, Ларсы; однако Иссин еще многие столетия после этого не имел никакого значения, а Ларса и тем паче. Положение оставалось напряженным; список «датировочных формул» упоминает кроме обычных дарений драгоценностей в храмы работы по укреплению стен Сиппара, Киша и других северных городов — вплоть до Сагаратума, крепости в низовьях Хабура, неподалеку от нового касситского царства на среднем Евфрате. Но большие группы касситов остались и в горах на востоке или все еще угрожали Месопотамии через долину Диялы — это вызвало походы 20-го года (1730 г.) против Эшнуны и 23-го года (1727 г.) против группы горных (?) городов; 28-й год (1722 г.) назван по войне с двумя сутийскими вождями. Около этого же времени отложился крайний юг страны, так называемое Приморье (Мат-тамтим), включавшее, по-видимому, области к югу и востоку от лагуны, в том числе, может быть, и Лагаш. Первый из царей I династии Приморья носил имя, клинописные знаки которого читаются по-разному (Илиман? Эльмаилум? Илимаилум?). Мы условно выберем первое из этих чтений. Итак, около 1722 г. Илиман, царь Приморья, одержал временную победу над войсками Самсуилуны и некоторое время владел Ниппуром, где по его правлению датировали документы.
Хотя цари I Вавилонской династии и оттеснили в дальнейшем Или-мана и его преемников обратно в болота низовьев и до середины XVII в. до н. э. еще продолжали владеть Уром (возможно, с перерывами), однако царство Приморья оказалось довольно стойким государственным образованием. После трех первых царей, носивших аккадские имена, к власти здесь пришел, по-видимому, другой царский дом (относимый, однако, к той же «династии») со странными шумерскими именами, последними в истории; он просуществовал до второй половины XVI в. до н. э. Важно подчеркнуть, что от времени правления I династии Приморья (длившегося около 200 лет) почти не дошло ни надписей, ни клинописных документов. Из этого, конечно, не надо заключать, будто здесь прекратилась всякая политическая, правовая и экономическая жизнь; вспомним, что и в эпоху расцвета Старовавилонского царства из сельских местностей почти нет никаких письменных памятников. Поэтому их отсутствие и в царстве Приморья указывает скорее на упадок здесь городской жизни и товарно-денежного хозяйства. Несколько позже те же самые явления станут заметны и на территории всей Нижней Месопотамии.
С концом правления Самсуилуны, как полагал виднейший ассириолог Б. Ландсбергер, связано и еще одно событие, прошедшее в свое время, может быть, и незаметно, но оказавшее серьезное влияние на все дальнейшее развитие вавилонской культуры [27]. Уже разгром Ура и Ларсы в 1739 г. привел к прекращению деятельности высших школ клинописной грамоты (э-дуба), действовавших в этих городах, а с захватом Ниппура Илиманом в 1722 г. (?) захирела самая важная школа — в Ниппуре, которая была центром создания и передачи сложнейшей письменной и культурной традиции, возникшей еще в Шумере.
388
Старовавилонский период в Двуречье
После отвоевания Ниппура вавилонянами эта школа уже не смогла восстановить своего значения. По-видимому, была сделана попытка перенести центр обучения писцов («главную школу» — э-дуба-гула) в Вавилон, однако творческая продуктивность писцовой прослойки общества с этого времени резко падает вместе со знанием шумерского языка, ибо уровень владения им писцов заметно снижается. Если Мардук теперь бог — покровитель всего государства и специально царской власти (но в то же время и местный бог — покровитель города Вавилона и его привилегированных горожан), то Набиум, или Набу, сын Мардука, бог Бор-сиппы, пригорода Вавилона, становится (вместо шумерской богини хлеба Нисабы) божеством писцов и писцового искусства, а со временем приобретает выдающееся значение в пантеоне. Но собственный аккадский литературный канон сложился лишь столетиями спустя. Разрушение старой школьной традиции при исключительной сложности клинописной грамоты было, вероятно, тоже одной из причин общего упадка распространения грамотности и заметного сокращения числа письменных документов, как составлявшихся для нужд хозяйства, так и правовых, наблюдаемого в Месопотамии со второй четверти II тысячелетия до н. э.
Самсуилуна умер в 1712 г. до н. э.; его наследником стал Абиёшу' (1711—1684 гг. до н. э.); список его «датировочных формул»—почти единственный источник сведений о его правлении — сообщает об очистке и обновлении каналов и сооружении на них новых городков, об обычных дарениях в храмы, провозглашении «справедливости» и т. д. Упоминается также война с касситами. Но мы не можем указать границ владений Абиешу'.
Немногим больше знаем мы и о следующем царе — Аммидйтане (1683—1647 гг. до н. э.); правление его было, видимо, не особенно мирным; в списке его «датировочных формул» не раз упоминается постройка крепостей и дважды говорится о войнах: в 17-й год (1667 г.): «Великой мощью богов Шамаша и Мардука [он поразил] Арахаби, человека страны (?)» (может быть, вождя восстания?); в 37-й год (1647 г.): «Стену крепости, которую построили люди Дамикилйшу, он разрушил». Имеется в виду Дамикилишу II, царь Приморья, а не более древний царь Иссина.
Следующий царь, Аммицадука (1646—1626 гг. до н. э.), начал по традиции с издания указа о «справедливости»; указ этот, хотя в несколько поврежденном виде, дошел до нас, и даже в нескольких экземплярах [34; 35; 68]. Содержание указа, по-видимому, почти типовое для актов подобного рода: 1) сборщик налогов под страхом смерти не имеет права забирать заложников из дома неисправного налогоплательщика; 2) обязательства вернуть долг хлебом или серебром, взятые на себя (до объявления указа) «аккадцем или амореем» перед частным лицом или царскими людьми — тамкаром или содержательницей питейного дома, аннулируются; затем следуют положения, цель которых — пресечь возможные попытки обойти соответствующие постановления указа; однако эти положения не касаются хлеба и серебра, выданных вперед торговому агенту для межобщинной торговли, если сделка не носит характера ростовщической; 3) торговые организации (карум) важнейших городов Двуречья, которые до указа должны были принудительно и по ценам, произвольно устанавливаемым государством, скупать продукцию дворцовых хозяйств на сумму половины своего торгового капитала и сбывать эту продукцию на свой страх и риск, после указа получают разрешение рассчитываться с дворцом по текущим рыночным ценам; 4) недоимки работников царских хозяйств прощаются; соответственно доля дворца не взыскивается и с тамкаров, которые действовали в данном случае в качестве посредников-откупщиков между двор
589
Глава Г
цом и работниками; одновременно принимаются меры против возможного мошенничества заинтересованных участников этих мероприятий; 5) прощаются также недоимки по налогу «шибшум» и некоторым другим, а также по сбору «бйльтум» (в указе — «миксум») с царских людей, за исключением пошлин с продажи продукции и т. п.; 6) воины, арендующие у дворца «мертвую землю», освобождаются (временно) от собственно воинской службы, но обязаны заплатить в наступающем году за свой служебный участок, как если бы он находился в частной аренде; 7) совершившаяся до указа продажа членов семейства свободных общинников, вызванная задолженностью главы семьи, аннулируется по ряду городов и племен царства; однако это не распространяется на случаи, когда проданный уже до сделки продажи был рабом или рабыней, в том числе и рожденными в доме; 8) устанавливается смертная казнь для должностных лиц, принуждавших воинов к труду на свое хозяйство, а также за различные попытки мошенничества в связи с введением в действие этого указа.
Как мы видим, указ не содержит постановлений, отменяющих продажу земли за долги, хотя есть основание думать, что в некоторых более ранних указах о «справедливости» имелись и такие постановления [38]. Видимо, в данном случае царь уже не пытался бороться с этим конкретным следствием развития товарно-денежных отношений*.
Через восемь лет (1637 г.) Аммицадука опять провозгласил «справедливость», и возможно, что такой же акт, если судить по намеку в одной из его последних «датировочных формул», он издал еще и в третий раз. Все остальные формулы посвящены изготовлению культовых предметов, и лишь одна — проведению канала. По-видимому, при нем области Лагаш и Ур уже относились к царству Приморья, а северная граница Вавилонского царства проходила намного южнее Ашшура и Мари; из областей по Тигру (или за Тигром?) Аммицадуке принадлежали территории племен идамарац и ямутбала.
На Верхнюю Месопотамию Аммицадука не претендовал. Здесь не только держалось касситское (?) Ханейское царство у впадения Хабура в Евфрат, но произошли и другие этнополитические изменения. Если, как показывают находки хозяйственных документов на городищах Телль-Брак и Чагер-Базар, а также в Северной Сирии, в Телль-Атшане (Ала-лахе), уже в XIX в. до н. э. в местных центрах цивилизации (городах-государствах, или «номовых» государствах) отмечается довольно многочисленный хурритский этнический элемент, то к концу XVII в. до н. э. он значительно усилился, поглотив часть вос!очно- и западносемитского. По-видимому, в этой области этнически смешанного населения стали возникать хурритские династии на месте семитских и даже их военные союзы; таким союзом фактически была и держава Ханигальбат, или Ми-танни, отряды которой совершили во второй половине XVII в. до п. э. большой набег в центр Малой Азии, где незадолго до этого создалось еще одно новое крупное Хеттское царство. О вавилонском влиянии в Верхней Месопотамии не было уже и речи.
Аммицадука был предпоследним царем из дома Хаммурапи. За истекшие после смерти знаменитого деспота-законодателя сто с лишним лет непрерывно уменьшалось число частноправовых — да и вообще всяких — клинописных документов. Все меньше доходит до нас и писем, продиктованных царями — потомками Хаммурапи, и все беднее их со
* Следует заметить, что и в Палестине I тысячелетия до н. э. отпуск кабальных и прощение долгов и недоимок должны были по закону происходить каждые семь лет (Книга Второзакония, 15), но возвращения недвижимости закон требовал лишь раз в пятьдесят лет (Книга Левит, 25).
390
Старовавилонский период в Двуречье
держание: более всего цари озабочены накапливающимися недоимками по налогам и поборам. Все менее содержательными становятся и списки «датировочных формул», зато сами формулы — все более пышными и хвастливыми. Любопытная черта: уже Самсуилуна ввел обычай датировать годы по такому «событию», как установление его собственной статуи в том или ином храме; в правление Абиешу' так датировано 5 лет из 28, в правление Аммидитаны — 9 или 11 из 37, а в правление Аммицадуки — 7 или 8 из 21, т. е. каждый третий год называли по сооружению царской статуи! Государство Хаммурапи близилось к гибели. Однако, несмотря на экономический упадок и политическое ослабление, в нем не прекращалась научная и литературная деятельность писцов, хотя уже и несравнимая с деятельностью старой ниппурской или ур-ской э-дубы.
8-м годом Аммицадуки (т. е., по принятой в настоящей работе схеме, 1639 г. до н. э., см. выше, с. 166) датируются знаменитые наблюдения гелиакального восхода планеты Венеры — астрономическая дата, к которой привязывается вся хронология Двуречья III и первой половины II тысячелетия до н. э.
Последний царь из потомков Хаммурапи, Самсудитана, еще процарствовал с 1625 по 1595 г. до н. э., но о событиях его правления практически ничего не известно; список его «датировочных формул» дошел до нас не полностью, да и сами формулы бессодержательны и по большей части дошли до нас в сильно сокращенном виде.
В 1595 г. до н. э. Мурсилис I, царь образовавшегося в центре полуострова Малой Азии Хеттского царства, совершая в ответ на хурритскую угрозу набег на Сирию, продолжил его вниз по Евфрату и, по-видимому поддержанный касситами Ханейского царства, пропустившими его через свою территорию, дошел до Вавилона и разрушил его; статуя вавилонского бога Мардука была унесена из разрушенного главного храма Э-сангиль (или Эсагила) и доставлена в Хану. Самсудитана, видимо, погиб. Известие об этом походе дошло до нас только из хеттского источника, поэтому о касситах он умалчивает, однако надо полагать, что роль в этом походе на Вавилон они играли немалую, может быть не меньшую, чем хетты. Нам известно, что отдельные касситы к концу XVII в. до н. э. находились на службе царей Вавилона — они могли послужить разведчиками для его врагов. Весьма вероятно, что и чисто военная роль касситского контингента в армии Мурсилиса I была велика. Этим, очевидно, объясняется и то, почему главный трофей — статуя Мардука — не был увезен в Хеттское царство, а остался в касситском центре — в Хане.
Таков был бесславный конец Старовавилонского царства Хаммурапи и его потомков, и на этом событии завершается Старовавилонский период истории Месопотамии.
7. Эламское царство в Старовавилонский период *
Эпоха разрозненных городов-государств в Эламе охватывает время, начиная с момента образования здесь классовых обществ и до конца правления III династии Ура (за исключением периода царствования Ку-тик (?)-Иншушинака I). При урских царях отдельные разобщенные элам-
* В этом разделе использованы материалы, предоставленные Ю. Б. Юсифо-вым и В. А. Якобсоном.
391
Глава V
ские «номы» периодически подпадали под гегемонию царства Шумера и Аккада. Затем к концу XXI в. до н. э. страна была вновь объединена на сравнительно длительное время.
Как полагает известный эламитолог В. Хинц, еще Шульги, подлинный основатель могущества Ура, после ряда походов завоевал к 28-му году своего правления (2066 г. до н. э.) весь Элам и вел после этого храмостроительство в Сузах от собственного имени. Округами Элама правили шумерские чиновники. Но вскоре выяснилось, что поддерживать силами только собственных войск и чиновничества власть Ура над Эламом — страной, отделенной от Шумера горами и болотами, — затруднительно, и Шульги перешел к другой системе. Он предоставил местным энси самим управлять своими «номами» (кроме Суз), но шумерских воинов держал в Эламе, а эламских — в некоторых шумерских гарнизонах. По мнению В. Хинца, эламские воины были подчинены «великому посланцу» (суккаль-маху), который, как мы читали в гл. IV, возможно, возглавлял шумеро-аккадские пограничные вооруженные силы. Эту гипотезу, однако, нельзя считать доказанной.
Чтобы укрепить свое положение в Эламе, особенно в более отдаленных его районах, Шульги выдал одну свою дочь за энси Варахсе (в 2076 г. до н. э.), другую — за энси Анчана (в 2063 г. до н. э.); однако новая система стала «работать» не сразу, и походы на тот же Ан-чан продолжались еще некоторое время и потом (нам известен поход 2059 г.). Затем положение стабилизировалось и сохранялось без изменений от конца правления Шульги до начала правления Ибби-Суэна. Предпоследний царь Ура, Шу-Суэн, вновь отдал свою дочь (сестру Ибби-Суэна) замуж за энси Анчана.
Однако при том же Шу-Суэне в Эламе династия родом из города и «нома» Симашки, основанная неким Кирнамме, создает новый центр объединения страны. Из документов мы знаем, что посланец Кирнамме прибыл в Ур в 2031 г. Горный район Симашки, видимо, не был по-настоящему подчинен царством Шумера и Аккада. В эламском «Царском списке» за Кирнамме следуют еще 11 царей династии Симашки, но, по вполне вероятному предположению В. Хинца, общая цифра «12», как и «12» царей предыдущей, II династии Авана, имеет своим происхождением стремление к эпизации истории путем введения магических цифр. Воспользовавшись затруднениями Ибби-Суэна в связи с шедшим при нем переселением амореев на земли Нижней Месопотамии через территории, связывавшие Элам с Шумером, какой-то из эламских правителей сумел захватить важнейшие «номы» Элама: Аван, Адамдун (или собственно Элам), Сузы, а возможно, и некоторые другие. Отложился от Ура и далекий Анчан (напомним, что он находился недалеко от нынешнего Шираза). Несмотря на крайне сложное положение, складывавшееся в Южном Двуречье, Ибби-Суэн предпринял два похода против Элама; в 2022 г. до н. э. он отвоевал Аван, Адамдун и Сузы, а в 2018 г. до н. э.* «двинулся с могучей воинской силой на страну Хухнури, преграду для страны Анчан, и покорил ее». Но развить этот военный успех Ибби-Суэн уже не смог; царство его рухнуло под напором амореев и Ишби-Эрры. Он еще продержался в Уре до 2004 г., когда его столица была в конце концов разрушена, а сам он, как мы уже знаем, увезен в цепях в Анчан, после чего Ур пребывал под эламитской оккупацией до 1996 г. до н. э.
* Есть основание полагать, что амореи начали вторжение, когда Ибби-Суэн находился в Эламе. Второй эламский поход Ибби-Суэна — загадка: к тому времени амореи уже захватили район Ниппура, а Ишби-Эрра четвертый год титуловал себя «царем»! Возможно, Элам вступил в союз с врагами Ибби-Суэна и тот пытался разбить их поодиночке.
392
Старовавилонский период в Двуречье
Какой именно эламский царь разрушил Ур, не вполне ясно; смут- Ил. 104 ные известия позднейшей месопотамской традиции, эламский «Царский список» и генеалогические ссылки эламских правителей конца II тысячелетия до н. э. дают весьма разноречивые сведения о правителях времени династии Симашки.
Обычно полагают, что Ур разрушил некто Хутрантемт, и В. Хинц считает, что эламский суккалъ (об этом титуле мы скажем ниже) по имени Хумбаншимти, за которого в 1993 г. до н. э. Ишби-Эрра иссин-ский выдал свою дочь, был его сыном (а более вероятно — братом). О внутренней истории Элама в течение XX и начала XIX в. до н. э. известно мало *, однако установлено, что в это время против него совершали походы иссинские, дерские и, возможно, эшнунские правители.
Надписи правителей Элама из династии Симашки написаны на аккадском и шумерском языках. Во времена владычества III династии Ура над Эламом, когда в Нижней Месопотамии аккадский все более становился языком живого общения, а шумерский — только канцелярским, литературным и культовым, по-видимому, также и в Сузах проявлялось сильнейшее аккадское культурное влияние. С начала XIX и вплоть до XVI в. до н. э. до нас дошло довольно значительное количество аккадских письменных источников из Суз, и мы встречаем в них множество, пожалуй даже большинство, аккадских имен собственных наряду с эламскими, а также изредка хурритскими и аморейскими. Могло бы создаться впечатление, что местный эламский языковой элемент находился в процессе поглощения его аккадским. Это впечатление, однако, обманчиво. Уже на анализе состава населения Ура времени Рим-Сина I мы могли убедиться, что письменные документы освещают жизнь лишь сравнительно узкого слоя населения даже в городе, не говоря о жителях сельских поселений. Это верно и в отношении Суз; лишь та прослойка общества, которая обычно отражается в письменных деловых докумен- Ил. 106 тах, — государственная и храмовая администрация, дельцы разного рода, торговцы, зажиточные владельцы своей или надельной государственной земли, писцы — в это время в столице Элама действительно подверглась сильной аккадизации.
В Сузах была и своя шумеро-аккадская школа по образцу месопотамских (э-дуба): до нас дошло письмо главного писца (тепир) правителя Суз Индатту II, некоего Кук-Симута, к заведующему такой школой: «Зачем ты обижаешь пуху-тennui Мой приказ: не притесняй их!» В аккадский текст почему-то вставлено эламское выражение «пуху-теппи», означающее «ученики», букв, «сыновья писцов». Такое употребление эламских оборотов и слов среди аккадского текста вообще характерно для документов из Суз Старовавилонского периода.
Как нам известно, Эламом и Сузами некоторое время правил Гунгу-
* До нас дошла аккадская надпись Индатту-Иншушинака I, вероятно «раздвоившегося» в эламском «Царском списке» на Киндатту (царя № 6) и Идатту (царя № 7). Он носил титул «ишшаккума» (энси) Суз, «шакканаккума» Элама; титул «правителя Симашки» его надпись не упоминает; отец его был некто Пени, вероятно женатый на сестре предыдущего правителя (Хутрантемта). Сын его Тан-рухуратер (царь № 8 по «Списку»), еще в бытность ишшаккумом Суз, женился на дочери Билаламы, царя Эшнуны; весьма тесные связи между Эшнуной и Эламом сохранялись и позже. На общеэламском престоле Танрухуратер был, очевидно, современником Шуилишу иссинского; именно он, вероятно, вернул иссин-скому государству похищенные его предками урские святыни. Известны также надписи Индатту II, сына Танрухуратера, видимо, относящиеся ко времени его несамостоятельного правления Сузами (при жизни отца?). В позднейших генеалогических перечнях Индатту II носит уже титул «ишшаккума Суз, царя Спмашки и Элама». В эламском «Царском списке» ему соответствует не одно, а три имени (Идатту, Идаттунапир и Идаттутемт); вероятно, это варианты одного и того же полного имени (скорее всего «Индатту-напир-темпт»).
393
Глава V
104.	Бронзовая голова статуи эламского царя, из Хамадана, II тысячелетие до н. э.
105.	Знатная эламитянка за прядением, каменный рельеф конца II тысячелетия до н. э.
нум, царь Ларсы (1932—1906 гг. до н. э.); быть может, именно он положил конец династии Симашки. Его потомки, однако, в Эламе не удержались, и, вероятно, сразу или почти сразу после Гунгунума в Эламе стала править новая местная господствующая династия, основателем которой был некий Эпарт. Но для того чтобы разобраться в политической истории периода, необходимо прежде уяснить себе весьма своеобразную систему наследования в эламском царском доме. Эта система возникла как форма интеграции отдельных эламских «номов» и городов-государств в одно объединение и в то же время как гарантия сохранения верховной власти в одной патриархальной фамилии. Прежние попытки объяснения системы наследования престола в Эламе пережитками матриархата следует признать устаревшими.
Система эта представляла собой род «троевластия». В стране существовали одновременно три правителя: 1) су ккал ь («посланец») Суз (иначе ипгшаккум, или «пастырь», или «царь» Суз, по-эламски, вероятно, халъ-меник «страны правитель»); 2) суккаль Элама (Адамдуна?) и Симашки; 3) суккаль-мах, или «верховный посланец». Все три происходили из одного дома и должны были принадлежать к потомкам дочери основателя династии, мужем которой, вероятно, был ее родной брат. В качестве родоначальницы царей такая женщина именовалась амма-хаштук, т. е. примерно «мать почтенная», а ее законные потомки мужского пола назывались по отношению к ее брату по-эламски руху-шак «человек-сын», т. е., вероятно, «потомок», а по-аккадски мар-ахатим «сын сестры» (хотя на самом деле он мог быть, например, и не сыном, а внуком и т. п.). Замечательно, что в не царских эламских семьях ничего похожего на этот порядок наследования мы не находим.
Высшим должностным лицом государства являлся суккаль-мах (таков его шумерский титул; эламского эквивалента его мы не знаем, возможно, им был сункик «царь»; во всяком случае, чужеземные правители те государственные деятели именовали суккаль-махов «царями», например царями Анчана). В. Хинц полагает, что титул этот первоначально принадлежал шумерским военачальникам, командовавшим отрядами эламских наемных воинов при III династии Ура, а затем остался уже как собственно эламский титул военачальника и царя. Это, однако, недостоверно, так как у нас нет сведений о том, чтобы кто-либо из правителей династии Симашки носил титул суккаль-маха, и он засвидетельствован впервые только у Шильхахи, сына основателя новой династии
394
Старовавилонский период в Двуречье
105
Глава V
Эпарта. Возможно, что нередко применявшийся в Эламе до династии Эпарта титул «шакканаккум» (шатана) передавал то же эламское слово, что впоследствии «суккаль».
После смерти суккаль-маха на его престол всходил суккаль Элама и Симашки. Как сказано, он должен был принадлежать к тому же роду и быть потомком той же родоначальницы, что и умерший суккаль-мах, но не обязательно его сыном. Чаще всего он был братом покойного суккаль-маха. В это же время «царь» Суз мог стать суккалем Элама и Симашки, хотя это перемещение не происходило автоматически. Советский эламитолог Ю. Б. Юсифов предполагает, что члены царского рода выбирали из своей среды новых суккаль-маха и суккаля. Как разграничивались полномочия этих лиц, неясно: именами их клянутся стороны при правовых сделках, все они занимались культовым строительством, по-видимому, административной и, может быть, законодательной деятельностью *. Иногда одно лицо занимало, по-видимому, сразу две из трех правительских должностей (чаще всего суккаль-маха и «царя» Суз).
Основатель династии, Эпарт, судя по надписи его внука Аттахушу из Лурестана, оставил за собой только титул «царь Анчана и Суз» (из Анчана он, видимо, и был родом; эта область, как видно, не подчинилась династии Симашки). При своей жизни он сделал суккаль-махом, аттой («отцом», т. е. покровителем, скотоводов) и царем Анчана и Суз (т. е. своим соправителем) своего сына Шильхаху, а его руху-шака Аттахушу — суккалем и главным писцом (тепир) народа Суз, причем руку-шак может здесь обозначать как племянника, так и родного сына Шиль-хахи, а именно в том довольно вероятном случае, если Шильхаха был женат на своей сестре.
Вряд ли имеет смысл прослеживать генеалогию всех царей, сукка-лей и суккаль-махов династии Эпарта, тем более что о них почти ничего конкретного не известно, кроме того немногого, что можно извлечь из их надписей о строительстве разных культовых объектов, терминология которых для нас по большей части темна. Об их генеалогии и даже порядке их правления до сих пор спорят. Чтобы завершить обзор политической истории Элама Старовавилонского периода, достаточно нескольких слов.
Современником Кудурмабуга в период завоевания им Ларсы и Нижней Месопотамии был, вероятно, кто-либо из ближайших родичей и потомков Шильхахи, может быть, Ширктух I в ранние годы его правления **.
* Ю. Б. Юсифов, по-видимому с некоторым колебанием, считает, что в этой иерархической лестнице было первоначально не три, а пять ступеней: ниже «царя» Суз он еще помещает «пастыря народа» Суз и «отца». Но, с нашей точки зрения, «пастырь народа» — просто иносказание для того же «царя» (да и сам Ю. Б. Юсифов в своей таблице помещает «пастыря народа» Аттахушу в столбец «царей»), а «отец» было титулом суккаль-маха или царя как покровителя зависимых скотоводческих племен. Б. Б. Пиотровский склонен предположить, что все эти титулы сложились первоначально как должностные звания вождей горных скотоводов Элама [III, 18].
** Как показал Ю. Б. Юсифов, при суккаль-махе Ширктухе I суккалем Элама был сначала Симутварташ. Как нам кажется, Симутварташ или вовсе не достиг звания суккаль-маха, или достиг лишь на короткое время, в борьбе со все еще правившим Ширктухом I. Затем его место как суккаля Элама занял бывший «царь» Суз Сивепалархухпак, который затем и сменил Ширктуха после его смерти на престоле суккаль-маха (однако дошедший до нас список из Мари называет его другим титулом — «царь Анчана», поскольку звание суккаль-маха было соседним народам непривычно и непонятно). Суккалем Элама тогда сделался Кутучу-луш I, ранее «царь» Суз, а «царем» Суз, по данным того же списка из Мари,— некто Шуллим-Кутур, неизвестный из подлинных эламских документов, причем все эти лица были современниками Хаммурапи вавилонского, Зимри-Лима в Мари и Цилли-Сина, царя Эшнуны (видимо, соправителя своего престарелого отца Ибаль-
396
Старовавилонский период в Двуречье
Мы знаем, что Элам покорился Хаммурапи в 1764 г. до н. э.; тот, вероятно, низложил суккаль-маха Сивепалархухпака (или Кутучулуша, или же обоих вместе — одного как суккаль-маха, другого как суккаля). Времени царствования Хаммурапи (и, возможно, Самсуилуны) в Сузах соответствует пробел в родословных связях между этими двумя эламскими правителями и тем следующим лицом, которое надежно засвидетельствовано как суккаль-мах, — Кутер-Наххунте I; начало его правления приблизительно совпало с касситским нашествием на Верхнюю Месопотамию и восстанием Рим-Сина II в Нижней Месопотамии (1743— 1741 гг. до н. э.). После того Элам вновь стал независимым и восстановил систему «троевластия», просуществовавшую без серьезных изменений, возможно, до второй половины XVI в. до н. э. или даже позже *.
Достижение Эламом независимости не помешало тому, что в Сузах сохранялась большая аккадская этническая прослойка и в стране продолжались аккадские писцовые традиции.
Аккадоязычные документы из Суз времени суккаль-махов дают довольно определенную картину состояния эламского общества этого времени.
В предшествующих разделах в соответствии с имевшимся в нашем распоряжении материалом мы рассматривали преимущественно жизнь городского общества. Земледельческие территориальные общины, объединявшие общины, связанные различной степенью родства их членов, выпали из нашего поля зрения в Нижней Месопотамии после династии Аккаде, и только смутные намеки, содержавшиеся в источниках, позволили нам заключить об их продолжавшемся существовании.
Конечно, с одной стороны, в Уре, Ларсе и Сиппаре население занималось также и сельским хозяйством, а с другой стороны, Сузы тоже были городом с определенным уровнем развития товарно-денежных отношений — центром ремесла, ростовщичества и торговли, со своим карумом, т. е. речной гаванью, рынком и торговой организацией. В этом отношении жизнь Суз не являет нам ничего особенно оригинального. Зато по сузским документам, касающимся сельского хозяйства, мы можем наблюдать ряд интересных архаических черт, может быть уже менее выраженных, чем в Шумере периода РД III, но более ясных, чем в городах Нижней Месопотамии Старовавилонского периода, где они лишь едва прослеживаются.
Прежде всего мы видим здесь полностью функционирующую территориальную сельскохозяйственную общину в самих Сузах. В пределах ее упоминаются особые «очереди» (шумер, бала, аккад. палу; эламское название неизвестно). Их существование, было, видимо, связано с очередностью выполнения административных обязанностей внутри общины (аналогичный институт известен для месопотамского города Шуруппака на несколько столетий раньше), а также и с регулярными земельными
пи-Эля II, который тоже упомянут в этом списке). Однако в 1756 г. до н. э., когда Хаммурапи покорил Эшнуну, в ней правил уже преемник Цилли-Сина.
* Ю. Б. Юсифов предлагает следующий список суккаль-махов после Хаммурапи: Кутир-Наххунте, Лилаирташ, Темпти-Агун I, Тата, Аттамерахалки, Темпти-Агун II, Танули, Темптихалки, Кутир-Шильхаха, Кук-Нашур ПГ (I как суккаль-мах), Темптирапташ, Кутучулуш; общая датировка: 1748 г. — после 1600 г. до н. э.; В. Хинц дает такой список (орфография имен несколько иная, чем у Юсифова): Кутер-Наххунте I, Лилаирташ, Темпт-Агун, Танули, Темпт-Халки, Кук-Нашур II (I как суккаль-мах), Кутер-Шильхаха I, Темптрапташ, Кутучулуш III, Тата, Атта-меррахалки, Палаишшан, Кур-Кирвеш, Кук-Наххунте II; общая датировка: 1730 г. — после 1505 г. до н. э. По нашему мнению, династии суккаль-махов был положен конец во второй половине XVI в. до н. э. касситами уже после завоевания ими Вавилона. При этом известно, что Кук-Нашур являлся современником Аммицадуки вавилонского (1646—1626 гг. до н. э.).
397
Глава V
переделами. Ю. Б. Юсифов полагает, что палу представляют собой «районы», т. е. постоянные территориальные подразделения общинной территории. Он указывает на то, что более поздние документы знают три нумерованные очереди (1, 2, 3-ю), но в более ранних, по-видимому, те же самые «очереди» носят особые территориальные обозначения: «очередь жилого района(?)», «очередь предместья», «большая (или главная) очередь». Однако имеются веские основания считать, что речь тем не менее идет и об определенных промежутках времени. Прежде всего при отчуждении земельных участков не указываются их границы. В текстах содержатся лишь неопределенные формулировки типа «поле, малое или большое», «в поселении и вне его» и т. п., может указываться также размер поля, но не его местоположение. Уже одно это ясно свидетельствует о практике регулярных переделов земли. Но еще более прямым доказательством того, что «очередь» — не только район округи Суз, но и указание на период времени, служит тот факт, что об «очереди» никогда не говорится при характеристике продаваемого участка, но зато упоминание о ней постоянно встречается в долговых (!) документах, причем никаких иных «датировочных формул» эти документы не содержат. Для долгового документа место его составления (как и место получения займа) безразлично, но дата совершенно необходима. Поэтому приходится признать, что упоминание об «очереди» и является здесь датой. На определенный промежуток времени указывает и упоминание «очередей» в залоговых документах: «на (все) три очереди» (а не «в третьем районе», как считает Ю. Б. Юсифов).
Надо полагать, что существовали регулярные — может быть, годичные — переделы общинной земли, вследствие которых наделы общинников перемещались из одной территориальной «очереди» в другую. Это значит, что собственность на землю оставалась за общиной, несмотря на право пользования, владения и (очевидно, в пределах одной общины) также распоряжения, которое признавалось за отдельными семьями общинников. Заметим, что побор скотом на обязательные жертвоприношения и на содержание суккаля и жрецов также собирался в каждой «очереди» по отдельности.
При составлении деловых документов делались ссылки на «установления» * (собственно «след; то, где ступают; путь»—аккид. кубуссу), которыми руководствовались или же не руководствовались стороны; например, в документе о займе гражданами селения Мадат ячменя говорится: «Согласно условиям бога Нанхунте ( = аккад. Шамаша) защиту привилегий (кидинну) и установления („след“ — кубуссу) они не применят против него» (т. е. кредитора); или в другом документе: «Покровительства** и установления они не имеют», «Защиты привилегий и установления нет», т. е. действует не общее право, а специфические условия, оговоренные именно в данной сделке.
С понятием «кидинну» — «защита» (элам. китен) мы будем еще встречаться в этой книге. Первоначальное значение этого слова — «магическая защита божества, божественной силы», затем «привилегия» и специально «привилегия отдельных лиц, или храмов и их персонала, или отдельных городов», обычно дарованная им царями. Что касается «ку-буссу», то, по мнению Ю. Б. Юсифова и ряда других исследователей, это означает норму местного обычного права. Нам представляется, что под последним термином могут иметься в виду неодинаковые понятия, а именно либо норма общинного обычного права («путь сыновей Суз»), либо норма, установленная (в порядке учреждения определенных приви
* Возможно, то же самое, что вавилонский «Указ о справедливости».
** Букв, «сень» или «тень».
398
Старовавилонский период в Двуречье
легий или с другой целью) государственной властью (царем или сук-калем), либо, наконец, те обычаи и ограничительные нормы отчуждения имущества, которые господствовали или вводились для различных категорий лиц специально в пределах фонда храмовой земли. Чрезвычайно архаичен факультативный характер всех этих обычаев, поскольку стороны могут (по крайней мере в известной степени) либо придерживаться их, либо нет, в зависимости от обоюдного соглашения. В то же время широкое использование этой факультативности применения «защиты» и «установления» в сделках купли-продажи является и свидетельством начала разрушения архаичных общинных порядков.
Полностью действующими в Сузах старовавилонского времени мы застаем общинные органы самоуправления. Дошедшие до нас частноправовые документы демонстрируют лишь их судебные функции, но и этого достаточно для представления об их структуре и действенности. В этом отношении особенно интересен протокол разбирательства дела о земле, оставшейся после некоего Ахухуту. Истцы проиграли дело, так как суд во главе с тепиром (писцом) в присутствии народа установил, что отец истцов Дамкия принял отца ответчика Ахухуту в «братство» без права наследования его имущества, которое было раздельным от имущества Дамкии.
Прежде чем перейти к интересному и характерному для эламского общества понятию «братство», обратим внимание на судебную коллегию в разбираемом деле. Возглавлял ее тепир (писец) — высокий царский чиновник, соответствовавший либо рабиануму, либо шапир-матиму (или шакканаккуму) Вавилонии. Не исключено, что этот факт свидетельствует о существовании общего царского контроля за деятельностью общинных органов самоуправления, но в то же время участие тепира в разборе дела могло в данном случае быть вызвано и тем, что, как нам известно из другого документа, дом Дамкии владел государственной должностью екорохода (ласиму[м]) п поэтому кроме собственной имел и казенную надельную землю. Первое из двух объяснений, однако, вероятнее, потому что тепир выступает и в других делах во главе судейской коллегии. Судьи же относятся, очевидно, уже к общинным должностным лицам, так же как и другие упоминаемые в тексте официальные лица, функции которых неясны. Интересно, что, активно не участвуя в деле, при его разбирательстве присутствуют и «многочисленные сыны (т. е. граждане) Суз», представляющие народ общины; если это и не всеобщее народное собрание, то по крайней мере некое примитивное его представительство, причем определение «многочисленные» указывает на то, что они присутствовали в достаточном числе, чтобы создать своего рода кворум. Они же (или часть их) во главе со своими официальными представителями и вместе с судьями записаны и как свидетели в документе. Вообще, в старовавилонских и староэламских документах за перечнем «свидетелей» [шибуту[м]— букв, «старейшины») едва ли не обычно скрываются лица, участвовавшие в судебном присутствии, или попросту судьи. В ряде случаев дело рассматривалось в Сузах судьями непосредственно «в саду бога Нанхунте ( = Шамаша)», а именно когда необходима была клятва; иногда же клявшихся приводили из суда в тот или иной храм.
Хозяйственной ячейкой эламской сельскохозяйственной территориальной общины была семейная, домашняя община — «дом» ♦. При жизни ее основателя последний пользовался в ней патриархальной властью, а после его смерти она превращалась в «братство» (аккад. аххуту[м]) и
* Слово «дом» и даже «храм» в эламских документах этого времени, составлявшихся по-аккадски, выражается шумерской идеограммой э-дуа, что в Месопотамии значило только «застроенная площадь» (обыкновенно «комната»).
399
Глава V
106.	Эламская одежда XIII—XII вв. до н. э. (реконструкция М. В. Горелика): а) знатная женщина, с костяной статуэтки из Дур-Унташа (Чога-Замбиля) ;
б) царь в ритуальной одежде, с золотой статуэтки из Суз (см. ил. 112, а); в) царь в домашней одежде;
г)	ребенок-царевич [в—г) с изображения на печати царя Шильхак-Иншу-шинака и его сына Пар-Ули, см. ил. 114в\;
д)	воин, с бронзового рельефа из Суз, Лувр;
е)	молодой мужчина, с костяной статуэтки, Лувр
могла вырасти в большесемейную общину, состоявшую из нескольких (до десятка) брачно-семейных ячеек, но братья могли и разделиться, полностью или частично, и тогда семейная община могла начать опять расти сначала. Еще не разросшаяся семейная община, «братство» и большесемейная община во главе с патриархом — различные формы д о-машней общины. При этом, как показал Ю. Б. Юсифов, термин «ах-хуту» был больше чем обозначением совместно хозяйствовавших потомков одного родоначальника, обладавших равными правами в унаследованном имуществе. В «братство» можно было принять родного брата, ранее хозяйственно отделившегося, тетку, не пользовавшуюся в имуществе «братства» наследственными правами, и совсем постороннее лицо, причем либо с его имуществом, либо без всякого имущества (в первом случае, например, могли принять в «братство» имущего, но бездетного и лишенного рабочей силы старика, во втором — по существу, батрака). Члены «братства» имели право на участие в потреблении производимой «братством» продукции и несли обязанность участвовать в создании этой продукции. Участие же в наследовании имущества домашней общины определялось только истинным родством по нисходящей линии с основателем дома, формальным усыновлением (маруту[м]} или специальной оговоркой о праве наследования в сделке о принятии в «братство». «Дом»7 или «братство», — патриархальная домашняя община могла обладать и рабами (варду[м]}, но чаще документы (как, впрочем, и в Вавилонии) говорят об «отроках» (цухару[м]). Это довольно неопределенное обозначение, по-видимому, могло включать и патриархально-зависимого младшего родича, и свободного слугу, но чаще всего тоже именно раба — может быть, побочного сына хозяина от его рабыни. В своих документах и письмах их составители больше интересовались должностью или родом занятий человека, чем его официальным общественным статусом (как в XIX в. в России говорили «прислуга, горничная» независимо от того, была ли она дворовой крепостной или вольнонаемной).
Такова была в середине II тысячелетия до н. э. по своему устройству эламская домашняя община полноправных свободных. Принципиально патриархальный ее характер не должен подлежать сомнению; попытка П. Кошакера вывести особую систему «фратриархата», якобы отличного от «патриархата», неосновательна. Правда, надо отметить, что суровость патриархальной власти в Эламе II тысячелетия до н. э. далеко не достигала тех крайностей, как в Ассирии или даже в Вавилонии. Так,
400
Старовавилонский период в Двуречье
106а
Юбвг
26 Заказ М 1238
401
Глава V
107. Эламские изображения божеств: а) терракотовая статуэтка богини, из Суз, середина II тысячелетия до н. э.;
б) бронзовая, с золотой обтяжкой статуэтка бога, около 1800 г. до н. э.
Ю. Б. Юсифову удалось, по-видимому, показать, что в эламской семейной общине этого времени не было права первородства и патриархальная власть переходила не к старшему сыну, а к любому из сыновей по выбору отца или — по его уполномочию на случай смерти — по выбору Ил. 105 матери. Особое почтение, которое обязаны были оказывать дети матери, неоднократно подчеркивается в документах.
По смерти отца, если семейное имущество подлежало разделу, в нем участвовали не только сыновья, но и дочери — причем не только в разделе движимого имущества *, но, предположительно, и имущества недвижимого, которое, как кажется, тоже могло входить в состав приданого дочерей (отсюда и стремление к бракам между братом и сестрой в царской фамилии). Жена не наследовала мужу; ей отходили только ее приданое и те «подарки» (в том числе и недвижимость), которые при заключении брака или в течение совместной жизни ей обычно делал муж; после матери наследовали либо все ее дети, либо только тот (или та) из них, которого (или которую) мать предпочтет. Известен случай передачи поля от матери к дочери в течение трех поколений. Отец делал подарки сыновьям и дочерям, но ни подарки, ни наследство не должны были выходить за пределы патриархального рода (и именно потому жена не могла быть наследницей мужа; переданное же ей мужем в виде «подарка» имущество находилось только в ее пожизненном пользовании, а после ее смерти в любом случае оставалось в отцовском роде, хотя внутри его выбор ее собственного наследника или наследницы принадлежал ей). Вдова, оставшаяся с малолетним ребенком на руках, могла выйти вторично замуж и как бы «усыновить» своего второго мужа, который затем уже после ее смерти получал ее приданое в качестве «сына» и наследника своей жены (но, конечно, он не мог наследовать имущества, оставшегося от ее первого мужа). Ее сын от первого брака мог в этом случае рассчитывать на содержание со стороны отчима. Любопытную деталь вносит один документ, по которому некий Гамиль-Адад дарит своей жене «плоды труда рук своих и все, что он имеет или (еще) приобретет. .. (это) отдано ей, потому что вместе с ним она трудилась и несла повинности; всякий из сыновей его или дочерей его, кто скажет:
* На древнем Ближнем Востоке движимое имущество, в том числе средства обмена и все купленное на них, вообще в принципе не входило в коллективную собственность домашней общины и принадлежало отдельным ее членам впредь до включения в общую массу наследства после их смерти.
402
Старовавилонский период в Двуречье
403
Глава V
108.	Среднеэламские рельефы с мифологическими сюжетами:
а)	на зиккурате в Сузах, рельеф на кирпиче, вторая половина 11-тысячелетия до н. э.;
б)	каменный рельеф на стеле Унташ-Напириши, около 1250 г. до н. 3.
109.	Эламские ритуальные каменные сосуды, из Суз, начало II тысячелетия до н. э.
„Тебе не подарено, не отдано44, не войдет в ее дом и хлеба ее не будет есть».
Несомненно, Гамиль-Адад и в данном случае отстраняет от наследства детей (вероятно, малолетних) только впредь до смерти их матери.
Обычно оспаривание всякого рода засвидетельствованных судом семейно-имущественных распоряжений грозило, согласно документам, одной стандартной санкцией: виновный «пойдет в воду», т. е. будет утоплен *. Угроза эта, однако, вряд ли часто осуществлялась, ибо известны и повторные иски по одному и тому же вопросу. В более серьезных имущественных делах, например при разделе семейной общины, упоминается санкция, связанная с нарушением принесенной клятвы одной из сторон в договоре; эта санкция, вероятно, тоже не вполне реальна: «Клятва жизнью суккаль-маха Темпт-Акуна и (царя) Кук-Нашура: кто нарушит (условия сделки), тому отрежут язык и кисть руки, он отвесит 10 мин серебра (600 сиклей! Цена 30 рабов! — И. Д.), и магической силы (ки-динну) бога Иншушинака он коснется (и погибнет — И. Д.)».
Анализ довольно многочисленных кредитных и ростовщических сделок показывает более низкое, чем в Вавилонии, развитие товарно-денежных отношений. Займы в серебре и в натуре были почти одинаково распространены, однако есть основание предполагать, что эламские ростовщики чаще, чем в Вавилонии, пользовались разницей в цене на продукты перед посевом и после жатвы и, таким образом, получая обратно долг после урожая, фактически выжимали дополнительный процент, который и так не был низок (доходя до 40% в серебре и до 50% в хлебе); возможно, что иногда заем лишь выражался в серебряном эквиваленте, а выдавался зерном. Наряду с займами земледельцам встречаются и ссуды на караванные путешествия, фактически оформлявшиеся как сделки торгового товарищества с условием окончательного расчета в ка-руме. Кредиторами являлись как храмы, так и отдельные зажиточные землевладельцы. Ростовщичество было пока развито слабее, чем в Месопотамии: преобладал ипотечный залог **; существование в Эламе залога антихретического, т. е. с немедленным переходом имущества должника
* Менее вероятно, что эта формула означает требование, чтобы оспаривающий решение суда подтвердил свои права ордалией.
** Ипотекой называется залог, при котором заложенная вещь остается в пользовании должника. В Эламе встречались также случаи так называемого ручного .залога, носившего символический характер: кредитору передавалась какая-либо вещь
404
Старовавилонский период в Двуречье
108а	1086
109
109
405
Глава V
110.	Зиккурат в Дур-Унташе (Чога-Зам-биле) , Элам, XII в. до н. э.:
а) вид сохранившейся части с фасада; б) реконструкция
или части его во владение и пользование кредитора с момента выдачи займа, оспаривается частью исследователей; во всяком случае, в Эламе этого времени нет примеров заклада членов семейной общины и вообще людей.
Сохранилось значительное количество сделок о купле-продаже земли; в них нам часто не все ясно, и требуется еще дальнейшее их изучение. Нередко наблюдаются случаи скупки земли у родичей после распада большесемейной общины; в этом отношении характерен случай дома Кур' дйи, в число членов которого входил некий Илабрат-аби; он постепенно скупил едва ли не все участки своих родичей — мужчин и женщин — и затем завещал похоронить все купчие в своей могиле. Вспомним, что и по Законам Эшнуны родичи имели в случае продажи недвижимости прей* мущественное право на ее покупку, а также, что недвижимость, приобретенная на наличные средства, составлявшие личную собственность члена домашней общины, не входила в коллективную общинную собственность. Правда, с дальнейшим разрастанием семьи скупщика сама эта семья если не делилась, то опять превращалась в большесемейную общину.
В ряде случаев землю скупали кредиторы у должников. Так же как и в Нижней Месопотамии, участки земли не имели стабильной цепы, и она зависела от качества почвы, от степени задолженности продавца покупателю, от наличия у продавца другой земли (лишь в немногих случаях очевидно, что продавец отчуждал свою последнюю землю, да и то часто это была лишь его доля в домашней общине, членом которой он продолжал оставаться). Возможно, что цена зависела также от сроков; издания указов о «справедливости», которые издавались и в Эламе (например, суккаль-махом Палаишшаном и суккалем Элама Кук-Кирвашем)г хотя нам неизвестно, отменяли ли такие указы и в Эламе сделки купли-продажи (и все или некоторые).
Были распространены различные формы аренды, аналогичные нижнемесопотамским.
Архаичности эламского права соответствует обилие разного рода символических действий или словесных формул, имеющих юридическое значение. Так, при передаче недвижимого имущества новому владельцу или
или часть вещи, важная по тем или иным соображениям для должника, но на соответствующая по материальной ценности сумме займа.
406
Старовавилонский период в Двуречье
110а
1106
407
Глава V
111,	Статуя эламской царицы Напирасу, около 1250 г. до н. э.
112.	Среднеэламская скульптура:
а)	золотая статуэтка царя-адоранта, из Суз, вторая половина II тысяче» летия до н. э.;
6)	голова эламита, раскрашенный камень, конец II—начало I тысячелетия до н. э.
залогодержателю в землю (как и в раннединастическом Шумере) «забивался колышек»; «забитие колышка» покупателем, символизирующее отчуждение имущества, использовалось также при применении санкций к продавцу в случае оспаривания им сделки о продаже недвижимости, причем колышек забивался в оставшееся непроданным или в впоследствии приобретенное недвижимое имущество продавца. В случае заклада под ипотеку скота в хлеву «ломался засов», при расторжении «братства» разбивался ком земли и т. п.
Как и в Нижней Месопотамии, в Эламе наряду с общинно-частным существовал и государственный сектор хозяйства. Однако собственное хозяйство царя (или же суккаля, или же суккаль-маха), видимо, не имело большого значения: документы свидетельствуют главным образом о надельных землях государственных чиновников, выдававшихся из «дворцового» фонда (ср. приведенный ниже текст суккаль-маха Кук-Нашура), а не о земле, продукт с которой, создаваемый царскими работниками, шел бы на пропитание дома самого царя или других правителей государства. Правда, известна ведомость о получении «сыновьями дома» (мару-бйтим, т. е. царскими домочадцами) зерна, ссыпанного в государственные амбары рядом лиц. Но, судя по всему, это зерно не что иное, как налог этих лиц со своей (общинной) земли: в документе их величают по имени и отчеству, а зерно учитывается в соответствии с «очередями»; среди тех же лиц упомянут и некий «начальник (повинностных?) отрядов». Однако из того же документа следует, что «дворец» был реальной хозяйственной единицей, а не просто синонимом «государства», поскольку у него были свои «домочадцы». Помимо того «дворец» имел, как видно, и мушкенумов, причем в отличие от Нижней Месопотамии этот термин применялся в Эламе не только как общее групповое обозначение лиц, зависимых от царя, но и по отношению к конкретным лицам (вероятно, из числа царских работников) как их профессиональное (?) обозначение. Известен также документ о закупке эламским государственным (?) хозяйством некоторого числа рабов. Но мы знаем и о прямых сборах натуральных налогов со всего населения, причем специально па содержание суккаля и храмов. О храмовых землях сведений у нас еще меньше, чем о царских; «поле бога», правда, вскользь упоминается в документах, но гораздо чаще храм выступает в них как ростовщическая, а не как земледельческая организация, хотя с должника вместо процентов могли потребовать жнецов для храмовых полей. Имелись и храмовые рабы, упо-
408
409
Глава У
113.	Инкрустированный золотом и серебром бронзовый топор эламского царевича Унташ-Напириши, из Дур-Унташа (Чога-Замбилл), около 1250 г. до н. э.
114.	Среднеэламские печати:
а—б) из Суз;
в) халцедоновая печать царя Шильхак-Иншугиинака и его сына Пар-Ули„ XII в. до н. э.
минаемые, однако, в не очень ясном контексте. На интересную и своеобразную черту общественно-экономической жизни Элама намекает факт существования в календаре Суз «месяца возделывания поля бога» — вероятно, месяца, когда население выполняло повинность в пользу храма. Существование такого названия, конечно, еще не доказывает, что сам обычай сохранялся и в изучаемое нами время, однако он не мог быть и слишком давним, так как это название месяца относится к числу не собственно эламских, а к аккадским и поэтому, надо думать, его ввели в сравнительно поздние времена *.
