/
Автор: Белявский М.Т.
Теги: история история россии история российского государства ломоносов
Год: 1955
Текст
к 200"
ЛЕТИЮ
МОСКОВСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА
1755 "1955
московский
ОРДЕНА ДЕНИНА
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ М. В. ЛОМОНОСОВА
М.Т.БЕЛЯВСКИЙ
м.вломоносов
и ОСНОВАНИЕ
московского
УНИВЕРСИТЕТА
•))ЛкС
ИздателЬсгпво Московского
университета 1955 г.
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета
Под редакцией
академика
М. Н. Т ИХО МИРОВ А
ПРЕД И СЛОВ И Е
М ногогранна и разнообразна была деятельность великого рус-
ского ученого и патриота Михаила Васильевича Ломоносова.
С трудом верится, что один и тот же человек мог одновременно рабо-
тать в таких различных по содержанию и по методу исследования
науках, как физика и химия, с одной стороны, история, языкозна-
ние и литература, с другой. Еще более поразительны результаты
деятельности Ломоносова. Какой бы областью знания ни занимался
Ломоносов, везде он оставил прочные следы своих научных изыска-
ний, своей творческой мысли, своей практической работы.
Ломоносов был великим теоретиком и практиком. Поэтому он
не только сам трудился на пользу отечественной науки и просвеще-
ния, но и был озабочен созданием новых кадров ученых и практиче-
ских работников: инженеров, мастеров разных специальностей,
докторов, учителей и т. д. Любимыми его детищами были универси-
тет и гимназия при Академии Наук в Петербурге. Ломоносов затра-
тил много сил для того, чтобы превратить их в настоящие учебные
заведения, но на каменистой почве тогдашнего дворянского Петер-
бурга университет и гимназия не привились и вскоре захирели.
Главной причиной этого было нежелание царского правительства
5
и академического начальства развивать народное образование, до-
ступное для всех кругов населения. Дворянство и чиновничество
пытались всячески отгородиться от трудящегося населения, при-
числяя его к «подлому» сословию.
Печальная история университета и гимназии при Академии
Наук в Петербурге в какой-то мере получила уже освещение в исто-
рической литературе. Гораздо меньше известна роль Ломоносова
в создании другого очага отечественного просвещения и науки, пер-
вого русского университета—Московского университета. Этой теме
и посвящена издаваемая книга.
В исторической литературе долгое время господствовало невер-
ное представление о том, что инициатива создания Московского
университета принадлежала его первому куратору И. И. Шувалову,
фавориту императрицы Елизаветы Петровны. Это представление
упорно поддерживалось официальными кругами и наиболее яркое
выражение нашло в истории Московского университета, изданной
к его 100-летней годовщине. Царское правительство всячески ста-
ралось представить себя сторонником народного просвещения и ини-
циатором создания первого университета в стране.
• • Издаваемая книга разрушает легенду о Шувалове и императри-
це Елизавете Петровне как создателях Московского университета.
Истинным зачинателем «сего полезного дела» были не императрица
и ее фаворит, а великий русский ученый Ломоносов. Впервые на
основании неопровержимых фактов показана руководящая роль
Ломоносова в создании Московского университета. Первый учебный
план Московского университета был выработан при деятельном уча-
стии Ломоносова. Ему принадлежит и заслуга организации при уни-
верситете гимназии, так как Ломоносов справедливо говорил, что
университет без гимназии это «пашня без семян».
Так, .Ломоносов образно сказал о неразрывной связи высшего
образования с начальным и средним.
В Московском университете работали ближайшие ученики Ломо-
носова, проводившие его идеи, боровшиеся за передовые взгляды
в науке.
Московский университет по праву носит имя своего основателя
Михаила Васильевича Ломоносова.
At. Тихомиров
В нашем сознании неразрывно связаны два замечательных явле-
ния русской национальной культуры и науки—Ломоносов и Мо-
сковский университет. Тем более странным может показаться то
обстоятельство, что тема «Ломоносов и Московский университет»
до сих пор совершенно не разработана, что по вопросу об основании
университета и роли Ломоносова все еще распространены антинауч-
ные и антипатриотические концепции, созданные дворянской и бур-
жуазной историографией.
Всячески раздувая и выставляя слабые стороны в мировоззре-
нии и деятельности Ломоносова и, наоборот, скрывая и замалчивая
сильные стороны великого русского ученого-материалиста, патриота
и демократа, представители дворянской и буржуазной науки упор-
но клеветали на Ломоносова. «Великого мужа, вышедшего из среды
народной» (Радищев), они изображали всего лишь автором торже-
ственных од, певцом царей земных и небесных, далеким от народа.
Материалиста Ломоносова, страстного борца против средневековой
религиозной схоластики, они превращали в сторонника союза на-
уки с религией и даже, более того, в сторонника подчинения науки
религии. Под их пером Ломоносов превращался в человека, которого
осыпали непрерывными почестями и наградами Елизавета, Екате-
рина II и их приближенные. Эта фальсификация образа и деятель-
ности Ломоносова была начата еще графом А. П. Шуваловым, напе-
чатавшим в 1765 году на французском языке краткую биографию
Ломоносова. «Все наши государи последовательно покровительство-
вали и одобряли этого великого человека... Императрица Елизавета
сделала его профессором химии в императорской Санктпетербург-
ской Академии Наук и осыпала его благодеяниями. Царствующая
сейчас императрица делала тоже еще в большем размере»1,—писал
Шувалов. Как это ни странно, но даже новейшие исследователи
порой изображают А. Шувалова горячим поклонником и единомыш-
ленником Ломоносова, не замечая злостной фальсификации деятель-
ности великого ученого1 2.
Под пером дворянских и буржуазных исследователей борьба
Ломоносова «с неприятелями наук Российских» превращалась
в цепь случайных столкновений и скандалов. Его гениальные от-
крытия замалчивались и приписывались другим, а его самого пре-
вращали в несамостоятельного ученика западноевропейских ученых,
философов и поэтов Ньютона, Лейбница, Вольфа, Готшеда и других.
В довершение всего Ломоносова искусственно изолировали от пред-
шествующего и последующего развития передового, демократиче-
ского направления в русской национальной культуре и науке. Он
изображался гениальным одиночкой, замечательные мысли и гениаль-
ные идеи которого будто бы не были подхвачены и развиты ни со-
временниками, ни последующими поколениями. Версия об одино-
честве, изолированности Ломоносова, широко распространенная
в буржуазной науке, оказалась одной из наиболее живучих, не-
смотря на свою полную несостоятельность.
Пламенный патриотизм Ломоносова, гордость за героическое
прошлое русского народа и непоколебимая вера в светлое будущее
России подменялись лжепатриотическими построениями в духе ре-
акционной «теории официальной народности». В результате этого
замечательный сын великого русского народа, выражавший инте-
ресы народа и боровшийся за осуществление важнейших прогрес-
сивных мероприятий, оказывался в лагере реакции. Его изображали
то единомышленником и соратником Екатерины II и Шувалова, то
предшественником славянофилов и других духовных и светских
реакционеров в политике и в науке.
1 М. В. Ломоносов. Сборник статей и материалов, т. II, М.—Л.,
1946, стр. 48—49.
2 Там же; Д. С. Бабкин. Биографии Ломоносова, составленные его
современниками, стр. 5—50.
8
За 200 лет, которые отделяют нас от жизни великого ученого,
представители дворянской и буржуазной науки по-разному оцени-
вали деятельность Ломоносова. На первый план выдвигалась то
одна, то другая сторона его научной, литературной и обществен-
ной деятельности. Далеко не одинаково оценивались одни и те же
факты его биографии, основные положения его мировоззрения
и те или другие из его произведений. Но, несмотря на наличие
огромного числа оттенков и вариантов в оценке жизни и деятель-
ности Ломоносова в дворянской и буржуазной науке и публицистике,
существо их составляет та ложная антиисторическая концепция,
основные положения которой были охарактеризованы несколькими
строками выше. Именно эта концепция лежит в основе совершенно
различных по значению, содержанию и направлению работ Пе-
карского, Билярского, Куника, Шевырева, Ламанского, Соловьева,
Погодина, Сухомлинова, Милюкова и других представителей бур-
жуазной науки. Ко многим из этих работ приходится обращаться
и сейчас, но их ценность и значение в настоящее время ограничивают-
ся исключительно тем богатым фактическим и документальным ма-
териалом, который в них содержится. Особенно много фактического
материала в работах Пекарского, Билярского и Ламанского1. Значи-
тельное количество документальных материалов было использовано
и приведено Сухомлиновым в его многотомной «Истории Российской
Академии»1 2 и особенно в комментариях к предпринятому Акаде-
мией Наук собранию сочинений Ломоносова3.
Но, привлекая и используя эти и другие работы буржуазных
историков и литературоведов, необходимо иметь в виду, что подбор
материалов сделан в них крайне тенденциозно, что комментарии
к ним извращают характер и содержание деятельности Ломоносова,
что их общая концепция совершенно порочна. Такой характер и
направление всех работ о Ломоносове представителей дворянской
науки определялся тем, что дворянство представляло собой в XIX веке
наиболее реакционный класс страны и его идеологи направляли
все свои усилия на защиту реакционных уже по существу отжив-
ших производственных отношений, на воспевание самодержавия,
охранявшего незыблемость крепостничества. В этих условиях не
1 См. П. П. Пекарский. История императорской Академии Наук, Т.П,
СПб., 1873 (в дальнейшем «Пекаре кий»); П. Билярский. Материалы
для биографии Ломоносова, СПб., 1865 (в дальнейшем «Бил ярски й»);
Б. И. Ламанский. Ломоносов и Петербургская Академия Наук, М.,
1865 (в дальнейшем «Л а м а и с к и й»).
2 См. М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, тт. I —
VIII, СПб., 1874—1888 (в дальнейшем «Сухомлине в»).
3 См. М. В. Ломоносов. Сочинения, изд. Академии Наук,
тт. I—VIII, 1891—1948 (в дальнейшем «Ломоносов. Соч.»).
9
могло быть и речи о правильном освещении жизни и деятель-
ности великого сына народа, выражавшего прогрессивные устрем-
ления масс. Что же касается буржуазии и ее идеологов, то и
они не дали и не могли дать правильной оценки благородной
патриотической деятельности Ломоносова, выражавшего интересы
народных масс. Крайне слабая, трусливая и связанная с крепо-
стническим способом производства и крепостническим государ-
ством, русская буржуазия никогда не была в нашей стране ре-
волюционной силой, она никогда не возглавляла народ в его борьбе
против самодержавия и крепостничества. Она постоянно шла на
сделку с самодержавием и крепостниками, боялась движения масс,
возлагая надежды на реформы сверху. В этих условиях буржуазия
сознательно выхолащивала демократическое содержание деятель-
ности Ломоносова, материалистическое содержание его работ и
изображала самодержавие и крепостников в роли покровителей
и благодетелей ученого и всей русской культуры и просвеще-
ния. Эти тенденции буржуазной науки с особой силой прояви-
лись в пореформенный период, когда на историческую арену вы-
ступил пролетариат, ставший во главе народа в его борьбе за уничто-
жение самодержавия и пережитков крепостничества в экономике
и политической жизни, в борьбе за победу буржуазно-демократиче-
ской революции.
С фальсификацией мировоззрения и деятельности Ломоносова
непосредственно связано извращение его роли в основании Москов-
ского университета, а также извращение содержания и значения дея-
тельности первого русского университета. Наиболее грубо и открыто
это выявляется в трудах представителей официальной дворянско-
монархической историографии (Шевырева, Снегирева, Погодина,
Половцева и других). В решении ряда второстепенных вопросов,
в изложении и оценке отдельных фактов из истории основания и
деятельности Московского университета дворянские и буржуазные
авторы во многом расходятся, но все они сходятся в главном. Для
их работ характерны следующие основные положения:
1) Восхваление Елизаветы и Шувалова и крайнее преувеличе-
ние их роли и, наоборот, систематическое замалчивание и извра-
щение роли Ломоносова в создании и превращении университета
в центр передовой русской науки и культуры. .
2) Попытка изобразить русскую национальную культуру и
науку лишенными творческой самостоятельности. В применении
к Московскому университету это сводилось к утверждению, что он—
плохая копия немецких университетов, сделанная якобы Ломоносо-
вым без учета русской действительности. Все успехи университета
приписывались группе реакционных псевдоученых, работавших
10
в нем в XVIII веке (Рейхель, Дилтей, Лангер, Шаден, Рост,
Шварц и др.). Одновременно с этим замалчивалась и извра-
щалась деятельность представителей передового ломоносовского
направления: Николая Поповского, Дмитрия Аничкова, Семена
Десницкого, Ивана Третьякова, Петра Страхова, Семена Зыбелина,
Петра Вениаминова и Матвея Афонина; точно так же извра-
щались характер и содержание той борьбы, которую вели Ломоносов
и его последователи против идеализма, схоластики и реакционной
науки. .
3) Откровенно холопские и либерально-монархические концеп-
ции при освещении политики самодержавия, особенно политики
Екатерины II в области культуры и просвещения. Полностью игно-
рировалось то положение, что передовая демократическая русская
наука и культура и, в частнсЛти, ломоносовское направление в Мо-
сковском университете развивались не с помощью царизма, а во-
преки ому, в непрерывной борьбе с ним.
4) Извращение роли Ломоносова и основанного по его инициа-
тиве Московского университета в общественно-политической жизни
России XVIII века. Игнорирование тесной связи Московского уни-
верситета с освободительным демократическим движением в стране
и его места в этом движении. Стремление изобразить Ломоносова
сторонником, а университет—оплотом монархии и религии.
Первый официальный историк университета П. Сохацкий, вы-
ступавший с докладом в день 50-летия со дня его основания, пре-
возносил на все лады Елизавету и Шувалова и даже не упомянул
имени Ломоносова. «Патриотическим ходатайством пред великою
в кротости Елизаветою, незабвенного Друга просвещения, Шувалова,
в златой век ее царствования положено в 1755 году первое основа-
ние мирного храма наук»1, — заявлял Сохацкий. В официально-
монархических тонах с начала до конца выдержана появившаяся
через 30 лет статья И. М. Снегирева. Здесь мы снова встречаем
«покровительницу наук Елизавету», которая будто бы любила уни-
верситет истинно «материнской любовью», безудержное восхвале-
ние «изобретателя сего полезного дела» Шувалова, елизаветинских
и екатерининских вельмож.
И. М. Снегирев, правда, упоминал и о Ломоносове, но его роль
он ограничивал ролью «консультанта», которого привлек и исполь-
зовал Шувалов. Что же касается последователей Ломоносова, то
те несколько страниц, которые посвятил им Снегирев, совершенно
извращают как содержание, так и значение их деятельности.
1 П. Сохацкий. Слово на полувековой юбилей Московского Уни-
верситета, М./1805, стр. 25.
И
Такой же характер имели написанные Снегиревым и П. И. Бартене-
вым биографии Шувалова, напоминающие торжественное похваль-
ное слово в стиле XVIII в.1. Логическим завершением и наиболее
ярким выражением этих откровенно реакционных концепций яви-
лась «История Московского Университета» С. II. Шевырева, соста-
вленный под его руководством «Биографический словарь профессо-
ров и преподавателей Московского Университета» и речи, произ-
несенные на столетнем юбилее университета в 1855 г.1 2.
Труды Шевырева были тогда же подвергнуты самой резкой кри-
тике в рецензии Н. Г. Чернышевского, показавшего всю порочность
его концепций.
♦ Отмечая выдающуюся роль Московского университета в истории
русской культуры и ценность книг о нем для каждого образован-
ного человека, Чернышевский писал: •«Надлежало, по существова-
нию различных ступеней развития университета, разграничить его
столетнюю жизнь на периоды; показать характер внутренней жизни
и внешнее значение университета в первые годы его возникновения,
потом постепенное расширение и возвышение этого учреждения.
В таком случае самый текст истории вмещал бы в себе только суще-
ственно важные факты, связанные по их внутреннему сцеплению
и изложенные со всею возможной полнотой». Чернышевский отме-
чал, что у Шевырева вместо биографий деятелей университета даны
их формулярные списки, что же касается «Истории университета»,
то в ней «почти исключительно преобладает официальный тон и
полнее всех других событий университетской жизни рассказы-
ваются торжественные акты, речи на них произнесенные и админи-
стративные распоряжения...»3.*
Книга Шевырева, открывавшаяся холопским посвящением Ни-
колаю I, ультрареакционная по своему направлению и псевдо-
научная по своему содержанию, является клеветой на русскую
национальную культуру и науку и фальсификацией их истории.
Официальный верноподданический характер книги Шевырева был
отмечен им самим в предисловии и подчеркнут ее построением.
1 См. II. М. Снегирев. Действия Московского Университета в первом
периоде его существования, «Ученые записки Моск. Университета», 1834, т. IV,
май, № XI; II. М. Снегирев. И. И. Шувалов основатель Московского Уни-
верситета и русский меценат, ЖМНП, 1837, ч. 15, август, стр. 396—405;
II. И. Бартенев. Биография И. И. Шувалова, «Русская беседа», 1857,
.V» 1, стр. 1—86.
2 См. С. II. Ш е в ы р е в. История Московского Университета, М., 1855
(в дальнейшем «Ш е в ы р е в»); «Биографический словарь профессоров и пре-
подавателей Московского Университета», т. 1—II, М., 1855; «Столетний юбилей
Московского Университета», М., 1855.
3 «Современник», 1855, № 4, библиография, стр. 26, 27, 30, 31.
12
На первом плане выступает «участие промысла божия»1, а непо-
средственным его «исполнителем» оказывается Елизавета. «Елиза-
вета основала Московский Университет»1 2,—решительно заявляет
Шевырев. Рядом с Елизаветой он ставит И. И. Шувалова, который
«соединял редкие в себе качества души и умел породнить религиозное
воспитание древнего русского человека с потребностями современного
образования...». Восхваление Шувалова Шевырев заключает утверж-
дением: «... на 28 году жизни совершил он лучшее свое дело—основал
Московский Университет»3. Лишь после этих гимнов по адресу Ели-
заветы и Шувалова Шевырев переходит к Ломоносову, сводя его
роль к тому, что он оказывал Шувалову помощь советами. В каком
плане изображаются «эти советы», можно судить по утверждению
Шевырева, что «Ломоносов выразил в своей жизни 3 основных
национальных чувства: святую веру, преданность престолу и чувство
русского могущества»4. Центральное место у Шевырева занимают
указы Елизаветы и Екатерины, решения сената, ордера Шувалова;
Мелиссино, Адодурова, Веселовского и других лиц, управлявших
университетом. Он не жалеет самых пышных и громких эпитетов
для бесконечных похвал реакционерам-профессорам Московского
университета. Ученики же и последователи Ломоносова, отходят на
второй план, и их деятельность фальсифицируется.
Так как работы Шевырева по истории Московского универси-
тета до настоящего времени остаются единственными сводными
работами по этому вопросу, то большинство последующих авторов
шло за ним, основывалось на его материалах, повторяло его выводы.
При этом забывалось, что материалы подобраны и истолкованы им
крайне тенденциозно, а часто и просто извращены, что не только
изложение отдельных событий, но и история университета в целом
фальсифицирована.
Мало нового внесла в разработку вопроса об основании Мо-
сковского университета и роли Ломоносова в его создании и либе-
ральная историография. Статьи Ашевского и Сыромятникова по
существу отрицали всякое значение деятельности Московского уни-
верситета в XVIII веке. Говоря о том, что Московский университет—
«эфемерное учреждение», «ненужная роскошь», на которую «уби-
вали миллионы» (Сыромятников), что «университет влачил жалкое
существование», что «в нем не было людей с громким именем в обла-
сти науки», что лекции читались по устарелым иностранным руко-
1 «Столетний юбилей Московского Университета», М., 1855, стр. 48.
2 Шевырев, стр. 7—8.
8 Там же, стр. 8.
4 Там же, стр. 9.
13
водствам (Ашевский), авторы не скупились на самые громкие эпи-
теты, как только речь заходила о реакционной профессуре1;
Вслед за В. С. Иконниковым В. Якушкин и М. Н. Сперанский
считали Московский университет «сколком германских универси-
тетов со всеми их недостатками... как по характеру их деятельности,
так и по своему устройству»1 2. Они явно преувеличивали значение
и характер влияния Западной Европы на направление и содержание
его деятельности. Кроме того, Якушкин абсолютно неправильно
давал высокую оценку таким отъявленным врагам передовой рус-
ской науки, как Шаден и Шварц.
Однако, говоря о статьях Якушкина и Сперанского, следует
отметить, что Якушкин впервые попытался проанализировать про-
ект Московского университета с целью доказать, что истинным
основателем университета является Ломоносов. Развивая это по-
ложение Якушкина, Сперанский в своей речи на праздновании
200-летнего юбилея со дня рождения Ломоносова отмечал, что
именно Ломоносову университет обязан демократическим направле-
нием проекта. Большое значение имела попытка Сперанского, хотя
и в крайне общей форме, показать, что Ломоносов является не только
создателем университета, по что именно он «дал ему то понимание
этих задач и то направление в их выполнении, какие составили
с тех пор и составляют до сих пор заслугу нашего Университета
перед Россией»3.
• В дореволюционной России отношение к Ломоносову и оценка
его деятельности не были и не могли быть едиными, как не было еди-
ным потоком развитие русской национальной культуры и науки.
Еще в 1758 г. ученик и соратник Ломоносова Николай Поповский
дал оценку его великих заслуг перед родиной и русским народом.
Наиболее революционное произведение XVIII века «Путешествие
из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева заканчивалось подлинным
гимном в честь Ломоносова. Представители новой, демократической
и революционной России, так же как и представители передовой
1 См. Б. Сыромятников. Московский Университет, Словарь Гранат,
т. 29, стр. 374—385; С. Ашевский. Из истории Московского Универси-
тета, «Мир божий», 1905, № 12, стр. 1—31.
2 В. С. Иконников. Русские университеты в связи с ходом
общественного образования, «Вестник Европы», 1876, № 10, стр. 513; М. Н. С пе-
ра нс кий. Московский Университет XVIII столетия и Ломоносов, в книге
«Празднование 200-летней годовщины рождения Ломоносова Московским
Университетом», М., 1912, стр. 24—49; В. Я к у ш к и и. Из первых лет жизни
Московского Универсистета, «Русский филологический вестник», Варшава,
1902, № 3—4, стр. 140—163.
3 «Празднование 200-летней годовщины рождения Ломоносова Москов-
ским Университетом», М., 1912, стр. 31.
14
национальной культуры и науки, высоко оценивали деятельность Ло-
моносова и рассматривали его как блестящего выразителя лучших ка-
честв и традиций русского народа. Они видели в его жизни и деятель-
ности образец беззаветного служения Родине. «Ломоносов страстно
любил науку, но думал и заботился исключительно о том, что нужно
было для блага его родины. Он хотел служить не чистой науке, а только
отечеству»1,—писал Н. Г. Чернышевский. Хотя в тех оценках, которые
давали представители новой, демократической России Ломоносову и
его деятельности, содержались отдельные ошибки, хотя эти оценки да-
леко не всегда были полными и всесторонними, в целом они правиль-
но определяли место и значение Ломоносова и его деятельности в раз-
витии русской национальной культуры и науки, в распространении
просвещения в стране. Вместе с тем демократические деятели рус-
ской культуры вели борьбу за использование и развитие лучших
ломоносовских традиций, за освоение и творческое развитие его
научного, философского и литературного наследства.
• Высокую оценку давали представители демократического на-
правления в русской культуре Московскому университету и той
роли, которую* он сыграл в развитии национальной культуры,
науки и общественно-политической мысли. Эти оценки нашли выра-
жение в уже упоминавшихся рецензиях Чернышевского на «Исто-
рию Московского Университета» Шевырева и изданный к столетнему
юбилею университета «Биографический словарь профессоров и препо-
давателей Московского Университета», в письме Чернышевского род-
ным, целиком посвященном юбилею университета и его выдающейся
роли в развитии русской культуры1 2* Ряд страниц «Былого и дум»
посвятил Московскому университету А. И. Герцен, на всю жизнь
сохранивший к университету чувство глубокой признательности и
любви. На страницах «Колокола» он десятки раз выступал с гневным
разоблачением реакционной политики царизма в отношении универси-
тета, мешавшей развитию старейшего центра русского просвещения.
Герцен не раз поднимал голос в защиту студентов и студенче-
ских требований, в защиту передовых профессоров университета,
вопреки политике самодержавия двигавших русскую науку
вперед и хотя еще робко и непоследовательно, но уже становив-
шихся в оппозицию к царизму. Он разоблачал трусость и предатель-
ство либеральной профессуры, боявшейся революции и принимав-
шей все меры для того, чтобы помешать развитию студенческого
1 См. Н.Г. Чернышевский. Избр. философск. соч., т. I, Госполит-
издат, 1950, стр. 576.
2 См. Н. Г. Чернышевский. Поля. собр. соч., т. II, стр. 625—628,
662—673, 749—755; т. XIV, стр. 284—289.
75
движения. Воспитанник Московского университета, великий рево-
люционный демократ В. Г. Белинский был тесно связан с пере-
довой профессурой университета и в своих статьях неоднократно
давал высокую оценку его роли в развитии русской куль-
туры.
« «Каждый годовой отчет о действиях и состоянии Московского
университета должен возбуждать живейшее участие: Московский
университет—единственное высшее учебное заведение в России; он
нс знает себе соперников; у него есть история, потому что для него
всегда существовало органическое развитие. В Московском уни-
верситете есть дух жизни, и его движение, его ход к усовершен-
ствованию так быстр, что каждый год он уходит вперед на види-
мое расстояние»1,—писал В. Г. Белинский.
К оценкам, которые давали Московскому университету русские
революционеры-демократы, примыкает и интересная, хотя и не без
ряда ошибок, незаслуженно забытая работа А. Щапова, высоко оце-
нивающая роль Московского университета в развитии и пропаганде
материализма и специально останавливающаяся ца его деятельности
в этом направлении в XVIII веке1 2.
Русские революционные демократы большинство своих работ
были вынуждены печатать в подцензурной печати и поэтому не имели
возможности открыто высказывать свои мысли об условиях и пу-
тях развития передовой русской культуры и науки. Это сказалось
и на статьях Белинского, и на рецензиях Чернышевского на юби-
лейные издания университета в 1855 году, и на ряде других работ,
вышедших из-под пера представителей демократического направле-
ния в культуре и освободительном движении. Это в известной сте-
пени облегчало распространение антинаучных концепций, относя-
щихся к истории Московского университета, и событиям, связанным
с его основанием. Только в наше время советские ученые восстано-
вили историческую правду о жизни и трудах Ломоносова и его роли
в основании старейшего университета страны и влиянии на напра-
вление деятельности Московского университета в первые годы су-
ществования.
Книги и статьи С. II. Вавилова, А. А. Морозова, Б. Д. Греко-
ва, М. Н. Тихомирова, Д. Д. Благого, В. В. Виноградова, Г. С. Ва-
сецкого и других советских ученых показали все величие благород-
1 В. Г. Белинский. Поли. собр. соч., т. III, 1953, стр. 226.
2 См. А. Щапов. Естествознание и народная экономия, Казань, 1906.
Не путать с известной работой Щапова под тем же названием! На нее впервые
указала Н. А. Пенчко в своей работе «Основание Московского университета»,
МГУ, 1952, стр. 57 (в дальнейшем «Пенчк о»).
16
ной патриотической деятельности Ломоносова, сумевшего в усло-
виях самодержавно-крепостнической России XVIII века раскрыть
«с необычайной силой и выразительностью те особенности русского
научного гения, которые потом проявились в Лобачевском, Менде-
лееве, Бутлерове, Лебедеве, Павлове и прочих представителях
русской науки»1/
Следует отметить, что и эти работы не свободны от отдельных
ошибок. Наиболее показательны в этом отношении книги Б. Н. Мен-
шу ткина2. Проделавший колоссальную работу по выявлению и пу-
бликации естественно-научного наследства Ломоносова и много сде-
лавший для популяризации его деятельности, Б. Н. Меншуткин
в то же время изображал его учеником и последователем то Лейб-
ница, то Вольфа, отрицал самостоятельность ряда его открытий,
говорил о том, что работы Ломоносова остались неизвестными и по-
этому не оказали никакого влияния на последующее развитие
науки.
Среди работ о Ломоносове необходимо выделить книгу А. А. Мо-
розова, в которой дана яркая биография и характеристика много-
сторонней деятельности М. В. Ломоносова3. Однако не все стороны
его деятельности изучены и освещены автором с одинаковой полно-
той. Более обстоятельно исследованы его философские взгляды и
работы в области естественных наук. В то же время деятельность
Ломоносова в области распространения просвещения показана го-
раздо слабее. Особенно бледен раздел о его деятельности по основа-
нию Московского университета. К сожалению, это общий недо-
статок работ, посвященных Ломоносову. Советские историки до сих
пор не уделяли достаточного внимания ни теме «Ломоносов и Мо-
сковский университет», ни истории Московского университета
вообще.
Совершенно неудовлетворительна ни по общему направлению,
ни по фактическому материалу юбилейная серия «Ученых записок»,
выпущенная Московским университетом в 1940 году4. Как очерки
истории отдельных наук в университете, так и «Очерки истории
Московского Университета» написаны на низком научном и идейном
уровне и изобилуют грубейшими ошибками. В работе авторов очер-
ков ясно ощущается спешка, плохое знание материалов, покорное
1 С. И. Вавилов. Ломоносов и русская наука, М., 1947, стр. 36.
2 Б. Н. Меншуткин. Труды Ломоносова по физике и химии, АН
СССР, 1936; его же. Жизнеописание М. В. Ломонссова, АН СССР, 1937 и др.
3 А. А. Морозов. М. В. Ломоносов, «Молодая Гвардия», 1950 (в даль-
нейшем «Морозов»).
4 Ученые записки МГУ, юбилейная серия, 1940, №№ L, LII—LV1.
2 М. Т. Белявский
17
следование за Шевыревым (исключение составляет, в общем, удачный
очерк по истории географии).
Особенно ярко сказались недостатки серии в обобщающей статье
С. В. Бахрушина «Московский Университет в XVIII веке»1. Автор
не только не разоблачает реакционный и антинаучный характер книг
Шевырева, но по основным вопросам фактически солидаризируется
с ним. Создателем университета оказывается у Бахрушина «вековой
вельможа», привлекательный наружностью и «обхождением, со все-
ми упредительным, веселовидным, добродушным», «влиятельный по
близости к стареющей императрице, «предстатель муз», корреспон-
дент Вольтера, И. И. Шувалов»1 2, Ломоносов оказывается на втором
плане. Все успехи университета приписываются реакционерам:
Дилтею, Фроману, Росту, Шадену, Рейхелю, Шварцу и другим. Рус-
ским же ученым ломоносовского направления посвящается всего
несколько строк (да и в тех автор путает имена и факты). Так же как
и Шевырев, С. В. Бахрушин главное внимание уделяет официальной
истории университета, излагая ее в соответствии с традициями бур-
жуазной науки. В целом статья проф. Бахрушина представляет собой
шаг назад даже по сравнению с имеющими почти полувековую дав-
ность работами Якушкина и Сперанского.
В последние годы (1949—1952) появился ряд работ, посвященных
различным вопросам истории русской культуры и общественной мысли
России XVIII века. +В этих работах в основном правильно характе-
ризуется содержание и значение деятельности Московского универ-
ситета в первый период существования, его роль в истории русской
национальной культуры и науки, подчеркивается ломоносовское
направление работы университета в 50—80-х годах XVIII века3.
Значение указанных работ в том, что они пытаются пересмотреть
вопрос о месте Московского университета в развитии русской науки
и культуры и его роль в формировании передовой общественно-поли-
тической мысли России. Однако все эти работы касаются истории
1 С. В. Бахрушин. Московский Университет в XVIII веке, «Ученые
записки МГУ», 1940, история, вып. 50, стр. 5—24 (в дальнейшем «Бахру-
ш и н»).
2 Там же, стр. 8.
3 М. А. Горбунов. Философские и общественно-политические
взгляды Радищева, Госполитиздат, 1949; о н же. Общественно-политические
и философские взгляды Ломоносова и Радищева, М., 1951; Г. Макогоненко.
Радищев, Гослитиздат, 1949; он же. Николай Новиков и русское просве-
щение XVIII века, Гослитиздат, 1951; Г. А. Новицкий. История СССР
(XVI11 век), М., 1950; В. К. Бобровникова. Педагогические взгляды
М. В. Ломоносова—великого русского просветителя XVIII века, «Советская
педагогика», 1950, № 5, стр. 11—21.
18
Московского университета лишь попутно при исследовании других
вопросов.
• Первой попыткой дать научную историю основания Московского
университета является вышедшая в конце 1952 г. монография
Н. А. Пенчко «Основание Московского Университета». Написанная на
основе большого количества архивных и других материалов, работа
Н. А. Пенчко представляет несомненную ценность. В работе разби-
раются вопросы о проекте университета и роли Ломоносова в его
составлении, о содержании идейной борьбы в университете в первые'
годы его существования. Особый интерес представляет глава «Орга-
низация научной части Московского университета по плану М. В. Ло-
моносова», в которой автор на основе ранее не использованного
материала показывает полную несостоятельность продолжающей
господствовать версии о том, что в Московском университете не было
никаких лабораторий и кабинетов до приезда иностранцев, которые
будто бы являются инициаторами научной постановки преподавания
в его стенах. •
Недостатком работы Пенчко является отсутствие необходимых
обобщений и выводов по ряду вопросов, некоторая идеализация поли-
тики Елизаветы и Шувалова (как, впрочем, и личности Шувалова)
в отношении Московского университета. Ошибочным является
и стремление П. А. Пенчко доказать, что политика самодержавия
в отношении университета приобретает реакционный характер только
после назначения куратором университета ставленника Екатерины II
Адодурова. Это приводит автора и к другому ошибочному утверждению
о том, что единственными представителями реакционно-монар-
хического направления в университете были профессора-ино-
странцы.
Уже после того, как работа над настоящей книгой была завер-
шена, вышел I том «Избранных произведений русских мыслителей
второй половины XVIII в.», в котором больше половины занимают
работы учеников и последователей Ломоносова, трудившихся в Мо-
сковском университете. Значение этого издания очень велико. Оно
фактически вводит в научный оборот и делает доступным широким
кругам читателей произведения лучших представителей передовой
философской и общественно-политической мысли, способствует вос-
становлению исторической правды в истории русской национальной
культуры и науки. Книге предпослана большая вводная статья
И. Я. Щипанова; анализирующая философские и общественно-по-
литические взгляды учеников и последователей Ломоносова и пока-
зывающая их место в развитии передового направления русской
философской и общественно-политической мысли. Эта статья является
удачной попыткой проанализировать взгляды русских просветителей
2* 19
второй половины XVIII века, определить их место в развитии
передовой общественно-политической и философской культуры.
В своей работе мы испытали значительные трудности, в первую
очередь связанные с характером и состоянием источников.
Навсегда утрачен конфискованный Екатериной II архив Ломо-
носова. На другой день после его смерти библиотека и все бумаги
Ломоносова были по приказанию Екатерины опечатаны Гр. Орло-
вым, перевезены в его дворец и исчезли бесследно. Ряд буржуазных
исследователей расценивал это как проявление «особой заботы*
Екатерины о литературном и научном наследстве Ломоносова, как
доказательство того, что Г. Орлов «обожал» Ломоносова. Совсем
недавно подобную версию отстаивал М. В. Птуха* 1. Действительные
цели этого акта были совсем иными. Об этом убедительно говорит
письмо Тауберта Миллеру. Не скрывая своей радости, Тауберт сооб-
щает о смерти Ломоносова и добавляет: «На другой день после его
смерти, граф Орлов велел приложить печати к его кабинету. Без
сомнения в нем должны находиться бумаги, которые не желают
выпустить в чужие руки»2. О том, чью волю выполнял Орлов, недву-
смысленно говорит письмо жены Ломоносова: «Все письма с прочими
вещами запечатаны печатью его сиятельства графа Г. Г. Орлова по
высочайшему соизволению...»8. В результате этого мы не имеем ни
одного письма из переписки Ломоносова с его учениками, в част-
ности, с Поповским и Барсовым. Нет в нашем распоряжении ни мате-
риалов о связи Ломоносова с Московским университетом в 1755—
1765 годах, пи материалов, связанных с его работой над планом и
проектом Московского университета.
В 1812 году погиб варварски уничтоженный армией Наполеона
архив Московского университета, от которого уцелело лишь несколь-
ко случайных книги документов. В огне московского пожара погибла
библиотека Московского университета, собрания «Общества истории
и древностей», материалы «Вольного Российского собрания», биб-
лиотеки и архивы ряда профессоров университета. Наконец, по неиз-
вестным причинам за несколько дней до своей смерти уничтожил все
свои бумаги наиболее тесно связанный с Ломоносовым его ученик
и первый профессор Московского университета Николай Поповский.
В результате такого положения с источниками в ряде вопросов
исследователь вынужден ограничиваться лишь косвенными дока-
зательствами. Не все вопросы могут быть освещены с исчерпывающей
полнотой.
1 «Ломоносовский сборник», т. II, М.—Л., 1946, стр. 209—214.
1 Пекарский, стр. 877.
’ Л ам янский, стр. 138.
При написании настоящей работы автор опирался на следую-
щие источники:
1) Собрания сочинений Ломоносова, документы и материалы
о его служебной и научной деятельности.
2) Хранящиеся в библиотеке университета так называемые
«Протоколы Университетской конференции» (15 томов рукописных
документов, относящихся к 1756—1770 гг., главным образом на латин-
ском и частично на французском, немецком и русском языках).
3) Хранящееся там же 18-томное собрание речей профессоров
Московского университета, объявлений о торжественных собраниях
и праздниках в университете, «реестры публичных лекций» в уни-
верситете и «упражнений» в гимназиях за 1755—1800 годы, 4 тома
речей русских профессоров Московского университета, изданных
в начале XIX в. Обществом любителей русской словесности, издания
университетской типографии, газета «Московские ведомости».
4) Записки и воспоминания работников и воспитанников уни-
верситета, разбросанные в различных периодических изданиях
XIX века.
5) Архивные материалы из фондов ЦГАДА, ЦГИАЛ, ИРЛИ
и архива АН СССР, в первую очередь фонды XVII разряда Госар-
хива и фонды канцелярии и 3 департамента Сената в ЦГАДА.
К этой категории источников примыкают и многочисленные публи-
кации документов и материалов, помещенные в «Чтениях в обществе
истории и древностей Российских», «Москвитянине», «Русском Ар-
хиве» и других изданиях XIX века.
Отнюдь не претендуя на то, чтобы исчерпать весь круг источни-
ков, связанных с основанием университета и его деятельностью в пер-
вый период существования, автор считает, что использованные им
источники дают возможность ответить на основные вопросы, возни-
кающие в ходе исследования данной темы.
Наша наука дала миру великих ученых.
Советский народ по праву гордится осново-
положником русской науки Ломоносовым...
(Из приветствия ЦК ВКП (б)
и СНК СССР Академии Наук СССР
в связи с ее 220-летием)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОСНОВОПОЛОЖНИК РУССКОЙ НАУКИ
* Деятельность Ломоносова вообще и его работа по основанию
Московского университета в частности, так же как темпы и направле-
ние развития русской национальной науки, культуры и просвещения,
определялись уровнем и характером развития социально-экономи-
ческих отношений в стране, степенью обострения социальных и клас-
совых противоречий и теми задачами, которые стояли в этот период
перед русским народом. Огромное влияние на темпы и направление
развития русской культуры оказывала и политическая надстройка,
в первую очередь самодержавно-крепостническое государство.
Научная и общественная деятельность Ломоносова протекала
в условиях укрепления русского национального государства поме-
щиков-крепостников и нарождавшегося купеческого класса. В этот
период в экономической, политической и культурной жизни страны
происходили существенные изменения. Обслуживавшие феодально-
крепостнический способ производства товарно-денежные отношения
все глубже проникали в помещичье хозяйство и играли в нем все боль-
шую роль. Происходило дальнейшее развитие всероссийского рынка,
который включал в свой состав новые значительные территории на юге
и востоке страны и одновременно с этим развивался вглубь, вклю-
23
чая хозяйства и районы, ранее сохранявшие натуральный, замкну-
тый характер. Одним из показателей развития всероссийского рынка
явилась отмена в 1754 году внутренних таможен, представлявших
собой пережиток былой феодальной раздробленности в экономике
страны. Развитие всероссийского рынка было тесно связано с резким
возрастанием объема внутренней и внешней торговли. Рост торговли
пошел особенно быстро после того, как русский народ в ходе тяже-
лой и упорной борьбы вышел на побережье Балтийского моря и полу-
чил нормальные возможности для расширения своих экономических
связей со странами Западной Европы.
• Весьма важным явлением в экономической жизни страны этого
периода было развитие промышленности, которое происходило в ре-
зультате преобразований, проведенных в первой четверти века. До-
статочно сказать, что если в конце XVII века только начали появ-
ляться первые мануфактуры, то к 1725 году их число выросло до
200, а к началу второй половины века было уже около 600 ману-
фактур. При этом ряд мануфактур того времени имел весьма значи-
тельные размеры, на отдельных из них трудилось до 2000 работных
люцей.
Ярким показателем успехов русской промышленности того вре-
мени являлся тот факт, что в 60-х гг. Россия выплавляла металла боль-
ше, чем какая-либо другая страна мира. На русском железе работала
промышленность Англии и Франции. В прямой связи с необходи-
мостью обеспечить растущую отечественную промышленность сырьем
и с развитием внешней торговли стояла некоторая интенсификация
сельского хозяйства. Происходило увеличение посевов технических
культур, некоторое усовершенствование орудий сельскохозяй-
ственного труда. Значительно полнее начали использоваться при-
родные ресурсы страны.
- Но наиболее важным явлением в экономической жизни страны
было зарождение новых, капиталистических производственных отно-
шений, происходившее в этот период в недрах системы крепостного
хозяйства. Зародыши этих новых отношений выступали в форме при-
менения наемной рабочей силы на купеческих и крестьянских ману-
фактурах, в появлении в деревне скупщика продуктов сельского
хозяйства и особенно продуктов ремесла. Этот скупщик, подчиняя
экономически крестьян и ремесленников, постепенно превращался
в капиталистического предпринимателя. Новые отношения находили
отражение в росте числа и экономического значения городов, в уси-
лении экономического и политического влияния купечества и т. д.
Серьезные изменения произошли в этот период в системе госу-
дарственной власти и управления, а также в международном поло-
жении страны. Старая система монархии с боярской думой и прика-
24
зами изжила себя и была заменена абсолютистской монархией с цент-
рализованным бюрократическим аппаратом управления. Это изме-
нение в организации государственной власти обеспечивало выпол-
нение основных функций государством, которое являлось органом
классового господства крепостников. В стране была создана регуляр-
ная армия, располагавшая полноценным вооружением и основывав-
шая свою боевую деятельность на передовых принципах военного
искусства. Исключительно быстро был создан мощный морской флот.
Опыт войны русского народа за выход в Балтику и блестящие
победы, одержанные в ходе этой войны русской армией и флотом под
Полтавой и Гангутом, а также победы русской армии в Семилетней
войне с Пруссией убедительно показали, что русский народ создал
мощную армию и флот, способные оградить национальные интересы
народа от всяких посягательств. Экономическое развитие страны,
подкрепленное блестящими успехами русской армии и флота и умелы-
ми действиями русской дипломатии, привело к укреплению между-
народного положения России и значительному возрастанию ее роли
в международных событиях того времени.
• Исключительно большое влияние на развитие страны и, в част-
ности, на развитие культуры и науки оказывало то обстоятельство,
что в это время происходил процесс формирования русской нации,
с которым был тесно связан рост национального самосознания и раз-
витие патриотических национальных традиций.
• Все эти процессы, происходившие в области экономической
и политической жизни страны, требовали развития русской нацио-
нальной культуры и науки и коренных преобразований в системе
образования в России. Ни уровень, которого достигла в это время рус-
ская наука и культура, ни совершенно ничтожное количество
«цифирных» и духовных школ и «академий», ни число учащихся в них,
ни содержание их работы—ничто не соответствовало задачам, стояв-
шим в это время перед страной.
Возникающие во все большем количестве мануфактуры и горные
заводы требовали новых людей. Им были нужны металлурги, меха-
ники и химики, им был нужен ряд квалифицированных специалистов.
Развитие промышленности и торговли, связанное с расширением ис-
пользования природных богатств, и создание соответствующих путей
сообщения (дорог, каналов, использование рек и т. д.) требовали
исследования территории и недр страны. Но осуществить это было
невозможно без наличия в стране геологов, географов, астрономов,
картографов, геодезистов. Преобразование армии и создание флота
требовали командиров и специалистов, знающих математику, физику,
механику и другие науки. Интенсификация сельского хозяйства, про-
водившаяся помещиками и вызванная резким увеличением внешней
25
торговли и необходимостью обеспечить растущую промышленность
отечественным сырьем, требовала ряда специалистов в области
естественных наук. Таким образом, в стране создавались условия,
способствующие быстрому развитию науки и распространению обра-
зования. Рассматривая вопрос о развитии науки, Энгельс подчерки-
вал: «если... техника в значительной степени зависит от состояния
науки, то в гораздо большей мере наука зависит от состояния
и потребностей техники. Если у общества появляется техниче-
ская потребность, то она продвигает науку вперед больше, чем
десяток университетов»1. В это время техническая потребность воз-
росла по сравнению с XVII веком в десятки раз.
Соответствующим образом подготовленных, грамотных людей
требовал и громоздкий бюрократический аппарат государственной
власти и управления. В условиях укрепления русского национального
государства и превращения русского народа в нацию было жизненной
необходимостью развитие философии, языкознания, истории, юрис-
пруденции, разработка экономических наук, развитие националь-
ной литературы и искусства. Все это в свою очередь ставило вопрос
о создании сети общих и специальных школ, как необходимой базы
для развития национальной культуры и науки.
Поэтому-то мероприятия в области культуры и образования не
случайно занимали заметное место в преобразованиях первой чет-
верти XVIII в. Был осуществлен переход на новый гражданский ал-
фавит, вышел ряд учебников, начала выходить первая русская газета,
в значительных для того времени размерах развернулось книго-
печатание. Изменились масштабы и характер деятельности Славяно-
греко-латинской академии, большая часть воспитанников которой
направлялась для работы в светских учреждениях.
Увеличилось число «цифирных» школ, во всех крупных городах
России были учреждены семинарии. Открылся целый ряд специаль-
ных школ, готовящих разнообразных специалистов для обслужива-
ния нужд хозяйства и государственного аппарата России. Так были
созданы «школа математических и навигацких наук» (преобразована
впоследствии в морскую академию), инженерные, артиллерийские,
горные и медицинские школы, кроме того, при крупных мануфакту-
рах были учреждены ремесленные школы.
Исключительно важное значение для развития русской науки
и культуры имело создание в России Академии Наук. На ее плечи
ложилось руководство работами по изучению и освоению террито-
рии и природных богатств страны, разработка тех вопросов, которые
1К. Маркс нФ. Энгельс. Избранные письма, Госполитиздат,
М., 1947, стр. 469.
26
были выдвинуты ходом исторического развития. Кроме этого, Ака-
демии была поручена подготовка русских кадров в области культуры,
науки и просвещения. С первых дней существования Академия Наук
располагала прочной материальной базой: она получила в свое рас-
поряжение прекрасную библиотеку, кабинеты, лаборатории, музей
(кунсткамеру), обсерваторию, типографию и мастерские.
Решения задач, стоящих перед русской академией, нельзя было
добиться «при заведении простой Академии». Поэтому, исходя из
русских условий, в академии были соединены целых три учреждения:
собственно академия, университет и гимназия. Такое соединение
совершенно различных по своим задачам и методам работы учрежде-
ний имело свои недостатки, но в тех условиях это было единственно
правильное решение. Огромное значение имело то обстоятельство,
что в центре внимания академии стояли естественные науки и совсем
не нашлось места для представителей богословия. В основном удачен
был и первый состав академиков. В их числе оказались такие выдаю-
щиеся ученые, как братья Бернулли, Леонард Эйлер, астроном Де-
лиль, ботаник Гмелин и другие. Петербургская Академия Наук
быстро превратилась в один из передовых научных центров в Европе.
Но, говоря о прогрессивном значении преобразований петров-
ского времени, нельзя упускать из вида того, что они имели опреде-
ленную классовую направленность и производились за счет усиления
крепостного гнета. Классовая направленность и классовая ограни-
ченность преобразований того времени в полной мере сказались и на
мероприятиях в области культуры и науки. Они были поставлены
па службу господствующим классам Просвещением и образованием
были затронуты лишь верхушки господствующих классов. Народные
массы по существу почти ничего не получили в результате преобра-
зований петровского времени в области культуры. Это привело к тому,
что еще больше увеличился разрыв между русским дворянином и негра-
мотным, задавленным крепостным гнетом русским мужиком.
В продолжение XVIII века русское дворянство все более отры-
валось от народа и превращалось в антинародную силу, становилось
классом, который не верил в творческие возможности своего народа
и все более боялся его. Дворянство и особенно его аристократиче-
ская верхушка открыто •пренебрегали национальными традициями,
презрительно относились к русской национальной культуре, низко-
поклонничали перед Западной Европой. Среди дворянской знати
широко распространилось перенимание быта, манер, костюмов фран-
цузской аристократии, которая накануне буржуазной революции
1789 г. переживала распад п социальный кризис. В этих усло-
виях среди верхушки господствующих классов нашли благоприят-
ную почву клеветнические теории о духовной неполноценности
русского народа, фальсификация его истории и неверие в его
будущее.
Преобразования Петра представляли собой своеобразную попытку
выскочить из рамок отсталости, но эта отсталость тогда не была и не
могла быть ликвидирована, так как для этого было необходимо от-
крыть широкую дорогу для развития капиталистических отношений.
Продолжавшееся же и расширявшееся господство крепостничества
лишало промышленность основной предпосылки для ее быстрого
развития—наличия свободных рабочих рук. Оно ограничивало раз-
витие торговли, консервируя натуральный характер хозяйства. Оно
мешало развитию техники и использованию богатств страны, ско-
вывало и давило творческие силы русского народа. Это создавало
кричащее противоречие между творческими возможностями народа
и их использованием и применением.
Все более открыто становясь органом дворянской диктатуры,
самодержавие направляло все свои усилия на расширение и сохра-
нение крепостничества. Именно в XVIII веке крепостное право распро-
страняется на значительные районы страны: левобережную Украину,
Дон, Приуралье, так называемую Новороссию, Тавриду, где сотни
тысяч крестьян раздариваются придворной клике и превращаются
в крепостных. Именно в XVIII веке крепостное крестьянство оказы-
вается во власти неограниченного произвола помещиков, получает
широкое распространение торговля крепостными. Именно в это время
крепостное право в России приняло те уродливые формы, о которых
В. И. Ленин писал, что «крепостное право, особенно в России, где
оно наиболее долго держалось и приняло наиболее грубые формы,
оно ничем не отличалось от рабства»1.
Активно охраняя и защищая отжившие крепостнические отно-
шения, политическая надстройка и в первую очередь российское
самодержавие проводили явно реакционную политику. Они мешали
формированию и развитию новых капиталистических отношений
и тем самым тормозили экономическое и культурное развитие страны.
Эта политика сопровождалась массовой непроизводительной растра-
той людских и материальных ресурсов страны и причиняло стране
и русскому народу неисчислимый вред.
Тот факт, что искусно лавируя в целях удовлетворения интере-
сов различных группировок господствующих классов и сохранения
незыблемости основ существующего строя, государственная власть
выступала под личиной «просвещенного абсолютизма», не менял суще-
ства ее политики. В то время как дальнейшее развитие русского госу-
дарства, рост промышленности и торговли требовали ускорения тем-
1 В. И. Ленин, Соч., т. 29, стр. 439.
28
нов развития культуры и науки и распространения просвещения, пра-
вительство ограничивалось полумерами. Расходы на государственный
аппарат и содержание двора возрастали в неслыханных размерах,
расходы же на науки и просвещение оставались на прежнем уровне.
В проекте речи для большевистского депутата в Государственной думе
по вопросу о смете министерства народного просвещения на 1913 год,
В. И. Ленин писал: «О да, Россия не только бедна, она—нищая, когда
идет речь о народном образовании. Зато Россия очень «богата»
расходами на крепостническое государство, помещиками управляе-
мое, расходами на полицию, на войско, на аренды и десятитысяч-
ные жалованья помещикам, дослужившимся до «высоких» чинов, на
политику авантюр и грабежа...»1. Эта характеристика с полным осно-
ванием может быть отнесена и к политике правительств Елизаветы
и Екатерины II, так как основное содержание и направление полити-
ки самодержавия не изменилось.
Количество школ росло крайне медленно, вдобавок к этому зна-
чительная часть их носила ярко выраженный сословный характер,
мешавший широкому распространению образования. Не менее ярко
выступало это реакционное направление политики правительства
в отношении Академии Наук. Эта политика привела к постепенному
отходу академии от стоящих перед ней задач, к отрыву от практики
и уходу в «чистую науку». Она способствовала засорению академии
значительным количеством псевдоученых, а то и просто авантю-
ристов и бездельников, рассматривавших академию как своего рода
кормушку. К руководству академией при прямом покровительстве
и поддержке придворной клики пробрались люди, являвшиеся злей-
шими врагами русского народа. Стремясь сохранить и упрочить
свое монопольное положение, они срывали подготовку русских уче-
ных и довели до развала академический университет и гимназию.
При попустительстве той же придворной аристократии они распро-
страняли и пропагандировали клеветнические теории относительно
неполноценности русского народа, его неспособности к наукам, его
отсталости, рабской зависимости от буржуазного Запада и т. д. Зна-
чительная часть академиков и в первую очередь клика, управлявшая
академией, выступали защитниками и проповедниками отсталых,
антинаучных взглядов в науке и реакционных в политике.
Передовая русская культура и наука развивались в середине
XVIII века в чрезвычайно трудных и сложных условиях. Царское
правительство проводило реакционную, антинародную, а зачастую
и антинациональную политику. Политика реакции и беспредельного
увеличения крепостного гнета искусно прикрывалась пышными и
1 В. И. Ленин, Соя., т. 19, стр, 116—117.
2Р
пустыми фразами о всеобщем благе, о веке просвещения и покрови-
тельстве национальной культуре и науке. Эту демагогическую поли-
тику начал еще Шувалов и довела до крайней виртуозности Екате-
рина II. В действительности, правительство выказывало полное
невнимание к нуждам науки и культуры. Его поддержкой пользо-
валось лишь реакционно-монархическое и клерикальное направле-
ние.
Беспощадно угнетая русский народ, русское дворянство и выра-
жавшее его интересы самодержавие боялись народа, мешали развер-
тыванию его сил и все больше ориентировались на Запад, где они
заимствовали наиболее реакционные идеи и порядки, враждебные
русскому народу и его передовой культуре. Самодержавие и господ-
ствующие классы беззастенчиво спекулировали даже на передовых
идеях Запада, извращая и фальсифицируя их и таким образом при-
спосабливая к своим реакционным целям. Такая политика само-
державия способствовала устремлению в Россию настоящего потока
иностранцев, съезжавшихся сюда в поисках легкой наживы и быстрой
карьеры. Шумахеры и тауберты захватили Академию Наук; бироны,
минихи, лестоки, шульцы заняли командные должности в государ-
ственном управлении. Тысячи невежд, подобных фонвизинскому
Вральману, подвизались в роли учителей и наставников. Мутный
поток низкопоклонства и реакции грозил захлестнуть русскую
национальную культуру и науку, направить развитие русской
культуры по ложному, неправильному пути. Однако действительным
носителем национального характера, выразителем лучших нацио-
нальных традиций является народ. Именно русский народ, его
лучшие сыны решительно двинули вперед национальную культуру
и науку.
Не случайно значительная часть лучших представителей передо-
вой русской культуры и науки в XVIII веке являлась выходцами
из народа, на который с таким презрением смотрели господствующие
классы. Ломоносов и Крашенинников, Десницкий и Аничков, Зуев,
Ползунов и Кулибин, Аргунов и Шубин—все они и десятки других
вышли из самых глубин русского народа. К ним присоединились
выходцы из дворян, отказавшиеся от защиты своекорыстных классо-
вых интересов дворянства и ставшие выразителями общенародных,
общенациональных интересов, такие, как Новиков и Фонвизин,
Поленов и Крылов, Радищев, Козельский и другие замечательные
представители передовой русской культуры и общественной мысли.
Любовь к своей родине, гордость за ее героическое прошлое,
борьба за ее светлое будущее, развитие лучших национальных тра-
диций русского народа являются основными особенностями деяте-
лей русской передовой цультуры, Недаром великий русский револю-
30
ционер-демократ Н. Г. Чернышевский писал: «Историческое зна-
чение каждого русского великого человека измеряется его заслугами
родине, его человеческое достоинство—силою его патриотизма»1.
Патриотическая направленность деятельности представителей
передовой русской национальной культуры, вдохновляемой вековой
борьбой русского народа против самодержавия и крепостничества,
обусловила их все возраставшую политическую оппозиционность
по отношению к существующему строю. По мере развития новых капи-
талистических отношений и обострения классовых противоречий
в стране эта оппозиционность перерастала в прямую враждебность
к самодержавию и крепостничеству. Деятели передовой русской
культуры тем полнее и глубже выражали интересы народа, чем реши-
тельнее они выступали против господства самодержавно-крепостни-
ческого строя.
В XVIII веке уже отчетливо выступают освободительные тра-
диции в русской культуре, так великолепно продолженные и раз-
витые в XIX веке замечательными представителями русской
литературы, искусства, науки и общественной мысли. Совершенно
прав проф. Благой, который, разбирая национальные особенности
русской литературы, пишет: «Специфической чертой русской лите-
ратуры, чертой, кровно связанной с ее патриотическим характером
и тоже полностью обусловленной своеобразием русского историче-
ского процесса, является ее гораздо большая, чем на Западе, демо-
кратичность, народность. Элементы народности дают себя знать в наи-
более значительных явлениях русской литературы уже в XVIII веке,
приобретая в творчестве Радищева прямой революционный характер»1 2.
Эта характеристика литературы с полным правом может быть распро-
странена и на другие отрасли русской культуры XVIII века.
С патриотическим характером русской культуры, с ее стремлением
к демократичности и народности непосредственно связана еще одна
важнейшая черта русской культуры, отчетливо выступающая уже
в XVIII веке,—ее подчеркнуто светский характер, свойственные ей
материалистические тенденции. Место религии и церкви в системе
самодержавно-крепостнического строя определяло отношение к ним
со стороны деятелей передовой культуры и науки. Кроме того, духов-
ное господство церкви мешало развитию науки, не давало возмож-
ности стать на подлинно научную почву при изучении природы и ее
явлений. Это усиливало антиклерикальную направленность пере-
довой русской культуры. Поэтому в XVIII веке начинает склады-
1 Н. Г. Чернышевский. Избр. филссофск. соч., т. 1, Госполит-
издат 1950, стр. 576.
2 Д. Д. Благой. Национальные особенности русской литературы,
♦ Бол» шевик», 1951, № 18, стр. 37.
31
ваться в русской культуре и пауке та «солидная материалистическая
традиция», о которой говорил В. И. Лепин. Материализм был
единственной философской школой, которая вела последователь-
ную и беспощадную борьбу с феодализмом и поповщиной.
Развиваясь в борьбе с низкопоклонством дворянства, передовая
русская культура и наука подчеркивала свой национальный харак-
тер, свою враждебность космополитизму и низкопоклонству. В этих
условиях борьба за развитие национальной культуры и науки ока-
зывалась прямо направленной против господства самодержавно-кре-
постнического строя. «125 лет тому назад,—писал В. И. Ленин,—
когда не было еще раскола нации на буржуазию и пролетариат,
лозунг национальной культуры мог быть единым и цельным призы-
вом к борьбе против феодализма и клерикализма»1.
В середине и во второй половине XVIII века деятельность рус-
ских просветителей всем своим содержанием была направлена про-
тив господства феодально-крепостнического строя, против режима
дворянской диктатуры, установившегося в это время в стране. Тем
самым русские просветители объективно выражали требования новых
капиталистических отношений, зарождавшихся в недрах старого
строя. Вместе с тем русские просветители выступали горячими защит-
никами интересов и требований широких народных масс и в первую
очередь интересов крепостного крестьянства. Именно это определя-
ло антикрепостническую демократическую направленность их дея-
тельности и материалистический характер их мировоззрения:
Представители другого направления: Екатерина И, князь Щерба-
тов и Шувалов, Херасков, Сумароков и Карамзин, Петров и Рубан.
Они вкладывали в понятие патриотизма и народности свое узко-
классовое содержание. Для них судьба страны и ее будущее были не-
разрывно связаны с существованием самодержавно-крепостнического
строя, с судьбами класса помещиков. За национальные традиции они
выдавали национальные «предрассудки», связанные с узкокорыст-
ными интересами господствующих классов. Тем самым они стре-
мились задержать развитие, сохранить и укрепить самодержавно-
крепостнический строй, лишь слегка подправив и изменив то, что
находилось в кричащем противоречии с новыми явлениями в эконо-
мической жизни страны.
Представители передового направления в русской культуре
связывали с понятием патриотизма защиту коренных интересов боль-
шинства нации, ее трудящихся слоев. Патриотизм Ломоносова,
Крылова, Лепехина, Десницкого, Шубина, Ползунова и других дея-
телей передовой русской культуры высок и благороден. Он проник-
1 В. И. Ленин. Соч., т. 19, стр. 342.
32
нут идеями служения Родине и народу, выражает требование дви-
жения вперед, продолжения и развития преобразований. Он высту-
пает как законный наследник всего лучшего, что было в прошлом Рос-
сии, в том числе и прогрессивной стороны деятельности Петра.
• Конечно, при характеристике национальной культуры и науки
в середине и во второй половине XVIII века следует иметь в виду,
что новые производственные отношения были еще крайне слабы,
они только начинали зарождаться в недрах старого крепостнического
строя. В стране не было класса, который бы мог возглавить всю на-
цию и повести ее на решительный штурм крепостничества и само-
державия. Все это определяло не окончательное еще размежевание
двух направлений в национальной культуре того времени и вы-
зывало недостаточную четкость и последовательность мировоззрения
деятелей передового направления.
Слабость новых производственных отношений приводила и
к тому, что у представителей передовой национальной культуры в то
время еще сохраняются надежды на «просвещенного монарха»
и просвещенных вельмож, на проведение преобразований сверху, на
то, что распространение просвещения и развитие науки окажутся
достаточными для устранения всех пороков российской действитель-
ности. Это вызывало то, что, критикуя, и подчас довольно резко,
крепостной строй и самодержавие, даже лучшие представители на-
циональной культуры не поднимаются до требования революцион-
ного их уничтожения. Лишь в конце XVIII века великий русский
патриот и революционер А. Н. Радищев впервые в истории русской
культуры наполняет понятие патриотизма новым революционным
содержанием и решительно отказывает в патриотизме угнетателям
народа. Подлинный патриот, по его мнению, только тот, кто без-
заветно служит народу, борется за его освобождение, ненавидит его
врагов. В мировоззрении и деятельности Радищева русская нацио-
нальная культура вступила в новый, качественно отличный от прош-
лого этап своего развития.
Слабые стороны в мировоззрении и деятельности русских просве-
тителей XVIII века были обусловлены эпохой и уровнем социально-
экономического разития. Несмотря на наличие этих слабых сторон,
представители передовой русской науки и культуры смело двигали
науку вперед, отстаивали и развивали материалистические и демокра-
тические тенденции, придавали ей антикрепостнический характер,
всю свою деятельность подчиняли интересам народа. В середине
XVIII века эти черты передовой русской культуры и науки нашли
наиболее полное выражение в мировоззрении и деятельности вышед-
шего из недр русского народа крестьянского сына Михаила Василье-
вича Ломоносова.
3 М. Т. Белявский
33
* * * * ♦
Замечательные научные открытия и теории Ломоносова в обла-
сти естественных наук играли огромную роль не только в развитии
этих наук, но и в развитии материалистической философии. Работы
Ломоносова в области естественных наук отличались материалистиче-
ской направленностью и представляли собой энергичную борьбу за
развитие и пропаганду материалистических воззрений на природу
и ее явления. Прокладывая новые пути в науке и отбрасывая с дороги
все устаревшее, мешавшее ее развитию, он самым решительным обра-
зом выступал против догматизма и господства средневековой схо-
ластики, против попыток церковников удержать науку и просвеще-
ние под своей властью, против попыток сохранить за наукой роль
служанки религии.
Придавая огромное значение практике и требуя, чтобы наука
была тесно связана с ней, Ломоносов в то же время понимал, что
плодотворное развитие науки невозможно без разработки теории, без
освещения светом теории данных практики. В эпоху, когда большин-
ство ученых ограничивалось простым накоплением материалов и фак-
тов и не шло дальше простой их систематизации, когда боязнь обоб-
щений и теории превращалась в тормоз для дальнейшего развития
науки, Ломоносов подчеркивал великое значение теории. «Если не
предлагать никаких теорий, то к чему служит столько опытов, столько
усилий и трудов великих мужей?... Для того ли только, чтобы, собрав
великое множество разных вещей и материй в беспорядочную кучу,
глядеть и удивляться их множеству, не размышляя о их располо-
жении и приведении в порядок?»1—спрашивал Ломоносов. Его тре-
бование было сформулировано предельно ясно и четко: «Из наблюде-
ний установлять теорию, чрез теорию исправлять наблюдения...»2.
Но Ломоносов не только восстановил роль теории и гипотезы
в науке. Величие его в том, что он стремился к изучению материаль-
ного мира в его единстве, стремился показать взаимосвязь и взаи-
модействие различных явлений природы и объяснить явления этого
мира, исходя из него самого.
В то время как философия двигалась вперед и все более крепло
ее материалистическое направление, естественные науки никак не
могли выйти из-под влияния религии и были проникнуты идеализ-
мом. Своими блестящими открытиями и замечательными теориями
в области естественных наук Ломоносов создавал базу для дальней-
шего развития материалистической философии в новых исторических
условиях.
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 264, 304.
’ Там же, стр. 330.
34
Давая определение материи, он постоянно подчеркивал ее
неразрывную связь с движением. «Движение не может происходить
без материи»1,—утверждал он. Это материалистическое утверждение
легло в основу его многолетней работы над молекулярно-кинетиче-
ской теорией теплоты. На основе сотен опытов и наблюдений, Ломо-
носов решительно отвергал, как ненаучную, господствовавшую в тог-
дашней науке теорию теплорода. Он утверждал, что это усиленно
защищавшееся немецкими «шершнями-монадистами» «мистическое
учение должно быть до основания уничтожено»1 2. Он показывал, что
действительной причиной теплоты является внутреннее движение
материи. Логическим завершением и наиболее ярким выражением
материализма Ломоносова является открытие им закона, который он
сам называл «всеобщим законом природы». «Все встречающиеся
в природе изменения происходят так, что если к чему-либо нечто
прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Так, сколько мате-
рии прибавляется какому-либо телу, столько же теряется у другого...
Так как это всеобщий закон природы, то он распространяется и на
правила движения: тело, которое своим толчком возбуждает другое
к движению, столько же теряет от своего движения, сколько сооб-
щает другому, им двинутому»3.
Материя в понимании Ломоносова, охватывающая «все перемены
в натуре случающиеся», как отмечал С. И. Вавилов, «близка к пони-
манию материи в ленинском диалектико-материалистическом фило-
софском значении», а открытый им «всеобщий закон природы» «на
века вперед как бы взял в общие скобки все виды сохранения свойств
материи». Это дало полное основание С. И. Вавилову сказать, что
Ломоносов вкладывал в понятие материи несравнимо более глубокое
и широкое понятие, чем его современники, и поэтому выдвинутое им
начало сохранения материи «есть закон всеобщий, объемлющий
всю объективную реальность с пространством, временем, веществом
и прочими ее свойствами и проявлениями»4.
Открытый Ломоносовым закон сохранения материи и движения
прочно вошел в сокровищницу науки и составляет одну из важнейших
вех на пути ее развития. Одновременно с этим он является одной из
основ материалистического понимания природы и объяснения ее
явлений. Исключительно важным для развития науки и материали-
стической философии был вывод об «извечности движения», который
сделал Ломоносов из открытого им закона. Этот вывод полностью
1 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 9.
’ Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 677.
8 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 183—185.
4 С. И. Вавилов. Закон Ломоносова, «Правда», 5 января 1949 г.
3* 35
отвергал возможность божественного «первого толчка», издавна
служившего одной из лазеек для протаскивания поповщины в
науку.
В статье, которая, очевидно, по цензурным соображениям осталась
неопубликованной и впервые увидела свет лишь в 1951 году, Ломо-
носов прямо утверждал: «Приписывать это физическое свойство тел
божественной воле или какой-либо чудодейственной силе мы не мо-
жем» и делал вывод, что «первичное движение никогда не может иметь
начала, но должно длиться извечно»1.
Ломоносов жил и работал в XVIII веке, когда материализм был
преимущественно механистическим.«... своеобразная ограниченность
этого материализма,—указывал Энгельс,—заключается в неспособ-
ности его понять мир как процесс, как такую материю, которая
находится в непрерывном историческом развитии. Это соответство-
вало тогдашнему состоянию естествознания и связанному с ним
метафизическому, т. е. антидиалектическому, методу философского
мышления»1 2. В свете этой характеристики, которую дает Энгельс
материализму XVIII века, тем ярче встает перед нами историческая
роль Ломоносова, сделавшего попытку выйти за рамки метафизики
и высказавшего ряд гениальных догадок, которые шли в направлении
к диалектическому пониманию явлений природы. Большая часть этих
догадок Ломоносова была полностью подтверждена в ходе дальней-
шего развития науки. Хотя тогдашний уровень науки и не давал
Ломоносову возможности подняться до диалектики, но его догадки
представляли собой элементы нового в старом метафизическом спо-
собе мышления.
Огромное значение для последующего развития науки и фило-
софии имело, в частности, его выступление против теорий и предста-
влений о неизменяемости мира. Он прямо издевался над утверждения-
ми о том, что мир остался в том же состоянии, в котором он был
когда-то создан богом. Ломоносов высказывал замечательные мысли
о развитии природы. «Твердо помнить должно, что видимые телесные
на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от
создания, как ныне находим... Напрасно многие думают, что все,
как видим, сначала творцом создано... Таковые рассуждения весьма
вредны приращению всех наук... хотя оным умником и легко быть
философами, выучась наизусть три слова: бог так сотворил, и сие
дая в ответ вместо всех причин»3,—писал Ломоносов.
1 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 197, 203.
’Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой фи-
лософии, Госполитиздат, 1950, стр. 21.
3 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 396—397..
J6 :
Это утверждение не является случайной, мимоходом оброненной
мыслью. С подобными утверждениями мы встречаемся во многих его
работах* 1. Если к этому добавить, что Ломоносов считал причиной
качественных различий тел то обстоятельство, что одни и те же атомы
соединены различным образом, что он давал материалистическое
объяснение не только первичным, но и вторичным качествам мате-
рии (вкус, цвет, запах и т. д.), станет ясно, насколько глубже и по-
следовательнее был материализм Ломоносова по сравнению с мате-
риализмом его предшественников и современников.
Характеризуя состояние развития науки и философии в XVIII ве-
ке, Энгельс говорил о «гениальном открытии Канта», которое про-
било первую брешь в окаменелом воззрении на природу и составило
эпоху в развитии науки2. Между тем открытие Канта касалось лишь
одной, хотя и очень важной, отрасли естествознания. В отличие
от Канта, работы Ломоносова были несравненно более последовательны
и охватывали все отрасли естествознания в целом, значительная часть
их была выполнена раньше работ Канта. На основании этого сам
собой напрашивается вывод, что не кто иной как Ломоносов своими
замечательными работами пробил первую брешь в метафизике.
Об этом не говорит Энгельс лишь потому, что целый ряд вели-
чайших открытий выдающихся деятелей русской науки и философии
оставался ему неизвестен. Так, недавно обнаруженные «Заметки»
Энгельса о Ломоносове, свидетельствуют о том, что Энгельс не-
посредственно с его работами не был знаком3.
Отстаивая и развивая материалистическую теорию, Ломоносов
считал окружающий нас материальный мир познаваемым и решитель-
но выступал против идеалистов, доказывавших, что человек не в со-
стоянии познать природу и выяснить объективное ее содержание
и сущность ее явлений. Он утверждал, что восприятия наших чувств
в том случае, если они проверены практикой, осмыслены и теоретиче-
ски обобщены, могут дать и дают правильные представления о пред-
метах и явлениях материального мира. Противопоставляя религии
принцип научного опытного познания природы и показывая всю ан-
тинаучность религиозных доктрин о происхождении и строении все-
ленной, Ломоносов подрывал устои религии и ослаблял ее влияние
на народные массы. Его работы вписали важную страницу в исто-
рию русского атеизма.
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. Э23, 324, 308, 315,
317, 399—401, 408, 420—423, 425—432 и мн. др.
1 См. Ф. Энгельс. Диалектика природы, Госполитиздат, 1950, стр. 8.
8 Ф. Энгельс. Заметки о Ломоносове; Б. М. К е д р о в и
и Т. Н. Ченцова. К публикации заметок Энгельса о Ломоносове, «Ломо-
носовский сборник», т. Ill, М.—Л., 1951, стр. И—16.
37
Работы Ломоносова в области естественных наук, отличавшиеся
глубиной и последовательностью в проведении материалистических
принципов, являлись одним из наиболее значительных достижений
в современной им философии не только России, но и Западной Европы.
Материалистические идеи и теории Ломоносова двигали науку
вперед и помогли ему достичь выдающихся успехов и открытий
в разработке конкретных наук и решении важнейших проблем,
стоящих перед этими науками.
Создатель первой научной химической лаборатории в России,
Ломоносов поставил химию на базу научного опыта и ввел в каче-
стве основы химического исследования весовой принцип. Опережая
науку на целое столетие, Ломоносов выступил как создатель физи-
ческой химии. Он указал на роль и место химии в исследовании полез-
ных ископаемых, медицине и в промышленном производстве. Ломо-
носов впервые поставил опытное преподавание химии в академическом
университете и создал для этого целый ряд специальных приборов.
Трудами Ломоносова был нанесен сокрушительный удар теориям
о существовании особой «горючей материи»—флогистона, которые
в это время безраздельно господствовали в западноевропейской
науке. Он раскрыл сущность горения как химического процесса.
Ломоносов, открывший закон сохранения материи и движения,
много и плодотворно работал в самых различных областях физики.
Он разработал материалистическую теорию теплоты, провел имев-
шие огромное теоретическое и практическое значение исследования
силы тяжести, упругости газов, земного магнетизма. Одним из первых
он начал исследование атмосферного электричества. Его работу
в этой области не могла остановить даже трагическая гибель работав-
шего вместе с ним передового немецкого ученого Вильгельма Рих-
мана. Сообщая, что «умер господин Рихман прекрасною смертию,
исполняя.по своей профессии должность»1, Ломоносов беспокоился
только о том, что смерть Рихмана может быть использована мрако-
бесами для нападок на передовую науку и изображена ими как
«божья кара» за попытку ученых проникнуть в тайны явлений при-
роды. Именно поэтому он категорически настаивал на публичном
произнесении своего доклада об атмосферном электричестве.
Он исследовал природу света и полярных сияний, выдвинул
понятие об абсолютном нуле температуры. Руками Ломоносова
был создан ряд замечательных приборов по оптике и другим разделам
физики. Ломоносов изгнал из физики теплород, «тяготительную и све-
тящуюся материи», в которые непоколебимо верила современная ему
западноевропейская наука.
1 Ломоносов. .Соч., т. VIII, стр. 131.
38
Ломоносов является основоположником современной геологии.
В эпоху, когда, по словам Энгельса, «история развития земли, гео-
логия, была еще совершенно неизвестна»1, Ломоносов решительно
выступил против библейских мифов о сотворении мира и потопе,
против библейской хронологии. На 70 с лишним лет опередив Лайеля,
Ломоносов противопоставил средневековой библейской концепции
исторический взгляд на развитие земли. Он первый объяснил про-
исхождение слоистых осадочных пород. Ломоносов указал на веко-
вые колебания суши и деятельность внешних сил природы как на
явления, играющие важную роль в изменении земной поверхности.
Изучая причины и характер землетрясений и вулканической дея-
тельности, Ломоносов впервые в мире исследовал вопрос об образо-
вании и возрасте рудных жил и положил начало науке о полезных
ископаемых. Велика роль Ломоносова в исследовании происхождения
органических полезных ископаемых: каменного угля, нефти, торфа
и янтаря, в исследовании образования почвы. Он был инициатором
изучения недр родной страны и более широкого использования ее
богатств.
С изучением и освоением территории страны и ее природных
богатств связана и работа Ломоносова в области географии. В гео-
графическом департаменте Академии Наук под его руководством шло
составление географических карт страны, съемка и изучение ее тер-
ритории. Он выступил инициатором изучения экономической геогра-
фии России. Ломоносовым была выдвинута идея создания «экономиче-
ского лексикона», который должен был содержать данные о всех
производимых в России товарах, о месте их производства, количестве,
качестве, о местах их продажи, ценах, о величине, значении и распо-
ложении городов, торговых путях, их состоянии и целый ряд дру-
гих важнейших сведений. Лишь преждевременная смерть и господ-
ство в академии клики реакционеров не позволили ему полностью
осуществить это замечательное предприятие.
Инициатор ряда экспедиций, Ломоносов выдвинул бессмертный,
нашедший свое осуществление только в эпоху социализма, проект
изучения и освоения Северного морского пути. Он хорошо понимал
огромное значение освоения Северного морского пути как для эко-
номического развития России, так и для безопасности нашей родины.
Он верил в творческие силы русского народа и был убежден в том, что
Колумбы росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами новый путь отворят на восток,
И наша досягнет в Америку держава...’.
1 Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой
философии, Госполитиздат, 1950, стр. 21.
ь Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 572.
39
Ломоносов сконструировал замечательные приборы, облегчав-
шие мореплавание и делавшие его более безопасным. С мореплава-
нием тесно связаны его работы в области метеорологии. Ломоносов
ясно представлял значение метеорологии для мореплавания и сель-
ского хозяйства и совершил ряд замечательных открытий в этой
области. Достаточно назвать его работы по исследованию атмосферы
и открытие нисходящих и восходящих потоков воздуха. Считая пред-
сказание погоды одной из труднейших, но зато и одной из важнейших
задач, над разрешением которых должна трудиться наука, Ломоносов
своими трудами в области метеорологии сделал первые шаги по пути
решения этой благородной задачи.
Трудно переоценить значение Ломоносова и в области астроно-
мии. Много работавший над организацией астрономических наблю-
дений и экспедиций, Ломоносов совершил величайшее открытие,
установив наличие атмосферы на Венере. Именно в работах по астро-
номии и геологии особенно ярко выступает боевая атеистическая
направленность его естественно-научной деятельности.
«Наука все еще глубоко увязает в теологии»,—писал Энгельс
о состоянии науки в XVIII веке1. Без уничтожения господства церк-
ви над наукой и разоблачения вреда и ненаучности теологических
взглядов на природу, наука не могла двигаться вперед. В этих усло-
виях Ломоносов вел прямую войну против поповщины в науке. При
помощи неопровержимых доказательств он показывал всю несостоя-
тельность религиозных теорий о происхождении и устройстве все-
ленной, высмеивал попытки изучать природу, основываясь на священ^
ном писании. Научная статья и публичная речь, ода и переложение
псалма, памфлет и эпиграмма—все было использовано им в этой
борьбе. Ломоносов требовал полного освобождения науки из-под
власти религии, запрещения церковникам вмешиваться в дела науки.
Он издевался над теми, кто «думает, что по псалтире научиться можно
астрономии или химии», или с помощью высшей математики «опре-
делять год, день и его самые мелкие части для мгновения первого
творения»2. Ломоносов смело выступал в защиту системы Коперника.
Это было открытым вызовом церковникам, которые, пользуясь под-
держкой царского правительства, перешли в это время в наступление
против распространения научной системы Коперника. Синод тре-
бовал изъятия и уничтожения книги Фонтенелля «О множестве
миров» и журнала Академии Наук «Ежемесячные сочинения», в кото-
ром были помещены сочинения и переводы, «утверждающие множество
миров», а также запрещения писать и печатать о всем, «противном
1 Ф. Энгельс. Диалектика природы, Гос Политиздат, 1950, стр. 7.
1 М. В. Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 357, 431.
40
вере», под страхом жесточайшего наказания1. В ответ на это, издавая
свой доклад «Явление Венеры на Солнце», Ломоносов написал изу-
мительное по силе и смелости «Прибавление», являющееся убий-
ственным памфлетом против церковников и страстным гимном в честь
науки и ее мужественных представителей, которые в борьбе против
религии двигали науку вперед. «Прибавление к явлению Венеры на
Солнце» в ясной и доступной форме излагало те же мысли, что и напи-
санное за 10 лет до этого «Письмо о пользе стекла». Ломоносов пока-
зывал, что современные ему церковники не отличаются от «жрецов
и суеверов» древности, которые «правду на много веков погасили»1 2.
Более того, он сравнивал их с доносчиком древности Клеантом,
обвинявшим ученых «в ниспровержении богов». Рядом с Клеантом
Ломоносов поставил одного из* столпов средневековой церкви—
«блаженного» Августина.
Возьмите сей пример, Клеапты, ясно вняв,
Коль много Августин в сем мнении неправ;
Он слово божие употреблял напрасно,
В системе света вы то ж делаете власно3.
Господство церкви, утверждал Ломоносов, привело к тому, что
«астрономы принуждены были выдумывать для изъяснения небесных
явлений глупые и с механикою и геометриею прекословящие пути
планетам...»4.
Своим обращением к древности он не только не ослаблял удара
против доктрин христианства, а, наоборот, усиливал, так как пока-
зывал, что всякая религия враждебна науке и мешает ее развитию.
Тем с большей силой Ломоносов воспевал тех, кто, не боясь
преследований светских и духовных, двигал науку вперед. Первым
в ряду мужественных борцов он изобразил Прометея, которого,
жрецы-священнослужители, «невежд свирепых полк» «предали на
казнь обнесши чародеем». Это не единичный случай преследования
ученых, утверждал Ломоносов:
Под видом ложным сих почтения богов
Закрыт был звездный мир чрез множество веков.
Боясь падения неправой оной веры,
Вели всегдашню брань с наукой лицемеры..?.
1 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 37, д. 550, лл. 1—5.
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 354.
8 Там же, стр.. 489.
4 Там же, стр. 354.
* Там же, стр. 487—488.
Чтобы подчеркнуть «всегдашню брань с наукой» со стороны рели-
гии, Ломоносов рассказывал о «презрителе зависти и варварству
сопернике» Николае Копернике, о Кеплере, Ньютоне, Декарте и дру-
гих великих мужах науки. С чувством глубокого уважения и искрен-
ней признательности он говорил о своих великих предшественниках.
«Много препятствий неутомимые испытатели преодолели и следую-
щих по себе труды облегчили... Взойдем на высоту за ними без страха,
наступим на* сильные их плечи и, поднявшись выше всякого мрака
предупрежденных мыслей, устремим сколько возможно остроумия
и рассуждения очи для испытания причин происхождения света»1,—
звал своих соратников и учеников Ломоносов. Тех же, кто не хотел
следовать по этому пути, он оставлял «вымерять божескую волю
циркулем». Явно иронизируя над отсутствием здравого смысла у своих
противников, Ломоносов предоставлял решение спора между сторон-
никами системы Птолемея и Коперника... повару!
Он дал такой ответ: что в том Коперник прав,
Я правду докажу, на солнце пе бывав.
Кто видел простака из поваров такого,
Который бы вертел очаг кругом жаркого?8
t
Прокладывая новые пути в науке, Ломоносов не страшился
выступать против господствовавших в науке теорий и представлений,
как бы ни был велик авторитет, стоявший за ними. Открыв закон
сохранения материи, он не побоялся сказать, что «славного Роберта
Бойля мнение ложно». Работая над теорией строения вещества, он
решительно выступал против идеалистических монад Лейбница
и Вольфа. Своей теорией света он разрушал утверждения Гассенди
и Ньютона. Доказывая объективное существование вторичных
качеств материи, он ликвидировал уступку идеализму, сделанную
Локком и Галилеем1 * 3. Ломоносов понимал, что развитие науки
невозможно без преодоления устаревших положений и теорий, без
творческого исследования и обсуждения вопросов, выдвинутых
ходом развития науки. В этом одна из причин его высокой оценки
Декарта. «Мы, кроме других его заслуг, особливо за то благодарны,
что тем ученых людей ободрил против Аристотеля, против себя самого
и против прочих философов в правде спорить, и тем самым открыл
дорогу к вольному философствованию и к вящему наук прираще-
нию»4,—писал о нем Ломоносов.
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 283.
8 Там же, стр. 354.
3 Там же, стр. 167—168, 284—288, 676—677.
4 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. I, стр. 423.
42
Вся деятельность Ломоносова в области естественных наук была
вызвана к жизни потребностями страны и поставлена на службу ее
интересам. Помимо огромного теоретического значения его откры-
тия сыграли не меньшую практическую роль для развития метал-
лургии, горного дела, мануфактурного производства, мореплавания,
сельского хозяйства и обороны страны. Всем своим существом и содер-
жанием научная деятельность Ломоносова была связана с его стрем-
лением облегчить труд народных масс, улучшить положение трудя-
щихся. Тесная связь науки с практикой, помощь производству всегда
являлись одним из главных принципов всей научной деятельности
Ломоносова. Выполняя свои работы по метеорологии, он стремился
сделать более безопасным трудное дело мореплавателей, помочь земле-
дельцу получить более высокие урожаи и избежать гибели резуль-
татов своего труда. Исследуя атмосферное электричество, он стре-
мился спасти «здравие человеческое от оных смертоносных ударов»,
города и села России от пожаров. В электрической искре он видел
«великую надежду к благополучию человеческому» и мечтал об исполь-
зовании электричества в земледелии и медицине1. Проделывая ты-
сячи опытов в своей химической лаборатории, он стремился к тому,
чтобы химия «широко распростерла руки свои в дела человеческие»
и помогла в различных отраслях производства. Исследуя вопрос
о движении воздуха в шахтах, он заботился об удалении из них газов,
«человеческому здравию вредительных», и «облегчении труда работ-
ников». Создавая свои классические работы по металлургии и горному
делу, Ломоносов обращал внимание на необходимость облегчения
условий труда. Он заботится о том, чтобы одежда и обувь рабочих
соответствовала тем условиям, в которых они работают, и требовал
соблюдения того, что мы сейчас называем техникой безопасности1 2.
Все это было проявлением заботы о труде крепостного крестьянина,
которого хозяева заводов, «благородные» и «неблагородные»
заводчики, не считали за человека. Труд ученого, по утверждению
Ломоносова, должен «не токмо себе, но и целому обществу, а иногда
и всему роду человеческому пользою служить»3. Трагедией Ломо-
носова, как и других передовых русских ученых и изобретателей,
было то, что в условиях господства крепостничества и реакционной
политики самодержавия их открытия и изобретения не находили
себе применения, погибали и приоритет на них утрачивался. Так
было в XVIII веке с открытиями Ломоносова, с замечательным рус-
ским машиностроителем А. К. Нартовым, создавшим первый в мире
1 Ломоносов, Поли. собр. соч., т. 3, стр. 439.