Все это не дает достаточно ясной картины ведения хозяйстве! в государственном секторе (включая сюда как «дворец», так и храмы); неясность ее в значительной мере зависит, вероятно, от случайного характера находки тех или иных документов при раскопках, которые в Сузах велись из рук вон плохо. Однако все же складывается впечатление, что в Эламе, как и в других странах на периферии Месопотамии, государственный сектор — храмовые хозяйства и личные хозяйства правителей — далеко не получил такого развития, как в Шумере и Аккаде, и что доход государства составлялся преимущественно из налоговых поступлений со свободных общинников. Поэтому, вероятно, не случайно и то обстоятельство, что именно в Эламе мы едва ли не впервые в древней Передней Азии встречаемся с явлением раздачи государственного земельного фонда вместе с находившимися в его составе служебными наделами во владение и пользование крупным сановникам государства. О «дарении» здесь можно говорить только очень условно, так как в сознании людей тех времен, как мы уже знаем, никакое отчуждение земли не представлялось чем-то бесповоротным и мы имеем примеры, когда «подаренная» земля оставалась во владении и пользовании получателя «дара» только тогда, если и следующий царь (или один из следующих царей) формально или хотя бы молчаливо подтвердит первоначальный акт. В данном случае (и во многих позднейших аналогичных) речь еще п потому не может по-настоящему идти о «дарении», что на самом деле дарилась, в сущности,, не земля из царского фонда, а только право взимать доходы с известной его части.
Однако, во всяком случае, в Эламе мы впервые встречаемся с явле-
* В сузском календаре этого времени употреблялись для части месяцев эламские, а для части — аккадские названия.
410
Старовавилонский период в Двуречье
из
114а	1146
114в
411
Глава V
нием выделения части государственного фонда или доходов с него крупнейшим сановникам с одновременной выдачей им иммунитета от царских поборов — причем как от поборов, взимавшихся внутри царского хозяйства, так тем более и от общегосударственных налогов и повинностей. Население соответствующих иммунизируемых земель, конечно, не переставало нести на себе поборы и повинности, они лишь переуступались верховной государственной властью привилегированному сановнику. Подобное явление в дальнейшем станет повсеместно распространенным на древнем Востоке. Западные исследователи видят в нем, как, впрочем, даже во всяком выделении царскому служащему земли за его службу (якобы «лена»), проявление «феодализма»*. Нам кажется, что в таком определении содержится двойная ошибка. С точки зрения историко-материалистической науки это не феодализм уже потому, что этим термином она называет определенную социально-экономическую формацию, основанную на внеэкономическом принуждении лично-зависимого от эксплуататора (или групп эксплуататоров) непосредственного производителя материальных благ, обладающего частичной собственностью на средства производства (или полной собственностью на часть средств производства) . К данному случаю эта ситуация не относится, потому что здесь непосредственные производители материальных благ как были лишены собственности на средства производства, так и остались их лишены. Но западные исторические школы под «феодализмом» обыкновенно понимают не определенный социально-экономический строй, а определенный государственно-политический порядок, для которого характерны иерархическая система властей, совпадение собственнических или владельческих прав на землю с политическими и юридическими правами на нес (суверенитетом) и личная зависимость вассала от сюзерена (преимущественно возникающая из условного, т. е. за службу, владения «леном», который выдан вассалу сюзереном). Лишь последний признак — условный характер надела — подходит к рассматриваемому нами случаю. Подобная или аналогичная форма государственного устройства, вообще говоря, мыслима и для древней (рабовладельческой) формации, так как эти формы не выводятся однозначно из характера экономического базиса. (Как известно, на базе рабовладельческого строя может возникнуть демократическая республика, олигархия, тирания, деспотизм — почему не иерархическая система властей?) Но в данном случае, с нашей точки зрения, нет не только феодализма как способа производства, но и феодализма политического, так как правитель уступает только право взимания доходов с определенной части государственного фонда земли, но не другие свои суверенные политические права на нее и едва ли устуцает и свои права как ее собственника.
Явление выдачи иммунитетов, весьма распространенное особенно во вторую эпоху древности на Ближнем Востоке (с IX—VIII вв. до н. э.), должно еще быть подробно и всесторонне исследовано с экономической, историко-политической и историко-правовой точек зрения.
По-видимому, старейшая в Эламе дошедшая до нас «иммунитетная грамота» принадлежит суккалю Темпт-Акуну I при суккаль-махе Лила-ирташе — вероятно, современнике Абиешу' или Аммидитаны (начало XVII в. до н. э.); на «установление» Темпт-Акуна I ссылается позже в свой грамоте и суккаль-мах Кук-Нашур. Выдаются эти грамоты привилегированному лицу не даром, а за плату царю: «Кук-Нашур, суккаль Элама и Симашки, потомок (букв. ,,сын“) сестры Шильхахи, оказал ми-
* Выдача мелких земельных наделов из царского фонда государственным служащим древней эпохи является (в условиях крайне низкого развития товарно-денежных отношений) просто способом избежать процедуры выдачи натуральных пайков, нередко связанной с организационными трудностями.
412
Старовавилонский период в Двуречье
лость Синимгуранни, слуге своему, и притом поля его, заливные луга (букв, „разливы") его, поля пастухов, воинов, запасных, амореев ^наемников) и скороходов, каковые за полную цену он купил после того, как Темпт-Акун установление (кубуссу) установил, Кук-Нашур, возобновив (его), (эти поля) ему (т. е. получателю подтверждаемого иммунитета) вернул, установив ему льготу (букв, „забвение," машутум)\ пусть на него распространится сень и (магическая) защита (кидиннум), и никто не должен отбирать у него поле; ни хамдакар ( = сборщик), ни кум-дилъхи, ни суккаль ничто и никого к воротам (т. е. на побор или на повинность) не должен вызывать (от него); его плуг не будет задержан, его отроки ( = слуги) не будут удалены; льгота его установлена: всякий будущий (правитель), кто взыщет то, что ему прощено (букв, „его забвение"), и сени и защите его противостанет, тот пусть выйдет по слову богов Хумбана и Иншушинака: жезл Кук-Нашура на его главу да упадет». В более ранней грамоте Темпт-Акуна I содержание льготы уточняется: «Поход он (т. е. облагодетельствованный) не должен совершать, арыка он не должен копать, никто к воротам его не вызовет».
Все это рисует картину политики, диаметрально противоположной той, которой посвятили свою жизнь Хаммурапи и его сын: центральная власть ослабляется, царский земельный фонд раздается целыми массивами крупным сановникам (а в Вавилонии даже крупнейшие из них владели, самое большее, 60—75 га земли*), воинские наделы тоже раскупаются. Это, конечно, возможно было только в условиях, когда правители окончательно отказались от системы прокормления «дворца» за счет собственного хозяйства и целиком перешли на систему содержания органов государства и его должностных лиц за счет налогов и поборов с населения. У нас есть и другие данные о свободной продаже служебных и воинских наделов в Эламе того времени.
По-видимому, выдаваемые льготы носили личный характер, не связанный с определенными земельными владениями; покупатель поля, отчуждаемого из «дома», у владельца которого имелась льгота, тем не менее обязывался вперед «отдавать льготу» или «отдавать серебро льготы и налог (кйршум) хамдакару ( = сборщику)», как если бы он был одним из наследников отца продавца; иначе говоря, он должен был платить то, что отец продавца платил бы, не имея льготы. Льгота могла выдаваться либо суккаль-махом, либо суккалем, либо царем, но чаще всего двумя из этой «тройки» совместно.
Вскоре обычай выделять сановникам большие участки земли с уступкой им царских доходов и повинностей распространился и на другие территории Ближнего Востока; в конце XVI в. до н. э. мы встречаем его в царстве Приморья (царь Гулькишар), около того же времени — в царстве хеттов в Малой Азии, несколько позже — в Касситской Вавилонии и в Сирии. Эти факты знаменуют серьезные изменения в государственном строе и политической истории Передней Азии.
О религии эламитов III—II тысячелетий до н. э. мы знаем мало, Ил. 109 за исключением имен важнейших божеств отдельных городов и «номов», божеств, обычно связанных с плодородием, причем здесь, как и в Нижней Месопотамии, к середине II тысячелетия до н. э. мужское верховное божество Хумбан вытесняет богинь-демиургов, таких, как Киририша или Пиненкир. В. Хинц полагает, что с религией Хумбана, или Великого бога Ил. 107 (Напириша), связан был характерный культ змея. Чрезвычайно важную роль играл культ восходящего Солнца — Нанхунте. Многие вавилонские боги органически вошли в эламский пантеон; среди них особым почитанием пользовались два второстепенных вавилонских бога подземного
* В Ларсе при Рим-Сине I были наделы и по 360 га.
413
Глава V
Ил. 108 мира — Ишнпкарап и Лакамар (из аккад. Йшме-караб— «Он услышал моление» и Ла гамаль— «Без пощады»). У эламитов сильнее, чем у вавилонян, были развиты представления, связанные с судом над умершими, который и осуществляли эти два бога: один — милостивый, другой — строгий; в некоторых сузских могилах находили глиняные плитки с аккадскими молитвами к личному богу умершего и к богам-судьям:
Вот я пойду, мой владыка, мой боже,
Прямо навстречу Ануннакам *,
Я пройду сквозь святыню, держа твою руку, Пред лицо явлюсь богов великих!
До нас дошло некоторое количество памятников аккадоязычной школьной словесности из Элама (царские списки, математические задачи, списки знаков и т. п.), но памятники оригинальной эламской литературы пока не обнаружены.
* Ануннаки — здесь божества подземного мира.
Глава VI
СРЕДНЕВАВИЛОНСКИЙ ПЕРИОД
В НИЖНЕЙ МЕСОПОТАМИИ
И ЭЛАМЕ
1. Создание Касситского царства
Политическая история Средневавилонского периода известна нам очень неполно; почти для всего периода отсутствуют индивидуальные архивы, которые позволили бы нам обрисовать повседневную жизнь страны и показать характерные типы ее жителей из разных социальных слоев; сравнительно немногочисленные надписи однообразно высокопарны и содержат мало сведений, единичные письма государственных деятелей слишком случайны, хозяйственные архивы малоизучены, а первые столетия периода вообще не освещены почти никакими документами. Жизнь в стране не замерла; как мы увидим ниже, она не только продолжалась, но и вырабатывала новые, ранее неизвестные формы общественного бытия. Отсутствие столь большого количества источников, как раньше, имеет особую причину, на которой мы остановимся несколько позже. Все это приводит к тому, что читатель не найдет при описании данного периода ярких, запоминающихся картин. Здесь можно сообщить сухие имена, ненадежные даты, случайно сохранившиеся сведения, сомнительные гипотезы. Романист вряд ли избрал бы этот период фоном для своего повествования. Но эти сухие данные представляют полтысячелетия истории одной из главнейших цивилизаций древности, и эти полтысячелетия не могут быть оставлены без внимания. Каковы бы ни были у нас сведения, нам не следует, излагая их, отделываться скороговоркой, как часто происходит, тем более что в это время закладывались предпосылки принципиально нового, дальнейшего этапа развития человечества в древности.
Переходя к истории Вавилонии под властью касситов, мы прежде всего сталкиваемся с хронологическим затруднением. До сих пор все упоминавшиеся нами даты могли благодаря царским спискам и спискам «датировочных формул» быть соотнесены с абсолютной датой — време-
415
Глава VI
115.	Касситская печать с изображением охоты на колеснице, XVIII—XII вв. до н. э.
116.	Фрагмент стены храма царя Караин-даша в Уруке, конец XV в. до н. э.
нем наблюдения гелиакального восхода Венеры в 8-й год царствования Аммицадуки. Эта исходная точка для отсчета дат месопотамской истории III и первой половины II тысячелетия до и. э. может быть определена астрономически по-разному; из различных возможностей мы вслед за большинством историков, как уже упоминалось, условно выбрали дату 1639 г. до н. э. и соотнесли с этой условной датой и все остальные, более ранние. Но со времени Касситской династии обычай составления «датировочных формул» и их списков вышел из употребления, а написанный гораздо позже перечень касситских царей с цифрами, обозначающими число лет их правлений, в своей ранней части заведомо недостоверен. Возможно, это на самом деле скорее перечень предков царей, живших в XIII в. до н. э. (подобный имеющемуся у нас списку предков Аммицадуки из династии амореев, который был составлен в целях их поминовения и заклинания их духов), чем перечисление царей, действительно правивших Вавилонией. Не имея списков «датировочных формул», вавилоняне касситского времени не имели и надежных средств установить имена и продолжительность правлений своих царей той эпохи.
С XV—XIV вв. до н. э. абсолютные даты правления касситских царей становятся более надежными, так как эти цари переписывались и сносились с египетскими фараонами, с правителями города Ашшура и царями хеттов, с которыми, в свою очередь, также были связаны египтяне, и так как ашшурские царские списки независимы от вавилонских, а египетская хронология имеет независимую от вавилонской систему отсчета (хотя и не очень достоверную), то мы можем определить даты правления поздних касситских царей с возможной ошибкой примерно лет в десять. Однако же расстояние во времени между первым, более надежно датируемым из касситских царей (Бурна-Буриашем II, около 1363—1335 гг. до н. э. ±10) и последним из царей аморейской династии (Самсудпта-ной, условная дата конца правления — 1595 г. с возможной ошибкой по крайней мере в ±64 года) остается неопределенным. Это сказывается на наших возможностях реконструировать события истории Месопотамии в течение XVI и значительной части XV в. до н. э. Поэтому-то приводимое ниже изложение очень гипотетично, и любое, основанное на новых материалах изменение в датировке падения Самсудитаны обрушит многие из приводимых ниже гипотез.
Прежде всего мы не знаем, в какой мере ранние цари кассптов были современниками последних аморейских царей. История Ближнего Во-
416
’Средневавилоиский период в Нижней Месопотамии и Эламе
115
116
27 Заказ № 1238
417
Глава VI
стока III—II тысячелетий до н. э. дает нам немало примеров того, как местные мелкие государственные образования сначала используют чужеземцев и пришельцев, особенно же подвижных скотоводов, в качестве военной силы, а затем сами становятся их добычей. Немало примеров есть и тому, что вожди воинственных родов, вовсе не являвшиеся в свое время царями, потом задним числом включались в царские списки. Весьма вероятно, в частности, что, даже уже обосновавшись в Ханейском царстве на среднем Евфрате, у устья Хабура, касситские вожди далеко не сразу захватили там власть. Точно так же остается неясным, заняли ли касситы северную часть Нижней Месопотамии вместе с городом Вавилоном сразу же после хеттского набега и погрома, или же всей Нижней Месопотамией сначала овладел один из царей династии Приморья (Гульки-шар).
Во всяком случае, еще со времени своего первого вторжения в Месопотамию при Самсуилуне касситы представляли собой внушительную военную силу, основу которой, возможно, уже тогда составляли колесничные части с конскими упряжками. Колесницы и кони были известны в Месопотамии и раньше (до применения гораздо более подвижного и легко подготавливаемого к бою верхового конного войска дошли лишь много позднее, когда придумали, как коннику стрелять из лука, не теряя управления конем), идея сражаться на колесницах, вероятно, связана с древней месопотамской традицией использования в сражениях боевых повозок, запряженных ослами и онаграми. Однако касситы внесли значительные усовершенствования в устройство колесниц и выучку лошадей и впервые ввели конно-колесничную тактику боя. Правда, с достоверностью касситское конно-колесничное войско нам известно лишь позже, тогда, когда оно уже было и у митаннийцев, и тем более у хеттов (и даже хаттов, или протохеттов), но можно предполагать, что уже и начальные успехи касситов объяснялись их особыми военными преимуществами перед аккадо-аморейским войском I Вавилонской династии.
Ил. 115 При касситах в отличие от более раннего периода езда па конных колесницах была связана с особым престижем: собственные выезды имели царь, царевичи и царевны, жрицы-awry, крупнейшие сановники, но сами колесничие, как мы увидим ниже, управляли не своими колесницами и конями, а царскими.
Первым известным нам касситским царем Вавилона был Агум II Меч милости*. Дата его правления, как ясно из вышеизложенного, может быть установлена только приблизительно. Несомненно, что он не мог править в Вавилоне ранее взятия его хеттами; кроме того, в его надписи упоминается, что «бог Мардук», т. е., очевидно, статуя Мардука, бога-покровителя Вавилона и Вавилонского царства, пробыл вплоть до его времени в «дальней Хане» 24 года. Наиболее вероятно, что похищение этого важнейшего трофея из Вавилона связано именно с разрушением города хеттами, а не с каким-либо более поздним событием. К сожалению, неясно, относится ли упоминание о возвращении Мардука к началу, середине или концу царствования Агума II, однако ясно, что, по «средней хронологии» Смита — Сидерского — Струве, его царствование не могло начаться раньше 1595 г. до н. э., а кончиться раньше (1595 — — 24) =1571 г.; по «краткой» же хронологии, оно не могло начаться раньше 1531 г. и кончиться раньше (1531—24) =1507 г. до н. э.**; лишь
* Agum как тёте — другие исследователи читают kakrime как одно слово^ которое считают касситским и оставляют без перевода.
** По счету числа царей (не принимая во внимание продолжительности их правлений, которая нам неизвестна) и если предположить, что все имена царей в списке достоверны, начало правления Агума II лежит как раз между началом правления Гандаша (1742 ? г.—по «средней», 1678 ? г. — по «краткой» хронологии)
418
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
в том крайне маловероятном случае, если похищение статуи Мардука произошло после разгрома Вавилона хеттами, можно было бы предложить и несколько более позднюю дату для Агума II. Пока же мы должны ограничиться предположением, что он правил где-то в пределах XVI в. до н. э.
Агум II происходил, вероятно, из рода касситских правителей Ханы и являлся потомком Агума I и Каштилиаша, на что указывает сохранение как раз этих имен в династии Агума II, хотя они не принадлежали к числу частых в среде касситского населения. После ханейского Каштилиаша (I или II), но до Агума II правили еще три касситских царя (видимо, отец, дядя и брат последнего), и один из них, вероятно, участвовал в набеге Мурсилиса I хеттского на Вавилон. Агум II был уже могущественным властителем обширной территории, и нам кажется, что это могущество возникло постепенно, в том числе и благодаря усилиям его предшественников.
Интересна титулатура, присвоенная себе Агумом II. Даже если сделать скидку на обычное царское хвастовство, она дает представление о территориальном охвате и политической ориентации нового государства. Состоит она из нескольких отдельных званий; разберем каждое из них.
1.	«Светлый потомок (бога) Шукамуны (=важнейшего касситского божества), царь касситов...» Эта часть титулатуры указывает на племенное и династийное происхождение нового царя.
2.	«...и аккадцев»: аккадцы составляли основную массу населения нового царства *. Бросается в глаза отсутствие упоминания амореев, которых еще Аммицадука менее чем за сто лет до этого отмечал как вторую наряду с аккадцами народность Месопотамии: во-первых, амореи, как мы уже знаем, отождествлялись со свергнутой династией Хаммурапи; а во-вторых, к XVI в. до н. э. амореи как особая этническая группа, по-видимому, потеряли в Нижней Месопотамии прежнее значение, в большинстве смешавшись с аккадцами (в Верхней Месопотамии они, возможно, смешались с хурритами, а возможно, и с касситами, занявшими их пастбища, а еще вероятнее — ушли в степь на запад).
3.	«Царь обширной страны Вавилона» — здесь и дань той огромной политической и идеологической роли, которую со времен Хаммурапи и еще в течение полутора тысяч лет суждено было играть этому городу (в тот момент столице Касситского царства), и притязание на законное наследование Старовавилонскому царству**.
4.	«Заселивший Эшнуну (или Туплиаш, как стал теперь по-кассит-ски назваться этот древний город) многочисленными людьми, царь Аль-мана и Падана». Альман и Падан, горные области в верховьях реки Диялы и ее притоков, представляют здесь коренную область обитания касситских племен на нагорьях у северо-западных пределов Элама. Со-
и вступлением на престол Бурна-Буриаша II (1363 г. до н. э.±10), т. е. либо около 1542 г., либо около 1521 г., но в пределах своей хронологической системы, во всяком случае, первая дата слишком поздняя. Нужно иметь в виду, во-первых, что среднестатистическая продолжительность царского правления была около 15 лет, а во-вторых, что некоторые имена в списке, вероятно, нереальны, поэтому начало правления Агума II нужно, очевидно, отнести к более раннему времени.
* Так, в XIV—XIII вв. до н. э. в Ниппуре имена касситские или посвященные касситским богам составляют около 6% общего числа (причем нередко в той же семье были и аккадские имена), хурритские и шумерские (последние — в аккадских семьях) — 0,5% и меньше, эламские и аморейско-сутийские — единичны, а аккадские имена — свыше 90%.
** Интересно, что здесь впервые употреблено понятие «страна Вавилона», т. е. «Вавилония»; впоследствии, по-видимому с тех пор, как Вавилон стал автономным самоуправляющимся городом, этот термин редко использовался в официальной фразеологии.
419
27*
Глава VI
общение с ними было возможно только по долине Диялы, т. е. через Эшнуну. Здесь мы застаем Агума II уже не как вождя оторвавшейся племенной группы касситов, занесенной на средний Евфрат, но как правителя, опирающегося на основную их племенную территорию, а самих касситов — продвинувшимися вниз по Дияле вплоть до Эшнуны включительно. Вспомним, что еще Самсуплуна был вынужден совершить поход вверх по Дияле, но, удержал ли Вавилон в своих руках долину этой реки, неизвестно; где жило за Тигром упоминаемое Аммицадукой племя идамарац, тоже неясно; поэтому вполне возможно, что связь между кас-ситами на реке Хабур и касситами на реке Дияле успела установиться до Агума II, хотя и после Самсуилуны, еще владевшего крепостью Сага-ратум, господствовавшей над Хабуром. Во всяком случае, формулировка надписи Агума II указывает на сравнительно недавнюю разрушительную войну в районе Эшнуны: действительно, в терминологии вавилонских надписей, «заселение» какого-либо города всегда предполагало его предварительное опустошение. Однако данные о связи Агума II с коренной территорией касситов не противоречат его возможной принадлежности к ханейской группе касситов — это вытекает (как уже упоминалось) из характера династических имен как его, так и его потомков.
5.	«Царь кутиев — неразумных людей» — титул-заявка, претензия па господство в горных областях Загроса вообще.
Теперь взглянем на титул Агума II с точки зрения, так сказать, его «пустот», того, чего в нем можно было бы ожидать, но не содержится. Во-первых, надпись, выдержанная в традиционном вавилонском духе и посвященная культу вавилонских богов, не титулует Агума II «царем Шумера и Аккада», т. е. традиционньш званием царей всей Нижней Месопотамии. Нет никаких признаков, чтобы касситский правитель овладел городами того края, что когда-то был Шумером. Весь юг и центр Нижней Месопотамии остался, очевидно, в руках царства Приморья. Хотя от этого «молчаливого царства» и не дошло почти никаких письменных источников, мы все же знаем, что его царь Гулькишар, видимо основатель второго, «шумерского» дома в династии Приморья (о значении термина «династия^ см. с. 163), выдал одному из своих сановников грамоту на земли около города Дер, на границе Элама, а для этого он должен был иметь прочный тыл в Нижней Месопотамии. Правление Гулькишара также относится к XVI в. до н. э.; он, возможно, был старшим современником Агума II.
Во-вторых, в титуле Агума II не упомянуто Ханейское царство и его центр — город Терка. Так как мы не без некоторого основания предположили, что Агум II был сам родом из Ханы, то приходится допустить, что он (или его предшественник) Хану утерял. Таким образом, возможно, что возвращение статуи Мардука оттуда в Вавилон — не только символ принятия на себя традиций Вавилонского царства Кассит-ской династией, но и действие вынужденное, так как Хану пришлое ь покинуть. О причине утери Ханы касситами прямых сведений нет, но ее можно угадать: действительно, на середину XVI в. до н. э. падает образование в Верхней Месопотамии обширной и сильной хурритской державы Митанни.
От касситского времени «датировочных формул» нет, и поэтому мы почти ничего не знаем о войнах Касситской Вавилонии; но у нас нет оснований сомневаться в том, что в это время, точно так же как позже и раньше, военный поход считался обязательным почти для каждого года, и предпринимался он в месяце таммузе (в конце июня), когда люди освобождались от важнейших сельскохозяйственных работ, а хлеб был уже собран в закрома; в поход, вероятно, как всегда, выступали после^ очистительного праздника эшшешу и совершения гаданий. Расскажем
420
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
то немногое, что нам известно о войнах и внешнеполитических событиях этого периода.
Значительно позже касситского времени, в первой четверти I тысячелетия до н. э., между Вавилонией и Ассирией был однажды заключен мирный договор, которому было предпослано введение, перечислявшее прежние войны и мирные договоры между обоими государствами. Это введение, переработанное позже в самостоятельный документ, условно называется «Синхронической историей»; в ней, между прочим, упоминается мирный договор между Пузур-Ашшуром, правителем города Аш-шура (тогда еще он не мог считаться «царем Ассирии»), и Бурна-Бури-ашем, царем Вавилонии. Предположительно речь идет о Пузур-Аш-шуре III (около 1510 г. до н. э.) и преемнике Агума II — Бурна-Бури-аше I. Из этого видно, что Ашшур, в то время лишь город-государство, был свободен самостоятельно заключать международные договоры и что Касситская Вавилония имела с ним общую границу.
Нам ничего не известно о сыне Бурна-Буриаша I, Каштилиаше II/III, вероятно современнике наибольшего усиления хурритского царства Ми-танни в Верхней Месопотамии, когда митаннийский царь Сауссадаттар занял даже Ашшур на Тигре и вывез из него обитые золотом храмовые ворота. Однако есть краткие сведения (из подлинной надписи и из позднейшей хроники) о том, что некто Улам-Буриаш, брат Каштилиаша, по-видимому, во главе аккадо-касситских войск покорил Приморье, убил его последнего царя, Эйягамиля, и провозгласил себя «царем Приморья». После смерти брата он получил и касситский престол и, таким образом, впервые после Аммидитаны (1683—1647 гг. до н. э.) объединил всю Нижнюю Месопотамию в одно царство. Дату этого события можно отнести ко времени около 1450 г. до н. э. (хотя позднейшие царские списки и приводят продолжительности правлений царей Приморья, но эти цифры недостоверны и общая длительность существования этого царства неизвестна — по спискам она получается большей, чем это возможно по всем расчетам). Еще ранее пала династия суккаль-махов в Эламе, по какой причине — мы не знаем; можно только высказывать различные предположения; однако Касситскому царству до второй половины XIV в. до н. э. Элам, видимо, не подчинялся *.
Племяннику и преемнику Улам-Буриаша, Агуму III, судя по поздней хронике, еще пришлось подавлять восстание в Приморье, причем был разрушен храм бога Эйи, по-видимому божества — покровителя царства Приморья.
Порядок следования дальнейших касситских царей был подвергнут сомнению со стороны ряда ученых, но, как показал Дж. А. Бринкман [25; 26], недостаточно основательно. Представляется вероятным, что сначала правил все же Караиндаш (I). Некоторые исследователи считают, что именно этот царь встретился с победоносным фараоном Джехутиме-сом** (Дхут-маси, Тутмосисом) III на Евфрате во время его семнадца-
* Решение вопроса о падении Эламской династии суккаль-махов зависит от многих неизвестных, прежде всего от датировки конца этой династии. Если она пала в начале XV в. до н. э. (по В. Хинцу), то завоевателями Элама могли быть касситские цари из числа преемников Агума II; если же в начале XVI в. до н. э. (по Ю. Б. Юсифову), то пришлось бы приписать завоевание Элама Гулькишару (вряд ли Агуму II, так как обладание Эламом никак не отражено в его титула-туре). Но гибель династии суккаль-махов можно объяснить и этническими сдвигами, происходившими около этого времени в глубине Ирана в связи с появлением на нагорье индоиранских племен. Нам достоверно известно о завоевании Элама касситским царем Куригальзу II, но это событие относится ко второй половине XIV в. и к падению династии суккаль-махов уже не может иметь отношения.
** Здесь и в дальнейшем при первом случае упоминания древнеегипетских имен и названий автор вначале приводит имя в условной передаче. Как известно,
421
Глава VI
того похода и принес ему подарки, завязав, таким образом, дружеские отношения с Египтом, поддерживавшиеся и его преемниками. Однако египетские источники составлены в высокопарных выражениях и неясны; нет уверенности даже в том, что Тутмосис III встретился именно с вавилонским царем, а если это и был вавилонский царь, то не был ли это скорее предшественник Караиндаша.
С Ашшуром, где тогда правил Ашшурбелнишешу (1419—1411 гг. До н. э.), Караиндаш вновь заключил договор о границе. Кроме того, известно, что он приказал построить в Уруке весьма своеобразный храм — как по плану, имеющему ближайшие аналогии в более древних культовых строениях народов предгорий Загроса, так и по декору: обычные для месопотамской архитектуры ниши и выступы кирпичных стен заполнены рельефными фигурами божеств и символическим орнаментом. В своей урукской надписи Караиндаш, называя себя «любимым пастухом Инаны (Иштар)», отождествляет себя, подобно древним царям, с супругом богини Инаны — пастухом Думузи — верный признак того, что он совершал здесь обряд «священного брака». Титул Караиндаша (а может быть, и его предшественников) был таков: «Царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь касситов и царь Кар-Дуниаша» — последний термин является касситским названием Нижней Месопотамии, которое с тех пор широко употреблялось еще в течение нескольких сот лет *. Оставаясь касситским царем, Караиндаш ясно подчеркивал, что он продолжает старую культурную и государственную традицию Шумера и Аккада; аккадское имя носил по крайней мере один из его сыновей.
Согласно хронике, которая в этом месте сообщает явно ошибочные генеалогические сведения (смешивая Караиндаша I с Каракиндашем, или Караиндашем II, жившим почти на сто лет позже), важнейшим событием правления следующего (?) царя, Кадашман-Харбе I, было истребление сутиев (амореев) «от восхода до заката солнца». Иногда видят здесь поход в Сирию для поддержки ведшегося там наступления египетского фараона Аменхетепа (Аман-хатпи, Аменофиса) II, однако, с нашей точки зрения, речь скорее идет о сутиях в самой Месопотамии. Действительно, около середины II тысячелетия до н. э. в Месопотамии совершенно исчезают хорошо известные нам аморейско-сутийские племена — ямутбала, идамарац, бини-ямина и пр. XIV—XIII века до н. э. были, как мы увидим в следующей книге, временем перемещений западносемитских скотоводческих племен: с одной стороны, в Палестине появляются сутий-ские племена, сохранявшие память о своем нижне- и верхнемесопотамском происхождении; с другой — в Месопотамию продвигается из степей новая группа западных скотоводческих племен, впоследствии называвшихся арамеями; а между тем среди лиц, упоминаемых в самой Вавило-
в египетской письменности гласные не воспроизводятся и реконструируются лишь на основе гипотетических соображений и сравнительно поздних иноязычных написаний — хеттских и аккадских (XV—XIII, VII—V вв. до н. э.), древнееврейских (VII в. до н. э.), греческих (V—II вв. до н. э. и позже). В условной транскрипции египетские согласные \ * (и i в начале слова) передаются как а; / — как и; w — как у. Кроме того, между двумя согласными произвольно вставляется для благозвучия гласный а, е.
В скобках на первом месте дается новоегипетское произношение II тысячелетия до н. э. (по Ю. Я. Перепелкину), реконструированное на основе клинописных данных, а на втором — традиционная передача соответствующих имен и названий, либо основанная на греческой транскрипции, либо по случайным соображениям принятая в прежней научно-популярной литературе.
В последующих случаях упоминания имя или название приводится в традиционной транскрипции.
* Дуниаш — по-видимому, касситское божество; кар, или, точнее, кара, — тоже касситское слово, не имеющее отношения к шумерскому кар и аккадскому карум «пристань, гавань, торговая организация» — термину, о котором см. выше.
422
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
нии XIV—XIII вв., западные семиты практически отсутствуют*, поэтому вполне можно поверить в изгнание сутиев из Месопотамии незадолго перед тем. Для охраны страны от сутиев Караиндаш построил на границе пустыни крепость.
Важнейшим мероприятием Куригальзу Старшего, преемника Караин-даша и Кадашман-Харбе I, было вынесение царской резиденции за пределы сохранявшего, видимо, старинные органы самоуправления города Вавилона. На Тигре, выше нынешнего Багдада, был построен новый «царский город» — Дур-Куригальзу (ныне городище Акаркуф) — с двор- Ил. 122 цом и многочисленными храмами, расположенный в стратегически легко обороняемом месте. Куригальзу называл себя странным титулом «царь равных (себе) среди своих предшественников» и саргоновским титулом «царь множеств». По образцу царей Ура и Иссина Куригальзу приказал ставить в надписях перед своим именем знак бога — другими словами, был обожествлен при жизни; свое обожествление он обосновывал решением не вавилонских, а касситских богов Шумалии и Шукамуны, в храме которых он был якобы наделен божественным сиянием и получил инсиг-нии царской власти (в Вавилонии это были жезл и свернутый в кольцо землемерный шнур) **. Явно склоняясь в пользу культа ниппурского Эллиля (отождествленного с касситским Харбе), он не полностью порывал и с его соперником — вавилонским Мардуком: перенося свою резиденцию из Вавилона, он предоставил жителям этого города освобождение от общегосударственных налогов, подчеркивая в своей надписи, что делает это ради Мардука. С этого времени Вавилон, по-видимому, и стал вторым из привилегированных и самоуправляющихся городов Нижней Месопотамии. Первый из них — Сиппар, получивший свое самоуправление, возможно, еще при I Вавилонской (аморейской) династии, третий — Ниппур; последний всегда был на особом положении среди городов Месопотамии, а в касситское время был, видимо, городом-храмом, во главе которого стояло особое храмовое должностное лицо — гуэннаку, но полное освобождение от государственных налогов он получил, как кажется, лишь около 1250 г. до н. э. Позже к этим трем автономным городам присоединились и другие.
Есть предположение, что Ашшур, вероятно еще в конце XV в. до н. э. вышедший из подчинения хурритскому государству Митанни, попал в некоторую зависимость от Куригальзу; однако, как мы увидим, политическое положение Ашшура всегда было совершенно особым, и подчинение Вавилону, если оно вообще имело место, вероятно, можно считать только формальным.
Сын Куригальзу, Кадашман-Эллиль I (начало XIV в. до н. э.), известен нам почти исключительно по его письмам к фараону Аменхе-тепу III, сохранившимся в египетском государственном архиве в городе Ахетатен (Ах-Йати) (ныне городище Эль-Амарна). В этих письмах вавилонский царь упрекает фараона за то, что тот отказался послать ему египетскую царевну, сославшись на отсутствие в Египте подобного обычая (некоторые исследователи предполагают, что право на престол передавалось в Египте вместе с рукой дочери фараона, поэтому в царской
* Среди них едва ли можно найти людей, носящих определенно сутийские имена, но есть единичные арамеи (или, в терминологии той эпохи, ахламеи), как, например, находившийся на службе ниппурского храма и носивший аккадское имя некий Киден-Нинурта, или группа ахламеев — привратников того же храма.
** Обряд, происходивший в храме Шумалии и Шукамуны, был, возможно, подражанием аналогичным египетским ритуалам. Весьма вероятно, что Куригальзу поддерживал отношения с фараоновским Египтом, и даже предполагают, что он послал свою дочь в гарем Аменхетепа II (вторая половина XV в. до н. э.). В политические дела Сирии Куригальзу, однако, отказывался вмешиваться.
423
Глава VI
семье здесь были распространены кровнородственные браки); между тем сам Кадашман-Эллиль послал своих дочерей в гарем фараона; теперь он был готов выдать перед своими подданными за царевну любую египетскую девушку, лишь бы ее прислал ему Аменхетеп. Далее он жалуется, что нынешний египетский царь шлет ему в подарок очень мало золотой руды, да и ту низкого качества, в то время как в Египте «золота что песка»; недостаток золота мешает вавилонскому царю закончить начатые постройки — видимо, храмов. Очевидно, отец Кадашман-Эллиля, Кури-гальзу, получал из Египта более богатые дары.
Несколько значительнее как государственный деятель был сын Кадашман-Эллиля I, Бурна-Буриаш II, от которого дошли письма к фараонам Аменхетепу III, Аменхетепу IV* и, возможно, Тутанхамену (Тут-анх-Амана, Тутанхамону); кроме того, со времени правления Бурна-Бу-риаша II (1363—1335 гг. до н. э.±10) вновь появляются во множестве вавилонские деловые и хозяйственные документы (они совершенно отсутствуют от периодов с начала XVI по начало XIV в. до н. э. как в Кас-ситском царстве, так и в царстве Приморья).
На царствование Бурна-Буриаша II, «царя множеств», падает начало быстрого упадка Митанни в Верхней Месопотамии, вызванного натиском, с одной стороны, хеттов, а с другой — Ашшура, правители которого в это время стали уже полуофициально титуловаться «царями Ассирии» и пытались вести великодержавную политику. То, что Ашшурубаллит I аш-шурский (1365—1330 гг. до н. э.) прислал свою дочь в жены сыну Бурна-Буриаша, последний, вероятно, рассматривал как признание Ашшу-ром его более высокого положения, но Ашшурубаллит, надо думать, считал это шагом к дальнейшему подчинению себе вслед за Верхней также и Нижней Месопотамии.
Когда в Митанни был убит царь Тушратта, Бурна-Буриаш отказал в убежище его сыну Шаттивасе и тем самым поддержал другого претендента на престол — Артадаму II. Сначала политическая ориентация обоих претендентов была неясна, но затем Шаттиваса бежал к хеттам, а Арта-дама, по-видимому, стал искать опоры в Ашшуре. После этого правитель Ашшура Ашшурубаллит I уже на равных правах сносился с египетским фараоном, и хотя Бурна-Буриаш выразил свой протест, заявив, что аш-шурский (или, точнее, уже ассирийский) царь — «раб его отца, не платящий дани», однако это ничего не изменило в расстановке сил: Ашшурубаллит сделался фактически хозяином Верхней Месопотамии, а после смерти Бурна-Буриаша (около 1335 г.) ему удалось возвести его внука (сына своей дочери) Каракиндаша (или Карахардаша, он же Караиндаш II) на престол Вавилонии; правда, он был вскоре же умерщвлен касситскими сановниками, но и их ставленник был свергнут Ашшурубал-литом, который на этот раз посадил на Касситское царство дядю своего внука, Куригальзу II Младшего (1333—1312 гг. до н. э.±!10), сына Бурна-Буриаша II. После смерти Ашшурубаллита (около 1330 г.) Кури-гальзу II, по-видимому, вторгся в Ассирию, но потерпел подСугагу на Тигре поражение от нового ассирийского царя, Эллильнерари **, и вынужден был уступить ему контроль над митаннийско-вавилонской торговлей (это можно заключить из лаконичных данных «Синхронической истории»). Установленный при этом прочный мир с Ассирией позволил Кури-гальзу провести удачную войну с Эламом, царь которого Хурбатила совершил набег на юго-восточную часть вавилонского Приморья; преследуя эламитов, Куригальзу захватил Сузы, Мархаши (Варахсе) и собственно Элам (Адамдун) и продержался там достаточно долго, чтобы оставить
* Иначе Эхнатону (Ах-на-Йати, Ихниот, Ахнатен).
** Или Ададнерари I? Здесь много неясностей в хронологии.
424
Средпевавплонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
несколько статуй и надписей. Но вскоре после смерти Куригальзу II в Эламе создалось новое могущественное государство *.
По-видимому, именно усилением Элама (и Ассирии) объясняется неудачный поход преемника Куригальзу II, Назимарутташа (1311—1286 гг. до н. э.±10), в область Намру (ранее Навар) в долине Диялы; этот поход можно скорее всего объяснить утерей контакта между Вавилонией и коренными землями касситов за верховьями Диялы и желанием его восстановить. Но поход Назимарутташа вызвал ответное военное выступление ассирийского царя Ададнёрари I, приведшее к полному поражению касситов и заключению нового мирного договора между Ассирией и Вавилонией; этот договор, по-видимому, оставался в силе и при следующем касситском царе — Кадашман-Тургу (1285—1268 гг. до н. э.±10).
В течение XIII и начала XII в. до н. э. в Передней Азии произошли значительные политические перемены. По-прежнему на юго-западе, севере и юго-востоке существовали три могущественных государства — Египет, Хеттское царство и Касситская Вавилония, из которых наиболее сильным и богатым был Египет, наименее же — Вавилония, и все три оказывали значительное воздействие на судьбы более мелких государств, расположенных далеко за их пределами. Однако появились и новые факторы. На востоке набирался сил Элам. В Верхней Месопотамии Митанни пребывало в крайнем упадке и стояло накануне полной гибели. Ашшур превратился в царство Ассирию, все более расширявшееся (и за счет Митанни, и за счет хурритских земель к востоку от Тигра), все более угрожавшее путям снабжения Вавилонии и даже переправам через большую излучину Евфрата. Перерезать их значило закрыть последние сухопутные пути в Вавилонию и в то же время поставить под угрозу коммуникации хеттов в Сирии, где они упорно боролись с Египтом. Помимо того на Евфрате на место слившихся с оседлым населением или изгнанных из Месопотамии амореев-сутиев пришли новые западносемитские племена, ранее, видимо, державшиеся в более отдаленных оазисах далее к югу; в ту эпоху они назывались ахламеями (аламу, или а* ламу), но в историю вошли под именем арамеев **.
Подобно своим предшественникам — сутиям, остатки племен которых откочевали на юго-запад, приевфратские ахламеи пасли скот, нанимались в одиночку или группами к царям в качестве сельскохозяйственных работников, стражников и т. п. Они служили также проводниками караванов ослов через полупустынные зоны, а нередко занимались и разбоем.
В условиях ассирийской угрозы и осложнения положения в степи между Месопотамией и Сирией естественно, что три традиционные державы — Хеттское царство, Египет и Вавилония — начали искать более тесных контактов между собой и даже союза. Уже Суппилулимас I, царь хеттов, сокрушивший царство Митанни в дни Бурна-Буриаша II, взял третьим браком, но, по-видимому, в качестве главной жены (тавананнас) вавилонскую царевну. Его преемники, как, например, Муваталлис, воюя с Египтом, сохраняли хорошие отношения с Вавилонией. Наконец, во времена Кадашман-Тургу хеттский царь Хаттусилис III заключил до-
* Основатель его Икехалки правил, возможно, еще до Куригальзу II, и, таким образом, темный период после падения династии суккаль-махов мог и не превышать трех-четырех поколений. После Икехалки нам известны на престоле Элама Пахиришшан, Аттаркиттах, Унташ-Напириша, Унпатар-Напириша, Китен-Хутран и Халлутуш-Иншушинак. Уже Унташ-Напириша и Китен-Хутран играли важную и разрушительную роль в истории Вавилонии; о преемниках Халлутуш-Иншушинака подробнее будет рассказано ниже.
** К ним же, вероятно, относилось племя хирана, расселившееся, согласно одному письму из Дур-Куригальзу, еще в XIV в. до н. э., частью на ассирийской территории, частью на среднем Евфрате, недалеко от развалин Мари.
425
Глава VI
говор о дружбе и взаимопомощи с Вавилоном. После смерти Кадашман-Тургу в согласии с этим договором Хаттусилис III пытался воздействовать на всемогущего сановника (возможно, царского евнуха) Итти-Мар-дук-балати с целью обеспечить престол за малолетним сыном умершего— Кадашман-Эллилем II (1267—1253 гг. до н. э.±10). Однако вельможа, видимо, побоялся хеттского влияния на Вавилон, и на некоторое время регулярные сношения между двумя странами прекратились: вавилоняне ссылались на опасность, грозящую послам со стороны степных ахламеев. На это Хаттусилис III писал юному вавилонскому царю: «В стране брата моего больше коней, чем соломы; может быть, мне предоставить тысячу колесниц, чтобы послы смогли добраться до Тут-туля?» (на реке Белихе, где в то время проходила хеттская граница). Угроза пути по Евфрату, которую создавали арамеи, была, впрочем, реальной, и поэтому усилилось значение пути через Верхнюю Месопотамию, однако этот путь на большей части своего протяжения находился в руках Ассирии. Письмо, о котором идет речь, относится, видимо, приблизительно ко времени заключения известного договора (около 1270 г. до н. э.±10) между Хаттусилисом III и Рамессесом (Риа-масэ-са, Рамсесом II), царем Египта. В своем послании вавилонскому царю Хаттусилис, играя на естественной склонности юного властителя к таким мужественным занятиям, как охота и война, недвусмысленно толкает его на конфликт с Ассирией — ведь именно продвижение ассирийских царей к Каркемишу на Евфрате (сначала Ададнерари I, а потом Салманасара I) и заставило, очевидно, Хаттусилиса заключить мир и дружбу со своим давним врагом — египетским фараоном.
Мы знаем кое-что о хозяйственной жизни Вавилонии при следующих касситских царях — Кудур-Эллиле (1252—1243 гг. до н. э.±10) и Шагаракти-Шуриаше (1243—1231 гг. до н. э.±10), кое-что о. храмовом строительстве, но ничего о делах внешнеполитических. Грозные события начались лишь при Каштилиаше III/IV (1230—1223 гг. до н. э.±10). Этот царь был современником двух весьма энергичных деятелей — Ун-таш-Напириши *, правившего Эламом, и Тукульти-Нинурты I, царствовавшего в Ассирии.
Эламский царь совершил опустошительный набег на Вавилонию, жо-видимаму, в 6-м году Каштилиаша (условно 1225 г. до н. э.). До тех пор Каштилиаш мирно правил не только всей Нижней Месопотамией, но, вероятно, и обширными районами по Дияле и Адему. Здесь, в предгорьях Падана, он отвел имение хурритскому вельможе Агабтахе, бежавшему из уничтоженного ассирийцами Митанни, но его дарственная грамота вместе с еще некоторыми трофеями досталась, видимо, одному из эламских завоевателей и была завезена в Сузы. Эламиты ограничились в Вавилонии грабежом и не попытались удержать ее. Почти сразу же вслед за ними на Вавилонию обрушился ассирийский царь Тукульти-Нинурта, предварительно завоевавший важный плацдарм за Тигром. В битве с кас-ситско-вавилонским войском ассирийцы одержали полную победу. Сам Каштилиаш был захвачен ими; пленному царю касситов пришлось склониться на землю перед победителем, и тот наступил ему на затылок, а затем приказал в цепях отвести его в Ашшур. После этого Тукульти-Нинурта направился на Вавилон, взял его, разрушил его стены, приказал предать казням или угнать в рабство множество вавилонян и касситов, разграбил сокровищницу храма Э-сангиль (Эсагилы) и отправил статую Мардука в Ассирию.
* Чтение этого имени ненадежное; его читают также Унташ-Хумбан или (условно) Унташ-Галь. Ему принадлежит строительство хорошо сохранившихся Ил. 110 храмов и зиккурата в основанном им новом городе-резиденции Дур-Унташе (ныне Ил. 112 городище Чога-Замбиль, раскопано французской экспедицией Р. Гиршмана) [45].
426
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
О подвигах Тукульти-Нинурты в войне с Каштилиашем была сложена поэма. Он принял титул «царь Шумера и Аккада» и правил Верхней и Нижней Месопотамией свыше семи лет (1223—1216 гг. ±10). Согласно поздней хронике, знать Вавилонии вскоре восстала и посадила на престол Ададшумуцура, сына Каштилиаша (1206—1177 гг. до п. э.± ±10), но на самом деле все обстояло несколько сложнее. В Вавилонии — неясно, под верховным ли господством Ассирии, или в борьбе с ней, или уже после ухода ассирийцев, — правил некто Эллильнадиншу-ми, свергнутый в результате набега эламского царя Китен-Хутрана, двигавшегося по маршруту Приморье — Иссин — Ниппур — Дер; за ним Кадашман-Харбе II, тоже, видимо, свергнутый новым эламским набегом; потом Ададшумйддин и уж после этого Ададшумуцур (сын Каштилиаша и, несомненно, брат Ададшумиддина) *. Ему удалось расквитаться с Ассирией; когда его враг Тукульти-Нинурта был низложен ашшурской знатью, он воспользовался неурядицей у своих северных соседей и в 1192 г. до н. э. посадил на престол Ашшура своего протеже, потомка ассирийского царского дома, некоего Нинурта-апал-Экура. Хотя тот прожил очень недолго, но и следующие ассирийские цари, видимо правившие совместно, Ашшурнёрари III и Илихадда, продолжали быть зависимыми от Ададшумуцура, что видно из сохранившегося письма к ним. Однако вавилонский царь не взял обратно из Ашшура статую Мардука — то ли потому, что, подобно многим касситским царям, был более поклонником Эллиля ниппурскго, чем вавилонского бога, то ли потому, что церемония возвращения бога требовала длительных подготовительных работ в разрушенном вавилонском храме, а Ададшумуцур вскоре умер (в 1187 г. ±6). Статуе Мардука уже не суждено было вернуться в Вавилон при Касситской династии. В Вавилоне изготовили новую, которая, вероятно, не могла сравниться со старой по предполагаемой магической силе и вызываемому ею почитанию.
О внешнеполитических событиях при следующих касситских царях — Мели-Шаху** (1186—1172 гг. до и. э. ± 6) и Мардукапалйддине I (1171—1158 гг. до н. э.±'6) —почти ничего не известно. Однако Мели-Шиху держал еще в своих руках путь к исконной земле касситов, ибо его статую через несколько лет эламский царь смог вывезти из Карин-таша, нынешнего Каринда па большом караванном пути, ведущем из долины Диялы на нынешний Керманшах и в глубь Иранского нагорья. Оба царя раздавали много земельных пожалований. Отметим, что большинство последних касситских царей (начиная с первого преемника Каштилиаша III/IV) носили уже аккадские имена.
Окончательная гибель Касситского царства в Вавилонии наступила сразу после Мардукапалиддина I. Произошло это следующим образом. Вначале ассирийский царь Ашшурдан I (1179—1134 гг. до н. э.) совершил набег на земли за Тигром к югу от Нижнего Заба; затем началось эламское нашествие.
Элам XIV—XII вв. до н. э. (так называемое Среднеэламское царство), по-видимому, уже не был конгломератом автономных «номовых» государств, хотя окраинные долины и обладали, возможно, известной самостоятельностью. Соответственно изменилась и эламская государственная структура с ее последовательной передвижкой и сменой суккаль-ма-
* Однотипные имена обычно давались братьям; поскольку оба они друг за другом законно занимали престол, есть полное основание считать, что они были братьями.
** Возможно, надо читать «Мели-Шипак». Некоторые исследователи помещают перед Мели-Шиху еще Куригальзу III (или IV, если считать, что первый правил еще в XVI в. до н. э., как иногда предполагают), но существование Куригальзу III представляется сомнительным.
427
Глава VI
хов, «царей» Суз и суккалей. Однако правило передачи царской власти Ил. 111 одновременно по мужской и по женской линии, вероятно, сохранялось, хотя генеалогические сведения об эламских царях этого времени у нас скудны. Во всяком случае, Шутрук-Наххунте, совершивший разрушительное нашествие на Касситскую Вавилонию, был родным сыном своего предшественника Халлутуш-Иншушинака I, потомком основателя династии Икехалки, претендовавшим, как кажется, и на родство с династией суккаль-махов.
Можно предполагать, что поход Шутрук-Наххунте против Вавилонии начался с его вторжения вверх по реке Диз и далее по дороге через Каринташ, верховья Диялы и саму долину Диялы, включая Туплиаш-Эпшуну. Переправившись затем через Тигр, Шутрук-Наххунте занял Дур-Куригальзу, Упи (Опис) и Сиппар, а затем, по-видимому, и Киш, разрезав Нижнюю Месопотамию пополам. Касситский царь Забаба-шум-йддин был низложен (около 1158 г. до н. э.±6), едва успев процарствовать год. Начался неслыханный погром и грабеж в городах Месопотамии, причем уносили не только материальные ценности, но и статуи богов и царей и памятники старины, как, например, упоминавшиеся выше огромные стелы — «Обелиск Маништушу» и каменный столб с текстом Законов Хаммурапи. Но на этот раз эламиты не ограничились единовременным грабежом: важнейшие города были обложены данью серебром и даже золотом и Шутрук-Наххунте назначил в Вавилонию наместником своего сына Кутер-Наххунте. Однако в Вавилонии началось сопротивление, возглавленное неким Эллильнадинахи *. Война в стране бушевала почти три года, и Кутер-Наххунте действовал еще более беспощадно, чем его отец: «Он смел жителей Аккада, как потопом, превратил Вавилон и его славные святилища в развалины». Эллильнадинахи был взят в плен и увезен в Элам, и туда же переправили новую статую Мардука, заменившую было прежнюю; Кутер-Наххунте удалился в Элам, видимо чтобы занять престол умершего отца, но в Вавилонии и после того продолжал некоторое время оставаться эламский наместник.
В Эламе Кутер-Наххунте I процарствовал недолго, и около 1150 г. до н. э. на престол взошел Шильхак-Иншушинак, его брат, по-видимому, от той же «почтенной матери» по имени Пейак. Сменой правителей в Эламе воспользовался новый предводитель вавилонян — Мардук-кабит-аххёшу, который, несмотря на приверженность к собственно вавилонскому культу Мардука, воцарился не в разрушенном Вавилоне, а в Несине.
Невзирая на полнейший разгром Нижней Месопотамии, учиненный Ил. 114 Шутрук-Наххунте и его сыном, а может быть, именно по причине тотального характера этого разгрома эламиты не смогли продолжать постоянную оккупацию страны. Вместо этого (или чтобы расширить поле грабительской деятельности) царь Элама Шильхак-Иншушинак решил совершить в Ассирии такой же погром, как его брат — в Вавилонии. Пройдя через горные долины Загроса и долину Диялы, он обрушился на хурритскую Аррапху (ныне город Киркук) в верховьях реки Адем и попытался выйти на собственно ассирийскую территорию к северу от Нижнего Заба; его надпись перечисляет десятки населенных пунктов, известных нам из ассирийских и аррапхитских текстов. Однако Ашшур-дану I, по-видимому, удалось отразить нашествие на Ассирию. Проникнуть в Вавилонию и там закрепиться Шильхак-Иншушинаку тоже не удалось. Но в Эламе его царствование было благополучным, и большие богатства позволяли ему вести значительное храмостроительство. Шильхак-Иншушинак пережил своего сына, намечавшегося ему в наследники,
* Или Э ллилыпумуцуром; чтение не определено в точности.
428
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
и около 1120 г. до н. э. на престол Элама взошел Хутелутуш-Ипшуши-пак, по-видимому рожденный «почтенной матерью» Наххунте-Уту — женой Кутер-Наххунте, очевидно умершего бездетным, — от левиратного * брака 'С его братом Шильхак-Иншушинаком. Последний считал поэтому Хутелутуш-Иншушинака не своим сыном (а сыном своего брата?), сам же Хутелутуш-Иншушинак называет своими «отцами» обоих братьев! Этому эламскому царю суждено было стать последним царем Элама из династии Икехалки. Он был свергнут Навуходоносором I (1124—1103 гг. до н. э.), царем II династии Иссина, около 1110 г. до н. э.
Между тем в разоренной Вавилонии восстанавливается государственная жизнь. Вскоре II династии Иссина удалось достичь крупных внешнеполитических успехов — фактического подчинения Ашшура и разгрома Эламского царства, надолго выбывшего из политической игры. Однако эти успехи были прерваны сначала новым ассирийским завоеванием, которое совершил царь Тиглатпаласар I около 1080 г. до н. э., а затем массовым вторжением «сутиев» (в данном случае, видимо, имеются в виду арамеи или их южная группа — халдеи **) около 1045 г. до н. э. Последним отголоском былого касситского владычества стала кас-ситская по происхождению II династия Приморья (1024—1004 гг. до н. э.). Но о событиях конца XII и XI в. удобнее будет рассказать в связи с историей Ассирии (см. ч. II этой книги); здесь мы упомянули о них лишь бегло, поскольку преемники Тиглатпаласара I в Ассирии вместе со II династией Иссина и II династией Приморья в Вавилонии стоят на грани двух эпох в истории древней Месопотамии и всей Передней Азии: после них начинаются Новоассирийский и Нововавилонский периоды, а вместе с тем наступает второй этап древности на Ближнем Востоке.
Закапчивая наш очерк первого этапа древности в Нижней Месопотамии, мы остановимся вкратце на характере общества средпевавилон-ского времени.
2. Средневавилонское общество
Одной из загадок истории клинописных культур, над которой, однако, до самого недавнего времени исследователи совершенно не задумывались, является вопрос о том, почему одни периоды освещены тысячами документов, а другие остаются совершенно немыми. До сих пор предполагалось, что причина лежит исключительно в случайном характере археологических находок, но сейчас выясняется, что, какую бы большую роль ни играла здесь случайность, ею одною этого явления объяснить нельзя. Так, советская исследовательница Н. Б. Янковская, изучая документы хурритского городка Нузы, раскопанного на уровне, соответствующем XV—XIV вв. до н. э., почти целиком, подсчитала, что если бы в течение всех пяти поколений людей, жизнь которых отражена в документах Нузы, государственный хозяйственный архив велся бы с той же обстоятельностью, как это имело место в течение тех пяти лет, когда его вели для царевича Шильви-Тешуба, то были бы исписаны десятки тысяч глиняных плиток. В таком случае, даже если бы архив находился где-то за пределами раскопанной территории, дождевые потоки, выброс земли
* Левиратом называется обычай, по которому жена умершего переходит к его близкому родичу из той же семейно-хозяйственной ячейки; чаще всего это происходило в случае бездетности умершего, и родившийся от левиратного брака сын считался сыном и наследником покойного.
** Халдеями назывались скотоводческие племена, обитавшие в тростниковых болотистых зарослях на западных и южных окраинах Нижней Месопотамии в I тысячелетии до н. э.; предполагают, что они говорили на арамейских диалектах.
429
Глава VI
117.	Ку дурру царя Мели-Шиху XII е. до н. э.
118.	Пахота на волах при помощи плуга-сажалки, оттиск печати касситского времени, около 1300 г. до н. э.
из лисьих нор, вспашка полей выносили бы повсюду на поверхность десятки и сотни хозяйственных документов, которые не миновали бы рук археологов или по крайней мере антикваров. Но их нет, и, значит, на самом деле хозяйственные архивы не велись непрерывно.
В связи с этим Н. Б. Янковская выдвинула гипотезу, согласно которой, подобно тому как древневосточные законы фиксируют не обычное право, предполагаемое известным, а преимущественно юридические нововведения, так и письменная фиксация юридических и хозяйственных актов возникает лишь тогда, когда нарушается функционирование общественной жизни и появляется необходимость в реализации новых отношений и новых процедур, а также в контроле над их реализацией; там, где начинают опять преобладать обычай и рутина, нужда в письменной фиксации этих актов уменьшается или исчезает совсем.
Эта гипотеза, несомненно, многое объясняет в истории возникновения и исчезновения хозяйственных и юридических архивов, но отмеченный фактор следует, по-видимому, дополнить и некоторыми другими. Так, наличие в хурритской Нузе аккадских писцов — беженцев из Кас-ситской Вавилонии способствовало письменной фиксации довольно архаических, хотя и новых для данного общества явлений (на такой же стадии развития общества в других местах обходились без документов даже и при коренной ломке древнейших институтов ввиду отсутствия самой возможности письменной фиксации). К тому же обычай записи хозяйственных актов дольше и прочнее держится в государственных, дворцовых и храмовых хозяйствах, поскольку при их обширности здесь более возможны злоупотребления и без проверки по документам контроль кажется более трудным.
В свете сказанного нам представляется, что ключ для решения загадки «молчаливости» времени I династии Приморья и первого периода -Касситского царства (и чрезвычайной малочисленности документов уже в конце I Вавилонской династии) следует прежде всего искать в изменении характера государственного сектора хозяйства страны. Не случайно наиболее типичным документом в Нижней Месопотамии начиная с середины II и до начала I тысячелетия до н. э. является так называемое кудурру.
Кудурру в переводе означает межевой камень; однако подлинные камни, стоявшие на межах земельных владений, в течение тысячелетий давно были уничтожены, разбиты, стерты в прах в связи с переменой
430
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
431
Глава VI
отношений собственности, и до нас, как правило, дошли маленькие ку-ДУРРУ-копии, сберегавшиеся как важные документы в храмовых архивах. Это небольшие каменные стелы более или менее правильной формы, с рельефными изображениями эмблем и тотемов тех богов, под покровительство которых поставлена записанная на кудурру сделка, а иногда также с изображением царя и облагодетельствованного им лица. Содержанием кудурру является акт о пожаловании тому или иному лицу большего или меньшего участка земли из царского фонда; иногда к пожалованию прибавляется и освобождение от известных поборов, служб или повинностей.
В ряде учебников можно прочитать, что пожалования делались якобы не отдельным лицам, а большесемейным или родовым общинам или просто семьям (букв.«домам» — биту) и таким образом создавался своего рода «феодализм», основанный на выделении «ленных» владений за счет местного населения завоевателям — касситской «феодальной» или феодализирующейся знати. Все это совершенно не соответствует действительности. Пожалования делались не из бывшей частной земли общинного фонда, а из царской, как общее правило, отдельным лицам, а вопрос об их «домах», т. е. семейных владениях, обыкновенно возникал лишь позднее, в связи с тяжбами по поводу прав наследства между потомками получателя пожалования по прямой или боковым линиям. Получатели в большинстве случаев носили аккадские, а не касситские имена, и сама величина жалуемых наделов по большей части была не так уж велика; о «владетельных феодалах» речь не идет. К тому же колесничные отряды, составлявшие основу касситского войска, не представляли собой «феодальной аристократии»; эти отборные и в некотором смысле привилегированные части были на полном царском снабжении, включая коней, колесницы и оружие, и, если судить по аналогии с документами из Аррапхи, долго бывшей под касситским влиянием, находились под командованием царских служащих часто невысокого ранга.
Пожалование земли из царского фонда не являлось в собственном смысле дарением; теоретически собственником земли оставался царь, поэтому такое пожалование должно было время от времени подтверждаться и возобновляться последующими царями, причем составлялось новое кудурру или переделывалось старое. (Вопрос о возобновлении пожалования вставал нередко как раз в связи с возникавшими тяжбами по поводу наследственных прав владения.) Однако поскольку, как общее правило, пожалованная земля переходила от отца к сыну, внукам и правнукам, а само пожалование не было обусловлено никакой специфической службой «на дом царя» и земля лишь облагалась обычными общегосударственными налогами и повинностями (иногда же освобождалась и от них*), то фактически владение пожалованной землей — сначала с социально-психологической точки зрения, а потом и с правовой — стало мало отличаться от собственности: получивший пожалованную землю мог ее даже продать на сторону без всяких условий, да и цари, чтобы не возиться со сложным разбирательством тяжб по наследственным отношениям, при возобновлении пожалования отдавали в конце концов эту землю ее владельцу «на вечные времена» (ана ум цати), т. е. окончательно ее дарили. Отличие пожалованной земли от собственной земли внутри общины заключалось только в том, что дела о ней оставались в юрисдикции не общины, а царя, выступавшего, таким образом, в ранее несвойственной ему роли судьи по спорам о частной собственности.
* Это «освобождение» (закуту) касалось только самих наделенных пожалованием, но, конечно, не людей, сидевших на «освобожденной» земле; они только* платили поборы и служили новому хозяину вместо царя.
432
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
Только в этом смысле бывшая пожалованная земля оставалась формально в составе государственного земельного фонда. Однако, как и можно было ожидать в условиях производства того времени, новые частные собственники стремились объединяться в новые общинные структуры— «братства» (аххуту), причем принадлежность к «братству» приводила к распространению наследственных прав на члена этого «братства» независимо от действительного родства. (Хорошим примером всему этому является кудурру царя Мели-Шиху, выданное на выморочную Ил-землю «дома» некоего Такиль-анаилйшу, которую царь Ададшумиддин пожаловал его брату; кудурру издано Л. У. Кингом.) В существовании таких «братств», конечно, не было ничего нового, ибо, как мы видели, даже в период расцвета индивидуальных городских хозяйств при династии Ларсы, не говоря уже о временах III тысячелетия до н. э., в земледелии продолжали функционировать какие-то — скорее всего большесемейные — общинные коллективы. Разница в том, что архивы времени Иссинаг Ларсы и Вавилонского царства свидетельствуют главным образом об условиях в городах и дают лишь редкие и скудные сведения о положении земледельцев, а кудурру говорят как раз о положении в сельском хозяйстве. Кудурру не были нововведением касситов и не были связаны, как считают некоторые, с их «национальным характером» и социальным строем до завоевания Вавилонии — это видно из того, что совершенно аналогичные грамоты, и притом раньше, известны нам из Элама и царства Приморья, а позже и из Хеттского царства.
Причина появления кудурру тесно связана с причиной исчезновения в первую очередь государственных, но также и частных архивов. Об этом свидетельствует такая характерная для того периода группа памятников, как пожалования царями земель храмам. Предшествующие периоды подобного типа актов не знали, по крайней мере в таком масштабе.
Когда возник этот тип пожалования, установить пока трудно; древнейшим актом долго считалась запись на так называемом «Крестообразном памятнике», приписанном Маништушу, сыну Саргона Аккадского, но, как показал И. Е. Гельб [92], представляющему подделку значительно более позднего времени с целью обосновать дарение авторитетом древности. Гельб относит ее ко времени I Вавилонской династии*, но, ввиду отсутствия ей аналогий в это время, возможно, что ее надо датировать более поздним временем. Уже Куригальзу I явно стремился возрождать саргонидские традиции, и до конца Касситской династии божества Аккаде пользовались и официальным покровительством, и популярностью в народе.
Текст «Крестообразного памятника» гласит: «12 бур ( = 72 га) обители (жрец), [не сч]итая до [ли] евнухов (gir-zi-gi?), для Шамаш^ моего господина, и Айи-невесты ( = жены бога Шамаша), моей госпожи, я создал». Далее говорится, что надитум Шамаша были прежде лишены небольших полей, выделенных им для кормления, а также приписанных к каждой жрице одного мальчика и одной девочки и что все это царь вернул жрицам. Затем следует: «От Апсана до Упи... [1]8 (или более»— И. Д.) селений для Шамаша я освободил, повинности (ильку) их я не пожелал... только для [Шамаша] пусть несут повинность... Постоянные приношения (саттукку) к постоянным приношением я прибавил... [товары (?)] суши и моря [с пристани (?)] Сиппара... для пиров Шамаша я пожертвовал (?)». Эти приношения включали ежедневно по 1 теленку, 20 овец, 8 волов, 6 курру ячменя, 3 курру ячменной муки,
117
* По характеру отраженных в нем общественно-хозяйственных условий «Крестообразный памятник» не старше XVII в. до н. э., а Солльберже датирует текст даже VI в. до и. э.
28 Заказ № 1238	433
Глава VI
3 курру гороховой муки, 3 курру «царской» муки, 3 курру фиников (в кассптское время 1 курру составлял свыше 220 л), затем 70 сила (около 50 л) кунжутного масла простого и 70 сила высшего сорта, 70 сила свиного сала, 70 сила неснятого молока и 70 сила снятого (?), 70 сила сыра, 30 сила белой финиковой патоки, еще 100 сила каких-то растительных продуктов и т. д., не считая 1 таланта (30 кг) золотых и 2 талантов (60 кг) серебряных колец. Состав приношений представляет н специальный интерес, так как (если отвлечься от грандиозных, чисто «божественных» масштабов) они, по-видимому, рисуют нам картину праздничного стола знатного вавилонянина. Характерно отсутствие в меню бога (и, очевидно, знатного человека тоже) овощей п плодов. В шумеро-аккадских текстах они упоминаются, но не занимают важного места; из зелени на столе вавилонянина редко бывало что-нибудь, кроме лука, чеснока, порея.
Таким образом, дарилась уже не земля, а налоги и повинности целого множества селений.
К тому же типу актов относятся приписка царем Назимарутташсм ряда селений в долине Диялы к округу Ниппура, иначе говоря, к шш-пурскому храму Эллиля, приписка царем Куригальзу I селений к храму Иштар и т. п. Подобные же пожалования продолжались и при II династии Иссина. При этом, как и в случае пожалования земли частным лицам, земля и люди, переданные храмам, формально считались царскими и, если не было выдано специальной привилегии, подлежали общегосударственным налогам и повинностям, одинаковым для всех. Поэтому государственные чиновники нередко вмешивались в те или иные дела храма. Но так же обстояло дело и в предыдущие столетия, и говорить на этом основании, будто храмы становятся «мирскими», как это делают некоторые исследователи, вряд ли правильно.
Причина раздаривания царского земельного фонда, иногда даже с передачей прав на взимание продукта, производимого живущими на нем людьми, и на их службу, заключалась в том, что, с тех пор как государственное хозяйство окончательно перестало выполнять какие-либо общественно необходимые функции (в качестве общинного страхового и обменного фонда и т. п.), дальнейшее его существование, требовавшее содержания огромного, громоздкого и дорогостоящего производственного и административного аппарата, оказалось для рабовладельческого государства невыгодным по сравнению с простой системой взимания прямых налогов и принуждения жителей к общегосударственным повинностям. Если когда-то с общинного населения налог в пользу государства вообще не собирался (если не считать добровольно-обязательных приношений в храмы, а также повинности строительства и военного ополчения), а царь и бюрократическая часть господствующего класса содержались за счет эксплуатации работников собственно государственного хозяйства, то теперь оказалось более выгодным содержать царский двор и бюрократию за счет общегосударственных налогов и повинностей. Разница между фактически частными собственниками, чей титул на землю состоял в царском пожаловании, и фактически же частными собственниками — гражданами старых общин окончательно стиралась, и этот процесс еще более ускорялся тем, что из-за засоления старых орошенных земель прежние города и территории во многих случаях приходилось покидать и обосновываться на новых землях, которые, как всякие бесхозяйные земли, царь должен был считать своими и на которых новые каналы прокладывались царским иждивением.
В то же время крупные торгово-ремесленные центры, такие, как 'Сиппар, Вавилон, Ниппур, отчасти Урук и Ур, выделялись из общей системы государства в качестве автономных единиц, освобожденных от
434
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
общегосударственных налогов и повинностей. Выделение это было постепенным и не всегда полным; так, некоторые цари сами претендовали на должность главы Ниппура — гуэннаку.
Однако со временем все же складывалась новая структура общества: ранее граждане общин противостояли государственному сектору с его подневольным или по крайней мере зависимым от царя населением (хотя частично и принадлежавшим к господствующему классу); Ил. 118 теперь трудовое сельское население, неполноправное, обложенное налогами и повинностями в пользу царя, жившее в большинстве случаев на царской земле и организованное уже в общины вторичного происхождения, противостояло привилегированным, освобожденным от общегосударственных налогов гражданам автономных городских общин и землевладельцам, также частично освобожденным от налогов при пожаловании им царской земли. Процесс сложения этой структуры только начался в Средневавилонский период и получил полное выражение лишь на втором этапе древности Ближнего Востока. Этой эпохе в истории древнего Ближнего Востока будет посвящена другая книга нашей серии, и там упомянутые вопросы будут освещены подробно.
Царское и храмовое хозяйство в той мере, в какой оно сохранялось, приобрело к концу II тысячелетия до н. э. совершенно иной, чем ранее, облик. Царское хозяйство вообще имело в Средневавилонский период совершенно второстепенное значение; поскольку оно передавало своп земли частным лицам из числа сановников, постольку письменный учет внутри его становился почти излишним. Здесь нам придется говорить прежде всего о хозяйстве храмовом. Архивы храмов вновь появляются Ил. 121 с XIV в. до н. э. п имеют совсем новый характер. К сожалению, необходимых специальных исследований, подобных тем, которые производились над документами храмовых хозяйств Шумера, нет, и поэтому нижеизложенное может оказаться во многом неточным.
Если царские и храмовые архивы послеурского периода были преимущественно посвящены учету расходов, то храмовые архивы кассит-ского времени содержат как расходные и передаточные ведомости и расписки, так и учет доходов. Важнейшие зафиксированные в ведомостях статьи расхода — это помесячные уплаты жрецам и содержание ремесленников (йпру, шумер, ше-ба). Храмовые хозяйства, видимо, продолжали оставаться центрами ремесла. В какой мере храмовые (и царские) ремесленники работали также и на свободный рынок, установить пока трудно. Во всяком случае, с середины Касситского царства определенно начинается новый подъем ремесленного производства; его естественным последствием было усовершенствование вооружения военных сил, находившихся в распоряжении государства, а это еще более упростило переход к новой системе содержания царской администрации п господствующего класса за счет эксплуатации массы, сделав невозможным всякое сопротивление ему.
Что касается учета доходов, то он представлен ведомостями ежегодных уплат известных количеств ячменя, пшеницы, бобовых и т. д., взимаемых явно не с отдельных работников, а с целых семейных хозяйств; иногда за хозяйство отвечает его глава, а иногда безымянный (т. е. любой) «сын» его главы: нередко продукция взималась сразу с целых сельских поселений — собственно «сел», или «городков» (алу) *, «башен» (димту) и «укреплений» (дуру). Некоторые, но лишь немногие из пла-
* В предыдущих разделах мы встречались с этим словом в форме алум. Конечное -м в аккадском языке докасситской эпохи служило грамматическим показателем склоняемой формы существительных. В конце старовавилонского — начале касситского времени это -м всюду отпало, таким образом: алум — алу, ишшаккум — ишшакку, тамкарум — тамкару и т. д.
435
28*
Глава VI
119.	Касситский царедворец, деталь росписи из дворца в Дур-Куригальзу (Акаркуфе), XIV в. до н. э.
телыциков объединены в безличные группы ишшаку, некоторые обозначены как «касситы», хотя с налоговой точки зрения и по своим именам ничем не отличаются от всех остальных. Возможно, это посаженные на землю рядовые воины. Хотя всех их называют по отчествам, что прежде было привилегией только свободных общинников, все эти люди подневольные, что видно из прибавляемого к их именам выражения «(такие-то) по имени», никогда не применявшегося к вполне свободным и полноправным гражданам; их называют также неопределенным обозначением «люд» (амелуту), впоследствии исключительно применявшимся к рабам. Взимаемая с них продукция — это их «урок» (эшкару]. Словом, их положение, по-видимому, не слишком отличалось от положения гурушей III династии Ура с той, однако, существенной разницей, что их не сгоняли под палками надзирателей в отряды; им была предоставлена возможность хозяйствовать самостоятельно, и жили они по своим селениям, а не выгонялись на работу из окружного городского центра. Впрочем, это не мешало иногда начальству по мере надобности перегонять их из одного места в другое под наблюдением чиновника, головой отвечавшего за их прибытие на место в работоспособном состоянии. Собственности на средства производства у них определенно не было: все, чем они владели, принадлежало государству или же тем, кому оно делегировало свои права. Их, пожалуй, можно было бы сравнить с илотами, точно так же как и более древних гурушей и ишшакку, но с крепостными — ни в коем случае. Не вызывает сомнения, что подлежащая сдаче продукция выколачивалась из них беспощадно. Жилось храмовым «илотам», так или иначе, неважно, и побеги были часты. Любопытно, что из документов нам известен случай побега девушки Биттапату, бросившей родителей, сестру и брата.
Исчезновение учетных документов царских и храмовых хозяйств в начале Касситского периода можно сравнить с аналогичным явлением после аморейского завоевания Нижней Месопотамии: у завоевателей не было ни кадров, ни традиций для ведения сложного и большого бюрократического хозяйства; поборы взимались, вероятно, в порядке стихийных набегов на земледельческое население. Затем началась раздача царского земельного фонда частным лицам и храмам, и это окончательно, казалось бы, освобождало царскую администрацию от хлопот по ведению учета. Но по мере того как храмовые хозяйства крепли, а внутри их складывались новые, не предусмотренные вековой рутиной социальные
436
Средне Вавилове кий период в Нижней Месопотамии и Эламе
437
Глава VI
отношения, письменный учет снова понадобился. Учет доходов стал, вероятно, особо необходимым и в связи с ростом расходов на храмовое ремесло, которое к XIV в. до н. э. достигает нового расцвета. Хозяйственный подъем во второй половине Касситского периода, видимо, связан с перемещением каналов и поселений на новые, незасоленные места — на это указывает сильный рост удельного веса урожаев с площадей, засеянных пшеницей и эммером в ущерб ячменю. Все это, надо полагать^ и привело к «молчанию» государственных вавилонских архивов в течение части XVII, всего XVI и XV вв. до н. э. и к новому оживлению делопроизводства в XIV в.
Несмотря на то что царю теперь опять, как при III династии Ура, принадлежала значительная часть земельной территории и контроль над храмами, царская собственность на эту землю проявлялась гораздо слабее и система частного хозяйствования даже среди подневольного храмового «люда», не говоря об остальном населении, определенно развивалась и ширилась. Что касается резкого уменьшения числа письменно фиксируемых частноправовых сделок, то оно объясняется стечением ряда причин, относящихся еще к предшествующему времени: разорением страны в результате засоления старых культурных земель, безудержного ростовщичества, сознательного сдерживания частнохозяйственных тенденций при I династии Вавилона и затем завоевания, а также упадка товарно-денежных отношений. В течение Касситского периода мы довольно много слышим об обмене «подарками» между царскими дворами, причем это не был только символический обмен ценностями: в виде «подарков» Касситская Вавилония, как мы знаем из письма хеттского царя Хаттусилиса III, снабжала Хеттское царство племенными жеребцами, улучшавшими породу низкорослых малоазийских лошадей, а сама в обмен получала золото для убранства храмов. Но мы мало слышим о международной торговле в собственном смысле слова, а если что-либо и попадается в источниках на этот счет, то речь идет, по-видимому, лишь о деятельности царских торговых агентов — тамкаров. Это все не значит, конечно, что вообще не было частной хозяйственной деятельности и частных правовых сделок; просто они совершались в рутинных рамках обычного права и не фиксировались документами. Ряд данных, по большей части косвенных, указывает на существование сделок купли-продажи * и заклада земли, а также членов семейства и рабов, но обычно такие сделки, видимо, заключались устно; из числа записанных сделок до нас дошло некоторое количество документов, связанных с долговой кабалой и рабами.
Любопытно, что в качестве всеобщего эквивалента во второй половине Касситского периода стало выступать золото. Это новая черта, по-видимому, указывает на какие-то еще неясные нам изменения в путях, по которым шел международный обмен. (Цена на золото по отношению к цене на серебро была 9: 1, что характерно и для Старовавилонского периода.) Однако фактическая уплата производилась хлебом, скотом и т. п., в то время как в Старовавилонский период платили нередко настоящим серебром — еще один признак упадка товарно-денежных отношений в Средневавилонский период!
К этому же времени усовершенствовалось вооружение войска и усилилась его боеспособность. Так, были введены конно-колесничные части. Касситы существенно улучшили устройство переднеазиатской легкой колесницы, использовав собственные технические достижения **; кроме того,
* В уже упоминавшемся кудурру Мели-Шиху прямо говорится о продаже земли, и притом пожалованной царем.
** При изготовлении колесниц использовалась кооперация ремесленников нескольких профессий — высококвалифицированных кожевников, столяров, медников,
438
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
упряжных коней стали защищать налобниками и наспинной броней. Первичной боевой единицей являлась упряжка с тремя воинами. Пешее войско получило чешуйчатые бронзовые панцири, шлемы на кожаных подшлемниках (курпйцу) и хорошие луки, а также, возможно, небольшие бронзовые мечи. Столь грозная армия должна была служить надежным средством захвата пленных с целью превращения их в рабов: теперь уже воин настолько превосходил в боевой мощи своего пленника-мужчину, что не обязательно было того убивать на месте, а можно было угонять к себе на родину и использовать как раба, если только хозяйственные условия позволяли это.
Правда, прямых данных о такой роли касситского войска у нас нет, но она достоверно засвидетельствована для армий соседних государств (Хеттское царство, Ассирия, Египет), имевших примерно то же вооружение. Помимо того наше предположение подтверждается также фактами, косвенно свидетельствующими о дальнейшем заметном развитии в Вавилонии подлинного рабства.
Вместе с тем, несмотря на скудость и малоисследованность материала, касающегося вопроса рабства в эту эпоху, создается впечатление, что рост рабовладения, несомненно наблюдающийся в средневавилонское время, в главном определяется все же не новым большим притоком пленных, а внутренними условиями развития хозяйства — условиями, о которых мы уже говорили в связи со Старовавилонским периодом, и, наоборот, массовый пригон иноземных пленных, начинающийся повсюду на Ближнем Востоке со второй половины II тысячелетия до н. э., определялся уже создавшейся в обществе нуждой в рабской силе. Во всяком случае, в Касситской Вавилонии XIV в. до н. э. число рабов, пригнанных из-за рубежа, было еще невелико. Несомненно, что важнейшим источником рабства была долговая кабала, теперь, видимо, не ограничивавшаяся определенным сроком. Стыдливое обозначение закабаленных должников «заложниками» было совершенно отброшено, и они назывались не только «людом» (амелуту), как и храмовые «илоты», но и попросту «рабами» (арду). Вот характерные документы из архива Эл-лилькидйнни, храмового администратора, ростовщика и рабовладельца из Ниппура времени Бурна-Буриаша II: «[Раба] из страны Кар-Дуньяш ( = Вавилонии), ростом [...], по имени Таклаку-ана-Камулла *, у Адаг-галь-пани-йли, тамкара, гражданина (букв, «сына») Вавилона... Эллиль-кидинни, сын (такого-то), купил; 10 курру ячменя, цену 5 сиклей золота, отдал Ина-Экур-раби (должник Эллилькидинни? — И. Д.)». Раб— мальчик-вавилонянин, даже, может быть кассит, но он куплен тамкаром и свободно продается. Цена равна 45 сиклям серебра (375 г).
«Тукульти-Нинурта, Альсишаблут, Киден-Гула, их мать Илануту и Бельтуту, женщина Альсишаблута, — 5 амелуту, рабы Эллилькидинни, задержаны в доме Эллилькидинни. Нинуртабани, сын (такого-то), и
оружейников; на таком военном производстве были специализированы некоторые отдельные селения царского земельного фонда, для которых оно являлось их «уроком» (эшкару). Наличие собственных касситских нововведений в устройстве колесниц засвидетельствовано применением касситских названий для некоторых их деталей, притом что в целом военная, и в том числе колесничная, терминология была аккадской. Примечательно, что среди коневодческих и колесничных терминов в Вавилонии нет индоиранских (кроме, возможно, нескольких названий конских мастей). Вполне вероятно, что индоиранцы, которые по крайней мере со второй четверти II тысячелетия до н. э. были соседями касситов на Иранском нагорье, сами восприняли усовершенствованную легкую колесницу от автохтонов Передней Азии, таких, как касситы. Отметим также однотипность устройства колесниц и вооружения колесничих у касситов, митаннийцев и хеттов, лишь у египтян колесницы были другие.
♦ Имя аккадское, но посвященное касситскому богу Камулле!
439
Глава VI
120.	Касситско-вавилонские дворцовые одеяния (реконструкция М. В. Горелика) :
а) придворный, в изображения на стенописи дворца в Дур-Ку ригалъзу (Акаркуфе), XIV в. до н. в. (см. ил. 119);
б—в) царь и царевна, с рельефа кудурру царя Мели-Шиху II и его дочери, XII в. до н. в. (см. ил. 117) 121. Храм Иштар Кутийской в городе
Шадуппум, начало II тысячелетия до н. в., реконструкция по Г. Хиллу
брат его Баиль-Набу приступили к Эллилькидинни, чтобы добиться выхода людей, и так они сказали: «Пусть „люд“ выходит и входит...» Далее речь поручителей разрушена в документе, но ясно, что они обязуются в случае бегства задержанных возместить Эллилькидинни столько же других работников. Эти люди, несомненно, заперты в доме ростовщика (точнее, в специальном узилище — бит-кйли) за неуплату долгов, и их временно освобождают, вероятно, их родичи или однооб-щинники, но официально они — рабы.
«Мужчину Ибашшийлу, цена 10 сиклей золота, мужчину-эламйта, цена 10 сиклей золота, женщину Бурбурукту, цена 7 сиклей золота, женщину Синабушу, цена 7 сиклей золота, женщину Шикабтат, цена 7 сиклей золота, женщину Нухибату, цена 7 сиклей золота, женщину Ди-парша-намрат, цена 7 сиклей золота, девочку Ина-Иссин-рабат, це на 3 сикля золота, — всего 8 амелуту, цена 5/б мины 8 сиклей золота», покупает уже знакомый нам Эллилькидинни у двух братьев. Платит же, как и в первом случае, не он, а четверо его должников, которые взамен золота вносят: один—120 курру ячменя (это более 25 тыс. л!), другой — 5 волов, третий — 5 ослов, четвертый — 40 кг шерсти. Так как 5/б мины и 8 сиклей золота равны были по цене 4,35 кг серебра, то можно считать, что рабы Эллилькидинни недешево обошлись его должникам, впрочем людям тоже довольно состоятельным, если в хозяйстве одного из них могло быть сразу 5 волов, а то и больше.
«[Такого-то] по поручению (?) Эллиль[кидинни] Нинуртайддин... задержал; Тарйбти-Адад... ударил его (= задержанного) по лбу (= символический жест взятия на себя поручительства). В месяце сиване, если просрочит, должен отдать корову. Если не отдаст (раба), тогда Тарибти-Адад должен привести двух больших коров» (очевидно, для использования в хозяйстве ростовщика).
Как видно, Эллилькидинни занимался крупными спекуляциями, обращая в рабство или различным образом эксплуатируя должников, скупая и переуступая рабов — вероятно, в числе тоже немалом. Большинство рабов носят аккадские (в некоторых случаях, как будто ассирийские аккадские) имена, и многие из них — несомненные вавилоняне^ хотя есть и один эламит. Такое же соотношение этносов и в составе амелуту храмов: большинство носит аккадские имена, некоторые —-касситские, но есть хурриты и эламиты *.
* Конечно, аккадские имена могут быть и результатом переименований в плену, но не всегда: вряд ли рабовладельцы давали бы своим рабам имена,.
440
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
120а	120бв
121
441
Глава VI
122.	Касситская скульптура XIV— XIII вв. до н. э., ив Дур-Куригальзу (Акаркуфа): а) мужская голова, раскрашенная терракота;
б) терракотовая фигурка львицы
Не удивительно, что не только из храмовых «илотов», но и из свободных земледельцев-общинников многие бежали из своих мест в леса7 кустарники и маки предгорий Загроса, присоединяясь к бродячим группам хапиру, или «подрезателей жил» (са-газ), как их называли по-шумерски. В горах они, если была возможность, занимались мелким скотоводством и земледелием, а то и разбоем, а спускаясь в города — работой по найму.
Разорение свободных и зависимых земледельцев не свидетельствует об экономическом регрессе Касситской Вавилонии, это скорее естественный результат прогрессировавшего развития рабовладельческих отношений. Об общем регрессе не свидетельствует и упадок международной торговли: он был следствием образования на Ближнем Востоке сплошной полосы деспотических царств, существование которых не способствует росту торговли, хотя само их возникновение объясняется поступательным движением данного способа производства. Действительный экономический упадок, несомненно, имел место в XVII—XVI вв. до н. э., но уже к XV в. началось оживление хозяйственной жизни. Новый период означающие «Пусть я увижу справедливость бога», «Спасенная», «Приятен его голос» и т. п. Но и среди свободных и законнорожденных вавилонян встречаются весьма своеобразные имена, например: «Не знаю — не видел», «Боже, что я наделал!» и др. Вообще же с касситского времени в обычай входят длинные имена-предложения, обычно не менее как из трех членов.
Так, приведенные выше имена по-аккадски звучат: Дин-или-лумур, Этйрту, Таб-ригймшу, У л ь-й ди-уль-амур, Мина-эпуш-йли. Вот еще типичные мужские имена Средневавилонского периода: «Полагаюсь на Мардука» (Таклаку-ана-Мардук), «Син, прими мою молитву!» (Сйн-лике-уннинни), «Находящийся под магической защитой Гулы» (Кидин-Гула); Гула — богиня врачевания (имя для болезненного ребенка), «Нинурта дал наследника» (имя для старшего сына: Нинурта-апла-иддин), «Адад укрепил имя» [т. е. «имя» здесь означает «потомство» — имя для второго сына: Адад-шум(а)-укйн], «Бог захотел брата (первому сыну)» (Илу-аха-эриш), «Подари мне — я потерял (сына)» (Киша-ахбут), «Чем я пренебрег для Шамаша?» (Мина-эгу-ана-Шамаш) и т. п. Помимо таких же, в основном теофорных (т. е. содержащих имя божества), женщинам давали такие имена, как «Овечка» (Калумту), «Красавица», или «Милая» (Дамикту), «Цветущая» (Хуннубтум — может быть, уменьшительное от Хуннубат-Нанайя—«Цветет богиня Нанайя»), «Моя прелесть» (Лалути), «За нею — бог» (Арка-ша-илу) и т. п. В быту, конечно, употреблялись уменьшительные имена; например, Дин-или-лумур могла бы стать Диниту, Кидин-Гула мог называться Кидиния. При передаче имен собственных в тексте мы обычно не ставили черточек, разделяющих слова имени-предложения по смыслу, кроме как в слишком длинных именах-предложениях или для выделения имени божества в теофорном имени собственном.
442
Средневавилонский период в Нижней Месопотамии и Эламе
122 а
1226
443
Глава VI
упадка наступил в Нижней Месопотамии в связи с последовавшими друг за другом кровавыми погромами, учиненными ассирийцами в конце XIII в., эламитами в XII в., опять ассирийцами в XI в., а затем с нашествием кочевников, принявшим катастрофические формы к концу XI в. Источники говорят о голоде в Вавилонии при Кашшунадинаххё, последнем касситском царе II династии Приморья (1006—1004 гг. до н. э.).
Следует еще сказать несколько слов о государственном устройстве Касситской Вавилонии. Названия должностей мало изменились со времени I династии Вавилона, но общая система административной организации изменилась существенно. Прежде всего, если не считать самоуправляющихся городов, уже более, по-видимому, вовсе не проводилось различия между администрацией храмово-царского фонда и общегосударственными должностями. Страна делилась на области-провинции, во главе которых стоял чиновник с неопределенным титулом «должностного лица» (бел-пехати— дословно «господин должности»)*. Центральной фигурой администрации с весьма широкими полномочиями, распространявшимися на территории земель всех категорий, был хазанну «градоначальник»; рядом с ним мог стоять также шакин-мати— букв, «поставленный (назначенный) страны(?)», возможно, представитель общинного самоуправления **. Общинным же по происхождению должностным лицом, видимо, был и зазакку, или сассукку (шумер, санг-суг), ведавший землеустройством, и в частности определением территории царских земельных пожалований. Важной считалась должность суккаллу (царского представителя, посланца), иногда доверявшаяся по совместительству высокопоставленным чиновникам.
Ил. 119 Царя окружала толпа придворных — надо полагать, евнухов (рёшу). Ил. 120 jjpH нем же СОСТояли советник или несколько советников — шакин тэм-мати, а также военные и гражданские чины, непосредственно ведавшие либо войском, либо царскими повинностями и службами (шакканакку, лапутту, аклу). Специально храмовыми хозяйствами ведали шатамму. Из мелких надзирателей старовавилонского времени они стали руководителями целых огромных имений богов. Кроме того, на посылках, а также, возможно, для взимания поборов и сгона народа на повинности были «скороходы» (л&симу) и «слуги на реках и на суше» (калле нари у та-бали). Основными повинностями являлись тупшйкку— строительная — и ильку. Стирание граней между царским и общинным земельным фондом привело к тому, что ильку вместо «службы царского человека» стало означать «общегосударственную, особенно военную повинность». Кроме того, были повинность транспортная, повинность приема воинов на постой и др. Следует, впрочем, отметить, что функции некоторых из должностей более ясны по документам из Аррапхи, чем из Касситской Вавилонии, и наши толкования терминов могут в некоторых случаях оказаться относящимися не к касситским, а к хурритским порядкам, которые, впрочем, по-видимому, мало отличались, поскольку и в том и другом случае должностная система была общемесопотамской и восходила к Старовавилонскому периоду. Единственный собственно касситский должностной термин засвидетельствован лишь в послекасситское время — это шакрамаш — по-видимому, начальник колесниц (?).
* Лишь позднее слово «пехату» приобрело значение «область, сатрапия».
** Так оно было по крайней мере в соседней хурритской области Аррапхе. Лишь позже в Месопотамии шакну — сокращение от шакин-мати — стало, вероятно, в результате смешения с шакин тэм-мати — букв, «устанавливающий решения страны» основным титулом наместника, начальника области по царскому назначению.
444
Глава VII
ВАВИЛОНСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА
Идеология. Как и в предшествующий, шумерский период, идеология Месопотамии во всех ее направлениях и оттенках была только религиозной, а сама религия носила преимущественно обрядово-магический характер. По-прежнему боги представлялись как грозные и опасные су- Ил. 123 щества чудовищного роста и силы, отличавшиеся особым, свойственным Ил. 124 лишь божествам и божественным атрибутам жутким сиянием — «ужа- Ил. 125 сами блесков» (пулъхи меламме, меламму). Мы уже упоминали о том, что все аккадские боги — либо шумерского происхождения, либо издавна были отождествлены с шумерскими божествами. До нас дошло больше свидетельств о магической стороне вавилонской религии, чем шумерской, что создает впечатление усиления роли магии, вероятно, ложное. Дело в том, что до падения династии Ларсы богослужебные и ритуальные тексты записывались редко, лишь в особых случаях (гимны новым царям, плачи о народных бедствиях), и культ основывался почти исключительно на устной традиции обрядовых действий; лишь в Вавилонский период все большее число ритуалов записывается.
Поэтому ранний обряд «священного брака», до тех пор, по-видимому, занимавший центральное место в религиях месопотамских общин, находит мало отражения в текстах, хотя песни о любви Думузи и Инаны-Иштар и плачи о Думузи продолжали в числе прочих религиозно-литературных произведений переписываться, переводиться на аккадский и даже наново сочиняться по-аккадски. Слабое отражение обряда «священного брака» в вавилонской клинописной литературе лишь отчасти может объясняться тем, что он представлял собой таинство, которое и раньше не подлежало широкому разглашению и находило мало внешних отражений как в записывавшихся памятниках словесности (тем более что в III—начале II тысячелетия до н. э. литература была занятием преимущественно светских писцов), так и в изобразительном искусстве (из которого до нас дошли преимущественно памятники глиптики и терракотовые рельефы). Главной же причиной того, что обряд «священного брака» отошел на второй план после победы династии Хаммурапи, а затем касситов, нам представляется то обстоятельство, что это был прежде всего обряд культа общинных божеств плодородия, а религия в Вавилонский период истории Месопотамии потеряла свой ярко выраженный общинный характер и приобрела явные черты идеологии, направленной прежде всего на освящение единства монархии. Конечно, те или иные общинные структуры и организации свободных всегда сущест-
445
Глава VII
123.	Стенопись в храмовом помещении дворца Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. э.
вовали, пока существовали древние общества, но идеологической задачей древних религий было освящение государственного строя (поскольку идеологическая обработка эксплуатируемых классов пока что заменялась прямым принуждением, иной же классовой структуры, чем сложившаяся в то время, никто пока не мог себе вообразить, постольку и освящения данного классового строя религиозно-идеологическими средствами пока пе требовалось). А поскольку на место «номовых» государств — государств-общин — встало государственное объединение целой страны (вернее, речного бассейна) в форме деспотической монархии, постольку и общинные культы должны были потесниться перед общегосударственным, каковым был культ Мардука, бога Вавилона (или конкурировавший с ним культ Энлиля-Эллиля в Ниппуре).
Не забудем, что в Касситский период происходила перестройка оросительно-мелиоративной системы с перемещением важнейших каналов, но вместе с тем захирели и многие старые общинные центры с их культами — Лагаш, Умма, Шуруппак, Адаб, Марад, Казаллу и многие другие. Важное место в хозяйственной и культурной жизни страны продолжали занимать Ур и Урук, Ниппур (и позже Иссин, ставший, однако, в культурном отношении в полное подчинение к Вавилону), Киш, Вавилон, Сиппар. При этом культы Сиппара заняли в общей религиозной системе страны совершенно особое место — культ сиппарского солнечного бога Шамаша и жены его «Айи-невесты», воспринимавшихся в первую очередь не как световые божества, а как божества праведного суда и вообще правды и справедливости; в культе Шамаша (в сущности, общем для всей страны, хотя он и имел свой центр в Сиппаре) начинает ощущаться и определенный этический момент, хотя понятие «грех» по-прежнему отождествлялось с представлением о нарушении обрядовых правил и табу. Кроме того, бог Солнца Шамаш, так же как бог-громов-ник Адад, был и божеством предсказаний и оракулов; однако, кажется, пользоваться этими оракулами предоставлялось только царям или уполномоченным ими лицам (об оракульской роли Шамаша мы знаем более точно лишь для I тысячелетия до н. э.). Столь же общенародными, как и культ Шамаша, были культы богини страстей Иштар Урукской и отчасти богов урского «нома» — бога Луны Сина (Нанны) и бога подземных и мировых вод и мудрости Эйи (Энки), а также бога смерти Нергала, почитавшегося в Куту (конечно, к нему прибегали для з а-щиты от смерти). Урук и отчасти Киш оставались центрами, хранившими общевавилонские эпические традиции.
446
Вавилонская идеология и культура
123
447
Глава VII
124.	Богослужение в святилище богини Иштар дворцовой во дворце Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. а. (реконструкция М. В. Горелика), по материалам раскопок дворца в Мари: зала № 26, стенописи (см. ил. 123), скульптуры (см. ил. 131), находки утвари (см. ил. 125). (Рога — атрибут божества; предполагается, что жрицы выступают в роли богинь).
125.	Ритуальная керамическая курильница из дворца Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. з.
126.	Демон Ламашту, терракотовая статуэтка из Нгирсу (Телло), XXII— XXI вв. до н. з.
Что касается Дур-Куригальзу и Туплиаша (бывшей Эшнуны), то здесь господствовали собственно касситские культы. Некоторые кассит-ские боги были полностью отождествлены с аккадскими: Харбе — с Эл-лилем, Шиху, или Шипак, — с Мардуком, Камулла — с Эйей, Хутха, божество дождя и грозы, — с Ададом, Сах, бог Солнца, — с Шамашем. Последних два касситских бога носили еще прозвища, которые часть исследователей считают индоиранскими, хотя, с нашей точки зрения, без достаточных оснований: Хутха назывался еще и Буриаш (иначе Бура-риаш, Убриаш), а Сах — Шуриаш. Другие касситские боги сохраняли свою индивидуальность, как, например, бог огня (?) Шукамуна, богиня гор Шималия, богиня земли Миризир и др.; однако почитались эти божества (судя по теофорным именам) лишь среди касситского, а также частично аккадизированного касситского населения Вавилонии. В аккадской среде теофорные имена с включением имен касситских божеств, как правило, не встречаются.
Ниппурские культы Эллиля и его сына Нинурты, ставшего теперь специально военным богом, имели особенно официальный характер, более всего поддерживались касситскими царями и пользовались популярностью у чиновной и военной верхушки общества. Однако поклонение Мардуку как покровителю государства в целом и самого института царской власти имело особую притягательную силу, которую не могло преодолеть даже явное пристрастие касситского двора к его ниппурскому сопернику: Мардук был отождествлен (и, видимо, очень рано) с Асал-лухи, богом заклинаний, сыном Энки-Эйи, игравшим роль специального заступника за каждого отдельного человека перед великими богами.
Мардук и его сын Набу (бог соседней с Вавилоном и организационно с ним связанной Борсиппы) пользовались еще особым почетом как божества специально городского населения, в частности, но не исключительно привилегированного автономного города Вавилона. До нас дошел — правда, от очень позднего времени — полный ритуал четырех из одиннадцати дней новогоднего праздника акйту, или загмук, справлявшегося в главном храме Мардука в Вавилоне — Э-Сангиле. В общий ритуал входили торжественные процессии, сопровождавшие бога Мардука (его статую несли в ладье на плечах) при «посещении» им своего сына Набу в Борсиппе; чтение жрецом-ууг/заллу полного текста поэмы о создании мира «Энума элиш», в которой Мардук играл главную роль;
448
«авилонская идеология и культура
125	126
29 Заказ М» 1238
449
Глава VII
127.	Терракотовые старовавилонские рельефы с религиозно-мифологическими сюжетами, начало 11^тысячелетия до н. э.:
а)	Хумбаба (?);
б)	Иштар;
в)	крылатая женщина-демон' (Лилит) (?);
г)	трехголовая богиня
ритуалы искупления за совершенные в этом году обрядовые нарушения (близкие к библейскому ритуалу «козла отпущения»). Но наиболее поразительным обрядом было унижение царя перед богом — создателем самой царской власти. В течение нескольких дней царь не допускался в храм; наконец он приходил в него; перед входом в святая святых бога верховный жрец отбирал у него все признаки царского достоинства; босой, в одной тунике представал царь «пред лицом Мардука», и здесь верховный жрец давал ему пощечину и таскал за уши; если на глазах у царя показывались слезы, это предвещало обильное половодье в наступающем году. Затем царь падал ниц перед богом и жрецом и заверял бога в том, что не совершал ритуальных грехов в прошлом году, не пренебрегал священным городом Вавилоном и его храмом и пе оскорблял пощечиной свободного гражданина, находящегося под сеныо приви-легий-кидинну (ср. «Поучение царю» — сочинение конца VIII в. до н. э.г где перечисляются бедствия, грозящие царю, нарушившему городские привилегии).
Несомненно, что сам обряд этот восходит к глубокой древности — к убиению старого вождя, лишившегося мужской силы и поэтому неспособного обеспечить стране плодородие путем «священного брака», но здесь это обряд ежегодный, и он выступает в совершенно преображенном виде; к сожалению, мы не знаем даты учреждения обряда в описанной здесь форме. Л. Матоуш датирует по стилистическим и языковым соображениям поэму «Энума элиш» (ее чтение было второй по важности составной частью праздника) временем Агума II; нам представляется, что она, во всяком случае новогодний вавилонский праздник в целом, пе старше установления автономии Вавилона при Куригальзу I, а скорее относится и к более позднему времени — может быть, к самому концу Касситской династии или ко II династии Иссина, когда цари начинают носить имена, посвященные богам Мардуку п Набу. Вполне вероятно, что обряду унижения подвергался на деле не сам царь, а подставное лицо— «подменный царь» (шар пухи), о котором мы уже упоминали выше (с. 322). Однако это в принципе пе меняет дела: Мардук выступает здесь как общинный бог, бог Вавилона — одной определенной общины полноправных граждан, но такие полноправные общины в конце II тысячелетия до н. э. были уже не общим правилом; их было всего несколько на всю страну, и им противостояла масса на-
450
Вавилонская идеология и культура
127а	1276	127s
127г
451
Глава VII
селения, бывшая не гражданами, а только подданными царя, даже если среди них и сохранялись какие-то свои общинные структуры.