8 В. В. Данилевский. Русская техника, Л., 1948, стр. 57—58.
3 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 349.
43
механический суппорт, с изобретателем первой в мире паровой
машины И. Ползуновым, замечательным механиком Кулибиным,
изобретателем электрической дуги Петровым и сотнями других талан-
тов, которых выдвигал из своей среды русский народ.
Работая в области естественных наук, Ломоносов опирался на
успехи предшествующего развития науки и философии, но это было
подлинно творческое освоение и теоретическое обобщение. Его теории
и открытия были глубоко оригинальны и самостоятельны. Ничего
общего с действительностью не имеют попытки буржуазных ученых
и философов объявить Ломоносова учеником Лейбница и Декарта,
либо прямым последователем Вольфа, того самого Вольфа, филосо-
фию которого Энгельс называл плоской вольфианской телеологией,
«согласно которой кошки были созданы для того, чтобы пожирать
мышей, мыши, чтобы быть пожираемы кошками, а вся природа, чтобы
доказывать мудрость творца»* 1. Ломоносов на многие десятилетия опе-
редил современных ему ученых и философов и в области естественных
паук был в XVIII веке крупнейшим ученым мира.
Советский народ, законный наследник всего, что создано в прош-
лом деятелями передовой национальной культуры и науки, высоко
оценивает это направление деятельности Ломоносова. В день юби-
лея Ломоносова центральный орган нашей партии «Правда» писала:
«Необыкновенная страсть к научному познанию жизни и к преобра-
зованию родной страны дала силу Ломоносову. Наука для него была
непосредственно связана с опытом, с практикой, с промышленной
разработкой естественных богатств страны, с развитием ее произ-
водительных сил, ее культуры. Он горячо любил свой народ. Вот поче-
му он вел такую непримиримую борьбу с приказными от науки,
с цеховыми учеными, замыкающимися в глухом углу своих узких инте-
ресов»2.
Направление естественно-научных работ Ломоносова было непо-
средственно связано с его патриотизмом, с прогрессивностью его
общественно-политических взглядов. Это нашло яркое выражение
и в его работах в области гуманитарных наук и литературном твор-
честве.
♦ ♦ * ♦ ♦
Работы Ломоносова в области гуманитарных наук и художе-
ственной литературы отнюдь не были чем-то второстепенным, навя-
занным ему сверху и мешавшим его работам в области естественных
наук, как порою и до сих пор утверждают авторы статей и книг о Ло-
1 Ф. Энгельс. Диалектика природы, Госполитиздат, 1950, стр. 7.
1 «Правда», 18 ноября 1936 г., передовая.
моносове. Его работы в области языка, художественной литературы,
истории составляют органическую часть изумительно многогранной,
но столь же целостной деятельности. Эта многосторонность творче-
ства Ломоносова была отмечена еще Пушкиным: «Соединяя необык-
новенную силу воли с необыкновенной силой понятия, Ломоносов
обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшей
страстью всей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик,
химик, минеролог, художник и стихотворец, он все испытал и все
проник...».1
Деятельность Ломоносова развертывалась в период превращения
русского народа в нацию. Это выдвигало в качестве одной из цен-
тральных проблем того времени проблему создания и развития обще-
народного русского литературного языка и художественной литера-
туры. В противовес низкопоклонствующей аристократии и клике
реакционеров-иностранцев, кричавших о неполноценности русского
языка и его непригодности для научных исследований, Ломоносов
писал о «природном изобилии, красоте, силе, великолепии и богат-
стве русского языка», о его глубокой древности и удивительной стой-
кости, о том, что несмотря на огромность территории России, весь
русский народ в городах и селах «говорит повсюду вразумительным
друг другу языком»1 2. Бросая прямой вызов «иностранным и некото-
рым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели
к своему, трудов прилагали», он утверждал: «Тончайшие философ-
ские воображения и рассуждения, многоразличные естественные
свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в че-
ловеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражаю-
щие речи. И ежели его точно изобразить не можем, не языку нашему,
но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем»3.
Осуществляя эту замечательную декларацию, Ломоносов и раз-
вертывал свою работу над изучением русского языка.
Его предшественник в разработке проблем русского языка Тре-
диаковский считал, что основой национального литературного языка
должна явиться языковая практика придворной аристократии. Меж-
ду тем именно в это время языковая практика этой социальной груп-
пы характеризовалась всеми чертами обреченного на прозябание
«салонного жаргона». В своих работах в области языкознания Ломо-
носов полностью игнорировал «салонный жаргон» русских аристо-
кратов. Он решительно отметал попытки духовенства установить
1 А. С. Пушкин. Соч., в одном томе, Гослитиздат, 1949, стр.
713.
2 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 7, стр. 92, 582 590.
3 Там же, стр. 391—392.
45
гегемонию церковнославянского языка, противопоставить его жи-
вому языку народа.
И в своих теоретических работах, и своих литературных произ-
ведениях Ломоносов шел по единственно правильному пути, стре-
мясь к всемерному сближению разговорного живого языка народа
со старой книжной речью. Он первый-начал читать научные лекций
на русском языке, обогащая русский язык новой научной и техниче- •
ской терминологией и показывая образец того, как ясно и выразитель-
но можно излагать научные положения на русском языке.
Ломоносов правильно отмечал исключительную роль и значение
слова, которое дано человеку, чтобы «сообщать другому идеи вещей
и их деяний». Он называл идеи «представлениями вещей или действий
в уме нашем» и утверждал, что с помощью слов человек сообщает дру-
гим людям понятия, полученные им с помощью чувств из окружаю-
щего его реального мира («воображенные себе способом чувств поня-
тия»)* 1^ Это материалистическое, глубоко прогрессивное по своему
содержанию положение о взаимоотношении языка с материальным
миром и человеческим сознанием, а также догадки и мысли о роли
и месте слова в жизни человеческого общества красной нитью про-
ходят через все языковедческие работы Ломоносова.
Настойчиво изучая словарный запас русского языка и работая
над его очищением и обогащением, Ломоносов не ограничился этим.
Он создал первую русскую грамматику. Для того чтобы правильно
оценить значение работы Ломоносова по созданию грамматики, напом-
ним, что И. В. Сталин называл грамматику показателем громадных
успехов человеческой мысли и указывал, что «именно благодаря
грамматике язык получает возможность облечь человеческие мысли
в материальную языковую оболочку»2.
' Для Ломоносова характерно правильное и ясное понимание зна-
чения и задач грамматики. Изучая сложившуюся к тому времени
крайне неустойчивую и пеструю практику изменения и сочетания
слов, он критически пересмотрел ее, обобщил и отобрал наиболее
правильные и целесообразные формы и категории., Он выработал
и изложил основной круг грамматических правил, которые обеспе-
чивали «лучшее рассудительное употребление» русского языка.
Называя грамматику «философским понятием всего человеческого
слова», Ломоносов указывал, что «хотя она от общего употребления
языка происходит, однако правилами показывает путь самому упо-
треблению». «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна
1 Ломоносов. Полп. собр. соч., т. 7, стр. 100, 394, 400.
1 И. В. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат,
1950, стр. 24.
46
философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без
грамматики»1,—писал он.
Общенародный характер и демократическая направленность
грамматики Ломоносова обеспечили ей прочный успех и превратили
ее в одну из самых популярных научных книг, по которой учился
целый ряд поколений русских людей.
''Одним из блестящих образцов утверждения законов русского
национального языка и стиля является «Риторика» Ломоносова.
В основе «Риторики» лежало стремление вывести науку и русский
язык из-под духовной власти церкви, создать теорию русской свет-
ской прозы. «Риторика» Ломоносова носила подчеркнуто^ светский
характер и пропагандировала материалистические передовые идеи.
Свои рассуждения и теоретические положения Ломоносов подкреп-
лял и иллюстрировал большим количеством литературных образцов
и примеров. Огромное значение имела ломоносовская теория трех
стилей. Помимо того, что эта теория определяла пути синтеза разго-
ворной и книжной речи, она правильно ставила вопрос о соответ-
ствии формы и содержания. Своими работами по теории языка и лите-
ратуры и своими литературными произведениями Ломоносов отстаи-
вал национальный характер нарождающейся русской литературы.
Уже в одной из первых своих работ он утверждал: «Первое и главней-
шее, мне кажется, быть сие: российские стихи надлежит сочинять по
природному нашего языка свойству, а того, что ему весьма несвой-
ственно, из других языков не вносить»1 2.
Ломоносовская грамматика легла в основу грамматики, издан-
ной в 1802 г. Академией Наук. За И лет напряженной работы был
подготовлен словарь русского языка с 43 тысячами слов> Как ука-
зывает М. И. Сухомлинов, при работе над составлением словаря был
широко использован «Лексикон первообразных слов российских»,
составленный Ломоносовым и его помощником Кондратовичем3.
Исключительно широко использовали составители словаря и сочи-
нения Ломоносова. 90% всех примеров для объяснения слов было
взято из его сочинений4. Представители передового направления в рус-
ской культуре прекрасно понимали значение работ Ломоносова для
развития национального языка, литературы и всей русской нацио-
нальной культуры и науки. Исключительно ярко выразил это Ради-
щев. «В стезе российской словесности Ломоносов есть первый. Беги,
1 Ломоносо в. Соч., т. IV, стр. 41; Поли. собр. соч., т. 7, стр. 392.
’ Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 7, стр. 9—10.
• Ломоносов. Избр. философск. ироизв., стр. 705; М. И. С у х о м л и-
ы о в. История Российской Академии, т. VIП, СПб , 1888, стр. 6.
4 М. И. Сухомлинов. История Российской Акад., т. VIII, СПб., 1888,
стр. 37.
47
толпа завистливая, се потомство о нем судит, оно нелицемерно»1..
Этими словами он закончил «Путешествие из Петербурга в Москву».
Совершенно иным было отношение к языковедческим работам
Ломоносова со стороны придворной аристократии и идеологов дво-
рянской культуры. Их выводила из себя именно общенародная, демо-
кратическая направленность работ Ломоносова. Это лежало в основе
той борьбы по вопросам языкознания, которая шла между Ломоно-
совым, с одной стороны, Сумароковым и Тредиаковским—с дру-
гой. В этом причина того, почему Тредиаковский заявлял, что
Ои красотой зовет, что есть языку вред
Или ямщичий вздор, или мужицкой бред1 2 *.
Когда будущий император, 10-летний Павел, слушая чтение
своего учителя Порошина, заявил: «Это, конечно уж, цз сочинений
дурака Ломоносова»8,—то это было лишь бесцеремонным выражением
мнения придворной клики о великом представителе русского народа.
Так, идеолог реакционного дворянства князь Щербатов протестовал
против того, что в словаре Российской академии было много при-
меров из произведений Ломоносова4.
Роль Ломоносова в развитии русской национальной художе-
ственной литературы общеизвестна. Никакие выпады литературных
противников ни при его жизни, ни после смерти не могли поколебать
всеобщего признания роли Ломоносова. «С Ломоносова начинается
наша литература; он был ее отцом и пестуном...»5 6 *. Так ярко и образ-
но определил его роль В. Г. Белинский. Существо этой оценки десятки
раз повторено в статьях Герцена, Чернышевского, Добролюбова
и других представителей передовой русской культуры. Тот факт,
что в их произведениях имеется немало резких оценок од и торжествен-
ных речей Ломоносова, ничего не меняет. Они были направлены не
против Ломоносова и его творчества, а против реакционеров, пытав-
шихся использовать произведения Ломоносова для во.схваления
самодержавия и крепостнической России, для оправдания вернопо-
даннического, холопского по отношению к царизму «творчества».
Резкие оценки революционных демократов были направлены против
реакционеров, возрождавших устарелые литературные формы с их
официальным, хвалебным содержанием, которые противопоставля-
1 А. Н. Радищев. Избр. соч., Гослитиздат, 1949, стр. 240L
2 Пекарский, стр. 179.
8 С. А. Порошин. Записки, СПб., 1844, стр. 208.
4 М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, т. VIII,
СПб., 1888, стр. 37.
6 В. Г. Белинский. Избр. философск. соч., т. 1, Госполитиздат,
1948, стр. 82.
48
лись формировавшемуся в это время направлению критического
реализма. Они были вызваны стремлением реакционеров выхоло-
стить из понятия патриотизма его революционное освободительное
содержание. Вот это-то и вызывало отпор со стороны Пушкина, Бе-
линского, Чернышевского, Добролюбова и других деятелей демокра-
тического направления в русской культуре. Призывая к революцион-
ной борьбе за свержение самодержавно-крепостнического строя,
Н. А. Добролюбов писал: «В недавнее время патриотизм состоял
в восхвалении всего хорошего, что есть в отечестве; ныне этого уже
недостаточно для того, чтобы быть патриотом. Ныне к восхвалению
хорошего прибавилось неумолимое порицание и преследование всего
дурного, что еще есть у нас. И нельзя не сознаться, что последнее
направление патриотизма гораздо практичнее, потому что вытекает
прямо из жизни и ведет прямо к делу»1.
Большинство произведений Ломоносова представляют собой
оды, похвальные слова и т. п. Причины этого в общих условиях рос-
сийской действительности, в том месте, которое занимал писатель
в системе самодержавно-крепостнического строя и, наконец, в слу-
жебном положении самого Ломоносова. О трагизме положения
русского писателя в середине XVIII века писал Денис Фонвизин,
жаловавшийся на то, что существующий строй связывает русских
писателей, мешает им развернуться во всю мощь, не дает возмож-
ности стать политическими деятелями. В одном из писем Стародума
он отмечал, что деятельность оратора сведена к произнесению одних
похвальных слов, поскольку в России нет «народных собраний»,
в которых «имели мы, где рассуждать о законе и податях и где судить
поведения министров, государственным рулем управляющих»2.
В одах и речах Ломоносова мы встречаемся с восхвалением Петра,
доходящим до его прямого обожествления. В них можно встретить
десятки примеров совершенно незаслуженных похвал по адресу
ничтожных и бездарных преемников Петра, политика которых носила
антинародный и антинациональный характер. Это правильно отметил
еще Радищев: «Не завидую тебе, что, следуя общему обычаю ласкати
царям, нередко недостойным не токмо похвалы, стройным гласом
воспетой, но ниже гудочного бряцания, ты льстил похвалою в сти-
хах Елизавете»3. Что же в действительности воспевал Ломоносов?
Как совместить пламенный патриотизм Ломоносова, его горячую
любовь к русскому народу с восхвалением его врагов и угнетателей?
Центральной идеей всех научных и литературных произведений Ломо-
1 Н. А. Добролюбов. Поли. собр. соч., т. III. М., 1936, стр. 538.
4 Д. И. Фонвизин. Избранное, Гослитиздат, 1946, стр. 165, 166.
3 А. II. Радищев. Избр. соч., Гослитиздат, 1949, стр. 237.
4 М Т. Белявский /9
Носова является требование ликвидации экономической и культур-
ной отсталости России. Ломоносов непоколебимо верил, что великая
страна и ее народ имеют все возможности для того, чтобы осуще-
ствить эту задачу и занять достойное место среди других стран и наро-
дов мира. Однако в тех исторических условиях Ломоносов не видел
и не мог видеть сил, способных решить эту задачу. Нарождавшаяся,
в это время русская буржуазия была тесно связана с самодержавно-
крепостническим строем, обслуживала его и зависела от него полити-
чески и экономически. Она была еще крайне слаба и не сознавала'
своих классовых интересов. Тогда, как и впоследствии, русская
буржуазия не являлась революционной силой. Ярким проявлением
крайней слабости и ограниченности нарождающейся буржуазии были
требования, с которыми выступило купечество в Комиссии по соста-
влению нового Уложения в 1767 г. Купечество не только не выступало
против крепостного права и дворянских сословных пра’в и привиле-
гий, которые являлись основным препятствием для развития капи-
тализма в стране, но и требовало для себя прав владеть крепостными.
Что же касается крестьянства, то его борьба была крайне разоб-
щена и лишена сознательных политических целей. Мощная крестьян-
ская война под предводительством Е. И. Пугачева разразилась уже
после смерти Ломоносова. Сказанное объясняет, почему в современ-
ных ему исторических условиях Ломоносов связывал вопрос о пре-
образованиях в России с деятельностью мудрого и просвещенного
царя. Широко распространенная в это время теория «просвещенного
абсолютизма» занимала видное место в его мировоззрении.
Но, как нам представляется, дело не только в этом. Заслуживает
серьезного внимания и указание проф. Благого о том, что в полити-
ческих взглядах Ломоносова своеобразно отразилась вера в «доброго
царя», свойственная широким массам крестьянства1. В мировоз-
зрении и деятельности Ломоносова ярко сказались идеи и настроения,
характерные для миллионов русских крестьян, и они-то в значитель-
ной степени определили как силу, так и слабость его политических
взглядов.
Недовольство существующим строем, обрекавшим народ на
нищету и бесправие, вражда к барину и попу, которые олице-
творяли в его глазах ненавистный строй, горячая любовь к ро-
дине, ясный ум, стойкий характер, терпение, мужество в борьбе—
все эти качества, характерные для народных масс, составляли основ-
ную сущность взглядов Ломоносова. Но одновременно с этим общест-
венно-политические взгляды Ломоносова отразили и слабые стороны
1 См. Д. Д. Благой. История русской литературы XVIII века, Учпед-
гиз, 1951, стр. 209.
50
русской жизни середины XVIII века и в первую очередь слабость
мировоззрения крестьянства. Они отразили крайнюю политическую
незрелость крестьянских масс, непонимание необходимости бороться
за уничтожение всего самодержавно-крепостнического строя. Отсюда
вера крестьянских масс в «хорошего царя», о которой говорил
И. В. Сталин, характеризуя крестьянские восстания XVII—XVIII ве-
ков. В условиях, когда, говоря словами В. И. Ленина, «новые
общественно-экономические отношения и их противоречия... были еще
в зародышевом состоянии»1, вера в «хорошего царя» и ожидание
изменения существующего положения путем действия сверху
получали еще большую основу. Поэтому в произведениях Ломоносова
такое большое место и занимала личность Петра. Отсюда и гимн,
который пел ему Ломоносов в стихах и в прозе: «Я в поле меж
огнем; я в судных заседаниях меж трудными рассуждениями;
я в разных художествах между многоразличными махинами; я при
строении городов, пристаней, каналов между бесчисленным народа
множеством; я меж стенанием валов Белого, Черного, Балтийского,
Каспийского моря и самого океана духом обращаюсь—везде Петра
Великого вижу, в поте, в пыли, в дыму, в пламени и не могу сам
себя уверить, что один везде Петр...»2.
Ломоносов не видел да и не мог видеть классовой ограниченности
преобразований Петра. Для Ломоносова Петр—прежде всего выдаю-
щийся государственный деятель, пытавшийся ликвидировать отста-
лость страны. Поэтому восхваление Петра и его идеализация были
но существу требованием проведения мероприятий, которые должны
были, по мнению Ломоносова, покончить с отсталостью России. По-
мимо этого, восхваление личности и деятельности Петра несомненно
носило черты явного противопоставления политики преобразований,
проводившихся в петровское время, той политике, которую прово-
дили во времена Ломоносова преемники Петра. Следует отметить,
что таким противопоставлением широко пользовались и Пушкин,
и революционные демократы в своих выступлениях против реакцион-
ной политики Николая I.
Если мы вдумаемся в содержание требований Ломоносова, то
увидим, что они объективно были направлены против господства
феодально-крепостнической системы и представляли собой под-
держку нового, развивавшегося в старой крепостнической России.
Ломоносов требовал изучения территории и недр страны с целью пол-
ного использования ее природных богатств и ресурсов. Он пропаган-
дировал необходимость развития промышленности, основанной на
1 В. И. Ленив. Соч., т. 2, стр. 473.
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 510—511
4* 61
использовании данных передовой науки. Именно развитие промыш-
ленности рассматривалось Ломоносовым как главное условие ликви-
дации отсталости страны. Целую систему мер в отношении повышения
продуктивности сельского хозяйства выдвигал Ломоносов в проекте
учреждения специальной коллегии, занимающейся вопросами сель-
ского хозяйства.
• Антифеодальную направленность имели его взгляды на науку
и просвещение. Требование всемерного содействия развитию передо-
вой русской науки и применения ее открытий в хозяйстве страны,
требование доступной всем бессословной школы, борьба за развитие
передовой русской национальной культуры,—все это никак не уме-
щалось в рамках крепостнического строя. Борьбой против господства
феодальных сил была его борьба против могущества церкви.
В условиях, когда в России царил неограниченный произвол
крепостников, когда господствующие классы непроизводительно
расхищали материальные и духовные ресурсы страны, когда крепост-
нический гнет все усиливался и принимал те дцкие формы, которые
сближали его с рабством, Ломоносов выступал горячим защитником
русского народа. Указывая на тяжелые условия жизни народа
и в первую очередь его основного класса—крестьянства, он требовал
от правительства принятия ряда мер, которые бы обеспечили «размно-
жение и сохранение Российского народа»1.
Особого внимания заслуживает прямое указание Ломоносова
на то, что главной причиной побегов крестьян являются «помещичьи
отягощения крестьян и солдатские наборы», т. е. тяжесть феодально-
крепостнического гнета. Он утверждал, что силой и репрессиями
добиться прекращения побегов невозможно и единственным средством
для этого является «облегчение податьми»2.
Именно горячей любовью к народу, стремлением оградить
его от произвола и бесправия самодержавно-крепостнического строя
объясняется, почему он признавал настоящим царем, «истинным
героем» только того, который употребляет свою власть на благо
народа.
1 Полностью присоединяясь к правильной критике, которую дал М. В. Пту-
ха буржуазным концепциям трактовки письма Ломоносова «О сохранении
и размножении российского народа», мы решительно отвергаем его попытку изо-
бразить законодательство Елизаветы и Екатерины в качестве осуществления
предложений Ломоносова. Осуществляя отдельные мероприятия, по форме
кажущиеся аналогичными предложениям Ломоносова, самодержавие прово-
дило политику, содержание которой было диаметрально противоположно тре-
бованиям Ломоносова. См. «Ломоносовский сборник», т. II, М.—Л., 1946,
стр. 209—214. . ' . ...
* Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 6, стр. .401; • >
50 '
Царя, что правдой и покоем,
Себя, народ содержит свой...
Едину радость несказанну
Имеет в щастии людей...1.
Многочисленные похвалы по адресу царей, цариц и их вельмож,
содержавшиеся в одах и речах Ломоносова, были в первую очередь
программой действий, которую он выдвигал перед ними. За всеми
этими ничтожными фигурами, которым официально посвящены его
оды, в действительности стоит величественный образ матери-родины.
Особенно ярко выражено это в его программном произведении «Раз-
говор с Анакреоном».
Лишенной общественного содержания чувственной поэзии Ана-
креона он противопоставлял патриотическую свободолюбивую деятель-
ность героев античности, воспевал их «упрямку славную». Он звал
деятелей искусства рисовать портрет «возлюбленной матери»—люби-
мой Родины.
...Изобрази Россию мне.
Изобрази ей возраст зрелый
И вид в довольствии веселый,
Отрады ясность по челу,
И вознесенную главу.
...Одень, одень ее в порфиру,
Дай скипетр, возложи венец,
Как должно ей законы миру
И распрям предписать конец.
О коль изображенье сходно,
Красно, любезно, благородно! 1
восклицал он.
Он прославлял героическое прошлое России, воспевал ее мощь,
непоколебимо верил в ее великое будущее. Сравнивая положение
России с передовыми западноевропейскими странами, он с горечью
отмечал: «не можем отрещись, что мы весьма... от них остались», хотя
Россия имеет все основания быть в числе передовых, так как она
«внутренним изобильным состоянием и громкими победами с лучшими
Европейскими Статамп равняется, многие превосходит»3.
Воспевая свою великую Родину, Ломоносов призывает сограждан
отдать свои силы для ее процветания. «Мне кажется, я слышу,что
1 Ломоносов. Соч., т. II, стр. 171.
1 Там же, стр. 282—283.
5 Ломоносов. Соч., т. VII, стр. 287—288.
53
она к сынам своим вещает: Простирайте надежду и руки ваши в мое
недро и не мыслите, что искание ваше будет тщетно»1.
Воспевая Петра, бывшего в его глазах олицетворением успеш-
ного развития России, он рядом с ним ставил людей, которые боро-
лись за национальные интересы России. Не случайно с такой гор-
достью и любовью говорил Ломоносов об Александре Невском, Дмит-
рии Донском, Иване Грозном, Кузьме Минине и Дмитрии Пожарском.
Одно из важнейших событий в истории многовековой борьбы
русского народа за свою свободу и независимость—Куликовская
битва—стояло в центре его трагедии «Тамира и Селим». Именно
сама битва, а не традиционная история о любви крымской царевны
и багдадского царевича составляет основу сюжета трагедии. О ней
подробно и неоднократно рассказывается в ходе пьесы, ее исход
определяет судьбы действующих лиц. Трагедия звучит как гимн
в честь героического подвига русского народа, как воспевание его
патриотизма. Описание Куликовской битвы Ломоносов давал с боль-
шой поэтической силой и подъемом, и лучшие страницы ломоносов-
ской трагедии перекликались с замечательными произведениями
древнерусской литературы «Словом о полку Игореве» и «Задонщиной».
Славя русский народ и слагая гимны в честь его сынов, отстаи-
вавших свободу и независимость родины, сражавшихся за его нацио-
нальные интересы, Ломоносов с гневом и презрением говорил о вра-
гах народа, о тех, кто попирал национальные интересы России.
Ломоносов с возмущением отмечал, что при русском дворе хозяй-
ничала клика невежественных иноземных авантюристов, на каждом
шагу грубо попиравшая национальные интересы русского народа
и оскорблявшая его национальное достоинство.
Проклята гордость, злоба, дерзость,
В чудовище одно срослись;
Высоко имя скрыла мерзость,
Слепой талант пустил взнестись!1 2
писал Ломоносов о Бироне. Он заклеймил позором Петра 111,
пытавшегося превратить Россию в придаток разбитой и обанкротив-
шейся Пруссии и установить в России прусские порядки.
Слыхал ли кто из в свет рожденных,
Чтоб торжествующий народ
Предался в руки побежденных?
О стыд, о странный оборот!3
1 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 362.
2 Ломоносов. Соч., т. 1, стр. 27.
’Ломоносов. Соч., т. II, стр. 277.
7/
Екатерина II прекрасно понимала, что смелые и резкие слова
Ломоносова, обращенные к клике иноземцев, полностью относились
и к ней самой. В оде, написанной через несколько дней после свер-
жения Петра III, он предупреждал Екатерину, что если она будет
попирать национальные права русского народа, то и ей не избежать
судьбы Петра III1. Это смелое патриотическое выступление Ломоно-
сова не было случайным.
Никто не уповай вовеки
На тщетну власть князей земных,—
писал он еще в начале своего поэтического творчества. Он видел,
что вместо добрых дел в поступках правителей, которые «хвалятся
своими великими титулами», можно обнаружить «лишь одну без-
мерность, надменность, слабость, и неверность, свирепство, бешен-
ство, и лесть»1 2. Поэтому вполне понятно его обращение:
Доколе щастье ты венцами
Злодеев будешь украшать?
Доколе ложными лучами
Нам разум хочешь ослеплять?3
Не лишенным творческого вдохновения ремесленником, по заказу
пишущим официальные оды, а патриотом, поэтом-гражданином,—
вот кем был в действительности Ломоносов.
Необходимо отметить, что неправильная характеристика твор-
чества Ломоносова нашла выражение и в некоторых работах совет-
ских ученых4. Отголоски неправильных утверждений, к сожалению,
нашли место и в комментариях к VIII тому его собрания сочинений5 6.
Своей литературной деятельностью Ломоносов начал новую
эпоху в развитии русской национальной литературы. Именно Ломо-
носов впервые раскрыл общественную роль литературы и потребовал
от писателя, чтобы он всем своим творчеством служил своей стране,
был патриотом и гражданином. Поэтому А. Н. Радищев и называл
славу Ломоносова «славой вождя» и, обращаясь к современникам
и потомкам, спрашивал: «Не достойны разве признательности муже-
1 Ломоносов. Соч., т. II, стр. 251—252.
2 Там же, стр. 169.
8 Там же, стр. 168.
4П. Н. Берков. Ломоносов и литературная полемика его времени,
Л., 1936 (следует отметить, что в последующих работах П. Н. Берков отказался
от этой ошибочной точки зрения); «XVIII век», сб. статей под ред. А. С. Орлова,
М.—Л., 1935, стр. 80—81. Статьи Пушнярского, Чернова, Беркова.
6 Ломоносов. Соч., т. VIII, М.—Л., 1948, комментарии, стр. 203—
55
ственные писатели, восстающие на губительство и всесилие, для
того, что не могли избавить человечество из оков и пленения?»1.
Патриотическая поэзия Ломоносова была проникнута благород-
ными идеями гуманизма. Не случайно одно из центральных мест
во всем его творчестве занимает пропаганда мира. Ломоносов гор-
дился героическим прошлым русского народа. Но с такой же силой,
с какой воспевал «справедливую» войну, он восставал против
захватнических войн.
В своих произведениях Ломоносов пропагандировал и славил
мир как основное условие быстрого и плодотворного развития
страны, развития в ней промышленности, торговли, литературы,
науки, искусства.
Царей и царств земных отрада*
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда, ,
Коль ты полезна и красна!1 2 *,—
такими вдохновенными словами начинает Ломоносов одну из лучших
своих од. Страстный пропагандист мира и дружбы между народами,
Ломоносов решительно отказывался признавать героями кровавых
завоевателей, чью
Звучащу славу заглушает,
И грому труб ее мешает
Плачевный побежденных стон8.
«Пусть другие лишая жизни, обагряя меч своей кровию, умаляя
число подданных, повергая пред народом растерзанные человече-
ские члены, устрашить злых и пороки истребить тщатся...»,—писал
он и призывал «не ужасными, но радостными примерами и награжде-
нием добродетелей исправлять человечество»4.
Насыщенная глубоким идейным содержанием, поэзия Ломоно-
сова не была для него ни забавой, ни выполнением навязанной ему
двором обязанности. Положившая начало русской национальной
литературе, эта поэзия, даже втиснутая в узкие и тесные рамки тор-
жественных и духовных од и стихотворений, была одной из форм,
в которой он пропагандировал свои передовые научные взгляды.
В одах, баснях, речах и стихах Ломоносов излагал существо
материалистических открытий и теорий. Достаточно вспомнить
изумительные по силе и глубине его «Утреннее» и «Вечернее
1 А. Н. Радищев. Избр. соч., Гослитиздат, 1949, стр. 240.
1 Ломоносов. Соч., т. I, стр. 145.
’Там же,* стр. 149.
4 Ломоносов. Соч., т. II, стр. 171; т. IV, стр. 264—265.
.5*;
Титульный лист I тома Собрания сочинений Ломоносова,
изданного Московским университетом в 1757 г.
Научная библиотека им. А. М. Горького при МГУ
размышления», которые некоторые исследователи ошибочно продол-
жают именовать «духовными одами»1. В «Размышлениях» Ломоносов
дал материалистическую картину вселенной, изложил учение Копер-
ника, развил гипотезу о происхождении северного сияния и нари-
совал исключительную по силе художественного изображения и
гениальности научного предвидения картину солнца.
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят1 2 3.
Какую смелость и уверенность в своей правоте нужно было
иметь, чтобы в «Размышлении о божьем величии» говорить о множе-
стве миров, что так преследовала в то время церковь. А ведь Ломоно-
сов прямо писал, что ему
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна...
Там разных множество светов,
Несчетны солнца там горят...8.
Сам Ломоносов совершенно отчетливо представлял значение и харак-
тер своих «Размышлений». Недаром с ними связан беспрецедентный
в истории науки случай. Для того чтобы доказать самостоятельный
характер своих работ в области изучения электричества и отстоять
свой приоритет в открытии природы северных сияний, Ломоносов
в научной работе ссылается на «Вечернее размышление»: «Сверх
сего, ода моя о северном сиянии... содержит мое давнейшее мнение,
что северное сияние движением эфира произведено быть может»4,—
писал он. Рядом с «Размышлениями» должно быть поставлено и заме-
чательное «Письмо о пользе стекла», этот подлинный манифест пере-
довой материалистической науки.
Из всего сказанного совершенно очевидно,что поэзия Ломоно-
сова не только положила начало новой русской национальной лите-
ратуре, но и являлась составной органической частью всей его дея-
тельности.
1 М. В. Ломоносов. Стихотворения, малая серия библиотеки поэта,
«Советский писатель», 1948, стр. XXV, 89, 221.
2 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 449.
3 Там же, стр. 447.
4 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 123.
58
Работы Ломоносова в области истории не только не получили
правильной оценки со стороны буржуазной историографии, но счи-
тались вообще не заслуживакмцими внимания. Буржуазные историки
в один голос твердили о «ненаучности» приемов Ломоносова, его пол-
ной неподготовленности к занятиям историей и противопоставляли
работам Ломоносова работы норманистов. Прямым повторением
и воскрешением этих порочных концепций являются соответствую-
щие главы книги Н. Л. Рубинштейна «Русская историография».
Достаточно сказать, что Н. Л. Рубинштейн, характеризуя работы
Ломоносова в области истории, называл их «лишь литературным
пересказом летописи, своеобразной риторической амплификацией
ее текста с некоторыми попытками его драматизации», отказывал
им в каких-либо научных достоинствах и противопоставлял им
работы Байера, Миллера и Шлецера, которым давал высокую оценку1.
Трагическая судьба работ Ломоносова по истории не случайна.
М. Н. Тихомиров справедливо пишет, что в это время Бирон и его
сторонники «выступали с воинствующей программой долгого утвер-
ждения немецкого засилия в России». Ей, этой клике, «доказательтва
того, что восточные славяне в IX—X вв. были сущими дикарями, спа-
сенными из тьмы невежества варяжскими князьями, были необхо-
димы для утверждения их собственного господства в той стране,
народ которой имел свою давнюю и великую культуру»1 2 3. Так появи-
лась и стала широко пропагандироваться клеветническая «норманская
теория». Так появились работы, в которых русские источники «не
тркмо просто, но нередко и с поношением опровергаются», работы,
в которых «на всякой почти странице русских бьют, грабят благо-
получно, скандинавы побеждают, разоряют, огнем и мечом истреб-
ляют». Появились работы, в которых русский народ, по выражению
Ломоносова, представлен «толь бедным народом, каким еще ни один
и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен»8.
В этих условиях и выступил со своими историческими работами
М. В. Ломоносов. С самого начала нужно отбросить версию о том,
что он смотрел на них, как на помеху своим естественно-научным
трудам. Еще в Славяно-греко-латинской академии он внимательно
изучал русские летописи. Его познания в истории не вызывали
никаких сомнений. Это нашло свое выражение в том, что профессору
1 Н. Л. Рубинштейн. Русская историография, Гос Политиздат,
1941, стр. 90; см. также стр. 86—115, 150—166.
аМ. Н. Тихомиров. Русская историография XVIII в., «Вопросы
история», 1948, № 2, стр. 95.
3 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 6, стр. 19, 21.
69
химии Ломоносову в 1743 году было поручено рассмотрение исто-
рического сочинения Крскшина, а в 1748 году он был назначен чле-
ном исторического собрания. То, что именно его В. Н. Татищев
просил написать к своей «Российской истории» предисловие говорит
о многом. Между тем это было за 4^ года до того, как Ломоно-
сов получил официальное поручение написать историю России.
В 1749—1750 гг. Ломоносов во всеоружии выступил против клеветни-
ческой диссертации Миллера «О происхождении имени и народа рос-
сийского». Он проявил замечательное политическое чутье, прекрас-
ную эрудицию в вопросах древней истории вообще, в истории славян
и русского народа в особенности. Ломоносов правильно разгадал
политический смысл работ Байера, Миллера, Фишера и те цели,
которые они преследовали.
Ломоносов поставил себе задачу разрушить миф о том, что Байер
является крупным ученым и знатоком русской истории. Это было со-
вершенно правильно, так как именно работы Байера положили
начало норманской теории. М. Н. Тихомиров, характеризуя русскую
историографию XVIII в., указывает, что за 13 лет работы в Акаде-
мии Наук Байер написал с десяток мелких статеек, «причем все эти
труды были проникнуты одной целью: доказать, что настоящими
устроителями Русского государства были пришлые варяги, без
которых, по мнению Байера, не было бы и Русского государства»1.
Высмеивая тупость и ограниченность Байера, возомнившего себя
великим ученым, Ломоносов писал о «превеликих и смешных погреш-
ностях» в его работах, о «весьма смешном и непозволенном» способе,
которым Байер доказывает свои «откровения». Ломоносов подчерки-
вал ненаучность филологических приемов Байера и дал уничтожаю-
щую характеристику его ^трудов» по русской истории. «Старается
Байер не столько о исследовании правды, сйол£ко отом, дабы пока-
зать, что он знает много языков и читал много книг. Мне кажется,
что он немало походит на некоторого идольского жреца, который,
окурив себя беленою и дурманом и скорым на одной ноге вертением
закрутив свою голову, дает сумнительные, темные, непонятные
и совсем дикие ответы»2. Разоблачив полную несостоятельность кон-
цепции и аргументации Байера, Ломоносов показал, что диссертация
Миллера является дальнейшим развитием писания Байера. Что
касается Фишера и Штрубе де-Пирмонта, то оба не заслуживали бы
даже и упоминания, если бы они не играли активной роли в пропа-
ганде концепции Байера. Отъявленный реакционер как в науке, так
и в политике—Иоган Фишер был одним из тех проходимцев, которые
1 «Вопросы истории», 1948, № 2, стр. 95.
* Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 6, стр. 31.
60
устремились в Россию в расчете на богатую поживу. В продолжение
9 лет «возглавляя» сибирскую экспедицию академии, Фишер меньше
всего занимался наукой. Его интересовали лишь русские меха,
а вместо научных изысканий он занимался открытым грабежом насе-
ления.
Никакими учеными доблестями не отличался и оказавшийся ака-
демиком секретарь Бирона Штрубе де-Пирмонт, который верой и
правдой служил придворной клике и поддерживал реакционные
теории Байера.
Рядом с этими невеждами и бездельниками Миллер занимал
несколько особое положение. 10 лет провел он в Сибирских архивах,
едва не ослеп и не погиб там. Им было собрано и спасено огромное
количество исторических документов и материалов по истории Рос-
сии. Он впервые опубликовал, хотя и с крупными ошибками, ряд
исторических документов. И тем не менее образ бескорыстного
труженика и подвижника, созданный в буржуазной науке и
воспроизведенный уже в советское время С. В. Бахрушиным
и Н. Л. Рубинштейном1 не соответствует действительности, публи-
куя материалы о прошлом России, Миллер не скрывал своего
презрения к русскому народу. Он неизменно занимал крайне вра-
ждебную позицию по отношению к деятелям, боровшимся за развитие
русской национальной культуры и науки, и всячески стремился их
дискредитировать. Так он хвастался тем, что Степан Крашенинников
был у него в Сибири «под батожьем». В Германии Миллер инспири-
ровал выступления против открытий Ломоносова и требовал его уда-
ления из академии. Его стараниями в Московском университете
оказалась целая группа реакционеров. Наконец, нельзя обойти мол-
чанием и то, что зачастую открытия, сделанные в академии, резуль-
таты географических экспедиций и т. д., становились известны за
границей до того времени, как они были опубликованы в России.
Не составляет тайны и то, что среди академиков были прямые
шпионы, вроде Шумахера, Юнкера, Гросса. Мы не имеем оснований
относить Миллера к их числу. Но несомненно, что его деятельность
в академии являлась серьезным препятствием для развития русской
науки и культуры. Совершенно неслучайно, выступая с работами,
враждебными России и русскому народу, Миллер одновременно
с этим стремился ослабить чувство национального сознания рус-
ского народа и пропагандировал космополитические, антипатрио-
тические идеи. Прикрываясь маской объективности и необходимости
1 С. В. Бахрушин. Г. .Ф. Миллер как историк Сибири; в кн.
Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. I, М.—Л., 1937; Н. Л. Рубин-
штейн. Русская историография, гл. 6, Госполитиздат, 1941.
61
«быть верным истине», он утверждал, что историк должен быть «без
родины, без религии, без государя»1.
Ломоносов, считавший основной задачей историка воспитание
гражданина и патриота, отчетливо понимал, что немецкая клика,
захватившая в свои руки занятия русской историей, меньше всего
пригодна для выполнения этих задач. Историк, писал он, должен
«открыть свету древность российского народа и славные дела госу-
дарей», показать, что в России не только такой «великой тьмы неве-
жества не было, какую представляют внешние писатели1 2», но, наобо-
рот, были дела и герои, нисколько не уступающие героям древней
Греции и Рима.
Ломоносов понимал, что работы Байера, Миллера, Фишера,
Шлецера прямо противоположны этим целям и направлены против
России. Он видел, что они заняты выискиванием темных «пятен на
одежде Российского тела» и фальсификацией прошлого русского
народа3. Поэтому, говоря о должности историка в академии, Ломо-
носов указывал, что на эту должность необходимо тщательно отби-
рать людей и «смотреть прилежно: 1) чтоб он был человек надежный
и верный и для того нарочно присягнувший.., 2) природный рос-
сиянин; 3) чтоб не был склонен в своих исторических сочинениях
ко шпынству и посмеянию»4. Ломоносов решительно выступил против
диссертации Миллера «О происхождении имени и народа российского»,
которую он правильно рассматривал, как прямой вызов и оскорбле-
ние русского народа. Борьба вокруг диссертации Миллера была
своеобразным итогом в занятиях Ломоносова историей. В ходе
борьбы Ломоносов окончательно убедился, что оставлять разработку
истории русского народа в руках его врагов дальше невозможно.
С этого времени занятия вопросами истории становятся для Ломоно-
сова такой же необходимостью, как и занятия естественными науками.
Более того, в 1750-х годах в центре занятий Ломоносова оказываются
гуманитарные науки и в первую очередь история. Ради них он идет
даже на то, чтобы отказаться от обязанностей профессора химии.
Отношение Ломоносова к истории прекрасно показывает его
письмо Эйлеру. Сообщив, что он «целиком почти ушел в историю»,
Ломоносов добавляет: «Я часто за самой работой (над речью «О явле-
ниях воздушных».—М. Б.) ловил себя на том, что душой я блуждаю
1 Арх. АН СССР, ф. 21, он. 3, д. 310 «в». Интересно отметить, что эти со-
веты Миллер давал в письме своему приятелю, задумавшему в 1760 г. написать
историю Московского университета.
2 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 6, стр. 170.
8 Билярский, стр. 492.
4 Пекарский, стр. 848.
62
в древностях российских»1. Это замечание самого Ломоносова пол-
ностью опровергает версию о том, что исторические работы были
«навязаны» ему сверху. Результатом работы Ломоносова явился
написанный им совместно с переводчиком Богдановым «Краткий
Российский Летописец», представлявший собой краткое учебное
пособие. В 1757 году им была закончена I часть основного труда
«Древней Российской истории», но издание ее всячески тормозилось
и, начав печататься в 1758 году, книга вышла из печати лишь после
смерти Ломоносова. В переписке с Шуваловым он упоминал свои
работы «Описание самозванцев и стрелецких бунтов», «О состоянии
России во время царствования государя царя Михаила Федоровича»,
«Сокращенное описание дел государевых» (Петра Великого.—М. Б.),
«Записки о трудах монарха»2. Однако ни этих трудов, ни многочислен-
ных документов, которые Ломоносов намеревался опубликовать
в виде примечаний, ни подготовительных материалов, ни рукописи II
и III части I тома до нас не дошло. Они были конфискованы и исчезли
бесследно.
Центральная тема I книги «Древней Российской истории»—
проблема происхождения русского народа, история восточных
славян до IX в., т. е. как раз то, что до Ломоносова вообще не счита-
лось заслуживающим какого-либо внимания или изучения со стороны
историков. Для Ломоносова Рюрик и «призвание варягов» отнюдь
не являлось началом истории русского народа. Поэтому книга Ломо-
носова открывалась большой главой, занимающей почти 40% книги,—
«Россия прежде Рюрика». Этой части Ломоносов придавал особое
значение. Ее основные положения были им включены в состав «Крат-
кого Российского Летописца» в виде особого раздела «Показание
Российской древности». Именно в этой части Ломоносов разбивал
клеветнические утверждения Байера, Миллера и Шлецера. Именно
эта часть и сейчас поражает глубиной и правильностью постановки
вопросов. Целый ряд положений и мыслей, впервые здесь выдвину-
тых Ломоносовым, были развиты только в работах советских исто-
риков— Б. Д. Грекова, М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова и др.
Ломоносов устанавливал, что славяне за много веков до Рюрика
занимали огромную территорию в бассейне Днепра, Дуная и Вислы
и играли выдающуюся роль в международных событиях III—VIII ве-
ков нашей эры, в частности, в разрушении рабовладельческой Римской
империи. Он указывал на древность славянских городов и заявлял,
что скудость сведений о северных славянах в иностранных пись-
менных источниках объясняется исключительно плохой осведомлен-
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 676.
* Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 196, 197, 199.
G3
ностью о них «внешних писателей», а не малолюдством или отста-
лостью. «Имя славенское поздно достигло слуха внешних писате-
лей... однако же сам народ и язык простираются в глубокую древ-
ность. Народы от имен не начинаются, но имена народам даются»,1—
писал он, разбирая воззрения древних авторов о славянах. Ломоно-
сов правильно показал, что занимавшиеся разбоем варяги не имели
никакого серьезного влияния на древнюю историю русского парода,
который стоял на высокой ступени развития гораздо раньше появле-
ния варягов в.древней Руси.
Всем своим содержанием эта часть работы Ломоносова была на-
правлена против теорий, усиленно распространявшихся академика-
ми—норманистами. Если в ней почти нет открытой полемики, то это
объясняется тем, что окончательный текст «Древней Российской исто-
рии» создавался в условиях, крайне затруднявших разоблачение целей
и приемов норманистов. Именно в то время, когда первый том «Древ-
ней Российской истории» печатался и Ломоносов работал над сле-
дующими, клика, управлявшая академией, при прямой поддержке
Екатерины II, добилась назначения академиком по русской истории
Шлецера. Но планы норманистов шли еще дальше. Они стремились
вообще оттеснить Ломоносова от занятий русской историей, передав
все собранные им и Татищевым материалы в распоряжение Шле-
цера .
В своей автобиографии Шлецер сам дал себе яркую и циничную
характеристику. Он прямо говорил о том, что в Россию его привела
исключительно погоня за деньгами. Объявивший космополитизм
своим научным кредо, Шлецер, явившись в Россию, решил «облаго-
детельствовать» страну. С исключительным высокомерием он трети-
ровал всех, работавших до него в области филологии и истории,
и стремился дискредитировать работы передовых деятелей русской
науки и культуры. Особенную его ярость вызывали работы
Ломоносова. Шлецер нагло заявлял, что гениальные работы Ломоно-
сова годятся лишь в качестве «чернового материала». Окончательно
распоясавшись, он называл Ломоносова «грубым невеждой, ничего
не знавшим, кроме своих летописей», «человеком, не имевшим ника-
кого понятия ни об языке, ни об истории, как и о других науках»,
заявлял, что его грамматика переполнена «множеством неестествен-
ных правил и бесполезных подробностей» и т. д.2.
Совершенно очевидно, что Шлецер мог действовать с такой наг-
лостью только в тех условиях, когда при покровительстве прави-
1 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 6, стр. 178.
’А. Л. Шлецер. Общественная и частная жизнь А. Л. Шлецера, им
самим описанная, СПб., 1875, стр. 220, 197, 154.
64
тельства Екатерины в русской академии хозяйничала клика злей-
ших врагов русского народа.
Ломоносов с гневом и презрением отверг этот сумасбродный
план, превращавший его в «чернорабочего». Одновременно с этим
он показал, что исторические и филологические изыскания Шлецера
являются прямым продолжением того вредного «шаманства», кото-
рым занимался Байер. Когда борьба Ломоносова против назначения
Шлецера не привела к успешным результатам внутри академии, он
перенес ее в Сенат. Причиной этого явилось подозрение Ломоносова,
который считал Шлецера прусским шпионом. Эти подозрения были
вполне обоснованы. В своих воспоминаниях сам Шлецер рассказы-
вает, как предупрежденный Таубертом о том, что Сенат решил произ-
вести обыск и конфисковать его выписки, он запрятал в кожаный
переплет арабского лексикона таблицы о народонаселении России,
о составе и размерах ввоза и вывоза России, о рекрутских наборах
и т. п. материалы, не имевшие никакого отношения ни к занятиях
филологией, ни к изучению русских летописей. Кроме того, много
подобных материалов было запрятано Шлецером в дымоходе печи1.
Вопреки протестам Ломоносова, Екатерина II назначила Шле-
цера академиком. При этом он не только получал в бесконтрольное
пользование все документы, находящиеся в академии, но и право
требовать все, что считал необходимым из императорской библиотеки
и других учреждений. Шлецер получил право представлять свои
сочинения непосредственно Екатерине. Другими словами, ему гаран-
тировалось, что с ним не произойдет ничего подобного тому, что
было с диссертацией Миллера. Если к этому добавить, что Шлецер
получал отпуск в Пруссию «для поправления здоровья», то совер-
шенно ясно, для какой цели предназначались и куда попали его
«выписки».
Решение Екатерины II закрепляло положение реакционной
клики и отдавало разработку русской истории в ее руки. Оно вело
к значительному усилению нормапизма, к тому, что из состава ака-
демии на ряд десятилетий исчезли русские историки.
Тяжело больной Ломоносов прямо бросил в лицо Екатерине II
обвинение в том, что она действует вопреки интересам русского
народа. В черновой записке, составленной Ломоносовым «для памяти»
и случайно избежавшей конфискации, ярко выражено чувство
гнева и горечи, вызванное этим решением: «Беречь нечево. Все
открыто Шлецеру сумасбродному. В российской библиотеке есть
больше секретов. Вверили такому человеку, у коего нет ни ума,
1 А. Л. Шлецер. Общественная и частная жизнь А. Л. Шлецера,
мм самим описанная, стр. 215—216.
г 65
5 И. Т. Белявский
ни совести... За то терплю, что стараюсь защитить труд П[етра|
В[еликого], чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоин-
ство». Вместе с тем Ломоносов выражал твердую уверенность в том,
что придворным и академическим реакционерам никогда не удастся
сломить духовную силу русского народа: «Я не тужу о смерти:
пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют.
Ежели не пресечете,—писал он в заключение,—великая буря вос-
станет»1. Нет никакого сомнения, что дело -Шлецера дорого стоило
Ломоносову и ускорило его преждевременную смерть1 2.
Работы Ломоносова по истории составляют одну из важных
страниц в его жизни и по праву должны стоять рядом с работами
в области естественных наук. Именно в исторических трудах наи-
более остро выступила патриотическая направленность деятельно-
сти Ломоносова.
Радищев, декабристы, революционеры-демократы были теми,
кто продолжал и развивал патриотические и демократические идеи
Ломоносова в русской историографии.
*****
Гениальный ученый и мыслитель, великий патриот М. В. Ломо-
носов является основоположником русской национальной науки.
По меткому выражению С. И. Вавилова, «краеугольные камни успе-
хов нашей науки были заложены еще Ломоносовым». Вклад Ломоно-
сова в сокровищницу русской и мировой науки, его патриотическая
деятельность составляют предмет национальной гордости русского
народа. Гениальные открытия и теории Ломоносова, на многие деся-
тилетия опережавшие современную ему науку, были восприняты
и в новых исторических условиях получили дальнейшее развитие
в трудах представителей передовой русской науки.
1 Пекарский, стр. 836.
2 Следует заметить, что до самого последнего времени конфликт Ломоно-
сова с Шлсцсром изображался лишенным общественного и научного содер-
жание Более того, Ломоносова обвиняли в необъективном отношении к Шле-
церу и становились на сторону последнего. Эта ошибка имеет место даже
в ценной статье Б. Д. Грекова (Ломоносов—историк, «Историк-марксист»,
1940, Л» 11) и комментариях к VIII т. соч. Ломоносова (М.— Л., 1948). Эта кон-
цепция привела и к отсутствию документов по делу Шлецера в 6 томе Поли,
собр. соч. Ломоносова. Правильную оценку этот конфликт получил в работах
.М. Н. Тихомирова и А. А. Морозова.
Мое единственное желание состоит
в том, чтобы привести в вожделенное
течение гимназию и университет, от-
куда мсгутп произойти многочисленные
Ломоносе вы.
М. В. Ломонссов.
ГЛАВА ВТОРАЯ
М. В. ЛОМОНОСОВ-ВЕЛИКИЙ ДЕЯТЕЛЬ
РУССКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Мы уже говорили, что в условиях XVIII века самодержавие
вынуждено было принять некоторые меры по организации образова-
ния. Оно нуждалось в специалистах для промышленности и флота,
для армии и государственного аппарата. Это заставило открыть
известное число общих и специальных школ, учредить Академию
Наук, посылать молодых людей для обучения за границу, широко
привлекать иностранных специалистов. Однако ни сами эти меры,
ни способы проведения их в жизнь, ни масштабы их ни в коей
степени не соответствовали грандиозности задач, стоявших перед
Россией.
Ломоносов возглавлял передовое материалистическое направле
ние в науке и смело опрокидывал мертвую средневековую
схоластику. Он требовал от правительства всемерной поддержки
национальной науки и применения ее открытий во всей хозяй-
ственной жизни страны. Самодержавие и господствующие классы
боялись настоящей науки, так как видели в ней опасность
идеологического подрыва своего классового господства. Поэтому
они были враждебны развитию передовой материалистической науки
и поддерживали псевдонаучные теории и концепции; поэтому они
5* 67
стремились сохранить в науке ту «духовную диктатуру церкви»,
о которой говорил Энгельс.
* Ломоносов требовал широкого распространения образования
и устройства бессословных школ, доступных для всего народа.
Правительство же создавало ничтожное количество школ и прида-
вало им сословный, кастовый характер. Тем самым оно закрывало
основной массе населения доступ в специальные и высшие школы
и полностью лишало права на образование многомиллионные
массы крепостного крестьянства. Это была политика дикого огра-
бления народа в области образования, политика, о которой через
полтора века В. И. Ленин, разбирая бюджет министерства просве-
щения, писал: «...правительство берет деньги с девяти десятых
народа на школы и учебные заведения всех видов и на эти деньги
учит дворян, заграждая путь мещанам и крестьянам!!»1
Ломоносов рассматривал науку и просвещение как средство прео-
доления технико-экономической и культурной отсталости России.
Самодержавие же и представители господствующих классов и не
помышляли об этом.
Ломоносов требовал пропаганды передовых научных взглядов
в широких массах народа, а правительство с активной помощью
церкви преследовало передовую науку, запрещало печатать, жгло
книги и жестоко расправлялось с их авторами.
Ломоносов страстно любил свою родину и ее народ. Он твердо
верил в творческие силы русского народа, в то,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумов Невтонов
Российская земля рождать.
Самодержавие же и господствующие классы ненавидели русский
народ, боялись его и не верили в его творческие силы. Они не только
не растили своих специалистов в области науки, техники, культуры,
но не давали применить свои знания и открытия и тем, которые
вырастали вопреки их политике. Они предпочитали по-холопски
выписывать специалистов из Западной Европы.
Борьба за распространение просвещения в стране, за развитие
национальной культуры и науки, за подготовку национальных кад-
ров и в этой области составляла одну из главных задач всей деятель-
ности Ломоносова. Для него, как и для других русских просветителей
XVIII века, была характерна горячая защита просвещения. Выражая
интересы народа, Ломоносов требовал создания бессословной демо-
кратической школы. Борясь за развитие науки и просвещения
1 В. И. Ленин. Соч., т. 19, стр. 121.
68
в России, Ломоносов никогда не считал, что они должны являться
привилегией только дворянства и купечества. Наоборот, требованием
Ломоносова была доступность образования для всего народа. К нему
вполне применимо известное положение В. И. Ленина: ♦Просвети-
тели не выделяли, как предмет своего особенного внимания, ни
одного класса населения, говорили не только о народе вообще, но
даже и о нации вообще»1.
Разделяя общую для просветителей веру во всемогущество наук
и просвещения, видя в них одно из главных средств для ликвидации
технико-экономической и культурной отсталости страны, для уни-
чтожения всех противоречий и недостатков современного ему обще-
ства, Ломоносов в своих поэтических и прозаических произведениях
славил науки и просвещение. Он считал необходимым, чтобы науки
были распространены как можно шире, ♦ибо, что их благороднее, что
полезнее, и что бесспорнее их в делах человеческих найдено быть
может?»2. Поскольку для Ломоносова не было ничего дороже Родины
и науки, он считал, что одним из главных критериев при оценке
политики государей и государственных деятелей должна быть их
политика в отношении науки и культуры.
Борьба Ломоносова за распространение науки и образования
в России была тесно связана с его гуманизмом. Гуманист и просвети-
тель, он выступал с гневным обличением отношения ♦цивилизован-
ных европейцев» к населению Америки.
Уже горят царей там древние жилища;
Венцы врагам корысть, и плоть их вранам пища!
И кости предков их из золотых гробов
Чрез стоны падают к смердящим трупам в ров!
С перстнями руки прочь и головы с убранством
Секут несытые и златом и тиранством.
Иных свирепствуя в средину гонят гор
Драгой металл изрыть из преглубоких нор.
Смятение и страх, оковы, глад и раны,
Что наложили им в работе их тираны...8.
Эта гневная и яркая картина непосредственно перекликается
с той, которая была через четыре десятилетия нарисована А. Н. Ра-
дищевым.
Выступая пламенным пропагандистом и защитником науки и
просвещения, Ломоносов с тем большей силой обрушивался на
1 В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 493.
1 Ломоносов. Соч., т. V, стр. 89.
8 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 486.
69
мракобесов, мешавших их развитию и распространению. Особую его
ненависть вызывали церковь и церковники. Стремясь сохранить
свое руководящее положение, они мешали развитию светского обра-
зования, настаивали на том, чтобы преподавание строилось в плане
прославления религии. Отстаивая и развивая материалистическое
миропонимание, Ломоносов требовал, чтобы церковники не смели
соваться в дела науки. Когда церковники и особенно придворные
проповедники Криновский, Дубенский и другие обрушились на
Ломоносова, обвиняя его в «распространении натурализма», он дал
им уничтожающий ответ:
...Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст,
Но мы уверены о том, что мозг твой пуст...
Нравоучением преславный Телемак
Стократ полезнее твоих нескладных врак1.
Он обвинял духовенство в распространении и культивировании
самого дикого суеверия и невежества. Понимая, что бесполезно
«невеждам попам физику толковать», он прямо называл их палачами
и обвинял в том, что они «желают после родин и крестин вскоре
и похорон для своей корысти»1 2. Указывая на «земное происхождение»
постов, праздников и других церковных догматов, Ломоносов писал,
что «обманщик, грабитель, неправосудный, мздоимец, вор и другими
образы ближнего повредитель» не становится нисколько лучше от
того, что он соблюдает все церковные установления, «хотя бы он
вместо обыкновенной постной пищи в семь недель ел щепы, кирпич,
мочало, глину и уголье и большую бы часть этого времени простоял
на голове вместо земных поклонов»3.
Ломоносов не ограничивался высмеиванием некоторых цер-
ковных обрядов и установлений, а требовал, чтобы правительство
запретило их. Отчетливо понимая, какое сопротивление встретит
проведение подобных мероприятий, Ломоносов советовал не бояться
этого. У него не вызывало никакого сомнения, что предлагаемые им
мероприятия будут приняты русским народом. «Российский народ
гибок!»4—восхищался он.
Эти смелые предложения отнюдь не одиноки в творчестве Ломоно-
сова. Рядом с ними стоят обвинения против церкви и духовенства,
с такой силой выраженные им в «Письме о пользе стекла» и «Явлении
Венеры на Солнце», рядом с ними стоит и «Гимн бороде». Смысл
1 Ломоносов. Соч., т. II, стр. 288.
8 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 6, стр. 390—391.
8 Там же, стр. 395—396.
4 Там же, стр. 396.
*1Q
и место этого стихотворения в творчестве Ломоносова в буржуазной
науке злостно извращались. Его замалчивали, изображали «случай-
ным озорством», «грубой шуткой», либо объявляли выступлением
против «суеверия и старообрядцев». Только работы советских уче-
ных показали, что «Гимн бороде» представляет собой смелое и резкое
выступление против духовенства и реакции. «Борода» в стихотворении
Ломоносова—это символ невежества, мракобесия, ханжества, фана-
тизма и показной святости. «Борода»—это духовенство, выступающее
против наук и преследующее ученых. Он показывал, что только
прикрываясь «бородой» (т. е. своим духовным званием) могут безна-
казанно действовать «дураки, враги, проказы». Разящая сила произ-
ведения усиливалась содержащимся в нем прямым указанием на то,
что «борода» (т. е. духовное звание) является для их владельцев
в первую очередь источником дохода и паразитического образа жизни.
Через многие расчесы
Заплету тебя я в косы
И всю хитрость покажу,
По всем модам наряжу.
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи.
Дайте ленты, кошельки
П крупитчатой муки1.
Озорной, грубоватый припев «Гимна» усиливал его сати-
рическую силу. Стихотворение попало в цель: духовенство пришло
в ярость. Оно вызвало Ломоносова на заседание синода с целью
изобличить его в авторстве и потребовать раскаяния. Но Ломоносов
и не думал отступать, он, как писал синод, «начал оный
пашквиль шпынски защищать, а потом, сверх всякого чаяния, сам
себя тому пашквильному сочинению автором оказал...»1 2. В ответ
на угрозы церковников Ломоносов ответил еще более резким сти-
хотворением, в котором продолжал открыто издеваться над ними3.
Весьма показательно, что в острой борьбе вокруг «Гимна бороде»
против Ломоносова совместно выступили церковники, академики-
реакционеры, его литературные враги, не брезговавшие при этом
никакими средствами для травли. Синод представил Сенату донос,
в котором требовал публичного уничтожения палачом стихов Ломо-
носова и сурового наказания их автора. Враги Ломоносова усиленно
1 Ломоносов. Избр. филосо{>ск. произв., стр. 535.
2 Пекарский, стр. 603.
3 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 537.
71
распространяли гнусные пасквили на русском и немецком языках* 1.
Духовные и светские мракобесы проводили мысль о том, что люди,
подобные Ломоносову, заслуживают того, чтобы их «сжигали в сру-
бах». Нет никакой необходимости воспроизводить ту гнусную клевету,
которая содержалась в пасквилях. Стоит сказать только об одном:
их авторы с особой злобой говорили о «низком происхождении»
Ломоносова. «Ты преподло был рожден»,—упрекали они его и угро-
жали ему «лишением всех чинов».
Их выводило из себя, что против церкви и реакционной науки
так смело выступил крестьянский сын Михайло Ломоносов, который
издевался над их угрозами и продолжал идти своим путем.
Не менее резко, чем против официальной церкви, Ломоносов
выступал и против реакционной идеологии раскола. Пронизанная
духом мертвой схоластики, эта идеология была крайне враждебна
науке. Раскольничество объявляло греховным светское образование,
литературу, живопись, театр. Оптимистическому, жизнеутверждаю-
щему мировоззрению Ломоносова с его верой во всесилие человече-
ского разума, с призывом к активной работе по исследованию и под-
чинению природы была органически чужда и враждебна идеология
раскольников, пытавшихся превратить книгу в орудие мракобесия,
в оправдание суеверия и невежества, подменить науку начетниче-
ством и бесплодными словопрениями о вере и ее догматах.
Между тем до последнего времени появляются работы, авторы
которых утверждают, что старообрядцы и, в частности, Выговская
община и ее руководитель Андрей Денисов сыграли большую роль
в «формировании мировоззрения Ломоносова» и помогли ему «вы-
биться в люди». Так, в статье Бабкина2 Андрей Денисов оказывается
не только учителем Ломоносова, но и его предшественником в борьбе
за чистоту русского языка. Бабкин утверждает, что Ломоносов взял
«здоровое и полезное зерно» «Поморских ответов» Андрея Денисова
«и в своей знаменитой статье «О пользе книг церковных» несомненно
(!) опирался на филологические разыскания Андрея Денисова3.
Совершенно очевидно, что знаменитая статья Ломоносова, о которой
говорит Бабкин, не только «не опирается на филологические разы-
скания А. Денисова», но прямо направлена против реакционных
попыток подменить живой язык народа церковнославянской книжной
речью.
1 «Ломоносовский сборник», СПб., 1911, стр. 90—98; Пекарский,
стр. 606—608 , 205—208; «Русский архив», 1865, стр. 87—90.
1 Д. С. Бабкин. Биографии М. В. Ломоносова, составленные его
современниками, «Ломоносовский сборник», т. II.
8 «Ломоносовский сборник», т. II, М.—Л., 1946, стр. 31.
72
Борьбу Ломоносова против церковников энергично поддер-
живали его ученики.
Пронесся слух: хотят кого-то сжечь;
Но время то прошло, чтоб наше мясо печь.
...Не думайте, что мы вам отданы на шутки;
Хоть нет у нас бород, однако есть рассудки!—
заявляли они в ответ на угрозы мракобесов расправиться с Ломоно-
совым. Из планов церковников ничего не получилось. Он вышел
победителем в этой борьбе и имел все основания сказать врагам науки
и просвещения:
Хоть ложной святостью ты бородой скрывался,
Пробив, на злость твою взирая, улыбался:
Учения его и чести и труда
Не можешь повредить ни ты, ни борода1.
В своей статье «О значении воинствующего материализма»
В. И. Ленин подчеркивает важное значение произведений материа-
листов XVIII века. Отмечая, что в них найдется много наивного
и ненаучного, он, тем не менее, считал очень важным издание мас-
совыми тиражами атеистической публицистики материалистов
XVIII в. Ленин называл ее бойкой, живой, талантливой, остро-
умно и открыто нападающей на господствующую поповщину2. Эта
ленинская характеристика атеистических произведений просветите-
лей XVIII века может быть отнесена и к ряду работ Ломоносова. Но,
самоотверженно сражаясь с мракобесами всех мастей, Ломоносов
не видел, что главным препятствием для развития наук и просвеще-
ния в стране является самодержавно-крепостнический строй. Более
того, все свои надежды и в этой области он связывал с царем-преоб-
разователем и его просвещенными вельможами.
В упорной борьбе за распространение просвещения и науки
в стране, которую вели Ломоносов и его соратники, им пришлось
преодолевать ожесточенное сопротивление клики иноземных реакцио-
неров. Уже говорилось, что, не веря в творческие силы народа и
боясь их развития, царское правительство предпочитало выписывать
специалистов из-за границы. Особенно много этих «специалистов»
было в области культуры, науки и просвещения. Среди приехавших
иностранцев были люди, которые честно служили национальным
интересам России и являлись представителями передовой науки
и культуры. Достаточно назвать крупнейших математиков и меха-
1 М. В. Ломоносов. Стихотворения, «Советский Писатель», 1948,
стр. 146.
1 См. В. И. Ленин. Соч., т. 33, стр. 204.
7-3
ликов того времени Леонарда Эйлера и братьев Бернулли, развер-
нувших свою блестящую научную работу в русской Академии Наук.
Эйлер был одним из немногих людей, которые поняли все значение
гениальных открытий и теорий Ломоносова и оказывали ему актив-
ную поддержку. Рука об руку с Ломоносовым работал над исследо-
ванием атмосферного электричества академик Рихмап. В ряде вопро-
сов выступал вместе с передовыми русскими учеными академик
Браун. Напряженно работал над созданием карт России астроном
Делиль. Плодотворной была работа в области архитектуры нашедших
в России вторую родину Растрелли, Кваренги, Камерона, создателя
знаменитого «медного всадника» скульптора Фальконе и других.
Но действительными специалистами были и честно служили
интересам России лишь единицы. Большинство же этих пришельцев
являлось невеждами и проходимцами, отправлявшимися в Россию
делать легкую карьеру, а зачастую—прямыми шпионами. Засилье
иноземных реакционеров и проходимцев крайне вредно отражалось
на работе Академии Наук. За два десятилетия своего существования
она проделала ряд работ и исследований, имевших огромное значе-
ние для науки. Достаточно назвать хотя бы исключительную по раз-
маху северную экспедицию, исследование Сибири и Дальнего Вос-
тока, создание атласа карт России, классические работы Эйлера и Бер-
нулли. Но в то же время Академия все дальше отходила от того
направления работы, которое было определено при еэ основании.
Главной причиной этого являлась политика, которую проводило
царское правительство в отношении национальной культуры. Во
главе академии оказались люди, чуждые и враждебные националь-
ным интересам русского народа. Они думали только о том, как уго-
дить очередной императрице и ее фаворитам, и пополняли академию
своими приятелями. Одновременно они опустошали кассу академии
и оставляли ее без средств. Являвшийся президентом академии
в 40—60-х гг. Кирилл Разумовский был не лучше своих пред-
шественников. Он за два года, проведенных за границей, научился
болтать по-французски, усвоил манеры французских аристокра-
тов и в совершенстве овладел искусством проживать астрономи-
ческие суммы денег. Поскольку он был братом елизаветинского фаво-
рита, то этого оказалось «вполне достаточно» для того, чтобы
19-летний «сиятельный Митрофанушка» был произведен в фельдмар-
шалы, сделан гетманом Украины и назначен президентом Академии
Наук. Разумовский, по меткому замечанию одного из современников,
«больше наплодил детей, чем прочел книг, и лучше знал разных
петербургских красавиц, чем членов Академии Наук»1. Неудиви-
1 «Русский архив», 1873, стр. 1913.
74
тельно, что фактически при Разумовском в академии хозяйничали
невежда, ловкий интриган и отъявленный вор Шумахер, «его зять
и академии наследник» Тауберт и русский «приказной от науки»
Теплов. Положение в академии не изменилось, когда во главе ее
оказались Разумовский и Теплов, это еще раз подтверждает, что
немецкая клика в академии была сильна не сама по себе, а благо-
даря постоянной поддержке и покровительству со стороны придвор-
ной аристократии. Не останавливающийся ни перед чем для дости-
жения личных своекорыстных целей Теплов был «достойным» парт-
нером Шумахера. Прекрасно образованный, хорошо владевший
пером, кистью и смычком, серьезно занимавшийся вопросами эко-
номики, Теплов использовал все свои таланты для того, чтобы сде-
лать карьеру. Беспринципный интриган, он был ловким и умелым
демагогом. В нужный момент он умело спекулировал на передовых
идеях как в области литературы, так и в области общественно-
политической мысли. Примерами этой спекуляции является написан-
ный им манифест по поводу переворота 1762 года и «Рассуждение
о качествах стихотворца»1. Вся практическая деятельность Теплова
как в Академии Наук, так и вне ее не только находилась в прямом
противоречии с этими его произведениями, но и представляла собой
ожесточенную борьбу против всего прогрессивного.
В результате такой политики правительства в русской Академии
Наук оказались люди, не имевшие никакого отношения к науке.
В числе академиков были учитель детей Бирона Ле Руа и его секре-
тарь Штрубе де--Пирмонт. Первый из них написал единственную
«научную» работу, в которой разбирался вопрос «о могиле Адама
на Цейлоне» (!), о втором мы уже говорили. По желанию француз-
ского дипломата Лестока был сделан академиком невежественный
реакционер Сигизбек, известный как ярый противник системы Копер-
ника и защитник библейских представлений о происхождении и строе-
нии вселенной. Не менее энергично Сигизбек выступал против утвер-
ждений Линнея о наличии пола у растений, аргументируя свои
1 Авторство Теплова было неопровержимо доказано в 1947 г. Л. Б. Мод-
залевским в его докторской диссертации «Ломоносов и его литературные отно
тения в Академии Наук». Модзалевский обнаружил в архиве АН СССР
подлинную рукопись этой статьи Теплова. По непонятным причинам «Рас-
суждение» вновь включено проф. Васецким в число сочинений Ломоносова
(Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 517—532). В «Сборнике
материалов к изучению истории русской журналистики», вышедшем в 1952 г. под
редакцией Б. П. Козьмина, «Рассуждение» объявляется произведением ано-
нимного автора, который «подобно М. В. Ломоносову был сторонником обще-
ственно-гражданской и «учительной» поэзии» (стр. 47). Рукопись Теплова «Рас-
суждение о качествах стихотворца» находится в Арх. АН СССР, ф. II, оп. 1,
д. 217, л. 239.
7 <5
возражения тем, что бог, создавший землю, никогда не мог бы
допустить подобной «безнравственности».
В число академиков попали Юнкер и Штелин, все научные
достоинства которых сводились к тому, что они кропали бездарные
немецкие стишки к разным торжественным случаям при дворе.
О степени и глубине познаний астронома и физика Крафта
лучше всего говорит то, что он специализировался на составлении
гороскопов. Подобно Фишеру, Деллиль-де ля Кройер, находясь
в Сибирской экспедиции, занимался исключительно пьянством
и спекуляцией мехами, а затем присвоил себе работы и наблюде-
ния Красильникова. Академиком оказался и прусский шпион,
секретарь Остермана, некий Гросс. После падения Остермана Гросс,
изобличенный в шпионаже, был вынужден покончить с собой. Нет
смысла и нужды продолжать это перечисление. Амман, Винцгейм,
Лоттер, Ле Клерк, Гришов и многие другие мало чем отличались
от охарактеризованных выше.
Стремясь сохранить свое монопольное положение, эта клика
всячески старалась помешать подготовке национальных кадров
в области науки и просвещения и препятствовала работам первых
русских ученых. Свою вредную деятельность она пыталась изо-
бразить в виде благодеяния русскому народу. Это с типичной
для подобных проходимцев наглостью высказал один из подвизав-
шихся в России прусских офицеров: «Не подлежит сомнению,
что невежество русского народа возросло бы до тех же размеров,
каких оно достигало до Петра Великого, если бы у него отняли
наставников-иностранцев». Автор этих записок вынужден был все
же отметить, что русский народ ненавидел этих «благодетелей» и
«выгнал бы их из империи, если бы только мог»1.
Приход к власти Елизаветы, как и назначение президентом
К. Г. Разумовского, не внесли и не Могли внести коренных изменений
в положение академии. Юсуповы и Разумовские, Тепловы и Козловы,
Адодуровы и им подобные решительно становились на сторону Шума-
хера и его приспешников и выполняли это с веменьшим усердием
и энергией, чем в свое время делали это Бирон, Остерман или Лесток.
Совершенно прав был «Современник», писавший по этому поводу:
«Неужели нападать на пройдоху, которому дали власть, а не
обвинять тех, кто дал ему эту власть»,—и советовавший обратить
внимание на своих «русских немцев»1 2.
Мы не будем касаться все большего замыкания академии в «чис-
тую науку». Против этого решительно выступал Ломоносов, напоми-
1 «Русский архив», 1873, стр. 1912.
2 «Современник», 1865, № 3, стр. 99—100.
76
ыавший, что «по регламенту Академии Наук профессорам должно
не меньше стараться о действительной пользе обществу, а особливо
о приращении художеств^ нежели о теоретических рассуждениях»* 1.
Но Академия Наук была создана не только как государственный
центр научно-исследовательской работы в стране, но и как центр
по подготовке русских специалистов в области науки и культуры.
Если она хотя и с целым рядом недостатков в основном выполняла
первую задачу, то с выполнением второй дело обстояло совершенно
неудовлетво р итель но.
Академический университет влачил жалкое существование,
в таком же положении находилась и академическая гимназия. Дети
из знатных семей, поступившие в академическую гимназию при ее
основании, очень скоро покинули ее в связи с открытием Шляхетских
корпусов. После этого состав гимназистов коренным образом изме-
нился, о чем с нескрываемой злобой говорили руководившие гимна-
зией Миллер, Байер и Фишер. Весьма показательно, что с ними пол-
ностью солидаризировался известный реакционер, занимавший пост
министра просвещения в XIX веке,—Д. А. Толстой. Отмечая, что
в гимназию в 30-х гг. XVIII века были приняты «сыновья нескольких
солдат, столяра, крестьянина, семи плотников, трех адмиралтейских
десятских, одного господского человека», Д. А. Толстой заявлял,
что это был «ненужный балласт», отвлекавший от нее «детей высших
сословий»2.
Гимназисты академии терпели страшную нужду; вечно голод-
ные, босые и полураздетые, они должны были жить и заниматься
в нетопленном помещении с выбитыми стеклами, развалившимися
дверями и стенами, покрытыми льдом. Учителя-иностранцы уклоня-
лись от занятий под самыми различными предлогами. Когда же они
и являлись на занятия, пользы от этого было мало. Учителя не знали
русского языка, да и не хотели его знать, ученики же не знали немец-
кого. Все преподавание шло исключительно на латинском языке.
Неудивительно, что в таких условиях за 30 лет (1726—1755) гимназия
не подготовила ни одного человека для поступления в университет.
Ведя дело к полному развалу гимназии, представители клики
в то же время на «основании многолетнего опыта» заявляли, что
единственным выходом является выписывание студентов из Германии,
так как из русских подготовить их будто бы все равно невозможно.
Однако ход событий вынуждал руководителей академии периодиче-
ски принимать в университет студентов, присылаемых из Славяно-
греко-латинской академии и семинарий,—так, в 1732 году в академию
1 Пекарский, стр. 441.
1 Д. А. Толстой. Академическая гимназия в XVIII столетии, СПб.,
1885, стр. 5—6.
77
было прислано 12 человек, в числе которых был С. П. Крашенинников.
Среди 10 человек, присланных в академию в 1736 году, были
М. В. Ломоносов, Д. Виноградов и Н. Попов, в 1740 году академия
получила еще 8 человек, в том числе С. Котельникова и А. Прота-
сова. И, наконец, в 1748 году в академию прибыло из Славяно-гре-
ко-латинской академии и семинарий самое большое пополнение—
24 человека. Многие из них были тесно связаны с Ломоносовым,
а впоследствии прочно связали свою судьбу с судьбой Московского
университета. В числе присланных были Н. Поповский, А. Бар-
сов, А. Константинов, Ф. Яремский, Н. Клементьев, С. Румовский
и другие.
Положение студентов, присланных в академию, мало отличалось
от положения гимназистов. Они были предоставлены сами себе.
Вейтбрехт, Миллер, Фишер и другие демонстративно отказывались
читать лекции, заявляя, что это не входит в круг их обязанностей
и, кроме того, все равно «не принесет никакой пользы». Миллер
прямо утверждал, что лучше не готовить студентов совсем, так как
«академия не знала бы, что ей делать с теми, которые прошли бы
основательно университетский курс»1. Это заявление не было слу-
чайной отговоркой. Оно отражало существо всей политики руковод-
ства академии в отношении университета. От студентов стремились
избавиться всеми способами. Вот что писал Ломоносов о судьбе
присланных в академию студентов в 1732 г.: «Половина взята в Кам-
чатскую экспедицию... Оставшаяся в Санкт-Петербурге половина,
быв несколько времени без призрения и учения, распределены
в подъячии и к ремесленным делам. Между тем, с 1733 года по 1738
никаких лекций в Академии непреподавано Российскому юношеству»2.
Судьба второго набора была не лучше. Ломоносова и Виноградова
направили за границу, а «протчие 10 человек были оставлены без
призрения. Готовый стол и квартира пресеклись и бедные скитались
не малое время в подлости»3. Попытка студентов с помощью Сената
добиться, чтобы им читали лекции, окончилась полной неудачей.
Шумахер «главных на себя просителей студентов бил по щекам
и высек батогами». Как рассказывает Ломоносов, студентам для от-
вода глаз несколько времени читали лекции, затем устроили экза-
мен, после чего лучших определили в переводчики при академии,
других разослали по разным коллегиям, и лекции снова «пресек-
лись», теперь уже надолго4.
1 Д. А. Толстой. Академический университет в XVIII столетии, СПб.,
1885, стр. 7.
1 Ламанскии, стр. 28—29.
8 Там же, стр. 30.
1 Там же, стр. 31.
Если в этих условиях отдельным студентам все же удалось
вырасти в крупнейших ученых, сказавших новое слово в науке
и прославивших замечательными трудами свою родину и свой народ,
то это было результатом преодоления ими бесчисленных трудностей,
результатом того, что они были достойными представителями вели-
кого русского народа и в полной мере обладали его замечательными
качествами, в том, что они своей деятельностью боролись за осуще-
ствление задач, выдвинутых перед народом всем ходом развития.
Состояние академии не могло не вызывать неудовольствия ее
работой. Это неудовольствие отразилось даже в официальных доку-
ментах. Так, «рассуждая о состоянии академии», сенат нашел, что
«оная, получая на содержание свое из штатс-конторы превеликую
сумму, через толь долгое время не приносит никакой пользы госу-
дарству: не имеет по сие время довольного числа из российских
людей профессоров, адъюнктов, переводчиков и студентов; что сту-
денты и ученики академические по причине недостатка нужных для
их учения профессоров и за нечтением лекций напрасно теряют свои
лета и казенную сумму, что выписанные чужестранные профессора
от слабого за ними смотрения по контрактам не читают лекций
и напрасно получают великое жалование»1.
После своего возвращения из-за границы Ломоносов быстро
разобрался в положении. Он понял, что академия будет действи-
тельным центром передовой русской культуры и просвещения только
в том случае, если в ней будет налажена подготовка русских специа-
листов. Но наладить работу академического университета и нахо-
дившейся при нем гимназии было невозможно до тех пор, пока в ака-
демии хозяйничала клика реакционеров и проходимцев. Органом,
с помощью которого эта клика полновластно распоряжалась в ака-
демии, была академическая канцелярия. Поэтому требование ее
ликвидации или, в крайнем случае, вытеснения из нее Шумахера,
Тауберта, Штелина и Теплова оказывалось в центре непрерывной и
самоотверженной борьбы Ломоносова, смысл и значение которой он
определил в знаменитом письме к Теплову. «Что ж до меня надле-
жит, то я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятельми
наук российских бороться, как уже борюсь двадцать лет; стоял
за них смолода, на старость не покину»2.
В числе врагов Ломоносова и передовой русской науки и куль-
туры мы назвали Штелина. Между тем под влиянием работ Пого-
дина, Билярского и Пекарского в литературе установилось прочное
мнение о том, что Я. Я. Штелин был одним из немногих друзей
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2944, л. 82—83.
1 Ломоносов. Избр. философск. произс., стр. 697.
79
и помощников Ломоносова. Редкая из работ не приводит последних
слов, будто бы сказанных умирающим Ломоносовым Штелину: «Друг,
я вижу, что я должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на
смерть; жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что
предпринял я для пользы отечества, для приращения наук и для
славы Академии, и теперь при конце жизни моей должен видеть, что
все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною»1. С этой леген-
дой мы встречаемся в работах, появившихся в последние годы. Дальше
всех в этом отношении пошел Д. С. Бабкин1 2. Он объявил Штелина
«одним из видных деятелей Академии Наук» и заявил, что за полвека
работы в академии «он проявил себя во множестве самых разнообраз-
ных профессий». В работе Бабкина мы встречаемся с безоговороч-
ными, но совершенно бездоказательными утверждениями о том, что
Ломоносов в продолжение многих лет был очень близок со Штели-
ным, что «совместная работа по управлению делами Академии еще
больше сблизила их». Документы, обнаруженные и опубликованные
в 1950 году В. К. Макаровым, убедительно показали, что Штелин
был одним из самых злейших врагов Ломоносова3. «Научная деятель-
ность» Штелина сводилась к сочинению поздравительных стихов
и надписей, составлению планов фейерверков и проектов медалей.
Что касается стихов Штелина, то достаточно выслушать Ломоносова,
которого заставляли переводить его вирши на русский язык. «Хотя
должность моя и требует, чтобы по присланному ко мне ордеру сде-
лать стихи с немецково: однако я того исполнить теперь не могу,
для того, что в немецких виршах нет ни складу, ни ладу; и так таким
переводом мне себя пристыдить весьма не хочется и весьма досадно,
чтобы такую глупость перевесть на Российский язык и к такому
празднеству»4. Никакого следа не оставил Штелин и в истории рус-
ского искусства.
Близкий к Шумахеру и активно выступавший в его защиту в
1741—1742 годах Штелин был таким же врагом Ломоносова и пере-
довой русской науки и культуры, как и Шумахер или Тауберт. Вся
разница была в том, что Штелин предпочитал действовать за спиной
других. Эта тактика помогала ему быстро повышаться в чинах,
выступать в роли воспитателя Петра III, получать награды от Ека-
терины II, стать депутатом Уложенной комиссии, секретарем Воль-
ного экономического общества и после смерти Ломоносова и отстра-
нения Тауберта фактическим правителем академии. Ломоносов
1 «Москвитянин», 1850, январь, отд. III, стр. 1—14.
1 «Ломоносовский сборник», т. II, стр. 5—70.
8 В. К. Макаров. Художественное наследие М. В. Ломоносова,
М— Л., 1950.
4 Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 70—71.
80
прзкрасно понимал тактику Штелина. Отсюда имеющее вид прямого
ультиматума письмо Ломоносова к нему 2 апреля 1761 года
с требованием, чтобы Штелин, наконец, занял ясную и недвусмыс-
ленную позицию и изложил ее в письменном виде, иначе он (Ломо-
носов) будет вынужден обратиться непосредственно в Сенат1. В своих
интимных записках Штелин говорил о Ломоносове с нескрываемой
ненавистью: «дикарь», «мнимый художник», «непрошенный гость
в искусстве», «интриган». Штелин не жалел самых резких выражений,
чтобы очернить ломоносовский проект монумента Петру и его «Пол-
тавскую баталию»: «нелепая выдумка», вызывающая «общий хохот
и оханье»; «дрянная картина», «жалкая композиция» и т. д. Он один
из главных виновников гибели мозаичной мастерской Ломоносова1 2.
Штелин вместе с Таубертом пытался сорвать финансирование акаде-
мического университета3. С ним, как со своим единомышленником,
делился Тауберт своими планами борьбы против Ломоносова и изгна-
ния его из академии4 *. Легенда о «Штелине—друге Ломоносова»
создана самим Штелиным, и единственным основанием для нее
являются сохранившиеся в его бумагах «Черты и анекдоты для био-
графии Ломоносова» и набросок речи о Ломоносове. Эта речь, кото-
рую выдают за похвальную, в действительности является злобной
клеветой на Ломоносова. «Мужлан», «с низшими и в семействе суров»,
«образ его жизни общий плебеям», «желал возвыситься, равных пре-
зирал» и т. д.—вот, что говорил о Ломоносове человек, которого
пытаются изобразить в качестве его «друга», в наброске, который
пытаются выдать «за похвальную речь»6.
Не заслуживают никакого доверия и факты, сообщаемые Ште-
линым. Сравним проникнутые безнадежным пессимизмом слова,
приводимые Штелиным, с тем, что говорил и писал сам Ломоносов:
И если в поле сем прекрасном и широком
Преторжется мой век недоброхотным роком,
Цветущим младостью останется умам,
Что мной проложенным последуют стопам.
Довольно таковых родит сынов Россия...®.
1 Ломоносов. Соч., т. VII, стр. 238.