Образ бога складывался «по образу и подобию» царя. Храм был его» дворцом, домом, жилищем в самом прямом смысле слова. Независимо от существования бога в сонме божеств где-то на небосводе или в преисподней он самолично «присутствовал» и в своем храме в виде статуи, воспринимавшейся не как символ божества, а как само божество. Статуя всякого значительного бога (всегда антропоморфная, исключение — Бу-нене, сын Шамаша, имевший облик быка) бывала покрыта золотым листом; глаза, вытаращенные на верующих, инкрустировались белым и черным или темно-синим камнем, из черного или темно-синего камня были и волосы; поза богу придавалась неподвижная; лицо — ничего не выражающее, какое и подобает власть имущему; на голову надевалась рогатая тиара; сама статуя одевалась в настоящие одежды древнего покроя; в руках она держала те или иные положенные данному богу атрибуты; вечером ее, возможно, подсвечивали факелами, чтобы создать впечатление «ужаса блесков», который должен исходить от божества. Помещался бог в нише — святая святых, на высоком подиуме, а перед помещением с подиумом и нишей нередко располагались еще промежуточные помещения, отделявшие бога от двора, где собирались верующие, которые могли его видеть только издали, через несколько открытых проемов, если они не были задернуты. Ежедневное богослужение имитировало этикет царского двора. Утром из своих хранилищ выносились статуи подчиненных божеств, занимавших места по рангу в отдалении от своего господина (и госпожи, если в святая святых находилась и статуя супруги главного бога); священнослужители приносили богам золотой или серебряный таз для омовения, затем ставился стол и на него — яства; каждое блюдо подносилось богу, затем убиралось в сторону; съесть «объедки бога» считалось величайшей честью, которой в случае, например, Мардука удостаивался только царь. Вечером таким же порядком богу подавался ужин; остальное дневное время бог преимущественно выслушивал пение славословий в свою честь — на шумерском, а со временем все чаще на аккадском языке. Жертве богу, поданной в виде трапезы, не причащался не только никто из верующих, но и служители божества (конечно, те части жертвенного животного, которые не предназначались богу, шли в пищу храмовым людям). «Трапеза» бога происходила за задернутыми занавесями (этот обычай значительно позже, уже после середины I тысячелетия до н. э., переняли персидские цари, ассирийским он еще был незнаком). Занавеси задергивались, может быть, для того, чтобы не смущать непосвященных зрелищем слабого аппетита, который проявлял бог. Точно так же втайне совершались всякого рода переодевания статуи, ее починка, равно как и обряд ее магического «оживления». В таких тайных обрядах участие некоторых храмовых ремесленников было неизбежно, поэтому они имели почти жреческий статус, а некоторые из них — особое звание «входящих в дом (бога)» * (эриб бйти).
Увоз статуи из храма врагами приравнивался к уходу бога из его города в знак величайшего гнева на своих почитателей.
Монархически-государственный, а не общинный характер официальной вавилонской религии и упадок общественной жизни в стране, если не считать привилегированных городов, привели к тому, что в условиях классового общества здесь шаманистические черты первобытной религиозно-магической практики не приобрели или утеряли общественную
* Имеются в виду священные части храмового здания, недоступные для массы верующих.
452
Вавилонская идеология и культура
значимость; оракулы имели в быту мало значения, и не было народных ораторов-пророков с их ритмическими проповедями *.
С ослаблением ощутимой солидарности территориальных общин (за тем же исключением привилегированных городов) все большую роль начинают играть «личные» (они же, вероятно, и семейно-общинные) боги. Таким богом мог быть кто угодно из общевавилонских божеств, и они не были связаны с каким-либо определенным географическим округом: бурные военные события и перемещение магистральных каналов основательно перемешали вавилонское население, и в касситское время уже часто оказывается трудно определить место рождения или жительства человека по тому, кому из богов посвящено его имя. Гораздо большее значение в религии начинает придаваться, так сказать, личным взаимоотношениям отдельного человека (или главы отдельной семьи) с его собственным богом и богиней **. Это, в частности, проявляется в возникновении целого жанра молитв и псалмов, а также заклинаний и других магических текстов, рассчитанных на индивидуальное обращение человека к богу, а не на участие его в общем богослужении. В таких псалмах верующий обычно кается в нечаянном нарушении каких-то неизвестных ему правил, установленных богами, что навлекло на него несчастье. Носителями бед представлялись злые сверхъестественные силы, Ил. 126 и заклинания имели целью с помощью бога эти силы унять. На этой почве вырабатывается сложная система демонологических представлений ***. Заметим, что всякая молитва обязательно сопровождалась ритуалом и если она творилась в храме, то требовала содействия священнослужителя-профессионала. Но у себя дома глава семьи был уже тем самым и жрецом семейных богов и духов предков и совершал обряды и молитвы перед маленьким настенным терракотовым изображением, Ил. 127 либо грубым воспроизведением храмовой статуи божества, либо (реже) рельефным изображением сцены из какого-либо мифа. Повышение роли патриархальной семейной общины в ущерб общине территориальной, вероятно, сказалось, между прочим, на резком падении престижа древних богинь, ставших теперь (за исключением Иштар да еще богини врачевания Гулы) лишь безличными супругами своих божественных мужей. Итак, мужчина стал всесильным хозяином не только в земной жизни, но и в царстве богов.
* Исключение в Старовавилонский период составлял город Мари, где был высок процент западносемитского населения.
** Помимо личного бога, который должен был прежде всего приносить своему покровительствуемому удачу, и личной богини, олицетворявшей его жизненную «долю», каждый человек имел еще своего шёду — антропоморфизированную или териоморфизированную (т. е. выступающую в облике животного) жизненную силу (возможно, что именно шеду превращался после смерти в загробный дух — этймму), а также свою личную хранительницу ламассу, носительницу его личности, может быть связанную с культом плаценты. «Имя» человека — или его «слава» (шуму)—тоже считалось материальной субстанцией, без которой немыслимо было само его существование. Это та субстанция человека, которая передавалась его наследникам. Напротив, «душа» (напйшту) была чем-то более безличным, отождествляясь то с дыханием, то с кровью. Несмотря на антропоморфизацию почти всех этих свойств живого человека, их не очень строго различали, нередко смешивая, например, личную богиню человека с его ламассу.
*** Здесь и львиноголовая Ламашту, поднимающаяся из преисподней и возглавляющая сонм Болезней, и сами злые духи болезней, призраки, озлобленные тени мертвых, не получающих жертв, и служебные духи преисподней (утукки, асакки, этймми, галле), и бог-Судьба, приходящий в час смерти (Намтар), и ночные инкубы (лилу), посещающие женщин, и суккубы (лилйт), овладевающие мужчинами, и загадочная «дева лилов» (ардат лили), и многие другие. Вся жизнь вавилонянина, а особенно царя, поскольку считалось, что от благополучия его особы зависело благополучие страны, была опутана сетью обязательных гаданий, жертвоприношений, заклинаний, обрядов-оберегов и т. п.
453
Глава VII
Общая структура пантеона, созданного еще при III династии Ура, осталась, однако, без перемен; то же касается и сложившихся представлений о генеалогических связях между богами. Хотя царем богов (избранным их советом из числа всех) и считались либо Эллиль, либо Мардук (иногда они сливались в представлении верующих в единый образ «Владыки» — Бела), однако во главе всего мира стояла по-прежнему триада — Ану, Эллиль и Эйя, окруженные советом из семи или двенадцати «великих богов», определяющих «доли» (шимату) всего на свете. Все боги вообще мыслились разделенными на две родовые группы — Игигов и Ануннаков, причем боги земли и подземного мира относились, как правило, к числу последних, хотя Ануннаки были и среди богов небесных. Все главнейшие боги принадлежали к Игигам. В преисподней правил Нергал, подчинивший себе силой свою супругу, древнюю богиню Эрешкигаль, на небе — Ану, между небом и землей — Эллиль, в Мировом океане (апсу) — Эйя.
Наука и техника. Какими бы фантастическими ни казались нам верования древних вавилонян, даже этот краткий очерк в сопоставлении с приведенным выше описанием религии шумеров показывает, что поздний Старовавилонский и Средневавилонский периоды не были временем умственного застоя, что человеческая мысль в Месопотамии работала, постоянно видоизменяя свое понимание окружающей действительности и отношение к ней, ощупью пробираясь сквозь тьму древнейших магических представлений. Но если это заметно уже в области миропонимания, все еще остающегося в целом мифологическим, то это еще яснее в области накопления положительных знаний и в художественном творчестве.
Выше уже говорилось о дальнейшем совершенствовании ремесла в Средневавилонский период (на примере военной техники). Здесь наибольшим прогрессом, несомненно, был окончательный переход к бронзе. Отдельные бронзовые предметы были известны и в III тысячелетии до н. э., но первоначально в течение долгого времени вавилонские литейщики, по-видимому, пользовались готовой завозившейся к ним медной рудой с естественными полезными примесями или медными слитками с примесями искусственными, но добавленными уже в самом районе соответствующих рудных месторождений *. Такими примесями могли быть свинец, цинк, особенно мышьяк, но наиболее благоприятным приплавом было олово. С начала II тысячелетия до н. э. начинают производить свою бронзу, специально ввозя для этого оловянную руду; нужный сплав получали восстановительной плавкой вместе оловянной и медной руды на древесном угле. Переходу к выплавке бронзы в Месопотамии способствовало наличие оловянного месторождения в долине реки Хильменд в Юго-Восточном Афганистане, теперь заброшенного **. Приплав олова
* Такова была, вероятно, и та «медь» (вериум), которая ввозилась в Нижнюю Месопотамию через остров Дильмун (Тельмун). И до начала II тысячелетия до н. э. существовало два термина для рабочего металла (оба, вероятно, дошумер-ского происхождения): шумер, уруду и забар, аккад. вериум и сипаррум, но только во II тысячелетии эти термины закрепляются соответственно за медью (эру из вё-риум) и бронзой (сипарру).
** Возможность существования такого месторождения отрицалась рядом авторитетных геологов, однако, по всем историческим данным, первое олово в Передней Азии не могло привозиться издалека. В настоящее время хорошо известны значительные оловянные месторождения в Британии, Испании, а также в Южном Китае и на Малаккском полуострове, где бронза известна была, видимо, с IV тысячелетия до н. э. Но все они находятся слишком далеко от Месопотамии, где между тем бронзовый век начался едва ли не раньше, чем где бы то ни было еще к западу от Бенгальского залива; очевидно, имелся какой-то иной источник олова, более близкий. Древнегреческий географ Страбон указывает на оловянное месторождение кроме Британии и Северной Испании еще в Дрангиане, т. е. награ-
454
Вавилонская идеология и культура
к меди значительно снижал температуру плавления металла и в то же время улучшал его литейные качества и прочность и сильно увеличивал износостойкость. Железо впоследствии стало вытеснять бронзу не столько в силу более высоких технологических качеств, сколько из-за его дешевизны и обилия доступных месторождений, и только сталь в свое время превзошла бронзу и технологически. Именно бронзовые бритвы впервые вытеснили обсидиановые и кремневые; бронзовые лемехи плугов служили гораздо дольше медных и поэтому были экономичнее в любом хозяйстве; как мы помним, в военном деле бронза позволила от топориков и кинжалов перейти к мечам и наряду со шлемами и щитами ввести броню для бойцов и коней.
По-видимому, к тому же времени надо отнести усовершенствование ткацкого станка, хотя прямых данных у нас нет; во всяком случае, широкая торговля красителями свидетельствует о каких-то изменениях в текстильном деле. В строительстве в Средневавилонский период появляется стеклянная полива кирпичей*. Скотоводство было дополнено массовым коневодством, правда обслуживавшим исключительно войско. В последней четверти II тысячелетия до н. э. у скотоводов Сирийской степи появляется одомашненный верблюд-дромадер, хотя еще не в большом количестве, но это уже позволило части племен перейти к подлинно кочевому быту**; одомашнивание верблюда, сделавшее скотоводов гораздо более подвижными, давало больше возможности для осуществления массовых вторжений как в Верхнюю, так и в Нижнюю Месопотамию, причем в последнем случае напрямик из пустыни, а не обходным путем, как некогда пришли амореи. В земледельческих областях Нижней Месопотамии проведение каналов по новым, незасоленным землям вызвало, видимо, повышение урожайности, особенно пшеницы и эммера. Хотя механические ирригационные устройства — сакия (водоподъемное колесо) и черд (бесконечная круговая веревка с кожаными ведрами) — достоверно засвидетельствованы лишь с I тысячелетия до н. э., однако тот факт, что высокие берега Тигра, в III тысячелетии до н. э. пустынные, во II тысячелетии начинают покрываться городами и поселениями, сначала недолговечными (Малгиум, Манкисум в начале тысячелетия), а потом и просуществовавшими очень долго (Дур-Куригальзу, Упй-Опис, Экаллатум), показывает, что произошло какое-то усовершенствование в технике орошения (возможно, это было просто отведение каналов от реки выше по течению с использованием разницы уровней воды) ***.
Старовавилонский период был временем расцвета не только техники, но и науки, причем также и в областях, мало связанных с непосредственным производством.
В немалой степени этому способствовало усовершенствование всей системы обучения и образования, и в первую очередь создание необхо-
нице нынешних Ирана и Афганистана. Это истощившееся место добычи олова в долине реки Хильменд, как и еще более древнее месторождение олова и меди в Северо-Западном Афганистане, были недавно обследованы советскими геологами. Установлено, что отсюда вывезены десятки тысяч тонн олова от древнейших времен и, самое позднее, до раннего средневековья.
*	В начале II тысячелетия до н. э. — по-видимому, впервые у хурритов Северной Сирии — стали изготовлять посуду из цветного стекла; эта техника была заимствована в Египте, а с XIII в. до н. э. и в Вавилонии, где рецепты стекла были записаны писцами и вошли в письменный канон (а затем уже переписывались новыми поколениями писцов без понимания сути дела).
*	* Отдельные прирученные экземпляры дромадера упоминаются в текстах почти на тысячу лет раньше.
*	** На среднем Тигре, как известно, уже раньше стояли такие города, как Ниневия и Ашшур, но их продовольственной базой служили посевы на неполивных землях за Тигром (каких не было и по климатическим условиям не могло быть на нижнем Тигре).
455
Глава VII
димых учебных и справочных пособий. Как уже упоминалось, в конце III тысячелетия и особенно в первой половине II тысячелетия до н. э., в связи с тем что шумерский язык стал выходить из живого употребления, а бытовым языком стал аккадский, писцы стали составлять пособия для изучения шумерского. Если еще в Протописьменный период сложился определенный канон справочных перечней написания шумерской клинописью различных терминов, то теперь этот канон был пересмотрен и стали составляться новые, более полные терминологические перечни — с начала II тысячелетия до н. э. с аккадским переводом. Так сложились шумеро-аккадские словари — общие * и терминологические (например, ботанико-фармацевтические, зоологические, минералогические и т. п.); они сводились в большие серии, иногда из десятков больших глиняных плиток [таковы «Хара — хубуллу» — шумеро-аккадский словарь, «Дири — дир—сиаку—ватру»—шумеро-аккадский словарь с обозначением шумерского произношения знака с помощью аккадских слоговых знаков, с воспроизведением самого знака, его названием (как у нас в старину «аз, буки, веди») и его аккадским переводом (шумер, дир, дйри означает то же, что аккад. ватру «превосходящий, больший, чем что-либо, дополнительный»)]. Для грамматического изучения шумерского языка составлялись пособия в виде примеров на словоизменения и фразеологических примеров, в том числе юридических формул и норм, афоризмов, бытовых казусов и т. п. (серия «Ана иттйшу» — «Согласно извещению об этом». Все названия серий, как и других произведений письменности, давались по первой строке всего сочинения). К терминологическим справочникам примыкали справочники по написанию имен собственных, списки принятых в школе литературно-религиозных сочинений с указанием их мифических или реальных авторов (так называемые «каталоги»), итинера-рии (маршруты путей) и т. п. Все это писцам приходилось вызубривать наизусть, так как «листать» эти громадные и плохо систематизированные глиняные справочники в поисках нужного знака или термина было весьма затруднительно, да и хранились они только в больших школьных библиотеках. Одна из самых больших дошедших до нас «глиняных библиотек» принадлежала ниппурской э-дубе.
Светская э-дуба была средоточием науки до времен Самсуилуны вавилонского. Она готовила главным образом писцов для царских и храмовых канцелярий, для суда и пр.; богослужение осуществлялось тогда еще преимущественно по устной традиции. Э-дуба, откопанная в Уре, находилась при частном доме, но существовали, видимо, и казенные, в том числе храмовые школы. Учились не только мальчики, но иногда и девочки; так, обитель жриц в Сиппаре имела порой, как упоминалось, писцов-женщин (жрицами они были не обязательно). Несмотря на сложность клинописи, грамотность была довольно широко распространена. Мы уже знаем, что «писец» было почетным званием образованного человека. Однако высокопоставленные лица писали, как правило, не сами, а диктовали писцу; отсюда — формула обращения в письмах: «Такому-то скажи — вот что сказал такой-то» — автор письма как бы обращается не к самому адресату, а к его писцу или к гонцу, несущему письмо. Едва ли не большинство писцов знали клинопись только в пределах своих профессиональных нужд. Часто писцы путались при передаче редких имен собственных, не включенных в справочники, хотя то, что
* При наличии нескольких аккадских переводов для одного шумерского слова не всегда давались ясные указания на словоупотребление. Кроме того, в эти же словари включались иногда без нужной оговорки грамматические форманты типа падежных окончаний, а также предлоги и послелоги, не имевшие однозначного аккадского эквивалента. Все это позже вводило в немалое заблуждение аккадских писцов при их попытках писать на мертвом шумерском языке.
456
Вавилонская идеология и культура
в них содержалось, вызубривали хорошо, и орфографические ошибки или произвольные написания слов редки. Писец, знавший мало шумерских идеографических написаний (а если включить составные идеограммы, то их были многие тысячи), как мы уже упоминали, презрительно назывался «хурритским писцом», так как для хурритского языка использовались почти исключительно фонетические слоговые знаки, которых в это время было в употреблении всего сотни полторы.
Но к оканчивающим полный курс э-дубы, к так называемым шумерским писцам, предъявлялись высокие требования (об этом см. выше, с. 311). Они должны были уметь устно и письменно переводить с шумерского на аккадский и наоборот, знать шумерские грамматические термины, спряжение глагола, шумерское произношение, шумерские эквиваленты каждого аккадского слова, различные виды каллиграфии и тайнописи, технический язык жрецов и членов других профессиональных групп, все категории культовых песен, должны были уметь руководить хором и пользоваться музыкальными инструментами, составить, завернуть в глиняный конверт и опечатать документ, знать математику, включая землемерную практику, уметь подсчитать и распределить рационы, вычислить объем землекопных и строительных работ и т. д.
Среди дидактических школьных текстов видное место занимали диалоги-споры, обширные сборники-серии пословиц, маленькие поэмы из быта школы, в которых, между прочим, внушалась полезность подарков учителю со стороны родителей ученика для его «успеваемости», и даже «Поучение земледельцу» — нечто вроде краткого ритмизованного земледельческого календаря-справочника для администраторов крупных хозяйств. По окончании курса э-дубы устраивался экзамен.
Все письменные произведения — учебные, научные и литературные, — входившие в обиход э-дубы, читавшиеся и изучавшиеся старшими и младшими учениками («старшими и младшими братьями») и самими учителями (уммйа), составляли определенный канон, созданный в Нип-пуре, но принятый повсюду. Он не носил, впрочем, культового характера: создание его диктовалось более всего удобством обучения писцов, и поэтому, хотя и в небольшом числе, имелись и неканонические сочинения; например, все аккадские литературные произведения существовали вначале вне канона.
С середины II тысячелетия до н. э., после разрушения и закрытия школ типа э-дубы, грамотность и занятие науками становятся наследственным достоянием отдельных писцовых семей, в том числе и жреческих. Хотя такие писцовые семьи продолжали изучать и переписывать канон э-дубы, однако шумерская грамота в них культивировалась в значительно меньшей степени, чем раньше; даже многочисленные сделанные в это время переводы шумерских литературных сочинений имели, по-видимому, меньшую популярность, чем когда-то их подлинники; новые произведения сочинялись почти исключительно на аккадском, и к концу II тысячелетия до н. э. в Ниппуре или в Вавилоне слагается новый, аккадский канон письменности*, включавший частично и прежний канон, но уже в переработанном виде. Шумерский язык продолжал применяться — но лишь наряду с аккадским — в культе и в науке (изучался вплоть до I в. до н. э.). Одним из важнейших культурных центров стал, по-видимому, Иссин.
Источником развития науки была главным образом хозяйственная практика больших, т. е. царских и храмовых, хозяйств. Эта практика
* Канон этот не был вполне замкнутым (в него постоянно включались новые произведения), но, по-видимому, столь же единообразным в различных центрах. Месопотамии, как в свое время ниппурский шумерский письменный канон.
457
Глава VII
требовала прежде всего выработки системы мер, а также создания приемов определения площади полей, объема зернохранилищ и искусственных водоемов, расчетов рабочих норм при обработке земли, копке каналов, в строительстве и ремесле; на этой основе к концу III тысячелетия до н. э. создалась клинописная математика. Ее практические основы были заложены в шумерский период, но расцвета она достигла в после-шумерской э-дубе, где математика преподавалась в основном на аккадском язЬтке. Развиваясь теперь прежде всего в школе (готовившей как учителей, так и писцов-практиков) и для школьных нужд, математика получила в э-дубе самостоятельное развитие. Среди многочисленных математических справочников и задач встречаются и такие, которые не могли иметь практического применения; решение некоторых задач являлось в некотором смысле самоцелью, представляя как бы теоретический интерес. Вавилонские математики широко пользовались изобретенной еще шумерами шестидесятеричной позиционной системой счета (где знаки от Y до YYY означали единицы, а знаки от до — десятки, ууу
но те же знаки в зависимости от позиции могли означать числа, кратные либо 60, 602, 603 и т. д., либо Veo, Veo2, 7бо3 и т. д., например
4 4 YYY <<	= 1^27, или это же число, умноженное на 60, в любой
положительной или отрицательной степени. Эта система последовательно применялась только при вычислениях, а окончательные результаты фиксировались в непозиционной десяти-шестидесятеричной системе, причем цифровые знаки различались в зависимости от исчисляемых объектов). На основе шестидесятеричной позиционной системы счета составлялись различного рода вычислительные таблицы: умножения и деления чисел (последние были особенно важны ввиду крайнего несовершенства и сложности арифметических способов деления), квадратов и кубов чисел и их корней — квадратных и кубических, метрологических постоянных и т. п. Вавилоняне умели решать квадратные уравнения, знали «теорему Пифагора» и располагали методами нахождения всевозможных «пифагоровых» чисел (более чем за тысячу лет до Пифагора). Число л практически принималось равным 3, хотя было известно и его более точное значение. Помимо планиметрических задач, основанных главным образом на свойствах подобных треугольников, решали и стереометрические задачи, связанные с определением объема различного рода пространственных тел, в том числе и усеченной пирамиды. Широко практиковалось черчение планов полей, местностей, отдельных зданий, но обычно не в масштабе.
Из практических нужд выросли также записи медицинских и химических рецептов (сплавы, с XIII в. до н. э. — стеклянная глазурь и т. п.), равно как и исторические хроники, бывшие во II тысячелетии до н. э. еще либо сводами из предзнаменований (Omina), либо списками «датировочных формул».
Без сомнения, вавилонские филологи, математики, юристы, архитекторы и т. п. имели определенные теоретические взгляды, но они письменно не фиксировались: до нас дошли только списки, справочники, задачи, рецепты. Все это переписывалось в школах из века в век без каких-либо изменений и в отрыве от менявшихся условий жизни, а содержание зазубривалось наизусть. Механическое заучивание задач и их решений (в том числе иногда и ошибочных) господствовало, очевидно, и в обучении математике. Система зазубривания ограничивала возмож-
458
Вавилонская идеология и культура
ности развития вавилонской науки, ведь одни шумерские составные идеограммы с их чтениями и переводами в современном издании на бумаге занимают несколько больших томов. Но человеческая память имеет предел, сверх которого она не может удерживать знания, если они просто зазубрены, а не составляют логической системы.
Достижения вавилонских ученых, особенно математиков, отчасти филологов и юристов, несомненно, впечатляют, если иметь в виду, что речь идет о времени, когда на большей части поверхности земного шара господствовал каменный или медно-каменный век, а сама Месопотамия лишь недавно перешла к веку бронзы. Однако глубину их общих концепций не следует преувеличивать; нередко за мудрость сходила просто замысловатость. Кроме того, поражаясь решению вавилонскими математиками какой-либо задачи, которая, с нашей точки зрения, требует значительных теоретических познаний, мы не всегда замечаем, что к решению именно этой задачи вавилонский ученый мог подойти чисто случайно — стоит несколько видоизменить условие, как аналогичная задача оказалась бы для него уже неразрешимой.
Примером своего рода общей «научной концепции» может служить изложение исторических событий в виде «Царского списка», начинающегося с момента, когда «царственность спустилась с неба», и тянущегося непрерывно (за исключением дней потопа) от древнейших к позднейшим царям, с игнорированием параллельных царствований и перерывов в традиции. Как мы знаем, этот «Список» был составлен в самом конце III тысячелетия до н. э. для обоснования идеи деспотической царской власти. Попыткой обобщения географических знаний является «карта мира», где Земля изображена в виде плоскости, пересеченной реками Евфрат и Тигр, сбегающими с северных гор, и со всех сторон окруженной Мировым океаном, на поверхности которого она, видимо, мыслилась плавающей. По ту сторону Океана на карту нанесены острова, посещавшиеся лишь в древности мифическими героями. Предполагалось, что Океан был окружен «Плотиной небес», а на ней покоилось несколько (три или семь) небесных сводов; под землей находилась преисподняя.
Но географический кругозор древних вавилонских купцов был гораздо шире, чем у писцов, составивших сохранившуюся карту (в Hill тысячелетиях до н. э. им была известна Индия; позже путь в нее был утерян, и название Мелаха, или Мелухха, как страны золота и ценного дерева стало применяться к Африке южнее Египта). К I тысячелетию до н. э. географический кругозор месопотамцев простирался от Испании (аккад. Тарсису, библ. Таршиш, греч. Тартесс) до гор Северного Афганистана — места добычи драгоценного лазурита.
Еще одной побудительной причиной возникновения научных знаний была культово-магическая практика. Весьма большую часть вавилонского письменного канона составляли предзнаменования, молитвы и заклинания, составленные для гадателей {бару) и жрецов-знахарей (ашипу). Но побочным продуктом религиозной деятельности была, например, разработка положительных музыкальных знаний (учения о ладах, длинах струн), а жрецы-знахари не без некоторого успеха занимались лечением — главным образом тем, что в наше время мы бы назвали «психотерапией».
Кроме того, подобно тому как существовали географические представления, обусловленные религиозной космогонической концепцией, и параллельно им практические географические познания, так и в области врачевания наряду с обусловленной религиозно-магическими верованиями «теоретической» знахарской медициной совершенно самостоятельно существовали знания врачевателей-практиков (шумер, а-зу, аккад. асу). Если ашипу придавали большое значение осмотру больного, но не для
459
Глава Vll
выявления диагноза, а для выявления примет, которые могли бы служить «предзнаменованием» его судьбы, то асу лечили, сопоставляя видимые симптомы болезни с заученными по традиции. Среди асу были хирурги, производившие ампутации, сращивание переломов и др.; терапевты, лечившие травами и иногда довольно диковинными составами из разных, главным образом органических, ингредиентов, и даже, по-видимому, гинекологи (конечно, евнухи).
При ниппурском храме Эллиля в касситское время была особая больница для певиц и певцов храма, но в ней же лечились при случае и другие люди храма самого различного социального положения. Во главе ее стоял врач Мукаллим и его помощник-фармацевт; при больнице работали аррапхиты и митаннийцы — очевидно, пленные-рабы; Мукаллим отчитывался перед уже знакомым нам Эллилькидинни. Сам служитель богини врачевания Гулы, он проводил, однако, чисто практическое лечение. Вот примеры, взятые из его писем. Отчет о лечении группы певиц, по-видимому, во время эпидемии гриппа и пневмонии: «Этйрту заразилась от этой заразы; дочери Куру и Ахуни благополучны и телом здоровы; если господин мой напишет, они могут выйти и засесть за учение. Что касается дочери Мушталу, то ее воспаления прошли, а что раньше она кашляла, так теперь не кашляет. У дочери Или-иппашры двустороннее воспаление продолжается; она побледнела (?)... дочь Хуттёрму благополучна; (такой-то фармацевт) дает ей питье; у ахламеянки продолжается половинное (одностороннее?) воспаление; у дочери Бабату* воспаление под ребрами продолжается, и она кашляет».
В следующем письме сообщается, что Этйрту поправилась, а дочери Мушталу стало гораздо хуже: «... с вечера ее охватил жар; под утро я поил ее зельем, но жар такой же: ноги у нее холодные; но что раньше она кашляла, так теперь [не кашляет (?)]». Однако перед этим Этйрту было так плохо, что гонцов о ее здоровье слали два-три раза в сутки, лихорадка кончилась испариной, как и у большинства других пациенток. Интересно также письмо помощника Мукаллима, фармацевта, но, к сожалению, привести его здесь полностью нельзя, так как в нем автор письма запрашивает множество лечебных трав, отождествление которых затруднительно; для получения некоторых лекарственных растений от садовников пришлось обращаться к градоначальнику. . В этом письме опять идет речь о дочери Мушталу, которой давали отхаркивающее и средства от болей в животе. Среди пациенток больницы есть и царевна, у которой «был жар», но теперь «от обертываний и напитка она успокоилась». Сохранились также письма от хирурга [«Два твоих взрослых раба, которые свалились в колодец: у одного сломана ключица, второй разбил голову; пусть господин мой напишет, чтобы выдали масла (для’ втирания), дабы дать им поправиться»] и от глазного врача. Во всей переписке ни слова о молитвах и заклинаниях! Они, конечно, творились при лечении и врачами-практиками, но им не придавалось решающего значения.
Естественно, что между «теоретиками»-ашипу и «практиками»-асу происходила борьба; победили в ней ашипу: асу сошли постепенно на низшую ступеньку профессиональной иерархии. Причина этого, по-видимому, заключалась в том, что асу с возникновением вавилонского писаного канона перешли на зазубривание серии записанных диагнозов и рецептов и эффективность их лечения все более снижалась, даже по' сравнению с «психотерапией» заклинателей — ашипу и машмашу. В I тысячелетии до н. э. при ассирийском дворе лечили почти исключительно
* Бабату — женское имя.
460
Вавилонская идеология и культура
ашипу, и еще греческий историк Геродот в V в. до и. э. отмечает более низкий уровень вавилонской медицины по сравнению с египетской [III, 1; V-VII, 87; 99].
Однако и занятия магическими «науками» могли в конечном счете приносить известную пользу. Гадатели записывали, а позже переписывали в огромные своды «предзнаменования» — наблюдения за природ- Ил. 128 ными явлениями, за поведением людей и животных, над формой овечьей печени при жертвоприношениях, замеченные необычные особенности анатомии людей и животных (рождение уродов) и т. п.; такие наблюдения увязывались по принципу «после этого, значит (возможно), поэтому» с определенными событиями в жизни людей и государства. Ни одно сколько-нибудь значительное действие, предпринимаемое царем (да, вероятно, и частными лицами), не начиналось без предварительного гадания. Из записей таких «предзнаменований» вавилонянами были извлечены первые исторические обзоры важнейших событий прошлого, память о котором пытались также поддерживать с помощью обычая царей оставлять описания своих деяний. Как мы помним, они записывались на камне либо чаще на глиняных конусах или цилиндрах и помещались под фундаментами зданий (в расчете, что они будут в будущем найдены при их сносе), а из записей астрономических и метеорологических наблюдений, сначала чисто эмпирических, впоследствии, уже в I тысячелетии до н. э., развились не только астральные культы и астрология^ но и вычислительная астрономия. Однако еще и раньше, до середины II тысячелетия до н э., были описаны созвездия, наблюдались движения планет, велись записи гелиакальных восходов светил и т. д. Сравнительно высокое развитие именно астрономии было, возможно, связано с особенностями бывшего в употреблении лунного календаря. Первоначально каждый город-государство имел свой календарь, но после возвышения Ура и Вавилона по всей стране распространился принятый там календарь Ниппура. Год состоял из 12 лунных месяцев, имевших 29 или 30 дней (синодический месяц, или период смены фаз луны, равен приблизительно 2972 суткам). Из-за того что солнечный год длиннее лунного на 11 дней, для устранения несоответствия между счетом по лунным годам и действительными земледельческими сезонами, определяемыми солнечным годом, время от времени вводился (со старовавилонского времени по всей стране одновременно) дополнительный месяц, однако твердые правила относительно его вставки были установлены лишь к середине I тысячелетия до н. э. Во II тысячелетии до н. э. високосные месяцы вставлялись по усмотрению царской администрации и нередко, вероятно, с целью увеличить поступающие поборы. Однако в любом случае необходимость требовала сообразовываться с реальными временами года, а действительная величина расхождения года лунного с солнечным могла быть установлена лишь путем астрономических наблюдений.
Вместе с клинописью вавилонские науки и псевдонауки стали достоянием всех стран Передней Азии, но с течением времени, особенно после отмирания клинописной грамоты, многие научные открытия вавилонян (например, в области математики, химии) были утеряны и впоследствии делались заново. Все же греческая и италийская (в первую очередь этрусская) культуры кое-что заимствовали у вавилонян — как из наук, так и из псевдонаук (например, «науку» о гадании по печени), хотя, по-видимому, пе прямо, а через Финикию и Малую Азию. Но с поздневавилонской астрономией (IV—II вв. до н. э.) * греческие
* К этому времени вавилоняне знали приближенные способы предвычисле-ния движения Луны и планет, могли предсказывать лунные и возможности наступления солнечных затмений, ко II в. до н. э. составлялись планетные эфемериды.
461
Глава VII
128.	Старовавилонский учебник гадания по внутренностям животных
ученые знакомились и непосредственно, и она оказала на них заметное влияние. Исторические знания вавилонян стали известны грекам через вавилонянина Бероса, составившего по-гречески историю своей страны около 290 г. до н. э.*. Шумеро-вавилонская система мер и весов легла в основу многих метрологических систем древней Передней Азии и оказала косвенное влияние на греческую метрологию, а шестидесятеричная система счета через вавилонских и греческих астрономов дошла и до нашего времени: именно этой системой мы пользуемся и сейчас, когда оперируем градусами, минутами и секундами.
Литература. Та же э-дуба, которая создала шумеро-вавилонскую науку, создала и шумеро-вавилонскую — но в первую очередь именно шумерскую — литературу; большинство же произведений аккадской литературы было создано семьями наследственных писцов в основном во второй половине II тысячелетия до н. э.
В составе вавилонского письменного канона собственно литературные памятники занимают наименьшую часть по сравнению со списками, справочниками, «предзнаменованиями», не имеющими художественного значения, а также заклинаниями и ритуальными указаниями к ним. Однако если шумерские литературные памятники скорее записи бытовавших фольклорных произведений, при этом записи конспективные, приспособленные к возможностям вместимости глиняной плитки, то аккадские литературные памятники — это уже литература в собственном смысле слова, новая, самостоятельная отрасль художественного творчества. Конечно, и аккадская литература стеснена размерами глиняной плитки, но в своих лучших произведениях она заменила конспективность лаконичностью; место беспорядочной рыхлости построения шумерских произведений, державшихся главным образом на литаниеобразных повторах, занимает продуманная композиция.
В то же время это не какая-то новая литература, а продолжение литературы того же народа «черноголовых» Месопотамии на их новом языке.
* Берос (по-видимому, аккад. Белруш) одно время был вынужден бежать из Вавилонии по политическим причинам и основал научную школу на острове Кос в Греции; наряду с вавилонским астрономом Киденом и другими он, видимо, сыграл немаловажную роль в ознакомлении греческой науки с вавилонской астрономией. Его историческое сочинение не вызвало в Греции большого интереса и не сохранилось; известны только выдержки, приведенные у византийских писателей, но дошедшие до них чуть ли не через десятые руки.
462
Вавилонская идеология и культура
128
129а
463
Глава VII
129.	Дворец Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. э.:
а)	вид с воздуха (ил. а см. на с. 463);
б)	тронный зал;
в)	школа (или скрипторий);
г)	анфилада (ил. г см. на с. 467)
Помимо того, что многие произведения были просто переведены с шумерского (например, часть поэмы «Гильгамеш и дерево хулуппу», «Поучения Шуруппака» и др.) или переписывались по-шумерски с подстрочным аккадским переводом либо наоборот (некоторые гимны богам), аккадская литература вся в целом восходила своими корнями к литературе шумерской и в жанровом отношении, и по своим сюжетам.
В аккадский канон входило около сотни литературных произведений, из которых нам известно (по большей части в виде мелких обломков) несколько десятков. Но в него не были включены царские надписи и множество отдельных молитв и заклинаний, входивших в обширные «серии» и не перечисленных по отдельности в канонических «каталогах», а также довольно многочисленные неканонические сочинения, из которых нам известна только малая часть.
Вначале остановимся на вопросе о социальной роли аккадской литературы как культурного явления.
Начнем с того, что литература — не просто продолжение устной словесности (фольклора). Возникая, она исходит из того уровня развития фольклорного искусства, который соответствовал моменту введения письменности (уровень этот может быть в разных исторических условиях совершенно различным), но далее письменная литература растет самостоятельно как особый вид искусства, не останавливая и дальнейшего развития фольклора. Действительно, литература и фольклор имеют свои собственные приемы художественного творчества и воздействия на слушателя. Обычно считается, что и адресат этих двух видов искусства различен. Устное, фольклорное творчество всенародно и в разных вариантах «работает» на все социальные слои общества; записанная же письменная литература обычно рассчитана только на грамотного читателя. Однако такое противопоставление применительно к аккадской и вообще древневосточной литературе не вполне точно: грамотный читатель здесь не только адресат, но и посредник между автором и слушателем произведения.
Дело в том, что клинописную табличку нельзя было просто читать для получения личного эстетического удовлетворения. Не говоря уже о том, что большинство грамотных людей не умели читать «про себя», а все читали вслух, сама клинописная грамота настолько сложна, что чтение «с листа» почти невозможно, за исключением тех случаев, когда знакомый формуляр текста и заранее известное приблизительное содер-
464
Вавилонская идеология и культура
1296
12Эе
30 Заказ № 1238
465
Глава Vll
130.	Дворец и храм в Эшнуне царя Нарам-Сина Эшнунского, XIX в. до н. э. ( ренонс трукция )
жание его подсказывают правильный выбор чтений для клинообразных знаков. Как правило, и для древнего грамотея прочтение клинописного текста всегда содержало хотя бы некоторый элемент дешифровки и интуитивного угадывания; то и дело приходилось останавливаться и задумываться над читаемым. В этих условиях письменный текст всегда оставался до известной степени мнемоническим пособием для последующей передачи его содержания наизусть и вслух. Вот почему чтец-грамотей мог являться передаточной инстанцией между автором произведения и аудиторией, и вот почему аккадское литературное произведение могло быть адресовано не одним только грамотным писцам, но и сколь угодно широкой аудитории, а каноническая запись текста не исключала известной и даже значительной доли импровизации при исполнении произведения. Конечно, импровизация допускалась не всюду: в культовых памятниках, где особенно важна магическая роль слова, бывало, что текст запрещалось менять, и импровизация могла считаться недопустимой, кроме случаев, когда разыгрывалось культовое действо, где жесты и движения важнее слов. Иное дело — тексты некультовые: здесь возможна большая творческая роль сказителя, поэтому, например, эпос о Гильгамеше записан в нескольких изводах. Но сказительская импровизация должна использовать принятые, готовые словесные формы, образы, обороты. Это помогает и лучше запомнить произведение, и лучше его воспринимать; ритмические повторы-формулы вызывают экстатическое возбуждение слушателей. К тому же эти эпические повторы помогают сохранению содержания и основной формы произведения при передаче от сказителя к сказителю.
Для памятников литературы древнего Востока характерна еще одна важная особенность: сюжет дан заранее, он не сочиняется поэтом, а лишь разрабатывается. Содержание большей частью известно слушателям, и им важно не что, а как исполняет сказитель, пе узнавание события, а вызываемые им общественные эмоции. Как правило, сюжет идет от мифа и культа. Герои произведения обычно обобщены и являют собой определенные мифологические типы; особого интереса к личности, как таковой, нет, внутренние переживания героев не раскрыты. Нет особого интереса и к личности автора; в ряде случаев традиция сохранила имена авторов, но эти имена легендарны: как и в шумерское время, среди них мы встретим богов, животных, мифических героев и лишь иногда — имена, звучащие достоверно. В одном случае (Син-лике-ун-
466
Вавилонская идеология и культура

130
'67
Глава VII
нинни, младший гадатель-машмашу, предполагаемый автор главной, последней версии эпоса о Гильгамеше) это, по-видимому, основатель одного из урукских городских родов, может быть, рода писцов и сказителей, хранителей эпоса. Однако безымянность, конечно, не обозначает коллективного творчества, у каждого произведения был свой определенный автор, и мы вполне можем поверить, например, что Лу-Нанна, которому приписывается авторство эпоса об Этане, носящий характерное храмовое имя конца III—начала II тысячелетия до н. э., действительно был автором этого произведения. То же касается некоторых названных по имени авторов заведомо поздних произведений, хотя иногда «автор» па поверку может оказаться и заказчиком, предложившим поэту разработать сюжет, или, напротив, сказителем, «из уст» которого было записано давно уже существовавшее фольклорное произведение.
Все это не случайно может быть отнесено и ко многим произведениям первобытного творчества: ведь основная масса свободного населения древнего мира представляла собой и исторически, и по своему мировоззрению прямое продолжение первобытного общества. При выделении господствующего класса рабовладельцев свободные не противопоставляют еще себя им в социально-психологическом отношении: они не отделены от господствующего класса сословной гранью, а при удаче каждый может оказаться в его составе, или так ему кажется. Выделяющийся же класс подневольных людей рабского типа собственной идеологии не создает.
И все же (и в этом коренная особенность аккадской литературы в отличие от шумерской) литературные произведения вавилонян — не просто воспроизведение мифологических мотивов: все наиболее значительные из них уже несут в себе определенные социально обусловленные идеи, отражающие мысль своего собственного времени; для более полной передачи идеи произведения мифологические мотивы, из которых, как из кирпичиков, оно построено, видоизменяются, иногда обрезаются и подгоняются под ту идею, которую хочет передать автор. И прежде всего, подходя к этой задаче с разных и иногда противоположных позиций, авторы аккадских художественных произведений пытаются осмыслить окружающий их мир и условия жизни человека, что-то противопоставить тому чувству ужаса и безнадежности, которое внушало человеку шумерской эпохи его ощущение мира: ведь для того человека миром управляли не просто грозные, но злобные и капризные и в то же время непреодолимо сильные божества, управляли по своему произволу и без видимого для людей смысла в своих поступках. В этот жестокий и непонятный мир аккадская литература пытается внести позитивные идеалы — веру в благодарную память потомков, в конечную справедливость почему-то временно отвернувшегося от людей божества, в осмысленность праведных деяний.
Несколько слов о форме аккадской литературы. В ней еще не существовало художественной прозы. Как художественная, т. е. эмоционально воздействующая и передающая эмоциональное отношение автора или сказителя к действительности, воспринималась только ритмическая речь. Поэтическое слово еще не перестало быть магическим словом, оно могло звучать только в определенной, магически значимой обстановке, и, вероятно, слушатели ощущали его как вызывающее определенные благоприятные магические последствия (например, поскольку Гильгамеш был одним из судей преисподней, возможно, что рецитация эпоса о нем могла восприниматься как его поминовение, которое может пойти исполнителям и слушателям на пользу после смерти, и т. п.). Но даже произведений ритмизованной прозы в аккадской литературе мало (сюда относятся преимущественно ассирийские царские надписи и анналы уже
468
Вавилонская идеология и культура
I тысячелетия до н. э.). Большинство произведений стихотворные. В соответствии с характером северосемитских языков, где господствовало «силовое ударение, аккадское стихосложение основано на счете ударений (причем ударений только логических, поэтому предлог с именем существительным, определение с определяемым несут одно ударение, если только почему-либо не нужно подчеркнуть отдельно оба слова). Обыкновенно стих состоит из четырех долей с паузой-цезурой после второго, реже — из пяти (пятая доля могла выделять, например, имя собственное) ; трехдольные или шестидольные стихи обыкновенно вводятся при необходимости задержаться на какой-то мысли, выделить ее или подготовить переход к новой и, возможно, предполагают замещение недостающих долей стиха более длительной паузой. Слог перед цезурой и в конце стиха всегда безударный. Неравное число безударных слогов между ударными обусловливает необходимое ритмическое разнообразие (каденции) речитативного исполнения, которое в значительной мере зависело, видимо, также от сопровождения ударными и другими музыкальными инструментами. Но это само по себе могло вызывать резкие ритмические перемены, поскольку музыкальное сопровождение вряд ли имело в то время тактовое деление.
В эпосе прямая речь героев, занимающая едва ли не большую часть текста, вводилась специальной формулой (например: «Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он такому-то»). Эта формула выпадала из ритмической структуры произведения и, вероятно, произносилась в другой, более «прозаической» интонации. Возможно, что некоторые религиозные тексты, особенно сопровождавшие какое-либо мифологическое или обрядовое действо, исполнялись на два голоса или более.
Таким образом, аккадская литература — это уже не полулитература, какой была шумерская, а литература в полном смысле слова, со своими эстетическими средствами воздействия, со своей идейной, а не чисто культово-магической задачей, но все же литература, очень отличная от того, что мы сейчас понимаем под этим словом. Однако при всем своем несомненном родстве с фольклором, из которого она вышла, она — не фольклор. Для устного творчества оставалось широкое поле деятельности; некоторые жанры фольклора почти не были освоены аккадской литературой (например, басня, сказка), а некоторые жанры аккадской литературы никогда не существовали в фольклоре.
Переходя к изложению наиболее важных памятников этой литературы, следует отметить, что мы далеко не всегда можем их надежно датировать. Значительная их часть нам известна по спискам из Ниневии, из библиотеки ассирийского царя Ашшурбанапала (VII в. до н. э.); оригиналы списков были в большинстве гораздо древнее VII в., но насколько — сказать трудно, так как при переписке в текстах делались интерполяции, подновлялся язык, а намеков на исторические события в литературных текстах содержится мало и время жизни их действительных авторов неизвестно. Поэтому приводимые ниже даты приблизительны и часто очень спорны.
Самым общим образом памятники аккадской художественной литературы могут быть разделены на предназначенные для культового исполнения и на предназначенные для некультового исполнения — будь то на пиру, в совете или еще где-либо; обстановка их исполнения нам неизвестна, однако ясно, что и это не литература для индивидуального чтения.
Деление на культовую и некультовую литературу не равнозначно делению на религиозную и светскую, потому что и некультовая литература (в том смысле, что она не использовалась в богослужении) у вави
469
Глава Vll
лонян проникнута религиозно-мифологической идеологией (ибо другой и не было) и действующими лицами в ней являются боги и мифические герои. При делении литературы на культовую и некультовую нам придется отвлечься от традиционного аристотелевского разделения на роды поэзии, потому что, например, эпос у вавилонян существовал и в культовой и в некультовой литературе.
Среди некультовой литературы по своему идейному влиянию, силе и длительности первое место занимает героический эпос, а из памятников эпоса — сказание о Гильгамеше. Оно известно нам на аккадском языке в трех версиях, причем все дошедшие тексты фрагментарны, и лишь наиболее поздний из них допускает почти полную реконструкцию' сюжета.
Первая версия относится еще ко времени последнего расцвета э-дубы, хотя, будучи написана на аккадском языке, не принадлежит к ее канону. Большинство исследователей датируют время создания этой версии эпохой династии Иссина или Ларсы; однако нам представляется, что по крайней мере ее первоначальный, устный вариант восходит еще к концу династии Саргона или к несколько более позднему времени. Подтверждением этого является то, что на некоторых печатях поздне-саргонидского типа имеются изображения, явно иллюстрирующие именно аккадскую версию эпоса о Гильгамеше. Эта версия условно называется «старовавилонской». Следующая версия (условно называемая «периферийной», поскольку ее фрагменты найдены в Малой Азии и Палестине) представляет, видимо, совсем другую поэму на тот же сюжет. Наконец, последняя (условно «ниневийская») версия приписывается традицией урукскому заклинателю Син-лике-уннинни, который, судя по его имени и по некоторым другим соображениям, должен был жить во второй половине II тысячелетия до н. э. «Ниневийская» версия является переработкой «старовавилонской» с использованием без изменения больших отрывков из нее и, по-видимому, лишь с небольшими композиционными перестановками. Старейшие дошедшие фрагменты этой версии датируются примерно IX в. до н. э. и найдены в Ассирии, наиболее поздние — второй половиной I тысячелетия до и. э. и найдены в Вавилонии. Сопоставление всех этих версий с еще шумерскими песнями о Гильгамеше дает нам уникальную возможность судить о путях развития эпоса.
Поэма изложена на двенадцати таблицах, причем последняя, XII таблица явно добавлена позже (в IX в. до н. э.?): она представляет собой дословный перевод с шумерского второй части песни «Гильгамеш и дерево хулуппу» и композиционно с поэмой не связана и даже противоречит ее сюжету (друг Гильгамеша, умерший в VIII песне, здесь вновь оказывается живым и вновь умирает).
Начинается поэма с того, что боги, обеспокоенные жалобами жителей Урука на их владыку Гильгамеша, чье могучее буйство не знает предела, приказывают древней богине Аруру создать из глины дикого человека Энкиду, для того чтобы он мог противостоять Гильгамешу или даже победить его. Энкиду живет в степи вместе с газелями и не подозревает о своем предназначении, но зато Гильгамеша посещают видения, и он узнает, что ему суждено иметь друга. В Урук приходит охотник с известием, что в степи появился некий могучий муж, который защищает животных и мешает ему их промышлять. Гильгамеш посылает в степь блудницу Шамхат, полагая, что, если ей удастся соблазнить Энкиду, звери его покинут. Так и случилось. Шамхат, соблазнив Энкиду, ведет его в пастушеский стан, где происходит второе приобщение дикаря к цивилизации: он вкушает хлеб и хмельной напиток. Затем рассказывается о встрече будущих друзей — на пороге богини Ишхары,
470
Вавилонская идеология и культура
с которой Гильгамеш идет соединиться «священным браком» *, Энкиду преграждает Гильгамешу дорогу; они начинают сражаться, но ни один из них не может одолеть другого, и они становятся друзьями.
После изложения этих событий начинается рассказ о подвигах, которые герои совершили вдвоем: задавшись целью «все злое, противное Шамашу уничтожить в мире», Гильгамеш уговаривает друга сразиться в горах Ливана со свирепым и защищенным божественными «ужасами блеска» чудовищем Хумбабой, хранителем кедров; после долгих сборов, долгого похода и многих вещих снов они встречаются с ним и побеждают, а затем снова сражаются с гигантским огнедышащим быком, которого богиня Иштар наслала на Урук за отказ Гильгамеша разделить ее любовь и за нанесенные ей оскорбления. По воле богов Энкиду заболевает и умирает (кажется, главным образом за убийство Хумбабы, разгневавшее богов; в «периферийной» версии эпизода с Иштар и быком, возможно, вообще не было). Гильгамеш, потрясенный смертью друга, бежит в пустыню.
Отчаяние его безгранично, он тоскует о любимом друге и как будто впервые ощущает, что и сам он смертен. Неужели это судьба всех людей? Гильгамеш преодолевает всевозможные сказочные препятствия, во время которых встреченные им персонажи, один за другим, уговаривают его бросить свои поиски «жизни»:
Боги, когда создавали человека, Смерть они определили человеку, Жизнь в своих руках удержали. Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок, Днем и ночью пляши и смейся, Гляди, как дитя твою руку держит, Своими объятьями радуй супругу — [Только в этом] дело человека**.
Гильгамеш разыскивает своего предка Утнапйшти, спасшегося от потопа, единственного из всех людей обретшего бессмертие. Добравшись до острова блаженных, где живет Утнапишти, он выслушивает от него историю всемирного потопа. Но для него, Гильгамеша, говорит Утнапишти, второй раз совет богов не соберется. Он предлагает Гильгамешу для начала побороть сон, но оказывается — и это невозможно. Затем Утнапишти намекает Гильгамешу на существование источника вечной молодости, но тот не понимает намека. По совету жены Утнапишти открывает Гильгамешу тайну травы вечной молодости, которую очень трудно добыть. Гильгамеш достает траву, но не успевает ее отведать; пока он купался, траву утащила змея и сразу же сбросила кожу, помолодев.
Гильгамеш возвращается в Урук и с гордостью показывает своему кормчему, переправлявшему его с острова Утнапишти через «воды смерти», сколь крепки стены его родного города Урука — те самые, которые приказал построить сам Гильгамеш, когда его люди роптали на его буйство. Как раз с их описания и начинается последняя, самая замечательная версия поэмы.
В действия героев поэмы неоднократно вмешиваются боги, особенно Шамаш, их советчик во время похода на Хумбабу, уговоривший умирающего Энкиду не проклинать, а благословить блудницу Шамхат за то, что она познакомила его с миром людей и дала ему в друзья Гильгамеша, и пытающийся удержать Гильгамеша от его тщетных поисков.
♦ Ишхара, как уже вскользь упоминалось выше в другой связи, здесь заме-няет Иштар, поскольку той в поэме отведена роль силы, враждебной по отношению к герою.
♦♦ Перевод И. М. Дьяконова.
471
Глава VII
Аккадский эпос о Гильгамеше — создание поэта, который не проста соединил разрозненные шумерские сказки-былины, но тщательно продумал и скомпоновал известный ему материал, придав всему произведению глубокий философский смысл. Не все шумерские песни о Гильгамеше показались ему пригодными для его цели (например, он не использовал песню о Гильгамеше и Аге). Видимо, они недостаточно раскрывали главную мысль поэмы. Наоборот, рассказ о потопе, представлявший не только в шумерской, но и в аккадской литературе отдельное сочинение (эпос об Атрахасисе), органически влился в эпопею и, рассказанный от первого лица тем, кто единственный пережил это бедствие, оказался эмоционально действенным художественным моментом, подчеркнувшим, сколь недостижимо и недоступно человеку бессмертие — главная цель странствий Гильгамеша. Точно так же концовка эпопеи выразительно подчеркивает мысль о том, что единственное доступное человеку бессмертие — это память о его славных и нужных делах. Внутреннее развитие образа Гильгамеша и его друга Энкиду строго подчинено законам эпического формирования героев. Уже не благодаря волшебным помощникам, как герой мифологических сказок (к числу которых принадлежат и шумерские песни о Гильгамеше), а в силу развившихся в нем высоких физических и моральных качеств герой возвышается над прочими смертными и совершает подвиги. И если герой сказки всегда торжествует, то эпический герой гибнет или терпит поражение после трагической кульминации действия. Показательно и развитие образа Энкиду из «раба» и одного из магических помощников Гильгамеша в его друга и «брата». Этот образ имеет свое развитие и внутри самого эпоса: невинный дикарь — хранитель пастухов, познавший любовь женщины и вкус хлеба (но все еще не человек в высшем смысле слова — это ясно показано в эпосе), и, наконец, верный друг и бесстрашный соратник героя— носителя городской цивилизации.
Сказание об Адапе, рыболове города Эреду (видимо, воспринятое в Вавилоне вместе с циклом мифов об Эйе-Энки и Асаллухи-Мардуке), известно только в полупрозаическом переложении. Адапа сломал крылья Южному ветру, мешавшему ему ловить рыбу для его города, и был вызван для объяснения к самому Ану, царю небес. Предупрежденный своим отцом Эйей, будто ему предложат воду смерти и хлеб смерти, Адапа на небе отказался есть и пить, но это были вода жизни и хлеб жизни, и опять смертный человек не получил бессмертия, являющегося уделом одних только богов. Однако Ану наделил Адапу вечной славой.
Эпос о кишском герое Этане известен лишь во фрагментах, в двух версиях, видимо, начала и конца II тысячелетия до н. э. Лучше всего сохранился вставной эпизод — история орла и змеи. Орел и змея вели дружбу, но, когда у орла подросли птенцы, он решился разорить змеиное гнездо и пожрать змеенышей, хотя его «весьма премудрый» птенец удерживал его. Змея по совету Шамаша, блюдущего справедливость, спряталась в бычьей туше и, поймав орла, сломала ему крылья и бросила в яму.
Здесь его нашел, вылечил и выкормил герой Этана, искавший «траву рождения» для своей жены. В благодарность орел вознес Этану на небо. Ранее предполагалось, что в конце повествования Этана сорвался с орла и упал на землю, однако И. Г. Левин, собравший огромный сравнительный материал о последующем бытовании этого мотива у различных народов [80], высказал мнение, что Этана успел добыть «траву рождения» (ср. [61]). Выяснить, что, по-видимому, жена Этаны благополучно разродилась, и он стал родоначальником первых царей. Этот эпос ближе других стоит к шумерским ритмическим мифологическим сказкам, содержит отголоски очень древних шаманистических представ
472
вавилонская идеология и культура
лений, и в чем его замысел как литературного произведения помимо занимательности мифологического рассказа, неясно; впрочем, мы пока знаем лишь разрозненные его отрывки.
В фрагментах известна и эпическая песня о Лугальбанде и орле Анзу, по-видимому следовавшая шумерскому прототипу.
Героический по своему типу эпос мог строиться не только на образе героя-смертного, но и на образе героя-божества; прототипов песен подобного рода в шумерской литературе мы не знаем (цикл культовых песен об Инане и Думузи представляет собой особый случай). Возможно, что возникновение эпических песен о богах в Аккадский период связано с функционализацией и известной индивидуализацией образов божеств, ранее представлявших собой довольно стандартные фигуры богов—создателей благополучия и плодородия своих общин. Героями являются боги в фрагментарном эпосе о борьбе Бела с чудовищем Лаббу и в хорошо сохранившейся (в двух версиях — канонической и более полной докано-нической) песне о боге Нергале и богине Эрешкигаль. Оскорбленная неуважением Нергала к ее послу, отправленному на пир небесных богов из преисподней, где она царила, Эрешкигаль шлет за Нергалом бога смерти, своего слугу Намтара. Сначала пытающийся укрыться, Нергал вынужден, однако, спуститься в преисподнюю, но здесь он сам угрожает убить грозную богиню, которая в конце концов соглашается стать его женой и тем самым попасть под его патриархальную власть. По-видимому, это один из мифов, отражающих процесс некоторого развенчания женских божеств, безусловно происходивший в послешумерское время (ср., например, незавидную роль великой Иштар в поздней версии эпоса -о Гильгамеше).
Особую группу эпических песен представляют произведения, посвященные мировым бедствиям. Сюда относится прежде всего миф о «Весьма Премудром» — Атрахасисе. Боги создали людей, чтобы они на них работали и их кормили, но, раздосадованные шумом, который те поднимают на земле, решают их извести — сначала голодом, потом мором и, наконец, потопом. Связанный клятвой, добрый бог Эйя не может предупредить о предстоящем потопе своего любимца Атрахасиса прямо, но говорит об этом хижине и стене; услышав его слова, Атрахасис строит норабль и вместе со своими домочадцами и имуществом спасается от потопа, описанного очень красочно и эмоционально. Тогда, чтобы не изменить своей клятве — уничтожить всех смертных, боги вынуждены даровать Атрахасису бессмертие. Песня имеет близкий, но менее выразительный шумерский прототип в песне о всемирном потопе и Зиусудре и еще более близкую параллель в рассказе Утнапишти о потопе в эпосе «о Гильгамеше: совпадения здесь почти дословные, и Син-лике-уннинни (или кто бы ни был автором последней версии этого эпоса), несомненно, воспользовался либо этой же самой, либо близкой предшествующей версией песни об Атрахасисе *. Но в эпосе о Гильгамеше рассказ о гибели человечества передан лаконичнее и, поскольку он ведется от первого лица, производит более сильное впечатление.
К самому концу изучаемой нами здесь эпохи (XI—X вв. до н. э.) относится эпос о боге чумы Эрре. Царь богов и вершитель всех судеб Мардук должен отправиться в глубину Мирового океана — Апсу — за материалами для починки своего обветшавшего божественного жилища. Но престол царя богов нельзя оставить пустым, и в заместители Мар
* В XI таблице эпоса о Гильгамеше «дальний Утнапишти» (перевод шумерского имени Зиусудра — «Нашедший жизнь далеких дней») один раз даже прямо назван «Весьма Премудрым», так что отождествление с Атрахасисом здесь, видимо, вполне сознательное.
473
Глава VII
Дука себя предлагает бог чумы (ср. упоминавшийся выше обычай в известных случаях возводить на земной престол «подменного царя»). В результате на Нижнюю Месопотамию обрушиваются ужаснейшие бедствия: у города Сиппара, который не был уничтожен даже потопом, разрушены стены, Вавилон постигли моровая язва и нашествие кочевников, в Уруке новый наместник отменил празднества Иштар, связанные со священной проституцией, игрищами шутов и самоизувечением приверженцев культа богини. Мы можем довольно уверенно датировать события, которые поэт имеет в виду, тяжелыми временами конца II династии Иссина и кратковременной II династии Приморья. Поэма кончается благополучным возвращением Мардука и наступлением нового благоденствия, однако Эрра принуждает людей почитать себя на будущее время. В приписке сказано, что написал все это некий Кабтилани-Мардук, которому содержание поэмы привиделось во сне.
К эпосу приближается и особый, восходящий к шумерскому периоду жанр «псевдонадписей», рассказывающих в поэтической форме, иногда от первого лица и имитируя стиль подлинных надписей, о деяниях великих царей прошлого. Сюда относятся так называемый «Эпос Нарам-Сина» (т. е. Нарам-Суэна) и «Легенда Саргона». О возникновении и значении этого жанра уже говорилось в гл. IV *.
К числу светских произведений относятся, как и в шумерское время, диалоги-споры о взаимных достоинствах. Таковы спор тамариска с финиковой пальмой и спор вола с конем (автором которого в «каталоге» литературных произведений назван... сам конь!). Жанр этот был долго излюбленным на Ближнем Востоке, и мы встретим его еще на пороге арабского завоевания в сасанидском Иране.
Иной характер носит «Разговор господина и раба», списки которого нам известны от разных периодов месопотамской истории вплоть до последних веков существования клинописи. Господин приказывает, а раб готов повиноваться своему хозяину и оправдывает все его противоречивые желания:
«Раб, повинуйся мне». — «Да, господин мой, да».—
«В путь поспеши! Колесницу готовь! Во дворец
я направлюсь!» — «Поезжай, господин, поезжай — тебя ожидает удача...» — «... Нет, раб мой, нет, во дворец я не поеду!» — «Не езди, о господин, не езди!
[Может быть, царь] тебя отправит [далече], В путь, доселе неведомый, заставит тебя устремиться, Денно и нощно страданья в удел тебе лягут!»
Подобным же образом одобряются и отвергаются пиры, охота, женитьба, поиски справедливости в суде, восстание против власти, любовь*, культ богов, нажива и благотворительность. Конец неожиданный и. невыдержан в строгой форме остального текста:
«Раб, повинуйся мне».— «Да, господин мой, да!» — «Что ж теперь хорошо? Головы нам отрубить обоим И в реку их бросить — вот что прекрасно!»
Раб отвечает известной цитатой из древнего эпоса:
«Кто столь велик, чтоб достигнуть неба?
Кто столь обширен, чтоб землю покрыть?» —
«Нет, раб, я убью тебя прежде и перед собою отправлю!» — «Воистину мой господин переживет меня на три дня» **.
* Возникающие на базе Omina примитивные исторические хроники не относятся еще к собственно художественной литературе. Подлинные же царские надписи при всей своей выспренности художественного значения,, в сущности*, не имеют, кроме ассирийских надписей I тысячелетия до н. э.
♦♦ Перевод В. К. Афанасьевой.
474
“Вавилонская идеология и культура
Исследователи спорят и о дате и о смысле этого любопытного произведения. По-видимому, наиболее прав Ж. Боттеро, считающий, что смысл его — провозглашение тщеты всего сущего и непонятности путей божественного провидения [24].
Как бы отвечает на «Разговор господина и раба» другой диалог, условно называемый «Вавилонская теодицея» («Оправдание богов»), датируемый XI в. до н. э. Некий страдалец перечисляет беды и несчастья человека, проистекающие главным образом из социального неустройства, а его друг с ним спорит. Хотя другу предоставляется последнее слово и ему удается убедить страдальца в том, что жить все-таки стоит, но концовка звучит маловыразительно и текст оставляет пессимистическое впечатление. Текст составлен довольно хитроумно: все строки каждой строфы начинаются с одного и того же слога, а все слоги, начинающие строфы, складываются в акростих: «Я, Э-сангиль-кйна-уббиб, заклинатель, благословляющий бога и царя» *. Однако автором этого сочинения, по литературному «каталогу» библиотеки ассирийского царя Ашшурбана-пала, считалось другое лицо, а Э-сангиль-кина-уббиб скорее являлся заказчиком поэта.
Близка к тематике «Теодицеи» замечательная поэма в трех (или четырех?) песнях, именуемая в древности по своей первой строке «Владыку мудрости хочу восславить» (Лудлул бел немёки), но в научной литературе более известная под названием «Невинный страдалец». Несмотря на преднамеренно темный, усложненный язык, это произведение по силе и поныне сохраняющегося эмоционального воздействия на читателя занимает в вавилонской литературе второе место после эпоса о Гильгамеше, хотя в отличие от «Теодицеи» «Невинный страдалец» касается не общественных, а личных бед. Поэма значительно старше «Теодицеи», так как автор обнаруживает знание старовавилонского языка, и, вероятно, не может быть датирована позже середины Касситского периода. Поэма построена как развернутый покаянный псалом — жанр, о котором мы еще упомянем ниже. Как и в некоторых вавилонских псалмах, в ней чувствуется стремление осмыслить причину невзгод, желание понять, за что же в конце концов посланы человеку страдания:
Только начал я жить, как прошло мое время.
Обернусь ли я —горе да горе!..
... Призывал я страну соблюдать обряды, Имя богини я твердил народу, Поклонялся царю, почитал, как бога, Страх пред дворцом внушал я черни — Воистину, думал я, богам это мило.
Но что людям любо — богам неугодно, Что мерзость тебе — то богам любезно! Кто же волю богов в небесах распознает? Преисподней законы — их кто угадает? Бога пути распознает ли смертный?
Тот, кто жив был вчера, умирает сегодня! **
Здесь та же проблема, что стояла перед Гильгамешем. Однако она решается более плоско: во сне страдальцу являются посланцы бога и возвращают ему здоровье и благополучие. Имя страдальца, а может быть, автора, поскольку изложение все время ведется от первого лица, — Шубши-мешрэ-Шаккан; такие имена характерны для касситского времени.
Из некультовых канонических произведений, созданных до 1000 г. до н. э. или около этого времени, следует еще упомянуть пословицы и
* Появление акростиха, видимо, указывает на возникновение чтения «глазами» (не вслух) — умения, позже вновь утерянного в эпоху средневековья.
** Перевод В. К. Афанасьевой.
475
Глава VII
афоризмы, хотя записанные пословицы малооригинальны и по большей части переведены с шумерского. Забавны и некоторые анекдоты и побасенки, включаемые в собрания поговорок:
«Мышь от мангусты (которая, как известно, ест не только мышей, но и змей. — В, Л.) забежала в нору змеи и сказала: „Меня прислал заклинатель змей, привет" ».
«Свинья недостойна быть в храме, не муж она совета, не ступает по мощеной дорожке; не говорят ей: свинья, чем могу почтить? А она говорит: свинство — мое упование».
Из неканонических стихотворных произведений можно назвать «Сказку о ниппурском бедняке», жестоко обиженном своим градоначальником (хазанну), и о его мести: ему удалось с помощью хитроумных переодеваний трижды обмануть и избить градоначальника. Она дати-руется касситским временем. Любопытен также поздний пародийный «эпос» о Гильгамеше.
В Вавилонии и Ассирии существовали многочисленные памятники любовной лирики. При этом, если учесть, что девочек выдавали замуж очень рано, прелюбодеяния женщин не только жесточайшим образом карались, но и осуждались общественным мнением, а героини этих песен — вряд ли всегда блудницы, не совсем понятно, на какой бытовой почве вырастала эта форма лирики. Зато понятно, почему она обычно не попадала в канон. Однако в большом ассирийском «каталоге» песен, исполнявшихся под музыку, приведены первые строки десятков любовных стихотворений; к сожалению, в подлиннике и полностью мы знаем только одно произведение аккадской любовной лирики, имеющее хорошо знакомую форму диалога — на этот раз между любовниками. Он уверяет ее, что охладел к ней, но, пристыженный ее кротостью, в конце концов к ней возвращается. Диалог или текст для пения на два голоса датируется царствованием Хаммурапи [56].
К тому же времени относится случайно сохранившаяся воинская песня.
Теперь мы должны перейти к произведениям, прямо предназначенным для культа. Здесь тоже есть и свой эпос, и своя лирика. На первом месте стоит космогонический эпос города Вавилона, называемый по первым строкам «Когда вверху» (Энума элиш). Дата создания неясна, но, как уже упоминалось, несомненно, поэма сочинена гораздо позже времени Хаммурапи.
В то время как в шумерский период не засвидетельствовано ни одного самостоятельного произведения космогонического содержания, вавилонская космогоническая эпопея занимает важное место среди памятников аккадской литературы. Она состоит из семи песен и содержит несколько более тысячи строк. Написана она архаизованным, выспренним языком и почти без изъятия — четырехдольными стихами. Начало ее несколько напоминает шумерские зачины былин:
Когда вверху небеса без названья, Суша долу без имени были, — Апсу был первый их создатель, Хаос и Море *, что их породили, Воды свои воедино мешали — Ни болот, ни строений не видно было, Не названо имен, не положено судеб — Тогда среди них возникли боги.. .**
♦ Аккад. Мумму, Тиамат. Тиамат — существо женского пола.
♦♦ Перевод В. К. Афанасьевой и И. М. Дьяконова.
476
Вавилонская идеология и культура
Далее рассказывается о рождении нескольких поколений богов, из которых младшее, к нему, между прочим, принадлежал и Эйя, стало беспокоить старших богов веселым шумом. Возникает борьба между старшими и младшими богами; Эйя убивает Апсу и создает в нем (вспомним, что Апсу — это Мировой океан) свое жилище, где родится прекрасное дитя — «теленок Солнца» — Мардук. Но младшим богам предстоит еще справиться с Морем-Тиамат и ее полчищами чудовищ. За это никто не решается взяться, кроме юного Мардука; боги, опьяневшие на пиршестве, соглашаются ввести Мардука в свой совет, а затем, когда он показывает им свое хитроумие, избирают его царем. Мардук убивает Тиамат и из ее тела создает небосвод и землю, на небе создает «прототипы» городов земли, а затем из крови Кингу, любовника Тиамат, у которого Мардук отобрал скрижали мировых судеб, боги сотворяют род человеческий для собственного обслуживания, а Мардуку за его благодеяния строят «небесный» Вавилон с храмом Э-Сапгиль, или Эсагилой. Поэма заканчивается гимном Мардуку и перечислением его 50 имен.
Интересно, что шумерские боги-демиурги являются в поэме молодыми богами, а в качестве древних, изначальных сил названы божества, в шумерских мифах неизвестные. Это не случайно: рассказ о создании поколений богов, из которых каждое превосходит предыдущее, нужен, чтобы оценить величие одного-единственного божества — Мардука, прямого потомка и законного наследника всех древних могучих сил, в том числе и шумерских богов. Далее, все творческие акты, которые в шумерских мифах совершали разные боги, приписаны одному Мардуку. Политическая и идеологическая цель создания поэмы совершенно ясна.
По-видимому, некоторые эпизоды мифа изображались символически — разыгрывались в лицах. То же верно и в отношении другой культовой эпической песни— «Хождения Иштар в преисподнюю». По содержанию она мало отличается от своего шумерского прототипа, но гораздо короче — выброшены многочисленные повторы, и текст стал более сжатым и лаконичным. Весь конец поэмы состоит из отдельных, логически не связанных между собой строчек, очевидно дополнявшихся мимическим действом.
Гораздо большее место, чем эпосы, занимают среди богослужебной поэзии гимны к богам; некоторые из них (например, гимн к Иштар «Молюсь тебе, владычица владычиц, богиня богинь» и др.)* и сейчас воспринимаются эмоционально и эстетически. Гимны к царям выходят из употребления в конце старовавилонского времени.
Наряду с религиозными текстами, рассчитанными на общественное богослужение, в литературный канон входили целые серии стихотворных или песенных текстов для индивидуальных культовых действий. Это, с одной стороны, индивидуальные молитвы и псалмы. Они исполнялись либо заинтересованным лицом, либо по его заказу определенным типом жреца и всегда сопровождались жреческими обрядовыми действиями. Содержание их, часто поэтичное, но в массе стандартное, можно легче всего изъяснить, если сказать, что каждый псалом является как бы очень краткой песней о «Невинном страдальце», кающемся в своих, ему самому точно неизвестных прегрешениях перед богом, но псалом заканчивается не проявлением благосклонности божества, а только просьбой о ней. С другой стороны, к песенным текстам для индивидуальных культовых действий относятся заклинания против разного рода злых
* Особенно надо отметить гимн с похвалой Шамашу, интересный для понимания этических ценностей вавилонян. Был ли он богослужебным текстом — трудно» сказать; скорее всего, нет.
477
Глава VII
131.	Скульптура раннего Старовавилонского времени, из дворца Зимри-Лима в Мари:
а)	статуя Иштар с сосудом, из которого вытекала вода;
б)	статуя правителя Иштуп-Иля
сверхъестественных существ. Большинство из них малоинтересны с художественной точки зрения, но есть и исключения. Так, в заклинание против зубной боли включена интересная легенда о создании мира и всех живых существ, в том числе и «зубного червя» (нерва?); в заклинание против духа, тревожащего сон ребенка, — колыбельная песня; в заклинание против трудных родов — архаический миф о любви бога Луны Сина в образе быка к юной телице; в одном заклинании содержится поэтическое описание ночи:
Уснули князья, закрылись засовы, день завершен, Шумливые люди утихли, раскрытые замкнуты двери. Боги мира, богини мира — ...
... Ушли они почивать в небесах:
И не судят больше суда, не решают больше раздоров, Созидается ночь, дворец опустел, затихли чертоги, Град мой улегся, Нергал кричит, И просящий суда исполняется сном.. .*
Особенный интерес представляет серия заклинаний, известная под названием «Шурпу» («Сожжение»). В одной из ее таблиц перечисляются всевозможные запретные деяния, которые мог совершить произносящий заклинание и за которые его могло постигнуть бедствие. Это довольно полный перечень того, что вавилонская этика конца II тысячелетия до н. э. считала аморальным. Помимо обычных преступлений (убийство, воровство, прелюбодеяние, непочтение к богу и царю) здесь упомянут и ряд проступков, указывающих на стойкость семейно-общинных отношений (например, неуважение к старшим родичам). Этические взгляды вавилонян проникли даже в свод «предзнаменований»: любопытно, например, что развод с женой, вполне допустимый по вавилонским законам, считался печальным предзнаменованием для мужа.
С начала I тысячелетия до н. э. литературное творчество в области месопотамской клинописи (если не считать некоторых произведений ассирийской литературы) идет на спад.
Искусство, Если, как мы видим, аккадская литература II тысячелетия до н. э. была богата и разнообразна, то об изобразительном искусстве этого времени мы знаем мало. Большинство строений — даже огромные дворцы со множеством внутренних дворов и сотнями комнат, подобные
* Перевод В. К. Шилейко. Нергал здесь — бог смерти.
478
Вавилонская идеология и культура
131а
1316
479
Глава VII
132, Терракотовые рельефы со «светскими» сюжетами, предназначавшиеся для алтарей домов Старовавилонского времени, первая четверть 11 тысячелетия до н. э.;
а)	арфист;
б)	дрессировщик с обезьянами;
в)	погонщик на быке;
г)	плотник, вытесывающий дышло колесницы
Ил, 129 дворцу царей Мари, — архитектурно-художественного значения не имели и могут рассматриваться лишь с точки зрения строительной техники, но и тут почти не наблюдается прогресса с шумерского времени. Исключено. 130 ние составляет храмовая архитектура; беленые расчлененные выступами кирпичные стены храмов, продуманное оформление святая святых со статуей бога, видимой сквозь проем из двора для верующих, и многоэтажная громада зиккурата с ее гармоничными объемами уступов и линиями ведущих вверх лестниц, поставленная так, чтобы внушать мысль о зримом восхождении к небесам и к обители бога наверху зиккурата, — это, конечно, были произведения искусства. Но до нас дошел только Ил. 110 один хорошо сохранившийся храмовой комплекс II тысячелетия до н. э. — храм и зиккурат в Дур-Унташе в Эламе да еще часть упоминав-Ил. 116 шегося выше своеобразного храма Иштар Урукской, воздвигнутого кас-ситским Караиндашем. Статуи богов, судя по описаниям покрытые золотом и инкрустированные каменьями и слоновой костью, до нас не дошли. Пожалуй, единственное представление об облике культовой скуль-Ил. 131а птуры первой половины II тысячелетия до н. э. может дать статуя богини Иштар, стоявшая во дворце в Мари. Монументальное, несколько грузное, размером превышающее человеческий рост изваяние стилистически близко скульптурам Гудеи. Оно стояло у самой стены; в руках богиня держала сосуд, к которому был подведен канал-трубка, проходивший за стеной и внутри скульптурной фигуры. Статуя, видимо, играла важную роль в ритуальных празднествах, связанных с обеспечением плодородия — в нужный момент можно было пустить воду по каналу, и из сосуда бил фонтанчик. Это одно из ранних органических соединений скульптуры, архитектуры и техники.
Некоторое представление о храмовой скульптуре дают также и ее многочисленные терракотовые воспроизведения, либо служившие «образками» в частных домах (главным образом это были одетые или обнаженные изображения богини), либо помещавшиеся у косяка двери или под порогом для оберега (изображения Гильгамеша или бога Папсуккаля; у дверей же, очевидно, ставились иногда каменная головка злой Ла-машту и плакетки с изображениями Ламашту и ее свиты; эти изображения должны были, вероятно, отваживать этих злых духов их собственным отвратительным видом; маленькие плакетки носили и на шее — также в качестве оберега).
Сохранилось несколько каменных и бронзовых скульптурных голов,
480
Вавилонская идеология и культура
31 Заказ № 1238
481
Глава VII
133.	Сбор фиников, деталь стенной росписи из дворца Зимри-Лима в Мари, XVIII в. до н. з.
134.	Старовавилонские и касситские печати:
а)	печать и ее откатка, Старовавилонское время, стандартизированное изображение; бог, младшее божество, поклоняющийся
б)	касситская печать, найденная в ахейских Фивах
по-видимому изображающих царей или других высокопоставленных дарителей в храм и сделанных в традициях староаккадской реалистичной передачи натуры, с выразительными лицами. Одна из них, найденная Ил. 102 в Вавилонии, условно называется «головой Хаммурапи», другая, найден-Ил. 104 ная в Иранском Азербайджане, — «головой эламского царя» (название дано из-за тюрбана эламского типа, который носит изображенный). Эти скульптуры свидетельствуют о сохранении и дальнейшем развитии прекрасных старых художественных традиций в первой половине II тысячелетия до н. э. (прежде мы даже датировали «голову эламского царя» концом III тысячелетия). Лучше всего эта скульптурная традиция сохранялась в Эламе, где еще от второй половины II тысячелетия до н. э. дошли скульптуры, по тщательности выделки и верности натуре не уступающие скульптурам времени Гудеи. В самой же Вавилонии, во всяком случае если судить по скульптурным рельефам, начиная с рельефа на стеле с Законами Хаммурапи и кончая изображениями людей и атрибутов богов на послекасситских кудурру, постепенно возобладали ремесленная, нечеткая, грубая работа и стандартные композиции.
В земле Месопотамии плохо сохраняются медь и бронза, так что образцов мелкой бронзовой пластики до нас дошло мало; интересны статуэтка изможденного голодом человека и еще некоторые статуэтки культового назначения и мифологического содержания.
Очень интересны сценки на терракотовых рельефах из частных домов, в некоторых случаях, безусловно, мифологические, как убиение Ил. 132 Хумбабы Энкиду и Гильгамешем, в других — оставляющие впечатление бытовых, хотя на самом деле, вероятно, тоже культовые, как изображения обнаженных танцовщиц или скомороха с бубном; здесь художник, несмотря на, вероятно, массовое изготовление таких изделий, демонстрирует и наблюдательность, и свободу в обращении с канонами в передаче живого движения.
Искусство стенной росписи, возможно достаточно широко распространенное в Месопотамии этого времени, почти не дошло до нас пз-за неблагоприятных условий местного климата; нам известна лишь часть росписи из дворцового храма в Мари. Это большая сухая иератическая композиция, изображающая богов и богинь в традиционных позах и с традиционными фигурами в каноническом неестественном развороте, с орнаментальным обрамлением в виде волнистых линий. Применены черная, белая, красно-коричневая и голубая краски, покрывающие
482
Вавилонская идеология и культура
134а
1346
483
31*
Глава VII
сплошные поверхности, без попытки передать оттенки или светотень. Для современного зрителя интереснее всего маленькая сценка, занимающая совершенно подчиненное место в композиции и очень живо изобра-Ил. 133 жающая сбор фиников с пальмы.
В наибольшем числе, как и от предшествовавших эпох, до нас до-Ил. 134 шли памятники глиптического искусства — цилиндры-печати. В эпоху Иссина это по большей части грубоватые имитации канона III династии Ура; при владычестве Ларсы и Вавилона тематика становится более разнообразной, а печати — индивидуальное, вновь появляются героические сцены типа введенных камнерезами времен Аккадской династии, но свободное пространство композиционно заполняется различными мелкими магическими фигурками и значками, не имеющими ясного отношения к основному сюжету изображаемой сцены. Наиболее излюбленный материал— черный гематит; размеры печатей меньше прежних; их нередко заказывали себе при совершении каких-либо сделок даже люди довольно мало состоятельные. На каждой печати, как правило, имя и отчество (или звание) владельца и имя бога, которому посвящена печать.
В касситское время в связи с изобретением алмазного сверла появляются печати из агата, сердолика и халцедона; на них по большей части изображена лишь одна какая-либо фигура (дикий бык, божество Ил. 1346 и т. п.), если не считать магических крестов и ромбиков, видимо зане-Ил. 118 сенных в вавилонское камнерезное искусство вместе с верованиями касситов; значительная часть поверхности печати занята надписью-молитвой.
Таков вкратце был тот уровень культуры, идеологии и художественного творчества, с которым Вавилония подошла к новой эпохе в истории древности.
Итак, приблизительно к 1000 г. до н. э. в Передней Азии закончился ранний период древности. Для него было характерно сосуществование государственного сектора экономики (главным образом царских и храмовых хозяйств), где эксплуатации подвергались подневольные люди рабского типа, лишенные собственности на средства производства (условно называемые нами «илотами»), и территориально-общинного сектора экономики, куда входили частные, в основном большесемейные, хозяйства; частные, но обычно не большесемейные хозяйства имелись и на территории государственного земельного фонда. Такие хозяйства владельцы вели сами (если только не сдавали их в аренду) или с помощью патриархальных рабов.
В этот период сложились и оформились антагонистические классы: рабовладельцы и эксплуатируемый класс тружеников рабского типа, включая полностью порабощенных, т. е. являвшихся живой отчуждаемой собственностью рабовладельца. Существовала также масса свободных тружеников-общинников, не эксплуатировавших рабского труда.
В области государственно-политической ранний период древности в Передней Азии — это время преобладания «номовых» государств, или городов-государств (не всегда монархических), и конгломератов «номов» — одному из них, более сильному, подчиняются и платят дань остальные. Лишь в редких случаях мы встречаем царства более крупные, но все же ограниченные пределами одного речного бассейна.
В области идеологической это период господства примитивных общинных религий с преобладанием ритуально-магического начала, во многом восходящих к первобытнообщинному строю, но в то же время освя
484
Вавилонская идеология и культура
щающих сложившийся общественно-политический строй. Поэтому им было чуждо стремление к идеологическому подчинению населения других «номов» и царств, к верованиям которых они относились с полной терпимостью. В то же время каждый общинный культ имел целью сплочение «своей» общины как противостоящей уже самим этим культом всему окружающему миру.
Аналогичные исторические явления наблюдались в ранней древности и в других цивилизациях того же времени, которым будет посвящена вторая часть этой книги.
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
I РАННЕДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД (около 2750—2615)
I династия Киша
(перед ней в «Списке» значатся
несколько мифических прави-
телей или скорее тотемов)
Этана
Балих
Энменнуна	(Мифические пр а-	(Архаический У р)
Мелам-Киши	вители Урука)
Барсальнуна
Симуг
Тизкар
Илькум
Ильтасадум
II РАННЕДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД (около 2615—2500)
	I Династия		
Эн-Менбарагеси	Урука		А рхаическая
Ага	Гильгамеш		династия Ла-
			гаша
	Урлугаль Утулькалама	(А рхив из Шу-	
Династия Авана	Лабашум	руппака)	
Месалим (Меси-лим) (?)	Эннундараана		Энхенгала
486
487
III РАН HE ДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД (около 2500—2315)
II династия Киша	I династия Ура (около 2500—2425)	Династия Акшака	
(вначале 6 царей, засвидетель-	Мескаламду[г]	Унзи	
ствованных только «Царским	Акаламду[г]	Ундадибдиб	Династия Уммы
списком»)	Месанепада	Зузу (Урур» около 2400)	Уш (около 2400)
'Энби-'Астар (около 2400?)	Аанепада	Пузур-Сумукан	Энакале
Лугальму (?)	Мескиангнуна		У р- Л ума
Династия Хамази	Элили (Элулу)		Иль
	Балулу (?)	Ишуэль	Лугальзагеси
Хатаниш III!IV династии Киша	II династия Урука Эн-Шакушана	Шу-Суэн Династия Аккаде (с 2316)	
Ку-Баба	Лугалькингенешдуду		
Пузур-Суэн	Лугалькисальси		
Ур-Забаба (до 2316)	III династия Урука		
(еще 5 царей, засвидетельствованных только «Царским спис-	Лугальзагеси(с 2336?)		
ком» и правивших в общей сложности около 66 лет)
Династия Лагаша
Ур-Нанше (около 2500)
Акургаль
Эанатум (около 2400)
Энанатум I
Энметена (около 2360—2340)
Энанатум II
Энентарзй
Лугальанда
Уруинимгина (около 2318—
2312)
Хронологическая таблица
Династия Аккаде Саргон Древний (Шаррумкен) Римуш Маништушу Нарам-Суэн Ш аркалишарри четыре претендента, в том числе Элулумеш Дуду Шу-Туруль	(2316—2261) (2260 — ?) (? — 2237) (2236—2200) (2200-2176)
Кутии Энридавизир (еще два правителя) Сарлаг (Сарлагаб)	(? — около 2200) (около 2180)
Ярлаган I и еще 12 правителей
Ярлаган II Сиум Тирикан	(2123—2117 ?) (2116-2110 ?) (2109)
II династия Лагаша
Ур-Баба Гудеа Ур-Нин-Нгирсу Пири[г]ме Урнгар Наммах ани IV династия Урука пять царей V династия Урука Утухенгаль	(около 2136 — ?) (ум. около 2123) (около 2117) (ум. около 2113/2107) (ум. около 2109/2104) (около 2150—2120) (около 2116/2111— 2109/2104)
III династия Ура (Царство Шумера и Аккада)
Ур-Намму Шульги [р] Бур-Суэн I (Амар-3 уэн) Шу-Суэн (Шу-Син) Ибби-Суэн (Ибби-Син) (оккупация Ура эламитянами)	(около 2112 ? — 2094) (2093-2046) (2045—2037) (2036—2028) (2027—2003) (2003—1996)
I династия Иссина	
Ишби-Эрра	(2017—1985)
Шуи лишу	(1984-1975)
Иддин-Даган	(1974-1954)
Ишме-Даган	(1953—1935)
Липит-Иштар	(1934—1924)
Ур-Нинурта	(1923—1896)
Бур-Суэн II (Бур-Син)	(1895—1874)
Липит-Эллиль	(1873—1869)
Эрраимитти	(1868-1861)
Эллильбани	(1860—1837)
Замбия	(1836—1834)
Итерпиша	(1833—1831)
Урдулькуга	(1830—1828)
Синмагир	(1827—1817)
Дамикилишу	(1816-1794)
488
Хронологическая таблица
Амореи юга (династия Ларсы)	
Напланум	(с 2025)
Эмицум	(2004—1877)
Самиум	(1976-1942)
Забайя	(1941-1933)
Гунгунум	(1932—1906)
Абисарихи	(1905-1895)
Суму-Эль	(1894—1866)
Нур-Ад ад	(1865-1850)
Синидиннам	(1849-1843)
Синэрибам	(1842-1841)
Синикишам	(1840-1836)
Цилли-Адад	(1835)
Варад-Син	(1834—1823)
Рим-Син I	(1822-1763)
I династия Вавилона	
Сумуабум	(1894-1881)
Суму-ла-Эль	(1880-1845)
Сабиум	(1844—1831)
Апиль-Син	(1830-1813)
Синмубаллит	(1812-1793)
Хаммурапи	(1792—1750)
Самсуилуна	(1749-1712)
Абиешу'	(1711—1684)
Аммидитана	(1683-1647)
Аммицадука	(1646-1626)
Самсудитана	(1625—1595)
Касситская династия	
Гандаш	(около 1742)
семь или восемь царей, даты	
правления которых неизвестны	
Агум II	(около 1595—1571)
Бурна-Буриаш I	(около 1510)
Каштилиаш II/III	
Улам-Буриаш	(около 1450)
Агум III	
Караиндаш I	(около 1415)
Кадашман-Харбе I	
Куригальзу I	
Кадашман-Эллиль I	(начало XIV в.)
Бурна-Буриаш II	(1363-1335)
Каракиндаш (Караиндаш II)	
Назибугаш (?)	
Куригальзу II	(1333-1312)
Назимарутташ	(1311—1286)
Кадашман-Тургу	(1285-1268)
Кадашман-Эллиль II	(1267—1253)
Кудур-Эллиль	(1252—1243)
Шагаракти-Шуриаш	(1242-1231)
Каштилиаш III/IV	(1230-1223)
Э л л и л ьна д иншуми	
Кадашман-Харбе II	
Ададшумиддин	
Ададшумуцур	(около 1187)
489
Хронологическая таблица
Мели-Шиху Мардукапалиддин I Забаба-шум-иддин Эллильнадинаххе	(1185—1172) (1171—1158) (около 1158) (до 1155 ?)
Династия Приморья Илиман	(около 1722)
Иттиилиниби Дамикилишу I Ишкибаль Шушши Гулькишар	(около 1594)
Пешгальдарамаш Адаракалама Акуруланна Меламкуркура Эйягамиль	(около 1460)
II династия Иссина М ар дуккабитаххешу	(около 1150)
Итти-Мардук-балати	(до 1133)
Нинуртанадиншуми	(1132—1127)
Навуходоносор (Набу-кудурри-	(1126—1105)
уцур) I Эллильнадинапли	(1104—1101)
М ардукнадинаххе	(1100-1083)
Мардукшаникзери	(1082—1070)
Ададаплаиддина	(1069—1048)
Мардукаххеэриба	(1047)
Мардукзер-. . .	(1046—1036)
Набу-шуму-либур	(1034-1027)
ЭЛАМСКИЕ	ЦАРИ
См.: G. G. Cameron.	History of Early Iran. N. Y.,
1936, с. 228—231; W. Hinz.	Das Reich Elam. Stuttgart,
1964, с. 149—152. Ср. также: 10. Б. Юсифов. Элам. М.,	
1968. Ср. с. 396 и сл. I. Цари области Аван Пели	(около 2500 г. до н. э.)
Тата Уккутахеш Хишур Шу шунта рана Напилхуш Кикку-сиве-темти Лух-ишшан	(современник Саргона
Хелу	Аккадского) (современник царей Ак-
Хита	када Римуша и Маниш-тушу) (современник Нарам-
Суэна) Кутик-Иншушинак I	(современник аккадского
царя Шаркалишарри)
II. Цари области Симашки	
Кирнамме	(современник царя III династии Ура Шу-Суэна)
490
Хронологическая таблица
(современник Ибби-Су эна)
(около 2000)
(=Ин-
(около 1930)
(около 1900)
(1800—1772)
(около 1780)
(около 1740—1720)
(около 1700)
Энпи-луххан
Хутрантемт Киндатту Индатту-Иншушинак датту I) Танрухуратер Индатту II Индатту-напир Индатту-темпт
III. Период суккаль-махов Эпарт Шильхаха Кук-Кирваш? Ширктух I Симутварташ Сивепалархухпак Кутучулуш I Кутер-Наххунте I Лилаирташ Темпти-Агун I Танули Темптихалки Кук-Натпур Кутер-Шильхаха I Темптирапташ Кутучулуш III Тата Аттамеррахалки Палаипппан Кук-Кирваш Кук-Наххунте ? Кутер-Наххунте II
IV. Цари Аншана и Суз Икехалки Пахиришшан Аттаркиттах Хумбан-нумена У нташ-Напириша Унпатар-Напириша Китен-Хутран Халлутуш-Иншушинак (I) Шутрук-Наххунте I Кутер-Наххунте Шильхак-Иншушинак Хутелутуш-Иншушинак Шилхана-хамру-Лакамар
(до 1240)
(около 1235) (1235-1210 ?)
(1205-1185 ?) (1185-1155 ?) (1155-1150 ?) (1150—1120 ?) (1120-1110?) (1110- ?)
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
вди	— Вестник древней истории
ВИ	— Вопросы истории
ВЛГУ	— Вестник Ленинградского государственного университета
ВФ	— Вопросы философии
ИГАИМК	— Известия Государственной Академии истории материальной культуры
ИРАИМК	— Известия Российской Академии истории материальной культуры
ксив	— Краткие сообщения Института востоковедения АН СССР
КСИНА	— Краткие сообщения Института народов Азии АН СССР
МИА	— Материалы и исследования по археологии СССР
НАА	— Народы Азии и Африки. История, экономика, культура
ПерСб	Переднеазиатский сборник
ПС	— Палестинский сборник
СА	— Советская археология
СВ	— Советское востоковедение
СЭ	— Советская этнография
ТИИАЭ	— Труды Института истории, археологии и этнографии АН ТуркмССР
ТИЭ	— Труды Института этнографии АН СССР им. Н. Н. Миклухо-Маклая
ТЭ	— Труды Государственного Эрмитажа
ТОВЭ	— Труды Отдела Востока Государственного Эрмитажа
Труды XXV	МКВ — Труды XXV Международного конгресса востоковедов
ТЮТАКЭ	— Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции (Аш.)
УзБГУ	— Ученые записки Белорусского государственного университета
УзМОПИ	— Ученые записки Московского областного государственного педагогического института
ЭПС	— Этнографический Переднеазиатский сборник
ЯМ	— Язык и мышление
AASOR	— Annual of the American Schools of Oriental Research
АЬВ	— Altbabylonische Briefe
АЮ	— Archiv fiir Orientforschung
AI	— Ancient India
AJA	— American Journal of Archaeology
492
Список сокращений
AmAnt	— American Anthropologist
An Or	— Analecta Orientalia
AnSt	— Anatolian Studies
ArOr	— Archiv Orientalni
AS	— Assyriological Studies
ASAE	— Annales du Service des Antiquites de 1’Egypte
BASOR	— Bulletin of the American Schools of Oriental Research
BAW	— Bayerische Akademie der Wissenschaften
BSPF	— Bulletin de la Societe prehistorique fran^aise
BSSAV	— Beitrage zur sozialen Struktur des alten Vorderasiens-Schriften
	zur Geschichte und Kultur der Alten Orients
CAH	— Cambridge Ancient History
CHM	— Cahiers d’Histoire mondiale
Der AO	— Der Alte Orient
GAZ	— Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland(=BAW)
HbO	— Handbuch der Orientalistik
HSS	— Harvard Semitic Series
ILN	— Illustrated London News
JAOS	— Journal of the American Oriental Society
JCS	— Journal of Cuneiform Studies
JESHO	— Journal of the Economic and Social History of Orient
JNES	— Journal of Near Eastern Studies
JWH	— Journal of World History
LAAA	— Association of Archaeology and Anthropology of the University
	of Liverpool
MAOG	— Mitteilungen der Altorientalischen Gesellschaft
MDOG	— Mitteilungen der Deutschen Orientalistischen Gesellschaft. B.
MIO	— Mitteilungen der Institut fur Orientforschung
MVAG	— Mitteilungen der Vorderasiatisch-Agyptischen Gesellschaft
GA	— Oriens Antiquus
Or.	— Orientalia
PAPS	— Proceedings of the American Philosophical Society
PBA	— Proceedings of the British Academy
PPS	— Publications of the Philosophical Society of Philadelphia
PPSD XXIII ICO	— Papers presented by the Soviet Delegation to the XXIII Inter-
	national Congress of Orientalists
RA	— Revue d’assyriologie et d’archeologie orientale
RSO	— Rivista degli Studi Orientali
SAOC	— Studies in Ancient Oriental Civilization
SSAW	— Sitzungsberichte der Sachsischen Akademie der Wissenschaften
WdO	— Die Welt des Orients
ZA	— Zeitschrift fur Assyriologie und Vorderasiatische Archaologie
ZAS	— Zeitschrift fur agyptische Sprache und Altertumskunde
БИБЛИОГРАФИЯ
Общие замечания
Настоящая библиография включает, с одной стороны, обобщающие работы по различным разделам и главам и монографии, посвященные важнейшим и центральным проблемам или группам проблем в пределах каждого раздела или главы;, с другой стороны, работы, посвященные частным вопросам, затронутым в тексте книги, и содержащие новую информацию, еще не вошедшую в работы более общего характера. Ссылки на такие специальные исследования даются в тексте в виде номера работы по библиографическому списку в квадратных скобках. Если делается ссылка на работу, приведенную в библиографии не к данной главе, указывается номер главы римской цифрой или же сокращения: «Введ.», «Общ. II—VII (т. е. «Введение», «Общая библиография к главам II—VII») и т. п.
Издания, содержащие только древневосточные тексты без перевода, в библиографии не приводятся, если даже они были использованы авторами тома и содержали новую информацию. Соответствующие ссылки читатель найдет в работах частного содержания, приведенных в библиографии. Некоторые пояснения предполагается опубликовать в научной периодической печати.
Библиография доведена до середины 70-х годов.
Введение
Здесь нет возможности дать полный перечень библиографических ссылок на высказывания К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина по вопросам общественного-строя древности; приводятся лишь важнейшие работы, а также те, которые непосредственно цитируются во Введении к нашему изданию; ссылки на другие читатель найдет в перечисленных ниже работах советских исследователей (раздел Б).
А. Классики марксизма о древнем Востоке *
1. Маркс К. Введение (Из экономических рукописей 1857—1858 годов). —Т. 12, с. 709—724. — 2. Маркс К. К критике политической экономии. — Т. 13, с. 1—167. — 3. Маркс К. Капитал. Т. I. — Т. 23 (особенно гл. 5, 11, 12 (с. 364—366), 14); Капитал. Т. IL —Т. 24; Капитал. Т. III.— Т. 25 (особенно гл. 20, 36, 47).— 4. Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859 годов. Формы, предшествующие капиталистическому производству. — Т. 46. Ч. I, с. 461—487. — 5. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. — Т. 20, с. 5—338. — 6. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Т. 21, с. 23—178. — 7. Энгельс Ф. Рабочее дви-
* Работы К. Маркса и Ф. Энгельса даются по второму изданию Сочинений, работы В. И. Ленина — по Полному собранию сочинений.
494
Библиография
жение в Америке. Предисловие к американскому изданию «Положения рабочего* класса в Англии». — ?. 21, с. 348—349.— 8. Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология. — Т. 3, с. 15—70. — 9. Ленин В. И. О государстве. — Т. 39, с. 64—84.
Б. Общие и теоретические работы, вышедшие в СССР
10. Всемирная история. Т. I—II. М., 1955—1956. — 11. Дьяконов И. М. К периодизации древних литератур Востока. — НАА. 1963, № 3. — 12. О я ж е. К проблеме общины на древнем Востоке. — ВДИ. 1964, № 4. — 13. О н ж е. Община на древнем Востоке в работах советских исследователей. — ВДИ. 1963, № 1. — 14. Е г о ж е. Основные черты экономики в монархиях древней Западной Азии. — НАА. 1966, № l = Diakonoff I. М. Main Features of Economy in the Monarchies of Ancient Western Asia. — «Troisieme Conference Internationale d’histoire economique, Munich 1965». Mouton, 1970. — 15. Он же. Проблемы собственности. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э., 1—2. — ВДИ. 1967, № 4. — 16. Он же. Проблемы экономики. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э., 3, 4—5. — ВДИ. 1968, № 3, 4. — 17. О н ж е. Рабы, илоты и крепостные в ранней древности. — ВДИ. 1973, № 3. — 18. 3 е л ь и н К. К. Принципы морфологической классификации форм зависимости. — ВДИ. 1967, № 2. — 19. К о-ростовцев М. А. О характере древневосточного общества. — НАА. 1966, № 3-(ср. ВДИ. 1970, № 1). — 20. Меликишвили Г. А. К вопросу о характере древнейших классовых обществ. —ВИ. 1966, № И. —21. Мечников Л. И. Цивилизация и великие исторические реки. М., 1924. — 22. Никольский Н. М. Значение проблемы общинного быта в Ассирии для изучения социально-экономической истории народов древнего Востока. — УзБГУ. Вып. 14. Минск, 1953. — 23. Постов-с к а я Н. М. Изучение древней истории Ближнего Востока в Советском Союзе (1917—1959). М., 1961. — 24. Проблемы докапиталистических обществ в странах Востока. М., 1971 (ст. И. М. Дьяконова, Г. Ф. Ильина, В. Н. Никифорова и др.).— 25. Слонимский М. М. Периодизация древней истории в советской историографии. Воронеж, 1970. — 26. Струве В. В. История древнего Востока. Изд. 2. М., 1941. — 27. Он же. Проблема зарождения, развития и упадка рабовладельческих обществ Древнего Востока. — ИГАИМК. 1934, 77. — 28. Он же. Советское востоковедение и проблема общественного строя древнего Востока. — ВЛГУ. 1947, № И. — 29. О н ж е. К вопросу о специфике рабовладельческих обществ древнего Востока. — ВЛГУ. Сер. обществ, наук, 3. 1953, № 9. — 30. Тураев Б. А. История древнего Востока. [Изд. 4]. I—II. М.—Л., 1935.-31. Тюменев А. И. Передний Восток и античность. — ВИ. 1957, № 6, 9. — 32. У т ч е н к о С. Л. и Дьяконов И. М. Социальная стратификация древнего общества. — М., 1970 (XIII Международный конгресс ист. наук) (препринт).