’В. К. Макаров. Художественное наследие Ломоносова, 1950,
стр. 100—101, 282, 290—292, 294.
8 Пекарский, стр. 680—681.
4 Записки АН, т. VII, ч. II, стр. 122; В. К. Макаров. Художествен-
ное наследие Ломоносова, стр. 282.
6 Н. С. Тихонравов. Соч., т. III, ч. II, М., 1898, стр. 31; В. К. М а-
каров. Художественное наследие Ломоносова, стр. 283.
6 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 567.
6 И. Т. Белявский
81
Исключительной силой оптимизма и верой в то, что начатое им
дело никогда не умрет, проникнуты произведения Ломоносова.
Почти сразу же после своего возвращения из-за границы Ломо-
носов оказался в самой гуще борьбы. Именно в это время работав-
ший в академии выдающийся русский машиностроитель А. К. Нар-
тов подал в Сенат жалобу. К жалобе Нартова присоединились рус-
ские студенты, переводчики и канцеляристы, а также астроном
Делиль. Смысл и цели их жалобы совершенно ясны—уничтожение
господства реакционной клики и превращение Академии Наук в
русскую не только по названию. На помощь академической клике
пришла придворная. Во главе комиссии, созданной Сенатом для
расследования обвинений, оказался князь Юсупов, незадолго до
этого в таких выражениях писавший Бирону: «Припадая к Высочай-
шим стопам Вашей Высококняжеской Светлости, рабственно ноги
целую и прославлять Высочайшее имя Вашей Высококняжеской
Светлости и милость до смерти не престану»1. Этому сиятельному
лакею «писал за Шумахера сильный тогда при дворе человек ино-
странный»—Лесток. Этого было достаточно. Комиссия увидела
в выступлении А. Нартова, И. В. Горлицкого, Д. Грекова, П. Шишка-
рева, В. Носова, А. Полякова, М. Коврина, Лебедева и др. не смелое
выступление патриотов за честь и достоинство русского народа,
а бунт «черни», поднявшейся против начальства. В литературе
много писалось о неумелых действиях доносителей, об их ошибках
и т. д. Но заслуживает внимания не это, а то, с каким мужеством
и достоинством они отстаивали правоту своих обвинений. Мы дока-
зали обвинение по первым 8 пунктам и докажем по остальным 30, если
получим доступ к делам1 2, — писали они в Сенат. Но они ничего
не могли доказать, так как за «упорство» и «оскорбление комиссии»
были арестованы. Ряд из них (И. В. Горлицкий, А. Поляков и др!)'
были закованы в кандалы и «посажены на цепь». Около двух лет
пробыли они в таком положении, но их так и не смогли заставить
отказаться от показаний. Решение комиссии было поистине чудо-
вищным: Шумахера и Тауберта наградить, Горлицкого казнить,
Грекова, Полякова, Носова жестоко наказать плетьми и сослать
в Сибирь, Попова, Шишкарева и других оставить под арестом до
решения дела будущим президентом академии.
Формально Ломоносов не был среди подавших жалобу
на Шумахера, но все его поведение в период следствия показывает,
что Миллер едва ли ошибался, когда утверждал: «господин адъюнкт
Ломоносов был одним из тех, кто подавал жалобу на г-на советника
1 Ла манский, стр. 3.
2 «Чтения в обществе истории...», 1860, кн. 3, стр. 80.
82
Шумахера, и вызвал тем назначение следственной комиссии»1. Неда-
лек был, вероятно, от истины и Ламанский, утверждающий, что
заявление Нартова было написано большей частью Ломоносовым1 2.
В период работы комиссии Ломоносов активно поддерживал
Нартова. Он пытался опечатать документы конференции и в самой
резкой форме подчеркивал свое презрение к проходимцам в науке.
Он называл Шумахера и ему подобных «невеждами, и ворами» и обви-
нял их в том, что они действуют во вред русскому народу. Именно
этим были вызваны его бурные столкновения с наиболее усердными
клевретами Шумахера—Винцгеймом, Трускотом, Миллером и со всей
академической конференцией. Наряду с формальными отписками,,
которые он подал в комиссию, им было составлено и подано «Нижай-
шее доказательство о том, что здесь, при Академии Наук, нет уни-
верситета»3. Ломоносов указывал, что университет не имеет студентов.
Но и с теми студентами, которые есть в университете, фактически не
занимаются. Профессора не экзаменуют студентов и не присваи-
вают отличившимся ученых званий, предпочитая посылать их за гра-
ницу. Нет в университете ни ректора, ни полного штата профессоров^
нет деления на факультеты, не изучается ряд предметов. Ломоно-
сов на основании всего сказанного делал вывод: «Следовательно^
при здешней Академии Наук не токмо настоящего Университета
не бывало, но еще ни образа, ни подобия Университетского не видно»4.
Выступление Ломоносова было особенно опасно для академической
клики. Выдающийся русский машиностроитель, создатель первого
в мире механического супорта—изобретения, сделавшего переворот
в машиностроении, А. К. Нартов был в глазах Сената просто «тока-
рем Петра ВеликогТ)», человеком, «не знающим по-латыни» и потому
не компетентным в вопросах, касающихся «высоких наук». Студен-
тов и переводчиков могли легко дискредитировать заявлениями о их
«неучености», «непригодности», «зависти к ученым» и т. д. Ломоносов:
же только что вернулся из-за границы с хорошими отзывами Вольфа.
Его научные достоинства клика недавно была вынуждена признать,
присвоением ему звания адъюнкта. Он прекрасно разбирался в том„
как должна быть организована научная и учебная работа в акаде-
мии. Наконец, Ломоносов уже был хорошо известен как выдаюг
щийся поэт. Отсюда стремление реакционной академической клик»
во что бы то ни стало расправиться с Ломоносовым. Спровоцировав
бурное столкновение с ним, подали жалобу в комиссию. В ходе
1 А. А. Морозов, стр. 288.
2 Ламанский, стр. 1.
8 Там же, стр. 20—23.
4 Там же, стр. 23.
6* S3
работы комиссии Ломоносов понял, что от нее никаких изменений
в положении академии ждать нечего, и демонстративно отказался
давать ей какие-либо показания. Комиссия, приведенная в ярость
поведением Ломоносова, арестовала его, но, и находясь под арестом,
он повторил свой отказ, понимая, что комиссия стремится подменить
дело Шумахера делом Ломоносова. В докладе комиссии, который
был представлен Елизавете, о Шумахере почти ничего не говорится.
* Невежество и непригодность» Нартова и «оскорбительное поведе-
ние» Ломоносова—вот лейтмотив доклада» Комиссия заявила, что
Ломоносов «за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные
поступки как по отношению к академии, так и к комиссии и к не-
мецкой земле» подлежит смертной казни, или, в крайнем случае,
наказанию плетьми и лишению прав и состояния1. Почти семь
месяцев Ломоносов просидел под арестом в ожидании утверждения
приговора. Его морили голодом, не выдавая ему денег на пищу
и лекарства. Указом Елизаветы он был признан виновным, однако
«для его довольного обучения» от наказания «освобожден». Но
^одновременно с этим ему вдвое уменьшилось жалование, и он дол-
жен был «за учиненные им продерзости» просить прощения у профес-
соров1 2. Клика торжествовала: указ Елизаветы отдавал ей Ломоно-
сова на поругание. Они спешили этим воспользоваться. Миллер
составил издевательское «покаяние», которое Ломоносов был обязан
публично произнести и подписать3. Но торжество было преждевре-
менным. Это был первый и последний случай, когда Ломоносов
вынужден был отказаться от своих взглядов. Она не смогла ни
купить его и перетянуть на свою сторону, как это удалось ей в отно-
шении Теплова и Адодурова, ни сломить, как Тредиаковского.
В 1747 году Шумахер и Теплов выработали новый регламент
•академии. Этот регламент закреплял всесилие канцелярии, ориен-
тировал всю работу на приглашение иностранцев. В университете
не предусматривалось никаких факультетов, в числе наук не было
ни одной, посвященной изучению России. Регламент предусматри-
вал, что все лекции читаются профессорами только на латинском
языке. «А русский изучать незачем, кто латинский знает, в русском
разберется сам»4,—говорилось в регламенте.
В 1748 году Ломоносов добился нового, самого большого набора
в академический университет. В академию было прислано 24 семи-
1 «Русская беседа», 1860, кн. 20, стр. 214—223.
’ Билярский, стр. 51—52.
8 Текст «покаяния» в книге Меншуткина, «Жизнеописание Ломоносова»,
М. —Л., 1937, стр. 56.
4 М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, т. II, СПб.,
1875, стр. 12.
54
нариста. В этом же году Ломоносов впервые в истории русского
образования начал читать лекции студентам на русском языке.
Ломоносов в это время был уже не один, ему в упорной борьбе уда-
лось преодолеть «недопущение к высоким наукам через принужде-
ние к переводам», от чего он «сквозь многие нападения прошед»
избавился и Попова за собою вывел и Крашенинникова»1.
• Ему удалось добиться того, что вместо Миллера ректором уни-
верситета был назначен Крашенинников. Он сам много и с увлече-
нием работал со студентами. В результате и лекции в университете,
и учение в гимназии «шло с нехудым успехом». Это имело огромное
значение для развития русской науки. С помощью Крашенинникова,
Попова, Тредиаковского, Рихмана и Брауна Ломоносов подготовил
из числа студентов этого набора будущий костяк первых профессо-
ров и преподавателей Московского университета. Тем самым была
решена одна из наиболее важных проблем, обеспечивающая успеш-
ность деятельности первого русского университета. В этот же период
впервые за все время существования академии гимназия «произвела
в студенты» 9 человек. Ломоносов рассматривал это событие как явное
доказательство того, что отсутствие студентов в академии объяс-
няется не «неспособностью русских к наукам», как утверждали
Шумахер и его окружение, а умышленной политикой академической
канцелярии. Он с гордостью отмечал, что «студенты почти все яви-
лись способны к слушанию лекций». Но правители академии одних
студентов отправили в Москву, других за границу, третьи были
определены в разные департаменты, и снова «течение университет-
ского учения вовсе пресеклось»1 2. Чтение лекций для студентов было
настолько ненавистно Шумахеру, что он велел даже вынести из
аудитории кафедру, с которой, несмотря на запрещения продолжал
читать лекции академик Браун.
В 1753—1755 гг., когда борьба Ломоносова и поддерживавших
его русских ученых против Шумахера и Теплова достигла крайнего
обострения, он написал настоящий обвинительный акт «О необходи-
мости преобразования Академии»3. Первая часть «О худом состоя-
нии академии» целиком посвящена неудовлетворительному состоя-
1 Пекарский, стр. 923—924..
1 Л а м а нс кий, стр. 39.
3 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 545—565. Датировав
эту работу Ломоносова 1760 годом, редактор издания Г. С. Васецкий повторил
ошибку Билярского и Будиловича, хотя Ломоносов ясно говорит о «прошлом
1754 годе» и о том, что с утверждения нового регламента академии прощло восемь
лет (стр. 550). Датировке 1760 годом противоречит и то обстоятельство, что Ломо-
носов ни единым словом не упоминает о своем руководстве университетом и гим-
назией. Указанная работа относится, очевидно, к началу 1755 года.
85-
нию университета и гимназии. Она дословно ровторяет выводы «Ни-
жайшего доказательства», обосновывает их теми же доводами и доба-
вляет, что «главного дела не было—университетского регламента»1.
Особенно беспокоило Ломоносова состояние гимназии, так как он
правильно видел в ней «главное дело и самое основание и начало
к происхождению ученых россиян». Указывая на ничтожное число
студентов и гимназистов в академии, Ломоносов отмечал, что число
гимназистов по штату меньше числа студентов. Эта вопиющая неле-
пость обрекала университет на то, что он никогда не мог быть обе-
спечен собственными студентами. Присылка студентов из семинарий
не могла помочь делу, так как они через 2—3 года рассовыва-
лись академической канцелярией по разным местам, и университет
снова оказывался в тупике1 2. Ломоносов утверждал, что это не слу-
чайные ошибки, а результат того, что Шумахеру и академической
клике «было опасно происхождение в науках и произвождение
в профессоры природных россиян, от которых он уменьшения своей
силы больше опасался. Того ради учение и содержание российских
студентов было в таком небрежении, по которому ясно оказывалось,
что не было у него намерения их допустить к совершенству учения»3;
Понимая, какие далекие политические замыслы стоят за этим,
Ломоносов с гневом говорил о том, что регламент узаконивает эту
преступную политику. В регламенте предусматривалось выписыва-»
ние профессоров из-за границы, при которых должны были состоять
русские адъюнкты лишь в качестве переводчиков. Другими словами,
Академия Наук, как писал Ломоносов, критикуя регламент, «и
впредь должна состоять по большей части из иностранных, т. е. что
природные россияне к тому неспособны»4. Только пользуясь своей
безнаказанностью и опираясь на совершенно непригодный регла-
мент академии, Шумахер мог нагло заявлять: «я-де великую про-
шибку в политике своей сделал, что допустил Ломоносова в профес-
-соры». Только этим можно объяснить, что, всячески препятствуя
работе университета и подготовке русских студентов, ничтожный
Тауберт нагло бросал: «Разве-де нам десять Ломоносовых надобно.
И один-де нам в тягость»5.
Выражая интересы народа, Ломоносов выступил с требованием
ликвидации сословных ограничений при поступлении в гимназию
1 Л о м о н о с о в. Избр. философск. произв., стр. 549.
* .* Ломоносов. «Мнение об исправлении СПБ Академии Наук». Это,
очевидно, вариант или, вернее, черновой набросок разбираемой статьи. (В. Пас»
о е к.-Очерки России, т. II, М., 1840, стр. 49, 59—60).
3 Ломоносов! Избр. философск.; произв., стр. 553. . -
. .♦ Там же, стр. 557. « > » »
» Там же, стр< 553.1 . , .., > *. . ' ' . ... i
и университет. Он указывал, что основным контингентом учащихся
должны быть разночинцы, и протестовал против запрещения учиться
в университете детям податных сословий. «В университете тот сту-
дент почетнее, кто больше научился; а чей он сын, в том нет нуж-
ды»1,—писал он. Для подготовки полноценных специалистов, Ломо-
носов требовал разделения университета на факультеты, публикации
программ на каждое полугодие, устройства ежемесячных публичных
диспутов, систематических экзаменов, производства окончивших
университет в ученые степени. Для повышения качества лекций
Ломоносов предусматривал, что профессора должны быть связаны
между собой, кроме того, по каждому предмету должен быть не один
профессор, а несколько, так как при одном профессоре, «что скажет,
то и ладно, как бы худо не было»2.
* Академия, университет и гимназия должны так строить всю
свою работу, требовал Ломоносов, «дабы Академия не токмо сама
себя учеными людьми могла довольствовать, но размножать оных
и распространять по всему государству»3.
Но несмотря на все старания Ломоносова в эти годы, он не смог
добиться изменений ни в регламенте академии, ни в положении уни-
верситета и гимназии. Более того, именно в это время академиче-
ская клика попыталась повторить над ним расправу 1743—1744 гг.
Теплов добился даже запрещения Ломоносову являться на заседа-
ния академии и объявления ему выговора за выступления против
регламента.
С каждым годом Ломоносов все отчетливее видел, что его
старания наладить подготовку русских студентов в Академии Наук
встречают ожесточенное сопротивление реакционеров. Он все отчет-
ливее понимал, что даже в случае успешного исхода этой борьбы
один академический университет не сможет обеспечить подготовки
кадров в таких количествах, которые бы могли удовлетворить расту-
щие потребности страны. Он правильно понял, что правительство
крепостников, во всяком случае наиболее дальновидные его предста-
вители, также считают необходимым создание в стране новых учеб-
ных заведений, хотя имеют при этом намерения, весьма далекие
от его целей. В силу этого 1754—1755 годы были для него годами
не только ожесточенной борьбы за налаживание работы универси-
тета и гимназии, находившихся при академии, но и годами напряжен-
ной работы по основанию университета в Москве, ставшего первым
русским национальным университетом.
1 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 558.
’В. П а с с е к. Очерки России, т. II, М., 1840, стр. 65.
•Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 554.
87
Одновременно с этим после основания Московского универси-
тета Ломоносов развертывает и возглавляет борьбу, за создание
на базе старого академического университета и гимназии нового
Петербургского университета. Хотя по проектам Ломоносова он
оставался формально частью Академии, но фактически университет
превращался в самостоятельное учебное заведение. Сохранилось
крайне ограниченное число документальных материалов, связанных
с деятельностью Ломоносова по основанию Московского универси-
тета и налаживанию его работы в первые годы существования. Еще
меньше дошло до нас материалов, позволяющих показать роль Ломо-
носова в превращении Московского университета в центр передовой
русской культуры и науки. В силу этого особую важность приобре-
тают материалы по руководству Ломоносовым университета и гим-
назии при Академии Наук. Они позволяют выяснить взгляды Ломо-
носова на организацию учебного процесса, структуру университета,
организацию управления им, место гимназии, состав учащихся
и профессуры и ряд других существенных вопросов. Все это заста-
вляет нас прежде чем непосредственно перейти к деятельности Ломо-
носова по основанию Московского университета, остановиться на его
работе по руководству академическим университетом в 1758—1765 гг.
В марте 1758 г. представители передовой науки в академии доби-
лись крупного успеха: университет и гимназия были поручены Ломо-
носову. Из бюджета Академии Наук были выделены средства на
содержание университета и гимназии. Смета на их содержание была
увеличена на 5 тысяч рублей. Число казенных студентов увеличи-
лось до 30, при этом они были приняты целиком на содержание ака-
демии. Несколько позже Ломоносов добился увеличения числа
гимназистов до 40 человек, на содержание которых ассигновывалось
1 200 рублей.
Ломоносов заботился о создании нормальных условий для учебы
гимназистов1. Несмотря на упорное сопротивление Тауберта, он
добился передачи университету купленного академией дома Строга-
нова, в котором разместились аудитории, классы и общежития сту-
дентов и гимназистов. Ломоносов лично проверял условия, в кото-
рых живут гимназисты и студенты и, обнаружив, что помещение
крайне запущено и грязно, предупредил инспектора Модераха, что
если им не будут приняты необходимые меры, он будет отстранен
от работы. Когда Модерах продолжал прежнюю шумахеровскую
политику в отношении университета и гимназии «и большим преж-
него нерадением привел университет и гимназию в бедное состояние
1 Билярский, стр. 319—321, 349, 374, 511—512, 522, 531 и др.
88
своим несмотрением»1, Ломоносов отстранил его от работы и, не-
смотря на протесты Тауберта и Разумовского, настоял на своем.
Ломоносов добился, что вместо Модераха был назначен его деятель-
ный помощник, талантливый русский ученый С. Котельников.
Как только гимназия поступила под управление Ломоносова,
он решительно перестроил всю систему обучения и воспитания.
Первым делом необходимо было навести в гимназии хотя бы элемен-
тарный порядок. Поэтому он начал с составления правил поведения
гимназистов и распорядка в гимназии. Вслед за этим Ломоносов уни-
чтожил систему обучения, которая господствовала в гимназии с на-
чала ее существования. Русские гимназисты до этого времени
изучали сначала немецкий язык, потом латинский. Абсолютное боль-
шинство занятий проводилось на одном из этих языков. Это приво-
дило к тому, что, как писал в своем донесении Крашенинников, рус-
ские гимназисты не умели писать по-русски и очень плохо читали
на родном языке. Они знали его гораздо хуже, чем немецкий или
латинский. Теперь же центральной «школой» гимназии была сделана
«русская». Изучение русского языка, русского «стиля» и риторики
продолжалось и в немецкой, и латинских школах. Большинство
занятий стало проводиться на русском языке.
• Ломоносов требовал, чтобы занятия в гимназии и лекции в уни-
верситете продолжались без перебоев. По его настоянию чтение лек-
ций в университете было поручено людям, которые добросовестно
относились к исполнению своих обязанностей: Брауну, Котельни-
кову, Козицкому, Протасову, Румовскому. В число учителей гим-
назии он определил студентов, хорошо показавших себя в универ-
ситете: Иноходцева, Горина, Петровского, Легкого и др. В борьбе
по налаживанию университета и гимназии Ломоносову приходилось
преодолевать бесчисленное число препятствий. В «Краткой истории
о поведении академической канцелярии» Ломоносов рассказал о том,
с каким трудом он добивался от Тауберта денег на гимназию и уни-
верситет: «Так, что иногда Ломоносову до слез доходило; ибо, видя
бедных гимназистов босых, не мог выпросить у Тауберта денег,
видя, что на ненужные дела их употребляет... когда гимназистам
почти есть было нечего»2.
Ломоносову удалось добиться значительного улучшения работы
гимназии. По его выражению, «дело пошло лутчим порядком». Впер-
вые за все время существования академии она начала получать сту-
дентов не со стороны, как было прежде, а приготовленных в своей
собственной гимназии. Ломоносов с гордостью писал, что его стара-
1 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 627, л. 62.
’ Ламанский, стр. 52—53.
89
ниями «начались в гимназии экзамены и произвождение из класса
в класс и в студенты... и в четыре года произошли (произведены
в студенты.—М. Б.) уже 20 человек, а в одно правление Шумахе-
рово в 30 лет не произошло ни единого человека»1. Ломоносов еще
в 1754 году решительно восстал против предлагавшейся Миллером
выписки математика из Германии и настаивал на кандидатуре Ко-
тельникова. Он обвинял канцелярию в том, что она умышленно не
пускает в академию Федоровича, Щепина, Козицкого. Теперь же
после первых успехов в работе гимназии и университета Ломоносов
требовал, «чтобы о выписывании вновь и о приеме иностранных про-
фессоров беспрочное почти старание вовсе оставить, но крайнее
положить попечение о научении и произведении собственных при-
родных и домашних»1 2 3. Он предлагал послать за границу 7 студентов
и сохранить вакансию по ботанике до возвращения из-за границы
Ивана Лепехина, будущего крупного русского ученого и путеше-
ственника. В проекте устава Академии Наук, незадолго до своей
смерти, он писал: «Честь российского народа требует чтоб показать
способность и остроту его в науках и что наше отечество может поль-
зоваться собственными своими сынами, не токмо в военной храбрости
и в других важных делах, но и в рассуждении высоких знаний»8;
Благодаря стараниям Ломоносова в составе академии появи-
лось несколько русских академиков и адъюнктов. Но Ломоносов
понимал, что все эти успехи крайне непрочны, что академические
реакционеры воспользуются первым же удобным случаем для того,
чтобы уничтожить все завоеванное в результате этой длительной
борьбы. Поэтому, после того как университет и гимназия были пере-
даны в управление Ломоносову, в центре всей его деятельности
стало стремление добиться утверждения устава университета.
В 1759 году Ломоносов закончил работу по составлению устава уни-
верситета, его привилегий, штата и бюджета и подготовил план
его торжественного открытия (инавгурации). В начале 1760 года он
представил все это в академическую конференцию. Как и следовало
ожидать, его проект был встречен в штыки. В «Краткой истории
академической канцелярии» Ломоносов рассказал, что, когда он
составил устав гимназии и университета и передал на просмотр
Теплову и 4 профессорам, один из них, повторяя слова Тауберта,
заявил: «куда-де, столько студентов и гимназистов? Куда их девать
и употреблять будет?» Сии слова твердил часто Тауберт Ломоносову
в канцелярии, и хотя ответствовано, что у нас нет природных
1 Ламанский, стр. 53.
2 Билярский, стр. 642.
3 Пекарский, стр. 847.
$0
Россиян ни докторов, ни аптекарей, да и лекарей мало, так же меха-
ников, искусных горных людей, адвокатов, ученых и ниже своих
профессоров в самой Академии и других местах, но, не внимая сего,
всегда твердил и другим внушал Тауберт: «Куда со студентами?»1.
В наброске речи на торжественной инавгурации университета Ломо-
носов посвятил особый раздел возражению на это утверждение. «Не-
которые говорят: куда с учеными людьми?»,—записал он и здесь же
набросал пункты для ответа:«1. Сибирь пространна. 2. Горные дела.
3. Фабрики. 4. Ход севером. 5. Сохранение народа. 6. Архитектура.
7. Правосудие. 8. Исправление нравов. 9. Купечество и сообщение
с ориентом. 10. Единство чистое (дружбы) веры. И. Земледельство,
предзнание погод. 12. Военное дело»1 2.
Если для Ломоносова успешная деятельность созданного им
Московского университета являлась ярким доказательством воз-
можности иметь такой же университет в Петербурге, то для Шумахера
и Тауберта создание Московского университета было аргументом,
«что университет здесь не надобен и что все, до того подлежащее^
уступить Московскому Университету»3. Как указывал Ломоносов, они
успели даже отправить лучших гимназистов для работы в монетную
канцелярию. Однако Ломоносову удалось добиться того, что проект
был подписан Разумовским и представлен правительству. Ломоносов
был уверен в близкой победе и готовил речь, которая должна была
быть произнесена на торжественном открытии Петербургского универ-
ситета. В ней он высказывал свои самые заветные желания и мечты
и заканчивал ее разделом, называвшимся «Предсказание». «Подвиг-
нется Европа...»,—набрасывал он. «Будет время, когда Сибирь,
наполненная разными народами, на разных языках будет приносить
похвалы дому Петрову, и как из Греции, так из России...»4 *.Он не
закончил свою мысль, но она совершенно ясна.
Вещая мечта Белинского о внуках и правнуках, которым суж-
дено видеть Россию, «стоящею во главе образованного мира, дающею
законы и науке и искусству и принимающею благоговейную дань
уважения от всего просвещенного человечества6», прямо перекли-
кается с «предсказанием» Ломоносова.
Но надежды Ломоносова были снова обмануты. Ни Воронцов,
ни всесильный тогда Шувалов, старательно изображавшие себя
«друзьями и покровителями» Ломоносова, палец о палец не
1 Ламанский, стр. 54.
‘.Пекарский, стр. 684.
3 Там же, стр. 637.
4 Там же, стр. 685. . .
8 В. Г. Белинский. Поли. собр. соч., т. III, 1953, стр. 488.
ударили, чтобы осуществить утверждение его проекта Елизаветой.
Трагическое впечатление производят письма Ломоносова к И. И. Шу-
валову и М. И. Воронцову. Он просит, уговаривает, умоляет о под-
писании проекта, представляет все благодатные последствия этого
акта для работы академии, для распространения наук и просвеще-
ния в России, для успеха его собственной работы; но все оказывается
напрасным. Не помогли ни официальные представления, ни част-
ные письма, ни стихи. Ломоносов, прося об утверждении проектов,
писал Шувалову: «Сие будет конец моего попечения о успехах в
науках сынов Российских и начало особливого рачения к приведе-
нию в исполнение старания моего в словесных науках. Дело весьма
Вам не трудное, и только стоит Вашего слова, которым многие наук
рачители обрадованы будут и купно я с ними»1. Указывая, что он
хлопочет не о себе лично, а об интересах всей страны, Ломоносов
писал: «Ежели Вам любезно распространение наук в России...
постарайтесь о скором исполнении моих справедливых для пользы
отчества прошениях...». «Сие будет большее всех благодеяние, кото-
рое в. пр. мне в жизнь сделали»1 2. Не помогло и то, что, стараясь
о скорейшем утверждении устава Петербургского университета,
Ломоносов указывал Разумовскому, «что по сему можно и в Мало-
россии учредить университет», а Шувалову писал, что эта привиле-
гия «может быть и для Московского Университета несколько послу-
жит»3. Не помогли и неоднократные поездки в Петергоф, которые
он предпринимал в надежде добиться приема у Елизаветы. В чем же
причина того, что Разумовский подписал проект? Разумовский был
человеком, который не испытывал какой-либо любви к наукам.
Недаром издатель сатирического журнала «Адская почта» Ф. Эмин,
издеваясь над жадным и невежественным Разумовским, писал, что
он под словом «науки» понимает то город, то село, которые должны
увеличить его владения4. Почему же этот человек поддержал проект
Ломоносова?—Разумовский убедился, что Шувалов, разыгрывая
роль покровителя наук, оказался несравненно дальновиднее его
и укрепил свое положение. Отсюда желание противопоставить
«шуваловскому» университету «свой», который бы находился на
глазах двора. Отсюда и посещение Разумовским Московского уни-
верситета и составление по его заказу Тепловым и Миллером проекта
университета в Батурине. Что же касается Шувалова, ему ничего
не стоило осуществить просьбу Ломоносова, но он думал лишь
1 Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 223 (курсивной.—М. Б.),
2 Там же, стр. 221, 229.
’Ломоносов. Соч., т. V, стр. 91; ,т. VIII, стр. 221.
1 «Русский архив», 1873, стр. 1922.
92
о своих узкокорыстных интересах. Для него роль «мецената Ломоно-
сова», «покровителя наук и художеств» была средством для того,
чтобы укрепить свое положение.
В плане же основания Петербургского университета он видел
только хитрый ход Разумовского, стремившегося пошатнуть его
положение. Поэтому он не только ничего не сделал для проведения
ломоносовского проекта в жизнь, но, наоборот, помешал его осуще-
ствлению. Шувалову, Воронцову, Разумовскому, думавшим лишь
о своекорыстных или узкоклассовых интересах, была чужда и непо-
нятна борьба Ломоносова за развитие передовой национальной
культуры. Как на результат излишней самоуверенности, они смот-
рели на полное чувства гордости за себя и свой народ заявление
Ломоносова: «Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля,
Картезия, Невтона не почитайте. Если же вы мне их имя дадите, то
знайте, что вы холопи; а моя слава падет и с вашею»1. Они не пони-
мали и не могли понять, почему Ломоносов, стараясь закрепить
за собой и за своей родиной приоритет на свои открытия, писал: «Сверх
сего, не продолжая времени, должен я при первом случае объявить
в ученом свете все новые мои изобретения ради славы отечества,
дабы не воспоследовало с ними того же, что с ночезрительною тру-
бою случилось»1 2. В страстных спорах Ломоносова по поводу своих
теорий они видели лишь беспокойство неуживчивого человека. Они
считали, что Ломоносов добивается утверждения нового регламента
Академии Наук для того, чтобы получить новый чин или большее
жалование, и думали, что могут относиться к нему, как к продажным
писакам, вроде Юнкера, Штелина, Петрова или Рубана. Они не
принимали всерьез его слов о том, что это «больше отечеству, нежели
мне, нужно и полезно»3.
Отвечая продажным писакам, обвинявшим Ломоносова в лести
и униженном поведении по отношению «к сильным мира сего», Пуш-
кин писал: «Ломоносов достоин уважения всех честных людей,
несмотря на его льстивые посвящения»4. Он восхищался тем достоин-
ством, с которым держался Ломоносов в отношении своих «покрови-
телей». «Он умел за себя постоять и не дорожил пи покровитель-
ством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло
о его чести или о торжестве его любимых идей. Он пишет этому
самому Шувалову, представителю муз, высокому своему патрону,
1 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 259.
* Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 207.
8 Там же, стр. 204.
4 А. С. Пушкин. Сочинения в одном томе, Гослитиздат, 1949,
стр. 780.
93
который взДумал над ним пошутить—«Я в. п. не только у вельмож
или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у са-
мого господа бога...». Вот каков был этот униженный сочинитель
похвальных од и придворных идиллий!»1—восклицал Пушкин.
Но то, что прекрасно понимал, чем восхищался Пушкин,
не могли, не хотели понимать Шуваловы, Разумовские и Ворон-
цовы. Поэтому-то они, «помогая» ему в мелочах, ничего не сделали
для осуществления его главных требований. Так было и с проектом
устава университета в 1760—1761 годах. В царствование Екатерины II
Ломоносов сделал еще одну попытку добиться утверждения проекта
с помощью Г. Орлова. Но Орлов, «покровительствовавший» Ломоно-
сову и забавлявшийся опытами с электричеством, оказался ничуть
не лучше Разумовского и Шувалова. Как и они, Орлов ничего не
сделал для действительной помощи Ломоносову. Наоборот, удары
сыпались на Ломоносова один за другим и удары один тяжелей дру-
гого. Сама Екатерина сделала немало для того, чтобы отравить
последние годы жизни Ломоносова. В 1763 году по доносу Тауберта,
Миллера, Штелина, Эпинусса и других Екатерина даже совсем
уволила Ломоносова из академии. Тауберт и Миллер торжество-
вали, что они навсегда избавились от своего врага и строили планы,
кого выписать из-за границы и как распределить места в академии1 2.
Но Екатерина сообразила, что изгнание из академии Ломоносова,
который был в это время признанным главой русской науки и литера-
туры и которого хорошо знали в Европе3, может произвести внутри
страны и за границей невыгодное для нее впечатление. Поэтому указ
об его отставке был отменен. Популярностью Ломоносова в России
и признанием его заслуг иностранными академиями объясняется
и такой жест Екатерины, как посещение ею мастерской Ломоносова.
В то же время с помощью своих приспешников она создала для него-
совершенно невыносимые условия работы. Отстранение от руковод-
ства географическим департаментом и назначение туда Миллера,
попытка передать в распоряжение Шлецера материалы Ломоносова
по языку и истории, назначение Шлецера академиком и открытие
ему доступа к важнейшим государственным документам, препят-
ствия в сооружении мозаичного монумента Петру—эти и десятки
подобных фактов были проявлением травли великого ученого. Целью
этой травли было уничтожить, сломить Ломоносова и духовно
1 А. С. 11 у ш к и н. Сочинения в одном томе, Гослитиздат, 1949, стр. 790.
2 Ламанский, стр. 109; Пекарский, стр. 786.
3 Об известности Ломоносова в Западной Европе говорит факт его избра-
ния в 1756 г. членом Шведской академии, а в 1764 г. членом Болонской ака-
демии. . ". .г
94
и физически. В этих условиях даже у него вырываются жалобы,
что не хватает больше сил для борьбы. «И так не могу больше
терпеть таких злодейских гонений, и сил моих нет больше спорить,
и наконец намерен остатки изнуренных на науки и на тщетные
споры дней моих препроводить в покое...»1. В довершение всего
тяжелая болезнь, результат нечеловеческой работы, которую он
нес на себе почти четверть века, часто выводила его из строя и прико-
вывала его к постели. Но Ломоносов и в этих условиях остался
самим собой. Можно только поражаться, как тяжело больной,
он не только продолжал напряженно и плодотворно работать, но
и с исключительным мужеством и достоинством отстаивал дело,
которому он посвятил всю свою жизнь. Его не могло остановить
ни санкционирование действий его врагов Разумовским или Сенатом,
его не могли остановить даже указы самой Екатерины. История
с географическим департаментом и приглашением Шлецера ясно
показала это. # «Я положил твердое и непоколебимое намерение,
чтобы за благополучие наук в России, ежели обстоятельства потре-
буют, не пожалеть всего моего временного благополучия»,1 2—так
заявлял он еще в начале своей деятельности и до конца жизни остался
верен этому принципу.
Борьбу Ломоносова могла остановить только смерть. 4-го апреля
1765 года она вырвала его из строя борцов. Враги Ломоносова не
скрывали своей радости. Они спешили сообщить друг другу эту
новость, делились планами и торжествовали, что теперь им никто
не будет мешать3. Придворные и академические реакционеры спе-
шили использовать смерть Ломоносова в своих целях. Его объявили
певцом религии и самодержавия, певцом Екатерины и Елизаветы.
Его стремились оторвать, спрятать от народа, которому он верно слу-
жил всю свою жизнь. Одновременно с этим придворная клика и после
смерти Ломоносова продолжала его травлю. Когда десятилетний
Павел, будущий император, узнал о смерти Ломоносова, то он отве-
тил: «что о дураке жалеть, казну только разорял и ничего не сделал»4.
В этих словах выражено отношение не только и не столько Павла,
сколько отношение самой Екатерины и всей придворной клики.
Именно Екатерина и придворная клика погубила его архив, era
бесценные «манускрипты», о которых сам Ломоносов писал, что они
«могут ныне больше служить, нежели я сам»5.
1 Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 267—268.
1 Там же, стр. 147.
3 Пекарский, стр. 876—877.
4 «Русский архив», 1869, стр. 13.
6 Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 207.
Придворные и академические реакционеры, при жизни Ломо-
носова всячески травившие его, стремившиеся дискредитировать
его замечательные открытия и теории и относившиеся с нескрывае-
мой злобой к его патриотической и демократической деятельности,
после его смерти изменили свою тактику. С одной стороны, они ста-
раются всячески замолчать, скрыть его материалистические теории,
с другой,—фальсифицировать его литературную, научную и обще-
ственную деятельность, выхолостить из нее прогрессивное содер-
жание, притупить демократическую, общенародную направленность
его творчества. Извращая и опошляя содержание и направленность
деятельности и творчества великого ученого, реакционеры всех
мастей, учитывая огромную известность Ломоносова, пытаются
вместе с тем предоставить известную славу его имени. Они исполь-
зуют имя и славу Ломоносова для оправдания и восхваления своей
реакционной антинародной политики, против которой с такой
страстью он боролся всю жизнь. Так поступали и пбступают реак-
ционные классы в отношении великих людей, прокладывающих
новые пути в науке, литературе, в общественной жизни. Не избе-
жал этой участи и Ломоносов.
Академические реакционеры не уступали придворным. Они
выслушали посвященную Ломоносову речь домашнего врача Разу-
мовского Леклерка, избранного по предложению Штелина академи-
ком на освободившееся место. Это был тот самый Леклерк, на неве-
жественную и клеветническую книгу которого о России и ее истории
несколько лет спустя был вынужден отвечать историк Болтин. За
пустыми и холодными восхвалениями Ломоносова, как верно отметил
один из исследователей, в речи стояло безграничное самомнение
и самодовольство Леклерка: «Ломоносова среди вас больше нет, по
зато есть я—Леклерк!». Но даже и такая речь показалась излишней,
ее сдали в архив и она пролежала в нем около сотни лет, когда ее
приняли за чистую монету, и, умалчивая о том, что из себя предста-
влял Леклерк, опубликовали с самыми лестными комментариями1.
Академическая клика, стремившаяся запрятать в пыль архивов
работы Ломоносова, дискредитировать его открытия, 10 мая 1765 г.,
т. е. всего через месяц после смерти Ломоносова, решила «рассмо-
треть состояние университета и гимназии». Вывод был такой, какого
и следовало ожидать от академических реакционеров: «употреблен-
ные с 1759 года (т. е. с того времени, как университет и гимназия
1 Пекарский, стр. 877—879. В журнале «Вопросы философии» № 6
за 1951 г. напечатана статья В. И. Чучмарева, в которой невежественный кле-
ветник Леклерк отнесен к числу «виднейших петербургских ученых», принад-
лежавших к «дружескому окружению» Ломоносова.
96
поступили под управление Ломоносова.—М. Б.) разные опыты...
не мало не соответствовали намерению академии». Академическая
конференция заявила, что обучение студентов в академии обходится
гораздо дороже (!), чем их посылка за границу, что только за грани-
цей можно обучить студентов наукам, языкам и светским манерам.
В противовес Ломоносову и Котельникову, писавшим незадолго до
этого о хорошем поведении студентов и гимназистов, об их усердных
занятиях и хороших успехах, академическая конференция объявила
«ч'/о как между студентами, так и гимназистами находится почти
половина пьяниц, забияк и ленивых, непонятных и в ученьи по ныне
никакого успеха не оказывающих»1. Так же отозвалась конференция
и об учителях гимназии, привлеченных Ломоносовым и Котельни-
ковым, заявив, что они «всякими пороками заражены». Все зло эти
реакционеры от науки видели в том, что студенты и гимназисты
«набираемы были (Ломоносовым.—М. Б.) все из самой под-
лости»2.
Вопрос о социальном составе учащихся являлся одним из цен-
тральных пунктов противоречий между Ломоносовым и академиче-
ской кликой. Еще при обсуждении составленного Ломоносовым устава
гимназии представители клики требовали запрещения принимать в
гимназию и университет детей из податного сословия. Модерах в быт-
ность свою инспектором гимназии требовал, чтобы в гимназию «не при-
нимали простонародья». Его горячо поддерживал Миллер, заявляв-
ший: «гимназия испорчена тем, что состоит из мальчиков нисшего
сословия»3. Тот же Миллер в 1761 году писал Теплову, что Ломоносов
«разорит всю академию», если его не остановят. «Мы видим печальный
тому пример на университете и гимназии, которыми он исключи-
тельно управляет: они никогда не были в такохМ плохом положении,
как теперь»4. Улучшение работы университета и гимназии, ориенти-
ровка Ломоносова на разночинный состав учащихся—это как раз
больше всего путало академическую клику. Ломоносов же добился
того, что гимназия и университет целиком состояли из разночинцев.
Так называемые «Университетские дела» за 1759—1764 гг. архива
АН СССР содержат значительное количество заявлений солдат,
мастеровых, плотников, истопников, мелких приказных и других
представителей низов о приеме их детей в гимназию академии. По
ордерам Ломоносова почти все они были не только приняты, но
1 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 828, л. 2.
2 Там же.
3 Пекарский, стр. 673—677; Д. А. Толсто й. Академическая
гимназия в XVIII столетии, СПб., 1885, стр. 22, 34.
4 Пекарский, стр. 727.
7 м. т. Белявский
97
и зачислены на казенное содержание. Среди принятых Ломоносовым
мы видим и солдатского сына Василия Зуева (будущего академика)
и добравшегося до академии уроженца далекой Камчатки Ивана
Мошкова и отпущенных крепостных Алексея Борисова и Тихона
Замараева и многих других1. Но Ломоносов не ограничивался при-
емом тех разночинцев, которые сами шли в академию. Он звал их
в науку, в руководимый им университет. В специальном объявлении
он обращался с призывом к тем «дворянам и разночинцам, кои детей
своих... к обучению гимназическим наукам своего достатку на содер-
жание не имеют, чтобы представляли таких молодых людей при чело-
битьи академической канцелярии, которая о их определении к гим-
назическим наукам рассмотрит и попечение иметь будет»1 2. В результате
его деятельности в 1760 г. в гимназию было принято 40 человек. Для
сравнения укажем, что за все предшествующее десятилетие в гимназию
академии было принято всего 24 человека. В 1761 г. в гимназии учи-
лось 46 человек. Их социальный состав чрезвычайно любопытен. Среди
них было детей: солдат—24, унтер-офицеров—6, ремесленников—3,
мелких приказных—2, учителей—2, купцов—4, духовенства—2,
прапорщиков—1, прочих—23. В 1763 г. из находившихся на казен-
ном содержании 33 гимназистов было детей: солдат и матросов—17,
унтер-офицеров—3, наборщиков—3, садовника—1, обозного—1, сто-
рожа— 1, приказчика—1, купцов—2, дьячка—1, священника—1,
профессоров—24. Еще более показателен был состав студентов руко-
водимого Ломоносовым университета. Из 15 студентов, учившихся
в 1761 г., 10 человек: А. Леонтьев, А. Поленов, И. Лепехин, Г. Ива-
нов, Д. Легкой, Ф. Васильев, Н. Стрешнев, Г. Шпынев, А. Горин
и П. Иноходцев были детьми солдат; В. Федотов—сын садовника,
И. Машков—«камчатский уроженец, штурманов сын», Д. Макеев—
сын купца, В. Савельев—сын живописца и П. Петровский—сын
офицера5.
Заявление конференции, что «опыт Ломоносова себя не оправ-
дал», на деле означало смертный приговор университету. В ордере
Тауберта, охаивающем руководство университетом со стороны Ло-
моносова и обрушивающемся на демократический состав студентов
и гимназистов, прямо говорится, что Екатерина «сама предписать
соизволила регламент каким образом воспитывать обоего пола юно-
1 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 825, лл. 77, 96—101, 111—114, 133, 136;
п. 826, лл. 72—73, 240, 263—331.
2 Там же, д. 825, № 2, л. 37.
3 Там же, лл. 187—189, 336—337.
4 Там же, д. 826, лл. 253—256.
5 Там же, д. 825, лл. 186, 335.
9?
шество». Таубсрт ссылается на регламент «института благородных
девиц» и заключает, что, согласно указаниям Екатерины, академи-
ческая канцелярия считает необходимым «сделать точно такое ж
учреждение»1.
Больше в протоколах академии нет упоминаний об универси-
тете. Лекции фактически прекратились. Одних студентов отправили
за границу, постаравшись не пустить их в Академию Наук по их
возвращении. Так было, например, с выросшим в академической
гимназии и университете выдающимся русским юристом и экономи-
стом Алексеем Поленовым. От остальных студентов под разными пред-
логами постарались избавиться1 2. Через полгода после смерти Ломоно-
сова их осталось вместо 30 всего 9, а к концу 60-х годов в академии
фактически не было ни студентов, ни университета. Ликвидация
университета была далеко не единственной, но существенной причи-
ной того, что Петербургский университет был основан только через,
полстолетия после смерти Ломоносова.
В свете сказанного более чем странно звучит утверждение исто-
рика Академии Наук Г. А. Князева, который пишет: «После смерти
Ломоносова... Петербургский университет быстро распался, и дея-
тельность его постепенно к концу века заглохла». Написав это, Г. Кня-
зев замечает: «Впрочем, этот вопрос потерял уже свою остроту (?!),
так как развивался, основанный помысли того же Ломоносова, Москов-
ский университет»3. Как раз наоборот: не потерял, а приобрел еще
большую остроту. Заявлять так—значит на деле становиться на сто-
рону Шумахера, Тауберта и Миллера, значит объявлять бессмыслен-
ной и ненужной всю ту борьбу за Петербургский университет, кото-
рую вели Ломоносов, Крашенинников и другие передовые русские
ученые в 1754—1765 гг.
Не менее печальная судьба постигла академическую гимназию..
Из нее была удалена почти половина учеников, неугодных клике-
Крашенинников и Ломоносов были в могиле, Котельников был отстра-
нен от руководства гимназией, и ему было приказано немедленно,
освободить квартиру. «Пусть ищет где хочет другую»,—цинично,
распорядился Тауберт4. Гимназия была поручена вечно пьяному
Фишеру и приглашенному Таубертом Бакмейстеру. Фишер и его.
подручные установили в гимназии настоящий террор. Резко ухуд-
шилось материальное положение гимназистов. Они безуспешно жало-
вались на плохую пищу, указывая, что «кушанье нехорошо, порции
1 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, л. 828, л. 2.
« Там же, д. 828, л. 3, 123, 130—131, 175.
3 Г. А. Князев. Краткий очерк истории Академии Наук СССР,
М.—Л., 1945, стр. 16.
4 Там же, д. 828, л. 123.
7* 99
очень малы, похлебки не сыты», что «соленая рыба со столь худым
запахом, что и есть не можно». Даже некоторые официальные лица
были вынуждены отметить, что гимназисты постоянно бродят в по-
исках хлеба1. Своими действиями Фишер и его помощники довели
гимназистов до того, что те, стремясь избавиться от истязаний, подо-
жгли гимназию1 2. Разгоняя и терроризируя гимназистов, набранных
Ломоносовым, Тауберт в соответствии с указаниями Екатерины
набирает в гимназию 30 детей дворян и придворной прислуги 5—6 лет-
него возраста. Почти всем детям солдат, ремесленников и т. п. Тау-
берт отказывает в приеме. Те несколько детей бедняков, которые были
все же приняты в гимназию, были отчислены Таубертом. Так, в но-
ябре того же года им были отчислены 5-летние сын солдата Иван
Андреев и сын матроса Петр Леонтьев, так как «оказали себя в науке
весьма неспособными»3.
В результате таких действий академической клики гимназию
постигла судьба университета: она быстро зачахла и бесследно
исчезла. Придворная и академическая клики сделали все, чтобы дело,
начатое Ломоносовым, умерло вместе с ним. Но с помощью Ломоно-
сова, под его руководством, на его книгах и идеях в Академии Наук
выросли Степан Крашенинников, Семен Котельников, Иван Лепехин,
Алексей Протасов, Алексей Поленов, Николай Озерецковский, Сте-
пан Румовский, Василий Зуев, Тимофей Малыгин, Никита Соколов,
Петр Иноходцев, Василий Севергин и многие другие. Выражая
и отстаивая насущные национальные интересы народа, они продол-
жали и развертывали борьбу за передовую культуру и пауку.
Реакционеры погубили академический университет и гимназию,
созданию которых Ломоносов отдал столько сил и времени, но заду-
шить передовую русскую культуру и науку они были бессильны,
как бессильны они были, несмотря на все репрессии, сломить борьбу
народа против самодержавия и крепостничества.
Одним из важнейших центров в стране, где было подхвачено
поднятое Ломоносовым знамя борьбы за передовую материалисти-
ческую науку, за демократические принципы образования, за раз-
витие освободительного патриотического направления в русской
культуре, был созданный по инициативе Ломоносова Московский
университет.
1 Арх. АН СССР, ф. Зон. 1, д. 828, лл. 404, 409.
2 Д. А. Толстой. Академическая гимназия в XVIII столетии,
СПб., 1885, стр. 66—67.
» Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 828, л. 145,
Ломоносов бил великий человек. Он
создал первый университет. Он, луч-
ше сказать, сам был первым нашим
университетом.
А. С. Пушкин
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПРОЕКТ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
К середине XVIII века создание национального центра высшего
образования в России превратилось в задачу большого государ-
ственного значения. Заслугой Ломоносова является то, что он не
только понял общегосударственное, национальное значение этой
задачи, но и добился ее осуществления.
Ломоносов правильно понял, какие преимущества для работы
университета дает его основание не в Петербурге, а в Москве. Москва
была инициатором объединения русского народа в единое националь-
ное государство и его освобождения от иноземного гнета. Она явля-
лась многовековым центром русской культуры и просвещения.
В середине XVIII века Москва являлась центром всероссийского
рынка и была тесно связана со всеми районами страны. Она была
одним из самых важных в стране центров развивавшегося мануфак-
турного производства. Ее торговые обороты быстро возрастали.
Москва была огромным городом, большинство населения которого
составляли «разночинцы». В Москве не было такого наплыва инозем-
ных проходимцев, как в Петербурге*. Все это создавало для осно-
вания и работы университета условия более благоприятные, чем
в Петербурге. .... .. i
lot
Пламенный патриот, великолепный знаток прошлого своей
Родины, Ломоносов прекрасно понимал место и значение Москвы
в истории и жизни страны. Он сам начинал свою учебу в Москве,
и это помогло ему убедительно обосновать выгоды основания универ-
ситета именно в Москве. В «доношении», представленном в Сенат, ука-
зывалось, что основание университета в Москве «тем удобнее быть
кажется» по следующим причинам: 1) в Москве живет огромное число
дворян и разночинцев, 2) Москва занимает исключительно удобное
положение по отношению ко всем частям страны, 3) содержание сту-
дентов и гимназистов обойдется в Москве дешевле, чем в Петербурге,
4) в Москве большая возможность получить значительное число свое-
коштных студентов, так как они легко могут найти там квартиры,
5) то обстоятельство, что многие стремятся дать своим детям обра-
зование и не останавливаются перед расходами по найму учителей-
иностранцев, «которые не токмо учить наукам не могут, но и сами
тому никакого начала не имеют», говорит как о необходимости созда-
ния университета, так и о наличии условий для его деятельности1.
Ломоносов понимал, что в существующих условиях он мог
добиться осуществления своих предложений только в том случае,
если будет действовать через лиц, обладавших значительной властью
и влиянием. Он понимал, что без поддержки вельмож его предста-
вления, как бы ни было велико их значение, утонут в море канцеляр-
ской переписки, либо будут лежать без движения в одной из колле-
гий или канцелярий. Так было и в вопросе об основании Московского
университета. Ломоносов воспользовался помощью И. И. Шувалова
для осуществления мероприятия, которое являлось жизненно необ-
ходимым для страны.
Шувалов бесспорно сыграл известную роль в осуществлении
плана Ломоносова по основанию Московского университета. Без его
помощи эта работа никогда не была бы осуществлена так быстро.
Дворянские и буржуазные историки видели в этом доказательство
того, что Шувалов был единомышленником, другом, покровителем
и учеником Ломоносова, что он использовал свою власть и свое
положение для бескорыстного служения делу распространения
науки и просвещения в России. Так, с некоторыми поправками рас-
сматривают этот вопрос и авторы ряда исследований, вышедших уже
в советское время2. Легенда об исключительной роли Шувалова
® развитии русской национальной культуры и просвещения возникла
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 4.
8 Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 6; Меншуткин, стр. 100—106;
Бахрушин, стр. 8—10: М. Сизова. Михайло Ломоносов, «Молодая
Гвардия», 1951, стр. 383—408.
J02
в дворянской и буржуазной литературе не случайно. Она имела
своей целью доказать, что развитие русской культуры происходило
при активной поддержке и помощи самодержавия. Распространение
этой легенды в работах советских ученых является либо перепевом
буржуазных концепций, либо их некритическим использованием.
И. И. Шувалов представляет собой одну из интереснейших фигур
дворянской России середины XVIII века. Выходец из мелкопомест-
ного дворянства, он превратился во всесильного фаворита. Вольтер
был очень близок к истине, когда назвал его человеком, который «в те-
чение пятнадцати летнеограниченно управлял империей протяжением
в две тысячи лье»1. Можно только удивляться живучести версии о том,
что «предоставив своему двоюродному брату П. И. Шувалову сферу
государственных дел, он предпочел более скромную и, вместе с тем,
более лестную роль мецената и покровителя наук и искусства»* 2.
В действительности Шуваловы держали в своих руках все нити госу-
дарственного управления. Руководство внутренней политикой осу-
ществляли Петр и Александр Шуваловы. Иван Шувалов играл очень
крупную роль в направлении внешней политики России, особенно
после отстранения А. П. Бестужева-Рюмина3. «Власть его так вели-
ка, что иногда нет возможности ей противодействовать»4,—писал
А. П. Бестужев-Рюмин английскому послу. Генерал-прокурор Сената
Глебов и государственный канцлер М. Воронцов были ставленниками
Шуваловых и покорными исполнителями их воли. Достаточно ска-
зать, что М. Воронцов отчитывался перед И. И. Шуваловым и держал
себя с ним как приказчик перед барином. Его письма к И. И. Шува-
лову переполнены униженными просьбами, сообщениями важней-
ших политических новостей и вопросами о том, как Шувалов при-
кажет ему действовать в том или другом вопросе5.
Никогда серьезно не интересовавшийся никакими науками и
искусствами Шувалов не шел дальше увлечения французскими
романами. Изнеженный, капризный и ленивый, в страсти к нарядам
не уступавший ни одной моднице, он был в глазах современников
наиболее ярким олицетворением тех представителей аристократии,
которые получили название «петиметров». В его мировоззрении
и деятельности сочетались либерально-просветительская фразеоло-
гия, аристократически-салонная болтовня и обычное крепостниче-
* «Литературное наследство» 29/30, М., 1937, стр. 160.
2 С. В. Бахрушин, стр. 8.
8 См. «Русская беседа», 1857, № 1, стр. 10; «Русский Архив», 1867,
стр. 67—69.
4 «Русский Архив» 1864, стр. 286.
6 См. Архив князя Воронкова, тт. VI, XXXII; «Русский Архив», 1864,
стр. 266—292, 348—394; 1867, стр. 67—69; 1870, стр. 1398—1401.
103
ство. Переписываясь с французскими просветителями, он кокетни-
чал своим «свободомыслием», объявлял себя их учеником и выслуши-
вал требования Гельвеция «поощрять свободную мысль и не давать
ножницам суеверия и богословия подрезать духу крылья»1. Одновре-
менно он заботился о том, чтобы с первого дня существования универ-
ситета студентам и гимназистам регулярно преподавался катехизис,
и настойчиво хлопотал об этом перед синодом1 2. Он возмущался тем
«вредом в правах», которое причиняет «даже до простых людей»
«чтение сочинений Вольтера и энциклопедистов, устремившихся
истреблять законы христовы» и требовал сурового наказания тех,
кто выступает против догматов церкви3.
Шувалов выступал в роли «Северного Мецената», покровителя
наук, литературы и искусства в России, покровителя Ломоносова
и исполнителя его замыслов. Одновременно с этим он выдвигал
и поощрял придворного проповедника Гедеона Криновского, рьяно
нападавшего в своих проповедях на науку и особенно на Ломоно-
сова4.
Показной «патриотизм» Шувалова преспокойно уживался с гал-
ломанией и космополитизмом. На средства Шувалова его секретарь,
один из самых активных проповедников масонства, барон Чюди
издавал на французском языке журнал «Lecameleon 1 itteraire», исполь-
зовавшийся Шуваловым для беззастенчивой саморекламы. В про-
граммной статье, которой открывался первый номер журнала, Чюди
прямо заявлял, что космополитизм является его символом веры5.
Он энергично выступал против атеизма и печатал «научные» статьи
«о философском камне алхимиков» и т. п. Не удивительно, что Ломо-
носов был очень недоволен, когда его похвальное слово Петру в пло-
хом переводе Чюди появилось в этом журнальчике6. Шувалов пере-
писывался с доброй половиной аристократов Европы и почти 15 лет
пробыл за границей, проводя время в аристократических гостиных
Франции, Англии, Италии и Австрии. Там он чувствовал себя как
рыба в воде и неизменно встречал самый радушный прием. К нему
как нельзя лучше подходит характеристика русских помещиков,
данная И. В. Сталиным. «В Европе многие представляют себе людей
в СССР по-старинке, думая, что в России живут люди, во-первых,
1 «Литературное наследство», т. 29/30, М., 1937, стр. 270.
* См. ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 150, лл. 1, 10, 55—71; оп. 90, д. 143.
лл. 1—4; д. 313, л. 22.
8 Архив Воронцова, т. VI, стр. 305.
4 Архив АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 198, лл. 29—85.
5 «Известия АН СССР», отд. гуманитарных наук, 1929, № 1, стр. 26,
см. также стр. 31, 33—34 и др.
• Ломоносов. Соч., т. IV, Комментарии, стр. 362.
104
Письмо М. В. Ломоносова к II. И. Шувалову об учреждении Московского
университета (июнь—июль 1754 года)
Архив АН СССР
г.
покорные, во-вторых, ленивые. Это устарелое и в корне неправиль-
ное представление. Оно создалось в Европе с тех времён, когда стали
наезжать в Париж русские помещики, транжирили там награблен-
ные деньги и бездельничали. Это были действительно безвольные
и никчёмные люди»1. Шувалов разыгрывал роль «друга философов»
и переписывался с Вольтером, Гельвецием, Д’Аламбером и Бюффо-
ном, но это было в действительности тем же самым «отвратительным
фиглярством в сношениях с философами», о котором писал Пушкин,
характеризуя Екатерину II. Отнюдь не случайно Екатерина и Павел
награждали его высшими орденами и чинами и жаловали ему тысячи
крепостных как раз тогда, когда они расправлялись с деятелями
передовой культуры. Ему устраивали торжественные приемы Бирон
и Фридрих II, римский папа и французский король. Шувалов платил
им тем же: он восхвалял «заботы» Петра III по управлению шляхет-
ским корпусом, восхищался Бироном и ставил действия Фридриха II
по управлению страной в пример всем остальным государям1 2.
Столь же мало соответствует действительности и версия об его
исключительной доброте, великодушии, уступчивости, скромности
и т. д. Шувалов был ловким и умелым интриганом, положение кото-
рого было в конечном итоге основано только на некоторых преиму-
ществах, не имеющих никакого отношения ни к науке, ни к госу-
дарственной деятельности.
Фридрих II имел все основания предупреждать Петра III об
опасности дворцового переворота со стороны Шуваловых3. Если им
не удалось осуществить замышляемый ими переворот, то причины
этого следует искать в их крайней непопулярности в гвардейских
кругах, в том, что глава их партии П. Шувалов умер через несколько
дрей после смерти Елизаветы. Даже после того, как в 1762 году Ека-
териной II был успешно осуществлен дворцовый переворот, она про-
должала опасаться интриг Шувалова и поспешила отправить его
в почетную ссылку за границу, разрешив вернуться только через
15 лет, когда он был для нее уже не опасен4.
Действительно, Шувалов кое в чем помогал Ломоносову, но
далеко не так много и далеко не так часто, как принято считать. Это
совершенно правильно подчеркнул А. Морозов: «Всеми своими успе-
хами Ломоносов был обязан не «щедротам» Елизаветы и не «покрови-
тельству» Шувалова, а самому себе, своей неустанной борьбе за все
то, что отвечало насущным нуждам и потребностям исторического
1 И. В. Сталин. Соч., т. 13, стр. ПО.
1 См. «Русская беседа», 1857, № 1, стр. 54—55, 67—69; «Литературное на-
следство», № 29/30, М., 1937, стр. 159; Ш е в ы р е в, стр. 86.
3 «Русский Архив», 1863, стр. 566—568.
4 См. «Русский Архив», 1867, стр. 90—93.
105
и культурного развития русского народа»1, Ломоносов, боровшийся
за интересы народа, видел, что «покровительство» Шувалова сплошь
и рядом ограничивается красивыми жестами: Шувалов «любит
и жалует», но от этого ни положение академии, ни положение самого
Ломоносова не становилось лучше. «Все любят, да шумахерщина»,—
с горечью замечал он в одной из своих последних записок1 2.
Не раз Ломоносову приходилось давать решительный отпор вель-
можному самодурству и высокомерию Шувалова и ему подобных,
стремившихся оскорбить и унизить великого ученого.
Ломоносов всегда сохранял чувство собственного достоинства,
независимости и благородства. С какой силой, например, звучит его
ответ Шувалову на упреки за то, что он «осмелился» противоречить
недоучившемуся вельможе А. С. Строганову. Прося ускорить
утверждение устава университета, Ломоносов не считал даже нужным
отвечать на выпады Строганова и упреки Шувалова. «По. окончании
сего только хочу искать способа и места, где бы чем реже, тем лучше
видеть было персон высокородных, которые мне низкою моею поро-
дою попрекают, видя меня как бельмо на глазе, хотя я своей чести
достиг не слепым счастием, но данным мне от бога талантом, трудо-
любием и терпением крайней бедности добровольно для учения»3 4,—
писал он.
Ломоносов был подлинным основателем Московского универси-
тета. Он был инициатором его создания, составителем его проекта
и плана. Он, по его собственным словам, «подал первую причину к
основанию помянутого корпуса» и «был участником при учреждении
Московского Университета»*.
Шувалов, который не только ничего не сделал, но и мешал Ломо-
носову в налаживании работы университета при Академии наук,
1 А. Морозов, стр. 411—412.
2 См. Ломоносов. Соч., т. V1H, стр. 110; В. П а с с е к. Очерки Рос-
сии, т. 11, стр. 40.
’Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 690; см. также,
стр. 692—697; А. С. Пушкин. Соч. в одном томе, Гослитиздат, 1949, стр. 773—
774,779—780. Правильно показывая дворянскую направленность деятельности
Шувалова, Н. А. Пенчко в то же время отвергает наличие у него низкопок-
лонства (стр. 21). называет его активным деятелем русской культуры и искус-
ства. считает Ломоносова «руководителем и советчиком» Шувалова и даже
говорит о сильном влиянии Ломоносова на Шувалова (стр. 22). Рассматривая
вопрос о борьбе Ломоносова в Академии Наук, Пенчко утверждает, что Шува-
лов был «неспособен» ему помочь и считал «неудобным вмешиваться в дела
департамента Разумовского» (стр. 23—24). Неправильно рассматривает автор
вопрос об отношении Шувалова к церкви (стр. 35). Эти и ряд подобных при-
меров говорят о том. что автор этой серьезной книги еще не пересмотрел пол-
ностью прежнюю точку зрения на Шувалова.
4 Ла манский, стр. 69 (курсив мой.—М.Б.).
106
на этот раз энергично поддерживал его проект и добился быстрого
его осуществления. Причина этого проста. С одной стороны, необ-
ходимость университета для государственных нужд была совершенно
очевидна. С другой—это позволяло Шуваловым вообще и И. И. Шува-
лову в особенности упрочить свое положение. Это, наконец, созда-
вало определенную базу для просветительской демагогии и заигры-
вания с философами и писателями Европы.
Но Шувалов не просто поддержал проект Ломоносова и помог
его осуществлению. Он присвоил себе славу «изобретателя сего
полезного дела». Ни в официальных документах, представленных
в Сенат, ни в речах, произнесенных на открытии университета, имя
Ломоносова даже не было упомянуто1. Это отнюдь не было результа-
том случайности. Думавшему лишь о своекорыстных целях Шувалову
было невыгодно, чтобы стала широко известна роль Ломоносова
в основании университета. Поэтому даже через 30 лет, когда Акаде-
мия издавала посмертное собрание сочинений Ломоносова и Шувалов
передавал его письма для опубликования, он скрыл знаменитое
письмо об основании Московского университета. Точно так же не
были им переданы в печать и 14 других писем Ломоносова, в том
числе письма о столкновении со Строгановым, письмо о попытках
Шувалова «примирить» его с Сумароковым и другие. Шувалов пере-
дал в печать только то, что могло упрочить за ним славу «друга
и покровителя» Ломоносова и скрыл все, что было невыгодно для
этой славы. Ломоносовское письмо об основании Московского уни-
верситета впервые увидело свет только через 70 лет после того, как
оно было написано1 2.
Официальные поэты и ораторы на все лады восхваляли Елизавету
и Шувалова «за их мудрый поступок». По случаю открытия универ-
ситета была выбита медаль с изображением Елизаветы. Открытие
университета сопровождалось иллюминацией в честь Елизаветы
и Шувалова3. Ни одно торжество в университете не обходилось без
1 См. ПСЗ, т. XIV, № 10346; Сенатский архив, т. XII, стр. 317—332;
«Ученые записки Московского университета», 1834, т. IV,стр.331—332. «Чтения»,
1867, кн. 3. стр. 105; «Русский архив», 1874, стр. 1453—1456; Речи и стихи,
произнесенные 30 июня 1805 г , стр. 9; И. Петров. Сб. законов о медицин-
ском образовании, т. II, стр. 262—263 и мн. др.
2 «Московский Наблюдатель», 1825, ч. V, № 18, стр. 132. В свете сказан-
ного вызывают возражения похвалы Л. Б. Модзалевского по адресу И. И. Шу-
валова за то, что он передал в печать письма Ломоносова. См. Ломоно-
сов. Соч., т. VIII, стр. 6. Шувалов не передал письма от 3/1II и 3/Х 1752 г.,
1/X, 16/Х 1753 г., 4/1, июля 1754 г., 10/III, 12/111 1755 г., 2/IX, 23/IX,
27/IX, 1757 г., января. 3/111, 17/111, 20/111 1760 г., 19/1 1761 г. Не заметить
тенденциозного подбора этих писем нельзя.
3 «СПб. ведомости», 1755, № 39.
107
восхваления Елизаветы и Шувалова, как его основателей. Возвра-
щение Шувалова из-за границы и его смерть были отмечены в универ-
ситете специальными заседаниями и выпуском сборников стихов
и речей. В то же время о смерти Ломоносова в «Московских Ведо-
мостях» не появилось ни единой строчки. Через 60 с лишним лет
после основания в отчете за 1822/23 учебный год говорилось, что
Московский университет «священным долгом почел, в воспоми-
нание бессмертной основательницы его, кроткой Елизаветы, и высо-
кой покровительницы оного великой Екатерины, украсить портре-
тами их свою большую аудиторию, в которою также поставлен
портрет незабвенного Шувалова, первого куратора и учредителя
университета»1. О помещении же портрета Ломоносова — истин-
ного создателя университета, не было и речи. Даже после того
как в 1825 году было опубликовано ломоносовское письмо, ему
продолжали отводить только третье место в создании уни-
верситета.
Летом 1754 года «к великой своей радости» Ломоносов получил
от И. Шувалова черновой проект «доношения» в Сенат относительно
основания университета в Москве. Об этом Шувалов уже говорил
ему раньше, но Ломоносов знал цену подобных обещаний. Поэтому
только получив письменное подтверждение, Ломоносов смог
написать, что теперь он окончательно «уверился, что объявленное
мне словесно предприятие подлинно в действо произвести намери-
лись к приращению наук, следовательно к истинной пользе и славе
отечества»1 2 (стр. 275).
О том, что инициатором основания университета в Москве был
Ломоносов, убедительно говорит вся его предшествующая деятель-
ность. Об этом же совершенно недвусмысленно писал и сам Ломоно-
сов, указывавший, что он первую причину «подал к основанию сего
корпуса». Отвечая Шувалову, он писал: «Главное мое основание,
сообщенное Вашему превосходительству, весьма помнить должно»
(стр. 275) и излагал основные принципы проекта университета.
«Сообщенное», т. е. уже сообщенное до письма Шувалова. Поэтому
письмо в вопросе об основании университета было не началом действий
Ломоносова в этом направлении, а лишь письменным оформлением
того, что, очевидно, уже не раз говорилось им Шувалову.
Ответ Ломоносова на шуваловское письмо очень ярко показы-
вает, насколько чужды были ему своекорыстные интересы. Он думал
1 «Отчет Московского университета за 1822—23 гг.», стр. 63.
2 Поскольку письмо Ломоносова И. И. Шувалову относительно основания
университета полностью печатается в приложении, то ссылки на него даются
в тексте с указанием страниц настоящей книги.
10$
только о «пользе и славе отечества» и поэтому не только соглашался
уступить осуществление своей любимой идеи Шувалову, но и излагал
ему основные принципы, на которых должен быть построен план
будущего университета. Он знал, что Шувалов присвоит авторство,
но боялся не этого, а другого: того, что Шувалов представит такой
проект устава и штатов университета, которые погубят его еще при
рождении. Он боялся, что Шувалов возьмет за основу регламент
академии 1747 года и тогда вместо центра национальной культуры
и рассадника просвещения страна получит второе издание академи-
ческого университета. «Советуя не торопиться, чтобы после не пере-
делывать», Ломоносов указывал, что план и штаты университета
должны быть составлены так, чтобы они могли служить «во все
будущие роды» (стр. 275). Кто-кто, а Ломоносов прекрасно знал,
до чего трудны и зачастую безуспешны попытки изменить уже утвер-
жденное Сенатом. Поэтому он и сообщал Шувалову основные прин-
ципы, на которых должен быть построен проект университета.
Рассматривая их, мы видим, что они полностью совпадают с теми
требованиями, которые выдвигал Ломоносов и до, и после этого
в Академии Наук. Не ограничиваясь сообщением этих принципов,
он писал Шувалову: «Ежели дней полдесятка обождать можно, то я
целой полной план предложить могу». Совершенно очевидно, что
«полдесятка дней» на составление «целого и полного плана» универ-
ситета могло быть Ломоносову достаточно только потому, что он
давно думал над этими вопросами, давно работал над составлением
проекта, и речь шла по существу не столько о составлении нового
плана, сколько об оформлении давно продуманного. В результате
родился проект Московского университета, в основу которого легли
принципы, изложенные Ломоносовым в письме к Шувалову, которые
мы узнаем в ряде пунктов и предложений этого проекта. Но анали-
зируя его, мы обнаруживаем ряд пунктов, не только не являющихся
требованиями Ломоносова, но прямо противоречащим им. Одновре-
менно с этим мы не находим в проекте ряда требований Ломоносова,
которые он энергично отстаивал в академии.
Шувалов не только присвоил себе авторство проекта и славу
создателя университета. Он значительно испортил ломоносовский
проект, внеся в него ряд положений, против которых с такой страстью
боролся Ломоносов п другие передовые русские ученые в Академии
Наук1. Исправления Шувалова были направлены на то, чтобы при-
способить проект Ломоносова к классовым интересам дворянства.
1 Этого не понял Морозов, утверждающий, что «Шувалов полностью при-
нял план, составленный Ломоносовым» (М о р о з о в, стр. 737).
109
Анализируя проект университета, мы ясно видим борьбу этих двух
тенденций, видим в ряде статей компромисс между ними и порождае-
мые этим противоречия. Проект в том виде, как он дошел до нас,
является результатом не дружеской беседы и обсуждения, а резуль-
татом борьбы1. Об остроте этой борьбы отчетливо говорит тот факт,
что почти сорок лет спустя Шувалов хорошо помнил о ней. «С ним он
составлял проект и устав Московского университета. Ломоносов
тогда много упорствовал в своих мнениях и хотел удержать вполне
образец Лейденского, с несовместными вольностями»2,—писал в
своих воспоминаниях Тимковский, излагая рассказы Шувалова.
Каковы же основные положения ломоносовского проекта, при-
давшего деятельности Московского университета то демократическое,
прогрессивное направление, которое обеспечило ему выдающуюся
роль в истории передовой русской культуры и науки?
С самого начала необходимо оговорить, что ломоносовский
проект являлся глубоко оригинальным. Он учитывал как конкретные
исторические условия, в которых создавался университет, так и те
специфические задачи, которые вставали перед ним в этих условиях.
В спорах с Шуваловым, отстаивая свои требования, Ломоносов без-
условно ссылался на опыт работы Лейденского и других западно-
европейских университетов для того, чтобы обосновать необходимость
отдельных пунктов в уставе университета. В своем письме к Шува-
лову он прямо писал: «Однако и тех совет Вашему превосходитель-
ству не бесполезен будет, которые сверх того университеты не токмо
видали, но и в них несколько лет обучались, так что их учреждения,
узаконения, обряды и обыкновения в уме их ясно и живо, как на кар-
тине, представляются» (стр. 275). Только в этом плане можно пони-
мать фразу ломоносовского письма об учреждении Московского уни-
верситета «по примеру иностранных» и только что цитированное
утверждение Тимковского.
Мы решительно отвергаем утверждения Соловьева, Иконникова,
Сыромятникова, Бахрушина и других, заявлявших, что проект Мос-
ковского университета представляет собой лишь не совсем удачную
копию западноевропейских университетских уставов. Ломоносов-
ский проект был настолько же выше их, насколько его передовое
материалистическое мировоззрение и научная деятельность были
1 Эта борьба и отражение ее в проекте Московского университета по су-
ществу не нашли должного освещения в книге Н. Пенчко, хотя проекту универ-
ситета отведено две главы. Правильно анализируя проект и выявляя ломоносов-
ское содержание проекта, автор не раскрывает реакционного характера изме-
нений, внесенных Шуяаловым.
а «Русский архив», 1874, кн. I, стр. 1453 (курсив мой.—М.Б.).
110
выше погрязшей в средневековой схоластике и теологии казенной
западноевропейской науки.
Ломоносов знал, что немецкие университеты совершенно не го-
дятся в качестве образца. Раздробленная на множество мелких кня-
жеств, переживавшая застой в развитии промышленности, торговли
и ремесла, Германия представляла из себя в это время «одну гнию-
щую и разлагающуюся массу», где «никто не чувствовал себя хорошо».
Сотни мелких князьков установили режим дикого произвола и бес-
чинства, грабили и разоряли страну. Дворянство «относилось к на-
роду с большим пренебрежением, чем к собакам, и выжимало воз-
можно больше денег из труда своих крепостных»1. Трусливая и неспо-
собная к сколько-нибудь решительным выступлениям буржуазия
покорно плелась в хвосте у дворянства, преследуя всякое проявле-
ние свободной мысли. Неудивительно, что в этих условиях в немец-
ких университетах господствовала затхлая атмосфера ханжества,
лицемерия и средневековой схоластики. Главным факультетом в них
продолжал оставаться богословский. Профессора богословия зада-
вали тон и зачастую определяли направление учебной и научной
работы университетов. Рядом с враждебными ко всеми новому бого-
словами стояли занимавшиеся заумной и бесплодной казуистикой
юристы. О научном уровне немецких университетов легко составить
представление, если учесть, что среди трудов членов университетов
и академий видное место занимали труды по магии, колдовству,
астрологии, алхимии. В университетской науке Германии того
времени наблюдался крайний упадок экспериментальной исследова-
тельской работы. Отсталость немецкой университетской науки в се-
редине XVIII века ярко выражалась в том, что ее вершиной являлось
«вольфианство», которое, по правильной характеристике А. Морозо-
ва, «противостояло передовым тенденциям идеологического разви-
тия—смелому антифеодальному натиску энциклопедистов, материа-
листической философии и свободной от богословского закваса эмпи-
рической науке». Что же касается самого Вольфа, то он «как бы
изобрел «новую схоластику», которая была не только тесно связана
со старой религиозной схоластикой, но и стремилась вобрать в себя
материал новой опытной науки»2.
В отличие от немецких и других западноевропейских универси-
тов, Ломоносов настаивает на подчеркнуто светском характере
преподавания в Московском университете. В нем не только отсутст-
вовал богословский факультет, но даже изучение богословия не
предусматривалось. «Хотя во всяком университете кроме философ-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 5.
1 См. Морозов, стр. 206, 218.
ПТ
ских наук и юриспруденции можно такожде должны быть предла-
гаемые богословские знания, однако попечение о богословии спра-
ведливо оставляется св. синоду»—уклончиво говорилось в проекте
(§ 4)1. На деле это означало, что для изучения богословских наук
существуют духовные семинарии; в университет же им доступа нет.
Не вызывает никаких сомнений, что автором этого пункта был не
Шувалов, а Ломоносов. Нам известно отношение к религии и того,
и другого. Кроме того, формулировка пункта совпадает с тем, что
писал Ломоносов еще в 1748 г. «в университете неотменно должно
быть трем факультетам: юридическому, медицинскому и философ-
скому (богословский оставляю синодальным училищам)»1 2.
Этот пункт проекта имел огромное прогрессивное значение. Он
способствовал освобождению науки от религиозных пут и создавал
более благоприятные условия для развития материализма3.
Одновременно с этим проект показывает, что Ломоносову не уда-
лось добиться осуществления всех своих требований в этом вопросе.
Известно, что он настаивал не только на изгнании теологии из учеб-
ных заведений, но и на решительном запрещении церковникам вме-
шиваться в дела науки и выступать против теорий и открытий,
противоречащих «священному писанию». «Духовенству к учениям
правду физическую для пользы и просвещения показующим не при-
вязываться, а особливо не ругать наук в проповедях»4,—писал он.
Это требование Ломоносова не вошло в проект, конечно, потому,
что на него никак не мог согласиться Шувалов, старательно забо-
тившийся, чтобы в речах и книгах профессоров университета не было
ничего противоречащего религиозным догмам.
Насколько необходимо и правильно было требование Ломоносова,
убедительно показывает выговор, полученный Иваном Третьяковым
за то, что он 22 апреля 1768 года произнес речь, полную самых резких
выпадов против церкви и той крайне вредной роли, которую играла
она по отношению к науке5. Еще более ярко об этом говорит осужде-
1 Так как текст «Проекта университета» дается в приложении, то ссылки
на него даются в тексте с указанием в скобках параграфа устава.
2 Пекарский, стр. 384.
8 Прогрессивное значение отсутствия в Московском университете бого-
словского факультета становится особенно очевидно, если учесть, что в Афин-
ском, Белградском, Софийском, Бухарестском, Черновицком и других универси-
тетах, основанных уже в XIX веке и даже во второй его половине, были
учреждены богословские факультеты.
4 См. Билярский, стр. 418.
5 См. И. А. Т р е т ь я к о в. Слово о происшествии и учреждении универ-
ситетов в Европе, «Речи, произнесенные в торжественных собраниях Москов-
ского Университета русскими профессорами оного», т. II, М., 1820, стр. 134—166;
(в дальнейшем «Речи»).
112
ние и публичное сожжение атеистической диссертации Дмитрия
Аничкова по доносу духовных и светских реакционеров в 1769 году.
Представители реакционной науки никак не могли примириться
с отсутствием богословского факультета. В их глазах это было одним
ив главных «пороков» Московского университета и они неоднократно
требовали его учреждения. Об этом говорил проект устава, состав-
ленный в 1765 году Керштенсом и другими профессорами.
Даже получив прямое указание Сената составлять устав из ра-
счета 3-х факультетов, они продолжали отстаивать необходимость
богословского факультета и снова представили смету на него. Созда-
ние богословского факультета в Московском и Батуринском универ-
ситетах считал необходимым профессор-юрист Дилтей. Об этом же
писали Миллер и неизвестный автор обширного проекта на фран-
цузском языке. Учреждение богословского факультета в существую-
щих и впредь создаваемых университетах предусматривала и Комис-
сия по составлению нового Уложения1.
В 60—70-х годах XVIII века в правительственных кругах при
активном участии Теплова подготовлялось открытие богословского
факультета в Московском университете. Дело зашло так далеко, что
специально готовились и подбирались кадры ученых попов, пред-
назначавшихся в профессора этого факультета2. Число подобных
примеров можно значительно умножить.
Отстаивая подчеркнуто светский характер преподавания в осно-
ванном по его инициативе Московском университете, Ломоносов выра-
жал интересы народа, боровшегося против крепостничества, в системе
которого видное место принадлежало церкви. Отстаивая светский
характер преподавания, Ломоносов опирался на национальные
черты русского народа, никогда не отличавшегося глубокой рели-
гиозностью. Характерно, что в России все наиболее острые выступле-
ния народа против своих угнетателей имели ярко выраженную
социальную окраску и были лишены той религиозной оболочки,
в которой выступала борьба народных масс на Западе.
Крупным, достоинством ломоносовского проекта было то, что он
предусматривал деление на факультеты. Отсутствие факультетов
в академическом университете крайне мешало подготовке квалифи-
цированных специалистов. Характерно, что составленный Тепловым
1 См. ЦГАДА, ф. 261, д. 5478, лл. 115, 143—144, 290, 297; «Чтения», 1875,
кн. II, отд. V, стр. 190, 192, 199; «Записки историко-филолог. ф-та СПб. ун-та»,
1910, вып. 1, стр. 31, 38, 41, 145; ЦГАДА, р. XVII, д. 82.
’ См. ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 46, д. 141; оп. 90, д. 279; оп. 24, д. 361; см. также
А. И. Забелин. Проект богословского ф-та при Екатерине II, «Вестник
Европы», 1873, № 11, стр. 300—317.
8 м. Т. Белявский
1J3
значительно позднее проект Батуринского университета не преду-
сматривал деления на факультеты. Требование установления факуль-
тетов было всегда одним из основных требований Ломоносова. Наи-
большее место в его письме к Шувалову занимал как раз вопрос
о 3-х факультетах университета. «Профессоров в полном Универси-
тете меньше двенатцати быть не может, в трех факультетах»,—писал
он (стр. 276) и указывал далее, какие профессора должны быть
в составе Московского университета.
«В Юридическом три. I) Профессор всей юриспруденции вообще,
который учить должен натуральные и народные права, так же и
узаконения Римской древней и новой империи. II) Профессор юрис-
пруденции Российской, который кроме вышеописанных должён знать
и преподавать внутренние государственные права. III) Профессор
политики, который должен показывать взаимные поведения, союзы
и поступки государств и государей между собою, как были в про-
шедшие веки и как состоят в нынешнее время» (стр. 276). Вся эта
часть ломоносовского письма, относящаяся к юридическому факуль-
тету, дословно вошла в проект. Необходимо обратить внимание на то
обстоятельство, что ломоносовский проект предусматривал изучение
русского права. В Академии Наук этому вопросу никогда не уделя-
лось достаточного внимания. Правда, Штрубе-де-Пирмонт пытался
стряпать компиляторские статейки по древнему русскому праву,
но в академическом университете русское право не изучалось. Не
предусматривали этого ни Теплов в своем проекте Батуринского
университета, ни некий Крейдеман, которому было в 1784 году пору-
чено составить планы предполагавшихся 6 университетов. В плане
Крейдемана предусмотрено изучение истории, географии, права...
Германии, изучение же истории, географии и права России он считал
излишним1.
Вторым факультетом по плану Ломоносова был медицинский,
охватывавший широкий круг наук естественного цикла. Проект
университета полностью повторял соответствующее место письма
Ломоносова, лишь уточняя, чему должен обучать каждый из 3-х
профессоров этого факультета: химии, натуральной истории и ана-
томии. Такой совершенно неприемлемый и даже непонятный в совре-
менных условиях состав медицинского факультета целиком соответ-
ствовал крайне слабой дифференциации наук в то время. Проект
Ломоносова вполне соответствовал уровню современной ему науки.
Историки науки, обвинявшие Ломоносова в недооценке химии, в
превращении ее в придаток медицинского факультета и ограничение
1 См. «Чтения», 1863, кн. II, отд V, стр. 67—85; М. И. С у х о м л и-
н о в. Исследования и статьи по русской литературе, СПБ, 1889, т. 1, стр. 51.
114
ее главным образом «аптекарским делом», совершенно не правы1.
При тогдашнем состоянии науки не могло быть и речи о создании
отдельного химического факультета. Что же касается второго обви-
нения, то оно основано просто на незнании действительного положе-
ния химии в Московском университете в первые десятилетия его
существования. Как показывают дошедшие до нас документы, Мос-
ковский университет с первых лет своего существования располагал
хорошей для того времени химической лабораторией, в которой,
судя по ее описи 1770 г., имелись необходимые приборы и реактивы
для занятия в первую очередь горной и пробирной химией1 2. Резуль-
татом этого было то, что подготовленные университетом химики напра-
влялись на горные заводы Урала и Алтая. Лишь в результате того,
что преподавание химии в университете было сосредоточено в руках
профессоров, в центре научных и учебных интересов которых стояла
медицина, преподавание химии пошло постепенно по линии превра-
щения ее в прикладную науку. Но в этом ломоносовский проект уни-
верситета абсолютно не повинен.
Третьим факультетом по плану Ломоносова был философский.
Он еще больше отличался от современного, чем медицинский, и по
изучаемым предметам, и по тем задачам, которые перед ним стояли.
Все студенты, поступавшие в университет, обязаны были вне зави-
симости от того, по какому предмету они хотели специализироваться,
начинать с философского факультета. Студенты должны были
обучаться на «философском факультете, по крайней мере три года,
для приготовления себя к вышним факультетам, или к вышнему ж
философскому классу, учрежденному для подробнейшего познания
и совершенной твердости в одной или в некоторых из множества наук,
философский факультет составляющих, как то в вышней матема-
тике, физике, механике, экономии и пр. А в вышних факультетах
имеют оныя курс свой кончить в четыре года»3. Такое построение
обучения было в середине XVIII века вполне оправдано. «Своеобра-
зие развития философии заключается в том, что от неё, по мере раз-
вития научных знаний о природе и обществе, отпочковывались одна
за другой положительные науки. Следовательно, область философии
непрерывно сокращалась за счет развития положительных наук...»4,—
говорил А. А. Жданов в своем выступлении на философской дискус-
сии. К середине XVIII века этот процесс отпочковывания был еще
1 См., например, «Ученые записки МГУ», 1940, вып. 53, стр. 3—4.
2 «Протоколы Университетской конференции», т. XIV, лл. 155—164.
3 ЦГАДА, р. XVII, д. 48, л. 16.
4 А. А. Жданов. Выступление на дискуссии по книге Г. Ф. Алс
ксандрова 24 июня 1947 года, Госполитиздат, 1951, стр. 10.
8* 113
далек от завершения. Поэтому в письме Ломоносова Шувалову в
числе 6 профессоров философского факультета были предусмотрены:
«1) Профессор философии. 2) физики. 3) оратории. 4) поэзии. 5) исто-
рии. .6) древностей и критики» (стр. 276). Раздел о философском фа-
культете претерпел наибольшие изменения в проекте. Несмотря на
указание Ломоносова, что 12 профессоров является минимальным
числом, Шувалов сократил число профессоров философского факуль-
тета до трех: философию он объединил с физикой, ораторию с поэ-
зией, историю с древностями и критикой, добавив к истории еще
и геральдику (весьма характерное для дворянской идеологии Шува-
лова добавление) (стр. 276). В окончательном тексте проекта Ломо-
носову удалось отстоять физику, но профессоров по гуманитарным
наукам на философском факультете было предусмотрено всего 2 че-
ловека.