В. Зарубежные истории древнего Востока
33. Historia Mundi. I—II. Bern, 1952—1954. — 34. Propylaen-Weltgeschichte. 2 Ausg. I. B., 1962. — 35. Fischer Weltgeschichte. 2—4. Frankfurt a. M., 1965—1967 (Die alt-orientalischen Reiche, I—III). —36. Cambridge Ancient History, 2 rev. ed. Cambridge,. 1962 (серия, выходит выпусками нерегулярно).
Глава I
Поскольку эпоха возникновения и первых этапов развития человечества является для целей настоящего труда как бы предысторией, подводящей читателя к основной теме исследования — истории восточных цивилизаций, постольку библиография по первобытному строю на древнем Востоке включает лишь самые основные и преимущественно современные исследования, причем акцент делается на истории раннеземледельческих племен древнего Востока. В библиографию включены также отдельные исследования частного значения, если их выводы, использованные
495
Библиография
в тексте нашей книги, не нашли еще широкого отражения в литературе более общего характера.
История открытия древнейших остатков человека и человеческой культуры в Азии и Африке в самом общем виде освещена в работах [1—9].
Исследование раннеземледельческих племен древнего Востока началось лишь в последние десятилетия. Сейчас открытие следует за открытием: период начала земледелия относили к IV, V, VI, а теперь уже к VIII—X тысячелетиям до н. э., и нет уверенности, что этот рубеж не придется отодвинуть еще дальше в глубь времен. Обобщающие работы пока представляют сводки либо по систематике соответствующего материала, либо по сравнительной хронологии отдельных культур [55; 65; 66; 69; 79; 81; 96; 109; 123; 125; 132; 138; 144]. В сводных исторических трудах по отдельным регионам и странам разделы, посвященные древним земледельцам, обыкновенно ограничены узким крутом памятников [57; 60; 70; 71; 73; 74; 76; 84; 88; 116; 117; 125], нередко лишь исследовавшихся автором и его ближайшими сотрудниками. Короткий обзор материалов имеется по раннеземледельческим племенам Индии [127].
Однако следует отметить разработку общих вопросов истории раннеземледельческих племен древнего Востока в трудах Г. Чайлда, относящихся еще к периоду между двух войн [49; 70; 71]. Автор испытал определенное воздействие со стороны советских марксистских работ и выступил в ряде исследований с позиций, близких к историческому материализму; к сожалению, его монография [49] сейчас во многом устарела; в его трудах заметно сильное влияние теории диффузии, получившей широкое распространение в западноевропейской историографии последних десятилетий. Большое внимание к теоретическому осмыслению вопроса о происхождении оседлоземледельческого хозяйства и к другим проблемам истории древних земледельцев Ближнего Востока за рубежом уделяет сейчас, в частности, Р. Дж. Брейдвуд [6; 7; 57; 60], хотя в его работах идеализм устаревших исторических концепций преодолен не до конца.
Слабой стороной зарубежных исследований по разбираемой тематике является недостаточное знакомство с результатами последних раскопок на территории советских Средней Азии и Закавказья; материал раскопок на Ближнем Востоке получает в этих исследованиях гораздо более подробное освещение. Значительно хуже изучены и учитываются материалы Африки (кроме Египта), Индии, Юго-Восточной Азии, Китая.
Интенсивные археологические изыскания в Средней Азии, ведущиеся с позиций марксистской методологии, и общий прогресс советской исторической науки дали возможность за последние годы историкам и археологам произвести в СССР ряд частных обобщений на основе материала обширных и многолетних исследований, а также выпустить в свет обобщающие работы, рисующие становление экономики воспроизводства продуктов на древнем Востоке [27; 35; 45; 46; 113; 114].
Для наиболее поздних из периодов, охватываемых этой главой, см. также историографические очерки и библиографию к последующим главам.
А. Зарождение человеческой истории
1. Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. М.—Л., 1967.— 2. 3 а м я т н и н С. Н. Очерки по палеолиту. М.—Л., 1961. — 3. Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966. — 4. У истоков человечества. М., 1964. — 5. Archaeology. III. Prehistory. — Encyclopaedia Britannica. Chicago—London, 1972. — 6. Braidwood R. J. Prehistoric Man. 2 ed. Glenview, Illinois, 1967. — 7. Braidwood R. J. and Willey G. R. (eds.). Courses towards Urban Life: Archaeological Considerations of Some Cultural Alternates. N. Y., 1962 («Viking Fund Publications in Anthropology», 31). —8. Clark G. World Prehistory. Cambridge, 1962. — 9. Mo-vius H. L. The Lower Palaeolithic Cultures of Southern and Eastern Asia. Philadelphia, 1948 («Transactions of the American Philosophical Society», XXXVIII, 4).
496
Библиография
Б. Переход к экономике воспроизводства продукта
10. Выготский Л. С. Психология искусства (анализ эстетической реакции).— Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Тезисы докладов. М., 1962. — И. Дикшит С. К. Введение в археологию. М., 1960. — 12. Каган М. Морфология искусства. Л., 1972. — 13. К а п о - Р е й Р. Французская Сахара. М., 1958. — 14. — Кинк X. А. Египет до фараонов. М., 1964. — 14а. Она же. Восточное Средиземноморье в древнейшую эпоху. М., 1970. — 15. Коробкова Г. Ф. Орудия труда и хозяйство неолитических племен Средней Азии. Л., 1968 (МИА, № 158).— 16. Кушнарева К. X. и Чубинишвили Т. Н. Древние культуры Южного Кавказа (V—III тысячелетия до н. э.). Л., 1970. — 17. Леви-Стросс К. Структура мифов. — ВФ. 1970, № 7. — 18. Л и т в и н с к и й Б. А. Намазга-Тепе. — СЭ. 1952, № 4.— 19. Литвине кий Б. А., Окладников А. П. и Ран о в В. А. Древности Кайрак-кумов. — «Труды Института истории им. А. Дониша АН ТаджССР». XXIII. Душанбе, 1962. — 20. Маккей Э. Древнейшая культура долины Инда. М., 1951. — 21. Массон В. М. Восточные параллели убейдской культуры. — КСИНА. 91, 1962. — 22. О н же. Древнейший Афганистан. — СА. 1962, № 2. — 23. О н ж е. Неолит южной Турции. — Археология Старого и Нового Света. М., 1966. — 24. Он же. Первые земледельцы Месопотамии. — В ДИ. 1971, № 3. — 25. Он же. Поселение Джейтун. Проблемы становления производящей экономики. Л., 1971 (МИА, № 180). — 26. Он же. Проблема неолитической революции в свете данных археологии. — ВИ. 1970, № 6. — 27. Он ж е. Средняя Азия и Древний Восток. М.—Л., 1964. — 28. М е р п е р т Н. Я. и М у н ч а е в Р. М. Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии. — СА. 1971, № 3. — 29. Морган Л. Г. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Изд. 2. Л., 1935. — 30. М у н ч а е в Р. М. Древнейшая культура северо-восточного Кавказа. М., 1961 (МИА, № 100). — 31. Окладников А. П. Древнейшее прошлое Туркменистана. — ТИИАЭ. 1. Аш., 1956. — 32. О н же. Исследования памятников каменного века Таджикистана. М.—Л., 1958 (МИА, № 66).— 33. Тешик-Таш. Палеолитический человек. М., 1949. — 34. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946. — 35. Пиотровский Б. Б. Археология Закавказья с древнейших времен до I тысячелетия до н. э. Л., 1949. — 36. Происхождение и древнее расселение человечества. М., 1951 (ТИЭ, нов. сер., 16).— 37. Ранние формы искусства. М., 1972. — 38. Ранов В. А. и Коробкова Г. Ф. Туткаул — многослойное поселение гиссарской культуры в южном Таджикистане. — СА. 1972, № 2. — 39. Роуленд Б. Искусство Запада и Востока. М., 1958.— 40. С а л я м о н Л. С. О физиологии эмоционально-эстетических процессов. — Содружество наук и тайны творчества. М., 1968. — 41. С а р и а н и д и В. И. Памятники позднего энеолита юго-восточной Туркмении. М., 1965. — 42. Смирнов Б. Художник о природе вещей. Л., 1970. — 43. Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. М.—Л., 1966. — 44. Сулейманов Р. X. Статистическое изучение культуры грота Оби-Рахмат. Таш., 1972. — 45. Толстов С. П. Древний Хорезм. М., 1948. — 46. О н ж е. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962. — 47. Форм о-з о в А. А. Микролитические памятники азиатской части СССР. — СА. 1959, № 2. — 48. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. I—IV. М., 1931. — 49. Чайлд Г. Древнейший Восток в свете новых раскопок. М., 1956 (англ, оригинал: С h i 1 d е V. G. New Light on the Most Ancient East. L., 1954). —50. Шмит Ф. И. Искусство. Основные проблемы теории и истории. Л., 1925. — 51. Щетенко А. Я. Древнейшие земледельческие культуры Декана. Л., 1968. — 52. Э н ш л е н III. Происхождение религии. М., 1954. — 53. Adams R. М. Agriculture and Urban Life in Early South-Western Iran. — «Science». 1962, 136, № 3511.— 54. Amiet P. La glyptique mesopotamienne archaique. P., 1961. — 55. В a u m g a r t e 1 E. J. The Cultures of Prehistoric Egypt. [I—II]. London—New York—Toronto, 1947—1960 (пользоваться критически).— 56. Boyd W. C. Genetics and the Races of Man. L., 1951. — 57. Braidwood R. J. The Near East and the Foundations of Civilization. Eugene (Oregon), 1952.— 58. Braidwood R. J. and Braidwood L. S. Excavations in the Plain of An
i/2 32 Заказ 1238	497
Библиография
tioch, I: The Earlier Assemblages. Chicago, 1960. — 59. Они же. Jarmo. A Village of Early Farmers in Iraq. — «Antiquity». 1950, 96. —60. Они же. The Earliest Village Communities of Southwestern Asia. — JWH. 1953, 1. — 61. Braidwood R. J. and Howe B. Prehistoric Investigations in Iraqi Kurdistan. Chicago, 1960 (SAOC, 31). — 62. Braidwood R. J. and Reed Ch. A. The Achievement and Early Consequences of Food-Production: a Consideration of the Archaeological and Natural-Historical Evidence.— «Gold Spring Harbor Symposia on Quantitative Biology». 1957, XXII. — 63. Burney C. A. Eastern Anatolia in the Chalcolithic and Early Bronze Age. — AnSt. 1958, VIII. — 64. Butz er K. W. Das okologische Problem der neoli-thischen Felsenbilder der ostlichen Sahara. Mainz, 1958 (Akademie der Wissenschaften und Literatur zu Mainz, Abh. der mathematisch-naturwissenschaftlichen Klasse, 1). — 65. Camps G. Tableau chronologique de la prehistoire recente du Nord de 1’Afrique. — BSPF. 1968, 2. — 66. Camps G., Delibrias G. et Thommeret J. Chronologie absolue et succession des civilisations prehistorique dans le Nord de 1’Afrique. — «Libyca». 1968, XVI. — 67. Cassirer E. Sprache und Mythos. Lpz., 1929. — 68. Caton-Thompson G. and Gardner E. W. The Desert Fayum. L., 1934. — 69. Charles R.-P. Essai sur la chronologie des civilisations predynastiques d’Egypte. — JNES. 1957, XVI. —70. Childe V. G. Man Makes Himself. 4ed. L., 1941. — 71. Childe = I, 49. — 72. Clark J. D. A Re-Examination of the Evidence for Agricultural Origins in the Nile Valley.— PPS. 1971, 37, 2.-73. Coon C. S. The Seven Caves. N. Y., 1957. — 74. C u r w e n E. C. and Hatt G. Plough and Pasture. N. Y., 1953. — 75. Cunningham A. Cunningham’s Ancient Geography of India. Calcutta, 1924. — 76. Daly R. A. The Changing World of the Ice-Age. New Haven, 1954. — 77. D e b о n о F. Le Paleolithique finale et le Mesolitluque a Helouan. — ASAE. 1948, XLVIII. — 78. Dikshitar V. R. R. Prehistoric South India. Madras, 1951. — 79. Dyson R. H. Archaeology and the Domestication of Animals in the Old World. — AmAnt. N. S. 55, 1953, 5/1. — 80. Eg ami N. The Tokyo University Iraq-Iran Archaeological Expedition, Report 1: Telul eth-Thalathat. I. Tokyo, 1959. — 81. E h-r i c h R. W. et al. Relative Chronologies in Old World Archaeology. 2 ed. Chicago, 1970. — 82. Fairservis W. A. Excavations in the Quetta Valley, West Pakistan. N. Y., 1956 («Anthropological Papers of the American Museum of Natural History», 54, 2). — 83. Flannery К. V. The Ecology of Early Food Production in Mesopotamia. — «Science». 1965, 147, № 3663. — 84. Frankfort H. The Birth of Civilization in the Near East. L., 1951. — 85. Garrod D. The Natufian Culture. The Life and Economy of a Mesolithic People in the Near East. L., 1958 (PBA). —86. Gar-rod D. A. E. and Bate D. M. A. The Stone Age of Mount Carmel. I. L., 1937. — 87. G a r s t a n g J. Prehistoric Mersin — Yiimiik Tepe in Southern Turkey. Ox., 1953. — 88. G h i r s h m a n R. L’lran des origines a ITslam. P., 1951. — 89. Goldman H. (ed.) Tarsus. II. Excavations at Gozlii Kiile. Princeton, 1951. — 90. Gordon D. H. The Prehistoric Background of Indian Culture. Bombay, 1958. — 91. Hamann R. Geschichte der Kunst. I. B., 1955. — 92. H e r z f e 1 d E. Die Ausgrabungen von Sa-marra. V. B., 1930. — 93. H о 1 e F., F1 a n n e г у К. V. and Neely J. A. Prehistory and Human Ecology of the Deh Luran Plain. An Early Village Sequence from Khu-zistan. Iran. Ann Arbor, 1969. — 94. Indian Prehistory: 1964. Poona, 1965. — 95. Junker H. Bericht fiber die Grabung der Akademie der Wissenschaften in Wien auf der neolithischen Siedlung von Merimde-Benisalama (Westdelta). I—VI. Wien-Leipzig, 1929—1940 («Anzeiger der Akademie der Wissenschaften in Wien, Philoso-phisch-historische Klasse», 66, XVI—XVIII; 69, I—IV; 70, XVI—XXII; 71, X; 77, I-V). — 96. Kaiser W. Stand und Probleme der agyptischen Vorgeschichtsforschung. — ZAS. 1956, 81. — 97. Kenyon К. M. Archaeology in the Holy Land. L., 1960. — 98. Он а же. Digging in Jericho. N. Y., 1957. — 99. Khan F. A. Before Mohenjo-daro. — ILN, 24.V. 1958. — 100. Krishnaswami V. D. Progress in Prehistory.— AL 1953, 9. — 101. Le Breton L. The Early Period at Susa. Mesopotamian Relations. — «Iraq». 1957, XIX.— 102. Lees G. M. and Falcon N. L. The Geographical History of the Mesopotamian Plains. — «Geographical Journal». 1952, GXVIII.— 103. Levi-Strauss G. La pensee sauvage. P., 1962.— 104. Lloyd Seton. Early
498
Библиография
Anatolia. — The Archaeology of Asia Minor before the Greeks. Harmondsworth, 1956. — 105. Lloyd Seton and Safar Fuad. Excavations at Eridu.— «Sumer», 1947, III; 1948, IV. — 106. Они же. Tell Hassuna. — JNES. 1945, IV. — 107. Lyth-goe A. M. The Prehistoric Cemetery № 7000. — Naga-ed-Der, 4 ed. D. Dunham. Berkeley—Los Angeles, 1965. — 108. McBurney С. B. The Stone Age of Northern Africa. Harmondsworth, 1960. — 109. McCown D. E. The Comparative Stratigraphy of Early Iran. 2 ed. Chicago, 1957 (SAOC, 23).— 110. Ma Ho wan M. E. Excavations at Tall Chagar Bazar and Archaeological Survey of the Habur Region, 1934—1935. — «Iraq». 1936, III.—111. Он же. The Prehistoric Sondage at Nineveh, 1931—1932.— LAAA. 1933, XX.— 112. Mallow an M. E. L. and Rose J. G. Prehistoric Assyria. The Excavations at Tall Arpachiyah. L., 1935.— 113. Masson M. E. and Masson V. M. Archaeological Cultures of Central Asia of the Aeneolithic and Bronze Age. — CHM. 1959, V. — 114. Masson V. M. and Sarianidi V. I. Central Asian Turkmenia before the Achaemenids. L., 1972. — 115. Massoulard Ё. Prehistoire et protohistoire d’Egypte. P., 1949 («Travaux et memoires de 1’Institut d’Ethnologie, Universite de Paris», LIII).— 116. Mellaart J. Earliest Civilizations of the Near East. L., 1965. — 117. Он же. The Chalcolithic and Early Bronze Ages in the Near East and Anatolia. Beirut, 1966.— 118. Он же. Excavations at Hacilar. I—II. Edinburgh, 1970.— 119. Mesnil du Boisson. Baghouz. Leiden, 1948 («Documenta et Monumenta Orientis Antiqui», III). —120. Mode H. Das Indien. Weimar, I960.— 121. Nagel W. Zum neuen Bild des vordynastischen Keramikums im Vorderasien.— «Berliner Jahrbuch fiir Vor- und Friihgeschichte». В., I—II, 1961—1963.— 122. N e u-ville R. Le paleolithique et le mesolithique de Desert de Judee. P., 1951 («Archives de Plnstitut de Paleontologie humaine», 24). — 123. Oakley К. P. Man the Tool-Maker. 4 ed. L., 1958. — 124. Oates J. Ur and Eridu, The Prehistory. — «Iraq». 1960, XXII. — 125. Parrot A. Archeologie mesopotamienne. I—II. P., 1953. — 126. Perkins D. The Faunal Remains of Shanidar Cave and Zawi Chemi Shanidar, 1960 Season. — «Sumer». 1960, XVI (c. 77—78).— 127. Petrie W. M. Flinders and Qui-bell J. R. Nagada and Bailes. L., 1896. — 128. Pigott S. Prehistoric India to 1000 В. C. 2 ed. L, 1952. — 129. Protoindica. 1968. M., 1968. — 130. Sank alia H. D. Prehistory and Protohistory in India and Pakistan. Bombay, 1962. — 131. Schaeffer C. F. Les fondements pre- et protohistoriques de Syrie du Neolithique precera-mique au Bronze ancien. — «Syria». 1961, XXXVIII. — 132. Scharff A. und M о о r t-g a t A. Agypten und Vorderasien im Altertum. Munchen, 1950. — 133. Schmidt H. und Oppenheim M. von. Tell Halaf. Die prahistorischen Funde. 1—3. B., 1943—1945. — 134. Solecki R. S. Prehistory in Shanidar Valley, Northern Iraq.— New Roads to Yesterday. N. Y., 1966. — 135. Speiser E. A. Excavations at Tepe Gawra. I. Philadelphia, 1935. — 136. Subharao B. The Personality of India. 2. ed. Baroda, 1958. — 137. To bl er A. J. Excavations at Tepe Gawra. II. Philadelphia, 1950. — 138. Vanden Berghe L. Archeologie de 1’Iran ancien. Leiden, 1959. — 139. Vandier J. Manuel d’archeologie egyptienne. I. P., 1952. — 140. W e n d о r f F., Rush di S. and Schild K. Egyptian Prehistory: Some New Concepts. — «Science». 1970, 196, № 3951.— 141. Westphal-Hellbusch S. und Westphal H. Die Ma‘dan: Kultur und Geschichte der Marschbewohner im Siid-Iraq. B., 1962. — 142. Willett Fr. A Survey of Recent Results in the Radiocarbon Chronology of Western and Northern Africa. — JAH. 1970, XII, 3. — 143. Woolley C. L. Ur Excavations, IV: the Early Periods. L., 1935. — 144. Zeuner F. E. Dating the Past. 3 ed. L., 1958. — 145. Ziegler Ch. Die Keramik von der Qal‘a des Haggi Mohammed. B., 1953. — 146. Раскопки в Эламе см. в серии «Memoires de la Delegation (Mission) archeologique en (de) Perse (Iran)», издается с конца прошлого века.
Главы II—VII
Настоящий историографический очерк относится к главам II—VII «Истории древнего Востока», поскольку развитие науки об истории, языках и культуре древней Месопотамии — ассириологии — приходится рассматривать в целом, не разбивая по отдельным периодам.
499
32*
Библиография
До 40-х годов прошлого века о существовании цивилизации Вавилонии и Ассирии было известно из очень скудных, отчасти легендарных, отчасти исторических известий Библии об отдельных царях этих государств, преимущественно живших в VIII—VI вв. до н. э., из кратких известий о Вавилоне греческого историка V в. до н. э. Геродота и, наконец, пз баснословных повествований других античных авторов, по большей части восходивших к греческому писателю Ктесию. История Вавилонии, написанная в III в. до н. э. по-гречески вавилонянином Вбросом, не сохранилась, и до нас дошли только краткие и отрывочные пересказы пересказов у византийских писателей средневековья. Все эти источники искажали даже собственные имена вавилонских царей и богов (эти искаженные формы имен по традиции отчасти используются в науке и сейчас) и не давали реального представления ни о продолжительности истории древней Месопотамии, пи о ее культуре. О цивилизациях Шумера и Элама вообще никто не знал до конца XIX в.
Начиная с 40-х годов XIX в. главным образом усилиями английских и французских консулов в тогдашней Турции — Лэйярда, Ботта, позже де Сарзека, — а также Дж. Смита и X. Рассама были начаты раскопки на территории древней Ассирии, а затем и Вавилонии. Как и большинство первых археологов-дилетантов, эти раскопщики не столько исследовали древние городища, сколько уничтожали их в поисках статуй, надписей, каменных рельефов; сейчас уже почти невозможно установить, откуда происходят многие найденные вещи (особенно мелкие, такие, как клинописные плитки-таблички), а много ценнейшей информации погибло навсегда, поскольку тогда редко зарисовывали и записывали; еще не понята была историческая ценность древней домашней утвари и самих жилищ, где она находи лась, тем более следов земледельческого, скотоводческого и ремесленного производства, вещи выкидывались, сырцовые стены уничтожались без всякой фиксации. Правда, Лэйярд пытался зарисовывать некоторые планы зданий, а Ботта и его сотрудник Фландэн на месте подробно зарисовывали рельефы ассирийских дворцов и тем самым сохранили их для науки (значительная часть находок Ботта погибла в Тигре из-за несчастного случая). Те вещи, которые эти первые археологи, копавшие в Месопотамии, привезли в Европу, представляли огромный интерес; среди них были не только поразительные памятники ассирийского искусства, но и целая библиотека из древней Ниневии, хранившаяся некогда во дворце царя Ашшур-банапала, к сожалению, во втором жилье. Когда дворец сгорел, полки с глиняными табличками рухнули с большой высоты, и плитки разбились на мелкие кусочки. Впоследствии оказалось, что в библиотеке хранились помимо документов царского архива также религиозные, литературные, магические и учебные тексты, восходившие к вавилонской традиции II тысячелетия до н. э.
Еще в первой половине XIX в. были сделаны большие успехи в дешифровке древнеперсидской клинописи VI—IV вв. до н. э. — разновидности письма, которое внешне, но не по своей структуре и принципам было сходно с письменностью древней Местопотамии. Надписи древнеперсидских царей обычно состояли из трех параллельных текстов, написанных тремя различными клинописными системами письма, различными по количеству и степени сложности применяемых знаков. С начала XIX в. в Южном Ираке (Вавилонии) стали находить кирпичи с клинописью, сходной с клинообразными знаками «третьего рода» * в надписях древнеперсидских царей; во многом похожими оказались и надписи на каменных плитах, и тексты глиняных табличек, найденные в городах Ассирии Лэйярдом и Ботта. Поскольку количество надписей и клинописных табличек, обнаруженных в Ираке, намного превосходило количество древнеперсидских надписей, постольку внимание ученых, естественно, было теперь привлечено к клинописи древней Месопотамии.
* Клинообразные знаки «второго рода», как позже оказалось, скрывали текст на эламском языке. О дешифровке и интерпретации эламского см.: И. Фридрих. Дешифровка забытых письменностей и языков. М., 1961; W. Hinz. Das Reich Elam. Stuttgart, 1964; E. Reiner. Elamite. — Altkleinasiatiscbe Sprachen. Leiden—Koln. 1969 («Handbuch der Orientalistik». Abt. 1, Bd II, Abschn. 1—2, Lief. 2).
500
Библиография
Задача дешифровки древнемесопотамской клинописи — вида письменности, системы и принципы которой были совершенно чужды всему, что до тех пор знали европейские ученые, — представляла огромные трудности. Звучание отдельных — далеко не всех! — знаков удалось выяснить, сопоставляя написания имен собственных в древнеперсидских текстах, записанных знаками «первого рода» (т. е. по-древнеирански), с их же написаниями, выполненными с помощью знаков «третьего рода». Но еще предстояло открыть, что в месопотамской клинописи имеются знаки и для целых слов, и для слогов, открытых и закрытых; многие написания, выполненные словесными, словесными и слоговыми и только слоговыми знаками разного рода, совершенно равноценны *; есть разные знаки, которые читаются одинаково, и один и тот же знак в зависимости от контекста может иметь разные чтения. Предстояло открыть, что одни и те же знаки менялись по форме от века к веку и от местности к местности и скрывающийся под этим видом клинописи язык по своей грамматической структуре очень похож на уже известные языки — древнееврейский (иврит), арамейский, арабский и эфиопский, а стало быть, подобно им, является языком семитским; это позволило перевести отдельные слова, полностью совпадавшие с древнееврейскими или арабскими, смысл же других слов был выяснен путем сопоставления контекстов, в которых они встречались.
В результате огромной работы, проделанной Э. Ботта, И. Левенстерном. Г. Роулинсоном, Э. Хинксом и др., эти трудности к середине 50-х годов прошлого века были в главнейшем преодолены, и, когда в 1857 г. руководство Британского музея вручило в запечатанных пакетах прорисовки новонайденной, еще никому не известной большой клинописной надписи ** четырем из первых ассириологов, чтобы каждый, независимо от другого, прочел надпись и представил ее чтение, оказалось, что Г. Роулинсон, Э. Хинкс, Ж. Опперт и У. Фокс-Тальбот прочли и перевели этот текст почти одинаково. Это событие положило начало новой науке — ассириологии. Но чтения некоторых знаков, выбиравшихся этими четырьмя, а также и другими последующими ассириологами (особенно в собственных именах), ввиду многозначности почти каждого клинописного символа все же нередко оказывались несходными. Эти чтения и в дальнейшем периодически приходилось уточнять и даже менять коренным образом. Так, имя бога грозы последовательно читалось «Вул», «Рамман», «Адад» (или «Адду»), имя любимого эпического героя аккадцев сначала читалось «Издубар», а потом — «Гильгамеш» и т. д. Процесс уточнения чтений клинописный слов и имен собственных идет и сейчас и, по-видимому, будет продолжаться. Ассириологам пришлось отстаивать право своей науки на существование. Противники ее утверждали, что каждый ассириолог читает в тексте как ему вздумается, а многозначность клинообразных «букв» на глине не представляется вероятной и т. д. Основную борьбу за новую науку вынес Э. Шрадер, а к концу 90-х годов усилиями Ф. Делича были созданы грамматика и словарь новооткрытого языка. Само название языка было установлено не сразу: долгое время он назывался ассирийским, ассиро-вавилонским, вавилоно-ассирийским, и лишь в 30-х годах XX в. ему было возвращено его древнее название —• аккадский.
Еще в период дешифровки первых табличек ниневийской библиотеки, хранящихся в Британском музее, было замечено, что некоторые тексты не могут быть прочитаны на семитском «ассиро-вавилонском» языке; Э. Хинкс предположил, что ученые имеют дело с языком еще более древним и к нему восходят идеограмма-тические («словесные») написания, которыми пестрят семитские «ассиро-вавилонские» тексты. На этом же неизвестном языке были найдены и двуязычные литературные тексты с подстрочным переводом на «ассиро-вавилонский», а также дву
* То есть «царь» пишется шарру одним знаком (причем есть выбор из двух или трех возможных), или шарру-ру двумя знаками, или шар-ру двумя знаками, или ша-ар-ру тремя знаками, но во всех случаях читается одинаково: шарру.
** Это оказалась надпись ассирийского царя XII в. до н. э. Тиглатпаласара I.
501
Библиография
язычные словари. Обнаруженный таким образом язык сначала ошибочно обозначался как «аккадский» (в действительности это — подлинное наименование «ассиро-вавилонского» языка), потом стал называться «сумирским» или «сумерпйским»; после уточнения чтения соответствующих клинообразных знаков мы теперь называем его «шумерским». Он не родствен никакому сейчас известному языку мира; его грамматическая структура кажется необычайно замысловатой, а применявшаяся для него письменность была весьма примитивна и часто передавала шумерскую речь очень приблизительно, поэтому переводы с шумерского, сделанные различными учеными, и сейчас часто сильно расходятся между собой.
В начальный период шумерологии эта наука подверглась еще большим нападкам, чем ассириология; господствовало мнение французского ученого Галеви, утверждавшего, что шумерский язык — вовсе не язык, а особая «тайнопись вавилонских жрецов». Затянувшийся спор по этому поводу разрешился сам собой, когда в 80—90-х годах XIX в. экспедиция Э. де Сарзека обнаружила на юге Ирака, на городище Телло (в древней столице раннединастического шумерского государства Лагаш), обширные архивы документов повседневного хозяйственного учета, написанных исключительно по-шумерски архаическими знаками, явно намного более древними, чем любые, до тех пор известные. В дешифровке шумерских текстов совершенно неоценимую помощь оказали уже упоминавшиеся древние шумеро-аккадские словари. В этой работе большие заслуги на Западе принадлежат П. Хаупту, Ф. Деличу, А. Амьо, в России — М. В. Никольскому, но подлинным основателем шумерологии является гениальный французский ассириолог-универсал Ф. Тюро-Данжэн. Еще в 1905 г., задолго до появления первых надежных грамматик шумерского языка А. Пёбеля (1923), А. Даймеля (1924), А. Фалькенштейна (1949— 1950), Тюро-Данжэну удалось издать в транскрипции и связном переводе свод шумерских царских надписей, не потерявший своего значения и по сей день.
В XIX в. ассириологическпе источники привлекали внимание главным образом как материал для проверки данных Библии. Выяснилось, что Библия содержала много ранее не выявленных точных данных по истории Ассирии и Вавилонии VIII—III вв. до н. э., но библейская мифология после обнаружения этих источников во многом потеряла свою, «уникальность» — выявились параллели, влияния, связи, уводившие в глубь гораздо более древней, чем библейская, истории шумеровавилонской культуры. Кадры ассириологов пополнялись в то время преимущественно из учеников теологических факультетов, поскольку ассириология была еще частью библейской критики, но и потому, что на этих факультетах давалась та подготовка по семитским языкам и общей семитологии, которая все еще была базой для интерпретации аккадских текстов.
Ассириология зародилась во Франции (Э. Ботта, Ж. Опперт, Ж. Менан, Ф. Тюро-Данжэн) и в Англии (Г. Роулинсон, Дж. Смит, А. Г. Сэйс; людьми английской культуры были также ирландец Э. Хинкс и ассириец * X. Рассам); с появлением исследований Э. Шрадера и Ф. Делича центром новой науки стала Германия; развитие ассириологии, естественно, испытало сильное влияние прогрессивной тогда тюбингенской школы библейской критики. Германия оставалась центром мировой ассириологии до середины 30-х годов XX в. Английские (Т. Пинчес, Л. У. Кинг, Р. Кэмбелл-Томсон, С. Смит, С. Дж. Гэдд и др.) и американские ассириологи (С. Лэнгдон, П. Хаупт, М. Петров) хотя и внесли в науку много своего, но в большинстве не отличались достаточной точностью филологической работы, если не считать тех, кто прошел школу Ф. Делича и его учеников.
В конце XIX—начале XX в. в Германии зародилось направление, получившее название «панвавилонизм». Причины его возникновения были двоякими. С одной
* Имеется в виду современная народность ассирийцев, представители которой сейчас живут разбросанно в пределах Ирака, Ирана, СССР, США и других стран. Они говорят на семитском арамейском (новосирийском) языке; в ооразо-ванпи этой народности участвовало и население Верхней Месопотамии, в том числе наряду с арамеями-сирийцами также и потомки аккадцев-ассирийцев, принявших еще в VII—VI вв. до н. э. арамейский язык.
502
Библиография
стороны, становилось все более ясным, что шумеро-вавилонская цивилизация — это одна из двух древнейших цивилизаций мира, поэтому она вполне самобытна; в свое время она была влиятельнее, чем библейская, которая поначалу имела чисто периферийное значение: энтузиасты-ассириологи стали преувеличивать значение и роль вавилонской культуры для развития не только древних цивилизаций Ближнего Востока и Средиземноморья, но и всего мира. С другой стороны, «панвавило-низм» стал пользоваться в кайзеровской Германии официальной поддержкой; охотно финансируемые археологические и другие экспедиции немецких археологов и ассириологов удачно идеологически дополняли и прикрывали экспансионистские устремления германского империализма, направленные на Ближний Восток.
Известную дань «панвавилопизму» отдали почти все немецкие ассириологи предвоенного периода, начппая с самого Ф. Делича. Но наиболее видными его представителями были Г. Винклер, П. Иензен и А. Иеремиас. Многочисленные фантастические культурно-исторические построения этих авторов и доходившие до абсурда крайности в прославлении мировой роли вавилонской культуры — особенно вавилонских астральных мифов, являвшихся в значительной мере плодом фантазии «панвавилонистов», — не мешали Г. Винклеру быть интересным историком, сделавшим ряд остроумных частных наблюдений, А. Иеремиасу — знатоком вавилонской религии, а П. Иензену положить основание строго филологическому изучению памятников вавилонского эпоса. В меньшей степени были затронуты «панвавилонизмом» другие выдающиеся немецкие ассириологи того времени: Б. Мейсснер, автор двухтомного компендиума по вавилоно-ассирийской культуре (В. Meissner. Babylonien und Assyrien. I—II. Heidelberg, 1920—1925) и ряда других важных работ, Г. Циммерн, положивший начало изучению вавилонской религиозной литературы и возглавивший ведущий тогда ассириологический журнал «Zeitschrift fur Assyriologie», А. Пёбель, создатель первой научной шумерской грамматики, К. Бецольд и др. На волне «панвавилонизма» были организованы немецкие археологические экспедиции на Ближний Восток, из которых наиболее важны экспедиция Р. Кольдевея, раскапывавшая древний Вавилон, и экспедиция В. Андрэ, раскапывавшая древний Ашшур. С историко-архитектурной точки зрения эти экспедиции были для своего времени образцовыми; с ними ни в какое сравнение не шли все еще стоявшие на дилетантском уровне французские раскопки в Телло (Лагаше) и в Сузах (Элам), однако и немецкие археологи уделяли недостаточно внимания фиксации отдельных мелких находок. Конец этим экспедициям положила первая мировая война.
При своем возникновении «папвавплонизм» был связан с библейской критикой и протестантским богословием (см. серию брошюр Делича: F. Delitzsch. Babel und Bibel. Lpz., 1902—1905). Естественно, что в противовес этому начал готовить собственные кадры ассириологов католицизм. Из среды католических орденов вышли отдельные ассириологи, сыгравшие видную роль в научной борьбе. Ф. Куглер нанес смертельный удар «панвавилонизму» своим критическим разбором работ Винклера, Иензена и др. (F. X. Kugler. Im Bannkreis Babels. Munster i. W., 1910) и положил начало научному изучению вавилонской астрономии (Он же. Sternkunde und Sterndienst in Babel. Munster i. W., 1907). А. Даймель создал учебник шумерского языка и многотомный свод идеограмм, до сих пор используемый как единственный словарь шумерского языка (A. Deimel. Sumerisches Lexikon. Ausg. 1. Roma, 1925—1932; переиздавался), детально изучил шумерское храмовое хозяйство ранне династического Лагаша и т. п. Основанный Даймелем журнал «Orientalia» с течением времени, уже после его смерти, стал одним из главных ассириологических журналов мира; он дает полную библиографию работ в этой области, выходящих во всех странах мира, в том числе и в СССР.
По мере того как египтология и ассириология перерастали рамки вспомогательных дисциплин к библейской критике, стала чувствоваться потребность в обобщении полученных новых данных и в обрисовке цельной картины первых цивилизаций человечества, как она складывалась в науке к концу XIX—началу XX в. Два выдающихся труда в этой области были написаны египтологами — Г. Масперо
503
Библиография
йо Франции (G. М a s р е г о. Histoire des peuples de 1’Orient classique. Изд. 1-e. P., 1876, окончательное — 1895—1908) и (позже) Б. А. Тураевым в России (см. библиографию к Введению [30]). Но наибольшее влияние на Западе как историк древнего Востока имел в предвоенный период Эдуард Мейер, одновременно классик, египтолог и ассириолог. Роль труда Эд. Мейера в бушевавших научных боях (Ed. Meyer. Geschichte des Altertums. I—V. Изд. 1-e. B., 1884—1909, переиздавалось до 1937 г.) определялась тем, что он поставил перед собой честолюбивую задачу — создать всеобщую теорию истории, которая бы противостояла теории марксизма. В противовес К. Марксу и Ф. Энгельсу (с ними он редко прямо полемизировал, но всегда имел их в поле зрения) Эд. Мейер выдвинул теорию цик-лпзма, согласно которой всякая цивилизация начинается с создания феодального общества, при благоприятных условиях развивается до уровня капитализма, а затем гибнет от внутренних противоречий, после чего новый цикл повторяется сначала. Достигшими уровня капитализма Эд. Мейер считал греко-римскую и современную европейско-американскую цивилизацию, которой якобы в результате революционного движения масс грозит гибель и возвращение к уровню феодализма. Что же касается Востока, то его Эд. Мейер считал пребывающим в состоянии вечного феодализма. После первой мировой войны стала ясна глубокая ошибочность теории циклизма; на Западе модными стали теории неповторимости и полной беспорядочности исторических явлений, и учение Эд Мейера отошло в прошлое.
В период между первой и второй мировыми войнами было положено начало двум главным современным направлениям в ассириологии. На Западе возобладало направление филолого-фактографическое. Научным признавалось только мелочное собирание фактов; их обобщение считалось продерзостной самонадеянностью. И действительно, в этот период была накоплена такая неимоверная масса фактов в области ассириологии, что ни один отдельно взятый ассириолог после смерти Ф. Тюро-Данжэна (ум. в 1944 г.) не мог считать себя компетентным во всех ее областях и ответвлениях; один лишь Б. Ландсбергер (ум. в 1966 г.) был непререкаемым авторитетом в собственно ассириологии, т. е. аккадистике. Почти столь же непререкаемыми авторитетами в шумерологии считаются А. Фалькенштейн (ум. в 1966 г.) и Т. Якобсен. Крупными фигурами этого периода были А. Гетце, А. Унгнад (Германия), Э. Ф. Вайднер (Австрия), Э. Кьера, Э. А. Спайзер (США) и др. Но едва ли не большинство ассириологов специализировались узко: на шумерском эпосе и поэзии (С. Н. Крамер в США), на словарных текстах, на вавилонской магии, на фармакологический рецептуре и т. п., при этом, как правило, овладевали текстами только одного какого-либо периода и царства, например из Нузы, из Мари и т. п. Отчасти это объяснялось тем, что накопление письменных источников стало быстро перерастать возможности их научной обработки.
Однако изучение некоторых специальных областей значительно прогрессировало. Сильный толчок развитию истории клинописного права дало открытие в Сузах Законов Хаммурапи, а в Ираке — большого числа юридических документов Старовавилонского и Нововавилонского периодов. Основоположниками этой отрасли науки явились И. Колер, юрист, работавший в содружестве с ассириологами, и П. Кошакер, тоже юрист, но сам изучивший аккадский язык и даже возглавивший журнал «Zeitschrift fur Assyriologie», когда преемник Циммерна, Ландсбергер, был вынужден бежать от гитлеровцев в Турцию, а затем в США.
Господство гитлеровцев нанесло тяжелый удар по ассириологической науке в Германии: одни ученые были вынуждены бежать, другие оказались в лагере нацизма; ассириология начала вновь оправляться здесь лишь к концу 50-х годов. Центр западной ассириологии передвинулся в США, куда перебрались многие немецкие, австрийские и другие ученые (А. Пёбель, Т. Якобсен, А. Л. Оппенхейм, А. Гётце, Б. Ландсбергер, И. Е. Гельб и др.); в Чикаго стал издаваться тридцатитомный словарь аккадского языка; почти каждый провинциальный американский университет считал нужным открыть у себя кафедру ассириологии.
504
Библиография
Одновременно в послевоенный период бурно расцветает ассириология в Чехословакии, Франции, Бельгии, Голландии, Италии, Турции и, наконец, в самом Ираке.
Если на Западе в ассириологии возобладало филолого-фактографическое направление. то в СССР на основе методологии исторического материализма возникло другое направление.
Первые ассириологические работы в России принадлежали египтологам В. С. Голенищеву и Б. А. Тураеву; особенно важна публикация Голенищева (1891 г.) документов из Каниша в Малой Азии. В то время староассирийская разновидность аккадской клинописи еще не была расшифрована, но Голенищев правильно указал, что под ней скрывается диалект аккадского языка. Большое значение имело издание М. В. Никольским шумерских хозяйственных документов из уникальной коллекции истории письма акад. Н. П. Лихачева; в данном издании впервые была сделана попытка самостоятельного перевода этих текстов. Однако М. В. Никольский как ассириолог учеников не имел (его сын Н. М. Никольский, впоследствии писавший на ассириологические темы, пользовался источниками из вторых рук). Лишь позже в Петроградском университете впервые начал преподавание «ассиро-вавилонского» языка семитолог акад. П. К. Коковцов, но он не работал в области ассириологии как исследователь, и непрерывная линия преемственности в области клинописной филологии в СССР начинается с В. К. Шилейко (ум. в 1930 г.), блестящего поэта-переводчика, знатока аккадской литературы, шумеролога и хеттолога; хотя Шилейко занимался у Коковцова, но своим широким ассириологическим образованием он был обязан самому себе; ученик Шилейко А. П. Рифтпп (ум. в 1944 г.), возобновивший преподавание ассириологии в Ленинградском университете с 1933 г., и его школа создали филологическую базу для изучения древней Месопотамии в СССР.
В методологическом отношении решающее значение имели труды акад. В. В. Струве (ум. в 1965 г.). По образованию египтолог, ученик Б. А. Тураева, А. Эрмана и Эд. Мейера, В. В. Струве рано понял значение, которое могут иметь громадные хозяйственные архивы и многочисленные юридические тексты древней Месопотамии для решения исторических вопросов, прежде всего вопроса о социально-экономическом устройстве древневосточного общества. Когда в СССР в конце 20-х—начале 30-х годов в связи с переходом историков на марксистские позиции развернулась широкая дискуссия по вопросу о социально-экономических формациях на Востоке, В. В. Струве после некоторых колебаний решительно встал на ту точку зрения, что общественный строй древнего Востока был рабовладельческим. Эту точку зрения, обосновывавшуюся на большом материале разных стран Востока, но преимущественно на шумерском, он изложил в 1933 г. в большом докладе, на десятилетия определившем направления исторических исследований в области древнего Востока в СССР [Введ., 27]. Н. М. Никольский еще некоторое время после этого отстаивал точку зрения о феодализме на древнем Востоке, но аргументы его нельзя было признать убедительными; существенно, однако, что он указал на важность самостоятельной роли общины в древней Месопотамии (акад. В. В. Струве первоначально непосредственно отождествлял царско-храмовое хозяйство с общиной). В 1956 г. акад. А. И. Тюменев выпустил фундаментальную историю государственных хозяйств Шумера; он отстаивал позицию особого пути развития Востока в пределах рабовладельческой формации. Когда в 50—60-е годы в международной марксистской литературе встал вопрос о пересмотре теории В. В. Струве и возрождении понятия «азиатский способ производства», то оказалось, что защитники этого понятия не могут привести достаточно веских, фактически и теоретически обоснованных аргументов против положения о господстве рабовладения на древнем Востоке; правда, и сторонникам теории рабовладения пришлось уточнить определения понятий, которыми они оперировали, и проверить свои положения (а частично и обновить их) путем привлечения большого нового фактического материала. Таким образом, к 60-м годам в СССР была создана та
33 Зак. № 1238
505
Библиография
база для филологического исследования источников, которой еще не было в начале 30-х годов, и появилось более десятка молодых ассириологов.
До второй мировой войны советское историографическое направление еще мало влияло на зарубежную ассириологию, хотя в смежной науке — археологии — воздействие исторического материализма непосредственно заметно в теоретических работах западного ученого Г. Чайлда, а позже и в трудах некоторых представителей последующего поколения археологов (Р. М. Адамса и Р. Дж. Брейдвуда). Однако к 60-м годам среди ассириологов Запада все чаще раздаются голоса недовольства фактографическим направлением; в поисках осмысления данных ассириологии ученые пытаются обращаться к этнографии и истории технологии (А. Л. Оппенхейм), к теории истории (М. Ливерани), к социально-экономической истории (И. Е. Гельб). В связи с этим влияние историко-материалистического направления на ассириологию определенно усиливается. Многие международные журналы начинают охотно предоставлять свои страницы советским ученым, переводятся советские книги, публикуются библиографии советских работ.
Так в методологическом отношении развивается ассириология в XX в. Одновременно увеличивается количество источников и расширяется изученная территория древних цивилизаций, связанных с Месопотамией *.
До первой мировой войны раскопки в Месопотамии, Ассирии и Эламе, если не считать работ Кольдевея и Андрэ, продолжали находиться на полудилетантском уровне; было испорчено довольно много городищ. Наиболее ценной была находка немецко-американской экспедицией Хильпрехта библиотеки храмовой школы (э-дубы) в Ниппуре и Кольдевеем — частных и храмового архивов первой половины III тысячелетия до н. э. в Фаре (Шуруппаке). Кроме того, для истории Месопотамии (а также соседних цивилизаций — хеттской и хурритской) имели огромное значение случайная находка еще в 80-х годах XIX в. клинописного архива фараонов Аменхетепов III и IV в Эль-Амарне в Египте и архива хеттских царей в Хат-тусе (Богазкёе) Г. Винклером в 1906 г. (раскопки здесь периодически возобновляются и в наши дни). Однако значительная часть многочисленных клинописных документов, поступавших в западноевропейские и американские музеи, а позже — в Музей Стамбула и, наконец, Багдадский музей с таких месопотамских городищ, как Ларса, Сиппар, Дильбат и др., происходили из хищнических раскопок, делавшихся местными крестьянами для антикваров, или из европейских раскопок весьма низкого научного уровня.
После первой мировой войны фронт археологических работ был значительно расширен, а качество их повышено. В связи с протекторатом Англии над Ираком и Франции над Сирией английские и французские археологи вплоть до начала 30-х годов почти монополизировали раскопки в этих странах. Наиболее важным достижением археологии этого периода было открытие древностей, предшествовавших шумерским раннединастическим (раскопки Маккэя в Джемдет-Насре, Уоте-лина — в Кише, Булли — в Убайде), а историко-филологической науки — уточнение и «снижение» хронологии (для Старовавилонского периода — на 300—400 лет), а также создание шумерской (А. Пёбель, 1923) и хурритской грамматик (Э. Спай-зер, 1941). На этот же период падает грандиозно задуманная и широко рекламировавшаяся экспедиция Л. Вулли, раскапывавшая город Ур. Находки Вулли были действительно поразительны и важны, однако раскопки документировались плохо, и теперь часто нет возможности установить важнейшие факты и проверить далеко идущие обобщения начальника экспедиции. Продолжались исследования французов в Сузах; сенсационным было открытие в 1933 г. дворца и города Мари на среднем Евфрате (ныне Сирия) с огромным клинописным архивом (А. Парро); еще раньше французской экспедицией К. Шеффера была найдена совершенно новая «клинописная» цивилизация в Рас-Шамре (Угарите). Одновременно возобновились раскопки
* Здесь мы не касаемся особого ответвления ассириологии и ближневосточной археологии — изучения «клинописной» культуры древнего Урарту; см. об этом специально в дальнейших частях настоящего издания.
503
Библиография
англичан в Ассирии; важнейшей находкой стали архивы хурритского города Нузы, обнаруженные американской экспедицией около современного Киркука. Но с наибольшей научной строгостью были поставлены работы американской экспедиции под руководством А. Франкфорта в долине реки Диялы, а также немецкие раскопки на городище Варка (древний Урук), предпринятые в начале 30-х годов И. Иорданом и продолжаемые до 70-х годов.
Время для критической оценки многочисленных экспедиций в Ирак и сирийскую Месопотамию послевоенного периода еще не настало. Археологи углубились тогда до VIII и IX тысячелетий до н. э.; наряду с французами (Сузы, Мари; особенно важен найденный Р. Гиршманом эламский хорошо сохранившийся зиккурат в Чога-Замбиле), англичанами (Ассирия), немцами (Урук) и американцами (Нип-пур) начали раскопки японские, советские (Ярым-тепе) и иракские археологи (Телль ас-Савван, Эреду и др.). Существенные и принципиально новые результаты дал метод обследования городищ (датируемых путем зондажа и сбора керамики), расположенных вдоль древних каналов, течение которых таким образом удается установить (работы Т. Якобсена, Р. М. Адамса, Фуада Сафара и др.).
В 40—60-е годы накопление документального материала, добытого археологами, шло много быстрее, чем его могли обработать все ассириологи мира, хотя они и являются сейчас наиболее многочисленным отрядом востоковедов.
Основные журналы, публикующие в настоящее время ассириологические материалы: «Sumer» (Ирак), «Вестник древней истории» (СССР), «Archiv orientalni» (Чехословакия), «Zeitschrift fur Assyriologie», «Die Welt des Orients» (ФРГ), «Archiv fur Orientforschung» (Австрия), «Orientalia» (Италия), «Revue d’assyriologie et d’archeologie orientate» и «Syria» (Франция), «Bibliotheca Orientalis» и «Ex Oriente Lux» (Голландия), «Iraq», «Iran» (Англия), «Journal of Near Eastern Studies», «Journal of the American Oriental Society», «Journal of Cuneiform Studies» (США). Полная библиография всех работ по древней Месопотамии ежегодно публикуется в журнале «Orientalia».