Опыт работы Московского университета очень скоро показал,
что число профессоров на философском факультете нужно было не
уменьшать, а увеличивать. Профессорская конференция и админи-
страция университета была вынуждена неоднократно просить об
увеличении числа профессоров на философском факультете до 6 и
добавления к ним 3 экстраординарных профессоров, так как философ-
ский факультет, «кроме философских, включает все математические,
экономические, исторические, политические и так называемые словес-
ные науки»1. Десятки раз обращался университет с просьбами о пере-
смотре штата, но Екатерина, щедро раздаривавшая своим фаворитам
и приближенным сотни тысяч, экономила на единственном русском
университете. Законная просьба Московского университета так и не
была ею удовлетворена. Это еще раз подтверждает, насколько прав
был Ломоносов, писавший Шувалову: «Несмотря на то, что у нас ныне
нет довольства людей ученых, положить в плане профессоров и жало-
ванных студентов довольное число. Сначала можно пропяться теми,
сколько найдутся. Со временем комплект наберется». Он указывал,
что это гораздо лучше, чем «после как размножатся оной снова
переделывать и просить о прибавке суммы» (стр. 275).
Ломоносовский план 3 факультетов и предусмотренные им 12 ка-
федр обеспечивали подготовку квалифицированных специалистов,
необходимых стране по всем основным специальностям. Проект
Ломоносова был основан на учете потребностей страны как в лицах,
обладающих широкой общеобразовательной подготовкой, так и в
•специалистах, которые должны были работать в определенной отрасли
хозяйства, управления и культуры. Силу настоящего раздела проек-
1 ЦГАДА, ф. 261, д. 5478, л. 119, см. также лл. 143, 168; р. XVII,
д. 48, лл, 8, 12—13..
216
та Ломоносова как раз и составляло то, что он исходил не иЗ отвле-
ченных общих рассуждений, а из нужд страны.
Третьей особенностью ломоносовского проекта, коренным обра-
зом отличавшей его от всех иностранных университетов, было тоТ
что неотъемлемой составной частью университета являлась гимназия,
В тех исторических условиях это было совершенно правильно. Ломоно-
сов прекрасно понимал, что до тех пор, пока не будет решен
вопрос о гимназии, нечего и говорить о нормальной работе универ-
ситета. «При Университете необходимо должна быть Гимназия, без
которой Университет, как пашня без семян» (стр. 276),—писал он
Шувалову. В соответствии с этим гимназия рассматривалась в
проекте как необходимая составная часть университета и Занимала
в нем видное место. § 28—40 проекта специально посвящены гим-
назии. О ней говорится и в ряде других параграфов, посвященных
университету в целом. Но Ломоносов не ограничился этим, им был
составлен специальный «Регламент Московской гимназии». В про-
токоле заседания Академии Наук от 15 июля 1756 года записано
следующее: «Советник Ломоносов предлагает правила, сочиненные
им для Московских гимназий, и заявляет, что он напишет в соот-
ветствии с ними правила для академической гимназии»1. В деле
«Об учреждении и существовании в первые годы университета
в Москве», находящемся в ЦГАДА, вслед за проектом Московского
университета и «Инструкцией директору Университета», идет «Регла-
мент Московских гимназий»1 2. Это несомненно и есть правила, соста-
вленные Ломоносовым и, так же как и проект, измененные и под-
писанные Шуваловым. Особенно подробно дано построение обу-
чения. Регламент гимназии четко определяет ее цели и в соот-
ветствии с этим содержание и направление ее работы. «Намерение
при заведении сих гимназий состоит в том, чтоб Российское юноше-
ство обучить первым основаниям наук, и, таким образом, пригото-
вить оное к слушанию профессорских лекций в Университете, при-
том же тем родителям, которые не намерены детей своих определить
к наукам, подается способ к обучению их иностранным языкам или
одной какой-нибудь науке, от которой им в будущем состоянии
их жития некоторая польза быть может». (Регламент, стр. 293.)
Таким образом, гимназия готовила будущих студентов и одновре-
менно с этим являлась местом, куда желающие могли отдавать своих
детей для изучения отдельных предметов по их выбору. В соответ-
1 «Протоколы заседаний конференций Академии Наук», т. II, СПб., 1899,
стр. 355.
2 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, лл. 28—42. Так как регламент гимназии печа-
тается в приложении, то ссылки на него даются в тексте.
117
ствии с этим обязательность предметов и строгая последователь'
ность в их изучении была только для гимназистов, которые обуча-
лись на казенный счет. Общего же учебного плана в современном
понятии этого слова не существовало. Для того чтобы внести в это
необходимую систему, регламент предусматривал разделение гим-
назии на 4 школы: русскую, латинскую, немецкую и французскую.
«Русская школа» это был бы, по существу, первый класс, в котором
поступившие учились читать и писать на русском и латинском язы-
ках. По окончании этой «школы» учащихся, «родители их или род-
ственники (которых.—М. Б.) при записке оных в гимназии проше-
нием объявили, что желают обучить их латинскому языку и другим
школьным наукам, тех переводить немедленно в нижний латинской
класс, а которые похотят одному только иностранному языку обу-
читься, тех потом же определить в немецкую или французскую
школу». (Регламент, стр. 293). Латинская школа делилась на три
класса. В «нижнем» изучали русскую и латинскую грамматику, зани-
мались «легкими» переводами с латинского на русский и с русского
на латинский, изучали арифметику (действия с целыми числами)
и занимались чистописанием. В «среднем» латинском классе про-
должали изучение латинского языка—перевод и толкование легких
текстов, синтаксис русского языка («российский штиль»), арифметики
(дроби) и приступали к изучению геометрии, географии и греческого
языка. Желающие могли начать изучение иностранного языка.
В «вышнем латинском» классе продолжали изучение латинского
языка («переводы и толкование трудных латинских авторов и стихо-
творцев»), арифметики, геометрии, греческого языка и начинали изу-
чение истории, генеалогии, российского стихотворства и основ рито-
рики, логики и метафизики. Аналогично этому строились и две
другие школы—немецкая и французская, с той только разницей,
что они имели не по 3 класса, а по два. Чтобы дать более ясное пред-
ставление о том, как по плану Ломоносова были организованы
занятия в гимназии, приведем для примера составленное им распи-
сание немецкой школы (см. табл, на стр. 119, 120).
При рассмотрении «порядка учения» в гимназии бросается
в глаза то внимание, которое уделяется русскому языку. Он изу-
чается во всех классах школ гимназии. Вспомним, что регламент
академии вообще не предусматривал изучения русского языка. Нет
необходимости доказывать, что авторство этого «порядка» принад-
лежит Ломоносову. От него же идет требование неуклонно соблюдать
расписание. Регламент гимназии требовал, чтобы занятия начинались
и заканчивались точно по расписанию даже в том случае, если на
занятиях присутствовал всего один ученик, чтобы «во время самого
учения ни одной минуты без дела не пропускать», чтобы все учителя
118
Нижний класс
7—11 2—4 4—6
Понедель- ник • Читать и писать по немецки и первые основания граммати- ки немецкой Правила российского правописания и пи- сать по русски Сокращенная история
Вторник тож Арифметика в целых числах Сокращенная география
Среда Школьные разговоры, вокабулы и легкие переводы Катехизис российской Свобода1
Четверг Читать и писать по немецки и притом первые основания немецкой грамматики Правила российского правописания и пи- сать по русски Сокращенная история
Пятница тож Арифметика в целых числах Сокращенная география
Суббота Школьные разговоры, вокабулы и легкие переводы Свобода
1 В часы «свободы» по средам предполагались занятия учащихся по вы-
бору: рисование, танцы, музыка, фехтование.
вели учет всем своим занятиям, успеваемости и поведению учащихся,
подавали ежемесячные ведомости об их успехах. За работой гимна-
зии должен был наблюдать особый инспектор из числа профессоров
университета. Он должен был систематически ходить на уроки для
проверки хода обучения и каждые 3 месяца проводить текущие
экзамены и записывать «все, что как в рассуждении учителей, так
и учащихся, требовать будет поправления» (Регламент, стр. 301).
В конце каждого полугодия должны были проводиться публичные
экзамены, на которых обязаны были присутствовать все профессора
университета. В результате этих экзаменов осуществлялся перевод
в старшие классы, и «производство в студенты». Такое внимание
119
Высший класс
7-11 2—4 - ' 4—6
Понедель- ник Толкование немецкого автора и переводы с немецкого на рус- ское Универсальная история и генеология Писать по не- мецки и по латыни •
Вторник Тож и переводы с рус- ского на немецкое Пространнейшая гео- графия и употребле- ние глобуса Арифметика и геометрия
Среда Штиль Российской и со- чинение на русском языке писем Универсальная История и генеология Свобода
Четверг Толкование немецкого автора и переводы с немецкого на рус- ское Пространнейшая гео- графия и употребле- ние глобуса Писать по не- мецки и по латыни
Пятница Тож и переводы с рус- ского на немецкое Катехизис российской Арифметика и геометрия
Суббота Штиль Российской и со- чинение на русском языке писем Свобода
к систематическому учету знаний учащихся также принадлежит
Ломоносову. Мы уже видели, какое значение придавал он проведе-
нию экзаменов в академической гимназии.
Обращает внимание проведенное через весь устав требование
чуткого, внимательного подхода и отношения к каждому ученику.
«И как не все ученики равную остроту и способность к учению имеют,
то и требовать не можно, чтоб оне каждой науке в равном совершен-
стве научились, чего ради учителям прилежно примечать склонность
каждого ученика»,—говорится в регламенте. Там же рекомендуется
давать учащимся темы для переводов «смотря по способности каж-
дого» (Регламент, стр. 301). Учителям и руководителям гимназии вме-
нялось в обязанность уговаривать родителей—если они «в состоянии
120
содержать своих детей при науках, чтоб не окончив учения, не
отлучали их от гимназии, дабы оне, будучи произведены в студенты,
могли продолжать науки в Университете и, таким образом, к службе
отечества и тем вящее учинить себя способными» (Регламент, стр. 300).
Поражает еще одна особенность «Регламента». В то время, когда
слова «школа» и «розга» были почти синонимами, регламент запрещал
телесные наказания в старших классах гимназии. Точно так же
запрещалось учеников «скверными словами» бранить, бить по голове,
в грудь, по спине рукою, или каким-нибудь «инструментом». «Регла-
мент» вместо телесных наказаний рекомендовал «словесные увеще-
вания», выговор. В качестве крайней меры разрешалось ставить
на колени и наказывать несколькими ударами линейки по ладоням,
«токмо чтоб по какому-нибудь пристрастию не приступать в том
надлежащей мере». Лишь в самых исключительных случаях и только
с разрешения инспектора «за великие продерзости, упрямство и
ослушение» разрешалось применять розги и карцер, письменно
извещая об этом родителей и требуя, чтобы они помогали исправить
ученика. Вообще же регламент требовал, чтобы во всех наказаниях
учителя воздерживались «сколько возможно от излишней строгости
и от всех пристрастий» (Регламент, стр. 303). Совершенно очевидно,
что такое направление раздела «о штрафах» гимназического «Регла-
мента» принадлежит не вельможе Шувалову, а Ломоносову, на гла-
зах которого не раз свистели розги в Славяно-греко-латинской
академии. Ломоносов, видевший, как истязали учащихся в акаде-
мической гимназии, решительно протестовал против применения
наказания, как основного средства воспитания.
История первых десятилетий существования Московского уни-
верситета показала, что Ломоносов был совершенно прав, придавая
решающее значение работе гимназии и отводя ей такое почетное
место в проекте. В то время как академический университет кое-как
существовал только благодаря периодическим наборам семинари-
стов, гимназия Московского университета вполне обеспечивала
его бесперебойную работу. Начиная с 1759 года, она регулярно
производила выпуски. В 1759 году было «произведено в студенты»
18 человек, а в 1760—20, в 1763-25, в 1764—23, в 1769—18 и т. д. На-
помним для сравнения, что Ломоносову в результате самой ожесто-
ченной борьбы и буквально нечеловеческих усилий удалось за 4 года
подготовить в академической гимназии лишь 20 человек студентов.
Но Ломоносов, как уже указывалось, не был единственным авто-
ром регламента гимназии. В него, так же как и в проект универси-
тета, был внесен ряд изменений Шуваловым. Учреждалась не одна
гимназия, как предлагал Ломоносов, а две: одна для дворян, другая
для разночинцев. Дворяне должны были заниматься отдельно, для
121
них было приказано «подобрать лучшие покои (классные комнаты.—
М. Б.) по их приличеству», которые же похуже—отводились разно-
чинцам. (Инструкция, введение). Дворяне-гимназисты, состоящие
на казенном содержании, получали в старших классах по 25 рублей,
в младших—по 18, разночинцы же в старших—по 15 и в младших—
по 10 рублей в год1. Гимназистов-дворян запрещалось наказывать
розгами, их могли только «бить по штанам линейкою» и т. д. Кроме
того, проект закрывал доступ в университет и гимназию крепостным.
«Понеже науки не терпят принуждения и между благороднейшими
упражнениями человеческими справедливо счисляются того ради
как в Университет, так и в Гимназию не принимать никаких крепост-
ных и помещиковых людей»,—говорилось в проекте (§ 26). Это же
старательно подчеркивалось в «Доношении» Шувалова в Сенат,
в «Регламенте гимназии» и «Инструкции директору университета».
Кто являлся автором этих пунктов, совершенно ясно. Всю свою
жизнь Ломоносов боролся за демократические принципы образования.
В намерении закрыть доступ в гимназию для людей податного сосло-
вия Ломоносов правильно видел стремление унизить русский народ
и задержать процесс ликвидации экономической и культурной отста-
лости России. Ломоносов демонстративно отказался принимать уча-
стие в заседании Академии Наук, когда, несмотря на его энергич-
ные протесты, было принято решение отделить дворян в особые
классы и создать для них привилегированные условия. При утвер-
ждении протокола этого заседания Ломоносов потребовал отмены
позорного решения. Когда после бурных споров конференция отка-
залась принять его предложение, он снова покинул заседание1 2.
Ломоносов дал уничтожающий отпор требованию закрыть в гимна-
зию доступ детям крестьян. «Удивления достойно, что не впал в ум
господину Фишеру, как знающему латынь, Гораций и другие ученые
и знатные люди в Риме, которые были выпущенные на волю из раб-
ства, когда он толь презренно уволенных помещичьих людей от
гимназии отвергает... Сих и нынешних примеров видно знать он
не хотел». Не скрывая своего возмущения, он писал, что запрещая
учиться в Академии людям податного сословия, боятся потерять
40 алтын, а не жалеют тысячи рублей на выписывание иностранцев.
Но чем виноваты состоящие в подушном окладе? «Довольно б и того
выключения, чтоб не принимать детей холопских»3,—с горечью
спрашивал Ломоносов.
1 Рукописное отделение б-ки им. Горького, «Расписание жалования на гим-
назию».
2 См. «Протоколы конференции Академии Наук», т. II, стр. 356.
3 Пекарский, стр. 573, 674.
122
Взгляды Шувалова мало отличались от взглядов Миллера,
Фишера, Шумахера и им подобных, требовавших запрещения до-
ступа в университет и гимназию лицам податного сословия. Он счи-
тал главной задачей воспитать «истинного христианина, верного
раба и честного человека»1. Исходя из таких крепостнических уста-
новок, Шувалов не допускал возможности допуска в университет
крепостных. «Что касается до впущения в университет крепостных
людей, то хоть уважение к общему праву человечества при первом
виде кажется и не позволяет исключать никакого состояния людей
в приобретении просвещения, однако есть в обществе причины коих
отвратить почти невозможно. 1) Существо самое университета есть
соединение наук свободных. Сие нарицание присвоено ему потому,
что науки во все времена по общему мнению были участием людей
свободою пользующихся. 2) Университет для преуспевания в учении
имеет свои степени и произвождение, которые не согласуются со
званием крепостных людей; но они и сами через учение познав цену
вольности возчувствуют более свое униженное состояние. 3) Отцы
детей благородных и свободных не согласятся чтоб дети их смешаны
были с детьми крепостных. 4) Разные училища своими регламентами
показывают свободу состояния учащихся не говоря о многих еще
неудобствах по сему учреждению. Впрочем ныне всякого состоянию
юношество может пользоваться первоначальным учением»1 2 3. Так
писал Шувалой через 30 лет после основания Московского универ-
ситета, отстаивая запрещение крепостным доступа в университет.
Оставляя «юношеству всякого состояния» «первоначальное уче-
ние», Шувалов рассматривал школу лишь как средство натаскивания
покорных и расторопных рабов. «Настоящее» же образование он
считал привилегией дворянства. Поэтому всю свою деятельность
по управлению университетом он строил так, чтобы превратить его
в дворянский. Проекты, доношения, привилегии, указы, направлен-
ные на привлечение дворян в университет, следовали один за дру-
гим. В своих донесениях он уменьшал число разночинцев, обучав-
шихся в университете, и стремился изобразить его чисто дворянским
учебным заведением3.
1 «Чтения», 1858, кн. 3, смесь, стр. 116.
2 ЦГАДА, р. XVII, д. 48, л. 54.
3 Нам кажется явным преувеличением утверждение Н. А. Пенчко,
что в 1762 г. сам Шувалов начинает проводить политику демократизации гимна-
зии по настойчивому требованию «сверху». Назначенный в 1762 г. директором
шляхетского корпуса Шувалов стремился показать «процветание» порученного
ему учреждения. Это ему было особенно необходимо, потому что со смертью
Елизаветы он утратил свое исключительное положение. Между тем в связи с ма-
нифестом о вольности дворянства наблюдался отлив дворян из шляхетских
123
Таковы две линии в отношении состава студентов и гимназистов:
линия Шувалова и линия Ломоносова. Шувалов отстаивал интересы
крепостников и требовал осуществления сословного принципа
в образовании. Выставляемое же Ломоносовым требование бессо-
словной школы всем своим существом было направлено против кре-
постного строя. Как показал опыт истории, требование бессо-
словной школы являлось основным требованием буржуазии в области
образования* 1.
Все же Ломоносову удалось добиться больших уступок в этом
направлении, используя и ссылки на западноевропейские универси-
теты, в большинстве которых формально не было сословных огра-
ничений при поступлении. Ломоносову удалось отстоять право
податных сословий на поступление в гимназию и университет.
Кроме того, в университете дворяне и разночинцы занимались вместе
и получали одинаковое жалование.. Правда, через несколько лет
Шувалов установил, что отличившиеся дворяне награждаются золо-
той медалью, а разночинцы серебряной, но это было уже не столь
существенно. Конечно, судьба дворян, окончивших университет или
университетскую гимназию, была совершенно иной, чем судьба
разночинцев, но это без ломки всего существовавшего строя изменить
было невозможно.
Ломоносову удалось создать и отстоять проект университета,
прямо ориентировавшийся на разночинный состав. Это видно даже
в «доношении», представленном в Сенат. Указав, что дворянство может
учиться, кроме академии, еще в шляхетских корпусах, в инженерных
и артиллерийских училищах, «доношение» говорит, что для осталь-
ных дворян «м для генерального учения разночинцев» необходимо
учреждение университета в Москве. Разночинная направленность
проекта сказывается особенно сильно в том, что он предусматривал
содержание на казенный счет 20 студентов (еще до открытия универ-
ситета это число было увеличено до 30) и 100 гимназистов. С самого
начала половина мест казенного содержания была отведена для
разночинцев. Тот факт, что для дворян предусматривалась стипен-
дия, ясно говорит о том, на каких дворян был рассчитан университет.
Заинтересовать богатых дворян грошевой стипендией было невоз-
можно. Ведь даже стипендия студента составляла всего 30 рублей
в год. Дворянин же гимназист младших классов гимназии получал
корпусов. В этих особых условиях, как на сугубо временную меру, правитель-
ство и Шувалов идут на то, чтобы за счет Московского университета обеспечить
дворянами шляхетские корпуса. Но эта временная мера никак не означала
изменения политики правительства в отношении социального состава уча-
щихся Московского университета. См. Пенчко, стр. 126—127.
1 См. В. И. Ленив. Соч., т. 2, стр. 431—436.
124
всего 18 рублей. Совершенно очевидно, что проект рассчитывал на
привлечение мелкопоместного и беспоместного дворянства, по своему
имущественному положению мало отличавшегося от разночинцев.
Подтверждение этому мы находим и в шуваловской инструкции
директору, где он предлагает зачислять на казенное содержание
только тех дворян, родители которых имеют менее 50 душ крепост-
ных (Инструкция, § 4).
Конечно, от Ломоносова идут пункты, запрещающие «знатным»
являться в гимназию со шпагами, «знатным презирать тех, кто меньше
их» (Регламент, стр. 304). В проекте университета и регламенте
ость еще один пункт, который следует рассматривать как большую
победу Ломоносова. Он добился того, что устав предусматривал
возможность поступления в университет крепостных. В условиях,
когда крепостное право расцвело наиболее пышным цветом и дво-
рянство смотрело на крепостных как на скотину, это приобретало
важное значение. «Ежели который дворянин, имея у себя крепост-
ного человека сына, в котором усмотрит особливую остроту, поже-
лает ево обучить свободным наукам, оной должен наперед того
молодого человека объявить вольным и, отказавшись от всего права
и власти, которую он прежде над ним имел, дать ему увольнитель-
ное письмо...». При приеме такого ученика или студента увольни-
тельную полагалось хранить в университете, а после окончания она
выдавалась вместе с аттестатом «чтоб никаким образом никто ево
в холопство привести не мог» (§§ 26, 27). Как видим, поступление
крепостных в университет было обставлено такими условиями, кото-
рые делали эту возможность трудно осуществимой, в первую очередь
потому, что это целиком и полностью зависело от «великодушия»
помещика. Но следует обратить внимание и на вторую сторону этой
статьи проекта. Дети крепостных, попавшие в университет, переста-
вали быть крепостными и их «никто никаким образом в холопство
привести не мог». Что автором этого пункта мог быть только Ломо-
носов, не вызывает никаких сомнений. Это подтверждается и практи-
кой Ломоносова по управлению академическим университетом.
О каком-либо более или менее значительном числе крепостных,
обучавшихся в университете в первый период его существования,
нечего и говорить. Но даже при условии гибели архива университета
и отсутствии полных данных о составе его студентов и гимназистов
мы все же знаем, что такие случаи имели место. В университете учи-
лись бывшие крепостные Гаврила Журавлев и Николай Грязев1. Ше-
ны рев сообщает, что он видел «любопытные документы» о крепостном
1 См. ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, л. 15; р. XVII, д. 41, л. 13.
725
студенте Алексее Лебедеве1. Дело одного из «крепостных интел-
лигентов» недавно опубликовал профессор Сивков1 2. В Московском
университете учился известный крепостной архитектор Шереметьева
А. Ф. Миронов—один из строителей Останкинского дворца3. Даже
эти скудные сведения показывают, что подобные случаи имели
место.
Все это говорит за то, что Ломоносов своим проектом значи-
тельно содействовал тому, что в первые десятилетия жизни универ-
ситета состав его учащихся был демократическим, разночинным.
А это, в свою очередь, предопределило развитие всей работы универ-
ситета в прогрессивном, демократическом направлении.
Чтобы не возвращаться к вопросу о гимназии, необходимо отве-
тить еще на один вопрос. Почему дворянство не шло в гимназию при
Академии Наук и устремилось в гимназию Московского универси-
тета? Причина этого в том, что правильно было выбрано место для
университета. Москва не имела ни одного учебного заведения для
дворян. Кроме того, организация преподавания в Московской гим-
назии привлекала дворян возможностью изучать не все предметы,
а лишь те, которые оно считало нужным. Несмотря на крайнюю не-
полноту и ограниченность такого образования, это все же способ-
ствовало повышению общего культурного уровня и давало минималь-
ные знания, необходимые для службы. В этом причина успеха Мос-
ковской дворянской гимназии, которая уже в мае 1755 года имела
полный комплект учащихся4.
Московский университет твердо помнил завет Ломоносова: «Уни-
верситет без гимназии, как пашня без семян». В 1758—1759 году
Московским университетом была создана гимназия в Казани. Акаде-
мическая клика утверждала, что невозможно обеспечить русскими
учащимися даже единственную и притом крайне немногочисленную
гимназию, находившуюся при Академии Наук. Московский универ-
ситет на опыте своей трехлетней работы убедительно опроверг кле-
ветническую сущность этого утверждения. Число гимназистов уни-
верситета во много раз превышало первоначальные наметки. Это
давало университету твердую уверенность в успехе Казанской гим-
назии. Действительно через полгода после ее открытия в ней было
уже 116 гимназистов5.
1 Шевырев, стр. 577. Нам эти документы так и не удалось обнаружить.
3 «Исторический архив», т. V, М.—Л., 1950.
3 В. Л. Снегирев. Московское зодчество XIV—XIX веков, «Мос-
ковский рабочий», 1948, стр. 241.
4 ЦГАДА, ф. 199, д. 546, портфель 1, п. 4, лл. 4—5.
6 В. Владимиров. Историческая записка о 1-й Казанской гим-
назии, ч. 1, Казань, 1867, стр. 30.
126
Московский университет рассматривал Казанскую гимназию
как часть университета. В продолжение всего XVIII века он обеспе-
чивал ее преподавателями и учебниками. Основание гимназии в
Казани было не просто созданием третьей по счету гимназии в Рос-
сии. Это была подготовка базы, на которой вырос впоследствии
Казанский университет.
Казанская гимназия не была исключением. Московский универ-
ситет очень скоро стал основным центром подготовки учителей для
учебных заведений России.'/Недаром он с гордостью заявлял, что
к 1773 году им подготовлено 8 профессоров, 1 кандидат медицины,
учителей для Московского университета и Казанской гимназии 57
и для шляхетского корпуса—8 человек. В 1775 году университет
заявлял, что им за 20 лет существования выпущено «в учителя
и другие службы 318 студентов»1.
Московский университет не только готовил кадры учителей;
одновременно с этим он вел большую работу по проверке знаний
иностранцев, претендовавших на получение аттестата учителя1 2.
О том, каким авторитетом пользовались Московский университет
и выдаваемые им аттестаты, говорит следующий факт. В 1771 году
некий Маргас де Заммер определялся в Киевскую семинарию препо-
давать французский язык. Для этого он был обязан предварительно
получить соответствующий аттестат от Московского университета.
Кроме того, администрация академии потребовала с Заммера обяза-
тельство, что он будет учить чтению, произношению и письму «по пре-
подаваемой в Московском университете российско-французской
грамматике»3.
Говоря о Казанской гимназии и условиях, в которых она развер-
тывала свою деятельность, необходимо отметить, что она постоянно
испытывала крайнюю нужду в деньгах. При ее учреждении Шувалов
заявил, что она может с успехом существовать за счет средств, отпу-
скаемых Московскому университету4. Это столь характерное для
Шувалова заявление повлекло за собой бесчисленное количество
трудностей и для Московского университета и для Казанской гим-
назии. 2000 рублей в год, отпускавшихся университетом, нехватало
на самое необходимое. Уже в начале 1760 года, т. е. после первого
года работы гимназии, был составлен проект штата гимназии на
5040 рублей. Университет ходатайствовал об отпуске этой суммы
перед Сенатом, «чтоб Казанская гимназия не была университету
1 ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, № 20, л. 524.
« ЦГАДА, р. XVII, д. 38, лл. 56—57.
• ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 50, д. 258.
4 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, лл. 271—276.
127
в тягость». Но судьба этого штата была общая с судьбой штатов уни-
верситета1. Из Казанской гимназии шли рапорта о том, что ее дом
разваливается, что «записавшиеся в гимназии солдатские дети за
крайней бедностью, в рубищах в классы свои приходят, а по выходе из
оных многие милостынею питаются»2. Разночинцы, находившиеся на
казенном содержании, получали всего 3 рубля в год! На эти деньги
они должны были питаться и одеваться. Неудивительно, что они
ходили «в рубищах», собирали милостыню и бежали из гимназии
в солдаты.
Вопрос о Казанской гимназии интересен для истории Москов-
ского университета еще с одной стороны. Именно с ее деятельностью
связано претворение в жизнь требования Ломоносова относительно
необходимости изучения восточных языков. С 1769 года в Казанской
гимназии был основан класс татарского языка. Этот класс послужил
ядром будущего восточного отделения, созданного сначала в гимна-
зии, а позднее в Казанском университете. Несколько лет спустя
после учреждения класса татарского языка в Казанской гимназии,-
он был создан и в университете.
В этой связи необходимо отметить, что Московскому универси-
тету принадлежит честь издания азбук и грамматик на языках
народов, населявших Россию. В течение 1758—1778 годов, помимо
составления, перевода и издания грамматик немецкого, латинского,
французского и итальянского языков, была издана «Турецкая грам-
матика» (1778). Кроме того, Московский университет издал «Азбуку
грузинскую» (1758), «Грамматику чувашскую» (1770), «Азбуку татар-
ского языка» (1778).
• Тем самым русский университет оказывал практическую помощь
делу развития культуры и распространения образования среди
других народов, входивших в Российскую империю. Эта тесная
связь и помощь другим народам всегда составляла характерную черту
прогрессивного направления в русской культуре.
• Четвертой отличительной особенностью проекта, имевшей
огромное прогрессивное значение, являлось то, что Московский уни-
верситет был рассчитан на русских студентов и гимназистов, с ними
должны были работать русские профессора и учителя; они были
предназначены для удовлетворения насущных нужд России.
В «доношении» говорилось, что цель университета—подготовить
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 85—92. Проект штата Казанской гимназии
$ 15; д. 41, л. 199; ф. 261, д. 5478, л. 188.
а В. Владимиров. Историческая записка о 1-й Казанской гим-
назии, ч. 1, Казань, 1867, стр. 78.
128
«довольно национальных достойных людей в науках, которых требует
пространная... империя к разным изобретениям сокровенных в ней
вещей и ко исполнению начатых предприятий и ко учреждению
впредь по знатным городам российскими профессорами училищ»1.
В соответствии с этим изучение русского языка в гимназии зани-
мало центральное место. В университете же проект устанавливал
равноправие русского и латинского языков. Если регламент акаде-
мии предусматривал, что все лекции читаются студентам только
на латинском языке, то в проекте университета указывалось, что
лекции читаются на латинском, либо русском языке, «как по прп-
личеству материи, так и потому иностранной ли профессор или
природной русской» (§ 9). Это было исключительно важно:
ведь всего 6 лет назад состоялась первая публичная лекция на
русском языке, прочитанная Ломоносовым в Академии Наук.
Московский университет подхватил начинание Ломоносова, и
наука впервые заговорила полным голосом на русском языке.
Для того чтобы осуществить это, ученикам и последователям Ломо-
носова пришлось вести долгую и напряженную борьбу, но в конце
концов они вышли из нее победителями. Переход к преподаванию
па русском языке имел огромное значение в деле развития науки
и распространения образования в России.
• Следующую особенность проекта университета составляет ярко
выраженное стремление к «публичности», т. е. к популяризации
научных знаний, которое всегда было свойственно деятельности
Ломоносова. Этого же он требовал и от основываемого им универ-
ситета. Каждый профессор должен был читать лекции по своей спе-
циальности не менее 2 ч. в день «в университетском доме публично»,—
говорилось в уставе (§ 6). Проект предусматривал также системати-
ческое проведение публичных диспутов студентов. Производство
в студенты, перевод в старшие классы, вручение наград студентам
и гимназистам должны были происходить также на публичных засе-
даниях. Следует отметить, что половина публичных речей, диспутов,
премированных работ студентов и гимназистов должна была быть
обязательно на русском языке. Это превращало Московский уни-
верситет в центр национальной культуры и науки.
Одной из главных причин неудовлетворительного состояния Ака-
демии Наук Ломоносов считал то обстоятельство, что с помощью
академической канцелярии в ней безраздельно хозяйничали люди,
не имеющие никакого отношения к науке. Господство «приказных
от науки» крайне мешало и научной и учебной деятельности акаде-
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 4.
124
О М. Т. Белявский
мии. Борьба за уничтожение академической канцелярии составляла
одну из самых важных целей Ломоносова. Это нашло яркое выраже-
ние в составленном им проекте университета. Канцелярия, как тако-
вая, в проекте отсутствовала. Резко повышалась роль профессор-
ской конференции, которая должна была собираться каждую неделю
и ведать всеми «распорядками и учреждениями, касающимися до
наук и до лучшего оных произвождения». Она утверждала программы
лекционных курсов и «авторов», принимаемых за основу курсов;
она же решала все дела, касающиеся студентов (§ 7, 8, 13, 17, 21,
35 и др.).
Все лица, связанные с университетом: профессора, учителя, сту-
денты, подлежали ведению только своего университетского суда
и не могли быть ни арестованы, ни судимы без его ведома и согласия.
Эта привилегия хотя в какой-то степени ограждала работников рус-
ской культуры от произвола полицейско-бюрократического аппарата
самодержавной России1.
Такое же значение имела привилегия университета, подчинявшая
его непосредственно Сенату.
Улучшалось правовое и материальное положение работников
университета и наличием в проекте пункта об освобождении «всех
принадлежащих к Московскому Университету от постоя и всяких
пзлицейских тягостей також от вычетов из жалования и всяких дру-
гих сборов»1 2. Все эти привилегии университета несомненно выдви-
нуты Ломоносовым, хлопотавшим о них же в Академии Наук3. Но
раздел об управлении университетом носит так же, как и другие
части проекта, явные следы изменений, внесенных в него Шувало-
вым. Ломоносов отстаивал требование, чтобы во главе университета
стоял выборный ректор. В проекте же, представленном в Сенат,
мы этого не находим. Во главе университета ставились одна или две
«знатнейших особы» кураторами университета, «которые бы весь
корпус в смотрении имели» (§ 2). Наличие куратора едва ли проти-
воречило планам Ломоносова. Он понимал, что без помощи высокого
1 То, как ценили эту привилегию и настаивали на ее соблюдении работ-
ники Московского университета, показывает дело учителя французского языка
Билона. Он в 1757 году был арестован без согласия университета Московским
магистратом за просрочку двух векселей и посажен в долговую тюрьму. Про-
фессорская конференция и администрация университета протестовали против
этого. Когда магистрат отказался освободить Билона, то Сенат издал указ,
подтверждавший права университета. ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, лл. 215—223* р.
XVII, д. 38, лл. 10, 55; Протоколы Университетской конференции, т. III, л. 9.
2 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 10; см. также лл. 50, 55—57; ф. 248, д. 2875,
лл. 160—162; ф. 261, д. 5473, лл. 730—737.
* См. Билярский, стр. 418. . ;
130
।
«покровителя» университет едва ли сможет добиться удовлетворения
своих насущных нужд. Вместо выбираемого из профессоров ректора
проект предусматривал особого чиновника-директора. Вельможа
Шувалов не мог допустить, чтобы во главе университета, приравнен-
ного к коллегиям, стоял какой-то профессор, не имеющий чина
и вышедший к тому же из «подлого» состояния. Это противоречило
классовым интересам дворянства и всему строю самодержавно-кре-
постнической России.
На практике куратор превратился в полновластного диктатора,
который, сидя в Петербурге, управлял университетом в Москве,
ничем не отличаясь от Разумовского, который управлял Академией
Наук из Батурина. До 1779 года Шувалов пи разу не был в универ-
ситете, однако ничего там не делалось без его распоряжения. Пб-
стройка нового здания, ремонт помещения, покупка одежды для казен-
ных студентов и гимназистов, размер жалования профессоров,
учителей и студентов, штат университета и гимназии, «реестр учений»,
объявление о публичном диспуте или речи, текст этой речи, покупка
книги или инструмента—все эти и десятки подобных дел из повсе-
дневной жизни университета нуждались в санкции куратора. Прото-
колы Университетской конференции пестрят жалобами на то, что
профессора в течение многих месяцев не могут получить ответа на
свои просьбы о покупке книг и т. п.1. Особенно тяжелым сделалось
положение университета, когда его куратором оказался друг и прия-
тель Теплова и такой же «приказной от науки», как и он, ставленник
Екатерины 11 Василий Адодуров. Заклятый реакционер, враг Ломо-
носова и русской передовой науки, он открыто поддерживал реак-
ционную группу профессоров университета и всячески мешал дея-
тельности прогрессивных ученых.
Еще большие отступления от первоначального проекта Ломоно-
сова произошли в отношении директора. Обладавший крупным:
чином и получавший жалования в 2—3 раза больше профессоров,
директор университета очень скоро оказался в положении человека,
стоящего над конференцией профессоров. Рядом с нимоказался
с каждым годом растущий аппарат чиновников и несколько асессоров,
каждый из которых получил в свое распоряжение отдельные части
университета. Прошло всего несколько лет, и в Московском универ-
ситете была создана такая же канцелярия, стоявшая над конферен-
цией и управлявшая университетом столь же бюрократически и пол-
новластно, как канцелярия Академии Наук. Канцелярия универ-
1 «Протоколы», т. V, 1758, № 5, 7, 12, 14; 1761, № 6; т. VHI, 1762,
№ 14, протокол от 25/Х 1763 г. и от 22/V 1764 г.; т. IV, лл. 4, 28—32, 37—38;
и мн. другие. • ' • • « •« *• ? ' ' U -
9* 131
ситета все более сужала компетенцию профессорской конференции
и все более подчиняла ее себе1. Особенно резко увеличился аппарат
канцелярии и ее власть с приходом в университет Адодурова, который
прямо брал за образец канцелярию Академии Наук. Не случайно
в составляемых профессорами университета проектах устава одно
из центральных мест занимает требование уничтожения канцелярии
и замены ее небольшим аппаратом, находящимся в подчинении про-
фессорской конференции1 2.
Такой разрыв с первоначальным проектом был совершенно
не случаен. Это вполне соответствовало общему состоянию чинов-
ничье-бюрократического аппарата Российской империи. Соответ-
ствующий раздел проекта Ломоносова, фактически дававший уни-
верситету самоуправление, находился в противоречии с системой
самодержавно-крепостнического строя, поэтому он был скоро уни-
чтожен при самом активном содействии Шувалова.
По этим же причинам в проект университета не вошло и требова-
ние Ломоносова, чтобы профессора и студенты университета полу-
чали «по здешним законам пристойные ранги и по генеральной
табели на дворянство дипломы»3. Ломоносов стремился хотя бы
в какой-то мере изменить бесправное положение деятелей русской
культуры и науки, большинство которых были выходцами из разно-
чинцев. Он стремился оградить их от произвола ничтожных чинуш,
издевавшихся над ними. На опыте Крашенинникова, Котельникова,
Попова и на своем собственном он видел, сколько унижений и горя
приходилось им преодолевать из-за того, что какой-нибудь прой-
1 В свете сказанного никак нельзя согласиться с Н. А. Пенчко, которая,
противореча фактам, приводимым ею самой, явно идеализирует систему управ-
ления университетом. Стремясь «обелить» Шувалова, она утверждает, что кан-
целярия «никогда не играла в университете такой самодовлеющей роли, как
академическая», что «канцелярии, как органа управления, в университете не
существовало» (Пенчко, стр. 51). В качестве аргумента Пенчко приводит
слова самого Шувалова. Но они говорят только о том, что Шувалов, распоря-
жавшийся в университете, как барин в своей вотчине, нисколько не считался
с формами отчетности об израсходовании казенных сумм, и поэтому в этом отно-
шении, но только в этом, канцелярия не была аналогична академической. Это
ни в какой степени не меняет ее роли во всей жизни университета. Столь же
неоправдано стремление Пенчко связать начало бюрократической системы
управления университетом лишь с устранением Шувалова и заменой его Адо-
дуровым (стр. 52). В действительности Адодуров прямо продолжал линию, на-
чатую самим Шуваловым, и их разногласия были чисто личными и не имели
по существу принципиального характера.
2 ЦГАДА, ф. 261, д. 5478, лл. 116, 126—128, 148, 165; д. 5565, лл. 1, 342,
488; ф. 248, д. 2875, лл. 153—158, 384—386, 393—401 и мн. др.; «Чтения»,
1875, кп. 2, отд. V, стр. 189, 212.
3 Билярский, стр. 418.
132
доха, вроде Теплова пли Шумахера, обладал чином, которого не
было у них.
Не вошло в проект и еще одно очень важное требование Ломо-
носова: «Чтобы университет имел власть производить в градусы»1.
Он видел, что отсутствие у Академии Наук права производить сту-
дентов в ученые степени магистров и особенно докторов умело исполь-
зовалось академическими реакционерами для того, чтобы не пускать
в науку неугодных ей людей.
Не получил этого права и Московский университет, где реак-
ционеры, пользуясь поддержкой кураторов, пускались на все уловки,
чтобы преградить передовым ученым путь на кафедры. Прямое изде-
вательство было устроено над Десницким и Третьяковым. Они
несколько лет учились в университете Глазго. Испытывая там постоян-
ную нужду, молодые ученые почти все свое скудное жалование трати-
ли на оплату профессорам и покупку необходимых книг. Доведенные
до отчаяния своим материальным положением, они писали русскому
представителю в Лондоне: «Целый год совершится, как мы не полу-
чаем жалования и сие нерадение и заовение Московского Универ-
ситета в такую нетерпеливость наших должников, равномерно как и
профессоров самих привело, что Английская академия решила хода-
тайствовать о помощи нам»1 2. Посол, пересылая это письмо Н. И. Па-
нину, со своей стороны добавлял: «Я неоднократно уже подобные их
жалобные письма отправлял в иностранную коллегию, только поныне
без действа»3. Запрос Сената по поводу этого письма привел Адодурова
в ярость. Вместе с чинами университетской канцелярии (Херасковым,
Тейлсом, Жигулиным) он составил и направил в Сенат бумагу,
в которой заявлял, что Десницкий и Третьяков обеспечены прекрасно,
но «самовольно нажили долгу... до 400 рублей». В довершение всего
Адодуров заявлял, что их ученье признано «не весьма порядочным»
и высказывал «опасение», как бы «употребляемой на них казенный
кошт бесполезно не пропал»4. Десницкий и Третьяков после всего этого
обратились с жалобой непосредственно в Сенат. Адодуров ответил
на это требованием указа о их немедленном возвращении в Москов-
ский университет «для освпдетельствованпя в науках» и дачи отчета
в издержанных ими самовольно сверх их жалования деньгах5. В таком
положении находились и остальные студенты Московского универ-
ситета, обучавшиеся за границей. Два с лишним года тянулось дело
1 Билярский, стр. 418.
2 ЦГАДА, р. XVII, д. 44, л. 1.
8 Там же, л. 5.
4 ЦГАДА, ф. 261, д. 5499, л. 22.
5 Там же, л. 23; см. также лл. 25—26; д. 5477, № 2, лл. 12—13, 17—22.
133
о долгах Матвея Афонина, нажитых им во время его обучения у Лин-
нея. Даже русский посол в Швеции писал: «Он Афонин в тот долг
впал не самопроизвольно, но по необходимой нужде и большей
частию на зарплату его учителям, прежней его 300 р. оклад недоста-
точен ему (был) на самое пропитание и необходимое содержание»1.
Несмотря на все это, даже Сенат не дал университету разрешения
не вычитать этого долга из жалования Афонина1 2.
Десницкий и Третьяков блестяще защитили свои диссертации
в Глазго и получили ученые степени «докторов обоих прав». Следует
отметить, что это было в то время большой редкостью. Так, в 1767 г.
из всех воспитанников Глазговского университета степени доктора
были удостоены только Десницкий и Третьяков. За двадцать лет,
с 1767 по 1786 г., степень доктора в университете Глазго получило
всего 7 человек3.' Когда после долгих мытарств Десницкий и Третья-
ков попали в Москву, то для получения права читать лекции по
юриспруденции от них потребовали, чтобы они сначала сдали экза-
мен... по математике. Поводом для этого было то, что в одном из своих
отчетов они указали, что некоторое время слушали лекции по мате-
матике. При этом в качестве официального мотива для обоснования
своего требования об экзамене Адодуров выставлял заботу о том,
«чтобы не пострадали напрасно интересы казны». Напрасно Десниц-
кий и Третьяков доказывали, что они математикой никогда спе-
циально не занимались, что у них уже есть дипломы докторов наук,
что они согласны держать экзамены по юриспруденции, хотя и в
этом .нет никакой необходимости. Несмотря на приказания и угрозы
Адодурова, Десницкий категорически отказался идти на этот экзамен,
Третьяков же в конце концов согласился. Как и следовало ожидать,
экзамен носил характер прямой расправы. Ему задавали неле-
пые и провокационные вопросы, а затем заявили, что у него нет зна-
ний, необходимых не только для профессора, но и для студента.
Исход этого экзамена явился одним из главных поводов для того,
чтобы не давать Третьякову звания ординарного профессора и для
той систематической травли, которую проводило в отношении его
университетское начальство. Прямым результатом этой травли
было и то, что Третьяков не выдержал и в 1773 г. подал в Сенат чело-
битную «о награждении его чином и определении в статскую службу»4.
1 ЦГАДА, ф. 261, д. 5560, № 14, л. 454; см. также д. 5477, № 9, лл.
__93
2 Там же, д. 5560, лл. 456—459.
3 И. С. Бак. Общественно-экономические воззрения И. А. Третьякова.
«Вопросы истории», 1954, № 9, стр. 106.
< ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, № 10, л. 348.
134
Его челобитная потонула в дебрях герольдмейстерской конторы,
а он сам в 1776 г. умер, так и не получив звания ординарного про-
фессора’.
Отсутствие у университета права производить в ученые сте-
пени поставило в особенно тяжелое положение профессоров и сту-
дентов медицинского факультета. Они оказались в полной зависимо-
сти от медицинской коллегии, так как только она давала звания док-
торов медицины и разрешение на практику. Характерно, что ино-
странцы, приезжавшие в Россию, получали подобные дипломы
немедленно, русским же профессорам, даже имевшим дипломы,
приходилось терпеть годами длившиеся мытарства, чтобы быть
«признанными» медицинской коллегией. С. Зыбелин и П. Вениами-
нов, учившиеся за границей, представили свои диссертации с похваль-
ными отзывами тех университетов, где они обучались. Эти диссерта-
ции были направлены на заключение к проф. Керштенсу, который
издевательски заявил, что не видит смысла читать их, так как не уве-
рен, что они написаны Зыбелиным и Вениаминовым, а не немецкими
студентами. Несмотря на то, что Зыбелин, Вениаминов и Афонин
успешно защитили свои диссертации за границей и возвратились
в Россию с дипломами докторов медицины, медицинская коллегия
отказалась их признавать. Лишь только после длительной пере-
писки Екатерина приказала устроить им экзамен для выяснения
того, «достойны ли они, чтобы их к практике допустить». Но и этот
экзамен не состоялся1 2. Понадобилось почти 40 лет для того,
чтобы университет получил, наконец, право давать ученую степень
доктора.
Эти примеры, а число их можно умножить, говорят о том,
насколько осложнялось положение отсутствием у университета права
присваивать ученые степени, на котором настаивал Ломоносов.
Следует обратить внимание еще на одну сторону проекта. Ломо-
носов в своем письме к Шувалову выдвигал требование, чтобы проект
«служил во все будущие роды» и предусматривал бы такое число
профессоров и студентов, чтоб через несколько лет не пришлось
«оный снова переделывать и просить о прибавке суммы» (стр. 275).
Между тем смета па содержание университета и гимназии, приложен-
ная к проекту (по терминологии того времени «штат»), поражает
1 ЦГАДА, ф. 278, д. 14, л. 78. И. А. Третьяков умер 16 мая 1776 г., а не
в 1779 г., как утверждается в его биографиях и статьях о нем. (Биографический
словарь профессоров Московского Университета, т. II, стр. 506; «Русские мыс-
лители», т. I, стр. 679—680; «Вестник МГУ», 1952, № 7, стр. 172.) Документы
о смерти Третьякова, ЦГАДА, ф. 278, д. 14, л. 78.
2 ЦГАДА, р. XVII, д. 46, лл. 1—2.
135
крайней скупостью. Уже говорилось о тех сокращениях, которые
были произведены Шуваловым в числе профессоров. Еще меньше
предусматривалось учителей в гимназии. Трудно даже поверить,
что на обе гимназии (дворянскую и разночинную) Шуваловым было
запланировано всего 6 учителей, да и то из них четверо были препо-
давателями иностранных языков. Все же остальные занятия с гим-
назистами должны были бесплатно вести студенты университета1.
Ломоносов считал, что на содержание студента должно отпускаться
100 рублей в год, а проект отпускал всего 36 рублей. Согласно «штату»
в университете предусматривалось всего 20 студентов и 50 гимна-
зистов, находившихся на казенном содержании. При этом на содер-
жание гимназиста «штат» отпускал всего 12 рублей в год (Ломоно-
сов предлагал 30 рублей)1 2. И совсем уж нищенскими были ассигнова-
ния на хозяйственные и учебные нужды. На содержание универси-
тетского дома, дрова, свечи, бумагу, книги, инструменты и т. д.
Шувалов считал достаточным отпуск в год 460 (!) рублей3. Даже
Сенат увидел всю несуразность шуваловского «штата» и постановил
увеличить сумму на содержание университета до 15 тысяч. Кроме
того, он решил «на первый случай для покупки книг и прочего сверх
годовой определенной суммы дать единожды еще до 5 тыс. рублей»4.
II эта сумма была, конечно, совершенно недостаточной. «Штат»,
составленный из расчета 15 тыс. руб., не очень сильно отличался
от первоначального. Смета на университет увеличилась немногим
более тысячи рублей, да и то из них 580 рублей отпускалось на оплату
секретарей при кураторах. Бюджет гимназии, хотя и увеличился
в три раза, был совершенно недостаточным. В нем оставалось всего
6 учителей и только 50 гимназистов, а студентам-учителям предпо-
лагалась прибавка от 30 до 60 рублей. На все же хозяйственные,
учебные и прочие расходы университета и гимназии отпускалось
всего 2700 рублей5. По другому варианту «штата» их оставалось
и того меньше—1700 рублей6.
В смете совершенно не предусматривалось специальных сумм
ни на пополнение библиотеки, ни на приобретение необходимых при-
боров и инструментов, ни на содержание ботанического сада, хими-
ческой лаборатории, физического и минералогического кабинетов,
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, лл. 14—15.
2 См. Пекарский, стр. 925.
3 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, лл. 14—15.
4 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 5.
3 «Штат Московского Университета и гимназии» хранится в рукописном
отделе библиотеки им. Горького.
• ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 20.
136
обсерватории, типографии и т. д. Мы уже не говорим о том, что
сумма, отпускавшаяся на жалование профессорам, студентам и гим-
назистам, была совершенно недостаточна для обеспечения сколько-
нибудь нормальной научной и учебной работы университета. Тем
самым Московский университет с первых дней своего существова-
ния оказывался в необычайно тяжелом материальном положении,
которое ставило его в полную зависимость от подачек всякого рода
«меценатов». Уже в первый год работы университета расходы па
жалование учителям, содержание гимназистов и т. п. возросли
в несколько раз против сметы. Не помогли ни пожертвованные
Демидовым 13 тыс. руб., пи самоотверженная деятельность директора
университета Алексея Аргамакова, заложившего свои имения и окон-
чательно запутавшегося в долгах для того, чтобы помочь универ-
ситету. Частично сохранившиеся бумаги университета за 1757 год
показывают, что университет не только не мог производить какие-
либо капитальные расходы, но и даже выплатить жалование профес-
сорам и учащимся, переживавшим страшную нужду1. С 1758 года
бюджет был увеличен. 29 декабря 1757 года было определено отпу-
скать Московскому университету дополнительно по 20 тыс. рублей1 2.
Это на несколько лет ослабило остроту финансового положения уни-
верситета, но уже через 5—6 лет с увеличением объема его работы
и падением стоимости денег положение стало снова очень тяжелым,
дойдя к концу 60-х годов снова до катастрофического состояния.
В Сенат и Екатерине подаются доношения, проекты «штатов» и т. д.,
но Екатерина II, несмотря на неоднократные представления, так
и не пересмотрела «штат» университета и ограничивалась тем, что
изредка «жаловала» ему по несколько тысяч рублей3.
В этом не было ничего нового по сравнению с Шуваловым, кото-
рый в 1757 году заявлял, что «штатной суммы» в 15 тыс. рублей уни-
верситету вполне достаточно4. Более того, в проекте университета,
представленном в Сенат и написанном писарской рукой, § 45 вписан
самим Шуваловым. Очевидно, имея ввиду типографию при универ-
ситете, хлопоты об открытии которой начались почти одновременно
с открытием университета, Шувалов писал: «Со временем как Уни-
верситет размножится, то не сомневаюсь, что Правительствующий
Сенат соблаговолит установить другие полезные учреждения, от
1 «Протоколы», т. IV, лл. 4,5,30, 33, 36—37, 64, 66—70; т. Ш,лл. 1—12.
2 ЦГИАЛ, ф. 1329, т. 90, лл. 472—473.
3 См. доношения и проекты штатов Московского Университета, ЦГАДА,
ф. 261, д. 5477, № 8, лл. 83—86; д. 5478, № 2, лл. 114—329; д. 5565, № 16 , лл.
384—457; № 17, лл. 458—460; р. XVII, д. 41, лл. 178—201; д. 48, лл. 22—28.
4 «Протоколы», т. Ill, лл. И—12.
737
которых доходы казну е. в. заменить могут»1. Ему казалось,
что на университет отпускается «слишком много» денег, со вре-
менем их можно будет заменить доходами от университетской
типографии.
Вторая часть внесенного Шуваловым параграфа носит несколько
иной характер. Она говорит о том, что в университете «за нужное
почитается» изучение греческого и восточных языков. Это дополне-
ние внесено Шуваловым, вероятно, по настоянию Ломоносова, ука-
зывавшего на огромное значение изучения Востока. «В европейских
государствах, которые ради отдаления от Азии меньшее сообщение
с ориентальными народами имеют, нежели Россия по соседству,
всегда бывают при университетах профессоры ориентальных язы-
ков. В академическом стате о том не упоминается.., хотя по сосед-
ству не токмо профессору, но и целой ориентальной академии быть
полезно»1 2,—писал он как раз в то время, когда шла подготовка
к открытию университета. Но, внося в проект требование Ломоно-
сова, Шувалов придал ему отнюдь не ломоносовскую формулировку.
Изучение их предполагалось лишь со временем, «когда будут до-
вольны университетские доходы и сысканы достойные к тому учи-
тели»3. Это было как раз то, против чего протестовал Ломоносов
в академии, регламент и «штат» которой был составлен Тепловым
и Шумахером с учетом наличных сил сегодняшнего дня и против
чего предостерегал Ломоносов в письме по поводу проекта универ-
ситета.
Черты, отмеченные в проекте Московского университета, нашли
свое выражение и в проекте Академии Художеств, выросшей на
базе специального художественного класса Московского универ-
ситета, созданного вскоре после его основания. В 1758 году художе-
ственный класс был преобразован в Академию Художеств и переве-
ден в Петербург. В представлении об ее учреждении указывалось,
что в то время, как «науки в Москве приняли свое начало и там ожи-
дается желанная польза от их успехов», с развитием художеств
обстоит значительно хуже. Как на причину этого указывалось на
то, что большинство иностранцев «за некоторые посредственные
знания получая великие деньги, обогатясь возвращаются не оставя
по сие время ни одного русского ни в каком художестве, который бы
что (нибудь) умел делать». Наилучшим выходом из создавшегося
положения являлось, по мнению «Представления», учреждение спе-
циальной Академии Художеств, для чего «можно некоторое число
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, л. 13; ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 36, д. 438, 1755, л. 1.
2 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 555.
8 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, л. 13.
138
взять способных из университета учеников, которые уже и
определены учиться языкам и наукам принадлежащим художе-
ствам»1.
Представление Шувалова показывает ряд черт, знакомых нам
по его «доношению» относительно Московского университета. Во-
первых, он заявлял, что на ее содержание вполне хватит 6 тыс. руб-
лей в год. Между тем, уже в первый год понадобилось 10 тыс., а
через два года нехватило и 20 тысяч1 2. Это все то же соединение его
поразительного легкомыслия с экономией за счет расходов на куль-
туру и науку, которые так дорого обошлись университету.
В представлении Шувалова мы встречаемся еще с одной знако-
мой чертой: его ориентацией на преподавателей-иностранцев. Об
этом совершенно недвусмысленно говорил Шувалов, утверждая,
что Академия Художеств должна быть основана в Петербурге, так как
иностранные «лучшие мастера не хотят в Москву ехать»3. Привлекая
иностранцев, не оставивших сколько-нибудь заметного следа в исто-
рии русского искусства, Шувалов, а впоследствии Бецкий, совершен-
но недостаточно привлекали и использовали лучших представителей
русского национального искусства: Аргунова, Антропова, Рокотова,
Шубина, Баженова и др.
Но у Академии Художеств с самого момента ее рождения была
черта, сближавшая ее с университетом: демократический состав
учащихся. Дети солдат, крестьян, матросов, ремесленников составля-
ли основную массу обучавшихся в академии. В числе ее воспитанников
и преподавателей в XVIII веке были крепостные: Козлов, Соколов,
Шибанов; дети солдат: Щедрин, Иванов, Матвеев, Мартынов, Антро-
пов; дети ремесленников: Козловский, Щукин, сын сторожа Алексеев,
сын скотника Гордеев, сын черносошного крестьянина Федот Шубин
и т. д. Демократический состав учащихся и части преподавателей был
одной из причин, способствовавших сохранению и укреплению тенден-
ций народного искусства в живописи, скульптуре и архитектуре.
Академия Художеств и Московский университет продолжали быть
очень тесно связаны вплоть до назначения президентом академии
в 1763 году Бецкого. В протоколе университетской конференции
от 22 апреля 1760 года значится: «Еще троих отправили в Академию
Художеств тех, кто является в искусстве наиболее способными»4.
Еще в конце 1761 г. в списке архитекторов, поданном в Сенат,
значится: «при Московском университете и того университете
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, л. 202.
2 Там же, л. 202, 207, 212; д. 2944, № 24, лл. 260—263.
3 Там же. д. 2875, л. 202.
4 «Протоколы», т. V, лл. 24—25.
139
в Петербурге при Академии Художеств—1) архитектор Кокоринов
Алексей... 2) помощник Баженов Василий... 3) ученик Федор
Яковлев...»1.
Архив Академии Художеств показывает, что и после ее формаль-
ного отделения целый ряд вопросов, относящихся к Московскому
университету, решался в Академии Художеств, и наоборот. Тесно
они были связаны и в финансовом отношении1 2.
В число почетных членов Академии Художеств был избран и
Ломоносов. Правда, в первую очередь Шувалов провел избрание
почетными членами представителей знати, не имевших никакого
отношения к искусству. В наброске речи на открытии Академии Худо-
жеств Ломоносов высказывал свои заветные мысли о русской нацио-
нальной культуре и задачах русских художников. Он отмечал, что
деятельность многих иностранных художников, работающих в Рос-
сии, не способствует развитию русского искусства. «Не изображаю
здесь препятствий происходивших от зависти учивших и от опасения,
чтобы искусство их в России не размножилось, не унизилась бы их
плата и приобретения бы их не умалились»,—писал он.
Отмечая, что в академии имеются только русские ученики, Ломо-
носов особенно подчеркивал их демократический состав. Он показы-
вал им задачи, которые стояли перед русскими архитекторами, скульп-
торами и художниками. Предостерегая их от слепого копирования
образцов западноевропейского искусства, от увлечения мифологиче-
скими сюжетами, которое довело «едва уже не до отвращения»,
Ломоносов призывал их «оживить металл и камень», и «показать древ-
нюю славу праотцев наших», и создать образы «героев и героинь
Российских в благодарность заслуг их к отечеству». Он высказывал
твердую уверенность, что «сыны Российские» смогут «представить
пред очами просвещенной Европы проницательное остроумие, твер-
дое рассуждение, и ко всем искусствам особливую способность
нашего народа»3.
* * * * $
Подведем итоги рассмотрению проекта Московского университета
и других документов, непосредственно примыкающих к нему
(«Инструкции директору», «Доношения», «Регламента гимназии»).
Мысли и предложения Ломоносова легли в основу проекта уни-
верситета. Именно они позволили университету успешно выполнил»
1 ЦГАДА, ф. 261, д. 5473, л. 41.
2 ЦГИАЛ, ф. 789, on. 1, 1762, д. 27/29; 1763, № 2, 16, 46; 1764.
д. 28 п др.
3 Ломоносов. Соч., т. V, стр. 138, 140—142.
140
стоявшие перед ним задачи. Предложения Ломоносова и составленный
им проект исходили из национальных интересов русского народа
и были направлены на превращение Московского университета в центр
передовой русской национальной культуры и науки. Проект Ломо-
носова опирался на прогрессивные явления, возникавшие в социаль-
но-экономической жизни страны. Выражая интересы народа, который
вел борьбу против крепостничества, Ломоносов придал проекту уни-
верситета демократический антифеодальный характер. Поэтому мы
имеем все основания утверждать, что Московский университет создан
не только по инициативе, но и по плану Ломоносова.
Но анализ проекта и других документов показывает, что Шува-
ловым в них было внесено значительное число серьезных изменений.
Из них выпал ряд важных требований и предложений Ломоносова
и, наоборот, появились пункты, прямо противоположные его тре-
бованиям. Эти изменения, внесенные в ломоносовский проект с его
прогрессивным и демократическим содержанием, выражали свое-
корыстные узкоклассовые интересы помещиков-крепостников. Явля-
ясь ярким выражением реакционной направленности политики пра-
вительства крепостников в отношении культуры и просвещения, эти
изменения крайне тормозили работу первого русского университета
и развитие национальной культуры и науки.
Совершенно очевидно, что требования и предложения Ломоносова,
а также требования и изменения Шувалова не были выражением их
личных взглядов и устремлений. Оба они являлись выразителями двух
направлений, двух тенденций в русской культуре: прогрессивного,
демократического, антифеодального—Ломоносов, и реакционного,
монархического, помещичьего—Шувалов. Все содержание проекта
свидетельствует о борьбе этих двух тенденций, являвшихся в конечном
счете проявлением борьбы «двух культур в каждой нации», проявле-
нием борьбы русского народа против крепостничества, сковывавшего
и душившего его творческие силы.
Главное мое основание... весьма
полнить должно, чтобы план
Университета служил вовсе буду-
щие роды... Советую не торопить-
ся, чтобы после не переделывать.
М. В. Ломоносов
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПОДГОТОВКА К ОТКРЫТИЮ московского
УНИВЕРСИТЕТА
В июле 1754 года Шувалов представил в Сенат «доношение»,
проект и «штат» Московского университета. Сенат в тот же день рас-
смотрел их и, найдя предложение об основании университета в Мо-
скве «весьма полезным и государственным делом», одобрил их. Вопрос
об открытии университета в Москве был фактически решен уже 19 июля
1754 года1. Он не был открыт сразу же только потому, что этому
должна была предшествовать большая подготовительная работа:
подбор учителей и профессуры, набор студентов и гимназистов, под-
готовка оборудования и в первую очередь здания. Все это и опреде-
лило сроки открытия университета. Здание было найдено быстро.
Уже 8 августа 1754 года П. И. Шувалов передал Сенату именной
указ: «Е. и. в. всемилостевейшая государыня указать соизволила
для учреждающегося вновь в Москве университета дом состоявшей
в Курятных ворот в коем прежде была аптека починкою исправить
и в состояние привести»2. Этот указ и все последующие действия,
относящиеся к августу—декабрю 1754 года, говорят об учреж-
1 Все даты приводятся по старому етилю.
« ЦГИАЛ, ф. 1329, т. 85, л. 382.
143
дении Московского университета, как о деле окончательно ре-
шенном.
Указ отводил для университета большое и старое здание, нахо-
дившееся в центре Москвы, на Красной площади у Воскресенских
(Курятных) ворот (на этом месте сейчас находится Исторический
музей). Но для того чтобы разместить в нем университет, необходимо
было сначала привести его в порядок, переселить находившиеся там
три правительственные учреждения. Контроль за ходом подготовки
здания осуществлял лично генерал-прокурор Сената II. Ю. Тру-
бецкой. «Велеть находящиеся в означенном состоящем в Москве
у Курятных ворот доме Ревизион-коллегию, Главный комиссариат
и Провиантскую контору из того дома вывести. Имеющиеся в том
аптекарском доме ветхости осмотреть и что где исправить надлежит
учиня опись, план и смету прислать в Сенат немедленно»1,—гласил
его ордер Московской сенатской конторе.
18 августа Московская сенатская контора объявила этот указ
руководителям учреждений и приказала известному русскому архи-
тектору Дмитрию Ухтомскому составить план дома и смету на
производство ремонта. 24 августа руководителям учреждений, нахо-
дившихся в «аптекарском доме», было указано, куда они должны
переселиться1 2. Одновременно с этим Ухтомский получил ордер Тру-
бецкого, из которого было ясно, что правительство ставило своей целью
открыть университет еще в 1754 году. «Понеже исправность сего
дома требуется зело скоро и неотменно, так, что (бы) еще до наступле-
ния нынешней зимы, оное окончано было»,—писал Трубецкой,
приказывая Ухтомскому осмотреть дом, составить план всех поме-
щений с указанием, где какой ремонт требуется, и прислать ему,
«а между тем оный дом неослабно исправлять»3.
Составленная Ухтомским «опись ветхостей» показывала, что
ремонт предстоит значительный. В доме нужно было перестлать полы
и лестницы, переложить печи, сделать новые оконные рамы, заменить
стропила, перекрыть крышу, покрасить здание снаружи и внутри,
отремонтировать и восстановить орнаменты и колонны вокруг купола
здания и выполнить целый ряд других работ.
Получив рапорт Ухтомского, Московская сенатская контора
приказала требуемые им 1000 рублей отпустить, а «оказавшиеся по
осмотру ветхости... исправлять неослабно»4. 9 сентября последовало
еще одно решение Сената: «на исправление вышеобъявленных покоев,
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, л. 62.
2 Там же, лл. 64—69.
3 Там же, л. 73.
4 Там же, л. 74; см. также*лл. 75—81.
144
Первое здание Московского университета
деньги, сколько необходимо надлежит по требованию архитектора
князя Ухтомского, дать из Московской конторы немедленно, чтобы
в исправлении того и малой остановки последовать не могло»1.
В середине сентября Ухтомский доложил Трубецкому и Московской
сенатской конторе, что он не может приступить к работе, так как
занимающие дом учреждения все еще не выехали. Московской сенат-
ской конторе пришлось много возиться с их переселением. То оказы-
валось тесным здание, куда их предполагалось переводить, то там
требовался ремонт. Особенно много хлопот доставило переселение
главного комиссариата, в помещениях которого хранилось около
3-х миллионов рублей медной монетой. Несмотря на принятые меры
и строгие указы, главный комиссариат закончил переселение лишь
15 ноября1 2.
В ходе ремонтных работ выяснилось, что примыкавшее к апте-
карскому дому «здание австерии» (харчевни) находится в таком состоя-
нии, что его отремонтировать невозможно. 29 сентября Ухтомский
доносил, что после того, как «австерия» была очищена от накопив-
шегося в ней огромного количества мусора и нечистот, обнаружилось,
что стены сгнили, своды подвалов покрыты расселинами и отремон-
тировать здание совершенно невозможно. Он предложил разобрать
здание «австерии» и «построить до Никольского мосту зал с внеш-
ними и внутренними украшениями». Сенат согласился с предло-
жением Ухтомского и к 1 ноября «австерия» была разобрана. Пред-
лагаемая же постройка зала так и не состоялась, хотя Ухтомским
были составлены планы и смета этой постройки3.
Задержка с развертыванием ремонта и наступление зимы, когда
строительные и ремонтные работы значительно осложнялись, вызы-
вали серьезное беспокойство за сроки их окончания. Ордером Тру-
бецкого от 24 ноября 1754 года «наикрепчайше подтверждено, чтоб
в показанном бывшем аптекарском доме строение происходило
с поспешностью и неотменно в такое состояние привести чтоб ген-
варя с 1 числа 1755 году в тот дом все училища и со учениками немед-
ленно ввести и в нем то, всей империи полезное дело... неотменно на-
чать можно было». Трубецкой приказывал все жилые помещения
дома так хорошо высушить, «что еще наступающей зимою во оный
дом действительно ввести можно было»4.
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, л. 85; ф. 254, д. 7962, № 51, лл. 167—182.
« ЦГАДА, ф. 254, д. 7962. № 51, лл. 215, 225, 247, 264.
8 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, лл. 110—111; см также лл. 112—114, 135, 143—
152; ф. 254, д. 7962, № 51, лл. 250, 266 Все, что со слов Шевырева пишется об
использовании «австерии» университетом, не соответствует действительности.
4 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, л. 135; ф. 254, д. 7962, № 51, л. 266.
146
К началу декабря основные работы в верхнем этаже были закон-
чены и началась просушка помещения. К концу января дом был
в основном готов1.
Спешка с окончанием ремонтных работ в зимних условиях при-
вела к тому, что осталось много недоделок, о которых в июне 1755 года
доносил Московской сенатской конторе директор Московского уни-
верситета А. М. Аргамаков1 2. Но дело не ограничивалось недодел-
ками. Несравненно важнее было другое: дом был крайне тесен. С ним
произошло то же, что и со штатами университета. Если в штате пред-
полагалось всего 6 учителей гимназии, то через год их было уже около
30 человек. Если Шувалову казалось, что помещения на Красной
площади хватит с избытком для университета, гимназии и всех под-
собных учреждений, то в действительности оказалось, что разместить
в нем университет и насчитывавшую несколько сот учащихся гим-
назию невозможно. Почти сразу же после открытия универ-
ситета возник вопрос об обмене дома университета на принадлежав-
ший Медицинской коллегии дом на Моховой. Так как дом* Медицин-
ской коллегии был не намного больше, а переоборудование требо-
валось большое, то обмен не состоялся, хотя вопрос о нем поднимался
не раз3. Для университета был срочно необходим еще один дом. Через
полгода после открытия университета Сенат слушал следующее доне-
сение: «Всегдашнее учеников в гимназии Московского Универ-
ситета приращение, требует надлежащего к тому пространного дому,
а пожалованный для университета близь Никольских ворот дом,
как местом, так и построенными покоями тесен... и для нынешних
оказавшихся из обоих гимназиев достойных к слушанию профес-
сорских лекций... так же для аудиторий, канцелярии, библиотеки
и типографии, которой при университете быть непременно должно,
доволен быть не может»4. Университет просил о покупке домакн. Реп-
нина на углу Моховой и Никитской улиц за 14 600 рублей.
Однако и покупка репнинского дома не разрешила полностью
вопрос о помещении. Поэтому в делах университета неоднократно»
встречаются распоряжения о постройке каменных и деревянных:
флигелей и т. п. построек во дворе репнинского дома5. Но построить,
что-либо капитальное университет не мог—у него не было средств
ни на строительство, ни на капитальный ремонт. Их не хватало даже
1 ЦГАДА, ф. 248, д. 2875, лл. 143—152; ф. 254, д. 7962, № 51, лл. 274, 282*
2 Там же, ф. 254, д. 7962, № 51, лл. 288—291.
8 См. «Протоколы», т. I, лл. 19—20, т. III, л. 8.
4 ЦГАДА, ф. 248, д. 2944, № 1, л. 7.
6 Там же, ф. 254,д.8011, № 65, лл. 904—905; «Протоколы», т. IV, Лл. 2^
3, 8, 16—17, 51.
10* 147
на повседневные нужды. Это привело к тому, что здание университета
у Воскресенских ворот находилось под угрозой полного разрушения.
Архитекторы, осматривавшие в 1775 г. по поручению Сената
дом университета, отметили, что все своды и стены дома в расселинах,
полы, потолки и лестницы, пришли в негодность, стена, обращенная
к Кремлю, угрожает скорым падением. Они утверждали, что если
летом 1776 года не начать капитального ремонта дома университета,
то он неминуемо развалится.
В своем донесении Сенату Московский университет указывал,
что его второй дом, находившийся на Моховой, где жили студенты
и гимназисты и были расположены классы и аудитории, все это лишь
«крайнем утеснением едва помещать может», и просил о немедленном
отпуске 7 тысяч рублей на ремонт дома. Стремясь ускорить получение
денег, Московский университет выставлял на первый план то обстоя-
тельство, что в здании университета на Красной площади находятся
типография, библиотека, анатомический театр, минералогический
и физический кабинеты, химическая лаборатория и книжная лавка,
имеющие казенного имущества более чем на полтораста тысяч рублей,
и поэтому обвал дома может принести значительный ущерб казне,
не говоря уже о том, что в результате обвала могут погибнуть профессо-
ра и студенты, находящиеся на «анатомических и физических лек-
циях»* 1. Провалившиеся 13 марта 1775 г. во время занятий полы в двух
классах убедительно показывают, что это не было преувеличением.
Одновременно с этим в апреле 1775 года была составлена и напра-
влена генерал-прокурору Сената записка «О недостатках и нуждах
Московского Университета»2. В записке ставился вопрос о необхо-
димости принять меры, которые обеспечили бы сколько-нибудь нор-
мальные условия для работы университета. В ней указывалось, что
35 тысяч рублей, отпускаемых с 1757 года, совершенно недостаточно.
На эту сумму университет должен был содержать на полном пансионе
30 студентов и 100 гимназистов, платить жалование 12 профессорам,
28 учителям и многочисленному обслуживающему персоналу, поку-
пать книги, инструменты, приборы, реактивы, посуду и прочее, необ-
ходимое для занятий, покупать дрова, свечи, осуществлять текущий
ремонт, выделять три с половиной тысячи на содержание Казанской
гимназии и т, д. ... «На все сии вышепоименованные расходы показан-
ною 35 тысячной суммою университет при самой строгой бережливости
едва справляться мог». В записке говорилось, что для удовлетворения
только первоочередных нужд университета необходимо увеличить
его бюджет минимум на 10 тысяч рублей.
. 1 См. ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, № 16, л. 384.
1 См. там же, лл. 408—412.
Так как дом на Моховой был очень тесен, а дом у Воскресенских
ворот «крайне ветх и становится опасен», то ставился вопрос о необ-
ходимости «отвести для университета другое способное место, на кото-
ром бы расположить и совсем вновь построить для оного дом», или,
в крайнем случае, вдобавок и к существующим построить новый ка-
менный дом на Моховой. i
Наилучшим для себя выходом Московский университет считал
перевод на Воробьевы горы, где должно быть построено новое большое
здание, в котором могли бы разместиться не только все учебные
и научные учреждения университета, но и квартиры для профессоров,
студентов и гимназистов. «А если бы е. и. в. всемилостивейше благо-
волила повелеть для университета построить дом вне города Москвы,
однако по близости оного, например, на Воробьевых горах, близь
села Голенищева... то от сего произошли бы отменные выгоды, как для
Университета самого, так и для всех к оному принадлежащих»1.
Составители проекта указывали, что это создаст прочную базу
для учебной и научной работы Московского университета. Универ-
ситет получит возможность создать ботанический сад, «который для
студентов, обучающихся врачебной науке необходимо нужен». «На
свободном месте удобно будет можно построить астрономическую
обсерваторию, которая разными образами полезна быть может...
Не меньше так же полезно будет и для учащихся математики, коим
открытые места подадут способ производить в геодезии и инженерной
искусстве практические действия»2. Гораздо благоприятнее будут
условия для устройства анатомического театра и лазарета. Наконец;
значительно улучшатся условия для создания ряда подсобных
учреждений, обслуживающих, университет: бумажной фабрики,
бани и т. и.
Составители записки указывали, что перевод университета на
Воробьевы горы одновременно с этим значительно улучшит материаль-
ное положение профессоров университета и облегчит их работу, так
как в условиях отсутствия городского транспорта проезд в универ-
ситет отнимал массу времени и поглощал значительную часть их
жалования. «Сим способом могли бы профессора и учители гимназии
своим жалованием быть довольны потому, что они сим, учреждением
освобождены бы были от многих излишних расходов. Не надобно
будет им ни квартир нанимать, ни экипажей содержать, без чего сей-
час им никак обойтиться невозможно и на что они более половины
своего жалования издерживают»,—писали они. В лучшую сторону
изменится и положение студентов и гимназистов, которые «в свобод-
I ЦГАДА, ф. 261. д. 5565, л. 410.
1 Там же, л. 411.
14$
ное от учения время будут иметь место для прогуливания и забав на
чистом воздухе ко увеселению и ободрению своему, что, и здоровью
их не мало способствует, но сего однако теснота места в городе от-
нюдь не позволяет»1.
Рассмотрев все преимущества, которые дает университету его
перевод на Воробьевы горы, составители записки заявляли, что в слу-
чае согласия на их предложение, они немедленно представят планы,
сметы и прочую документацию. Но реакция правительства была прямо
противоположной тому, что ожидал университет. В ответ на это пред-
ложение Сенат занялся исследованием того, не слишком ли «много»
отпускается средств на университет и нельзя ли сократить число про-
фессоров и преподавателей1 2. Лишь через год, после долгой переписки
и справок, Екатерина II, наконец, подписала указ об отпуске 7 тысяч
рублей на неотложный ремонт дома. Вопрос же о строительстве нового
здания на Воробьевых горах безнадежно утонул в пучинах канцеляр-
ской бюрократической переписки3 4. Лишь через 6 лет, в 1782 году,
Екатерина прибавила на содержание университета 6 тысяч рублей.
Десяти тысяч показалось ей слишком много для единственного уни-
верситета в России. Так потерпела полную неудачу попытка поста-
вить вопрос о переводе Московского университета на Воробьевы горы.
Планы профессоров Московского университета оказались несбы-
точной мечтой в условиях самодержавно-крепостнической России.
Они смогли превратиться в действительность только в нашу совет-
скую эпоху. Сооружение новых зданий университета на Ленин-
ских горах намного превосходит самые смелые мечты передовых
людей XVIII века.
Несмотря на все старания, здание в 1754 г. готово не было, и
открыть университет в этом году не удалось. А что к этому стремились,
доказывают не только уже приводившиеся «ордера» генерал-проку-
рора Сената Трубецкого, но и специально выбитая к открытию уни-
верситета медаль с изображением Елизаветы и датой «1754» и проекты
медалей, которые составлял в 1754 г. Штелин*. Об этом же говорит
и следующее обстоятельство: на докладе Сената об учреждении уни-
верситета, представленном Елизавете, имеется пометка «Возвращен
1 ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, № 16, лл. 410—411.
2 Там же, лл. 406 , 407 , 412.
8 Там же, лл. 443—444, 440.
4 Арх. АН СССР, ф. 170, on. 1, д. 9, 1754. Любопытно отметить, что изо-
бражение медали к открытию Московского университета было впоследствии по-
мещено Вольтером на титульном листе написанной им истории Петра Великого.
150
2 декабря». То место, где обычно помещалась резолюция, вырезано
и заклеено чистой бумагой. Вполне вероятно, что доклад был в ноябре
1754 года утвержден. Затем же, когда выяснилось, что здание все
еще не готово, резолюция Елизаветы была вырезана и доклад возвра-
щен в Сенат для переписки* 1. Лишь когда здание было в основном
готово, Елизавета подписала 12 января 1755 года доклад Сената и
назначила кураторами университета И. Шувалова и Л. Блюмен-
троста и директором А. М. Ар-
гамакова2.
О Шувалове уже было
сказано достаточно. Что же
касается Блюментроста, то по
традиции, идущей от работ
Пекарского и Шевырева, его
деятельности в качестве пре-
зидента Академии Наук и
куратора Московского уни-
верситета дается положи-
тельная оценка. Однако фак-
ты показывают обратное: на-
значенный президентом ака-
демии Блюментрост привлек
в ее состав своих прияте-
лей, не отличавшихся ника-
кими научными достоинства-
ми. В 1727 г. Блюментрост
Медаль на открытие Московского
университета
Бронза, Библиотека им. Горького
целиком отдался придвор-
ным интригам, а всю власть
в академии передал Шу-
махеру и энергично встал
Делиль требовали устранения этого проходимца. Покидая акаде-
его защиту, когда Бернулли и
на
мию, он присвоил себе 5 тыс. рублей из ее средств. В 30-х годах
он проявил себя как один из наиболее усердных клевретов Бирона.
Его деятельность в Московском университете продолжалась всего
2—3 месяца, так как еще до открытия университета, в марте 1755 года
он умер3. В каком направлении действовал Блюментрост в эти не-
сколько месяцев показывает краткая, но ясная запись Ломоносова.
1 См. ЦГАДА, р. XVII, д. 38, лл. 2—6.
1 См. ЦГИАЛ, ф. 1329, т. 86, лл. 3—6.
• Утверждение С. В. Бахрушина о том, что Блюментрост был назначен
вторым куратором в помощь Шувалову в 1756 году, является явным недоразу-
мением, см. Бахрушин, стр. 15.
151
♦Блюментрост был с Шумахером одного духа, что ясно доказать можно
его поступками при первом основании Академии, и Ломоносов, будучи
участником при учреждении Московского Университета, довольно
(приметил) в нем нелюбия к Российским ученым, когда Блюментрост
(был.—М.Б.) назначен куратором и приехал из Москвы в С.-Петер-
бург. Ибо он не хотел, чтобы Ломоносов был больше в советах о Уни-
верситете, которой и первую причину подал к основанию помянутого
корпуса»1,—писал Ломоносов в «Краткой истории о поведении ака-
демической канцелярии».
На первом директоре университета А. М. Аргамакове следует
остановиться подробнее. А. М. Аргамаков и его деятельность
в Московском университете получили в литературе совершенно не-
правильную оценку. Его изображали растратчиком, обвиняли в раз-
вале университета и т. д. Эта нелепая версия была впервые опровер-
гнута только Н. А. Пенчко в ее работе «Основание Московского уни-
верситета»1 2.
Прекрасно образованный А. М. Аргамаков был по своим обще-
ственно-политическим и научным взглядам одним из прогрессивных
людей середины XVIII века. О прогрессивности научных взглядов
и его патриотизме говорит представленное им в Сенат «генеральное
мнение» о превращении Московской Оружейной палаты в музей нацио-
нальной славы, открытый для широкого доступа публики3. Пред-
ложения Аргамакова относительно каталога, экспозиций и пр. зна-
чительно опережали состояние музейного дела не только в России,
но и в Западной Европе. Только с открытием Исторического музея
и Музея изобразительных искусств в Москве были созданы музеи
такого типа, как предлагал А. М. Аргамаков.
О прогрессивности его общественных взглядов говорит и то, что
при основании университета 7 человек крепостных с женами и детьми
были им отданы «в университетскую службу и дано на них от оного
Аргамакова отпускное письмо, в котором написано, что... ему Арга-
макову до оных его людей дела нет и детям и наследникам его не
вступаться»4. Часть из отпущенных Аргамаковым крепостных про-
должала и после его смерти служить при университете, часть (Але-
ксей и Тимофей Грязевы) получила от университета паспорта и жила
в других городах. Сын одного из бывших крепостных Николай Гря-
зев успешно учился в гимназии Московского университета. Кроме
того, в числе студентов был Гаврила Журавлев «бывшего директора
1 Ламанский, стр. 69.
* Пенчко, стр. 92—96.
8 ЦГАДА, ф. 248, д. 2952, лл. 91—93.
4 ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, № 1, л. 14.
152
Аргамакова крепостной человек, определен по данному ему
вечно на волю отпускному письму»1.
Аргамаков отпустил на волю своих крепостных как раз в период
расцвета крепостного гнета, в период, когда один за другим издава-
лись указы, отдававшие крепостных в неограниченную власть
помещиков. Аргамаков же не только отпускал на волю своих кре-
постных, но и помогал им получить образование.
В царствование Екатерины II крепостники устроили отврати-
тельную расправу над бывшими крепостными Аргамакова. Через
8 лет после их отпуска на волю, в августе 1764 года, Адодуров,
Херасков и Тейлс, управлявшие в это время университетом, напра-
вили в Сенат специальное «доношение». Они доказывали, что поскольку
крепостные, отпущенные Аргамаковым, находятся при университете
«не для наук», их отпуск на волю был незаконен «и им при универ-
ситете быть не надлежит». Они предлагали ликвидировать выданную
им вольную, «отобрать паспорта и вернуть в крепостные»* 2 *. Сенат
немедленно санкционировал это гнусное предложение, и через неделю
Херасков рапортовал Сенату: «Означенные, числящиеся при уни-
верситете помянутого Аргамакова люди (кроме одного малолетнего
обучающегося наукам Николая Грязева) и данная на них подлинная
отпускная оного Аргамакова законным наследникам отданы с рас-
пискою»8.
Руководя университетом в 1755—1757 гг., А. М. Аргамаков под-
держивал в нем демократическое передовое направление. Недаром
ученик Ломоносова Николай Поповский, стремясь отметить его заслу-
ги перед Родиной, выступил перед студентами, гимназистами и про-
фессорами со специальной речью, посвященной его памяти. Такая
«вольность» показалась недопустимой начальству. Речь была срочно
затребована Шуваловым, и разрешение на ее печатание не было им
дано4.
♦ ♦ ♦ * ♦
В период, предшествующий открытию университета, велась
деятельная подготовка к созданию научной базы для его работы5 * *.
Мы уже отмечали, что Сенат, утверждая смету Московского универ-
. 1 ЦГАДА, р. XVII, д. 41, л. 13.
2 ЦГАДА, ф. 261, д. 5565, № 1, лл. 14—15.
8 Там же, л. 20.
4 См. «Протоколы», т. IV, л. 12.
6 Вопрос о создании научной базы университета впервые освещен в ра-
боте Н. Пенчко, где ему посвящена специальная глава, написанная на основе
новых, ранее не привлекавшихся материалов. Пенчко. стр. 91—120.
153
ситета, ассигновал 5 тысяч рублей «для покупки книг и прочего».
16 марта 1755 года Академия Наук слушала просьбу Аргамакова
помочь в составлении списка книг, которые необходимо приобрести
для библиотеки Московского университета, и указать, где они могут
быть приобретены. Академики решили, что каждый из них составит
список книг по определенному разделу1. Через неделю были заслу-
шаны предложения академиков, составлен общий список и передан
Московскому университету. Это было реальной помощью академии
создаваемому университету, но вместе с тем необходимо учитывать,
что большинство академиков, участвовавших в этой работе, не при-
надлежало к числу передовых ученых, что не могло не отразиться
на составе университетской библиотеки. Как бы то ни было, но к на-
чалу 1756 года, т. е. всего через полгода после открытия универси-
тета, библиотека уже была приобретена. Весной 1756 года она спешно
приводилась в порядок, составлялся ее каталог и т. д.1 2. В отличие
от академии, где, по выражению Ломоносова, библиотека служила
больше для декорации3, Московский университет уже через год
после своего открытия сделал ее публичной. Он специальным объяв-
лением известил всех «любителей наук»: «Московского Университета
библиотека, состоящая из знатного числа книг на всех почти Европей-
ских языках, в удовольствие любителей наук и охотников до чте-
ния книг, отворена была сего июля 3 числа, и впредь имеет быть
отворена каждую среду и субботу с 2 до 5 часов»4. Превращение
библиотеки университета с первых дней ее существования в публич-
ную являлось одной из форм пропаганды научных знаний и демо-
кратизации просвещения.