Общие работы к главам II—VII
1. Вулли Л. Ур халдеев. М., 1961.— 2. Дьяконов И. М. Народы древней Передней Азии. — ЭПС. I. М., 1958. — 3. Клима И. Общество и культура древнего Двуречья. Прага, 1947. За. Малая история искусств. М. — Дрезден, 1976 (ст. В. К. Афанасьевой) . — 4. Матье М. Э., Афанасьева В. К., Дьяконов И. М. и Луконин В. Г. Искусство древнего Востока. — Памятники мирового искусства. М., 1968. — 5. Флиттнер Н. Д. Культура и искусство Двуречья и соседних стран. М.—Л., 1958. — 6. Хрестоматия по истории древнего Востока. М., 1963. — 7. Ancient Mesopotamia. Socio-economic History. Moscow, 1969. — 8. Dhorme E. Les religions de Babylonie et d’Assyrie. P., 1949. —9. Draffkorn Kilmer A. The Discovery of an Ancient Mesopotamian Theory of Music. Philadelphia, 1967 (PAPS, 115). —10. Frankfort H. The Art and Architecture of the Ancient Orient. Harmondsworth, 1954.— 11. Edzard D. O. Mesopotamien. — Worterbuch der Mytho-logie. I. 1. [s. a., s. 1.].—12. Galp in W. The Music of the Sumerians and their Immediate Successors the Babylonians and Assyrians. Cambridge, 1937. — 13. Meissner B. Babylonien und Assyrien. I—II. Heidelberg, 1920—1925 (сводка по культуре). — 14. Mesopotamia. Ed. J. Braun. Warszawa. [S. a.]. — 15. Oppenheim A. L. Ancient Mesopotamia. Portrait of a Dead Civilization. Chicago, 1964. — 16. Pritchard J. B. (ed.). Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament. 2 ed. Princeton, 1955 (важнейшие исторические, литературные и религиозные памятники Месопотамии, Египта и хеттов в квалифицированных переводах). — 17. Parrot А. Sumer (L’art mesopotamienne). Р., 1960 («L’universe de formes»). —18. Reallexikon der Assyriologie, hrsg. E. Ebeling und B. Meissner. I—II. B.—Lpz., 1928—1938; hrsg. W. von Soden. III. B.—N. Y., 1958.— 19. Schmidtke F. Der Aufbau der babylo-nischen Chronologie. Munster, 1952. — 20. S c h m 6 k e 1 H. Geschichte des alten Vor-
507
33*
Библиография
derasiens. Leiden, 1957 (HbO. Bd 2, Abschn. 3). — 21. S e i dl E., Korosec V. et al. Orientalisches Recht. Leiden—Koln, 1964 (HbO. Abt. 1, Erganzungsbd. III). — 22. S p e i-ser E. A. Mesopotamian Origins. The Basic Populations of the Near East. Philadelphia—London, 1930. — 23. Strommenger E. and Hirmer M. Fiinf Jahrtausende Mesopotamien. Munchen, 1962=The Art of Mesopotamia. L., 1964.— 24. Ya din Y. The Art of Warfare in Biblical Lands in the Light of Archaeological Discovery. L., 1963.
Глава II
1. Вайман А. А. К расшифровке протошумерской письменности (предварительное сообщение). — ПерСб. II. М., 1966. — 2. Он ж е. О связи протоэламской письменности с протошумерской. — ВДИ. 1972, № 3. — 3. О н же. Обозначение рабов и рабынь в протошумерской письменности. — ВДИ. 1974, Кг 2. — 4. Дьяконов И. М. Лингвистические данные к истории древнейших носителей афразийских языков. — «Africana. Африканский этнографический сборник». X. Л., 1975. — 5. Дьяконов И. М. К возникновению письма в Двуречье. — ТОВЭ. III. Л.. 1940. — 6. Он же. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М., 1959 (ч. II, гл. I). — 7. Он же. Этнический и социальный факторы в истории древнего мира (на материале Шумера). — ВДИ. 1963, № 2.-8. Он же. Языки древней Передней Азии. М., 1967 (см. гл. II и V, § 1). —9. Тюменев А. И. Государственное хозяйство древнего Шумера. М.—Л., 1956. — 10. Фрэзер = 1, 48.— И. Adams R. М. The Evolution of Urban Society. Chicago, 1966.— 12. Он же. Land behind Baghdad; a History of Settlement on the Diyala Plains. Chicago, 1965.— 13. Adams R. M. and Nissen H. J. The Natural Setting of the Urban Societies. Chicago, 1972. — 14. Am i e t=I, 54. — 15. В г a i d w о о d=I, 57. — 16. Christian V. Altertumskunde des Zweistromlandes. I. 1—2. Lpz., 1940. — 17. Civil M. et В i g g s R. D. Notes sur des textes sumeriens archaiques. — RA. 1966, LX. — 18. E d-zard D. 0. Sumerische Rechtsurkunden des III. Jahrtausends aus der Zeit vor der III. Dynastie von Ur. Munchen, 1968 (BAW, N. F., 67).— 19. Он же. Sumerer und Semiten in der fruhen Geschichte Mesopotamiens.— «Genava». N. s. 1960, III.— 20. Falkenstein A. Kontakte zwischen Sumerern und Semiten auf sprachlichem Gebiet. — «Genava». N. s. 1960, III. — 21. Он же. Archaische Texte aus Uruk. Lpz.r 1936. — 22. F r a n k f о r t=I, 84. — 23. Он же. Cylinder Seals. L., 1939. — 24. Frankfort H., Wilson J. A., Jacobsen Th. and Irwin W. A. Intellectual Adventure of Ancient Man. Chicago, 1946. — 25. Fronzaroli P. On the Common Semitic Lexicon and its Ecological and Cultural Background. — 2nd Conference on Hamito-Semitic Linguistics. L., 1970 (pre-print). — 26. Gibson, McGuire. The City and Area of Kish. University of Florida Press, 1972. — 27. Hall H. R. and Wooley C. L. Al-Ubaid. L., 1927. —28. Helbaeck H. Ecological Effects of Irrigation in Ancient Mesopotamia. — «Iraq». 1960, XXII. — 29. Jacobsen Th. The Assumed Conflict between Sumerians and Semites in Early Babylonian History. — JAOS. 1939, LXIX. — 30. О н ж e. Early Political Development in Mesopotamia. — ZA. N. F. 1957, 18. — 31. [Он же.] Mesopotamian Mound Survey. — «Archaeology». 1954, 7, 1 (c. 53—54).— 32. Он же. The Waters of Ur. — «Iraq». 1960, XXII. — 33. Jordan J., Heinrich E., Noldeke A. und L e n z e n H. Vorlaufiger Bericht uber die von der Deutschen Forchungsgemeinschaft in Uruk-Warka unternommenen Ausgrabungen. I—XIX. B., 1930—1963. — 34. Le Breton=I, 101. —35. Lenzen H. Die Entwicklung der Zikkurat von ihren Anfangen bis zur Zeit der III. Dynastie von Ur. B., 1941. («Ausgrabungen der Deutschen Forschungsgemeinschaft in Uruk-Warka», IV) (см. также другие номера той же серии). — 36. Он же. Mesopotamische Tempelan-lagen von der Fruhzeit bis zum zweiten Jahrtausend. — ZA. N. F. 1955, 17. — 37. Mackay E. J. H. Report on Excavations at Jemdet Nasr, Iraq. Chicago, 1931 («Field Museum of Natural History. Anthropology, Memoirs», III). —38. Moort-gat A. Fruhe Bildkunst in Sumer. Lpz., 1935 (MVAG, XL, 3). — 39. Он же. Vor-derasiatische Rollsiegel. B., 1940. — 40. Parrot=I, 125. — 41. Perkins A. L. The Comparative Archaeology of Early Mesopotamia. Chicago, 1949 (SAOC, XXV). 42. Ra
508
Библиография
bin Ch. A Lexico-Statistical Analysis of Semitic Languages. — 2nd Conference on Hamito-Semitic Linguistics. L., 1970 (pre-print). — 43. Salonen A. Agricultura Mesopotamia. Helsinki, 1968. — 44. О н же. Zum Aufbau der Substrate im Sumeri-schen. Helsinki. 1968 («Studia Orientalia», XXXVII) (пользоваться критически).— 45. Wirth E. Agrargeographie des Iraq. B., 1963. — См. также: Общие работы к главам II—VII.
Глава Ш
1. Афанасьева В. К. и Дьяконов И. М. Основные черты шумерского искусства.— ТЭ, V, 1961. — 2. Вайман А. А. О связи протоэламской письменности с протошумерской. — ВДИ. 1972, № 3. — 3. Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М., 1959. — 4. О н ж е. О работе с шумерскими историческими источниками. — ВДИ. 1958, № 2. — 5. Он ж е. Реформы Урукагины в Лагаше. —ВДИ. 1951, № 1. —6. Канева И. Т. Шумерский героический эпос. — ВДИ. 1963, № 3. — 7. И р о п п В. Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963. — 8. Струве В. В. Государство Лагаш. Борьба за расширение гражданского права в Лагаше. XXV—XXIV вв. до нашей эры. М., 1961. — 9. О н же. Исторические надписи Урукагины и история их интерпретации. — ВДИ. 1964, № 4. — 10. О н ж е. К проблеме частного землевладения в Шумере. — ВДИ. 1959, № 4. — И. Он же. Община, храм и дворец. — ВДИ. 1963, № 3. — 12. Он же. Основные вехи войны Урукагины и Лугальзаггпси. — ВДИ. 1958, № 4. — 13. О н ж е. Очерки социально-экономической истории древнего Востока. (ИГАИМК, 97). М.—Л., 1934.— 14. О н ж е. Термин gana-ga и проблема зарождения частного землевладения в Шумере. — ВДИ. 1959, № 2, 3. — 15. Он же. Число полноправных граждан в Лагаше до реформ Урукагины. — КСИВ, 38, 1960.— 16. Тюменев = П, 9. — 17. Фрэзер = 1, 48. —18. Юсифов 10. Б. Элам. Социально-экономическая история. М.. 1968. — 19. Adams = I, 53.— 20. Он же. = 11, И. —21. Он же. = 11, 12. — 22. Adams, N i s-sen = II, 13. — 23. Afanasieva V. Gilgames and Enkidu in Glyptic Art and in the Epic. — «Klio». 1971, 53. — 24. Amiet=I, 54. — 25. Его же. Glyptique susienne. I—IL P., 1972. — 26. Он же. Le symbolisme comique de repertoire animalier en Mesopota-mie. — RA. 1956, L. — 27. Cameron G. G. History of Early Iran. Chicago, 1936.— 28. C h r i s t i a n = II, 16. — 29. Con ten au G. Manuel d’archeologie orientale. I—III. P., 1931. — 30. Deimel А. [Серия статей по архиву богини Бабы в Лагаше периода РД III, см. в:] Or. Старая серия. Roma, 1920—1929, 1—2, 4—7, 14, 16, 17, 20— 21, 26—28, 32, 44.— 31. Он же. Sumerische Tempelwirtschaft zur Zeit Urukaginas und seiner Vorganger. Roma, 1931 (AnOr, 2). — 32. Diakonoff I. M. Sale of Land in Pre-Sargonic Sumer. — PPSD XXIII ICO, Assyriology. Moscow, 1954.— 33. Он же. Some Remarks on the «Reforms» of Urukagina. — RA. 1958, LIL — 34. E d z a r d D. O. Enmebaragesi von Kis. — ZA. N. F. 1959, 19. — 35. Он же. = 11, 18. — 36. Он же. = 11, 19. — 37. F а 1 k е n s t е i n A. La cite--temple sumerienne. — CHM. 1954, I. — 38. Он же=П, 20.— 39. F r a n k f о г t = II, 22. — 40. Он же. Sculpture of the Third Millennium from Tell Asmar and Khafaje. Chicago, 1955. — 41. Он жe. Stratified Cylinder Seals from the Diyala Region. Chicago, 1955. — 42. Frankfort el al. = 11, 24. —43. Gibson = II, 26.-44. H aU, Woolley=II, 27.-45. Hinz W. Das Reich Elam. Stuttgart, 1964. — 46. Jacobsen Th. The Sumerian King List. Chicago, 1939 (AS, 11). —47. Он же. Towards the Image of Tammuz and Other Essays on Mesopotamian History and Culture. Cambridge (Mass.), 1970 (HSS, XXI). — 48. L a m-berg-Karlovsky С. C. An Early City in Iran. — «Scientific American». 224, 6 (1971 June). —49. Он же. The Proto-Elamite Settlement at Tepe Yahya. — «Iran». 1971, IX. — 50. Lambert M. La guerre entre Urukagina et Lugalzaggesi. — RSO. 1966, XLI. — 51. Он же. Une inscription nouvelle d’Entemena prince de Lagash.— «La revue du Louvre et des musees de France». 1971, 21, 4/5. — 52. Он же. L’occu-pation du Girsu par Urlumma roi d’Umma. — RA. 1965, LIX. — 53. Он ж e. La periode presargonique. — «Sumer», VIII, 1952; IX, 1953; X, 1954. — 54. Он же. Textes commer-ciaux de Lagash (epoque presargonique). — RA. 1953, XLVII; ArOr. 1955, 23.— 55. Он же. La periode presargonique. La vie economique a Suruppak. — «Sumer». 1953, IX. Cp. ArOr. 1961, 29; RA. 1957, LI; RSO. 1963, XXXVIII. — 56. Lenzen = II,
509
Библиография
35, 36. — 57. Memoires de la Delegation (Mission) archeologique en (de) Perse (Iran). VI, XVII, XXVI, XXXI. P. [Серия, издаваемая с 90-х годов XIX в., публикация протоэламских документов — V. S с h е i 1, R. de М е с q u е n е m]. — 58. М о о-г е у R. S. The «Plano-Convex Building» at Kish and Early Mesopotamian Palaces. — «Iraq». 1964, XXVII. — 59. M о о r t g a t=II, 38, 39. — 60. N a g e 1 W. Datierte Glyptik in friihdynastischer Zeit. — Or. N. S., 1959, 28.— 61. Parrot A. Tello. P., 1948.— 62. Price W. C. The Writing and System of the Proto-Elamite Account Tablets. — «Bulletin of the John Rylands Library». 1962, 45, 1. — 63. R о s e n g a r t e n Y. Le concept sumerien de consommation dans la vie economique et religieux. P., 1960. — 64. Salonen=II, 43. — 65. Schneider A. Die Anfange der Kulturwirtschaft: die sumerische Tempelstadt. Essen, 1920. — 66. Sollberger E. Inscriptions royales su-meriennes et akkadiennes. P., 1971. — 67. Thureau-Dangin F. Die sumerischen und akkadischen Konigsinschriften. Lpz., 1907. — 68. Ur Excavations. I—IV. L., 1927— 1955 (C. L. Woolley, L. Legrain). Cp. Ur Excavation Texts. I—II. L., 1933—1935.— 69. Wright H. The Administration of Rural Production in an Early Mesopotamian Town. Ann Arbor, 1969 («Anthropological Papers of the Museum of Anthropology, University of Michigan», 38). — См. также: Общие работы к главам II—VII.
Глава IV
1. Афанасьева В. К. Законы Ур-Намму. — ВДИ. 1960, № 1. — 2. Дьяк о-нов И. М. История Мидии. М.—Л., 1956 (гл. I). —3. Он же = П, 6. — 4. «Законы Вавилонии, Ассирии и Хеттского царства». [I]. —ВДИ. 1952, № 3.-5. Крамер С. Н. История начинается в Шумере. М., 1965. — 6. Пропп=1, 34. — 7. Редер Д. Г. Военная демократия в странах древнего Востока. — УзМОПИ. XIV, 1, 1950. — 8. Струве В. В. Лагерь военнопленных женщин в Шумере конца III тысячелетия до н. э. — ВДИ. 1952, № 3. — 9. Он же. К семантике «жалования». — ЯМ. 1935, III/IV. — 10. Он же. Наемный труд и сельская община в Южном Междуречье конца III тыс. до н. э. — ВДИ. 1948, № 2. —И. Он же. Новые данные об организации труда и социальной структуре Сумера эпохи III династии Ура. — СВ. 1949, К» 6. —12. Он же. Рабовладельческая латифундия в Сумере III династии Ура. — С. Ф. Ольденбургу. К 50-летию научно-общественной деятельности. Л., 1934. — 13. Тюменев=П, 9.— 14. Он же. К вопросу о наемном труде в царском хозяйстве времени III династии Ура. — ВДИ. 1950, № 1. — 15. Он же. О предназначении людей по мифам древнего Двуречья. — ВДИ. 1948, № 4. —16. Ш и-лейко В. К. Вотивные надписи шумерийских правителей. Пг., 1915. —17. Alster В. Dumuzi’s Dream (Aspects of Oral Poetry in a Sumerian Myth). Copenhagen, 1972 («Mesopotamia», I). —18—19. Boehmer R. M. Die Entwicklung der Glyptik wahrend der Akkad-Zeit. B., 1965.— 20. Bowra C. Heroic Poetry. L. 1952.— 21. Buccellati G. The Amorites of the Ur III Period. Napoli, 1966. — 22. Civil M. New Sumerian Law Fragments. — «Studies in Honor of B. Landsberger». Chicago, 1965 (AS, 16). —23. Он же. Su-Sin’s Historical Inscriptions: Collection B. — JCS. 1967, 21. — 24. Dijk J. A. van. La sagesse sumero-acca-dienne. Leiden, 1954.— 25. Edzard D. O. Die «Zweite Zwischenzeit» Babyloniens. Wiesbaden, 1957. — 26. Он ж e.=II, 18. — 27. Fa 1 ken s t e in A. Fluch fiber Ak-kade. — ZA. N. F. 1965, 23.— 28. Он же. Die Inschriften Gudeas von Lagas. I. Ein-leitung. Roma, 1966 (AnOr, 30). [Ср. рец.: (a) E. Sollberger. — RA. 1968, LXII; (b) I. M. Diakonoff. —MIO. 1969, XV, 3]. —29. Он же. Die neusumerischen Gerichtsurkunden. I—III. Munchen, 1956—1957 (BAW. N. F. 40). — 30. Он же. Sumerische religiose Texte. — ZA. N. F. 1964, 25; cp. WdO. 1947, 2; «Iraq». 1960, XXII. — 31. Он же. Zur Chronologie der sumerischen Literatur. — «Compte rendu de la premiere Rencontre assyriologique internationale». II. P., 1951; cp. MDOG. 1953, 85. — 32. F a 1 k e n s t e i n A. und Soden W. von. Sumerische und akkadische Hym-nen und Gebete. Zurich—Stuttgart, 1953. — 33. G a d d C. J. Two Sketches from the Life of Ur.— «Iraq». 1960, XXII. —34. Gelb I. J. Approaches to the Studies of Ancient Society. — JAOS. 1967, 87, 1.-35. Он же. The Ancient Mesopotamian
510
Библиография
Ration System. — JNES. 1965, XXIV. — 36. Он же. From Freedom to Slavery. Miin-ohen, 1972 (GAZ=BAW, N. F. 75). — 37. Он же. On the Alleged Temple and State Economies in Ancient Mesopotamia. Roma, 1969 («Studi in Onore di Edoardo Volterra», VI). — 38. Genouillac H. de. Hymnes sumeriens en 1’honneur des rois d’lsin Idin-Dagan et Lipit-Istar. — RA. 1928, 25.— 39. Goetze A. Sakkanakkus of the Ur III Empire. — JCS. 1963, 17. — 40. Gordon E. J. Sumerian Animal Proverbs and Fables: Collection Five. — JCS. 1958, 12. — 41. Он же. Sumerian Proverbs: Glimpses of Everyday Life in Ancient Mesopotamia. Philadelphia, 1959. — 42. Gurney 0. R. and Kramer S. N. Two Fragments of Sumerian Laws. — Studies in Honor of B. Landsberger. Chicago, 1965 (AS, 16) (ср. коллективную рец.: ВДИ. 1968, № 2).— 43. G ii t e r b о c k H. G. Die historische Tradition und ihre literarische Gestaltung bei den Babyloniern und Hethitern bis 1200. — ZA. N. F. 1938, 10. — 44. Hallo W. W. A Sumerian Amphyctiony. — JCS. 1960, 14. — 45. Hinz W. Elams Vertrag mit Naram-Sin von Akkade. — ZA. N. F. 1967, 24.-46. Он же. = Ш, 45.-47. Hirsch H. Die Inschriften der Konige von Akkade. — AfO. 1963, XX. — 48. Jacobsen Th. and Adams R. M. Salt and Silt in Ancient Mesopotamian Agriculture. — «Science. 1958, 128, № 3334. — 49. К a r k i I. Die sumerischen Konigsinschriften der friihbabylonischen Zeit. Helsinki, 1968. — 50. King L. W. Chronicles Concerning Early Babylonian Kings. I—II. L., 1907.— 51. Kramer S. N. The Death of Ur-Nammu and His Descent to the Netherworld. — JCS. 1967, 21. — 52. Он же. Ur-Nammu Law Code. — Or. N. S. 1954, 23 (с дополнениями А. Фалькенштейна). — 53. Он же. Heroes of Sumer. Philadelphia, 1946 (PAPS, 90). —54. Он же. The Sacred Marriage Rite. L., 1969.— 55. Он же. Sumerian Mythology. N. Y., 1969. — 56. Kraus F. R. Isin und Nippur nach altbabylonischen Rechtsurkunden. — JCS. 1951, 1. — 57. О н ж e. Le role des temples depuis la troisieme dynastie d’Ur jusqu’a la premiere dynastie de Baby-lone. — CHM. 1954, 1. — 58. О н ж e. Zur Liste der alteren Konige von Babylonien. — ZA. N. F. 1950, 50. — 59. К u p p e r J.-R. Les inscriptions triomphales akkadiennes. — OA. X. 1971, 2. — 60. Lambert M. La litterature sumerienne: a propos des ouvrages recents.— RA. 1961, LV; 1962, LVI. — 61. Lambert M. et Tournay J. R. La statue B. de Gudea. — RA. 1951, XLV. (Надписи еще четырех статуй см.: RA, 1952, XLVI.) — 62. Leemans W. F. The Old-Babylonian Merchant. Leiden, 1950.— 63. Oppenheim A. L. The Seafaring Merchants of Ur. — JAOS. 1954, 74. — 64. Parrot=III, 61. — 65. Pettinato G. Untersuchungen zur neusumerischen Land-wirtschaft. I. Napoli, 1967. — 66. Romer W. H. Ph. Sumerische Konigshymnen der Isin-Zeit. Leiden, 1965.— 67. Row ton M. B. Watercourses and Water Rights in the Official Correspondence of Larsa and Isin. — JCS. 1967, 21. — 68. Sauren H. Der Feldzug Utuhengals von Uruk	gegen Tirigan und das Siedlungsgebiet	der	Gu-
taer. — RA. 1967, LI. — 69. S c h e i 1	V. Diplomatica. — Hilprecht	Anniversary	Volume.
Leipzig—Chicago, 1909. — 70. S о 11 b e r g er E. Business and Administrative Correspondence under the Kings of Ur. N. Y., 1966. — 71. Он же. Byblos sous les rois d’Ur.— AfO. 1959—1960,	XIX.— 72. Он же.=Ш,	66.-73. Его	же.
The Rulers of Lagas. — JCS. 1967,	21. — 74. Он же. Sur la	chronologie	des	rois
d’Ur et quelques problemes connexes. — AfO. 1954—1956, XVII. — 75. Steele F. R. The Code of Lipit-Istar. — AJA. 1948, 52.-76. Struve V. V. Accounts of Workteam Overseers on a Royal Estate under the Third Dynasty of Ur. — PPSD XXIII ICO, Assyriology. Moscow, 1954.— 77. Szlechter E. Le code d’Ur-Nammu. — RA. 1955, XLIX. — 78. Thureau-Dangin F. La fin de la domination gutienne. — RA. 1912, IX. —79. «Ur Excavations». V, VI, VII, X (C. L. Woolley et al.). L., 1938, 1939, 1976. 80. Westenholz Aa. Pre-sargonic and Sargonic Texts from Nippur. N. Y., 1975. — 81. Woolley C. L. Excavations at Ur. London—Bonn, 1958. —Ср. также: Общие работы к главам II—VII.
Глава V—VII
1. Вайман А. А. Шумеро-вавилонская математика. М., 1961. — 2. Дьяконов И. М. Проблемы вавилонского города. — Город и торговля на древнем Ближнем Востоке. Древний Восток [I]. Ер., 1973.— 3. Он же. Экономика древневосточного
511
Библиография
города. — V Международный конгресс по экономической истории. Ленинград, 1970. М., 1970 (препринт). — 4. Он же. Эпос о Гильгамеше (статья, пер. и коммент.). М.—Л., 1961. — 5. Он же. Muskenum и повинностное землевладение на царской земле при Хаммураби. — «Eos». 1956, XLVIII. — 6. Жирмунский В. М. Тюркский героический эпос. Л., 1974. — 7. Кленгель X. Экономические основы кочевничества (в особенности во II тыс. до н. э.). — ВДИ. 1967, № 4.-8. Липин Л. А. Древнейшие законы Месопотамии. — ПС. 1954, 1 (Законы Эшнуны). — 9. Нейге-б а у э р О. Точные науки в древности. М., 1968. — 10. Олбрайт В. Ф. Третий пересмотр древней хронологии Передней Азии.— ВДИ. 1946, № 4=BASOR, 88. 1942, 2. — И. Риф тин А. П. Старовавилонские (юридические и административные) документы в собраниях СССР. М.—Л., 1937 — 12. Струве В. В. Борьба с рабством-должничеством в Вавилонии и Палестине. — ПС. 1958, 3. — 13. Он же. Датировка I вавилонской династии. — ВДИ. 1947, № 1. — 14. Ш и л е й к о В. К. Из книги Edinna Usagga. Орел и змея. — «Восток». 1924, IV. — 15. Он же. Из поэзии Вавилона. — «Восток». 1922, I. — 16. О н ж е. Молитва ночным богам... — ИРАИМК. III, 1924. — 16а. Ю с и ф о в=Ш, 18. — 17. Якобсон В. А. Правовое и имущественное положение воина-redum эпохи I вавилонской династии. — ВДИ. 1963, № 2. — 18. Archives royales de Mari. P., 1946 (серия, издание продолжается). — 19. В а 1-kап К. Kassitenstudien I. Die Sprache der Kassiten. New Haven, 1954. — 20. Bar-nett R. D. Early Shipping in the Near East. — «Antiquity». 1958, XXXII. — 21. Beitrage zur sozialen Struktur des Alten Vorderasiens. B., 1971 («Schriften zur Geschichte und Kultur des Alten Orients», I) (статьи И. M. Дьяконова, X. Кленгеля, Ю. Б. Юсифова, В. А. Якобсона и др.). — 22. Bottero J. Desordre economique et annulation des dettes en Mesopotamie a 1’epoque paleo-babylonienne. — JESHO. 1961, IV, II. — 23. Он же. La religion babylonienne. P., 1952. — 24. On же. Le «dialogue pessimiste» et la transcendance. Lausanne, 1966. — 25. Brinkman J. A. Materials and Studies for Kassite History. Chicago, 1976. — 26. Он же. Foreign Relations of Babylonia from 1600 to 625 В. C.: the Documentary Evidence. — Chronology of the Ancient World. Archaeology. Archaeological Seminar of Columbia University 1970— 1971. N. Y., 1972. — 27. City Invincible. A Symposium on Urbanization and Culture Development in the Ancient Near East. Ed. С. H. Kraeling and R. M. Adams. Chicago, 1960 (см. особенно ст. Б. Ландсбергера о школе). — 28. Со nt е n a u G. La divination chez les assyriens et les babyloniens. P., 1940. — 29. Dijk van = IV, 24.— 30. Driver G. R. and Mileys J. C. The Babylonian Laws. I—II. Ox., 1952— 1955. — 31. E d z a r d D. O. Altbabylonische Rechts- und Wirtschaftsurkunden aus Tell ed-Der in Iraq Museum, Baghdad. Munchen, 1970 (BAW. N. F., 72).— 32. О н ж e. Die Beziehungen Babyloniens und Agyptens in der Mittelbabylonischen Zeit und das Gold. —JESHO. 1960, XIV. —33. El-Wailly F. Synopsis of Royal Sources of the Cassite Period.— «Sumer». 1954, X. — 34. Finkelstein J. J. Ammi§a-duqa’s Edict and the Babylonian «Law Codes». — JCS. 1961, 15. — 35. Он же. The Edict of Ammi§aduqa: a New Text. — RA. 1969, LXIIL — 36. Он же.=¥Ш, 35.— 37. Он же. The So-called «Old Babylonian Cutha Legend». — JCS. 1957, 11.— 38. О н ж e. Some New Misharum Material and Its Inplications. — «Studies in Honor of B. Landsberger». Chicago, 1965 (AS, 16). — 39. Он же. On Some Recent Studies in Cuneiform Law. — JAOS. 1970, 90, 2. — 40. О н ж e. Sex Offences in Sumerian Laws. — JAOS. 1966, 86, 4.— 41. Franken a R. Briefe aus dem British Museum; Briefe aus der Leidener Sammlung. [I—II]. Leiden, 1966, 1968 (AbB, 2, 3). — 42. G a-relli P. (ed.). Gilgames et sa legende. P., 1960. — 43. Gelb J. A. New Clay-nail of Hammurabi. — JNES. 1948, VII, 4 (к ирригационной повинности населения).— 44. Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland und in den angrenzenden Gebieten. Munchen, 1972 (GAZ=BAW. N. F. 75) (ст. И. E. Гельба, И. M. Дьяконова, А. Лимэ, И. Ренгера и др.). —45. Ghirshman R. Tchoga-Zembil (Dur-Untash), 1—3. Р., 1966—1968.— 46. Goetze A. The Kassite and Near Eastern Chronology. — JCS. 1964, 18.— 47. Он же. The Laws of Eshnunna. New Haven, 1956 (AASOR, XXXI).— 48. Он же. Tavern Keepers and the Like in Ancient Babylonia. — Studies in Honor of B. Landsberger. Chicago, 1965 (AS, 16). — 49. Gossman P. F. Das Era-Epos.
512
Библиография
Wurzburg, 1956. — 50. Gurney О. R. Texts from Dur-Kurigalzu. — «Iraq». 1949, XI; ср. дополн.: «Summer». 1963, IX. — 51. Harris R. Ancient Sippar. Leiden—Istanbul, 1975.— 52. Он а же. The naditu Laws of the Code of Hammurapi. — Or. N. s. 1961. 30. — 53. Она же. On the Process of Secularization under Hammurapi.— JCS. 1961, 15. — 54. Она же. The Organisation und Administration of the Cloister in Ancient Babylonia. —JESHO. 1963, VI. — 55. Она же. The Archive of the Sin Temple in Khafajah (Tutub). — JCS. 1955, IX. — 56. Held M. A Faithful Lover in an Old Babylonian Dialogue. — JCS. 1960—1961, 15, 16. — 57. Jensen P. Assyrisch-babylonische Mythen und Epen. B., 1900 («Keilinschriftliche Bibliothek», ed. E. Schrader, VI). — 58. King L. W. Babylonian Boundary Stones and Memorial Tablets in the British Museum. I—II. L., 1912. — 59. Он же. = П', 50. — 60. Он же. Letters and Inscriptions of Hammurabi, King of Babylon. I—III. L., 1898—1900.— 61. Kinnier Wilson J. V. Some Contributions to the Legend of Etana. — «Iraq». 1969, XXXI. — 62. Klengel H. Zu den sibiitum in altbabylonischer Zeit. — Or. 1960, 29 (об общинном самоуправлении). — 63. Он же. Zwischen Zelt und Palast. Lpz., [s. a.]. —64. Kohler J., Koschaker P., Peiser F. und Ungnad A. Hammurabi’s Gesetz. I—VI. Lpz., 1904—1923 (правовые документы в переводе). — 65. Koschaker Р. Rechtsvergleichende Studien zur Gesetzgebung Hammurabis, Konigs von Babylon. Lpz., 1928. (SSAW, XXXIX, 5). —66. Он же. Zur staatlichen Wirtschafts-verwaltung in altbabylonischer Zeit. — ZA. N. F. 1942, 13. — 67. Kraus F. R. Briefe aus dem British Museum; Briefe aus dem Archive des Samas-hazir in Paris und Oxford. Leiden, 1964, 1968 (AbB, 1, 4). — 68. Он же. Ein Edikt des Konigs Ammi-saduqa von Babylon. Leiden, 1958. — 69. Он ж e. Ein Edikt des Konigs Samsuiluna. — Studies in Honor of B. Landsberger. Chicago, 1965 (AS, 16). —70. Он же. Staat-liche Viehhaltung im altbabylonischen Land Larsa. Leiden, 1966 («Mededelingen der Koniglijken Nederlandschen Akademie der Wetenschapen». Afdeeling Letterkunde, N. R. 29, 5). —71. Kraus P. Altbabylonische Briefe aus der Vorderasiatischen Abteilung der preussischen Staatsmuseen zu Berlin. I—II. Lpz., 1931—1932. — 72. К u p p e r J.-R. Les nomades en Mesopotamie au temps des rois de Mari. P., 1957. — 73. Lambert W. G. The Babylonian Wisdom Literature. Ox., 1960. — 74. Lambert W. G. and Millard A. R. Atra-hasls: the Babylonian Story of the Flood. Ox., 1969. — 75. Landsberger B. Assyrische Konigsliste und «Dunkles Zeitalter». — JCS. 1954, 8?— 76. О п ж e. Remarks on the Archives of the Soldier Ubarum. — JCS. 1955, 9; 1956, 10. — 77. Leemans W. F. Foreign Trade in the Old Babylonian Period. Leiden, 1960. — 78. Он же. Old Babylonian Letters and Economic History. — JESHO. 1968, IX.— 79. Он же. = 1\7, 62. — 80. Levin I. Etana. — «Fabula». 1965, 8. — 81. No ts ch er F. Die Omen-Serie summa alu. — Or. 1928, 31; 1929, 39—42; 1930, 51—54.— 82. Opificius R. Das altbabylonische Terrakottarelief. B., 1961.— 83. Oppenheim A. L. Zur keilschriftlichen Omenliteratur. — Or. N. S. 1936, 5. — 84. Pr a ag A. van. Droit matrimonial assyro-babylonien. Amsterdam, 1945. — 85. Re i-n e r E. Surpu. A Collection of Sumerian and Akkadian Incantations. Graz, 1958 (АЮ, Beiheft 11). —86. Reng er J. Untersuchungen zum Priestertum in der altbabylonischen Zeit. — ZA. N. F. 1967, 24.-87. Ritter E. K. Magical-Expert (asipu) and Physician (asu): Notes on Two Complementary Professions in Babylonian Medicine.— Studies in Honor of B. Landberger. Chicago, 1965 (AS, 16). — 88. Rollig W. (ed.). Altorientalische Literatren. Wiesbaden, 1978. — 89. San Nicolo M. Beitrage zur Rechtsgeschichte im Bereich der keilschriftlichen Rechtsquellen. Oslo, 1931. — 90. Schorr M. Urkunden des altbabylonischen Zivil- und Prozessrechts. Lpz., 1913.— 91. Smith S. Alalakh and Chronology. L., 1940. — 92. Sollberger E. The Cruciform Monument. — Ex Oriente Lux. XX. Leiden, 1967/68. — 93. S t e i n m e t-z e r F. Uber den Grundbesitz in Babylonien zur Kassitenzeit. Lpz.., 1918 (Der AO, 19, 1—2). —94. Ungnad A. Babylonische Briefe aus der Zeit der Hammurapi-Dynastie. Lpz., 1914. — 95. Uh? Excavations. VIII. L., 1965 (L. Woolley) (касситский период). — 96. «Ur Excavations Texts». V. L., 1939.— 97. V a i m a n A. A. Uber die sumerisch-babylonische angewandte Mathematik. Moscow, 1960 («Papers of the Soviet Delegation for the XXVth International Congress
513
Библиография
of Orientalists») (pre-print). —98. Walther A. Das altbabylonische Gerichtswesen. Lpz., 1917.— 99. Was chow H. Babylonische Briefe aus der Kassitenzeit. Lpz., 1936 (MAOG, 10, 1).—100. Weber 0. Die Literatur der Babylonier und Assyrier. Lpz., 1907 (более новой сводки пока нет). —101. Weidner Е. F. Handbuch der baby-lonischen Astronomie. I. Lpz., 1915.— 102. Woolley C. L. Excavations at Ur, 1930—1931.—«Antiquaries Journal». 1931, XI, 4.— См. также: Общие работы к главам II—VII.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Аансиада 176
Аба, бог 238, 252, 253
Абараге 176, 178, 180
Абиёшу' 385, 389, 391, 412
Абисарихи 318, 323
Аб-у, бог 222
Абуни 356, 357
Авиль-Нпнурта 364
Ага 166, 168, 169, 170, 305, 306, 472; см. также Ака
Агабтаха 426
Агум I 386, 419
Агум II 418, 419-421, 450
Агум III 421
Адаггаль-пани-или 439
Адад, бог 281, 338, 446, 448; см. также
Адду
Ададбани 357
Ададнёрари I 424, 426
Ададшумйддин 427, 433
Ададшумуцур 427
Адам 319
Адамс Р. М. 180, 329, 506, 507
Адапа 472
Адду, бог 281, 338; см. также Адад
Айа, богиня 281, 368, 433, 446
Ака 166, 168, 305; см. также Ага
Акаламду[г] 176
Альсишаблут 439
Амар-Зуэн 283; см. также Бур-Суэн I
Амаруту, бог 194; см. также Мардук
Аменемхет II (Аман-ма-хи) 289
Аменхетеп II (Аман-хатпи, Аменофис)
422
Аменхетеп III 423, 424, 506
Аменхетеп IV (Эхнатон, Ах-на-йати, Их-
ниот, Ахнатен) 424, 506
Аммпдитана 385, 389, 412, 426
Аммицадука 166, 385, 389—391, 397, 416, 419, 420
Амму-рапи 342; см. также Хаммурапи
Амут-пп-Эль 362
Амьо А. 502
Ан, бог 141, 146, 170, 280, 281, 290, 308, 314, 315, 363, 387; см. также Ану
Анам 341
Андрэ В. 503, 506
Анзу, птица-божество 306, 307, 473
Анубанинп 256, 258
Ану, бог 126, 141, 252, 281, 363, 454, 472; см. также Ан
Анум 252, 371
Ануммуттаббиль 289
Анунйт, богиня 252, 253
Ануннаки, или Ануны, боги 281, 309, 310, 371, 414, 454
Аналкамаш 244
Апиль-Син 342, 361
Апсу, божество, Мировой океан 473, 476, 477
Арам 319
Арахаби 389
Арижен 258
Артадама II 424
Аруру, богиня 470
Асак, демон 307
Асаллухи, бог 371, 448, 472; см. также
Мардук
'Астар, богиня 252
Атрахасис 472, 473
Аттайя 357
Аттамеррахалки 397
Аттаркиттах 425
515
Указателъ имен
Аттахушу 396
Афанасьева В. К. 474, 476
Ахуни 460
Ахутум 356, 357
Ахухуту 399
Ашдуниярпм 320
Ашнан 310
Ашшур, бог 142
Ашшурбанапал 469, 475, 500
Ашшурбелнишёшу 422
Ашшурдан I 428
Ашшурнёрари III 427
Ашшурубаллит I 424
Баба, богиня 200—203, 208—210, 214
Бабурйшат 356
Бабату 460
Баиль-Набу 440
Балулу 176
Бальмунамхё, дед и внук 357, 358, 367,
387, 388
Бел, бог 454, 473
Бельтуту 439
Берос (акад. Белруш) 462, 500
Бецольц К. 503
Билалама 359, 393
Бинкалишарри 252
Бйльгамес 169; см. также Гильгамеш
Биратум 356, 357
Биттанату 436
Борисковский П. И. 44
Ботта Э. 500—502
Боттеро Ж. 475
Брейдвуд Р. Дж. 60, 496, 506
Бринкман Дж. А. 421
Бубу 211
Бунёне, божество 281, 452
Бурбурукту 440
Бур-Син I 283
Бур-Син II 290, 318, 322, 331
Бур-Суэн I 269; см. также Бур-Син I,
Амар-Зуэн
Бурна-Буриаш I 421
Бурна-Буриаш II 416, 419, 424, 425,
439
Вайднер Э. Ф. 255, 504
Вайман А. А. 93, 120—122, 126, 143,
180, 263, 328
Варад-Нанна (Эре-Нанна или Урду-Нанна) 268, 284, 286
Варад-Сйн 340, 342, 357, 359, 386
Венера 145
Вестенгольц О. 235
Винклер Г. 503, 506
Вулли Л. 278, 342, 343, 346, 348, 506
Выготский Л. А. 100
Галеви Ж. 502
Гампль-Адад 402, 404
Гандаш 386, 418
Гельб И. Е. 138, 433, 504, 506
Геродот 461, 500
Гётце А. 504
Гильгамеш (Бйльгамес) 166, 168—170, 175, 190, 266, 282, 296, 305, 306, 308, 314, 338, 466, 468, 469—473, 475, 476, 480
Гпршман Р. 426, 506
Голенищев В. С. 505
Горелик М. В. 130, 182, 184, 190, 192, 212, 236, 246, 284, 320, 346, 352, 364, 400, 440, 448
Гудёа 258, 260, 262—264, 284, 298, 300, 313, 480, 482
Гула, богиня 248, 289, 442, 453, 460
Гула-табанни 356, 357
Гулькпшар 413, 418, 420, 421
Гунгунум 292, 317, 318, 359, 393, 394
Гэдд С. Дж. 502
Даган, бог 142, 289
Дадбанайа 324
Дудуш 359
Даймель А. 207, 502, 503
Дамикилйшу I 341, 342
Дамикилйшу II 389
Дамкйя 399
Делич Ф. 501—503
Дерби Г. 218
Джехутимес см. Тутмоспс III
Дингирмах, богиня 142, 147, 310
Дипарша-намрат 440
Долуханов П. М. 104
Дуду 200, 260
Думузй, Таммуз (Думу-зпд-ана) 147, 148, 169, 196, 282, 308—310, 312, 422, 445, 473
Думузпгампль 345, 356, 359, 387
Дуниаш, бог 422
Дьяконов И. М. 70, 107, 471, 476
Жан Ш. Ф. 357
Забаба, бог 138, 141, 238
Забаба-шум-йддин 428
Забайя 317
Замбйя 340, 341
Зимри-Лим 320, 346, 352, 362—364, 396, 446, 448, 464, 478, 482
Зиусудра 134, 170, 473; см. также Утнапишти
Зузу 194, 196, 198, 200
Зуэн, бог 145, 280; см. также Нанна
516
Указатель имен
Ибаль-пп-Эль II 359, 362, 396 Ибашшийлу 440
Ибби-Суэн (Ибби-Син) 284, 286, 289,
305, 392
Ибни-Амуррум 385
Иванов Вял. Вс. 100
Италии, бог 200
Игиги, боги 281, 371, 454
Идатту, Индатту, Идаттунапир, Идатту-
темт 393; см. также Индатту-Иншу-шинак I, Индатту II
Иддин-Даган 289
Иди-Илум 352
Иензен П. 503
Иеремиас А. 503
Икехалки 428, 429
Иккиб-шахмад 258
Илабрат-аби 405
Илануту 439
Или-иппашра 460
Иоиман (Илимаилум, Эльмаилум) 388
Илихадда 427
Илйшир 175
Иль 200, 211
Иль-Амуррим (Амуррум, Эль), бог 319,
338
Ильин Г. Ф. 40
Илыпуилйя 287, 289, 359
Ймликум 356, 358, 387
Ина-Иссин-рабат 440
Инана 110, 111, 141, 144—145, 148, 156,
158, 161, 169, 170, 178, 182, 196,
234, 280, 282, 294, 306—310, 312, 314, 315, 334, 341, 422, 445, 473; см. также Иннин, Иштар
Ина-Экур-рабп 439
Индатту I, Индатту-Иншушинак (I) 393
Индатту II 393
Иннин, богиня 110, 141, 144, 145, 148,
312; см. также Инана, Иштар Иншушпнак, бог 404, 413 Иордан И. 507 Ипик-Адад II 359
Йпхур-Кйш 248, 252
Ираданёне 341
Итерпйша 340, 341
Итти-Мардук-балати 426
Итурйя 287, 359
Йшби-Эрра 287—290, 392, 393
Ишкур, бог 281, 317, 338; см. также
Адад
Ишме-Даган 289, 292, 317, 344
Ишникарап (Йшме-караб), бог 414 Иштар, богиня 141, 142, 184, 186, 222, 224, 234, 246, 252, 280, 282, 294, 312, 334, 337, 422, 434, 440, 445,
448, 450, 453, 471, 473, 474, 477,
478, 480; см. также Инана
Иштаран 142, 170
Иштуп-Иль 352, 478
Ишхара, богиня 282, 470, 471
Кабтилани-Мардук 474
Кадашман-Тургу 425, 426
Кадашман-Харбе I 422, 423
Кадашман-Харбе II 427
Кадашман-Эллиль I 423, 424
Кадашман-Эллиль II 426
Каку (правитель Лагаша) 264
Каку (правитель Ура) 243, 250
Каку 296
Камулла 439, 448
Караиндаш I 416, 421, 422, 480
Караиндаш II 422, 424, 483
Каштам-бпла 239
Каштилиаш I 386
Каштилиаш II 386
Каштилиаш I/II 419
Каштилиаш II/III 421
Каштилиаш III/IV 426, 427
Кашшунадпнаххё 444
Кеньон К. 51
Киден 462
Киден-Гула 439
Киден-Нинурта 423
Кинг Л. У. 433, 502
Кингу, бог 477
Киндатту 393; см. также Индатту-Иншу-
шинак (I)
Кирикири 359
Киририша 413
Кирнамме 392
Киттен-Хутран 425, 427
Козырева Н. В. 357, 358
Коковцов П. К. 505
Колер И. 504
Кольдевей Р. 503, 506
Кошакер П. 400, 504
Крамер С. Н. 504
Краус Ф. Р. 385
Ктесий 500
Ку-Баба 198, 200, 211, 234
Куглер Ф. 503
Кудурмабуг 340, 341, 344, 364, 396
Кудур-Эллиль 426
Кук-Кирваш 406
Кук-Наххунте 397
Кук-Нашур 404, 408, 412, 413
Кук-Нашур III 397
Ку-Нингаль 346, 387
Кук-Симут 393
Ку-Лугальбанда 356
517
Указателъ имен
Ку-Нингаль 356
Кур, божество 307, 308
Курдйя 406
Куригальзу I Старший 423, 424,
434
Куригальзу II Младший 421, 424,
Куригальзу III 427
Кур-Кирвеш 397
Куру 460
Кутер-Наххунте I 397
Кутер-Наххунте I, царь Аншана и 428, 429
Кутер-Шильхаха 397
Кутик-Иншушинах I 256, 258, 391
Кутир-Наххунте 397
Кутир-Шильхаха 397
Кутучулуш I—III 396, 397
Кьера Э. 504
Кэмбелл-Томсон Р. 502
Лаббу 473
Лакамар 414
Ламашту 448, 453
Ламберг-Карловский К. 218
Ламги-Мари 184, 224
Ландсбергер Б. 107, 304, 504
Лахар, богиня 310
Левенстерн И. 501
Левин И. Г. 472
Лееманс В. Ф. 357, 358
Ленин В. И. 494
Ливеранп И. М. 506
Лилаирташ 397, 412
Лилит, демон 450
Липит-Йштар 290—292, 317, 318, 351,
364
Липит-Эллиль 322
Лйшир-пир’йни 258
Лихачев Н. П. 505
Лугальанда 201, 207, 211
Лугальанемунду 196, 211
Лугальбанда 169, 170, 196, 305—307,
473
Лугальзагеси 210—212, 214, 234—236,
238, 240, 243, 248, 296, 305, 364
Лугалькингенешдуду 200, 211
Лугалькисальси 200, 211
Лугаль-Марада, бог 194
Лугальуруб, бог 196
Лугальушумгаль 248, 252, 253
Лудингир 311
Лума-тур, или Хума-банда 200
Лу-Нанна 468
Лусага 266
Лэйярд О. Г. 500
Лэнгдон С. 502
Маккей 506
Маллован М. Л. 342
Маништушу 246, 248, 252, 254, 428, 433 433, Маниум 248
Мардук, бог 194, 280, 338, 354, 363, 425	364, 371, 387, 389, 391, 418-420,
423, 426-428, 446, 448, 450, 452, 472, 473, 477; см. также Ассалухи, Амаруту
Мардук-кабита-ххёшу 428
Суз Мардукапалйддин I 427
Маркс К. 494, 504
Масперо Г. 503
Матиэ П. 138
Матоуш Л. 357, 450
Мейер Эд. 504, 505
Мейсснер Б. 503
Меллаарт Дж. 52, 54
Мели-Шиху 427, 430, 433, 438, 440
Менан Ж. 502
Менбарагеси 168
Месанепада 176, 182, 195
Месйлим (или Месалим) 170, 171, 195, 198
Мескаламду[г], царь 176, 188
Мескианггашер 163, 169
Мескиангнуна 176
Мескпгала 212
Мес-э 238
Миризир, богиня 448
Морган Л. Г. 28
Муваталлис 425
Мукаллим 460
Мумму 476; см. также Тиамат
Мурсилис I 391, 419
Мушталу 460
Наби-Энлиль 265
Набиум, бог 389; см. также Набу Набу, бог 448, 450; см. также Набиум Навйртум 311
Навуходоносор I 429
Нази 196; см. также Нанше
Назимарутташ 425, 434
Наммахани 264—267, 274
Намтар, бог 281, 453, 473
Нанайа, богиня 341
Нанна, Наннар, бог 142, 145, 167, 168, 170, 176, 178, 179, 267, 275, 280— 282, 289, 308-311, 320, 341, 343, 344, 446; см. также Зуэн
Нанхунте (акк. Шамаш), бог 398, 399, 413
Нанше (Нази), богиня 195, 196, 262, 272
Напирасу 408
518
Указатель имен
Напирийа см. Хумбан Напириша, бог 413 Напланум 287, 292, 317 Нарам-Сйн (правитель Эшнуны) 359, 466 Нарам-Сйн (правитель Ашшура) 239 Нарам-Суэн (внук Саргона Древнего)
234, 236, 239, 242, 246, 248, 250, 252, 253, 255, 256, 258, 281, 289, 293, 305, 306
Нар уте, божество 246
Наххунте-Уту 429
Нгатумду[г], богиня 147, 200, 262, 313
Нгештинана, богиня 309
Нёргал, Неунугал (Не-уну-галь), бог
141, 258, 280, 281, 446, 454, 473, 478
Нети 281
Нигена Младший 356
Нигена Старший 356
Нйднуша 289
Нйккаль см. Нингаль Никольский М. В. 502, 505 Никольский Н. М. 505 Нинбанда 182
Нингаль, богиня 176, 286, 292, 298, 344
Нин-Инсйна, богиня 289, 290, 338 Нинлйль, богиня 169, 280, 307—309 Нинмах, богиня 310, 387
Нин-нгирсу, бог 196, 200, 207—209, 250, 262-264, 313
Нинсун 169
Нинурта, бог 280, 307, 448
Нинурта-апал-Экур 427
Нинуртабани 439
Нинхурсанг, богиня 146, 147, 196, 307
Нисаба, богиня 212, 214, 389
Нумушда, бог 194, 338
Нур-Адад 323, 340, 341
Нурдаггаль, Нур-Даган 239
Нухибату 440
Оберхубер К. 82
Олбрайт У. Ф. 111
Оппенхейм А. Л. 504, 506
Опперт Ж. 501, 502
Палаишан 397, 406
Пальмиери А. 220
Папсуккаль, бог 480
Парро А. 507
Пар-Ули 400, 410
Пахиришшан 425 Пейак 428 Пепи 393
Перепелкин Ю. Я. 422 Пёбель А. 502, 503, 506 Пиненкир, богиня 413
Пинчес Т. 502
Пиотровский Б. Б. 216, 396
Пйри[г]ме 264
Пифагор 458
Пропп В. Я. 307
Пу-аби,172, 176, 178, 179, 190
Пузур-Апппур III 421
Пузур-Иншушинак I см. Кутик-Иншу-шинак I
Пузур-Сумукан 198
Пузур-Суэн 260, 263, 265
Рабин X. 135
Рамёссес II (Риа-масэ-са, Рамсес) 426
Рассам X. 500, 502
Ренгер И. 312
Рим-Анум 341
Рим-Сйн I 340, 342, 357, 359, 361-364, 379, 384-387, 393, 413
Рим-Сйн II 386—388, 397
Рймуш 236, 243, 244, 246, 248, 250, 252, 255, 264, 387
Рифтин А. П. 505
Роулинсон Г. 501, 502
Сабиум 324, 340
Салманасар I 426
Салонен А. 329
Салямон Л. С. 100
Самсудйтана 385, 391, 416
Самсуилуна 369, 385—389, 391, 397, 418, 420, 456
Самиум 317
Санум 385
Саргбн Древний 166, 233—236, 238—243, 246, 248, 252, 255, 258, 264, 265, 268, 294, 296, 306, 433; см. также Шар-румкен
Саргон I (царь г. Ашшура) 239
Саргониды 236, 241, 242, 243, 255
Сарзек Э. де 500, 502
Сарлаг (Сарлагаб) 253, 256
Сауссадаттар 421
Сафар Фууд 507
Сах, бог 448
Сэйс Г. 502
Семирамида 198
Сивепалархухпак 396
Сидерский М. 111, 166, 418
Симтишильхак 340
Симутварташ 396
Син 338, 446, 478; см. также Нанна
Синабушу 440
Синйддинам 323, 324
Синикйшам 323, 340
Синимгуранни 413
519
Указателъ имен
Синкашид 323, 340
Син-лике-уннйннп 442, 466, 470, 473
Синмагир 341
Синмубаллит 342
Синнурматим 357
Ситкау 244
Синэрибам 323
Сйум 260, 265
Смит Дж. 500, 502
Смит С. 111, 166, 418, 502
Солльберже Э. 212, 433
Спайзер Э. А. 506
Струве В. В. 111, 166, 211, 270, 276—
278, 418, 505
Страбон 179, 454
Сумуабум 324
Суму-да-Эль 324
Суму-Йумхпм 319
Суму-Эль 322, 323, 356
Суму-Ямутбала 319
Суппилулпумас I 425
Сутума см. Шет
Танрухуратер 359
Такиль-анаилйшу 433
Таклаку-ана-Камулла 439
Таммуз, см. Думузи
Танрухуратер 393
Танулп 397
Тата 397
Темт-Аку I, Темптп-Агуп I 397, 404, 412, 413
Темпти-Агун II 397
Темптирапташ 397
Темптихалки 397
Темптрапташ 397
Темпт-Халки 397
Тиамат, богиня 476, 477; см. также Мумму
Тиглатпаласар I, 429, 501
Тирикан 265
Тишари 258
Тйшпак, бог 141
Тукульти-Нинурта I, 426, 427
Тукульти-Нинурта 439
Тураев Б. А. 504, 505
Тутанхамен (Тут-анх-Аман, Тутанхамон) 424
Тутмосис III 421, 422
Тушратта 424
Тюменев А. И. 121, 201, 270, 272, 505
Тюро-данжэн Ф. 180, 502, 504
Улам-Буриаш 421
Унгнад А. 504
Ункапи (или Саркапи) 244
Унпатар-Напириша 425
Унташ-Напириша 404, 410, 425, 426
Уотел ин 506
Ураба 267
Ураш 194
Ур-Баба 262, 263, 264
"^рда 250
Урдулькуг 341
Ур-Забаба 211, 234, 235, 248
Урлугаль, или Урнугаль 169
Ур-Лума 198, 200
Ур-Намму 163, 260, 265, 267. 272, 274, 275, 278, 280—282, 298
Ур-Нанна 346, 356
Ур-Нанше, или Ур-Назп 195. 198, 203
Урнгар 264
Ур-Нина 182
Ур-Ниназу 265
Ур-Нин-Нгйрсу 258, 264
Ур-Нинурта 317, 318, 322, 323
Урнунгаль, или Урлугаль 169
Уруинимгйна 207, 211, 214, 238. 240, 241, 263, 271, 272, 274, 313
Утнапйшти 471, 473; см. также Зиусудра Уту, бог 141, 142, 146, 163, 169, 170, 281, 294, 306, 338; см. также Шамаш
Утухёнгаль 265—267
Ухуб 200
Уцуравассу 289
Уш 195
Упппп 386
Фалькенштейн А. 92, 107, ПО. 263, 502 504
Фландэн 500
Фокс-Тальбот У. 501
Франкфорт А. 222, 228, 507
Фрондзароли П. 95, 96, 135
Хайа, бог 142, 252, 281, 363; см. также
Энки, Эйя
Халлутуш-Иншушинак I 425, 428
Хаммурапи ('Амму-рапи) 290, 342, 344, 349, 359—364, 366—372, 374, 377, 378, 381—385, 387, 390, 391, 396, 397, 413, 419, 428, 445, 476, 482
Харбе 423, 448
Харрасовитц О. 112
Хатаниш 196
Хаттусилис III 425, 426, 438
Харрис Р. 368, 369
Хаупт П. 502
Хендурсанг 196
Хилл Г. 440
Хильпрехт 506
Хинкс Э. 501, 502
Хинц В. 258, 392, 393, 294, 397, 413, 421
520
Указатель имен
Хита 252
Хишепратеп II, или Хишепрашер 243
Хувава, демон 190, 306; см. также Хум-баба
Хумбаба 450, 471, 482; см. также Хувава
Хумбан, бог 413
Хумбаншимти 393
Хурбатил 424
Хутелутуш-Ишпушинак 429
Хутрантемт 287, 393
Хуттёрму 460
Хутха (Буриаш, Бурарпаш, Убриаш), бог 448
Цилли-Адад 340
Цилли-Син 396, 397
Циммерн Г. 503, 504
Чайльд Г. 506
Шагарактп-Шурпаш 426
Шамаш, бог 141, 142, 281, 294, 338, 354, 368, 371, 398, 399, 433, 446, 448, 452, 471, 472, 477; см. также Уту
Шамашхазпр 378
Шамхат 470, 471
Шамши-Адад I 362, 363, 370
Шара, бог 142, 148
Шаркалишарри 246, 252, 255, 256, 258, 260
Шаррумкен 216, 233, 234, 238, 250, 253, 293; см. также Саргон Древний
Шаттпваса 424
Шейль В. 368
Шеррингтон 100
Шесипад 356, 357
Шет, или Сиф 319
Шеффер К. 506
Шикабтат 440
Шилейко В. К. 207, 263, 478, 505
Шильви-Тешшуб 429
Шильхаха 394, 396, 412
Шильхак-Иншушинак 400, 410, 428, 429
Шпмалия, богиня 448; см. также Шумалия
Ширктух I 396
Шпху, или Шипак, бог 448
Шлехтер Э. 290
Шрадер Э. 501, 502
Шу-Амуррим 358
Шубшп-мешрэ-Шаккан 475
Шпулйшу 288, 289, 392
Шукамуна, бог 419, 423, 448
Шуллим-Кутур 396
Шульги 266, 267—269, 271, 275, 276, 281, 283, 384, 392
Шульшаган, бог 200, 209
Шумалия, богиня 423; см. также Шпмалия Шумиабйя 356, 357
Шуриаш, бог 448
Шуруппак, божество 141, 467
Шу-Суэн (Шу-Сйн) 268, 282-284, 311Г 392
Шутрук-Наххунте 428
Шу-Туруль 260
Эа см. Эйя, Хайа, Энки
Эанатум 188, 194—196, 198, 200, 313
Эдих-Иль 182, 222
Эдцард Д. О. 289, 316, 341
Эйя, бог 142, 363, 371, 421, 448, 454, 472,.