Одновременно с комплектованием библиотеки шла закупка
инструментов и приборов для физического кабинета университета,
на что была ассигнована тысяча рублей. Консультантом и по этому
вопросу выступила также Академия Наук, к которой обратился Арга-
маков с просьбой помочь в приобретении «механического оборудова-
ния для показывания и изъяснения явлений природы эксперимента-
ми»5. Академия решила, что лучше всего заказать приборы через
лейпцигского профессора Мушенброка. Очевидно, отсутствие Ломо-
носова на заседании академии, которому в это время из-за интриг
1 «Протоколы заседаний конференции Академии Наук», т. II, СПБ, 1899,
стр. 324—325.
» См. ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 70.
• Пекарский, стр. 737.
4 «Московские ведомости», 1756, № 21.
4 «Протоколы заседаний конференции Академии Наук», т. II, СПб., 1899,
стр. 325.
154
Теплова было запрещено там присутствовать, сказалось на том, что
для изготовления приборов не были привлечены первоклассные ма-
стера, имевшиеся в мастерских самой академии.
Физический кабинет был оборудован, и через год университет
располагал всем необходимым для преподавания эксперименталь-
ной физики. Не было только лектора. G профессорами физики уни-
верситету не повезло. В качестве первого физика, конечно, без
участия Ломоносова, Шуваловым был приглашен некий аббат Фран-
кози. Так как он не имел никакой ученой степени, то по ходатайству
Шувалова он был проэкзаменован на квартире у Миллера. Даже
весьма благожелательные к нему экзаминаторы, отметив, что Фран-
кози знает латинский язык и лишь элементы математики и физики,
пришли к выводу, что Франкози может преподавать физику только
в том случае, «если будет тщательно готовиться к лекциям»1. Лек-
ции Франкози не имели никакого научного значения, и он быстро
исчез из университета, хотя Шувалов и давал указание об увеличении
ему числа часов и проявлении к нему всяческого внимания1 2.
Настоящее преподавание физики в университете началось
только с тех пор, как оно было поручено Д. В. Савичу, препода-
вавшему экспериментальную физику и оптику в 1758—1761 годах3.
Физический кабинет полностью обеспечивал преподавание оп-
тики, о чем говорят документы, связанные с ремонтом инструментов
и приборов университета. Он обладал таким количеством приборов,
что университет имел специального механика, на обязанности которо-
го лежал ремонт, хранение и изготовление новых приборов. Этот меха-
ник получал почти такое же жалование, как и профессора, и имел
учеников, выделенных ему университетом, что говорит о размерах
кабинета и о значении, которое ему придавалось4.
Очевидно, уже в этот период велась подготовка к созданию хими-
ческой лаборатории, минералогического кабинета и типографии.
• К началу 60-х годов Московский университет располагал большой
и хорошо подобранной библиотекой, большим, снабженным всеми
необходимыми инструментами физическим кабинетом. В универси-
тет поступили купленные им и подаренные ему богатые минерало-
гические коллекции. К 1760 году уже действовала химическая лабо-
ратория. 30 марта 1758 года Шувалов приказывал: «лабораторию
строить каменную и чтоб для первого случая не весьма велика была»5.
1 Арх. АН СССР, ф. 21. оп. 3, д. 308/8.
1 «Протоколы», т. IV, лл. 6, 26—27.
• ЦГАДА, ф. 199, д. 790, п. 20, л. 22; «Протоколы», т. VII, стр. 36.
4 «Протоколы», т. V, л. 35; т. VII, стр. 23 и др.
5 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 74.
255
Но всей вероятности, она помещалась не в специально построенном
помещении, а в первом здании университета на Красной площади.
Во всяком случае, когда в 1760 г. был назначен куратором Ф. Весе-
ловский, то, как сообщали «Московские ведомости», при осмотре
университета он посетил и химическую лабораторию1. Все эти каби-
неты, лаборатории, так же как и анатомический театр и библиотека,
помещались в доме университета на Красной площади.
* • Таким образом, уже впервые годы своего существования Москов-
ский университет располагал вполне достаточной базой для экспе-
риментальной работы профессоров и опытной работы студентов. Это
было крупным достижением молодого университета, который полу-
чал возможность развивать принципы передовой русской науки,
провозглашенные Ломоносовым, требовавшим соединения лекцион-
ного преподавания с опытом, экспериментом, наблюдением. Значе-
ние организации кабинетов и лабораторий в Московском университете
становится особенно ясно, если вспомнить, сколько препятствий не-
задолго до этого пришлось преодолеть Ломоносову при создании
в Академии Наук первой в стране научной химической лаборатории.
Но и в этом вопросе победа передовой науки была далеко не пол-
ной. Имевшаяся в университете база для научной и учебной работы
использовалась крайне недостаточно.
Этому мешало два обстоятельства: 1) преступное отношение
царского правительства к субсидированию научной и учебной работы
университета, 2) безответственное отношение к своим обязанностям
реакционной профессуры, в ведении которой находились кабинеты
и лаборатории.
Царское правительство, выделив однажды средства па покупку
библиотеки, приборов и инструментов, не отпускало более средств
на их содержание и пополнение. Денег, положенных университету
по штату, с трудом хватало лишь на выплату жалования. На лабо-
ратории и кабинеты ничего не оставалось. Ненормальность такого
положения остро ощущалась учеными. В проекте штата, составлен-
ном университетом в 60-х годах, предусматривалось ассигнование
специальных средств на жалование обслуживающему персоналу этих
учреждений, пополнение и т. д.
Подобные суммы предусматривал и проект, представленный
Адодуровым. Сенат, рассматривавший проект, в основном согласился
с проектом профессоров.
В таблице, приведенной на стр. 157, наглядно показана сумма
(в рублях), которая была запроектирована на содержание этих
учреждений.
1 «Московские ведомости», 1760, № 102.
156
1 По проекту профессоров По проекту Адодурова По проекту Сената
1. Кабинет натуральной истории 1000 543 1000
2. Физический кабинет 1000 728 1000
3. Астрономическая обсерватория 1000 818 818
4. Химическая лаборатория 1000 • 770 1000
5. Анатомический театр 1000 690 1000
6. Ботанический сад 1100 880 880
7. Библиотека 3000 2000 2500
Всего 9100 6429 81981
Таким образом, на содержание кабинетов, лабораторий и т. п.
проектировалось от 6 с половиной тысяч (по плану Адодурова) до
9 тыс. рублей ежегодно. Примерно половина средств по каждому из
учреждений предусматривалась на жалование и половина на попол-
нение необходимым оборудованием (исключение представляла биб-
лиотека, где на пополнение предусматривались 5/в всех ассигнований).
Примерно к этому же времени относится составленная универ-
ситетом и представленная в Сенат «Ведомость... какие теперь непре-
менные расходы есть и быть должны при Московском Университете»2.
«Ведомость» любопытна тем, что она показывает состояние ассигно-
ваний и обосновывает необходимость их увеличения. На основании
этой «Ведомости» видно, что на содержание перечисленных выше 7 на-
учных учреждений средств фактически не отпускалось. Так, в графе
«имеется» значилось лишь:
1. Машинисту физического кабинета—410 р.
2. Лаборанту химической лаборатории—210 р.
3. Просектору при анатомическом театре—250 р.
4. На выписывание иностранных книг в библиотеку—310 р.
5. На чернила, бумагу, мел, физические инструменты, материалы
для лабораторий, рапиры, краски и т. д.—391 р.
Всего: на жалование870 р. и на все остальное около 700 р., причем
в эту сумму входили расходы на бумагу, мел, чернила и т. д.3. В за-
писке указывалось, что «понеже при университете библиотека хотя
и учреждена, но как оная без присовокупления вновь до разных наук
1 Ведомость составлена на основании документов, находящихся в ЦГАДА,
ф. 261, д. 5478, № 2, лл. 114—329.
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 41, лл. 178—201.
’ Там же, лл. 184—187.
надлежит книг довольной быть не может», то необходимо отпускать
на ее пополнение 900 р. в год (включая 400 р. на приобретение древ-
ностей) и 228 р. на жалование. «Для обучения натуральной истории
надлежит быть кабинету натуральных вещей». На кабинет соответ-
ственно предназначалось 400 и 143 рубля. По физическому кабинету
300 и 428 рублей. «Необходима астрономическая обсерватория, как
для показания учащихся сей науки, так и для учинения небесных и
воздушных наблюдений». На нее предусматривалось соответственно 500
и 318 рублей. Необходимо иметь химическую лабораторию «для обу-
чения потребной медикам, рудокопам, монетным мастерам и прочим
химической науки». На химическую лабораторию предполагалось
400 и 370 р., на анатомический театр—300 и 390 рублей. На ботани-
ческий сад, который «должен быть при университете непременно»,
400 и 480 руб.1.
Таким образом, ведомость предусматривала, что в числе тех
расходов, которые «быть должны при Московском Университете»,
на содержание кабинетов и лабораторий необходимо средств: 1) на
жалование—2356 р. против отпускающихся 870 р., 2) на пополнение
и содержание—3200 против отпускающихся 700 р.
Разница между необходимым и отпускаемым получается огром-
ная. Она еще более увеличится, когда мы увидим, что получали каби-
неты и лаборатории на самом деле. Так, за 1776 г. (когда деньги уже
значительно упали в цене) на все кабинеты и лаборатории (не считая
жалования) было израсходовано:
1) отпущено «профессору Зыбелину по требованию его для хими-
ческих опытов для лаборатории на покупку разных материа-
лов»—20 р.; 2) уплачено книгопродавцу Веверу за физические инст-
рументы и книги—500 р.; 3) уплачено за математические инстру-
менты —24 р.
Всего за год было израсходовано 544 рубля’.
И это был еще один из «щедрых» годов. Обычно тратилось еще
меньше: рублей 200—300. Весьма показательны следующие факты:
в 1765 году университетская конференция сделала канцелярии уни-
верситета представление о необходимости приобрести для занятий
по анатомии медицинских инструментов на 100 рублей и на 160 рублей
инструментов, приборов и литературы для занятий по химии. Кан-
целярия категорически отказалась выполнить это требование, ссы-
лаясь на то, что нет приказа куратора, а по штатам таких расходов
не положено3.
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 41, лл. 184—187.
8 См. ЦГАДА, ф. 278, д. 14, лл. 73, 135, 160.
8 См. «Протоколы», т. IX, стр. 571—573, 619—620.
158
В 1769 году в Московский университет обратился выдающийся
русский хирург, ученик С. Крашенинникова, К. Щепин. Крашенин-
ников предназначал Щепина себе в преемники, но заправилы выжили
Щепина из академии. Благодарный своему учителю Щепин после
смерти Крашенинникова воспитывал одного из его сыновей1. Щепин
предлагал университету купить у него гербарий растений России
и Западной Европы, насчитывавший свыше 2500 экземпляров. Про-
фессора университета Вениаминов, Зыбелин и Керштенс осмотрели
гербарий и пришли к выводу, что «оной травник для университетской
библиотеки и ботанических лекций нужен и достаточен». Профессор-
ская конференция согласилась с ними, что 400 рублей являются мини-
мальной ценой гербария. Почти год тянулась переписка конференции
с Адодуровым, который требовал то одних, то других дополнительных
сведений о составе, состоянии, цене гербария и т. д. После получения
всех этих сведений Адодуров все же отказал в отпуске денег на его
приобретение, заявив: «Я не нахожу нужным покупать оной травник,
да особливо такой недешевой ценой». Адодуров писал, что гораздо
целесообразнее купить несколько немецких книг по ботанике с рисун-
ками этих растений1 2.
Подобные просьбы или отклонялись, или откладывались до утвер-
ждения нового штата. Между тем, как уже указывалось выше,
несмотря на неоднократные представления, несмотря на самые убе-
дительные ведомости и записки о состоянии и нуждах Московского
университета, его штат так и не был пересмотрен за все 34 года цар-
ствования Екатерины II. Это положение было не только показателем
преступного невнимания царского правительства к нуждам универ-
ситета, но и результатом сознательной политики. Эта политика была
направлена на то, чтобы помешать развитию передовой материалисти-
ческой науки. Царское правительство стремилось помешать развитию
естественных наук не только путем репрессий, но и урезыванием
ассигнований на работу кабинетов и лабораторий.
Вторым обстоятельством, крайне вредно отражавшимся на работе
кабинетов и лабораторий, было безответственное отношение к своим
обязанностям большинства профессоров-иностранцев. В Московском
университете повторялась буквально та же картина, которая из-
вестна по Академии Наук. Большинство иностранцев смотрело на
заведование кабинетом только как на источник добавочного жалова-
ния (за это прибавлялось к жалованию 100 рублей в год). Керштенс,
1 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 826, лл. 30—37; д. 174, л. 36.
2 См. «Протоколы», т. XIII, стр. 33—34, 39, 45—47, 87—88, 295—296.
Гербарию Щепина дал высокую оценку и Н. Новиков (Избр. соч., Гослитиздат,
1951, стр. 366).
1)9
в продолжение полутора десятков лет «руководивший» минералоги-
ческим кабинетом, получил в свое распоряжение богатейшую кол-
лекцию, насчитывавшую свыше 60 000 образцов. За все время
он даже не удосужился составить ее каталог. Когда в связи с его
отъездом за границу заведование было передано Матвею Афонину,
то последний был вынужден принимать образцы по... счету. Прошну-
рованная книга, предназначавшаяся для каталога кабинета, была
обнаружена Афониным засунутой в один из шкафов. Кроме заголовка,
Керштенс не написал за все годы ни единой строки. Когда и при таком
примитивном способе приема кабинета обнаружилось, что не хватает
несколько десятков наиболее ценных образцов, то Керштенс начал
доказывать, что многие минералы обладают свойством испаряться,
и этим объясняется их отсутствие1. ,
Совершенно очевидно, что под руководством Керштенса бога-t
тейшие коллекции превратились в ненужные украшения, загромо-
ждавшие залы университета и годившиеся только для того, чтобы пока-
зывать их знатным гостям и щеголять перед ними размерами и стои-
мостью коллекции. Конечно, ни о каком полноценном использовании
этих коллекций в учебном процессе при том состоянии, в котором они
находились, нечего было и думать.
Профессор Рост и механик Демулен, ведавшие физическим каби-
нетом университета, занимались бесконечными жалобами друг на
друга, бездельничали и довели физический кабинет университета
до развала.
Механик Петр Демулен был до этого известен в Москве как вла-
делец своеобразного балагана, где выставлялись для обозрения
«самодействующие машины, куклы» и прочие «механические фокусы»1 2.
В Московском университете на его обязанности лежал ремонт физи-
ческих и математических приборов и изготовление новых3. Демулен
получил себе в помощь двух учеников, которые должны были учить-
ся у него изготовлению приборов и их демонстрации во время заня-
тий. Но, несмотря на высокое жалование, он и не думал заниматься ни
приборами, ни обучением учеников. Приборы ломались, ржавели,
приходили в полную негодность. Учеников же Демулен превратил
в своих лакеев и запретил им ходить на лекции. Определенный к нему
способный и хорошо занимавшийся гимназист-разночинец Иван Ба-
бушкин не выдержал и обратился в профессорскую конференцию
с жалобой, в которой писал, что Демулен «уже год ничему не обу-
чает», и просил дать приказ о том, чтобы его либо обучали, либо
1 «Протоколы», т. XIV, лл. 115—126, 272—278.
2 «Московские ведомости», 1759, № 13, 23.
8 «Протоколы», т. VII, стр. 23.
160
«уволили для продолжения обучения наукам вместе с другими уче-
никами». В конце концов Бабушкин не выдержал издевательств
Демулена и бежал из университета1.
Принятый в университет по рекомендации Миллера на должность
преподавателя английского языка, Рост оказался через некоторое
время профессором физики. Звание профессора Московского универ-
ситета было для него лишь удобным прикрытием для его торговых дел:
он являлся главным представителем голландской торговой компании.
В его ведении было несколько сот русских приказчиков, находив-
шихся в разных городах России. Попутно с этим Рост систематически
занимался ростовщичеством. За годы своей жизни в России этот
«ученый» нажил огромный капитал, приобрел свыше тысячи крепост-
ных и построил богатые особняки в Москве и Петербурге. Неудиви-
тельно, что этот делец уделял минимальное внимание физическому
кабинету. Его постоянные жалобы на Демулена и пререкания с ним
были лишь средством оправдать свое собственное безделье. Рост
считался знатоком новых и древних языков. Шевырев с восторгом
рассказывает о том, что, когда австрийский император Иосиф II
посетил Московский университет, Рост прочел свою лекцию на итальян-
ском языке. Шевырев и другие авторы приводят этот факт в качестве
доказательства «выдающихся научных достоинств» Роста1 2. Но при
этом упускается из вида одно очень существенное обстоятельство.
Подобно небезизвестному Байеру, этот «выдающийся филолог»,
проживший почти всю жизнь в России, рассматривал себя «цивили-
затором», очутившимся в стране, за счет которой удобно жить,
но язык и культуру которой изучать незачем. Проработав около
30 лет в Московском университете, он не знал и не хотел знать рус-
ского языка и преподавал русским студентам английский язык...
на латинском языке. Рядом с Ростом в университете мы все время
видим кого-либо из студентов, на обязанности которых было перево-
дить его лекции с латинского или немецкого на русский. В приходно-
расходной книге Московского университета за 1776 год значится:
«Коллежскому переводчику Стахию Винчевскому... за должность
переводчика при профессоре Росте физических лекций с латинского
языка на российский—15 рублей»3. Короче говоря, перед нами все
та же, знакомая нам по Академии Наук фигура самодовольного реак-
ционера, враждебного русскому народу и его передовой культуре.
1 См. «Протоколы», т. IX, стр. 257, 287—289, 387—388, 595—596,
599—607.
1 См. ЦГАДА, р. XVI, д. 278, ч. 1, л. 792; ч. IV, л. 53; «Биографический
словарь профессоров Московского Университета», т. II, стр. 367, 447.
3 ЦГАДА, ф. 278, д. 14, л. 60..’
И М. Т. Белявский 161
Нечего и говорить о том, что Рост абсолютно не заслуживает похвал,
которые расточает по его адресу Шевырев1.
Библиотека Московского университета находилась в продолже-
ние многих лет в ведении Рейхеля, выписанного по рекомендации
Миллера и Штелина на должность преподавателя немецкого языка
и скоро превратившегося в профессора истории. На его научных
и общественно-политических взглядах мы остановимся ниже. Сей-
час же отметим, что он рассматривал должность библиотекаря исклю-
чительно как источник получения добавочного жалования. Всю
работу вели так называемые суббиблиотекари—сначала Данила
Савич, потом Харитон Чеботарев и студенты, выделенные ему в по-
мощь. Сам же Рейхель библиотекой не занимался. Через десять лет
после того, как она была открыта и поступила в его ведение, он все
еще не удосужился составить каталог1 2. Не лучше Рейхель относится
и к чтению лекций: в протоколах конференции мы встречаем записи
о неоднократных его столкновениях с администрацией универ-
ситета, вызванных стремлением уклониться от чтения лекций.
Так, с 8 декабря 1765 по апрель 1766 г. он прочел всего 2 лекции3.
Это не помешало Рейхелю в 1767 году потребовать, чтобы его жало-
вание было увеличено с 600 рублей до 900. Правда, ему в этом было
отказано, поскольку ни он, ни Рост, требовавший увеличения
жалования до 1000 р., «не оказали во всю свою при Университете
бытность такой пользы, которая бы столь знатное прибавление в жа-
ловании по справедливости заслуживала»4 *. Получив отказ на свое
ультимативное требование (в случае отказа они грозили отъез-
дом в Германию), они остались и постепенно добились требуемой при-
бавки. В 1776 году Рост и Рейхель получали уже по 900 рублей.
В то же время жалование остальных профессоров было значитель-
но меньше. Дилтей и Шаден получали по 700 рублей, Зыбелин,
Аничков и Десницкий—по 600 рублей, Барсов—500 рублей, Афонин
и Третьяков—по 400 рублей (т. е. столько же, сколько получали ино-
странцы, преподававшие в гимназии), Чеботарев—250 р., Сибир-
ский—всего 200 р.6. Необходимо отметить, что в указанную сумму
входило и жалование, получаемое Зыбелиным, Десницким, Аничко-
вым, Чеботаревым за их работу в университетском госпитале, биб-
лиотеке, за выполнение ими обязанностей инспектора гимназии, над-
зирателя над студентами и т. д.
1 «Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского
Университета», т. II, М., 1855, стр. 362—369.
8 «Протоколы», т. IX, стр. 105—106.
8 Там же, т. X, стр. 105—108, 169.
« См. ЦГАДА, ф. 261, д. 5477, лл. 69—73.
6 Там же, ф. 278, д. 14, лл. 48—51, 165.
162
Думавшие только о своекорыстных интересах, Рост, Рейхель,
Керштенс, Демулен и им подобные препятствовали правильному
и полноценному использованию той научной базы, которой распола-
гал Московский университет в первые десятилетия своего существо-
вания.
Прямую противоположность им представляли передовые русские
ученые. Трудами Вениаминова и Афонина был собран богатейший
гербарий флоры центральной части России. Эту работу они осуще-
ствляли с помощью студентов в течение ряда лет.
Большую ценность представлял физический кабинет, созданный
у себя на квартире П. И. Страховым. Кроме того, у Страхова, Зыбелина
и Барсова были значительные библиотеки и ценнейшие собрания
древних русских рукописей, книг, монет, печатей и т. д., подаренные
ими Московскому университету. Эти сокровища, к сожалению, погиб-
ли в 1812 году.
Столь разное отношение к университету и его нуждам показывает,
что одни смотрели на него лишь как на источник получения доходов
и старались работать поменьше, но зато энергично требовали повы-
шения жалования за свои «труды». Другие рассматривали свою рабо-
ту как служение своему народу, своей родине и все свои силы и зна-
ния отдавали любимому делу.
Подведем итоги. Уже в первое десятилетие своего существования
Московский университет располагал необходимой базой для научной
и учебной работы в виде библиотеки, кабинетов и лабораторий.
Эта база вполне соответствовала требованиям науки того времени.
Ученики и последователи Ломоносова самоотверженно трудились
над укреплением и расширением этой базы; добивались наиболее
рационального ее использования. Однако политика самодержавия
приводила к тому, что университет не только не проводил даль-
нейшего укрепления и расширения этой базы, но не мог правильно,
использовать и имеющуюся.
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская ее мая рождать.
М. В. Ломоносов
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПЕРВЫЕ СТУДЕНТЫ И ПРОФЕССОРА
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
ПЕРВЫЕ СТУДЕНТЫ
Чем ближе становилось открытие университета, тем все боль-
шую важность приобретал вопрос о его будущих студентах.
При анализе проекта университета уже было показано, что
Ломоносов и Шувалов занимали в этом вопросе диаметрально про-
тивоположные позиции. В силу этого вопрос о наборе первых сту-
дентов приобретал еще большую остроту. Гимназия могла обеспечить
университет студентами только через 3—4 года. Пока же единствен-
ным резервуаром, откуда университет мог почерпнуть первых сту-
дентов, была Славяно-греко-латинская академия в Москве и семи-
нарии, существовавшие в целом ряде городов России. Правда, вся
система преподавания в них была проникнута средневековой схола-
стикой и основывалась на всевозможных антинаучных теориях;
Однако слушатели семинарий неплохо знали славянский и латинский
языки, греческую и римскую литературу и арифметику. Они зна-
комились с русскими летописями и другими видами древнерусской
книжности.
Основанная в 1685 году Славяно-греко-латинская академия сыгра-
ла видную роль в развитии русской культуры в первой половине
XVIII века. Почти все первые. русские ученые вышли из ее стен.
705
Постников и Магницкий, Тредиаковский и Кантемир, Ломоносов
и Крашенинников и многие другие начали свой славный путь в «спас-
ских школах». В петровское время Славяно-греко-латинская акаде-
мия утратила характер чисто духовного учебного заведения. Так,
с 1701 по 1729 гг. из 236 человек лишь 68 человек сделались церков-
никами. В 1735 году ректор академии жаловался, что почти никто из
его воспитанников не доходит до класса богословия. Их либо заби-
рают для отправления в экспедиции, направляют в Академию Наук,
типографию, монетную канцелярию и т. д., либо они сами устраивают-
ся с помощью светского начальства в канцелярии, госпитали и прочие
учреждения Москвы. «А в Академии почти самое остается дрождие»,—
жаловался он1.
Ломоносов живо помнил пять лет, проведенных в ее стенах. Со-
всем недавно он работало пришедшими из нее в 1748 году Поповским,
Клементьевым, Барсовым и другими семинаристами. И после 1748 г.
он не раз поднимал вопрос о новом привлечении семинаристов в ака-
демию. Когда стал вопрос о первых студентах для Московского уни-
верситета, Ломоносов указал на знакомый и многократно проверен-
ный путь. Едва ли это совпадало с желаниями Шувалова, но до откры-
тия университета оставались считанные дни. Запись в гимназию пре-
высила все ожидания, а студентов не было ни одного. Приходилось
обращаться к синоду, хотя семинарии были по своему составу демо-
кратическими. Правда, в 1728 году было запрещено принимать в Сла-
вяно-греко-латинскую академию лиц податного сословия. Но даже
и после этого основной контингент учащихся академии составляли
люди, мало отличавшиеся по своему экономическому и правовому
положению от принадлежавших к податным сословиям. Это были
главным образом дети пономарей, дьячков, дьяконов, сельских и го-
родских попов. В. И. Ленин писал об этом слое низшего духовен-
ства, что ему «приходится жить бок б бок с мужиком, зависеть от него
в тысяче случаев, даже иногда—при мелком крестьянском земледелии
попов на церковной земле—бывать в настоящей шкуре крестьянина»2.
В условиях XVIII века, когда некоторые представители низшего
•сельского духовенства были даже крепостными и во всяком случае
полностью зависели от помещиков, это положение выступало особенно
ярко. Конечно, не следует забывать, что, несмотря на это, духовен-
ство верой и правдой служило самодержавно-крепостническому
строю, представляло собой одну из основ этого строя и усиленно отрав-
ляло духовной сивухой задавленные вечной работой и нуждой на-
родные массы.
1 См. Морозов, стр. 150.
8 В. И. Ленин. Соч., т. 15, стр. 13.
16
10 апреля 1756 года синод слушал следующее «доношение»
Шувалова: «Учреждающемуся императорскому Московскому Уни-
верситету потребно некоторое число учеников, которые в латин-
ском языке и в знании классических авторов имели искусство:
чтоб тем скорее приступить к наукам можно было. А как известно,
что в Новгороде, в Троицкой лавре, в Александроневском и Ико-
носпасском монастырях, старанием духовных властей—при семи-
нариях находится их довольное число: того ради не угодно ли будет...
для общей пользы повелеть из всех вышепоказанных мест достойных
учеников для скорейших и полезнейших успехов императорского
Московского университета уволить, сколько рассудить изволит»* 1.
До открытия университета оставалось всего две недели; дел, связан-
ных с подготовкой к открытию, в Москве было много, но директор
университета Аргамаков понимал, как важен вопрос о наборе студен-
тов, и отправился в Петербург. В журнале заседаний синода его
выступление записано так: «Яко оный университет имеет быть в
Москве, в Китае городе, где прежде была аптека, а о числе учеников,
колико оных в том университете быть потребно, хотя де точно назна-
чить не можно, оставляется де оное на рассмотрение синода. Однако
де ныне на первый случай за довольное быть оных признается до три-
дцати, или по нужде и до двадцати человек»2. Для того чтобы решить,
сколько человек можно направить в университет, синод постановил
составить предварительно ведомость, сколько каждая семинария име-
ет семинаристов в «риторическом отделении». На основании рапортов
семинарий такая ведомость и была составлена. Оказалось, что в Мос-
ковской и Киевской академиях и 22 семинариях (сведений по семи-
нарии Троицкой лавры в синоде не оказалось) в классе риторики
учатся 783 семинариста3. Однако составление сведений затянулось,
и лишь через месяц, уже после официального открытия универси-
тета 3 мая синод решил: «Для надлежащего в оный университет опре-
деления отослать из Московской Академии из обучающихся ныне в ри-
торике и философии студентов жития и состояния доброго, и к наукам
понятных и способных шесть, да из семинарий, из таковых же в рито-
рике и философии обучающихся и такого же жития и состояния
доброго и понятных и способных... из Новгородской—трех, из Псков-
ской и из Крутицкой по два, из Белгородской—двух, из Нижего-
родской—двух, из Смоленской—двух, из Вологодской—трех, из
Тверской—двух, из Святотроицкой Сергиевой лавры—шесть. Всего
тридцать человек... без всякой отмены и без замедления и при-
1 ЦГИАЛ, ф. 796, он. 24, д. 150, л. 1.
1 Там же, л. 9.
8 Там же, л. 6.
167
том дать им надлежащее число подвод и на дорожной смотря по рас-
стоянию от того места до Москвы, проезд без излишества и без оску-
дения... на щет вышеупомянутого Университета»1.
Указ синода был немедленно разослан, и 22 мая Славяно-греко-
латинская академия направила в Московский университет 6 человек:
сыновей московских священников Семена Герасимова (будущего
профессора С. Г. Зыбелина), Петра Семенова и Василия Троеполь-
ского, сыновей умерших дьяконов Данилу Яковлева и Петра Дмит-
риева (будущего профессора П. Д. Вениаминова) и сына пономаря
Ивана Алексеева. 26 мая в Московский университет были направлены
воспитанники Крутицкой семинарии Илларион Мусатов (Садовский)
и Иван Ильин1 2.
28 мая был получен рапорт Новгородской консистории о том,
что в Московский университет отправлены сыновья умерших новго-
родских дьячков Вукол Петров и Илья Федулов, а также сын
валдайского попа Иван Артемьев. Нижегородский архиерей сообщил
об отправке сына дьячка Сергея Федорова и сына павловского попа
Федора Иванова. 31 мая Псковская консистория сообщила об отправке
Тимофея Заборова и Семена Зубкова. В начале июля Троицкая лавра
донесла, что ею отправлены из класса, философии Аввакум Рудаков,
Данила Полиносовский, Иван Федоров, из класса риторики Федор
Пушкин, Иван Тихомиров и Дмитрий Аничков. И лишь в начале
августа смоленский епископ сообщил об отправке сына деревенского
священника Ивана Раткевича и сына умершего дорогобужского свя-
щенника Георгия Лызлова3. В июле прислала 2 студентов Белгород-
ская семинария, но они вскоре были возвращены обратно с требова-
нием, чтобы были присланы «самоохотные, а не с принуждением».
Университет сам и назвал этих «самоохотных»—Федора Левицкого
и Егора Булатницкого, которые и прибыли в октябре месяце4. Всего
в Московский университет было направлено из Славяно-греко-латин-
ской академии и из Крутицкой, Новгородской, Псковской, Нижего-
родской, Смоленской, Белгородской и Троицкой семинарий 25 чело-
век. Вологодская семинария не прислала ни одного человека5. Изве-
стно, что первый выпуск университетской гимназии состоялся
в 1759 году, когда 26 апреля 19 гимназистов были «произведены в сту-
1 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 150, л. 9; Н. Пенчко добавляет еще
и «Харьковский коллегиум», который будто бы «по собственной инициативе»
направил в Московский университет 2 студентов (Пенчко, стр. 124), но
Харьковский коллегиум и Белгородская семинария—это одно и то же.
3 ЦГАДА, ф. 1183, д. 103, 1755 г., лл. 12—13.
3 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 150, лл. 30, 40, 47, 48, 50, 56.
< ЦГАДА, (). 1183, д. 103, лл. 37, 59.
3 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 150, л. 42.
168
центы»1. Между тем в «Московских ведомостях», объявлениях и про-
токолах университетской конференции за 1756—1757 гг. мы встречаем
фамилии студентов, неизвестных по делам синода. Возможно, что
часть из них была прислана не к открытию университета, а несколько
позже1 2. Кроме того, в середине XVIII века разночинцы еще не имели
твердо установившихся фамилий, а ни в одном из названных доку-
ментов не указывается отчество. Поэтому трудно сказать, имеем ли
мы дело с новым человеком или с тем же, но под другой фамилией.
К 25 студентам, о которых мы уже говорили, необходимо добавить
пытавшегося поступить в 1753 г. в академический университет
Киевского семинариста Антона Любинского, присланного из Тверской
семинарии Семена Лобанова, а также Матвея Елисеева, Ефима
Орлова, Панкратия Полонского, Максима Тихомирова и Илью Семе-
нова, о которых неизвестно, из каких они прибыли семинарий. Сту-
денты Сергей Малиновский, Вукол Федотов—это, очевидно, уже
упоминавшиеся Сергей Федоров, Вукол Петров3.
На основании архивных документов устанавливается, что в
мае—августе 1755 г. Московский университет получил из семинарий
не менее 30 студентов. Это полностью подтверждается ордером Шува-
лова от 9 октября 1755 года: «Студентам тридцати человекам, которые
лекции математические и философские слушают, в изъятие универ-
ситетского штата жалование производить по 40 рублей в год»4 * * * В.
Первый набор студентов был успешно произведен. Как видно
из этого же ордера Шувалова, к осени 1755 года занятия в универ-
ситете уже шли полным ходом. Но начались они еще летом. Дока-
1 «Прибавления к «Московским ведомостям», 27 апреля 1759 г.
1 Так, в 1758 году из Троицкой семинарии были присланы Илья Грачев-
ский, Дементий Соколов, Александр Репьев и Петр Бражников (Протоколы, t.V,
протокол № 12).
. ’ См. «Московские ведомости» 1756, № 56; 1757, № 6, 57, 84, 87, 101;
1758, № 38; 1760, № 34; 1763, № 52; Протоколы, т. Ill, л. 7; т. IV, лл. 20—21;
т. V, протоколы № 3, 6, 16 за 1758 г.; т. VII, стр. 37, 63; т. VIII, протоколы
№ 12, 18; ЦГИАЛ, ф. 1329, т. 98, л. 123; ф. 789, д. 27/29, л. 6; ЦГАДА, р. XVII,
д. 40, л. 1; д. 41, лл. 3—4; Тезисы диспута под руков. Дилтея 17 декабря 1756 г.;
Новиков. Опыт словаря о российских писателях, СПб. 1772.
В моей статье, опубликованной в «Вестнике Московского Университета»
№ 9 за 1951 год, имелись отдельные неточности и неясности в отношении неко-
торых студентов. Документы, обнаруженные в ЦГАДА, позволили уточнить
как персональный, так и социальный состав первых студентов Московского
университета.
А. Морозов, включивший материалы этой статьи во второе издание своей
книги о Ломоносове и ряд ее мест воспроизведший дословно, повторил неточно-
сти, имевшиеся в статье, и, перепутав фамилии, объявил Зыбелина и Вениами-
нова киевскими семинаристами. (А. Морозов. М. В. Ломоносов, Лениздат,
1953, стр. 657—658.)
. . 4 ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 65.
169
зательством этого является, что вступительная лекция по философии
для студентов Московского университета, прочитанная Николаем
Поповским, была напечатана уже в августовском номере журнала
Академии Наук «Ежемесячные сочинения»1.
Первый набор студентов был очень удачен по своему составу.
Из его рядов вышли три профессора Московского университета, при-
надлежащие к передовому направлению (Д. С. Аничков, С. Г. Зыбе-
лин, П. Д. Вениаминов), 3 магистра (Алексеев, Лобанов1 2 3 и Тихоми-
ров) и 7 учителей.
Первый набор знаменателен еще и потому, что среди первых
студентов Московского университета не было ни одного дворянина.
Это обстоятельство сыграло большую роль в жизни Московского уни-
верситета. Из числа первых студентов и гимназистов, поступивших
в старшие классы гимназии в 1755 году, к середине 60-х годов выросла
значительная группа русских ученых, высоко поднявших знамя
передовой русской национальной науки. За счет первого же набора
университет в основном обеспечил себя и преподавателями гим-
назии.
Демократический состав первого набора студентов не был чем-то
исключительным, он был характерен для университета в 50—70-х го-
дах XVIII века. Такой состав учащихся очень мало удовлетворял
правительство и самого Шувалова. Но их попытки привлечь в уни-
верситет дворян дали мало результатов. Дворяне сотнями записыва-
лись в гимназию, но, как правило, проучившись 2—3 года и изу-
чив французский или немецкий языки, арифметику, танцы и фехто-
вание, торопились в полк или в одну из коллегий, куда они записы-
вались одновременно с поступлением в университет. Протоколы
университетской конференции пестрят записями вроде следующих:
«Выдан аттестат князю Вяземскому в том, что он в течение 3 лет изу-
чал французский язык и арифметику»; «Братьям Васильчиковым
о том, что они 10 месяцев изучали французский язык и арифметику»;
Чеславскому, что он «за время пребывания в университете учил толь-
ко геометрию и мало в ней успел, поведения был безукоризненного
тем более, что мало бывал на занятиях, и поэтому трудно говорить
о его проступках»; «отказано в выдаче аттестата Николаю Тихменеву,
лак как в течение года он был, неизвестно где, и ничего не делал»
и т. дА Не случайно в июне 1759 года университетская конференция
1 «Ежемесячные сочинения», 1755, август, стр. 167—176.
* Лобанов, не работавший в университете, впоследствии также был про-
фессором в сухопутном шляхетском корпусе. См. Н. И. Новиков. Избр.
соч., М.—Л., 1951, стр. 319.
3 «Протоколы», т. V, протоколы от 9/IX—1758 г., 21/1, 10/П—1760 г.
170
вынуждена была отметить: «Большая часть студентов из дворян
{студентами в протоколах очень часто называют и учеников универ-
ситетской гимназии.—М. Б.) пользуется правом уходить в любое
время и записывается в университет незадолго до того срока, как
им нужно поступать в службу. Этот сорт людей является сюда,
чтобы скрыть свое нежелание учиться. По выходе из университета
эти люди могут только позорить университет своим глубоким неве-
жеством». Конференция просила куратора «принять какие-либо меры
для устранения этой ненормальности»1.
В свете приведенного становится совершенно ясно, насколько
извращает действительное положение прочно вошедшее в литературу
утверждение Шувалова, что будто бы университет в XVIII веке был
по своему составу чисто дворянским, что с 1755 года по 1763 год
«из университета вышло 1800 учеников, из которых только 300 раз-
ночинцев»1 2.
С первых дней своего существования Московский университет
был демократическим, разночинным по своему составу. Имущественное
положение студентов было таково, что университету пришлось прини-
мать спешные меры, чтобы как-нибудь одеть и обуть первых студен-
тов, так как они находились в совершенно бедственном положе-
нии3. Так называемые своекоштные редко кончали университет, а ка-
зенными студентами и гимназистами были самые настоящие бедняки.
В протоколах университета указывается: «Одной из причин недоста-
точной успеваемости является то, что пансионеров во время не снаб-
дили книгами, а они по своей бедности были не в состоянии их купить»4.
Племянник Шувалова, князь Ф. Н. Голицын, прямо говорит о том,
что большинство учившихся в университете были бедняки и люди
без всякого состояния5. Недаром Шувалов в «Инструкции директору»
приказывал: «Не дозволять ходить в классы в нагольных шубах и
серых кафтанах, в лаптях и тому подобных подлых одеяниях».
(Инструкция, § 22).
«Студенты и ученики, которым жалования хватает только что
на пищу, просят милостивого вашего превосходительства повеления
к нам, чтобы их одели»,—писали в марте 1757 года администраторы
университета Шувалову. В ноябре—декабре этого же года Шувалов
был вынужден отдать приказ об отпуске денег на обувь и платье сту-
1 «Протоколы», т. V, протокол № 5 за 1759 г.
1 ЦГИАЛ, ф. 1329, т. 105, л. 152; об этом же говорит в своей статье
и С. В. Бахрушин. См. Бахрушин, стр. 17—18.
» ЦГАДА, р. XVII, д. 38, л. 65.
4 «Протоколы», т. V, протокол № 5 за 1759 г.
ь «Русский архив», 1874, кн. I, стр. 1325.
171
дентам и гимназистам. Тогда же было приказано выдавать студентам
«в прибавок жалования для пищи по полтине в месяц каждому»1.
Среди пансионеров встречались и дворяне, но это были главным обра-
зом дети беспоместных или окончательно разорившихся дворян.
Так, отец будущего ректора университета, знаменитого физика
П. И. Страхова, служил пономарем в одной из московских церквей,
но числился дворянином. Подобных примеров можно привести много.
Случайно сохранившийся суточный рапорт Хераскова от 9 ок-
тября 1758 г. директору университета И. И. Мелиссино ясно показы-
вает, что из себя представляли дворяне-пансионеры. «Прошедшую
ночь студенты и ученики ночевали все при своих каморах и сего
дня на молитве все были. Больных 2 студента: 1 благородный ученик
и один разночинец. За неимением обуви в классах не было 9 благо-
родных учеников и 6 разночинцев»1 2.
Что этот рапорт рисует положение, типичное для университета
первых лет его существования, подтверждает ордер Шувалова от
3-го ноября 1757 года. «Я слышал, что не только разночинцы, но
и благородные ученики, как сказывают и сожаления достойно, вели-
кую нужду терпят в платье, обуви и пище»3,—писал он в канцеля-
рию университета. Нужда студентов и гимназистов была так велика,
что Шувалов предлагал немедленно принять необходимые меры
и положить конец невыгодным для университета разговорам.
Получается довольно ясная картина. «Благородные» студенты
и гимназисты не имеют средств на покупку учебников, голодают,
сидят без сапог и платья и не могут ходить из-за этого на занятия.
Являясь по сословному признаку дворянами, они по имуществен-
ному положению мало чем отличаются от разночинцев. Когда в мае
1762 г. Шувалов явился в Академию художеств и установил, что ряд
учеников не ходит в классы из-за отсутствия ббуви, это не вызвало
у него удивления4. Ведь Академия художеств с самого начала комп-
лектовалась из разночинцев. Титулованные и богатые дворяне, о пре-
бывании которых в университете с восторгом писал Шевырев, в
действительности редко кончали гимназию, очень редко кончали
университет и никогда не оставались в нем после окончания.
Основную массу и профессуры, и студенчества в первые десятиле-
тия существования Московского университета составляли разночинцы.
Гибель университетского архива в 1812 году лишает нас возможности
проследить состав студентов год за годом.
1 «Протоколы», т. IV, л. 4; т. Ill, лл. 4—8, 15.
8 ИРЛИ, ф. 265, архив «Русской старины», д. 2746, л. 68..
8 «Протоколы», т. III, л. 9.
4 ЦГИАЛ, ф. 789, on. 1, ч. 1762, д. 24, л. 2.
т
Однако в ЦГАДА сохранилась ведомость студентов за 1764 год,
подписанная В. Адодуровым и М. Херасковым* 1. В момент состав-
ления ведомости на казенном содержании состояло 25 человек: 5 дво-
рян и 20 разночинцев. В отношении дворян составители ведомости
употребили весьма характерную оговорку, «а подлинно ли из дво-
рян университету неизвестно». Один из этих дворян был сыном
армейского прапорщика, двое—армейских капитанов, о чинах роди-
телей двух остальных неизвестно. Точно так же нет данных и о
занятиях родителей ряда студентов-разночинцев, но и те данные,
которые имеются в ведомости, достаточно ясны:
Илья Федоров—сын отставного капрала,
Иван Кудрин—сын солдата,
Иван Смирной—сын солдата,
Харитон Чеботарев—сын сержанта,
Петр Барышников—сын солдата,
Николай Рубиновский—сын ротмистра Слободского полка,
Федор Юдин—сын сержанта,
Дмитрий Синьковский—сын учителя Коломенской семинарии,
Николай Данилевский—сын канцеляриста Белгородской кон-
систории,
Михаил Пермский—сын дьячка,
Василий Санковский—сын священника,
Семен Сватковский—сын церковника.
О Федоре Левицком, Иване Калиновском, Родионе Гвоздиков-
ском, Александре Лятошевиче, Федоре Щербатском, Петре Лицине
и Александре Райче говорится лишь, что они разночинцы, прибывшие
из Киевской, Троицкой, Новгородской и Белгородской семинарий.
О студенте же Андрее Нарвинском сказано, что он польский шлях-
тич, обучавшийся прежде в смоленской семинарии. Судя по тому,
что он долгое время работал в младших классах гимназии на гроше-
вом жаловании, ясно, что никакого имения у него не было. Таким
образом, из 12 человек, о родителях которых имеются сведения,—
7 солдатских детей, 3 детей церковников, 1 сын канцеляриста, 1 сын
учителя2.
Но в ведомости имеется еще одна очень интересная и важная
вещь. После списка казенных студентов следует «Ведомость о сту-
дентах, которые за неимением вакаций состоят на казенном учени-
ческом содержании».
Эта ведомость показывает, что студентов, находившихся на
казенном содержании, в действительности было значительно больше,
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 41, лл. 2—15.
1 Там же, лл. 2—8.
173
чем значилось официально* Из года в год число студентов, нахо-
дящихся на казенном содержании, показывалось 30 человек. В дей-
ствительности же часть студентов не указывалась в списках
лишь потому, что для них не было свободных штатных вакансий*
В ведомости значится 15 человек: 3 дворянина и 12 разночинцев.
Из студентов-дворян: 1—сын сержанта, один—прапорщика и один—
поручика. Другими словами, все трое являются детьми служилой
мелкоты. Очень ярок и показателен состав разночинцев, входящих
в эту часть ведомости:
Таврило Журавлев—«бывшего директора Аргамакова крепост-
ной, определен по данному ему вечно на волю отпускному письму»,
Алексей Гладкой—сын отставного сержанта,
Трофим Вишняков—сын отставного солдата,
Иван Зыков—сын солдата,
Матвей Донской—сын отставного солдата,
Иван Травкин—сын солдата,
Иван Федоров—сын солдата,
Андрей Максимов—сын солдата,
Сергей Иванов—сын сержанта,
Максим Егоров—сын церковника,
Яков Яковлев—сын церковника,
Григорий Расповский—сын польского архимандрита (?!).
Из 12 разночинцев оказывается: 1 крепостной, 8 детей солдат,
3 детей церковников1.
Третью часть ведомости составляет список 8 студентов, «обучаю-
щихся на своем иждивении». В их числе один дворянин и 7 разно-
чинцев. Двое разночинцев (Андрей Рогов и Иван Мастинский),
очевидно, являются детьми канцеляристов, так как против их фами-
лий отмечено: «содержатся за счет конюшенной канцелярии». Один
(Иван Шиллинг) сын учителя и 4 украинца—дети сотников, есаулов
и т. п.2
Подведем итоги всем трем разделам ведомости. В 1764 г. в уни-
верситете было 48 студентов, из них только 9 дворян, 39 студентов
(или более 80%) были разночинцами. Из 31 разночинца больше по-
ловины были детьми солдат (19 человек), 6—дети церковников,
3—канцеляристов, 2—учителей, 1—крепостной (о 8 человеках мы
не имеем никаких сведений, кроме того, что они были разночинцами).
Картина получается еще более яркая, чем в 1755 году. За 9 лет
своего существования Московский университет не только не «одво-
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 41, лл. 10—13.
1 Там же, лл. 14—15.
174
рянился», но стал еще более демократическим, разночинным. К кон-
цу 1764 года, как это показывает «известие об учениках и студентах
Московского Университета», составленное Адодуровым и Хераско-
вым для Екатерины II, было на казенном содержании 55 студентов
(вместе со студентами, получавшими жалование учеников). Из них
10 дворян и 45 разночинцев (82%). В 1766 году из гимназии в уни-
верситет было переведено 18 человек, из них 3 дворянина и 15 разно-
чинцев (83,4% )Ч
Все эти данные говорят о том, что разночинный состав был не
случайным явлением, а определенным направлением в работе уни-
верситета. Разночинцы, солдатские дети составляли большинство
и студентов, и профессуры как Московского, так и руководимого
Ломоносовым академического университета, о составе которого гово-
рилось выше.
Мы уже говорили о той расправе, которая была устроена после
смерти Ломоносова над академическим университетом по прямому
указанию Екатерины II. Совершенно не устраивало крепост-
ников и превращение Московского университета в центр передового
направления в русской культуре и науке, чему способствовал демо-
кратический состав его учащихся. Через своего секретаря Олсуфьева
Екатерина II «советовала» университету подготовить и представить
ей на утверждение проект воспитательного училища, взяв за основу
Смольный институт благородных девиц. Она «советовала» составить
проект таким образом, чтобы учащиеся не только не получали жало-
вания (стипендии) во время учебы, но, наоборот, чтобы за их содер-
жание и обучение платили их родители2. Этот проект был прямо-
направлен против разночинного демократического состава учащихся
университета и старался превратить университет в дворянское учеб-
ное заведение. Осуществление предложения Екатерины в тех услови-
ях могло привести только к гибели университета, как это произошло
с академическим университетом после смерти Ломоносова (об этом
говорилось в главе второй).
В 60-х гг. этот продворянский проект Екатерины в отношении
Московского университета не был осуществлен. Но в 1779 году при уни-
верситете был создан так называемый университетский благородный
пансион. Инициатором его основания выступил М. М. Херасков. К это-
му времени от его былой, хотя весьма и весьма умеренной, либераль-
ности не осталось и следа. Он постепенно превратился в певца офици-
альной самодержавно-крепостнической культуры, одного из лидеров
? ЦГАДА, р. XVII, д. 41, лл. 35, 203.
1 Там же, д. 39, лл. 56—57.
175
дворянско-монархического направления в русской культуре, в актив-
ного пропагандиста мистицизма. Поворот Хераскова в сторону
реакции и отказ его от умеренной критики существующих порядков,
которая ему была свойственна в начале 60-х гг., был значительно
ускорен крестьянской войной под предводительством Пугачева.
К началу 80-х гг. 1) дворянство в новых условиях гораздо охот-
нее идет учиться; 2) образование становится необходимым для заня-
тия постов в правительственных учреждениях; 3) без наличия образо-
вания карьера становится серьезно затрудненной, а подчас и невоз-
можной. Правительство, проводившее политику укрепления дворян-
ской диктатуры, было весьма заинтересовано в подготовке образо-
ванных дворян-чиновников.
Совокупность всех этих причин обусловила возможность
создания благородного пансиона, ставившего дворян-пансионеров
в университете в привилегированное положение и дававшего им
облегченный курс наук. Мы не будем касаться сейчас вопроса
о той известной положительной роли, которую играл пансион, так
как это не имеет прямого отношения к теме. Нас интересует
другое: основание благородного пансиона было по существу не чем
иным, как осуществлением продворянского проекта Екатерины II,
выдвинутого ею в 60-х гг.
Создание благородного пансиона значительно увеличило число
дворян в университете и соответственно уменьшило удельный вес
студентов-разночинцев. Кроме того, именно в стенах пансиона
особенно активно развернулась пропаганда мистики и монархиче-
ских идей. Но в науку попрежнему шли главным образом разночинцы.
Причину этого хорошо определил советский академик С. И. Вавилов.
В своей работе «Наука сталинской эпохи» он писал.
«Господствующие классы—богатое дворянство и буржуазия—ред-
ко отпускали своих детей учиться. Это была невыгодная, неясная, да
и трудная профессия. Многие при этом подозревали (и не без основа-
ния) в науке опасность идеологического подрыва своего классового
господства. Вследствие такого естественного классового отбора рус-
ских ученых определился ясно выраженный, в основном демократиче-
ский, характер русской науки, ее, правда, робкая и скрытая, но все
же несомненная и постоянная оппозиция классово-враждебному
правительству, не понимавшему вдобавок роли и перспектив
науки»1.
1 С. И. Вавилов. Наука сталинской эпохи, М.—Л., 1950, стр. 32.
(курсив мой.—М. Б.).
176
Поповский был человек острый,
ученый и совершенно искусный
в стихотворстве
Н. И. Новиков
ПЕРВЫЕ ПРОФЕССОРА
Ученик и соратник Ломоносова II. Н. Поповский
В период между подписанием указа об основании университета
и его открытием руководители университета были заняты подбором
профессоров и преподавателей.
Стремясь превратить рождающийся университет в центр русской
национальной культуры, Ломоносов направил в Москву трех моло-
дых русских ученых, заботливо выращенных им в Академии Наук,—
Антона Барсова, Филиппа Яремского и своего любимого ученика
и соратника Николая Поповского. Реакционеры, руководившие
в этот период Академией Наук, охотно согласились на их отправку
в Москву. Они понимали, что присутствие в академии учеников Ломо-
носова усиливало его позиции и позиции других представителей
передовой русской культуры. Кроме этих трех молодых ученых, напра-
вленных из академии, в университете скоро оказались магистр
математики, ученик и будущий зять Ломоносова Алексей Констан-
тинов1, получивший образование за границей физик Данило Савич,
воспитанник Славяно-греко-латинской академии, «чтец» московской
синодальной типографии Сергей Ворошнин и ряд русских учи-
телей2.
Совсем в другом направлении действовал Шувалов: он пригла-
сил в университет приятелей и родственников Миллера—Дилтея,
Фроммана, Рейхеля, Шадена, Роста и других реакционеров. Характер-
но, что Шувалов обращался со всеми делами, касающимися универ-
ситета, не к кому-либо иному, а именно к Миллеру, являвшемуся
злейшим врагом передовой русской культуры и принимавшему самое
активное участие в травле Ломоносова. Через Миллера он и выпи-
сывал профессоров для Московского университета, хотя отношение
его к академическому университету и русским студентам было
12 М. Т. Белявский
1 ЦГИАЛ, ф. 789, on. 1, 1761, д. 14, л. 4; Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1,
д. 198, л. 203.
1 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 150, л. 23; Каталог запитый в гимназии на
1757 год.
177
прекрасно известно1. На составе приглашенных несомненно сказалось
и то, что Ломоносов в это время не принимал участия в работе
академии.
Но, несмотря на эту крайне неблагоприятную обстановку, Ломо-
носов постоянно «советы давал о Московском университете» и выдви-
гал ряд предложений, связанных с работой академии, которые могли
«послужить» для улучшения работы университета2. С ним была свя-
зана передовая часть работников университета. В частности, к нему
неоднократно приезжал из Москвы Поповский. К сожалению, гибель
архивов Ломоносова и бго учеников и последователей, трудившихся
в Московском университете, не дает возможности конкретизировать
эти связи и сказать что-либо о содержании этих встреч. Однако прак-
тическая деятельность университета в первые десятилетия его суще-
ствования и особенно передовой части профессуры убедительно
показывает значительное влияние ломоносовских идей и традиций. Вы-
ражая интересы русского народа и опираясь на его борьбу, поддержи-
вая и приветствуя новые явления в социально-экономической жизни
страны, передовые ученые университета превратили Московский
университет в важнейший центр национальной культуры и науки.
Вопреки реакционной политике самодержавия, в упорной борьбе
с реакционной иностранной и русской профессурой, с университет-
скими и московскими властями, они придали деятельности Москов-
ского университета общенародное значение. Даже в условиях само-
державно-крепостнического строя «императорский Московский
университет» никогда не играл той роли, которую для него предна-
значили правительство и господствующие классы. Создавая универси-
тет, правительство рассчитывало превратить его в идеологическую
опору самодержавия и крепостничества, в оплот религии, в место
подготовки верных слуг существующего строя. Вместо этого, с пер-
вых лет основания и на протяжении всей двухвековой своей истории,
Московский университет являлся одним из центров передового мате-
риалистического направления в науке, демократического направления
в культуре, одним из центров освободительной антикрепостнической
мысли, важнейшим центром подготовки национальных научных и
культурных кадров. Конечно, на разных этапах двухвековой исто-
рии менялся удельный вес и значение университета в общем процес-
се развития русской науки и культуры, в освободительной и рево-
1 Совершенно непонятно стремление II. Пенчко оправдать действия Шува-
лова в этом направлении и объявить его не причастным к тому, что в Московском
университете оказалась группа крайних реакционеров. См. Пенчко,
стр, 102—106.
* См., Ломоносов. Соч., т. VIII, стр. 217, 221.
178
люционной борьбе народа, но общее направление его деятельности
сохраняло черты и тенденции, зародившиеся еще в XVIII веке под
непосредственным влиянием идей и традиций того направления
в культуре и науке, которое возглавлялось Ломоносовым. Именно тог
что университет, опираясь на эти традиции, являлся, хотя и не всегда
последовательным, защитником и выразителем национальных обще-
народных, а не классовых интересов дворянства, позволило ему
играть выдающуюся роль в жизни России.
В зарождении и становлении этих традиций большую роль игра-
ли первые профессора университета и в первую очередь ученик Ломо-
носова Николай Поповский.
Краткие биографии Поповского, помещенные в различных изда-
ниях XVIII и XIX века, говорят о нем только как о поэте и перевод-
чике и ограничиваются перечислением внешних фактов его биографии,
Наиболее полная из этих биографий, написанная Шевыревым, на-
ряду с фактическими ошибками содержит грубую фальсификацию
мировоззрения и деятельности Поповского. Шевырев изображает его
автором торжественных од и речей, ратовавшего за союз науки
с религией и восхвалявшего существовавший тогда строй1. В рабо-
тах по истории русской литературы XVIII века, появившихся в совет-
ское время, вскользь говорится о Поповском, как о поэте ломоног
совской школы, но и в них содержится немало фактических и методо-
логических ошибок1 2. В оставшейся неопубликованной докторской
диссертации Л. Б. Модзалевского3 собран большой материал о пре-
бывании Поповского в Академии Наук, установлен ряд важных фак-
тов его биографии и сделан ряд правильных выводов о его мировоз-
зрении. Однако деятельность Поповского в Московском университете
и ее значение показаны Модзалевским совершенно неудовлетворитель-
но, так как при решении этих вопросов он основывался в значитель-
ной степени на работе Шевырева. Кроме того, Модзалевский рас-
сматривает вопрос в чисто литературном плане. Об этом уже говорит
название главы: «Ломоносов и его ученик Поповский (о литературной
преемственности)». В работах М. Горбунова, В. Бобровниковой,.
Н. Пенчко и И. Щипанова содержится хотя и неразвернутая, на
в целом Правильная оценка деятельности Поповского. Вполне понят-
1 «Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского-
Университета», т. II, М., 1855, стр. 305—320.
1 См., например, работу П. Н. Беркова «Ломоносов и литературная по-
лемика его времени», АН СССР, 1936.
3Л. Б. Модзалевский. Ломоносов и его литературные отношения
в Академии Наук, рукопись, Библиотека им. Ленина (в дальнешйем «М о д-
а а л е в с к и й»).
12* 17»
но, что авторы этих работ, посвященных другим вопросам, не ста-
вили перед собой задачи дать всестороннюю характеристику деятель-
ности Поповского1.
Биографические данные о Поповском весьма скудны. Неизвестен
даже год его рождения. Н. И. Новиков, а за ним и все последующие
биографы Поповского считают, что он родился в 1730 году1 2. В то же
время Тредиаковский в своем рапорте академической канцелярии
в марте 1748 года указывал, что Поповскому в это время было 22 года,
а в отзыве, составленном 30 января 1753 года, говорится: «от роду
ему 25 лет»3. Штелин называл его украинцем, но в действительности
он был «москвичом, сыном Никиты Васильева, попа в церкви Васи-
лия Блаженного»4.
Весной 1748 года по требованию Ломоносова несколько студен-
тов Славяно-греко-латинекой академии были направлены в универ-
ситет при Академии Наук. В их числе был и Николай Поповский.
Эти студенты оказались в несколько более благоприятных условиях
по сравнению со студентами предыдущих наборов. К этому времени
в академии уже было несколько русских ученых, стремившихся нала-
дить работу академического университета.
Ломоносов проэкзаменовал присланных студентов и нашел,
что 17 из них, в том числе и Поповский, достаточно подго-
товлены, «так что на академические лекции... могут быть допу-
щены»5 * * 8 * * 11.
Уже к концу года Поповский проявил явную склонность к гума-
нитарным наукам. Он значился в числе лучших студентов по «рос-
сийскому стилю, истории и латинским авторам», а 5 мая 1750 года
1 М. А. Горбунов. Философские и общественно-политические взгля-
ды А. Н. Радищева, Госполитиздат, 1949; В. К. Бобровникова. Пе-
дагогические взгляды Ломоносова, «Советская педагогика», 1950, № 5; Пенч-
к о, стр. 228—132; И. Я. Щ и п а н о в. «Вступительная статья к 1 тому
«Избранных произведений русских мыслителей второй половины XVIII века».
Там же помещены работы Поповского—стр. 81—101. Философские взгляды По-
повского и его роль в формировании передового направления в Московском
университете были рассмотрены мною в статье, помещенной в «Вопросах фило-
софии» № 2 за 1952 г.
8 См. Н. Новиков. Опыт исторического словаря о русских писателях,
СПБ, 1772, стр. 84; Речи, т. I, стр. 6—9; «Биографический словарь профессоров
и преподавателей Московского Университета», т. II, М., 1855; Евгений.
Словарь светских писателей, т. II, М., 1845, стр. 131—132; «Русский биографи-
ческий словарь», т. «Плавильщиков—Прима», стр. 509—510.
11 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 114, л. 194; д. 171, л. 138. Этой даты(1728)
придерживается и Н. Пенчко.
’ * ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 36, л. 43.
' ' ! * «Материалы для истории Академии Наук», т. IX, СПб., 1897,
стр. 145.
180
подал в канцелярию академии доношение о том, что хочет посвятить,
себя изучению философии1.
В конце 1750 года Ломоносов сделался непосредственным руко-
водителем занятий Поповского, который слушал его лекции, изучал
литературу и философию, выполнял по его заданиям и под его руковод-
ством различные литературные и научные работы. Начиная с 1751 го-
да, Ломоносов в отчетах, представленных в канцелярию академии,
регулярно писал о своих занятиях с Поповским1 2. Как в официальных
отчетах, так и в письмах к И. И. Шувалову Ломоносов с радостью
отмечал блестящие успехи своего ученика. Уже в мае 1751 года он
одобрительно отозвался о его стихотворении «Зима». Если год назад
Миллер и Фишер пытались представить его весьма посредственным
учеником, то после экзамена 21 мая 1751 г. и они вынуждены были
признать, что Поповский «в словесных и философских науках такой
опыт искусства оказал, что все вопросы изрядно ответствовал, а
сверх того и собственного сочинения стихи на российском и латин-
ском языках, которые с немалою его похвалою читаны» (заслуживали
похвал.—М, Б.).3
Конференция признала его достойным продолжать обучение
с тем, чтобы со временем «быть ему стихотворцем или оратором
Академии». В 1752 году Поповский сочинил оду ко дню коронации
Елизаветы и перевел оду Горация. Ломоносов высоко оценивал эти
работы Поповского. «А в последних месяцах минувшего 1752 г.
подал он мне свой перевод Горациевых стихов о стихотворстве-
(ars poetica) и некоторых од, который так хорошо сделан, что напе-
чатания весьма достоин... Того ради Канцелярия Академии наук да
соблаговолит оные напечатать, а помянутому студенту Поповскому
сделать отличное одобрение от прочих награждением ранга и жало-
ванья: ибо он уже ныне в состоянии искусством своим в чистоте рос-
сийского штиля и стихотворства приносить Академии наук честь
и пользу»4,—писал Ломоносов. В марте 1753 года этот перевод был
издан академией в количестве 600 экземпляров.
Ломоносов поручил Поповскому перевод философской поэмы
английского поэта Александра Попа «Опыт о человеке». Поповский
напряженно работал над ее переводом и в феврале 1754 года закон-
чил его. Пересылая этот перевод Шувалову, Ломоносов писал:
1 Арх. АН СССР,ф. 3, on. 1, д. 137, л. 421; д. 171, л. 138; д. 174, лл.41 —
42; ф. 21, on. 1, д. 101, л. 203.
2 Билярский, стр. 186, 190.
8 Материалы для истории Академии Наук, т. X, стр. 227—305; Модза-
левский, стр. 311.
4 Пекарский, стр. 508—509.* • *
181
«В нем нет ни единого стиха, который бы мною был поправлен».
Считая, что выполненная работа свидетельствует не только о способ-
ностях, но и о научной и поэтической зрелости Поповского, Ломо-
носов писал: «Я весьма опасаюсь, чтобы его в закоснении не оставили.
Он давно уже достоин произведения. Ныне есть место ректорское
в гимназии... которое он весьма способно управлять может, зная ла-
тинской язык совершенно, и при том изрядно разумея греческой,
французской и немецкой; а о искусстве в российском сей пример
об нем свидетельствует... Ш [умахер] хотя кажет вид, что тоже
хочет делать, однако отнюдь верить нельзя, и больше чаю, противное
сделать намерен.»1.
Добиваясь назначения Поповского ректором академической гим-
назии, Ломоносов старался помочь своему ученику и единомышлен-
нику и одновременно с тем поставить во главе гимназии человека, кото-
рый смог бы вывести ее из тупика. Он снова и снова обращался с прось-
бами о том, чтобы Поповского поощрили «чином и жалованием»
и «квартирою... чтобы он с хорошими людьми обращаясь, привык
к пристойному обхождению»1 2. Его опасения были не напрасны, ему
так и не удалось добиться ни напечатания в академии перевода
«Опыта о человеке», ни назначения Поповского ректором гимназии.
Когда в сентябре 1752 г. было решено напечатать стихи Попов-
ского и произнесенную им речь, то они были направлены на отзыв
Тредиаковскому. Отзыв Тредиаковского содержал грубые выпады не
только против Поповского, но и против Ломоносова. Тредиаковский
писал о «погрешностях», которые повторяют постоянные «ошибки»
Ломоносова в стихосложении3. Этот отзыв был использован тогдашним
руководством академии для отказа от издания работы Поповского.
В 1754 году Ломоносов снова поднял вопрос о назначении
Поповского ректором гимназии. «Дабы академическая гимназия бы-
ла учительми нужными удовольствована, а от излишних освобождена,
то должно определить ректором Николая Поповского, конректором
Филиппа Яремского... Студентов достойных десяти человек из сино-
дальных училищ требовать, дабы лекции могли скоро опять начать-
ся»,—писал он. Но и эта попытка не увенчалась успехом. Однако Ломо-
носову все же удалось добиться того, что в сентябре 1753 года Попов-
ский был произведен в магистры. Он был первым русским магистром.
Вскоре по настойчивым представлениям Ломоносова и Крашенин-
никова были произведены в магистры его однокурсники Барсов,
Яремский и Константинов, а Румовский и Сафронов—в адъюнкты.
1 Билярский, стр. 215—216.
2 Там же, стр. 190.
« Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 181, л. 222.
182
g опытъ
О ЧЕЛОВЪКЪ.
i 1ЯЯ&? Si. й
ГОСПОДИНА ПОПЕ.
л - л г »
Переведено сЪ Францусскаго языка Академ/и
НаукЪ КонрскгпоромЪ Николаем!)
ПоповскимЪ 17£4* года.
’ZZ'о?»
Ле44слано при ИмперагпорскомЪ МосковскомЪ универ-
ситет!) 1757» го*а
Титульный лист книги Поповского ^Опыт о человеке*
Издание Московского университета в 1757 г., Библиотека им. Горького
Одновременно с этим Поповский был назначен помощником ректора
гимназии (конректором). Кроме того, ему и другим магистрам было
поручено переводить стихи и статьи академиков-иностранцев для
академического журнала «Ежемесячные сочинения»1. Как Поповский
справлялся с обязанностями переводчика и стихотворца, говорят
его 12 стихотворений и од, написанные им к разным торжественным
праздникам. Одно из них было написано Поповским с таким мастерст-
вом, что почти сто лет приписывалось Ломоносову и включалось
в собрания его сочинений1 2. Обязанности конректора гимназии Попов-
ский исполнял настолько добросовестно, что после его переезда
в Москву академия не смогла найти ему достойной замены3.
Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба Попов-
ского и его товарищей в Академии Наук. В конце 1753 года Краше-
нинников в одном из своих «доношений» отмечал, что «для тех, кото-
рые больше упражнялись в философии и гуманиорах (гуманитарных
науках.—М. Б.), т. е. для Барсова, Яремского, Константинова, при
университете места ныне нет», а в академии их не используют4. В июле
1754 г. все четверо первых магистров жаловались на крайнюю неопре-
деленность своего положения в Академии Наук. Они указывали, что
«за новостью нашего чина, в который мы первые из российского на-
рода произведены, точного о том от канцелярии Академии Наук
определения не имеется». Они просили назначить их членами «исто-
рического собрания» и уравнять их в правах с адъюнктами академии.
Они выражали надежду, что им, «как ныне Поповскому, учить кого-
нибудь поручено будет»5 6. В «принуждении к переводам» Ломоносов
справедливо видел стремление академической клики отстранить моло-
дых русских ученых от научной и преподавательской деятельности.
В этом плане весьма показательно «доношение» запрятанного в пере-
водчики видного русского ученого и просветителя А. Поленова:
«При произведении моем в переводчики велено мне по ордеру из
канцелярии единственно упражняться в переводах... и как канце-
лярии небезизвестно переведено мною оных довольно, но по сие вре-
мя валяются они еще неисправлены и так повидимому и труд и время
терял я напрасно, да -и впредь миновать сего, ежели только при
1 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 181, лл. 249—270.
* Там же, д. 189, л. 405. Оды и стихотворения Поповского, написанные
им в этот период, помещены в приложении к диссертации Модзалевского,
стр. 190—191, 287—303; Пекарский, стр. 558; «Москвитянин», 1853, № 3,
стр. 25—26.
3 «Протоколы заседаний конференции Академии Наук», ч. II, стр. 224;
Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 196, лл. 134—141.
< Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 181, л. 249.
6 Там же, д. 189, лл. 288—289.
184
оном деле останусь, невозможно будет»* 1. В конце концов клика выжи-
ла Поленова из Академии Наук. Возможно, что такая же судьба
ожидала Поповского и его товарищей, но в 1755 г. воспитанники
Ломоносова были направлены в Москву для работы во вновь учреж-
денном университете. После 7 лет учебы и работы под руководством
Ломоносова Поповский возвратился в Москву.
Менее пяти лет продолжалась деятельность Поповского в Мо-
сковском университете, но она была богата и многообразна. Он вел
преподавательскую работу в университете и гимназии, где он был рек-
тором с первых дней ее существования. Ему были поручены старшие
классы обеих гимназий, преподавание начал философии в гимназии,
чтение лекций по философии и «красноречию» в университете. Ему,
как «человеку, усердия университету исполненному», вверялось об-
щее руководство студентами университета2.
Шувалов откладывал начало лекций до того времени, когда сту-
денты будут в совершенстве знать латинский язык. Он приказывал
директору Аргамакову: «Определенных на жалование школьников
крайне стараться, чтоб их прилежно обучать латинскому языку...
чтобы можно было через непродолжительное время сделать их спо-
собными к слушанию профессорских лекций, и начинать с божьею
помощию Университет, который единственно за неимением знающих
латинский язык ныне начаться не может» (Инструкция, § 11).
Профессора-иностранцы, работавшие в Акадамии Наук и в Мо-
сковском университете, читали свои лекции на латинском, немецком
и французском языках. В этих условиях не могло быть и речи ни
о доступности университетского образования, ни о сколько-нибудь
широком распространении знаний. Преподавание на латинском языке
придавало науке и образованию замкнутый, кастовый характер.
Ломоносов и его последователи из Московского университета
прекрасно знали латинский язык и понимали его значение. Они виде-
ли, что в современных им условиях без знания древних языков не-
возможно использовать накопленные до этого наукой материалы,
невозможно следить за новейшими достижениями науки в других
странах. Фонвизин в своих воспоминаниях рассказал, как его, тогда
гимназиста Московского университета, подвели к человеку, «кото-
рого вид обратил на себя мое почтительное внимание. То был бессмерт-
ный Ломоносов! Он спросил меня: чему я учился? «По-латыни»,
отвечал я. Тут начал он говорить о пользе латинского языка с вели-
1 Пекарский, стр. 923—924; Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 270,
л. 32.
1 См. ЦГАДА; ф. 199, д. 790, п. 20, лл. 22,25; «Расписание жалования на
гимназию», Рукописное отд. библиотеки им. Горького; «Протоколы», т. IV, л. 5.
18-j
ким, правду сказать, красноречием»1. Этот маленький пример ярко
показывает, что Ломоносов и его соратники боролись не против ла-
тинского языка, а против стремления противопоставить латинский
язык русскому, против использования его в качестве средства для
удушения национальной культуры и науки. Ломоносову и другим
представителям передовой русской культуры была чужда нацио-
нальная ограниченность. Они с чувством глубокого уважения отно-
сились к культуре и науке других народов и своей работой показы-
вали пример . творческого освоения и- использования открытий
и теорий лучших представителей западноевропейской культуры,
и науки. Но одновременно с этим они видели, что реакционеры, засев-
шие в Академии Наук, пропагандировали клеветнические теории
о неполноценности русского языка и его непригодности для научных
исследований. От академических реакционеров не отставали и универ-
ситетские. Они восстали против чтения лекций по философии на рус-
ском языке, утверждая, что это слишком облегчает учебу студентов,
и прямо заявили, что считают «изучение латинского языка главной
целью, для которой был основан университет»1 2.
Последователи и ученики Ломоносова рассматривали борьбу
за преподавание на русском языке как часть борьбы за русскую
национальную культуру и науку. Поэтому все свои занятия с пер-
вого дня существования университета они проводили на русском
языке. Особенно важное значение имело чтение на русском язы-
ке лекций по философии, начатое Поповским летом 1755 года. Необ-
ходимо иметь в виду, что в это время философия в большинстве
западноевропейских университетов читалась еще на латинском языке.
До нас дошла только одна вступительная лекция Поповского,
но значение ее огромно3. Ломоносов высоко оценивал вступительную
лекцию Поповского. Об этом убедительно говорит то, что он напе-
чатал ее в академическом журнале «Ежемесячные сочинения»,
отредактировав и усилив ее материалистическую направленность4.
Следует отметить, что лекция Поповского была первой печатной лек-
цией в истории высшего образования в России.
С самого начала на лекциях могли присутствовать все желаю-
щие. Привлечение широкого круга слушателей преследовали и «ка-
талоги лекций»,. систематически издававшиеся университетом два
1 Д. И. Фонвизин. Избранное, Гослитиздат, 1946, стр. 202.
2 «Протоколы», т. V, № 2, И за 1758 г.
8 См. «Ежемесячные сочинения», 1755 г., август, стр. 167—176, перепеча-
тано в I томе «Речей, произнесенных в торжественных собраниях Московского
Университета»; «Русские мыслители», стр. 87—92.
4 Арх. АН СССР, ф. 3, on. 1, д. 217, лл. 417, 420.
186
^сы.
часы.
11. и 12. ЛНТОНЪ бАрСОВЪ Философш и сюбодныхЪ НаукЪ Ма -
гистерЬ продолжать имЬспЪ Математику на россхй- .
скомЪ языкЬ
по пплудпи I
По По^едЬльняммЪ , вяорнтимЪ , Четхртг.амЪ
и ПятмцлмЪ.
НИКОЛАЙ Т1ОПОВСК1Й Элоквенити ординарный Профес- ,
сорЪ- толковать будвпЬ Латине кихЪ СтихотворцсаЪ ,
МсторикоаЬ и ОратороэЬ, Геняскцквы основана чистаго
штиля , и правила ригпоричесюя Эрнестовы , иймсняд
ихЪ поимЬрами или выданными мэЪ знатйЬйшихЪ Авто-
ров , или нарочно соименными. СверьхЪ того задавать
будетЪ разныя глатерм дкя сочмнешя , и переводы сЪ
рускаго на Латинской и сЪ Лапшнскаго на Дуской
у. и б. Л’ АббЕ ФрАНКОЗИ толковать будыаЬ на Францус-
чзен- скомЪ лзыкЪ Экспермигнтальную Физику.
По Середм-.Ъ и СувботлмЪ.
3. и л. ДАНИЛА САВИЧЬ Философ™ и свободныхЬ ЯаукЪ Ма-
часы. гистерЬ и Московскаго университета СубЬ-библ1отекарь
учить будетЪ Геотрфн на росайскомЪ языкЬ.
I
I
И а объявления о публичных лекциях в университете и гимназии
на 1767 г.
раза в год. В каталогах указывалось, кто из профессоров и на каком
языке будет читать курсы, давалась их краткая аннотация и сооб-
щалось, в какие дни и часы и в какой аудитории они будут происхо-
дить. Сохранившиеся материалы позволяют с уверенностью сказать,
что лекции университета были публичными не только по названию1.
В университете должны были проводиться «приватные» или
внутренние диспуты. Своеобразным итогом этих «приватных» дис-
путов являлись предусмотренные дважды в году публичные диспуты.
О них объявлялось в «Московских ведомостях», печатались спе-
1 См. например, «Протоколы», т. IV, лл. 14—15.
187
циальные объявления, а в ряде случаев печатались и тезисы диспута.
До нас дошло ничтожное число подобных объявлений, но даже на
основании этих скупых и отрывочных данных можно установить,
что, начиная с 1756 года, публичные диспуты проводились регулярно1.
Свидетельством этого является следующее: в 1767 году, когда боль-
шая часть студентов была взята из университета и направлена для
работы в Комиссию по составлению нового Уложения, публичные
диспуты не проводились. Но даже эти чрезвычайные обстоятельства
не считались удовлетворительным объяснением причин отсутствия
публичных диспутов. «Раз то есть в проекте и раз есть кураторский
приказ должно быть выполнено»,—говорилось в ордере куратора.
Он приказывал проводить как ежемесячные (приватные), так и пуб-
личные диспуты регулярно «и без всяких отговорок»1 2. Об этом же
говорит и следующее объявление: «Положения из российского век-
сельного права проф. Дилтеем 1775 года 23 сентября предложенные
для общего состязания... за 3 дна прежде в Университете по обык-
новению и узаконению прибитые к рассуждению... всех любителей
наук и споспешествователей, а наипаче в юриспруденции обращаю-
щихся, со особливейшим нашем почтением просит, как для вольного
при том объявления и своего, ежели кому за благо покажется, мне-
ния, так и для представления об них сумнительств»3.
Диспуты имели, как мы видим, не только внутриуниверситет-
ское значение. Они являлись одной из форм связи университета
с обществом, формой пропаганды научных знаний. Университет
широко использовал эту форму пропаганды. Этим же целям служила
публичность университетских экзаменов и праздников. О них уни-
верситет извещал специальными объявлениями и сообщениями
в «Московских ведомостях» и в специальных приложениях к ним4.
По безусловно наибольшее значение имели речи, произносив-
шиеся передовыми профессорами на этих праздниках. Несмотря
на то, что инструкция предписывала ораторам посвящать свои речи
восхвалению «щедрот» императрицы и «покровителей» университета,
несмотря на предварительную цензуру этих речей со стороны адми-
1 См. объявление о публичном диспуте 17 декабря 1756 года и тезисы дис-
пута на этот же день; Объявление о диспуте 30-го июня 1766 года; «Московские
ведомости», 1757, № 20; 1761, № 43.
1 «Протоколы», т. XII, стр. 117, 119—120.
8 Библиотека им Горького, собрание Снегирева.
4 Многочисленные объявления об университетских праздниках находятся
в собраниях Снегирева, Страховых, Тихонравова, библиотеки им Горького
и портфелях Миллера в ЦГАДА. См. также «Московские ведомости» 1756 г.,
№ 1, 40, 57, 63, 101; 1757 г., № 20, 37,45,56; 1758 г., № 38; 1759 г., №34;
1761 г., № 72 и мн. др.
188
нистрации университета и профессорской конференции* 1, последова-
тели Ломоносова сумели превратить кафедру торжественных засе-
даний в трибуну для пропаганды передовой науки, в трибуну для
борьбы с реакцией в науке и в политике. Отведя несколько первых
страниц своей речи неизбежным официальным похвалам, они пере-
ходили к изложению основной темы, не только ничего общего не
имеющей с этими восхвалениями, но и прямо противоположной им.
Такое использование кафедры и торжественных речей передо-
выми учеными университета было прямым продолжением ломоносов-
ских традиций. Ломоносов не только смело двигал науку вперед,
но и стремился широко популяризировать ее достижения. Его вели-
чайшие открытия в области электричества, астрономии, геологии
изложены им в публичных речах, произнесенных на заседаниях Ака-
демии Наук. Речи Ломоносова «О явлениях воздушных», «Явление
Венеры на Солнце» и ряд других замечательны не только теми ге-
ниальными теориями, которые излагаются в них, но и изумительным
мастерством популярного изложения этих теорий. До нас не дошли
курсы лекций, читанные Д. Аничковым, С. Десницким, М. Афони-
ным, С. Зыбелиным, но их публичные речи дают все основания
говорить о их выдающемся вкладе в науку. Они подобно Ломоносову
сумели преодолеть неизбежную ограниченность торжественных речей
и превратить их в блестящее изложение достижений русской нацио-
нальной науки и передовой общественной мысли2.
Представители русской общественности высоко оценили эти
публичные лекции передовых ученых. «Московские ведомости»,
извещая о речах, часто добавляли о «великом числе собравшихся
любителей наук», «немалом числе всякого звания любителей наук».
Но университет не ограничивался этим. Речи, произнесенные
на торжественных собраниях, немедленно издавались типографией
университета. Так как русские профессора произносили свои речи
на русском языке, то читатели получали на родном языке издание
публичных речей тотчас после их произнесения в Московском уни-
верситете. Представители прогрессивного направления стремились
еще более расширить пропаганду достижений русской науки. Они
1 Ордером Шувалова Хераскову специально поручалась цензура речей
и книг. Для этого он даже освобождался от всех прочих обязанностей и получал
прибавку жалования (ЦГАДА, ф. 248, д. 2944, л. 209).
1 Богатейшее собрание первых изданий речей профессоров Москов. уни-
верситета находится в библиотеке им. Горького в собраниях Снегирева, Страхо-
вых, Тихонравова. Часть речей была переиздана в четырех томах Обществом
любителей русской словесности в 1819—1823 гг. В 1952 г. наиболее важные ра-
боты Поповского, Аничкова, Десницкого, Третьякова были включены И. Я. Щи-
лановым в 1 том «Избр. пропав, русских мыслителей второй половипы XVIII в.».
189
выступили с предложением о переводе речи Десницкого и речей дру-
гих русских профессоров на латинский язык для посылки их за
границу и обмена на соответствующие издания этих стран. Это
предложение не было осуществлено лишь потому, что на него не дал
разрешения куратор Адодуров. Он заявил, что перевод, печата-
ние и пересылка могут привести к «напрасному убытку казне, кото-
рый возвратить и взыскивать будет не с кого и потому как в соблюде-
ние казенного интереса так и для других не безосновательных при-
чин перевод таких речей и высылку оных на казенный кошт в чужие
государства почитает он за ненужные и к пользе университета не
служащие»1.
Так ордером чиновника, думавшего только о том, что не с кого
будет взыскать возможный убыток, и утверждавшего, что книги
русских профессоров не могут рассчитывать на спрос за границей,
было сорвано это важное мероприятие.
Естественно, что содержание и направление многих речей никак
не могло нравиться чиновникам, управлявшим университетом. Осо-
бое их недовольство вызывало, если подобная речь произносилась
и тем более появлялась в печати без цензурных купюр. Уже гово-
рилось о задержке Шуваловым речи Поповского, посвященной
памяти Аргамакова. 3 мая 1768 г. директор университета Херасков
писал в своем «ордере»: «Потому, что в последних речах, говоренных...
22 апреля 1768 года оказались многие сумнительства и дерзновенные
выражения... и оные речи по причине моей болезни без моего рассмот-
рения и напечатаны; Того ради сим предлагаю Университетской кон-
ференции дабы впредь в отвращение подобных непорядков всякие
речи приготовляемые для публичного чтения, вносимы были в общее
собрание университетской конференции; где бы они прочтены и рас-
смотрены дабы не вышло чего противного благопристойности и кем
подлежит подписаны и конфирмованы были, а потом уж печатать»2.
Можно только удивляться, как вопреки этим крайне неблагоприят-
ным условиям ученики и последователи Ломоносова все же прово-
дили пропаганду передовых научных и общественно-политических
идей.
Читая на русском языке курс философии, Поповский шел по
пути, проложенному Ломоносовым, автором написанных по-русски
«Риторики» и «Экспериментальной физики», который физику и химию
читал на родном языке и только что закончил работу над «Россий-
ской грамматикой». В своей лекции Поповский зло высмеивал всех,
кто утверждал, что философию можно изучать только на латинском
1 «Протоколы», т. XII, стр. 118, 123.
а Там же, стр. 43.
1 90
языке, и раскрывал всю реакционность этого утверждения. Он пока-
зывал, что основную трудность в изучении философии создает то, что
до этого необходимо «пять или больше лет употребить на изучение
латинского языка... Но напрасно мы думаем, будто ей (философии.—
М. Б.) столь много латинский язык понравился. Я чаю, что ей
умерших и в прах обратившихся уже римлян разговор довольно
наскучил. Она весьма соболезнует, что при первом свидании никто
полезнейшими ее советами наслаждаться не может. Дети ее—ариф-
метика, геометрия, механика, астрономия и прочие—с народами раз-
ных языков разговаривают, а мать... ни одного языка не научи-
лась! ...Мы причиняем ей великий стыд и обиду, когда думаем,
будто она своих мыслей ни на каком языке истолковать, кроме латин-
ского, не может»,—утверждал Поповский1. Он дал решительный
отпор придворным, поддерживающим эти реакционные теории.
«Начнем философию не так, чтобы разумел только один изо всей
России, или несколько человек,—говорил он,—но так, чтобы
каждый, российский язык разумеющий, мог удобно ею поль-
зоваться». Пламенным патриотизмом и безграничной верой в силу
и могущество русского народа исполнено утверждение Поповского:
«Что ж касается до изобилия российского языка, в том перед нами
римляне похвалиться не могут. Нет такой мысли, кою бы по-рос-
сийски изъяснить было невозможно»1 2.
Если Ломоносов первым в России начал читать на русском языке
лекции по физике и химии, то Поповский начал преподавание на рус-
ском языке философии, Аничков и Барсов—математики, Десницкий
и Третьяков—юридических наук, Зыбелин, Вениаминов, Афонин—
медицины, ботаники, минералогии, агрономии.
Чтение лекций на русском языке завоевывалось передовыми
учеными университета в борьбе с администрацией и профессорами-
реакционерами, которые не только сами читали лекции на латинском
либо на одном из иностранных языков, но заставляли делать это
русских профессоров. Поповский, начавший курс философии на рус-
ском языке, был вынужден передать его Фромману. Не увенчались
успехами и его попытки добиться для Яремского разрешения читать
философию на русском языке параллельно с курсом Фроммана3.
В 60-х годах эта борьба разгорелась с новой силой. Выращенные
университетом молодые русские ученые энергично отстаивали тре-
бование Ломоносова и Поповского. Иван Третьяков в публичной
речи, произнесенной 22 апреля 1768 года, связывал развитие нацио-
1 «Русские мыслители», стр. 89—90.
’ Там же, стр. 91.
3 «Протоколы», т. V, протокол № 11 за 1758 г.
191
нальной культуры, доступность образования и его распространение
с преподаванием на русском языке.