473, 477
Эйягамиль 421
Эйянацир 346, 356, 358, 387
Экигала 356
Элйли 176, 194, 200
Эллиль, бог 141, 252, 338, 363, 371, 423, 427, 434, 446, 448, 454, 460; см. также Энлиль
Эллильбани 322
Эллилькидйннп 439, 440, 460
Эллильнадинахп 428
Эллильнадиншуми 427
Эллильнерари 424
Эллилыпумуцур 428
Элулу 176
Элулумеш 256
Эль, бог (по-акк. Иль-Амуррим) 319.
338
Эмёш, бог 310
Эмйцум 317
Энакале 196, 198
Энанатум I 198, 200, 230
Энанатум II 200
Эн-Анатума 317, 318, 344
Эн-Анеду 341
'Энби-' Астар 194, 198, 235
Энгельс Ф. 28, 494, 504
Энгйльса 241
Энентарзй 200, 201, 207
Энки, бог 142, 144, 145-147, 167, 170,. 196, 252, 280, 281, 294, 308—310. 314, 315, 371, 446, 472; см. также Эа. Эйя, Хайа
Энкиду 296, 314, 470—472, 482
Энлиль, бог 141, 142, 143, 146, 170, 196, 198, 200, 209, 211, 212, 238, 241, 242, 244, 248, 250, 253, 275, 280, 281, 290, 296, 304, 308—310, 314, 315, 338, 363, 387, 446; см. также Эллиль
Эн-Менбарагеси 163, 305
Эн-Меркар 169, 170, 305, 306
Энметёна 198, 200, 207, 208, 210, 235, 313
34 Зак. № 1238
521
Указатель имен
Эн-Нунсунзй 318
Энридавизир 253, 255, 256
Энтен, бог 310
Энхёнгала 174, 190, 195
Эн-Шакушана 194, 198, 200, 211, 235
Эпарт 394, 396
Эрешкигаль, богиня 281, 308, 309, 454,
473
Эрман А. 505
Эрра 473, 474
Эрраимитти 322
Э-сангиль-кйна-уббиб 475
Этана 163, 165, 168, 196, 296, 468, 472
Этйрту 442, 460
Эшулухуру 355
Юсифов Ю. Б. 391, 396, 398, 400, 402, 421
Йггид-Лйм 320
Якобсен Т. 143, 180, 329, 391, 504, 507
Янковская Н. Б. 239, 429, 430
Ярим-Лим 362
Ярлаган 260, 265
Ястров М. 502
Яхдун-Лйм 320
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ И ЭТНИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Абу-Кемаль 142
Абу-Салабих 141, 212, 302, 303
Абу-Хабба 141; см. также Сиппар
Абу-Хатаб 194; см. также Кисура Абу-Шахрайн 72, 75, 76, 78, 82, 84, 92, 107, 142, 144, 145, 150
Аван 168, 170, 175, 239, 242, 392
Австралия 64, 91
австралийцы 91
Австрия 504, 507
Адаб 142, 157, 150, 170, 196, 211, 212, 244, 255, 263, 446; см. также Бисмайя
Адамдун 196, 239, 283, 392, 394, 424
Адем, р. 34, 84, 363, 426, 428
Азербайджан 37
— Иранский 482
Азия 29, 38, 42, 45, 65, 496
— Западная 145, 342, 386
— Северная 64
— Центральная 37
— Юго-Восточная 39, 44, 50, 64, 496
— Южная 44
Азупирану 234
Акаба, зал. 30
Акаркуф 423, 436, 440, 442; см. также Дур-Куригальзу
Аккад 235, 239, 250, 252, 256, 263, 265, 268, 271, 274, 276, 278, 282—284, 290-294, 305, 320, 341, 342, 363, 392, 410, 420, 422, 427, 428
Аккаде 165, 166, 194, 235, 238—243, 426, 252, 253, 258, 260, 264, 268, 298, 305, 326, 433
Аккадское государство 239, 250, 255, 260 аккадцы 239, 258, 260, 265, 280, 284, 287, 292, 293, 296, 298, 392, 419
Актап 254, 341
Акшак (пли Укушук) 142, 165, 194—196,. 198, 200, 235, 253, 320
Алалах см. Телль-Атшан
Александретта (Искендерон), зал. 31
Али-Кош 66, 75
Ал-Хиббе см. Лагаш
Алтынкёпрю 283; см. также Симуррум
Аль-Бадра 142
Альман 419
Аль-Ухаймир 150
Аман-Кутан 43
Аманус, хр. 31, 239, 250, 263
амнанум (аморейское племя) 317, 319, 323, 340
Америка 64
амореи (акк. амурру, шум. лу-мар-ту) 253, 284, 286—289, 292, 316—320, 322, 334, 338, 339, 341, 386, 413, 416, 419, 422, 425
Амударья, р. 32, 36; см. также Оке
Анатолия 30, 31
Анбар 208
Англия 502, 506, 507
англичане 95
Ансария, гора 31
Антиливан 31, 34
Анчан, Аншан, Анзан 218, 246, 263, 283, 286, 288, 289, 317, 392, 394, 396; см. также Тепе-Мальян
Ан-эдён, пустыня 139, 319
Аписаль 250
Анкаллату 194, 324
Апсан 433
Арабская Республика Египет 37
арабы 350
Аравийский полуостров 30, 37, 38
523
34*
Указателъ географических названий
Аравия 66, 84, 319
— Восточная 270
Араке, р. 32, 33, 36, 62
Арал и 179
арамеи 422, 423, 425, 426, 429; см. также ахламеи
Арарат 32, 37
Аратта 169, 306
Арахту 194, 320, 324
Арацани (Мурад-су), р. 32
Арбела (или Урбиллум) 268; см. также Эрбиль
Аргей (Эрджияс) 31
Арманум 250
Армения 34, 35, 37, 262, 323 армяне 95
Армянское нагорье 30, 32—34, 37, 54, 62, 74, 84, 239, 263
Арпачйя 72, 74, 154
Аррапха 428, 432, 444; см. также Киркук
Арухло, поселок 63 ас-Савван 109, 121 Аси, р. см. Оронт ассирийцы 426, 427, 444 Ассирия 166, 283, 350, 400, 421, 424— 429, 439, 470, 476, 500, 502, 506, 507
Афганистан 32, 84, 91, 179, 276, 454, 455, 459
Афины 384
Африка, Африканский континент 30, 33, 38, 39, 40, 45, 58, 64, 65, 94, 496 — Тропическая 38, 42
— Северная 29, 37, 42, 45, 48, 93, 95
— Южная 42, 44
Ахетатен (Ах-Йати) 423; см. также Эль-Амарна
ахламеи 423, 425, 426, 460; см. также арамеи
Ашшур (Ашшурум, Ша-Ашшурум, Шаш-рум) 142, 186, 239, 258, 283, 289, 319, 339, 342, 362, 363, 371, 390, 416, 421-427, 429, 455, 503; см. также Кала’ат-Шеркат
Багдад 35, 37, 66, 139, 423
Бадра 168, 286, см. также Дер
Бад-тибира 134, 142, 148, 169
Балканский полуостров 31
Баллана, стоянка 45
Басар 253; см. также Джебель-Бишри
Басра 142, 323
Бахрейн, о-в 33, 92, 145, 242; см. также
Дпльмун, Тельмун
Вашими (Мишиме) 317
Белпх, р. 34, 238, 426
Бельгия 505
Бенгальский залив 454
Бендебаль 75
берберы 95
Библ 220, 250, 265, 283; см. также Губла бини-сим’ала 318 бини-ямина 318, 322
Бирма 37
Бпсмайя 142, 150; см. также Адаб
Ближний Восток 29, 30, 32, 34, 37, 40, 42, 45—47, 50, 64, 84, 86, 90, 91, 96, 97, 104, 146, 179, 216, 241, 329, 332, 345f 350, 402, 412, 413, 418, 429, 435, 439, 442, 474, 496, 503
Богазкёй 506; см. также Хаттуса
Большой Заб, р. 34
Большой Кавказ 32
Босфор, пролив 32
Борсиппа 324, 448
Британия 454
Бубиян, о-в 142
Б уранун 139; см. также Евфрат
Вавилон 194, 238, 253, 316, 319—320, 322-324, 326, 338, 342, 361, 364, 367, 368, 389, 391—397, 418-420, 422, 423, 426-428, 430, 434, 439, 446, 448, 450, 457, 461, 462, 472, 474, 476, 477, 484, 500, 503
Вавилония 332, 364, 368, 376, 399, 400, 404 413, 415, 416, 419-429, 433, 439, 442, 444, 448, 455, 470, 476, 482, 484, 500, 502 — Касситская 420, 430, 438, 439 вавилоняне 76, 413, 416, 426, 440, 442, 453, 458, 461, 462, 468—470, 477, 478
Вади-Хаммамат, долина 48
Ван, оз. 32, 74
Ванна ва-ас-Са’дун 194; см. также Марад
Ванская долина 32
Варахсе 239, 244, 250, 252, 283, 289, 392,
424; см. также Мархаши
Ва’рпум 287; см. также Ки-Ури, Ури
Варка, городище и культура 72, 76, 86— 88, 107, 109—111, 120, 124, 126, 139, 141, 149, 152, 154, 162, 169, 222, 507
Венгрия 39
Верхнее море 211, 235, 236, 238; см. также
Средиземное море
Восточная пустыня 48 восточносемитские племена, см. семиты восточные
Вьетнам 37
Гавра, см. Тепе-Гавра
Галилейское озеро см. Тивериадское озеро
524
Указатель географических названий
Галис (Кызыл-Ирмак), р. 31
Гари-Ардженё 45
Гасур 253, 283; см. также Нуза Геллеспонт (Дарданеллы), пролив 32 Генисаретское озеро см. Тивериадское оз. Герируд, р. см. Тенжен
Герм (Гедиз), р. 31
Германия 502—504
Гималаи 37, 40
Гинчи 63
Голландия 505, 507
греки 95, 462
Греция 31, 188, 462
Грузия 37
Гуаба 142, 195
Губла 220, 250, 276; см. также Библ, гутеи см. кутии
Гуэдён 195, 198
Дагестан 50
Дальний Восток 38, 45
Дамасский оазис, Дамаск, 31, 34
Двуречье 35, 36, 66, 84, 86, 92, 93, 96, 107, 109, 111, 126, 135, 142, 143, 152, 158,165,170,175,194,195,201,211,216, 218, 222, 228, 233, 234, 244, 246, 248, 250, 253, 256, 264, 266—268, 272, 274, 276, 280, 283, 286, 289, 291, 294, 298, 300, 302, 316, 317, 319, 322, 324, 333, 340, 342, 344, 349, 351, 352, 356, 358—360, 364, 371, 387, 389, 391, 396 — Нижнее 266, 268 — Центральное 319 — Юго-Восточное 317
— Южное 35, 72, 106, 109, 124, 126, 134, 136, 138, 142, 162, 175, 211, 212, 216, 218, 250, 256, 275, 319, 320, 322, 338, 343, 392, 397
Дейлем 194; см. также Дпльбат Деканское плоскогорье 40
Дер, г. 142, 168, 170, 244, 286, 289, 317, 341, 359, 420, 427; см. также Бадра
Джармо, городище и культура 56, 58, 60 Джафарабад 75
Джебель-Бпшрп 253; см. также Басар Джёбель-Синджар 35, 286, 386 Джебёль-Хамрйн, горы 286, 319 Джейтун 59, 60
Джейхан, р. 31
Джемдет-Наср 126, 127, 134, 141, 143, 150, 152, 158, 160, 222, 506
Джераблус 150; см. также Каркемиш Джовй 75 диданы, диданум 250, 284, 319
Диз, р. 33, 36, 218, 428
Дйльбат 194, 234, 254, 324, 506; см. также Дейлем
Дйльмун, о-в 92, 122, 145, 242, 318, 454; см. также Бахрейн
Дияла, р. 34—36, 92, 130, 136, 138, 139, 141, 142, 150, 156, 167, 168, 170, 222, 254, 255, 258, 268, 286, 287, 289, 318—320, 324, 359, 361, 363, 388, 419, 420, 425-427, 434, 507, 512
Диярбакыр 250
Дрангиана 179, 454
Дрёхем 275; см. также Пузрпш-Даган, Циллуш-Даган
Дубрум, селение 265
Дур-Куригальзу 423, 425, 428, 436, 440, 442, 448, 455; см. также Акаркуф Дур-Суэн 254
Дур-Унташ 400, 406, 410, 426, 480; см. также Чога-Замбпль
Дюссельдорф 42
Европа 32, 46, 95, 500
— Восточная 32
— Западная 39
— Северная 29, 42, 64
— Южная 42, 45
Евфрат 30, 32, 34-38, 66, 72, 76, 80, 82, 84, 90, 92, 106—109, 136, 138, 139,	141-143,	167,	169,	170,	175,
194,	196,	211,	212,	220,	234,	235,
238—240,	242,	255,	260,	263,	2S*
284, 286, 287, 292, 318-320, 322-334,	339,	341,	343,	361,	362,	369,
386,	388,	390,	391,	418,	420,	421,
425, 459, 506
Египет 30, 37, 48, 50, 65, 91, 106, 166, 178, 179, 226, 230, 250, 252, 281, 289, 422—426, 439, 455, 496, 506 — Верхний 45, 94 — Нижний 48
египтяне 95, 416, 439
Ездраелон (Изреель), долина 30, 34
Забалам 200, 310
Зави-Чеми—Шанидар, стоянка 48, 50 Загрос, горы 33, 35, 37, 38, 48, 52, 63, 66, 84, 92, 138, 250, 252, 268, 283, 363, 386, 420, 422, 428, 442
Закавказье 32, 37, 62, 86, 496
— Восточное 33
— Западное 91
— Южное 37
Зангар, (Раздан), р. 32 западносемитские племена, см. семиты, западные
Запшалп 283, 286
525
Указатель географических названий
Захара 244
Зохаб 258
Зуби, канал 194
Зургуль 150
идамарац 318, 319, 386, 387, 390, 420, 422
Израиль 37
Иерихон 51, 52, 63
Имирис-гбра 62
Инд, р. 32, 106, 179, 242
Индийский океан 29, 30, 34, 179
Индия, Индийский субконтинент 33, 37— 39, 45, 50, 169, 179, 242, 262, 270, 318, 459, 496 — Северная 39, 40 — Южная 40
пндоиранскее племена, пндоиранцы 386, 425, 439
Индонезия 37, 39
Индостан, п-ов 33, 37, 84, 263, 276
И-Нина-гена 139, 142, 167, 170, 200, 211
Иорган-Тепе, см. Нуза
Иордан, р. 31, 35, 47
Иордания 37
Ирак 38, 43, 56, 76, 106, 329, 500, 502, 504—507
— Северный 43
— Южный 500
Иран 33, 34, 37, 56, 76, 179, 218, 255, 359, 385, 421, 455, 474, 502 — Северо-Восточный 58 — Северный 60 — Юго-Западный 66
Иранское плато 30, 32, 33, 37, 48, 218, 255, 258, 306, 427, 439
иранцы 95
Ирнйна (проток Евфрата) 139, 141, 143, 167, 175, 194, 320, 324
Искендерон, зал. 37
Испания 454, 459
испанцы 95
Иссин 287—290, 292, 316, 317, 320, 322, 324, 326, 331, 336, 338—340, 342, 359, 366, 386—389, 423, 427, 428, 433, 446, 457, 484
Италия 505, 507 итальянцы 95
Итурунгаль (проток Евфрата) 139, 141, 142, 167, 170, 194, 196, 200, 211, 212, 238, 260, 263, 187, 292, 318
Йеменская Арабская Республика 38 Йоха 142; см. также Умма
Кавказ 40, 62
— Северо-Западный 91
Казаллу 194, 239, 243, 254, 320, 322— 334, 338, 340, 341, 446
Казахстан 37
Каистр (Карасу), р. 31
Кала’ат-Шеркат, городище 142, 283; см. также Ашшур
Калаат-Джармо 102
Калам 171, 212
Калимантан, о-в 44
Канапой 39
Каракумская пустыня 50
Карахар (или Ганхар) 268, 283
Кар-Дунпаш 422, 439
Каринд 427; см. также Каринташ Каринташ 427, 428; см. также Каринд Каркемиш 150, 426; см. также Джераб-лус
Кармел, хр. 31
Карун, р. 33, 36, 37, 75, 87, 106
Каспийское море 29, 30, 32, 33
Касситское царство 415, 419, 421, 424, 430, 435
касситы (акк. кашшу) 386, 388, 389, 391, 415, 418—420, 422, 425, 426, 433, 438, 439, 445, 484
Катар, п-ов 33
Катна 362
Кашан 218
Келеспрпя, обл. 31, 37
Кения 39, 40, 94
Керман 218
Керманшах 427
Керхе, р. 33, 36, 75, 87, 106, 218
Кеш, г., ном 141, 142, 287, 387
Киликийская низменность 31, 34
Кимаш 283
Киркук 84, 239, 253, 263, 283, 428, 507; см. также Аррапха
Кипр, о-в 31
Кисура, г. 194, 320, 341, 386, 388; см. также Абу-Хатаб
Китай 39, 42, 496
— Северный 37
— Южный 37, 454
Ки-Ури, область, страна 138, 234, 235, 267, 268, 287, 290; см. также Ури, Ва’риум
Киш 134, 138, 141, 165, 167, 168, 170, 171, 179, 182, 190, 194, 195, 198, 200, 211, 212, 218, 222, 234-236, 238, 246, 254, 289, 305, 320, 322-324, 388, 428, 506
Кодори, р. 32
Колхида 32
Ком-Омбо 45
Конья, равнина 52
526
Указатель географических названий
84, 91, 175, 179, 236, 239, 242, 250, 263, 390, 391, 413, 461, 470, 505
Малгиум 318, 320, 322, 324, 341, 342, 361—363, 455
Малоазийский полуостров 239
Малый Заб, р. 34, 84, 239, 283; см. также Нижний Заб
Малый Кавказ, хр. 32 Манкисум 363, 455
Марад 194, 248, 254, 320, 446; см. также Ванна ва-ас-Са’дун
Мардаман, г. 250
Мардин 258
Мари 142, 165, 175, 182, 184, 186, 188, 190, 211, 220, 222, 224, 234—235, 239, 248,283, 287, 289, 320, 331, 342, 346, 352, 362-364, 378, 390, 396, 425, 446, 448, 453, 464, 478, 480, 482, 504, 506, 507; см. также Телль-Харйри
Мархаши 283, 424; см. также Варахсе Мат-тамтим 388; см. также Приморье Меандр (Большой Мендерес), р. 31 Междуречье 35, 292
Мелаха 179, 242, 267, 318, 459 Меллухха см.	Мелаха
Мертвое море	34
Месопотамия 30, 33—37, 72, 93, 96, 106, 135, 145,	150,	156,	163,	175,	180,
184, 220,	241,	246,	250,	253,	255,
278, 284,	289,	292,	300,	318,	324,
330, 338, 341, 362—364, 370, 371, 384, 385,	388,	389,	391,	399,	404,
410, 416,	418,	419,	422,	423,	425,
428, 429,	444,	445,	454,	457,	459,
462, 482, 499, 500, 505—507 — Верхняя 35, 37, 66, 74, 86, 88, 90, 96, 138, 143, 150, 220, 222, 234, 240, 250, 258, 289, 320, 364, 368, 390, 387, 419—421, 424—427, 455, 502
— Нижняя 34—38, 65, 66, 74—76, 78, 80, 84, 86, 88, 90—93, 96, 106, 107,	120,	124,	126,	135,	136,	138,
139, 142—146, 149—151, 152, 154, 156,	158,	161,	166,	167,	169,	170,
174,	175,	195,	210,	211,	216,	220,
222,	234,	240,	241,	244,	246,	248,
253, 260, 268, 282, 284, 287, 289, 293, 316,	321,	322,	324,	326,	329,	330,
337,	342,	358,	362,	364,	369,	387,
388,	393,	396,	397,	406,	408,	413,
415, 418—424, 426—430, 436, 444, 454, 455, 474,
,	— Северная 66, 74, 84, 91, 92, 13 3
527
Копетдаг, хр. 33, 58, 59
Кос, о-в 462
Котурский перевал 37
Красное море 30, 34, 93
Крит, о-в 31
Кувари (Шубари) 169
Кувейт 38
Кулаба, г. 141, 148, 169, 170, 265
Кура, р. 32, 33, 36, 62
Курдистан 43, 45, 48, 50, 56
Кут аль*-Амара 138
Куталлу 142, 342, 357, 363, 386 кутии (гутеи) 165, 253—255, 256, 258, 260, 263, 268, 283, 362, 386
Куту, г., ном (шум. Гуду а) 141, 194, 324, 446; см. также Телль-Ибрахим кушиты 94
Куюнджик, городище 150; см. также
Ниневия
Кызылузен 33
Кюль-тепе (в Закавказье) 62, 63
Лагаш, г., ном 134, 139, 142, 147, 164, 165,	170,	171,	174,	190,	194,	195,
196,	198,	200,	201-203,	207,	211,
214,	216,	222,	230,	236,	238,	241,
243,	244,	248,	252,	253,	255,	260,
262—268,	271—273,	275,	276,	286,
287, 289, 305, 313, 317—318, 340, 341, 386, 388, 390, 446, 502, 503; см. также ал-Хиббе
Лакейта, оазис 48
Ларак г., ном 134, 142, 287
Ларса 141, 170, 211, 281, 292, 310, 316— 318, 320, 323, 324, 326, 334, 338, 340—342, 355—358, 359-364, 367— 369, 378, 382, 385—388, 394, 396, 397, 413, 433, 484, 506
Ленинград 120
Ливан, совр. гос. 37
Ливанские горы, Ливан 30, 31, 34, 37, 169, 306, 471 ливийцы 95 Ливия 37 луллубеи 250, 252, 256, 258, 260, 283, 293
лу-мар-ту см. аморей
Лурестан 386, 396
Маган 84, 179, 242, 248, 267, 276
Мадат 398
Мадга 263
Малайя 39
Малаккский полуостров 454
Малатья 220
Малая Азия 30—33, 37, 48, 52, 54, 66,
Указатель географических названий
240, 250, 286 — Южная 80
Месопотамская низменность 56, 66, 75 Мертвое море 31
Ме-Энлйла 194, 239, 248, 320, 341
Мптаннп 390, 420, 423, 425; см. также Ханпгальбат
мптаннпйцы 418, 439, 460
Монголия 46
Мосул 66, 84
Мугарет эс-Схул 43
Мугарет аль-Вад 47, 50
Муру, 142, 167
Мустье, пещера 42
мутпябаль (аморейское племя) 319, 340
Навар (Намру) 250, 258, 425
Народная Демократическая Республика Йемен 38
Насирппе 246
Нгирсу, г. 130, 142, 150, 171, 188, 192, 195, 196, 198, 203, 214, 220, 242, 258, 263, 264, 320, 446; см. также Телло
Неандерталь, долина 42
Нейриз, оз. 33
немцы 95
Нпа, пещера 44
Нйбуру, см. Ниппур
Нигер, совр. гос. 94
Нигерия, совр. гос. 94
Нижнее морс (лагуна Персидского залива) 211, 236, 238, 246
Нижний Заб, р. 239, 268, 428, 433, см. также Малый Заб
Нил, р. 31, 34, 36, 37, 45, 47, 48, 90, 94, 95, 106
Нйна-Спраран 142, 150; см. также Спра-ран
Ниневия 150, 246, 293, 294, 363, 371, 455, 469, 500, см. также Куюнджпк
Нйппур	139,	141 — 143,	146,	147,	150,
164,	165,	169,	170,	171,	194,	196,
198,	207,	211,	212,	234,	236,	238,
241,	244,	248,	250,	252,	253,	263,
267, 280, 286—290, 304, 305, 311, 314, 318, 319, 320, 322—324, 331, 335, 339—342, 367, 362, 368, 371, 386—389, 392, 419, 423, 427, 434, 435, 439, 446, 457, 506, 507; см. также Ниффер
Нйффер, г. 141, 143, 150; см. также Ниппур
Новая Гвинея 91
Нубия 45
Нубия-Эфиопия 179
Нуза (Нузи) 429, 430, 504, 507; см. также Гасур, Иорган-Тепе
нумхум (аморейское племя) 319
Объединенные Арабские Эмираты 38 Оке, р. 32; см. также Амударья Олдувай, ущелье 38, 39 Олортесайл, стоянка 40
Оман 30, 34, 38, 84, 179, 242
Опис (Упи) 142, 428, 433, 455
Оронт, р. 31, 34, 175; см. также Аси
Падан 419, 426
Пакистан 91, 106, 218
Палестина 30, 31, 34, 35, 37, 39, 42, 43, 45, 47, 66, 102, 319, 390, 422,. 470 — Южная 30
Пальмира см. Тадледр папуасы 91 Пекин 39
Передняя Азия 29, 30, 33, 38, 44, 62, 65, 86, 93—96, 111, 123. 166, 220, 265, 359, 382, 410, 425, 429, 439, 454, 461, 462, 484
Персида (Фарс) 33
Персидский залив 30, 33, 35—38, 72, 75, 82, 139, 142, 145, 175, 179, 195, 211, 238, 242, 243, 263, 267, 268, 323, 341, 371; см. также Нижнее море
Песседжик-депе 60
Пи-Наратпм 323, 341
Пир-Хусейн 236
Плодородный полумесяц 34, 36, 37, 84, 86, 95, 96, 106
Прикаспий 50
Приморье 388—390, 413, 418, 420, 421, 424, 429, 433; см. также Мат-тамтим
Пропонтида (Мраморное море) 32
Пузриш-Даган (или Цйллуш-Даган) 275; см. также Дрехем
Пурупгханда 239, 250
Пуш 194
рабабум (аморейское племя) 319. 320
Рас-аль-Амийа, поселение 78
Рамади 361
Рапикум 320, 341, 361, 362
Рас-Шамра (Угарит) 506
Рим 384
Риони, р. 32
Россия 400, 502, 505
Сабум 268
Сагаратум 388, 420
Сагу б, местечко 271
528
Указатель географических названий
Сакарья, см. Сангарий
Самарканд 43
Самарра 68, 70, 86, 91, 102, 138, 150
Сангарий (Сакарья), р. 31
Саннйя, оз. 142
Сарипуль, местечко 258
Саровская равнина 30, 34
Саудовская Аравия 38
Сахара 38, 64, 66, 94
Себиль, селение 48
Севан, оз. 32
Сеймерре, р. 168
Сейхан, р. 31
семиты 95, 234, 280, 351
—	западные 220, 250, 284, 316, 318, 339, 422, 423, 425
—	восточные 92, 93, 96, 135, 136, 138, 234
—	южные 280 семито-хамиты 94 Сёнкере, г. 141; см. также Ларса Серебряные горы (Малоазийский Тавр) 239
Сефидруд (Кызылузен), р. 33
Симашки, г., ном 258, 287, 289, 362, 394, 396
Симуррум 239, 250, 283; см. также Алтынкёпрю
Синайский полуостров, синай 29, 30, 37 Сиппар, г., ном 134, 141, 170, 253. 254, 260, 281, 320, 324, 332, 338, 364, 369, 382, 385, 388, 397, 423, 428, 433, 434, 446, 456, 506; см. также Аб-Хабба
Сираран. 142; см. также Нина-Сираран Сирийская степь 455
Сирийская пустыня 30, 38, 84
Сирия, совр. гос. 37, 138, 142, 239
Сирия 29, 30, 34, 37, 39, 42, 43, 45, 47, 74, 169, 175, 220, 234, 236, 238, 240, 242, 253, 275, 289, 319, 320, 339, 362, 413, 422, 423, 425, 506 — Северная 66, 86, 96, 117, 138, 220, 239, 240, 250, 276, 455 — Северо-Западная 34 скандинавы 95 славяне 95 Советский Союз 37
Сомали, совр. гос. 94
Средиземное море 29—31, 33—35, 211, 220, 235, 238, 240, 244, 250, 264, 273; см. также Верхнее море
Средиземноморье 503
Средний Восток 32
Средняя Азия 33, 37, 42, 58, 60, 63, 86, 496
СССР 277, 311, 496, 502, 503, 505, 507
Стамбул 506
су (народ) 287
субареп 239, 242, 250, 288, 289, 362; см. также хурриты
Субарту[м] (Шубарту), Субир 239, 258, 260, 283, 363
Сугагу 424
Судан, совр. гос. 94
Сузы 75, 87, 88, 102, 216, 239, 244, 246,
248, 252,	263, 286,	289,	318, 359,
364, 374,	392—394,	396,	400, 402,
404, 408,	410, 424,	426,	428, 503,
504, 506,	507		
Суму-Элем 322 сутпп 319, 338, 339, 363, 422, 423, 425, 429
Суэцкий залив 30
Суэцкий перешеек 30, 94
США 502, 504
Сырдарья, р. 32, 36; см. также Яксарт
Тавр, горы 31, 263
— Малоазийский 31, 239
— Понтийский 31
Таджикистан 60
Тадмор, пли Пальмира 31
Таиланд 37
Тальхатум 250
Танганьика, оз. 38
Танзания, совр. гос. 94
Тар, пустыня 33
Тартесс, Таршиш, Тарсису 459
Тебриз 179
Теджен, р. 33
Теллб 130, 142, 150, 188, 192, 196, 198, 220, 244, 258, 320, 446, 502, 503; см. также Нгирсу
Телль аль-Мукайяр 76, 142, 150, 152, 154; см. также Ур.
Телль-Асмар 141, 150, 220, 226, 320;
см. также Эшнуна
Телль ас-Савван 66, 68, 507 Телль-Атшап 390
Телль-Ахмар 150
Телль-Брак, городище 90, 150, 220, 250, 283, 390
Телль-Ибрахпм, 141; см. также Куту Телль-Мардих 220, 239, 250; см. также
Эбла
Телль-Мишрпф, см. Катна
Телль-Сыфр 142, 342; см. также Куталлу Телль-Укайр 78, 124, 126, 134, 141, 152, 230
Телль-Ухаймир 141, 150
Телль-Халпф 75; см. также Халаф
529
Указателъ географических названий
Тслль-Харйри 142, 237, 239; см. также Мари
Телль-Хассуна 70; см. также Хассуна
Телль-Шемшара 56
Тельмун, о-в 145, 242, 318, 454, 459; см. также Дпльмун, Бахрейн
Темир-хан 56
Тенжен, р. 33
Тепе-Гавра, поселение 78, 82, 88, 150, 236
Тепе-Гуран 56
Тепе-Мальян 218, 246, 283; см. также
Анчан
Тепе-Сиалк 218
Тепе-Сохраб 56
Тепе-Яхья 218
Терка 386, 420
Техут 63
Тешик-Таш, пещера 43
Тивериадское озеро, или Генисаретское озеро (иначе Галилейское) 31
Тигр, р. 30, 32-38, 66, 68, 72, 84, 88, 91, 92, 138, 139, 142, 145—150, 175, 211, 235, 239, 250, 258, 260, 263, 286, 307, 319, 320, 323, 332, 339, 362, 363, 369, 371, 386, 390, 421, 423— 426, 428, 455, 459, 500
Тпль-Барсиб см. Телль-Ахмар Тилькй-тепё 74
Тод, местечко 289
Туз, оз. 31
Туплиаш 419, 428, 448; см. также Эшнуна, Телль-Асмар
Турция 37, 43, 500, 504, 505
Туттуль, Верхний 238, 425
Туттуль, Нижний 238, 263, 260; см. также Хит
Тутуб 126, 130, 150, 184, 186, 218, 222, 228, 253, 320, 359; см. также Хафадже
Тушка, стоянка 45
Убайд 76, 78, 80, 82, 84, 86, 88, 91, 101, 107, 121, 142, 150, 154, 167, 172, 220, 222, 506
Угарит см. Рас-Шамра
Узбекистан 43
Укушук, ном 142
Уллнзум (Уллаза) 250
Умма, г., ном 142, 148, 170, 195, 196, 198, 200, 210—212, 214, 220, 230, 235, 238, 253, 244, 253—255, 260, 263, 286, 287, 289, 305, 313, 319, 446, см. также Йоха
умман-манда (кутии) 253
Уну[г] 169
Упи, см. Опис
Ур., г., ном 84, 135, 139, 142, 145, 150,
152, 164, 165, 167—172, 175, 178, 179, 182, 186, 188, 190, 192, 194-196, 200, 210—212, 222, 226, 228, 230, 234, 236, 238, 243, 248, 260, 262, 263, 265, 271, 274, 280, 282, 283, 287—290, 296, 300, 317, 318—320, 322, 323, 326, 331, 334, 337, 338, 340—346, 348, 349, 355—358, 366, 369, 371, 386, 388, 390, 392, 393, 397, 423, 434, 446 456, 461, 506; см также Телль аль-Мукайяр
Урал 46
Урарту 506
Урбиллум (Арбелу) 268, 283; см. также Эрбиль
Ури, Ва’риум (или Ки-Ури) 138
Уркиш 258
Урмия, оз. 33
Урук, г., ном 72, 107, 111, 112, 122, 130, 132, 134, 138, 141, 142, 148, 150, 156, 160, 161, 164, 165, 167, 170, 171, 178, 194—196, 200, 210—212, 224, 226, 235, 238, 248, 265—267, 283, 287, 290, 305, 306, 310, 318, 319, 320, 322, 340, 341, 363, 386, 387, 416, 422, 434, 446,470, 471, 474, 507; см. также Варка
Уршу[м] г., гос. 275, 276, 283
Файюм 91
Фао 142, 323
Фара 141, 145, 150, 170, 302, 303, 506; см. также Шуруппак
Фарс 33, 246, 283; см. также Персида Фивы 482
Финикия 31, 37, 42, 250, 289, 461 ФРГ 507
Франция 42, 502, 504—507 французы 95
Хабур, р. 34, 175, 220, 240, 250, 255, 283.
318, 386, 390, 418
Хабуба-Кабира, городище 143, 150, 220 Хавилум 258 Хаджилар 54, 56
Хаджи-Мухаммед, городище 78, 107
Халаф, городище, культура 75, 86, 91, 101, 102, 149, 150, 154
халдеи (южноарамейские племена) 429 Халлаб, гора 244
Хамадан 218, 394
Хамази 194, 268
Хамун, оз. 179
Хана 386, 391, 419, 420
Ханейское царство 386, 390, 391, 418, 420 ханейцы ('анейцы), ханеи 319
530
Указатель географических названий
Ханигальбат, 390; см. также Митанни
Харши 283
Хассуна, культура 66, 70, 72, 86, 91, 101, 102, 150; см. также Телль-Хас-суна
Хаттуса (Хаттуша) 506; см. также Бо-газкёй
хатты (хатти, протохетты) 418
Хафадже 130,184,186, 218, 228; см. также Тутуб
Хелуан 48
Хермон, гора 31
Хеттское царство 391, 425, 433, 438 хетты (неситы) 391, 416, 418, 419, 424, 425, 439
Хилле 138, 194
Хильменд, р. 179, 454, 455
хирана 425
Хит 84, 238, 362; см. также Туттуль Нижний
Хуанхэ, р. 106
Хузестан 33, 34, 36, 75; см. также Элам
Хула, оз. 31, 47
хурриты (хурри, хурритские племена; хури) 239, 258, 260, 283, 288, 359, 362, 419, 440, 455; см. также субареи
Хурсанг-калама 141
Хумурти 283
Хуррум, плоскогорье 306
Хухнури 239, 258, 283, 392
Цйллуш-Даган 272; см. также Пузриш-Даган
Чагер-Базар 150, 390 чадцы 94
Чатал-Хююк, городище, культура 51, 52, 54, 57, 59, 60, 63, 76
Черное море 29, 30—32
Чехословакия 505, 507
Чжоукоудянь 39
Чикаго 504
Чога-Замбиль 400, 406, 410, 426, 507; см. также Дур-Унташ
Чога-Мами 68
Чорох, р. 32
Ша'ар ха-Галан 102
Шадуппум 440
Шанидар, пещера 43, 45, 48
Шаньси, провинция 42
Шатт эль-Араб, р. 37
Шатт аль-Кар 139
Шатт аль-Хай 139
Шаур, р. 216
Шерихум 246
Шираз 218, 392
Шому-тепе, городище и культура 62 Шулаверис-гбра, поселение 62
Шумер 75, 90, 108, 109, 111, 122, 126, 128, 129, 130, 132, 134, 140, 143-145, 147—139, 156, 164, 179, 182, 188, 200, 212, 216, 218, 230, 235, 238, 240, 243, 263—268, 274, 276—278, 282, 284, 286, 289-292, 307, 308, 313, 341, 342, 362, 388, 392, 397, 408, 410, 420, 422, 427, 435, 500, 505
шумеры 87, 92, 93, 109, 132, 134, 135, 136, 138, 142, 143, 145, 146, 149, 169, 174, 179, 204, 260, 265, 268, 277, 278, 280, 282, 284, 298, 303, 308, 313, 314, 454
Шуруппак, г., ном 134, 141, 150, 170, 171, 172, 174, 175, 222, 226, 253, 302, 320, 397, 446, 506; см. также Фара
Э-Ана 107, 108, 110-112, 121, 126, 127, 130, 134, 138, 141, 143, 144, 149— 151, 152, 154, 156, 158, 163, 168, 169, Э-Нинмар 214, 238, 341
Эбесх, гора 307
Эбла 211, 220, 234, 238, 239, 250, 275, 276, 283, 289; см. также Телль-Мардих
Эгеида 32
Эгейское море 31
Экаллатум 455
Элам 33, 36—38, 66, 75, 86, 87, 88, 92, 106, 128, 142, 163, 168, 169, 196, 211, 216, 218, 220, 236, 239, 243, 244, 246, 250, 252, 253, 255, 256, 258 260, 275, 283, 286, 289, 317, 318, 340, 341, 359, 362, 391—394, 396, 397 ,400, 404, 406, 408, 410, 412-415, 419-421, 424—429, 433, 480, 482, 500, 503, 506; см. также Хузестан
эламиты 92, 170, 242, 253, 324, 342, 344, 359, 413, 414, 424, 426, 428, 440, 444 Эламская низменность 216
Эль-Амарна 423, 506; см. также Ахета-тен (Ах-Йати)
Эльбурз, хр. 33
Эль-Каб 48
Эль-Литани, р. 31
Эль-Узайм, р. 34; см. также Адем
Эль-Хаммар, оз. 142
Эрбиль 239, 268, 283; см. также Арбела Эреду, г., храм 72, 78, 84, 92, 126, 134, 139, 142, 143, 145, 147, 150, 152, 167, 170, 211, 267, 290, 310, 322, 371, 472, 507; см. также Абу-Шайхрайн
531
Указатель географических названий
Эфиопия сов. гос. 94
Эшнуна (Туплпаш) 126, 130, 141, 150, 167, 222, 226, 253, 286, 287, 289, 320, 324, 326, 340—342, 359, 360, 362, 363, 366, 386, 388, 393, 396, 397, 419, 420, 428, 448, 466; см. — также Телль-Асмар
Ява 39
Яксарт, р. 32; см. также Сырдарья
Япония 37
Ярым-тепё 66, 507
Яримута 239
ямутбала (аморейское племя) 319, 340,
341, 361, 386, 387, 390, 422
йхрурум (аморейское племя) 319, 324
СОДЕРЖАНИЕ
От редколлегии	17
Глава I
ПРЕДЫСТОРИЯ ДРЕВНЕВОСТОЧНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ	28
1.	География древнейшего Ближнего Востока	29
2.	Человек древнекаменного века на Афро-Азиатском континенте 38
3.	Возникновение и становление экономики производства и воспроизводства продукта	47
4.	Иерихон и Чатал-Хююк	51
5.	Первые земледельцы гор Загроса	56
6.	Среднеазиатские земледельцы и скотоводы	58
7.	Первые земледельцы Закавказья	62
8.	Мир в эпоху, предшествовавшую древневосточным цивилизациям	63
9.	Первые земледельцы Нижней Месопотамии и Элама	66
10.	Сложение и расцвет убайдской культуры. Ранняя культура в Сузах	75
И. Создатели земледельческих культур Ближнего Востока: земледельцы, пастухи и первые ремесленники	90
12. Общественный строй земледельческого населения Передней
Азии накануне возникновения цивилизаций	96
13. Сознание людей накануне возникновения цивилизаций. Познание мира и рождение искусства	98
Глава II
ПРОТОПИСЬМЕННЫЙ ПЕРИОД В ДВУРЕЧЬЕ	107
1.	Нижняя Месопотамия накануне переворота в технике ирригации	107
2.	Образование первых ирригационных систем	ИО
3.	Изобретение шумерской иероглифической письменности	112
4.	Начальный этап Протописьменного периода	120
5.	Второй этап Протописьменного периода. Возникновение общественных классов	126
6.	Конец Протописьменного периода. Люди и общество	132
7.	Идеология, культура и искусство Протописьменного	периода 144
Глава III
РАННЕДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД В ДВУРЕЧЬЕ И ЭЛАМЕ	162
1.	Исходные данные для относительной и абсолютной хронологии периода	162
2.	Первый этап	Раннединастического	периода	167
3.	Второй этап	Раннединастического	периода	170
4.	Третий этап	Ранне династического	периода	175
533
Содержание
5.	Социальная структура Лагаша как образец структуры общества третьего этапа Раннединастического периода	201
6.	«Реформы» Уруинимгины	207
7.	Конец Раннединастического периода	210
8.	Элам и Верхняя Месопотамия в первой половине III тысячелетия до н. э.	216
9.	Искусство Раннединастического периода	222
Глава IV
ПЕРВЫЕ ДЕСПОТИИ В ДВУРЕЧЬЕ	233
1.	Династия Аккаде	233
2.	Владычество Элама, кутиев и II династии	Лагаша	255
3.	Царство Шумера и	Аккада: III династия	Ура	267
4.	Идеология Царства	Шумера и Аккада	280
5.	Политическая история Царства Шумера и Аккада при III династии Ура	282
6.	Аморейское вторжение, падение III династии Ура и возвышение I династии Иссина	284
7.	Искусство периода первых деспотий в Двуречье	293
8.	Шумерская литература	300
Глава V
СТАРОВАВИЛОНСКИЙ ПЕРИОД
В ДВУРЕЧЬЕ	316
1.	Захват городов Нижней Месопотамии западными семитами (амореями)	316
2.	Общественно-политические изменения	в аморейских	царствах 324
3.	Царство Ларсы при Варад-Сине и Рим-Сине I.	Эшнуна	340
4.	Старовавилонское царство Хаммурапи	361
5.	Законы Хаммурапи	370
6.	Старовавилонское царство от смерти Хаммурапи до падения его дома	385
7.	Эламское царство в Старовавилонский	период	391
Глава VI
СРЕДНЕВАВИЛОНСКИЙ ПЕРИОД В НИЖНЕЙ МЕСОПОТАМИИ
И ЭЛАМЕ	415
1.	Создание Касситского царства	415
2.	Средневавплонское общество	429
Глава VII
ВАВИЛОНСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ
и	культура	445
Хронологическая таблица	486
Список сокращений	492
Библиография	494
Указатель имен	515
Указатель географических	и	этнических названий	523
История древнего Востока. Зарождение древней-И90 ших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. I. Месопотамия. М.г Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.
534 с. с ил. и карт.
Эта книга — первая из серии обобщающих трудов, посвященных истории древнего Востока. Она подводит итог многолетним исследованиям советских и зарубежных востоковедов, воссоздающим на современном уровне наших знаний картину зарождения и становления одного из самых первых классовых обществ на земле — цивилизации Древнего Двуречья (Месопотамии). Читатель найдет здесь подробные сведения о политической, социальной, экономической истории Шумера, Аккада, раннего Вавилона, идеологии и культуре народов, создавших эти государства, на раннем этапе их развития.
И
0504010000-001 013 (02)-83
БЗ-94-85-81
9(М)03
ИСТОРИЯ
ДРЕВНЕГО ВОСТОКА
Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации
Часть I Месопотамия
Редакторы Н. В. БАРИНОВА, Г. М. БАУЭР
Художник С. С. ВЕРХОВСКИЙ
Художественный редактор
Технический редактор
Младший редактор
Корректоры
Э.	Л.ЭРМАН
М. В. ПОГОСКИНА
Н. А. КОЧНЕВА
Н. Б. ОЗЯГИНА, Л. И. ПИСЬМАН
Утверждено к печати
Институтом востоковедения Академии наук СССР
ИБ № 13966
Сдано в набор 03.03.80. Подписано к печати 11.08.82. А-04008. Формат 70xl08’/i6. Бумага типографская № 2. Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая. Цветные иллюстрации отпечатаны на бумаге люксоарт. Вкладка отпечатана на офсетной бумаге. Усл. п. л. с вкл. 50,75. Усл. кр.-отт. 74,9. Уч.-изд. л. 51,29. Тираж 25050 экз. Изд. JMs 3603. Тип. зак. 1238. Цена 3 р. 90 к.
Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»
Москва К-45, ул. Жданова, 12/1
Ордена Трудового Красного Знамени
Первая типография издательства «Наука» 199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12