Прямую поддержку в этом вопросе оказывала реакционерам
администрация университета. Особенно рьяно реакционную поли-
тику проводил куратор Адодуров, мечтавши!! насадить в Москов-
ском университете те же порядки, какие были в академии. Он прямо
запрещал чтение лекций на русском языке. В ответ на просьбу Дес-
ницкого и Третьякова разрешить им чтение лекций по всеобщему
и русскому праву на русском языке, Адодуров писал: «Оные лекции
иметь им на латинском языке, ровно как и прочие господа профес-
соры оные имеют, дабы не токмо они в том языке час от часу боль-
шую могли получать способность, но и прочие господа профессоры
удобнее о пользе и исправности оных рассуждать могли. В рассу-
ждении ж слушателей тем менее в том может быть затруднения, что
они все почитаются в латинском языке уже довольное знание имею-
щими»1. Лишь после долгих мытарств с помощью директора Херас-
кова, поддержавшего их просьбу, Десницкий и Третьяков добились
разрешения Екатерины II начать чтение лекций на русском языке1 2.
Об этом университет объявлял: «С сего 1768 г. в императорском
Московском Университете, для лучшего распространения в России,
наук, начались лекции во всех трех факультетах природными
россиянами на российском языке, любители наук могут в те дни
и часы слушать, которые оным в лекционном каталоге назначены»3.
Замечательно, что уже в первой своей лекции Поповский высту-
пил продолжателем Ломоносова в области создания русской науч-
ной терминологии. В предисловии к «Вольфианской эксперименталь-
ной физике» Ломоносов писал: «Принужден я был искать слов для
наименования некоторых физических инструментов, действий и
натуральных вещей, которые хотя сперва покажутся несколько
странны, однако надеюсь, что они со временем через употребление
знакомее будут»4. Ту работу, которую Ломоносов проделывал в
области естественных наук, Поповский продолжал в отношении
философии. Он стремился, чтобы философские понятия и категории
соответствовали реальному содержанию, и в своей лекции точно
определил пути выработки русской философской терминологии.
«Что ж до особливых надлежащих к философии слов, называемых
терминами, в тех нам нечего сумневаться. Римляне по своей силе
слова греческие, у коих взяли философию, переводили по-римски,
1 «Протоколы», т. XI, стр. 121.
« ЦГАДА, р. XVII, д. 47, л. 1.
3 «Московские ведомости», 1768, № 5.
4 Ломоносов. Поли. собр. соч., т. 1, 1949, стр. 425.
192
а коих не могли, те просто оставляли. По примеру их то ж и мы
учинить можем». Поповский считал, что большинство терминов
можно перевести на русский язык, отдельные же общепринятые
и трудно переводимые термины можно взять латинские: «...оставя
грамматическое рассмотрение, будем только толковать их знамено-
вание и силу»1. История русской философии подтвердила, что в
этом отношении Поповский стоял на совершенно правильном пути.
И во время учебы в Академии Наук, и во время своей деятель-
ности в Московском университете Поповский активно поддерживал
Ломоносова в его борьбе за чистоту и развитие общенародного рус-
ского языка. В одном из своих стихотворных произведений он дал
яркую картину развития языка и подчеркнул, что подлинным твор-
цом языка является народ:
Не меньше же и в том опасну должно быть,
чтоб смысла новыми словами не затмить,
но если свяжешь их с другими так рассудно,
что силу их узнать читателю не трудно,
иль нужда позовет дать новое совсем
название вещам незнаемым никем...
Как наши прадеды сносили терпеливно,
так никому и впредь не будет то противно,
что новую кто речь в стихах употребит,
которую народ давно уже твердит.
Как лист на деревах по всяку осень вянет,
так честь старинных слов со временем престанет.
На место их опять другие возрастут.
...Иные после нас везде возобновятся,
что в наши времена и слышать все стыдятся,
иные напротив пароду будут смех,
которые теперь в почтении у всех.
Слова подвержены одной народной власти,
который по своей располагая страсти,
одни приемлет в речь, другие гонит вон,
употребление считая за закон2.
Стиль Поповского получил высокую оценку не только у совре-
менников, но и в XIX веке. «Стихотворство его чисто и плавно,
а изображения просты, ясны, приятны и превосходны»,—отмечал
1 «Русские мыслители», стр. 91.
2 Н. Поповский. Оды Горациевы и письмо его о стихотворстве, СПб.,
1801, стр. 57—60.
1^ М. Т. Белявский
193
Новиков. Биограф Поповского указывал: «Если ораторский слог
Ломоносова был образцом силы и великолепия, то философский язык
Поповского мог служить примером ясности и чистоты»1.
Вместе с Поповским над изучением русского языка много рабо-
тал и второй ученик Ломоносова—А. А. Барсов. Целиком на пре-
подавание языка и литературы он перешел в 1760 г. после смерти
Поповского. Барсов и Поповский первыми начали в университете
изучение русской литературы. Вот что, например, говорилось в одном
из «каталогов» университета о лекциях Барсова: «Кратко повторяя
грамматику Российскую, преподавать будет риторику и приобщая
к ней краткие наставления поэзии российской и латинской с приме-
рами особливо из Горация, из Ломоносова и из других российских
стихотворцев взятыми». «В российском же языке во-первых будет
следовать Ломоносову и его за образец предлагать; хотя и других
при том российских писателей употреблять не оставит»1 2. Барсов
впервые в России издал собрание русских пословиц и поговорок3.
Одновременно с этим он много работал над вопросами грамматики,
уделяя особое внимание тем разделам, которые остались неразра-
ботанными или мало разработанными в «Грамматике» Ломоносова.
Уже в первые годы работы в университете он составил «Азбуку»
(учебник по русскому языку для начальной школы), которая неодно-
кратно издавалась университетом и являлась основным учебником
в «русской школе» гимназии. В конце 70-х гг. встал вопрос о соз-
дании сети общеобразовательных школ в стране и для этой цели
правительством была создана специальная «Комиссия о народных
училищах». Эта комиссия обратилась к Барсову, как к человеку, «в
слове российском много упражнявшемуся, и более прочих себя в нем
оказавшему», с просьбой о составлении новой русской грамматики4.
6 лет Барсов напряженно работал над грамматикой. Он не раз горько
жаловался, что ему мешают работать «трутни» из университетской
канцелярии, приносившие, как он писал, много вреда университету.
Свою грамматику Барсов предназначал в первую очередь для учи-
телей и ученых, работающих в области языкознания. В основных
положениях своей грамматики Барсов шел за Ломоносовым и твор-
чески развивал его идеи.
1 Н. Новиков. Опыт исторического словаря о российских писателях,
СПб., 1772, стр. 168; «Речи», т. I, стр. 7.
2 М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, т. IV,
стр. 488—489.
8 «Собрание 4291 российских пословиц», М., 1770.
4 ЦГИАЛ, ф. 730, on. 1, д. 36719, лл. 21—22; д. 38441, лл. 1—34;
М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, т IV, стр. 248
—274.
79/
В своих работах по истории языкознания академики Виноградик
и Обнорский отмечают важное значение грамматики Барсова, ее
самостоятельный, творческий характер, наличие в ней серьезной
разработки раздела о глаголах, интересных наблюдений и выводов
о фонетических явлениях и синтаксических процессах. Комиссию,
возглавляемую графом Завадовским, который был известен своими
реакционными взглядами, испугали не столько значительные размеры
барсовской грамматики, сколько смелые нововведения, которые она
предлагала, стремясь сблизить правописание с живым языком на-
рода. Барсов вводил в грамматику и особенно в приводимые им
грамматические примеры разговорный язык и предлагал уничтожить
буквы «ять», «фита», отбросить твердый знак в конце слова после
согласных и т. д.
Отказавшись издавать грамматику Барсова, комиссия отказала
в этом и Н. И. Новикову, который хотел издать ее в своей типографии.
Но и оставшаяся неизданной грамматика Барсова была использо-
вана Российской академией в конце XVIII века, во время работы
по составлению грамматики русского языка.
В своих языковедческих трудах Барсов показывал богатство
и безграничные возможности русского языка. Когда анонимный
автор, прикрывшийся весьма характерным псевдонимом «англомана»,
выступил в печати с заявлением, что русский язык беден и недоста-
точно гибок по сравнению с английским, Барсов страстно защищал
русский язык и энергично протестовал против «порабощенного по-
дражания чужим примерам»1.
Барсов был одним из инициаторов создания и бессменным
руководителем Вольного Российского Собрания при Московском
университете. Это общество ставило своей задачей «распростране-
ние наук для поль'-ы отечества», «исправление и очищение россий-
ского слова», обследование архивов, публикацию исторических
и литературных памятников, наиболее интересных судебных дел.
В изданных в 1774—1783 гг. 6 томах «Опытов трудов Вольного
Российского Собрания» было опубликовано ’ значительное коли-
чество работ по истории и филологии, а также ряд исторических и
литературных памятников. Но главной своей целью Общество считало
работу по составлению первого словаря русского языка. В этом
направлении им была проведена большая подготовительная работа.
Когда была создана Российская академия, основной задачей которой
являлось составление словаря русского языка, Вольное Российское
Собрание превратилось в своеобразный московский филиал акаде-
1 «Опыт трудов Вольного Российского Собрания», т. II, М., 1775,
стр. 257—267.
13* 195
мии. Оно координировало работу всех членов академии, находив-
шихся в Москве, давало поручения, обсуждало спорные вопросы
и т. д. Ряд профессоров университета был избран членами академии
и принимал самое активное участие в ее работе. Характерно, что
в этой работе принимали участие не только словесники, но и пред-
ставители других наук (Десницкий, Зыбелин и др.). Московский уни-
верситет привлек к работе над словарем не только профессуру, но и
студентов, о чем особенно заботился А. Барсов. Возглавлявший в
академии работу по составлению словаря выдающийся ученый и
путешественник И. И. Лепехин поддерживал с Московским универси-
тетом тесную связь и получал от него постоянную помощь1.
Но большая положительная роль Барсова в разработке вопро-
сов русского языка не должна закрывать и отрицательных сторон
его деятельности. Его философские и общественно-политические
взгляды были значительным шагом назад по сравнению с материа-
листическими и демократическими взглядами Ломоносова. Это нашло
свое выражение в том, что Барсов присоединился к реакционерам,
требовавшим осуждения материалистической диссертации Аничкова;
в том, что он в своих речах выступал защитником монархии и рели-
гии. Отдавая все свои силы и время университету и деятельно помо-
гая Н. И. Новикову в его просветительском книгоиздательском деле,
Барсов был крайне непоследователен. Это часто сближало его,
особенно в 80—90-х гг., с представителями монархического, дворян-
ского направления в Московском университете (Мелиссино, Херас-
ковым и др.). Эта непоследовательность Барсова сказалась, хотя
и в меньшей степени, и в области языкознания. Так, руководимое
им Вольное Российское Собрание выпустило «Церковный словарь»
Петра Алексеева и «добавления» к нему. Этот словарь отражал стре-
мление церковников превратить в основу литературного русского
языка не живой язык народа, а мертвую церковнославянскую книж-
ную речь, что находилось в явном противоречии со всем ходом раз-
вития русского языка и было явно реакционным.
В отличие от Барсова деятельность Поповского отличалась ма-
териалистической направленностью. В эпоху господства метафизики
и эмпиризма Поповский требовал философского осмысления наблю-
дений и накопленных наукой материалов. Следуя за Ломоносовым,
он правильно определял место философии среди других наук и ее
значение. «От нее зависят все познания; она мать всех наук и худо-
жеств. Кратко сказать, кто посредственное старание приложит к
познанию философии, тот довольное понятие, по крайней мере до-
1 ИРЛ И. (Пушкинский дом), ф. 265, архив «Русской старины», д. 2746,
лл. 7—11, 21—28, 34—38, 67, 123, 129, 130, 153—159, 174, 175, 183.
196
вольную способность, приобрящет и к прочим наукам и художествам.
Хотя она в частные и подробные всех вещей рассуждения не вступает,
однако главнейшие и самые общие правила, правильное и необманчи-
вое познание натуры, строгое доказательство каждой истины, разделе-
ние правды от неправды от нее одной зависят»1. Поповский сравнивал
философию с архитектором, который, «не вмешиваясь в подробное
сложение каждой части здания», определяет размеры здания, его
положение, отношения частей и указывает место и задачи строителям
и мастерам. Считая, что наука может успешно развиваться только на
основе философского метода, Поповский выражал твердую веру в без-
граничную силу человеческого разума: «Нет ничего в натуре толь
великого и пространного, до чего бы она (философия.—М. Б.) своими
проницательными рассуждениями но касалась. Все, что ни есть под
солнцем, ее суду и рассмотрению подвержено; все внешние и нижние,
явные и сокровенные созданий роды лежат перед ее глазами»2. Рас-
суждения Поповского показывают, что он материалистически решал
основной вопрос философии, считая природу источником всех философ-
ских и иных идей. Правильно определяя место философии среди других
наук и указывая на тесную связь наук между собой, Поповский тем
энергичнее выступал за преподавание философии на русском языке,
чтобы «всяк мог требовать ее совета». В противовес презрительному
отношению к русскому народу со стороны «ученых»-иностранцев и не-
верию в творческие силы русского народа со стороны аристократов
Поповский говорил о «простых русских людях», которые, «не слы-
хавши и об имени латинского языка, одним естественным разумом
толь изрядно и благоразумно о вещах рассуждают, что сами латии-
щики с почтением им удивляются»3.
Поповский активно поддерживал Ломоносова в его борьбе с анти-
научными средневековыми теориями о строении вселенной. В своей
лекции по философии он смело выступил в защиту системы Копер-
ника. Это тесно связано со всем его мировоззрением. Уже говори-
лось, что еще в 1754 году он по указанию и под руководством Ломо-
носова перевел поэму «Опыт о человеке». Когда духовная цензура
изуродовала его перевод, Поповский напечатал измененные стихи
другим шрифтом, предупреждая читателя о том, что они принадле-
жат не ему. Отстаивая свою правоту, Поповский писал в предисло-
вии: «А как материя сия нежная, то может найтись кому-нибудь
нечто и сомнительное, в рассуждении нашей религии; в чем однако
справедливый читатель меня извинит, для двух причин: первая,
1 «Русские мыслители», стр. 88.
* Там же.
8 Там же, стр. 91—92.
/97
чго я не богослов, и потому простительно мне будет, если где не мог
усмотреть несходства с нашей религией; второе, что я не критиком
был, но переводчиком; следовательно, хотя бы и усмотрел нечто про-
тивное, однако поправлять не имел никакого права... По крайней
мере мое намерение услужить обществу сею книжкою, не весьма,
как кажется бесполезною, должно быть освобождено от всякого
нарекания...»1,—решительно заявлял он в заключение. Перевод
Поповского, в котором он продолжал традиции соединения науки
и поэзии, получившие в русской литературе такое яркое выражение
в творчестве Ломоносова, был высоко оценен современниками. Он
вышел большим для того времени тиражом—в 1200 экземпляров
и выдержал еще четыре издания1 2. В своем словаре Н. И. Новиков
дал высокую оценку работе Поповского и искусству его перевода.
Хорошо отзывался о нем и Д. И. Фонвизин3.
Лекции и другие произведения Поповского пронизаны пламен-
ным патриотизмом. Обращаясь к своим слушателям, Поповский пока-
зывал им, какая важная и благородная задача стоит перед ними.
«Уверьте свет, что Россия больше за поздным начатием учения,
нежели за бессилием, в число просвещенных народов войти не успела...
на вас обратила очи свои Россия; от вас ожидает того плода, кото-
рого от сего университета надеется... покажите, что вы того достойны,
чтоб через вас Россия прославления своего во всем свете надеялась»4.
Эти же патриотические положения Поповский развивал и в своей
речи к первой годовщине университета. Он призывал «российских
детей» отдать все свои силы овладению знаниями и высказывал твер-
дую уверенность, что Московский университет с честью выполнит
свой долг в деле развития русской национальной культуры и науки.
Поповский утверждал, что недалеко то время, когда из русских
гимназий и университетов выйдут люди, «ко всякому званию, ко
всякой должности способные, понятные и искусные», которым всякое
дело поверить и поручить можно, когда отпадет всякая необходи-
мость приглашения иностранных специалистов и «все что надобно
к пользе или славе» будет в избытке в нашей стране3.
Как истинный гуманист и просветитель Поповский считал, что
славу и бессмертие историческим деятелям обеспечивают только те
1 «Опыт о человеке Попе... переведено Николаем Поповским», М., 1757,
стр. 8.
2 «Протоколы», т. III, л. 4; перевод Поповского переиздавался в 1763,
1787, 1791, 1802 гг.
3 См. Н. И. Новиков. Избр. соч., М.—Л., 1951, стр. 336—337;
Д. И. Фонвизин. Избранное, М., 1946, стр. 213.
4 «Русские мыслители», стр. 92.
6 «Речи», т. I, стр. 29—30.
19S
их дела, которые приносят пользу всему народу. Он называл бес-
смысленной постройку пирамид, так как они обрекли на мучитель-
ный труд тысячи людей и этим обесценили славу их создателей.
На примере Юлия Цезаря он показывал, что истинной славы нельзя
завоевать силой и «тиранством»:
Скажу про Юлия, что в Риме он тиран,
Что вольность он теснит неправедно граждан,
Но меч в его руке обуздывает слово,
Отцом его признать все общество готово...
Но только слух прошел, что отчества отец
Достойный получил делам своим конец...
Уж отчества отца тираном стали звать,
Доброты прежние пороками считать.
С гневом говорил он о «славе завоевателя», который
Чрез раны, через кровь, чрез кучи бледных тел,
Развалины градов, сквозь дым сожженных сел,
Отверз себе мечем путь к вечности кровавый
И с пагубой других достиг бессмертной слайы;
Но плач и вопль сирот и стон оставших жен,
Родителей печаль и треск упадших стен
Гремящую трубу их славы заглушает...1.
Не обагренная кровью слава завоевателя, а мир—«возлюблен-
ный покой и надежнейшая тишина»—вот, что нужно народу, заявлял
Поповский. Весьма показательны слова, сказанные им почти двести
лет тому назад: «Пускай другие ищут бессмертия в завоевании новых
земель, в обагрении полей человеческой кровью, в воинской славе
и победах; пусть приобучают народ свой к свирепству, бесчеловечию
и убийствам». «Мы в том общую пользу империи полагаем,—писал
Поповский,—чтобы душевные его (человека.—М. Б.) силы, свой-
ства и дарования возбудить, увеличить и украсить»1 2. Он требовал
от правительства распространения образования и указывал, что это
одна пз самых главных его обязанностей. История будет судить госу-
дарей, утверждал Поповский, по тому, что они сделали для народа,
для его просвещения, для распространения наук и образования
в стране. Он выступал страстным пропагандистом науки и образова-
1 «Письмо о пользе наук», «Живописец», 1772, ч. 1, Л» 8, стр. 57—59.
Сравни—Л омоносов. Соч., т. II, стр. 107, 149, 170.
2 «Речи», т. I, стр. 28, 33.
199
ния. «Учение есть старости жезл, юным увеселение, утверждение
в счастьи, в несчастьи отрада»1. .
Патриотизм Поповского был неразрывно связан с высоким чув-
ством долга. В противовес профессорам, крайне халатно относив-
шимся к своим обязанностям, а зачастую прямо срывавшим дело
воспитания и обучения русского юношества, Поповский требовал
добросовестного отношения к своим обязанностям. «Что касается
до трудности сего учения, то я всю тяжесть на себя принимаю; ежели
же снесть его буду я не в состоянии, то лучше желаю обезсилен быть
сею должностию, нежели оставить вас без удовольствия»1 2. Поповский
требовал такого же отношения к работе и от других. Когда бездель-
ник и псевдоученый Дилтей, отстраненный от руководства гимназией,
выступил на публичном собрании с отчетом о своей «работе», Попов-
ский, чтобы подчеркнуть безделье Дилтея, ответил ему речью: «Сколь
многотрудна должность учащих, если ее исполнять по надлежащему».
Через несколько месяцев он отказался подписать аттестацию Дилтею
и потребовал его устранения из университета3.
Поповский твердо верил в силу русских профессоров и преподава-
телей и в возможности русских студентов и гимназистов. «Если будет
ваша охота и .прилежание,—обращался он к ним,—то вы скоро
можете показать, что и вам от природы даны умы такие ж, какие
и тем, которыми целые народы хвалятся»4.
Первыми книгами, напечатанными в типографии Московского
университета, было двухтомное собрание сочинений Ломоносова
и «Опыт о человеке» Поповского. В отличие от издания Академии
Наук в сочинения Ломоносова были включены не только его поэти-
ческие произведения, но и ряд его публичных речей на научные
темы. Кроме того, в университетском издании была впервые опубли-
кована знаменитая статья «О пользе книг церковных», содержавшая
изложение теории «трех стилей». Впервые в истории русской литера-
туры к сочинениям русского автора был приложен его портрет.
В помещенной под портретом стихотворной подписи Поповский
дал первую печатную оценку заслуг Ломоносова перед русским
народом и его культурой:
Московский здесь Парнас изобразил витию,
Что чистый слог стихов и прозы ввел в Россию.
1 «Речи», т. I, стр. 29. Сравни ломоносовское «Науки юношей питают...».
1 «Русские мыслители», стр. 92.
3 «Московские ведомости», 1758, № 65; Протоколы, т. V, протокол № 8
от 2/1X 1758 года.
4 «Речи», т. I, стр. 16.
200
Что в Риме Цицерон и что Виргинии был,
То он один в своем понятии вместил.
Открыл натуры храм богатым словом Россов;
Пример их остроты в науках Ломоносов* 1.
Следует отметить, что до этого стихотворные надписи были обра-
щены только к портретам королей и полководцев, к статуям богов
и героев античности. Л. Б. Модзалевский правильно показал, что
Поповский первый использовал стихотворную надпись, чтобы отме-
тить выдающиеся заслуги перед родиной крестьянского сына Ломо-
носова. Активно поддерживая Ломоносова в его борьбе за передовые
принципы в литературе и эстетике, за насыщение поэзии обществен-
ным содержанием, Поповский еще в период своей учебы в академии
в 1753 г. выступил против придворного писаки Елагина:
Парнасского певца для бога не замай,
Стократ умней тебя—его не задевай,—
♦
писал Поповский в ответ на выпады Елагина против Ломоносова2.
Активное участие принял Поповский и в полемике, разгоревшейся
вокруг «Гимна бороде».
Выход в свет сочинений Ломоносова с его портретом и стихотвор-
ной надписью Поповского был встречен крайне враждебно литера-
турными его противниками. Весьма показательны в этом отноше-
нии действия Сумарокова, написавшего пародию на надпись Попов-
ского и пытавшегося ее опубликовать в печати. Его письмо по
этому поводу к Шувалову полно самых резких выпадов как против
Ломоносова, так и против Поповского и возглавляемого им лите-
ратурного общества при университете3. Причина этого отнюдь не
в личных отношениях Ломоносова и Сумарокова, а в различии их
общественных и эстетических принципов. Сумароков, сыгравший
значительную роль в развитии русской литературы, русской дра-
матургии, в частности, их сатирического направления, был идеологом
дворянства и отстаивал незыблемость существовавшего тогда обще-
ственного строя. -Поэтому его выступления против Ломоносова по
вопросам литературы в действительности являлись защитой ипропа-
1 Авторство Поповского до самого последнего времени некоторыми ис-
следователями необоснованно отвергалось или подвергалось сомнению.
В 1947 г. Л. Б. Модзалевский доказал, что автором стихотворной надписи к
портрету Ломоносова был Поповский. См. М одзалевский, стр. 220—235.
1 См. Модзалевский, стр. 179.
* См. Я. К. Г р о т. Соч , т. III, СПб., 1901, стр. 63; А. П. Су м а р о к о в.
Собр. соч., т. IX, М., 1787, стр. 139.
201
гандой дворянского содержания литературы в противовес обще-
национальному демократическому направлению произведений вели-
кого ученого. В этом и была причина таких резких выпадов Сума-
рокова против Ломоносова и его последователей, против Поповского,
развивавшего ломоносовские традиции в университете. Именно
трудами Поповского и его товарищей Московский университет был
превращен в своего рода литературный центр—«Московский Парнас»,
от имени которого Поповский писал надпись к портрету Ломоносо-
ва и от имени которого он говорил об объединении «Московских»
и «Невских» муз, о значении Москвы как исторического центра рус-
ской национальной культуры1. Ломоносов горячо приветствовал
создание «Московского Парнаса». «Как не быть ныне Виргилиям
и Горациям?.. Великая Москва, ободренная пением нового Парнаса,
веселится своим сим украшением и показывает оное всем городам
российским как вечный залог усердия к отечеству...»1 2,—писал он.
Московский университет издавал целую серию литературных
журналов: «Полезное увеселение», «Свободные часы», «Невинное
упражнение», «Доброе намерение». Хотя эти журналы по своим
общественно-политическим позициям и были крайне умеренны и не
выходили за рамки нравоучительной сатиры Сумарокова и Херас-
кова, их появление было важным свидетельством развития русской
литературы и журналистики. Журналы, издававшиеся Московским
университетом в начале 60-х гг., в какой-то степени подготовили
новый этап в развитии русской журналистики, связанный с возник-
новением сатирических журналов конца 60-х годов и в первую оче-
редь с сатирическими и антикрепостническими журналами Н. И. Но-
викова «Трутень» и «Живописец», которым принадлежит видная
роль в развитии русской освободительной общественно-политиче-
ской мысли, в развитии русской передовой культуры. Следует отме-
тить, что значительная часть издателей этих журналов получила
воспитание в степах Московского университета (Новиков, Чулков,
Рубан, Фонвизин).
Важную роль играла и книгоиздательская деятельность универ-
ситета. В университете неоднократно издавались работы Ломоносова,
Поповского, Татищева, Феофана Прокоповича и других деятелей
русской культуры. Был издан ряд книг по истории и географии
родины. Систематически печатались речи Десницкого, Аничкова,
Третьякова, Зыбелина, Вениаминова, Афонина и других. Все это
являлось результатом деятельности «Московского Парнаса», создан-
1 См. Н. Поповский. Ода на день коронации.., М 1756; «Речи»,
т. I, стр. 34.
2 Ломоносов. Полн. собр. соч., т. 7, стр. 592.
202
ного учениками Ломоносова Поповским и Барсовым. Совершенно
не случайно Дм. Аничков в одной из своих речей, почти дословно
повторяя Ломоносова, говорил: «Москва доселе ревновала, смотря
на муз в Петровом граде процветающих; но ныне ободренная пе-
нием Нового Парнаса, красуется собою, и к музам в оном обитающим
вещает приятно: здесь вы, мудрые музы, обитайте; здесь для вас
будут спокойные часы; настали ваши блаженные времена... Коль
славный предлежит вам труд! Вы к моей древности присутствием
своим придадите красоты, а ваши труды не пропадут втуне»1.
Поповский принимал активное участие в создании и издании
первой московской газеты «Московские ведомости», издававшейся
университетом с 1756 года. Он много писал и переводил, вел деятель-
ную подготовку к изданию в Москве литературного журнала1 2.
Незадолго до смерти Поповский завершил перевод двухтомной
работы Локка о воспитании детей. Пропагандируя прогрессивные
принципы воспитания, он в предисловии к переводу обращал внима-
ние читателей на недопустимость механического применения теорий
Локка в русских условиях. Поповский подчеркивал, что главной
целью школы является воспитание гражданина, полезного члена
общества. Характерно, что, в отличие от Локка, писавшего свою
книгу для английских аристократов, Поповский особое внимание
обращал на то, что может быть использовано «простым народом»3.
Следует отметить, что Поповский энергично поддерживал требо-
вание Локка о запрещении телесных наказаний. Университетская
конференция стояла на тех же позициях. Когда в 1765 году Барсов
установил, что один из учителей нарушил это запрещение, конферен-
ция потребовала немедленно удалить его из университета или сделать
ему последнее предупреждение и оштрафовать в размере полугодо-
вого жалования. Лишь вмешательство Адодурова, увидевшего в этом
покушение на основы крепостнического строя, помешало осуще-
ствлению решения профессоров4.
Крупную роль сыграл Поповский и в воспитании деятелей рус-
ской культуры и науки. Достаточно сказать, что в числе его учени-
ков и слушателей были Фонвизин, Аничков, Новиков, Десницкий,
Чулков и др. Они слушали лекции и речи Поповского, участвовали
в диспутах под его руководством и были на его стороне в той борьбе,
1 Д. С. Аничков. Слово.., говоренное в публичном собрании Мо-
сковского Университета 26 ноября 1762 года, М., 1762, стр. 3.
2 «Протоколы», т. IV, л. 19.
* Локк. О воспитании детей, переведено Н. Поповским, т. I—II, М.,
1760, предисловие.
4 «Протоколы», т. IX, лл. 177—178, 377—378, 385, 389—391.
203
которую он вел против врагов культурного и научного развития
России.
Самоотверженная, патриотическая деятельность Поповского в
Московском университете встречала сопротивление реакционеров.
У него отняли курс философии и передали его иностранцу Фромману,
восстановившему чтение лекций на латинском языке и отстаивавшему
идеалистические взгляды. На него клеветали, изводили мелкими при-
дирками, срывали проведение его предложений, направленных на
укрепление демократических, прогрессивных тенденций в работе
университета1. Это подорвало и без того слабое здоровье Поповского
(он, очевидно, был болен туберкулезом), и 13 февраля 1760 года
в расцвете своих творческих сил Поповский умер1 2. Его смерть была
тяжелой утратой не только для Московского университета, но и для
всей русской культуры.
Очень показательно, что Ломоносов, подвод^итог своей деятель-
ности в обширной «Росписи сочинениям и другим трудам», из всех
своих учеников называет лишь Поповского. «Читал лекции стихотвор-
ческие, и по оным обучился поэзии студент Поповский, который после
того был профессором красноречия в Московском университете»,3—
писал он. Уже упоминание его имени в законченной незадолго до
смерти записи указывает, как высоко ценил Ломоносов заслуги
Поповского перед русской национальной культурой и наукой.
Современники и потомки также высоко ценили деятельность
Поповского. Многократно переиздавались его произведения: «Опыт
о человеке», переводы Локка, Горация. В первых номерах издавав-
шегося Московским университетом в 1760—1762 годах литературного
еженедельника «Полезное увеселение» были напечатаны его уцелев-
шие переводы из Горация и двух французских стихотворений «О доб-
родетели» и «О человеке»4. Особую роль в популяризации творчества
Поповского и его идей сыграл замечательный русский просветитель
Николай Новиков. Он заботливо собирал сведения о жизни и твор-
честве Поповского и составил первую его биографию. В 1772 году,
через 12 лет после смерти Поповского, он в своем журнале «Живопи-
сец» рядом со знаменитым «Отрывком из путешествия в*** И***
1 См. Ш е выр ев, стр. 79; «Протоколы», т. V, протоколы № 2, 6, 8—12,
1758 г.
2 Дата смерти Поповского указывается только в книге-календаре Spada
Ephemerides Russes, t. I, SPb., 1816, p. 299.
3 Ломоносов. Избр. философск. произв., стр. 705.
4 По утверждению Новикова, Поповский за несколько дней до смерти
уничтожил все свои бумаги, в том числе собственные произведения и переводы.
Сохранившиеся переводы Поповского напечатаны посмертно в «Полезном уве-
селении», 1760, февраль, стр. 76—80, 93—96; июнь,) стр. 249—254; июль,
стр. 3—5.
204
£ ЖИВОПИСЕЦЪ ЛИСТЬ 8. $
• “* _— - - — « —^1 ♦ — « вТ • • ' » •• • Ж
I
VII.
письмо
О лолъзЬ наукЪ, и о вослиташк во
оныхЪ юношества, лчсанное локоИ-
ны.иЬ Прхрессоро.нЬ Половски.мъ ,
кЪ его Превос ходительству Ивану
Ивановичу Шувалову, лри заве де-
ти Московского университета,
. /756 года.
Различны, МеценатЪ’ кЪбезсмертпо дороги:
Иный повергиувЪ шьмы людей сеоБ подЪ ноги ,
ЧрсзЪ раны,черезЪкровь,чрезЪ кучи блЪдныхЪ т$лЪ,
Развалины градовЪ, сквозь дымЬ соэженныхЬ седЪ ,
ОтвррЛ ссб$ мечемЪ путь кЪ вечности кровавым,
И Л пагубой другнхЬ достигЬ безеигртной славы ;
Но плачЪ и вопль снротЪ, и спюнЪ остлвшихЬ жейЬ,
Родителей печаль, и трескЪ упадшихЪ ст'ЬнЪ,
Гремящую трубу ихЪ славы загдушаетЬ ,
И ясно проникать вЪ слухЪсмертныхЬ воспящаетЬ.
Друпй поди я вЪ верхи ужасны хЪ пирамидЪ
Превыше тучь, гд11 вЪтрЪ и буря не шуиитЬ,
Потомству по себ'к мнитЪ память пГЁмЬ оставить,
X имя чудными громадами прославишь ;
«Письмо о пользе наук* Поповского, iЖивописец^, 1Ы72, № 8
Библиотека им. Горького
Т***» поместил стихотворное письмо Поповского «О пользе паук»,
пропагандировавшее материалистические и просветительские идеи
ломоносовского «Письма о пользе стекла».
В предисловии к первому номеру «СПБ ученых ведомостей»,
издававшихся им в 1777 году, Новиков обратился к читателям с при-
зывом «к сочинению надписей к личным изображениям Российских
ученых мужей и писателей». Знаменательно, что Новиков считал
наиболее заслуживающими этого Феофана Прокоповича, Кантемира
и Поповского. Он не включил в их число Ломоносова, считая, что
надпись Поповского правильно оценивает деятельность Ломоносова:
«Сочинение надписи к личному изображению М. В. Ломоносова не
предложил не от забвения, но для того, что она уже была сочинена
Н. Н. Поповским»,—писал он, публикуя ее вновь «для тех, кои не
имели случая ее видеть»1. Несколько позже Новиков напечатал сти-
хотворные надписи к портрету Поповского, полученные им от
Г. Р. Державина, Ф. Козловского, М. Н. Муравьева.
Поповский был поставлен в крайне неблагоприятные условия.
Выступая на торжественных заседаниях перед представителями офи-
циальной России с речью или одой, проверенной и исправленной
куратором и директором, реакционной профессурой и духовными
властями, Поповский не мог прямо говорить то, что он считал необ-
ходимым. Личный же архив Поповского до нас не дошел. Представим
на минуту, что до нас дошли бы только торжественные оды и речи
Ломоносова—насколько обедненным и искаженным получился бы
его образ. А именно так обстоит дело с творчеством Поповского.
В 1791 году друг Радищева Петр Челищев совершил путешествие
по северу России. Посетив место рождения Ломоносова, он поставил
там первый памятник великому сыну русского народа. Верх памят-
ника украшали слова надписи Поповского к портрету Ломоносова:
«Московский здесь.Парнас изобразил витию...». Это говорит о мно-
гом—и о явной преемственности между последователями Ломоносова
и радищевцами, и о широкой известности Поповского1 2. Не случайно
А. С. Пушкин вывез из библиотеки Полотняного Завода и поместил
в свою библиотеку переведенный Поповским «Опыт о человеке»3.
В. Г. Белинский, характеризуя историю развития русской лите-
ратуры до Пушкина, высоко оценил деятельность Поповского. При-
ведя большой отрывок из словаря Новикова, Белинский писал:
«Стихи Поповского, по своему времени, действительно хороши,
1 «СПБ ученые ведомости» на 1777 г. Н. И. Новикова, 1873, стр. 4, 173—174.
2 См. II. И. Челищев. Путешествие по северу России в 1791 г., СПб..
1886, стр. 121—124.
* См. М о д аалевски й, стр. 387.
206
а недовольство его несовершенством трудов своих ещё более обнару-
живает в нем человека с дарованием. Замечательно, что многие
места переведенного им «Опыта» были не пропущены тогдашнею
цензурою»1.
Московский университет всегда гордился своим первым профес-
сором. Его лекцией по философии и речью в день первой годовщины
университета он открыл четырехтомное издание речей русских про-
фессоров. Отмечая выдающуюся речь Поповского в истории русской
литературы и просвещения, автор предисловия подчеркивал, что
своей славой он, как и другие профессора университета, обязан «не
происхождению и случаю, а неустанным трудам своим», которые
проходили в непрерывной борьбе с «бедностью и унижением».
В XIX веке дворянские буржуазные историки и литературоведы
замалчивали и фальсифицировали прогрессивное направление дея-
тельности Поповского. Лишь в советское время ученый, философ,
поэт, патриот Поповский по праву занял достойное место в ряду
представителей русской передовой культуры и науки середины
XVIII века. Верой в силу человеческого разума, жизнеутверждаю-
щим оптимизмом было воодушевлено все творчество Поповского,
патриота, гуманиста и просветителя. Ему, как и многим его совре-
менникам, оказалось не под силу выйти из рамок, которые были ему
поставлены эпохой. Но по своему содержанию вся его деятельность
и творчество были протестом против того положения, в котором нахо-
дился русский народ в условиях господства самодержавно-крепост-
нического строя. Нельзя забывать, что Поповский умер в 1760 году—
еще при жизни Ломоносова, почти за десятилетие до появления сати-
рических, просветительских журналов Новикова и задолго до кре-
стьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева, появления
радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» и француз-
ской революции.
Московский университет имеет все основания гордиться тем, что
уже в первые годы своего существования он стал центром пропаганды
передовых материалистических и демократических идей и теорий.
Важную роль в этом сыграл первый профессор университета, ученик
и соратник Ломоносова Николай Поповский.
*****
Мы проследили, как в течение второй половины 1754 и первых
месяцев 1755 года была проведена и завершена подготовка к откры-
тию университета в Москве.
1 В. Г. Белинский. Соч., в одном томе, «Молодая гвардия», М.,
1950, стр. 379.
207
Был составлен и утвержден проект и «штат» университета, под-
готовлено здание, подобран состав преподавателей, создана база
для научной и учебной работы, осуществлен набор студентов и гим-
назистов.
В значительной степени именно Ломоносову университет обязан
тем, что при решении каждой из этих задач в нем были созданы усло-
вия для развития демократического, прогрессивного направления
в русской культуре и науке.
К весне 1755 года все приготовления были закончены. 26 апреля
(7 мая) 1755 года состоялось торжественное открытие университета.
По причинам, о которых говорилось выше, Ломоносова не пустили
из Петербурга на открытие университета, и он в этот день произносил
в Академии Наук известное «Похвальное слово Петру Великому»,
проникнутое гордостью за героическое прошлое народа, верой в его
неиссякаемые силы и уверенностью в славном будущем великого
народа. Университет открылся речами двух учеников Ломоносова—
Поповского и Барсова. Но точнее говоря, в этот день был открыт не
сам университет, а университетская гимназия. Об этом единодушно
говорят все источники: и заранее напечатанное «Приглашение», кото-
рым «все любители наук» приглашались «к торжественному начина-
нию при Московском Университете двух гимназий», и помещенный
в «СПБ ведомостях» отчет об «инавгурации при начинании гимназии
императорского Московского Университета»1. Собственно универси-
тет не мог быть открыт в этот день уже потому, что первые студенты
прибыли в университет только через месяц—25 мая.
Но и современники и участники этого события справедливо рас-
сматривали его как начало существования университета. Именно этот
день праздновался в XVIII и начале XIX века как день годовщины
университета. Лишь через много десятков лет эта дата была заме-
нена днем подписания проекта Елизаветой—12 января.
26 апреля (7 мая) 1755 года явилось днем, когда началась
двухсотлетняя деятельность первого русского университета на благо
народа и его передовой науки и культуры.
1 ЦГАДА, ф. 1183, оп. 10, д. 246, лл. 1—2; по ходатайству Алексея Арга-
макова приглашение было напечатано в Московской синодальной типографии
н количестве 300 экз «СПБ ведомости», 1755, № 39.
Не бездарна та природа.
Не погиб еще тот край,
Что выводит из народа
Столько славных то и знай ...
И. А. Некрасов
ГЛАВА ШЕСТАЯ
УЧЕНИКИ И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЛОМОНОСОВА
В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
60-70-х гг. XVIII в.
Одним из центральных вопросов в первый период работы
университета был вопрос о составе профессуры, так как он в значи-
тельной степени определял направление всей деятельности универси-
тета и пути его дальнейшего развития. В. И. Ленин писал: «Во всякой
школе самое важное—идейно-политическое направление лекций.
Чем определяется это направление? Всецело и исключительно соста-
вом лекторов... Никакой контроль, никакие программы и т. д. абсо-
лютно не в состоянии изменить того направления занятий, которое
определяется составом лекторов»1.
К открытию университета в Москву были направлены Поповский,
Барсов и Яремский. Вскоре к ним присоединились Константинов и Са-
вич. Из числа воспитанников Славяно-греко-латинской академии в
университетскую гимназию пришли С. Ворошнин, М. Агентов, Я. Ива-
нов и др. Учителями гимназии начали работать студенты Ермолаев,
Зубков, Аничков, Любинский, Булатницкий, Тихомиров, Алексеев
и другие. Через несколько лет после открытия университет полностью
обеспечил гимназию собственными учителями. Совсем иная картина
1 В. И. Ленин. Соч., т. 15, стр. 435—436.
14 м. Т. Белявский
209
была в самом университете. В 50-х гг. со студентами работало лишь
три русских магистра (Поповский, Барсов, Савич), из них лишь Попов-
ский, и то только через год после открытия университета, получил
звание профессора. Барсов же получил это звание в 1761 г. после
смерти Поповского. В этом же году был произведен в профессора
и Савич, назначенный ректором Казанской гимназии1. К началу
1762 г. в университете сложилось следующее положение: Попов-
ский умер, Савич и Константинов работали вне университета; Ярем-
ский опустился и как преподаватель погиб. В университете оста-
вался единственный русский профессор—Барсов. Все же остальные
профессора были выписаны Шуваловым главным образом из Герма-
нии. Это положение находилось в кричащем противоречии с задачами
университета и национальными интересами русского народа. Профес-
сора-иностранцы не только читали свои лекции на латинском или
немецком языке, но и проповедовали реакционные общественно-
политические, научные и философские теории и концепции. Это
заводило молодой Московский университет в тупик и грозило превра-
тить его во второе издание академического университета.
Но с середины 60-х годов начался перелом. Он был обусловлен
всем ходом общественно-экономического развития страны и всем
ходом развития национальной культуры и науки. Он был предусмо-
трен ломоносовским проектом университета и подготовлен всей пред-
шествующей работой университета. G середины 60-х годов на профес-
сорскую кафедру университета начинают один за другим подниматься
молодые русские профессора, подготовленные за эти годы универси-
тетом из числа первых студентов. Большинство этих профессоров
принадлежало к прогрессивному направлению в науке.
Проект университета, учитывая состояние высшей школы
в стране в тот период, указывал, что подготовка профессуры должна
осуществляться университетом путем направления за границу луч-
ших студентов—выпускников университета. Этот пункт проекта
принадлежал Ломоносову, о чем свидетельствуют его требования
систематического направления русских студентов Академии Наук
за границу для завершения образования. Хлопоты о посылке за гра-
ницу большой группы студентов академии занимали последние
месяцы жизни Ломоносова. Работая над регламентом Академии Наук,
он требовал «чтобы на академической сумме всего содержать при-
родных российских студентов за морем не меньше 10 человек, кото-
рое число в каждые пять лет из академического университета произ-
водить можно будет удобно. А когда случится недостаток, напол-
1 «Протоколы», т. V, протокол № 12 за 1758 г.; т. VII, стр. 10, 36.
210
нить из синодальных семинарий или из Московского университета*
Таким образом, Ломоносов уже в 1764 году говорит о Московском
университете как о резерве и помощнике Академии Наук. В Москов-
ском университете требование Ломоносова нашло практическое осу-
ществление. »Д£ак только первые студенты закончили философский
факультет, из их числа была отобрана группа студентов для подго-
товки к профессорскому званию. В 1758—1760 годах Московский
университет направил Зыбелина и Вениаминова в Кенигсберг для
изучения медицины и естественных наук; Десницкого и Третьякова—
в Глазго, где они изучали право; Афонина и Карамышева—в Швецию,,
где они изучали химию, горное дело и ботанику1 2. Таким образомг
университет сразу же начал готовить для себя шесть профессоров.
Ни количество студентов, ни выбор предметов, для изучения которых
они направлялись, не были случайными. В первые годы существо-
вания университета из-за отсутствия студентов, закончивших фило-
софский факультет, и из-за отсутствия профессоров-юристов и есте-
ственников фактически работал только один философский факультет.
Работа же так называемых «вышних» факультетов—медицинского
и юридического, не была развернута. Для этих двух факульте-
тов и предназначались в качестве будущих профессоров студенты, на-
правленные за границу. Напомним, что согласно «штату» число про-
фессоров на этих двух факультетах составляло именно 6 человек.
В 1755—1765 годах университет не замещал всех своих кафедр*
очевидно, сохраняя вакансии для тех, кого он готовил за границей.
К отбору кандидатов университет подошел очень внимательно. Все»
его 6 воспитанников блестяще окончили заграничные университеты
и стали видными представителями передовой науки. Одновременно
с ними в стенах университета сформировался замечательный русский
ученый Дмитрий Аничков, а несколько позже—химик Иван Сибир-
ский.
Московский университет имел все возможности с середины
60-х годов XVIII века полностью обеспечить себя собственными
кадрами. Однако эта возможность не была полностью использована^
1 Билярский, стр. 641.
2 «Протоколы», т. V, № 3 за 1759 г.; ЦГАДА, р. XVII, д. 38, лл. 79—80;
ЦГИАЛ, ф. 789, д. 27/29, л. 6. Характерно, что студенты академического
университета прекрасно понимали значение этих действий Московского уни-
серситета. Так, Иван Лепехин, впоследствии выдающийся натуралист ипутеше-
втвенник, прося в 1762 г. о направлении его для продолжения образования за
границу, писал: «А понеже де в намерении скорейшею распространения наук
между природными российского государства подданными как из Московского
Университета и медицинского факультета для обучения разным паукам посы-
лали были многие в чужие края на казенном содержании» (Арх. АН СССР, ф. 3,
on. 1, д. 270, л. 33).
14* 211
Е одной стороны, продолжалась выписка иностранцев, хотя в этом
уже не было никакой реальной необходимости. С другой—была
совершенно прекращена посылка русских студентов за границу.
После первой шестерки, которая была послана в самые первые
годы существования университета, наступил перерыв в два де-
сятка лет.
Так как деятельность этой группы молодых профессоров развер-
нулась через десять лет после основания университета и после смерти
Ломоносова, то, казалось бы, она не имеет отношения к теме «Ломо-
носов и основание Московского университета». Но в действитель-
ности деятельность этой группы молодых русских профессоров
органически связана с нашей темой. В своем мировоззрении и дея-
тельности они отразили влияние материалистических и патриотиче-
ских идей основателя университета. Они, каждый в своей области,
творчески продолжали и развивали ломоносовские традиции в науке,
литературе, общественно-политической мысли и в силу этого с пол-
ным правом могут быть названы учениками и последователями Ломо-
носова. В новых условиях они боролись за торжество в русской
науке и культуре материалистического, освободительного направле-
ния и выступали как выразители национальных интересов и чаяний
русского народа.
Деятельность Аничкова, Десницкого, Третьякова, Афонина,
Зыбелина, наряду с деятельностью Новикова, Фонвизина, Козель-
ского, Поленова, Лепехина, Зуева, Севергина и других, трудив-
шихся вне университета, составляет важнейшее связующее звено
между Ломоносовым и Радищевым. Их деятельность и развитие
ими материалистической философии, национальной науки и куль-
туры, освободительной антикрепостнической мысли, являлись необ-
ходимой предпосылкой зарождения и формирования революционной
идеологии в стране. Они готовили революционное выступление
А. Н. Радищева—первого русского революционера.
Историческая роль Ломоносова в отношении университета не
ограничивается тем, что он был инициатором его основания и соста-
вителем его проекта. Идеи и теории Ломоносова оказали огромное
влияние на направление работы университета, особенно в первые
полвека его существования.
В этом отношении Московский университет XVIII века может
быть назван по направлению своей работы ломоносовским.
Мировоззрение и деятельность каждого из передовых ученых уни-
верситета заслуживают самостоятельного исследования. Мы выну-
ждены ограничиться лишь краткой их характеристикой, выделив то
моменты их мировоззрения и деятельности, которые являются про-
должением и развитием ломоносовских идей. Исследователи, зани-
212
мавшиеся историей русской культуры и науки (в данном случае мы
имеем ввиду настоящих исследователей, а не фальсификаторов),
обычно обходили вопрос о преемственности между Ломоносовым и его
последователями на том основании, что в их работах по существу
отсутствуют цитаты из Ломоносова и ссылки на него. Но настоящая
преемственность и выражается не в цитировании и не в ссылках,
а в общности идей и воззрений.
Дмитрии Аничков
3 июля 1755 года в числе 6 других семинаристов Троицкой семи-
нарии в Московский университет был прислан «студент класса Рито-
рики—Дмитрий Аничков»1. Официальные биографы называли его
«сыном бедных, но благородных родителей из дворян». Однако, как
это правильно указала Н. Пенчко, Аничков в действительности был
типичным разночинцем. Его отец был монастырским подьячим,
и сам он лишь незадолго до этого был исключен из подушного оклада
как ученик духовной семинарии1 2.
Годы учения Аничкова в университете ознаменовались его
блестящими успехами. Он выступал с публичными речами на торже-
ственных собраниях, участвовал в публичных диспутах и за успехи
в науках был 5 раз награжден золотой медалью3.
В отличие от Зыбелина, Вениаминова и других однокурсников,
которые были направлены для продолжения образования за гра-
ницу, Аничков завершал обучение в Московском университете.
Именно здесь, под руководством Поповского и Барсова, сложилось
его мировоззрение4.
Еще будучи студентом, он напечатал в университетском журнале
«Полезное увеселение» философскую работу «О бессмертии души»
1 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 24, д. 150, л. 50.
1 Пенчко, стр. 131.
8 «Протоколы», т V, протокол № 3 за 1758 г.; «Московские ведомости»,
26/IV 1756 г.; 17/ХП 1758 г.: 27/IV 1759; № 34, 1760; № 34, 1761.
4 Спутав Аничкова с Афониным, С. Б. Бахрушин написал, что «Д. С. Анич-
ков учился у Линнея в Упсале» (Бахрушин, стр. 13). Использовав крайне
некритически статью Бахрушина, П. К. Алиференко повторила эту нелепость
в одном из разделов «Истории Москвы», хотя к этому времени об Аничкове уже
имелось несколько статей. См. «Историю Москвы», т. II, изд. АН СССР, 1953,
стр. 488.
213
if злую сатиру «Сон», в которой он беспощадно высмеивал низко-
поклонство аристократов1.
В 1762 году Аничков выступил с публичной речью «О мудром
изречении греческого философа: «рассматривай всякое дело с рас-
суждением»1 2. Эта речь, отличавшаяся своей патриотической напра-
вленностью, положила начало серии его публичных выступлений
на философские темы. В своей речи он шел за Ломоносовым и Попов-
ским в определении места и значения науки в развитии общества.
Занимаясь много вопросами философии, выступая с речами
и статьями на философские темы, Аничков одновременно с этим
настойчиво работал над изучением математики. Результатом этой
работы явилось создание им русских учебников по всем разделам
математики. Уже в марте 1762 года Университетская конференция
рёшила «напечатать сокращенную арифметику, геометрию, алгебру
и тригонометрию, составленную студентами Аничковым и Алексее-
вым и просмотренную и исправленную Барсовым для употребления
в классах»3.
Первый учебник Аничкова «Теоретическая и практическая ариф-
метика» вышел в 1764 году в издании Московского университета.
В последующие годы вышли составленные им учебники по алгебре,
геометрии, тригонометрии, которые он неоднократно перерабатывал
и дополнял. Они являлись основными учебниками по математике
вплоть до конца XVIII века. Для Аничкова в его учебниках по мате-
матике характерно стремление сделать их доступными, приблизить
их к практике, к работе естествоиспытателей. В этом плане весьма
показательно то определение, которое Аничков давал задаче: «По-
неже знание математических истин есть весьма полезное, того ради
должно относить оное к самой практике. Почему такое предложение,
которое учит нас сношению истины с самим делом, т. е., что сделать
должно, называется задачею»4. Одновременно с этим Аничков реши-
тельно выступал против ученых, противопоставлявших абстракт-
ные понятия реальным вещам и явлениям материального мира, наде-
лявшими абстрактные понятия самостоятельным существованием,
«отдельным» от предметов, от сопоставления которых было образо-
вано это понятие. Такое направление работ Аничкова в области мате-
матики было тесно связано с развитием производительных сил страны.
Создание русских учебников по математике и утверждение русской
1 «Полезное увеселение», 1761, ч. I, № 23; ч. II, № 1, 4.
2 Д. С. Аничков. Слово... говоренное в публичном собрании Мо-
сковского Университета 26 ноября 1762 г., М., 1762.
3 «Протоколы», т. VIII, протокол № 8 от 30 марта 1762 г.
4 Д. С. Аничков. Теоретическая и практическая арифметика, М.,
1786, стр. 5.
2U
ПРИБЛВЛЕН1Е
КЪ московскимъ вЬдомостямЪ
ВО РТОрНИКЪ МА1Я 12.. ДНЯ 17J8. ГОДА.
ВЪ у Н И В Е р С И Т Е Т Ь.
ВЪ леюуяхЪ Права Естественна! о и Институ цМхЬ,
у господина Профессора Филиппа Генрика Дилтея ,
обоихЪ прай) Доктора, передЬ прочими успЪли и
достойны награждения.
I. Сергей Малиновскж. 2. ПетрЪ ДмитрквЪ.
(Сшжаиийе ло ни^Ъ лЪ награждение.
1. СеменЪ Герасимов!?. 2. Ива-нЪ АлексЪевЪ.
j. Дмигпр)»! АничковЪ. 4. АввахумЪ рудаковЪ.
Bb лекгряхЬ Философш Теоретической и Практиче-
ской, у господина Профессора 1огана Генрика Фром-
мана , свободныхЪ наукЬ и Философш Доктора ,
передЬ прочими вЬ Метафизик успЪли и
дос то и ны награждения.
1. СеменЪ ГерасимовЪ. 2. АввакумЪ ПудаковЪ.
X
Прибавления к «Московским ведомостями, 12 мая 1758 г.
научной терминологии в этой области является заслугой Аничкова
перед русской культурой и наукой.
Подобно своим учителям Поповскому и Барсову, Аничков уде-
лял большое внимание вопросам разработки русского языка, борьбе
за преподавание на русском языке и принимал активное участие
в работе Вольного Российского Собрания. Не случайно Н. Новиков
включил Аничкова в свой «Опыт словаря о Российских писателях*
и дал высокую оценку его работам1.
1 См. Н. И. Н о в и к о в. Избр. соч., М.—JI., 1951, стр. 283.
215
Закончив университет, Аничков получил звание магистра
и в 1762 году приступил к преподаванию в гимназии и университете.
Объем работы был так значителен, что конференция определила ему
жалование в 200 рублей в то время, как остальным учителям плати-
ли всего 20—50 рублей в год1.
В 1765 году в связи с тем, что Фроммаи возвратился в Германию,
преподавание философии было поручено Аничкову. С кафедры уни-
верситета снова стала пропагандироваться материалистическая фило-
софия, излагаемая на русском языке.
Несмотря на то, что Аничков успешно справлялся со своими
обязанностями, он не мог получить ни звания профессора, ни доступа
в Университетскую конференцию. В 1767 году университет поднял
вопрос о «прибавке жалования магистру Аничкову за преподавание
сверх обучения их геометрии и тригонометрии, логических и мета-
физических лекций... в том рассуждении, что Аничков те логические
и метафизические лекции в Университете преподавал с довольным
прилежанием и успехом...»1 2. Хотя Адодуров и согласился с предста-
влением, но оно так и не было удовлетворено.
В марте 1769 года университет снова подал представление
«о производстве магистра Аничкова в публичные профессора и о
даче ему места в профессорской конференции, в рассуждении того,
что он четвертый уже год сверх его математических лекций, читает
публично философскую лекцию». Адодуров ответил, что Аничков
должен «доказать свою способность ученым сочинением на латин-
ском языке», которое надо напечатать, и «иметь об ином публичную
диспутацию. До тех пор пока оное им будет учинено в получении
ординарного профессорского достоинства надлежит обождать»3.
Аничков быстро выполнил это требование. К началу августа
работа была готова, напечатана на русском и латинском языках
и представлена на обсуждение Университетской конференции.
Авторы коротких заметок о защите диссертации (Евгений [Бол-
ховитинов], Шевырев, Соловьев, Е. Бобров) изображают это собы-
1 «Протоколы», т. VIII, протокол от 1 августа.
> ЦГАДА, ф. 261, д. 5477, № 8, лл. 83—86. ’
3 «Протоколы», т. XIII, протокол № 9 от 8 апреля 1769 года. Диссертация
Аничкова вышла под следующим заглавием: «Рассуждение из натуральной бо-
гословии о начале и происшествии натурального богопочитания, которое...
производимый публичным ординарным профессором в публичном собрании на
рассмотрение предлагает философии и свободных наук магистр Дмитрий Анич-
ков. 1769 года августа... дня». 24 стр. На экз. Горьковской библиотеки рукой
проф. Снегирева на латинском языке написано: «Эта речь очень редка, она не-
когда сожжена на форуме (площади.—М. Б.). Она вышла в другом издании
с изменениями в том же году». . * ”
216
тие следующим образом: Аничков, будто бы отличавшийся «благоче-
стием», поручил издание диссертации своему другу С. Е. Десниц-
кому. Тот составил тезисы, в которые включил некоторые «неосторож-
ные мысли и положения». На несчастье Аничкова в Московском уни-
верситете в это время подвизался известный кляузник протоиерей
Петр Алексеев, который написал донос в синод. Коллеги Аничкова
переругались и осудили диссертацию. Впрочем, Аничков внес незна-
чительные изменения, и диссертация вышла вторым изданием.
Таким образом, диссертация Аничкова и события, связанные с ее
защитой, изображались как случайный эпизод и в деятельности
самого Аничкова, и в жизни университета в целом.
В 1950 г. было опубликовано небольшое сообщение А. В. Петров-
ского. В основном правильно изложив содержание диссертации
Аничкова, автор рассматривает ее защиту изолированно как от той
острой идейной борьбы, которая развернулась в это время в Мос-
ковском университете, так и от других работ Аничкова. Кроме того,
следуя за Бобровым, автор допускает ряд ошибок при изложении
обстоятельств, связанных с защитой и уничтожением диссертации
Аничкова, сводя все к доносу склочника Алексеева1.
Между тем в университете диссертация Аничкова не была ни
случайным, ни изолированным явлением. В речах Третьякова—
«О происшествии и учреждении университетов в Европе», Десниц-
кого—«О прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции»,
«О вещах священных, святых и принятых в благочестие», Выбе-
лина—«О причине внутреннего союза частей человеческого тела»,
произнесенных в 1767—1768 годах, мы встречаем многие из тех
материалистических и атеистических идей, которые лежат в основе
диссертации Аничкова.
Десницкий участвовал в составлении тезисов и редактировании
диссертации Аничкова. Третьяков в речи, которая навлекла на него
выговор куратора, говорил о том, что в середине века духовенство
благодаря своему сану обеспечивало «себе важность, достоинство
и попечение, которые суеверные им всегда готовы отдавать даже до
раболепства». Третьяков, точно так же как и Аничков, показывал,
что церковь, препятствуя развитию науки, стремилась к «умножению
власти и доходов»1 2 3. За год до этого при рассмотрении тем для публич-
ной речи он предлагал выступить с речью на тему «Удивление,
невежество и страх—вот причины всякого суеверия»8.
1 «Вопросы философии», 1950, № 1, стр. 276—280.
8 И. А. Третьяков. О происшествии и учреждении университетов
в Европе, М., 1768, стр. 27—31.
3 «Вестник МГУ», 1952, № 7, стр. 170.
217
В диссертации Аничкова выразились материалистические идеи,
близкие всей группе передовых ученых Московского университета.
Она была прямым вызовом церковникам и поповщине. Потому работа
Аничкова и вызвала размежевание двух направлений в науке, и
защита ее закончилась таким бурным их столкновением. Это правиль-
но отмечено в работе И. Щипанова и небольшой статье А. Гагарина1.
Диссертация Аничкова с ее материалистическим характером
и открыто атеистической и антиклерикальной направленностью
вызвала дикую злобу церковников и реакционеров в науке. 24
августа 1769 года состоялось ее обсуждение на заседании Универ-
ситетской конференции. Реакционеры во главе с Рейхелем реши-
тельно выступили против диссертации Аничкова. Рейхель произнес
речь, в которой обвинял Аничкова в безбожии и требовал осуждения
диссертации1 2. В протоколе Университетской конференции запи-
сано: «Профессора Дилтей, Керштенс, Рост, Барсов, Рейхель, Шаден
и Лангер объявляют, что они не могут согласиться с мнениями, рас-
сыпанными по всей диссертации Аничкова, посвященной происхо-
ждению и развитию религии... и что они торжественно протестуют
против этих мнений, т. к. от них может произойти лишь ущерб и
позор для университета»3. Несмотря на то, что Десницкий, Третья-
ков, Зыбелин и Вениаминов отказались присоединиться к этому
решению, выступление реакционеров привело к изъятию только что
напечатанной диссертации и выпуску нового, измененного издания.
Необходимо отметить, что, вопреки возражениям реакционеров,
Аничков оставил неприкосновенным содержание диссертации. В но-
вом издании отсутствовали лишь тезисы, два примечания и одна
фраза. Было изменено и название диссертации4. Однако это не меняло
ни существа, ни смысла диссертации, а лишь усиливало эзоповский
прием, использованный автором работы. После этого в борьбу вклю-
чились церковники: протоиерей Петр Алексеев и московский архие-
пископ Амвросий, прекрасно понявший атеистическую сущность дис-
сертации Аничкова. Цензор «Опыта о человеке» Поповского, автор
изданного в 1765 году «Рассуждения против атеистов и натурали-
1 «Русские мыслители», стр. 38—42, 57—63; «Вестник МГУ», 1952, № 7,
стр. 151—153.
2 Несмотря на все поиски, речь Рейхеля обнаружить не удалось. Ее со-
держание известно по доносу Амвросия и книге Шевырева.
8 «Протоколы», т. XIII, стр. 172—173.
4 «Философическое рассуждение о начале и происшествии богопочитания
у разных, а особливо невежественных народов, которое производимый публич-
ным ординарным профессором в публичном собрании на рассмотрение предла-
гает философии и свободных магистр наук Дмитрий Аничков 25 августа 1769 го-
да», М., стр. 23.
218
Г ПОЛОЖЕН!»,
ВЫВЕДЕННЫЕ ИЛ ВСЕГО. ПРИСЕМЪ ПРЕДЛОЖЕННАГО
РлЗСУЖДЕН1Л.
Вог* в! гпрону^, без! откровеи1я э натурально понимать
не можно.
Н:
Противно на ту pt человеческой «Трмгпь тому , чего вЪ мы-
слях! И в! воображен1М представить не можно.
III .
Bet приписываемый Богу совершенства произходят! от! чело-
вйческих! мыслей, и потому онмя не сообразны его существу,
и не могут! быть доказательными его совершенств!.
IV
Простым и непоосаъщснный народ! склонен! к! многобц-
ж1ю. н закоснЪвает! в! оном!.
V -
ВЛ »tpu, выключки откровенную , суть одни токмо обы-
кновешя народный.
VJ.
Не должно чреЛ усилГс никакой переменять в^ры , когда
прем!мен1е оной соединяется сЪ большим! волну>дем(ем! у
нежели спокомствомЪ народным!.
При возвышающемся Познаням человеческом! о вещах! , во.
звышается купно и челов!ческое поняппе о Бог!.
VIII.
ВЪ самом! высочайшем! и иросв!щсмн!йшемЪ состояния на-
роды не понимают! Бога янако , какЪ токмо вес могущим!
и премудрым!.
П
Е якои раскол! вЪ etpt раждается от! неосновательных! ,
& особливо предЪулрежденных! мыслей.
Древность предапГй много спосп!шествуешЪ к! закосн!нЬо
народов! в! суев!ргИ.
XI.
Невежественные токмо народы понимают! Бога страшным!
и неприступным! вЪ своих! мыслях!.
Тезисы диссертации Аничкова.
Библиотека им. Горького
стов», Амвросий направил в синод донос на диссертацию Аничкова.
Донос представляет один из наиболее ярких примеров борьбы церкви
против передовой науки в XVIII веке. До сих пор из него публико-
вались лишь отдельные цитаты, да и то с ошибками1.
«В духовном регламенте о делах епископских девятым пунктом
повелено, всякому епархиальному архирею наблюдать в епархии
своей, не делаются ли где какие суеверия, и оныя пресекать. А как
в прошедшем месяце вышедшее здесь из печати при императорском
Московском университете производимого в процессоры Магистра
Дмитрия Аничкова соблазнительное и вредное сочинение под загла-
вием: Рассуждение из натуральной Богословии о начале и происше-
ствии натурального богопочитания наконец и до моего дошло све-
дения, то я исполняя долг свой предлагаю вашему святейшеству
на главное рассмотрение. К сему побудили меня усмотренные в сем
сочинении выражения, коими (1) явно восстает противу всего хри-
стианства, богопроповедничества и богослужения, (2) опровергает
священное писание, и в нем богознамения и чудеса, тако же рай
и ад и диаволов, соравняя их хитроковарным образом с натуральными
или небылыми вещьми, а Моисея, Сампсона и Давида с языческими
богами (3) во утверждение того атеистического мнения, приводит
безбожного Епикурова последователя Лукреция, да всескверного
Петрония (4) Положения (тезисы.—М. Б.) под нумерами I, II, III,
V, X и XI совсем натуральной и откровенной богословии противны,
из коих последнее, уничтожая священное писание и писателей оного,
для одного только виду упоминает. Прежде же нежели читано в ауди-
тории сие сочинение под литерою А (первое издание.—М. Б.), мно-
гие из ученых мужей тотчас предосудили оное: почему творец при-
нужден был вторично перепечатать, как явствует второе издание
на российском и латинском языках под литерами Б и В, из которого
выброшенные места, для скорейшего усмотрения означены в перво-
напечатанном выходе киноварью. Что же касается до самих диспу-
тов, то оные публично происходили 25-го августа: и когда чтением
начата была от него сочинителя речь, то как российские, так и ино-
странные ученейшие господа профессуры сильно опровергали без-
божные его мнения, так что совсем безгласным его учинили невежею.
Сверх протчих профессоров, читал тогда же на латинском языке
истории профессор Г. Рейхель весьма благоразумную и благочести-
вую речь, с коей при сем, в доказательство толь явного богоборства,
копия под литерою Г прилагается. А дабы и впредь таковые, или
1 «Вопросы философии», 1950, № 1, стр. 277. Кстати, неизвестно, почему
Петровский объявляет донос Амвросия доносом Алексеева.
220
Протокол Университетской конференции об осуждении
диссертации Аничкова,
Лист 1 Библиотека им. Горького.
xyj ительнейшие (чего боже сохрани) в толь знатном благочести-
вейшими Государями нашими учрежденном месте, сочинений к край-
нему разврату и соблазну издаваемые не были, о том, как и о истреб-
лении сего безбожного сочинения, купно же и о Пастырском сочи-
нителя запрещении богомольчески прошу»1.
Синод, рассмотрев донос Амвросия и присланную им речь Рей-
хеля, представил свое решение в Сенат. В этом решении подчеркива-
лось, что диссертация Аничкова «соблазнительна и вредна и для
христианского закона предосудительна». В подкрепление этого мнения
синод ссылался на речь Рейхеля, «в коей он доказывает, что оное
Аничкова сочинение имеет свое основание на мнении авторов, как
и от самих язычников почитались безбожниками и что за такое сочи -
нение он Аничков ничего кроме худого мнению не заслуживает»1 2.
Синод требовал, «чтобы благоволено было Московскому имп. Уни-
верситету подтвердить дабы таковых веры касающихся неосторож-
ных сочинений, кольми же (особенно же.—М. Б.) паче до напечата-
ния их допускаемо не было. А не меньше притом было наблюдаемо
дабы и в преподаваемых лекциях—ничего бы такового применивано
не было, чем закон каким-либо соблазнительным образом мог бы
тронут быть»3. Синод настаивал, чтобы аналогичные предписания
были даны и другим типографиям. Что же касается наказания Анич-
кова, то синод оставлял определение меры наказания за Сенатом.
В результате доносов Амвросия, Рейхеля и Алексеева диссерта-
ция Аничкова (1-е издание), как сообщает в своем словаре Евгений,
«была отобрана и по распоряжению начальства публично сожжена
палачом на Лобном месте в Москве»4. Это единственный в истории
России акт публичного сожжения книги. В борьбе с материалисти-
ческой передовой наукой мракобесы возрождали приемы средне-
вековых расправ, устроив ауто-да-фе над диссертацией Аничкова.
Результатом этого выступления реакционеров было и то, что талант-
ливый ученый получил звание профессора только в 1777 году.
Синод рассчитывал на большее и почти 20 лет считал дело о дис-
сертации в числе «нерешенных», прекратив его лишь за несколько
месяцев до смерти Аничкова5. Поскольку документы по делу о дис-
сертации находятся в архиве в фонде «Сношения русских государей
1 ЦГАДА, ф. 168, д. ИЗ, л. 1. На донесении пометки: «Получено 1769 г.
сентября 17 и записано в книгу, предложено к докладу. Слушано сентября 18,
1769 года».
2 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 50, д. 342, л. 2.
3 ЦГАДА, ф. 168, д. ИЗ, л. 5.
4 Евгений. Словарь светских писателей, т. I, стр. 14.
5 ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 50, д. 342, л. 4.
222
Протокол Университетской конференции об осуждении
диссертации Аничкова.
Лист 2. Библиотека им. Горького
с правительственными местами», есть все основания полагать, что
синод представил их Екатерине II. Ожидавшиеся синодом репрессии
в отношении Аничкова не последовали, очевидно, лишь потому,
что Екатерина изображала себя в это время покровительницей
науки и просвещения и кокетничала с французскими просветите-
лями Вольтером, Дидро и другими. Если бы история с диссертацией
Аничкова произошла на два десятка лет позднее, то он не миновал бы
судьбы Радищева.
Но если сам Аничков избежал тюрьмы и Сибири, то судьба его
диссертации была не менее тяжела, чем судьба «Путешествия из
Петербурга в Москву». Она была уничтожена, при жизни автора
ни разу не переиздавалась и не была включена в четырехтомное
собрание речей профессоров Московского университета, вышедшее
в 20 х гг. XIX века. В XIX п XX веках в печати появилось о ней
223
всего несколько страничек, да и те извращали как содержание диссер-
тации, так и обстоятельства, связанные с ее защитой. В результате
этого диссертация Аничкова, как и другие его работы, являющиеся
важными страницами в истории русской материалистической фило-
софии XVIII века, оказалась забытой и совершенно неизвестной
не только широким кругам читателей, но и специалистам.
Аничков рассматривал религию и ее происхождение с материа-
листических позиций. Он решительно отвергал утверждение, что
религия является результатом божественного откровения и пока-
зал ее несовместимость с наукой. Выступая против религии, Анич-
ков противопоставлял ей принцип научного, опытного познания
вселенной и явлений природы и требовал изгнания из науки всех
представлений, которые основаны на вере в возможность вмешатель-
ства сверхъестественных сил. Он показывал, как развитие науки
разрушает антинаучные, религиозные представления о природе
и ее явлениях. Решительно отбрасывая библейские сказки и игно-
рируя писания отцов церкви и средневековых схоластов, Аничков
широко использовал материалистов античности (Лукреция, Петро-
ния) и работы Ломоносова и Поповского. Именно естественно-науч-
ный материализм Ломоносова был той базой, на которой Аничков
основывал атеистическое решение вопроса о происхождении религии.
В ряде мест своей диссертации он прямо ссылается на работы Ломо-
носова и Поповского: «Письмо о пользе стекла», «О явлении Венеры
на солнце», «О явлениях воздушных», «Опыт о человеке», использует
их примеры, художественные приемы и т. д.1
Аничков видел причину возникновения религии в страхе перво-
бытного человека, в его удивлении и беспомощности перед непонят-
ными ему силами природы. Не останавливаясь на этом, Аничков
указывал, что в современных ему условиях религия держится на суе-
верии одних и сознательной лжи других, всячески поддерживающих
эти суеверия из материальных соображений.
Хотя Аничков делал вид, что он ограничивается рассмотрением
происхождения языческой религии и, критикуя современную ему
религию, не имеет в виду христианства и особенно православия,
в действительности он выступал против всякой религии. Он писал
о «восхищенном страхом воображении» человека, который «дичится,
ужасается и трепещет и думает, что во всяком встречающемся с его
чувствами предмете присутствует некоторое невидимое существо,
вооружающее всю тварь и всякую вещь против него»1 2. Ясно, что
это общее положение Аничкова, к тому же подкрепленное им спе-
1 «Русские мыслители», стр. 112—114, 119, 129, 132.
2 Там же, стр. 118.
224
циально подобранными примерами, вполне относилось и к христиан-
ской религии с ее верой в чертей, искушения дьявола, нечистую
силу, всяческие чудеса и т. д. С другой стороны, приводимые им
примеры отчетливо показывали, что оп имеет в виду в первую оче-
редь христианскую религию. Так, издеваясь над «чудотворными»
или «явленными иконами», Аничков писал: «Если для обмана простых
людей и для скверной прибыли выдумлет жрец какое-либо изваяние
или образ, плачущий водою сквозь потаенные скважины, или ора-
кул, глаголющий необыкновенным механическим голосом, то к такому
месту тотчас толпами пойдут идолопоклонники молиться и удивляться
как новоявленным чудесам»1. Не менее резкую оценку давал Аничков
исовременному ему духовенству. Делая вид, что он осуждает действия
только языческих жрецов, и указывая, что причиной их появления
является невежество первобытного человека, а также «хитрость
и проворство» шарлатанов, злоупотреблявших этим невежеством,
Аничков приводил примеры жизни не из языческого, а христиан-
ского духовенства. Он показывает, что за мнимой «святостью» рим-
ского папы, капуцинов, монахов, иезуитов скрывается наглое шар-
латанство, дикое корыстолюбие, невежество, грубый обман и хан-
жество. По вполне понятным причинам Аничков говорит только
о католическом духовенстве, но все содержание диссертации таково,
что даже неискушенный читатель без всякого труда мог отнести
все сказанное Аничковым и к православной церкви. Аничков назы-
вал церковников «жрецами», ни к чему более неспособными, «кроме
как только чтоб предстоять алтарю в необыкновенной испещренной
одежде», которые «приватный из благочестия делают интерес, про-
стирая алчные руки к ненасытному сребролюбию и под именем спа-
сения разоряют порученное... стадо, сделав самую веру завесою мне-
ний своих ложных»2.
Рассматривая вопрос о происхождении религии с рационалисти-
ческих позиций, отрицая, что в основе ее лежит «божественное откро-
вение», Аничков доказывал ее земное происхождение. Он показывал,
какой огромный вред причиняли и причиняют развитию науки рели-
гия во всех ее видах и «жрецы». «Мы видим из истории,—указывал
он,—сколь великое в том неблагополучие рода человеческого, что те
самые, которые назывались проповедниками повелений небесных,
•Русские мыслители», стр. 129—130.
1 Там же, стр. 128, 132. Сравни—«Гимн бороде» Ломоносова:
Мать дородства и умов,
Мать достатка и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!.
15 М. Т. Белявский
226
толкователями божества и во всем не иными, как богомудрыми
богословами, неоднократно доказывали себя наиопаснейшими роду
человеческому и столько же вредными обществу, сколько они были
неясны и непостоянны в своем учении, и которые, сверх того, имели
еще сердце, столько наполненное ядом и гордостию». «Всякий благо-
разумный человек, который не держался неосновательного их мне-
ния, почитался безбожником... проклинаем и от церкви ими отлу-
чаем был... Они мучали людей и истребляли знатных и ученых му-
жей»1,—обвинял он церковников. С гневом и возмущением Аничков
говорил о религиозном фанатизме, нетерпимости и религиозных
преследованиях. Обличая одно из наиболее диких проявлений рели-
гиозного фанатизма—Варфоломеевскую ночь, оп называл ее «вар-
варским заколением и бесчеловечием», «кровопролитием навеки поно-
сительным»1 2. Предвидя возможность выступления церковников про-
тив него, Аничков писал: «Ежели кто поумнее станет доказывать
простому человеку, каким образом точно происходит что в натуре,
на такового знатока еще и вознегодуют» и будут желать его наказа-
ния. Аничков усилил это положение большим примечанием, в ко-
тором высмеивал попытки церковников изобразить в качестве «кары
божией» гибель профессора Рихмана во время опытов по изучению
атмосферного электричества. Характерно, что в этом примечании
Аничков почти буквально воспроизвел то место из «Явления Венеры
на солнце» Ломоносова, в котором он высмеивал распространение
суеверных сказок и небылиц богомолками3.
Высказывая твердую веру в силу человеческого разума, Аничков
утверждал, что в условиях развития естественных наук «нынешний
ученый свет довольно в состоянии удовольствовать и во всем почти
любопытство человеческое», и отмечал, что главным препятствием
для этого является господство религии4.
Боевая атеистическая направленность диссертации была с особой
силой выражена в приложенных к диссертации тезисах, или, как
их озаглавил Аничков, «Положениях, выведенных из всего при сем
предложенного рассуждения»5. Если в самой диссертации Аничков
прибегал к своеобразному эзоповскому языку, делая вид, что имеет
в виду в первую очередь языческую религию, то в тезисах он говорит
о всякой религии вообще и в первую очередь о христианской.
1 «Русские мыслители», стр. 114, Ср. Ломоносов. Избр. фило-
софск. произв., стр. 353—354, 487—489, 583, 604—606.
2 Там же, стр. 114—115.
3 Там же, стр. 129; Ломоносов. Избр. философск. произв.,
стр. 353.
4 Там же, стр. 114.
6 Там же, стр. 132—133.
226
Уловка Аничкова не смогла обмануть ни духовных, ни светских
реакционеров. Они прекрасно понимали, что выводы Аничкова
о происхождении религии и ее роли в отношении науки, о чудесах,,
жрецах, о системе лжи и репрессиях по отношению к передовым уче-
ным ит. д. полностью относятся и к католической, и к православной
религиям. Не помогло, конечно, и замечание, сделанное Аничковым
в своей диссертации: «Никто, разве мой недоброхот и завистник...-
не может против предприятого мною рассуждения восстать с кле-
ветою или с поношением»1.
Диссертация Аничкова была, как уже указывалось, выдаю-
щимся произведением русской материалистической философии
XVIII века. Она опиралась на материалистические и атеистические
произведения Ломоносова, пропагандировала и развивала его идеи.
Она была составной частью той борьбы, которую в это время вели
представители передовой русской культуры против религии и церков-
ников. Достаточно вспомнить появившиеся в это время «Философи-
ческие предложения» Якова Козельского, работу А. Каверзнева
«О перерождении животных», «Послание к слугам» Д. И. Фонвизина
и недавно обнаруженное произведение неизвестного автора «Зерцало,
безбожия».
Атеистическая и материалистическая направленность диссер-
тации Аничкова и работ русских просветителей этого времени
была тесно связана о той классовой борьбой, которая развертыва-
лась в стране и находила свое отражение в идейной борьбе против
церкви и религии как надстройки крепостнического общества. Она
сливалась с борьбой, которую вел в это время русский народ против
крепостничества.
Не может быть никаких сомнений, что диссертация Аничкова
оказала серьезное влияние на развитие передовой русской науки,
и культуры XVIII века. Об этом говорит и та высокая оценка, кото-
рую дал диссертации Н. И. Новиков. Через три года после защиты:
он писал, что Аничков сочинил «Слово» «о истинном богопознании,.
весьма много похваляемое за свободное и ясное сей важной материи.
объяснение»1 2. Новиков, по всей вероятности, изменил название сож*-
женпой диссертации Аничкова исключительно из цензурных сооб-
ражений. Не мог не знать диссертации Аничкова и А. Н. Радищев,,
связанный с Московским университетом через Новикова и реши-
тельно боровшийся против мистики и религии.
Конечно, в диссертации и в тезисах было немало ненаучнога
1 «Русские мыслители», стр. 112.
2 Н. И. Новиков. Избр. соч., М.—Л., 1951, стр. 283.
15* 22Т
ц наивного, характерного для всей атеистической литературы
XVIII века. Так, например, анализируя вопрос о происхождении
религии и ее роли в человеческом обществе, он, как и другие про-
светители, не видел социальных корней религии, не понимал, что
религия является идеологическим оружием эксплуататорских клас-
сов и что простого развития науки и распространения образования
далеко не достаточно для того, чтобы покончить с религией. Эти
воззрения определились уровнем современной ему науки и ограни-
ченностью материализма XVIII века, а выйти за рамки, поставлен-
ные ему эпохой, Аничков, конечно, не мог.
Анализ речей Аничкова, произнесенных им в 1770—1783 годах,
показывает, что, несмотря на репрессии со стороны духовных и свет-
ских властей, он стоял на материалистических позициях и муже-
ственно их отстаивал. М. Горбунов ошибается, изображая его речь
«О свойствах познания человеческого» (30 июня 1770 года) как выну-
жденное раскаяние1. В действительности и эта речь, и речи 30 июня
1779 г. и 22 апреля 1783 года как раз являются яркими доказатель-
ствами материализма Аничкова.
Материалистически решая основной вопрос философии, он
отстаивал первичность материального мира и указывал, что он суще-
ствует независимо от наших чувств. Рассматривая взаимоотношение
реального мира и человеческого сознания, он утверждал, что мате-
риальный мир воздействует на наши органы чувств, а с их помощью
человек и познает материальный мир, являющийся единственным
источником идей. Аничков указывал, что стоит оборвать или повре-
дить те или иные нервы, как возбуждение, вызываемое вещами, не
дойдет до мозга человека и он не получит никакого представления
об этих вещах и никакой «идеи» вещи у человека возникнуть не
сможет1 2.
Для правильного понимания соотношения между материальным
миром и представлениями, существующими в нашем разуме, Анич-
ков сравнивал реально существующего попугая с картиной, на кото-
рой изображен попугай. Бытие и качества действительного попугая,
утверждал он, не зависят от живописца, хотя картина, изображающая
попугая, и помогает познать его качества. Это она выполняет тем
успешнее, чем лучше художник изучит настоящих попугаев и осмыс-
лит свои наблюдения3. Доказывая, что источником человеческого
познания является внешний материальный мир и человеческие ощу-
1М. Горбунов. Философские и общественно-политические взгляды
А. Н. Радищева, Госполитиздат, 1949, стр. 22.
2 «Русские мыслители», стр. 170—171.
8 Там же, стр. 167.
228
щения, Аничков решительно выступал против идеалистической теории
врожденных идей, пропагандировавшейся картезианцами. «Чтоб вро-
жденные о вещах идеи в нас находились, сего допустить не можно...
Опыт довольно научает нас, что мы на сей земной шар вступаем,
не имея еще никакого ни о чем понятия, а потом постепенно сниски-
ваем идеи вещей телесных»1. Столь же решительно отвергал Аничков
и идеалистическую теорию «предуставленного согласия» Лейбница
и Вольфа. Он прямо заявлял, что «система предуставленного согла-
сия... несправедлива, и последователей сей системе объяснение
философическим почтено быть не может, поколику основания и
начала, на коих они утверждают свои мнения, суть неизвестные»
сомнительные и произвольные»1 2.
Рассматривая историю развития философии, Аничков выска-
зал правильную догадку о том, что ее развитие является борь-
бой двух основных философских течений—материализма и идеа-
лизма.
Материалистами, писал он, «именуются те, кои утверждают/
что одно только существо находится в свете и оное вещественное
есть»3. Называя идеалистами тех, «кои хотя и допускают, что душа
человеческая есть вещественная, токмо вещественное бытие мира
и тел опровергают, допуская одно идеальное бытие оных», Аничков;
показывал всю бесплодность попыток философов-идеалистов объяс-
нить мир. «Плотин славный платонический философ... целые три
дни разговаривал о соединении души с телом, но мало в том успел.
Подобным образом славный Лейбниций хотя не три дни и не три
года, но более 10 лет упражнялся... токмо толикими своими трудами
точно и прямо совершенного не произвел дела»4. Решительно высту-
пая против идеалистов, Аничков говорил, что, только безнадежно
запутавшись в решении этого сложного вопроса, можно дойти до
«отрицания вещественных тел бытия».
Рассматривая идеалистическую философскую систему Лейб-
ница, Аничков отмечал, что, по Лейбницу, следует, «что понятия,
производимые о вещах, не суть подобия оных, и мы имеем оные
врожденные себе». Наша душа, отвечал Лейбницу и другим филосо-
фам-идеалистам Аничков, «всегда начинает свои размышления о тех
вещей, которые прежде чувствам подвергаются, и никогда далее
сего не поступает»5.
1 «Русские мыслители», стр. 136.
8 Там же, стр. 181.
• Там же, стр. 172. • ?
4 Там же, стр. 171.
в Там же, стр. 180.
2ё&
Свои возражения идеалистам, отстаивавшим приоритет идеи,
•он подкреплял ярким и убедительным примером. Сколько бы фило-
софы ни размышляли над «идеей Сатурна», язвительно замечал
Аничков, до тех пор, пока мы не начнем изучать Сатурн с помощью
телескопов, мы ничего не будем знать о нем, и «от идеи Сатурна
никакой пользы нет»1.
Отвергая идеалистические теории относительно соотношения
души и тела, Аничков писал: «Ежели сказать, что ничего кроме
души не находится, то идеалисты своим мнением одержат верх над
нами»1 2. Он указывал, что нельзя противопоставлять душу (разум)
вещественному миру, так как «справедливо именуется душа формою
или видом человеческого тела»3.
Вслед за Ломоносовым и Поповским Аничков подчеркивал
единство материального мира и стремился рассматривать его во
взаимосвязи и взаимодействии. «Мир есть порядок всех вещей вместе
пребывающих, последовательных, переменяемых и взаимно между
•собою связанных... Все в свете сем состоящие вещи имеют такое
•свойство, что одна из них содержит в себе причину другой, то есть,
все вещи взаимно между собою связаны»4. Отстаивая реальный харак-
тер времени и пространства, Аничков решительно отвергал чистое
пространство, рассматриваемое «как бы некоторым существом,
в особливости стоящим»5. Он считал пространство протяжением,
а время—следованием вещей друг за другом в пространстве.
Аничков материалистически решал и вторую сторону основного
вопроса философии, утверждая, что человечество в состоянии познать
реально существующий мир. Он решительно возражал Лейбницу
и Декарту, утверждавшим, что мы не должны доверять нашим чув-
ствам. «Платоновы последователи,—писал он,—советуют, чтоб мы
всегда мысль свою отвлекали от всякого чувствования; ибо утвер-
ждают они, что действия всякого чувства часто обманывают нас,
и мысль наша светом истины тогда токмо озаряется, когда она не
утверждается на чувственных представлениях, но сама к себе возвра-
щается и не верит никакому чувству, как токмо себе»6.
В речи 1770 года Аничков дал развернутую картину процесса
человеческого познания: «Справедливее мне кажется, когда во всяком
1 «Русские мыслители», стр. 180.
2 Там же, стр. 179.
3 Там же, стр. 179, 183.
4 Д. С. Аничков. Слово.., говоренное 30 июня 1767 г., М., 1767,
•стр. 6.
6 «Русские мыслители», стр. 157.
* Там же, стр. 135.
ИЗО
познании человеческом три степени различаются. Первый... состоит
в движении или возбуждении телесного органа; второй заключается
в некотором понимании оного изображения...—третий, наконец,
состоит в рассуждении... Например, как скоро увижу я какой пред-
мет, тотчас отвлеченный от оного свет доходит до моего глаза и при-
водит оный в движение; ибо из вещей ничего до наших чувств не
доходит, кроме движения или впечатления. Потом такое изображе-
ние, впечатленное в самых нижних частях моего глаза, через посред-
ство оптических нервов и тоненьких оного жилок к самому мозгу...
переносится, от чего в душе (душа в терминологии Аничкова—это
разум, сознание.—М. Б.) и последует понятие о том мною видимом
предмете»1.
Показывая процесс перехода от конкретного мышления к абстракт-
ному, отвлеченному, Аничков подчеркивал, что последнее основано
на познании человеком «телесных вещей». «Ум наш... невидимые
вещи познает из видимых, от особенных вещей отвлекает всеобщие
понятия, о будущем рассуждает из настоящего и из бытия веществен-
ных сущих понимает о невещественных»1 2. Отстаивая материалисти-
ческое миропонимание, Аничков решительшъвыступал против усту-
пок, делаемых некоторыми материалистами религии и идеализму.
Он считал недопустимым попытки объяснять какое-либо явление
вмешательством сверхъестественных сил в тех случаях, когда по
недостаточности наших знаний мы не можем объяснить его сущность.
Именно за подобные уступки в пользу религии он резко критиковал
Декарта. «Не почитается философическим такое объяснение, когда
сказано будет: магнит притягивает к себе железо, и магнитная
стрелка всегда и постоянно обращается к полюсу потому только,
что бог, присутствуя при магните, движет железо и магнитную
стрелку к полюсу...». Аничков указывал, что «никто чрез такое зна-
ние не делается разумнейшим»3.
И диссертация Аничкова, и его речи дают полное основание
утверждать, что в его лице мы имеем дело с выдающимся русским
философом-материалистом, глубоким и оригинальным мыслителем
ломоносовской школы. Его материалистическая и атеистическая дис-
сертация не отдельное и не случайное событие в его деятельности,
а органическая часть его материалистического мировоззрения.
Последователь Ломоносова и ученик Поповского, он, несмотря на
репрессии, до конца дней своих стоял на материалистических пози-
1 «Русские мыслители», стр. 140.
2 Там же, стр. 136.
3 Там же, стр. 175—176.
231
циях. Интересно отметить, что в том же году, когда в Москве проис-
ходила защита и сожжение диссертации Аничкова, во Франции впер-
вые вышла одна из важнейших работ французских материалистов—
«Разговор Даламбера и Дидро». Анализ диссертаций Аничкова и его
речей, произнесенных как до защиты, так и после нее, показывает, что
он независимо от французских материалистов работал над теми же
вопросами и приходил к таким же выводам, которые лежали в основе
«Разговора...» и других произведений французских просветителей.
Одинаковое решение вопросов о соотношении материального и ду-
ховного, о источниках, средствах и процессе познания человеком
материального мира и его явлений, отношение к религии и одинако-
вое объяснение ее происхождения свидетельствовали, что Аничков
шел в ногу с наиболее передовым и боевым отрядом тогдашней
материалистической философии. Причина общности их взглядов
объясняется тем, что и перед Францией, и перед Россией стояла
задача—борьба против феодализма в экономике, органах государ-
ственного управления и идеологии. Несмотря на все различие в со-
циально-экономических условиях обеих стран, на известные отличия
в общественном строе и на значительную разницу в расстановке
классовых сил, выразители общенациональных интересов своих наро-
дов приходят к одинаковым выводам и положениям в своей борьбе
с феодализмом.
О высоком уровне, достигнутом в это время материализмом,
говорит то, что в своей борьбе против махистов, воскрешавших
наиболее реакционные идеи субъективных идеалистов, В. И. Ленин
использовал, в частности, и упоминавшийся «Разговор Даламбера
и Дидро» как одну из первых работ, рассматривающих процесс чело-
веческого познания с материалистических позиций и наносящих
серьезный удар идеализму1.
Конечно, материализм Аничкова, как и других материалистов
XVIII века, был исторически ограничен, и ему были свойственны
все недостатки метафизического материализма. Выше уже говори-
лось об ограниченности материализма Аничкова по вопросу о рели-
гии и ее происхождении. Но эта ограниченность сказалась и в ряде
других вопросов. Рассматривая взаимоотношение тела (материи)
и души (психики, разума) и указывая, что в основе духовного лежит
материальное, Аничков в то же время делает ряд уступок идеализму,
пытаясь интерпретировать теорию перипатетиков в материалистиче-
ском направлении, запутывая и затемняя свое изложение, не ре-
шаясь открыто отвергнуть бога и прибегая к целому ряду жалких
1 См. В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 24—27.
232
оговорок1. Правильно подчеркивая огромную роль человеческого
опыта в процессе познания реального мира, он, как и другие про-
светители, сводил опыт лишь к наблюдению, чувственному восприя-
тию и эксперименту, не понимал, что опыт включает в себя всю
совокупность общественно-исторической и производственной деятель-
ности людей.
Несмотря на то, что мировоззрение и деятельность Аничкова
были объективно направлены против господства крепостнического
строя, он, как и другие просветители того времени, не поднимался
до понимания необходимости уничтожения этого строя революцион-
ным путем.
Указывая на эти черты ограниченности в материалистическом
мировоззрении Аничкова, необходимо иметь в виду, что он выступал
со своими речами перед аудиторией, состоявшей из знати, духовен-
ства и чиновников, враждебно относившихся к материализму. Кроме
того, после истории с защитой диссертации, его речи, несомненно, под-
вергались особенно тщательной цензуре. Очевидно, в результате
этого в ряде речей Аничкова мы встречаемся как с похвалами по
адресу Екатерины, так и с неоднократными упоминаниями о боге
и даже с возражениями против атеистов. Однако все эти упоминания
о боге и т. п. находятся в непримиримом противоречии с материали-
стическим содержанием речей. Они совершенно несовместимы и с
теми резкими выпадами против идеализма, которые содержатся
в его выступлениях.
Огромное значение всей деятельности Аничкова в Московском
университете заключалось в пропаганде материалистических идей,
в борьбе за развитие и победу материалистического направления
в русской науке и культуре. А это было важнейшим условием не
только для развития науки, но и для уничтожения феодального
строя.
Творчески развивавший материалистические идеи Ломоносова,
отстаивавший и пропагандировавший их, Дмитрий Аничков много
сделал для развития материалистической философии в России, для
развития передовой общественно-политической мысли, для разви-
тия деятельности Московского университета в материалистическом,
демократическом направлении. На примере Аничкова отчетливо
видно, какое большое и плодотворное влияние оказали идеи Ломоно-
сова на мировоззрение и деятельность передовых ученых Москов-
ского университета второй половины XVIII века. В истории русской
культуры Аничкову по праву принадлежит почетное место наряду
с Ломоносовым и Радищевым.
1 «Русские мыслители», стр. 41—42.
233
Семен Десницкий и Иван Третьяков
Крупнейшими представителями передовой науки в области
права были в Московском университете XVIII века С. Е. Десницкий
(умер в 1789 г.) и И. А. Третьяков (около 1734—1776 гг.).
Семен Ефимович Десницкий был сыном нежинского мещанина.
Он поступил в гимназию Московского университета из Троицкой
семинарии и окончил ее в 1759 г. в числе первых выпускников. После
полутора лет учебы на философском факультете он вместе с Третья-
ковым был направлен в университет города Глазго в Шотландии
для изучения юридических наук. Несколько месяцев перед отправ-
лением за границу они провели в Академии Наук. Учитывая, что
в это время работой академического университета и гимназии руково-
дил Ломоносов, можно предположить, что и Десницкий с Третья-
ковым занимались под его руководством. О блестящих успехах
Десницкого и Третьякова во время их обучения за границей уже
говорилось. По возвращении в Москву Десницкий приступил к ра-
боте в университете и занимал профессорскую кафедру до 1787 г.,
когда он по неизвестным причинам был уволен из университета.
По своим философским взглядам Десницкий был материалистом.
Он принимал деятельное участие в издании диссертации Аничкова
и отказался присоединиться к тем, кто требовал ее осуждения. В своих
собственных работах он проводил те же атеистические идеи, что
и Аничков, но, как правильно отметил И. Я. Щипанов, наученный
горьким опытом своего друга, он делал это более осторожно и завуали-
рованно1. О материализме Десницкого говорят и его отзывы о пред-
ставителях идеалистической философии и, в частности, о Платоне:
«Светило древнего мира, знаменитый Платон, является разсказщиком
побасенок и небывальщины сравнительно с Ньютоном, обогатившим
науку ...действительными и великими открытиями»1 2,—писал он.
Следуя за Ломоносовым, он требовал освобождения философии
от вмешательства богословия, очищения ее от мистики и считал
необходимым основываться исключительно на реальной действи-
тельности. Борясь за земную, общественную направленность фило-
софии, Десницкий связывал философию с решением основных вопро-
сов общественной жизни. Отсюда рассмотрение и решение философ-
ских вопросов у Десницкого неразрывно связано с правом. И, на-
1 «Русские мыслители», стр. GO; см. также стр. 240, 242—243, 249—252,
255—256.
2 М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, т. V, СПб ,
1881, стр. 5.
234
оборот, решая те или иные вопросы юриспруденции, он старался
опереться на философию.
Как и Ломоносов, Десницкий отстаивал теорию эволюционного
развития мира. Он говорил о «порывчивом движении» «мира сего
и его видимое с одного состояния на другое прехождение». «И весьма
уповательно,—замечает Десницкий,—что человек, равномерно как
и все животные и растущие на земле вещи, из всех таких всеобщих
свету перемен исключен быть не может»1.
В области права С. Е. Десницкий являлся ученым мирового зна-
чения. Почти за сто лет до Моргана он связывал возникновение
^емьи с разделением труда и возникновением частной собственности.
В то время когда даже передовые ученые Западной Европы не шли
дальше теорий, связывавших происхождение и развитие семьи с
религиозными и правовыми представлениями общества, Десницкий
очитал основой развития и изменения форм семьи развитие частной
собственности. В его изложении процесс развития семьи' выглядел
следующим образом: на первоначальной стадии человечества не
было «никакого порядочного супружества и ниже имени оного.
Смешение у них обоего пола невозбранное есть вместо супруже-
ства»1 2. Переход к скотоводству повлек за собой появление много-
женства, а возникновение хлебопашества привело к тому, что
возникла моногамная семья. Новая ступень, «коммерческая», сопро-
вождалась установлением господства единобрачной семьи. Исследуя
вопрос о семье, Десницкий стремился выяснить процесс ее развития
и подчеркивал, что в основе этого процесса лежит хозяйствен-
ное развитие. Чем выше хозяйственное развитие, тем более совер-
шенной является и форма семьи—вот основная идея Десницкого.
Рассматривая взгляды Десницкого по вопросу о происхождении
и развитии семьи, следует подчеркнуть, что он выступал решитель-
ным сторонником равноправия женщин. Он считал, что наиболее
совершенной формой семьи является та, где брак доброволен и не
связан с экономическими расчетами, где женщина равноправна с
мужчиной. Энергично высказываясь за женское образование, он
писал, что женщины «мужскому (полу) не уступающими в науках
доказали себя перед ученым светом»3.
В то время когда в вопросе о происхождении государства верши-
ной западноевропейской науки была бесконечно далекая от выясне-
ния действительных причин теория «общественного договора», Дес-
ницкий связывал происхождение государства с развитием частной
1 «Русские мыслители», стр. 269.
2 Там же, стр. 260.
3 Там же, стр. 267.
235
собственности. Он утверждал, что основой власти является не боже-
ственное ее происхождение, не голое насилие, а «превосходное
богатство есть первый источник всех достоинств, чинов и преиму-
щества над другими. Превосходное також богатство действительное
есть начало и основание всех чиноположении и оного разделения
властей, которые столько ныне взошли в употребление во всех госу-
дарствах». Единственно с его помощью, писал он, правители «де-
лаются повелителями над своими согражданами и удерживают свое
достоинство и власть над всеми»1. Эти замечательные утверждения
Десницкого говорят о самостоятельности его научных воззрений.
Исследуя формы государственной власти, Десницкий связывал
их развитие с изменениями в экономике общества и прежде всего
с развитием института частной собственности. В истории человече-
ства Десницкий различал четыре «состояния», отличавшиеся между
собой по занятиям людей и степени развития частной собственности.
По Десницкому, эти периоды характеризуются следующими призна-
ками: 1-й период—ловля диких зверей, охота и сбор дикорастущих
плодов. Пользование общее, нераздельное, и собственность высту-
пает как общественная. Обмен отсутствует. 2-й период—пастушество.
Возникает частная собственность. Но собственности на землю еще
нет, и скот пасется на земле, находящейся в общем владении. Возни-
кает обмен. 3-й период—хлебопашество. Люди переходят к осед-
лости. Обработка земли ведет к возникновению собственности на
землю и развитию обмена. 4-й период—коммерческий. Развивается
торговля и ремесло. Право собственности расширяется. Обмен стано-
вится важнейшей чертой хозяйственной жизни.
В периодизации Десницкого было много наивного и ненаучного.
Достаточно сказать, что в ней нет намека на производственные
отношения. Но для науки того времени она была огромным шагом
вперед.
Несомненной заслугой Десницкого было использование для под-
крепления своих положений, относящихся к характеристике первого
и второго периодов, этнографического материала русских путеше-
ственников и особенно классической работы С. Крашенинникова о Кам-
чатке.
Десницкий утверждал, что образование государства и возникно-
вение законов связано с развитием собственности и прежде всего соб-
ственности на землю. «Начало и происхождение собственности...
соединено с непосредственным происхождением и самых правлений
государственных»1 2,—писал Десницкий и указывал, что именно
1 «Русские мыслители», стр. 217.
2 Там же, стр. 285.
236
собственность на землю привела к возникновению института баронов
и маркграфов, к возникновению «феодального правления», которое,
по его мнению, представляло собой власть земельной аристократии
с «неполномощным» государем во главе. Дальнейшее развитие соб-
ственности привело к разложению и гибели «феодального правления»
и к созданию современных европейских государств. Десницкий был
одним из первых ученых, поставивших вопрос о том, что между
феодальным землевладением в Западной Европе и землевладением
в России нет никакой принципиальной разницы2.
Рассматривая происхождение и роль законов в истории общества,
Десницкий подчеркивал, что они в первую очередь имеют своей
целью защиту частной собственности.
Очень важна мысль Десницкого о причинах, вызывающих сход-
ство законов у различных народов. В то время даже передовые уче-
ные при исследовании данного вопроса ограничивались выяснением
того, у какого народа законы возникли раньше, а затем сводили
исследование к доказательству, что сходство объясняется либо влия-
нием, либо непосредственным заимствованием. Десницкий шел совсем
иным путем, свидетельствовавшим как о его самостоятельности, так
и о прогрессивности его научных взглядов. «Само через себя разу-
меется, что в натуральном состоянии люди не имеют почти никакого
понятия о собственности и живут по большей части управляемы
не законами, но застарелыми обычаями, каковыми управляемы были
древние афиняне, лакедемоняне и нынешние камчадалы. Удиви-
тельное сих народов примечается сходство»,—говорил Десницкий
и высмеивал любителей во всем видеть заимствования. «Суеверные
любители древностей подумают, что камчатские народы переписы-
вали когда-нибудь законы у Ликурга, хотя в ликурговы времена,
может статься, люди столько ж искусны были в рукописании, сколько
и нынешние камчадалы. Народные обыкновения везде бывают сходны,
когда самые народы находятся в подобном между собой... состоянии»2.
Этот важный тезис Десницкий подтверждал примерами, относящи-
мися к обычаям и законам разных народов.
Являясь выдающимся ученым-новатором, Десницкий реши-
тельно выступал против схоластической школы юристов и предста-
вителей этой школы в Московском университете. Десницкий указы-
вал, что они занимаются казуистикой либо метафизическими, схо-
ластическими словопрениями о том, что «согласно с волею божиею
и что не согласно, разделяя притом человеческую совесть по логи-
1 «Русские мыслители», стр. 285—286.
* Там же, стр. 196.
237
чески, на предыдущую и последующую, на известную и вероятную,
на сомнительную и недоумевающую. В таком лабиринте они ищут
общего всем натуральным правам начала»1. «Ручаюсь, что все это
абсурд»,—замечал Десницкий и, издеваясь над схоластикой этих
горе-теоретиков, писал: «Суть и другие основы естественного права,
которые изысканы больше для меридиана немецкого нежели к делу
в судах. Сей род ученых, чем недостаточнейший в своем знании, тем
тщеславнейший в своих изобретениях, и гремит подобно пустой
бочке—свет еще ничего не видит, а он уже в газетах гремит, что им
сыскана квадратура круга. В следующую почту, может статься, и его
же вечный двигатель выйдет!»1 2.
Иностранные профессора-юристы, работавшие в Московском
университете,—Дилтей, Лангер, Шаден на все лады превозносили
и пропагандировали труды одного из таких схоластов—Пуффен-
дорфа, который был для них непререкаемым авторитетом. В проти-
вовес им Десницкий отказывал трудам Пуффендорфа в каком-либо
научном значении. «Пуффендорфов труд, подлинно был излишний,
ибо писать о вымышленных состояниях рода человеческого, не пока-
зывая, каким образом собственность, владение, наследство и пр.
у народов происходит и ограничивается, есть такое дело, которое
не совсем соответствует своему намерению и концу»3,—говорил он.
Десницкий выступил как создатель истории русского права и
отводил ей большое место в целом ряде своих речей. Избранный
при учреждении Российской академии ее членом, Десницкий выбирал
для словаря, составлявшегося академией, юридические термины из
«Русской правды», «Судебников», «Уложения 1649 г.»4.
Десницкий был инициатором и неутомимым пропагандистом
изучения русского права в Московском университете. В 1778 году
он выступил с «Юридическим рассуждением о пользе знания отече-
ственного законоискусства и о надобном возобновлении оного в госу-
дарственных училищах». В этой речи Десницкий подчеркивал исклю-
чительное значение изучения русского права и считал совершенно
ненормальным такое положение, при котором вот уже 20 лет римское
право изучается в Московском университете, а к изучению рус-
ского права все еще не приступили. Как указывал Десницкий,
1 Следует заметить, что, выступая против схоластических словопрений,
Десницкий брал приведенную цитату из тезисов диспута, происходившего в уни-
верситете под руководством проф. Дилтея.
2 «Русские мыслители», стр. 201.
3 Там же, стр. 204.
4 См. М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, т. V,
стр. 8.
238
«без сомнения, всякому бы лучше советовать не знать права римского,,
нежели российского», так как без знания отечественного права не-
мыслимо соблюдение свободы и собственности каждого гражданина1.
Особенно недопустимым считал Десницкий то, что отечествен-
ного права не знают даже люди, управляющие государством и зани-
мающие административные и судебные должности. Чем выше долж-
ность, тем хуже и страшнее следствие незнания законов отечествен-
ных1 2. Каждый дворянин, считая себя «врожденным судьей» и прави-
телем и претендуя на получение соответствующей должности, абсо-
лютно ничего не делает для того, чтобы хоть как-то готовить себя
к этому, говорил Десницкий.
Рассматривая причины плохого состояния изучения отечествен-
ного права в Московском университете, он указывал, что это объяс-
няется двумя главными причинами: отсутствием собрания россий-
ских законов, начиная с древнейших времен, и неправильным спо-
собом изучения русского права, при котором все сводится только
к изучению практики.
Для того чтобы наладить изучение русского права, Десницкий
считал необходимым создание специального архива, где бы сосре-
доточивались тексты всех законов и указов, изданных до этого вре-
мени. В этот архив должны были поступать и все новые законы
и указы. Отражая давно назревшую потребность, Десницкий считал
необходимым составление свода действующего законодательства,
которое должно было быть расположено по соответствующим разде-
лам в зависимости от содержания. Насколько назрела необходимость
такого свода, убедительно говорит работа комиссий по составлению
нового Уложения в 50-х, а затем в 60-х гг. XVIII века. Известно,
что работа по кодификации развернулась только в 30-х годах XIX ве-
ка под руководством Сперанского, но и она остановилась на полпути.
Отсутствие свода действующих законов открывало широкие возмож-
ности для йроизвола, крючкотворства и взяточничества чиновников.
Десницкий считал необходимым учреждение специальных ка-
федр для изучения русского права и его истории в Академии Наук
или Московском университете.
Одновременно с этим Десницкий указывал и наиболее целесооб-
разную структуру юридического факультета, на котором, помимо
профессора всеобщего права, должны быть: 1) профессор теории рус-
ского права, на обязанности которого лежит толкование законов
по разделам, показ их отношения к «правам естественным и народ-
1 «Речи», т. IV, стр. 344, 346.
2 См. там же, стр. 352.
ным»; 2) профессор «практического русского законоположения»,
который бы на примере отдельных дел проводил практический их
разбор с учащимися. При нем должен быть адъюнкт из чиновников,
хорошо знающих практику судопроизводства и действующее законо-
дательство. Они должны организовать обучение так, чтобы студенты
были готовы к исполнению любой должности в суде.
К речи было приложено «Оглавление 1 книги прар Россий-
ских». Содержание, вкладываемое Десницким в эту книгу, видно
из его речи, произнесенной еще в 1768 году. В ней он следующим
образом определял задачи и содержание натурального права: пока-
зать «причины и натуральное происшествие властц и старшинства
у народов, изъясняя оные историческим описанием.., что учинив,
показывать должно правления европейских держав, описывая оных
начало феодальное, и их перемену из сего в аристократическое
или монаршеское... в заключение сей первой части должно пока-
зывать начало, возвышение и совершенство своего отечественного
правления»1. Содержание первой части книги составляла история
всеобщего и русского права.
Второй раздел книги предусматривал изучение «прав, происхо-
дящих от различного состояния и звания людей». Десницкий счи-
тал, что здесь должны рассматриваться права человека на защиту
себя и имения, права государя и подданных, судьи и судимого,
раба и господина, родителей и детей, мужа и жены, а также процесс
формирования этих прав и причины этого процесса.
Очень важно следующее замечание Десницкого: «Сверх сего
здесь должно показывать историческим, метафизическим и политиче-
ским порядком введение в государствах порабощения и закрепления
народов, какое бывает порабощения действие в рассуждении целого
отечества, каким образом и для каких причин в иных государствах
оное уничтожено, а в других закоснело»2. Формулировки Десницкого
не оставляют сомнения в характере ответа, который он предлагал
дать на этот вопрос.
Третий раздел книги Десницкий посвящал «правам, происходя-
щим от различных и взаимных дел между обывателями», т. е. изуче-
нию того, что входит в состав уголовного и гражданского права.
Четвертый раздел он отводил для изучения «полиции или благо-
устроения гражданского». В этом же разделе, по его мнению, должны
были рассматриваться «введение и ободрение мануфактур, покрови-
тельство коммерции, надежное учреждение банков и монеты для
1 «Русские мыслители», стр. 204—205.
’ Там же, стр. 205.
240
благопоспешности купечества... приведение хлебопашества в совер-
шенство... собирание казны»1 п т. д.
Анализируя речи и другие работы Десницкого, мы видим, что
по своему содержанию и по характеру выдвигаемых им мероприятий,
они носили антифеодальный характер и своим острием были прямо
направлены против самодержавно-крепостнического строя России.
Он говорил, что дворянам «все достается чужими руками и (они.—
М. Б.) ни за что своего поту не проливают». Показывая, что они
незаслуженно занимают руководящее положение в государстве,
Десницкий требовал: «Пущай тот больше преимущества, чести
и достоинства наслаждается, который больше в оном тягости имеет»2.
С особой силой антидворянская сущность предложений Дес-
ницкого выражена в поданном им в Комиссию по составлению нового
Уложения «Представлении о учреждении законодательной, судитель-
ной и наказательной власти в Российской империи» и его коммента-
риях к переводу трехтомной работы английского юриста Блекстопа.
Основным принципом его «Представления» было требование строгого
соблюдения законности. Оно находилось в прямом противоречии
с системой произвола, царившего в екатерининской России. По его
проекту высшим законодательным и судебным органом страны являлся
выборный сенат, избираемый по губерниям, провинциям и учрежде-
ниям от землевладельцев, купцов, ремесленников, «училищных мест»,
из «любых, кто в состоянии отправлять эту должность». Правом
избирать пользовались все • платящие подати свыше 50 рублей.
По «Представлению» Десницкого, сенатор избирался на пятилетний
срок из числа имеющих годовой доход не меньше 2 тысяч рублей.
Избрание в сенат более двух раз не допускалось, чтобы «многие,
а не одни только, люди имели больше случаев оказать свои услуги
отечеству». Все члены сената заседали в одной палате и имели равные
права. «Дворяне, разночинцы, равномерно как духовные и светские,
находящиеся при сенаторской Должности, будут уравнены без вся-
кой от личности»3.
Предвидя возможные возражения дворян, Десницкий указы-
вал, что, поскольку сенат будет заниматься не частными делами,
а нуждами всего государства, его члены должны отказаться от защиты
своих чисто сословных своекорыстных интересов. Стремясь оградить
депутатов от возможных репрессий со стороны самодержавия, Десниц-
кий подчеркивал их неприкосновенность. С точки зрения роли, кото-
рую Десницкий отводил выборному сенату, следует рассматривать
1 «Русские мыслители» стр. 206—207.
2 Там же, стр. 196.
3 Там же, стр. 299.
16 М. Т. Белявский
241
и настойчивое подчеркивание им того, что права депутатов Комиссии
по составлению Уложения являются священными и неприкосновен-
ными. По проекту Десницкого, в функции сената входило издание
новых и надзор за соблюдением старых законов, установление нало-
гов, объявление войны и заключение мира, заключение договоров
с другими государствами, контроль над государственными расхо-
дами; одновременно с этим сенат являлся высшим судебным апелля-
ционным органом. Десницкий подчеркивал, что «Сенат должен
находиться при монархе безотлучно завсегда». Утверждение такого
сената на деле означало ограничение самодержавной власти в России
и установление буржуазной парламентской формы правления. В усло-
виях укрепления самодержавной власти, превратившейся в реакци-
онную силу, охранявшую незыблемость крепостнического способа
производства, предложение Десницкого имело большое прогрессивное
значение. Конечно, оно не вело и не могло вести к подлинному
народовластию, так как не всегда последовательно проводило даже
принципы буржуазной демократии, но оно превращало государство
в силу, помогающую развитию новых буржуазных отношений.
Огромное прогрессивное значение имело положение Десницкого
о равноправии народов России. Он считал необходимым, чтобы
в сенате были представлены все народы, населявшие Российскую
империю. Именно поэтому он приветствовал наличие в числе депу-
татов Комиссии по составлению Уложения депутатов от народов
Севера. Прогрессивность требования Десницкого особенно возрас-
тала, так как в это время происходило воссоединение с Россией ряда
народов и значительный территориальный рост страны.
Предлагаемая Десницким организация судебной власти была
несовместима с самодержавным строем крепостнической России. Он
требовал независимости суда от административных властей, несме-
няемости судей, публичного и гласного суда, учреждения института
присяжных и адвокатуры, печатания всех решений судов, специаль-
ной подготовки и проверки всех судей и адвокатов. Десницкий тре-
бовал абсолютного равенства перед законом и равного наказания для
всех независимо от их сословной принадлежности. Десницкий прямо
указывал, что это направлено против судебных привилегий дворян,
и писал, что всякие послабления сделают недействительными и все
самые спасительные законы1. О прогрессивности предложений Дес-
ницкого убедительно говорит уже то, что даже во время проведения
судебной реформы в 60-х гг. XIX века далеко не все его требования
были осуществлены. Это тем более показательно, что в судебной
1 «Русские мыслители», стр. 193—194, 301—308
242
реформе буржуазные принципы были проведены более последо-
вательно, чем в других реформах 60—70-х гг. XIX в.
Решительно выступая против «послаблений» в наказаниях из
сословных соображений, Десницкий одновременно с этим указывал
на необходимость всячески избегать ненужных и излишних жесто-
костей. Особенно резко протестовал он против казней за так назы-
ваемые государственные преступления, указывал, что в действи-
тельности по таким делам «часто казнят благороднейших и верных
сынов отечества»1. Следует подчеркнуть, как факт, имеющий перво-
степенное значение, что Десницкий предусматривал подчинение адми-
нистративной власти судебному контролю.
Значительный интерес имеет раздел «Представления», посвящен-
ный организации «гражданской власти» или управлению городом.
Оно отдавалось фактически в руки купцов и ремесленников. По
проекту Десницкого, городом управлял выборный орган с явным
преобладанием купечества (в столице из 73 членов—55 купцов, в
губернских городах из 12 членов—7 купцов)1 2. Построение власти
в России, предлагаемое Десницким, показывает, что его требования
были направлены против основных принципов самодержавно-
крепостнического строя. Они отражали новые общественно-экономи-
ческие явления, нарождавшиеся в недрах этого строя.
Такой же характер имели и его требования относительно людей
«нижнего рода», т. е. крепостных крестьян. Оп указывал, что «ниж-
ний род», «всех выгод лишен и не имеет ни малейшей собственности».
Десницкий требовал, чтобы повинности крестьян в отношении
помещиков были строго ограничены и регламентированы и чтобы
крестьянам было предоставлено право на владение как движимой,
так и недвижимой собственностью. Называя торговлю людьми вопию-
щим злоупотреблением^ он предлагал полностью запретить продажу
крестьян без земли, продажу их в розницу и на вывод, так же как
и перевод из одной деревни в другую без согласия своих крестьян.
Десницкий требовал категорического запрета всякого превращения
вольных и государственных крестьян в крепостных. Одновременно
с этим он считал необходимым ограничение числа дворовых и пре-
дусматривал, что помещик обязан возмещать убытки в семье кре-
стьянина, один из членов которой был взят в дворню3.
Мы видим, что при решении вопроса о крепостном праве ярко
сказывалась ограниченность Десницкого. Он не выступал с требо-
ванием полного уничтожения крепостного права и том более нс
1 «Речи», т. IV, стр. 256—261.
3 «Русские мыслители», стр. 313—316
3 Там же, стр. 318—322.
16* 24$
поднимался до идеи крестьянской революции. Он ограничивается
лишь стремлением регламентировать повинности крестьян, резко
сократить эти повинности, значительно ограничить привилегии
помещиков в экономическом, политическом и правовом отношении;
вместе с тем требования Десницкого исключали возможность рас-
пространения крепостного права на новые категории крестьян и на
новые территории.
Прогрессивность предложений Десницкого о крепостном праве,
несмотря на всю их ограниченность, совершенно очевидна, особенно
если мы вспомним, что они выдвигались в условиях укрепления дик-
татуры помещиков-крепостников, небывалого усиления крепост-
ного гнета, когда дворянам раздаривались сотни тысяч крестьян
и происходило закрепощение миллионов крестьян на юге и юго-
востоке страны. Именно поэтому предложения Десницкого отражали,
хотя и не всегда последовательно, интересы крестьян, интересы
новых, буржуазных общественных отношений. Эти предложения
Десницкого совпадали с теми предложениями, с которыми высту-
пали в стране в этот период лучшие представители передовой обще-
ственно-политической мысли. С аналогичными предложениями по
крестьянскому вопросу выступил в 1766 году видный русский про-
светитель и экономист Алексей Поленов, представивший в Вольное
Экономическое общество свою известную работу «О крепостном
состоянии крестьян в России». Предложения Десницкого не только
совпадали, но и шли дальше тех выступлений в защиту крепостных
крестьян, с которыми выступили в комиссии по составлению нового
Уложения Г. Коробьин и Я. Козельский. По широте охвата вопро-
сов и по предлагаемым им мероприятиям проект Десницкого несо-
мненно был самым радикальным из всех наказов, предложений
и выступлений, имевших место в этой комиссии. Не случайно он
не только не был представлен на обсуждение депутатов Комиссии,
но о нем даже не упоминалось, а увидел свет он только полтораста
лет спустя. Нельзя не отметить того, что предложения Десницкого
по крестьянскому вопросу соответствовали позициям, которые зани-
мала передовая русская общественно-политическая мысль в сатири-
ческих журналах конца 60-х и начала 70-х годов XVIII века. Таким
образом, проект Десницкого был непосредственно связан с той клас-
совой и идейной борьбой, которая происходила в это время в стране,
и занимал в пей место на крайнем левом фланге.
Рассматривая речи Десницкого, нельзя упускать из вида обета
новку, в которой они произносились, и состав аудитории, для кото-
рой они были рассчитаны. Точно так же нельзя забывать и того,
что «Представление» писалось для Комиссии по составлению Уложе-
ния и поэтому оно могло отражать действительные взгляды Десниц-
244
кого далеко не полностью. Ведь не случайно Десницкий изложил
свое учение о личных правах граждан на жизнь, честь и собствен-
ность и противопоставил эти «природные» права сословным правам
самодержавно-крепостнической России не в официальных речах
и не в «Представлении», а в комментариях к переводу работы
Блекстона. Формулировки Десницкого в комментариях таковы,
что они могут восприниматься как предтеча «Прав человека
и гражданина».
До нас не дошли сведения о последних годах жизни Десницкого,
и поэтому трудно понять, что означает фраза его первого био-
графа «Уволен из Университета в 1787 году»1. Он умер в апреле
1789 года. Вполне вероятно, что это было увольнение, вызван-
ное политическими причинами. Ведь это были годы дальнейшего
укрепления дворянской диктатуры в стране и жестоких репрессий
но отношению к деятелям передового, антикрепостнического напра-
вления.
Мы уже отмечали, что Десницкий был пламенным патриотом
своей родины. Начиная с первой своей речи в университете, он славил
мужество и стойкость русского народа, который преодолел «непреобо-
римые и внутрь и вне отечества препятствия» и, «аки некий исполин,
проходя сквозь горы, огнь и воду.., неоднократно увенчан славою
в средине льдов и в пределах знойных носил неувядаемый венец
за свой кровавый подвиг»1 2. Используя образы и сравнения Ломоно-
сова, Десницкий славил боевые и мирные дела русского народа
и твердо верил в его творческие возможности и светлое будущее.
В этом плане любопытно сравнить речи, произнесенные в один день
Дилтеем и Десницким. Если речь Дилтея являлась пустым восхва-
лением Павла и Екатерины, то Десницкий, следуя традиции Ломоно-
сова, выдвигал целую программу действий. Он требовал, чтобы
Павел употребил свою власть и могущество на «благоустроенно
гражданства, учреждение порядочных судов, совершение нелице-
приятной истины, защищение и просвещение отечества. Это будет
превыше всех побед»,—заявлял он. «К чему завоевания, к чему
покорение народов п распространение держав будет служить, ежели
оным просвещение и благоденствие не будет доставлено?»—спраши-
вал Десницкий. Он говорил и о том, что без развития науки, худо-
жеств «вера превращается в гнусное суеверие, воинство в варварское
бесчеловечие и гражданство—в сущее политическое грабительство3».
1 «Речи», т. I, стр. 211.
2 «Русские мыслители», стр. 188. .
8 См. С. Е. Десницкий. Речь 29 сентября 1773 г.
245
В то время как Поповский п Аничков были по существу забыты,
Десницкому посвящен ряд работ, появившихся как до революции,
так и в советское время. В 1946—1948 гг. появились статьи Б. Сыро-
мятникова, С. Покровского и М. Загряцкова1. Однако ни с одним
из этих авторов в оценке мировоззрения и особенно общественно-
политических взглядов Десницкого полностью согласиться нельзя.
Совершенно неправильно как сближение требований Десниц-
кого с «Наказом» Екатерины II, так и объявление его идеологом
русской буржуазии, «которая в сознании своей слабости ищет своей
опоры в абсолютной монархии «просвещенного абсолютизма», что
делает Б. Сыромятников1 2.
Неправомерно и утверждение С. Покровского, что Десницкий
был «представителем раннего буржуазного либерализма, с его опа-
сениями народной инициативы и революции, с его упованиями на
реформы сверху». С. Покровский сожалеет, что не изучена роль
Десницкого в развитии буржуазной либеральной идеологии3. Не
соглашаясь с этими оценками, М. Загряцков утверждает, что Дес-
ницкий был «выразителем идеологии эксплуататорских классов»,
«выражал раболепное преклонение перед Екатериной II», «пытался
обосновать и утвердить самодержавную власть». М. Загряцков пишет,
что «о прогрессивном характере воззрений Десницкого можно гово-
рить лишь с определенной оговоркой», так как «он был далек от
«защити интересов и прав народных масс»4.
Как нам представляется, все эти характеристики извращают про-
светительский, ярко выраженный антифеодальный характер миро-
воззрения Десницкого и смазывают значение его выступлений против
самодержавия и крепостничества. Говоря о Десницком как пред-
ставителе буржуазного либерализма, авторы этих статей отрывают
его от той эпохи, в которой протекала его деятельность, и переносят
его в XIX век. Требования Десницкого выражали интересы всей
нации, а не только крупной буржуазии. Буржуазный характер
требований Десницкого отнюдь не снимает вопроса об их большом
прогрессивном значении, о том, что они являлись выражением
интересов всего народа. Напомним классическое высказывание
1 См. Б. И. Сыромятников. С. Е. Десницкий—основательнаукирус-
ского правоведения, Известия АН СССР, отд. экономики п права, 1945, № 3,
стр. 33—40; С. А. Покровский. Учение С. Е. Десницкого об обществе и го-
сударстве, Труды Воронежского Государственного университета, т. XIV,
вып. 2, 1947, стр. 78—101; М. Загряцков Общественно-политические
взгляды С. Е« Десницкого, «Вопросы истории», 1949, Л» 7, стр. 101—112.
2 Сыромятников. Указ, соч., стр. 36, 39.
3 Покровский. Указ, соч., стр. 97—98.
4 3 а г р я ц к о в. Указ, соч., стр. 110—111.
246
В. И. Ленина о просветителях: «...необходимо оговориться, что у нас
зачастую крайне неправильно, узко, антиисторично понимают это
слово («буржуа».—М. Б.), связывая с ним (без различия исторических
эпох) своекорыстную защиту интересов меньшинства. Нельзя забы-
вать, что в ту пору, когда писали просветители XVIII века (которых
общепризнанное мнение относит к вожакам буржуазии), когда
писали наши просветители от 40 до 60 годов, все общественные
вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками.
Новые общественно-экономические отношения и их противоречия
тогда были еще в зародышевом состоянии. Никакого своекорыстия
поэтому тогда в идеологах буржуазии не проявлялось; напротив,
и на Западе и в России они совершенно искренно верили в общее
благоденствие и искренно желали его...»* 1. В мировоззрении Десниц-
кого нашли яркое выражение как слабые, так и сильные стороны
просветителей, но это не дает никаких оснований сомневаться в его
прогрессивности или признавать ее лишь с оговорками. Десницкому
была чужда защита своекорыстных интересов меньшинства. Про-
должая и развивая линию, начатую Ломоносовым и Поповским,
которые дали уничтожающую картину бесчинств европейских коло-
низаторов («Письмо о пользе стекла», «Письмо о пользе наук»),
Десницкий подверг бичующей критике буржуазные порядки в Анг-
лии. Он под личиной демократии сумел рассмотреть истинное лицо
отвратительной власти денежного мешка. В примечаниях к пере-
воду работы Блекстона он пишет об «обмане, чинимом при выборе
членов парламентских», во время которых помещик «может не токмо
сам избран быть, но с собою и других премногих по сердцу своему
выбрать в члены парламентские». Он указывает, что «сокровище-
ствующие миллионщики ужасное во всем правительстве могут делать
наваждение, influence и могут нечувствительно тьмы народов от себя
зависящими сделать». Он с гневом говорит о тех «немногих богачах,
которые своим безмерным достатком задавляют всех прочих», о том,
что «у сокровиществующих миллионщиков даже и самое правосудие
может быть нечувствительно на откупе»2.
Утверждением. Загряцкова о «раболепном преклонении Десниц-
кого перед Екатериной II» основано лишь на похвальных вступлениях
к публичным речам Десницкого и свидетельствуют о непонимании
самих речей, которые всем своим содержанием были направлены
против политики Екатерины. Правильную оценку мировоззрению
Десницкого, как впрочем и ряда других учеников и последователей
1 В. II. Лени и. Соч., т. 2, стр. 473.
1 «Русские мыслители», стр. 289—291.
247
Ломоносова, трудившихся в Московском университете (Поповского,
Аничкова, Третьякова), дал II. Я. Щипанов в обстоятельной вводной
статье к I тому «Избранных произведений русских мыслителей
второй половины XVIII века». Одновременно с этим необходимо
отметить, что благодаря этому изданию читатель получил наиболее
важные работы Поповского, Аничкова, Десницкого и Третьякова,
не переиздававшиеся с 60—70-х гг. XVIII века или, в лучшем случае,
с 1820 года.
Мероприятия, предлагаемые Десницким, имели несомненно
прогрессивный, антифеодальный характер. Они были прямо напра-
влены против укрепления дворянской диктатуры, против политики
Екатерины, сущность которой заключалась в закреплении крепост-
нических отношений и сохранении и укреплении власти помещиков-
крепостников. Осуществление предложений Десницкого открывало
путь для ускорения развития новых общественных отношений,
рождавшихся в недрах феодального строя. Их осуществление пре-
вращало государственную власть в силу, способствующую формиро-
ванию нового базиса, а не тормозившую всячески его создание, как
было с русским самодержавием в XVIII веке. Они выражали и отра-
жали интересы народа, а не интересы господствующего класса
крепостников, которые говорили о реформах, писали проекты,
не брезговали либеральной фразой, но одновременно с этим преду-
сматривали сохранение феодального землепользования и власти
в руках помещиков. В этом коренное, принципиальное отличие про-
граммы Десницкого от «Наказа» Екатерины, проектов Н. Панина
пли Дм. Голицина, преследовавших диаметрально противоположные
цели. Всякое отождествление или сближение этих документов говорит
о непонимании целей, поставленных перед собой их авторами, и тех
результатов, к которым привело бы их воплощение в жизнь.
Соратником и единомышленником Десницкого был Иван Андрее-
вич Третьяков (около 1734—1776). Одновременно с ним он пришел
в университет из Тверской семинарии. Вместе они учились в уни-
верситете, вместе были направлены в Глазго для подготовки к про-
фессорскому званию. Вместе защитили там докторские диссертации
и, возвратившись в Московский университет, начали свою работу
на юридическом факультете. Научная и преподавательская деятель-
ность Третьякова продолжалась менее 8 лет. Биографические све-
дения о нем крайне скудны. Небогато и дошедшее до нас его литера-
турное наследство—всего 3 речи.
Дилтей и Лангер, работавшие в университете до Третьякова
и одновременно с ним, изучали римское право и преподавали его
догматически. Третьяков же стремился показать историю развития
римского права, выяснить причины и предпосылки появления новых
243
законов. Он указывал на огромную роль развития собственности
в истории общества. Основу силы и процветания страны Третьяков
видел в ее экономике и в первую очередь в развитии обмена и тор-
говли. Он называл разделение труда источником развития общества
и утверждал, что «по разделении трудов натурально происходит
в обществе разделение и самих людей, как то: на хозяев и работ-
ников»1.
Третьяков был оригинальным мыслителем и экономистом. Его
идеи содержат зачатки теории трудовой стоимости, получившей за-
конченное оформление в работах Адама Смита. Оп, называя заблуж-
дением положение о том, что «государственное богатство заключается
во множестве злата и серебра»1 2, утверждал, что богатство страны опре-
деляется в первую очередь количеством товаров, имеющихся в стране.
Одновременно Третьяков рассматривал труд в качестве основ-
ного источника богатства и, разбирая вопрос о «дешевизне и доволь-
стве» той или иной вещи, указывал, что ее стоимость определяется
количеством затраченного труда. Останавливаясь подробно на стои-
мости денег, он отмечал, что когда «люди начинают проницать в зем-
ные недры, доставать руды и преображать из них некоторые в монету»,
когда европейцы «завладели рудокопными заводами Мексикан-
скими», количество драгоценных металлов значительно возросло
и стоимость денег резко понизилась. Третьяков указывал, что раз-
витие промышленности, дальнейшее разделение труда и повышение
культурного уровня населения ведут к росту производительности
труда, следствием чего является понижение стоимости денег. Вместе
с тем Третьяков утверждал, что человечество всегда в состоянии
своим трудом обеспечить себя всем необходимым, и, в отличие от
Адама Смита, отмечал большую роль государства в развитии хозяй-
ственной деятельности людей и создании народного богатства3.
Большое место в речах Третьякова занимал вопрос о положении
людей «нижнего сословия». Он указывал, что «закоснение в одном
(состоянии), есть такое злополучие смертных, что к претерпению
оного и у самих стоиков великодушия не достает», и называя законы,
закрепляющие это, «противными натуре человеческой»4.
Он клеймил тех, кто «по своему высокоумию на вольность народ-
ную посягнул», и указывал, что монархия привела Рим к гибели.
Третьяков придавал огромное значение развитию наук и отме-
чал, что их развитие тесно связано с разделением труда, со все воз-
растающими потребностями общества, с развитием торговли и
1 «Русские мыслители», стр. 336—337, 351—353.
* Там же, стр. 356.
3 Там же, стр. 353—356.
4 Там же, стр. 338. . . -
249
промышленности. Он указывал, что ремесла и «художества издревле
и поныне во всех государствах всегда предваряют науки»1. Рас-
сматривая развитие и роль науки, он отмечал тесную взаимосвязь
наук между собой.
С большой силой он говорил о той крайне вредной роли, кото-
рую сыграла в истории науки церковь. Он утверждал, что церковь
поддерживала и распространяла самое дикое невежество и суеверие,
«заставляла воевать за свои софизмы» и пользовалась невежеством
народа, чтобы упрочивать и расширять свою власть и свои доходы.
В своих речах Третьяков очень резко обрушивался на вредную
деятельность иезуитов, монахов, церкви. «Истинно удивления
достойно, что Цицерон и Демосфен с неподражаемым красноречием
не могли столько слушателей в свою сторону склонить, сколько
гугнивый и косноязычный капуцин с безосновательным учением
в своих школах успел»1 2.
Он приветствовал отстранение духовенства от гражданского
управления и изъятие университетов из-под непосредственного
подчинения духовным властям. Позиции Третьякова по вопросу
о происхождении религии, как уже указывалось выше, совпадали
с позициями Аничкова.
Говоря о развитии наук, Третьяков указывал, что имеется «два
рода учащихся людей: одни учились для испытания натуры и оныя
испытанием и сами питались; другие, не входя в такую глубину, для
препровождения праздного времени подражать и последовать пер-
вым за украшение себе почитали»3. Он отмечал, что целиком посвя-
щали себя науке и двигали ее вперед именно «поднявшиеся пз ниж-
него состояния». Такое положение Третьяков считал типичным не
только для далекого прошлого, что он подтверждал целым рядом
примеров, но и для настоящего времени. «Нынешние ученые все
почти такого ж происшествия и существа»,—говорил он и призывал
своих слушателей следовать их примеру. Что же касается предста-
вителей «вышнего состояния», то от них, по его характеристике,
«никакой пользы науке нет»4.
Занимаясь вопросами истории, Третьяков считал необходимым
изучение народных преданий, легенд и других форм устного народ-
ного творчества.
Подобно другим представителям ломоносовского направления
Третьяков подчеркивал, что необходимым условием развития наук
1 «Русские мыслители», стр. 339.
2 Там же, стр. 351.
3 Там же, стр. 341.
4 Там же, стр. 339.
250
и их широкого распространения является преподавание на родном
языке. Одновременно с этим Третьяков требовал от преподавателей
ревностного исполнения своих обязанностей.
Работы Третьякова по своему содержанию и направлению были
тесно связаны с потребностями экономического развития страны
и были выражением активной поддержки ростков нового, проби-
вавших себе дорогу в условиях крепостничества. Как и работы Дес-
ницкого, они занимают видное место в истории русской передовой
философской и общественно-политической мысли третьей четверти
XVIII века.
Семен Зыбелин, Петр Вениаминов, Матвей Афонин
В 60—70-х гг. в Московском университете развернулась научная
и общественная деятельность группы ученых-естественников, отстаи-
вавших передовые принципы в науке и основывавшихся на материа-
листических идеях Ломоносова. К этой группе принадлежали есте-
ственники С. Г. Зыбелин, П. Д. Вениаминов, М. И. Афонин и И. А. Си-
бирский. Все они, за исключением Сибирского, были в числе первых
питомцев университета. Их ближайшими руководителями были
непосредственные ученики Ломоносова и в первую очередь Н. Попов-
ский.
Семен Герасимович Зыбелин (1735—1802) и Петр Дмитриевич
Вениаминов1 были в числе первых студентов Московского универ-
ситета. По окончании философского факультета они были направлены
для подготовки к должности профессоров сначала в Кенигсберг,
а затем—в Лейден. После защиты в 1764 году диссертаций и полу-
чения звания докторов наук, они возвратились в 1765 г. в
Москву и приступили к преподаванию в университете анатомии,
хирургии, химии, ботаники и других предметов естественно-научного
цикла.
Занимаясь изучением человеческого организма, Семен Зыбелин
основывался на материалистических взглядах Ломоносова. Он по
праву может быть назван отцом русской профилактики и педиатрии,
одним из создателей русской научной терминологии в области меди-
цины.
1 Во время учебы в университете Зыбелин значился под фамилей Гераси-
мова, а Вениаминов—под фамилией Дмитриева.
251
Он шел за Ломоносовым, когда утверждал, что наука не может
двигаться вперед, если будет держаться за устаревшие теории.
«Науки страдают особенно от тех, кои обожают древность мнения,
старость сочинителя или его знатность, почитая таких мыслителей
за неотложных законодателей и подражают им по единому только
предубеждению». Если бы люди науки боялись касаться утвержден-
ных традициями и авторитетами «изобретений и мнений», то мы до
сих пор все еще были бы погружены в «глубокую глупость». «Робость
в открытии своих мнений свободности наук неприлична; но смелость,
разумом и искусством сопровождаемая, честь и похвалу заслужи-
вает»1,—утверждал Зыбелин. В качестве примера такого смелого
и исключительно важного открытия он приводил открытие крово-
обращения.
В многочисленных речах, произнесенных им в университете,
Зыбелин рассматривал целый ряд вопросов, но через все его речи
проходит красной нитью идея обеспечения долголетия человека,
сохранения человеческой жизни и здоровья. Его речи лишь фор-
мально называются похвальными, в действительности это—серьезные
научные работы, к которым в начале или в конце механически при-
соединены 2—3 страницы похвал по адресу Екатерины.
Значительное место в его речах занимает вопрос о строении чело-
веческого тела. В его изложении нет места ни душе, ни божествен-
ному вмешательству. С материалистических позиций он рас-
сматривал вопрос о происхождении теплоты, строении воздуха,
процессе дыхания, устройстве внутренних органов человеческого
тела.
Зыбелин настойчиво пропагандировал идею о том, что основной
задачей является не столько лечение болезней, сколько предотвра-
щение их. Он требовал закалять организм человека, добиваться,
чтобы он был невосприимчив к болезням.
Особенно большое внимание уделял Зыбелин вопросам охраны
здоровья детей. На основе изучения смертности в разных странах
и материалов о детской смертности в России Зыбелин указывал
на исключительную важность этого вопроса для России. Он создал
первые русские руководства по уходу за грудными детьми и наста-
вления для беременных женщин. Оценивая работы Зыбелина в этом
направлении, проф. Конюс замечает, что речи Зыбелина «предвосхи-
тили будущие достижения науки в области диэтетики раннего
детства». Что касается сохранения здоровья детей и предупреж-
дения детской смертности, тот же автор пишет: «Зыбелин, почти
1 «Речи», т. IV, стр. 86—87.
252
200 лет назад, давал советы, под которыми мог бы подписаться
и сейчас любой из современных педиатров»1.
Уделяя большое внимание вопросам народонаселения, Зыбелин
творчески развивал и дополнял положения, выдвинутые Ломоносо-
вым в «Письме о сохранении Российского народа». Он утверждал,
что причиной медленного роста народонаселения является тяжелое
экономическое положение крестьянства, а «особливо чрезвычайные
налоги и утеснения, кои заставляют больше воздыхать, нежели
помышлять о браке»1 2. Голод, крайне плохие материальные усло-
вия, полное отсутствие медицинской помощи уносят колоссальное
количество людей, говорил Зыбелин и требовал, чтобы правитель-
ство рассматривало этот вопрос как вопрос исключительной важ-
ности.
Один из лучших врачей в Москве, он в продолжение 15 лет
работал бесплатно в университетском госпитале, бесплатно лечил
бедняков и пользовался огромным авторитетом и любовью. Он, как
и его друг Вениаминов, во время эпидемии чумы в Москве в 1771 году
был одним из организаторов и руководителей борьбы с этой эпидемией
и сотни раз рисковал своей жизнью.
Ученый-патриот, он славил свою родину и, обращаясь к слуша-
телям, требовал, чтобы они «учились быть полезны в обществе».
«Проходите дебри и горы, презирайте пучины, попирайте землю, по-
давляйте море, побеждайте и карайте востревоживших Россию, отече-
ство ваше...»3,—звал Зыбелин. Он страстно ратовал за распростра-
нение просвещения и медицинских знаний среди своего народа. Он
принимал деятельное участие в работе Вольного Российского Собра-
ния и Российской академии. По его инициативе и под его руко-
водством университет предпринял издание истории Татищева. Свое
единственное богатство—большую библиотеку—Зыбелин завещал
университету. Характерно, что после его смерти администрация
университета упразднила кафедру практической медицины и химии,
которая была восстановлена лишь по уставу- 1804 года.
Как рядом с Десницким действовал его друг и товарищ Третья-
ков, так рядом с Зыбелиным шел Вениаминов. Вместе они пришли
в университет, вместе учились за границей, одновременно получили
профессорские кафедры. В Московском университете Вениаминов
был первым профессором ботаники. Изучая растения, он указывал
на то, что по составу веществ они одинаковы с телами животных.
Вениаминов проделал большую работу по изучению • флоры
1 Э. К о н ю с. Истоки русской педиатрии, Медгиз, 1946, стр. 122, 127.
’ «Речи», т. I, стр. 178.
3 «Речи», т. IV, стр. 145.
253
Московской губернии. Под его руководством студенты составили
подробнейший гербарий этого района.
Почти 10 лет Вениаминов редактировал газету Московского
университета «Московские ведомости». Так же как и Зыбелин, он
пользовался известностью первоклассного врача и принимал дея-
тельное участие в борьбе с чумой. Вениаминов весь отдавался пре-
подаванию, и смерть застала его в 1775 году во время одного из заня-
тий со студентами.
Матвей Иванович Афонин (1739—1810) вошел в историю рус-
ской науки как первый русский ученый, занимавшийся вопросами
почвоведения и агрономии. Он поступил в университетскую гимна-
зию в 1755 году и еще в годы своего учения обнаружил явную склон-
ность к естественным наукам. В 1758 году он был направлен в Кениг-
сбергский университет, откуда переехал в Упсалу, где занимался
под руководством Линнея изучением ботаники, зоологии, минера-
логии и других предметов, относящихся к естественной истории.
Кроме того, находясь в Швеции, Афонин изучал горное дело и
самостоятельно работал над изучением земледелия и луговодства.
В Упсале Афонин защитил диссертацию и получил степень доктора.
Линней очень высоко ценил его диссертацию и дважды ее издавал.
По возвращении в Россию (в 1769 г.) Афонин преподавал в уни-
верситете естественную историю. Им впервые было начато препода-
вание «основ земледелия» (агрономии). Он первым стремился свя-
зать химию с земледелием.
В своих работах Афонин продолжал и развивал положение ломо-
носовской статьи «О слоях земных». Он изучал происхождение и
виды почв, делал попытку их классификации и ставил вопрос о
наиболее рациональном их использовании. Афонин разрабатывал
вопрос о значении в сельском хозяйстве торфа и одним из первых
в России поставил вопрос о его использовании в качестве удобрения*
Заслугой Афонина перед русской наукой является пропаганда
изучения почв страны. Он выдвинул идею о необходимости создания
почвенного музея, где должны быть сосредоточены основные виды
почв для каждого из районов страны. Следует отметить, что эта
важная идея Афойина была воплощена в жизнь только в наше время.
Его предложение о присылке из всех частей страны образцов почвы
для этого музея (по его терминологии, коллекции) прямо перекли-
калось с известным предложением Ломоносова о сборе образцов
русских минералов. В своих работах Афонин показывал значение
лесов для сельского хозяйства и требовал систематических посадок
леса и необходимости производить рубку леса так, чтобы было обе-
спечено сохранение и восстановление основных лесных массивов
страны.
2-54
Постоянные придирки администрации и травля, которой под-
вергался Афонин со стороны реакционной профессуры, завершились
в 1777 году изгнанием этого выдающегося русского ученого из Мос-
ковского университета1. После нескольких лет работы по химии
в Петербурге Афонин переселился в Крым, где он продолжал свою
работу по химии и агрономии. Ученики Афонина профессор Ливанов
и другие выступили организаторами первых сельскохозяйственных
учебных заведений в России. Следует отметить, что Шевырев и дру-
гие представители буржуазной науки фальсифицировали биографию
Афонина, утверждая, что он покинул университет по собственному
желанию по причине «слабого здоровья»1 2. Как первый русский
профессор, работавший над вопросами почвоведения и агрономии,
Афонин занимает видное место в истории отечественной науки.
В конце 60-х годов кафедру профессора занял выращенный
университетом молодой химик и физиолог Иван Андреевич Сибир-
ский. Он рано умер, но его немногочисленные работы показывают,
что Сибирский был химиком ломоносовской школы. Он изгонял из
химии флогистон и рассматривал горение как химический процесс.
. Деятельность и труды передовых ученых-естественников уни-
верситета показывают, что они двигали русскую науку вперед,
укрепляли и расширяли базу для дальнейшего развития материали-
стической философии и были тесно связаны с насущными потреб-
ностями и жизнью страны.
*****
Работа передовых ученых университета развертывалась в усло-
виях острой борьбы с реакционерами. Именно научная, учебная
и общественная деятельность передовых русских ученых, выступав-
ших за развитие и претворение в жизнь ломоносовских традиций,
обеспечила успешное выполнение Московским университетом стояв-
ших перед ним задач.
Между тем не только в старых работах (Шевырев, Снегирев,
Бартенев, Ашевский и др.), но и в новых (Сыромятников, Гажинцев,
Бахрушин) все успехи университета в XVIII веке в научной и учеб-
ной работе приписываются иностранным профессорам, приглашен-
ным Шуваловым и Адодуровым в Московский университет (Рейхель,
1 ЦГАДА, р. XI, д. 946, ч. 1, л. 124. Эти документы были обнаружены
и использованы И. И. Назаренко. См. «Вестник Московского Университета»
№ 3, 1954, стр. 150—151.
2 С. П. Шевырев, стр. 206; Биографический словарь профессоров
Московского Университета, т. I, стр. 49.
Шаден, Дилтей, Рост, Складан и др.). В связи с этим необходимо
хотя бы кратко показать действительный характер их деятельности.
Большая часть иностранных профессоров, работавших в универ-
ситете в 50—70-х годах XVIII века, не принадлежали к представи-
телям передовой науки. Причина в том, что Шувалов и Адодуров
приглашали через Миллера и Штелина отъявленных реакционеров.
При изложении вопросов о преподавании на русском языке,
о составе студенчества, о работе лабораторий и кабинетов универси-
тета, об отношении профессоров к своим обязанностям и при харак-
теристике деятельности отдельных представителей ломоносовского
направления реакционная роль иностранной профессуры Москов-
ского университета уже была показана. Реакционеры в науке и в
политике, иностранные профессора боролись против ориентации
последователей Ломоносова на демократизацию науки и образова-
ния. Эта борьба сливалась с их борьбой против материализма. История
с диссертацией Аничкова является ярким примером этой борьбы.
G позицией, занятой ими во время защиты диссертации Анич-
кова, смыкается их настойчивое требование об учреждении в Москов-
ском университете богословского факультета.
Первым иностранным профессором Московского университета
был Ф. Г. Дилтей. Представитель прусской школы схоластического
догматизма и крючкотворства в области права, он следовал в своих
лекциях за Пуффендорфом. Впрочем, Дилтей не слишком утруждал
себя лекциями в университете. Вся его энергия была направлена
на организацию платных лекций у себя на дому. Едва приехав, он
начал читать частные лекции по натуральному праву, к которым
вскоре добавились геральдика, «универсальная история от сотво-
рения мира до рождества христова», география и «политика». Причина
такого «усердия» вполне понятна. Уже через два года после приезда
Дилтей мог объявить, что «чтение лекции происходит в собственном
доме профессора». О целях Дилтея достаточно ясно говорит опубли-
кованное им объявление. «Чтобы не терять время в писании оных
уроков, то он сочинил и перевел свои исторические лекции и их
издал в печать по 2 рубля. Кто желает пользоваться книжкой не
слушая толкования профессора, пусть пришлет 2 рубля»* 1. В погоне
за деньгами, Дилтей открыл впоследствии пансион для подготовки
крепостных приказчиков, секретарей и дядек2.
«Труды» Дилтея по праву, истории, географии представляют
из себя псевдонаучные компиляции, поражающие своей отсталостью
1 «Московские ведомости», 1756, Л» 56; 1757, № 79; 1759, № 38; 1760, № 83;
1761, № 44; 1763, № 40 и мн. др.
1 «Московские ведомости», 1779, № 2.
256
Чтобы не быть голословными, возьмем для примера изданную Дил-
теем в 60-х годах трехтомную работу по всеобщей истории1. Написан-
ная в форме вопросов и ответов, она является попыткой насадить
в Московском университете средневековую схоластику. Книга
Дилтея представляла из себя пересказ библии и давно устаре-
лых работ по истории. Убогая по содержанию, она не имела ничего
общего с наукой. Рассуждения Дилтея о славянах, скифах и других
народах Восточной Европы столь же нелепы и безграмотны, как
и его сведения по ряду других вопросов.
Поповский еще в 1758 году отказался подписать аттестат этому
бездельнику, указывая, что он не нужен Московскому университету,
но требование Поповского не было удовлетворено Шуваловым.
В 1764 г. не выдержала даже профессорская конференция и куратор
Адодуров. Дилтей был уволен из университета. В числе других обви-
нений, предъявленных Дилтею, фигурировало, что он часто не бывал
на лекциях, а когда и бывал, то приходил лишь на последний час,
однако и в этом случае «часто выходил не читав лекций», что в его
сочинениях «из других весьма известных книг целые страницы от
слова до слова выписаны к стыду университета и самого сочинителя»2,
что его «Универсальная история» такова, «что публиковать и пуб-
лике показывать не можно и стыдно»3; что все свое старание он упо-
требил не на пользу университету, а «к одному своему прибытку».
Университет указывал, что в результате таких действий Дилтея
«студенты к слушанию его лекций никакого желания не оказали
и ходить на оные не хотели»4.
Дилтей подал жалобу в Сенат, она два года странствовала от
одной инстанции к другой, пока не попала в руки Екатерины. Ее
решение по делу Дилтея заставляет вспомнить ее же решение по
делу Шлецера. Оно было неожиданным для университета, но вполне
закономерным для политики Екатерины II. Екатерина приказала
восстановить Дилтея в качестве профессора, заплатить ему жало-
вание за те два года, пока тянулось дело, прибавить ему жалование
в дальнейшем, выделить ему немедленно студентов, и если он захо-
чет, то поручить ему за особую плату преподавание греческого
языка5. Впрочем, с греческим языком у Дилтея получился полный
конфуз. Он не справился с переводом нескольких строк Гомера и дал
1 Ф.—Г. Дилтей. Первые основания универсальной истории с сокра-
щенною хронологиею, тт. I—III, М., 1762—1768.
2 «Протоколы», т. X, л.. 43—44; ЦГАДА, р. XVII, д. 42, л. 21.
8 «Протоколы», т. IX, стр. 611—613, 617.
4 ЦГАДА, р. XVII, д. 42, л. 4.
6 Там же, л. 15.
17 И. Т. Белявский
257
совершенно безграмотный перевод отрывка из речи Демосфена.
В отчете не без иронии отмечается, что когда он выпросил пять дней
для перевода десятка строчек Гомера, «то и совсем там был еще мень-
ший успех»1.
И этого-то невежду и бездельника Шевырев объявил «основа-
телем юридического факультета, первым, кто начал изучать русское
право» и преподавать его историю. Фальсифицируя факты, он писал,
что Дилтей «был замечателен у нас и своей педагогическою деятель-
ностию: издал много полезных учебных, особенно географических
книг»* 1 2. Эту совершенно неправильную оценку повторил и С. В. Бах-
рушин3.
Вместе с Дилтеем на юридическом факультете подвизался и не-
кий Лангер, не имевший никакого ученого звания. Это не помешало
Адодурову, по рекомендации Миллера, выписать его из Германии,
сделать профессором и поставить в особо привилегированные усло-
вия. В том, что Адодуров всячески препятствовал получению кафедр
последователями Ломоносова и одновременно с этим всячески покро-
вительствовал реакционерам, которых рекомендовал Миллер, нет
ничего удивительного. Это полностью соответствовало политике
Екатерины II и отношениям Адодурова с Миллером. Именно в это
время Адодуров писал ему: «Я так много с молодых лет Вами одолжен,
что Вы имеете повелевать мне во всем»4 *.
Выше были показаны принципы, лежавшие в основе мировоззре-
ния и деятельности Десницкого и Третьякова. Их прогрессивный
характер выступает с особой силой при сопоставлении с идеалисти-
ческими, реакционными утверждениями Лангера. Он идеалистически
решал основной вопрос философии. «Всемогущий бог благоволил
оставить в человеке некоторые предложения и начала практические,
которые философы называют начальными в душе изображавшимися
понятиями, дабы вглубь самого сердца его иметь провозвестники
своей воли»6. Лангер называл законы «божьим даром» и утверждал,
что они божественного происхождения. Он подробно расписывал,
как Моисей получил первые законы непосредственно от бога и они
легли в основу всех человеческих законов. Само возникновение
1 ЦГАДА, р. XVII, д. 42, лл. 18—19.
1 Шевырев, стр. 33—34.
8 См. Бахрушин, стр. 12—13, 20. Странно, что редакция «Истории
Москвы» сочла возможным поместить псевдонаучные компиляции Дилтея в чи-
сле трудов, характеризующих русскую науку XVIII века («Ист. Москвы»,
т. II, стр. 687).
4 ЦГАДА, ф. 199, д. 546, портф. 1, № 1, л. 123.
6 К. Г. Л а н г е р. О начале и распространении положительных законов
и о неразрывном союзе с учением, М., 1766, стр. 3.
и развитие человеческого общества Лангер называл «проявлением
божественного промысла». При объяснении вопроса о происхожде-
нии власти и государства Лангер основывался на священном писании
и работах Пуффендорфа. Он проповедовал, что люди добровольно
«прибегли к одному добродетельнейшему», который «не считаясь
с силой и богатством, одними и теми же правами удерживал самых
знатных и самых незнатных» и таким путем учредил судебную и госу-
дарственную власть1. Лангер рассматривал царя как правителя,
данного народу богом, и утверждал, что власть одного человека
над всеми существовала всегда. Он отрицал, что человечество когда-
либо находилось в первобытном состоянии, на том основании, что
в таком случае оно не могло бы пользоваться божественными зако-
нами и получать от бога себе правителя. Неудивительно, что самым
тяжелым преступлением Лангер считал оскорбление бога. Он восхва-
лял самодержавную власть и утверждал, что любое желание монарха
имеет силу закона1 2.
Идеалистическая и антинаучная сущность этих и подобных
утверждений Лангера не требует никаких пояснений.
Мы уже говорили об отношении к своим обязанностям профес-.
сора Керштенса. Яркое представление о его мировоззрении дает его
утверждение, что Россия будет пользоваться внутренним и внешним
спокойствием до тех пор, пока в ней будет сохраняться мснархия.
«И ежели в России находятся поселяне, которые для себя ни пищи,
ни других нужных к житию припасов сыскать не могут, то в том
ни на суровость климата, ни на неплодородие земли, жаловаться
не можно». Все дело в их лени и неумении работать, объяснял Кер-
штенс. «Кто вздумает жаловаться на подати и пошлины, то тот
несправедлив и великий клеветник»3,—заявлял он. В довершение
всего Керштенс делал следующее откровение: «Труд не приносит
крестьянину вреда, особенно когда он не столько для себя, сколько
для помещика трудится»4.
Одним из самых крайних реакционеров, главой этого лагеря,
был профессор И. Г. Рейхель. По рекомендации Миллера и Штелина
в 1757 году он был выписан для преподавания немецкого языка,
но скоро оказался в роли профессора истории. Шевырев, расписывая
его «выдающиеся заслуги», утверждал, что «Рейхель принадлежал
1 К. Г. Л а и г е р. О начале и распространении положительных законов
и о неразрывном союзе с учением, М., 1766, стр. 3, 5, 7, 10. • /
1 См К. Г. Лангер. Слово о происхождении и свойстве вышнего кри-
минального суда, М., 1767, стр. 3, 4, 6—8, 15.
8 И. X. Керштенс. Наставления и правила врачебные для деревен-
ских жителей,<М., 1769, стр. 5—7.
4 Там же, стр. 14. . . . < • :<
17* 259
к числу профессоров иностранных, действовавших с большою поль-
зою на молодое поколение студентов»1.
В действительности Рейхель был злейшим врагом всего прогрес-
сивного. Он выступил со злобным доносом на Аничкова и его дис-
сертацию. Он переводил на немецкий язык «догматы православной
церкви» и речи, посвященные памяти такого же мракобеса и изувера,
как он сам, московского архиепископа Амвросия. Он расточал особые
похвалы Екатерине II за «ревностное её старание о утверждении
православия и веры» и видел в этом яркое проявление «ее мудрости»2.
Рейхель был сторонником подчинения науки религии. Утверждая,
что наука основана на «божественном провидении», он рассматривал
историю в качестве «зерцала божеского провидения»3.
Рейхель на все лады расхваливал философов-идеалистов, осо-
бенно Платона, которого он называл великим философом, противо-
поставлял «нынешним заблудившим философам» и утверждал, что
сам Юпитер не сказал бы лучше, чем говорил Платон4.
Идеализм у Рейхеля сочетался с крайней политической реакцион-
ностью. Он называл государя «представителем бога на земле», кото-
рому «сам бог даровал величие, силу и управляющую власть». Его
действия Рейхель называл выполнением воли бога, а исполнение
желаний и повелений государя—«высшей честью для подданных».
Сравнивая монархию с республикой, Рейхель утверждал, что только
монархия «обеспечивает воспитание подлинной любви к отечеству»,
и называл ее «несравненно совершеннейшим образом правления».
Высшим проявлением этого божественного провидения Рейхель
называл Екатерину II и расточал самые безудержные похвалы по ее
адресу, называя начало ее царствования началом повой эпохи в исто-
рии человечества5.
Рейхель был ярым врагом русской национальной культуры,
он презирал русский народ, его язык и не верил в его творческие
силы. В связи с составлением нового устава и штата Московского
университета Рейхель злопыхательски издевался над проектом
1 Шевырев, стр. 35.
•И. Г. Рейхель. Цветущее состояние и славу России, от геройских
добродетелей ее самодержавицы происходящую, М., 1772, стр. 10.
8 И'. Г. Р е й х е л ь. О том, что науки и художества процветают защище-
нней и покровительством владеющих особ и великих людей в государстве,
М.» 1762.
4 И. Г. Рейхель. О способе, каким древние возбуждали в гражданах
любовь к отечеству, М., 1775, стр. 14—15.
6 См. указанные речи Рейхеля: 1762, стр. 2, 6, 10; 1772, стр. 8, 11—19;
1775, стр. 3, 19, 20; см. также И. Г. Р е й х е л ь. О наилучптих способах
к умножению подданных, М., 1766, стр. 7, 18—19.
* • * < • I
269
расширения университета. Он заявлял, что такой университет черес-
чур велик и не нужен для России1.
Рейхель пропагандировал в университете идеализм и мистику
и боролся против материалистического и демократического направле-
ния в университете. В этой борьбе его активно поддерживали про-
фессора Шаден и Скиадан.
Шаден так же, как и Рейхель, на все лады восхвалял монархию
и утверждал, что перед пей должны отступить все другие формы
государственного правления. Курс философии, который он читал
в университете, представляет собой яркий образец пропаганды рели-
гии и идеализма. «Бог—вот главная и первая истина, составляющая
душу всех истин; как бог есть начало и конец всего, так существен-
ная и притом чистейшая любовь к богу есть душа всех законов»,—
утверждал Шаден. Он требовал, чтобы ученые и студенты усердно
молились, прежде чем начинать заниматься философией. Шаден
настаивал на подчинении науки и разума могуществу веры и уверял,
что только религия может «объяснить тайну соединения души с
телом»1 2.
Скиадан, как и Шаден, доказывал, что особенности России тре-
буют для нее монархического правления, и утверждал, что ничего
лучше для русского народа нельзя придумать. Он настаивал на боже-
ственном происхождении законов и монархической власти3. Скиадан
пропагандировал идеалистические концепции, восхвалял Платона
и других философов-идеалистов. В центре его речей—душа, рели-
гия, бог.
Существование материальных вещей, их качества Скиадан
объяснял действиями «некоторого существа, само по себе необходимо
существующего, все прочие вещи сотворившего, следственно всемо-
гущего, премудрого, всеправедного, святейшего, всеистинного и все-
благого, богом называемого»4. В данном случае можно согласиться
с Шевыревым, писавшим, что «Скиадан своим учением старался про-
тиводействовать материализму наук медицинских»5 6. Сопоставление
речей Скиадава и представителей ломоносовского направления в меди-
1 См. Шевырев, стр. 89.
1 ЦГАДА, р. XVII, дополи, опись, д. 8; Ш е в ы р е в, стр. 157—159.
8 См. М. Скиадан. Слово похвальное... 23/1 1778 г., М , 1778.
4 М. С к и а д а н. О причинах и действиях страстей душевных... М.,
1794, стр. 13.
6 Шевырев, стр. 145. Совершенно непонятно каким образом Р. Г. Гу-
рова зная это, зачислила Скиадана в число тех, кто «дает нам образцы передо-
вой психологической мысли того времени». См. «Вестник Московского универ-
ситета», 1952, № 11, стр. 71—81.
261
цине и естественных науках—Зыбелина, Афонина и Вениаминова,
показывает, какая пропасть лежит между ними.
Та острая идейная борьба, которая развернулась в универси-
тете, отнюдь не была борьбой «русских и немцев», как это пытались
изобразить представители официальной историографии. Это была
борьба передовой, материалистической науки против реакции и
идеализма, борьба формирующейся освободительной общественно-
политической мысли против монархических и продворянских кон-
цепций, борьба течений, которые выражали, с одной стороны,
интересы новых общественно-экономических явлений и широкие
общенациональные интересы, а с другой—интересы помещиков-
крепостников. Выше уже говорилось, что реакционные профессора
опирались на постоянную поддержку со стороны администрации
университета, которая целиком состояла из русских аристократов
и русских чиновников. Во время обсуждения острых вопросов раз-
межевание проходило не по национальному признаку, а в зави-
симости от того, какую позицию в науке и политике занимали
те или другие ученые. Сошлемся снова на диссертацию Аничкова.
Среди иностранцев, работавших в университете, мы встречаем
профессоров, которые честно относились к своим обязанностям. На-
зовем хотя бы медика Керестури Ф. Ф. (1735—1811), систематически
проводившего изучение органов человека на трупах и введшего
в практику занятий применение микроскопических исследований.
За время своей работы в университете Керестури подготовил значи-
тельное для того времени количество врачей, а в начале XIX века
выступил как один из организаторов первого в России научного
медицинского общества.
О том, что реакционная профессура выступала против передовой
науки независимо от того, кто являлся ее представителем, как нельзя
лучше говорит дело молодого немецкого ученого проф. Иогана
Мельмана, работавшего в университете в 1786—1795 гг. Вскоре после
расправы над Радищевым, Новиковым и другими представителями
передовой русской культуры московские власти узнали, что Мельман
в своих лекциях выступал против религии и советовал студентам
отбрасывать все, что противоречит человеческому разуму и реальной
действительности. В университете против Мельмана единодушно
ополчились и потребовали его немедленного увольнения из универ-
ситета и русские, и немецкие реакционеры. Подвергнувшийся
аресту и пыткам в тайной канцелярии, Мельман был доведен до
психического расстройства и самоубийства.
На основе всего сказанного совершенно ясно, что Шевырев имел
все основания превозносить до небес мнимые научные достоинства
Рейхеля, Дилтея, Шадена, Лангера, Скиадана и им подобных. Совер-
262
шенно понятно, почему он так старательно раздувал и приукрашивал
их роль в деятельности Московского университета и в то же время
замалчивал и фальсифицировал деятельность и заслуги выдающихся
деятелей русской передовой науки. Совершенно прав был Щапов,
когда называл Дилтея и Шадена «немецкими Катковыми прошлого
столетия» и утверждал, что своей деятельностью они долго и сильно
сдерживали развитие в России естественно-научного реализма (читай
материализма). Он был совершенно прав, когда обвинял их в том,
что они не только не содействовали развитию науки, а мешали этому.
Своей пропагандой схоластики, мистики и идеализма они стреми-
лись задушить передовое, материалистическое направление в русской
науке1.
Характеристика деятелей передового направления с одной сто-
роны, показ содержания деятельности реакционеров—с другой,
со всей убедительностью раскрывает ошибочность очерков по исто-
рии Московского университета, появившихся в 1940 году. Автор
раздела по истории университета в XVIII веке С. В. Бахрушин
извратил роль и место Ломоносова и его последователей и вслед
за Шевыревым поднял на щит представителей реакции.
В данной работе мы лишены возможности осветить деятельность
и мировоззрение просветителей, связанных с Московским универси-
тетом, но непосредственно в этот период в Московском университете
не работавших. Сказанное в первую очередь относится к просвети-
тельской деятельности Николая Новикова, которую Белинский
назвал благодетельным подвигом необыкновенного человека, «кото-
рого вся жизнь и деятельность была направлена к общей пользе»1 2.
Из Московского университета Новиков вынес страстную любовь
к русскому слову, к русскому народу, его истории и столь же страст-
ную ненависть к крепостничеству. Новиков, на всю жизнь сохранив-
ший чувство глубокого уважения к Ломоносову, заботливо собирал
и публиковал материалы о Ломоносове и его ученике Поповском.
В свой словарь он включил биографии всех представителей ломоно-
совского направления в Московском университете. О связях Нови-
кова с университетом говорит то, что он был избран членом Вольного
Российского Собрания. Его замечательная деятельность по изданию
журналов и книг была непосредственно связана с университе-
том и была подготовлена просветительской деятельностью по-
следователей Ломоносова и издательским делом самого универ-
ситета.
1 См. А. Щапов. Естествознание и народная экономия, Казань, 1906,
стр. 49.
2 В. Г. Белинский. Избр. философск. произв., т. 1, 1948, стр. 96.
263
То же можно сказать о Денисе Фонвизине, получившем образо-
вание в университете, начавшем еще в его стенах свою литературную
деятельность и связанном с ним и в последующие годы, о Василии
Баженове, Петре Плавилыцикове, Михаиле Чулкове и многих других
деятелях русской культуры и науки. Но это так же, как и вопрос
о развитии в университете ломоносовских традиций и борьбе за
научное и философское наследство Ломоносова в Московском уни-
верситете XIX века, составляет темы для больших самостоятель-
ных работ.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
II сследование документов и материалов, убедительно показы-
вает, что Ломоносов был инициатором создания Московского универ-
ситета, что основание университета—это не частный или второсте-
пенный факт в его многогранной деятельности, а одно из наиболее
важных, одно из центральных действий всей жизни. Основание Мо-
сковского университета было органической частью всей деятельности
Ломоносова, его борьбы за развитие русской культуры и науки,
за победу в нем материалистического, демократического направле-
ния. Оно было тесно связано с самоотверженной борьбой Ломоносова
против низкопоклонства господствующих классов.
Создание Московского университета было важным и круп-
ным событием в жизни страны и истории русской национальной
культуры и науки. Значение этого события было особенно велико
потому, что составленный Ломоносовым проект университета обе-
спечивал наличие необходимых условий для развития в первом рус-
ском университете передовых научных направлений, для развития
в нем материалистических, демократических и патриотических тен-
денций. *
265
Учебная, научная и общественная деятельность Московского
университета и в первую очередь его передовых ученых убедительно
показывает, что история Московского университета и история его
основания—это отнюдь не второстепенный вопрос, который может
представлять лишь частный, узкий интерес.
Основание Московского университета и его деятельность в
XVIII веке—это одна из важнейших страниц в истории формиро-
вания материалистического и демократического направления в рус-
ской культуре и науке, в истории зарождения русской материали-
стической философии, в развитии передовой русской общественно-
политической мысли и, в частности, в формировании ее освобо-
дительного, антикрепостнического, демократического направления,
в истории формирования русского просветительства.
В условиях, когда развитие национальной культуры и науки
являлось первостепенным вопросом, русский народ выдвинул из
своей среды целую группу передовых ученых и мыслителей, которые
в условиях крепостнического гнета, вопреки реакционной политике
самодержавия и помещиков-крепостников, смело двигали науку
вперед и ломали препятствия, стоявшие на пути развития русской
национальной культуры и науки. Трудами передовых ученых По-
повского, Аничкова, Десницкого, Афонина и других Московский
университет превратился в крупнейший центр русской культуры
и науки.
Роль Ломоносова в истории Московского университета не огра-
ничивается тем, что он выступил инициатором его основания и
составителем его проекта. Идеи и теории Ломоносова, его передовые
материалистические-и патриотические традиции оказали большое и
плодотворное влияние на мировоззрение и деятельность передовых
ученых университета. Поповский и Барсов, Аничков, Десницкий
и Третьяков, Зыбелин и Вениаминов, Афонин и Сибирский, каждый
в своей области, творчески применяли и развивали передовые идеи
Ломоносова. Достаточно вспомнить диссертацию Аничкова и его
работы, относящиеся к теории познания, идеи о происхождении
семьи и государства у Десницкого и его предложения, направлен-
ные на ограничение самодержавия и крепостного права, вопросы
народонаселения и их трактовку Зыбелиным, вопросы почвоведения
и их трактовку Афониным, чтобы увидеть, что это—творческое про-
должение и развитие соответствующих сторон мировоззрения и
научной деятельности Ломоносова. Их замечательные работы пред-
ставляют следующий после Ломоносова шаг в истории развития
русской передовой науки и материалистической философии.
Деятельность передовых ученых университета показывает, что
ни Ломоносов, ни Радищев не были одиночками. Ученики и после-
266
дователи Ломоносова, трудившиеся в университете, Академии Наук
и вне этих учреждений, отстаивали и развивали идеи Ломоносова,
его материалистические и патриотические традиции. Их мировоз-
зрение и деятельность представляют собой важное связующее звено
между Ломоносовым и Радищевым. Что на формирование философ-
ских взглядов и мировоззрения Радищева огромное влияние оказал
материализм Ломоносова, давно не вызывает никаких сомнений.
Но не следует забывать и того, что в период развития русской
культуры и общественно-политической мысли, в период, который
может быть условно назван «от Ломоносова до Радищева», развер-
нулась деятельность целого ряда замечательных просветителей.
Среди них почетное место по праву принадлежит ученикам и по-
следователям Ломоносова, трудившимся в Московском универси-
тете. На традициях просветителей формировался пламенный пат-
риотизм Радищева, глубокий интерес к творчеству русского народа,
вера в силу печатного слова, ненависть к самодержавию и крепост-
ничеству, вера в творческие силы и возможности народа, выдви-
гающего таких сынов, как Ломоносов. Ученики и последователи
Ломоносова своей деятельностью подготовили переход русской
общественно-политической и философской мысли на качествен-
но новый этап—к революционной антикрепостнической идеоло-
гии великого русского революционера и патриота А. Н. Ради-
щева.
. Хотя Радищев и не учился в Московском университете, но
детские годы (до 1762 г.) он провел в Москве в семье Аргамаковых,
тесно связанных с передовым, демократическим направлением
в университете.
Радищев, несомненно, был знаком с работами последователей
Ломоносова: об этом говорит как само содержание его произведений,
так и то, что он внимательно изучал идейную борьбу, развертывав-
шуюся в это время в России. Базой, на которой выросло революционное
мировоззрение Радищева, являлись особенности общественно-эко-
номического строя страны в тот период и вызываемые ими классовые
и социальные противоречия, борьба народа против крепостни-
чества. Одним из существенных элементов общественной жизни
страны в период, предшествовавший революционному выступлению
Радищева, являлась деятельность русских просветителей, значитель-
ная часть которых трудилась в стенах Московского университета.
Именно опираясь на работы Ломоносова и его последовате-
лей, Радищев поднял философскую и общественно-политическую
мысль России на новую высшую ступень. Его революционные
антикрепостнические теории, знаменовавшие собой начало нового
этапа в развитии русской общественно-политической и философской
267
мысли, были вершиной, которой досчитала человеческая мысль
в XVIII веке.
На примере учеников и последователей Ломоносова, на судьбе
их произведений особенно ярко видно, как злостно клеветали на рус-
скую передовую культуру и науку и ее лучших деятелей, предста-
вители буржуазной науки.
Работы основоположника русской науки и материалистической
философии М. В. Ломоносова и его учеников и последователей—
Поповского, Аничкова, Десницкого, Третьякова и др.—опровер-
гают представление о том, что русская наука и философия значи-
тельно отставали от западноевропейской науки того времени, что
даже передовые ‘деятели русской науки и культуры занимались
простым пересказом соответствующих теорий и концепций, распро-
страненных на Западе. Более того, исследование мировоззрения и дея-
тельности Ломоносова, его учеников и последователей позволяет
поставить вопрос о России как об одном из центров материализма
в XVIII веке и о роли Московского университета того времени, в
развитии материализма в России. В работах Ломоносова и его уче-
ников и последователей ставились те же основные вопросы, что
и в произведениях французских материалистов-просветителей,
и решались в том же направлении. Это говорит о самостоятельности
русской науки и культуры, о высоком уровне, которого она достигла
к этому времени.
Одновременно с этим необходимо подчеркнуть, что условия ра-
боты русских и французских просветителей и их влияние на разви-
тие культуры и науки были различны. Исторические условия сло-
жились так, что французские материалисты могли более или менее
свободно высказывать свои мысли, печатать и распространять свои
работы. Их значение в истории развития материалистической фило-
софии и передовой общественно-политической мысли огромно. Они
оказали большое и благотворное влияние на развитие националь-
ных культур ряда стран Европы.
Иначе обстояло дело в условиях самодержавно-крепостниче-
ского строя екатерининской России. Русские просветители подвер-
гались репрессиям со стороны духовных и светских властей. Их
работы калечились цензурой, уничтожались, о них запрещалось
даже упоминать. Это не могло не сказаться на размерах их влия-
ния на русскую науку и культуру, на распространении их идей
в стране.
Если работы русских просветителей замалчивались в XVIII в.,
то в последующем представители дворянской и буржуазной историо-
графии извращали историю развития русской культуры и общест-
венно-политической и философской мысли. Особенно сильно фальси-
268
фицировалось мировоззрение и деятельность лучших представителей
национальной культуры. Эта фальсификация проводилась тем усерд-
нее, чем более реакционную политику занимала русская буржуа-
зия, чем сильнее выступала экономическая и политическая за-
висимость царской России от капиталистического Запада. Только
этим можно объяснить, что о России и о Московском университете
как центре материализма в XVIII веке почти нет даже и упоминаний.
Передовые деятели русской науки и культуры и, в частности,
ученики и последователи Ломоносова не отгораживались китайской
стеной от западноевропейской науки. Несмотря на препятствия,
которые создавало для этого самодержавие, они брали и исполь-
зовали все лучшее, что создавалось на Западе. Но при этом они
брали только лучшее и б^гли совершенно свободны от низкопоклон-
ства перед Западной Европой. Всем им были присущи чувство нацио-
нального достоинства, патриотизм и сознание чувства общественного
долга.
Деятельность учеников и последователей Ломоносова в Москов-
ском университете носила ярко выраженный характер борьбы за
русскую национальную культуру и науку. Это не случайно. На
данном этапе развития социально-экономических отношений и клас-
совых противоречий в России борьба за национальную культуру
и науку составляла одно из главных требований. В тех условиях
лозунг национальной культуры был наполнен антифеодальным содер-
жанием. Борясь за национальную культуру и науку, за торжество
передового материалистического направления, ученики и последова-
тели Ломоносова объективно выступали против феодально-крепост-
нического строя.
В этом же плане, как одну из важнейших черт просветительской
деятельности, следует рассматривать их борьбу за демократизацию
и широкое распространение в стране науки и образования, их настой-
чивую работу по популяризации достижений передовой материали-
стической науки.
В этом смысле Московский университет XVIII века по направле-
нию и содержанию своей деятельности с полным правом может быть
назван ломоносовским. Славные ломоносовские традиции, воспри-
нятые университетом в первые десятилетия его существования,
получили свое дальнейшее развитие в трудах и открытиях Сеченова,
Тимирязева, Столетова, Марковникова, Жуковского, Пирогова,
Лебедева, Зелинского и многих других передовых русских ученых
XIX в. Они получили свое развитие в произведениях и деятельности
многочисленных воспитанников университета, работавших в области
литературы, философии, культуры: Белинского, Герцена, Огарева,
Грибоедова, Лермонтова, Тургенева, Островского, Чехова.
269
Но полное и всестороннее развитие эти лучшие традиции передо-
вой национальной культуры и науки получили только в наше совет-
ское время, когда наука и ее движения прямо и непосредственно
стали служить народу- В условиях нашей советской эпохи наука
и культура получили невиданное развитие. Для работы советских
ученых, для работы научных и учебных учреждений созданы такие
условия, о которых не могли даже мечтать представители культуры
и науки до революции, условия, которых и сейчас лишены ученье
капиталистических стран. Одним из наиболее ярких проявлений
заботы советского народа, Коммунистической партии и нашего пра-
вительства о развитии науки, культуры и просвещения является
сооружение нового здания университета на Ленинских горах.
Этот великолепный подарок, который сделал советский народ ста-
рейшему и крупнейшему университету страны, открывает перед
учеными, студентами и аспирантами университета невиданные пер-
спективы для развертывания учебной и научной работы, для подго-
товки высококвалифицированных кадров строителей коммунизма.
Передав ученым университета Дворец науки на Ленинских горах,
советский народ требует от них новых успехов в борьбе за первенство
в мировой науке. Нет сомнений, что многотысячный коллектив уни-
верситета отдаст все свои силы и знания решению этой высокой
и благодарной задачи.
Только в советскую эпоху величественный образ замечатель-
ного сына народа Михаила Ломоносова был очищен от той злостной
фальсификации, которой он подвергался в продолжение полутора
веков. Только в наше время самоотверженная деятельность Ломо-
носова на благо своей Родины и своего народа получила правильную
и всестороннюю оценку. Признание заслуг Ломоносова нашло выра-
жение в издании первого полного собрания его сочинений, в выходе
ряда книг, посвященных его жизни и деятельности, в присвоении
его имени ряду предприятий и научных учреждений. Только теперь
была восстановлена правда о роли Ломоносова в основании первого
русского университета. В указе Президиума Верховного Совета
СССР от 7 мая 1940 года говорилось: «В ознаменование 185-летнего
юбилея Московского Государственного Университета присвоить
университету имя его основателя М. В. ЛОМОНОСОВА». Одновре-
менно с этим за выдающиеся заслуги в области науки, культуры
и подготовки высококвалифицированных специалистов Московский
университет был награжден орденом Ленина.
У входа во Дворец науки на Ленинских горах, между зданиями
физического и химического' факультетов, воздвигнут памятник осно-
вателю университета. Великий сын великого народа как бы встречает
тех, кто трудится в основанном им двести лет назад университете,
270
и призывает их на самоотверженный труд во славу своей могучей
социалистической Родины и сгоэго народа.
Созданный Ломоносовым Московский университет имеет все
основания с гордостью повторить словаС. И. Вавилова: «Родина наша
вправе гордиться тем, что история ее новой науки началась именно
Ломоносовым. Ломоносовский стиль, характерный исключительной
широтой, простотой, глубокой материалистической основой и народ-
ностью, отобразился во всех лучших представителях отечественной
науки»1.
1 «Вопросы истории отечественной науки», изд/АН СССР, 1949, стр. 890.
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПИСЬМО М. В. ЛОМОНОСОВА
ОБ ОСНОВАНИИ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
(И. И. Шувалову, до 19 июля 1754 г. Печатается по "VIII тому
сочинений Ломоносова, М.—Л., 1948)
Полученным от Вашего превосходительства черновым доношением Пра-
вительствующему Сенату к великой моей радости я уверился, что объявленное
мне словесно предприятие подлинно в действо произвести намерились к прира-
щению наук, следовательно к истинной пользе и славе отечества. При сем слу-
чае довольно я ведаю, сколь много природное Ваше несравненное дарование
служить может, и многих книг чтение способствовать. Однако и тех совет Ва-
шему превосходительству не бесполезен будет, которые сверх того университеты
не токмо видали, но и в них несколько лет обучались, так что их учреждения',
узаконения, обряды и обыкновения в уме их ясно и живо, как на картине^
представляются. Того ради ежели Московский Университет по примеру ино-
странных учредить намеряетесь, что весьма справедливо, то желал бы я видеть
план, Вами сочиненной. Но ежели ради краткости времени, или ради других
каких причин того не удостоюсь, то, уповая на отеческую Вашего превосходи-
тельства ко мне милость и великодушие, принимаю смелость предложить моет
мнение о учреждении Московского Университета кратко вообще.
1) Главное мое основание, сообщенное Вашему прев ос ходится ьствуг
весьма помнить должно, чтобы план Университета служил во все будущие роды.
Того ради, несмотря на то, что у нас ныне нет довольства людей ученых, поло-
жить в плане профессоров и жалованных студентов довольное число. Сначала
можно пропяться теми, сколько найдутся. Со временем комплот наберется.
Остальную с порожних мест сумму полезнее употребить на собрание Универси-
тетской Библиотеки, нежели зделав ныне скудной и уской план по скудости
ученых, после как размножаться оный снова переделывать и просить о прибавке
суммы.
18* 275
2) Профессоров в полном Университете меньше двенатцати быть не может,
п трех факультетах.
В Юридическом три.
I. Профессор всей юриспруденции вообще, которой учить должен нату-
ральные и народные права, также и узаконения Римской древней и новой им-
перии.
II. Профессор юриспруденции Российской, которой кроме выше писан-
ных должен знать и преподавать внутренние государственные права.
1Ы. Профессор политики, которой должен показывать взаимные поведе-
ния, союзы и поступки государств и государей между собою, как были в про-
шедшие веки и как состоят в нынешнее время.
. В Медицинском 3 же.
I. Доктор и профессор химии.
II. Доктор и профессор натуральной истории.
III. Доктор и профессор анатомии.
В Филосовском шесть.
I. Профессор философии.
II. » физики1.
III. » оратории.
IV. » поезии’.
V. » истории1 * 3.
VI. » древностей и критики4.
3) При Университете необходимо должна быть Гимназия, без которой
Университет, как пашня без семян. О ее учреждении хотел бы я кратко здесь
вообще предложить, но времени краткость возбраняет.
Не в указ Вашему превосходительству советую не торопиться, чтобы после
не переделывать. Ежели дней полдесятка обождать можно, то я целой полной
ялан предложить могу. Непременно с глубоким высокопочитанием пребывая
Вашего превосходительства
всепокорнейший слуга
Михайло Ломоносов.
1 Против первых двух пунктов справа рукою Шувалова поставлена скобка
я приписано: «1»
1 Против пунктов III и IV справа рукою Шувалова поставлена скобка
и приписано: «1».
3 Рукою Шувалова приписано: «и геральдику».
4 Против пунктов V и VI справа рукою Шувалова поставлена скобка
ПРОЕКТ О УЧРЕЖДЕНИИ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Печатается по тексту копии, находящейся в ЦГАДА р. XVII, д. 38, лл*
10—20. Копия интересна тем, что на полях против ряда пунктов помечен»
дополнения и изменения, внесенные в проект указами Сената, ордерами
кураторов и т. д. Эти дополнения вместе с проектом регламентировали
жизнь Московского университета в 50 и 60-х гг. XVIII в. Оригинал нахо-
дится там же ф. 248, д. 2875, лл. 7—13.
Никаких существенных разночтений с текстом копии, заверенной по ли-
стам директора университета М. М. Херасковым, оригинал не имеет*
Все замечания на полях даются в примечаниях к соответствующим
пунктам проекта.
На содержание сего университета и при оном гимназии довольно десяти
тысяч рублев в год.
1. Весьма за нужно ко ободрению наук почитается, чтоб е. и. в. новоуч-
реждаемой Университет в собственную свою высочайшую протекцию принять
и одну или двух из знатнейших особ, как в других государствах обычай есть,
кураторами Университета определить соизволила, которые бы весь корпус
в своем смотрении имели и о случающихся ево нуждах докладывали е. и. в.
2. Чтоб сей корпус кроме правительствующего Сената не подчинен был
никакому иному присудственному месту и ни от кого бы иного повеления при-
нимать не был обязан.
3. Чтоб как процессоры и учители, так и прочие под Университетскою-
протекциею состоящие без ведома и позволения
Университетских кураторов и директора неповинны были ни перед каким
иным судом стать кроме Университетского1.
4. Чтоб все принадлежащие к Университету чины в собственных их до-
мах свободны были от постоев и всяких полицейских тягостей, також и от выче-
тов из жалованья и всяких других зборов1 2.
§-3>
Притом надлежит быть особому директору, которой бы по предписусмо-
ему инструкции о благосостоянии Университета старался и его доходами вра
вил, с профессорами науки в Университете и учение в гимназии учреждал, со
всеми присудственными местами по делам, касающимся до Университета, пе-
реписку имел и о всем вышевисанном кураторам представлял и их апробации
требовал3.
1 Об оном же в подтверждение указ 1757 года декабря 22 дня.
2 О невычете из жалованья в подтверждение указ сего 1764 года апреля
7-го дня.
3 На весь оной пункт инструкция от господина куратора Шувалова,
и о гимназиях регламент.
В пополнение именным е. и. в. июня 13-го числа 1763 года высочайшим
указом в канцелярию к правлению дел и к смотрению над расходом денежной
казны в помощь директору определен коллежской ассессор.
§-4.
Хотя во всяком Университете, кроме философских наук и юриспруденции,
должно такожде предлагаемы быть богословские знания однако попечение о бо-
гословии справедливо оставляются святейшему синоду.
§-5.
Профессоров в Университете будет в трех факультетах десять.
В. Юридическом.
1) Профессор всей юриспруденции, который учить должен натуральные
и народные права и узаконения Римской древней и новой империи.
2) Профессор юриспруденции Российской, который сверх вышеписанных
должен знать и обучать особливо внутренние государственные права.
3) Профессор политики, который должен показывать взаимны поведения
союзы и поступки Государств и Государей между собою, как были в прошедшие
веки и как состоят в нынешнее время.
В Медицинском. ш
1) Доктор и профессор химии—должен обучать химии физической особ-
ливо и аптекарской.
2) Доктор и профессор натуральной истории должен на лекциях показы-
вать разные роды минералов, трав и животных.
3) Доктор и профессор анатомии обучать должен и показывать практикою
строение тела человеческого на анатомическом театре и приучать студентов
в медицинской практике.
В Философском.
1) Профессор философии обучать должен логики, метафизики и нраво-
учения.
2) Профессор физики обучать должен физике, экспериментальной и тео-
ретической.
3) Профессор красноречия для обучения оратории и стихотворству.
4) Профессор истории для показания истории универсальной и россий-
ской, також древностей и геральдики1.
§-6.
Каждый профессор должен по крайней мере два часа в день, выключая
воскресные и в табели предписанные праздничные дни. так же и субботу, в уни-
верситетском доме публичной не требуя за то от слушателей особливой платы,
о своей науке лекции давать, кроме того вольно ему за умеренную плату кого
хочет приватно обучать, только чтоб оттого в публичных его лекциях никакой
остановки и препятствия не происходило.
§-7.
Всем профессорам иметь по-однажды в неделю, а имянно по субботам до
полудни при присутствии директора собирания, в которых советовать и раз-
1 О том же ордером июля 27-го и учинено по конференции.
27$
суждать о всяких распорядках и учреждениях, касающихся до наук и до лутшего
оных произвождения, и тогда каждому профессору представлять директору обо
всем, что он по своей профессии усмотрит за необходимо нужное и требующее по-
правления; в тех же общих собраниях решить все дела касающиеся до студен-
тов, и определять им штрафы, ежели кто приличится в каких продерзостях
и непорядках1.
. 5-8.
Никто из профессоров не должен по своей воле выбрать себе систему или
автора и по оной науку свою слушателям предлагать, но каждый повинен по-
следовать тому порядку и тем авторам, которые ему профессорским собранием
и от кураторов предписаны будут.
5—9
Все публичные лекции должны предлагаемы быть либо на латинском, либо
и на русском языке, смотря как по приличеству материи, так и по тому иностран-
ной ли будет профессор или природны русской.
§-10.
Всякой профессор должен курс своей науки так расположить, чтоб чрез
каждые полгода то есть от одной ваканции до другой часть оной, а чрез год весь
курс окончать мог.
§-11.
О предлагаемых в каждую половину года новых лекциях объявлять вы-
ставленным в Университетском доме листом, или каталогом лекций.
§-12.
Большим вакапциям в Университете быть два раза в году, а имянно:
зимою от 18 декабря по 6 генваря, а летом от 10 июня по 1 число июля*.
§—13.
При окончании каждого месяца выбрать день субботной, в которой про-
фессорам согласись между собою заставлять студентов приватно диспутоваться,
и задавать им для того тезисы, которые за три дни наперед прибивать к дверям
большой аудитории, дабы желающие то предприять заблаговременно приго-
товить могли. 1 2
1 О том же подтверждено ордером 1757 году февраля 27 и притом
пополнено тем чтоб в конференции быть ассессором и ректору.
2 Ордером 1761 гола апреля 16 дня пополнено, чтоб учеников кроме ва-
канции домой не отпускать. Ныне летним ваканциям для высочайшего торжества
воссшествия е. и. в. на Всероссийский престол положено быть июля от 1, ав-
густа по 1 число.
279
* Пред наступлением каждой ваканции иметь публичные диспуты, пригласи
ко оным всех любителей наук, притом одному из студентов до начатия диспутов
говорить краткую латинскую, а другому по окончании оных на русском языке
речь, выбрав к тому удобную материю.
§—15.
И дабы не оставить ничего, чтобы могло молодых людей поощрить к нау-
кам, то по однажды в году, а имянно 26-го апреля роздавать им публичные
награждения, которые состоять могут в небольшой золотой или серебреной
медале с изображением е. и. в. к наукам милосердия, которой приличную идею
по установлении вделать1.
§-16.
Таких медалей раздать каждый раз до осьми, и притом поступать следую-
щим порядком: директор, выбрав две из представленных ему от профессоров
задач, должен оные первого марта каждого года задать всем учащимся в Уни-
верситете студентам выставленным листом, и требовать чтоб желающие себе
определенного награждения подавали ему свои сочинения на латинском или
и на русском языке не позже 1 числа апреля*.
§-17.
Из оных поданных сочинений директор обще с профессорами должен
выбрать восемь достойнейших, из которых половина может быть на латинском,
а другая на русском языке и назначить им награждение.
§—18.
Потом пригласить к положенному дню всех пребывающих в Москве знат-
ных персон и охотников до наук в Университет, где в большой аудитории помя-
нутые награждении публично роздаваны быть имеют. Там один из профессоров
представя с достойными похвалами высокоматернее попечение е. и. в. о благо-
получии ее подданным вообще, и особливо неизреченные щедроты к сему Уни-
верситету и учащемуся в нем российскому юношеству, должен объявить пои-
мянно тех, которые по предложенным задачам удостоены от всего Универси-
тета награждения1 * 3.
1 Для высочайшего торжества воссшествия е. и. в. на всероссийский импе-
раторский престол оное медалми награждения переложено июня на 30 число.
Медали ж ордерами 1756 года марта 28 и апреля 18 чисел велено раздавать сту-
дентам и верхних классов из дворян ученикам золотые, а разночинцам
серебреные.
1 Оным же 28 числа марта ордером пополнено. Задач из всякого класса
выбирать по три или по четыре и лучших пред торжеством за неделю или более.
3 Тем же марта 28 числа ордером велено для бывшего в 1755 году торжества.
В день торжества прежде быть в церкви у молебного пения и приносить молитву
к творцу всия твари о здравии е. и. в., а по возвращению представлять учителям
с похвалою сочинении прилежных учеников указав их имена.
280
§—19.
После сего каждый из них должен принять от профессора свое сочинение,
прочитать оное публично, и тогда один из господ кураторов, а внебытность их
директор вручает ему медаль, с таким объявлением, что е. и. в. всемилостивей-
шая государыня жалует его сею медалиею в знак высочайшего своего удоволь-
ствия о его прилежании и добрых успехах в науках1.
§-20.
На всех медалях вырезать прежде внизу в оставленном для того месте имена
тех кому оные даны будут8.
§-21.
Которые студенты в Университете науки свои порядочно окончали, и через
свое искусство и прилежание заслужили себе порядочные награждения, а при-
том в своих поступках всегда были добропорядочны, оным давать от Универси-
тета атестаты за подписанием директора и всех профессоров; по которым ате-
статам определять желающих в гражданскую службу по приличеству их при-
роды и знания, и делать им протекцию ко ободрению протчих учащихся1 * 3.
§-22.
Каждой студент должен три года учиться в Университете, в которое время
все предлагаемые во оном науки, или по крайней мере те. которые могут ему
служить к будущим ево намерениям, способно окончать может, а прежде того
сроку никого против его воли и желания от наук не отлучать и к службе не
принуждать; сверх того не соизволено ль будет содержать студентов дватцать
человек записаных на жалованье, чтоб из них в гимназию определять в нижние
классы учителями4 *.
§—23.
Всяк, желающей в Университете вышним наукам учиться, должен явиться
у директора, который прикажет профессорам ево экзаменовать, и ежели явится
способен к слушанию профессорских лекций, то записав ево в число универ-
ситетских студентов, и показав ему порядок учения приличной его склонности
и будущему состоянию, отослать при письменном виде к тем профессорам у кого
какие лекции слушать имеет, и во ободрение позволение ль иметь шпагу, как
и в протчих местах водится.
1 По ономуж ордеру велено: после награждения читать Профессору речь
и тем окончать торжества. В вечеру представить иллюминацию.
’ Ордером 1756 года апреля 18 дня пополнено: на медалях вырезать внизу
по латыне следующее, которое студентам то московского университета, а кото-
рый ученикам, то московской гимназии. Например: латинского класса ученику
N.N. месяц и число.
8 Ордерами пополнено 1758 июля 23 и 1762 годов марта 21 чисел студентов
от Университета уволять кои обучаются на своем коште, а которые на казенном
таких не отпускать.
4 По ниже объявленному штату и ордером 1755 года октября 9 дня поло-
жено иметь и ныне состоит студентов 30 человек.
§-24.
Учащиеся в Университете студенты не должны ни в каком другом суде
ведомы быть кроме университетского; и ежели приличатся в каких либо непо-
рядочных поступках, то не касаясь до них никаким образом приводить их не-
медленно в университетской дом к директору, которой смотря по вине учинит
им надлежащей штраф или отошлет тому суду, до которого такие дела надлежит.
. §—25.
Каким образом студенты будучи в Университете и под дирекцией оного
поступать должны, о том предписать им так, как но всех протчих Университетах
нарочные законы, которые напечатать и при принятии в Университет, дав каж-
дому студенту по одному экземпляру тех законов, велеть ему под теми—ж за-
конами в университетской книге имя свое и послушное по оным исполнение свое-
ручно подписать; ежели кто после противно оным законам поступит, тот невзи-
рая ни какое лицо и ктобон ни был, по данной университетскому корпусу власти
штрафован быть имеет.
§—26. :
Понеже науки не терпят принуждения и между благороднейшими упраж-
нениями человеческими справедливо счисляются, того ради как в Университет,
так и в гимназию не принимать никаких крепостных и помещиковых людей;
однако ежели который дворянин имея у себя крепостного человека сына, в кото-
ром усмотрит особливую остроту, пожелает ево обучить свободным наукам,
опой должен наперед того молодого человека объявить вольным, и отказавшись
от всего права и власти, которую он прежде над ним имел, дать ему увольнитель-
ное письмо за своею рукою и за прописанием свидетелей; притом же повинен он
за себя и за наследников своих обязаться давать оному ученику пристойное со-
держание, доколе он при Университете счислятся, будет и до совершенного окон-
чания наук ни под каким видом его не отлучать.
’ §~27.
При допущении в Университет и в гимназию такого студента или ученика
принять от него и хранить в Университете данное ему от бывшего его господина
письменное увольнение, и когда он науки своей порядочно окопчает и от Универ-
ситета с атестатом отпущен будет для определения в службу государеву или на
вольное пропитание, тогда вручить ему паки помянутое письмо прежнего ево
господина, и дать волю, чтоб никаким образом никто ево в холопство привести
не мог. Ежели же имев волю и пользуясь одним тем будет в худых поступках,
то такого выписать вон и отдать как ево так и увольнительное письмо его по-
мещику.
§—28.
Всяк желающий в Университете слушать профессорских лекций, должен
наперед научиться языкам и первым основаниям наук. Но понеже в Москве
таких порядочно учрежденных вольных школ не находится, где бы молодые
люди к вышним наукам надлежащим образом приготовлены и способными учи-
нены быть могли; того ради е. и. в. всемилостивейше не соизволит ли указать,
чтоб при Московском Университете и пол его ведомством учредить две гимназии:
одну для дворян, а другую для разночинцов, кроме крепостных людей.
282
§-29.
В обеих гимназиях учредить по четыре школы, в каждой по три класса1.
Первая школа Российская, в ней обучать: в нижнем классе грамматики
и чистоте штиля, в среднем—стихотворства, в вышнем—оратории.
Вторая школа Латинская, в ней обучать: в нижнем классе первые основа-
ния латинского языка, вокабулы и разговоры, в среднем толковать нетрудных
латинских авторов, и обучать переводам с латинского на российской и с рос-
сийского на латинской язык, в верьхнем толковать высоких авторов, и обучать
сочинениям в прозе и в стихах.
Третья школа первых оснований наук: в нижнем классе обучать Арифме-
тике, в среднем Геометрии и Географии, в вышнем сокращению философии.
Четвертая школа знатнейших европейских языков.
В двух нижних классах обучать первые основания и разговоры с вокабу-
лами немецкого и французского языков, в двух верхних классах обучать чис-
тоте штиля помянутых языков8.
§-30.
Которые ученики учение свое порядочно окончали и при публичном экза-
мене, чинимым в конце каждого года, явились достаточными, таковых произво-
дить в Университет к слушанию профессорских лекций.
§-31.
Которые родители не похотят детей своих обучать латинскому языку и
вышним наукам, а намерены их определить в купечество, и художествам, или
в военную службу, оные должны о том наперед объявить, дабы по тому учение
их расположить было можно1 * 3 *.
§-32.
Желающие либо одному французскому либо, немецкому языку учиться,
должны тот час тем учитрлям определены быть, при чем сверьх тех языков; по
чинимому от инспектора гимназии расположению, могут они такожде учиться
арифметике, геометрии, истории и географии.
§—33.
Инспектором над гимназиею быть одному из профессоров в Университете,
которому как учители, так и учащиеся должны являть всякое почтение и послу-
1 Ордером 1757 года генваря 27 дня пополнено классы расписать и учени-
ков уровнять, чтоб в одном классе против другого не было много лишних, и тем
учителям жалобу, а ученикам неспособность отнять.
8 Ордером 1757 года генваря 27 дня пополнено чтоб ученикам довольно
разумеющим французской язык толковать интересы Европейских держав и трак-
таты. Да ордерамиж 1755 декабря 14 и 1762 декабря 5 чисел пополненож обу-
чать в гимназии италианскому языку.
3 Ордером 1759 года апреля 15 дня пополнено: греческой и латинской язык
должно совершенно знать.
283
шапие, и по его повелениям и распорядкам, чинимым с апробациею Директора,
непременно исполнять.
§-34.
В каждой половине года инспектор при присутствии протчих профессоров
должен экзаминовить каждой класс, и которые в том классе уже довольные ус-
пехи показали переводить в вышние классы, а оттуда при публичном экзамене
производить в студенты1.
§-35.
В оном публичном экзамене, который имеет быть при окончании года, при-
сутствовать директору самому с Университетскими профессорами, и которые
ученики особливо явятся прилежны и понятны, оным директор волен по своему
благоразсуждению на пятнатцать или на дватцать рублев всяких полезных книг
в награждение роздать, дабы чрез то как их самих так и протчих поощрить
к прилежнейшему продолжению их учения1 2 * * * * *.
§-36.
Всякой родитель, желающей отдать сына своего для обучения в гимна-
зию, должен его представить директору и объявя о намерении, какое имеет он
при обучении того своего сына, почему директор прикажет инспектору гимна-
зии экзаминовать оного ученика, и по его знанию определить в надлежащей
класс.
§-37.
Никакой ученик в гимназии, так и никакой студент в Университете не
должен собою отставать от учения, не уведомя о том письменно директора Уни-
верситета и инспектора гимназии, и не учиня должного благодарения тем профес-
сорам и учителям, у кого обучался. Ежели кто пропусти целой месяц, того
не учинит, и о себе знать не Даст, такого почитать яко беглого8.
§-38. .
При окончании каждого месяца должны учители в гимназии о успехах
прилежании, поступках и штрафах учащихся в их классах подавать репорты
1 Ордерами 1756 апреля 18, 1757 генваря 27 и 1759 годов ноября 15 чисел
пополнено: экзаменовать безпристрастно и наблюдать справедливость и из
класса в класс учеников, кроме ваканции после экзамена не переводить.
2 Ордером 1759 года апреля 15 дня пополнено: учеников награждать кни-
гами вышних классов, которые в учении окажутся прилежны и отменны, а ниж-
них классов кои учением будут первые.
8 Ордерами 1757 марта 20,1759 ноября 15 и 1761 годов апреля 16 чисел
пополнено: учеников кроме казенного содержания обучающихся на своем со-
держании, кои не пожелают далее продолжать свои учении, а пожелают быть
в службе, таких отпускать и давать верные атестаты о их учении и какие поступ-
ки имели по экзаменам, которые учредить в год раз или два. А об учениках же
и студентах казенного содержания о неотпуске явствует выше к 21 пункту.
284
инспектору, которой сочини из того генеральной репорт о состоянии гимназии
должен оной представить директору, а директор кураторам1.
§—39.
Для различения дворян от разночинцов учиться им в разных гимназиях,
а как уже выдут из гимназии и будут студентами у вышних наук, таким быть
вместе как дворянам и разночинцам, чтоб тем более дать поощрение к прилеж-
ному учению.
§—40.
Учителям гимназии предписано быть имеет во особливой же инструкции,
как всем вообще и каждому особливо в его должности поступать, и оную ин-
струкцию в непременном исполнении каждому подписать.
§—41.
Быть при Университете приставу, которого должность состоит в том:
1) чтоб с приданными ему сторожами содержать Университетской дом и ауди-
тории в надлежащей чистоте. 2) иметь ему роспись всем студентам и где кто жи-
тельство имеет, дабы в потребном случае каждого сыскать мог. 3) репортовать во
всякое утро директору о том, что за день перед тем в Университете происходило.
§—42.
Всем профессорам, учителям и протчим университетским служителям
иметь жительство свое в близости от университетского дому и гимназии, дабы
в прохаживании туда и назад напрасно время не теряли.
§-43.
Каким имянно чинам и служителям при Университете и гимназии быть
надлежит, и какое каждому жалование определить можно, тому приложен при
сем штат, с показанием пр отчих потребных расходов.
§-44.
Ежели е. и. в. всемилостивейшая государыня сей проект заблага принять
соизволит, то надлежащие к пополнению оного статьи и инструкции для профес-
соров и учителей и законы для студентов в Университете, и для учеников в гим-
назии немедленно сочинены быть могут.
§-45.
Со временем как Университет размножится, то несумневаюсь, что Прави-
тельствующий Сенат соблаговолит установить другие полезные учреждения,
от которых доходы казну е. в. заменить могут.
Також занужно почитается чтоб обучать греческому языку. Ориентальские
языки могут також быть учены со временем, когда будут довольны Универси-
тетские доходы и сысканы достойные к тому учители.
1 Ордером 1758 года марта 9 дня пополнено: о репортовании учителям каж-
дую неделю о не бывших в классах учениках, так же и о учителях.
255
ШТАТ НОВОУЧРЕЖДАЕМОГО В МОСКВЕ
УНИВЕРСИТЕТА
(Печатается по подлиннику, находящемуся в архиве канцелярии Сената
ЦГАДА. ф. 248, д. 2875, лл. 14—15. Внизу пометка: «Слушано июля 18 дня
1754 году». «Штат» представляет из себя первый вариант, составленный
из расчета 10 тыс. р. и приложенный к проекту, представленному Шу-
валовым в сенат.)
Один или два Куратора, определяемые по примеру других Университетов
из первейших особ, которым от Университета жалованья не бывает.
Директор может быть из присутствующих в Москве статских чинов, знаю-
щей науки, иностранные языки, которому за то сверх настоящего по его чину
жалованья определяется из Университетских доходов в год.
Рубли
Директору жалованья .......................................... 400
В Юридическом факультете:
Профессору Юриспруденции Универсальной ........................ 450
Профессору Юриспруденции Российской .......................... 450
Профессору политики............................................ 450
В Медицинском факультете:
Химии профессору ........................’............... 450
Истории натуральной профессору .........................‘ 450
Профессору Анатомии . ..........*...............*........ 450
В Философском:
Философии профессору........*....................... . , 450
Физики профессору ....................................... 450
Красноречия профессору ............................... . 450
Истории профессору ;..................................... 450
20-ти человекам студентам по 36 рублев.................... 720
Актуариус...................• . .......................... 120
3 сторожа .................................................. 40
Всего: 5780
ШТАТ ГИМНАЗИИ, КОТОРЫХ БУДУТ ДВЕ
Рубли
Инспектору гимназии в прибавку жалованья....................... 50
Должен быть ис профессоров.
Российские школы:
1) Класс учитель из студентов
2) Класс из студентов.
3) Ректор................................................. 250
286
, Латинские школы:
1) Класс учит студент
2) Класс учителю....................................... 150
3) Учит тот же ректор
Школа первых оснований в науках:
1) Арифметики и геометрии учит студент • -
2) Географии учит студент
3) Философии сокращения учитель........................ 200
• • * •
Языков:
1) Учитель немецкого «1» класса...... . ;.............. 100
2) Учитель «2» класса................................. 250
3) Учитель первого французского класса.’. ........... 100
4) Учитель французского второго класса................. 250
Школьников 40 человек по 12 рублей..................... 480
3 сторожа........ . . .................•............... 50
* —— _______——________________________
Всего: 1880
Досталные 460 рублей иметь на содержание Университетского дома на
дрова, свечи, бумагу и мелкие расходы, на награждения, книги и инструменты
употреблять штрафные деньги с волных студентов по примеру европейских
Университетов; ибо в оных знатные и богатые студенты, осужденные за пре-
ступления в тюрьму на время откупаются, за каждые сутки заплатив по три
талера; о чем должно все подробно изобразить в законах, которые студентам
предписываются и каждому при поступлении в Университет печатные за надле-
жащую цену даются; сюдаж присовокуплять и те доходы, которые должны
в казну платить новопроизведенные Докторы, Лиценциаты и Магистры за
даемые им грамоты.
ШТАТ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
И ГИМНАЗИИ
(Печатается по копии, находящейся в рукописном отделении библиотеки
им. А. М. Горького при МГУ. Подлинник погиб в 1812 году. Это второй
вариант штата, составленный из расчета 15 тыс. р.)
ШТАТ УНИВЕРСИТЕТА
Рубли
Два куратора без жало-
ванья —
Директору.................. 500
Рубли
Профессору юриспруденции
российской ................ 500
Профессору политики .... 500
257
Юридической факультет
Рубли
Профессору юриспруденции
универсальной........... 500
Проф. истории натуральной . 500
Проф. анатомии......... 500
Медицинской факультет
Рубли
Философский факультет
Профессору философии . .
Прооессору физики . . . .
Проо. красноречия........
Проф. истории............
500
500
500
500
Профессору химии........... 500
15 человек дворянам бедным,
которые прилежны, по 50 р. 750
15 разночинцам по 30 ... . 450
Актуариусу ................ 200
Трем сторожам ............ 60
30 человек студентам, которые
прилежны будут в науках по
40 рублев ................... 1200
Итого: 6910
Двум копистам по 50.......... 100
Двум секретарям для перепи-
сок быть им при кураторах по 250
ШТАТ ГИМНАЗИИ
Рубли
Инспектор, которой из оных
профессоров, в прибавок к его
жалованью ........... 100
школы
Российская школа
Рубли
Школа французского
языка
1. Учитель первого класса 120
второго класса 300
Школа немецкая
1 класса учитель । могут быть 30
2 » > из студен-
тов 50
3 Ректор ................ 300
Латинская школа
1 класса учитель приб. ... 50
2 класса учитель , 250
3 тот же ректор 300
Учитель первого класса 120
второго класса 300
50 человекам школьникам по 15.
Итого: 2680
На другую гимназию 2680
На обе гимназии 5360
На Университет 6910
12270
Школа первых основа-
ний математики
1 учитель арифметики и гео-
метрии 60
2 учитель географии 50
Оба могут быть из студентов
3 сокращение философии
Остальные 2730 из пожалованной
15000 рублев останутся на содер-
жание дома, на награждения, на
нужные прибавки и когда по необхо-
димости и жалованье.
У*
288
РАСПИСАНИЕ ЖАЛОВАНЬЯ НА ГИМНАЗИИ
(Печатается по тексту копии, находящейся в рукописном отделении
библиотеки им. А. М. Горького, подчеркнутое курсивом внесено в рас-
писание И. И. Шуваловым.)
ГИМНАЗИЯ ДВОРЯН
Рубли
Школа Латинская
Рубли
Французская школа
1. Класса учитель из сту-
дентов ................... 60
2. Класса учитель Барсов . . 250
3. Класса ректор. Теперь за
ректора быть Поповскому 300
Российская школа
1. Класса учитель......... 30
2. Класса учитель......... 50
1. Класса учитель Ланж . . 150
2. Класс Ла бом ему так же
учить сокращение истории
и географии ........ 300
Немецкая школа
По российской школе 1-й и 2-й
классов учители могут быть
из студентов.
3. Для красноречия и чисто-
ты оной же Поповской
Первых основ
математики школа
1. Учитель из студентов ариф-
метики и геометрии, или
взять из инженерного кор-
1. Класса учитель........... 120
2. Класса Михельсон ему ж
учить рисовать........... 300
Школьникам верхних классов
по 25 рублей —
Школьникам нижних классов
по 18 рублев —
Которых в обоих классах дво-
рян быть записных на жало-
ванье 50. Кладется приме-
ром половина вышним и по-
ловина нижним........... 1075
пуса ..................... 60
2. Сокращение философии . . 250
Итого на дворянскую •
Гимназию 2945
ГИМНАЗИЯ
Рубли
Школа Латинская
1. Класса учитель из сту-
дентов 60
2. Класса учитель Яремской 250
3. Класса учитель Поповской —
Российская школа
РАЗНОЧИНЦОВ
Рубли
3. Для красноречия и чисто-
ты оной owe Поповской
1. Класса учитель............. 30
2. Класса учитель ...... 50
Первых оснований
математики школа
1. Учитель из студентов
арифметики и геометрии
или взять из инженерного
корпуса .............. 60
19 М. Т. Белявский
Рублй
Рубли
2. Сокращение философии
приказать Поповскому
Французская школа
1. Класса учитель...... 150
2. Класса де Буле...... 300
Немецкая школа
1. Класса учитель...... 120
2. Класса Литхену ..... 300
Школьникам верхнего класса
по 15 рублев
Школьникам нижнего класса
по 10 рублев; примером по-
лагается 625
Итого на разночинскую
Гимназию................. 1945
Всего на обе Гимназии .... 9048
ИНСТРУКЦИЯ, ПРИСЛАННАЯ ОТ И. И. ШУВАЛОВА
ДИРЕКТОРУ УНИВЕРСИТЕТА А. М. АРГАМАКОВУ
(Печатается по тексту копии, находящейся в ЦГАДА, р. XVII, д. 38, лл.
22—27. Подлинник погиб в университетском архиве в 1812 году. «Инструк-
ция», как явствует из ее текста, была составлена и прислана Аргамакову
в конце апреля—начале мая 1755 года. Она рассматривалась как документ,
регламентирующий жизни Университета наравне с проектом.)
Высокоблагородному господину
Московского Университета директору
инструкция
Я надеюсь, что нынешнее время вы с божиею помощию, в учрежденном
милостию е. и. в. всемилостивейшей государыни Университете, начало гимна-
зиев основать изволили, расписав время разных классов, часы учителям, рас-
пределя разные покои, лутчие для дворянства по приличеству их, и другие для
разночинцов, оставив пристойную комнату для аудитории, несколько покоев
для директорской, для библиотеки, внизу для кладовых к сохранепшо казны
и для протчего по изобретению вашему.
На первой случай имею честь послать к вам сию инструкцию, которую
сколько первая нужда в поведении и краткость времени зделать дозволили:
наблюдать извольте до получения вам регламента гимназии, которой не прежде
как по основании и по обстоятельствам происхождения учений зделан быть
должен, ибо многие после обстоятельства окажутся в таком новом здесь учре-
ждении, которых теперь увидеть и предостеречь нельзя.
1. Вам известно, что не могли за скоростию набрать довольное число
в гимназии обе учителей; того ради, докуда не будут все сысканы, изволите
учредить, чтоб принятые учители в обеих классах учение производили без
остановки учащимся.
2. В гимназии учеников извольте принимать: в первую дворянскую ни-
кого кроме дворян не записывать, в другую разночинцов кроме положенных
крепостных людей. Разве когда какой господин захочет дать ему волю и отка-
290
заться от всякой над ним власти, как яснее о том в поданном мною в Правитель-
ствующий Сенат проекте изображено.
3. Иностранных принимать учиться на своем коште, а в записных учени-
ках на жалованье е. и. в. дозволяется быть во всякой гимназии по пятой доли,
и то тем, которых отцы вечными подданными Российскими быть обязались.
4. В дворянской школе содержать пятьдесят человек на жалованье е. и. в.,
в разночинской школе содержать пятьдесят, смотреть из дворян, за кем меньше
пятидесяти душ, так же и в разночинцах смотреть, кои недостаточны, и то смот-
реть, чтоб были люди годные, для того смотреть способность и склонность уче-
ников и не прежде по приеме их в гимназию трех месяцев жалованья не опре-
делять.
5. Всяк, кто желает детей своих или порученных себе под опеку отдать
для обучения, должен оных представить в университетской директории при до-
ношении, в котором объявить ученика, его звание, лета и чему он прежде учился.
6. Для сего Инспектору гимназии, или ныне кто за инспектора определен
будет, иметь должно четыре списка для представления в директорию. 1)0 дво-
рянских детях на жалованье. 2) О таковых же без жалованья. 3) О разночинцах
на жалованье. 4) О таковых же учащихся на своем коште, с показанием их
имян, познаниев, в котором году, месяце и числе приняты в гимназии.
7. Которые ученики будут учиться на своем коште, таких по объявлению
их родителей, или по собственной иных склонности приказать обучать тому, чему
они при записывании себя в гцмназию объявят желательными.
8. Которые школьники будут обучаться на казенном коште, о таковых
поведениях прилежнейшее иметь попечение, в разсуждении их бедного состоя-
ния; которые по большей части домов, родителей в Москве не имеют, или имевши
содержать не в состоянии. Таким отвести сколько можно тут оставших покоев,
уважая и то, чтоб жалованья е. и. в. в большой успех производилось, ибо бу-
дучи поступки их почти всегда видимы и способность близости к учению, наи-
большей путь к желаемому предприятию открывают. Которые же и на своем
коште обучаться будут и о таковых наблюдать порядочного и доброго их пове-
дения, чтобы они тем все соответствовать могли высочайшему е. и. в. милосер-
дию, что на монаршем иждивении все способы имеют обучаться, к чему склон-
ность и долг разумных людей требует, а иные и на содержание квартирою,
книгами и жалованьем снабдены.
9. Определенные на жалованье школьники не имеющие отцов, матерей
и ближних надежных опекунов, не должны получать себе жалованье в руки,
чтоб оное не даром издержано было, а приказать вам им на оные деньги поку-
пать, в чем им нужда требовать будет; в таком случае можно и по состоянию
человека то распределять.
10. При обучении учеников надобно наблюдать, чтоб разными понятиями
не отягощать и не приводить их память в замешательство, а всякова по склон-
ности во всякой науке стараться прилежно обучать, разве кто особливое понятие
и склонность ко многим разным учениям окажет.
11. Определенных на жалованье школьников крайне стараться, чтоб их
прилежно обучать латинскому языку, оставя протчие языки, чтоб можно было
чрез непродолжительное время зделать их способными к слушанию профес-
сорских лекций, и начинать с божиею помощию Университет, которой един-
ственно за неимением знающих латинской язык ныне начаться не может.
12. Полное число учеников на жалованье при первом случае не набирать,
а оставить во всякой гимназии ваканциев по пятнадцати для тех, которые
впредь явиться достойные могут.
13. Тако ж и других на своем коште учеников приохочивать только не
неволя к латинскому языку, как к необходимому основанию к происхождению
в науки.
19* 291
14. Из разночинской гимназии прикажите отобрать из бедных, но способ-
ных людей, приказать их обучать геометрии и французскому или немецкому
языку, гистории, митологии, человек хотя семь, чтоб можно отдать их здесь
учиться художествам и зделать начало, чтоб и в Москве с божиею номощию
современем завести было можно.
15. При записке брать со всякова ученика но три рубли. Оную сумму
употреблять на мелкие Университетские расходы. У определенных на жа-
лованье на первой год ту сумму удерживать, естьли же такие бедные будут,
таких записывать и даром.
16. На каждый год быть двум произведениям из нижних классов в вышние,
а из вышних в студенты. Первому быть в апреле, а другому в сентябре, для
чего делать прежде произведения в классах строгие экзамены пред назначенным
к тому временем. Экзамены должны быть в присудствии директора, инспектора,
ректора и при учителях.
17. Не переводить из одного класса в другой, ежели кто не выучил всего
того, что в оном классе положено учиться.
18. Надлежит стараться, чтоб переводы с иностранных на российской
язык понравляемы были российскими теперь учителями; в верхнем латинском
классе учредить на то им в некоторые дни несколько времени, чтоб знающие
довольно иностранные языки знали свой совершенно и о том старались.
19. Выбрать один способ или порядок, чтоб учитель во всяком классе
учение производил и не переменял бы систему учения по своей воле, и для того
взять в пример лучших гимназий в том учреждения.
20. Прилежно учащимся должны быть к их ободрению награждении в клас-
сах повышением места, в репортах писать имяна о прилежных, о их успехах,
публичные опять могут быть в подарках их книгами математическими к нужде
учения инструментами по обстоятельству, что которому надобно.
21. За непристойные поступки понижать местом, сажать за особливой
стол и другими многими способами к стыду учеников, учителям известные по
примеру других школ; которых же поступки очень худы будут, о таких докла-
дывать учителям директору, которых он прикажет сажать на несколько
в тюрьму, не отпускать домой из классов, а иных за великие продерзости выпи-
сывать вон из списка гимназии, описываяся ко мне; малолетних штрафовать
умеренными иногда побоями, тольк б то учители без воли директора делать не
смели. Сие разумеется о благородных, в разночинской же можно то иное пере-
менить по рассмотрению господина директора; как одних, так и других доста-
точных можно штрафовать деньгами за всякой день, сколько в тюрьме быть
осуждены, и те деньги употреблять бедным прилежным на бумагу и на прочее.
Оное предается в вашу волю.
22. В дворянской и разночинской гимназии смотреть, чтоб каждой при-
стойно одет был. Не дозволять ходить в классы в нагольных шубах, в серых
кафтанах, в лаптях и тому подобных подлых одеяниях.
23. Смотреть, чтоб учители должность свои порядочно исправляли, учили
бы всех со всякою прилежностью, не делав никому для какого интересу преиму-
щества. В предписанные часы быть неотменно в классах, которые им от вас на-
значены будут.
24. Приказать себе подавать через месяц или менее репорты о успехах
и о состоянии учеников, которых мне содержание сообщить изволите.
25. Всякую почту о состоянии гимназиев меня уведомлять изволите,
а чрез недели две обстоятельнее о происхождении в них також репорты присы-
лать изволите.
26. Для приему и росходу денежного иметь две шнурованные книги за
печатью Университета и за рукою вашею, и находящегося при вас офицера.
Роздачу деньгам по вашему приказанию письменному производить.
292
27. Выбрать внизу пристойную крепкую полату для кладовой деньгам.
Приказать зделать крепкие железные двери и окошки, приставить у дверей
часовова, всякой день унтер-офицеру осматривать замок и печать, что и при
смене капралу делать должно. Оное пишу, более отдан на вашу волю, только
чтоб все предостережено было.
28. Стараться, чтоб семинаристов скорее получить, отобрав от их учителей
происхождение их в науках, и стараться их прилежно учить, чтоб по необхо-
димости ими Университет начать было можно.
29. Из семинарии школьников, естьли достойные присланы будут опреде-
лить на жалованье, чтоб тем лутше они и прилежнее были.
30. Естьли изволите усмотреть из моей инструкции, что по обстоятель-
ствам отменить должно или, что прибавить, по разсуждеппю вашему, о том прошу
ко мне отписать.
ж
РЕГЛАМЕНТ МОСКОВСКОЙ ГИМНАЗИИ
(Печатается по тексту копии, находящейся в ЦГАДА, р. XVII, д. 38, лл.
28—42. Подлинник погиб в 1812 г.)
4 4
В апробованном от е. и. в. проекте о учреждении в Москве Университета
положено быть под ведомством того Университета двум гимназиям: одной для
дворянства, а другой для разночинцов всякого звания кроме крепостных людей
и крестьян.
Намерение при заведении сих Гимназий состоит в том, чтоб Российское юно-
шество обучить первым основаниям наук, и таким образом приготовить оное
к слушанию профессорских лекций в Университете, притом же тем родителям,
которые не намерены детей своих определить к наукам, подается способ к обу-
чению их иностранным языкам или одной какой нибудь науке, от которой им
в будущем состоянии их жития некоторая польза быть может.
В таком рассуждении каждая гимназия разделена на четыре школы,
а именно: 1. на общую Российскую. 2. на Латинскую. 3. на Немецкую. 4. на
Французскую.
О порядке учения
§ В российскую школу принимать тех, которые достигли до такого воз-
раста, что могут начать учиться читать и писать. В сей школе быть одному
учителю и при нем еще помощнику, которые оба, раздели между собою труды,
должны обучать учеников по руски и по латыне читать и писать и показывать
им первые основания руской грамматики.
§ Которые ученики в сей школе обучались руской грамоте и по латыне
читать и писать, а родители их или родственники при записке оных в гимназии
прошением объявили, что желают обучить их латинскому языку и другим школь-
ным наукам, тех переводить немедленно в нижней латинской класс, а которые
похотят одному только иностранному языку обучиться, тех потом же определять
в немецкую или французскую школу.
§ Латинская школа разделяетца на три класса, а именно, на нижней,
средней и вышней класс.
293
§ В нижнем классе толковать ученикам первые основания латинского
языка, а именно: склонения, сопряжения, правила синтаксимы, вокабулы
и школьные разговоры и притом задавать им легкие переводы с латинского на
руской и с руского на латинской язык, сверьх того показывать им во опреде-
ленные часы арифметику в целых числах и правила российского правописания,
а притом могут они далее обучатца хорошему письму как по руски, так и по
латыне. Когда число учеников в сем классе столь умножится, что одному учителю
со всеми управитца будет невозможно, тогда определить к нему помощником
одного из университетских студентов.
§ Которые ученики в нижнем латинском классе учение свое порядочно
окончали, тех переводить в средней класс, в котором толковать легкого автора
классического и окончать правила синтаксимы, показывать просодию латин-
скую, а между тем прилежно продолжать переводы, притом же показывать им
первые основания греческого языка и российский штиль, також географию, ариф-
метику в ломаных числах и геометрию, а которые сверьх того пожелают и фран-
цузскому или немецкому языку учиться, тем для такого учения определяются
особливые часы.
§ Кто в среднем латинском классе до того дошол, что без знатных грам-
матических погрешностей с рускова языка на латинской и с латинскова на рус-
кой переводить может, того произвести в верхней класс, где обучать следующим
наукам, а именно: толковать трудных авторов латинских и стихотворцев,
и продолжая по прежнему переводы, арифметику, геометрию и греческой язык,
показывать сокращенно реторику, логику и метафизику, также и историю
универсальную, генеалогию, и правила российского стихотворства.
§ Для яснейшего показания предписанного здесь порядка в учении при-
лагаются следующие таблицы:
Общая Российская школа
5 7—11 2—4
Понедельник1 По руски и по латыне читать и первые осно- вания руской грам- матики По руски и по латы- пе писать
Вторник тож тож
Среда тож тож
Четверг тож тож
Пятница тож тож
Суббота тож Свобода
1 Дни недели обозначены в расписании условными знаками.
Латинской школы нижней класс
7—11 2-4 4-6
Понедель- ник Склонения, сопряже- ния, правила синтак- спмы и Целляриевы вокабулы Школьные раз- говоры и лег- кие переводы Правила правописании и писать по руски и по латыне
Вторник тож тож тож
Среда Арифметика в целых числах Катехизис Свобода
Четверг Склонения, сопряже- ния, правила синтак- симы и Цплляриевы вокабулы тож Правила правописания и писать по руски и по латыне
Пятница тож тож тож
Суббота Арифметика • Свобода
Латинской школы средней класс
7—11 2-4 4-6
Понедель- ник Правописание легкого автора классического и продолжение пра- вил синтаксических • Переводы с латинского на руское и с рус кого на латинское Французской или немец- кой язык
Вторник Тож и притом прозодия латинская Первые основания гре- ческого языка Штиль рос- сийской
205
Продолжение
7—11 2—4 4—6
Среда География Арифметика от 7—9 и геометрия от 9—11 Катехизис Свобода
Четверг Толкование легкого автора классическо- го и продолжение правил синтаксиче- ских Первые основания гре- ческого языка Французской или немец- кой язык
Пятница Тож и притом прозо- дия латинская Переводы с руского на латинское и с латин- ского па руское Штиль Рос- сийской
Суббота География Арифметика от 7—9 и геометрия от 9—11 Свобода
Латинской школы вышней класс
7—11. 2—4
Понедель- ник Стихотворец латинской и митология Логика и метафизика сокращенно Французской или немец- кой язык
Вторник Автор классической и реторика Греческой язык Правила рос- сийского сти- хосложения
Среда История Арифмети- универсаль- ка и гео- пая метрия от 7—9 от 9—11 Катех изис Свобода
296
Продолжение
7—11 2—4 4-6
Четверг Стихотворец латинской и митология Греческой язык Французской или немец- кой язык
Пятница Автор классической и реторика Логика и метафизика сокращенно Правила рос- сийского сти- хосложения
Суббота История Арифмети- универсаль- ка и гео- ная от метрия от 7—9 9—Ц Свобода
§ Но дабы желающие одним только языкам, а именно немецкому или
французскому обучиться равномерно имели все потребные к тому способы,
того ради, как уже выше упомянуто, учреждены две особливые школы, а именно*
одна немецкая, а другая французская и обе на равном основании.
§ Каждая из сих школ разделяется на дна класса, а именно—на верх
ней и на нижней и в каждом классе быть особливому учителю.
§ В нижних классах обучать читать и писать и притом показывать первые
грамматические основания тех языков, а именно: склонения, сопряжения и пра-
вила синтаксимы, притом заставливать учеников вокабулы и разговоры наизусть
твердить и делать легкие переводы.
§ В вышних классах толковать авторов п задавать ученикам труднейшие
переводы с одного языка на другой, а притом упражняться им в штиле и в со-
чинении всяких писем.
§ Сверьх того показывать учащимся в обоих оных школах ученикам, как и в
Латинской школе—арифметику, геометрию, географию, историю и правила рос-
сийского штиля и стихотворства. А каким образом сие учение расположено быть
имеет, оное явствует из нижеследующих таблиц:
Нижней класс немецкой
7—11 2—4 4—6
Понедель- ник Читать и писать по немецки и первые • основания граммати- ки немецкой Правила российского правописания и пи- сать по руски Сокращенная история
20 М. Т. Белявский
297
II ро д о л ж е н и е
1 7—11 2—4 4—6
Вторпик тож Арифметика в целых числах Сокращенная география
Среда Школьные разговоры, вокабулы и легкие переводы Катехизис российской Свобода
Четверг Читать и писать по не- мецки и первые осно- вания грамматики немецкой 11 ра вила российс кого правописания и пи- сать по руски Сокращенная история
Пятница тож А рифмети ка в цел ы х числах Сокращенная география
Суббота Школьные разговоры, вокабулы и легкие переводы Свобода
Ипжней класс французской
7—11 2—4 4 -6
Понедель- ник Читать и писать по французски и первые основания граммати- ки французской 11ра вила российского правописания и пи- сать по руски Сокращенная история
13 горни к тож Арифметика в целых числах Сок раженная география
Среда Школьные разговоры, вокабулы п легкие переводы Катехизис российской Свобода
Четверг Читать и писать по французски и первые основания граммати- ки французской Правила российского правописания и пи- сать по руски Сокращенная ис горня
298
Продолжение
7—11 2—4 4-6
Пятница тож Арифметика в целых числах Сокращенная география
Суббота Школьные разговоры, вокабулы и легкие переводы Свобода *
Вышней класс немецкой
7—11 2-4 4-6
Понедель- ник Толкование немецкого автора и переводы с немецкого на рус- кое Универсальная история и генеология Писать по не- мецки и по латыне
Вторник Тож и переводы с рус- кого на немецкое Пространнейшая гео- графия и употребле- ние глобуса Арифметика и геометри:!
Среда Штиль российской и сочинение на руском языке писем Универсальная история и генеология Свобода
Четверг Толкование немецкого автора и переводы с немецкого на рус- кое Пространнейшая гео- графия и употребле- ние глобуса Писать по не- мецки и по латыне
Пятница Тож и переводы с рус- кого на немецкое Катехизис российской Арифметика и геометрия
Суббота Штиль российской и со- чинение на руском языке писем Свобода
20* №
§ Сверх вышеписапных наук во всех классах гимназии толковать учени-
кам катехизис православного греческого исповедания, к чему определить из
священников или диаконов человека благоразумного и ученого.
§ Предписанное здесь расположение наук, часов наблюдать завсегда, вы-
ключая, что в зимние четыре месяца, а именное ноября по окончание февраля,
начинать учение по утру в девятом и оканчивать в двенадцатом, а по полудни
начинать во втором и оканчивать в шестом часу.
• § Пред, начатием учения читать в каждом классе особливо молитву тем
языком которому обучаются в том классе; при том же во всех вышних классах
как в латинском, так и в немецком и французском, ученики не должны говорить
иным языком кроме того, которому они учатся в тех классах.
§ Праздники в гимназии наблюдать теже самые, которые показаны в кален-
даре, сверьх того дается еще свобода от учения в каникулы, которые можно
иногда начать и прежде, смотря по тому как инспектор гимназии для жаров за
благо рассудит и о том директору Университета представит, однако во время
тех каникул по нескольку дней в неделе учение продолжать до полудни.
О записке учеников
§ Кто желает в гимназии обучаться, должен о том подать прошение дирек-
тору Университета, которой имеет его отослать при письменном виде Инспек-
тору, а Инспектор экзаменовав того ученика определяет его в ту школу и в тот
класс, где он быть способен. При том спрашивать у родителей или у родствен-
ников наукам ли тот ученик должен обучаться или только языкам; и буде
родители в состоянии содержать своих детей при пауках, то уговаривать их
чтоб не окончав учения не отлучали их от гимназии дабы оне будучи произве-
дены в студенты могли продолжать пауки в Университете, и таким образом
к службе отечества тем вящще учинить себя способными. Сверьх того наведыват-
па Инспектору о каждом ученике: где, кто родился и какого чипу отец его. Все
сие вносить в имянной список гимназии, по следующей форме:
Год Месяц и день Имя Отец Класс Родился
1755 Генварь 20 Иван Андреев сын Купец в Москве Нижней латин- ской, имеет пау- кам обучаться 1744 года в Мо- скве, или от роду ему 10 лет
Притом оставить несколько места дабы со временем приписать было можно каким
образом такой ученик от гимназии отошол.
§ Такую же роспись иметь каждому учителю о учащихся в его классе
учениках и когда из одного класса переведен будет ученик в другой вышней
класс, то оное означивать при его имени, а другому учителю к кому тот приведен
будет записывать его у себя с такими же обстоятельствами.
О должности Инспектора, Ректора и учителей
§ Инспектор гимназии определяется один из Университетских профессоров,
которой должен наблюдать в гимназии доброй порядок, стараться всяким образом
о приращении оного, располагать учение и часы для каждого учителя, назна-
чивать употребляемые в каждом классе книги, надсматривать над поступками
учителей, и чтоб каждой отправлял должность свою со всяким усердием
не прогуливая ни одного дня и часа под опасением положенного за то штрафа,
при том имеет он почасту ходить во все классы гимназии и смотреть таким ли
порядком учение происходит как предписано в регламенте, и ежели за которым
учителем усмотрено какое нерачение такого увещевать к прилежнейшему от-
правлению его должности, а буде по тем его увещеваниям не исправится, или
преслушен явится, то представлять Университетскому Директору, так как
и о протчих нуждах или недостатках гимназии.
§ Определенные при гимназии Ректор и протчие учители должны Инспек-
тору оказывать надлежащее почтение и послушание, а притом не лицемерным
благочестием, христианскими добродетелями и благопристойными поступками
представлять учащемуся юношеству добрые примеры, и всемерно остерегаться,
дабы не подать оному какого соблазна.
§ В конце каждой половины года быть в гимназии публичному экзамену,
при оном присутствовать Университетскому директору со всеми профессорами,
и которые из учеников верхнего латинского класса явятся способны к слуша-
нию профессорских лекций, тех выпускать студентами в Университет, а других,
кои в учении оказали себя прилежными и в поступках добропорядочными,
чинить награждения книгами.
§ Которые из гимназии выпущены будут в студенты, должны сочиненною
на латинском языке речью принесть учителям своим надлежащее благода-
рение, а потом с данными им от инспектора аттестатами явиться у Директора
Университетского, для определения к слушанию профессорских лекции в Уни-
верситете.
§ Чрез каждые 3 месяца Инспектор должен приватно экзаминовать
учеников во всех классах гимназии, и которые при тех гимназиях явятся
достойны, тех переводить в вышние классы, а о которых от учителей будут худые
аттестаты тех увещевать к прилежнейшему учению, и притом записывать все,
что как в рассуждении учителей, так и учащихся, требовать будет попра-
вления.
§ При оном же приватном экзамене Инспектор должен во всех верхних
классах обще с учителями тех классов определять каждому ученику смотря по
его прилежанию к добрым поступкам перед другим иметь первенство и пред-
седания, и по у чиненому о том расписанию сидеть им тем порядком до предбу-
дущего экзамена.
§ Как ректор, так и протчие учители должны сверх учения в классах уче-
никам своим задавать на дом уроки или элаборации, и на крепко смотреть, чтоб
оне как заданные им уроки твердили, так и элаборации делали со всяким при-
лежанием, чего ради всем тем ученикам, которые с одного языка на другой пе-
реводят, каждого понедельника в начале учения задавать тему, смотря по спо-
собности каждого, которую оне изготовя на дому и написав чистым письмом
в особливую книгу, должны При окончании недели, а именно в каждую суб-
боту подать учителю для исправления. Для протчих элаборации, которые де-
лаются в классах иметь ученикам такожде особливую книгу. Обе сии книги
должны при каждом приватном экзамине показываны быть Инспектору, а для
лучшего порядка учителям приписывать при всех письменных элаборациях год,
месяц и число; притом же наблюдать, чтоб во всех таких переводах сколько
возможно предлагаемая была ученикам какая-нибудь соединенная между собой
материя из истории или нравоучения.
§ Каждой учитель гимназии доколе учит в своем классе должен содержать
классной журнал, в которой каждого дня записывать тех учеников, которые
или вовсе не бывали или поздно пришли, кто в ученьи прилежен или ленив,
за кем усмотрены какие худые поступки, кто за какую вину штрафован, и ка-
ким образом, что кроме того в классе происходило.
301
§ Из оного журнала каждый учитель тем способнее сочинить может ме-
сячной свой репорт, которой не упуская времени в первый день каждого месяца
подавать инспектору, а именно Ректор собирает репорты от руской школы
и от нижних латинских классов, и приложа свой собственной репорт с припи-
санием нужных в гимназии исправлений и с показанием имян как тех учеников
которые вновь вступили, так и других, которые простившись надлежащим
порядком или не простясь отстали, отсылает оные к инспектору, а протчих
классов главные учители взяв от нижних учителей потребные ведомости, рав-
номерно месячные свои репорты или сами подают или чрез сторожа гимназии
посылают к инспектору.
§ Сии месячные репорты писать на подобие табели таким образом, чтоб
в первой грани написаны были имяна учеников, в другой пауки, которой они
учатся, в третьей успехи каждого вообче или в какой-нибудь науке особливо,
в четвертой поступки, в пятой какой кому учинен штраф и за что, в шестой
дни нехождения в классы, чему прилагается следующая форма:
Имена уче- ников Латин- ский Геогра- фии История Успехи Поступ- ки Штрафы Дни нехож- дения
V.V Начал сопря- жения Дошел до ланд- карты о Ита- лии До Це- заря Карла пятого Добрые, а особливо в геогра- фин Добрые Выговор за ле- ность 6 и 9 чисел
§ Из оных репортов, по которым через каждой месяц видно будет состоя-
ние и приращение гимназии, надлежит инспектору сочинить генеральной ре-
порт для подачи директору Университета, и притом представить случившиеся
по гимназии нужды, повторяя и то, о чем по прежде писанным репортам резо-
люции еще не учинено.
§ Как Ректор, так и протчие учители должны прилежно наблюдать поло-
женные для учения часы, и ниже поздно оное начинать, ниже прежде времени
оканчивать, також во время самого учения пи одной минуты без дела пе пропу-
скать. Кто противно сему поступит, тот по силе Генерального Регламента вычетом
из жалованья непременно штрафован быть имеет.
§ Еще меньше того не должен никто прогуливать целую лекцию и весь
класс, оставлять без дела; буде же кто для крайней своей нужды принужден
отлучиться целое утро, или после полудни, то должен он просить одного из
своих товарищей, чтоб вместо ево посмотрел за ево классом, и в тоже время ре-
портовать о том инспектору.
§ Равномерно никто из учителей не может собою уволить целый класс
ни на полчаса, а хотя б в классе случился только один ученик, то однако должен
он положенные часы препроводить с ним и его обучать.
§ Когда кто из учителей нечаянно занеможет, то повинен он немедленно
уведомить о том инспектора, а инспектору не упуская времени принять потреб-
ные меры, дабы класс между тем празден пе остался.
§ Как ректору, так и никому из учителей гимназии не вступать в другое
дело, которое его должности вовсе отвратить или в порядочном отправлении
302
юной препятствовать может, разве в то время определен будет другой для от-
правления его должности.
§ И как не все ученики равную остроту и способность к учению имеют, то
и требовать не можно чтоб оне каждой науке в равном совершенстве научились;
чего ради учителям прилежно примечать склонность каждого ученика, и сколько
без ущербу самых нужнейших знаний чинить возможно не делать им в том из-
лишнего принуждения.
§ Которой учитель за учеником другого учителя усмотрит какую продерзость
или об ней услышит, оной повинен уведомить о том учителя того ученика. Впрот-
чим каждой учитель должен перед учениками охранять честь своих товарищей,
а хотя бы кто и учинил какую слабость, то оную по возможности от них закрывать.
§ И понеже при гимназии неотменно надлежит определить штрафы, того
ради градусы оным полагаются следующие: первой или самой легкой штраф
имеет состоять в словесном увещевании или выговоре, которого, ежели учинен
будет за учение не вносить в месячные репорта, а за продерзости непременно
писать в тех репортах, второй градус штрафа особливо за леность в учении имеет
быть тот, чтоб на такого ленивого ученика вздеть изображенного на дощечке
осла, или бить его дубовой линейкой по ладоне, причем число ударов остав-
ляется на рассуждение учителево, только чтоб он по какому пристрастию не при-
ступил в том надлежащей меры, и чтоб после не было о том жалоб от родителей.
Сие же наказание не должны учителя поручать другим ученикам, но сами чи-
нить, а употреблять оное во всех нижних классах гимназии. Третий градус
наказания ученикам за леность имеет быть тот, что они заданной им урок стоя
на коленях в особом месте выучивать должны. Четвертой градус наказания,
а именно за великие продерзости и упрямство и ослушание должен состоять
в том, чтоб положа ученика через лапку бить его по штанам линейкою, а подлых
сечь розгами. Сие наказание чинить чрез сторожа гимназии, которому учитель
должен предписать число ударов, однако в верхних классах сих штрафов не
употреблять. Пятой градус наказания во всех классах гимназии имеет быть
следующей: ежели прежде писанными штрафами не исправится ученик то по
приказанию инспектора запереть его на несколько дней в тюрьму и притом чрез
сторожа гимназии послать к родителям или сродникам того ученика записку
за рукою инспектора и учителя с объявлением худых того ученика поступков,
и требовать, дабы они сами старались его исправить, когда же и то не поможет,
то шестой и последней градус наказания имеет быть тот, чтоб по определению
университетского директора такого непотребного ученика выключить и при всех
протчих учениках чрез сторожа выбить из гимназии.
§ При всех вышеписанных штрафах накрепко запрещается ректору и учи-
телям гимназии, чтоб учеников скверными словами не бранили и по голове,
в грудь и по спине рукою или каким нибудь инструментом не били, но во всех
штрафах наблюдали прежде писанный порядок, воздерживая себя сколько воз-
можно от излишней строгости и от всех пристрастий.
§ Ежели случится, что ректор или кто-нибудь из учителей за нечаянным
препятствием в класс не придет, то всегда тому учителю кто в ближнем классе
учит, иметь смотрение над оным праздным классом, и наблюдать, чтоб ученики
себя смирно вели, и не заводя шуму или крику читали в своих книгах и задан-
ные им уроки твердили.
О должностях учащихся в гимназии учеников
§ Во первых должен каждой ученик в гимназии, имея всегда пред глазами
страх божий, стараться привыкать к добродетели, и не только от всяких по-
роков остерегаться, но и крайне убегать от таких людей, которыми добрые его
правы повреждены быть могут.
303
§ В учении должен он оказывать себя прилежным, внимательным и рев-
ностным и от праздности, гуляния и всяких продерзостей как в школе, так и вне
оной всячески воздерживаться.
§ Когда для законных препятствий ученику в гимназию быть невозможно,
то должен он наперед у учителя своего просить дозволения. Буде же отлучиться
не имев случая просить позволение, то повинен принести учителю от своих ро-
дителей или кто вместо их будет письменной вид, а ежели не принесет, то такого
ученика штрафовать.
§ Которые ученики больше месяца отлучатся от гимназии не дав о себе
знать учителям своим, тех инспектор до нового об них от директора приказа-
ния выключить может из гимназии.
§ Которые без ведома родителей или обманывая их и своих учителей бегать
будут из классов, тех наказывать со всякою строгостью.
§ Как скоро ученик придет в класс, то должен он быть на своем месте и не
резвиться в небытность учителя.
§ Учебные свои книги, бумагу, перья и чернила должен он всегда иметь
при себе и держать во всякой чистоте.
§ Предписанные для учения книги надлежит каждому ученику доставать
себе как скоро оне ему надобны будут.
§ У кого объявятся непозволенные и непотребные книги, письма и ри-
сунки, тех штрафовать и отбирать у них такие соблазнительные вещи.
§ Во время учения не должен никто с другим разговаривать, и ежели учи-
тель у кого что спросит, то должен оп ему внятно и учтиво отвечать, а протчие
должны молчать.
§ Кто чего не выразумел, тот пристойным образом может о том спросить
учителя.
§ Когда учение кончилось, то все должны добрым порядком итти домой
и твердить то чему каждой учился в классах, или изготовить заданную ему
элаборацию.
§ Драки, толкания, бросание друг в друга, брани п пересмехания между
собою или с посторонними, как в школе, так и вне оной запрещаются под жесто-
ким штрафом.
§ Никто не должен пересмехать другова, какими-нибудь его пороками,
а особливо природными недостатками, ниже знатной презирать того, кто
меньше его.
§ Не должен никто другова деньгами ссужать или дарить, а еще того
меньше без ведома родителей и учителей своих другому что продать или про-
менять.
§ Когда учитель спросит ученика о каком деле, тогда должен он сказывать
ему сущую правду не скрывая ничего; в противном же случае за ложь и непо-
слушание наказан быть имеет.
§ За божбу, клятвы, скверные речи п ложь чинпть жестокое наказание.
§ Никто из учеников не должен носить шпаги, кроме тех кто знатного роду
и при себе имеют служителя, которой за ним смотрит, однако и сии должны
не входя в класс отдавать слугам своим шпаги, и отнюдь не дерзать один на дру-
гого шпагою или ножом замахиваться, ибо в таких случаях не принимать ника-
кого извинения якобы то учинено было только шуткою.
§ Вообще должен каждой ученик доброго и рачительного учителя почитать
яко отца, и для того ко всем учителям гимназии оказывать равную любовь
и почтение, их штрафам без всякого роптания себя подвергать, и не только им не
прекословить, но и непристойного вида не казать. Кто против сего погрешит,
того штрафовать со всякою строгостью.
§ В отсутствие учителя должен старшим в каждом классе, или кто за ним
следует, смотреть, чтоб протчие тихо и порядочно поступали; ежели же усмотрит
ZC4
яа кем какую продерзость, то как скоро учитель придет в класс, должен оное-
ему донести, а сам никого не бить и не бранить, такожде повинен каждой
ученик ежели услышит о какой продерзости своего товарища, уведомить о том
учителя.
§ Которые ученики намерены отстать от гимназии, оные должны престой-
иым образом объявить о том инспекторам и учителям своим и принести им дол-
жное благодарение; которые же противно тому поступят, тех признавать яко не-
благодарных и беглых учеников, и имена их прибивать в гимназии к черной
доске.
§ И дабы все учащиеся в гимназии ученики сии предписанные им законы
всегда в памяти имели, то оные по суботам по окончании учения читать во всех
классах гимназии.
СПОСОБ УЧЕНИЯ1
(Печатается ио русскому тексту издания 1771 года)
Императорский Московский Университет во-первых за предмет себе имея,
чтоб основательным воспитанием юношества, доставить государству членов,
которые бы благосостоянию общества с пользою споспешествовали, за долг
свой почел учителям при оном находящимся вкратце предложить правила,
которым бы они во всех своих наставлениях следовали. Оной состоит в сле-
дующем:
1. Никто не имеющий воспитания сам, других воспитывать не может,
и учитель не показывающий собою примеров честности, добродетели, непороч-
ности нравов и благоразумия, больше вреда нежели пользы приносит воспитыва-
емым. Почему он обязан подавать учащимся пример во всех изрядных качествах,
и вообще во всем учении должен быть снисходителен и ласков.
2. И тако, как во всех других вещах учением преподаваемых, так во пер-
вых в языках, при показании начатков оных, имеет он поступать таким образом,
чтоб при самом начале обременяя память, не истребить в юношестве охоту к уче-
нию. В азбуке показав надлежаще чтение и письмо, должен он присоединить
упражнение в употребительнейших вокабулах или единственных речениях,
и в разговорах, особливо наблюдая иритом правильное произношение. Для
таковых упражнений с пользою употреблять может учитель ссто класса напе-
1 «Способ учения» был составлен и издан Московским университетом
в 1771 году на 4 языках: русском, латинском, немецком и французском. Значение
этого издания очень велико—это первая в России книга по методике преподава-
ния. По ряду своих положений «Способ учения» примыкает к «Регламенту Мос-
ковской гимназии», составленному к открытию Московского университета
М. В. Ломоносовым.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что «Способ учения» тре-
бует от учителя, чтобы он во всех отношениях служил примером для учащихся
и был к ним «снисходителен и ласков». Особое внимание в «Способе учения»
уделяется методике изучения языков, причем красной нитью через весь «Способ»
проходит требование сознательного усвоения учащимися грамматики и синта-
ксиса. В этих целях в «Способе учения» подробно излагается последовательность
изучения языка и методика, которой должен придерживаться учитель, для
303
чатанные при Университете азбуки латинского, французского, немецкого, гре-
ческого и российского языков.
3. По утверждении таким образом в первых начатках языков, приступит
учитель к этимологии оных, причем наибольше имеет упражняться в примерах
склонений и спряжений, которые должен по порядку предписывать на доске,
или естьли не много будет учеников, на бумаге, в то самое время скланяя и спря-
гая по оным многие слова, п приказывая учащимся самим делать в том подра-
жание.
Но дабы учащиеся сие точно разумели и употребление оного знали, то
должен он па все примеры сентенциями и локуциями в то самое время сделан-
ными и переведенными показать им, который есть на пример, и где в сем сочи-
нении винительный падеж, когда оной употреблять должно и по какому вопросу?
которое есть, и где в сем изречении сослагательное наклонение и онаго настоя-
щее время, единственное число, третие лице и когда оное употреблять должно?
По показании довольно таким образом склонений и спряжений, и по затверже-
пии их частым употреблением, тотчас к чтению и толкованию какого нибудь
легкого писателя приступить, п в сем упражнении следующему правилу после-
довать может.
а) Одну или две статьи из автора прочтет сам учитель, потом заставит
оную же статью читать одного или двух из учащихся, прочим приказав при-
лежно слушать, дабы они чрез то привыкали к правильному произношению,
а сам учитель «имел бы случай поправлять погрешности.
Ь) Потом прочитанную статью сперва от слова до слова сам переведет
учитель, а после одному или двоим из учащихся тоже делать велит: таким обра-
зом они слова порознь узнают. А дабы они также из употребления в скорости
узнали сходство и несходство природного своего языка с чужим, которому они
учатся, то учительская должность будет, наконец, сей от слова до слова учинён-
ной перевод по идиотисмам и свойствам природного языка в то самое время
исправить п совершить.
с) Переведенную статью должен учитель по всем частям речи и образцам,
довольно уже затверженным, разбирать по правилам этимологическим, прика-
зывая притом правила грамматические к сему принадлежащие сыскивать
и одному или другому из учеников ясным голосом читать; токмо притом, чтобы
и прочие тож правило про себя читали. Таким образом не только правила эти-
мологические сделаются им известны, но також и находящиеся притом дефи-
того чтобы избежать механической зубрежки учащимися языкового материала
и правил. Для второй половины XVIII века это были несомненно передовые,
прогрессивные педагогические принципы. Эти же принципы выдвигаются
в «Способе учения)» и в отношении изучения истории. Подчеркивая необходимость
синхронности в изучении исторических событий в разных странах, авторы
предупреждают против злоупотребления заучиванием хронологии и требуют,
чтобы преподаватель стремился показать учащимся причины исторических
событий. Одновременно с этим авторы подчеркивают воспитательное
значение истории.
Рассматривая в § 7 вопрос о преподавании математики, «Способ учения»
отмечает значение математических знаний и их «великую пользу» для уча-
щихся. Он требует, чтобы преподаватели не ограничивались одним решением
задач, а знакомили учащихся с основными математическими правилами и прин-
ципами, «чтоб все предлагаемые доказательства разуметь могли». «Способ уче-
ния» представляет несомненный интерес и в связи с тем, что он позволяет судить,
какими учебниками п учебными пособиями пользовались в то время. «Способ
учения» был издан Московским университетом вторично в 1790 году.
306
ииции или определения, наир., имени существительного, прилагательного и пр.
и они также изъятия с правилами из употребления узнавши частым чтением,
повторением и упражнением, какбы играя в память себе вперят.
d) Изъясненную таким образом статью пелит учащимся самим перевести
на письме и речения порознь и в соединении между собою находящиеся, им еще
не весьма известные, выписывать, и по частом повторении наизусть учить; что
можно делать нецелыми периодами, особливо естьлн оные в себе какое нибудь
нравоучительное наставление содержат.
е) Перевод таким образом сделанный и поправленный прикажет в тетрадь
набело переписать, а в следующую потом лекцию оной же перевод велит, не
смотря в автора и без приготовления перевесть на тот язык, с которого оной
в прошедшую лекцию на свой язык переведен был. Таким образом учащиеся чрез
употребление час от часу более входить будут в переводы и с своего языка на
чужой. Потом уже может приступить и к следующим статьям автора, наблюдая
везде сей же способ. К сему упражнению присовокупит еще легкие разговоры
и сам сколько можно говорить будет с учащимися тем языком, которому они
учатся.
Впрочем в сем классе при университетских гимназиях употребляются для
латинского языка Грамматика Цсллариева с лангиевыми разговорами, Геспе-
ров этимологической лексикон здесь напечатанные, и Федровы басни: для гре-
ческого Греческая грамматика с хрестоматиею греческой здесь напечатанная:
для французского Французская Грамматика господина Соколовского, Краткое
понятие о всех науках и Целлариус французской здесь же напечатанные, и басни
Езоповы: для немецкого Грамматика немецкая господина лектора Гелтергофа,
Краткое понятие о всех науках и пр. Немецкий Целлариус здесь напечатанные,
и Езоповы басни: для итальянского Итальянская Грамматика здесь напечатан-
ная, Венеронов Краткий Лексикон на четырех и Видимый свет на пяти
языках.
4. По надлежащем затвержении таким образом этимологических правил,
приступит учитель к синтаксису, и показавши кратко правила оного примера,
изъяснит по тому ж образцу сочиняемыми. Он должен читать предписанных
авторов, и все в оных находящиеся речения рассматривать по правилам синтак-
сическим, а особливо по выведении им свойства каждого порознь и в соединении
находящихся слов из самого начала оных, или из обыкновений и нравов народа,
також из произведения и сложения их, и напоследок по истолковании несвой-
ственности и причин оной, которые по большей части содержатся в сходстве соб-
ственного знаменования с несобственным, должен он стараться, дабы учащиеся
употребление оных надлежащим образом разумели и понимали. Впрочем имеет
он все выше сего предписанные о чтении авторов наставления и здесь сколько
можно наблюдать. При чем к сему упражнению присовокупит и то, что касается
до переводов с своего языка на чужестранный, а особливо имеет точно испол-
нять свою должность в поправлении оных переводов. Естьли много будет иметь
учащихся, то перевод одного из них поправит, написав его на доске, и приказав
ученикам, ежели могут, сыскивать в нем погрешности, по правилам граммати-
ческим, с приискиванием оных и с повторяемым всегда прочтением, и притом
велит прочим ученикам переводы их поправить по сему исправлению и после
на бело в тетради вписывать. Упражнение в разговорах и употребление опых
также и здесь продолжать будет, и должен говорить всегда тем языком,
которому у него учатся, стараясь притом, чтоб и ученики темже языком
говорили.
При Гимназии Московского Университета, сверх показанных грамматик
и лексиконов, употребляются в сем классе для латинского языка выбранные из
светских писателей истории, Корнелий Непот, Юлий Цесарь и выбранные
легчайшие Цицероновы письма, для французского Фенелоновы разговоры между
307
умершими и Краткое понятие о всех науках: для немецкого Иоганна Адольфа
Гофманна две книги о спокойствии и Видимый свет на пяти языках, такою Краткое
понятие о всех науках, а для итальянского выбранные дружеские письма Ган-
нибала Каро.
5. По сем следует стиль и красноречие, в преподавании которого учитель
имеет по повторении всей грамматики, и по предложении наставлений Реторики
и поезии, показывать точными правилами, в чем собственно состоит свойство
красноречия того языка, и все сие утверждать избранными примерами.
Должен читать авторов, с показанием везде изъясненных правил, и приказывая
с образца их делать сочинения, на пример письма, краткие речи, подража-
ния и пр.
Особливо должен он стараться, дабы учащиеся, по прочтении целых мест
из авторов, и по изъяснении оных вышепоказанным образом, делали из них точ-
ными словами автора перечни, и сказанное автором сокращали; которые упраж-
нения все легки будут, естьли сам учитель покажет собою, каким образом им в том
трудиться и упражняться должно. Но и здесь учитель в поправлении учениче-
ских сочинений тоже употреблять должен, смотря по обстоятельству, старание,
какое мы прежде сего иметь ему советовали.
Впрочем при Гимназии Московского Университета в сем классе употреб-
ляются для латинского языка Юстин, Плиний, Цицероповы речи и письма,
Гораций, Терентий, Виргилий и Овидий, и пр. для французского Телемак и со-
чинения Фонтенелловы и других; для немецкого Тессиновы письма и Геллер-
товы сочинения.
6. История подает наилучшие правила жизни, и есть какбы на все случаи
оной принаровленная философия: чего ради учитель должен оную преподавать
со тщанием, и хронологическим порядком представив так называемый синхро-
низм каждого периода, в особливой таблице, которую в память учащимся впе-
рить может частыми из разных мест вопросами, показывать причины перемен,
сколько возраст детский позволяет, и прилежно внушать нравоучительные
правила произведенные из истории. При чем надлежит остерегаться, чтоб в сем
случае не обременять излишпо память учащихся; но паче стараться должно,
да(эы они истолкованные им и разными вопросами затверженные истории своими
словами пересказывать могли. Но как истории правильно учить не можно без
географии, то и об оной должен учитель стараться, и сколько возможно в сое-
динении показывать кратко новую географию с древнею и «среднею, ко всякой
империи и государству присовокупляя краткую оного историю, родословие
государя и гералдику предложив правила оной вкратце.
Ко всему оному можно присовокупить краткое введение в сферу.
В университетских гимназиях употребляются для сего Фрейерова краткая
всеобщая история на российский язык переведенная и здесь напечатанная:
Шатцова география, которая в скором времени напечатается, купно с переведен-
ным уже и напечатанным здесь Бишинговым описанием России.
7. Понеже математические науки великую пользу приносят и рассуждение
в нас возбуждают, распространяют и в совершенство приводят, то учение оных
юношеству крайне нужно. Но естьли оные показывать в одних только решениях
задач без доказательств, то сим не только не достигнешь предполагаемого в сем
учении конца, но паче от оного удалится. И так, учитель в преподавании оных
начиная от простейших понятий должен доходить до последующих таким обра-
зом. дабы учащиеся чрез частое повторение союз всех понятий затвердили,
чтоб все предлагаемые доказательства разуметь могли. Впрочем само собою
ясно, что чистую математику должно прежде преподавать, нежели смешенную.
При гимназиях Московского Университета для всего оного употребляются
Арифметика господина профессора Аничкова, Вейдлерова на российский язык
переведенная Чистая математика, и оного ж Военная Архитектура.
308
Впрочем означенные здесь книги отчасти предписываются только до вре-
мени: ибо Московский Университет намерен издать иные вновь, а иные пере-
печатанные уже исправить, особливо ж выбранные места из самых лучших пи-
сателей упомянутых языков, для употребления в классах.
Впрочем по сему наставлению имеют также и домашние учители, и со-
держащие пенсионы поступать, дабы учащиеся у оных будучи наставляемы оди-
наким образом с гимназическими учениками, тем способнее могли быть экза-
менованы, естьли их родителям заблагорассудится, на публичном экзамене
каждого года в июне месяце бывающем.
В Конференции императорского Московского Университета,
марта 16 дня, 17 71 года.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие .................................... 5
Введение ....................................... 7
Глава первая. ОСНОВОПОЛОЖНИК РУССКОЙ НАУКИ..... 23
Глава вторая. М. В. ЛОМОНОСОВ-ВЕЛИКИЙ ДЕЯТЕЛЬ
РУССКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ........................... 67
Глава третья. ПРОЕКТ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА .... Ю1
Глава четвертая. ПОДГОТОВКА К ОТКРЫТИЮ МОСКОВСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА.................................. 143
Глава пятая. ПЕРВЫЕ СТУДЕНТЫ И ПРОФЕССОРА МОСКОВ-
СКОГО УНИВЕРСИТЕТА............................ 165
Первые студенты............................... 165
Первые профессора.............................
Ученик и соратник Ломоносова Н. Н. Поповский.. 177
Глава шестая. УЧЕНИКИ И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЛОМОНОСОВА
В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ 60—70-Х гг. XVIII В. 209
Дмитрий Аничков .............................. 213
Семен Десницкий и Иван Третьяков.............. 234
Семен Зыбелин, Петр Вениаминов, Матвей Афонин .... 251
Заключение.................................... 265
Приложения............................. • . . 273
Михаил Тимофеевич
Белявский
М. В. ЛОМОНОСОВ
И ОСНОВАНИЕ
МОСКОВСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА
Редактор
Е, П. Зенкевич
Редактор издательства
Г. И. Яблокова
Оформление художника
К. В. Дорменко
Xудожественный редактор
В. Я. Быкова
Технический редактор
Е. В. М у л ин
Сдано в набор 8/Х 1954 г.
Подписано к печати 18/11
1955 г. Формат бумаги
70x92/16 Объем: фпз. печ.
л. 19,5 + 5 вклеек; услов.
печ. л. 22,8; учетно-изд. л.
20,6. Иад. № 365. Т-00899.
Тираж 6000
Заказ jV? 53U
Цена 13 р. 90 к.
Издательство Московского университета.
Москва. Ленинские горы.
16-я типография Главполиграфпрома
Министерства культуры СССР.
Москва, Трехпрудный пер., 9